«Коралловый город»

Евгений Наумов Коралловый город

Утро вечера мудренее

«А уши у него серебряные?»

Макар Синицын сидел на подоконнике, слушая звуки, которые нагоняли на него тоску: тихо гудел белоснежный новенький холодильник, тикал будильник, за окном посвистывал ветер. Потом раздался щелчок, и гудение смолкло.

Синицын смотрел в окно. Солнце садилось, от голых деревьев и домов протянулись длинные тени, вдали под сопками сгустилась тьма. Ветер гнал по тротуару желтые, красные, бурые листья. По двору носился в одиночестве второклассник Гоша Шурубура. Вот он заметил Синицына, подъехал поближе и остановился, не слезая с велосипеда. Задрал голову кверху.

— Когда планер сделаешь? — заорал он. — Обещалкин!

Макар сделал вид, что не слышит, и стал гладить сидевшего рядом с ним толстого полосатого кота Обормота. Тот заурчал от удовольствия и повалился набок.

Шурубура укатил, не дождавшись ответа.

Дом стоял на высокой Казачьей горе, и отсюда открывался прекрасный вид на весь Хабаровск. То есть не совсем на весь, потому что город тянулся вдоль великого Амура на десятки километров, но Макару всегда казалось, что он видит весь Хабаровск. Вдоль по улице Калинина стояли многоэтажные дома, справа виднелся Амурский бульвар, за бетонной набережной раскинулась безбрежная водная гладь в золотой чешуе волн. Сегодня эта чешуя отливала холодным блеском — чувствовалось дыхание осени, уже окрасившей далекие сопки в багряный и желтый цвет. Обезлюдел песчаный пляж, на который любил бегать Макар, и даже палубы величественного белоснежного лайнера «Семен Дежнев», резавшего острым носом небольшие волны, были пустынны — они не пестрели, как летом, нарядными одеждами отдыхающих пассажиров.

Но Макар видел Амур и другим — вздыбившимся, грозным. Вздымались пенные гребешки волн, которые с грохотом обрушивались на берег, в воздух взлетали брызги и водяная пыль, и небольшой буксирчик или грузовой теплоход, ныряя среди серых валов, торопились укрыться в спасительном затоне выше по течению. Выл ураганный ветер в ажурных стрелах высоченных кранов, намертво закрепленных на своих рельсах внизу, в грузовом порту, и казалось, что многоэтажный дом вот-вот стронется с места и поплывет вперед, навстречу урагану. Тогда Макар садился на подоконник и во все горло распевал, глядя на бушующую реку:

Шуми, Амур, шуми, наш батюшка, Иэ-эх, таежная, безбрежная река!

Обормот с перепугу прятался под тахту, а Макар смеялся и представлял себя капитаном на мостике большого теплохода. Вот подносит он ко рту рупор и громовым голосом отдает команды: «Свистать всех наверх! Полный вперед!»

Сейчас, с наступлением осени, такие бури налетали все чаще — Амур словно сердился и бушевал перед зимой, когда его непокорные волны надолго успокоятся под толстой ледовой броней.

…В холодильнике опять щелкнуло и загудело. Синицыну вдруг показалось, что где-то там, внутри, сидит маленький-маленький человечек, одетый в теплую шубку, собачьи унты и меховую шапку с длинными ушами. Вся одежда точь-в-точь как у папы Макара, известного полярника. Сидит человечек, а перед ним рубильник наподобие того, что в подвале. Повыше рубильника термометр. Человечек смотрит на него и, как только столбик опустится ниже красной черты, выключает рубильник. А потом, когда столбик перерастет красную черточку, снова включает. И так без конца…

А что он ест? Конечно же, то, что лежит в холодильнике. Колбаски, сыра поест, лимонаду попьет или молочка. Ему бы чайку горячего — стужа все-таки там, внутри… Вон папа рассказывал: так намерзнешься на Севере, что только чай и спасает — пьют его без конца.

Из-под холодильника осторожно высунулась острая белая мордочка. Тревожно зашевелились лучики блестящих усов. И вот показался маленький белый мышонок. Синицын удивился: откуда он взялся? В школьном живом уголке он видел белых мышей, но никогда не слышал, чтобы они водились в квартирах.

Но тут он удивился еще больше: в последнем луче заходящего солнца глазки, усики и хвостик мышонка ярко сверкнули.

Они были золотые!

Как завороженный, смотрел Синицын на мышонка, а тот, не подозревая, что в кухне кто-то есть, подбежал к столу и принялся обнюхивать его ножку. Тут Обормот подобрался, напружинился и прыгнул. Пытаясь перехватить его, Синицын полетел с подоконника. Мышонок белой молнией мелькнул и скрылся под холодильником. Обормот забегал вокруг, урча и нюхая пол.

— Что, не вышло? — укоризненно сказал Макар и подул на руку. — Еще и царапается! На такого маленького кинулся! Это же мышонок с золотым хвостиком… Иди и лови лучше в подвале крыс. Боишься, небось, что уши тебе обгрызут.

Кот сел, захлестнул вокруг передних лап хвост и уставился в угол желтыми злыми глазами. Он судорожно облизывался.

— И не стыдно тебе, разбойнику? — возмутился Макар.

Кот перекинул хвост с одной стороны на другую.

— Достукаешься, выгоню отсюда.

Дверь заскрипела. На шум явился Брехун — маленький фокстерьер, ласковый с друзьями, но беспощадный к врагам. Он презрительно смерил кота взглядом черных глазок-вишенок из-под нависавших на морду белых шелковистых прядей и, стуча когтями, подошел к Макару. Уткнувшись холодным носом ему в руку, вильнул хвостом.

Кот настороженно изогнул спину, готовясь свечой взвиться на стол, если Брехун неожиданно бросится на него. Но тот вдруг забеспокоился и двинулся к холодильнику. Сунул под него нос и стал шумно нюхать.

— И ты туда же! — упрекнул его Макар. — Ну, что там потерял? Ополчились на маленького.

В коридоре раздался звонок.

— Это ко мне пришли! — сообщил Макар коту и фокстерьеру и бросился из кухни. И действительно, открыв дверь, он увидел Дашу Поспелову и Генку Лысюру. За ними топтался, поблескивая круглыми очками, Зина Живцов. Под мышкой у него торчал рулон белой бумаги.

— Заходите, заходите, — засуетился Синицын. — Вот вешалка, раздевайтесь.

Генка подскочил к Даше и помог ей снять пальто.

— Эх ты, хозяин! — упрекнул он Макара. — Надо же помочь даме раздеться.

«Дама» захихикала и стала поправлять перед зеркалом косички. Синицын покраснел так, что у него зачесалась шея.

— Ладно, раздевайтесь, — грубовато бросил он и вразвалку пошел в комнату.

Генка взял у Зины рулон и расстелил его на столе, а сам принялся бегать вокруг. Это у него называлось «творчески мыслить».

— Ты, Синицын, будешь рисовать заголовки и карикатуры, распоряжался он. — Помнишь, говорил, что умеешь рисовать? Поспелова пусть переписывает заметки — у нее почерк хороший, а Живцов будет давать темы для карикатур.

Синицын тоскливо съежился. Вот она, пришла расплата: прихвастнул как-то на собрании, что может хорошо писать заголовки, он, дескать, в свое время целые плакаты писал (в какое свое время, он не уточнил). Не успел и оглянуться, как его уже избрали в редколлегию, а теперь вот подошла пора выпускать первую стенгазету.

Макар неловко ухватил толстый синий карандаш и лег животом на лист.

— А ты что будешь делать? — ехидно спросила Даша Генку. Тот напыжился:

— Я, как староста класса, буду передовую статью диктовать. Значит, так… — он полистал блокнот. — Заголовок: «От каждого — по книге!»

— Это ты о чем? — не понял Макар.

— Как о чем? Ты что, не в курсе дела? Мы сейчас важную… — он снова заглянул в блокнот, — кам-па-нию будем проводить: собирать библиотечку на общественных началах. Каждый должен принести для нее свою любимую книгу. У тебя, например, какая самая любимая книга?

— У меня? — голос Макара дрогнул. — «Маленький принц».

— Вот ее и принесешь, — решительно махнул рукой Лысюра.

— А другую нельзя? Это ведь моя самая-самая любимая…

Лысюра заложил руки за спину.

— Значит, любимую книгу хочешь оставить себе? А другим отдать то, что тебе не нужно? «На тебе, боже, что мне не гоже?» Живцов, запиши для карикатуры.

Макар взъерошился:

— А ты-то сам какую принесешь?

— Я? — Лысюра вытащил опять блокнот из-за спины и по складам прочитал: — «Роль профсоюзных организаций в развитии горнодобывающей промышленности». Один рубль пятьдесят копеек.

— Что?! — Макар даже задохнулся. — Это твоя любимая книга? Да врешь ты все! Мы же знаем, что ты только про шпионов читаешь.

— Про шпионов — это я так читаю, — Лысюра отвел глаза. — Когда нечего делать. А вот эта книга стоящая. Рубль пятьдесят.

— Да что ты заладил: рубль пятьдесят, рубль пятьдесят, — Макар метнулся к полке с книгами. — Вот! «Кулинария»! Два рубля семьдесят! Могу отдать вместо «Маленького принца», мама купила, а все равно в нее не заглядывает.

Послышались глухие всхлипывания. Это смеялся Живцов, потом захихикала и Даша.

— Вы чего? — оторопел Синицын.

— Ой, не могу… «Кулинария»! Кто же ее читать будет?

— А кто будет читать эту… как ее? — Синицын наставил палец на Генку. Тот послушно снова прочитал по бумажке.

— Эту-то? Еще как будут! Вон Живцов уже изъявил желание, забил очередь. Правда, Зина?

— Твою книгу тоже никто читать не будет, — спокойно сказал Живцов, прочищая кисточку. — Не ври, пожалуйста, ничего я не забивал.

Генка скрестил руки на груди и раздул ноздри.

— Ага! Значит, подводишь друга? Ну ладно, попомнишь меня, Зиновий. Твое мнение какое, Поспелова?

— Мое мнение такое, — звонко сказала Даша. — Чтобы все было без обмана, каждый пусть приносит хорошую книгу. Не обязательно любимую.

— Но ведь понесут ерунду всякую! — схватился за голову Лысюра. Кампания провалится. Нет, надо объявить, чтобы приносили именно любимую. А?

— Тогда ты тоже приноси любимую, — вмешался Живцов. — «Секретный агент на чердаке». Идет?

Генка грозно вытаращил глаза. Очевидно, он думал, что глаза его сверкают. Но потом сник и деловито сказал:

— В общем так! — он зачем-то постучал ногтем по столу. — Каждый пусть приносит самую любимую книгу. Точка! — и, скрипнув зубами, добавил: — Я принесу «Секретного чердака», — тьфу! — «Секретного агента на чердаке».

Пока шла перебранка насчет книг, а потом Лысюра диктовал передовую, Синицын совсем забыл, что заголовок придется рисовать ему. Он смотрел, как старательно выписывала Поспелова статью Лысюры. «Отличница!»

— Не дыши в затылок! — передернула она плечиками, и Макар передвинулся к Живцову. Тот быстрыми движениями карандаша набрасывал карикатуру. На бумаге появился испуганный толстый человечек, который, озираясь, прятал в шкаф книги.

— Кого это ты рисуешь?

Вместо Живцова ответил Генка:

— Это пока без фамилии. А потом подпишем фамилии тех, кто будет кампанию срывать, — тон его был зловещим.

Наконец передовая статья и еще несколько заметок были написаны, карикатуры готовы, наступила очередь Синицына рисовать в верхней части газеты красочными буквами: «Пионер».

С тяжелым вздохом Макар подошел к газете, вооружился фломастером и, согнувшись, застыл над листом бумаги. Тут он заметил под острием какую-то соринку. Отложил карандаш и принялся сметать с бумаги незримую пыль.

— Намусорили, понимаешь… Не могут аккуратно работать.

Он поднял голову и встретился взглядом с Поспеловой. Подперев кулачком подбородок, она внимательно следила за его движениями. Ох, лучше бы она не смотрела!

— Ну, чего тянешь? — не выдержал Генка. — Рисуй, а то уже поздно. Стенгазету нужно завтра вывесить.

— А вы чего смотрите? — взвился Макар. — Не могу рисовать, когда все вокруг стоят и глазеют.

— Ну, ладно, ладно, не будем, — успокоил его Живцов. — Давайте лучше, ребята, почитаем свежий номер «Пионерки».

И он вытащил из кармана газету.

Синицын понял, что его уже ничто не спасет. И вдруг вспомнил про мышонка.

— Ребята, а что я видел сегодня! — с жаром заговорил он, откладывая в сторону фломастер. — Из-под холодильника белый мышонок выскочил, а усы и хвост у него золотые. Честно-честно!

— Ой, с золотым хвостом! — всплеснула руками Даша. — Вот бы поглядеть на него…

Но остальные смотрели недоверчиво.

— Что ты нам басни рассказываешь, Синицын? — прищурился Генка. Ты кто — Крылов И. А. или Сергей Михалков? Где это ты видел мышей с золотыми хвостами?

— Вот тут, под холодильником! Ну точно, ребята, видел! — заныл Макар. — Не верите? У него и глаза были золотые!

— Ха-ха, — без улыбки сказал Генка. — А уши у него какие серебряные?

— Уши я не рассмотрел, — понурился Макар.

— Работай, работай, — начальническим тоном бросил Лысюра. — Вновь принимайся за газету.

Синицын горестно плюхнулся животом на стол. Ему было так не по себе, что даже собственная рубашка показалась ему тесной и неудобной. Он задвигал локтями, крепко стиснув фломастер, и вдруг раздался Дашин крик:

— Ой, что ты наделал! Тушь опрокинул!

Глубокой ночью

Синицын отпрянул от стола. По чистой белой скатерти расплывалось громадное черное пятно.

— Эт-то я оставил пузырек открытым, — заикаясь, пробормотал Живцов.

А Даша, между тем, командовала:

— Быстрее снимайте скатерть и — в ванную! Попробуем отмыть…

Скатерть сдернули и потащили в ванную. Даша сложила ее углом и сунула под струю горячей воды. Струя почернела.

— Поворачивай, эту сторону подставляй, — помогал ей Лысюра. Через плечо с несчастным видом заглядывал Макар.

— Ну как, отмывается?

Скатерть отжали и развесили на батарее. Пятно стало бледнее, но зато больше. Синицыну казалось, что оно расползлось на половину скатерти.

— Ну, влетит тебе! — сделала большие глаза Даша. — Я лучше побегу, а то еще и мне попадет.

Живцов и Лысюра тоже почувствовали себя неуютно.

— Ну, мы это самое… пойдем… — почесал затылок Генка. — Я совсем забыл: надо готовиться к контрольной. По математике.

— И мне тоже, — Зина уронил с носа очки, но благополучно поймал их. — Домой к тому же далеко добираться.

Они направились в прихожую и стали торопливо одеваться.

— В общем, ты рисуй… Завтра придем за газетой. Договорились? Генка тряхнул руку Синицына и как-то боком юркнул в дверь вслед за Дашей и Живцовым. Синицын остался один.

«Скоро мама придет! Что делать, что делать?» Он заметался. А что делать? И Макар сделал то, что делают в таких случаях многие мальчишки и девчонки: скрыл следы «преступления». Он расстелил скатерть на столе, а поверх пятна положил стенгазету. И вовремя! Едва он закончил свои труды, как в комнату вошла мама. Не раздеваясь, она прошла прямо к столу и, прищурясь, стала рассматривать стенгазету.

— Молодцы, — похвалила она. — А где же заголовок?

Макар в это время с озабоченным видом хлопотал: то подтирал кое-где резинкой, то подправлял карандашом линии.

— Да мне поручили, — буркнул он, а сам косился: не заметила ли мама чего-нибудь? Но она спокойно сняла пальто.

— Как это тебе поручили? Ты ведь не умеешь!

— Поручили, значит, нужно суметь, — ляпнул Макар.

Мама возмутилась:

— Есть же ребята, которые хорошо рисуют, зачем поручили тебе? Вот я поговорю с Ниной Борисовной.

Макар испугался, что его обман обнаружится:

— Не надо говорить с Ниной Борисовной!

— Почему?

Он понес и вовсе несусветную чушь:

— Понимаешь, это у меня общественная нагрузка. Каждый должен ее иметь.

— Пусть тебе дадут другую. Ту, что по силам.

— А других нет. Все нагрузки уже разобрали, а эта мне досталась.

— Ерунда какая-то, — мама пожала плечами и ушла к себе. Вскоре в ее комнате погас свет.

— Ты думаешь ложиться? — окликнула она.

— Я сейчас, мама! Вот только тут кое-что подправлю.

Он торопливо погасил свет, сел прямо перед стенгазетой без заголовка, подпер щеку ладонью и задумался.

«Вон сколько бед принес этот день! Мама огорчится, завтра меня разоблачат с этим заголовком, да еще придется „Маленького принца“ отдать. Не отдам, пусть мою фамилию пишут под карикатурой!» — и он с ненавистью посмотрел на толстого противного человечка, прячущего в шкаф свои книги. В смутном лунном свете, лившемся из окна, человечек будто шевелился — то спрячется в шкаф, то вылезет…

Голова Синицына клонилась все ниже. Нос его уткнулся в острый нос нарисованного человечка…

Вдруг он очнулся. В окно светила полная луна, словно крупный электроплафон, на полу лежали голубые квадраты. Он повертел головой и понял, что уснул сидя, прямо за столом. Что-то его разбудило. Из коридора донесся подозрительный шум. Макар пошел туда на онемевших от сидения ногах. Откуда ни возьмись появился Брехун и, стуча когтями, двинулся за хозяином. Ночью он не лаял — к этому еще папа приучил, который и наградил его такой кличкой.

Взъерошенный, с горящими глазами, Обормот рвался в ванную комнату и царапал дверь.

— Что тебе там нужно? — Синицын хотел оттащить кота от двери, чтобы самому заглянуть туда, но тот вдруг царапнул за руку.

— Ах, так! Я с тобой по-хорошему…

Он ухватил кота за шиворот, открыл другую дверь — и Обормот с коротким злым вяканьем полетел в темноту лестничной клетки. За ним вдруг молча ринулся Брехун.

— Что это с ними? — Макар открыл дверь в ванную и включил свет. Никого, ничего. Мирно сияли никелированные краны, в бачке над головой сонно бормотала вода:

— Тик-так!

Макар заглянул в ванну и вытаращил глаза. Там сидел белый мышонок с золотым хвостиком.

— Как же ты попал сюда? — шепотом спросил Макар и, протянув руки, поймал мышонка. — Тебя, наверное, сюда кот загнал?

— Тик-так! Тик-так! Тик-так! — странно и пронзительно пискнул мышонок и затих. Он сидел в ладонях Синицына и мелко дрожал. Макар поднес его поближе к свету и замер.

Хвост и усики у мышонка действительно оказались золотыми. А глаза у него были голубого цвета, окруженные крохотными золотыми ресничками. Макар осторожно погладил мышонка по удивительно мягкой белоснежной шерстке. Мышонок чуть-чуть зашевелил хвостиком, замигал и стал осторожно обнюхивать палец Макара.

— Что, есть, наверное, хочешь? Ну, пойдем, накормлю.

Он понес мышонка на кухню и накрошил в ладонь немного хлеба. Но мышонок только понюхал его, а есть не стал.

— Ну, тогда иди домой, — Макар опустил мышонка на пол, тот метнулся и пропал под холодильником. Синицын со вздохом собрал крошки и бросил их вслед мышонку.

— Проголодаешься — пожуешь.

Он выключил свет и уже собрался уходить, как вдруг услышал тоненький голосок:

— Тик-так, добрый мальчик! Ты слышишь меня?

Синицын вздрогнул и оглянулся на окно. За стеклом сияли холодные звезды. Где-то далеко загудел паровоз.

— Голос какой-то… Или мне послышалось?

— Посмотри сюда, на холодильник.

Макар обернулся и увидел белого мышонка. Тот стоял на задних лапках и пищал:

— Ты спас меня, и я хочу тебя отблагодарить. Я могу исполнить любое твое желание. Говори, чего ты хочешь.

— Кто ты такой? — сиплым шепотом спросил Синицын и почему-то стал по стойке «смирно», как на уроке физкультуры.

— Я мышонок Тик-Так, живу в вашем холодильнике.

— В холодильнике? — удивился Макар.

— Да. Я слежу за тем, чтобы он хорошо работал.

— Ух ты! И тебе не холодно?

— Нисколько. Я окружаю себя шубой из теплого воздуха.

— Но как ты туда попал?

— О, это долгая история. Когда-нибудь я расскажу ее тебе. Но сейчас мне пора. Говори, чего тебе хочется, добрый мальчик.

Синицын принялся лихорадочно соображать. Но, как назло, ничего не приходило в голову. Спать вот хочется…

— Ну что же, — пискнул мышонок. — Ложись спать, утро вечера мудренее…

И мышонок Тик-Так, вильнув золотым хвостиком, исчез.

Макару еще сильнее захотелось спать. Глаза так и слипались. Он добрался до кровати, кое-как разделся и только нырнул под одеяло, как заснул беспробудным сном. Последнее, что слышал, был противный крик Обормота под дверью.

Хрустальный стаканчик

Проснулся Макар от жгучих лучей солнца, бивших прямо в глаза. Он сладко потянулся и тут вспомнил все сразу: незаконченную стенгазету, Дашу, испорченную скатерть. И говорящего мышонка с золотым хвостиком.

«Ну и сон мне приснился!» — подумал он.

Стенные часы пробили десять.

— Ой! — спохватился Макар. — Сейчас ребята придут.

Вскочил и подбежал к столу. На белом листе ватмана горел необычайной красоты заголовок: «Пионер». Буквы переливались радугой, от них нельзя было оторвать глаз. Долго сидел Макар, глядя на это чудо, потом, все еще не веря себе, потрогал буквы. Нет, это ему не снилось.

Синицын ущипнул себя за живот и сказал:

— Какой дурак! Ведь это мама нарисовала… Пока я спал.

И тут же испугался: заметила пятно? Он стащил со скатерти стенгазету и ахнул — скатерть была совершенно чистая, белоснежная. Но что Синицына поразило больше всего: тут же, посреди стола, лежала новенькая книжка в бело-золотом переплете. «Маленький принц»!

Макар кинулся к полке. Вот лежит точно такая же книжка, в таком же переплете, только потрепанная. Он схватил ее и начал листать двумя руками сразу обе книги — одинаковые…

Он так увлекся, что не услышал, как в прихожей зазвенел звонок. И только когда в дверь забарабанили кулаком, Макар спохватился, быстро накрыл обе книги и, прыгая на одной ноге, стал натягивать брюки. Потом на цыпочках подбежал к двери: «Вот я вас удивлю!»

Перед ним с испуганным видом стоял Зина Живцов.

Он вытянул шею и заглянул в прихожую через плечо Синицына:

— Ты один?

— Конечно. Мама давно на работу ушла.

— Это хорошо, — Зина облегченно вздохнул и перегнулся через перила. — Поднимайтесь!

— А кто там?

— Поспелова и Лысюра… Понимаешь, у нее шнурок на ботинке развязался… — Живцов отвел глаза.

— А, понятно! Вы мамы моей боялись? Из-за того, что скатерть испортили…

— Предположим, скатерть-то испортил ты, — послышался голос Лысюры. — Но все равно, мало ли что бывает.

— А вот увидите, что бывает! — заорал, не выдержав, Синицын. Заходите скорей!

Глаза Даши загорелись любопытством. Она первой подбежала к столу.

— Ах! Как красиво!

— Что? Что там? Вот это сила!

Насладившись восхищением друзей, Синицын сдернул стенгазету со скатерти:

— Отгадайте, где пятно?

— Это же новая скатерть! — удивилась Даша.

— Никакая не новая. Это та самая, вчерашняя.

— А где же тогда пятно? Так просто его не сведешь…

— Оно само исчезло за ночь — вот!

Лысюра досадливо поморщился:

— Брось заливать, Синицын. Ты еще скажешь, что заголовок сам нарисовался.

— Конеч… — начал было Макар, но вовремя прикусил язык: поднимут на смех. Как пить дать, поднимут.

А Генка уже разглядывал книги.

— Так у тебя два «Маленьких принца»? А вчера плакался, что не можешь дать для библиотеки. Жмот!

— Нет, правда, вчера была одна, — оправдывался Макар. — А ночью… другая появилась. По моему желанию.

Ребята переглянулись, захихикали.

— У тебя температура, Синицын? — Генка почему-то повертел книжкой у виска. — Мелешь что попало.

— Можешь не верить, — насупился Макар. — Забирайте стенгазету.

Ему захотелось пить, и он пошел в кухню. Дверца холодильника открылась с мягким щелчком. На полке прямо перед глазами засверкал в лучах солнца удивительный стаканчик.

Он был словно из хрусталя, за прозрачными стенками алели крупные ягоды клубники, утопавшие в белоснежном мороженом, которое горкой вздымалось над краем стаканчика. А в горке торчала маленькая хрустальная ложечка.

Макар взял ложечку и зачерпнул. Такого мороженого ему не приходилось пробовать никогда в жизни: оно таяло на языке и благоухало дивным ароматом. Синицын жмурился от удовольствия и поджимал то правую, то левую ногу.

Потом спохватился: надо же угостить и друзей. С сожалением вздохнув, он пошел в комнату.

— Мороженое! — обрадовались все. — Тащи ложки, быстрее!

И четыре ложки — в том числе и хрустальная — опустились в стаканчик, безжалостно опустошая его. И вот зазвенели, заскребли по дну.

— Все, — Живцов со свистом обсосал ложку. — Эх, маловато!

— Повеселились — и за работу, — Лысюра отодвинул в сторону стаканчик и развернул сборник задач.

— Ой, смотрите! — взвизгнула не своим голосом Даша, и все застыли, вытаращив глаза.

Хрустальный стаканчик, стоявший у края стола, был снова доверху наполнен мороженым. Когда это случилось, никто не заметил. А самое удивительное: теперь в нем было не клубничное, а шоколадное мороженое.

— Фокусы Кио… — простонал Лысюра.

— А я знаю, а я знаю! — захлопала в ладоши Поспелова. — Мы отвернулись, а Синицын подменил стаканчик.

— Ничего я не подменял! — возмутился Макар. — Вот еще! Я сам только что увидел это мороженое.

— Ну, если и подменил, спасибо, — все снова схватили ложки.

Через две минуты стаканчик был совершенно пуст, но теперь его поставили в центре стола и не сводили с него глаз. И дружный крик вырвался у всех: стаканчик тотчас наполнился доверху желтым сливочным мороженым. У Живцова слетели на колени очки, Даша застыла с открытым ртом, а Лысюра озабоченно щупал свой пульс.

— Пятьдесят один, пятьдесят два… — шептал он. — Восемьдесят ударов в минуту — это нормально или нет?

— Не знаю, — замычал Зина. — Я не рентгеновский кабинет.

И только Синицын посветлевшими глазами посматривал на окружающих. В голове у него родилось смутное подозрение… Но он твердо решил пока молчать.

Придя в себя, Даша с опаской взяла в руки стаканчик и принялась его разглядывать.

— Может, здесь двойное дно? — придвинулся Генка. — Я в цирке видел: клоун выпивает полный стакан лимонада и только поставит на стол — готово, стакан снова полон до краев!

— Нет, тут рисунок какой-то, — наклонилась Даша. — Смотрите!

И все увидели в прозрачной стенке стаканчика золотое изображение маленького мышонка. Синицын в волнении посмотрел и чуть не вскрикнул.

Он понял, что это подарок волшебного мышонка Тик-Така!

— Синицын, — повернулась Даша. — Ты вчера рассказывал про какого-то золотого мышонка…

Все смотрели подозрительно.

— Да вы ешьте, — засуетился он. — Освобождайте тару для новой порции.

И хотя про новую порцию он сказал довольно уверенно, на самом деле страшно боялся: а вдруг на этом волшебные свойства стаканчика исчезнут? Может, он всего три порции вмещает? И пока друзья жадно поглощали мороженое, он даже приподнялся со стула… На смену сливочному в стаканчике появилось красное фруктовое!

Синицын выскочил из-за стола и стал отплясывать.

— Видали, видали? Волшебный стаканчик!

Лысюра икнул и уставился на мороженое:

— Какой он волшебный… Гипноз это.

— Фокусы!

Ложки заработали очень быстро. Но теперь уже никто не сомневался, что стаканчик действительно волшебный. Лысюра, хмурясь, доел красное мороженое, увидел, как через края стаканчика полезло другое, какое-то сиреневое, и поднялся.

— Как же так! — голос его был плачущий. — Ведь мы учили, что никакого волшебства нет и все объясняется наукой. Я как староста…

Из спальни неслышно появился Обормот. Вид у него был жуликоватый. Ему бросили на пол ложечку мороженого. Кот стал лизать, мелко подергивая ушами.

Никто не хочет превращаться в крокодила

Наконец Зина Живцов отвалился на спинку стула и сипло сказал:

— Хватит, братцы, ангину схватим… С осложнениями.

— Значит, он бездонный? — задумался Лысюра. — Признавайся, Синицын, где ты его взял?

Макар медленно встал, скрестил руки на груди и принялся сверлить каждого по очереди глазами.

— Я знаменитый волшебник Кара-Чунг! — проговорил он глухим голосом. — А вы разве не знали? Ха-ха!

— Брось тр-р-репаться, Синицын, — простучал зубами Лысюра. — Мы тебя с первого класса знаем как облупленного. Ты — Макар Синицын, Марочка, в прошлом году тебя в пионеры приняли…

Но Даша смотрела сияющими, восторженными глазами. И Макар еще больше воодушевился.

— Не веришь? — продолжал он глухим голосом, наскоро припоминая страницы из «Старика Хоттабыча». — Да я тебя в порошок сотру, презренный! Трах-тиби-дох, тиби-дох…

— Не надо, — вдруг шепотом сказал Зина.

— Что — не надо? — оторопел Макар.

— В порошок стирать, — пояснил Живцов. — А кто же тогда старостой класса будет?

— Пусть, пусть сотрет! — подскочила на стуле Даша. — Нет, пусть лучше превратит его в крокодила. Или удава.

Лысюра встал и побагровел.

— Это почему же, Поспелова, меня надо превращать в крокодила или удава? — начал он таким голосом, будто говорил: «Открываю классное собрание…»

— Да ты не обижайся, — уговаривала его Даша. — Просто я ни разу еще не видела живого крокодила и удава. Только по телевизору. Марочка ненадолго превратит тебя в крокодила, а потом ты снова станешь старостой.

— А если не стану? Нет, — решительно отрезал Лысюра. — Если тебе надо, ты и превращайся в крокодила. Почему же, Синицын, ты такой знаменитый волшебник, а из двоек и троек не вылезаешь? — ехидно прищурился он.

Синицын смутился. Это ему и в голову не приходило.

— Да понимаешь, — замямлил он. — Это я нарочно учусь на тройки, чтобы никто не заподозрил, что я волшебник. — И обрадовался. Конечно, нарочно! А то я буду одни пятерки получать — и все задумаются: почему он на одни пятерки учится? Наверное, волшебник.

— Да? — воскликнул Лысюра. — Вон Олег Черепанов учится на пятерки, а никто не говорит, что он волшебник!

— Потому что он зубрила! — вскинулся Макар.

— Зубрила или не зубрила, а не тянет класс назад.

— Я тяну класс назад? Да я, если захочу, буду получать одни пятерки.

Лысюра недоверчиво скривился:

— Никакой ты не волшебник. Ну, попробуй, преврати меня в крокодила!

— И превращу, — насупился Макар.

— Преврати, преврати! — надрывался Генка.

— Нужен ты очень, — махнул рукой Синицын. — Превратишь, а потом за тебя отвечай. Ты ведь староста.

— Ну, его преврати! — ткнул пальцем Лысюра в Живцова.

— А я не хочу! — испугался Живцов. — Я боюсь крокодилов.

— Я тоже не хочу! — крикнула Даша, заметив, что Генка перевел взгляд на нее. — Ползать тут перед вами. К тому же мне вечером на примерку в ателье идти. С мамой.

Лысюра заметался по комнате. Вдруг он подскочил к окну, распахнул форточку и крикнул:

— Гоша!

Проезжавший на велосипеде мимо Шурубура остановился и посмотрел на окно:

— Чего надо?

— Иди сюда! Срочно. Дело есть! — заорал Генка в форточку.

Гоша минуту подумал и потащился вместе с велосипедом в подъезд. Так и в дверях появился — в обнимку с велосипедом.

— Куда с драндулетом лезешь? — прикрикнул на него Макар. — У него же колеса грязные!

— Входи, входи, — по-хозяйски пригласил его Лысюра. — Ты в крокодила хочешь превратиться? Или в удава?

— Зачем? — насторожился Гоша.

— Надо. Да ты не беспокойся, он, — Лысюра указал подбородком на Макара, — ненадолго тебя превратит, а потом снова станешь Шурубурой.

Гоша усиленно зашмыгал носом.

— Да, а пока я этим самым… крокодилом буду, вы мой велик уведете и будете на нем гонять.

— Нужен нам твой велик! — фыркнул Лысюра.

Гоша недоверчиво задышал и крепче вцепился в руль велосипеда.

Тут вмешался Живцов.

— Ты же крокодилом станешь, чудак! Зубастым. Заметишь, что кто-то твой велик трогает — и за ногу его цап! Соглашайся, дело верное.

— А что дадите? — стал поддаваться Гоша.

— Что? — Лысюра оглянулся по сторонам и увидел на столе хрустальный стаканчик. — Мороженого хочешь?

— А то, — Гоша громко сглотнул слюну.

— Садись ешь, — все заулыбались, предвкушая интересное зрелище. Сиреневого мороженого оставалось всего половина стаканчика. Гоша критически повертел его в руках.

— Мало, — вздохнул он и принялся выскребать мороженое. — За крокодила добавить надо…

Он доел мороженое, поставил стаканчик на стол, а сам принялся сосредоточенно облизывать ложку. Все впились глазами в стаканчик. В тот момент, когда Гоша протянул ложку, чтобы бросить в пустой стаканчик, она… воткнулась в новую порцию голубоватого, как ночной снег, мороженого. Все так и покатились со смеху. Гоша широко заулыбался.

— Добавили? — очевидно, он думал, что ему незаметно подставили другой стаканчик. Теперь ел быстро, весело в предвкушении нового «фокуса», который ему понравился, и хитро посматривал по сторонам. Только опорожнил стаканчик, не успел поставить его на стол — и он уже наполнился ярко-красным лакомством.

Никто не предвидел того, что произошло в следующий момент. Рука Гоши от неожиданности разжалась — хрустальный стаканчик упал на пол, разлетелся на мелкие осколки…

Смех моментально утих, как по знаку волшебной палочки.

— Т-ты что наделал? — Синицын даже заикаться стал.

— Разбил стаканчик! — взвизгнула Даша.

Испугавшись еще больше, Шурубура кинулся опрометью в дверь и загремел вместе со своим велосипедом вниз по лестнице.

— Стой! Стой!

Но куда там…

Синицын сидел, опустив голову, и вдруг заплакал. Тут же устыдился своих слез и торопливо вытер глаза.

Но заревела Поспелова.

— Такое вкусное мороженое! — повторяла она, всхлипывая.

— А самое главное, сколько хочешь, — поддакнул Живцов. — И надо было тебе, Лыс юра, связываться с малолеткой.

Все накинулись на Генку.

— Крокодила ему захотелось увидеть! С удавом пообниматься!

Шмыгая носом, Синицын наклонился, чтобы убрать хрустальные осколки, но они исчезли. К остаткам мороженого на полу подобрался Обормот и принялся осторожно лизать.

— Ешь, Мотя, — грустно сказал Макар. — Ешь, не стесняйся.

И все, окружив кота, печально смотрели, как он слизывает последнюю порцию волшебного мороженого…

Победа над шведами

— Синицын, к доске!

У Макара что-то оборвалось в животе. Он не ожидал, что его вызовут, и сидел, глубоко задумавшись. Он вспоминал, как по дороге в школу они договорились никому не рассказывать про стаканчик.

— Засмеют! — твердил всю дорогу Лысюра. — Чем мы докажем, что ели такое мороженое?

И Макар сам засомневался: было ли мороженое? Все случившееся казалось необыкновенным сном. Правда, один и тот же сон не могли увидеть одновременно четыре человека, даже пять, если считать Гошу Шурубуру. Ну, а если бывают коллективные сны? Ладно: мороженое — сон. А кто нарисовал заголовок? Такой красивый, что Нина Борисовна удивилась. Кто свел пятно со скатерти? Книжку «Маленький принц» подарил? Мысли Синицына уже путались, когда его неожиданно вызвали к доске.

— Рассказывай домашнее задание, — сказала Нина Борисовна. Синицын медленно поднялся.

— Ты решил задачу?

Синицын молчал.

— Ну-ка, покажи тетрадку.

Он так же медленно раскрыл тетрадку. А что ее раскрывать, если там пусто, нет никакого решения?

— Садись, Синицын, двойка!

Послышался робкий голос Лысюры:

— Нина Борисовна, он общественное поручение выполнял… Стенгазету рисовал!

— Знаю. За стенгазету спасибо. Все успевают общественную работу вести и домашнее задание выполнить. Вот ты, например, решил задачу?

— Решил, — потупился Лысюра.

— И в выпуске стенгазеты участвовал. Так ведь?

Ничего больше не сказал Лысюра. Умеет Нина Борисовна убедить. И странное дело, чувствуешь, что она права, и никогда не обижаешься, даже если ставит тебе двойку. А за что обижаться? Почему действительно не решил пустяковую задачку? Волшебство всякое… Лысюре, небось, ничего не помешало. И Поспеловой — вон руку тянет. Про Живцова и говорить нечего — тот никогда не забывает урок выучить.

Эх, Синицын! Опять мама увидит в дневнике двойку и будет переживать.

Подавленный, сидел Макар и не слышал даже, как прозвенел звонок, хотя обычно вскакивал первым. Очнулся, когда увидел, что сидит один… Все собрались вокруг новой стенгазеты. Кто-то вслух читал передовую статью Лысюры. Время от времени оттуда доносился смех. Синицын встал и тихонько выбрался из класса.

…После ужина мама предложила:

— Давай-ка напишем папе. Ведь скучно ему там… Так радуется каждому письму! А как у тебя с учебой? Он всегда спрашивает, — она вздохнула. — Конечно, как всегда, одни тройки. Но надеюсь, хоть двоек у тебя нет?

Макар замялся, отворачиваясь. Мама заподозрила что-то неладное.

— А ну-ка, покажи дневник.

— Он… он у Нины Борисовны, — запинаясь, ответил Синицын. Учительница собрала все дневники, чтобы выставить отметки за контрольные работы.

— Ну ладно, посмотрю в другой раз, — мама побарабанила пальцами по столу, вздохнула и ушла к себе. За ней, настороженно озираясь, поплелся и Обормот.

В комнате сгущались сумерки.

Долго сидел Макар за столом, тупо глядя в задачник. Вот что получается! Он уже начал обманывать маму. Зачем? Ведь рано или поздно правда всплывет. Что тогда?

— О чем горюешь, добрый мальчик? — вдруг послышался знакомый голосок. Синицын вздрогнул и поднял голову. Прямо перед ним на столе сидел мышонок Тик-Так с золотым хвостиком.

Синицын страшно обрадовался.

— Тик-Так! — воскликнул он. — Это ты?

— Я вижу, что у тебя горе. Не смогу ли чем-нибудь помочь? Скажи.

Макар вспомнил о хрустальном стаканчике, и ему стало стыдно.

— Спасибо тебе за подарок, — пробормотал он. — Только… Только мы его уронили и…

— Это не беда, — утешил его мышонок. — Пустяки. Стоит только мне махнуть хвостиком…

— Не надо! — перебил Синицын. — Твое мороженое очень вкусное, но… Я хочу попросить тебя о другом.

— О чем же?

Синицын заговорил, чуть не плача:

— Милый Тик-Так! Сделай так, чтобы всегда мои уроки были сделаны и чтобы я отвечал только на пятерки.

Тик-Так помолчал, прежде чем ответить.

— Ну что же, если ты так хочешь, твое желание будет выполнено. Ложись спать, утро вечера мудренее.

— Спасибо, дорогой Тик-Так! — крикнул Макар и хотел его погладить. Но мышонка уже не было.

Долго не мог заснуть Макар в этот вечер, все ворочался с боку на бок. Представлял себе, как удивится Нина Борисовна… А какими глазами посмотрит на него Даша… Генка… Эх! А когда он подумал, что никогда-никогда ему не придется теперь мучиться над домашними заданиями, биться над мудреными задачками, корпеть над правописанием, будущее показалось таким радостным и восхитительным, что у него даже мурашки по спине забегали. И он не заметил, как заснул.

…Несколько дней учительница, как нарочно, не спрашивала Макара, хотя он усиленно тянул руку на каждом уроке. Наконец Макар обиделся и, понурясь, затих в своем углу.

Но вот на уроке истории Нина Борисовна вдруг вызвала его и попросила рассказать о Полтавской битве. Синицын встал с каким-то тягостным чувством. До сих пор помнил только одну страничку в учебнике — «Схема Полтавской битвы». Там были нарисованы громадные зеленые и черные стрелы, бегущие и скачущие на лошадях люди, взрывы. А кто эти люди и почему они воюют между собой — Синицыну было абсолютно безразлично. Он встал и, опустив голову, как обычно, когда ничего не знал, начал бормотать под нос: «Полтавская битва, Полтавская битва…» Он ожидал, что кто-нибудь подскажет дальше.

— Ну, — торопила его Нина Борисовна. — Когда произошла Полтавская битва?

И вдруг прямо перед глазами Макара всплыли четкие слова, как будто написанные в воздухе: «Полтавская битва произошла 27 июня 1709 года».

Синицын, запинаясь, робко повторил эти слова.

— Правильно, — одобрила учительница. — А теперь расскажи подробнее.

Новые строчки появились перед носом Синицына, и он теперь уже бойко и уверенно стал читать их:

— «Девять лет шла война между Россией и Швецией. Русские отвоевали побережье Прибалтики, но шведский король Карл XII не терял надежды разгромить Россию…»

Брови Нины Борисовны поднимались все выше и выше, а головы учеников повернулись к Макару. Послушайте, послушайте, как отвечает Синицын! Тот самый Синицын, который у доски и трех слов связать не мог, только на подсказках и выезжал, которого на каждом собрании отряда «прорабатывали», как отстающего. А сейчас он отвечает, как по писаному. Это же чудо! Он даже… даже читает стихи!

И верно, Макар, отчаянно размахивая руками и завывая, кричал на весь класс:

Уж близок, близок час победы. Ура! Мы ломим: гнутся шведы. О, славный час! О, славный вид! Еще напор — враг бежит…

Да, для Синицына это был поистине славный час. Нина Борисовна, улыбаясь, вывела против его фамилии торжественную пятерку. В перерыве Макара окружили ребята.

— Молодец, Синицын! Ну, и удивил ты нас!

Хлопали его по плечам и спине так, что пыль летела. В тот же день в классе была выпущена «Молния». Синицына изобразили в виде богатыря с копьем на скачущем коне, а впереди удирают шведы, похожие на двойки.

Правда, Нина Борисовна сначала возражала:

— А вдруг он завтра опять получит двойку? Что же, срочно «Колючку» будете выпускать?

Но редколлегия во главе с Лысюрой не отступала.

— Он слово дал! — шумел Генка. — Теперь будет только на пятерки учиться.

И он не ошибся. Через три дня Синицын исправил двойку по математике. Он решил у доски такую головоломную задачу, что даже отличник Олег Черепанов не смог угнаться за ним и так расстроился, что намарал в тетрадке. А еще через день Макар наизусть прочитал всю «Сказку о царе Салтане», хотя задавали пока одну страничку. Не пропустил ни одной строчки, ни одного слова. Все следили за ним по книге. Учительница опять поставила ему пятерку, но сказала, чтобы он без надобности не переутомлял так голову.

Подумать только! Совсем недавно она укоряла Синицына, что тот не слишком утруждает свою голову!

И тогда Лысюра окончательно убедился: нет, без волшебства тут не обошлось. И стал обдумывать предстоящий серьезный разговор с Макаром.

А тот все эти дни вел блаженный образ жизни. Ничего не учил, никаких задачек не решал, а в «Сказку о царе Салтане», которую рассказывал наизусть, на самом деле даже не заглядывал. Теперь он был свободен! Гонял футбольный мяч, играл в городки, лапту, в пятнашки, ходил в кино, валялся на диване и смотрел телевизор. А когда надо было, гордо вытаскивал из ранца дневник и торжественно показывал матери. Там неизменно красовались одни пятерки. Мать сначала удивлялась, не верила и даже как-то зашла в школу узнать правду. Нина Борисовна встретила ее восторженно:

— Макара не узнать! Он сейчас у нас лучший ученик в классе. Я только боюсь, чтобы не переутомился.

Мать озадаченно пожала плечами: какое там переутомление! Занимается… как всегда.

— Значит, ему легче стала даваться учеба, — успокоила ее учительница.

Как-то на безоблачное существование Макара набежала легкая тень. Пришло письмо от отца.

«Здравствуй, сынок! Мама написала, что ты делаешь большие успехи в учебе. Поздравляю! Я всегда верил в тебя и говорил маме, что когда-нибудь тебе надоест носить домой двойки и тройки и ты возьмешься за учебу по-настоящему… Ты же у меня мужественный!

Мы сидим в легком сборном домике, но здесь тепло и уютно. За стенами свищет пурга. Через час мне идти проверять приборы…»

Синицын читал письмо, и уши его полыхали от стыда. Но вскоре все это забылось и жизнь потекла по-прежнему.

Однажды, придя в школу, Макар увидел объявление:

«Внимание, внимание! Готовьтесь к турниру, веселые и находчивые знатоки! Чихая от архивной пыли, ройтесь в справочниках и книгах. Или наоборот: дыша чистым воздухом, наблюдайте внимательно природу, почаще выезжайте за город, в лес, в поле. Потому что тема нашего нового турнира — „Природа вокруг нас“. В соревнование вступят команды „Любознательный“ (четвертый „А“) и „Альбатрос“ (четвертый „Б“)».

Вообще Макар не состоял в команде «Любознательный» — туда записывали только тех, кто хорошо учится, но принимал участие в большой сваре, которая разгорелась при создании этих команд.

Сначала их хотели назвать, как обычно, — КВН (клуб веселых и находчивых), но Зина Живцов, которого прочили в капитаны и потом действительно им избрали, воспротивился:

— Нет, нам нужны не только веселые и находчивые, но и знатоки.

— Какие знатоки? — загудели в классе.

— Те, которые ведут следствие? — уточнил Олег Черепанов. — По телику, пятнадцать серий? А может, двадцать…

— Зачем нам следствие?

— Следствие действительно незачем, — терпеливо пояснил Живцов. Но знать кое-что надо. Точнее, не кое-что, а очень много. Иначе в первом же турнире срежемся и альбатросовцы нас подкуют.

— Но ведь так все команды называются, — снисходительно бросил Лысюра. — КВН — клуб веселых и находчивых.

— Это по старинке. Кто-то выдумал и — пошло… Во-первых, никакого клуба у нас нет, при чем здесь клуб? А во-вторых, на одном веселье далеко не уедешь. Надо, чтобы назывались КЗН — клуб… вернее, команда знатоков и находчивых. Ты телевизор смотришь?

— Смотрю, — попятился Генка. — Регулярно и постоянно.

— А передачу «Что, где, когда?» видел? Там в команде одни знатоки! Они все на свете знают! Что ни спросят у них — на все дают ответ. Вот как надо!

— Ладно, — увял Генка. — Я не против.

— Вот и мы давайте назовем наш клуб… то есть команду, «Что, где, когда?», — предложила Зойка и покраснела.

— Это будет просто подражание, — махнул рукой Зина. — Надо что-то свое придумать.

Лысюра важно нахмурился.

— Если надо, мы можем и свое… А! Придумал. Есть!

Все с опаской посмотрели на него. А Лысюра вылез на парту и замахал руками.

— Надо добавить еще и «почему»! — выкрикнул он, как на общешкольном митинге.

— Что — почему? — не понял Макар.

— Ну, у них называется: «Что, где, когда?». А у нас будет называться: «Что, где, когда, почему?». Сила!

Наступила тишина. Лысюра осторожно слез с парты.

— А что? — Олег встряхнул чубчиком, будто отгонял назойливую муху. — Почему… почему… А почему — «почему»?

Лысюра ударился в пояснения:

— Они ведь отвечают только на вопросы: что произошло, где и когда. А мы еще должны ответить и почему.

— А зачем? — спросил Макар.

— Как зачем? — загорячился Генка. — Что, где и когда — это каждый знает. А вот почему — не знает.

— Не понял, — сказал Живцов. — Например?

— Н-ну… например, — промямлил Генка, и глаза его забегали, например…

— Например, — вмешалась Даша, — все мы знаем, что: тебя избрали старостой класса; где: вот здесь; когда: после уроков, в начале учебного года; а почему — никто не знает.

— Потому что очень любит командовать! — подхватил Макар.

— Ну, ты… — надвинулся на него Лысюра. — Поосторожнее!

— Ладно, ладно, — успокоил их Живцов. — Так и назовем команду знатоков и находчивых. А турниры будут называться: «Что, где, когда?».

— И «почему»! — опять добавил Генка.

Долго спорили и голосовали, и каждый раз Лысюра настырно лез со своим «почему», так что в конце концов его стали называть «Почемучкой». Все это вспомнилось Макару, пока он читал объявление. Тут на него откуда ни возьмись налетел Зина Живцов.

— Готовься к турниру! Будешь защищать честь класса.

Макар отшатнулся:

— А почему я… должен защищать? Других нету, что ли?

— Эх ты! А мне еще Поспелова расписывала: «Синицын покажет!» Прямо наседала. И мы решили записать тебя в команду, как знатока… то есть как знающего… Ты ведь в последнее время стал очень знающим!

— Постой! — схватил его за рукав Макар. — Поспелова… так говорила?

— А то кто же? Но видно, плохо еще тебя знает, — Зина пренебрежительно махнул рукой.

— Ну ладно, ладно, — оборвал его Синицын. — Нельзя уж и пошутить. Нервные все стали… Я ж не отказываюсь. Записывай в свой «Любознательный».

— Вот это другое дело! — обрадовался Живцов. — Давно бы так. Готовься с сегодняшнего дня. А то знаешь они какие, «альбатросовцы»?

— Какие? — насторожился Макар.

— Таких вопросов насуют — у-у-у! Только держись. И где они их откапывают? Даже в «Детской энциклопедии» такого не найдешь. Так что берись за дело.

— А зачем мне браться? — хмыкнул ему вслед Синицын. — Я на любой вопрос отвечу не глядя.

И довольный собой, подался в класс. А увидев Дашу, небрежно заметил:

— Тут только что Живцов ко мне привязался…

— Почему? — остановилась Поспелова.

— Выручай, говорит, иначе положит нас четвертый «Б» на обе лопатки.

— Ну, а ты что? — Дашины глаза блеснули.

Синицын пожал плечами.

— Пришлось согласиться. Ладно, говорю, разделаю их…

— И хвастун же ты!

— Чего хвастун, чего хвастун? — закипятился Синицын. — Сама увидишь!

— Уви-и-идим, — протянула многозначительно Даша.

Кот величиной с кита

Пионерская комната гудела, как перед началом киноутренника. Старшая пионервожатая Влада Изотовна, румяная, с веселыми ямочками на щеках, наводила порядок:

— Четвертый «А» садится у этой стены, а четвертый «Б» — сюда. Лысюра, Лысюра, ваше место там.

Наконец команды разместились и начали сверлить друг друга глазами.

— Начинаем! — объявила Влада Изотовна. — Капитаны команд, жребий.

В команде «Альбатрос» поднялся длинный Пашка Многолет. Живцов и Пашка подошли к вожатой.

— Белые начинают, — сказала она, чуть приоткрывая шахматную коробку, где тарахтели две пешки. Живцов с усилием просунул в щель руку и вытянул черную. «Альбатросовцы» заревели.

Многолет улыбался до ушей. Он пошептался о чем-то с командой и вышел на середину.

— Первый вопрос! — крикнул он хрипло и зачем-то вытаращил глаза. — Сколько всего воды на Земле?

Наступила тишина, как в пустом зале.

— Вот это да… — протянул кто-то.

— Уточняю вопрос, — продолжал Пашка, откашлявшись. — Нужно ответить, сколько воды всего, включая воду океанов, озер и рек, в облаках и ледниках.

Синицыну показалось, что вместе с секундомером Влада Изотовна включила и шум в комнате. Все загудели с удвоенной силой, зашевелились, стали толкать друг друга локтями.

К Синицыну подбежал Зина Живцов:

— Ну, знаешь?

Макар с усилием наморщил лоб. Он ожидал: сейчас появится волшебная надпись. Но никаких надписей не появлялось, только перед глазами качалось красное и встревоженное лицо Живцова.

— Вспоминай, вспоминай! — торопил он плачущим голосом. — Время идет. Что придумали, ловкачи, почешешься тут…

— Время истекает, — напомнила Влада Изотовна.

Живцов шумно задышал:

— Ну что же ты!

И тут поднялся Олег Черепанов, тоже какой-то всклокоченный, с красными пятнами на щеках.

— Всей воды на Земле, — начал он, неловко пряча руки за спину, шестьдесят семь миллионов кубических километров.

Влада Изотовна еще не успела утвердительно кивнуть головой, как по вытянувшимся лицам «альбатросовцев» стало понятно: ответ правильный. Разразилась буря криков.

— Минуту! — подняла руку пионервожатая. — А может, Олег знает, сколько воды в океанах, облаках?

— Знаю, — передергивая плечами, ответил тот. — В озерах и реках четыре миллиона, в ледниках — тридцать миллионов, в облаках, тучах двенадцать миллионов кубических километров. Остальное — в морях и океанах.

— Ур-ра!!! — осатанело заорал кто-то из «любознательных».

Но и «альбатросовцы» что-то кричали, зло вытаращив глаза. Когда шум немного поутих, оттуда стали слышны отдельные выкрики:

— Неправильно! Неправильно!

— Олег немного ошибся, — внесла ясность Влада Изотовна. — В ледниках не тридцать миллионов, а двадцать восемь и восемь десятых. Но ошибка незначительная, и команда «Любознательный» получает восемь очков.

В стане «альбатросовцев» пронесся жалобный протяжный стон.

Теперь пришла очередь Живцова задавать вопрос. Он вдруг преобразился. Лицо его стало глуповатым.

— Какой цветок расцветает раньше всех весной? — спросил он, поворачиваясь к своим и подмигивая.

— Подснежник! — хором как один отозвались «альбатросовцы».

— Это ваш окончательный ответ? — улыбнулась ведущая.

Все обернулись к капитану Пашке Многолету. Тот напряженно хмурился, глядя в пол.

— Нет, не окончательный, — поднялся он. — Первым зацветает горицвет.

Влада Изотовна сделала пометку в блокноте:

— Пять очков.

Пашка сел под ликование своей команды. Не зря, видно, избрали его капитаном. Удовлетворение было написано на его лице. Но тут же вскочил и предложил одному из команды «любознательных» выйти к доске.

Живцов повернулся к Макару и зашипел:

— Ну, Синицын, ты еще не отвечал. Иди, выручай команду! Наверное, какую-нибудь задачку дадут, а ты их щелкаешь, как орешки.

Синицын, подталкиваемый многими руками, напутствуемый пожеланиями, выбрался из рядов своей команды и на деревянных ногах побрел к стоявшей в углу черной глянцевой доске.

Там он привычно взял мел и неожиданно почувствовал уверенность: «Уж задачку-то я решу».

— Нужно нарисовать, — раздался голос Многолета, — капусту, огурец, желудь, собаку, кота и коня.

— Пустяки, это же просто! Дуй, Синицын!

— Только, — продолжал Многолет, — морскую капусту, морской огурец, морской желудь, морскую собаку, морского кота и коня.

Все это он проговорил с наслаждением, каждый раз выделяя слова «морской», «морская»… У Синицына даже зубы заныли. Он повернулся к доске с несчастным видом. Что рисовать — он и представления не имел. Каких-то морских собак, котов… А какие они? Может, такие же, как и сухопутные, только побольше размером? Кот величиной с кита? А какой тогда конь? Постой, постой… Какие-то неясные воспоминания возникли в голове. Морской конь, морской конек… Правильно, морской конек! Макар не раз видел его в детских книжках. Он похож на шахматного коня, только вместо гривы — колючки.

И Синицын торопливо принялся рисовать шахматного коня. Правда, получился он немного кривой, зато похожий. Особенно старательно вырисовал Макар круглую подставку.

Сзади засмеялись. Синицын обернулся.

— Это что? — заливаясь, Пашка тыкал растопыренной рукой.

— Морской конь! — Синицын насупился.

«Альбатросовцы» грохнули.

— Шахматный это, а не морской, — отрезал Многолет. — У морского никакой подставки нет, а хвост острый.

И тут Синицын услышал со стороны своего класса сильное шипение, в которое сливался шепот подсказок, увидел множество устремленных на него укоризненных, напряженных и просто сердитых глаз. Но одни глаза — удивленные и немного презрительные — поразили его больше всего. Глаза Поспеловой. Она смотрела на него, то наматывая на руку свою толстую пшеничную косу, то разматывая.

Синицын опустил голову, тихонько положил мел и поплелся на свое место.

Долго еще продолжался турнир между «Альбатросом» и «Любознательным». Синицын в это время горько думал: «Вот и кончилось волшебство. Опять начну двойки хватать. Наверное, пропал мышонок Тик-Так. Что делать? Что делать?»

Еле дождался он, когда закончится турнир. Даже толком не понял, кто же кого победил. Кажется, «Альбатрос», потому что уж больно орали в их стане, а среди «любознательных», наоборот, царило глубокое уныние. Но Макару не до того было. Расталкивая всех, он пробирался к двери. Кто-то ткнул ему кулаком в бок:

— Что же ты подвел нас?

Он даже не оглянулся. Схватив с вешалки пальто, вихрем вылетел на улицу.

Где ты, волшебник Тик-Так?

Было уже темно. Рваные тучи неслись по небу, ветер хлестал по ногам сухими листьями. Макар бежал, горестно бормоча себе под нос:

— Бедный, несчастный… Один раз удача привалила — не учить уроки, да и то ненадолго. Теперь опять гни спину над учебниками, зубри ой-ой-ой!

Отомкнул дверь — дома никого. Затаив дыхание, Макар стал красться по скрипящим половицам на кухню. Откуда-то из темноты вырвался Обормот, стукнулся об ноги и стал тереться. Наверное, колбасы просил. А может…

Синицын вздрогнул:

— Обормот, ты?

Кот сыто и нахально замурлыкал. Макар встревожился, в душу его закралось подозрение. Схватив кота за шиворот, он посмотрел ему в глаза:

— Признайся, слопал Тик-Така? Говори!

Кот сучил лапами и закатывал глаза. Из-под кровати одобрительно наблюдал Брехун, поблескивая крохотными глазками. Кот со своими пакостями сидел ему в печенках.

— Все ясно, — грустно кивнул Синицын. — Ты подкараулил маленького беззащитного мышонка и съел его. Сожрал? Что, скажешь, не так? Эх ты! Ведь это волшебный мышонок! Сказал бы мне, что есть хочешь, я бы тебе килограмм колбасы приволок. Или рыбы наловил. Честное слово!

Обормот захрипел, засучил задними лапами, потом вильнул хвостом, пытаясь царапнуть руку. Синицын отбросил его.

— Уходи, не хочу тебя видеть.

Кот улизнул за шкаф. Макар, все еще держа портфель в руке, тихонько открыл дверь на кухню. Прислушался. Ветер завывал за окном. Вдруг Синицын вздрогнул: на холодильнике сидел маленький живой комочек. Вокруг него мерцало слабое сияние.

— Ты звал меня? Я пришел, добрый мальчик! Что-нибудь случилось?

— Да вот, понимаешь, дорогой Тик-Так, — начал он жалобно, вызвали меня к доске, а я не мог ничего ответить. Вот и подумал, что твое волшебство уже кончилось.

— И ты ошибся! Знай же, мальчик, что волшебство мое сильное, потому что это доброе волшебство. И тот, кто владеет им, не теряет эту силу.

— Тогда почему я ничего не мог ответить?

— Потому что ты не знал того, о чем тебя спросили.

— Но как же так? — недоумевал Макар. — И на уроках я ничего не знал, а… отвечал. Ты же обещал…

— Я обещал тебе, — прервал его мышонок, — что ты будешь знать все, о чем написано в учебниках. Значит, тебя спрашивали о том, чего в учебниках нет.

— Верно! Я был на турнире знатоков, там задавали специально такие вопросы, которых ни в одном учебнике не найдешь. Это для того, чтобы ребята читали разные книжки и больше знали.

— Это правильно, — одобрил мышонок.

Синицын погрустнел.

— Значит, в этих турнирах я не смогу участвовать?

— Почему? Если почитаешь другие книги, то тоже будешь знать.

— Но ведь их много, этих книг! — в отчаянии воскликнул Синицын. А я читаю медленно, пока все прочтешь, так состаришься, что ни в один пионерский турнир не примут, потому что пенсионером станешь. А зачем мне тогда турниры?

— Значит, ты хочешь все знать, ничего не читая, безо всякого труда?

— Вот-вот! Хочу во всех турнирах участвовать. Чтобы мог на любой вопрос ответить. Сделай это, милый Тик-Так!

— Пусть будет так, как ты хочешь.

— Спасибо тебе, Тик-Так…

Макар протянул руку и хотел погладить мышонка, но тот мгновенно исчез.

Всеобщее презрение

— Ну, кто победил вчера? — радостно крикнул Синицын, когда на следующий день увидел в раздевалке Зину Живцова.

Тот хмуро и недоуменно посмотрел на него.

— Ты же был на турнире, чего спрашиваешь? Эх ты, трепач! Кричал: я, я! А сам… Сколько очков из-за тебя потеряли! Если б знали…

— Да ты не волнуйся! — хлопнул его по плечу Синицын. — В следующий раз мы их на клочки разнесем.

— Иди ты! — сверкнул глазами Живцов. — Не хочу слушать. В голове ни бум-бум, хоть бы что-нибудь знал, кроме уроков. Любозна-а-тельный…

— Значит, ни бум-бум? — переспросил Макар многозначительно, и в другой раз Живцов обязательно обратил бы внимание на его тон, да сейчас Зина был слишком зол на Макара. — А вот спроси меня о чем-нибудь!

— Отвяжись! — отмахнулся Живцов.

— Нет, ты спроси! — напирал Синицын. — Попробуй, задай любой вопрос, что вчера на турнире задавали.

— Нашел дурака! — хмыкнул Зина. — Послушал там же ответы, а теперь старается охмурить.

«Эх! — подумал Синицын. — Разве объяснишь, что вчера я ничегошеньки не слышал».

— Ладно, — сказал он. — Тогда задай мне какой-нибудь другой вопрос, которого не было на турнире.

— Где я тебе его возьму? — буркнул Живцов. — Ну чего ты ко мне пристал? Я так переживаю из-за вчерашнего, а ты мне переживать не даешь. Пономаренко! Поговори с ним.

Проходивший мимо Пономаренко остановился и, как всегда, застенчиво улыбнулся:

— А что?

— Да вот, — пожаловался ему Зина, — лезет ко мне, требует, чтобы я какие-то вопросы задавал. Мало его вчера позорили…

— Никто меня не позорил, — запыхтел Макар. — Если бы я захотел, то на любой вопрос ответил бы запросто. — Айн-цвай-драй!

Пономаренко и Живцов как-то странно переглянулись.

— Ну? Слабо? — Макар уже закусил удила.

Живцов загадочно прищурился.

— Любой вопрос? Хо-ро-шо. Задам-ка я один вопрос, на него ни один человек в мире еще не ответил. Я вчера хотел шарахнуть им «альбатросцев», да от расстройства забыл.

— Давай, давай! — оживился Макар. Пономаренко заинтересованно придвинулся, Зина оглянулся и зачем-то понизил голос:

— У какой рыбы зеленые кости?

Синицын удивился: зеленые кости? Разве бывают рыбы с такими костями? Но пока он удивлялся, губы его как-то сами собой ответили:

— У двух морских рыб: бельдюги и саргана.

Живцов и Пономаренко так и отпрянули. Зина даже застонал, словно от зубной боли. И оба снова выразительно переглянулись.

— Значит, все знаешь, — каким-то тусклым шершавым голосом сказал Живцов. — Тогда скажи еще, что такое «ведьмино кольцо».

Синицын в первый раз слышал о ведьмином кольце. И он даже с любопытством ждал, что же сам ответит:

— Ведьмино кольцо встречается в лесу. По краям его растут грибы, а в середине пусто, даже травы нет. В Америке, в степях Восточного Колорадо, бывают кольца до двухсот метров в диаметре.

Зина прерывисто задышал:

— Ага! Вот ты какой… Ну ладно, поговорим после уроков.

И оба, круто повернувшись, заспешили прочь. Макар посмотрел им вслед и пожал плечами.

— Завидуют… Пусть!

Тут его ухватил за локоть Генка Лысюра.

— Синицын, привет! Знаешь, что завтра воскресник?

— Какой воскресник?

— А такой. На пришкольном участке надо укутать саженцы яблонь и груш.

— Чем укутать?

— Ясно чем: соломой. Нам выделили участок со ста деревьями, — и Лысюра потащил его к окну. — Смотри: во-он от того угла до калитки в заборе все наши деревья. Каждый завтра должен укутать четыре-пять деревьев.

— Зачем их укутывать? И так всю зиму простоят. Тополя вон всю зиму голые, а эти укутывай.

— Тополя — деревья дикие, а эти культурные. К тому же завезенные из теплых краев. Вот японская вишня — са-ку-ра называется, — выговорил по слогам. — Ее нам корейские друзья привезли. А там яблони из Мичуринска, специально выведенные для наших краев. Гибрид грецкого и маньчжурского ореха, — загибал пальцы Генка. — И всем им нужно ак… акклиматизироваться! Вот!

— А ты откуда знаешь? — удивился Макар.

— Оттуда, — указал почему-то на потолок Генка. — Мне сообщил…

— Кто?

— Руководитель кружка юннатов! Они там ведут переписку со всеми, кто подарил нам саженцы в порядке шефской помощи. Под девизом «Сады тайге». Понял?

Он выговорил это с такой гордостью, будто сам вел переписку.

— И зима ожидается лютая, — обрушил он вдруг на Макара самый веский аргумент.

— А ты откуда знаешь?

— Мне в кружке «Юные борцы с плохой погодой» сообщили, — выпятил грудь Лысюра.

— Да ты что, все кружки обошел?

— Не все, — отвел глаза Генка. — В кружке вязания «Наша петля» не был. Там одни девчонки, вяжут рукавички, шарфы в помощь малышам из садика номер девятнадцать… А зачем им рукавички? Пусть закаляются.

Он презрительно сплюнул.

— Когда я в садик ходил, нам никто не вязал. А простудишься — по шее!

— Правильно! — оживился Макар. — Пусть они тоже закаляются.

— Кто? — не понял Генка.

— Деревья. Нам вон на каждом уроке физкультуры говорят: закаляйтесь, закаляйтесь, от всего этого только польза.

— Что бы болтаешь? Разве деревья понимают, что им надо закаляться? Они возьмут и погибнут.

Их спор прервал звонок.

В классе Макар заметил, что все перешептывались и как-то враждебно смотрели на него. Сначала он не придал этому особого значения. Но вот начался урок рисования. Как всегда, Макар забыл дома циркуль. Он повернулся к сидевшей рядом толстой Зое Чепуровой.

— Дай циркуль.

Но та дернула плечом и промолчала.

— Ты что, не слышишь? — потянул ее за рукав Синицын.

Зоя вдруг сердито отодвинулась:

— Не трогай меня! Я с тобой не разговариваю.

У Синицына из рук выпала резинка. Зойка, толстая добродушная Зойка, от которой никогда слова плохого не услышишь, готовая поделиться последним бутербродом, не хочет вдруг с ним разговаривать. Сначала он решил, что ослышался.

— Это ты со мной не хочешь разговаривать?

— А то с кем! — она повернулась, и Макар впервые увидел злость в ее маленьких голубых глазках. — Ты еще набрался нахальства спрашивать?

— Да что я тебе сделал?

Учительница постучала по доске мелом.

— Перестаньте разговаривать!

Макар затих и нахохлился. «Что сегодня происходит? Пришел в школу с таким хорошим настроением — и на тебе! Все стараются насолить. Что они — не выспались?»

На перемене его настроение окончательно испортилось. Куда бы он ни пошел — все от него отворачивались, даже старались не замечать. Мимо проходил Олег Черепанов, неестественно скосив глаза в сторону.

— Алька! — окликнул Синицын и почувствовал, что голос его стал почему-то противным, заискивающим. — Я тут у одного иностранную марку видел…

Но Черепанов втянул голову в плечи и даже ускорил шаг. Это было невероятно! При упоминании о марках он обычно становился сам не свой и вцеплялся в человека мертвой хваткой. Он загонял его в угол и готов был восторженно слушать самые длинные и самые нудные рассказы о марках. По слухам, Алька собирал марки еще с ясельного возраста.

После этого Синицын совсем пал духом. Сел на свое место и уныло уставился в пол. Но вот рядом остановились голубые ботинки с поцарапанными мысами. Макар медленно поднял голову.

Перед ним стояла, заложив руки за спину, Даша и презрительно смотрела сверху вниз. У Синицына тоскливо зачесался нос.

— Так ты, оказывается, не только хвастунишка, — Макару казалось, что голос ее звенит на всю школу, хотя Даша говорила почти шепотом, но и предатель!

— Кто — я? — забормотал он, и у него глупо отвисла нижняя губа. Ты видела? Докажи… Я предатель?!

Даша повернулась и ушла на свое место. А Черепанов встал, смущенно поправил очки и повернулся к классу.

— Тихо! — крикнул он, хотя вокруг уже давно царила тишина. — После уроков не расходиться: будет классное собрание. Тайное, без учительницы.

— Почему тайное? — крикнул кто-то.

— Потому, — ответил Лысюра важно, — что будем судить предателя М.И.Синицына.

Макар задохнулся:

— Меня… судить?

— А кого же еще? — криво ухмыльнулся Живцов. — У нас больше нет других предателей…

Но тут же умолк: в класс вошла Нина Борисовна.

Синицын опустился на свое место. В голове его гудело, как в школьном коридоре на большой перемене.

«Обижают, — он вдруг шмыгнул носом, — все меня обижают, даже Зойка и та…»

Зойка, услышав шмыганье, повернулась, и глаза у нее были по-прежнему добрые — маленькие, голубые, жалостливые.

— Ты не переживай, Синицын, — участливо зашептала она. — Мы сильно судить не будем. Ну, вынесем общественное порицание. Только ты больше не предавай, ладно?

Синицын обозлился. Мало того, что ни за что ни про что на него напали, так его же и утешают.

— Не твое дело, — оборвал он Зойку, и та обиженно отвернулась.

Весь урок Синицын сидел как на иголках. Еле дождался звонка. Нина Борисовна продиктовала домашнее задание, собрала со своего стола тетрадки, журнал и ушла. Все тоже делали вид, что собираются, но сразу после ухода учительницы Живцов подскочил к двери, заложил ее ножкой стула. Класс загудел.

— Чш-ш-ш! — зашипел Черепанов, поднимая руку.

— Особенно не орите, — добавил Лысюра. — Будем проводить тайное подпольное собрание.

— Как не орать! — взорвался Живцов. — Если в наши ряды пробрался шпион, предатель…

— Кто шпион? Кто предатель? — подскочил к нему Синицын. — А по сопатке хошь?

Их с трудом растащили.

— Спокойно, спокойно! — надрывался Черепанов. — Объявляю собрание открытым. Пионера Синицына прошу выйти к доске.

— Зачем к доске? — опешил Макар.

Все заревели:

— Иди! Иди!

Синицын послушно вышел и растерянно остановился.

— Бери мел! — сказал Черепанов. — Рисуй морскую корову, морскую уточку, морское перо.

«Да не знаю я ничего такого!» — хотел было крикнуть Синицын, но рука его помимо воли уже рисовала на доске. Он даже сам с интересом смотрел на то, что появляется из-под его руки.

Морская корова была похожа на моржа с толстой складчатой шеей. Морское перо только чуть-чуть напоминало птичье перо, а уточка не имела ничего общего с обычной уткой — толстые короткие стебли с пучками листьев на конце.

— Ну, вот видите? — вскинулся Живцов, кивая на доску. — Он прекрасно знает всех морских животных: коров, собак, свиней… А вчера прикинулся Незнайкой на Луне!

Синицын вздрогнул и пробормотал, запинаясь:

— Вчера я действительно не знал…

— А сегодня знаешь! — ехидно бросил Живцов. — Вчера на пустяковые вопросы не мог ответить, а сегодня даже рыб с зелеными костями назвал и не моргнул глазом. Да ведь этого даже старые кавээновцы-пенсионеры мне никогда не могли сказать!

— Сказки для второго-третьего класса! — поддакнул Лысюра.

Макар в отчаянии приложил руку к груди:

— Это правда, чистая правда! Я вот только объяснить этого не могу, поверьте… Честное слово, не вру!

Все возмущенно загудели:

— Он еще честным словом бросается!

— Бессовестный!

Но тут поднялся Лысюра и потребовал слова.

— Дело нешуточное, — он значительно обвел всех взглядом. — Давайте разберемся по порядку. Значит, вчера мы видели и слышали, что Синицын во время турнира — ни бум-бум. А сегодня он с пеной у рта доказывает, что может ответить на любой вопрос самого опытного кавээновца, — он кивнул на Зину Живцова, и тот покраснел от гордости. — Тут можно сделать один вывод: Синицын и вчера знал, но неизвестно из-за чего предал нас, наш класс, нашу команду… — голос его повысился до крика, — и сознательно подыгрывал нашим заклятым… товарищам «альбатросовцам»…

— Н-нет! — вырвалось отчаянно у Синицына.

— Он говорит, что нет, — продолжал староста. — И даже дает честное слово. Верите вы ему?

— Ни за что! — рявкнули все, как один.

— И правильно, — кивнул Лысюра. — Я бы сам не поверил, но…

Класс насторожился.

— Но однажды я был у Синицына дома и видел такое, что сейчас даже не знаю, верить ему или нет.

— Что ты видел? — крикнуло сразу несколько голосов.

— Пока говорить не буду, вы мне тоже не поверите, — промямлил Лысюра.

— Да что его слушать! — крикнул кто-то. — Он же друг Синицына, защищает.

Лысюра обиделся, покраснел.

— Я? Защищаю? — он ударил себя кулаком в грудь, но тут же почесал в этом месте. — Мои слова могут подтвердить еще кое-кто. Со мной были двое и…

— …ели волшебное мороженое? — пискнул девчоночий голосок.

Лысюра медленно повернулся и уставился пронизывающим взглядом на Живцова.

— Ты?!

— Я ничего… я никому… — забормотал тот растерянно.

Лысюра величественно махнул рукой.

— Знаю. Ты крематорий. Это она разболтала, Поспелова.

— И не я! — подскочила Даша. — Это, наверное, Иринка, я ей по секрету только…

Но тут вмешался Черепанов.

— О чем затеяли разговор? Мы сейчас разбираем недостойное поведение Синицына. У кого какие предложения? Записываю.

— Постой, — не сдавался Генка. — Я же еще не кончил. Чего ты не даешь мне сказать?

— Говори, только про Синицына, а не про какие-то дела давно минувших дней.

— Я про Синицына и говорю, — огрызнулся Лысюра. — Не перебивай. Значит, так. Я Синицыну верю.

Класс заклокотал.

— Объясни! — потребовал Черепанов. — Может, ты его как друга защищаешь.

— Никакой он мне не друг! — вскипел Лысюра, но тут же спохватился. — То есть, конечно, друг, но я его не защищаю. А верю ему и требую, чтобы он искупил свою вину перед коллективом.

— Как же так? — вмешался Живцов. — Если ты ему веришь, значит, он не виноват. Тогда какую вину он должен искупать?

— Да, он не виноват, — замямлил Генка. — Но не так, как вы думаете. Поэтому я верю. А чтобы и вы поверили, что он не виноват, пусть он искупит свою вину тем, что за ночь укутает все деревья на нашем участке, — и добавил зачем-то: — У него есть для этого все резервы и возможности.

— Как?! — у Синицына даже пересохло в горле. — Все деревья?

— Сто штук! — ахнул кто-то.

— Да, сто штук, — твердо продолжал Генка. — И тогда вы поверите, что вчера он, допустим, не мог ответить ни на один вопрос турнира, а сегодня любого кавээновца заткнет за пояс.

— Как я укутаю сто деревьев? — заорал Синицын. — Ты хоть что-нибудь соображаешь, Лысюра?

— Действительно, — поддакнул Живцов. — Я тоже был тогда у Синицына и ел… гм… но при чем тут деревья? Не понимаю я что-то старосту. Тут целому классу работы на полдня, а он должен сделать один за ночь? И почему обязательно за ночь?

— А он знает почему, — подмигнул Лысюра. — И знает как…

Синицын во все глаза смотрел на старосту класса и заметил многозначительную ухмылочку, блуждавшую по его лицу.

— А так, — Генка подался вперед, глядя на Синицына, будто гипнотизировал его, — точно так, как он вдруг начал учиться на круглые пятерки, как за одну ночь изучил всю «Детскую энциклопедию»…

«Вот оно! — зазвенело в голове Макара. — Лысюра знает про мышонка Тик-Така… Но откуда? Я-то никому не говорил, даже маме».

— Неясно мне, зачем староста мелет тут разную ерунду, — недовольно брюзжал в это время Зина Живцов. — Наказать, конечно, мы должны Синицына за его недостойный поступок. Но требовать, чтобы он выполнил работу целого класса, да еще за одну ночь…

— Ха-ха! — крикнул кто-то.

— Надорвется!

Черепанов поднял руку.

— Есть у кого-то конкретные предложения?

— Общественное порицание! — раздался вдруг голос Зойки. Все повернулись к ней, и Зойка, смутившись до слез, опустила голову и принялась теребить передник.

— Еще будут предложения? Нет! Ставлю на голосование. Кто за?.. Единогласно!

Вскочил Живцов.

— Предлагаю также не допускать больше Синицына к турнирным соревнованиям.

— Не надо, я… — дернулся Макар.

— Справедливо, — пробасил молчавший до сих пор Пономаренко, и руки взметнулись вверх.

Печально плелся Макар с собрания домой. Эх, и не везет ему! Вот уж неудачник так неудачник — даже волшебство не идет ему впрок.

Сзади послышались чьи-то шаги и тяжелое дыхание.

— Синицын, погоди! — Макар узнал голос Лысюры и нехотя остановился.

— Ну чего? — спросил он хмуро.

Лысюра задышал ему в ухо:

— Ну так… что ты надумал? Обработаешь весь наш участок?

— Что ты снова мелешь? Да я пять деревьев еле-еле…

Лысюра пихнул его в плечо.

— Я ведь тебя на собрании защищал! А ты…

Он оглянулся по сторонам.

— Да ты не бойся. Никто не узнает.

— Про что? — тоже почему-то перешел на шепот Макар.

— Что ты на самом деле не Синицын, а… — Генка набрал в грудь побольше воздуха, — а волшебник по фамилии Кара-Чунг!

— Что еще за Кара-Чунг? — опешил Макар.

— Ну как же, как же, — засуетился Лысюра. — Ты ведь сам говорил, помнишь, когда мороженое ели?

Оба смотрели друг на друга выпученными глазами. Сгущались сумерки. Тополя протянули над ними голые ветви. В щелях забора взвизгнул ветер.

— И все сразу тебе поверят, — забубнил ему в воротник Лысюра. Еще и прощения просить будут.

— Прощения?

— А то как! — воодушевился Генка. — На руках будут носить: ты же за всех работу сделал, можно баклуши бить. А самое главное… самое главное — мы раньше всех закончим воскресник, и наш класс выйдет на законное первое место.

— Почему закончим? Если Тик-Так… — он поперхнулся, — если я сделаю всю работу за ночь, то никому и начинать не придется.

— Вот-вот, а я что говорю! Все классы придут на участок, только примутся за работу, а у нас — глядь — все готово. Нам сразу благодарность, школьный оркестр играет туш…

— И мы утрем нос четвертому «Б»! — подхватил Синицын.

— Правильно! — и они, схватившись за руки, начали отплясывать на тротуаре так, что какая-то старушка испугалась и, не доходя до них, перебрела на другую сторону улицы.

— Значит, по рукам? — остановился Лысюра.

Но Синицын замялся:

— В общем, я подумаю… над твоим предложением.

«А вдруг Тик-Так откажется?» — пришло ему в голову.

— Чего там думать? — напирал староста. — Делай — и с концом.

Но Синицын ответил загадочно:

— Утро вечера мудренее.

Соломенная метель

Чуть свет Лысюра бежал по улицам города к школе.

За ночь немного подморозило, на сухой земле белели разводы инея. Вдалеке над окраиной города покачивались пепельные столбы дыма наверное, жгли опавшие листья. Отсюда, с горки, где стояла школа, их микрорайон виднелся, как на ладони. С автобазы одна за другой выезжали тяжелые автомашины, окутываясь сизыми облачками. Голубая пелена лежала на крышах домов.

Каблуки Лысюры звонко стучали по асфальту. Холодный чистый воздух обжигал щеки. Генка сжимал озябшие кулаки в карманах пальто и шептал:

— Сделает или не сделает? Волшебник или нет?

Вот уже мелькнула за поворотом белая стена школы, сейчас пойдет забор пришкольного участка… Лысюра ускорил шаг, и тут горестный крик вырвался у него: деревья на всем школьном участке стояли такие же голые, как и вчера.

— Обманул, тр-репач, — процедил Генка. Он открыл калитку и поплелся на свою половину участка, машинально ощупывая деревья: ладонь чувствовала холодную и влажную шершавую кору.

Он разочарованно присел на валявшийся бочонок из-под удобрений. Перед ним стройными рядами тянулись стволы деревьев, которые еще надо было укутать соломой, перевязать сверху веревками и сделать это не так-сяк, а на совесть — учитель ботаники Егор Сергеевич сам будет проверять, а у него глаза — ой-ой! И неизвестно еще, кто раньше выполнит работу.

Рухнули сладкие мечты старосты класса, как он подходит к Ивану Ивановичу, вскидывает вверх руку и звонким голосом рапортует о трудовой победе коллектива.

И директор жмет ему руку, поворачивается к завучу и говорит удивленно:

— Подумайте только, какие молодцы! Другие классы еще только начинают работу, а эти уже закончили. Вот это темпы! И с высоким качеством.

А завуч как бы мимоходом заметит:

— Это и не удивительно. Ведь у них староста кто — Геннадий Лысюра!

— Ах, да-да! — спохватится директор. — Как же мы его до сих пор не замечали? Нужно немедленно…

Что именно «нужно», Лысюра представлял себе довольно смутно, но дальнейшее рисовалось ему в самом радужном свете. Какие-то почетные грамоты, поздравления, прикалывания к груди значков, поездки, встречи делегаций. И музыка, музыка…

Но вот взгляд его остановился на голых черных стволах деревьев, и он в один миг упал с облаков на землю.

— Значит, так, — забормотал он, ломая попавшийся под руку сучок, — завтра же разберем этого трепача на собрании, покажем ему, где раки зимуют. Гнать его в шею, гнать… отовсюду.

Он встал и поплелся к калитке. Ну, не попадайся, Синицын! Временами Лысюра вскипал, словно чайник, и тогда ему казалось, что у него из ноздрей горячий пар валит. Про воскресник он даже забыл.

В калитке он вдруг столкнулся с кем-то. И с кем же? С Синицыным, собственной персоной!

— Ага! — зарычал Генка и схватил Макара за грудки. — Ага!

— Что ты заладил: «ага-ага», — недовольно бросил Синицын и оторвал его руки от своего пальто. — Может, ты еще скажешь «агу». Только я уже давно вышел из ясельного возраста.

— Ты еще и насмехаешься! — Генка потряс кулаками. — Всех подвел, обманул!

Синицын, однако, почему-то нахально ухмылялся, стоя перед разъяренным приятелем. Лысюра вошел в раж.

— Ну, Синицын, пощады не жди! Смотри — саженцы-то голые! Голые! Где же твое обещание?

Он уже забыл, что Синицын вчера никакого обещания не давал, а только сказал, что подумает.

— Ты так визжишь: голые, голые! — пренебрежительно бросил Макар, — что можно подумать, будто ты сам голый.

Генка только шипел от злости. Потом сказал зловеще:

— Ладно, что с тобой разговаривать. Разберемся позже.

И он решительно зашагал прочь.

— Постой! — крикнул Синицын.

— Ну чего? — нехотя остановился Генка.

— Зачем так сразу… «разберемся»? — замямлил Макар. Он и так уж был напуган вчерашним «разбирательством». — Может, я еще и выполню…

— Когда? Сейчас все придут…

— Во, во! Как соберутся все, тогда и сделаю. Не веришь? В один момент все деревья будут укутаны. Лысюра подошел вплотную и отчеканил:

— Я уже не верю ни одному твоему слову. Заврался ты. А когда соберутся, потребую, чтобы тебя отстранили от воскресника.

Он, конечно, на испуг брал. Но Макар опешил.

— Не надо! — схватил старосту за рукав. — Я сейчас… сделаю.

Он повернулся к шеренгам саженцев, поднял руки и замахал ими, будто собираясь вспорхнуть и улететь.

— Груши, яблони, вишни и сливы! — забормотал он, тараща глаза так, что Лысюра попятился от него. — Слушайте меня, слушайте! Вон там солома лежит, сейчас она вспорхнет и к вам прилетит. Обернет вас, укутает, веревками опутает. Будете вы зимушку зимовать и горя не знать. Внимание, внимание! По моему слову выполняйте желание!

И, напыжившись, хриплым голосом Синицын произнес:

— ОЗУРКНОЗНИБОР!

Лысюра от страха зажмурился, даже голову руками прикрыл. Он ожидал, что загремит гром, засверкает молния и прилетят неизвестно откуда могущественные джины с блестящими кольцами в носу и кривыми когтями на руках. Но ничего такого не произошло. Только начался какой-то сильный свист и шелест вокруг. Генка приоткрыл один глаз и увидел такое, что снова испугался и еще плотнее зажмурился.

По саду летала солома, которая до этого спокойно лежала в кучках между деревьями. Будто соломенная метель бушевала на пришкольном участке!

Пыль запорошила глаза Синицыну. Он протер их и увидел: в сплошной метели показались просветы, солома с гудением завихрялась вокруг каждого деревца, словно образовались там воздушные воронки. Все быстрее кружилась солома в таких воронках, она цеплялась за кору деревьев, наматывалась на стволы, окутывала их ровными пухлыми одеялами, и вот уже с разбойничьим посвистом замелькали обрывки веревок. Они захлестывались вокруг соломенных одеял, прижимали их к деревьям и сами же крепко связывались в узлы.

Прямо над головой Синицына одна веревка зацепилась за сучок, начала дергаться, вытягиваясь в струнку, но ничего не получалось. Макар смотрел во все глаза: что же будет дальше? Веревка вдруг изогнулась и другим концом сбросила петлю с сучка — совсем как живая змея!

Он с трудом перевел дух.

— Вот это да! Видал, Генка, что делалось?

Повернулся к Лысюре и остолбенел. От ботинок до самых подмышек Генка был аккуратно укутан соломой, перевязан лохматыми веревками так, что на спине и пятках у него торчали кокетливые девчачьи бантики.

— Генка… ты чего? — пятясь, хрипло спросил Синицын.

Лысюра отнял руки от лица, приоткрыл один глаз, потом другой. На лице его появилась широкая радостная улыбка.

— Си-и-ила! — протянул он при виде стройных рядов деревьев, аккуратно укутанных желтой соломой. — Уже готово? Не успел, понимаешь, чихнуть, а ты раз-раз! — и хоть на выставку достижений народного хозяйства. Дай пожму твою…

Он сделал движение к Синицыну, желая пожать ему руку, но сразу же покачнулся и упал носом в рыхлую землю.

— Что такое? — невнятно проворчал он и вдруг отчаянно заорал. Кто меня связал?

Макар подскочил к нему и начал торопливо распутывать бантики:

— Не волнуйся, не волнуйся! Тебя по ошибке, наверное, укутали.

— Хороша ошибка! — разъярился Лысюра, сдирая с себя плотно подогнанную солому. — Что я им — дерево, что ли? Я староста класса, понял?

— Да я-то знаю. А им, видать, невдомек. Ты же стоял неподвижно, как дерево. Да еще на нашем участке. Вот они и приняли тебя за дерево.

Оба почему-то говорили «они», хотя никого не видели в саду в то время, когда здесь летала солома. Но ведь ясно, что один «кто-то» не мог за минутку укутать сто деревьев, да еще Лысюру впридачу!

— А я, понимаешь, испугался, что ты в дерево превратился, тараторил Синицын. — Хорошо, если в яблоньку или вишню, хоть польза будет, а если в дуб?

Он принялся отряхивать товарища от соломы, причем так лупил его по спине, что заклубилась прошлогодняя пыль из подкладки.

— Сам ты дуб, — со злостью отпихнул его Лысюра, но при виде укутанных саженцев снова пришел в хорошее настроение. — Слушай, а какое волшебное слово ты сказал, что солома сама полетела?

— Так я тебе и признаюсь! — присвистнул Макар. — Тайный секрет. Хватит и того, что я на твоих глазах чудо сделал. Я хотел при всех, чтобы потом не говорили, что я обманщик.

— При всех? — ужаснулся Лысюра. — При всех ни в коем случае не делай чудес!

— Это почему? — опешил Макар.

Лысюра оглянулся, как вчера, по сторонам.

— Сам не понимаешь? Каждый попросит тебя сделать какое-нибудь чудо лично для него. Ну, вот Пономаренко захочет стать сильнее всех, он давно об этом мечтает; Живцов потребует, чтобы его «Любознательный» всё на свете знал; Черепанов — чтобы редкую марку ему достать… Да мало ли что каждый попросит. Чудес на всех не напасешься.

— И верно, — растерялся Синицын.

— А кто-то тоже захочет учиться на пятерки…

Тут Генка попал в точку: Макар не хотел, чтобы и другие учились на одни пятерки, отвечали без запинки на любые вопросы. Тогда на него, Синицына, никто и внимания не будет обращать.

— Это все захотят учиться на пятерки, а уроки не готовить и в учебники не заглядывать, — горячо поддакнул он.

Лысюра добавил:

— Как пишется в плакатах: «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда», «Кончил дело — гуляй смело!»

— А как же мы скажем про это? — задумался Макар, глядя на укутанные деревья. — Догадаются же, что без чудес тут не обошлось: ведь еще вчера эти деревья были голые…

— Вот что, — решил Генка. — Выкрутимся так: своим ребятам скажем, что это мы сделали, пришли на участок спозаранку, а Нине Борисовне что весь класс сделал.

— Не поверят, — закряхтел Синицын. — Вдвоем — это же всю ночь надо биться, и то не получится.

— Не беспокойся, — махнул рукой староста. — Я знаю, что говорить.

— Может, обратно их раскутать? — неуверенно начал Синицын. — А то начнут допытываться, что и как, — хлопот с этим чудом не оберешься.

— Что ты, что ты! — переполошился Лысюра. — Ни в коем случае. Вот только надо что-то сделать, а не пойму что.

Он прищурился и огляделся вокруг.

— Что сделать? — не понял Макар.

— Да вот, понимаешь, здесь что-то не так. Посмотришь на участок и кажется, что тут не люди работали, а какие-то волшебники-невидимки. Чисто, понимаешь, аккуратно… Мы, когда в прошлом году укутывали деревья, так намусорили, что Егор Сергеевич два часа потом ругался.

Подумал и добавил:

— Два с половиной часа.

Синицын догадался:

— Надо солому рассыпать кругом!

— Правильно! — заорал Генка, и они вдвоем принялись за «работу». Распотрошили не одну кучу соломы и разбросали по всему участку. Старались, пыхтели, с ног до головы обсыпали сами себя соломенной трухой.

Вдруг из-за низенького забора послышались голоса:

— Эй, что вы там делаете? Зачем солому разбрасываете?

Друзья испуганно замерли. Но тут же облегченно вздохнули: над забором торчали головы одноклассников.

— Наши…

Лысюра стал размахивать пучком соломы:

— Заходите, ребята! Сейчас вы ахнете!

И впрямь, едва ребята появились на участке, у них вырвались крики удивления.

— А ведь наши деревья уже укутаны!

— Здесь и делать нечего!

— А мы спешили…

Лысюра сиял, словно электрическая лампочка.

— Видали? Это я с Синицыным, — подбоченясь, он небрежно кивнул на Макара. Тот только хлопал глазами. — С рассвета вкалывали в поте лица. За вас, понимаешь, старались. Скажите спасибо, высморкайтесь и спать идите.

— А кто вас просил? — вдруг ощетинился Живцов.

— Как — кто? — осекся Лысюра и только тут заметил, что все смотрят на него как-то недружелюбно. — Да вы что, ребята? Ведь вчера сами же просили Синицына, то есть обязывали… Вынесли решение.

— Никто его не обязывал, — вмешался Пономаренко, по обыкновению зажмуриваясь, когда он говорил что-то резкое. — Ему просто вынесли общественное суровое порицание. Ты что, забыл?

А Зойка вдруг взвизгнула:

— Это ты заставил его работать всю ночь! — сжав кулачки, она подступила к старосте. — Ребята, он же все время талдычил вчера, помните, чтобы Макар всю ночь работал на участке. Ах ты, рабовладелец несчастный!

Лысюра попятился:

— Какой я тебе рабовладелец? Я, если хочешь знать, и сам работал с ним вместе…

Он зачем-то ткнул ей под нос пучок соломы.

— Как же, заставишь тебя! — ехидно бросила Поспелова. — Руководил, наверное, а не работал. Знаем!

Живцов рубанул воздух ладонью:

— В общем, вы как хотите, а мне чужая работа не нужна. Положено мне укутать четыре саженца, вот я и укутаю.

И он решительно направился на соседний участок.

— Я тоже! И я! — раздались голоса. Все потянулись за ним.

Лысюра побледнел.

— Да вы что, с ума сошли? Там же участок четвертого «Б»! Мы с ними соревнуемся.

— А куда нам идти? — огрызнулся Черепанов. — Участки других классов за городом. Не поедем же мы туда?

— Да зачем вам куда-то ехать? — надрывался Лысюра. — Работа наша сделана, садись, отдыхай. В землю поплевывай.

— Отдыхать? — изумился Пономаренко. — Мы еще и не работали.

— Что мы — тунеядцы? — Зойка стала потрошить кучу соломы.

Все принялись за дело.

Лысюра насторожился. Издали послышались веселые голоса, шум…

— Бэшники идут!

Первым показался длинный Пашка Многолет.

— Эй, чего на наш участок залезли? — еще издали гаркнул он. Его рыжая голова в кепочке замоталась над забором — он побежал. С налету распахнул калитку и остолбенел:

— Уха из петуха!

За ним толпились, напирали, заглядывали через его плечо остальные. Спустя минуту, рассыпавшись по участку, они придирчиво ощупывали укутанные деревья.

— На совесть сделано!

— Что да, то да!

Пашка Многолет прищурился:

— Значит, свою работу сделали и нашу захватили? Хотите показать, что мы слабаки? Втихую пораньше пришли… Мы так не уговаривались! По мордасам захотели?

К нему подошел Зина Живцов, сказал спокойно:

— Зачем ты так? Просто хотим помочь вам. Видишь, сегодня ночью были заморозки. Нужно спешить, а то деревья погибнут.

Пашка заглянул в его глаза, расслабился:

— Ну, раз так, ладно. Давайте вместе работать.

И работа закипела! Синицыну и Лысюре, стоявшим в нерешительности поодаль, казалось, что на их глазах происходит новое чудо: так же завихрялась между деревьями солома, один за другим укутывались голые стволы, только теперь в саду раздавались звонкие веселые голоса да под плывущими по воздуху охапками соломы мелькали ноги в брюках или чулках. Иногда охапки сталкивались, валились на землю, и тогда неудачники, хохоча от восторга, тузили друг друга. К ним подскакивали другие, начиналась куча мала.

Синицын подошел к Лысюре, дернул его за рукав:

— Давай и мы… — он кивнул, — поработаем. А то стоим, все на нас косятся.

— И пусть косятся! — мотнул головой Лысюра. — Что мы — мало сделали? Сто штук! Пусть попробуют столько укутать, а потом говорят, — он скривился, передразнивая кого-то: — «Нам чужой работы не надо, мы не тунеядцы…» Я ведь для коллектива старался, для своего класса…

Макар с удивлением слушал Генку. «Я старался, я, я…» Получается, что даже Синицын тут ни при чем, а чудо сотворил сам староста класса Лысюра, один, собственными натруженными руками, и никто ему при этом не помогал.

Тут открылась калитка и вошли Нина Борисовна и Егор Сергеевич. Они остановились в удивлении.

Нина Борисовна выглядела очень смешно: в синих спортивных брюках и синей куртке — совсем как старшеклассница.

— Смотрите, что делается! — зашумел ботаник. — А кое-кто боялся, что ребята еще спят. Они вон половину деревьев обработали. И как обработали! — он ходил по «волшебному» участку. — Идеально, просто идеально!

Нина Борисовна громко чихнула от налетевшей соломенной пыли. И увидела стоявших перед ней Лысюру и Синицына.

— Когда же вы успели сделать? Ведь сейчас только… — она взглянула на часы, — четверть одиннадцатого.

Лысюра смутился, но ненадолго.

— А наш класс пришел на час раньше! — выпалил он. — Свое задание выполнили, теперь вот… помогаем отстающим.

— Это же чудесно! — восхитилась Нина Борисовна. — А я думала, что за сегодня не управимся. Вы и не подозреваете, какие вы молодцы, — и она, полуобняв, увлекла за собой озадаченных таким оборотом Генку и Макара. — Мы-то, оказывается, опоздали! Но ничего, сейчас наверстаем.

Встреча с Коброй

Вечером Синицын столкнулся в подъезде нос к носу с Гошей Шурубурой. Тот шел, волоча за собой ранец прямо по ступеням. Одна лямка у ранца совсем оторвалась.

— Ага, попался! — притворно налетел на него Макар. Тот остановился, глядя исподлобья. С тех пор, как Гоша разбил волшебный стаканчик, он старался избегать Синицына.

— Да ты не бойся, — положил Макар руку ему на плечо. — Думаешь, я злюсь на тебя за то мороженое? Зря. У меня его сколько хочешь. Не веришь?

Гоша недоверчиво засопел.

— Угостить? Какое ты любишь?

Гоша что-то пробурчал и попытался протиснуться слева.

— Эскимо хочешь?

Шурубура метнулся вправо и полез вдоль перил вверх, перехватываясь руками. Но Синицын притиснул его к перилам.

— Постой, куда ты рвешься?

Гоша, пыхтя, напирал изо всех сил. Синицын вдруг перед самым его носом громко хлопнул в ладоши.

Тот остолбенел и не сводил глаз с раскрытой ладони Макара. А на ней плясал и кувыркался маленький-маленький клоун в пестрой одежде и длинном колпаке с кисточкой. Рядом с ним скакала крохотная собачонка и лаяла писклявым голосом.

Гоша медленно протянул к диковинному человечку палец. И клоун стал бить по пальцу длинной палкой, а собачка наскакивала на него и пыталась укусить. Гоша чувствовал легкое щекотание от ударов лилипута и размяк от невиданного зрелища.

— Где достал? — прошептал он чуть слышно.

Тут послышались шаги, заскрипела дверь подъезда. Макар сжал ладонь, и оба обернулись.

В подъезд пошла соседка Агафья Сидоровна, которую за сплетни и злой язык прозвали Коброй. Особенно не любила она детей, говорила, что они «кругом пакостят», и всячески старалась им досадить. Увидев ребят, она оживилась.

— Сейчас начнется, — Гоша схватил уцелевшую лямку ранца.

— Ага! — пронзительно завопила соседка. — Кучами в подъездах собираются! Пройти людям не дают! Курят, бумажки жгут! Пожары разводят!

И тут же спокойным деловитым тоном спросила:

— Ну-ка, что там спрятали? Несите сюда, показывайте.

Но видя, что ребята и не думают подходить к ней, опять перешла на крик:

— Сейчас милицию позову! Мигом заарестуют!

Ребята и рады были удрать на улицу, но Агафья Сидоровна стала в двери и подбоченилась. Мимо не проскочишь: она умела ловко и очень больно дергать за ухо.

Синицыну в голову неожиданно пришла счастливая мысль.

— Агафья Сидоровна, — умильно проговорил он. — У нас скоро турнир кавээн будет, так мы хотим пригласить вас почетным участником.

— Кто это — мы?

— Мы, пионеры четвертых классов.

— А чего мне делать там, на турнике вашем? — сварливо спросила она.

— Не на турнике, а на турнире, — поправил Макар. — Это соревнование такое: кто больше всех знает.

— А-а, — протянула она, смягчаясь. — Дело хорошее. Кто же вас надоумил, чертенят? Я ведь действительно много знаю, поучить вас могу…

— Вот-вот, — подхватил с невинным видом Синицын, чинно проходя мимо нее и держа за руку Гошу. — Потому и говорят, что вы все на свете про всех знаете.

— Ах ты сморчок! — вскипела Кобра. — Значит, я сплетница?

Растопырив руки, она кинулась на Синицына, но было поздно. Ребята бросились наутек. Сзади долго слышались крики Кобры.

— Куда же ты спрятал человечка? — спросил Гоша, отдышавшись. — Я тоже хочу этот фокус показывать.

— Никакой это не фокус, — мрачно сказал Синицын. — Волшебство одно, понимаешь?

— Жмешься, значит? — скривился Шурубура. — Ладно, попросишь и ты у меня что-нибудь. Мне отец обещал фонарик круглый достать, на сто метров бьет, даже посмотреть тебе не дам. И мороженое твое фокусное не надо: ешь, ешь, а в животе пусто.

— Это потому, что ты жадный, — упрекнул его Макар. — А фонариков таких я могу хоть десять штук достать.

— Ха-ха-ха… — начал было издевательским тоном Гоша, но поперхнулся. Синицын протягивал ему сверкающий новый фонарик.

— Тот самый… на три батарейки! — Гоша вытаращил глаза. Схватил его и начал осматривать. Нажал кнопку — и ослепительный сноп света ударил в сгущающуюся темноту.

— Мечта, — сказал Гоша унылым голосом.

— Бери насовсем, — разрешил Макар.

Гоша поднял на Синицына совершенно счастливые глаза.

— Правда?

Потом он вздохнул:

— Эх, жалко, батареек нигде не достать. А эти скоро сядут…

— Сколько надо? — спросил Макар лениво. Шурубура зашевелил губами:

— Шесть! И две лампочки.

Получив все это, он упрятал дары поглубже в ранец и окончательно поверил, что Макар Синицын — могущественный волшебник: даже батарейки достал, а их в магазинах никогда не бывает!

— Я волшебник Кара-Чунг, — глухим голосом привычно говорил Синицын. — Что захочу, то и сделаю. Ты понял, Шурубура?

— Понял, — прошептал Гоша. — Теперь я верю, что есть волшебники. А раньше не верил, потому что никогда они не появлялись, сколько я ни просил. Думал, брехня все это, одно кино.

Он долго молчал, вздыхая, потом начал допытываться:

— А вот этот дом ты можешь перевернуть вверх тормашками? Сделаешь так, чтобы у меня выросло шесть рук?

— Зачем тебе шесть рук? — удивился Макар.

— А вот если Коляша полезет ко мне, я ему ка-ак дам! Пока он двумя руками, я ему шестью…

Долго сидели в этот вечер Синицын и радостный Шурубура. Наконец с балкона раздался певучий голос:

— Го-оша! Где ты?

— Я здесь! — гаркнул Шурубура и направил прорезавшийся ослепительный луч света на балкон. — Мам, я тебя вижу, а ты меня нет!

— Не балуйся! — мама Шурубуры прикрыла глаза руками. — Иди скорее домой. Ужинать пора.

Гоша с грустью повернулся к Макару.

— Ну, я пошел… Зовут.

— Приходи ко мне завтра, а? — предложил Синицын. — Будем вместе играть. У меня лото есть! И кубик Рубика…

Гоша так и подскочил.

— Да ну! — но тут же насупился. — Не пустят. Пока все уроки не выучу, не выпускают. Да еще проверяют.

— Уроки? — протянул Макар удивленно. — Уроки… Хочешь никогда не учить уроков, а знать всегда на пятерку?

— Спрашиваешь! Еще давно, с первого класса мечтаю.

— Ну так иди ложись спать, — Синицын лукаво прищурился. — Утро вечера мудренее.

Гоша приблизил свое лицо к лицу Синицына. Его глаза блестели, как звезды.

— Правда? — засопел он. — Да я тебе… я тебе свой ножик подарю! Смотри, четыре лезвия, во! Одно, правда, сломанное…

И он торопливо сунул в руки Синицына свой бесценный дар. Макар хотел засмеяться и сказать, что может достать тысячи таких ножиков, но посмотрел в большие глаза Гоши… и почему-то ничего не сказал. Только торопливо сунул ножик в карман.

Долгожданный приз! Но…

Макар не обманул Гошу. На следующий день тот уже стучался рано утром в квартиру Синицыных. И только Макар открыл дверь, Шурубура ворвался в прихожую, чуть не сбив его с ног.

— Вот был концерт! — завопил он. — Вот удивились все!

— Чему удивились? — Макар заулыбался.

— А тому, что я знаю уроки! Когда я им сказал, что уже выучил, они подняли меня на смех…

— Кто — они?

— Мама и Людка, сестренка. Налетели на меня — ты ничего не учил, садись за уроки! А я им говорю: спрашивайте.

— Что спрашивать? — давился от смеха Макар.

— Ну, пусть погоняют, думаю, — подмигнул Гоша. — Сестричка моя косички кверху и хвать задачник! Я говорю: то-то и то-то. Посмотрела в тетрадку, а задачка-то уже написана! И упражнение по-русскому выполнено. Вот лица у них вытянулись! Проверяли, проверяли…

— А я что говорил, — важно подбоченился Макар.

— Слушай, — Гоша понизил голос, — ведь упражнения и задачка в тетрадках моим почерком написаны. Фокус-покус!

— А что тут удивительного?

— Ведь я-то их не писал, точно! Сам впервые увидел. Вот посмотри, даже строчки загибаются вверх, как у меня. Как же это, а?

— А чего смотреть? Ты что, хотел, чтобы чужим почерком у тебя в тетрадке было написано? Тогда все сказали бы, что не ты выполнил задание.

— Верно, — согласился Гоша. — Но кто же все-таки моим почерком писал в тетрадке, а? Ты не знаешь случайно?

— Не ломай над этим голову. У тебя своих забот мало, что ли?

Откровенно говоря, Синицын был сейчас рад не меньше, чем простодушный Гоша. А может, даже больше. И вот почему.

В последнее время ему стало страшно скучно жить на белом свете. Уроки учить не надо, они уже всегда заранее написаны и приготовлены, а времени свободного хоть отбавляй. Вот тут и начиналась для Макара мука мученская. Первое время он целыми днями болтался на улице, играя с кем попало и во что попало. Но это было не очень интересно, потому что только с настоящими друзьями можно увлекательно играть и путешествовать по незнакомым улицам или просто пойти в кино, а потом оживленно обмениваться мнениями: «Тот ему кэ-эк даст!», «А тот ему кэ-эк врежет!»

Но Синицыну не с кем было ходить в кино, спорить о прочитанной книге. Едва только он приглашал кого-нибудь на интересный сеанс, как слышал в ответ: «А уроки?» Правда, кое-кто находил время пойти иногда в кино с Макаром, тем более что он всегда каким-то чудом доставал билеты, но это случалось не каждый день, да и соглашались разделить с ним компанию не те, кого хотелось бы Макару.

Играя с кем-нибудь во дворе, в самый разгар веселья Макар вдруг слышал: «Ну, хватит, пойду уроки учить! А то сегодня задали ой-ой-ой!» И Макар Синицын, всесильный волшебник, начинал униженно упрашивать, умолять: «Ну, еще немножко, да успеешь ты выучить эти уроки…» Мальчишка неохотно соглашался, но в конце концов и он уходил, и Синицын оставался один.

И вот что странно: избавившись навсегда от заботы об уроках, Синицын ежедневно только и слышал вокруг: «Уроки! Уроки!» На переменах в школе Макару казалось, что уж в это время никто и не заикнется об уроках, но нет! Кому-то вдруг придет в голову решать у доски хитроумную задачку, тотчас вокруг такого собирается толпа, шумят, спорят, каждый предлагает свое решение и с пеной у рта отстаивает его. Сначала Макар с чувством превосходства ввязывался в эти споры, но потом и это забросил. Он всегда знал решение — и самое правильное.

Постепенно Синицын заскучал. Он часто валился на диван и до одурения смотрел в потолок. Телевизор тоже не радовал его — что толку сидеть перед ним в одиночку, да и передач интересных мало, все про трудовые успехи да разные достижения. А Макар мог без всякого труда всего достигнуть. Когда дома не было мамы, он хлопал в ладоши и требовал какую-нибудь диковинную игрушку. Наигравшись, выбрасывал ее. Скоро все игрушки надоели ему, жизнь стала казаться неинтересной…

И тут он опять встретился с Гошей. Правда, Гоша младше его, но ненамного. Он и читать умеет, и писать, с ним можно в любую игру поиграть и в кино сходить. А самое главное: он так восхищается Макаром Синицыным, принимает его за настоящего волшебника!

Для Синицына жизнь снова стала увлекательной и веселой.

А еще больше он оживился, когда в школе появилось объявление о том, что между командами знатоков «Альбатрос» и «Любознательный» состоится турнир на литературную тему. Синицын с нетерпением ожидал его.

«На этот раз я вам покажу!» — думал он радостно.

И этот день наступил. В пионерской комнате опять собрались команды и болельщики. Еще с порога Макар увидел большой портрет Горького и плакат под ним: «Всем хорошим во мне я обязан книгам».

Синицын уверенно направился к своей команде, но его остановил Живцов:

— Куда? Ты не участвуешь в турнире.

Макара даже в жар бросило.

— П-почему это я не участвую?

Вид у него был такой расстроенный, что Зина замялся:

— Ты что, забыл? Мы же постановили на собрании исключить тебя из команды… Вообще-то ты можешь участвовать в турнире, но как болельщик.

— Ну ладно! — с угрозой процедил Синицын. — Попомнишь меня…

Он круто повернулся и пошел к болельщикам — отпетым двоечникам и троечникам. Те встретили его удивленно, зашептались.

Скрипнув зубами, он сел и стал искать глазами Дашу. Она сидела в первых рядах команды, щеки ее горели от возбуждения.

— Сегодня турнир особый! — объявила Влада Изотовна. Команда-победительница получает переходящий приз Клуба знатоков и находчивых. Его изготовил специально для нас бывший ученик нашей школы, а ныне мастер фабрики музыкальных инструментов Петр Семенович Галущак.

Она подошла к деревянной коробочке и открыла ее. Все ахнули. Среди разбушевавшихся волн реки покачивался маленький белоснежный корабль. Влада Изотовна нажала кнопку — и полилась привольная мелодия: «Шуми, Амур, шуми, наш батюшка…» Любимая песня Макара! А белоснежный корабль резал волны и неустрашимо шел вперед…

Начался турнир.

Первым выступил Живцов и, оглядывая команду «альбатросовцев», спросил звенящим голосом:

— Где находится самая большая книга?

Синицын уже знал ответ. С любопытством следил он, как засуетились «альбатросовцы», громко зашептались. Пашка Многолет пробежал по рядам и вернулся на место.

— В одной из библиотек Нью-Йорка. Ее высота — три метра, толщина — один метр, а вес — сто центнеров. Листают ее с помощью особой электроаппаратуры. Однако мы считаем, что величина книги определяется не ее весом, а содержанием.

Влада Изотовна слегка покачала головой:

— Не сто, а сто двадцать пять центнеров. Но на вопрос дан правильный ответ. Три очка. А за дополнение еще два очка.

Пашка Многолет довольно заулыбался. Он вдруг дурашливо подмигнул и затараторил:

…Вот столицы достигает. Царь к царевне выбегает, За белы руки берет, Во дворец ее ведет И садит за стол дубовый И под занавес шелковый, В глазки с нежностью глядит, Сладки речи говорит.

Откуда эти строчки, из какой книги?

Несколько голосов сразу рявкнуло:

— Из «Сказки о рыбаке и рыбке»!

Другие запротестовали:

— Нет, из «Сказки о царе Салтане»!

Синицын смотрел на Живцова. И когда тот утвердительно кивнул головой, Макар с места крикнул:

— «Конек-горбунок»!

— Болельщику Синицыну за правильный ответ три очка, — объявила Влада Изотовна.

Макар поймал быстрый взгляд, брошенный на него Живцовым. Многие стали оглядываться на Синицына, а тот не упускал подходящего момента. Как на его счастье, «Альбатрос» подобрал такие заковыристые вопросы, что редко кто мог не то что правильно, а хотя бы приблизительно ответить. Так, например, все удивились, когда Пашка сказал, что Робинзон Крузо существовал на самом деле, только под другой фамилией. Требовалось ответить, сколько лет и на каком необитаемом острове жил прототип Робинзона Крузо? Конечно, только один Макар Синицын мог сказать, что настоящего Робинзона Крузо звали Александр Селькирк и он четыре года жил на чилийском острове Хуан-Фернандес.

То же самое произошло, когда Пашка стал допытываться, какую последнюю книгу в жизни написал Александр Дюма. Кто кричал: «Три мушкетера», кто — «Граф Монте-Кристо», а Пономаренко даже ляпнул, что «Графиню Рудольштадтскую». И только потом, после всех, встал Синицын и спокойно объявил:

— Кулинарную книгу.

— Это что — про приключения поваров? — зашумели вокруг.

— Про то, как печь блины, — пояснил Макар под хохот болельщиков. На его личном счету было уже двадцать очков — больше, чем у обеих команд, вместе взятых. Так сказала Влада Изотовна. «Вместе взятых, вместе взятых», — повторял Макар про себя слышанное где-то гордое выражение.

Влада Изотовна встала:

— Теперь мой вопрос обеим командам. Все вы знаете, что на Дальнем Востоке живет много народностей — нанайцы, ульчи, орочи, нивхи, чукчи, эскимосы. Среди них тоже есть писатели, поэты. Назовите их.

Сзади робко поднялась рука смуглолицей Нади Вальдю из четвертого «А». Она встала и, потупясь, сказала:

— У нанайцев есть писатели Григорий Ходжер и Андрей Пассар.

— Правильно! — подскочил Пашка Многолет. — Мы недавно всем классом читали…

— А у других народностей?

Кто-то вспомнил сказки Владимира Санги, но не смог назвать его национальность. Когда возникла заминка, поднялся Макар и принялся перечислять: чукотский писатель Юрий Рытхеу, мансийский Юван Шесталов, ненецкий Леонид Лапцуй, юкагирский Семен Курилов, эскимосская поэтесса Зоя Ненлюмкина…

И вот конец турнира. Оба капитана бросают на Синицына пронизывающие взгляды, но он только ухмыляется.

«Что, чья взяла?» — думал Макар.

У Влады Изотовны в руках коробочка с призом:

— Здесь, на рояле, есть пластинка с надписью: «Только дай себе волю, начни жить, как легче, и тебя понесет так, что не выплывешь». Из какого произведения это высказывание?

— Ясно, из какого, — поднимается Синицын. — Из книги Н.Ильиной «Четвертая высота».

Болельщики орут от восторга: вот, мол, какие герои произрастают среди нас! Пионервожатая объявляет:

— Команды не набрали необходимого количества очков. И вообще сегодня они не на высоте. Про бабочек, муравьев больше знают, чем о литературе. Приз по праву присуждается лично болельщику Синицыну из четвертого «А».

На миг он даже опешил: ему лично! Такого Макар даже не ожидал. Подобного случая на турнирах еще не бывало…

И вот заветный приз вручен Макару. Словно в тумане, он пожимает руку Владе Изотовне, а попросту Владке из восьмого «Г».

— Береги этот приз, Синицын, — говорит Владка, строго хмуря выгоревшие бровки. — За него еще не раз будут сражаться ребята на турнирах, поэтому нужно много знать, чтобы его удержать.

— Пусть попробуют отобрать! — гордо заявляет Макар.

Все расходятся. Синицын догоняет своих одноклассников и великодушно предлагает:

— Ну что, послушаем игрушку?

Но все его обходят с замкнутыми лицами. Кто-то бросает:

— Ты выиграл, ты и слушай.

Только Зина Живцов остановился и серьезно сказал:

— Это не игрушка, а приз, запомни это, Синицын. Переходящий приз. И он недолго у тебя задержится, даю слово.

— Ха-ха! Нос не дорос! — Макар озлобился. Что он о себе воображает, этот Живцов? Еле-еле на четверки вытягивает, иногда пятерочку за усидчивость заработает… Ему ли тягаться с Макаром, который все на свете заранее знает!

— Ну, ты показал высший класс пилотажа! — откуда-то вынырнул Генка Лысюра. — Утер всем нос… Конечно, без волшебства не обошлось? добавил он вкрадчиво.

Макар хотел бросить горделиво: «Обошлось!», как вдруг ему пришло в голову: «А верно, выиграл-то не я… Если бы не волшебство, что бы я отвечал на вопросы?» Он уже совсем забыл об этом, ему казалось, что именно он сам завоевал приз, сам отвечал на каверзные вопросы.

Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, как мямлил он на первом турнире и даже не смог нарисовать какого-то несчастного морского конька. «А вот Живцов смог», — ужалила мысль.

Но Синицын постарался ее отогнать. «Нет, победил на турнире я, я один!» — упрямо сказал он сам себе и недружелюбно посмотрел на старосту.

— А тебе чего?

— Да я так просто, — заюлил тот. — В команде прямо ахали после каждого твоего ответа…

Макар недоверчиво покосился на него.

— Точно! А Поспелова… аж подпрыгивала!

— Подпрыгивала? — Синицын оживился, глаза его заблестели.

— Ну! — подтвердил Лысюра. — А Пономаренко говорит: может, «альбатросовцы» ему, то есть тебе, заранее все вопросы дали? Ты ведь прошлый раз им подыгрывал… А я говорю: дураки они круглые, что ли?

— Ну, а Поспелова, Поспелова? — не выдержал Макар.

— Что — Поспелова? — пожал плечами Лысюра. — Подпрыгивала…

Он остановился и с подозрением посмотрел на Макара.

— А чего ты про Поспелову спрашиваешь? Влюбился в нее, что ли?

— Скажешь тоже! — горячо запротестовал Макар, но покраснел так, что на глаза его даже слезы набежали. Лысюра загоготал, тыкая пальцем:

— Ага, все понятно! Жених и невеста замесили тесто!

— Я тебе дам тесто! — сжал кулаки Синицын.

Лысюра попятился. Все-таки волшебник, не стоит с ним связываться. А то еще превратит старосту в крокодила или царевну-лягушку, и будешь всю жизнь на кочке квакать, горючие слезы лить…

— Да я пошутил, ты что, не понимаешь?

— Хороши шутки, — Макар начал остывать. — Говори, да откусывай.

— Не кипятись, — успокаивал его Лысюра. — Какая может быть любовь в четвертом классе? Нам ведь на пионерском сборе объясняли, что среди пионеров может быть только дружба и взаимное уважение. У тебя ведь с Дашей дружба и взаимное уважение или только дружба без взаимного уважения?

— Почему без уважения? — задышал Макар. — У нас… уважение.

— Только уважение без дружбы? — разочарованно протянул Генка.

— Нет, дружба тоже есть… Уважение… с дружбой, — Синицын окончательно запутался и опять разозлился. — Да что ты ко мне пристал со своей дружбой и уважением? Иди спроси у Даши, если тебе так нужно.

Лысюра быстро огляделся.

Они стояли в вестибюле школы у большого окна. Никого уже не было, все разошлись после турнира. Несколько человек топтались во дворе, размахивая руками: наверное, спорили.

Глаза Генки хитро блеснули, он сказал с расстановкой:

— Она не только подпрыгивала…

— А что еще? — вскинулся Макар.

— Она сказала, что хотела бы дружить с тобой. Всю жизнь… до самой пенсии.

Синицын остолбенел. Он хотел что-то сказать и не смог.

— Что? — насторожился Лысюра. Он потирал руки. Вот это эффект! Теперь все ясно: Синицын хочет дружить с Поспеловой. И даже уважать ее. Хотя, по мнению Лысюры, уважать девчонок было не за что. Зря их избирают в совет отряда, не раз твердил он.

— Врешь! — наконец выдавил Синицын. Лысюра быстро провел по горлу ладонью, что должно было означать: будь спокоен, никаких сомнений. А как, как она сказала?

— Ну… как, — Генка многозначительно поднял одну бровь. — Очень просто. Так прямо и сказала.

— Так и сказала? Эх, Лысюра, ну и молодец ты! Не зря тебя назначили старостой.

Лысюра напыжился.

— Не назначили, а выбрали. Единогласно, понял?

Но Синицын не слушал его.

— Говори, чего хочешь? Ну! — напирал он.

— Я к тебе, понимаешь, с общественным делом, — многозначительно сообщил староста. Он вытащил из кармана печенье и захрустел им.

— С каким делом?

— Послезавтра все классы будут брать обязательство по сбору металлолома. Сколько, по-твоему, наш класс может собрать лома? А?

Синицын беспечно махнул рукой:

— Сколько соберем, столько и будет.

— Нет, так нельзя! — у Лысюры даже крошки изо рта полетели. Пускать дело на самотек! Наш класс должен собрать больше всех.

— Ну и соберем.

— Поможешь, значит? — обрадовался староста.

— А как же! — удивился Макар. — Все будут участвовать в мероприятии.

— Да я не об этом, — поморщился Генка. — Сколько тонн я могу назвать в обязательствах?

— Тонн? Да ведь ни один класс больше тонны никогда не собирал. Даже старшеклассники.

— Не мели ерунды, — нахмурился Лысюра. — Я думаю, если скажу, что дадим пять тонн, не поднимут на смех? А? — он беспокойно заглядывал в лицо Синицыну.

— Говори уж — десять! — бросил Макар.

Лысюра почесал в затылке.

— Десять? Десять… десять… — видно было, что цифра все больше и больше нравится ему. — Десять тонн! Обязуемся собрать десять тонн!

Синицын выпучил на него глаза.

— Да ты в своем уме? Слыханное ли дело — десять тонн! Где мы соберем столько?

— Как — где? Ты же только что обещал помочь! — он хитро подмигнул и сделал вид, что бормочет заклинания.

До Макара только теперь дошло, на какую помощь надеется староста.

— Вот так помощь! — ахнул он. — Да ведь все десять тонн мне придется давать.

— А тебе жалко для коллектива какого-то ржавого железа? — сплюнул Генка. — Большой труд — махнул рукой, крикнул: «тары-бары-растабары» — и готово!

— Для меня, положим, труд и небольшой, — поморщился Синицын. — Но ведь это будет нечестно, другие классы меньше наберут.

Лысюра подбоченился.

— Ах, нечестно? А сам-то ты честный? — и он кивнул на завоеванный Макаром приз, который тот держал под мышкой.

Синицын опустил голову.

— А если разобраться, то ничего нечестного тут нет, — успокоил его староста. — Каждый собирает столько, сколько может. Верно?

— Верно.

— Вот ты и дашь, сколько можешь, — он хлопнул Макара по плечу. Десять тонн можешь?

— Конечно, могу. Я и двадцать…

— Не, двадцать многовато, — закряхтел староста. — Заподозрят, что дело нечисто… то есть, что нечистая сила помогла.

— Какая я тебе нечистая сила? — возмутился Макар. — Каждое утро умываюсь. С мылом. Во!

— Да я не про тебя, — отвел глаза в сторону Генка. — В общем, так, Синицын. Даем тебе, как волшебнику, общественное поручение собрать десять тонн металлолома. Усек?

Макар махнул рукой.

— Ладно. Получишь свои десять тонн.

Ему не хотелось сейчас спорить со старостой класса. Жалко ему, что ли, какого-то металлолома? Да за такую новость он сколько угодно набросает Лысюре железяк!

Поспелова Даша хочет дружить с ним…

Утюги посыпались градом

На следующий день после уроков Лысюра объявил пятиминутное собрание класса.

— На повестке дня, — важно начал он, — сбор металлолома.

Все затихли.

— Кто сколько может собрать и принести в школу металла? Записываю.

И он с торжественным видом сел за учительский стол с авторучкой в руке.

— Я чайник принесу, протекает он, — подняла руку Зойка.

— Чугунный утюг деда, вес семь килограммов, — отбарабанил Пономаренко.

Лысюра одобрительно кивал головой, записывая. Со всех сторон неслись новые обещания: кастрюли, выщербленный топор, колосники на печку, будильник…

— Какой будильник? — вскипел староста.

— «Слава»… — растерянно протянул Олег Черепанов. — Он только звонит на славу, а идти не идет… Механизм не работает.

— Это у тебя механизм не работает! — Лысюра постучал себя авторучкой по лбу. — Сколько он весит, два грамма? Мне вес, вес давай!

Тогда Олег вспомнил, что в подвале у них давно стоит старая кровать.

— Только придете помочь, а то я один не приволоку!

— Само собой, — заверил его Лысюра. — Так вот, я записал все, что вы сказали. Набирается что-то около… — он пошевелил губами, словно подсчитывая, — около десяти тонн.

— Что?! — рявкнули почти все одновременно. Лысюра смутился:

— Д-десять тонн как будто…

— А ну, пересчитай, — потребовал Живцов. — Два чайника и кровать — десять тонн? У тебя ведь по математике вроде четверка, Лысюра.

Генка начал читать список, оценивая в килограммах каждый предмет.

— Чайник — двадцать килограммов, топор — тридцать…

— Да ты что? — завопили вокруг. — Такой чайник и на стол не поднимешь! А топор двухпудовый — ха-ха-ха!

— Ну, девятнадцать, — огрызнулся староста. — Откуда я знаю, у кого какие чайники. Они ведь старые, ржавчиной обросли. У меня, например, чайник весит не меньше двадцати килограммов. Тетка, как наливает воду, кряхтит…

Он обратился к Черепанову:

— Кровать сто килограммов потянет?

— Это ж кровать, а не бульдозер! — отшатнулся Черепанов. — Она хоть старая, но красивая. И легкая. Теперь таких не делают. Отец жалеет…

— Что нам — фотографироваться с такой красивой? — прищурясь, пробурчал Лысюра.

Как ни накидывал он, как ни преувеличивал вес, еле-еле набралось полторы тонны.

— Думаю, что мы возьмем обязательство собрать не меньше пяти тонн, — твердо заявил староста.

— Пять тонн? Да мы надорвемся, а столько ни в жизнь не наберем! недоумевал Зина.

Лысюра укоризненно покачал головой:

— А ты, оказывается, лентяй, Живцов! Еще не работал, а уже: надорвемся… Нюни распустил: ни в жизнь не наберем. Эх ты!

Живцов смутился, что-то забормотал.

— Словом, подумать надо, пошевелить мозгами, ясно? — староста неопределенно пошевелил пальцами в воздухе.

Когда все разошлись, староста порвал листок, на котором записывал обязательство каждого, и повернулся к понуро сидевшему Синицыну.

— Порядок! А теперь идем со мной.

Смеркалось. Холодный ветер рвал полы их пальто. Они подошли к школьному сараю, и Лысюра отомкнул громадный висячий замок, откинул железную петлю.

— Ключ я у деда Цыбули взял.

В сарае пахло досками, пылью и тряпками. В углу были свалены поломанные стулья, парты, указки, стояли ведра, бочки из-под краски, накрытые мешком.

— Тут, — указал пальцем на середину староста.

— Что? — не понял Макар.

— Сгружай свои десять тонн. При мне будешь или я выйду? — глазки Лысюры забегали.

— Оставайся, чего там… — Синицын не любил творить чудеса в одиночку. Когда кто-то рядом — веселее.

Он хлопнул в ладоши:

— Десять тонн металлолома чтобы были здесь как дома!

И удивился несказанно: ничего.

— Н-нету, — прошептал Генка. Толкнул плечом Синицына: — Может, что неправильно сказал в заклинаниях?

— Да нет, все правильно! — запротестовал Макар. Он опять с остервенением хлопнул в ладоши, так, что они заныли.

— Чтобы не моргнул и глазом, было десять тонн здесь разом!

Снова пусто. У Синицына волосы зашевелились на голове. Значит, он уже больше не волшебник? Кончилось все… В отчаянии привычно крикнул:

— Две порции мороженого!

Тут он перевел дух с облегчением: в руках, как всегда, ощутил вафельные стаканчики, наполненные снежно-белым мороженым, — как он любил, с верхом. Один стаканчик протянул Генке, и оба начали нервно лизать ледяное лакомство, почти не замечая его вкуса.

— Металлолом почему-то не появляется, — констатировал Генка. Может, волшебники сами его собирают?

— Ну да! — Синицын поперхнулся. — Что они — пионеры, что ли?

— И не комсомольцы, — поддакнул Лысюра.

Некоторое время хрустели стаканчиками в молчании, переминаясь с ноги на ногу.

Лысюра кивнул с кислым видом:

— Ладно, давай хоть одну тонну…

И Синицын хлопнул в ладоши:

— Появись-ка здесь хоть тонна металлического лома!

— Даже тонну пожалели! — ударил в отчаянии шапкой о землю староста. — Жмоты несчастные, а не волшебники!

Он ехидно прищурился:

— А чайник, один-единственный, вы дадите?

Синицын вяло запросил чайник. И вдруг оба испуганно отпрыгнули в сторону: на землю упал и покатился чайник.

Лысюра схватил его и жадно ощупал.

— Новенький, никелированный, — и заорал почему-то в угол сарая: Эй, нам новые не нужны, только старые, с дырками!

И эта просьба была удовлетворена: появился старый, весь в ржавчине и с дыркой на боку чайник. Синицын осмелел:

— Еще три чайника!

— Есть! — взвизгнул Генка. — Давай, проси десять.

Он еле успел отскочить, как сверху посыпались чайники.

— Ур-ра! — вошел в азарт Лысюра. — Требуй двадцать!

— Может, чайников хватит? — повернулся к нему Макар. — Попросим другое что-нибудь, утюги, например.

— Можно утюги, — согласился Генка. — Они тяжелее.

— Двадцать утюгов! — хлопнул в ладоши Синицын, и в ту же секунду раздался отчаянный вопль Лысюры: — Ай-яй-яй!

Он прыгал на одной ноге, задрав лицо с зажмуренными глазами к потолку и держа двумя руками другую ногу. Утюги посыпались градом, и один из них угодил ему прямо на ботинок.

— Смотреть надо! — орал Лысюра невидимым волшебникам. — Швыряете куда попало! Так и пришибить недолго…

Синицын утешал его:

— Скажи спасибо, что по голове не трахнули. Тогда совсем ополоумел бы…

Лысюра заковылял в угол, сорвал парусину, перевернул набок бочку и залез внутрь:

— Теперь проси хоть танки.

— Нет, я кастрюль попрошу, — решил Синицын.

В самый разгар «сбора лома» заскрипела дверь, и в сарай заглянул дед Цыбуля. Его жидкая бороденка озадаченно задвигалась, глазки блестели.

— Иду мимо, слышу — в сарае шум, — прошепелявил он, тут же по привычке сворачивая самокрутку. — То вроде в ладоши хлопают, то по крыше бегают. Перебираете металлолом?

Семеня, прошел взад-вперед, приглядываясь к лому.

— Много нанесли, много… Молодцы.

Подобрал с земли чайник, который «прилетел» самым первым.

— А этот чайник послужит еще, да-а… Ты чего в бочку залез? напустился он на Лысюру. — Там еще краски наскрести можно, а ты боками все вытрешь.

И ушел, пообещав принести взамен чайника двуручную пилу без ручек.

— «Еще послужит»! — передразнил Генка. — Совсем новенький чайник! Поживился дед…

— Надо было сразу спрятать, — поддакнул Макар.

Они стояли перед горой — до самого потолка — разного металлического хлама. Генка пнул ногой кастрюли, и те противно задребезжали.

— Хватит, наверное, — решил Синицын. — Здесь уже больше десяти тонн наберется.

Запирая замок на сарае, Лысюра ломал голову:

— Почему же они сразу не дали десять тонн, а по частям дали?

Макар догадался:

— А у них, наверное, весов не было!

И оба захохотали над простаками-волшебниками, которые не смогли определить на глазок, сколько металлолома потребуется на десять тонн.

…Четвертый «Б» обязался собрать семьсот пятьдесят килограммов. А когда Лысюра сообщил о том, что их класс обязался собрать десять тонн, наступила полная тишина. Никто не кричал, не протестовал. Все с каким-то недоумением рассматривали старосту, словно видели его впервые.

— Ну что глядите? — не выдержал он. — Рога у меня, что ли?

И тут посыпался град вопросов:

— Ты спятил, что ли, Лысюра?

— Даже если чайники будут в полцентнера…

— Десять тонн, с ума сойти!

— Сам будешь собирать!

Лысюра огрызнулся:

— Ну и соберу, чего испугались? — и, так как шум не утихал, добавил: — Тише, тише, после все объясню.

— Нет, ты сейчас отвечай! — подступил к нему Живцов. — Зачем пообещал от имени класса сдать десять тонн? Где их возьмем?

— Без паники, — успокаивал всех Лысюра. — Ну, чего засуетились? Пойдемте, кое-что покажу.

Он стал пробираться к выходу, все повалили за ним.

У сарая Генка остановился.

— Здесь все свои? — он встал на цыпочки. В задних рядах топталось несколько третьеклассников, из любопытства увязавшихся следом. Гоните их в шею.

Когда приказание было выполнено, староста широко распахнул дверь сарая:

— Смотрите! Вот наши десять тонн.

Передние оцепенели у входа, но под напором задних влетели в сарай. Загремела жесть — все трогали, пинали металлолом, вытаскивали из кучи то утюг, то кастрюлю и бросали обратно.

— Кто это собрал? Кто? — слышались то и дело восклицания.

Лысюра выпятил грудь.

— Много будете знать, скоро на пенсию выйдете. Самое главное — наш металлолом, наш, понимаете?

Под его нахальным взглядом кое-кто опустил глаза или отвел их в сторону.

— Чего же, понятно, — хмуро бросил Живцов. — Только никто из наших ребят его не собирал, и мы не будем считать эту кучу своей.

Лысюра побледнел от злости:

— А ты чего лезешь всюду, Живцов? Чего лезешь? Ты собрал хоть килограмм металлолома? А? Собери столько, а потом будешь лезть.

— И соберу, — насупился Живцов, в волнении снимая очки. — Столько, правда, не соберу, но зато это будет наш металлолом.

— И верно, — поддакнул Черепанов. — Кто же это… собрал столько?

— Мы собрали, — вмешался Синицын, почувствовав обиду. — Я и Генка. Так это наш металлолом или нет?

Черепанов молчал, ковыряя ботинком землю. Живцов оторопело снял, а потом напялил очки.

— К-конечно, н-наш, — выдавил он. — Если вы собрали… Только не верится что-то. Вдвоем — и столько!

Все удивленно зашумели.

— Ах, не верится? — взвился Лысюра. — Какое ты имеешь право не верить мне, старосте класса? Что я, по-твоему, украл этот лом? Украл?

Зина смутился под таким натиском, виновато шмыгнул носом. Многие опустили головы.

— Да что там… — раздались голоса.

— Вдвоем, втроем — какая разница?

— Может, они где-то нашли эту кучу?

— А перетаскал кто? — послышался ехидный голосок.

Генка прищурился:

— А может, нам помогали? В порядке шефской помощи.

— Ну, если шефы… Тогда все понятно.

— Так бы сразу и сказал.

Вперед протиснулся Игорь Ступак и положил пухлую руку на плечо Макару.

— И чего спорите, одноклассники? — повернулся он к толпе. — Перед нами кто? Мо-о… — он по-дирижерски взмахнул руками. — Ну? Вместе, хором! Мо-о…

— …лод-цы! — грянули все. Сзади кто-то крикнул:

— Шайбу!

— От имени класса выношу благодарность! Это ж надо… Постарались… для всех нас, — он всхлипнул, смахнул воображаемую слезу. — Ребята! Это же прекрасно. Не надо теперь лазить по дворам, выискивать, вынюхивать, где плохо лежат… эти железки ржавые. Надрываться!

— Много ты надрывался! — перебила его Даша. — Всегда твой отец приносит, а ты руки в брюки и командуешь: «Сюда, папа, сгружай!» Оттого ты такой толстый, что работать очень любишь.

Все засмеялись. Ступак покраснел.

— А план какой дают? С каждым годом все больше… Папа говорит, что и он не потянет, хоть у него разряд по штанге.

— Вот бы и пожалел его. Нет, ты скажи, почему ты такой толстый? не унималась Даша.

— Я не толстый, я упитанный! — защищался Игорь. — Мама говорит: дети должны быть упитанными. Сядешь обедать — она меня кормит, а сзади отец стоит… с ремнем, — Ступак жалобно скривился.

Зойка тут не выдержала:

— Ну, чего пристала к Игорьку? — накинулась она на Дашу. — Он не жадный!

Все одобрительно зашумели. Игорь всегда приносил в школу сумку из полиэтилена с портретом какой-то кудрявой певицы с широко разинутым ртом, а в сумке — множество разных бутербродов с колбасой, маслом, сыром, повидлом. Сам он бутербродов не ел, а щедро делился со всеми, говоря:

— Только вы меня и спасаете… Иначе пришлось бы за собаками с этими бутербродами гоняться.

Все ели и хвалили — бутерброды были очень вкусные, мама Ступака умела их делать — она работала буфетчицей.

Черепанов виновато вздохнул:

— Конечно, зря на Игорька так…

Ступак расправил плечи.

— Я и говорю! Если Макар и Гена помогли нам, то за это нужно сказать спасибо. И мама всегда говорит: «Бьют — беги, дают — бери». А вы… Эх! — он махнул рукой.

— Правильно! — зашумели вокруг. — Нам же добро делают…

Лысюра понял, что его верх, и победоносно оглядел ребят.

— Завтра приносите свой металлолом. Глядишь, еще и перевыполним обязательство.

Из сарая выходили — кто с ухмылкой, кто хмуро, кто крепко задумавшись. По знаку Лысюры Синицын замешкался и остался вместе с ним.

Генка сел на перевернутое ведро и вздохнул:

— Знаю я Живцова, все равно будет артачиться и докапываться… Ох, и настырный парень! Разобрать бы его на совете за плохую учебу, так учится он на совесть. Да-а…

Он искоса посматривал на Синицына.

— Слушай, Марочка, — заговорил он умильно. — Я давно хотел потолковать с тобой об успеваемости класса.

— О чем? — вытаращил глаза Макар. Генка смущенно заерзал на ведре.

— Да понимаешь, двоек еще много! Каждый день кто-то хватает… Как бы сделать так, чтобы не было их, этих проклятых двоек?

— А как сделаешь? — задумался Макар. Потом просиял: — Учиться надо!

— Скажешь тоже! Да разве двоечники хотят учиться? Их к учебнику и трактором не подтянешь…

— Да… — вздохнул Макар, вспомнив, как ему тяжело было когда-то садиться за учебники.

— Я надумал! — оживился Лысюра. — Ты ведь все можешь. Так достань мне такой маленький радиоприемничек-передатчик. Я сижу на задней парте, никто не обращает на меня внимания. А в это время у доски кто-нибудь отвечает урок. «Садись, — говорит ему Нина Борисовна, ничего не знаешь, ставлю тебе двойку». А я в это время нажимаю кнопку и говорю тихонько: «Не два, Нина Борисовна, а три поставьте, пожалуйста. Это пионер хороший, исправится». И учительница выводит тройку.

— Ну да! — присвистнул Синицын. — Так она тебя и послушает!

— Ведь приборчик будет волшебный! — доказывал Генка. — Его, то есть меня, все должны будут слушаться! Ну, попробуй, хлопни в ладоши, а?

Макар неуверенно повиновался. Как он и ожидал, никакого приборчика не появилось.

— Не получается, сам видишь, — горестно пожал он плечами. Его тоже заинтересовал проект Лысюры.

— Нет, Синицын! — грозно поднялся староста. Ведро зацепилось за его штаны, он с грохотом лягнул его. — Я вижу, ты для коллектива не хочешь даже пальцем о палец ударить.

— Я вон ладоши отбил, не ври! — защищался Макар. — А вообще отстань.

Лысюра изо всех сил хлопал себя сзади по штанам, отряхивая пыль.

— Ну, смотри, пожалеешь.

— Испугал! Что, на собрании разберешь? — ехидно ухмыльнулся Синицын. — А я все про металлолом расскажу.

— Зачем я тебя буду разбирать? — процедил Лысюра. — Нужен ты больно. А вот одна пионерка Д. узнает, как Синицын М. завоевал на турнире главный приз.

— Какая пионерка Д.? — Макар схватил Генку за грудки. Но тот стряхнул его руки.

— Сам знаешь, — хихикнул он.

— Эх ты, — отпихнул его Макар. — Разве это по-честному?

— А коллективу не помочь — это по-честному? — закипятился Генка.

— Да ведь ты же видел — не могу.

— Можешь. Для себя получать пятерки можешь, а для других — нет?

— Я учу… — промямлил Макар.

— Как же, учишь? — махнул рукой Лысюра. — Когда ни придешь к тебе — баклуши бьешь. И на уроках не слушаешь, даже других отвлекаешь.

Синицын съежился. Как объяснить Лысюре, что он может, а что не может? Ведь тот и слушать не хочет, долдонит свое: давай волшебный приборчик. А где его возьмешь? Но с другой стороны он прав: надо избавляться в классе от двоек.

— Но почему обязательно с помощью волшебства? Вон в четвертом «Б» ни одной двойки, они ведь без волшебства обошлись?

— Сравнил тоже! — сплюнул Генка. — Там коллектив нормальный. А тут всякие Живцовы мешают вывести класс в передовые. Для вас же стараюсь, а на меня все шишки…

Он скривился. Макар растрогался.

— Не переживай! — хлопнул старосту по плечу. Тот сразу оживился:

— Значит, сделаешь? Заметано?

— Потом скажу, дай время, — засопел Макар.

«Хочу быть красивее всех!»

Перед началом занятий в класс ворвался Олег Черепанов, размахивая газетой:

— Ура! Наша ракета села на Венеру!

Все вокруг загалдели.

— А ну, читай!

— Кто командир корабля?

— Когда обратно прилетят?

— Не прилетят они обратно, — сказал Олег, складывая газету. — То есть она. Там космонавтов нет. Одна автоматическая станция…

Из-за двери вылез подслушивавший Пашка Многолет.

— А зачем посылают автоматические станции? С космонавтами интереснее. Они посмотрят, а потом прилетят обратно и расскажут, что там и как. Может, зверя какого привезут. С тремя копытами…

— Что ты понимаешь? — процедил Зина Живцов. — Сначала посылают автоматическую станцию, она разведает, может ли человек лететь, а потом уже… Вот будет турнир на эту тему, положим тебя на лопатки.

Но Пашка досадливо отмахнулся.

— А я бы полетел так, без разведки, — зашептал он. — Эх, дайте мне только космический корабль!

— Иди ты, трепач! — его скопом выкинули из класса. — Еще полезешь подслушивать, шею натрем! Теперь понятно, почему на турнире выигрываете! Болтать горазды!

— Пожалеете! — орал Пашка. — Я всю научно-фантастическую литературу наизусть знаю!

Целый день в школе только и было разговоров, что о космической станции на Венере. В центре внимания оказался все тот же Пашка Многолет. Он ходил по коридору, окруженный толпой, и рассказывал, что на Венере одни насекомые живут.

— Только они там здоровенные! Муравей с грузовик величиной, гусеница — как поезд-товарняк, а стрекоза — почти реактивный самолет. Одна такая схватила нашего космонавта и потащила, хотела сжевать. А он ее на лету застрелил, а потом на стрекозиных крыльях приземлился успешно. До сих пор чувствует себя удовлетворительно.

— Да врешь ты все! — возмутился Черепанов. — Космонавты еще не были на Венере. Научный факт.

— Это я в художественной книге читал. «Аргонавты Вселенной» называется. Не веришь — спроси в библиотеке. Только эта книга все время на руках, очередь надо забивать.

Возник спор о том, могут ли жить на других планетах люди. Кто доказывал, что к нам на Землю все время прилетают гости из других миров, кто с пеной у рта кричал, что они и сейчас находятся на Земле, только прячутся в лесу или в горах и наблюдают за нами, чтобы предотвратить атомную войну, а Пономаренко сказал, что недавно ночью он сам видел НЛО — неопознанный летающий объект.

— Летит над железнодорожной станцией тихо-тихо: впереди белый шар, сзади два зелененьких, а по бокам — красненькие, — рассказывал он, округляя глаза. — Было уже поздно, я козу в сарай загонял. А она подняла голову и — ме-ме-е!

— Контакт с ними устанавливала, — многозначительно бросил Пашка.

— Коза? — зашумели все. — Ты что, спятил?

— А рога у нее зачем? — Пашка не сдавался. — Это же замаскированные антенны.

Но тут вмешался Олег Черепанов и, поправляя очки, стал доказывать, что на других планетах жизни нет. Только на Земле существуют подходящие условия — кислород, растения разные, вода в жидком состоянии, температура, солнечная радиация, животный мир, эволюция…

— Газ, центральное отопление, универмаги, — не выдержал Пашка и дал Черепанову по шее так, что у того слетели очки. — Из-за таких, как ты, зануд, и нет жизни на Земле!

Кто-то подставил Многолету подножку. Еще минута — и началась бы всеобщая потасовка. Но тут раздался голос подошедшей Влады Изотовны, точнее Владки:

— Прекратите дискуссию! Вот будет очередной турнир, тогда и будете доказывать. Только не с помощью кулаков.

Кто-то дернул ее за косичку, и она погналась за обидчиком.

Домой Макар возвращался взбудораженный. Хрустел под ногами недавно выпавший снежок. По временам Синицын останавливался и, задрав голову, смотрел на звезды. Там космос, неведомые планеты… Говорят, там страшно холодно, человек мгновенно превращается в сосульку. Бр-р-р!

Макар поежился.

Тут его чуть не сбил с ног вылетевший из-за угла темный предмет. Это был Гоша Шурубура. За ним гнался известный дворовый хулиган Коляша, второклассник-второгодник. Гоша увидел Синицына и облегченно заорал:

— Макар, дай ему, чего он лезет?

Синицын перехватил портфель и угрожающе пошел на Коляшу. Тот сразу же свернул в сторону, подскочил к дереву и стал раскачиваться, вцепившись руками за ветку. Гоша швырнул в него снежком.

— Уф! Еле отвязался. Он меня у котельной подстерегал… Синицын выудил из кармана несколько завалявшихся подсолнечных семечек и принялся их грызть.

— Дай и мне! — оживился Гоша. — Жареные?

— Последние, — развел руками Синицын.

— Трудно хлопнуть в ладоши? — упрекнул его Гоша.

Синицын спохватился. Через минуту они вовсю грызли семечки. Приблизился Коляша и стал клянчить:

— Подсыпьте на бедность…

Ему наполнили растопыренные ладони, и он ушел довольный.

— Ну, как жизнь? — полюбопытствовал Макар.

— Плохо, — вздохнул Гоша.

— Почему? — изумился Синицын. Ему казалось, что хуже, чем у него, ни у кого жизни нет.

Шурубура почесал живот.

— Грозится Елена Дмитриевна из школы выгнать. Учительница наша.

— За что? Ты ведь учишься на пятерки!

— За поведение. Потому что на уроках ничего не слушаю и не сижу спокойно. А я могу слушать?

Ведь я все знаю, что учительница говорит. Это другим надо слушать, которые не знают ничего.

— Постой! — схватил его за рукав Синицын. — У меня тоже так было, понимаешь?

— Из школы выгоняли? — заволновался Шурубура.

— Почти. Так я стал делать вид, что слушаю внимательно, и теперь все в порядке.

— А я не могу… делать вид, — понурился Гоша. — Не получается. То назад оборачиваюсь, то в потолок смотрю. А Елена Дмитриевна уже заметила, что, если я в потолок смотрю, значит, не слушаю. Она знаешь какая? Все видит! Рогатку в парте спрячешь, учебниками заложишь, а она все равно найдет. Во!

— А бывает у тебя такое, что иногда хочется уроки поучить?

— Бывает, — признался Гоша. — Да что толку учить, если и так все знаешь? Мне иногда хочется двойку получить, а то пятерки и пятерки одни, даже скучно. Все вокруг так и вьются: «Гоша молодец! Гоша умница! Вундер-кит!» Противно… Вот раньше житуха была: двоек полно, все ругают…

— И мне тоже противно, — признался Макар. — А тут еще этот Лысюра пристал…

— Что, тоже хочет одни пятерки получать? А ты скажи: много вас таких, на дармовщинку.

— Нет, он требует такой приборчик, чтобы через него всем учителям приказывать, кому какие оценки ставить.

— Здорово! — восхитился Гоша. — Он что, директором хочет стать? А ты не давай ему приборчик, себе забери.

— Не могу, — сник Макар. — Еще Поспеловой скажет…

Он поперхнулся. А Гоша продолжал допытываться:

— Она что у вас — староста класса?

— Нет. Староста Лысюра…

— Тогда чего ее бояться?

— Ну, она… как бы тебе сказать… — мямлил Макар, придумывая, как бы перевести разговор на другое.

— А-а! Ябеда! — подскочил Гоша. — Я знаю, все девчонки ябеды. А ты мне ее покажи, я ее подкараулю и так напугаю, что она не захочет больше ябедничать. Я умею их пугать.

— Нет, она не ябеда! — горячо запротестовал Макар. — Она хорошая.

— Разве девчонки бывают хорошими? — вытаращился на него Гоша. Все они или ябеды, или плаксы. Уж на что Людка, моя сестра, даже по деревьям умеет лазить, а и то…

Синицын замял опасную тему:

— Еще семечек хочешь? На, — и поднялся. — Ну, я поплетусь, а то скоро мама придет.

Когда стемнело, Макар снова прокрался к холодильнику и, затаив дыхание, постучал:

— Тик-Так, Тик-Так! Выйди, покажись, важный разговор есть…

Ночь была глухая, безлунная, по небу неслись тучи, тонко высвистывал ветер в рамах окна. Вдруг засиял теплый свет на холодильнике — и Макар увидел мышонка с золотым хвостиком.

— Чего ты хочешь, добрый мальчик Синицын? Какое у тебя важное дело?

Макар подскочил поближе, стал торопливо объяснять:

— Ты сказал, что по первому моему желанию появится любая вещь. А сегодня я попросил приборчик, чтобы можно было через него приказывать учителю, какие кому оценки ставить. Но он не появился!

— Знаю, — ответил мышонок. — Все твои желания исполняются по моей воле, но этого желания я не мог выполнить.

— Почему?

— Потому, что эта вещь дала бы тебе власть над поступками и делами других людей. А такая власть всегда приводит к злу.

— Я не для себя просил, — стал оправдываться Макар. — А для старосты класса. Он хочет, чтобы в классе не было ни у кого двоек. Это же доброе дело!

Ничего не сказал мышонок Тик-Так и неожиданно исчез.

Днем Синицын собирал грязное белье в прачечную. Не нравилось ему это занятие, ох как не нравилось! Но ничего не поделаешь, мамины поручения надо выполнять. Кое-как набив сумку, он поволок ее со страдальческим видом.

«Только бы Поспелова не видела», — думал с опаской.

Почему-то ему казалось, что она станет презирать его, если увидит с хозяйственной сумкой.

Поспелова действительно явилась к Макару, но уже не застала его дома. Напрасно еще и еще раз нажимала она кнопку звонка.

Даша с утра билась над задачкой, но ничего у нее не получалось. Решила сбегать к Синицыну. «Уж Марочка поможет».

И вот неудача. «Почему он не открывает? — удивлялась она, притопывая от нетерпения. — Неужели в школу убежал? Рано… Спит, наверное, до сих пор!»

Не выдержав, она осторожно заглянула в замочную скважину. Тут кто-то схватил ее за пальто:

— Попалась! Ты чего подглядываешь?

Даша подскочила от испуга и оглянулась. Да это же тот самый мальчишка, который хрустальный стаканчик разбил!

— А тебе какое дело? — огрызнулась она.

Гоша отставил ногу и заложил руки за спину.

— А такое, что подглядывать некрасиво.

Даша покраснела.

— Я к Синицыну пришла… — залепетала она. — А его почему-то дома нет. Ты не знаешь, где он?

— Не знаю, — враждебно посмотрел на нее Гоша.

— Н-ну, тогда передай ему, как увидишь, что приходила Поспелова.

Она повернулась и начала спускаться по лестнице.

— Так это ты Поспелова? — изумился Гоша.

Она озадаченно остановилась.

— Я… А что?

— А то! — насупился Гоша. — Чего на Синицына ябедничаешь?

— Кто ябедничает? — возмутилась Поспелова и начала приближаться к Гоше. — Хочешь получить?

— Полегче, полегче, — опасливо попятился Шурубура.

Но Даша перешла в наступление:

— Кто тебе говорил, что я ябедничаю? Синицын?

Гоша задумался:

— Не… наоборот, он сказал, что ты хорошая.

Даша смутилась.

— Врешь ты все. Не мог он этого сказать.

— Точно! — осмелел Шурубура. — Говорит, что хорошая, а сам боится тебя. Это почему же, а?

— Чего он боится?

— Чтобы какой-то Лысюра…

Она перебила:

— Это староста класса, Генка.

— А, белобрысый такой! Знаю… И чтобы этот Генка не рассказал тебе чего-то. И потребовал он, чтобы Макар снабдил его приборчиком таким — команды учителям подавать, кому двойки ставить, а кому пятерки.

Даша только глаза таращила на Гошу. Потом приложила к его лбу прохладную ладошку.

— Температуру мерил утром?

— Отстань! — дернулся Гоша. — Я правду говорю, а ты…

— Пра-авду! — хихикнула Поспелова. — Как это он сможет учительнице приказывать?

— А так! Макар же волшебник, ты разве не знала? Ему только в ладоши хлопнуть — и будет, что захочешь.

— Ну какой же он волшебник? — улыбнулась Даша. — Если бы он был волшебником, то разве ходил бы в школу?

— А он так ходит, для вида. Думаешь, он учит уроки? Ха-ха. Он и мне так сделал, что я ничего не учу, а знаю всегда на пятерку.

Глаза у Поспеловой расширились.

— Правда?

— А то вру? — сплюнул Гоша. — Он и фонарик достал во какой, смотри!

Шурубура вытащил из ранца фонарик и совал его в лицо Даше.

— Да ты потрогай, не бойся! Я его, правда, никому в руки не даю, а тебе могу дать, только на минутку.

И тут в голове Даши вихрем пронеслись воспоминания о всех странных событиях, которые произошли в школе. В них всегда был замешан Синицын! И укутанные саженцы, и неизменные пятерки — а ведь он раньше из троек не вылезал. А волшебное мороженое, почему она забыла? А металлолом? Вот откуда он взялся! Если Синицын волшебник, ему ведь ничего не стоит достать сколько угодно металлолома!

— Но ведь это нечестно! — схватила она за плечо Шурубуру. Тот так и отпрянул.

— Почему? — обиделся он, пряча фонарь. — Что, я его украл, что ли? Мне подарили! Вместо него я еще ножичек отдал, четыре лезвия…

Но Даша уже вихрем летела вниз по лестнице. Гоша пренебрежительно посмотрел ей вслед.

— Вечно они так: не постоят спокойно, ни в чем не разберутся и сразу — трах-бах, нечестно, украл! Надо было ей рассказывать… А все Синицын — она хорошая! Не разбирается в людях, даром что волшебник. Нет уж, если девчонка — ничего хорошего не жди от нее… даже если по деревьям умеет лазить.

А Даша, вихрем промчавшись по двору, на узенькой улице нос к носу столкнулась с Макаром, возвращавшимся из прачечной с пустой сумкой.

Она резко остановилась и смерила его взглядом с ног до головы. Пальто ее было расстегнуто, одна косичка распустилась и выбилась из-под шапочки.

— Это правда? — крикнула она.

— Что правда? — буркнул Синицын. В животе у него заныло. Неужели этот Лысюра все-таки рассказал ей?

— Что ты волшебник! — выпалила Даша.

— Ну, правда, — сник Макар, но тотчас встрепенулся. — А ты откуда знаешь?

— Мне тот мальчишка рассказал, из вашего дома, который хрустальный стаканчик разбил, помнишь?

Синицын стиснул кулаки: ах ты, Шурубура несчастный, так ты отплатил за все добро?

— Значит, металлолом вы с Лысюрой нигде не собирали, он достался вам очень просто? — прищурилась Даша. — Ну-ка, покажи как.

— А зачем тебе? — попятился Синицын.

— Показывай! — наступала Поспелова. — Хочу знать, тяжело ли было. Хлопай в ладоши!

— Ну… а чего ты хочешь? — промямлил Макар.

Даша подумала.

— Давай старую кровать.

В это время из переулка вырвался самосвал. С пронзительным визгом машина затормозила перед внезапно появившейся кроватью так, что снежная пыль заклубилась под колесами. Шофер высунул из кабины побледневшее лицо и озадаченно завертел головой.

— Что за черт? — пробормотал он, еле ворочая языком от испуга. Ведь только что на улице ничего не было.

Тут он увидел стоявших на обочине детей.

— Чего хихикаете? Зачем поставили? — взорвался шофер. — А ну, мигом уберите!

И едва Синицын и Поспелова оттащили кровать в сторону, он дал полный газ. Если бы он оглянулся, то удивился бы еще больше: кровать исчезла.

— Значит, вот как ты делаешь чудеса, — протянула Даша, когда вдали затих шум мотора. — Хлоп в ладоши — и пожалуйста! Десять тонн как с неба падает. Вот так механизация…

— Не так уж и хлоп, — насупился Макар. — Мы по частям набрали, я все ладоши отхлестал, два дня болели. А Лысюра на одну ногу шкандыбал — ему утюг на ботинок шмякнулся. Производственная травма!

Даша залилась смехом, а потом посерьезнела.

— Ладоши, нога! А ребята пока наберут какую-то сотню килограммов, так у них все заболит — и руки, и ноги, и спины…

— Не так уж и заболит. Я сам когда-то собирал металлолом.

Он гулко ударил себя в грудь кулаком:

— Я тоже в детстве лиха хлебнул! И на прополку сахарной свеклы, и на сбор помидоров неоднократно хаживал.

— Знаем, как вы хаживаете, — буркнула Даша. — Девчонки работают, а вы по кустам хоронитесь…

Она снова загорячилась.

— Все равно, ведь это получается не по-пионерски: одни собирают на совесть, трудятся, а другие в это время спокойненько похлопывают в ладоши — и у них в десять раз больше. Да еще их же и хвалят. По-пионерски это, скажи?

— Нет, — вздохнул Синицын. — Не по-пионерски. А разве я виноват, что мне привалила такая удача? Зачем же я пойду собирать металлолом, как все, когда я могу набрать, сколько захочу, за одну секунду?

— Ну да, — подхватила Даша ехидно, — зачем мне и уроки учить, если я и так все знаю…

— Конечно, — тупо кивнул Синицын.

— Так из тебя тунеядец получится! — ужаснулась Поспелова.

— Чего это из меня тунеядец получится? — оторопел Макар.

— А как же, — убежденно сказала Даша и начала загибать пальцы. Учиться ты не хочешь, работать тебе не надо, все получаешь готовенькое. Кто же ты такой на самом деле? Да ты уже стал тунеядцем!

И она, победоносно задрав нос, пошла домой, но вдруг вернулась.

— Слушай, — зашептала она, отчаянно покраснев, — раз ты волшебник, то я хочу попросить…

— Ну, что ты хочешь, что? — торопил Макар.

Он обрадовался несказанно. Для Даши он сделает все на свете, что она только пожелает. А она вдруг выпалила:

— Сделай меня красивой!

— Как… красивой? — он оторопел.

— Ну да, красивой, самой красивой на свете, — пробормотала она. Красивее этой… Аллы Пугачевой!

— Какой Пугачевой? — хмыкнул Макар. — Которая в девятом «А» на конкурсе «А ну-ка, девушки!» главный приз получила?

— Что с тебя… Ну, в общем, чтобы я была красивее всех! нетерпеливо топнула Даша. Макар нахмурился.

— А зачем это тебе? — спросил он подозрительно.

— Чтобы стать киноартисткой! Неужели не понимаешь? — глаза Даши ярко блестели. Но Синицын заложил руки в карманы и твердо отчеканил:

— Нет, нет и нет.

— Это почему же? — побледнела Даша.

— Чтобы тебя другие целовали? — ляпнул Макар. Теперь Даша снова начала краснеть, но уже какими-то пятнами.

— Ты что говоришь, Синицын? — высокомерно посмотрела она на Макара прищуренными глазами. — Кто это меня вообще целовал?

Синицын вспыхнул.

— Да я так просто… — замямлил он. — Я ничего. На экране всегда целуются… с главным киноартистом. Прости, пожалуйста!

— Ладно, — успокоилась Даша. — Ни с кем я не собираюсь целоваться, даже на экране. Прощаю… если ты сделаешь меня самой красивой.

И тут у Синицына вырвалось:

— Зачем? Ты ведь и так самая красивая!

Даша смотрела на него во все глаза.

— Что? Что ты сказал?

Но Синицына уже никакими силами нельзя было заставить повторить то же самое. Он потупился и ковырял снег ботинком.

— Это правда? — допытывалась Даша. — Говори, правда?

Синицын только быстро взглянул на нее исподлобья.

— Мне этого еще никто не говорил, — шепотом призналась Даша и убежала.

А Синицын долго стоял на том же месте, пока не вырыл ботинком в снегу внушительную яму. Потом спохватился и стал ее закапывать.

Перевертыши с черной звезды

По школе разнеслась весть, что Пашка Многолет строит в своем сарае космический корабль. После уроков почти весь четвертый «А» отправился смотреть.

В сарае было холодно. В углу валялись старые доски, под ногами хрустел уголь, но «конструктора» это не смущало. Он так и кипел энергией: носился по сараю, весь чумазый, цепляясь ногами за мотки проволоки, обрезки жести, раскиданные вокруг. Из карманов у него торчали плоскогубцы, отвертки, гаечные ключи.

При виде корабля у всех перехватило дыхание. Вот это корабль! Сделанный из белой тонкой жести (и где только Пашка добыл ее?), он сверкал при свете единственной запыленной лампочки и острым носом целился прямо в толстую серую балку потолка.

— Какой! — замерла Даша. Макар искоса посмотрел на нее и сердито засопел. Подумаешь, корабль! Это же игрушка. Он даже и не взлетит!

Макар не заметил, что последние слова он выкрикнул. Пашка, прилаживавший в это время «дюзу», вскочил на ноги:

— А тебе чего?

Синицын постучал костяшками пальцев по обшивке. Раздался звонкий пустой звук.

— Внутри-то ничего нет. Ха-ха-ха!

— Это у тебя в голове ничего нет! — вскипел Пашка.

— А как он полетит? — не сдавался Макар.

— Как надо, так и полетит. Тебе какое дело? Уж тебя-то в полет не пригласим.

— Больно надо! Если захочу, я и сам могу полететь! — сорвалось с языка Макара. Лучше бы он не говорил этого. Ох, какие крики и смех раздались вокруг!

— Во, загнул!

— Болтун — находка для шпиона! — кто-то хлопнул его по плечу.

Макар готов был сквозь землю провалиться. Он опрометью бросился из сарая. Вслед ему раздались гогот и улюлюканье.

Он летел, не разбирая дороги. Эх, жаль, что не может он сразу же показать всем свое могущество. Надо немного потерпеть, подождать, зря он сгоряча сболтнул…

Дело в том, что в сарае у Макара уже давно стоял космический корабль, только не такой, как у Пашки, а настоящий, с двигателями и всеми приборами. Тик-Так выполнил просьбу Макара, но не сказал, как им управлять, велел подождать до какого-то времени. А Макару не терпелось, и он тайком каждый вечер ходил в сарай, пытаясь разобраться сам в механизмах корабля.

Но ничего, скоро они узнают!

Неожиданно он почувствовал, что кто-то ухватил его за рукав. Это была Даша.

— Расстроился? — спросила она сочувственно. Макар дернул плечом, но на душе у него стало тепло.

— Ты, небось, тоже не веришь? — бросил он угрюмо.

— Почему же? Ведь я-то знаю…

Макар окончательно оттаял. Он стал усиленно размахивать на ходу портфелем.

— Макар… — голос Даши заставил его насторожиться. В нем послышались необычные нотки. — Макар, возьми и меня с собой, пожалуйста!

Он остановился, будто о стену лбом ударился. Откуда она и про это узнала?

— К-куда? — выдавил он, прикидываясь.

— В космос, куда же еще! — затараторила Даша. — Ты не бойся, я тоже пригожусь, не буду сидеть без дела. А вдруг на нас чудовище какое нападет? Я могу перевязку сделать в случае чего, ведь я сандружинница! Правда, правда!

Он ошарашенно затоптался на месте.

— Да я не знаю, когда еще полечу… — промямлил он, оттягивая время.

— Не ври, пожалуйста, — строго сказала Даша. — Я ведь знаю: ты решительный. И смелый. Ты хочешь стать первым пионером-космонавтом. А я хочу стать первой пионеркой-космонавткой… то есть космонавтом. И ты не имеешь права не взять меня с собой!

Она наступала на него, размахивая портфелем. Макар пятился, не зная, что отвечать. Вдруг Даша заплакала.

— Вот это космонавт… — опешил Макар.

— Значит, ты обманул меня, — всхлипнула Даша.

— Я?! Обманул?

— Да, — прошептала она. — Вчера…

Макар залился жаркой краской. В душе его шла отчаянная борьба. Он действительно собирался тайком лететь один на космическом корабле, как только разберется в его устройстве. И уже оттуда, из космоса, радировать на землю: «Чувствую себя удовлетворительно, готов выполнить любое задание!» Он не сомневался, что задание тотчас последует какое-нибудь очень трудное, невыполнимое для других, но не для Макара.

И по всей земле радио то и дело будет передавать: «В космосе советский космический корабль супер-экстра класса, пилотируемый пионером Макаром Синицыным!»

Вот будет переполоху в школе! Все станут думать и гадать: как попал Макар в космос? А он передаст оттуда привет своей средней школе номер пять и учительнице Нине Борисовне.

Потом будут рассказывать по радио его биографию. Что же, интересно, сообщат в биографии? Родился… пошел в школу… А что еще? Найдут, наверное, что. Портреты его в газетах, по телевидению… Лишь бы о двойках ничего не говорили. Нет, пусть скажут так: «Космонавт Макар Синицын ранее систематически… нет, лучше „иногда“ получал двойки, не успевал, но потом начал упорно заниматься и больше двоек не получал, только одни пятерки…» Правда, упорно он не занимался, но кто знает об этом? Про космонавтов тоже небось всю правду не говорят. Ведь не может быть, чтобы все они на пятерки учились.

И вдруг Даша разгадала его планы! Ему хотелось, чтобы она оставалась на земле и оттуда с восхищением следила за его подвигами. А она сама хочет лететь в космос!

«Ну и девчонки пошли!» — тяжело вздохнул Макар.

Даша почувствовала его колебания.

— Говори где?

— Что где?

— Космический корабль, — тихо и твердо сказала она.

И Макар с трудом выдавил:

— Тут недалеко… в сарае.

— Идем!

И Даша решительно пошла вперед. Если бы Макар оказался впереди, то увидел бы, что она победоносно улыбалась. «Только добраться до корабля, а там Синицын без меня не улетит!»

А если бы Даша обернулась, она заметила бы, как из-за угла дома выступила темная фигура и затрусила за ними.

Замок сарая был ржавый и с трудом открывался. Впрочем, Макар нарочно долго возился, «тянул резину». Он все еще был в нерешительности: может, сказать, что пошутил и в сарае ничего нет?

— Что ты там копаешься? — не вытерпела Даша.

— Погоди, заедает, — прохрипел в замок Макар.

Сзади заскрипел снег. Они порывисто обернулись — это был Шурубура.

— Ты чего здесь? — накинулся на него Макар.

— А тебе чего? — ощетинился Гоша.

— Ну, погоди! Я с тобой еще поговорю. А сейчас иди, нечего здесь делать.

— Захочу — буду стоять. Если мне здесь нравится!

— Оставь его, — нетерпеливо махнула рукой Даша. Но Макар боялся открывать дверь, пока Шурубура не уйдет. А тот поглубже нахлобучил шапку и стоял, шмыгая красным носом. Он и не думал уходить. Упорный!

Так стояли они все, как вдруг ветхий сарай вздрогнул и какой-то свет заструился из щели. Макар рванул дверь и отскочил: в ноги стремительно ударилось что-то темное и зигзагами помчалось прочь.

— Обормот!

Гоша швырнул вслед коту снежком. Потом повернулся.

— Ракета… — ахнул он. Все оцепенели.

Посреди запыленного сарая стоял отлитый из серебристого белого металла космический корабль. И хоть он был не больше игрушечного Пашкиного сооружения, все в нем казалось настоящим. По бортам тянулись ряды маленьких иллюминаторов, из них и струился теплый свет.

Но вот что поразило больше всего: в полураспахнутой дверце космического корабля стоял человек. Он был совсем маленький. Медленно спускался он по ажурным сходням и, когда ступил на землю, оказался не больше Гоши.

«Это же мальчик!» — мысленно ахнул Макар.

Странный мальчик был одет в ослепительно белый эластичный скафандр. Над прозрачным шлемом дрожали тоненькие золотистые усики антенн.

— Здравствуйте! — поклонился он ребятам. — Здравствуй, добрый мальчик Макар!

— Откуда ты… вы меня знаете? — удивился Макар.

Он хотел было назвать мальчишку на «ты», но в поведении, движениях незнакомца было столько достоинства, что Синицын поневоле проникся к нему уважением.

— А ты меня разве не узнал? Я тот самый белый мышонок, которого ты спас от смерти.

— Мышонок Тик-Так! — вскрикнул Макар.

— Да, ты меня правильно назвал. Но я на самом деле астронавт Тик-Так — Время Идет — с планеты Свет Разума. Я совершал облет всех планет и, когда приблизился к Земле, повстречал корабль страшного космического злодея Крека с черной звезды Мертвая Хватка. Он наблюдал за планетой, стараясь высмотреть самое уязвимое местечко, чтобы потом нагрянуть с целой разбойничьей флотилией и напасть на жителей. Как всегда, он был со своим верным помощником, кровожадным Вяком. Заметив меня, они поняли, что их коварные замыслы раскрыты и я постараюсь предупредить своих соотечественников, которые пресекают все злодейские козни. Разбойники погнались за мной. Мне пришлось сесть на Землю и скрыться в холодильнике: Крек и Вяк больше всего боятся холода, потому что живут на раскаленной планете. Они выследили меня и установили наблюдение. Но мое могущество оставалось при мне, — тут он дотронулся до маленькой овальной коробочки на груди, — и я выполнял все твои желания. Когда же я увидел, что ты собрался лететь в космос, я пришел спасти тебя, хотя и рискую своей жизнью…

— Меня? — удивился Макар.

— Ты не знаешь коварных разбойников космоса, они могут принимать любой облик… Не зря их называют еще Перевертышами…

Он не договорил. Раздался хорошо знакомый скрипучий торжествующий голос:

— Вы что тут делаете? Пожар ладите?

И на пороге сарая появилась Агафья Сидоровна. Она уперлась руками в бока и стала сверлить всех злыми глазками.

— Никто пожар не ладит… — забормотал было Макар, пытаясь заслонить собой маленького астронавта. Но дальнейшие события развернулись стремительно.

У ног Кобры появился кот Обормот, и, что особенно удивило Макара, он терся о ее валенки и умильно заглядывал ей в лицо.

— Ко мне, Обормот! — крикнул Макар. — Постыдись!

Но кот не обращал на него никакого внимания.

Астронавт Тик-Так бросился к кораблю. Но Агафья Сидоровна проявила неожиданное проворство, совершила громадный скачок и очутилась у сходней.

— Берегитесь, это Крек! — сдавленно крикнул Тик-Так.

Гоша и Макар двинулись было вперед, чтобы остановить Кобру, а Даша закричала:

— Что вы безобразничаете, я сейчас милицию позову!

— Милицию? Ха-ха-ха! — басом вдруг проговорила Агафья Сидоровна и обернулась. Ужас охватил ребят.

Перед ними стоял высокий страшный человек, весь в черном, в руках он держал два длинных пистолета с раструбами.

— Хотели меня перехитрить, да? — рявкнул он, устремляя круглые сверкающие глазки на астронавта. — Но нет, меня, знаменитого космического злодея Крека с черной звезды Мертвая Хватка, еще ни на одной планете не смогли одурачить. Я долго ждал, но теперь пришел мой час. Ты, Тик-Так, отныне останешься здесь, на этой холодной Земле. Для тебя время остановилось. Наконец-то я захватил твой корабль. Он у меня в руках, ха-ха!

Пират поднял пистолет, и яркий фиолетовый луч вырвался из его широкого дула. Тик-Так, вскрикнув, схватился за прозрачный шлем, пытаясь защитить глаза.

— Я ослеп!

— Сюда, Вяк! — заревел Крек. Тотчас между ног Макара прошмыгнул Обормот, и едва он поставил переднюю лапу на ступеньку сходен, как превратился в приземистого, с большими щетинистыми усами человечка в черно-желтом скафандре.

— Стой! — засвистел Гоша и запустил ему в спину снежком. Крек остановился на пороге корабля и заговорил знакомым скрипучим голосом:

— Мальчик, ты как ведешь себя со старшими? Вот сейчас к родителям отведу, пусть тебе уши оборвут…

Если бы Макар закрыл в этот момент глаза, он мог бы поклясться, что это говорила Агафья Сидоровна. И Гоша сразу сник, спрятался по привычке за спину Макара. Но Крек снова гаркнул басом:

— Заводи моторы!

Он вскочил в корабль и захлопнул за собой дверцу. Корабль вздрогнул, что-то внутри чуть слышно зарокотало, и у кормовых дюз закурился сизый дымок.

— Бежим отсюда! — крикнул Тик-Так.

Но было поздно.

Загудело, засвистело, ударили в землю струи жаркого пламени, и ребят вместе с Тик-Таком вышвырнуло из сарая в распахнутую дверь.

Макар успел еще увидеть, как острый нос корабля прорвал толевую крышу сарая и секунду торчал так, словно принюхивался к морозному свежему воздуху. Потом что-то вспыхнуло, корабль рванулся и исчез.

Тик-Так сидел на снегу, обхватив голову руками, и тихонько стонал.

— Что с тобой, мальчик? — присела рядом с ним Даша. — Тебе больно?

Тик-Так покачал головой.

— Нет. Это совсем не больно. Но я никогда больше не буду видеть, если не вернусь на свою планету. Там меня сразу бы вылечили… А на планету я не вернусь, потому что не вижу, — как поведу корабль? И все же мне страшно не от того, что я ослеп. Крек захватил наш корабль с опознавательными знаками планеты Свет Разума. Поэтому злодеи могут спокойно миновать заградительные поля и сесть на нашу планету. Если их не остановить, они принесут много зла мирным жителям планеты.

— А что они могут сделать?

— Они всех ослепят. А там, где все слепые, злодеям легко захватить власть в свои руки. И тогда разбойники поработят всех.

— Почему же они здесь, на Земле, никого не ослепили?

— На вас его коварное оружие не действует.

— Эх, если бы у нас был корабль!

Тик-Так поднял голову.

— Я могу построить не один корабль! — воскликнул он и снова дотронулся до овальной коробочки на груди. — То есть материализовать. Энергии хватит. Но кто полетит? Я ведь ослеп.

— Я! — подскочил Шурубура.

— Я! Я! — встрепенулись Макар и Даша.

— Правда? — маленький астронавт поднялся. — Тогда за дело. Время идет. Главное — у вас есть желание.

— Есть! — ударил себя в грудь Шурубура. — У меня есть много этого желания.

— Я научу вас управлять кораблем. Расскажу, по каким звездам ориентироваться.

— Ой, как интересно! — загорелась Даша. — Но… как же дома? Нас будут искать…

— Поищут и перестанут, — беззаботно сплюнул Шурубура. — Скажут: гуляет где-то.

— А если полет продлится долго?

— Вечно девчонки все портят, — досадливо махнул Макар. — Не хочешь, не лети.

— Не беспокойтесь, — Тик-Так поднял руку. — Я создам ваших двойников. Они будут жить вместо вас, и никто не узнает, что вы отсутствовали.

— Двойники! Вот это здорово! — ахнул Макар.

— Моя мама все равно узнает, что это не я, — пропыхтел Гоша. — Она говорит, что насквозь меня видит.

— Посмотреть бы на своего двойника! — глаза у Даши заблестели.

Тик-Так опустил голову:

— Вам нельзя их видеть.

— Ну, Тик-Так, ну, миленький, покажи хоть одного двойничка! упрашивала Даша. — Хоть краешком глаза… а?

Но он все еще колебался.

— Ну, чего привязалась? — толкнул ее Макар локтем. — Говорят тебе русским языком…

Астронавт поднял голову. Золотистые усики на его шлеме задрожали.

— Одного. Хорошо, я покажу вам только одного двойника, и вы сами увидите, что из этого получится.

Он повернулся и ухватил Гошу за руку. Быстро провел пальцами по его лицу, одежде, ощупал шапку. Гоша стоял неподвижно, только таращил на него глаза. Вдруг в руке Тик-Така появился узкий красный браслет. С тонким звенящим звуком он защелкнулся вокруг запястья Гошиной руки и загорелся малиновым светом. Тотчас таким же малиновым светом вспыхнула овальная коробочка на груди маленького астронавта. Шурубура ошалело рванулся в сторону, и Тик-Так громко крикнул:

— Обернись!

Гоша крутнулся на пятках и столкнулся с каким-то мальчишкой.

— Ты чего подглядываешь? — насупился Гоша. — А ну, мотай отсюда.

— Сам мотай! — точно таким же задиристым голосом отозвался мальчишка. — Ты что, купил это место?

— По шее захотел? — Гоша стал угрожающе подбираться к нему, но вдруг озадаченно остановился. — Эй, а откуда у тебя мое пальто?

— Это мое пальто у тебя! Отдай!

Грянул хохот: Даша и Макар показывали пальцами на взъерошенных мальчишек — они как две капли воды были похожи друг на друга.

— Это же твой двойник! Ну точь-в-точь похож!

— И нос такой же: кнопкой и курносый.

— У самих кнопкой и курносый! — хором огрызнулись оба Гоши. Потом один из них сказал другому:

— Так, значит, ты мой двойник?

— Нет, это ты мой двойник! — возразил другой.

— Нет, ты!

— Ты!

Они схватили друг друга за грудки и пыхтели, стараясь подставить подножку противнику. Но силы их были явно равны. Неожиданно один поскользнулся. Другой бросил его в снег, стал тереть снегом уши, приговаривая злорадно:

— Ты двойник, ты… Признавайся по-хорошему!

«Если это по-хорошему, — оторопело подумал Макар, — то что же он называет по-плохому?»

— Вот видите, — устало сказал Тик-Так, прислушиваясь к пыхтению двойников. — Разнимите их.

Гош растащили. Они сопели и пытались лягнуть друг друга.

— Ну? — сказал астронавт. — Настоящий Гоша пусть остается, а другой идет домой.

— А где же настоящий? — жалобно спросила Даша. — Их не различишь. Оба поцарапанные и с головы до пят в снегу.

— Раздеть их надо, — глубокомысленно сказал Макар. — У настоящего Гоши на животе бородавка. Он мне показывал…

— Я настоящий! Я настоящий! — орали в это время двойники, стараясь перекричать друг друга.

— Дайте мне правые руки, — велел Тик-Так. — Вот этот, с красным браслетом на руке, настоящий.

Но второй Гоша, фальшивый, не захотел идти домой. Он принялся швырять в настоящего снежками и вопил, что, если его не возьмут с собой, он все расскажет маме про настоящего. А настоящий порывался к нему, чтобы «накостылять» по шее.

— Испарись, говорю! А не то…

Тут настоящий Гоша застыл с открытым ртом: второй Гоша стал действительно таять на глазах, испаряться… Он все еще размахивал руками и что-то кричал, но голос его становился тише и тише, очертания все туманнее. Вот уже сквозь него хорошо видны огни на железнодорожной станции, и, наконец, словно облачко пара взвилось над сугробом снега.

— Испарился… — прошептала растерянно Даша. — Жалко его…

— Да, — грустно сказал Тик-Так, — пришлось его нейтрализовать. Иначе он действительно мог рассказать обо всем, что здесь видел, взрослым. Ему никто не поверил бы, он доказывал бы, его положили бы в больницу, и, вернись в это время настоящий Гоша, могло возникнуть тяжелое недоразумение.

— Вот видишь! — стал напирать на Гошу Макар. — А требовал: давай двойника…

— Все требовали, не только я один, — огрызнулся тот. — Чего сваливать на маленького.

— Маленький, да удаленький, — фыркнула Даша, вспомнив, как он воевал со своим двойником. Она обратилась к Тик-Таку:

— А почему они такие непримиримые, эти двойники?

— Долго объяснять, — вздохнул он. — Чем больше сходства у людей, тем сильнее у них отталкивание… Но сейчас не время для объяснений. Мы должны лететь за Креком и догнать его.

— Правильно! — подхватил Макар.

— А двойников не надо, — решила Даша. — Не хочу, чтобы другая девчонка, пусть и похожая на меня, обманывала мою маму. И чтобы мама верила ей.

— Ладно, — сказал астронавт, — лучше я сделаю так, чтобы родные не беспокоились во время вашего отсутствия.

И добавил загадочно:

— Или чтобы отсутствия вообще не было…

Он положил пальцы на овальную коробочку на груди и застыл неподвижно. Ребята притихли.

Силуэт маленького астронавта становился словно бы темнее, а на груди все ярче и ярче, как огонек, разгоралась прозрачная коробочка. От нее шли теплые волны, они словно пронизывали все тело насквозь и становились все горячее. Пальцы Тик-Така попеременно нажимали крохотные разноцветные кнопочки.

— Взгляните, взгляните! — вдруг крикнул он. — Дымится ли смерч над тем местом, где стоял корабль?

Макар и Даша со всех ног кинулись к сараю. Осторожно заглянули в распахнутую дверь. Там было темно, электрическая лампочка почему-то не горела, но в углу, где стоял раньше космический корабль, воздух слабо светился, что-то гудело.

— Там, наверное, смерч! — воскликнул Макар.

— А теперь взгляните! — звенящим голосом продолжал Тик-Так. Видны ли вспышки?

— Нет, вспышек не видно.

Астронавт что-то сделал с коробочкой, и вот заполыхали отсветы у входа в сарай.

— Есть!

— Глаза режет! — Даша заслонила лицо ладошкой.

Теперь они топтались у входа в сарай, вытягивая шеи и заглядывая внутрь. Вдруг, как молния, блеснул и молочно засветился белый конус.

— Ровно ли горит? — спросил астронавт.

— Как плафон! — подпрыгнула Даша. Раздался приглушенный взрыв.

— Ну что? — дрожащим голосом спросил Тик-Так.

Макар облизал пересохшие губы:

— Готово…

— Новый корабль! Новый корабль! — вопил, прыгая на одном месте, Гоша. Совсем рядом послышался сиплый голос деда Корнея, сторожа промтоварной базы, что находилась в соседнем переулке.

— Вот они где, шкодники! Я ить говорю, они здесь порох жгут, самопалами балуются. Сюда, товарищ мастер, сюда! Щас их накроем… Окружай!

— Скорее в корабль! — скомандовал астронавт. — Иначе задержат.

На пороге сарая появился громадный тулуп, из которого выглядывала маленькая красноносая головка сторожа в собачьей шапке. Ребята его побаивались, потому что дед Корней неутомимо преследовал их — еще с тех пор, когда Колька Шрамко из третьего «В» нечаянно разбил камнем окошко его сторожки. Правда, нынче Колька уже служил во флоте где-то на Севере, но деда Корнея это не охлаждало.

За плечом сторожа показалось насупленное грозное лицо дворника Девятисильного, который называл себя «мастером чистоты улиц».

— Стой! — крикнул он. — Это что? Игрушки какие? Слазь!

Ребята заторопились. Даша подталкивала Тик-Така, который двигался неуверенно, растопырив руки. Вот он споткнулся, Макар подхватил его под руку и втащил в корабль, следом ввалился Гоша.

— Это что же такое, товарищ мастер чистоты? — растерянно повторял дед Корней, бестолково топчась на месте и не давая протиснуться дворнику в дверь. — Никак ракета? Никак шпионская? Никак империалистическая?

Дворник наконец отпихнул его, протиснулся в дверь и сразу же настороженно пригнулся, крепко сжимая метлу. Он был спортсмен, учился в институте и много знал.

— Оптическая научная иллюзия, — бросил он отрывисто и покосился на сторожа. — Прошу сохранять олимпийское спокойствие.

Слова эти что-то прояснили в спутавшемся сознании деда Корнея и подбодрили его. Он храбро ринулся вперед и опять загородил дорогу дворнику.

— Погодите, пострелы! Я покажу вам, как жечь разные… люзии!

— Не трогай, шарахнет! — предостерег Девятисильный. — Видишь, светится? Возможно напряжение.

Но Макар перед самым багровым носом деда Корнея успел захлопнуть люк корабля. Послышались глухие удары.

— Откройте люзию! — шумел сторож.

— Всем сесть в кресла, — скомандовал Тик-Так. — Включаю двигатели.

Внизу что-то загудело, корабль задрожал. Мелькнули в иллюминаторах крыша сарая, потом огни города, какие-то светящиеся пятна и полосы…

Земля, родная Земля уходила вниз, за корму космического корабля, уносившего Макара и его друзей навстречу неведомым приключениям. И неведомым планетам.

«А вдруг назад мы уже не вернемся? — пронеслось в голове Макара. — Наша Земля… мама… школа…»

Он хотел вскочить, но невероятная сила прижала его к креслу, вдавила в сиденье. Перед глазами замельтешили красные мухи.

В иллюминаторы хлынул яркий свет, и наступила оглушительная тишина.

Таинственная дверь

— Ой! — послышался голос Даши. — Я, кажется, стала легкой, как пушинка.

Она чуть оттолкнулась и медленно поднялась в воздух. Тотчас мимо нее пролетело что-то и с тупым стуком ударилось в потолок. Это Гоша не рассчитал своих сил и вскочил слишком резко.

— Ох, — закряхтел он, потирая макушку. — Шишку набил…

Макар тоже поторопился и стремительно взмыл к потолку. Он успел вытянуть перед собой руки, оттолкнулся от потолка, и его отбросило вниз — к полу. Впрочем, теперь уже было трудно разобрать, где низ, где верх. Маленькая полукруглая каюта корабля, куда ввел их Тик-Так перед самым отлетом, вдруг стала тесной и неудобной. Если повернешься неловко — тотчас на тебя летит твердый угол пульта или спинка кресла.

В иллюминаторы с одной стороны ярко светило солнце, с другой заглядывала черная ночь. Макар и Даша долго-долго смотрели на большие немигающие звезды, пока у Даши не закружилась голова.

— Я, кажется, падаю! — крикнула она, оттолкнувшись от иллюминатора. Но вместо того, чтобы упасть, она улетела к потолку. Это вызвало смех. За ней тотчас устремился Гоша и схватил ее за ботинок.

— Не упадешь, я тебя держу!

При этом он зацепил ногой пальто Макара, и оно, как живое, догнало их обоих и накрыло с головой.

Ребята веселились вовсю. Но тут раздался тревожный голос Тик-Така:

— Пропал мой энергопульт! Он висел на моей груди. Ищите его, друзья!

Принялись искать. Но белой матовой коробочки с маленькими разноцветными кнопками нигде не было.

— Плохо дело, — приуныл Тик-Так. — Мы погибнем с голоду, если не найдем ее. Она дала бы нам все, что пожелаешь.

— Скатерть-самобранка? — догадался Гоша.

— Не только… С ее помощью можно получить любую вещь.

— Наверное, когда лезли в корабль, второпях обронили, — догадался Макар. — И дворник ее нашел. Теперь, небось, пирует…

Тик-Так покачал головой:

— Она служит только тому, кому дана по доброй воле. И к тому же нужно знать, как с ней обращаться.

Несколько минут он сидел задумавшись.

— Постойте! — лицо его просветлело. — В корабле должны быть запасы. Ведь он создавался полностью укомплектованным. Ну-ка, посмотрите в каютах.

Ребята принялись путешествовать по кораблю. Странное это было путешествие: вместо того, чтобы идти по коридору, приходилось плыть в воздухе, хватаясь за специальные скобы в стенах. Действительно, вскоре они нашли большую каюту, доверху наполненную консервными банками, бутылками, пачками печенья и галет, полиэтиленовыми пакетиками с едой. Сразу же начали пробовать.

Больше всего им понравились тюбики с прозрачной ароматной пастой оранжевого цвета — это была особая пища астронавтов. От нее сразу прибавлялось сил, хотелось что-то делать, хотя делать было абсолютно нечего. На тюбиках были нарисованы оранжевые шары, похожие на апельсины.

Тик-Так объяснил, что на планете Свет Разума растут такие очень вкусные плоды, из них и приготовляют эту пасту. Ее называют «звездный нектар».

В другой каюте они нашли пять запасных белых скафандров, точно таких же, какой был на Тик-Таке. Он сказал, что скафандры могут пригодиться, если путешественники будут совершать посадку на другую планету. Или потребуется выйти в открытый космос.

— Давайте сейчас в космос выйдем! — загорелся Гоша. — А? В открытый!

— Что ты там потерял? — холодно осведомилась Даша. Но Макара тоже захватила эта мысль. Он затоптался около скафандра, примеряясь, как его надеть.

Даша в отчаянии всплеснула руками:

— Погодите! Ведь вас унесет, и я останусь одна!

Но Тик-Так успокоил ее:

— Они не умеют открывать переходные шлюзы. А я им пока что не покажу. Вот когда потребуется…

В самом низу корабля они обнаружили просторное помещение, где стояла длинная диковинная машина. У нее было сорок металлических суставчатых ножек и выпуклые, словно у кузнечика, глаза-иллюминаторы.

— Вездеход-везделет, — Тик-Так с гордостью положил руку на его зеленую обшивку и гладил так, словно это было живое существо. — ВВ-1.

— Мы будем звать его «Вовой»! — воскликнула Даша.

— Хорошо. Ты согласен, чтобы тебя звали Вовой? — спросил астронавт у вездехода. Тот неожиданно зашевелил суставчатыми лапками.

— Ну-ка, покажи им свои крылья.

Над крышей «Вовы» с треском расправились широкие и прозрачные, как у стрекозы, крылья.

— Он живой? — шепотом спросил Макар.

— Нет. Но сделан так, что понимает приказания и даже мысли.

Пытавшийся незаметно отвинтить одну из ножек вездехода Гоша испуганно отскочил. Раздался хохот.

… А корабль все летел мимо больших и малых звезд, мимо комет, туманностей, астероидов. Иногда попадал в метеоритные потоки, и тогда словно град стучал по обшивке: это разбивались летящие в космосе камешки. Правда, они были не больше песчинки, но от их ударов вздрагивала обшивка — с такой огромной скоростью летели. Если бы они столкнулись с камешком побольше, тот мог бы пробить корабль насквозь. Но Тик-Так объяснил, что более крупные метеориты, астероиды приборы корабля обнаруживают задолго до столкновения и автоматически отворачивают его в сторону.

Ребята быстро научились жить в невесомости. Они, слегка отталкиваясь, свободно достигали того предмета, к которому стремились, часами лежали в воздухе или держались около иллюминаторов, рассматривая дивные картины звездных миров, которые проносились мимо.

Только одна — черная — дверь в самом носу корабля была постоянно закрыта и вызывала неизменное любопытство ребят. Но Тик-Так упорно не говорил, что там.

А однажды сам открыл ее и пригласил ребят. Они увидели просторную белую каюту. Вместо одной из стен стоял громадный выпуклый зеленоватый экран.

— Телевизор! — ахнул Гоша. — Под замком держал! А мы помирали со скуки…

Но это был не телевизор. Тик-Так щелкнул переключателями — и на экране появились светящиеся точки. Тотчас в каюту вползла темнота.

— Чтобы лучше видеть вам, — пояснил маленький астронавт. — Вот звездная карта неба. В центре ее — красный огонек, это наш корабль. А теперь всмотритесь внимательнее, и вы увидите среди многочисленных звезд одну, ярко-зеленую. Это наша планета Свет Разума. Ищите ее!

Ребята прильнули к экрану, то взлетая под самый потолок, то опускаясь к полу. Но зеленой звезды не находили.

— Не мешайте друг другу, — Тик-Так прислушивался к их шумной возне. — Разделите экран на участки и исследуйте их.

И вот в самом верху Даша нашла крохотный зеленый огонек.

— Проверим, — астронавт снова взялся за переключатели. — Сейчас этот огонек должен мигнуть.

— Мигнул! — крикнули разом ребята.

— Тогда все в порядке. Возьмите эту рулетку, — он подал длинную серебристую ленту с делениями, висевшую рядом с экраном, — и измерьте расстояние от нашего корабля до планеты. Сколько?

— Четыреста шестьдесят пять сантиметров, — пыхтя, прочитал Макар.

— Не сантиметров, а целапов, — поправил Тик-Так. — Каждое деление на этой рулетке равно одному целапу. Один целап — это десять миллионов километров.

— Вот это да! — Гоша задумался. — До вашей планеты, наверное, дальше, чем до Луны?

Тик-Так улыбнулся.

— А теперь посмотрите внизу, вот здесь, на круглом циферблате, с какой скоростью мы летим.

Конечно же, первым у циферблата оказался Гоша.

— Пять! — во все горло крикнул он. — Стрелка стоит на цифре пять.

— Значит, пять целапов в час. Теперь нужно решить задачу: если мы летим со скоростью пять целапов в час, то за сколько времени мы пролетим расстояние в четыреста шестьдесят пять целапов? Кто решит?

Гоша потихоньку отплыл по воздуху в дальний угол каюты.

— Синицын лучше всех решает задачки! — Даша с гордостью посмотрела на Макара.

А у того сразу заныло под ложечкой. Ведь Даша не знала, что именно с помощью Тик-Така и его волшебной коробочки Макар так блестяще решал задачи. Теперь коробочка исчезла, и Тик-Так не сможет помочь ему. Сам он ослеп и ожидает решения от Макара!

Он хотел было сказать об этом, но, встретив сияющий взгляд Даши, промолчал.

— У кого есть ручка и бумага? — забормотал он, хлопая себя по карманам. Тик-Так протянул ему тонкий блестящий стерженек, который писал лучиком, а у кого-то нашелся клочок бумаги. Долго мусолил Макар этот клочок.

— В уме считай! — не вытерпела Даша. — Ты ведь раньше в уме считал…

— Четыреста шестьдесят пять разделить на пять, — он усиленно морщил лоб. — Разделить на пять… Пятью пять — двадцать пять. Тьфу, зачем мне двадцать пять!

Наконец число как будто разделилось, но верно ли? Эх, был бы задачник, недолго заглянуть и в ответ…

— Что так долго? — недоумевала Даша. — Раньше ты мигом…

— Раньше, раньше! — отмахнулся Макар. — Не мешай. Тут на миллионы счет идет.

Она притихла. Макар, тяжело вздохнув, прочитал:

— Получилось сто девяносто три.

— Сто девяносто три часа! — воскликнул маленький астронавт. Столько нам осталось лететь еще до нашей планеты. Это… больше недели.

— Как долго! — вздохнула Даша. — А что делать это время?

— Лучше всего лечь спать, — сказал Тик-Так. — Астронавты всегда так делают в дальнем полете…

— Целую неделю спать? — ужаснулся Гоша.

— Я дам вам таблетки спокойного сна. Пойдемте.

Он наощупь показал ребятам, как превратить кресла в кровати, где находятся в спинках этих кроватей пижамы, которые были сшиты из удивительного материала — как только пижаму надевали, она сжималась на теле точно по размеру. Ее шелковистое прохладное прикосновение успокаивало.

Потом Тик-Так достал громадный будильник с множеством делений наверное, их было не меньше тысячи. Будильник заводился со страшным скрежетом, как трактор.

— Ну-ка, поставьте кто-нибудь стрелку звонка на деление сто девяносто три.

Он дал им по маленькой сладкой таблетке и пожелал спокойной ночи.

Уже засыпая, Макар подумал: «А правильно ли я решил задачу? Сто девяносто три… Надо было разделить еще раз. Нина Борисовна всегда говорила: семь раз отмерь… Ну ничего, все равно двойку за это не поставят. Прилетим, а потом разберемся…»

Цветок долголетия

Пронзительный звон будильника разнесся по космическому кораблю. Первым вскочил Гоша Шурубура.

— Подъем! Подъем! — заорал он, будто в летнем лагере, где побывал в минувшем году и ему очень понравилось это суровое слово «подъем». И тут же стащил одеяло с Синицына. Тот, не успев продрать глаза, ухватился за край ускользающего одеяла.

— Ну, чего… Дай еще поспать…

Даша в своей голубой пижаме вскочила и полетела к иллюминатору.

Едва она распахнула темные шторки, как в каюту хлынул ярко-красный свет.

— Ах, горим! — вскрикнула она.

— Слышишь, горим! — рявкнул Шурубура, снова сдирая с Макара одеяло, — и улетел к потолку, окутанный им, не рассчитав рывка.

— Погоди, — бубнил Макар, пытаясь накрыться подушкой. Он не в силах был разлепить глаза — так разоспался. — Пусть еще… погорим.

Но тут проснулся Тик-Так. Лицо его раскраснелось ото сна, голубые глаза сверкали, но были печально-неподвижны. Он по-прежнему ничего не видел.

— Я слышал крики: «Пожар!» — удивленно начал он, разводя руками.

— Да, снаружи что-то горит, нельзя в иллюминатор смотреть, испуганно проговорила Даша.

— Наденьте темные очки. Что вы теперь видите?

— Солнце… и не одно, — в один голос протянули Макар и Даша. — Но почему они такие яркие, что даже в очках глазам больно? Вокруг них языки пламени…

— Сколько солнц? — тревожно спросил Тик-Так.

— Пять.

— Но ведь у нас должно быть три солнца! — с отчаянием воскликнул Тик-Так. — Посмотрите внимательнее, три солнца одно над другим…

Они прильнули к иллюминатору. Гоша сверху втискивал между ними голову.

— Раз, два, три, четыре, пять! — взволнованно считал Макар, тыкая пальцем.

— Вышел зайчик погулять! — захохотал Гоша. Макар замахнулся на него, но Гоша вдруг исчез, как муха. Синицын попытался обернуться, но его понесло влево, и он стукнулся бы о стенку, если бы вовремя не ухватился за что-то.

— Ой, я падаю! — закричала Даша.

— Мы снижаемся? — удивился Тик-Так. — Значит, приборы обнаружили впереди планету. Вы видите ее?

— Ничего впереди нет! Пусто!

Космический корабль дрожал. Гоша влип в угол, а Даша и Макар висели на иллюминаторе, беспомощно шевеля ногами. Тик-Так лежал на панели управления.

Послышался сильный удар, и все смолкло. Тела налились тяжестью, их бросило на пол.

Сборы были недолги. Они надели точно такие же, как у Тик-Така, белоснежные костюмы с золотыми рожками антенн на прозрачных шлемах.

Гоша полез бодаться этими рожками. С закатившимися под лоб дурашливыми глазами он напоминал маленького козленка. Даша прыснула.

Они стояли у выхода из корабля. От волнения сердце Макара билось так, что в ушах громко стучало. Сейчас, сейчас они ступят на другую планету. Они — первые люди, побывавшие на другой планете.

Тик-Так нажал на ручку и распахнул дверцу.

Это была зеленая-зеленая планета. Пять солнц ярко освещали ее.

— Ну, что вы видите? — возбужденно спрашивал Тик-Так, стоя сзади.

— Ничего… — протянул оторопело Гоша.

— Как ничего? — удивился Тик-Так.

— Траву видим, деревья, кусты. А больше ничего.

— Облака еще! — добавила Даша. — Какие-то фиолетовые…

Тик-Так опустил голову.

— Это не Свет Разума, — печально сказал он.

— Почему же мы заблудились и попали не на ту планету?

— Это проделки Крека! — горячо воскликнул Тик-Так. — Наверное, он не улетел сразу с Земли, а околачивался на орбите — догадался, что я могу построить корабль и лететь вслед за ним. «Если вы полетите…» И набросал на нашем пути магнитных мин.

— Что это такое? — подскочил Гоша.

— Эти мины создают сильные магнитные поля, и если корабль проходит сквозь такое поле, то курс его отклоняется в сторону. У каждого пирата на корабле есть такие мины, хотя они запрещены Звездным Советом, так как засоряют космос и мешают полетам. Но они нужны пиратам, чтобы заметать свои следы.

— Проклятые бандиты! — возмутилась Даша.

— Погоди, — Макар задумался. — Ведь он захватил твой корабль. А откуда там магнитные мины?

— Крек делает их из обыкновенных канцелярских дыроколов для бумаги. На любом космическом корабле есть дыроколы, чтобы подшивать бумаги, иначе они разлетаются по каютам.

— Что же теперь делать?

— Давайте спускаться, — заторопился Гоша. — Чего торчать в проходе?

— Сначала проверьте, твердый ли грунт, — посоветовал Тик-Так.

Макар осторожно спустился и попрыгал на месте.

— Ходить можно. Твердый грунт.

— Поедем на вездеходе, — решил астронавт. С помощью Даши он спустился из корабля, повозился у кормового отсека, и створки разошлись. Из отсека медленно, переваливаясь на суставчатых ножках, выбрался вездеход-везделет «Вова». Он остановился напротив главного входа и стал от нетерпения притопывать десятью задними ногами.

— Рысак! — ахнул Гоша. — Чур, я за руль сяду!

Но его не допустили к управлению. Водителем назначили Дашу. Рядом с ней сел Тик-Так, чтобы давать советы. «Вова» затрещал стальными ногами и стремительно бросился вперед.

Управлять вездеходом было легко: достаточно только громко и четко приказать ему, и он поворачивал в сторону, убыстрял ход или останавливался.

Даша наслаждалась. Она заставляла вездеход взбегать на крутые холмы или преодолевать быстрые речки. На глубине, там, где ноги машины не доставали дна, они превращались в весла и гребли так быстро, что «Вова» летел, словно глиссер, а сзади пенилась вода.

— У моего брата моторка точно такая же, — вздыхал Гоша и начинал ныть: — Ну, дай порулю немного, что тебе — жалко? Я на велике и не так гоняю…

В конце концов выклянчил разрешение. Но недолго он сидел у руля: так дергал машину из стороны в сторону, так осаживал ее на полном скаку, что внутри у нее что-то задребезжало.

— Стой! Вперед! Вправо! — надрывался горе-водитель.

А когда он попытался заставить «Вову» лезть на отвесную скалу, Даша возмутилась:

— Хватит! Хочешь, чтобы мы трахнулись оттуда?

— А что? Я хотел узнать, залезет он наверх или нет, — бубнил Гоша, ерзая на заднем сиденье для пассажиров, куда его вытурили.

Макар только молча потирал шишки. В голове его от Гошиной езды тоже слегка гудело.

Дашины команды звучали мягко, вежливо:

— Полевей, пожалуйста. А сейчас, Вовочка, быстрее. Еще быстрее. Теперь потише.

И «Вова», казалось, даже с удовольствием, старательно выполнял ее команды.

Они ехали уже два часа, а не встретили ни одного живого существа. Повсюду расстилались те же густые заросли высокой травы, из которой кое-где торчали совершенно отвесные ярко-рыжие скалы или высокие стрельчатые кроны деревьев. Виднелись кактусы без колючек.

Наконец решили остановиться на поляне, выйти и осмотреться. «Вова» замер на месте, согнул суставчатые ноги, чтобы пассажиры могли ступить прямо на землю.

— Я останусь в вездеходе! — крикнул Гоша, умостившись снова на сиденье водителя. — Не отходите далеко.

И вот они стоят на чужой неведомой планете. Что таит она, какие опасности подстерегают их за теми кустами, в этой высокой траве?

А трава была необычная. Вместо листьев на ней болтались зеленые тугие шарики. Макар разломил один из них — внутри была мякоть, как у яблока. Ему даже хотелось попробовать, какая на вкус эта странная трава, да не хотелось снимать шлем — одна морока.

— Смотрите, цветы! — воскликнула Даша. Она собирала среди травы маленькие фиолетовые цветы, напоминающие фиалки, и уходила все дальше и дальше. Это было уже опасно…

— Эй, вернись! — крикнул Макар. Но она не слышала: наверное, позабыла включить шлемофон. Макар беспомощно оглянулся: Гоша заметил какое-то оранжевое насекомое, похожее на бабочку, которое село на вездеход, вылез наружу и стал гоняться за ним, прыгая по обшивке так, что она гудела. Насекомое словно дразнило Гошу и упорно не улетало. За стеклом иллюминатора Тик-Так недоуменно вертел головой.

Макару стало стыдно: «Еще подумают, что я боюсь». И он двинулся вслед за Дашей, тоже срывая по пути цветы.

Они зашли довольно далеко. Макар собрал уже порядочный букет и крикнул Даше:

— Погоди! Какой цветок я нашел!

Он нагнулся и под самый корень сломил длинный стебель, на конце которого было пять широких, твердых на ощупь лепестков бархатно-черного цвета, а из самой середины цветка поднимались длинные изогнутые огненные стрелы. От цветка исходило непонятное тепло, чувствовавшееся даже через скафандр.

Даша обернулась. Глаза ее широко раскрылись, от испуга она слова не могла вымолвить. Что такое? Неужели цветка испугалась?

Но она смотрела не на цветок. И когда Макар понял это, он порывисто обернулся. Ужас сковал его.

Перед ним стоял лев.

Это был не обычный земной лев ростом с теленка, каких часто можно увидеть в цирке, а громадный зверь величиной с дом и с пастью, словно окно. Он задумчиво рассматривал мальчика, что-то жевал отвислыми губами, за которыми изредка обнажались зубы шириной с учебник географии. Он помахивал хвостом толщиной со ствол дерева.

Макар попятился.

Сзади в его спину что-то с размаху ткнулось, и, прежде чем испугаться, он понял, что это Даша прячется за ним. В наушниках шлемофона послышались всхлипывания.

И тогда Макар ощутил прилив необычайной храбрости. Только что он чуть не умирал от ужаса, но сознание того, что Даша ищет спасения за его спиной, начисто стерло весь страх. Он выпятил грудь и спокойно ждал приближения чудовища.

А оно не спешило. Медленно, неторопливо лев подошел к Макару и стал его обнюхивать, шумно втягивая ноздрями воздух. Это было невыносимо! Лучше бы сразу проглотил, одним махом. И Макар в полнейшем отчаянии стал хлестать зверя по широкой, как кровать, морде букетом цветов с шариками вместо листьев. При этом он почему-то кричал:

— Брысь, Обормот, брысь, говорю тебе!

Лев тяжело урчал и смущенно мигал маленькими коричневыми глазками. Хвостом он стукал себя по бокам — одного такого удара было бы достаточно, чтобы прихлопнуть Макара, как муху.

Вскоре букет облетел от ударов. Тогда Макар стукнул льва кулаком по тяжелой, будто каменной, морде и, заплакав беззвучно, опустил руку. Лев повел носом и осторожно взял мягкими губами из другой руки Макара диковинный цветок с огненными тычинками. Еще раз тяжело вздохнув, зверь повернулся и затрусил к видневшейся вдалеке роще.

Раздался легкий топот, из травы показался плоский нос вездехода-везделета. На месте водителя подпрыгивал Гоша Шурубура с вытаращенными глазами. Рядом с ним виднелось встревоженное лицо Тик-Така. А прямо над их головами грозно покачивался ствол лучевой пушки.

Даша и Макар не помнили, как очутились в вездеходе. Даша кинулась Гоше на шею и судорожно всхлипывала. Макар тупо вертел в руке жалкие остатки букета.

— Где? Где он? — вырывался из Дашиных объятий Шурубура. — Где лев? Дайте мне его укокошить из пушки!

— Опасность миновала, — вмешался Тик-Так. — А из пушки никого нельзя убить. Ее лучи лишь делают самых кровожадных зверей мирными, как ягнята.

Оказывается, он услышал разносившиеся из шлемофона Макара крики и велел Гоше гнать вездеход на выручку по звуковому локатору.

— Я его засек! — шумел Гоша. — Удрал вон туда, я заметил. Теперь не уйдет.

Он упорно направлял машину в ту сторону, куда убежал лев. Никто не мешал ему — все были слишком возбуждены.

Даша повернулась к Макару и тревожно спросила:

— Он не укусил тебя, не поцарапал?

Гоша загоготал:

— Если бы укусил… Зверюга!

Дашины пальцы ощупали скафандр Макара. Ради того, чтобы она так внимательно и заботливо заглянула в его глаза, он готов был снова очутиться перед грозным чудовищем! И не одним!

Вскоре они увидали льва. Он стоял темно-желтой глыбой в густой траве и обеспокоенно озирался. В губах его по-прежнему был зажат черный цветок.

— Стой! Тише! — крикнул Макар Гоше. — А то заметит нас…

Вездеход замер в траве. И ребята увидели невероятную, удивительную картину.

Из травы начали выпрыгивать серые зверюшки. Приглядевшись, ребята поняли, что это зайцы, обычные зайцы-русаки. Их было много, целое заячье войско! И это войско охватывало льва кольцом. А лев почему-то тревожно заметался по равнине и пытался проскочить к роще. Но не тут-то было: зайцы неожиданно выпрыгивали из травы прямо перед носом льва, и тот немедленно пятился, коротко рыкая.

Все теснее смыкалось кольцо косых вокруг царя зверей. Громовое рыканье его проникало сквозь тонкие стенки вездехода и сотрясало их. Потом лев осел и понурил голову. Из его пасти печально свисал цветок. Зайцы подобрались еще ближе. Теперь, если бы лев двинулся, он сразу растоптал бы с десяток. Тогда он улегся.

И тут зайцы с пронзительным визгом набросились на него. Они барабанили передними лапками по его широкой, как крыша вагона, спине, по бокам, по лбу. Несколько зайчишек вцепились зубами в толстый твердый хвост и таскали его по траве, как пожарный шланг. Лев терпел это, изредка вздрагивая всем своим крупным телом.

Но вот один из зайцев залез прямо на гриву льва и схватил длинными зубами за круглое ухо. Со страшным рыком лев подскочил метров на десять в воздух и выронил цветок из пасти. Тотчас серой стрелой метнулся проворный косой, подхватил цветок и со всех ног кинулся улепетывать.

Вся орава ринулась с пронзительным визгом за ним.

Счастливец промчался совсем рядом с вездеходом, держа цветок в зубах, как собака кость. Глаза у него были совершенно ошалелые.

Ну и хохотали же ребята! Да, такого не увидишь никогда в жизни: зайчишки скопом одолели царя зверей! Да еще какого! Одним ударом лапы он мог уложить сотню косых.

— Кажется, я догадываюсь, на какую планету мы попали, — сказал Тик-Так, прислушиваясь к выкрикам ребят. — Но чтобы точно установить это, нужно добыть цветок. Вперед, за шайкой косых!

После небольшой борьбы с Шурубурой Даша снова заняла свое водительское место и дала полный газ. «Вова» почти заячьими скачками рванулся вслед за убежавшими зайцами. О, это была отчаянная гонка!

— Скорость! Быстрее! Жми! — орал Гоша, то и дело наваливаясь на Дашу сзади. Его оттаскивали, но безрезультатно.

Вскоре стали настигать зайцев. Но вездеход так сильно трясло на полном ходу, что Тик-Так прокричал:

— Придется лететь! Поднимайся в воздух!

И тотчас вверху расправились прозрачные крылья, мягко зарокотали воздушные винты. Тряска сразу же прекратилась. Трава внизу слилась в сплошное бархатное одеяло, на котором прыгали серые точки зайцев. А вот и самый проворный, скачущий впереди.

— Правь прямо на зайца с цветком и хватай его, — наклонился к Даше Тик-Так.

— Как… хватать? — не поняла она.

— Скомандуй «Вове», а уж он схватит.

Косой летел, заложив уши за спину и сжавшись в комок. Только длинные задние ноги то уходили под брюхо, то вытягивались далеко назад. «Вова» парил над ним, повинуясь приказаниям Даши.

Из носа вездехода высунулись две длинные тонкие клешни. Они неуверенно помотались в воздухе, резко изогнулись и ушли вниз. Через секунду в одной клешне трепыхался заяц, вторая быстро и ловко вырвала у него из зубов цветок.

— Попался, косой! — завопил Гоша.

Клешня выпустила зайца, и тот исчез под везде-летом. Обе клешни втянулись в машину.

Через секунду на столе перед ребятами появилось странное растение, испускающее тепло. Оно выглядело совсем свежим, словно и не побывало только что в таких передрягах.

Тик-Так осторожно и пытливо ощупал бархатистые лепестки. Коснувшись огненных тычинок, он вскрикнул:

— Цветок долголетия!

…Через час космический корабль покидал планету Согласия. В центральной каюте, в маленькой стеклянной вазе стоял черный цветок драгоценная добыча. Тик-Так сказал, что космические злодеи готовы отдать за этот цветок десять кораблей награбленного золота.

— Он что — много лет цветет? — не понял Гоша.

Тик-Так объяснил:

— Цветок этот поистине необычаен: владеющий им становится бессмертным. На планетах есть существа, которые живут по тысяче лет и больше — они когда-то нашли этот цветок.

— А злодеи мечтают жить как можно дольше, чтобы бесконечно творить свои злодейства, — добавил астронавт.

Раз в сто лет, но неизвестно, когда именно и в каком месте планеты Согласия, распускается Цветок долголетия, и тогда все живое стремится овладеть им. Планета называется так потому, что звери и птицы существуют здесь в полном согласии и мире: никто никого не ест и не разрывает на части. А царь здешней планеты — самый робкий зверь, заяц.

— Ничего себе робкий, — заметил Гоша. — Зайцы тут совсем обнаглели. Нападают на львов.

— Но они не причинили ему никакого вреда, — возразил Тик-Так. Просто хотели овладеть Цветком.

— А лев тоже питается травой? — удивилась Даша. — Почему же он не проглотил этот цветок?

— Наверное, он нес его львице, — задумчиво предположил астронавт. — Или своим детям. Ведь родители всегда самое лучшее стараются принести детям.

— А мы его бессовестно ограбили! — опечалилась Даша.

— Ничего, на этой планете звери и так живут очень долго, успокоил ее Тик-Так. — Ведь это планета мира.

Вдруг особый, завывающий звук тревоги разнесся по кораблю. Тик-Так побелел, как его скафандр.

— Это Перевертыши!

Месть Вяка

Ребята вскочили.

А в это время металлический равнодушный голос автопилота сообщил:

— Справа по курсу обнаружен космический корабль, однотипный с нашим. Приближается.

Они прильнули к иллюминатору: маленькая красноватая точка светилась и медленно двигалась среди бесчисленных звезд и туманностей.

— Внимание! — продолжал автопилот. — Получаем позывные со встречного корабля. Он выходит на связь.

И тотчас по кораблю разнесся знакомый каркающий голос:

— Говорит свободный космический злодей Крек, командир корабля «Звездная смерть»! Предлагаю всем сдаться. На борту у меня двести отчаянных бандитов, три атомных пушки, автоматы, пистолеты и два кастета. Даю на размышление пять минут.

Ребята, как по команде, повернулись к Тик-Таку:

— Что будем делать, командир?

Он грустно опустил голову:

— Ясно, что. Сдаваться. Все-таки настиг… Ничего не поделаешь.

— Как? Сдаваться? — возмутился Макар. — Наши никогда не сдаются!

— А вот ему! Видал? — Гоша повертел почему-то кулаком перед носом Тик-Така, но, спохватившись, смущенно спрятал кулак за спину.

Никто не заметил его выходки, ребята были возбуждены и воинственно настроены. Даша задорно тряхнула косичками:

— Пусть только сунутся! Мы им покажем…

Астронавт печально улыбнулся:

— Что мы сделаем? Всегда побеждают они, злодеи. Поэтому мы с ними уже давно не воюем. Как только предлагают сдаться, мы сдаемся, если нет другого выхода.

Макар воскликнул:

— Так просто погибнуть? Нет!

— Почему погибнуть? — удивился астронавт. — За пленников они берут выкуп и отпускают их.

— Выкуп?

— Конечно. Денег у нас много, злодеи это знают. И мы не жалеем ничего, когда нужно спасти жизнь одного из нас. Ведь жизнь всегда дороже.

— Этим злодеи и пользуются! — не выдержал Гоша. — А вы бы вместо денег дали хоть раз по сопатке!

— Нельзя, — вздрогнул Тик-Так. — Тогда они убьют пленников.

— Не сдаваться в плен, — возразил Гоша.

— Воевать? — астронавт покачал головой. — Нет, мы не любим войны. У нас нет оружия, только «лучи мира». Но на злодеев они почему-то не действуют.

— А на кого действуют?

— На хороших людей, конечно. И еще на хищных зверей, ведь я вам уже говорил.

Макар даже оторопел:

— Вот это здорово! Зачем же тогда такие лучи? Значит, вас колошматят, а вы откупаетесь? С нами этот номер не пройдет.

— А что вы сделаете? Их вон сколько, вооружены до зубов, даже кастеты есть… Бр-р-р!

— А мы их перехитрим, — подскочила Даша. — Спрячемся!

— Ну и что? — вяло поинтересовался Гоша. — Чего прятаться? Надо смело выйти на бой и всех их — бах-бах!

— Из чего бах — из пальца? — презрительно оборвала его Даша. Говорят тебе, кроме этих самых… мирных лампочек, у нас ничего нет.

— Развивай свой план дальше, — сурово потребовал Макар.

— Мы спрячемся, — оживилась Даша. — Они ведь не знают, что мы тоже здесь. Залезут сюда, посмотрят, что никого нет, кроме Тик-Така, и уберутся.

— Они оставят часовых, — возразил астронавт.

— И пусть! Сколько они оставят часовых — одного, двух, трех? Все равно им придется потом заснуть. Вот тогда мы выйдем, свяжем их и снова захватим корабль.

— А это мысль, а! — восхитился Макар.

— Мысль! — подхватил Гоша. — Мы им покажем!

Из репродуктора снова донесся голос Крека, который стал визгливым:

— Дождусь я ответа или нет? Сейчас возьму вас на абордаж! Берегитесь! Слышите?

Корабль злодеев подошел совсем близко, удерживаясь на небольшом расстоянии. Кривой черный череп ухмылялся с борта «Звездной смерти».

— Успели нарисовать, гады! — пробормотал Гоша.

Ребята увидели, как распахнулась дверь злодейского корабля. Появились две фигуры: одна длинная, тощая, в черном скафандре — Крека, и вторая короткая, толстая, полосатая — Вяка.

Крек взмахнул рукой — полетел, разворачиваясь, тонкий шнур, на конце которого что-то чернело. Раздался глухой стук о борт и протяжное чмоканье.

— Магнитные присоски, — заметил Тик-Так, напряженно прислушиваясь. — Злодейское снаряжение!

Когда корабли были прочно скреплены несколькими десятками абордажных шнуров с присосками, оба злодея, держась за веревки, поплыли к кораблю.

— Что-то я больше никаких разбойников не вижу, — бубнил Макар, глядя в иллюминатор. — А что, если…

И, повернувшись к ребятам, скомандовал:

— Надевайте скафандры, живо!

Он быстро напялил свой скафандр и исчез. Через минуту появился. Карманы у него оттопыривались. А в люк уже колотили.

— Открывайте! Дверь высадим!

Синицын торопливо проговорил:

— Тик-Так, если ты не хочешь воевать со злодеями, то хотя бы поможешь нам?

— Конечно! — астронавт протянул руки. — Я сделаю все, что нужно. Говори!

— Идем!

Они осторожно выбрались через запасной выход из корабля и повисли в тени от его корпуса, держась за хвостовое оперение. Из дюз вырывались струи ярко-оранжевого пламени.

— Подошвы не сожгите, — предупредил Макар. Он вытащил из кармана внушительный магнитный замок, который разыскал в кладовке, и прикрепил его к люку запасного выхода. Гоша Шурубура крепко сжимал в руке какую-то железяку.

В корабле послышались проклятия и грохот.

— Ворвались! — прошептал Макар. — Двинули!

Хватаясь за выступы и заклепки в корпусе корабля, помогая Тик-Таку, они переползли на другой борт. Вот и открытый освещенный люк, через который проникли Перевертыши. Изнутри долетали ругательства и стук переворачиваемых кресел, диванов, под которыми злодеи искали беглецов.

Ребята быстро захлопнули люк, и Макар моментально прихлопнул на него второй замок. Тотчас изнутри послышался рев и забарабанили кулаки.

— Откройте! Эй, сейчас же откройте! Не то пожалеете…

Макар ухватился за веревку и, замирая, скользнул по ней ко второму кораблю. Люк его был распахнут. Злодеи так привыкли к победам в космосе, что не приняли никаких мер предосторожности.

Он заглянул внутрь. И тотчас, как паучок, метнулся назад.

— Никого! Там никого нет! Ура!

Распахнулся один иллюминатор, второй. Злодейские рожи угрожающе таращились на ребят. Наушники шлемофонов дребезжали от их ругани.

— Проклятье! — неистовствовал Крек. — Разрази вас космос! Клянусь тысячью раскаленных метеоритов, я отвезу вас на страшную планету Вулканов и изжарю живьем, если вы сейчас же не откроете! Слышите? А если послушаетесь, то я только поставлю вас в угол на два часа…

— Сначала выберись! — крикнул Гоша и принялся ловко отцеплять абордажные веревки с присосками. Даша помогала Тик-Таку перебраться на другой корабль. Макар следовал за ними.

Здесь все было точно таким же, как на их корабле, если не считать зловещей эмблемы, нарисованной на носу черной несмываемой краской.

«Ничего, прилетим на планету Свет Разума и уберем этот проклятый череп», — подумал Макар и даже не счел нужным сообщить об этом Тик-Таку. Это была его непоправимая ошибка…

Синицын повернулся к Даше:

— Цветок не потеряла?

— Нет, он здесь, под скафандром, — она дотронулась до груди.

А Тик-Так без конца радостно повторял:

— Неужели мы победили их, а? Перехитрили, вот здорово! Такого случая еще никогда не было: самого Крека, коварнейшего и злейшего Перевертыша, посадили в лужу!

Как бы услышав его слова, Крек завыл еще громче. Но разбойники еще не были до конца побеждены, и в этом ребятам пришлось убедиться очень скоро.

— Гоша, поторопись! — крикнул Макар. — Улетаем.

Он обернулся и оцепенел. Гоши нигде не было видно. Только что он возился с веревкой над самыми иллюминаторами, в которых торчали злые рожи Перевертышей. Ребята закричали:

— Гоша! Где ты, Гоша? Отзовись! Шурубура!

— Покричите, покричите еще! — раздался противный жирный голос. Может, и отзовется… Только вряд ли. Своего Гошу вы не увидите больше никогда в жизни.

Из открытого иллюминатора высунулся черный шлем. За стеклом его кривлялась толстая усатая физиономия.

— Вяк! — воскликнула Даша с отчаянием.

— Обормот! Предатель! — с ненавистью глядя на лоснящуюся рожу, крикнул Макар. — Говори, куда ты дел Гошу!

— Хе-хе-хе, — Вяк довольно облизнулся. — Во-первых, никакой я тебе не Обормот. Я только изредка принимал облик твоего презренного кота, чтобы следить за этим вот… — он кивнул на Тик-Така. — А во-вторых, могу и сказать, где этот пакостный мальчишка, который не раз пребольно дергал меня за хвост, когда я в облике кота пробирался по лестнице вашего дома. Я славно отомстил: тоже дернул его за хво… то есть за ногу, правда, всего один раз, да зато крепко!

И он коротким толстым пальцем указал в космическую бездну.

— Улетел туда… можете попрощаться.

Даша закрыла лицо руками.

— Сначала я хотел втащить его сюда, — продолжал самодовольно Вяк, — но он стал сопротивляться, брыкаться… эх, не удалось этого сделать! Оборвал бы ему уши и выпорол бы самым толстым ремнем! Пришлось отправить его в безвозвратное космическое путешествие. Пусть теперь целуется с кометами.

— Предупреждал я вас, — дрожащим голосом сказал Тик-Так. — Нельзя с ними воевать, они безжалостны.

— У, проклятый! — Макар не выдержал и швырнул в злодея последним магнитным замком. Тяжелый замок угодил Вяку прямо в лоб, и, хотя скафандр защитил его, глаза злодея съехались к переносице. С пронзительным мяуканьем тот скрылся в глубине корабля.

В плену

— Как же нам теперь найти Гошу? — печально спрашивал Макар.

Они втроем держали совет в злодейском корабле. Как и следовало ожидать, никаких атомных пушек, автоматов и пистолетов здесь не оказалось.

— На испуг они берут в основном, — заметила Даша.

Это был корабль, который раньше принадлежал планете Свет Разума. Он был точно такой же, как и тот, что они оставили, потому что оба создавались по одной схеме. Даже вездеход-везделет стоял внизу, и ребята назвали его «Вовой-2». Вездеход охотно откликался на эту кличку.

Правда, за время пребывания здесь злодеи устроили такой беспорядок, что Даша и Макар два дня убирали помещение, выбрасывая через кормовой люк мусор, окурки и пустые бутылки из-под лимонада «Три звезды», который разбойники любили почему-то больше всего и уничтожили весь его запас на корабле. Бутылки валялись везде, во всех уголках, даже у пульта управления, и Макар швырял их в космос с помощью особого выбрасывающего устройства, стараясь попасть в корабль со злодеями, который упорно мчался за ними, словно привязанный.

Время от времени из репродукторов неслись угрозы и проклятья Перевертышей. Они требовали немедленно снять с их корабля замки и сдаться в плен, угрожая самыми страшными карами. Ребята только хохотали в ответ.

Но печальные мысли о Гоше и его судьбе все чаще овладевали ими.

— Сами его мы не найдем, — сказал Тик-Так. — Слишком слабая у нас аппаратура, чтобы обнаружить в космосе такое маленькое тело.

— Не такой уж он маленький, — обиделся за друга Макар. — Как-никак второклассник.

— Я имею в виду, что он маленький по сравнению с планетами, улыбнулся астронавт.

— А, тогда другое дело. Но без Гоши мы дальше не полетим. Космонавты не бросают друг друга в беде. Правда, Даша?

— Конечно, — Даша решительно тряхнула косичками.

— А мы и не думаем бросать его в беде, — возразил Тик-Так. — Будем искать.

— Но как? Ты сам сказал, что у нас слабая аппаратура…

— Верно. А мы не аппаратурой будем искать, а кораблем.

И они решили кружить на одном месте, пока не обнаружат товарища.

— У него в скафандре месячный запас еды, питья, воздуха, подбадривал друзей Тик-Так. — Видели на спине контейнер? Там хранится неприкосновенный запас на случай аварии.

Он установил рычаги на пульте управления так, чтобы корабль шел по спирали, описывая все большие и большие круги. А Макар и Даша, сменяя друг друга, дежурили у обзорного экрана, до боли в глазах всматриваясь в каждую светящуюся точку. Мимо проносились астероиды, метеориты, иногда целые планеты.

— Смотрите! — закричала однажды Даша. — Вон та маленькая планета… На ее темной стороне светится огонек! Может, это Гоша подает нам знак?

— Какой знак? — удивился Макар.

— Ну, костер разжег… Или фонариком светит.

— Как же, увидишь отсюда костер или фонарик!

Но Тик-Так заинтересовался и решил подлететь поближе к таинственной планете. Нос корабля повернулся в ее сторону. Через некоторое время стал виден второй огонек, потом третий, и вдруг на всей темной стороне планеты засияла целая россыпь огоньков! Словно золотые искорки горели.

— Значит, планета обитаема, — уверенно сказал Тик-Так, выслушав взволнованное сообщение друзей. — Огоньки или вспышки всегда свидетельствуют о том, что там живут разумные существа.

— А может, это вулканы извергаются? — заметила Даша. — Ведь ты рассказывал нам о страшной безжизненной планете Вулканов.

Астронавт вздрогнул.

— Да, это страшная планета… Но, во-первых, она не такая уж безжизненная — там есть пост космического наблюдения. А во-вторых, когда на планете извергаются вулканы, ее атмосфера полна облаков, дыма и пыли и огней сквозь них не увидишь. Нет, для астронавтов это верный признак — огоньки на темной стороне. Будем садиться.

— Думаешь, там Гоша? — схватила его за руку Даша.

— Вряд ли. Но мы обратимся к жителям с просьбой включить свою мощную поисковую аппаратуру, чтобы обнаружить его в космосе. Тогда полетим и подберем его.

Корабль со злодеями последовал за ними.

Сели благополучно и очень мягко. Макар испуганно посмотрел в иллюминатор: может быть, они погружаются в какую-то жидкость? Но нет, корабль стоял на равнине, как раз в небольшой впадине.

Они выбрались наружу. Над головой сияло крохотное голубое солнце. Тик-Так нагнулся и пощупал грунт. Макар посмотрел — грунт был очень странный, покрытый ровным слоем грязноватого ворса, под которым ощущалось что-то твердое. При каждом шаге он пружинил так, что Макар чуть подпрыгивал. Подскочил сильнее, и его подбросило сильнее. Так он прыгал все выше и выше, пока Даша испуганно не крикнула:

— Хватит, Марочка! А то улетишь!

— Ну и планета, — сказал Макар, отдышавшись. — Словно мячик, так и подскакиваешь.

Корабль со злодеями не сел, а кружил где-то на орбите вокруг планеты, поджидая их. Тик-Так объяснил, что Перевертыши боятся открыто садиться на населенные планеты, потому что там их ожидает суровое возмездие за их проделки. Способы наказания разные — их применяют жители каждой планеты по тем законам, которые тут действуют.

— Но где население этой планеты? — удивился маленький астронавт, напряженно прислушиваясь. — Я слышу какой-то глухой шум…

— Пока никого нет, — Макар оглянулся.

Та же равнина расстилалась вокруг, но что-то словно бы изменилось. Неожиданно ему показалось, что впадина, где стоял корабль, стала глубже. «Что за наваждение?» Он захлопал глазами. Нет, ему просто померещилось.

— Слышите? — воскликнул Тик-Так. — Стучит!

— Вижу, вижу! — Даша вытянула руку. — Вон там… Что-то прыгает.

Макар увидел черную точку на горизонте. Она прыгала, словно кузнечик. У кузнечика были длинные тонкие ножки и короткое туловище. Вот он взвился в воздух, сделав гигантский прыжок. Он летел прямо на ребят. Макар чуть не присел от страха, заметив, что еще в воздухе из плоских ступней хищно высунулись зазубренные острые лезвия.

Но кузнечик, видимо, умел прыгать хорошо и точно. Он приземлился прямо перед ребятами, и шипы его с треском вонзились в ворсистый грунт. Замер на месте.

Теперь ребята могли хорошо рассмотреть прыгуна. Круглое туловище, словно металлическими обручами, было опоясано блестящими лентами. Кузнечик пронзительно что-то застрекотал.

Тик-Так включил висевший на плече автоматический межпланетный переводчик. Теперь стала понятна речь кузнечика.

— Игги! Кто вы и зачем явились на нашу мирную планету?

— Мы путешественники, — осторожно ответил Тик-Так. — Возвращаемся домой после долгих странствий. В пути потеряли своего товарища и просим вас помочь найти его…

— Вы хотите, чтобы мы включили свою поисковую аппаратуру? кузнечик быстро вращал зелеными глазами. — Игги! Вы, конечно, знаете, когда включена поисковая аппаратура, вся энергия планеты уходит на ее работу? Останавливаются заводы, станции, выключаются все приборы…

— Расход энергии мы возместим, — с достоинством заметил Тик-Так. — «Жизнь живого важнее всех мертвых ценностей», — надеюсь, вы знаете этот девиз Разумной Вселенной?

— А я надеюсь, вы знаете, что во время работы поисковой аппаратуры любая флотилия злодеев легко может захватить планету, потому что у нее не останется энергии на оборону? И тогда многие живые пожалеют, что они не стали мертвыми!

— Поблизости нет флотилии злодеев… — начал Тик-Так, но кузнечик резким визгом прервал его.

У него вдруг выросла рука. Тоненькая, короткая, она выскочила из-под блестящей ленты на туловище и указала куда-то за спины космонавтов:

— То, что я вижу своими глазами, не требует доказательств! Несчастные! Вы хотели обмануть нас? Готовьтесь к смерти!

Он выдернул шипы из грунта, резко повернулся и прыгнул. Переводчик передал ошеломленным ребятам: «Очень молодые, а уже разбойники… Горе им, несчастным! Игги! Игги!»

Кузнечик с места взял третью скорость и помчался, как угорелый. Через несколько секунд он исчез за горизонтом.

— Где он? — не понял Тик-Так. — Что случилось?

Ребята оглянулись и невольно вздрогнули: на белоснежной обшивке их корабля под лучами маленького синего солнца чернел зловещий знак череп и скрещенные кости.

— Он принял нас за разбойников! — воскликнул Макар. — Злодейский знак… Надо было объяснить! Тик-Так моментально все понял.

— Скорее к кораблю! — крикнул он.

Но было поздно…

— Смотрите! — изумилась Даша. — Мы оказались в какой-то яме.

Пока они разговаривали с кузнечиком, впадина углубилась настолько, что корабль находился теперь значительно ниже космонавтов и к нему вел крутой спуск. Они схватили Тик-Така под руки и пытались бежать к кораблю, но спуск становился все круче и круче — на ногах уже нельзя было держаться. Они съезжали, цепляясь за грязный ворс. Случайно взглянув вверх, Макар увидел, что на самом краю впадины появились силуэты кузнечиков. Они подпрыгивали и визжали. Их становилось все больше, Макар с ужасом смотрел на них.

— Мы падаем! — крикнула Даша.

Они неудержимо скользили вниз, в бездонную темную яму.

Но тут раздался гром, все вокруг задрожало. С громадной силой их вжимало в мягкий ворс загадочной планеты. Вокруг шлемов засвистел ветер. Навстречу летели густые ряды кузнечиков, облепивших края впадины. Вдруг кузнечики оказались далеко внизу, а потом и вся планета, которая медленно отдалялась. Посинел воздух, и ярко засверкали звезды.

Тотчас прекратилось движение. Макар неподвижно лежал в глубоком мраке космоса — так ему казалось, хотя на самом деле он летел с громадной скоростью.

Он беспомощно завертел головой, изо всех сил размахивая руками и ногами. И увидел неподалеку два серебристых скафандра — это были Даша и Тик-Так.

— Даша! Даша! — крикнул он. — Тик-Так! Вы живы?

Послышался голос астронавта.

— Что случилось? Где мы находимся?

— Мы уже в космосе, — пробурчал Макар. — Только как мы здесь очутились, убей, не пойму.

Даша застонала. Может, она ранена?

— Даша! — опять позвал Макар.

Как бы до неё дотянуться? Но нет никакой веревки, чтобы бросить, зацепиться.

— Да, кажется, мы опять в космосе! — раздался испуганный голос Даши, и он вздохнул с облегчением: как будто все в порядке. — Только где наш корабль?

— Нет его, — мрачно бросил Макар, озираясь. — И летим мы неизвестно куда.

Вдруг Даша и Тик-Так начали медленно приближаться к Макару. У нижних кромок их ранцев вспыхивали огоньки. «Микродвигатели! догадался Макар, вспомнив уроки Тик-Така. — А я забыл с перепугу…» Вскоре друзья снова были вместе, пожимали руки, а потом, сцепившись, полетели дальше. И хотя вокруг по-прежнему чернел мрачный космос, на душе у всех стало легко.

— Что они с нами сделали, эти кузнечики… или мячики? — спросила Даша.

— Мячик! — заорал Макар. — Я все понял. Мячик!

— Какой мячик? — удивился Тик-Так.

— Я понял, как они закинули нас сюда, в космос.

— Как?

— Очень просто. Представь себе обыкновенный мячик. Если на него нажать, то в нем получится вмятина. Отпустишь — вмятина выпрямится. А все, что во вмятине, выкинет со страшной силой, — Макар оживленно жестикулировал. — Корабль сел на планету-мячик, от удара при посадке образовалась вмятина в планете. А потом вмятина выпрямилась, и нас выбросило вместе с кораблем — фьють!

— Да, да, я слышал про такую планету, — поддержал его Тик-Так. И слышал также, что здесь самым страшным наказанием считается такое: участок, где стоит дом преступника, оттягивают, а потом отпускают. И дом вместе с его обитателями уносится в космос.

— Вот страшно-то! — вставила Даша.

— Самое страшное не это, — продолжал Тик-Так. — Никто на планете не знает, кто будет наказан и за что. Жил-жил человек — и вдруг фр-р-р!

— Вот и мы так — ни с того ни с сего — фр-р-р!

— Только за секунду его предупреждают: готовься к смерти.

Догадка молнией блеснула в голове Макара.

— И нас ведь предупредили! Помните? «Готовьтесь к смерти, несчастные!» Нас приняли за злодеев и выкинули в космос…

— Надо было соскоблить эмблему Перевертышей с обшивки, — мягко упрекнул его Тик-Так. — Эх, да что теперь…

Макар закрыл глаза и как будто задремал. Ему показалось, что он дома, лежит в своей уютной кровати и ждет, когда придет со своего дежурства мама. Вот звякнул ключ в двери, вот слышатся осторожные шаги. «На сколько времени хватит воздуха в скафандрах? — вдруг ворвалась тревожная мысль. — Ах да, Тик-Так говорил, что воздуха и воды хватит на месяц. Есть еще питательные таблетки вот здесь, в карманчике. А потом? Удушье, смерть, холод…» Зачем мама включила свет? Ему так хочется спать… Он силится открыть глаза.

— Макар! Макар! — слышит он тревожный голос Даши. — Кажется, это злодеи.

Откуда злодеи? Зачем злодеи? Ах да, ему ведь снится увлекательный сон о космическом путешествии. Сейчас проснется и…

— Ага! — его хватают за шиворот и сильно трясут. — Попались, голубчики! Вот теперь я полюбуюсь на ваши перепуганные рожи, побеседую с вами, прежде чем рассчитаться за все!

Макар проснулся. Над ним возвышался борт космического корабля. В ярко освещенном люке, подбоченившись, стоит длинный Крек с ядовитой улыбкой на губах и, по обыкновению, сквернословит. Вяк, пыхтя, втаскивает Макара за шиворот внутрь корабля. От удовольствия усы его шевелятся, морда лоснится.

— Иди, иди, не оглядывайся! — грубо толкает он в спину.

Тик-Так и Даша уже сидят в креслах, привязанные веревками.

Вяк потащил Макара к третьему креслу. Синицын стал отбиваться и нечаянно съездил Вяка по уху.

— Ах, так? Ты еще на старших руку поднимаешь?

Что-то сверкнуло у Макара перед глазами, и стало темно. Когда снова очнулся, то увидел, что и он уже привязан к креслу, веревки больно врезались в тело.

Крек, заложив руки за спину, расхаживал взад и вперед по каюте, говоря скрипучим голосом:

— Итак, сейчас мы отвезем вас на планету Вулканов, поджарим там хорошенько, все это снимем на кинопленку и фильм распространим по Вселенной, чтобы все астронавты знали: за непослушание и сопротивление мы не даем пощады! Ужасная смерть ждет каждого, кто будет пререкаться со старшими, не подчиняться нашим распоряжениям, не уступать место в трамваях и космических кораблях… — наверное, мысли его стали путаться, и он спохватился: — Так о чем это я, бишь?

— Бишь, о тех, кто не уступает нам своих космических кораблей, довольно промяукал свернувшийся толстым калачом посреди каюты Вяк.

— Да, да! Таких мы будем с особой жестокостью подвешивать над самым кратером огнедышащего вулкана, — оживился Крек. Он подошел к столу и двумя пальцами взял листок бумаги. — Насколько я догадываюсь, это ваши расчеты? Хотелось бы знать, кто их делал.

Макар исподлобья посмотрел на злодея.

— Я. Ну и что?

— Ха-ха-ха! — закатился тот. — С чем и поздравляю. От своего имени выношу благодарность и жму руку.

Макар тщетно пытался увернуться от цепкой холодной ладони, но она все же крепко стиснула его запястье.

— Не надо мне вашей благодарности! — с ненавистью бросил Макар ему в лицо. — Да и за что?

— Как — за что? А за эти расчеты, по которым вы никак не могли попасть на планету Свет Разума, а попали в наши руки. Ведь здесь ошибка на ошибке!

— Неправда! — стал рваться из пут Макар.

— А вот посмотри. 465 разделить на 5 будет 93. У тебя же почему-то получилось 193! Понятно? Да ты как будто работал по нашему заданию, мальчик!

— Не выполнял я ваших заданий! — запротестовал Макар со слезами на глазах. — Я просто ошибся…

— За такие ошибки ставят единицу, — сурово прервал его Крек. — А в астронавты просто не допускают. Не понимаю, как такой опытный путешественник, как звездолетчик Тик-Так, — он не без иронии поклонился в сторону маленького астронавта, — мог доверить самые важные расчеты такому… такому двоечнику.

Тут не выдержала Даша.

— Никакой он не двоечник! Он был когда-то двоечником, а в последнее время исправился и получал одни пятерки. По математике он любого в классе мог заткнуть за пояс! — и она с гордостью посмотрела на Синицына.

— Пфе! Пфе! — насмешливо зафукал Вяк.

— Мы знаем, — высокомерно произнес Крек, — что последнее время этот мальчик стал получать одни пятерки. Но благодаря кому? Ему помогал Тик-Так своими подсказками на расстоянии. Телеподсказками! Он брал учебники и подсказывал ему правильный ответ. Вот и весь фокус-покус. Ученичок же беззастенчиво пользовался этим, врал, всех обманывал. А когда ему пришлось решать самостоятельно, он… что, Вяк?

— Ни бум-бум! — радостно промяукал усач.

Вдруг раздался печальный голос Тик-Така.

— Я знал это. Но пренебрег риском. Иногда одна ошибка помогает потом выбрать правильный путь на всю жизнь…

Но Крек не слушал его. Он повернулся к Синицыну:

— Браво, Синицын! Такие люди — бессовестные, лживые — нам нужны.

Вяк захихикал и добавил омерзительным голосом:

— Были бы нужны, если бы умели решать задачи!

— Кто бы мог подумать… — удивленно вздохнула Даша. — Я считала, что если Макар решил, то это наверняка. А он, оказывается, только на подсказках и выезжал.

— Напрасно вы упрекаете во всем Макара, — снова заговорил Тик-Так. — Это он мужественно вступил в борьбу с вами, презренными злодеями, и победил! Закрыл на замок, словно мышей!

Те заскрежетали зубами.

— Кстати, как вам удалось освободиться?

Крек ударил себя в чахлую грудь:

— Я и не из таких ловушек уходил!

— Ну, а точнее?

— Ха! Направил корабль в метеоритный поток. Через минуту все замки были сбиты метеоритами. Учитесь у великого злодея!

Даша укоризненно сказала:

— И не стыдно признаваться в том, что вы злодеи?

Крек даже руками развел.

— Посмотрите на эту девчонку! — завопил он. — Ну почему мне должно быть стыдно, что я злодей? Это ведь моя профессия, специальность. Один делает добро, другой зло. Кто что умеет.

— А вы не пробовали делать добро?

Вяк подскочил:

— Добро!

— Добро делать трудно и неинтересно, — наставительно сказал Крек, — а зло — легко и интересно. А мы с детства полюбили легкие дорожки. Теперь уж поздно переучиваться, — буркнул он.

— Ничего, на нашей планете Свет Разума вас живо переучат, поставят на правильную дорожку, — пообещал Тик-Так.

— Ха-ха! Мы туда и близко не подлетим…

Пока шла эта перебранка, Макар не смел поднять глаза. Это из-за него они не попали на родную планету Тик-Така. Из-за него очутились в плену у Перевертышей. Из-за него погиб Гоша…

— У меня одна просьба к вам, — сказал он дрожащим голосом, — чтобы меня… первого бросили в вулкан!

Те на радостях обнялись и стали выбивать чечетку.

— Мы бросим его последним! — прогнусавил Вяк. — Пусть посмотрит, как по его вине мучаются другие.

— И все это снимем на кинопленку! — скрипел Крек. — Это будет потрясающий фильм. Шедевр киноискусства. На моей родной черной звезде за него дадут целый корабль золота. Там любят такие фильмы.

— Требуй два корабля! — подпрыгивал Вяк. — Один тебе, другой мне. Нет, лучше три: один тебе, а два мне.

Неожиданно вмешалась Даша.

— Уважаемые злодеи! — сказала она ясным голосом. — А если бы вам дали десять кораблей золота, вы отпустили бы нас на свободу?

Крек выпучил глаза, а Вяк даже присел.

— Десять кораблей золота? Мы не ослышались?

— Шесть кораблей мне, а четыре тебе! — завопил Вяк.

— Нет! — отрубил Крек. — Девять кораблей мне, а один тебе.

— Это несправедливо! — забрызгал слюной Вяк, но Крек уже не слушал его. Присев на ручку кресла Даши, он вкрадчиво спросил:

— А где же ты, девочка, возьмешь целых десять кораблей золота? Где?

— Неважно, — мотнула головой она. — Вы только скажите мне, отпустите нас тогда на свободу?

— Конечно, конечно, — проквакал Крек. — Но…

— И доставите на планету Свет Разума?

— Безусловно!

— Дайте честное пио… злодейское слово.

— Честное злодейское слово, что выполню свои обещания! — с жаром воскликнул Крек, поднимая вверх оба пистолета.

— Тогда развяжите меня, — потребовала Даша. Она побледнела. — Вот здесь у меня под скафандром…

— Не смей, Даша! — крикнул Макар. — Они обманут…

Но было поздно. Грубые руки пиратов зашарили под скафандром у Даши и мигом извлекли Цветок долголетия. Увидев его, Перевертыши застыли, словно в столбняке, не сводя помутневших глаз с добычи. Казалось, они сходят с ума. Развязать Дашу они и не подумали.

— Видишь, — с горечью бросил Макар. Даша в бессилии кусала губы.

Наконец злодеи пришли в себя.

— Вот это добыча! — выдохнул Крек.

— Мы о такой и не мечтали, — промяукал Вяк. Но тут вмешался Тик-Так.

— Вам дали выкуп, — он повысил голос. — Вы должны нас освободить даже по вашим бесчестным злодейским обычаям. Иначе я сообщу в Звездный Совет, как вы гнусно поступили…

— Вы уже никуда не сообщите, — бросил через плечо Крек.

— Вы не смеете так делать! — крикнула Даша.

Наконец злодеи налюбовались добычей.

— Из-за чего шум? — полюбопытствовал Крек, деловито пряча Цветок за пазуху. Его усатый напарник потянулся было к добыче, но главарь свирепо оттолкнул его. — Не хочется умирать?

— Почему вы нас не развязываете? — Даша гневно сдвинула брови.

— А зачем? Мы приближаемся к цели путешествия.

— Вы же дали честное слово выполнить свои обещания!

— А вам следует знать, что злодейское слово никогда не выполняется! Иначе оно не будет уже злодейским словом…

— Эх вы!

— А во-вторых, я клялся, что выполню свои обещания. Но какие? Ведь еще раньше я обещал изжарить вас на вулкане. Именно это обещание я и выполню.

Он подскочил к Даше и загнусавил ей прямо в ухо:

— Ну, согласись, девочка, что десять кораблей золота за Цветок долголетия и три корабля золота за фильм о ваших мучениях больше, чем десять кораблей золота за Цветок.

— Тринадцать кораблей! — застонал усач.

— А вот, кстати, и цель нашего путешествия, — зловеще сказал Крек. Он подошел к иллюминатору и отдернул штору:

— Планета Вулканов!

Словно кровью, каюту залили багровые отсветы пламени…

Чудовища планеты Вулканов

Крек умело посадил корабль — это был виртуоз своего дела — на краю самого большого вулкана, чтобы, как он выразился, «сразу заняться делом».

— Вяк, отвяжи пленников и выводи их. А я тем временем заряжу кинокамеру, — приказал главарь.

Едва он скрылся, Вяк подскочил к пленникам:

— Слушайте, слушайте! Я ослаблю ваши путы, а когда выйдем из корабля, то по моему сигналу бросайтесь на этого проходимца и вяжите его.

Макар и Даша с недоверием смотрели на него. А он тараторил:

— Пора наконец покончить с этим бессовестным грабителем! — толстые щеки его затряслись от злости. — Так обманывать людей! Мы бросим его в кратер, и пусть горит он синим пламенем.

— Но прежде отберем у него Цветок, не так ли? — спросил Тик-Так. Вяк подскочил:

— Конечно! Десять кораблей золота — и все мне! Только мне! Вы ведь не обманете?

— Мы-то не обманем, — Даша поднялась. — Но как бы вы снова…

Глазки Перевертыша воровато забегали:

— Нет, нет! Ни за что… — усач осекся. В каюту входил Крек. В руке его поблескивала кинокамера. Он подозрительно посмотрел на Вяка.

— Все готово?

— Да-да, — прохрипел тот. — Можем идти. Я связал их на славу. Если хочешь, проверь.

— Пойдем, пойдем, некогда. Время — деньги! Тик-Так уперся.

— Проверьте скафандры! На этой планете нет кислорода. А без кислорода жить нельзя…

Крек загоготал:

— Это без денег жить нельзя, а без кислорода как-нибудь проживем!

Но все же по его знаку Вяк проверил скафандры. Крек открыл люк, и пленники вышли наружу.

Тик-Так оказался прав: если бы на них не было скафандров, они сразу задохнулись бы от густого ядовитого дыма, окутавшего планету. И тогда не состоялись бы съемки фильма, все было бы кончено в один миг. Кругом дымились раскаленные камни, из трещин и ям выбивались струи пламени и газа, сотни больших и маленьких вулканов выбрасывали жидкую лаву и вулканические бомбы, которые с треском и грохотом падали на землю.

Крек с довольной улыбкой огляделся:

— Хорошо… Именно так мне всегда и представлялся рай для пенсионеров-злодеев…

Макар стоял настороженный, то и дело напрягая кисти рук, чтобы ослабить веревки. Усатый не обманул: веревки еле держались, их легко было сбросить.

Даша испуганно глядела на задымленные угрюмые скалы. Тик-Так с серьезным лицом к чему-то внимательно прислушивался.

— Ты готов, дружище? — придвинулся к нему Макар.

Тот еле заметно кивнул головой.

— О чем вы там шепчетесь? — набросился на них Крек. — Или вы еще не теряете надежды вырваться из моих рук? Напрасно!

Лицо его ужасало: жестокое, злобное и беспощадное, с горящими красноватыми глазками.

— Первым бросай его, — указал он на Тик-Така. — Все равно он ничего не видит и, следовательно, не будет страдать. А эти пусть смотрят. Подведи их к самому кратеру!

Он вскинул камеру к глазам, чтобы выбрать удобную точку съемки, и в это время усач за его спиной взмахнул рукой.

Это был условный знак. Пленники шагнули вперед.

— Отдай Цветок, негодяй! — Вяк схватил главаря за горло. Тот, хрипя, взмахнул камерой, и оба упали на дымящиеся камни. Макар одним движением сорвал с рук веревки и стремительно бросился к борющимся. И вовремя: сухой, вертлявый Крек уже брал верх над своим неповоротливым напарником. Оседлав Вяка, он схватил камень и занес его над головой. Толстяк в ужасе завизжал по-поросячьи.

Макар схватил разбойника за руку и опрокинул его на спину. Общими усилиями главаря быстро скрутили.

— Предатель! — связанный бандит заскрежетал зубами. — Вот как ты платишь за мою заботу! Предаешь уже триста восемьдесят шестой раз!

— А сколько раз ты меня предавал? — запыхтел толстяк. — Я уж и со счету сбился. Вспомни, как на планете Даномил ты не только выдал меня властям, но даже сам вызвался повесить меня на веревке из живых змей, плюющихся ядом!

— Жаль, что я не сделал этого! — Крек корчился от бешенства. Вместо этого я побросал змей в толпу зрителей, вызвал панику, и мы благополучно удрали.

— Только потому, что змеи заплевали тебе ядом глаза, — радостно возразил толстяк. — Даже змеи не вынесли твоей подлости. Счастье твое, что ты был в скафандре, иначе ходил бы сейчас с палочкой и стукался лбом о каждое дерево. Ну-ка, давай Цветок…

Усатый деловито полез ему за пазуху и долго шарил там. Лицо его побагровело, как свекла.

— Где Цветок? — взвизгнул он. — Говори сейчас же, куда спрятал Цветок, иначе я…

Тут он застыл с открытым ртом. Лицо его моментально побелело. Макар взглянул в ту сторону, куда он смотрел, и спину его обсыпало морозом, несмотря на невыносимый жар.

Космический корабль, который стоял на самом краю вулкана, вздрогнул. Потом медленно, рывками, стал наклоняться. Он падал, как в тягостном страшном сне: беззвучно и неторопливо. Корабль исчез в туче дыма и пепла, взметнулось пламя из кратера и донесся сильный грохот.

— Мы погибли! — Даша закрыла лицо руками. Шлем ее скафандра задрожал от рыданий. — Погибли! Никогда я не увижу мамочку…

Макару хотелось броситься на землю от отчаяния. Теперь уже им нет спасения! Тик-Так тоже стоял с окаменевшим лицом. Видно, и он догадался о случившемся.

— Ха-ха-ха! — раздался вдруг зловещий каркающий смех.

Все оглянулись в изумлении. Это смеялся Крек.

— Попались? Достукались?

— Где Цветок? — тупо спросил его толстяк.

— Цветок там, — небрежно кивнул через плечо главарь. — Я не доверял тебе и спрятал его на корабле в надежном месте. Теперь ищи на дне преисподней. Ну-ка, развяжи меня! Поскорее!

Вяк поспешно бросился выполнять его приказание. Главарь встал, разминая затекшие руки, и окинул всех взглядом победителя. Потом неторопливо поднял с камней кинокамеру и помахал ею перед носом толстяка:

— На этот раз тебе не выкарабкаться. Даже плюющиеся змеи не помогут. Погиб, трус! Твое предательство тебя не спасло.

— А ты? — трясущимися губами спросил Вяк. — Ты разве не погибнешь?

Крек загадочно усмехнулся:

— Мне, может быть, еще и повезет…

И он пошел, перепрыгивая через валуны. Толстяк минуту стоял, бессмысленно глядя ему вслед, потом бросился вдогонку:

— Прости меня, о великий Крек, и я никогда-никогда больше не предам тебя, буду твоим верным слугой и помощником! — жалобно кричал он. — Сделай мне очередное, триста восемьдесят шестое, серьезное предупреждение. Я больше не буду-у…

Они скрылись в клубах дыма.

— Жалкая душонка! — воскликнул Тик-Так. — Они ушли? И Крек унес кинокамеру?

Он ощупью нашел и схватил руку Макара.

— Унес… — протянул Макар и подумал: «При чем здесь кинокамера, ведь они погибнут в этом чаду, как только кончатся запасы кислорода в скафандрах. А может, и раньше…»

У ног его разорвалась вулканическая бомба.

— А зачем кинокамера? — Даша открыла заплаканные глаза.

— Потому что там, в кинокамере, спрятан Цветок долголетия! крикнул астронавт. — И злодей надеется купить у кого-нибудь на этой планете новый корабль, чтобы удрать.

— Где он купит корабль? Кругом только скалы и дымящиеся вулканы. Видно, Тик-Так начинает бредить. Видел бы он эту планету! Здесь же ничего живого нет.

— Ты ошибаешься. Здесь станция космических наблюдателей. Надо его догнать, в этом наше единственное спасение!

Макар и Даша переглянулись. Им так не хотелось приближаться к этой зловещей завесе дыма у подножия вулкана. Здесь, на склоне, они чувствовали себя как-то безопаснее, хотя вокруг то и дело шлепались раскаленные бомбы и сыпались камни.

— Ой, что это там, наверху? — Даша невольно попятилась и чуть не упала. Макар оглянулся и вздрогнул: из кратера выплеснулась раскаленная лава и катилась прямо на них. Издали она казалась огненным тестом, медленно сползающим по крутому боку огромного горшка.

— Лава! На нас идет лава! — закричал Макар.

Тугая волна горячего воздуха, катившаяся впереди лавы, достигла того места, где они стояли, и завертела, закружила их. Они почувствовали, как нагреваются скафандры, как жар обжигает их щеки сквозь прозрачные шлемы.

— Бежим! — Даша схватила маленького астронавта за одну руку, Макар — за другую, и они кинулись вниз по склону. Прыгали с камня на камень, перескакивали через трещины. Под ногами трещали и рассыпались черные обгорелые камни. Макар поскользнулся и больно ушиб коленку.

Вдруг что-то со свистом промелькнуло над головами. Они увидели какой-то плоский круглый диск ярко-красного цвета. Из него тянулась багровая рука со множеством пальцев. Вот она ловко подхватила тяжелый валун, который подскакивал по склону, и тотчас диск круто взмыл кверху. Потом неподвижно повис в воздухе, в то время как рука вертела перед диском свою добычу, словно тот разглядывал ее. Через минуту пальцы медленно разжались и выпустили валун. Диск исчез в дымных облаках.

— Что это? — губы Макара пересохли от жары и ужаса.

Даша возбужденно затараторила, обращаясь к Тик-Таку:

— Какая-то сковородка с ручкой спустилась с неба и схватила камень! Потом выбросила его…

— Она улетела? — с беспокойством спросил он. — Надо где-то спрятаться…

Но огненная лава была уже близко, и пришлось опять бежать. Тик-Так то и дело спотыкался, потом сел:

— Больше не могу, друзья. Давайте простимся. Дальше вы идите одни. Я останусь.

Макар растерялся.

— Как так? Зачем останешься?

— Очень просто, — спокойно ответил астронавт. — Без меня вы побежите быстрее.

— Но ты же погибнешь здесь! — воскликнула Даша, теребя его за рукав.

— Зато вы спасетесь.

— Что за ерунду ты городишь? — Макар оглянулся на приближающийся огненный вал, и у него мелькнула мысль, что без Тик-Така они действительно побежали бы гораздо быстрее. Но тут же спохватился и сердито закричал: — А ну, вставай, пойдем!

— Зачем кричишь? — упрекнула Даша. — Может, он устал. Или ушибся.

— Я тоже ушибся, но молчу, — буркнул Макар, смущенно растирая коленку.

— У тебя что-нибудь болит? — ласково допытывалась Даша у маленького астронавта. Тот пожал плечами:

— Нет, ничего. Но останусь, потому что задерживаю вас, а я хочу, чтобы вы спаслись.

— А мы хотим, чтобы и ты спасся! — в один голос воскликнули Макар и Даша. — Вставай, Тик-Так!

— Нет. Один погибает, чтобы другие спаслись. Такой у нас закон, это разумно.

— Плохой закон! — возмутился Макар. — У нас никогда не бросают товарища в беде.

— Если ты не пойдешь, мы понесем тебя, но не оставим здесь, добавила Даша. И они подхватили Тик-Така под мышки. Но тот сразу же вырвался:

— Нет, нет! Это неразумно: так мы будем двигаться медленнее. Если вы настаиваете, то я подчиняюсь.

— Давно бы так!

Огонь дышал им в спины. Если бы не скафандры, то, наверное, они в одну минуту изжарились. Но и через мощную защиту скафандров проникало огненное дыхание вулканов — пот заливал лица, дышать было трудно. Наконец вулкан скрыла густая пелена дыма. Они продвигались наощупь.

— Крек! Вот они! — крикнула Даша, когда дым на минуту рассеялся. Совсем недалеко между валунами виднелись две знакомые фигуры в скафандрах.

— Стой! — крикнул Макар, но из пересохшего горла вырвался только слабый хрип. В следующую секунду произошло такое, что их охватил невыразимый ужас.

Синевато-серые валуны вокруг неожиданно зашевелились, стали приподниматься, у каждого оказались кривые суставчатые ноги, как у крабов или пауков. Маленькие глазки на стебельках сверкали кроваво-красным огнем.

Злодеи остановились, потом пустились наутек. Но не успели они сделать и двух шагов, как на них стремительно бросился ближайший синий краб. На спине у него образовалась полукруглая темная щель. Краб проворно схватил злодеев острыми клешнями и бросил их в это отверстие. Тотчас «крышка» на спине захлопнулась, и чудовище исчезло в дыму.

Из огня да в полымя

— Он… их съел! — вскрикнула Даша и медленно повалилась на камни. Макар кинулся к ней, не выпуская руки Тик-Така. Но тот вдруг с огромной силой выдернул свою руку, едва только Макар наклонился над девочкой.

— Тик-Так, куда ты! — Макар обернулся и увидел товарища почему-то над головой, в воздухе. Нелепо болтая руками и ногами, маленький астронавт исчез. И сразу же из дыма надвинулась кривая клешня. Она молниеносно дважды щелкнула в воздухе, как это обычно делал ножницами парикмахер дядя Костя, собираясь стричь и спрашивая, под бокс или канадку.

Синицын инстинктивно закрыл Дашу своим телом, чтобы ужасный краб не заметил ее, и почувствовал, как железные тиски сомкнулись на его скафандре, немного смягчившем страшную хватку. Засвистел за шлемом ветер, все завертелось перед глазами — и Макар полетел в темноту.

Он понял, что упал в воду, и заколотил руками и ногами. Рука Макара потянулась и наткнулась на что-то, и это что-то тотчас схватило ее. Он закричал от страха.

— Макар, ты? — раздался в шлемофоне знакомый голос.

— Тик-Так! Где ты, в темноте я тебя не вижу!

— Куда мы попали?

— Мы в животе у здоровенного краба.

— Включаем лампочки на шлеме.

Вспыхнул тусклый свет. Макар увидел черную воду, дальше все терялось в темени. Сверху свисали какие-то осклизлые крючья.

— Ну, что видишь?

— Кругом вода… Ох, попить бы!

— Не спеши. Это может быть и не вода. Смотри еще.

— Дальше темнота. Ничего не вижу. Хотя… там в углу что-то белеет. Наверное, зубы!

— Подплыви узнай!

— А вдруг схватит?

— Надо ему будет — и так схватит.

Подумав, Макар стал осторожно подплывать к белому предмету. Плыть было легко, да и в таком скафандре вообще нельзя утонуть. Ему достаточно было сделать два-три движения, чтобы оказаться рядом с загадочным предметом.

— Это Даша! — он схватил ее за скафандр. — Жива?

Она зашевелилась.

— Темнота… Где я?

— Только не пугайся, — нарочито веселым голосом пробубнил Макар. — Мы в животе у краба. Все в порядке.

— Ох! — она сдавленно всхлипнула.

Послышался нервный смешок Тик-Така:

— Вот так успокоил!

Они в нескольких словах рассказали девочке, что произошло. Даша проявила завидное самообладание. Даже спросила:

— А почему же нас не едят?

— Наверное, несъедобные мы, — предположил Макар с надеждой.

— Крабу не удалось сразу перекусить нас клешней, — откликнулся Тик-Так. — Ведь скафандр выдерживает огромное давление. Теперь, наверное, он придумывает, чтобы такое сделать и вылущить нас из несъедобной оболочки.

Им недолго пришлось теряться в догадках. Через некоторое время вода стала нагреваться и закипела! Их варили живьем! Тик-Так пояснил, что на этой планете, наверное, крабы таким образом добывают себе пищу. «Варят, как ракушки, знаете? Бросят их в кипящую воду, они и раскрываются…»

Хорошо, что скафандры выдерживали температуру кипения. Вдруг все ярко осветилось, распахнулась крышка вверху и появилась клешня. Очевидно, краб решил проверить, сварились ли они. А может, собирался уже пообедать? Макар решил: как только клешня приблизится, ухвачусь за нее. Будь что будет!

Но клешня быстрым движением стряхнула его, и он с громким плеском снова упал в воду. Когда же вынырнул, то в облаках пара над собой увидел руку с множеством пальцев. Она мгновенно придвинулась, и через секунду Макар, Даша и Тик-Так летели, крепко зажатые в кулаке у красного диска.

Далеко внизу виднелся краб, растерянно стоящий на кривых ножках над огнем, выбивавшимся из какой-то расщелины в земле. Из-под его крышки валил пар…

Но вот диск начал снижаться и сел плоским днищем прямо на гудящий фонтан огня. Тотчас приподнялась верхняя половина диска, и рука бросила под нее, как под крышку, несчастных пленников. Они упали на блестящую теплую поверхность и заскользили по ней.

— Вот так влипли! — ахнул Макар. — Из огня да в полымя. Теперь на сковородку попали. Сейчас будут нас поджаривать.

И он рассказал Тик-Таку все, что видел во время полета.

— Дело принимает серьезный оборот, — помрачнел тот. — Скафандры могут и выдержать сильный жар, но мы-то не выдержим. Первое, что нужно сделать, — отойти к самому краю сковородки. Ну и передряги!

Они взялись за руки и медленно пошли в темноту. Шедший впереди Макар наткнулся коленом на что-то мягкое.

— О-ох… — послышался стон.

— Кто здесь?

Вспыхнул свет, и перед нашими путешественниками предстали оба злодея: Крек лежал, вытянувшись во весь свой длинный рост, а Вяк стоял возле него на четвереньках.

— Ах, это вы, ребята, — Вяк облегченно засопел. — А я уж думал…

— Что думал? — спросил Тик-Так, узнавший его по голосу. Особой радости он не проявил.

— Да тут черт знает что подумаешь! То в одно брюхо попадаешь, то в другое.

— Он не живой? — со страхом спросила Даша, указывая на Крека.

— Что ему сделается? Трахнулся лишь головой, когда нас сюда швырнули.

— Надо его водой спрыснуть, — заявил Макар.

— У меня нет воды! — как-то слишком торопливо проговорил Вяк. Сам помираю от жажды.

У ребят во внешних карманах скафандров были остатки воды. Они сделали по несколько глотков, сняли с Крека шлем и брызнули ему в лицо. Он сел и тупо осмотрелся.

— Ага, вся компания в сборе, — он снова надел шлем. — Что ж, веселее будет превращаться в бифштекс. Вы как сюда попали? Нас ловко выкрала какая-то красная сковородка с лапой из этой… как ее, кастрюльки с клешнями.

Сильный жар уже начал проникать сквозь скафандры. Они отошли к самому краю сковородки.

— Смотрите, середина светится! — воскликнула Даша.

— Накалилась… — пробормотал Вяк.

Макар обратил внимание, что тот стал еще толще, словно распух. Когда Макар, стремясь отодвинуться как можно дальше от середины, случайно задел Вяка, послышалось бульканье. Удивленный, он стал присматриваться и обнаружил, что толстяк то и дело прикладывается к внутренней трубке с водой. Так вот в чем дело! Во время пребывания в «кастрюльке» он наполнил водой все полиэтиленовые баллоны в скафандре. И тайком посасывает через трубочку.

«Ай да Вяк! — подумал Макар. — Не растерялся…»

А жар становился невыносимым. Середина сковородки так ярко накалилась, что поблек свет лампочек на скафандрах. В воздухе замельтешили какие-то искры. Когда Тик-Таку сказали об этом, он пробормотал:

— Сейчас бы плеснуть воды на середину…

— Я бы с гораздо большим удовольствием плеснул ее себе в глотку, — проворчал Крек. А Вяк трусливо озирался.

Прошло еще несколько минут. Даша стала сползать вниз.

— Воды! — прошептала она. — Пить…

И Макар не выдержал:

— Дай воды, Вяк! Слышишь, Даша просит!

— Откуда она у меня, — испуганно и злобно забормотал тот. — Ты что, с ума спятил?

— Вот она! — Макар сильно хлопнул его по боку, и все явственно услышали громкое бульканье.

— Ах ты, подонок! — главарь схватил своего помощника за горло. У меня пересохла глотка, а он…

Толстяк бешено отбивался. Но его повалили на раскаленный пол, и Макар, улучив момент, расстегнул боковой клапан и вытащил большой прозрачный баллон с водой.

— Там отрава! — в отчаянии пискнул Вяк. — Ведь это из брюха краба. Она кислая…

— Вот и попьем кисленькую! — Крек потянулся к баллону.

— Не пейте! — неожиданно крикнул Тик-Так. — Лучше вылейте ее на середину. Слышите? Лейте, лейте!

— Еще чего? — грубо оборвал его Крек. — Выливать воду!

Но Макар непроизвольно повиновался приказу друга, настолько убежденно тот говорил. Размахнувшись, он швырнул весь баллон прямо в огненный круг. Мешок полетел, сопровождаемый громовым проклятием старого злодея.

Но его тотчас заглушили страшное шипенье и грохот. Все вокруг заволокло паром, раздался ужасающий треск. Пол резко накренился под ногами…

Сковорода треснула и развалилась на две части. Они стали выбираться из дымящего чрева.

— Осторожнее!

Громадная лапа сковороды в агонии скребла грунт, выворачивая валуны. Они осторожно обогнули ее.

И вот снова над ними хоть и тусклое, задымленное, но небо, а не зловещая крышка. Они вздохнули полной грудью. Но, оглянувшись вокруг, поняли, что это была лишь кратковременная передышка.

К остаткам сковороды уже торопливо подбирались, покачиваясь на тонких ножках, другие крабы. Багровые глазки их кровожадно сверкали. В разрыве туч мелькнул силуэт пикирующей сковороды. Заметив свою погибающую подругу, она резко взмыла вверх и стала описывать в воздухе зловещие круги.

— Бежим отсюда! — Вяк заметался. — Нас снова сожрут!

Один Крек спокойно наводил объектив кинокамеры на морды крабов, потом на своих товарищей по несчастью.

— Выход один, — небрежно процедил он. — Броситься в кратер и разом погибнуть. Все же приятнее, чем быть проглоченными живьем этими мерзкими тварями.

— Мы согласны! — ответили Макар, Даша и Тик-Так.

У Вяка задрожал голос:

— Я не хочу в огонь…

— Тогда полезай к нему в пасть! — Крек кивнул на ближайшего краба. Сзади теснились другие.

Вдалеке, сквозь мутные полосы, мелькнул силуэт какого-то странно знакомого краба. Макар одернул себя: «Какие тут знакомые крабы? Разве тот, что уже однажды сцапал нас?»

— Готовьтесь! — скомандовал Крек. — Прыгайте в огонь по моей команде. Я сниму вас, а потом прыгну сам.

— А зачем снимать? — удивилась Даша.

— Может быть, меня в последний момент спасут, девочка, — ласково пояснил старый злодей. — Бывало в моей жизни и такое. Тогда у меня будет замечательный фильм о вашей гибели. Я продам его за три корабля золота. А ваши родные узнают, как смело вели вы себя в последние мгновения.

Это был весомый довод.

— Ну что ж… — горько вздохнула Даша.

Они встали на краю кратера и крепко взялись за руки…

«Возьмите и нас, мы хорошие!»

— Раз… два… — Крек вскинул камеру.

Макар в последний раз оглянулся и вздрогнул. В облаках дыма ему померещилось лицо Гоши Шурубуры.

— Стойте! — отчаянно крикнул он. — Вон там…

— Прыгайте, прыгайте! — злобно завопил Крек. Но загадка его спокойного поведения раскрылась. Макар увидел то, что давно уже заметил коварный злодей.

Оказалось, что ближайший к ним краб вовсе не краб, а вездеход «Вова», в котором сидит Гоша Шурубура. Он отчаянно пробивался вперед, но ему то и дело приходилось останавливаться и вступать в сражение с крабами. «Вова» ловко опрокидывал их своими стальными рычагами.

— Гоша! К нам идет Гоша! — Даша засмеялась и заплакала одновременно.

«Вова» прорвался наконец сквозь кольцо чудовищ и с разбегу остановился возле ребят.

— Садитесь быстрее! — крикнул Гоша, распахивая входной люк, словно шофер такси. Первым втолкнули Тик-Така, потом влезла Даша. Вездеход ходил ходуном — «Вова» лягался, отбиваясь задними ногами от наседавших крабов.

Макар уже занес ногу, когда Вяк умоляюще сложил руки:

— Возьмите меня с собой! Я больше не буду! Стану хорошим… Буду всех слушаться.

Его отталкивал в сторону Крек:

— Меня, меня возьмите! Он тяжелый, от него только вездеход перегрузится. А я легкий, как перышко.

Из люка высунулся Тик-Так:

— Пусть остаются здесь! Во Вселенной таким нет места.

Оба злодея упали на колени и жалобно заголосили:

— Смилуйтесь! Не отдавайте нас на растерзание чудовищам.

Ребята заколебались.

— А может, взять их? — пожалела Даша. — Ведь погибнут.

— Только что они едва не погубили нас, — упрекнул ее Тик-Так.

— Закрывай дверь! — крикнул Гоша. — Заходят слева!

Тогда Крек щелкнул крышкой кинокамеры и вытащил Цветок долголетия:

— Вот… Возьмите. Десять кораблей золота!

— Эх ты! — укорил его Макар. — Подкупить думаешь. А ведь Цветок-то наш. Поэтому его и берем.

— Возьмите и нас! — снова завопили злодеи. — Мы будем хорошими! Мы уже хорошие!

Они голосили так, что в ушах звенело.

— Ладно, — махнул рукой Макар. — Кто старое вспомянет… Садитесь.

Даша захлопала в ладоши, а потом обняла Макара.

— Молодец, Марочка.

Тот смущенно шмыгнул носом.

Бандиты, торопясь, полезли в люк вездехода. Они очень хотели показать, что уже сейчас стали хорошими, и старались не отпихивать друг друга, но у них это не очень получалось. Ведь они всегда удирали от опасности первыми, в бой шли последними, а добычу хватали раньше других. И эти привычки изменить было трудновато.

Но вот они все же втиснулись в машину и захлопнули дверцу. Гоша, сияя, повернулся к пассажирам:

— Ну, как я веду машину? А тогда не доверяли…

— Классно! — похвалил Макар. — Где ты пропадал? И как очутился здесь?

— Долго рассказывать, — махнул рукой Гоша. По его приказу «Вова» расправил крылья и взлетел в воздух. И вовремя: крабы скопом кинулись на него. Двоих он стряхнул уже в воздухе, и те тяжело шмякнулись на валуны. А сверху тут же спикировала сковорода. Но куда ей было тягаться с «Вовой»! Он знал все фигуры высшего пилотажа. Вскоре и сковородка отстала, затерялась среди дымных облаков. Гоша продолжал:

— Сначала перепугался я — страсть, когда Вяк дернул меня за ногу и я от корабля оторвался. Кувыркаюсь, а вокруг звезды мелькают. Даже глаза закрыл от страха. И тут же вспомнил, как Тик-Так учил нас управлять скафандром в космосе. Стал микродвигатели включать и остановил кувыркание. Лежу как на подушке и думаю, что дальше делать. Звезды рассматриваю. Вдруг вижу — одна движется. Что такое, думаю, никак спутник летит? За ним второй! Я даже закричал: сюда, сюда, на помощь! Потом понял, что меня никто не слышит — звездочки пролетели и скрылись. Обидно так стало… Через некоторое время снова летят! Ну, думаю, заметили. Стал руками и ногами размахивать, а звезды опять скрылись.

— Это мы тебя разыскивали, — пояснил Макар. — На одном месте кружили.

Гоша кивнул:

— Я так и подумал. Стал дожидаться, хоть и скучно было. Хорошо, в скафандре есть запас воды и питья. А то боялся — с голоду помру. Но вот опять звездочка появилась — одна. Остановилась. Я микродвигатели включил и тихонько к ней поплыл. Плыву-плыву, а она будто уходит от меня. Потом вижу — мимо вы пролетели один за другим, как осенние журавли.

— Это нас с одной планеты выкинули, — хмуро вставил Макар. — За них вот приняли, — он указал на злодеев, которые умильно заглядывали ему в глаза, подобострастно хихикая.

— А за вами корабль летит! Хорошо, что успел закинуть на него магнитную присоску — у меня их полно было, так с ними и улетел, подтянулся по шнуру и внутрь залез. Но это не наш корабль оказался, а их, — он кивнул на злодеев, — с черепушкой на борту. Я — к перископу и вижу невдалеке наш корабль. Только он злодеями был занят. Видел я, как они вас в плен взяли. И решил лететь следом…

— Как же ты, сердечный, летел? — изумилась Даша. — Разве ты умеешь управлять кораблем?

Гоша свысока посмотрел на нее:

— Думаешь, я зря все время околачивался у пульта управления, когда Тик-Так по подсказкам Макара вел корабль? Все его действия замечал: какие рычаги двигает, какие кнопки нажимает. А Макар меня еще гонял оттуда…

— Я боялся, что ты собьешь корабль с курса, — оправдывался тот. Или отвинтишь какую-нибудь гайку…

Гоша махнул рукой:

— Там ни одной гайки нет! Это не трактор… Когда сели вы на эту планету, я покрутился немного, а потом тоже сел и начал на вездеходе вас разыскивать…

Вскоре «Вова» подлетел к космическому кораблю, который Гоша посадил поодаль от вулканов.

Тик-Так видит снова

Долго ли, коротко они летели, но наконец опять раздался звонок будильника.

Проснувшись, ребята обнаружили, что злодеи остались верны себе: Макар, Даша и Тик-Так были привязаны к креслам, а Гоша — к дивану, на который лег, чтобы уступить одно из кресел длинному Креку — тот плакался, что не может столько времени спать с согнутыми коленями, ему нужно вытянуться.

У одного из Перевертышей оказались на руке часы «Сигнал» с будильным устройством, украденные на Земле. Он тайком завел их так, чтобы проснуться раньше всех. И пока ребята спали, бандиты захватили корабль, вытащили у сонного Макара Цветок долголетия и теперь сидели в креслах довольные и радостные, покуривая сигареты «Космос».

Но это был их последний подвиг. Они забыли, что летят на корабле с нарисованным на борту злодейским знаком. Этот знак заметили на планете Свет Разума. Тотчас оттуда вылетели четыре сторожевых корабля и взяли пришельца в магнитный захват. Так в захвате и посадили его на планету.

Злодеи с унылыми физиономиями открыли люк. Подняв руки, они поплелись на выход.

Жители планеты радостно приветствовали освобожденных пленников. Тик-Так что-то кричал им в ответ, и по его лицу текли слезы счастья. Наконец-то он снова на своей родной планете! Правда, пока что он не мог ее увидеть, но врачи обещали за несколько дней вылечить его от слепоты, вызванной злодейскими лучами.

Когда вывели бандитов, раздался громовой смех. Оказывается, не зря Тик-Так предостерегал всех не пить воду из «кастрюльки» на планете Вулканов. В ней оказались какие-то бактерии, вызывающие неизвестную болезнь, к счастью для Вяка, не смертельную. Хорошо, что только он один нахлебался этой воды. В результате болезни морда Вяка распухла и покрылась синими полосами, словно была разлинеена в косую линейку. Волосы на голове и щетинистые усы тоже стали синими.

Бандитов тотчас увезли, чтобы подвергнуть суровому, но справедливому наказанию. Целый год им предстояло пасти летающих бегемотов на планете Тысячи Болот.

Ребята удивились, как много жителей собралось, чтобы встретить Тик-Така. Им объяснили, что на этой планете очень ценят время. Благодаря небольшим энергетическим коробочкам на груди, каждый житель в любой момент может оказаться в любом конце планеты. Поэтому там нет ни телевизоров, ни радио, ни кино. Жители планеты Свет Разума привыкли видеть все своими глазами, прямо на месте события.

Когда через несколько минут после встречи ребята оглянулись, никого вокруг уже не было. Все полетели по своим делам.

Тик-Так познакомил ребят со своим братом — черноволосым Фик-Факом. У того на груди был зеленый значок.

— Что это значит? — спросил Макар.

— Я слежу за порядком, — объяснил Фик-Фак. — Иногда кто-то прилетает посмотреть событие с опозданием и стремится прорваться в первые ряды, чтобы лучше видеть.

— А-а, — догадалась Даша. — Это как наши дружинники! Если кто подерется, то его сразу в милицию.

— У нас никто не дерется, — строго сказал Фик-Фак. — Это напрасная трата времени.

Фик-Фак поднял руку. Двое в белых костюмах и с голубыми крестами на рукавах подхватили Тик-Така и увезли в больницу.

— Мы еще увидим его? — забеспокоилась Даша.

Фик-Фак улыбнулся:

— Конечно. Через несколько дней. И он вас увидит.

Фик-Фак нажал кнопочку на груди, и космический корабль с черепом на носу растаял в воздухе.

— Он свое отлетал, — пояснил Фик-Фак. — Его распылили на молекулы, из которых будет построен новый корабль.

— Жалко «Вову», — вздохнула Даша.

Ребятам велели снять скафандры и дали легкие белые костюмы. На груди у каждого была прикреплена маленькая коробочка с тремя кнопками.

— Это энергопульты для гостей, — пояснил Фик-Фак. — Вы быстро научитесь управлять ими. Смотрите: если нажать правую кнопочку, то вы перенесетесь куда захотите, если нажать левую — появится нужная вам вещь, средняя кнопка — для переговоров с любым жителем нашей планеты.

Гоша начал колдовать над коробочкой, и тотчас появился новенький малиновый мотоцикл «Ява».

— Это вещь! — пыхтел он, пытаясь влезть на седло. — Не обдурили… Давно мечтал погонять на таком.

Жители с удивлением рассматривали диковинную машину.

— Для чего этот механизм? — спросил Фик-Фак.

— Чтобы ездить на нем, для чего же еще? — объяснил Гоша.

— А какую скорость он развивает?

— Не догонишь! До ста двадцати выжимает.

— Ста двадцати чего?

— Ста двадцати километров в час! А умеючи, и больше…

Фик-Фак сильно удивился. Он даже не мог ничего сказать, только разводил руками.

— Но зачем тебе это ползущее приспособление, если ты в любой момент можешь оказаться, где захочешь?

Гоша хмуро сполз с мотоцикла. Фик-Фак сразу отправил «Яву» в музей допотопных машин.

…Несколько дней ребята путешествовали по планете, знакомясь с жизнью ее обитателей. На планете не было ни гор, ни холмов, ни глубоких ущелий. Без конца и края тянулась ровная зеленая равнина. На одинаковом расстоянии друг от друга стояли города. Улицы все были прямые, как стрела, дома многоэтажные.

Сутки на этой планете длиннее, чем на Земле — тридцать часов, и за это время происходит множество событий, на которых необходимо побывать. К концу первого дня ребята чувствовали, что головы у них гудят, а в глазах все кружится — столько они смогли увидеть благодаря волшебным коробочкам.

Но вскоре им захотелось домой.

— А когда мы полетим назад? — спросили они как-то Фик-Фака.

— Уже скоро, — печально ответил он.

Однажды Фик-Фак объявил:

— Сегодня из больницы выйдет Тик-Так.

Вскоре ребята и сопровождавший их Фик-Фак были у подъезда больницы. Как и в первый день, здесь собралось множество людей — всем хотелось увидеть выздоровевшего отважного астронавта, пожать ему руку.

Тик-Так вышел под приветственные крики.

— Как ты себя чувствуешь, Тик-Так? — раздавались голоса.

— Как твои глаза?

— Ты хорошо видишь?

— Полетишь снова в космос?

Даша с разбегу повисла у него на шее:

— Тик-Так, дорогой!

Маленький астронавт переводил счастливый затуманенный взгляд больших голубых глаз с одного лица на другое. Так долго он никого не видел! Каждый старался обнять его, заглянуть в его ожившие глаза.

— Тебя и не узнать! — Макар хлопнул Тик-Така по плечу, не умея передать словами охватившие его чувства. Тот хлопнул его в ответ.

Это был самый радостный день у ребят на планете Свет Разума. Они все время провели с Тик-Таком, бродя по зеленым лугам и вспоминая свои приключения в космосе.

— А помните здоровенного льва? — подскакивал Гоша. — Как он от зайцев удирал?

Тик-Так смеялся и не мог налюбоваться природой, веселыми сиреневыми облаками, тремя сияющими солнцами на небосклоне. Но какая-то печаль, словно тучка, то и дело омрачала его лицо.

— Что с тобой? — участливо спросила Даша. — Ты еще не выздоровел? Почему грустишь?

И тогда Тик-Так не выдержал и поведал ребятам страшную новость: они никогда-никогда не смогут увидеть своих родных, близких и знакомых, потому что за то время, что они путешествовали в космосе, на Земле прошла тысяча лет.

— Не может быть! — побледнел Макар. — Как же это так: тут одно время, а там другое?

Тик-Так понурил голову:

— Я сам этого не знал. Но в больнице я разговаривал по радио с одним ученым, и он мне это сказал.

— Что же делать? — растерялась Даша.

— Сейчас ученые ищут способ доставить вас обратно на Землю прямо к тому моменту, когда мы вылетели.

— А они найдут такой способ? — голос Макара задрожал.

— Могут найти. Дело в том, что наши ученые совсем недавно стали управлять временем. Но удастся ли…

— Попроси их, Тик-Так! — умоляюще воскликнула Даша. — Скажи им, что я очень хочу увидеть маму, папу, бабушку… Если мы прилетим через тысячу лет, то они, наверное, уже умрут…

— И я опять по математике отстану, — пробасил Гоша. — Придется догонять класс.

— Какой класс? — Макар невольно улыбнулся сквозь слезы. — Никого из твоего класса и в помине не будет на свете.

— И Семенюка не будет? — тупо переспросил Гоша. — Он ведь мне два патрона должен. От мелкокалиберки. Как же так?

— Да отстань ты со своими патронами! — отмахнулась Даша.

Они замолчали. В головах стучало одно: «Тысяча лет, тысяча лет…» Какое-то страшное и томительное чувство охватило их.

— Какой будет наша Земля через тысячу лет? — нарушил тягостное молчание Макар.

— Кругом асфальт! — выпалил Гоша. — И машины — одна за другой, одна за другой! У каждого своя машина, никто пешком ходить не будет.

Он мечтательно прищурился.

— Многоэтажные дома, — протянула Даша. — Высотные… Небоскребы.

— Точно! — подхватил Гоша. — Мой дядька архитектор говорит, что будущее за небоскребами. Везде небоскребы!

— А в селе? — возразил Макар. — Я каждое лето к бабушке в село езжу, так у нее свой дом, вокруг яблони, вишни, на огороде клубника, козел Берендей шастает… Бабушка говорит, что ни за что на свете не переедет в городской дом.

— А зачем ей переезжать! — махнул рукой Гоша. — И в селе у каждого будет свой высотный дом. Даша и Макар рассмеялись.

— Трепач! — смахнул слезу Макар. — Зачем бабушке высотный дом?

— Как зачем? Залезет на верхотуру и будет наблюдать, кто в огород за клубникой ползет.

Даша посерьезнела.

— А что? Наверное, и в селах будут высотные дома. Все живут в одном высотном доме, а вокруг сады, огороды… А люди? Какими люди будут?

— Конечно, добрыми и справедливыми. Все в мире жить будут.

— А капиталисты? Богатые? Они ведь войну разжигают.

— Не будет капиталистов. Богатые станут бедными…

— А бедные — богатыми! — радостно подхватил Гоша. — И у каждого своя автомашина. «Жигули»… или там «Волга». Мечта!

— Дались тебе эти автомашины! Они воздух загрязняют. Все летать будут…

— Точно! У каждого свой самолет.

— Да погоди! Летать будут без самолетов, они ведь тоже загрязняют воздух, грохочут. Вот как на планете Свет Разума. Нажал кнопочку — и мигом перенесся в другое место. Без грохота и дыма.

Долго мечтали в этот вечер друзья, представляя себе Землю будущего.

— Вот так же, наверное, и тысячу лет назад мечтали, — вздохнула Даша, уже ложась спать. — Что люди будут добрыми и справедливыми, станут жить в мире и дружбе…

Никто ей не ответил.

Как-то утром Тик-Так, радостный, ворвался в гостиницу к ребятам.

— Все в порядке, друзья! Ученые решили задачу. Готовьтесь к полету.

— Ур-ря! — завопил Гоша.

— Опять лететь на корабле? — встревожилась Даша. — А если злодеи нападут?

— Или этот… — Гоша кивнул на Макара, — снова рассчитает так, что попадем куда-нибудь на Марс.

Макар съездил его по затылку.

— Нет, — разъяснил Тик-Так. — Вы полетите без корабля, иначе. По колодцу времени.

— Как это? Как это? — попятился Макар.

— Увидите.

В назначенный день, как всегда, собрались громадные толпы любопытных на событие — отлет землян. Ребят ввели в странное решетчатое здание, из крыши которого в небо уходила ажурная стрела. Для них была приготовлена маленькая кабинка. Ребята торопливо прощались: до назначенного времени остались считанные минуты.

— Вот тот самый ученый, который помог вам и решил задачу, — шепнул Тик-Так, указывая глазами на высокого старика с белой бородой, который стоял рядом с пультом управления и что-то тихо говорил окружающим. Ученый повернулся к ним и улыбнулся.

— Когда войдете в кабину, вытянитесь, глубоко дышите и смотрите на красную лампочку перед собой, — сказал он. Глаза у него были усталые. — Мы перешлем вас по пространственно-временному колодцу, и вы попадете прямо домой. Передавайте от нас горячий привет вашим мамам и папам…

И тогда Даша не выдержала: вытащила из кармана Цветок долголетия, который берегла для мамы. Цветок, аккуратно упакованный в прозрачную пленку, был все так же свеж, и так же полыхали его стрелы-тычинки.

— Вот… возьмите, — протянула она ученому.

— Что это? — удивился он.

— Цветок долголетия. Чтобы вы жили долго-долго, — смущенно пояснила она. Вдруг раздались восторженные крики, толпа забурлила, все стремились взглянуть на чудесный цветок.

Ученый очень растрогался.

— Это очень ценный дар. Я слышал об этом Цветке, но никогда не видел его. Спасибо! — он прижал Цветок к груди. — У меня есть старый учитель. Я подарю этот Цветок ему.

— Но я хочу, чтобы Цветок был ваш! — воскликнула Даша. — Мы все хотим. Ведь это вы сделали так, что мы снова увидим родную Землю. Вы решили задачу.

— Девочка, — строго сказал ученый. — Если бы не мой учитель, я бы не решил ни одной задачи в жизни. Ты согласна?

— Да, — прошептала она.

Макар в последний раз обнялся с Тик-Таком.

— Спасибо тебе за все, — шепнул он голубоглазому волшебнику. — Ты еще прилетишь к нам, на Землю?

— Может быть, — сказал грустно Тик-Так. — Если меня пошлют.

Он протянул руку:

— А это тебе.

На ладони мальчика лежала матовая белая ручка с золотым наконечником.

— Какая красивая! — воскликнул Синицын.

— Это не простая ручка. Она будет выполнять все твои желания. Достаточно только написать свое желание этой ручкой. И желания того, кому ты передашь ее по доброй воле, она тоже будет выполнять. Но только не причини никому зла — иначе она тотчас исчезнет.

— Что ты! — воскликнул Макар. — Не надо мне теперь никаких волшебных ручек. Лучше я буду сам учить уроки, сам добиваться выполнения своих желаний.

Золотоволосый мальчик улыбнулся и сказал:

— Возьми, вдруг когда-нибудь пригодится.

Они вошли в кабинку.

— До свидания, Тик-Так! Прощай, Фик-Фак! Прощайте все! — кричали ребята. Дверца захлопнулась. В кабинке послышалось мерное гудение. Загорелась красная лампочка.

Макар стоял, напряженно глядя на огонек. Вот он погас, вспыхнул, снова погас… Что-то дрогнуло. Макар почувствовал, как медленно опускается. Потом ему показалось, будто исчезли руки, ноги, исчезло все тело, только глаза остались и смотрят в темноту.

Темнота всколыхнулась и поглотила его.

«Слезайте, вы нарушаете!»

— А, вот вы где, проказники! — раздался грубый голос.

Темнота начала проясняться. И вдруг Макар почувствовал, что кто-то схватил его за ноги и крикнул:

— Эй, кто это сел мне на шею! А ну, слазь сейчас же, мелкий хулиган!

Макар испуганно огляделся. Он увидел знакомый распахнутый сарай, сугробы снега вокруг. На нем опять надето пальто, валенки… Но почему он сидит верхом на чьих-то плечах?

— Ты как залез туда? С крыши прыгнул?

— И мне кто-то сел на шею… — послышался растерянный голос мастера чистоты Девятисильного. — Гражданин, вы нарушаете! Я требую, чтобы вы немедленно слезли с моей шеи!

Со стоявшей рядом темной фигуры кто-то плюхнулся в снег и задал стрекача. Почти одновременно слетел на землю и кинулся улепетывать Макар.

— Стой! Стой! — гремело сзади и слышались тяжелые шаги. Но скоро они затихли.

Макар перевел дух только у своего дома. Его торопливо нагоняли двое. Он пригляделся и узнал Дашу и Шурубуру.

— Это вы?! Что произошло, не пойму…

Даша давилась от смеха.

— Ой, не могу… Ой, мамочка! Вы же с Гошкой попали прямо на шеи дворнику и деду Корнею. А я рядом в глубокий сугроб упала, еле выкарабкалась…

— Вот так шутка! — изумился Гоша. — А они нас не узнали?

— Наверное, нет! Он же кричал тебе: «Гражданин!» А ты разве гражданин?

Макар задумался:

— Наверное, ученый чего-то не рассчитал… Ну ладно, все равно мы дома.

— Мы вернулись с планеты Свет Разума! — радостно сказала Даша. Вы помните все?

— Все помню, — пропыхтел Гоша. — Только как на сторожа сел, не помню. Хорошо, что удрали, иначе по шее накостыляли бы…

— Зацапали бы нас, а потом доказывай, что из космоса вернулись, бросил Макар.

— Неужели мы были там? — растерянно говорила Даша. — Все так похоже на сон…

Они стояли и глядели друг на друга, не в силах расстаться, хотя мороз уже и пробирал основательно.

— Ой, побегу домой! — спохватилась наконец Даша. — Я так соскучилась по дому…

— Ну, и мы пойдем, — нерешительно пробормотал Макар, когда шаги Поспеловой стихли вдали.

Они стали медленно подниматься по лестнице.

Может, и вправду прошла тысяча лет, пока они путешествовали? Но нет, лестница была все та же, нисколько не изменилась, вот и перила на втором этаже шатаются… И та же надпись на стенке: «Людка — ябеда, коза».

Макар робко позвонил. Послышались знакомые шаги, и в двери появилась мама. Она спокойно посмотрела на него:

— Уже пришел? Нагулялся?

Макар порывисто бросился ей на шею:

— Мама, мамочка, я так соскучился по тебе! Мне кажется, что я не видел тебя тысячу лет!

— Ну, зачем же преувеличивать? — она громко засмеялась. — Я тоже соскучилась.

К ним подбежал Обормот и замяукал — что-то клянчил. Макар тотчас высвободился из маминых рук и схватил кота.

— Это ты, Обормот? — он пытливо заглядывал коту в глаза. — Или Вяк? Признавайся.

Кот слегка хрипел и упорно заводил глаза под лоб.

— Что ты там шепчешь? — удивилась мама.

— Мужской разговор, — он выпустил кота, и тот, пригнувшись, бросился под кровать. — Как всегда, удираешь, трус…

Мать позвала из кухни:

— Иди поешь. Да, а почему ты звонил? Опять потерял ключ?

— Нет, — Макар полез в карман. — Вот он…

Рука его наткнулась на что-то. Он вытащил это «что-то» и чуть не вскрикнул: на ладони его лежала молочно-белая ручка с золотым наконечником.

…Макар проснулся и увидел Обормота. Тот спал прямо на его шее и щекотал лицо усами.

— Брысь! — он скинул кота на пол. — Кровати тебе уже мало, прямо в лицо лезешь.

Одеваясь, Синицын с удовольствием рассматривал все давно знакомое: кровать, полку с книгами, среди которых белел «Маленький принц», стол, исчерканный и поцарапанный, коробку с «Конструктором», машины, пистолеты…

Он испытывал странное ощущение: как будто никуда отсюда и не отлучался. А путешествие с Тик-Таком на планету Свет Разума? Было ли оно? Ведь они вернулись как раз к тому моменту, когда еще и не собирались вылетать — дворник и сторож только подошли к сараю и корабля не видели.

Мысли его запутались, и он решил прогуляться перед уроками по родному городу.

Он пришел в школу раньше всех. Но когда поравнялся со школьной калиткой, из нее выскочил кто-то и захрипел:

— Руки вверх, зубы вниз! Стрелять буду!

Мохнатая кепка надвинута на глаза, из-под кепки виднеется только широкий красный нос. В руке — черный пистолет. «Деревянный, сообразил Макар и ухмыльнулся. — Чем пугает! И кого пугает!»

— Ты сначала заряди, а потом стрелять будешь!

Лысюра сдвинул кепку на затылок, подмигнул:

— Что, струсил?

— И не думал.

Макар донельзя обрадовался Генке. Он был первый из класса, кого увидел Синицын после возвращения из своего удивительного путешествия. Макар изо всех сил хлопнул Лысюру по плечу:

— Здорово!

— Здорово! — и тот хлопнул его в ответ. Так они стояли и хлопали друг друга, широко улыбаясь.

Потом староста затоптался и нерешительно заглянул в глаза Синицыну:

— Ну как, Марочка, достал?

— Что достал? — удивился тот.

— Как это — что? — загорячился староста. — Радиоприемничек, чтобы оценки поправлять. Отстает, понимаешь, наш класс по успеваемости.

Тут Макар припомнил тот далекий разговор. Ах да, Лысюра все хлопочет об отстающих учениках. Хочет исподтишка учителям советы давать, какие оценки ставить.

— Мне бы твои заботы… — вздохнул Макар.

— Ты думаешь, что говоришь? — мгновенно вскипел староста. — Это должны быть и твои заботы, заботы каждого пионера!

Он выпятил грудь, отставил ногу. Ну, сейчас понесет… Макару почему-то стало жалко Лысюру. Сам он принял твердое решение добиваться успехов собственными силами, не надеясь ни на чью подсказку, даже волшебную. «Вот удобный момент, чтобы избавиться от ручки!» — подумал он и наклонился к уху Лысюры:

— Зачем тебе радиоприемничек? Еще засекут… Есть у меня волшебная ручка — что напишешь ею, то и исполнится. Напишешь, чтобы кому-то поставили пятерку — и поставят, даже если он молчал у доски, как инфузория-туфелька. Понял?

Лысюра недоверчиво повертел ручку:

— Ручка-то хорошая… Люксусовая!

— Само собой. Только чур — с возвратом. И другим надо…

— А что волшебная — не загибаешь?

— Когда я загибал? — оскорбился Макар.

— Это верно, — признал Генка. — Не брехун. Всегда, что обещал, делал. Ну раз так, спасибо.

Он с чувством пожал руку Синицыну.

— Постарался для коллектива, теперь наш класс будет в школе самым передовым! Ну, Синицын! Мы тебя в стенгазете выпятим: прилагал усилия. Понял? Прилагал.

— Понял. Только ты поосторожнее с ней, — предупредил Макар, вспомнив совет Тик-Така. — Никого не обижай.

— Уж я не обижу, будь спок!

И Лысюра, попрыгивая от кипящей энергии, зашагал в школу. А у Макара почему-то на душе стало сумрачно, словно тучка набежала на солнце, которое только что ярко светило.

— Марочка!

Этот звонкий голосок сразу прогнал все тучи с небосклона. Он обернулся.

— Даша!

Они, сияя, смотрели друг на друга. Потом Даша затараторила:

— Понимаешь, оказывается, никто ничего не заметил. Я пришла домой, а мама как раз мыла пол, да еще начала ворчать, что я так рано пришла, могла бы у подружки посидеть. Я к ней кинулась, целую ее, а она говорит: «Вечно ты не вовремя со своими телячьими нежностями, лучше бы помогла пол вымыть». Я и помогла. А какие это телячьи нежности, если я так долго ее не видела? Правда, Марочка?

— Правда… — подтвердил он, широко улыбаясь.

Здравствуй, двойка!

Генка в одиночестве сидел за своей партой. Наклонив голову, высунув язык, он старательно писал что-то.

В класс с шумом и гамом ввалилось несколько человек с Живцовым во главе.

— Привет! Что делаешь? — подошел к Лысюре Зина.

— Дрова колю… — тот забегал глазами. — Не видите, новую ручку расписываю.

Он торопливо прикрыл рукой что-то, похожее на упражнение первоклассника: «У меня ручка. Ручка волшебная…»

— Принесли лом? — спросил он деловито.

— Принесли.

Старосте не понравился тон, каким это было сказано. Он пошарил в карманах и вытащил ключ:

— Держите, от сарая. Только аккуратнее там складывайте.

— А мы уже сложили, — хмыкнул Живцов. — Около сарая.

— Украдут! Немедленно перетащите в укрытие.

— Не украдут. Другие классы тоже кучками складывают, и никто у них не крадет.

— Я что сказал? — Генка насупился.

— А ты не приказывай, — Живцов выпрямился, вокруг сгрудились остальные. — Мы все решили: эти десять тонн, которые вы с Синицыным достали каким-то темным путем, не принимать на коллективный счет нашего класса.

— А что сдавать будете? — побледнел Лысюра.

— Что соберем, то и сдадим. Без обмана.

— Мы же обязательства не выполним! Опозоримся! — закричал в отчаянии староста.

— А мы его и не давали, — вставил Черепанов. — Опозоришься только ты один.

— И придется тебе рассказать честно, как ты хотел всех обдурить, — добавил Живцов.

— Рассказать? — зашипел Лысюра. — Ты приказываешь мне рассказать?

— Не я — все приказывают.

— Как бы тебе плохо не… — начал было Генка, но тут вбежали Синицын и Поспелова и закричали странно веселыми голосами:

— Нина Борисовна идет! Нина Борисовна!

Все недоуменно посмотрели на них, а Генка проворчал, садясь:

— Идиотики… Кому радуются — учителю…

Но тут же ему пришлось вскочить: в класс вошла Нина Борисовна. Она поздоровалась. Раскрыла журнал:

— На прошлом занятии мы говорили о полезных ископаемых. Давайте вспомним, что это такое…

Рука учительницы скользнула по списку, и все как завороженные следили за ней.

— Чепурова.

Зоя чуть слышно охнула и вскочила.

— Я же почти ничего не знаю… — пробормотала она и пошла к доске.

— Расскажи нам о полезных ископаемых, Чепурова, — учительница ободряюще улыбнулась ей. Зоя всегда старательно учила уроки, но у доски на нее обычно нападала робость. Все вылетало из головы, и Чепурова еле могла выдавить из себя два-три слова. Вот и сейчас она принялась теребить фартук, то краснея, то бледнея.

— Откуда добывают полезные ископаемые? — задала учительница наводящий вопрос.

— Полезные ископаемые добывают из земли, — послушно подхватила Чепурова.

— Правильно. Какие ты можешь назвать полезные ископаемые?

Молчание.

— Уголь — полезное ископаемое или нет?

— Полезное! — обрадовалась Зойка. — Уголь — это очень полезное ископаемое.

— А где его добывают?

— В шахтах.

В общем, тягомотина. Ответы из Чепуровой приходилось, как говорят, вытягивать клещами. Зойка и сама это понимала.

— Садись, Чепурова, — вздохнула учительница. — Ума не приложу, почему ты всегда так отвечаешь…

И она повела ручкой по линейке, чтобы вывести напротив фамилии Чепуровой неизменную тройку. Твердую тройку. После этих твердых троек Зойка иногда втихомолку плакала и говорила, что мечтает хоть один раз получить мягкую четверку.

Но в это время Лысюра встрепенулся, торопливо схватил волшебную ручку и нацарапал в своей тетрадке: 5. И Нина Борисовна с превеликим смущением увидела вдруг, что ее рука ставит в журнале вместо тройки пятерку! Она в недоумении потерла лоб и продолжала:

— Отвечаешь ты неважно, но я ведь знаю, что ты всегда старательно учишь материал. И поэтому ставлю сегодня пятерку, чтобы ты так же старательно учила и впредь.

Ученики притихли в недоумении. А Зойка засияла, как электрическая лампочка: исполнилась, наконец, ее заветная мечта! От счастья она застыла за партой, выпрямившись и положив обе руки перед собой пальцы на пальцы, как учили еще в первом классе. Косички у нее торчали, как стрелки.

«Что за чепуха?» — подумала Нина Борисовна и, чтобы как-то замять неловкость, вызвала другого:

— Живцов!

Зина неохотно пошел к доске.

— Что с тобой, Живцов? — заинтересовалась учительница.

— У него мама заболела! — сказал кто-то. — Ночью в больницу положили.

— Что с ней? — сочувственно спросила Нина Борисовна.

— Не знаю, — потупился Зина. — Сегодня пойду ее проведать…

— Может быть, ты не готов? — предположила учительница. — Тогда я спрошу тебя в другой раз.

— Нет-нет! — он замотал головой так, что чуть очки не слетели. Я ведь… с вечера все выучил.

Действительно, урок он знал хорошо. Без запинки рассказал о добыче гранита, о свойствах песка и глины, об использовании торфа.

— Садись, — сказала довольная учительница. — Ты отвечал отлично.

Лысюра с нетерпением ждал этого момента. Он так и ерзал на месте. «Ага, значит, ручка волшебная! Сейчас ты за все ответишь, Живцов! У тебя пропадет охота указывать мне, старосте, что делать и чего не делать. Да и кто будет слушать тебя, двоечника? Отныне ты не будешь вылезать из двоек и тебя постоянно будут ругать на советах отряда и дружины. Ставлю тебе первую двойку, Живцов. Она, конечно, может стать последней, если ты вовремя одумаешься и не будешь перечить мне, старосте Лысюре…»

И он старательно нарисовал у себя в тетрадке двойку. Двойка была жирная, вызывающая. Генка несколько секунд любовался ею, потом с тревогой стал смотреть на учительницу, вытянув шею.

А Нина Борисовна с изумлением увидела, что ее рука почему-то поставила Живцову 2.

«Что я делаю?» — ужаснулась она, но вслух, спокойно сказала:

— Ты отвечал хорошо, Живцов, и все же я ставлю тебе два, потому что ты можешь отвечать гораздо лучше, но ленишься, надеешься на свои способности.

— Это Живцов-то ленится? — зашушукались ученики.

— Двойка заставит тебя требовательнее относиться к себе, больше работать, лучше готовить домашние задания.

Живцов сидел с окаменевшим лицом, и только руки его, державшие учебник, дрожали все сильнее и сильнее. Учебник упал на пол, а Зина спрятал руки под партой.

— Сегодня ты пойдешь в больницу навестить маму, — укоризненно продолжала учительница. — Чем ты ее обрадуешь — двойкой?

И тут Зина не выдержал. Он упал лицом на парту и зарыдал. Он плакал не из-за двойки, а из-за великой несправедливости, которая нежданно свалилась и камнем легла на душу.

До сих пор Синицын, как и все, с недоумением слушал учительницу и смутно чувствовал в ее словах какое-то несоответствие, как если бы на уроке физкультуры все начали варить борщ. Но не хотелось ничего делать, возмущаться, все казалось в общем-то нормальным, будто он находился под гипнозом.

Лишь когда Зина, рыдая, упал на парту, все словно очнулись: заговорили, зашумели…

Синицын оглянулся и увидел торжествующее лицо Генки Лысюры, белую ручку с золотым наконечником. Как молния, озарила его догадка, и он вскочил.

— Не верьте ему! — крикнул Макар, указывая на Лысюру. — Все это неправда… Лысюра сам ставит оценки волшебной ручкой!

Никто ничего не понял, все уставились на Синицына изумленные. А он подскочил к старосте и схватился за ручку:

— Отдай! Ты делаешь зло!

— Не трожь, — запыхтел Лысюра.

Они дергали ручку каждый к себе. Она вдруг начала вытягиваться, покрылась черными узорами. В испуге оба выпустили волшебную ручку. Она упала на пол, свернулась гибкой змеей, завертелась, задымилась, и через секунду ничего не было на том месте.

Все как будто очнулись от глубокого сна. С недоумением посмотрели друг на друга Лысюра и Синицын. «Почему это я стою посреди класса?» подумал Макар и пошел на свое место. Зина Живцов снял очки и почувствовал на щеке что-то мокрое. Он провел ладонью по лицу. Слезы? Откуда они? Зина достал платок и поспешно вытер их, чтобы никто не заметил.

Нина Борисовна скользнула взглядом по списку. Так, опрошены уже двое: Чепурова и Живцов. Чепурова сегодня отличилась — получила пятерку, а Живцов молодец, хотя и заболела мама, тоже отвечал отлично.

— Теперь к доске пойдет Синицын, — объявила учительница. — Он расскажет, как добывают нефть.

Макар вышел и… замер. Не мог сказать ни слова. Это было невероятно!

«Как же я забыл, — мелькнуло в голове, — что теперь нужно самому учить уроки… Не подготовился!»

— Ну, что же ты? — повернулась учительница. — Рассказывай.

Макар откашлялся и, как раньше, начал издалека:

— Ископаемые. Ископаемые бывают полезные… а бывают и вредные.

— Постой, постой! — учительница откинулась на стуле. — Какие это ископаемые вредные? Что-то я про такие не слышала.

— Ну как же, — смешался он. — Если бывают полезные, значит, бывают и вредные. Так ведь?

Теперь пришла очередь смутиться учительнице.

— Так-то оно так… только… только вредных ископаемых не бывает.

Синицыну только того и надо было.

— Тогда почему полезные ископаемые назвали полезными? — заспорил он, уводя разговор от опасной темы. — Какие тогда другие ископаемые?

— Ну… другие просто не такие полезные. Пустая порода, например. Так и называется: пустая.

Впрочем, речь сейчас не об этом. Расскажи, как добывают нефть.

Макар тяжело вздохнул.

— Нефть, — промычал он. — Нефть добывают… добывают…

Он тянул время, ожидая, что, может быть, кто-то сжалится над ним и подскажет, но все спокойно смотрели на него. Кто же будет подсказывать отличнику, лучшему ученику класса? Пустая трата времени.

— Синицын! — сделала большие глаза Нина Борисовна. — Ты не знаешь урока, Синицын?

— Я… мм…

— Ну, тогда расскажи, что такое нефть, — учительница еще как-то хотела спасти лучшего ученика класса.

У него от напряжения замелькали перед глазами красные круги. А потом он мысленно увидел длинный железнодорожный состав цистерн. Большие желтые цистерны с надписью на боку черными буквами: «Нефть». Такие он не раз видел на станции. В отчаянии он выпалил:

— Нефть — это… как ее… Нефть добывают из цистерн.

И тут же с ужасом замолчал. Он вспомнил вдруг, что такое нефть и как ее добывают. Полузабытые страницы учебника стали всплывать в памяти. Нефтяные вышки… трубы…

Но было поздно.

— Садись, два! — сказала, как выстрелила, Нина Борисовна.

Сразу грянул хохот в классе. Синицын, остолбенев, смотрел, как рука учительницы выводит в журнале двойку. И странное дело: он вдруг обрадовался, как будто встретил старого друга. «Значит, действительно кончилось все волшебство, — думал он с грустью и вместе с тем облегченно. — Теперь самому придется все делать. Жизнь опять будет интересной и увлекательной». И Синицын неожиданно для самого себя сказал учительнице:

— Спасибо!

Нина Борисовна нахмурилась:

— Ты еще и паясничаешь!

— Нет, я не паясничаю! — задышал прерывисто Макар. Ну как объяснить, что он рад, действительно рад двойке? С нее начнется новая жизнь. Ведь это должно быть радостно — самому добывать свои знания! Может быть, он станет таким же ученым, как тот, на планете Свет Разума. Ведь даже там, в той волшебной стране, каждый учится и добывает свои знания сам.

— Садись, — кивнула учительница. — Перейдем к следующей теме…

Подарок из Арктики

Мама открыла дверь с таким счастливым, радостным видом, что Макар сразу же вскрикнул:

— Письмо от папы?

Она не успела ответить — появился сам папа! У Синицына перехватило дыхание. Он бросился к отцу и почувствовал, что летит вверх, под потолок… Отец тормошил Макара:

— Большой какой стал, а! Скоро отца догонишь!

Он посадил его к себе на плечо и пробасил:

— Ну-ка, пошли, я покажу тебе кое-что…

Как всегда после долгого отсутствия, отец был немножко незнакомым и чужим, и Макар исподтишка приглядывался к нему, узнавая и не узнавая его. Каждый раз он открывал что-то новое в своем отце и заново привыкал к нему…

Опустив Макара на пол, отец с таинственным видом вытащил из рюкзака тяжелый костяной бивень.

— От слона? — ахнул Макар и еле удержал в руках подарок.

— Нет, это моржовый клык. А смотри, какая здесь картина вырезана. Это наш радист дядя Алеша постарался для тебя. «Молодец, говорит, у тебя сын — отличник! Таких сейчас мало…»

Макар увидел маленькие домики среди бескрайнего ледяного поля. Рядом крошечные фигурки людей. У их ног еще более крошечные фигурки собак. Среди торосов воровато прятался белый медведь, еще дальше у водяной полыньи лежал полосатый тюлень.

А над всем этим высоко в темном небе переливалось разноцветное северное сияние. Макар никогда не видел этого сияния, но ясно представлял его себе по рассказам отца.

— Хорошо, а? — спросил отец.

— Хорошо, — прошептал Макар.

Потом они сидели втроем за столом и пили чай. Отец без конца рассказывал о жестоких морозах, о вьюгах, о громадных льдах, которые даже трудно себе представить: рядом с ними большой корабль выглядит скорлупой ореха…

Мама показала отцу приз, который получил Макар на турнире знатоков. Папе понравилась игрушка. Он то и дело нажимал клавишу и слушал привольную мелодию песни «Шуми, Амур…», задумчиво разглядывал кораблик.

Макар сидел как на иголках, низко опустив голову, и тяжелая краска стыда заливала его лицо. Отец, наверное, заметил что-то. И когда мама ушла на кухню мыть посуду, он придвинулся к Макару и взял его руки в свои большие ладони:

— Ну-ка, сынок, подними голову.

Макар уставился отцу в глаза. Они всегда так делали, когда рассказывали друг другу свои тайны.

— Говори, — улыбнулся отец.

Макар набрал полную грудь воздуха и выпалил:

— Ты веришь, что могут быть волшебники и чудеса?

— Конечно, верю! — оживился отец. — Знаешь, особенно много чудес бывает на Севере.

Макар упрямо мотнул головой:

— Нет, не на Севере. А вот, например, выходишь ты на кухню, открываешь холодильник…

И Макар рассказал отцу все. Тот слушал его, не перебивая, очень серьезно, и по глазам его было видно, что он верит каждому слову. Потом задумался:

— Значит, прямо вот так хлопнул в ладоши — и перед тобой все, что пожелаешь?

— Ага! — подтвердил Макар. Он сильно жалел, что не может теперь показать отцу свою волшебную власть. — А что бы ты пожелал? Машину «Жигули»… или самолет? А может, пачку денег?

Отец пожал плечами:

— Даже не знаю. Всего, что мне нужно в жизни, я добивался с их помощью, — он вытянул свои сильные руки. — Только не хлопал ими, а работал…

Он положил ладонь на игрушечный корабль:

— Помнишь, что написано на крышке?

Макар опустил голову:

— «Только дай себе волю, начни жить как легче, и тебя понесет так, что не выплывешь». Я… я отнесу его обратно в школу.

— Завтра же! — отец заглянул Макару в глаза. — А мы расскажем все маме?

— Не поверит она! — встревожился Макар.

— Поверит! — убежденно сказал отец. — Эх ты! Оказывается, ты плохо знаешь маму. А я знаю ее лучше… Поздно уже! Ложись спать, мальчик мой. Утро вечера мудренее…

В эту ночь Макару снились белые медведи и северное сияние.

Коралловый город или приключения Смешинки

Рождение Смешинки

Было то или не было, а может, будет — не знаю. Приснилось это мне или в действительности приключилось — не ведаю. А только говорят, что… Жили-были в одной стране веселые, беспечные люди. Жили они не тужили, работали, песни распевали и громко смеялись. Засмеется один — засмеются все. А у веселых и работа спорится. Любое дело горело у них в руках: на что другому человеку потребовался бы целый день, тут в полчаса делалось. Потому и работали в этой стране люди лишь до полудня. А потом танцевали, пели и веселились.

Но вот появилась в той стране злая ведьма. Только никто не знал, что она ведьма, да еще очень злая: прикинулась она маленькой, слабенькой старушкой. Ходит по дворам старушка, сгорбленная, вся в черном. Платок на лицо насунут, так что один крючковатый нос видно, салоп плюшевый, выгоревший, длинная юбка с бахромой на подоле и большие порыжевшие сапоги. Идет, клюкой постукивает, на спине мешок несет. А в мешке что-то позванивает.

Входит она во двор, обращается к хозяевам:

— Шла мимо, услышала, как вы хорошо смеетесь, и подумала: а не продадите ли мне свой смех?

— Что ты, бабушка! — удивляются хозяева. — Как же мы продадим смех? Он ведь — ха-ха-ха! — не корова, не яблоко, не зонтик. Разве можно его взять и продать?

— А это уж моя забота, — говорит ведьма. — Вы только согласитесь и золотой у меня возьмете. Каждому за смех я по золотой монете плачу. Получите ее — и целый год работать не будете.

— Да мы и так не много работаем!

— Берите золотой! Целый год отдыхать будете! — убеждает старуха.

Кто из любопытства, кто по легкомыслию, а кто просто так, за компанию, брал у старухи золотой и говорил, как она велела:

— Отныне золотой будет мой, А веселье и смех продать не грех.

И тотчас в жадную руку ведьмы падало маленькое белоснежное зернышко — сверкающее и переливчатое. Она бережно прятала его и шла дальше. А человек любовался золотой монетой и думал: «Вот теперь год отдыхай, заботы не знай. А веселье… что ж, веселья мне хватит. Мало его у меня, что ли?»

Но уже мрачно и тоскливо было его лицо, глаза не озаряла улыбка. И не знал человек, что проданное веселье не возвращается…

Да и без работы какая у человека жизнь? Хиреет его тело, слабеют мускулы. Вот уже становится он хилым да унылым — тут и болезни подкрадываются.

И пошли по селам и городам несчастья да беды, плач и горе. Собрались люди, стали думать и гадать: что делать, к кому обратиться?

А на крыше большого дома жил старый аист Остроклюв. Вот к нему и пришли люди, поклонились:

— Добрый, мудрый аист! Ты приносишь нам счастье и детей. Сжалься над нами, помоги! Верни нам веселье и здоровье!

Подумал аист, тяжело вздохнул. Хотел упрекнуть людей, почему они были такими легкомысленными, да передумал. И так тяжело им… Да и много ли толку ругать того, кто попал в беду?

— Ладно, — сказал он. — Слетаю, посмотрю. Может, и удастся что-то сделать.

Взмахнул широкими крыльями, поднялся в воздух и полетел на запад — туда, где садилось солнце, собирались тучи, куда ушла ведьма.

А порядком уставшая ведьма в это время подходила к последнему, стоявшему у самого дремучего леса селу. Мешок с весельем был у нее переполнен. И каждый, глядя со стороны, дивился, как это старушка тащит такой тяжелый мешок. Только был он совсем не тяжелым. Ведь веселье никогда тяжелым не бывает. И чем больше его, тем легче оно становится. Мешок даже слегка приподнимал ведьму, словно воздушный шар, и она шла приплясывая и скрипучим голосом что-то напевала.

Скупив смех у жителей последнего села, она уж собралась было идти, но вдруг будто золотой звоночек прозвенел.

— А это что? Еще кто-то смеется?

— Это моя дочка, — сказала одна женщина, пытаясь улыбнуться. Но улыбка у нее вышла печальной, потому что свое веселье она уже продала ведьме.

— Так пойдем к ней! — закричала ведьма и, пыля сапогами, помчалась по улице.

Они вошли в дом и заглянули в детскую кроватку. Там, освещенная солнцем и цветами, лежала золотоволосая и голубоглазая девочка. Она смеялась, глядя на игру солнечных зайчиков.

— Продай ее смех! — попросила старуха. Но мать только покачала головой.

— Нет. Я уже сделала одну глупость: продала свой. А радость дочки я не продам.

— Я дам два золотых! Три! Десять! — шипела старуха. — Сто! Тысячу золотых!

— Ни за что на свете, — сказала мать. — Ока смеется с тех пор, как родилась. Она смеется так, будто смешинки сыплются. Слыша ее смех, я забываю о своих огорчениях. Если ты заберешь ее смех, это будет уже не моя дочка.

— Ты говоришь, что она ни разу не плакала? — зловеще спросила ведьма. Хорошо же! Я подожду, пока она заплачет, — и тогда ее смех станет моим.

— Она никогда не плачет, — с гордостью сказала женщина. — Родившись, она не закричала, а засмеялась.

— Не может быть, — заскрипела ведьма. — Все маленькие дети плачут. Так противно, надсадно, визгливо… Фу!

Села рядом с кроваткой и стала ждать. А по другую сторону кроватки сидела мать девочки. Она смотрела на дочь и грустно улыбалась. Девочка играла с солнечными лучами. И казалось, смех ее — звонкий, золотистый — рождается из этих лучей. Ничто не могло ее огорчить. Муха села на лоб и укусила девочку, а она засмеялась пуще прежнего и согнала злодейку ладошкой. Проголодавшись, засунула палец в рот и, улыбаясь, стала причмокивать. Мать покормила ее, и девочка заснула. Проснувшись, она засмеялась еще звонче.

А ведьму прямо трясло от злости. Лицо ее стало желтым, а нос — синим от ожидания. Пальцы нетерпеливо дрожали. Она ждала, пока заснет измученная мать: голова женщины клонилась все ниже и ниже…

Тут прилетел Остроклюв, сел на дерево под окном и заглянул в комнату. Женщина спала, уронив голову на спинку кровати, а скрюченная рука ведьмы уже тянулась к девочке. Аист громко защелкал клювом, и женщина встрепенулась. Ведьма сделала вид, что гладит ребенка.

— Какая занятная девочка! Все смеется… даже не верится.

Мать устало улыбнулась и снова закрыла глаза. Ведьма наклонилась над кроваткой, и снова Остроклюв подал сигнал тревоги. Мать подняла голову.

— Что вы делаете? — спросила она старуху.

— Одеяло сбилось, вот и поправляю, — притворно озабоченно ответила та.

И в третий раз опустилась голова матери. Но как ни щелкал клювом аист, как ни махал крыльями, он не мог разбудить ее — так крепко она спала.

Тогда ведьма изо всех сил ущипнула ребенка за руку. Девочка заплакала. Мать мгновенно проснулась и бросилась к ней:

— Что с тобой, золотце? Кто тебя обидел?

Женщина оглянулась, но ведьмы и след простыл. Она убегала в это время огородами к лесу и вскоре скрылась между деревьями. Но за ней неотступно летел аист Остроклюв.

Осматривая ребенка, мать вдруг заметила на розовой ручке черно-коричневое пятнышко — след злобного щипка ведьмы. (С тех пор родинки так и зовут в народе — «щипок ведьмы».)

— Ничего, дочка, — сказала она. — Эта старуха еще поплатится за то, что обидела тебя. Зло не может остаться безнаказанным…

* * *

На берегу моря сидела на большом черном камне ведьма и пристально смотрела на солнце. Багровый шар его медленно опускался за горизонт. Руки ведьмы крепко сжимали завязанный мешок с весельем и смехом. У ног стояла клюка.

А на одном из деревьев, спрятавшись среди листьев, сидел Остроклюв и за всем наблюдал. «Зачем старуха собрала людской смех? — думал он. — Зачем пришла на берег моря и кого ждет здесь? Удастся ли мне вернуть людям радость?»

В верхушках деревьев метался ветер, словно кто-то сердито гонял комаров ветками. Солнце село, и взошла луна. Бледный свет ее озарил сгорбленную зловещую фигуру на берегу. Остроклюв надеялся, что старуха заснет, и тогда ему удастся унести мешок. Но ведьма не спала, она поглядывала на луну, которая поднималась все выше и выше.

Далеко на болоте охнул, вынырнув, водяной Ханурик: наступила полночь. Старуха оживилась, вытащила что-то из-за пазухи, пробормотала заклинания и бросила в воду огненную точку, описавшую дымную дугу. Тотчас закипела, забурлила в том месте вода, и черная, будто лакированная, шапка с горящими под ней глазами поднялась из воды. Стремительные черные змеи-щупальца извивались вокруг, поблескивая в лунном свете.

— Это ты, Лупибей? — вглядываясь подслеповатыми глазами, спросила ведьма.

— Можешь не сомневаться, — раздался сиплый голос. — Это я!

И спрут, протянув гигантское щупальце, коснулся старухи — та отшатнулась и чуть не свалилась с камня.

— Не трогай меня, холодное липкое чудовище! — завизжала она пронзительно. — Мне противно!

— Ну, и тебя касаться — приятного мало, — пробурчал спрут, убирая щупальце. — Мои нежные присоски обожжены ядом, которым пропитана даже твоя одежда…

— Хватит! — топнула ногой старуха. — Поговорим о деле. Вот то, что я обещала тебе. Смех людской весь собран здесь. Самый разнообразный, волнующий, заразительный и беззаботный — вот он, в мешке, превращенный моими заклинаниями в лакомые зернышки. Достаточно проглотить одно из них — а нет ничего приятнее этого лакомства, — тотчас веселье разольется по тебе как вино, как солнце, как жизнь. Где твоя награда, Лупибей? Давай ее скорее — и мешок твой!

— Погоди, — остановил ее Спрут. — Я никому не верю на слово. Покажи свою добычу.

Старуха, торопясь, развязала веревки, и ласковый свет разлился вокруг. Зернышки, словно полупрозрачные, горели изнутри, испуская волны голубого сияния. Спрут подвинулся ближе, вглядываясь глазищами, замерцавшими отраженным светом веселья.

— Чудно, чудно! — защелкал он кривым попугайским клювом. — Как на подбор… А почему это зернышко золотистое? Старуха вгляделась: то было украденное веселье девочки.

— Это редкостный смех, — заскрипела ведьма. — Я с великим трудом достала его.

— Ну-ка, дай мне его на пробу.

Рука ведьмы долго шарила в мешке, но зернышко ускользало от ее сухих жадных пальцев. Она схватила тогда первое попавшееся и сунула в клюв Лупибею.

— О-о-о! — волны удовольствия прошли по осклизлому телу, а щупальца извивались, взбивая вокруг пену. — Как это вкусно! Я наполняюсь силой и радостью! Глаза мои застилает пелена чего-то прекрасного — все цвета моря сосредоточены в ней! Мне хочется кувыркаться в прибое!

Пораженная неожиданным зрелищем, ведьма забыла обо всем, и этим мгновением воспользовался Остроклюв. Подобравшись поближе, он вытянул шею и точным броском схватил золотистое зернышко, но тут же отпрыгнул в кусты. Старуха опомнилась и снова завязала мешок.

— Где же обещанная награда? — взвыла она. Гогочущий Спрут взметнул в воздух щупальца:

— Эй, слуги!

Тотчас приземистые Каракатицы, темные и неслышные, как ночь, стали выползать из моря и укладывать на берегу большие раковины, потом, как по команде, распахнули их.

Словно день пришел на берег — так засияли груды жемчуга, лежавшие в раковинах. Лучшие жемчужины моря были собраны здесь, и каждая сверкала неповторимыми оттенками. Розовые, цвета первого робкого луча зари, голубые, как дымка на дальних сопках, белоснежные, шелковисто-серые, словно нежный мех, и черные, чернее самого мрака, лежали эти драгоценные дары. А посредине, в самой большой раковине, горела, затмевая всех, Лунная жемчужина, и ночное светило на небе по сравнению с ней казалось тусклым блюдцем.

— Ну как? — Лупибей от избытка чувств даже выпрыгивал из воды и плюхался в море снова, словно большая, пропитанная жиром тряпка. — Хороша награда, старуха?

А ведьма обезумела от жадности. Она металась от одной груды сокровищ к другой, трогала их дрожащими руками, гладила, шевелила.

— Мое! — вскрикивала она. — Мое, мое! Никому не отдам!

Остроклюву в это время пришлось туго: спазмы смеха сжали его горло, грозя вырваться наружу и выдать его присутствие. Он крепко сжимал клюв, но это не помогало. Ужимки и прыжки ведьмы, кривляния Лупибея, резвившегося в прибое, — все это было и без того достаточно смешно, а тут еще на него начало действовать золотое зернышко. В отчаянии аист закрыл глаза и сунул клюв под корягу, чтобы не уронить драгоценное зернышко. Минуту он еще терпел, пока не потекли слезы и не потемнело в глазах. Тогда он раскрыл клюв, и золотая маковка просверкнула в густую траву. Аист запрокинул голову на спину и принялся щелкать клювом, словно схватил горячего. (Именно с тех пор аисты всегда так делают, когда им очень смешно.)

Каракатицы тем временем забрали на берегу мешок со смехом людским и ушли в волны. Вслед за ними, разразившись диким гоготом, нырнул в глубины и Лупибей.

А старуха, воровато озираясь, сновала вдоль раковин, хватала жемчужины горстями и совала себе за пазуху, в карманы.

— Теперь я богаче всех на свете… — бормотала она. — Мои сокровища!

И тут появились лесные хулиганы. Лохматые, неопрятные, гривастые черти Шишига и Выжига даже среди нечисти в лесу пользовались дурной славой. Они были способны на любую выходку, без конца затевали со всеми скандалы и не проходило ночи, чтобы где-нибудь в лесу они не накуролесили. Другие черти не раз били их скопом, но это не помогало — наоборот, Шишига и Выжига после взбучек с еще большим жаром и пылом принимались за новую пакость.

Вот и сейчас, обнявшись, напевая какие-то разухабистые песни без складу и ладу, черти вывалились на поляну и застыли, глядя на ведьму, настороженно присевшую у своих сокровищ.

— Кыш, кыш… — тихо сказала она. — Это мое, кыш! Нечего пялиться, уходите…

Булавочные глазки ее горели такой злобой, что черти было попятились. Но старая закваска дебоширов и хулиганов тотчас взыграла в их темных душах.

— А ты чего гонишь? — взъерепенился Шишига. — Купила место, да?

— Я теперь весь лес куплю! И болото куплю, и горы поднебесные, и речки быстрые! Видите? Это мое богатство. Нет ему равного в мире!

Выжига толкнул локтем Шишигу.

— Ишь, разошлась ведьма…

Шишига в ответ лягнул Выжигу:

— Покажем ей богатство, а?

И оба проворно бросились к грудам жемчужин. Они принялись пинать их, расшвыривать горстями, втаптывать в песок. Словно искры взлетали из-под кривых косматых ног! Жемчужины сыпались в море с тихим бульканьем.

Ведьма сначала остолбенела, но лишь на миг. Затем, испустив страшный вопль, обрушила на хулиганов свою клюку и проклятия. Она осыпала их хлесткими ударами — эхо разлеталось в лесу, словно по тугим мешкам молотили. Но хулиганы только посмеивались да поеживались, будто их щекотали. Что для их дубленых шкур были старушечьи удары!

За минуту все было кончено — от сокровищ ведьмы не осталось и следа. Гнусно похохатывая, черти бросились улепетывать в лес. За ними с воем мчалась карга, размахивая клюкой.

* * *

Тьма под деревьями сгустилась, но Остроклюв не спал. Он с нетерпением ожидал рассвета, чтобы найти утерянный смех золотоволосой девочки. В лесу гукали нечистые и лешие, по временам Дед Филин с тускло горящими глазами возникал и неслышно парил в воздухе, высматривая добычу.

Когда луна встала над головой Остроклюва, под ногами его неожиданно расцвел папоротник. Дрожащий алый свет разлился вокруг из-под широких листьев столетнего папоротника, которые трепетали при полном безветрии. Удивленный Остроклюв невольно отступил в сторону. Шарахнулся прочь Филин — он не любил света и поспешил укрыться в чаще. Остроклюва ослепила яркая вспышка, и показалось ему, что раздался тихий колокольчиковый смех девочки. Но тут же наступил мрак — листья папоротника, сомкнувшись, погасили свет.

Издали, нарастая, несся свист и зловещий гул — то летела на клюке ведьма. Не успев приземлиться, она бросила в море светящийся колдовской камешек. Снова забурлила вода, и показался Лупибей.

Вид его был жалок. Весь посинев, он кашлял, глаза чуть не вылезали из орбит. При каждом приступе щупальца от боли сучили в воде.

— А, старая обманщица! — прохрипел он. — Ты… кха-кха?.. пожалеешь, что кхе-кхе!.. меня, великого… Ведьма, не слушая его, запричитала:

— Изобидели меня, обобрали негодные лесные хулиганы Выжига да Шишига! Жемчуг в море побросали, раковины растоптали да еще посмеялись вволю! Защити меня, Лупибей, прикажи собрать и вернуть мое богатство…

Глаза Спрута торжествующе блеснули.

— Ага, и тебе не впрок! То-то же!

Только тут заметила ведьма его плачевный вид.

— Что с тобой, милый да любезный?

— Теперь я милый… любезный, — пробурчал Лупибей. — А был противный да скользкий!

— Я ведь не со зла… — залебезила старуха.

— Ладно! — прервал ее Спрут. — Эй, слуги! Прибыл ли царевич наш Капелька?

— Едет… едет… — донеслись из глубины тихие почтительные голоса.

Вода расступилась и с шипением хлынула на берег. Шесть Каракатиц медленно, торжественно вынесли на берег большую перламутровую карету, сиявшую в лунном свете. В ней, скрестив ноги, на перине из мягчайших губок, сидел юный царевич Капелька в белоснежной накидке, заколотой на плече булавкой с крупной розовой жемчужиной. Не сходя на берег и не меняя позы, царевич обратился к ведьме:

— Чужое веселье — не веселье, — голос его был тих и печален. — Я говорил это Лупибею, но он не верил. Десятки подданных моих мучаются сейчас. Те, кто вкусил твоих зернышек, радовались и веселились вначале, потом кашляли и задыхались. Нет, не то принесла ты нам, не то…

Голова его поникла, черные кудри закрыли бледное лицо с жаркими глазами. На зубчиках его тонкой золотой короны, словно капельки чистейшей росы, сверкали и переливались алмазы.

— Кто же знал, касатик мой? — всплеснула руками ведьма. — Зернышки те взаправдашние, неподдельные. Целый год трудилась я от зари до зари, собирая их по селам и городам. Для вас старалась. А что за труды? Опять бедна я, как сучок отломанный, в тряпье да рванье. Ограбили нечистые, надсмеялись!

Царевич молчал. Старуха подступила ближе.

— Смилостивься надо мной, бедной! — крикнула она так, что юноша вздрогнул. — Прикажи вернуть богатство!

Капелька покачал головой.

— Другое меня занимает — как одарить весельем моих подданных. Не я, а Уныние царит в моем Коралловом городе. Почему так?

Он дал знак, чтобы его несли обратно, но старуха затараторила, перемежая просьбы и лесть скрытыми угрозами. Царевич слушал, не перебивая, слушал и Остроклюв, укрывшись в чаще и содрогаясь от омерзения к злобной старухе. Ему так и хотелось крикнуть царевичу: «Так верни веселье людям — ведь оно вам не нужно!»

Внезапно тот же тихий колокольчиковый смех раздался у его ног. Он нагнулся, всматриваясь.

Листья папоротника распахнулись. В самой середине, протирая глаза, стояла золотоволосая девочка в платье из розовых лепестков. Она взглянула на Остроклюва яркими голубыми глазами и снова засмеялась.

— Какой ты смешной, остроносый… — пробормотала она сонным теплым голоском.

— Молчи… — прошептал аист. — Молчи или погибнешь! Злые чудовища собрались у твоей колыбели!

Но маленькая девочка, родившаяся ночью, не знала унижающего страха: она засмеялась пуще прежнего.

В это время ведьма, пытаясь доказать, что «товар» у нее был хороший, кричала, что такое уж веселье у людей — судорожное, кашляющее, что люди веселятся на свой странный лад.

— А хорошего, настоящего смеха у них вообще нет! — вопила она.

И тут раздался смех девочки. Все на берегу сразу насторожились.

— Кто это? Кто смеется?

— Это я, — объявил громко Остроклюв и выступил из чащи, широко распахнув крылья, чтобы заслонить девочку. Он надеялся этим спасти ее.

— Как хорошо ты смеешься, — сказал царевич. — Будто ласковая рука коснулась сердца. И стало спокойно.

— Это птица, — поспешила заявить ведьма. — Глупая тонконогая птица, поедающая лягушек.

— Все равно, — отмахнулся Капелька и повернулся к аисту. — Засмейся еще. А? Прошу тебя!

Но аист не мог смеяться так, как смеялась девочка.

— Да он не умеет! — загоготал Лупибей злобно. Квакающими голосами ему вторили Каракатицы. Царевич нахмурился. Тогда аист в отчаянии запрокинул голову и упоенно защелкал клювом.

— Фу! — отвернулся царевич. — Как будто крабы трутся панцирями. Нет, это не ты смеялся. Но кто?

И тут на опушке леса появилась золотоволосая девочка.

— Ой, сколько вас здесь собралось! — сказала она радостно и даже хлопнула в ладошки. — Как интересно! Что вы делаете?

Она улыбалась. И при виде ее улыбки лицо царевича осветила радость.

— Кто ты? Как тебя зовут? — спросил он.

— Зовут? Не знаю, — пожала она плечиками. И, подумав, добавила: — Я очень люблю смеяться. Наверное, меня зовут Смешинка.

И она опять засмеялась.

— О, как это прекрасно! — воскликнул Капелька. — Я никогда не слышал такого смеха. Я… вообще не слышал смеха.

— Почему? — спросила Смешинка.

— Потому что никто в Коралловом городе не смеется, — голос его потускнел. — Не умеет смеяться… Мы думали, людской смех нам поможет, но…

— Правда? — спросила Смешинка. — Это очень смешно! — И она снова засмеялась, сначала тихо, потом все звонче и звонче. Она смеялась заразительно, очаровательно, простодушно, лукаво, жизнерадостно, буйно, весело…

— И никто никогда не смеется? Все унылые и мрачные? — Она смеялась, будто бриллианты сыпались на хрусталь. Смех ее благоухал и дрожал в воздухе, он был розовым, лиловым, дымчато-росистым, он порхал, как яркие бабочки, он струился и журчал, он взвивался в бледное рассветное небо и опускался парашютиками одуванчика, он таял бесследно.

— И все ходят, повесив носы? И вид каждого нагоняет тоску? Как мне их жаль!

Смолкли робкие первые соловьи, прислушиваясь к ее смеху, листья поворачивались к Смешинке, и муравьи открывали свои муравейники, думая, что утренние лучи солнышка согрели их, — но то были лучи смеха.

Полегла трава на мокрой луговине, и стал виден вдали болотный дух — водяной Ханурик, выставивший шишковатую, черную, как сырая коряга, голову из бездонного, затянутого ряской «окошка». Глаза его были прищурены от удовольствия, водоросли, свисавшие с ушей, дрожали…

Как только все стихло, очнулся он и сказал:

— Большую силу ты имеешь, девочка… Если засмеешься язвительно над кем-нибудь, язвы усеют его тело, если презрительно — все живое отвернется от него. Когда же захохочешь гневно — сквозь землю провалится тот, кто осмелится вызвать твой гнев!

И, сказав так, Ханурик с вздохом булькнул в глубину. Юный царевич тоже вздохнул прерывисто, словно просыпаясь от чудесного сна.

— Ах, что за диво твой смех! — воскликнул он. — Как будто я побывал в стране вечных цветов. Я словно парил в воздухе, и вокруг было тепло и радостно…

Он подбежал к Смешинке и порывисто схватил ее за руки.

— Поезжай с нами! — попросил он, заглядывая ей в глаза. — Ты научишь жителей подводного царства смеяться. Всем будет весело и приятно!

Девочка, улыбнувшись, закивала головой:

— Я согласна! Конечно же, поедем!

— Нет! — раздался противный голос колдуньи. — Она моя, эта девчонка! Я спросила свое закопченное волшебное зеркало и узнала, что она родилась из зернышка радости, того самого золотистого зернышка…

— Которое ты украла! — раздался возмущенный голос Остроклюва.

— Это мое дело, — захихикала старуха. И она обратилась к царевичу:

— Могу продать ее. Верните мне все жемчужины да еще добавьте три лунные, и я отдам девчонку.

— Хорошо, — махнул рукой Капелька. Но Смешинка воскликнула:

— Нет! Я не хочу, чтобы меня продавали. Тогда… тогда я не буду смеяться.

— Видишь? — сказал царевич ведьме. — Она не хочет. Уходи!

— Моя власть над ней еще не кончилась, — угрожающе сказала колдунья и трижды взмахнула руками над головой Смешинки. — Берли, верли, резецуй! С первым лучом солнца ты исчезнешь!

В отчаянии бросился вперед Остроклюв, чтобы защитить девочку, но в руках ведьмы появилось тусклое волшебное зеркало.

— Ага! Так это ты мешал мне! Будет и тебе наказание. — Она швырнула в него горсть желтого порошка, и мерзкий удушливый запах пополз по лесу. — Последуешь за девчонкой!

Она заплясала, завыла и крикнула, указывая на посветлевшее море:

— Солнце встает! Гибель идет!

Остановившись перед Смешинкой, ведьма прошипела:

— Согласись быть проданной или погибнешь!

— Смерти я не боюсь! — сказала Смешинка, улыбаясь светло и спокойно. — Хочу быть свободной!

— Так пропади пропадом! — и с диким воем, взвившись на клюке, ведьма улетела.

Минуту царило молчание. Старый аист молча плакал, глядя на прекрасную девочку. О себе он не думал, ему было бесконечно жаль Смешинку и обидно, что ничем он не сумел помочь людям.

Спрут Лупибей шумно возился у берега.

— Пора, — пробурчал он, пуская пузыри. — Солнце уже окрасило верхушки деревьев. Еще немного — и лучи обожгут мне макушку.

Девочка вздрогнула и рассмеялась, глядя на обеспокоенного Лупибея.

— Не бойся, — царевич взял ее за руку. Быстрым движением он надел на тонкий ее пальчик витое золотое кольцо. — Если ты ступишь в воду, это волшебное кольцо спасет тебя от чар колдуньи. Ничто не может сравниться с ним силой в подводном царстве.

— Значит, я должна остаться навсегда в подводном царстве? — задумчиво спросила девочка.

— Нет. Пробыв тридцать и три дня, ты навсегда избавишься от проклятия и сможешь, если захочешь, вернуться на землю.

Смешинка сняла кольцо и со вздохом протянула его Капельке.

— Все равно нет.

— Но почему? — с отчаянием воскликнул царевич. Девочка подошла к Остроклюву и обняла его.

— Потому что я спасусь, а он погибнет. Из-за меня.

Царевич обернулся и что-то быстро сказал Спруту. Тот погрузился в воду и, тут же вынырнув, протянул юноше переливчатый шнур зеленой водоросли.

— Нет ничего проще, чем спасти Остроклюва, — сказал царевич. — Мы повяжем ему «галстук гостя», и он сможет превратиться в любую рыбу, в какую захочет. Он может стать доброй покладистой Камбалой, стремительным Угрем, глазастым Окунем…

— Я хочу быть самим собой, — покачал головой Остроклюв. — Можно, я останусь аистом? Или, если угодно, рыбой-аистом?

— Такой рыбы у нас нет, — задумчиво сказал Капелька. — Но почему бы и не быть? Есть же морской кот, морской петух, морская ласточка…

— А он будет морским аистом! — звонко подхватила Смешинка, и все развеселились.

Царевич обвил длинную шею Остроклюва шелковистой водорослью и завязал замысловатый узел.

Смешинка вошла в волны, взяла у принца волшебный перстень и надела его на палец. Цветочные лепестки платьица осыпались к ее ногам, но чудным перламутром заблестел новый наряд. В тот же миг луч солнца упал на ее лицо, но она уже была вне чар злой колдуньи.

Не сводя глаз с нежно порозовевшего лица девочки, Капелька взял ее за руку и подвел к карете. За ними важно шагал аист Остроклюв.

Встречи в Коралловом городе

На передке кареты сидела рыба Четырехглазка и правила девятью пестрыми Крылатками, запряженными цугом. Справа и слева от кареты, в которой ехали девочка Смешинка, царевич и Остроклюв, стремительно неслись шесть Каракатиц. Пыхтя, поспешал следом Спрут Лупибей. Оглядываясь на него, девочка не могла удержаться от улыбки. Царевич с гордостью показывал Смешинке красоты подводного царства.

Раковина словно парила в лазоревой воде высоко над равниной. Кое-где виднелись островки водорослей, груды камней или одинокий затонувший корабль, облепленный ракушками. Потом показались уступы, и на террасах расцвели алые ветви кораллов, зеленые кактусы губок, причудливые розовые воротники актиний и пушистые шары морских ежей. Разноцветные звезды самых диковинных форм виднелись там и сям. Пышные медузы будто висели в воде, как большие удивительные белые цветы.

Крылатки взмахивали широкими алыми плавниками, словно крылышками, и быстро несли карету вперед. Царевич протянул руку:

— Смотрите, вот он — Коралловый город!

Вдалеке сквозь синий туман сияли белые колонны и исчезали вверху в ослепительном блеске волн, будто вызолоченных изнутри.

По знаку Лупибея две Каракатицы отделились от процессии и умчались по направлению к городу. Через мгновение после того, как они скрылись из виду, донесся сильный гул.

— Пушка извещает о нашем прибытии! — крикнул царевич.

Вскоре город стал ясно виден, и Смешинка улыбнулась от восхищения: он был прекрасен, этот Коралловый город. Внизу, там, где коралловые стены скрывались во тьме глубин, шла широкая черная полоса. Выше она имела фиолетовый оттенок, затем разливалась синими и голубыми озерам, а оттуда поднимались ветвистые зеленые и изумрудные фонтаны, увенчанные ярко-желтыми и огненными сполохами… Снежно-белые колонны на стенах, казалось, были выточены из застывшей пены — вот-вот заколышутся и растают.

— Как чудесно! — захлопала в ладоши Смешинка. — Жить в этом городе — это же великое счастье!

У черного подножия стены что-то зашевелилось, какие-то сгустки всплывали со дна и приближались к карете. Потом они выстроились правильными рядами и оказались стражниками — Спрутами. На выпуклой большой голове каждого красовалась каска с причудливым серебряным украшением, туловище было перепоясано широким ремнем из ламинарии — морской капусты. Сбоку висел громадный водяной пистолет. В каждом из семи щупальцев стражник держал дубинку, и только восьмое было свободно и поднесено к каске для приветствия. Из-под каски смотрели выпученные водянистые глаза.

Четырехглазка взмахнул длиннющим бичом, и Крылатки еще быстрее понеслись мимо вытянувшихся стражников. Каракатицы заняли свои места в эскорте кареты, лениво шевеля щупальцами с изогнутыми крючьями.

Вот и вход в город — широкие ворота, распахнутые настежь. За ними — пестрая толпа. Указав на нее, царевич сказал:

— Жители города вышли встречать нас. Как только карета показалась в воротах, неистово грянули барабаны. Смешинка на миг зажмурилась и от обилия ярких красок и от громких звуков. А потом раскрыла глаза широко-широко!

Сразу же от ворот справа и слева она увидела массы и массы подводного народа. Каких только рыб и морских животных здесь не было! Могучие Чавычи и Белухи молча пялили глаза на процессию, выделяясь в толпе, как большие дубы в лесу. Серая Треска, острорылые Осетры, серебристые Лососи, зябкие блестящие Гольцы, толстые морские Караси-Ласкири. Плотно, одна к одной, толклись Сардины, Кильки, Селедки. Приплясывала от любопытства изящная Корюшка, изумрудно поблескивала Зеленушка. Бычки упрямо протискивали вперед лобастые головы. Топырили колючие иглы Колюшки и Ерши, лезли прямо по спинам морские Коньки и Креветки.

Смешинка глянула вниз, и ей показалось, что под каретой проплывает дорога, вымощенная булыжником. Но когда она присмотрелась, то поняла: это были плоские тела Камбал и Палтусов. Они лежали внизу, потому что так им было удобней наблюдать процессию. И их совсем нельзя было бы отличить от камней-булыжников, если бы не глаза, сверкавшие на этой живой дороге.

Изо всех сил барабанили Крокеры и Барабанщики. Скаты ухали, Сциены пищали, урчали и мычали, Караси крякали, Ставриды лаяли, Кильки гудели, Треска тихо чирикала. Там и сям свистели Свистульки. А снизу несся торжественный, будто колокольный звон — то показывали свое искусство Камбалы и Палтусы.

Царевич стоял в карете, подняв руки вверх, и приветствовал всех.

Время от времени из толпы встречающих вылетала цветная веточка коралла и падала на плотную ленту Камбал, не долетев до кареты.

Спруты бдительно следили за порядком, подравнивали ряды морских жителей и, покрикивая: «Не напирать! Не напирать!» — пускали в ход свои дубинки. Стражников было много, и они стояли друг от друга на расстоянии протянутого Щупальца — так, чтобы никто не мог выбраться из толпы. Как только кто-нибудь чрезмерно любопытный высовывался из толпы, увесистая дубинка тотчас опускалась — и несчастный с писком исчезал.

Вдруг впереди заволновались. Прорвав кольцо Спрутов, на дорогу выскочила серая встопорщенная рыбка и неистово заорала:

— Воры! Спруты-эксплуататоры! Дармоеды! Всех вас на чистую воду нужно вывести!

Звуки музыки смолкли. Толпа глухо загудела.

— Долой Лупибея и его стражников! — еще громче крикнул бунтарь.

К нему бросилось несколько Спрутов, но толпа качнулась и обрушилась на них. Со дна поднялась муть, закипела вокруг дерущихся. Раздалось кряканье, визг и глухие удары.

— Кто это? — спросила Смешинка.

— Бунтарь Ерш, — процедил Лупибей. — Известный мутильщик воды. Ну, ему сейчас зададут!

Из мутного клубка вырвалась рыбка-забияка и припустила во всю прыть вдоль улицы.

— Вот он! — рявкнул, бросаясь вперед, Лупибей! — Держи его! Хватай за жабры!

Он несколько раз оглушительно выпалил из пистолета. Но Ерш ловко воспользовался паникой. Он нырнул в толпу — и был таков.

Кучер Четырехглазка щелкнул кнутом, и приостановившиеся было Крылатки рванули вперед. Опять мерно загудели барабаны Крокеров.

Смешинка хлопнула в ладоши:

— Сбежал! Вот молодец!

Спрут Лупибей, отдуваясь, хмуро посмотрел на нее.

* * *

Девочку Смешинку и Остроклюва поселили в нижнем этаже Голубого дворца — самого большого дворца Кораллового города. Царевич жил в верхнем этаже. Вокруг дворца была выставлена усиленная охрана. Каждый раз, когда Смешинка выглядывала в узкие высокие оконца, забранные прозрачными створками раковин плакун, она видела блестящие черные каски Спрутов. Они день и ночь топтались внизу.

На следующий вечер во дворце был устроен бал. В просторном зале на стенах висели ярко сиявшие звезды Офиуры, в воде плавали светящиеся Медузы, к потолку были подвешены окутанные красными облачками света Креветки, в углах зала колыхались чудные и пышные Морские Перья, горевшие слабым чистым огнем. Каракатицы курсировали взад и вперед по залу, наблюдая за темными окнами.

Царевич подошел к Смешинке и церемонно поклонился ей, приглашая на танец. Она улыбнулась, подала руку, и оба вышли на середину зала. Тотчас заиграл скрытый оркестр. Краб Дромия, стоявший на балконе, приподнимаясь на тоненьких ножках, взмахнул клешнями. Медузы запели пронзительными голосами.

Смешинка, выждав такт, положила руку на плечо царевичу Капельке и… все закружилось в ее глазах. Тотчас важные надутые Пузанки, стоявшие у стен зала, приблизились к стайке Плотвичек-Гимнасток и пригласили их танцевать. Плотвичкам явно не хотелось танцевать с Пузанками, но они, видимо, уже привыкли к этому. Пары закружились. Пузанки кряхтели и пыхтели. Плотвички сочувственно улыбались друг другу, когда пары встречались в танце.

Вдоль стен стояли Спруты в форменной фиолетовой окраске. Мимо них прохаживался начальник стражи Лупибей, и при его приближении Спруты меняли окраску на подобострастно-желтую. А когда, кружась в танце, подплывал к ним царевич Капелька, Спруты подхалимски повторяли цвета его одеяния — голубой и серебряный. Смешинку это очень веселило.

— А почему начальника стражи так странно зовут — Лупи-бей? — спросила она.

— Потому что он чаще всего употребляет эти слова, — ответил царевич и продолжал: — Это имя пожаловал ему мой отец, владыка океана, Великий Треххвост.

— Великий Треххвост? — повторила удивленно Смешинка. — Разве у него три хвоста?

— Да! У него три хвоста, что свидетельствует о царском происхождении. Не зря он называется Великим Треххвостом.

Они проплыли мимо двери в соседний, меньший зал. Там стояли накрытые столы, вокруг которых толклись Ротаны и Горлачи. Гости торопливо пожирали угощения. Под столами шныряли морские Собачки и хватали падавшие со стола куски.

— А где же он, твой отец? Почему его нет на балу?

— Он живет не здесь, а далеко отсюда, в неприступном замке. Потом мы поедем к нему в гости.

— Хорошо, — кивнула Смешинка.

В распахнутые окна дворца время от времени заглядывали любопытные жители города, но бдительные Спруты с бранью набрасывались на них. Аист Остроклюв стоял неподалеку и внимательно наблюдал за действиями Спрутов.

— Скажите, — обратился он к Плотвичке-Гимнастке, пританцовывавшей под музыку, — что делают с теми, кого хватает стража?

— Вы разве не знаете? — удивилась Плотвичка-Гимнастка, прихорашиваясь. — Их отправляют в морские пещеры.

— А потом?

— Потом? — Гимнастка задумалась. — Потом… я не знаю. И никто не знает.

— То есть они уже не возвращаются, — сказал Остроклюв. — Значит…

Плотвичка-Гимнастка испуганно вздрогнула. Остроклюв проследил за ее взглядом и увидел: неподалеку высунулись чьи-то глаза на стебельках. Они пристально уставились на них.

— Тс-с! Это Дракончик-шпиончик, — зашептала Плотвичка-Гимнастка. — Вас могут услышать, и тогда не миновать вам морских пещер за такие речи… Уйдем отсюда. — Но к ним уже приближался начальник стражи.

— О чем беседуем с милой дамой? — осклабился он. Плотвичка-Гимнастка, онемев от ужаса, молчала. Но Остроклюв невозмутимо ответил:

— О музыке.

И поклонившись со старомодной учтивостью, пригласил Плотвичку-Гимнастку на танец. Пара закружилась в упоении и вскоре оказалась рядом с царевичем и Смешинкой, поглощенными танцем и беседой под тончайшую мелодию скрипки, которую выводил в полной тишине краб Дромия. Они сделали несколько па и взмыли под потолок в красноватый сумрак, где мерцали глубоководные Креветки. Смешинка была так прекрасна в дивном свете, что царевич не удержался и робко поцеловал ее.

— Ты мне очень нравишься! — шепнул он.

Девочка в ответ весело засмеялась.

Музыка смолкла. Царевич подвел Смешинку к распахнутому окну, в которое вливалась ночная свежесть, а сам направился к музыкантам, чтобы заказать новый танец. Девочка задумчиво смотрела на огни Кораллового города.

Вдруг в окне одна за другой показались три чумазые мордашки. Они с удивлением уставились на Смешинку и молча таращили глаза.

— Кто вы? — улыбнулась девочка.

— Не скажем, — пробасила средняя мордашка, побольше. — И не спрашивай…

— Почему?

— Потому что нас Лупибей ищет, — простодушно пояснила другая мордашка.

А третья с шумом вздохнула:

— Ой, как вкусно пахнет!

Смешинка оглянулась.

— Подождите! Сейчас я принесу вам что-нибудь поесть. Вы, наверное, голодны?

— Конечно! — сказала простодушная мордашка.

— Ну, тогда я накормлю вас!

Та, что посерьезнее, насупилась:

— Ага, а если ты нас выдашь? Скажешь Лупибею или какому-нибудь Спруту, что мы здесь?

— Ни за что не скажу! — загорячилась Смешинка. — Честное слово!

— Честное слово? — переспросила серьезная. — А что это такое?

— Это… честное слово, — растерялась девочка. — Ну, как вам объяснить? Честное слово говорят тогда, когда не хотят совершать плохих поступков: ни выдавать, ни красть, ни обманывать.

— Вот здорово! — воскликнула наивная мордашка. — Честное слово! Какое же оно хорошее, честное слово. А нельзя ли… всех научить этому честному слову?

— Нет, нельзя, — грустно сказала Смешинка. — Честное слово могут говорить только честные.

— Значит, ты говоришь нам честное слово? — переспросила серьезная.

— Да, да! Честное слово!

— Ну, тогда иди. Мы подождем.

Смешинка выбежала в соседний зал и посмотрела на столы — там было уже пусто. В темном углу три Собачки дрались из-за объедков.

Она остановилась в нерешительности, и тут ее заметил толстый буфетчик Маслюк, который раньше уже видел девочку с царевичем.

— Что прикажете, дорогая гостья? Хотите покушать?

— Но я вижу, что уже ничего нет… — повела рукой Смешинка.

— Для вас все будет! — многозначительно просипел Маслюк.

Он нырнул под стойку и вынырнул с другого ее конца, нагруженный раковинами с икрой, салатами и белым съедобным илом. Дравшиеся в углу Собачки замерли и, разинув рты, смотрели, как девочка берет у буфетчика лакомые кушанья.

— Всегда обращайтесь ко мне, — шептал Маслюк, елозя брюхом по стойке. — Для вас, для царевича я на все готов! Так и скажите ему…

— Хорошо, скажу, — пообещала Смешинка и, проходя мимо Собачек, бросила им три раковины. Они взвыли от восторга и кинулись было драться, но увидели, что каждой достанется по раковине, и принялись пожирать содержимое, ворча друг на друга.

Дойдя до окна. Смешинка остановилась: загадочных незнакомцев нигде не было видно. Однако они тут же появились: наверное, наблюдали за окном откуда-то из укрытия.

— Не поверили моему честному слову? — упрекнула их Смешинка.

— Поверили, — ответила серьезная мордашка. — Но мы не знали еще, насколько можно верить, вот и спрятались.

Они быстро разделили яства и стали уплетать их, дружелюбно угощая друг друга самыми лакомыми кусочками. Из другого зала донеслись вой и визг — то снова подрались Собачки.

Но тут Смешинка услышала тяжелое пыхтение и постукивание.

— Ой, сюда идет Лупибей! — воскликнула она. Незнакомцы мгновенно исчезли в темноте.

— Спасибо, девочка! — донеслось издали. Подошел начальник стражи.

— С кем это ты беседуешь, дорогая гостья? — спросил он, шаря глазами по темным закоулкам за окном.

— Ни с кем, — пожала плечами Смешинка. — Просто так стою.

Спрут трижды ударил в дно дубинкой. Тотчас из-под стенки выскочил Дракончик-шпиончик и, не протеев глаз от грязи, в которой сидел, затараторил:

— Докладывает агент номер тринадцать-тринадцать! Со Смешинкой разговаривали небезызвестные вам преступники Барабулька, Бекасик и Бычок-цуцик. Она угощала их лакомствами!

— Понял, — нахмурился Лупибей, и Дракончик-шпиончик проворно закопался опять под стенку. — Значит, в то время, когда мы сбиваемся со щупалец, разыскивая преступников, ты спокойно встречаешься с ними? И даже вдоволь кормишь их за наш счет?

— Но я не знала, что это преступники! — сказала Смешинка, улыбаясь. — И даже не знала, что их так мило зовут: Бекасик, Барабулька и Бычок-цуцик.

— Она не знала, — сказал царевич Капелька, появляясь. — Так что оставь нас, Лупибей.

И он снова увлек девочку танцевать. А Лупибей, глядя им вслед, скрипнул клювом.

Похищение Остроклюва

Глубокой ночью Смешинка проснулась от какого-то непонятного звука. Ей показалось, что кричал Остроклюв. Она приподнялась на локте и прислушалась.

Девочка лежала на просторной полупрозрачной кровати из стеклянной губки, над ней балдахином нависали морские лилии, а рядом светился ночной столик-актиния. В этом приглушенном свете виднелся темный провал окна. Снаружи доносились странные звуки: «хряп-хряп-хряп…». Видно, где-то поблизости шатались Горбыли.

Девочка решила все-таки навестить Остроклюва. «Если я и разбужу его, он не обидится», — подумала она.

Смешинка откинула легкое одеяло, сотканное из мантий ракушек-блюдечек, и подбежала к окну. Распахнув его и высунув голову, она увидела рядом одного из дворцовых стражей — Спрутов. Поджав под себя щупальца, он колыхался в воде бесформенным комком, и не понять было — то ли он спит, то ли притворяется.

Вдаль уходила узкая улочка города, освещенная тусклыми огнями прилепившихся на стенах Звезд. Медленно проплыла широкая тень электрического ската Торпедо. На ходу он касался хвостом Звезд, заряжая их, и улица ярко вспыхивала огнями. Гоня перед собой темноту, Торпедо уплыл в город.

Девочка взяла в руки ночесветку и направилась к двери. Почти всю ее заслонял собой телохранитель Смешинки, до того жуликоватый стражник, что его так и называли — Крадимигом. Появившись в комнате Смешинки, он первым делом украл две ночесветки и спрятал их себе под каску, отчего вокруг головы его появилось сияние. Убедившись, что больше стянуть нечего, он безмятежно заснул, уцепившись щупальцами за косяки двери.

Смешинке удалось прошмыгнуть в узенькую щелку между щупальцами, не потревожив телохранителя. «Ничего себе страж!» — хихикнула она.

Смешинка шла по длинному коридору, держа перед собой ночесветку. В одном месте из-под ног шмыгнуло в темноту какое-то длинное лоснящееся тело. «Липарис, слизень», — девочка вздрогнула от отвращения. То там, то здесь на стенах поблескивали чьи-то глаза.

Вот и комната Остроклюва. И тут часовой спит! Этот даже раскинул щупальца и глаза закатил от удовольствия. Хотя нет… глаза какие-то безжизненные. Девочка оттолкнулась посильнее и перепрыгнула через него в комнату. Остроклюва не было!

На полу белело несколько перьев старого аиста — их чуть покачивали тихие донные сквозняки. Кровать расползлась — две стеклянные губки валялись в стороне, в углах комнаты еще не улеглась муть, — видимо, здесь была жестокая схватка. Только тут Смешинка заметила, что в боку лежавшего у порога стражника торчит длинная острая рыба-Игла.

Девочка подняла тревогу. Примчался заспанный царевич, за ним поспешал Лупибей, пыхтя и стуча дубинкой. Он бегло окинул комнату взглядом и с порога уверенно заявил:

— Это дело шайки грязного Ерша.

Ткнул щупальцем в тело лежавшего у порога Спрута.

— Осмотреть!

Над телом озабоченно захлопотала рыба-Хирург в золотых очках.

— Без сознания, — дал Хирург заключение. — Ранен, но неопасно.

— Запиши! — рявкнул Лупибей. — Опасно ранен грязным Ершом!

— Опасно ранен грязным Ершом, — послушно прошлепал губами Хирург.

— А из чего видно, что тут замешан Ерш? — спросила Смешинка.

— Кто же еще? — удивленно выпучил глаза начальник стражи. — Ведь он преступник! Мы ведем его розыск!

— Но как он мог справиться со старым аистом? — спросила девочка, глядя на развороченную постель.

— Он не один! У грязного Ерша целая шайка — Бекасик, Барабулька и Бычок-цуцик. Они способны на любое преступление.

— Способны? — вмешался царевич. — Значит, они пока еще не совершили ни одного преступления?

— Как видите, уже совершили, — торжественно заявил начальник стражи.

— Но ведь это еще не доказано! — воскликнула Смешинка.

— А мне и доказывать не надо, — ухмыльнулся Лупибей. — Все и так ясно.

— Ладно, оставим спор, — махнул рукой Капелька и повернулся к Смешинке. — Все равно мы ничего не поймем в этих темных делах. Пойдем. Лупибей найдет преступников и накажет их…

— А Остроклюв? — стиснула руки Смешинка. — Главное — найти его!

— Он и Остроклюва найдет, — царевич увлек девочку за собой. — Поверь, Лупибей очень крупный специалист по преступлениям.

Печальная вернулась Смешинка в свою спальню и разбудила храпевшего в двери Спрута Крадимигом. Тот замахал всеми щупальцами, стал протирать глаза и даже выронил из-под каски украденные ночесветки.

— Что? Я разве спал? — бормотал он.

— Нет, ты просто замечтался.

— О чем… замечтался? — тупо спросил стражник.

— О том, как ты станешь таким же великим, как Лупибей, — язвительно сказала девочка.

Спрут расплылся в блаженной ухмылке:

— А ведь верно! Я как раз думал об этом… Смешинка кивнула ему и вошла в комнату. Но тут же остановилась пораженная. Глаза ее расширились.

Посреди постели, там, где она обычно спала, свернувшись клубочком, торчала, наполовину вонзившись в перину, рыба-Игла.

— Что это?!

Спрут Крадимигом в ужасе заморгал:

— П-покушение! Тебя хотели убить! Тревога! Тре…

— Тише! — остановила его Смешинка. — Не надо поднимать тревогу. Ведь меня никто не убил. Я жива и здорова.

Спрут вытащил из кровати одеревеневшую Иглу и со злостью выбросил за окно. Потом загородил широкой спиной дверь и принялся сердито вращать глазами.

Девочка устало присела на кровать и задумалась. Где же Остроклюв?

— Смешинка! Слушай, девочка Смешинка! — раздался вдруг тоненький голосок.

Она посмотрела вниз и увидела рядом с кроватью маленькую рыбку с крылышками.

— Кто ты? — шепотом спросила она, чтобы страж не услыхал.

— Я рыба-мышь Альмина. Живу в комнате, где поселился старый аист Остроклюв. Он был очень добр и кормил меня крошками со своего стола.

— Как ты сюда попала?

— Для мышки нет ничего трудного. Здесь под стенами много норок… Я пришла передать тебе то, что крикнул Остроклюв, когда на него напали преступники.

— Кто? Кто на него напал?

— Я не видела. Они сразу выбросили за окно все ночесветки. Остроклюв боролся с ними, но их было много. Тогда он крикнул: «Альмина! Передай Смешинке, чтобы она искала мои перья!» Я не поняла, что он хотел этим сказать, но передаю его слова точно.

— Спасибо, дорогая Альмина! — горячо воскликнула девочка. Крадимигом повернулся, настороженно схватившись за пистолет:

— Кто здесь? С кем ты разговариваешь?

— Я иду искать Остроклюва! — девочка поднялась. — Сейчас же!

— А как же я? — спросил страж. — Я должен охранять тебя.

— Вот и охраняй. Разве я тебе мешаю? Заодно будешь вместе со мной разыскивать преступников.

— Как я могу одновременно и разыскивать преступников и охранять тебя? Я могу делать только что-то одно…

— Странно же вы, Осьминоги, устроены! — удивилась Смешинка. — У вас по восемь щупальцев, а вы не можете делать два дела сразу.

— Щупальца у нас не для того, чтобы что-то делать, — наставительно произнес охранник. — А для того, чтобы хватать и тащить!

— Ладно. Ты охраняй меня, а я буду искать своего друга. Вот и получится, что ты тоже ищешь его.

Перо они нашли неподалеку от дворца, 0но белело прямо под фонарем-Звездой. Девочка схватила его и прижала к груди:

— Вот и первый привет от друга!

Целую ночь бродила Смешинка по Коралловому городу. Она открывала его заново — для себя. Это был совсем не тот прекрасный город, который она видела издали: сверкающий всеми красками, нарядный, загадочный. Кораллы всех цветов прикрывали убогие лачуги и норы, где ютились жители. Улицы были тускло озарены редкими ночесветками, какие-то тени шарахались прочь и скрывались в зарослях.

Смешинка храбро стучалась во все двери и спрашивала сонных жителей об аисте Остроклюве, но никто ничего не знал о нем. Спрут Крадимигом тащился следом, недовольно ворча что-то под нос, и оживлялся лишь тогда, когда оказывался в чьей-то хижине или норе. Пока Смешинка разговаривала с хозяином, Крадимигом запускал щупальца во все углы и шарил, таща что попало: остатки съестного, красивую раковину-побрякушку или убогую одежонку. Заметив это, Смешинка перестала стучаться в хижины и брела по улице, глядя себе под ноги.

Рассвет застал их на окраине, у подозрительных мрачных развалин. Из-за груды камней выскочила пестрая рыбка и устремилась куда-то с деловитым видом. Во рту у нее Смешинка увидела белое перышко.

— Постой, рыбка! — крикнула она.

— Слышь, Перепелка! — рявкнул Спрут. — Тебе говорят, замри!

Несчастная действительно замерла, только дрожали ее плавники. Девочка успокоила Перепелку-Зеленушку и взяла у нее изо рта перышко.

— Где ты нашла это?

— Там… — Перепелка махнула зеленоватым хвостом. — Это лежало у входа.

Она указывала на мрачные развалины. Смешинка потрепала рыбку по плавникам и решительно направилась дальше. Спрут поспешил за ней.

Они остановились у темной дыры, уходившей под землю.

— Это остатки Дворца рыбьих плясок, — сказал Спрут, нервно передвигая кобуру пистолета. — Сейчас пристанище самых отпетых шаек преступников. — Он понизил голос: — Говорят, здесь скрывается бунтарь Ерш… Опасно! Может вернемся за подмогой? Пушки захватим, а?

Смешинка улыбнулась.

— Нельзя терять время. Вперед!

Она ступила под разрушенные своды. Спрут, пыхтя, двигался за ней. Из-под ног шмыгали и разбегались в стороны какие-то пауки, неясные темные силуэты. Стражник брезгливо отшвырнул прочь Рака-отшельника вместе с конурой, когда тот попытался выставить свои клешни.

Слабый свет пробивался далеко впереди, и путешественники направились туда. Вскоре они услышали крики и брань.

— Это преступники! — крикнул стражник, оглушительно выпалил из пистолета и храбро… попятился назад. Смешинка чихнула от заклубившейся мути и крикнула:

— Где ты, Остроклюв?

Она побежала вперед, свет все усиливался, и вот она очутилась в большой-большой мрачной пещере. В углах ее жутко мерцали зубы глубоководных светящихся рыб, которые даже во сне разевали пасти в ожидании добычи. А посреди пещеры в этом призрачном свете толклись какие-то колючие существа и визгливо ругались. Увидев Смешинку, они замерли от неожиданности, выпучив водянистые глаза. Но Смешинка не растерялась. Обернувшись, она крикнула:

— Где мое войско? Быстрее несите сюда пистолеты, тащите пушки, закрывайте выходы! Я нашла бандитов!

Ох и паника же началась в пещере! Злоумышленники кинулись в угол и, толкая друг друга, исчезли в щели. Последний из них так торопился, что впопыхах сорвал с себя колючие иглы, и они веером опустились на дно. А девочка хохотала во все горло!

Но вдруг она увидела, что пещера усеяна белыми перышками.

— Это перышки бедного старого Остроклюва!

Смешинка опустилась на колени и бережно собрала их. В это время кто-то коснулся ее плеча.

— Не горюй о том, в чем ты до конца не уверена, — сказал дребезжащий насмешливый голос.

Девочка подняла голову и увидела белую рыбку с черными плавниками, которая смотрела на нее большими мудрыми глазами. На ней жестким морским узлом был повязан зеленый галстук, такой же, как у Остроклюва.

— Кто вы? — удивилась Смешинка.

— Мичман-в-отставке.

— Кто?!

— Разве ты никогда не слыхала о рыбе, которая называется Мичманом? Я и есть Мичман, но поскольку уже стар и не гожусь для службы, то вышел в отставку.

Девочка улыбнулась. Какое странное создание!

— А вы случайно не видели здесь моего доброго друга, аиста Остроклюва?

— Видел, — спокойно ответил Мичман-в-отставке. — Злоумышленники привели его сюда. Какой-то противный тип, которого все называли Троегубом, задавал ему каверзные вопросы, а рыба-Кнут и рыба-Ремень грозили отстегать его, если он откажется отвечать.

Девочка закрыла лицо руками.

— Бедный мой друг!

— Не печалься! — Мичман-в-отставке подобрал что-то со дна и внимательно осмотрел находку. — Остроклюв не из тех, кто дает себя в обиду. Когда ему все это надоело, он взял и исчез.

— Исчез? Куда исчез? — оторопела девочка.

— Исчезают обычно без всякого направления, — наставительно произнес Мичман-в-отставке. — Просто тают в воде, как сахар.

— А вы сами видели это?

— Видел, — незнакомец смотрел мимо нее, — точно так же, как вижу вон то щупальце за камнем, дрожащее от испуга. Выходи, доблестный страж порядка! Все злоумышленники сбежали.

Спрут Крадимигом показался из-за камня, свирепо вращая глазами и потрясая дубинками.

— Я неслышно подкрадывался, чтобы застать бандитов врасплох! — объявил он. — Жаль, что они сбежали, иначе я обрушился бы на них как скала! А ты случайно не злоумышленник?

— Нет. Не знаешь, на кого обрушиться? — добродушно спросил Мичман-в-отставке. — Обрушься пока на этот камень, потому что я вижу, у тебя от напряженного подкрадывания дрожат щупальца.

Крадимигом опустился на камень и погрозил незнакомцу.

— Ты мне клюв не затоваривай! Отвечай, кто такой, как сюда попал, что делал в компании бандитов?

— Охотно отвечу, если меня поймут. Я случайный свидетель, видел, как бандиты схватили старого аиста.

— Ага! И что же они выпытывали у него?

— Они спрашивали, откуда он прибыл и с какими целями, кто такая Смешинка и что она замышляет против Великого Треххвоста.

Держа в щупальцах лист морской капусты, Спрут старательно записывал рассказ «свидетеля», макая щупальце в свой мешочек с чернилами.

— Довольно странные вопросы для бандитов, не правда ли? Мне кажется, настоящих бандитов интересовали бы драгоценности или что-нибудь другое…

— Что ты там бормочешь? — недовольно прервал его Спрут. — С чего ты взял, что это не настоящие бандиты? А?

— Да вот посмотри! — И Мичман-в-отставке протянул Спруту колючки, обротанные одним из злоумышленников. — Это ведь не настоящие колючки, они уже были давно сняты с какого-то Ерша, быть может, попавшего в морскую пещеру. Вот тут на концах болтаются веревочки, которыми их привязывали к чьей-то гладкой спине.

— Дай сюда! — Спрут пристально рассмотрел колючки, потом спрятал их. — Вещественное доказательство… По нему мы найдем бандитов!

— Гм, — с сомнением посмотрел на него Мичман-в-отставке. — Я не знаю ни одного бандита, который носил бы накладные колючки. У них есть свои…

— Ага! — подскочил Спрут. — Вот и проговорился! Оказывается, ты знаешь всех бандитов? Ты арестован! Мичман-в-отставке повернулся к Смешинке.

— Ведь я не говорил ничего подобного!

— Говорил, говорил! — бесновался Крадимигом. — Не отвертишься! Твои слова я записал. Вот они! — Он заглянул в листок и прочитал: — «Я не знаю ни одного бандита…»

— Довольно! Видите, вы сами подтверждаете мою невиновность. Да, я не знаю ни одного бандита.

— Что же это такое? — очумело бормотал Спрут, вновь и вновь перечитывая запись. — Я ведь ясно слышал, что он сказал, будто знает всех бандитов. А записано, что не знает ни одного! Это какое-то мошенничество!

— Успокойтесь, — сказал Мичман-в-отставке. — Слово сказанное иногда сильно отличается от слова написанного…

— Но я все равно тебя арестую! — упрямо стукнул дубинкой по камню Крадимигом. — Там разберутся.

— Не надо его арестовывать, — попросила Смешинка. — Ведь он не сделал ничего дурного. Он рассказал нам все, что знает.

— Слишком много он знает! — сверкнул глазами Крадимигом. — А ты, девочка, не мешай…

Сжимая в руке маленький пучок перьев старого аиста, Смешинка шла впереди и думала, как освободить ни в чем не повинного Мичмана. Попросить царевича Капельку! Но он целиком доверяет Лупибею и не захочет вмешиваться в его дела. Для него главное — танцы, балы, веселье… А Смешинке так не хотелось сейчас веселиться!

Она вышла из развалин и зажмурилась. Из-за громадного Голубого дворца струился свет поднимающегося где-то над морем солнца. Даже развалины в его лучах не казались такими уж мрачными. Утро озаряло Коралловый город.

Настороженно озираясь, появился Крадимигом, подталкивая бедного Мичмана-в-отставке. Одно щупальце его лежало на кобуре с пистолетом.

И вдруг откуда-то сверху на его каску обрушился увесистый камень. Оглушенный ударом. Спрут упал как подкошенный.

Раздались крики, шум, и в одно мгновение Смешинка и Мичман-в-отставке были окружены свирепыми колючими рыбами в масках из красной филлофоры.

— Те самые бандиты… — шепнул девочке Мичман-в-отставке.

— Сдавайтесь! — крикнул бандит, у которого маска была завязана на затылке бантиком. — Эй ты, девчонка, и ты, старикашка! Слыхали?

Смешинка повернулась к нему спиной и презрительно бросила:

— С таким грубияном я не желаю разговаривать!

Бандит с бантиком закипятился. Но Мичман-в-отставке невозмутимо произнес:

— Хорошо, хорошо. Но кому сдаваться?

Бандит с бантиком, размахивая пистолетом, закричал — Ты что, не узнаешь меня? Я грязный Ерш!

— Так его называют Лупибей да и другие стражники. — задумчиво сказал Мичман-в-отставке. — В народе его зовут иначе: Храбрый Ерш. И если ты хочешь быть на него похожим, то тебе нужно добавить к своему наряду еще кое-что. — Он наклонился к лежавшему Спруту и достал из-под каски «вещественное доказательство». — Вот, возьми, ты, кажется, потерял это.

Бандит растерянно смотрел на колючую коронку с веревочками, которую протягивал ему Мичман-в-отставке. Его собственный жалкий спинной плавник вдруг испуганно затрепыхался.

— А то посмотришь на тебя, — продолжал Мичман-в-отставке, — и подумаешь, что ты не Храбрый Ерш, а вылитый Пузанок, нарядившийся бандитом.

— Нет, я Храбрый Ерш! Храбрый Ерш! — визгливо закричал бандит с бантиком. Но тут сверху донесся голос:

— Кто там треплет благородное имя Храброго Ерша?

Обвинения Храброго Ерша

Все подняли головы и увидели, что на выступе коралловых зарослей появился встопорщенный колючий силуэт.

— Храбрый Ерш! — ахнул кто-то.

Да, это был действительно Храбрый Ерш. Он, улыбаясь, воинственно размахивал чем-то длинным, плоским, черным. Бандит с бантиком, дрожа, принялся поднимать пистолет, но Храбрый Ерш взмахнул чем-то черным, и оно, со страшной скоростью разрезав воду, выбило у бандита пистолет и вонзилось в грунт. То была гимнотида, или рыба-Нож. Храбрый Ерш мастерски владел ею, и это знали все.

Вдруг из-за развалин выскочили три перемазанных незнакомца и завопили:

— Держи их!

— Хватай!

— Не пускай, честное слово!

Услышав это. Смешинка так и прыснула. Она сразу же догадалась, что это те незнакомцы, которых она кормила остатками от пиршества в Голубом дворце. Видно, «честное слово» так им понравилось, что они к месту и не к месту принялись щеголять им.

Но бандитам было не до смеха. Визжа от ужаса, они бросились бежать.

А три чумазые рожицы, смыв грязь, оказались Барабулькой, Бекасиком и Бычком-цуциком. Смеясь, Бычок-цуцик оглушительно свистнул вслед убегавшим.

Храбрый Ерш, оттолкнувшись от скалы, плавно опустился вниз к Смешинке.

— Я слышал от своих друзей, что вы добрая, — хмурясь, сказал он. — Но, наверное, очень глупая.

— Почему? — удивилась Смешинка. Храбрый Ерш настолько понравился ей своей смелостью, что она даже не обиделась.

— Потому, что водитесь с царевичем и особенно с этим ужасным Лупибеем.

— Царевич и Лупибей совершенно разные… — начала девочка.

— Одна компания! — оборвал ее Храбрый Ерш. — Царевич — бездельник, который любит лишь веселье, а Лупибей — его верный слуга. Эх, узнал бы мудрый Великий Треххвост, что творится в городе! Он бы взгрел их как следует!

Смешинка в нетерпении прервала его:

— Вы не видели старого аиста?

— А, это та странная рыба с большими, как у Ската, плавниками? — оживился Ерш. — Мы случайно слышали, как Лупибею докладывал Дракончик-шпиончик, что эта странная рыба говорит дерзкие речи, ругает стражу. И Лупибей поклялся отомстить ему. Мы хотели предупредить старого аиста, но не успели…

Мичман-в-отставке успокаивающе погладил девочку по плечу:

— Не волнуйся, Смешинка, твой друг вернется, когда ему захочется. Он сказал это перед тем, как исчезнуть.

— Правда? Значит, он вернется? И я снова увижу старого доброго Остроклюва? — засмеялась Смешинка.

Своим смехом она заразила Бекасика, потом захихикала Барабулька, за ней хохотнул Бычок-цуцик, и, наконец, веселье коснулось и Храброго Ерша. Его колючки пригладились, рот растянулся, и весь он стал добрым и симпатичным. Улыбался и Мичман-в-отставке, глядя на всех.

— Хорошо смеется тот, кто смеется первым, — сказал он, покачивая головой. — Много ума не надо, чтобы все время быть злым и надутым, а вот первым засмеяться и подарить веселье другим…

— Давно мы так не смеялись, — сказал Бычок-цуцик. Храбрый Ерш при этих словах помрачнел.

— Не печальтесь! — объявила Смешинка. — Скоро все жители города будут смеяться и радоваться.

— С чего бы это? — насторожился Храбрый Ерш.

— Я научу их.

Барабулька пришла в восторг:

— Вот здорово, честное слово! Мы будем смеяться! Но Храбрый Ерш насупился и так посмотрел, что Барабулька забулькала от испуга.

— Ах вот как… — процедил он, поворачиваясь к Смешинке. — Ты научишь жителей смеяться? А кто тебя об этом просил?

— Царевич, — девочка недоумевающе смотрела на него. — Он и пригласил меня в Коралловый город, чтобы я научила жителей смеяться. А то они какие-то унылые.

— Ага! — Храбрый Ерш даже подскочил от ярости. — Так вот зачем ты приехала сюда! Теперь все понятно!

— Что тебе понятно?

— Я ошибся. Ты не такая, как царевич или Лупибей. Нет, — голос бунтаря выражал презрение: — Ты хуже! Ты во сто раз хуже, чем Лупибей, чем все эти Спруты, чем Дракончики-шпиончики, чем Прилипалы и Прихвостни, чем Пузанки, Ротаны, Горлачи, хуже, чем самый гадкий Слизень!

Сначала Смешинка добродушно улыбалась, потом побледнела, улыбка исчезла с ее лица…

— За что? За что ты так меня оскорбляешь? — спросила она дрожащим от возмущения голосом.

Но Храбрый Ерш молча отвернулся от нее.

— Поясни мне. Храбрый Ерш, — вмешался Мичман-в-отставке, — почему милая девочка Смешинка кажется тебе такой плохой?

— Потому что она будет учить всех смеяться в то время, как жители стонут и плачут от горя и страданий. Зачем нам ее смех? Он будет только на руку этим восьмируким и десятируким, которые захватили власть в Коралловом городе! Да знаешь ли ты, какую клятву дал я себе в тот день, когда Спруты и Каракатицы наводнили наш прекрасный город?

— Какую же?

— Не смеяться нигде и никогда до тех пор, пока хоть одно их щупальце находится в городе. Вот! А она заставила меня нарушить клятву.

— И ты думаешь, что если все время будешь мрачным, то этим поможешь жителям города? — задумчиво опросил Мичман-в-отставке.

— Я не должен забывать, как страдают морские жители, — упрямо твердил Храбрый Ерш. — И всегда должен воевать, чтобы плохо было всем тем, кто заставляет их постоянно страдать. А если я буду весело посмеиваться, то мне и воевать расхочется!

— Че-пу-ха! — отрезала Смешинка. — Когда я научу жителей смеяться, то им легче будет переносить страдания, легче жить. И они с веселой улыбкой будут…

— … гнуть свои спины на поработителей? — с возмущением крикнул Храбрый Ерш. — Нет, не бывать этому! Мы заставим тебя убраться из нашего города!

В тот же миг из-за развалин взметнулось длинное черное щупальце и обвило его поперек туловища.

— Преда… — захрипел было Храбрый Ерш, но другое щупальце приставило к его носу пистолет.

Бекасик, Барабулька и Бычок-цуцик тоже были скручены. Не избежал этой участи и Мичман-в-отставке — он трепыхался в объятиях здоровенного стражника.

— Так-так-так! — Из-за камней показался Лупибей, опираясь на дубинку. — Попались наконец! Всю шайку накрыли в полном сборе! И как раз в тот момент, когда они угрожали нашей драгоценной гостье Смешинке!

Храбрый Ерш отчаянно барахтался, пытаясь вырваться из цепких объятий Спрута.

— А это кто такой? — Лупибей остановился возле Мичмана-в-отставке.

— Его отпустите! — рванулась к нему девочка. — Он защищал меня! Он со мной!

— Тогда совсем другое дело, — Лупибей дал знак стражнику, и тот освободил изрядно помятого пленника. — Кто же ты все-таки?

— Мичман-в-отставке, — просипел тот, с трудом расправляя плавники.

— Гм… в отставке, — начальник стражи с сомнением рассматривал его. — А почему, собственно, отставили? За какой проступок?

— За старость… кхе-кхе! Этот проступок совершает каждый в своей жизни… рано или поздно.

— Оставьте его здесь. Он будет напоминать мне о старом аисте, — Смешинка погладила Мичмана-в-отставке, — который исчез, спасаясь от бандитов.

— И из-за которого пострадал наш славный Крадимигом. — Начальник остановился над оглушенным Спрутом и велел его унести. — Ничего, бандиты за все ответят!

— Но они не виноваты в гибели старого аиста и ранении стражника, — возразила Смешинка. — То были другие… бандиты.

— Бандиты есть бандиты, дорогая девочка, — веско сказал Лупибей. — Они не могут быть одними, а потом другими. Они всегда бандиты и будут отвечать за свои преступления.

— Но они не совершали никаких преступлений! — воскликнула девочка. — Клянусь вам! Наоборот, они спасли меня!

— Когда мы подкрадывались сюда, я хорошо слышал, как бунтарь Ерш угрожал тебе! — настаивал начальник стражи.

Вдали показались Крылатки, взмахивающие алыми плавниками.

— Сюда спешит царевич! — воскликнул Лупибей. Действительно, то была карета Капельки. Он на ходу соскочил и торопливо подбежал к Смешинке.

— Моя маленькая девочка! — он порывисто схватил ее за руки. — Ты здорова? Как я рад! Почему ты убежала из дворца, ничего не сказав мне? О, я был в ужасе, когда мне сообщили об этом — ведь в городе столько опасностей!

— Я искала своего друга, — грустно сказала Смешинка.

— И нашла?

— Нет, это мы ее нашли, — почтительно вмешался начальник стражи, прикладывая сразу три щупальца к каске. — И как раз в тот момент, когда шайка грязного Ерша угрожала ей вот этим.

Царевич брезгливым движением оттолкнул от себя гимнотиду, которую совал ему Лупибей.

— Уберите! Какой ужас, какой ужас! — повторял он, не сводя встревоженных глаз со Смешинки. — И где же эти преступники?

— Взяты под стражу. Вот они, полюбуйтесь, — победоносно заявил Лупибей, указывая на пленников. Но царевич замахал руками:

— Что ты говоришь! Я не хочу смотреть на этих гадких бандитов, а ты предлагаешь еще ими полюбоваться! Лучше позаботься, чтобы в городе не совершалось преступлений.

— Будьте уверены! — рявкнул Лупибей и, обернувшись к подчиненным, приказал: — Посадить их в темницы-одиночки! Я сам займусь ими!

Царевич Капелька взял девочку под руку:

— Пойдем отсюда скорее.

Смешинка таяла от удовольствия. Она не могла не оглянуться торжествующе на Храброго Ерша: вот, мол, как нужно обращаться с девочками, а не кричать и грозить. Но бунтарь только презрительно отвернулся.

— Пойдем, Мичман-в-отставке! — крикнула она старичку. И объяснила царевичу: — Я хочу, чтобы он был со мной.

Четырехглазка взмахнул длинным бичом, и карета тронулась.

Веселье на площади

С утра по городу ходил глашатай Большая Глотка в сопровождении Крокеров и Барабанщиков и оглушающе орал:

— Собирайтесь, собирайтесь к Голубому дворцу! Сегодня Смешинка научит вас смеяться! Хватит тоски и плача! Теперь вы будете веселиться — везде и всегда! Да, да, да!

И вот на площадь потянулись вереницы морских жителей. Они оделись во все лучшее, как велела Большая Глотка, шли чинно, с детьми. Вокруг площади стояла двойная цепь Спрутов.

— Тише, тише! — время от времени покрикивали они. — Соблюдайте порядок! Смеяться только по команде!

Но никто и так не шумел. Все стояли, хмуро переговариваясь и уставясь в землю. То и дело проносился приглушенный шепот:

— А что это такое — смеяться?

— Зачем?

— Наверное, очередная выдумка Спрутов.

— Мало нас притесняют!

А из дворца смотрел на волнующуюся толпу Мичман-в-отставке и задумчиво качал головой. Он не разделял уверенности Смешинки в том, что она научит веселиться этих хмурых, усталых, забитых морских жителей «Нет, даже ее волшебный смех здесь бессилен!» — думал он.

Смешинка торопилась. Она прихорашивалась перед зеркалом, думая: «Храбрый Ерш запретил мне учить жителей смеху! Какой нахал! Вот я ему покажу!»

Она вышла в зал, и царевич Капелька ахнул от изумления. Пышные золотые волосы Смешинки водопадом струились на плечи, щеки ее разрумянились, глаза сияли.

— Один твой вид вызывает радость! — сказал он, невольно склоняясь перед девочкой. — Морской народ будет в восторге!

Действительно при появлении Смешинки на балконе дворца все вокруг оживились. У многих глаза посветлели при виде прекрасной золотоволосой волшебницы. Смешинка заметила это и сказала, протягивая руки:

— Скажите, почему вы такие грустные? Почему не смеетесь? Забудьте о своей усталости, о своих заботах. Ведь жизнь так хороша! Не нужно думать о плохом, давайте думать и мечтать о самом чудесном, самом лучшем… Давайте смеяться, петь и веселиться!

И она залилась своим самым заразительным смехом. Царевич, стоявший рядом, тоже засмеялся — он не мог не засмеяться!

И так они стояли на балконе, смотрели друг на друга и смеялись. И глядя на них, красивых, молодых и жизнерадостных, морские жители сами стали понемногу улыбаться, глаза их заблестели.

Но тут Лупибею, стоявшему на нижнем балконе и наблюдавшему за порядком, показалось, что все радуются недостаточно, плохо выполняют призыв Смешинки.

— Смеяться! — заорал он. — Хохотать во все горло! Выполняйте приказание, ну! Вы слышали, что вам говорят: веселитесь, радуйтесь!

Он дал знак, и первая цепь Спрутов врезалась в толпу. Раздались крики, кто-то упал, кто-то побежал в страхе. Жители испуганно переглядывались — тут уж всем стало не до смеха и веселья…

Смешинка в отчаянии смотрела на свалку, которую устроили Спруты.

— Прекратите! Прекратите сейчас же! — кричала она, но ее никто не слышал: топот, шум оглушали всех.

Тогда царевич перегнулся через перила балкона, сказал что-то Лупибею, и тот замахал белым жезлом. Спруты ворча вернулись на свои места.

Расстроенная Смешинка убежала с балкона. За ней поспешил царевич:

— Подожди, девочка! Послушай, случилось недоразумение!

Но она бросилась в свою комнату. Рыдая, упала на кровать и повторяла:

— Ох, я несчастная! Из-за меня им попало, из-за меня!

Обессилев, Смешинка заснула. Долго ли спала, она не знала. Только неожиданно поднялась и стала протирать глаза. Рядом, в кресле, сидел Мичман-в-отставке.

— Выспалась? — приветливо улыбнулся он. — А почему такая заплаканная?

Смешинка вспомнила все и снова огорчилась. Опустив голову, она сплела пальцы рук на коленях.

— Ничего не получилось… — прошептала она. — Я принесла жителям не радость, а горе…

И она горячо заговорила:

— Давай уйдем куда-нибудь, а? Чтобы царевич Капелька не знал, чтобы никто-никто не знал! Куда-нибудь далеко…

Мичман-в-отставке ласково погладил ее по головке.

— Бедная девочка! Не надо падать духом. Вчера ты все сделала правильно, только несколько подробностей забыла.

— Каких подробностей?

— А вот слушай…

И через некоторое время Смешинка передала через стражников царевичу Капельке, что она хочет видеть его и начальника стражи. Встреча произошла в небольшом Сиреневом зале дворца. Смешинка вошла вместе с Мичманом-в-отставке, и Лупибей, стоявший у кресла царевича, невольно поморщился.

Капелька радостно приветствовал Смешинку. Вскочив, он подбежал к ней, пристально всматриваясь в ее лицо:

— Вчера ты была расстроена… Я тоже очень, очень огорчен! Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо! — объявила Смешинка, лукаво улыбаясь. Царевич подвел Смешинку к креслу. Она поерзала, устраиваясь удобнее, и сказала:

— Соберите опять всех жителей. Теперь-то они будут смеяться! Только перед этим нужно…

— Вызвать на площадь дополнительный отряд стражников, — вмешался быстро Лупибей. — И прикатить пушку для устрашения! Тогда они живо засмеются!

И он загоготал, довольный, запрокидывая кверху попугайский клюв.

— Нет! — резко сказала Смешинка. — Если вы хотите, чтобы я научила всех смеяться, то никаких пушек, никаких запугиваний! Слышите? Каждый стражник должен вооружиться цветами морской лилии…

— Морской лилии? — крякнул Лупибей. А Мичман-в-отставке уточнил:

— В каждом щупальце по три цветка — ни больше, ни меньше.

— Дальше, — продолжала девочка, — всем жителям выдать завтрак, обед и ужин.

— По раковине ламинарии и морского винограда каждому, — добавил опять Мичман-в-отставке. Лупибей воздел кверху щупальца:

— Придется опустошить склады дворца!

— Иначе ничего не получится, — сказала веско Смешинка. И царевич повторил, глядя на нее влюбленными глазами:

— Иначе ничего не получится.

— Можно и не опустошать склады, — вкрадчиво вставил Мичман-в-отставке, — если приказать стражникам у ворот города не отбирать у жителей ту еду, которую они соберут на морских лугах.

Лупибей недовольно заворчал.

— И, наконец, созвать жителей города не криками Большой Глотки, которые нельзя слушать без отвращения, а специальными пригласительными листками.

— Эти листки вручат каждому Красавки, приятные и вежливые, — снова вмешался Мичман-в-отставке.

— Да! — сказала Смешинка. — Вот необходимые условия, при которых я научу жителей смеяться. Иначе вся волшебная сила смеха моего пропадет.

— Ты понял? — спросил царевич Лупибея. Тот мрачно поплелся к выходу выполнять условия Смешинки.

И вот по городу засновали быстрые симпатичные Красавки. Они вручали каждому жителю — малому и большому — красный листок порфиры с именным приглашением (Лупибей засадил всех Каракатиц надписывать листки, и они строчили в десятки щупалец, бочками расходуя свои чернила) и ласково щебетали, советуя прийти на прекрасный бал.

В то же время в воротах города происходило удивительное: Спруты не отбирали ни у кого добычу, а лишь тоскливыми глазами провожали вороха еды, которые несли жители. Мало того, тут же стоял Омар-пушкарь и громадной клешней накладывал каждому неудачнику, возвращающемуся с пустыми плавниками, раковину капусты-ламинарии и раковину морского винограда — саргассов.

Сытые, довольные и недоумевающие собрались жители города на площади. Они с изумлением смотрели на стражников: Спруты держали в щупальцах цветы морской лилии и, не зная, что с ними делать, то и дело нюхали их. Многие одурели от густого запаха лилий и тупо вращали мутными глазами. В толпе при виде такой картины то там, то здесь возникал смех. Он нарастал, рос, и вот уже все на площади смеялись, хватаясь за животы и утирая слезы.

Тут по знаку Мичмана-в-отставке грянула веселая музыка. Минуту все стояли, в растерянности глядя друг на друга, потом какая-то бесшабашная Перкарина пустилась в пляс, вокруг нее, приговаривая «топ-топ-топ!», закружился Чоп. И вот уже вся площадь поет и пляшет.

— Но… как же это? — спросил царевич Смешинку. — Ты даже не выходила на балкон!

Смешинка и сама с удивлением смотрела на веселящихся жителей. Никто не призывал их смеяться, а они смеются, никто не приглашал их танцевать, а они пляшут — да так лихо! Что случилось?

— Дело в том, — пояснил с ученым видом Мичман-в-отставке, — что волшебная сила смеха нашей чаровницы Смешинки достигает полной силы только на второй день, но при соблюдении тех условий, о которых я говорил.

Подошел хмурый Лупибей.

— Можно страже снова вооружиться? — спросил он царевича, прикладывая щупальце к каске.

— Нет, — сказал Мичман-в-отставке. — Если вы хотите, чтобы морские жители были веселыми и впредь, стражники должны быть вооружены лишь цветами, не посягать на еду жителей и наводить порядок только с помощью шуток. Они действуют сильнее пушек.

— Вот как? — сказал Лупибей и удалился в глубоком раздумье.

Мичман-в-отставке проводил его настороженным взглядом.

Неудавшийся ужин

— Как я рад! Как я рад! — приговаривал царевич. От восторга он даже протанцевал круг. — Все смеются, всем весело. Приятно посмотреть. Сегодня продолжим наш грандиозный бал! Позвать немедленно портных!

Через минуту Лупибей притащил трех Коньков-тряпичников. Их тоненькие хвостики дрожали от испуга.

— Сейчас же сшейте девочке Смешинке бальное платье из ресничек медузы Аурелии! — приказал Капелька. — Чтобы к ужину оно было готово!

А Лупибей, наклонившись к портным, что-то тихо добавил, и они опрометью бросились к дверям.

Вечером царевич пригласил Смешинку на ужин и повел ее, бережно держа за руку. По пути он рассказывал о роскошном платье, которое сшили ей для бала придворные портные.

— Ах! — воскликнула девочка, увидев платье. — Оно действительно чудесное!

Платье переливалось и струилось между пальцами, невесомое, мерцающее бесчисленными искрами.

— Я сейчас же переоденусь! — заторопилась Смешинка. Но царевич возразил:

— Сначала поужинаем. Иначе, если ты наденешь платье, мой шеф-повар Судак оторопеет и перебьет всю посуду.

Окна обеденного зала были распахнуты настежь, чтобы слышен был доносившийся из города веселый смех.

— Как он бодрит, как радует! — воскликнул царевич, усаживаясь за стол.

Толстый Судак повязал салфетку вокруг его шеи и подал блюдо, наполненное зелеными листьями.

— Что это? — спросил царевич.

— Салат из ламинарии и саргассов, — почтительно ответил Судак. — С приправой из планктона и соусом «букет хлореллы». Легчайшая и полезнейшая закуска, как утверждает наш уважаемый Хирург.

Смешинка, улыбаясь, попробовала. Салат ей понравился, и она с аппетитом принялась есть. Судак, лоснясь от удовольствия, глядел на нее.

— А сейчас будет коронное блюдо ужина! — объявил он торжественно и подал знак.

Распахнулись двери, и две официантки Прилипалы, изгибаясь, внесли громадное блюдо. На нем лежал, подпрыгивая и хихикая, большой Палтус.

— Внимание! Улыбающийся Палтус! Сейчас мы отправим его в печь…

Смешинка, побледнев, приподнялась со стула.

— В печь?! Этого веселого доброго Палтуса?

— Ну да! — подтвердил Судак. — Он будет запечен с улыбкой на устах. Я думаю, этот Палтус будет очень-очень вкусным.

— Какой ужас! — Смешинка закрыла глаза руками, чтобы не видеть улыбающегося Палтуса. Судак встревожился:

— Что случилось, дорогая гостья? Вы не любите Палтусов?

— Я их очень, очень люблю, — ответила тихо девочка. — Они такие толстые и забавные…

— Так в чем же дело? В печь его!

— Нет! — крикнула Смешинка. И добавила: — Я люблю их живых.

Судак от удивления выронил черпак:

— Как? Живых? Но будет очень неудобно… есть его живым. Нужно крепко держать…

— Что вы говорите?! — возмутилась Смешинка и повернулась к царевичу.

Царевич недоумевающе развел руками:

— Я ничего об этом не слышал. — Он обратился к Судаку. — В чем дело?

— Сейчас все объясню, — засуетился тот, глядя на Смешинку. — Пока морские жители не смеялись — мы не готовили во дворце рыбных блюд. Эти блюда невозможно было есть — такие они получались горькие и невкусные, ибо были пропитаны желчью, которая разливается от плохого настроения. «Вот если бы вы заставили всех жителей смеяться…» — однажды посоветовал я Лупибею. Но он только отмахнулся: дескать, никто из жителей этого давно не умеет.

Но через несколько дней он позвал меня снова и сообщил, что знакомая ему ведьма согласилась скупить для него весь смех у людей, а за это он должен отдать ей лучшие жемчужины Кораллового города. «Тогда, — сказал он, — мы заставим жителей проглотить этот смех и они станут веселыми и вкусными-вкусными». Но, как известно, ничего не получилось с чужим смехом — на подводных жителей он не действовал. А теперь наша драгоценная гостья научила наконец жителей веселиться.

Смешинка вздрогнула и широко раскрытыми глазами посмотрела на царевича Капельку.

— Сегодня я увидел, что все морские жители здоровы, веселы и жизнерадостны, — продолжал разглагольствовать Судак. — Это все действие вашего чудодейственного, волшебного смеха! И я решил порадовать вас сегодня и приготовить это несравненное блюдо — «улыбающийся Палтус с витаминным гарниром».

Смешинка стала бледной, как морская звезда Офиура.

— Так вот зачем… так вот для чего понадобилось тебе учить жителей смеяться, — прошептала она, глядя на царевича. — Чтобы улучшить вкус твоих кушаний!

— Клянусь, я этого не думал! — воскликнул Капелька. — Я ничего не знал. Поверь мне!

Но Смешинка, не слушая его оправданий, выскочила из-за стола и убежала. Царевич грустно смотрел ей вслед. Потом сорвал с себя салфетку и бросил в толстого Судака:

— Какого морского черта! Что за дурацкое блюдо «смеющийся Палтус», я спрашиваю?

Судак упал ниц.

— Я думал… я видел, как приятно царевичу, что все вокруг смеются, вот и решил сделать сюрприз… — бормотал он испуганно.

— Я люблю, чтобы смеялись вокруг, а не на моем столе! — закричал в ярости царевич, и Судак мгновенно исчез.

— Что же делать? — царевич в волнении ходил по залу, ломая пальцы. — Как мне теперь вернуть радость девочке Смешинке?

А Смешинка опять горько плакала в своей комнате.

— Ах, зачем я научила жителей города смеяться? — жаловалась она Мичману-в-отставке, сидевшему в своем кресле. — Прав был Храбрый Ерш: я хуже, хуже Лупибея, его стражников. Я научила всех смеяться, а они по-прежнему страдают. Что сказал бы Храбрый Ерш, если бы узнал, как все получилось? Что бы он сказал?

— Зачем гадать? — усмехнулся мудрый старец. — Надо спросить его самого.

Девочка с недоумением посмотрела на друга.

— Но ведь он сидит в темнице!

— Да, и в самой неприступной — темнице Тридакне. Никто не в силах открыть ее, кроме Лупибея…

Смешинка опустила голову и надолго задумалась. В двери показался Спрут. Он осторожно нес в щупальцах платье из ресничек медузы.

— Вот… прислал светлейший царевич. Просит надеть его и прийти на бал.

Девочка гневно махнула рукой на Спрута.

— Нет! Неси прочь! Не нужно мне это платье. Не пойду на бал!

Спрут топтался на месте, недоуменно хлопая глазами.

— Но царевич приказал вручить платье… — жалобно пробормотал он. Видно было, что он боялся возвращаться, не выполнив приказания.

— Не хочу платья! — повторяла девочка. Тут подал голос Мичман-в-отставке.

— Чудесный наряд! — сказал он, осматривая платье. — Будет неразумно его вернуть. Подожди за дверью, спрут, а девочка в это время подумает.

Спрут обрадованно шмыгнул за дверь. Смешинка с недоумением посмотрела на своего друга.

— Почему ты решил, что я подумаю? — спросила она запальчиво.

— А ты разве совсем отказываешься думать? — удивился Мичман-в-отставке.

— Я буду думать, только не о бале и нарядах!

— Верно. Именно это я и имел в виду. Давай подумаем, например, о Храбром Ерше и его друзьях. О том, как их спасти. Ты согласна подумать об этом?

— Конечно, согласна! — обрадовалась Смешинка. — Но как их спасти? Ты же сказал, что из Тридакны никто не может вырваться. Ее нельзя открыть!

— А мы и не будем стараться ее открывать, — возразил старец. — Мы взломаем ее.

— Тридакну?

— Точнее, не мы, а вот эта маленькая ракушка, — и он показал Смешинке овальный камешек.

— Маленькая, слабенькая ракушка взломает громадную Тридакну? — воскликнула в изумлении девочка. — Каким образом?

— Ракушка называется «морской финик», — пояснил Мичман-в-отставке. — Перед ней не устоит и гранит. Она легко просверлит дырочку в самой крепкой Тридакне.

— Но она просверлит маленькую дырочку! — покачала головой Смешинка. — В нее не пролезет даже Бекасик!

— Один финик просверлит маленькую дырочку. А сто фиников?

Девочка захлопала в ладоши:

— Сто фиников просверлят сто маленьких дырочек или одну большую дыру! — Она вдруг посерьезнела. — А зачем все-таки ты велел Спруту остаться? При чем здесь платье?

— Ох, маленькая глупая девочка, — покачал головой Мичман-в-отставке. — Задачу с финиками ты решила, а вот о другой задаче даже не думаешь.

— О какой?

— Как нам потихоньку выбраться из дворца. Позови Спрута и скажи, что берешь платье и будешь переодеваться, а он пусть встанет у двери и никого не впускает, да еще кликнет на подмогу других стражей. Мы выберемся в окно, спустимся вниз и незаметно выскользнем за ворота. Поняла?

Узники Тридакны свободны

Упорно размышляя над новыми порядками в городе, Лупибей не забывал и о своих пленниках. Каждый из них сидел в одиночной узкой пещере в скале, которую Спруты завалили тяжелыми камнями. Лупибей таскал пленников к себе на допрос, чтобы узнать, какое восстание в городе они готовили, кто из жителей дружил с бунтарями. Но пленники держались стойко и ничего ему не говорили.

Тогда он приказал перевести друзей в одну большую темницу — раковину Тридакну и приставить к ней самого чуткого Дракончика-шпиончика 13–13, чтобы слушал не переставая днем и ночью. «Наверняка при встрече они разговорятся и назовут хоть одно имя, — думал Лупибей. — И тогда я уж разделаюсь с ними!»

Но Храбрый Ерш разгадал хитрость Спрута. И как только друзья встретились в темнице, он сделал им знак: «Тс-с!» И глазами указал наверх, на потолок раковины. Друзья все поняли и замолчали. Слабое фосфоресцирующее сияние от стенок Тридакны едва освещало их.

Так сидели они долго-долго, тесно прижавшись друг к другу.

Вдруг они услышали где-то вдалеке непонятный глухой шум. Он все нарастал, приближался. Храбрый Ерш напряженно прислушивался, закипая от ярости. Колючки на его спине встали дыбом.

— Что с тобой? — не выдержала Барабулька.

— Вы слышите? — возмутился бунтарь. — Они смеются! Хохочут во все горло, как будто нет ни Спрутов, ни Пузанков, Ротанов и Горлачей! Как будто их не отправляют в пещеры! Как будто им живется лучше некуда!

Он выкрикивал это, не обращая внимания на то, что Дракончик-шпиончик наверху слушает и запоминает каждое его слово. Пусть! Все равно сегодня последняя ночь…

— Значит, Смешинка все-таки научила их смеяться, — тихо сказала Барабулька.

Раздались шаги — осторожные, крадущиеся.

— Кто бы это мог быть? — Храбрый Ерш напряг слух. — Стражники так не ходят, топают изо всей силы. Шпиончики ползают…

Жужжание продолжалось. То один, то другой узник прислонялся к стенке Тридакны и чувствовал едва заметное дрожание, но понять, откуда оно и зачем, не мог.

Вдруг на голову Бычка-цуцика посыпались легкие крошки. Он поднял глаза и увидел светлую точку.

— Что это? — он приник к точке и почувствовал свежую струю. — Братцы, кажется, кто-то продырявил Тридакну!

Толкая друг друга, узники рассматривали маленькую дырочку, сквозь которую струился слабый свет морских Звезд.

— О, еще одна появилась! — завопил Бекасик. — Смотрите!

— И здесь! И здесь! — наперебой кричали узники. Дырочки возникали одна за другой, как будто кто-то невидимый нанизывал жемчужное ожерелье. Все новые и новые жемчужины укладывались одна возле другой. Они образовали большой кружок. Снаружи кто-то изо всех сил топнул, кусок раковины, обсверленный со всех сторон точками-дырочками, легко отвалился и упал на дно темницы, а в образовавшееся отверстие хлынул свет.

— Выходите, друзья! — воскликнул звонкий голос, и узники увидели склонившуюся над отверстием Смешинку. — Быстрее, пока не пришли Спруты!

Барабулька, Бекасик и Бычок-цуцик кинулись к девочке и принялись нежно благодарить ее. Она, смеясь, отбивалась:

— Это не я вас спасла, я только помогала… Это он! — и Смешинка указала на Мичмана-в-отставке, который заботливо собирал свои финики. — Он придумал, как спасти вас!

— А где Шпиончик? — Храбрый Ерш, сердито встопорщив колючки, рыскал вокруг, и глаза его горели яростным огнем. — Сейчас я расправлюсь с ним!

— Увидев нас, он бросился улепетывать к дворцу, — улыбнулась девочка.

— Давайте и мы, братцы, разбегаться, — мрачно сказал Храбрый Ерш. — Дракончик поднял уже, наверное, всех на ноги.

Он кивнул на прощание своим друзьям и исчез во мраке. Смешинка и Мичман-в-отставке направились в другую сторону.

— Свободны! Свободны! — крикнула Барабулька и поспешила вслед за Бекасиком.

Но для Храброго Ерша эта радостная ночь освобождения оказалась тяжелой и мрачной. Когда беглецы разделились, чтобы легче было идти через город, кишащий Спрутами и Каракатицами, к старым развалинам, где они обычно прятались, Храбрый Ерш направился к дворцу, куда двигались все жители города. Они смеялись и шутили на ходу, плясали и радовались. С горечью смотрел бунтарь на непонятное веселье.

На площади перед Голубым дворцом бурлила громадная толпа. Все перемешалось здесь: крупные Чавычи и Белухи двигались степенно, юрко сновали Гольцы, Ласточки, Сайры, Кильки, Караси. Рядом с плоскими неповоротливыми Камбалами мелькала быстрая Корюшка.

Морская толпа — это была стихия Храброго Ерша. Он сразу же нырнул в нее, но — странное дело! — не почувствовал здесь прежнего яростного напряжения. Раньше повсюду он видел только озлобленные, мрачные глаза, и стоило ему, проплывая мимо, бросить какое-нибудь едкое слово о дворцовых прихвостнях или жестоких стражниках, как глаза вспыхивали гневом и вся толпа устремлялась за ним. А сейчас, как он ни изощрялся, как ни подстрекал, шепча жителям города разные призывы к бунту, никто не слышал его.

— Да брось ты! — хлопнул его по спине какой-то Карась-Ласкирь. — Не хотим мы сегодня думать о плохом. Жизнь и без того довольно тяжелая штука. Сегодня будем все веселиться!

— Да, веселиться! — загорланил какой-то бесшабашный Минтай. — Хватит нам все думать и слезы лить по каждому пустяку. Пришел и на нашу улицу праздник!

— Он еще не пришел, глупцы! — заорал изо всех сил Храбрый Ерш и этим на минуту привлек внимание окружающих. — Рано еще говорить о празднике, рано плясать и веселиться! Запомните: праздник наш будет тогда, когда выкинем из города всех Спрутов.

— Ну а пока мы все равно будем веселиться! — крикнул кто-то из толпы.

— Нет! — рявкнул Храбрый Ерш. — Мы не будем веселиться! Вспомните убогие лачуги, в которых вы живете! Вспомните о наших братьях, которые томятся в морских пещерах!

— Еще не хватало на празднике об этом думать! Гоните его в хвост и в жабры, — крикнула какая-то Собачка.

Из распахнутых окон дворца полилась чудная мелодия. Храбрый Ерш с отчаянием увидел, как редеет вокруг толпа. Все закружилось перед его глазами… нет, это кружатся пары. Они танцуют, они веселы, они не слушают его, бунтаря и бывшего узника Тридакны.

— Пойдем с нами в хоровод! — пригласила его толстая рыба-Кабан.

Но Ерш раздраженно оттолкнул ее и бросился прочь…

Таинственное превращение

Бал уже был в разгаре, когда в зал ворвались два Спрута:

— Беда! Грязный Ерш сбежал! Бунтарь на свободе!

Лупибей, стоявший посреди зала и наблюдавший за порядком, вздрогнул.

— Как сбежал? Ведь он в Тридакне!

— Только что видели его в толпе… мутил воду.

— Почему не схватили? — Лупибей так потряс обоих Спрутов за пояса, что цветочки посыпались из их щупалец.

— А как… мы схватим… у нас ор-ружия нет… — лязгали клювами Спруты.

— Прекратить бал! Тревога! Всем вооружиться! Из темницы Тридакны сбежал преступник грязный Ерш!

К нему подошел царевич, ведя под руку Смешинку.

— Зачем ты прекратил бал? — Капелька был очень недоволен: только-только девочка снова стала веселой, а тут бал прекратился. Ему стоило больших трудов добиться у Смешинки прощения. И то после того, как царевич торжественно поклялся, что он ничего не ест, кроме салатов. А Смешинка думала: «Надо убедить его, чтобы он приказал Спрутам тоже перейти на салаты, а морские пещеры закрыть».

— Сбежал грязный Ерш! — выкатывая глаза, сообщил Лупибей. — Его не могли задержать… Вот они, ваши цветочки!

— Экая беда, — пожал плечами царевич. — Твое дело — ловить его, а наше дело — веселиться.

— Но преступник мутил воду на площади перед дворцом! Вон те доблестные стражи видели его.

Двое Спрутов, заискивающе кланяясь, подтвердили, что грязный Ерш мутил воду и подбивал жителей ворваться во дворец, напасть на стражников.

— Пока они безоружны, — многозначительно добавил Лупибей.

— А жители что? — полюбопытствовала Смешинка.

— Они не стали слушать мутильщика. Заиграла музыка, и они пошли танцевать.

Если бы царевич наблюдал за Смешинкой, то его удивило бы, как она внезапно опечалилась.

— Ну вот видишь! — сказал Капелька начальнику стражи. — Нет причин тревожиться. Продолжаем бал!

Лупибей с недовольным видом ушел. За ним поспешили «доблестные стражи». Опять заиграла музыка. О недавнем переполохе быстро забыли, и веселье продолжалось.

Пронзительный визг Плотвички-Гимнастки заставил всех вздрогнуть и разом остановиться. Стихла музыка. В наступившей тишине, замерев, все смотрели на одно распахнутое окно. А там на подоконнике стоял Храбрый Ерш, держа черную гимнотиду. Вид у него был зловещий и решительный.

Храбрый Ерш пережил ужасный вечер. Куда бы он ни направился, везде видел веселье, пляски, радость. «С чего это они радуются? — думал он с горечью. — Ведь все в городе осталось по-прежнему: Спруты и Каракатицы не выпустили власти из своих щупалец».

Потом им овладел гнев. «Это все подстроила Смешинка! Она заставила жителей смеяться вместо того, чтобы проклинать грабителей и бороться с ними. Пока она в городе, нам не удастся прогнать Спрутов и Каракатиц. Но из города девчонка не хочет убираться. Ей хорошо во дворце, вместе с царевичем разъезжает в карете…»

И Храбрый Ерш решил расправиться за это со Смешинкой. Правда, его очень угнетала мысль, что именно она помогла ему и его друзьям освободиться из темницы.

«Но я должен думать прежде всего о жителях Кораллового города! Уничтожив Смешинку, я подниму всех на борьбу с угнетателями!»

С этого момента все сомнения отпали. Храбрый Ерш действовал, как всегда, дерзко и решительно.

Никто не заметил, как он проник в зал. Видимо, зараженная общим весельем, дворцовая стража утратила бдительность. Этим и воспользовался бунтарь. Он появился в окне в тот момент, когда рядом с ним оказались, проплывая в танце, царевич Капелька и девочка Смешинка.

— Теперь-то я рассчитаюсь с вами за все! — сказал Храбрый Ерш, не сводя с них глаз. — Как раз вы-то мне и нужны!

Он выразительно поигрывал гимнотидой, и никто, даже стражники, не посмели к нему приблизиться, зная, что бунтарь бросает рыбу-Нож без промаха. Только какой-то Пузанок стал суетливо пробираться к выходу, оставив танцевавшую с ним Плотвичку.

— За страдания морских жителей, за их обман, за грабеж! За издевательский смех! — Голос бунтаря повысился. — Получайте!

Все переполошились, бросились к дверям, началась давка. Орали Горлачи, пыхтели Ротаны, визжали Миноги. И только царевич и девочка стояли неподвижно, бесстрашно глядя в глаза опасности.

Брошенная Храбрым Ершом плоская и острая гимнотида неминуемо пронзила бы обоих, если бы не Мичман-в-отставке, молниеносно заслонивший их собой. Гимнотида смертельно ранила его, отскочила и косо унеслась вверх.

— Мой друг! — воскликнула Смешинка, бросаясь к несчастному, который медленно опускался к ее ногам.

Она встала на колени. Глаза Мичмана-в-отставке уже мутнели. Он с трудом шевелил губами:

— Проведи по ране… перьями… старого аиста, — услыхала девочка еле слышный шепот и вскочила.

— Быстрее, быстрее отнесем его ко мне! — закричала она. — Перья у меня в комнате.

Вдвоем с царевичем они осторожно перенесли раненого в комнату Смешинки и положили на кровать. Девочка достала из двухстворчатого шкафчика пучок перьев, которые она хранила с тех пор, как подобрала в развалинах, и бережно приложила их к зияющей ране на груди у Мичмана-в-отставке. Но он даже не пошевельнулся.

— Ох! Он погиб! Мой Мичман-в-отставке умирает!

— Не расстраивайся, — утешал ее Капелька. — Я прикажу, и завтра у тебя будут десятки Мичманов, и не в отставке, а молодых, жизнерадостных…

— Не нужны они мне! — Смешинка заплакала. — Как ты можешь так говорить? Он единственный…

— Надо найти Хирурга!

Но тщетно искали они Хирурга по всему дворцу — трусишка где-то надежно спрятался от передряг. Печальные возвращались они к умирающему…

Смешинка в изумлении остановилась на пороге. Мичман-в-отставке исчез. Вместо своего друга Смешинка увидела пестрое желто-красное создание с длинными черными плавниками. Над большими выразительными глазами незнакомца нависали пушистые белые брови. Он сидел в любимом кресле Мичмана-в-отставке и задумчиво теребил зеленый «галстук гостя», повязанный кокетливым пышным бантом.

— Кто вы такой? — спросила Смешинка. — Где Мичман-в-отставке?

— Какой Мичман-в-отставке? — удивился незнакомец.

— Он был здесь!

— Ах, этот белый… старый, — незнакомец пожевал губами. — Смешнее я не видел существа… Да. А я много повидал, много… Садитесь, — привстав, он вежливо пододвинул Смешинке второе кресло. — Вы, я вижу, волнуетесь.

— Прекратите болтовню! — вскричала в отчаянии девочка. — Где мой друг?

Незнакомец устроился поглубже в кресле и, кажется, заснул. Царевич, стоявший, у двери, подошел и грубо встряхнул его.

— Вас спрашивают! Где Мичман-в-отставке?

Незнакомец вздрогнул и несколько раз, привстав, почтительно поклонился царевичу, потом Смешинке.

— Ох, простите… Проклятая привычка виновата. Я ведь по ночам работаю, наблюдаю Звезды, а днем сплю. Очень интересно, знаете ли, наблюдать Звезды. Они такие… смешные и милые. И разные. У каждой свой характер. Есть Звезды добрые, есть злые, есть равнодушные, сообразительные, коварные, тупые, но есть и благородные и честные! Да, да.

— Нет, это становится невыносимым! — всплеснула руками Смешинка.

— Так вы Звездочет? — оборвал его Капелька. — В жизни не видел такого болтливого Звездочета! И почему вы так необычно окрашены? Ведь все Звездочеты серо-черного цвета!

— Видите ли, — пояснил Звездочет, — серо-черные тона угнетающе действуют на Звезды. Созвездия их распадаются, а сами они становятся раздражительными, капризными и часто закатываются… в истерике. А когда они видят меня, то становятся веселыми и радостными. Я их развлекаю. Как-то я подслушал, что за глаза они называют меня… клоуном. Да, клоуном.

Смешинка умоляюще сложила руки:

— Я сейчас стану перед вами на колени, только скажите мне, куда делся Мичман-в-отставке? Прошу вас!

— А разве я еще не сказал? — удивился Звездочет. — Простите, простите… Общаясь со Звездами, поневоле становишься таким рассеянным и невнимательным к другим, хотя мне-то уж нельзя быть рассеянным… Так вот, — он наметил нетерпеливый жест девочки. — Мичман вышел.

— Куда? — изумилась Смешинка.

— В отставку. Да, кстати, вы ведь сами это прекрасно знаете. Просто нехорошо терзать меня расспросами в то время, как ответы давно известны вам, — укоризненно сказал Звездочет.

Смешинка долго молчала, раздумывая. Искоса она посматривала на зеленый «галстук гостя», и догадка рождалась в ее душе вместе с надеждой.

— А говорил ли он что-нибудь?

— Не помню. Впрочем, кажется, говорил… Он сказал, чтобы вы сохранили вот это, — и Звездочет-Клоун жестом фокусника извлек откуда-то как будто букет диковинных цветов.

Но взяв их, девочка увидела, что это перья старого аиста. Она порывисто прижала их к груди.

— Эти перышки я приложила к его ране! Значит, он все-таки ожил… Но вот уже второй друг мой исчезает неизвестно куда. Зачем, зачем пришла я в это подводное царство?!

Звездочет-Клоун задремал, сидя в кресле. На его груди поблескивал переливчатый «галстук гостя».

Месть крылаток

— В городе объявлено тревожное положение, — сказал Смешинке царевич Капелька. — Лупибей рвет и мечет: грязный Ерш до сих пор не найден. На поиски бунтаря брошены все наличные силы Спрутов и Каракатиц. В самое ближайшее время шайка будет поймана. Но пока Лупибей предложил, чтобы мы отправились к моему отцу, Великому Треххвосту, потому что может снова быть покушение. Ты согласна?

— Ну что ж… Я давно хотела повидать твоего отца и его таинственный замок.

— Тогда я велю запрячь карету и взять еду на двоих.

— Нет, на троих, — поправила Смешинка.

— Кто же поедет с нами?

— Этот смешной Звездочет-Клоун.

— Как? Он еще не убрался из дворца? Зачем тебе этот несносный болтун?

— Он будет напоминать мне о бедном Мичмане-в-отставке, — тихо сказала девочка. И вдруг оживилась: — Ты знаешь, он рассказал мне, что у морских Звезд по пять сердец, пять ног, а желудок один!

— Вон у осьминогов тоже по восемь ног, желудок один, — отмахнулся царевич. — Что же удивительного?

— Осьминогам приходится столько бегать и хватать, чтобы набить свой единственный желудок, а Звезды… о, они спокойны. И даже, если желудок им слишком надоедает, они выбрасывают его — пусть ищет пропитание сам. Звездочет столько знает о них!

— Сплетник он, твой Звездочет, — усмехнулся Капелька. — Ладно, пусть едет. Раз он напоминает тебе о Мичмане-в-отставке… А тот напоминал тебе о ком-нибудь?

— О старом аисте, — задумчиво сказала девочка. — Звездочет-Клоун напоминает мне и о Мичмане-в-отставке и о старом аисте.

— А о ком напоминаю тебе я? — с обидой спросил царевич… Смешинка удивленно взглянула на него:

— Ты напоминаешь о самом себе…

И вот приготовления закончились. Четырехглазка взмахнул длинным бичом. Крылатки плавно тронули карету и понесли ее по улицам города.

У ворот с путешественниками попрощался Лупибей. Он опять был вооружен, и все стражники вокруг него тоже привычно помахивали дубинками. Правда, стража у ворот не отбирала еду, и жители по-прежнему беспрепятственно проходили в город, неся богатые дары моря, смеясь и перебрасываясь шутками. Но Звездочет-Клоун заметил, как алчно и нетерпеливо поблескивают глаза Спрутов.

В это время Лупибей думал: «Поезжайте, поезжайте быстрей, я тут живо наведу порядок. Понюхают они у меня цветочки…»

Он величественным жестом дал Четырехглазке разрешение ехать, и карета оказалась за городом.

Смешинка повернулась к царевичу:

— На этот раз мы, кажется, путешествуем без охраны Каракатиц?

Царевич утвердительно кивнул.

— Вот хорошо! Мне очень не нравятся Каракатицы… Да и зачем охрана? Ведь у тебя есть оружие… — и она посмотрела на острую рыбу-Саблю, висевшую на поясе царевича.

— Ты ошибаешься, — улыбнулся царевич. — Охрана у нас есть.

— Где же она?

— А вот, — и Капелька указал на Крылаток. — Это самая грозная моя охрана.

— Крылатки? — удивилась Смешинка. — Эти нежные, прекрасные и беззащитные создания?

— Их еще зовут Скорпионами моря. Крылатки — опаснейшие существа. Легкий укол их колючек означает мгновенную смерть — настолько они ядовиты.

Смешинка с удивлением и страхом посмотрела на Крылаток.

— В этом и заключена мудрость моего отца. Он дал мне такую охрану — с виду очень безобидную, а на самом деле более могущественную, чем охрана из Спрутов или Каракатиц.

— А что это там висит на передней Крылатке? — спросила девочка. — Какой-то блестящий кружок…

— Пропуск Великого Треххвоста, — с гордостью сказал царевич. — Чтобы никто не задержал нас в пути.

— Кто же осмелится задержать нас?

— О! На пути к замку столько препятствий, что ни одно живое существо не преодолеет их без такого знака.

— Какие препятствия? — встревожился Звездочет-Клоун.

— Сначала будет Море Акул — все плавающее находит в нем свою гибель. Потом пойдут Крабьи Скалы — ни одно ползающее существо не минует их. Затем мы вступим в Струи Кальмаров — в толще воды так много этих чудовищных существ, что струи от их движения постоянно взвихряют воду. Но сразу же после этого мы попадем в спокойное, очень спокойное пространство, которое называется Стеной Ядовитых Медуз. Там одна над другой висят гигантские Медузы и смертоносные стрекала пронизывают воду до самого дна — мельчайший планктон не просочится сквозь стену. И только после этого мы увидим сказочный несравненный замок моего отца.

— А зачем столько преград перед замком? — удивилась Смешинка. — Ведь к твоему отцу не сможет проникнуть ни один из жителей Кораллового города!

— А что нужно жителю города в замке?

— Не знаю, — пожала плечами девочка. — Но, наверное, Великий Треххвост хоть изредка должен встречаться с подданными?

— Скажем, кто-то захочет пожаловаться на Лупибея или другого Спрута, — вмешался Звездочет-Клоун. — А может, кто-то захочет дать добрый совет.

— Жалоб до сих пор не было, — спокойно улыбнулся царевич. — А советы отцу дают его советчики — Барракуда, Мурена и Щука-Мольва.

— Советчиков этих я хорошо знаю, — заметил насмешливо Звездочет-Клоун. — Они могут советовать только, как побольше проглотить.

Кучер Четырехглазка пошевелился и уставился на него одним из своих четырех глаз. При этом он не забыл вытянуть кнутом сразу всех Крылаток.

— Значит, ни одно живое существо не может проникнуть в замок? — спросила Смешинка.

— Почему же, может! — возразил царевич. — Есть Темная труба, соединяющая Коралловый город и замок. По ней ежедневно путешествуют лучшие жители города.

— Точнее будет сказать, Спруты таскают их, чтобы кормить Прихвостней в замке, — вставил Звездочет-Клоун.

— Чушь!

— Почему же больше мы не видим тех, кто попадает в Темную трубу?

— Просто они не хотят возвращаться обратно. Отправившись в дальние странствия, они видят так много необычного, интересного…

— …что обратно их и не тянет, — вставил Звездочет-Клоун. — Это, конечно, естественное желание, если учесть, что в городе хозяйничает Лупибей.

— Городом руковожу я! — запальчиво крикнул царевич Капелька.

— Да и ты не лучше. Столько безобразий вокруг, а ты одни балы устраиваешь.

— Я хочу, чтобы всем было хорошо и весело! — воскликнул царевич. — О каких безобразиях ты говоришь? Ведь я привел Смешинку, чтобы никто не грустил.

Кучер внезапно остановил карету и обратился к царевичу:

— Я получил особые полномочия от Лупибея по охране вашей особы и уничтожению преступников. Так вот, заявляю вам, что этот Звездочет-Клоун в разговоре допустил три оскорбления: советчиков Великого Треххвоста, вашей особы и верного царского слуги — начальника стражи Лупибея. По данному мне приказанию я должен уничтожить преступника.

И он показал Осьминожий камень, который светился зловещим зеленоватым светом. Этот камень Лупибей вручал только тем, кто выполнял его особые поручения.

— Как… уничтожить? — со страхом спросила девочка.

— Казнить. Тут же на месте.

— Кто будет его казнить? — брезгливо спросил царевич. — Ты, что ли?

— Нет, Крылатки.

— Мне не хочется омрачать путешествие, — бросил царевич. — Нельзя ли отложить ваши… э-э, дела до прибытия в замок.

— Нет! Я не могу везти преступника в замок, — и Четырехглазка сложил бич в девять раз.

— Но он не совершил никакого преступления! — воскликнула девочка.

— Во всяком случае, я его прощаю, — поспешно заявил царевич. — Поехали дальше.

— Мы не можем ехать дальше, — твердил кучер. — Я должен выполнить приказание Лупибея.

— Что это такое? Кучер приказывает? — нахмурилась Смешинка. — Царевич ты или нет?

— Я царевич! Но, видишь… он не только кучер, но и тайный шпион, судья и представитель Лупибея. А тот отличный специалист во всяких расследованиях. Если он говорит, что старец — преступник, значит, так оно и есть.

— Но ведь он не преступник, ты же видишь! — воскликнула отчаянно Смешинка.

— Да, я вижу, что он как будто не преступник… — нерешительно сказал царевич, взглянув на побледневшего Звездочета-Клоуна.

— Точнее, вы не видите, что он преступник, — поправил Четырехглазка. — А я вижу.

— Ему нужно доверять, — поспешно согласился Капелька, обращаясь к девочке. — У тайных шпионов и зрение по-особому устроено: четыре глаза! Они видят то, чего нам не увидеть никогда.

— Нет, он не умрет! — воскликнула девочка. — Я не позволю!

Тайный шпион даже не посмотрел в ее сторону, а царевич принялся утешать Смешинку:

— Ах! Пусть делает, что хочет. Звездочет-Клоун сам виноват: говорит много лишнего. Из-за него я не буду вмешиваться в дела Лупибея.

— Нет! Нет! Нет! — твердила девочка.

Звездочет-Клоун, выходя из кареты, потрепал ее по плечу:

— Ну что ты волнуешься! Иногда пара старых подслеповатых глаз видит больше, чем две пары шпионских.

Тайный шпион со злобой посмотрел на него и обратился к Крылаткам:

— Скорпионы моря! Вам поручаю важное дело. Готовы ли вы?

— Мы готовы, готовы… — шептали Крылатки. Они всегда говорили только шепотом. — Наши колючки налились ядом, сними же поскорее упряжь…

Кучер, не сходя с места, одним движением снял упряжь. Девять полосатых Скорпионов, выстроившись в ряд, двинулись на Звездочета-Клоуна. Четырехглазка поспешил следом.

На первый взгляд Крылатки казались одинаковыми, но, приглядевшись, можно было заметить, что они чуть отличаются по величине. В голове упряжки находилась обычно самая маленькая Крылатка, которую звали Крошка Ю. Она несла блестящий знак — пропуск Великого Треххвоста, который так сверкал, что на него нельзя было смотреть даже издали. Вслед за Крошкой Ю двигалось семь Крылаток. На каждой висел маленький колокольчик, издававший одну из семи нот: до, ре, ми, фа, соль, ля, си. Последней в упряжке была самая большая Крылатка — Ма. Яд ее спинной колючки, поговаривали, мог убить Кашалота, потому что на долю Ма приходилась вся сила ударов бича и от каждого прибавлялась капля яда.

Глаза Крылаток вспыхнули чистым зеленым пламенем, как всегда происходило, когда они нападали. Всякого, кто видел этот зловещий огонь, пробирала зябкая дрожь. Но Звездочет-Клоун почему-то не обращал на своих палачей ровно никакого внимания. Позабыв обо всем на свете, он наклонился над небольшой Звездой и внимательно рассматривал се.

— Эй, ты! — повелительно крикнул Четырехглазка. — Приготовься к смерти!

— Ну вот еще! Я и к жизни-то не очень готовился… бормотал Звездочет-Клоун и вдруг закричал обрадованно. — Посмотрите! Наконец-то я нашел ее!

— Кого? — спросил Четырехглазка, и строй Крылаток остановился.

— Ее, знаменитую разноцветную Звезду! Посмотрите!

— Действительно, это была удивительная морская Звезда: каждый луч ее был окрашен в свой собственный цвет.

— Я слышал о ней, — взволнованно продолжал Звездочет-Клоун, — но никогда не видел.

— Вперед! — взмахнул бичом тайный шпион. — Выполняйте приказ.

Строй пестрых Скорпионов неожиданно изогнулся так, что Четырехглазка оказался отрезанным от кареты. Он растерянно попятился от наступавших Крылаток.

— Пришла пора! — заговорили они непривычно громко. — Пришла пора нам с тобой рассчитаться, мучитель!

— Что… что с вами? — забормотал Четырехглазка.

— Долгими ночами мы мечтали об этом — говорили между тем Крылатки наперебой. — Каждый раз, когда на каши спины опускался тяжелый кнут, мы представляли, как ты за все ответишь. За свои издевательства ты прольешь немало слез.

— Что вы хотите делать? — взвизгнул Четырехглазка.

— Не бойся, мы не ужалим тебя. Ты оставишь здесь свой бич и тайный знак шпиона и будешь изгнан в далекие края. К Лупибею ты не посмеешь вернуться — он не простит тебе потерю тайного знака. Ты будешь скитаться в необитаемых скалах или непроходимых зарослях, и все живое будет гнать тебя прочь, как ненавистного слугу Спрутов.

Четырехглазка не смел перечить своим грозным противникам. Покорно оставил он бич и Осьминожий камень и торопливо заковылял прочь озираясь: не передумали ли Крылатки, не гонятся ли за ним?

Звездочет-Клоун поднял бич Четырехглазки и с отвращением далеко отбросил его.

— Как же мы поедем теперь? — растерянно спросил Капелька.

— Без кнута? — насмешливо сказал Звездочет-Клоун. — Не знаю, не знаю…

— Эй, Крылатки! — окликнул царевич совещавшихся о чем-то Скорпионов. — Вы намерены везти нас дальше?

От кружка Скорпионов отделилась Ма и приблизилась к карете:

— Нет. Мы должны изгнать также и тебя.

— Меня?! — изумился Капелька. — Но ведь я не найду дороги обратно. Я погибну! За что вы хотите изгнать меня?

Он невольно положил руку на Саблю, но тут же снял ее: против Крылаток никакая сабля не поможет…

— За наши страдания, — продолжала Ма. — Каждый удар, который падал на наши спины, ты мог бы остановить. Каждое унижение, которому нас подвергали, ты мог предотвратить. Но предпочитал ничего не замечать.

— Я вообще ни во что не вмешиваюсь, — пожал плечами царевич. — Какое мне дело до чьих-то унижений, страданий и преступлений? Не правда ли, Смешинка?

— Не знаю, — побледнев, ответила девочка. — Может быть, они правы. Каждый должен расплачиваться за те удары, которые он мог бы остановить. И я, наверное, сумела бы облегчить их жизнь. Если бы захотела…

— Но как? — развел руками Капелька. — Ты же видела, даже кучер Четырехглазка меня не слушал. Не могу же я вмешиваться во все дела!

Ма молча отплыла. Мгновение Крылатки были неподвижны, потом разом вытянулись в длинный ряд и стали надвигаться на карету…

Но на пути Скорпионов вдруг оказался Звездочет-Клоун.

— Постойте! Ведь вы не одни на белом свете. Может быть, есть в море существа, к которым царевич не был равнодушен, делал им добро и облегчал жизнь? Тогда ваше решение несправедливо.

— Что же нам делать, мудрый Звездочет-Клоун, подскажи скорее!

— Выход один. Отправимся дальше и будем спрашивать всех встречных, может быть, найдем кого-то, кто хорошо отзовется о царевиче.

— Тогда в путь! — вскричали Крылатки.

Странствия по морям

Вскоре путешественники увидели громадный, необозримый косяк Сельди, направлявшийся в город.

— Выслушайте меня! — закричала Смешинка.

Сельдяной Король, плывший впереди, остановился. Тотчас замер и косяк. Девочка рассказала о суровом решении Крылаток и об изгнании, которое ждет царевича Капельку, если никто не замолвит за него доброго слова.

— Мы не знаем, — сказал Сельдяной Король, а все сельди молчали. — Мы ничего такого не знаем. Правда?

И Сельди, как одна, закивали головами.

— Но вы можете помочь Капельке! — разволновалась Смешинка. — Смотрите, как вас много — тысячи и тысячи! Если вы поплывете во все концы и станете искать, то непременно найдете кого-нибудь, кто вспомнит о добром деле царевича.

И тут Сельди заговорили.

— Как это — во все концы? — раздались испуганные голоса. — Мы можем только в один конец. Все вместе, косяком. За нашим дорогим Королем.

— Это верно, — сказал Король. — Мы можем плыть только за мной.

Девочка в отчаянии заломила руки.

— Но может быть, среди вас найдется несколько Сельдей, которые захотят выполнить мою просьбу?

— Может быть, и найдется. Сейчас мы это выясним, — радушно сказал Сельдяной Король. — Мы всегда готовы помочь тому, кто в беде. Слушайте! — обратился он к косяку. — Мы все плывем за мной, а остальные, кто не хочет плыть вместе с нами за мной, пусть остаются и выполнят просьбу Смешинки!

И он поплыл к городу. Сельди повалили за ним. Девочка упрашивала их:

— Останьтесь кто-нибудь, прошу вас! Помогите царевичу!

Сельди испуганно шарахались от нее и отводили в сторону тусклые глаза:

— Мы не остальные. Мы все вместе плывем за своим Королем. Пусть помогают остальные. Как решил косяк, так и будет.

В конце концов девочка замолчала и тоскливо смотрела, как проплывают мимо тысячи Сельдей.

Они отправились дальше. Вскоре карета вошла в Море Акул. В прозрачной воде неслышно скользили длинные хищные силуэты. Акулы сразу же окружили карету. Смешинка во все глаза рассматривала их. Здесь были громаднейшие Китовые Акулы, свирепые Тигровые и Белые, коварные Колючие Акулы и Акулы-Лисицы, лицемерные Морские Ангелы, неповоротливые Бородатые Акулы и суетливые. Акулы-Няньки, закаленные Полярные, непонятные Акулы-Катран, Кошачьи Акулы и многие, многие другие. У каждой Акулы под носом крутились пестрые Лоцманы. Они переговаривались между собой на разных языках и очень важничали, но Акулы просто не замечали их. Смотрели прозрачными, ничего не выражающими глазами на Смешинку и слушали ее рассказ.

— Может быть, вы спасете царевича? — спросила она, закончив. — Вы много видели и слышали, так не встречалось ли вам существо, которое высказало бы дружеские чувства к царевичу?

— Дружеские чувства! — заговорили удивленно Акулы. — Обо всем на свете мы слыхали, только не о дружеских чувствах. Что это такое, объясни!

— Ну вот, например, если у кого-то из вас есть друг… — начала девочка.

— Ох, Смешинка, только не смеши нас! — сказала, лязгая зубами. Тигровая Акула. — Мы, Акулы, живем уже миллионы лет. А знаешь почему? Потому что у нас никогда не было друзей. Самый большой друг у меня — мой желудок, и все мои мысли о том, чтобы ему было хорошо. Во рту у меня сотни зубов, даже вся шкура усеяна не чешуей, а зубами. Зубы и желудок — вот друзья, благодаря которым ты проживешь миллионы лет.

Акулы загудели в знак одобрения.

— Но, может быть, тебе поможет бабушка Китовая Акула? — ехидно сказал Морской Ангел. — Ведь ее почему-то называют добродушной.

— Не смейтесь надо мной, деточки мои, — улыбнулась Китовая Акула. — Говорят, меня называют Китовой потому, что я питаюсь планктоном, как киты. Но я открою вам тайну. Когда-то я была более свирепой и прожорливой, чем все вы. Однажды, потеряв голову от жадности, я проглотила целого кита! — Акулы изумленно переглянулись. — Я чуть не лопнула — так раздулась. Хирург срочно прописал мне рвотное, но я не пила его, боясь потерять такой большой лакомый кусок. Кое-как мой желудок переварил добычу, но с тех пор он больной, Хирург посадил меня на диету, и вот теперь я питаюсь планктоном. Но я мечтаю о том времени, когда выздоровею и начну глотать всех подряд. О, тогда берегитесь!

Кое-кто из Акул помельче с опаской отодвинулся от алчной громадины.

Миновав Море Акул, путешественники оказались над Крабьими Скалами.

— Привет путешественникам! — крикнул им здоровенный Краб, махая тяжелой черной клешней. — Спускайтесь пониже, потолкуем. Пожму ваши клешни, обниму вас крепко, по-дружески.

— По-дружески! — встрепенулась Смешинка. — Он сказал: по-дружески! Давайте спустимся!

— Погоди! — остановил ее Звездочет-Клоун. — С Крабом лучше говорить издали, на расстоянии. А то не успеешь оглянуться, а он уже обнимает тебя, да так крепко, что вскоре трудно разобрать, где ты, а где он. При таком разговоре не знаешь, как сохранить не только собственное мнение, но и себя.

Крылатки парили в воде, поддерживая карету невысоко над скалами, где собралось видимо-невидимо Крабов. Они жадно смотрели вверх и слушали Смешинку.

— Ну что ты, девчушка, так долго рассусоливаешь? — перебил ее Волосатый Краб. — Конечно, мы спасем Капельку. Давай его сюда побыстрее! И тебя спасем, и Звездочета-Клоунишку, и Крылаток! Какие могут быть сомнения?

И Крабы заорали:

— Спасем вас со всеми потрохами! Спускайтесь, не заставляйте ждать! Не сомневайтесь…

Карета незаметно опускалась ниже и ниже, множество клешней нетерпеливо щелкало и тянулось к путешественникам. Крабы полезли друг на друга, началась давка. Кто-то надсаживался:

— На всех хватит, будем спасать по маленькому кусочку…

Полетели оторванные клешни, вода замутилась. Миг — и о путешественниках забыли, внизу кипела драка. И только один Ходульный Краб отошел в сторонку, утвердился на восьми лапах-ходулях, а двумя потянулся вверх, пытаясь ухватить карету. Одна клешня царапнула о днище, и тут Звездочет-Клоун очнулся:

— Ходу! — крикнул он на Крылаток, те рванулись. Ходульный Краб не удержал равновесия и упал в свалку. Какой-то Крабик-косолапик испуганно бежал к щели…

— Вот они, спасители! — кивнул на побоище Звездочет-Клоун. — Так спасли бы, что клочков потом не осталось бы…

Долго тянулись внизу мрачные скалы, на которых, словно валуны, виднелись там и сям круглые крабьи панцири. Крылатки задыхались: вода здесь была тихая, затхлая. Так и хотелось опуститься на дно, отдохнуть, но там поджидали, притаившись и поблескивая глазами, «гостеприимные» Крабы.

Наконец измученные Крылатки почувствовали освежающие струи. Это были Струи Кальмаров! Тотчас карету путешественников захлестнуло длинное щупальце с крючком на конце. Гигантский Кальмар таращил круглые, с тарелку глаза. Отовсюду мчались другие чудища с развевающимися щупальцами.

Смешинка и к ним обратилась с просьбой помочь царевичу.

— У вас добрые и выразительные глаза, — сказала девочка. — Такие глаза не могут принадлежать тем, кто стремится к злу. Вы летаете в воде, как по воздуху. Вам ничего не стоит облететь моря и океаны и отыскать того, кто хорошо отзовется о царевиче Капельке. Ведь вы хотите этого?

Гигантский кальмар Кракен не спеша расправил щупальца.

— Ты маленькая и глупая, и мы прощаем тебе маленькие глупости, которые ты сейчас сказала. Взгляни не на глаза, а на тела наши, и ты поймешь, чем мы живем — добром или злом. У нас десять рук, и они приспособлены для того, чтобы хватать добычу и больше не выпускать. Мы действительно рассекаем воду так, что никто не сумеет нас обогнать.

Когда-то мы, Кальмары, владели всем подводным миром. Мы резвились, не зная страха, а нас боялось все живое. Так бы и оставаться нам на вечные времена властелинами подводного царства, ан нет — нас обуяла гордость.

Решили и воздух захватить в свои щупальца. Мы стали выскакивать из воды и летать в воздухе. Ловили птиц и пожирали их.

Но уже надвигалась беда. Вверху жили зубастые киты — Кашалоты. Они дышали воздухом, поэтому ловили тех рыб, что плавали у поверхности. Как-то один Кальмар, налетавшись в воздухе, упал прямо в пасть Кашалоту. Добыча тому показалась вкусной. И Кашалоты начали гоняться за Кальмарами и даже ныряли за нами до самого дна. Не стало нам спасения! И вот те, что остались, нашли защиту у Великого Треххвоста. Здесь и несем службу, ожидая того часа, когда Кашалоты уберутся куда-нибудь подальше.

— И что же вы тогда будете делать? — спросил Звездочет-Клоун.

— Опять захватим глубины и будем владеть ими, не нуждаясь в покровительстве. Но действовать станем умно — не полезем ни в воздух, ни на землю…

— Значит, теперь вы стали скромнее — удовлетворитесь такой малостью, как океанские глубины.

— Что поделаешь, — вздохнул Кракен. — Хотелось бы большего… Предки рассказывали, что птицы такие вкусные! Особенно большие, с огромными крыльями…

— Аисты? — быстро подсказал Звездочет-Клоун. Смешинка вздрогнула.

— Не помню. Может быть, и аисты.

Миновав струйные владения Кальмаров, карета с пассажирами опять очутилась в спокойных водах. Там и сям в воде, как причудливые цветы, висели разноцветные Медузы. Казалось, они совершенно неподвижны, однако едва появились путешественники, как перед ними сомкнулась прозрачная стена. Они посмотрели назад — там густо наплывали вытянутый обтекаемые Корнероты, между которыми сновали крошечные Обелии, а вверху над головами двигались целые флотилии Парусников и Португальских корабликов.

— Не торопитесь! — сказала путешественникам громадная бородатая Цианея. — Жалка участь того, кто постоянно торопится. Все время на бегу, некогда подумать. И в результате ничего не успевает сделать.

Звездочет-Клоун поклонился Цианее.

— Слышу умные речи! Значит, вы, Медузы, всегда поступаете верно?

— Так, Звездочет-Клоун, — ответила Цианея. — Мы всегда правы. Посмотри: не мы ли самые медлительные создания в мире? И не мы ли настолько мягкотелые и прозрачные, что иногда нас трудно отличить от самой воды? И это в то время, когда каждый стремится одеться в панцирь или спрятаться в надежную нору, каждый стремится плавать быстрее всех, чтобы убежать от врагов и настигнуть добычу! Казалось, мы обречены на гибель. Однако нас так же много, как воды в морях и океанах…

— Почему же?

— Потому что мы не спешим, — самодовольно продолжала Цианея. — За нами всегда последнее слово.

— Да, это верно, — закивал Звездочет-Клоун, глядя на жгучие стрекала Цианеи. — Однако почему вас не побеждает всякий, кто хоть немного тверже вас?

— Потому что не так тверды те, которые кажутся твердыми. Возьми хотя бы устрицу. Снаружи она — камень, а внутри — такая же мягкая, как мы. И так у всех: внутри самого твердого существа есть мягкий студенистый кусочек, который рождает неуверенность и страх. А мы цельные. Мягкость мы сделали своим оружием.

— Если вы настолько мудры, то помогите спасти царевича от гибели, — обратилась Смешинка к Медузам.

Они внимательно выслушали ее рассказ.

— Все это кажется весьма интересным, — пробормотала Цианея.

Остальные Медузы многозначительно молчали.

— Значит, вы можете найти выход? — волнуясь, спросила Смешинка.

— Да, — ответила Цианея, колыхнув бородой. — Но когда мы найдем его, то никому об этом не скажем.

— Вот новость! — удивилась Смешинка. — Почему же?

— Потому что всю нашу мудрость мы храним при себе, — наставительно произнесла бородатая Медуза, и все остальные одобрительно закивали. — Если бы мы делились ею, что осталось бы нам?

Путешественники тут же распрощались с Медузами.

— Ну вот, — сказали Крылатки, когда карета оставила позади Стену Медуз. — Мы честно старались найти того, кто сказал бы доброе слово о царевиче… Теперь ничто не помешает возмездию.

Девочка с горя бросилась к царевичу Капельке, и он нежно прижал ее к своей груди.

— Неужели нет никого, кто спас бы тебя? — вскричала она.

— Есть! — раздался вдруг чей-то пронзительный тоненький голосок.

Рассказ Сабиры

Говорила Звезда, которую Звездочет-Клоун захватил с собой и положил в карету.

— Как? Ты заговорила? — изумился Звездочет-Клоун. — Но ведь Звезды ни с кем не говорят.

— Они не говорят, когда им нечего сказать, — ответила Звезда.

Звездочет-Клоун присмотрелся и увидел на конце одного луча круглый рот — не тот рот, в который Звезда обычно отправляет устриц, а говорящий. У основания луча открылся синий глаз и подмигнул Звездочету-Клоуну.

— Почему же ты раньше молчала и заставила нас совершить утомительное и опасное путешествие? — спросил старик.

— Потому что я была занята.

— Чем? — улыбнулся Звездочет-Клоун.

— Делала себе говорящий рот. А заодно и глаз, чтобы видеть того, с кем разговариваю.

— Разве Звезды умеют такое?

— Не знаю, как другие, а я умею, — сказала Звезда. — Меня зовут Сабира. А хочу я сказать вот что. Однажды царевич сделал мне добро, и я должна отблагодарить его. О нем я всегда вспоминаю с признательностью.

— Ох, милая Сабира! Ты спасла Капельку!

И Смешинка снова бросилась на шею царевичу — на этот раз от радости, а он, улыбаясь, крепко обнял ее.

— Спасен, спасен! — повторяла девочка. — Теперь ты будешь с нами!

И царевич смеялся и гладил ее разметавшиеся золотые волосы.

— Расскажи скорее, прекрасная Звезда, какое добро сделал тебе царевич Капелька?

— Охотно, — ответила Сабира. — Ведь не для того я сделала себе рот, чтобы сказать два слова и замолчать.

— Мы слушаем тебя! — сказали все.

— Однажды я нашла прелестное местечко под скалой, где было много устриц и мидий. Вскоре туда пожаловали мои подруги. Мы весело проводили время, лакомясь отборными ракушками. Как вдруг появились царевич Капелька и Лупибей.

«Посмотри, какая подозрительная Звезда, — сказал Спрут, останавливаясь надо мной и помахивая дубинкой. — Эти Звезды нужно уничтожать беспощадно, где только увидишь. От них все зло!»

«Ну что ты, уважаемый Лупибей, — ответил царевич. — Ошибаешься. Звезда как Звезда».

«Знаю я эти Звезды! Не успеешь оглянуться, а они уже подберутся к самым лакомым кусочкам».

«С нее достаточно и этого», — тут царевич ударом ноги отбросил меня далеко-далеко! Я тотчас спряталась за камень так, что Лупибей больше не увидел меня…

— И ты называешь это добрым делом? — ахнули Крылатки.

— Конечно. Ведь он спас меня от Лупибея. Но мало этого! В тот же день скала обрушилась и похоронила под собой всех моих подруг. Царевич дважды спас меня от гибели! Скажите, разве это не доброе дело?

Капелька покраснел и, пожав плечами, пробормотал:

— Что-то я не припомню такого случая…

А Звездочет-Клоун глубокомысленно добавил:

— Иногда добрый удар оказывается лучше всяких добрых слов.

Крылатки удивленно переглянулись.

— Да, но можно ли считать удар добрым делом? Ведь он наносится обычно не с доброй целью…

Но Звездочет-Клоун рассеял их сомнения:

— Неважно, с какой целью наносится удар, важно, куда летит тот, кто получил его. А потом, если получивший удар считает его добрым делом, то чего же сомневаться другим?

Крылатки долго размышляли и наконец согласились с ним.

— Куда же нам теперь плыть?

— Вместе с нами, — сказал царевич Капелька. — Отвезите карету в замок.

— Чтобы ты передал нас в щупальца стражи? Ведь мы изгнали Четырехглазку, — запротестовали Крылатки, — и хотели изгнать тебя.

Царевич встал и вытянул руку:

— Успокойтесь! Я ни слова не скажу о том, что произошло с нами в пути. Обещаю вам! Можете не бояться!

— Хорошо, — сказала Ма. — Отправляемся в замок. Но предупреждаем тебя, царевич Капелька, что наша Крошка Ю будет сопровождать тебя всюду! И если ты захочешь предать нас, помни: укол Крылатки невозможно предотвратить!

Крылатки впряглись в карету и отправились к мрачным тяжелым стенам замка, видневшегося вдали.

В замке

Сквозь узенькое отверстие в высокой каменной стене наших путешественников долго рассматривал злобный вытаращенный глаз Спрута. Он был такой толстый, что полностью занимал сторожку, предназначенную для трех Спрутов. И имя у него было подходящее: Жуйдавись. Он беспрестанно жевал. Жевал на посту, на ходу, во время обеда, после обеда и даже во сне жевал, правда, немного медленнее, чем обычно. Вот и сейчас он сопел и чавкал, рассматривая прибывших через окошечко.

— Кто такие? — наконец прохрипел он.

— Царевич и сопровождающие его лица! — сказал Звездочет-Клоун, поднимая пропуск Великого Треххвоста.

Стражник судорожно проглотил очередной кусок, распахнул ворота и стал низко кланяться:

— Милости прошу, дорогой и любимый царевич! Все ждут не дождутся высочайшего прибытия…

Карета въехала в узкие ворота, которые сразу же захлопнулись. Путники очутились на большой площади, посыпанной желтым песком. Там и сям по площади маршировали отряды Спрутов. А дальше вздымался серой бесформенной глыбой замок.

— Почему он такой некрасивый? — спросила Смешинка. — И тяжелый.

— Ошибаешься, он очень красив, — возразил царевич. — Просто он вырублен из целой скалы. Смотри, какая мощь в нем! Если закрыты все коридоры замка, никакой враг не в силах взять его штурмом.

Девочка завидела несколько черневших отверстий в стенах замка.

— Это коридоры? А куда они ведут?

— Все коридоры ведут в большой зал, где находится мой отец, Великий Треххвост.

Они вошли в чернеющее отверстие и оказались в просторном высоком коридоре. У стен с обеих сторон стояли пустые клетки из прочнейшего китового уса, тускло освещенные ночесветками. Смешинка уже хотела спросить царевича, зачем эти клетки, но тут они очутились в громадном зале.

О, теперь они почувствовали, что находятся в замке подводного владыки! Три стены зала, в которых виднелось множество чернеющих отверстий других коридоров, были выложены разноцветными ракушками и ярко освещены двойными рядами гигантских звезд Офиур. Четвертая стена была прозрачная, выпуклая. Приглядевшись, Смешинка поняла, что стена сделана из тысяч отполированных раковин-плакун. За стеной виднелся ярко освещенный уютный грот с выступами, по которым вились водоросли, словно стекали изумрудные водопады.

Посреди зала стояла большая клетка. Она была пуста. Дальше виднелись три клетки поменьше. У каждой из них на длинных цепях были прикованы такие свирепые существа, что при одном их виде кровь стыла в жилах.

Смешинка сразу узнала их, так как изображения советчиков Великого Треххвоста — Мурены, Барракуды и Щуки-Мольвы, высеченные на стенах Голубого дворца, хорошо запомнились ей. Гибкая, змееподобная Мурена, апатичная с виду Щука-Мольва и беспрерывно скалящая зубы Барракуда сейчас внимательно изучали прибывших, то и дело кланяясь царевичу.

Но тут цепи загремели — советчики разом повернулись к прозрачной стене. Путешественники тоже взглянули на стену и — замерли.

В гроте появилось невиданное чудовище. Откуда-то из мрака медленно выплывало длинное извивающееся туловище. Глаза — во много раз больше глаз Кракена — уставились на путешественников. Острая, вытянутая далеко вперед пасть приоткрылась в улыбке, показывая густые ряды устрашающих зубов — больших, чем у Кашалота. У чудовища оказался поразительный хвост, собственно, не один хвост, а три, выходящих один из другого: первый, заканчивающийся, как обычно, поперечным плавником, затем второй — точно такой же, только поменьше, из которого вытягивался третий — длинный, голый, блестящий.

Это и был Великий Треххвост. Смешинка во все глаза рассматривала его.

Помахивая тремя хвостами, чудище приблизилось к прозрачной стене, посозерцало некоторое время путешественников, а потом обратилось к царевичу:

— Здравствуй, сын мой! Рад тебя видеть.

При первых звуках его голоса Смешинка невольно закрыла уши ладонями, а Звездочет-Клоун и Сабира вздрогнули. Голос гремел из раструбов громадных витых раковин, расположенных вокруг прозрачной стены. Закончилось приветствие неожиданно — пронзительным высоким свистом, от которого даже царевич поежился.

— Кто это с тобой?

— Мои друзья. Девочка Смешинка, которую я попросил приехать в Коралловый город и научить жителей смеяться…

— Она учит смеяться? — Великий Треххвост уставился на девочку.

— И еще как! Все жители города смеются день и ночь!

— Хорошо… А кто же остальные?

— Звездочет-Клоун, друг Смешинки. А Звезду Сабиру он подобрал по пути.

— Потому что Сабира мой друг, — поспешно добавил Звездочет-Клоун.

Владыка длинно засвистел.

— Гм… Друзья. А что же мне делать с друзьями? Что скажут советчики?

— Мгновенно растерзать! — прорычала Барракуда. — На мелкие клочки!

Щука-Мольва очнулась от дремы и процедила:

— Звездочета… гм, проглотить, Звезду отдать Спрутам на коврик под щупальца.

— Согласна с мнением дорогих коллег, — извиваясь, прошипела Мурена.

От упряжки Крылаток отделилась Крошка Ю и подплыла к царевичу. Она застыла у его правой руки, чуть пошевеливая плавниками. Капелька взглянул на нее и побледнел.

— Отец мой! — воскликнул он. — Не надо губить друзей девочки Смешинки! Они не враги… мне и тебе. Не слушай своих советчиков.

— А кого мне слушать? — изумился Великий Треххвост. — Чужих советчиков?

Звездочет-Клоун стоял рядом с Сабирой и чувствовал, как дрожит она от страха.

— Не бойся! — успокаивал он ее. — Ты хитрая, и я тоже хитрый. Как-нибудь выберемся…

— Ох, д-добрый Звездочет-Клоун! — прошептала в отчаянии Звезда. — Вряд ли поможет вся наша хитрость. Смотри, какие они кровожадные, как горят их глаза. Вот-вот бросятся на нас!

— Слава владыке, они пока на цепи, — возразил старец. Великий Треххвост подозрительно уставился на них.

— О чем вы шепчетесь?

— Мы ломаем голову над одним вопросом…

— Говорите!

— Почему такие достойные советчики, как Барракуда, Мурена и Щука-Мольва, посажены на цепь? Да еще перед каждым находится клетка. Неужели тоже для них?

— Конечно! В замке для каждого жителя имеется своя отдельная клетка. Она защищает от нападения и не дает нападать самому на других. Вечером стражники запирают всех жителей замка в клетки, потом запираются сами и выпускают на свободу ночных Сторожевых Скатов. Если кто-нибудь не будет сидеть в клетке, Скаты расправятся с ним.

Путешественники внимательно огляделись и только тут заметили, что в воде то и дело мельтешат темноватые глаза, которые они принимали за пляшущие тени бликов.

— Вы только что заметили моих Лапшевников, а они уже давно держат вас под наблюдением, и от них не ускользнул ни один жест, ни одно слово. А какая это простая, искренняя рыба! Ее видно насквозь, не то что остальных моих слуг, которые неизвестно что замышляют, прикрываясь своей защитной окраской. На кого-кого, а на моих тайных наблюдателей Лапшевников я могу твердо положиться, не ожидая от них никакого подвоха. Вот если бы все были такие!

Смешинка заметила, что при этой похвале Лапшевники порозовели от удовольствия и стали заметны… Застенчивые тайные Лапшевники! Но как много их оказалось! Зал был заполнен ими до отказа. Когда они смутились, все вокруг стало нереальным, розовым, расплывчатым.

«Вот почему говорят, что нельзя видеть все в розовом свете, — подумала девочка. — Наверное, имеют в виду слишком большое количество смущенных тайных Лапшевников».

— Понятно, — сказал Звездочет-Клоун, глядя на советчиков. — Конечно, клетки хорошее дело, если кто-то хочет на тебя напасть, но зачем цепи?

— А чтобы советчики не напали друг на друга, — пояснил владыка. — Я очень ими дорожу! А они так волнуются при обсуждении важных вопросов, что иногда могут в запальчивости и… поссориться.

Он замолчал, потом встрепенулся и обратился к Звездочету-Клоуну.

— Ты умеешь играть в шахматы?

— Каждый Звездочет должен уметь играть в шахматы.

— Отлично! Доставьте сюда очередную шахматную партию!

Вода закипела. Очевидно, Лапшевники сломя голову бросились передавать приказание владыки. Вскоре показались четыре дюжих Спрута, несших большую плоскую коробку. Она была разделена на шестьдесят четыре клетушки, дно которых выложено черными и белыми ракушками в шахматном порядке. Еще четыре Спрута волокли объемистую корзину.

Когда коробка была установлена перед прозрачной стеной, Спруты, открыв корзину, принялись запускать в клетушки рыб: пешек — золотую Корюшку на одной стороне и серебряную — на другой, затем Коньков, королей — черного и белого Императоров, ферзей — синюю и пурпурную Корифен, слонов — Карасей-Ласкирей. Наконец, крайние клетушки, предназначенные для ладей, заняли Ласточки, и владыка удовлетворенно вильнул тремя хвостами.

— Удивительно знакомым кажется мне Великий Треххвост, — задумчиво пробормотала Сабира. — Если бы он не был таким устрашающе громадным, то я подумала бы, что где-то уже видела его. Но ведь я никогда раньше не была в замке… А изображений владыки нигде нет.

— Итак, начинаем игру! — объявил владыка. — Только предупреждаю, что съедать фигуры нужно по-настоящему.

— То есть как? — удивился Звездочет-Клоун. Советчики дружно засмеялись.

— Он не знает, как съедать! — завопила Барракуда.

— Да очень просто — взять и проглотить, — добавила Щука-Мольва.

Только тут Звездочет-Клоун заметил, что все «шахматные» рыбки смертельно испуганы. Корюшек прямо корежило от страха, у Карасей не попадал зуб на зуб, у Коньков тоскливо дрожали гривки, и даже стремительные Корифены стали вялыми. Только Императоры держались важно: им ничто не угрожало.

— Хорошо, — сказал задумчиво Звездочет-Клоун, — допустим, я как-то смогу проглотить «съеденную» фигуру. Но как ты, владыка, будешь глотать их, если находишься за стеной?

— Это сделают мои заместители, — поспешно ответил Великий Треххвост.

А советчики алчно оскаливались, глядя на шахматную доску. Звездочет-Клоун тут же мысленно поклялся себе, что не даст прожорливым тварям поживиться. Но для этого ему придется играть как никогда.

Владыка сделал первый ход. Серебряная Корюшка скользнула вперед, Звездочет-Клоун двинул навстречу ей свою, золотую. Противник думал недолго:

— Эф один — це четыре! — приказал он своему Ласкирю. Под угрозу попал левый фланг Звездочета-Клоуна. Но тот пустил в ход ферзя Корифену и принялся гонять Карасей-слонов противника, не давая развернуться пешкам. Однако он не брал ни одной фигуры и прилагал все силы и умение, чтобы не дать сделать это партнеру. Советчики в нетерпении гремели цепями.

— Похоже, что твои советчики больше думают о том, как бы проглотить какую-нибудь Корюшку, а не о твоих делах, — заметил Звездочет-Клоун, делая длинную рокировку, чтобы избежать угрозы Императору со стороны светлой Ласточки.

— Все важные вопросы сегодня решены, — пробормотал Великий Треххвост, готовя хитроумную западню на шахматной доске.

Но Звездочет-Клоун легко разгадал ее и убрал из-под удара своего Конька.

Некоторое время владыка тупо смотрел на шахматы, потом косо походил серебряной Корюшкой. Звездочет-Клоун сделал вид, что не заметил ошибки и, передвинув своего Императора на клетку Ф2, крикнул:

— Вечный шах! Игра окончена. Ничья!

У владыки все три хвоста опустились. Не веря глазам, он снова и снова просматривал все позиции и наконец сказал:

— Поистине хитер ты, Звездочет-Клоун! Не выиграл, но и не проиграл. Как же это так? Никто еще не мог победить меня. Я посвятил много времени этой умной игре и считал, что добился совершенства… Но я не знал, что бывает «вечный шах». Гм…

Тут произошло неожиданное: взбешенная финалом игры в шахматы Барракуда сорвалась с цепи. Она стрелой метнулась к открытым клетушкам, где дрожали беззащитные шахматные фигурки, но не рассчитав, прошла слишком близко от Щуки-Мольвы. Та не смогла удержаться от искушения и вцепилась ей в плавник. Мгновенно извернувшись, Барракуда щелкнула смертоносными челюстями и перекусила советчицу пополам. Тут ей на глаза попалась Мурена, которая извивалась совсем рядом. Но Мурена оказалась изворотливее и встретила врага оскаленными зубами. Они схватились. Вода закипела…

— Остановитесь! — закричал Великий Треххвост так, что все на мгновение оглохли.

Но было поздно: из мутного облака на дно падали мелкие части обоих советчиков…

Раздался режущий пронзительный свист. То свистел владыка. Тотчас во всех коридорах появились уродливые силуэты Спрутов.

— Так вот что ты устроил, коварный старикашка! — загремело треххвостое чудище. — Ты играл так, чтобы перессорить моих советчиков и передрать… передрать… заставить их передраться между собой. За это ты поплатишься!

И обернувшись к Спрутам, приказал:

— Бросить его в подземелье! И Звезду прихватите… я видел, как она подавала ему советы.

Мгновенно друзья были опутаны, связаны и удалены из зала.

Стражники прошли по коридору, потом осторожно спустились по выщербленным ступенькам вниз, и Звездочет-Клоун почувствовал, как навстречу им пахнуло спертым воздухом. В громадном зале с низкими сводами, тускло озаренном ночесветками, стояли длинными рядами тесные клетки. Стражники, тащившие пленников, долго шли мимо клеток, пока не очутились перед решетчатой дверью. Один из них открыл замок, и пленников свирепо швырнули куда-то в угол.

— Там и сидеть! Попробуйте только выползти!

А Смешинка и царевич стояли перед разгневанным Великим Треххвостом и слушали его страшные проклятия.

— Подумать только, в один миг я лишился всех советчиков! — бушевал владыка. — С кем я теперь буду советоваться, скажите?

— С нами, отец, — сказал Капелька, и владыка удивленно взглянул на него.

— С вами?

— Со мной и Смешинкой, — царевич положил руку на плечо девочки.

Великий Треххвост язвительно рассмеялся:

— Ты еще слишком юн! А что посоветует мне эта девчонка?

— Все, о чем ты спросишь ее.

— Хорошо. Что мне делать со Звездочетом-Клоуном и Звездой?

— Отпустить их! — сразу же откликнулась Смешинка. — Они ни в чем не виноваты.

— Ха-ха-ха! — загрохотало чудище. — Вот так совет: «Отпустить!» Просто смешно. Вот мои советчики посоветовали бы…

— Разорвать их на клочки. Проглотить. Разорвать и проглотить, но перед этим пытать, — быстро перечислила Смешинка.

— Правильно! — воскликнул Великий Треххвост. — Именно это они бы и посоветовали. Мне даже показалось, что я вновь слышу их разумные, полные достоинства голоса, — и он с огорчением взглянул на останки советчиков. — Но как ты угадала, что именно такие советы они и дали бы?

Царевич улыбнулся.

— Видишь, Смешинка знает все, что сказали бы тебе советчики. Поэтому не стоит сокрушаться, что их нет. Девочка заменит всех троих.

— Ты так думаешь? — проговорил Великий Треххвост. — И ты предлагаешь назначить ее моим… моими советчиками?

— Конечно! — воскликнул Капелька и ощутил прикосновение пушистых плавников Крошки Ю. — Именно ее нужно назначить вместо советчиков.

— Хорошо. Сегодня ночью я все обдумаю, а завтра сообщу свое решение. Эй! Отведите царевича и девочку в лучшие клетки, а Крылаток — в каретную, где находятся Коньки.

Неуютно почувствовала себя Смешинка, когда осталась одна в клетке. И хотя клетка была роскошная, увитая морскими лилиями, Смешинка едва не заплакала. Но потом легла на мягчайшую постель, подложила руки под голову и постаралась задремать. А перед глазами стояли Звездочет-Клоун с его доброй улыбкой и Сабира с большим любопытным синим глазом. «Что с ними?» — думала девочка. Тяжелые мысли долго не давали ей уснуть…

А в это время Звездочет-Клоун сидел на кадке с мусором и разглагольствовал:

— Жизнь не такая уж плохая штука, если не дрожишь перед каждым, у кого острые зубы или дубинка в здоровенных щупальцах. Ведь мы сами себя губим страхом. Да будет тебе известно, дорогая Сабира, что Акулы, Скаты, Кашалоты и другие хищники чуют свою добычу не по запаху…

— Они видят ее! — сказала Звезда.

— Видят, как же! Многие морские жители имеют такую окраску, что их днем с огнем не увидишь. Камбалу, устроившуюся на песке, не отличишь от песка. Перепелки, Ласточки, Морские Петухи — все маскируются как могут. А Собачки так насобачились скрываться, что в зеленых водорослях они зеленые, в красных — красные. Попробуй разгляди их! Нет, хищники обнаруживают добычу иначе…

— Как же?

— А по страху! Тот, кто испугается, словно бы кричать начинает: «Ай, ай, боюсь! Помогите! Спасите!» И хищник сразу же слышит его, бросается и проглатывает. «А-ам!» — Звездочет-Клоун так свирепо щелкнул челюстями, что Сабира сначала вздрогнула, а потом рассмеялась.

— Как же спасаться от них? — спросила она.

— Если уж очень боишься, ничего не можешь сделать, то закрой глаз и не думай ни о чем. Или думай о хорошем, приятном…

Был глубокий вечер. Стражники, лязгая замками, закрывали в клетках слуг замка: музыкантов-Крекеров, Дорадо, Барабанщиков, Сциен, зубочистильщиков — Карасиков, мусорщиков — Бобырей, почесывальщиков — Колюшек, убиральщиков — Топырщиков, посудомоек — Присосок.

Потом все стихло.

— Что это там? — воскликнула вдруг Сабира. Стремительные тени скользнули по проходу между клетками. Широкие крылья взмахивали медленно, от их движений колебались ночесветки на прутьях клеток.

— Сторожевые Скаты, — прошептал Звездочет-Клоун. Скаты неслышно проплывали один за другим, пристально осматривая все вокруг.

Сабира вздрогнула и прижалась к своему другу.

— Ой, как я боюсь! — прошептала она. — Они такие страшные!

Словно услышав ее шепот, Скаты встревоженно остановились. Двое стремительно бросились к решетке, но ударились о нее так, что решетка затряслась.

— Вот видишь, — спокойно сказал Звездочет-Клоун. — Они чуют тех, кто боится. Будь смелее, и ты увидишь, что чудовища не страшны тебе.

Звезда закрыла глаз и замерла так. Скаты успокоились, снова поплыли неслышными тенями. Сабира не выдержала, открыла глаз, увидела Скатов и чуть задрожала. Стражи немедленно повернули к решетке, взмахивая крыльями. Сабира закрыла глаз — они успокоились.

— Слушай, не беспокой слуг владыки, — засмеялся Звездочет-Клоун. — Они друг друга перекусают.

— А я виновата? — протянула Сабира. — Если я боюсь их!

Но усмешка друга подействовала, — она уже не боялась, и Скаты перестали бросаться из стороны в сторону.

— Они уплывают. Значит, ты преодолела свой страх.

— Неужели, кроме меня, никто здесь их не боится?

— Все спят. А потом жители замка привыкли к тому, что в клетках им не грозит никакая опасность. Вот они и спокойны.

Звездочет-Клоун нашел у двери свободное местечко и пригласил Сабиру.

— Давай отдохнем. Впереди — новый день, новые волнения.

Так и заснули они, прижавшись друг к другу. Сабира нежно обнимала своего мудрого наставника.

Испытание Смешинки

Некоторое время за прозрачной стеной никого не было. Но вот опять, как и вчера, из мрака стал выплывать Великий Треххвост, и девочка Смешинка, хотя и ждала его, не смогла не ужаснуться.

«Теперь мне понятно, почему он отгородил себя стеной, — подумала она. — Ведь это чудище может случайно, просто вздохнув, проглотить всех, кто находится в зале».

А в зале собралось много обитателей замка. Вокруг большой клетки в центре двумя рядами стояли откормленные вооруженные Спруты, дальше за ними толпились остальные жители, напирали из коридоров, клубились вдоль стен. А уж Лапшевников было столько, что не повернешься — сдавили Смешинку со всех сторон, и она слышала даже, как они сопели.

Девочка стояла на возвышении у клеток бывших советчиков, а рядом, у самой прозрачной стены, стоял царевич Капелька. Едва появился Великий Треххвост, царевич поднял вверх руки:

— Внимание! Внимание! Начинаем посвящение девочки Смешинки в советчики!

Все замолчали. Только слышно было, как шуршат боками тайные Лапшевники.

— Сейчас будет первое, самое важное испытание нового советчика.

Царевич помолчал, оглядывая толпу. Один из коридоров был ярко освещен. Смешинка заметила, что из коридора сквозь толпу тянулся узкий проход прямо к большой клетке, дверца которой была распахнута.

— Мой отец, — Капелька кивнул на прозрачную стену, — уже давно и упорно ищет высшую справедливость, — при этих словах по толпе прокатился восторженный гул. — И он найдет ее! Тогда все заживут хорошо и счастливо, в мире и согласии…

Ему пришлось замолчать, так как все завопили, задвигались, замахали.

Царевич поднял руку, подождал, пока утихнет шум.

— Но многие хищники не хотят жить в мире и согласии. Они постоянно гоняются за кем-то, хватают, кусают, — вообще ведут себя плохо. Мой отец, владыка подводного царства, задумал пробудить у этих несчастных стыд и совесть.

Улыбки погасли. Жители недоуменно переглядывались.

— Совесть? Разве она есть у хищников?

— Есть, — уверенно ответил царевич. — Мой отец каждый день ставит опыты. В клетку хищника — ну, скажем, Акулы, впускают какого-нибудь жителя замка. Если Акула набросится на него, то мы начинаем ее стыдить.

Он подал знак, и хор Рачков-Богомолов тоненько запричитал:

— Как не стыдно? Как тебе не совестно, ненасытная утроба? Зачем ты проглотила этого маленького Карасика? Ведь он мог стать твоим другом…

Они выли и причитали так жалобно, что у многих навернулись слезы на глаза.

— Вот, вот! — крикнул царевич. — Одна Акула тоже заплакала. Значит, у нее есть совесть.

— Но заплакала она после того, как съела Карасика, — угрюмо сказал кто-то в толпе. Царевич на миг смутился, потом продолжал:

— И когда мы пробудим совесть у хищников, они не посмеют никого трогать. Наступит мир и…

— Чем же они будут питаться? — опять прервал его чей-то голос.

Царевич нахмурился, Лапшевники усиленно зашмыгали в толпе. Но царевич снова поднял руку.

— Сегодня будет поставлен опыт в присутствии всех вас, чтобы вы поняли, какое это нелегкое дело — поиски высшей справедливости, и прекратили всякие нехорошие разговоры.

Он подал знак, и где-то вдалеке в пустом коридоре раздался свирепый рык Акулы. Он все нарастал, и вот показались десять Спрутов, с трудом удерживающих голодную Акулу. Она рвалась вперед с горящими от ярости глазами. Узкий проход в толпе сразу стал широким. Кто-то из невидимых Лапшевников, наверное, зазевался и не успел посторониться, потому что Акула вдруг зачавкала. Но несколько постных Лапшевников лишь усилили ее голодные муки, и в клетку ворвалось чудовище, готовое проглотить все, что попадется на пути.

— Хороша Нелия! — пробормотал Великий Треххвост. — Мы держали ее без еды много дней, и теперь желудок у нее чист, как эта прозрачная стена. Сейчас очень трудно пробудить у нее совесть. Тем почетнее будет победа, если это нам удастся. Решай же, мой новый советчик, кого впустить в клетку к этой хищнице, потерявшей совесть и стыд.

Все взгляды разом устремились на Смешинку. Она похолодела: западня! Великий Треххвост приготовил ей западню, и царевич, сам того не подозревая, помог ему в этом.

«Если я не выдержу испытания, мне уже никогда не удастся спасти моих друзей! Но если выдержу… Всякий, на кого я сейчас укажу, будет моментально растерзан свирепой тварью! Жители замка никогда не простят мне этого. Да и я никогда не прощу себе… Что делать?»

Она повернулась к собравшимся, и все в ужасе отшатнулись от нее, стали прятаться за спины друг друга, пытались улизнуть из зала.

— Не двигаться! Куда напираете, трусы? — раздавались голоса Спрутов.

Неожиданная мысль пришла в голову девочке. Она повернулась к Великому Треххвосту и спросила:

— Те, на кого я укажу, должны будут войти в клетку к Акуле?

— Конечно! — ответил владыка.

— А они не посмеют ослушаться? И ты не станешь отменять мое решение?

— Ни за что!

— Хорошо, — девочка повернулась к жителям, затаившим дыхание, минуту помедлила. — Я знаю, кто должен войти сейчас в клетку. О, я вижу, это достойные подданные владыки! Они даже сейчас показывают свою беззаветную храбрость.

Она замолчала, как бы собираясь с духом, а затем воскликнула:

— Слушайте! Пусть в клетку к Акуле войдут все Спруты, находящиеся здесь! И без оружия, потому что только вид безоружного может пробудить совесть.

Наступила гнетущая тишина. Все застыли, вытаращив глаза. Даже у Великого Треххвоста отвисла челюсть. И в полной тишине какой-то Барабанщик от удивления пустил частую трель.

Тотчас зал словно взорвался! Крики, шум, отчаянная кутерьма… На Спрутов жалко было смотреть. Они то багровели, то белели, то чернели…

Кое-как царевичу удалось установить тишину. Он смотрел на Смешинку сияющими от радости глазами.

— Мое решение не отменят? — спросила девочка. — Пусть стражники покажут свою храбрость там, в клетке, и сумеют пробудить совесть у Акулы.

— Да, конечно, не отменят… — замялся владыка. — Но…

— А кто же будет поддерживать порядок? — вдруг тонким голосом закричал один стражник, которого все называли за чрезмерное рвение Служитьрад. — Позвольте хоть мне остаться.

— И мне! И мне! — закричали со всех сторон Осьминоги такими жалобными голосами, которых никто из жителей замка никогда у них не слышал. Многие Спруты побежали прочь от клетки, думая, что хоть это избавит их от жестокой участи. Но теперь сами жители не выпускали их из зала.

— Да, да, — облегченно подхватил Великий Треххвост. — А кто же будет поддерживать порядок?

— Сами жители замка. Правда? — повернулась Смешинка к залу.

— Правда! — закричали все. — Порядок будет! Сами поддержим!

Служитьрад бросился к прозрачной стене и умоляюще сложил щупальца:

— Жители сами не смогут… они даже не знают, как поддерживать порядок. Он упадет! Его не будет…

Исчерпав все доводы, он завопил:

— У них даже дубинок нет! Смешинка улыбнулась.

— Пусть все стражники отдадут жителям дубинки.

Служитьрад хотел сказать еще что-то, но владыка хмуро отвернулся от него и махнул последним хвостом:

— Выполняй!

В молчании стражники стали снимать с себя каски, пояса с пистолетами, отдавать жителям дубинки.

Спруты дрожали и все время озирались на клетку, где нетерпеливо кружила голодная Акула, то и дело испускавшая грозное рычание. Некоторые громко стучали клювами от страха. Другие плакали. Среди жителей раздавались иронические восклицания:

— Вот так смельчаки!

— Герои!

Служитьрад нашел новое занятие: подталкивал вперед других Спрутов. Но они не шли, упирались:

— Сам иди вперед! Покажи пример!

— Не разговаривать! — надсаживался Служитьрад. — Шагать в клетку!

Он ухватил одного из Спрутов — самого толстого, и Смешинка сразу узнала его: то был Жуйдавись, который встретил их при въезде в замок. Сейчас он чуть не подавился чем-то от страха и, хрипя, таращил глаза. Служитьрад энергично толкнул его к дверце, распахнул ее и почти втиснул в клетку необъятное тело Жуйдавись, но Акула стрелой метнулась к ним, и оба так поспешно отпрянули, что отлетели от дверцы. В толпе засмеялись.

— Они храбрые, когда на безоружных да слабых…

Стражники опять сгрудились у клетки, подталкивая друг друга, но никто не решался первым открыть страшную дверцу.

— Что же вы? — рассвирепел Великий Треххвост. — Трусы! Сейчас же лезьте в клетку! Ну?

Стражники теснее столпились около дверцы и начали медленно приоткрывать ее. Смешинка, не выдержав, отвернулась. Даже ей стало жалко трусливых Спрутов. Замерев, она ждала крика. И когда он раздался, вздрогнула.

Но крик несся совсем не из клетки, а из главного коридора, который вел к воротам.

— Бунт! Бунт! — вопил кто-то и с грохотом приближался. Голос показался Смешинке знакомым, она вгляделась в приближающийся силуэт…

— Лупибей!

Да, то был начальник стражи, но в каком виде! Потрепанный, осунувшийся, ремешок каски оторван, пояс с пистолетом потерян, а в щупальцах обломок дубинки. Опираясь на него, Лупибей поспешал по коридору.

— Бунт! — закричал он еще издали. — Коралловый город охвачен бунтом! Стражники выброшены! Грязный Ерш во главе бунтовщиков! Караул!

От неожиданности Великий Треххвост испустил оглушающий свист и исчез. Все оторопело смотрели на пустую прозрачную стену.

Но вот владыка появился снова. Он испуганно озирался по сторонам.

— Где бунтовщики? — спросил он Лупибея.

— В городе… Сидят там… закрылись. Никого не пускают.

— Хорошо, — облегченно вздохнул владыка. — То есть хорошо, что они сидят, а плохо, что стражники сбежали. Почему сбежали?! — вдруг заорал он.

— Так ведь бунтовщиков много, — пояснил Лупибей, отдуваясь. — И с ними грязный Ерш.

Великий Треххвост пожевал челюстями.

— Как же ты допустил, что стражу выбросили из города? Что не стали подчиняться? Что с ними оказался этот… немытый Ерш?

— Грязный Ерш, — поправил царевич. — Он в общем-то не грязный. И, между прочим, смелый, отлично бросает рыбу-Нож.

— Я спрашиваю, как допустили бунт? — орал владыка.

— Я не виноват! — угрюмо оправдывался Лупибей. — Это все он… она, хитрая и коварная девчонка Смешинка. Она виновата!

У Смешинки широко-широко раскрылись глаза.

— Что ты мелешь, несчастный? — воскликнул царевич. — Девочка все время находилась в замке.

— Вот из-за того, что она находилась в замке, и произошел бунт, — сказал Лупибей. — Если бы она осталась в городе, все было бы спокойно.

— Почему? — спросил владыка.

— Потому что после ее отъезда смех в городе стал затихать. Но жители хотели веселиться. Они требовали, чтобы Смешинка снова и снова учила их смеяться. А когда они узнали, что это невозможно, потому что девочка уехала в замок, начались волнения. Жители требовали, чтобы она вернулась. — Лупибей умолчал, что волнения в городе начались из-за того, что Спруты стали притеснять и грабить жителей еще с большим рвением, чем раньше. — Этим воспользовался бунтарь Ерш. Он, как всегда, принялся мутить воду и подбивать жителей города напасть на Спрутов. Мы отступили за ворота и укрепились в скалах вокруг города, а я отправился сюда.

Он повернулся к дрожащей у клетки гурьбе стражников.

— Надеюсь, что доблестные и не знающие страха стражники замка помогут нам усмирить бунтовщиков.

В толпе раздался смех. Лупибей, ничего не поняв, продолжал:

— Вы поведете всех стражников на приступ, и мы в два счета расправимся с презренными мятежниками.

Смех прокатился по залу. Это не понравилось Лупибею. Он нахмурился.

— Я вижу, что и здесь кое-кто научился смеяться. Прости меня, о Великий Треххвост, но если бы я был твоим советчиком, то посоветовал бы тотчас бросить проклятую Смешинку вон той голодной Акуле, что кружит в клетке. Этим ты навсегда избавил бы нас от угрозы нового бунта.

— Нет, никогда! — воскликнул царевич. — Да я скорее бросил бы Акуле тебя, чем ни в чем не повинную девочку!

Великий Треххвост хмуро посмотрел на него.

— Сын мой, — сказал он, — возьми двух стражников и приведи сюда Звездочета-Клоуна и его спутницу… эту Звезду. А остальным вновь взять свое оружие!

Царевич и два Спрута ушли. Стражники с радостным гомоном снова взялись за пистолеты.

— Что такое? — спросил Лупибей. — Почему Стражники оказались без оружия?

— Потому что мой советчик девочка Смешинка посоветовала бросить их в клетку Акуле, — буркнул владыка, отводя глаза.

— Девчонка твой советчик? — ахнул начальник стражи. — А где же Барракуда, Мурена и Щука-Мольва?

— Звездочет-Клоун играл со мной в шахматы, но не дал им съесть ни одной фигуры. Из-за этого они разволновались и… гм…

— О! — всплеснул щупальцами Лупибей. — Горячие и доверчивые друзья мои! Вы пали жертвой гнусного заговора!

— Какого заговора? — спросил владыка.

— Мне теперь все понятно! — шумел Спрут Лупибей, ковыляя взад-вперед и постукивая обломком дубинки. — Они сговорились погубить тебя.

— Да кто сговорился, кто?

— Бунтарь Ерш, Смешинка и Звездочет-Клоун.

— Ты так думаешь? — с сомнением спросил владыка.

— Это же яснее и прозрачнее Медузы! — Лупибей стал фиолетовым. — Грязный Ерш поднимает бунт в городе, Звездочет-Клоун губит твоих советчиков, а Смешинка — всех стражников. И тогда бунтари овладевают замком и врываются за прозрачную стену!

Все увидели, как Великий Треххвост вздрогнул.

— Тогда я их… проглочу, — неуверенно сказал он. Лупибей поперхнулся, но тут же продолжал:

— Да, но они успеют разрушить замок, разогнать слуг, погубить твою верную стражу!

— Что же мне делать? — владыка заметался за стеной.

— Я знаю! — Спрут оперся на обломок дубинки и указал на девочку щупальцем:

— Это она всему виной! До ее появления в Коралловом городе и замке было спокойно. Нужно бросить ее Акуле!

Великий Треххвост злобно уставился на Смешинку. Толпа вздрогнула, по ней словно пронесся единый глубокий вздох.

— Пусть будет так, — сказал владыка и отвернулся. Лупибей сделал знак, и несколько Спрутов подскочили к девочке, намереваясь схватить ее и бросить в клетку. Глаза их сверкали злобной радостью: теперь-то они отомстят ей за все страхи и переживания! Но Смешинка отстранила протянутые щупальца и громко сказала:

— Не трогайте меня! Я сама войду в клетку!

Стражники отшатнулись. А девочка, гордо подняв голову, пошла к клетке твердым шагом. Замерев, затаив дыхание, все следили за ней. Даже Осьминоги оцепенели.

Смешинка подошла к дверце и взялась за ручку. На миг она замерла, а потом, не дрогнув, не побледнев, спокойно открыла дверцу и вошла в клетку.

— Назад! Назад, дорогая Смешинка! — раздался отчаянный крик.

В коридоре появился царевич с двумя Спрутами, которые тащили узников. Но было поздно: девочка стояла уже в клетке. Царевич бросился к ней, но Звездочет-Клоун остановил его:

— Стой, несчастный! И молчи. Иначе погубишь девочку.

Смешинка стояла, прислонившись спиной к дверце. Потом оторвалась и шагнула на середину.

Остановившись, она посмотрела прямо в глаза Акуле.

Но та словно не замечала ее. Она кружила по клетке, время от времени задевая решетку хвостом и приглушенно рыча. Все знали, что многие Акулы делают так, когда уверены, что добыча не уйдет. Потом молниеносный бросок, щелчок челюстями…

— Зачем, зачем он это сделал? — царевич с укором и отчаянием посмотрел на владыку. — Почему я ушел, надо было остаться и убедить его…

— Как можно убеждать того, кто не знает сам, что делает? — раздался голос Звездочета-Клоуна. Царевич бросил на него недоумевающий взгляд, и тот пояснил: — Если бы он знал, что делает, то никогда не решился бы всенародно убить Смешинку…

Акула все кружила, глухо рыча. Напряжение в толпе росло.

— Выпустите ее! — закричали голоса. — Она не виновата! Даже Акула не трогает ее…

— Тихо! — устрашающе гаркнул Великий Треххвост и добавил задумчиво: — Действительно, почему Акула не трогает девчонку?

— Они вступили в заговор! — завопил Лупибей.

— Ты, наверное, помешался на заговорах, — пренебрежительно махнул хвостами владыка, — Акулы не вступают в заговоры ни с кем, кроме собственного желудка. Эй, Нелия!

— Я голодна! — заревела та в ответ. — Когда ты дашь мне поесть?

— Тебе дали. В клетке девочка Смешинка. Съешь ее!

— Я не вижу и не слышу ее! — прорычала Нелия. — Где она?

— Ты что, ослепла? Стоит посреди клетки.

Разинув пасть, Акула бросилась на середину клетки и прошла рядом с девочкой, не задев ее.

— Меня обманывают! — захныкала Нелия. — Никого здесь нет…

— Ты промахнулась! — Лупибей подскочил к клетке. — Возьми чуть правее, и сразу проглотишь ее.

Нелия распахнула пасть и кинулась прямо на Смешинку. Но та проворно отскочила, и хищница опять уплыла не солоно хлебавши.

— Она отскакивает! — рявкнул начальник стражи. — Несносная девчонка, не вертись, стой на месте!

Смешинка показала ему нос. Лупибей густо посинел.

— Сейчас зайду в клетку и суну тебя прямо в пасть Нелии!

— Попробуй! — презрительно улыбнулась Смешинка. — Куда уж тебе, трусу несчастному… Да ты побоишься и за дверцу взяться!

Лупибей даже почернел от злости, кинулся к дверце, но, схватившись за ручку, нерешительно остановился. В толпе заулюлюкали, раздался смех.

— А ну давай!

— Посмотрим, какой ты храбрец!

Лупибей подергал дверцу и сделал вид, что она не открывается. Тогда Смешинка сама открыла дверцу и жестом пригласила его.

— Заходи! Места хватит и здесь, и в желудке у Нелии.

Толпа разразилась оглушающим воем и свистом. Лупибей мгновенно менял окраску и, наконец, став мутно-грязным, шагнул в клетку.

— Берегись, девочка! — крикнул Звездочет-Клоун. Спрут метнулся и двумя щупальцами успел ухватить ничего не подозревавшую Смешинку.

— Вот она? — завопил он. — Нелия, сюда, я держу ее!

Сверкая зубами.

Акула кинулась к ним. Но в последнюю секунду Лупибей не выдержал вида приближающейся пасти и выпустил девочку. Покачнувшись, она упала. Нелия пронеслась над ней и с маху отхватила щупальце у Спрута. Он, правда, успел выскочить и захлопнуть дверцу, но сразу же упал и забился в судорогах.

— Помираю! — вопил он. — Ко мне, спасите!

Над ним захлопотали два Хирурга, перевязали обрубок прозрачной коричневой полосой морской капусты.

— Спокойно, — утешали они Лупибея. — Сейчас йод ламинарии прижжет рану и все будет в порядке.

— Ой! У-ю-юй! Кто вернет мне щупальце? Проклятая Нелия, надо было хватать не меня… Она проглотила мое любимое пятое щупальце! Им я подписываю приказы…

— Ничего, при вас осталось еще семь.

Его перенесли и поместили в клетке, где жила раньше Барракуда. Охая и стеная, он кое-как расположился там и злобно уставился на Смешинку.

— Она еще жива? Нет, это невыносимо. Почему ты не проглотишь ее, Нелия?

Акула, рыча, металась по клетке, но Смешинка легко увертывалась, спокойно отходя в сторону.

— Все объясняется просто, — тихо говорил между тем Звездочет-Клоун царевичу и Сабире. — Смешинка не знает, что такое страх за себя. Она беспокоится за царевича, может волноваться за друзей, но за себя она никогда не боится. Поэтому она невидима для Акулы и других хищников. Чем трусливее существо, тем лучше враги видят его.

— Да, да, — подтвердила Сабира. — Теперь я хорошо знаю это.

— Но Акула смогла бы увидеть Смешинку, — развивал дальше свою мысль Звездочет-Клоун, — если бы в ту же клетку пустили того, кто Смешинке дорог. Скажем, царевича…

— Молчи! — воскликнула Звезда. — Соглядатаи слышат…

Тут Звездочет-Клоун спохватился.

— Что я наделал!

Он насторожился, надеясь, что Лапшевники не услышали или не придали значения его словам. Но они все слышали и ничего не упустили. Звездочет-Клоун увидел, что Лупибей приподнялся в клетке, к чему-то напряженно прислушиваясь, и тут же закричал:

— Нашел, нашел, о Великий Треххвост!

— Что ты нашел? — спросил владыка.

— Нашел способ, как погубить Смешинку! Нужно в клетку посадить еще и царевича.

— Сегодня ты поистине обезумел, — оборвал его повелитель. — Чтобы я отправил на смерть своего сына Капельку?

— Акула его не тронет, — возразил Спрут. — Выслушай меня, владыка. — Смешинка невидима для Акулы, потому что она ее не боится. Но если посадить туда царевича, который тоже будет невидим для Акулы, потому что, конечно, наш царевич беспредельно смел, — Лупибей с издевкой поклонился, — девчонка станет бояться за царевича, и тогда Акула увидит ее!

— Отец! — воскликнул Капелька. — Не слушай его!

— Может быть, я ошибаюсь, — промямлил Лупибей. — Если у царевича не хватит смелости последовать за девчонкой…

— Замолчи! — гневно крикнул царевич. — И добавил, нежно глядя на девочку: — За Смешинкой я пойду куда угодно…

— Не нужно! — воскликнула Смешинка, и тотчас Акула бросилась на нее.

Раздался тысячеголосый рев, который спас девочку: Акула от неожиданности остановилась, и пленница успела ускользнуть. Она отвернулась от царевича. А он снял со своего пальца перстень и протянул мудрецу.

— Возьми это. И сохрани, если я не вернусь.

— Останови его, останови! — тормошила Сабира своего друга.

— Его нельзя остановить, — грустно покачал головой тот. Царевич решительно направился к клетке.

— Погоди, — сказал Великий Треххвост и обратился к Лупибею. — Ты сам придумал это?

— Нет, я лишь повторил неосторожные слова Звездочета, которые подслушали наши тайные Лапшевники…

— А-а… Ему я верю, — оживился владыка и махнул царевичу. — Можешь идти.

— Вся трагедия в том, — сказал Звездочет-Клоун, — что погибнут оба. Потому что Капелька так же боится за девочку, как и она за него.

— Но если ты предупредишь Великого Треххвоста о том, что и царевичу грозит гибель, он не разрешит ему войти в клетку! — встрепенулась Сабира.

— Царевич не послушается его: ведь он хочет показать Смешинке свою храбрость.

— Но владыка просто прикажет Спрутам не впускать его!

— Спруты тоже не послушаются его, потому что их взгляды преданно устремлены на своего начальника Лупибея. Тот даст им тайный сигнал, и они словно бы случайно замешкаются. Мне кажется, что ему нужна гибель царевича… — добавил он так тихо, что Сабира еле услышала его.

— Не может быть!

— Да вот доказательство: наш разговор Лапшевники передают Лупибею, а он даже не шевельнет щупальцем…

— Но Великий Треххвост может распахнуть стену и сам спасти сына! — воскликнула Сабира. — Предупреди его!

Мудрец только улыбнулся печальной улыбкой.

Царевич подошел к дверце и взялся за ручку. Смешинка широко раскрытыми глазами смотрела на него. Акула Нелия, будто почувствовав наконец ее беспокойство, уже дважды скользнула совсем рядом, чуть оцарапав девочке руку. Лупибей приподнялся в своей клетке с горящими от радости глазами. Еще миг, и…

Словно стон пронесся по толпе. Все повернулись, все глаза уставились в одну точку.

В коридоре появился Храбрый Ерш.

Новый советчик

Он был, как и Лупибей, изрядно потрепан, но вид у Храброго Ерша был по-прежнему такой задиристый и боевой, что начальник стражи, побелев от страха, быстро захлопнул дверцу своей клетки.

— Бунтовщик явился даже сюда! — завопил он. — Хватайте его!

Стражники, видя, как испугался их начальник, затоптались в нерешительности. К тому же они помнили, что Храбрый Ерш мастерски владеет гимнотидой, и это основательно влияло на их храбрость.

— Можешь не беспокоиться, я пришел не за твоей никчемной жизнью, — презрительно посмотрел на Лупибея бунтарь. — Я пришел, чтобы поговорить с Великим Треххвостом.

Владыка вздрогнул.

— Выслушай меня, о повелитель! — торопливо закричал Храбрый Ерш. — Я безоружен и пришел один, чтобы рассказать тебе, как мы живем, а также потребовать…

Но тут по знаку Лупибея несколько Спрутов набросились на бунтаря и мигом скрутили его так, что затрещали оставшиеся колючки. Крепко опутав его, они подтащили к клетке, из которой вылез осмелевший Лупибей.

— Вот теперь мы будем разговаривать, — и он надменно принял фиолетовую начальническую окраску.

Но пленник даже не смотрел на него. Он уставился на Великого Треххвоста.

— Что же ты молчишь, повелитель? — спросил он с горькой усмешкой. — Я пришел к тебе с мирным разговором, а меня связали, как последнего… злодея. Прикажи развязать меня!

Владыка уже оправился от непонятного испуга перед бунтарем и выглядел даже сердито.

— А ты не указывай, что мне приказывать! — загремел он. — Выкладывай, что там у тебя за мирный разговор. Да побыстрее, мне некогда разговаривать с бунтовщиком, которого сейчас бросят в подземелье.

Храбрый Ерш задумался.

— Испугался? — захихикал начальник стражи. — А когда воду мутил да призывал бунтовать, тогда не боялся, а?

Храбрый Ерш медленно поднял голову, и все увидели, как грозно сверкают его глаза. Лупибей попятился.

— Ты слизняк! — с отвращением проговорил бунтарь. — Я не желаю слушать тебя!

— Хватит болтать! — оборвал его Великий Треххвост. — Говори!

— Нет! — сказал бунтарь. — Разговора уже не получится. Я пришел требовать… нет, теперь, пожалуй, я могу только просить тебя…

— Конечно, конечно! — проквакал Лупибей. — Только просить!

— …я пришел просить тебя, — продолжал Храбрый Ерш, — чтобы ты казнил Смешинку! Хотя бы вместе со мной… — добавил он еле слышно в полной тишине, наступившей в зале.

Даже Лупибей растерянно заклокотал что-то…

— Казнить Смешинку! — воскликнул в изумлении Великий Треххвост. — Я и пытаюсь это сделать, но видишь, что-то не получается.

Храбрый Ерш посмотрел на клетку с Акулой и только теперь увидел в углу девочку Смешинку, которая с не меньшим удивлением глядела на него.

— Ага! — оживился бунтарь. — И Акула ее не трогает! Значит, она и Акулу научила смеяться!

Нелия презрительно фыркнула:

— Глупец! Акулы смеются только тогда, когда у них плотно набито брюхо. А я голодна: мне сейчас не до смеха…

— Значит, она сумела и тебя околдовать, — покачал головой бунтарь. — Нет, казнить Смешинку нужно в кипящем котле! Уж его не рассмешишь, не околдуешь…

— Очень правильная мысль! — оживился Великий Треххвост. — Оказывается, ты умеешь соображать. Если бы ты не был бунтовщиком, то я, может быть, освободил бы тебя… Гм… Пусть нагреют огнем подводного вулкана главный котел! Я окажу особую милость, бунтарь: выполню твою просьбу. Тебя казнят вместе с девочкой Смешинкой.

Царевич в отчаянии вскрикнул. В тот же миг Акула бросилась к нему, но ударилась о решетку — Капелька еще не успел войти в клетку и стоял снаружи.

— Вот видишь, — сказал Звездочет-Клоун своей подруге Сабире. — Он испугался за Смешинку и стал виден Нелии. Сейчас он был бы уже проглочен, если бы не Храбрый Ерш.

— Но он, кажется, сделал положение нашей девочки еще более безнадежным, — печально заметила Звезда.

— Наоборот! Все идет как нельзя лучше…

Он выступил вперед и обратился к Великому Треххвосту:

— Позволь и мне сказать слово, владыка.

— Говори, — повернулся тот.

— Здесь я много слышал о заговорах, но не видел ни одного раскрытого. Поэтому, узнав о настоящем злодейском заговоре против царевича и Великого Треххвоста, я решил раскрыть его.

— О каком заговоре ты ведешь речь? — Лупибей и Великий Треххвост тревожно переглянулись.

— Даже сейчас в этом зале вам грозит смертельная опасность. Но прежде чем сообщить о заговоре, я хочу попросить выпустить Смешинку из клетки…

Владыка сделал знак, и девочка вышла из клетки. Она тут же пошатнулась и упала бы, не подхвати ее Капелька. Толпа облегченно загудела, как только дверца захлопнулась за ней.

— Что еще? — бросил владыка нетерпеливо, видя, что мудрец медлит.

— Я скажу это лишь Лапшевникам, чтобы заговорщики не слышали, — и Звездочет-Клоун зашептал так тихо, что даже Сабира, находившаяся рядом, ничего не услышала.

Но Лапшевники моментально передали все Лупибею, тот так же неслышно отдал распоряжение, и через минуту по залу важно прошествовали три Спрута, несущих что-то зажатое в щупальцах. Один из них остановился возле царевича, другой рядом с девочкой Смешинкой, а третий застыл около Звездочета-Клоуна. Все они протянули над их головами щупальца — и в одно мгновение царевич, Смешинка и мудрец были окутаны легкой серебристой кольчугой.

— Это противозмеиная кольчуга, — как ни в чем не бывало продолжал Звездочет-Клоун, — она предохраняет от укусов Морских Змей, уколов ядовитых Крылаток, Скорпен…

— Но зачем эта кольчуга? — спросил Великий Треххвост. — Здесь, в замке, без моего разрешения никто не смеет укусить друг друга, точнее, враг врага…

— Видишь ли, — ответил Звездочет-Клоун, — расправляя свою кольчугу, — многие жители моря так воспитаны, что сначала укусят, а потом идут за разрешением. Если их самих не укусят… Как мы видели на примере советчиков. Но тут другое. Сейчас вы узнаете, зачем нужна кольчуга: здесь, в зале, находится тот, кому приказано в любой момент уничтожить царевича, если такой момент наступит.

— Кто? — загремел владыка.

— Кто, кто? — провизжал Лупибей, незаметно втягиваясь опять в спасительную клетку.

— Это маленькая Крылатка по имени Крошка Ю! — И Звездочет-Клоун указал на полосатую рыбку, неподвижно стоявшую рядом с царевичем.

Крошка Ю в отчаянии ударила царевича ядовитой колючкой, но тщетно: кольчуга отразила удар. Молниеносно она метнулась к Звездочету-Клоуну, но тот бросил на нее кольчугу, и Крошка Ю запуталась в ней. Тотчас два Спрута схватили ее и сунули в приготовленную клетушку. В отчаянии Крошка Ю забилась о решетку.

— Теперь можно снять кольчугу. И пусть девочка Смешинка расскажет, как в пути Крылатки угрожали царевичу, но она спасла его.

В удивлении посмотрел Великий Треххвост на девочку.

— Почему ты раньше молчала?

Но Смешинка только растерянно хлопала глазами, глядя на Звездочета-Клоуна.

— Рассказывай, милая девочка! — ободрил ее тот. — Верь мне! Теперь тебе нечего бояться, и ты можешь все рассказать. Верь мне! Или ты больше не веришь?

— Я верю, — ответила Смешинка. — Но ведь для кое-кого эта история очень плохо кончится…

— Верь мне, — повторил мудрец еще раз и повернулся к Великому Треххвосту. — До сих пор девочка не говорила об этом из скромности и потому, что боялась за царевича. Ведь Крылатка день и ночь не отходила от него.

— Гадкая Крылатка! — воскликнул владыка. — И как я сразу не обратил внимания на нее…

— Рассказывай, дорогая Смешинка!

И девочка, еще раз пытливо посмотрев на мудреца, поведала, как Крылатки изгнали кучера Четырехглазку (Лупибей воздел вверх щупальца: «Мой лучший шпион!»), потом обвинили Капельку в равнодушии, как они плыли по морям и разыскивали того, кто мог бы рассказать о добром деле царевича.

— И если бы не старания девочки Смешинки, которая так долго опрашивала всех, то Звезда не успела бы вырастить свой говорящий рот и сказать слово в защиту Капельки, — добавил Звездочет-Клоун.

— Значит, все вы вместе спасли царевича? — воскликнул владыка. — Это правда, Капелька?

— Правда, — и царевич с сожалением посмотрел на Крошку Ю, словно прося у нее прощения. — Это правда, но Крылатки поступили со мной честно.

— Мы тоже поступим с ними честно и сварим всех заговорщиков в котле, — захихикал Лупибей.

— Не надо казнить их! — попросил царевич, но владыка отрицательно покачал головой.

Крошка Ю забилась в ловушке и крикнула:

— Ты, Капелька, лучше, чем я думала! А с заговорщиками еще посчитаются, не беспокойся!

— Именно таких слов я и ожидал от нее, — повернулся мудрец к прозрачной стене. — И они доказывают, что за этой Крошкой Ю стоят другие заговорщики. Нет, не только ее сестры, Крылатки, но и бунтарь Ерш с сообщниками. Ведь он уже совершал однажды покушение на царевича Капельку и Смешинку. Помните, на балу? Когда оно не удалось, бунтарь подговорил Крылаток, а узнав, что и этот заговор провалился, лично явился сюда, чтобы пронюхать, как можно осуществить свой коварный замысел.

И едва только его схватили, он не нашел ничего лучшего, как просить казни Смешинки, боясь, что если девочка останется жива, то остальным заговорщикам не удастся убить царевича.

— Да, да, да! — подскочил Великий Треххвост. — Как хорошо ты раскрыл все их замыслы! Конечно, ни в коем случае нельзя казнить Смешинку.

— А если ты снова возвысишь ее и назначишь своим советчиком, — вкрадчиво продолжал мудрец, — то этим оградишь себя от новых заговоров.

— Я вижу, старец, что говоришь ты чистую правду. Слушайте, мои слуги! Девочка Смешинка назначается моим советчиком! А Звездочет-Клоун и Звезда отныне будут называться моими друзьями. Враги мои — бунтарь Ерш и девять ядовитых Крылаток будут казнены, как только вскипит большой котел.

Две Прилипалы, усиленно виляя хвостами, подплыли к девочке Смешинке, подхватили ее под руки и вознесли на пьедестал перед прозрачной стеной. Важный Генерал, пыхтя, повесил на ее грудь личный знак советчика. Лупибей с недовольным видом следил за церемонией.

— Что же ты мне посоветуешь, мой советчик? — спросил владыка.

Девочка помедлила немного — казалось, она уже все обдумала.

— Я советую получше запереть всех преступников, чтобы они не убежали до казни, — сказала она решительно. — Я сама сделаю это: они могут вступить в сговор с кем-нибудь.

— Запереть их могут и Спруты! — быстро вмешался Лупибей.

— Они слишком трусливы, — прищурилась Смешинка. — Если какая-нибудь Крылатка вырвется, они разбегутся.

Лупибей, побагровев, пытался что-то возразить, но владыка прикрикнул:

— Сегодня мы видели доблесть твоих Спрутов! Да и твою собственную…

Лупибей метнул на Смешинку злобный взгляд. Но она спокойно продолжала:

— А еще я сама закрою все клетки жителей, чтобы никто не помог преступникам бежать.

— Клетки закроют Спруты! — опять выкрикнул Лупибей и даже посинел.

— Я закрою и Спрутов! — холодно отрезала Смешинка.

— Может быть, и меня закроешь? — потряс обломком дубинки Лупибей.

— Конечно, — кивнула Смешинка. — Тебе нужно отдохнуть, подлечить боевые увечья…

Все захохотали. Даже владыка ухмыльнулся.

— Да, советчик имеет право закрывать все клетки или любую на выбор, — сказал он. — Это правило принято давно, и ты знаешь о нем, Лупибей. Помнится, ты сам подписывал его.

Спрут поперхнулся. Если бы Смешинка внимательно посмотрела на него, то непременно насторожилась бы — такая бешеная злоба была в его глазах.

— Ага! — процедил он. — Кажется, я начинаю кое-что понимать. Может быть, и Сторожевых Скатов не будем выпускать? И дежурного снимем с ворот? А ворота распахнем пошире?

Но советчица спокойно отвела удар.

— Нет, зачем же. Сторожевых Скатов выпустим как обычно. И стражник пусть охраняет ворота — да получше!

— Он будет хорошо охранять ворота, можешь не беспокоиться, — с угрозой сказал Лупибей, и Звездочет-Клоун пристально поглядел на него.

Великий Треххвост заулыбался:

— Ну вот и отлично! А то ссоритесь непонятно из-за чего… Я устал от сегодняшних неожиданностей. Советчица Смешинка, можешь запирать клетки! Всем выполнять распоряжение советчицы! Это мой полноправный заместитель, вы знаете… — Он зевнул.

Заметив, что владыка хочет спать, все жители замка потихоньку стали покидать зал.

Дары жителей подземелья

— Как ты думаешь, — спросил Звездочет-Клоун свою синеглазую подругу Сабиру, — зачем царевич носил этот перстень?

Они сидели в большой просторной клетке советчицы Смешинки и рассматривали перстень, который Капельки в суматохе забыл взять обратно у Звездочета-Клоуна.

— Я думаю, перстень напоминал ему о чем-то…

— Или не напоминал.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он часто смотрел на перстень и хмурился так, будто пытался вспомнить что-то важное, но не мог. Мне кажется, он берег перстень для того, чтобы вспомнить о давно забытом.

Звездочет подплыл к ночесветке.

— О, здесь что-то написано! — воскликнул он. — И написано какими-то странными знаками. Посмотри, ты сумеешь их прочесть?

— Нет, не сумею, — Сабира замолчала.

Вообще она была обижена. Звездочет-Клоун не пожелал рассказать ей, зачем выдал Крылаток, и теперь она неохотно разговаривала с ним.

Старец, качая головой, спрятал перстень и примостился в углу. Советчица пригласила их к себе, а сама отправилась запирать клетки.

Вернулась она глубокой ночью. Лязгнула дверца. Звездочет-Клоун сразу же зашевелился в своем углу.

— Что сказал Лупибей? — спросил он. Девочка растерянно посмотрела на него.

— Откуда ты знаешь? Можно подумать, что у тебя свои Лапшевники…

— Об этом потом, — нетерпеливо перебил ее мудрец. — Что сказал Лупибей, когда ты закрывала его клетку?

— Ничего особенного, — зевнула Смешинка. — Какие-то непонятные угрозы…

— Какие же?

— Он сказал, — стала припоминать девочка, — он сказал, что ночью часто побеждает тот… кто потерпел поражение днем… потому что у ночи свои законы. В общем ерунда!

Но мудрец покачал головой:

— Плохо! Значит, Лупибей уже разгадал твои ходы. И сделал свои…

— Какие ходы?

— К выходу, — загадочно произнес Звездочет-Клоун. — Лупибей говорил что-нибудь еще?

— Да, я вернулась потом к его клетке и слышала, как он давал наставления Сторожевым Скатам.

— Скаты не тронули тебя?

— Нет. Они словно не видели меня.

— Они действительно не видели! Значит, моя догадка верна. Но что говорил им начальник стражи?

— Чтобы они усиленно охраняли клетку с Храбрым Ершом. «Поступили сведения от Лапшевников, — сказал он, — что они видели подозрительных бродяг внизу, в подземелье». Считают, что это сообщники Храброго Ерша.

— Почему?

— Видели их после того, как все жители подземелья были закрыты в клетках. А сегодня никто не был наказан лишением клетки.

— Значит, то были действительно сообщники Храброго Ерша, — проговорил в раздумье Звездочет-Клоун.

— Но как они проникли в замок? Как добрались до замка? Звездочет-Клоун покачал головой.

— Не знаю. Наверное, скоро мы их увидим.

— Как? — удивилась Смешинка.

— Они придут к тебе за ключами от клетки Храброго Ерша. И попытаются выкрасть или отобрать их. Смешинка улыбнулась.

— Будем ждать? А когда выступим? Звездочет-Клоун посмотрел на нее выразительно, и она замолчала. Но тут вмешалась Сабира.

— Они не пройдут сюда! — уверенно сказала она. — Ведь Сторожевые Скаты охраняют все проходы!

— Ну, это такие смельчаки, что не побоятся ничего, — заметил мудрец.

— Тогда оставим клетку Храброго Ерша открытой, пусть заходят, — решила девочка.

— Чтобы и их предать? — возмущенно воскликнула Сабира.

— Да, — небрежно бросил Звездочет-Клоун. — В одной клетке им будет веселее. А то Храбрый Ерш среди Крылаток чувствует себя, наверное, неуютно. Ведь он плохой кавалер.

— Не хочу я больше здесь оставаться! — воскликнула Сабира. — Я немедленно ухожу!

— Уходи, — мудрец жестом остановил пытавшуюся вмешаться девочку. — Мы тебя не держим.

После этого наступило долгое молчание.

— Что же ты не уходишь? — спросил мудрец.

— Я ухожу! — с обидой ответила Звезда. — Но ведь ты знаешь, что расстояние до выхода из клетки я могу пройти только за два дня…

— Значит, еще два дня после того, как ты ушла от нас, мы должны терпеть твое присутствие? — воскликнул Звездочет-Клоун. — Ну что ж, тогда займемся опять перстнем. Послушай, Смешинка, ты сможешь прочитать эту надпись?

— Нет, — с огорчением покачала головой Смешинка. — Может быть, Сабира сумеет прочесть?

— Да, сумею, — с достоинством отвечала Сабира.

— Как?! — изумился Звездочет-Клоун. — Ты солгала мне?

— Я никогда не лгу! — фыркнула та.

— Но ведь ты сказала, что не знаешь этот язык!

— Когда ты меня спрашивал, я действительно не знала.

— А теперь изучила его? — язвительно улыбнулся старец.

— Нет, просто я вырастила язык, который знает этот язык, — невозмутимо пояснила Сабира.

— Ты и это умеешь? — мудрец и Смешинка переглянулись в сильнейшем удивлении. — Скажи, как ты это делаешь?

— Хорошо. Пока я ухожу, есть время. У нас, Звезд, есть такая способность выращивать оторванные ноги. Если у Звезды оторвут ногу, то она приказывает себе вырастить новую. И через некоторое время у нее появляется новая нога.

— Да, да, я знаю это!

— А когда меня нашел ты, я решила вырастить говорящий рот и видящий глаз.

— Тогда прочитай, пожалуйста, надпись! — И Звездочет-Клоун протянул ей перстень.

— Ну, что ж, я ухожу, есть еще время, — Сабира пристально вгляделась в надпись и с усилием прочла: — «Смеясь… будь… мудрым». А ниже: «Досточтимому и любимому сыну моему Капельке, Каппа пруда Тарусава». Все.

— Все? — с горечью воскликнул Звездочет-Клоун. — Но надпись не стала яснее.

— По-моему, здесь все ясно, — возразила Сабира. — «Смеясь, будь мудрым». Не мешало бы кое-кому усвоить эту истину.

— Согласен, — мудрец не намерен был сейчас спорить. — Но кто такой Каппа и где находится пруд Тарусава? Я повидал много прудов за свою жизнь… — тут он спохватился и посмотрел на девочку Смешинку, но она была погружена в какие-то свои мысли и ничего не заметила. — Где же находится пруд Тарусава? И кто такой Каппа? — еще раз повторил он.

— Язык мой может описать Каппу, хотя я сама никогда не видела его, — сказала Сабира.

— Знаешь, а ты бы лучше не уходила, — улыбнулся Звездочет-Клоун.

— Нет! Я быстро иду к выходу. Но пока я ухожу, есть еще время… Каппа живет обычно в прудах и озерах. У него большие глаза, широкий рот, есть руки и ноги с перепонками между пальцами.

— Это же лягушка! — оживился Звездочет-Клоун.

— Что ты! Лягушку я тоже никогда не видела, но могу описать ее. Это отвратительное скользкое существо с выпученными глазами и прожорливой пастью. А Каппа прекрасен и трогателен. Его рот постоянно улыбается, но в выразительных глазах скользит грусть, легкая скорбь или тоска. Он маленький, но никто не смеет обидеть его, ибо все поднимаются на его защиту, и сам он вооружен оружием, которое называется юмор. Говорят, что злые бегут от него без оглядки, а добрые собираются вокруг Каппы и подолгу слушают веселые и поучительные рассказы, на которые он никогда не скупится. Они готовы слушать еще и еще, но приходит ночь, и Каппа тихо, без всплеска погружается в воду, направляясь к себе домой, где он отдыхает и раздумывает о том, что происходит на свете.

— Гм… — вздохнул Звездочет-Клоун. — Ты так описала Каппу, что мне очень захотелось познакомиться с ним. Но как найти пруд Тарусава?

— Этого я не знаю, — ответила Сабира.

— А может быть, ты вырастишь у себя еще один язык, который расскажет, как добраться до пруда Тарусава? Ведь пока ты уходишь, есть еще время.

Но Сабира опять надолго замолчала.

Утомленная событиями дня, девочка Смешинка вскоре заснула.

В открытую дверцу осторожно и бесшумно скользнули три тени. Они крались вдоль решетки — там, где потемнее, но когда оказались под ночесветкой, в тусклом свете что-то блеснуло. Передний держал гимнотиду! Вот они подкрались к кровати Смешинки…

— А вот и гости, — раздался из угла спокойный голос Звездочета-Клоуна, и три темные фигуры застыли от неожиданности. — Вы, кажется, испугались хозяев, гости?

— Не дождешься, чтобы мы испугались, — процедил один из гостей, многозначительно помахивая гимнотидой. — Выкладывай, что тебе надо.

— Видишь ли, тот, кто держит в руках кож, почему-то чувствует себя более уверенным перед тем, у кого ножа нет. Поэтому разговор между ними обычно какой-то неискренний, не задушевный.

— Ага! Может быть, ты хочешь сказать, что я трус? Так возьми нож, чтобы чувствовать себя уверенно.

Звездочет-Клоун небрежно принял от злоумышленника гимнотиду и, удобно расположившись в кресле, принялся подравнивать ею свои плавники.

— Но может быть, мы сначала разбудим хозяйку? — заметил он. — А то как-то неудобно… Вдруг она проснется и увидит, что здесь ведется беседа? И она захочет принять в ней участие.

— Нам не о чем с ней разговаривать!

— А мне показалось, что вы направлялись именно к ее постели.

— Да, направлялся! Но не для разговора.

— А зачем?

— Нам нужны ключи от клетки Храброго Ерша. И мы не уйдем без них!

— Тем более хозяйку надо разбудить, — невозмутимо продолжал Звездочет-Клоун. — Ведь нельзя брать что-то без ее разрешения.

И он, наклонившись, потормошил девочку. Она тотчас села, протирая глаза.

— Это же Бекасик, Барабулька и Бычок-цуцик! Здравствуйте, какое приятное пробуждение!

— Оно было бы не таким приятным, если бы я замешкался, — пробормотал Звездочет-Клоун. И громко сказал: — Эти приятные знакомцы пришли за ключами.

— От клетки Храброго Ерша? Но у меня нет этих ключей.

— Что?! — крикнул Бычок-цуцик. — Не хочешь отдать ключи?

— Но если их действительно нет! — Смешинка так искренне развела руками, что Бычок-цуцик растерялся. — Ведь я повесила на клетку узников старый замок, ключ от которого давно затерялся.

Бекасик, Барабулька и Бычок-цуцик переглянулись: они были в недоумении.

— Это… правда?

— Я подумала, что ночью Крылаткам или Храброму Ершу захочется, может быть, погулять по замку, и в клетке будет скучно. Вот и повесила такой замок. Они могут в любой момент открыть клетку и выйти наружу. Если не побоятся Сторожевых Скатов.

Друзья заулыбались. Они бросились к девочке Смешинке и принялись ее благодарить.

— Как вы попали в замок? — спросила Смешинка.

— А очень просто, — затараторила Барабулька, — по Темной трубе. Когда мы захватили город, то многие стали удирать по трубе в замок. Храбрый Ерш решил, что это удобный случай для того, чтобы проникнуть в замок и рассказать обо всем Великому Треххвосту.

— Зачем? — спросил Звездочет-Клоун.

— Он думал, что владыка ищет высшую справедливость и не знает о том, что творится в Коралловом городе. Храбрый Ерш боялся, что Лупибей обманет владыку, и тот двинет свое войско на город. «Я обо всем расскажу Великому Треххвосту, — мечтал он, — расскажу ему, в чем заключается высшая справедливость».

— Так думал Храбрый Ерш? — усмехнулся Звездочет-Клоун. — Эх, простак! Он считает, что зло хищника в его зубах, а оно гораздо глубже — в желудке. Вырви у Акулы зубы, она станет хвостом глушить рыбу и глотать ее не жуя. Впрочем, так делает, кажется, Акула-Лисица. Но почему Храбрый Ерш хотел казни Смешинки?

— Потому что жители города перестали его слушать: Смешинка научила их веселиться, плясать и смеяться. А Храбрый Ерш говорил всем, что смеяться рано, что на помощь Лупибею может прийти войско владыки и не оставить от города камня на камне.

— Так-так-так, — протянул Звездочет-Клоун. — Значит, вызволите из клетки Храброго Ерша, а потом опять будете просить Великого Треххвоста?

— Нет, Храбрый Ерш сказал, что обманулся. Больше он не верит владыке. Он понял, что свободу нужно завоевать, а не выпрашивать.

— Передайте Храброму Ершу и Крылаткам, чтобы они немедленно явились сюда, — приказала Смешинка.

* * *

— Ну? — не очень приветливо буркнул Храбрый Ерш, вваливаясь в клетку Смешинки. — Какой выход ты предлагаешь?

— Вот уже второй раз Смешинка вызволяет тебя из заточения, но так и не услышала слов благодарности, — укоризненно заметил Звездочет-Клоун.

— За что благодарить? — ощетинился бунтарь. — За преждевременный смех?

Смешинка подняла руку:

— Некогда спорить! Лучше хорошенько уясните себе то, что я скажу. Вы уже, наверное, поняли, что Звездочет-Клоун, все сделал для того, чтобы дать мне возможность стать советчиком Великого Треххвоста, захватить власть в замке, а значит, и всех спасти. Я заперла Спрутов и даже самого Лупибея в клетки, но ворота все-таки охраняются. Сейчас мы сядем в карету и отправимся туда. Если охраняющий ворота Осьминог не пропустит нас подобру-поздорову, придется его… припугнуть. Но впереди нас ждут еще многие препятствия. Нужно хорошенько подумать, как преодолеть их. Ведь теперь у нас нет пропуска Великого Треххвоста.

— Да, тяжелая задача… — призадумался даже Храбрый Ерш.

— Мы будем жалить каждого, кто попытается задержать нас! — заговорили Крылатки.

Звездочет-Клоун посмотрел на них неодобрительно:

— Нескольких Акул или Кальмаров вы действительно можете убрать с пути. Но что будем делать, когда перед нами встанет Стена Ядовитых Медуз, которым не страшны ваши уколы?

Долго и горячо обсуждали в клетке девочки Смешинки план побега. Вдруг в углу прозвучал голосок:

— Смешинка! Девочка Смешинка!

— Кто-то зовет меня… — насторожилась девочка.

— Это я. Морская мышка! — Из угла выскользнула маленькая рыбка с широкими растопыренными плавниками.

— Альмина! — Обрадовалась Смешинка. — Та самая мышка, которая предупредила меня во дворце о похищении старого аиста. Ах, Остроклюв, где же он! — вздохнула девочка.

— Нет, то была моя сестра. А меня зовут Альвина. Но мы так похожи друг на друга, что даже мать не различала нас…

— Что же ты хочешь сказать, Альвина?

— Жители там, внизу, волнуются. Они узнали, что ты собираешься бежать из замка.

— Откуда они узнали об этом? — встревожился Звездочет-Клоун. — Уж не от Лапшевников ли?

— Нет, мы узнаем все гораздо раньше, чем презренные Лапшевники, — усмехнулась Альвина. — Повсюду находятся маленькие ракушки Морские Уши. Они все слышат и постоянно переговариваются друг с другом. Так мы мгновенно узнаем обо всем, что происходит в замке. А Лапшевники пока ничего не подозревают. Они спокойно сидят в своей общей клетке.

— Почему же волнуются слуги? — спросила Смешинка.

— Они не хотят с тобой расставаться. Но раз ты так решила, они просят, чтобы ты пришла проститься.

— Хорошо, я сейчас приду к ним! — Смешинка была растрогана.

— Времени и так мало… — проворчал Храбрый Ерш.

— Ты предлагаешь не идти? — возмутилась Смешинка. — А что посоветует Звездочет-Клоун?

— Иди. Не заставляй ждать, — строго сказал тот. И когда девочка шагнула к дверце, он повернулся к Храброму Ершу:

— Неужели ты отпустишь ее одну?

— И мы! И мы пойдем с девочкой! — запросились Бекасик, Барабулька и Бычок-цуцик.

— Нет. Не нужно зря рисковать.

Смешинка и Храбрый Ерш двигались молча. Навстречу скользили плоские хищные силуэты Сторожевых Скатов, каждый раз бунтарь решительно хватался за гимнотиду, но никто не замечал их. Один из Скатов даже задел Смешинку крылом, но так и не понял, что за помеха ему встретилась. Он тупо кружился на одном месте.

Это происшествие немного развеселило спутников. Храбрый Ерш неуклюже придержал Смешинку, когда она поскользнулась, спускаясь по выщербленным ступеням.

Подземелье встретило их сдержанным гулом. Никто из жителей не спал. Слабые лучи ночесветок освещали множество глаз, жалобно глядящих на Смешинку.

— Зачем ты покидаешь нас, смелая девочка? — пронеслось, как стон, по клеткам. — Кто защитит нас от злобных Спрутов, коварных Лапшевников-шпионов… Не уходи от нас!

Смешинка остановилась посреди прохода и подняла руку.

— Я ухожу, но знайте, скоро вернусь! Мы защитим Коралловый город, а потом придем сюда и освободим вас!

Крики восторга раздались в клетках. Но вскоре наступила тишина.

— Слушайте, слушайте, что скажет Дряхлый Горбыль!

В одной клетке раздалось кряхтение, и на свет медленно выплыл большой Горбыль. Он таращил слепые глаза.

— 0-ох, много я потрудился на своем веку! — вздохнул он. — От тяжелой работы вырос у меня костяной горб и ослабли глаза. Но я все ждал, когда мы вместе поднимемся и сбросим иго Великого Треххвоста. И вот, кажется, дождался… Только скажу я вам, детки, тяжело будет победить Великого Треххвоста и его войско, и одним вам это не под силу…

Он замолк и долго жевал белыми губами. А потом добавил:

— Но будет под силу, если помогут Справедливые Дельфины.

— Правильно, правильно! — раздались голоса.

— Если они возьмутся…

— Даже Акулы боятся Дельфинов.

Дряхлый Горбыль продолжал:

— Они, быстрейшие из быстрейших, храбрейшие из храбрейших морских жителей и самые справедливые и разумные, помогут вам победить Великого Треххвоста. Живут они далеко, в Море Счастья. Нужно, не теряя времени, мчаться туда и просить их о помощи. Потому что Морские Уши слышали, как Великий Треххвост приказал своему сыну, царевичу Капельке, готовиться к сражению.

— Он не станет сражаться! — возразила Смешинка. — Я попрошу его…

— Нет, не делай этого! — сказал Дряхлый Горбыль. — Могут случиться с вами новые беды. Пока он сын Великого Треххвоста, он будет сражаться за него.

— Пока он… сын? — удивилась девочка. — Как странно ты выражаешься, дедушка! Разве может он перестать быть его сыном?

— Я многого не знаю, Смешинка, поэтому и говорю так странно. Эту тайну долго разгадывать, а времени у вас нет. Спешите к Дельфинам, в Море Счастья!

— Хорошо, поспешим.

— Мы знаем, что за стенами замка вас ждут большие препятствия. Но мы поможем вам. Обойди клетки, девочка, и возьми то, что тебе дадут.

Она обходила клетки и гладила сквозь решетки головы морских жителей, их спины с опущенными колючками, почесывала бока и пожимала дружеские плавники.

— Возьми с собой его, — сказали в клетке носильщиков Бентозавров и мусорщиков Бобырей, выводя спящую плоскую рыбу с маленькими мутными глазками. Она во сне шевелила плавниками и плыла туда, куда ее вели.

— Кто это?

— Обыкновенный Морской Язык. Только не совсем обыкновенный… Он так ругал Спрутов, что его хотели схватить и отправить в морскую пещеру. Но мы спасли его и спрятали в мусоре. Долгими ночами он рассказывал нам чудесные истории и смешные побасенки. Он может говорить беспрерывно. И он сказал, что поможет вам пройти Стену Ядовитых Медуз.

— Но почему он спит?

— Мы усыпили его соком актиний, чтобы он пока молчал. Иначе вас услышат. Но когда вы окажетесь за стенами замка, разбудите его.

В следующей клетке Смешинке вручили большую изогнутую раковину.

— Прими дар музыкантов — Крокеров, Барабанщиков, Дорадо и Сциен. Эту раковину мы обработали так, что ее звук спасет вас, когда вы приблизитесь к Струям Кальмаров. Только нужно сильно дунуть в нее ровно шесть раз, не меньше и не больше.

— А это поможет вам избавиться от жестоких Крабов, — из клетки убиральщиков, зубочистильщиков и почесывальщиков Смешинке передали маленький комочек. — Как только поднимется перед вами Завеса Крабов, дерни тоненькую ниточку и брось в ближайшего Краба. Десять тысяч раковин Пинна дали нам свою крепкую биссусную нить, чтобы мы сплели это.

— А маленькая губка, которую мы, посудомойки Присоски и поварята Ошибни, дарим тебе, не менее чудесна. Мы держали ее над всеми кушаньями, которые когда-либо готовились у нас на кухне, и губка впитала их запахи. Как только увидишь Акул, сдави губку изо всех сил.

Так, сопровождаемые наставлениями и добрыми пожеланиями обитателей подземелья. Смешинка и Храбрый Ерш отправились обратно. У клетки к ним бросился Звездочет-Клоун.

— Видели Бекасика, Барабульку и Бычка-цуцика?

— Нет… а куда они делись?

— Отправились за вами. Морские Уши передали, что в проходы по приказу Лупибея вышли электрические Скаты Торпедо. Они убивают все живое своими разрядами. Друзья отправились предупредить вас…

Храбрый Ерш рванулся было назад:

— Я выручу их!

Но Звездочет-Клоун остановил его:

— Сначала мы узнаем, где они.

Все вошли в клетку, и мудрец обратился к темному углу:

— О, слышащее все Морское Ухо! Спроси своих братьев, где сейчас находятся Бекасик, Барабулька и Бычок-цуцик.

— Хорошо, я спрошу, — тихо прошелестел голос. И только очень сильно напрягая слух, можно было услышать, как тихо-тихо застучала раковина Морского Уха. Вдали ему ответили тоже чуть слышно — и тревожные, еле различимые удары понеслись через весь замок. Вскоре пришел ответ.

— Ваши друзья находятся в надежном укрытии, — сообщило Морское Ухо. — Они просят вас не задерживаться, так как Скаты Торпедо отрезали уже все ходы в подземелье…

Минуту смельчаки смотрели друг на друга.

— Едем! — твердо сказал Звездочет-Клоун. — А за ними еще Вернемся. И не только за ними.

Храбрый Ерш потряс гимнотидой, глаза его сверкнули:

— Ничего, мы посчитаемся за все!

Крылатки, запряженные в знакомую Смешинке карету царевича, нетерпеливо подрагивали плавниками. Путешественники бросились к карете.

— Вперед! — тихо сказал Звездочет-Клоун, и тотчас они услышали сзади сильный удар. То приближался стреляя смертоносными зарядами, Скат Торпедо.

Карета быстро заскользила по коридорам. У одной из клеток Смешинка сказала:

— Постойте! Здесь живет Капелька.

— Некогда! Ты слышишь, сзади идут Торпедо?

— Я только взгляну на него, — девочка приникла к прутьям клетки. Царевич безмятежно спал на голубой полупрозрачной перине. — Что за мрачный замок! Все заперты в клетках, даже царевич… Он спит, и я не смею разбудить его. Прощай, Капелька!

Вблизи опять раздался громовой удар. Царевич вздрогнул и пошевелился.

— Прощай! — повторила Смешинка и быстро побежала к карете. — Может быть, еще увидимся…

— Увидитесь! — процедил Храбрый Ерш. — Когда он придет со своим войском брать наш город.

— Не говори так! — нахмурилась Смешинка. — Ведь ты слышал, что сказал Дряхлый Горбыль?

— А что он сказал? — Звездочет-Клоун внимательно выслушал рассказ девочки, пока Крылатки несли карету к воротам. — Любопытно! Это навело меня на некоторые мысли…

Крылатки вдруг резко остановились. Карета проплыла еще немного и плавно опустилась на песок прямо у щупалец здоровенного Спрута. Девочка подняла глаза и похолодела…

Погоня

У ворот замка стоял ряд отборных Спрутов, вооруженных пистолетами и дубинками. Но мало того: все они были одеты в серебристую противозмеиную кольчугу. Если раньше Смешинка надеялась, что Спрут будет один и Крылатки в случае сопротивления припугнут его, то теперь все надежды рухнули. Она взглянула на своих спутников. Сабира закрыла глаза и съежилась. Храбрый Ерш ощетинился и взялся за гимнотиду, а Звездочет-Клоун… улыбался. Да, да, именно улыбался.

— О, какой почетный караул нас встречает! — воскликнул он с радостным удивлением. — Я не думал, что мой друг Лупибей будет настолько точен…

— А ну слезайте! — оборвал его Служитьрад. — Приехали.

Жуйдавись захихикал.

— И ведь как точно предвидел все наш дорогой начальник! Едва мы выпустили Торпедо, как беглецы тут как тут.

— И насчет того, кто бежать собирается, не ошибся, — с мрачным самодовольством добавил Служитьрад. — Эта девчонка-советчица, старикашка Звездочет-Клоун, коварная Звезда, немытая рожа-бунтарь Ерш и вся упряжка ядовитых Скорпионов. Не зря нам приказали надеть кольчугу… Эге, да тут еще болтливый Морской Язык, которого мы давно разыскиваем! Ну и шайка собралась! Слезайте! Котел скоро вскипит… Спруты загоготали. В это время заговорил Звездочет-Клоун:

— Да, досточтимый Лупибей предупреждал меня, что тут, у ворот, я наслушаюсь разных гадостей. «Не обращай на них внимания, дорогой мой друг! — сказал он мне. — Чего можно ожидать от этих болванов и трусов? Они не знают сути дела и потому должны вести себя как обычно».

Осьминоги с выпученными глазами переглянулись и начали медленно зеленеть.

— Что ты мелешь, презренный? — пробурчал Служитьрад и направился к карете. — Сейчас я вышибу из тебя…

— «…Но, — продолжал невозмутимо Звездочет-Клоун, повышая голос, так что Служитьрад в нерешительности остановился, — но представляю, как вытянутся и почернеют они, когда узнают, что вся эта поездка была задумана для проверки этих глупцов, которые ни на что не способны, кроме как прятаться за плотно закрытыми воротами». Так сказал мне дорогой Лупибей. И добавил: «Надо же узнать, держат ли они ворота плотно закрытыми или только спят, едят и играют в камешки?»

— Да кто ты такой? — взвизгнул Служитьрад.

— «Поезжай с проверкой, мой полномочный представитель, строгий судья и тайный соглядатай», — сказал мне Лупибей и отправил в путь. Теперь я вижу, что он не ошибся: ворота охранять вы можете, — Звездочет-Клоун с удовлетворением оглядел сомкнутый строй Спрутов.

— Ты представитель Лупибея? — заревел во все горло Служитьрад. — Так мы тебе и поверили! Предъяви Осьминожий камень!

Звездочет-Клоун небрежно извлек откуда-то небольшой камень, горевший зловещим огнем, и протянул Спруту. Но едва тот коснулся камня щупальцем, как весь передернулся.

— Ударило! — завопил он. — Точно, Осьминожий камень… Ну-ка, притронься ты, Жуйдавись.

Толстый Спрут робко протянул щупальце и скрючился, получив сильнейший удар. Теперь Спруты поверили, что перед ними тот самый Осьминожий камень, который ни один Спрут не может взять в щупальца, и поэтому Лупибей использовал его исключительно для опознавания своих самых тайных и самых преданных соглядатаев, выполняющих его личные распоряжения.

— Что прикажете? — изогнулся в подобострастном поклоне Служитьрад, словно перед ним был сам грозный Лупибей.

— Открыть ворота! — приказал Звездочет-Клоун, и Спруты бросились со всех восьми ног выполнять его распоряжение. Ворота протяжно заскрипели и распахнулись. Крылатки с места рванули карету. Старец важно махнул Спрутам, и через мгновение беглецы очутились далеко в море. Избежав смертельной опасности, они свободно вздохнули.

— Где ты взял этот камень? — подозрительно спросил Храбрый Ерш.

— Его потерял, удирая, тайный соглядатай Четырехглазка, — ответил мудрец.

— Да, это верно! — подтвердили Крылатки, мерно взмахивая плавниками.

Смешинка забеспокоилась:

— Скоро покажется Стена Ядовитых Медуз! Нужно будить Морского Языка.

Они долго тормошили и толкали бесчувственное тело. Наконец Язык со стоном приподнялся и схватился за голову.

— 0-ох! Как будто Акула-Молот колотит по моей бедной маленькой голове… Ну и ядовит же этот проклятый сок!

Звездочет-Клоун остановил карету и исчез в зарослях морских лилий. Через некоторое время он вернулся, неся полную раковину густого оранжевого напитка.

— Это нектар морских лилий. Выпей, и тебе станет легче.

Язык жадно хлебнул.

— Ух как вкусно!

Он то и дело прихлебывал из раковины, так что когда карета приблизилась к первым дозорным Медузам, Язык болтал без умолку и остановить его было невозможно.

— Эй, Медузы! — закричал он, едва завидев белые купола. — Приветствую вас! Мое сердце переполнено печалью из-за того, что везде только и говорят: Медузы, Медузы! Ах какие мягкие создания! Если кто слабоволен, не умеет добиться своего, всем подчиняется, то о нем говорят: он как Медуза! Ваше имя стало обозначать всякое дряблое, безвольное тело. Но ведь это не так!

Собравшиеся вокруг Медузы одобрительно зашумели.

— Медузы могут любому показать пример целеустремленности и деловитости! — закричал Язык, хлебнув из раковины. — Когда-то они носили твердые непробиваемые панцири, но потом сбросили их. Почему? Да потому что они настолько сильны, что не нуждаются ни в каких панцирях! Вспомните подвиги Медуз, которые окружали и уничтожали даже Китов, Акул, Кальмаров — всех, кто под стрекало попадется…

Он долго еще говорил о достоинствах быстроходных Португальских корабликов, о гибкости Венериных поясов, о красоте светящихся Полярных и Тропических Медуз, о грозной неустрашимости Цианей, о многочисленности Аурелий и Обелий, о коварстве Крестовиков. Беглецы и сами заслушались его, а когда посмотрели вокруг, в глазах засверкало: мириады Медуз собрались у кареты, слушая речь Языка и млея от восторга.

— Так давайте же докажем миру, что Медузы способны быть не только студенистыми и мягкими, но и твердыми, как скала! Давайте сосредоточимся в едином усилии, соберем волю в кулак, сожмемся, подберем под себя стрекала и окаменеем! Раз-два-три! — Язык отбросил пустую раковину и упал на дно кареты.

— Все… Готово, — сказал он слабым голосом. — Теперь эти твари окаменели до самого вечера. Я… заговорил их.

И действительно. Медузы на глазах уменьшались, съеживались в маленькие комочки и камнем шли на дно. Они легли одна на другую толстым слоем, который блестел и переливался в утреннем свете. Даже Португальские кораблики и Парусники выпустили из своих парусов воздух и погрузились в воду. Путь впереди был свободен.

— Вот когда и Язык бывает полезен, — сказал Звездочет-Клоун.

— Ура Языку! — крикнули беглецы.

Но Язык спал мертвецким сном. Только язык его тихонько и невнятно бормотал что-то.

Крылатки с новой энергией несли карету вперед. Дно, усеянное комочками «заболтанных» Медуз, казалось выстеленным прозрачной зернистой икрой. Сначала путешественники улыбались, глядя на эту диковинную картину, потом всеми овладела озабоченность.

— Кальмары — это не Медузы, — пробормотал Звездочет-Клоун, скептически осматривая раковину, которую подарили им музыканты из замка. — Их трудно чем-то пронять… Ну что ж. Храбрый Ерш, играть придется тебе, только не знаю, какую музыку…

Бунтарь взял раковину и приложил к губам:

— Духу у меня хватит!

— Погоди, — сказала Смешинка. — Они наказывали: играть только в Струях Кальмаров.

Ждать им пришлось недолго. Уже чувствовались водовороты и завихрения, и вот карета въехала в Струи Кальмаров. Тотчас она была опутана многочисленными щупальцами.

— Ага! — сказал Гигантский Кальмар Кракен. — Мы видим на передней Крылатке лишь знак советчика. А где пропуск Великого Треххвоста?

— Сейчас покажем тебе пропуск, — буркнул Храбрый Ерш, поднимая раковину. Он напыжился изо всех сил и…

Низкий басовитый рев разнесся далеко вокруг. Кальмары мгновенно стали белыми от ужаса — то был рев нападающего Кашалота. Все, как один, головоногие выстрелили чернильными бомбами, которые напоминали своих владельцев: маленькие кальмары выстрелили маленькими бомбами, большие — большими, а гигантские — огромными. Они надеялись, что Кашалот схватит одну, вторую бомбу, разозлится и уйдет на поверхность глотнуть свежего воздуха. Но нет — рев прозвучал с новой, устрашающей силой. И снова Кальмары выстрелили чернилами, прячась от врага. Правда, теперь бомбы оказались поменьше первых. Но рев раздавался снова и снова — шесть раз подряд. Это трубил в чудесную раковину Храбрый Ерш.

Вода кругом почернела. Шестые бомбочки были совсем маленькими — на них головоногие истратили последние чернила. Теперь Кальмары висели в кромешной тьме, совершенно обессиленные. Крылатки медленно пробирались вперед, то и дело задевая щупальца, но ни одно из них не шевелилось.

— Протрублю-ка я еще разок, — прозвучал голос Храброго Ерша. — Пугну их как следует, чтобы помнили.

— Не смей! — крикнула Сабира. — Иначе будет беда. Разве ты не знаешь, что на седьмой раз они впадут в бешенство и мгновенно бросятся на нас?

— Нет, не знаю… — пробормотал Храбрый Ерш.

— Они всегда бросаются на Кашалота, когда у них кончаются чернила для маскировки. Я не раз видела.

Когда карета оказалась в чистой воде, путешественники посмотрели друг на друга и рассмеялись: они стали чумазыми-чумазыми! Почернели Крылатки и карета, и спавший на дне кареты Язык, у которого изо рта при каждом выдохе выбивалась черная струйка. Но вот вода постепенно смыла чернила, и все снова приняло свой обычный вид, только казалось более ярким и свежим после тяжелого мрака, а вода вокруг синела, переливалась голубоватыми и зеленоватыми оттенками. У беглецов на душе тоже было радостно: позади два препятствия, все пока идет хорошо. Они шутили и смеялись, глядя на спавшего мертвецким сном Языка.

— Тише! — сказала вдруг Сабира. — Я слышу какой-то стук.

Все замолчали и прислушались. Действительно сзади раздавалось чуть слышное постукивание. Звездочет-Клоун сразу узнал:

— Это Морское Ухо!

Бросились осматривать карету, и на самом задке обнаружили прилепившуюся раковину.

— Ты чего здесь?

— Я просил, чтобы вы взяли меня с собой, но никто не слышал, — объяснило Морское Ухо. — Тогда я и соскользнул вниз и прилепился к карете.

— Ты любишь путешествовать?

— Люблю. И я хотел уехать подальше от замка. Спруты, как только находят Морское Ухо, так бьют в ухо. И вообще, они очень не любят нас, потому что мы разоблачаем их козни.

— Ну хорошо, оставайся. Ты хочешь что-то сказать?

— Да. За нами гонится Лупибей. Беглецы онемели.

— На чем он гонится? И Далеко ли?

— Он едет в громадной карете из раковины Тридакна. Вместе с ним еще пять Спрутов. В упряжке самые быстрые Меч-рыбы. Сейчас я послушаю еще и скажу, Далеко ли погоня.

Наступила тишина. Потом Морское Ухо сказало:

— Они остановились над «заболтанными» Медузами. Лупибей ругает медуз, но те не шевелятся… Вот он снова сел в карету, крикнул «Вперед!». Меч-рыбы со страшной скоростью мчатся за нами.

Беглецы переглянулись.

— Если нас задержат Крабы или Акулы… — проговорил Звездочет-Клоун. — А вот уже и поселок дозорных раков Альфеусов!

— Возьмите, возьмите кто-нибудь меня в рот, иначе я навсегда перестану слышать! — закричало Морское Ухо. — Скорее!

Звездочет-Клоун раскрыл рот — Морского Уха как не бывало. В это время первый рак, увидевший, что на Крылатках только знак советчика, поднял вверх толстую уродливую клешню и сильно щелкнул ею. Гулкий звук пронесся над морским дном. И тотчас множество Альфеусов выскочило из укрытий и защелкало своими клешнями. Казалось, тысячи камней оглушительно стучат друг о друга. В ушах у беглецов зазвенело и загудело.

Из-за угрюмых скал, быстро работая клешнями, стали подниматься Крабы-Стригуны. Они всплывали один за другим на равном расстоянии, словно привязанные, и образовали сплошную завесу, усеянную острыми клешнями, готовыми схватить каждого, кто попытается проникнуть сквозь нее.

— Откуда они взялись? — закричала Смешинка. — Ведь их не было, когда мы ехали в замок!

— Завеса поднимается только по сигналу раков Альфеусов, — объяснил Звездочет-Клоун. — А тогда Альфеусы молчали…

По дну к завесе ползли другие Крабы, надеясь поживиться тем, кто упадет на дно, сраженный острыми клешнями Стригунов.

Крылатки, подгоняемые Храбрым Ершом, смело мчались к завесе. Уже совсем близко смертоносные цепкие клешни, ясно видны красноватые неподвижные глаза Стригунов. Еще немного, еще…

Но вот Крылатки круто повернули перед самой завесой, и Храбрый Ерш, приподнявшись, швырнул прямо в Крабов мягкий комок, что подарили Смешинке в подземелье. Он был такой крошечный, этот комочек, по сравнению с необозримой Завесой, что беглецы слабо верили, будто он принесет какую-то пользу.

Ближайший Стригун быстро схватил комочек, который сразу же расплылся в темное облачко, и Краб беспомощно забарахтался в нем. На выручку ему бросились другие — в Крабовой Завесе не должно быть ни малейшей бреши. Но и они, попав в тонкую, едва заметную глазу сеть, немедленно запутывались клешнями и ногами. Биссусная пить оказалась необычайно прочной. Все новые и новые пленники попадали в сеть — под их тяжестью она стала постепенно опускаться на дно, захватывая с собой и тех, кто всплывал снизу на помощь попавшим в беду.

И вот перед беглецами снова чистая вода! А внизу на скалах шевелилась гора запутавшихся в сети Крабов, и каждый спешивший на помощь вояка оставался здесь. О том, чтобы задержать карету, никто и не помышлял: не до того было…

Звездочет-Клоун открыл рот и выпустил Морское Ухо.

— Теперь слушай, — сказал он.

— Лупибей находится в полосе чернил, — сообщило Морское Ухо. — Он уже догадался, в чем дело, и изо всех сил понукает свою упряжку. Вот он выбрался на чистую воду… Он совсем недалеко. Я слышу, как режут воду своими рылами Меч-рыбы.

— Даже если нас Акулы не задержат, то скоро настигнет Лупибей, — грустно сказала Смешинка.

— Тогда постараемся, чтобы Акулы задержали нас, — глубокомысленно заметил Звездочет-Клоун, поглядывая на губку, которую держала в руке девочка. Та удивилась:

— Зачем?

Но мудрец не ответил на ее вопрос:

— Как тебе сказали, в этой губке собраны запахи всех кушаний. Смешинка, смотри на меня: как только я махну тебе первый раз — ты чуть стисни губку, во второй раз — вполсилы, а в третий — дави что есть силы!

Акулы кровожадно зарычали, заметив, что на упряжке нет пропуска Великого Треххвоста. И Крылатки разом остановились перед их сердитыми мордами.

— Как смеете вы путешествовать без пропуска? — рявкнула Тигровая Акула, оскалив зубы. А лицемерный Морской Ангел вздохнул:

— Придется прервать вашу приятную прогулку…

— Пожалуйста, не задерживайте нас, — попросил Звездочет-Клоун плаксивым жалобным голосом. — За нами гонится Лупибей…

— Что он говорит! — загудели Акулы. — За ними гонится начальник стражи? Да мы просто обязаны задержать вас!

— Что ты наделал? — шепнула Сабира. — Пусть бы мы лучше погибли в их зубах, чем под пытками Лупибея…

Но Звездочет-Клоун тихонько погладил ее, успокаивая.

— О несчастные! — вперед пробилась Китовая Акула. — Вы посмели убежать от Лупибея?

— А что же нам было делать? — жалобно спросил мудрец. При этом он подал незаметно сигнал, и Смешинка послушно сдавила губку. Акулы сразу же заволновались.

— Какие запахи! Откуда эти чудесные запахи?

— Что нам оставалось делать? — повторил Звездочет-Клоун. — Если мы не убежим от Лупибея, то погибнем.

— Ага! Погибнете!

— Мы просто лопнем, — Звездочет-Клоун икнул. — Мы невероятно… объелись!

— Где вы объелись и чем? — глаза Акул заблестели. — Расскажи!

— На пиру, который устроил владыка. Лупибею взбрело в голову самому готовить кушанья. Он сказал, что все мы от его блюд будем в восторге. Действительно кушанья получились вкусные, и все гости объелись. Но Лупибей все-таки продолжал всех кормить. «Что ж, пропадать таким блюдам?» — кричал он. Чтобы не погибнуть, мы потихоньку сели в карету и кинулись бежать. До сих пор не можем прийти в себя после такого обеда и вон как отдуваемся, — тут Звездочет-Клоун снова сделал знак, и девочка посильнее сжала губку.

Акулы застонали:

— О, какие прекрасные яства приготовил Лупибей! Даже их запахи сводят с ума!

— Эти запахи несутся из кареты Лупибея, — продолжал мудрец, — он набил всю ее разнообразными яствами и поклялся, что, как только поймает нас, заставит все съесть. Но ведь там столько снеди, что даже Акулы с ней не справятся!

— Не говори так! — сердито закричали Акулы. — Мы можем съесть все, что можно есть.

— И еще столько же! — рявкнула Китовая Акула. В это время Морское Ухо сказало:

— Лупибей совсем близко. Он рядом!

Звездочет-Клоун посмотрел назад и увидел поблескивающие лезвия Меч-рыб. Они быстро увеличивались, росли на глазах.

— А вот и он! — крикнул мудрец. — Лупибей с целой каретой превосходных кушаний! Слышите, как чудесно они пахнут?

Он махнул в третий раз, и Смешинка сдавила губку изо всех сил обеими руками. Невыразимое благоухание разлилось в воде, как будто распахнули двери огромной кухни, где одновременно готовились тысячи и тысячи вкуснейших обедов.

Что сделалось с Акулами! Они взревели. Закипела вода от ударов мощных хвостов. Крылатки проворно опустились на дно, и беглецы смотрели, как, разинув пасти, над ними проносились Акулы. Неслись они навстречу начальнику стражи, чтобы урвать хоть кусочек из его чудеснейших кушаний.

— Думаю, — сказал Звездочет-Клоун, — что они надолго задержат Лупибея. Точнее сказать — навсегда.

И Крылатки поднялись, торопясь как можно быстрее оставить позади Море Акул, чтобы разгневанные обжоры, обнаружив обман после того, как слопают сгоряча Спрутов и упряжку Меч-рыб, не погнались за ними. Но опасения были напрасны: Морское Ухо, прислушавшись, объявило, что погони больше нет.

Все препятствия остались позади.

— Теперь придется мне вас покинуть, — сказал Звездочет-Клоун. — У меня срочные дела. Я не могу их отложить.

— Но как же мы найдем без тебя Море Счастья? — спросила Смешинка.

— С вами остается Сабира, — улыбнулся он. — О, она тоже многое знает и умеет. Как я подозреваю, ты уже вырастила язык, который доведет тебя до Моря Счастья?

— Вырастила, — ответила Сабира смущенно.

— Тогда я спокоен. Прощайте, мои друзья, мы скоро увидимся!

— Я не спрашиваю тебя ни о чем, — крикнула ему вслед Звезда, — но думаю, что тебе нужно направиться на юг, к островам! Это говорит мой новый язык, знающий все страны света…

— Спасибо! — Звездочет-Клоун был уже маленькой точкой над их головами и продолжал подниматься все выше и выше. Девочка, запрокинув голову, следила за ним, потом вздохнула:

— Ах добрый друг! Мне показалось, что это старый аист опять улетает от меня…

Тайна Долгопера

И что же? Она не ошиблась.

Звездочет-Клоун, достигнув поверхности меря, так разогнался, что выскочил в воздух, расправил плавники, которые вдруг превратились в широкие красивые крылья, и стал знакомым нам старым аистом. Взмахнув крыльями. Остроклюв радостно крикнул:

— Как долго я не летал! Как долго я не дышал свежим воздухом! Как долго я не видел неба!

Он подсчитал, что сегодня миновало тридцать и три дня с той ночи, когда ведьма наложила на него проклятие. Чары старухи отныне были бессильны!

Остроклюв сделал круг над водой, пристально вглядываясь, но ничего не увидел в сгустившейся синеве. И тогда он решительно повернул на юг, в направлении островов, как советовала ему Сабира.

Он летел целый день, и крылья его с непривычки устали. Внизу по-прежнему расстилалось море, не было видно ни одного островка, где бы он мог сесть и отдохнуть.

Наступила ночь. Остроклюв летел, мерно взмахивая крыльями, глядя на звезды и тяжело вздыхая. Иногда он бормотал:

— Как не хотелось мне… ради этого несносного мальчишки. Но если разобраться, то вовсе не ради него, а ради девочки Смешинки и жителей Кораллового города… Вот только не знаю, согласится ли Каппа пруда Тарусава… и где находится этот пруд.

— Каппа пруда Тарусава? — повторил рядом чей-то тоненький голосок, и Остроклюв вздрогнул от неожиданности. — Кто осмелился говорить о Каппе?

— А почему нельзя говорить о нем? — удивился старый аист, разглядев в сумерках летевшее рядом странное существо. То была рыба не рыба, птица не птица, а рыба с крыльями. — Кто ты?

— Я Долгопер, летающая рыба. Нас много летает здесь над волнами, и все мы боимся говорить о Каппе пруда Тарусава. Если кто-нибудь услышит и донесет Великому Треххвосту, он погубит нас всех до единого. Но тайна мучает нестерпимо, и хочется поделиться ею с кем-нибудь. — Долгопер понизил голос: — Я вижу, ты не рыба, и тебе можно довериться. Но прежде скажи, откуда ты узнал о Каппе пруда Тарусава?

— Ха! — воскликнул старый аист, напуская на себя равнодушие. — Да я много раз отдыхал в окрестностях этого пруда после дальних перелетов, ловил там лягушек…

— И ты видел Каппу? — воскликнул Долгопер.

— Конечно. Мы часто беседовали с ним.

— О чем?

— О… том о сем.

— А о сыне, о сыне его вы ни разу не разговаривали? — задыхаясь от волнения, спросил Долгопер.

— Как же, говорили и о сыне, — осторожно ответил старый аист. — А почему это тебя так беспокоит?

— Наверное, Каппа очень тоскует о нем? — выспрашивал Долгопер.

— Иногда…

— Значит, он уже стал забывать его! — с горечью сказал Долгопер. — А раньше, говорят, он очень, очень тосковал! Он звал его по ночам, высунувшись из воды и горько плача. Но потом он снова становился веселым, как обычно, и только грусть в глазах выдавала его…

— Наверное, у него плохой сын, — осуждающе сказал Старый аист. — Не откликнуться на зов отца! Да он просто непутевый!

— Нет, — возразил живо Долгопер. — Если бы сын мог откликнуться… Но он не может. Он даже не знает, что он сын Каппы!

— Ты говоришь удивительные вещи. Как это сын Каппы не знает, что он сын Каппы? Нет, не могу этому поверить? Расскажи такую историю кому-нибудь более легковерному…

Но Долгопер не отставал и летел рядом, жалобно прося выслушать его.

— Что ты пристал? Смотри: вон вдали другая птица. Лети за ней и выкладывай ей свою тайну!

— Не могу, — простонал Долгопер. — Она наверняка ничего не знает о Каппе пруда Тарусава. А какой толк рассказывать тайну тому, кто выслушает ее без всякого интереса? Тайна отскочит от него, как луч солнца от темной поверхности воды. И снова будет жечь меня. Я впервые встретил птицу, которая знает о Каппе пруда Тарусава…

— Хорошо, говори. Почему сын Каппы не знает о своем отце?

— Потому что его напоили волшебным зельем и он забыл отца! Совсем забыл. Он думает, что он сын… — Долгопер нырнул и, вынырнув, очутился у левого крыла старого аиста.

— Чей сын?

— …что он сын Великого Треххвоста — царевич Капелька! — выпалил Долгопер и резко пошел на снижение. — Ну вот, я поведал тебе тайну, которая мучила меня, и теперь я чувствую себя легко-легко!

Но старый аист заложил крутой вираж и поймал Долгопера у самой воды.

— Отпусти! Что ты делаешь? — завопил Долгопер. — На помощь!

Остроклюв быстро летел вперед. Наконец показался пологий берег, старый аист снизился и положил пленника недалеко от воды на влажный песок.

— Вот теперь поговорим.

— Что тебе от меня нужно? — возмущенно взвизгнул Долгопер.

— Продолжения рассказа. Выложив тайну, ты почувствовал облегчение, зато стало тяжело мне, и я захотел узнать, как попал сын Каппы пруда Тарусава к Великому Треххвосту.

— Ты очень любопытен, — проворчал Долгопер, потирая плавники, помятые старым аистом.

— У меня длинный нос, и я люблю совать его во все тайны.

— Великий Треххвост не простит тебе этого.

— Если узнает. Но ведь ты сам заинтересован в том, чтобы он ничего не узнал.

— Все равно, я ничего не скажу тебе.

— Скажешь. Или я оставлю тебя здесь на песке, с которого ты не сможешь взлететь, а утром тебя изжарит солнце и съедят муравьи.

И Долгопер покорно принялся рассказывать.

— Сына Каппы похитили мы, летучие рыбы. Великий Треххвост созвал нас и приказал это сделать. Сначала на разведку вылетели рыбы-Бабочки. Они долго кружились над прудом Тарусава и высмотрели, когда сын Каппы выходит гулять и где он любит лежать, греясь в лучах солнца. Потом отправились Летучки. А вслед за ними большой отряд Долгоперов появился над прудом и стал неслышно снижаться. Но Летучая мышь заметила нас и крикнула Капельке: «Беги!» Ночной Сверчок прервал свою песню, которую он пел для него. Светлячки выстроились вдоль тропинки, освещая ему путь. Но мы схватили Капельку и взмыли в воздух.

На рассвете мы доставили пленника в замок владыки. Лупибей насильно дал ему выпить волшебного зелья, и он забыл отца и место, где родился. «Ты мой сын, царевич», — сказал ему владыка, и: Капелька послушно кивнул головой. Довольный повелитель отпустил нас, строго-настрого приказав никому ничего не говорить. «Иначе ни одного Долгопера не останется в море!» И мы молчали… до тех пор, пока я не проговорился. О, горе мне!

— Ты думаешь, — холодно сказал Остроклюв, — о преступлениях становится известно только благодаря преступникам? Как видишь — не всегда. Иди же! — он поднял его, готовясь зашвырнуть в море, но передумал. — Нет, погоди… Сначала ты укажешь мне, где находится пруд Тарусава.

— Но ты говорил, что не раз бывал там!

— Я очень забывчив. Вот и теперь я забыл дорогу к пруду. — И они снова полетели — на этот раз впереди Долгопер, а за ним старый аист, который зорко следил, чтобы коварное существо не вильнуло в сторону и не попыталось удрать. Он не верил ему, и когда Долгопер сказал, что там, внизу, поблескивает пруд Тарусава, старый аист объявил, вздохнув:

— Ну вот, наконец-то я могу проглотить тебя, а то давно ничего не ел…

— Не надо глотать меня! — закричал Долгопер. — Я невкусный! В пруду Тарусава ты наловишь много жирных лягушек и славно поужинаешь.

— Но я не слышу ночного кваканья лягушек, — сказал старый аист. — А сейчас как раз их пора. Долгопер понял, что попался, и заныл:

— Я приведу тебя к настоящему пруду Тарусава, клянусь!

— Твоим клятвам я не верю, но помни, что я узнаю, тот ли это пруд, и если ты меня обманул, то пеняй на себя. Долгопер испугался так, что его плавники задрожали:

— Будь уверен, не обману!

Они поднялись снова высоко, и Остроклюв из любопытства спросил:

— Что же за пруд был там внизу? Долгопер смущенно пробормотал:

— Пруд Тысячи Выдр…

— И они принимают каждого аиста не очень любезно, правда?

Долгопер промолчал и вскоре стал снижаться.

— Теперь я привел тебя к настоящему пруду Тарусава. Верь мне.

— Я верю не тебе, а себе. Можешь убираться и больше не попадайся мне на глаза.

Обрадованный Долгопер кинулся наутек.

Старый аист неслышно опустился между деревьями и замер, осматриваясь.

Он стоял на тропинке, а над головой шелестели могучие кроны. Там и сям в траве чернели валуны, поодаль стояла легкая беседка с позеленевшей чешуйчатой крышей, от нее вверх на холм вела лестница со стершимися каменными ступенями и белеющими бамбуковыми перилами.

Тропинка привела его к пруду, где басами неумолчно кричали лягушки-быки и рогатые лягушки. Пруд зарос листьями кувшинок. Кое-где белели цветы водяных лилий. Посреди пруда на замшелых валунах росли карликовые сосны. А у самой воды на берегу красивейшим цветком блистал маленький домик из чистого золота. Блики от его стен ложились на воду, и она светилась. Там нежились в лучах золотые и серебряные толстогубые карпы. От воды поднимались нежные белесые нити тумана и растворялись вверху.

Старый аист трижды взмахнул широкими крыльями и очутился на маленьком островке. А едва опустился, увидел: крошечный человечек, нежно розовея обнаженным телом, лежал на замшелом камне животом вниз. Он чуть приподнялся, настороженно глядя на пришельца, готовый в любой миг скользнуть в воду.

— Не бойся меня, — сказал Остроклюв. — Мы, аисты, любим младенцев.

— Я не младенец, — ответил человечек, поправляя повязку на бедрах. — Уже много-много лет я живу на свете. Я стар, как этот пруд, и эти деревья, и эта земля…

— Тогда, значит, ты очень счастлив. Только счастливые выглядят всегда молодыми.

— Да, я счастлив, потому что люблю свою судьбу, хотя иногда она бывает горька.

Остроклюв огляделся и вздохнул:

— Какой красивый пруд!

— Да. В такие ночи, созерцая красоту, примиряешься даже с горем, ибо красота будет жить вечно…

— В твоей речи настойчиво звучит нотка печали. А мне рассказывали о Каппе пруда Тарусава, как о самом веселом существе. Его шутки так смешны и остры, что поневоле забываешь о всех своих бедах и печалях, — говорили мне.

— Тот, кто сам не знал горя, не сумеет заставить других забыть о нем, — вздохнул Каппа.

— Расскажи о своей беде, может быть, я помогу тебе.

— Нет! Прохожий может лишь снять соринку с чужой головы или сдвинуть с дороги мешающий камень. Но он не может врачевать сердце.

— Но прохожий может извлечь песчинку из глаза или кость, застрявшую в горле, — возразил старый аист и положил перед Каппой тоненький золотой перстень. — Тебе сыновний привет от Капельки…

И показалось ему, что солнце осветило лицо Каппы — так оно просияло от радости. Он схватил перстень и прижал его к груди.

— О сын мой! Наконец-то я услышал о тебе! Ты жив, ты подаешь знак!

— Да, он жив, Каппа, — ответил Остроклюв. — Но он не свободен.

— Я знал, что его держат в заточении, иначе он давно убежал бы и вернулся ко мне. Скажи, где эти решетки?

— Они не простые. — вдохнул Остроклюв. — Это решетки зла.

И он рассказал, как встретил по пути Долгопера и тот проговорился, рассказав о похищении Капельки.

— До сих пор меня удивляло, почему царевич при кажущемся его благородстве так легко уступает Лупибею, Великому Треххвосту и старается не вмешиваться в их злодеяния. Теперь я понимаю: ядовитое зелье отуманило его душу.

Каппа поник головой.

— Чего ты хочешь от меня? — произнес он.

— Помощи. Горюя здесь, на этом камне, не вернешь сына Капельку. Садись ко мне на спину, и мы полетим туда, где он томится, чтобы освободить его. Но томится он не один, и освободить его можно, только освободив жителей замка и Кораллового города.

— Понимаю, — сказал Каппа. — Если упавшее дерево придавило пять птенцов, нельзя вытащить одного, не приподняв дерево и не освободив всех.

— Но птенцов можно освободить одной силой, — добавил Остроклюв, — а для того чтобы освободить морских жителей, нужна не только сила, но и ум, смелость, отвага… Так не теряй времени. Садись и летим! Ведь и на земле люди ждут, когда я верну им утерянную радость.

Через минуту над старым парком и чудесным прудом взмыл вверх чеканный силуэт старого аиста. На его спине, крепко вцепившись в перья, сидел Каппа пруда Тарусава.

Путь к дельфинам

— Если вокруг мрачного замка Великого Треххвоста столько сторожевых поясов, то сколько же их должно быть вокруг Моря Счастья? — сказала Смешинка. — В замке жить несладко, но как его охраняют! А уж в Море Счастья все хотят попасть, наверное. Отбоя нет!

— Да, видать, там охрана поставлена что надо, — поддакнул Храбрый Ерш. — Не прорвешься… Но где оно?

И он с сомнением посмотрел на Сабиру, которая уверяла их, что плывут они правильно.

Крылатки устали, и карета опустилась на дно. Путники сошли прогуляться.

— Надо спросить кого-нибудь, туда мы плывем или нет, — Храбрый Ерш ухватил пробегавшего мимо Шримса-Медвежонка.

— Скажи нам, где Море Счастья?

— О-о! В Море Счастья не каждый попадет! — Шримс-Медвежонок хитро улыбался.

— А кто же? — придвинулись к нему путники.

— Узнаете… В ту сторону поезжайте и узнаете, — Шримс-Медвежонок вырвался и проворно нырнул в какую-то щель.

— Я же говорила, — сказала Смешинка, — там охрана — ого!

Они сели и задумались. Что же делать? Вдруг раздался торопливый стук Морского Уха.

— Тревога! Тревога! Я опять слышу погоню! Все вскочили.

— Какую погоню? Кто гонится?

— Лупибей.

— Но ведь Акулы растерзали его.

— Значит, не растерзали. Я слышу его голос… он кричит. Ох, плохи наши дела! Горе нам!

— Что такое? — переполошились беглецы.

— Он напал на наш след.

— Да как же он сумел? — удивился Язык. — Море такое большое!

— В его карете находятся три Угря-сыщика. Их носы учуют в воде даже прошлогодний след крохотной Пандаги — рыбы-Муравья. А уж по нашим следам они идут, нигде не сворачивая. Меч-рыб в упряжке теперь вдвое больше, и несутся они, не останавливаясь ни на миг.

— Тогда и нам нельзя задерживаться. В путь! В путь! Со стонами впряглись Крылатки в карету и потащили ее.

Храбрый Ерш поплыл рядом, чтобы не перегружать карету, и заставил Языка сделать то же.

— Сколько дней пути до Моря Счастья? — спросила Смешинка.

— Три, — грустно ответила Сабира.

— А скоро ли нас догонит Лупибей?

— Он догонит нас за один день, — печально прошелестело Морское Ухо.

— Веселее смотрите, друзья! — воскликнула Смешинка. — Нам осталось жить целый день. Большой прекрасный день!

Карета плыла над угрюмыми скалами, на которых там и сям виднелись воротники актиний. Потом скалы кончились. Потянулся ровный желтый песок. Путешественники увидели, как впереди вырастает какая-то голубая гора. Они подъехали поближе и оказались перед лежавшим на песке большим синим Китом. Он заговорил, глядя на них помутневшими от страдания глазами:

— Сжальтесь надо мной, проплывающие! Замучили меня прилипалы, присоски и балянусы. Не могу дальше плыть, опустился на дно и задыхаюсь. Если вы не поможете, не снимете с моей шкуры паразитов, то я погибну.

— А если мы остановимся, то тоже погибнем… — возразил было Язык, но Смешинка оборвала его:

— Ну и пусть! Зато спасем Кита! А так и мы погибнем, и он, — какая же от этого будет польза!

— Верно, — согласился Храбрый Ерш. — Неужели мы так боимся Лупибея, что откажемся помочь Киту и пустимся удирать?

— Это будет большое дело нашего последнего дня, — добавила Сабира.

Они остановили карету и принялись обдирать с кожи Кита присосавшихся противных паразитов. Их было видимо-невидимо.

— Чего пристали к бедному Киту? — кричал Храбрый Ерш. — Обрадовались, что можно жить на дармовщинку? Нет, поползайте по дну, потрудитесь, собирая корм, нечего на чужой спине ездить!

На удивление, они довольно быстро закончили работу. Кит облегченно взмахнул хвостом и сказал:

— Спасибо вам от всего сердца! И счастливого пути! Он не знал, что беглецов вот-вот догонит свирепый Лупибей. А они не стали ему говорить об этом, чтобы не расстраивать доброго Кита. Ведь он выглядел таким счастливым!

— Погоня совсем близко, — сказало Морское Ухо. — Мы даже и до вечера не доживем.

Но почему-то Лупибей не догнал их до вечера. Ночь застала беглецов на дне. Обессилевшие Крылатки тащили карету, а Храбрый Ерш и Язык помогали им. Смешинка подталкивала карету, толком не зная, зачем она это делает. Ведь скоро уже никакая карета не будет нужна им.

Потом они свалились и тут же заснули. На рассвете Звезда разбудила всех:

— Эй, вставайте! Или вы хотите попасть в щупальца Спрутов сонными?

Они вскочили, растерянно озираясь. Лупибей до сих пор не догнал их! А ведь его упряжка не останавливается и ночью!

— Карету Лупибея засосал песок, — пояснило Морское Ухо. — Я слышу, как Меч-рыбы выкапывают ее, а Спруты тащат.

Крылатки с новыми силами замахали плавниками.

— Значит, мы нежданно-негаданно получили в свое распоряжение еще один большой-большой день! — закричала Смешинка.

Все радостно рассмеялись.

— Осторожнее! — предупредил Язык. — Впереди заросли. Как бы нам не запутаться в них…

— И тут они услышали тоненькие испуганные голоса:

— Спасите! Помогите!

— Кто кричит? — насторожился Храбрый Ерш. Из зарослей толстой травы зостеры высунулись остренькие мордочки:

— Это мы кричим, Карасики! За нами гоняется зубастый Окунь. Он хочет погубить нас. Спасите!

— А вот мы сейчас ему покажем!

Храбрый Ерш распряг Крылаток, приказал им спрятаться в траве и стал с важным видом прогуливаться у зарослей.

Долго не пришлось ждать. Из-за толстых стеблей выскочил Окунь с выпученными побелевшими глазами и распахнутой пастью, усеянной острыми зубами.

— Ага, попался! — заорал он и, не разобравшись, бросился было на Храброго Ерша, но тот выставил свои колючки, свистнул, и девять грозных ядовитых Крылаток-Скорпионов выскочили из зарослей. Увидев их перед собой, Окунь побелел от страха и задрожал:

— Я… я ошибся, простите! Не буду-у! — и с воплем бросился наутек.

Храбрый Ерш крикнул вслед:

— Смотри, не ошибайся впредь!

Обрадованные Карасики выскочили из травы и устроила целый хоровод вокруг путников…

Карета отплыла уже далеко, а сзади доносились звонкие голоса:

— Спасибо вам! Счастливого пути! Вечером Смешинка сказала:

— Вот и второй день минул, а Лупибей так и не догнав нас. В чем дело. Морское Ухо?

— Теперь его задержали водоросли. Он въехал прямо в них, туда, где прятались Карасики, и запутался там. Меч-рыбы рубят зостеру.

— Вот видите! — сказал Язык. — Я вовремя предупредил Крылаток, чтобы они держались подальше от зарослей. Он с удовольствием потянулся и тут же заснул. Едва только рассвет стал пробиваться сквозь толщу воды, Сабира опять разбудила путешественников.

— Если мы сегодня поднажмем, то, может быть, выскользнем из лап Спрутов. Скорее, скорее, друзья!

— До Моря Счастья остался лишь день пути, но почему-то мы до сих пор не встретили ни одного дозорного! — недоумевала Смешинка.

— Еще, наверное, встретим! — сказал Храбрый Ерш. Но за весь день им никто не встретился, если не считать рыбу-Рохлю, кружившую на одном месте. У нее был такой растерянный вид, что Смешинка сразу же остановила карету и окликнула Рохлю:

— Вы что-то потеряли?

— Представьте себе, потеряла! — всплеснула та плавниками. — Несла моим ребяткам и вот выронила…

— Что?

— Раковину! Красивую такую раковину. Вот бы игрушка была моим детишкам! Да жаль, выронила… Слепая я, не вижу… Если бы вы помогли…

— Что ты! Что ты! — ужаснулся Язык. — Только мы остановимся — нас сцапает Лупибей.

— Да, он уже близко, — подтвердило Морское Ухо. Но Смешинка вышла из кареты.

— И вчера, и позавчера он гнался за нами, а мы, несмотря на это, помогали всем. Так неужели в последний день мы струсим и не поможем Рохле отыскать игрушку?

При слове «струсим» Храбрый Ерш встрепенулся:

— Конечно, поможем! Что мы, Лапшевники, что ли? — И он энергично бросился шарить между камней.

— Какая она с виду, эта раковина?

— Розовая внутри, с жемчужными переливами, а снаружи красивые серо-голубые завитки. Детишки играли бы с ней не наигрались!

Долго искали они пропавшую раковину. Смешинка поранила колени об острые камни. Храбрый Ерш ободрался, а Язык нервничал и тыкался без толку то в одну щель, то в другую.

Вдруг Рохля образованно вскрикнула:

— Вот ока! Нашлась! Оказывается, и не терялась раковина вовсе, а тут, рядом со мной, лежала. Вы уж простите меня, милые.

— Что ты! — сказала Смешинка. — Хорошо, что она нашлась. Ну-ка, посмотрим, какая раковинка.

Рохля с гордостью показывала им игрушку. Действительно она была очень красива.

— Такую стоило поискать! — одобрил Храбрый Ерш. — Будет детишкам потеха.

А Рохля все извинялась и крикнула вдогонку:

— Хорошие вы ребята! Другие заругали бы меня за напрасные поиски… Спасибо вам! Счастливого пути!

Когда они отъехали подальше. Храбрый Ерш спросил:

— Ну, Морское Ухо, сколько счастливого пути нам осталось? Наверное, скоро уж драка с Лупибеем?

— А знаете, — сказало Морское Ухо, — произошло что-то странное. Кажется, карета застряла опять. В камнях возле Рохли. Лупибей на чем свет стоит ругает ее за то, что задержала их, и грозится расправиться с ней…

— Бедная Рохля! — встревожилась Смешинка.

— Вот он слез… направился к ней. Кричит!

— Что кричит?

— «Дельфины! Дельфины! Спасайся, кто может!»

— Дельфины? — удивилась Смешинка. — Но ведь мы были там и не видели никаких Дельфинов. Может быть, ему померещилось?

— Слышен шум битвы между дельфинами и Меч-рыбами, — продолжало Морское Ухо. — Треск! Они гонят прочь упряжку!

— Ура-а-а! — закричали беглецы. — Мы спасены! Ура! И обнявшись, они принялись танцевать.

— Смотрите, смотрите, — заговорили Крылатки. — Какая чистая здесь вода! Как легко дышится! Как радостно плыть!

— Где же мы? — удивленно воскликнула Смешинка. — Куда мы попали?

И множество смеющихся звонких голосов донеслось сверху:

— В Море Счастья! Приветствуем вас, дорогие гости! Они подняли глаза и увидели, как скользят к ним грациозные улыбающиеся Дельфины…

* * *

— А как же охраняется Море Счастья? — задала Смешинка мучивший ее вопрос, когда Дельфины подробно расспросили ее и спутников, зачем они прибыли к ним. — Мы нигде не видели охрану.

— От добрых охрана не нужна, — отвечали Справедливые Дельфины Сольдий, Фригии и Эллий. — Пожалуйте все, будьте гостями или оставайтесь у нас жить! Главное, чтобы злые не проникли, потому что здесь живут в мире и дружбе, никто никого не обижает.

— А как же вы отличаете добрых от злых? Ведь с виду он, может, и добрый, а в душе — злой-презлой! — заметила Сабира. — Вот, например, Морской Ангел. С виду Ангел, а на самом деле — та же Акула.

— И наоборот, — сказала Смешинка. — Посмотрите на Храброго Ерша, какой он сердитый. Но я знаю: он очень добрый.

— Да ну тебя! — проворчал бунтарь.

— Наших стражей никто не обманет, — сказали Дельфины. — Вас тоже проверили и убедились, что можно пропустить в Море Счастья.

— Стражей мы не видели… Кто же проверял нас?

— Замученный паразитами Кит, маленькие испуганные Окунем Карасики, растеряха Рохля — все, кто просит о помощи проплывающих и проползающих мимо, проверяют, насколько они добры. И вы, несмотря на то, что спешили уйти от погони, все же нашли время и силы помочь им избавиться от беды.

Беглецы растерянно переглянулись.

— Но так должен сделать каждый…

— Да, должен, а делает только добрый и великодушный: с теми же просьбами Кит, Карасики и Рохля обращались к Лупибею, и в ответ услышали лишь брань и угрозы.

— А что случилось с Лупибеем и Спрутами?

— Их прогнали. Они получили по заслугам. Путешественникам показали Море Счастья. Жизнь здесь была сплошным праздником: обитатели играли на богатых подводных лугах, выискивали пищу, отдыхали — и все это без страха, ссор, без тени недружелюбия. Все, кого встречали путешественники, разговаривали с ними спокойно, открыто, с достоинством. Даже пугливые Креветки и скрытные Устрицы здесь никого не боялись и неспешно занимались своим делом. Было удивительно видеть нежных Креветок, спавших прямо на лугу, а не съежившихся под листочками, или Устриц, распахнувших свои створки и делающих внутри уборку…

А когда карета проплывала над колонией Жемчужниц, на них нельзя было смотреть — так нестерпимо они блестели. Почти в каждой раковине сияла прекрасная жемчужина.

Дельфины выбрали самую лучшую жемчужину, отливающую шелковистым лунным светом, и подарили ее девочке Смешинке.

— Помни, — сказал Сольдий, — внутри каждой, самой удивительной жемчужины — простая песчинка.

Путешественникам очень нравилось Море Счастья, но нужно было торопиться. Коралловый город в опасности!

Дельфины согласились помочь его жителям.

— Мы будем сражаться с вами против Треххвоста и Лупибея, — сказал Сольдий.

Дельфины Сольдий, Фригий и Эллий впряглись вместо крылаток, которые важно расположились в карете вместе со всеми.

— Держитесь крепче! — крикнули Дельфины и так понеслись, что вода загудела вокруг.

По пути Дельфины всплывали наверх, чтобы глотнуть свежего воздуха, а потом мчались еще быстрее. Тяжелые неповоротливые Киты уступали им дорогу, стаи рыб приветствовали их, тюлени прощально махали ластами.

Коралловый город в опасности

Не успели наши путешественники оглянуться, как оказались у стен Кораллового города. И вовремя: жители ничего не знали о надвигающейся опасности.

В городе с утра до вечера звучал веселый смех, который заставлял быстрее биться сердца и зажигал весельем глаза. Все смеялись!

Но Храбрый Ерш был по-прежнему серьезен и озабочен. Целыми днями он носился по городу и защитным стенам, призывал жителей готовиться к бою.

Однажды он появился во дворце и спросил Смешинку и Сабиру:

— Где Морское Ухо?

Морское Ухо они нашли глубоко в подвале под защитной стеной.

— Здесь никто не мешает слушать, — пояснило Морское Ухо. — В городе сейчас слишком шумно, и я попросил Крылатку Фа перенести меня сюда. Хорошо, что вы пришли. Есть важные новости.

Смешинка и Сабира тревожно переглянулись.

— На город надвигается войско Великого Треххвоста, которое ведет царевич Капелька. Вместе с ним начальник стражи Лупибей.

— Ох! — Смешинка закрыла лицо руками. — Неужели царевич будет воевать с жителями Кораллового города…

Как только Храбрый Ерш узнал о том, что войско Великого Треххвоста скоро должно быть у стен города, он сразу же объявил военное положение и созвал совет, в который входили полководцы Белуха, Чавыча, Палтус и Морской Петух-Тригла.

— Я, главнокомандующий силами города Храбрый Ерш, объявляю заседание совета открытым! — торжественно сказал он. — Итак, получено чрезвычайно важное сообщение от всезнающего Морского Уха. На нас движется армия. Кроме того, не нужно забывать, что в скалах у города засели Спруты и Каракатицы, которые в любой момент могут напасть на город.

Прошлой ночью силами добровольцев Колюшек, Кузовков и Гольцов мы пытались атаковать их, но оказалось, что на подходах затаились Лягвы — Морские Черти. Добровольцы нарвались на них и отступили…

Он перевел дух и торжественно оглядел полководцев. Все слушали серьезно, никто не смеялся и не улыбался. Было не до смеха — такая силища движется на город!

— Враг силен, — глаза командующего сверкали. — Но мы будем биться до победы! Мы им покажем!

— Может быть, лучше сдаться? — испуганно предложила толстая Чавыча.

— Сдаться? — гаркнул Храбрый Ерш. — Никогда! Кто не согласен сражаться, может уйти с совета. Ну?

Чавыча робко поглядела на всех и боком-боком двинулась к двери…

— Кто же будет пятым полководцем? — спросила Белуха.

— Войдите! — крикнул Храбрый Ерш, и в зале дворца появилась Девятииглая Колюшка. — Вот кто будет полководцем! Она храбро билась во время ночной вылазки.

Девятииглая Колюшка важно заняла свое место.

— Силы явно неравны, — продолжал Храбрый Ерш. — Но мы для того и собрались, чтобы обсудить, как отстоять свободу. Дельфины обследовали город и подступы к нему и предложили план обороны…

До глубокой ночи длился совет полководцев в Большом зале дворца. Было решено встретить первых же нападающих тучей Игл и Морских Стрелок, а потом обрушить с защитных выступов груды камней, которые погребут не только первые ряды Акул, но и ворота — таким образом вход в город будет наглухо закрыт.

— А потом пусть пролезают сквозь бойницы по одному. Мы устроим каждому хорошую встречу.

Никто не заметил, как чуть шевельнулся бугорок в дальнем углу зала. Дракончик-шпиончик 13–13 только одному ему известными ходами проник во дворец и теперь подслушивал все, что говорилось на совете. А когда полководцы покинули зал, 13–13 неслышно скользнул в коридор. Оттуда он пробрался в подземелье и через некоторое время уже был в скалах за городом и докладывал обо всем Спрутам.

В это время у Смешинки шел другой совет, о котором не только Дракончик-шпиончик, но и главнокомандующий Храбрый Ерш не знал. Тут были Сабира, Морское Ухо, Альбина, Ласточка, Чернобровка и Черноспинка, Плотвичка-Гимнастка и Кузовок. Этот совет кончился тоже далеко за полночь.

— Итак, Великий Треххвост остался в замке, — говорила Смешинка. — Поэтому я думаю, наше дело увенчается успехом.

— Придется крепко поработать, — сказали Чернобровка и Черноспинка. — В городе насчитывается сто тысяч раковин Пинна. Они дадут нам нити. Пятьдесят тысяч раковин Мурекс дадут краски. Две тысячи Морских Ежей снабдят нас иголками для шитья, а тысяча Коньков-Тряпичников сошьют за два дня то, что нужно.

— При условии, что все мы будем дружно помогать Конькам, — добавила Плотвичка-Гимнастка. — Я и мои подруги готовы.

— Тогда за дело!

* * *

Было ясное солнечное утро, когда войско Великого Треххвоста подошло к стенам Кораллового города.

Первыми, как всегда, приближение врагов заметили Телескопы. Они круглосуточно несли дозор и пристально следили за каждым подозрительным движением. Так, еще с рассвета они заметили необычное оживление в скалах вокруг города. Вскоре оттуда поднялся отряд Каракатиц и стремительно удалился навстречу войску. Защитники города не знали, что Каракатицы поспешили передать Лупибею сведения о готовящейся обороне.

Развернувшись широким фронтом, двигались кровожадные Акулы.

Впереди всех, чуть пошевеливая хвостом, медленно рассекала воду громадная Китовая Акула, на которой восседал царевич Капелька, закованный в перламутровый панцирь, с лицом, закрытым серебристой кольчугой. Вокруг него расположились рыбы-военачальники — Адмиралы, Генералы, Капитаны. Был даже один Кардинал.

Рядом, то обгоняя, то отставая, в окружении личной охраны носился в своей карете Лупибей. Он без конца выкрикивал призывы покончить с мятежниками.

— После победы вы будете пировать в городе три дня и три ночи! — орал он. — Город будет ваш!

От этих обещаний глаза Акул наливались кровью, Крабы еще быстрее перебирали ногами. Кальмары то бледнели, то темнели от жадности, а Медузы усиленно накапливали яд.

Каждая Акула была окружена Лоцманами и Прилипалами, которые суетились изо всех сил. Лоцманы то и дело подплывали к Капитанам, чтобы сверить курс своих хозяек, а Прилипалы нежно щекотали Акул под плавниками. Все они надеялись, что на пиру победителей им перепадут лакомые куски.

Множество Крабов, снятых с мрачных скал, шли по дну сметая все живое. Над ними молниеносно проносились Кальмары с развевающимися щупальцами. Их было так много, что казалось, будто надвигается сплошная туча из щупалец.

Войско встало у города, и от него отделилось десять больших Акул-Молотов. Они выстроились вереницей, разогнались я помчались к воротам, намереваясь на ходу разбить их своими тяжелыми орудиями.

По сигналу Храброго Ерша ударила из амбразуры пушка. И тотчас туча Игл вылетела из бойниц навстречу Акулам. Но что это? Иглы со звоном отлетают в стороны, а Молоты все так же неудержимо и грозно мчатся дальше.

Главнокомандующий понял, что кто-то проведал об их замысле, предупредил врагов, и Молоты надели серебристые кольчуги. Точно: вот блестят чешуйки в солнечных лучах. У него вырвалось проклятие.

— Камни! — закричал он во все горло.

И едва Молоты приблизились к воротам, сверху обрушились тяжелейшие глыбы, которые таскали всю ночь жители на защитные выступы. Вот-вот попадут Акулы под гранитные обломки и будут похоронены под ними. Это устрашит других нападающих.

Но Молоты резко свернули в сторону, и удар пропал зря: камни лишь завалили ворота, но никто из врагов не пострадал.

А из скал лезли Спруты. Они принялись деловито разбирать завал. Пущенные в них остатки Игл не причинили вреда: Спруты тоже были надежно защищены кольчугами.

— Эй, все сюда, к воротам! — закричал главнокомандующий. — Закроем их своими телами!

— Зачем телами? — раздался откуда-то сверху знакомый голос. — Разве нет другого способа защиты?

Осажденные подняли головы. Сверху, откуда приходили солнечные лучи, быстро спускались двое.

— Это Звездочет-Клоун! — крикнула громче всех Сабира. Второго не знал никто. Маленький, стройный, в узкой набедренной повязке и с небольшой сумочкой на боку, он скользил рядом со Звездочетом-Клоуном. Его большие выразительные глаза с любопытством рассматривали окружающих.

— Зачем же своими телами? — повторил мудрец, опускаясь рядом со Смешинкой. — Бой только начался, и тела пригодятся нам…

Он крепко обнял девочку Смешинку, погладил Сабиру, поздоровался с Храбрым Ершом. Тот угрюмо рассматривал незнакомца:

— Уж не лазутчик ли это Великого Треххвоста?

— Нет, это мой друг Каппа. Лазутчики не появляются в разгар битвы. Они заранее выведывают тайны врагов… Кажется, именно это у вас и произошло.

Храбрый Ерш кивнул:

— Они разнюхали все, что мы говорили на совете!

— А где проходил совет? Ах, в Большом зале дворца? Нужно было перед советом пошарить по углам, помнится, там были любимые гнездышки Дракончиков-шпиончиков…

Полководцы Палтус и Тригла наперебой рассказывали Звездочету, как расположилось войско вокруг города.

— Значит, там, на Китовой Акуле, сам царевич? — мудрец переглянулся с Каппой. — А нельзя ли его оттуда выкрасть? Наверху я видел трех Дельфинов. Они сказали мне, что ждут задания…

Но главнокомандующий уже умчался к воротам, на ходу отдавая распоряжения. Там плотной стеной, приготовившись к смертному бою, стояло его храброе войско: Ерши, Ерши полосатые, Ерши-носари, Ерши тихоокеанские, Ерши-задиры, Ерши-попробуй-тронь. За ними теснились самые отчаянные Ошибни, Бычки, Рябчики, Кузовки. Гольцы.

А по другую сторону ворот завал из камней был уже разобран, и Молоты снова ринулись на штурм. Разгоняясь с громадной скоростью, они ударяли в ворота так, что раздавался треск. Створки подавались… и вдруг распахнулись настежь.

С диким гиканьем, пронзительными криками вырвался из города летучий отряд, предводительствуемый самим главнокомандующим.

Вооруженный двумя гимнотидами, он поднырнул под первую Акулу-Молот и полоснул ее так, что она тут же перевернулась кверху брюхом. Вторая Акула была атакована тремя Ершами-задирами. Она взвыла от ударов и бросилась наутек. Остальные в панике повернули обратно.

Со стены ударила пушка — сигнал к отступлению. И вовремя. К воротам уже мчались Кальмары. Едва успел последний Ерш нырнуть в ворота, как створки их захлопнулись, придавив чье-то ретивое щупальце.

Главнокомандующий торжествовал.

— Дали им как следует, а? — поигрывал он гимнотидами. — Подумают, прежде чем сунуться!

Но в ворота уже с треском ломились Гигантские Кальмары. Зацепившись крючками щупалец, они изо всех сил дергали и раскачивали створки.

И тут Храбрый Ерш увидел странное шествие. Ласточки, Чернобровки и Черноспинки несли наполненные желтоватой жидкостью раковины Мидий. Плотвички-Гимнастки катили колючих Морских Ежей. За ними двигались маленькие Брызгуны и нахохлившиеся Крылатки. Все они поднимались к бойницам и занимали там места.

— Эй, кто приказал? — закричал Храбрый Ерш.

— Это я, — сказала Смешинка. — Не приказала, а попросила.

Храбрый Ерш вытаращил глаза от удивления: «мелюзга» готовилась к бою! Они раскладывали свое «рукоделие» у бойниц и озабоченно поглядывали вниз.

А внизу творилось жуткое. У стен копошились Спруты. Кальмары и Каракатицы стрелами носились вокруг, выискивая малейшую щель и забрасывая чернильные бомбы. Акулы ревели, разевая зубастые пасти и готовые ворваться в город. Крабы карабкались вверх по стенам, царапая кораллы клешнями.

Ласточки и Чернобровки принялись бросать вниз, да Спрутов и Кальмаров, маленькие ракушки с желтоватой жидкостью, и тотчас раздавались душераздирающие крики врагов.

— Что это? — ошеломленно спросил Храбрый Ерш. — Что за невиданное оружие?

— Страшная кислота морских фиников, которой они прожигают камни, — ответили Ласточки. — Сегодня ночью все финики города дали нам свою кислоту.

— Молодцы! — расчувствовался главнокомандующий. — Вон сколько урону нанесли врагу! Жалко только, что кончилась кислота…

— Ничего. Зато найдется другое.

Заметив, что смертоносные раковины больше не падают сверху, Акулы, Кальмары и Осьминоги снова пошли на приступ. Этого только и ждали Брызгуны. Они отламывали у Ежей длинные иглы и подносили к колючкам Крылаток. На концах колючек появлялись вязкие маленькие капли яда. Брызгуны снимали яд ежовой иглой, и как только в бойнице показывался глаз или бок врага, выстреливали с непостижимой быстротой и меткостью — ни одна игла не пропала даром!

Едва отравленная игла вонзалась в тело врага, он тут же испускал дух. Это на некоторое время охладило пыл противников. Они отхлынули подальше. Тогда иглы полетели вниз на копошившихся Спрутов. Те моментально сменили победный цвет на защитный и, слившись с камнями, стали уползать.

— Смотрите, они заколебались!

В стане Великого Треххвоста царила нерешительность. Изрядно потрепанные Акулы уже не хотели идти в бой. Крабы выжидали у стен. Кальмары кружили в некотором отдалении. К ним подплыл на Китовой Акуле царевич и начал что-то говорить, указывая на город.

— Он призывает их атаковать ворота, — сказало Морское Ухо.

— Пока он стоит во главе, на спасение надеяться нечего, — хмуро сказал Храбрый Ерш.

— Все-таки нужно его выкрасть, — посоветовал Звездочет-Клоун.

— А как?

— Если бы Дельфины могли принимать защитную окраску так же, как Осьминоги… — вздохнул Каппа…

— Может быть, покрасим их под цвет моря? — предложил Звездочет-Клоун. — Наберем побольше ярко-голубой краски…

— Нет у нас такой краски, — Смешинка грустно переглянулась с Ласточкой. — Осталась только пурпурная…

— Много? — обрадовался Звездочет-Клоун. — Тогда чего же проще: покрасим и Дельфинов, и море в пурпурный цвет.

Тотчас позвали Дельфинов, два Бентозавра-носильщика приволокли чан пурпурной краски, полученной от раковин Мурексов. Пришел неторопливый маляр Менек со своими кистями из морских перьев. Он обмакнул кисть в чан и провел по боку Дельфина Сольдия. Бок сразу же стал ярко-красным.

— Ой как красиво! — взвизгнули Чернобровка и Черноспинка.

А зеленая Перепелка принялась шмыгать между чаном и Меньком так, что на нее тоже попало несколько капель, и она запестрела пурпурными пятнами (с тех пор она такой и осталась).

— Кыш отсюда! — замахнулся на нее Менек. — Не мешай!

Он выкрасил Дельфинов, а оставшуюся краску разлил в пустые половинки раковин, как приказал Звездочет-Клоун.

После этого у ворот были собраны все рыбы-Листы, какие были в городе. Каждая из них взяла раковину с краской, ворота чуть приоткрыли, и Листы стали выплывать и подниматься вверх. Со стороны казалось, что это сквозняком выносит действительно попавшие невесть откуда в город листы — у каждой рыбки даже маленький усик свисал вниз, словно черенок.

Листы всплыли на поверхность и стали медленно двигаться к врагам. И как раз в это время царевич вернулся с большей частью Кальмаров и теперь спешно выравнивал фронт. Морское Ухо сообщило, что царевич готовит новый штурм. Теперь он сам поведет войско в атаку. Его Китовая Акула будет таранить ворота.

— Приготовить пушку! — приказал главнокомандующий. Пушкарь Омар забил в ствол толстый морской огурец. Фронт Акул изогнулся и двинулся к городу. Впереди, выставив страшное тупое рыло, набирала скорость для удара Китовая Акула. На широкой спине ее стоял царевич, вооруженный рыбой-Саблей.

Раздался страшнейший удар, створки ворот разлетелись вдребезги. Но сами ворота оказались узковатыми для брюха Китовой Акулы: она застряла в них, беспомощно виляя хвостом.

Пушка гулко выстрелила, и морской огурец, перелетев через Китовую Акулу, попал прямо в глаз Лупибею, мчавшемуся на подмогу царевичу.

— Ай-яй-яй! — завопил Спрут, хватаясь за глаз. К нему сразу же подскочил Хирург и наложил черную повязку. А когда Лупибей открыл наконец уцелевший глаз, ему показалось, что все море вокруг в крови.

Но то была не кровь, а краска, которую вылили из раковин Листы, услышав выстрел пушки. Войско остановилось в недоумении. Откуда кровь, уж не из Китовой ли Акулы? Все усиленно принюхивались. А в это время вверху скользнули три красные тени — Дельфины. Один рванул за хвост Китовую Акулу, второй укусил за плавник, а третий схватил царевича. Тут же все Дельфины разом взмыли вверх и перескочили через защитную стену в город.

Заревев от боли, Китовая Акула с силой взмахнула хвостом и вырвалась из плена. Этим сразу же воспользовался Лупибей.

— Вперед! Ворота открыты! Все в бой! — заорал он, но поскольку сам не двигался с места, то и все остальные стояли.

— Трусы! — багровея, Лупибей тряс щупальцами. — Вперед, город наш!

— А где царевич? — раздались голоса. — Его нет… Он погиб!

— Мы возьмем город без него! Ворота открыты — город в нашей власти!

Это подстегнуло нападающих. Они двинулись к воротам.

— Полки резерва — в бой! Все на штурм! — надрывался Лупибей.

А в это время Храбрый Ерш поставил у ворот свое войско для последнего боя.

— Как только покажется первый нападающий — бросаемся в атаку! — наставлял он.

Все ближе и ближе стена врагов…

— Ну, кажется, пора, — сказала девочка Смешинка.

— Да, пора, — ответили Ласточки, Чернобровка и Черноспинка, мышка Альмина, Плотвичка-Гимнастка, Кузовок и Сабира. — Пора!

В полной тишине забарабанил Крокер. Главнокомандующий, напрягшийся для последнего броска, оглянулся.

Из Голубого дворца медленно выползал Великий Треххвост.

Самозванец

Храбрый Ерш видел владыку моря только за прозрачной стеной, и хотя его громадные размеры поразили бунтаря, но он не испытывал такого острого страха, потому что чувствовал себя несколько защищенным прозрачной стеной. Теперь же, столкнувшись с ним нос к носу, он показался сам себе рачком Капшаком перед Китом.

И все же Храбрый Ерш не струсил, не убежал. Растопырив колючки, схватив свою верную гимнотиду, он ринулся на владыку. Тот чуть-чуть приоткрыл пасть — словно улыбнулся, и главнокомандующего как не бывало.

Крик боли и гнева пронесся по рядам защитников города. Они двинулись к пасти чудовища, готовясь последовать за своим главнокомандующим, с ними хлынули все морские жители… еще миг — и Великий Треххвост начнет глотать их сотнями, тысячами.

— Стойте! — крикнула Смешинка. — Храбрый Ерш жив! Она подала знак, пасть Великого Треххвоста приоткрылась с глухим рыком и… появился главнокомандующий. Он был взъерошенный, растерянный, но все такой же решительный, словно побывал не в пасти чудовища, а в простой уличной потасовке.

— Не бойтесь, это… — закричал он.

— Молчи! — остановили его Смешинка и Сабира. — Услышат враги! Молчи!

Владыка продолжал выползать из дворца под недоумевающими и испуганными взглядами жителей. Туловище еще не успело показаться до половины, а голова уже приблизилась к воротам. И тут ее увидели нападающие.

— Великий Треххвост! — прокатился рев по всему фронту. — Владыка в городе! Наш повелитель здесь!

Узкая хищная голова чудовища как-то съежилась, протискиваясь в ворота, а потом вновь стала расправляться и раздуваться еще больше. Из дворца только показался первый хвост. Туловище тянулось и тянулось нескончаемо… Оно пестрело серо-зелеными и синими разводами, хвосты и плавники были ярко-розового цвета, живот поблескивал перламутром, а глаза полыхали изумрудами.

Наконец чудище выбралось из ворот и заколыхалось перед своим войском. Теперь все увидели, как он, владыка, несказанно велик. Даже Акулы казались рядом с ним мелкой Тюлькой. Он мог проглотить любую из них, даже не поморщившись. А уж о Скатах, Кальмарах и Крабах говорить нечего — они были мельче его чешуи.

Великий Треххвост медленно разинул пасть, и могучий трубный голос его заставил всех содрогнуться:

— Слушай мой приказ!

Все насторожились. Адмиралы, Генералы, Капитаны вытянулись в струнку.

— Уходите отсюда.

— А как же город? — кричали Акулы, Кальмары, Морские Коты, Медузы, Крабы. — Мы хотим пировать… Мы голодны! Лупибей обещал…

— Вот пусть Лупибей и накормит вас, — в голосе владыки сквозь грохот зазвучала насмешка. — Можете съесть его самого!

— Ну уж дудки! — завопил Лупибей, приходя в себя после неожиданного потрясения при виде самого владыки. — Лучше мы сожрем тебя! Тем более, что ты самозванец!

— Самозванец… Самозванец… — зашуршала толпа.

— Ты нахал, Лупибей, это я знал, — ответил владыка.

— Конечно, самозванец! — надрывался Спрут, держась, однако, на почтительном расстоянии от чудища. — Настоящий владыка в замке, он не может выйти оттуда.

— Почему это я не могу выйти из замка? — загрохотал Великий Треххвост. — Вот видишь, я здесь…

— Нет, ты не вышел! Ты не можешь выйти, поэтому самозванец! — блеял Лупибей, как бешеный носясь вдоль фронта. — Не слушайте его! Хватайте его, рвите! Вперед, Акулы!

— Я проглочу тебя, подлый изменник! — Владыка раскрыл пасть и двинулся вперед. В чудовищной пасти белели острые зубы величиной с самого Лупибея. Зловеще извивался язык. Чернела бездонная глотка…

При виде такого зрелища Лупибей словно обезумел. Он с остервенением принялся нахлестывать упряжку Меч-рыб и кинулся удирать. Дрогнуло войско. Акулы сыпанули кто куда, Морские Коты упали на дно, Окуни-Зебры полезли в густые заросли зостеры. Крабы громадным валом покатились прочь от города, давя друг друга…

А в это время на стенах города ликующие жители взахлеб рассказывали друг другу, что Великий Треххвост на самом деле не настоящий владыка, а его чучело, которое сшили за две ночи Коньки-Тряпичники из биссусной ткани и раскрасили красками Мурексов. Движут чучело сидящие внутри раздувшиеся Иглобрюхи, а говорит через громадную рапану Язык, который устроился внутри глаза чудовища.

И вот теперь Язык и сотня раздувшихся Иглобрюхов, сидящих в ярко раскрашенном чучеле, прогнали врага от города. Смешинка, глядя на эту картину, подбоченилась и стала смеяться. Она смотрела на удирающего Лупибея, на прожорливых Акул, на коварных Каракатиц и Кальмаров, на трусливых Спрутов, еще недавно рвавшихся в город. Гнев и ярость прорывались в ее смехе. Этот смех — гневный и торжествующий — подхватили все защитники города.

Войско было рассеяно.

Смешинка посмотрела на покачивающееся чучело.

— Уничтожьте его, чтобы жители ничего не боялись и чувствовали себя счастливыми.

— С радостью! — закричал Храбрый Ерш и, прихватив две гимнотиды, помчался к чучелу. Он поднырнул под чудище, нашел шов и провел по нему гимнотидой по направлению к пасти. Чучело на глазах у всех распалось, из него вывалились раздувшиеся, одуревшие в темноте Иглобрюхи. Они таращили ничего не понимающие глаза.

Последним выпал Язык с громадной витой раковиной. Чучело съежилось, стало плоским и медленно опустилось на дно. Язык посмотрел на него с сожалением.

— Что ты наделал? — загремел он на Храброго Ерша, приставив раковину ко рту. — Там было так уютно и весело! А Храбрый Ерш снова появился на защитных стенах.

— Эх, с каким удовольствием я уничтожил бы самого Великого Треххвоста! — мечтательно произнес он. — Но…

— Но прежде я уничтожу тебя, ничтожный Ершишка! — раздался гневный голос, и все обернулись.

Дельфины, которые до этого плавали наверху, выполняя просьбу Смешинки, теперь спускались вниз. На одном из них, на Сольдии, сидел так дерзко похищенный царевич.

— Ты?! — Храбрый Ерш задрожал от ярости.

— Да, я сын Великого Треххвоста! А ты способен только расправляться с безжизненными чучелами, герой!

Главнокомандующий выхватил гимнотиду:

— Защищайся! — И никто не успел произнести и слова, как он бросился на царевича.

Капелька взмахнул саблей. Храбрый Ерш был опытным бойцом, не раз сражался даже с восьмирукими Спрутами. Он на ходу увернулся от удара и сам ткнул врага ножом, целясь в щель панциря. Капелька успел подставить руку и отразил удар перламутровым налокотником. Храбрый Ерш извернулся и тут же ударил снизу — только панцирь снова спас его противника.

Но вот сабля сверкнула и выбила у Храброго Ерша гимнотиду. На миг он застыл от неожиданности, и все затаили дыхание: сейчас царевич нанесет удар… Но Капелька указал на нож:

— Подними! С безоружными я не дерусь.

Главнокомандующий захлебнулся от возмущения:

— Не дерешься с безоружными? Но ведь ты закован в панцирь с головы до пят! Давай биться по-честному, без кольчуг и панцирей!

— Согласен, — сказал царевич. — Но я не могу снять панцирь. Только мастера подземелья в замке, которые заковали меня по приказу отца, Великого Треххвоста, могут меня расковать…

— Ты считаешь, что твой отец — Великий Треххвост? — неожиданно раздался взволнованный голос. Это говорил Каппа.

— Да, он мой отец! — сказал царевич.

— Почему же ты совершенно не похож на отца?

— Я спрашивал у него, и он ответил мне так: «Почему головастик не похож на взрослую лягушку? Почему личинки Крабов и Угрей не похожи на своих родителей?»

— Значит, сейчас ты — личинка? А со временем будешь таким же страшным и уродливым, как Великий Треххвост? И ты хочешь этого?

Тень пробежала по лицу царевича.

— Пока нет, — тихо сказал он. — Этого может и не быть. Ведь мой отец — всемогущ. Захочет он — и я навсегда останусь таким, как сейчас.

— Так он говорил? — Каппа обошел вокруг царевича, разглядывая его. — Нет, сейчас ты, Капелька, очень похож на драгоценную жемчужину — весь так и сверкаешь… Но что там, в середине?

Смешинка коснулась жемчужины, подаренной Сольдием, и повторила его слова.

— Если это настоящая жемчужина, то внутри у нее должна быть простая песчинка.

— Верно! И сейчас мы проверим, осталась ли у него в душе хотя бы песчинка простоты и добра.

Каппа достал из сумочки тонкую рисовую лепешку.

— Вспомни, Капелька! В детстве ты любил эти незатейливые рисовые лепешки. Вспомни, Капелька! Их выпекал тебе дядюшка Карп. Возьми и съешь!

Как завороженный, не отрывая взгляда от Каппы, царевич взял лепешку и откусил от нее кусочек. И тотчас мучительно нахмурился, словно припоминая что-то. Откусил второй кусочек, третий…

— Кто ты? — с усилием выдавил он.

— Съешь всю лепешку и вспомнишь. Она впитает тот страшный яд, которым опоили тебя, и тогда разум твой просветлеет. Ешь!

Царевич торопливо ел лепешку, и все смотрели на него, затаив дыхание. Каппа стоял молча, с невыразимой мукой глядя на своего сына, который забыл его. И тут у царевича вырвалось:

— Отец!

Каппа и Капелька бросились в объятия друг друга. Что-то бессвязно говорили и не могли наговориться после долгой разлуки.

— Пойдем, — сказал Звездочет-Клоун друзьям. — Пусть никто не мешает им сегодня.

— Но что произошло? — допытывался Храбрый Ерш. — Я ничего не понял!

И Звездочет-Клоун рассказал им все: как похитили сына Каппы и сделали из него царевича, сына Великого Треххвоста, как заставили забыть родного отца.

— Но зачем, зачем? — стиснула руки Смешинка.

— Это знает только сам Великий Треххвост.

— Теперь они уплывут домой? Навсегда?

— Нет, еще рано домой. Пока существует Великий Треххвост, Капелька всегда будет в опасности. И над городом висит угроза. Нам нужно проникнуть в замок и сразиться с самим владыкой. Только тогда мы вздохнем свободно.

— Что ты говоришь? — ужаснулась Сабира. — С самим Великим Треххвостом? Он всех проглотит и не заметит! Он так велик и страшен!

— Ну, не так страшен и не так уж велик, — с загадочной улыбкой ответил Звездочет-Клоун.

— Но как проникнуть в замок?

— Очень просто, по Темной трубе. Это единственный путь.

Кто был за прозрачной стеной

Жуйдавись медленно прохаживался у двери, закрывающей Темную трубу, и тоскливо размышлял о том, как несправедлива жизнь. Еще недавно каждый Спрут получал четыре обеда в день и, кроме того, мог прийти на кухню, выбрать любое приглянувшееся ему блюдо. А тот, кто нес ночные дежурства, получал еще дополнительный обильный ужин. Теперь же, когда город взбунтовался, еды в замке не осталось и каждому Спруту сократили норму до одного обеда в день. Да и что это за обеды? Повара тайком пожирают половину кушаний…

«Что же дальше будет? — подумал с отчаянием Жуйдавись. — Так мы умрем с голоду! Нет, надо обязательно отвоевать проклятый Коралловый город!» Он подтянул пояс на отощавшем животе и разозлился: «Скоро мне придется менять свое имя! Оно звучит насмешкой».

— Лапы вверх! — вдруг раздался решительный голос, прервавший невеселые мысли Жуйдавись.

Он с удивлением обернулся и увидел встопорщенного Бычка-цуцика, наставившего на него громадный пистолет.

— Что? — спросил растерянно Жуйдавись, потянувшись одним щупальцем к своему оружию.

— Лапы вверх, говорю! — еще громче крикнул Бычок-цуцик. — Не то стреляю! Ты окружен, так что лучше сдавайся!

— Сдавайся — мрачно подтвердил кто-то сзади.

— Сдавайся! — добавил голос справа.

Жуйдавись струхнул. Он не отводил вытаращенные глаз от громадного пистолета, и щупальца его медленно поднимались вверх, роняя дубинки. Кто-то обезоружил Спрута.

— Стой здесь и молчи! Не то пристрелю!

— Поосторожнее с оруж-жием, — прошипел Спрут. — Если этот большой пистолет… выстрелит…

— Не беспокойся, он не выстрелит! — звонко ответил Бычок-цуцик и бросил что-то рядом со Спрутом.

Тот скосил глаза и с удивлением увидел, что это не пистолет, а обыкновенный морской огурец. Какой позор!

А в это время позади лязгнул тяжелый запор, и дверь распахнулась. Оттуда вышли Смешинка, Храбрый Ерш, Звездочет-Клоун, Сабира, царевич Капелька с отцом Каппой и стали обнимать неустрашимого Бычка-цуцика, смелую Барабульку, отважного Бекасика. Это они, услышав из-за двери сигналы Морского Уха, подкрались и обезоружили Спрута.

— Молодцы! — одобрил Храбрый Ерш.

— А что мы будем делать с ним?

— Свяжем и бросим в Темную трубу.

— Чем свяжем? — задумалась Смешинка. Храбрый Ерш захохотал:

— Осьминога связать легче всего! Его же щупальцами Недолго думая, так и сделали. Бросили Жуйдавись в Темную трубу, плотно набив его клюв пучком водорослей, чтобы не орал, и закрыли дверь.

— Пусть посидит здесь, как мы сидели.

А в это время в большом зале Лупибей разглагольствовал перед собравшимися изможденными жителями подземелья и выстроенными рядами Спрутами.

— Наше войско временно отступило! Царевич погиб в бою. Но мы скоро нанесем решающий удар! Мы победим! — Он повернулся к прозрачной стене, за которой с хмурым видом покачивался владыка.

Все молчали. Владыка встрепенулся и озабоченно спросил:

— Замок хорошо охраняют? Бунтовщики не ворвутся сюда?

— Они никогда не осмелятся это сделать! Но даже если осмелятся… — Лупибей злобно ухмыльнулся, — то найдут здесь свой конец! Смотрите, — он указал в сторону главного коридора. — Большой кипящий котел я приказал накрыть тонким настилом. Как только бунтовщики ворвутся сюда и приблизятся к котлу, настил провалится, а перед ним упадет решетка. Бунтовщики с налету ударяются о решетку и сыплются в котел, Лупибей подал знак, и Спруты подвели к настилу несколько дрожавших от страха Колюшек и Бобырей.

— Эти изменники, — указал на них Лупибей, — обвиняются в том, что подбивали слуг бежать из замка.

Он повернулся к Спрутам:

— Сейчас вы увидите действие котла-западни. Поставьте настил так, чтобы каждый, кто ступит на него, сразу же падал в котел. А потом бросьте туда изменников.

Спруты захлопотали у настила.

— Готово!

Начальник стражи поднял щупальце, чтобы подать знак.

— Трус! Подлый предатель!

Толпа качнулась, повернулась на крик. В одном из боковых коридоров стоял царевич Капелька, глядя на Лупибея горящими от ненависти глазами.

— Ты?! — Спрут побелел, потом пожелтел. — Но ведь ты…

— Убит, хочешь сказать? — язвительно спросил царевич. — Но ты ошибся, рано еще протянул щупальца к власти. Отец, я жив!

— Сынок! — радостно заголосил Великий Треххвост. — Как я рад! Ты один можешь защитить замок! Эти Спруты только и думают о своих шкурах. Как же ты спасся?

— О, это долго рассказывать. А сейчас прикажи схватить Лупибея, как предателя и труса, бежавшего с поля битвы и принесшего нам поражение.

— Врешь! — затопал щупальцами Спрут. — Я сражался до последней возможности. У меня боевое ранение! — Он тыкал щупальцем в перевязанный глаз. — А вот где был ты? Как ты спасся? — уцелевший глаз сверлил царевича. — Ты предал нас! Великий Треххвост, прикажи схватить его!

Владыка растерянно посмотрел на Капельку.

— Я не могу арестовать своего сына…

— Какой он тебе сын! — презрительно махнул щупальцем Спрут.

— Молчи! — рявкнул Великий Треххвост так, что все вздрогнули. — Еще слово — и я прикажу схватить тебя! — И он взволнованно присвистнул.

— Меня схватить? — расхохотался начальник стражи. — Как бы не так! Стража подчиняется только мне! А твоему пособнику, которого ты именуешь сыном, не удастся захватить власть. Здесь я хозяин, пора понять это!

— Как… как ты смеешь! — захлебнулся от ярости владыка. — Взять его! Связать! Бросить в подземелье!

Ни один Спрут не шевельнулся: все преданно смотрели на Лупибея, который презрительно отвернулся от своего повелителя. Толпа в испуге замерла, глядя на разъяренное чудовище. Оно подплыло к прозрачной стене, словно намереваясь разнести ее вдребезги.

— Ну, давай, давай, — ухмыльнулся Спрут, косясь на него. — Выйди, покажись, каков ты есть.

Но владыка, наводивший страх одним своим видом, застыл в нерешительности. Это показалось толпе очень странным. Зато Лупибей, выглядевший рядом с чудищем маленьким рачком, важно надулся.

— Поняли, кто настоящий владыка моря? — обратился он к толпе. — Это я, великий Лупибей, а не ничтожество, которое сидит за прозрачной стеной. Сидит — ну и пусть сидит. Я буду показывать его всем, пусть видят, насколько я силен, что даже такое чудище меня боится! Все, все должны меня бояться! Я не за стеной, я здесь! Мои щупальца, мои верные слуги достанут каждого!

Он повернулся к царевичу.

— А этого… бросьте в котел.

— Попробуйте! — Капелька выхватил саблю. — Ну-ка, кто из твоих верных слуг покажет свою храбрость?

Лупибей, позеленев, несколько мгновений смотрел на него. Потом почти неслышно отдал приказание Лапшевникам.

Появилось два Спрута, тащивших большую сеть для облавы.

— Беги! — закричали в толпе. — От сети не спасешься… Но Капелька не стал убегать. Он бросился на ближайшего Спрута и взмахнул саблей. Завизжав, тот кинулся наутек. Но тут же на Капельку набросились стоявшие рядом Осьминоги. Другие подтащили сеть и накрыли копошащийся клубок. Осьминоги отпрянули в стороны. Царевич остался лежать неподвижно. Потом он зашевелился и сел. Осьминоги торопливо выползали из-под сети, пугливо оглядываясь на царевича. Капелька встал, шатаясь, и его сразу же опутали сетью.

— Ага, попался!

— Победа, ур-ра!

— Нет, — сказал царевич. — Рано празднуете победу! Друзья, ко мне, на помощь!

— Я здесь! — ответил ему звонкий голос, и все увидели в другом коридоре Смешинку.

В толпе пронесся радостный гул приветствий. «Смешинка, Смешинка вернулась!»

— Я здесь! — и в следующем коридоре появился Звездочет-Клоун с Сабирой.

— Я здесь! — вырос Каппа.

— Я здесь, не трусь! — заорал Храбрый Ерш, размахивая двумя гимнотидами.

— И мы здесь? И мы! — показались вооруженные пистолетами-огурцами Барабулька, Бекасик и Бычок-цуцик.

Лупибей затравленно озирался, ежесекундно меняя цвет.

— Стражники, тревога! Бунтовщики ворвались в замок' Лапшевники, ко мне! — Он выслушал доклады тайных наблюдателей, и глаза его злорадно сверкнули. — Ага, их совсем мало! Вот они, все здесь! Это же удача! Они сами явились сюда, чтобы мы бросили их в котел! А после мы спокойно возьмем Коралловый город. Вперед, хватайте их!

Спруты выстроились двумя плотными шеренгами и пошли на горстку смельчаков.

В толпе слышался нарастающий шум, доносились отдельные выкрики.

— Они погибнут! Нужно их спасти… Они за нас! Смешинка спасла нас от Акулы Нелии.

— Молчать! — заорал Лупибей, выкатывая единственный глаз.

Тут раздался громкий голос Звездочета-Клоуна.

— Да, мы пришли, чтобы биться за вас, жители подземелья! Так давайте прогоним Лупибея, ненавистных Спрутов и всех других прихвостней. Нас много! Вместе мы победим их!

Он хотел сказать еще что-то, но прогремел выстрел. Пуля ударила в Звезду, и она разлетелась на несколько разноцветных лучей.

А Лупибей, держа пистолет дрожащим щупальцем, уже целился в Смешинку. Храбрый Ерш мгновенно взмахнул гимнотидой — со свистом она рассекла воду и выбила пистолет. Взвыв от боли, Лупибей бросился бежать.

— Все на Спрутов! — выскочил какой-то Топырщик. Толпа вздыбилась. Затрещали выстрелы, в ответ взмыли камни, обрушиваясь на каски Спрутов, круша их. Заклокотал громадный водоворот.

— А-а-оо! — пронзил толпу ужасающий вой. На миг все замерло. Это Лупибей, убегая, ступил на предательский настил и рухнул в кипящий котел. Крик оборвался, вверх поднялся фонтан горячей воды. Спруты, увидев гибель своего начальника, кинулись врассыпную.

— Долой угнетателей!

В толпе метался Храбрый Ерш, неистово размахивая гимнотидой. Осьминоги при виде его шарахнулись в стороны.

Вскоре все они разбежались. Еще не веря себе, жители подземелья обнимались и плакали от радости.

— А теперь поговорим с тобой, — Храбрый Ерш остановился у прозрачной стены.

Все смотрели удивленно: насколько решительный и неустрашимый вид был у Храброго Ерша, настолько растерянным и испуганным казался владыка. Он чуть слышно пробормотал:

— О чем… поговорим?

— О многом! Прежде всего о притеснениях в твоих владениях.

— Я… никого не притеснял! Клянусь! — заголосило чудище, дрожа тремя хвостами.

И странное дело: глядя на это трясущееся существо, никто уже не испытывал не только страха, но даже почтения, которое ранее внушал своими размерами и грозным видом владыка. Всем было противно и тяжело.

— Да, сам ты, возможно, и не притеснял никого, — сказал Храбрый Ерш, — но по твоим приказам подчиненные угнетали и обижали жителей подземелья, чинили произвол в Коралловом городе.

— Я ничего не знаю! — завопил владыка. — Я не приказывал! Это делал Лупибей. Я только искал высшую справедливость…

— Знаем мы твою справедливость, — сказала Смешинка.

— Будем тебя судить! — решил Храбрый Ерш.

— И еще один вопрос, — выступил вперед Капелька. — По твоему приказу меня похитили у родного отца, — он указал на Каппу пруда Тарусава, — и опоили ядовитым зельем. Скажи, зачем ты это сделал?

Великий Треххвост долго молчал.

— Я не верил Лупибею, — наконец выдавил он. — Мне нужен был верный помощник, который служил бы не за страх, а за совесть… Поэтому я назвал тебя своим сыном.

— А почему меня? Почему не какого-нибудь Ерша или Палтуса?

— Потому что Ерш или Палтус имеют слишком обычный вид. Никто из жителей моря не поверил бы в их царское происхождение. О твоей тайне не знал никто.

— Кроме Лупибея? — вмешался Звездочет-Клоун. — Который знал также и твою тайну…

— Нет, нет! — испуганно забормотал владыка. — У меня нет никакой тайны… Я весь на виду!

— Тогда выйди из-за прозрачной стены.

— Не могу!

— Почему?

— Мне… вредно быть в обычной воде, сюда подают чистую воду подземных родников.

— Неправда! — гневно прервал его Звездочет-Клоун. — Ты…

Но тут под ликующие крики толпы появились носильщики Бентозавры. Они медленно несли какой-то мешок, и хотя мешок был очень большим, казалось, что носильщикам совсем не тяжело.

— Сокровище! Главное сокровище Великого Треххвоста! — кричали сопровождающие их убиральщики Топырщики, мусорщики Бобыри, поварята Ошибни.

Мешок водрузили посреди зала, и один из Бентозавров стал рассказывать:

— Однажды глубокой ночью нас поднял Лупибей и приказал перенести этот мешок от ворот замка в самый глубокий и тайный грот, а потом завалить его камнями. «И если кто из вас проговорится о главном сокровище Великого Треххвоста, — пригрозил Лупибей, когда мы закончили работу, — мои Лапшевники сразу же узнают, и тогда всех Бентозавров я отправлю в морские пещеры!» Мы молчали до сегодняшнего дня. Но теперь нет над нами ни Спрутов, ни власти Великого Треххвоста. Девочка Смешинка и ее друзья принесли нам желанную свободу. И мы дарим это сокровище нашим избавителям.

— Правильно! Правильно! — закричали вокруг. — Нет, — раздался вдруг голос, и все замолчали. Это говорил Звездочет-Клоун. — Нет, друзья! Свободу вы завоевали сами. Это сокровище принадлежит вам по праву.

Среди присутствующих начался спор. Одни говорили, что нужно отдать мешок Смешинке и ее друзьям, другие предлагали разделить его содержимое поровну между всеми жителями подземелья:. Конец спорам положил Храбрый Ерш. Он ловко разрубил гимнотидой завязки мешка, и по залу разлилось удивительное сияние. Оно погасило тусклые лучи Офиур и Ночесветок, высветлило все мрачные закоулки замка. А самое главное — на душе у каждого жителя замка стало так легко-легко, радостно и весело!

— Ведь это же украденные у людей веселье и радость! — закричал Звездочет-Клоун, увидев сверкающие зернышки. — Это бесценное сокровище!

Какой-то малыш Ошибень придвинулся к мешку, ненароком проглотил одно зернышко и вдруг засмеялся чудным серебристым смехом. Никто никогда не слышал, чтобы вечно забитые испуганные Ошибни так смеялись. Да они и вообще никогда не смеялись!

К мешку потянулись жители замка, и вскоре вокруг закипел водоворот. Сверкающие зернышки облачком взлетали вверх, и кто пробовал их, начинал смеяться и веселиться.

— Стойте! Погодите! — раздался вдруг голос Звездочета-Клоуна. — Сокровище должно быть возвращено людям!

Толпа тут же отхлынула. И все увидели, что мешок по-прежнему полон и даже стал как будто больше!

— Он не уменьшается, — крикнул кто-то удивленно. А Смешинка радостно говорила:

— Берите, берите все, кто хочет! — И с упреком обратилась к Звездочету-Клоуну. — Разве ты не знаешь, что смех никогда не убывает, если он от души и его разделяют? Разделенное горе — полгоря, разделенная радость — вдвойне радость!

— Посмотрите! — раздался вдруг голос Храброго Ерша. — Каков Великий Треххвост!

О владыке забыли. Но тут все взоры устремились на прозрачную стену. Происходило удивительное: грозное чудище, дрожа, уменьшалось на глазах. Нижняя челюсть его отвисла, глаза растерянно бегали.

— Н-не смейтесь! — жалобно визжал он. — От вашего смеха я теряю силы, мне страшно. Не смейте… смеяться…

— Не смейте смеяться! — подхватил Храбрый Ерш. — Он приказывает нам не смеяться! Ха-ха-ха!

И все расхохотались вслед за ним. Великий Треххвост был так смешон, что никто не мог удержаться от хохота. Раскаты смеха все нарастали, и наконец достигли громовой силы. И тогда дрогнула, казалось, несокрушимая прозрачная стена. Раковины-плакуны, из которых она была сделана, рассыпались на глазах. Миг — и тысячи раковин обрушились вниз буйным водопадом.

— Берегись! — крикнул кто-то.

Но водопад улегся внизу высоким сверкающим валом, никого не задев. Открылся небольшой уютный грот, в котором никого не было.

Великий Треххвост исчез бесследно!

— Сбежал? — ахнул Храбрый Ерш.

— Нет, не сбежал, — ответил уверенно Звездочет-Клоун. — Вот он, перед вами.

В гроте металась маленькая странная рыбка и что-то тоненько пищала.

— Знакомьтесь! — провозгласил мудрец. — Великий Треххвост, он же владыка моря и повелитель всех живущих в нем — собственной персоной!

Все онемели. Даже закаленный Храбрый Ерш так и застыл с открытым ртом, во все глаза глядя на неизвестную рыбку.

— Это же Свистулька! — крикнул кто-то в толпе.

— Она самая — Свистулька;- невозмутимо продолжал Звездочет-Клоун. — Только вот эта выпуклая увеличивающая стена делала ее такой громадной. Посмотрите: та же длинная пасть, те же выпученные бессмысленные глаза, те же три хвоста, точнее, хвостика… Представьте все это в громадных размерах — будет Великий Треххвост.

А Свистулька мелко дрожала, забившись в угол, и жалобно смотрела на всех испуганными глазами.

— Я не виновата! — тоненько пищала она. — Это все Лупибей! Он подстроил… Приказал возвести прозрачную стену, а потом запер меня за ней. По сторонам укрепил раковины, усиливающие голос. И велел мне изображать Великого Треххвоста, владыку моря. Того, кто не боялся Лупибея, он приводил сюда и показывал меня. Все пугались и начинали его слушаться… А потом и мне захотелось командовать. Лупибей страшно злился. Только он ничего не мог поделать. Если бы разоблачил меня, то и его никто не стал бы слушаться. Вот он и терпел… До сегодняшнего дня.

— Но как ты, Звездочет-Клоун, узнал о тайне Великого Трех… тьфу! Этого прохвоста? — удивился Храбрый Ерш. — Ведь все видели его — и не догадывались…

Звездочет-Клоун улыбнулся.

— Я очень внимательно рассматривал Великого Треххвоста и меня удивило его сходство с обыкновенной Свистулькой. Потом я увидел на его обеденном столе гигантскую недоеденную креветку и спросил повара Тунца, есть ли на кухне большие креветки. Он сказал, что нет и не было. Владыка ел обыкновенные, даже мелкие креветки. Итак, сказал я себе, на столе рядом с Великим Треххвостом тоже лежала мелкая креветка, но казалась гигантской, значит, и сам владыка только казался, но не был таким громадным. И тогда я понял, что увеличивает его прозрачная выпуклая стена.

— Почему же ты нам не сказал ничего? — спросила Смешинка.

— Если бы я высказал тогда свою догадку, Лапшевники тотчас донесли бы Лупибею и он моментально уничтожил бы меня, чтобы скрыть тайну. Я не открыл ее даже Сабире. Милая, самоотверженная Сабира! Ты спасла меня от смерти, а сама погибла…

— Я жива! — послышался тоненький голосок. — Я жива! Я жива! — словно эхо раздавалось с разных сторон.

Все расступились и увидели, что из лучей выросло несколько Звезд разного цвета.

— Вот это да! А где же среди вас моя подруга, та, единственная Сабира?

— Я! Я! Я! — закричали одновременно все Звезды. — Я та самая, единственная Сабира. Я твоя подруга.

— Здорово! — обрадовался мудрец. — Теперь у меня несколько подруг вместо одной. А что будем делать со Свистулькой?

— Судить ее! — закричали все вокруг.

— Не нужно меня судить! — взвизгнула Свистулька. — Я буду вам служить… Я никогда не буду делать зла!

— Потому что не сможешь, — сказал Звездочет-Клоун. А Храбрый Ерш веско добавил:

— И не позволим!

Прощание

Вот и пришло время Смешинке, Капельке и его отцу Каппе пруда Тарусава расставаться с Коралловым городом. Вместе с ними отправлялся старый аист Остроклюв. Да, да. Остроклюв, который наконец принял свой облик и перестал превращаться то в Мичмана-в-отставке, то в Звездочета-Клоуна — таких диковинных непонятных существ.

— Почему ты не хотел быть самим собой? — спросила его Смешинка.

— Если бы я был самим собой в этом царстве насилия, то нашел бы верную гибель. Меня, признаться, смерть не страшила, но я не мог допустить, чтобы погибла ты, Смешинка: ведь мы должны были вернуть радость людям и помочь жителям Кораллового города.

— Но как ты переставал быть самим собой?

— С помощью волшебного «галстука гостя». Капелька сказал, что я, имея его, могу по своему желанию принимать любой облик. Вот я этим и воспользовался.

А в это время морские жители высыпали на улицы города провожать своих избавителей. Так же, как и в первый приезд Смешинки, здесь гремела музыка, били барабаны. Но теперь это была радостная музыка. И жители весело улыбались и громко смеялись своим собственным смехом — их научила этому Смешинка.

— Прощайте, — сказал Храбрый Ерш, и глаза у него были подозрительно красные. — Прощайте и не забывайте Коралловый город! Теперь мы заживем счастливо.

Остроклюв попрощался со своими подругами-Звездами.

Он подолгу вглядывался в каждую, но так и не смог определить, кто же из них та, единственная Сабира. У каждой Звездочки был голубой глаз, и каждая говорила ему:

— Прощай, мой добрый единственный друг!

Потом бросились обниматься с путешественниками Барабулька, Бекасик и Бычок-цуцик. Барабулька, не стесняясь, ревела в голос.

— Приезжайте к нам! — говорила она, всхлипывая. — Мы всегда будем ждать вас! Честное слово!

Она сняла с себя чешуйку и протянула Смешинке:

— Помни, если тебе понадобится наша помощь, сожги эту чешуйку, и мы тотчас появимся.

Последний раз помахали путешественники жителям прекрасного Кораллового города и поднялись на защитные стены, выступавшие из воды. Там встретили их Справедливые Дельфины, жаркое солнце и свежий ветер! Старый аист расправил крылья и крякнул;

— Ну, полетим! Ого-го, сколько пассажиров! Садитесь, садитесь! Аист отправляется!

Смешинка, Каппа и Капелька сели на широкую спину старого аиста, и он взмыл в голубое небо. Внизу катились зеленоватые волны с белоснежными гребешками и, резвясь, мчались Справедливые Дельфины.

Так они летели, пока не показалась земля. И увидели путешественники, что дома в селениях покосились, поля заросли сорняками, скот одичал, а люди сидят у своих домов и плачут, глядя туда, куда улетел старый аист. Уже никто и не верил, что он вернется.

— Смотрите, летит! — крикнул кто-то, вглядываясь в небо. И все закричали:

— Летит, летит! Старый аист вернулся!

И вдруг раскрыли рты от изумления: в солнечный летний день с неба пошел… снег.

То Смешинка брала горстями из мешка чудесные зернышки и бросала вниз. А пока летели они, превратились в сверкающие белые снежинки. И тот, кому попадала в рот снежинка смешинка, разражался веселым жизнерадостным смехом. (С тех пор и говорят люди: «Смешинка в рот попала».)

Закипела вокруг работа: люди принялись строить, пахать, сеять, почувствовали радость жизни, радость труда. А лица их то и дело озарял веселый, добрый, всепобеждающий смех.

Оглавление

Утро вечера мудренее

  «А уши у него серебряные?»

  Глубокой ночью

  Хрустальный стаканчик

  Никто не хочет превращаться в крокодила

  Победа над шведами

  Кот величиной с кита

  Где ты, волшебник Тик-Так?

  Всеобщее презрение

  Соломенная метель

  Встреча с Коброй

  Долгожданный приз! Но…

  Утюги посыпались градом

  «Хочу быть красивее всех!»

  Перевертыши с черной звезды

  Таинственная дверь

  Цветок долголетия

  Месть Вяка

  В плену

  Чудовища планеты Вулканов

  Из огня да в полымя

  «Возьмите и нас, мы хорошие!»

  Тик-Так видит снова

  «Слезайте, вы нарушаете!»

  Здравствуй, двойка!

  Подарок из Арктики

Коралловый город или приключения Смешинки

  Рождение Смешинки

  Встречи в Коралловом городе

  Похищение Остроклюва

  Обвинения Храброго Ерша

  Веселье на площади

  Неудавшийся ужин

  Узники Тридакны свободны

  Таинственное превращение

  Месть крылаток

  Странствия по морям

  Рассказ Сабиры

  В замке

  Испытание Смешинки

  Новый советчик

  Дары жителей подземелья

  Погоня

  Тайна Долгопера

  Путь к дельфинам

  Коралловый город в опасности

  Самозванец

  Кто был за прозрачной стеной

  Прощание Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg