Annotation
В четвертой книге фантастической саги «Мутангелы» супермутант Ризенгри попадает на одну из удивительных планет – Землю-4, жители которой дружно не помнят днем того, что творили ночью. Ризи должен по заданию ангелов найти своего друга Дюшку, а находит красавицу Элину, отцу которой, кажется, удалось разгадать парочку вселенских тайн. А вот удастся ли разгадать свою тайну Маше Малининой и Рино Слунсу, которых судьба забросила в еще более удивительное место? И что будет с Варей Ворониной, когда она встретит принца Кирилла? Возможно, на все эти вопросы знают ответы ангелы или превратившаяся в крысу Лещща Мымбе.Ая эН Уровень Фи
Хуже, чем хуже некуда. Внимание! Инструкции, данные между строк в этой книге, не представляют ни малейшей опасности для любого, кто является человеком, только человеком, и никем, кроме человека. Всех остальных мутангелов, а особенно инфилоперов (даже если они не помнят, кто они такие, и считают себя обыкновенными людьми), Мебби Клейн просит при прочтении соблюдать все необходимые меры предосторожности. Помните, что человек отвечает только за свою жизнь, а мутангелы в ответе за всё происходящее. Везде далее: Диди = дополнительная информация для инфилоперов.Глава 1. На новом месте
Он проснулся на лугу, заросшем пряными вы сокими травами. Травы не кусались – это он знал. На Земле-4 стояло раннее летнее утро спокойного тридцать две тысячи пятого года от Великого Начала – этого он не знал. Пока не знал. Ему надо было поесть, определиться во времени и пространстве и вспомнить о том, что он, Ризенгри Шортэндлонг, теперь снова, еще раз – Вениамин Бесов, новоиспеченный ученик седьмого «А» класса обычной средней школы одного маленького милого городка. Городка, в котором все не так. Городка, в котором живет, почти наверняка ничего не помня о своих прошлых жизнях, его лучший друг Дюшка Клюшкин. В этом мире Дюшка мог быть вовсе не Дюшкой. Он мог быть Петей, подсолнухом Гошей, младенцем Сашей, престарелой Алевтиной Петровной с выпадающей искусственной челюстью или хроническим алкоголиком Салютом Иванычем. Ризу предстояло вычислить его из двадцати пяти тысяч человек, проживающих в городе. Таково было задание ангелов. Странное задание. Непонятное, как и все, что творили ангелы. Для обычного человека такая задача была бы просто невыполнимой. Но Ризи Шортэндлонг был супермутант. И все его способности были при нем. И о своих прошлых жизнях он помнил. И к тому же ангелы не предоставили ему никакого выбора. Ризенгри сел, сладко потянулся было, и вдруг его прошибло холодным потом – о ужас, у него ведь теперь нет ног! Ведь его общение с таинственным Стариком окончилось тем, что… Ризи глянул вниз. Нет, – тьфу ты, в самом деле! – ноги были на своем привычном месте, целые и невредимые. Правда, они были обуты в нечто невероятно странное: спереди вроде как сандалии, а сзади – ну тапочки тапочками. И носки конкретно порванные. А, нет, не порванные. Это фасон такой: пальцы наружу и пятка, но не вся, а только с внешней стороны. К верхней части носков была пришпандорена бахрома с узелками разных размеров. Риз чертыхнулся и продолжил осмотр себя, постепенно обалдевая все больше и больше. В принципе его костюм был прост и состоял из длинных шорт и короткой майки. Но шорты были такие широкие, что ничем почти не отличались от юбки клеш. А маечка – узенькая, неудобная, в обтяжку, даже пупок не закрывающая. Кстати, вместо пупка у Риза был ровный маленький шрам, украшенный крошечными стразами. «М-да, – подумал Ризенгри, – идиотизм полный, но, если учесть, что я чуть было вообще не исчез…» Он прицокнул языком и огляделся по сторонам. Солнце стояло в зените. В воздухе было растворено невероятное множество неизвестных Ризу запахов. А такого количества растительности одновременно ему вообще никогда раньше не приходилось видеть. Цветы и травы по меньшей мере десяти разных видов мирно переплетались друг с другом, не дрались, не кусались, не стремились отодрать конкурента от кормушки – единой корневой системы… «Спят они все, что ли?» – с удивлением подумал Ризи. Сам он тоже, оказывается, спал прямо на траве. На его прежней Земле ни одному ребенку даже в голову не пришло бы улечься на живую траву и вырубиться! Но в этой реальности, очевидно, никакой опасности не было. Ризенгри встал, отряхнул одежду и оглядел окрестности с новой высоты. Вдали, на пригорке, виднелось некое подобие города. Откуда-то из глубин подсознания Ризи откопал расплавившуюся от зноя информацию о том, что городок этот небольшой, что он живет в нем на улице Памяти Семи Вод и что в их подъезде с сегодняшнего дня – новая консьержка. И еще – он должен найти Дюшку, и тогда… Неизвестно, что именно тогда произойдет, только все тогда будет хорошо. Риз еще раз полюбовался на свои тапочки, убедился в том, что на примятой траве не осталось никаких вещей, которые могли бы ему принадлежать, и пошел в сторону города, пытаясь вспомнить еще что-нибудь полезное. «Что-нибудь», в общем-то, вспоминалось. То возникал, как наяву, образ Маши Малининой из школы для особо одаренных. То выплывал из памяти мутант в метро, которого Риз испепелил ради пальто с меткой. То Дед-Старик, сидящий на краешке унитаза в клюшкинской ванной. То биореактор с кнопкой «С» и дурацким руководством для желающих превратиться в мутанты. То могила в ромашках. То Новый год с бабой Никой в виде елки. Воспоминаний было не слишком много, но они были, и Риз радовался тому, что он жив, что он по-прежнему супермутант, которому не стерли память и позволили очутиться в том мире, где Дюшка. Исходя из всего этого, у Риза теперь было двойственное отношение к ангелам: он не знал, считать их все-таки хорошими или плохими? Решая эту сложную философскую проблему, Ризенгри Шортэндлонг вошел в город. Его опасения, что он будет выглядеть нелепо, рассеялись почти мгновенно: первый же встреченный им молодой человек был наряжен в такие же идиотские шорты. Проходя мимо Риза, он еле заметно кивнул ему в знак приветствия. Риз механически ответил тем же и, немного успокоенный, пошел дальше. На домах были вывески на незнакомом Ризу языке, который откуда-то он все-таки знал. Людей на улицах было мало, и все они напоминали «первых» мутантов: ни хвостов, ни клювов, ни чешуи. Чтобы кто-нибудь летал – такого тоже не наблюдалось. Архитектура была примитивная, машины – тем паче. Не машины даже, а так – средства передвижения. Все в целом смотрелось отстойно, чистенько и скучновато. Подавляющее большинство прохожих еле заметно кивало друг другу при встрече. Ризи некоторое время поступал аналогично, а потом ему это надоело, и он принялся целенаправленно искать улицу Памяти Семи Вод. У него не было никакой уверенности в том, что он сможет правильно задать вопрос на незнакомом языке, поэтому он просто читал названия улиц, надеясь набрести на то, что ему нужно. Но как только он перестал отвечать на приветствия окружающих, окружающие эти сами подошли к нему. Это были две женщины, стройные (полных, кстати, Риз тут еще ни разу не встретил), приятные, настроенные весьма доброжелательно. Одна женщина была повыше, лет сорока, в обтягивающем тело комбинезоне, расшитом узелками наподобие тех, которые красовались на дырявых носках Риза. У нее был высокий лоб, волнистые, зачесанные назад иссиня-черные волосы до плеч и встревоженный глубокий взгляд. Ее спутница была значительно моложе, почти подросток, в длинной светлой юбке и легкой вязаной кофте с длинным рукавом, но голыми плечами и дырой в виде сердечка во всю спину. Дыру бы Ризи не заметил, конечно, но девушка, подойдя к нему, вдруг стремительно и в то же время легко присела, разметав по тротуару полотна юбки, и принялась теребить его носок – кажется, развязавшийся узелок на бахроме завязывать. Риз так растерялся, что даже ногу отдернуть не успел. – Здравствуй, мальчик! – сказала между тем старшая женщина, всматриваясь в Риза. – Тебе, наверное, требуется помощь? Ризенгри рассеянно кивнул. Он отлично понимал, что ему говорят, но сам открыть рот все еще не решался. Знаете, какое это странное чувство: вдруг отлично понимать людей, говорящих на чужом языке! – Тебе очень плохо? – волнуясь, поинтересовалась женщина. Ее спутница между тем справилась с узелком и встала, откинув со лба прилипшую рыжеватую прядку. Ее взгляд тоже был несколько тревожен. – Н-нет, – почти шепотом выдавил из себя Риз, удивляясь тем непривычным его уху сочетаниям звуков, которые вылетали у него из горла. – Спасибо за помощь. Кажется, он все сказал правильно. Это было невероятно. Но ведь он не знает этого языка! Да нет, получается, что знает… Женщины переглянулись. – Меня зовут Миляиша, – сказала та, которая была взрослее. – А это моя старшая дочь Карина. – Отлично сохра… Вы отлично выглядите! – вспомнив руководство по общению с людьми и первыми мутантами, сделал комплимент Шортэндлонг. Миляиша, кажется, немного смутилась. Ризи сообразил, что надо выдать второй комплимент, дочке, но какой… – Вербена Триденс, – представилась между тем Карина. Ризи так и не понял, как ее зовут на самом деле: Карина или Вербена. Но зато он понял, что к муточертям комплименты, ему тоже надо как-то представиться. – Риз Шортэндл… – начал было он, но тут же исправился: – То есть я – Вениамин Бесов. Я живу на улице Памяти Семи Вод. Вы знаете, где это? Женщины опять как-то странно переглянулись. – Да, Риз Шортэндл, – мягко, как больному ребенку, ответила та, которая назвалась Миляишой. – Мы знаем улицу Семи Вод. Пойдем с нами. Ты должен верить в то, что с тобой все будет хорошо. – Я верю, – кивнул Риз. Женщины повели его в центр города, пару раз повернули. Дорогу Риз запоминал механически. Его способности супермутанта были при нем в полном объеме. Память постепенно восстанавливалась. Он вспомнил разговор с ангелами во всех подробностях, все, что с ним было после конца света на Земле-11, повторы – воспроизведенную реальность. Вспомнил о том, что из его руки тянулась странная нить, связывающая его сначала с Варей, а потом с Машей и Рино. «Надо будет проверить, цела ли она, – подумал он. – Как только останусь один, потихоньку проверю…» Место, в которое привели Ризенгри, называлось «Скорая помощь». И расположено оно было на улице Восточных Попугаев, а никаких не Семи Вод. Риз мысленно выругался, но решил раньше времени сквозь стены не линять и взрывов не устраивать, а посмотреть, что будет дальше. Они вошли. В приемном покое было довольно уютно. Тишину нарушало выразительное сопение некого молодого человека с отвисшей челюстью, сидящего на полу прямо посреди зала. Он с упоением ковырялся в носу и взглядом любопытствующего дурика глядел на другого мужчину, с курчавой головой, окрашенной в стиле «закат в пустыне». Курчавый, невзирая на дикую прическу, производил вполне нормальное впечатление. Миляиша усадила Ризи и Карину-Вербену на полукруглую скамью и обратилась к курчавому, как выяснилось впоследствии, скорому помощнику. Диди. Ну естественно, к «скорому помощнику», а не к дежурному врачу Это же была «Скорая помощь», а не «Дежурная врачевательница»! – Это Риз Шортэндл, – сказала Миляиша, – то есть Веня Бесов. Ему требуется срочная помощь. Ему очень плохо. Он… Женщина сделала небольшую паузу и тихо, как бы извиняясь, закончила: – Он даже не смог с нами поздороваться! – Ничего страшного, – тут же бодро отозвался помощник. – На то мы и существуем, чтобы помогать в разных сложных ситуациях. Агафен! Иди на улицу! А вы, молодой человек, главное, не волнуйтесь и не переживайте. Дурик Агафен послушно встал с пола и направился к выходу. Ризенгри проводил его глазами и устроился поудобнее. Вообще-то он совершенно не волновался и ни капельки не переживал, а, наоборот, воспринимал всю ситуацию как комичную. Единственное, что его немного тревожило, – он до сих пор не знал, где живет. Улица улицей, но какой дом, которая квартира? Женщины взяли с Риза честное слово, что он их обязательно как-нибудь навестит, и ушли по своим делам, а скорый помощник провел его в другую комнату, прохладную и слегка затемненную, и сказал: – Ну, поговорим. Итак, ты – Риз Шортэндл, в прежней сущности мой старый знакомый Вениамин Бесов, улица Памяти Семи Вод, дом четырнадцать, квартира восемь… И что же с тобой произошло? «Дом четырнадцать, квартира восемь – интересно, точно ли мой это адрес?» – подумал Ризи и наугад ответил: – У нас сегодня в подъезде консьержка сменилась… Ризи лихорадочно пытался сочинить некую правдоподобную историю о том, «что с ним сегодня произошло». Но ничего путного не сочинялось, ведь он ровным счетом ничего не знал об этом мире! «Сменилась консьержка» – это единственная информация, которой снабдили его ангелы перед отправкой в этот мир. Ах, нет! Не единственная! Еще «трава и деревья здесь не кусаются» и «в этом городе живет Дюшка, его надо найти». Зашибись, как много вводных данных! Ну, ангелы, погодите!!! – У нас консьержка сменилась, – повторил Ризи. – И… И… – Да? – обрадовался вдруг помощник. – Консьержка? Это что-то новенькое! А я уж думал, мы с тобой опять о куклах говорить будем. Ты молодец, что сразу заговорил о том, что тебя взволновало настолько, что заставило забыть даже о самых элементарных правилах приличия. И что в ее поведении тебя задело? Образа консьержки в памяти Риза не обнаружилось. Зато обнаружилось горячее желание сделать этому приставучему «помощнику» какую-нибудь бяку, чтобы он свалил в туман и не цеплялся со своими вопросами. Риз вспомнил шестирукую упаковщицу из подземного супермаркета и то, что он с ней сотворил некоторое время назад. И решил повторить свой фокус, только полегче, поделикатнее. Он слегка наклонился к помощнику и заговорщическим шепотом поинтересовался: – У вас нет такого ощущения, что у вас не все в порядке с сердцем? – Нет, – прислушался к своему сердцу помощник. – А я чувствую, что с вашим сердцем не все в порядке… Тончайшая, почти прозрачная стрела-проводок легкой тенью метнулась из левой ладони Риза и скрылась в складках одежды его собеседника. Возле сердца стрела остановилась, ее острый конец округлился и мягкой присоской уткнулся в окутанную капиллярами, ритмично сжимающуюся стену. – Ой! – вскрикнул помощник и завалился на бок, схватившись за грудь. «Кажется, я все-таки перестарался! – с досадой подумал Ризенгри. – И ничего ведь не резал, так только, прихватил немного. Неужели остановилось?» В принципе этот мужчина ничего плохого ему не делал, он, по-видимому, просто честно выполнял свою работу, и все… Ризи нагнулся над мужиком, втянул в себя стрелу. Затем мягко просунул руку под чужую майку и дальше, сквозь кожу, мышцу и ребра – в сердце. Сердце стояло. Риз вспомнил уроки анатомии мутантов, раздел, посвященный первым мутантам, и попробовал сделать прямой массаж сердца. Оказалось, что это не так-то просто – остановить было куда легче. С восьмой попытки красный мешок, наполненный кровью, все-таки заработал. Ризи тихонько высунул руку обратно, похлопал ожившего мужчину по щекам, чтобы тот открыл глаза, и удрал на улицу. Теперь, наученный горьким опытом, Ризенгри Шортэндлонг заранее слегка кивал всем подряд. Правда, однажды опять попал впросак: древний сморщенный старичок в панамке и с тросточкой, которому он тоже кивнул, вдруг вылупился на него в полном изумлении, даже остановился. Риз не понял: то ли в этом мире было принято здороваться со всеми, кроме старичков с тросточками, то ли еще что. Через час с небольшим ему удалось разыскать нужную улицу. Дом номер четырнадцать оказался семиэтажной нелепой коробкой с прозрачной пирамидальной крышей и тремя подъездами. К счастью, номера квартир «1-16» были написаны у входа, над дверью. Риз вошел. – Ах, наконец-то! – всплеснула руками какая-то престарелая полосато-горизонтальная дама, выбежав навстречу входящему Ризу. – Наш герой! Всю свою оставшуюся жизнь я буду гордиться тем, что жила в одном подъезде с таким замечательным, исключительно чутким молодым человеком! – Что?! С первого же момента его появления в городе Риза не оставляло смутное ощущение того, что все его жители – бывшие пациенты сумасшедшего дома для умеренно буйных. Дамочка, с таким восторгом бросившаяся жать Ризу руки, была низенькая. Вообще-то женщину невысокого роста можно охарактеризовать по-разному: миниатюрная, изящная, кнопка, коротышка… Эта была просто низенькая. И лицо у нее было такое же никакое: ну лицо и лицо, – один рот, два глаза, три морщинки. Наряд еще этот полосатый… Разве можно при таком росте носить платье с яркими горизонтальными полосками? – Бяк-Бяк уже всем рассказал о том, как ты его спас! Подумать только! Ты почувствовал неполадки с его сердцем раньше, чем он сам что-то заметил! О! О, я просто не смею тебя задерживать! Да, один деликатный вопрос: твое новое имя теперь правда – Риз Шортэндл? – Можно просто Риз… А вас как зовут? – О, я по-прежнему просто Мария! – отрицательно замотала головой женщина. – У меня не было сегодня повода начинать жить заново и придумывать себе новую сущность. Два, три и пять! И горизонтальная дама отступила. Риз подумал, что «два, три и пять» – это пароль. Он запомнил его и взбежал по лестнице.Глава 2. Сад погибшего ангела
Он проснулся на лугу, заросшем пряными высокими травами. Стояло спокойное раннее летнее утро. Он знал о том, что очень далеко отсюда, на Земле-4, злится на ангелов наивный, но сильный и опасный супермутант Ризенгри Шортэндлонг. Он знал о том, что на той же Земле-4 мечтает стать настоящим ангелом обычный замечательный человек Дюшка Клюшкин. Он вообще много чего знал. Очень много чего. Но не все. Ведь даже ангелы-эксперты не могут знать всего. Например, Старк не знал о том, как и почему Океан перестал быть скалистым и неподвижным. Он не знал о том, что именно случилось с Джен, когда она ушла в Океан. Старку было несколько тысяч лет. Он был одним из самых молодых Экспертов и по возрасту, и по духу. Несколько тысяч лет для ангелов – это совсем немного. Старка иногда в шутку называли Стариком из-за его молодости. Старк приподнялся на локте, огляделся вокруг. Насекомое, похожее на божью коровку, только на длинных тонких лапах, проворно пыталось спастись, припустив на всех парах вниз по его рукаву. Оно решило, что Старк вздумает им позавтракать. – Вот глупое! – рассмеялся Старк. – Чего тебе меня бояться? Я ж тебя сам придумал, на одну ночь… Но коровка уже скрылась в траве. Сейчас она, наверное, переводила дух и радовалась тому что ей удалось спастись. Старк опять повалился в примятую траву, потянулся по-кошачьи и сладко зевнул. Давно ему не удавалось так классно поспать – почти что целиком, да еще в материальном виде. Огромное количество дел не давало собрать себя в одно целое. Но сегодня… сегодня почти удалось. И это было здорово. Старк еще раз с удовольствием потянулся и вскочил на ноги. Ладно, пора и честь знать. Он в последний раз вдохнул аромат трав, улыбнулся восходящему солнцу, помахал на прощание коровке. А потом решительно тряхнул головой, выбрасывая из головы остатки сна, а из реальности – цветущий луг. Старк любил носить короткое поджарое тело, любил спать в материальных мирах, любил ангелов, людей, мутантов, собак, пауков, крокодилов… Любил миры, созданные не им, и то, как они развиваются под его руководством или сами по себе. Он любил жизнь. Любил даже смиряться с тем, что все равно нельзя изменить. И любил не смиряться с тем, что был в силах изменить. Тот, кем движет такая любовь, не может не нырнуть в Океан за уходящим навсегда ангелом. Кроме того, новая теория Старка требовала проверки. Отменить решение Джен не мог никто. Но Старик мог сделать то, что он собирался сделать. И сделал он вот что. Он достал из кармана симпатичную вещицу – алмазные браслетик с колечком, соединенные в одно целое тонкими золотыми цепочками. Это украшение было на руке Джен, она обронила его в доме Старка во время их последнего разговора. Старк полюбовался искусным изделием мутантов – этот браслет сделали на Земле Дюшки и Риза, – а затем растворил украшение в пространстве. Говоря точнее, просто послал этот браслет куда подальше. Потом Старк скинул тело, перешел в тонкое состояние и сразу же – в сверхтонкое. Зацепился частью себя за тот мир, в котором спал, и невидимой туманностью устремился в сад Дженифер Шортэндлонг. А спустя секунду отлетел назад по времени, в тот момент, в котором Дженифер еще была жива.Джен стояла на вершине невероятного крутого склона, внизу которого медленно бушевал густой перламутровый океан. На первый взгляд казалось, что огромные, величиной с трех-четырехэтажный дом, волны просто застыли на месте, а хлопья пены непостижимым образом висят в воздухе. Но стоило постоять над океаном минут десять, и можно было заметить, что картина меняется: одна волна разбивается о берег, захватывая с собой все, что попадается ей на пути, откатывается назад, а на смену ей уже несется с такой же скоростью ее подруга. Это было безумное, завораживающее зрелище. Но еще более любопытен был сам склон, вся поверхность которого состояла из длинных и узких, не шире двух метров, террас, покрытых роскошной, совершенно неподвижной растительностью. Стены, поддерживающие террасы, были выложены серым камнем, но камня этого не было видно нигде, кроме самого нижнего уровня. Из этого же камня была построена лестница, уходящая в глубь океана. Этот сад был почти мертвым. Он словно умер всего-навсего мгновение назад. Птички, упавшие в траву, остались теплыми, бабочки и стрекозы, сидящие на цветках, не успели соскользнуть на землю, капелька росы, готовая сорваться с кончика бутона новорожденной лилии, так и не сорвалась. Белые лошади, к которым приходила Джен, лежали на одной из нижних террас, над океаном. Обычно Джен не летала в этом саду. Она осторожно спускалась по ступенькам, боясь нарушить оглушительную тишину, постоянно царившую над беснующимся океаном. Доходила до жеребенка, который лежал ближе всего к лестнице. Садилась на камни. И долго-долго смотрела вниз. Иногда она проходила в глубь террасы. Старалась не касаться ни кустов, ни деревьев. Только раз или два она дотрагивалась до мертвых животных, однажды тихонечко погладила по холке жеребенка. Каждый раз Джен посещало одно и то же видение – слишком уж эти террасы походили на гигантскую декорацию к сказке о спящей красавице. Она представляла себе, как сад оживает. Она представляла себе это много, много раз и в принципе считала, что может заставить его ожить. В этот раз Джен не хотелось оживлять сад. Старк вытянулся невесомой полосой позади Джен. Сад был довольно большим, он занимал всю бухту, огибая океан многокилометровым полумесяцем. Старк вытянул себя таким же полумесяцем вдоль всей верхней кромки крутого берега. Затем соскользнул двумя крайними отростками полумесяца вниз, к воде. Плотная живая стена белого перламутра прикоснулась к нему обжигающим холодом. Старк позволил холоду растечься, захватить его в плен и заглянул за волну. За волной была белая молочная масса, легкая и воздушная. Как пена для ванны, причем совсем не густая. Вокруг Старка не было ничего, кроме безобидных крошечных пузырьков. Но ангел-эксперт знал, что эта безобидность обманчива и расслабляться нельзя. Часть Старка следила за Джен, часть оставалась в надежном плотном мире, а две части пытались соединиться в Океане. Представьте себе, что на краю пенистой ванны сидит кошка. Вы стоите позади нее. Ваши ноги прочно стоят на полу. Глаза следят за кошкой. А руки вы сунули в пену, с двух сторон, и медленно пытаетесь их соединить. Правда, ничего особенного и невозможного вы не делаете? Вот и Старк не делал пока ничего невозможного. И если бы пена оказалась обычной пеной… Джен пролетела над лестницей до места, куда долетали брызги. Стала на поверхность. Перешла в плотное состояние. На ней оказалось то самое восхитительное светло-салатное платье, в котором она собиралась на вечеринку. Она спустилась еще на несколько ступенек. Последние из них были мокрыми. Огромная волна как раз откатывалась назад, а следующая, уже успевшая вздыбиться, но не успевшая закрутиться, еще маячила достаточно далеко. Джен сделала несколько шагов вперед, задрала вверх голову. Теперь передний фронт новой волны касался ее платья, а верх волны закрывал от Джен половину неба и готов был поглотить ее не раздумывая. Джен не стала ждать, когда это произойдет. Она медленно вошла в перламутровую, стоящую пред ней стену. Вода изнутри вовсе не была водой. Это была сложная структура, наполненная мощной энергией, энергии в ней было столько, что наше Солнце не смогло бы соревноваться и с одним из пузырьков этой пены. На мгновение Джен показалось, что она видит что-то впереди… …В сверхтонком состоянии ты более всего похож на газ. Ты словно рассыпаешься на множество мельчайших частиц, оставаясь при этом одним целым. Старк почувствовал, как каждую его частичку облепляют мельчайшие пузырьки океана. Найдя чужеродное, пузырьки начинали дрожать и лопаться, объединяясь и выбрасывая струи холода. Холод этот был липкий и такой сильный, что частицы Старка под его обстрелом взрывались, раскалываясь и разлетаясь во все стороны яркими короткими лучами-вспышками. И исчезали в неведомой дали. Старк понял, что единственный способ взять Джен в кольцо – это двигаться быстрее. Иначе он сгинет полностью прежде, чем успеет хоть что-то сделать. Чем больше и тяжелее чужеродное вещество, попадающее в океан, тем агрессивнее ведут себя белые пузырьки. Джен разлетелась на части очень быстро. Стене океана даже не понадобилось окутывать ее со всех сторон – это в один миг сделали пузырьки. Джен успела увидеть, как лопаются вокруг нее мелкие полупрозрачные мембраны, превращаясь в одну большую. А потом к ней со всех сторон понесся холод. Но он был такой быстрый, что Джен не успела его почувствовать. …Старк не мог помешать Джен. Она была ангелом, а ангелы вольны принимать решения относительно собственного будущего. Но как только Джен разлетелась, она перестала быть ангелом. Теперь Старк мог вмешаться. Он стремительно соединил свое тело, поймав, словно сетью, лучики, в которые превратилась Джен. И попытался вырваться из океана в сторону берега. Мощные волны отбрасывали Старка назад, на глубину. Всплыть вверх тем более не получалось. Океан не отпускал. Выхода не было. Более того, Старк чувствовал, что океан его втягивает целиком, что и сам он превращается в лучи со страшной скоростью, и от разлетевшейся Джен скоро не останется ни частички. Тогда Старк перестал цепляться за реальный мир и нырнул в океан целиком…
Дима Чахлык влетел в сад, когда все было кончено. Невысокий светловолосый парень сидел возле надломленного жеребенка, далеко от воды. Дима сгустился, спустился по каменным ступенькам и присел рядом. Парень поднял камешек и бросил его в сторону океана. Камешек самолетиком пролетел над очередной застывшей волной и медленно вернулся обратно. – Она там? – спросил Дима, кивнув в сторону океана. Старк отрицательно покачал головой: – Джен больше нет. Но я сохранил память о ней, разбросал ее крупицы по разным старым мирам. – Как? – удивился Дима. – Влез в океан, дождался, когда она… Потом превратился в вихрь и разбрызгал… Куда подальше. Постарался в сторону… Догадываешься, в какую сторону я целился? Старик скосил глаза на своего собеседника, усмехнулся. Дима смутился, покраснел. Когда Дима краснел, это было почти незаметно, ведь Дима был чернокожим ангелом. Дима понял, куда целился Старик, – конечно, в сторону Земли-4! И почему он усмехается, Чахлыку тоже было ясно. – Я тоже хотел оставить память, – попытался оправдаться он. – Отсюда и похожесть. – Ага. – Старик запустил тот же камешек в сторону океана еще раз. – Похожесть, ага… Хотел оставить память, ага… Оставил, ничего не скажешь! Причем сделал это за несколько лет до того, как Джен решила уйти. Супер. Ты хоть себе не ври, а? Кстати, ваша с Роном затея с «куклой ангелов» мне тоже не нравится. – Но ведь она здорово пригодилась! – встал на защиту себя и Рона Дима. – Хоть мы и планировали все иначе, но… «Оставим этот беспредметный разговор!» – устало подумал Старик. Дима кивнул. Они замолчали. Просто сидели рядом и молчали. Старик просто молчал, а Дима жевал жвачку. Когда он в последний раз жил человеком, он почти постоянно жевал. Иногда приятно было вспоминать старые дурные привычки. – Ой, мамочки! – сказал вдруг Дима Чахлык, стряхивая пепел. – Ты не поверишь! На меня только что птичка накакала! И он продемонстрировал Старику рукав. На чернокожем ангеле в этот раз была синяя с оранжевым ландшафтом гавайская рубашка. От настоящей гавайки она отличалась только тем, что была ненастоящая. – Круто! – сказал Старик. – Слушай, я и не думал, что такой эффект будет и так сразу! Они дружно задрали головы вверх. Над ними висел птенец обыкновенного скворца, недавно вставший на крыло. Птенец беспомощно трепыхался в воздухе, не понимая, что с ним происходит: он и падать не падал, и вперед не продвигался. Птенцу не могло прийти в голову, что сад мертвого ангела еще не ожил, что время в нем запустилось пока лишь для избранных, для тех, в кого угодили лучики поглощенных океаном воинов света. Дима и Старк рассмеялись. – Да уж, с экспериментами в саду надо быть осторожнее, – заметил Дима. Он еще раз взглянул на птенца. Тот медленно, но верно продвигался к ближайшей ветке. Правда, ветка эта по-прежнему была мертвой. Дима понял, что на нее никакой благодати не попадало. Птенец косился на продолжающего жевать Диму, возможно, думал, что тот обедает вкусным червяком, и немного завидовал. Дима Чахлык выплюнул жвачку в салфетку, а салфетку сунул в карман. Птенец продолжал коситься в их сторону, теперь, кажется, его больше привлекал карман. – Послушай, Старик, – спросил Дима, – теперь этот сад – часть тебя, да? Старк кивнул, уточняя: – Часть сада – часть меня. – И ты его… Ты его, получается, чувствуешь? – Разумеется, – опять кивнул Старик. – Как себя самого. – Нормальненько! – искренне восхитился Дима. – Да ладно тебе! – пожал плечами Старик. – Можно подумать, у тебя не было практических занятий по превращению в других людей и в неодушевленные предметы. Старк был не совсем прав. Конечно, у Димы, как и у всех остальных ангелов, были занятия по превращению. Но одно дело на время почувствовать себя столом, стулом или, скажем, поломанной ложкой и совсем другое – реально стать чужой фантазией. – Слушай, а все-таки. Ну и как тебе это – стать мертвым садом? Ничего? Нормально или не очень? – Очень, – вздохнул Старик. – Очень плохо. Совершенно отвратительно. Ведь я стал не только частью сада или этого скворца. Я угодил в тысячу или больше различных предметов и людей. Причем далеко не в тех, кого выбирал. Я наполнил собой других людей, а они наполнили собой меня. Со всеми своими глупостями, надеждами, эмоциями… Старик замолчал. Он опять задрал голову и стал следить за частью себя – за маленьким скворцом. Скворец никак не мог долететь до ветки. Он приблизился к ней еще на несколько сантиметров, не больше. А силенки птички были уже на исходе. Дима тоже стал следить за скворцом. Дима понимал, что, разбрызгав себя столь нелепым и непродуктивным образом, Старк… «Не надо об этом!» – мысленно попросил его Старик. «Почему?» «Потому, что тебе и так все ясно». Диме действительно и так все было ясно: состояние у Старика почти катастрофическое. Но еще один вопрос не давал ему покоя. – Старк, как ты это сделал? Как именно? Как именно все происходило там, в океане? Покажешь? Старик показал. Маленький шарик с подробной информацией о том, что произошло в океане, произвел на Диму неизгладимое впечатление. Стена, пузырьки, взрыв Дженифер, отчаянье Старка, прорыв на поверхность, превращение в лучи-искры. – Еще вопросы будут? – очень буднично спросил Старк. – Будут. Какая часть тебя… Как трудно иногда бывает подобрать правильные слова! – Половина, – ответил Старик. – Примерно половина меня исчезла. И еще немного разлетелось вместе с… Как легко иногда ответить на не заданный полностью вопрос! – Вместе с Джен? – уточнил Дима. – Нет, не с Джен, – покачал головой Старк. – С крошечными частичками памяти о Джен. Самой Джен больше нет. Это я есть. Пусть я есть меньше, чем наполовину, пусть я больше не смогу быть экспертом, пусть я – это часть меня. И пусть часть меня – это тысячи других людей и предметов. Но все-таки это я. А Джен больше нет. И вообще нам пора возвращаться. Не стоит так долго оставаться в прошлом. Помоги мне… – Помоги? – Дима удивился. Но тут же въехал. Когда от тебя остается меньше половины, когда ты – это ты и еще толпа «не тебя», трудно справиться со многими простыми задачами. Обычно ангелы могут делить себя на много частей без всяких последствий. Это очень удобно. Можно успевать делать кучу вещей одновременно, работать и отдыхать, спасать мир и спать. Но океан поглотил часть сущности Старка. И, что еще хуже, – разбросал часть его сущности вместе с частичками памяти о Джен. Полтора ангела вернулись из прошлого в настоящее. Целый ангел помогал тому, от которого осталась половина. Дима Чахлык опустился в кресло возле Дюшки неожиданно. Дюшка только проснулся. Открыл глаза, увидел Диму и в первый момент ничего не понял. Дима молчал, давая возможность Клюшкину оглядеться и окончательно проснуться. Дюшка послушно окончательно проснулся, сел на кровати и огляделся. – Ничего себе! – проговорил он наконец. – Мое родное тело! Класс! Что, все уже окончилось, что ли? А где Риз? Он уже догадался, что я это я? А почему мы тогда тут, на Земле-4? Мы на Земле-4? – Доброе утро! – сказал Дима. – Да, мы на Земле-4. Ризенгри только прибыл. Он даже не начал еще вычислять, осматривается. О нем потом поговорим. А ты здорово справился с новой ролью, молодец! Мы с Роном ужасно рады, действительно. Дюшка пожал плечами. Он не считал себя молодцом. Подумаешь, справился с ролью! Ангелы подготовили его, наделили новым телом, новыми привычками. Потом он прошел стажировку в другом городе Земли-4, а потом ему временно стерли все воспоминания о том, что он раньше был Андреем Клюшкиным, последним человеком Земли-11, земли мутантов. При таких обстоятельствах любой бы справился. Дюшка вскочил с постели и попрыгал на радостях. Родные, привычные ноги-руки, здорово! – Ну как, трудно было? – поинтересовался Дима. – Не-а, не очень, – покачал головой Дюшка. – Вот когда я был на пробной стажировке, помнишь, когда ты мне память не убирал, тогда да, было сложно. А сейчас – нет. Дима улыбнулся. В его улыбке скользило легкое сомнение. – Так ли уж? – недоверчиво спросил Дима. – Что-то во время стажировки я не помню такого, чтоб ты слезу пускал. А тут рыдаешь почем зря. – А, это! – отмахнулся Дюшка. – Это фигня, ты не обращай внимания. Просто на стажировке я знал, что все это понарошку и скоро окончится, поэтому терпел. А тут совсем другое дело. Когда я перестаю быть Дюшкой, я порой начинаю думать, что вся эта моя жизнь – всерьез. Слушай, я не знаю, как это тебе объяснить… – Да не надо мне ничего объяснять, – сказал Дима. – Я же целую кучу жизней на разных планетах прожил. Так что все понимаю. Дюшка засмеялся. Хорошо, когда тебя понимают! Он подошел к окну, чтобы поднять ставню и впустить солнечный свет. На Земле-4 уже давно рассвело. Диди. Самое время кое-что пояснить. Очень важное. Мы привыкли считать, что ангелы – такие добрые, благородные существа, которые только и делают, что охраняют своих подопечных (и не только их) от разных неприятностей, оберегают, наставляют на путь истинный и так далее. Вообще-то это примерно так и есть, но одно «но» портит картину. Ангелы поступают так, как считают нужным, и их в очень-очень малой степени интересует собственное мнение того, в чью жизнь они столь бесцеремонно вмешиваются. Вас интересует мнение вашего кота, когда вы надеваете на него ошейник от блох? А когда везете к ветеринару, чтобы кастрировать? Пока Дюшка Клюшкин жил у ангелов, Дима и Рон в значительной степени блокировали его переживания по поводу смерти Вари, родителей и всей Земли-11. Но помните, что сделал Дюшка, как только узнал о том, что происходит? Он снял блокировку. А что было потом? Потом ангелы отправили Клюшкина на Землю-4, сделав другим человеком. Сначала отправили «на стажировку» (изменив тело, но оставив память), а после «взаправду» (изменив тело и временно стерев память). Хорошо, допустим, так было надо, допустим, это временно и потому ничего страшного… Но сейчас, сейчас, когда Дима хоть и ненадолго, но вернул Дюшке его родное тело и вроде бы память, почему он не вернул ее полностью? Почему в сознании Дюшки опять нет ни мысли о Варе? Да, он спокоен и счастлив, но… Вы бы согласились на счастье и спокойствие такой ценой? Вы бы не согласились. Вы бы не согласились потерять себя. Но ангелы не будут спрашивать вашего согласия. Ангелы имеют свое мнение по любому поводу. Это нормально. Мы все имеем свое мнение. Ненормально – считать, что твое мнение единственно правильное. Еще более ненормально – перекраивать чужую жизнь сообразно с собственным мнением.
Дюшка пошел к окну, чтобы отворить ставни и впустить в комнату солнечный свет. – Не надо, – остановил его Дима. – Пусть нас не видят. Я ненадолго, по делу. Дюшка остановился на полдороге. Сухой, серьезный тон ангела Димы ему не понравился. – А что за дело? – настороженно спросил Дюшка. – Сейчас покажу. Дима раскрыл ладонь, являя на свет маленький шарик. Дюшка знал, что это такое. В таких шариках хранится информация – записанные события, например. События в шариках не такие, как если записать на видео. Они объемные и как бы многоуровневые. И еще они как веб-тексты. Если захочешь узнать что-то подробнее, кликаешь ссылку, и дополнительная инфа открывается в следующем окне. В шариках с такими «ссылками» сохранена каждая деталь. Кроме того, шарики обладают и другими качествами, которые очень сложно описать обычными словами, потому что аналогов им в нашем мире пока нет. Но сейчас все это было неважно. Дима раскрутил шарик, и Дюшка увидел, услышал и почувствовал, как Старк теряет себя в неравной схватке с Океаном. Увидеть, услышать и почувствовать – мало. Надо все это осознать. Понять, что произошло. – Дим, что Джен умерла, это я понял. А что значит «память о Джен»? – Частички Джен, обладающие качествами ангела, Старк отослал сюда. Те, в кого они попали, теперь обладают качествами Джен. – Как осколки волшебного зеркала из сказки про Куя, Горду и Снежную Императрицу! – подсказал Дюшка. Дима кивнул. Сравнение было подходящее. – Обалдеть! – восхищенно прошептал Клюшкин. – У вас, у ангелов, вообще все как в сказке. А я-то, балда, собирался мутантом стать. Думал, это круто… Но знаешь, ведь я тогда еще не подозревал, что могу стать настоящим ангелом! Дима снисходительно слушал наивное Дюшкино кудахтанье, серьезно кивая головой в знак полного согласия. Потом извлек из пустого пространства перед собой наушники и демонстративно вставил их в уши. Клюшкин мигом осекся. – Извини меня, а? – сказал Клюшкин. – Это меня случайно понесло. Вообще-то я помню, что я пока не ангел. Но я очень хочу им стать! Не потому, что это круче, чем быть мутантом… А просто… просто так. Дима вытащил наушники. – Дюшка, я боюсь, ты и в самом деле ничего не понял. Джен, наша с Роном подружка, классная девчонка, сестра Риза, Джен, Дженифер Шортэндлонг, умерла. Насовсем. Дюшка растерялся, нахмурился. – Как это – «насовсем»? – Она взорвалась. – Ну да, я видел, – кивнул Дюшка. – Она взорвалась. Круче, чем вы с Роном в том доме на моей родной планете. Помнишь, ты мне показывал, как вы с Роном специально влезли в эпицентр взрыва и взлетели на воздух. Ну а теперь Джен. Она ушла в океан, чтобы дать Ризу еще один шанс стать человеком. И если Риз… – Дюшка, заткнись, – перебил его Дима. – Пожалуйста. Вы слышали когда-нибудь, как мягко ангелы говорят: «заткнись»? Они очень редко так говорят. Дюшка заткнулся. Дима соорудил возле Дюшкиной кровати столик с завтраком. Несколько ломтиков осетра, поджаренный хлеб, зелень, фирменный салат из перепелиных желтков. – Спасибо, – механически поблагодарил Дюшка. Если бы завтрак появился до просьбы заткнуться, Дюшка завопил бы что-то вроде: «Вау, класс!» Но сейчас он просто взял кусочек хлеба и положил его в рот. На Земле-4 хлеба не пекли. Об осетрине и говорить нечего. – Ангелы иногда исчезают насовсем, – сказал Дима. – На-сов-сем. По собственному желанию. Хлеб во рту Дюшки словно в камень превратился. Клюшкин попытался проглотить его, но не смог. Так с набитым ртом и пролепетал: – Пфо… Пшо… Потом поднес ко рту ладонь и уже нормальным голосом повторил: – Нет. Этого не может быть. Я думал, «ушла в океан» – это просто ушла в океан. И еще думал, что… Дима опять остановил его. На этот раз он просто поднял руку: стоп, хватит. А глаза Димы сказали без слов: «Джен больше нет». И вот теперь только Дюшка окончательно все понял. Темный ангел в яркой рубахе с аляповатыми пальмами невозмутимо достал из кармана сигарету которую не успел докурить в саду и чиркнул спичкой. Дюшка переложил недожеванный комок хлеба из ладони в салфетку и замер. – Ты ешь, – сказал Дима. – Мне не хочется, – хмуро выдавил Дюшка. – Можно подумать, я спрашиваю тебя, хочется тебе есть или нет. Просто ешь. Ты же сам решил, что будешь выполнять все, что я тебе скажу, чтобы стать ангелом. Ну, так за чем же дело стало? Выражение лица у Димы было, как показалось Дюшке, то ли слегка насмешливое, то ли презрительное, то ли и то и другое одновременно. Ангел Дима висел в сантиметре от поверхности кресла и равнодушно курил. Дюшка побелел. Ему трудно было бы описать все, что он сейчас чувствовал. Дима Чахлык гораздо лучше мог бы описать все, что чувствовал Дюшка. Клюшкин молча взял с овальной темно-желтой тарелки кусок осетрины и засунул его в ставший сухим рот. – Мне бы хотелось, чтобы ты завтракал с удовольствием, – не глядя на Дюшкины мучения, склонил голову ангел. Дюшка попытался натянуть на себя улыбку и одновременно начать жевать. Диму Чахлыка он уже почти ненавидел. – Нет, не так. С удовольствием. Попробуй есть с настоящим удовольствием. Мне нужно, чтобы ты научился разделять в себе разные эмоции, которые могут возникнуть одновременно. Сейчас в идеале тебе нужно почувствовать обалденно вкусную рыбу и острую боль за Джен. А ненависть ко мне убрать. Вкус и боль – это было еще ладно. Но когда Дима упомянул о ненависти, Клюшкин не выдержал и поперхнулся. Злополучный кусок осетрины вылетел у него изо рта, словно снаряд из боевого орудия. И угодил в Чахлыка, выбив из его руки сигарету. – Извини, я случайно, – откашлявшись, пролепетал Дюшка. – Да уж, – делано вздохнул Дима. – Второй раз за день не дают докурить. Одну-единственную сигарету за пятьсот лет. Ну, что ж. Придется с дурными привычками окончательно завязывать… В комнате повисла тишина. Тишина была неполной. Дима Чахлык не останавливал время. На Земле-4 медленно, но верно разгорался новый день. Дневной свет сквозь ставни не проникал, но звуки с улицы были слышны отлично. Проехала повозка, заплакал ребенок, кто-то за стеной заиграл на пианино, отчаянно фальшивя и сбиваясь с ритма. Дима висел над поверхностью кресла и ждал. Дюшка облизал пересохшие губы и робко посмотрел на своего ангела: – Можно, я еще раз попробую? Он взял с тарелки следующий кусок рыбы. Положил его на хлеб. Хлеб был еще теплый, словно только что из печи. Два аромата – хлеба и рыбы – смешались, дополняясь легким запахом незнакомой Клюшкину зелени. Такой на земле мутантов не было. – Я пришел не только для того, чтобы рассказать тебе правду о Джен, – продолжил Дима. – Это могло бы подождать. Дело у меня к тебе другое. Дюшка ел, а Дима рассказывал. Дима рассказывал, а Дюшка ел. Когда Дюшка все доел и все понял, Дима вернул его в тот вид, в котором ему надлежало встретить Риза. – Теперь спи. – На полку, висевшую над Дюшкиной кроватью, Дима положил браслет Дженифер, браслет плюс колечко. Дюшка посмотрел на браслет и вдруг растерялся: – Дим, я не могу. Фу ты, ну и голос у меня в этом теле! Я не могу, не смогу. Нет, то есть да. Да, я сейчас постараюсь заснуть и… Ты не думай, я все-все сделаю. Я… Дима кивнул, мгновенно усыпляя своего подопечного. Затем немного поковырялся в его памяти, стирая лишнее, и улетел, забрав с собой остатки трапезы. Человек, в которого опять превратился Дюшка Клюшкин, проснулся нескоро. Человек вылез из-под одеяла, прочапал к окну, задрал ставни, впуская в комнату солнце. Потом переоделся, умылся и занялся своими обычными нехитрыми делами. А потом, нескоро, встретил своего давнего друга, супермутанта Риза Шортэндлонга. Ризи не понял, что именно этот человек и есть Дюшка.
Глава 3. Беон Фи
Ночь под ногами была яркая, а над головой – темная. Варя Воронина смотрела только вниз, потому что, если упереться взглядом в небо и случайно взглянуть на него не обычным взглядом, а мутангельским, можно свихнуться, ну правда! Варя Воронина жила на уровне Пи уже почти полгода, ко многому привыкла, но вот к небу Мебиклейна – нет. Во многих местах уровня Пи небо вполне себе обычное, хоть и разное. Например, возьмем Онн – дом, в котором Варя провела свою первую осознанную ночь на Пи и который Янанна ей подарила. Если выглянуть из тех окон Онна, которые ведут к морю, будут видны одно солнце и две луны (разумеется, смотря в какое время суток выглядывать). Если выйти из Онна во внутренний садик, можно наслаждаться прекрасным видом двух солнц и изредка луной (изредка – потому, что ночь там бывает от силы полчасика за сутки, а сутки во дворике длятся не так, как везде, а неделями). К этому тоже сложно привыкнуть, а понять еще сложнее. Но все-таки голова не кружится, когда смотришь. А в Мебиклейне пространство сплетается столь хитро и сокращалок так много, что… что в небо лучше не смотреть вовсе. Во всяком случае, мутангельски. Во всяком случае, Варе. Итак, Воронина сидела на карнизе своего двести пятого этажа, свесив ноги и наблюдая за огнями ночного города. Упасть она не боялась. Во-первых, любой падающий предмет уже на уровне следующего этажа мягко бы подхватила защитная сетка, ведь все стены Мебиклейна оборудованы самовыплевывающимися сетками. Во-вторых, если бы ни одна сетка вдруг не сработала, сработало бы покрытие крыши сотого этажа, над которым она сидела. В-третьих, даже если бы вообще ничего не сработало (что совершенно невероятно, сами понимаете!), убиться насмерть на Пи вообще практически невозможно, потому что все твои части соберут по кусочкам, склеят или отрастят новые… А мозги? Варя задавала этот вопрос не Янанне, но Чичу Гырмыровичу (полное имя Чича она никак не могла запомнить). Чич Гырамджанахварамширунатдзиэ подтвердил худшие Варины опасения. Он сказал: – Со сборкой мозгов могут быть некоторые проблемы. Часть памяти может быть потеряна. Причем значительная часть. Так что в некотором роде ты будешь уже не ты. И будничным тоном прибавил: – Ну, собственно, тебе-то не привыкать… – В каком это смысле?! – удивилась Варя. – Разве я когда-то теряла свою память? – Постоянно, ежедневно, всю жизнь! – бодро подтвердил Чич. – И память теряешь, и личность меняешь. Вот смотри, ты помнишь, что ты делала шесть лет и один день назад? Варя не помнила. – А шесть лет и два дня назад? Варя была вынуждена признать, что и с воспоминаниями об этом дне наблюдается некоторый напряг. – А ты согласна с тем, что за эти шесть лет ты сильно изменилась и уже не являешься той личностью, которой была тогда? Против этого тоже было не поспорить. – Можно подумать, ты помнишь, что с тобой было шесть лет и два дня назад! – сказала тогда Варя Чичу. Но оказалось, Чич помнит. То есть при необходимости может все вспомнить до мелочей. Потому что у него, как и у большинства жителей Пи, подключена функция дополнительной памяти. Память Чича архивируется каждые двадцать – сорок – шестьдесят дней (по мере наполнения блока), так что в самом крайнем случае он может потерять несколько десятков дней своей жизни. Да и то с вероятностью один на мил лиард. – Здорово! – восхитилась Варя. – Я тоже хочу подключить дополнительную память. Адресок дашь? Где это у вас можно сделать? Оказалось, для Вари – пока нигде. Поскольку ее личность еще не полностью сформирована (в силу младенческого возраста, ей же еще и сотни лет не исполнилось!), и подключать ей доппамять ни в коем случае нельзя. Правда, можно фиксировать ее жизнь со стороны: делать фотоснимки, записывать все на видеокамеры и так далее. На следующий день после этого разговора Чич прислал ей в подарок миниатюрного дрона, размером не больше обычного городского чирикоптерикса ее родной Земли-11. Дрон запускался автоматически, летал почти бесшумно и честно снимал Варю с самых разных ракурсов, так, чтобы потом можно было смонтировать интересный сериал о каждом дне ее жизни до… До ста лет? До становления личности? До момента подключения дополнительной памяти? Сейчас Варя сидела на карнизе двести пятого этажа, болтая ногами и размышляя о разных разностях, а дрон дрых рядом, видимо, считая, что ничего интересного в ближайшее время не произойдет и включать камеру нет необходимости. Внешне дрон был похож на маленького человечка с ножками и ручками (на самом деле это были цеплялки, не все же снимать с воздуха, по поверхностям тоже надо как-то передвигаться). Вместо попы у человечка были два шарообразных колеса (по ровным поверхностям он мог катиться колбаской, точнее, на двух колбасках). Головы как таковой не было, но были два эльфийских уха-звукоуловителя. Уши дрона никогда не спали, то есть не отключались полностью в целях собственной безопасности, поскольку в квартире Вари жил его враг, хищный котенок Тафик, которого рыбой не корми, дай поохотиться на бедного неживого дрона. За время пребывания на Пи Тафик вырос почти вдвое, но остался котенком. Так захотела Варя, и Янанна сказала, что они могут исполнить эту просьбу, хотя формально личность котенка также еще не сформирована, поэтому вносить изменения нежелательно. Но это, так сказать, де-юре (то есть с точки зрения закона). А де-факто (то есть на самом деле) закон немного обошли, и Тафик остался котенком с возможностью изменений в будущем. Все жуткие датчики, которые были помещены в животное сотрудниками СУМАСОЙТИ, были, естественно, немедленно извлечены, а вместо них в речевой центр мозга Тафика ветеринары уровня Пи внедрили крошечную микросхему, позволяющую со временем научить котенка разговаривать. Пока что Таф не разговаривал, а мяукал, мурлыкал, фыркал и изредка рычал на дрона, устрашая его перед очередным нападением. Сейчас Тафик спал, а Варя думала о нем, о Дюшке и о том, как сложно и полосато устроена жизнь. Из плюсов и минусов. Плюсов больше, но минусы такие минусы, что… – Я буду думать вслух, а ты не снимай! – приказала Варя дрону-эльфу. – Буду снимать в режиме «строго секретно»! – предложил дрон. – Доступ единственному лицу – тебе. Знаешь, как тебе через тыщу лет будет прикольно на это смотреть! Ха-ха, как прикольно! Варя скривилась: и зачем Чич обучил ее видеокамеру словечкам «прикольно» и «ха-ха»? И почему на «ты», что за фамильярность?! – Ладно, как знаешь, – махнула рукой Воронина. – Только сверху не снимай, мне мой клюв при виде сверху не нравится. – Смею заметить, тебе вообще твой клюв не очень нравится, – нахально ответствовал дрон. «Смею заметить – это явно из лексикона Чича, будь он неладен!» – подумала Варя, но дрону не ответила. Варя относилась к разряду здравомыслящих мутангелов, которым не приходит в голову обсуждать свои личные проблемы с роботами. Она подождала, пока камера включится, и начала рассуждать вслух: – Итак, плюсы. Я теперь мутангел. У меня все хорошо. Конечно, у меня пока нет доппамяти, но это ерунда, что, я каких-то жалких сто лет без нее не проживу, что ли? Варя поежилась. Над Мебиклейном было тихо и морозно.Диди. Если переводить на градусы Цельсия, то было примерно минус два. Зима в Мебиклейне мягкая, климат приближен к субтропическому. Примерно как в Сочи на Земле-12.
Начинало светать. – Рассвет, – сказала Варя. – Самое мое любимое время, перед рассветом. Эй, не снимай мой клюв снизу, снизу он мне тоже не нравится! Дрон послушно направил камеру на светлеющую полоску горизонта. Вид на горизонт отсюда был почти идеальный. Немного мешали небоскреб справа и огроменный беон вдалеке. Беоны бывают разные, но чаще они совершенно бесформенные, и их архитектура может меняться в зависимости от того, что в этом беоне происходит, то есть что там создается. В беоне можно создать три вещи: – себя; – Мебби Клейна; – новый мир. Теперь что касается третьего пункта. Прокладывание сокращалок – это видоизменение пространства, которое во многом схоже с созданием нового мира. Именно поэтому в беонах проводится основная часть тренировок по строительству сокращалок. Некоторое время Варя смотрела на нежно-золотые купола одного из самых крупных беонов Мебиклейна (они не подсвечивались, а сами излучали легкий золотистый туман, из-за чего на видео получались нечетко, как в дымке), потом очнулась от завораживающего зрелища и сказала: – Ладно, продолжаю. Плюсы. Я – мутангел, у меня все хорошо, и я живу в раю. Тут все круто. В школу ходить не обязательно. У меня куча модной одежды. У меня появились друзья. Им нравится, как я хрюкаю, когда пою. Я летала на драконе. Я была Мебби Клейном. У меня из пальцев тянулась мутонить, с помощью которой можно строить сокращалки. Это была магия! – Кхе-кхе, – деликатным покашливанием прервал ее дрон. – Смею заметить, что магии в природе не существует. Становясь Мебби Клейном, то есть другим существом, ты приобретаешь способность взаимодействовать с пространством иным образом, и называть мутонити магией – это глупость, кото… – Заткнись! – не выдержала Варя. – Что ты в этом понимаешь?! Ты же просто видеокамера!!! – Я – высокоинтеллектуальная камера! – А ну, лети ко мне! – Зачем? – чувствуя подвох, поинтересовался дрон. – Лети, говорю! Дрон подлетел. Варя сцапала его поперек туловища. – Где тут у тебя выключалка говорилки? – Кнопка «желтая нотка», нажать два раза, – равнодушно подсказал дрон. – А красная нотка? – Красную не отключай, это предупреждение об опасности. – На этот раз в голосе человечка явно чувствовалась тревога. – Какая еще опасность может мне грозить в раю? – фыркнула Варя. – Тебе нет, а мне – да, – возразил дрон. – Твой хищный котенок. Если ты не нажмешь на красную нотку, я смогу защитить себя голосом, вот так… Гав! Гав! Варя рассмеялась, махнула рукой и нажала два раза на желтую нотку, не прикасаясь к красной. – Это ты еще моего хищного дракона не видел! – сказала она. Но дрон ей не ответил, поскольку из высокоинтеллектуальной машинки временно превратился в обычную автоматическую видеокамеру (Варя сообразила, как вытащить из него дополнительные мозги, вставленные Чичем). Почти совсем рассвело. Ночное освещение города медленно линяло, теряло силу и очарование. Пространство между домами потихоньку заполнялось машинами. Варя уже знала, что в основном это роботы: мойщики стен и окон, инспекторы сеток и прочей безопасности, утренние курьеры. Продукты и другие тяжелые предметы доставлялись наземным транспортом, им по большей части управляли люди, и в такую рань они почти все еще спали. Диди. Все население уровня Пи – мутангелы, за очень небольшим исключением (как правило, это те, кто попал на Пи, не успев стать настоящим мутангелом, и находится, так сказать, в процессе). Однако во многих областях уровня Пи принято называть всех жителей именно людьми, а не мутангелами, так уж исторически сложилось. Термины «люди» и «человек» не распространены в таких областях, как Ихтия, Стэ-Энэ-Тохи и еще нескольких, в которых гуманоидоподобных мутангелов практически нет.
– Теперь минусы, – вздохнула Варя. – Минусы… Минусы, и еще какие! Я люблю Дюшку, а он теперь – ангел. Ну, скорее всего ангел. Второй минус – возможно, я люблю его не навсегда, так уверяет Янанна. Она сказала, что, поскольку моя личность еще не сформирована, я могу его разлюбить, например, уже завтра или лет через пятьдесят. И влюбиться в кого-нибудь другого. Третий минус – Земля-11 погибла… Варя расплакалась. Дрон поснимал немного, как она плачет, и отключился. Из-за гибели своей родной планеты Варя рыдала регулярно, таких исторических кадров он наснимал предостаточно, и делать очередной дубль не имело никакого смысла. Оплакав свою планету, Варя, как всегда, вспомнила о том, что раз она поставила гибель планеты на третье место, а личные интересы на первые два, значит, не такой уж она и мутангел. Ибо как можно отвечать за все происходящее, если первым делом думаешь о своем парне, а не о катастрофах космического масштаба? Поплакав еще немного по этому поводу, Варя в последний раз высморкала свой роскошный клюв и сказала: – В общем, минусов тут немного, но они ужасные. Так что мне нельзя сидеть, свесив ноги, а надо приниматься за работу. А то получается не уровень Пи, а какой-то уровень Тьфу! Или уровень Плак-плак. Дрон всполошился и начал опять снимать. «Приниматься за работу» – это было что-то новенькое. – Сегодня я впервые отправлюсь в беон, чтобы опять попробовать стать Мебби Клейном и все-таки добраться до своей планеты. Пусть Янанна и не верит, что это возможно, но я верю. И никто мне не помешает, никто!!! Собственно, никто и не собирался ей мешать. На Пи вообще не принято мешать другим. – Пока можешь не снимать, и вообще до моего возвращения ты свободен, – объявила Варя эльфу-дрону – В беоне есть свои очень точные фиксаторы происходящего, без этого беон не беон! Дрон влетел в комнату, нашел укромное место (подальше от Рыжего Тафанаила) и вырубился. А Варя отправилась умываться, переодеваться, завтракать и морально готовиться к перевоплощению в Мебби Клейна.
Варя никогда еще не бывала в беонах и слабо представляла себе, что это вообще такое. Ей казалось, что внутри они должны состоять из классов и кабинетов – что-то среднее между школой и поликлиникой. Главное – записаться. А потом тебя осмотрит врач, отправит на необходимые анализы, скажет, что именно надо изменить, чтобы стать другим существом и… И дальше, очевидно, придется отправиться в класс, чтобы выучить разные штучки-дрючки, которые полагается знать другому существу. Языки, например. Потому что ясно ведь, что если тебя занесет на другую планету (допустим, ты ошибся с направлением и построил сокращалку не туда, куда хотел), то тебе придется налаживать контакт с жителями этой планеты, а для этого надо знать их язык. «Еще, наверное, придется учить психологию», – подумала Варя. В школе на Земле-11 у них был такой предмет. Нельзя сказать, чтобы он Ворониной нравился, но ничего, терпимо. Математика в любом случае гораздо хуже! Мысль о математике была столь неприятна, что Варя бросила подкрашивать глаза и обратилась к компу «Нужна ли математика для Мебби Клейна?» Любой поисковик Земли-12 выдал бы сотни тысяч ссылок при таком запросе, в него попали бы и ссылки на Википедию, и на онлайн-конференцию с каким-то писателем-фантастом, и многое другое. Поисковик уровня Пи выдал всего два ответа и одно вопросительное предложение. Ответы были такие: «Да» и «Требуется знание высшей математики в максимально расширенном объеме». Вопросительное предложение было такое: «Вы хотите пройти тест на знание математики, чтобы мы могли подготовить вашу индивидуальную программу для дальнейшего овладения этой наукой?» – Жопа, – скривилась Варя и, вспомнив, что дала себе слово не ругаться, исправилась: – То есть суслик, полный суслик. Строго говоря, на Земле-11 «полный суслик» приравнивался к ругательству, но на Пи упоминание этого архаичного зверька не вызывало ни у кого никаких неправильных ассоциаций, так что ничего страшного. Нарезав несколько нервных кругов по комнате и слопав для успокоения мандарин, Варя докрасила глаза и опять подошла к компу. «Я никогда не пробовала работать в беоне. С какого беона мне начать?» На этот раз ответ был один, еще более категоричный: «Беон Фи». И никаких вопросов-предложений. Варя вздохнула, почухала за ушком Тафика (он и не подумал проснуться), облачилась в новенькое приталенное пальто с очень оригинальным низом, переходящим в шаровары, выкроенным отдельно и немного отстоящим от основной одежки за счет электростатического напряжения. Глянула на себя в зеркало. Дополнила образ шарфиком, который также держался на некотором расстоянии от пальто. Осталась очень довольна своим модным внешним видом (внутренний ее «вид» оставлял желать лучшего, перспектива учить математику не вдохновляла) и, наконец, вышла. На улице Варя привычно активировала навигатор, подойдя к ближайшему инфостолбику, и посмотрела под ноги по-мутангельски. Под ногами замигала стрелочка, высветив предположительное время в пути в секундах, предположительные затраты организма в калориях и точное расстояние до объекта. Идти было недалеко. То есть очень далеко, если смотреть на прямое расстояние. Но если учитывать две сокращалки, как предлагал навигатор, то минут десять, не больше. Но над улицей кружил легкий снежок, первый снег в этом году, было так нежно, так романтично! Варя попросила навигатор построить более длинный маршрут. – Через парк Тинититау устроит? Двадцать мнут по парку. Три сокращалки. Плюс пять минут от последней до беона Фи. – Отлично! Спасибо! Парк Тинититау располагался за чертой города (а Мебиклейн – огромный город, его совокупная площадь примерно равна площади такого государства, как Австрия Земли-12). Варя еще не успела там побывать, однако знала, что это – одно из любимых мест Паолы и Матиасса. Пройдя по стрелочкам до сокращалки, расположенной рядом с ее любимой кондитерской (в соседнем доме), Варя не удержалась, сошла с маршрута и купила коробочку капкейков. Когда и если вы станете мутангелом и попадете в Мебиклейн и если и вдруг у вас останутся малейшие сомнения о превосходной прекрасности этого места, отправьтесь на прогулку по Тинититау, отправьтесь туда! Пусть даже в этот момент не будет кружить над ним первая робкая белоснежная взвесь короткой южной зимы; пусть даже по роковому стечению обстоятельств не будут цвести вечноцветущие кусты шеоле, отдыхающие от цветения всего несколько дней за сезон; пусть даже случится так, что именно в это время все птицы-бабочки спрячутся в листве, похожей на кружево, – пусть. Он все равно будет верхом совершенства, он, Тинититау! Путь по парку, занимающий с точки зрения навигатора двадцать минут, Варя преодолела за час. Птицы-бабочки ели капкейки с ее ладони, снежинки ложились на нежно-сиреневые и кроваво-вишневые цветы шеоле, а ручьи-фейерверки, возникающие прямо в воздухе, застывали невероятными всполохами и осыпались на землю с тихим звоном. Варе хотелось петь и хрюкать и, может, попробовать сочинить свою песню, но она постеснялась. «Жалко, что я не поэт и никогда не стану… Мебби Клейном бы стать!» – подумала Варя, помахала на прощание птицам и нырнула в последнюю сокращалку, готовую вывести ее к беону Фи. Беон Фи оказался не бесформенной горой застывших золотистых сливок, а вполне строгим архитектурным сооружением стиля модерн (впрочем, Варя могла ошибаться, она не очень разбиралась в стилях). Здание было построено в виде пологой спирали, видной сбоку. Представьте себе широкую арку, правый край которой закрутили вовнутрь, сделав всего два оборота. Вход был в центре, к нему вела лестница, не спиральная, ровная, состоящая из двух пролетов, один больше, второй меньше. Фасад здания был украшен формулами. Варя запомнила только одну. Буква «Ф» равнялась единице плюс длинной дроби, в числителе опять была единица, а в знаменателе – та же дробь (единица плюс дробь, в числителе единица, в знаменателе единица плюс…). Знаменатель получался бесконечный, он уходил под землю, в необозримую глубину. Варя вздрогнула и перестала смотреть на фасад мутангельским взглядом, ибо уходящие в бездну знаменатели – это уже слишком. «Надеюсь, все-таки обойдется без математики!» – подумала Варя, мужественно выдохнула и поднялась по лестнице в центр спирали.
Диди. Чтобы представить себе фасад здания, достаточно набрать в поисковике «Фи» и «Золотое сечение». Одной из первых картинок будет спираль. Одной из первых формул – бесконечная дробь.
– Свет вам в спину!!! На самом деле свет, и довольно сильный, ударил Варе в лицо, как только она переступила порог беона. Так что разглядеть, кто ее приветствовал, было никак невозможно. «Теперь понятно, почему это для жителей Пи важнее, чем пожелание здоровья! – подумала Варя. – Здоровье что? Пошел и прокачал. Ноль проблем. А вот свет в лицо – это засада…» Выйдя из светового круга (он был автоматическим идентификатором), Варя поприветствовала встречающую ее девушку и, сбиваясь, объяснила цель своего визита. Девушка надолго задумалась. Она смотрела на результаты идентификации (несколько листов таблицы, заполненной циферками и буковками) и явно тупила. – Видите ли, я уже была Мебби Клейном, – продолжила Варя. – Мы строили сокращалку с Янанной… – С Янанной Периваджазтиномиитэ… – фамилия Янанны оказалась столь длинна, что девушке потребовалось больше минуты, чтобы ее прочесть до конца, впрочем, она блестяще справилась с этой задачей. – Я не ошиблась? – Эмм… – Варя впервые услышала фамилию Янанны, поэтому предпочла оставить вопрос девушки без ответа. – Ясно, можете не отвечать, – поняла девушка и опять уткнулась в циферки и буковки. Варя молча ждала. Пока ждала, потихоньку осматривалась. Холл беона оказался очень небольшим, хотя размерчики самого беона были солидными. Три диванчика, пара миниатюрных скамеечек, стойка, как в обычных отелях (за ней и стояла девушка), закуток с лифтами (отсюда видны три), несколько входов в сокращалки, небольшая огороженная территория – вероятно, это вертикальные сокращалки, Варя еще никогда ими не пользовалась и немножко их побаивалась. Наконец девушка оторвалась от циферок и проворковала: – Вы знаете, к сожалению, вы не сможете стать Мебби Клейном… прямо сейчас. И даже пытаться… разве что очень нескоро… Оценив степень Вариной разочарованности (прямо пропорциональной предательскому дрожанию губ и усиливающемуся блеску глаз), девушка быстро и бодро добавила: – Стать Мебби Клейном очень сложно. Надо начинать с более простых вещей. Без этого никуда. К тому же это безумно увлекательно!!! Последние слова девушка произнесла с таким неподдельным энтузиазмом, что Варя немедленно ей поверила. – Да я это… я и не думала, что прямо сегодня стану Клейном, – улыбнулась она. – Это у меня так, программа на будущее. Просто я не знаю, с чего начать… – С себя! С себя начать! – Энтузиазм девушки возрос до предела, граничащего с неадекватностью. – Вы готовы начать с себя? – Не знаю, – честно призналась Варя. – А можно мне для начала попробовать построить новый мир? Ну хотя бы ма-а-аленький? – Можно все! – уверенно кивнула девушка. – В смысле – попробовать можно. Давайте я вас про вожу… Пока они поднимались на лифте и шли по какому-то кривому коридору девушка уговаривала Варю все-таки начать с себя, а не с мира. Потратить на себя, любимую, сорок-пятьдесят лет – и можно переходить к крохотному миру. А потом потихоньку и к мечте, к Мебби… «Через пятьдесят лет Клюшкин станет старым стариком, если не станет ангелом!» – хмуро думала Воронина, топая по коридору за девушкой. – Вы посидите, пожалуйста, тут, мне надо проверить помещение! – внезапно прочирикала ее сопровождающая и юркнула в какую-то дверь. Варя осталась одна. Через несколько секунд девушкина голова выглянула из приоткрывшейся двери и произнесла: – К сожалению, вам придется немного подождать. Тут не совсем убрано… Была не вполне удачная попытка создания мира… Минут десять, ладно? Не успела Варя согласиться или хоть как-то отреагировать, голова исчезла и вскоре опять высунулась: – Можно подождать там, в конце коридора. Там и креслица есть, и вид из окон… Варя проследовала в указанном направлении. За поворотом коридор расширился за счет глубокой ниши. В нише было окно, а перед ним два желтых шара, метра по полтора в диаметре. От нечего делать Варя протиснулась между шарами и принялась смотреть в окно. Вид из окна был не очень. Не прошло и пяти минут, как где-то хлопнула дверь и раздались шаги. Варя оторвалась от созерцания запорошенного снегом дерева во внутреннем дворике и сделала шаг навстречу девушке. Но вместо девушки из-за поворота вывалился – в буквальном смысле вывалился – какой-то парень. Он был примерно на голову выше Вари. Волосы у него были всклокоченные, глаза безумные, а под глазами – внушительные синие круги. Парень ошалело посмотрел на Воронину, пробормотал что-то вроде «свет в… з… зв… ните» и бухнулся лицом в желтый шар. Потом застонал, сжал его края пальцами – левая кисть оказалась совсем рядом с Вариным лицом – и пробормотал отчетливее: – Ну же, перев… верни меня! О-о-ой! – Я-а?! – не поняла Варя. Вот ей только не хватало всяких алкоголиков-наркоманов мордой вверх переворачивать! Но оказалось, парень приказывает не ей, а шару, то есть креслу. После переворота «мордой вверх» и удобного расположения в кресле, в которое превратился шар, парень перестал ойкать и затих. Варя осторожно, бочком, пробралась между креслами (левое все еще оставалось шаром) и решила лучше подождать в коридоре. – Вы меня извините, если я вас напугал, – вполне обычным голосом, хоть и медленно, произнес за ее спиной парень. – Я гравитончики отключил, а по времени перебрал… Не рассчитал силы… Сильно напугал-то? Варя повернулась: – Нет, что вы, все в порядке! «А он красивый! – невольно оценила она. – Может, и не наркоман…» – Все равно извиняюсь еще раз, – повторил парень и, несколько поколебавшись, добавил: – Вы очень красивая. Это было так неожиданно, что Варя… Варя растерялась и пролепетала: – Ну… да… я… Спасибо! – А меня Кирилл зовут, – представился парень. – Можно просто Кир. Если вы не против, я немного посплю, поскольку жутко хочу спать и… и есть… – Ну… да… – Все парни-мутанты, которые раньше знакомились с Варей, вели себя несколько иначе, уж как минимум интересовались ее именем, поэтому она во второй раз растерялась. – Слона бы съел… – признался Кирилл, зевнул и закрыл глаза. – У меня капкейк есть, хотите? – Варя только сейчас сообразила, что по-прежнему держит в руках коробку из кондитерской. – Я птиц кормила, но один оставила. Хотите? – Очень хочу… – проваливаясь в сон, ответил Кирилл. – Вот, держите. Но парень уже спал. Варя хмыкнула, оставила коробку возле кресла и вернулась к двери, за которой скрылась девушка-служащая. Постояла немного в коридоре. Поскучала. Потом любопытство взяло верх, и она тихонечко приоткрыла дверь. А за ней!!! – Мамочка моя родная, что это?! Что это?! Что это-о-о-о???
Глава 4. Исключительная чуткость в сольном исполнении
Кивнув полосатой даме, Ризенгри Шортэндлонг взлетел по лестнице на второй этаж. Площадка второго этажа по размерам больше напоминала большую детскую комнату: игрушки, скамеечки, стены в рисунках… Даже качели в углу стояли. Двери, правда, тоже были, целых четыре штуки, с номерами от одного до четырех. Риз справедливо решил, что квартира номер восемь, очевидно, находится этажом выше. Но площадка следующего этажа, представляющая собой что-то вроде мини-кафе, имела двери с номерами опять-таки от одного до четырех! Риз протер глаза и поднялся еще на этаж. Эта площадка была пустая, с номерами три, пять и шесть. Еще выше этажом располагалось некое подобие музея народного творчества и квартиры шесть и семь. Чувствуя, что его цель близка, Риз взбежал выше. Новый холл явно предназначался для проведения дискотек в стиле «девичник для Барби»: зеркала в ядовито-розовых рамках, бантики, ленточки. Восьмой квартиры тут не было, зато квартиры шесть и семь повторялись. Не переставая удивляться такому огромному количеству двух- и, получается, даже трехэтажных квартир, Риз продолжил подъем. На следующем, предпоследнем, этаже, по всей видимости, шел ремонт. Из стен торчали куски арматуры, повсюду валялись битые кирпичи, стекла, обрывки бумаги и прочий строительный мусор. На единственной двери этого этажа (кроме выхода к лифтам и лестнице) флуоресцентной зеленой краской криво, через всю дверь, было написано «16 Н». Риз тупо уставился на кривую «16Н» и принялся шевелить извилинами. Ладно еще, шестнадцать, но при чем буква Н? Мутант Шортэндлонг попытался рассудить логически. У входа в подъезд была табличка: «Квартиры 1 –16». Это он помнил отчетливо. Квартиры от 1 до 7 он нашел. Если он не ошибается, – а Риз был абсолютно уверен в том, что он не ошибается, – только квартира номер пять не повторялась, а остальные были многоэтажные. Квартир от восьми до пятнадцати в подъезде не было, это точно! На всякий случай Риз поднялся еще выше и окончательно оторопел: весь верхний этаж был объединен в один огромный зал под большой прозрачной крышей. Тут было море зелени и цветов, овальная площадка для игры неизвестно во что, мольберты и еще всякая всячина. Главное: никаких квартир тут не было. Людей практически тоже. В самом дальнем углу спиной к нему копошились две девчоночьи фигурки. Риз вернулся на площадку с мусором, обошел ее по периметру. Нет, все верно: одна квартира, шестнадцать. Букву можно в расчет не брать. Риз воровато оглянулся и юркнул сквозь дверь шестнадцатой квартиры. В шестнадцатой квартире была киностудия. Или что-то очень близкое к тому. В небольшой костюмерной рядами на полках лежали парики и маски вампиров и монстров, на столе в зале красовалось недоделанное чучело гигантского скорпиона, с потолка коридора свисала мощная проволочная паутина в какой-то оранжевой слизи. Все окна оказались тщательно занавешенными тяжелыми солнцезащитными шторами. Кинокамер не наблюдалось, наверно, их спрятали. Нет, явно это не была квартира, в которой мог бы жить Риз. Риз выбрался обратно на лестницу и спустился на розовую площадку с шестой и седьмой квартирами. Обилие зеркал и бантиков наводило ужас и отдавало шизофренией. Риз мужественно подавил в себе естественное желание немедленно вернуться к добродушному чучелу скорпиона и вскоре за одним из зеркал нашел вожделенную дверь номер восемь. Правда, квартир с девятой по пятнадцатую по-прежнему не было, но это мутанту Шортэндлонгу было теперь, как говорится, «до фени». Дверь номер восемь оказалась незапертой. Риз вошел, чувствуя себя скорее мелким воришкой, нежели хозяином. Закуток, в который он попал, назвать квартирой было никак невозможно. В нем даже прихожей не было, даже туалета! Крохотная квадратная комнатенка с коротеньким и вроде не раскладывающимся диваном, письменный стол с креслом. Над столом – четыре полки с книгами. Вокруг полок на стене – рисунки в рамочках, сердечки, узелочки. Все. Ни одежды, ни посуды, ни телевизора, не говоря уже о компьютере. Первая мысль Риза, посетившая его после беглого осмотра нового жилья, касалась ангелов. Мысль эта была очень короткой, из четырех букв, и обозначала жизненно важную часть тела, состоящую из двух половинок и находящуюся чуть ниже спины. Наличие этой части тела позволяет человеку комфортно сидеть и лечиться посредством внутримышечных уколов. – Ну хорошо, – сказал Риз вслух на тот случай, если эти гребаные ангелы находятся где-нибудь поблизости и могут его слышать. – Квартиру свою я нашел. Очень неплохо. Даже уютно. Спать можно на диванчике, превращаясь на ночь в лилипута. Купаться и стирать одежду буду в речке, около луга, на котором я проснулся. Ходить, конечно, далековато, ну да ладно. Еду, наверное, на первых порах придется воровать. Тут уж вы меня простите, хоть я и мутант, но жрать мне надо. А так, вообще, спасибо. Что не уничтожили и не отправили в пещеру к динозаврам. Что способности мои не тронули. Память. Хотя про память мне трудно точно сказать – фиг его знает, может, я еще сто жизней каких-нибудь прожил, кроме тех, о которых помню. Но все равно, большое спасибо. Риз замолчал. Впрочем, его старания были совершенно напрасны: ни одного ангела вокруг не было. И вообще посещать Землю-4 они в ближайшее время не собирались. Земля-4 была стабильной планетой с доброжелательным, уравновешенным населением, не пригодным для вступления в Ангелосоюз и не имеющим ни малейшего понятия о том, что в природе существуют самые разные миры, нематериальные силы и альтернативные варианты развития событий. Люди на Земле-4 рождались, проживали по долгой счастливой жизни (строго по одной на каждую особь) и умиротворенно превращались в прах, который потомки трепетно хранили в специальных коробочках. Ангелы правильно делали, что не появлялись на глаза людям с Земли-4 и не забивали им головы сказками о вечном существовании. Ребенок может плакать и требовать мороженого и аттракционов только в том случае, если он знает о том, что эти штуки вообще как таковые есть. А если мороженого нету, то: «Чего тебе, малыш? Соску-пустышку? На, пожалуйста, соси, сколько угодно! О чем вообще базар?» – Попробую теперь найти какие-нибудь документы и вообще посмотрю, что у меня тут есть, – опять-таки вслух произнес Риз, и опять-таки, разумеется, смысла в этом «вслухе» не было никакого. Ризенгри подошел к столу и решительно вытряхнул содержимое ящиков на диван. Конспекты, тетрадки с задачами, куча черновиков, толстый блокнот с адресами, опять сердечки какие-то, – наверное, подарки от девочек, ручки, карандаши, прочая ерунда в том же духе. По надписям на тетрадках Риз понял, что он, Вениамин Бесов, в этом мире – и в самом деле ученик седьмого «А» класса второй экспериментальной средней школы города Припущино. Назначение некоторых вещей было непонятно. Например, в отдельной плетеной шкатулке хранилась плоская серебристая коробочка, аккуратно запаянная. На коробочке детским неустоявшимся почерком было написано: «Бобик». Риз ткнул мизинцем в коробочку и нащупал внутри горстку пыли. Пожал плечами, вернул все на место. Следующей непонятной вещью оказались пластины с мелкими шариками – таблетками. Пластин было пять, все разные, все початые, на оборотной стороне каждой – сложные формулы, незнакомые символы, знаки. Еще были пакетики с жидкостями. Три штуки. К каждому пакету прилагалась трубочка, но не такая, как для коктейля, а из более плотного материала, с закругленным краем с одной стороны и винтовой нарезкой – с другой. Риз попробовал прикрутить одну такую трубочку к бежевому пакетику в указанном на нем месте. Ему это удалось без труда. Но при последнем повороте пакетик послушно прорвался, и его содержимое хлынуло через трубочку прямо в лицо Ризу. Риз инстинктивно отдернулся, вслед за чем попытался поймать ртом остатки жидкости, похожей на сильно разбавленное топленое молоко. Вкус у «молока» оказался отвратительный и горький. На его прежней планете глаза дикого покусодонта – и то были куда вкуснее! Риз сплюнул, вытер мокрые руки об шорты и решил не экспериментировать пока с местными напитками. Один из ящиков целиком занимал огромный альбом, наполовину заполненный разнообразными узелками. Риз вспомнил, что на его родной Земле-11 когда-то существовало племя, придумавшее специальное узелковое письмо – кипу. Возможно, эти узелки тоже были своего рода письменностью? Никаких удостоверений личности даже при самом тщательном осмотре так и не обнаружилось. Также не было ни единой фотографии, ни одного иллюстрированного журнала, дезодоранта, браслетика-телефона или просто телефона, бумажных денег или монеток, какой-нибудь завалящей конфетки, жвачки или хотя бы оберток от них, указывающих на то, что такие вещи тут когда-то водились. То, про что Риз подумал, что это крем для рук, оказалось клеем. Значок на булавке на самом деле был резинкой, стирающей след от ручки. Носовые платки – чем-то вроде визитных карточек. Оттерев клей с рук одной из визиток, Риз приступил к обследованию книжных полок. Половина книг была учебниками по химии, вторая половина – учебниками по психологии. Несколько брошюр не в общую тему: про растения, про насекомых, пара-тройка романов. Ни фантастики, ни комиксов, ни про машины, ни про спорт. Риз расчистил себе кусок места на диване, плюхнулся на него, закинув ноги на груду тетрадок, и задумался. Итак, он теперь – опять Венька Бесов, на сей раз ученик седьмого класса, интересующийся психологией, химией и червяками-бабочками. На другой планете – и опять Венька, опять Бесов… Кстати, а куда делся настоящий Венька, который жил тут до него? Утонул? Сбежал в деревню к бабушке? И как он тут жил в таких условиях? Ни чашки, ни подушки, ни компьютера. В конце концов, у его предшественника должна была быть хотя бы сменная одежда! Но ведь и ее-то нет! Чушь собачья получалась, полная чушь. Риз решил выяснить, как на этой планете живут другие люди – может, так же? Недолго думая он встал ногами прямо на диван и осторожно просунул голову в стенку, в соседнюю квартиру номер семь. Глаза Риз вывел вперед носа, и правильно сделал: прямо по курсу перед ним маячил чей-то затылок. Риз моментально нырнул обратно, вышел из своей комнаты в розовый холл и попробовал проникнуть в седьмую квартиру через входную дверь. Собственно, проникать бы и не потребовалось, дверь номер семь была не заперта. Но Риз все-таки юркнул в нее обычным способом. Тут же сориентировался на местности и взлетел под потолок, на широкий шкаф. Спрятав тело в глубине шкафа, Риз оставил голову на поверхности, скрыв ее за большой аляповатой вазой, из которой торчали ветки вьющегося растения с яркими цветочками. Обнаружить мальчика было практически невозможно. Комната оказалась большая, солнечная, со светло-светло-серыми стенами, мебель в ней стояла просторно. Широкая арка с левой стороны вела в помещение таких же тонов и размеров, узкая арка наискось от Риза соединяла комнату с лестницей, ведущей вниз. Человек, чей затылок Риз увидел из своей комнаты, теперь стоял к нему боком. Кроме него, в комнате находилось еще двое мужчин и три женщины. Все они возбужденно о чем-то разговаривали. Риз подумал, что если бы вместо него в комнату вошел слон, то эти люди и слона бы не заметили. Но он был не прав. Просто земляне-4 никогда не входили без стука. Даже постучав и услышав ответ «Войдите!», землянин ни за что не входил, а дожидался, пока хозяин не откроет ему заведомо не запирающуюся дверь и не проведет внутрь лично. Риз не сразу понял, что разговор идет о нем, причем называют его исключительно «Наш Герой». А переодетую в коричневую хламиду и невесть когда успевшую перекрасить волосы в дымчато-оранжевый цвет Миляишу он узнал исключительно по голосу и тоже не сразу. Из трех присутствующих мужчин один вел себя как хозяин. Он заботливо задернул штору, когда солнце сместилось таким образом, что его лучи стали попадать Миляише в лицо, раза три спрашивал, комфортно ли чувствуют себя гости, куда-то периодически выходил, каждый раз неизменно дважды извиняясь: прежде чем выйти и сразу после возвращения. Хозяин был среднего роста и неопределенного возраста. Скорее старый, нежели средних лет. Он обладал некрасивым мясистым носом, подвижными толстыми губами и малоприятной привычкой время от времени их украдкой облизывать. Голос у него был неровный, дерганый, как у первоклашки при первом ответе у доски. Женщина, к которой он обращался чаще других, была, как Риз понял минут через двадцать, его матерью. То есть в смысле матерью настоящего Веньки Бесова, место которого он теперь занимал. Ее называли не иначе как Мама Героя. Риз понял, что это имя появилось сегодня. Как звали ее до того, оставалось загадкой. Поскольку некрасивого хозяина квартиры называли Моисеич, Риз понял, что он не Отец Героя, не Дед Героя и, наверное, также не Дядя Героя. Так. Фу-у! Наличие мамы кое-что объясняло. Например, почему в собственной «квартире» Риза не нашлось ни еды, ни одежды. Третья женщина, скорее всего, была корреспондентка. Она задавала вопросы о детстве Героя, его увлечениях и т. д. – Как вы думаете, почему он, после того как спас скорого помощника Бяк-Бяка, выбрал себе такое любопытное новое имя – Риз Шортэндл? – спросила она Маму Героя. По ее тону любой нормальный человек смог бы догадаться, что она считает имя «Риз Шортэндл» не любопытным, а диким и странным. Но Риз не был обыкновенным человеком, и тон инопланетной корреспондентки его волновал меньше, чем африканского аллигатора северное сияние. – Мне трудно ответить на этот вопрос точно. Лучше спросить об этом непосредственно у моего сына, – как бы извиняясь, ответила Мама Героя. – Правда, он задерживается… – О! О! Безусловно, у него есть на то важные основания! – дружно бросились успокаивать ее двое мужчин помоложе. Один из них был бородатый, в очках бредовой конструкции: два круглых стекла крепились к ободку, надетому на лоб. Второй был чересчур худой, просто доходяга. – Вы знаете, – важно сказала Миляиша, поворачиваясь к корреспондентке, – мне кажется существенным тот немаловажный факт, что Герой выбрал сущность Риза Шортэндла до того, как спас Бяк-Бяка. Он шел по улице с таким отрешенным видом! Как вы считаете, это напрямую связано с его новой способностью – так глубоко чувствовать другого человека? – Во всяком случае, опосредованная связь этих событий, несомненно, налицо, – задумчиво ответила корреспондентка. Мужчина в странных очках встал с места и сделал шаг в сторону хозяина. Моисеич отвел руку в сторону, жестом пропуская гостя вперед и одновременно как бы указывая направление, куда тому следует идти. Гость прошел к внутренней лестнице, ведущей на нижний этаж. Риз опустился в шкаф и тихонько высунулся под потолком со стороны лестницы. Очкарик, заботливо провожаемый Моисеичем, проследовал в огромную ванную комнату. Она была, наверное, раз в пять больше «квартиры номер восемь». Моисеич вернулся наверх, а Риз, ни секунды не раздумывая, вылез из своего укрытия и проскользнул к ванной. Смежная с ванной комната оказалась спальней. В ней никого не было. Риз проник в спальню, привычно ввинтился в нужную стену, утонув в ней почти целиком, и принялся следить за очкариком. Место оказалось не самым удобным: лицо Риза чуть не вылезло прямо из ровной поверхности сбоку от внушительных размеров раковины. Пришлось остаться в стене, максимально приблизив глаза к внутренней поверхности. Картинка была как в тумане. Риз и сам не знал, для чего он сделал то, что сделал. Раньше он не замечал за собой ни малейшего желания подсматривать за людьми, справляющими свою нужду. Да и что там вообще подсматривать: ну, простите, какает человек или там просто писает, – эка невидаль! Было бы на что смотреть, верно? Но сейчас Ризенгри стоял, не шелохнувшись и следя за ничего не подозревающим мужиком, как кот за мышью. Очкарик повел себя странно. Он открыл один из шкафов и извлек оттуда пакет, в точности похожий на тот, из которого Ризи попытался выпить молока, и еще один совсем маленький пакетик. Затем немного подумал, маленький пакетик вернул на место, а большой приготовил для употребления, ввернув в него одноразовую трубочку. Затем разделся, взял пакет с трубочкой. Человек стоял к Ризу лицом, и подробности Шортэндлонгу поэтому видны не были, но через некоторое время даже ежу стало бы ясно, что «сок» в пакете предназначался не для питья, а для совершенно противоположного действия. Риз немедля вынырнул обратно в спальню, и его вырвало. Кстати сказать, впервые в жизни. Земля под номером четыре переставала ему нравиться, причем все сильнее и сильнее. Впрочем, никакого выбора у него по-прежнему не было. – О’кей, Рональд Э-Ли-Ли-Доу, – пробормотал Риз, глядя на пустой пуфик в углу комнаты. – Это я так, случайно. Ты это, вот что… Не обращай внимания, вот. Но ангел Рональд не сидел на пустом пуфике. Он вообще сейчас болтался очень далеко отсюда. Но ведь никому не дано знать, где находится его ангел… Ризенгри полагал, что очкарик пробудет в ванной еще достаточно долго, поэтому вернулся на свой наблюдательный пункт, спокойно пройдя полпути по лестнице обычным способом. Но очкарик вернулся раньше, чем Ризи успел устроиться на своем месте поудобнее. Разговор по-прежнему шел о Ризе. Напряженность по поводу того, что Героя слишком долго нет, все нарастала. «Да и впрямь, сколько можно прятаться?» – подумал Риз. Он проскользнул на нижний этаж, выбрался на общую лестницу, поднялся по ней в розовый холл и направился к двери номер семь. Не успел он к ней подойти, как дверь открылась и ему навстречу собственной персоной вышел Моисеич. – Добрый день! – широко улыбаясь, провозгласил Риз. Моисеич оторопело молчал. Его вид выражал такое безграничное удивление, что даже слабо разбирающийся в мимических тонкостях мутант Шортэндлонг понял, что сморозил несусветную глупость.Диди. На самом деле правила взаимных приветствий на Земле-4 были предельно просты. Здороваться полагалось только с абсолютно незнакомыми людьми. Кивать, улыбаясь, – тем, кого в принципе в лицо знаешь, но не более того. Близких людей этикет предписывал никак не выделять при встрече. Логика в этом была четкая. Здороваясь с незнакомцем, ты демонстрируешь свое внимание к нему, расположение, заведомо положительный настрой. Человеку примелькавшемуся улыбаешься, как бы говоря тем самым: «Я выделил тебя из толпы, я тебя помню!» А не приветствуя друга, ты даешь ему понять: он всегда в твоем сердце, ты и не забывал о нем, ты помнишь все ваши разговоры и как бы продолжаешь их. Ты же не станешь говорить своему приятелю: «Привет, как дела?» посреди вашей с ним беседы! Вот и тут примерно так же.
– Мы тебя ждем, – сделав наконец вид, что все в порядке, произнес Моисеич. – Да, я знаю, – кивнул Риз, – вас там шестеро. Трое мужчин и три женщины, включая мою маму. А очкарик спустился вниз, зашел в соседнюю комнату, и его там вырвало! На этот раз пауза была еще длиннее. «Так вам всем! – подумал Риз. – Я по вашим правилам играть не могу, поскольку мне никто их не объяснил. Значит, вы будете играть по моим правилам. Пусть теперь в невоспитанных уродах походит очкарик, а не я!» Риз решительно обогнул Моисеича и вошел в его квартиру без стука. Моисеич на ватных ногах прошел следом и тут же спустился вниз, в спальню. Обратно он вернулся спустя минуту. На нем просто лица не было. На следующий день в местной газете появился портрет Риза кисти худосочного доходяги и огромная статья корреспондентки под названием «Исключительная чуткость Риза Шортэндла».
Глава 5. Лето, наполненное тайнами
Маша Малинина и Рино Слунс не вели счет дням, проведенным на острове. Это за них де- лал механический календарь, расположенный под большими часами на Овальной площади. Площадь и часы они нашли во время третьей или четвертой вылазки в город. Маша сразу догадалась о назначении странного устройства. Тоном, не терпящим возражений (то есть привычным своим тоном), она заявила: – Это календарь. Цифры – номер дня. А из букв, это, очевидно, слова, – названия месяцев или недель. Рино не считал все это таким очевидным. – А почему циферок три окошка? На самом деле окошек было четыре, но в четвертом, самом большом, заклинило шторку, и оно не работало. – Ну… Первое число, большое, показывает дни от начала года, – принялась рассуждать Маша. – Второе – день месяца… – Ага, получается, в этом месяце у нас восемьдесят третий день! – М-да, не сходится… А! Я догадалась! Это день от начала сезона! Восемьдесят третий день весны! Смотри, теперь все сходится, видишь, рядом картинка меняется? Скоро будет лето! Рино присмотрелся. Картинка действительно менялась: металлическая пластинка (медная, что ли?) с изображением цветущего куста уползала влево, а на ее место выплывала пластинка с изображением солнца в смешных солнцезащитных очках. Тщательное изучение календаря позволило предположить, что недели на острове длятся по десять дней, причем обязательных рабочих из них – вроде как только три. Сезоны длятся так: по сто дней – весна, лето и осень, а зима – всего тридцать три дня. – А оставшиеся дни – что? – Ты меня спрашиваешь?! – Так больше некого!!! – А я знаю?! Самое жизнеутверждающее окошко на механическом календаре было расположено справа, отдельно от остальных. Пока в нем было трехзначное число, но каждый день, на рассвете, оно уменьшалось на единицу. А картинки рядом красноречиво подсказывали: как только на нем будет ноль, на остров приплывут и прилетят корабли с парусами и воздушные шары с подвесными корзинами. И, главное, появятся люди, а значит, все будет хорошо. Маша и Рино не сомневались, что благополучно дотянут до этого замечательного дня и к этому времени разгадают все загадки своего таинственного острова. А загадок была целая гора. Во-первых, они так и не смогли понять, в какой точке планеты находятся. Рино немного увлекался астрономией, но не мог найти на небе ни одного знакомого созвездия. Это говорило о том, что их забросили в другое полушарие. Во-вторых, ни Рино, ни Маша никогда не слышали о том, что на другом полушарии находятся острова, полные полудохлых, тупых и совершенно некусачих растений, которые даже перемещаться не умеют. В-третьих, такие старинные каменные города и полное отсутствие электроники могло говорить о том, что они угодили в прошлое. В пользу этой версии было и то, что их оперхрюки не работали. Маша, любительница физики, эту версию Слунса не поддерживала, она была уверена в том, что путешествия во времени невозможны. Маша настаивала на том, что с ними снимают реалити-шоу Рино ей возражал, ведь ни единой видеокамеры они не обнаружили. В-четвертых, тщательное исследование города и прилегающих к нему территорий (лесок, лагуна, два луга, скалистый северный берег и три крошечных грота) показало, что город еще совсем недавно был населен и был оставлен странно. Некоторые помещения покинуты давно, заросли натуральной паутиной и покрылись естественным слоем пыли. Но из некоторых домов жители словно выселились в спешке, за пару-тройку дней до появления на острове Маши и Рино. Например, в одном доме, похожем скорее на склад, а не на жилой дом, Рино нашел огромный подвал-морозильник, а в нем внушительные запасы вполне съедобного мяса и рыбы, а также самых разнообразных продуктов, большую часть которых ребята видели впервые в жизни. На охоту и рыбалку теперь можно было не ходить! В-пятых, в городе встречались некоторые очень странные… «витрины». Нет, эти… мм… постройки не напоминали витрины. Просто самая первая из них (первая, которая встретилась) была расположена рядом с дверью в посудную лавочку, и Маша приняла ее за витрину. Так они и стали их называть. Все витрины были довольно большие и на первый взгляд не странные. Произведения местного абстрактного искусства из кусочков матового цветного стекла. Словно какие-то неумехи планировали сделать витраж, но, вместо того чтобы расположить стеклышки аккуратно, накидали их абы как. Некоторые края стеклышек были оплавлены, словно на них воздействовали бямской или каким-то другим мощным лучом. Рядом с каждой витриной стояли столбики высотой примерно с Машу, и на столбиках были написаны слова, много слов и циферок. Маша вбила себе в голову, что это – заклинания. Что стоит только научиться читать и произнести их правильно, как витрины оживут и начнут стреляться разными полезными вещами, а может даже, чем угодно. – Как ты не понимаешь, это же порталы! – убеждала Маша своего товарища по счастью. – Надо только выучить язык! – Значит, в перемещение во времени ты не веришь, а в порталы и заклинания веришь? – ехидничал Слунс. – Абра-кадабра, выплюни мне, витрина, компьютер крутой марки, ласты и живого динозавра! – Динозавры миллион лет назад вымерли, – отмахивалась Маша. – А заклинание – это как голосовое управление гаджетом, вот и все. Спорить можно часами и без всякого толку. Выучить язык без учебника, разговорника, видеокурса или живого учителя все равно невозможно. А ничего этого на острове не было. Тогда Малинина подошла к делу с другой стороны. В прямом смысле. Она стала пробовать подойти к витринам с другой стороны, с тыла. И тут ее ждал новый сюрприз. Подойти к ним с другой стороны оказалось невозможно! Причем препятствия возникали самые разные. Витрина, расположенная около лавочки, была недоступной потому, что никакими силами не удалось открыть дверь лавочки, (почти во все другие магазинчики ребята попадали спокойно, они были или открыты, или заперты на щеколды). Две симметрично расположенные витрины на Овальной площади были как бы высечены в скале, к которой примыкало здание, похожее на ратушу. Три витрины на набережной буквально висели над морем, но высота там была приличная. Маша с Рино попытались подплыть со стороны моря, но с поверхности воды увидели только серые невнятные задники витрин, как им показалось, – полупрозрачные, но с такого расстояния понять было ничего невозможно. В конце концов, на одной из улиц Маша нашла не слишком высокую и не слишком широкую витрину, которая стояла как бы сама по себе, правда, имела внушительную толщину, метра полтора. То есть это был такой кусок стены. С одной стороны – витрина, сзади – стена. Маша решила проковырять ее насквозь. Притащила зубила, молотки и кувалды – все, что нашла в мастерской дома, который они выбрали своим пристанищем. И приступила к работе. Рино присвистнул, выразительно покрутил пальцем у виска и отправился плавать, нырять и проверять силки: на острове было много мелких зверушек и птиц, глупо не воспользоваться случаем, он с детства мечтал об этом! Маша потратила около месяца, возясь с клятой витриной. Продолбить ее не удалось. Первый слой, в палец толщиной, отколупывался легко, слой дальше, толщиной с ладонь, долбился с трудом, но поддавался, а потом начиналась засада. Переломав кучу инструмента и содрав кожу с рук, Маша оставила эту затею и попыталась стену… выкопать. Ей удалось разворотить значительный кусок мостовой и извлечь из нее гору тяжеленных булыжников, но уже на полуметровой глубине ее ожидал неприятный сюрприз в виде того же не пробиваемого ничем монолита. Маша исполнила безумный танец вокруг неподдающейся витрины, вопя от негодования, – танец состоял в основном из топанья ногами и размахивания кулаками. После чего решила откопать стоящий рядом столб. Со столбом ей удалось справиться за неделю и даже расколоть его пополам. Но ничего интересного в нем не обнаружилось. Ни проводов, ни микросхем. Маша обиделась на судьбу и целую неделю плавала, и ныряла в море вместе с Рино, и бегала к календарю смотреть, сколько им осталось до возвращения на остров жителей. Спустя неделю она поставила себе новую цель: выучить местный язык. Рино только вздохнул. К концу лета они начали ссориться. Не так, как раньше, поругались-обиделись-остыли-помирились, а всерьез. Дело в том, что жизнь в пустом городе постепенно меняла Рино в одну сторону, а Машу в другую. Рино наслаждался переменами. Конечно, он бы предпочел дикий остров, с вредными деревьями и опасными животными, чтобы пришлось строить крепость, обороняться, а потом всех победить и стать героем. Но такой вариант ему тоже очень нравился. Рино научился плавать и нырять, как рыба, бить птиц влет из лука и арбалета, ставить силки и ловушки на мышей и зайцев с профессионализмом бывалого охотника и многому другому. Он также научился управлять лодкой под парусом, загорел, подрос и возмужал (хотя все еще больше напоминал мальчишку, чем юношу). Рино стал самостоятельным, уверенным в себе и каким-то… свободным, что ли. Он стал подумывать о том, чтобы спуститься в переход между островами, справиться с двухголовым Кротиком (связать веревками) и расспросить о том, что за люди жили в городе и куда свалили. Маша была категорически против спуска в подземелье, и Рино не понимал, куда делась ее храбрость. Вроде нельзя было сказать, что она трусит, но при попытке поговорить на тему связывания Кротика она вспоминала о неотложных делах или о том, что хочет спать, а все это можно обсудить и завтра. А завтра переносила разговор на послезавтра. И целыми днями пыталась разобраться с местным языком, составляя алфавит и переписывая в тетрадки названия с уличных вывесок. Из-за Кротика они и разругались всерьез. Дни были еще очень жаркие, и о приближении осени говорил только календарь на Овальной площади. Был вечер. Маша Малинина сидела на веранде и занималась своими «тупобуковками», как их называл Рино. Она зажгла восемь масляных ламп (масла в городе было вдоволь), разложила исписанные листики по всей веранде и громко разговаривала сама с собой, точнее, с одним из листиков, который держала в руке. За лето Маша отрастила волосы и завела моду заплетать их в тонкие косички, вставляя в каждую косичку гибкие стебельки цветов, растущих на клумбах по всему городу. Косички торчали в разные стороны, превращая Машину голову в некое подобие одуванчика. Сегодня она вплела стебельки вместе с цветами, и теперь ее голова-одуванчик была похожа скорее на цветущий шар, чем на голову. В таком виде ее и застал вернувшийся с охоты Рино. – Уц, уц, тыц-пуц! – говорила Маша листику. – Если эта буква – цэ твердая, то пуц, а если цэ – мягкая, то уць, уць, тыць-пуць, и это – название страны! – Привет! – сказал Рино, бросая еще теплую тушку зайца на пол и попадая на листики. – Смотри, какая у нас сегодня добыча! Давай на вертеле зажарим! Я вот подумал: почему мы еще ни разу на вертеле не попробовали, над костром? Пошли? – Фу-у-у… – скривилась Маша. – Ты мне тексты испачкал. Чего ты их все бьешь, не жалко, что ли? Еды у нас навалом! У Рино аж челюсть отвисла. Зайца ему удалось убить всего второй раз за лето. Первый попался в самом начале лета, крохонький, зайчонок еще, видно, по неопытности в ловушку угодил. Машка тогда радовалась – просто ух! Даже целовать-обнимать его бросилась на радостях. Хотя есть в том зайчонке было нечего: кожа да кости. А этот заяц вон какой – зверь! То-о-олстый! Рино рассчитывал как минимум на поцелуй в щечку! Услышав «Фу-у!», он готов был немедленно взорваться и разодрать листики с тупобуковками на мелкие кусочки, но ему удалось сдержаться. – Маша, – спокойно сказал Рино, – ты сейчас о чем? Давай попробуем рассуждать по-взрослому Жалость – старинное чувство, оно было у наших предков. Оно эволюционно оправданно только по отношению к потомству и к родственникам. Заяц – это еда. Заяц – это мясо. Заяц – это вкусно. Маша выслушала все это, хлопая ресницами. На словах «заяц – это еда» она хотела было треснуть этого тупого, бесчувственного Слунса по башке масляной лампой, той, которая потяжелее, но собрала всю свою волю в кулак и не треснула. А глубоко вдохнула, посчитала до пяти и ответила: – Рино. Ты, конечно, прав. Мы с тобой должны жалеть друг друга, а не зайцев. Но давай рассуждать по-взрослому У нас много еды. Нам не нужно тратить время на убийство животных. Нам нужно сосредоточиться на том, чтобы разгадать тайну этого острова. Понять его культуру. Язык. Не быть дикарями. Не портить природу. Вообще ничего не портить. Рино чувствовал, что закипает, но во второй раз сдержался. Вдруг их все-таки снимают для шоу или сериала? – Дорогая Маша! – старательно подбирая слова, начал Рино. – Ты, конечно, тоже права. Но давай продолжим рассуждать по-взрослому. Значит, когда ты долбишь зубилами витрины, делаешь подкопы и выворачиваешь из мостовых булыжники, это нормально? Живешь в чужом доме, пользуешься чужими вещами, масла вон сожгла три канистры, это можно? Каждый день мы поглощаем запасы из чужих подвалов и кладовок, это пожалуйста? А когда я честным трудом добываю нам на пропитание зайца, я, получается, дикарь? – Но… – Я еще не закончил! Я не против того, чтобы понять, что это за город, что за остров и все остальное. Но ты сама не хочешь взять и все узнать самым простым способом! – Каким способом? – не поняла Маша. – Пойти в подземный ход и допросить Кротика! – Давай поговорим об этом завтра, – быстро предложила Маша. – Уже поздно. Я так спать хочу… – Нет. Мы поговорим об этом сегодня, – отрезал Рино. – Прямо сейчас. – А, ну ладно! – вдруг легко кивнула Маша. – Сейчас так сейчас. Только вот что. Раз уж тебе удалось добыть такого роскошного зайца, давай спустимся вниз и пожарим его на вертеле. А заодно и про Кротика поговорим. Она ловко подхватила заячий трупик за уши и с улыбкой протянула его обалдевающему Слунсу. – На, ты пока с него шкурку сними, а я специи принесу и яблоки. Давай его с яблоками зажарим? И упорхнула. Рино поплелся во дворик готовить костер, вертел и тушку. Заяц получился не очень. Мясо было жестковатое и сладковатое. Может, от яблок. А может, у местных зайцев вообще оно такое. Они с этим зверюгой полночи провозились, и все зря. – В следующий раз я попробую замариновать, – ворковала Маша. – В уксусе. Если взять большую кастрюльку, там у нас на кухне есть такая, с притертой крышкой, чтобы запах уксуса не слишком бил в нос, а потом перед жаркой помыть в воде, то будет то, что надо… – Уксус! – Рино вдруг поднял вверх указательный палец. – Уксус. – Что – уксус? – не поняла Маша. – Откуда ты знаешь, что мясо станет мягким? Маша пожала плечами: – Ну… не помню… Но ты-то знаешь? – Я – да, но я давно химией интересуюсь, с дошкольного возраста. А ты? Тут что-то не так… Маша фыркнула: – Да какая разница-то? Может, слышала где, может, читала… Мало ли… Рино покачал головой: – Когда тебя Кротик тяпнул за ногу и ты умирала, ты просила меня принести уксус. А тогда ты откуда знала, что тебе нужен именно уксус? – Я не просила, – нахмурила лоб Маша. – Я не помню… Да что ты привязался-то к этому уксусу?! Но Рино привязался не к уксусу. Он вспомнил и о том, как Маша интуитивно нюхала и отбирала травы, которые помогли ей восстановить ногу. Как потащила с собой в подземелье ягоды. Если бы Кротик не сожрал их и не разжалобился, они бы не попали сюда и погибли бы. – И еще много, много разных странностей, – добавил Слунс. – И совпадений. – Ты что, считаешь меня ведьмой? – рассердилась Маша. Но Рино отмахнулся и продолжил перечислять совпадения. Коряга лежала прямехонько на люке. Если бы она лежала в любом другом месте… Сам Рино откуда-то точно знал, что ночью пойдет дождь. Откуда-то знал, что ягоды ядовитые… Откуда? Вроде как ему это снилось, но он не уверен…. Опять же Кротик… – Все! Мы завтра же идем ловить и допрашивать Кротика! – отрезал он. – Один я не справлюсь, но с твоей помощью – да. Маша ответила не сразу. – Нет. – Тогда я иду один! Маша опять ответила не сразу. – Нет. – Что значит «нет»?! – взвился Рино. – Я один пойду! Куда хочу, туда и пойду! Маша молча встала и пошла в дом. На пороге оглянулась и сказала: – Спокойной ночи. На следующий день Рино стал собираться в подземелье. Один. К Маше он не подходил. Он основательно подготовился. Взял несколько ламп, запас масла, воду, еду, теплые вещи, несколько мотков веревки, два лука, арбалет, большую рогатку, топор… К сожалению, ни в самом городе, ни в его окрестностях не нашлось ни единого куста с теми ягодами, от которых Кротик добрел, но Рино придумал другую хитрость. Он взял бидон, сходил к морю и притащил десяток медуз, от которых… как бы это сказать поделикатнее… В общем, Рино как-то лизнул одну – просто лизнул, – потом сутки из туалета не выбирался. Вдруг Кротик тоже попробует? Конечно, мало радости оказаться в замкнутом пространстве с чудовищем, страдающим поносом, но как отвлекающий момент… Рино подтащил все к люку и стал спускать вниз партиями. Маши видно не было. Рино спустил поклажу, зажег первую лампу и осторожно пошел вперед. Идти было не очень страшно, потому что он все еще злился на Малинину «Какая же дура, а? Все девчонки дуры! – думал Слунс. – Дуры и трусихи!» Он дошел до места, где Маша потеряла сознание. Тут она лежала, тут он пытался перебинтовать ее ногу своей сорочкой, но она металась в беспамятстве и все содрала… Обрывки сорочки и сейчас валялись тут. Аккуратной горкой, у стенки. Это было очень странно. Рино нахмурился и пошел дальше осторожнее. Достав на всякий случай топор. Шаг. Еще шаг. Остановился, прислушался. Тишина. Шаг. Еще, еще… Потолок стал снижаться. Да, все верно. Еще ниже. Тут они ползли. Дальше придется совсем осторожно, там, после этого лаза, коридор станет нормальной высоты, и там может стоять Кротик. Рино присел на корточки и осветил фонарем самое низкое место подземелья. И выругался. Лаз закрывала… витрина! Да, да, не такая большая, как те, которые в городе, а ровно по размеру прохода. Закрывала очень плотно. Рино попробовал сдвинуть – не смог. Бил топором – бесполезно. Попробовал из арбалета – стрела отскочила, чуть его самого не поранила. – Ну, Машка, держись!!! – заорал Рино страшным голосом и бросился обратно. Машка сидела на скамеечке возле люка и ждала его. Рино готов был ее убить! – Ну ты ж сволочь! – орал он. – Не знаю, как ты дотащила туда эту… эту… – Витрину, – робко подсказала Маша. – Да!!! Но или убирай ее немедленно, или я тебя сейчас!!! Когда Рино оторался и Маша смогла вставить слово, она сказала: – Это не я. Кто-то закрыл портал. Теперь-то ты поверишь в то, что это порталы? Рино еще долго вопил и не верил. Они вместе спускались в подземелье. Стучали по матовым стеклышкам. Ковыряли стены. Набравшись наглости, звали Кротика. Потом вылезли. Потом бегали к тому порталу, который Маша пыталась выкопать. Потом – опять в подземелье. Рино вопил так, что даже охрип. Хорошо, что хоть в драку не полез: все-таки Машка ему нравилась, хоть и дура. Они окончательно вылезли на поверхность, уставшие и злые друг на друга. Для чего-то опять поплелись в центр, в сторону Овальной площади. – Когда ты узнала, что там эта… витрина? – Рино упорно не хотел называть эту штуку порталом. Оказалось, Маша месяца полтора назад узнала. – А мне почему не сказала? – Я боялась, что ты будешь сердиться, что я туда одна пошла. – Ха! А кстати! Чего ты туда одна поперлась? Маша пожала плечами: – Ну не знаю, поверь! Я думала, что так будет лучше… – Ла-а-адно! – не отступал Рино. – Но хотя бы вчера ночью ты могла мне сказать? Маша опять пожала плечами. Сегодня она не заплела косички, и без головы-одуванчика с цветами по краям вид у нее был не такой уж сумасшедший. Рино подумал-подумал и решил, что, может быть, она права, а он нет. Может, на самом деле существуют всякие порталы? Может, они переместились не во времени, а в пространстве? А может, и в пространстве, и во времени? Нет, нет, все-таки в порталы Рино не мог поверить… Но ведь кто-то впихнул в подземный коридор между островами эту витрину? Кто? Кротик? Он бы не стал себя замуровывать… Рино терялся в догадках, но тут его осенило, он догадался, в чем Машка права. Все это подстроено, и тут все-таки есть какие-то скрытые камеры, микроскопические, и с ними снимают реалити-шоу, и на них сейчас смотрит весь мир! Это самое разумное объяснение… Они дошли до площади. Рино огляделся, камер не нашел, но это значило, что их тут нет. Если они есть, нельзя вести себя как идиот. Рино откашлялся и торжественно произнес речь, которой могло бы гордиться все мутантское человечество во главе с его мамой и папой: – Дорогая Маша! Я предлагаю тебе больше никогда со мной не ссориться и не ругаться, а жить мирно. Волею судеб мы оказались с тобой вдвоем на прекрасном необитаемом острове посреди бескрайнего океана и должны с достоинством пройти все испытания, уготованные нам судьбой! Маша икнула от удивления. Вид у нее был растерянный и глупый. Рино с ехидством подумал о том, что в этой сцене на экране визоров он будет явно на высоте по всем параметрам. Картинно вздохнул, выставил вперед ногу и протянул в сторону Марии руку, как это делают герои в сериалах. И продолжил: – Давай жить мирно и поддерживать друг друга. Честно говоря, он не знал, что еще сказать. Хотелось выдать что-то умное и историческое, но ничего не шло в голову. – Д-д-давай! – согласилась Маша. Рино продолжал собираться с мыслями. Пауза затягивалась. «Надеюсь, паузы при монтаже вырежут!» – подумал Рино и сказал: – В свете создавшейся сложной ситуации предлагаю больше не иметь секретов друг от друга, ничего не скрывать и… В общем, ничего не скрывать. Договорились? Маша неуверенно кивнула. «Еще полгода жить под камерами – я сдохну! – с тоской подумал Рино. – А может, это все-таки не реалити-шоу? Тогда кой муточерт меня дернул такие монологи сочинять?!» Солнце стояло в зените. День был жаркий, очень жаркий. Хотелось пойти к морю, окунуться, а потом в тень и спа-а-ать. Рино собрался было предложить Машке понырять, но вместо этого вдруг спросил: – Ты от меня еще что-то важное скрывала? Тут Машке бы улыбнуться да сказать: «Ничего больше, честное-пречестное! Ну разве что мороженку вишневую втихую таскала, которая твоя любимая и которой запасов не так много…» И все бы рассосалось. Что Слунсу та вишневая мороженка? Но Машка закусила губу и призналась: – Скрывала. Я теперь вижу камни насквозь. – Что-о-о??? Машка повторила. Рино застонал, забыл про жару, про море, про реалити-шоу, про все. – Какие камни? Как насквозь? Гм… И что вот за этой стенкой? – Он указал на один из домов. – Нет-нет, – затараторила Маша. – Что за стенами домов, я не вижу. Потому что они из обычных камней построены. А вот те, которые под ногами… Они, если посмотреть не так, как мы обычно смотрим, а немного иначе… то… Рино посмотрел под ноги. Они стояли в середине площади, вымощенной самым обычным булыжником. Из местной породы. Таким желтовато-сероватым булыжником. – Эти? – уточнил Рино. – Насквозь? – Ага. – Хм… – Рино присел на корточки, постучал костяшками пальцев по одному из камней, встал. – Я тоже вижу, что под ними. Песок, земля и скала. Зашибись, как круто. – Да нет же! Там под ними огоньки, стрелочки и разные знаки. – А откуда ты знаешь? А-а-а, знаю! Ты выкопала несколько каменюг перед той витриной, а на их обороте были знаки! – Да нет же. На обороте ничего нет, все такое же. Знаки внутри. – Ты их расколола? – Да нет же. Зачем колоть? Достаточно просто посмотреть! Ты что, не видишь? Рино, конечно же, не видел. Вообще-то со зрением у него был полный порядок. Как многие мутанты, он отлично видел все в обычном спектре, а также частично в рентгеновском. Во всяком случае, новогодние хороводы радиоактивных елочек его радовали, они замечал их свечение. А если очень напрячься и постараться, он мог ощутить и инфракрасное излучение. – Ты хочешь сказать, что за эти несколько месяцев мутировала и видишь суперрентгеновски или как там его… – Не, рентгеновски я как раз не вижу. Надо просто по-другому посмотреть, понимаешь? По-дру-го-му! Нет, Рино не понимал. А Маша несла какую-то чушь. Достала из кармана тетрадочку с записями знаков. Твердила о том, что они многослойные. Что могут с ней разговаривать – как бы разговаривать, только она не понимает о чем. Что видит она их не всегда, а только в каком-то особом состоянии, а в это состояние может попасть тоже не всегда, а только когда начинает понимать, что она не мутант и что отвечает за весь мир и… – Ну все, с меня хватит! – прервал поток Машкиного бреда Рино. – Я пойду окунусь. Постараюсь держаться от тебя подальше. Говорят, сумасшествие не заразно, но кто знает. И ушел. – Ну и катись!!! Дурак безмозглый!!! – прокричала ему вслед Маша. До самой осени они практически не виделись и, встречаясь, почти не разговаривали. Рино переселился в домик поближе к берегу, обнаружил в одном из лодочных ангаров недостроенную подводную лодочку на одного человека и взялся ее достраивать. А Маша переселилась в высокий дом ближе к северо-западной части острова. Вечерами Рино видел, как на веранде Машкиного дома загораются огни, и успокаивался: жива. Лето, полное тайн, и начавшееся как прекрасная сказка, превратилось в полный отстой. Надо было думать о подготовке к зиме. И не думать о том, как жить дальше, если в тот день, когда календарь покажет ноль дней, никто сюда не прилетит и не приплывет.Глава 6. Лошади, слоны и учубники
Если тебе так мало лет, что ты еще не ходишь в школу, спишь при свете и живешь на Земле-4, то считай, что тебе повезло. Как Лизке. Лизка и сама считала, что жизнь – прекрасная штука. Хотя что она могла в этом понимать, такая крохотулька! Консьержке Марии повезло куда меньше: на той же Земле-4 она была одинокой стареющей женщиной, страдающей ревматизмом и отсутствием приличного собственного жилья. Впрочем, Марии тоже не приходило в голову жаловаться на судьбу. А вот Эля не могла бы точно сказать, повезло ей или нет. Тринадцать лет, изящная фигурка, огромные распахнутые глаза – повезло. Тяжело больная мать, пропавший без вести отец и ощущение, что от тебя не шарахаются в сторону только из вежливости, – не повезло. Светлая голова и выдающиеся способности к точным наукам – повезло. Категорический запрет заниматься любимой физикой – не повезло так не повезло. И так далее, по списку. Первая половина дня у Эли сегодня была свободной по случаю каникул. Первым делом Элина привычно заглянула к маме. Мама спала, полулежа на ворохе подушек. Сегодня она была почти совсем не бледная, дышала спокойно, и круги под глазами не слишком большие. Можно не волноваться. Эля оставила маме записку, пододвинула поближе столик со всем необходимым, заменила воду в графине, полила цветы, распахнула ставни, приоткрыла окно и приподняла шторы до половины, как маме нравилось. Потом выскользнула из комнаты и занялась собой. Поела, залезла под душ, причесалась. Затем открыла гардероб и задумалась. Извлекла из него две юбки – мини, красного цвета с белыми разводами, и бежевую, миди, свободную. Поколебавшись минут пять, Элина все-таки остановилась на любимой юбке, а не на той, которую следовало бы надеть, соблюдая правила. И пошла к Лизке, сестренке своего одноклассника. Она давно обещала помочь малышке вылепить из глины фигурки для игры. Элина жила вдвоем с мамой в длинном, стареньком двухэтажном доме почти на самом краю города. Раньше, когда папа был с ними, дом был одноэтажным, с большим чердаком. Нарциссовы занимали тогда весь дом. Хотя, по правде, в половине комнат Эля никогда не бывала – они принадлежали Ночи, так что ходу в них не было никому. Маленькая Эля знала: если на дверях стоит буква «Н», туда не попасть. Девочка часто приставала к папе с расспросами по поводу этой тайны. Но папа или отмахивался, или многозначительно говорил: «Вырастешь – узнаешь», или рассказывал веселые небылицы о том, как глупые Силы Ночи пытаются поймать людей, отобрав их у Света Дня. Эля смеялась. Мама, которая болела тогда не так сильно, тоже смеялась. Но однажды веселые небылицы превратились в грустную быль. В одну из ночей папа исчез. Эле было тогда почти пять лет. Она запомнила, как насмерть перепуганная мама выволокла ее на рассвете из кроватки и прямо в пижаме отвела к соседям напротив. Как соседка тетя Чойла долго качала ее на руках, как маленькую, завернув в колючий клетчатый плед. И как потом они с тетей Чойлой и ее тремя ребятишками пялились в окно, наблюдая, как дом Нарциссовых окружает стайка крепких молодых ребят в униформе, не местных, из столицы. На следующее утро эти ребята вынесли из дома стопку толстых тетрадок в клетчатых зеленых переплетах и уехали. Папу они не нашли, а Элю с мамой попросили пожить недельку у соседей. Когда им разрешили вернуться домой, все ранее запертые комнаты оказались открытыми и совершенно пустыми. Это были внутренние комнаты, без окон, без электричества, с гладко выбеленными стенами. Ничего интересного в них не было. Ничегошеньки. В доме городские власти сделали перепланировку, вместо чердака появился еще один полноценный этаж. Элине с мамой досталась западная часть дома, а в восточную вселились две новые семьи. С детьми новых соседей Эля так и не сдружилась. Спустя месяц после того происшествия Эля нашла в потайном дупле, где хранила «клад», еще одну странную тетрадку в зеленую клетку. Элина уже немного умела читать. Дрожа от страха, она перевернула обложку. На первой странице крупными печатными буквами было написано: «Эля спрячь эту тетрадку от всех я тебя люблю папа». Дальше шли совершенно непонятные схемы, формулы и мелким почерком сделанные приписки. Эля выполнила папину просьбу. Она спрятала тетрадку от всех. И от себя тоже. Сейчас, собираясь к Лизке, Эля опять вспомнила о своем «кладе». Раньше она неизменно задвинула бы крамольную мысль о тетрадке поглубже. «Вот вырасту, стану настоящим физиком, тогда…» – подумала бы она. Но сегодня… Сегодня был самый подходящий день. Одни соседи вчера уехали на дачу, вторые на работе. Эля выволокла из сарая стремянку, вооружилась садовыми ножницами. Если кто поинтересуется, можно будет сделать вид, что она собирается обрезать засохшие ветви. Но изображать из себя садовника не пришлось – на горизонте так никто и не появился. Эля благополучно выудила из заветного дупла старую тетрадку и спустилась вниз, спрятав ее под жакетом. Затем отнесла лестницу на место и вернулась в дом. Мама все еще спала. Эля юркнула в ванную комнату и присела на краешек ванны. Сердце ее стучало так, словно собиралось вырваться из груди и срочным галопом унестись подальше от хозяйки. Прежде чем открыть тетрадку, Элина до упора вывернула кран, создавая шумовую завесу. Облизала пересохшие губы… «Эля спрячь эту тетрадку от всех я тебя люблю папа». Надпись немного выцвела. Угол тетради, видимо, пострадал от воды: страницы набухли, чернила застыли синими разводами. Тряска от сердца передалась рукам. Страница никак не хотела переворачиваться. Наконец перевернулась. Сначала шел текст…Лизка торчала во дворе, перемазанная мелом с ног до головы и растрепанная. Результаты ее творчества – кривые девчачьи фигурки между огромными цветами – занимали все свободное пространство перед подъездом. – Я тебя с раннего утра жду а ты все не идешь! – с укоризной прокричала она Элине, тут же бросая игру. – Пошли скорей! – Нет, так нельзя! – покачала головой Элина. – Нужно собрать мелки. – Потом! – А если потом дождь пойдет? Они же намокнут. Эля присела на корточки и принялась собирать мелки в коробку. Лиза вздохнула, но стала помогать. – А этот синий – не мой, его не бери. – Чей же? – Керикин, из третьей квартиры. – Ну, так надо ему вернуть. – Не надо, он его мне подарил, насовсем. – Ну, значит, он твой. – Да нет же! Выясняя сложные взаимоотношения девочки Лизы, мальчика Керика и синего мелка, они вошли в дом и поднялись в оранжерею. Лизкина игрушка занимала половину детского уголка в самом дальнем углу оранжереи. – Здорово! – честно восхитилась Эля, осмотрев конструкцию. – Похоже на старинный амфитеатр, заросший зеленью. – На что похоже? – Лиза не поняла: то ли ее хвалят, то ли наоборот. – На старинный театр похоже, – объяснила Эля. – Раньше такими полукруглыми ступеньками театры делали. На ступеньках сидели зрители. А внизу актеры играли пьесы. Вот тут у древних людей была сцена. Элина показала, где должна быть сцена. – Нет, тут не сцена, тут океан! – возразила Лиза. – И вообще, это не театр. – А что это? Лиза задумалась. – Не знаю… Я потом придумаю. Давай фигурки лепить. Эля развернула холст, в который была спрятана белая глина, взяла в руки кусочек и принялась его мять. Глина была влажная, мягкая и холодная на ощупь. Мять ее было приятно. Лиза нерешительно ткнула оставшийся кусок пальцем и тут же отдернула руку. Ей ощущения не понравились. – Чур, ты мне будешь помогать! – поставила условие Элина. – Я одна работать не буду. Мне так неинтересно. – Я не умею! – Ничего, научишься. Это несложно. Давай, повторяй за мной. Кого будем лепить? – Лошадей. – Лошадей? Лиза кивнула. Затем робко отщипнула самый крохотный кусочек глины от большого бруска и вздохнула: – Я не могу тебе помочь. Все равно лошади у меня не получатся. – А ты пока колобков лепи. Колобков мы тоже на ступеньки посадим. Но Лиза наотрез отказалась сажать на ступени колобков. Почему-то ей нужны были только лошади. Красить она их тоже не собиралась. По ее замыслу все лошади должны непременно быть белыми. Мария поднялась в оранжерею, когда добрая половина ступенек уже была заселена белыми уродцами. Уродцы были подкованы обычными канцелярскими кнопками. – Лиза, у меня для тебя радостная новость! – сообщила Мария, подойдя к девочкам. – Твой брат теперь герой. Он спас Бяк-Бяка. Завтра его портрет будет во всех газетах. Лиза не сразу переварила столь ошеломляющую новость. Зато на Элину слова Марии произвели огромное впечатление. Она мигом вскочила с колен, сметая подолом юбки с десяток белых фигурок, и схватила Марию за плечи перепачканными глиной руками: – Это правда? Веня спас Бяка? Но как? И от чего он его спас? И когда? Но Мария и сама ничего толком не знала. Знала, что спас. От сердечного приступа. Сегодня. Недавно. В «Скорой помощи». – В «Скорой помощи»? – Элина расстроилась. Зря она не пошла сегодня туда прямо с утра. Подумаешь, свободные полдня! Отдохнуть захотелось, к папиной тайне прикоснуться. А пошла бы – увидела бы Веньку и заодно заработала бы десяток баллов за инициативу. Интересно, а чего Бесова понесло сегодня в «Скорую помощь»? Ведь его летняя практика проходит совсем в другом месте… Может, Веньке опять стало плохо? Мария расценила нахмурившееся лицо девочки по-своему: – Ты не пошла сегодня на работу и тебе теперь попадет? Элина отрицательно покачала головой: – Нет, что вы! Мне с утра не нужно было идти. Просто я подумала, что Веньке опять стало плохо. Иначе чего ему делать у Бяк-Бяка? Мария не могла ответить на этот вопрос. Но зато она знала, что Венька выбрал себе новое имя – Риз Шортэндл, можно коротко – Риз. Лиза новым именем брата была очень разочарована. Она отбежала к окнам и расплакалась, уткнувшись в кресло, утопающее в олеандровых ветках. – Лиз, ты чего? – Ни-че-го-о-о-о! Оказалось, Лиза давно мечтала о том, что ее брат будет Герой. Тогда она сможет с полным правом выбрать себе новое имя и стать Сестрой Героя. – Но ты и так можешь называть себя Сестрой Героя! – хором сказали Эля и Мария. Раз так, Сестра Героя мигом вытерла слезы и собралась бежать домой. – Не надо тебе пока домой, – остановила ее Мария. – Там у вас корреспонденты, гости. Погоди немного. Это нетактично. – Не по правилам? – уточнила Лиза. – Ага, не по правилам. Лиза вздохнула. Хоть у нее и было счастливое детство, о существовании правил она уже знала. – Ладно, – сказала Эля, убирая глину. – Мне пора. И дела есть, и Бяк-Бяка проведаю. – Я с тобой! Я хочу! Эля кивнула. Раз ребенок так хочет… Лизку умыли, причесали. Когда девочки ушли, Мария подошла к Лизкиному амфитеатру с глиняными лошадьми и склонилась над ним, рассматривая игрушку более внимательно. Одна лошадка оказалась сломанной пополам – Эля смахнула ее юбкой, когда вскочила. Передняя часть лошадки повисла на одной из зеленых веток, укутывающих верхние ступени. А задняя часть оказалась сброшенной к самому океану. Мария механически подняла обе части поломанной фигурки и приложила их друг к другу. Но глина, пока приводили в порядок Лизу, успела высохнуть. И лошадка не склеивалась. Мария вздохнула и нагнулась, чтобы положить поломанную лошадку на место, – пусть девочки сами разбираются со своим странным хозяйством. Но тут в спине Марии что-то хрустнуло. Консьержка ойкнула, выронила лошадку и схватилась за спину. Две части поломанной лошади упали вниз, сбивая со своих мест и ломая других лошадей. Но Марии было уже не до игрушек. Изо всех сил прижимая грубые, натруженные ладони к пояснице, она медленно опустилась на колени возле Лизкиного сада. Было ужасно больно. На мгновение Марии показалось, что она стала маленькой застывшей белой лошадью в Лизкиной игре, а бесконечная боль захлестывает ее огромной волной, поднявшейся из океана, который находится там, где у древних людей была сцена. Мария кое-как села на пол и горько заплакала. Постепенно спину отпустило. Низенькая некрасивая одинокая консьержка поднялась, стряхнула глину с убогого полосатого платья, вытерла подолом опухшее от слез лицо и спустилась вниз на свое рабочее место.
Лиза болтала всю дорогу не умолкая. Элина механически отвечала ей, но мысли ее были о Веньке. То есть о Ризе Шортэндле. Риз, хоть он был и не от мира сего, Эле всегда нравился немного. Но как он мог спасти Бяк-Бяка? Ведь он просто не способен на такое, он этому не учился. Хотеть спасти – одно, а на самом деле спасти – как, ка-а-ак?! Бяк-Бяка в кабинете не оказалось. В холле на своем любимом месте сидел придурок Агафен, раскачиваясь из стороны в сторону. С его подбородка свисала длинная слюна, раскачивающаяся вместе с Агафеном. Лизка, высвободив ладошку из Элиной руки, тут же залезла на пружинящее кресло и стала на нем прыгать. Эля глянула на Агафена, брезгливо сморщилась, вытащила из кармана салфетку и вытерла придурку подбородок. – Лизка, никуда не уходи, ладно? – попросила Эля. – Я сейчас вернусь. – Меня теперь зовут Сестра Героя! – продолжая прыгать, прокричала Лиза. Эля махнула рукой и скрылась в недрах «Скорой помощи». Не успела она уйти, как Сестре Героя надоело прыгать. Она соскочила с кресла и подошла к Агафену. Агафен перестал качаться и в задумчивости сунул в рот большой палец. Некоторое время маленькая девочка и местный даун с любопытством изучали друг друга. – Привет! – сказала наконец Лиза. – Привет, – согласился даун, на мгновение извлекая изо рта палец. – Меня зовут Сестра Героя, – сообщила девочка. – Меня зовут сес-траге-роя, – повторил Агафен, склонив голову. Словно он пытался запомнить, что ему сказали. И переварить полученную информацию. Лиза кивнула. По правилам теперь полагалось представиться Агафену. Но он молчал. Девочке пришлось взять инициативу в свои руки. – А у меня есть лошадь, – сказала Лиза, извлекая из кармашка маленькую глиняную фигурку. – Хочешь? На. Лиза протянула Агафену слегка помятую лошадку. Агафен не протянул руку, чтобы взять подарок. Только еще ниже наклонил голову и повторил: – А у меня есть лошадь, хочешь, на. Лиза присела на корточки и поставила фигурку на пол. – Ты не бойся. Она уже застыла, – пояснила Лиза. Агафен смотрел на лошадь, продолжая сосать палец. Он вытаскивал палец только для того, чтобы повторить очередную фразу. – Ты не бойся. Она уже совсем застыла, – повторила Лиза и добавила: – Она из сада. Агафен вздохнул и решительно вытащил палец изо рта. – Ты не бойся, она уже застыла, она из сада… – сказал Агафен и тяжело вздохнул. Лиза поджала губы и встала. Такой большой дядя и такой глупый! Не стоило с ним знакомиться! Лиза оставила лошадь на полу и пошла искать Элину и Бяк-Бяка, которого спас ее брат-герой. А Агафен, оставшись один, осмелел и взял в руки подарок. Он долго рассматривал ее со всех сторон, поднимал над головой, клал на пол и раскачивал, легонько сжав в ладонях. По его лицу блуждала загадочная, но вполне осмысленная улыбка. Время от времени Агафен повторял: – А у меня есть лошадь, хочешь, на. Она из сада. А у меня есть лошадь. Ты не бойся. Она уже застыла. А у меня есть лошадь. Хочешь?
Между тем на улице Памяти Семи Вод Ризенгри, разобравшись с журналистами, прошел за своей матерью домой. Картина постепенно прояснялась. Оказалось, Моисеич был просто их соседом, а они с мамой жили рядом, в шестой квартире. Попав наконец в свой дом родной (то есть в квартиру под номером шесть), Ризи без труда вычислил свою комнату, приятно поразился изобилию штанов, маек, платков с узелками, а также сандалий-тапочек, сапог-валенок и кроссовок-лаптей. Спальное место его тоже более чем устроило: мягко, просторно, идеально чисто. Светильников куча. Ванных комнат было три, одна роскошнее другой. В специально отведенном для этих целей помещении сохло белье, осмотрев которое Риз сделал два важных вывода. Первый – у него есть отец и младшая сестренка. Второй – стирать в речке ему явно не придется. – Эй, Риз Шортэндл! – прервала его осмотр Мама Героя. – Ты разве не голоден? – О, еще как голоден! – мгновенно отозвался Риз. – Просто слона бы съел! – Что? – с изумлением переспросила мама. – Это новое выражение, – объяснил Риз. – Я его сегодня на улице услышал. – А кто так говорил? – Да так. Один парень одной девушке. А что у нас сегодня на обед? Но Мама Героя последнего вопроса явно не восприняла. Она побледнела, прошептала: «Я вернусь через сорок минут» – и вылетела вон из квартиры. Ризи пожал плечами и отправился на поиски обеда. Обеда нигде не было. Вообще в квартире не было ни кухни, ни столовой. Ризенгри честно облазил все, даже под кровати заглядывал. Одна-единственная дверь оказалась запертой. Дверь эта напоминала скорее вход в чулан, но это было последнее место, где еще могла найтись хоть какая-то еда. Риз прошел сквозь дверь. В «чулане» было темно, но Ризи мог видеть и в полной темноте. Помещение, куда он попал, скорее напоминало подземелье средневекового замка, нежели кладовку обычной квартиры. Посередине его тянулся приземистый, крепко сколоченный стол с остатками пиршества. В конце стола виднелось некое подобие жаровни на изогнутых ножках. Рядом лежали большая плоская сковорода и емкость, занимающая промежуточное состояние между котлом и кастрюлькой. Вдоль стен стояли чаны, плотно прикрытые тяжелыми крышками. Ризи сдвинул одну из крышек и с великой радостью извлек на свет толстый, смачно просоленный огурец, источающий восхитительный аромат чесночка и черной смородины. Ризенгри с удовольствием захрустел огурцом и сдвинул следующую крышку. Ни хлеба, ни мяса ни в каких видах в этом чудном местечке, впрочем, не обнаружилось. Шортэндлонг выгреб из котелка остатки каши, напился квасу и щедро утрамбовал все это дело приторным черничным вареньем из горшочка, стоящего на одной из полок. Наевшись до отвала, он вернул крышки чанов в исходное положение и вернулся в квартиру. Мамы Героя все еще не было. Риз выбрал из своего гардероба самый нейтральный наряд и пошел мыться. Освежившись и переодевшись, Ризенгри вылез на балкон и подумал о том, что в целом Земля-4 достаточно прикольная планета, и если ему удастся найти тут Дюшку, то вообще все будет почти замечательно. Да, но как ему найти Дюшку? Ризи знал (он не мог вспомнить, откуда, но точно – знал), что Клюшкин находится в этом городе, что зовут его теперь как-то иначе, что он, вероятно, ничего не помнит о своем прошлом на Земле-11. И – самое неприятное – он может быть теперь любого пола и возраста. Это вся полезная информация. Негусто, прямо скажем. Разумеется, сдаваться он не собирался. «В любом случае, Дюшка, кем бы он теперь ни был, на этой планете такой же новичок, как и я, – думал Ризи. – Правил поведения также не знает. Значит, что? Значит, он тоже рано или поздно не так, как надо, поздоровается с кем-нибудь не тем, и его приведут в «Скорую помощь». Или он может совершить любой другой прокол. В любом случае в чем-то он поведет себя странно, то есть не так, как все. Значит, прежде всего необходимо выделить среди жителей городка тех людей, которые, начиная с сегодняшнего дня, стали вести себя необычным образом…» Для начала Ризенгри решил выявить тех, кто обращался сегодня в «Скорую помощь». Бросив последний взгляд на проваливающееся за горизонт солнце, Ризи направился к выходу, толкнул дверь и чуть не сшиб с ног Маму Героя, солидного мужика с толстым холщовым портфелем и маленькую, лет четырех, девчушку с тремя прикольными косичками-рожками, торчащими почти вертикально вверх. Увидев девочку, Ризенгри покачнулся и вынужден был схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть. Ребенок казался живым воплощением его сестры Джен, ожившей старой фотографией, которая всегда висела в родительской спальне на той, исчезнувшей навсегда земле мутантов. Ризенгри Шортэндлонг потряс головой, стряхивая наваждение. – Ура! Мой брат Герой Риз! – завопила девчушка и прыгнула ему на шею. – Неси меня домой! Ты будешь мой двухколес! Голос у девчонки оказался писклявый, противный. Она никак не могла быть его погибшей сестрой, с таким-то голосом… Ризи послушно повернулся и потащил ее в комнату. – А где «бибип»? – недовольно завопила девочка. – Ты должен говорить «бибип», а то не взаправду получается! – Бибип! Бибип! Бибип! – Риз не имел к ребенку ни малейших претензий, но то, что он думал в этот миг об ангелах, пожалуй, лучше не описывать. – Эй, Сестра Героя! Оставь Риза в покое, пожалуйста. У него был сегодня слишком насыщенный день, – сказала мама. Сестра Героя послушно слезла на пол, но не успел Риз присесть, как она тут же взобралась к нему на колени, мурлыча и ласкаясь. – Я уже не Сестра Героя, я Котенок Мурзик! – объявила девочка. – Меня надо почесать за ушком. Риз принялся чесать сестру за ушком. Мужчина с холщовым портфелем сел напротив и начал деловито выкладывать на стол какие-то бумаги. Риз даже засомневался в том, что это Папа Героя. – Михаил Михайлович пришел для того, чтобы ты подробно рассказал ему о молодых людях, разговор которых ты услышал сегодня на улице, – сказала мама. – Разумеется, после того, как наш воспитанный Котенок Мурзик убежит играть в свою комнату. Котенок Мурзик со вздохом спрыгнул на пол, но тут же сообщил: – А я есть хочу! – Ну, поешь быстренько и беги. У нас очень важные дела, – ответила мама. Девочка подскочила к угловому столу, порылась в вазе с кучей таблеток, выбрала оттуда три пластины, выдавила из них на ладошку несколько шариков и привычным движением отправила «еду» в рот. – А спать уже можно? – поинтересовалась девочка. – Нет, – ответила мама. – Пока еще слишком рано. – А почему тогда Герой Риз уже в пижаме? – не унималась девочка. Риз мысленно выругался. «В пижаме»! Хорошо, что он не успел выйти в город в этом наряде. – Елизавета Владимировна! – строго сказала Мама Героя. – Немедленно покиньте помещение! Девочка тут же повернулась и вышла. Риз проводил Лизу Сестру Героя, долгим взглядом и решил, что не мешало бы с ней попозже проконсультироваться по поводу целого ряда исключительно насущных вопросов. – Я понимаю, что воспоминания об услышанном вами сегодня будут вам крайне неприятны, – начал Михаил Михайлович. – Но, к сожалению, я вынужден тем не менее просить вас в целях сохранения общественного спокойствия и национальной безопасности… Он объяснялся так долго, что Ризи за это время мог бы выспаться. Но прерывать представителя власти Шортэндлонг посчитал неудобным. На самом деле этикет Земли-4 предписывал вести себя с точностью до наоборот. Ризу полагалось бы прервать спич гостя в самом же начале. Позволяя собеседнику говорить, в данном случае он невольно ставил себя в доминирующее положение и подводил ситуацию к… Впрочем, не будем углубляться в тонкости этикета Земли-4. Нам, землянам-12, на четвертую Землю все равно никогда не попасть… – Вы можете точно воспроизвести фразу или фрагмент разговора о слоне, услышанный вами на улице? – спросил Михаил Михайлович, открывая блокнот и беря карандаш на изготовку. – Разумеется, – уверенно ответил Риз. – Девушка сказала: «Этот фильм я еще не видела». А парень ответил: «Ух, я такой голодный, что просто слона бы съел». Это все. Потом они прошли мимо, и больше я их не видел. – Вы достаточно отчетливо слышали эти слова? – уточнил Михаил Михайлович. – Включая странное буквосочетание «фи-ль-м»? – Да, совершенно отчетливо. Михайлович ненадолго задумался. Мама Героя сидела рядом неподвижно, как статуя. – Ну, хорошо, – произнес наконец допрашивающий. – Они шли вам навстречу? – Да. – Вы поздоровались? – Нет. – Значит, парень с девушкой – это ваши знакомые? – Нет. Я никогда раньше их не видел. – Тем не менее вы настаиваете на том, что вы с ними не поздоровались? – Вы же знаете, что моему мальчику сегодня было очень плохо, – начала оправдываться за Риза мама. – Две добрые жен… – О, что вы, что вы! – решительно перебил ее Михайлович. – У меня нет к вашему замечательному сыну ни малейших претензий. Да их и быть не может! Ребенок, проявивший столь исключительную чуткость, спасший жизнь многоуважаемого Бяк-Бяка, Наш Герой, который… – Ах, что вы, что вы! – в свою очередь перебила его Мама Героя. – Я ни в коей мере не хотела дать вам повод… Риз с трудом подавил сладкий зевок. Наконец взаимные извинения исчерпались, и допрос продолжился. – Скажите, пожалуйста, а они-то с вами поздоровались? – Нет, – твердо ответил Риз. – Но они меня тоже не знают. – Ага, – хмыкнул Михайлович. – Попробуем подойти с другой стороны. Значит, вам было настолько нехорошо, что вы шли по улице, не замечая окружающих и, соответственно, не здороваясь с ними. Тем не менее вы заметили, что эти окружающие не поздоровались с вами, заметили, что это были парень и девушка, а не, скажем, внучка с дедушкой, и, более того, запомнили их слова, даже слово, которого вы раньше никогда не слышали? Риз промолчал. Крыть ему было нечем. – Значит, вы шли по улице Всех Цветов Радуги, и вам навстречу… – продолжил Михаил Михайлович. – Я не говорил вам, на какой улице это произошло, – перебил его Риз. – А на какой? – Я не могу вам этого сказать. – Во что был одет парень? Риз опять не ответил. Михаил Михайлович залез в портфель и извлек на свет маленький блестящий шарик на ниточке. – Сейчас я буду раскачивать этот шарик, – сказал Михалыч, – а ты на него внимательно смотри, ладно? – Запросто, – хмыкнул Риз. Мама Героя бесшумно встала и тихонько вышла из комнаты. «Вот теперь ты попал, Михалыч, конкретно попал», – подумал Риз, делая вид, что фокусируется на шарике. Немного покачав шарик перед носом Риза и произнеся глубоким, безумным голосом несколько совершенно бессмысленных фраз насчет того, что теперь Риз будет говорить правду, Михайлович спросил: – Как звали девушку? Продолжая неотрывно смотреть на шарик, Риз ответил глухим голосом: – Я не знаю, как звали девушку. С тех пор как я открыл в себе способность чувствовать внутреннее состояние людей, мне трудно вести себя, как все обычные люди. Вот сейчас, например, я чувствую, как вашу правую руку сводит судорога, и знаю, что через несколько секунд вы не сможете удерживать в ней нитку с шариком. – Что-что? – переспросил Михайлович. – Какая еще судорога? У меня в жизни не бывало никаких судорог! – Я чувствую состояние других людей гораздо лучше, чем они сами, – тем же бесцветным голосом возразил Риз, привычно превращая часть своего мизинца в тонкую, почти невидимую стрелу-проводок. – Ой! – вскрикнул вдруг Михайлович, выронил на пол шарик и схватился левой рукой за правую. – Вот видите, – произнес Риз, поднимая шарик. – Я никогда не ошибаюсь. Но вы не волнуйтесь, у вас с рукой ничего страшного. Вот состояние некоторых ваших внутренних органов внушает мне большие опасения. Пожалуйста, позаботьтесь о себе. Незамедлительно. И еще вот что. Этих парня и девушку на днях точно приведут в эту вашу «Скорую помощь». И хорошо бы сделать так, чтобы я там работал. Тогда я их точно узнаю. В целях национальной безопасности. Конечно, я понимаю, что я еще маленький, чтобы меня устроить на работу. Но ведь можно же сделать так, чтобы я это… Ну, как сказать… Риз хотел сказать «подрабатывал на полставки», но не обнаружил в местном языке подходящего слова. Все-таки это был не его родной язык, хотя стараниями ангелов пока что никаких затруднений у него не возникало. Михаил Михайлович понял его заминку по-своему. Он наклонился к Ризу и еле слышно, скороговоркой, прошептал ему в самое ухо: – О ночных дежурствах и не проси. Даже если ты уникум и помнишь свои сны, все равно не проси. И я тебе этого не говорил. – Затем он отодвинулся и добавил обычным голосом: – Ты можешь хоть завтра приступать к работе. Тем более что в том отделении, где ты сегодня побывал, работает твоя одноклассница Элина. Риз внутренне ликовал: вот как все, оказывается, просто! Михалыч поймал его настроение, но интерпретировал все опять по-своему. – Красивая девочка, – сказал он. – Я б в твои годы тоже в такую влюбился. Сколько ты ей узелков уже на память завязал, а, Герой? Наконец Михайлович ушел. Правда, перед этим Ризу все-таки пришлось пообещать ему, что он обязательно расскажет все, что знает о странной парочке. Только не сегодня. Сегодня Герой просто слишком устал. Риз проводил его до дверей и, оглянувшись, увидел Лизавету Она выглядывала из своей комнаты одной косичкой. – Эй, ты, Котенок Мурзик, – окликнул ее Ризи. – А где мама? – Ну как где? – Сестра удивилась и вылезла в дверной проем полностью. – В клубе любителей астрономии, как всегда. – А папа где? Лизка хитро засмеялась и погрозила Ризу пальчиком: – Ты что, думаешь, что я совсем маленькая, да? Проверяешь, проговорюсь я или нет, что он на секретиках для ночи работает и будет сегодня поздно-поздно? А вот не проговорюсь! Девочка смотрела на Риза снизу вверх карими глазами, большими и чистыми. Ее сходство с Дженифер Шортэндлонг было просто поразительно. «Что ж вы такое творите с мирами, ангелы?» – подумал Риз. Грусти в его мыслях почти не было – скорее констатация факта. К тому же Ризенгри сразу переключился на более важные мысли, например: «Что такое ночные дежурства» и «Какие это секретики для ночи»? – Лизка! – сказал он, присаживаясь перед ребенком на корточки. – Давай играть. Я такую классную игру знаю – просто супер. – Просто чего? – переспросила Елизавета. – Просто супер. Ну, просто самую лучшую игру. Я буду Человеком, Который Все Забыл. А ты мне будешь все объяснять. – Ну, давай, – неохотно согласилась сестра. – А Нашим Героем ты уже тогда не будешь? – Буду, буду, – успокоил ее Риз. – Я как раз и буду Нашим Героем, Который Все Забыл. Этот вариант устраивал Лизавету гораздо больше. – Ну давай, начинаем. Я – Герой, очень хороший Герой, но со мной случилась беда. Я все забыл. Девочка-девочка, ты кто? – Я – твоя сестра Лиза, – наклонив голову набок, ответила Лиза. – Ой, какая у меня красивая и умная сестра! – восхитился Ризи. – А как зовут нашу маму? Спустя час Риз знал не только кого и как зовут, но и кто где спит, что надевает, какую еду ест, как и когда моется, чем вытирается, кем работает, с кем дружит и так далее. Любопытно, что, отлично ориентируясь в «еде», Лиза не знала точного назначения пакетиков с трубочками, но при этом была уверена, что Риз, когда окончит играть во «всезабыл», обязательно сам вспомнит, потом, что он ими «с некоторых пор» иногда пользуется. О том, что находится за закрытой дверью, Лиза тоже не знала. Она сказала: «Видишь, тут написано «Н». Там уже не наша квартира, мы туда никогда не ходим, даже во сне». Существование квартиры номер восемь Лиза тоже объяснила очень просто: «Когда человеку начинают сниться ночные сны, он становится взрослым и у него должна быть своя взрослая квартира». – А почему она такая маленькая? – спросил Риз. – А зачем тебе большая? – удивилась Лиза. – Ты же пока не должен там жить. Ну, пришел, уроки сделал, на узелки посмотрел – и все… – Кстати об узелках! – вспомнил Риз. – Ну-ка пошли со мной в эту мою квартиру на узелки смотреть. Ты мне расскажешь, что все это значит. Лиза была явно польщена тем, что старший брат собирается обсуждать с ней столь интимную проблему как альбом с узелками. Крепко держа его за большой палец, Лиза торжественно прошествовала с Героем, Который Все Забыл, в его взрослую квартиру. – Ух ты! – искренне восхитилась она. – Ка-акой у тебя беспорядок! Просто супер! Риз отметил тот факт, что словечко «супер» сестренка употребила по назначению. – У меня беспорядок, потому что я все-все забыл, – объяснил Риз. – Не помню, что где должно лежать. – Ага! – кивнула Лизавета. – Я тебе помогу. Это твои книги. Учубники. Ты же в школе учишься. – А психологией я увлекаюсь? – Не-ет! – радостно замотала головой Лиза. – Ты ее совсем не любишь. Ты же хочешь четырехколесы проектировать. Гоночные. – А почему тогда тут столько книг по психологии? – Я же говорю: учубники. – А почему книг про четырехколесы нет? – Потому что нельзя заниматься тем, чем тебе интересно, пока не вырастешь! – совершенно серьезно объяснила Лиза. – Это рас-хо-ла-живает, вот! – Что-что делает? – Ну, отвлекает, не дис-цип-ли-нирует. Это тебе мама лучше объяснит. – Ну, ладно, проехали. А это что такое? Риз вытащил из плетеной шкатулки коробочку с надписью «Бобик» и покрутил ее перед носом сестры. Неожиданно лицо ее сморщилось, как от сильной боли. Лиза прижала ладошки к щекам и разрыдалась. – Эй, ты чего это? – испугался Риз. – Ты не мог забыть нашего Бобика! Не мог! – прокричала Лиза сквозь слезы. – Ты не мог его забыть! Ты не Герой никакой! Ты плохой! Никогда больше не буду с тобой играть! Она выхватила из рук Риза коробочку и стремглав выбежала. Риз хмыкнул, почесал затылок и принялся расставлять «учубники» по местам. А расставив, понял, что уже практически наступила ночь и, наверное, пора спать. Он вернулся домой, то есть в шестую квартиру, прошел в свою комнату и плюхнулся на кровать. Из комнаты сестры доносилось выразительное шмуканье носом. Ризи включил один из светильников, зеленый, сладко зевнул, подумал о том, что первый его день на новом месте прошел весьма неплохо, и тут же вырубился.
Глава 7. О, мой милый, маленький кривой огурец
Спал Ризи совсем недолго. Проснулся он от то го, что в его комнате кто-то разговаривал. Голос Матери Героя он узнал сразу. Второй голос, очевидно, принадлежал Отцу Героя. Ризенгри притворился спящим. – Жалко, что он заснул при свете, – сказала мама. – Мое солнышко! Теперь ему ночные сны не приснятся. – Ничего, детские приснятся, – ответил папа. – Может, все-таки выключим ему свет? – предложила мама. – Нет, – принял решение папа. – Видишь, Мой Сладкий Сыночек зеленый свет включил. Значит, хотел просто отдохнуть от проблем. Пойдем отсюда. А то полночь приближается. Как бы нам самим тут при свете стоя не отключиться. Мама Героя кокетливо хихикнула, и они вышли, прикрыв дверь. Сонное состояние Риза улетучилось. Он сел на кровати. На часах было без десяти двенадцать. Впрочем, Риз и без всяких часов отлично ориентировался во времени. Он вылез из-под одеяла и выглянул в окно. На улице не было ни души. Каждый закоулок был освещен холодным белым светом. Риз удивился тому что люди, создавшие электричество, не додумались до телевизора, компьютера, телефона, холодильника и микроволновки. Хотя, возможно, всего этого просто в их семье нет, а в других есть? Ризи решил воспользоваться ночным временем для того, чтобы побывать в других квартирах и все это выяснить, пока их обитатели видят свои любимые сны – хоть детские, хоть взрослые. Уличные фонари несколько раз мигнули и, как показалось Ризу, стали светить слабее. Шортэндлонг еще немного постоял у окна, размышляя о превратностях судьбы, затем задернул штору и выглянул в коридор. Была без одной минуты полночь. Во всей квартире царила совершеннейшая темнота. Только из комнаты Риза лил мягкие зеленые лучи маленький настенный ночник. Да и тот странно мерцал, словно дергался. Риз плотно прикрыл дверь в свою комнату. Теперь вокруг была полная, абсолютная темнота. Из игры в забывчивого героя Ризенгри запомнил, что Лиза спит всегда при свете. Но дверь в комнату сестренки также была плотно прикрыта. Ни тонкого лучика оттуда не проникало. Поскольку Шортэндлонг видел в темноте так же хорошо, как днем, он спокойно пошел через всю квартиру к выходу. Но дойти не успел. На полдороге с пространством вокруг него что-то произошло. Что-то совершенно невероятное. «Как если сквозь бетонную стенку впервые проходишь!» – подумал Ризенгри. Впрочем, тут же отпустило. Состояние это длилось недолго, всего несколько секунд. Потом наваждение схлынуло. Риз тряхнул головой, убедился в том, что все окончилось, и решил продолжить свой путь. Но тут он вспомнил о том, что забыл сменить пижаму на наряд для улицы, и решил вернуться в свою комнату. Однако дверь его комнаты не поддавалась. Разумеется, Ризу ничего не стоило пройти сквозь нее. Просто это было странно: никакого замка, никакой защелки – одна круглая ручка – и не открывается! Ризи попробовал еще раз. Безрезультатно. Он хмыкнул и собрался уже было привычно юркнуть насквозь, но тут дверь родительской спальни распахнулась, и в коридор вышел Папа Героя собственной персоной. Он щелкнул выключателем, увидел Риза, недобро перекосился в лице и сразу же завопил: – Что ты тут торчишь в этой дурацкой пижаме?! Если уж передумал отдыхать и решил ночных снов посмотреть, то надо же переодеться! Разве тебя не предупреждали человеческим языком о том, что мы сегодня во сне идем в гости?! Что за ребенок – сущее наказание! То с незнакомцами не здоровается, то помощника спасает, то разговоры про слонов подслушивает, то новую сущность себе придумывает – дебильнее некуда. То ночник включает, то за минуту до Смены его выключает… На крик отца выскочила мама. Она была в поношенном вечернем платье с большим декольте. – Вот ведь олух! – присоединилась к отцу мать. – Сию секунду марш переодеваться! Мы должны прийти первыми, иначе все самое вкусное съедят! Ну, чего ты стоишь? Родители, один злее другого, дружно буравили глазами Риза. Но не мог же он в их присутствии нырять сквозь стены! – У меня дверь не открывается, – промямлил Риз. – Что-о-о-о??? Родители переглянулись и с ужасом уставились на Риза, как набожные монахи каменноугольного периода на привидение из будущего. Затем отец сказал: – Подожди. Как это «не открывается»? Ты хочешь сказать, что ты оставил в своей комнате ночник включенным, вышел в коридор и закрыл за собой дверь – и все это за считаные секунды до Смены Дня и Ночи?! Ризенгри опустил голову. На самом деле ему, конечно, ни капельки не было стыдно, это чувство ему отродясь не было знакомо. Но он был умный и внимательный. Одного дня, проведенного на этой планете, хватило ему, чтобы оценить средний уровень эмоциональности местных жителей. Они краснели, бледнели, плакали (Лизка), восторгались по малейшему поводу (Мария) и так далее. – Да, – скрипя зубами, сказал отец, – если сын – неполноценный, то это надолго. Ох, моя бы воля, я б тебя так отлупил бы – просто за милую душу! – Ой, Володенька, милый, не надо! – взмолилась мама. – Ну ты же знаешь, это будет такой скандал! Мы утром проснемся, никто из нас, как обычно, ничего не вспомнит, а ребенок избитый. Тем более Герой. Это ж такое будет! Это ж нам потом всю оставшуюся жизнь придется при свете спать! А мы даже не будем помнить, за что! – Да не буду я его бить, – отмахнулся от жены Володенька. – Что я, маленький, что ли, чтобы мне прописные истины рассказывать? Это ты своему охламону дурному расскажи. Нет, Людмила, ну вот что теперь с ним делать? – Может, он наденет твой старый фрак? – робко предложила мама. – И пойдем. Но даже ей самой было ясно, что это не выход из положения: тело Риза, то есть тело ее родного сына Вениамина, было щуплое, невысокое. А его отец Владимир Бесов был мужчина под два метра ростом. «Все-таки интересно, куда ангелы дели настоящего Веньку, который тут жил до меня? – подумал Ризи. – И почему его назвали, как меня? И сколько вообще в мире существует планет, примерно одинаковых?» Он решил поскорее найти Дюшку и порасспрашивать его. Может, у Дюшки больше информации. Ризи много раз пытался выяснить истинное устройство мироздания у своей сестры, Дженифер. Но она неизменно отшучивалась, отвечала общими фразами, а если он начинал наседать, улетала. – Пойдем без него! – сказал отец. – Пусть один дома сидит, раз такой дурак! – Ночью, один, без света в незапертой квартире? Папа не нашелся, что ответить. Зато нашелся Ризи. Он сказал: – Почему без света? Вот же в коридоре свет горит. И в спальне. И в других комнатах, если что, можно включить свет. Ну дверь мою заклинило, это точно. Но ведь в этом нет ничего страшного, я могу на диване в гостиной поспать. А завтра вызовем мастера и… Папа в ярости схватился за голову, чуть ли не выдирая из нее клоки волос, застонал и скрылся в спальне. Мама бросилась было за ним, но передумала и подлетела к Ризу. – Бес, мне тяжело об этом говорить, но ты просто полный придурок! В этой фразе Риза порадовало только то, что его наконец назвали нормально – Бесом, а не Нашим Героем, Моим Сладким Сыночком, Венечкой или еще невесть как. Мама между тем продолжала: – Весь свет, зажженный ночью, – это Свет Ночи. Он тебя не защитит. Мы же тебе это уже сто раз объясняли. Я бы еще поняла, если бы это Лизка спрашивала. Но ты же уже давно взрослый, должен же соображать. Лиза и все маленькие дети сейчас находятся под защитой Света Дня. – Какой же это свет дня? – не выдержал Риз. – Солнце давно закатилось, а это все обычные лампочки. Что в этом коридоре, что у Лизки. В чем разница? Папа, взбешенный до бешеного беспредела, вылетел из спальни, на ходу крикнул, что он пойдет подышать свежим воздухом, потому что иначе он этого не выдержит, и исчез за дверью. – Любой свет, зажженный с первых петухов и до полуночи, – это Свет Дня, – терпеливо, поджав губы, принялась объяснять мама. – Весь день с первых петухов и до полуночи Свет Дня – это просто свет. Он может быть солнечный, электрический, просто огонь – неважно. Все равно это Свет Дня. Ровно в полночь происходит Смена Дня и Ночи. Все люди, которые в этот момент находятся под защитой Света Дня, даже если он очень слабый, мгновенно засыпают в той позе, в которой они находились в момент Смены. И спят так, не шевелясь, до следующей Смены, которая наступает с первыми петухами. Если человек уже в этот момент спал, он просто продолжает спать, ничего не замечая. Если же ровно в полночь человек не спал, но не находился под защитой Света Дня, он тоже засыпает, но замирает только на мгновение. А потом может ходить, говорить и вообще делать все что угодно. Во сне, разумеется. Этот сон и называется настоящим взрослым ночным сном. – Подожди, мам! – сказал Риз. – Так ты считаешь, что мы сейчас спим?! – Конечно, спим! – кивнула мама. – Какой же ты, право, все-таки глупый! – Это я глупый? – Ризи невольно рассмеялся. Еще никто и никогда не называл его глупым! – Ну, ладно, не глупый, не глупый! – Мама есть мама, все мамы быстро отходят и на самом деле никогда не считают своих детей глупыми. – Ты хорошо учишься в школе, ты молодец. Тебе просто еще не хватает опыта. Сразу видно, что совсем недавно начал смотреть взрослые сны. – Но мы же не спим! – попытался убедить ее Риз. – Ну сама посуди, не может же нам с тобой сниться один и тот же сон? – Разумеется, не может, – сказала мама. – Если это обычный детский сон. Или обычный дневной сон, для отдыха. Или ночной сон, но при свете, зажженном днем, до полуночи. Но мы-то с тобой сейчас в Ночном Сне! Ризенгри подумал, что кто-то из них двоих точно ненормальный. Или с этой планетой что-то круто не так. – Мы с тобой в обычном, взрослом ночном сне, – повторила мама. – Когда прокричат первые петухи, наш сон окончится. К этому времени необходимо вернуться домой, если ты был во сне вне дома. Желательно в кроватку, под одеяло. – А если я не успею? – Тогда ты проснешься, стоя там, где тебя застанет утро. Ты очень испугаешься. И подумаешь, что Силы Ночи сыграли с тобой злую шутку. И побежишь в отдел, про который я тебе уже рассказывала. И придет к нам опять какой-нибудь Михаил Михайлович. Мало тебя сегодня допрашивали? Приятно было? А это, учти, ты не с Силами Ночи якшался, а всего-то разговор случайный услышал… – Я не испугаюсь, если проснусь не там! – Ой, ну да, все пугаются, а ты особенный! Ах да, ты ж у нас теперь Герой! Герой-геморрой! «Странно, днем она не позволяла себе так выражаться, и вообще…» – Ризи чувствовал, что он не понимает чего-то очень важного. Надо понять. Может быть, без этого важного он не сможет найти Клюшкина? Ох, а вдруг Клюшкин – это вот эта его мама? Ничо се… – Но даже если ты не испугаешься, днем тебе придет извещение о том, что ты некоторое время обязан теперь спать при свете, – продолжила мама, которая теоретически (и практически тоже!) вполне могла быть Клюшкиным. – А если такое будет повторяться, то тебе придется спать при свете всю оставшуюся жизнь. – Прямо какая-то сказка про Солушку только наоборот, – пробормотал Ризи. – Что? – Да так, ничего. Ерунда какая-то, говорю. И кто меня будет контролировать, при свете я засыпаю или нет? Как хочу, так и засыпаю! Мама посмотрела на Риза с неподдельным интересом и опять вышла из себя: – Слушай, у меня такое ощущение, что ты надо мной просто издеваешься! Как это «как хочу, так и засыпаю»? Как? Только ночью, во взрослом ночном сне ты можешь вести себя «как хочу». Да и то не полностью. Вот я, например, очень хочу сейчас треснуть тебя, тупицу, башкой об стенку. И учти, если ты меня доведешь, я так и сделаю! Но это но-очь-ю. Ночью. Во сне. А днем я все, что творилось ночью, забуду. И ты забудешь. И папа забудет. И все забудут. Просто будут помнить о том, что ночью им снились интересные взрослые сны. И еще будут помнить о том, что для того, чтобы их видеть в дальнейшем, нужно в полночь выключить у себя в спальне свет и не спать. – Хорошо, допустим, – согласился Риз. – Но все равно ты не объяснила мне, кто может запретить мне, взрослому человеку, засыпать так, как я хочу, – при Свете Дня или без него? – Объясняю еще раз, – вздохнула мама. – Утром ты не будешь помнить о том, что тебе снилось ночью. Если первые петухи застанут тебя вне дома, то ты получишь такую желтую карточку. А если еще раз – то красную. Это означает… – Ну вот, то была Солушка, теперь футбол! – всплеснул руками Ризенгри и тоже сорвался на крик. – Да плевал я на эти карточки! – Да это ты ночью плевал! Ночью! А днем – не плевал! Это же День будет. День! И не сон. А явь. И ты будешь делать все, как полагается! По всем правилам! Скажут тебе спать при свете – и будешь спать при свете, как миленький! Мать и сын орали друг на друга так, что вокруг просто стены тряслись. – Да кто меня заставит? – вопил Риз. – Да ты сам себя и заставишь! – брызгая слюной, визжала мама. – Да тебе даже в голову не придет, что можно не подчиниться правилам! Любым! – Еще как придет! – Еще как нет! Ты что, особенный? Думаешь, ты на самом деле ненастоящий? Думаешь, один раз случайно Бяк-Бяка спас – и действительно герой? Наш Герой – ха-ха! Герой-геморрой – спорит с горой! Да тебя твоя совесть целиком слопает прежде, чем ты даже в мыслях решишь нарушить хоть одно правило! – А если у меня нет совести? – А если у тебя нет совести, значит, ты опасный заразный больной и тебя срочно надо лечить. И тогда ты не в «Скорой помощи» окажешься, как сегодня. – А где? – Где? В маленькой серебристой коробочке, вот где! Только написано на ней будет не «Бобик», а «Наш Герой Венечка – Риз Шортэндл», вот! Мама хмуро замолчала. Ризи тоже, хотя вопросов у него было море: почему его дверь заклинило, кто присылает эти желтые и красные карточки, почему нельзя написать ночью записку о том, что происходило, а утром ее прочесть и все вспомнить. На видео все снять. Фотки сделать. Ну и так далее. Но тут пришел немного успокоившийся папа, и вопросы вынужденно сами собой отложились на потом. Чтобы не спровоцировать еще один грандиозный скандал. – Ну что ж, – сказал папа. – Ничего не поделаешь. В гости пойдем в следующий раз. Вдвоем. Мы с мамой. А ты будешь спать при свете. Неделю, не меньше. – Это ты сейчас так говоришь! – пожал плечами Риз, который уже немного начал разбираться в сложных местных порядках. – Ты сейчас так говоришь. А вот придет День – и ты все забудешь. А я возьму и… – Все! – осадил его отец. – Мне этот беспредметный разговор надоел. Пошли хотя бы поедим толком, а то сил моих больше нет эти таблетки глотать. И отец направился прямиком к запертой кладовке, изображающей подземелье. Дверь в нее гостеприимно распахнулась. Ризенгри, вполне успевший опять проголодаться, проследовал за ним, а мать вернулась в спальню переодеваться. Включив в «подземелье» Свет Ночи, Владимир Бесов занялся уборкой. Он засучил рукава и принялся мыть нехитрую посуду, старую и частично отбитую. В обязанности Риза входило сначала ее подносить, а затем вытирать какой-то старой полинялой тряпкой. – Разве у нас нет нормального полотенца? – робко поинтересовался Шортэндлонг. – Тут нету. – А взять из тех, которыми мы днем пользуемся? – Умный ты! – крякнул отец. – А утром мы увидим грязное или хотя бы просто мокрое полотенце и что подумаем? – Мы вспомним, отчего оно испачкалось, и… – начал было Риз. – Мы ничего не вспомним, – перебил его папа. – И мама побежит в Отдел Странных Случаев. И приведет очередного Михаила Михалыча. Тебе одного сегодня мало было? Два-три обращения в Отдел – и прощай, Ночной Сон. «Мамины слова повторяет, один в один. Сговорились они, что ли?» – с досадой подумал Ризи. – А если мы рядом с полотенцем оставим записку для самих себя, в которой… Папа перестал мыть посуду, отряхнул руки, взял сына за плечи и пристально посмотрел ему в глаза. – Вот что я тебе скажу, Бес! Мне очень не нравятся такие разговоры! Я знал немногих людей, которые думали так же, как ты. Очень немногих. И все до единого они сейчас мертвы, и их прах находится в маленьких серебристых коробочках, которые днем мы торжественно называем урнами. Не надо пытаться переделать мир, который и без переделки нормально устроен. Тем более что тебе это не под силу. – Нормально устроен? – переспросил Риз. – Вот это ты называешь – нормально?! – А разве нет? – искренне удивился папа. – Днем, наяву, мы все почти счастливы, а ночью, во сне – почти свободны. Разве ты можешь предложить человечеству нечто лучшее? Так, помоги лучше подготовить место для ритуала. К счастью, готовить ничего Ризу не пришлось, поскольку пришла переодетая мама и отругала папу за то, что ребенок возится с грязной посудой в дневной пижаме. – В следующий раз обязательно заранее выключишь весь свет в своей комнате. Как только произойдет Смена Дня и Ночи, откроешь потайной ночной шкаф с буквой Н и первым делом переоденешься в ночную одежду, как полагается. А перед первыми петухами переоденешься в дневное, – наставляла Риза мама, готовя место для ритуала. – Потайной шкаф закроешь. Все вещи проверишь, чтобы все было на своих местах. И никакой самодеятельности. Нам из-за тебя лишних проблем не нужно. – Люда, давай быстрее! – поторопил жену Владимир. – А то поесть не успеем, как утро наступит. – Да у меня все готово! Риз внимательно посмотрел на стол. Под жаровней весело пылал огонь. В котле, прикрытом крышкой, закипала вода. Справа и слева горели светильники, немного напоминавшие Ризу старинные свечи с его родной взорвавшейся Земли-11. – Надо было бы за продуктами сбегать, – сказал папа. – Если бы я знал, что мы сегодня в гости не попадем… Теперь придется есть, что осталось от вчерашнего. Он достал откуда-то пару картошек, продолговатый, незнакомый Ризу грязно-розовый овощ, сморщенный, подвялый пучок зелени и маленький кривой огурец. Разложив все это добро вдоль жаровни, отец бережно, как новорожденного слепого котенка, взял в руки огурец и проникновенно сказал: – О, мой милый, маленький кривой огурец! Ты тоже был живой, так же, как я сейчас. Ты рос и радовался солнцу и дождю, утренней росе и вечерней прохладе. Ты не знал, какая судьба тебя ждет. Но судьба – она на то и судьба, чтобы ей подчиняться. Твоя судьба привела тебя на мой стол в эту Ночь, с ее безжалостными и несправедливыми законами. И несмотря на то… «Сумасшедший дом! – думал Ризи, стоя напротив отца в смиренной позе, тщательно копируя позу матери. – Неужели я завтра проснусь и всего этого бреда даже не вспомню?»Глава 8. Что случится, если идти по знакам
Это произошло в тот день, когда механический календарь на Овальной площади начал от счет осени. Осень должна была продлиться сто дней. Десять недель по десять дней. После, если верить календарю, следовала зима, на одиннадцатый день которой на остров приплывали корабли, и начинался праздник. Маше Малининой не слишком удалось продвинуться в изучении текстов. Если честно, ей даже не удалось составить алфавит. Она попыталась выписать в столбик все разные буквы. Но их оказывалось слишком много, больше ста. Маша знала, что не все народы пользуются буквами и простым алфавитом, что бывают еще иероглифы, то есть рисунки. Например, киттайцы пользуются иероглифами. Но тогда таких иероглифов должно быть много, больше тысячи, ведь для каждого слова – свой иероглиф. Но тысяча не набиралась. Тогда Маша попробовала выстроить их по мере встречаемости. Но сделать это было сложно, потому что в разных местах встречались разные буквы, к тому же текстов было слишком много, ведь в домах было полно книг. Каждый день Маша начинала с того, что залезала в новый дом и изучала библиотеку. Она пыталась найти хоть какой-нибудь букварь, или словарь, или учебник языка. Но ничего не находила. В один из дней – как раз в первый день осени – Маша в сердцах воскликнула: – Да как же они детей учили?! А воскликнув, ойкнула и, осененная страшной догадкой, помчалась к Рино. Маша отлично знала, где его искать, так как потихоньку каждый день с момента ссоры следила за его действиями с помощью подзорной трубы. Она была в курсе того, что он что-то мастерит в одном из сараев на берегу. Думала, что мастерит катер, чтобы уплыть на материк. Подозревала, что он нашел карту и знает, в какую сторону плыть. Но не думала об этом слишком часто, все ее мысли занимали буковки. Рино был в мастерской. – Ри-но-о-о!!! – Чтобы спуститься к морю, нужно было сделать крюк, и Маша предпочла покричать с нависающей над пляжем набережной. – Маша? – Рино выглянул, очень удивился и… обрадовался. – Давай мириться-а! – закричала Маша. – У меня новые важные сведения-а! – Какие-е? – прокричал в ответ Рино. – Давай мириться! Спускайся! Маша скрылась за парапетом. Не успел Рино ополоснуть руки и поискать расческу, как скоростная Машка ворвалась в мастерскую, чудь дверь с петель не сорвала. И понеслось. – Ого, как ты оброс, хочешь, подстригу? А это что? Подлодка? Ого! Я думала – катер. Ладно, неважно. На этом острове нет детей! – Не хочу, – ответил Рино. – Чего? – Стричься не хочу. Буду в хвост собирать, как Человек-Таракан! – Из фильма? А, ну как хочешь… Классная лодка. Ты на ней уже опускаться под воду пробовал? А вот тут не протечет? Как тебе моя новость? – Какая новость? – Але, включись! На этом острове нет детей!!! – А мы? – не понял Рино. – Во-первых, мы уже не дети, – отмахнулась Машка. – А во-вторых, я имею в виду коренное население. Детей нет! Рино понял, что за время, проведенное в одиночестве, Мария окончательно и бесповоротно свихнулась. – Маша, – тихонько, с расстановкой, произнес он, – наш остров необитаем. На нем нет не только детей. На нем вообще никого нет. Ни детей, ни взрослых, ни стариков. Если ты кого-то из жителей видишь, это галлюцинация… – Сам ты галлюцинация! – взорвалась Маша. – Слушай внимательно, включи мозги, если они у тебя есть! В этом городе когда-то жили жители. Недавно совсем, даже продукты еще не попортились, ну, это ты и сам знаешь. Так вот новость. У них не было детей. Ни у кого! Никогда! Я каждый день захожу в новые дома. И мы с тобой вместе были во многих домах. Ты видел хоть где-нибудь детскую кроватку или коляску? – Может, у них было принято детей сразу в большие кровати класть? – предположил Рино. – А коляски… Куда тут по этим улочкам коляску катать? Гора же. На руках проще. – А пеленки-распашонки? – не унималась Маша. – А соски, бутылочки, игрушки? В конце концов, одежда маленьких размеров? Школа с партами? Детские качели-карусели? Лошадки и мячики? Книжки с картинками, кубики? Рино задумался. – Ты много домов проверила за это время? – Почти половину! Ну, треть уж точно! – И нигде ничего? – Ни намека! Рино опять стал думать. Маша ждала. Вид у нее был победный. Рино думал, наверное, целую минуту. Потом сказал: – Теперь все ясно. Они вымерли! Теперь Маша задумалась. На две минуты. Потом сказала: – Нет, не похоже. Тут кладбища нету. – А может, они не хоронили умерших, а… Не знаю, может, сжигали? Или в воде топили? Клали на лодки, поджигали и отправляли в море. Я в кино видел, про древних людей. Каких только обычаев у них не было! На этот раз Маша размышляла никак не меньше трех минут. Потом покачала головой: – Нет, что-то опять не сходится. Тогда тут должны быть какие-то места для всех этих ритуалов. Место для большого костра. Лавка с лодками-гробами. Или хоть одно бюро ритуальных услуг. – Может, оно где и есть, мы же не все дома проверили. – Жилые не все, а те, что имеют выходы на улицы или с вывесками, я все проверила. И потом, я же все время роюсь в их книгах и вещах. Ни одной картинки с ритуалом не было. На всех портретах, иллюстрациях, картинах все живы и здоровы. И все взрослые! Правда, молодых много, а стариков почти нет. Даже, кажется, вообще нет. И на мутантов не похожи. Все выглядят, как первые. Как мы с тобой. Слушай, может, это была последняя колония людей? Они скрывались от всех, не старели, но и детей рожать не могли. Потом их вычислили и забрали оставшихся в СУМАСОЙТИ, а нас с тобой сюда закинули… – Их, допустим, могли найти и забрать, – почесал лоб Рино. – Но зачем сумасойтишникам понадобилось нас на их место закидывать? «Чтобы мы с тобой тут в экологически чистом районе от нечего делать начали размножаться и восполнять популяцию людей, идиот несчастный!» – хотела ответить ему Маша, но не ответила, а покраснела. Это было странно: с чего бы мутантке Машке краснеть? К счастью, Рино на нее не смотрел и, как она покраснела, не заметил. Он подумал о чем-то своем, неожиданно глупо хихикнул, покачал головой и сказал: – Пошли еще раз в город! Мы должны все еще раз проверить. Только я хоть расчешусь и переоденусь, ладно? А то грязный, как свянья. «Ой-ой! Надеюсь, он не собирается начинать восстанавливать популяцию прямо сегодня!!! – с отчаянием подумала Маша, и ее опять бросило в краску. – Я же еще ребенок! И он тоже!!!» Но у Рино, как выяснилось впоследствии, и мысли не было о восстановлении популяции. Он решил, что город был населен не обычными людьми или мутантами, а биороботами. Они ходили по городу, заглядывали в дома и тщательно изучали их на предмет наличия детей или стариков. И убедились в том, что ни тех ни других в городе не было. И все-таки с версией о роботах Маше мириться не хотелось. – А больница? – привел последний аргумент Рино. – В городе нет ни больницы, ни поликлиники, ничего такого! – Они были первыми мутантами внешне, но все умели регенерироваться и восстанавливаться, – предположила Маша. – Ага, щаз! – саркастически ухмыльнулся Рино. – Ты вон умеешь восстанавливаться, я тоже. Но что, хочешь сказать, ни разу к врачам не ходила? Маша вынуждена была признать, что ходила, как же без этого. То зуб сломался, пломбу поставить. То инфекцию подхватила. То слопала конфетки, предназначенные четверкам, с синильной кислотой, и траванулась так, что пришлось кусок желудка менять. – Ну ты даешь! – обалдел Рино. – И как тебе в голову могло стукнуть сожрать четвертую пищу? Для них даже в супермаркетах отделы особые. И все с наклейками, чтобы остальные не перепутали! – Да я совсем маленькая была, глупая, – отмахнулась Маша. – Да и какая теперь разница? Тут на острове конфет для четверок нет и вообще ничего опасного нет, так что больницу не обязательно было строить. – Обязательно, – не соглашался Рино. – Вот я, например, таким дураком, как ты, не был, но ногу один раз сломал. И срастить сам не смог, все-таки я не такой крутой мутант. То есть у меня, конечно, нога все-таки сама срослась, но потребовался гипс и целый месяц. Не может такого быть, чтобы в целом городе никто никогда ничего бы себе не ломал и никому не нужна была бы помощь! Они тут все роботы, Машка! Как Варя Воронина. – Как кто? Варю же убили, она… – Она была биороботом, мне мама рассказала. Она не хотела об этом говорить при Дюшке, а потом они с этим… его другом, который им притворялся, как его… Рези, что ли? – Ризи, – поправила Маша. – Ризенгри Шортэндлонг. – Ну у тебя и память! – Не жалуюсь. Ну и что с этим Ризи? – Когда Дюшка и Ризи поднялись наверх и ты тоже вскоре ушла спать, мы с мамой долго еще сидели разговаривали. Даже на двор выходили. Думаешь, почему ты на острове в ночном сарафане оказалась, а я одетый? Я только под утро заснул, прямо не раздеваясь, на кухне. Последнее, что помню, как мне мама под голову подушку сунула и одеялком прикрыла… – Так что она тебе рассказала-то? Про Варю? – Машка, вот что у тебя за манеры! Если хочешь узнать, то не перебивай хотя бы, а! Про Варю… Ну, моя мама еще до того, как Майкл привез Дюшку, решила выяснить, что это за странная школа для особо одаренных, в которую попал ее единственный любимый сын, то есть я! Маша мысленно взвыла, но решила не перебивать. В конце концов времени у них было навалом, а Рино явно хотелось поболтать, они же месяц не разговаривали. – В общем, моя мама решила все проверить. Единственное, что у нее было, это список учеников. Она пошла по списку и первым делом заглянула к Ворониным, потому что они жили совсем рядом. – И что? – не вытерпела Маша, потому что Слунс погрузился в глубокомысленное молчание. – Не перебивай! Значит, дальше было так. Мама зашла к ним и увидела портрет Вари в траурной рамке. Ну и ее мама была невеселая, мягко говоря. Тогда моя мама стала выяснять, не было ли у Вари сестры-близняшки. Выяснила. Не было. Тогда она стала следить за домом в свободное от работы время. Поскольку были новогодние праздники, времени у нее было навалом. В итоге она быстро обнаружила, что Варя – биоробот. Рино опять замолчал. Маша тоже помалкивала, чтобы не перебивать. – Чего молчишь? – заволновался Рино. – Не веришь? – Скорее верю… Я тогда сразу удивилась: как это Сильвия так легко – фрр – и ее кокнула. Это все-таки ненормально же… То есть это же вообще ненормально, кого-то убивать! Хоть мутанта, хоть зайца! Нельзя просто так взять и убить! И вообще нельзя никому вред причинять!!! Машку снова понесло. Рино скис. «Сейчас она опять начнет плести про камни насквозь и невесть что»… – с тоской подумал он. И точно. – Ого, – сказала Маша. – Смотри, опять камни насквозь видны. Ничего не понимаю. С тех пор как мы с тобой поссорились, они не видны были, ни разу. Каменюки и каменюки. И вот опять. Вот это удача. – Ага, – кисло кивнул Рино. – Я за тебя ужасно рад, удачи в общении с камнями, я, пожалуй, пойду дальше подводную лодку строить. Пока. Если рыба свежая нужна или копченая, обращайся. У меня навалом. И он потопал по улочке вниз, к морю. – Рино, постой! Я не сумасшедшая, я правда вижу! – в отчаянии закричала Маша. – Не уходи! – Не волнуйся, дальше острова не уйду! – не оборачиваясь, крикнул в ответ Рино. – Лодку буду тестировать – тебя позову! И все-таки ушел. Маша стояла на месте, боясь пошевелиться или сморгнуть. Вдруг тогда булыжники перестанут светиться знаками? Долго стояла. Знаки не пропадали. – Это магия, – прошептала Маша. – Конечно, магии не бывает, но ведь вот, есть! Надо было попробовать сделать шаг. Маша очень осторожно оторвала от мостовой правую ногу и для уверенности схватилась рукой за торчащий рядом каменный столбик. Этот столбик был украшен такими же осколками стекляшек, что и витрины. Таких декоративных столбиков было достаточно много, они по всему городу встречались. Как только Маша прикоснулась к столбику, произошло второе чудо. Столбик, как и камни, стал как бы просвечивать насквозь. Стекляшки повернулись и теперь больше не «бутонились», а напоминали многослойный экран. Каждый слой экрана содержал текст, и Маша удивилась тому, что слои в ее голове не смешиваются, каждый виден сам по себе, что, конечно же, совершенно невозможно с физической точки зрения. Маша попробовала дотронуться до экрана пальцем, и палец провалился в него, как в воду. – Ой! – сказала она и выдернула палец. Кто знает эту «воду», а ну как схватит ее за палец и не отпустит? Палец выдернулся. – Фух! Малинина протерла взмокший лоб и посмотрела на мостовую. И опять ойкнула: к прежним знакам добавились новые. Было сразу понятно, что они новые, потому что они мигали. Ни один знак из тех, которые она видела раньше, не мигал. А эти – да. И в центре этих знаков мигала большая стрелка. – Была не была! – выдохнула Маша и пошла по стрелке. Новые стрелки появлялись под ногами через каждые пятнадцать – двадцать шагов. Маша прошла по улочке, повернула, прошла по другой, потом под аркой, еще поворот, еще… и тупик! Последняя стрелочка коварно мигнула, свернулась окружностью, вспыхнула и исчезла. Маша растерялась. Куда теперь? Она стояла во дворике, в который выходили два окна двух домов, между домами торчала витрина, одна из тех, которые ни разбить, ни обойти, ни выкопать. Маша осмотрела окна. Обычные окна, оба закрыты наглухо. Может, надо сломать одно из них? Стрелка опять появилась под ногами, свернулась и исчезла. – Кажется, она свернулась вправо, – пробормотала Маша. – Смотрим по часовой стрелке… Все ясно, надо ломать вот это окно! Но чем ломать, не рукой же! Маша стала озираться в поисках кирпича или чего-нибудь тяжелого. Задела плечом витрину и… – Ай, мама родная, куда меня затя… Она провалилась в ставшую мягкой витрину плечом, рукой и частично головой. Удержать равновесие не получилось. И Малинина бухнулась в витрину целиком. И упала. Вокруг был кошмарный кошмар. Что-то странное. Вроде как просто коридор, не очень длинный, вполне себе нормально освещенный, только… Только не поймешь, где тут пол, где потолок. Вроде стоишь на ногах, а вроде как падаешь, падаешь… У Маши всегда было все в порядке с вестибулярным аппаратом, она на любых аттракционах могла кататься часами, хоть бы что. А тут… Хватаясь за стенки и борясь с приступами тошноты, Маша пошла по коридору вперед, приговаривая: – Ничего страшного, где ноги, там пол. Где мои ноги, там пол… Ноги были где-то далеко внизу. Кажется, у нее были проблемы не только с вестибуляркой, но и с глазами. Добрести до конца коридора получилось не сразу. Два раза пришлось останавливаться, а один раз сесть на пол и передохнуть. Маша старалась не думать ни о чем. И это правильно. Когда вы впервые попадете в сокращалку, тоже старайтесь ни о чем не думать. Все-таки необходимо некоторое время, чтобы привыкнуть к этим ощущениям. Наконец Маша дошла. Она не запомнила, что было в конце коридора. Кажется, просто дверь. Так или иначе, ей удалось выбраться на открытое пространство с твердым полом. Пол оказался условно твердым. Он был блестящим и мраморным, но идти было мягко, как по ковру или паласу. Маша пребывала в некотором замешательстве после невероятного приключения, ее еще немного покачивало и мутило. Стрелка под ногами появилась, мигнула и исчезла. Малинина послушно пошла по стрелке, одновременно озираясь и пытаясь понять, куда попала. Что-то вроде развлекательного центра? Или торгового? Коридор огромного оперного театра?Диди. Не удивляйтесь. Оперные театры на Земле-11 очень похожи на торговые центры, в них есть куча лавочек со сладостями, сувенирами, костюмами и самыми разнообразными предметами, иногда не имеющими никакого отношения к опере или балету. Так что Маша вполне могла спутать оперу с ТЦ!
Малинина шла по стрелкам и размышляла о странностях жизни. Чудеса, происходящие с ней, ее почему-то не настораживали. А вот то, что тут тоже не было ни единой живой души, – это да, тревожило. Последняя стрелка вдруг вспыхнула-мигнула три раза и рассыпалась пылью сантиметрах в десяти под мраморным полом. – И куда я попала? – спросила сама себя Маша. – Кажется, я попала в кафе. Маша была не совсем права: кафе находилось прямо перед ней, за большими прозрачно-голубоватыми стеклами, которые тянулись от пола до потолка. За стеклами в холодном голубом свете тонули, как гигантские медузы, бело-синие кресла, по пять ответвлений-кресел от каждой медузы, а между медузами столики, низкие, сине-белые, странной формы. Лампы, лампы вообще обалденные, даже не описать. Дизайн кафе был очень крутой, ничего такого на их с Рино острове даже примерно не было. А аромат какой! Маша сглотнула слюну, с сожалением вспомнила об отсутствии денег. Да и кто знает, какие деньги тут в ходу, теперь ведь окончательно ясно, что витрина оказалась порталом, и… «Я только войду, понюхаю и выйду! – решила Маша. – Все равно тут, наверное, тоже никого нет…» Логики в этом решении было маловато, но это только на первый взгляд. На самом деле пребывание на необитаемом острове делает любого человека или мутанта очень осторожным. Если бы Мария оказалась в этом кафе на второй-третий день после того, как попала на остров, она немедленно бросилась бы искать официантов, барменов, уборщиков или хоть кого-нибудь. Но сейчас она посчитала более разумным сначала «только посмотреть». Барменов и официантов в кафе не оказалось. Посетительница была одна. Маша увидела ее сначала со спины – вот это волосы, вау! А потом отражение в голубом стекле – вот это клю-ув, роскошны-ый, обалдеть. – Варя? Воронина?! Одинокая посетительница встала, обернулась, – копна волос описала широкий полукруг и тяжело упала на плечи, подпрыгнула, спружинив, и опять упала, уже окончательно. – Варя-а… – Маша была так рада, что готова была разрыдаться от счастья. Кто бы мог подумать всего несколько месяцев назад о том, что она способна на такие сильные чувства! – Привет! – улыбнулась Варя. – Да, это я, только мы… Мы с вами незнакомы. Там, в спецшколе, в СУМАСОЙТИ, это была не я. Вместо меня биоробота сделали, хотели Клюшкина обмануть. – Да, да, знаю! Мне Рино рассказал, а ему его мама рассказала, а ей… Ей не знаю, кто рассказал, кажется, она сама раскопала, она же журналистка. Девушки на некоторое время замолчали, разглядывая друг друга. У обеих была целая гора вопросов, и они не знали, с чего начать. Варя решила начать с главного. И Маша тоже. Поскольку они решили начать одновременно, получилось примерно так: – А вы не знаете, Клюшкин точно не… – Ты теперь настоя… – …купился на биоробо… – …щая? Меня не схва… – …та, не влюбился в эту железя… – …тят сумасойтиш… – …ку? – …ки? Выдав все это одновременно и ничего не поняв, девочки расхохотались, схватились за руки и, не переставая хохотать, упали в кресла-медузы. – Предлагаю задавать вопросы по очереди! – отсмеявшись, сказала Варя. – Ага! – кивнула Маша. – И давай перейдем на «ты». – Давай, только для этого надо семечек поесть. – Чего?! Для чего? Каких семечек? – Ритуал такой. А семечек обычных, они как подсолнечные, только с другой планеты. Варя протянула руку к валяющейся на соседнем кресле сумке, покопалась в ней и извлекла на свет пакетик с инопланетными семечками. Надорвала и предупредила: – Тут плевать на пол нельзя. То есть тут, на Пи, конечно, все можно, но есть вещи, которые не принято делать. Ну как везде! Ничего, разберешься! Давай, подставляй ладошку! А то мы на «ты» уже перешли, а семечек не погрызли. Непорядок! Варя опять засмеялась. А Маша забыла, что они договаривались задавать вопросы по очереди, и на одном дыхании: – Ты точно не робот? Как семечки могут быть с другой планеты, там же жизни нигде нет, наши ученые же точно определили! Что такое «Пи», никогда не слышала о таком городе. Мы в какой стране, мы в другом полушарии? Рино говорит, звезды тут не нашенские… Как ты меня нашла? Почему ты меня тут ждала? Ты долго ждала? И точно не робот? А у тебя браслетка есть? Я маме бы позвонила… Почему тут никого больше нет? Это филиал СУМАСОЙТИ на каком-то острове, да? А магия все-таки, получается, существует! Я сюда с помощью магии попала, в витрину провалилась, а потом по стрелкам шла. Слушай, а вдруг это вообще не наша планета? – Не наша, – подтвердила Варя. – Это вообще, строго говоря, не планета. Это брана. Мне сложно тебе объяснить, я и сама толком не понимаю, как это с точки зрения физики, но это сейчас не самое важное. Ты потом сможешь все точно узнать, и с подробностями. Маша слушала все это с разинутым ртом. – Стоп, стоп, стоп, – сказала она. – Как это не планета? А сила тяжести? А воздух? А… а вообще, все в целом? – В каждый конкретный момент, выходя из сокращалки, ты оказываешься на планете, на какой-то из планет, которые одновременно составляют брану и являются браной. Фишка в том, что планеты трехмерные, точнее, пи-мерные, что и позволяет создавать сокращалки, а брана – она как бы пленка, состоящая из планет и этого… как его… горизонта событий, кажется… Слушай, я, честно, еще сама толком во всем этом не разобралась! Ты лучше главное выслушай. – Ага… – Кстати, ты не голодная? Все равно в кафе сидим… – У меня денег нету. – У меня есть. И вообще тут можно брать что хочешь и не платить. – А полиция? – Какая еще полиция, тут в принципе ничего такого нет. – А с преступниками кто борется? – Да нет тут преступников! Забудь навечно. Так, что тебе? Рекомендую сине-зеленый чай и вот такой салатик… – Варя ткнула в картинку, которая невесть откуда появилась на столешнице. – Давай салатик… Нет, я все-таки не въезжаю. Планеты какие-то, брана… Если мы на другой планете, то… Как может быть тут такая же сила тяжести, например? – Далась тебе эта сила тяжести! – всплеснула руками Варя. – Другая тут сила тяжести, другая! И воздух другой. И что? Вспомни свои ощущения, пока ты по сокращалке шла. Это тебя меняло, пока ты шла. Сокращалки не только соединяют разные точки пространства, но и перестраивают организм, приспосабливая мутангела к новым условиям так, чтобы он ничего особенного после перехода не почувствовал. – Какого еще мутангела? – Да любого! Тебя, меня… Слушай, я все отвечаю на твои вопросы, а самого главного еще не сказала. Ты теперь – мутангел. Поздравляю! Маша посмотрела на свои руки (покрутила ими перед носом, на всякий случай пересчитала пальцы – десять), потом на ноги (две, порядок), потом на Воронину. – Даже не знаю, что сказать, – сказала она. – Ну… спасибо за поздравление, что ли. Нежданчик, конечно. Денек что надо. Провалилась в витрину, которую считала порталом, а она оказалась какой-то сокращалкой. Попала на другую планету, тебя встретила… И туплю тут, туплю, ничего не понимаю… Слушай, давай я сбегаю за Рино, и ты нам вдвоем еще раз спокойно все объяснишь. Варя с такой силой замотала головой, что удивительно, как она не оторвалась от шеи. – Ни в коем случае! – печально проговорила она. – Ни слова ему не говори, даже если решишь вернуться. Дело в том, что ты уже стала мутангелом, а он пока нет. И… я знаю, что ты сейчас предложишь, но сокращалка не превращает людей или мутантов в мутангелов. – А тогда кто превраща… Ой! – Маша пискнула и стала сползать под стол. – Ты что-о??? – Та-та-та… Варя посмотрела по сторонам, но ничего особенного не обнаружила. – Тарелка! Летающая та-та-тарелка! – пролепетала она. – А, эта! Ну да, и что? – Варя ловко перехватила прибывшую тарелку с салатом, поставила ее на столик и придвинула к вылезающей из-под стола Маше. Они ели и болтали довольно долго. И хотя Маше ужасно хотелось узнать все во всех подробностях, она нервничала все больше и больше: как там Рино? – Странно, – не выдержала она наконец. – Я чувствую, что не могу тут больше сидеть, мне надо обратно. Мы же еще увидимся? Варя кивнула: – Да сколько угодно раз! И ничего странного. Ты же теперь мутангел. А мутангелы в ответе за все происходящее. Ты сейчас в ответе за Рино. Так что пока! Дорогу обратно найдешь? – Ой… Не уверена… – Смотри, это несложно. На каждом навигаторе есть функция «обратно». Вот этот значок. …Обратный путь по сокращалке прошел спокойнее. Пол, конечно, под ногами опять шатался, но уже не мутило. Ну… почти не мутило!
Глава 9. Тайна клетчатой тетрадки
Элина вернулась домой довольно поздно. Пока узнавала, как здоровье Бяк-Бяка, пока провожала Лизку домой… Во дворе висело свежевыстиранное белье. Эля увидела белье, разозлилась, с силой хлопнула калиткой, а потом с еще большей силой – тяжелой входной дверью. – Мам, ну чего ты как маленькая! Мама шила, сидя за столиком для рукоделия. Украшала вышивкой какую-то полинялую тряпку, кажется, наволочку. Зарина Нарциссова болела давно, чуть ли не с самого детства. Из-за болезни она перестала смотреть ночные сны еще до замужества. Сергей Нарциссов на здоровье никогда не жаловался и отказываться от ночных снов не собирался. Поэтому Элинины мама и папа ночью всегда спали отдельно, в разных комнатах. Мама – вместе с Элиной, при желтом или светло-зеленом свете. А папа – в маленькой спальне, в темноте. Свою спальню папа отчего-то называл «хоронушкой». Силы Ночи забрали папу прямо из его хоронушки. – Мам! Тебе же нельзя напрягаться! – Только не надо делать из меня инвалида, ладно? Тон у мамы был не примирительный, надрывный. Мама сидела, чуть подавшись вперед, с прямой спиной и решительно выдвинутым подбородком. И орудовала иголкой не останавливаясь. Словно всем своим существом хотела сказать: вот, смотрите, какая я молодец, как я справляюсь с домашними делами. А если я завтра умру, то… За много лет маминой болезни Эля привыкла ко всем ее выходкам, капризам и сменам настроения. Она относилась к ним спокойно, как к погоде за окном: холодно – надеваешь пальто, выглянуло солнышко – идешь загорать. – Я же ничего не говорю, когда ты шьешь, – Эля мельком взглянула на мамину работу – добротную вышивку на старой, не заслуживающей того наволочке. – Но стирать тебе не стоило. Я сама бы постира… – Не стоило?! – Мама презрительно скривилась. – Не стоило? Шторы с того года не стираны! Ну да, тебе все до лампочки! Так все лето прошло бы, ты б не собралась. – Мам, лето только началось! – Ага, только началось! Вторая неделя заканчивается. – Да сегодня понедельник только. – Какой же понедельник только? Ночь на дворе! День, считай, прошел. – Мам, а откуда взялось выражение «до лампочки»? Эля вовсе не собиралась пудрить маме мозги или переключать ее внимание. Ей на самом деле было интересно, почему именно «до лампочки», а не «до потолка» хотя бы или не «до крыши». Но мама желала маленького скандала, маленького развлечения. – Просто так говорят, так принято, – буркнула мама. – Ты бы белье на ночь занесла в дом, а то мало ли… Эля зевнула: – Не высохло еще, я только что трогала. – Вот завтра и досохнет. А на ночь сними. Ночью всякое может случиться. Сама знаешь, не маленькая. – Да кому они нужны, эти старые тряпки? Силам Ночи, ага! Вот этого говорить не следовало. Мать стукнула отек шей, слабой рукой по подлокотнику кресла. Иголка с ниткой потянули за собой пожелтевшую от времени ткань наволочки. – Ты так шутить не смей! Отец твой дошутился десять лет назад! И мама расплакалась. И понеслось по накатанной: у нее отек нос, прихватило сердце, стало трудно дышать. Элина собралась уже было бежать за врачом, который жил в соседнем переулке, но после третьих капель маме полегчало. Тяжело опираясь на дочкино плечо, Зарина добрела до своей спальни и легла в постель. Эля сидела рядом, пока мама не уснула. Потом тихонько вышла и занялась обычными вечерними делами: тщательно заперла все двери и окна, опустила ставни, защищающие дом от случайного проникновения Тьмы, включила везде дежурные светильники. Вообще-то еще рано было готовиться, пока свет и одного раза не мигнул, то есть до полуночи было больше трех часов. Но вряд ли к ним кто-то придет в такое время. А придет – Элина откроет. Мама посапывала во сне. Эля прикрыла поплотнее дверь в ее комнату и прошла к себе. Дверь в свою комнату тоже закрыла. Постояла немного, подумала и придвинула к ней для верности тяжелое, прабабушкино еще, кресло. Ночи Эля не боялась, ведь все светильники в ее комнате были включены. Даже если Силы Ночи устроят аварию на электростанции, не страшно: у каждого светильника на Земле-4 свой накопитель энергии, его до утра хватит. Да и вообще Тьма никогда не трогает тех, кто не смотрит ее снов. Но вот мама… Если она застанет Элину за тем, чем та собирается заняться… Эля навалила на кресло книжек для тяжести. Хотела добавить одежду, но сообразила, что, если мама проснется и обнаружит такое сооружение, шуму и крику будет еще больше. Нет, лучше сделать вид, что занимаешься уроками. Или читаешь. К тому же мама редко поднимается наверх, ей тяжело. Эля вернула все вещи на свои места и села за стол. Рот странно пересох. Эля налила себе воды из кувшина, выпила залпом целую кружку. Достала зачитанный до дыр учубник физики за прошлый год. Еще несколько книг создали видимость рабочего беспорядка. Эля выскользнула из комнаты и еще раз заглянула к маме. Все в порядке. Можно начинать. Элина Нарциссова вернулась к себе и опять села за стол. Опять пересох рот – даже две кружки воды не помогли. Сердце во второй раз за день готово было упрыгать за горизонт. А кожа на ладонях превратилась в теплую влажную вату. Элина сунула ватную ладонь в глубь нижнего ящика и извлекла на свет толстую тетрадь, обернутую в неприметную бежевую бумагу. «Тетрадь для практических занятий. 7 класс». Эту надпись Эля сделала сегодня утром в целях конспирации. А неприметная обложка на папиной тетрадке появилась давно, года четыре назад, если не больше. Элина открыла тетрадку. «Эля спрячь… я тебя люблю папа». Эля перевернула эту страничку. Впервые с целью прочесть и разобраться. Тетрадь оказалась дневником. Это был страшный дневник. Это был очень страшный дневник. Это был невероятно страшный и опасный дневник. В нем папиной рукой, шаг за шагом, было описано ужасное преступление, которое совершил папа. Вернее, преступления. Потому что папа совершал их постоянно. Причем преступления были разные. Папа Элины не был невоспитанным лодырем или болезненным растяпой, что Эля еще как-то могла бы себе представить. Все было гораздо хуже: отец оказался подтасовщиком баллов, вором и – мороз по коже! – поедателем живых организмов, вот! И это еще что – отец ежедневно совершал самое кошмарное преступление – он посягал на Тайну Ночи! Например, на одной из первых страниц папа написал: «Ночной сон отличается от дневного вот чем: Воспоминания. Когда просыпаешься после дневного сна, помнишь истории, которые тебе снились. А после ночного – никогда. Отдых. Во время дневного сна отдыхаешь и мозгами, и телом. Во время ночного сна только устаешь. Отметины. Ночной сон оставляет отметины. Например, недавно я проснулся с царапиной на предплечье. Хотя спал в постели и оцарапаться ничем не мог…» В принципе в этой записи ничего такого секретного не было. Все это Элине было известно. Но! Об этом ведь можно только говорить, передавая знания устно, не записывать! Через несколько страниц отец вернулся к своей царапине: «Мне не дает покоя эта царапина. С моими руками ночью тоже происходят изменения. Вчера я лег спать с совершенно чистыми руками. А проснулся – вокруг ногтей машинное масло, оно не отмывается. Пальцы – как после ремонта повозки. Словно ночью я на самом деле работал…» Страниц через десять папа пришел к выводу, что ночью он не только работает, но и… ест живые растения! Дело было связано с яблоками. С весны до осени папа, как почти все здоровое взрослое население, отрабатывал определенное количество дней «на земле». Папа обычно заготавливал яблоки для Ночи. Эля помнила, как несколько раз отец брал ее с собой. Поля, на которых выращивались другие растения для Ночи, были огорожены забором и тщательно охранялись. Папа рассказывал, что там плоды для Ночи растут прямо в земле, на корнях. С корней собирать плоды очень сложно, ведь растение может погибнуть. Поэтому собирают эти корнеплоды только опытные специалисты. А вот с плодами, растущими на деревьях и кустах, гораздо проще. Яблоки, груши и сливы могут складывать в ящики даже дети. Работникам, помогающим заготавливать яблоки, разрешалось брать их домой, чтобы задабривать Силы Ночи в домашних условиях. Задабривать Тьму было просто: яблоки мыли чистой водой, вытирали насухо и оставляли в вазе в темной комнате или в чулане при выключенных дневных светильниках. Наутро яблоки исчезали. Иногда Ночь забирала дары целиком, а иногда оставляла сердцевину яблока с косточками. Это означало, что огрызок надо вернуть в землю, чтобы из него выросли новые деревья. Эля с папой много раз сажали огрызки. Некоторые не прорастали или прорастали, а потом погибали. Но часть яблонь выжила. Выжившие деревца папе помог «привить» его давний знакомый, садовод дядя Гоша, специалист по растениям. Эти яблони росли у них на заднем дворе и давали неплохой урожай, который каждую осень забирали Силы Ночи. Это было разрешено. Почти все люди выращивали личные фруктовые деревья для Ночи, Ночь такая прожорливая! Дальше папа написал, что собирается провести эксперимент. Проверить, как именно Ночь, она же Тьма, забирает яблоки. Опыт по проверке Тьмы папа не записал, но через день обнаружил утром огрызки в вазе и кусочек кожуры, застрявшей у него между зубами. По этим и еще некоторым признакам отец понял, что Тьма заставляет его поедать яблоки во время ночного сна. Кувшин с водой был давно пуст. Элина листала дневник, пропуская папины философские рассуждения, схемы, формулы и таблицы – это папа ставил леденящие кровь эксперименты с Силами Ночи. Она читала только текст, только самое понятное. Но даже это понятное понять было невозможно. Эля находилась в полушоковом состоянии… Она едва заметила, как свет мигнул один раз, потом два раза, потом три… И только когда он стал медленно мерцать, девочка опомнилась. До Смены оставалось три минуты. Эля лихорадочно сунула опасную тетрадь в ящик, под пачку своих старых альбомов, сорвала с себя платье, швырнула его в угол, влезла в пижаму. Хотелось пить и в туалет. «Успею!» – подумала Эля, выбегая из комнаты. В первый раз в жизни Элина Нарциссова не успела юркнуть в кровать до Смены. Утро она встретила, стоя на одной ноге перед дверью в свою комнату. Эля ничего не почувствовала и ничего практически не заметила. Разве что нашла себя нисколечко не отдохнувшей. И с трудом смогла поверить в то, что вот так за одно мгновение пронеслась ночь. И окончилась Ночь. И пришел День, который Элина и Риз встретили в пижамах, каждый у входа в свою комнату, а все остальные – в своих постелях. Свет Дня перестал быть защитой и стал просто обычным светом, который можно включить или выключить – и ничего особенного не произойдет. Ризи вошел в свою комнату – Сила Света зеленого ночника перестала ее прижимать с той стороны – и бросился спать. За полчаса здорового мутантского сна силы его восстановились полностью, и он вскочил с кровати бодрячок бодрячком. Разве что есть опять хотелось. В принципе супермутант Ризенгри Шортэндлонг мог вообще не спать и практически вообще не есть, но зачем напрасно терзать тело? Ризи сунул голову к предкам – они дрыхли, что называется, без задних ног. Заглянул к Лизке – та тоже сладко посапывала, разметав руки-ноги по всей кровати. И отправился завтракать. Лопать соленья и заедать их вареньями не хотелось. Светлый образ хорошо прожаренного куска мяса и хрустящих чипсов с георгинным вкусом маячил перед Ризом Шортэндлом, как наяву. Ризи пришел к здравому и совершенно справедливому выводу: если его родители видят ночные сны и занимаются в них торжественным закланием живых огурцов, то и другие люди в темное время суток наверняка творят нечто сходное. Возможно, с песнопениями распинают на вертелах сочные куриные тушки или творят что-либо аналогичное. Он сменил пижаму на дневной наряд для утреннего бега (спасибо Лизке – просветила) и решил начать с обследования квартир в своем подъезде. Час был столь ранний, что все обитатели дома еще дружно спали. Ризенгри методично просканировал все закутки с первого этажа по самую крышу. Кроме их «подземелья» и «киностудии номер 16», помещение, явно принадлежащее Ночи, во всем подъезде было всего одно и находилось в трехэтажной квартире номер три. Оно не имело почти ничего общего с их «подземельем», разве что жаровни были похожие и горшочки для варенья. Кроме всего прочего, Комната Ночи в третьей квартире была двухэтажная! Прежде всего Риз убедился в том, что Сила Тьмы плотно закрыла вход в чужую Комнату Ночи, и хозяева квартиры не смогут ему помешать. Убедившись, просочился внутрь и внимательно огляделся. Первое, что бросалось в глаза, – это обилие новых вещей. Полотенце для посуды было вообще только что из магазина, даже этикетку с него еще не сняли. «Так, – подумал Риз, – значит, в этом мире есть магазины, в которых все это продают». По большому счету Риз мог и раньше об этом догадаться. Наверняка мои самые проницательные читатели еще в прошлой главе задались вопросом: откуда взялись котлы, чаны и жаровни – кто-то ведь должен был их сделать? Но кто, где и как это можно осуществить тайно? Итак, Комната Ночи квартиры номер три была двухэтажная. Нижняя ее часть была длинна и разделена на две неравные части: в большей части размещались предметы для ритуала Поглощения Живой Пищи, меньшая представляла кладовку. В ритуальной части еды не было, хотя каждый предмет сиял, сверкал и гордо занимал отведенное ему место. Содержимое кладовки Риза дико разочаровало. Ни бульонов, ни наполеонов, ни жареных курочек – почти ничего. Сосуд с маслом для жарки, несколько миниатюрных корзинок с сырыми овощами – каждая луковица тщательно завернута в индивидуальную салфеточку, жестяная банка с горсткой крупы, похожей на пшено, еще одна банка с тремя сморщенными орешками, еще одна – с сахаром. В большом мешке – соль. И ничего более. На втором этаже находилась костюмерная – гримерная. Риз сплюнул с досады, вернулся к себе домой, доел черничное варенье и пошел на улицу. Солнечное летнее утро было свежо и прекрасно. Кое-кто, так же как и Риз, вышел побегать. Бодрая сухонькая старушенция в шляпе с огромным количеством узелков поливала пышно цветущую клумбу. Риз хотел было уже с ней поздороваться, но старушенция воскликнула: – Риз Шортэндл, милый мой мальчик! Наш Герой! Я назову свой новый букет в твою честь, можно? Ризенгри понял, что они знакомы, поэтому здороваться с ней не стоит. Моисеич, оказывается, тоже был любителем бега по утрам. – Кто рано встает, тому в работе повезет! – одобрительно процитировал известную местную поговорку Моисеич. – А я уже, признаться, подумал, что ты окончательно подсел на взрослые ночные сны и теперь до самой пенсии раньше полудня просыпаться не будешь! Ризи не сразу нашелся, что ответить. Как-то выкрутился. Они молча побежали к реке. Моисеич был немолодой, но его тело было отлично натренировано. Бежал он легко, как шел. Ни одышки, ни намека на усталость. Ризу тоже бежать было – что дышать. – Я сегодня при зеленом свете спал, – сказал Риз через некоторое время. – А я обычно предпочитаю легкий оранжевый или густой синий, – признался Моисеич. – Хотя для здоровья синий – это, конечно, не очень полезно. Но я ведь не злоупотребляю… Ризи понимающе кивнул и осторожно сказал, тщательно взвешивая каждое слово: – У меня к вам есть один деликатный вопрос. Я не знаю, наверное, это очень неприличный вопрос и его нельзя задавать, поскольку… – О! – перебил его Моисеич. – Я никогда не сомневался в том, что ты – очень хорошо воспитанный молодой человек и вчера поздоровался со мной исключительно потому, что спасение Бяк-Бяка отняло у тебя массу душевных сил… – Не стоит преувеличивать мои положительные стороны, я этого явно не заслуживаю в той мере… Правда, основы речевого этикета Земли-4 Ризу дались без особых сложностей? – Ну и о чем ты собирался меня спросить? – наконец поинтересовался Моисеич, когда с этикетом было покончено. – А вы ночные сны смотрите? Моисеич неожиданно рассмеялся: – Тоже мне еще, деликатный вопрос! Риз Шортэндл, ты просто прелесть! Я уж думал, ты спросишь, отчего у меня нет детей! Нет, детка, я не смотрю ночные сны. Никогда. Риз, честно, ожидал, что тема ночных снов будет на Земле-4 запретной. А оказалось – ничего подобного! Фантастика, да и только! – А почему вы их не смотрите? – А потому, что в этих ночных снах нет никакого толку. Дорогое и сомнительное удовольствие. Вот сам посуди. Что тебе снилось – никогда не помнишь. Не высыпаешься за ночь и теряешь потом золотое утреннее время на то, чтобы все-таки выспаться и восстановить силы. С желудком постоянные проблемы. Одно время, в молодости, давно, когда я постоянно смотрел эти сны, мне бывало так плохо, что и четырех красных пакетиков в день не хватало. Пузо надутое, хоть караул кричи. Потом вообще ужас начался. Провалы в памяти. Засыпаю дома, просыпаюсь неизвестно где. Ну собственно, что рассказывать. Наверняка ты историй, похожих на мою, за всю жизнь тысячи слышал. Просто не из моих уст, да и то только потому, что я в ваш дом недавно переехал. – И тогда вы сами решили спать при свете и не смотреть ночные сны? – уточнил Риз. – Ну да! – уверенно ответил Моисеич. – А что оставалось делать? Однажды Силы Тьмы отправили меня знаешь куда? В квартиру совершенно посторонней, абсолютно незнакомой мне женщины! Причем, что особенно удивительно, я оказался там в чужой одежде. У меня раскалывалась голова, все болело. Да я еле мог передвигаться! Разумеется, нам тут же пришлось обратиться в отдел Странных Случаев. Они посоветовали мне несколько дней спать при свете и посмотреть, не станет ли мне лучше. Мне стало значительно лучше. Потом я еще пару раз пытался смотреть ночные сны, но ничем хорошим это не окончилось. Во время первого же сна я, видимо, свалился с кровати и переколотил в своей спальне все, что там было, сильно порезав себе при этом руки. А во время второго вывалился из окна, сломал себе позвоночник и чуть инвалидом на всю жизнь не стал. Восемь месяцев в гипсе валялся. После этого врачи категорически порекомендовали мне спать только при свете. Я следую их советам – и вот, как видишь, отлично себя чувствую! Они добежали до реки. – До косы и обратно? – предложил Моисеич. – Нет, спасибо, мне пора, – отказался Риз. – Я с сегодняшнего дня хочу начать работать в «Скорой помощи». Помогать людям. Вчера я говорил с Михаилом Михайловичем о моем желании, и он мне разрешил… – Что??? – поразился Моисеич. – Ты сказал, что ты хочешь работать помощником, и тебе разрешили работать помощником? И не посоветовали отправиться на прополку морковки или на часовую фабрику? А самодисциплина? А правильное воспитание подрастающего поколения? Далеко же пойдет наше общество, если каждый сопливый, извиняюсь, пацан будет заниматься тем, чем он хочет, а не тем, чем ему следует заниматься! Нет, в мое время… – Да нет, я просто неправильно выразился! – попытался успокоить его Риз. – На самом деле я хочу заниматься этими, как их там… четырехколесами, вот. Но Михал Михалыч сказал, что раз у меня получается лечить, то он рекомендует мне срочно начать работу в «Скорой помощи». С сегодняшнего дня. А я сам этого вовсе не хочу, нет. Мое желание – это научиться делать, что надо… – А! – утихомирился Моисеич. – Так бы сразу и сказал. А то вводишь общественность в заблуждение. Ладно. Беги на свою работу. Раз такие дела, то я тебя задерживать не буду. Любитель оранжево-синих сновидений Моисеич побежал в сторону косы, а супермутант Ризенгри Шортэндлонг повернул обратно к городу. Утренняя городская газета (точнее, утренняя тетрадка) уже вышла из печати. Портрет Риза красовался на первой странице. Теперь с ним почти не здоровались – кивали, улыбались и тут же отводили глаза, из деликатности. Здание «Скорой помощи» он нашел без труда. Бяк-Бяка на месте не было. Его отправили в санаторий до осени – лечить сердце. Сегодня дежурной помощницей была некая Зигмунда ибн Тихонова, тихая флегматичная особа с собранными в пучок светлыми волосами и таким же светлым, собранным в пучок взглядом. Ее представила Ризу яркая, очень смело одетая в исключительно короткую юбочку девушка, настоящая красавица. Только чересчур уж худенькая, просто прозрачная. – Благодарю, Элиночка, – прервала девушку дежурная помощница Зигмунда ибн Тихонова. – Ты слишком преувеличиваешь мои достоинства. Просто работа на таком ответственном месте накладывает на челове…. – Что вы, что вы, – начала Элиночка, помахивая ресницами. Риз понял, что это надолго, и принялся, не стесняясь, пожирать глазами Элиночку Обмен любезностями оборвался на шестой минуте. – А давайте выпьем чаю! – предложила вдруг ибн Тихонова. На Ризенгри эта фраза произвела необыкновенно сильное впечатление. Разве Днем можно пить чай? Ведь его заваривают из трупов настоящих живых листиков! На Элину предложение это никак особенно не подействовало. Наверное, она уже не раз пила чай на несонную голову. Если Риз удосужился бы вместо поисков еды пролистать свои школьные учубники по психологии, он бы знал, что чайная церемония – это просто одна из достаточно известных методик, позволяющая людям сблизиться. Конечно, заваривать кипятком листики и потом пить выпущенные ими соки кощунственно и недопустимо, но разве совершенное вместе недопустимое не сближает более всего? Чайная церемония немного напоминала ночной ритуал Поглощения Живой Пищи. Заварочный чайник был игрушечного размера, а чашечки и того миниатюрнее, ровно на четверть глотка. Зигмунда ибн Тихонова бросила в чайник ровно три крошечных чайных листика, принесла им массу глубочайших извинений и решительно плеснула кипятком. Элина поднесла чашечку к губам с таким видом, будто по меньшей мере собирается поцеловать ядовитую змею. Краска с ее лица схлынула, и девочка сидела, похожая на мраморное изваяние. Впрочем, она честно сделала положенный глоток и вернула пустой наперсток на место. Лицо Риза невольно выразило удивление. Сам-то он проглотил чай без всяких эмоций. Зигмунда тоже. Заметив выражение Риза, дежурная помощница сказала: – Ты напрасно удивляешься, Герой Риз Шортэндл. Элина еще не взрослая. Она еще не видела ни одного взрослого сна. А известными современными психологами точно доказано, что человеку, не видевшему взрослых снов, очень сложно делать то, что не исключительно запрещено и порой крайне необходимо для раскрытия внутренних ресурсов личности. Сейчас наши лучшие умы думают над тем, как бы проникнуть в загадку ночных снов, но пока эта тайна все еще остается тайной. – Да, и физики думают, – добавила немного порозовевшая Элина. – Вот что с пространством в полночь происходит? Когда я вырасту, то есть через два года и три месяца, я обязательно стану секретным физиком. И займусь этим вопросом. У меня есть одна идея. Можно поставить такой хитрый эксперимент, который позволит многое прояснить. – Вот что, милочка! – строго прервала ее Зигмунда ибн Тихонова. – Пока ты еще не выросла, оставь все свои мысли о физике в сторонке. Вот научишься с удовольствием заниматься тем, чем неинтересно, – тогда и переходи на работу в институт физики. А сейчас познакомь Риза с тем, что ему надо будет делать. Кстати, Герой Риз, а ты кем хочешь быть, когда вырастешь? – Я хочу четырехколесы проектировать, – отрепетированно отчеканил Риз. – И пятиколесы тоже. – Что? Какие еще пятиколесы? Разве такие существуют? – Я их изобрету. У меня есть одна хорошая идея. Можно попробовать… – Так, все ясно, – оборвала своего нового сотрудника на полуслове Зигмунда. – Никакой самодисциплины! Только оба и думаете о своих желаниях. Немедленно прекратить! Идите заниматься делом. Ребята ушли. Элина привела Риза в большую комнату, с пола до потолка уставленную стеллажами с кипами бумажных папок. Девушка бросала на Риза странные взгляды, но постоянно отводила глаза, дергая вниз мини-юбку и облизывая губы. – Тебе очень идет этот наряд, – совершенно искренне сказал Риз. – А я сегодня забегался и даже переодеться не успел. – Мне надо носить короткие юбки для раскрытия внутренних ресурсов личности, – пояснила Элина. – А вообще, ты же помнишь по школе, мне все длинное нравится. – О да, я помню, – важно кивнул Риз. – А это все что? Он кивнул головой на полки. – Это наша работа, – объяснила Элина. – Она на самом деле не такая уж неинтересная, к ней вполне можно привыкнуть. И не страшная. Все-таки не ядовитую картошку копать. Риз подошел к первой попавшейся полке и взял в руки верхнюю папку. – Да ладно тебе! Не такая уж картошка и ядовитая! Если бы это была мутировавшая картошка с общей корневой системой… Ризенгри осекся, сообразив, что болтает просто невесть что. И быстро спросил: – А для чего ее вообще копать? – Как для чего? Силам Ночи на съедение. Чтобы они людей не трогали. Герой Риз, ты что, тебе опять плохо, да? – Нет-нет, я в порядке! – быстро ответил Риз. – Но мы много болтаем. Надо работать. А в чем заключается моя новая работа? – Твоя работа такая же, как моя. Надо прочесть все истории здоровий и расклассифицировать их по какому-нибудь психологическому признаку. По какому – можешь выбирать сам. Вот и все. Диди. Если на человека заводят историю болезни, то он невольно приобретает уверенность в том, что он болен и его надо лечить. А если никакой истории болезни нет, а есть только история здоровья, то все свои болячки можно воспринимать как временные недоразумения. А это для душевного равновесия гораздо полезнее. – Ага, – кивнул Риз. – Делов-то! И сколько здесь этих историй? – Четыреста пятьдесят восемь тысяч триста две. – Сколько?! Да у нас столько живых людей в городе не наберется! – Ну правильно. Живых людей у нас двадцать пять тысяч семьсот один. Но ведь истории тех, кто нас оставил, тоже нужно обработать. Вот смотри… Элина продолжала рассказывать, но Риз слушал ее вполуха. «Двадцать пять тысяч семьсот один человек! И только один из них – Дюшка! – в отчаянье думал Риз. – Ничего себе задали мне задачку ангелы!» – В той комнате – старый архив, – продолжала Элина. – Там те, кто давно умер. Я как раз с них начала. Здесь – которые не так давно умерли. А вон там, в большом зале, – живые. В комнате за залом – экстренные обращения. Если на папке есть черная полоса – значит, этот человек смотрит ночные сны. Если две черных полосы – давно смотрит, но с ним все нормально. Если черная и желтая – значит, он болел и ему было рекомендовано смотреть сны реже. Если черная, желтая и красная – значит, болезнь обострилась и смотреть сны небезопасно. Если зеленая – значит, человек отказался смотреть сны, но он здоров. Если… Риз! Прости меня, пожалуйста, но почему ты так упорно смотришь на мою юбку? У меня очень некрасивые ноги, да? Ты скажи, я не обижусь… Риз взглянул красавице Элине прямо в глаза и сказал: – Да у тебя просто обалденно красивые ноги! Неужели ты в этом сомневаешься? Я смотрю потому что ты мне очень нравишься! – Я тебе не верю! – поджала губки Элина. – Если я тебе нравлюсь, почему ты не бросаешься завязывать узелки на моих носочках? Риз моментально опустился на колено и завязал на носочках Элины сразу три узелочка. Девушка расцвела. Вопрос о красоте ног больше не поднимался. Сообщив еще кое-какие общие сведения о папках, Элина собралась уйти в крайнюю комнату к своим покойникам. А Ризенгри решил начать с живых, которые обращались за помощью. Их было меньше двадцати пяти тысяч. Один из них – Дюшка. Знать бы, как его вычислить…Глава 10. История болезни вениамина бесова
– Ой, кстати! У тебя не найдется, случайно, лишней чистой тетрадки? А то я из дома ничего не взял, не сообразил. У Элины просто челюсть отвисла от удивления. – Да, конечно, если тебе нужна тетрадка, я сейчас принесу. В магазин сбегаю. Он на параллельной улице, рядом, но… Прости за нескромный вопрос, а почему ты сам не можешь пойти в магазин? Риз Шортэндл! Тебе опять плохо! Давай я отведу тебя к Зигмунде. – Да нет же, – отмахнулся Риз. – Мне не плохо. Просто, понимаешь, я не могу пойти в магазин, потому что забыл дома эти… Ну, как там они у вас называются… Такие круглые или бумажные, вот! Слова «деньги» на местном наречии или не было вовсе, или Риз его просто не смог откопать в памяти. – Венька, то есть извини, Герой Риз! Ты как хочешь, но тебе срочно нужно к Зигмунде. Ты говоришь такие странные вещи. Но Ризенгри категорически не хотел идти к Зигмунде. В итоге сошлись на том, что они пойдут в магазин вместе, и если у Героя Риза какие-то проблемы, то тетрадки ему возьмет Элина. Правда, девочка так и не поняла, что мешает Герою сделать такую простую вещь самостоятельно. Особенно после того, как он завязал на ее носочках сразу три узелка. Магазин канцелярских товаров оказался самой обычной забегаловкой, построенной на принципах самообслуживания. За прилавком – продавец. На полках – товар. На каждом товаре – ценник. Все как полагается. Тетрадки стоили от пяти баллов. Ручки – от трех баллов. – Элина, а у тебя сколько баллов с собой есть? – Как это «с собой»? – не поняла Элина. Риз подумал, что, наверное, на Земле-4 пользуются только кредитными карточками. На всякий случай он скромно взял самую простую тетрадь за 5 баллов и ручку тоже за 5. Чтобы не вводить свою подружку в излишний расход. Пока он раздумывал, продавец завязал на носочках Элины маленький узелок. Элина гордо сделала вид, что этого не заметила. – Ну что, взял? – Ага, вот. – Ну, тогда пошли. Элина решительно толкнула плечом дверь и вышла на улицу. Платить она явно не собиралась. Риз выскочил следом, понимая, что продавец сейчас устроит разборку. Но ничего подобного не произошло. По дороге обратно Элина в раздумье остановилась около одной из витрин и принялась разглядывать какую-то идиотскую широкую шаль с разноцветной бахромой за триста тридцать баллов. Потом решительно вошла в магазин и вышла оттуда уже в шали. С коротенькой юбкой длинная шаль совершенно не смотрелась. – Ну что скажешь? – кокетливо спросила она Риза, покрутившись. – Умереть – не встать, какая красота! – соврал Риз. – Это все слова! – рассмеялась Элина. – А узелочек на память? – Знаешь, я просто не знаю, какой цвет ниточки выбрать, – нашелся Риз. Действительно, он не успел выяснить у Лизки точного назначения цветов. Система эта была сложная. Так сразу в ней не разобраться. – Ой-ой-ой, бедолага! Назначения цветов не знает! Завяжи хоть коричневый на краешке! Ризенгри так и сделал. Они вернулись в «Скорую помощь». Зигмунда сидела на пороге, подставив лицо солнцу. Увидев сияющую Элину в шали, ибн Тихонова расцвела и бросилась ее обнимать. Риз, уже почти смирившийся с тем, что все коренные жители этой планеты помешанные, молча прошел к своему рабочему месту и открыл наугад первую попавшуюся папку. Первые несколько страниц были портреты, выполненные в карандаше и покрытые тонким слоем воска для защиты от случайного стирания. Совсем детский портрет, постарше, еще постарше. Автопортрет. Куча тестов, результаты каких-то анализов, заключения врачей. Далее – графики типа кардиограмм, опять тесты, опять графики. Толстый отчет номер один, толстый отчет номер два, пять автобиографий – первая коротенькая, детским почерком, последняя – целая тетрадь мелкими завитушками. Ризенгри в ужасе закрыл папку. Потом опять открыл. Потом опять закрыл. Потом не выдержал и вышел на солнышко. Как в этом всем найти Дюшку?! – Ну, как тебе работается? – спросила ибн Тихонова. – Кошмар, – честно признался Риз. – Я пока только в одну папку заглянул. И ничего в ней не понял. По-моему, прежде чем начать их читать, мне стоит еще раз перечитать все мои учубники по психологии. – Молодец! – похвалила его Зигмунда. – Сто баллов! Даже сто десять. Ну что ж, беги за учубниками. Ты где работать будешь, дома, или в парке, или на пляже? Таким образом Риз понял, что если у тебя в руках учубник, то лодырничать с чистой совестью можно где угодно. Но пока что лодырничать он не собирался – ему нужно было срочно найти Дюшку. Ризи верил в то, что чем раньше он его найдет, тем легче будет Дюшке вспомнить прошлое. – Я принесу учубники сюда, если можно, – сказал он. – Чтобы так: открыл чью-то историю болезни – и сравнил сразу с примером из учубника. Так ведь продуктивнее будет, правда? Зигмунда ибн Тихонова посмотрела на Риза с явным уважением. – Еще двести один балл, – сказала она. – Беги за учубниками. Ризенгри понял, что он на верном пути. Освоить этикет новой планеты такому супермутанту, как он, – это же раз плюнуть! Уверенность Шортэндлонга в собственных силах возросла на триста одиннадцать только что заработанных баллов! По дороге домой Ризи завязал узелочки двум понравившимся ему девушкам и одной явно ненормальной бабушке, приобрел большую мужскую сумку за двадцать три балла и куклу за семь с половиной, чтобы помириться с Лизаветой, и заглянул в кладовку, чтобы стащить еще парочку огурцов. Проглотив их и облизнув губы, прошел в большую гостиную. Оказывается, мама с папой приволокли пачку утренних газет со статьей о Ризе. Несколько экземпляров они вставили в рамки и развесили по всем комнатам. А остальные спрятали, чтобы потом по мере необходимости раздавать знакомым. Риз полюбовался на свой портрет в рамочке, фыркнул, скорчил ему рожу и выбросил все это из головы за ненадобностью. Потом он пообедал тремя разноцветными таблетками, залез под душ, переоделся в более соответствующий своей новой работе костюм и вернулся в «Скорую помощь». Зигмунда ибн Тихонова была занята пациенткой. Она и бабушка, которой требовалась срочная помощь, сидели в центральном холле и о чем-то тихо беседовали, держась за руки. Элины видно не было. Ризи дотащил новую сумку, набитую учубниками, до своего стола, сбросил ее на пол и принялся искать папку с надписью «Вениамин Бесов». Толстая папка «Владимир Бесов» с двумя черными и одной желтой полосой стояла на своем месте. Папка «Людмила Бесова» с двумя черными полосами стояла на месте. Тоненькая папочка «Елизавета Бесова» была безо всяких полос, но была. «Вениамина» не было! Риз разочарованно взял с полки папку «Владимир Бесов», отнес к себе на стол. Еще неплохо было бы найти про Элину, но как ее найдешь, не зная фамилии? Ладно, пока бы хоть в принципе разобраться! Риз разложил на столе учубники и открыл папку. – О, вот с кого ты решил начать! Сзади стояла Зигмунда. И как это ей удалось так бесшумно подкрасться? – Я решил начать с самых хорошо знакомых мне людей, про которых и так все знаю. Чтобы лучше разобраться в материале, – не моргнув глазом сказал Риз. – Почему же ты в таком случае не начал с себя? – А моей истории почему-то на месте нет. – Как это нет?! – всполошилась Зигмунда. – Быть такого не может! Если это на самом деле так, то надо срочно бежать в Отдел Странных Случаев! Зигмунда бросилась в комнату с папками экстренных обращений и притащила оттуда две толстенные-претолстенные папки. – Как же нету! – с укоризной сказала она. – Все на месте. Оба тома. На. Изучай. Минус десять баллов. И она удалилась. Риз уставился на свою многотомную историю здоровья, и в его голове сама собой, в автономном, так сказать, режиме, промелькнула короткая и емкая мысль об ангелах. Он просидел за папками до позднего вечера. В половине одиннадцатого за Ризом зашла Зигмунда, без единого слова закрыла папку и за ручку, как маленького, отвела своего нового сотрудника домой. До самого подъезда они шли молча. Около подъезда Зигмунда отпустила руку Риза и сказала: – Риз Шортэндл, ты очень хороший парень. Очень чуткий. Очень работоспособный. Очень умный. Вчера ты спас лучшего дежурного помощника нашего города. Сегодня ты помог своей однокласснице Элине Нарциссовой обрести уверенность в себе настолько, что она даже надела шаль невесты, чтобы те, кому она всерьез нравится, могли бы завязывать ей узелки – заявки на возможное замужество. Ты замечательный парень. К сожалению, наша медицина не в состоянии пока помогать в таких случаях, как твой. Но ты не сдавайся. У тебя все равно все может быть хорошо. Зигмунда достала из сумочки иголку с толстой белой ниткой и завязала на майке Риза, в районе правого плеча, большой узел с двумя хвостиками. Теперь, после прочтения своей «истории здоровья», ее поступок не казался Ризу странным. Теперь ему многое стало понятно. …Мальчик, чье место теперь занимал Риз, настоящий Вениамин Бесов, все свое детство, почти с самого рождения, был очень сильно болен. Едва научившись связно говорить, он произнес: «Я ненастоящий. Я – кукла ангелов. Меня можно сразу сломать. А можно навсегда сберечь. Мне все равно. Потому что я на самом деле ненастоящий». Его срочно бросились лечить. Но, несмотря на огромное количество перепробованных методов, ни малейшего улучшения не последовало. Кто такие эти таинственные «ангелы», так для всех и осталось под большим вопросом. Ведь на Земле-4 ангелов никогда не было… Полгода назад «куклу ангелов» Веньку Бесова уложили в больницу на обследование, продержали до самых летних каникул и нашли возможным вернуть домой, порекомендовав всем его друзьям и близким ни в коем случае не говорить с ним о его болезни ни днем ни ночью. Взрослые ночные сны «ненастоящий» Венька Бесов стал смотреть случайно, около пары месяцев назад. Невзирая на то, что все его лечащие врачи дружно считали, что первое же знакомство с ночными снами такого тяжелобольного ребенка только усугубит его состояние, переход во взрослость прошел без особых происшествий. Во всяком случае, на его двухтомной истории здоровья появилась одна черная полоса и не появилось ни одной цветной. Ризенгри обнаружил сестренку играющей в мяч на детской площадке второго этажа. Увидев брата, девочка демонстративно отвернулась, но мячом стучать перестала. – Давай мириться, – сказал Риз. – Гляди, я тебе подарок принес. И Ризи положил на скамейку рядом с Лизой небольшую, но очень симпатичную куклу. Лизка, не шевеля головой, тихонько скосила глаза в сторону подарка, явно не собираясь его принимать, каким бы замечательным он ни был. Она была очень серьезно обижена на брата за Бобика, но все-таки было интересно: что же ей принесли? Увидев куклу, девочка изумилась: – Это мне? – Ну да, тебе, – кивнул Риз. – Чтобы ты поскорей забыла о том, что мы поссорились. Ну, бери же! Но Лизавета испуганно спрятала руки за спину и отрицательно покачала головой. – Я ни за что ее не возьму! – категорически заявила она. – Ты так сильно на меня сердишься? – Не-а, я уже не сержусь, – серьезно подумав, ответила девочка. – Тогда почему? – Нельзя. Если я ее возьму ты заболеешь! У нас в доме нет ни одной куклы! Мама сказала, чтобы я даже слово «кукла» никогда бы не произносила, потому что ты сразу заболеешь. – Но ты только что произнесла его, и со мной ничего не случилось. – Ой, произнесла! – вскрикнула Лиза и крепко зажала рот ладошками. Глаза девочки, похожей на Дженифер Шортэндлонг, мгновенно заполнились двумя слезинками-линзами. Риз взял куклу и протянул ее сестренке. Лиза переводила испуганный и в то же время заинтересованный взгляд с Риза на куклу и обратно. В конце концов кукла победила. Лиза нерешительно взяла ее в руки и принялась разглядывать уже с точки зрения полноправной хозяйки. – Супер, а не кукла, – завороженно прошептала она. – У меня еще ни разу в жизни своей родной куклы не было. А ты точно не заболеешь? И не будешь качаться из стороны в сторону и повторять, что ты ненастоящий? – Стопудово, – заверил ее Риз. – Я теперь самый-самый настоящий. Навсегда. В это время за Лизой спустилась мама, у которой как раз кончилось очередное заседание астрономического кружка. Увидев рядом с Лизой Риза, мама вдвойне обрадовалась. – Как хорошо, что вы оба на месте! У вас все в порядке? Ну, пошли скорей домой, а то Смена близится, а еще помыться надо успеть. Лизка-капризка, ты же не собираешься сегодня ночью спать, стоя под душем? Тут мама увидела в руках у дочери куклу. Она застыла, побелела и стала судорожно цепляться рукой за воздух. – О нет, только не это! – прошептала она обескровленными губами. – Это мне Веня подарил! – похвасталась Лиза. – Ой, то есть Риз, я просто оговорилась. Это теперь моя кукла. Навсегда. Сто-пу-до-во. Я ее домой возьму. Правда, она просто супер? – Что? Лиза! Как ты могла? Ты все выдумываешь! Веня, то есть Риз Шортэндл не мог… Выброси ее сию же минуту! До самой Смены Риз тщетно пытался заверить маму в том, что ничего страшного с ним больше не произойдет. – Я уже вырос, – объяснял Риз. – Я уже не думаю, что я – кукла ангелов. И моя психика теперь стала гораздо устойчивее. Сны взрослые смотрю. Вот вчера, например, такой классный ночной сон был… – Риз, опять ты придумываешь! – покачала головой мама. – Вчера ты заснул при зеленом свете и никакого ночного сна видеть не мог! – А я все помню. – И я тоже все помню. У меня пока склероза нет. Ты спал при свете. А мы с папой смотрели ночные сны. Это точно. – Ладно, извини, – сказал Риз. – Я больше не буду. И вообще, я решил некоторое время спать при свете. Так для здоровья полезнее. – Ну и правильно, Венечка! – обрадовалась мама. – Конечно, полезнее! Ты мое солнышко, моя лапочка, мой Герой Риз Шортэндл… И окончился День. И снова наступила Ночь.Глава 11. Принц Кирилл
Варя пришла в себя, когда за окнами беона Фи появилась первая зеленая луна. То есть спустя примерно час после попытки заглянуть в помещение, которое готовила для нее Тыха Быха Та, служительница беона. Она (Варя, а не Тыха Быха) нашла себя сидящей в желтом кресле-шаре, которое приняло наиболее удобную форму для того, чтобы находящаяся в бессознательном состоянии девушка не свалилась на пол и могла прийти в себя в комфортных условиях. Варя открыла глаза, поморгала и слабым голосом поинтересовалась: – Что это было? – Мир, – ответила Тыха Быха Та. – Недостроенный. Процентов на девяносто восемь недостроенный. Только я не поняла, почему это произвело на вас столь сильное впечатление… Вы приоткрыли дверь, просунули голову и сразу упали в обморок. Вы сейчас в порядке? Варя потрогала руками голову, она была на месте. – Кажется, в порядке… – неуверенно пробормотала она. – Это ведь моя голова? Тыха Быха и сидящий на краешке второго кресла Кирилл дружно подтвердили: да, голова ее, родная и единственная. – Это было ужасно, – призналась Варя. – Мало того что там ничего не было, чернота, темнота и бездна. Там в этом ничего все-таки было что-то, жуткое и неопределенное, мертвое. А над мертвым – живое… – Живое – это была я, – вставила Тыха Быха и заволновалась: – Я же не очень страшная? Может, мне имеет смысл изменить внешность? Убрать второй подбородок? – У вас восхитительный второй подбородок! – заверил ее Кир. – Ни у одного жителя Земли-21 такой красоты нет. – Да уж прямо ни у одного! – Быха аж морщинками покрылась от смущения. – На моей родной планете полно красавиц, я на их фоне так, обычная… Варя смолчала, потому что еще не полностью пришла в себя, а еще потому, что впервые встречалась с представителями двадцать первой планеты. Кто знает, какого размера у них должны быть жировые складки, чтобы считаться красавицами? Заметив, что Тыха Та продолжает критично рассматривать отражение своего мощного второго подбородка в зеркальной стене, Кир добавил: – Я бы даже в вас влюбился, правда! – Да? – Тыха Быха засмеялась. – Смотри, не вздумай! Что я с тобой делать буду, ты же еще мальчишка… Кирилл тоже засмеялся. Смеялся он легко, заразительно, Варя невольно улыбнулась, несмотря на то что все еще была под впечатлением от жутких двух процентов нового мира. – Не, – покачал головой Кирилл. – Я в вас все-таки не влюблюсь, потому что уже влюбился в нее! И он указал на Варю. – Ох ты ж! И давно? – Часа полтора назад, – став очень серьезным, ответил Кир. – С первого взгляда. И кажется, навсегда. «Только этого мне еще не хватало! – подумала Варя. – Надеюсь, что врет. Вон, этой бедняжке-уродине же соврал про шикарный второй подбородок… Надо его сразу отшить…» – Только я пока не знаю, как ее зовут… – Ее зовут Варя Воронина, – охотно рассказала служительница. – Она с Земли-11. Это все, что я могу сказать. Остальная информация является строго конфиденциальной, я не могу ее раскрывать. «Разговаривают так, как будто меня тут в упор нет! – с обидой подумала Варя. – И надо будет потом выяснить, что значит кон-фи-цен-дальная, или… не запомнила…» – А я не знаю, как вас зовут, – намеренно игнорируя нагловатого красавчика, обратилась она к женщине с двумя подбородками, делая упор на слове «вас». – Тыха Быха Та Ментори Мебби Клейн, – церемонно представилась Та. – Можно просто Та, или просто Таха, или просто Таха Баха… Я настоятельно советую вам не пробовать сегодня проводить никаких экспериментов ни с собой, ни с мирами. И вам, молодой человек, тоже. Вам необходимо восстановить силы и душевное равновесие. Погуляйте, отдохните, расслабьтесь… Какие ваши годы? Оба еще сущие младенцы… Она покачала головой, то ли осуждающе, то ли, наоборот, снисходительно. И удалилась. – Ну что, пошли восстанавливать душевное равновесие? – Кирилл поднялся со своего кресла, протянул Варе руку. Варя сделала вид, что не замечает руки. Буркнула: – Мы на «ты» не переходили. – Прошу прощения, – невозмутимо склонил голову Кирилл, а руку не убрал. – Вы абсолютно правы. Пойдемте восстанавливать силы и душевное равновесие? Тут недалеко, в одной сокращалке отсюда, есть очаровательный парк, Тинититау Я совсем недавно на Пи и был там всего пару раз… Варя молчала. – Я с тринадцатой Земли, – продолжил Кир, спокойно стоя с протянутой рукой. – Мне семнадцать лет. С точки зрения мутангелов, я еще младенец. Как я полагаю, вы тоже… Варя собиралась уже было съязвить по этому поводу, но вдруг словно что-то помешало ей сделать это. Что-то внутри, мысль не мысль, чувство не чувство, не понять. Захотелось просто сказать правду, сразу расставить точки в конце предложений. – Послушайте, Кирилл, – проговорила она. – Я люблю другого и даже попала на Пи, потому что полюбила его. У вас нет никаких шансов. – Никаких шансов погулять с вами по парку? – Брови Кира поползли на лоб, а глаза округлились; изумлению этого невероятного парня, казалось, не было предела. – Но как одно связано с другим?! Варя пожала плечами, не желая объяснять столь очевидные вещи. Кирилл вернул брови на место (рука все еще оставалась протянутой к Варе) и продолжил: – Ладно… Это очень… очень плохо… что у меня нет шансов. И по правде говоря, я пока даже не представляю, как с этим справлюсь… Впрочем, это уж точно не ваша проблема! Но одну я вас сейчас в любом случае не оставлю. Не хотите видеть меня рядом, так не увидите. Вызову сопровождение. Варя нахмурилась. – Это будет робот-сопровождение. Ни слова не произнесет, не волнуйтесь. – Не надо робота, робота я сейчас вообще не выдержу. – Варя вздохнула и уцепилась за протянутую руку. Рука оказалась прохладной и суховатой. У Дюшки руки были горячие и мягкие. – Но провожать до дому вы меня не будете, – предупредила Варя. – И узнавать, где я живу, не будете. Обещаете? Кирилл задумался. Потом сказал: – Обещаю, но с некоторыми оговорками. Если я вдруг узнаю, что вам грозит опасность, я вас найду. Нравится вам это или нет, но я мутангел и иначе жить не могу. Варе стало стыдно. Никогда, никогда раньше, когда она жила на Земле-11, ей не было стыдно! Ну разве что немножко… «Какая же я сволочь, набросилась на человека ни за что ни про что!» – думала она, едва ли слыша, о чем рассказывал ее спутник. – Так, еще один вопрос насчет робота. Мне посоветовали снимать события своей жизни до того, как моя память станет полноценно мутангельской. Если вокруг меня будет кружить маленький дрон, это не будет вас раздражать? Его можно временно выключить, если что. – Пусть летает, – разрешила Варя, глянув на крошечного размера муху, парящую метрах в двух перед ними. – У меня вообще-то тоже есть дрон с видеокамерой, он побольше, я его дома оставила. Они все-таки не пошли в Тинититау. Кирилл сказал, что это место особенное, очень романтичное, туда надо приходить бродить в обнимку, или одному – грустить, или чтобы сочинять стихи. А вот просто так – не стоит. – Просто пройдемся по улицам и зайдем на пять минут во фруктовую лавку, я знаю одну классную. А то я ваш капкейк слопал, надо взамен что-то хорошее вам подарить, верно? Они вышли на свежий воздух. Настроение у Вари было подавленное. «Такими темпами мне не научиться прокладывать сокращалки, не попасть на свою планету, а уж о том, чтобы найти Дюшку… Эх…» – Вы не грустите, подумаешь, голова закружилась! Мне в первый раз тоже страшно было, – признался Кирилл. – Кроме того, пока вы были без сознания, Тыха Быха рассказала мне о том, что вы впервые в жизни в беоне и решили сразу строить мир, не начав с себя и даже не взяв персонального тренера. Так что ничего удивительного нет. Было бы, наоборот, удивительно, если бы вы смогли хотя бы войти в пустоту… – Я не знала про то, что есть тренеры. Мне никто не сказал… – Это очень странно, – покачал головой Кирилл. – Мне целую вводную лекцию прочитали, когда я у них впервые появился. Как они могли забыть о технике безопасности?! Нам сюда… Сокращалка оказалась очень короткая, ровно три шага. Улица, по которой они теперь шли, совсем не походила ни на тот район, в котором находился беон Фи, ни на тот, в котором поселилась Варя, ни на исторический центр, площадь Хамелеона. Кроме всего прочего, тут была глубокая ночь. И жарко. Фонарей не было, но было множество мелких фонариков-огоньков, вмонтированных в бордюры, опутывающих черную листву деревьев, скользящих по стенам кривых домов. В целом все напоминало очень красивый мультик. – Оу! – Варя бросила взгляд вниз и обнаружила, что сокращалка успела ее переодеть, теперь на ней было шикарное платье в пол, с пышной нижней юбкой, декольтированным верхом и легкой накидкой, прикрепленной к… волосам. – Маленький сюрприз! – улыбнулся Кир, которого сокращалка тоже преобразила, превратив то ли в принца, то ли в странника королевских кровей. Варя разглядывала свой наряд, цвет которого был трудноопределяем в неверном свете мерцающих огоньков. Никогда в жизни у нее не было ничего даже примерно похожего на такое чудо! Да что там не было, она о таком и не мечтала. К чему мечтать о несбыточном? – Но мы сделали всего три шага! Как она это? Когда она это? Я даже ничего не почувствовала! – Хорошая работа дизайнера сокращалок, только и всего, – пожал плечами «принц». Варя не переставала удивляться. Дрона сокращалка сделала бабочкой. – Из мухи сделать бабочку! – восхищалась Варя. – Да ладно… Из мухи слона, это сложнее. Вообще менять размер и физиологию при переходе в новый мир намного сложнее, чем просто переодеть. – А мы в другом мире? – Ну да… А что? – Но мы же собирались пройтись по улицам! – Варя чувствовала себя обманутой, хоть этот обман и был сказкой. – Но мы и идем по улице! – развел руками Кирилл, жест получился красивый, поскольку края плаща оказались сцеплены с рукавами рубашки, и движение напоминало взмах крыльев мотылька. – Но вы говорили, это рядом! – Я не говорил, что это рядом! Зачем мне вам врать?! Я сказал, что мы заглянем на пять минут в лавку, что она находится в одной сокращалке от беона… Варя вспомнила: да, именно так он и говорил. – Хорошо, и где лавка? – Вон. Действительно, магазинчик с экзотическими, да нет, с о-о-чень экзотическими фруктами оказался в соседнем доме. Если только это можно было назвать домом. Если только это можно было назвать магазинчиком. Двери были распахнуты настежь, чарующие незнакомые ароматы наполняли ночную улицу. Продавцов внутри не было. Была большая комната с высокими потолками и длинным столом в центре, заполненным чем-то, отдаленно напоминающим фрукты. Только небольшая часть их лежала на блюдах или на вазах. В основном стол был уставлен небольшими аквариумами, заполненными не водой, не землей, а чем-то вроде геля или мармелада. И вот в этих аквариумах, в мармеладе, росли или хранились эмм… фрукты, слабо похожие на фрукты. Как может быть фруктом сооружение из крошечных восьмиугольных кубиков? – Тридцатидвухугольных, – поправил Варю Кирилл. – Каждый кубик немного отличается по вкусу от предыдущего, и смотря с какой стороны начинаешь есть… Попробуйте! Кубики не хранились в аквариуме, они высились башенкой на блюде. Варя догадалась взять из стоящего рядом высокого бокала шпажку и наколола на нее верхний кубик. Он не оторвался так, как, например, отрываются виноградинки от грозди, а соскользнул с конструкции, оставшись на шпажке. Вкус у кубика оказался такой… немного похожий на манго Земли-12, немного на дейм Земли-11, приятный, но довольно приторный. Мякотью сразу обволокло весь рот. Захотелось сделать глоток воды, но воды на столе не было, и Варя проткнула шпажкой следующий кубик. Во втором аромат манго усилился, дейм почти исчез, появилась нежная нотка то ли дыни, то ли дыноида, а сладость оказалась весьма умеренной. «Мило, но слишком много сахара!» – подумала Варя и сцапала третий кубик. Лимонно-дынная свежесть наполнила ее рот, сквозь нее пробивалось манго, еще что-то и еще что-то. – Чума-а… – оценила Варя фрукт и потянулась за следующим кубиком. Не через пять, но через двадцать пять минут, нагруженные большими бумажными пакетами, они вышли в ночь. Варя успела попробовать далеко не все, но Кир был непреклонен: правила дегустации нарушать нельзя, иначе от удовольствия останется только горечь на языке. – Вы ведь можете приходить сюда в любое время и пробовать все понемножку, – объяснил он. – И уносить с собой все, что понравится. Планета наша, родная, входящая в Пи, проблем не возникнет. – А обратный вход в сокращалку где? – спросила Варя. – Ах, вот, уже вижу. Он тут иначе выглядит. – Все верно, – кивнул Кирилл. – Это он. Но я предлагаю не нырять туда немедленно, а пройтись по набережной. Дело в том, что один из плодов, к сожалению, теряет свои качества при переносе через сокращалку. И ему нужен парный плод, растущий на побережье. Это гэн. Его лучше съесть тут. Вот, это он. Кирилл запустил руку в пакет и извлек из него гэн, который был похож на макароны-спагетти. Они пошли к набережной. Варя чувствовала себя немного неловко в длинном платье, юбку приходилось приподнимать, если на пути случалась ступенька. К тому же Варе не хотелось испачкать подол. Жалко, что при обратном переходе сокращалка ее переоденет в то, что было на ней в Мебиклейне. К счастью, ступенек на пути было мало, набережная оказалась близко. Ароматы фруктов сменились запахами моря. Было очень, очень тепло, почти жарко. – Парные плоды, на которых гэны раскрывают свои лучшие качества, растут вдоль всей этой бухты, – объяснял по дороге Кирилл. – Но желательно найти растение, которым хотя бы сутки никто не пользовался. Этим кустам надо успевать накапливать силу, а… О, вот этот подойдет! На подходящем, по мнению Кирилла, небольшом кустике плодов вроде бы не было. Но некоторые листья были крупнее и мясистее своих собратьев, они и являлись плодами. Срывать или есть их не требовалось. Кирилл положил один из листов на свою ладонь, а на него, как на блюдце, немного «макарон». – Сейчас начнется! – прошептал он. Началось: макароны начали набухать, увеличиваясь в размерах, и пофыркивать. И искорками стреляться, кро-о-ошечными такими. Варя склонилась над листом, чтобы лучше разглядеть. Ее обалденные волосы – они всегда были обалденными, а на Пи при надлежащем уходе стали нереально обалденными – коснулись листа гэна и руки Кира. Кирилл вздрогнул, и лист-блюдце вместе со всем содержимым чуть не улетел в кусты, сделав сальто. Проявив чудеса ловкости, Кир поймал его на лету, даже удалось не оторвать лист от ветки, на которой он все еще рос. В прямом смысле, вот прямо сейчас – рос, увеличиваясь в размерах! – Ой! Горячо, да? – сочувственно спросила Варя, когда лист с гэном чуть не улетел. – А? Ч-что? Нет, это совсем не горячо. Он немного нагревается, но с этой стороны не… не очень. Сейчас самое интересное начнется, смотрите! Кирилл бесстрашно склонился над своей ладонью, и Варя храбро последовала его примеру. Ее волосы опять коснулись руки Кира. На этот раз лист, выросший раза в полтора, решил не повторять сальто, но макароны, разбухшие до сосисочно-сарделечных размеров, все-таки подпрыгнули, фыркнув особенно громко. – Все-таки опасный плод, – шепотом сказала Варя. Она хоть и не отошла, но волновалась. – Таинственный! – тоже шепотом ответил Кирилл. Судя по его дрожащему голосу, он тоже немного волновался. Гэн продолжал пофыркивать, поблескивать и расти. Спокойствие сохранял только превращенный в бабочку дрон с видеокамерой. Вдруг гэн замер. И фырчать перестал. Прозрачность его повысилась, и стали видны внутренние прожилки, по которым бегали огоньки. Теперь стало ясно, откуда брались искорки! – Готово! – торжественно объявил Кирилл. – Ваше величество, кушать подано! Варя неуверенно протянула руку к живущему своей неведомой жизнью экзотическому плоду и осторожно тронула его пальчиком. Едва теплый. – Будьте осторожны, – предупредил Кирилл. – В первый раз некоторые его гм… особенности могут показаться слишком особенными. Варя взяла гэн двумя руками (он теперь был по форме похож на большое-большое яйцо, как раз двумя руками и удержать) и оторвала от листа. – Можно кусать? – Лучше не кусать, а пить, – подсказал Кирилл. – Если откусить, кожица порвется, сок брызнет во все стороны, и ничего не останется. – Как пить? – не поняла Варя. – Откуда? – Ну-у, как целоваться. Приложи губы к кожице и так осторожно… Не дожидаясь конца объяснений, Варя поднесла гэн к губам, и – бах!!! – он лопнул, сок брызнул ей в лицо, потек по шее, руки стали мокрыми и липкими. На Кирилла тоже попало. – Ничего, с кем не бывает! Со второй попытки получится. Надо просто немного аккуратнее и… – Не надо второй попытки! – Варя вдруг расстроилась, и сильно. – У меня не получится. Мне… клюв мешает. Он ужасный! – Очень красивый клюв, – возразил Кирилл. – Как он может мешать? – Красивый?! Да ну! Большой, немодный, я тут никого еще с клювами не видела. Я давно думала сделать пластическую операцию, срезать его. Мешает только! Если простуда, не высморкаться, – обидевшись на свой клюв, разоткровенничалась Варя. – Да он даже целоваться мешает! – Ерунда какая! – не поверил Кир. – Не может такого быть! – Может! – Не может! Вот смотри… И не успела Варя и рта открыть, как… Хотя нет. Она как раз успела немного открыть рот, чтобы сказать, что… Как этот самоуверенный, наглый нахал, этот типчик с муточерт знает какой Земли-13, которого она впервые увидела всего каких-то пару часов назад, который клятвенно обещал не выяснять ее адрес, как он… Да, все верно: он целовал ее! Не так, как Дюшка, а склонив голову набок, и клюв не мешал, – надо же, оказывается, действительно не мешает! – и… «Я что, держу его за голову?!» – Варя не сразу поняла, что происходит, но, как только поняла… Как только поняла, они уже не целовались. – Так, – сказал Варя. – Лапы убрал! Кирилл поспешно отдернул руки, для верности даже спрятал их за спину. – Я домой. Кирилл покорно кивнул. – За мной не ходить. Второй кивок. – Меня не искать. Никогда. На «меня не искать» Кирилл успел кивнуть в третий раз, но на «никогда» встрепенулся: – Буду искать, если тебе будет грозить опасность или… – Мы! Не переходили! На «ты»!!! – закричала вдруг Варя. – И никогда не перейдем! Прощай!!! И бросилась по набережной обратно, к сокращалке. Кир за ней: – Варя, подожди… Подождите! Я не хотел… То есть я, конечно, хотел, но… Ну мы же можем просто дружить! В пышном, почти бальном платье до полу бегать ужасно неудобно, даже если тебя переполняет злость и прочий адреналин. А наряд принца гнаться за убегающими красавицами нисколько не мешает. У самой сокращалки Кирилл беглянку догнал. – Стой. Да постой ты! Два слова! И отвалю, клянусь! Варя остановилась. Но вид у нее был весьма боевой. – Ну? – Я тебя люблю. – А я тебя нет. – И буду любить вечно. – Твои проблемы. – Я не буду тебя искать, но… – Это мы уже слышали. – Но если я тебе понадоблюсь, вот тут все мои координаты… В любое время, всегда… Кирилл протянул Варе что-то вроде визитки, на уровне Пи приняты не визитки, а напоминающие пуговицы или бусины-кругляшки с информацией, они же являются чем-то вроде мини-телефонов. Варя не взяла. Кирилл опустил пуговицу в пакет с фруктами и протянул Варе пакет. Варя не взяла. – Прости меня за все, что я сделал не так и… Варя молча повернулась и шагнула в сокращалку Кир остался по эту сторону.Глава 12. Подвалы замка Земли-75
Сутра с неба лило. Мамаш привык просыпаться под шум ливня. Сейчас ливень окончится, вы глянет солнце, появятся слуги, и можно будет идти есть. Конечно, пойти пожрать можно в любое время. И в любое время можно позвать слуг, чтобы они помогли одеться Великому Изобретателю пончиков с кремом. Даже можно потребовать, чтобы они принесли еду прямо к его роскошному ложу. Или изобразили танец маленьких гусей в его честь. Все что угодно можно потребовать. Но после того, как ангелы вкатили Мамашу Мумушу двенадцатый укол мудрости (максимально возможное число!), общаться с тупыми слугами ему стало скучно и муторно. Так что он просто решил дождаться появления солнца: к этому моменту повара приготовят свежий завтрак. С тех пор как Мамаш Мумуш изобрел пончики с кремом и вместе со всей семьей переселился в шикарный замок на центральной площади города, прошло тридцать лет и три года. Солидный срок! Великим Изобретателем он ухитрился стать в двадцать два. Таким образом, сейчас ему было аж пятьдесят пять лет. Надо сказать, выглядел он бодрячком. Дело было в уколах мудрости, разумеется. На Земле-75 мальчишки рано превращаются в мужчин; в свои двадцать два Мамаш выглядел грузным противным мужиком, которому только бы набить брюхо и завалиться на диван. Теперь, в пятьдесят пять, он по-прежнему был толстячком, но в нем появилось что-то притягательное, располагающее: мягкость в движениях, снисходительность в разговорах и проблески ума во взглядах на жизнь. Семья Мамаша была очень большая, поэтому в замке бурлила жизнь. Нижние два этажа занимали его братья и сестры, успевшие обзавестись своими семьями и нарожать детей. Старшие братья, Машмаш и Мушмуш, купили на госпособия (точнее, на ангелопособия) собственные дома на соседних улицах, однако кормиться приходили в замок и имели апартаменты для отдыха на первом этаже, недалеко от кухни. Конечно, топать хавать в другой дом в любую погоду не шибко удобно, но выгода же сплошная! Теперь у жены Машмаша – восемь новых платьев. У жены Мушмуша, правда, всего шесть, но зато приданое двум дочерям собрано по полной программе! Кроме того, жить в собственных домах круглый год совершенно не обязательно, спать можно оставаться и в специально отведенных для этой цели апартаментах. Младшие братья с семьями жили в замке постоянно. По закону живущие в замке в качестве семьи Изобретателя не имели права работать, а получали только небольшое пособие. Поэтому у жены Мимиша было всего два новых платья, а у жены Мишмиша всего три. Но они не очень переживали. Зато, во-первых, за детьми можно не смотреть, это забота слуг. Во-вторых, готовить и убирать не надо. В-третьих, еда всегда есть. Старшая сестра, лентяйка Пашиша, занимала правое крыло второго этажа. Муж ее умер, дети выросли, сделав Пашишу трижды бабушкой. Внукам нельзя было жить в замке постоянно, но они приезжали гостить раз в полгода и оставались примерно на полгода. Уезжали домой на неделю и тут же опять возвращались гостить. Этого ни один закон не запрещает! Левое крыло второго этажа делили младшая сестра Мамаша, Пушушка со своим красавцем-глупцом мужем (два жалких укола мудрости) и единственным сыном, таким же красавцем, и подруга Пушушки, Чика-Чука, первая любовь Мамаша Мумуша, со своим первенцем Миушем Первым. Что касается средней сестры Мамаша Мумуша, Пипы, ангелы все-таки забрали ее в Фтопку после одиннадцатого укола. О ее судьбе было ничего более не известно. Кроме Миуша Первого, у Мамаша Мумуша были и другие дети: Миуш Второй, Миуш Третий, Дора Первая и Дора Третья (Дора вторая умерла во младенчестве). Все дети были пронумерованы и внесены в Реестр Официальных Наследников Великого Изобретателя. Все были от разных жен, притом что официально Мамаш так и не решился жениться. И все жили в замке, причем у всех трех Миушей и у Доры Первой уже были свои семьи (Дора Третья была еще слишком маленькой и по этой причине пока не успела выскочить замуж). Четвертый почетный этаж замка занимали родители Мамаша Мумуша. Они были уже старенькие, но еще достаточно крепкие. Суетная жизнь в замке их немного напрягала. Но что есть суета, когда у тебя шестнадцать новых платьев (мама Мамаша обожала обновки и мысли о богатстве), шестнадцать, шестнадцать, и весь город знает, что к следующему празднику ты купишь себе семнадцатое! Но что есть суета, если ты теперь каждый день можешь принимать ванну с пенкой и мыть голову шампунем (отец Мамаша всегда обожал плескаться в воде), и у твоей жены при этом шестнадцать, шестнадцать, шестнадцать новых платьев! При таком количестве народа (не забываем о внушительной армии слуг!) жизнь в замке никак не могла быть скучной. Но Мамашу было скучно. Он изо всех силенок пытался изобрести еще хоть что-нибудь, но у него ничего не получалось. Первая пластиковая бутылка из-под газировки, которую когда-то давно Мамаш додумался погружать в жидкий крем, сжимать, наполнять (разжимая и таким образом втягивая внутрь крем), а затем опять сжимать, поместив горлышко в только что выпеченный пончик (таким образом наполняя его кремом), вот эта первая бутылка стояла теперь на золотом пьедестале под стеклянным колпаком в Зале Славы Великого Изобретателя. Слуги ежедневно украшали ее свежими цветами, которые специально обученные искусству выращивания цветов садовники выращивали в оранжерее на заднем дворе. Не в силах дождаться окончания утреннего осеннего ливня, Мамаш Мумуш совершил мышечное усилие, освободил свою холеную упитанную тушку из-поддушных синтетических одеял, сунул ноги в тапки и подошел к окну. Из окна был виден двор. Во дворе стояла механическая продуктовая повозка. Ну как механическая – ездить она умела без лошади, но не сама по себе. Повозке требовался управляющий, возница. Сейчас возница не сидел на своем обычном месте, за джойстиком, а прятался от дождя под навесом, под который слуги-поварята затаскивали ящики с курами, мешки муки и прочую снедь, необходимую для прокорма целой оравы тунеядцев, обитающих в замке. Возница стоял с самого края навеса, его лицо, грудь и брюхо были защищены, но по спине, не попадающей под укрытие, текли струи холодной воды. – Шаг вперед бы сделал, придурок! – презрительно фыркнул Мамаш, покачал головой, сладко зевнул и перевел взгляд на небо. Небо заметно посветлело: дождь оканчивался. Мамаш стянул с головы ночной колпак, вылез из ночного платья, бросил все на пол, где стоял, и потопал облачаться в дневной наряд, заботливо приготовленный кем-то из слуг еще с вечера. Дождь все не кончался. Делать Мамашу было решительно нечего. Он повертел в руках одну из пластиковых бутылок, которые в изобилии стояли на лавке у стены, в надежде, что сегодня ему повезет, и он изобретет еще что-нибудь полезное. Но надежда не оправдалась, и бутылка полетела на пол. Помимо бутылок в просторной спальне Великого Изобретателя было еще много полезных вещей: компьютер, раскраски с карандашами и фломастерами, зеркало внушительных размеров, часы, весы, термометр, барометр, машинка для избавления конфет от фантиков, шарманка и велотренажер. Всеми этими забавными предметами Мамаш развлекаться побаивался: он отлично помнил о том, что увлечение компьютером довело его сестру Пипу до Фтопки. Когда после десятого укола мудрости ему тоже подарили комп, Мамаш набрался храбрости и спросил у ангелов: «Я должен на нем играть в красных и зеленых, как Пипа?» Ангелы улыбнулись, погладили его по голове и сказали: «Это не обязательно!» Мамаш облегченно выдохнул и не стал включать свой компьютер. Так за всю жизнь ни разу и не включил. После двенадцатого укола, сделанного достаточно поздно (Мамашу на тот момент было около сорока лет), ангелы подарили ему велотренажер. Мамаш вновь набрался храбрости и поинтересовался, может ли он не подходить к нему так же, как к компу. Но ангелы ответили: «Нет, в твои обязанности отныне входит пользоваться им каждый день и стараться не забывать это делать!» «Ох, ох! – взволновался Мамаш. – А если я вдруг забуду?» Ангелы похлопали его по плечу и заверили, что не будут сердиться, если он иногда забудет или уедет куда-то и не сможет покрутить педали. Мамаш был горд собой: за прошедшие с того момента пятнадцать лет он ни разу не забыл о своей новой обязанности! Вот и сейчас Мамаш подошел к велотренажеру, торжественно водрузил себя на седлотрон, поставил ноги на педали и сделал три оборота. Выполнив ежедневный ритуал, он собрался уже было вернуть себя на пол и отправиться завтракать, но тут раздался мелодичный звон хрустальных надверных колокольчиков. Слуги не посмели бы врываться к нему в столь ранний час. Члены семьи тоже наверняка еще спят. Значит, или кто умер, или ангелы. «Только бы не ангелы! Только бы не ангелы!» – подумал Мамаш, и его аж в пот бросило. – Да, войдите! Вошедший оказался довольно высоким мужчиной в ярком пончо с капюшоном. Войдя, он прикрыл дверь и откинул капюшон. Темные волосы ежиком, тонкие черты лица (верхняя губа тонкая, нижняя помясистее), длинный нос, синие-синие глаза, коричнево-сероватая родинка под левым глазом, ближе к виску. – О, Бьорки, это ты! – обрадовался Мамаш. – Друг детства! Заходи, дорогой, заходи! Он поспешно стал слезать с велотренажера, зацепился тапком, чуть не шлепнулся. – Привет, привет! – расплылся в улыбке Бьорки Мымбе, гуманоид с Земли-28, который появлялся на Земле-75 только в виде местного аборигена (впрочем, в нем всегда можно вычислить приезжего). – Извини, что отвлек тебя от утренней физической зарядки. – Что ты, что ты, не отвлек, не отвлек! – замахал руками Мамаш. – Я уже закончил! Бьорки бросил взгляд на экранчик. Там высвечивался путь, который проехал Мамаш, – число было немаленьким. «Не врет!» – одобрительно подумал Бьорки. О том, что это расстояние набежало за пятнадцать лет, он, впрочем, не знал. Друзья детства заключили друг друга в объятия. – Как ты? Как поживают твои родители? Сестра? Давай выпьем сок-сок! За встречу! У меня тут есть бутылочка… Мамаш оперативно полез в некое подобие буфета (в спальне любого Великого Изобретателя должен находиться буфет). Пожалуй, сок-сок – это последнее, что сейчас хотел Бьорки, но, желая уважить хозяина и соблюсти традиции, отказываться он не стал. – Родители мои живы и здоровы, передают привет и подарки Великому Изобретателю и его семье, – отозвался он. – Подарки внизу, их еще не выгрузили… – Живы и здоровы. Хвала ангелам, хвала ангелам! – одобрительно закивал Мамаш, откупоривая бутылку сока-сока и разливая ее по пыльным стаканам. – Мои тоже живы и не жалуются. Матушка семнадцатое платье к празднику купит… Ты же останешься на праздник? Я сейчас же велю почистить твои комнаты. Слуги у меня, придурки ленивые, должны все комнаты в месяц раз пылесосить, да разве ж они это делают? В Фтопку бы их всех! Ну, за встречу! Бьорки безо всякого энтузиазма поднял стакан с соком-соком (на дне под мутной жидкостью был виден трупик молодой мухи, угодившей в паучьи сети): – За встречу!Диди. Сок-сок – не алкогольный напиток, как можно было бы подумать. То есть в нем есть какой-то процент алкоголя, но его меньше, чем в обычном кефире Земли-12 или цомонне Земли-13. Однако в нем присутствуют вещества, подбадривающие нервную систему, как кофе. Кофе имеет примерно одинаковый вкус и на нашей Земле-12, и на Земле-13, так что можно подробнее не объяснять. Также сок-сок часто сильно горчит. Поэтому дети и женщины его не любят. – Вряд ли я смогу остаться на праздники, – с сожалением покачал головой Бьорки, отпив сока-сока. – Дела, дела… А как поживает твоя семья? Здоровы ли наследники? – А что им будет, здоровы, придурки! – пожал плечами Мамаш, но тут же быстро поправился: – Все живы и здоровы, слава ангелам! Он налил по второму разу. Муха в стакане Бьорки оторвалась от дна и всплыла, покачиваясь на паутине, как на плотике. – Ты, смотрю, без сестры в этот раз, – продолжил Мамаш. – Ангелы перестали наконец давать ей эти странные секретные поручения? Они такие страшные… Но ты не волнуйся, я – никому-никому Ни слова! – Я тоже – никому! – перейдя на шепот, очень серьезно закивал в ответ Бьорки. – Если мы хоть кому-то проговоримся, нас немедленно отправят в Фтопку! Мамаш вздрогнул. Только не в Фтопку! Только не в Фтопку! Мамашу Мумушу было очень жалко своего друга Бьорки и его несчастную сестру Лещщу Волею судеб он был в курсе тайного задания ангелов, которое вынуждена выполнять Ле. Жуткая янтарная штуковина, превращающая Лещщу в крысу, хранилась в закрытой на сто замков комнате в подвале его замка. Мамаш был там один-единственный раз. Страху хватило на всю оставшуюся жизнь! А Лещща и Бьорке Мымбе спускались туда каждый раз, когда приезжали в город по заданию ангелов. Они приезжали не тайно, вроде как в гости. Иногда вдвоем, но чаще с неразговорчивой глупой служанкой. Ночью потихоньку спускались в подвал, где Ле на сутки становилась крысой по заданию ангелов. Если бы в замке кто-то поинтересовался, где Лещща, надо было говорить, что она приболела и проведет день в своей гостевой комнате. Но местонахождением гостьи никто ни разу не поинтересовался. Наверное, потому, что им глупость не позволяла: двенадцать уколов было только у Мамаша. Всего с момента переселения Мамаша Мумуша в замок Ле и Бьорки приезжали около десяти раз. – Если мы хоть кому-то проговоримся, нас немедленно отправят в Фтопку! – страшным шепотом повторил Бьо. – Я не хочу в Фтопку! – тоже перейдя на шепот, проникновенным голосом выдал Мамаш. – И вот что я скажу: мне жалко твою сестру! И тебя жалко. У меня задание – каждый день крутить педали на тренажере, да думать о бутылке и изобретениях. Нелегкое задание, прямо скажем! Но зато работать не надо, пончиков ешь – не хочу, другой еды завались. Всем своим женам я, знаешь, сколько платьев купил? Не сосчитать! Дети мои, братья, сестры – все могут не работать! Потому что я – Великий Изобретатель. Мне жаль, что ты не Великий Изобретатель. Смотри. Если бы ты тоже был Великий Изобретатель, твоя сестра имела бы много платьев, много пончиков каждый день и мало заданий от ангелов… – Ну… я не знаю… – Бьорки несколько растерялся. – Я не изобретатель… Боюсь, у меня не получится придумать ничего нового. – А ты попробуй! У тебя получится! – загорелся вдруг Мамаш. – Я тебе сколько хочешь бутылок пустых могу одолжить. Ты их покрути-покрути в руках – и придумай! Мамаш бросился было за бутылками, но друг детства решительно остановил этот благородный порыв, ухватив за рукав. – Сначала мы с сестрой должны выполнить последнее поручение ангелов, – очень серьезно и твердо проговорил он. – О, так Лещща приехала? – Она появится тут вечером, после того, как все отойдут ко сну. Никто не должен ее видеть на этот раз. Мы в последний раз спустимся в подвал, отопрем замки и превратим ее в крысу. Ты никому не должен говорить об этом. – Никому не скажу! – заверил его Мамаш. – Буду спать, как все, а вы делайте, что вам велят ангелы! – На этот раз тебе придется спуститься с нами, – мягко возразил Бьо. – Что??? Зачем??? Нет! Нет. – Чтобы запереть дверь, – объяснил Бьорки. – По заданию ангелов мы с сестрой и наша служанка останемся в подвале, а ты закроешь дверь на сто замков и поднимешься наверх. – Я?! Нет! – Мамаш взволновался так, что опять вспотел. Он вскочил со своего места и забегал по спальне, схватившись рукой за сердце. – Нет, Бьорки, нет, друг, даже не проси! – А я и не прошу! При чем тут я? – хитро прищурился Бьорки. – Это задание ангелов. Для нас всех и для тебя тоже. Не веришь – спроси у них сам! Каждый Великий Изобретатель имеет прямую связь с ангелами и может вызывать их в любое время. Для этого у всех изобретателей есть такие штуковины, которые называются телефонами. Мамаш знал, что, чтобы поговорить с ангелом, ему достаточно просто поднять трубку на этой штуковине. Но телефона и беседы с ангелами он боялся еще больше, чем компьютера и Фтопки, вместе взятых. Поэтому, побегав еще немного по комнате, он смирился с судьбой, хряпнул еще соку-соку и обреченно вздохнул: – Ладно… Надо так надо… Этой ночью, говоришь? А может, лучше следующей ночью? Или через недельку, после праздника? – Сегодня ночью. Ливень за окном, оказывается, давно перестал. Солнышко сияло вовсю. Хрустальный звон надверных колокольчиков предупредил о появлении слуг, явившихся сопровождать Великого Изобретателя и его гостя к завтраку.
В этот раз Лещща Мымбе прибыла в замок тайно, в подарочной коробке. А ее суперняня – в мешке. Подарков – коробок, ящиков и тюков – было столько, что ими оказался загружен весь двор. «Нифига себе ему ангелы надарили! – подумал Мамаш Мумуш. – В прошлые разы такого не было. Да уж, придется выполнить поручение – закрыть все замки на этой двери, чтоб ее в Фтопку!» Больше всего Мамаша волновало то, что надо закрыть так много замков и не запутаться. О том, что его друзья останутся запертыми в подвале на неопределенный срок, он не думал. Чего обдумывать поручение ангелов? Бьорки проследил за тем, чтобы все привезенное было распределено по комнатам правильно. Один мешок и одну большую красную коробку он велел поднять в свою гостевую комнату. Остальное распределили по многочисленным обитателям замка. Всем дали наказ: до праздника не открывать! День прошел в суете и радостном волнении. Те, у кого было больше шести-семи уколов мудрости, пытались угадать, что в коробках. Особенно радовались дети. Они устроили хоровод вокруг самой большой горы подарков. Руководила хороводом дочка Доры Первой, рыжая Силладора, самая умная, с девятью уколами. К вечеру все ужасно устали. Многие уснули раньше обычного. В полночь весь замок дружно задавал храпака – кажется, даже стены отключились! Не спали только Лещща, Бьорки, суперняня и Мамаш. – Я надеюсь, что ты передумала, дорогая сестренка! – говорил Бьорки, и его голос дрожал. – Ты самый лучший брат в мире, дорогой Бьо! – тихо отвечала Лещща, и в ее голосе чувствовалось умиротворение. – Я не передумала, я сделаю этот шаг к свободе. К новому знанию. – Я также надеюсь, ты не дала разрешения ангелам присутствовать во время твоей трансформации, – с болью в голосе продолжал Бьорки. – Разумеется, нет. Их нет тут сейчас, их не будет до самого рассвета, я не дала им разрешения, – успокаивала его Ле. – Я помню о чести нашей семьи и не запятнаю ее, даже став крысой. – Ты лучшая в мире сестра, о сестра! – Синие глаза Бьорки блестели с самого начала разговора, но теперь из них покатились слезы. – Ты лучший в мире брат, Бьо! – обняла его Лещща. – Ты так молода и красива, – не унимался тот. – Ты отменила свою свадьбу и освободила своего жениха от обязательств. Но все можно вернуть. Подумай о нем. Подумай о своей лучшей подруге, об Асьенчи. Подумай обо мне. Подумай о маме с папой. – Я думаю о вас всех и потому выбираю то, что выбираю. Так сложилось, что переход стал доступен именно мне. – Тебе, да… Но, Ле, кем угодно, но не крысой. Крысой – это же фи! – Это самый подходящий размер для… Кроме того, крысы обладают достаточно хорошим строением мозга… Ты понимаешь. – Я понимаю. Суперняня, не проронившая ни слова за все время их беседы, включилась и сказала: – Пора. Бьорки встрепенулся: – Хорошо. Еще раз проговорим план действий. Спускаемся вниз. Мамаш запирает нас и уходит. Ты трансформируешься в крысу с открытым временны́м лучом, то есть без установленной даты обратной трансформации, навсегда. Идешь к проходу. Я слежу за уровнями пи и альфа. Если замечаю изменения, говорящие о преобразовании пространства и открытом входе, иду за тобой. Если изменений не будет, трансформируюсь в крысу на коротком временном отрезке и немедленно покидаю подвал, замок и планету. Няня уничтожает трансформатор и самоуничтожается, как только поступит сигнал о том, что мы оба находимся на значительном расстоянии от планеты. – Логическая неувязка! – пробасила суперняня. – Даже две. Во-первых, я, хоть и робот, не желаю самоуничтожаться, поэтому предлагаю альтернативный вариант: взорвать биотрансформатор дистанционно. Вторая неувязка: незачем поручать аборигену Мамашу закрывание дверей. Я и сама могу это сделать. – Ой, ты еще скажи, что я могу это сам сделать и спокойно улететь! – ответил Бьорки. – Скажу! – упрямо ответила няня. – С точки зрения логики… – Няня, извини, но выключись! – приказала Ле и прибавила: – Прости ее, брат! Она не понимает, что ты не сможешь попытаться проследовать за мной в случае отклонения постоянной Шланка и последующем локальном изменении характеристик пространства, если будешь считать, что у тебя остались в этой жизни дела, которые требуется контролировать лично. – Я простил! – Бьорки слегка склонил голову в знак согласия с сестренкой. Они вышли из комнаты. Суперняня и Лещща сразу спустились в подвал по винтовой лестнице дальней башни. Привычный путь. Этой лестницей и в дневное время редко кто пользовался, а уж ночью сюда бы точно никому не пришло в голову заглянуть. Бьорки зашел за Мамашем. Вскоре все четверо стояли перед дверью со ста замками. Она была уже почти открыта, Ле поворачивала последний замок. – П-п-привет, Лещща. Р-р-рад тебя в-видеть, – Мамаш Мумуш заикался от страха и холода; в подвале действительно было промозгло. – Здравствуй, Мамаш. Суперняня скромно стояла в тени. Слуги должны знать свое место. Они вошли. – Держи ключ, – сказал Бьорки. – Все очень просто, смотри. Ты запираешь этим одним ключом подряд все замки. И можешь идти спать. – Одним ключом все замки, – уточнила суперняня. Ле вошла внутрь первой. Включила свет. Свет оказался очень яркий. Мамаш не помнил, чтобы у него в подвале были такие яркие желтые лампы. Мамаш взял ключ и опасливо заглянул внутрь. Посередине заваленного полусгнившим хламом помещения блестела янтарная штуковина, очень красивая. Мамаш знал, что значит «красиво», это знание пришло к нему после восьмого укола, а после одиннадцатого усилилось. – Красиво! – одобрительно сказал Мамаш. Суперняня и Бьорки тоже вошли внутрь. – Все, Мамаш, закрывай дверь и иди спать. – Ога! – Мамаш и рад был уйти, но его ноги словно приросли к полу, он уставился на янтарный биотрансформатор, который активировала Ле, готовясь к преобразованию. – Он живо-о-ой? Вид трансформатора вызывал у Мамаша суеверный ужас. Он понял, что совершенно не в состоянии сейчас закрыть дверь с той стороны и остаться в полном одиночестве в темноте подвала. Дрожа всем телом, Мамаш бочком, бочком тоже вошел внутрь. – Я вас предупреждала! – ехидно заметила суперняня. – Что будем делать? – Лещща Мымбе смотрела на Бьорки Мымбе и ждала ответа. На Земле-28 считается неприличным задавать вопросы, но сейчас Ле было плевать на приличия. – Переходим к плану «Б», сестренка! – бодро отозвался Бьорки. – Ого, а у тебя есть план «Б»? – изумилась Лещща. – И какой же он? (На сей раз она дважды проигнорировала правила приличия!) – Есть, – кивнул Бьорки. – Он очень похож на план «А», только я буду считать, что у меня не остается никаких дел, которые требуется контролировать лично. Короче говоря, я в любом случае последую за тобой, если только проход откроется. – Ты – самый, самый, самый лучший брат во всей Вселенной! – прослезилась Ле и трансформировалась в крысу. – Ик! Ик! – икнул Мамаш, не переставая трястись. – Н-н-ничего себе так… Не, ну я знал, что она… Н-н-но чтоб на самом деле!!! Друг детства не отвечал, его внимание было приковано к каким-то портативным приборам инопланетного происхождения. Впрочем, Мамаш не мог знать, что они – инопланетные. Он подумал – они ангельские. Чего только не бывает у этих ангелов! – Есть! – заорал вдруг Бьорки. – Няня, няня, где же кружка? Получилось! Суперняня засуетилась, вытащила из-за пазухи кружку и протянула ее Бьорки. – Сок-сок будем пить? – деловито поинтересовался Мамаш. – Да нет же, смотри! Бьорки с силой запустил кружку в стену. Кружка, вопреки всем законам физики, не улетела далеко, не долбанулась о каменную кладку и не рухнула вниз, повинуясь силе притяжения Земли-75. Она зависла в воздухе и стала искривляться, причем сильно. Вот она превратилась во что-то длинное-предлинное, побелела и… – Постоянная Шланка больше не постоянная! – прокричал Бьорки и бросился к янтарному трансформатору, чтобы набрать на нем новую программу. – П-п-пожалуй, я пойду! – решился Мамаш, пятясь к дверям. – Запру замки – и спать… – Няня, переходим к плану «В»! – приказал Бьорки. Няня совершила нечеловеческий прыжок, крепко ухватила Мамаша за шиворот, приподняла и понесла к куску янтаря. – Прости, Мамаш, но или я тебя сейчас беру с собой, или тебе придется взорваться, – объяснил верещащему и нелепо брыкающемуся «другу детства» Бьорки. – Такое ты от ангелов не скроешь, а правду им лучше не знать. Так что… И они сунули Мамаша в биотрансформатор. – Хорошо, что мы заранее продумали план «В»! – сказала няня, как только увидела, что янтарное чудо благополучно выплюнуло Мамаша с той стороны. – Гляди-ка, а он внешне почти не изменился! Бьорки только рукой махнул и быстро-быстро стал набирать новую программу. Он не знал точно, сколько у него есть времени. Вскоре он стоял рядом с Мамашем по ту сторону прибора. С пространством творилось что-то невообразимое. Непонятный игольчатый туман заполнил помещение подвала, размыл стенки, заменив их чем-то, напоминающим кусты, сделанные из того же тумана, только чуть более плотного. Мамаш находился в полуобморочном, полубезумном состоянии. – За мной! – скомандовал Бьорки.
Некоторое время суперняня молча смотрела, как две фигуры сваливают в туман, медленно, не оборачиваясь. Если бы суперняня обладала суперслухом, она, возможно, услышала бы, как в далеком таинственном Мебиклейне кто-то говорит кому-то: «Смотри, у нас намечается вход. Преобразования тензора альфа на конифолде по-прежнему инвариантны вот в этих точках…» И еще она бы услышала ответ: «Да, константа Шланка поплыла, ее мнимая часть стала отличной от нуля!» Но суперняня не обладала суперслухом. Она дождалась момента, когда фигуры полностью растворились в пространстве, а запущенная в воздух кружка вернула свою первоначальную форму, треснулась об стену и с грохотом упала на пол. После этого суперняня выполнила оставшуюся часть плана «В»: уничтожила биотрансформатор и самоуничтожилась. Все подлежащее уничтожению аккуратно распалось до молекул и атомов, а далее – до кварков, значительная часть которых почти мгновенно унеслась далеко за пределы Земли-75. И утром все, у кого было более пяти уколов мудрости, не найдя Мамаша Мумуша, подумали, что ангелы все-таки забрали Великого Изобретателя в Фтопку. Диди. А о том, что подумали ангелы, – в другой раз, поскольку общее количество их мыслей и соображений по поводу происшедшего потянуло бы на отдельный толстый том. Да и какая разница, о чем они подумали?
Глава 13. Тысячи кусочков тебя
Старк пытался отдохнуть, собраться с силами и мыслями – и не мог. Ему было плохо. Не разбросанную по мирам часть себя он слепил воедино и не вылезал из этой примитивной оболочки. Внешне Старк по-прежнему выглядел юным мускулистым красавцем. Но под шикарной внешностью все было вовсе не так гладко. Почти все время он проводил в саду. Ангелы рангом пониже уже успели окрестить сад, назвав его Садом Погибшего Ангела. И то, что теперь это место стало частью Старка, ничего в названии не изменило. В Саду Погибшего Ангела решено было провести совещание экспертов. Совещание проходило самым необычным образом. Проявляя уважение к Старику, эксперты также нацепили плотные тела и спустились вниз. Их было трое: Лан, Спин и Диана. Диди. Настоящие имена экспертов звучат совершенно иначе, их трудно воспроизвести с помощью человеческих языков, языков нашей Земли-12. Поэтому имена Лан, Спин и Диана даны скорее по ассоциациям, возникшим после знакомства с этими ангелами в их плотном обличии. Какими они становятся при переходе в тонкое и сверхтонкое состояние – неизвестно.Лан – высокий, широкоплечий, с седой гривой почти прямых волос, доходящих до лопаток. Несколько морщин, серые глаза, нос с горбинкой, бесцветные губы. Палевая, с пурпурным орнаментом по краям, хламида. Мягкой выделки замшевые туфли, словно из Средневековья. Легкий огромный серебристо-белый ореол. Спин – худощавый, быстрый, среднего возраста. Растрепанный лен на голове. Глубокие темные глаза, подвижная мимика и пальцы пианиста. Широкие брюки, собранные под толстый ремень на поясе и на свободные манжеты у щиколоток. Клубящийся ореол с еле заметным желтым оттенком. Диана – почти точная копия классической Дианы-охотницы. Только взгляд другой, очень спокойный, проникающий. Чуть больше одежды и отсутствие оружия. Плавный, устойчивый прозрачный ореол с синими прожилками. Эксперты сели на самом берегу, на песке. Некоторое время они сидели, молча глядя друг на друга. Потом встали. Беседа была окончена, все вопросы решены. Диана медленно взмыла ввысь по синим прожилкам и растворилась в небе. Спин скрутился маленьким вихрем и исчез непонятным образом. А Лан просто поднялся по ступенькам и ушел. Если перевести их разговор в обычные слова, все (в сильном сокращении) выглядело примерно так… Лан: – Бывший ангел Дженифер Шортэндлонг перестала существовать не только как ангел, она перестала существовать полностью. Ее Д.У.Ш.А. разрушена. Д.У., то есть Дубликат Уникальности, сохранен. Но Ш.А., Шанс Авторизации, разрушен.
Диди. Подробнее о том, как устроена Д.У.Ш.А., земляне-12 могут узнать из романа спи-оффа, который называется «Спасите Ивори, спасите Ивори Тийер».
Лан: Ты разбросал частички памяти о ней по разным мирам. Но являются ли они только памятью? Нет ли в них самой Джен? Старк: – Нет. Спин: – Ты уверен? Нет? Старк: – Я уверен, нет. Она хотела уйти, как я посмел бы помешать ей? Сохранить память – это я мог. И сделал. Диана: – Она знала, что у ее брата Ризенгри нет и не будет шансов. Но почему она думала, что ее нелепая выходка может что-то изменить? Старк: – Ее выходка кое-что изменила. Она изменила меня. Как видите. Это смешно… А у Ризи – у него нет и не будет никаких шансов на авторизацию. Мы сохраним только его Д.У. Спин: – Да уж. Ее выходка изменила тебя так, что… Старк: – Давайте поговорим об Океане. Его структура… (Старк попытался сосредоточиться и сформировать инфошарик с новыми знаниями, с видом Океана изнутри, но не смог.) Лан: – Давайте поговорим о тебе. Ты не можешь вернуть себя сразу. С большинством миров мы разберемся. Предметы, в которые ты попал, также можно собрать. Заменим их копиями в один миг. Какой процент тебя угодил в тамошнюю неодушевленку? Старк: – Не могу оценить. Диана: – Это неважно. Предметы мы проверим сами. А вот люди на Земле-4… Земля-4 – стабильная планета, катастрофы там не предвидятся. Вмешиваться мы не можем. Лан: – Хорошо, теперь о людях. Тоже без проблем. Просто дождись физической смерти каждого, поскольку вмешиваться нам в Землю-4 нельзя. Через сто лет ты будешь как огурчик, Старик! Спин: – Старику придется многое начать сначала… Диана: – С каких пор это стало проблемой для ангела, тем более для ангела, который стал экспертом? Старк: – Я больше не эксперт. И еще. Я… не хочу просто ждать естественной смерти этих людей. Ждать, и чтобы они жили так, как жили бы без меня. Спин: – Ты собираешься менять их планы, их взгляды, их жизнь? Старк: – Нет. Я собираюсь менять не их жизнь, а свою жизнь. Они – это теперь я. Диана: – Ты не имеешь права вмешиваться в жизнь людей на Земле-4! Старк: – Но я имею право вмешиваться в свою собственную жизнь! Спин: – Это спорный вопрос. Фактически мы стараемся решить сейчас, являются ли люди, в которых попал Старк, по-прежнему собой или они стали Старком. Но они теперь ни то ни другое. Они – нечто среднее. Старк: – Да. Диана: – Ты можешь примерно оценить их число? Старк: – Несколько тысяч. Лан: – Тогда посмотрим с другой стороны. На сегодняшний день мы имеем планету, на которой несколько тысяч человек обладают качествами, по которым мы обязаны предоставить им возможность вечной жизни и дальнейшего роста. После отбора останется совсем немного таких людей, но… Диана: – Старк, не оставляй потомство. Точнее, пусть эти несколько тысяч человек не будут иметь детей. И мы выкрутимся. Старк: – Нет. Я не могу это проконтролировать. Я даже точно не знаю, в ком я есть, а в ком нет. Знаю только тех, в кого угодили достаточно большие части меня. Лан: – Мы можем просканировать всех людей планеты и составить подробный и точный список тех, в ком ты есть. Диана: – Мы не можем просканировать людей, если не решим открыть планету для доступа контроля со стороны ангелов. Лан: – Я бы хотел, чтобы ты изменила свое мнение. Спин: – Даже если не будет ни одного ребенка. Те несколько тысяч, в которых есть Старк, не смогут жить на Земле-4 по старым правилам. Они попробуют что-то изменить. Они изменят жизнь. Фактически получится, что Старк все равно вмешается в жизнь на планете, к которой мы обязались не приближаться. Старк: – Мне кажется, это не так страшно… Диана, с налетом возмущения: – Что? Это кощунственно! Должно же остаться хоть что-то в чистом, естественном виде! Так можно дойти до беспредела. Давайте начнем влезать куда хотим, со своим уставом! Старк, я понимаю, что ты больше не эксперт. Но ты говоришь так, словно ты и не ангел! Старк: – Может быть, я больше не ангел. Может быть, я теперь – просто много тысяч человек и предметов. Лан: – Если это так, то ты теперь – Создатель, Старк. Диана: – Ребята, это чушь! Старк: – Чушь. Мне этого не потянуть. Лан: – Не чушь, а факт. Спин: – Хорошо. Допустим, Старк справится с ролью Создателя. Есть ли в этом случае шансы у людей на Земле-4 изменить себя настолько, чтобы для них стало возможным присоединиться к миру ангелов? Старк: – Нет. Никаких шансов. Более того. Даже те несколько тысяч человек, в кого я попал, и они не смогут удовлетворить нашим требованиям. Разве что человек пять-шесть, в кого я попал конкретно. Это Эля Нарциссова, Лиза – Сестра Героя, консьержка Мария, придурок Агафен, сосед Моисеич и… (Старк назвал еще одно имя). Диана: – Стоп! Но ведь один из этих людей – это Дюшка Клюшкин, который выполняет задание ангелов и сам собирается стать ангелом! Старк: – Да, это так. Это единственный человек, в ком я чувствую себя почти комфортно. А вот Риз… Диана: – Что?! Надеюсь, Старк, ты не попал в Риза Шортэндлонга? Старк: – Нет. Нет, нет. Нет. Спин: – Ты должен покинуть Дюшку, иначе он не сможет стать ангелом. Старк: – Безусловно. Я сделаю это сегодня же.
Старк действительно не попал в Риза. А вот в Дюшку действительно попал. Дюшка этого не почувствовал и не понял. И окончился День. И снова наступила Ночь. Ночью было можно перестать быть тем, кем ты был днем. Ночью было нужно выполнить просьбу Димы Чахлыка. Раньше, на стажировке, Дюшка вылезал из своего тела очень медленно. Это упражнение давалось ему с трудом. Дюшка не был ангелом, поэтому он не мог просто так переходить в тонкое состояние. Но он мог (Дима и Рон его научили) временно покидать свое тело. Не просто так, а для дела, разумеется. Вылезал из тела Дюшка так. Он ложился на спину, убирал подушку, вытягивал руки вдоль тела и замирал. Словно солдат в карауле, только солдаты в карауле стоят, а Дюшка лежал. Конечно, можно было бы вылезти из себя и свернувшись калачиком, и даже из сидячего положения, но «из солдатика» у Дюшки получалось легче. Через пару-тройку минут Клюшкин начинал чувствовать, что его словно немного трясет изнутри. Поймать это состояние было совсем нетрудно. Сложнее было дальше раскачать эту внутреннюю тряску до состояния, когда тебя изнутри словно током начинает долбать – часто, противно и довольно сильно. Дюшка продолжал усиливать эту тряску, насколько мог. Иногда его старания оканчивались ничем, одной ужасной усталостью. Но чаще получалось вынырнуть из себя на самом пике. Тогда у Дюшки наступала эйфория и настоящий праздник души. Он смотрел на свое ненавистное местное, неродное тело, паря под потолком, и ликовал. Летать, как летают птицы, самолеты или некоторые мутанты, Дюшка при этом все равно не мог. Он мог парить, оставаясь невидимым, и перемещаться двумя способами. Либо сразу оказываясь на новом месте, либо перебирая в воздухе руками и ногами, что-то среднее между ходьбой и плаванием. Перемещаться мгновенно Дюшка побаивался. Опыта у него в этом деле не было. К тому же, чтобы переместиться, нужно хорошо знать место. А то попадешь не туда, потом фиг выберешься! Дюшка предпочитал по воздуху плавать. Медленно, зато надежно. «Ничего, – думал Дюшка, – вот стану ангелом, тогда и налетаюсь». Он по-прежнему не чувствовал, что часть его – это чужой ангел. Старк в действия Дюшки не вмешивался. Эксперты решили, что Старк не имеет права вмешиваться в жизнь людей на Земле-4 независимо от того, является он их частью или нет. Независимо от того, хочет он менять свою жизнь или нет. Независимо ни от чего. Дюшка вылез из ненавистного ему чужого тела и завис под потолком. Чтобы выполнить задание Димы, у него была всего одна ночь. От Смены до Смены. Дюшка взял с полочки браслет Дженифер. Дюшке показалось, что браслет светится. Еще Дюшке показалось, что он знает, что это за свечение. Будто так светятся предметы-«магниты», если смотреть на них, будучи в тонком состоянии. Но Дюшка никогда не бывал в тонком состоянии! Стоп! Какая-то часть Дюшки подсказывала ему, что он много раз бывал в тонком состоянии. И в сверхтонком тоже. «Но я не был! – возразил сам себе Дюшка. – Ведь я же не ангел!» Но возражать было бесполезно. Часть Дюшки была абсолютно уверена в том, что Дюшка – ангел и отлично знает, как переходить из состояния в состояние. Более того, Дюшка вдруг наполнился уверенностью в том, что он – не просто ангел, а ангел-эксперт и… Клюшкин понял, что он просто сходит с ума. Чтобы окончательно не сойти с ума, надо перестать думать о всяких глупостях и просто выполнить задание. Тем более что оно очень, очень, очень сложное. За одну ночь Дюшке предстояло облететь с браслетом весь город. Просто облететь. Магнит сам найдет людей, в которых частица Старка… «Частица меня, – подумал Дюшка. – Ведь Старик – это я». Дюшка опять решительно тряхнул головой и внезапно разозлился сам на себя. – Какое же я полное дерьмо с самомнением выше крыши! – прошипел он. – Не успел ничего достойного сделать, а уже считаю себя и ангелом, и экспертом, и чуть ли не создателем мира! И после этого я еще считаю, что смогу когда-нибудь стать ангелом? С такими-то мыслями?! Дюшка решительно вылетел из дома, точнее, выплыл. Он крепко держал в руке браслет и твердо решил не думать больше ни о чем. Только о том, что надо аккуратно, зигзагами двигаться над городом, не роняя браслет. И тогда Дима Чахлык сможет точно узнать, в каких жителях города Старк есть, а в каких его нет. И тогда… «Зачем летать в таком виде, когда можно сделать все гораздо проще?» – внезапно осенило Дюшку О том, что с ним произошло дальше, лучше рассказать глазами стороннего наблюдателя. Дюшкино невидимое тело вздрогнуло и превратилось в некое подобие пленки, покрывающей город, словно куполом. Браслет на мгновение скрылся из глаз. На самом деле он растянулся до размеров купола, собрал необходимую информацию и отослал ее по назначению. Потом вначале в воздухе возникли очертания браслета – один темный контур, а следом и Дюшка. Взгляд у Дюшки был безумный. Он не помнил, как вернулся в свою комнату, а потом и в свое тело. То есть в свое временное тело, не Дюшкино. И уж совсем не помнил Дюшка, как во сне к нему подошел Дима Чахлык. Как Дима забрал браслет и как поколдовал слегка над его памятью. Диме вовсе не нужно было, чтобы у Клюшкина поехала крыша. Может быть, Старк мог стать тысячами разных людей и стать Создателем. Но Дюшка – нет.
Андрей Клюшкин проснулся сразу после того, как Дима Чахлык улетел. Дима полагал, что после ночных приключений и первого опыта по попаданию в сверхтонкое состояние его подопечный будет спать, как говорится, без задних ног. Дима не учел того, о чем не знал. Дима не учел того, что Дюшка теперь – не только Дюшка, но и немного Старик, Старк. Дождавшись ухода Димы, Старк отделил себя-частичку от Дюшки и присоединил к себе-основному. Он мог покинуть комнату немедленно. Но не мог. – Что они с тобой сделали, мальчик… – покачал головой Старк. – Просыпайся-ка. Будем исправлять ситуацию. Клюшкин проснулся. Как не проснуться, если этого хочет ангел, пусть уже не ангел-эксперт, но почти? – Здравствуйте, – произнес Дюшка. – Вы… – Я – ангел. – Оу, еще один… – Клюшкин попытался вылезти из-под одеяла, попытка удалась. – Вы друг Димы? – Я его учитель. Что-то вроде учителя. Долго объяснять и незачем. – Ого! Учитель… – Честно говоря, уже нет. Уже не учитель. Я наделал ошибок и чувствую себя просто отвратительно. Так что пока не могу никого учить. Клюшкин смотрел на своего нежданного гостя, раскрыв рот. – Надо же… А я думал, ангелы никогда не ошибаются. Они же ангелы… – Я ошибся. Но сейчас об этом не место и не время говорить. Сейчас я собираюсь исправить ошибку Димы. Дюшка почесал макушку. Макушка его гудела, как и вся голова. Он так устал, что его слегка подташнивало. Встать с кровати и встретить нового ангела, как подобает, сил не было. – Дима ошибся… со мной? – С тобой. И еще как. Дюшка все-таки нашел в себе силы встать. – Если вы про то, что он во мне ошибся, что я ангелом не стану, – это вы зря. Я сегодня выполнил его поручение, очень сложное, я знаете что сделал? – Знаю, еще как. Ты перешел в сверхтонкое состояние, превратившись в пленку. Мгновенно собрал все данные о жителях, в которых попали частички памяти о Джен, затем притянул все это в браслет… – Ох! Вы смотрели, да? – Я был тобой. Частью тебя. – Как?! Это невозможно, я бы почувствовал! – Ты и почувствовал… Старк прошелся по комнате. Дюшка следил за ним глазами, не шевелясь и не поворачивая головы. Потом вдруг нахмурился: – Я… Я перешел в сверхтонкое потому, что вы были в моей голове, а не потому, что я начал становиться ангелом? – Да. Клюшкин застонал. Как же все плохо! Почему все так плохо! Почему как только ты выбираешься из какого-то дерьма, тут же выясняется, что все еще хуже, чем… – Это… – пролепетал Дюшка, – это плохо… Я-то думал… Почему все так плохо? – На самом деле все еще хуже, – сказал Старк. – И в том, что ты ничего не помнишь, и есть главная ошибка Димы. – Я все помню! – возразил Клюшкин. – Смотрите. Я – это не я, то есть не то, что я вижу в зеркале. Это временно, ради Ризенгри. Я не должен ему подсказывать, но если он поймет, что это я, у него появится шанс стать ангелом. И мы с ним оба станем ангелами, будем жить и дружить вечно. И это здорово. Ради этого надо постараться. Я и стараюсь. Иногда, конечно, реву, чего уж там скрывать, раз вы все знаете! Но это же не страшно? Если надо, я буду держаться, я смогу… Старк молчал. Где-то далеко прокричал первый петух. Ночь на Земле-4 уступила свои права Дню. – Нет, ну чего вы молчите? – продолжил Клюшкин. – Я же правда все помню. Вот смотрите дальше. Я помню, как мы с Бесом, то есть с Ризи, менялись телами, то есть Бес становился мной, то есть… Еще один петух прокричал. За ним еще один. В городке было много петухов. В каждой второй семье они были. – Я и дальше все помню. Как Дима и Рон забрали нас перед концом света. Ну, когда вы нашу Землю-11 заморозили. Как я жил у Димы, помню. Озеро с утками. Мастерскую свою. Книги, которые там прочел. Мне мифы и легенды особенно понравились… Я все помню! Как для Лили лошадь лепил. Как моделировал на компе прошлое, чтобы Ризи смог измениться. Как попадал в воссозданное прошлое, и даже в несколько. В одном из них я становился супермутантом, летал, сквозь землю проваливался. Старк молчал. Петухи тоже. Наверное, за окнами рассветало, но окна были плотно задраены, чтобы ни лучика. – Вот там, в этих как бы прошлых, я ничего не помнил об ангелах и вообще. Но сейчас… Сейчас я все помню! – Дюшка, – сказал Старк, – Дима Чахлык – очень хороший ангел. Он постоянно подтирал тебе кое-что в воспоминаниях, убирал переживания. Он – фанат уровня Альфа, так скажем. А я… Я фанат уровня Фи, будем считать! Это, конечно, шутка. Я не фанат. Но в один из дней, когда ты жил в доме Димы, ты принял важное решение. Сейчас я верну тебе всю твою память. Да? Клюшкин растерялся. – Мы – это наша память. А ты всегда хотел быть собой. В тот день ты утопил ладони в одной штуке… до упора… – Что? Какие еще ладони?! Я ничего не топил! Никого не топил! – возмутился Дюшка. – Послушайте, я, конечно, пока далеко не ангел, но я точно знаю, что никого не топил!!! – В общем… вот… – Старку было сложно говорить, ведь он теперь существовал только наполовину. – Вот… Это произошло мгновенно, вот так: раз – и обрушилось. На ногах Дюшка не устоял. И в глазах потемнело. – Варя… – в темноте прошептал Дюшка. – Варя… Нет… – И еще, – напоследок сказал Старк. – Ризенгри Шортэндлонг никогда не станет ангелом. Ни. Ког. Да. Он тебя не узнает. А если ты ему подскажешь, попытка не будет засчитана. – Откуда вы зна… – Рот сох, задать вопрос не получалось. Прежде чем уйти, Старк оставил на столе увесистый сверток. – Это тетрадки с записями Сергея Нарциссова. Думаю, тебе будет интересно их почитать.
Глава 14. Дни и ночи Земли-4
И потекли Дни, сменяясь Ночами. Дима на планете не появлялся. Рон не появлялся. Старк не появлялся. Дюшка помнил все. Он не злился на Диму, у него не было сил злиться. Не выходил из своего тела по ночам, потому что это могли бы посчитать подсказкой, ведь Ризи умел проходить сквозь стены, летать и всякое такое. Риз мог увидеть его вне той роли, которую он играл. Каждый день он исправно играл свою роль. Теперь это было делать намного сложнее, чем раньше. Раньше мешало только чужое тело. Теперь мешали еще и свои мысли. Каждый час он думал о том, что все кончено. Все, кого он любил, погибли. Все, вся планета. Дюшке казалось, что он любил всех, даже тех, о ком никогда не слышал, даже тех, кого никогда не видел. Ему казалось, что он должен был что-то изменить, что он мог что-то изменить, что он и сейчас в ответе за всех, кого больше нет. Каждую минуту он думал о том, что Ризи его не узнает. А ведь это – последняя попытка, которую дали им ангелы. А потом… потом он, Дюшка, станет ангелом – он уже почти ангел, без пяти минут ангел. А Бес… Бес не станет ангелом. Вообще никем не станет. Беса не будет. Как мамы и папы. Как близняшек Муськи и Альки. Как деда Славика. Как бабушки Ники. И как Вари. И зачем вообще это все? Дни сменялись Ночами. Дневная невозможность бытия сменялась ночной, не заполненной мелочными делами, и от этого еще более невозможной. Стены качало почти постоянно. Есть, особенно глотать, было так же невозможно, как в тот раз, когда появился Дима с браслетом Дженифер. Спать, особенно уснуть, отключиться, было так же невозможно, как… А, неважно. Он что-то ел, как-то засыпал. Теперь Дюшка опять был собой, хоть и в совершенно чужом теле.Каждую ночь, без одной минуты двенадцать, дождавшись, когда родители гарантированно зайдут к себе, Ризи быстро переодевался в самый неприметный из своих нарядов, быстро выходил из комнаты, плотно закрыв дверь, и ждал. Ждать практически не приходилось. Буквально через секунду пространство вздрагивало, бетонилось, опадало, и начиналась очередная Ночь. По ночам Ризенгри проверял, что делают в своих «ночных снах» другие жители Земли-4. А днем, параллельно, искал Клюшкина. …Не сразу, не за ночь и даже не за десять ночей и дней, Риз Шортэндлонг выяснил следующее. Ничего особенного люди Земли-4 по ночам не делают. Просто ночью они позволяют себе немножко того, чего ну никак не могут позволить днем. Немножко поесть. Немножко поругаться. Немножко позавидовать соседям. Немножко поиграть в примитивные азартные игры. Немножко перестать считать себя счастливыми идиотами, которым нравится глотать таблетки и здороваться с каждым незнакомцем. Короче, расслабиться, то есть ненадолго выпустить на волю свое настоящее «Я». Погулять. А с петухами – ату его, это настоящее, обратно в клетку! Людей, которые смотрели сны, было не более пяти процентов от всего населения. Однако таких, которые вообще ни разу в жизни не видели ночного сна, при этом почти не было. Днем люди выращивали на потребу Силам Тьмы разные овощи, на специальных заводиках изготовляли предметы культа с пометкой «Не для употребления», а также некоторые другие нужные им ночью вещи. Затем свозили все это в склады, к ночным магазинам. Склады не запирались, но и не освещались. Поэтому были доступны пользователям круглые сутки. В ночных магазинах, так же как и в дневных, можно было приобретать товар в обмен на заработанные в дневное время баллы. Только днем все люди были честные и каждый сам считал, сколько баллов он заработал и сколько потратил, а ночью верить никому на слово было нельзя. Для доказательства того, что у тебя есть баллы для покупки килограмма картошки или новой жаровни, продавцу в магазине требовалось предъявить бэ-бэ – блокнот баллов. (У каждого землянина-4 был блокнот баллов, который он вел сам.) И хотя все земляне были трудолюбивыми и зарабатывали много, а тратили мало, с этими блокнотами и ночными покупками получалось немало казусов. Например, с Миляишой в свое время произошла такая история. Днем она была женщина бережливая, сдержанная и в хорошем смысле этого слова расчетливая. Если в одном магазине комплекс вечерних витаминов оценивался в 29 баллов, а во втором – в 28, она непременно шла во второй, даже если он находился на другом конце города. Но с наступлением полночи Миляиша начинала жить по принципу «Гулять так гулять» со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями. Утром, придя в себя, Миляиша обнаруживала в своем бэ-бэ, в колонке «Потрачено» огромные суммы с пометкой «ночной сон». Конечно, у большинства смотревших ночные сны тоже были такие пометки, но их траты не шли ни в какое сравнение с тратами Миляиши. В итоге женщина не выдержала и отказалась от ночных снов по собственной инициативе, не обращаясь в отдел СС. На ее истории здоровья появилась яркая зеленая полоса. С родителями Риза произошла другая неприятность. Их бэ-бэ со дня свадьбы хранились у Бесовых в спальне. Они тратили баллы умеренно и не переживали утром по поводу напрасных ночных расходов. Но как-то давным-давно, когда их сыну Веньке было около трех лет, он неожиданно ближе к полуночи решил разреветься и потребовать, чтобы мама с папой сидели около него. Мама с папой, естественно, тут же отменили все свои сны и остались возле любимого чада. Пока мама гладила ребенка по вспотевшему загривку и целовала в сопливый носик, папа занимался бухгалтерскими подсчетами. У него не сходились дебет с кредитом на целых два балла. Веньке отчего-то понравилось играть с родительскими бэ-бэшками, он стал водить пальчиком по столбикам чисел и мирно заснул. Предки с радостью оставили блокноты в детской и ушли спать. Ночью, во сне, они, конечно, рвали и метали по поводу такой оплошности, но делать было нечего. Утешили себя тем, что завтра вернут бэ-бэ обратно в спальню, и провели ночь, не потратив ни единого балла. Наутро они действительно забрали бэ-бэ у сына. Но вечером перед сном Венька опять разревелся, и история повторилась. Через неделю бэ-бэ прижились в детской настолько, что папа сказал: – Людочка, пусть они постоянно там хранятся. Погляди, как это выгодно: пока они там, наши ночные сны нам ничего не стоят! – Ах, Володенька! Какой ты у меня наблюдательный! – умилилась мама. Через неделю ночной жизни без бэ-бэ, когда все запасы были дожеваны, голодный папа взбесился. Во время очередного сна он не выдержал и бросился с топором на дверь детской. Утром пришлось срочно бежать в отдел Странных Случаев и потом долго спать при свете в целях собственной безопасности и, что гораздо важнее, безопасности тяжелобольного ребенка. Постепенно, впрочем, все устаканилось. Ведь и ночью встречаются порой добрые люди! Соседи из третьей квартиры предложили Бесовым ежемесячную помощь в размере десяти баллов. Любимая теща взялась периодически снабжать потерпевших солеными огурцами и квашеной капустой. Подруга Люды по астрономическому клубу дважды дарила ей вечерние туалеты. Кроме того, Владимир смог устроиться подрабатывать в ночное время охранником в магазине «Ритуальные товары». В общем, с голоду они в ночное время, конечно, не умирали, но и шиковать не могли. Как только Риз узнал об этой душераздирающей истории, он дождался дня и заявил: – Послушайте, родители! Почему ваши блокноты хранятся в детской, у Лизаветы? Это не дело. Как человек, серьезно изучающий психологию, я могу сказать вам, что… – Зато Силы Тьмы у нас баллы не отбирают! – возразили родители. – Лучше пусть баллы отбирают! – настоял на своем Риз. – А то рассердятся, что вы им не платите за сны, и на чем-нибудь другом отыграются! И Лизе пока их листать не стоит. Бэ-бэшки перекочевали обратно в спальню. Это было ура! Хотя «ура» было только ночью. Днем новые родители Риза неизменно переживали по поводу неизвестно куда испарившихся за ночь заработанных баллов. И как Риз Шортэндл ни старался, не могли вспомнить ни единой секунды из своей ночной жизни. Каждую ночь Ризи неизменно проделывал один и тот же фокус со светом и дверью. Таким образом он получал возможность в подробностях изучить правила ночной жизни землян-4, а все окружающие пребывали в полной уверенности, что он спит при свете ночника в своей комнате. Однажды Ризи действительно попробовал остаться при Свете и вылезти сквозь запертую дверь во Тьму. Но у него ничего не получилось. Это был практически второй серьезный удар под дых супермутанту Ризу Шортэндлонгу (Первый он получил, когда узнал, что его сестра Джен ушла в Океан ради его спасения.) А со Светом получилось так. Абсолютно убежденный в своих неограниченных супермутантских возможностях, Ризи остался в полночь в своей комнате, не выключив лампы. Он стоял в двух шагах от двери в момент Смены, но спать в такой позе отнюдь не собирался. Пространство привычно офонарело, скорежилось, загустело и… не отпустило! Ризенгри заснуть не заснул (на это его силенок хватило), но и вырваться во Тьму не мог! Свет держал его мертвой хваткой и отпускать не собирался. Ценой совершенно невероятных усилий Ризу удалось сделать шаг в сторону двери. За один этот шаг он устал так, как уставал в жизни лишь однажды – на беговой дорожке в школе для Особо Одаренных, в той самой первой версии, когда его сделали обыкновенным человеком. Второй шаг вообще чуть не стоил Ризу жизни. Он обессилел окончательно, взбесился, остыл, попытался сделать последний шаг, превратить себя в лазер, в Годзиллу, в робота-сталегрыза, поджечь все вокруг себя, затопить, взорвать… Но Свет был сильнее Риза. Он не захотел его отпустить – и не отпустил. Это было несправедливо, но это было именно так. Тьма в этом смысле вела себя куда лояльнее: в дневное время она в свои владения Риза пускала беспрепятственно. В тот раз петухи прокричали внезапно. Ризенгри со стуком упал на пол и пролежал, не шевелясь, почти до полудня. Больше он со светом не экспериментировал. Только одну тайну, связанную с Тьмой, Ризу пока разгадать не удалось. Он не мог понять, кто ею управляет. Не кто и каким образом меняет пространство – такие глобальные вопросы его никогда не интересовали, мало ли как в разных мирах природа устроена. А вот кто проверяет, не подрисовал ли себе человек ночью лишних баллов, не вспомнил ли случайно днем того, что было ночью, и так далее? Обязательно должен был быть кто-то проверяющий! Но никто не вычислялся. Даже работники отдела СС – отдела Странных Случаев – занимались своей работой исключительно в светлое время суток. Ночью они вели себя, как все остальные. Частенько и сами попадали в странные ситуации. Получалось, что все происходящее ночью вообще никем не управлялось, а происходило как бы стихийно. Быть такого, конечно же, не могло. Успехи Риза в дневных делах были гораздо скромнее. В психологии он разобраться никак не мог. Нет, обладая превосходной памятью и зашкаливающим интеллектом, Риз в один присест запомнил почти наизусть все, что было написано в учубниках. Но применить свои знания на практике у него отчего-то не получалось. Там, где требовалось сердце, голова не помогала. Выбрав с десяток первых возможных кандидатов на роль Дюшки, Риз начал с ними «работать». Знакомился, приглашал на «дополнительные тесты», пытался догадаться, кто из них может быть Клюшкиным. Зигмунда была в восторге от такой активности своего Героя-помощника. Она щедро раздавала ему баллы и постоянно ставила в пример Элине, которая никак не могла угнаться за темпом работы своего одноклассника. Ризи частенько помогал Элине в ее работе и вообще вел себя как истинный джентльмен. Правила поведения он выучил, манеру поведения копировал. Даже спустя некоторое время почувствовал, что Элина влюблена в него, как кошка. Элина видела в нем Героя, который к тому же мужественно справился со своей неизлечимой «кукольной» болезнью и которому к тому же она немного нравится. Элина слушала любое высказывание Риза буквально с разинутым ртом, понимала с полуслова и вообще просто все дни с утра до вечера находилась рядом. Кончилось все дело тем, что Ризи невольно понемногу, капля за каплей, выдал ей в несколько адаптированной для ее восприятия форме версию своей настоящей жизни. Сначала он рассказал ей об этом как о возможной новой ролевой игре. Есть такие игры в психологии. На Земле-4 в них с мала до велика играют. Игра – она и есть игра. Игра не шизофрения. А то, что Риз попросил Элину никому об этой игре не рассказывать, так это тоже в пределах общепринятых правил. А потом они потихоньку, что называется, «заигрались». Элина с удовольствием узнавала о мифической Земле Мутантов все больше и больше. А Ризи с не меньшим удовольствием наполнял ее воображение все большими и большими подробностями. Образ Дюшки – несчастного последнего человека – трогал девушку больше всего. Она открывала очередную папку и не могла сосредоточиться на работе. Ее мысли занимали Ризи и Дюшка. Мутанты, ангелы, последний человек – это была настоящая фантастика! На Земле-4, как ни странно, не было фантастики. Творческие натуры в дневное время писали исторические романы, драмы, эссе, книжки о дикой природе и психологии, детскую вялую лабуду. Ночью они же вовсю юморили и сочиняли ужастики. И хотя невероятных происшествий, связанных со Светом и Тьмой, на Земле-4 было навалом, днем фантазировать считалось недостойным занятием, а ночью было незачем: жизнь и так превращалась в сплошную фантастику. У Элины была только одна тайна, которую она скрывала от Риза: папина тетрадка. Теперь Эля знала: ее отец не был преступником. Он был фантазером. Все, что написано в тетрадке, – обычная фантазия. Как и то, что придумывает Риз Шортэндл про мутантов. Может быть, фантазирование не самое достойное занятие для взрослых людей, но ведь в нем нет ничего плохого! Игра – и игра. Интересная и увлекательная. Когда на деревьях появились яблоки, Эля осмелела настолько, что решила (не всерьез, конечно, а просто так) проверить, примет ли Ночь ее дары. Потихоньку от мамы она принесла в дом три яблока, тщательно их вымыла, вытерла и положила на самую красивую тарелку. Тарелку она оставила на столике в библиотеке. Впервые в жизни, ложась спать, Эля не включила в библиотеке дневной свет и плотно закрыла дверь, что-бы свет из коридора случайно не проник внутрь. Утром яблоки оказались на месте, к ним никто не прикасался. На следующую ночь Эля приготовила целое блюдо яблок, а столик застелила красивой кружевной скатертью. Но и этот дар остался нетронутым. На третью ночь рядом с блюдом Эля оставила записку, чтобы у Сил Ночи не оставалось никаких сомнений относительно того, кому приготовлены яблоки. Но и записка ничего не изменила. Ближе к осени Эля решила начать смотреть ночные сны. Ничего особенного в этом решении не было, в Элином классе уже почти все их смотрели. Особенным было то, что Эля никого о своем решении не предупредила, что само по себе являлось ужасным нарушением правил. Ведь самый первый ночной сон нельзя смотреть в одиночестве! Сначала Эля боялась выключать свет. Вдруг Силы Ночи заберут ее, так же, как папу? Но все-таки она решилась. Она подготовилась к Смене, как обычно, вошла в свою комнату, прикрыла двери. Поставила на столик рядом со своей кроватью ночной светильник, извлеченный заранее с чердака. Проверила его еще раз. И когда свет начал мерцать, сигнализируя о том, что до Смены остается три минуты, выдохнула и повернула выключатель. Комната моментально погрузилась в абсолютную, непроглядную тьму. Плотные ставни не пропускали ни единого лучика. Элю трясло от страха. Она была уже не рада своей безумной затее, но отступать не собиралась. «Будь что будет!» – прошептала она, крепко зажмурилась и на всякий случай вцепилась в простыню. Ничего страшного не произошло. Эля не была мутантом, поэтому смену дня и ночи она просто не заметила. Ее не схватывало, не помещало в мармелад и не отпускало. Она просто открыла глаза, ничего не увидела и поняла, что, во-первых, она по-прежнему лежит в своей кровати и что, во-вторых, это и есть, очевидно, ночной сон. Смотреть первый в своей жизни ночной сон в кромешной темноте было не прикольно. Элина нащупала кнопку на ночном светильнике. Это очень старый светильник. Сейчас делают автоматические, специально для ночных снов. В них есть таймер, и включать их не надо, они сами… Мягкий ночной свет залил пространство наполовину. Лампа стояла на низкой прикроватной тумбочке, и вещи отбрасывали странные, непривычные тени. Было очень тихо. Эля села. То ли Силы Ночи прятались в тенях, то ли еще не успели ворваться в комнату. Эля осторожно огляделась, спустила ноги на пол и прислушалась к своим ощущениям. В обычных своих снах Эля часто попадала в места, которых никогда в жизни не видела. Но в этом ночном сне комната была как две капли воды похожа на ее обычную комнату. И вообще все происходило как наяву. Например, пол был холодный. Раньше Эля никогда во сне так остро не чувствовала тепло или холод. Эля встала. Такой реалистичный сон ей ни разу еще не снился. Прямо словно и не спишь вовсе! Здорово! Интересно, что ей приснится дальше? Может, она будет летать? Днем ей иногда снится, будто она летает. Неужели теперь она сможет летать на самом деле? Элю охватило радостное возбуждение. Ей захотелось взлететь прямо сейчас, немедленно! Она подпрыгнула, взмахнув руками. Ничего не вышло. Обычный прыжок. Может, спрыгнуть с кровати? Кровать не помогла. В дневных снах Эля всегда взлетала с качелей. Ей снилось, будто она раскачивается на качелях, все сильнее и сильнее, и в какой-то момент отрывается от сиденья и взлетает в небо. Очевидно, в ночном сне тоже можно летать только с качелей. Ведь это тоже всего лишь сон, хоть и очень натуральный. Выйти во двор и сесть на качели Эля не смогла, дверь в коридор не открывалась. И вообще ее первый ночной сон оказался довольно скучным, хоть и длинным. За всю ночь ровным счетом ничего не произошло. Весь сон Эля просидела запертой в собственной комнате. К ней никто не приходил, с ней ничего не происходило. Ничего из того, что ей снилось в дневных снах, Эля повторить не могла. Ни походить на руках, ни пройти сквозь стенку, как мутант (после рассказов Риза ей днем часто снились разные такие штучки), ни стать малюсенькой. Силы Ночи так и не появились. Эля утомилась бродить по комнате и пробовать совершить то или иное сумасшедшее действо. Разочаровавшись в своем первом опыте, Эля уснула. Разумеется, утром Эля не вспомнила абсолютно ничего. Она поняла, что смотрела ночной сон, по многим признакам. Силы Ночи сбросили с нее одеяло, сдвинули в угол письменный стол, выворотили одежду из шкафа. Эля скинула пижаму и стала внимательно осматривать себя со всех сторон. Вдруг ее, как папу, ночью заставляли работать? Царапин нигде не было, синяков и машинного масла тоже. Эля оделась и стала приводить в порядок комнату. Интересно, для чего Силам Ночи понадобилось сдвигать стол? Эля вернула стол на место и догадалась: Тьма искала яблоки! Какая же она глупая, забыла приготовить дары! Ладно, ничего страшного, в следующий раз она приготовит много-много яблок. Хотя Силам Ночи не столько нужны яблоки, сколько баллы тех, кто смотрит ночные сны. Эля достала свой бэ-бэ. Никаких новых расходов с пометкой «ночной сон» в бэ-бэ не было. Эля нахмурилась. Что-то было не так. Из рассказов одноклассников, да и вообще всех взрослых опытных людей, Элина точно знала: первый ночной сон должен ознаменоваться потерей большого количества баллов. Собственно, бэ-бэшки и нужны только для того, чтобы контролировать Силы Ночи. Но никаких расходов в бэ-бэ Элины Нарциссовой не значилось. Может быть, она сегодня не смотрела ночной сон? Но тогда почему все перевернуто? Сама справиться с возникшей проблемой Эля не могла. Ей требовалась помощь отдела СС – отдела Странных Случаев. Обращаться в СС Эля боялась из-за папиной тетрадки. Получался замкнутый круг. Эля никому ничего не сказала, решила продолжать на собственный страх и риск. Ночные сны Эли были похожи один на другой. Каждую ночь она неизменно просыпалась в собственной комнате и не имела возможности выйти даже в коридор. Яблоки и прочие дары Силы Ночи не забирали, баллы тоже. С желудком у Эли все было в полном порядке, пакетики утром не требовались. Эля подозревала, что ее сны могут стать интереснее, если она заранее выключит свет во всей квартире, оставив при свете только маму. Но эта здравая мысль почему-то приходила ей в голову только ночью. По утрам Эля забывала, что ей снилась собственная комната и что свет в коридоре нужно выключить. И ночью просыпалась в своей комнате. Мир мутантов, о котором рассказывал Риз, был куда интереснее, чем эти дурацкие ночные сны!
Глава 15. Подводные приключения
Рино упорно продолжал строить подводную лодку. Маша не понимала, для чего. Почему не корабль? Или не самолет-вертолет-дирижабль ка кой-нибудь? Ладно, допустим, самолет сложно, да и не из чего. Но корабль – это же логичнее! В ангарах на берегу около пристани были лодки, в основном маленькие, на таких через океан не поплывешь. Но пара лодок была побольше, их вполне можно было достроить, соорудив навес от дождя и солнца, и попробовать сбежать с острова. Маша много раз думала о том, что на месте Рино попыталась бы сбежать. Если бы не знала, что на острове полно сокращалок и с него в считаные минуты можно попасть в любой уголок уровня Пи. Хорошо, хорошо, не в любой, но во многие… А еще Маша невольно чувствовала себя предательницей и шпионкой. Иногда ее так и подмывало рассказать Слунсу правду. К счастью, каждый раз ей удавалось вовремя остановиться. Больше всего Машу волновали две вещи. Первая: точно ли Рино станет мутангелом. Вторая: как бы он не засек ее путешествия по сокращалкам и опыты со столбиками-навигаторами. На всякий случай они с Варей сократили количество встреч до минимума. А потом, после того как Маша познакомилась с Янанной, они даже решили временно совсем не встречаться. – Рино с нашей помощью постепенно приближается к обретению мутангельской сути, – пояснила Янанна. – Он начинает чувствовать и понимать многое. Он может начать потихоньку следить за тобой, поэтому не выдавай себя ничем. И лучше не пользуйся сокращалками. Это временная мера. – Хорошо, – со вздохом согласилась Маша. – А насколько она временная? – Трудно сказать, – призналась Янанна. – Такие, как ты и Рино, к нам не попадают. Нам пришлось довольно серьезно поработать над тобой для того, чтобы ты смогла жить среди нас без риска для себя и остальных. Маша не чувствовала никаких изменений в себе и решила, что Янанна преувеличивает. Да, она стала за это время более сентиментальной, научилась жалеть, плакать… Кажется, стала более ответственной. Вот, например, полгода назад, если бы попала в сокращалку, ни за что бы не вернулась на остров, а сейчас понимает, что нельзя бросать Слунса. – Я просто стала старше, – возразила она Янанне. – Не такое уж сильное изменение! Янанна улыбнулась обеими ртами и, проигнорировав Машино глубокомысленное высказывание, заметила: – Твоего друга изменить сложнее. Сложность ведь не в том, чтобы подправить необходимое. Сложность в том, чтобы при этом сохранить личность в полном объеме… Итогом этого разговора было то, что Маша вернулась на остров, пообещав не использовать сокращалки и ничем себя не выдавать до того момента, пока Рино не станет мутангелом. Она считала, что обещание будет выполнить не так уж сложно. Скорее всего, Рино преобразуется в мутангела примерно к началу зимы, а может, к середине. Хотя Янанна не давала прогнозов, она все-таки выдала, что жители собираются вернуться в родные дома к празднику Начала Года. – Кстати, а почему они уехали? – Гм… Я думала, ты сама догадалась… – Я? Не-е-ет… То есть… Ого! Они что, уехали, чтобы мы могли адаптироваться и стать мутангелами?! Янанна кивнула. И опять улыбнулась, опять обеими ртами. – Потрясающе! – воскликнула Маша. – Знаете, вот честно, все наши приключения – это было прямо супер то, что надо! Идеальные прямо! Нет, серьезно! Вот, допустим, если бы мы выбрались из подземелья, а там город и люди. И они нам так: «Здрасте, вы попали сюда-то, надо делать то-то…» Ну и что? Ой, нет, нет! Как все получилось, это… Никогда не забуду! Это было такое-е! – Это называется уровень Альфа, идеально сделанная работа! – подсказала Янанна и тут же добавила: – Но не всегда надо делать все идеально! Как у вас говорится, хорошего понемножку! И еще вот что запомни. На вашем острове есть несколько недостроенных сокращалок. Архитекторы и строители над ними поработали, но дизайнеры свою работу закончить не успели. Так что лучше не рисковать. – Не волнуйтесь, я же обещала вообще не пользоваться сокращалками, так что… Сдержать обещание на практике оказалось почти невозможно. Как, как спокойно жить, когда знаешь, что любая витрина проведет тебя в новую часть мира, на другую планету, в прекрасное далеко? Маша старалась-старалась, но проходило несколько дней, и она, убедившись в том, что Рино занят и в ближайший час-два не будет ее искать, шептала: «Ну я только туда и обратно, одним глазком, даже вылезать полностью не буду, это же не в счет, да? Просто надо же знать, куда ведет вот эта, я по ней еще ни разу… Я же не пользуюсь для личных целей, просто знакомлюсь…» В итоге к концу осени ставшая мутангелом Мария Малинина освоила практически все сокращалки города, кроме двух недостроенных и еще той, которая находилась в подземелье и вела к Кротику. Кротика Маша побаивалась. А отличить недостроенную сокращалку от готовой к употреблению оказалось очень легко: недостроенные сооружения навигаторы не учитывали и пути через них не прокладывали. А при попытке пройти просто так витрины бутонились, попискивали и вспыхивали предупреждающими надписями. И Маша сразу же вспоминала о своем обещании и не совалась. Первое испытание подводной лодочки Рино решил провести в один из первых дней зимы, которая наступила разве что согласно календарю. Она оказалась очень теплая, безветренная, безоблачная (соответственно и не дождливая). Многие деревья и некоторые кусты все же облетели, покрыв мостовые ковром ярких листьев. Под ними не так бросались в глаза знаки, и Маше было проще выполнять свое обещание. – Нам надо украсить город к празднику, как тут принято, – сказала Маша. – Как на картинках. Чтобы, когда приплывут корабли, все было, как полагается. – Вот больше делать мне нечего! – фыркнул Рино. – Ты еще листья предложи подмести и улицы шампунем помыть. Не о том думаешь. – А ты о том? – А то! Завтра испытаю лодку и поплыву проверять подземный ход. – Какой еще ход? – Который ведет к первому острову. Смотри. Пока ты ерундой страдала, пытаясь выучить язык, я все рассчитал… И Рино показал Маше тетрадку со своими схемами. По ним получалось, что туннель, охраняемый Кротиком, не может идти по дну моря, а просто обязан держаться на опорах. Потому что спускались по входу-колодцу они неглубоко, а вход на холме, а сам туннель потом идет горизонтально, значит… – Понимаешь, что это значит? Маша понимала. Значит, туннель является обычной сокращалкой, по которой им разрешили пройти на этот остров, потому что тот первый был совсем не приспособлен для того, чтобы стать мутангелами. А теперь вход закрыли, поэтому там появилась «витрина». – Ну, понимаешь, что это значит? – Не очень понимаю, – соврала Маша. – Не понимаю, зачем жителям этого города понадобилось соединять острова подводным туннелем, да еще и делать его на опорах! Остров там никакой, маленький, полезных ископаемых нет… – А если подумать?! – Мордочка у Рино стала хитрая и довольная. Маша замахала руками, всем своим видом показывая, что столь сложная задачка ей не по зубам. – Если подумать, – торжественно произнес Рино, – то мы имеем дело с очень странной цивилизацией, которая есть на нашей планете кроме нас. Возможно, это остатки инопланетян. Возможно, на своей родной планете они жили под водой. Возможно, они отстроили под водой город и перешли жить туда. Я нырял, но глубоко у меня не получается, а неглубоко следов нету. Когда мы опустимся под воду и исследуем туннель, мы все поймем. А может, найдем вход в их город. – Ничосе теория… – пробормотала Маша. – Ну у тебя и фантазия… Рино принял это заявление за комплимент, гордо улыбнулся, поднял вверх указательный палец и провозгласил: – Реальность может превосходить любую фантазию! – Это точно… Договорились так. Завтра они сделают первое погружение и поищут под водой продолжение туннеля (Рино уверял, что это безопасно и вдвоем они поместятся). Если найдут, начнут его исследовать. Если нет, Рино помогает Маше украсить город к празднику. – Дался тебе этот праздник! До него еще дней десять или сколько там. Вот увидишь, никто не приплывет, они все под воду ушли жить! – Далась тебе эта бочка подводная, вот увидишь, ничего мы не найдем, хорошо, если не потонем! – парировала Маша. Следующее утро выдалось пасмурным. Еще вчера на небе не было ни облачка, а тут словно переключатель погоды кто-то сдернул. Хорошо еще, море было спокойное. Не штиль, но небольшие волны, безопасные. Маша спустилась к пристани, кутаясь в длинную нелепую куртку-пальто, надетую поверх длинной юбки. Кишка на кишке, а не наряд! – Ты что, в этом собираешься погружаться?! – вылупился Рино. – Еще неизвестно, может, твоя лоханка сразу даст течь, и мы никуда… – Не даст, я проверял. Маша с большим сомнением взирала на металлическую «бочку» с вытянутыми донышками и ромбовидными иллюминаторами. Корпус лодки Рино не делал, он уже был готов. Все это время он возился с мотором и системой подачи воздуха. Мотор был абсолютно дурацкий, снятый с другой лодки, обычной. И работал он не на радиационном топливе (откуда тут такое?) и даже не на бензине (и такого тут не было!). Этот, простите за выражение, мотор надо было приводить в действие, вращая педали. – Подлодка-велосипед, я не могу… – простонала Маша. – Чудо техники… А дышать тут как? А погружаться она за счет чего будет? А всплывать потом как? А поворачивать она умеет? – Не бойся, все она умеет, и вообще управление – это не твоя забота. Я все предусмотрел. – Ты? – Ну, не все я… Многое уже до меня было сделано… Тот, кто придумал и сделал подлодку, был, определенно, гений. Потому что предусмотрел все и все сделал на совесть. А то, что не успел мотор закрепить, так это просто не успел. – Ты, главное, ничего не бойся и не забывай правильно дышать, – наставлял ее Рино. – Вот из этой трубочки вдыхаешь, а в эту выдыхаешь. Они обе потянутся на поверхность воды и там будут на поплавке. И мои тоже… Ох… Поплавки вчера не проверил… Рино заметно волновался. А Маша нет, чего мутангелу волноваться? Варя и Янанна уже сто раз объяснили ей, что теперь с ней ничего страшного не произойдет, разве что в недостроенные сокращалки соваться не стоит. В общем, они влезли в лодку. Вдвоем тут было тесновато. Рино занял позицию впереди, перед панелью приборов. Встать в полный рост тут было невозможно, поскольку в пол был вмонтирован большой деревянный ящик, лакированный, с округлыми краями. Слунс расположился на нем, скрестив ноги. Маша уселась за его спиной на сиденье, предназначенное для акванавта. Ей предстояло крутить педали, обеспечивая работу мотора. – Крутить не тяжело, не устанешь, – пояснил Рино. – Зато сидеть удобнее. Если что, поменяемся местами. Маша хотела съязвить, заметив, что поменяться местами тут можно, разве что став несмешиваемыми жидкостями, способными просачиваться друг через друга. Но не успела открыть рта, как ее пронзила другая мысль, от которой по спине к пяткам пробежал холодок: она-то мутангел, она выживет или ее спасут, но что будет с Рино, если лодка сломается? Если перестанет поступать воздух? Если вообще мало ли что?! – Давай теперь показывай, что надо делать, чтобы всплыть, – как можно более беззаботным тоном проворковала она. – Да она сама всплывет, – отмахнулся Рино. – Грузики скинет, и готово. Давай лучше проверим «систему дыхания», потому что ее я сам придумывал и… Честно говоря, это единственное слабое место лодки. Остальное было готово или полуготово. И чертежи были. А вот дыхание жители не продумали. Теперь-то я понял почему… – Рино, это нелогично! – возразила Маша. – Если они могли дышать под водой, имея жабры, зачем им вообще было строить подлодку? И потом, в городе нет ничего, что бы говорило о пристрастии жителей к подводному миру… Слунс решил не спорить. Вместо этого он сам лично проверил дыхательные шланги и начал прикручивать крышку. – Пока мы будем соскальзывать в воду по сходням, ты педали не крути, – строго сказал он. – И еще не трогай вот эти веревочки, их я обрежу, когда нам понадобится всплыть. И вот это тоже не трогай. И это тоже. А крутить начнешь медленно, по моему приказу. – Как скажешь, мой капитан! – отдала честь Маша. Ей внезапно стало совсем спокойно. Она поняла, что Янанна и все ее коллеги и вообще все мутангелы не допустят гибели Рино. Значит, можно просто наслаждаться жизнью. Устроить небольшую подводную эскурсию, ничего не найти, но посмотреть на жизнь рыб и на остров из-под воды. А потом вернуться, убрать город к празднику и дождаться возвращения жителей. А потом – в новые миры, на новые планеты! И на свою, конечно, заглянуть. Успокоить родителей, навестить друзей, узнать, что там творится в СУМАСОЙТИ, удалось ли Дюшке и Ризи тоже попасть на Пи. «Какая же я идиотка, – стала ругать себя Маша. – Не выспросила ничего у Вари обо всех наших. Она отшутилась, что, мол, все с ними стабильно, подробности потом, а я… Я каждый раз заваливала ее новыми вопросами о том, что тут да как и… Суслик, полный суслик, я даже не попросила ее позвонить моей маме!!!» – Суслик, полный суслик! – закричал Рино. – Да крути же педали! И не дыши воздухом, который тут, его же мало. Через трубку дыши! Ты меня вообще слышишь?! Оказывается, пока Маша ругала себя, они успели опуститься под воду. Лодка не протекла, прожектор работал, а Рино извернулся на своем крохотном сундучке и отчаянно жестикулировал, указывая ей то на дыхательные трубочки, то на педали. – Ой, – сказала Маша. – Прости, я сейчас. Схватила трубочки и начала крутить педали. – Фух, – выдохнул Рино. – Слышит и реагирует… Я уж решил, что у тебя уши от перепада давления заложило или что ты от ужаса умом тронулась… Направляю лодку вдоль берега! Поплыли-и-и!!!Подводное приключение удалось на славу. Система подачи воздуха, придуманная и сконструированная начинающим изобретателем Рино Слунсом, работала отлично. Если не забывать подносить ко рту трубочки по очереди. Маша попыталась вставить одну трубочку в нос, чтобы через нее вдыхать, а другую в рот, чтобы выдыхать. Но ее попытки потерпели фиаско. Первая трубочка из носа немедленно вывалилась и тюкнула Рино по затылку в самый ответственный момент, когда он занимался навигацией. – Ладно, извини, я случайно, – примирительно потрепала его по буйной (и нечесаной) головушке Маша. – У тебя все моменты ответственные. Больше не буду… Ой! Теперь выскользнула вторая трубочка, она тюкнула Рино посильнее. – Эй, ты что, специально?! Маша и сама понимала, что нельзя отвлекать капитана подводной лодки, поэтому перехватила трубочки покрепче и решила больше не экспериментировать.
Под водой оказалось довольно темно и страшно. Если бы день был солнечный, глубина небольшая, а вода прозрачная, то, наверное, приключение получилось бы более романтичное. А так вышло что-то жутковатое. Прожектор на носу лодки был, но слабый, он освещал дно не так, как это обычно показывают в документальных передачах о жизни в морских глубинах. Они скользили вдоль берега, обходя остров по периметру. Машка вовсю налегала на педали, но их шизофреническое плавсредство все равно еле тащилось. Луч света выхватывал участки дна, которые почти полностью были покрыты водорослями. Рыбы пугались, быстро уматывали в разные стороны. Некоторые из них были крупные, странные. Рино пребывал в невероятном возбуждении. Только и повторял: – Смотри, смотри, какая! Ух!!! Красава! Интересно, что она жрет. Поймать бы. «Всплыть бы без приключений!» – думала Маша. Наконец им удалось обогнуть примерно половину острова. Северный берег был крутой, скалистый. Его подводная часть почти не была покрыта водорослями. Темные камни поросли чем-то вроде мха, в котором там-сям встречались двустворчатые ракушки-моллюски. – Теперь смотрим внимательно! – скомандовал Рино. – Где-то тут из скал должен выходить туннель. Крути медленнее! Маша с удовольствием и вообще перестала бы крутить педали, с непривычки она немного устала. Поплыли медленно-медленно. Рино направлял луч прожектора то вглубь, то, наоборот, к самой поверхности воды. Скоро скалистая часть окончилась. – Ничего не понимаю! – бормотал Рино. – Я не мог ошибиться! Подземный ход идет в этом направлении! Он же не поворачивал нигде! Он тут должен был быть. Маша мужественно помалкивала. – Может, я в глубине ошибся? – рассуждал вслух Рино. – Да нет, не мог… Тут достаточно глубоко, а там вход с горы, и ступенек-скоб вниз не так уж много. Маша молчала. – Ма-а-аш, ну ты же умная, в чем я ошибся? – Слушай, у меня весь ум в эти клятые педали ушел! – уклончиво ответила Маша, чтобы и не соврать, и про сокращалки не проболтаться. – У меня сейчас одна мысль в голове – добраться до дому и рухнуть отдыхать. – Эх ты… – разочарованно протянул Рино. – А что я? У меня ноги гудят, как слоникотюбы! А до причала еще плыть и плыть… Надо сперва вылезти на поверхность, а потом уже соображать, что и почему! – Эх… Рино попытался развернуться и поменяться с Машей местами, но им обоим сразу стало ясно, что этот план – утопия. В общем, Мария докрутила педали до пристани (на всякий случай они решили не всплывать, вдруг подводный туннель найдется), Рино всю оставшуюся дорогу грустил и недоумевал, волны усиливались, и в тесном пространстве их плавучей тюрьмы становилось все холоднее и удушливее. Всплыли без затруднений. Как это произошло с технической точки зрения, Маша не уточняла. У нее было одно желание – добраться до постели и лечь. Кое-как набросив швартовочный канат на кнехт, они вылезли на твердую почву. На воздухе было, кажется, еще холоднее, чем в лодке. – Пошли греться, обедать и спать! – Да… Давай только на минутку спустимся в туннель, я направление сверю и… – Рино, я валюсь с ног! Ты-то все это время просто так сидел, а я как супербелка в колесе крутилась! – Ладно, прости. Я сам пойду. Тебя до дому проводить? Маша немедленно хотела сказать что-то вроде: «как хочешь» или «сама доплетусь», но тут ее посетила ужасная мысль: «Рино постепенно становится мутангелом, и в какой момент это произойдет, неизвестно. Ведь, по словам Янанны, это случится до того, как жители вернутся, а вернутся они к празднику, а до праздника – считаные дни, а Рино сейчас сунется в подземелье, а там сокращалка, а за ней Кротик, а если Рино уже мутангел???» – Да, пожалуйста, проводи меня, – попросила Маша. – Я очень устала, сейчас холодно… Ты растопишь камин, да? – Не вопрос, пошли. – Рино и сам хотел отдохнуть и согреться, хотя ему и не терпелось спуститься в туннель. – А у тебя пожрать найдется? – Не вопрос, пошли, – в тон ему ответила Маша. Маша теперь не жила в том доме, в котором они лечили ее рану на ноге, когда сбежали от Кротика. Она облюбовала домик-башенку в другой части города, подальше от причала и поближе к пятачку леса, выходящего к песчаной отмели. От ее башенки к отмели сбегала милая тропинка, участок берега, удобный для купания, был совсем небольшой, дальше к северу начиналась скалистая часть, на скалы можно было взобраться и любоваться видом на море. В самой башенке, судя по интерьеру, раньше жил какой-то писатель. Обилие книг послужило еще одной причиной того, что Малинина выбрала именно этот дом, ведь все это время она пыталась разобраться с текстами. Рино, конечно, знал, где обитает Маша, но в гостях у нее оказался впервые. – Гм… А ты неплохо устроилась! Так… Отопление от камина, и вода греется… А на кухне как? А-а, понятно… И углем можно? А запас большой, на зиму хватит? Ух ты ж, книг сколько! Они согрелись, наелись. Рино встал: – Мне пора. – В туннель? – Ну да. Надо найти просчет. – Давай завтра. Темнеет уже. – Ну и что? Сейчас зима, рано темнеет. Я пойду. Не хочу на завтра откладывать. – Я с тобой. Или вообще не ходи. Там опасно. Там Кротик. – Да ладно, что там смотреть? Что там опасного? Там же теперь эта… витрина, как ты их называешь. Проход завален намертво. Думаю, эту витрину жители сделали автоматической. Чтобы кротяру этого изолировать. Ее фиг сдвинешь, ты ж сама знаешь… – Ничего я не знаю! Пошли вместе – и точка! – Ну пошли. В этом доме фонари есть? – А то! Под глупо-глубокомысленные и невероятно наивные рассуждения Рино о том, как и для чего жители города, ушедшие в глубины морей, строили витрины, они добрались до входа в подземелье. Сдвинули люк. Зажгли фонари и полезли вниз. Машин план действий был прост. Пункт первый: проверить, работает ли сокращалка. Для этого достаточно сфокусировать на ней взгляд, вспомнив о том, что ты не человек, не мутант, не ангел, не животное, не прочее примитивное существо, а мутангел. И прикоснуться. Пункт второй: убедиться в том, что Рино пока не мутангел и для него сокращалка – просто кусок стены, стеклянная непроходимая витрина. Пункт третий: вернуться домой. В плане Маши был четвертый пункт, на тот случай, если пункт два полетит к муточертям и выяснится, что Рино стал мутангелом. Четвертый пункт предусматривал поход к любой другой сокращалке и демонстрацию ее прекрасных возможностей Рино Слунсу, а также последующее объяснение того, в какой восхитительный мир они попали. Пока Маша разрабатывала этот план, они шли по подземелью. – Вот зараза, витрина на месте! – разочарованно произнес Слунс, ударяя кулаком по матовым бутонящимся стекляшкам. – Понимаешь, до этого места туннель идет на той глубине и в том направлении, которое я рассчитал верно. Но что там дальше? Тогда мы уматывали от Кротика, и… я не помню точно, бежали мы чуть вверх, или вниз, или, может, повороты были… – Я тоже не помню, – Маша почти не врала в данный момент. – Я тогда была жутко напугана. Ладно, пошли, чего тут стоять… – Не пошли! – заупрямился Рино. – Не пошли! Надо что-то делать, что-то придумать. Эта гребаная витрина должна как-то сдвигаться. Должна быть кнопка! «Вот дурная его башка! – думала Маша. – Как же он станет мутангелом?» Рино искал кнопку, а Маша смотрела на витрину. Ей не приходилось ни напрягаться, ни сосредотачиваться, она и так видела знаки. Знаки были тут везде, и в толще стен, и под каменным полом. Знаки предупреждали: эта сокращалка пока не построена, пользоваться ею нельзя, ведутся дизайнерские работы. «Интересно, а какой будет дизайн подземелья после того, как работы будут окончены? – подумала Маша. – Вот бы взглянуть одним глазком!» – А! Я догадался! – закричал вдруг Рино. – Кнопка не тут, а около входа! Наверное, я на нее случайно нажал, давно, когда тебя вытаскивал! Делаем так. Я иду ко входу и ищу там кнопку. Найду, крикну тебе. А ты стой тут и следи, сдвинется эта витрина или нет. И лучше отойди от нее подальше. А то мало ли. – Ладно. Рино пошел к выходу. – Я только одним глазком, – прошептала Маша витрине, как только Рино ушел. – Я только голову просуну – и все. Только посмотрю. Маша закусила губу, воровато оглянулась (Рино не было видно) и осторожно сунула голову в сокращалку. За «витриной» было темно. Темнота и пустота. Маша испугалась, но, поскольку была не робкого десятка, прежде, чем выныривать обратно, просунула руку с фонарем. Свет фонаря осветил… пустоту. Ладно бы только впереди и вдали была пустота. Но Маша посветила фонариком на вторую свою руку – и руки не увидела. Вот это уже был номер! – Ничего себе! – прошептала Маша. – Но это же невозможно! С точки зрения физики! Свет – это фотоны. Они летят. Когда натыкаются на что-то, мы это что-то видим. Но я в-и-ж-у пустоту, а как они на нее натыкаются-то? Маша не заметила, как вошла в пустоту полностью. Постояла. Испугалась до смерти. И рванула обратно. Но где оно, это «обратно»? – А-а-а!!! Фух! Удалось! Вот оно, родное подземелье по эту сторону витрины. – Машка-а, ты в порядке? Я иду-у!!! – В порядке! – крикнула в ответ Маша, и ее голос прозвучал как-то странно, он стал низким и хриплым. Маша недовольно хмыкнула и потрогала рукой шею. Ощущения под пальцами были странные, прямо скажем, очень странные. Маша нахмурилась, взглянула на свою руку и чуть в обморок не упала: ее рука больше не была рукой человека. Она больше напоминала когтистую лапу с перепонками между длинными коричневыми пальцами! – А-а-А!!! Ри-но-о!!! – Машка, я тут, не бойся, я… А-а-А-а-А!!! Монстр!!! Рино, появившийся в конце туннеля, не теряя ни секунды, развернулся и бросился наутек. – Ты куда-а?! – отчаянно завопила ему вслед Мария. – Это же я!!! Но Рино и не думал ее слушать. Со скоростью, которой позавидовал бы любой спринтер, он домчался до люка, взобрался по скобам на поверхность и закрыл крышку. Да, кстати. Раньше тут лежала простая деревянная крышка. Но Маша и Рино, опасаясь Кротика, давно ее заменили на мощную, металлическую. Новая крышка завинчивалась так же плотно, как та, которая была на первом маленьком необитаемом острове, под корягой.
Глава 16. Если друг оказался вдруг… супермутантом!
Незаметно подкатилась осень, и пришла пора немного сворачивать свою деятельность в «Скорой помощи» и садиться за парты. Классификация всех историй здоровья Героем Ризом Шортэдлом была завершена ровно на живую половину. То есть он успел изучить истории всех живых жителей города. Рассортировал их по признаку «эмоциональной устойчивости восприятия ночных снов». Заработал рекордное для своего возраста количество баллов. Но Дюшку так и не вычислил. Элина, практически забыв о своей собственной работе, вовсю ему помогала. Она так прониклась рассказами Риза, что стала рассеянной, витающей в облаках, странной. Забывалась настолько, что порой начинала кивать тем, кого следовало не замечать, и проходила, не реагируя, мимо тех, с кем стоило поздороваться. Несколько раз ей даже пришлось иметь серьезные разговоры с Зигмундой. Но Риза она не выдала: секрет – значит секрет. По сто раз на дню переселяясь мысленно в мир мутантов, Элина начала чувствовать странные вещи. Ей казалось, что ее мир, мир Земли-4, слишком простой, слишком отсталый и неинтересный. Ей хотелось полетать на самолете, поиграть на компьютере, позвонить по телефону, полазить по потолку с сестренками-близняшками Дюшки. Про то, что на Земле-11 существовали мясо, чипсы, конфеты, миксеры и холодильники и прочие аналогичные штуки, Риз ни разу не заикнулся. Но это, пожалуй, было единственное о Земле Мутантов, чего Элина пока не знала. В сентябре они пошли в школу. В школе на Земле-4 оценок не ставили. В принципе можно было заработать два-три балла за хорошо выученный урок, но только если очень уж отличиться, поскольку уроки учили все и всегда. Программа занятий была совершенно ненасыщенной. Бывали дни с двумя уроками, бывали и с одним. Расписание уроков всей школы с первого по восемнадцатый класс умещалось на небольшом листочке, висящем у входа на первом этаже. Зато список кружков и секций занимал огромный стенд – всю внешнюю стену большого актового зала. Ризенгри и Элину кружки мало интересовали – с чистой совестью они ежедневно шли в «Скорую помощь» выполнять свои индивидуальные занятия по классификации. В жизни на Земле-4 было мало прелестей. Хотя вроде они должны были бы быть. Изумительная природа. Полная безопасность (только спи при свете). Исключительно миролюбивые жители. Изобилие простых товаров. Возможность заниматься чем душе угодно: музыка, театр, танцы, народное творчество, живопись, скульптура, поэзия, спорт, групповые тренинги, любительская фармакология. Только выбирай. Да, компов с теликами нет. Но ведь не в них же, в самом деле, счастье! Да, все вегетарианцы, да и то только по ночам, но ведь и не в плюшках-то счастье! Ризи был занят поисками Дюшки и кучей мелких повседневных дел с утра до вечера. Кроме безумной занятости, у него была платоническая любовь в лице Элины, статус Героя и пухлый блокнот с баллами. Как супермутант Риз мог пользоваться любой квартирой, любой вещью, узнавать любые тайны, питаться лучшими огурцами и яблоками в неограниченном количестве. Он был единственным, кто днем помнил о том, что творилось ночью. Это было круто. Но все равно все это было не то. На примитивной Земле-4 Ризенгри Шортэндлонгу было скучно. Ему хотелось, по крайней мере, вырваться из этого милого городка и попутешествовать. Почему-то всем детям до восемнадцати лет в этом мире запрещалось отходить от дома далее того расстояния, которое они спокойно могут пройти пешком за полдня.Диди. Разумеется, это правило было продиктовано требованиями безопасности. До наступления Ночи все дети и подростки должны были возвращаться домой, к включенным лампам Дневного Света.
Пока что о жизни в других городах Земли-4 Риз знал только из книг и газет. Взрослые тут тоже не особо любили менять места. Ясное дело, Риз мог слетать куда угодно. Но он дал себе слово до Нового года никуда не летать, а искать Клюшкина. Не потому, что это было задание ангелов. А потому, что Ризенгри не любил нерешенных задач. Потому, что ему действительно хотелось узнать, кто же из жителей городка – Дюшка. Осень выдалась ветреной и дождливой. В «Скорую помощь» стало обращаться гораздо больше людей. Вышедший на работу Бяк-Бяк и Зигмунда порой не справлялись с наплывом жаждущих поговорить и излить душу. Им в помощь подбросили троих молодых помощников из отделения нескорой помощи. Разговаривать с пациентами им было негде, и они частенько общались прямо в архиве, отвлекая и раздражая Риза. Особенно его бесил один назойливый старикашка, который увлекался спортивной ходьбой, разгуливал по городу с надписью «Глотать таблетки – это варварство» и посещал «Скорую помощь» ежедневно. Из-за этого старикашки «игра в мутантов» в итоге перестала быть игрой. Произошло это в начале октября. К этому времени Ризи приспособился баловать себя мелкими грызунами и воронами, жаренными над костром за городом, а в дождливую погоду – в заброшенных комнатах с буквой Н. Ризи обжил аж три ночных пристанища, владельцы которых начали вести здоровый образ жизни, отказавшись от ночных кошмаров, и посему забыли о существовании у них всякой ритуальной всячины. И начал подумывать о том, как бы изобрести радио. А еще фотоаппарат. А еще телевизор. А еще… В этот день старикашка явился пред Ризины очи аккурат в тот момент, когда Шортэндлонг понял, что его очередной кандидат на Дюшку, скорее всего, опять не Дюшка. – Мэлядой чэлявек! – шепелявя и пришепетывая, обратился старикашка к Ризу. – Я зэпямятовал, как вяс зявют и чтэ ви здесь деляете! – Меня зявут супермутант Риз Шортэндл, и занимяюсь я тем, что отвинчиваю посетителям вроде вас ноги от ягодиц, причем не вставая с места! – бросил ему в ответ злой, как муточерт, Ризенгри. – Показать, как я это делаю? Практически не отрываясь от чтения очередной истории здоровья, Риз протянул к старику руку, удлинив ее метра на полтора, схватил дедка за лодыжку и несильно сжал. – Ой! – сказал старик, выпучив глаза на руку-кишку и зомбиобразно покачиваясь. – Очявидно, я сясел с ума… Мне поря игрять в коребочку… Ризенгри убрал руку, и старик, развернувшись на сто восемьдесят градусов, вышел. Риз проводил его взглядом и вдруг заметил Элину, мумией застывшую в проеме между стеллажей. Она крепко прижимала к груди чью-то толстую историю здоровья с двумя черными полосами и не шевелилась. В отличие от старичка, Элина не сомневалась в том, что она не сумасшедшая и видела именно то, что видела. Прошла вечность. – Да, – признался наконец Риз. – Я на самом деле мутант. На самом деле из другого мира. На самом что ни на есть. Это в наших отношениях что-то принципиально меняет? – Нет, – выдохнула Эля. – Нет-нет. Ничего не меняет. Ничего. Однако в отношениях Элины к Ризу поменялось многое. Одно дело – любить, но и жалеть больного одноклассника, который с детства считает себя ненастоящим и выдумывает небылицы про далекую странную планету. И совсем другое – дружить с супермутантом, прилетевшим с этой далекой таинственной планеты. Ризи тоже стал относиться к Элине иначе. Из обычной влюбленной в него девчонки она превратилась для него в единственного человека, от которого можно не иметь тайн. Теперь ребята почти не расставались. Через две недели Ризи показал Элине одно из своих ночных пристанищ. Произошло это днем. Обычных четвертых землян в дневное время в свои владения Тьма не пускала. Но Риз поступил очень просто. Он заранее протащил в апартаменты Ночи дневные светильники. Затем днем просочился туда сквозь стену и зажег их. Теперь оставалось только: «Дерни за веревочку, дитя мое! Дверь и откроется». Дверь и открылась. От всего увиденного Элина пришла в состояние шока. Ей было даже хуже, чем в тот день, когда она узнала, что ее папа – преступник. Ей было даже хуже, чем в тот день, когда она узнала, что Ризи – мутант. – Значит, сны – это совсем не сны? – спросила она Риза. – Но тогда все… по ночам… Послушай! Мы должны рассказать правду остальным. – Обязательно! – пообещал Риз. – Только сначала мне нужно вычислить Дюшку А то потом такое начнется, что нам с тобой уже не до Дюшки будет. Эля с ним полностью согласилась. – Послушай, кстати, а почему ты до сих пор не смотришь ночные сны? – поинтересовался Риз. – Неужели не интересно? Эля покраснела и опустила глаза. – Я смотрю, – призналась она. – Но только никому об этом не рассказываю. – Почему? – удивился Риз. Эля ответила не сразу. – Знаешь, сначала из-за мамы. Я не хотела, чтобы она волновалась. Ведь моего отца забрала Тьма и… Ну, ты понимаешь, да? А потом все так странно у меня стало складываться…. Видишь ли, у меня ночные сны действительно нестандартные какие-то. Я даже в СС хотела обратиться, но испугалась. Элина осеклась: вдруг Ризи тут же поинтересуется, почему она боится СС? Тогда придется врать или рассказывать про папину тетрадку. Но Риз не спросил. Точнее, он спросил, но не про СС: – А что в твоих снах странного? Эля рассказала и про нетронутые яблоки, и про отсутствие записей в бэ-бэ, и про разбросанные поутру вещи. Ризенгри смеялся, как ненормальный. Он хохотал, держась за живот. Эля обиделась: – Я тебе как другу, а ты… Разве ты не понимаешь, что я каждую ночь подвергаюсь смертельной опасности? – Ладно, прости, – отсмеявшись, сказал Риз. – Так и быть, сегодня ночью я постараюсь защитить тебя от «смертельной опасности»! – Ты? – А что, ты считаешь, что я – плохая кандидатура? Да я же круче Бэдмена, прикольней человека-таракана и… – А кто такой Бэдмен? – Герой комиксов моей планеты. Ладно, проехали, долго рассказывать. В общем, так. Сегодня ночью я приду к тебе в гости. Запомни и не испугайся, поняла? А то мне истерик и инфарктов на пустом месте не нужно… Элина растерялась: – Прости, Риз, но как я смогу запомнить? Ведь ночью я буду спать и… – Не бери в голову. Я тебе потом все объясню. Ты, главное, в первый момент с катушек не слети, а там все будет хоккей. – Хок… что? Риз только рукой махнул.
Спальня Элины была на втором этаже. Раньше их дом был одноэтажный, с высоким чердаком. Но три года назад чердак достроили и утеплили. Нарциссовы получили в придачу к своей квартире две комнаты, коридорчик и летнюю веранду. Эля сразу перебралась наверх, а мама осталась внизу, ей было трудно подниматься по лестнице. Весь вечер, вплоть до самой Смены Дня и Ночи Элина недоумевала: что собирается сделать Риз? И какой смысл планировать ночной сон? Ведь все равно ночью ты просто спишь и поэтому контролировать ситуацию не можешь, а утром никогда ничего не помнишь. Наверное, Риз просто подшутил над ней. Ну да, точно, подшутил. Вон как он смеялся, чуть под стол от смеха не свалился. Элине стало горько и обидно. Ладно, она понимает, что Риз на самом деле ее ни капельки не любит. Но издеваться-то зачем? Элина расплакалась. Успокоилась. Умылась. Заглянула к маме. Приняла душ. Подготовилась к Смене, как обычно. Влезла в постель и выключила дневной свет. – Какая же я дура! – шептала Эля, глядя в потолок, скрывшийся во мгле. – Верю во всякую чушь: в мутантов, в ангелов, в телевизоры с самолетами. Верю в то, что Риз может мне присниться в ночном сне. Влюбленная дура, вот кто я! Хотя… он же правда супермутант. Я же сама видела… Пространство вздрогнуло, и наступила Ночь. Элина рывком села на постели. Механически включила ночной светильник. Огляделась. – Какая же я дура! – закричала она, понимая, что произошло. – Да я же просто идиотка! Ночью-то, во сне, я все помню! Каждую ночь Эля давала себе честное слово, что наутро она вспомнит одну-единственную вещь: перед Сменой выключить в коридоре свет. Перед Сменой выключить в коридоре свет. Перед Сменой выключить в коридоре дневной свет. Перед Сменой… Но все было бесполезно. Утром Эля все забывала, а ночью потом оказывалась запертой в своей комнате. Ставни на окне ночью открывались, поскольку на улицах свет в полночь менялся с дневного на ночной автоматически. Но что толку в окне, расположенном на втором этаже! Кстати, Риз! Он ведь говорил, что умеет летать! Так вот как он собирался заглянуть к ней в гости, через окно. Эля бросилась было к окну, чтобы поднять ставню, но тут сообразила, что неплохо бы переодеться. Что, если Ризи действительно придет, а она в таком виде? Эля бросилась к шкафу с одеждой. Так-с. Вот в этой кофточке Риз ее еще не видел. Она классная, но вот какие к ней подойдут бусы? А если вот эту, то юбка тогда нужная внизу осталась. Ой! В стену постучали. Эля вскрикнула и отскочила. В стену опять постучали. Не успела Эля и рта открыть, как обои надулись и из них полезли Силы Ноч… – Привет, это я! – Риз выскочил прямо из стены, которая сомкнулась за ним, как вода, без трещин или других повреждений. – Я тебя не сильно испугал? Эля отрицательно покачала головой. Произнести она не могла ни слова. Она стояла, белее мела, прижимая к груди кофту. – Эль, ты чего? – искренне не понял Риз. – Ты ж уже видела, как я сквозь стены шмыгаю! Эля медленно приходила в себя. – Я видела, как ты ныряешь туда, но как оттуда, и так медленно – ни разу. И потом, я не ждала тебя… так… – Я же обещал. – Ну да, но… Как было объяснить, что еще десять минут назад она злилась на Риза, считая, что он – обманщик, что пять минут назад злилась на себя, считая себя полной дурой… Да и вообще, элементарно, она не успела даже переодеться! – Если ты мне не рада, я могу уйти, – пожал плечами Риз. – Нет! – это вырвалось у Элины помимо ее воли. Она и так бы сказала «нет», только более спокойно. А так, с эмоциями – вырвалось. И уже было – не остановить. – Не уходи, пожалуйста! Знаешь, как мне надоело торчать тут одной в четырех стенах каждую ночь! – Слезы потекли градом. – Делать тут нечего. Читать или заниматься бесполезно – все равно утром забудешь. Шить – еще хуже, утром потом думаешь, что это сделали Силы Ночи. И поговорить не с кем! И даже вый ти нельзя! Не уходи-и-и-и! Эля вцепилась в Риза, забыв про все правила приличия, про все на свете, и зарыдала. Риз оторопело гладил ее по всхлипывающему тощему позвоночнику и бормотал всякие глупости. Наконец Элина затихла. – Ничего себе, – вздохнул Риз. – Вообще-то я думал, что ты просто угостишь меня чаем или… – Чаем? – Элина отпрянула и нахмурилась. – Ты хочешь, чтобы я обварила кипятком живые листики? Эля смотрела ему прямо в глаза и ждала ответа. Их лица были в полуметре друг от друга. Риз посмотрел на опухший, красный нос своей подружки, на заплаканные перепуганные глаза, худенькую гусиную шею… «И чего я с ней связался? – с досадой подумал Риз. – Дурак я. Не могу найти Дюшку, так нашел бы себе подружку понормальнее. Девчонку какую-нибудь на любой ночной дискотеке…» – Эля, ночью допустимо пить чай, – как можно спокойнее попытался втолковать ей Риз. – Все так делают. Это нормально. – Нормально?! Но ты же сам был согласен со мной… – Я?! Когда? – Когда показывал мне этот свой подвал или как там его. Ты же говорил, что мы найдем Дюшку, а потом расскажем об этом безобразии всем. – Ну да, расскажем. Но безобразие – это не кушать, пойми! Безобразие – это не помнить половину своей жизни! – А поедать растения – это нормально? – Конечно! – Это мутанты так считают? – Почему мутанты? – не понял Ризенгри. – Все взрослые люди на твоей планете ночью трескают за милую душу. А то ты этого не знаешь! Элина этого не знала. Днем ей об этом никто не рассказывал, да и не мог рассказать. А ночью она неизменно торчала в своей спальне. Она была потрясена этой новостью. Ризенгри извинился. Потом немного подумал и подошел к окну. – Эта ставня открывается? – деловито спросил он. – А то ломать не хочется. Эля открыла ставни. Риз распахнул створки окна, впуская в комнату холодный октябрьский воздух, и вдруг хитро улыбнулся. – Вот он, путь на свободу! – торжественно сказал он, протягивая руку к окну. – Ты что! – ужаснулась Эля. – Я прыгать не буду. Ни за что! Но прыгать не потребовалось. Не дав Эле опомниться, Риз крепко обхватил ее за талию и вылетел в окно. Они приземлились на раскисшую и слегка подмороженную землю клумбы прямо под окнами Элиной спальни. – Ух ты! – Ну как? – Потрясающе!!! Эля присела и потрогала рукой землю. Затем подняла голову вверх и с улыбкой посмотрела на свое окно. – Всю жизнь мечтала о таком сне, – прошептала она, по-прежнему сидя на корточках. – О каком? – удивился Риз. – О таком романтичном. Ночь. Все спят. Весь город спит и смотрит ночные сны. Рядом со мной классный парень, которого я люблю. И еще я умею летать. Риз как стоял, так и остался стоять – с открытым ртом. Элина встала, засмеялась: – Да ладно тебе! Это же сон. А во сне я могу говорить правду. Все равно утром мы обо всем забудем. – Эля, я – не твой сон, – осторожно начал Риз. – Я – настоящий. – Конечно, ты настоящий! – Эля опять засмеялась. – Это-то и здорово, понимаешь? В ночном сне все по-настоящему. Риз задумался. Он хотел доказать Эле, что это вовсе не сон, что на ее планете все не так, как… Эля стояла босиком на ледяной земле и смеялась. У нее был очень приятный смех – легкий-легкий. – Послушай, а ты действительно хочешь полетать? – сказал Риз вместо всего того, что собирался сказать. Эля усиленно закивала. Ей было классно и весело. Вот теперь она начала понимать, какая это потрясающе интересная штука – ночной сон! – Хорошо, – сказал Риз. – Тогда так. Становись за моей спиной. Вообще-то я тебя сам буду держать, но ты на всякий случай тоже держись покрепче. Эля кивнула, забежала за спину Риза, обняла его за талию и доверчиво положила голову на плечо своего ночного гостя. Совсем на плечо не получилось, чуть повыше лопатки, она была ниже ростом. Ризи мигом соорудил из боковых частей спины вторую пару рук и надежно прижал девочку к себе. Эля на вторую пару рук никак не среагировала: подумаешь, какая невидаль! С мутантом, да во сне, и не такое бывает. – Полетели? – Ага! Они взмыли в ночное небо. Эля завизжала от восторга. Такой реалистичный полет не снился ей ни в каких, даже самых лучших, снах! – Не страшно? Самому Ризу никогда не бывало страшно. Даже когда однажды ангелы лишили его всех мутантских способностей, превратив в обычного человека. Но он знал, что простым людям, как Дюшка или Эля, частенько бывает страшно. – Ни капельки не страшно! – закричала Элина. – Только ветер мешает и холодно ужасно! – Может, вернемся? – Ни за что-о-о! Они полетели над городом. Впервые видеть свой город с высоты птичьего полета – это захватывающее зрелище даже для тех, кто знает, что в природе существуют самолеты с вертолетами. А для Элины это было вообще нечто, не поддающееся описанию. Люди, гуляющие на одной из улиц, заметили их в небе и невероятно испугались. Ризенгри моментально прибавил скорость и вылетел за пределы города. – Гляди, это наша река! – хотела прокричать Эля, но не смогла, осипла. Вместо крика из горла вырвалось «хрип-храп-хруп», а потом Эля закашлялась. – Все, возвращаемся домой! – решил Риз. – А то у тебя руки уже, как ледышки. Даже лучше не домой, а… На этот раз они приземлились возле совершенно незнакомого Элине дома. – Тут есть ванная с горячей водой. Ты пока грейся, а я пойду чай сделаю. Эля, стуча зубами, влезла в ванну. Ей в жизни не приходилось так мерзнуть. Хоть во сне, хоть наяву. Последняя часть полета была прекрасная и ужасная, все одновременно. Эля устала, замерзла, к тому же начался дождь. Согреться кое-как удалось. – Элька, вылезай скорее! До петухов тебе нужно домой добраться! – прокричал откуда-то издалека Риз. Эля вылезла, завернулась в чужой банный халат, висевший тут же. Халат был огромный. Рукава висели, как крылья. Эля замахала рукавами и засмеялась: в огромном зеркале, занимающем всю боковую стену, отразилась взлетающая розовая птица. Птица вылетела из ванной. – Риз, смотри, я – фламинго! Ризи улыбнулся, кивнул. Он колдовал в комнате, уставленной странной мебелью. Бочки, бутылки, горшки какие-то. Один горшок висел над огнем. Из него поднимался пар с таким запахом… Если бы Элина знала слово «вкусный», она бы сказала, что запах вкусный. Фламинго приземлилась на высокий полукруглый табурет у высокого стола, похожего на стойку бара. Подперла рукой подбородок, с любопытством огляделась. – Риз, а чья это квартира? – Да так, одних людей, которые знали толк в ночной жизни. Вообще-то я с ними не знакомился. Страшная догадка озарила Элину Нарциссову. Выражение ее лица сменилось с беззаботного на подозрительное: – Риз, мы… Мы у них воруем, да? – Что воруем, еду? Она им больше не нужна, уверяю тебя! – Риз, ты готовишь… еду?!
Глава 17. Полюбить мутанта
Ночной полет в октябре в пижаме даром не про шел. Эля заболела. Она не просто простудилась. Все получилось гораздо хуже. Элина Нарциссова проснулась в середине дня от того, что над ней стояла мама. Зарина орала благим матом, держась за сердце. Ставни были подняты. Окно открыто. Одежда перевернута. А сама Элина спала в перепачканной грязью мокрой пижаме. Охрипшая, осипшая, с соплями, синяками, царапинами и температурой. Дело, ясен пень, кончилось беседой с представителем отдела Странных Случаев и запретом смотреть ночные сны в одиночестве. Наличие грязи на пижаме эсэсовец объяснил очень просто: Ночь кидалась в девочку грязью через окно. Остальное также было объяснено с полпинка. А вот выговор и желтую карточку за то, что подвергает дочку опасности, получила мама. А Эле ничего не сделали. – Как вы могли допустить такое? – возмутился эсэсовец. – Ребенок смотрел свой первый ночной сон без присмотра взрослых! У вас уже забрали мужа Силы Ночи. Но вас, очевидно, это ничему не научило! – Но я не могу составить дочке компанию по состоянию здоровья, – виновато пролепетала мама. – Так пошлите ее спать к соседям или родственникам! К друзьям, к одноклассникам! Пригласите в гости опытную смотрительницу снов. Разве в таком деле кто-то откажется помочь? Эсэсовец ушел, порекомендовав Элине все-таки временно не смотреть ночные сны. Пока не выздоровеет.Ризи проведал Элю на следующий день. Температура у нее спала, но горло было просто никакое. И вообще вид был довольно жалкий. Риз покачал головой: – Тебе бы сейчас горячего молока с медом… – Чего? Риз махнул рукой. Он вспомнил, как позавчера ночью уговаривал Элю откусить кусочек яблока или проглотить хоть что-нибудь. – Не надо было нам летать, я говорю! – Летать? А куда ты летал и с кем? Риз, ты говоришь загадками, – прохрипела Элина. – Я тебя не понимаю. Ты лучше скажи, ты Дюшку нашел? Риз отрицательно помотал головой. Его новая версия о том, что Дюшка может работать в службе СС, пока не подтвердилась. – Знаешь, мне вообще кажется, что я его никогда не найду. Если ему так же круто стерли память, как всем вам каждое утро стирают… Эля в ответ промолчала. Ей больно было разговаривать. Риз вскочил со своего места и возбужденно забегал по комнате. Эля так же молча следила за ним глазами. «Сейчас или никогда!» – решил Ризенгри. – Эля, мы должны с тобой серьезно поговорить! – возбужденно начал Риз. – Это очень важно! – Это касается Дюшки? – прохрипела Элина. – Нет! Это касается нас с тобой! Но серьезному разговору помешала мама Элины. Она вошла в комнату с подносом, на котором стояло полоскание для дочери. Риз собирался поговорить с Элей относительно их ночного полета и вообще относительно ночных снов. Но мама услышала его последнюю фразу и поняла все по-своему. – Нет уж, молодой человек! – строго сказала мама. – Никаких серьезных разговоров. Официальные предложения в такой обстановке не делаются. Давайте действовать по правилам. Поймите, я совсем не против, чтобы моя дочь вышла замуж за… – Мама! – …Вышла замуж за Героя Риза Шортэндла, и… – Мама!!!
Эля быстро выздоровела, стала уже теперь вполне официально смотреть ночные сны, и Риз Шортэндл с родителями пригласили ее к себе в гости. Теперь, когда у Бесовых появилась возможность тратить честно заработанные баллы на Тьму, они не скупились на угощения, обставили свою ночную часть квартиры с шиком и вообще стали развлекаться активнее. Ризенгри и Элина развлекались сами по себе. Риз водил свою девушку по ночным дискотекам и прочим столь же «злачным» местечкам, постепенно приучил к жуткому нарушению традиций – лопать пищу, не извиняясь двести раз перед каждым откусом, и даже почти убедил в том, что днем тоже можно питаться ночным способом (хм, после первых петухов Элька об этом не помнила). А еще они летали. Только не над городом, а над окрестностями и одевшись потеплее. Правда, поутру Элина, как и все ее земляки, благополучно обо всем забывала, и никакие самые подробные рассказы Риза об их ночных похождениях не воскрешали в ее памяти ничегошеньки. Она была уверена в том, что Риз фантазирует, как когда-то фантазировал ее папа. Однажды, спустя всего пару-тройку недель после того самого первого полета, Риз с Элиной загуляли. Они находились на противоположном конце города, когда стало ясно, что до первых петухов остается всего ничего и Эля никак не успеет вернуться домой. Девочка очень расстроилась. – Ну вот, теперь уж точно мне запретят смотреть сны! – вздохнула она. – Желтой карточки не миновать. А может, даже красной. «Сейчас или никогда!» – решил Риз. – Бежим в лес! – Зачем? – Встретим рассвет в лесу. – Но это еще хуже! – Эля, бежим, я знаю, что я делаю! Они побежали. Рассвет встретил ребят, когда они успели выбежать из города. Эля не удержалась, упала. Пространство вздрогнуло, схватило и отпустило. Эля очнулась в темноте, на грязной земле посреди поля, в не своей одежде. Она тут же вскочила и дико завопила. Риз немедленно зажал ей рот рукой, а второй попытался обнять, сгрести в охапку, успокоить. Эля билась в истерике. Невероятных, нечеловеческих усилий стоило убедить ее не бежать сломя голову в СС. Ризи увел ее на опушку, усадил на мокрое поваленное дерево. Эля дрожала от страха. Такого с ней Силы Ночи еще не проделывали! Кидались в окно грязью – это было. Но чтобы переодеть и забросить с мальчиком в темный лес? – Эля, мы должны с тобой серьезно поговорить! – начал Риз. – Это очень важно! Эля молчала. Риз начал издалека. Он рассказывал и рассказывал. Про ночные сны, про то, как на Земле-4 все на самом деле происходит. Эля слушала молча. Не шевелясь, не задавая вопросов. Риз начал выходить из себя. – Но это невозможно! Ты не могла забыть, как мы с тобой летали! Ты и вправду ничего не помнишь, совсем ничего?.. Хорошо, но я же водил тебя днем в комнаты с буквами «Н». Ты же видела, что там… – Это декорации. Силы Ночи любят такие… наверное… – Эля! Ты правда ничего не понимаешь? Ничего не помнишь? И не веришь мне? Не веришь? Эля отрицательно покачала головой. Риз посмотрел на нее и застонал. Эля днем и Эля ночью – это были два разных человека. И поделать с этим он ничего не мог. – Все ангелы – сволочи! – заорал Риз. – Вы все гады! Я вас ненавижу! Теперь я понимаю, что это значит – быть куклой ангелов! Это не я – кукла. Это все люди тут – куклы. Но они не куклы! Они живые! Вставай! Сейчас ты все вспомнишь! – Это ты мне? – Эля затравленно оглянулась: может, за ее спиной стоят ангелы, к которым и обращается Риз? – Тебе, кому ж еще! Риз Шортэндл буравил ее взглядом. Эля нерешительно встала. Похоже, у Риза опять обострение старой болезни. Он опять считает себя куклой. Правда, Риз на самом деле мутант, и Эля видела, как он удлинил себе руку… Но мутанты тоже могут быть ненормальными. Риз заставил Элю встать за его спиной. – Держись покрепче! – Риз, что ты задумал? Ты на самом деле хочешь взлететь? Я тяжелая. Ты меня не поднимешь. Я боюсь… – Да мы с тобой сто раз уже летали! Риз привычно соорудил из боковых частей спины вторую пару рук и надежно прижал девочку к себе. Увидев вторые руки, Эля заорала как резаная и опять забилась. – Держись! Они стремительно взлетели. – Мама-а-а-а-а!!! Эля крепко жмурилась и вопила от страха. Ей было не до полета, не до красоты, ни до чего. Лишь бы все это поскорее закончилось. Все это было отвратительно, страшно, невозможно. Все это не укладывалось ни в какие рамки. – Да ты только посмотри, какая красота! – орал Риз, стараясь перекричать ее визги. – Посмотри, днем еще лучше. Ночью лес не виден, а теперь – каждое дерево. Но Эля никак не могла угомониться. Орать она перестала, но открыть глаза – ни за что! Риз приземлился, втянул в себя лишние руки, повернулся к Эле лицом. Он хотел сказать ей, что она просто дура. Дура, каких еще поискать надо. Но не сказал. Назло ангелам, которые могли его слышать. Назло им он сказал: – Эля, ты классная девчонка. Ты просто супер. Ты такая смелая. Большинство наших одноклассниц сразу бы в обмороки попадали. Я тобой горжусь. И еще ты мне… Ты мне очень нравишься! Эля замерла. Ее сердце колотилось, словно она километр за минуту пробежала. Риз притянул ее к себе и тихонько поцеловал в уголок губ. Элина не сопротивлялась. Ребята шли до города полдня. Каждые два метра останавливались. Их просто притягивало друг к другу. Особенно Элю. Через грязные участки дороги они потихоньку перелетали. Элька каждый раз вздрагивала, но не орала.
Еще через пару недель после знаменательного приключения с полетом Ризенгри угостил Элю кусочком жареного мяса. Дело было средь бела дня. Отсидев с утра на математике (примитив полнейший) и химии (сложность кошмарная), Ризи и Элина, как всегда, направились в «Скорую помощь». Моросил противный тягучий дождь. Риз накинул на себя серый с зелеными и красными узелками плащ с огромным капюшоном. Элина нацепила на голову специальную шляпу-зонт. Поля этой шляпы закруглялись кверху, а сзади превращались в спускающийся до самых пят желобок-трубу по которой дождевая вода спокойно стекала на землю. Это была очень модная шляпа, хит сезона. По дороге ребята болтали о том, каким еще методом можно вычислить Дюшку На данный момент в списке кандидатов на роль Дюшки у Риза Шортэндлонга было больше двухсот человек. И как отобрать из них нужного, было совершенно неясно. – У меня еще одна идея вчера появилась, – сказал Риз. – Можно вычислить его по вкусу. – Как это «по вкусу»?! Лизать народ в щечку, что ли? Риз даже засмеялся: – Скажешь тоже! Нет, я имел в виду, по его вкусу. Например, Клюшкин всегда любил жареную курочку. А тут курочек никто даже не пробовал. Поэтому по ночам можно предлагать твоим землякам слопать по кусочку птицы. Кто сразу скажет: «О, это вкусно!» – у того больше шансов оказаться Дюшкой. Элина, которая еще месяц назад даже глоток чая с трудом делала, пришла в ужас от того, что, оказывается, не только сок листиков пить можно, но и мясо убитых животных кому-то приходится по душе. Это казалось девушке совершенно невероятным. Хотя она и пыталась убедить себя в обратном. «Ведь то, что Риз – супермутант, это тоже невероятно!» – подумала она. Но это не помогло. – Ризи! – с содроганием сказала Элина. – Я понимаю, что, наверное, все на свете можно проглотить. Насильно или ради, например, спасения ближнего. Но неужели мясо – это кому-то может показаться вкусно? – Но это на самом деле вкусно, чудачка! Эля никак не могла в это поверить. – Ладно, – сказал Риз. – Тогда я предлагаю тебе эксперимент, целью которого является спасение ближнего. – Кого, тебя? – Дюшки. Последнего человека с Земли, которая взорвалась из-за того, что ангелы решили не вмешиваться. Эксперимент будет заключаться в поедании тобой маленького кусочка маринованного кролика, которого я позавчера ночью у реки словил. А то вдруг я буду предлагать его твоим остальным сородичам, а вам мясо нельзя есть? Надо же на ком-то попробовать! – Ага, на мне! – Ладно, не на тебе. Говори, на ком. Кого именно мы будем подвергать смертельной опасности ради спасения моего друга? Элина Нарциссова была одним из лучших представителей рода землян-4. Ради спасения Дюшки она не могла пожертвовать никем из своих сограждан. Только собой. Маринованный кролик лежал в заброшенной ритуальной подвальной комнате на улице Печального Облака. Кто был прежним хозяином комнаты, Риз не знал. Главное, что она находилась в удобном месте: и от дома недалеко, и от «Скорой помощи», кроме того, «вход» в подворотне и скрыт буйными зарослями кустарника. Завернул за угол, нырнул в кусты – и вот ты в столовой. Прежде Риз никогда не сталкивался с проблемой приготовления пищи. Разве что мог разогреть готовую упаковку из супермаркета. Но на Земле-4 он вынужденно стал кулинаром. – Мне понадобится некоторое время, чтобы мясо прожарилось, – сказал Риз. – А с собой я тебя взять не могу, поскольку ты не умеешь проходить сквозь стены. А дневной светильник туда сейчас не протащить. Так что сделаем так. Ты иди на работу, а я все подготовлю и принесу тебе обед с доставкой, что называется. Девушка кивнула. Риз юркнул в подворотню, а Элина пошла дальше. «Может быть, сегодня последний день моей жизни, – думала она, механически обходя лужи и кивая незнакомцам. – Я проглочу живого кролика, и Риз поймет, что землянам нельзя есть мясо. Он найдет своего Дюшку каким-нибудь другим методом, и они будут дружить целые тысячелетия. Они будут летать по другим мирам и любить других девушек. И по всем мирам Риз будет носить с собой маленькую коробочку с моим пеплом, и, беря ее в руки…» В общем, до «Скорой помощи» Элина дошла, залитая слезами больше, чем дождем. По счастью, все были заняты посетителями, и ей удалось проскользнуть на свое место без лишних объяснений. Риз пробрался в обжитую им ритуальную комнату, скинул плащ и немедленно принялся за дело. – Ах, мой милый братец кролик! – весело сказал он, бросая пласты вкусно пахнущего мяса на раскаленную сковородку. – Ах, ты моя лапочка, спиночка, ляжечка! Ах, сто тысяч извинений, двести двадцать поклонов. Эх, мне б к тебе сюда тертого пармезанчика и еще всякой всячинки. Ну да ладно, так тоже неплохо. Риз завернул горячее мясо в толстую, но мягкую коричневую бумагу которую местные жители использовали для изготовления масок и лепки техникой папье-маше, надел плащ и выбрался на улицу.
Диди. Да, кстати! Очень многие не понимают, как именно супермутанту Ризу удается не только самому проникать сквозь твердые предметы, но и проделывать это в одежде, а также проносить сквозь стены некоторые предметы. Для того чтобы одному твердому телу проникнуть сквозь другое твердое тело, надо изменить характеристики только одного из этих тел. Ризенгри Шортэндлонг менял характеристики твердых предметов, ослабляя силы притяжения и отталкивания между молекулами стен, но почти не изменяя их взаимного расположения. Он проходил сквозь стены не так, как мы проходим сквозь, например, водопад. А примерно так, как мы проходим сквозь радиоволны, рентгеновское излучение и т. п.
От кусочка кролика ничего плохого с Элиной не произошло. В «Скорой помощи» было полно людей, поэтому для проведения опасного эксперимента пришлось отправиться на улицу Семи Вод, в квартиру номер восемь. Консьержка Мария заседала на своем привычном месте. Вокруг нее крутились мелкие мальчишки из первой квартиры и девчонка из третьей, худенькая, как скелетик. Мария развлекала их рассказами о камешках. – Вторая, четвертая, пятая, шестая и седьмая! – оторвалась она от своего занятия, завидев Элину с Ризом. Риз кивнул в знак того, что услышал. Теперь слова Марии уже не казались ему паролем: он знал, что это номера квартир, хозяева которых в данный момент отсутствуют. Мария окинула тревожным взглядом бледную и явно перепуганную Элину, но ничего не сказала. – Как ваш ревматизм, Мария? – еле шевеля губами, спросила Элина. – Как всегда по осени, – махнула рукой Мария. – Я уж привыкла… Ребята поднялись в восьмую комнату. – Тебе понравится, – сказал Риз, разворачивая промаслившуюся бумагу. – На Земле-11 все это делали. Он расправил бумагу. Маленькая комнатка немедленно наполнилась восхитительным ароматом. – Даже маленькие дети? – с сомнением спросила Элина. – Ну, кроме самых-самых маленьких, – снисходительно согласился Риз. – У которых еще зубки не прорезались. Вот смотри… Он взял самый большой кусок мяса, облизнулся, откусил кусок и принялся жевать его, всем своим видом показывая, как этот процесс ему нравится. Его подружка смотрела на него так же, как тогда, когда он на ее глазах впервые нырнул сквозь стеллаж в архиве «Скорой помощи». То есть одновременно с чувством ужаса и восхищения. – Ну, давай теперь ты. – Нет, Риз, мне страшно, – покачала головой Элина. – Я так никогда не смогу… – Хоть лизни! – Не могу! – Эля, это нечестно! Как целоваться – так всегда пожалуйста, а как я хочу тебя угостить, так «не могу»… Через час с небольшим ребята прошли мимо Марии обратно на улицу. Элина на сей раз была красная, как летний ветреный закат. Но глаза ее светились так, как у ребенка, которому впервые удалось проехать на двухколесе. Мария проводила ее еще более внимательным взглядом, но опять ничего не сказала. Кормить мясом всех остальных жителей городка Риз не стал. Для выявления потенциальных Дюшек оказалось достаточно просто подкладывать кусочек бифштекса и смотреть, кто как отреагирует на его запах. Большинство испытуемых недовольно принюхивалось, выбрасывало пакость на помойку, проветривало помещение и промывало на всякий случай нос водой. Некоторые тыкали мясо пальцем и помещение не проветривали. Несколько человек предприняли попытку отнести бифштекс в отдел Странных Случаев (разумеется, Риз позаботился о том, чтобы они его не донесли). И только один человек повел себя совершенно иначе. Он его спокойно… съел!!! Человеком этим был частый гость «Скорой помощи», двадцатилетний местный кретин Агафен. За несколько месяцев Ризенгри привык обращать на него внимания не больше, чем на собственные ботинки. При мысли о том, что Агафен может быть его другом Дюшкой, Ризу стало нехорошо. Но делать было нечего, надо было проверять дальше. Правда, не было понятно, как именно можно проверить кретина. Однажды, когда уже выпал первый снег и Агафен грелся в заднем маленьком холле «Скорой помощи», Риз подошел к нему сзади и негромко, но выразительно позвал: – Эй, Дюшка! – А? – обернулся Агафен. Челюсть его была в обычном отвисшем виде, а по лицу бродила загадочная улыбка Джоконды, с поправкой на то, что несчастную контузило гигантской новогодней хлопушкой. – Ты чего оборачиваешься? Ты что, Дюшка? – спросил Риз. – Что Дюшка, – ответил Агафен. – А полное твое имя как? – Как, – сказал Агафен. В суть вопроса он не вник. Риз понял, что так не пойдет. – Как тебя зовут? – четко, произнося слова по слогам, спросил Риз. – А-га-фен! – уверенно ответил кретин. Этот вопрос был ему доступен. – Так, – сказал сам себе Риз. – Скорость процессора тут просто никакая. Эй! Тебя зовут А-га-фен? – Да! – обрадованно кивнул дурачок. Риз кивнул. По правде сказать, он впервые пытался скачать полезную информацию со столь ошибочно функционирующего устройства. – Тебя зовут Сер-гей? – так же громко и выразительно продолжил Риз. – Нет! – радостно замотал головой Агафен после некоторой паузы. – Тебя зовут Алек-сандр? – тем же тоном продолжал Риз. – Не-ет! – еще сильнее и радостнее замотал головой псих. Наверное, он подумал, что с ним играют в имена. Может быть, с ним действительно когда-то именно так и играли, приучая к собственному имени. – Тебя зовут Дюшка Клюшкин? Агафен сунул в рот палец и неожиданно задумался. – Дюшка Клюшкин, – наконец повторил он. – Не может быть! – прошептал Риз. – Ты… И ты меня помнишь, Дюшка? – Да! – уверенно кивнул дурак. Риз схватился за голову. Ну, попадись ему только эти ангелы! Пока он сидел, схватившись за голову, Агафен, пуская слюни, занимался своим излюбленным занятием, а именно раскачивался из стороны в сторону. Увидев издали эту картину, к ним подошел Бяк-Бяк. – Ты что, Мой Герой? Бяк-Бяк приблизился, положил руку на плечо Ризу и попытался заглянуть ему в глаза. – Почему некоторые люди рождаются идиотами и как можно их вылечить? – спросил Риз. – У-у-у, вот ты о чем! – протянул Бяк-Бяк. – Этого тебе никто не скажет. Просто такова жизнь, что… – Мне без разницы, какова жизнь! – обрубил его Риз. – Мне нужно знать, что, например, можно сделать с Агафеном, чтобы с ним стало возможным нормально общаться. Услышав свое имя, Агафен перестал качаться и с интересом уставился на Риза. – Это очень светлое желание, – кивнул Бяк-Бяк. – Плюс двадцать баллов, хотя можно даже и плюс все триста, если ты на самом деле попробуешь достучаться до его сознания. Одобрительно похмыкивая, Бяк-Бяк ушел было, но тут же вернулся и добавил: – Знаешь, извини, пожалуйста, я чуть было не забыл, что ты сам с детства болен. Триста пятьдесят баллов! И он окончательно ушел. Агафен тоже засобирался, видимо, домой. «Суслик, полный суслик!» – подумал Риз и пошел читать его историю здоровья. Гай Юлий Агафен был неполноценным с самого рождения. Он никогда не ходил в школу, никогда не смотрел ночных снов, научился членораздельно разговаривать годам к десяти и поменял за всю жизнь восемь пар родителей. Последний факт Риза необыкновенно удивил. Он пошел за разъяснениями к Элине. – Что ж тут удивительного? – пожала плечами Элина. – Восемь пар приемных родителей для такого дауна – это вполне нормальное явление. Риз, естественно, подумал, что каждые следующие родители отказывались от Агафена, не справившись с трудностями. Но выяснилось, что все совсем не так. На Земле-4 никто никогда и ни от кого не отказывался. Но, с другой стороны, и не становился приемным родителем по собственному желанию. – Воспитывать такого больного ребенка – это тяжелый душевный труд, – объяснила Элина. – Поэтому заниматься им рекомендуется тем супружеским парам, которым это нужно для их совместного духовного развития. Например, в их отношениях кризис. Тогда общая беда в виде ребенка-идиота сближает. Тут главное не переборщить. Поэтому, какие родители будут у ребенка и на какой срок, определять должен только опытный психолог. К тому же вторая проблема – как лучше для ребенка. А почему ты этим интересуешься? – Я подозреваю, что Агафен может оказаться Дюшкой. – Обалдеть! Но ведь это просто ужасно! А почему ты так решил? – А вот слушай. Но послушать Элине не удалось. В архив торжественно вошли Бяк-Бяк и Зигмунда в сопровождении уже знакомого Ризу Михаила Михайловича из отдела СС. – Дорогие ребята! – откашлявшись, объявила Зигмунда. – За время работы в «Скорой помощи» вы продемонстрировали отличные качества, поработали на совесть и доказали, что можете с интересом заниматься тем, чем вам совершенно неинтересно заниматься. Поэтому мы сочли возможным не заставлять вас доводить до конца ваши работы по классификации. С завтрашнего дня вы больше не будете приходить в «Скорую помощь». Мы подумали и решили порекомендовать вам заняться другими вещами. Элине Нарциссовой имеет смысл играть в школьном театре, а Герою Ризу Шортэндлу… Риз просек ситуацию в момент. – О, нет, только не в отделе СС! – с мольбой протянув руки в сторону Михал Михалыча и старательно выдавливая из глаз крокодиловы слезы, громко зашептал Риз. Элина посмотрела на него с удивлением. Сама она была расстроена неожиданным решением старших, но старалась не подавать виду и держаться достойно. – Единственное, чем я никогда не смогу заниматься с удовольствием, это работой в отделе Странных Случаев! – продолжал свой дешевый концерт Риз. – Все остальные виды деятельности – с удовольствием. Взрослые переглянулись. – Ты бы хотел играть в театре? – с большим сомнением в голосе спросил Бяк-Бяк. – Да, да! Особенно романтических героев! – признался Риз. – И трагические роли тоже. Да вообще любые. Взрослые опять переглянулись. – А в свободное от театра время я собирался заняться хоровым пением, парикмахерским делом и вышиванием, – добавил Риз, вспомнив расписание школы для особо одаренных. Глаза у Риза Шортэдла были честные-пречестные. – Нам необходимо посоветоваться! – сказал Михал Михалыч, и троица ретиво удалилась. – Ты что, с ума сошел! – повернулась к Ризу Элина, как только они остались вдвоем. – Ты собираешься петь хором и вышивать? А почему ты мне об этом никогда не говорил? – Это же принцип «только в терновый куст не бросай»! – прошептал Риз. – Я тебе потом объясню. Дверь открылась, и Михаил Михайлович вошел один. – С завтрашнего дня ты будешь работать в СС под моим личным руководством, – сказал он Ризу. – Поскольку все дети обязаны делать именно то, что они не хотят делать. В целях воспитания самодисциплины. Ты знаешь, куда приходить? Риз обиженно кивнул, едва сдерживая радость. А Элина готова была кусать локти. Не оттого, что они с Ризом не будут теперь работать вместе. Не оттого, что ей придется играть в ненавистном театре. И не оттого, что она, дура, не сразу поняла уловку Риза. А оттого, что горячо любимый ею человек оказался… оказался… оказался хитрым лгунишкой, вот!
Глава 18. Черная-черная комната, куда ж без нее?
Вторую попытку покорить беон Фи Варя осуществила спустя восемь дней после дегустации гэна и прочих экзотических фруктов. Но не надо думать, что все эти дни Воронина бездельничала. Как раз наоборот. Она возила Тафика к ветеринару. Встречалась с Янанной (та рассказала ей, что дела у попавших на Пи землян-11 идут неплохо, Рино успешно адаптируется, и они вместе с Машей скоро смогут покинуть остров). Записалась на курсы вождения. Консультировалась с пластическим хирургом по поводу возможного превращения клюва в нос. Гуляла с Паолой и Чичем (друзья чуть не силой заманили ее в караоке, и Варя, едва начав петь, произвела на всех огромное впечатление). Затем по настоянию Паолы отправилась на прослушивание в Музыкальную Школу и решила брать уроки вокала. Поняла, что с вождением уже не успеет, и отказалась от него. Еще раз свозила Тафа к ветеринару. Посетила парикмахерскую. Поняла, что и с вокалом не успеет (ведь надо осваивать науку строительства сокращалок), и отказалась от уроков. И только после всего этого отправилась в беон Фи. День Воронина выбрала не случайно. Тыха Быха Та подсказала ей дату когда Кирилла там точно не будет. – Вообще-то вы можете не волноваться, – пояснила Тыха Быха. – У нас не принято мешать, приставать или проявлять любые нежелательные знаки внимания. Тем более такой замечательный и от природы интеллигентный молодой человек, как Кирилл, никогда не позволит себе… Варя еле сдержалась, чтобы не рассказать подробности совместной дегустации фруктов с этим от природы интеллигентом, суслик его подери, и мастерски направила разговор в другое русло: – Тыха, простите, а вы можете стать моим тренером? Тыха немного подумала, после чего неуверенно кивнула: – Мы попробуем поработать, но… В общем, давайте попробуем. В этот раз Воронина отправилась в беон наикратчайшим путем из двух кратчайше возможных. Она твердо решила: больше никаких парков, никаких глупостей. Даже если на нее еще сто принцев, умеющих целоваться, свалятся. «Ни-ка-ких лишних разговоров! – сказала она сама себе. – Прихожу, учусь прокладывать сокращалку ухожу!» – Прежде чем мы начнем первую тренировку, нам необходимо поговорить! – тоном, не терпящим возражения, заявила Тыха Быха сразу после обычного пожелания света в спину, как только Воронина нарисовалась на пороге беона Фи. – Этот разговор будет долгий, возможно, он займет не один месяц. – Что?! – не поверила своим ушам Варя. – Несколько месяцев? А учиться потом сколько? Еще сто лет? – Нет, что вы! – искренне удивилась Тыха. – За такой короткий срок можно освоить только самые основы, вводный курс, так сказать. Еще никто не становился Мебби Клейном за срок, менее… – Я становилась! – перебила ее Варя. – И вы знаете, что я не вру. Тыха мысленно вздохнула. Внешне это никак не проявилось, разве что складки на втором подбородке (как это может считаться красивым, как?!) немного поджались. – В любом случае мне надо рассказать вам об истории возникновения беонов, их внутренней и внешней структуре, правилах… Варя ничего не имела против правил, но полагала, что с историческими экскурсами можно повременить. Они все-таки прошли в говорильню (специальную комнату для долгих разговоров). Говорильни обычно устраивают или на крышах, под прозрачным куполом, чтобы было видно небо, чтобы был простор и ощущение высоты, свободы и полета, или под землей, в закрытых помещениях, чтобы создать эффект полной защищенности и тайны. Но говорильня, в которую Тыха привела Варю, почти не отличалась от обычных комнат для переговоров: овальный стол, жуткие жесткие стулья, пара окон с жалюзи, в углу – водостойка (стойка для воды) и горка двухразовых стаканов.Диди. Двухразовые стаканы используют инфилоперы, собирающиеся стать Мебби Клейном. Это дань традиции, не более того. Абсолютно нефункциональная вещь.
– Вы понимаете, у меня очень сложная ситуация! – начала объяснять Варя Воронина Тыхе Быхе Та. – Я с земли мутантов, которую ангелы вроде как заморозили. Мы точно не знаем, сведения эти получены от нескольких клеток одного из ангелов, которые попались Янанне и ее сотрудникам. Но ведь несколько клеток могут ошибаться! Они даже до десяти считать не умеют, как им можно верить? – С чего вы взяли, что ангелы не умеют считать до десяти? – От удивления брови Тыхи Быхи поползли вверх, а вторые подбородки вниз. – Янанна сказала. С этим ангелом, который им попался в частично живом виде, что-то не так. Со всеми ангелами, которые частично живы, что-то не так. – Со всеми без исключения ангелами что-то не так, если меня спросить! – фыркнула Тыха Быха. – Вот видите! – обрадовалась Варя, почувствовав поддержку. – Так как же можно верить полученной от них информации? Может, моя планета еще жива и здорова! Лично я очень на это надеюсь! – Я, пожалуй, тоже начну на это надеяться, – после некоторого раздумья заявила Тыха. – Пусть это так и будет! – Пусть! А раз это так, мне срочно надо туда попасть! – Зачем? – На этот раз Тыха удивилась так сильно, что ее брови полностью переползли на лоб, а подбородки на грудь. Варя стушевалась: – Ну как… Там родители. Друзья. И вообще. – Вы рассуждаете не как мутангел, девушка! – Почему? – Но это же очевидно. Вы давно оттуда сюда попали? – Год назад. Примерно. Точно не знаю, потому что, пока мы пытались проложить сокращалку, время текло иначе. – Хорошо. Год. И ваши родные вас уже похоронили и отпели, я правильно понимаю? – Отпе… Простите, что значит «отпели»? – На некоторых планетах покойников отпевают, а на некоторых оттанцовывают, – объяснила Тыха. – Все равно не поняла. – Когда кто-то умирает, на некоторых планетах начинают петь. А на некоторых – танцевать. Обычаи такие. – Буду знать. Нет, у нас никому в голову не придет начать петь. Какие варварские обычаи! Нет-нет, мы просто съедаем кучу вкусняшек в память об ушедших. Тыха то ли закашлялась, то ли хихикнула. – Кхм-хм… Простите… Но ваши близкие в любом случае считают вас погибшей, верно? Они уже смирились с этим. И зачем вам появляться? Дразнить? Варя молчала. – Вы в курсе того, что сокращалки в миры, находящиеся по внутреннюю сторону браны, работают только на вход и только для мутангелов? Вы в курсе того, что, попав – гипотетически – на свою планету, вы можете потерять свои мутангельские свойства и никогда не вернуться обратно? Варя молчала. Но Тыха Быха Та молчала еще выразительнее, поэтому Варе пришлось нарушить молчание и все-таки ответить. Голос ее прозвучал не вполне уверенно. – Я наводила справки. Прокладывая сокращалку, я буду Мебби Клейном, не просто мутангелом, а мутангелом-инфилопером. То есть мне будет открыта дорога назад. А Дюшка… Мы же с ним сможем пройти обратно вместе? Мы один раз уже пробовали, правда, это было в 7D-визоре, в доме его дедушки. Мы тогда шли вместе с моим другом Дюшкой Клюшкиным, взявшись за руки, по такому пространству… Очень похожему на то, по которому мы потом шли с Янанной. Тыха Быха не выдержала и вздохнула не мысленно, а наяву. – Вы очень, очень молоды и безумно наивны, дорогая Варя! – заявила она. – Вы считаете, что влюблены в вашего бывшего друга Дюшку и… – Я не считаю, что я в него влюблена! – вспыхнула Варя и даже вскочила со стула. – Я… Я не люблю его, то есть… То есть было так. Мы с ним дружили, просто дружили, понимаете? Он помогал мне подтянуться по одному важному предмету в школе, по оперативному хрюканью. Кстати, он отлично справился со своей задачей, потому что теперь, когда я пою и пою-оперхрюкаю, тут всем ужасно нравится, меня даже в Музыкальную Школу сразу записали! Не в начальную, а для продвинутых. В возбуждении Варя прошлась по говорильне из конца в конец, взяла один из двухразовых металлических стаканов, зачерпнула воды из водостойки, сделала глоток, села. – Умение петь, оперхрюкая, – очень… эм-м-м… экзотическая способность. Наверное, – вежливо предположила Тыха. – Итак, вы дружили, и вы решили, что было бы неплохо продолжать дружить тут, на уровне Пи? – Нет. То есть – да. Он очень классный! Он не такой, как все! – Ну… все влюбленные считают, что их избранник не такой, как все остальные. – Но он на самом деле не такой, как все! Он – человек. Он – единственный и самый последний обычный человек. А все остальные на нашей планете – мутанты. Этот аргумент Тыху никак не убедил. Она считала, что мелкие мутации можно найти в каждом организме, поскольку все мы – дети эволюции. Так что, строго говоря, мы все до единого – мутанты. – И ты все-таки считаешь, что любишь его, – добавила она. – Раз ты даже мутангелом стала от любви! – Да не от любви я мутангелом стала, от любви у меня уровень чего-то там в организме повысился и какие-то нейроны в мозгу особым образом закоротились, вот и все! От любви я бы просто исчезла насовсем, как все остальные наши, которые влюбляются на полную катушку. Ничего интересного. А сюда попала потому что у меня из руки тянулась муто. Янанна сказала, что это было не мое муто, потому что мои нити – зеленые и тонкие, а эта была черная и сверхпрочная, и принадлежала она, видимо, Ризи. У меня был там один друг, особенный, супермутант. Я-то думала, что он обычный мутант, как все, и что звали его иначе. А он, оказывается, шифровался и на самом деле не такой, как все. Это тоже выяснилось потом. Он держал меня за руку, когда я окончательно влюбилась в Дюшку и исчезла. И потому я тут. Варя рассказывала долго и путано. В процессе ее рассказа Тыха извлекла пакет с семечками из широких штанин (сегодня ее наряд был нелеп невероятно и состоял из широченных лимонного цвета штанов, свисающих фалдами на пол за пятками, как шлейф, и выцветшего эм-м… сюртука, старомодного сюртука, кажется, он даже попахивал нафталином). Не отрываясь от разговора, они символически сгрызли по одной семечке и перешли на «ты». Наконец Варя умолкла. Выдохлась. – Ага, – сказала Тыха, выслушав все. – Попробуем подвести предварительный итог. Итак, вы сидели в кафе. Ты, Дюшка Клюшкин и Ризенгри Шортэндлонг. В тот момент ты знала, что один из них человек, но еще не знала, что второй – супермутант. Вы с Ризи держались за руки, болтали и смеялись. При этом ты внезапно влюбилась в Дюшку исчезла и попала сюда благодаря тому, что Ризи совершенно случайно оказался способен производить муто и держал тебя за руку. Теперь ты – мутангел, Дюшку уже не любишь, Ризи тоже не любишь, но всеми силами хочешь попасть обратно, чтобы провести сюда Дюшку. Я правильно пересказываю? – Ну… да… – Поехали дальше. От Янанны ты знаешь, что попасть обратно ты не можешь, потому что нить оборвалась. Но ты считаешь, что очень опытный инфилопер Янанна ошибается и можно попробовать попасть туда, поскольку там остался Ризи. Верно? – Ну… да… – Тебе также известно, что Дюшку и Ризи забрали ангелы и они же заморозили на веки вечные всю планету. Но ангелам ты тоже не веришь. Ты считаешь, что они врут или ошибаются. Ты не веришь никому, ты полагаешь, что за месяц или год сможешь сделать то, что не под силу другим, гораздо более опытным. И ты не любишь, нет, не любишь Дюшку. Так? – Ну… да… Некоторое время они смотрели друг другу в глаза и молчали. Потом Тыха Быха Та перевела взгляд на металлический двухразовый стакан и сказала: – Если бы металл мог плавиться от твоего вранья мне и самой себе, у нас на столе была бы лужица. Вот такая. Стакан вдруг задрожал мелкой дрожью, а потом… начал плавиться. Не успела Варя и ойкнуть, как на столе перед ней оказалась раскаленная лужица. Варя в изумлении пялилась на нее, не зная, что и подумать. Магия? Но магии не существует. Гипноз? Но зачем? Фокус? – На этом столе расположены десятки сокращалок, – спокойно пояснила Тыха. – Наш мир принципиально не трехмерен. Ты мутангел, и поэтому ты можешь жить в нашем нетрехмерном мире и видеть стол как стол. Но чтобы научиться видеть его как стол с десятками необозначенных в явном виде сокращалок, чтобы затем научиться ими пользоваться, а затем научиться строить свои сокращалки, а затем попытаться построить сокращалку в мир, с которым нет связи… Чтобы этому всему хотя бы попробовать научиться, ты должна для начала… Она замолчала. – Что я должна? – не выдержала Варя. – Что? – Перестать врать себе и начать доверять другим мутангелам. Так что давай еще раз с первого такта, как говорят музыканты. Ты любишь Дюшку? – Ох… Да! – А почему «ох»? – Потому что я на самом деле не знаю, люблю я его или нет!!! – Вот! Теперь другое дело! – обрадовалась Тыха. – Наконец-то не брешешь. А то то «да», то «нет»… А правда где-то посередине: «не знаю»! В общем, до тренировки в этот день так дело и не дошло. Тренировку отложили на завтра. Диди. Насколько осуществима была Варина идея? Как ни странно, идея ее была не совсем безумна, именно поэтому Тыха Быха Та взялась помогать. Конечно, просто так Варя не смогла бы не то что проложить сокращалку, но даже с места сдвинуться. Однако некоторые шансы на успех у нее были. Правда, при наличии целого ряда удачных стечений обстоятельств. Каких? Например, если бы Ризи и Дюшка оказались на Земле-11 и у Ризи осталось представление о направлении, в котором тянулись нити. Если бы он что-то знал о природе этих нитей. Если бы Варя стала работать с очень сильным инфилопером, способным быть Мебби Клейном в одиночку. Если бы Дюшка вдруг стал мутангелом. Если бы…
Ночь Варя не спала. Она сомневалась во всем: любит или не любит Дюшку; стал он ангелом или у нее еще есть шанс; получится из нее инфилопер или нет; догадается Ризи пойти ей навстречу или его уже вообще нет на свете… На следующее утро у Вари не было ни сил, ни желания наряжаться, подкрашиваться и даже завтракать. Она нацепила первые попавшиеся джинсы и валявшуюся на кресле мятую футболку и дотащила себя до беона Фи. – Свет в спину, – приветствовала ее Тыха. – Сразу предупреждаю: у нас с тобой сегодня ничего не получится, но ты не расстраивайся. – Постараюсь. Они направились к лифтам. – Мы что будем пробовать? – спросила Варя, еле сдерживаясь, чтобы не зевнуть. – Будем пробовать не заснуть стоя! – отшутилась Тыха Быха. – Давай проходи. Карета подана! Шутка не удалась. На слово «карета» Варя Воронина среагировала неадекватно: сильно вздрогнула. «Карета подана, только принца не хватает! У него вчера был выходной, а сегодня небось тут где-то околачивается…» – подумала Варя. Они спустились, но неглубоко. Минус пятый. Варя топала за Тыхой, как зомби, и украдкой зевала. Хорошо, что у Тыхи на затылке глаз нету! – Вообще-то я вижу что происходит у меня за спиной, – вдруг произнесла та. – Мне не очень нравится эта способность, но без нее в моей профессии нельзя. – Ой! – смутилась Варя. – Извините! – Мы перешли на «ты», еще вчера. – Да… Но мне как-то неловко вас… Вы же намного старше… И опытнее… – Если тебе неловко, не надо было брать семечку. Мы пришли.
Диди. Правила поедания семечек и перехода на «ты» у мутангелов такие. Тот, кто хочет перейти на «ты», достает семечки, угощает своего знакомого и съедает хотя бы одну семечку После этого он может называть этого своего знакомого на «ты». Но тот, кого угощают, может не съесть в ответ семечку Это означает, что он еще морально не готов переходить на «ты». Все очень просто.
– О, а я не знала, что можно не брать… А где тут свет? Они вошли в черную-черную комнату. В ней был черный-черный пол, черный-черный потолок и черные, как несложно догадаться, черные обои. Посередине этого черного-черного кошмара стоял черный-черный стол, вокруг которого не наблюдалось ни одного черного-черного стула. Черных-черных кресел и черных диванов тоже не наблюдалось. Другой мебели вообще не было. Варя, втайне надеявшаяся рухнуть на что-нибудь мягкое после бессонной ночи, разочарованно скривилась. Но тут же мысленно отругала себя: что за лентяйство такое, это ведь не школа, она же сама сюда… На черном-черном столе лежала флуоресцентная зеленая рука, обрубок, кисть. Рука светилась. – У нас на Земле-11 такая страшилка детская была, про черную комнату и руку, – сказала Варя. – Только рука там – красная. – На многих землях есть такие страшилки, – кивнула Тыха. – Это архетип. – Что? – Не важно, потом узнаешь. Итак, чтобы разобраться с тем, как строятся сокращалки, надо понять суть пространства с размерностью три целые и четырнадцать сотых. А чтобы понять суть пространств с большими размерностями, надо начать с чего-о? – С не врать себе и другим! – бодро отрапортовала Варя. – А… Ну это-то да, но я другое имела в виду. Я имела в виду, что надо начать с самого простого варианта, с пространства с размерностью… равной… равно-ой… – Нулю? – Единице. Как ты себе представляешь пространство, размерность которого равна единице? Варя никак не представляла. – Постарайся представить. Если так легче, закрой глаза. Варя закрыла глаза, представила себе кровать с подушкой и поняла, что глаза лучше открыть, чтобы не заснуть стоя. – Ну, что представилось? – Не знаю. Что-то такое… длинное… – Правильно! Молодец! Конечно, длинное. Это прямая. Вы проходили по математике прямую? «Мутобоже, только не математика, только не математика!» – мысленно взмолилась Варя. – Проходили. – Отлично! Теперь можешь забыть все, что вы проходили! – Это я с радостью… – пробормотала Варя. – Считайте, уже забыла! – Хорошо. Теперь смотри на тренажер. Варя огляделась в поисках тренажера, но в чернойчерной комнате ничего, кроме черного-черного стола, не было. Оказалось, тренажером была зеленая рука. Она создавала изолированное одномерное пространство. В котором вскоре оказались Варя и Тыха. Они оказались там в виде точек, самых обычных точек на прямой. Дело в том, что в одномерном пространстве можно быть только точкой или отрезком.
Диди. Если вы будете преобразованы в одномерное существо (например, для передачи ваших данных после вашей смерти), вы, конечно, не превратитесь в точку, а станете отрезком, очень длинным. Таким длинным, что сами себе покажетесь бесконечным, уходящим в неведомое далеко лучом. Вы успеете осознать, что теперь являетесь лучом, поскольку передача данных не произойдет мгновенно. Кроме того, это может начать происходить во время клинической смерти (если такая с вами случится), сразу после прохождения туннеля. Это довольно любопытное состояние, сопровождающееся очень необычными ощущениями. Например, вы будете чувствовать себя бесконечно-растяжимым. Как жвачка. Только жвачку можно вытянуть максимум на метр, а вас одномерного – на много миллионов километров. Вопрос, который часто задают: предшествует ли это состояние превращению человека в мутангела? Ответ на этот вопрос: нет. Оно может предшествовать, конечно. Но с большей вероятностью такая передача данных может говорить об обновлении вашего Д. У. (дубликата уникальности) и ни о чем другом. Печалька, да.
Варя Воронина и Тыха Быха Та стали в одномерном пространстве не отрезками, а точками. Им не надо было передавать свои данные на миллион километров, им требовалось почувствовать одномерность мира, только и всего. Со стороны это выглядело не шибко интересно: две фигуры застыли возле черного-черного стола, приложив ладони к зеленой руке. Руку-тренажер Тыха предварительно поставила стоймя, при этом из середины ладони протянулся ярчайший тончайший ядовито-зеленый луч. – Ого! – воскликнула Варя. – У меня такие, только посветлее, из пальцев тянулись, когда я во второй раз исчезла! А из ладони черная тянулась, когда мы с Янанной… У меня она теперь вот, как браслетик, на память… Варя продемонстрировала Тыхе браслетик. – Тыха, это мутонить, да? Которая из тренажера светит? – Да. Одна из. Их много разновидностей. – А ее можно потрогать? – Да, именно это мы и сделаем. Но подожди немного. Сначала тебе надо мысленно почувствовать себя точкой. Ты – точка в одномерном пространстве мутонити. Чувствуешь? Глаза закрой. А теперь входи в нить. Варя закрыла глаза. Вытянула руку… О, что это, как это, куда это ее закру… Не-е-е… Да! Да, она определенно была теперь точкой! Сон как рукой сняло. Стать точкой в одномерном мире, как оказалось, очень страшно. Даже влюбляться и исчезать не так страшно было, правда!
Диди. На самом деле это не так уж страшно, если знаешь, что ты настоящий многомерный где-то в пространстве по-прежнему есть. Но если ты полагаешь, что вот это оно и все… Тут, конечно, суслик, полный суслик.
Мир для Вари, ставшей точкой, сузился до двух точек: одна была перед ней, вторая за ней. Та точка, которая перед ней, называлась Тыха. Точка Тыха была живая. У точки, находящейся позади Вари, имени не было, и она была неживая. И больше в новом одномерном мире не было вообще ничего. Но худшее было впереди: точка по имени Тыха внезапно куда-то подевалась, и ее место заняла вторая безымянная точка. А спустя пару мгновений точка Тыха оказалась сзади Вари. Как?! Это было слишком невероятно для одномерного мира (о существовании миров с другими размерностями в данный момент точка Варя не знала). Она чуть не умерла от страха! К счастью, опытная Тыха вовремя прекратила тренировку и Варя не умерла. – Жуть, жуть, жуть, кошмар, жуть жуткая! – повторяла Воронина, обнаружив себя живой и трехмерной в черной-черной комнате, которая после всего пережитого казалась ей райским местечком. – Все что угодно, только я больше никогда туда не… Жуть, жуть, это… Ох! – Да не переживай ты так, я же предупредила, с первого раза ни у кого не получается. Двадцать – тридцать подходов – это рекордсмены. А в среднем около ста. У нас тут один парень два года назад начал проходить этот курс, так он до сих пор одномерку не освоил полностью! – Что за парень? – подозрительно нахмурилась Варя. – Кирилл, что ли? – Не. Кирилл сюда даже не совался пока. Они с тренером все правильно делают. Начинать надо всегда с создания себя. Это ты у нас торопыга… Варя обиделась. Почему в этом замечательном мире никто, абсолютно никто не хочет ее понять?! Сначала Янанна. Вроде хорошая женщина, добрейшая, мудрая. Но как только последняя ниточка оборвалась, сразу заявила: прости-подвинься, но мы больше не Мебби Клейн, о доме забудь, о Клюшкине забудь, пока-пока на годы и века. Теперь Тыха. Тоже, казалось бы, замечательная, но что толку, если они в этой черной комнате проторчат два года, а к моменту, когда Варя чему-нибудь научится, пройдет миллион лет, и смысла уже ни в чем не будет? – На сегодня все. – Тыха Быха положила зеленую руку на стол ладонью вниз, мутонить погасла, и комната погрузилась во тьму. На мгновение Варе показалось, что она опять стала точкой, ее лоб покрылся испариной, а сердце вновь застучало, как пятитактовый двигатель, готовясь к тому, что обслуживаемый им организм может помереть. Но Тыха распахнула дверь, впуская в комнату свет, и Варя опять не умерла. – Да, сегодня точно нужно заканчивать, – согласилась с ней Варя. – Тут еще дело в том, что я ночь не спала, никак не могла успокоиться… Они подошли к лифтам. – Я думаю, тебе лучше всего пойти спать, и лучше вернуться не в квартиру в Мебиклейне, а отправиться в Онн. Восстановление после первого попадания в одномерность занимает некоторое время… Они вышли из лифта в центральный холл первого этажа. – Хорошо, я так и сделаю, – кивнула Варя. – Подожди, я найду кого-нибудь, кто тебя проводит. – Не надо, что я, сама не дойду? – Надо-надо, погоди секунду. Кто у нас тренер, я или ты? – Ладно, жду… – Варя подумала, что действительно чувствует себя отвратительно, и до Онна отсюда путь не такой уж близкий. – Тыха Быха, а когда мы проведем следующую тренировку? И нельзя ли все-таки что-то придумать, чтобы побыстрее? Я понимаю, что одна и за тыщу лет не справлюсь, но помнишь, мы говорили, что если с кем-то самым продвинутым… – Думаю, следующую тренировку мы проведем не в одномерке, а в говорильне, давай дня через три созвонимся, посмотрим на твое самочувствие и… – Свет вам в спину! От неожиданности Варя вздрогнула и напряглась, сжалась, как пружинка: голос принадлежал Кириллу. Это он будет ее провожать?! Опять?! Ни за что!!! Он же обещал к ней никогда! Больше! Не!!! – А вот и водитель, – улыбнулась Тыха. – Он тебя подвезет до сокращалки, которая выходит прямо к твоему Онну Красная, как муторак, и злая, как муточерт, Варя собралась было высказать Тыхе все, что она думает о «водителе Кирилле», но не успела. – Свет вам в спину! Кого надо отвезти? Голос был совершенно незнакомый, немного хриплый. Варя обернулась. В шаге от них стоял коренастый гуманоид сине-серого цвета. На нем не было полной формы, но была форменная кепка таксиста. А Кирилл? А Кирилл стоял у лифтов, спиной к ним. – Меня отвезти… – растерянно пролепетала Варя. Один из лифтов приехал, Кирилл шагнул в него, так и не обернувшись. Двери лифта бесшумно закрылись. – Меня надо отвезти, – повторила Варя. – Извините, пожалуйста, что не поздоровалась. Мне сегодня что-то… немножко нехорошо. – Понял, бывает! – кивнул таксист. – Хотите, я вас до машины на руках понесу? – Не, я сама. Спасибо! В машине Варя думала о том, что ее никто никогда не носил на руках, разве что во младенчестве. А потом она стала думать о Дюшке. Смог бы он ее носить на руках? Наверное, нет. А потом Варя вспомнила уроки физкультуры, на которых Клюшкин показывал самые плохие результаты. А потом они приехали. Добравшись до Онна и попрощавшись с водителем, Варя упала на палас и заснула ровно на том самом месте, на котором спала в свою первую осознанную ночь на уровне Пи, который правильнее называть не уровнем, а браной. На следующий день Варя Воронина позвонила Тыхе Быхе, извинилась и отказалась от дальнейших тренировок. Надо было учиться жить дальше. Без Дюшки.
Глава 19. Один из трех или четвертая
С Агафеном происходило нечто непонятное. Он медленно, но верно становился каким-то другим. Умнее, что ли… Или внимательнее. Он не знал, конечно, что похожие изменения происходят и с некоторыми другими жителями их городка – с теми, в кого попали самые большие частички ангела Старка. Агафен чувствовал, что что-то с ним теперь не так. Это «не так» прочно сидело внутри него, затаившись и ничего не предпринимая. Но оно было, несомненно. Гай Юлий Агафен не любил зиму. Зимой холодно. Зимой холодно сидеть на полу. Когда сидеть на полу становилось холодно, Агафен залезал повыше. Сейчас он с ногами забрался на то, что повыше. На диван в любимом холле «Скорой помощи». На диване было лучше, чем на полу. Агафен сидел на диване и думал о том, что на диване сидеть лучше, чем на полу. Раньше он не знал, что то, на чем он сидит, – диван. А теперь вдруг запомнил, вот так! И поэтому он теперь может думать, что на диване, именно на диване, – лучше, чем на полу. Дурик Агафен был в восторге от того, что он теперь может думать такими сложными новыми словами. А о том, какие чувства были у Старка, когда он обнаруживал у себя мысли подобной глубины, лучше не рассказывать. Появление в «Скорой помощи» Риза прервало размышления Агафена о диване. Увидев Риза, Агафен улыбнулся. Он уже знал, что это – Риз. Риз часто говорит с ним… Говорит с ним… О чем-то… Риз остановился у самого входа. Он смотрел на Агафена и думал. В том, что Гай Юлий Агафен – это Дюшка Клюшкин, Риз вообще-то сильно сомневался. Да, он съел мясо. Да, повторил, что он Дюшка. Да, его, придурка, легче было подменить на Дюшку. Но это все еще ни о чем не говорит! Съел мясо – подумаешь, он же даун, он все что угодно может слопать. Повторил, что Дюшка, – ну и что, это у него манера такая – повторять. Да и какой смысл ангелам делать из Дюшки дурачка? Агафен улыбался Ризу широко и открыто. Словно издевался. «А подменить могли любого, – продолжал размышлять Ризенгри. – Хотя, с другой стороны, – как? Вот живет себе человек на Земле-4, его все знают. У него семья, работа, друзья, привычки. Вдруг – бац! – в его тело вселяют Дюшку. А человека куда? И как Дюшку в него бац? Что, вытащили Дюшкины мозги и… Если бы Дюшка был супермутантом, тогда проблем не было бы: изменил тело и… О! Вот! Вот оно, то, что надо! Конечно! И как это ему сразу не пришло в голову! Разумеется, Дюшка теперь просто – супермутант. Потому он и может притворяться любым человеком. Значит, надо всех подозреваемых, то есть претендентов на роль Клюшкина, проверять на мутантские способности. Только вот как именно?» – А у меня есть лошадь, – отчетливо произнес вдруг Агафен, извлекая из кармана маленькую глиняную фигурку. – Хочешь? На. Ризенгри оторопел. Чтобы Агафен заговорил сам, по собственной инициативе? О нет! Пока Риз тормозил, Агафен настойчиво повторил: – А у меня есть лошадь, хочешь, на. Ризи приблизился к несчастному придурку. Поверить в то, что ангелы превратили его лучшего друга вот в это чучело, он почти не мог. Превратили, стерев память. Наверняка. Но зачем они над Дюшкиными мозгами издевались? Да, такого на мутантские способности не проверишь, бесполезно. Если это – Дюшка, придется как-то по-другому проверять. – Ты не бойся. Она уже застыла, – сказал Агафен и добавил: – Она из сада. – Что? Риз взял из рук придурка глиняную фигурку. Белая лошадь не вызвала у него никаких эмоций. Риз Шортэндлонг понятия не имел о том, что его сестра любила застывший полукруглый сад, наполненный белыми лошадьми. Риз покрутил фигурку в руках. – Ты – Дюшка Клюшкин? – тихо спросил Риз. – Ты не бойся, ты только шепни, я никому не скажу, честно. Или знак какой подай. Ты – Дюшка? Агафен промолчал. Раньше он бы просто повторил то, что ему сказали. Но сейчас он с невольной помощью кого-то, кто стал частью его, понял, что повторять не нужно. Потому что это был вопрос. А на вопрос нужно отвечать другими словами, не из вопроса. Но какими словами? Тот, кто сидел внутри Агафена, опять затаился. И не подсказывал. Тогда Агафен вздохнул и выдал свой собственный вариант ответа. Агафен сказал: – А у меня есть лошадь, хочешь, на. Она из сада. А у меня есть лошадь. Ты не бойся. Она уже застыла. А у меня есть лошадь. Хочешь? Ризенгри застонал, схватился за голову и ушел на работу, в архив СС. В «Скорую помощь» он заходил теперь только ради Агафена, который мог быть Дюшкой.Вечером Ризи поставил лошадку Агафена в «своей» квартире на полочку и сел за работу. Разложил на столе какие-то чертежи и задумался. Шортэндлонг проводил в крошечной комнатке номер восемь довольно много времени, почти все вечера. Вечерами Риз мастерил фотоаппарат. И одновременно телефон. Дела продвигались медленно. Риз ужасно ругал себя за то, что никогда раньше не интересовался техникой. То есть он, конечно, интересовался, но как пользователь. Разбирался в новых, модных марках, знал, чем одна модель круче другой. А вот как самому сделать простейший фотик? Проблема! Ладно, по вечерам на этой отстойной планете все равно нечем заняться… Лизка постучалась тихонько. В том, что это Лизка, Риз не сомневался. Только она одна так стучалась – словно царапалась. Риз свернул чертежи и пошел открывать. – Чего тебе? – Ничего, мама зовет. – Зачем? – Не знаю. – Ладно, я сейчас. Риз собирался закрыть перед носом сестры дверь, но она неожиданно юркнула в комнату и бросилась к лошади. – Эй, ты куда? Я тебя, кажется, не приглашал! Сестренка замечание Риза проигнорировала: – Почему ты взял мою лошадь? – Вовсе она не твоя. Мне ее один человек подарил. – Нет, она моя! – Да у тебя таких не было никогда. Что, я твои игрушки не помню? – Она из сада! У меня там таких знаешь сколько… Риз фыркнул. Он бы отдал сестренке это глиняное недоразумение – тоже еще, велика ценность. Но вдруг эта лошадь поможет ему достучаться до сознания Дюшки? – Пошли, я тебе кое-что покажу! – поджала губы Лиза. Они поднялись на крышу. Подошли к полукруглой горке с уступами. Действительно, лошадей на уступах горки было навалом. – Я тут играю, – объяснила Лиза. – Это как будто мой сад. А я как будто ангел. – Кто ты? – Риза словно ведром воды обдали. – А что, подумаешь! – повела плечом Лизка. – Если ты был куклой ангелов, что я, не могу быть ангелом? Лиза не могла объяснить Ризу, что часть ее уже ангел. Причем не простой, а тот самый, который забросил Ризенгри на Землю-4. Лиза не могла этого объяснить потому, что этот ангел в ней сидел тихо-тихо. Словно его и вовсе нет. Риз присел перед сестренкой на корточки и взял ее за руки. – Послушай, Лиз, – медленно сказал он. – У меня к тебе один очень важный вопрос. А ты на самом деле чувствуешь себя… как бы это сказать… Не совсем собой, что ли… Ангелом, например. Или… Или еще кем-нибудь… – Ну да! – спокойно ответила Лиза. – Конечно. И это мне очень нравится. – Послушай, а кем тебе больше всего нравится быть? – Фи, глупый! – засмеялась Лиза. – Ну конечно, мне больше всего нравится быть Сестрой Героя! А почему ты больше никого не спасаешь? Риз хотел еще поговорить с сестрой. Но на крышу, в зимний сад под большим стеклянным потолком, поднялась мама, возмущенная долгим отсутствием детей. – Ну и что вы на крыше торчите? – спросила она. – Спать тут, что ли, собрались? Пришлось спускаться вниз и откладывать важный разговор на потом. Весь этот вечер Ризи не спускал глаз с сестренки. Теперь у него появилась новая кандидатура на роль Дюшки. Однако утром произошло еще более интересное событие.
Выходя из дому, Ризенгри столкнулся с соседом Моисеичем. Обычно Моисеич бегал по утрам, причем делал это в любой сезон и при любой погоде. Ризи редко составлял ему компанию. Все-таки мутантам тоже иногда хочется спать, особенно после еженощных похождений. А Моисеич просыпался уж очень рано. И они не пересекались. Сегодня Ризи вышел как всегда. Моисеич в задумчивости сидел на скамеечке перед подъездом. Общительная Лизка частенько забегала к Моисеичу. И Риз решил, что от соседа можно будет узнать кое-что полезное. Поэтому он присел рядом и спросил: – Не помешаю? Вопрос был риторический – земляне-4 полагали, что никто никому не может помешать. Если дело происходит днем, когда ты хронически почти счастлив. Моисеич ничего не ответил, и Риза это насторожило. – Вам плохо? – спросил Риз. Моисеич отрицательно покачал головой. Риз подумал, что человека с такими неадекватными реакциями хорошо бы отвести в «Скорую помощь». Но тут он вспомнил, что точно так же все происходило, когда он встретил на улице в самый первый день своего прибытия Миляушу с Вербеной-Кариной. И как он тогда решил, что они ненормальные. И как быстро, всего за полгода, он сам стал таким же! Сидит себе человек на скамейке, мечтает о своем. Ну почему ему должно быть плохо? – Я побегать вышел, – прервал размышления Риза Моисеич. – Присел шнурок завязать. Побежали вместе или ты торопишься? – У меня есть время, – кивнул Риз. Они побежали по привычному маршруту – за город, по тропинке к реке, потом по берегу до косы и обратно. Утро было неприветливое. Бесконечные дожди размыли тропинку, то и дело на пути встречались лужи, которые приходилось обегать по мокрой траве. – Как у тебя дела на новой работе? – поинтересовался Моисеич. – Нормально. – Ризи не очень хотел вдаваться в подробности. – Там много работы, я пока разбираюсь только. Жалко, на дом времени мало остается. На родителей, на Лизу. Она на меня обижается немного. Она ж еще маленькая. – Она маленькая, – снисходительно согласился Моисеич. Моисеич имел в виду, что маленькие могут обижаться, им позволительно. Но Риз упорно клонил в свою сторону: – Она маленькая, и я, как ее старший брат, должен уделять ей больше внимания. У нее такие странные игры… Вы ничего странного в Лизке не замечали? Моисеич засмеялся: – Риз Шортэндл, милый! Мы все странные! Разве ты не странный? Разве я не странный? – Вы-то чем странный? – Ну вот, например, мне кажется, что я могу легко перепрыгнуть через эту лужу. Лужа была длинная. Хороший легкоатлет, если с разбега, может, ее и одолел бы. Но не Моисеич, это точно. – А еще мне хочется изменить погоду, свой возраст, одежду… Моисеич наклонился к самому уху Риза и прошептал: – Мне вообще с некоторых пор кажется, что вокруг все не так! – Дюшка, – прошептал Риз. – Что? – переспросил Моисеич. – А со мной… Как теб… как вам кажется, со мной все так, как надо? Моисеич словно стряхнул с себя что-то, внимательно посмотрел на своего спутника и, пряча улыбку под серьезной миной, сказал: – С тобой все в полном порядке! Можешь не сомневаться! И они побежали дальше. Так у Риза появилось три новых реальных претендента на роль Дюшки: Лизка, Агафен и Моисеич. Интуиция подсказывала Ризу, что на сей раз он не ошибается. Один из них – точно Клюшкин. Надо только вычислить, кто именно.
Вторую половину ноября и весь декабрь Ризенгри Шортэндлонг работал с Михаилом Михайловичем. Архив отдела СС был вдвое больше архива «Скорой помощи», однако сидеть с бумагами Ризу не приходилось. Огромные возможности, которые открылись ему при стажировке в СС, Риз использовал на всю катушку. Элину он видел теперь только иногда, в основном в школе. А как же любовь? А очень просто: Ризи увлекся работой, а Эля страдала в одиночестве оттого, что ее любимый – недостойный врун и хитрец, хоть и мутант. Из-за пропусков в школе Эле временно, до Нового года, порекомендовали ночные сны не смотреть. Впрочем, ребята изредка встречались, и во время их встреч Эле казалось, что все может у них быть, как и раньше. – Не бери в голову! – говорил Ризи. – У нас с тобой все в порядке. Это все временно, только до Нового года. Потом тебе разрешат смотреть ночные сны и… – При чем тут сны? – недоумевала Эля, которая по-прежнему ничего не помнила о ночных похождениях и приключениях. – Я хотел сказать, что я буду работать в СС только до Нового года. И в следующем году мы сможем видеться чаще. Хочешь, я постараюсь устроить так, чтобы меня тоже направили в театр? Но Элина отрицательно качала головой. В театре ей не нравилось, и затаскивать в эту тягомоть еще и Риза она не хотела. Эля жаловалась на глупые постановки, на то, что играть на сцене скучно. Расспрашивала о том, как продвигаются дела у Дюшки. И действительно ли дурачок Агафен – это Дюшка Клюшкин? Ризи рассказывал ей про Агафена, про Лизку и про Моисеича. Про то, что пока у него с ними ничего не получается. Рассказывал в подробностях о том, как обычно вел себя настоящий Дюшка. И чем каждый из трех кандидатов на него похож, а чем – нет. – Дюшка был хоть и мягкий, но более… решительный, что ли, – говорил Риз. – Вот, например, однажды он сказал: «Все, Бес, я больше не могу, завтра я убегу!» Это при том, что в нем была куча датчиков и за ним следил целый институт! А из этих трех кто бы мог так сказать? Да никто! Эля внимательно слушала, кивала. Иногда во время их встреч Элина начинала плакать – как казалось Ризу, без всяких на то причин. – Ну чего ты ревешь? – раздражался Риз. – Не хочешь играть в театре – так не играй. Я же тебе объяснял: делаешь вид, что ты в восторге от своей роли, говоришь всем направо и налево, что мечтаешь стать актрисой, – и через пару недель ты не в театре! – А я тебе тоже уже объясняла: не могу я так! – парировала Элина. – Это вранье, это нечестно! – А заставлять человека заниматься тем, чем ему не нравится, – это честно? – Честно. Они же не просто так. Они же ради меня это делают. Ради того, чтобы я научилась… – Да я триста раз уже эту точку зрения слышал! – перебивал ее Ризи. – Потому вы и живете так отстало. Потому, что никто своим любимым делом не занимается. Вот и результатов нет! Вот на моей Земле все не так было. – Зато ваша Земля взорвалась, а мы живем себе… Ой, Риз, извини, пожалуйста! – осеклась Элина. – Я не хотела тебе об этом напоминать… – Да ладно. – Нет, ты извини. Понимаешь, до того, как ты появился в моей жизни, со мной все было нормально. Я жила и думала: как же все вокруг хорошо, как же все правильно. Если у меня что-то в жизни не так, это я сама виновата, мне надо измениться в лучшую сторону, и все тогда совсем будет отлично. А потом появился ты. И все перевернулось. И теперь я не знаю, что мне думать и как жить дальше. Вот как? – Мне бы твои проблемы! – фыркнул Риз. – Как жила, так и живи. Прямо я такой пуп земли с твоих слов получаюсь. Пойми, я обычный супермутант. Самый обычный. А ты хочешь, чтобы я сказал тебе, как жить! Не знаю я как. Обыкновенно. – Риз, а вдруг ты исчезнешь? Вдруг однажды я проснусь, а тебя забрали ангелы? Ведь ты почти выполнил их задание, нашел Дюшку Почти нашел. Значит, они могут тебя забрать… Но на эти вопросы Риз Шортэндлонг и вовсе не мог ответить. Он каждый раз уходил от ответа и предлагал Эле развлечься. Например, пойти в лес и полетать. Но Эле не хотелось летать. Да и времени на полеты не было. Риз провожал Элю домой или в театр и шел по своим делам. Между тем приближался Новый год. В середине декабря лег снег. Утром тридцатого декабря Риз с Элиной пошли кататься на лыжах. Утро выдалось морозное. В мире было спокойно и солнечно. Серая каменная кладка заброшенной фермы угрюмой лентой уползала вкось по склону холма, вдоль которого проходила старая лыжная трасса. Пятнистая крыша бывшего коровника дрожала сквозь восходящие потоки воздуха в классическом стиле постимпрессионизма. Синие тени касались дырявого снега и черными угриками проваливались к земле. Припорошенные снегом елки нежились в белых холодных лучах, проступая на горизонте грязными смазанными пятнами. Риз и Эля проехали на лыжах по трассе и свернули к поваленным деревьям, чтобы немного передохнуть. Ризу отдыхать было незачем. А вот с Элиной сегодня было что-то не так. Нет, с ней все последнее время было что-то не так. Риза вымотали ее бесконечные метания и слезы. Но сегодня творилось что-то особенное. Риз искоса посмотрел на измотанное, осунувшееся лицо своей подружки. Эля сняла лыжи и присела на ближайший поваленный ствол. «А ведь я в нее практически был влюблен!» – подумал Риз. – Завтра утром я убегу, – спокойно и уверенно сказала вдруг Элина. – Я не могу больше так жить. Не могу – и все. Знаешь, как мне плохо? Я не Дюшка Клюшкин, я просто говорю его словами, потому что они правильные. Мне не надо помогать. Я не последний человек, во мне нет датчиков, и за мной никто не следит. Отговаривать меня тоже бесполезно, поскольку мое решение – это решение взрослого человека. И раз ты меня не любишь, я разрешаю тебе развязать все узелки, которые ты завязал мне на память, и не переживать по этому поводу. Ангелов в моем мире нет, поэтому освещать мой путь они не смогут. Но зато и навязывать свой выбор тоже не смогут. Выбор – это не выбор, если его навязывают. Риз не стал спорить с очевидным. Да и отговаривать Элину он не собирался. Но ему было непонятно, для чего она его сюда в таком случае вызвала. – Для того, чтобы передать тебе без свидетелей одну вещь, – объяснила Элина. – Вот она, держи. С этими словами девушка достала из-под куртки и передала Ризу сверток объемом с толстую тетрадь. – Это две рукописи. Одна моя, вторая – папина. У меня к тебе большая просьба. Ты их, пожалуйста, спрячь, только не читай. А когда найдешь своего Дюшку, передай ему. Он прочтет то, что там написано, и тогда просто наверняка вспомнит, кто он на самом деле. Гарантирую. Риз повертел в руках сверток и подумал о том, что для его тайной передачи вовсе не обязательно было отправляться на лыжную прогулку. Но озвучивать свои мысли он не стал. Просто молча спрятал пакет за пазухой. – Обещаешь, что все сделаешь так, как я тебя просила? – Обещаю. Только я не уверен в том, что я найду Дюшку. – Найдешь обязательно. Проверишь всех трех кандидатов по второму кругу – и найдешь. Внезапно порыв ветра сорвал красную варежку, висевшую на воткнутой в снег лыжной палке, и отбросил ее в сторону. Риз удлинил руку, вытянув ее из рукава на полтора метра, подцепил варежку и вернул обратно на палку. «Все повторяется», – подумал Риз. Точно так же улетела варежка Дюшки на земле мутантов… – Жалко, что на нашей Земле нет биореакторов. Я бы тоже хотела такие фокусы уметь проделывать! – рассмеялась Элина. – Какой же я осел, – сказал Риз Шортэндлонг. – Просто законченный. На, держи свою рукопись. И папину тоже. Он достал только что спрятанный сверток и протянул его Элине. – Ты что? – Ничего. Я выполняю твое поручение. Все сохранил, не прочел, передаю по назначению. – Но я же – не Дюшка! – Нет, ты – Дюшка. Я только что это понял. Ты точно Дюшка. Ты – Андрей Клюшкин, мой лучший друг с Земли-11. Элина села на лыжи и задумалась. – Ужас какой! – произнесла она наконец. – А ты, часом, не ошибаешься? Риз категорически замотал головой. Элина продолжала размышлять. – Не ошибаюсь, – сказал Риз. Они довольно долго говорили в тот день. Обсуждали, что им теперь делать. Решили пока не торопиться. Проверить все еще и еще раз. – Я не думаю, что я была Дюшкой, – сомневалась Эля. – Понимаешь, вот что угодно, но парнем я себя совсем не чувствую! Ну сам подумай, какой из меня парень? Ты бы стал Дюшку целовать? Это был аргумент! – Ни за что не стал бы, вот еще! – фыркнул Риз. – Но я же раньше не знал, что ты Дюшка! Теперь больше не буду тебя целовать! – Ты меня больше не любишь?! – Если ты – Элька, то люблю. А если Дюшка – то… ну, как люблю, как друга! И вообще, я ж мутант. Мы любить не умеем, я тебе уже сто раз говорил. Варя Воронина так и исчезла – влюбилась – и куку! Ты же не хочешь, чтобы я тоже куку? Эля не хотела. – А как она исчезла? – Да я ж рассказывал. Сидели мы в кафе. Я, она – рядом, Дюшка – напротив. Я просто так сижу, они друг на друга пялятся. Ну, вот она пялилась, пялилась, вдруг – бац! – и нет ее. Я даже сперва подумал, что это я ее убил нечаянно. Я ее в тот момент за руку держал. У меня потом из руки какая-то черная нитка тянулась, долго тянулась. Потом исчезла. Эля напряглась. – Про нитку ты не рассказывал. – Ну да… Но это такая деталь. Несущественная. Вероятно, когда влюбившиеся мутанты исчезают насовсем, после них остаются нитки. – Ризи, нет! Нет! Эта нитка… она… Она, может быть, имеет ту же физическую природу, что и… – Что и что? – Я не могу объяснить толком, я не разобралась в папиных формулах. Но папа описывал, что могут быть какие-то типа нитки, которые… Он их струнами называл. Но иногда нитками. Ты прочти лучше сам. Ты умный, ты больше меня поймешь. Держи! Папину тетрадку Эля все-таки отдала Ризу, почти насильно. А свою взяла. Сказала, что там ничего интересного, никакой физики, одни сопли.
Диди. Отец Элины Нарциссовой, Сергей Нарциссов, называл сворачивающиеся дополнительные размерности пространства струнами. Но считал, что при некоторых условиях струны превращаются в эластичные нити.
В итоге Ризи и Элина решили, что Ризи пока не будет давать окончательный ответ ангелам о том, кто является Дюшкой. Но и в этом городе они оставаться не будут, а сбегут вместе. Ведь ангелы не требовали от Ризи никуда не уезжать? – Значит, имею право на побег! – пошутил Ризенгри. – Погуляем по столице как следует. И в процессе точно выясним, что ты – Дюшка. Принято? – Принято с одной оговоркой, – попыталась пошутить в ответ Элина. – Мы точно выясним, что я – не Дюшка! – Ладно, давай не париться! Нас ждет самый веселый Новый год, какой только возможен на этой планете!
Глава 20. Если подруга стала монстром
Маша смотрела на плотно завинченную крышку над головой, направляя на нее луч масляно го фонарика, и не верила своим глазам. Такого предательства со стороны Рино она не ожидала. Да, он не стал мутангелом, но… Но даже последние-распоследние сволочные мутанты не поступают так по отношению к… друзьям? Хм… Допустим, Рино Слунс не считает ее своим другом, но логически-то он рассуждать не разучился? Ему же должно быть ясно, что жить на необитаемом острове лучше вдвоем, а не… А не бросать подругу по несчастью на съедение Кротику. – Трус несчастный! – в сердцах сказала Маша (голос у нее по-прежнему был осипший, но она не обратила на это никакого внимания). – Пригрезился ему за моей спиной монстр, так он дал деру, а то, что меня сожрут, ему пофиг! И как из него Янанна собирается сделать мутангела через несколько дней?! Маша поставила фонарь на пол и стала подниматься по скобам. Может быть, ей удастся открутить крышку с этой стороны? Подниматься было непривычно легко. Маша с удивлением обнаружила, что видоизменились пальцы не только рук, но и ног. Причем обувь на ногах осталась, но тоже изменилась, подошва теперь прикрывала лишь пятки и центральную часть, а длинные пальцы впереди торчали свободно. Маша карабкалась по скобам, инстинктивно цепляясь за железяки всеми четырьмя конечностями. «Чума! – подумала Маша. – Ладно, все это неважно, доберусь до первой же достроенной сокращалки – и дерну к Варе с Янанной, пусть возвращают меня в как было, а то что за дребедень?!» Крышку отвинтить не удалось, с этой стороны ухватиться было не за что, а попытки пробить металл каменюгой ни к чему не привели. Да тут и динамит бы, наверное, не помог! Делать было нечего, пришлось вернуться к недостроенной сокращалке. Знаков около нее было много. Маша присмотрелась: в основном незнакомые. Первый ряд только понятный, это предупредительные знаки о том, что входить нельзя, опасно, могут быть последствия… – Последствия я уже поимела, – пробормотала Маша. – Пройденный этап… Дальше-то что делать? За первым, предупреждающим, рядом начиналась целая вязь разных значков, как бы висящих на горизонтальных шпагатиках. Это был текст, но не такой, какие бывают в книгах. Текст был многослойный, и некоторые буквы или слова в разных слоях соединялись ниточками или чем-то вроде ниточек. Иногда соединялись целые блоки текстов. Какие-то фрагменты были выделены другим цветом. В некоторых местах зияли пустоты. Маша ничего, конечно, не поняла. Стоять тут бесконечно и лупиться на паутину значков было еще бессмысленней, чем оставаться возле закрытого люка. – Была не была! – произнесла Маша и еще раз просунула голову в сокращалку. На этот раз по ту сторону пустоты не было. А туннель был. Тот самый, по которому они когда-то пришли на этот остров. Все лампы горели и, видимо, появились новые, поскольку раньше эта часть туннеля не освещалась. В свете этих новых, еще не успевших покрыться пылью ламп собственной персоной стоял, скрестив на груди лапки, двухголовый… – Мамочка! – пискнула Маша. – Кротик!!! Ы-ы-ы… Мария Малинина от страха и неожиданности впала в ступор. Она понимала, что надо быстро выдернуть себя обратно, но… Кротик смотрел на Машу оценивающе. Потом левая его голова одобрительно кивнула: – Хороша-а! А правая плотоядно облизнулась и засмеялась. Маша поняла, что сейчас ее сожрут целиком и не поперхнутся, справилась со столбняком и попыталась выбраться. Рывок! Не тут-то было, недостроенная сокращалка держала ее плотненько: башка по эту сторону, остальное по другую. Еще рывок! Бесполезно. «Целиком не сожрут, голову откусят и все! – поняла Маша. – Веселенькая перспектива!» – Чего стоим, кого ждем? – вежливо поинтересовался Кротик. – Входи уж, что ли… – Не могу! – прохрипела Маша. – Застряла. Ни туда ни сюда. – М-да, голосок тот еще, надо будет подправить, – заметила та голова, которая смеялась и облизывалась. – Как застряла?! – удивилась первая голова. – Эта часть программы давно отлажена! Да что ж такое… Стой, не шевелись, сейчас поправлю. Маша в любом случае не могла шевелиться, поэтому и не попыталась возразить. Кротик вздохнул, сделал пару пассов лапками, и все пространство туннеля заполнил многослойный текст с ниточками, который Маша видела по ту сторону сокращалки. Кротик прошел в него (текст оказался голограммой) и стал искать нужный фрагмент. Ушел он довольно далеко, оставив Машу в одиночестве. – Теперь пробуй! Маша пошевелилась. Получилось. Инстинкт самосохранения подсказывал: надо убираться обратно, звать Рино, пытаться отвинтить люк. Природное любопытство возражало: вперед, только вперед! Плюм! – сокращалка сама выплюнула ее вовнутрь, то есть к Кротику Маша прижалась к стенке и твердо решила сражаться за свою драгоценную жизнь до последнего. И это хорошо, что у нее теперь есть когти! Если подпрыгнуть и вцепиться левой рукой за левую шею, а правой за… – У тебя такое лицо, как будто я собираюсь тебя зажарить и слопать! – удивленно заметила первая голова (то ли более сытая, то ли более лояльная). Правая опять облизнулась. «Так, двумя руками вцеплюсь в шею правой! – решила Мария. – На счет три. Раз…» – Слушай, пошли есть уже, а! Я с голодухи сейчас помру, а тебе бы все работать! «Два… Прыгнуть повыше, руками за шею, а когтями ног буду живот драть! А лучше пониже. Он же мужик? У всех самцов там самое это… больное в общем…» – Машин план действий на ближайшие пять минут обрастал подробностями. – Маша, у нас к тебе конструктивное предложение! – миролюбиво произнесла первая голова. – Мы с моим товарищем немного заработались и по этой причине зверски проголодались. Не составишь нам компанию? – В качестве обеда? – подозрительно прохрипела Маша. – С юмором девушка, это хорошо. – Вторая голова сглотнула слюну и добавила: – А над голосовыми связками надо будет серьезно поработать. Ну, пошли уже, что ли… – Столовая у нас там! – Первая голова сопроводила свои слова махом лапки в сторону стены. И Кротик бодро прошмыгнул прямо сквозь стену подземного туннеля. – Ничего себе! – пробормотала Маша. – Так он был всего лишь галлюцинацией?! Я съезжаю с последнего ума?! Одна из голов Кротика вынырнула из стены и с некоторым раздражением пояснила: – Мы не галлюцинация. Мы – Мебби Клейн. Обычные мутангелы. Как и ты. Дизайнеры этой сокращалки. Ну, ныряй уже сюда скорее! – К-ак??? Я сквозь стены не умею! Из всех моих друзей только один на такое способен, так он, простите, супермутант, как выяснилось… Кротик, видимо не желая тратить времени на объяснения, просто схватил Машку за руку и втащил за собой в стену. – Айки, мама, я, уи-и-и!!! Я не… – Все, мы на месте, угомонись уже! Это пока еще не настоящие стены, так, иллюзия. Они по другим координатным осям расположены. Так что расслабься. Маша осторожно открыла глаза, сначала один, потом второй. Они стояли посреди довольно просторного помещения, заполненного по периметру разноцветными, похожими на змей, трубами, между которыми были плотно уложены змейки потоньше, черные и коричневые. Везде, где не было труб, были коробки с кнопками – скорее всего, какие-то приборы, так, с первого взгляда, не разобраться. Несколько столов среди этого хаоса наличествовали, но они были завалены предметами, мало похожими на посуду. – Ты не удивляйся, у нас эм-м-м… своя еда, немного специфическая, мы же все-таки кротик. Маша решила не удивляться. Но одно дело – не удивляться, а другое – лицезреть… Рацион Кротика состоял из двух больших порций червегусениц, обильно политых чем-то пахучим и таким же малоаппетитным. Малинина сдержала рвотный рефлекс и с энтузиазмом принялась рассматривать хитросплетенья труб. – А для тебя у нас есть клубника со сливками, – отправив в рот первую порцию червегусениц, радостно сообщила одна из голов. – В холодильнике. Достанешь сама? Но аппетита у Маши не было. Вообще. – Зачем ей теперь клубника? – философски заметила вторая голова. – Ей бы теперь паучков каких… Хрустящих… У нас остались паучки? – Кажется, есть упаковочка… Маша открыла рот, чтобы окончательно и наотрез отказаться от какой бы то ни было еды, но тут внезапно подумала о том, что она ведь никогда в жизни не пробовала паучков. Должно быть, они вку-у-усные… – А паучки тоже в холодильнике? Там же, где клубника? – поинтересовалась она. – Не, их в холод нельзя, хрустящесть пропадет, – покачал одной из голов Кротик. – Они вон, на эр-эн-ка-преобразователе!Диди. Всем будущим инфилоперам, дизайнерам сокращалок! Запомните твердо, зарубите себе на носу на хоботе или на мандибулах (на том, что у вас есть)! Планируя видоизменение проходящего через сокращалку в другой мир мутангела, ни в коем случае не трогайте его ДНК или ТНК! Это слишком важные молекулы. А вот РНК, гормоны, мелкие «остаточные белки» и прочая ерунда – в полном вашем распоря жении!
Маше дали пакетик с паучками. «Что со мной? – с ужасом думала Маша, надрывая пакетик. – Почему я хочу паучков?! Это безумие!» Паучки оказались довольно вкусные. Только жевать их было непривычно, поскольку вместо одного ряда зубов у Маши теперь было целых два. На этом новости не окончились. Спустя некоторое время Маша узнала еще вот что… Один Кротик раньше был двумя разными личностями, но теперь, временно, являлся одной. Два друга-инфилопера, дизайнера по имени Кротик Мебби Клейн строили вместе уже не первую сокращалку, причем специализировались они на игровых сокращалках. Эта вела в игру-страшилку. Проблема с этой конкретно сокращалкой была в том, что входящего в нее мутангела надо было не просто переодеть или адаптировать к новой, допустим, атмосфере или силе тяжести, а временно превратить в игрового персонажа в соответствии с его глубинными неосознанными желаниями. – Это действительно очень сложная задачка, – сказал в заключение Кротик. – Пока мы решили ее только частично. Демо-версия даже еще не готова. И часть программы, обеспечивающая возврат в первоначальное состояние, тоже не отлажена. Поэтому мы уже второй год – Кротик, а тебе пока придется побыть лысым паукоедом. Но ты не волнуйся, это временно… – Как это – лысым?! – завопила Маша и схватилась за голову. – Как, лысым!!! Ох, не-е-ет! Да, волос на голове не было. Одна голая черепушка. К тому же бугристая какая-то. – А ну дайте мне зеркало! – потребовала она. – Есть у вас тут зеркало? Зеркало было. Перед ним лежал большой мягкий матрас, на который можно падать в случае потери сознания от увиденного. Что Маша немедленно и сделала – упала без чувств. Вторая порция новостей тоже не порадовала. Выяснилось, что вылезти на поверхность Маша сможет (причем у нее даже есть выбор, на какой из двух островов вылезать, на совсем необитаемый или в город, к Рино), но вот когда именно удастся вернуть ей первоначальный облик – большой вопрос. – В лучшем случае – три дня! – оптимистично заявила одна голова. Вторая голова отличалась некоторым пессимизмом, она сказала: – В худшем – годика три. – Сколько-о?! – Ну, не три дня, но за неделю сделаем. – Два года. Не раньше. – Десять дней, и точка. – Срок меньше года я даже рассматривать не собираюсь. – Через две недели на острове Праздник Первого Снега, а потом Новый год. Мы просто обязаны успеть. – А качество? У нас блок тетраклоидов еще не начат даже! Ты в их физиологии разобрался, лентяй? – Обойдемся пока без тетраклоидов. Законтачим их на ноль, потом доработаем. О, кстати! Чтобы не забыть. Ты дорешал задачку по аттрактантам ящерок? – А, нет! Там смотри, какая интересная проблемка вырисовывается… Две головы углубились в формулы. – Эй, а мне что прикажете делать? – дожевав последнего паучка, принялась тормошить Кротика Маша. – Прикажете?! Как мы можем тебе приказывать? Делай что хочешь. – Я бы на твоем месте вернулся в город и как следует попугал Рино! – А я бы выбрал необитаемый островок, там паучков больше… – Послушайте, но оба выхода, оба люка плотно закрыты. Я не могу туда попасть! – Ерунда, сигай напрямую, тут же пространство всмятку, какие проблемы? – отозвалась одна голова. – Ох уж эти пользователи… – добавила вторая. Маша вспыхнула и решила высказать обеим головам все, что она о них думает, начав с того, что мозгов у них… – Эй, вы что? Ты что? Кротик внезапно вытянул одну из своих клешнеобразных лапок и мягонько ткнул Машу к ближайшей стенке. Мягонько-то мягонько, но сильно. Раз! – и Маша втянулась в каменную кладку, прошла в нее, как нож в суфле. Секунда – и она стоит на поверхности. Прямехонько над крепко завинченным люком. В темноте (пока она общалась с Кротиком, наверху наступила ночь). Злая, как три тысячи муточертей. А поскольку срывать злость на Кротике было невозможно, она… – Ну, Рино Слунс, держись! – прорычала Маша, расправила когти и расхохоталась. Кротик Мебби Клейн внимательно наблюдал за ее действиями в четыре глаза, сразу на нескольких трехмерных мониторах. – Пробное тестирование игры обещает быть на редкость увлекательным! – произнесла левая го лова. – А по-моему, мы переборщили, – возразила правая и тут же добавила: – Хотя коллеги из А-отдела Мебиклейна считают, что это облегчит им работу и позволит Рино скорее стать мутангелом… Диди. А-отдел, или Адаптационный отдел, занимается такими сложными случаями, как случаи с Машей или Рино. На уровень Пи изредка попадают разумные существа, не являющиеся мутангелами. С ними надо что-то делать. Этим и занимается А-отдел. Янанна не работает в этом отделе, однако взялась курировать процесс превращения в мутангелов Маши и Рино, поскольку они, как и Варя Воронина, попали сюда с Земли-11, и Янанна чувствовала себя в ответе за их судьбу.
Первым делом ставшая гигантским лысым паукоедом Маша решила отвинтить крышку люка. Пусть Рино поймет, что монстр вырвался на свободу! С этой стороны отвинтить ее было проще некуда. Главное, чтобы силенок хватило. Мария ухватилась за ручки, уперлась пятками в землю… Особо напрягаться не пришлось, крышка поддалась сразу. – Лимонад и то сложнее бывает открыть! – фыркнула Маша и закусила губу наружным рядом зубов, обдумывая кое-что. Обдумав, она подняла крышку, примерилась и… согнула ее под прямым углом. Бросила на землю, недалеко, чтобы сразу было видно. Огляделась в поисках того, что еще можно порушить, чтобы и смотрелось эффектно, и непоправимого вреда архитектуре не нанесло. Разнесла на куски пару каменных скамеек. Вырвала из земли бронзовый фонтан, мощно вырвала, как говорится, с мясом.
Диди. Была глубокая ночь, было довольно темно, но паукоеды превосходно ориентируются в темноте. Даже лучше, чем царапозавры. Вид вывороченных труб и воцарившегося на площадке хаоса Машу вполне удовлетворил. Но чего-то не хватало. – Кровушки! Кровушки не хватает для полноты картины! – сообразила Маша. Но откуда же ее взять, кровь? Не заниматься же членовредительством! Конечно, можно использовать краску, которая хранится в подвале мастерской художника, это недалеко, через улицу. Но это не будет выглядеть натурально… Маша побежала в лес, проверять силки, которые устанавливал Рино. Оказалось, бег – это счастье! Особенно если использовать все четыре конечности. «Почему я никогда раньше не увлекалась спринтом?» – думала Маша, несясь по городу и легко преодолевая препятствия, которые прежде приходилось обходить. На окраине города она поняла, что проверять силки не понадобится. Паукоеды чувствуют зверя нюхом, сразу могут точно сказать, где прячется ближайший заяц и на каком расстоянии находится лань. Охотничий азарт разгорелся внезапно и стремительно. Маша, а точнее хищница, в которую она превратилась, ломанула сквозь кусты, прыгнула на дерево, покачалась на ветке, использовала ее как трапецию, и – оп! – первая жертва у нее в лапах! Сполна удовлетворив внезапно проснувшийся охотничий инстинкт (а заодно насытившись свежатинкой), Маша вернулась к развороченному входу в подземелье. Принюхалась. Нет, Рино Слунсом тут не пахло. То есть слабый отголосок его запаха был, тянулся по земле. Маша поняла, что она просто чует след, оставленный несколько часов назад. – Спит небось сладким сном, предатель! – прошипела она, изучая невидимый след. – Ага, к себе пошел, видать, вон туда. Ну-ну… Славная у меня завтра будет игра! Остаток ночи Малинина провела в работе над декорациями: разбрасывала куски мяса по близлежащим улицам, заскочила к себе, взяла одежду, перемазала ее кровью, порвала в клочья, расшвыряла вокруг люка. Затем отправилась по следу Рино к его жилищу на берегу. Нашла укрытие. Новый день начинался медленно. Рассветало долго и лениво. Маше совершенно не хотелось спать, хотя с момента, когда они с Рино сели в подводное корыто вчера утром, прошла целая вечность, наполненная самыми сумасшедшими приключениями. Ей также не хотелось есть (ну, это, допустим, понятно, сырого мяса налопалась). Ей было не холодно, хотя ночью подморозило, впервые за все время их пребывания на острове. И еще, самое главное, ей было ни капельки не жалко этого труса, предателя и урода, Рино Слунса, которого она теперь презрительно называла про себя не иначе как Слунсяра и Слунсятина. Ну же, когда он вылезет на воздух, слунсодохлик несчастный? Ждать было немного скучно. Маша зевнула.
Пока Маша готовила великую месть и накручивала себя, готовясь к великому отмщению, Рино спал беспокойным сном. Отключиться ему удалось только под утро. Мысль о том, что Малинину растерзал монстр, не давала Слунсу покоя. Он чувствовал себя виноватым в ее смерти, переживал и злился, боялся возвращаться и проверять подземелье и одновременно с этим понимал, что его подруга, возможно, еще жива… Вдруг этот паук ее не съел? Может быть, пауки вообще не едят девчонок? И откуда он там взялся, там же только Кротик живет? Мозг Рино готов был взорваться от противоречивых желаний. – Я должен туда спуститься, – бубнил он. – Я должен отвинтить люк. Я должен ее спасти. Бубня, он нарезал круги по комнате, проходил мимо зеркала, бросал на него хмурый взгляд, и отражение его отрезвляло. Он осматривал круги под глазами и говорил: – Не, нельзя сходить с ума. Никуда нельзя лезть. Машу съели, и я с этим должен смириться. В конце концов, она мне не мама родная, да если б и мама. Сожрали ее. Слопали. Схавали. Мне удалось сбежать. И теперь надо думать о том, как выжить. План выживания был прост и очевиден. Завалить люк камнями и залить бетоном для верности. Дождаться жителей, которые, если верить календарю, должны приплыть буквально через несколько дней. Если никто не приплывет, строить лодку, большую, надежную. Собираться в дорогу. И… Вот только вопрос: плыть сейчас или дождаться весны? Рино отходил от зеркала и опять начинал думать о Маше. Вдруг пауки не едят девчонок? Может, надо все-таки открутить крышку и проверить? Раздираемый противоречиями, Рино Слунс все-таки наконец уснул. Проснулся он днем. И прежде всего глянул в окно. За окном шел снег. Первый снег в этом году! Ух! Рино любил снег. Он выскочил на улицу в чем был, только в ботинки ноги сунул. – Снег! Машка-а-а!!! Сне-е-ег! Рино засмеялся, подставил лицо снежинкам, высунул язык. Если поймать на язык ровно сто снежинок первого снега, сбудется любое желание, это каждому ребенку Земли-11 известно. Вот только никогда не получается поймать ровно сто, Рино каждый год пробовал, но неизменно сбивался со счета, а может, не чувствовал всех попавших в рот снежинок, они же не по одной падают! Раз, два, три и четыре, пять… – Я идиот… – пробормотал Рино, перестав считать. – Машку сожрал паук. А я… Решив все-таки не быть слабаком, а открыть люк и выяснить все точно и заодно укокошить паука и всех монстров, какие только там найдутся, Рино вернулся в дом за оружием. Собрался. Наскоро проглотил кусок холодного позавчерашнего кроличьего шашлыка, запил водой, тоже холодной, поскольку греть – время терять, и вышел. Снег уже не сыпал. И хорошо, что не сыпал, поскольку было еще достаточно тепло, и, добираясь до земли, снежинки таяли. Кому нужна грязь вместо белого покрывала? Рино пошел вверх, к люку. Поворот. Что это? Кровь?! Сказать наверняка было сложно из-за снега, местами превратившегося в воду. Но тут точно что-то происходило. Рино напрягся, вытащил из ножен меч и пошел быстрее. Меч он собирался применить впервые в жизни, поэтому очень волновался. Этот меч он нашел в доме главы города еще летом. Там было много разного оружия, но меч – самый крутой. Рино, когда его впервые увидел, аж замер от восхищения. Меч был слишком большой и тяжелый, но Рино его все-таки присвоил и не забывал тренироваться, рубить головы кустам и воображаемым чудищам. Меч обладал удивительным свойством: он оставался таким же острым. Пришло время проверить его в настоящем бою! Еще один поворот. Да, больше сомнений не было, это кровь. И вот даже кусок мяса валяется… От сознания того, что это, может быть, все, что осталось от Маши Малининой, Рино стало плохо. Он все-таки взял себя в руки и присмотрелся. Нет, кусок явно принадлежал какому-то мелкому грызуну, крысе, кажется. Ну да, похоже на крысу. Неужели паук вырвался на свободу? Рино вытащил меч из ножен. В его голове зазвучала песня, и он не мог вспомнить, из какого она фильма. «Шпагу для дуэли, меч для битвы… Каждый выбирает для себя…» – пел голос в голове, Рино понятия не имел, что означает слоао «дуэль», но понимал, что дуэль ему в ближайшее время не грозит, а вот битва – да. Еще один поворот. Еще больше крови. Рино побежал.
– Песня классная, но это же с Земли-12, – сказала одна голова Кротика второй. – Ну извиняйте, репертуара Земли-11 у нас в фонотеке нету, оттуда к нам на Пи еще никто не попадал. Убрать звук? – Трое попадали, – возразила первая голова. – Не, оставь, пусть играет. Каждый выбирает для себя-а… Время для любви и для молитвы… Шпагу для дуэли, меч для битвы-ы… И обе головы в два голоса продолжили: – Каждый выбирает для себя! Потом одна из голов предложила: – Вылезем, сразимся, что ли? Размяться охота… – Свихнулся, что ли? Он еще даже не мутангел! И игра не дописана.
Рино добежал до люка. Отвинчивать крышку не пришлось. Она валялась неподалеку, погнутая и покореженная. Вокруг все было в крови. И что самое ужасное, валялись обрывки Машиной одежды. Рино помнил эту ее цветастую юбку, любимую, и шаль, яркую, зеленую, с разводами и цветами. Сомнений не оставалось. Рино побледнел и тут же покраснел. И разозлился. – Я отомщу за тебя, Машка! Так отомщу, что… Перед мысленным взором Рино Слунса стояло видение жуткого лысого паукообразного чудища с когтями, который был в подземелье. Он знал, что чудище огроменное и жутко сильное, но уровень адреналина в его организме зашкаливал, и Рино было плевать на размеры и силу противника. Он огляделся повнимательнее и понял, что надо бежать по кровавому следу обратно, до того места, где увидел крысу, а дальше по ситуации. И побежал. Странно, но веса меча он сейчас почти не ощущал, хотя все его чувства обострились до предела. Лысое уродливое паукообразное существо удалось обнаружить под навесом сарая, недалеко от дома, в котором жил Рино. Существо дрыхло, посапывая во сне и причмокивая время от времени большими губами, похожими на сильно перезрелый бурый огурцемидор, надрезанный вдоль. Синяя морщинистая кожа, веки почти черные. «Надо подкрасться и отрубить ему голову одним взмахом!» – подумал Рино, оценивая толщину шеи. Шея была тоненькая. Да и сам монстр на поверку оказался не таким уж огромным, мутометра два, два с половиной от силы, и то, если скрюченные паучьи ножки во всю длину вытянуть. «Надо подкрасться и отрубить!» – еще раз подумал Рино. Момент был очень удобный, но Слунса что-то останавливало. Нельзя сказать, чтобы он боялся, хотя он немного боялся. Но тормозил не из-за страха. Нельзя также сказать, что он считал нечестным нападать на противника во время сна. Такая идиотская мысль не могла бы прийти в голову ни одному здравомыслящему мутанту, а Рино Слунс всегда отличался здравомыслием. И уж точно нельзя сказать, что он почувствовал, что монстр – это вовсе не монстр, а превращенная сокращалкой Малинина. Рино оторопело смотрел на задающее храпака чудище и не понимал, что ему мешает напасть. Как будто в рубке головы с плеча было что-то неправильное! «Он тут просто живет! – подумал Рино. – Живет себе и живет, живет себе и жи… Под землей. И вдруг вылез на свет, посмотреть или за едой, а я его…» – Оно Машку сожрало, – прошептал Рино, возражая самому себе. – Оно монстр, если я его не… То оно и меня… Как только проснется… Лысая монстрятина сладко причмокнула противными огурцемидорными губами, перевернулась на другой бок и всхрапнула. «Интересно, оно – он или она?» – подумал Рино, буравя взглядом бугристый затылок чудовища. А потом не словами, а как-то подсознательно, мельком, вдогонку, еще подумал о том, что если оно – он, то башку можно и отрубить. А если оно – она, то как-то… Как-то вроде совсем нехорошо. – Я с ума свихнулся! – прошептал он вслух и покрепче сжал меч. – Надо сейчас, прямо сейчас, на раз-два… Он сделал шаг вперед и даже замахнулся. Что-то было не так. Рино растерялся. С одной стороны, он понимал, что перед ним чудище-людоед или мутантоед, не суть важно. С другой – понимал, что… Нет, с другой стороны, Рино решительно ничего не понимал, кроме того, что… Протоптавшись в нерешительности около монстра никак не меньше четверти часа, Рино Слунс обреченно вложил меч в ножны и побрел прочь. В общем, он осознавал, что ему конец. Рано или поздно оно (он или она) проснется, и… «Наверное, на меня нападут сзади, – размышлял он. – Хорошо бы сразу отключиться». От былой злости не осталось и следа. Рино дошел до дома главы города, толкнул дверь. Поднялся на второй этаж, в комнату с коллекцией оружия. Вернул меч на место. Жалко, что он так и не смог им воспользоваться и уже никогда не сможет. Главное, он же столько раз представлял себе мысленно сцены, в которых он, храбрый герой Рино, как раз примерно таких вот монстров как раз примерно таким вот замечательным мечом… Он вышел. На улице было светло и тихо. Солнце не выглянуло, но тучи кое-где разошлись. «Хороший день для смерти, – вяло подумал Рино. – Может, попробовать уплыть? Надо попробовать…» Рино решил заглянуть в подвал одного из домов, в котором они с Машей нашли особенно солидные запасы продуктов. Может быть, монстр – ночное животное. Если успеть уплыть до вечера… Он побрел к дому с подвалом. От переутомления перед его глазами плясали цветные муточертики. Особенно если смотреть под ноги. Из подвала вышел, нагруженный едой. Взял такую, которая не испортится. Теперь надо было добраться до пристани, выбрать лодку, и в путь. Между тем день над покинутым островом медленно, но все-таки разгорелся. Снег, едва припорошив каменные декорации предстоящей трагедии, больше не шел. На земле он местами растаял, сделав попытку оставить жителям городка призрачную надежду на продление осени. Единственный вменяемый на данный момент житель, Рино Слунс, брел по мокрой брусчатке к пристани без всякой надежды. Какая разница, что будет дальше, осень ли, зима? Не все ли равно, убьет он жуткого паукомонстра или монстр разделается с ним? Будет лучше, если он уплывет, оставив чудовищу пустые дома на растерзание, или что-то изменится, если он загонит монстра обратно в подземелье, а сам попытается остаться тут, сохранив город, дома, книги, культуру? Надо сказать, мысль о сохранении чужой культуры пришла в голову Рино впервые. Конечно, он и раньше не был варваром и пользовался вещами жителей города без спроса только потому, что у него не было другого выхода, да и спрашивать было не у кого. Но идея остаться робинзонить, чтобы не дать разным диким животным посеять тут хаос?! Нет, об этом Рино и не помышлял. Но теперь самое правильное – уплыть. Жители не вернутся, а если вернутся, сами примут решение, что делать с гигантским пауком. Может быть, они приручат его, как Кротика? Научат говорить или построят ему отдельное комфортабельное жилище. Вон Кротик живет под землей – и вроде бы доволен. Рино стал размышлять о том, какой жизнью жил Кротик, чем питался, где спал. Цветные муточертики под его ногами плясали, как ненормальные. Как он поплывет? Грести же надо, а у него в глазах рябит… Хорошо, что лысого монстра не видно… Вдруг Рино заметил, что если смотреть не под ноги, а на стены, например, то перед глазами никаких пятен нет. А если… вниз… то… – Суслик, полный суслик, это же не пятна! – воскликнул Рино, от неожиданности роняя продукты. – Это знаки! Стрелки! И всякое такое!!! – А я тебе о чем говорила! – противным голосом просипел сзади кто-то. – Монстр!!! – завопил Рино, сломя голову бросаясь наутек, к пристани. – Да я не монстр, я – Маша Малинина! – орал сзади паукомонстр. – Я теперь – мутангел! И ты тоже! Все будет хорошо! Будущее время Маша употребила зря. Никаких «будет». Все уже было хорошо. Уже издали, даже не добежав до пристани, Рино Слунс увидел, как к их острову плывут корабли, парусники. Они были очень красивые. Пожалуй, красивее их были только яркие воздушные шары, тоже приближающиеся к острову.
Глава 21. Предатель
Проводив Дюшку, то есть Элину, домой, Ризенгри пришел в самое распрекрасное настроение из всех, доступных мутантам на Земле-4. И, насвистывая новогоднюю мелодию, направился к себе. По дороге он пробежался по магазинам и набрал подарков к Новому году. Баллов ему было не жалко, ведь они с Дюшкой-Элиной решили свалить из этого захолустья. А в столице никакие эти дурацкие условности ему не понадобятся. Взял любой блокнот, понарисовал себе туда столько больших круглых чисел, сколько не жалко, – и вперед по ночным заведениям. А днем и вовсе проблем никаких. Эх, хороша планетка, хоть и без компьютеров! Нагруженный свертками, Ризи ввалился в подъезд, едва не снеся с петель входную дверь. «Я нашел Дюшку!» – мысленно ликовал Риз. – Все на месте, кроме твоих! – крикнула, не вылезая из внутренних комнат, Мария. – Спасибо! – откликнулся Риз, взбегая по лестнице. Для отца с матерью свертки были небольшие, достаточно ценные, но ничего особенного. А сестренку Лизку перед отъездом Риз решил побаловать. Он купил ей целую кукольную семью с собственным домом и всеми необходимыми причиндалами: мебелью, одеждой. Еле дотащил такое количество коробок! Дом был в сложенном состоянии. Его можно было собрать в три этажа, тогда он получился бы высокий и компактный, а можно было в два, тогда для него требовалось побольше места. Играть было удобнее в два этажа. Ризи не помнил точно, сколько места в Лизкиной комнате. Он свалил все подарки в свою каморку, в восьмой номер, взял рулетку и хотел было спуститься вниз, посетить детскую и измерить свободное место, но тут его взгляд упал на стол и… Ризенгри напрягся. На столе лежала стопка зеленых тетрадей. Это были очень старые тетради, похожие на ту, которую дала ему сегодня Элина. Он достал тетрадку-дневник Элиного папы и сравнил обложки. Обложки были похожи. Он пролистал несколько страниц и сравнил почерки. Сомнений не было: все это писал Сергей Нарциссов, физик-самоучка, погибший много лет назад. Секретные тетради, из-за которых его загребли. Обалдеть. Но как все это добро тут оказалось?! Нет, понятно, что Элина принесла, но когда она успела и как вошла? «Наверное, я двери забыл запереть, вот я раззява!» – подумал Ризи. Механически сунув рулетку в карман штанов, он присел к столу и раскрыл первую тетрадь… Ризенгри Шортэндлонг просидел над тетрадками до самого вечера. Нет, не то чтобы он так любил физику или разбирался в ней. Почти все формулы и расчеты ему приходилось пролистывать, поскольку они были слишком сложны, а времени вникать в каждую циферку и буковку у него сейчас не было. Но кое-что в записях настораживало. Слишком много было совпадений с тем, что Ризи чувствовал (особенно это касалось черной нити из его ладони), и тем, что описывал Элин отец. – Да, да… Это так примерно и происходило, – шептал Ризи, отрываясь от текста, а спустя минуту опять отрывался. – Да, как раз в момент Смены Дня и Ночи у меня однажды появилась эта нить и… Он проверил свою ладонь. Нет, сейчас это была просто ладонь, кожа снаружи, кости внутри. Ризенгри проделал любимый супермутантский трюк: вывернул ладонь наизнанку, стараясь не разбрызгивать кровь по стенам. Исследовал внутренности своей руки со всей тщательностью. Ничегошеньки. Ризенгри вернул руке ее привычный человеческий вид и посмотрел на часы. Скоро полночь, можно будет проверить… Все тетрадки были сплошь в формулах и странных схемах. Скупые строчки на полях представляли собой обрывки фраз. Из них Ризи понял: Сергей считал, что пространство устроено не совсем так, как мы это себе представляем, состоит из каких-то скрученных дополнительных измерений, с которыми можно что-то такое особенное сделать, но нужно наличие «самотянущихся» струн, которые при «растягивании вширь» становятся чем-то вроде пены, сближающей самые далекие точки Вселенной. Эти записи можно было посчитать бредом сумасшедшего, продуктом больного воображения чокнутого ученого, но… Ризенгри помнил, как некоторое время после исчезновения Вари нить не только тянулась из его руки, а как он, скользя по нити, знал, что она действительно расширяется где-то далеко-далеко, превращаясь во что-то другое, что он сам называл пузырями, а Элин отец – пеной. А еще Ризи вдруг вспомнил кусок фантастического романа, который написал Славик Тихонович, Дюшкин дедушка. Там, конечно, просто фантастика со всякой магией, но странное существо по имени Мебби Клейн тянуло именно нить, самопревращающуюся! Твердо решив сделать все, чтобы Элина-Дюшка смог вспомнить свое прошлое прежде, чем они станут ангелами, Ризи сунул драгоценные тетрадки за пазуху, извлек из кармана рулетку и спустился вниз. Кое-что надо было успеть сделать до наступления Ночи. Он заглянул в детскую. Лизка отсутствовала. Так-с… По ширине игрушечный дом в два этажа, пожалуй, влезет. Теперь измерим длину… Ногой Ризенгри зацепил какой-то тяжелый предмет под Елизаветиной кроватью и невзначай сдвинул его. Хотел поправить, но механически, неосознанно, вместо того, чтобы запихнуть обратно, выволок на свет. О небо! Перед ним была каменная мозаика. Наподобие тех, которые обожал делать Дюшка. Та же окантовка крошкой, тот же оригинальный принцип укладки камней двумя слоями… Риз этой Дюшкиной дури никогда не понимал, но то, что это его работа, сомнений не было. Ризи сидел на полу, ошалело уставившись на доску с мозаикой, когда в комнату вошла Лизка. – Ты чего это трогаешь! – зашипела она, оглядываясь на дверь. – Это для мамы подарок! Ты что, свой подарок тоже нашел? – Нет, не нашел, не нашел, – успокоил ее Риз. – А это кто делал? – Кто-кто! Я, конечно, – гордо ответила девочка. – Правда, стопудово супер? – Правда, – кивнул Риз. – Очень красиво! А ты са… То есть… кто тебя этому научил? Тебя же научил этому кто-то… хороший? Лизка замялась. – Да, меня научила одна… хороший человек, но… это секрет! По законам Земли-4, если тебе говорили: «Это секрет», то спрашивать дальше было верхом неприличия. – Ой, извини, – сказал Риз. – Ничего страшного! – как взрослая, ответила Лиза. Ризенгри был почти на все сто процентов уверен, что помогал Лизе Дюшка. То есть Эля. Но все-таки надо было это проверить. – Давай положим твой подарок на место! Ризи нагнулся, чтобы сунуть доску с мозаикой обратно под кровать, но тут она выскользнула у него из рук. Он очень ловко попытался ее не поймать, и ему это удалось. Описав дугу, мозаика упала, ударившись углом об пол. – Ой, Лиза! Самый большой и нужный камень выпал и разбился! Ой, какой я безрукий, какой я у тебя ужасный брат! Ты меня-а никогда теперь не прости-ишь! Герой Риз Шортэндл картинно разревелся. Вообще-то при иных обстоятельствах Лизавета сейчас сама бы запустила соловья, но теперь ей вынужденно была навязана роль взрослой. – Ты не должен плакать! – очень серьезно сказала она. – Ты же большой уже, и еще герой ведь. Перестань! – Да-а, не плакать! – всхлипнул Риз. – Как не плакать: я твой подарок испортил. Где ты теперь такой камень возьмешь? Теперь из-за меня мама без подарка оста-анется! – Да я у Марии возьму у нее много! Не останется мама без подарка. Лизка погладила Риза по руке, как маленького. – У какой Марии? – решительно перестав плакать, спросил Ризенгри. – То есть я хотел сказать, беги прямо сейчас. А то я очень переживаю. И Ночь скоро. – Ага, – кивнула Лизка и выбежала из комнаты. Ризи проследил за ней. Девочка побежала вниз, к консьержке. Побыв там совсем недолго, она вернулась. Ризенгри пропустил ее наверх, спрятавшись за нижним пролетом лестницы, и вошел к Марии. Мария, укутанная в большой шерстяной платок от радикулита, читала книжку. При виде Риза она вздрогнула и встала. И Ризу сразу стало все понятно. Все-все. – Ты – не Мария, – сказал Ризенгри. – Ты – Дюшка. Мария молчала. – Ты – мой друг Дюшка Клюшкин. Мария по-прежнему молчала. – Мария! – убежденно сказал Риз. – Скорее всего, ты ничего не помнишь, но ты – абсолютно точно мой друг Андрей Клюшкин. С другой планеты. Я тебе сейчас все расскажу, и ты обязательно вспомнишь. Вот слушай. Раньше ты был… – Не надо, Бес, – сказала Мария. – Не старайся напрасно. Ты прав. Я – Дюшка. Мария отвела глаза в сторону, закусила нижнюю губу – типично клюшкинская привычка. «Он сам меня вычислил или не сам? Зачтется попытка или нет? Лизка прибегала только что… Это совпадение или нет? Я так нелепо выгляжу… Не так я себе все это представлял…» – Мысли в Дюшкиной голове играли в чехарду. – Подожди! Так ты с самого начала помнил о том, что ты – Дюшка? – изумился Ризи. – Да, именно так. – И ты знал о том, что я где-то рядом с тобой? – Разумеется. – И ты знал, кто я? – Ну, заранее – нет, но я сразу догадался… Консьержка Мария, она же Андрей Клюшкин, вышла в соседнюю с ее рабочим местом комнатушку, вернулась оттуда с двумя большими кружками кофе и продолжила как ни в чем не бывало: – Бес, мне немудрено было догадаться, согласись. Ты – Венька Бесов, как и раньше, разве что худее немного. В первый же день называешь себя Ризом Шортэндлом, вылечиваешь кого-то, с незнакомцами не здороваешься. К тому же живешь в моем подъезде. На, пей. Никто из местных не увидит. Это самый элитный кофе, из лучших домов столицы. У меня еще шоколад был, но извини, как раз кончился. На днях опять собирался смотаться в первопрестольную, пополнить запасы. Этим ихним массовым утренним склерозом так прикольно пользоваться в личных целях… – Смотаешься? Опять смотаешься? Но как, это же далеко, а ты… Ночью, что ли? Но как? На чем? – Да я теперь типа летать могу. – Ого! Ты стал мутантом? Круто. А крылья где? Ты левитируешь или как? Дюшка активно замотал головой: – Не! Я так и не стал мутантом. Это ангельская способность, но… – Ты теперь ангел?! – Не, не! – Клюшкин замахал руками так активно, что тут же скривился от боли, ибо тело страдающей ревматизмом Марии не прощало таких выходок. – Я человек. Но могу иногда переходить в тонкое состояние. Раз – и в столице. Не совсем летать, но так даже удобнее. Я для Димы выполнял одно поручение, он меня этой способностью временно наделил, а потом так и оставил. Кофе парил над кружками тонкими ароматными струйками, едва заметными. У одной из кружек был отломлен краешек. От этого она казалась Ризу ущербнее. А Дюшке было все равно. Дюшка взял ее себе – но не потому, что она была значимее, а для того, чтобы более целая досталась гостю. – Клюшкин, ты предатель, – сказал Риз. – Нет, Бес. Наоборот. Ты не понимаешь, я… – Почему ты мне сразу не сказал, что ты – Дюшка? Я прочел тысячи этих дурацких историй здоровья, психологию местную наизусть выучил, в СС устроился, Элину чуть с ума не свел. Я решил, что она – Дюшка, сказал, что мы с ней поэтому можем быть только друзьями, и никаких больше чувств. А ты видел меня несколько раз в день и: «Пять, три, семь», «с первой по четвертую»… А первая твоя фраза! «Наш герой! Всю свою оставшуюся жизнь я буду гордиться тем, что жила в одном подъезде с таким замечательным, исключительно чутким молодым человеком!» Ты мог хотя бы намекнуть! – Не мог я. Я все сделал правильно! Ты что, так ничего и не понял? Я же делал все, как надо! Как надо, то есть: не сознаваться, пока ты сам однозначно меня не вычислишь. Конкретнее – пока трижды не повторишь, что я – Дюшка. Ты повторил. Трижды. Я подтвердил. Все, как надо. Все по правилам. Это здорово, что ты меня вычислил и справился с заданием. Теперь все будет хорошо! Ну… насколько это вообще возможно… Клюшкин вдруг переменился в лице, отвернулся к окну. И тихо добавил: – Я все сделал по правилам. Ничего не нарушил. Нас должны теперь сделать ангелами, и тебя, и меня. Должны! Пусть не ангелами, пусть просто жить, дальше как-то жить, дружить… А Варя… – Варя-то тут при чем? – оторопел Ризенгри. – Она тоже тут? Выжила, что ли? Хм. Так это ж супер, если выжила! Хорошо хоть, ты сообразил с Лизкой мозаику делать…. А! Варя тут, и она вам тоже помогала, что ли? Проясни ситуацию! – Вари нету, – выдохнула консьержка Мария, становясь еще белее. – Вари, мамы, сестренок, никого… Но тебя, хотя бы тебя теперь должны оставить! В последней Дюшкиной фразе было столько отчаяния, что даже такая бесчувственная супермутантина, как Ризи, смогла понять, что тут что-то не так. Но что? – Эй, Клюшка, ты что? Никто, кроме нас, не выжил, это плохо, но это ж не новость. Меня должны оставить. Это хорошо, это новость. Я лично рад. Ты вроде тоже. Что-то не так? – Да мозаика эта… – прошептал Клюшкин. – Какой я идиот, какой я идиот!!! Мозаика – это вообще получилась конкретная подсказка. Эх… Как теперь объяснить ангелам, что я не нарочно! Дюшка-Мария сел, поставил наконец на стол кружку с кофе, которую все это время держал в руках. – Подсказка?! Да я даже увидел случайно! Я собирался уехать сегодня ночью! И уехал бы, думая, что Дюшка – это совсем не ты! Разве нельзя было подсказать мне раньше? Ты – предатель! – Ты что?! Бес, ты не должен считать меня предателем, потому что я никакой не предатель. Я вообще не должен был тебе подсказывать, и мозаика эта – это не подсказка, повторяю, а мое упущение. Клянусь, я не собирался подсказывать, я просто играл с малышами от нечего делать. Думаешь, фунт изюму – быть тут вахтершей? Но что делать, если в этой игре такие правила. Просто я понял одну простую вещь, которую ты понять никак не можешь. Вещь такая: не нужно бороться с ангелами. Надо понять, что они гораздо умнее нас с тобой, сильнее и прозорливее. Они лучше знают, что им с нами надо сделать, чтобы нам в конечном счете стало лучше. Они добрые, и мы должны быть им благодарны… – Что? Клюшка, что ты такое говоришь? Кто добрый? За что благодарны? Ризу очень хотелось схватить Клюшку за плечи и как следует постучать головой об стенку, чтобы из нее, из этой глупой головы, вытряхнулись все эти нелепости. Но тут раздался звоночек, возвещающий о том, что в подъезд кто-то вошел. Мария Клушкина немедленно вышла навстречу вошедшему. «Пятая и восьмая», – услышал Риз. «Что слышно новенького насчет… «Простите, к сожалению…» «Что вы, что вы…» Мария вернулась. Ризи давно привык к тому, что он сам может быть кем угодно. Но видеть своего лучшего друга в этом нелепом коротконогом теле стареющей одинокой женщины с совиными глазами и четко обозначившимися морщинами было как-то тоскливо. – Как за что благодарны? – тяжело, словно он на самом деле был Марией, продолжил Дюшка. – Мы живы, мы все помним, у нас есть руки-ноги, нам не падают за шиворот скорпионы в час по штуке, мы живем на уютной, дружелюбной планете… Дюшка не имел права рассказывать Ризу про Старка и про Джен. Он очень хотел рассказать своему другу очень много всего, но не мог. Дал слово Диме. – На классной планете, где вершиной творческой мысли является уродливый четырехколес с паровым двигателем! – воскликнул Ризенгри. – Я просто поражаюсь, как они додумались витамины синтезировать. Просто не иначе, как их ангелы надоумили. – Нет, ангелы в развитие Земли-4 ни разу не вмешивались, – покачал головой Дюшка. Но как только Дюшка произнес эту фразу, он вспомнил про Старка. И понял, что это вранье. И еще вдруг почувствовал, что больше не может врать. Совсем, совершенно. Что ему просто физически плохо становится от того, что он вынужден вешать Ризу на уши всякую лапшу. Но как ему быть, Дюшка не знал. Сказать правду – значило обмануть Диму. Не сказать – обмануть Риза. Да и все эти подробности о смерти Джен… – Риз, пожалуйста, умоляю тебя! Я не могу тебе всего рассказать. Ты мой самый лучший друг, навсегда. Но мой спутник сказал, чтобы… – Кто-кто? – Дима Чахлык, мой ангел-спутник. Он мне много чего рассказал и показал прежде, чем сюда отправить. Ты в это время спал. Образ Марии я сам выбрал. Еще я мог бы стать племянником Моисеича, приехавшим из другого города, или новорожденным младенцем. Понимаешь, на каждой Земле есть настоящие люди, аборигены, которые рождаются, живут и умирают себе спокойненько. Есть так называемые куклы ангелов – я так толком и не понял, правда, что это такое, но Дима сказал, что потом пойму. Есть такие, как мы, – в очередной раз живущие, которые рождаются и живут, как аборигены, и только после смерти узнают, кем они были раньше и выполнили ли свою миссию. Для нас ангелы сделали исключение – мы все помним. Так что тем более должны постараться и обязательно выполнить свои миссии. – Стоп! – оборвал его Риз. – Какие миссии? Почему я должен стараться? Насколько я помню, я ни у кого ничего не занимал, поэтому никому ничего не должен. Дюшка сидел, отрицательно качая головой в ответ на каждое слово Риза и теребя подол некрасивого мешкообразного платья усеянными кольцами пальцами. От несправедливых слов Риза Клюшкину хотелось реветь в голос. Он сдерживался из последних сил. Ризенгри не выдержал и взорвался. Он запустил в стену чашкой с кофе, обозвав напиток местной элиты жалким пойлом, достойным разве что голодной коровы. Он разодрал на Дюшке юбку, окрестив его обабившимся придурком, попавшим под гипноз ангелов. Он припомнил Дюшке все их жизни на Земле-11, его взорвавшихся сестренок-близняшек и родителей, свою сестру Джен и уж вообще ни в чем не повинного котенка Тафика, погибшего вместе со всеми. Он орал, брызгал слюной и приводил тысячи доводов, один убедительнее другого. Но Клюшкин его, казалось, не слышал. То есть он, разумеется, слышал, только воспринимал неадекватно. О чем бы Риз его ни спрашивал, Дюшка неизменно отвечал: «Я не знаю, для чего это так. Спроси у ангелов». Или: «Мы не можем об этом судить, потому что многого не знаем. Пусть ангелы делают, как лучше». – Как кому лучше? – вопил Риз. – Как им лучше? Или как мне лучше? А может быть, я сам без их помощи разберусь в том, как мне лучше? – Слушай, я пробовал сам решить, как мне лучше. Это не лучше, поверь. Это жуть. А если поступать, как они советуют… – Я их в личные учителя и психотерапевты не звал, – прервал его Ризенгри. – Они могут меня убить или заставить жить еще и еще раз. Они даже могут привести меня к тому, что я сам начну думать так же, как они. Они могут это сделать. Они делают это. Но так НЕЛЬЗЯ ДЕЛАТЬ! Выплеснув наружу первую порцию гнева, Ризи продолжил на тон ниже: – Дюшка, пойми. Ангелы ставят над нами эксперименты. Вмешиваются в нашу жизнь, когда хотят и как хотят. Потом нас же еще и судят. А мы ведем себя, как тупые бараны, покорные рабы или куклы, у которых нет ни собственных желаний, ни собственных представлений о том, как им жить. Но я не раб, не баран и не кукла, понимаешь? И у меня полно собственных представлений. Если бы я на самом деле был бараном, мне бы в голову не пришло протестовать. Я бы: на стрижку – так на стрижку, под нож – с покорным блеянием. Но я не тупой баран! – Ты не тупой баран, – согласился Дюшка. – Ты бешеный баран. Ризенгри двинул кулаком по столу так, что мощная столешница проломилась, пошла углом вниз, и вторая кружка с так и не выпитым кофе, подскочив на пару сантиметров, рухнула на пол. Дюшка молча отодрал от растерзанного Бесом платья кусок подола и принялся промокать им коричневую лужу, присев на корточки. Кружку с чудом оставшимся в ней глотком кофе вернул на стол. Ангелы должны уметь разделять в себе разные эмоции. А Дюшка знал, что постепенно становится ангелом, должен им стать. Вон, уже даже в тонкое состояние по ночам умеет переходить… Риз вылетел из подъезда, в темпе ирландской джиги нарезал кругов пять вокруг дома и вернулся, несколько успокоенный. – Клюшка, давай поговорим спокойно, – сказал Риз. – Давай, – согласился Дюшка. – Только я тебя в общих чертах выслушал, теперь ты меня послушай. Ризенгри сел. Опять прозвенел звонок входной двери, но растрепанная, в изодранном и мокром платье, консьержка Мария не обратила на этот звук ни малейшего внимания. – Бес, ты можешь говорить об ангелах все что угодно, – сказал Дюшка. – Может, они действительно просто ставят над нами какие-то свои эксперименты, а на все наши желания и чувства им вообще дружно наплевать. Может быть, они злые и противные. Но если бы не эти злые и противные ангелы, меня сейчас на свете уже бы не было, понимаешь? Ты – супермутант, ты бы, наверное, выжил и при ядерном взрыве. Ты и на этой планете можешь остаться и приспособить ее под свои нужды со временем. Цивилизацию местную изменить до неузнаваемости. Про ночь всем правду рассказать, мясо научить жарить, холодильники с компами создать. И лет через триста тут для тебя рай – живи не хочу. А мне куда деваться? Ты посмотри только на это тело! Еще максимум лет двадцать – и в серебристую коробочку. Стал бы младенцем – ничего бы не помнил. А итог был бы тот же. Так что мой выбор прост: или с ангелами, или в коробочку. А на старой моей планете что, меня ждала бы лучшая участь? Что, кто-то, кроме ангелов, мог предложить мне счастливую вечную жизнь? – Счастливую?! – с сарказмом уточнил Ризенгри. – Ну… Дюшка замолчал. Его мысли были противоречивы и чувства тоже. Он хотел рассказать Ризу обо всем, что он чувствует, о том, как на самом деле живет, о том, что Вари больше нет. Что ее нет и не будет никогда. О том, что его сестры Джен тоже нет окончательно и бесповоротно, что ее не просто так нету, что даже частички памяти о ней собирают по всем мирам, чтобы даже памяти о ней не осталось, и что в этом виноваты, конечно, ангелы. Нет, они ни в чем не виноваты. Да как же нет? Во всем, во всем виноваты только ангелы! Что им стоило спасти их Землю-11 еще раз или позволить им с Ризи жить вместе в доме у Димы или не там, а, чтобы не мешать, где-нибудь отдельно, хоть где-нибудь, просто жить себе и все… И чтобы Варя… Почему они не могли спасти Варю? Почему не могли убрать у нее из сердца или откуда там еще лишние эмоции? Ну и пусть она бы его не любила, пусть бы даже кого угодно любила или вообще никого, но она бы просто иногда сидела на пуфике, как тогда, на веранде деда Славика, и заходящее солнце тонуло бы в ее волосах… Как сказать обо всем этом Бесу? Он не поймет, да и нельзя… Особенно про Джен нельзя… Ризи не поймет… А вот ангелы, Дима и Рон… Надо будет обязательно объяснить Диме, что с мозаикой он не нарочно… Он заметил в углу под столом еще один осколок, нагнулся за ним. Движения его были медленные, осторожные: Мария Клушкина не первый год страдала острыми приступами радикулита и хронической сердечно-сосудистой недостаточностью. Ризи невольно подумал о том, что и десяти лет в таком состоянии можно не протянуть. Но и Диме Дюшка мог объяснить далеко не все. Например, то, что теперь, когда Старк позволил ему быть собой, вернул все его истинные мысли и переживания, он постепенно стал понимать, что не может с ними справиться. Что без помощи ангелов ему не выжить. Что, наверное, зря он тогда топил ладони до упора… – Нет, Дюшка, ты все равно не прав, – вздохнул Риз. – Во-первых, ты не прав в том, что считаешь, будто я могу жить вечно, если захочу. – А то нет? – Нет. – Да ладно! Ты что, стареешь или вылечить себя не можешь? – Я завишу от ангелов так же, как и ты. Захотят они – и меня тоже нет. Я даже из света во тьму выйти не могу. Меня свет не отпускает, я пробовал однажды ночью. А когда нас с тобой из одной вероятности в другую перебрасывали… Что я, мог что-то изменить? – Вот! – вздохнул Дюшка. – Вот. Даже ты, супермутант, ничего не можешь сделать и сам это признаешь. Значит, что? Значит, никакого выбора у нас нет. Значит, мы должны быть послушными мальчиками и слушаться тех, от кого мы зависим. Наверное, они лучше нас знают, что нам нужно и как оно – правильно… А потом, Бес, ведь они совсем не плохие. Правда. Они никому плохого не желают. Просто у них свои понятия о добре, понял? – Понял, – сказал Риз. – Все понял. Ты – предатель. – Опять двадцать пять! – Дюшка чувствовал себя опустошенным. – И кого же я предал? – Себя в первую очередь. Ну что ж, давай, слушайся. Давай! Риз опять перешел на крик. – Давай, будь пай-мальчиком. Живи дальше. Меняя миры, планеты, друзей, любимых. Давай, чего уж там! Меняй! Варю Воронину – на котенка Тафанаила, Тафанаила – на Машу Малинину, Машу – на слоникотюба Кешку, себя самого – на консьержку Марию, меня – на Диму Чахлыка! Услышав имя Варя, Дюшка не выдержал. То, что давно собиралось взорваться, наконец взорвалось. – Да не так все, не так! – пытался переорать его Клюшкин. – Не так! Я не меняю никого, у меня выбора нет! – Да есть у тебя выбор, есть. Остаться самим собой! Послать их ко всем муточертям, этих ангелов! – И исчезнуть, да? И на кой суслик мне тогда такой выбор?! – А на суслик мне тогда такой друг, как ты?! – Идиот!!! Кретин жалкий, хочешь правду, на, получай правду: я давно не хочу жить, я тебя тут пытаюсь спасти, дубина! Зачем мне жизнь, если никого из тех, кого я любил, не осталось? Да я ради тебя тяну!!! – Ха-ха-ха, ради меня? «Три-пять-семь» и «ваши все дома» – год, почти год, – ради меня? Ты ничего для меня не сделал, ничего! – Я тебе тетрадки дал! – Элькиного папы, что ли? – Ну да. – Ага, сегодня! Только сегодня! – Давно уже! Сразу, как они ко мне попали. Сунул в ящик твоего стола. – А я откуда мог узнать, что они там? Ты врешь. Ты их только сегодня подбросил. – Сегодня я их достал, на стол положил. – Ну, хорошо, тетрадки – и что? Я должен был догадаться, что их положила Мария и что Мария – это ты? Как? Ты же знаешь, что мысли я читать теперь не умею, эту способность у меня куку! – Ты должен был их прочитать. Ты должен был попробовать поэкспериментировать! – Я! Никому! Ничего! Не должен!!! – Но там есть что-то важное! Последнюю фразу Клюшкин прокричал в пустое пространство: Риз вылетел из комнаты, в которой они разговаривали, в помещение, где должна была находиться Мария Клюшкина в дневное время. Вылетел с твердым намерением никогда больше не возвращаться. Но на его пути возникла Элина. Она была бледнее только что выпавшего снега. Огромные сухие глаза в пол-лица. Слегка подрагивающие губы… Риз Шортэндлонг остановился. Дюшка вылетел вслед за Ризом с криком: – Бес, не уходи, давай договорим спокойно! И осекся. Ризи тоже молчал. Элина отстранила рукой Риза Шортэндла, сделала шаг к Марии. – Вы – не консьержка Мария, – то ли спрашивая, то ли утверждая, произнесла Элина. Ей никто не ответил.Глава 22. Прощай, четвертая
– Вы – не консьержка Мария, – повторила Элина. Тишина висела в воздухе. – Вы… Ты… Ты – Дюшка Клюшкин, – более уверенным голосом продолжила она. – Ты – Дюшка. А я, получается, не Дюшка и никогда им не была… Ребята опять молчали. Элина опустила глаза, качнула головой, пытаясь справиться с нахлынувшими на нее чувствами, – и не смогла. Она отошла на пару шагов, отвернулась и заплакала, прижавшись лбом к стенке. – Эля, ты чего? – испугался Дюшка. – Не надо, слышишь? Все хорошо будет, вот увидишь! Ты такая красивая, такая классная, тебя так все любят. Зачем тебе быть мной? – Действительно! – фыркнул Ризенгри, обращаясь, впрочем, не к Элине, а исключительно к Дюшке. – Ну на кой муточерт тебе быть Клюшкиным, Элька? На кой суслик становиться ангелом, жить вечно, по мирам разным скакать? Ты красивая, тебя тут любят и будут любить долго-долго. А потом ты выйдешь замуж, нарожаешь детей, насмотришься снов – и в печку-коробочку, как все. Чего реветь-то! И проблемы выбора – никакой. Класс! А то собралась со мной в столицу… А я б тебя даже не целовал по дороге, потому что думал бы, что ты – мой друг, просто в другом теле. Правильно я говорю, а, Клюшка? Дюшка молчал. – Какой ты жестокий, Риз, – прошептала Элина. – Зато никому не вру! – отрезал Риз и вышел. На этот раз ему никто не помешал. Клюшкин провел Элину в комнату со сломанным столом и ненадолго оставил одну – Марии Клушкиной необходимо было переодеться и привести себя в порядок, ведь она все еще оставалась мокрая, в разодранном платье. Когда Дюшка вернулся, его гостья уже немного успокоилась и теперь сидела, глядя остекленевшим взором в дверной проем. – Ты этого дурака не слушай, – сказал Дюшка. – У него язык – что помело. Сначала говорит, потом думает. – Я с ним чуть было не сбежала. Думала – он мой друг… Элина замолчала. Андрей Клюшкин чувствовал себя крайне неуютно. К счастью, в подъезде наметилось некое шевеление – вроде как кто-то спускался. И Мария ушла исполнять свои прямые обязанности. Когда спустя минут десять она вернулась, Элина сидела все в той же позе, все тем же взглядом упираясь все в ту же точку. – Ты на самом деле Дюшка? – не поворачивая головы, спросила она. – Да. – Тебе на самом деле четырнадцать лет? – Уже почти шестнадцать. Когда на Земле-11 конец света произошел, мне было почти четырнадцать. А с тех пор столько воды утекло… – Все равно это как мне почти… Не пятьдесят, в общем… А что за тетрадки ты подсунул Ризу? И что в них важного? Клюшкин помедлил с ответом, но все-таки выдал: – Это тетрадки твоего отца. – Что?! – Тетрадки твоего отца. – Откуда они у тебя? – Мне дал их один ангел. Я в них, правда, ни черта не понял, но Ризи – супермутант, он должен был разобраться. А он даже в ящик стола не заглядывал, как выяснилось. А я дурак дураком, нет чтобы проверить, на видное место положить… Это как раз не было бы подсказкой, это ж не мозаика… Как теперь это объяснить ангелам? Элина так растерялась, что на некоторое время потеряла дар речи. Дюшка забылся и глотнул кофе из той чашки, которая осталась целой. Эля, кажется, даже не заметила столь чудовищного поступка. А может, решила, что в чашке обычная вода. Воду земляне-4 пьют спокойно, и Днем, и Ночью. – Объяснить ангелам? Ты на самом деле разговаривал с ангелами? – Да, – сказал Дюшка. – Много раз. Однажды они даже говорили с нами вместе – со мной и с Бесом, то есть с Ризом. Потом поместили Риза в капсулу. Это такая штука, в которой время как бы не двигается. Пока он в ней спал, я жил у ангелов. Полгода примерно. Потом мы с ним… Возвращались как бы в прошлое. Не знаю, как тебе объяснить. Потом больше года жил здесь, на вашей планете. Привыкал. Потом… Дюшка не был уверен в том, что Элине можно об этом рассказывать. Но если уж сказал «А», говори и «Б». – Ты говорил с ангелами о нашей Земле? – О Земле-4? Конечно, говорил. Мне много чего о вас рассказали. Обычаи, правила поведения, Смена Дня и Ночи. В языке я заранее попрактиковался. Даже стажировку прошел. В этом теле, только в другом городе. Я же говорю – больше года. Знаешь, одно дело знать, что в тебя определенная информация уже вложена, и совсем другое дело все эти знания применить на практике. То есть открыть рот и выдать фразу, состоящую из… – Я не об этом, – перебила его Элина. – Я о другом. Извини, но я слышала почти весь ваш разговор с самого начала. Не все отчетливо, но… Когда Риз выскочил побегать вокруг дома, я отступила в сторону, и он меня не заметил… Ладно, это неважно. Ты сказал, что ангелы никогда не вмешивались в наши дела. Это правда? Дюшка не хотел врать. Он подозревал, что Старк и сейчас тут. Что он даже в Эле. Но Дюшка знал и о том, что какие-то супер-пупер-важные эксперты Лан, Спин и Диана единогласно посоветовали Старку не вмешиваться в жизнь аборигенов. Что Старк вынужден ждать, когда аборигены, в которых он попал, проживут свою жизнь и освободят его частички. А еще Дюшка знал о том, что Эля как раз и есть тот абориген, у которого нет никаких шансов на дальнейшую жизнь. – Ты сказал, что ангелы никогда не вмешивались в наши дела. Это правда? Элина ждала ответа. – Правда, – решительно ответил Дюшка. – Мне Дима сказал. Он ангел. А ангелы никогда не врут. – И их на нашей планете нету? – Нету, – подтвердил Дюшка. А о том, что он собирал частички Дженифер Шортэндлонг, не сказал. Ведь теперь ее тут нету. И про частички Старка не сказал. Потому что они тоже были не в счет. – Нету. Значит, мы их совершенно не интересуем… – сделала вывод Элина. – Мы все такие плохие, да? – Нет, что ты! – смутился Дюшка. – Вы, наоборот, все очень добрые и хорошие. Честно. У вас никто никого не убивает, не грабит, не обманывает. Баллы себе не подрисовывает… – Как же можно взять и подрисовать себе баллы? – искренне удивилась Элина. – Их ведь заслужить надо! Дюшка-Мария только рукой махнул: – Вот и я о том же! У вас тут все просто и безопасно. Ночью – и то нормально жить можно. А уж днем… – Значит, раз мы такие хорошие, мы тоже можем жить в вашем раю после смерти? Мне Риз рассказывал, что есть какой-то рай – прекрасное такое место, лучше всех мест во Вселенной. Дюшка молчал. Элина тоже. Она молчала выразительно: смотрела прямо в Дюшкины глаза и ждала ответа. – Я… не знаю, – промямлил Дюшка. – В общем, конечно, да. Можете. Я об этом не спрашивал. Понимаешь, мне как-то не пришло в голову спросить, чем земляне-4 не устраивают ангелов. Но знаешь, я думаю, что ты лично их вполне устроишь. Я думаю, что тебе в этом смысле можно совершенно не волноваться. Ты обязательно попадешь в рай, и там вместе с тобой будут все те, кого ты любила, и… Дюшка наконец нашел правильные слова, и голос Марии обрел силу и уверенность. Элина встала. – Эй, ты куда? – всполошился Клюшкин. – Пойду поищу Риза, – ответила Элина. – Он, конечно, жестокий. Но зато не врет. И я хочу забрать у него тетрадки моего отца. Они по праву принадлежат мне. Элина ушла. Дюшка вернулся на свое любимое место, сел в кресло, сгорбился. «Я не только предатель, – думал он. – Я еще трус и сволочь. Даже если я стану ангелом, как мне с этим жить целую вечность?» Появление Димы и Рона было внезапным. Впрочем, как всегда. – Привет! – Дима Чахлык материализовался слева от стула, на котором в изнеможении сидела Мария Клушкина. Клюшкин вздрогнул. – Салют! – Рональд Э-Ли-Ли-Доу возник справа. – А, вы вдвоем… Привет! – Дюшка встал, вид у него был ужасно взволнованный и немного… торжественный. – Я… эм-м… – «Бесполезно делать из меня ангела. Я такая сволочь и вообще гад, и паразит, и…» Что ты еще собирался мне сообщить? – опережая Дюшку, скороговоркой произнес Дима. Дюшка закрыл рот. Рон присел на корточки возле него, стал шарить в воздухе руками, как слепой. Клюшкин почувствовал, как его тело медленно меняется, начиная с ног. Кажется, он превращался в себя. – Дима, я…эм-м… – Ах да, – продолжил Дима. – Еще у тебя есть в запасе большая просьба оставить тебя тут на всю оставшуюся жизнь. Хорошая просьба. И доводы убедительные. Я над ними на досуге обязательно подумаю. – Не, я… то есть я бы хотел… тут, но… – Дюшка на мгновение растерялся, разговаривать с ангелами-всезнайками всегда несколько проблематично, тем более в тот момент, когда один из них возвращает тебе прежнее тело. – Дима, я про мозаику хотел сказать. Я когда ее делал… – Не думал, что Ризи ее найдет, увидит, поймет, что это ты. Это не была подсказка, ты… – Не была подсказка, не была! – вскричал Дюшка. – Да не была, не была, согласен, – успокоил его Дима. – Это было твое упущение, но не намеренная подсказка, чего уж тут! А теперь собирайся. – Куда? – Домой. – Куда? – Ко мне домой. Отдохнешь. Осмотришься. Поможешь мне с разбором полетов. И подобрать для тебя и Ризи следующую реальность. Все-таки мозаика – это была подсказка, хоть и не преднамеренная. – Дима, я не могу. Я не хочу. То есть хочу, но лучше не надо. Не надо! Хватит! Дайте Бесу жить где-нибудь, ему ж неважно где, он приспособится! Путь он живет, что вам, жалко, что ли? Пусть живет, и оставьте меня уже! Дюшка-Мария (скорее, уже больше Дюшка, чем Мария, Рону осталось поработать над лицом) стал срываться на крик, постепенно переходя из состояния возбужденного тигра в состояние тигра, бросающегося на прутья клетки. – Дюшка, извини, но я так не могу, постой смирно хоть минуту! – взмолился Рон. – Смотри, куда нос съехал… Рон дотронулся до кончика клюшкинского носа, который действительно получился скособоченным и слишком длинным. Оставьте уже все, как есть! Откуда вы вообще взялись на мою голову? Да я с вами только потому, что боюсь! Я боюсь того, что иначе меня может не быть!!! – Спасибо, просветил. А то я такой дурак, что вот обо всем догадался, а об этом нет, – ответил Дима. – Пойду прогуляюсь перед сном, пока вы тут собираться будете. Просмотр концертов в исполнении истеричных недоангелов в мои планы не входит. Он фыркнул и вышел. – Все! – сказал Рон. – Нос что надо. Как родной! Шучу, шучу. Твой родной нос… Зря ты на Димку так… – Сам знаю! – буркнул Клюшкин.Найти Риза Шортэндла не представляло никакого труда. Элька сразу справилась с этой задачей. Риз стоял в своей квартире номер восемь и глядел в окно, заложив руки за голову. Окно выходило на улицу, которая была украшена по случаю скорого Нового года жалкими тряпочными гирляндами и была абсолютно пуста: до Смены оставалось всего ничего. Ризи включил лампы Ночи: видимо, собирался смотреть взрослый сон. За полгода, проведенные Шортэндлонгом на Земле-4, его комната здорово изменилась. Сердечки, альбомы с узелками и прочие сентиментальные глупости сложились в ящик и больше не захламляли помещение. Количество книг по психологии утроилось. Количество остальных книг, похоже, удесятерилось. Диван сдвинулся в угол, практически подпирая дверь, а освободившееся место занимало некое рогатое устройство на ножках. – Что это? – довольно спокойно спросила Элина, входя в комнату. Она не удивилась: сегодня на нее свалилось столько новостей, что удивляться она уже не могла. – Будущий фотоаппарат, – не оборачиваясь, ответил Риз. – Это такая штука, с помощью которой можно будет всем показать, что тут у вас по ночам творится. Он уже немного работает. Я тебе потом покажу как. – Я хочу забрать тетради своего отца, – сказала Элина. – И еще я хотела сказать, что, хоть я не Дюшка, могу все равно полететь с тобой в столицу просто так, за компанию. Но я не буду этого говорить, потому что теперь, когда ты нашел своего друга, вас, наверное, заберут отсюда в рай или еще куда. Так что я просто возьму тетради, попрощаюсь и уйду. – Тетради забирай, конечно, сейчас отдам. Только я их сфотографирую, ладно? А вот отпустить я тебя не отпущу. Скоро Смена, ты до дому не успеешь добежать, испугаешься. Это бы ничего, но если нас с Клюш-киным заберут прямо сейчас, то утром ты… Ну, ты сама понимаешь… Элина не понимала и едва ли вникала в смысл слов Ризи, погруженная в невеселые мысли. Ризенгри все не оборачивался. Элина плотно закрыла за собой дверь, присела на подлокотник дивана – на самом диване свободного места не нашлось – и спросила: – Риз, чем земляне-4 не устраивают ангелов? В нас что-то не так? Ризи наконец повернулся, прислонился к подоконнику, пожал плечами. – Понятия не имею! Мне не рассказывали о вашем мире. Это с Клюшкиным они возятся. Ты у него и спрашивай. – Уже спрашивала. – И что он тебе ответил? – Соврал. Ризенгри подошел к дивану и принялся снимать книги на пол, чтобы усадить девушку поудобнее. Раньше ему, возможно, и не пришло бы это в голову, но вынужденное соблюдение многочисленных правил этикета Земли-4 сделало свое дело: Ризи стал внимательнее относиться к окружающим. Элина пересела.
Диди. Возможно, Ризенгри Шортэндлонг стал способен проявлять сочувствие и эмпатию еще на Земле-11, тогда, когда его временно лишили всех способностей, сделав обычным человеком. Но тогда он был слишком зол на ангелов, слишком поглощен целью доказать, что он – лучший, чтобы обращать внимание на других людей. Но вот жизнь на Земле-4 и необходимость присматриваться к другим людям, чтобы вычислить Андрея Клюшкина, помогла ему продвинуться в понимании эмоций и желаний других людей. Не зря, не зря ангелы придумали для него именно такое задание!
– Риз, мне обязательно нужно это знать! – сказала она. – Понимаешь, дело не в том, что мы им не нужны. Дело не в том, что кто-то будет жить вечно, а кому-то скоро конец. В другом совсем дело. Просто я всю жизнь считала себя достаточно хорошей. Когда ты стал рассказывать мне про мир мутантов, я… В дверь кто-то вежливо постучал, оборвав Элину на полуслове. Ризенгри пошел открывать, сообразуясь с обычаями. На пороге стоял Дима Чахлык собственной персоной. Ризи не ожидал его увидеть, в растерянности даже отступил назад, едва не приземлившись на колени Элины. Дима вошел. Ризи перевел взгляд на Элину, собираясь представить ей того, кому она может задать все интересующие ее вопросы. Но девушка сладко спала, склонив голову набок. – Земляне-4 не подходят миру ангелов по множеству разных причин, – сказал Дима, между делом бесшумно уничтожая фотоаппарат, отсеивая лишние, с его точки зрения, книги и тетрадки, включая стопку зеленых тетрадей Сергея Нарциссова, которые Ризенгри успел спрятать в ящик стола. – Что ты де… – Ризенгри попытался броситься на защиту своих вещей, почувствовал, что едва ли может двинуть рукой и не стал оканчивать фразу. – Земляне-4 обладают целым рядом характеристик, которые не могут позволить хоть кому-то из них приблизиться к нашему уровню, – продолжал Дима. – Например, они обладают чрезвычайно низким коэффициентом реальных индивидуальных стремлений к самосовершенствованию при общем наивысочайшем уровне коллективного бессознательного. Находясь в благоприятных условиях, то есть в этом мире с его жесткой сменой Тьмы и Света – как они это называют, – они могут создать мирок, в котором относительно хорошо. Однако расширение потенциального императива… Хорошо, поясню на примере. Допустим, у тебя есть отличная коллекция скульптур изо льда. Не фигурки, а произведения искусства. Стоят они возле твоего дома в северном городе и радуют глаз. Но вот ты собираешься переехать жить в пустыню ближе к экватору. Ты их с собой можешь взять? Да даже не переезжаешь, а просто – лето наступило. Что делать? Ризенгри не сразу нашелся, что ответить. – Элина – не фигурка изо льда, – наконец сказал он. – Ага, – согласился Дима. – Она еще хуже. Она из пластилина. Ее во что захотел, в то и перелепил. Но на жаре потечет. На морозе треснет. И так далее. – А я из чего? – спросил Риз, осторожно пробуя подвигать рукой или ногой, – получилось. Дима засмеялся. – Ты из чего-то сверхпрочного. По составу нам совершенно не подходящего. Обтачиваешься с огромным трудом. Но есть надежда, что это только оболочка. А что под ней – этого я пока не знаю. – А если это не оболочка, если это я такой весь и есть? А вы меня точите? Сточите в стружку – и ничего не останется! Дима развел руками. Глаза его по-прежнему смеялись. – Я не хочу чтобы вы меня точили! – произнес Ризенгри, и в его голосе звучал металл. – А также не позволяли сдвинуться с места, пилили, били, гладили по голове, угощали леденцами и так далее. Я требую, чтобы вы оставили меня в покое и не вмешивались в мою жизнь! – Хорошо, – тут же согласился Дима. – Но где именно оставить тебя в покое? Землю-11 твои милые соплеменники довели до жуткого состояния. Если бы мы не устроили мягкий конец света, при следующем все бы гибли долго и в страшных муках… Землю-4 мы тебе поганить не позволим. Один твой фотоаппарат тут революцию устроить может. Дима взглядом задвинул верхний ящик письменного стола, в котором еще совсем недавно лежали зеленые тетрадки. Затем поманил пальцем нижний ящик. Тот послушно выдвинулся, и из него веером высыпались первые пробные фотографии, сделанные Ризом в ночное время. На фотографиях были сняты жители городка, поедающие свои любимые огурцы с редиской, играющие в рулетку и всякое такое. На одном снимке Ризу удалось даже запечатлеть супружескую чету во время ссоры: перекошенные от злости лица и агрессивные позы говорили сами за себя. – Почему «поганить»? – возмутился Риз. – Я им правду хочу показать! – Ага. Значит, когда мы вмешиваемся в твою жизнь без спросу, тебе это не нравится. А самому в чужую влезать – это можно? Мы хоть знаем, что мы делаем и к чему это может привести. А ты куда лезешь? Ты даже примерно не представляешь себе, какие будут последствия. – Да какие бы ни были! Я просто ищу правду! Я хочу, чтобы они посмотрели на себя со стороны! – А на себя ты со стороны посмотреть не хочешь?
Диди. Это был вызов. И Ризенгри его принял. По правде сказать, он просто попался на крючок. Ангелы никогда не врут. Но сети закидывают ловко. Так что будете с ними общаться – не попадитесь.
– Хочу! – сказал Риз. – С превеликим удовольствием! – Отлично! Тогда вы с Дюшкой отправляетесь на Землю-9, – возвестил Дима, превращая фотографии в сердечки, открытки и карандашики. – Дюшка останется по-прежнему Дюшкой. А ты… Ты сможешь посмотреть на себя со стороны. Только не сразу, а потом, попозже. Когда мы в следующий раз встретимся. И учти, я это делаю только потому что Дюшка сглупил, делая мозаику с Лизкой. Я ему не мешал. Честно говоря, я был уверен в том, что ты с Элей улетишь в столицу еще до Нового года. Все на это указывало. Такую мелочь, как то, что ты начнешь измерять что-то рулеткой и заденешь ногой ее работу… – Мы собирались после Нового года умотать! – возразил Ризи. – Я не мог не увидеть эту мозаику. – Вы бы прямо сейчас улетели, – возразил Дима. – Я знал, что она придет к тебе, что уже идет. А ведь до Смены Дня и Ночи осталось совсем немного. Вы бы улетели. Но раз уж все пошло немного не так, надо это дело исправлять. Дима Чахлык сделал еле заметное движение тыльной стороной ладони, и стена крошечной комнаты номер восемь, та стена, которая отделяла ее от холла с лестничным пролетом, осыпалась на пол, как облетают листья с осенних деревьев. На образовавшейся горке песка нарисовалась уже знакомая Ризенгри Шортэндлонгу синяя капсула переноса между мирами. А рядом вторая. «Это для Элины?» – собрался уже было спросить Ризенгри, но увидел поднимающихся по лестнице Дюшку и Рона, понял, насколько наивным был бы этот вопрос, успей он его произнести. Дюшка Клюшкин был уже не Марией Клушкиной, Рон вернул ему обычный вид. Память Ризенгри хранила немного иной образ друга: ниже ростом, полнее, мягче и взгляд другой. Фонари за окнами мигнули: до Смены оставались совсем немного. – Какая моя? – очень спокойно спросил Дюшка, мотнув подбородком в сторону капсул. – Левая или правая? «А у него и голос изменился!» – подумал Ризи. – Все равно, – отозвался Рон. – Любую выбирай. Дюшка неторопливо пошел к капсуле. Он явно медлил. – Сложный выбор! – не выдержав, фыркнул Ризенгри и передразнил Дюшку: – Левая или правая? Правая или левая? Врать другу три раза в день или подмигнуть хоть разик? Изображать вечного страдальца или оторвать задницу от стула и начать действовать? Выбор – зашибись! Дюшка сжал кулаки, зубы и мысли и сдержался. Сделал шаг к правой капсуле переноса. Разжал в обратном порядке: мысли, зубы, кулаки. Обернулся к Ризи: – Я сделал все, что мог. Теперь твоя очередь. – Моя?! А что я могу сделать? Думаешь, меня сейчас не запихнут в одну из этих капсул? – Скоро Смена, – сказал Дюшка. – Ты понимаешь? Ризи смотрел на своего друга как на идиота. – Попроси у ангелов, пусть они разбудят Элю, когда наступит Ночь, – сказал Клюшкин. – Попрощайся с ней. Ризи смотрел на Клюшкина, и что-то в его мозгах щелкало: тыц, тыц… – Верни ей тетради ее отца, – продолжил Дюшка. – Они принадле… – Тетрадей больше нет, их твой ангел-спутник уничтожил, – перебил Ризи, мотнув головой в сторону Димы. – Я даже не успел их сфотографировать. И прочитать. – Ты и роман моего деда Славика небось так и не прочел! – Дюшка обреченно махнул рукой, полез в капсулу и стал устраиваться на сиденье. – Готов? – поинтересовался Рон. Клюшкин кивнул. Крышка капсулы медленно закрылась. – Дим, тогда я стартую, а ту отправишь, когда обе будут готовы. – И Рон исчез. Ризенгри Шортэндлонг смотрел на закрывающуюся крышку, и в его голове продолжало что-то щелкать: тыц, тыц… «Я сделал все, что мог. Теперь твоя очередь…» – Будешь прощаться? – поинтересовался Дима. Тыц… Тыц… «Скоро Смена. Ты понимаешь?» Тыц… «Верни тетрадки»… тыц… «Роман деда Славика». – Нет, не буду. – Ну, тогда добро пожаловать в новый мир… На этот раз Дима Чахлык не стал утруждать себя поднятием руки или другим движением. Тело супермутанта Ризенгри Шортэндлонга поднялось в воздух и поплыло в сторону свободной капсулы. Пространство вздрогнуло и напряглось. Свет – свет ночных ламп в комнате Ризи также вздрогнул, словно взбух. Фонари на улицах и в подъездах вырубились и тут же вновь зажглись – но теперь те, которые зажглись, принадлежали Ночи. В самый момент Смены Ризенгри понял, что имел в виду Клюшкин. Он постарался нащупать в изменяющемся пространстве субстанцию или нечто, из чего можно создать нить. И ему это в общем-то удалось. Как – он и сам не понял. Вот она, есть! В середине ладони. Черная. Очень прочная. Но что дальше? Нить не тянулась, как это было тогда, когда исчезла Варя Воронина. Просто кусочек, обрывок чего-то инородного в ладони. От усилий Ризенгри весь взмок. Но тут, во-первых, закончилась Смена Дня и Ночи; во-вторых, завершился его вынужденный полет до капсулы. «Надо постараться вытянуть эту нить, захватив свернутое измерение пространства! – лихорадочно соображал Ризи. – Но как, как? Муточерт, я же действительно так и не прочел вдумчиво ни роман Славика, ни эти тетрадки! Ладно, попробую вот что…» Но попробовать не удалось: крышка капсулы переноса между мирами закрылась, и все мысли самого крутого в мире супермутанта на этом оборвались, он погрузился в небытие. Дима проверил герметичность обеих камер. Можно было отправляться домой. Но был один момент, который ангела Диму интересовал больше, чем будущее Ризи, с которым, увы, все было понятно. «Частичка Старка попала в Элину, – думал Дима. – Любопытно, как сильно это ее изменило? Она теперь все еще Элина или Эля плюс Старк? Ладно, Рон подождет пару минут, не соскучится!» Он разбудил Элину и рассказал ей все, как оно есть. Про нее, про Землю-4, про Риза, про ангелов. Ну не все, конечно, но очень многое. В конце рассказа Дима сказал: – Зная все это, тебе будет очень сложно жить дальше в своем мире. Поэтому я сейчас немножко это исправлю. Если хочешь, я сделаю так, что ты все это забудешь и заживешь спокойно и счастливо… Элина задумалась. Потом уверенно произнесла: – Не хочу. – Тогда так. Помнить ты будешь почти все из того, что было. Только будешь думать, что это все произошло во сне. Ну будто вот такой тебе приснился замечательный, необыкновенный сон. В качестве некоторой, так скажем, компенсации за причиненные неудобства я помогу тебе приобрести способность… Элина качнула головой. Этот вариант ее тоже не устраивал. – Мне… совсем нельзя… туда? – спросила она. – Куда? Можешь описать место, в которое ты хотела бы попасть? – Дима подумал, что если Эля обладает хотя бы крохотной частью памяти Старка… – Не могу я ничего описать. Куда-нибудь… в другие миры… дальше, – произнесла Элина. – Без разницы. – Можно, – сказал Дима. – Благодаря одному ангелу, которого зовут Старк, тебе – можно. Тебе знакомо это имя – Старк? А, Старк? Эля опять отрицательно помотала головой. – А если это будешь уже не ты? То есть не совсем ты. Это очень сложно. Скорее всего, для тебя это окончится очень плачевно. Это может быть большой Океан… Сад, в котором все замерло навеки… Ни один мускул на лице Элины Нарциссовой не дрогнул. Она не помнила ничего из того, о чем говорил Дима. – Мне все равно, – сказала она. – Я согласна. На все. Я больше не могу жить тут. Лучше умереть… – Хорошо, – кивнул Дима. – Я выполню твое желание. Еще что-нибудь ты хочешь? Эля задумалась. – Чтобы мама не очень переживала, – робко попросила она и, ободренная уверенным кивком Димы, чуть смелее добавила: – И посмотреть напоследок на Риза и Дюшку настоящего. Они в этих синих штуках, да? – Да, – сказал Дима. – Это капсулы переноса между мирами. Тебя я перенесу в такой же. Ты там будешь спать, недолго. Ничего не почувствуешь. Сейчас покажу тебе ребят, сама увидишь, там внутри удобно и совсем не страшно…
Мария Клушкина, Герой Риз Шортэндл и Элина Нарциссова бесследно исчезли. Ночью. Это было чрезвычайное происшествие. О нем стало известно в столице, а также в других городах с той максимальной скоростью, с какой это вообще возможно на планете с полным отсутствием телефонов, телеграфов и прочих средств экстренного обмена информацией. Количество людей, добровольно отказавшихся от ночных снов, временно резко увеличилось. Потом постепенно паника, связанная с таинственными исчезновениями, поутихла, и Земля-4 зажила своей прежней жизнью. Только мама Элины не могла больше жить прежней жизнью. Она очень, очень, очень сильно переживала исчезновение дочери. И чернокожий ангел Дима Чахлык ничем не мог ее утешить по той простой причине, что тоже исчез. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Уровень Фи», Ая эН
Всего 0 комментариев