«Переход»

Переход (fb2) - Переход 4013K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Вадимович Соловьев

Михаил Соловьёв Переход

© Соловьёв М. В., 2015

© Рыбаков А., оформление серии, 2011

© Рютина Д. К., иллюстрации, 2015

© Макет, составление. ОАО «Издательство «Детская литература», 2015

О конкурсе

Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почетным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года С. В. Михалков ушел из жизни. В память о нем было решено проводить конкурсы регулярно, каждые два года, что происходит до настоящего времени. Второй Конкурс был объявлен в октябре 2009 года. Тогда же был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ». В 2011 году прошел третий Конкурс, на котором рассматривалось более 600 рукописей: повестей, рассказов, стихотворных произведений. В 2013 году в четвертом Конкурсе участвовало более 300 авторов.

В 2015 году объявлен прием рукописей на пятый Конкурс. Отправить свою рукопись туда может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его «подростковом секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.

В 2014 году издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-лист конкурсов. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса Ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию.

Переход Повесть

– Мы никогда отсюда не выберемся, никогда! – Истеричный женский крик полетел над долиной и разбудил мальчишку лет пятнадцати.

Слёз парень не переносил. Даже если плакали по-настоящему, а не вымаливали прощение или конфетку. Понимая, что сна больше не будет, он упрямо повернулся на другой бок и зажмурилcя. Сильно хотелось проснуться в прежнем, знакомом мире, который остался где-то далеко.

На той стороне солнце наверняка клонилось сейчас к горизонту. А здесь будущие ночные страхи только-только начинали собираться, готовясь превратиться в плотное покрывало.

Там, рядом, шла другая жизнь, с которой нечаянная экспедиция так неожиданно рассталась. Каждому хотелось надеяться – не навсегда.

Скалистые стены вынужденной тюрьмы горделиво возвышались, уткнувшись зазубренными краями в плотное тело непроходящего тумана. Они как будто рассматривали пленников и рассуждали, отпускать их обратно или нет.

– Я не могу больше, когда на меня смотрят! Не хочу-у-у-у-у!

Глава первая Голубиная почта

Озеро Байкал. Бурятия. Начало цепочки случайностей

Вдоль мыса Безымянный[1] на «казанке», рвущей водную гладь, шли двое мальчишек.

Спешили.

Приметы крадущейся темноты говорили: вот-вот ударит горняшка[2]. Такой ветер даже «ярославцы»[3] переворачивает – слишком опасно.

На ближайших галечных пляжах высаживаться не хотелось. Ходу до стоянки минут двадцать. Там, в лагере, взрослые ждут и лодку на берег выдернут разом. А самим тяжело: сначала разгружать, потом тащить ее из воды на гальку, а когда непогода пройдет – обратно. Рисковали, конечно, мальчишки, но осознанно.

Неожиданно в воздухе беспорядочно закружили птицы.

Невидимая упругая волна, похожая на дрожание знойного воздуха, пошла от вершин сопок, раскачивая и пригибая по пути деревья.

Картинка завораживала.

– Давай к берегу! Начинается!

Не сбавляя скорости, моторка выписала дугу и понеслась на галечно-песчаный пляж.

Парень с мотком шнура замер на носу лодки.

«Казанка» с хрустом вошла в берег.

Спрыгнув на сушу и разматывая веревку, мальчишка прытко понесся к опушке леса. Там он закрепил конец на отдельно стоящей коренастой ели и вернулся.

Мотор уже лежал на берегу, а из лодки второй парень, постарше, тащил тюки со снастями, вещами и рыбой.

Резкий порыв натянул закрепленный шнур, пытаясь стащить суденышко обратно на воду, но теперь не страшно.

И раз, и два, и раз, и два!. Опустевшая лодка рывками перемещалась под сбиваемый ветром счет.

Пошла волна.

Нужно тащить еще – метров десять. Теперь хватит. Языки прибоя не достанут, а значит, и не разобьют.

Карта № 1

Погрузили вещи обратно. Себе оставили только сумки, скатки да пакет с едой.

Временное жилище выросло у подножия каменной гряды всего за несколько минут до проливного дождя. Хороши фирменные палатки! Те, кто лично знаком с брезентовыми советских времен, понять смогут. Нынешним мальчишкам не объяснить, как это – деревянные самодельные колышки забивать или, находясь внутри, стенок в дождь не касаться (чтобы не мокло то место, которым прислонился).

Нынешнюю цветастую «пещерку» на упругие распорки – раз! – и внутрь. Напоследок парни привязали ее специальным кольцом за дерево. Вдруг дунет хорошо, а внутри никого – как ловить потом?

Ветер ударил вместе с дождем. Показалось, вмазал кто-то сверху огромным кулачищем.

Затряслась собранная где-то в южных провинциях китайского соседа конструкция. Завибрировала. Тысячи мокрых горошин сверху посыпались. Заговорили сразу, заскандалили.

Хорошо, когда в непогоду есть где укрыться. У наших было.

Банка солонины изюбрячьей, кабанье сало копченое, хлеб ржаной из русской печки. Помидоры, лук и прочее не считается – мелочь.

Зажгли в специальной кастрюльке газовую горелку с маленьким китайским баллоном. Чай поставили.

– Молодец тетка Лена! – заговорил старший, нарезая сало. – Я-то, дурак, отмахивался, куда, мол, столько еды. Чего бы сейчас делали?

Младший промолчал, ухватив перышко лука с краюхой.

– Да не торопись ты, – явно копировал кого-то собеседник. – Давай по порядку.

Но малой упрямо сопел, пережевывая добычу. Хотя какой малой? Всего десять месяцев разницы. Но когда тебе нет восемнадцати, иной раз и это пропасть.

Наконец все готово.

Вкусна солонина! Ешь, не оторвешься. На кусок хлеба сверху кабанье сало бросишь, потом несколько кусков мяса, луком прида-а-а-вишь… Так и хочется сказать: «Эх, хорошо!», да только рот занят.

«Старший» есть не спешил и покровительственно глядел на торопливо жующего мальчишку.

– Я на этом месте никогда не был. Сколько мимо ходил, а как-то без нужды.

– А я на вашей стороне вообще в первый раз, – эхом отозвался парень с городским внешним налетом. – С утра посмотрим, что тут. Пробежимся.

– А ты молодец! – улыбался первый. – Когда сказали, с Михой пойдешь, я переживал. На воде же нельзя без опыта.

– Я-то с детства в тайге, – прожевал очередной гигантский бутерброд тот, кого назвали Михаилом. – Да и на воде тоже. Дядька-то начальник рыбнадзора сейчас, да и раньше…

– Когда браконьерил?

– Как все, – отрезал паренек.

Этих тем Мишка не любил. Мало ли кто кем был? А кроме того, он знал от дядьки историю Семенова отца (мальчишки, с которым попал сегодня в переделку) – все когда-то на Байкале браконьерили.

Ночью каждый глядел свой сон.

Дождь с ветром неистовствовал часа четыре. После стихло, и на рассвете их ждал только ласковый шум озера, шлепающего по пляжу.

Солнце заскреблось утренними лучами в ткань палатки. Тюкнула упавшая с елки прошлогодняя шишка. Надо же было ей так долго падать? Гадская шишка! Свалилась же в полной тишине!

Поспать бы еще, но сна уже нет, нервничает Семен. Чует: переживает за них батя. Еще бы! С обеда, как волна успокоилась, именно он отправил мальчишек за вечерними сетями.

«Успокойся, папка, – мысленно сказал Сеня, как учила прабабка Надежда, – все в порядке с нами».

Через минуту полегчало.

Когда старушка впервые увидела сотовый телефон, то охала долго, а потом зашептала внуку: «Без нужды та игрушка, Сеня. Сердце слушать надо». И рассказала, как они с дедом общались, когда тот на фронте был. По ее словам, если любишь человека, то многое узнать о нем можно на расстоянии – почувствовать сердцем. И, находясь вдали от него, предупредить об опасности или успокоить. «Нет лучше телефона, чем сердце человеческое», – заключила прабабка.

Семен согнулся в три погибели и выполз из нагретого дыханием жилища, хрустнув лежащей под ногами галькой.

Солнце успело осветить лишь западную часть Великого озера, но сюда пока не добралось и лишь пристально поглядывало из-за сопок. Серебрилась мелкая рябь, закрывающая сплошным ковром освещенную поверхность воды.

«Красиво!» – залюбовался парнишка. Проверил оставленные на пляже вещи – все на месте. Открыл в лодке пробки. Пускай стекает.

Возвращаясь, заметил блеск стекляшек возле палатки. Похоже, и сюда туристы добрались! Сужается грязная петля. Хотя странно – кострища не видно.

Подойдя поближе, разглядел небольшую, размером в полмизинца, стеклянную колбу рядом со странной веткой и присел поглядеть. Колба оказалась запечатанной чем-то коричневым, вроде сургуча, и крепилась к желтой ветке кустарника узким кожаным ремешком.

«Чудно́, – рассудил Семен. – Лежит так, будто только что упала. Может, утром это и не шишка была?» Прикинул возраст ели – лет на сто потянет, а то и больше.

Ветка показалась странно-желтой.

Взял в руки и оцепенел – высохшая птичья лапа.

«Рябчик? – размышлял Сеня. – Или… голубь? Почтовый голубь?»

Ремешок тоже высох.

«Надпись?» – вгляделся Семен. Волнения сдержать не удавалось.

Из палатки со стариковским кряхтением уже выбирался Мишка, и прежде чем он задал первый вопрос, Сеня заметил инициалы А. Z. на запечатанной колбе и нацарапанные на застывшем сургуче цифры – 1911.

Глава вторая Заваруха-1

Ссора, «павлин» и шаманка

Спор продолжался минут десять.

Михаил взял посмотреть птичью лапу и повел себя, мягко говоря, странно. По-хозяйски усевшись на берегу, он покрутил ее туда-сюда, а потом спросил:

– Вскрывать будем?

– Конечно! – удивился Семен. – Сейчас и вскроем.

– Нельзя сейчас. – Мишка вынул из-под рубашки небольшой холщовый мешочек, висящий на шее. – Испортим все.

– Эй, ты чего? – возмутился Семен, понимая, что находка от него уплывает. – Отдай!

– Нельзя вскрывать, – продолжил скороговоркой парень, убирая лапу с колбой в мешочек. – Она герметичная сейчас. Сколько лет прошло? Когда паковали-то? Что там внутри? Откроем – и хана́!

Семен просто дар речи потерял от такой дерзости. Если силой отбирать находку у наглого гостя, можно вообще все переломать, но эмоции взяли верх.

– Отдай! – пытался ухватить он мальчишку, по-прежнему сидящего на гальке, но тот как-то неуловимо быстро переместился, и Сеня поймал только воздух.

Еще попытка – и тот же результат.

Еще. Мишке, похоже, надоело уворачиваться. Он ловко цапнул разошедшегося парнишку за локоть, больно повернул – и тот рухнул на гальку.

– Успокойся! – крикнул он, удерживая Сеню. – Сейчас заборемся и колбу раздавим. Ты же на следующей неделе в Иркутске будешь?

– Ну буду.

– Вот и вскроем ее в краеведческом музее. Хочешь, я тебе сейчас ее отдам или перед отъездом? Я же убрал, чтобы целее была.

С этими словами Михаил отпустил руку паренька и ловко ее размял. Боль, появившаяся при падении, скомкалась, съежилась и как-то разом исчезла.

– Слушай, а как здорово ты меня! – уважительно проговорил Семен, понимая: сегодня его переиграли дважды.

– Самбо, – коротко ответил мальчишка. – Брат сводный натаскал.

– Покажешь?

– Конечно, покажу, – улыбнулся Мишка, – вы же у нас остановитесь. Под квартирой в подвале спортзал самодельный. Жалко, Серега в Америке, он бы тебя за неделю научил.

– Серега?

– Ну, брат сводный. Батя с его папашей друзьями были. Когда отца Серегиного убили, он с мамкой жил, а как та умерла, батя его и забрал.

– Ничего себе! – сел на гальку Семен. – А как он в Америку попал?

– По программе студенческой, ну когда в институте учился, а после диплома насовсем уехал.

– Спортсмен?

– В основном уличный бой, а из спорта приемы разные коллекционирует. Вот как этот. – И Мишка еще раз ухватил Сеню за локоть. – Не пьет, не курит. Здорово, что батя к нам его забрал. Я-то во дворе уже к старшакам прибился, сигаретками баловался, а он разом все прекратил. Там с нашей лавочки уже кто где. В основном пиво пьют. Серега, знаешь, чего может? – сверкнул глазами мальчишка. – Приедешь – фотки покажу. Он там в стойке павлина на американском Великом каньоне.

– Павлина?

– Ну, руки вот так. – Мишка оперся на валежину и попытался задрать ноги – ничего не выходило. – Короче, руки – так, а тело горизонтально.

– Нельзя так, – удивился Сеня. – Не выйдет. Упадешь.

– Спорим? – ощетинился Мишка. – На фотках сам увидишь, он так на памятниках всяких стоит, на мостах, на перилах. Говорит, его батя еще ловчее был.

Спорить или драться Семену теперь не хотелось. Десять месяцев старшинства неожиданно куда-то подевались, и мальчишка, что казался вчера маленьким, вдруг неуловимо быстро повзрослел.

– Слушай, а чего у тебя в мешочке, ну в том, который на шее? – спросил он.

– Лапка птичья, – быстро ответил Мишка.

– А еще? – настаивал Семен.

– Ну ладно, только никому?.. – вздохнул собеседник.

– Могила.

– Талисман Тофаларский, – понизил голос парень. – Даже батя не знает, что он у меня есть. Шаманка тамошняя подарила. На удачу.

– Шаманка?

– Мы, когда год назад в Тофаларию[4] летали, так в Алыгжере[5] к бабке одной зашли. Сафа зовут. Шаманка. Батя с ней о своем говорил, он же клады всё ищет, а Сафа, как папка в поселок ушел, меня к себе затащила. Достала золотых самородков две горсти и давай фигуры на столе выкладывать. Смотрела-смотрела и говорит: «С отцом своим прямо в след идешь. Он тайны ищет, и тебе придется». Потом молчала долго, голову мне трогала, трубку курила, в дым смотрела, а потом талисман и дала. Наказала в путешествиях не снимать, а если вдруг голым останусь – проглотить. Мне вот только непонятно, – повернулся он к Семену, – что это значит?

– Что? – выдавил из себя тот.

– Ну, голым я останусь. Проглотить-то легко: они маленькие, а вот голым… С чего бы вдруг?

– Покажешь? – протянул руку Семен.

– Запретила… – вздохнул Мишка. – Сказала, увидит кто талисман – того за собой утащить сможешь. Не боишься?

– Правда, что ли? – не убрал руку паренек.

– Смотри, не боится! – расхохотался Мишка. – Шучу я. Только никому, что ты видел!

– Могила! – пообещал Сеня.

Парень стянул майку, оставшись лишь в нательном кресте на темном шнурке и с холщовым мешочком на груди. Снял, потянул за шнурок.

Из открывшейся горловины выпала лапа с колбой.

– Держи, – протянул Мишка Сене. – Вот они. – На ладонь выскочили два камушка желтого цвета. – Знаешь, они еще иногда жгутся.

– Жгутся?

– Ну, это кажется так. Если щипать на груди под мешочком начинает, то, значит, произойдет что-то. Подерусь или еще что случится. Ты смотри давай, но не трогай.

– Что это? – с удивлением рассматривал Семен желтый блеск на бугристых спинках талисмана.

– Золото, – одними губами шепнул паренек. – Самородки шаманкины. Выбрала она из кучки и мне отдала.

– А почему трогать нельзя?

– Да в принципе можно, только мы с тобой тогда навечно повязаны, а это не шутка. Так она сказала. И куда моя дорога пойдет, туда и твоя будет…

Глава третья Заваруха-2

Родительские оплеухи, «павлин» и гнездо

Утро для мальчишек закончилось неожиданно.

Семен еще рассматривал ухваченные таки с Мишкиной ладони самородки, а тишина Байкала нарушилась далеким пением лодочного мотора, ясно слышного в утренней тиши.

– Держи, – засуетился Семен и вернул талисман. – Лапу тоже убери. Прячь давай!

– Чего заторопился-то? – Мальчишка стал запихивать свое добро в мешочек.

– Да по нашу душу идут, – прислушивался Семен. – Батя не удержался. Будет сейчас на орехи. Они там паникуют, а мы тут посиживаем. Палатку снимай, а я пока лодку разгружу.

Сеня опять становился старшим, и Мишка неохотно поднялся с песка.

Неожиданно за палаткой он увидел что-то белое. Подошел.

На земле лежали многочисленные мелкие косточки, отполированные временем. Рядом валялась сухая макушка елки, под которой они остановились.

«Не иначе, ночью ветром сорвало, – сообразил парень, рассматривая светлый излом. Глянул наверх: – Слазить бы. Что там за кладбище? Наверняка гнездо какого-нибудь ястреба или филина».

Но времени не было.

Активность Сени была понятна: придут родители, а у них сборы в обратную дорогу уже идут полным ходом.

Вздохнув и глянув наверх еще разок, Мишка потянул увязку палатки, замотанную за ель.

Без затрещин все-таки не обошлось: отец Семена, дядя Юра, на расправу был скор.

– Вот они! – рявкнул он, прыгая на берег с носа лодки. – Вали сюда на раздачу.

– Ну чо ты, батя… – пискнул Семен из медвежьих объятий отца. – Видишь же, целые мы. Собираемся.

Похоже, утренняя картинка лагеря и сборов в дорогу остудили отцовский пыл, и Семен отделался лишь легким шлепком.

– Да тетка Лена полночи причитала, спать не давала: угробил да угробил… А на лодке-то утонуть только дурак может. На «Амуре», правда, парочка нырнула вчера – из-за них и сыр-бор. Я бы и сегодня не пошел: сердце-то спокойно.

Оказалось, горняшка застала вчера врасплох не только мальчишек. Катер «Амур» класса река – море, что упомянул отец, хорош на Байкале лишь в тихую погоду. На берег его и впятером не утащишь, и остается только до отстоя[6] бежать.

– До бухты они не успели, – рассказывал отец. – Разом нырнули. Один в жилетке был – он и спасся. Его через пару минут наши с «ярославца» вытащили. Кстати, а вы-то одетые шли?

– Сам учил, – дернул из кучи оранжевую куртку Сеня. – Обе здесь, можешь рундуки[7] не смотреть, – предупредил он отцовский порыв и прищурился: – А сам-то чего без жилетки?

Отец ничего не сказал, лишь хлопнул паренька по затылку еще раз. От медвежьей ласки голова у того слегка мотнулась.

– Ладно, зачет, – прогудел отец. – А Мишка-то как?

– Во! – оттопырил большой палец парнишка. – Сразу видно, чей племянник.

– У него и батя такой. Путешественник. Всё клады ищет.

– Находил?

– Наверно. Живет небедно, но правду кто тебе скажет? А вот пацанов правильных поднял. Я и приемного пару раз видел. Спортсмен.

– Слушай, а ты никогда не видел, как он «павлина» делает?

– Павлина?

– Ну, стойку. Когда руки вот так. – Парнишка стал моститься на валежине, повторяя Мишкины выкрутасы. – А тело горизонтально.

– Горизонтально не выйдет, – нахмурился отец. – Упадешь.

– Вот и я говорю… – начал парень.

Но закончить ему не дал Мишка. Он притащил скрученную палатку и сдержанно поздоровался.

– Садись, – дернул его за руку мужчина. – Напугался?

– Да нет. Чего бояться-то? Сеня же знает, чего делать. – Парень сел на гальку.

– Молодцы! – ухватил мужчина их за головы и прижал к себе. – Молодцы, не подвели.

Мишка потащил компанию смотреть отломленную макушку дерева и россыпь птичьих костей.

– Заберусь? – мотнул он головой в сторону старой ели.

– А сможешь? – с сомнением смотрел дядя Олег на дерево, ствол которого метра на три от земли был лысым, без веток.

– Ха! – Мишка наглухо застегнул рубашку. – По кедрам и выше бывало.

Молчаливое согласие и азарт толкали парня в спину.

– Давай подсадим… – начал было дядя Олег.

Но парень уже ловко подпрыгнул и словно прилепился к стволу. Левую ногу он поджал под себя и теперь подсаживался на нее, карабкаясь все выше.

Ель оказалась широченная – рук не сомкнешь.

– Ему бы до первых веток, – переживал Семен. – А тут еще только сучки.

Действительно, метрах в трех от земли начиналась хлипкая частая мелочь, торчащая щетиной в разные стороны. Но пацана она не остановила. Ловко прижимаясь к стволу, он добрался-таки до сучьев приемлемой толщины и скрылся в густых нижних ветвях.

– Точно в лесу рос! – уважительно проговорил Семен. – А с виду городской городским…

Спустился парнишка минут через пять.

– Гнездо там. – Он легко спрыгнул на землю. – Макушка двойная, так оно между ними и устроено. Сухую часть обломило вчера, все и повалилось. Там еще костей остало-о-ось!

– Байкальский беркут, – пояснил отец Семена. – Только он гнездится так близко к воде. Ветрено тут, а для охоты простор. – С этими словами он взмахнул рукой и чуть не задел Сенькину голову. Хорошо, тот был начеку и вовремя отскочил. – А не стой под стрелой, – выдал дядя Олег неуклюжую шутку и потащил пацанов к лодке: – Давайте попробуем вчетвером ее на воду столкнуть, чтобы не разгружать… Андрюха, иди сюда! – позвал он из своей лодки мужчину лет тридцати.

Все получилось, и когда пацаны забрались на борт своего суденышка, а мотор заурчал, Сеня крикнул Мишке в самое ухо:

– Теперь ясно, почему лапа-то голубиная не сгнила – в гнезде лежала на ветру. – Тот согласно кивнул, а Семен продолжил: – Мы через неделю с батей в городе будем, а ты пока с музейщиками договаривайся.

Глава четвертая «Не ходи никуда!»

Детство, археология и странный сосед

Детство Мишки Птахина до десяти лет протекало в хрущевке, построенной на крутом откосе Ангары. Улица Дальневосточная, в соседнем с писателем Вампиловым доме.

Видимо, в ту пору археологические изыскания перед началом строительства не проводились. А позже под этими домами обнаружилась стоянка древнего человека, что вполне объяснимо: река с рыбой была всегда и люди жили и кормились здесь еще в каменном веке.

Узнали мальчишки об этом случайно. Играли как-то в войнушку в одном из оврагов, выходящих на реку.

Высота обрыва была метров пять, и самые рискованные съезжали с него на заднице, невзирая на перспективу получить дома нагоняй за порванные штаны.

Как-то один из друзей опоздал к началу игры и спустился в овраг, скатившись с откоса в туче пыли вместе с каким-то шаром желтого цвета.

Рассмотрев его повнимательнее, ребята поняли, что не шар это вовсе, а… человеческий череп. Вызвали милицию. Те поковырялись и сказали, мол, это не к ним, а к археологам. Череп тем не менее забрали.

Через час прибыл отец Мишкиной одноклассницы. Он был профессором исторического факультета.

Оказалось, Санька, скатываясь с обрыва, наткнулся на вымытое дождями захоронение каменного века. В нем археологи обнаружили нефритовый топор, два скелета и украшения из ракушек – это была настоящая могила. Находятся эти артефакты сейчас в Иркутском краеведческом музее.

«Нет справедливости! – сердился Мишка, вспоминая о своих друзьях-первооткрывателях. – Хоть бы про то, как обнаружили, написали, а то – ни слова».

Зато после этого вся команда занялась поверхностным сбором предметов быта «каменных» предков, вымытых дождями из земли. Стал работать археологический кружок.

Нуклеусы[8], пластинки, костяные ножи, иглы из рыбьих костей, отщепы[9]… Много чего было собрано тогда в одну из первых детских коллекций.

Раскопки – занятие нудное. Казалось бы, чего проще – взял лопату и копай! А тут совочки да метелочки. Все-то нужно зарисовать, упаковать.

Когда надоело собирать поверху, мальчишки начали рыть шурфы. Предметов стало в разы больше, но главный археолог сказал, что если они будут копать и не зарисовывать, то занятия придется свернуть.

«Смотри-ка, копать нельзя!» – жаловался друзьям-«археологам» Мишка.

«Правила такие…» – примирительно вздыхал Санька Лопин, положивший начало этой истории собственной задницей.

«Правила, правила! – сердился Птахин. – Нужна мне эта археология! Если копать нельзя, так я больше в этот кружок не пойду».

Тем все и закончилось.

Телефона Маринки, дочки профессора археологии, Мишка не нашел. Пришлось вспоминать расположение квартиры.

«Дом – вот он». – Птахин рассматривал район с горки.

Он до четвертого класса был влюблен в Маринку, до подъезда провожал, пока она с коня на физкультуре не упала.

Девчонка отличалась крайним упорством и несколько раз пыталась перепрыгнуть неприступный снаряд, неловко падая и вызывая ехидный смех одноклассников.

Птахин сначала переживал за нее и хотел, чтобы она прекратила позориться, а потом вдруг почувствовал безразличие и понял, что все – разлюбил. Парочка следующих нелепых кульбитов Маринки окончательно разрушила сладкую боль в груди. Странная все-таки эта штука – любовь.

«Когда же я в последний раз-то у них был? – Птахин направлялся к подъезду. – Года за два до переезда плюс три после – пять лет назад?»

Мишка любил и в то же время не любил бывать в уголке своего детства: слишком уж сильно изменился пейзаж.

На самом деле все осталось по-прежнему, только он стал намного выше ростом и то, что казалось раньше огромным, неожиданно уменьшилось.

Исчезли пятиэтажные «небоскребы», и съежились вертикальные стены поддерживающих откос парапетов. Сократились расстояния, и пропала тайна темного подвала со ступенями и дощатыми кладовками.

Неизменными остались лишь деревья.

Позже Мишка поймет, что они просто вместе с ним росли. Те же березки около дома, которые, со слов отца, сажал Вампилов, и тополя с осинами на газоне.

Паренек чувствовал себя Гулливером, быстро покрывая расстояния детства гигантскими шагами.

Дверь подъезда, где предположительно «прятались» археологи, конечно же оказалась закрытой.

Хорошо, что минут десять назад он пробормотал себе под нос:

– Необходимо открыть двери в Маринкином подъезде.

Надежда на шаманскую «технологию» тофаларки Сафы оправдалась. Когда осталась пара шагов, замок щелкнул и выпустил мальчишку лет десяти, глянувшего на Птахина с легким удивлением.

«Работает! – обрадовался парень. – Молодец шаманка!»

В ту единственную встречу он даже немного напугался, когда старуха принялась без предупреждения щупать ему голову. Костистые пальцы цепко хватали затылок, бесцеремонно поворачивали в разные стороны.

«Все так, – прошипела шаманка и спустя секунду стала рассказывать. По ее рассказам, выходило, что люди делятся по каким-то особым, невидимым, признакам. – Ты наш! – шептала ему старуха, пуская из трубки дым прямо в лицо. – Наш и свой. Только время наше уходит. Когда Бог стал общаться с людьми напрямую, мы с духами оказались никому не нужны. Здесь шаманы сохранились, потому что история познания Бога начиналась слишком далеко, и учение Его поздно сюда пришло, – мелко смеялась она. – Но Бог решает огромные дела, а разной ерундой ему заниматься некогда. Для этого и есть мы».

Из дальнейшего рассказа Сафы следовало, что стоит только попросить вслух о чем-нибудь, и духи ручьев, гор или даже домов выполнят любую твою просьбу.

«Из-за мелочей и жертвы не надо, – продолжала старуха. – А если что серьезное, то лучше у Бога просить, да с молитвой. По тебе видно, вольный ты человек: сможешь и духами повелевать, и милости свыше получать. А там, где жертва, – сторонись. Кормиться с двух рук – задача непростая, но ты разберешься. Следи за признаками. Духи общаются с каждым, а замечают это лишь единицы. Сны запоминай, мысли слушай. Взаимосвязано все. С тобой весь мир говорить будет – только прислушивайся».

После она подарила Мишке те самые самородки, что лежали сейчас в мешочке вместе с голубиной лапой, и посоветовала проглотить их, если вдруг останется он когда-нибудь голым. Расспросить подробно в тот раз не вышло: вернулся отец и утащил паренька к вертолету.

…Птахину повезло: профессор оказался дома.

Обстановка квартиры почти не изменилась. Те же громоздкие шкафы и стеллажи с книгами. Тот же полумрак и карболитовая настольная лампа на письменном столе.

Когда паренек напомнил, кто он, хозяин обрадовался.

– Привет! Давай проходи! – Профессор потащил Мишку в комнату за руку, радостно улыбаясь.

Птахину всегда это нравилось – неунывающая семейка! Устроился, как и шесть лет назад, в размятом и очень удобном кресле. Прервал обязательные попытки налить чаю и заговорил по существу.

Профессор увлекся поведанной Мишкой историей сразу и после вопросов: «Чем запечатано? В сухом ли месте лежало? Предполагаемый возраст?» – нежданный гость был-таки чаем напоен.

Птичью лапу из мешочка Мишка доставать не решился, только следил за реакцией профессора. Вроде ничего тревожного, но после того, как он сказал, что оставил находку отцу, вынимать лапку было совсем уже глупо.

Перед уходом договорились встретиться в запаснике краеведческого музея через неделю, когда из отпуска выйдет специалистка, она же хранитель.

Ветерок гнал вдоль бордюров мелкий мусор. Птахин медленно шел к своему бывшему дому.

Детская идиллия неожиданно была нарушена местным полусумасшедшим Юрой.

Он был старше Мишки лет на пять. Сидел сейчас на лавке, почему-то далеко от обычного места обитания, весело болтал ногами и радостно улыбался окружающим.

Птахина всегда при встрече с ним или ему подобными охватывало непонятное чувство паники. Невзирая на безобидность, такие люди, как Юрка, конечно, из другого, не человеческого мира.

Юрка уперся в Птахина взглядом и сразу перестал улыбаться.

– Не ходи никуда! – заговорил вдруг басом бывший сосед. – Не ходи!

– Куда не ходить? – опешил Птахин.

– Никуда! – сообщил «оракул» и вновь заулыбался, болтая ногами, обутыми в башмаки «дедушкиного» покроя. На лице его появилось чувство удовлетворения от исполненного долга, и внимания на Птахина он уже не обращал.

– Юрка! Вон ты где! Все глаза проглядела! Не уходил же никогда! Чего тебя сюда занесло? – Быстрыми шагами подходила его мама, тетя Поля.

– Что, тетя Поля, сбежал? – спросил Птахин. – Здравствуйте!

Мишка приветливо улыбался.

Тетка она была классная, но спуску не давала никому. Парень приятельствовал в детстве с ее племянником, да она и сама всегда привечала соседских детей, может, надеялась, что и Юрка от общения с ними поумнеет.

– Я тебя знаю? – всмотрелась в него тетя Поля. – Мишка! А кудри где? – крепко ухватила она за руку мальчишку.

– Борьбой занялся, тетя Поля, теперь так коротко стригусь. Здрасте! – поулыбался Птахин.

Помолчали. Уходить сразу было неудобно, и Птахин накрыл ладонью тети Полину руку. Так и простояли целую минуту, предаваясь каждый своим воспоминаниям и разглядывая друг друга.

– Представляешь, первый раз Юрка убежал! Я перепугалась жутко, а он здесь сидит-посиживает! – прервала молчание бывшая соседка.

Мишка не ответил, и они пошли в сторону их дома.

Юрка плелся позади, пуская слюни.

«Значит, никуда не ходить», – вспомнились Мишке его слова. Вот и еще одна загадочка.

Попрощались, и, может быть, навсегда. Мишкины ощущения были сумбурными: радостными от посещения родных мест и настороженными после Юркиного предупреждения: «Не ходи никуда!»

«Ничего, дальше будет видно, – гнал сомнения Птахин. – „Не ходи никуда!“ Ха! Там посмотрим…»

Глава пятая Хищные вещи

Вскрытие колбы

В хранилище стояла тишина: там шла призрачная «жизнь» вещей.

Прошнурованные и пронумерованные, они располагались на полках, подозрительно оттуда «поглядывая». Наименований – без счета. Среди них были:

– предметы утвари и быта, начиная с каменного века;

– национальные костюмы народов Прибайкальского региона;

– предметы, завезенные каторжанами и ссыльными;

– фотографии декабристов и польских повстанцев;

– архивные карты Кругобайкальской дороги.

Хранилище жило как музей в музее. Где-то здесь лежали вещи, принадлежавшие Колчаку или Кропоткину, не выставлявшиеся для посетителей по идеологическим причинам.

Хранительница Анфиса Евгеньевна работала тут более двадцати лет и единолично распоряжалась всеми этими сокровищами. Никто, кроме нее, не мог сказать, где что лежит, и только эта дама небольшого роста в своей извечной косынке выдавала экспонаты и рассказывала про них.

Птахин с товарищем пришли в хранилище после обеда.

Пока ехали, Сеня завистливо цыкал на Мишкину летнюю жизнь: никаких тебе огородов или коров с курами. Мамка на даче, батя в очередном путешествии на необитаемых островах Владивостока – свобода!

Дядька Птахина, Иван Ознорский, главный рыбнадзоровец иркутской стороны Байкала, по просьбе Мишкиных родителей приглядывал за ним в их отсутствие, хотя и понимал: особой нужды в этом нет. Парень пива не пьет, не курит и на лавочках штаны не просиживает. «Свистни» когда хочешь – и будет как штык. В любой командировке без «указивок» знает, что делать: костер развести – разведет, посуду помыть – помоет. Ни в лесу, ни в городе проблем с ним нет – отчего ж не согласиться присмотреть?

Пока ехали в маршрутке, Мишка рассказал Сене про Маринкиного отца, про свое детство и археологический кружок. Семен над историей посмеялся и согласился: мол, ждать, пока что-то вымоет из-под земли, нет резона, а если не копать, то неинтересно.

– Сейчас увидишь, какие они нудные, – закончил Птахин. – Будем все рисовать или фотографировать.

Маринкин отец позвонил загодя, и их ждали.

Когда Анфиса Евгеньевна взяла колбу со стола, мальчишки ощутили легкий приступ жадности. Прямо как «царь Кощей над златом чахнет».

«Интересно, чего это меня затрясло? – задумался Мишка и взглянул на Сеню. Тот вцепился руками в колени и тихонько раскачивался. – Ага, не один я волнуюсь, – сообразил он. – И что такое происходит? Предчувствие? Скорее всего, в колбе какие-нибудь прощальные слова из далекого девятнадцатого века».

Таких «приветов» в иркутских краях хоть отбавляй. Мишка Птахин хорошо помнил сопку, перекопанную каторжанами почти на четверть в городе Слюдянка, в том самом девятнадцатом веке, и вырубленные латинскими буквами слова прощания на отвесной скале.

Они тогда с батей и бывшим главным геологом рудника, Владимиром Петровичем Быковым, старые владения предприятия обходили – выработанные жилы диаметром в шесть-семь метров и необъятной глубины вертикальные ямы, засыпанные каменьями, а также места, где кандальники жили.

Еще Мишка подобрал на месте бывшего барака половинку кандалов, но в этот же день наигрался и оставил ее в бывшем пионерском музее поселка Култук. Завистливо поцыкал в том же музее на заржавленные наганы и маузер под стеклом. Никогда бы такое не отдал, а кандалы, чего там, не жалко.

– Пробуем. – Хранительница иркутской истории достала цифровой фотоаппарат и диктофон.

Птахин глянул на почти скрывшегося в тени Сеню: вот, мол, начинается нудистика, но тот пока явно не скучал.

«Понятно, – невольно позавидовал Мишка. – В первый раз всегда интересно. Пожалуй, скажи сейчас Сене: иди собирай все, что дождик вымыл, – тот с радостью пойдет».

Анфиса Евгеньевна ткнула пальцем в лампу, похожую на китайский чайник.

– Колба стеклянная, прикреплена кожаным ремешком к лапе птицы. Предположительно голубя. – Первые слова она произнесла настолько буднично, что Мишке стало немного не по себе: а вдруг там действительно лишь послание родственникам?

– Запечатано сургучом, – продолжила Анфиса Евгеньевна. – На торцевой части видны инициалы А. Z. Сбоку, поверх сургуча, острым предметом нацарапано – 1911.

В руках она вращала медицинский скальпель, повидавший виды и переживший не одного хозяина. Инструмент выписывал ровные круги в свете сталинской коричневой лампы из карболита. Круглый плафон ее на кривой ноге молчаливо нависал над столом.

Семен пристроился около литой чугунной этажерки со всякими пакетиками и мелкими предметами с бирками и молча сопел. Руки на коленях не двигались, да и сам он напоминал сейчас экспонат.

Мишка тоже притих, увлеченно разглядывая музейную «кухню».

– Ремешок изготовлен специально для голубиной почты. Внутри колбы видна скрученная бумага или пергамент.

После этих слов в дело пошел фотоаппарат. Вспыхнул несколько раз, фиксируя столетний сюжет. Сверху, слева, справа, на штативе, с подсветкой и без…

– Вскрываем. Попробуем сохранить в целости инициалы.

Хранительница скоблила сургуч недолго. Когда исчезли цифры, появилась пробка. Сургучный кругляш с инициалами аккуратно положила в пакетик. Волнующий момент приближался.

Тишина стояла полная.

Птахина потряхивало.

Мишка не знал, что это дает о себе знать «золотая лихорадка», и просто прислушивался к себе. Испарина на лбу. Ноги ватные. Хорошо, идти никуда не надо – сиди и жди, когда скальпель вытащит закупорку.

Оказалось, он не понадобился. Анфиса Евгеньевна прихватила пробку мелкой наждачной бумагой и потянула вверх. С легким чпоканьем та выскочила из колбы.

Птахин с Сеней подались вперед. Почему-то следом за пробкой потащилась бумажка. Она была намотана на что-то и обвязана черной ниткой.

– На совесть делали, – сломала тишину музейщица. – Накручено, обвязано и залито сургучом. Опечатано!

Мишка прислушивался к собственному состоянию с испугом, и только вспомнившиеся истории шаманки Сафы о невидимом мире удержали его от паники.

– Бумага плотно намотана на стержень, соединенный с пробкой, – «колдовала» и объясняла хранительница. – Сверху несколько слоев ниток.

«Хорошо, когда есть специалисты, – понемногу выходил из странного состояния Мишка. – Мы-то давно бы все размотали и угробили».

Снова фотоаппарат и съемка конструкции с разных ракурсов. Наконец Анфиса Евгеньевна кончиком скальпеля подцепила обвязку, потянула – и та лопнула около простенького узелка с болтающимися кончиками.

– Структура нити изменений не претерпела. – Она потрогала отточенным инструментом краешек бумаги. – Бумага свойств также не поменяла. Пытаюсь снять со стержня не разматывая.

Бумажный цилиндрик, подталкиваемый скальпелем, выполз на зеленое сукно стола.

Теперь стало видно: в пробку вмонтирован металлический штырь с прорезью. В нее вставлялся край голубиного письма и после плотно накручивался поверху.

– Толково! – неожиданно пискнул из темноты Семен.

– Да! В то время за такой почтой стояли жизни, – не отрываясь от работы, сказала музейщица. – Видите, какая сохранность!

После этого без всяких предисловий она взяла цилиндрик и развернула.

Глава шестая Хозяин снов

…И яви тоже

Про вещие сны Мишка, конечно, слышал не раз, а после разговора с шаманкой Сафой захотел узнать о том, невидимом, мире поподробнее. Когда искал по совету шаманки молитвы, разговорился с соседкой, которая регулярно посещала церковь, и получил «краткий курс» верующего.

Птахина, конечно, крестили. Батя настоял. Однако в их семье была свобода вероисповеданий. Хочешь – верь, а хочешь – нет. Когда тетя Люся стала называть шаманизм бесовской верой, Птахин общение с ней сократил. Сафа со своим мировоззрением выглядела честнее: она-то в силу молитвы не только верила, но и другим советовала молиться.

Позже тетя Люся увидела на полке у Птахина сонники и опять заявила: мол, и сны от лукавого. Нет, Мишке гораздо больше нравилась шаманская демократия, чем жесткие церковные правила. Тем более что еще до Сафы и соседки Птахин не раз получал знаки «оттуда». Это происходило во сне, и притом в очень конкретном сне, который повторялся и был связан с постоянными обитателями и деталями обстановки. Таких снов у него было несколько.

Увидеть их специально удавалось редко. В основном это происходило стихийно. Но коли уж Мишка там оказывался, то знал точно, кто где живет, где что лежит и чего можно ждать от персонажей сна.

Больше всего ему нравилась кирпичная хрущевка с бесконечным количеством подъездов. Гулкие, хлопающие деревянные двери и ни одной железной. Здесь «жила» парочка девушек.

Были у них в свое время в школе такие практикантки – недоступные и важные. Наверное, потому он сюда их и «поселил».

Во сне с хрущевкой имелся еще забавный старик – Семеныч. Иногда он высказывался на злобу дня, предугадывая разные события.

Укладываясь спать после вскрытия колбы, Птахин пытался вызвать во сне именно этот сюжет.

Удалось.

Дом стоял, как и прежде, неизвестно где начинаясь и заканчиваясь. Красной линией уходил он за горизонт и подсвечивался закатным солнцем.

Практикантки, стоявшие на балконе, махали руками:

«К нам?»

«К Семенычу».

Никак не получалось у Мишки преодолеть собственную застенчивость по отношению к девчонкам, даже во сне.

Старик сидел, по обыкновению, у открытого окна и курил.

«Войду?» – улыбнулся Птахин.

«Говори так, – ответил Семеныч дежурной фразой. – Я ухожу скоро».

Правила игры – другого ответа не бывает.

Несколько раз Мишка пытался проникнуть к Семенычу в квартиру через дверь, и всегда его дома не оказывалось, только на пороге появлялась противная бабка со злобным доберманом. После «оракул» исчезал и в окне.

Решил не рисковать.

«Семеныч, совет нужен. Есть загадка. Давняя. Чего ждать – неясно».

«Ты слишком торопишь события, – выпустил струйку вонючего беломорного дыма старик. – Не спеши: все приходит в свое время, как созреет. Вы слишком заморочены материальным, а это почти не важно. Ведь отсюда уходят голыми, как и приходят».

Карта № 2

Мишкины мозги «скрипнули», пытаясь «переварить» сказанное и хоть как-то привязать к происходящим событиям.

Семеныч разглядывал паренька, зажимая папироску рукой с пожелтевшими ногтями. Морщинки в уголках глаз разбегались лучиками, сопровождая хитрый прищур. Старик молча пускал дым, уткнувшись взглядом за горизонт.

«Забавно, почему именно он? – задумался Мишка. – С практикантками понятно. Всего лишь неосознанная месть за недоступность и собственную нерешительность, но почему „оракул“ – именно этот дымящий „беломориной“ старикашка?»

Послышался скрип соседской двери – шесть тридцать утра. Сонная реальность покачивалась, теряя жесткость. Мишка еще пытался удержать картинку, но неожиданно из-за горизонта полетели фиолетовые монстры. Логика происходящего сломалась, и начался обыкновенный сон со множеством видений.

Будильник.

«Приходим и уходим голыми…» – еще звучал в сознании прокуренный голос Семеныча.

«Надо же, – усмехнулся Мишка, усаживаясь на постели, – голыми! Прямо как Сафа, заговорил. К чему бы такие совпадения?»

Сегодня предстояло найти переводчика.

Дело в том, что письмо оказалось написанным на испанском языке. Датировалось оно, как и колба, тысяча девятьсот одиннадцатым годом. Четырнадцатого сентября. Автор – Антонио Загирес.

Большего парни не поняли. Теперь нужен был кто-то свой в доску со знанием испанского, чтоб и перевел правильно, и не болтал лишнего.

Мишка понимал: оказаться в письме может что угодно.

Пока мальчишки разглядывали написанное мелким почерком письмо, Анфиса Евгеньевна пошла к стеллажам и достала учетную книгу регистрации иностранцев, прибывших в г. Иркутск, за 1911 год. Там Антонио Загирес не упоминался.

– Это ничего не значит! – не смутилась она. – Возможно, он регистрировался в Верхнеудинске[10]. Лапу-то птичью в Бурятии нашли?

– Ну да, – буркнул Семен. – На восточной стороне Байкала.

– Видите, – оживилась хранительница. – Завтра же запрос туда сделаю.

Парни ушли несолоно хлебавши.

Семен расстроился, и Мишка его понимал. Им с отцом сегодня уезжать, а ясности нет. Птахин сделал себе и ему прямо в хранилище ксерокопии письма, и мальчишки договорились, что переводом займется Мишка.

– В нашей деревне уж точно никто ничего не поймет… – вздыхал Сеня.

А у Птахина появились свои соображения. Будучи пареньком читающим, он решил, что уж русско-испанский словарик он себе купит в любом книжном, а прямо сейчас наберет письмо на компьютере в онлайн-переводчике.

«Попробую понять основное, – сказал он себе, провожая товарища, – а там поглядим».

Глава седьмая Золотая лихорадка

Перевод письма и планы

Бо́льшую часть письма Мишка действительно перевел на компьютере, а вот смысловые шероховатости устранял сам, листая новенький словарь и разбираясь во множественных значениях.

«Прав батя, – думал Птахин, ероша страницы, – без книжек – никуда».

Но, несмотря на радужные планы, работа двигалась не так быстро. Здесь не школа и не оставшиеся полчаса до уроков, халтурить нельзя: переводу нужна точность.

Адресовалось послание в Верхнеудинск какому-то купцу Арсентьеву. Видимо, голуби приобретались именно там и должны были вернуться обратно в голубятню.

А потом началась путаница.

Откуда-то взялся остров Ольхон[11]. Родня проводника и переводчика, бурята Жаргала Итилова, должна была помочь в розыске экспедиции. Речь шла о местности Huir-Hushun в районе какого-то жертвенника. Маршрут указывался с мельчайшими подробностями.

Давался странный совет: аккуратней обращаться с квадратным камнем искусственного происхождения на плато в предгорьях. Не разводить рядом костров и – самое главное! – обойтись без бурятских обрядов. Дважды повторялось: «Никаких жертвоприношений! Только сигналы голосом или стрельбой!»

Сразу вспомнилась тофаларская старая шаманка с ее советами.

После говорилось: экспедицией найдена местность с неимоверным количеством золота, но выйти обратно не получается.

«Соответственно, и золотце унести не могут, – смекнул Птахин, чувствуя уже знакомое странное состояние, что испытал в хранилище днем раньше. – Что за ерунда? – сердился он, прислушиваясь к себе. – Лихорадка, что ли, золотая? Ноги ватные опять стали. Успокаивайся давай!» – приказал он себе и вернулся к чтению.

Получателю письма предлагалось взять с собой специалистов по скалолазанию. Кратко описывались зубчатые скалы котловины, в которую попала экспедиция. По этим приметам и предлагалось ориентироваться. Вот так!

Неожиданно в голове у Птахина зазвучали слова из рок-оперы про Хоакина Мурьетту, на которую ходил с отцом в музыкальный театр. «Золото в Калифорнии – самое отборное…»

Точно «золотая лихорадка»! Открывались необычайные горизонты и перспективы. Мир становился добрым и радужным.

«Выйти не могут. Ха! Но как-то же они туда попали!» – задумался парень, выбираясь из-за стола.

Ситуация все больше занимала воображение. Со времен работы археологического кружка и раскопок памятных захоронений Мишке хотелось найти золото. Правда, он не знал, что будет с ним делать, но это не главное – сначала надо найти.

Вечерний Иркутск обдувал мальчишку теплым летним дыханием из приоткрытого окна квартиры.

Полчища комаров штурмовали антимоскитную сетку, и их пронзительный звон сверлящей иглой ввинчивался в мозг.

Птахин рассуждал так: «Значит, нашли золото – и нет возможности выйти обратно. Интересно почему? А голуби-то, получается, улетели. Последний пересек Байкал, но угодил в гнездо хищника, где его лапа с письмом нас и дождалась. Если еще были крылатые почтальоны, то сгинули где-то, иначе спасатели явились бы непременно. Хотя, судя по жертвеннику и прочим странностям, неизвестно, нашли бы чего или нет. Значит, Жаргал Итилов, Антонио Загирес и прочие участники забытой экспедиции там и остались? Удастся ли их найти? И с чего начинать? Наверно, лучше не торопиться и разматывать этот таинственный клубок с самого начала».

Господина Арсентьева и его потомков из Улан-Удэ Мишка отмел сразу. Вряд ли информация о них что-то даст – лишняя суета. А вот пошарить родственников Итиловых на Ольхоне имело смысл. Придется только вводить в курс дела дядьку Ивана с его «ярославцем», личным авторитетом-должностью и знанием байкальских традиций.

Задумался о хозяйке музейного запасника. Но вроде повода беспокоиться не было: тетка, похоже, полная бессребреница.

Теперь нужно выяснить, что же такое Huir-Hushun – Хыр-Хушун это или Хуир-Хушун? Тут без специалистов не разберешься. Значит, опять в хранилище?

Набрал телефон дядьки Ивана – он-то должен знать. Никто не отвечал.

Мишку одолевали сомнения: «Как дядька себя поведет, когда узнает о находке и содержании письма? Что там у взрослых просыпается от прикосновения к подобным тайнам? Не удивлюсь, – продолжал он развивать мысль, – если и хранительница Анфиса Евгеньевна, разобравшись, о чем пишет господин Антонио, сразу наденет спортивный костюм и двинется на поиски потомков рода Итиловых».

Птахин даже немного развеселился, представив себе, как хрупкая Анфиса Евгеньевна лихо скачет с валуна на валун, груженная тридцатикилограммовым рюкзаком. Нет, не ее это интерес, хотя как знать?

Продолжая рассуждать, Мишка завалился на диван. Перед глазами поплыли образы и фигуры, напоминающие фотографии из прабабкиного альбома, в старомодных одеждах: длинных, в пол, юбках, чопорных сюртуках; женщины – с давно вышедшими из моды прическами и мужчины – с чудны́ми усами.

Дядька, похожий на прадеда Константина Ивановича, сидел в военной форме на лавочке возле забора. Улыбаясь и глядя куда-то вдаль, он скручивал козью ножку.

Стайка мальчишек бежала по деревянным тротуарам. Они катили ободы велосипедных колес с вынутыми спицами, используя для этого специально загнутую проволоку.

С улицы доносился противный кисловатый запах общественных помоек. Где-то жарили яичницу на сале, и фоном звучала женская ругань со двора. Обстановка казалась совсем домашней и навевала сон.

Под эту умиротворяющую какофонию звуков Мишка уснул, и связная картинка сменилась во сне чередой мелькающих образов. Ее нарушил сигнал сотового телефона, лежащего на пуфике в головах.

Комары продолжали грозно звенеть, штурмуя оконную сетку.

«Прямо как зомби в фильме ужасов! – оценил Птахин. – Так же целенаправленно и упорно ломятся за жратвой сквозь любые препятствия, мешая друг другу и толкаясь».

Телефон звонил и звонил, окончательно вырывая Мишку из сна.

Половина двенадцатого.

– Привет! – Дядька Иван. Голос показался слегка загадочным. – Звонил?

– Ну да. – Птахин приводил в порядок мысли.

– Письмо перевел? – громом среди ясного неба прозвучал вопрос.

– Кхмгм! – закашлялся Птахин. – А ты откуда?..

– От верблюда! – Дядька явно сердился. – Почему сразу не рассказали с Сеней? Копий они наделали! Первый экземпляр где?

– Я… мы… – опешил Мишка.

– Какие ямы? – орал дядька.

– Да я и звонил, чтобы тебе рассказать все, – наконец выдавил из себя Птахин.

– Рассказать! – бушевал на другом конце провода Иван. – Ничего больше без меня не делать! Хорошо, что Сенин отец нашел у него ту бумажку. Кто еще про это знает?

– Ну… только Анфиса Евгеньевна.

– Кто такая?

– Хранительница.

– Можешь доходчиво объяснить?!

– А Сеня не рассказал?

– Молчит, как партизан под пытками. Говори давай! – бушевала трубка.

– А ты письмо перевел? – пытался уточнить Мишка.

– Говори, кто такая?

– Музейщица она, – сдался Птахин, – из нашего краеведческого. Я только думаю, соваться туда не стоит, – неожиданно брякнул Мишка.

– Что так? – озадачился Иван.

– Сам подумай! – продолжил парень. – От экспедиции только голубиная лапка с письмом сохранилась, и больше ничего. Так и от нас за пять минут лишь подошвы останутся…

– Ты времена-то не равняй! Сейчас и рации, и сотовая связь, и джипиэсы! А вертолеты? Мы же не инкогнито пойдем. Только сначала определимся, куда ехать. Письмо-то я сразу в Интернете перевел. С Хыр-Хушуном порядок! Это мыс такой. Второе название – Рытый[12], речка Риты оттуда вытекает. Там даже каменные стены на берегу сохранились, а вот жертвенных камней никто не видел.

– А если Итиловых на Ольхоне пошарить? – высказал соображения Мишка.

– Уже делается, умник. Я главе администрации отзвонился: завтра, край – послезавтра, информация будет.

– Нас возьмете? – с надеждой спросил Мишка.

– Вам бы врезать как следует за секреты… – уже спокойно заговорил Иван. – Тебя я заберу, конечно. Мне же присматривать за тобой надо, а как с Сеней быть – пускай отец решает.

Глава восьмая Мастер скандала

Появление конкурентов

Утро наступило рано и не самым лучшим образом. Началось оно с ударов в железную дверь. Дынс! Дынс!

В Мишкином мозгу замелькали варианты: «Милиция? Соседи напились и перепутали квартиру? Грабеж?»

Часы показывали семь тридцать утра. Где-то скреблись дворники, пели птички, а тут: дынс! Дынс! Дынс! – прямо в мозг.

«Кто это? – Мишка спрыгнул с кровати. – Хоть бы крикнули! Молчат, и мощно так».

Дынс! Дынс!

В эдаком грохоте можно было двигаться по квартире не таясь. Похоже, никого не интересует, тут он или нет. Подкрался к двери и через «глазок» увидел, что свет на площадке экономными соседями уже отключен.

В полумраке ворочалась туша, напоминающая медведя, и этот «медведь» наконец заговорил голосом дядьки Ивана:

– Открывай, Птахин! Все равно достану!

Открывать сразу было опасно: дядька мог и зашибить часом. Какой он бывает в ярости, Мишка знал с детства.

Снова грохот: дынс! Дынс!

– Дядя Ваня, ты?

– Открывай!

Дынс!

– Только когда успокоишься.

Дынс! – икнула в последний раз дверь.

– Я сейчас тебя впущу, и ты спокойно зайдешь. Только без нервов.

Мишка несколько раз присутствовал при спорах отца с дядькой и знал, что тот успокаивается так же быстро, как и заводится.

«Медведь» уже спокойнее прогудел еще раз:

– Открывай.

Пока Мишка ставил чайник и резал вареную конину, дядька сверлил парня глазками-пуговками, а потом заговорил безо всякой подготовки:

– Вспоминай, кому вы еще о письме говорили. Может, переводить кто помогал? – Мишка удивленно вытаращил глаза, а Иван продолжил: – Звонит мне утром глава администрации Ольхона и сообщает: мол, интересовались вчера моим вопросом. Рассказывает, двое их было – молодой парень и женщина в годах. Оба спортивные. Одеты как туристы и с альпинистским снаряжением. Концы рода Итиловых искали.

– Я, дядя Ваня, сам переводил по словарю, вон в кабинете батином лежит, как и письмо с копией, – грустно отвечал Птахин.

– По словарю? – неожиданно успокоился Иван. – Ну и кто же тогда нам свинью подложил?

– Неужели Анфиса Евгеньевна? – удивился Мишка. – Не может быть….

– Звони ей! – скомандовал Иван.

– Рано! Восемь утра! Она после девяти на работе появляется.

– Я сдохну до этого времени! – взвыл в очередном приступе ярости дядька.

– Не ори, – попросил Мишка. – И так всех перепугал в подъезде. Они шипеть теперь точно будут. Давай лучше попробуем поспать часок. Ложись на диван как есть. Я жалюзи сейчас закрою – ночь сделаю. Вот тебе подушка!

Неожиданно спокойно дядька улегся на скрипнувший пружинами диван. Устроился и сразу выдал первую руладу храпа.

«Молодец! – про себя похвалил его Птахин, ставя посуду в раковину. – Сильно с батей похожи. Будто не он тут сейчас грохотал-ревел. Щелк! – и воюем, щелк! – и отдыхаем».

Попытался тоже улечься, но полученная информация покоя не давала. Вращалась в мозгу, цепляясь острыми краями, – уснуть мешала.

«Значит, решился кто-то обогнать нас и движется теперь на шаг впереди, – ворочался Мишка. – Жди теперь девяти часов…»

Глава девятая Первые шаги

Прибытие конкурентов

Утро в Усть-Баргузине[13] выдалось яркое. Солнце взлетело по-июньски высоко. Байкал серебрился рябью, плюхаясь в прибрежную гальку. Чайки кружились в бесконечном поиске еды. Река Баргузин неспешно выносила воды, скопившиеся в верховьях, на необъятные просторы Великого озера.

«Казанка» с японским двигателем на подходе к пляжу сбавила ход и, качнувшись от набегающей на корму волны, коснулась берега.

– Ну, вот и ваш Усть-Баргузин, однако, – заглушил двигатель сидящий на корме небольшого роста бурят. – Как говорил, от Ольхона два часа в один конец.

Двое мужчин и сухопарая дама средних лет не произнесли ни слова, рассматривая поселок.

– Пошли! – Женщина поднялась в лодке и после секундной паузы твердо повторила: – Идемте!

Чувствовалось: в этой компании руководит и заправляет именно она.

Первым на берег выскочил паренек лет шестнадцати. Второй, крепкий мужчина, лет за сорок, начал выбрасывать на гальку рюкзаки и аккуратно упакованные тюки.

Дамочка достала из внутреннего кармана деньги и отсчитала причитающуюся лодочнику сумму.

– Хватит? – поинтересовалась она.

– Как договаривались, однако, – отвечал перевозчик. – Может, ждать вас, вдруг обратно поедете?

– Не раньше послезавтра.

– Если что, звони, телефон есть, Яшка быстро отвезет.

Но и эти слова упали в пустоту. Огорченно кивнув, лодочник едва не черпанул воды броднями, оттолкнул лодку от берега и вскочил на нос. Огляделся, закурил и наметился в обратную дорогу.

Мужчина с парнем уселись на тюках. Старший потянулся всем телом и распрямил затекшие за два часа ноги, а женщина, подойдя к вышедшему из будки на пирсе пожилому сторожу, спросила:

– Не подскажете, где тут в Усть-Баргузине шаманка Итилова живет?

Глава десятая И снова хищные вещи

Дополнительная информация и намеченные мероприятия

Утренние новости ясности не внесли, а только окончательно всех запутали.

На вопрос о переводе письма Анфиса Евгеньевна ответила отрицательно. Ей абсолютно достаточно того, что оставили, – копии письма и колбы с лапкой. Она несколько раз об этом восторженно пискнула в трубку. По поводу информации из Улан-Удэ ответила, что вчера получила по факсу и предложила заехать прочитать.

Мишка пообещал скоро быть, а дядька пока набрал мэрию Ольхона.

Полученные вести воодушевили. Появилась информация о семье Итиловых, их отъезде в Усть-Баргузин в девяностых и подробный адрес.

Конкурентов оказалось трое: женщина, молодой парень и мужчина в годах. Руководила всем вроде дамочка.

Новости неприятные: группа ушла на моторке местного рыбака на восточную сторону озера. Значит, «потрошить» шаманку они будут первыми, хотя не факт. Иван подбросил мэру идею о звонке главе усть-баргузинской администрации, чтобы тот попытался остановить их силами местных государевых служб.

Разобрались с неприятной текучкой и поехали в хранилище.

Птахин такому развитию событий радовался: никаких тебе маршруток или пеших пробежек – прямо до места, не вставая с пассажирского сиденья дядькиного внедорожника. День положительно задавался.

Гарантированные пробки в определенных местах с трудом пропускали поток спрессованной массы автомобилей. Озадаченные кладоискатели успешно двигались в общем потоке на противоположный берег Ангары.

Бульвар Гагарина дохнул влажным речным ветром, свободным от городского смога и пыли. Краеведческий музей располагался возле недавно установленного в центре площади памятника Александру III.

Чугунный двуглавый орел, уцелевший в огне революции, как и прежде, разрезал воздух искусно выплавленными крыльями и хищно гнул обе шеи в поиске возможных жертв.

Сказочные архитектурные формы музея: круглые окна, всевозможные лепные украшения, ворота ажурной ковки – напоминали Мишке пряничный волшебный домик из детской книжки.

Хлопнула половинка сводчатой двери, и звук вернул Птахина к реальности.

Анфиса Евгеньевна ждала на вахте около бабушки-билетера, излучая небывалую радость.

– Идемте, идемте! – Она взяла Мишку за руку и потащила к лестнице, ведущей в подвальное помещение хранилища.

Дядька Иван двинулся следом.

Компания снова оказалась за столом, крытым зеленым сукном. Этажерка с пакетиками около стула, где сидел в прошлый раз Сеня, пополнилась очередным экземпляром. Подаренную голубиную лапку с прикрепленной колбой уложили в специальный ящик под стекло. Сургуч с инициалами поставили на место, даже цифры 1911 восстановили.

Внутри стекляшки виднелся бумажный цилиндрик. Неприятным сюрпризом оказалась копия письма рядом с лапкой. Испанский текст на удачно подстаренной бумаге бросался в глаза каллиграфическими вензелями и росчерками Антонио Загиреса.

Похоже, нашлась «утечка».

У Птахина мелькнула интересная мысль. Он незаметно дал знак дядьке, чтобы молчал, и уселся около этажерки.

Тот покорно вздохнул и пристроился на скрипнувший стул.

История из Улан-Удэ про Антонио Загиреса оказалась короткой и уложилась на одной страничке формата А-4. Жиденькая факсовая бумага рассказывала об испаноязычном географе, историке и путешественнике, прибывшем для изучения древних байкальских поселений из далекого города Барселоны. Дата регистрации – 12 июня 1911 года. Город Верхнеудинск, нынешний Улан-Удэ.

Символично! Ровно сто лет назад.

Дядька, похоже, тоже заметил. Он с шумом втянул воздух и откинулся назад, чуть не уронив этажерку. Потом сцепил руки на животе и стал, волнуясь, раскачиваться в пыльном сумраке хранилища.

Антонио Загирес останавливался на постоялом дворе купца Арсентьева. Прожил в Верхнеудинске две недели и, убывая на восточное побережье Байкала с проводниками и переводчиком, приобрел в дорогу четырех почтовых голубей.

После шли данные о полученных письмах. В первом просили срочно отправить несколько распоряжений управляющему в Испанию. Во втором была информация о походе через остров Ольхон в местность Хыр-Хушун на западном берегу озера. По слухам, там сохранились остатки стен древнего города, а также других поселений и жертвенников.

Все становилось на свои места: географ из Барселоны в скитаниях и расспросах жителей восточного берега услышал историю о древнем городе. Не удивительно, что он изменил планы.

Проводником на Хыр-Хушун шел Жаргал Итилов с Ольхона.

«Значит, – рассуждал Птахин, – экспедиция попала на территорию, где полно золота, но откуда нельзя выбраться. Исчерпав все возможности, они отправили последних почтовых голубей с просьбой о помощи, но те по различным причинам не долетели. Одного съели беркуты на восточном побережье Байкала, и осталась только лапка с письмом. Второй, вероятно, тоже где-то погиб. Значит, Антонио Загирес и экспедиция обратно не вернулись, иначе в Верхнеудинске была бы отметка. Скорее всего, они скончались от голода, так и не выбравшись оттуда».

История пролетела в головах за минуту. Повисло звенящее молчание, и через секунду племянник с дядей хором процедили неосознанно-оценивающее:

– Аааамммммгмммнууудааааа…

После переглянулись и, не сговариваясь, спросили у Анфисы Евгеньевны: кто был в хранилище и видел лапу с письмом? Спросили и о переводе.

Оказалось, женщина работала со словарем. Сильно огорчилась, что древний город на Рытом не найден. Прочее не заботило: нет города, нет артефактов – плохо. Остальное неинтересно!

А вот позавчера была группа студентов исторического факультета, которую привела приятельница Анфисы Евгеньевны, педагог и путешественница Анна Иосифовна. Фамилию хранительница помнила только девичью. Что преподает – не в курсе.

Иван кивком головы указал на миниатюрный ксерокс.

Понятно! Птахин тоже снял бы ксерокопию после такой интересной истории. Похоже, конкурентам это удалось. Больше ничего не уточняли.

На улице Мишка попросил срочно позвонить хозяину Ольхона. Ничего утешительного. Связи с Усть-Баргузином нет три дня, и, когда что-то прояснится, неизвестно.

Помолчали, и Мишка предложил дяде Ивану следующий план.

Раз уж они не успевают догнать, а тем более остановить конкурентов, то пускай те двигаются в эту экспедицию «наживкой». То есть дядька выставляет рыбнадзорский пост для скрытного наблюдения подходов к Хыр-Хушуну.

Задача: засечь группу из трех человек – двух мужчин и женщины. Допустить беспрепятственный проход по маршруту. По возможности, отследить направление и прочее.

Если вдруг пойдут обратно, задержать, используя власть, ну а если с ними что-то произойдет, как с экспедицией Загиреса, то появится информация об опасностях, подстерегающих путешественников на маршруте. И для очистки совести: на эту роль они напросились сами, так что пускай теперь дорожку и расчищают.

Выслушав Мишку, дядя Иван с хрустом поскреб пятерней трехдневную щетину и заговорил:

– Коварный ты, оказывается! Сам придумал?

– Да нет, – ответил племянник, – не сам. В одной компьютерной игрушке про войну я так батю по сети гоняю: смотрю, как его колбасят, а сам потом прохожу. Красться сзади – вообще моя тема.

– Ладно, компьютерщики, – улыбнулся Иван. – Поехали в контору, я парням задач понаставлю.

Они прыгнули во внедорожник и, спугнув стайку засаленных городских голубей, поехали на работу к дядьке Ивану. Предстояло разработать план действий.

Глава одиннадцатая На ощупь

Поселок Усть-Баргузин: шаманка и конкуренты

Всю неделю до появления первых странных гостей усть-баргузинскую шаманку Адыгу мучили неясные предчувствия. Какие-то неопознанные мысли-видения не поддавались привычному объяснению и назойливо стучались в сознание.

Сны тоже ничего внятного не говорили. Какие-то почтовые голуби в клетках. Она кормила их, чистила проволочные жилища.

Утром, на рассвете, перед самым появлением гостей, приснился прадедушка Жаргал. Во сне она оказалась маленькой девочкой и сидела вместе с ним за грубо сколоченным столом из досок. Дедушка резал ножом и ел только что сваренный дымящийся хошхонык[14].

Пар от горячей колбаски, набитой кусками конского мяса вперемешку с арбином[15], поднимался над тарелкой. Брызги ароматного прозрачного сока падали на стол и тарелку, остывали и некрасиво мутнели, превращаясь в обычные капли жира.

Прадед поднял голову и с улыбкой глянул на Адыгу. Прожевал очередной кусок хошхоныка и проговорил: «Давай-ка воду ставь, еще варить будем, а то гостям не хватит совсем. Они с дороги сейчас. Издалека».

Адыга сползла с грубо отесанной лавки, держась за край стола и нашаривая пол. Коснулась его и… проснулась.

Лучи утреннего солнца острыми клинками через шторы пронизывали избу и отражались на беленой стене печки солнечными зайчиками. Запах варящегося мяса приятно щекотал ноздри.

Мама Адыги, Туяна, возилась около котла, водруженного на газовую плиту. Рядом стоял на страже, вытянувшись «во фрунт», красный газовый баллон с необходимыми приспособлениями: шлангами и «лягушками». Почему-то именно так называл белую металлическую таблетку в газовой системе дядя Петя, помогающий соседке управляться с непростой современной техникой.

– Вставай! – Мать перемешивала ароматное варево ложкой на длинной деревянной ручке. – Гости к тебе с другой стороны приехали, их пока к однофамильцам отправили.

Все гости, кого местные жители не знали, отправлялись на поиски Итиловых на дальний, противоположный край поселка. Там, в доме без палисадника, жила семья, имеющая почти такую же фамилию, только через букву «Ы».

К Туяне же с Адыгой бежал посыльный – первый попавшийся на улице сорванец, чтобы успеть предупредить о неожиданных гостях.

Туяна продолжала:

– Трое их. Одна женщина. Много вещей. Сюда идут вдвоем. Ночуют у Трифоныча.

Так звали сторожа на деревянной пристани. У него в гостевом домике всегда останавливались приезжие за небольшую плату.

Смутные мысли, беспокоившие шаманку последнее время, наконец-то прояснились. Предчувствие странных событий постучалось в сознание Адыги. Вот она, история, связанная с их родом. С невидимой стороны донесся голос: мол, осторожнее! Ясно. Разрозненная картинка собиралась, обретая плоть. Деталей добавят приехавшие утром.

Ага, вот и они. Гавкнул на цепи добродушный Додик, изображая рвение и отрабатывая свой непростой кусок хлеба. Брякнула железным кольцом закрытая на защелку калитка.

– Иди давай, сейчас кричать будут.

Свои, усть-баргузинские, заходили без стука. Они знали: цепняк безопасен и через неприметную дырку в заборе сами убирали деревянную заложку. Посторонние же покорно ждали.

Жители гордились наличием в поселке известных земляков, к которым люди ехали за советом даже из-за границы.

Почти все прибывающие в первый раз делали по поселку круг из-за однофамильцев и появлялись по адресу, только разобравшись в ошибке. Неопределенность ответов на вопросы приезжих лишь подогревала интерес.

Вроде: «Ну не знаем, примут ли сегодня».

Или: «Сами-то уже второй день со двора не выходят и никого не пускают…»

И еще: «Третьего дня люди из Читы были. Так и не дождались».

Гости наматывали пешим ходом пару лишних километров и появлялись перед глухим забором с гавкающим за ним Додиком, волнуясь, примут ли…

Мать Адыги пошла открывать.

Знакомо стукнули двери в сенях.

Заскрипели доски деревянного подворья. Додик наконец замолчал, и в калитку зашли двое.

Женщина, идущая впереди, уверенной походкой пересекла двор и остановилась, поджидая хозяйку и спутника.

Звуки подворья повторились в обратном порядке. Скрипнула дверь.

– Здравствуйте! – послышался тихий голос из полумрака прихожей.

– Проходите, – не оборачивалась Адыга. – Как с Ольхона дошли?

Деревенский телеграф работал хорошо. Информацию, полученную от незваных гостей, доставил босоногий соседский Петруха.

– Море спокойное, только на воде холодно. – Голос гостьи звучал тихо и вкрадчиво.

– Вы же ко мне не по шаманским делам? – неожиданно для себя заговорила Адыга.

У нее такое часто бывало с детства. Скажешь не думая – и безошибочно, а собеседник обезоружен.

– Вы по ольхонскому роду нашему, да? – продолжила шаманка, уловив – «выстрел» в десятку.

Она сейчас увязывала это молчаливое удивление с собственными чувствами. Глянула на гостей через дверной проем, вспомнила сон и поняла: «По дедушку Жаргалу приехали…»

Мало кто из людей до конца верит в чужие способности и предвидения. Зато при «попадании» все защитные реакции теряются.

Приехавшие не были исключением и отреагировали огорошенным молчанием.

– Вы проходите, присаживайтесь, – предложила еще раз Адыга. Сама при этом повернулась на табуретке и оказалась к ним лицом.

Первый раунд поединка остался за ней.

Женщина юркой тенью пересекла комнату и присела на край грубо отесанной лавки. Мужчина за сорок прошел следом и расположился рядом.

Утреннее солнце освещало напряженно-растерянные от шаманских откровений лица. Адыга же сидела темным силуэтом с распущенными волосами на фоне окна.

– Меня зовут Анна Иосифовна, – начала гостья. – Мы из Иркутска. Я преподаватель истории и путешественница. Моя приятельница из нашего краеведческого музея несколько дней назад работала с интересным экспонатом. Это лапка почтового голубя с колбой. В ней оказалось письмо, адресованное в Верхнеудинск. Видимо, голуби там и приобретались. Лапка нашлась в старом гнезде на восточном берегу Байкала, то есть птица с посланием не долетела… – Анна Иосифовна приостановилась.

В воздухе снова собиралась тишина. Шаманка молчала и не шевелилась.

Гостья продолжила:

– Проводником в том походе шел ваш дедушка Жаргал Итилов.

– Прадедушка, – поправила Адыга.

– Извините.

– Ничего.

– Письмо составлялось на испанском языке и содержит инструкции: где их искать, что делать и чего не делать.

Слова валились в пустоту.

По определенному движению глаз и мимике шаманка поняла: собеседница либо лжет, либо недоговаривает. Скорее, второе.

Появилось состояние отторжения. Женщина, сидящая перед Адыгой, переходила в категорию людей отрицательных и способных на скверные поступки. Мужчина пока оставался нейтрален.

Невзирая на это, шаманка была заинтригована информацией о прадедушке Жаргале и пропавшей экспедиции.

– У вас копия голубиного письма с собой?

– Пожалуйста.

Ксерокопия на листке формата А-4, вложенная в файл, перекочевала из полимерной красненькой папки в руки шаманки.

Мало кто знал, что Адыга после одного из трансов получила откровение: раньше люди понимали друг друга независимо от языка. Поэтому она накупила словарей и в свободное время выискивала в них возможные языковые параллели. Занималась этим почти год. За это время много иностранных слов осело в памяти. Сейчас, пытаясь разгадать недоговоренности лукавой гостьи, она готовилась впустить в себя духа Онго[16] и, оказавшись одновременно в двух мирах, попытаться уловить суть письма и энергетическую информацию, стоящую за ним.

Сопутствовать удаче должно отсутствие языковых барьеров с невидимой стороны. Главное, сделать все незаметно.

Начались вибрации.

В мире видимом Адыга доставала из файла ксерокопию и, затягивая время, глядела на оборотную сторону листка.

Вибрации усиливались, появились образы.

– Текст с одной стороны. – Анна Иосифовна уловила: происходит что-то ей неподконтрольное. Это было похоже на состояние педагога на экзамене, когда в попытке поймать списывающего ловкача обостряются чувства-эмоции.

Шаманка кивнула. Внутренний мир ее содрогался и перестраивался. Слова Анны Иосифовны звучали сейчас искаженно. Делая вид, будто вглядывается в текст, Адыга ожидала момента «перехода». Он всегда сопровождался сгущающейся темнотой и последующей вспышкой.

Гость уловил необычность происходящего и тоже чуть подался вперед, к черному силуэту на фоне окна.

Листок в руках Адыги мелко дрожал. Свершилось. Темнота и вспышка. Перед этим она успела понять несколько испанских слов из текста. Mucho oro – то есть «много золота». Так вот о чем гости недоговаривали.

После «перехода» все встало на свои места.

На момент написания письма прадедушка Жаргал уже был мертв: его застрелил в сердцах один из русских соратников путешественника, а после застрелился сам.

Котловина, куда попала экспедиция, оказалась замкнутой. Выхода не было даже в невидимом мире, а вход был. Создавался он не бурятами и причудливо переплетался, направляя лишь в одну сторону.

Золота действительно оказалось много, вот только воспользоваться им было не в силах людей.

Долина была полна духов. Видимо, оказавшись там, люди чувствовали себя очень неуютно и совершали необдуманные поступки. Двое сорвались, пытаясь перебраться через остроконечную скалу.

Постоянный туман плотным одеялом лежал над котловиной, возникшей непонятно откуда.

Предыдущего голубя отправили две недели назад. Еда заканчивалась.

Предав земле останки погибших участников экспедиции, Антонио Загирес написал это письмо, запечатал перстнем и, нацарапав ногтем на застывающем сургуче цифры – 1911, выпустил голубя. Сам же, устроившись на расстеленном пологе и заложив руку за голову, с улыбкой щурился вслед улетающей птице. Со второй рукой у него, похоже, были проблемы: она была на перевязи.

Молчание прервал мужчина.

– Можете нам что-нибудь сказать? – «каркнул» он грубым голосом.

Негатив от него пошел, как смрад.

Находясь еще «одной ногой» в невидимом мире, Адыга увидела несколько загубленных человеческих жизней и поняла: этот тоже не остановится в достижении своих целей ни перед чем. Привстав, она достала с полки альбом и ответила:

– Нет, а показать смогу.

С открытой страницы на эту странную и небезопасную пару глянул прадедушка Жаргал со своими спутниками. Он стоял крайним справа.

Фотографировались перед самым выходом на маршрут. Экспедиция была в полном составе и экипировке перед походом в никуда. Сзади на фото поблекшими от времени чернилами каллиграфическим почерком перечислялись имена и фамилии участников. Двое иностранцев.

На снимке виднелись оружие и вещи. Стояли небольшие птичьи клетки с голубями.

– Никто не вернулся. – Адыга передала фото гостям.

Дух Онго еще вибрировал, не совсем покинув ее, а обессиленной шаманке уже хотелось, чтобы все скорее закончилось.

– Вы бы не ходили туда, – проговорила она. – Небезопасное это место.

– А мы как раз хотели вам предложить принять участие в поисках, – удивилась Анна Иосифовна.

– На кого здесь своих оставлю? – отвернулась шаманка. – А потом, в той стороне погиб не только прадедушка Жаргал, но и его отец. Повторяемость судеб… Так что я не пойду.

– Хорошо! Нам про Хыр-Хушун на Ольхоне сказали – это нынешний мыс Рытый. Устье реки Риты. Так?

– Не соврали, – устало выговорила шаманка.

Разглядывающий фото мужчина переписал что-то с тыльной стороны в блокнот и, снова «прокаркал»:

– Голубь вылетел – значит, у нас шансы есть. Сейчас и сотовая связь, и джипиэсы! Потеряться вариантов немного, особенно с правильной подготовкой.

– Как знаете, – подытожила Адыга. – Я предупредила. Есть вещи, которые земными средствами не осилить.

Ее слова повисли будто в вате.

– Мы что-то вам должны? – поинтересовалась гостья.

– Не думаю. Я за плохие новости плату не беру. Разве что копию письма.

– Оно ваше. А можно фотографию скопировать?

– Туда брать не стоит. После, если выберетесь, подъезжайте, а в ту сторону не надо.

Гости поднялись, унося с собой перекошенное пространство собственных судеб. Интересная парочка! Но они вернутся, хотя мелькнуло забавное чувство, что не совсем сами.

Пришел последний на сегодня образ: «Жди еще гостей». Задумалась: «Нужно будет еще с письмом поработать, подготовиться, может, вторая компания лучше будет».

За окном тявкал на уходящих гостей Додик.

Жизнь продолжалась, а вот с невидимой стороны над зубчатыми стенами таинственной котловины уже поднималась туманная дымка.

Глава двенадцатая Засада-1

Подготовка (остров Ольхон)

– Не буду я высаживаться без нужды на Рытом! – настаивал мужчина лет сорока с худощавым, изрезанным вертикальными морщинами лицом. – Поганое там место! Буряты без обрядов там близко не появляются и на берег без крайней нужды не сходят!

– Ты слышал, что Ознорский сказал? Я нынче на стажировке и отношений с ним портить не собираюсь! – рубанул ладонью воздух парень лет восемнадцати.

– Ну, как знаешь! – устало ответил напарник. – Все одно высаживаться там не стоит. Сам подумай: задерживать их не нужно, и, чтобы не спугнуть, придется управляться аккуратно, не оставляя следов.

– Так что ты предлагаешь?

Похоже, аргументы начинали убеждать ретивого парня. Голос звучал уже спокойно. Еще бы, спорили-то битый час!

– А вот что…

Утро для ребят из рыбнадзора началось затемно.

Перетаскали в моторку собранный с вечера бутор[17] и, подустав, сели попить свежего, только что вскипяченного чайку.

Крупные куски хлеба на алюминиевой армейской тарелке соседствовали с сагудаем[18], гранеными стаканами в подстаканниках и закопченным, в прошлом наверняка белым, чайником.

Погода намечалась отменная. Идеально ровную поверхность Байкала нарушали только всплески хариусовой мелочи, кормящейся на воде мотылями. Откричался последний поселковый петух.

Стоя на пирсе, старший поджидал напарника и раздумывал о превратностях судьбы.

Чувства были противоречивыми.

Обстоятельность и неторопливость, пришедшие с возрастом, безуспешно боролись с молодым задором и охотничьим азартом, пронесенным через годы опасной профессии.

Дело в том, что, по старой традиции, ведущейся на Великом озере с царских времен, рыбнадзор набирался из браконьеров. Те и уловки хитрые знали, и контакт с местными жителями имели. Всем лучше, когда государев человек на должности свой.

«Сдавались» те, конечно, не сразу. Куда деть лихость, что еще в детстве «советчики» в голову заложили? У тех за плечами жизнь «вольная»: по лагерям да пересылкам (за то же браконьерство). Сидеть самим больше не хочется, вот и забивают мозги мальчишкам.

В приозерных поселках вольница да безденежье. Родители жалкие копейки, где могут, для семьи зарабатывают, а пацаны с пяти лет на лодках. Вот там, на пристанях, в беседах о рыбалке и закидывают свои «крючья» «старшие товарищи», матерые браконьеры.

«У нас-то сегодня все срывается, – бросают вскользь, переглядываясь. – Поможете, пацаны, втихаря за рыбой сгонять? Пары человек всего не хватает». Вариантов заинтересовать мальчишек полно, к тому же личности известные.

Мамка с батей (если есть) общаться с ними строго запрещали. Но кто когда кого слушал?

Вот так из года в год и из века в век: пацанов – в браконьеры, а браконьеров (что в тюрьму не попали) – в рыбнадзор.

Мысли неспешной вереницей тянулись в голове Николая. Череда сменяющихся образов прервалась скрипом досок пирса.

Подошел сегодняшний напарник Юрка. На первый взгляд мальчишка совсем, хотя в прошлом браконьер матерый.

Ознорский говорит, восемнадцать ему, а Николай не больше пятнадцати дал бы. Но не боится парень никого и ничего, только одного Ивана Ознорского слушает. Тот, пока его на свою сторону не перетащил, устраивал Юркиной команде несколько раз полный разгром. Кое-кто даже получил в суде различные сроки. Все воспитанники покойного Ромахи.

Последний, еще в советские времена, вернулся из лагерей со статусом уголовного авторитета и милицейским надзором на год. Оценив, что самому больше попадаться не резон, быстро организовал небольшую команду из отчаянных пацанов, среди которых и оказался Юрка.

С той поры много воды утекло. Ситуации бывали разные, но Ромахина империя процветала.

Вот после такой «школы» и умудрился Ознорский перетащить на свою сторону бесшабашного и умного парня. Но случилось это лишь после смерти Ромахи. Прочих же авторитетов для Юрки не существовало.

У пестрой рыбацкой братии парень был на особом счету, а как начал стажировку, многие призадумались. Никто не знает, в какую сторону поменяет человека власть.

Все это Николай вспомнил, глядя на шагающего по пирсу Юрку.

– Ну что, пошли?

– Сейчас.

Николай всматривался в налитое низкой облачностью свинцовое небо. Не уловив тревожных признаков, он шагнул в лодку и повернулся к Юрке лицом:

– Подавай!

Тот быстро, без суеты, сунул ему зачехленные ружья, мешки с продуктами и сумки с личными вещами в дорогу.

Зачавкал на малых оборотах добротный «японец».

– Погреем минутку. – Николай распихал добро по лодке. – Подумай, может, забыли чего?

– Да нет, вроде как сказали. Припасов на десять дней, оружие…

– Не нравится мне эта затея с походом через долину. Взять бы их на мысе и досмотреть. Все основания для этого есть! Там даже причаливать запрещено – заповедник!

– Значит, не просто так Ознорский спутниковый телефон свой дал и сопровождать их распорядился.

– А пойдет кто, если явятся?

– Я и пойду! – быстро ответил Юрка. – Ни разу на той стороне не был.

– Да там лучше вообще на берег не сходить. Сколько народу погибло! Даже буряты те места стороной обходят.

– «Бог не выдаст – свинья не съест», – улыбнулся парень. – Я про это место как раз месяц назад в отчете у геологов читал – случайно в кабинете Ознорского наткнулся. За 1984 год. Нет там никаких аномалий, никакой радиации. Прошли они по долине до предгорий почти десять километров. На входе где-то каменные стены старого города стоят, долина грязевыми потоками перепахана, и больше ничего.

– Говорят, люди умирают, когда оттуда выходят, лет через пять-шесть. Но это разговоры все. Сам такого не знаю.

– Ладно, туда еще дойти надо, – сказал Юрка, отвязывая лодку от пирса. – Рули давай.

Ровный рокот мотора сопровождал выход лодки на глиссер[19].

Испуганно тявкнула ничейная собачонка, недоуменно виляя огрызком отмороженного хвоста. Налетевший ветерок с озера шевелил прядки свалявшейся шерсти. Карие, вечно голодные собачьи глаза грустно провожали первую на сегодня возможность поесть, которая почему-то уплывала.

Глава тринадцатая Специальные предложения

Поселок Усть-Баргузин: появление колоритного персонажа

Застолья с гостями, на которое надеялся сторож пирса Трифоныч, не получилось. Поговорить тоже. Странные они оказались. Затаенные.

Когда мужчина с женщиной ушли к шаманке по «большому кругу», мальчишка перетаскал оставшиеся вещи и улегся в заежке[20] с книгой.

Попытки хозяина выяснить цель приезда потерпели неудачу.

Не помогло даже предложение попить чайку с саган-далёй.[21]

Следующая попытка – угостить молочком – наткнулась на заложенную изнутри дверь. Может, спал парень, а может, просто общаться не хотел.

Потоптавшись на дощатом помосте возле порога, Трифоныч предпринял попытку заглянуть в маленькое окошко слева от дверей, но оступился и чуть не разлил двухлитровую банку с молоком. Плюнув в сердцах на собственное хитроватое гостеприимство, он емко выругался и подался восвояси дожидаться возвращения парочки.

Времени прошло много. Сторож успел посмотреть «стандартный» усть-баргузинский сон без видений.

Глянул, что там по телевизору, но задремать еще раз не успел: хлопнула калитка, запуская вернувшихся гостей.

Хозяин молодо вскочил и уверенно попал ногами в калоши из старых резиновых сапог. Почесываясь, он прихватил банку с молоком и вывалился наружу.

Парочка уже прошла половину пути к своей «гостинице».

– Молочка? – с надеждой на начало отношений заговорил Трифоныч.

– Нет, спасибо! – сухо «треснул» электрическим разрядом ответ женщины.

– Чайку? – наступал хозяин.

– Надо что, попросим. Спасибо. А молочко я, пожалуй, возьму. Сколько? – грубым голосом спросил мужчина и направился к старику.

– Я… Мне… – растерялся Трифоныч.

Банку он брал как предлог, надеясь пообщаться. Деньги, конечно, неплохо, но…

– Ста рублей хватит?

– М-мы-ы… – только и промычал незадачливый продавец, принимая смятую бумаженцию. – Спасибо…

Женщина с порога недоуменно смотрела на вполне адекватного до этого деда, а потом переключилась на заежку. Постучала костяшками пальцев по стеклу.

– Заснул, что ли? Открывай!

Дверь дернулась, заклацала и скрипнула под сильным, но бесполезным напором изнутри.

«Заложку не надо было до конца закрывать!» – мстительно подумал Петр Трифонович, запихивая сторублевку в карман. Почесал правый бок и, не обращая внимания на слетающие калоши, прытко сократил дистанцию.

– Ты не рвись, не дергай! – начал хозяин «спасательную операцию», тесня от двери обомлевшую от такой лихости женщину. – На себя тяни и вверьх.

– «Вверьх»! – тихонько передразнил мужчина за его спиной, насмешливо разводя руками.

Женщина, осознавая комичность ситуации, тоже улыбалась.

– Вот! Теперь глядите. Нужно вот так: заложку до конца не доводить – и всё! – удовлетворенно гудел Трифоныч в распахнувшуюся дверь.

Старик победно глянул на гостей и гордо вздернул подбородок с реденькой седой бороденкой.

Закончив тираду, Трифоныч резво шагнул назад, отчего едва не слетела калоша. Он, пытаясь удержать ее, вынужденно подпрыгнул и попал ногой в живот «каркающему» мужчине.

Тот к схватке оказался готовым и быстро среагировал: присел, поймав ногу деда в локтевой сгиб. Встал, не разжимая захвата, и другой рукой легонько толкнул Трифоныча. Удивленно спросил, не отпуская:

– Ты чего? Каратист, что ли?

– Поскользнулся, – только и смог вымолвить дед, пытаясь удержать равновесие и сознавая – дружеской беседы теперь не состоится. Кто же всерьез воспримет безумного старика, прыгающего на подворье да еще нападающего на приезжих кормильцев?

Сильно обидно стало – провалиться на этом месте! Даже слеза его прошибла. Но вроде никто не заметил, и слава богу! Не хватало еще после таких подвигов разрыдаться…

– Аккуратнее надо, – отпустил его мужчина.

– Мы сейчас вещи разберем, отоспимся, а завтра пообщаемся, – миролюбиво добавила женщина.

– Мы… Я… – только и выдавил из себя стоящий посреди двора Трифоныч.

Стук захлопнувшейся двери привел хозяина в чувство. Повернувшись на сто восемьдесят градусов, он зашаркал в направлении дома.

Гости некоторое время молча разбирали вещи. Из тюков на свет появились: туристическая газовая плитка с баллонами, небольшая сковорода и чайник. Следом – яйца из местного магазинчика, растительное масло, вареная колбаса.

– Ну, дед и выдал! – выдохнул мужчина.

– Он, как вы ушли, битый час с молоком кругами ходил, – не отрываясь от книги, сказал парень на дощатом лежаке. Импровизированное лежбище он застелил поверх хозяйских матрасов спальным мешком.

– Так ты от него закрылся? – улыбнулась женщина. – Немудрено было захлопнуться.

– А что оставалось? С ним только сядь чай пить – сразу полезет с вопросами…

– Да, назойливый сосед. Я вот что думаю: после сегодняшних подвигов он наверняка утихомирится, по крайней мере до завтра, – предположил мужчина.

– Пожалуй, – согласилась Анна Иосифовна. – Ну а что ты не спрашиваешь, Ваня, как мы сходили?

– Да вижу, нормально, – не поднимал глаз парень. – Надо будет – сами расскажете. По-моему, лучше здесь вообще ничего не обсуждать: вон какое соседство любопытное.

– Ну, в общем, да! – «каркнул» мужчина. – Хотя, пока дед в доме, скажу в двух словах: экспедиция на самом деле была, у шаманки даже фото есть, там они перед выходом. Почтовые голуби в клетках, прочее… По ее словам, как время вышло, ходили, искали, но ничего не нашли. Вот так.

– Не нравится мне это, – тихо заговорил Ваня. – Что там могло произойти и куда они пропали? Ведь опытный народ был, а не вернулись. Как думаете, Борис Петрович?

– Думаю вот что. В поселке третий день связи никакой нет. Поэтому я пойду сейчас на улицу и позвоню со спутникового телефона нашему Яшке. Пускай завтра будет к десяти. Сейчас – полная ревизия груза. Еще раз посмотрим, чего не хватает. Зарядим телефон, джипиэс и запасные аккумуляторы. Если все нормально, завтра – прямиком на Рытый.

Не дожидаясь ответа, мужчина вынул из стоящего на полу сидора спутниковый телефон в чехле и пошел во двор.

– Переживаю я, тетя Аня, – грустил мальчишка. – Гложет меня что-то.

– Это неизвестность, Ванечка. Обычное дело. Я же попутешествовала, знаю. Дважды с твоей мамой-покойницей в зарубежных экспедициях работали. По-разному бывало. Особенно тяжело было в Африке в начале восьмидесятых. Там, кстати, с Борисом Петровичем и познакомились. Из той командировки нас как раз Борис и вытащил. Если бы не он, не сидела бы я здесь.

– А кто он, тетя Аня? – с интересом спросил Ваня. – По-моему, опасный человек…

– Не то слово! Но у него и масса плюсов. Борис своих не бросает и бьется всегда до конца. Тогда в Африке его прикрепили к нам от особого отдела, то есть от КГБ. До этого участвовал в каких-то вооруженных конфликтах, так что опыт у него немалый. Вот только голос другой был. Видел шрам на горле? Это он уже из Афганистана привез, а после выздоровления тембр изменился. Я ведь чуть замуж за него после Африки не вышла, но ему сказали: мол, бросишь семью – уберем с «горячей» работы. А для него это всё… Сейчас на пенсии. С женой все-таки разошелся – один живет. Мы попробовали вместе – не вышло. Слишком уж оба самостоятельные.

– Дела-а-а-а. . – протянул Ваня. – Раз так, то, конечно, он не предаст. Мне с ним тоже будет спокойно.

– Вот видишь! – обрадовалась женщина. – Ты-то мне всегда как сын был, а после смерти твоей мамы уж точно. Где сейчас твой отец-подлец?

– Ну ладно, тетя Аня! Другая семья у него. Он же помогает!

– А чем?! Парню мужское воспитание нужно! Другие игры! Ты вот в лодку садился, я видела: боялся, но виду не подавал! Молодец!

– Я просто воды побаиваюсь, а по земле-то… Вы же знаете. По туризму-альпинизму без вопросов.

– Да и испанский твой к месту, – задумчиво сказала Анна Иосифовна. – Вообще, команда собралась хорошая, и думаю, всё у нас получится! Ты пойми: это же наш, может быть, единственный шанс! Как долго я об этом мечтала, а тут такая удача!

Вошедший мужчина посмотрел на беседующих и загудел:

– Грустите? Дозвонился я в Иркутск и Яшке нашему дозвонился. Будет он завтра к одиннадцати, хоть и поправку взял на погоду.

– Будем надеяться, получится, – впервые за все время улыбнулся Ваня.

– Это да! – обрадовался Борис Петрович. – Смотри-ка, акклиматизировался! Ну, теперь дела наверняка пойдут!

Глава четырнадцатая Засада-2

Высадка на мыс Рытый

Солнце клонилось к западу и предзакатными лучами освещало водную гладь Баргузина.

Соседские мальчишки бежали с удочками на берег пытать рыбацкую удачу.

Шаманка Адыга после вечернего беленого чая заново обдумывала нежданный приход искателей приключений.

Конкурирующая организация под руководством Бориса Петровича перетряхивала походный бутор.

Ознорский готовил свой «ярославец» к послезавтрашнему походу в Усть-Баргузин. Ворчал при этом на двух несчастных матросов из-за грязи, несобранности и тихоходности.

Мишка составил список вещей в экспедицию и угрюмо соображал сейчас, какой фонарик ему взять. Ему никогда с ними не везло: самые новомодные почему-то медленно «умирали» в его руках.

Почесал в затылке и решил прихватить по детской привычке пачку стеариновых свечей.

Николай с Юркой уже прибыли на мыс Рытый и маскировали лодку на берегу.

Оружие и необходимые вещи перенесли в обнаруженный на южной стороне распадка пустующий рубленый дом под шиферной крышей[22]. Остальное запаковали не вынимая и затянули специальным брезентом с металлической прошивкой: на берегу полно летающей мошкары – ручейника да и мишки сюда частенько наведываются, по следам видно.

Сектор обзора из оконных проемов обеспечил панораму подходов с воды, оставляя наблюдателей невидимыми.

Пока не прибыли гости, Николай с Юркой пользовались возможностью спокойно и вкусно поесть. Что будет потом, не знал никто, а потому и не экономили.

Газовая горелка с баллоном бездымно готовила вкуснятину – улан-удэнскую тушенку. В бурятском краю мясные консервы – всегда объедение.

Если кто из читателей не пробовал разогретую на сковороде тушенку из Бурятии, опишем для него это чудо кулинарного искусства.

Берете банку с надписью «Бурятмяспром» и открываете. Вываливаете на сковородку и закрываете крышкой. Ждете, глотая слюну, пока жир не разойдется и не зашкворчит. Сильно повезет, если там окажутся прозрачные дрожалочки, как в свежесваренном холодце.

Есть обязательно ложкой и с ржаным черным хлебом – швыркать-вымакивать-выбирать кусочки. После лениво собрать хлебом остатки жижки (пока не остыла) и протереть горбушкой сковородку насухо.

Проверьте, даже в городских условиях мыть ее не понадобится, не говоря уж о зимовье.

По банке тушенки на брата, да соревнуясь, кто выловит лучший кусок, – после такой трапезы не до наблюдений.

Пока перекусывали, рассудили: мол, нормальный человек выйдет в дорогу засветло, а уже и мгла вечерняя, и тишина с шорохами. Потом, не пешком же они пойдут? Не на паропланах полетят? А моторку всегда издалека слыхать. С пароходом сложней, но лишь бы ветра не было с волной.

Карта № 3

– Ладно! Кто спать будет? – спросил Николай и сам же ответил: – Давай ты первым, доброволец.

– Какой я тебе доброволец? – удивился Юрка.

– Ну ты же вызвался вести гостей по распадку, коли явятся.

– А-а-а-а!.. – протянул парень. – Вон ты про что. Ну ладно, я не против. – Пошевеливая пальцами в тонких шерстяных носках, он с удовольствием потянулся и хрустнул суставами.

Одинокие звезды проклевывались между реденькими жидкими облаками, создавая причудливую россыпь Млечного Пути.

Тусклый убывающий месяц висел на левом фланге. Вечерние тени мелькали по воде, забегая на валуны, вынесенные из-под земли бешеным течением оживающей иногда речки Риты, и какие-то неопознанные звуки раздавались над гладью Великого озера.

Мир засыпал.

Глава пятнадцатая Крадущийся

Поселок Усть-Баргузин: ни шагу назад!

А на бурятской стороне Трифоныч к вечеру почувствовал прилив сил. Дневное поражение казалось ему теперь не таким позорным и страшным.

«Да что, собственно, произошло? – спрашивал он себя. – Это они опозорились с запертой дверью, а я их спас».

К тому же мужчина спросил его на полном серьезе, не каратист ли он. Не мог такой солидный человек издеваться. Может, у него и на самом деле спортивные задатки есть.

Молодо вскочив с нагретого телом лежака, Петр Трифонович встал перед зеркалом и попытался второй раз в жизни повторить стойку, которую он видел в одном китайским фильме.

Впервые старик сделал это сразу после просмотра на подворье, чем несказанно напугал соседку, пришедшую к нему по каким-то своим делам. Сегодняшний результат его полностью удовлетворил. Чувствовалось: существо, в кошачьей стойке затаившееся в зеркале, способно на серьезные поступки.

Телевизионный герой после подобного упражнения бегал по стенам и потолку, увертываясь от врагов и молотя их чем попало.

Врагов рядом не оказалось, но боевой дух, проснувшийся в Трифоныче, требовал выхода. Он ощутил себя способным бесшумно красться в ночи, и откуда-то из глубины сознания выплыло странное словечко «ниндзя».

Стук двери заежки натолкнул новоиспеченного «бойца», замершего посреди комнаты, на дальнейшие действия.

Пить чай с чужаками ему теперь не хотелось.

Здравый смысл подсказывал Петру Трифоновичу: тайну, витающую в воздухе, он без дополнительной информации не разгадает. Значит, придется красться огородом к закрытому фанерой проему на тыльной стороне заежки и потратить пару часов на подслушивание замыслов таинственных гостей.

А гости, заперев дверь, под руководством Бориса Петровича перетряхивали багаж и готовились к утреннему выходу.

– Так-так, еще один поспел, – «каркал» мужчина, отсоединяя аккумулятор от джипиэса. – Какие приспособления сейчас, Анечка! Будь тогда с нами спутник или хоть этот маленький колдун, все бы выжили. Не пришлось бы и основной груз бросать где попало. Глядишь, и не понадобилась бы эта экспедиция, найди мы его после…

– Ты, наверное, не помнишь, каким фанатиком был? – резко отозвалась женщина. – Узнал бы про мои замыслы – там и бросил!

– Конечно! Бросил бы! Это позже, когда меня использовали на всю катушку и швырнули на помойку с грошовой пенсией, я понял, что упустил, – скрипнул зубами мужчина. – Какие грузы сопровождал! В каких операциях участвовал! Какие предложения контрабасы[23] мне делали! А я сдал всех и сам ничего не поимел…

– Вот-вот! Самое полезное, что ты за то время сделал, так это меня спас! – кокетливо улыбнулась Анна Иосифовна.

– Да уж… – отозвался мужчина. – И представь себе, ничуть не жалею!

«Спас он ее…» – отметил про себя притаившийся в зарослях полыни и крапивы Трифоныч.

Беседа была слышна через фанеру прекрасно. Скорее всего, даже шепот можно будет разобрать, а вот какие предложения могут делать контрабасы, он сообразить не смог, но на всякий случай запомнил.

– Борис Петрович, а какая дальность по джипиэсу? – спросил Ваня.

– Любая, пока спутники над тобой, – скупо прозвучал ответ. – А у тебя на самом деле разряд по альпинизму или соврала тетя? Сейчас же все на приборах ходят.

– С приборами у нас в команде старшие занимаются, а я больше карты люблю, – спокойно ответил мальчишка. – Разрядник я на самом деле, вот только по карнизам неважно хожу: физподготовки и опыта не хватает. Там почти акробатика нужна.

– А что будешь делать, если понадобится?

– Я думаю, такого не будет. Обходная дорога почти всегда есть.

Спокойствие и уверенность Вани передались собеседнику.

– Ну ладно, – успокоился мужчина. – А вот у меня никогда не получалось хорошо по скалам и стенкам лазать.

– У вас, Борис Петрович, просто телосложение другое, атлетическое. Зато вы сможете долго идти с грузом. Возможно, драться. А вот когда коснется микр и прочей специфики, можете не устоять.

– Хм… А микра – это что?

– Микра – это небольшой уступ или полочка, на которой можно держаться только кончиками пальцев либо носком ноги в калоше.

– Так, кхмр… – прохрипел Петрович. – А калоша-то зачем?

– А лучше них, по-моему, еще ничего не придумано. Это обыкновенные российские черные калоши. У них рубчики на носке затираются до плоской поверхности, и сцепление даже с гладкой скалой получается идеальное.

– И что, ты сможешь удержаться? На гладкой скале и кончиками пальцев? – удивился мужчина, у которого хрипота усиливалась с волнением.

– Конечно! – уверенно отозвался Ваня. – Мое основное оружие! А вот когда на карнизах надо закидывать ноги-руки туда-сюда, я долго не выдерживаю. Тренер сказал – индивидуальные данные не те, зато на микрах…

– Погоди! – перебил мужчина. – Получается, самые виртуозные и знаменитые альпинисты просто имеют лучший арсенал от природы?

– Я же говорю, кто с чем родился… Поэтому как только себя оценил, так и стал заниматься лишь для удовольствия.

– Ну, плюс ко всему ты еще и лингвист, – вмешалась в разговор женщина.

– Да, мне всегда нравилось языки изучать. Еще со школы.

«Альпинисты! Лигвисты! Джиписэсы какие-то!.. – сердился за перегородкой Трифоныч. – Ничего не ясно! Про шаманку говорите, про шаманку! Зачем к ней ходили?»

– А шаманка, мне кажется, что-то недоговорила, – будто услышал просьбу затаившегося хозяина Борис Петрович. – Да и мы про золото ничего ей не сказали.

– Как думаете, не соберется ли и она в дорогу? – спросил Ваня.

– А кто еще-то собрался? – оживилась Анна Иосифовна.

– Неизвестно. Письмо-то открыто в музее лежит, да и в хранилище оно откуда взялось?

– Да, но я на этом внимание не заостряла. Мне Анфису отвлечь надо было и ксерокопию сделать. Как только удалось, мы сразу ушли. Студентка помогла. Я ей после курсовую зачла…

– Хорошо, когда «валюта» под рукой! – рассмеялся Борис Петрович.

– Как искать будем? – сел на лежаке Ваня. – Ну ладно, заберусь я на самую высокую точку, в котловину загляну, а потом?

– Потом спустишься туда и убедишься, что это именно то место.

– Ясно! Мне одному не справиться, на страховку кого-то надо.

– Я пойду! – ответил мужчина. – Сам же сказал: таскать или вытаскивать кого – могу, а навыки по скалолазанию у меня тоже есть, не переживай.

«Значит, все-таки золото! – Трифоныч потер зачесавшийся от пыльцы нос. – А еще и валюта, хотя при чем тут альпинизм?»

Неожиданно в ноздре стал нарастать зуд.

Сообразив, что любой шум за фанерой будет прекрасно слышен в заежке, незадачливый ночной разведчик пополз в огород, с трудом удерживая рвущиеся изнутри звуки.

Совсем уже не к месту он вспомнил, что для лучшего чиха надо посмотреть на яркую лампу или солнце. Услужливое воображение тут же выдало яркую вспышку перед глазами, и из ноздрей и рта вырвалось:

– АААУУУРРРРЫЫЫЫЧЧШШШШШШШШ!

Чихать-то у них в родне умели.

Победно глянул вокруг и только сейчас сообразил: теперь ему нужна легенда.

По счастью, пробираясь в междугрядьях, он оказался рядом с теплицей, куда быстренько и нырнул.

Затаившись между огурцовыми плетями, старик разглядывал через запотевшее стекло выскочивших из заежки мужчину с ружьем и парня с фонариком. Они светили по огороду и бегали между грядок.

Петр Трифонович понял: стоит им сейчас повернуться – и они увидят примятую возле домика траву и окно, забитое фанерой. Угроза разоблачения налицо!

Приняв единственно верное решение, он сорвал два болтающихся на плети прямо перед носом огурца и, распрямившись, пошел из теплицы.

Луч фонарика тут же уперся ему в глаза и ослепил.

– Стой, кто идет! – с издевкой крикнул Борис Петрович. – Ты, хозяин?

– Я… – Дед поднял руки с зажатыми огурцами.

– А ревел кто?

– Это я чихал, – поскромничал Трифоныч.

– Ничего себе! – удивился мужчина. – Чего еще от тебя ждать?

– Да я спать было лег, да сообразил, что огурцы закончились, а с утра по росе шариться нет желания, – оправдывался, как мог, незадачливый шпион.

Как ни странно, это диковатое объяснение подействовало на мужчину успокаивающе. Он примирительно махнул ружьем.

– Идемте спать уже, – предложил он. – Хватит на сегодня приключений.

– И впрямь! – засуетился, прыгая между грядок, огородник. – Мне тоже завтра рано вставать – вас провожать.

– Да не рано нам. Лодка в лучшем случае к одиннадцати придет.

За разговорами дошли до подворья.

– Спокойной ночи! – пожелал гостям хозяин и засеменил в сторону крылечка.

– Да не шуми больше.

Гости шагнули через порог.

Сон не приходил к Петру Трифоновичу долго. Чтобы собрать картинку воедино, он решил завтра после отъезда гостей идти к Адыге и поделиться услышанным. Пускай приложит к тому, что знает.

Звенели в темном июньском небе цикады или… как называются в наших краях насекомые, звенящие по ночам?

Теплый ветерок, чуть приправленный влажными порывами Великого озера, неспешно обтекал строения, деревья и скалы, проникал в каждую щелочку и приямок.

Уплотнившиеся тучи окончательно перекрыли и без того неяркий свет звезд, и осталась лишь пара лампочек на пристани да ржавый усть-баргузинский бакен.

Ночь потихоньку шла на вторую половину, заботливо укрывая от суетного людского взгляда секреты на матушке-Земле.

Глава шестнадцатая Засада-3

Мыс Рытый: появление конкурентов

Ночь прошла, на удивление, спокойно.

Странно, а тайны где? Где следы будоражащих кровь историй? Где молнии шаровые и горизонтальные? Конечно, они с Юркой пока не в самом опасном месте, а в полутора-двух километрах от входа на южной оконечности мыса. Но все же…

В конце концов, есть же такое понятие, как «рикошет». Неужели они своей высадкой ничегошеньки не разбудили? А может, просто аккуратно зашли? Или это затишье перед бурей?

Николай голову сломал в раздумьях. Не нравилось ему это спокойствие. А предчувствия его редко обманывали. Крутился внутри беспокойный червячок, грыз-нашептывал: мол, подождите, нахлебаетесь досыта…

А Юрке хоть бы хны! Напевает под нос что-то и очередную банку тушенки без зазрения совести – на сковородку. Улыбается, хлебом сок выбирает. Физиономия сытая-счастливая, будто не ему рисковать идти.

Николай еще надеялся, что задержат эту троицу в Усть-Баргузине и они не придут. Но проклятый червячок хихикал, извивался, и становилось ясно: не так все просто, как хотелось.

Наверняка идут уже. Ходу с той стороны часа три-четыре, не больше. Так что если рано отправились, вот-вот будут.

Позавтракали, и Юрка уселся наблюдать. Николай же достал и стал перебирать нетабельный[24] ТТ[25] – куда без него! Винтовка в кармане! Партнер косился на него и завистливо шмыгал носом.

«Не туда смотрит, – строго взглянул на Юрку Николай. – Завидует. Не знает, что для него стараюсь. Не с карабином же ему тащиться. Тут бежать надо быстро, налегке и чуток впереди. Маршрут-то известен. Начальник все прорисовал, да и старая карта с координатной сеткой в помощь. Описание приметных мест есть», – размышлял Николай и вслух сказал:

– Слушай, Юрыч…

Все-таки выучка в бригаде Ромахи была хоть куда! Маска сытого безразличия слетела вмиг, и перед Николаем сидел готовый ко всему боец. Перемена настолько поразила егеря, что он смягчился.

– Короче, если они все-таки явятся, пойдешь вперед и налегке. Возьмешь мой тэтэшник, запасную обойму, спальник и жратву. Всего – помалу. Если ночевать лягут, ты около них суетись в пределах видимости, а если подфартит, то и слышимости. По большому счету маршрут уже определен. Гляди…

Старая карта с координатной сеткой легла на грубую столешницу, с которой предварительно смели крошки и прочий мусор.

В одном сантиметре было всего лишь двести метров. Подробней карты не найти. И где только откопал ее Ознорский?

– Запоминай: вверх по речке прямо до места, где она разделяется на два русла. Условно назовем место «стрелкой». Уходишь после на правое русло, там начинается звериная тропа, что на плато идет.

Заскорузлый, в черных заусенцах палец уверенно двинулся от голубой ленты правого притока вверх, к высотам, обозначенным отметками более тысячи восьмисот.

– Найдешь жертвенник из сложенных плит с выемкой посредине. Те, кого мы ждем, идут к нему. Располагается он возле тропы, не доходя до самой высокой горы метров двести. Я думаю, вот она.

Палец твердо ткнул в отметку 1858,0.

– Там зарасти ничего не должно. Максимум – карликовая березка или стланик кедровый по склонам. В нем и укроешься. С пистолетом-то имел дело?

– Из тэтэшника стрелял пару раз, а у Ромахи все больше с наганом бегал, – протянул руку партнер. – Можно?

– Бери, для тебя же готовил.

Спокойствие Юрки Николаю нравилось. Эх, если б не червячок внутри. Спрятавшийся куда-то за разговором, он вдруг «высунулся» и еще раз злобно «куснул».

«Интересно, – зажмурился егерь, прислушиваясь, – чего это он? А нарушители, видимо, идут уже, да и озеро гладкое. Как бы к нашему берегу не потянулись. То-то будет встреча!»

И тут, будто услышав опасения егеря, из распадка дунул в южном направлении крепчающий на глазах ветер.

– Здо́рово! – оценил Юрка. – Сейчас если не стихнет, то волну разгонит хорошую, придется им чалиться на северной стороне.

«Правильно мыслит, – улыбнулся Николай. – А пока надо его в дорогу собирать».

Сидор получился небольшой. Юрка – пацан тертый и к спартанской обстановке привык. В браконьерско-рыбнадзорских делах умение не спать, когда надо, и кемарить где попало – это образ жизни.

Собрались. Помолчали.

– Как перед дорогой, сидим, – улыбался Юрка.

– Тоже чуешь, идут?

– А я не сомневался. Ознорский пока не мазал.

– Да? А фокусы Рытого не беспокоят?

– Мне бы туда попасть скорей. Я как первый раз услышал о нем, так и мечтал побывать. Ромаху, пока жив был, все подбивал сделать там что-то вроде базы. Ведь не ходит же сюда никто. Боятся!

– А он? – заинтересовался Николай.

У них с покойным, мягко говоря, остался неразрешенный личный конфликт из-за поселковой красавицы Люды.

– Кто? Ромаха? – усмехнулся Юрка. – А ничего! Сказал, если засвоевольничаю и узнает он, что я бывал здесь, – из бригады долой. А потом закрутило. Сам погиб, а я к вам подался.

Время двигалось к полуденной отметке.

– Запаздывают что-то. – Николай задумался, разглядывая расходящуюся под ветром волну.

– Вариантов миллион! У них же не своя лодка, и кто на румпеле[26] – неизвестно. Оттяжка нам на руку: ветер сейчас такую волну разгонит, что высаживаться будут на северной стороне.

Так в рассуждениях и разговорах прошел час, потом второй. Николай немного перегорел, а Юрка, наоборот, заряжался все больше.

Хорошее свойство – уметь ждать, не теряя запала, а лишь разгоняясь перед «прыжком». Особенно когда не гадаешь: будет не будет, а желаешь, чтобы скорей произошло.

«Давай быстрее, я готов! – молча кричал Юрка невидимым противникам. – Давай!»

Ответа не было.

– Пятнадцать ноль-ноль уже… – прервал часовое молчание Николай. – Если до шести не придут, значит, не будет их сегодня.

– Я думаю, еще час-полтора, – уверил Юрка, заряженный на драку. – Чую, идут они, главное, чтобы ветер не поменялся…

А ветер услышал просьбу и старался вовсю. Вырываясь из ущелья, глядящего на южную сторону, он заставлял кланяться каждую былинку на своем пути.

Разнотравье Рытого падало ниц и разноцветными головами поклоны отбивало. Гнул спину кустарник, выпрямлялся упрямо, но потом стлался еще ниже. Качали зелеными макушками да руками-ветками деревья, крепко ухватившись за землю корнями.

Пробежался ветер, собрал дань с кланяющейся братии и перескочил через двухметровый галечник на краю мыса. Постучал по спинам волн, будто хозяин холопов на работу погнал. Так расшумелся, понукая: «Давай! Пошли! Давай!»

Плюются пеной с макушек волны, катятся от берега в море и затихают – растворяются на «пластилиновой» водной глади.

За шумом ветра парни чуть гостей не прозевали.

Если честно, уже прозевали: сектор обзора те почти прошли.

Глаза устали от блеска воды, и Юрка сидел зажмурившись. Звука моторки из-за ветра не было слышно. Николай заметил лодку случайно, боковым зрением.

– Вот они! – выдохнул он, метнувшись к биноклю. Прижался к окулярам. Крутнул пару раз настройку.

Хорошо, избушка на возвышенности стоит, ничто не заслоняет мыс.

– Один, два, три, четыре… На моторе бурят! Баба! Они! На северную оконечность рулят!

По-кошачьи плавно, но быстро Юрка переместился с лежака. При этом он успел одной рукой зацепить рюкзак, а другой опрокинул в рот остатки холодного сладкого чая.

– Пошел я!

Николай хотел сказать ему что-нибудь напутственное, но лишь тень увидел в дверном проеме.

А может, и верно: чего воду в ступе толочь? Переговорили-обсудили – теперь все от Бога зависит.

Глава семнадцатая Прости-прощай

Конкуренты: переход и высадка

Прощания не намечалось.

После всех приключений и неудачи с подслушиванием Трифонычу даже не хотелось на улицу выходить. В нем проснулось дремлющее чувство местнической злобы к более удачливым в жизни.

– Золото им! – бормотал вставший раненько хозяин. – Предатели! Джиэсэсы, лингвисты… Ничего не ясно. И при чем тут контрабасы с альпинизмом?

Пытаясь уснуть, он сжевал сорванные недавно огурцы (не зря ж ходил), попил чайку с сахаром. Сон не шел. Включил телевизор. Повторяли вчерашние новости о ситуации на Кавказе.

Следующим был репортаж о сильных пожарах в Иркутской области. Под него Трифоныч все-таки уснул и проспал около часа. Глянул на будильник – половина седьмого утра. Пора доить корову и выпускать в стадо – минут через сорок оно пройдет мимо задней калитки.

Возня с ведрами и крынками отвлекла его от мрачных мыслей. Вспомнилось обещание женщины пообщаться.

«„Посмотрим“, – сказал слепой», – пришла на ум отцовская поговорка. Повторил вслух. Настроение менялось в лучшую сторону.

А за что, собственно, он их невзлюбил? Виноват-то сам. Нечего было суетиться. Как еще не упал, прыгая по двору, да и ночью был хорош! Все слышал, но ничего не понял. Только и пользы, что огурцов нарвал. Хотя, если переговорить с Адыгой, она что-нибудь к ситуации примерит. Умная…

К этой молодой женщине Трифоныч относился по-особому.

Лет двадцать назад, когда они сюда переехали, он даже пытался приударить за ее матерью Туяной – холостяковал-то давно. Но, как ни пытался расположить женщину к себе, ничего не получалось. А вот с ее дочерью Адыгой сдружился. Девчонка тоже привязалась к одинокому и забавному пожилому мужчине.

Трифоныч всегда поздравлял ее с днем рождения и Новым годом. Она в свою очередь, бывая по делам на его конце поселка, обязательно забегала с гостинцами.

Мать была не против: от Трифоныча веяло добротой и по-настоящему отеческой заботой. Относился он к Адыге словно к собственной дочери. Ну какой матери это не понравится?

Из приятных воспоминаний Трифоныча вырвал стук дверей заежки. Похоже, гости проснулись.

Часы показывали девять тридцать утра.

Первым на подворье вырвался «каркающий». Хищно втянув ноздрями воздух и оглядевшись, он сделал несколько замысловатых движений руками, будто тесто месил. После по-боксерски покачал шеей, словно пытался заставить ее хрустнуть, и растер ладонями уши и нос.

«Вроде не зима, – удивился Трифоныч. – Чего это он?»

То, что произошло после, повергло наблюдателя в крайнее удивление.

Мужчина нагнулся, уперся ладонями в землю и… встал на руки. Нет, конечно, хозяин слышал про циркачей и акробатов, но живьем такое видел впервые.

«Надо будет потом попробовать», – подумал он, а сам уже тоже растирал нос и уши.

Но, слава богу, хватило ума не корячиться на полу. Решил про себя: «Не удалось мне с вами дважды разговориться, нечего третий раз судьбу пытать!»

Пробежала на задворки огорода дамочка в спортивном трико. Минут через десять она вернулась и заговорила о чем-то с мужчиной. Судя по обрывочным взглядам на дом, мыли кости ему.

Ну и пусть! Уйдут сегодня – и скатертью дорога!

Так и просидел бы Трифоныч, наблюдая за постояльцами до вечера и собирая по крупицам растраченный вчерашний пыл, если бы где-то около одиннадцати тридцати не затарахтел мотор.

– Не наш, похоже, идет, – забормотал под нос старик, – не усть-баргузинский…

На подворье вышел парень с навьюченным сидором, и Трифоныч понял: пора выбираться.

Общественную должность сторожа на пристани, исчезнувшую в водовороте перемен, Трифоныч получил еще при коммунистах. Сейчас он, естественно, в штате не числился, но продолжал ощущать себя какой-никакой властью. Опять же при отсутствии мест в поселковой гостинице – приработок, да и дом служебный в наследство достался.

Натянув кирзовые сапоги и приосанившись, старик еще раз потер нос и уши. Как-то даже бодрее стало. Или показалось?

– Привет, Петр Трифоныч! А мы все думаем, где ты! – радостно улыбнулся «каркающий».

– Здравствуйте! – степенно ответил хозяин. – Уезжаете?

– Ну да. Мы еще что-то должны?

«Про золото рассказать…» – ехидно буркнул про себя Трифоныч, а вслух проговорил:

– Если соберетесь еще, милости прошу. Все было хорошо.

– Ну, тогда не побрезгуйте, Петр Трифонович, мы часть продуктов вам оставили. Нам сейчас пешком идти, а набрали – не унесем. Лишний вес, а вам не помешает.

– Ну, хм… – смутился хозяин. – Оно конечно, выбрасывать-то не по-людски.

– Вот и ладно, – обрадовался мужчина, – а то у нас с нашими проблемами даже чаю попить вместе не вышло.

– Да что там! – великодушно махнул рукой Трифонович. – Еще заедете.

– Да уж заедем, – эхом отозвался гость.

Со двора пошли вместе.

Облеченный призрачной властью, хозяин пристани шел чуть впереди, твердо ступая рубчатыми подошвами по грунтовке.

– Все, что оставили, на столе лежит, – уточнила женщина.

Трифоныч ее не слышал – он разглядывал «казанку», на которой пришел перевозчик. Номера иркутской стороны. На румпеле – молодой бурят.

– Сан[27], – поприветствовал лодочник Яшка старика в фуражке с якорем.

– Сам ты сан! – пошутил Трифоныч.

Бурят улыбался.

– Давайте быстрее, пока погода, однако… Дед с нами идет?

– Нет! – отбросил такую беспокойную перспективу мужчина. – Пристань-то на кого оставлять?

– А эта должность, чего, и сейчас есть? – удивился лодочник.

– Не только пристань осталась, но и дом конторский. Соответственно и обязанности, – важно поправил фуражку Трифоныч.

– Ну что, дед, пока! – протянул широкую с короткими пальцами ладонь мужчина.

Ему чем-то импонировал этот чудаковатый старик. При виде его отец вспоминался. В свое время не смог побывать на его похоронах, отрабатывая затяжную командировку. Сильно его это мучило.

– Прощевайте! – Петр Трифонович потер руку о пиджак, и рукопожатие состоялось.

– До свидания! – сунула в свою очередь узенькую ладошку женщина.

Двоякие чувства раздирали Трифоныча. Вроде на вид и нормальные люди, но что-то все время не так. Может, виновата их закрытость, неискренность?

Молодой не прощался. Он уже сидел на корме, около японского двигателя, и глядел вниз по течению Баргузина.

Компания наконец-то устроилась в лодке. Трифоныч отдал конец. Бурят привычно нажал на кнопку стартера, и «японец» жирно зачавкал на холостых оборотах.

– Пока, дед! – «каркнул» еще раз мужчина. Лежа на вещах в кормовой части лодки, он поднял руку.

Щелк! – включилась скорость.

Груженая лодка тяжело вышла на глиссер в направлении устья Баргузина.

Оглянувшись, женщина увидела сухонькую фигуру старика с развевающимися фалдами пиджака и в капитанской фуражке. Он стоял сложив руки на груди, и было в этом что-то символическое. Неожиданно мелькнула мысль о памятнике утерянных профессий великой в прошлом державы.

«Так и будут стоять они на своем посту, хотя никому это сейчас не нужно… Впрочем, как и поход сегодняшний, – терзалась Анна Иосифовна. – Пожалуй, только Ваня не сомневается. Новое поколение всегда в „своей тарелке“. Помрем мы – и морали капут».

– Конец морали нашей! – будто услышал ее Борис Петрович. – Ваньке хоть бы хны, а я все совестью маюсь с этой государевой идеологией…

– Не рви душу! – воскликнула женщина. – Решили – значит, идем…

Бо́льшую часть пути шли молча.

Солнце перебралось из полуденного зенита, и мир виделся под другим углом. Гладь Байкала была уже не такой ровной, но мелкая рябка не опасна. Брызги от шлепков лодки по редкой волне серебром осыпали пассажиров.

Западный берег приближался. Уже виднелись не только гряда сопок и макушки байкальского хребта. Даже мыс Рытый просматривался в бинокль полоской, поднимающейся над водой.

Яшка что-то крикнул и махнул рукой в том направлении.

Борис Петрович перебрался ближе.

– Ветер с ущелья! – повернулся рулевой. – С северной стороны пойдем…

Лодка, не сбавляя скорости, немного изменила направление.

Борис Петрович примостил кое-как бинокль на плече Яшки и рассматривал волны, которые катились от южной оконечности мыса в Байкал. Еще он увидел гнущиеся верхушки отдельно стоящих деревьев.

«Как углядел-то! – удивился Борис Петрович. – Отродье водяное».

Думал не злобно, а скорей уважительно. За годы, проведенные в специальных подразделениях, Борис Петрович научился ценить профессионализм.

Рытый тем временем приближался. Странно, но рябь перед лодкой почему-то почти утихла. Когда подходили с северной стороны к мысу, стоял полный штиль. Совсем рядом, километра за два, ветер волну гонит, а здесь чуть в берег плюхает.

Высадку[28] закончили быстро. Рассчитались. Поставили задачу Яшке прибыть через пять суток.

Тот что-то мычал о непогоде, но, пересчитав заработанные деньги, заулыбался и на метеосводки уже не кивал. Еще бы, Петрович отвалил больше оговоренного почти вдвое – за профессионализм!

Разгруженная моторка ловко крутнулась и выскочила на глиссер, убегая в море.

«„Мори́стей…“ – вспомнилось мужчине забавное словечко. – Мористей – это значит „дальше в море“. Вот так».

– Ну что, грузимся – и марш от берега быстрей, а то у нас разрешений никаких. Не дай бог, слуги государевы нагрянут, тогда кирдык, – «каркнул» Петрович.

– «Брызнуть»[29] надо бы, – возразила женщина. – В серьезном месте мы. В сакральном.

– На ходу «брызгай»! – отмахнулся мужчина. – Что-то беспокоит меня, будто смотрит на нас кто. Валить надо с открытого места – ва-а-лить!

Навьюченная троица быстрыми шагами двинулась по зеленому травяному ковру с проглядывающими каменными глыбами.

После первой сотни метров прыти поубавилось. Шли разборчиво. Смотрели, куда ногу поставить, чтобы не подвернуть.

Женщина, когда темп замедлился, присела на правое колено и плеснула на землю из открытой фляжки водки. Одними губами проговорила:

– Эжины Хыр-Хушуна, пропустите в ваш дом и выпустите с миром…

Неожиданно, как пощечиной, ее стеганул порыв ветра.

– Пропустите! – повторила женщина. – Ну, пожалуйста…

Следующий порыв оказался нежный-нежный – будто погладили. Облегченно вздохнув, Анна Иосифовна встала и пошла «разгадывать» камни под ногами.

Мужчины ее не ждали и остановились лишь в тени берез, растущих вперемежку с листвяком. Вспотели. Там она их догнала. Борис Петрович ворчал:

– «Брызнула»?

– Да!

– Всё шаманите! Людей нужно бояться, а не духов! На худой конец, зверья. Пять минут отдыха – и вперед! Нам нужно до развилки на реке сегодня дойти! Туда, где столбы каменные стоят!

– Подъем! – Анна Иосифовна качнулась и сделала первый шаг в неизвестность…

Глава восемнадцатая По следу

Сомнения и камень вместо столбов

Юрка спешил. Рассматривать непрошеных гостей раньше времени нужды не было. Он прекрасно знал, как может сработать в лесу чей-то взгляд.

В городе, среди людской суеты, этого не поймешь, а здесь… В лесу у человека налет цивилизации отваливается через недельку. Становишься как рентген: чужое присутствие чувствуешь на расстоянии. Сколько эти трое в дороге? Неясно. Кто такие? Тоже неизвестно, поэтому лучше не рисковать.

«Если ходоки приличные, – рассуждал он, – так должны засветло до „стрелки“ и трех розовых столбов дойти. Звериную тропу по кедровому стланику в темноте искать не будут, а значит, на ночлег встанут. Получается, надо вперед убегать, потому что сзади тащиться в пределах слышимости нельзя. На плато лишь карликовая березка. Так что если позади окажешься, придется только по-пластунски ползти, чтобы не засветиться. Задачка… Нет! Вперед ухожу!» – решил Юрка.

Он уже обогнул две скалы, нависающие над узким пространством каньона, и вспомнил легенду о братьях, превращенных в камни.

«Наверняка они», – подумал парень.

Моряков на Байкале можно назвать моряками лишь условно. Каждый из них, как в пословице, «и швец, и жнец, и на дуде игрец» – на все способен! И ветер угадать, и на солонцах[30] посидеть, и мушки[31]на хариуса намотать, и сети разобрать на шушелах[32], и зверя разделать, и тридцатикилограммовый (а то и больше) груз мяса вынести на загривке. А после еще пару ходок! Короче говоря, настоящие солдаты удачи. А уж налегке…

Шлось ходко, даже валуны не мешали.

После скал-братьев тополиная роща зашумела. Солнце во второй половине дня ярко светит над журчащей речкой.

Жалко, нет времени любоваться: надо в отрыв уходить, потом звериную тропу искать на правом рукаве, делать лежку, следить, где троица станет лагерем, красться-слушать и, самое главное, не спугнуть – ребята, похоже, серьезные.

«Интересно, откуда у Ознорского такое подробное описание Рытого? – удивлялся Юрка. – Про тополиную рощу написал. Камни от весенних паводков еще должны быть на деревьях где-то. Пока не видно, да и смотреть некогда, а вот кора местами сбита на высоте двух-трех метров. Серьезные потоки здесь бывают! Не попасть бы…»

Через речку прыгал несколько раз. Километра два шел звериной тропой слева. Почти незаметный в начале пути подъем тянул вверх уже более уверенно и круто. Ущелье сужалось. Тени начинающегося вечера толкали, дышали в спину и поддавали ходоку темпа.

В разное время дня Рытый и дышит по-разному.

Если в начале пути солнце и речка радуются тебе, распахивают навстречу объятия, то сейчас и светило подозрительно щурится, и речушка издевательски хихикает над прыжками с валуна на валун. Даже камни предательски меняют очертания перед каждым прыжком.

Хотя неприятности пока стороной бегут, но чует Юрка: где-то рядом они – не догоняют вроде, но и не отстают.

Квадратный розовый камень явился слева как из-под земли. Раз! – и стоит смеется.

Интересно, а где столбы? Может, не здесь? Значит, снова вперед… Однако метров через пятьсот появилась развилка реки. Все по плану: вот и стена, крытая стлаником, вверх пошла.

«Скорее всего, тот камушек! – сообразил Юрка. – Интересно, а что с остальными? А может, прокольчик у начальника в схеме?»

Правый поток оказался бурным и кипящим. Тропа начиналась слева, между руслом и стеной. Двинулся по ней. Крутизна! Валуны в свете уходящего дня надежными не казались. Ступал с опаской. Темп упал вдвое.

Тропа повернулась через стланик в гору. Мелькнула мысль дойти сразу до жертвенника, но передумал. Рисковать лучше утром. Сейчас опасно.

Развернулся обратно на поиск лежки. Порадовался-огорчился близости шумливой речки: «Никто ничего не услышит! Главное, теперь друг на друга не напороться…»

Глава девятнадцатая В ущелье

«Роботы» и смена лидера

С грузом шагалось намного медленней.

По-прежнему молчаливо-флегматичный, Ваня походил на бесстрастного робота, подминающего под себя пространство. Плевать на опасности, возможное зверье, мишек, да и окружающие красоты ему тоже были безразличны! Мальчишка лишь морщился и поддавал темпа или с неудовольствием ожидал отстающих спутников.

«Жесткий ты, – наблюдал за ним Борис Петрович. – Ненормально! Такому волю дай – пинками погонит! Но молодец!»

Дорога давалась мужчине нелегко. Если Ваня напоминал грацией ягуара или гепарда, то Петровича можно было уподобить русскому тяжеловозу: как ни стегай, быстрее не пойдет.

Анна Иосифовна выбрала средний темп, из которого не выбивалась.

– Роботы! – ворчал под нос Петрович. – Недаром родственнички…

Он начинал сдавать и нервничал. Сил придавало одно: неутомимость и размеренность спутников.

Чирк, чирк, шкряп, шкряп! Равномерно. Без пробуксовок. Как хорошо смазанный станок.

Забавно, что краткое описание долины Хыр-Хушуна испанца Антонио Загиреса совпадало с тем, что они видели сейчас. И скалы на входе, напоминающие щипцы, и деревья с ободранной местами корой.

Только рассматривать времени не оставалось.

Чирк, чирк, шкряп, шкряп…

«Роботы! Как есть роботы! – нервничал, обливаясь потом, Петрович. Он понимал, что, судя по описанию, это лишь начало. Проблемы начнутся дальше, при подъеме на плато. – Главное, сегодня до трех розовых столбов дойти». – Он вглядывался в сумерки.

Неловко поставленная нога вдруг соскользнула с камня в ручей и, заваливаясь на бок, Петрович увидел, как перекосилось лицо Анны Иосифовны. Ваня же успел сделать за этот момент два прыжка в его сторону.

«Чистый зверюга! – успел подумать мужчина. – Молодца!»

Удар головой со всего маху о камень оказался не сильным: смягчил рюкзак, навьюченный «выше крыши», а вот ледяной воды черпанул. Как только пар не пошел…

Неожиданно жесткая для мальчишки рука ухватила Петровича за куртку и выдернула с первого рывка из воды.

Выползая на берег, Петрович тихо радовался вынужденному перекуру.

– Пять минут! – сказал Ваня после осмотра. – Слава богу, все цело. Удивительно – высота-то метра полтора. Как голова?

– За это не бойся, – улыбнулся мужчина. – Ни разу – ни на спаррингах, ни на соревнованиях – в нокаутах не был!

– Индивидуальные особенности! – заулыбался в ответ Ваня. – Ну что, пошли?

Невзирая на разницу в возрасте, на пешем ходу руководитель сменился.

Петрович не спорил. Опыт прожитой жизни говорил, что командный принцип допускает временную смену лидера – все по ситуации.

Покорно встав с мокрого пятна на камнях, он подался следом.

Чирк, чирк, шкряп, шкряп…

Глава двадцатая Вчера

Встречи, отход и наркоз

На следующий день после первых шагов конкурентов по девственному берегу мыса Рытый, Мишка с дядькой Иваном отошли от пирса в поселке Листвянка[33]. На берег смотрели с выражением «последнего прости». По крайней мере, у Птахина возникло именно это ощущение.

Может, от переживаний? Ознорский планировал выйти под вечер, но корабль оказался не готов.

В детали Мишка не вдавался и, раз выдалась такая возможность, отпросился в театр авторской песни, к другу отца на его вечерний концерт. Добежал до места, поздоровался со знакомыми и проскочил в зрительный зал. Присел на краешек жиденького стула из пластика и замер.

Когда Мишка впервые услышал Евгения Кравкля, то был покорен сразу. Сильно уж отличалось то, что происходило в зале, от привычных телевизионных картинок.

Хозяин узнал опоздавшего паренька и, вопросительно глянув на него после очередной песни, поднял указательный палец: мол, один пришел?

«Один, – кивнул в ответ Мишка. – Забавно! У всех друзей отца одна система знаков. Удобно».

После концерта, аплодисментов и поздравлений хозяин зала дядя Женя потащил Мишку в гости к местному художнику – Осипову.

Далеко уйти не успели, и Кравкль неожиданно крикнул:

– По-моему, вон они едут!

С противоположного берега речки Крестовки, почти пересохшей за лето, рухнул в районе брода, кряхтя отсутствием глушителя, четыреста второй «Москвич». Успешно форсируя водную преграду и разбрызгивая принесенную на крыльях воду, он шустро запылил по грунтовке.

– Мишка! – вылетел из машины заслуженный артист Иркутского драматического Дубаков. – А батя где? – Обнимался он всегда по-медвежьи – крепко и широко.

– Здравствуйте, Николай Васильевич! – с трудом освободился из цепкого капкана Птахин. – Путешествует батя. На Востоке сейчас.

Машину заглушили, и Мишка вдруг услышал музыку. Что-то старинное играло, да еще с каким-то скрипом, словно из коллекции старых отцовских пластинок.

Оказалось, и в самом деле патефон и те самые пластинки.

– А ты как думал! – радостно крикнул художник Осипов, выбираясь с заднего сиденья. Поющий ящичек он оставил внутри салона. – В пятидесятых с патефонами даже по улицам гуляли! Сумки специальные для пластинок шили. Знаешь, сколько таких меломанов по городу ходило!

Все забрались в машину.

Мотор прогрохотал серию рулад, заглушая голос патефона, и понесся в сторону театра.

Утром на дядькином «пароходе» Мишка ел яичницу и пялился в иллюминатор.

Слева по борту тянулся такой разный берег Байкала. Чайки кружили в кильватере и, делая вид, будто высматривают что-то важное, ожидали подачки. Покачивала полуметровая волна.

Ходу до Ольхона – одиннадцать часов, там ночлег. Утром – выход на Рытый, дальше действовать по обстановке.

Пришла мысль, что надо бы на Ольхоне взять с собой пару человек из рыбнадзорской братии – мало ли что.

Хотел сказать дядьке, но не успел – уснул, убаюканный мерным покачиванием «морского охотника», прямо на диване кают-компании.

Кирпичная пятиэтажка с Семенычем и практикантками на балконе во сне появилась неожиданно.

«Значит, так надо!» – решил Птахин, направляясь к Семенычу, пускающему дым из окна.

Однако, как ни старался он идти быстро, хрущевка не приближалась.

Добавил скорости. Из-под ног с воркованьем и свистом выпархивали голуби и перепелки.

Бесполезно! Все оставалось на своих местах.

Пробовал лететь, помахивая локтями, но дом все равно отдалялся.

Семеныч по-прежнему разглядывал фиолетовый горизонт, практикантки, как всегда, махали руками с балкона. Управлять сном сегодня не получалось, и вскоре Птахин провалился в темное забытье без картинок.

Глава двадцать первая Охота «с подхода»[34]

Сны и начало охоты

Лежку Юрка сделал подальше от воды. Журчание и бульканье между странных камней казалось слишком сильным.

Необычный окрас валунов бросался в глаза, но, когда бежал вверх по речке, приглядываться времени не было. Иной раз мерещились какие-то рисунки, но, скорей всего, они были естественного происхождения. Хотя странно себя здесь Юрка чувствовал, очень странно.

Такое с ним впервые. Обычно он в лесу как у себя дома, а тут словно в гости пришел. Вот тебе и Рытый. Выходит, истории не на пустом месте родились.

Один-единственный раз он ощутил подобное, когда заблудился в лесу в тринадцать лет, будучи в гостях у родни из Малой Голоустной. За грибами решил сбегать, да так до сумерек и проходил. Когда стемнело, на сосну забрался и только с высоты огни домов увидал, а возвращаясь, забрел прямо на поселковое кладбище.

Там-то и стало жутко. Детские страшилки вспомнились: про мумию, черную руку, а еще про «отдай мое сердце».

Напугался, конечно, но бежать и безумно орать не стал – удержался. Помнил из тех же сказок, что лишь смелые выживают. Так с трясущимися поджилками и шел между могилками.

Со стороны глянуть – спокойно шагал, а если при свете дня кто Юркину физиономию увидел бы, так и сам бы помер – белый как мел, чистый покойник!

Дома румянец появился, только когда чаю с малиной попил.

Улыбнулся воспоминаниям и, повернувшись на бок, прикрыл глаза. К журчанию и вздохам реки он уже привык и новый звук наверняка не пропустит.

Спустя какое-то время усталость взяла свое, и Юрка стал дремать.

Чтобы окончательно не заснуть, он улегся хитро: перед провалом в сон рука падает с туловища – и он просыпается.

Хороший навык. Тело отдыхает, прикемариваешь, но тем не менее продолжаешь слушать окружающее пространство…

Зашумели вершины деревьев. Это ветерок-бродяга несется на свободу, к байкальским просторам.

И нет ему дела до гостя незваного – дальше, к выходу из долины, летит… А там еще идут трое, вверх шагают по речке. Устали, особенно один сильно замаялся, даром что большой.

А темнота поднимается. Вытесняет свет дневной – толкает наверх из ущелья. Торопит. Скоро уже кусты зверями казаться будут. Тяжело идут людишки, обреченно.

Порх! Полетел ветерок над рощей тополиной теребить пушистые кроны.

Гнутся макушки. Дрожит листва. Сверкает белым с тыльной стороны.

Створ утесов, на щипцы похожий, все ближе. Хлоп мимо них, края обвеял порывом – и на простор!

Над мысом травянистым летит. Трепещут эдельвейсы, кивают вслед.

Хорошо быть ветром – красоту ворошить и по камням ног не ломать.

На то он и властитель, чтобы миловать или казнить. На Байкале только попадись, когда ветер силы набрал – несдобровать.

Метнулся над рыбацкой избушкой. Разогнал дымок над крышей.

О «конек» стукнулся, обежал его ручейком.

Собрался с силами и по воде, затихшей к вечеру, ударил. Пролетел сотню метров да и растворился-замер-рассыпался. Успокоился в вечерней тиши…

Юркина рука в очередной раз упала и больно ударилась костяшками о камень.

Шевельнулся-сел и поднял тучу вечернего комарья вперемешку с мошкарой.

ЗЗЗЗЗЗЗУУУУУУУУССССС!

Махнул руками. Потянулся раз-другой. Присел-послушал. Вроде тихо, но что-то в окружающих звуках изменилось. Новый тембр закрался в «оркестр» Рытого. Какова природа его – неясно, но что новый – это точно.

Тут вдруг еще один звук возник и еще. Металл о камень ударил. Идут! Они! Начинающий темнеть воздух ожил какофонией звуков.

Несколько человек шагают. Уставшие. Груженые. Молчат.

Воздух и пространство изогнулись. Юрка начинал охоту «с подхода». Этот фокус охотничий – высший пилотаж. Суровое единоборство со зверем. Шаг на местности – пойди угадай – не медленный и не шумный. С ветром не ошибись. Зато интересней намного, хотя и опасней. Ни «загон», ни «рёв», ни «солонцы»[35] с ним не сравнятся.

На человека охотиться проще. Не одарил его Господь слухом звериным или чутьем, а позже он и то, что имел, растерял. Суровая плата за достижения цивилизации.

К любому можно вплотную подобраться, а тот и не заметит: слепая животина человек. Правда, взор чужой или присутствие чует иной раз, но тут уж сам не зевай. Подолгу не смотри – скользни взглядом и мыслям с эмоциями воли не давай.

Эти навыки Юрка еще с браконьерства имеет – не раз на него самого охотились в прошлой жизни.

Вспомнил, как с Ромахой-покойничком под нарами в зимовье сидели, дровами прикрываясь.

Тюкнуло тогда в лесу что-то, и старший в секунду оторвал две палки от лежака. Швырнул в сумрак полусонного Юрку, подал ружья, мясо убитой косули, бутор и сам нырнул. Снизу на жерди кинул огрызок веревки и закрепил.

Шаги приближались к зимовью. Прошептал Ромаха: «Лежи, Юрбан. Не думай ни о чем и не смотри никуда. Растворяйся…»

Просительные нотки жесткого учителя удивили Юрку, и старался он тогда изо всех сил. Лежал, растворялся, ничего ни слышать не хотел, ни видеть и не думал ни о чем.

Зашли охотоведы и стали по полкам шарить. Подергали палки на нарах, заглянули под низ, но увидели лишь запасенные дрова.

Один закурил, второй на пороге остался.

– Как будто пять минут назад здесь были. Воздух еще мясом пахнет, а нету, – басил незнакомый голос.

– Я г-говорил, собаку надо б-брать, – шипел, заикаясь, самый злобный егерь района по кличке Елец. – С-сейчас хоть сам нюхай. Пошли п-помалу. По крайней мере, не соврал Е-е-рофей: были они в-в этой стороне.

Ромаха и Юрка действительно растворились, стали частью зимовья.

Дневной свет, пробиваясь через щели лежака, неприятно щекотал пацану ноздри. В ухо впился острый сучок полена, к тому же сильно хотелось вытянуть ноги. Но Ромахин совет помогал.

Гнал от себя Юрка любые мысли. Глаза жмурил. Растворялся. Терпел.

Когда охотоведы ушли, Ромаха шевельнулся:

– Разомнись, пока нету их. Лежать еще час будем. Вдруг вернутся…

Прав оказался. Спустя минут сорок шаги снова приблизились. Скрипнула дверь.

– Ромаха, в-вылазь! – с хохотом крикнул в зимовье Елец. – Н-нашли тебя…

Ромаха сжал Юркино запястье.

«Растворяться», – вспомнил он и закрыл глаза.

Когда наконец-то выбрались из-под нар, Ромаха ничего не сказал, но видно было: учеником доволен.

Юрка слушал невнятный говор пришельцев, прочие звуки и понимал из него: разгрузились они возле розового камня, а кто-то один дальше пошел.

«Сейчас до „стрелки“ дошагает, – прикинул он, – и поймет, что второго этапа разом не взять. Значит, ночлег?»

Времени на всё положил тридцать минут и решил, как тот вернется, подобраться к ним поближе и разговоры послушать.

Медленно-медленно время тянется. Хоть на ломти его режь или ложкой ешь – таким густым и вязким оно стало.

Перекусил на скорую руку. Открыл банку сайры и умял за пять минут, приподняв накомарник. Срезанной веточкой отгонял атакующее комарье и пальцами выбирал из банки серебристые тушки.

Выпил оставшийся сок и протер хлебным мякишем банку внутри. Отвалил присмотренный камень и сунул в приямок жестянку. Теперь булыжник на место. Всё… Хотел было двигаться, но рано. Тьмы пока нет.

Раздались удары топора.

«На ночлег[36] становятся, – догадался Юрка, – ну и славно. Нам сон тоже не помешает. Вставать-то надо раньше их. Услышать бы только, когда идти соберутся?»

Потянуло дымком. Пространство метрах в тридцати от Юрки осветилось оранжевым светом первого огня.

Навалилась невольная зависть.

«Жрут, греются, – злился он, – потом в палаточку, а я на голой земле и в накомарнике. Утром всё сначала. Первым на маршрут, пробежка и снова прятки… Ладно, – утешил себя Юрка. – Зато ты о них знаешь, а они про тебя – нет. Игра-то наша! И зачем Ознорскому все это? – снова прорезался дух противоречия. – Неясно. Взяли бы их на мыске, а то игрища какие-то затеяли…

Ладно, потом поймем зачем, а сейчас по схеме! – поставил точку Юрка, успокаивая раздвоившееся сознание. – Костер – это хорошо, – продолжал рассуждать уже спокойно. – Ничего по темноте не увидят. Потрескивание костра или разговор – все на руку сейчас».

Осторожно пригибая ветки и выискивая точку опоры перед каждым шагом, Юрка двинулся к набирающему силу огню. Дважды под ноги попадался сушняк, но, нашарив готовые хрустнуть ветки, он их обходил.

Так прошло почти полчаса.

Около костра шевелились трое.

«Значит, разведчик вернулся», – понял Юрка, стараясь не глядеть на фигурки.

А в лагере каждый занимался своим делом. Женщина что-то ворошила около котелка. Мальчишка ловко втыкал распорки в палатку, придавая ей живой объемный вид. Третий участник внешне напоминал медведя. Он тащил сушину немалой величины и двигался при этом очень легко. Чувствовалась незаурядная физическая сила и подготовка.

«Серьезный дядя! – думалось Юрке. – С таким врукопашную сложно».

Отогнав тревожные мысли, он прикинул, с каких позиций лучше подбираться. Слушать мешала речка, а ближе четырех метров к огню не подойдешь.

«На разведку пойду, когда спать улягутся, – решил Юрка. – Послушаю, о чем перед сном говорить будут. Сейчас задачи другие: не прозевать троицу и не попасться, если кто „до ветру“ пойдет».

«Вражеский» костер догорал. Юркино тело, лежащее на камнях без подстилки, остывало.

Паренек же с женщиной раскатали спальники. Сунули их внутрь оранжевого домика. Мужчине досталось местечко на веранде палатки. Он не торопился. Сидел глядел на огонь и устало шевелил босыми ступнями возле костра. Вздохнул, поднялся, прихватил котелок, зашагал к речке. Набрал свежей воды, с чувством попил и выплеснул остатки. Зачерпнул еще раз и двинулся обратно.

Дамочка уже забралась внутрь. Мальчишка взял предложенный котелок, попил и ловко нырнул в оранжевую пещерку.

Мужчина на маленьком пространстве веранды стал особенно неловким. Он поставил котелок, расстелил внутри спальник и взгромоздился с кряхтением поверх.

Вжикнул замок молнии, закрывая домик от надоедливого комарья.

Юрка перевел дух – похоже, всё, угомонились. Аккуратно встал, стараясь не шуметь. Потянулся, насколько возможно. Хрустнули застоявшиеся суставы. Сидор оставил на месте и осторожно двинулся к палатке.

«Аккуратней с тенями», – сказал он себе. Угасающий костер еще мог выдать его.

Луна не лучше – полная коварства, мелькает-ухмыляется в разрывах облаков…

Может, в другой раз все иначе сложилось бы, но сегодня «щербатая» хитрила, издеваясь и играя на руку врагу…

Юрка замер на подходе и чуть не завалился на качнувшемся булыжнике. Но обошлось.

Услышал тихий говор.

Еще метр. Еще. Ага, есть!

– На правом рукаве тропа звериная вдоль ручья идет. По стенке стланик кедровый, – разобрал Юрка слова мужчины.

– Правильно! – ответил женский голос. – Верно! А что камней здесь не три, так сто лет прошло, как экспедиция была…

– Куда ж они делись? – грубо «каркнул» мужчина с веранды.

– Может, потоком унесло. Видели же кору ободранную.

– А скорее, что-то третье, – заговорил мальчишка. – Нечисто здесь. Мне постоянно тени мерещатся. Мы когда на Иссык-Куль прошлый год ходили, так же было. Там территория есть, где люди пропадают. Говорили про «человека – нечеловека», что в горах живет, – так люди для него вроде скота, он ест их запросто. Но такого, как здесь, не ощущал: перекошено тут всё.

– Ладно, спать пора, – зевнула женщина. – Что будем делать, если долины вблизи не окажется?

– Тогда обряд на жертвеннике, – прогудел с веранды мужчина. – Что еще остается?

– Запретили же! – возразил паренек. – Дважды прописали!

– У нас столько техники, чего бояться?

– Ну не знаю. Не нравится мне это! – настаивал мальчишка.

– Давайте спать, завтра определимся, – подытожила женщина. – Дойти еще надо… Во сколько встанем?

– Я на восемь тридцать часы поставил, позже не стоит… – ответил мужчина.

– Ну, тем более спим. Всё! – прикрикнула на них женщина.

Неожиданно вжикнула молния палатки.

Юрка замер, затаив дыхание, но снаружи появилась лишь рука и забрала внутрь котелок с водой. Раздались хлюпающие звуки.

«Во шумный-то! – удивился Юрка, разворачиваясь. Большего сегодня не услышать.

Покачиваясь на камнях и подминая мох, он двинулся к оставленному сидору.

Глава двадцать вторая В пьяном стиле

Остров Ольхон, ночлег и мыс Рытый

Мишку все-таки опять укачало.

Единственным средством против тошноты оставалась твердая земля, и неплохо отвлекала какая-нибудь вкуснятина.

Обследование остатков на столе кают-компании показало – еда есть!

Четверть кастрюли сагудая могла порадовать ароматом даже вегетарианца.

Посолил засохший кусок черного хлеба и придвинул к себе кастрюлю с рыбой.

Получилось! Минут через десять тошнота прошла, и мир снова засиял голубым небом и водной гладью!

Ольхон встретил путешественников сумерками, которые один из современных авторов назвал «часом собаки» – солнце уже зашло, а темнота еще не спустилась на землю. В такой хмари придорожные камни кажутся собаками, а кусты – людьми.

Мишке это определение нравилось.

Далекие огни на побережье и острове казались безопаснее очертания острова по курсу. Там в сгущающихся сумерках что-то все время шевелилось.

– «Час собаки»! – раздался бас проснувшегося дядьки Ивана. Он незаметно подошел и оперся на борт.

«Тьфу ты!» – вздрогнул Мишка и спросил осторожно:

– А что это?

– Что – что? – не понял тот вопроса.

– Ну «час собаки»?

– А-а, это когда солнце уже зашло. Перед полной темнотой – время такое…

– А почему собаки?

– Ну, наверное, кажется, собаки под автомобиль летят.

– Забегают, – поправил Птахин.

– Ну забегают… – машинально подтвердил дядька и повернулся к парню: – Умничаешь?

– Слушай! – заискивающе заговорил Мишка. – Ты не знаешь, есть на берегу дом какой-нибудь заброшенный? А то меня во сне укачивает сильно, а я хочу быть завтра здоровым.

– Есть. Мы в Узурах на Хобое[37] для себя пустой барак забрали, там сейчас парни ждут. Если хочешь, ночуй.

– Здо́рово! – обрадовался Птахин. – Ты, дядя Ваня, за такую услугу что хочешь проси, – повторил он присказку отца.

Тот глянул серьезно и гулко, как в бочку, ответил:

– Ладно. – И неожиданно все испортил. – Тебя бы в гальюне наручниками приковать дней на десять – нет лучше лекарства от морской болезни.

– Не надо, – отодвинулся на всякий случай Мишка.

– А что, – засмеялся дядька, – человек скотина такая – все стерпит!

Утро застало врасплох.

Солнце еще не взошло, но было уже светло. «Час собаки», только наоборот.

«Час кошки?» – подумал Птахин.

Не вставая с лежака в избушке, он минут десять разглядывал водную гладь, обеспокоенную плавящимся хариусом[38].

Первый луч солнца прорезался над водой, ярко высвечивая теряющийся в утреннем тумане корабль.

Что-то там грохнуло, и страшный рык, похожий на зевок, пронесся над озером.

– Подъем! Готовность – тридцать минут! Отходим без предупреждения! – прогремело в утренней пелене.

Дядька шутит! Легкие прочищает. Но идти надо, и чем раньше, тем лучше. Что там на Рытом ждет?

А там дожидался рыбнадзоровец Николай с глубокими складками на худощавом лице.

Подошли в расчетное время – одиннадцать ноль-ноль.

Оказалось, второй рыбнадзоровец, Юрка, убежал распадком следом за конкурентами. Значит, главное действие сейчас там.

Пока совещались, Мишка слушал и осматривался.

Тихо на мысе – ни выстрелов тебе, ни громов с молниями, но какой красивый Рытый!

«Интересно, – прикинул Птахин, – какая силища вынесла это огромное количество камней с песком из ущелья? Глубина по эхолоту почти сто отвесных метров. Что за силы его намыли?»

Когда взрослые сошли на берег и стали «брызгать», Мишка отошел в сторонку. Сильно повлиял на него разговор с тофаларской шаманкой.

«Ну пришли и пришли, – рассуждал парень. – Чего водку-то лить? Позже помолюсь, – пообещал он себе и глянул в темнеющий распадок. – Как туда пойдем, обязательно».

На бурятской земле вроде и положено «брызгать», но его батя, например, никогда не шаманил.

Вот и сегодня посмотрели взрослые на Мишку, но промолчали – понимают, чье это воспитание.

После Птахин в дом рыбацкий зашел, который они зимовьем называли. Крыша шиферная, стены тесаные. Дом как дом – ничего похожего на зимовье. Хотел расспросить дядю Ваню о Рытом, но тот заявил: мол, рассказы потом, а сейчас им пора к шаманке в Усть-Баргузин.

Глава двадцать третья Съеденный заживо

Комары, подъем и жертвенник

Редкая птица летит по ущелью – только ветер да комары. Радуются-суетятся кровопийцы-«зомби». Столько еды подвалило, вот только не взять ее никак. Рядом вроде тело с кровушкой, а не добраться. Тыкнет хоботком иной в сетку накомарника. Звенит рассерженно. На второй круг идет. По одежке пробует там-сям – нет брешей в обороне.

Взлетел комар, заложил вираж над телом. Ну-ка, ну-ка, что там на руке белеется – полоска светлая возле манжета?

Пикирует. Сел и сразу понял: вот оно. Хоботок вонзил, аж загнулся. Заработал насос.

Вдруг железка, на руку надетая, как зазвенит!

Будильник.

В реальном мире негромко, а в комарином – будто состав железнодорожный пошел.

Шевельнулась рука и тащит куда-то комара, а тот знай насасывает.

– Падла какая! – Юрка увидел насекомое на руке рядом с командирскими часами. Придавил пальцем и прервал жизненный путь кровососа.

Рассвело, но солнца нет пока. Ночная влага закрывает просыпающийся мир.

Решил: «Пора».

Парень встал. Присел несколько раз, руками помахал. Застоявшаяся за несколько часов сна кровь пульсирует – тепло несет.

С места пошел не спеша. Фора есть – несколько часов. Один идет. Без груза. Сидор и десяти килограммов не тянет – так, прогулка налегке.

ТТ на тренчике – тоже не винтовка. Зачем только ремешок этот? Но Николай заставил. Может, и верно: выпадет – не заметишь, а он так «машинке» потеряться не даст…

Подошел к звериной тропе. Место нехоженое. Смотри под ноги, головы не поднимай – неровён час… Аккуратность никому еще не вредила.

Тропа в гору повернула.

Отвесная скала слева резким откосом пошла, но подняться можно, хоть и крутовато, – градусов двадцать пять – тридцать и стланик кедровый.

Какой же заразой он оказался!

Юрка первый раз на такой сплошной ковер попал! Вроде и гнется кедр, а силы в нем, даже побежденном, – ух! Того и гляди, назад отбросит – полетишь-закувыркаешься!

Тут, на беду, горелый пошел, жесткий, как железо. Можно и ногу пропороть.

Тяжело шагалось, а сколько еще пути?

Ни впереди ничего не видно, ни сзади, только наверху вечно синее небо повисло, да солнце первыми лучами тело и спину прижигает.

Лишь фора по времени и успокаивает: можно не суетиться.

Разборчиво ступает Юрка – шаги выверяет, на часы не смотрит. Сколько времени ползет, угадать не пытается, – жалкий червячок на «приветливом» склоне.

А троица только-только проснулась и по сторонам разбежалась.

Кто зубы чистит, кто едой занялся, а кто палатку собирает-пакует. Хорошо, с вечера в термос чаю налили – греть не надо. Бутерброды. Кружки с парящим напитком темного цвета – радость утренняя и последние минуты перед марафоном.

«Дойти бы… – прикидывает силы Петрович. – Ваня сказал, крутизна немалая – с отметки 1217 на 1858 карабкаться. Это ж только по карте гулять легко. На самом деле больше на склоне пролежишь».

Разобрали-упаковали и вещи. Собрали-закопали мусор. Пошли.

Хорошо отдохнули, а ноги гудят (не городские нагрузки – все тело работает). Ни одного шага, как по асфальту, – кочки, да ямки, да стланик кедровый.

Как в гору начали подниматься, совсем завязли.

Ване с Анной Иосифовной ничего – легкие они, а Петрович только и делает, что на спину падает и дух переводит, глядя в пронзительно синее небо.

Но вперед-таки понемногу продвигались.

Рытый не отпускает – в спину беспокойством дышит.

Что за место такое? Недаром не ходят сюда да легенды с небылицами плетут. Следов человека нет – одни звериные.

Лежит на спине Петрович и боковым зрением лоскуток странный видит на обломке стланика горелого. Повернулся, руку протянул, снял аккуратно.

Подумал: «Странно: цвет зеленый. На камуфляж похоже. Висит недавно: ни поблек, ни выцвел. Будто вчера-сегодня на ветку нацепили. Так, может, и неуютно оттого, что ведут нас? – Он присел. – Или впереди команда какая идет, что письмецо голубиное, как и мы, прочла. Ну-ну, поглядим».

Лоскуток зеленый в спичечный коробок спрятал и дальше карабкается, следы смотрит, но нет ничего пока.

А на плато солнце нещадно жжется – сильнее летнего.

«По-черноморски греет! Хоть загорай!» – оценил Юрка.

Обманываться видимой удачей и возможностью остановиться-отдохнуть нельзя.

Укрыться негде: карликовая березка кругом и ничего больше, а еще жертвенник искать.

Чует: в спину противник дышит, но придут не все разом – растянутся на склоне.

«Первым пацан явится, – рассуждал Юрка, – хоть и молодой, но опытный – сразу видно. Снарягу альпинистскую тащит. После завалится на ковер из податливой березки женщина».

Сам-то он прилечь не мог. Следов и так оставил на склоне немало, а вот заметят ли? – вопрос.

Первый переход вроде гладко прошел. Побежал открытыми участками, старался ничего не мять. По камням запрыгал, аки козел горный.

Нога чуток беспокоит: ободрался при падении да камуфляж порвал. Надо забинтовать по штанам, а то зажрут – здесь полигон для комаров! Хотя кровососов пока не видно и мошка в глаза не лезет.

Накомарник Юрка снял еще на склоне и упаковал – надеялся, не понадобится. Фора часа три, и, похоже, все идет как надо. По стланику сильно не побегаешь, а он этот участок уже проскочил.

Гора, о которой начальник инструктировал, приближается. Оказалась чуток выше остальных. Да, собственно, и не горы это, а холмы скорее. Местами зеленью поросли, стоят в беспорядке.

Вот там возле холмов Юрка нечто рукотворное[39] и заметил. Подошел.

Угловатые и плоско отесанные камни наподобие усеченной пирамиды ярко выделялись белым цветом на серо-зеленом фоне.

Вокруг метра на три растительности нет. Наверно, поэтому и в глаза сразу бросилось.

Оставил Юрка сидор на краю проплешины и пошел не спеша.

Камни жертвенника смыкались плотно (прямо как в описании Ознорского) – ни малейших намеков на щель. Структура напоминала цементные блоки из песка и гравия. На поверхности торчали камушки разных пород. Верх пирамиды стесан до площадки неправильной формы. Средняя часть ее «стекает» провалом в неровное отверстие. Дождевой воды нет. Сквозное?

Появилось странное желание сунуть руку внутрь, но Юрка удержался, хоть и с трудом. Обошел кругом и заметил рисунки. Присел-присмотрелся и различил изображение.

Жертвоприношение.

Сверху на площадке лежит животное, а рядом фигурка человеческая. Нижняя половинка штриховкой покрыта, а в верхнюю уткнулся зигзаг молнии.

Куском сыра висит месяц.

«На инструкцию похоже», – предположил Юрка и заглянул-таки в овальное отверстие посреди камня.

Лучше бы он этого не делал!

Нагнувшись над темной глубиной, парень неожиданно ощутил слабость тела и собственную духовную немочь. Жизнь показалась пустой и бессмысленной.

Захотелось просто лечь на камень и позволить тому выпить себя без остатка. И это было бы избавлением от невзгод и тягот земного существования.

Краем сознания Юрка сообразил, что попался. Хорошо, жизненная школа приучила парня не опускать руки, бороться до последнего.

Он уперся в камень и, уткнувшись коленями в боковую часть, стал двигаться обратно. Пот выступал на лбу и заливал глаза. Юрка жмурился, но двигаться не прекращал.

Когда он отвалился-таки от камня и прилег на острое крошево, сообразил: времени прошло немного – секунд пять – семь. А на деле тяжелейшая борьба: «шаг вперед – два назад». Мыслей не осталось.

Парень слышал истории о подчинении людей шаманам и даже видел таких «зомбированных». Хотя до конца не верил. Сегодняшнее происшествие подтвердило правоту этих рассказов.

«Вот это да!» – Юрка пытался встать на четвереньки. Пошатывало. Появилось ощущение только что законченной тяжелой работы, будто машину дров переколол.

Пошел к сидору. Прикинул направление, которым пойдет троица.

Нужно делать лежку наблюдателя – и подальше от этой чертовщины с камнем…

Подходящего места не оказалось – лежать придется не шевелясь, а кругом лишь россыпи скальных обломков. Но решение все-таки нашлось.

На незаметной возвышенности среди зеленого ковра он зачистил местечко, аккуратно переложив неудобные булыжники.

После нарвал карликовой березки и сделал из себя «куст», натыкав ветки в специальные клапаны на плечах, руках и запястьях. Подстелил каремат[40] и улегся на живот.

Сектор наблюдения получился замечательный.

Прилежался и решил поесть. Организм срочно требовал восполнения энергии, потраченной в походе по стланику и борьбе с «каменным глазом».

Закинул в рот два куска вяленого изюбриного мяса. Жевал медленно, запивая водой из фляги. Слушал тишину. Привыкал.

Солнце лупило нещадно, и пришлось накинуть на голову носовой платок.

Здесь оказалось намного спокойней, нежели внизу. Комарья нет. Тишина звенящая – никого не прозеваешь. Убаюканный ее волнами, Юрка уснул.

Глава двадцать четвертая Дежавю

Шаманка, Трифоныч и еще один конкурент поселка Усть-Баргузин

На берегу, около пристани, Трифоныч считал доски, которые необходимо заменить.

Сегодня, идя к Адыге, он наткнулся на начальника Усть-баргузинского порта, и тот поставил ему задачу отремонтировать пристань. Пообещал выделить материалы и рабочую силу.

Теперь перед ним стояла проблема: как исхитриться и пристань починить, и собственный интерес учесть.

«Пожалуй, если пару кубов заявить, то на забор в самый раз останется, – хозяйственно думал общественник. – А что? Дом тоже казенным был, до приватизации, так что нормально».

Мысли о стайке[41] к зиме Петр Трифонович совестливо прогнал.

«Адыга-то чего поведала… – прокручивал в уме разговор с шаманкой Трифоныч. – Тяжело их роду. Смерти да трагедии из века в век».

Фотография и рассказ шаманки о посетителях хорошо сочетались с подслушанным ночным разговором и странным поведением гостей.

Расхаживая по пустой пристани взад-вперед, старик ковырял ногой источенные временем и влагой доски. Перед глазами мелькали радужные перспективы быстрого обогащения.

То, что сказала Адыга про опасность пути и загубленную экспедицию испанца, сильно Трифоныча не волновало. Невзирая на преклонный возраст, он был крепок и не потерял интереса к жизни.

Трудности пешего перехода тоже его не беспокоили. Постоянный поиск приварка при грошовой пенсии гнал Трифоныча с завидной регулярностью в одиночные походы за грибами и ягодами в лес.

Звали его иногда и на серьезную рыбалку или загонную охоту.

Трифоныч слыл дедом фартовым – той самой породы, чье одно только присутствие сулит удачу. Так что операцию он задумал серьезную.

Про заходящий в устье реки «ярославец» старик уже точно знал: корабль пришел с той же целью, что и предыдущая группа. Если бы его сейчас спросили о чем другом, он сильно бы удивился.

Так и вышло: приняв конец[42] и намотав на чугунный кнехт[43], дед услыхал название улицы, на которой жила Адыга.

Спрашивал мальчишка лет шестнадцати-семнадцати, коротко стриженный, необычайно подвижный и улыбчивый.

Вслед за ним на берег сошел крупный мужчина. Подозрительный взгляд карих глаз и маленькие усики напоминали чем-то местного участкового.

– Сколько за пристань, дед? – верно угадал он общественную должность Трифоныча.

– Сутки – сто рублей.

– Так есть такая улица или нет? – повторил вопрос паренек.

– Есть. Кого там надо?

Ответ он, конечно, знал. Недаром «вороньё» кружит.

– Итилову Адыгу.

– Откуда адрес-то? – не удержался старик.

– Председатель поселкового совета дал, – опешил от вопросов усатый и сменил тему: – Меня Иваном зовут, а вас?

– Петр Трифонович. – Сторож пожал сухой ладонью огромную лапищу.

– Мишка, – крепко сдавил паренек стариковскую ручку. – Переночевать у вас есть где?

«Шустрый какой! – освободил свои пальцы Трифоныч и удивился:

– А чего не на «ярославце»?

– Укачивает меня во сне, – улыбнулся мальчишка. – А потом у вас же парное молоко наверняка есть? Может, и ты с нами, дядя Ваня?

– Посмотрим, – задумчиво ответил усатый. – Давай сначала к шаманке! Проводишь нас, Петр Трифонович?

– Дак конечно же, – засуетился хозяин, обрадованный хорошими перспективами. – Сразу идем?

– А чего ждать-то? С остальным потом. Сколько ходу?

– Минут двадцать…

– Ну и пошли!

Втроем они двинулись по улицам поселка, разглядывающего пришельцев. Казалось, любопытничают не только жители, но и окна бревенчатых домов.

«Никого не отправил предупредить, – опомнился Трифоныч. – Не по правилам получается… А ну как врасплох застанем? Упрекнет потом Адыга. Не по правилам…»

Спутники молчали, и каждый переживал о своем.

Прошли больше половины пути. Ходу оставалось не больше десяти минут, когда неожиданно и как из-под земли появились двое участковых и оперативник Колька Пропухин.

– Здравствуйте! – заговорили они. – Документы ваши позвольте…

– Что-то случилось? – в свою очередь поинтересовался Иван, не реагируя на просьбу и не суетясь. Доставать удостоверение он не спешил.

– Дядя Ваня, – прошептал Мишка, – это же твое распоряжение – задержать приехавших к Итиловым. Ищете двух мужчин и женщину? – повернулся он к милиционерам.

– А ты откуда знаешь? – опешили те.

– Сами задачу ставили, – важным баском ответил Иван и представился: – Заместитель начальника рыбнадзора по Иркутской области Ознорский. Связь, что ли, только появилась? Те, кого надо задерживать, давно уехали.

– А нам сказали – подошли на «ярославце». Двое на берег пошли, а женщина наверняка на пароходе. Вас с соседней пристани наши люди разглядели.

– Ну ладно, может, мы уже пойдем? – шагнул Птахин.

– Документики позвольте все-таки, – повторил участковый.

Дядькино удостоверение перекочевало в руки одного из милиционеров.

Примолкший-испуганный вначале, Трифоныч теперь пытался выпятить живот и горделиво поднял седеющую бороденку…

Дальнейший путь до дома шаманки был для старика настоящим «показательным выступлением», и он изо всех сил крутил головой, наблюдая реакцию окружающих.

Даже Мишка, подходя к дому, спросил:

– Ждем кого, Петр Трифоныч?

– Да нет, – смутился тот. – Продавщица должна в продуктовый идти, не упустить бы. У меня с ней договоренности, – на ходу придумал дед.

– Что-то из-под прилавка? – усмехнулся дядька Иван.

«Вот прицепились!» – злился Трифоныч, а вслух сказал: – Вот он, дом ихний, под зеленой крышей, а я сейчас…

– Да постой… Там вход свободный? – поменял тон Иван.

– Стучитесь, пустят.

– Лучше уж с вами.

Просительные нотки в голосе приезжих подняли настроение Трифоныча.

– Ладно, заведу. Может, и не упущу продавщицу, – быстро добавил он к прежнему вранью.

Деревянный засов старик открыл через секретную дырку в заборе и распорядился гостям ждать. Сам пошел в избу.

Туяны не было. Адыга приходу не удивилась.

– Приехали? – буднично спросила она. – Привел?

– Кто? – поперхнулся Трифоныч. – Кого?

– Ну гости твои…

– Ага. – Трифоныч немного оправился от изумления. – А ты откуда?.. – Он никак не мог привыкнуть к ее манере общаться.

– Давай-давай, – отдернула Адыга штору. – Заводи!

Трифоныч вышел на подворье и впустил гостей.

Через двор шли двое русских. Один совсем мальчишка. Старший цыкнул по-свойски псу, изображающему бешеную злость, и тот, съежившись, вильнул хвостом и наклонил голову.

«Хорош охранник!» – улыбнулась Адыга.

Мальчишка что-то сказал, и оба русских добродушно засмеялись.

– Вот они, гости, – важно сообщил Трифоныч, когда те вошли.

– Иди давай, дед, – мотнула головой Адыга. – А мы говорить будем.

– Я… мне… – Старик не трогался с места.

– Давай-давай, – подозрительно глянул старший гость. – Ты же говорил, дела у тебя, продавщицу ждешь. Или соврал?

Окончательно смутившись, Трифоныч предпочел удалиться.

– Ознорский, наверное, вы? – взглянула на него шаманка.

– Я! – опешил тот.

– Не удивляйтесь, просто из милиции спрашивали. Сказали, что по вашему распоряжению нужно задержать женщину и двух мужчин.

– А вы что?

– Я не на службе! – усмехнулась шаманка и представилась: – Меня Адыгой зовут.

– Иван.

– Михаил.

– Что делать думаете? – глянула шаманка сквозь Мишку и прямо ему в затылок.

Тот посчитал, что нет нужды таиться, и все выложил – про голубиную лапку, колбу, первоначальный план похода и появление непрошеных конкурентов.

Иван рассказал о засаде на Рытом, долине и слежке. Потом перешел к судьбе пропавшей экспедиции.

Адыга сначала молчала, а потом встала и сняла с полки какую-то фотографию. Протянула Ивану. На поблекшем черно-белом снимке размером с тетрадный разворот сидели путешественники и носильщики. В группе центральное место занимал явный инородец со смуглым, будто закопченным, лицом и щегольскими усиками. Стояли упакованные вещи, клетки с голубями, оружие.

– Смотри: голуби! Четыре клетки было, – заговорил Иван.

– Не долетели… – прошептал Мишка.

– Оттуда никто не вернется. Как не вернулся мой прадедушка Жаргал, – глухо произнесла шаманка. – Кстати, вот он, – потыкала она холеным длинным пальцем с ухоженным ногтем в фотографию. – Там не помогут ни телефоны, ни «эсэсы» ваши и вообще ничего…

– Почему? – буркнул Птахин.

– Потому что из всех, кто ушел и или еще только собирается, один ты, Миша, способен заглядывать в невидимое и угадывать будущее. Мало того, лишь ты сможешь справиться там, но при условии, если я останусь на внешней стороне. Тебе придется много думать над знаками и угадывать, что делать дальше. Готов? – спросила она безо всякого перехода, «заглянув» очередной раз парнишке в мозг.

– Наверное, раз уж приехали… – пожал плечами Мишка, думая про себя: «Надо же, вторая шаманка то же самое говорит».

Приятно, конечно, когда твои способности признают, но все-таки странно становится и даже страшно.

– Решено! – поднялась Адыга. – Я иду с вами, тем более что парня твоего тоже придется «вытаскивать», – повернулась она к Ознорскому.

– Какого?

– А мальчишку. Светлолицый. Волос темный, кучерявый… – улыбнулась шаманка.

– Юрка?

– Он, он! Пойду, чтобы его «вытащить»…

– Зачем? – опешил Иван.

– А он наших кровей – шаманских. Помогать придется. Кстати, у вас еще бумага должна быть официальная. Глянуть бы.

– Наверное, ответ из Улан-Удэ, – засуетился Мишка, угадывая, о чем речь.

Ознорский достал ксерокопию факса и протянул Адыге.

– Могу себе оставить? – спросила шаманка.

– Конечно!

Похоже, ситуация с невидимым тревожила уверенного атеиста.

«Ну ничего! – мстительно улыбался Мишка. – Человек такая скотина – ко всему привыкает. Правильные ты, дядя Ваня, слова на пароходе о морской болезни сказал». – Однако вслух говорить не стал. Небезопасно. Крутоват характер у дядьки. Можно и на затрещину нарваться.

Трифоныч ждал их на лавочке возле дома.

– Поговорили? – участливо спросил он.

– Поговорили! – ответил Мишка.

– И что? – не отставал надоедливый дед.

– А ничего интересного – туман один, – улыбнулся паренек. – Ночевать приду в десять-одиннадцать, тогда и покажете, где спать, а может, нас и двое будет.

– Кто двое-то? – повернулся к племяшу Иван.

– Ты же говорил, Сеня с отцом придут.

– Огород у них, – ответил дядька. – Огород и скотина. Не могут они надолго.

– Задумал что-то дедок, – заметил Иван за ужином в кают-компании.

– С чего ты взял? – удивился Мишка, набивая рот жаренной на сале картошкой.

– А с того! Какой он сначала приставучий был, а когда обратно шли, все думу думал и с вопросами уже больше не лез.

– Может быть, но только что он сделает? Я когда ночевать пойду, все у него «прокачаю».

– Как бы он тебя не «прокачал»! – разозлился дядька. – Эх! Не нравится мне все это. А с Юркой что произошло? Отчего спасать-то его будем?

– Ложись лучше спать. Завтра на Рытый рулить, потом ущельем шагать. Слышал, что шаманка сказала? Надо готовиться к трудностям…

А Трифоныч все уже обдумал и подпрыгивал от нетерпения. Мишка же никак не шел…

– Ну где ты?! – чуть не кричал в сгущающиеся сумерки Трифоныч. – Где?

Наконец около десяти вечера хлопнула калитка.

Тявкнул в кой-то веки цепной пес, почти ровесник хозяина по собачьим годам.

«Надо же, загавкал! – удивился старик. – И в чем опасность?»

– Петр Трифонович! – раздался голос подростка. – Показывайте гостиницу!

«Видать, поужинал, – позавидовал дед. – Молока-то не спрашивает».

– Я еды принес! Заходите в гости. – Михаил стоял посреди двора, выразительно размахивая пакетом с продуктами.

– А, да-да, – забеспокоился Трифоныч. – Ты в заежку давай!

– Вот я и дома! – бахнул на стол пакет мальчишка.

– С заложкой аккуратнее: сложно открывается, – участливо предупредил хозяин.

– Кушать будете?

– Мне идти надо, я же тебя ждал – показать, где и что, а сам побегу. Вернусь – посидим… Молочка? – предложил Трифоныч.

– Э, нет! Ждать я не могу, спать буду! Еду на столе тогда оставляю.

– Значит, я тебя не бужу, – облегченно подытожил Трифоныч.

Старик бежал в сгущающихся сумерках в порт. Там, по его подсчетам, работал сегодня сторожем свояк – бывший капитан «ярославца» на пенсии. Уж он-то подскажет, где можно спрятаться на корабле.

Да, да, дорогой читатель. Не больше и не меньше. Стихийно появилась еще одна конкурирующая фирма. И пусть это попахивало авантюрой, Трифоныч со своей неуемной натурой всерьез рассчитывал на успех.

Свояк оказался на месте, он выяснил суть задуманного и тут же напросился в долю. Предложил присмотреть за хозяйством – мало ли что.

«Неплохо, – рассуждал Трифоныч. – Страховка не помешает».

По словам свояка, спрятаться на корабле можно в двух местах – якорной и румпельной. В последнюю вообще редко заглядывают. Забраться можно, открыв люк рычагом, а после «задраиться» изнутри.

Все становилось на свои места – план зрел!

Но в сторону дома Трифоныч не спешил. Пускай гость заснет, да покрепче.

За много лет старик впервые ощутил собственную значимость.

«Дом наконец-то куплю! – мечтал он. – Мотоциклет „Урал“…»

На большее фантазии у Трифоныча не хватило, и он глубоко задумался о том, как готовиться к мероприятию.

«Значит, прибываем, незаметно выбираюсь и сажусь „на хвост“ тем, кто в ущелье пошел. Дальше действовать по обстановке, и главное – разведать, где что. После со свояком экспедицию враз соберем! Именно! Нужно еще продуктишек не забыть, ну и, как эти уснут, в муфельную или эту – пумпельную…. Черт, забыл! А, рупельную! Люк на корме. Как заберусь, задраить», – строил планы «путешественник».

Ноги несли Трифоныча, будто молодого. Он и сам не заметил, как оказался возле пристани.

На «ярославце» еще горели огни, и в кают-компании мелькали фигуры. «Диверсант» решил все же зайти в гости и «прощупать» будущий плацдарм – корнями врасти.

Корабль принял его тихо и приветливо – впустил, как обнял. Через приоткрытую дверь виднелись ступени, идущие вниз.

Старик хотел постоять-послушать, но передумал и смело пошел навстречу голосам.

– Привет! – улыбнулся трем парам глаз Трифоныч. – А где мой квартирант?

– Так он часа полтора как ушел! – удивился Иван.

– А-а! Так я дома-то и не был. Включил свет в заежке – и к свояку. Значит, он там уже.

– Конечно! – успокоился Иван и спросил: – Водки хочешь?

– Разве что рюмочку-другую, – скромно промямлил «разведчик» и приготовился внедряться по-настоящему.

Рюмочкой-другой не обошлось, и просидели почти два часа. Обсуждали политику и местное житье-бытье.

Когда же корабельные собутыльники засобирались спать, им пришлось помогать старику выбраться из кают-компании.

– Дойдешь? – участливо спросил старший.

– Так должен, – заверил «разведчик», с трудом перебираясь с корабля на пристань.

Иван сильно бы удивился, если бы увидел, как удаляющийся дедок идет все тверже и ровнее.

Дойдя до тени заборов, дед собрался было бежать, но тут на противоположном берегу Байкала мелькнула зарница, какой он никогда не видел.

Бело-сиреневое сияние разлилось по небу, словно начался какой-то неурочный праздник. Вроде как фейерверки бабахнули.

«Сияние северное, – вспомнилась Трифонычу старая картина из далекого детства – „Папанинцы на льдине“. – Откуда только оно? Расфантазировался».

Зарево погасло, но небольшие всполохи продолжали пыхать, словно работали осветительные фонари. Закончилась «иллюминация» секунд через десять.

Пара секунд паузы, полная темнота, и все сначала – бело-сиреневая пирамида острием в небо. Когда затухало, свет не мерк, а осыпался.

Такого Трифоныч никогда не видал. Взволнованный необычным атмосферным явлением, он стоял и ждал: не будет ли еще чего-нибудь похожего. Но горизонт успокоился.

Дед повернулся и побрел домой, соображая, что же взять с собой на корабль в румпельную.

Глава двадцать пятая Технологии древних

На плато: обряд, схватка и переход

Женский крик послышался первым – кричала она что-то резкое, хотя слов не разобрать.

Солнце припекало не сильно, и нужно было хранить остатки тепла – намечалась еще одна ночь на высокогорье, и она могла оказаться холодной.

Юрка присел и надел свитер и куртку. Застегнулся. Теперь можно спокойно лежать и не шевелиться – тепла хватит надолго.

Перевернулся на живот. Поправил слежавшиеся веточки в клапанах куртки. Правой рукой потянул из сидора небольшой бинокль и направил его на край плато, откуда вот-вот должны появиться конкуренты.

Женщина не замолкала. К ее воплям добавился мужской голос, но звучал он спокойно.

Шевельнулись крайние кусты стланика, и на плато вышел мальчишка с рюкзаком и притороченной палаткой. На поясе болтались закрепленные на карабинах альпинистские обвязки, оттяжки и скальные крючья. Оглядевшись вокруг, он раскинул руки и закричал:

– ООООООААААААААААААААА!

После скинул ношу и завалился на «подушку» из карликовой березки.

«Отлично! – радовался Юрка. – Если я и наследил там, сейчас он все перепашет».

Минут через десять появилась женщина, и сейчас они лежали, перебрасываясь короткими фразами.

Прошло минут двадцать. Мальчишка поднялся, следом дамочка. Осмотрелись.

Через минуту женская фигурка уверенно махнула рукой в направлении доминирующей вершины, и, взвалив поклажу на себя, они пошли по Юркиному утреннему маршруту.

«Неплохо, – оценил тот, – ни о чем не подозревают и не осторожничают».

Разглядывать лица в бинокль показалось интересным. Немного напряжены, но это понятно: женщине и мальчишке предстояло действовать.

Погоня Ознорского с компанией наверняка движется следом, а эти, видимо, чуют.

Женщина вдруг дернулась, будто уткнулась в препятствие, подняла голову и четко направила взгляд на Юрку.

«Смотри, чувствительная какая…» – Тот отвел глаза и стал «растворяться». Глянул лишь через минуту и мельком.

Парочка уже двигалась по направлению к жертвеннику.

Первым его заметил парень – он ускорил шаг, взмахнул рукой и крикнул что-то вроде: «Есть!»

Женщина назвала его по имени – вроде Ваней – и добавила:

– Не спеши!

Разгрузились, как и Юрка, на краю проплешины, рядом с каменной пирамидкой.

Подошли налегке и принялись осматривать жертвенник. Дойдя до нацарапанной на боку «инструкции», присели. Про что говорили, неясно, но жестикулировали оживленно.

Со стороны выхода на плато неожиданно раздался бешеный крик:

– АААААООООООООООООООООООУУУУУУ!

Медведеобразный мужчина преодолел-таки подъем и, видимо, собирался упасть на землю. Однако, разглядев, где партнеры, передумал. Не разгружаясь и не отдыхая, он пошел к фигуркам.

– Где тут зубчатые стены, я что-то не вижу! – «каркал» Петрович, подходя к жертвеннику. – Ого! Ручками делали! Только зачем? И кто?

– Вот и я смотрю, на бурятские «брызгалки» непохоже, – сказала женщина.

– Альпинистская снаряга, по-моему, здесь без надобности, – оглянулся паренек, – скал-то нет.

– Нужно будет в любом случае круга дать. Может, увидим что? – повернулась к нему Анна Иосифовна.

– Бесполезно! – махнул рукой Борис Петрович. – Не все так просто здесь! Помню, как в семидесятых в Анголе я в плену у одного племени побывал и общался там с шаманом, так он мировоззрение мое почти перевернул. Во-первых, он объяснялся со мной на своем языке, а я его понимал. Я же говорил по-русски, но и он смысл улавливал. Во-вторых, он сказал забавную фразу: «Не верь в то, что видишь, – мир на самом деле не такой, каким представляется…»

– Борис Петрович, смотрите, здесь что-то вроде инструкции, – подал голос Ваня.

– Да-да, Боря, глянь, пожалуйста, – присоединилась женщина. – Очень занятно.

– Итак, – «каркнул» мужчина, – чтобы все заработало, необходим обряд и жертвоприношение. На рисунке верхняя часть человечка поражена молнией. Кроме того, делать обряд нужно ночью и при луне, а когда процесс начнется, вообще лежать.

– Мы так и подумали, – ответила Анна Иосифовна. – Там еще отверстие на жертвеннике сверху, но, по-моему, лазать туда не стоит. Слишком уж необычно здесь.

– Конечно. Неизвестно еще, какие энергии приводят эту механику в движение, так что лучше уж по инструкции. Ну что, Ваня, – повернулся он к мальчишке. – Пробежишься? Поищешь зубчатые стены? А мы пока лагерь разобьем.

– Хорошо! – поднялся тот. Отстегнул палатку и альпинистские приспособления от рюкзака, вскинул его двумя лямками на плечо и направился на противоположный край плато.

«Так-так-так… – смекнул Юрка. – Пошел искать чего? А парочка сейчас будет лагерь ставить».

Он не ошибся.

Менее чем через полчаса на плато вырос небольшой домик с верандой апельсинового цвета. Поставили его метрах в двадцати от жертвенника, на полпути к Юрке. Хорошо, хоть камень не загородили.

Анна Иосифовна нагнулась и что-то зажгла. Наверное, новомодную газовую горелку. Все-то у них малогабаритное и качественное.

Ветерок потянул от лагеря и донес запах пищи.

Захотелось есть. «И горяченького», – услужливо подсказал организм. Однако в карманах нашлась лишь пара сухарей. Правда, из-за голода показались они втрое вкусней. Вода из фляжки довершила скромную трапезу.

Часы со звездочкой показали восемь вечера.

Солнце почти не грело.

Вдоль по земле тянул непременный, при смене температур, ветерок – он гнал в сторонку раздражающие запахи еды.

Засада… Она перешла теперь в стадию, когда обжитая лежка воспринимается как дом или бункер и появляется чувство безопасности и комфорта. Состояние уютно-обманчивое, но всем, кто бывал в экстремальных ситуациях, оно знакомо. Вокруг все грохочет, а ты прилежался, и тебе хорошо.

Ближе к десяти вечера вернулся Ваня.

– Никаких стен, упоминаемых в письме, нет! – огорченно сообщил он.

– Да, задачка! И что будем делать? – насупилась женщина. – Если альпинизм отпадает, идем обратно?

– Втравил нас испанец вместе с семейством Итиловых! Недаром я почуял, что шаманка что-то недоговаривает! – раздраженно бубнил и паковал вещи Борис Петрович.

Наградной ПМ[44] он переложил из-за пояса в пистолетный карман камуфляжа. Два метательных ножа тоже перебрались из рюкзака в специальные карманы на рукавах.

– Предлагаю совершить обряд! – «каркнул» он после паузы. – А там посмотрим, куда нас кривая вывезет.

– С ума сошел! – возмутилась женщина. – Где окажемся-то, знаешь? В письме ясно написано: никаких обрядов! Причем дважды повторили! Дважды! Никаких!

– Узнаем, если попадем! Джипиэсы нам для чего? Если выбраться не сможем, по спутниковому телефону подмогу запросим – вариантов хватает!

– А как ты будешь обряд совершать, специалист? – ехидно спросила Анна Иосифовна.

– А я недаром про шамана вспомнил. Сильно мне эта конструкция жертвенник его напоминает. Там так же все было, и даже отверстие на верхней части. Заглядывать туда – страшное табу для племени. Они и жертву клали согнувшись.

– А где мы животное найдем?

– Необязательно! Как говорил Аго-Ныч, ну шаман африканский, главное, чтобы все было искренне и человек отдал важный кусок от своего нынешнего благосостояния.

– А что мы сможем дать? – задумался Ваня.

– А тебя, Ваня… – пошутил Петрович, но сразу понял неловкость шутки и продолжил: – Отдадим последнее, например булку хлеба, остаток водки, граммов двести… Думаю, должно хватить.

– Может, крови еще капнем? – спросил парень.

– Ты это брось! – твердо ответил Борис Петрович. – Если получится, должно подействовать и так. Если же ошиблись, то и кровь не поможет. Значит, лишь немного прогулялись.

– Ничего себе прогулочка! – ворчала Анна Иосифовна. – А планы наши куда?

– К чёрту! – взбеленился мужчина. – Это твоя идея была сюда идти, вот и пришли. Что дальше? Обратно?

– Ладно… – успокоилась женщина. – Сделали, что могли. Расскажи лучше, что это за джипиэс волшебный и почему ты ничего с ним не боишься?

– А это, тетя Аня, – обрадовался перемене разговора Ваня, – такая штука, которая фиксирует твое местоположение в любой точке земного шара. Информационно опирается на спутники. Когда идешь, он рисует маршрут, и ты можешь по нему вернуться обратно.

– Правильно! Браконьеры, сверяясь с ним, ночью сети ставят-снимают очень даже точно, – добавил Петрович.

– Дайте глянуть.

Похожий на спутниковый телефон приборчик перекочевал из рук в руки.

Борис Петрович присел рядом и показал проделанный маршрут с привязкой по карте вплоть до последней остановки.

– Так мы в безопасности? – спросила Анна Иосифовна.

– Конечно! Нечего бояться!

– В таких мероприятиях всегда есть доля риска. Так что или будь готов к неприятностям, или не начинай, – задумчиво проговорил Ваня. – Я за обряд! Не зря же шли, а если ничего не выйдет, потопаем домой. Обратно-то все время под горку. Пофотографируем…

– Молодец! – похвалив мальчишку, забрал джипиэс Борис Петрович. – Я думал, ты боязливее будешь! Если ничего не выйдет, так и вопросов нет!

Замолчали.

«Только чую – выйдет, и сами не угадаем и не поймем, как получилось», – подумал Петрович.

– Начинаем, – подытожил он вслух.

Серебристый огрызок месяца уже выполз на стремительно темнеющее небо и помаргивал, пульсируя в едином ритме со звездной россыпью.

В лагере противника началось непонятное движение. Замелькали лучики фонарей, и троица двинулась к камню.

«Что задумали-то? – забеспокоился Юрка. – Неужели будут делать что? Какой смысл? А что после?»

Сплошные вопросы.

Тем временем окончательно спустилась мгла, и солнце подсвечивало лишь дальний горизонт на западе. Прикрывая часть неба, торчала господствующая вершина. Тишина полная. Комаров – ноль.

«Холодно будет», – ежился Юрка. Дневное тепло еще держалось, но к утру можно замерзнуть.

Фонарики суетились возле камня, высвечивая его матовым светом. Люди провозились минут двадцать, и лучики замелькали в обратную сторону.

«Чего они там наколдовали? – не давала покоя Юрке назойливая мысль. – Что будет?»

Тревога не отступала. Вдруг сейчас как загрохочет, затрясется, засверкает – и капут! Найдет Ознорский завтра-послезавтра три обугленных трупа и останки верного и преданного подчиненного.

Нерадостно стало от таких мыслей, и решил он выждать часок, а потом прогуляться к вражеской палатке.

Воспоминание об удавшейся выходке настроило Юрку на радужный лад.

Время потянулось.

Фосфоресцирующие стрелки часов показали – прошло едва тридцать минут.

«Ё-моё! – Наблюдатель потерял терпение и тихо приподнялся. – Хоть бы луна полная была, а то висит огрызок в небе – что есть, что нет ее! В палатке-то, наверное, скоро храпеть начнут. Надо идти сейчас», – решился Юрка.

Пространство палатки заполнилось ожиданием. Троице не спалось, и они слушали тишину.

– А сколько в Африке приходилось ждать исполнения просьбы? – прервала молчание женщина.

– Не знаю, – гудел мужчина. – Ни разу не слышал, что они там просили и помогло ли кому. Бес его знает…

– Ну, мы-то сейчас просили попасть туда, где оказалась экспедиция, – уточнила женщина.

– Настраиваются, – шепнул Ваня. Он тоже относился к церемонии на камне как к последнему средству и фантазировал.

– Да, скорее бы посмотреть, – повернулась на спину Анна Иосифовна, – а то обратно с пустыми руками идти сильно не хочется.

Палаточная темнота проглотила последние слова, и вновь зазвучала тишина плато. Легкий ветерок, теребящий полог, затих, будто окружающее пространство перестало существовать.

– Надо же, какая тишина… – вздохнула женщина.

– Погоди. Молчим, слушаем, – неожиданно шепнул мужчина.

– Показалось что? – удивился Ваня.

– Да молчи ты!

В тишине слышалось какое-то шарканье. Еле различимое, но уж точно не шум в ушах, а скорее звук от скребущей по ткани палатки веточки.

Наверняка карликовая березка – больше нечему. Это не шаги, а вот «жжжжить-жжжжить» очень явное.

Ближе. Еще…

– Вы говорить не прекращайте, – шепнул Борис Петрович. – А я гляну. Похоже, где-то рядом они.

Молния веранды была застегнута не до конца. Голову можно высунуть не открывая ее, что мужчина и сделал. Он бесшумно «выехал» на улицу, как лежал, – на спине и лицом вверх.

На фоне звезд и обгрызанного месяца метрах в четырех-пяти от палатки явно виднелась человеческая фигурка.

«Вот он, лоскуток-то камуфляжный, – понял Петрович. – Ведут нас, вот только почему он один? Наверняка подслушивать пришел».

А внутри палатки Анна Иосифовна, не таясь, рассказывала Ване историю о путешествии в Египет и проводила аналогию между подгонкой плит на пирамидах и мест ном жертвеннике.

«Лев» тем временем готовился к прыжку: Борис Петрович потянул к себе Ванину альпинистскую обвязку. Крючья и оттяжки побрякивали о скальный молоток, закрепленный в пластиковом стаканчике.

Сложив снарягу пополам, мужчина зажал парочку брякающих «предателей» и вытянул руку из палатки. Глубоко вдохнул-выдохнул несколько раз и швырнул альпинистскую «колбасу», стараясь попасть рядом с силуэтом.

Маскируясь под звон крюков, выкатился из палатки сам.

Вы когда-нибудь пытались метнуть что-либо, лежа на спине, одной рукой и без замаха? И когда мишень перевернута на фоне звездного неба и вы фактически вниз головой?

Промахнуться – запросто! Именно так рассуждал Борис Петрович и, конечно, переусердствовал с броском.

Вместо отвлекающего маневра получилось наступление.

«Колбаса», упакованная железом, брянча-клацая скальными крючьями и оттяжками, попала противнику в грудь.

Выкатившийся в кувырке мужчина потерял на мгновение объект из вида, а когда подбежал, там его не было.

Не успел Петрович крутнуть «вертушку» и встать на ноги, как теперь на него самого сверху обрушилась начиненная железом «колбаса» снаряги. Другому могло бы и шею сломать, – а удар пришелся именно туда, – но только не Петровичу.

Разобравшись, где противник, он оттолкнулся ногой и, поднявшись, метнулся в направлении удара.

Маневр почти удался, и в руках Петровича осталась Ванина обвязка, за которую он успел зацепиться, а нападавший, судя по топоту, понесся в направлении жертвенника.

Не выпуская из рук снарягу, Петрович рванул быстрой тенью следом. Нет, конечно, на длинные дистанции он бегал и в училище слабенько, а вот мгновенное ускорение – его конек.

Плохо только, что ноги босые (это он понял через пару шагов, пребольно ударившись о камень).

Все, что происходило дальше, напоминало спецэффекты хорошего блокбастера.

Жертвенник неожиданно высветился в полной темноте ярко-лимонным цветом. На фоне его стала отчетливо видна фигура убегающего, и до нее оказалось всего метра три.

Петрович победно зарычал и метнул из удобной позиции свой импровизированный снаряд.

Сделав пару оборотов, обвязка врезалась краем и скальным молотком прямо в затылок беглеца, застывшего столбом перед неожиданной иллюминацией. Голова его дернулась вбок.

Пояс, набитый железом, напоминающий болтающимися хвостами медузу, полетел дальше и плюхнулся на проплешину перед жертвенным камнем, брякнув последний раз скальными крюками.

Жертвенник продолжал пульсировать светом – от лимонного до белого, с сиреневым отливом. Постепенно частота пульсации усиливалась, переходя от дрожащего мерцания к переливающимся сполохам, то бледнеющим, то ослепляющим яркостью.

Противник после удара в голову упал и не шевелился.

«Отбегался… – хищно подвел итог своих действий Петрович. – Есть!»

Только тут он сообразил: силы, ради которых создавался жертвенник, начали свою работу.

Инстинкты, подкрепленные многолетним опытом, стали кричать: пора бежать отсюда и прятаться.

Он «на автопилоте» схватил поверженного за одежду и рывком закинул на плечо. Из нагрудного кармана Юрки вывалился и повис, раскачиваясь на тренчике, ТТ.

«Серьезный пассажир, – уважительно подумал Петрович, – хотя и легкий. „А я-то с голой пяткой против шашки…“» – мелькнула цитата из старого анекдота.

Не обращая внимания на сбитые ноги и громоздкую ношу, мужчина скачками понесся к единственному убежищу.

Любоваться свечением жертвенника времени не оставалось. Перед глазами вдруг возникла картинка, нарисованная на камне, где молния пронзает голову заштрихованного человечка. Сзади пыхнуло необычайно сильно.

Закидывая в палатку бесчувственного пленника, Борис Петрович чуть не наступил на зажмурившуюся Анну Иосифовну, которая наполовину вылезла из палатки посмотреть на «иллюминацию».

– Куда?! – заревел Петрович. – А ну назад!!!

Дважды повторять не пришлось, и последнее, что почувствовал и увидел мужчина перед нырком в палатку, это запах озона и ослепительная вспышка над головой. Полуослепший, он из последних сил дернул замок полога и свалился на женщину, без того придавленную поверженным противником.

Было понятно, что оставаться снаружи смертельно опасно. Молнии лупили горизонтально со всех сторон прямо в макушку камня. Все вокруг наполнилось грохотом орудийной канонады.

Через некоторое время пространство на несколько секунд заполнилось яркой вспышкой бело-сиреневого оттенка.

Те, кто был в сознании, не дождались ее затухания. Каждый из них разом потерял зрение и ощутил себя разобранным на огромное количество частиц, влекомых куда-то несущимся вихрем.

Глава двадцать шестая На корабле

Легенды шаманки и «диверсант»

– Многое говорят и пишут о мысе Рытом, особенно сейчас. В старые же времена предпочитали не рассказывать и даже не упоминать – нельзя, и все тут. Вы думаете, почему женщинам запрещено появляться на Рытом? Берегли нас раньше. Как продолжательниц рода берегли, не то что сейчас, – рассказывала Адыга.

Команда слушала затаив дыхание.

– Таких мест на самом деле немало, – продолжала шаманка. – В одном – одно, в другом – другое, а на Рытом есть всё, чем и опасен. Мой учитель говорил, здесь можно любые обряды совершать, но только умеючи – учитывая плотность пересечения возможностей, чтобы одно не мешало другому. Всё в свою очередь. Там множество духов, и они всегда рядом. От того, как себя поведешь и о чем думаешь, зависит, что получишь. Все важно: мысли, слова, поступки. С камнем за пазухой лучше не ходи. Попросишь – получишь, но если при этом были какие-то неблаговидные помыслы, то полученному после не обрадуешься и владеть не захочешь. К примеру, один парень богатства просил, а что вышло? Унаследовал отцовское хозяйство, хоть и не собирался. Скоропостижно отец умер – через неделю всего после просьбы. Значит, обдумывал сынок и такую возможность. Вот и выбрали духи наиболее простой путь. А ведь сильно отца любил и только после сообразил, откуда что взялось. Нужно ему такое богатство?

– А всё ли о Рытом правда?

– Нет, не всё, врут много… Хотя никто не застрахован от его сюрпризов. Прежде всего заходить туда надо правильно и заранее думать, как выбираться. С просьбами осторожничать. Это же с виду только мыс да ущелье, а на самом деле такой котел там кипит! Как переход организовать, будем на месте смотреть. Те, кто раньше заходил, и та троица, что впереди, – не жильцы уже. Умерли почти, и если богу душу там не отдадут, то больше пяти лет им все равно не прожить…

– А Юрка что же? – прервал монолог дядька Иван.

– С ним проще. За него ответственность ты на себя возьмешь и сам расплатишься. Ты же его послал! Готов? – строго глянула шаманка.

– «Всегда готов!» – без раздумий ответил Иван старым пионерским лозунгом. – Что будет, то и будет! А я его «вытащу».

– Молодец! Правильно! С таким настроем, глядишь, и проскочим…

– А ты думала, лукавить буду? – возмутился Ознорский.

– Надеялась, что не будешь, – примирительно сказала Адыга. – Вот и решила убедиться. Там уже поздно будет с откровенностями…

Утро вроде задалось, и денек получался как на заказ – теплый и солнечный!

Байкал штилюет – ни ветерка! Только гладь водная под серебристой рябкой блещет-переливается искрами-чешуей.

Приближались к Рытому, и хоть мыса было не видно пока, его дыхание, разбуженное шаманкой, чувствовалось.

Про то, что ждет, думать не хотелось. Азарт погони утих. Жажда легкой добычи меркла перед трудностями: Адыга тоску навеяла.

«Дядька-то сориентировался правильно и на провокацию не попался, – рассуждал Мишка. – Пожалуй, хитрить на Рытом не с руки. Можно и в плохую историю попасть».

– Правильно понимаешь, – повернулась к нему шаманка. – Лучше заранее обдумать, как вести себя. В ущелье поздно будет: там насквозь видят, кто чем дышит.

– Что за место такое? – сердился Иван. – Откуда всего столько?

– А ты когда-нибудь фильмы про королей смотрел? Сколько там слуг, челяди… Шуты, палачи! Так и здесь. Это же царство Ухэр-нойона – даже могила там где-то есть. Разбудили его как-то. От небольшого ума решили подраться в том ущелье и на мысе. Шаманы с воинами дрались. Шум подняли страшный, но, как всегда в неумной драке, ничего не выяснили, а досталось потом всем. Пока спал Ухэр-нойон с челядью, все вроде было спокойно: там и город был, и люди жили, а сейчас пусто, никого.

– А кто такой Ухэр-нойон? – заинтересовался Мишка.

– Владыка северной части Байкала и великий шаман. Он всегда был не человеком, но в человечьем обличье. Никаких посвящений не проходил, а мог всё и даже больше. Полубог-получеловек, или наоборот. Не важно. Мог ветрами повелевать – разгонять или прекращать. Мог потоки с гор пускать. Вроде как последний байкальский бог. Родом из тех, что знали, кто они, откуда и силу свою могли использовать. Сейчас, даже если и родится кто от его корня, такого не сможет. Закрыто знание: утеряно, а способности расходуют кто куда. Фокусы. Музыка. Кто писатель, кто поэт. Хотя обрести такую силу мог бы, а вот как – загадка…

– У нас вон Миха на гитаре играет, музыку пишет и много еще чего умеет! – похвастался Иван.

– Да, с ним не все просто, и понимание у него есть. Я еще присмотрюсь, но то, что ему всех оттуда «вытаскивать» – факт!

– Я лимонад допью? – ухватил дядькину последнюю бутылку Мишка и, не ожидая ответа, ловко откупорил.

– Смеешься! – заулыбалась Адыга.

– Переживаю, – в ответ улыбнулся, потягивая шипящий напиток, парень. – А про что сказали, верю, только дальше что?

– Дальше – спасать! – ответила шаманка. – Причем именно ты! «Вытащишь» всех и даже тех, кто зашел уже, а я со своей стороны здесь кое-что сделаю, помогу.

– Есть одно маленькое «но»! – продолжил Мишка. – Я ни в каких шаманских обрядах не участвую. Ни «брызгать», ни жертвы приносить не буду. Максимум – рядом посижу, а больше – ни-ни!

– А тебе и не обязательно. Это для тех, кто ни во что не верит или сомневается, кто сегодня перед иконами крестится, а завтра к шаманам с бабками бежит или, хуже того, к колдунам…

Мишка молча разглядывал западный берег, закутанный в туманную дымку. Красота неописуемая! От края и до края горизонта лежит небесно-голубая вода, увенчанная береговыми скалами. Где-то там ждет экспедицию Ухэр-нойон со свитой. Решает, что с ними делать.

– Есть много легенд, – продолжила Адыга, – например, о дочках Байкала, реках Лене, Ангаре и Риты, хозяйке подземных вод, о несостоявшемся замужестве Лены и Ангары с братьями Азмэ и Алмэ, влюбленными в ветреную Риты. Сестры так и не дождались женихов: Лена осталась одна, а Ангара убежала с Енисеем. Обидевшись за своих дочек, разгневанный отец превратил Азмэ и Алмэ в утесы, оставив их навечно охранять Хыр-Хушун рядом с долиной их любовницы речки Риты…

– А еще говорят, там похоронен Чингисхан, – произнес один из матросов.

– Слыхала. Почему нет? Говорю же, в Рытом может быть что угодно!

– А может, и выдумки… – ерзал на стуле Иван. – Хотя дыма без огня не бывает. И почему наши писатели не использовали до сих пор эти легенды?

– Еще напишут, – глянула на Мишку Адыга. – И не раз. А еще там происходит много такого, чего никто из живущих сегодня никогда не видел да и не способен увидеть, даже если бы и захотел. Я говорю о тех истинных знаниях и способностях, которые человек получил с рождения и которые ныне утрачены. Вернуть их невозможно. Вы зарницу видели вчера на этом берегу? – Адыга ткнула пальцем на запад, где из голубой дымки короной выползали острые скальные зубцы.

– Нет, – отозвался парень.

– Самый конец застал, когда затухало и свет осыпался. Забавно! – прогудел дядя Ваня.

– Я думаю, все это неспроста, хотя ничего точно сказать не могу. Только про тех, кто ушел, знаю: их сейчас там нет. – Шаманка говорила размеренно, будто в трансе. Взгляд ее застыл, руки опустились – медитация, да и только.

– Неужели они на обряд решились, ведь в письме строго-настрого запрещено было! – делано возмутился Мишка.

– И мы сделаем, если понадобится, – сказал Иван. – Только без тебя.

– Почему это?! – возмутился Птахин, понимая: дядька не шутит и ни на какой обряд не решится, тем более с ним. А у самого перед глазами возникла недавняя встреча с полусумасшедшим Юркой, приятелем детства, его предостережение: «Не ходи никуда!», высказанное с нездешней серьезностью.

– Будешь фыркать – я тебя вообще на пароходе оставлю, – поставил точку Иван.

И Птахин покорно замолчал, отвернулся, переваривая новости.

– Все будет, как будет, – лукаво глянула на племянника с дядькой Адыга. – Вам, главное, на место прийти.

Полоски Рытого не было видно из-за странной дымки около побережья. Мишка заскучал. Переход ему надоел: спать на воде не получалось, а тут еще дядька воспитывать начинает.

А в румпельной – кошмар. Затаившийся Трифоныч страдал от похмелья и неустроенности.

Пробираясь ночью на корабль, старик снова ощутил себя смелым и удачливым. Он крался в ночи, и никто его не видел. Цели ясные, задачи тоже.

Единственное, что он сделал до выхода, это подоил корову. Буренка, конечно, удивилась ночному визитеру с подойником, дышащему перегаром. Но после успокоилась и позволила заняться собой.

Разливая молоко по банкам, старик размышлял: «Утром свояк забежит, в стадо выпустит, а потом евоные дочки пускай занимаются – партнеры же теперь как-никак!»

Корабль вырос из темноты «летучим голландцем» в опустившемся тумане. Хлюпает вода по борту: ш-ш-ш-вак, ш-ш-ш-вак… Фонарь горит только один – на самом верху. Остальное в темноте и таинственных звуках.

Их-то и остановился Трифоныч послушать – вдруг удастся что уразуметь. Пятиминутное изучение пространства результатов не дало, и Петр Трифоныч стал действовать.

Дорогу на борт он знал.

«Хорошо, хоть на разведку сходил», – подумал, перебираясь на «ярославец», старик.

Он завис сейчас на самом верху бортика и улыбался в темноте. Несомненно, игры в «войнушку» вперемежку с прятками ему нравились.

Но чуть не дохихикался, герой. По противоположному борту хлопнула дверь, и послышались приближающиеся шаги.

Бежать и прятаться поздно: без шума не получится, и перепуганный «ниндзя» замер, как сидел. Себе он сейчас напомнил великовозрастного сумасшедшего на детской карусельке, обнимавшего бортик вместо шеи деревянной лошадки.

Шаги двинулись на корму. Шорох. Кашель. Чирканье спичек.

«Понесло курить!» – Ярость Трифоныча не знала границ. Он тут, понимаешь, а они…

Игривое настроение ушло. Как распрямился, щелкнуло справа возле позвоночника, и резкой болью отдало в ногу.

«Как пойду-то? – забеспокоился, сползая на судно, Трифоныч. – Там, чай, не меньше километров двух от берега, а еще возвращаться».

Он кое-как перегнулся через борт и потащил тюк из одеяла с замотанными в него полбутылкой водки и едой.

Люк румпельной оказался на месте, как и описывал свояк.

Трифоныч дернул за рычаг, и тот легко открылся.

Спустился вниз и чиркнул спичкой из припасенного коробка. Осмотрелся.

Места для одеяла оказалось достаточно. Тросы, управляющие рулями, тянулись под самым потолком. Свояк сказал, что в румпельной всегда сухо, если капитан с головой. Так и оказалось.

Как расположился, вспомнил: надо задраиться. Подергал изнутри рычаг и закрылся.

Устроившись, Трифоныч не удержался и справил новоселье, а потом заснул беспокойным сном. В нем наш лазутчик выполнял какое-то ответственное задание, а потом его награждал забавным орденом размером с блюдце усатый генерал с огромными зелеными звездами на погонах…

«Тьфу ты!» – плевался старик утром, потирая бока от впившихся в них рычагов румпельной.

Во рту стояла гадость от принятого накануне спиртного: такое ощущение, что с вечера его кормили одним красным перцем. Горело так, будто засыпа́ли его щедрыми пригоршнями прямо в глотку. Сильно хотелось в туалет.

Полная неустроенность привела Трифоныча в упадническое настроение, и решение о сдаче в плен показалось единственно правильным.

«Не убьют же, – подумал он, – а может, и поверят, что случайно внутрь попал. Румпельную, конечно, осмотрят, а там одеяло… Нет, не годится план!»

В сердцах он перевернулся на бок и снова уткнулся в какой-то рычаг.

«Да что это? – сунул он руку под одеяло и вытащил пустую бутылку. – Ага, вот и туалет», – сообразил Трифоныч.

Жизнь налаживалась. Трехлитровая банка молока, стоящая на полу, настраивала на веселый лад: от жажды не помрешь.

Так, в ожидании и перерывах на короткий сон-забытье, прошло время.

Неожиданно изменился звук судового двигателя, и вместо равномерного гудения появился странный клекот. Походило на маневрирование судна.

Гудело недолго, а потом началась беготня на палубе. Судя по голосам, спускали шлюпку. Грохотал мат старшего, Ивана. Что-то кричал ночной постоялец Мишка.

Неожиданно Трифоныч услышал до боли знакомый голос шаманки.

«Адыга? Ей-то что надо? – ревниво задумался старик. – Тоже небось за золотцем подалась, а с виду такая бессребреница…»

Лодка уже делала второй рейс.

«А я-то как поеду? – мелькнула неожиданно трезвая мысль. – Они швартоваться здесь, похоже, не собираются. Разгрузятся сейчас – и привет?»

Как будто в подтверждение его мыслей, старший скомандовал:

– Давайте в «отстой» на Шарталае[45]! Сеанс связи по спутнику каждый день в двадцать часов. Если не выходим, ждешь неделю и поднимаешь шум. Контрольное время – семь суток, начиная с двенадцати сегодня! Понял?

– Ясно! – ответил матрос. – В двадцать ноль-ноль связь и шум через неделю.

– Давайте! С Богом!

Лодочный мотор загудел, и звук начал постепенно отдаляться.

Движок «ярославца» снова заговорил на разные голоса. Тросы над головой Трифоныча пришли в движение, и он понял: его предприятие накрывается медным тазом.

Выть хотелось! К тому же организм начинал «бунтовать» после молока.

Глава двадцать седьмая На Рытом

Высадка на мысе, шаманские дела и поимка «диверсанта»

Рытый встретил путешественников небольшой волной и ярким полуденным солнцем.

«Плюшка» мыса, глубоко выдающаяся на большую воду, по-прежнему напоминала Мишке формами и окраской нечто съедобное. Однако после шаманских историй пробовать на зуб такое изделие совсем не хотелось. Как бы тут самому в чей-нибудь обед не превратиться!

На берег пошли в итальянской «резинке» «Zodiak» с транцем[46] и японским двигателем. Хорошая посудина, у отца Птахина такая же хранится в гараже. На рыбалке незаменима.

Сделали три ходки. Первой отвезли Адыгу с ее черным котлом, половиной туши барана и двумя охапками дров для жертвенного костра. Та сразу начала что-то шаманить на суше. То на одно колено встанет, то на другое. Руками круги разводит.

Мишку это сейчас не интересовало: он никак не мог проснуться.

Морская болезнь себя не проявила. Наверняка, шарахайся он чаще между западным и восточным берегами, глядишь, и привык бы плавать без тошноты.

Рассуждения прервал раздраженный Иван:

– Остаешься? Так я твою долю жратвы на берег уже отправил…

«Точно, – оценил Мишка. – Последний рейс».

Пытаясь вспомнить хоть какую-то молитву, он не торопясь двинулся к борту.

На берегу разгорался костер и стоял казан черного цвета. Адыга кружилась рядом.

– Пошел! – скомандовал себе парень и полез через бортик.

Пароход уходил на «отстой».

Дядя Ваня раздавал последние инструкции. Напоследок он крикнул:

– Давайте! С Богом!

«Смотри, какой молодец! – радовался Мишка. – Хоть сейчас шаманить пойдет. Прямо как батя про Кубу рассказывал: христианство пополам с культом Вуду. Распятие кровью жертвенных курочек мажут. Бр-р-р-р…»

После отцовских историй уже не раз замечал: как приснится кровь из перерезанной куриной артерии, так жди гадости какой-нибудь наутро.

Мальчишка выскочил на берег, отошел подальше от шаманского действа и улегся на каремате.

Через час обряд закончился. На лицах всей компании читалось удовлетворение.

Мишка рассуждал про себя: «Пусть хоть во что-то верят – всё лучше атеизма. Спасибо Сафе, а я уж помолюсь как смогу».

Встал на колени, ополоснул лицо и руки и обратился взором на Восток. Сначала помолился архистратигу Михаилу:

– Моли Господа Бога обо мне, святый угодниче Божий Михаил… – Короткая молитва, да он длинных полностью и не знал.

Потом попросил своими словами сберечь всех пришедших в гости на бурятскую землю и дать нужный совет, если беда какая случится.

Последние слова рвались наружу сами, и он их почти кричал. Только начало шло из головы, а остальное прямо из сердца.

Чувства обострились. Появился пульс-озноб, но не болезненный, а теплый. Дрожало в каждой клеточке.

Подошла нашаманившаяся команда. Жирные разводы жертвенной баранины блестели на щеках.

– Твоя доля нести. Определяйся, куда сложишь! – вывалил Иван прямо на землю кучу банок.

– Тут вчера такое было!.. – продолжил дядька. – Коля расскажет.

Николай, присевший на Мишкин каремат, совсем не был похож на того мужика себе на уме, каким показался Мишке в прошлую встречу. Пронзительно-чистый взгляд. Глубокие складки на лице. Жилистый и худой, как гвоздь.

«Пожалуй, этот на бездорожье нас загонит», – подумал Мишка.

– Быстро не пойдем, – сказал Николай, словно отвечая на безмолвные Мишкины опасения. – Я хоть и мало чего боюсь, но то, что вчера видел…

Настороженное молчание повисло в воздухе.

– Настоящее светопреставление! – начал рассказывать за него дядька. – Сначала канонада на правой стороне распадка, километров за десять. Началось около двенадцати ночи и грохотало с минуту. Потом вспышка и снова грохот секунд двадцать и сполохи сиреневые.

Все напряженно слушали.

– Настоящий фейерверк! – вступил Николай. – Даже ущелье высветилось! Фантастика! Как раз на правой стороне, куда Юрка ушел. Чего уж они там сотворили?

Помолчали, и Николай продолжил:

– Поэтому идем не спеша, чтоб не пропасть. Следы внимательно смотрим.

– Думаешь, они попались? – глянул задумчиво Иван.

– Чую! Рытый есть Рытый…

– Ну что, двинулись? – торопил Птахин. Дядькина угроза оставить его на корабле еще не миновала. Парень понимал: тому ничего не стоит приказать по рации – и прости-прощай приключение. – Нам бы надо до «стрелки» на реке добежать засветло, – частил он словами. – А с утра отправиться на стенку и плато.

– Десять минут лежим, – ответил Николай.

Похоже, в наземном путешествии он будет за главного. Дядька еще на пароходе сказал, что тот скорее егерь, чем рыбнадзоровец, и по земле ходить ему привычней.

Взрослые вернулись за сидорами, а Мишка занялся упаковкой продуктов. Перелопатил видавший виды рюкзак на станке[47] и уложил самое тяжелое вниз. Остатки навязал сверху – объемно, но сбалансированно, и ничего жесткого на спине. Запасная обувь с сухими носками под рукой. Фляжка со свежей водой на поясе. Немного подумал и сменил кроссовки на размятые берцы – наверняка валуны попадутся.

Закончил. Встал. Надел «станок» и подтянул лямки. Попрыгал. Тяжеловато, но, если не бежать, можно уйти хоть куда.

Вспомнил, как бил в тайге кедровый орех в последний урожайный год и выносил каждую ходку по полкуля – за день два рейса.

Перед отъездом решил сходить третий раз, хотя уже и смеркалось. Дорогу знал наизусть, но все равно споткнулся и рухнул животом на торчащий кверху острый сучок упавшей лесины.

Хорошая отметина! Если бы не пряжка брючного ремня, что развернула деревяшку по касательной, то сук наверняка вонзился бы в живот.

«Бр-р-р-р-р!» – съежился Мишка и пощупал шрам.

Ходу тогда оставалось километра три, а электричка только утром, часов через десять. Как выжил бы? С трудом отогнал от себя неприятные воспоминания. Махнул народу рукой: мол, как вы там?

Дядька показал направление в распадок: давай – и мальчишка пошел к реденьким деревцам, которые угадывались на входе в ущелье Рытый.

А Трифоныч в румпельной изнемогал. Адская смесь вчерашней еды и выпивки, сдобренная сегодняшним молоком, рвалась наружу.

Через полчаса старик сообразил: его не только неизбежно поймают в «отстое» на Шарталае, но еще и опозорят.

Петр Трифонович понял: дожидаться очередных резей в животе нельзя – силы воли могло не хватить. Незваный гость решился на вылазку. Люк открылся беззвучно.

«Плохо, не спросил свояка про туалет, – сожалел Трифоныч, – или как там его? Словечко, мать, заморское. Гальюн? Точно! – Вспомнил, и сразу почему-то стало легче. – Если напорюсь на палубе на кого, так и спрошу, мол, где тут у вас гальюн?»

Стало веселей, вот только солнце после мрака румпельной сильно резало глаза. Организм заставлял спешить…

Полуослепший, Трифоныч вывалился на палубу и на карачках рванул вдоль правого борта.

Старику пока везло, и на этом отрезке он никого не встретил.

Первая дверь – машинное отделение. Вторая. Гальюн оказался именно там. Старик быстро заскочил внутрь и стянул старинного покроя штаны. Цыкнула по полу вырванная пуговица.

Топая от нетерпения, Трифоныч забрался на унитаз ногами, и замер, еле удерживая равновесие.

Неожиданно с другой стороны двери послышались шаги.

Старик сообразил, что не заперся, и схватился за ручку. Ему оставалось чуть потянуть и накинуть защелку, но сегодняшний день оказался не его.

Дверь резко дернули с другой стороны. Шаткое равновесие нарушилось, и Трифоныч, так и не отпустивший дверную ручку, вывалился прямо под ноги обомлевшего матроса. Попытки натянуть штаны лежа на полу не увенчались успехом.

– Ты, ты… – икал опешивший матрос. – Ты как? Ты кто?

– Змей Горыныч я! – вскочил старик и разом шмыгнул в кабинку, используя его замешательство. – Стучаться надо! – ехидно крикнул он с другой стороны, намертво зачеканивая дверь толстой защелкой.

То, что происходило дальше, описывать подробно нет резона. Недоумение матроса снаружи перешло в ярость, когда стало ясно: незваный гость выходить не собирается.

Через некоторое время стороны перешли к переговорам. Заручившись твердыми обещаниями «не бить», Петр Трифонович открыл-таки дверь и сдался на милость победителей. И правильно сделал.

Уяснив суть происшествия, матросы долго хохотали. Незадачливый кладоискатель поддерживал штаны и виновато улыбался, хотя в пору было провалиться сквозь землю.

В конце концов все для Трифоныча закончилось благополучно: его поставили на довольствие, показали каюту и отправили драить палубу около его бывшего убежища – румпельной.

Глава двадцать восьмая В ущелье

Азмэ, Алмэ… и вечные загадки

Мыс Рытый давался тяжело. Первые километры с притаившимися под травой камнями подтвердили правильность Мишкиного решения о берцах. Обманчиво-ровная поверхность таила массу опасных сюрпризов из камней, приямков и обросших мхом валунов.

Мишка решил не торопиться и подпустил отставших метров на пять.

Дядька Иван громко сопел и хотя шел тяжело, но не отставал от легковесного Николая. А тот даже под ноги не смотрел, двигаясь по какому-то наитию.

Пересекли конус Рытого и вышли к первым большим деревьям.

– Привал пять минут, – единственные слова, которые проронил Николай за полчаса пути.

Сели не развьючиваясь.

Птахин занял самое удобное место, на господствующем валуне, и уперся рюкзаком в дерево.

Дядька посмотрел на него неодобрительно, но смолчал, а Мишка прикрыл глаза и мысленно пообещал ему: мол, найдется и для тебя как-нибудь лучшее местечко.

– Пошли! – шагнул вперед Николай.

Все сначала. Каменные ребусы. Мишке это было знакомо по лесным завалам, хотя по камням ходить тяжелей, к тому же ощутимо потянуло в гору.

Началась тополиная роща. Необычные для байкальских берегов деревья росли пятаками прямо на камнях.

Остались позади утесы из рассказа Адыги – «братья» Азмэ и Алмэ. Одинаковые на первый взгляд, они действительно стояли друг против друга. Внизу у их ног шумела затащившая их в легенду речка Риты, смеющаяся и довольная.

До «братьев» в ущелье было просторно, а сейчас края поднимались почти вертикально. Давили.

Птахин то и дело посматривал наверх: скалы висели над головой, будто полузакрытая крышка.

Николай через речку раз пятый прыгал.

Дядька пёр как танк.

Мишка замыкающий. Не отстает, хоть и тяжело. Хорошо, что в начале пути расходился без рывков, и плохо, что взрослые выпивали вчера. С точки зрения Птахина, ничего хорошего ни водка, ни пиво не сулят – вон как дядька сопит.

Николай опять речку перескочил: вроде тропа на том берегу нашлась. Спокойно Мишке, когда тот впереди. Главное, по схеме Антонио Загиреса до розовых камней сегодня дойти.

«Втравил испанец! – крутятся мысли в стриженой Мишкиной голове. – Сто лет прошло после его смерти, а покоя нет и не предвидится. Лишь голуби почтовые застыли в вечном полете над синей гладью Байкала – летят, бестелесные, летят, а мы идем».

Ритм перехода наработался.

Николай специально скорости не поддает – испытующе смотрит на каждого из-под натянутой на глаза фидель-кастровской фуражки. После снова прыгает-шагает…

Валуны огромные стали на пути.

О нормальной ходьбе речи уж нет. Пот с Мишки льет, и снова тайга вспоминается… Наберешь за зиму веса, а летом так и стекают с тебя зимние запасцы. Зато потом такая сила приходит, сила и легкость! Подпрыгнешь – взлетишь! Сейчас, конечно, такого не будет. Дойти бы до «стрелки» и до камней. Спать лечь. На завтра силы ой как нужны! В инструкции Загиреса сказано: вторая часть пути сложнее – подъемы гораздо круче, хотя по карте расстояние намного меньше.

Солнце в створе ущелья давно пропало – стало прохладнее, зато комарья добавилось.

«Вот заразы! – плевался парень. – Лезут в рот, в глаза как ошпаренные – того и гляди, зажрут».

У дядьки накомарник оказался. Раскатал – и хоть трава не расти, а Николая, ничего, похоже, смутить не может.

Наконец Мишка сообразил и срезал ветку с листочками у молодого тополька. Идет, обмахивается. Хорошо, укусы эти реакции у него почти не вызывают. На исторической родине подобной гадости много. Адаптировался парень к ним с детства. Будь их меньше, так и совсем не замечал бы.

Николай поднял руку и указал налево. Там зашевелился куст, и неожиданно, цепляясь когтями за большой валун, на животе выехал медвежонок. Нащупал ногами почву, забавно пробуксовал на каменной плите, вскочил и скрылся за камнем.

Николай жестом показал присесть, а сам быстро скинул сидор и с карабином наперевес снова перебрался через реку, поднимаясь по правому склону. Остановился и стал выглядывать что-то в бинокль. Потом дважды выстрелил в воздух и пошел обратно.

– Двое! – крикнул он издалека. – С мамкой. Убегают. – Он улыбнулся. – Нам идти еще минут десять. До «стрелки» метров шестьсот осталось, а до камня – и того меньше…

– Камней, – поправил Иван. – Трех!

– Один стоит, – отрезал Николай. – Розовый. Я не слепой…

Дядька промолчал.

«Сто лет – срок немаленький, – задумался Птахин. – Что угодно с камнями могло произойти».

Да! Розовый камень стоял в гордом одиночестве, высотой взрослому до пояса, квадратный, как стол.

А где же другие? Оказалось, площадка рядом завалена ярко-розовыми обломками. Они четко виднелись на сером фоне даже в быстро наступающей темноте.

– Вот они, остатки двух других, – поднял Мишка кусок.

– Завтра глянем, – отвернулся Иван. – Давайте быстрей: мы палатку ставим, а ты дрова тащи!

Пока кружили, наткнулся на свежее кострище. Конкуренты?

Местечко оказалось удобным, и лагерь перекочевал туда.

Трещал разведенный из сушняка костер.

В котелке Николая бурлила вода, готовясь принять порцию добротного индийского чая. Стопкой лежали листы смородинового куста, приютившегося на склоне. Они сделают напиток душистым, таким же, как в недавнем Мишкином детстве.

В дырки, пробитые ножом на «дне» жестяных банок, плевалась разогретая тушенка.

Эх, стол бы сейчас! Розовый камень отлично подошел бы, но от костра уходить совсем неохота, да и стоит ли?

Забавна человеческая порода. Час или два назад дядька Иван зарекся от спиртного в любом походе, а сейчас рука сама потянулась за фляжкой. Он спросил:

– Может, пять капель с устатку? Ты как, Николай?

Глава двадцать девятая Долина мертвых

Перемирие, золото и странное эхо

Сознание возвращалось издалека, выплывало понемногу из накрывшей мир черноты.

Чувства вернулись к Юрке вместе с последними картинками: свечение камня, удар по голове и черная пустота. Не уловив момента распада собственного тела на части, он чувствовал сейчас неприятный процесс собирания и шевелиться не пытался. Медленно сосредоточивался да «растворялся» в окружающем пространстве: он по-прежнему был на охоте…

Наконец, решившись действовать, Юрка открыл глаза. Взгляд ухватил лежащего перед ним мужчину из компании конкурентов и его огромную ногу на собственных коленях.

Отведя глаза и продолжая «растворяться», Юрка зашевелил пальцами и начал «поход» к пистолетной кобуре.

Оружия на месте не оказалось, зато пальцы наткнулись на пистолетный тренчик, убегающий ручейком под туловище мужчины.

Аккуратно зацепил пальцами ремешок и попробовал потянуть, но запястье неожиданно оказалось в жестких тисках. Вторая рука противника метнулась откуда-то снизу и умело прихватила за шею. Парень понял: не вырваться.

«Вырвет кадык, как куренку…» – мелькнуло в мутнеющем сознании.

– Поговорим? – не ослабляя хватки, наклонилась над ним грузная фигура со знакомой «каркающей» интонацией.

Юрка, слабея, утвердительно мотнул головой.

– Только ты не дергайся. Я могу тебя неправильно понять и среагировать… – хрипло договорил мужчина.

Юрка кивнул, разглядывая противника в упор. Похоже, намечалось вынужденное перемирие.

Мужчина убрал руки. Сел. Вытянул из-под себя Юркин пистолет. Ловко отцепил тренчик и заглянул в патронник, оттянув затвор.

– Молодец! Ничего не-ет! – удовлетворенно протянул он. – Значит, не убивать нас шел, да?

Расстроенный парень уже сидя мотал головой.

– Слушать шел, чего планируете.

– Значит, и на первой ночевке ты нас вел? – «каркал» мужчина.

Юрка кивал. В горле першило и до этого, а после прихвата мужика вдвойне.

– Слушал?

Кивок и Юркин вопрос:

– Чем вы меня оглушили?

– А чем ты меня по загривку приложил? – съехидничал мужик. – Той же снарягой альпинистской. – Юрка заулыбался. – Вырубил и в палатку затащил. Там такое началось!.. Выжил бы ты, нет – не знаю.

Последняя фраза разозлила парня.

– Благодетель! – крякнул рыбнадзоровец пересохшим горлом, переходя на «ты». – Но спасибо. Я бы, наверное, тоже тебя утащил – случись наоборот.

– Ну вот и ладно. Похоже, перемирие состоялось. Глянем? – кивнул мужчина в направлении выхода.

Юрка обреченно махнул в ответ: мол, давай!

«Каркающий» вжикнул пологом, не упуская краем глаза Юрку из виду, и, неожиданно потеряв всяческую осторожность, повернулся спиной и ловко выскочил из брезентового домика.

Паренек подался следом и замер на входе.

Не было больше огромного пространства плато с простирающимися до горизонта просторами и ставших привычными округлых высоток. Вокруг в обозримой перспективе рвались наверх вертикальные пики остроконечных скал. Макушки их, казалось, навсегда увязли в плотном, без единого просвета, тумане. Дальняя часть котловины, окольцованная серой грядой, виднелась километров за пять. Растительности почти не было, лишь карликовая березка, как на плато.

– Приехали… – тихо промолвил мужчина.

– Где это мы? – недоумевал паренек.

– А с каким заданием ты шел? – повернулся к нему бывший противник. – Неужели не знаешь, что это?

– Нет.

– Странно. Похоже, не врешь. Значит, тебе дали маршрут с приметами и не рассказали, куда это может привести?

– Да.

– Тебя использовали втемную, – полез в душу старый разведчик, – и ты втюхался!

– Нет! – отрезал Юрка. – Мне дали четкие инструкции к вам не подходить! Только наблюдение! А я подошел.

– Ну, как бы там ни было, я думаю, у нас перемирие, пока не выберемся?

– Да, – успокоился Юрка. Воевать теперь смысла не имело – не для кого и незачем.

– Пистолет я пока не отдам, по крайней мере до завтра. Хотя почему не сегодня? – сказал с легкой паузой мужчина и подал Юрке рукояткой вперед тэтэшник Николая. – Держи. Отдаю как залог доверия!

Парень заулыбался и потянул бесполезно болтающийся тренчик. Прицепил к нему «машинку» и сунул ее в пистолетный карман на груди.

– Меня зовут Борис Петрович, – начал мужчина после легкой паузы. – Для тебя, партнер, просто Борис. Мы, похоже, с тобой одной крови, я вот пенсионер внешней разведки. – С этими словами он протянул широкую, как лопата, пятерню бывшему пленнику.

– Юрка! – ответил парень, пожимая протянутую руку и отмечая с удивлением, что Борис ему нравится.

– Какие войска, сержант? – рявкнул по-армейски и не прекращая рукопожатия, Борис Петрович.

– Не служил еще, – не сдавался Юрка. – Восемнадцать только исполнилось.

– Лесник?

– Рыбнадзор, а в прошлом браконьер.

– Браконьер? Когда успел-то? – ослабил хватку Петрович.

– Жестко! – растирал руку Юрка.

– Ты тоже не слабенький! – ответил мужчина. – И верткий.

– Слабый не слабый, а вырубить-то вас не вышло.

– А-а… это. Я, видишь ли, в нокаутах никогда не бывал. При хорошем ударе будто пыль из носа идет. И всё. Хотя бил ты не жалеючи. Наш альпинист, если хочешь, расскажет тебе свою теорию индивидуальных особенностей.

Борис Петрович беседовал с Юркой и разглядывал его с приятным чувством. У него не было своих детей – лишь редкие попытки воспитания молодых сослуживцев. Но те были самостоятельными людьми из одной с ним среды и мелочной опеки сторонились. В свое время даже прозвище ему навесили – Папочка.

Юрка кивнул в сторону бубнящей палатки.

– Альпинист?

– Ну да, Ваней зовут. Почти ровесник твой.

– А женщина?

– Тут вопрос особый. Она педагог сейчас, а раньше была путешественницей. Мы с ней, кстати, в интересной заварухе познакомились. В Африке. Как-нибудь потом расскажу. Похоже, у нас времени теперь будет достаточно.

Юрка отметил: ему опять повезло. Бывший разведчик, похоже, человек неплохой – ему хотелось верить.

– А сюда зачем шли?

– Смотри-ка, точно тебя вслепую использовали.

Мужчина присел и, поведя рукой по каменной россыпи, что-то поднял. Разглядывал, катал на ладони, перебирал, пробовал на зуб и потом протянул Юрке: – Вот гляди, здесь этого полно – под ногами валяется.

– Что это? – Юрка взял в руки желтый кусочек с ладони мужчины.

Тот оказался тяжелым.

– Золото, дорогой! За ним мы сюда и шли, да и руководство твое тоже. Недаром тебя на размен отправили.

– Давай тему закроем! – огрызнулся Юрка. – Мне голову фаршировать не надо: я решения сам принимаю, а сюда вообще мог не ходить. Так что лучше без этих ваших штучек. – Он качнул головой, возвращая самородки мужчине.

– Да брось ты их, – ответил тот. – Здесь такого добра полно.

Юрке пришла неожиданная мысль: нечасто кладоискатели так легкомысленно относятся к драгоценностям.

В палатке за их спинами послышались жалобные стоны и возня.

– О-о-ой! – стонал женский голос. – Что это со мной? Почему так плохо?

– На свежий воздух выбирайся, – с легкой издевкой отозвался мужчина. – Посмотри, где мы оказались по твоей милости.

Из палатки показалась растрепанная голова Анны Иосифовны. В волосах запутались какие-то ниточки и странная шелуха.

Сидя на пороге, она, как могла, приглаживала волосы и разглядывала происходящее. Движения женщины становились все медленнее, пока не замерли совсем.

– Где это мы? – спросила она шепотом. – И что это?

– Ничего не напоминает? Вспомни-ка письмо испанца! – Петрович поднял с земли и кинул ей небольшой самородок.

– Золото! – Анна Иосифовна взяла камушек и, нагнувшись, стала шарить возле ног. – А вот еще! И еще! – Она с трудом вытащила из земли угловатый камень размером с куриное яйцо. – И еще!

Юрку она пока не видела.

– Теперь это наше! – грустно заговорил Петрович. – Вот только как отсюда с ним выбираться?

– А где снаряжение? – раздалось из глубины палатки.

– Штаны, что ли? – изобразил деланое участие мужчина.

– Да нет, снаряга альпинистская. – Ваня выбрался наружу. В голосе звучало беспокойство. – Ух ты! – присел он, увидев смену пейзажа. – Что это?

– Ты же записку переводил. Не узнаёшь?

– Так мы добрались все-таки? Сработал переход?!

– Как видишь, – грустно ответил мужчина. – А что теперь делать с этим, неясно…

– Золото тоже есть? – не замечал его слов парень. – А это кто? – увидел он Юрку.

– Житель местный, – ответил тот. – Егерь!

– Ну вот! – обрадовался Ваня. – Раз егерь есть, значит, и выход будет…

– Ты его не слушай, – подмигнул Петрович. – Он тебе расскажет. Следил просто за нами, так что вместе и вляпались…

– Следил, а зачем? – насторожился Ваня.

– А там, где вы на берег высадились, появляться запрещено! Территория заповедника! – входил в роль Юрка. – Вплоть до административного ареста.

– Ну-у, развоевался! – недовольно «каркнул» мужчина. – А сам, когда браконьерил?

– А я же, как ты, Петрович, только наоборот… – загадочно улыбнулся парень.

– Что? – удивленно глянул тот.

– Ты сначала государству служил верой и правдой, а потом преступником стал. А я сначала браконьерил, а теперь других заставляю законы соблюдать!

– Ну ладно, раз так, то поймаешь нас, когда выберемся, – ответил мужчина. – А теперь просто руки чешутся узнать, где мы. Сейчас джипиэс и спутник достану!

Организм понемногу адаптировался. Утраченные во время «перехода» чувства приходили в норму, но выдавали странные сигналы.

Сильно бы удивились путешественники, поделись они друг с другом сейчас своими ощущениями. Каждому из оказавшихся в долине казалось, будто за ним наблюдают.

Множество чьих-то взглядов и чье-то незримое присутствие заставляло поминутно оборачиваться. Чувство это ширилось, крепло, будто новые зрители толкались и протискивались вперед: мол, дайте-ка нам тоже поглядеть.

Но путешественники пока молчали и занимались каждый своим делом.

Петрович нырнул в палатку, вытащил сидор и уселся над ним. Глянул на мальчишек и хозяйственно махнул рукой:

– Знакомьтесь!

– А мы уже, – улыбался Ваня.

Пока мужчина доставал вещички, он подошел к Юрке, стоящему в сторонке, и запросто представился. Тот больше не важничал. Чего уж теперь?

– Смотри-ка, – приговаривал Борис Петрович, выискивая что-то в глубине сидора. – Познакомились они, надо же… Ага, нашелся! – Он достал джипиэс и «заколдовал» над экранчиком, пытаясь его оживить. – Ну! – нетерпеливо стучал Петрович ладонью по корпусу. – Ну давай! Просыпайся!

Ничего не получалось. Отложил прибор в сторону и взялся за спутниковый телефон, вывернул антенну и принялся ожесточенно тыкать в него пальцем.

– Ну и где спутник? – неожиданно закричал он. – Спутник, я говорю, где?! – проорал он еще раз, нагнувшись над джипиэсом. – Где-е-е-е-е-е-е?!

Последний вопль пронесся над долиной и вернулся троекратным эхом.

«Где-е-е-е-е-е?! Где-е-е-е-е-е?! Где-е-е-е-е?! – на разные голоса заговорило пространство. – Где-е-е-е-е-е?! Где-е-е-е-е-е?! Где-е-е-е-е?!»

У всех мороз пошел по коже. Ощущение стороннего присутствия отодвинулось, будто взволнованный ветром туман. Всех обуял неожиданный ужас.

Из долины звучал, все нарастая, голос Петровича:

«Где-е-е-е-е! Где-е-е-е-е! Ну-у-у-у?! Спу-у-утник где-е-е-е?!»

Глава тридцатая На черном котле

Язычество

Адыга осталась на берегу не просто так: необходимо было поддерживать равновесие сил и отвлечь на себя старинным обрядом местных духов. Обряд состоял из молитвы на перевернутом черном котле. Повторила она его за день несколько раз. Необходимость возникала, заплывая в сознание шаманки легким туманом, и она тут же начинала молиться.

Рыбнадзоровцы относились с пониманием. Сами выросли на бурятской земле и бурханили[48] с детских лет. А что крещеные, так что теперь? Отказываться от того, чем жили еще и деды?

Следили они за Адыгой издалека, переговариваясь тихонько. Покуривали.

Танцует шаманка – идет вверх по реке Рыты экспедиция.

Молится над перевернутым днищем закопченного котла – гонят от себя черные мысли попавшие в долину кладоискатели.

Молчит Адыга, замерла, угадывая вибрации, – это Рытый смеется: «Как себя покажут путники… Все теперь в их руках. Туда хорошо пройдут, а вот выйдут ли?»

Глава тридцать первая Не работает!!!

Эхо, невидимые обитатели, потухший жертвенник и могилы

Ни через час, ни через два спутники в космосе не появились и ни один из современных приборов не ожил.

Скорбное выражение не сходило с лица Бориса Петровича. Он перекладывал их с места на место, заботливо менял батарейки и все еще лелеял слабую надежду на оживление.

Как большинство людей, привыкших к удобствам цивилизации, лишившись их, он растерялся и запаниковал.

– Не работает! – орал он в сердцах.

Троекратное эхо издевательски-услужливо и на разные интонации дублировало его крики, добавляя:

«Ну-у-у! Спутник где-е-е-е-е-е-е! Где-е-е-е-е-е-е! Где-е-е-е-е-е-е-е-е! Ну-у-у-у-у-у! – Потом молчало секунд тридцать и грохотало очередное: – Не работает!»

Странное эхо, да и эхо ли это?

Над путешественниками кричал сейчас неимоверный гигант – изо всей своей великанской мочи. Но они не глохли: крик залетал не в уши, а прямо в мозг, смешивая остатки мыслей и превращая их в кашу.

– Петрович, не ори больше! – вполголоса шептал Юрка. – Не нравятся им крики…

– Кому?

– Ну не знаю я, – процедил парень. – Может, духам? Сам видишь, стоит заорать, как тебе несколько раз повторят, а потом еще добавят.

– Наверняка мешаем мы им своим ревом, – согласился Ваня.

Долина молчала, однако пронизывающие взгляды не отступали, а лишь уплотнялись, заставляя ежиться и поминутно оглядываться.

Это общее состояние заметила Анна Иосифовна и шепотом сделала вывод:

– По-моему, мы чувствуем одно и то же.

Петрович с Юркой повернулись к ней с неподдельным интересом.

Ваня же разговора не слышал – он искал альпинистское снаряжение и отошел метров на десять.

– Мы все время ежимся и озираемся по сторонам, хотя рядом никого нет. Так? – продолжила женщина.

Мужчина и парень вместе покивали, будто прилежные ученики, но лица и взгляды их оставались напряженными.

– Значит, напрашивается вывод о некой субстанции, которая пытается общаться с нами именно так!

– Не совсем. – Петрович вышел из заторможенного состояния. – Мы здесь, скорее, как непрошеные гости, и нам на это указали.

– Правила поведения?

– Вроде того. Тогда считаем урок законченным, – повернулся Петрович к невидимой аудитории. – Чтобы «не кричать», мы поняли. Только откуда они взялись? Сначала-то ничего не было. Мы когда с Юркой из палатки лезли – полное спокойствие, а потом началось…

– Может, они подошли к нам за это время? – предположил Юрка.

– Кто?

– Ну духи или еще кто…

– Не важно, – обратилась в никуда Анна Иосифовна. – Мы поняли и больше громко не разговариваем.

Именно в этот момент раздалось громкое:

– Идите сюда! Смотрите!!! – Ваня кричал, забыв о возможных неприятностях.

Успокоившееся пространство снова перекосилось, и моментально последовало троекратное эхо:

«Идите сюда! Смотрите!» – Следом несколько раз: – Где-е-е-е-е-е-е! – Потом: – Спутник где-е-е-е-е-е-е! Не работает! – И Ванина фраза на самой высокой ноте: – Идите сюда!»

Петрович чуть не крикнул: «Не ори!» Но вовремя спохватился и даже рот себе ладонью зажал.

Перепуганный, Ваня присел после вопля долины, да так на корточках и встретил подбежавших партнеров.

То, что они увидели, вызывало противоречивые чувства. Среди кустиков карликовой березки образовался небольшой кочкарник, а рядом, меж двумя камнями, бежал прозрачный родничок. Прогляни солнышко сейчас – он бы заиграл, переливаясь преломленным солнечным светом. В метре от ручья лежал выбеленный временем человеческий скелет.

– Вот он, Антонио Загирес, – произнесла ровным тоном Анна Иосифовна.

Юрка, будучи не в курсе, посмотрел на нее недоуменно.

– Да, да, Юра! Это остатки экспедиции 1911 года. Выбраться отсюда каким-то образом удалось только почтовому голубю. Он и вынес письмо с описанием маршрута. В нем дважды говорилось: не делать обряд на жертвенном камне, а мы не послушались – на современные технологии понадеялись.

Всем стало не по себе.

– Снаряга погибла, – грустно сказал Ваня, поднимаясь. В руке он держал оплавленную до неузнаваемости обвязку, с которой Петрович и Юрка «соревновались» вчерашней ночью. Скальные крючья угрюмо свисали бесформенной массой, утратив блеск, и отсвечивали матовой синевой перегретого металла.

– Вот что с тобой стало бы, Юра-а… – протянул Петрович, забрав у Вани бесполезный сверток. – Ты же прямо туда бежал. А веревка твоя где? – спросил он Ваню.

– Там, – махнул рукой парень в сторону палатки, – в штурмовом рюкзаке лежит. На дне. Калоши тоже.

Анна Иосифовна тем временем рассматривала скелет.

– Странно он лежит, – проговорила женщина, изучая кости, белеющие сквозь остатки истлевшей одежды. – Я где-то видела такое. По-моему, иллюстрация из «Острова сокровищ» Стивенсона.

– Указательная стрелка, – догадался Петрович.

Действительно, умирающий путешественник из последних сил будто пытался на что-то указать. Сложенные над головой руки определяли неясное пока направление.

Первым его увидел Петрович.

Жертвенник сливался окраской со скальной породой. Та же усеченная форма пирамиды и то же отверстие наверху. На боку красовалась знакомая путешественникам «инструкция» – наполовину заштрихованный рисунок – человечек, молния, бьющая его в голову, и «зуб» нарождающегося месяца, символизирующий ночь.

– Ну, вот и обратный билет, – наклонился над ним мужчина.

– Хотелось бы надеяться. – Анна Иосифовна подошла к Петровичу. – Сто лет назад они же почему-то не смогли им воспользоваться…

– Безжизненный он, – с опаской глянул Юрка в отверстие наверху. – Будто вулкан потухший. Камень на той стороне чуть в себя не затянул, когда я на него так же смотрел. А здесь ничего. – И, наклонившись над площадкой, глянул прямо в отверстие: – Смотрите – молчит!

Борис Петрович стоял опустив руки и глядел на эту возню. Будучи человеком ответственным, он только сейчас осознал, насколько рисковал, настаивая на обряде. Расчет на современные технологии оказался бесполезным перед возможностями древних. Научные достижения превратились в пшик перед неизвестными силами. Процесс перехода походил на телепортацию, но мудреное словечко ничего ему не объясняло.

Вот тебе и мыс Рытый!

Байкальский справочник Волкова и рассказы о неминуемой гибели незваных посетителей здешних мест когда-то вызвали у Бориса Петровича улыбку. На сегодня от иронии не осталось и следа. Мощь неизвестных сил, способных сотворить подобное, поражала. А еще эти незримые взгляды и дразнящиеся голоса, грохочущие в голове после неосторожных криков… «Вот тебе и сказочки, – задумался Борис Петрович. – Не верь ни во что после такого!»

Действительно, привороты-отвороты, бабки, белые-темные колдуньи, ведьмы и прочая нечисть, которые мало кем признаются, приобретали для него теперь совсем другой смысл.

Ваня отвернулся от расплавленной снаряги и, стараясь отвлечься, стал фотографировать окружающий ландшафт и попутчиков.

Вот Петрович, опустивший руки и застывший соляным столбом на фоне жертвенника.

Юрка, заглядывающий сверху в отверстие.

Анна Иосифовна, внимательно изучающая «инструкцию» на камне.

Сам рисунок-«инструкция».

Теперь панорамный снимок тумана, скал, долины, ручейка с костями, белеющими на фоне матовой прошлогодней клюквы.

Рассматривая на аппарате фотографии, Ваня увидел странную расплывчатость некоторых предметов. Приглядевшись, заметил на снимках некое перетекание загадочной субстанции.

Расширил эксперимент и включил режим видеосъемки. Поставил фотоаппарат на камень и пошел гулять перед объективом.

Результат поразил. Он и раньше слышал, что беспристрастная техника фиксирует иной раз явления, неподвластные нашему глазу, но чтобы так…

На минутной видеозаписи все пространство долины оказалось заполнено прозрачными шарами с круглой сердцевинкой.

Тональность и ритмика свечения тоже оказались различными – то ярче, то бледнее. Появляясь-исчезая, они сопровождали движения участников экспедиции размытыми очертаниями. Происходящее на экране фотоаппарата напоминало игру в пятнашки с невидимками.

Ваня подозвал Бориса Петровича и показал картинки, но привычный мир мужчины рушился и без этого. Привыкший к виду прозрачной воды, зеленой травы и голубого неба, он никак не мог перестроиться, и мозг его понемногу «перегревался».

– Может, попробовать крикнуть и посмотреть, как это отразится на изображении? – спросил он Ваню.

– Не стоит. Скорей всего, им не нравится, именно когда мы кричим. – С этими словами мальчишка ткнул в экран фотоаппарата пальцем.

– Будем принимать как данность, – подошла и вступила в разговор Анна Иосифовна. – Что есть, то есть. Смотрите, нас Юра к себе зовет.

Наученный горьким опытом громких криков, Юрка подавал призывные знаки руками.

– Могилы, наверное, – указал он подошедшим на несколько холмиков, расположенных рядом.

– Дедушка Жаргал тоже здесь лежит, – задумчиво сказала Анна Иосифовна.

– Кто это? – не понял Юрка.

– Проводник, переводчик и прадед шаманки Адыги из Усть-Баргузина.

– Вон золото. – Юрка показал на желтеющую около скал кучу самородков кубометра на три-четыре.

– Да пошло оно! – махнул рукой Борис Петрович. – Перед обрядом загрузимся, кто сколько сможет унести, вдруг сработает камушек. А пока оно без нужды.

Замолчали.

Наверху раздался странный хлюпающий звук.

Подняли головы и увидели небольшую вспышку на поверхности тумана, да и туман ли это?

Хлюпанье повторилось, и через небольшую серую воронку, размашисто хлопая крыльями, в долину залетел крупный тетерев.

Увидев людей, он полетел в противоположную сторону долины.

– Сейчас я его. – Юрка стал прилаживаться для стрельбы из ТТ.

– Не сметь! – шепотом крикнул Петрович. – Нам еще выстрелов не хватало! Забыл про невидимок? Загрохочет – не обрадуешься…

– Точно. Не подумал.

– А надо думать! – назидательно сказал мужчина. – Смотри, смотри…

Тетерев летел, почти касаясь тумана. Вдруг он взлетел вверх и врезался в серую массу. Раздалось знакомое хлопанье, вспышка – и он исчез.

– Вот так и голубь отсюда улетел, – негромко заговорил Ваня. – Птицам, значит, выход-то открыт. Может, и у нас бы вышло, если б снаряга не расплавилась?

– Да, все не вовремя… А подъем здесь очень сложный? – уводила разговор в сторону от возможных ссор Анна Иосифовна.

– Непростой подъем, – глянул на скалы Ваня. – Но можно попытаться, хотя результат не гарантирован. Надо, пока светло, золота набрать.

– Может, здесь и ночи нет, а лишь всегда такие серые сумерки? – предположил Юрка.

– Посмотрим. – Петрович потянулся и расправил плечи. – Пойдем поедим, а то желудок уж думать забыл о вчерашних харчах…. А на сытый желудок продолжим.

Глава тридцать вторая На плато

Находка и споры

Слава богу, Ознорский с вечера ограничился именно «пятью каплями». Уснули они с Николаем так, будто месяц не отдыхали. Да и Мишка после сложного перехода вырубился сразу, невзирая на крепкий мужицкий храп.

Вращаясь в водовороте видений, он по привычке пытался уяснить сюжет сна. Но все картинки оказались просты, «указаний» на неприятности не было, и проснулся он с ожиданием предстоящего тяжелого труда.

Так и вышло. Свернули лагерь. Распределили имущество и сориентировались по карте. Получалось, идти остается всего ничего, и это радовало.

Но с первых шагов выяснилось: крутизна подъема здесь несоизмерима с первым переходом.

Спустя двадцать минут, проскочив «стрелку», где сходились русла реки, экспедиция ушла направо и вверх по притоку.

Звериная тропа еще крутилась слева от бурлящей и бормочущей воды. Потом перед ними встала скала, покрытая кедровым стлаником, и путь стал более пологим.

Здесь обнаружились следы конкурентов – вывернутые камни и надломленные ветки слишком уж не вписывались в окружающий ландшафт.

Искать другой путь наверх смысла не имело.

Эйфория прошла минут через пять. Если Николай, идущий впереди, медленно, но все-таки поднимался, то Мишка с дядькой шли по принципу: два шага вперед – один назад. Распятые на подъеме, они напоминали мух на клейкой ленте. Пара-тройка вялых движений – отдых. Несколько шагов вверх, цепляясь руками за землю, прорыв через заросли всей массой и… падение.

Солнце поднялось над восточной стороной Байкала уже высоко. Оно превращало одежду в раскаленную печь, под которой равномерно «обугливались» тела.

Прав Эрик Бутаков, автор книги «Вокруг Байкала за 73 дня», чтобы решаться на такие мероприятия, надо обладать железным здоровьем. Мишка эту книгу несколько раз читал. Бутаков перед тем, как в очередное путешествие идти, за месяц тренироваться начинает, заставляя организм привыкать к перегрузкам.

– Ну, Иван, – тихо ругал себя дядька, лежа на земле, – выйдут тебе боком все «капли» этого путешествия.

Мишка задумался: «Интересно, а сколько времени человек вообще может идти на перегрузках? – И сам себе ответил: – Пока не умрет!»

За свою короткую жизнь ему не раз приходилось преодолевать большие расстояния, когда казалось, еще один шаг – и упадешь замертво. Но потом последним шагом становился следующий. И так до цели. И сейчас ритм движения, в конце концов, установился.

Шаг. Другой. Наклон.

Проходишь, руками за ветку хвать! – и под нее головой. Еще шажок – и переход на карачках через торчащие камни.

Последний бросок прошел на «автопилоте», и Птахин мало что запомнил. Он вывалился на плато и упал рядом с сопящим «поджаренным» дядькой Иваном, мысленно продолжая шагать, пригибаться, цепляться и падать.

Николай, поджидая их, похоже, неплохо отдохнул и удалялся теперь неторопливым шагом в сторону господствующей высоты, торчащей опупком.

На пространстве плато развернулся ровный зеленый ковер карликовой березки.

Ворочаясь на траве с боку на бок, Мишка заметил, как под скалой блеснуло что-то голубое.

Он поднялся, оставил на земле рюкзак и подошел к этому месту. В скале оказалась небольшая чаша, наполненная дождевой водой.

Он попил-умылся, и невольно вырвалось: «Слава тебе, Господи!»

– Чего бормочешь-то? – окликнул его Иван. – Колдуешь?

– Это вы колдуете, – ощетинился Мишка. – Жертвы приносите. Шаманите. А я молюсь только…

– Ладно-ладно, не сердись, – улыбнулся дядька. – Тебе еще «вытаскивать» нас, как Адыга сказала. Так что думай.

– Не ясно же ничего.

– Но шаманка-то сказала!

– Увидим, – отрезал Мишка. – Только как я буду «вытаскивать» вас, если здесь останусь? – Он закинул за плечи рюкзак и подался за Николаем.

Дядька что-то пробубнил вслед, но было уже неинтересно.

Птахин шел не за егерем, а чуть левее его маршрута. Потянуло туда – будто поманило. Минут через пять неторопливой ходьбы он заметил пригорок с примятой березкой. Следы. Подошел.

Кто-то здесь лежал, и долго. Мало того, в приямке оказался небольшой бинокль в чехле и заплечный рюкзак со множеством отделений и кармашков. Выглядело так, будто хозяин отошел на пару минут и сейчас вернется.

Мишка невольно огляделся.

Николай метрах в двадцати от него что-то разглядывал на земле. Дядя Ваня только-только поднялся на ноги.

Птахин забрал найденное и двинулся обратно.

Еле заметная полоска, похожая на тропинку, показала направление движения обладателя рюкзака и бинокля и привела прямо к Николаю, читающему следы.

– Дрались они здесь, похоже, – показывал тот на березку возле ног. – А палатка там стояла. Потом один вроде туда бежал. – И Николай махнул рукой в направлении господствующей высотки.

Мишка глянул, куда указывал егерь, и сразу заметил жертвенник.

Подошли.

Он был явно искусственного происхождения, и Мишка уловил исходящее от него притяжение. Жертвенник словно следил за ним.

– Здесь он упал, – тихо произнес Николай за спиной.

– Кто? – Мишка двигался по инерции, ощущая, как камень в форме усеченной пирамиды словно тянет его к себе.

– Ну не знаю, вот следы тела.

Николай нагнулся и провел ладонью по примятым кустикам березки.

– Стойте! Без меня не начинать! Не трогать ничего! – закричал издали Иван. Он явно боялся пропустить что-либо интересное.

Николай поднял голову и увидел рюкзак у Птахина в руках.

– Откуда это? – удивился он.

– Там нашел. – Парень махнул рукой по направлению к лежке.

– Это же Юркин. – Николай забрал вещи. – Точно! Юркин! Он за ними следом ушел. – Беспокойство сквозило в его голосе.

– Ну и что тут? – отдуваясь, подошел Иван. – Где? – Последний вопрос оказался невпопад и завис над плато.

– Здесь, – так же невпопад ответил расстроенный Николай.

– Что?

– Сидор Юркин и бинокль. – Он протянул найденное Ивану.

– И?

– Стояли они там. Палатка двухместная. Еду готовили. Скорее всего, на газе. Юрка наблюдал оттуда. Потом, похоже, слушать пошел, о чем в палатке говорят. Наверняка его заметили, потому как драка началась. Боролись. Потом один побежал сюда, упал и больше не шевелился. Выглядит так, будто никто никуда не уходил, а все просто вдруг каким-то образом исчезли…

– Куда? – глядя на марево, удивился Иван.

– У него спрашивай, – показал на жертвенный камень Мишка.

– Ага! Вот он! – зло воскликнул Иван.

– Послушай! Антонио в письме дважды повторял: «Никаких обрядов!» – напомнил парень. – Котловину с острыми зубцами искать только визуально.

– Пробегусь по плато, – сказал Николай. – Может, замечу чего. Вон еще следы. – Он показал на следующую высотку. – Может, они и не исчезли вовсе, а ушли просто.

– Давай, – согласился Иван. – А мы тут с Мишкой поглядим.

Пошли к камню.

Ощущение пристального чужого взгляда, следящего за ними, не исчезало. К нему прибавилось неприятное переживание своей неуместности и чуждости, словно они здесь незваные гости и кому-то сильно мешают.

Жертвенник оказался усеченной пирамидой с отверстием на верхней площадке, состоящей из блоков. Странно выглядели эти камни, будто отлитые из цемента вперемешку с гравием.

Обойдя его, неожиданно увидели рисунок – маленький жертвенник и лежащее на нем животное.

Рядом была процарапана фигурка с заштрихованной нижней частью и молнией, бьющей в голову человека. Венчал изображение месяц.

– Короче, со светопреставлением, которое Николай видел, ясно, – сообщил дядька. – Они эту «машинку» все-таки запустили, на свою беду. Помолчал и добавил: – И на нашу…

– На нашу-то почему? – не понял Мишка.

– А как Юрку оттуда вызволять будем? – повернулся к нему Иван. – Ты-то не пойдешь, а мне точно придется.

– Может, все-таки пойду? – не утерпел Мишка. – Шаманка-то сказала, выйдем только вместе и «вытаскивать» вас буду я.

– Не знаю ничего! – рявкнул дядька. – Не пойдешь, и точка!

Мишка лишь засопел.

Пошли к ночлегу конкурентов и стали разбивать лагерь.

Через пару часов вернулся Николай.

– Тот, кто шел, искал то же, что и я, – такого же кругаля выдал. Ничего нового. Испарились они, что ли?

– Вместе с вещами и палаткой? А сидор Юркин как же? – возразил Иван.

– А он, скорее всего, остался вне процесса, а остальные – фьють! – ответил Мишка.

– «Фьють»! – съехидничал дядька. – Что это за «фьють» такое и куда?

– Сегодня увидим.

– Я увижу! – отрезал дядька. – Николай с тобой здесь останется. Если что, пойдете обратно настоящую экспедицию собирать.

– Я не останусь. – Николай шагнул к жертвеннику. – Там Юрбан! Я пойду!

– Слушай, – примирительно заговорил Иван, – ты хоть знать будешь, как это выглядит и что делать надо. Мы уже третья экспедиция, которая за последние сто лет туда ныряет. Те, кто пришел первыми, умерли, и не нашел бы их никто, если б не это голубиное письмо. Теперь наши конкуренты вместе с Юркой туда свалились, и что с ними сейчас – неясно. Про меня – бабушка вообще надвое сказала. Возьму, конечно, с собой и джипиэс, и спутниковый телефон, но вот поможет ли это? Адыга же на корабле рассказывала про деда, у которого ты ночевал. Как там его?

– Трифоныч, – уточнил Мишка.

– Так вот, Трифоныч подслушал, что и у них «эсэсы» какие-то есть и спутник. Но почему они молчат и не выходят? – закончил вопросом дядька.

– Обряд-то как будете делать? – вдруг спросил Мишка.

– А «брызнем» по-бурятски, и всё! – твердо ответил Иван. – Водка еще есть.

– Не терпится тебе в преисподнюю свалиться? – злился Птахин, наплевав на осторожность и взрывной характер дядьки Ивана. – Не берешь меня – ладно. А сам? Меня тетка убьет потом за то, что я тебя отпустил. Да и батя…

– Ну не пусти. – Дядька прищурился. – Попробуй. Задумал что-то, покладистый такой стал?

– А чего тут задумаешь? – насупился Птахин, хотя соображения у него действительно появились. – Ты разберись для начала, что делать.

– Хорошо. – Дядька повернулся к жертвеннику. – На рисунке месяц, значит, делать надо ночью, как стемнеет. Стоять в полный рост нельзя: молнией убьет. Переходит на ту сторону лишь тот, кто находится в зоне действия камня. Там, где Юркины вещи остались, ничего, похоже, не действует. Там вы с Николаем и ляжете. Глаза на всякий случай завяжите. Сильно тут, думается, все пыхает. А возле жертвенника и вообще ничего не растет. Камни одни… – закончил Иван.

– Может, поедим чего? – примирительно заговорил Птахин. План у него созрел окончательно.

Глава тридцать третья Форт-Нокс[49]

Только золото

До золота они все-таки сегодня добрались.

Желтая груда вблизи завораживала. Собранная из отдельных самородков и выломанных жильных кусков, она смеялась над путешественниками: мол, смотрите сколько угодно – все равно не унесете.

Обладать таким богатством желал сейчас каждый: золотая лихорадка – болезнь серьезная.

Когда Петрович, подойдя, нагнулся и начал перебирать самородки, компаньоны в душе возмутились: права на золото не могли принадлежать только кому-нибудь одному – и тоже потянулись к куче.

Занятие оказалось на редкость увлекательным. Когда еще выпадет возможность подержать в руках такие крупные золотые слитки! Настоящий Форт-Нокс!

Спустя полчаса кладоискатели наигрались, успокоились и решили загрузить самородками прихваченные рюкзаки. Смекнули, что надо нести по двое, и двинулись в обратный путь.

– Интересно, почему груда самородков не возле камня? – нарушил молчание Петрович.

– Наверное, в азарте насобирали, пока выход искали, – предположила Анна Иосифовна.

– Ладно, дал бы нам Бог сбежать отсюда, а то скоро Юркины друзья подойдут. Воевать-то не будем с ними? – спросил егеря Петрович.

– У них, как сюда явятся, не будет других желаний, кроме как домой быстрей вернуться. Какая уж тут война? Выберемся, нет – неизвестно. По-моему, не до раздоров будет.

– Ну так что, может, обойдем котловину? – заговорил Ваня. – А я скалы осмотрю, вдруг проход найдется…

– Я не пойду… – вздохнул Петрович. – Спать буду. Если смогу, конечно, под этими взглядами. – И он зябко передернул плечами.

Похоже, путешественники привыкали к странной обстановке. Ощущение неловкости от чужого присутствия проявлялось теперь отдельными вспышками, но было по-прежнему неприятным и пронизывающим.

– А я пойду, – встал с земли Юрка.

– Одна под их взглядами не хочу оставаться… – заметила Анна Иосифовна, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

– Ну, как знаете, а я спать! – отрезал Петрович и полез в палатку, к которой они подошли за разговором.

Глава тридцать четвертая Переход

Споры и жертвоприношение

Ночь понемногу приближалась. Через расстегнутый полог палатки виднелись первые звезды.

На душе у Мишки было почему-то спокойно – наверное, от принятого втайне решения.

«Будет, как будет, – решил парень. – Но на обряд я не пойду – пускай без меня шаманят!»

Звезды теперь не просто стучались в сереющий небосвод – они приказывали, торопили, издевались, насмешливо моргая издалека, – начинайте, мол, в преисподнюю пора…

– Когда колдовать-то пойдешь, дядь Вань? – хрипло спросил Мишка.

– Сейчас на лежку с Николаем уйдете – и тогда начну.

– Нерадостный вечер, – заметил парень. – Возьми меня с собой.

– Не дави, без тебя тошно. Если бы не Юрка, никуда бы и сам не пошел.

– А эти как же? Ну, конкуренты.

– А я им что, МЧС, или тянул туда кого? Мне они кто? Даже имен не знаем.

– Интересно, а как там Юрке в плену?

– Поубиваю, если что сделали с ним! – с надрывом выговорил дядька и достал из кармана пистолет. Осмотрел, сунул обратно и еще раз грозно добавил: – Поубиваю!

– Да ладно тебе, нормально все будет!

– Мишка, уходим, – неожиданно заговорил Николай. – Колдуй, Иван…

Николай и Мишка подхватили вещички и пошли в сторону упирающегося в далекий горизонт звездного купола.

Препятствий для обзора с плато не было, и Мишка неожиданно увидел себя и Николая глазами дядьки – две человеческие фигурки неторопливым шагом уходили к горизонту на фоне яркого звездного неба. Сказочно!

Иван пошарил в сидоре, вытащил початую фляжку и пошел к черной туше камня.

Птахин с егерем наконец добрались до места, и парень попытался разглядеть в бинокль, что там делает дядька. Николай готовил повязки.

– Завязывай глаза, – швырнул он Мишке кусок тряпки. – Хватит длины?

Рытый засыпал…

Ни мальчишки, ни взрослые не знали, что сейчас около рыбацкой избы Адыга молится за них у большого костра на перевернутом черном котле.

Успокоившийся Трифоныч мирно сопел в каюте после праведных трудов.

А вне долины конкуренты перетаскивали палатку, рассудив, что команда преследователей на переходе может свалиться им прямо на голову. Как закончили, принялись обдумывать, чем совершить обряд на жертвеннике в долине, хотя не особо надеялись на успех. Судьба Антонио Загиреса и прочих ясно указывала на возможный финал.

Сумерки в долине тоже сгустились. Наступала ночь.

Дядька Иван ждал, присев по-турецки на пороге палатки. Время текло тягучим киселем – не спешило.

Николай проследил за Мишкой, завязал глаза себе и обратился в слух, ожидая светопреставления.

Минут через сорок после дядькиных камланий Птахин ощутил вдруг странное изменение пространства. Сначала появилось жжение шаманкиных самородков на груди, потом в ушах раздался звон.

– Слышишь? – шепотом спросил Николай.

Не успел парень ответить, как раздался грохот. Наступало время действовать «под шумок», и он потянул с лица повязку.

Картина завораживала. Жертвенник плавно переливался лимонно-желтым светом. Потом цвета стали меняться чаще, и картина уже походила на азбуку Морзе, превратившись вскоре в сплошное дрожание-мерцание.

Ужас пронзил парня острой иглой, парализовал волю и заставил неотрывно смотреть на жуткие танцы света.

Белая стрела молнии с шипением и треском вылетела со стороны гор и скользнула к жертвеннику. На подлете к камню она образовала трезубец. Два луча воткнулись в лысое пространство около камня, а один ударил прямо в него.

Пронзительный грохот догнал полет молнии, ударил в уши, и бело-сиреневая вспышка почти ослепила Птахина. Понимая, что после очередного «залпа» он совсем лишится зрения, парень вскочил на ноги и понесся к дядькиной палатке.

– Куда, сучонок?! – Николай услышал топот ног и рванулся за ним.

В отчаянии он скинул повязку с глаз, но следующая вспышка заставила егеря прикрыть глаза рукой.

А Мишка летел стрелой, не чуя собственных ног. Когда до палатки оставались считаные метры, очередной всполох заставил его зажмуриться, и он не заметил камень, притаившийся в березовых кустиках.

– А-а-а-а-а! – падая, в отчаянии закричал Птахин. Он понял, что проиграл.

Но тут кто-то вцепился в него и куда-то поволок. Это оказался дядя Ваня. Он выскочил на крик и потащил обессиленного парня в палатку. Лицо Мишки онемело, изо рта текла струйка слюны.

Снаружи непрестанно грохотало и пыхало.

Глава тридцать пятая Светопреставление

Черный котел и внезапная слепота

Адыга перестала молиться и направилась к рыбацкому дому, оставив котел на месте обряда. Но дойти не успела.

Первая вспышка километрах в десяти от Рытого застала ее на половине пути.

Началось!

Вторая световая атака последовала за первой почти сразу.

Секунд через тридцать – сорок послышались раскаты грома, словно артподготовка перед наступлением войск.

Обостренные чувства шаманки говорили: шансов на возвращение у парней очень мало, разве только Мишка что-нибудь придумает. Что там ему известно, да и вспомнит ли? Одна надежда была на него.

А на мысе Шарталай проснувшиеся от крика матроса капитан и Трифоныч наблюдали возмущения атмосферы.

– Ничего себе! – вопил старик во время особо ярких вспышек. – Ничего себе! Ну дают!

Он уже нисколько не жалел, что решился на безумное путешествие в румпельной. Беспокоила лишь обратная дорога, да не подвел бы свояк с коровой.

А так все было замечательно! Капитан и матрос с удовольствием слушали за ужином «шпионские» истории Трифоныча. Удивлялись-подыгрывали: мол, как это он решился! А тот иронии не замечал и сыпал новыми подробностями, придуманными тут же, по ходу рассказа.

Бело-сиреневая вспышка накрыла половину расстояния до корабля.

«Такую я намедни из Усть-Баргузина видел», – вспомнил старик и продолжал кричать и топать ногами.

– Ничего себе! Вот дают!

Последний всполох оказался самым красивым и раза в два больше первого. Он поднялся куполом с остроконечной верхушкой, повисел доли секунды, постепенно осыпаясь блестками и стекая струями света, как дождь по стеклу.

За минуту отзвучали далекие раскаты, и разом все стихло, погрузив пространство в вязкую тишину.

Палатки на плато уже не было, там лежал лишь ослепший и оглушенный Николай. В отчаянии он бил кулаками по земле, но видел перед глазами только вспышки. Уткнувшись лицом в подстеленный спальник, он кричал:

– Мишка, сучонок, чего наделал-то! Чего-о-о! На ощупь жить теперь буду! На ощупь!..

Глава тридцать шестая Встреча

Голоса и бесполезные клады

Эта ночь отличалась от предыдущих прежде всего необычными звуками, ранее никогда не слышанными.

Сначала это было непонятное шипение, будто открыли рядом несколько баллонов с кислородом и тот под давлением рвался из кранов.

Потом раздался плеск прибоя, неспешно ворошащего гальку.

Как только появились первые звуки, сразу исчезли посторонние взгляды и другие неприятные ощущения – скорее всего, невидимый «народец» подался-таки «восвояси»…

Шипение и плеск продолжались около часа, а потом все затихло.

Затарившись золотом и совершив обряд на жертвеннике, уставшая четверка быстро уснула под «шум прибоя» и без назойливых взглядов. В обратную дорогу все было готово, и, засыпая, они очень надеялись, что переход – теперь уже в богатую и обеспеченную жизнь – случится во сне.

Однако утром их ждало разочарование.

Первым проснулся Петрович и толкнул Юрку:

– Глянь наружу, вдруг и сами не заметили, как перескочили…

Старый разведчик, умудренный опытом, первым из палатки выбираться не хотел и подначивал парня. «Что там за звуки были ночью? Кто появился? Может, только и ждут, когда первый голову высунет», – тревожные мысли роились в его голове.

Юрка, польщенный вниманием к собственной персоне, все же настороженно посмотрел на мужчину, вспоминая школу покойного Ромахи.

Петрович взгляд парня выдержал, а потом, не отводя глаз, испытующе наклонил голову: мол, боишься?

Отвернувшись, Юрка резко откинул полог и вышел наружу. То, что он там увидел, его обрадовало и огорчило одновременно. Парень надеялся все же, что не станет его начальник соваться сюда, но ошибся.

На вчерашнем месте палатки Петровича стоял сейчас до боли знакомый зеленый брезентовый домик Ознорского в камуфляжных пятнах…

Неожиданно начались «смотрины». Первый взгляд из ниоткуда, затем второй. По спине побежали мурашки. Еще. Надо же, в палатке ни малейшего намека на духов, а тут…

– Мать твою! – только и сказал в сердцах Юрка, присев от неожиданности. Смотри-ка, успел, оказывается, забыть ночью про дискомфорт.

– Ну что же ты? – выглянул из палатки Петрович. – Давай принимай гостей! Объясняй правила поведения и про нас не забудь сказать. А то очнутся сейчас да воевать начнут. Ё-моё, понабежали, твари! – зашипел он и съежился под взглядами обитателей долины. – Не было же вас ночью!

– Зацепило? – засмеялся, осваиваясь, Юрка. – Сейчас привыкнешь. Главное, не заори.

Состояние Мишки было никаким. «Отсутствовало» тело, отключилась какая-то часть мозга, так что думать не получалось. Голоса неподалеку – кто тут? Постепенно всплыли воспоминания, и сознание заработало. Разобранный по частям, он понемногу начал приходить в себя.

Дядька лежал на правом боку. Похоже, с ним происходило то же самое, что и с племянником. Веки задергались, и на лице проступил румянец.

– Живые! – прохрипел он. – А я думал, кранты!

Мишка сильно побаивался получить леща от дядьки за непослушание, но тот лишь слегка толкнул его:

– Как ты?

Не успел Птахин ответить, как послышались голоса снаружи. Дядька потянул из пистолетного кармана ПМ. За ним ручейком побежал тренчик.

– Слушаем, – одними губами шепнул он.

Птахин на всякий случай достал и открыл перочинный ножик.

За стенкой палатки на некотором удалении что-то происходило. Шаги.

– Иван! Ознорский! – неожиданно прозвучал снаружи знакомый голос.

– Юрка! – попытался крикнуть Иван, но получился лишь хрип.

– Я, я, – быстро и вполголоса заговорил владелец юношеского баритона. – Ты тише, здесь орать нельзя: тут эхо дурацкое. Чуть громче крикнешь – и будет потом в голове тарахтеть…

– Ясно! – сбавил прыти Иван. – А что тут за место?

– Прямо как в голубином письме, – ответил Юрка из-за брезентовой стенки, и в голосе его послышался легкий сарказм. – И золото есть, и долина, а выхода нет.

– Давай-ка мы выберемся, а то по-дурацки получается! – вмешался в разговор Мишка.

– Только имейте в виду: у меня с противником перемирие, – торопливо договорил Юрка.

– Ладно, разберемся, – проговорил Ознорский. – Чего уж теперь.

Палатка застегнута не была, и Птахин выбрался первым.

Метрах в десяти от него стоял чужой оранжевый брезентовый домик. Рядом копошился мужик примерно дядькиных лет, а может, и старше.

Увидев Мишку, он поднял приветственно руку и заговорил: – С прибытием…

– Спасибо, – улыбнулся парнишка.

– Не за что! – сдержанно произнес мужчина. – Ты ножик-то убери, – осторожно стал подходить он. – Тут он без надобности…

Только сейчас парень вспомнил про складешок у себя в правой руке.

Позади неожиданно раздались какие-то звуки. Мишка обернулся и увидел, как Иван и молодой парень, которого тот называл Юркой, стали бороться.

– Молодец, живой! – гудел по-отечески Ознорский. – Как ты в переход-то попал, чудила?

– Да я подслушивать шел, о чем говорить будут, а Петрович меня и заметил, – стал рассказывать парень. – Повозились маленько. Я – в нокаут. Потом камень «заработал», а он меня в палатку и утащил…

– А Петрович – кто это? – разомкнул медвежьи объятия Иван, неожиданно сообразив: они не одни.

– Да вот он, – повернулся Юрка. – Знакомьтесь.

– Знакомиться? Ладно. Иван, – протянул руку Ознорский.

– Борис, – крепко пожал ее тот.

– Не думал я, что ручкаться с тобой придется! – усмехнулся дядька. – За Юрку тебе спасибо, а с остальным, я думаю, после разберемся…

– Похоже, да! Сейчас выбраться бы, а потом – хоть потоп! А за Юрку и тебе спасибо, классный парень!

Взгляд Ивана потеплел. Он сел прямо на землю и достал сигареты. Закурил и вдруг резко обернулся, потом еще.

– Неуютно здесь как-то… – Он выпустил струйку дыма.

– Привыкай, – отозвался Петрович. – Тут свои правила. Орать нельзя: мозги эхом вынут. Не нравится им это…

– Кому? – удивился Мишка.

– На фотоаппарате у парня моего какие-то тени проявились да прозрачные шары. Двигаются постоянно, нас сопровождают. Такое чувство, будто наблюдают за нами.

– Не то слово, – кривился Ознорский. – Прямо под шкуру забираются!

Мишка прислушался к себе еще раз. Ничего нового, все как всегда. «После разберемся», – рассудил парень.

– А ты, Миха, неужели ничего не чувствуешь? – удивился Ознорский.

– Пока нет! – отозвался тот. – В кусты только охота сбегать – вот это я хорошо чувствую…

– Права шаманка! – Иван выпрямился. – Ты не такой, как мы!

– А что она еще говорила? – поинтересовался Борис.

– Сказала, будто именно Миха нас отсюда «вытащит», только надо ему что-то вспомнить. Брать его я, правда, не собирался, а он, как началось, под молниями до палатки и добежал. А еще она сказала, что поехала с нами шамана спасать. На Рытом она сейчас. Колдует.

– Шамана? – насторожился Юрка. – И кто это?

– Ты, – ткнул пальцем в Юркину грудь Иван.

Повисло недоуменное молчание.

– Идем на экскурсию? – прервал паузу Петрович.

– Далеко? – поинтересовался Мишка. – Пошли.

– Да нет здесь ничего далеко, – широко зашагал мужчина. – Все рядом – и кладбище, и золото, и Загирес с жертвенником.

– Жертвенник? – переспросил дядька, набирая темп. – И что он?

– А ничего! Не работает! Мы вчера шаманили – безрезультатно…

– А делали как? По-бурятски?

– Да нет, так же, как и на той стороне.

– Не понял? – вопросительно глянул дядька на Бориса.

– Только не смейся – по-африкански. Серьезно! Я только там с шаманами общался…

– По-африкански? – удивился Иван. – Ха!

Мишка увидел ручеек издалека. Что-то там подозрительно белело между кочек. Это оказался человеческий скелет в истлевшей одежде.

– Вот и Антонио Загирес, – грустно проговорил Петрович. – Выпустил голубя. Ждал помощи, ждал да умер…

– Интересно, а голубь без проблем улетел? – разглядывал Птахин сплошную пелену тумана, перетекающего над острыми пиками скал.

– Похоже, да! Вчера сюда тетерев попал случайно, но сразу обратно вылетел. Хлюпанье какое-то слышно было, потом вспышки, пока он туда-сюда метался.

– А чего не подстрелили? – удивился Иван.

– Шуметь-то нельзя. Ни кричать, ни говорить громко, не говоря уж о стрельбе. Такое начнется! Показать?

– Не стоит! – отмахнулся Иван. – Хватает и взглядов – насквозь сверлят, сволочи! – С этими словами он поежился и огляделся.

– А я по-прежнему ничего, – улыбался Мишка. – Прекрасно себя чувствую!

– Не расслабляйся, – злился Иван. – И соображай давай, раз сюда попал, как выбираться. Жратвы мало… Взгляды эти… Орать нельзя… Скалы обследовали? – начальнически спросил он Бориса.

– Да. Вчера. Пацан мой. Альпинист. Хоть и мастер, но без снаряжения на этих скалах делать нечего. Они с Юркой всю долину обошли.

– Как это – альпинист, и без снаряжения?

– Да была снаряга, но с Юркой мы именно ею дрались, а потом она к камню улетела. После тот вспыхивать начал, снаряга и расплавилась. Не повезло. Веревка только осталась да калоши.

– Да уж! А мы про альпинистов и не подумали! – в сердцах хлопнул себя по колену Иван и вдруг заорал: – Чёрт!

Борис побледнел. Присел.

«Чёрт, чёрт!» – пару раз вякнула замирающим эхом долина.

– Это всё? – удивился Мишка, однако что-то было не так.

Мужчины, присев, зажимали уши и корчились еще с минуту. Парень даже в сторонку отошел на пару шагов. Слишком уж странно те выглядели.

Когда они пришли в себя, глянули на него подозрительно.

– Ничего себе! – шепотом сказал Ознорский. – Слыхал?

– Да вякнуло пару раз. Эхо как эхо. Бывает и сильней, – недоумевал Мишка.

– С ним точно что-то не так! – присмотрелся к мальчишке Борис. – Колись давай! В чем фокус?

– Откуда я знаю?

– Ну, может, ты вегетарианец какой или спортсмен? Спиртное употребляешь?

– Пить не пьет, – заговорил дядька. – Но и не вегетарианец – мясо жрет, как настоящий медведь.

– Хорошо! – продолжил допрос мужчина. – Вероисповедание?

– Православие, – коротко ответил Мишка. – Особенно как с шаманкой в Тофаларии поговорил.

– В Алыгжере? С Сафой? И что она? – забросал вопросами дядька, вставая с земли.

– Советовала больше молиться и с шаманскими делами не связываться.

– Вот! – сказал Борис. – Вот оно! Африканский шаман говорил: мол, слабоваты духи стали сейчас, мало что могут, а новых технологий нет. Значит, молитва?

– Похоже! – подтвердил дядька Иван. – Когда шаманка помогала нам в переходе, Мишка как раз в стороне что-то бормотал.

– Вот и результат! Я вообще атеистом был до Африки, а уж теперь, как сюда перешли, готов даже окреститься, только ни храма, ни священника здесь не найдешь.

– Остается молиться, – заговорил Птахин и почувствовал вдруг какую-то силу: оттолкнись ногой – и полетишь!

Следующей на очереди оказалась груда золота. Пока шли к ней, Мишка чуть приотстал и раздумывал, как не сдать позиций перед местной нечистью.

Иван с Борисом шли впереди и отвлекались от назойливого внимания «невидимок» разговорами.

Похожие как две капли воды, пики скальных пород вертикально уходили вверх и терялись в серой пелене тумана. Видимо, он рассеиваться и не собирался.

«Вот она, Долина мертвых, грезы последних недель, – раздумывал Птахин. – Что же за механика здесь такая?»

Неожиданно перед глазами замелькали картинки: лапка голубя, блаженный Юрка с его «никуда не ходи» (а ведь прав был!).

«Интересно, что сказал бы во сне Семеныч?» – раздумывал Мишка. Что-то в этой цепочке его беспокоило, а вот что, он никак не мог сообразить – была какая-то подсказка, но какая?

Пришел на ум жертвенник и странная технология древних. Смысл утерян. Механизм есть. Рисунок-«инструкция» на усеченной грани с заштрихованным человечком есть, а что это – неясно.

«Но круто! – подумал мальчишка. – Бац! – и в долине. Кстати, а что модные дядькины приборы, на которые он так надеялся?»

Будто услышав, тот обернулся и поманил рукой:

– Представляешь, здесь мертвая зона! Ни джипиэс, ни спутниковый телефон не работает. – Голос его звучал озадаченно.

– Не повезло. Значит, Адыга правду сказала.

– Да. И что теперь?

– Вот они, могилы, – тихо проговорил Борис.

И все остановились, замолчав.

Пять холмиков, как на настоящем кладбище. Почти без растительности. В головах лежит по большому булыжнику. Возможно, хотели что-то написать, но не успели. Хотя, скорее всего, просто положили – вместо памятника. Грустное зрелище.

– Короче, тут и прадед шаманки, и остальные… Все, кроме Антонио, – подытожил Мишка, и тут ему пришла мысль, что Загиреса тоже надо обязательно похоронить.

Но на его предложение взрослые не отреагировали – копать скалистую почву, видимо, никому не хотелось. Да и нечем.

– Лагерь нашли? – прервал паузу Мишка.

– Не искали, – отозвался Борис Петрович.

– А что еще есть?

– Золото. – С этими словами он махнул направо.

Там, на фоне серой скальной породы, ярко желтела куча самородков, будто специально вываленная из грузовика.

– Мы килограммов триста в палатку утащили, но сегодня обратно понесем. Не сработал камень. Может, поэтому?

Мишка ничего не ответил – он шел к золоту. Куча ждала, тускло переливалась и «принадлежала» лишь ему одному. Ему, но только здесь.

Бесполезный клад – или умри рядом, или уходи пустой! Хотя и пустому еще уйти надо!

Появилось ощущение близкого решения проблемы, но ухватить за кончик хвоста эту «птичку» опять не получилось.

Талисманы на Мишкиной груди «молчали». Золотая лихорадка проявилась, но без сумасшествия. Вроде как в музей пришел, где трогать ничего нельзя.

Он сел рядом с камнями. Осмотрелся. Заманчивые самородки лежали друг на друге.

Груда золота дело свое все-таки сделала, и Мишку неожиданно скрутила жадность. Но перебирать слитки он не стал.

«Понемногу привыкать буду, – сказал, глядя на золото, мальчишка. – Потом в гости к тебе приду. Один».

Встал и увидел, как Юрка с парнем и женщиной пересекали долину.

– Они сегодня осмотрят всё до конца, – пояснил Борис Петрович. – Чтобы больше к этому не возвращаться.

– Останки Антонио обыскивали? – спросил дядька.

– Нет.

– Ладно, хоронить будем – сам гляну.

– А где же у них лагерь стоял?

– Где-то рядом должен быть, – ответил Иван. – Давайте вдоль стены пройдемся. Вдруг пещера какая-нибудь или ниша.

Троица двинулась гуськом вдоль скалы по направлению к палаткам. Идти всего ничего – метров триста – четыреста.

Шагов через сто наткнулись на сильно закопченную скалу. Издалека чернота сливалась с естественным цветом камня. У подножия, как и полагали, оказалось кострище, а за ним какая-то щель.

Получалось, огонь жгли на входе.

– Что жгли? Дров-то нет!

– Наверное, палатку или черенки от лопат с топорами. По-моему, на фотографии шанцевый инструмент лежал, пара вязанок – на раскопки же собирались, – рассуждал Петрович.

– Пожалуй, – поддержал его мнение Иван, пытаясь втиснуться в нишу, но живот не позволял.

Мишка глянул на дядьку и понял: эта задача для него невыполнима, разве что Борис? Но отдавать первенство парню не хотелось.

– Фонарик есть? – спросил он.

Петрович молча протянул черный цилиндрик.

Мишка посветил внутрь и только потом скользнул в расщелину. Ниша оказалась глубиной метра три. Высотой полтора. Широкая. В дальнем углу навалом лежал бутор.

Паренек присел и стал осматриваться. Увидел топоры без ручек и лопаты без черенков, ружья без прикладов.

«Вот эти деревяшки на костер и пошли», – понял мальчишка.

На другой стороне у стены валялась сумка с ремнем. Мишка поднял ее и открыл. Внутри оказалась тетрадь со знакомым почерком Антонио Загиреса.

Глава тридцать седьмая Невидимка

Неприкасаемость и дневник испанца

Второй поход Анны Иосифовны и Вани в долину ничего не дал. Они пересекли ее вдоль, прошлись поперек и по периметру, но ничего интересного не нашли, за исключением банального золота на каждом углу.

Мишка признаков «лихорадки» ни у кого не заметил и решил, что все уже наелись «золотых» впечатлений. Пару раз молился своими словами. Сильно не хотелось ему оказаться в состоянии подергиваний и оглядываний, как остальные.

Иван-маленький как узнал, что Птахина «местный колорит» не берет, начал делать фотоснимки. Оказалось, вокруг него нет ни шаров, ни призраков.

Съемка в движении показала: скользящие субстанции его обтекают, четко высвечивая контур. Все это сильно напоминало фотографии ауры в Иркутском салоне диагностики кармы.

Мишка назвал эту свою особенность «мистическими доспехами» и с важностью обсуждал ее со своими партнерами, которые наконец-то поверили в его паранормальные способности.

Однако придумать, как всех отсюда «вытащить», ему не удавалось. Догадка все время витала где-то рядом. Мало того, появилось состояние – «я это знаю, но сформулировать не могу». Мозг кипел-скрипел, но все безрезультатно.

После обеда пошли к жертвеннику.

Борис был прав: тот оказался каким-то потухшим или, наоборот, необкатанным – вроде двигателя, что ни разу не заводился.

Мишка четко уловил его «нерабочее состояние», сравнив с новой машиной.

– Забавная аналогия… – «каркал» Борис, у которого вместе с волнением проявлялся дефект речи. – А мы о нем скорее как о потухшем вулкане подумали…

– Нет! – уверенно ответил Мишка. – Просто он еще ни разу не работал! Надо сейчас запускать его, но как-то по-другому.

– Может, ждет человеческую жертву? – усмехнулся Борис и даже сам напугался. – Да пошутил я, пошутил! Хотя кровь из пореза можно накапать.

– Вот уж точно с колдунами работал! – пошутил дядька Иван, ухмыляясь чему-то.

«Наверняка уже мысленно разделал кого-нибудь из нас на жертвеннике», – подумал Мишка и, чтобы переключиться с «людоедской» темы, протянул Анне Иосифовне дневник Загиреса.

Она обрадовалась.

– Посмотрим, что здесь? – и открыла ветхую тетрадь.

Записей о скитаниях по необъятным просторам дореволюционной России оказалось много. Мишка еще в пещере сильно расстроился, что дневник на испанском, но оказалось, маленький Иван сносно владеет языком. Он все и переводил.

Судя по записям, Антонио Загирес жил в России без малого семь лет. До переезда несколько лет работал в Стране восходящего солнца, а потом обосновался во Владивостоке с женой-японкой Шинобу, урожденной Ямада, и дочерью.

Письмо-прощание с близкими оказалось трагически скорбным и печальным, и каждый почувствовал, насколько тяжело было Антонио расставаться с родными и готовиться к смерти в долине.

Общее состояние неосторожно усугубила Анна Иосифовна, когда заявила, что, мол, все здесь погибают. После таких слов Борис чуть не рявкнул на нее в полный голос, но вовремя сдержался и урезонивал ее, «каркая» шепотом.

Похоже, что единственная дама была недалека от истерики.

«Плохо дело», – подумал Мишка.

Судя по записям Загиреса, паника в команде ни к чему хорошему не привела. Один незадачливый путешественник сорвался со скал и погиб сразу. Вторая попытка преодолеть каменные стены также закончилась смертью одного из смельчаков.

Не повезло и проводнику, Жаргалу Итилову. Партнер Загиреса после смерти второго скалолаза впал в истерику. Он во всем обвинил проводника и, невзирая на попытки членов команды его успокоить, выстрелил в затылок предку Адыги, сидящему возле жертвенного камня.

То, что происходило в долине после смерти проводника, описывалось на целой странице. Оказалось, Антонио, как и Птахин, не был подвержен действию голосов, которые неизменно возникали после громких людских криков, и повышенное внимание обитателей долины ему тоже не мешало.

Иностранец, убивший дедушку Жаргала, собственного выстрела не пережил. Видимо пытаясь унять вопли и грохот в мозгу, он стал биться головой о скалу, но это не помогло. Спустя минут тридцать после выстрела и непрекращающейся истерики у него начались видения. Он стал палить из винчестера во все стороны и кричать: «Не подходи!», а когда закончились патроны, выхватил 12-миллиметровый кольт и снес себе полголовы.

В буйстве он рикошетом ранил Антонио. Пуля на излете застряла у того в левой лопатке и, вероятно, до самой смерти причиняла сильную боль.

Загирес объяснял таинственные свойства долины обилием населяющих ее душ ушедших людей. Подобный опыт он получил в Японии при раскопках одного из захоронений, когда из всей экспедиции вернулись только двое – Антонио и его будущая жена.

Были там еще строки с инструкцией для супруги Шинобу на тот случай, если хотя бы письмо дойдет до семьи.

Требовалось обязательно уничтожить найденный в захоронении «ключ» и глиняную табличку с еще не расшифрованными инструкциями. Трижды повторялось о недопустимости попадания артефакта в руки людей недостойных.

Чернила в конце письма оказались немного размытыми. Видимо, от слез путешественника, осознающего: финал не за горами…

– Надо бы сегодня его похоронить, – напомнил Мишка.

– Почему не завтра? – «каркнул» Борис.

– Вдруг я к вечеру соображу, как отсюда выбираться, а он так и останется. Плохо. Он-то всех закопал, хотя и раненный. Порядочный дядька… – закончил монолог мальчишка.

Глава тридцать восьмая Нет пророка в своем отечестве

Похороны Загиреса и попытки найти решение

Однако ни эта ночь, ни две последующие не дали никаких результатов.

Антонио Загиреса похоронили в первый же день.

Останки завернули в полуистлевший кожаный плащ, найденный в пещере, и положили в могилу, вырытую остатками лопат в скалистой почве.

Мишка, когда взрослые ушли, прочел придуманную с ходу молитву, в которой просил Бога упокоить душу Антонио, как только что они упокоили тело.

Так вырос еще один холмик на почти столетнем погосте этой долины, полной золота и призраков. В изголовье поставили тяжелый квадратный булыжник.

Взрослые хотели помянуть испанца, но Птахин не допустил траты бесценной водки. Вдруг он завтра додумается, как запускать жертвенник, а «брызгать» нечем? Предложил еще вынести золото из палатки.

Мишка понимал: забрать с собой отсюда ничего не удастся, хотя у него появилась одна мыслишка.

Путешественники развлекались чтением дневника Антонио. Все, о чем он писал, к настоящему времени почти не имело отношения.

Заинтересовало упоминание об отце жены, японском офицере-подводнике, провалившем диверсионную операцию по доставке особо ценного груза на подводной лодке.

Груз предназначался для расчета с высокопоставленным российским чиновником, давшим полную информацию о походе 2-й Тихоокеанской эскадры, ее вооружении и слабых местах.

Перед походом полковник Таро Ямада оставил на случай своего невозвращения дневник для своей дочери. Он не вернулся, и семья его была под «колпаком» вплоть до смерти матери в мае 1909 года. В том же году его дочка Шинобу вышла замуж за Антонио и вместе с ним уехала во Владивосток.

Еще понравилась история о «золотой тропе» в Забайкалье. Мол, идет она аж с Витима через нынешнюю Читинскую область и уходит в Монголию, а оттуда в Китай.

Китайских старателей тамошние лихие людишки обирали и убивали почем зря, сами чутья на золото не имея. А вот те, кто привлек китайцев на свою сторону и оговорил с ними условия, в накладе не оставались.

Оказывается, три забайкальские группировки создали целый синдикат по доставке опиума, чая и спирта на территорию царской России, а также по незаконной добыче золота с использованием китайских старателей и фальшивомонетчиков.

Трудились они там, похоже, до самой революции. В доле с ними оказались многие полицейские чины и представители власти.

«Любопытно, – отметил Мишка, – надо, как выберемся, бате рассказать. Пускай выяснит насчет „золотой тропы“. Вдруг что интересное там?»

Парень размечтался и с трудом себя остановил: «Ты сначала отсюда выберись! Соображай! На тебя все надеются!»

Пришла ночь, потом был еще один бесконечный день и снова ночь.

Мишкины «акции» провидца падали. Борис Петрович, похоже, тоже совсем разуверился в его способностях и шутливо предположил: мол, ждет хитрец, когда они подохнут, а потом с золотцем в кармане и отчалит.

Сильно разозлил он Мишку этой злой шуткой.

– Вы когда мне в затылок стрелять соберетесь, вспомните о судьбе свихнувшегося стрелка, – махнул мальчишка рукой в сторону могил. – У вас, Борис Петрович, не у одного нервы.

– Чего это ты разговорился? – злобно сощурился тот.

– Успокаиваю. Достали меня ваши косые взгляды и шепотки! Виноват я, что сообразить не могу? А если шаманка вообще ошиблась?

Изобразив оскорбленную невинность, Птахин пошел к пещере, чтобы побыть одному. По дороге рассуждал: «Получится – так посплю немного, а то вся компания ночами болтает-ворочается – никакого покоя».

Второй день мальчишка добирал сна днем вдали от остальных. Даже лежку себе сделал возле пещеры.

Анна Иосифовна в последнюю ночь стала жаловаться, что она устала и не может жить постоянно под чужими взглядами. Будто ее на аркане сюда кто-то тянул!

На дядькины подначки Мишка ответил, что тот его вообще брать не хотел, а теперь чего-то еще требует! Сейчас Бориса Петровича «успокоил».

Лучше всего вели себя Юрка с маленьким Иваном. Виновных не искали, в истериках не бились, лишь молчаливо выполняли рутинную работу.

«Может, нужный сон увижу…» – надеялся Мишка, устраиваясь на лежке.

Никак не получалось у него попасть в сонном мороке к заветной хрущевочке и Семенычу с его «беломориной» в зубах. Самые потаенные уголки сна обшарил – безрезультатно.

Сегодня решил: если во сне совет не удастся получить, так, может, хватит смелости к практиканткам подойти?

Пульсы дня затихали в тишине долины, и неожиданно со свистом скорого поезда «из-за горизонта» вылетела лента четырехэтажки. Она краснела кирпичами и с невероятной скоростью перегораживала пространство…

Глава тридцать девятая Хозяин снов

Истерики, сон и найденное решение

– Мы никогда отсюда не выберемся, никогда!

Истеричный женский крик полетел над долиной и разбудил Мишку. Слёз парень не переносил. Даже если плакали по-настоящему а не вымаливали прощение или конфетку.

Понимая, что больше не заснет, он упрямо повернулся на другой бок и зажмурилcя. Хотелось проснуться в прежнем знакомом мире, который остался где-то далеко.

Дома солнце наверняка клонилось сейчас к горизонту. А здесь будущие ночные тени только-только начинали сгущаться, готовясь превратиться в плотное покрывало.

Где-то шла другая жизнь, с которой нечаянная экспедиция так неожиданно рассталась. Каждому хотелось надеяться – не навсегда.

Скалистые стены вынужденной тюрьмы горделиво возвышались, уткнувшись зазубренными краями в густой туман. Они как будто рассматривали пленников и решали, отпускать их обратно или нет.

– Я не могу больше, когда на меня смотрят! Не хоч-у-у-у-у-у!

«Достала, истеричка! – Мальчишка выпал из долгожданного сна. – Ни днем ни ночью нет покоя!»

С Семенычем во сне он толком не поговорил. Тот лишь молчал и пускал изо рта папиросный дым.

Чего только Мишка не делал! Даже на колени бухнулся, но старик лишь удивленно глянул на него: мол, сам все знаешь.

Потом практикантки выскочили прямо на улицу, чего с ними никогда не было в этом сне.

Парень даже слегка напугался, но в конце концов преодолел робость, сел на лавочку и с удовольствием позволил одной из них устроиться у себя на коленях.

«Вот не повезло! – сердился Мишка, наслаждаясь первым поцелуем. – Только-только все началось – и эта дура заорала!»

Неожиданно вспомнил, как во сне появилось жжение шаманкиных самородков. Пощупал мешочек. Так и есть – даже сейчас чуть «кусаются». Что-то должно было проясниться в этом сне, но что?

«Надо же, как надрывается!» – морщился Мишка, слушая крики Анны Иосифовны.

Женщина, рыдая, рвалась из рук Бориса Петровича. Похоже, у нее даже пена на губах выступила. Хотя могло и показаться. Далековато.

«Что же мне кричал вдогонку Семеныч? – соображал Мишка, но в голове крутились воспоминания о поцелуе, да и жжение самородков мешало сосредоточиться. – Чего это они так разошлись? – Мишка дернул с шеи мешочек, но желтенькие камушки на ладони оказались холодными. – Странное что-то происходит с этим золотом. – Мальчишка катал на ладони самородки, похожие на конфеты. – Что там Сафа говорила? Проглотить, когда голым будешь? – вдруг вспомнил парень. – Голым… голым…»

И неожиданно в его голове закрутилось кино наоборот.

Стычка с Петровичем.

Чтение дневника.

Похороны Загиреса.

«Экскурсия» по долине.

Побег от Николая и переход.

Дядькин обряд.

Пеший поход.

Рытый.

Шаманка.

Усть-Баргузин.

Переход на корабле.

Сборы и, наконец, последний сон с Семенычем.

Старик тогда сказал: «Ты слишком заморочен материальным. А ведь отсюда уходят голыми, как и приходят…»

Вспомнились слова Адыги на пароходе: «Те, кто туда до вас зашел, троица та, – не жильцы уже. Фактически умерли. Если даже заново родятся и там богу душу не отдадут, то больше пяти лет им все равно не прожить…»

– Есть! Есть!!! – вскрикнул Мишка, забыв про осторожность и волну звуков, способную свернуть голову партнерам, хотя тех и так уже корежило от воплей свихнувшейся тетки.

Даже Анна Иосифовна прекратила визжать и в изнеможении повисла на руках у Петровича, терпеливо пережидающего вопли долины у себя в голове.

Глава сороковая Адыга

Дух Онго, сны и разгадка

В мире реальном пошел дождь. Упругими струями он хлестал по шиферной крыше рыбацкого зимовья.

Темнота плотно закутала пространство, и, казалось, солнце никогда теперь не появится. Темнота ждала жертвы.

Адыгу не трогали человеческие страхи, и жутковатая действительность ее не пугала.

Прошел первый день после светопреставления, и она впустила в себя духа Онго, чтобы посмотреть, как обстоят дела но почему-то никак не могла найти ушедших.

Картины и образы менялись, не обнаруживая тех, кто нужен. Похоже, они отсутствовали в реальном мире – ни сигнала, ни тени, ни следа.

Неожиданно пошла картинка чужого видения, словно неясные звуки из эфира радиоприемника. Странные образы появлялись и тут же исчезали. Старческий голос бубнил: «Ты сам все знаешь…»

Все это походило на сон. Но очень уж явный.

Такого никогда не было в ее сонных странствиях. Ночные картинки, связанные с ее знакомыми из Усть-Баргузина, не отличались разнообразием и фантазией: хозяйство, коровы, домашние дела. В лучшем случае, детский сказочный сюжетец.

Сон, ухваченный Адыгой, явился не из реального мира, а из пустоты. Прервись он – исчезнет и контакт.

Чьи же это вибрации? И вдруг она поняла: это сигнал единственного человека, способного разрулить ситуацию, племянника Ознорского Мишки.

Но почему сон настолько реален? А может, это и не сон вовсе?

Звуки исчезли, и остались лишь женские голоса. Они теперь напоминали патефонную пластинку, застрявшую на одной ноте.

Перед окончательным обрывом «связи» Адыга уловила: разгадка секрета обратного перехода совсем рядом.

Глава сорок первая Поехали!

Мишка жадничает и рискует

– Вдумайтесь, – азартно шептал Мишка, еле сдерживаясь, чтоб не заорать, – это же символика! Шаманка на пароходе сказала: кто зашел сюда, фактически умер. Это вы. Следом явились мы. Получается, теперь всем надо заново родиться. Семеныч вообще сказал: «В этот мир приходят и уходят голыми». – Парень забылся, упомянув старика из своего сна, но, похоже, никто оговорки про Семеныча не заметил. – Получается, умереть, как мы, можно и в одежде, а родиться снова – только голыми! Компания Загиреса золотую кучу сначала собрала возле жертвенника. Помните из дневника? А потом ее подальше унесли – показали, мол, не надо нам золота. Оставалось только раздеться. Полностью. И вещи все оставить. Не догадались!

– Нет, Мишка, ты все-таки дурной, – откликнулся Ознорский. – Не знаю, кто как, а я смысла здесь большого не вижу. А потом, кто такой Семеныч? Я что-то не знаю такого!

– Семеныч? – рассердился на себя Птахин, и продолжил: – Семеныч – это препод! Историк! Хотя можешь не верить! Ты вообще мне нужен, чтобы обряд совершить, а то они меня не послушают. Им же меня не видно. Ну? Не хотите? Тогда я стартую один! Легко! Лягу без вас в палатке голым и крикну, как Гагарин, «Поехали!..» Просто руки чешутся быстрее попробовать.

– Да, Мишка, – «каркнул» Борис Петрович. – Я думал, ты на самом деле понял, что надо делать, а тут… Ты, конечно, от нас отличаешься – факт. Нечисть местная тебя не берет, но не думаю, что верно ты угадал.

– А мне разницы нету, – заговорил Юрка. – Мысль интересная, и если нам предстоит заново родиться, я готов. Плевать на сомнения. Никто ничего не знает, а других идей все равно ни у кого нет, потому я «за»!

Обсуждение продолжалось почти до темноты.

К предложению Птахина подбирались с разных сторон. Примерялись и так и эдак. А он оставался спокойным и невозмутимым.

Мишка прощался с долиной. Чем-то она его пленила. Может, он бывал здесь и раньше?

«Долина мертвых, – раздумывал парень, – место, где души могут выходить в реальный мир, хотя насколько он реален? То-то мы духам здесь в радость! Пощипать, похихикать, поглядеть на бестолковую жадность… Мы-то хоть ведем себя более-менее прилично. Если и грыземся помаленьку, так это не считается. Хотя через пару дней, возможно, и выкинем что-нибудь чрезвычайное от безысходности. Но не сегодня».

Рассуждая, Мишка увлекся и пропустил момент, когда компания окончательно разделилась на два лагеря.

С ним остались для перехода дядька, Юрка и Ваня.

До темноты оставалось немного, и Мишка рискнул.

Совет тофаларской шаманки насчет глотания самородков навел его на интересную мысль. Тогда, сразу по прибытии, сидя возле кучи золота, мальчишка обратил внимание, насколько самородки похожи на конфетки цветом и формой. Прямо бери да ешь. Что он и решил теперь сделать.

Подошел к куче и выбрал несколько горстей гладких небольших камушков. Достал из мешочка шаманкино золото и постарался запомнить рисунок на ее камнях, чтобы потом не спутать.

Перед тем как глотать, вернулся к палатке и отрезал хлеба. Налил водички в кружку и приступил.

Пару «конфеток» закинет, мякишем зажует, потом еще парочку – и горбушкой закусит.

Совсем пустым, без золота, уходить не хотелось, а так хоть полкило в себе унесешь.

– Чего ешь? – подошел Иван к племяннику.

– Хлеб! – с трудом ответил Мишка, глотая последний самородок.

– Обряд чем делаем, водкой?

– Конечно. Этим оставим? – кивнул мальчишка на компанию Петровича.

– Их дело! Надо – подойдут.

– Юрка там?

– Прощаются.

– Стокгольмский синдром! – самодовольно блеснул эрудицией Птахин.

– Это когда заложники и террористы братьями становятся? – улыбнулся дядька.

– Ну да… – осекся парень. Важничать расхотелось. – Пойдем поговорим с ними.

– Давай сам, я готовиться пойду.

Около палатки его встретил Борис Петрович.

– Ты, Мишка, не подумай чего. Твои рассуждения, похоже, правильные, тем более ничего другого все равно нет. Вот только Аня раздеваться не хочет, а я ее не брошу…

– Дядя Боря, мы вам полфляги водки оставим. Если у нас получится, вам будет чем «брызгнуть». А Ваня не передумал с нами идти?

– Идет-идет. Одна Аня противится, – грустно проговорил Петрович.

– Тогда, если у нас выйдет, вторым эшелоном пойдете.

– О’кей! – протянул руку тот.

Мишка ее пожал. Обнялись. В глазах защипало. Стокгольмский синдром…

Приготовления шли полным ходом, а Мишка прислушивался к своему внутреннему состоянию.

«Груз» улегся неплохо. Мелькнула мысль: вдруг золото в животе возьмет и расплавится на переходе? Хотя переживать теперь поздно, и если местная «таможня» не пропустит… Дальше думать не хотелось.

В долину спустился долгожданный вечер. Ужинать Мишка не стал. Кефирчика бы сейчас попить или сыворотки.

«Получится – не получится?» – переживал он.

Ваня сидел возле палатки в спортивном костюме. Флегматичный. Невозмутимый. Рядом стояли Юрка с Ознорским и обсуждали, кто пойдет «брызгать».

На правах «оракула» Мишка этот спор прекратил быстро:

– Если хотите, идите вместе, а «брызгает» только дядя Ваня. Раз уж у него получилось в эту сторону, то менять ничего не стоит!

Юрка глянул на парнишку, как на врага, но промолчал и демонстративно отвернулся.

– Знаешь, какое прозвище у Юрки среди наших? – шепнул удивленному Птахину Ознорский.

– Нет.

– Шаман! Я тебе не говорил, но Адыга-то правильно угадала. У него кто-то из родни в колдунах ходил. Сам не «бормочет», а тяга есть.

– Угадала, смотри-ка, – задумчиво повторил Мишка. – Мощная тетка!

– Нам бы отсюда выбраться, а там и мы себя покажем! Что только про казенную технику говорить буду? Спутник-то с джипиэсом придется здесь оставить…

У Мишки началась икота. Не помогли ни вода, ни удары по животу перед очередным «иком».

А темнота тем временем сгущалась.

Около палатки Петровича синела газовая горелка. Что-то они там готовили.

Пора было начинать.

– Итак! – заговорил Мишка. – Приступаем! В палатке должны быть только мы. Ничего из вещей с собой не берем! Я оставляю здесь нательный крест. Если кольца есть или украшения какие, долой! Рождаемся заново! Если кого это мучает, скажу: когда создавалась эта «механика», неясно, так что не переживайте! Дети и сейчас не рождаются с нательными крестами!

– А кольцо обручальное? – грустно спросил дядька. – Мне жена по первое число выдаст!

– Ты сначала до нее доберись! – мстительно фыркнул Юрка и подал пример, снимая одежду.

Мишка разделся после него. Теперь он переминался босыми ногами на прохладной земле и машинально сложил ладони, прикрываясь, будто в футбольной стенке около ворот.

– Дядя Ваня, ты в одежде обряд сделай. «Машинка»-то наверняка и так заведется.

– Ну нет! – Ознорский стаскивал с себя камуфляжные штаны. – Вдруг что-то не так! Голым так голым – роды же, – добавил он под нос.

«Верит! – понял Мишка. – Верит и чувствует! Это хорошо! Должно получиться».

В палатке темнота – хоть глаз выколи. Прилечь не на что. Под голову тоже ничего не сунешь.

Ждали сидя. Мишка обнял руками колени. Остальные ежились и передергивали плечами.

Полог палатки с шумом распахнулся, и внутрь ввалился Иван.

– Всё! По-моему, началось! Я как «брызнул», так через минуту на меня смотреть почти перестали, а потом и вовсе исчезли. А как тут у вас?

– Вроде легче, – неуверенно заговорил Юрка. – Нет, точно меньше смотрят.

– Значит, начинается!.. – выдохнул Ваня. – Возле меня уже никого нет!

Время тянулось еле-еле. Каждый думал о своем, а Мишке еще раз пришла мысль о зряшной затее с золотом: ставки слишком высоки. Не надо было жадничать, хотя теперь поздно, назад не отыграешь… Додумать не успел.

От камня пыхнул яркий свет, и первый орудийный раскат оглушил, выбив из головы пустые рассуждения.

«Будь что будет! Началось…» – мелькнула у Мишки последняя мысль, и время неожиданно скрутилось тугим канатом.

Грохот и вспышки слепили даже в палатке.

БДЫНС! БДЫНСССС! ДАНСССС! ТРРРРРАБББУХЫЫНННЦ!

Мишка вдруг перестал видеть всполохи и слышать грохот. Мир превратился в ничто. Его попросту не стало.

Глава сорок вторая Выход

Странные звуки и чужая палатка

Зрение вернулось к Николаю лишь к обеду.

Погода стояла прекрасная. Подумал, что можно и нужно подстрелить кого на обед, хотя бы рябчика. Но желания шевелиться не было. Поел сайры и хлебнул из плоской фляжки. Кровь понеслась быстрее, разнося тепло и приятную истому. Понимал: нужно чем-то себя занять.

Решил перебазироваться на край плато, к «чашке» с водой. Там и горелый кедровый стланик рядом – без дров не останешься.

Послеобеденное время быстро прошло в заботах и хлопотах.

Вид на ущелье с края плато открывался фантастический. Любуясь в бинокль необъятными просторами, Николай радовался: не купишь такого, не создашь, это можно только сберечь!

А где-то шла другая жизнь, и замкнутые в тесных городах муравьи-людишки считали себя ее хозяевами. Они и вселенную Николая – все то, что он любил и чем дорожил, – воспринимали как свою собственность и вели себя там отнюдь не как гости. Жить с ними рядом Николаю не хотелось.

Время шло, наступал вечер, и постепенно его воинственный настрой ослабевал, а череда образов превращалась в сонные видения. Он сам не заметил, как заснул.

Пробуждение было резким и неожиданным.

Окружающая тишина звучала. Странное шипение-бульканье неслось от жертвенного камня. Сам же он матово помаргивал темно-красным светом, мерцая и переливаясь от ярко-малинового до бледно-розового.

Наученный горьким опытом, Николай выхватил из сидора вафельное полотенце и обмотал вокруг головы. Повернулся к камню спиной и стал прислушиваться, с ужасом ожидая грохота канонады.

Но ничего не случилось, и он снова провалился в сон.

Утро оказалось ярким.

На плато, где совсем не было тени, от первых солнечных лучей нельзя было не проснуться.

Влага забралась в расстегнутый спальник Николая, заставляя ежиться и вытаскивая его из объятий сна.

Онемела рука, и затекла половина туловища. Видно, дав себе установку не оборачиваться, он проспал оставшиеся ночные часы на левом боку.

Спать больше не хотелось. Вспомнил странные звуки и пыхающий малиновым камень. Зажмурившись, будто в детстве, Николай повернулся на правый бок и приоткрыл один глаз.

Первые лучи утреннего солнца уже уткнулись в сопки и высветили проплешины с приямками. До плато они пока не дошли, но среди остатков теней он увидел две палатки.

Одну егерь узнал сразу: защитная, в камуфляжных пятнах, – Ознорского.

Вторую, оранжевую и с верандочкой, он раньше не видел.

Николай закрыл глаза и снова их открыл. Ничего не поменялось. Тогда он встал, присел пару раз, разгоняя кровь, и пошел к палаткам.

Глава сорок третья На краю мира

Финал, итоги

Ничто не могло омрачить радости второго рождения!

Первые слова Николая: «Быстро же вы управились…» – показались сначала издевкой. Когда же выяснилось, что с момента перехода второй компании прошли только сутки, удивлению не было предела.

Второй загадкой оказалось наличие соседней палатки, а в ней… абсолютно голых – в чем мать родила – Бориса Петровича и Анны Иосифовны!

На претензии Мишки о недоверии к его теории все с удивлением узнали: после перехода они провели в долине почти сутки. Не обнаружив утром палатки Ознорского, Борис Петрович повторил вечером свой африканский обряд и запустил «машинку» вторично.

Все получилось.

Удивлялись недолго. Привыкли уже к странностям долины за последние дни. Хлопот хватало и без этого – всем нужно было одеваться.

При дележе оставленной во внешнем мире одежды и обуви Мишке повезло только с обувью. Пара кроссовок оставалась в рюкзаке, а еще он прикрылся юбочкой, скроенной из палатки Бориса Петровича, которую тот в приступе необычайной щедрости отдал на общие нужды.

Слава богу, у Николая оказались нитки с иголками и туристический каремат. Его-то и пустили на подошвы для сандалий, которые собирались использовать для перехода вниз по склону и пересечения ущелья Рытого.

Если подробно описывать происходящее, то могло бы получиться небольшое швейное пособие по кройке и шитью из подручных материалов.

Компания смотрелась живописно.

Мишка – в кроссовках на босу ногу и в оранжевой кельтской юбочке с рваными краями. Жилетка того же цвета. Никаких изменений ни с ним, ни с его «желудочным» грузом не произошло – пропустила «таможня», – и сейчас он раздумывал, что делать дальше. «Собирая» утром, после перехода, в палатке собственное тело, он чувствовал: все хорошо. Даже икота прекратилась – цел и невредим!

Сооружая себе одежонку из кусков палатки, Птахин тихонько радовался и понимал: придется хоть как-то вводить в курс дела отца. Дядьке говорить нельзя. Вывалит кучу претензий: мол, почему утаил, ничего не сказал про золото.

Понимал: теперь придется пару дней изучать собственный «навоз». Смеется золотце: хочешь обладать – копайся-радуйся…

Закончив пошив и умывшись в ближайшей луже, Мишка теперь обсыхал, разглядывая, как экспедиция шьет и меряет себе одежду.

Из всех запасов Николаю оставили только штаны, майку и обувь. Ваня и Юрка отобрали у него, как у наиболее подходящего по размеру, запасные семейные трусы и теперь весело сверкали белым горошком на синем фоне и дурацкими розовыми ромашками. Юрка надел еще и куртку Николая, а Анна Иосифовна запасную майку.

Сложнее всего пришлось двум мужчинам, и бо́льшую часть ткани палатки те извели на себя. Замотанные в оранжевые балахоны, дядя Ваня и Петрович походили на призраков.

У Ознорского, как и у Птахина, здесь оставалась обувь, остальным же пришлось городить башмаки из спальника Николая. Тот, глядя на Петровича, отдавшего собственную палатку на нужды трудящихся, не жадничал.

Из каремата вы́резали подошвы и засунули их в подобие ичигов. Спальный мешок с одной стороны был обработан специальным составом от влаги, так что все казалось надежным.

Остатки ткани Петрович хозяйственно скатал и приторочил себе на горбушку.

Нечаянная экспедиция стояла пестрой толпой на краю мира. Казалось, что именно отсюда началось создание Вселенной.

В необычайной дали терялась смычка небесного купола с плоскостью земли. Очертания размыты, размазаны – полная неопределенность.

Стоящих на краю мира тоже ждало впереди много неожиданностей: путь под гору легким не окажется.

Сорвется на кедровом стланике и сломает ногу грузный Петрович. Какой он тяжелый, Птахин поймет, когда придется тащить его по очереди на носилках из остатков палатки и двух жердей.

Анну Иосифовну покалечит вернувшаяся к речке медведица. Слава богу, Николай не промажет и убьет хищницу с первого выстрела.

Куда девались розовые столбы на месте ночлега, так и останется загадкой.

Никто не подозревал, что на пароходе теперь находится Трифоныч и путешествие его продолжится: сначала до Ольхонской больницы – сдать пострадавших, – а лишь потом с Адыгой к себе в Усть-Баргузин.

Не знали, что Петрович тоже проглотил самородки и заботливо упакованную флэш-карту джипиэса, чтобы рассмотреть маршрут.

Юрка всю обратную дорогу проговорит с Адыгой. Та будет расспрашивать его о родителях, бабках-дедках и что-то все время прикидывать-соображать.

Перезваниваются они и теперь.

Ваня подружится с молодым егерем, и они даже вместе соберутся поступать на Иркутский охотфак.

Петрович и Анна Иосифовна будут долго лечиться, а потом, выписавшись из больницы, несколько раз соберут участников экспедиции к себе на чай.

…А пока все они просто стояли на краю мира, открытые со всех сторон солнцу и ветру, и не предполагали, что Рытый возьмет еще свою немалую плату за такой наглый и смелый переход.

А где-то там, затерянная между мирами, останется в своем вечном одиночестве Долина мертвых и будут дремать в ожидании очередной жертвы камни, сложенные неизвестно кем и когда…

2011

Иркутск

Об авторе этой книги

Михаил Вадимович Соловьёв родился в 1961 году в Иркутске. Профессиональный музыкант, с двенадцати лет играл в ансамбле классических гитаристов под руководством Ю. С. Коробейникова. Посещал литературный факультатив при школе, который вел преподаватель литературы, известный писатель-диссидент Б. И. Черных. После окончания Иркутского сельскохозяйственного института трудился на руководящих должностях в народном хозяйстве СССР. В 1985 году был призван из запаса и чуть больше двух лет служил офицером в Советской армии. После армии работал в уголовном розыске, потом частным детективом. С 1998 года по настоящее время занимается предпринимательством. В 2004 году вернулся к музыке, записал четыре альбома. Последний (2012–2013) – в составе музыкального коллектива «Siberian art trio» – записан в стиле этнофутуризма. В его основе – старинные народные песни, собранные в этнографических экспедициях по Восточной Сибири. Автор нескольких приключенческих романов, вышедших в издательствах «Вече» и «Астрель-СПб».

О художнике этой книги

Дарья Константиновна Рютина родилась в городе Ангарске Иркутской области. В 2010 году закончила факультет изобразительного искусства Иркутского государственного технологического университета. В сфере графического дизайна и промышленной иллюстрации работает с 2007 года. В настоящее время – дизайнер-иллюстратор иркутского журнала «Телегид. Видеоканал».

Книга М. Соловьёва «Переход» – первая работа молодой художницы. Благодаря удачно найденной изобразительной манере, ей удалось передать особенности жизни, быта, верований народов Восточной Сибири. В иллюстрациях Д. Рютиной природа байкальского побережья, яркий национальный колорит населяющих его народностей (тофов, бурят и др.) становятся, наряду с человеческими персонажами, полноправными действующими лицами повести.

Примечания

1

Мыс Безымянный – см. карту № 1 под цифрой 1 (с. 13).

(обратно)

2

Горня́шка – байкальский ветер.

(обратно)

3

«Ярославец» – корабль класса «Морской охотник».

(обратно)

4

Тофала́рия – местность в центральной части Восточного Саяна, на западе Иркутской области. Населена малочисленным народом – тофаларами (тофами).

(обратно)

5

Алыгже́р – районный центр в Тофаларии.

(обратно)

6

Отсто́й – место длительной стоянки судна (проф.).

(обратно)

7

Рунду́к – ящик с откидной крышкой на лодке.

(обратно)

8

Ну́клеус – каменная заготовка, от которой отбивались обоюдоострые пластинки для ножей (археол.).

(обратно)

9

Отще́пы – отходы при обработке нуклеусов (археол.).

(обратно)

10

Верхнеу́динск – старое название столицы Бурятии Улан-Удэ. На карте № 2 (с. 44) обозначен цифрой 1.

(обратно)

11

Ольхо́н – остров на Байкале. На картах № 1 (с. 13) и № 2 (с. 44) обозначен цифрой 2.

(обратно)

12

Мыс Рытый на карте № 1 (с. 13) обозначен цифрой 3.

(обратно)

13

Усть-Баргузи́н – поселок на Байкале. На карте № 1 (с. 13) обозначен цифрой 4.

(обратно)

14

Хошхоны́к – блюдо из конских потрохов (бурят.).

(обратно)

15

Арби́н – конский внутренний жир (бурят.).

(обратно)

16

Впустить… духа О́нго – войти в состояние транса (бурят.).

(обратно)

17

Бу́тор – имущество, пожитки, дорожный скарб (сиб).

(обратно)

18

Сагуда́й – рыбное блюдо (бурят.).

(обратно)

19

Гли́ссер – здесь: наилучшие условия для скольжения лодки по водной глади (мор.).

(обратно)

20

Зае́жка – место ночлега гостей (диал.).

(обратно)

21

Саган-даля́ – «белые крылья» (бурят.). Речь идет о растении родиола розовая, листья которой обладают оздоравливающим эффектом.

(обратно)

22

См. карту № 3 (с. 86) под цифрой 1.

(обратно)

23

Контраба́с – здесь: контрабандист.

(обратно)

24

Нета́бельный – незарегистрированный.

(обратно)

25

ТТ – сокр. Тульский Токарева – пистолет, разработанный советским конструктором Ф. Токаревым на Тульском оружейном заводе в 1930 г.

(обратно)

26

Ру́мпель – приспособление для управления каким-либо плавающим средством (мор.).

(обратно)

27

Сан – «здравствуйте». Сокр. от «сан-байна́» (бурят.).

(обратно)

28

Место высадки на карте № 3 (с. 86) обозначено цифрой 2. Линией отмечен маршрут.

(обратно)

29

«Брызгать» – совершать один из шаманских ритуалов.

(обратно)

30

Солоне́ц – место для подкормки дикого зверя солью. Используется браконьерами для весенней охоты.

(обратно)

31

Му́шки – приманка для рыбы, наматывается из цветных ниток на рыболовный крючок.

(обратно)

32

Шушела́ – приспособления из жердей для разбора и сушки сетей.

(обратно)

33

Листвя́нка – поселок в истоке реки Ангары. На карте № 2 (с. 44) отмечен буквой «А».

(обратно)

34

«С подхода» – одиночная форма охоты со скрытным подходом к зверю с подветренной стороны.

(обратно)

35

«Заго́н», «рёв», «солонцы́» – способы охоты.

(обратно)

36

См. карту № 3 (с. 86) – «место ночлега».

(обратно)

37

Поселок Узуры на мысе Хобой (остров Ольхон). См. карту № 1 (с. 13) под цифрой 5.

(обратно)

38

Плавящийся ха́риус – рыба, выныривающая из воды за мотыльками, упавшими на поверхность озера.

(обратно)

39

Имеется в виду жертвенник. См. карту № 3 (с. 86).

(обратно)

40

Карема́т – туристский коврик.

(обратно)

41

Стайка – помещение на скотном дворе.

(обратно)

42

Коне́ц – трос, с помощью которого судно закрепляется у причала (мор.).

(обратно)

43

Кнехт – столбик для крепления снастей или концов (мор.).

(обратно)

44

ПМ – пистолет Макарова.

(обратно)

45

«Отстой» на Шарталае – бухта возле мыса Шарталай. См. карту № 1 (с. 13) под цифрой 6.

(обратно)

46

Тра́нец – доска в кормовой части судна для крепления двигателя (мор.).

(обратно)

47

Рюкзак на станке – рюкзак со встроенной алюминиевой рамкой по форме спины (турист.).

(обратно)

48

Бурха́нить – приносить жертву богу Бурхану (бурят.).

(обратно)

49

Форт-Нокс – хранилище золотого запаса США.

(обратно)

Оглавление

О конкурсе

Переход Повесть

  Глава первая Голубиная почта

  Глава вторая Заваруха-1

  Глава третья Заваруха-2

  Глава четвертая «Не ходи никуда!»

  Глава пятая Хищные вещи

  Глава шестая Хозяин снов

  Глава седьмая Золотая лихорадка

  Глава восьмая Мастер скандала

  Глава девятая Первые шаги

  Глава десятая И снова хищные вещи

  Глава одиннадцатая На ощупь

  Глава двенадцатая Засада-1

  Глава тринадцатая Специальные предложения

  Глава четырнадцатая Засада-2

  Глава пятнадцатая Крадущийся

  Глава шестнадцатая Засада-3

  Глава семнадцатая Прости-прощай

  Глава восемнадцатая По следу

  Глава девятнадцатая В ущелье

  Глава двадцатая Вчера

  Глава двадцать первая Охота «с подхода»[34]

  Глава двадцать вторая В пьяном стиле

  Глава двадцать третья Съеденный заживо

  Глава двадцать четвертая Дежавю

  Глава двадцать пятая Технологии древних

  Глава двадцать шестая На корабле

  Глава двадцать седьмая На Рытом

  Глава двадцать восьмая В ущелье

  Глава двадцать девятая Долина мертвых

  Глава тридцатая На черном котле

  Глава тридцать первая Не работает!!!

  Глава тридцать вторая На плато

  Глава тридцать третья Форт-Нокс[49]

  Глава тридцать четвертая Переход

  Глава тридцать пятая Светопреставление

  Глава тридцать шестая Встреча

  Глава тридцать седьмая Невидимка

  Глава тридцать восьмая Нет пророка в своем отечестве

  Глава тридцать девятая Хозяин снов

  Глава сороковая Адыга

  Глава сорок первая Поехали!

  Глава сорок вторая Выход

  Глава сорок третья На краю мира

Об авторе этой книги

О художнике этой книги Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg