«Испытание седьмого авианосца»

Питер Альбано ИСПЫТАНИЕ СЕДЬМОГО АВИАНОСЦА

1

Тронув ручку, подполковник Йоси Мацухара лег на правое крыло и поглядел вниз. С высоты трех тысяч метров Тихий океан вроде бы оправдывает свое название. На безбрежной глянцевой лазури то и дело появляются пенные гребешки, похожие на забытую нерадивой швеей наметку. Да, океан спокоен и хорошо просматривается, когда его не заслоняют проплывающие под крылом облака, бросая на воду темные силуэты теней и сливаясь вдали в сплошной ковер. На северном горизонте собираются грозовые тучи и постепенно окутывают белоснежные, позолоченные солнцем вершины. Под ними стеной стоит дождь, напоминая занавес театра Кабуки. Красивое зрелище, но слишком уж декоративное, ненатуральное. Впрочем, для подполковника Мацухары это была вовсе не красота, а досадное препятствие. Проклиная все на свете он взывал к богине Солнца Аматэрасу, чтобы расчистила небо, помогла ему найти американскую подводную лодку «Блэкфин», где теперь находится с особым заданием его друг, лейтенант Брент Росс. За последние пять лет их судьбы тесно переплелись, а молодой богатырь янки настолько проникся духом бусидо, что газетчики окрестили его «американским самураем». Но нынче, как видно, Аматэрасу не внемлет молитвам подполковника.

Мацухара вынырнул из-за облаков: пустынный океан смеется над ним точно так же, как боги. Проклятая лодка — ну хоть бы мельком показалась! Это маленькое отважное суденышко выследило арабское соединение из двух авианосцев, двух крейсеров и десятка эсминцев. Главная добыча, разумеется, авианосцы: один — английский, типа «Маджестик» (его закупили в Индии и переименовали в «Гефару»). Второй — бывший «Принсипе де Астуриас», а ныне «Рамли Эль-Кабир», приобретенный у Испании. После того как «Блэкфин» потопил «Гефару» близ атолла Томонуто, командир арабского оперативного соединения не решился атаковать «Йонагу», имея в наличии всего одно ударное судно, и повернул к югу — то ли на Каролинские острова, то ли на свою базу в Индонезии. С тех пор они на горизонте не показываются.

Единственное сообщение с подлодки — топовый знак, оставленный в кильватере. «Блэкфин» подвергся глубинной бомбардировке, получил серьезные повреждения и потому не может погрузиться, а идет северным курсом на Японию и находится в опасной близости от арабских военно-морских баз на Марианских островах. Почти сутки от него нет вестей: либо рация сломана, либо командир соблюдает радиомолчание, что при нынешней уязвимости лодки более чем разумно.

Враг, взбешенный гибелью своего авианосца, несомненно охотится за ними. Наблюдатели с маленького неприступного островка на Марианах час назад засекли поднимающуюся в воздух Staffel[1] из двенадцати истребителей Me-109 и много «Штук»[2]. Мацухара понимал, что лодку давно бы уже обнаружили, если б не облачность, которая мешает не только ему. Но, так или иначе, он должен опередить противника.

С тревогой вглядываясь в просветы между облаками, он выискивал приметный белый шрам на воде. Нет, чисто! Может, спуститься пониже?.. Ага, и сразу же на тебя спикирует кроваво-красный истребитель! В авиации Каддафи только одна красная машина: ее пилотирует американский подонок командир эскадрильи Кеннет Розенкранц. На его счету двадцать два сбитых самолета, и теперь он с другими наемниками наверняка где-нибудь поблизости — обеспечивает прикрытие «Юнкерсам».

Будь они неладны, эти облака! Если сейчас из-за них вынырнут «Мессеры», тебе придется кисло. «Мессершмитту» никогда нельзя уступать преимущество в высоте — это неписаный закон.

Йоси в десятый раз взглянул на дощечку с прикрепленной картой, что пристегнута ремнем к ноге. Последние координаты «Блэкфина» — двадцать градусов северной широты и сто пятьдесят один градус тридцать минут восточной долготы. По его расчетам, он теперь проходит севернее большого красного креста, который Йоси перед вылетом поставил на своей карте, получив информацию о местонахождении подлодки. А ведомые старательно перечертили его на свои дощечки.

Ведомые!.. Только англичан на «Сифайрах» ему не хватало! У столетнего Фудзиты, кажется, наметились признаки старческого маразма. Но при этом воля и твердость духа остаются закаленными, как лезвие самурайского меча. Такого нипочем не переспоришь.

— Это лучшие сыны Англии, — втолковывал он Мацухаре, сидя за столом командного пункта. — Первые ласточки. Скоро их станет больше. Им пока не хватает нашего Опыта, а главное — духа ямато, но со временем мы сделаем из них настоящих самураев, отважных борцов за императора Акихито, взошедшего на трон для достижения мира.

Английские самураи — смех да и только! Удивительно, как эти флегматики умудряются детей делать. Вот уж кому скучно жить на свете, так это англичанкам. Да и насчет достижения мира Фудзита загнул. Какой, к чертям собачьим, мир, когда цена нефти подскочила до двухсот долларов за баррель, когда арабы оптом закупают броненосцы и переоборудуют немецкие самолеты времен Второй мировой войны? Йоси горько усмехнулся и запретил себе отвлекаться на посторонние мысли.

Неловко повернувшись в своем тяжелом обмундировании, командир отряда глянул через правый руль высоты. И зажмурился, увидев, как подпрыгивает и виляет «Сифайр», управляемый неумелой рукой лейтенанта авиации Элвина Йорка.

Тридцатилетний кокни[3] из лондонского Ист-Энда явно гордится своим происхождением. При первой же встрече он пояснил:

— Знаешь, где меня мать родила? Прям под колоколами Сент-Мэри-ле-Боу, самая что ни есть кокнейская церква, усек?

Странный тип! При том, что Йоси владеет английским, как родным, ему порой трудно понять речь этого низкорослого крепыша с мощной шеей и мускулистыми руками. У Йорка черные вихрастые волосы, глаза цвета мореного дуба и дочерна загорелая, будто просмоленная, кожа. Он хвастается, что пять лет водил в Африке «Сессны», «Дугласы», «Карибу», «Оттеры», «Констеллейшны». Говорит, рейсы все больше грузовые да пассажирские — в ЮАР, Ботсвану, Родезию, Мозамбик, Замбию, Анголу. Пусть кому другому лапшу вешает, а Йоси не проведешь. Небось боеприпасы подвозил черным перекупщикам, а теперь, с приходом гласности, такие «транспортники» остались без работы. Но Йорк по натуре вояка и опять рвется в пекло, а сейчас нигде так не печет, как на Тихом океане и на Ближнем Востоке. Однако же разборчивый малый: если б ему просто хотелось повоевать, примкнул бы к наемникам Каддафи да имел бы миллион в год чистыми и пятьдесят тысяч за каждый сбитый самолет. А он — нет, попросился на «Йонагу», где будет получать скромное жалованье лейтенанта авиации. Видать, и ему арабы чем-то насолили.

Может, Элвин Йорк и хорошо пилотирует многомоторные машины, но в истребитель с одним поршневым двигателем сел впервые и провел в кабине всего двадцать три часа. Вдобавок не имеет ни малейшего понятия о воинской дисциплине. Мацухара убежден, что сделает из кокни настоящего истребителя — если, конечно, его не собьют в первом вылете Розенкранц и его ветераны или же сам он не даст дуба. Впрочем, бывает, в сражении даже необученные как-то собираются.

Японский летчик задержал взгляд на английском истребителе. Сделанный на базе машины наземного базирования «Спитфайр-24», он претерпел соответствующие новым условиям изменения. Длинные эллипсоидные крылья «Сифайра» складываются, чтобы машина входила в девятиметровый подъемник «Йонаги». К тому же его снабдили тросами, убирающимся крюком для аэрофинишера и дополнительными баками под фюзеляжем и крыльями, что обеспечивает вполне приличную дальность полета — свыше тысячи шестисот километров. На вид это красивая и сильная птица с округлым кожухом, прикрывающим новый двигатель «Роллс-Ройс Гриффон-88» мощностью в 2250 лошадиных сил, коротким фонарем, хорошо вписывающимся в облик машины, «зализанным» корпусом и четырьмя короткоствольными 20-миллиметровыми орудиями «Испано-Суиза», вмонтированными в крылья.

Как все истребители «Йонаги», «Сифайр» выкрашен в белый цвет с черной ступицей винта и носит на крыльях и фюзеляже японскую символику. По давней традиции императорского флота, синяя полоса за фонарем свидетельствует о принадлежности к «Коку Кантай»[4], а зеленая — к авиаотряду «Йонаги». Трехзначная цифра на хвосте определяет порядковый номер и назначение самолета. Вид у «Сифайра» внушительный, грозный; что и говорить, англичане славно потрудились над воссозданием истребителя времен Второй мировой войны.

Но Йоси не променяет свой «Зеро» ни на «Сифайр», ни на другую машину. В 1983 году, с выводом на орбиту китайской системы из двадцати трех лазерных боевых платформ (двадцать удалены от Земли на 930 миль, три находятся на геостационарной орбите высотой 22300 миль), век ракет и реактивных самолетов окончился после первых же залпов из космоса. Теперь вновь в ходу поршневой двигатель, а среди старых истребителей ни один не может тягаться с «Мицубиси Зеро», даже «Мессершмитт-109», на который делает ставку шакал Каддафи.

Подполковник Мацухара посмотрел налево и улыбнулся, видя, как хорошо держит строй другой ведомый, тридцатичетырехлетний капитан авиации Колин Уиллард-Смит. Вот уж поистине пилот милостью божьей! Какая молниеносная реакция, с какой легкостью выжимает он из машины все возможности и будто сливается с ней в единое целое, но в то же время никогда не доводит до того, чтобы самолет перестал слушаться руля. Наверняка и в бою он не теряет хладнокровия; недаром в восемьдесят втором сбил три аргентинских самолета над Фолклендами. Нет, Фудзита все же прав: на такого ведомого можно положиться.

Колин Уиллард-Смит следил за легким как перышко «Зеро», без особого труда приноравливая к нему свой «Сифайр», хотя он на полторы тысячи фунтов тяжелее и совсем иначе реагирует на воздушные потоки. Подбитый мехом летный комбинезон сковывал движения высокого худощавого пилота. Маска задевала крупный нос английского аристократа, к тому же от чистого кислорода першило в горле, и Уиллард-Смит сдвинул ее набок, чтобы суметь воспользоваться при выходе на связь или резком наборе высоты. Очки ему тоже мешали; он поднял их на лоб. Когда нет радара, только глаза могут спасти пилота от мгновенной смерти.

Отсюда рукой подать до ливийских баз на Марианах — эта мысль не давала ему покоя. Если с высоты их засечет арабский патруль, положение у них будет незавидное. За две войны поговорка «Ищи на солнце фрицев» так въелась в сознание английских пилотов, что ее усвоили и последующие поколения.

Инстинктивным движением летчика-истребителя Колин повел глазами из стороны в сторону, потом вверх. Впрочем, на свое боковое зрение он вполне полагался: в силу странного оптического эффекта краем глаза легче различаешь букашек, у которых враз вырастают крылья с выставленными пулеметами, чем глядя прямо на них. От холода занемела шея, и он, не прерывая наблюдения, потер ее рукой в перчатке. Подполковник Мацухара ищет «Блэкфин», а его с лейтенантом Йорком задача обеспечивать ему прикрытие. И ни один из троих не вправе даже на секунду ослабить бдительность — это может стоить им жизни.

Он усмехнулся, вспомнив о невероятном стечении обстоятельств, приведшем его на Тихий океан, в авиаотряд «Йонаги». Сын бармстонского стряпчего в восемнадцать лет удивил родителей, пойдя служить в морскую авиацию. А в двадцать один уже летал на «Сихарриере» как настоящий ас. Несмотря на вечно обманывающий многоцелевой радар «Ферранти Блу Фокс» (толку как от козла молока) и слабое вооружение (всего две ракеты «Сайдвиндер-9» и две 30-миллиметровых пушки в крыльях), Уиллард-Смит прикипел к скоростной, послушной, маневренной машине, умеющей взлетать почти вертикально, с любой площадки, и все благодаря мощнейшему двигателю «Роллс-Ройс Пегасус».

В мае 1982 года в числе двадцати отборных летчиков капитан Колин Уиллард-Смит был назначен на авианосец «Иластриес» штурмовать Фолкленды. Он записал на свой счет три сбитых самолета: «Супер-Этандар» и два «Скайхока». Однако бессмысленная война стоила королевскому флоту шести отличных судов («Шеффилд», «Ардент», «Энтелоп», «Ковентри», «Атлантик Конвейор», «Сэр Галахад») и жизни сотен английских ребят, в том числе четверых лучших друзей Колина.

А в восемьдесят третьем произошли два события, быть может навсегда перевернувшие его судьбу и весь мир. Во-первых, вернулся из небытия легендарный авианосец «Йонага». В 1941 году флагман соединения из семи авианосцев должен был нанести удар по военно-морской базе США Перл-Харбор, но не смог участвовать в операции, так как за два месяца до этого на месте тайной стоянки у берегов Чукотского полуострова его сковала километровая толща льда. Лишь через сорок два года, в результате небывалой оттепели стальной гигант, управляемый командой престарелых свихнувшихся самураев, прорвался на юг через Берингово море и выполнил приказ: потопил в Перл-Харборе авианосец «Пелелью» и линкор «Нью-Джерси». По возвращении в Токийский залив самураи во главе с несгибаемым адмиралом Фудзитой убедились в том, чему отказывались верить все четыре десятилетия своего ледяного плена: Япония капитулировала, императорского флота больше не существует.

В тот самый день, когда авианосец бросил якорь в Йокосуке, планету потряс еще один катаклизм. Звено Уилларда-Смита выполняло тренировочный полет на высоте тридцати трех тысяч футов южнее Портсмута, как вдруг страшная вспышка окрасила небо и что-то похожее на шаровые молнии одновременно поразило три истребителя. Ведомые погибли сразу от взрыва топливных баков, а ему повезло: сперва завибрировал и отказал мотор. Колин успел катапультироваться и узнал, что вышедшая из-под контроля система китайских лазерных спутников приковала к земле все реактивные самолеты и ракеты.

Уиллард-Смит пересел на «Сифайр», модернизированный «Виккерсом», и полюбил его не меньше «Сихарриера». Конечно, по сравнению с новым поколением истребителей это тихоход, зато машина предельно проста в управлении — никакой электроники, готовой подвести в любой момент. Здесь, нажимая пусковую кнопку, ты видишь глаза противника, и он бьет по тебе порой со ста ярдов, а не из-за горизонта, при помощи радаров и телеуправляемых ракет, неумолимо и безлично преследующих невидимые цели. Здесь ощущаешь такой же охотничий азарт, как на болотах Нортумберленда, где когда-то стрелял уток. А то и больший, ведь глупые птицы не могут тебе ответить тем же.

Уиллард-Смит взглянул на приборы. Все в норме: скорость 180 узлов, давление масла 80 фунтов, температура — 102 °С. Правда, он слишком уж приблизился к ведущему. Слегка тронув рычаг, сбросил обороты до двух тысяч и удовлетворенно улыбнулся.

В отличие от Элвина Йорка, он держит нужную позицию. А бедняга кокни ушел вправо и вниз. Эй ты, подравняйся, иначе станешь чересчур легкой мишенью! Славный парень Элвин, только его акцент переварить тяжелее, чем йоркширский пудинг. Со временем из него выйдет истребитель что надо, а пока опыта маловато. Остается надеяться, что поиск пройдет без осложнений.

Колин бросил короткий взгляд через плечо в зеркало заднего обзора и облегченно вздохнул: пусто, даже чаек не видно. Потом вновь перевел взгляд на «Зеро». «Мицубиси» подполковника Мацухары своей нестандартной окраской отличается от остальных истребителей «Йонаги»: у него красный обтекатель и зеленый кожух.

За два месяца, проведенных на борту авианосца, капитан Уиллард-Смит многое узнал о своем новом командире, и тем не менее этот лучший из всех виденных им пилотов в главном оставался для него загадкой. Ему уже за шестьдесят, а волосы черней воронова крыла, на лице ни одной морщины, глаза блестят как у юноши. И многие ветераны «Йонаги» столь же хорошо сохранились. Колин как-то поделился своим недоумением со старшиной Терухико Йоситоми, регулировщиком взлета, и тот популярно ему объяснил: «Сорок два года без курева, сакэ и баб — от чего стареть-то?» И сам захихикал, брызгая слюной, как дырявый садовый шланг.

Вторая странность Мацухары — американское происхождение. Он родился в Лос-Анджелесе, но отец — садовник и мусорщик — воспитал его в лучших традициях бусидо. В пятнадцать лет Йоси поступил в знаменитую «Эта Дзима» — аналог Королевского военно-морского колледжа — и в сороковом году участвовал в «китайском конфликте». Его беспримерная Первая эскадрилья «Зеро» меньше чем за год сбила девяносто девять вражеских самолетов, а своих потеряла только два. Потом Йоси Мацухара попал на «Йонагу» и пережил с авианосцем всю его одиссею.

Да, китайская орбитальная система и впрямь поставила мир с ног на голову. Поскольку ракеты и реактивная авиация вмиг превратились в груду лома, Соединенные Штаты и Россия поневоле утратили свою гегемонию. Их телеуправляемые крылатые ракеты никому больше не нужны. Нынче мировую политику диктуют малые страны — Греция, Индия, Бразилия, Чили и другие, — у которых имеется вооружение времен Второй мировой войны. Над гласностью теперь так же смеются, как некогда над разрядкой. Террористы опять распоясались. Купаясь в деньгах, вырученных от продажи нефти, полковник Муамар Каддафи взял на себя роль вождя арабского джихада против Израиля и всех неверных, прежде всего нового израильского союзника — Японии. Страны ОПЕК наложили эмбарго на нефть, огромные арабские армии атакуют Израиль, Каддафи сотнями захватывает и убивает японских заложников.

Подполковник Йоси Мацухара возглавлял авиаотряд «Йонаги» во время боев в Средиземном море ради спасения Израиля. За ними последовали новые сражения в юго-западном районе Тихого океана, близ Кореи и Желтого моря. Арабы по природе очень мстительны, самураи тоже не прощают обид, поэтому война не только не утихает, а живет своей, отдельной жизнью, питаясь ненавистью таких людей, как Мацухара и Розенкранц. На счету у Мацухары уже тридцать сбитых арабских самолетов, и число это непрерывно растет.

Англичане тоже имеют зуб на Каддафи. В безумной жажде загнать в угол мировой нефтяной рынок он приказал своим подлодкам торпедировать одиннадцать британских буровых вышек в Северном море; при этом погибло больше тысячи нефтяников. Маргарет Тэтчер в приступе ярости снарядила оперативное соединение в Средиземное море, где были разрушены авианосцы «Иластриес» и «Гермес» вместе со всей авиацией. Уиллард-Смит потерял десятки друзей и твердо решил отомстить. Он добился назначения на «Йонагу» и теперь летает в истребительной эскадрилье, номинально числясь сотрудником Департамента национальных японских мемориалов (смехотворное прикрытие, навязанное Фудзите парламентом). Так вышло, что он и лейтенант авиации Элвин Йорк прибыли на борт «Йонаги» в один и тот же день. Кажется, у Йорка брат служил на одной из взорванных нефтяных вышек.

Его размышления прервал четкий голос Мацухары в наушниках:

— На связи Эдо Старший. Вижу кильватер на двух часах. Продолжаю наблюдение. Эдо Второму и Третьему обеспечивать прикрытие сверху.

— Я — Эдо Второй. Есть держать верхнее прикрытие, — отозвался Уиллард-Смит.

Англичанин лег на правое крыло и стал напряженно всматриваться сквозь брешь в облаках. С северо-западной стороны его взору предстало в волнах белое тире, оканчивающееся голубовато-зеленой точкой. Похоже, и впрямь подлодка. Но ведь в этом районе дрейфуют и подводные силы Каддафи; поди разбери с воздуха, где «Блэкфин», а где арабские «Виски» и «Зулусы».

Используя кодовое наименование «Йонаги» — «Полярник», — Мацухара передал сведения авианосцу, после чего с присущей одному только «Зеро» грацией пошел на снижение, направляясь к неопознанному судну.

Четыре мощных дизеля «Фэрбенкс-Морзе» неуклонно тянули подводную лодку «Блэкфин» курсом на север. С трудом удерживаясь на высоко вздымающейся палубе, лейтенант Брент Росс вцепился в стальной ветрозащитный экран и выругался, когда его окатило ледяными брызгами. Верзиле двухметрового роста и весом под сто килограммов не так-то легко сохранять равновесие при такой качке, особенно если стоишь за пулеметом. Но, слава Богу, на силу своих мышц жаловаться пока не приходилось.

На мостике сегодня людно: двое впередсмотрящих, еще двое по бортам, пятеро возле универсальной артиллерийской установки двадцать пятого калибра в кормовой части мостика, шестеро у 25-миллиметровых «Эрликонов» и по паре перед двумя пулеметами «Браунинг» пятидесятого калибра, в том числе Брент Росс со своим заряжающим, старшиной-артиллеристом третьего класса Хамфри Боуменом. За вторым «Браунингом», по правому борту, стоят шифровальщик третьего класса Тони Ромеро и старшина Юидзи Итиока. За штурвалом рулевой второго класса Гарольд Сторджис, на оповещении матрос первого класса Тацунори Хара. А туша командира подлодки Реджинальда Уильямса одна заменит целую толпу. Он застыл между Сторджисом и Харой у ДПЦ[5] — водонепроницаемого прибора, автоматически передающего координаты цели ударной группе в рулевую рубку под мостиком.

Несмотря на старую конструкцию, посудина производит впечатление. Десять торпедных аппаратов — это вам не шутка, да и цилиндрический прочный корпус на удивление вынослив. Построенный в 1942 году, «Блэкфин» принадлежит к лучшему, по мнению многих, типу подводных судов Второй мировой войны. По современным стандартам лодка, безусловно, маловата: длина всего триста двенадцать футов, ширина двадцать семь, водоизмещение 1526 тонн на поверхности и 2024 на погружении; четыре «Фэрбенкс-Морзе» мощностью в шесть тысяч лошадиных сил позволяют ей развивать надводную скорость до двадцати шести узлов, а под водой до девяти.

Но эта «меч-рыба» подранена шестисотфунтовой глубинной бомбой. Аккумуляторная батарея треснула и пропускает хлор, вышел из строя трюмный насос, повреждены два компрессора и три кингстона — поэтому «Блэкфин» не может лечь на дно. Аварийные команды заделывают трещины, кингстоны заглушены — еще вопрос, удастся ли их отремонтировать или надо ставить новые. А вот с трюмным насосом и компрессорами дело глухо: тут необходимо тяжелое оборудование сухого дока. Корпус угрожающе вздулся между сорок шестым и сорок седьмым шпангоутами, прямо под пятидюймовым орудием. Пока не протекает, но как знать… Рация и электроника не работают, последний радиобуй BRT-I они уже использовали. Короче, лодка в прямом смысле ослепла, оглохла и онемела. В такой ситуации выход у лейтенанта Уильямса один: идти кратчайшим путем в Йокосуку, а путь этот лежит в непосредственной близости от вражеских военных баз на Марианских островах.

Двухдневная глубинная бомбежка не могла не сказаться на команде. Люди устали, взвинчены. В машинном отделении вспыхнула ссора. Первый помощник механика чуть не пришиб второго гаечным ключом. По приходу в порт оба предстанут перед трибуналом.

Брент облегченно вздохнул, когда качка немного успокоилась. Похлопал по стволу «Браунинга», пробежался пальцами по всей длине пулеметной ленты. Эти прикосновения вселили в него уверенность. Он даже немного развеселился над тем, как ярко раскрашена лента: бронебойные помечены голубым цветом, осколочные красным, трассеры желтым. По идее, у пулемета должен стоять кто-нибудь из постоянного состава, а не прикомандированный, но во время учений близ Нью-Йорка Брент показал себя лучшим наводчиком, и его поставили на этот пост, что несказанно ему льстило. За последние пять лет службы на «Йонаге» он уже не раз проявил свою меткость: когда летал бортстрелком на бомбардировщике «Накадзима B5N», сбил «Дуглас DC—3» и два Ме-109. Впрочем, может он просто везучий?..

Брент окинул взглядом широкую спину и бычью шею Уильямса. Негр такой черный, что на солнце кожа его кажется почти синей. Вот он повернулся в профиль, обшаривая глазами горизонт. Резко очерченная скула, шишковатый лоб, приплюснутый нос, как видно, отведавший немало кулаков на своем веку. Уильямс вырос в Лос-Анджелесе и до дна испил чашу расовой нетерпимости. В средней школе он здорово играл в футбол, а когда учился в Университете Южной Калифорнии, стал лучшим полузащитником страны; Брент же удостоился подобной чести как защитник. На поле им встречаться не доводилось, но Уильямс почему-то взял манеру поддразнивать его: что, мол, ты понимаешь в защите? Казалось бы, пережитая смертельная опасность должна породнить их, а Брент никак не мог избавиться от неприязни к этому хвастуну. Надо бы проучить его раз и навсегда.

Была у него и еще одна причина недолюбливать негра. Первый командир подлодки адмирал Марк Аллен, верный друг и наставник, во время глубинной атаки близ атолла Томонуто умер от обширного инсульта, и командование принял старший помощник Уильямс. Он тут же приказал накачать воздухом легкие мертвого адмирала и вместе с обломками оборудования выстрелить его телом из торпедного аппарата. Тактически это было верное решение. Обломки, труп и разлившиеся в воде сотни галлонов дизельного топлива убедили арабов в том, что лодка затонула. Благодаря обманному маневру им удалось успешно атаковать «Гефару». Однако Брент после того случая не мог спокойно смотреть на кривящиеся в ухмылке вывернутые губы Уильямса; лейтенант словно бы потешается над его муками. Этого Брент Росс ему не забудет. Он найдет время расквитаться… если выживет.

— Командир! — донесся из рубки голос техника по ремонту электронного оборудования Мэтью Данте. — РТР[6] починили.

— Отлично, Данте. Сигналы есть? — спросил Уильямс, нагибаясь к люку.

— Два передатчика по пеленгу Сайпана и Тиниана с характерным почерком наземного радара. Но в моей библиотеке противника их нет. Очень мощные, сэр, каждый, как минимум, пять тысяч пятьсот мегагерц.

— Ищут нас?

— Нет, сэр. Расстояние слишком велико, и кривизна Земли не дает им нас обнаружить.

— Хорошо, что еще?.. Суда? Самолеты?

— Нет. Обычный радиообмен «корабль — корабль» засоряет ионосферу, есть слабая пульсация на островах Гилберта, Маршалловых и Каролинских — вот и все.

— А как насчет нашего передатчика системы «свой — чужой»?

— Увы, сэр. Пока не действует.

— Черт! — Уильямс даже сплюнул от злости. — Вот что, Данте, сиди и глаз не спускай с экрана.

— Слушаюсь, сэр.

— Самолеты! Самолеты! Пеленг два-четыре-ноль, высота пятьдесят! — крикнул впередсмотрящий с площадки перископа.

Все запрокинули головы; расчет пятидюймовки засуетился у орудия. Сняв «Браунинг» с предохранителя, Брент чуть согнул колени, взялся за рукоятки и положил большие пальцы на гашетки. Краем глаза увидел, как Хамфри Боумен распаковал еще один ящик с боеприпасами.

— Артиллерия, к атаке самолета по левому борту готовсь! — крикнул Уильямс.

Брент поймал в прицел снижающуюся машину. Звездообразный двигатель, белые крылья; сверху кружат еще два белых самолета. Первый истребитель явно «Зеро», а два других ему не знакомы. Очередной фокус арабов?.. Но едва самолет вышел из пике, Брент сразу углядел красный обтекатель.

— Йоси! — крикнул он. — Йоси Мацухара!

— Какой еще Йоси? — набычился Уильямс.

— Это наш самолет, командир.

— Мы сейчас не опознаванием заняты, — буркнул Уильямс, глядя в бинокль. — А определением дальности.

— Вы что, ослепли? Это же «Зеро»!

Боумен и все остальные на мостике повернулись к нему, ошалев от такой дерзости.

— Отставить, лейтенант! — взревел Уильямс. — Я никому не позволю делать заходы над моей лодкой. Мне плевать, будь он сам Иисус Христос!

Брент поставил пулемет на предохранитель и замахал руками, глядя в небо.

— Это наши истребители, понимаете вы или нет? Личные цвета Йоси Мацухары!

— Мир праху его, если окажется в створе! — отрезал Уильямс.

Брент вихрем обернулся к нему, напряг плечевые мышцы, сверкнул глазами. Негр ответил ему не менее красноречивым взглядом. Окружающие только рты поразевали. Надо же, командир и старший помощник, кажется, готовы пустить в ход кулаки. Чего только на свете не бывает!

Как будто почуяв опасность, истребитель чуть поднялся и выставил напоказ опознавательные знаки. На такой высоте пулеметы его не достанут, а пятидюймовка — вполне.

— Разрешите открыть огонь?! — выкрикнул командир орудийного расчета Фил Робинсон.

— Не-ет! — завопил Брент.

Уильямс вдруг сменил гнев на милость; в голосе послышались примирительные нотки.

— Ладно, мистер Росс, вы правы. Отставить, Робинсон! Это японец.

Он вновь покосился на Брента. В черных горящих глазах были тревога и усталость. Он понял, что старший помощник тоже на пределе, и раскаялся в своей горячности.

Тем временем и Брент малость поостыл. С его стороны непростительно так выходить из себя. Напустился на командира при подчиненных! Тем более — тактически Уильямс опять совершенно прав, но Брент не привык приносить друзей в жертву тактике. Теперь негр пытается загладить неловкость. Вздохнув и проглотив ком в горле, Брент приставил к глазам бинокль.

«Зеро» вновь вошел в неглубокое пике и Йоси, открыв фонарь, махал им рукой. Двигатель дал обратную вспышку, и за хвостом самолета, точно знак препинания, осталось маленькое облачко черного дыма.

— Сбросил газ! — крикнул Брент.

— Хорошо, — откликнулся Уильямс. — Поставить пулеметы на предохранитель.

Скользя над самой водой, изящный истребитель с грацией парящей чайки приблизился к корме. Брент залюбовался прекрасной птицей. В душе разливалось тепло, как будто он обнял старого друга. Красный кожух, прикрывающий новый мощный мотор «Сакаэ», торчащие из крыльев дула 20-миллиметровых орудий, бороздки в обтекателе для двух парных пулеметов калибра 7,7 миллиметра, изящно скругленные крылья и хвост, длинный, сверкающий на солнце фюзеляж, выкрашенный белой краской, открытый фонарь, а за ним лицо пилота. Он машет, улыбается, подняв летные очки на белую головную повязку.

Впервые за много дней Брент ощутил прилив невероятной радости и спокойствия. Йоси Мацухара! Он уронил бинокль и стал лихорадочно размахивать руками.

— Банзай! Банзай!

К нему тут же присоединились Юйдзи Итиока и Тацунори Хара. Американцы вопросительно уставились на них.

— Какого черта? — властным, командным голосом спросил Уильямс.

Брент ответил кратко, с надлежащей почтительностью и все же не смог до конца заглушить в себе неприязнь.

— Старинное японское приветствие.

Уильямс хмыкнул, так и не в силах отделаться от недавней вспышки гнева.

Хамфри Боумен тыча пальцем в истребитель, заходящий на правый борт, спросил у Юйдзи Итиоки:

— Что за белый платок у него на голове?

Тот вылупил на него глаза.

— Это не платок!

— А что?

Гордая прекрасная птица легла на крыло всего в нескольких футах от правого борта подлодки и промчалась мимо. Когда утих рокот мотора, японец объяснил:

— Это повязка хатимаки. Ее носят те, кто готовы отдать жизнь за императора.

Наступило молчание; люди не отрывали глаз от «Зеро».

— Вы до сих пор верите в эту чушь? — спросил Боумен.

Уильямс неловко повертел шеей; хотел что-то вставить, но передумал.

— Мы следуем кодексу бусидо, — с гордостью отозвался Итиока.

Обычно молчаливый матрос первого класса Тацунори Хара назидательно втолковывал Боумену:

— Все японцы воспитаны в традициях бусидо. Мы знаем наизусть «Хага-куре» и глубоко чтим микадо…

— Отставить разговоры! — рявкнул Уильямс. — Мы, между прочим, на войне. Всем на мостике соблюдать тишину.

Боумен отвернулся; японцы насупились.

— Капитан! — крикнул впередсмотрящий Макс Орлин, указывая на «Зеро». — Он набирает высоту.

Двигатель самолета взревел на форсаже, белая машина почти вертикально ввинтилась в небо. Брент растерянно озирался, но Орлин тотчас же рассеял его недоумение, выкрикнув высоким срывающимся голосом:

— Самолеты, пеленг два-два-ноль! Высота тридцать пять.

Руки с биноклями синхронно вскинулись, точно в хореографической миниатюре. Брент нервно вертел маховик настройки, пока наконец не нашел их. Двенадцать остроносых машин с неубирающимися шасси. Он понял еще до того, как заметил ливийские опознавательные знаки: пикирующие бомбардировщики Ju-87. Вот это переплет!

Подполковник Йоси Мацухара, ликуя, кружил над подводной лодкой. Нашел! Живы! Вот он, Брент Росс, самый лучший парень на свете, машет ему с мостика!

Спокойный, деловитый голос Уилларда-Смита в наушниках мигом перебил всю радость:

— «Штуки»! Пеленг два-шесть-ноль, высота две тысячи двести метров, дальность двадцать километров.

Американец тут же вылетел из головы. Руки летчика замелькали над приборами, машинально выполняя нужные действия: обогатить смесь, запереть фонарь, надвинуть очки и маску, ручку на себя, откинуть колпачок с красной кнопки. Под обтекателем сверкнула голубая линия горизонта, и «Зеро» устремился ввысь; небо очистилось с быстротой, характерной для Тропика Рака. И тут Йоси увидел рой точек вдали, на западе. Эти крылья и шасси даже на таком расстоянии ни с кем не спутаешь. Летят, как всегда, перевернутым клином. Строй неровный, разболтанный. Не иначе арабы-наемники, слетанность плохая.

Йоси выплюнул проклятие. Позиция для перехвата наипоганейшая: низко, вне створа и как на ладони у противника. Зато Йорк и Уиллард-Смит в выгодном положении и уже разворачиваются, не дожидаясь приказа.

Подполковник заговорил в микрофон:

— Это Второй и Третий, я — Эдо Старший! Следуйте наперехват!

Он услышал подтверждения ведомых, взглянул на белую стрелку высотомера, опять выругался и саданул кулаком по прибору.

— Идзанами, Идзанаги! — воззвал он к двум божествам, сотворившим Японские острова. — Быстрей! Быстрей!

И снова в наушниках раздался безупречно правильный выговор капитана Колина Уилларда-Смита:

Эдо Третий, я — Эдо Второй! Пристраивайся к моему правому крылу. Дистанция двести ярдов. Зацепим двух последних. Ты бери правого. Понял, старик?

Металлический голос Йорка чуть сдобрен смехом без малейшего намека на нервозность:

— Роджер, командир! Последнего, стал-быть, вырубить справа.

Йоси одобрительно кивнул. Уиллард-Смит знает, что делает, а Йорк для новичка держится очень даже уверенно. Зайдя арабам в хвост, «Сифайры» застигнут их врасплох и сразу не подставятся под пулеметы. Все-таки он недооценил своих ведомых. Вздохнув, Мацухара переключился на частоту авианосца.

— Полярник, Полярник, я — Эдо Старший!

— Эдо Старший, на связи Полярник! Слышу вас.

— Обнаруженная лодка — «Блэкфин». Ju-87 подходят с запада. Координаты те же. Атакую. Прошу огневой поддержки.

— Вас понял. Шесть звеньев вылетают к вам. Истребителей нет?

Подполковник быстро повел глазами — вверх-вниз, вправо-влево. Две грозовые тучи наползают на северный горизонт, сливаясь в одну. Вон за теми перистыми облаками вполне могут скрываться истребители. Не пошлет же Каддафи свои бомбардировщики без прикрытия. Впрочем, поди их разбери: то они безрассудно смелы, то трусливей побитой собаки. Арабы непредсказуемы. Он перевел взгляд на «Штуки» и на два английских истребителя, уходящих в неглубокое пике для первого захода.

— Истребителей пока не видно, — откликнулся в микрофон Йоси.

Но через несколько секунд в наушниках прозвучало леденящее кровь сообщение:

— Эдо Старший! Много истребителей идут вашим курсом с северо-запада. Мы засекли их частоту.

Мацухара снова обвел взглядом небо и никого не увидел. Но «Мессершмитты» могут вынырнуть из-за облачной пелены в любой момент, и теперь Йоси молился только о том, чтоб у него хватило времени хотя бы на один заход, прежде чем они покажутся.

Он подошел совсем близко к бомбардировщикам. Под фюзеляжем каждого 500-килограммовая бомба и еще четыре — по пятьдесят кило — укреплены под крыльями. Внезапно из хвостовых пулеметов последних шести «Юнкерсов» хлынули потоки трассирующих пуль. Рой белых светлячков взметнулся кверху и окутал «Сифайры» убийственным снежным бураном. Англичане проигнорировали его и продолжали пикировать, приберегая огонь для стрельбы с короткой дистанции. Японец видел, как они приблизились к двум замыкающим и накинулись на них, точно акулы, учуявшие запах крови. Их 20-миллиметровые пушки полыхнули красными вспышками и зачернили перед собой небо.

Одна «Штука» потеряла крыло и вошла в мертвый штопор; другая, оставляя за собой густую дымную полосу, выбилась из строя и стала падать почти вертикально. Молодцы англичане!

В наушниках раздался торжествующий голос Уилларда-Смита:

— Цель уничтожена!

Ему вторил Йорк.

— И я сучьего сына приделал!

«Сифайры» пошли на второй заход. «Юнкерсы», невзирая на потери, рвались в бой. С присущей им небрежностью они перестроились косой линией, что предвещало скорую атаку. Йоси мельком увидел, как опустились закрылки «Штук»; эскадрилья сбрасывала скорость, готовясь к пикированию на подлодку. Ишь, как расхрабрились! Ну да, три истребителя все равно их не перебьют, кто-то обязательно прорвется к цели.

Первый «Юнкерс» заполнил второе кольцо; Йоси нетерпеливо гладил кнопку и все время осаживал себя:

— Рано! Рано! Еще одно кольцо! — А краем глаза продолжал следить за выходящими из пике «Сифайрами».

Корпус «Зеро» возмущенно вибрировал от резкого набора высоты. Подполковник с тревогой взглянул на приборы. Стрелка тахометра приближается к красной черте, показывая 2800 оборотов в минуту, давление превышает норму — 105 сантиметров, температура головки цилиндра дошла до 255 °С, и стрелка индикатора тоже скоро зашкалит за красную отметку. Так и двигатель сжечь недолго. Но выбора нет. До крови закусив губу, он скрючился в кресле и ощутил во рту солоноватый привкус. Первая «Штука» выросла в дальномере и заполнила три кольца.

Мотор вот-вот заглохнет, истребитель дрожит, словно молодое деревце под муссоном. Йоси наконец нажал красную кнопку. Отдача двух «Эрликонов» и двух пулеметов снизила скорость: «Зеро» будто завис в воздухе вопреки всем законам гравитации и аэродинамики. Ведя огонь с упреждением и с дистанции всего сто метров, он не может промахнуться. Теплая волна сродни экстазу согрела все существо, когда он увидел, как его снаряды и трассеры пулеметов вгрызаются в брюхо «Юнкерса». Огромные куски алюминиевой обшивки стали слезать с бомбардировщика, обнажая киль и стрингеры, провода и приборы. На миг он испугался взрыва, от которого подчас хищник погибает вместе с жертвой. Но «Зеро» все решил за него.

Перевернувшись на левое крыло, легкий истребитель завертелся безумным волчком. Отдав от себя ручку и «поиграв» педалями, Мацухара восстановил управление и скорость. Опять услышав свист ветра, взял на себя ручку.

Крикнул «банзай», уже не видя перед собой «Штуки» с мертвым пилотом в кабине, и почти сразу различил голос Уилларда-Смита в наушниках:

— Истребители на северо-западе. Пикируют с большой высоты.

— Вон оттеда тоже подходят, суки! — добавил кокни.

Высунувшись из кабины, Йоси огляделся. Двенадцать «Мессершмиттов» вынырнули из-за высоких перистых облаков — откуда он и ждал. Впереди кроваво-красный вожак. В животе заворочалась холодно-скользкая змея. Капитан Кеннет Розенкранц со своей Четвертой эскадрильей! Опять этот мясник!.. Но, к счастью, Йорк ошибся, не распознал своих. С северо-востока на сумасшедшей скорости движутся четыре звена «Зеро». Сердце командира забилось ровнее.

Уцелевшие бомбардировщики упрямо рвались вперед, где на крохотном пятачке Тихого океана дрейфовала виновница переполоха — маленькая отважная лодка «Блэкфин». Вот так всегда разворачиваются бои — неожиданно, незапланированно. Возникшая внезапно тактическая ситуация влечет за собой все новые и новые повороты, пока не обернется стратегией, в которой задействованы корабли, самолеты, люди, перемещаемые, словно пешки по доске, пьяными вдрызг шахматистами. Существует и возможность прямого столкновения авианосцев. Тысячи могут отдать жизнь за одну старую поврежденную лодку, беззащитно покачивающуюся на волнах. Йоси знал, что, если у арабов хватит смелости бросить в бой свои авианосцы, адмирал Фудзита не колеблясь примет вызов.

В шлемофоне зазвучал новый голос. Подполковник тут же узнал его: лейтенант Тодоа Сигамицу, юный ветеран Сил береговой самообороны.

— Эдо Старший, на связи Самурай Старший. Вас вижу. Прошу разрешения следовать наперехват истребителям.

— Вас понял, Самурай Старший. Атакуйте! Я буду добивать «Юнкерсы». Конец связи.

Ум Йоси работал с быстротой и точностью компьютера. «Зеро» Сигамицу непременно настигнут Розенкранца где-то на севере, но только дурак может рассчитывать, что японцам удастся задержать все Me-109. Четвертая эскадрилья сформирована сплошь из наемников: немцы, русские, американцы, кажется, даже один японец — ходили такие слухи. Это вам не арабы, а настоящие, отборные пилоты. Он посмотрел налево, потом направо. Йорк и Уиллард-Смит набирают высоту.

Йоси снова включил микрофон.

— Эдо, Эдо! Я — Эдо Старший. Продолжать атаку бомбардировщиков. Одиночные бои. Банзай!

— Вас понял, Эдо Старший. Есть атаковать бомбардировщики, — четко отрапортовал Уиллард-Смит.

— Роджер, командир! — откликнулся Йорк. — Добьем сволочуг!

И три истребителя взмыли в небо.

— Все действующие орудия, к бою готовсь! — раздалась команда Уильямса.

Лейтенант Брент Росс уже поймал в прицел ведущий Ju-87. Но на такой высоте его не достанешь. Надо ждать, пока противник сам не пойдет в атаку, пока не сбросит на них свои бомбы, а уж тогда стрелять — если придется. Он в отчаянии заскрежетал зубами.

На севере японские и ливийские истребители уже вступили в ожесточенную схватку. Два вспыхнули и скрылись в волнах. Над морем висел белый парашют. Йоси Мацухара и два его спутника, в которых Брент наконец опознал британские «Сифайры», сбили три «Юнкерса» и теперь охотятся за остальными. Но всех им не одолеть — это ясно. Значит, скоро с неба посыплется смертельный дождь.

Следующий приказ Уильямса смутил молодого наводчика:

— Из пятидюймового — огонь!

Прежде чем Брент успел вымолвить слово, Кром воскликнул:

— По нашим истребителям, капитан?!

— Они знают, на что идут.

Брент задушил рвущийся из горла протест. Что ни говори, Уильямс прав. Если бы он командовал боем, то отдал бы такой же приказ. Пятидюймовое орудие покрыто специальной смазкой, чтобы выдерживать многократные погружения. Но автоматическое заряжающее устройство не выдержит воздействия соленой воды. А при заряжании вручную, орудие делает всего десять залпов в минуту, и максимальная его дальность восемь тысяч ярдов. Когда наводку осуществляет не радар, а старшины-артиллеристы, вооруженные полевым биноклем, стрельба по таким мишеням не может быть достаточно меткой. Однако она отпугнет пикировщики, повлияет на точность бомбометания. Потому командир идет на риск подбить своего.

При угле склонения в пятьдесят градусов дуло орудия, направленное на левый борт, оказалось почти вровень с головой Брента. Залп и отдача хлыстом ударили в барабанные перепонки. Брент скрючился, как будто получил под ложечку. Люди со стонами зажимали уши. От сотрясения с гирокомпаса соскочило одно кольцо, а с маленького столика для прокладки курса, установленного в углу мостика, полетели вахтенный журнал, карандаши, параллельные линейки.

— Господи! — причитал Боумен.

Запах кордита[7] почти не чувствовался; дым сразу отнесло на корму с правого борта.

Брент глядел, как темно-коричневый мазок, точно злокачественная опухоль, расплывается в синем небе.

— Недолет на пятьсот футов и на полмили вправо. Ты куда метишь, друг, в Шанхай, что ли? — гаркнул Уильямс.

Послышался скрежет меди о сталь; заряжающие загоняли в ствол шестидесятипятифунтовый снаряд.

— Огонь! — скомандовал командир орудия. Наводчики яростно вращали маховики.

Пятидюймовка вновь высунула желтый язык, и с мостика послышались новые стоны. Еще один коричневый сгусток — на сей раз выше и левее пикирующих.

— Ты что, ослеп?! — бушевал Уильямс, молотя кулаком по ветрозащитному экрану. — Выше на тысячу футов, левей на четверть мили! Беглым давай, а то нас того гляди потопят. Хотя в такой стрельбе свой резон есть: теперь «бомбометатели» тоже оскандалятся — поди со смеху животы надорвали.

Брент недоверчиво покосился на командира. Тут, можно сказать, до смерти один шаг, а он веселится! Ну как после этого не зауважать черного дикаря?

Мацухара с ведомыми прорывался сквозь длинный строй бомбардировщиков, заходя то спереди, то снизу, то сбоку, подставляясь под перекрестный огонь пятидюймовки и хвостовых пулеметов на «Юнкерсах». Потоки трассеров расчерчивали воздух причудливыми узорами. Ведущий бомбардировщик полыхнул и пошел делать пируэты, напоминая нахальную муху, подлетевшую слишком близко к зажженной свече. «Сифайр» «подпалил» шасси другого, вдребезги разнес кабину, и «Юнкере» рухнул в океан вместе с мертвым экипажем. Но семеро уцелевших рвались к подлодке с упорством, от которого кровь стыла в жилах.

И тут Брента снова охватил ужас. Три Me-109, покинув поле боя на севере, стремительно рванулись к месту схватки Мацухары с пикировщиками. Теперь звено Йоси будет вынуждено защищаться. Так и произошло: тройка белых «Зеро» быстро набрала высоту и устремилась навстречу снижающимся «Мессершмиттам». Прищурясь, Брент посмотрел наверх и едва не захлебнулся ненавистью. Ведущий «мессер» выкрашен в кроваво-красный цвет.

Кеннет Розенкранц. А рядом капитан Вольфганг Ватц по прозвищу Зебра на черном истребителе с ослепительно-белыми полосами. Самые хладнокровные убийцы во вражеском стане. Брент про себя помолился за Йоси.

Но внимание поневоле переключилось на собственную судьбу, так как один Ju-87 уже делал заход над ними. Остальные кружили в воздухе, ожидая своей очереди. Либо совсем неопытные, либо настолько уверены в себе, что считают лодку учебной мишенью. А может, их сбила с толку беспорядочная стрельба пятидюймовки? Так или иначе, они совершают ошибку. Зенитные пулеметы «Блэкфина» могут гарантированно поразить только одну цель, таким образом, моряки смогут выиграть время, чтобы сосредоточиться на очередном атакующем.

— Самый полный! Право на борт! — скомандовал Уильямс. — Вспомогательной артиллерии открыть огонь!

Брент ощутил мощный рывок судна. Четыре дизеля заработали на полную катушку; двухвинтовая лодка выдала все свои двадцать четыре тысячи лошадиных сил. Старшина-рулевой Сторджис резко вывернул штурвал, и Брента отбросило к ограждению.

— Двадцать шесть узлов, четыреста шестьдесят оборотов! — донесся звенящий от напряжения голос из рулевой рубки.

— Так держать! — крикнул капитан.

Пятидюймовое орудие открыло огонь, однако пятна разрывов вновь вспухли далеко от атакующей машины. Брент был готов нажать на гашетки, но бомбардировщик летел еще слишком высоко — даже для «Эрликонов». Брент зачарованно смотрел, как «Штука» вырастает в его дальномере; уже видны нелепые неубирающиеся шасси, высокий фонарь, лицо пилота в огромных очках и гигантская бомба под фюзеляжем.

И вот уже «Юнкере» вышел на восемьдесят пять градусов — оптимальный угол для бомбометания.

— Шесть тысяч футов, пять с половиной, — отмечал вслух Уильямс, следя за «Юнкерсом». Потом вдруг повернулся к рулевому: — Прямо руль, курс ноль-девять-ноль!

— Есть прямо руль, курс ноль-девять-ноль! — повторил Сторджис.

Лодку накрыло волной оглушительного рева, от которого, казалось, задрожал даже стальной корпус «Блэкфина».

— Что это?! Ради всего святого, что это?

— Спокойно! Арабы всегда ставят на шасси «Иерихонские трубы» — сирены для запугивания.

— Черт! Куда ж меня еще запугивать? — поежился Боумен.

«Эрликоны» открыли наконец огонь, и в тот же миг Брент увидел, как пятисоткилограммовая бомба отделилась от фюзеляжа «Штуки» и полетела вниз, отливая блеском черного мрамора. Одновременно пикировщик сбросил четыре бомбы помельче.

Как всем попадающим под бомбежку, Бренту казалось, что бомбы летят ему прямо на голову. Желудок уподобился работающей бетономешалке, в горле комом встал давно проглоченный на завтрак бутерброд с ветчиной, от ног к позвоночнику побежали ледяные букашки. Не хватало только показать свой страх рядовым! Он откашлялся, изо всех сил стиснул зубы. Черные заостренные цилиндры пронзительно визжали в воздухе. Но Брент старался смотреть не на них, а на цель.

Под свист 20-миллиметровых трассеров пилот «Юнкерса» рванул на себя ручку. Но по инерции самолет еще тянуло вниз, так что крылья целиком поместились в кольце дальномера. Ведя «Штуку», как охотник утку, Брент нажал на гашетку.

Его «Браунинг» и 50-миллиметровый пулемет по правому борту заговорили одновременно. Лента дернулась, уходя в патронник, а отражатель выбросил в холщовый мешок груду медных гильз. Брент увидел, как его пули прошили воздухозаборник и радиатор; в спутный поток выплеснулись струи гликоля. Ju-87 накренился влево и потащил за собой черную полосу дыма.

Приветственные крики оборвал страшный взрыв по левому борту. Пятьсот килограммов взрывчатки воздвигли из волн голубовато-зеленую башню футов пятидесяти высотой. На мостик обрушился водопад с примесью обломков. На глазах у всех обломок размером с котел буквально расплющил впередсмотрящего по левому борту Макса Орлина. Кровь, ошметки внутренностей, брызги желчи дождем окатили стоящих на мостике. Изуродованное тело слетело с палубы и по покатому боку корпуса сползло в море. Кильватер окрасился в алый цвет.

— Макс! Боже мой, Макс! — закричал впередсмотрящий на правом борту.

— Заткнись! — оборвал Уильямс. — Делай свое дело!

Крики тут же прекратились.

У Брента не нашлось времени даже утереть кровь с лица. Второй бомбардировщик снижался; остальные коршунами кружили в вышине. Заряжающий Боумен, всхлипывая, выронил ящик с боеприпасами.

— А ну хватит ныть! Становись к затвору!

— Виноват, сэр! — Старшина проворно подхватил ящик.

Стрекотали пулеметы, бухала пушка; самолет, выходя из пике, поддержал этот хор визгом Иерихонских труб.

— Лево на борт! — взревел Уильямс.

«Штука» снова заполнила прицел дальномера, и пальцы Брента сомкнулись на гашетке.

— Эдо! Эдо! Построиться! — прогремел в шлемофоне Уилларда-Смита голос подполковника Мацухары. — За мной наперехват, потом деремся «соло»!

Ведомые повторили приказ, хотя в приказах никто уже не нуждался. И без того ясно: общий заход, а после каждый за себя в азартной игре, где высшая ставка — жизнь. Уиллард-Смит и Йорк тянулись за рулями высоты своего командира, а тот нацелил обтекатель на три ведущих «Мессершмитта». Лодка брошена на произвол судьбы, пока они не разделаются с нависшей сверху смертельной угрозой.

Впереди Розенкранц, чуть дальше капитан Вольфганг Ватц на своем полосатом истребителе; их правый фланг прикрывает вся Четвертая эскадрилья. По меньшей мере двенадцать Ме-109 подлетают с запада, и такое же число «Зеро» подходит с северо-востока. Еще ни разу со времени исторической битвы на Средиземном море не было задействовано в воздушном бою столько истребителей. С обеих сторон уже снят богатый урожай. Там огненным метеором врезался в волны «мессер», тут взорвался «Зеро», а вот еще один потерял крыло и распадается на части. В воздухе плавно парят два парашюта.

«Роллс-Ройс Гриффон» взвизгнул на форсаже, сила тяги и ускорения вдавила Уилларда-Смита в кресло. Англичанин с опаской глянул на приборы. Температуры масла и охладителя уже перевалили красную черту, зашкалив за 105° и 121 °C. Счетчик оборотов тоже приближается к роковой отметке, давление 67 дюймов — на большее двигатель не способен. А на индикаторе скорости 360 узлов. В целом неплохо, но недостаточно, чтобы удержаться на хвосте «Зеро».

Решающий заход: противник пикирует, звено «Эдо» рвется вверх. Слегка сдвинув рукоятку, Уиллард-Смит поймал в сетку своего дальномера правый «Мессершмитт». Черный дьявол, белая только ступица винта, как бельмо на глазу. Тройка пока вне створа, но при общей скорости почти в тысячу узлов они уже через минуту будут в пределах досягаемости. Большой палец лег на красную кнопку.

В наушниках грохочет дикая симфония битвы, но он не может позволить себе отвлекаться.

— Самурай Зеленый! Слышишь меня! Бери выше, к солнцу! Нам нужно прикрытие!

— Понял. Ухожу на девять тысяч метров.

— Кудо! У тебя на хвосте «мессер», на пяти часах. Выруливай влево!

— Есть выруливать влево!

— Сигамицу! Икеда горит!

— Ты на свою задницу посмотри, у тебя на хвосте двое!

— Вижу. Помогай, Ватанабе.

— Окумура, меня атакуют самого. Во имя всех богов, поворачивай! Влево! Влево!

— Слушаюсь, Ватанабе!

— Нет! Нет! Не пикируй, Окумура, с ними нельзя пикировать!

— Сигамицу, говорит Кудо! Я его поджарил в собственном соку!

— Я — Ватанабе. Окумура воссоединился с предками.

— На связи Самурай Старший! С запада подходят истребители. Самурай Зеленый, где ты?

— Иду наперехват. Их тут целая эскадрилья.

— Атаку отставить! Набрать высоту! Слышите? Они за нами не полезут.

Сигамицу повел свои звенья навстречу опасности. Он борется за основное преимущество истребителя — высоту. Его машины подбили четыре или пять «мессеров» из Четвертой эскадрильи, но и своих потеряли не меньше. Подкрепление из пятнадцати «Зеро» уже спешит на помощь Сигамицу, наперехват новой эскадрилье противника.

Но Уиллард-Смит не глядел на них. Его вселенная сузилась до размеров Me-109, стремительно вырастающего за стеклом кабины. Он благодарен судьбе за бронестекло толщиной в девяносто миллиметров, хотя 20-миллиметровый снаряд оно, конечно, не остановит. За тысячную долю секунды он припомнил все, что знает о «Мессершмитте»: средняя скорость полета 360 узлов, великолепен при наборе высоты и пикировании, тут он даст фору и «Сифайру», и «Зеро», двигатель работает безотказно, два «Маузера» в крыльях и два 7,9-миллиметровых пулемета «Борзиг» в обтекателе. Одним словом, надежная машина, но оперение слабовато. Надо искать его ахиллесову пяту: элероны тяжелы для больших скоростей; руль высоты довольно неповоротлив; нет триммера, что весьма неудобно в затяжных схватках; иногда на скорости норовит заклинить; слишком большой радиус разворота.

Колин подался вперед, положил палец на красную кнопку. Заход лоб в лоб стирает все достоинства и недостатки машин, кроме вооружения. А здесь преимущество за ним. Не отводя глаз от искателя, он пытался нагнать Мацухару, умчавшегося вперед благодаря новенькому «Сакаэ-42». Красная машина Розенкранца тоже оторвалась от своих ведомых.

Командиры открыли огонь одновременно. Ярко-оранжевые и желтые нити словно привязали друг к другу две машины. Розенкранц немного уклонился влево, но Мацухара не дает ему уйти. Идут в лоб на сумасшедшей скорости. Мацухара на этот раз твердо решил покончить с кровавым дьяволом.

Уиллард-Смит напрягся, увидев, что крылья и обтекатель черного Ме-109 расцвели пурпурными розами. К счастью, трассеры не достигли цели.

— Эх ты, сосунок!

Он чуть вздернул нос машины, ловя черную птицу в оранжевый круг. Вскоре оконечности крыльев почти коснулись его, а ступица винта попала в центр прицела.

— Получи билет в Мекку или Валгаллу, уж не знаю, куда тебе надо! — процедил он сквозь зубы и нажал на кнопку.

Отдача от четырех пушек «Испано-Суиза» встряхнула корпус самолета, словно старый дом во время землетрясения. Уиллард-Смит почувствовал, как выбивают дробь зубы, только не был уверен, что это из-за отдачи. Краешком глаза увидел, как Розенкранц взмыл вверх, в последнюю минуту избежав гибели.

А вот они с противником слишком близко друг от друга, чтобы промахнуться. Кувалда ударила в правое крыло «Сифайра» и в алюминиевой обшивке появились дыры. Ну ничего, он тоже набирает очки за счет более тяжелого вооружения. Снаряд, выпущенный по «мессеру», оторвал выхлопной патрубок и унес антенну. Пролетев над хвостом вражеского истребителя, Колин короткой очередью отхватил кусок руля высоты и вертикального стабилизатора.

То ли потеряв управление, то ли просто в панике, противник допустил непоправимую ошибку — взял ручку на себя. Перед глазами, точно выловленная из воды форель, взметнулось брюхо «мессера». Колин не мог сдержать ликования. Выпущенные почти в упор снаряды взрезали алюминиевую обшивку, обнажив рамы, стрингеры, провода, прошлись по хвосту — и левого руля высоты как не бывало.

Смертельно раненный истребитель завертелся волчком, пытаясь продлить себе жизнь, и пошел вниз. Из люка неуклюже вывалилась фигура в летном комбинезоне. Еще одна ошибка. Со страху пилот выпрыгнул слишком рано. Стропы его парашюта зацепились за обломки хвоста, и машина вошла в последний штопор, увлекая за собой орущего, размахивающего руками человека.

— Счастливого пути, Ваше Ублюдство! — пробормотал Уиллард-Смит.

Он снова взял на себя ручку для набора спасительной высоты. Мацухара тем временем выполнил «мертвую петлю» и вошел в крутое пике в бешеной охоте за Розенкранцем. Но хитрый американец сумел использовать скоростные преимущества «Мессершмитта» и теперь удирал на северо-запад. Рози знает, что в разворотах ему не тягаться с «Зеро». В миле справа Йорк тоже набирает высоту, а далеко внизу полосатый Me-109 Ватца «вырвал» машину всего в нескольких футах над водой и поворачивает на запад. У Зебры кишка тонка для схватки с более маневренным противником.

Черный «мессер» с пилотом, запутавшимся в парашютных стропах, уже погрузился в волны; на северо-западе полосы черного дыма пишут в воздухе эпитафии сбитым истребителям. Там и сям раскрываются парашюты. Уиллард-Смит заметил группу Ju-87, кружащую над подлодкой. И тут же в наушниках прозвенел голос Мацухары:

— Внимание! На связи Эдо Старший. Следовать за мной по пеленгу лодки ноль-ноль-ноль. Атаковать бомбардировщики!

За быстрым откликом Уилларда-Смита последовало подтверждение Йорка.

Английский капитан дал от себя ручку и левую педаль, уходя в почти вертикальное пике. Центробежная сила связала в узел внутренности, завращалось небо, перерезанное голубой линией горизонта. Вскоре весь обзор заполнила безбрежная гладь Тихого океана, и тяжесть внутри отпустила. Легкое нажатие правой педали, немедленный отклик руля высоты и элерона, и он развернулся лицом к «Юнкерсам». Еще одно движение левой ноги позволило ему занять позицию слева от ведущего. Внизу беспечно кружат над своей целью «Штуки». Йоси ринулся к ним. Не поспеет, ох, не поспеет!

Уиллард-Смит в отчаянии забарабанил по приборному щитку. Еще один бомбардировщик разворачивается над подлодкой. Господи, у них же там настоящий ад!

Третий бомбардировщик выждал, пока второй не избавится от запаса бомб и, покинув строй, стал делать заход. Явно обескураженный прицельной стрельбой зенитных пулеметов, второй «Юнкере» в последний момент отвернул, и его бомбы оглушили рыбу в трехстах ярдах по правому борту лодки. Несмотря на маневры пилота, 20-миллиметровый снаряд разбил топливный насос и радиатор большого самолета, а Брент отхватил ему левое колесо. Харкая черным дымом, «Штука» устремилась ввысь. С палубы ее провожали насмешки, улюлюканье и потрясание кулаками.

Но пилот третьего «Юнкерса» явно был не робкого десятка. Под визг иерихонских труб он нацелил винт прямо на мостик. Палубная пушка с ревом выплюнула огонь, снаряды прошли мимо пикирующего, но на сей раз угодили в кольцо четырех оставшихся в вышине бомбардировщиков. Хотя ни один не зацепило, строй нарушился, и машины бросились врассыпную, точно стая перепуганных куропаток.

Не обращая внимания на торжествующие крики команды и вопли Уильямса: «Бей, мать их так!», Брент пристально следил, как увеличивается в прицеле бомбардировщик. Боумен заправил ему новую ленту. Росса вдруг охватило спокойствие, видимо порожденное сознанием крайней уязвимости противника. Для достижения точности бомбометания они должны подставить себя под пулеметный огонь. Двоих он уже уложил. Брент облизал губы и почувствовал огонь в паху — точь-в-точь как в постели с Дэйл Макинтайр. Странные, однако, ассоциации. Где его недавний ужас? Неужели секс и убийство идут рядом в душе человека? Он даже смутился. Какая глупость! Азарт битвы поглощает все твои эмоции, в этом с ними ничто не сравнится. В такие минуты жизнь как бы спрессована и прошлое предстает тебе в безумном круговращении калейдоскопа или мелькании кадров сломанного кинопроектора. Синдром утопающего, внутренне усмехнулся он.

— Три истребителя! Японцы! Пеленг один-девять-пять, угол тридцать. Идут к нам.

Скосив глаза, Брент увидел, как три белые машины четким клином пикируют на четыре бомбардировщика, которые с трудом восстановили строй. Впереди Мацухара. Он знал, что друг не оставит его. Но теперь не время кричать «банзай». Брент набрал в легкие воздух и задержал дыхание — этот ритуал он освоил еще в детстве, когда они с отцом охотились на птиц в лесах Новой Англии. «Глубоко вдохни, когда целишься, не щурься и нажимай курок мягко, но уверенно», — учил отец.

В воздухе сверкнули бомбы, и с ними вернулся страх. Тепло внизу живота растворилось под напором ледяной воды, словно промывающей ему кишки. Чувства описали полный круг — от страха к спокойствию, экстазу и снова к страху. Дрожащими руками, с бешеной пульсацией крови в висках он прицелился в «Юнкере». Ему давно пора уходить вверх, а он все пикирует. Под крылом бомбардировщика замигала красная вспышка; оно просвистело в нескольких футах над роем черных падающих цилиндров. Невероятно! Он же может подорваться на собственных бомбах! Фанатик, безумец! Заговорили двадцатки, и Брент тоже нажал на гашетку. Содрогаясь от мощной отдачи, удерживая пулемет в равновесии силой своих мышц, он не выпускал из прицела огромный винт. Запах кордита стал для него божественной амброзией. Пули калибра 7,7 миллиметра со звоном ударили в стальную палубу. С воем отрикошетив, словно туча смрадных насекомых вырвалась из-под земли, потревоженной лемехом плуга, они сбили каску со старшины артиллерийской боевой части Фила Робинсона. Тот опрокинулся навзничь, и серое содержимое мозга склизкой массой забрызгало палубу. Правый впередсмотрящий схватился за грудь, вопя, изрыгнул поток крови, перевесился через ограждение и бултыхнулся в волны, как тряпичная кукла. Брент громко застонал и выругался.

— Лево на борт! — рявкнул Уильямс. — Бей его! Бей!

Лодка проворно разворачивалась.

Бомбы визжали в воздухе. Они были так близко — большой цилиндр и четыре его маленьких спутника; каждый нес с собой чью-то судьбу, остро заточенный, компактный, готовый предать «Блэкфина» забвению. Все происходило точно в кошмаре: ты бежишь, бежишь, а ноги скользят, чудовище настигает тебя, и ты уже ощущаешь его зловонное дыхание. Оно обнажает клыки и тянет к тебе острые когти…

Тряхнув головой, Брент отогнал парализующие видения и, не глядя на бомбы, дал ответный залп. Он убьет своих убийц. Трассеры, точно огненные бусины, расцветили «Юнкере» и сорвали огромные куски с несущей поверхности крыла. Ярко-желтые вспышки загорались и гасли, как рождественский фейерверк; 20-миллиметровые «Эрликоны» снесли правый закрылок и элерон. Самолет вильнул влево, открывая Бренту свой правый борт. Короткими очередями он сокрушил заднюю кабину и обезглавил стрелка. Но ему нужен не стрелок, а пилот. Ругаясь на чем свет стоит, лейтенант рванул правую ручку и поймал фонарь в прицел. Новые пули разбили фонарь, прошили бронированный козырек, и лицо пилота растворилось в тумане брызнувших осколков. Большая машина с двумя обезглавленными туловищами в кабине плюхнулась в океан с громким всплеском.

В тот же миг по правому борту — совсем близко — разорвались бомбы. Пятисотка подняла такой столб воды, что лодка содрогнулась, как загарпуненный кит. Во всех отсеках слышался гул, подобный большому колоколу храма. Хамфри Боумен и Юйдзи Итиока попадали с ног. Японец заскользил вдоль палубы и треснулся каской о нактоуз со звоном молота, ударившего по наковальне. Тут же он перекатился на бок и отчаянно застонал. Боумен упал на ящик с боеприпасами. Брент пошатнулся, но устоял, схватившись за ветрозащитный экран. Со всех сторон неслись крики боли и ужаса.

Водяная башня опала широкими кольцами и окатила мостик. Держась одной рукой за ствол пулемета, Ромеро протянул другую и поднял на ноги почти бездыханного Итиоку.

— Курс два-семь-пять! — приказал Уильямс, едва удерживая равновесие. Потом взглянул на Хару, который хоть и стоял на двух ногах, но был явно не в себе. — Вперед помалу!

Японец, как автомат, двигал рычагами машинного телеграфа. Лодка замедлила ход. Уильямс прокричал в люк:

— Связисты! Что там у вас?

В ответ донеслось испуганное:

— Пока ничего, командир!

— Хорошо, Хара, давай быстрей!

— Скорость восемь, сто восемьдесят оборотов, сэр, — неживым голосом откликнулся Хара.

— Все идут на нас! — крикнул впередсмотрящий с правого борта.

Уильямс бросил взгляд на небо. Выбора нет.

— Ладно, хрен с ними, с повреждениями. Самый полный!

— Есть самый полный!

Ритмично заработали четыре двигателя, и лодка рванулась вперед. Пока живы! Брент облегченно вздохнул. Корпус, хотя и натерпелся порядком, но выдержал. Последняя пятисоткилограммовая бомба наверняка наделала больше разрушений, чем все глубинные. У Брента онемела шея. Каска слетела и подбородочный ремень глубоко врезался в кожу. Такого с ним еще не случалось.

— Где доклад о повреждениях?! — надрывался в люк Уильямс. — Мне нужны в первую очередь донесения от носового торпедного и аккумуляторного отсеков.

Снова надвинув каску, Брент поглядел на небо, пытаясь вытрясти из мозгов сонное оцепенение. Машинально потер ладонью шею. Еще один бомбардировщик делал заход, а три уцелевших выстроились за ним, словно нетерпеливые пассажиры перед посадкой на поезд. У них есть причина для нетерпения. Мацухара и два его «Сифайра» летят к ним, точно ангелы-мстители. Арабы потеряли время и теперь расплатятся за свою медлительность. Стоило ему об этом подумать, как Мацухара и его ведомые открыли огонь.

Следующие мгновения стали для Брента Росса продолжением кошмара. Два бомбардировщика, три делающих заход истребителя, грохот орудия, запах кордита, сумасшедшая вибрация «Браунинга», острая боль в области шеи. А еще прицел, мишень, крики Уильямса рулевому, изо всех сил пытающемуся увести лодку от новой атаки «Юнкерса». Убей или тебя убьют! Еще один виток чувств. Ужас или бешенство, а может, и то и другое, — противнику все равно, никакой разницы. Теперь все они пришли по его душу.

За миг до того, как ведущая «Штука» вышла на угол бомбосбрасывания, она вспыхнула ослепительной новой звездой и тут же исчезла. Отпустив гашетку, Брент уставился вверх. Огромным веером рассыпались по небу обломки алюминия; страшный монстр протягивал к лодке щупальца огня и дыма. В сотне ярдов врезался в волну двигатель, покореженное колесо ударило в корму. Но большая часть смертоносного дождя пролилась за бортом.

Брент услышал вой сирен раньше, чем увидел следующий бомбардировщик. Спасибо врагу за эти шумовые эффекты. Он навел пулемет на тот сектор, где взорвалась предыдущая «Штука». «Юнкерсы» пробивались сквозь дым. Пулеметы хором отбарабанили свое приветствие. Глаза Брента расширились от ужаса. На хвосте бомбардировщика висел «Сифайр». И оба попали в каскад трассеров.

Настигнутая сзади 20-миллиметровыми снарядами и пулями пятидесятого калибра «Штука» начала рассыпаться, но все-таки успела сбросить бомбы. Она падала не более чем в сотне ярдов от мостика, слегка накренившись на правый борт. Сперва отвалилось правое крыло, обнажив сплетение разорванных цветных проводов и разбитых трубопроводов; из них, как из вскрытой сонной артерии, хлестала красная гидравлическая жидкость. Вибрация двигателя отбросила машину вбок. Она нелепо трепыхалась на уцелевшем крыле, но вскоре и оно отвалилось. Фюзеляж — беспомощный железный обрубок — нырнул в море; бомбы одна за другой громыхнули по правому борту, не причинив лодке особого вреда. Радостные крики плавно перешли в стоны, когда все увидели, что «Сифайр» тоже подбит.

Двигатель дымился, машина оставляла за собой белый тонкий туман охлаждающей жидкости; британский истребитель пытался выйти из пике и повернуть на запад.

— Не повезло бедняге! — угрюмо проронил Уильямс. — Следите за ним. Будет падать — подберем.

— Все, командир! — крикнул с мостика впередсмотрящий. — Обоих ущучили!

Снова на борту разразилось ликование. Мацухара и пилот второго «Сифайра» победили. Одна из двух оставшихся «Штук» вошла в море с горящим, словно факел, двигателем. Другая волочила за собой шлейф черного дыма. В нескольких футах над водой бомбардировщик спрямил пике.

— На воду сядет, — заметил Брент.

— Если наш ему даст, — отозвался Уильямс, указывая на «Сифайр», кружащий над обреченным бомбардировщиком.

Бомбардировщик сперва зацепил океан левым рулем высоты, подпрыгнул и снова опустился, пытаясь как можно мягче коснуться воды, чтобы не захлестнуло. Наконец пенно-голубым всплеском он плюхнулся на брюхо и теперь нелепо скакал по волнам. «Сифайр» еще немного покружил над ним, а потом стал резко набирать высоту, увидев, что Мацухара поджидает его. Торопятся поспеть к схватке, бушующей у дальнего горизонта.

— Малый ход, — приказал Уильямс Тацунори Харе и повернулся к Сторджису. — Курс на «Штуку».

— Мы их расстреляем, сэр, или возьмем в плен? — спросил у него Брент.

— Ваши предложения!

Он не колебался, слово рвалось у него из сердца, из печенок.

— Расстрелять!

Уильямс дал себе секунду на раздумья.

— Теперь мне ясно, почему вас называют американским самураем.

Брент на миг онемел, не зная, порицание это или комплимент. Крик впередсмотрящего не дал ему ответить.

— «Сифайр» возвращается. Садится на воду по правому борту!

Все молились про себя, глядя, как английский истребитель скользит над водой. Поскольку шасси убраны, ему будет легче, чем Ju-87. Подпрыгивая, точно камешек, он на 80 узлах перепахивал крыльями волны. Затем поднял гейзер вспененной воды, остановился, сбросил плот, и фигура в летном комбинезоне выбралась на крыло.

— Молодец! — одобрил Уильямс. — Слушать мою команду! Сперва выловим нашего. Сможешь, Гарольд?

— Так точно, командир, — ответил рулевой. — Отбуксируем.

— Бери на него курс.

— Есть!

Из рулевой рубки донесся голос:

— Аварийная служба докладывает: поврежден всасывающий клапан в цистерне главного балласта, в лодку проникает вода. Главный механик говорит, с насосом продержимся.

— Пусть подключит аварийный.

— Уже сделано, сэр.

— Хорошо.

— Курс ноль-четыре-семь, — доложил Сторджис.

— Так держать, старшина. — Уильямс повернулся на корму. — Расчету пятидюймового приготовиться поднять на борт уцелевших.

Артиллеристы оставили орудие. Пошатываясь, переступили через тело своего мертвого командира и начали доставать из ящика в кормовой части мостика спасательные пояса и канаты.

— Сперва выловим нашего, затем позаботимся о противнике, — повторил Уильямс и кивнул на левый крамбол, за которым покачивались на плоту два человека. Повернув к Бренту непроницаемое, точно книга за семью печатями, лицо, добавил негромко: — Не волнуйтесь, мистер Росс, я учту ваше предложение.

Брент проверил пулеметную ленту: зарядов только на одну очередь. Резко дернув, вытащил ее. Боумен ногой отодвинул в сторону пустой ящик и подтянул новый. Затем с помощью Брента заправил новую ленту на сто десять патронов. Брент захлопнул затвор и приказал:

— Заряжай первую!

Боумен протянул медный наконечник ленты через блок.

— Первая заряжена.

Брент оттянул скобы затвора, чтобы мощная пружина стала на место. Захват выбрасывателя стиснул гильзу.

— Заряжай вторую! — рявкнул Брент.

Они с Боуменом повторили операции в том же порядке. Затем лейтенант выпрямился и глянул в патронник, чтобы убедиться, что лента легла ровно.

— Нормально. — Он покосился на заряжающего, закрепил ствол в вертикальной позиции и начал с любопытством наблюдать, как «Блэкфин» приближается к потерпевшему крушение летчику.

Покачиваясь на маленьком желтом плоту, человек, одетый в коричневый летный комбинезон и шлем с поднятыми на лоб очками, улыбался и махал им. Светлая кожа, крупный нос и большие круглые глаза.

— Черт меня побери, если это японец, — пробормотал Уильямс. — Вперед помалу!

— Есть вперед помалу!

Ритм дизелей замедлился.

Уильямс взглянул на репитер гирокомпаса.

— Лево на угол ноль-четыре-пять. Примем с правого борта.

— Есть лево на угол ноль-четыре-пять!

Командир подлодки снял рупор с крюка на ветрозащитном экране, приложил его к губам и крикнул артиллерийскому расчету, выстроившемуся на корме.

— На правый борт!

Старший матрос Хитоси Мотосима откликнулся, сложив ладони рупором:

— Есть на правый борт, сэр!

Пилот был уже в нескольких ярдах от борта.

— Стоп машина!

Моторы заглохли, но лодка продолжала двигаться вперед по инерции.

— Назад, малый ход!

Сквозь решетчатый люк Брент услышал вибрацию: винты преодолевали инерцию в тысячу шестьсот тонн. Он инстинктивно придержал ствол пулемета. Матрос завязал морской узел на конце каната. Ловким движением кисти перекинул конец на плот, через плечо летчика. Тот ухватился за канат и стал подтягиваться.

— Стоп машина!

Лодка мягко покачивалась; винты слабо побулькивали под водой. Мотосима, привязанный к пиллерсу спасательным канатом, поднял на борт высокого худощавого человека.

— Помоги ему, — приказал Уильямс Боумену.

Заряжающий подбежал к трапу и подтянул спасенного за рукав комбинезона. Командиру пришлось задрать голову, чтобы встретиться взглядом с долговязым летчиком. Высокий, стройный, с орлиным носом, выступающими скулами, впалыми щеками и твердым подбородком. Самой выдающейся чертой его были глаза. Огромные, синие, чуть холодноватые. Этот с одинаковым успехом может декламировать Шекспира или Китса и убивать, подумал Брент. Кроме того, он сильно смахивает на Бэзила Рэтбоуна, игравшего Шерлока Холмса в старом английском фильме.

— Добро пожаловать на борт, — сказал Уильямс. — Я лейтенант Реджинальд Уильямс, командир подводной лодки.

Летчик загадочно улыбнулся. Стоящие на мостике глядели на него, как на пришельца из космоса. Пожав Уильямсу руку, он проговорил с безупречной дикцией, немного в нос:

— Капитан авиации Колин Уиллард-Смит. — Он выпустил руку Уильямса, покосился на «Эрликоны» затем на «Браунинги», и взгляд его задержался на Бренте. Зоркие глаза сразу углядели кровь на каске и спасательном жилете лейтенанта. — А вы молодцы, метко стреляли.

— Мы не нарочно, капитан, — ответил Брент. — Надеюсь, вам не слишком досталось?

Уиллард-Смит засмеялся.

— Ничего. Я сам виноват — не хотел упустить «Юнкере». — Он еще раз обвел взглядом окружающих. — Да, потрясающая меткость. Вы прострелили мне бак и трубопроводы системы охлаждения.

— Примите извинения, капитан. — Уильямс глянул через левый борт, где плыли на плоту еще двое, потом на экран пеленгатора и распорядился: — Вперед помалу! Лево руля на угол один-девять-ноль!

Брент снял с предохранителя пулемет пятидесятого калибра и прицелился в летчиков на плоту. Все на мостике не сводили глаз с него и Уильямса. Уиллард-Смит врубился в ситуацию.

— Эй, ребята, вы не…

— Мы подберем их, капитан, — перебил Уильямс и сказал Бренту: — Отставить, мистер Росс.

— Слушаюсь, сэр. — Брент снова поставил пулемет на предохранитель.

Уильямс посмотрел на небо, потом вперед и прокричал в люк рулевой рубки:

— Штурман, счисление пути!

Ему отозвался лейтенант Чарли Каденбах:

— Я счислял курс и дрейф с моего репитера. Нас отнесло на несколько миль. Мне нужны полуденные замеры. Разрешите подняться на мостик.

— Отставить! Придется подождать, пока мы не уйдем из зоны боя. Через сотню ярдов подберем двух пилотов, а потом дашь мне курс на Йокосуку.

Последовала короткая тишина, нарушаемая ревом дизелей и плеском воды о борт. Наконец сквозь люк донесся обиженный ответ Каденбаха:

— Думаю, три-пять-ноль, командир.

Негр повернулся к англичанину.

— Спускайтесь. — Он указал на люк рулевой рубки. — Лейтенант Каденбах проводит вас в кают-компанию. Там есть горячий кофе и кое-что перекусить. — Он махнул на стальной щит, где поблескивала застывающая кровь. — У нас имеются потери, потому каждый человек на счету.

Англичанин поджал губы; подбородок его приобрел еще более упрямые очертания.

— С вашего разрешения, сэр, я останусь здесь. У меня хорошие глаза. Могу нести вахту как впередсмотрящий.

— После того, как вас чуть не убили?

Летчик с удивительным спокойствием произнес:

— Спасибо за это «чуть»… Но мне не впервой. Вот на Фолклендах тоже хотел «купить себе участок». А здесь все сошло довольно гладко. Я даже вымокнуть не успел.

Уильямс улыбнулся и вытянул руку к забрызганному кровью экрану.

— Ну что ж, тогда прошу — будете следить за небом. Наш радар вышел из строя… Стоп машина! Приготовиться взять на борт людей.

Артиллеристы во главе с Мотосимой снова двинулись к ограждению.

Уиллард-Смит указал на северо-запад, где по всему горизонту шла ожесточенная битва.

— Там теперь горячо. Самое грандиозное шоу со времен Битвы за Англию. Командир, вы не собираетесь поискать других потерпевших?

— Если б я мог! Этих подберем — и надо будет срочно отправиться в гавань. У нас серьезные повреждения. В одной из балластных цистерн течь, батареи «травят». Не поручусь, что здесь поблизости не шныряют «Штуки». Еще один налет, и всем нам крышка. — Он обреченно покачал головой. — Может, адмирал Фудзита пошлет сюда эсминцы. Но это очень рискованно. Слишком близко от Сайпана и Тиниана.

Брент уставился в небо. Впечатление такое, что сотни машин пытаются уничтожить друг друга. Бой спустился довольно низко, и можно рассмотреть отдельные самолеты. Сквозь дым то и дело мелькают белые парашюты. Он едва не вскрикнул от радости, увидев «Зеро» с красным обтекателем. Летит к месту сражения вместе с не отстающим от него «Сифайром». Похлопав по «Браунингу», он пробормотал себе под нос:

— Йоси Мацухара, пусть тебе сегодня сопутствует удача!

— Потерпевшие на борту! — доложили с кормы.

— Хорошо. Полный вперед! Курс три-пять-ноль!

«Блэкфин» неторопливо набрал скорость и повернул на север.

Подполковник Мацухара в сердцах выругался. Ненавистная парочка — Розенкранц и Ватц — вне досягаемости: километров на двадцать севернее и на тысячу метров внизу. Розенкранц и сам он потеряли по ведомому. Уиллард-Смит исчез, должно быть, погиб. Последние его слова до сих пор звенели в ушах командира отряда.

— Виноват, друзья, — проговорил англичанин, словно вставая из-за чайного столика. — Меня подбили. Буду добираться вплавь.

— Прыгай! — послышался встревоженный голос Йорка.

— Не могу, приятель. Не везет мне сегодня: прострелен парашют. Как ни жаль, а придется искупать старушку. Удачи вам обоим. Привет!

— Тенно Дзимму! — воззвал Йоси к духу первого японского императора. — Пригляди за ним, пожалуйста! Он парень хороший.

Ох, как ему нужен этот английский летчик! Здорово он дрался. Да и новичок Элвин Йорк не подкачал. Едва началась пальба, сразу подтянулся. Уже сбил два «Юнкерса» и повредил Me-109.

Поднявшись на восемь тысяч метров, Йоси лег на правое крыло, чтобы иметь хороший обзор сектора боя. Вот это масштаб! Адмирал Фудзита прислал четыре эскадрильи с «Йонаги». Ему нужен «Блэкфин», ради него старик готов пожертвовать всем, что имеет. И Йоси уверен: тут не только стратегия, не только желание разбить врага, а еще Брент Росс. Бесстрашный американец заменил Фудзите сына, погибшего в Хиросиме в сорок пятом.

В шлемофоне раздавались непрерывные крики:

— Выруливай, Сидзуйо! Влево бери!

— Пытаюсь. Плохо слышу тебя, Ари.

— Сигамицу, где ты? На связи Ари!

— Под тобой. Остановил одного своим винтом. Падаю! Принимай командование. Банзай!

Йоси увидел, как «Зеро» вибрирует в смертельной агонии.

— Прыгай, Норитака, прыгай!

Но «Зеро» с закрытым фонарем пошел на последний вираж.

— Эй, Мидзумото! Двое над тобой! Двое на пяти часах!

— Вижу, Токита. Не отрывайся.

— Меня самого прижали слева!

— Иду на таран!

— Нет! Нет! Пикируй, Мидзумото!

Внизу громыхнул взрыв — это столкнулись лоб в лоб «Зеро» и Me-109. Йоси шарахнул кулаком по приборному щитку. Молодой ВМЛ Масайти Мидзумото ворвался в блеске славы в храм Ясукуни, увековечив свою карму и навсегда заняв место в строю геройски погибших самураев.

— Банзай!

Командир отряда подавил отчаянное желание ринуться в гущу схватки. Нет, у него своя битва. Он охотится на самую крупную дичь. И он наконец-то заприметил внизу красную вспышку и черно-белые полосы. В отличие от прочих участников собачьей драки, Розенкранц и Ватц держались парой: командир впереди, ведомый чуть сзади и слева. Как всегда, выискивают легкую добычу и, кажется, уже нашли. Розенкранц короткой очередью добил покалеченный «Зеро». С отменной точностью пули прошили бак, и маленькая машина провалилась в жерло Везувия.

— Как же так? — изумился Йоси. — Ведь это новые протестированные баки!

А Розенкранц уже пошел на боевой разворот к другому дымящемуся «Мицубиси».

Не дав себе времени на размышления, весь бурля яростью, японец выжал из двигателя все что можно, резко дал ручку от себя и влево, заходя на пикирование. Быстрый взгляд на «Сифайр» убедил его в том, что лейтенант авиации Элвин Йорк ждал его маневра и хорошо держит строй. Йоси проговорил в микрофон:

— Эдо Третий, на связи Эдо Старший. Следуй за мной во время первого захода на красный «Мессершмитт». Потом одиночные бои.

— Роджер, командир! А я полосатому задницу пощиплю. — В голосе Йорка прорвалась ненависть: — Мясники долбаные!

Уйдя почти в вертикальное пике, пара самолетов промелькнула мимо горящего Me-109 как раз в тот момент, когда из кабины выпало тело. С хлопком раскрылся парашют. Йоси почувствовал вибрацию своей машины. Он с тревогой взглянул на приборы: тахометр приближается к красной черте — 2800 оборотов в минуту, давление в коллекторе 107 см, температура головки цилиндров пока терпимая — 200 °C. А белая стрелка индикатора скорости все быстрей и быстрей вращается по циферблату — 320, 360, 380, — переваливая за роковую красную черту.

Машина тряслась, как в малярийной лихорадке. У Мацухары заломило мышцы рук и плеч. Он рискует корпусом «Зеро», но выхода нет. Розенкранц повис на хвосте подраненного «Мицубиси» и уже почти в пределах досягаемости. В дымящейся машине сидит Сигамицу: Йоси увидел красную полосу на руле высоты, значит, это машина командира звена. У предателя-американца отличный угол стрельбы, сейчас он будет поливать «Зеро» из пулеметов.

Делая четыреста десять узлов, Йоси дал от себя ручку. На такой скорости у него есть возможность настичь врага, прежде чем тот разделается с Сигамицу, но столь же велики шансы потерять сознание, или крылья, или то и другое. Он поджал ноги и дернул ручку на себя, рискуя сломать ее, как бамбуковую палку. Сказывается перегрузка: не хватает воздуха, слезятся глаза, во рту сухо, точно в пустыне Гоби. Голова камнем тянет шею назад, упираясь в свернутый за спиной парашют, — так недолго и хребет сломать. Противная сосущая боль в животе заставляет опасаться за кишечник и мочевой пузырь. Весь корпус содрогается, Йоси подбрасывает в кресле несмотря на привязные ремни. Уже начали трепыхаться крылья, протестуя против превышения расчетной нагрузки. Но двигатель упрямо ведет машину заданной траекторией. Да, маленький друг не подвел — выровнялся, точно пристроился позади Розенкранца и Ватца — там, где и наметил подполковник.

Однако тело проигрывало поединок с законами физики. Центробежная сила высасывала всю кровь из мозга, возникало странное ощущение, будто он смотрит в глубь черного туннеля. В глазах туманилось, словно на них надеты дымчато-серые линзы. Йоси балансировал на грани обморока. В какой-то момент он провалился в темноту и не знал, сколько времени прошло, прежде чем опять забрезжил рассвет. Он тряхнул головой, напряг мышцы брюшного пресса и несколько раз с шумом выдохнул, чтобы снять давление. Кровь снова застучала в висках, и зрение медленно, как открывающийся занавес, прояснилось. «Зеро» лег на правое крыло — мотор вот-вот заглохнет. Он поспешно взял управление.

Но опоздал. «Зеро» Сигамицу горящим факелом летел в океан, оставляя за собой полосу черного шелка. Ослепительно-белый купол парашюта планировал под Мацухарой. Два «мессера» не спеша двинулись к парашютисту. Сигамицу увидел их перед собой и поднял пистолет в последнем вызывающе-бессмысленном жесте.

— Нет! — выкрикнул Йоси, но красный истребитель уже открыл огонь.

Сигамицу дернулся, как будто сквозь него пропустили электрический ток, и рухнул в объятия смерти.

Йоси все еще разгонял перед глазами туман; в животе бесновался вырвавшийся из клетки зверь. Крича и обливаясь слезами, от ярости потеряв способность здраво оценивать ситуацию, он открыл огонь с шестисот метров. Поскольку «сто девятые» заполнили только два кольца дальномера, он, естественно, промахнулся. Обе машины тут же выполнили петлю и безупречный иммельман — ловкий маневр, захвативший Йоси врасплох. Видимо, их предупредили по радио. Чувствительность наконец восстановилась полностью. Растирая рукой в перчатке щеки и нос, он выругал себя за глупость и прохрипел:

— Странно, что-то уж очень круто они разворачиваются.

Глянув в зеркало заднего обзора, увидел Йорка, прилепившегося к правому рулю высоты. Новая волна уверенности накатила на Йоси, он подался вперед и поймал красную машину в дальномер. Месть — высшее достояние самурая. Он должен отомстить любой ценой.

Розенкранц попытался обезопасить себя от нависшей над ним угрозы — вильнул влево. С четверти мили Мацухара и Йорк одновременно повели стрельбу. Но хитрый американец и на сей раз не сплоховал — дал другую педаль и увернулся от трассеров; Ватц по-прежнему держался в трехстах метрах от ведущего. Точный, профессиональный пилотаж, как будто оба думают одним умом. Йоси заметил красные вспышки — все-таки ему удалось зацепить фюзеляж «мессера» ближе к хвосту. Но ни та, ни другая машина серьезных повреждений не получила. В пике он спустился ниже их, а они быстро набирали высоту для собственного захода.

Дав педаль, Йоси так стремительно повернулся к противнику, что почувствовал вибрацию, предупреждающую о возможности потери управления. Проклиная все на свете, немного отвел ручку и открылся Розенкранцу. Кромки плоскостей «Мессершмитта» выплюнули огонь. Очередь была короткой, но точной. Йоси ощутил вибрацию ручки и педалей управления, когда пули вгрызлись в хвост. Опасность штопора миновала, он нырнул вниз, а потом, проворно развернувшись, ринулся к «Мессершмитту», вместо того чтобы уйти в пике, как наверняка ожидал Розенкранц.

— Никогда не дерись с «Зеро», трус! — крикнул он.

Наконец-то кровавый стервятник заполнил все три кольца. Кабина очутилась в перекрестье дальномера. Теперь, идя друг другу почти в лоб, пилоты вели огонь одновременно. Орудия мерцали красным светом, трассеры вытягивались белыми нитями, окутывая обе машины смертельной паутиной. Подполковник почувствовал, как содрогнулся «Зеро»; от левого крыла оторвался со звоном кусок алюминиевой обшивки, потом новое сотрясение — пули прошили фюзеляж. Но и он не сдавался. Яркие пятна появились на капоте и фюзеляже противника, хотя кабина целехонька. За стеклом он отчетливо видел ступицу винта. Сейчас он отомстит за смерть Сигамицу и Мидзумото, которые покинули этот мир, как подобает героям. Отдали жизнь за императора, получили пропуск в храм Ясукуни. Масайти Мидзумото, Тодоа Сигамицу, прекрасная Кимио Урсядзава и десятки других поджидают его. Лучшей компании не найти в царстве блаженной вечности. Йоси оскалил белые зубы, и лицо исказила гримаса отчаянной решимости.

Розенкранц будто прочел его мысли и резко лег на левое крыло. Слишком резко — истребитель стал неудержимо падать влево и вниз.

Всего в нескольких метрах они промелькнули друг мимо друга, как две дымящиеся пули, выпущенные дуэлянтами; Розенкранц чуть выше и правее Мацухары. Йоси разглядел за фонарем злобную ухмылку американца, развернулся и вошел в турбулентный след «Мессершмитта». Ему не удалось нанести удар по кабине, он упустил возможность сокрушить врага. Мясник до сих пор жив.

— Аматэрасу! — завопил Мацухара. — Где ты?! Он должен быть мертв!

В зеркале он обнаружил, что Розенкранц и Ватц не собираются делать новый заход. Воспользовавшись своей излюбленной шакальей тактикой, они уходят в пике на юго-запад. Видимо, Розенкранц больше вести бой не может: ранен, или боеприпасы кончились. Скорей всего, ведь боекомплект «Зеро» почти израсходован, да и горючее на пределе.

Небо, как по волшебству, очистилось. Все самолеты, кроме машины Йорка и двух «мессеров», уходящих к горизонту, куда-то исчезли. Странное явление, виденное уже не раз. В одно мгновение небосвод «ломится» от машин, рвущих друг друга на куски, а в следующее их уже вымела оттуда метла разгневанного Бога. Невероятно, но факт: небо принадлежит им двоим — ему и Йорку. Лодки тоже не видно. Может, затонула и Брента Росса уже нет в живых? Йоси вздохнул и проглотил горькую слюну, скопившуюся в горле. Много хороших людей погибло в этот день. Он возвел глаза кверху и взмолился:

— Возьми меня, а Брента пощади!

Что-то неладно с управлением, и мысль принести себя в жертву быстро выветрилась из головы. Мертвый ни за кого не сможет отомстить. Педаль идет туго; машину неумолимо относит влево. Поврежденная обшивка «царапает» воздух и ухудшает аэродинамику. Йоси видел главный лонжерон, обнаженную гидравлику, провода. Почти автоматически он сбавил обороты до 1700 и отрегулировал шаг винта. Глянул через плечо на Йорка, споро поспевающего за ним. «Сифайр» цел и невредим, если не считать нескольких дырок в фюзеляже и хвосте. Молодчина кокни!

Англичанин, как бы в ответ, прибавил газу и стал с ним вровень. Полоснул пальцем по горлу — жест, хорошо понятный каждому пилоту и означающий предельный уровень горючего. Йоси понимающе кивнул. Видно, у Йорка и рация вышла из строя. Он удостоверился в этом, трижды окликнув: «Эдо Третий!» Шипенье несущей волны стало ответом на его позывные, а ведомый, поняв, что командир проводит радиопроверку, беспомощно поднял вверх обе руки. Тогда Йоси указал пальцем на север и беззвучно пошевелил губами: «Домой! Домой!» Йорк улыбнулся и закивал.

Подполковник Мацухара аккуратно выполнил вираж, компенсируя торможение за счет правого элерона и руля высоты. Гнев и отчаяние разъедали ему душу, словно серная кислота. Розенкранц погубил несколько самолетов и опять улизнул от него. Теперь небось ликует. Еще бы, полсотни тысяч за каждый сбитый самолет! Сто пятьдесят тысяч за один день — недурная выручка!.. Новая мысль встревожила Йоси: у арабов на Марианах гораздо более мощная авиабаза, чем он предполагал. Включая бомбардировщики, в воздухе нынче побывало никак не меньше семидесяти вражеских машин.

Мацухара до боли стиснул зубы. «Йонага» и вся Япония как на ладони для самолетов дальнего действия. Он перевел дух, пытаясь отделаться от навязчивого образа мертвого Сигамицу и страшного напряжения, превращающего мускулы в сталь, кровь — в лед. Расслабил мышцы спины и шеи, но не рук и ног. Горизонт медленно проплывал под кожухом. Сверившись с магнитным компасом, Йоси перевел глаза на привязанную к колену карту, определяя координаты «Йонаги».

Ноль-четыре-ноль, таков будет наш курс, сказал он себе и откинулся в кресле. Надо экономить горючее. Обеднил смесь, довел показания тахометра до 1350 оборотов. На индикаторе скорости сто сорок узлов. Сойдет. Йорк усердно следовал за ним. Последний взгляд к юго-западному горизонту — Розенкранц и Ватц исчезли.

Два истребителя медленно потянулись навстречу клубящимся на севере ледяным туманам.

2

Сидя в офицерской кают-компании, Брент неловкими пальцами вертел кружку с кофе. Ум его оцепенел точно так же, как руки. В ушах все еще грохотала стрельба, а шея отзывалась тупой болью. Он медленно растер стальные мышцы предплечий. Только что они похоронили старшину-артиллериста Фила Робинсона, а по окончании обряда капитан произнес короткую поминальную речь по двум впередсмотрящим — Максу Орлину и Бобу Такеру. Все трое теперь прокладывают путь в вечность на шести тысячах морских саженей Марианского желоба. Брента передернуло. Там так темно и холодно. Он поднял глаза от кофе, словно знакомые переборки могли отвлечь его от невеселых мыслей, вытравить из памяти лица покойников, кровь, заливающую мостик, желчь на каске, спасательном жилете, бинокле, которые он смывал с ожесточением человека, пытающегося отрешиться от бренности существования. Самое грустное в похоронах — напоминание о том, что твои еще впереди.

Скудная обстановка маленькой кают-компании не принесла ему утешения. Но будь он в роскошной, переполненной народом зале, еще острее почувствовал бы свое одиночество. Глаза беспокойно блуждали по встроенному стальному холодильнику, буфетным полкам, принайтованному к палубе столику с замусоленными журналами и романами в бумажных обложках — все это втиснуто в микроскопическое пространство, шутливо именуемое офицерами «зоной отдыха».

Брент брезгливо наморщил нос и пробормотал:

— Ну и вонь!

Несмотря на ремонт поврежденных участков аккумуляторной батареи и запущенную на всю мощь вентиляционную систему, Брент ощущал резкий запах. И это не единственная рана лодки. Отсюда ему не слышно, как работают два насоса — их заглушает рокот дизелей и гул вентиляторов, — но он знает про поврежденный клапан в балластной цистерне и не может не думать о нем. Как у всех, кто подолгу бывает в плавании, у Брента возникло нечто вроде шестого чувства. Он не просто хорошо изучил судно, он стал его частицей, одним из кровяных телец. Подлодка проникла ему в душу, и ни одна женщина не сможет в этом с нею соперничать.

Брент знал немало женщин со всеми тайнами души и тела, умел довести их до исступления самыми интимными ласками. Памела Уорд, Сара Арансон, Миюмэ, Кэтрин Судзуки, Дэйл Макинтайр — он настраивал их, как музыкант свою скрипку, выжимал из них до капли всю страсть. Но ни одной не удалось стать частью его существа даже в самые кульминационные моменты плотской любви.

Иное дело «Блэкфин». Старая лодка оказалась опытной соблазнительницей, властной тираншей. Ни с кем он не ощущал такой тесной связи, и машина в его сознании превратилась в одушевленное существо. Он улыбнулся своим странным мыслям, однако же это правда. Недаром «подлодка» женского рода. По малейшим изменениям в пульсации четырех главных дизелей он мог безошибочно определить скорость. Причем изменения в ритме движущихся механизмов тревожили, настораживали его, как никогда не тревожила смена женских настроений. Он цепенел и напряженно вслушивался, пока не убеждался, что опасности нет. Да, он неотделим от «старушки» — и с этим не поспоришь.

Все подводники таят в душе атавистический ужас погрузиться и не всплыть. Даже над водой лодка неизменно подвергается риску остаться с отрицательной плавучестью. При погружении она остается наедине с жестоким, неумолимым морем. Глубинная бомба, разорвавшаяся в четырнадцати футах, может расколоть корпус, как яичную скорлупу. И тогда тебя настигает особая смерть — утонуть по сравнению с которой даже приятно. Давление внутри лодки мгновенно вырастает до невероятного количества атмосфер, а воздух накаляется до сотен градусов. Переборки трещат и лопаются под многотонным напором морской воды. Стальные обломки свистят подобно пулям или шрапнели. Летящая сталь кромсает тела, легкие поджариваются заживо — спасения нет.

Усилием воли лейтенант заставил себя отрешиться от мыслей о смерти. Он хорошо показал себя в бою, сбил все «Юнкерсы» в своем створе. Зенитчики на «Эрликонах» тоже не оплошали. Лучшие из лучших, отборные снайперы. И все же настроение вновь упало. Йоси Мацухара опять встретился с Розенкранцем. Издали он видел отблески их упорной схватки. Как теперь узнаешь, жив его лучший друг или нет? Может, через врата Нептуна он уже вошел в храм Ясукуни? Метафора, заимствованная из двух разных мифологий, ничуть не смутила его усталый ум. Он сам принадлежит двум мирам, к тому же его не оставляет мысль о смерти.

Нынче он видел смерть многих летчиков. К Максу Орлину и Бобу Такеру присоединились десятки сыновей неба. И все они упали в волны, чтобы стать добычей подводных стервятников. Все, кроме Фила Робинсона. Завернутый в брезент, утяжеленный двумя пятидюймовыми гильзами, старшина благополучно лежит на дне. Там любители мертвечины его не достанут — или, во всяком случае, не сразу, а лишь тогда, когда им нечем будет поживиться, кроме костей. Великое утешение! — с горечью подумал Брент.

Черт бы побрал этого Уильямса. Пленников надо было расстрелять. И араб, и немец кровожадны не хуже дерущихся петухов. Как ни странно, в своей неудаче они винят друг друга. Немец — единственный бомбардировщик не арабского происхождения — высок, грузен и слишком стар для авиатора.

— Hauptmann Conrad Schachter, Sechste Bombardement Geschwader![8] — с гордостью объявил он, когда его, промокшего насквозь, вытащили на мостик. А потом, испепелив взглядом араба, выплюнул на довольно приличном английском: — А этот Dummcopf[9], козопас — мой бортстрелок. Пригоршней козьего говна в мечеть не попадет, иначе не был бы здесь.

Араб смугл, мал ростом. Узкие глазки так и бегают над ястребиным носом, а самая выдающаяся деталь его внешности — висячие усы, очевидно служащие гарантией мужественности.

— Feldwebel[10] Хай Абу эль Сахди, — произнес он, перебирая четки. И, обдав Шахтера столь же злобным взглядом, презрительно бросил: — А ты, сын ослицы, сбросил в море тонну дерьма и сам за ней прыгнул. Ты бы и при хамсине змея не смог запустить. — Потом глаза коротышки сузились, и он добавил: — Видно, передок твоей матери был оазисом для верблюдов, беззубая собака!

Взревев, как разъяренный бык, немец кинулся к арабу с явным намерением вцепиться ему в глотку. Их растащили и с помощью четверых матросов из рулевой рубки препроводили вниз. А там, по приказу капитана приковали к пиллерсам в носовом торпедном отсеке, на безопасном расстоянии друг от друга. Немец рассвирепел, оттого что его содержат в помещении для рядовых.

— Я капитан, слышите, вы, сволочи! — разорялся он. — Требую, чтобы меня поместили в офицерскую кают-компанию.

На его крики никто и внимания не обратил. За спиной послышался шорох, и Брент, обернувшись, увидел молодого, высокого как жердь штурмана Чарли Каденбаха. Узкое лицо с заостренным носом, впалые щеки, немного сутулится, что характерно для многих высоких мужчин. К тому же младший лейтенант Каденбах безумно застенчив, что как-то не сочетается со стальной волей и бьющей через край энергией. Со вздохом он опустился на скамью напротив Брента.

— Душу бы заложил за автоматику. Хорошо хоть, полуденные замеры удалось сделать. — Он усмехнулся. — Ориентируемся не хуже Христофора Колумба. Всего на четыре мили к востоку от счисления пути. — Парень забарабанил пальцами по столу и уставился в окаменевшее, ничего не выражающее лицо Брента. Потом снова попробовал завязать разговор: — Отлично вы стреляли, лейтенант. Как говорится, задницу нашу спасли. Неужто три «Штуки» сбили? Невероятно! Так, наверно, никто еще не стрелял.

Брент кивнул, пробормотав что-то в знак благодарности. Дверь в задней переборке раздвинулась, и с камбуза вошел буфетчик Пабло Фортуно с кофейником и подносом, на котором лежали два толстых сандвича. Низкорослый, с вывороченными губами и широким сплющенным носом, типичным для племени канака с островов южной части Тихого океана, угольно-черными волосами и рябоватым лицом — свидетельством множества инфекционных заболеваний, перенесенных его народом до пришествия белых людей.

Брент не чувствовал голода и есть не просил. Но услужливый Пабло знал больше о своих офицерах, чем они сами. Он подал Каденбаху дымящийся кофе и вновь наполнил кружку Брента. Затем поставил на столик поднос и удалился. У Брента вдруг потекли слюнки. Он взял сандвич, и в ноздри шибанул запах ветчины и майонеза. Латук, помидоры, другие свежие овощи уже несколько недель, как исчезли из рациона. Теперь они питаются исключительно консервами. После первого же укуса он почувствовал прилив бодрости, и настроение сразу поднялось.

— Что-то английского пилота нигде не видно.

Каденбах кивнул, довольный, что старший по званию соизволил наконец подать голос.

— Командир предоставил ему каюту адмирала Аллена. Проглотил бифштекс, хлобыстнул стакан из личных запасов командира — и на боковую.

Впервые за все время губы Брента тронула улыбка.

— Вот кто спас всю команду. Немецкий боров приложил бы нас, как пить дать, если б Уиллард-Смит не повис у него на Arschloch[11].

Чарли хохотнул.

— Что да, то да. — Он отхлебнул кофе и вдруг посерьезнел. — Мистер Росс, мы проходили инструктаж насчет противника, но никто не упоминал о том, что они пользуются немецкими названиями подразделений и чинами. Ведь своим судам они присваивают арабские имена, не так ли? Зачем же эскадрильи называть по-немецки? Даже арабский бортстрелок отрекомендовался «Feldwebel», а не «сержант». Не так уж много немцев служат у Каддафи. Шахтер утверждает, что он единственный немец в эскадрильи «Юнкерсов».

Брент прожевал кусок, запил его кофе, только потом ответил:

— Поначалу в наемники шли только немцы. Вот и ввели собственную номенклатуру. К тому же и боевые машины у них в основном немецкие.

— Да, но теперь Каддафи создал настоящие «интербригады». Берет наемников со всего мира.

— Верно, Чарли.

Штурман погладил пальцами короткую щетину на подбородке, радуясь возможности перемолвиться словом с молчаливым американцем. Человеку редко на подводной лодке выпадает такой случай. Здесь каждый держится замкнуто, кроме, пожалуй, Пабло Фортуно, которому только бы языком почесать. А Брент ветеран этой войны, он уже шесть лет воюет с арабами и знает их лучше, чем кто бы то ни было из команды.

— Что у них, своих пилотов нет? — расспрашивал Каденбах, боясь оборвать нить разговора.

Глаза Брента заблестели, он почуял возможность сесть на своего конька. К тому же беседа со штурманом хоть немного разогнала черную тоску, рассеяла череду горьких мыслей, теснящихся в голове, будто у турникета метро в час пик. Слова так и посыпались изо рта, каждое — маленький кирпичик, воздвигающий преграду его депрессии.

— А ты как думаешь, почему столько лет двести миллионов арабов не могут справиться с четырьмя миллионами израильтян? — Он не стал дожидаться ответа. — Пойми, этот народ органически не приемлет никакой дисциплины, никаких доводов здравого смысла. Взять хотя бы последнюю атаку. Чрезвычайно медлительна, организована из рук вон плохо. Спустились низко, дали нам в руки козырь, которого не должны были давать. Вполне типично для них. В арабской армии полностью отсутствует согласованность действий. Иначе Израиль давно бы уже перестал существовать.

Штурман несколько секунд подумал и вдруг поразил Брента своей проницательностью.

— Вы знаете об арабах больше, чем человек, просто воюющий с ними. Вы и раньше бывали на Ближнем Востоке, да?

Выпрямившись, Брент крепко сцепил пальцы.

— Догадливый! — удивился он. — Когда мне было четырнадцать, отец служил военным атташе нашего посольства в Каире. Два года мы за ним мотались по всему Ближнему Востоку, от Ирана до Марокко. — Он вздохнул. — Это, доложу тебе, была школа, какую не получишь в классе или на инструктаже.

Каденбах кивнул и поспешно продолжал:

— Так вы говорите, они — настоящий сброд?

— Да! Точней не скажешь.

— А как же Арабский легион в Иордании? Ведь Глаб-паша в сорок восьмом — сорок девятом загнал израильтян обратно в Иерусалим.

Брент одобрительно кивнул в ответ на осведомленность Каденбаха.

— Вижу, штурман, с историей ты в ладах. Но Арабский легион другое дело. Там все прошли английскую выучку, и командовал ими англичанин. Ведь Глаб-паша — не кто иной, как англичанин по имени Джон Бэгот Глаб. Когда он со старшими офицерами уехал из Иордании, легион развалился. — Брент помолчал, давая выход застарелой ярости. — Я с ними воюю с восемьдесят третьего. А известно тебе, с чего началась вся заварушка?

— Один из истребителей «Йонаги» подбил ливийский DC—3.

— Над Токийским заливом. Я это видел собственными глазами. Двухмоторный транспортный самолет вторгся в воздушное пространство «Йонаги», несмотря на многократные предупреждения. И подполковник Мацухара «отрубил» один из двигателей.

— Но самолет не разрушил?

— Нет. И жертв не было.

— Неужто дело только в этом пустячном инциденте?

— С него все началось. Арабы не простили оскорбления. — Брент помассировал пальцами шею и почувствовал мгновенное облегчение. — А уж потом пошли борьба за мировое господство, эмбарго на нефть, истребление заложников. — Рука опустилась на стол и пальцы начали выбивать барабанную дробь по столешнице. — Но вся каша заварилась именно с того пустячного инцидента шестилетней давности. С тех пор они не упускают случая нас укусить.

— То есть?

— Ты слыхал о некоем Гасане ибн-аль-Саббахе?

— Старец с горы. Около тысячи лет назад основал террористическую организацию в Персии. Да, я знаю, мистер Росс, они до сих пор действуют.

— И до сих пор называют себя «саббах». Фанатично преданы Каддафи. Главное их оружие — нож, но и другим не гнушаются — от АК—47 до пластиковых бомб. Любят застигать жертву врасплох и наносить удары в спину. Я с ними где и чем только не дрался! Кулаками, досками, ножами, пистолетами, один раз даже гаечным ключом… В тупиках, на автостоянках, в ресторане отеля «Империал», в ООН. — Он наставил палец на Каденбаха, и ноготь его оказался в дюйме от заостренного носа штурмана. — Запомни, тебе этого тоже не избежать.

Каденбах вглядывался в черты внезапно вспыхнувшего лица, словно бы впервые видел своего старшего помощника.

— Н-да, — наконец пробормотал он, — я слышал, они на все способны.

Брент, перенесясь за много миль, смотрел в переборку поверх головы штурмана.

— Они убили невесту Йоси Мацухары. — Как ни странно, в голосе прозвучала ядовитая насмешка. — Разумеется, из засады. Из АК—47 всадили ей шесть пуль в грудь. — Он с такой силой шарахнул кулаком по столу, что кружки жалобно зазвенели.

Подхватив свою, чтоб не опрокинулась, молодой штурман с беспокойством глянул на Брента, но того было уже не остановить.

— Чего еще ждать от арабов? Они в своей жизни ничего не видели, кроме тирании и убийств! Все они в каком-то смысле саббах. Веками правители безжалостно их угнетали, заставляли делать самую черную работу, а сами купались в роскоши. А ислам укрепляет решетки на их темницах. Это сухая, бесплодная религия, как та земля, на которой они рождаются. Ислам роковым образом лишает их даже тех крупиц надежды и самолюбия, которыми они наделены от веку. Ненависть и месть — вот все, ради чего они живут, что придает их убогой жизни какой-то смысл, потому они при случае никого не пощадят. Вечный рай уготован душе убийцы! Во всяком случае, так сулит им вера.

Каденбах неловко поерзал на скамье, и несколько секунд оба молчали, слушая привычные шумы вентиляторов и двигателей.

— Все это понятно, мистер Росс. Но хоть какая-то брезгливость, какое-то понятие о чести…

Брент засмеялся глухо и невесело.

— О да, у араба есть понятие о чести и достоинстве! Ему порой бывает стыдно… Он утомит тебя до смерти рассказами о своих подвигах. А его достоинство более чем поверхностно. Вместе с честью он носит его в рукаве и не задумываясь продаст мать за кучу сухого верблюжьего навоза, чтобы поддержать огонь в очаге.

— Но вы сказали, ему бывает стыдно…

— Стыдно, когда он не смог кого-то объегорить. Стыдно, когда не удалось убедительно солгать, чтоб обвести вокруг пальца лучшего друга, брата, отца. Порой ему стыдно выполнять унизительную работу за кусок хлеба. Но никогда, запомни, Чарли, — Брент назидательно поднял вверх палец, — никогда ему не бывает стыдно за совершенные преступления. Вот если он нарушил их извращенный кодекс чести, тогда на него падет позор, а то и нож в спину получит в глухом тупике.

— Но ведь среди них есть выдающиеся писатели, математики, врачи…

— То было тысячу лет назад. А нынче они настолько одержимы завистью и ненавистью, что и литература пропитана ими насквозь.

— И ничто их уже не исправит?

— Ничто на свете!

Каденбах смущенно откашлялся.

— Значит, они никогда не примирятся с поражением.

— Ты прав. Потому они с сорок восьмого года воюют против Израиля. Поражение для них позор, бесчестье, и они убьют любого, кто готов пойти на компромисс. Помнишь, какая участь постигла Анвара Садата?

— Стало быть, и для нас этому не будет конца. — В голосе штурмана слышалась обреченность.

Брент угрюмо кивнул.

Оба замолчали. На смену мыслям об арабах Каденбаху пришла другая, не менее тревожная. И он тут же высказал ее, озадачив собеседника:

— А как же переговоры между США и Россией в Женеве?

— Не понял.

— По-вашему, на русских можно полагаться? Можно верить, что они не снабдят арабов новейшим оружием?

Брент уставился в кружку.

— Соглашение достигнуто. Но лишь потому что они нас боятся. К тому же технология — это единственное, чем Соединенные Штаты и Россия удерживают свое владычество над миром.

Каденбах старательно избегал взгляда старшего помощника, словно опасался, что Брент прочтет в его глазах то, чего ему не хотелось выдавать.

— Думаете, они не поставят арабам самонаводящиеся торпеды и новые реактивные бомбометы?

Оснащенная активными и пассивными системами самонаведения русская торпеда 533 может выследить и уничтожить самую маневренную подлодку, а мощный бомбомет RBU—6000 с автоматической перезарядкой выпускает 300-миллиметровые бомбы весом в 400 фунтов каждая на шесть тысяч метров от атакующего судна. Это страшная угроза для подводных лодок, особенно для дизель-электрических. Брент наконец понял нервозность молодого штурмана. Вся команда встревожена слухами о новом оружии, несмотря на поступающие из Женевы, Москвы и Вашингтона заверения относительно того, что оно ни в коем случае не попадет к арабам.

— Да нет, они просто не решатся. Ведь тогда все последние американские достижения в области морского оружия будут переданы Японии и ее союзникам. Мы пошли на уступки, они тоже. Здесь действует точно такое же равновесие страха и недоверия, как в ядерном противоборстве. Оно приводит всех в ужас, но никто не рискнет его нарушить. Имей в виду, Чарли, русские ведь тоже не доверяют арабам. Во время Шестидневной войны египтяне обратились в такое бегство, что даже бросили свои зенитные комплексы, и сотни русских танков, и артиллерию. Русские им этого не простили.

Каденбах снова кивнул, но головы так и не поднял.

— Да-да, сэр, знаю…

Он не успел ничего добавить, поскольку разговор прервал внезапно оживший репродуктор на потолке.

— Мистер Росс, — раздался металлический голос, — главный механик Данлэп просит вас пройти в кормовой торпедный отсек.

Брент шепотом выругался. Беседа так увлекла его. Робкому, но смышленому Каденбаху удалось вырвать его из джунглей, в которых он заплутался по своей собственной воле. Наверняка штурман сделал это не без умысла, может, даже сговорился с Пабло Фортуно. Добрые они все-таки ребята. Он взглянул на медные часы над дверью: двадцать минут второго.

— Ну, мне пора. Надо посмотреть, что там случилось у Данлэпа, а в четырнадцать ноль-ноль заступаю на дежурство. — Он залпом осушил кружку и поднялся.

— До встречи, сэр, — улыбнулся Каденбах.

— Увидимся, штурман. Мир подлодки тесен.

Младший лейтенант принялся насвистывать мотивчик из диснеевского мультфильма.

Брент, улыбаясь, вышел в коридор. Миновал старшинскую кают-компанию, где за маленьким столиком сидел в одиночестве главный старшина-электрик Момо Кенкюся, запивая чаем сандвич, — запас суси давно вышел. Как все прочие японцы в команде (тридцать один человек из шестидесяти семи офицеров и матросов), Кенкюся — ветеран Сил береговой самообороны и опытный подводник. Невысокий, коренастый очкарик средних лет, круглое лицо изрезано морщинами многолетней усталости. На борту всего четверо старшин, каждый — мастер своего дела; после страшной глубинной бомбежки им больше других выпало потрудиться над израненной лодкой.

Старшина вскочил было, но Брент махнул ему рукой: сиди, мол. Ему вдруг стало неловко и стыдно за свой менторский тон в разговоре со штурманом.

— Хорошо стреляли, сэр! — на безупречном английском, каким владели все японцы, окликнул его Кенкюся. — Так им и надо, этим якудзам!

Брент благодарно улыбнулся и переступил через высокий порог. В отличие от старшинской кают-компании, центральный пост был переполнен; здесь висел тяжелый запах дизельного топлива и мужского пота, сопутствующий всем старым подлодкам. К счастью, хлорный запах уже испарился. Брент прошел мимо «рождественской елки», установленной в центре поста погружения. Так называется огромный контрольный щит, утыканный красными и зелеными лампочками, показывающими, открыты или закрыты различные клинкеты и клапана прочного корпуса. В настоящий момент «елка» сияла поровну красными и зелеными огнями. Открыты главный впускной клапан РДП[12], выхлопные патрубки, люк рулевой рубки и вентиляционные люки — как и полагается при движении на поверхности. Но красная лампочка клапана приема забортной воды в цистерне главного балласта горела зловещим светом. Здесь должен быть зеленый, и это каждому известно.

Люди сидели или стояли перед приборами, манометрами давления топлива, рядами вольтметров, амперметров, счетчиками оборотов вала. Медные части блестели даже в приглушенном красном свете аварийных лампочек. В отличие от компьютеризованного центрального поста атомной подводной лодки «Джордж К.Полк», где Брент служил, выйдя из стен академии, здесь ему открылся совершенно иной мир. Он прошел мимо двух огромных горизонтальных рулей, возле которых, несмотря на неспособность лодки к погружению, тоже толпились люди. Двое сидели перед штурвалами, а командир поста погружения и всплытия, молодой энсин по имени Герберт Бэттл, прислонился к переборке возле указателя глубины со шкалой от нуля до шестисот футов. Иной калибровки не требовалось: на глубине, превышающей шестьсот футов, море раздавит корпус, точно крекер, зажатый в сильном мужском кулаке.

Бэттл выпрямился и карими глазами уставился на Брента.

— Отменно стреляли, сэр!

Остальные подводники, набившиеся в тесный отсек, тоже повернули к нему головы, выражая восхищение.

Брент почувствовал прилив тепла.

— Спасибо, спасибо, — смущенно пробормотал он и быстро прошел в радиорубку, служившую одновременно шифровальным отсеком. Как офицер связи за нее отвечал непосредственно он. Чуть помедлив, заглянул внутрь.

Два связиста размонтировали обе рации и выложили части на маленькую скамейку. Один — связист второго класса Тони Ромеро по прозвищу Кром — еще недавно стрелял из пулемета пятидесятого калибра. А сейчас длинной тонкой отверткой и заостренными плоскогубцами он разбирал блок питания. Смуглый, приземистый, грудь колесом, руки сильные, мускулистые и длинные, как у орангутанга. Меж гривой черных взъерошенных волос и сросшимися на переносице бровями примостился довольно узкий лоб — за что его, собственно, и прозвали Кром — сокращенно от «кроманьонец». Насколько устрашающая у него внешность, настолько же кроткий нрав, к своей кличке он относится с добродушным юмором. Вся команда уважает молодого связиста не только за доброту, но и за профессионализм. Пожалуй, никто лучше него не разбирается в оборудовании.

Второй — шифровальщик второго класса Дон Симпсон. Словно по контрасту со своим соседом, это высокий стройный блондин. Он тоже умен и хороший специалист, но кажется, страшные поломки аппаратуры несколько выбили его из колеи.

— Пока не работает, мистер Росс, — удрученно сказал он Бренту, возникшему в дверном проеме. — Только РТР.

— Ладно, не отвлекайтесь, — ответил Брент, торопившийся на корму. — Я еще зайду.

— Есть не отвлекаться! — Симпсон улыбнулся. — Отлично стреляли, сэр!

— Спасибо. — Брент прошел в следующую дверь.

Ну что они все твердят одно и то же? Как будто другие плохо стреляли. Впрочем, таких успехов никто не достиг, и ему приятно, что люди это признают.

В три шага миновав крохотную — шесть на одиннадцать футов — камбузную рубку, он вступил в столовую — самое просторное помещение на борту. Она располагается над кормовым аккумуляторным отсеком и обставлена четырьмя столами и восемью скамьями. Он насчитал в столовой одиннадцать членов команды: четверо американцев играли в покер, четверо японцев склонились над го, трое читали. Никто не курил. С момента глубинной атаки лампочка, разрешающая курить, не загоралась ни разу.

Брента удивило такое многолюдье. Он-то думал, сменившиеся с вахты немедленно завалятся спать. Но, очевидно, глубинная атака, налет пикирующих бомбардировщиков, жуткая смерть троих товарищей, а потом их похороны взвинтили нервы до предела. Матросы точно так же не могут спать, как старший помощник.

— Всем оставаться на местах! — крикнул Брент, прежде чем кто-либо успел вскочить. И в ответ услышал дружное:

— Хорошо стреляли, сэр!

— Задницу нашу прикрыли, мистер Росс!

И снова Брент пробормотал что-то в знак благодарности и юркнул в кубрик, где висящие на цепях койки сейчас подняты, чтобы не мешать проходу. Переступив через еще один высокий порог, оказался в первом машинном отсеке.

Держась за стальной поручень, двинулся по узкому коридору меж двух мощнейших дизельных моторов. Шум адский. То, что на мостик и в другие отсеки доносится приглушенными выхлопами и рокочущей вибрацией, здесь буквально раздирает барабанные перепонки. Два укрепленных сверху генератора «Эллиот 1100» добавляют свои визгливые стоны к общей какофонии. При необходимости они могут вырабатывать мощность на 252 элемента батареи. Но теперь передняя и задняя аккумуляторные батареи уже полностью заряжены, и оба генератора обеспечивают только два главных дизеля, вращающих валы, а те в свою очередь отдают силу бронзовым винтам.

В машинном отсеке он застал троих. Главный старшина машинист Хисао Фукимото стоял слева, изучая приборный щиток; два моториста третьего класса проверяли уровень масла и обследовали манометры над шестнадцатицилиндровыми двигателями. У всех из карманов торчат тряпки, а помещение сверкает, как операционная: ни грязи, ни копоти, ни смазки — с полу есть можно.

При виде его все встрепенулись, но Брент замахал рукой и гаркнул:

— Вольно! Всем оставаться на местах!

Слов они, конечно, не расслышали, но поняли его жест. Старшина вновь повернулся к щиту, а рядовые посторонились, давая проход офицеру. Брент, шагнув через порог, проник в кормовой машинный отсек.

Точная копия первого. Трое несут вахту, шум такой, что собственного голоса не услышишь. Но отличия все же есть. Острый слух Брента сразу уловил посторонние звуки. За грохотом дизелей слышится гул вспомогательного генератора, установленного под переходом. Поскольку первый и второй насосы выкачивают воду из балластной цистерны, генератор работает на полную мощность, обслуживая вспомогательные насосы и компрессоры, удерживающие плавучесть. Брент быстро прошел и через это помещение, улыбнувшись механикам и захлопнув за собой дверь. Слава Богу, уши малость отдохнут! Брент очутился в помещении центрального поста управления энергетической установкой, что находится прямо над главными двигателями.

Перед большим пультом с множеством индикаторов, кнопок, рычагов стоял рядовой. Отсюда распределяется питание между генераторами, батареями, двигателями. Под панелью есть два датчика дистанционного управления двигателями на случай, если три других получат повреждения. Последняя надежда!

Рядовой вытянулся по стойке «смирно»; Брент кивнул ему и открыл дверь в кормовой торпедный отсек.

Он настолько загроможден, что по сравнению с ним все остальные помещения выглядят просторными. Расположенный над валами и винтами, он более всех подвержен вибрации. К тому же контуры отсека не отличаются приятной округлостью других помещений, повторяющих скругление корпуса. Напротив, он резко сужается к корме и четырем новым торпедным аппаратам типа «68».

Внушительные (21 дюйм в диаметре) медные крышки сгруппированных попарно аппаратов задраены. Они сверкают чистотой в окружении массивных труб, пружин, рычагов и прочей арматуры. Между двух параллельных труб светится четырьмя витринами красного стекла пусковая панель.

По обеим сторонам установки попарно, одна над другой, укреплены четыре торпеды типа «48» длиной девятнадцать футов каждая. Лишенный радиоуправления и самонаводящихся систем тип «48» может доставлять свои 600 фунтов взрывчатки только устаревшим способом времен Второй мировой войны. Однако при максимальной скорости 55 узлов и дальности 28 миль все равно они превосходят любую торпеду в мире, включая русские «53». Подводники вечно ругают их, но арабские торпеды и весь их арсенал противолодочного оружия так же управляемы, как брошенные камни, иначе «Блэкфин» был бы уничтожен еще во время первой встречи с эсминцами противника.

Над хищной «рыбиной» подвешены койки. Неплохая идея, переспать с торпедой! — подумал Брент.

Восемь человек сгрудились возле самого нижнего аппарата по левому борту — все торпедисты, за исключением главного механика, тридцатилетнего Брукса Данлэпа, чьи соломенно-желтые волосы уже подернуты платиновым налетом. У лейтенанта Данлэпа очень выразительные голубые глаза с зелеными искорками; в красноватом сиянии аварийных ламп они приобрели странный оттенок пурпурного мрамора с серебряными прожилками. Брукс обернулся и вытянулся по струнке. Остальным Брент не дал пошевелиться, сказав:

— Оставайтесь на местах.

Следы грязи и машинного масла, забившиеся в морщинки вокруг глаз и рта, подчеркивают усталость главного механика. Ботинки в грязи, руки с закатанными по локоть рукавами тоже все в саже и масле.

— Внешняя крышка открылась и ее заклинило.

Брент кивнул. Это не очень серьезное повреждение, пока внутренняя на месте. А она, кажется, на месте. Но на досках настила вода, и откуда-то явственно доносится журчанье. Данлэп указал ему на струю воды, льющуюся из клапана под торпедным аппаратом.

— Мало нам клапана для впуска забортной воды!

— Ничего, с ним трюмные насосы справятся.

Брент ощутил внутри глухое раздражение, оттого что его сорвали с места ради такого пустяка — разумеется, это пустяк в сравнении с повреждением цистерны главного балласта. Данлэп мог бы проинформировать его по судовой системе оповещения. Он ткнул пальцем в сплетение труб наверху.

— Там же есть перекрывающий клапан.

Данлэп устало вздохнул и закусил нижнюю губу.

— Перекроем… как только проверим, нет ли еще течи.

— Это все? — нетерпеливо спросил Брент.

— Нет, сэр, — отозвался Данлэп, ясно читая недовольство в глазах старшего помощника. И кивнул в сторону поста управления энергетической установкой. — Настоящие беды там. — Он провел Брента в соседнее помещение и остановился перед пультом. Рядовые расступились. — Где-то обрыв, а где — не можем найти.

— То есть… я не понял.

— Мы не можем переключить на электропривод. Даже если починим балластную цистерну, лодка не будет обеспечена питанием в подводном положении.

Брент понимающе кивнул. Теперь, больше чем когда-либо, они привязаны к поверхности и полностью зависят от дизелей.

— Я доложу командиру. — Он провел ладонью по лицу. — Электрики работают?

— Шестеро, мистер Росс. Но обрыв где-то под кормовой батареей, в трюме, возможно, в месте повреждения корпуса между сорок шестым и сорок седьмым элементами. Там до сих пор газ, и аварийная партия вынуждена работать в респираторах. Дело дрянь, сэр. Я думаю, взрывы повредили изоляцию, а теперь, когда вода в трюме прибывает, всю систему закоротило.

Наконец весь ужас ситуации дошел до Брента, и он почувствовал, как знакомые ледяные букашки поползли по спине.

— Черт! Хорошо еще, что ее не закоротило на четырехстах футах, а то бы там и остались. — Он ободряюще похлопал главного механика по плечу. — В любом случае мы привязаны к поверхности, лейтенант. Пока что на нашу плавучесть это не влияет.

— Да, сэр. Потому я и не стал беспокоить командира. У него и так хлопот по горло.

— Сейчас я сменю его на мостике и доложу обо всем.

— Благодарю, мистер Росс.

Брент повернулся и пошел к выходу, но уже у двери его настиг голос Данлэпа:

— Блестяще стреляли, мистер Росс. Вы с ребятами спасли нам жизнь.

Опять смущенно пробормотав что-то, Брент перешагнул через порог и быстро миновал все помещения в обратном порядке. На центральном посту его остановил техник по ремонту электронного оборудования Мэтью Данте, молодой черноволосый старшина первой статьи с большими карими глазами и приятным доброжелательным лицом. Он сидел перед машиной с клеймом американского флота WRL—8. В комплексе с мощным компьютером WRL—8 может автоматически распознавать и изолировать сигналы, определяя направление, частоту модуляции и длительность импульсов. Все эти данные проверяются по библиотеке потенциальных врагов для последующей идентификации. Словно бы на каждом выслеживающем тебя корабле имеешь своего шпиона.

Данте показал на пульт локатора.

— Вот, выловил только что большую рыбу.

— В зоне досягаемости?

— Пока нет, мистер Росс. Но скоро будет. Согласно моим данным, это эсминец номер первый. Наш друг кэптен Файт. Истинный пеленг ноль-три-семь. При нашей низкой посадке и покрытии, поглощающем лучи радара, ему трудно будет нас заприметить.

— Справится. А если это араб, нас можно считать покойниками.

В голосе Данте зазвучали металлические ноты, словно он сделался частью своего оборудования.

— Поиск осуществляется узконаправленным лучом с разбросом по азимуту не более одной целой пяти десятых градуса и частотой десять гигагерц. Его антенна на высоте сто восемь футов над ватерлинией, скорость вращения шестнадцать оборотов в минуту…

— Хорошо, хорошо, — прервал его Брент. — Так ты уверен, что это эсминец Файта?

— Абсолютно, сэр. Его почерк. — Он похлопал по компьютеру. — Эта машинка никогда не лжет.

Брент не мог не улыбнуться, глядя на открытое лицо техника.

— Ладно. Я немедленно доложу командиру, — повторил он и жестом усадил Данте.

Затем быстрым шагом миновал центральный пост и вышел в коридор, тянущийся вдоль всех офицерских кают. Уныние мгновенно рассеялось, как будто с него сняли оковы. На смену им приходили приятные воспоминания. Кэптен Джон Файт по прозвищу Тяжеловес как живой возник перед ним. Широкое волевое лицо под шапкой белоснежных волос, медвежья походка. Таких смельчаков не часто встретишь. Уже дважды — один раз в Средиземном море, а другой здесь, на Тихом океане, — Файт самоубийственными торпедными атаками своих «Флетчеров» спасал авианосец. Он потерял пять кораблей, не один раз побывал в таком пекле, из какого живыми не возвращаются, а его ничто не берет. Как будто ненависть даже смерть не в силах утолить. Единственный сын Файта служил переводчиком при американском посольстве в Дамаске. В 1981 году его похитили террористы и потребовали выкуп. Когда деньги были уплачены, тело юноши нашли в мусорной свалке на окраине города. С него заживо содрали кожу, а член по арабскому «обычаю» отрезали и засунули в рот. За это Файт никогда не устанет мстить.

Брент Росс вошел в свою тесную каюту, натянул вязаный свитер с высоким воротом, нахлобучил шлем, на ходу застегивая молнию на подбитой мехом куртке. Через секунду он уже поднимался по лестнице в рулевую рубку.

Помещение — шестнадцать футов высотой и восемь в диаметре — представляет собой как бы поставленный «на попа» корпус в миниатюре. Рулевая рубка в полном смысле нервный центр лодки; здесь находятся оба перископа (широкоугольный поисковый и командирский шестикратного увеличения), аксиометр, манометр, аппарат связи с машинным отделением, индикатор скорости, счетчики оборотов, панель телефонной связи, радар, сонар, компьютер управления торпедами (КУТ). Отсюда вахтенные операторы выводят лодку на позицию торпедной атаки. А сейчас в рубку набилась вся ударная группа. Сельди в бочке, подумал Брент.

Все, как по команде, повернулись, чтобы поприветствовать старшего помощника. Он подошел к энсину Роберту Оуэну, помощнику дежурного по судну, который стоял перед компьютером. Коренастый, с брюшком, несмотря на скудную кормежку, и неизменно разлитой по круглому лицу спокойно-приветливой улыбкой, энсин кивнул на КУТ.

— Зверь, а не машина, сэр! Я проверил — работает как хронометр.

Брент окинул взглядом сердце и мозг всей командной системы. Посмотрел на часы: заступать на дежурство еще рано. Тронул рычаг, и рубка сразу наполнилась гулом. Установка состоит из двух контрольных щитов. На верхнем светятся белой калибровкой двенадцать циферблатов, каждый из которых выдает информацию, необходимую для поражения цели: скорость, дальность, относительный пеленг, время, курс и прочее. В правом верхнем углу расположен замыкатель цепи стрельбы. На нем, когда машина переварит все данные, загорится красный разрешающий сигнал, и заданные глубина, скорость, угол пуска торпед будут автоматически сообщены торпедным аппаратам.

Брент повертел рукоятки на нижнем щите, поставив задачу компьютеру, и стал наблюдать за показаниями индикаторов. Наконец одобрительно кивнул.

— Техника, прямо скажем, допотопная, — заметил Оуэн. — Это вам не атомные подлодки. А все ж таки работает.

— Да уж, — откликнулся Брент, — спроси хоть у «Гефары».

В рубке засмеялись.

Брент выключил устройство и повернулся к связисту второго класса Гороку Кумано, тщедушному человечку лет сорока с черными редеющими волосами. Кумано прежде служил на торговом флоте и на судах «самооборонщиков». Умный, образованный, он проглатывает выпущенные в США инструкции по компьютерной технике, как будто английский его родной язык. Перед ним на маленьком приставном столике рядом с гидролокатором лежит разобранный блок радара надводного и воздушного поиска SPS—10. Брент склонился над ним.

— Ну что, Гороку? Неужто жесткий диск поврежден?

Японец ткнул острым, как скальпель, инструментом в блок питания.

— Да нет, лейтенант, диск в порядке, но во время глубинной атаки параллельные порты закоротило.

— А как насчет последовательных портов и программного обеспечения? Может быть, здесь есть какой-то выход?

Кумано поднял на него глаза, слегка удивленный осведомленностью старшего помощника, и покачал головой.

— Наше программное обеспечение не отличается большой гибкостью. На этот прибор нам нужны два последовательных порта. — Острием скальпеля он коснулся керамической дощечки. — Я пытаюсь переконфигурировать их с помощью этих переключателей.

— Ну и как? Будет работать? Что в руководстве сказано?

Японец повел плечами.

— Да чушь собачья.

— То есть?

Гороку поставил толстенную книгу на стеллаж, прибитый к переборке.

— Эта плата сингапурского производства… а вы же знаете, какие они остолопы. Написали руководство на смеси японского с китайским. Эти иероглифы никто не сможет понять, кроме автора. — Он обреченно вздохнул. — Нужна новая плата, вот что я вам скажу.

— А есть у нас запасная?

— Нет, сэр, нету.

— Черт! В следующий раз лично прослежу, чтобы брали дубликаты.

— Вот это разумно. Надо брать весь запасной комплект. — Он замолчал, и медленная улыбка, точно разлитое масло, расползлась по плоскому лицу. — Классно стреляли, мистер Брент.

Присутствующие поддержали его одобрительными возгласами.

Забормотав «спасибо, спасибо», Брент взлетел по трапу на мостик. Там вместо обычных шести вахтенных он увидел десять человек. Командир, несший дежурство по судну, рулевой, впередсмотрящие по левому и правому борту у ограждения, еще двое у перископов и четверо у 20-миллиметровых «Эрликонов» в кормовой части мостика. Уильямс глянул на часы и улыбнулся.

— Рановато, старпом. — (Из всего экипажа только он пользовался таким фамильярным сокращением.) — Не спится, что ли?

Уильямс, кажется, хочет наладить отношения. Подавив свои истинные чувства, Брент ответил с напускной веселостью:

— Да скучно там, командир. А здесь такое общество.

Оба засмеялись. Брент поставил его в известность о заклиненной крышке торпедного аппарата, о протекающем клапане и обрыве силовых кабелей, о потере электрической тяги и о том, что Данте опознал радар Тяжеловеса.

Негр слушал и угрюмо кивал.

— Н-да, конечно, в настоящий момент обрыв привода ничего не меняет. А все же хотелось бы, чтоб электродвигатели работали исправно. До Токийского залива еще далеко, всякое может случиться. — Он потянул носом. — А «кто он такой, ваш Тяжеловес? Командир эскорта?

— Да, сэр.

— Какова экономическая скорость хода у «Флетчеров»?

— Зная Файта, скажу почти наверняка: он гонит свою посудину на двадцати четырех узлах. Его второе прозвище Полный Вперед.

— Сколько ж у этого парня кличек?

— Он человек многогранный.

Уильямс прищурился.

— Если не свернет с курса и не сбросит скорость, то мы его увидим часа через четыре — к концу вашего дежурства.

— Да, скорей всего.

— РТР вызывает мостик! — донеслось из репродуктора.

Уильямс включил микрофон.

— Здесь мостик.

— Цель на ноль-три-семь движется к нам. Дальность девяносто семь миль. Сигналы идентифицированы: это первый эсминец из сопровождения «Йонаги». Командир — кэптен Джон Файт.

— Скорость?

— Двадцать четыре узла.

— Понял. — Уильямс оглянулся на Брента, и в глазах его мелькнуло что-то похожее на уважение. — Вы и впрямь хорошо его знаете.

— Я шесть лет плавал с кэптеном Файтом, сэр.

Взгляд Уильямса был прикован к скоплению туч у северо-западного горизонта — только они омрачали чистоту небесного купола. День выдался на диво; переменчивый бриз лишь изредка прочерчивал полоски ряби на водном зеркале.

— Бывает же такое, Брент, — задумчиво проговорил он.

— Вы о чем?

— Об этом самом. Подводная лодка времен Второй мировой с американо-японским экипажем, под командованием… чернокожего.

— Держимся однако.

Брент готов был поклясться, что Уильямс хотел сказать «черномазого» и в последний момент передумал. Обычно он не выбирает выражений. Брент унесся воспоминаниями в те времена, когда они жили в одной клетушке нью-йоркской казармы. Негр довольно много пил, а как выпьет, становился агрессивным и начинал по поводу и без повода изводить Брента своими придирками. В футбольных спорах дело едва до драки не доходило. Уильямс, подогретый виски, распалялся и орал: «Да я б тебя на поле дерьмом накормил!» А Брент в долгу не оставался: «Да я б об твою задницу и ноги бы не стал марать!» Подобный обмен любезностями вырос в прочную взаимную ненависть, которую оба старательно сдерживали.

— По-моему, люди притерлись друг к другу, — добавил Брент.

Уильямс с улыбкой кивнул.

— Чтоб я сдох, у меня лучшая команда на свете!

Враждебность вмиг растаяла в душе Брента.

— Не могу не согласиться, капитан. Ели б не команда, давно бы нам лежать на дне.

Резко сменив тон с романтического на деловой, Уильямс завел привычный монолог, произносимый при смене дежурства. Все это Брент и без него знал, но, согласно уставу, необходимо официально передать заступающему информацию.

— Идем на шестнадцати, курс ноль-три-ноль. Четыре главных дизеля работают на трехстах двадцати оборотах. Ветер северо-западный, два балла. Умеренная зыбь. Рации, передатчик системы «свой-чужой» и радар вышли из строя. Сонар действует. Опознавательные огни включены. — Он вытянул руку по направлению к сигнальному прожектору в кормовой части мостика. — FM—10 до сих пор не наладили, так что Файту придется обойтись световыми сигналами. Его позывные «Альфа, Альфа», наш отзыв «Зулу, Оскар».

— «Зулу, Оскар», — повторил Брент. — Понял, сэр.

— Так или иначе, когда он появится, я буду на мостике. Но на всякий случай подготовьте сигнальщика. Не хотелось бы, чтоб командир родного эсминца сдул нас с воды.

Брента опять кольнула обида: в тоне он уловил некое назидание, однако выдавил из себя почтительное:

— Слушаюсь, сэр.

— Мы тащим семьдесят тонн воды в балластной цистерне, — продолжал Уильямс, — но насосы пока справляются. Я не стал затоплять вторую цистерну — и так уж зарываемся носом. Крен выравниваем за счет второй и четвертой дифферентных цистерн. Ваш помощник — энсин Бэттл отвечает за пост погружения. Двадцатиммилиметровки в боевой готовности, пятидесятый калибр заряжен и поставлен на предохранитель. В случае тревоги до прибытия расчетов к пулеметам станут впередсмотрящие. Вопросы есть?

— Солнце? Смена курса?

— Я поговорю с Каденбахом и по системе оповещения передам вам точное время заката. Смены курса за время вашего дежурства не предвижу, но после вечерних астрономических наблюдений штурман даст вам знать. — Он кивнул на микрофон, подвешенный к ветрозащитному экрану. — Его уже починили — большое удобство для голосовых связок. При сильном волнении закрыть и задраить люк.

Брент уже с трудом обуздывал раздражение. Есть же постоянно действующая инструкция: люки задраиваются только по особому приказу командира. К чему повторять прописные истины. И все-таки Брент по форме отрапортовал:

— Есть задраить люк при сильном волнении моря или поступлении особого приказа.

— Хорошо! Пост сдал.

— Пост принял, командир.

— Мостик! — послышался в репродукторе голос Крома.

— Здесь мостик! — Уильямс нагнулся над микрофоном.

— «Свой-чужой» работает, сэр.

— Слава Богу! — облегченно вздохнул Уильямс. — Уже легче, старпом. Хотя бы от наших можно не ждать сюрприза.

— Хорошая новость, сэр.

По стальным ступеням загрохотали ботинки; из рулевой рубки поднималась смена. Через минуту Уильямса не было на мостике. Брент подошел к ограждению и стал смотреть на нос лодки. Тем временем к штурвалу встал старший матрос Джей Оверстрит. Двое впередсмотрящих заняли позиции по обеим сторонам мостика; еще двое матросов поднялись к перископам; четверо прошли к «Эрликонам». Все в теплых куртках и шлемах, на шее бинокли. Впередсмотрящие уже начали обследовать свои сектора. Брент предупредил смену о приближающемся эсминце, хотя знал, что это уже ни для кого не тайна: подпольный судовой «телеграф» — самая быстрая и надежная система оповещения.

Он сообщил старшине-сигнальщику второго класса Тодду Дорану пароль и отзыв. Маленький белокурый юнец, утопающий в теплом обмундировании, повторил позывные и снова приставил к глазам бинокль. Брент и сам умел обращаться со световой сигнализацией, однако дежурный офицер не имеет права отвлекаться на такие пустяки, ведь на нем вся ответственность за происходящее на судне. Брент тоже поднес к глазам бинокль.

Лодка уверенно режет форштевнем невысокую волну, обдавая борта зеленоватыми брызгами. Вода вливается в незакрытые сейчас шпигаты[13] по всей длине корпуса, что позволяет осуществлять и быстрый дренаж и не менее быстрое затопление при погружении. Уходя под воду, выхлопные трубы с бульканьем выпускают отработанный газ, а противоположные номера, еще незахлестнутые водой резким стаккато изрыгают синий дым и белые фонтаны. В кильватере остается длинный веерообразный шрам.

Откуда ни возьмись накатил огромный вал, достигнув площадки перископа. Из сходного люка послышались панические крики. Брент захлопнул тяжелую бронзовую крышку и включил микрофон.

— Командир!

— Слушаю! — без промедления откликнулся голос.

— Волнение усиливается. Только что окатило мостик. Разрешите «поработать» горизонтальными носовыми рулями.

— Потеряем скорость, мистер Росс.

— А если нас утянет под воду, останемся без питания.

Перспектива не слишком заманчивая. Все молчали, глядя на старшего помощника. Напряжение сделалось почти осязаемым.

— Хорошо, старпом. Сейчас распоряжусь. Угол определите сами.

Через несколько секунд лодка с шумом выпустила горизонтальные рули, похожие на слоновьи уши. Брент поглядел на нос и проговорил в микрофон:

— Пост погружения!

— Здесь пост погружения! — отозвался энсин Герберт Бэттл.

— Угол дифферента на нос четыре градуса!

— Есть угол дифферента на нос четыре градуса!

Брент вздохнул свободнее, хотя слышал, как ритм дизелей замедлился от добавочной нагрузки. Осадка все равно велика, иначе и быть не может с поврежденной балластной цистерной, но по крайней мере палуба теперь в относительной безопасности. Он отодвинул предохранительную защелку на люке и отступил на шаг, когда тугие пружины со звоном откинули крышку.

Обеими руками ухватился за экран. Облако на горизонте клубилось зловещим грибом. В этих широтах грозы возникают мгновенно. Он уже видел свинцовую завесу дождя, пронзенную стрелами молний. Как ни странно, косые солнечные лучи играли со струями ливня, расцвечивая их радужными бликами.

Штормовой фронт проходит пока вне их курса. Но угроза очевидна. Если они попадут в шторм, поврежденная цистерна быстро заполнится, и лодку не удержать на поверхности. А под водой без электроэнергии им каюк. Смерть будет медленной и ужасной.

Брент пристально вглядывался в границу моря и неба. Невзирая на близкий шторм, повреждения судна и нелады с командиром, у него вдруг потеплело на сердце. Там, за горизонтом Тяжеловес Файт, а дальше «Йонага». Скоро он увидит боевых товарищей и живой анахронизм — адмирала Фудзиту. По крайней мере есть надежда.

Ничто так не дает почувствовать реальные грани жизни и смерти, как море. Именно в море человек вступает в извечное единоборство с чуждой, враждебной стихией, даже когда на первый взгляд она тиха и покорна. Человека здесь постоянно подстерегает самая мучительная гибель, однако море тысячелетиями влечет его к себе.

Почти два часа вахта шла спокойно. На мостике царила тишина; время от времени рулевой снимал показания барометра, термометра и заносил их в судовой журнал. К счастью, шторм не набрал нужной силы и теперь обрывки его смещались к западу, поливая море жемчужным дождем и отступая перед лучами солнца. Опасность миновала; Брент расслабил напряженные мышцы и позволил ветру развеять остатки недавнего уныния.

С потрясающей отчетливостью перед глазами возникла Дэйл Макинтайр. Вот ведь взяла моду приходить и мучить его! Хотя бы прикрылась чем-нибудь, а то вечно является в костюме Евы. Роскошно вылепленное тело так близко, что стоит протянуть руку — и коснешься его. Округлые груди с бутонами сосков, осиная талия, бедра и ягодицы, достойные кисти Гойи. Пылающая кожа струится как шелк под его руками, голову кружит слабый аромат духов. Он закрыл глаза и будто наяву почувствовал сладкую тяжесть воспаленного страстью женского тела.

— Расстояние до эсминца тридцать семь миль, истинный пеленг тот же — ноль-три-семь, — сообщили из репродуктора.

Дэйл скрылась.

— Хорошо, — буркнул он и затряс головой, разгоняя мечты, словно туман.

Файт уже близко, на курсе перехвата. Впервые за много месяцев он заметил ни с чем не сравнимую красоту открытого моря. Взгляд полетел вдаль по курсу Файта. Темно-синяя, как отшлифованный аквамарин, линия горизонта, воду морщит легкая зыбь, ослепительно сверкая на солнце. Красиво, но никогда нельзя доверять этой коварной красоте.

Волны катятся мимо, обдавая лицо солеными брызгами. Он впустил в легкие чистый воздух, облизнул губы. Ветер холодит щеки и нос. После пережитого ужаса, когда жуткая смерть на дне была близка, дыхание ветра казалось манной небесной и постепенно вытравило смешанный запах блевотины, экскрементов, горелой нефти, который осквернил внутренности лодки. Как друг и утешитель, бриз что-то тихонько шептал на ухо. Брент внезапно ощутил себя в раю и застыл на палубе, наслаждаясь гармонией вне времени и пространства. Я жив, молод, силен! — хотелось крикнуть всему миру.

После битвы начинаешь больше ценить жизнь. Гибель врагов и друзей как бы подчеркивает дарованное тебе счастье остаться в живых. Как только стихает канонада, в голове настойчиво звучит рефрен: «Все кончено, я жив!» И как долго ему еще будет везти?..

Последний час вахты пролетел быстрее трех предыдущих. От шторма не осталось и следа, волнение улеглось. Солнце скатилось к горизонту, синева неба стала еще насыщенней. Данте время от времени докладывал о приближающемся эсминце. Когда «первый» был уже в двадцати милях, на мостике появился Реджинальд Уильямс.

— Истинный ноль-три-семь, относительный ноль-один-ноль, дальность девятнадцать, — сообщил он Бренту.

— Да, командир. Скоро увидим грот-мачту. — Брент поднял глаза к перископу. — Эй, ребята, глядите в оба!

— Есть, сэр! — хором отозвались впередсмотрящие.

Уильямс проговорил в микрофон:

— РТР, доложить обстановку! — Пальцы, точно гребешок, зарылись в многодневную щетину на подбородке.

В голосе Данте Брент уловил озадаченные ноты.

— Цель на ноль-три-семь прибавила до тридцати двух узлов!

— А курс?

— Прежний, сэр.

— Хорошо. Это его предельная скорость, старпом?

— Так точно.

— Странно.

Действительно, странно. Брента охватило недоброе предчувствие, какое возникает у людей, прошедших огонь, воду и медные трубы, задолго до появления опасности.

— Я бы объявил плюс один, — тихо проговорил он.

Уильямс тут же прокричал в люк:

— К бою готовсь!

Немедленно раздался топот по трапам и стальному настилу. В течение минуты артиллеристы заняли боевую позицию, водонепроницаемые люки корпуса были плотно задраены. Брент одел каску, снял с предохранителя «Браунинг» и поводил стволом из стороны в сторону. Боумен вскрыл новый ящик боеприпасов. Кром возился с пулеметом пятидесятого калибра по правому борту мостика. Расчет пятидюймовки загонял снаряд в казенную часть. Уильямс перешел к дальномеру, а самый опытный рулевой Гарольд Сторджис встал к штурвалу и сигнализатору. Аварийную группу, по приказу командира, возглавил матрос первого класса Тацунори Хара. На площадке перископа появились новые впередсмотрящие.

Из репродуктора монотонно звучало тысячу раз слышанное:

— Носовой торпедный отсек к бою готов! Пост управления энергетической установкой к бою готов! Центральный пост к бою готов! Носовой дизельный отсек к бою готов!..

После рапорта энсина Роберта Оуэна из рулевой рубки главный механик Данлэп доложил о том, что несмотря на все усилия электриков обрыв все еще не найден. Уильямс выругался сквозь зубы.

Из люка донесся новый голос:

— Эй, наверху! Прошу разрешения подняться на мостик. — Это был капитан авиации Колин Уиллард-Смит. — Хочу заметить, командир, что здесь я свою задачу выполнил на славу. Не могу ли быть чем-нибудь полезен?

Лицо Уильямса скривилось в подобии улыбки.

— Разрешаю!

Уиллард-Смит, одетый в теплое обмундирование адмирала Аллена, выбрался из люка.

— Чертовски любезно с вашей стороны, сэр, — сказал он, выпрямляясь.

Уильямс указал на горизонт.

— На нас оттуда чешет консервная банка, точно бродвейская бикса за хмырем в субботний вечерок.

— Бикса за хмырем? — переспросил англичанин. — Вы имеете в виду: проститутка за возможным клиентом?

Уильямс и Брент хмыкнули; рядовые лишь поджали губы.

— Точно бес, изгнанный из Вестминстерского аббатства, капитан, — пояснил Брент.

— А-а, понятно. — Уиллард-Смит поднес к глазам бинокль и небрежно махнул в сторону правого борта. — Это что же, вон та, на красной шестидесятке?

— Что-что? — не понял Уильямс.

Брент слишком резко повернул голову и опять почувствовал боль в шее.

— Примерно триста градусов, капитан.

— В самую точку.

Сигнальщик прокричал:

— Эсминец, пеленг три-ноль-ноль, дальность одиннадцать!

Бинокли взметнулись вверх; Брент тут же отыскал его: корпус пока не виден из-за земной кривизны, а надстройка уже показалась. Наверняка эсминец использовал в качестве прикрытия шторм. Брент привстал на мыски. Леденящий страх снова пополз вдоль позвоночника.

— Араб, капитан.

— Откуда такая уверенность?

— Модернизированный «Джиринг». На носу одно пятидюймовое орудие, по миделю нарастили четырнадцать футов для бункеровки. У нас таких нет. В нашем сопровождении одни «Флетчеры».

— Расчеты! Вести цель по пеленгу три-ноль-ноль. Орудия к бою! — Уильямс обратился к Бренту: — Видать, выключил всю электронику и втихую выслеживал нас.

— Нет, не думаю, командир.

— А что думаете?

— Думаю, он охотится за Файтом. Скорее всего, патрулировал поблизости и с одного из самолетов получил сообщение об эсминце. Нас теперь трудно заметить — мы слишком низко сидим. Он хочет захватить Файта врасплох.

— Много хочет! Файт как пить дать засек его на радаре.

— Совсем недавно, когда он вынырнул из полосы шторма. Потому «первый» и прибавил скорость.

— А наш «свой-чужой»?

— Арабы вряд ли могут его запеленговать из-за скачков частоты.

— Верно, старпом. — Уильямс постучал кулаком по лбу и растерянно проговорил: — Что это со мной? Память стала подводить.

— Судно, пеленг ноль-один-ноль, дальность двенадцать!

Брент снова вскинул бинокль.

— Топ марса. «Флетчер», командир. Это наш, не сомневайтесь.

Уильямс прокричал в люк:

— Курс ноль-один-ноль! По левой скуле к нам движется вражеское судно на десяти часах. Пеленг буду сообщать по ДПЦ. Мистер Оуэн, переносите мои сведения на КУТ. Обоим торпедным отсекам приготовиться к атаке. — Он рявкнул в микрофон: — Главный механик Данлэп!

— Слушаю, сэр!

— Сколько мы можем делать в час, чтоб не потонуть.

— Узлов двадцать, сэр.

— Как подшипники главного гребного вала?

— Холодные, капитан.

— И на том спасибо. Средний ход!

— Есть средний ход!

Сторджис переложил руль, дизели заработали в усиленном ритме. Волна ударила в борт и окатила расчет пятидюймовки.

— Горизонтальные рули вверх на три градуса!

Нос лодки слегка вздернулся.

— Капитан, — донеслось из рубки, — идем двадцать узлов, четыреста десять оборотов.

— Отлично.

— Они открыли огонь! — хором взвыли впередсмотрящие.

Араб выпустил два коричневых облака. В воздухе просвистели снаряды весом в пятьдесят пять фунтов. На расстоянии сотни ярдов по носу «Блэкфина» выросли две водяные башни.

— Черт, мы уже в створе! Эй, Сторджис, право на борт! Держать равновесие! Ответим залповым. — Он взглянул на ДПЦ. — Курс ноль-девять-восемь.

Сторджис повторил команду, глядя на индикатор угла перекладки руля.

— Простите, мистер Росс, — сказал Уиллард-Смит, — у нас ведь тоже есть пятидюймовое орудие. Почему мы не открываем огонь?

— Отсюда его не достать. Наша пятидюймовка заряжается вручную. Двадцать пятый калибр. А у него четыре орудия тридцать восьмого калибра заряжаются механически. Мы можем делать десять залпов в минуту, а он — больше двадцати на каждое орудие. Следующий залп будет с недолетом. Они попытаются взять нас в вилку, а потом откроют беглый из всех орудий.

— То есть больше ста выстрелов в минуту?

— Да.

— Недурной переплет, да?

Вспышка, клубы дыма, короткий свист — и два зеленых столба взмыли вверх в пятидесяти ярдах по левому и правому борту.

— Ну вот, мы в вилке, — сказал Брент.

— Можно поздравить друг друга? — усмехнулся Уиллард-Смит.

— Курс ноль-девять-восемь взят, сэр, — доложил Сторджис.

— Что на ДПЦ, командир! — прокричал из люка Оуэн.

— Пока ничего. Следите за своими приборами, мистер Оуэн.

— На цели! — хором воскликнули горизонтальный и вертикальный наводчики пятидюймовки.

— Он в створе, сэр, — сообщил командир орудия.

— Беглым — огонь! Хрен с ним — куда попадете! Но я не дам ему потопить нас, как котят.

Из короткого ствола вырвалось пламя. Люди на мостике застонали, держась за уши. Ноздри защекотал запах кордита. Новый снаряд со скрежетом ушел в казенную часть. По левому борту «Джиринга» тоже выплеснулась колонна воды. Брент услышал приказ командира орудия:

— Вверх на два градуса, восемьдесят ярдов по нормали, поправка тридцать!

Пушка дала новый залп.

— Берет право на борт, командир! — крикнул Брент.

— «Первый» на подходе, сэр!

Серый «Флетчер» выплыл из-за горизонта по левому борту лодки. Брент всегда восхищался величавой грацией «Флетчеров». На корпусе четко видна черная единица. Два орудий в носовой части изрыгают огонь. Вокруг арабского судна замелькали короткие вспышки. Но как ни странно, арабы проигнорировали их. Главная батарея «Джиринга» вела беглый огонь по лодке.

Бренту показалось, что он заглянул в адову бездну. Орудия палили с такой скоростью, что, казалось, весь эсминец объят пламенем. Вопили, стонали, шипели, визжали снаряды. Море дыбилось невысокими всплесками. Низкий борт лодки — трудная мишень, поэтому арабы пытаются задавить ее огневым напором.

— А почему они в нашего не стреляют? — прокричал Уиллард-Смит в ухо Бренту.

— Наверно, хотят сперва отомстить за «Гефару».

— Вот дураки!

— Право на борт! — приказал Уильямс Сторджису. — Курс два-шесть-пять! — А потом наклонился к люку. — Мистер Оуэн, как только выправим курс, я начну давать вам пеленг для торпедной атаки. Мне нужна стопроцентная точность.

Брента удивили такие маневры. Уильямс подходит почти вплотную к «Джирингу», хочет ввести в действие все шесть носовых торпедных аппаратов. Но ведь пока они подойдут на идеальное расстояние для торпедной атаки, — эсминец успеет их потопить. Стопроцентное растворение означает, что торпеды пойдут открытым веером: одна по носу, четыре по миделю и одна по корме. Если обеспечить попадание, Файту не составит труда добить араба. Все-таки крепкий мужик этот Уильямс. Другой бы на его месте бросился под прикрытие эсминца. Да, такое решение было бы самым логичным и разумным. Но логика и разум выиграли гораздо меньше сражений, чем смелость и неожиданная тактика. Должно быть, это и имел в виду Уильямс, когда сказал: «Я не дам ему потопить нас, как котят!»

— Открыть наружные крышки аппаратов с первого по шестой! — крикнул в люк Уильямс.

— Командир… — Брент придвинулся к нему поближе, — по-моему, рано. На двадцати узлах мы затопим торпедный отсек.

Уильямс выругался и кивнул.

— Отставить, мистер Оуэн! Не открывать.

«Блэкфин» еще не успел развернуться, как произошло первое попадание. Брент, будто в замедленной съемке, следил за подлетающим снарядом — тот скользил над водой большой синей бутылкой, потом смерть метнулась к ним, оставляя на воде разбегающуюся рябь и вздымая фонтаны брызг.

Снаряд перелетел через правый борт и врезался в станину пушки. Артиллеристы разом отскочили; Боумена от сотрясения сшибло с ног; Брент пошатнулся. В ушах его взвился хор испуганных, гневных, страдальческих воплей. Осколки ударили по ветрозащитному экрану и взмыли к трубам перископа; на палубу посыпались части человеческих тел.

Немного придя в себя, Брент увидел Уильямса и Уилларда-Смита, лежащих навзничь на палубе. Он во всю глотку заорал в люк:

— Курс два-шесть-пять! Что там с тобой, черт побери?! Санитары — на мостик!

— Есть, сэр! — донеслись из рубки испуганные голоса.

Уильямс лежал у ног Брента; каска сбилась набок, весь лоб и шея в крови. Пятидюймовка угрожающе свесилась с борта, и покачивалась в такт лодке, удерживаемая одним палубным пиллерсом. Четверых из расчета «смыло» за борт, еще двоих, как букашек, расплющило о кормовую часть мостика. Два «Эрликона» разнесло в щепки вместе с пулеметчиками. Голова одного из впередсмотрящих мелькала в волнах, другой окровавленным тюфяком повис на ограждении. Из разорванной груди хлестала кровь; как поломанные спички, торчали белые ребра, одну ногу оторвало до колена. Кром и его заряжающий, старшина Юйдзи Итиока, стояли рядом с Уиллардом-Смитом, который встал и прислонился к ограждению. Кажется, кроме легкой контузии, у всех троих ничего нет. Впередсмотрящие с мостика и Боумен скрючились в углу и глядели на Брента широко раскрытыми от ужаса глазами.

— По местам! — взревел он.

Рядовые и старшина-артиллерист на полусогнутых бросились выполнять приказ.

— Здесь кровь, сэр! — окликнул из люка Оуэн.

Брент понял, что кровь одного из наводчиков орудия сочится сквозь клапан главного индуктора.

— Потерпите! — бросил он. — Вся лодка в крови.

— Курс менять будем? — спросил Оуэн.

Оглядевшись вокруг, Брент ощутил в жилах знакомую раскаленную лаву. Отомстить! Отомстить! Осторожность, страх, здравый смысл — все поглотила первобытная жажда мести. Ну нет, тем, кто сотворил такое с его лодкой, с его товарищами, это даром не пройдет.

— Так держать! — глухо прорычал он. — Убью сукина сына! Вести цель!

На мостике появился санитар Тисато Ясуда и с ним еще двое молодых матросов.

— Займитесь ранеными! — приказал Брент. — А потом промойте клапан главного индуктора.

Сторджис без посторонней помощи дотащился до штурвала; его тоже контузило. А Уильямс был без сознания. Брент помог матросам протиснуть грузное тело в люк.

Над головами жужжали гигантские насекомые, вода ручьями лилась на мостик, но им стало полегче: Файт отвлек на себя часть арабского огня и отвечал на него пальбой из всех пятидюймовых орудий — их у него на одно больше, чем у «Джиринга». Теперь уже враг попал в крутой переплет: снаряды свалили 40-миллиметровую установку, по миделю вспыхнул пожар, в носовой части пробоина.

Брент занял позицию у дальномера.

— Ну что, рулевой, все в норме?

— Да, сэр, порядок, — ответил Сторджис, крепко вцепившись в штурвал. — Курс два-шесть-пять. Скорость двадцать.

Матроса, получившего ранение в грудь, и другого, с оторванной левой рукой, протащили через люк Ясуда, Кром и Уиллард-Смит.

— Остальные мертвы, — сообщил санитар.

Брент оглянулся на тело, висящее на ограждении перископа. Кровь еще струилась, загустевшая, словно клубничное желе.

Ясуда проследил за взглядом командира.

— Снять его?

Брент мотнул головой.

— Нет, опасно. Потом. Сначала раненые.

Санитар и двое помощников скрылись. Брент повернулся к летчику.

— Вы нам очень нужны, капитан. Рук не хватает. Я не могу оголить боевые участки.

— Жду ваших приказаний.

— Сможете стрелять из пятидесятого? — Брент кивнул на «Браунинг» по левому борту.

— Да. Мы с ним старые приятели.

— Тогда становитесь к пулемету.

Англичанин побежал выполнять указание, проверил затвор и боеприпасы. Старшина-артиллерист Боумен почтительно сказал ему:

— Заряжен, сэр. Сто десять выстрелов.

Уиллард-Смит кивнул и взялся за бинокль.

Брент еще раз прикинул ситуацию. Араб пересекает путь по носу с правого на левый борт, и скорость приличная. Обе пятидюймовки не прекращают огня; к тому же «Джиринг» выставил оба пятитрубных торпедных аппарата. Файт приближается с правого борта, и если ни тот ни другой не сменят курс, то первый эсминец пройдет у них по корме, а «Джиринг» подсечет нос. То есть «Блэкфин» окажется между двух огней. Он стиснул зубы, набираясь решимости. Ничего, положимся на удачу, теперь шансы повысились!

— КУТ! — приказал он в микрофон. — Оценить обстановку! Высота мачты сто двадцать футов. — Брент взглянул в прицел дальномера: корпус эсминца расколот пополам; левая часть выше правой. Вращая маховик настройки, он совместил половинки. — Пеленг!

Оуэн снял показания репитера.

— Пеленг ноль-два-три.

Еще один взгляд на дальномер.

— Дальность восемь тысяч восемьсот. Курс цели один-пять-пять, курсовой угол ноль сорок два. Цель движется юго-восточным курсом с уклонением на сорок два градуса от нас.

Через несколько секунд Оуэн прокричал:

— Взято!

Это означало, что информация заложена в компьютер управления торпедами.

— Расстояние? — спросил Брент в микрофон, имея в виду расстояние от подлодки до предполагаемого курса цели.

— Пять сто, — отозвался Оуэн. — Предлагаю сменить курс на два-четыре-пять. Это даст нам восьмидесятиградусный угол сближения.

— Хорошо. Лево на два-четыре-пять! — скомандовал Брент.

Сторджис переложил руль.

— Скорость не менять! Мы сами хорошая мишень.

Да, при таких показаниях поразить врага почти невозможно.

Однако в ходе битвы наступил перелом. Возле кормы «Джиринга» грянул взрыв, и араб начал терять скорость. Весь его огонь был направлен на «Флетчер». Сотни снарядов рассекали воздух, и Бренту показалось, что он попал в туннель, неумолимо ведущий к смерти. Но «Блэкфин» упрямо шел к цели, а два великана будто и не замечали его.

Расстояние сократилось до четырех тысяч семисот десяти ярдов — все еще очень далеко, особенно при такой скорости «Джиринга». Курс его остался неизменным.

Файт дважды ударил с кормы, и одна пятидюймовка «Джиринга» смолкла, лениво покачиваясь вместе с кораблем, сбросившим скорость. Да, араб строго наказан: прямое попадание в переднюю установку, одно орудие слетело за борт, по меньшей мере четыре снаряда поразили надстройку, разрушив ходовую рубку (Брент видел, как одного наводчика сбросило в море), нос опустился слишком низко и зачерпывал воду. Скорость сократилась до жалких десяти узлов. Но кормовое орудие продолжало палить, правда, кое-как. Брент сообщил в микрофон новую скорость цели.

— Взято, — отозвался Оуэн. — Есть готовность.

Брент, не чуя под собой ног от радости, глянул в дальномер. Четыре тысячи триста ярдов, по счислению — три двести. Хотелось бы дотянуть до тысячи двухсот, но араб может на них навести свои спаренные пятидюймовки. С такого расстояния даже ребенок попадет.

Пора открывать аппараты.

— Вперед помалу!

— Есть вперед помалу!

Прозвонил колокол, и лодка сбавила ход.

— Скорость восемь, сто шестьдесят оборотов, сэр.

— Установить глубину всех шести «рыбин» на восемь футов, скорость сорок пять. Огонь с шестисекундным интервалом в обычном порядке. Открыть щиты!

Из репродуктора донесся голос матроса Берта Нельсона, телефониста в рулевой рубке:

— Кормовой отсек докладывает: крышки всех торпедных аппаратов открыты. Трубы заполнены. Торпеды установлены на восемь футов, скорость сорок пять.

— Лейтенант! — крикнул сигнальщик Тодд Доран. — Наш сворачивает!

Быстрый взгляд на корму — и Брент похолодел. Файт явно потерял управление. Кажется, повреждено рулевое устройство. Вместо того, чтобы ровно класть снаряды, он начал беспорядочно «пахать» океан вокруг араба. В тот же самый миг стволы артиллерийской установки «Джиринга» опустились, нацелившись на лодку. Сейчас или никогда!

Брент отдал приказ торпедистам:

— Огонь открытым веером!

При малой скорости цели и артиллерии, сосредоточенной по одному борту, открытый веер наиболее эффективен. Уж две-то наверняка попадут. Раненый «Джиринг», видимо, уже не способен увеличить скорость. Трюхает по воде так, будто штурвал заклинило. Но пятидюймовые снаряды уже начали сыпаться вокруг них. Огонь беспорядочный: перелет — недолет, а то вилкой по бортам. Ребята на той артиллерийской установке, видно, уже поняли, что им грозит торпедная атака.

Брент посмотрел в дальномер и как следует закрепил маховик настройки.

— Пеленг!

— Ноль-один-ноль, — ответил Оуэн.

— Угол на нос ноль-восемь-ноль, дальность две тысячи семьсот.

Он берет прицел на левый борт эсминца, находясь прямо перпендикулярно ему. О такой позиции мечтают все командиры подводных лодок.

Голос Оуэна:

— Путь торпеды две тысячи сто. Разрешающий сигнал, мистер Росс.

Брент весь дрожал от возбуждения. Теперь все решает скорость, цель может уйти с выгодной огневой позиции; к тому же снаряды бороздят воду вокруг.

— Первая! — крикнул Брент.

Глянул на часы, потом в люк на энсина Фредерика Хассе, командира торпедной боевой части. Молодой офицер не спеша протянул руку к щиту, на котором горели шесть красных лампочек, сдвинул рычажок под первой и ладонью надавил медную пусковую кнопку. Потом пустил секундомер, зажатый в другой руке. После приказа «Пуск!» он обязан хронометрировать и делать пометки карандашом на циферблате после каждого взрыва. По сути, он таймер, и полученные им данные выверят точное расстояние между подлодкой и целью — если, конечно, будет попадание. Так осуществляется план торпедной атаки.

Лодка подпрыгнула, будто столкнувшись с китом, и воздух под давлением вытолкнул торпеду из аппарата. Наращивая скорость до сорока пяти узлов, она унеслась в облаке пузырей и под углом двадцать четыре градуса вышла на путь поражения цели.

— Первая пошла! — крикнул телефонист Берт Нельсон.

— Путь торпеды сорок восемь секунд, — сказал Оуэн, глядя на КУТ.

Хассе переключил селектор на второй аппарат и, не сводя глаз с секундомера, выждал шесть секунд. Затем запустил вторую торпеду. Одна за другой пошли еще четыре, и звенящее напряжение нависло над «Блэкфином». Два снаряда разорвались очень близко по правому борту; лодка содрогнулась.

Пора наращивать расстояние от противника.

— Вперед помалу. Лево на борт, — приказал Брент Гарольду Сторджису. — Курс ноль-три-ноль. — Он прокричал изменение курса вахте на центральном боевом посту, потом обратился к энсину Оуэну: — Приготовиться кормовому торпедному отсеку.

— Десятый аппарат вышел из строя.

— Черт, и правда! — Брент ударил кулаком о поручень. Взглянул на часы и опять выругался.

Первая торпеда не попала. Вторая — тоже мимо. У Брента вдруг застучали зубы.

Но тут страшный взрыв по миделю «Джиринга» выбросил его из воды. Прежде чем он успел погрузиться снова, другой колоссальный взрыв почти в том же месте расколол его киль и перевернул судно вверх тормашками. Взорвался погреб боеприпасов и смел кормовую рубку, зенитную установку и трубу. Десятки людей взлетели в небо, оседлав гигантский язык пламени. Брент, разинув рот, смотрел, как стальные листы и обломки весом в десятки и сотни тонн рассыпаются над водой полукругом в радиусе полумили.

Вся команда «Блэкфина» — от аккумуляторного отсека до мостика — вопила как безумная. Кром подпрыгивал на полметра и хлопал Брента по спине, пока не опрокинул старшего помощника на ветрозащитный экран.

— Вот это шоу! Блеск! — голосил Уиллард-Смит и помог старшине колотить Брента.

А тот, хохоча во все горло, не замечая сыплющихся на него ударов, подхватил Сторджиса и хорошенько его встряхнул. Но тут заметил огромную волну.

— Всем привязаться!

Мимо с диким ревом промчался горячий ветер. Брент, успокоившись, повернулся к Сторджису.

— Право руля, вперед помалу, курс на разбитое судно! — Такое же распоряжение он передал боевому посту и отменил приказ о готовности кормового торпедного отсека.

Подлодка медленно приблизилась. «Джиринг» тонул двумя отдельными частями: лишь края носа и кормы выступали над водой. Горящее топливо расплывалось по воде, захватывая обычный «мусор»: доски, бочки, деревянную мебель, каски, плоты и, конечно, людей, пытающихся отплыть подальше от места кораблекрушения. Некоторые уже ослабели, и Брент видел, как они задыхаются в пламени, хватают ртом воздух, силятся выпрыгнуть из воды. Криков за гулом дизелей не было слышно. Небо начало затягиваться темным плащом маслянистого дыма.

У Брента внутри шевельнулось что-то подобное плотскому голоду, точь-в-точь как в спальне Дэйл Макинтайр. Голова шла кругом. Он усмехнулся, облизнул губы и пробормотал себе под нос:

— Вот-вот, похлебайте огоньку, сволочи!

— Мистер Росс, — окликнул его впередсмотрящий. — Кэптен Файт идет к нам по корме, пеленг два-ноль-ноль.

Брент бросил взгляд через плечо и облегченно вздохнул. Первый эсминец восстановил управление и подходит с левого борта. Огонь на корабле уже потушили; одно орудие все еще дымится, но, кроме легкого крена и зачерненного участка по бимсу, Брент не заметил серьезных повреждений.

И вновь перевел глаза на останки «Джиринга». Уцелевших довольно много: одни плывут, другие вцепились в обломки, счастливчикам удалось подхватить плоты. Одна такая группа из шести человек лихорадочно гребет по направлению к подводной лодке.

— Малый вперед! — приказал он Сторджису.

Лодка, плавно покачиваясь, сбросила скорость до четырех узлов.

— Ну что, слушается?

— Так точно, сэр. Туговато, правда.

— Ничего, прорвемся. — Брент повернулся к Уилларду-Смиту и Крому. — Стать к пулеметам.

Оба переглянулись, не двигаясь с места.

— Зачем?! — вскинулся Уиллард-Смит.

Брент нетерпеливо махнул рукой.

— Будем расстреливать гадов.

Он впервые заметил на бесстрастном лице англичанина проблеск чувств.

— Знаете, старина, я думаю, это не здорово.

Брент почувствовал, как холодный гнев пружиной скручивается в горле; кровь бешено застучала в висках. И с губ сорвалось яростное:

— Мне начхать, что вы думаете! — Он повернулся к рулевому. — Стоп-машина!

— Есть, сэр!

Уиллард-Смит вытянулся. Лицо его окаменело.

— При всем почтении к вам, — произнес он без всякого почтения в голосе, — я отказываюсь быть исполнителем кровавого убийства. Позвольте напомнить, что я не являюсь членом экипажа.

Теряя самообладание, Брент указал Крому на плот, болтавшийся в ста ярдах от лодки.

— Связист Ромеро, приказываю открыть огонь! — рявкнул он.

Тони Ромеро разрывался между уважением к лейтенанту и выполнением приказа, который был ему ненавистен. Массивная челюсть ходила ходуном, губы побелели.

— Я протестую, сэр, — с трудом выдавил он.

— Протестуй сколько хочешь, мать твою так! Ты слышал приказ или нет?!

Уиллард-Смит, Хамфри Боумен и заряжающий Юйдзи Итиока во все глаза уставились на пулеметчика. Сигнальщик Тодд Доран и другой впередсмотрящий, Бен Холлистер, тоже рты поразевали. Кром глубоко вдохнул и выплюнул слова, точно они жгли ему рот:

— Я тоже отказываюсь, мистер Росс. Не хочу быть убийцей.

Глубокая, ледяная тишина северных широт повисла над мостиком. Из глотки Брента вырвалось рычанье зверя, изготовившегося к прыжку. Его охватило бешенство — ни страха, ни сомнений, ни единой осознанной мысли. Оттолкнув Крома, он направил «Браунинг» на плот. Он видел в прицеле шестерых, с надеждой глядящих на лодку.

Приподнявшись на цыпочках, Брент опустил дуло и придержал ствол, чтоб не качался. Впрочем, со ста ярдов он в любом случае не промахнется. Перед тем как нажать на гашетку, почувствовал тяжесть в паху, точно обнаженная женщина открывает ему свое лоно.

Машина радостно запрыгала у него в руках; металлическая лента с визгом ушла из коробки в приемник. Очереди ударили по плоту, разметав сидящих на нем людей. Пули превращали в кровавое месиво плоть, крошили кости, отрывали конечности, полосовали обнаженные торсы; одному снесло голову. Люди подпрыгивали, вертелись, падали в волны. Брент стал палить короткими очередями в две головы, что наподобие поплавков покачивались возле разрушенного плота, и не успокоился, пока не взрезал их, как дыни. По воде растекалось огромное красное пятно.

— Отличная работа, старина! — презрительно усмехнулся Уиллард-Смит. — За разделку мяса я бы представил вас к кресту Виктории[14].

Брент круто обернулся и сжал кулаки. Сердце превратилось в кузнечный молот и ухало возле горла.

— Сэр!.. — Кром шагнул вперед.

Его перебил голос сигнальщика Тодда.

— Мистер Росс, вас вызывает Файт. — Он впрыгнул на сигнальную площадку и включил прожектор.

— «Кинг». Пусть передает, — процедил Брент, почти не разжимая челюстей и стараясь не смотреть на англичанина.

— Записывай, Холлистер, — велел Доран впередсмотрящему.

Тот достал из кармана карандаш и блокнот.

Доран принялся читать световые сигналы эсминца, короткими вспышками подтверждая прием каждой группы.

— «Отлично сработано. Вы спасли мою душу. Я буду сопровождать вас до Токийского залива. Привет лейтенанту Россу. Как его здоровье?»

Ярость немного схлынула, как только Брент представил себе огромного медведя Файта, стоящего рядом со своим сигнальщиком и диктующего ему слова. Доран передал «Роджер» и выжидательно повернулся к нему.

— Поблагодари, — сказал Брент, — передай, что лейтенант Росс в добром здравии, но адмирал Аллен умер, а еще у нас много потерь и серьезные повреждения судна. Спасибо ему за то, что спас наши души, мы последуем за ним, как только… — он смерил Уилларда-Смита надменным взглядом, — расчистим мусор на воде.

Защелкал прожектор, Брент пошел в переднюю часть мостика. Лодку еле заметно сносило к югу.

— Малый вперед, курс два-семь-ноль, — произнес он так, чтобы его голос был одновременно слышен Сторджису и в микрофон.

Рулевой повторил команду и передал приказ в машинное отделение. Лодка медленно набрала скорость и повернула на запад. Килевая и бортовая качка сразу ослабели. Брент хотел вернуться к пулемету.

Доран передал ему новое послание Файта: «Мои соболезнования по поводу кончины адмирала Аллена. Берите курс на Токийский залив. Я сам позабочусь об уцелевших».

Брент что-то недовольно проворчал и обжег взглядом Уилларда-Смита и Крома, которые немигающе смотрели на него.

— Передай: «Вас понял, конец связи».

Пока Доран работал со светом, Брент отдавал команды:

— Право руля на курс три-три-ноль. Средний ход.

Дизели четко заработали в ответ, и лодка стала широкой дугой разворачиваться к северу, пока Сторджис не объявил:

— Держим три-три-ноль, сэр.

— Гидравлический лаг показывает шестнадцать узлов, триста двадцать оборотов, — донеслось из рулевой рубки от Нельсона.

— Хорошо, — отозвался Брент и наклонился к микрофону. — Штурман, курс на Токийский залив.

Сверившись с гирокомпасом, Каденбах откликнулся снизу:

— Предлагаю держать три-три-ноль до вечерних наблюдений. Надо обновить счисление пути. Нас наверняка отнесло на несколько миль.

Брент взглянул на низкое солнце, прыгающее над горизонтом, точно красный шар на веревочке. До времени обсервации осталось меньше часа.

— Так держать.

Раздался грохот башмаков по трапу, из люка высунулся Реджинальд Уильямс. На голове окровавленная повязка, ноги еле держат — хватается за леера. Чернущие глаза смотрят на Брента, будто из могилы.

— Я очнулся от запаха крови, — прошипел он. — Вы потопили эсминец?

— Так точно, командир.

— И ожидаете, что вас за это по головке погладят?

— Я ничего не ожидаю.

— А за то, что добивали уцелевших на воде?

Голос Брента был убийственно спокоен.

— Тоже.

— И кто вам отдал такой приказ?

— Позвольте напомнить: пока вы были без сознания, приказы здесь отдавал я.

— Додумались! Стрелять в беззащитных людей!

Нутро Брента словно опалило огнем.

— Они не люди, а звери, подлежащие истреблению.

Уильямс, не слушая, махнул на свисающее с поручней тело впередсмотрящего.

— Выбросили вымпел, мистер Росс? — язвительно бросил он. — Вполне в вашем духе.

— Этого я обсуждать не стану… — Брент медленно сжал кулаки. — До вашего выздоровления.

— Ну, я давно согласен, американский самурай. Обсудим с глазу на глаз. — Он повернулся к Крому и Юйдзи Итиоке. — Снимите его. Он заслуживает лучшей участи.

Двое проворно поднялись на площадку.

Уильямс вновь перевел взгляд на Брента, но ничего сказать не успел из-за вопля Холлистера:

— Файт их расстреливает!

Все повернулись на корму. «Первый» на большой скорости шел посреди обломков. С борта палили пулеметы, расстреливая плывущих. Затем грянуло шесть взрывов, все догадались: Файт решил закрепить успех глубинными бомбами.

— Семь футов вам, суки! — закричал Брент, потрясая кулаком.

Уильямс, казалось, не верит своим ушам.

— Бог мой! Позаботился называется! Что же это за война, если на ней уничтожают безоружных глубинными бомбами?

Он смотрел на Брента с неприкрытой враждебностью. Взгляды Уилларда-Смита, Боумена, Дорана, Холлистера и Ромеро тоже не отличались большой теплотой.

— Единственная война, которую они понимают, — тихо ответил Брент. — Она ведется по их правилам. Никаких конвенций, никакого милосердия, никакого рыцарства — такая вот война. — Он кивнул на обезображенный труп впередсмотрящего. — Иной они не признают.

— И мы должны им уподобиться? Не понимаю!

— Расспросите кэптена Файта про его сына. Может быть, тогда вам станет яснее.

На мостике воцарилось молчание, и «Блэкфин» неторопливо вплыл в сгущающиеся сумерки.

3

Первый этап тысячемильного вояжа прошел при хорошей погоде. Пятидюймовое орудие закрепили тросами по осевой линии лодки. Замыкание в проводах нашли там, где и предсказывал младший лейтенант Брукс Данлэп, и питание было наконец восстановлено. Но течь в цистерне главного балласта устранить не удалось, поэтому насосы работали денно и нощно. При такой ситуации лодка не могла давать больше шестнадцати узлов, к тому же приходилось выискивать сравнительно гладкий путь в фарватере эсминца, идущего на пятьсот ярдов впереди.

Командир до середины дня не вставал с койки. На лбу у него была глубокая, до кости, рана, санитары наложили шестьдесят семь швов — неудивительно, что теперь Уильямса изводили дикие головные боли. Тисато Ясуда дал ему сильное успокоительное, и похоронным обрядом на рассвете руководил Брент.

Перед ним лежали пять завернутых в брезент тел, но он произносил надгробную речь по девяти (троих из орудийного расчета пятидюймовки и одного впередсмотрящего смыло волной). Среди погибших были японцы, и, к удивлению стоящих на карауле по бокам от него, Брент прочел на память и христианские, и буддистские молитвы. Христианам посвятил псалмы 106, 23, 24 и 25, традиционно читаемые по «отправляющимся на кораблях в море… что видят дела Господа и чудеса Его в пучине». А цитаты из Проповеди Будды о «четырех благородных истинах» стали последним обрядом по буддистам. Для прощальных панегириков времени не было; по прочтении молитв тела быстро предали волнам.

После обеда Реджинальд Уильямс немного пришел в себя и принялся, точно призрак, бродить по судну, видно, решил продемонстрировать команде, что все еще способен отдавать приказы. С Брентом он разговаривал только по делу. Лицо его при этом оставалось каменным, но в глазах Брент явственно читал ненависть и презрение. Наверно, никогда не сойтись ему с этим человеком.

А Файт, между прочим, добил не всех уцелевших. Четверых подобрал. Зачем, непонятно. Неужели хочет допросить? Но от арабов толку не добьешься. Темные, невежественные, они не разбираются ни в тактике, ни уж тем более — в стратегии. Впрочем, если найти к ним подход, они могут сообщить кое-какие сведения о своих воинских подразделениях и о силах союзников, но на большее неспособны… Кроме того, все они лживы и двуличны — самый гнусный народ на земле. Нет, лучше убивать их на месте.

С лодкой дела плохи. Катастрофически не хватает людей. Тринадцать человек личного состава убиты, трое ранены. С управлением поредевшая команда худо-бедно совладает, а если опять надо будет защищаться? Правда, есть у них и небольшое пополнение. Брент своими ушами слышал, как Уиллард-Смит просил Уильямса о назначении пулеметчиком и впередсмотрящим в одну из вахт. Несмотря на размолвку, англичанин ему нравится. И, кажется, его симпатия взаимна. Оба постарались загладить неприятный инцидент и ни разу больше не упоминали о расстреле шестерых на плоту. Зато в свободные от вахты часы вели долгие разговоры в офицерской кают-компании. О чем?.. О чем могут беседовать двое мужчин, сто лет не бывавших дома. О женщинах, друзьях, любимых городах — Лондоне, Ливерпуле, Париже, Саутгемптоне, Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, — о ночных клубах, барах, бабах, о хорошей еде и выпивке.

До Токийского залива оставалось меньше двух суток ходу, когда с Файтом связался морской комендант района высадки. Вскоре на горизонте появился грациозный моноплан, похожий на чайку, и совершил широкий разведывательный облет обоих судов, не входя в зону досягаемости их зенитных установок. Люди набились на мостик и на корму главной палубы; все вымокли насквозь, но продолжали махать и кричать. Они видели в небе и на море столько врагов, что теперь появление своего стало для всех истинным счастьем. Видя, как его приветствуют, пилот спустился к поверхности воды и оглушил их рокотом двигателей. Впередсмотрящих он чуть не задел по головам; они разом присели, чем вызвали громовой хохот на мостике.

Новая радость их посетила, когда связист второго класса Гороку Кумано починил SPS—10 и у лодки словно бы открылись глаза. Брент смотрел на вращающуюся антенну и чувствовал себя увереннее. Невидимый луч прочесывает небо и море в радиусе восьмидесяти миль. Жаль, рация не работает — ее, видно, уже не починишь.

За день до Токийского залива лодку в открытом море застиг шторм. И не то чтобы уж очень сильный для этих широт, но при таких повреждениях, при такой низкой осадке любой шторм опасен для «Блэкфина». А разразился он во время дневного дежурства Брента.

Сперва темная тень наползла на северный горизонт, — именно там и зарождается большинство штормов в этой части океана. Громады кучевых облаков двинулись к югу, словно вспугнутое стадо антилоп. Снизу облака были темно-серые, сверху, где их подсвечивало солнце, радужно-белые. Очень быстро они заполнили пустое небо над лодкой. Море приобрело свинцовый оттенок и вспенилось; волны бесконечным строем, растянувшимся от горизонта до горизонта, атаковали подлодку.

Солнце сначала приобрело сатанински-багровый цвет, потом стало отливать синюшностью разлагающегося трупа, и, наконец, день совсем померк. Тьма наполнила каждый кубический дюйм воздуха. Моряки всех рас и верований боятся этой адовой тьмы. Брент огляделся вокруг и прочел в глазах суеверный ужас. Даже Уиллард-Смит, по привычке бывалого пилота, беспокойно вертел головой.

— Еще одна встряска, — заметил он с показной беспечностью и туго затянул шнуровку капюшона.

Ветер все отчаяннее оплакивал моряков; затем яростными порывами хлынул ливень. Идущий впереди эсминец скрылся из виду. Направление волн вскоре изменилось: теперь они с тем же упорством осаждали правый борт. Рожденные на семидесятой широте ветра несли с собой полярный холод, не давали дышать, хлестали в лицо дождем, смешанным с ледяной пылью.

Нос отяжелел, и лодка уже не справлялась с натиском валов. В корпусе обычных кораблей заложена способность слегка пружинить, а подлодка — жесткая стальная труба, предназначенная для морских глубин, поэтому море, как игрушку, перекатывало ее с боку на бок. Брент отозвал впередсмотрящих с площадки перископа и задраил люк рулевой рубки.

Одетый в теплое обмундирование на мостик, шатаясь, вышел Реджинальд Уильямс. Брент сообщил ему курс и скорость. Уильямс кивнул и скривился, схватившись за голову.

— Черт, как трещит! — пожаловался он. — Никогда такого со мной не было!

Брент понял, что рана гораздо серьезнее, чем казалось; к тому же у командира сильное сотрясение мозга.

Брент вытянул руку к северу и наклонился к Уильямсу, стараясь перекричать рев ветра.

— Правый борт заливает! Я бы взял ноль-ноль-ноль, сэр.

Уильямс лишь прикрыл глаза в знак согласия, и Брент отдал распоряжение стоящему у штурвала Тацунори Харе. Тот переложил руль; качка стала чуть потише. В коротком просвете Брент разглядел, что и Файт сменил курс; видимо, узкий в бимсах эсминец тоже изрядно болтало.

Валы с грохотом разбивались о мостик. Вся конструкция трещала и стонала. Перископы гнулись, как деревья на ветру. Встревоженный Брент прокричал в микрофон:

— Что на анемометре?

— Девять, сэр, — откликнулся голос Каденбаха.

Девять по шкале Бофорта означало сильный ветер до пятидесяти четырех миль в час — это превосходит его ожидания. До максимума в двенадцать и скорости более ста тридцати в час ветер не дотянул, но все равно опасность велика.

— Командир, боюсь, корпус между сорок шестым и сорок седьмым шпангоутами не выдержит, и клапан цистерны главного балласта может совсем выбить. По-моему, надо сбрасывать скорость до восьми узлов. Если уменьшить давление на корпус, лодка будет лучше слушаться руля.

— Это мысль, старпом, — ответил Уильямс и осторожно коснулся виска. — А я и не дотумкал.

«Блэкфин» сбросил скорость, об этом сообщили Файту, и он откликнулся уменьшением хода. Ему это, разумеется, создаст проблемы, но для подлодки иное решение могло оказаться гибельным. Обе посудины, каждая на свой лад, продолжали бороться со штормом. Порой настоящие водяные горы нависали над лодкой, и лавиной обрушивались вниз. Но изворотливое суденышко всякий раз умудрялось вскарабкаться на тысячетонный гребень.

Бренту было страшно, и вместе с тем он ощущал подспудную гордость, сознавая, что именно от него зависит исход схватки со стихией. Наверно, не легче противостоять глубинным бомбам, самолетам, артиллерии противника. Как все, кому приходилось участвовать в морских боях, Брент жил полной жизнью, лишь, когда глядел в лицо смерти.

— Командир, — прокричал он, — предлагаю до отказа поднять носовые рули!

В глазах Уильямса он увидел уже не враждебность, а растерянность человека, понимающего, что в одиночку ему не выжить.

— Снесет ведь, старпом.

— Может, сэр, но я не вижу выхода. — Он указал на волны.

— Ладно.

Брент отдал приказ.

— Мостик! — окликнул из рулевой рубки связист Кумано. — На экране радара сильные электрические помехи.

— Черт! — выплюнул Уильямс. — Эсминец-то хоть видишь?

— Да, сэр.

— И на том спасибо. А то мы потеряли его за шквалом.

Из репродуктора послышался голос матроса Берта Нельсона:

— Сэр, младший лейтенант Данлэп просит вас спуститься на пост управления энергетической установкой.

Уильямс вновь заскрежетал зубами от боли и прохрипел:

— Иду.

Брент и Уиллард-Смит подскочили с двух сторон и помогли ему пролезть в люк, а оттуда уже тянулись руки, чтобы поддержать его на трапе. Перед тем как закрыть крышку, он в упор взглянул на Брента.

— Иногда я ненавижу вас всеми потрохами, старпом, но должен сказать, что вы дьявол, а не моряк. Хотя такого врагу не пожелаешь, я все же прошу вас оставаться на мостике до окончания шторма. — Он захлопнул люк, прежде чем Брент успел ответить.

— Да, лейтенанта здорово зацепило, — высказался Уиллард-Смит. — Ему бы лучше не вставать… Знаете, он всецело доверяет вам, старина… И я тоже. — Летчик хлопнул Брента по плечу и вернулся к своему «Браунингу».

Брент будто хватил хорошую порцию виски — так тепло стало внутри. Несмотря ни на что, его уважают. Блаженство вдруг сменилось нервной дрожью. Уильямс фактически возложил на него ответственность за жизнь команды. Он встал рядом с Харой и уцепился за леер.

— Мостик! — протрещал в репродукторе голос Берта Нельсона. — Конраду Шахтеру и этому… как его… эль Сахди зверски плохо. Всю столовую заблевали. Гауптман требует, чтоб его выпустили на мостик воздуху глотнуть. Талдычит что-то насчет Женевской конвенции…

Брент в ответ прокричал:

— Спроси гауптмана, не желает ли он, согласно конвенции Брента Росса, проветриться верхом на торпеде.

Даже сквозь жуткий вой ветра Брент расслышал хохот в рулевой рубке, после того как Нельсон повторил приказание. Больше от пленных жалоб не поступало.

Еще около часа они держали избранный курс. Вахтенные сменились; вместо Хары вышел старший матрос Джей Оверстрит. А Уиллард-Смит остался. Ветер не ослабевал, но и не усиливался. Должно быть, на небе уже появились звезды, но их за тучами не видно, и темноту рассеивает лишь красное свечение гирокомпаса. Килевая качка по-прежнему сильна, но рулевой мастерски одолевает ее.

Временами ветер утихал, и в душе Брента мелькала надежда, что наконец все кончилось, но ее тут же опрокидывал новый, свирепый порыв, бросая ему в лицо соленые брызги и окатывая мостик. Лодка смело бросалась в борьбу, вода хлестала из стоков и шпигатов, — словом, все повторялось сызнова.

Наверно, было часов девять (Брент потерял счет времени), когда шторм устроил им впечатляющее пиротехническое представление. Они проходили в эпицентре, и грозовое облако, поднявшееся на шестьдесят тысяч футов, осыпало их режущими глаз молниями и канонадой грома. Вихревые потоки порождали сотни тысяч вольт электрической энергии.

Уиллард-Смит пальцем прочертил круг над головой, потом ткнул вверх.

— Гроза! Должно быть, это сердце шторма. Теперь наверняка пойдет на убыль.

— Будем надеяться, — уныло откликнулся Брент.

Капитан авиации не ошибся. Через тридцать минут ветер понемногу начал стихать, а еще через полчаса на северном горизонте проглянули звезды. Море великодушно сглаживало бортовую и килевую качку.

— А ведь вы были правы, черт бы вас побрал! — радостно воскликнул Брент.

Уиллард-Смит засмеялся.

— Благодарю!

— Мостик! — окликнул Уильямс из репродуктора.

— Здесь мостик!

— Каденбах рекомендует вернуться на основной курс три-три-ноль. Согласны?

Брент запрокинул голову к небу. Звезды уже рассыпались по всему северному полушарию.

— Неплохо бы, командир.

— Запросите Файта световым сигналом.

— Есть!

Через несколько минут оба судна повернули к Токийскому заливу.

4

На рассвете радар поймал первых ласточек Японии. Острова Микура, Мияке, Ниидзима, Тосима и Осима вытянулись на экране яркой прямой линией, точно стрела, указывающая усталому моряку путь к дому. Чистое утреннее небо словно бы манило сыновей в родные пределы. На борту лодки воцарилась атмосфера счастливого ожидания.

Над ними начали барражировать самолеты. Посланца коменданта района сменил еще один разведчик. Затем показалось звено из трех «Зеро». Пилоты махали им, высовываясь из открытых фонарей; вахтенные на мостике отвечали с не меньшим воодушевлением. Брент и Колин были разочарованы, не увидев среди них истребителя Мацухары.

К десяти часам первый остров остался по левому борту на расстоянии шести миль. Теперь на радаре появился мыс Ирозаки к востоку и Нодзимазаки к западу от береговой линии, открывающей доступ в огромную гавань. Нос лодки был направлен прямо по центру канала, к еще не видимому Токийскому заливу. В полдень они увидели берег и прошли входной буй. Из пролива Урага уже открывался хороший вид на побережье: полуостров Ханто на западе, Босо — на востоке, весь в зелени лесистых холмов. «Первый» эсминец по-прежнему держал дистанцию в пятьсот ярдов.

Уильямс вышел на мостик, но командования не принял.

— Вы уж много лет бороздите эти воды, так ведите нас и теперь, старпом.

Хотя тон небрежный, а глаза все еще стеклянно поблескивают, однако Брент уловил в холодном тоне оттенок уважения. Командир он хороший, что ни говори. Умный, храбрый, а главное никогда не позволяет личным чувствам влиять на деловые решения. Брент отдавал себе отчет в том, что за эти дни и сам больше зауважал негра. Видно, как он мучается: боль то и дело туманит глаза, но, превозмогая ее, держится на ногах.

С эсминца замелькал прожектор, и сигнальщик Доран стал диктовать послание писарю Холлистеру. С первых же слов стало ясно, что кэптен передает им полученную радиограмму: «Ком. „Йонаги“ (старший офицер авианосца „Йонага“) — „Блэкфину“. Следуйте на базу в Йокосуке, четвертый причал, третий пирс. Командиру и старшему помощнику немедленно явиться для доклада. Благодарю за службу».

— Передай ему, — сказал Уильямс Дорану, — у нас трое тяжелораненых, серьезные повреждения лодки и двое пленных. К тому же на борту капитан авиации Уиллард-Смит.

Правая рука Дорана проворно защелкала шторками прожектора, похожими на жалюзи. Брент улыбнулся. Опытный сигнальщик способен передавать и принимать около пятнадцати слов в минуту. Доран явно перекрывает этот рекорд, а Уильямс все равно выказывает нетерпение. Наконец Доран передал «вас понял» и повернулся к командиру, даже не продиктовав послание писарю.

— Белено привезти англичанина и пленных с собой на «Йонагу». «Скорая» будет ждать в доке. Как только освободится первый сухой док, лодку поставят туда.

— Как только освободится! Нам он сейчас нужен, немедленно! Передай, нам нужен док с мощным насосом, чтоб выкачать воду из балластной цистерны. Если наши насосы не сдюжат, «Блэкфин» затонет.

Снова над морем полетели световые сигналы, затем наступила пауза: видимо, Файт по рации передавал сообщение на «Йонагу». Наконец прожектор эсминца вновь заговорил.

— Док будет готов завтра, — сообщил Доран. — В гавани будут ждать два новых насоса.

— Хорошо, — кивнул Уильямс. — Передай «слушаюсь».

Доран повернулся к прожектору и через секунду объявил:

— Он передает «конец связи».

— О'кей.

— Прошли сотую изобату, командир, — доложил Нельсон из рулевой рубки.

— Так. Мы сидим в воде почти на семнадцать футов. Проблемы есть, мистер Росс?

— Нет, сэр. — Брент обвел рукой сужающийся пролив. — Вода хорошая на всем пути, так что никаких проблем.

— Отлично, старпом… то есть защитник. Можно считать, что матч вами выигран.

С эсминца опять донеслись световые сигналы.

— «Следуйте своим курсом», — сообщил Доран.

— Есть. — Брент глянул в дальномер, потом на репитер и повернулся к рулевому Оверстриту. — Право на угол ноль-два-семь, малый ход.

Оверстрит чуть переложил руль, и под колокольный перезвон дизели замедлили работу.

— Иди по центру, на пятьдесят ярдов от световых буев.

— Вас понял, сэр.

— Эхолот! — крикнул Брент в люк.

— Десять саженей под килем, — отозвался вахтенный на лоте.

— Доложить, если глубина уменьшится до шести футов.

— Слушаюсь, сэр!

Из рубки подал голос главный старшина-электрик Момо Кенкюся:

— Четверо свободных от вахты просят разрешения подняться на палубу, сэр.

Уильямс хмыкнул. Понятно, японцам не терпится взглянуть на родной берег. Обхватив голову руками, он наклонился над люком и проговорил:

— Все свободные от вахты могут подняться. — Он глянул на низко сидящий в воде нос и добавил: — Если ноги не боитесь промочить.

Старшины Кенкюся, Юйдзи Итиока, Масаойри Фудзивара и матрос Тацунори Хара, грохоча ботинками, поднялись по трапу, отвесили поклоны, отдали честь командиру и бегом бросились к борту, не обращая внимания на хлюпающую под ногами воду. Они стояли, сбившись тесной кучкой, смеялись, указывали на берег, хлопали друг друга по спине. Они живы, хотя давно распрощались с надеждой увидеть вновь свои прекрасные острова. Брент полностью разделял их бьющую через край радость.

Лодка вползла в самую узкую часть канала, между мысом Урага и полуостровом Босо. Уже показались редкие дома, но в основном земля была покрыта хвойными и лиственными лесами. При виде сухопутной красоты оттаивали сердца моряков. Брент невольно задумался об этой странной земле, ставшей его второй родиной.

Здесь человека ценят не за постоянство, а за умение ни под каким видом не отступать от своих противоречий. Молодой американец привык на каждом шагу сталкиваться с парадоксами: гости не снимают шляпы, но снимают ботинки; спиртное подают не охлажденным, а подогретым; рыбу едят сырой, даже фугу, что очень опасно; люди дочиста отскабливают тело прежде чем сесть в ванну; скорбящие одеваются в белое; император, сто двадцать четвертый потомок богини Аматэрасу, подтвердил свое бессмертие тем, что преставился; человек появляется на свет по синтоистскому обряду и во всем повинуется жрецам буддизма; самая образованная нация в мире говорит и читает на странном языке без алфавита, основанном на двух тысячах иероглифах, которые имеют столько же значений, сколько читателей.

Мысли, как всегда, переключились на женщин. Здесь он познакомился с капитаном Сарой Арансон, агентом израильской разведки. Оба сгорали от страсти в ее токийской и тель-авивской квартирах. Потом появилась Маюми Хатия, невинная, ангельски красивая, тонкая, как фата невесты, и страстная, как пантера. Здесь же на «Йонаге» он впервые увидел сотрудника ЦРУ Дэйл Макинтайр, которую очень тревожит близкий «сороковник». «Слишком я стара для тебя, Брент», — твердила она, проводя его в свою спальню, где они занимались такой сексуальной акробатикой, какая ему и во сне не снилась.

Здесь ему встретилась и предательница, шпионка Кэтрин Судзуки. В памяти она неизменно ассоциируется с «черной вдовой», паучихой. После эротической схватки на Гавайях она дважды пыталась его убить. Сперва привела в засаду, потом сама чуть не подорвала «Йонагу» в доке Йокосуки, сидя за рулем грузовика, полного пластиковых бомб. После того как пулемет остановил грузовик, она лежала навзничь и смотрела на него. Брент никогда не забудет той минуты, когда пистолет дернулся у него в руке и на лбу Кэтрин, прямо в центре, появилось маленькое алое отверстие. Как извивались конечности и все тело, когда пуля, выпущенная из ствола, прошла навылет через череп и выпустила мозги. Как потом Кэтрин затихла. Но странное дело — он до сих пор испытывает к ней влечение, хотя она сто раз заслужила смерть, и товарищи высоко оценили его поступок — в особенности адмирал Фудзита.

Едва они миновали мыс Урага, перед ними открылось обширное пространство Токийского залива. Все на мостике разом подняли бинокли. Иокогама — крупнейший морской порт Японии — вытянулась перед ними уродливым коричневым пятном вдоль северо-западного побережья. На севере виднеется Кавасаки, а громада Токио еще скрыта за дальним горизонтом. Зловоние большого города составляет разительный контраст с девственно-чистым небом. Сквозь вонючие коричневые наслоения гордо пробивается вдалеке снежная вершина Фудзиямы.

Переводя бинокль на запад, Брент увидел огромную морскую базу Йокосуки всего в пяти милях по левому борту. Глядя на репитер, он приказал Оверстриту:

— Лево руля. Курс два-восемь-один.

После повтора команды, подлодка не спеша взяла новый курс. Техник по ремонту электронного оборудования Мэтью Данте подал голос от SPS—10.

— У меня на радаре столпотворение, сэр. Множество маленьких яхт.

Брент как раз углядел вдали массивную надстройку и трубу «Йонаги», а сообщение Данте заставило его опустить взгляд. И впрямь десятки ярко раскрашенных суденышек толпятся на небольшом пространстве между ними и эсминцем.

Уильямс, сияя улыбкой, оборотился к Бренту и заметил:

— Группа приветствия, старпом. — У него как будто сразу улучшилось самочувствие. — Они нам рады.

— Да, сэр, большинство. Как сказал бы адмирал Фудзита: «Они рады всякому, кто не выпускает газы из „Хонды“.

— А старик, видать, циник.

— Мудрец, капитан.

Уильямс озадаченно почесал подбородок.

— Вы сказали — большинство. Что это значит?

— Некоторые могут быть из «Ренго Секигун».

Уильямс, Уиллард-Смит и Оверстрит недоуменно посмотрели на старшего помощника. А двое японцев впередсмотрящих, напротив, обменялись понимающими взглядами.

— «Японская красная армия», — пояснил Брент.

Уильямс кивнул.

— Террористы, значит.

— Вполне способны нагрузить яхту пластиковыми бомбами и подорвать нас, как ливанские бандиты подорвали в аэропорту Бейрута двести сорок наших морских пехотинцев.

— Ваши предложения, мистер Росс? Может, на всякий случай расстрелять их всех из пулемета?

Все взоры обратились к Бренту.

На миг он растерялся. Потом внутри вспыхнули гневом и обидой, от которых потемнели голубые глаза.

— Неуместная ирония!

— Позвольте мне самому решать, что уместно, а что нет. — Помолчав, Уильямс снисходительно добавил: — Впрочем, я не хотел вас обидеть.

Дрожа от ярости, Брент буркнул что-то в ответ на неуклюжую попытку извинения и насупился. Не извинения, а новая насмешка. В душе у него бурлил огромный котел. Ладно, возьми себя в руки, скоро будешь на борту «Йонаги» и наконец избавишься от ненавистного командира. А до той поры надо обуздывать свой темперамент, а то, чего доброго, порушишь всю карьеру. Уильямс уже не раз доводил тебя до потери самоконтроля, хватит, больше у него этот номер не пройдет. Наберись терпения, когда-нибудь вы сойдетесь один на один и разрешите все наболевшие вопросы. Препятствий никаких: звание одно.

Сквозь сумятицу мыслей пробился голос Уилларда-Смита:

— Чтоб мне провалиться, наш эскорт нацелил на яхты вспомогательную артиллерию!

Брент взглянул на приближающуюся флотилию яхт. Некоторые уже миновали эсминец. Глядя в бинокль, Уильямс вдруг резко выпрямился.

— И верно! Файт навел на них все пулеметы.

Выпятив толстую нижнюю губу, он прикусил ее ровными белыми зубами. Кадык на шее ходил ходуном. Потом командир вдруг отрывисто бросил в микрофон:

— К надводному готовсь! Лейтенант Росс, шифровальщик Ромеро, старший писарь Итиока, старшина-артиллерист Боумен — к пятидесятым! Закрыть и задраить люки, кроме рулевой рубки! Два «Томпсона» — на мостик!

Брент и Кром встали к пулеметам пятидесятого калибра. Хамфри Боумен и Юйдзи Итиока вытянулись наготове у ящиков с боеприпасами. Сторджис заменил у штурвала Оверстрита, и матрос скрылся в люке рулевой рубки. Другие матросы вынесли на палубу два старинных автомата сорок пятого калибра системы «Томпсон» и едва не столкнулись с четырьмя японцами, проворно спускавшимися с мостика в люк. Уильямс взял один автомат себе, другой подал Уилларду-Смиту.

— Это делается вот так, пока не услышите девять щелчков. — Он повернул пятидесятизарядный барабан, затем сдвинул рычажок затвора, поставил на предохранитель и резко оттянул рукоятку, загнав пулю в коробку.

Уиллард-Смит в точности повторил его действия.

— Надо же, — удивился он, — как игрушечный!

— Поаккуратнее с ним, — предупредил Брент, — на длинных очередях слишком сильная отдача. Лучше бить короткими. С этой штуковиной даже у Аль-Капоне были проблемы, — вяло пошутил он.

У командира вырвался нервный смешок, а Брент сразу сменил тон на официальный:

— Я бы выставил на палубу пожарно-спасательную команду и приготовил рукав.

— Правильно.

По команде Уильямса трое, выскочив из люка, кинулись к ящику в носовой части мостика, вытянули большой рукав и крепко ухватились за насадку. Старший пожарно-спасательной группы, старшина минеров Масайори Фудзивара глянул на командира, ожидая указаний.

— Проверить давление!

Рукав наполнился и стал извиваться; сильная струя хлестнула через борт ярдов на тридцать.

— Стоп!

Струя прекратилась, и Уильямс добавил:

— Бить по всем, кто войдет в створ!

— Есть, командир!

— Радар! Дальность ближайшей яхты!

— Двести пятьдесят ярдов, сэр.

— Хорошо. — Он повесил на плечо «Томпсон». — На эсминец вроде никто заходов не делает.

— Если это «Ренго Секигун», они будут охотиться за нами, — ответил Брент. Теперь всему миру известно, что мы потопили «Гефару» и взорвали один из их эсминцев.

— Какова вероятность нападения?

— Очень мала, но у них не угадаешь.

— Вы правы, нельзя рисковать лодкой.

Десятки яхт, украшенных яркими лентами, воздушными шарами, бумажными фонариками шли им навстречу. На палубах толпились люди, что-то кричали, размахивали гирляндами разноцветных флажков. Уильямс перегнулся через ветрозащитный экран.

— Фудзивара! Наполни рукав и опиши водой дугу перед носом и по бимсам. Пусть знают, что близко подходить нельзя.

Старшина повернул ручку на медной насадке рукава и выстрелил водяной струей на сорок ярдов по обоим бимсам. Яхты отошли за очерченный полукруг. Брент и Кром опустили стволы «Браунингов». Ликующая толпа сразу притихла. Яхты поворачивали и отходили на сотню ярдов. Люди продолжали махать руками, но приветственных криков уже не было слышно.

В окружении яхт два боевых судна медленно продвигались к военно-морской базе.

— Все вроде о'кей, — бормотал себе под нос Уильямс и, видя, что Файт сбросил скорость, приказал Сторджису: — Вперед помалу.

— Скорость четыре, сэр, — отозвался рулевой.

Прежде чем Уильямс успел что-либо сказать, послышался крик впередсмотрящего:

— Одна подходит на два-семь-ноль!

— Рукав!

Фудзивара перетянул рукав на левый борт и выпустил струю. Моторная яхта на огромной скорости рванулась вперед, едва не зачерпнув кормой воду. В кабине сидело двое, и у одного в руках была автоматическая винтовка.

— Право на борт! Самый полный! Не подпускать ее!

Сторджис быстро повернул штурвал и передал команду по машинному телеграфу, но чтобы вывести тяжелую лодку на скорости, нужно время. И уж конечно, «Блэкфин» не может состязаться в маневренности со скоростной яхтой.

— Если струя их не остановит — открывайте огонь! — крикнул Уильямс.

— Можем не успеть, командир, — предупредил Брент, беря на прицел яхту.

Уиллард-Смит снял автомат с предохранителя, встал рядом с Брентом и тоже прицелился. Командир с «Томпсоном» наизготовку подошел к левому борту. Яхта уже достигла струи, но даже не подумала свернуть с курса.

— Огонь!

Рев «Браунинга», подхваченный грохотом двух автоматов, оглушил всех. Стальной экран дребезжал. Клубы едкого коричневого дыма смешивались с тяжелыми испарениями над заливом. Сотни пуль, сморщив воду, ударили по яхте. Двое в кабине исчезли. Спрятались за бронированным щитом, догадался Брент. У них даже может быть оптика для наблюдения из укрытия. Он не отпускал гашетку, поливая очередями нос яхты и метя по ватерлинии. Но пластмассовую яхту не так-то просто расколоть. Сорок ярдов, тридцать ярдов — яхта летела прямо сквозь огневой шторм. Но вдруг накренилась, сбросила скорость, зарылась носом в воду. И тут же последовал взрыв.

Ярко-оранжевая вспышка снесла нос, потом грудой обломков взлетел мостик. Пластиковые бомбы, видно, были заложены на носу. Заряд небольшой — не то что пятисоткилограммовые, какими их бомбили «Штуки», — но вполне достаточный, чтобы сделать пробоину в поврежденном корпусе и потопить «Блэкфина».

Брент с тревогой озирался. Несколько обломков ударили в надстройку, но ни пожарников, ни впередсмотрящих у перископа не задело. Все молча смотрели на разбитую лодку; вода возле нее все еще кипела, и широким кругом сеялся дождь обломков.

Странная вещь эта взрывчатка. Носовой части как не бывало, а кормовая, совершенно целая от рубки до юта, отпрыгнула и стала медленно погружаться в воду. Среди обломков показались голова и рука, делавшая слабые гребки. Второй яхтсмен исчез.

— Курс, командир? — спросил Сторджис.

Уильямс будто не слышал. Нацелив автомат, он дал длинную очередь. Пули ударили по воде с великолепной точностью и выполнили задуманное. Голова дернулась в шумном всплеске и раскололась на белые крошки костей и серые брызги, взметнувшиеся высоким фонтаном. Наконец боек ударил в пустоту. Негр медленно опустил оружие, дыша натужно, как после марафонского забега. Черные глаза горели хищным блеском.

Сторджис указал Бренту на репитер, отщелкивающий градусы, точно секунды. Лодка, набирая скорость, выписывала на воде круги.

— Командир! — воскликнул Брент. — Мы кружим!

— Что? — Глаза Уильямса остекленели; казалось, до него не дошел смысл фразы. — Они хотели подорвать мою лодку! — произнес он таким тоном, словно оправдывался перед судом.

Воцарилась напряженная тишина.

— Да, сэр, — тихо подтвердил Брент и обвел пальцем вокруг головы. — Мы кружим.

Уильямс глядел на мертвеца, которому снес череп. Остались только нижние зубы, язык и одно ухо. Горло взрезано, из кадыка хлещет кровь, расползаясь по воде. Лицо командира обезобразила кривая ухмылка.

— Кружим… Да, мы все время кружим, не так ли? Все кружим и кружим… — Уильямс разразился безумным смехом.

Он явно утратил чувство реальности. Согласно инструкции, Брент должен был принять командование на себя. Но он предпринял последнюю попытку:

— Командир, курс и скорость! — Он кивнул на стайку яхт, что плыла навстречу потерявшей управление лодке. — Мы же их сомнем!

Уильямс потряс головой, будто очнувшись от глубокого сна.

— Командуйте, старпом.

— Есть, сэр! — Брент повернулся к Сторджису. — Вперед помалу! Лево на борт! Курс… — он глянул на репитер, — два-семь-семь.

Рулевой спешно исполнил команду. Глаза Брента вернулись к Уильямсу, бессильно облокотившемуся на ограждение.

— Вам надо отдохнуть, сэр. Я позову санитара Ясуду…

— Отставить! — выпалил Уильямс. — Я… Со мной все о'кей. Выполняйте приказ — ведите судно. — Он повернулся к Боумену и властно добавил, должно быть желая показать всем, что он полностью владеет собой: — Приготовь новый ящик боеприпасов и стой у пулемета. — Потом сказал Уилларду-Смиту: — Оставаться на боевом посту. — Потом в люк: — Еще четыре барабана для «Томпсонов». — Перегнулся через козырек и крикнул Фудзиваре, стоящему на баке: — Рукав не убирать. Приказ в силе.

— Слушаюсь, сэр! — откликнулся старшина.

— Есть курс два-семь-семь, сэр! — доложил Сторджис. — Скорость четыре узла.

— Относительно дна?

— Три и пять, сэр.

— Хорошо. Осадка небольшая. Так держать! — Брент наклонился к микрофону. — Выставить специальный наряд!

Двенадцать человек стремительно поднялись по трапу и присоединились к пожарно-спасательной команде на палубе. Из ящиков вытащили четыре швартова.

Лодка миновала край первого пирса и вошла в проход между рядами причалов. Когда-то выстроенную силами императорского флота пристань впоследствии расширили и усовершенствовали американские оккупационные войска, и Йокосука превратилась в поистине внушительное сооружение. Но склады и мастерские до сих пор помещались в «Куонсетских хижинах» из гофрированного железа. Похожие на страдающих артритом птиц краны нависли над «Флетчерами», транспортами, лихтерами, плавучей базой. Эсминец Файта уже швартовался у пятого причала.

Брент издалека заметил жирную белую четверку на пирсе. Возле складского строения была припаркована санитарная машина, у которой стояли четверо в белых халатах. Два огромных насоса, видно, только что выгрузили: над ними еще возвышался кран. Докеры прикрепляли к ним тросы и шланги. На краю пирса стояли черный казенный «Мерседес» и закрытый фургон. Шестеро охранников с винтовками во все глаза смотрели на лодку.

Да и не только они. Сотни пар любопытных глаз были прикованы к израненному судну. Рабочие на лесах и в доках, матросы, прилипшие к палубному ограждению своих кораблей — все в изумлении глядели на низко сидящую в воде подлодку с зачерненным баком и покореженными орудиями. Когда «Блэкфин» проходил мимо плавучей базы и двух «Флетчеров», одетые в синюю форму матросы торжественно выстроились на шлюпочных палубах. Грянул тысячеголосый рев «Банзай!» Брент повернул голову. Вся команда «Йонаги» стояла рядами вдоль полетной палубы; не уместившиеся заполонили надстройку. «Банзай! Банзай!» — гремело снова и снова; у Брента вдруг сдавило горло, и глаза подернулись влагой.

По правилам, следовало бы объявить общий сбор. Но из-за больших потерь и специального наряда Уильямс не смог собрать на палубе достаточное количество людей, чтобы как положено ответить на приветствие. Вместо этого он повернулся и четко отсалютовал каждому судну, а потом хрипло крикнул:

— Боумен! Стать на гафель!

Старшина-артиллерист буквально скатился с трапа и занял позицию на юте, ослабив тросы флага. И тогда один за другим плавучая база и три эсминца последовали его примеру.

— До середины! — бросил через плечо Уильямс.

Работая фалами, Боумен четырежды отсалютовал боевым флагом. Приветствия не стихали, перекатываясь с палубы на палубу; особенно зычное эхо доносилось от громады авианосца.

Голос лейтенанта Реджинальда Уильямса вывел Брента из эйфории:

— Беру управление на себя, старпом!

Брент изучающе вгляделся в лицо командира. По обеим сторонам рта легли глубокие складки; вид страшно измученный, но в глазах стальная решимость и спокойствие. Брент понял: ему просто необходимо доказать команде и тысячам зрителей, что он способен вести свое судно.

— Есть, сэр. Идем вперед помалу на двух главных дизелях. Становиться будем по правому борту. Предлагаю убрать носовые рули.

— Пост погружения! — произнес в микрофон Уильямс. — Мистер Бэттл, убрать носовые рули!

Стальные крылья медленно повернулись на девяносто градусов и ушли в пазы. Командир огляделся. В узкой акватории базы не видно ни одной яхты.

— Боевую готовность отставить! Группа охранения свободна! — предварительно взглянув на репитер, повернулся к Сторджису. — Право на угол два-восемь-ноль. — После чего отдал команду группе у швартовых: — Швартоваться по правому борту!

— Есть швартоваться по правому борту! — откликнулся старший матрос Хитоси Мотосима.

— Самый малый!

Чуть погодя, когда нос лодки вошел в док, командир снова крикнул:

— Стоп машина!

Лодка по инерции двигалась вперед. Мотосима раскрутил над головой легость и бросил матросу на причале; тот ловко вытянул на сушу швартов и обмотал его вокруг кнехта.

— Шпринг номер два встал, сэр! — доложил Мотосима.

— Хорошо. Левый дизель, малый назад!

Наконец лодка стала на причал; кормовой швартов был выброшен последним, чтобы не поддеть слабину винтами.

— Стоп машина!

Вибрация прекратилась; все швартовы закреплены.

— Включить вспомогательный двигатель номер один!

— Вспомогательный номер один включен, — отозвался Брукс Данлэп.

— Хорошо. Стоп машина!

Пульсирующий грохот и оглушительные выхлопы двух огромных «Фэрбенкс-Морзе» резко стихли. Тишина вначале показалась странной, гнетущей, но вскоре прохладный ветер успокоил натянутые нервы. Наконец-то «Блэкфин» отдохнет.

Переводя дух, Брент облокотился на экран и устремил жадный взгляд к авианосцу, стоящему по ту сторону канала. Полное ощущение, что видишь свой дом после долгого отсутствия. В сердце шевельнулась гордость, вытесняя моральное и физическое утомление. Даже обида на Уильямса куда-то ушла. За шесть лет службы на «Йонаге», он так и не сумел по-настоящему оценить размеры авианосца. С борта всего не увидишь, да и не с чем сравнивать, кроме как с морем, небом и далеким эскортом. А здесь, в доке, он подавлял собой все, как Гулливер среди лилипутов.

От боевых предков «Йонаге» в наследство досталась низкая полетная палуба, простирающаяся по прямой на одну пятую мили. Надстройка огромной серой Фудзиямой тянулась ввысь, поделенная на мостик управления полетами, флагманский и штурманский мостики. Леса по бортам вознеслись на головокружительную высоту; ремонтники и матросы кажутся мелкими букашками.

Наверху видны дальномеры, зенитные орудия, радиолокационные антенны, флажные фалы. Огромная труба в типично японском стиле чуть выступает над бортом. На ней укреплены четыре платформы для прожекторов и висят рядами спасательные плоты. С тыльной стороны трубы находится задняя мачта с гафелем. Полетную палубу окаймляют галерейные с трехствольными 25-миллиметровыми пулеметами и универсальными пятидюймовыми орудиями; стволы напоминают молодой лес. Все окружающее — корабли, склады, водонапорные башни, служебные постройки — выглядит убого на фоне этого гиганта. Трудно поверить, что он подчиняется воле одного человека.

За шесть лет Брент досконально изучил «Йонагу». Адмирал Фудзита потратил немало часов, разъясняя ему уникальную конструкцию судна. А вместе с Йоси Мацухарой он облазил авианосец от центрального автомата стрельбы до киля, от носа до циклопической кормы, не пропустив ни одного из тысячи ста семидесяти шести отсеков. Теперь он знает «Йонагу» лучше, чем «Блэкфина», и лучше, чем что-либо в своей жизни. История корабля, тайна его создания навечно отпечатались в памяти во время многочисленных бесед с Фудзитой, Мацухарой, десятками других офицеров.

«Йонага» — четвертое и самое мощное судно типа «Ямато». Первыми в этом классе стали линкоры «Ямато» и «Мусаси». Водоизмещение 64.000 тонн, девять орудий калибра 18,1 дюйма; оба судна уничтожены с воздуха. Третий корабль — «Синана» был перестроен в авианосец водоизмещением 71.890 тонн. Его потопила подводная лодка «Арчер-Фиш». Все «Ямато» имели длину 853 фута и были оснащены двенадцатью котлами, дающими тягу четырем мощным турбинам, что позволяло развивать скорость до двадцати семи узлов… Все, кроме «Йонаги».

Адмирал Хироси Фудзита лично задумал и разработал проект реконструкции судна. В качестве консультанта он привлек к делу старого друга, выдающегося японского судостроителя вице-адмирала Кейдзи Фукуду. Они удлинили корпус «Йонаги» на 197 футов, установили четыре дополнительных котла, доведя мощность турбин до 200.000 лошадиных сил, а максимальную скорость до тридцати двух узлов. Главная палуба, защищенная бронированными пластинами от четырех до восьми дюймов толщиной, стала ангарной. Когда поверх ангарной палубы выстроили полетную, Фудзита приказал усилить ее броней в 3,75 дюйма, а под нее положить еще один слой 0,75-дюймовой стали. Коробчатые бимсы между двух слоев нафаршировали бетоном и резиной. По расчетам адмиралов, такая броня способна выдержать удары 1000-фунтовых бомб. Прямоугольная полетная палуба занимает площадь почти в 1500 квадратных ярдов (более трех акров) и ограничена спереди и сзади двумя подъемниками.

Длинная переборка, протянувшаяся с носа на корму и от третьей палубы до киля, значительно повысила водонепроницаемость судна. Вдобавок был установлен стальной короб (Фудзита называет его «цитаделью»), чтобы защитить сердце «Йонаги». Составленный из восьмидюймовых стальных пластин, он закрывает отсеки с семидесятого до сто восемьдесят пятого. Здесь сосредоточено все основное оборудование: котлы, двигатели, рулевое устройство, электроника, связь, погреба боеприпасов. Дополнительные топливные баки позволяют увеличить дальность плавания до десяти тысяч миль. Резервуары авиационного горючего защищены броней и цистернами с морской водой. Вес броневого слоя превышает 19.000 тонн — больше тоннажа тяжелого крейсера. При полной загрузке водоизмещение «Йонаги» равно 84.000 тонн, на две тысячи больше, чем у самого крупного американского авианосца «Нимиц», построенного на тридцать шесть лет позже «Йонаги».

Размышления Брента прервал громкий приказ Уильямса старшему матросу Мотосиме:

— Обеспечить питание от береговой сети, телефонную связь и подачу воды. — Затем команда в микрофон: — Санитар Тисато Ясуда, подготовить раненых к высадке на берег. Лейтенант Данлэп, срочно доклад на мостик! Подключить береговые насосы к цистерне главного балласта номер один. — Последнее распоряжение было обращено к Бренту: — Надевайте парадный мундир, старпом. Босс ждет.

5

Поднимаясь по забортному трапу на маленькую площадку третьей палубы, служившей шканцами, Брент испытывал блаженство, какое только может испытать человек, вернувшийся в родную гавань из долгого и опасного похода. Скоро он встретит старых друзей и прежде всего Йоси Мацухару. Сразу по завершении специального наряда Брент и Уиллард-Смит с волнением подошли к Дорану и велели по световой сигнализации запросить о подполковнике мостик «Йонаги». А Мацухара и лейтенант авиации Элвин Йорк ответили: «Добро пожаловать домой!»

Теперь в сопровождении двух охранников делегация «Блэкфина» пересекала мостик авианосца. Матросы, отскребающие с лесов краску и ржавчину с корпуса, хором заголосили: «Банзай!» Другие с опасностью для жизни перегибались над полетной палубой и тоже вопили что есть мочи.

Уильямс, еле-еле нахлобучивший фуражку на забинтованную голову, шагал впереди, то и дело козыряя. Брент следовал в затылок капитану, за ним шел англичанин, и сзади несли двоих раненых на носилках. Замыкали шествие пленные под конвоем. Гауптман Шахтер бормотал проклятия и поливал охранников немецкой руганью. «Verfluchte Scheibe»[15] было у него наиболее употребительным выражением; в ответ на это один конвоир поддавал стволом «Арисаки» под широкий зад немца. Шахтер с каждой минутой все больше свирепел.

— Банзай! Банзай! — передразнивал он, тыча пальцем в ликующих японцев.

Наконец особо чувствительный удар винтовочного ствола в мягкое место заставил его ненадолго умолкнуть. Фельдфебель Хай Абу эль Сахди пугливо озирался и помалкивал.

Ступив на шканцы, офицеры первым делом отсалютовали корме, где развевался боевой флаг, затем помощнику дежурного по кораблю, молодому, быстроглазому младшему лейтенанту Асайти Кубо, которого Брент видел мельком перед самым назначением на «Блэкфин».

— Добро пожаловать на борт! — говорил молодой офицер, поочередно отдавая честь каждому из вновь прибывших.

Уильямса он наградил долгим внимательным, взглядом. Брент улыбнулся: неудивительно, ведь многие японцы никогда не видели негра живьем.

Наконец Кубо повернулся к матросу, стоявшему навытяжку перед столиком с вахтенным журналом. Над ним к переборке были прикреплены телефоны.

— Рядовой, доложите адмиралу, что группа с «Блэкфина» прибыла на борт согласно его приказу и направляется в командный пункт.

Рядовой быстро заговорил в трубку.

Уильямс указал на раненых и властно распорядился:

— В лазарет!

Кубо кивнул санитарам, и те поспешно унесли носилки. Покосившись на пленных, младший лейтенант сообщил Уильямсу:

— Их тоже приказано доставить к адмиралу. С вашего разрешения, лейтенант.

— Валяйте, — согласился Уильямс.

Проходя мимо него, Шахтер со злобой выплюнул:

— Черное дерьмо!

— Шевелись, засранец! — ответствовал Уильямс и за неимением винтовки наградил немца под зад ботинком.

Гауптман взвыл от боли и снова разразился проклятиями.

— Отличный удар, мистер Уильямс, — прокомментировал Брент. — Прямое попадание в нижний угол.

Все рассмеялись. Хай Абу эль Сахди вжал голову в плечи и быстро прошмыгнул мимо негра.

На палубе послышался топот. Подбежали Йоси Мацухара и Элвин Йорк. Командир летного отряда порывисто обнял Брента, потом изо всей силы хлопнул его по спине.

— Банзай! Благодарение богам, все вы живы. Я уж думал, ты вступил во врата Ясукуни, Брент-сан…

У Брента опять сдавило горло; он не сводил глаз с лица друга. Надо же, время словно бы не властно над этим человеком. Черные волосы по-прежнему блестят как вороново крыло, в глазах неугасимый огонь, и лишь мелкие морщинки расходятся от уголков слабым намеком на прожитые шесть десятков. И фигуре его позавидует любой юнец; Йоси широк в плечах и узок в поясе, а сильные руки и грудная клетка говорят о привычке к гантелям и долгим пробежкам на полетной палубе.

— А я поставил фунт супротив пенни, что вы прорветесь, кэп, — сказал Элвин Йорк, пожимая руку Уилларда-Смита. — Ух же и молодчики!

— Твое пари меня и спасло, старина! Я, признаться, с тобой попрощался, — ответил Уиллард-Смит. — Сами как будто не молодчики!

Брент начал представлять обоих пилотов Реджинальду Уильямсу.

— Извините, господа! — перебил младший лейтенант Кубо. — Штаб в полном составе ждет вас, а, как известно, адмирал наш долготерпением не отличается. Он вытянул вперед руку. — Прошу в подъемник.

…Командный пункт помещался в кормовой части, рядом с каютой адмирала Фудзиты. Почти всю узкую комнату занимал массивный дубовый стол с дюжиной приставленных к нему стульев. У двери за установкой связи сидел дежурный телефонист. На потолке в хитросплетении труб и проводов виднелись два вентилятора, репродуктор и десяток лампочек в металлической оплетке. Конный портрет императора Хирохито в молодости, провисевший здесь более четырех десятилетий, теперь был заменен изображением императора Акихито. Слева от портрета на переборке висел все тот же алтарь из адамова дерева с образами, амулетами, священными буддистскими и синтоистскими реликвиями из храмов Минатогава, Коти и Ясукуни; он напоминал небольшой бревенчатый дом, где одна стена снята, чтобы видны были ряды сверкающих предметов. Остальные переборки по-прежнему увешаны картами. Это помещение предназначено для дискуссий, споров, молитв и — по-возможности — мудрых решений.

За столом сидело семь человек. Их синяя форма резко выделялась на фоне желтовато-коричневого обмундирования подводников. При входе группы все встали, но чести никто не отдал, ибо, по традиции японского императорского флота, на нижних палубах честь не отдают, а команда «Йонаги» свято соблюдала традиции давно не существующего императорского флота. Однако, стоя навытяжку, все поклонились и хором выкрикнули: «Банзай!» Лейтенанту авиации Йорку по чину не полагалось здесь присутствовать, но насчет него особо распорядился сам адмирал, очевидно желая оказать честь бравому кокни. Фудзите такие пилоты нужны как воздух.

Брент впился взглядом в маленькую фигурку на дальнем конце стола. Тело японца с годами высохло, и от него остались лишь увядшая кожа, узловатые жилы, хрупкие кости. Однако под сморщенной оболочкой таится воля, закаленная, как сталь его меча. Море, ветер и солнце выдубили это лицо, изрезали его глубокими морщинами, но глаза по-прежнему глядят живо и по-чародейски пронзают собеседника насквозь.

Но Фудзита не чародей, не мистик. Это самый большой прагматик, из всех, кого встречал Брент. Ему ведомы тайные струны в душах людей, и он умеет использовать их как рычаги для достижения своих практических целей. Его власть на «Йонаге» абсолютна, однако он не чужд своеобразной восточной самоиронии, а это значит, что ему не страшны низменное тщеславие и разлагающее влияние власти.

Такой идеал командира рисовали Бренту еще в академии. Решимость погибнуть или победить роднит его с героическим образом Александра Македонского. Еще на ум приходит Улисс Симпсон Грант, скачущий на битву с зажатой в зубах сигарой. Ко всему прочему Фудзита гениальный стратег, равный герцогу Веллингтону или фельдмаршалу Монтгомери. Оба командующих, как правило, до тонкостей разрабатывали свои операции. Блестящая тактика Веллингтона помогла ему победить Бонапарта при Ватерлоо; Монтгомери в результате многомесячного планирования выкурил из Эль-Аламейна Лису Пустыни Роммеля. Фудзита не уступает им, а в чем-то и превосходит.

Он рожден повелевать, но каждый его подчиненный знает, что адмирал думает и заботится о нем. Порой Фудзите не надо слов, чтобы объяснить человеку, что от него требуется и почему. И все от машиниста в котельной до командира эскадрильи ничего так не боятся, как подвести его или покрыть позором «Йонагу».

В бою адмирал передвигает авиацию и эскорт, как опытный шахматист, умеющий предугадать намерения противника. Во время самых тяжелых налетов, самых жестоких торпедных атак он всегда стоит на открытом мостике. Даже в Средиземном море, когда арабские крейсеры начали палить по «Йонаге» из тяжелой артиллерии, он отказался увести свой штаб под бронированное прикрытие ходовой рубки. Старый моряк привык смотреть судьбе в лицо вместе с теми, кого он посылает на бой и на смерть.

В восемьдесят третьем, будучи адъютантом Марка Аллена, Брент Росс опрашивал Фудзиту, оттого знает его биографию лучше, чем кто бы то ни было, кроме самого адмирала. Кассету с записью той беседы он до сих пор хранит у себя.

Служба Хироси Фудзиты на флоте длится дольше жизни большинства людей. Сын Сейко Фудзиты, профессора математики в Нагойском университете, он родился в Сэкигаре, пригороде Нагой. У него был старший брат Хатиро. Их род глубоко чтит традиции самураев и верно служит императору со времен сегуната Токугавы. Гордый своими самурайскими корнями, Хатиро пошел в армию, а Хироси поступил в японскую морскую академию «Эта Дзима». Оба призывались в шестнадцать лет.

10 февраля 1904 года началась война с Россией, и Хатиро погиб в бессмысленной атаке на русские позиции под Мукденом. Мать была безутешна, а младший брат отомстил за Хатиро в Корейском проливе, во время разгрома русских эскадр, вошедшего в историю как битва при Цусиме. Он вел огонь с кормовой башни линкора «Микаса» и полностью насладился классическим возмездием сорока семи самураев. На его счету сотни убитых.

Императорский флот Японии во всем копировал королевские военно-морские силы Великобритании, включая английский язык. Потому большинство морских офицеров получили образование в университетах Англии и США. В 1919 году Фудзита поступил в университет Южной Калифорнии, где защитил диплом по английской филологии. Америка произвела на него большое впечатление. Он разделяет мнение своего друга адмирала Ямамото, выпускника Гарварда и впоследствии главнокомандующего японским ВМФ, о том, что Америка обладает силой спящего великана.

В начале 20-х подполковник Хироси Фудзита закончил летную школу в Касумигауре. Ему было уже больше сорока. Спустя месяц, он получил назначение на новый авианосец «Акаги» и в это же время женился на Акико Минокама. Они купили дом в Хиросиме, где базировался авианосец. Первый их сын, Казуто, родился в 1926 году, второй, Макото, — в 1928.

Экспансионистские амбиции Японии по отношению к Китаю в 30-е годы немало встревожили и Фудзиту, и Ямамото. Когда Квантунская армия захватила Маньчжурию, русский медведь очнулся от спячки и показал когти по всей линии фронта длиной в две тысячи миль. Погибло восемьдесят тысяч японских солдат. Для Фудзиты и Ямамото было очевидно, что силы китайцев и русских неистощимы, а значит, войне не будет конца. Победы возможны лишь на юге, куда Японию также манили малайские сырьевые ресурсы и бесценные нефтяные пласты Явы и Суматры.

В середине 30-х Фудзита получил звание контр-адмирала и стал служить при штабе Исоруку Ямамото. Началась череда военно-политических убийств, открытое уничтожение политиков, оказывавших противодействие агрессии в Китае. Кульминации движение достигло в 1936-м, когда Первая пехотная дивизия взбунтовалась и уничтожила наиболее выдающихся политических деятелей Японии. По чистой случайности премьер-министру удалось спастись. Несмотря на то, что мятеж был подавлен и главари казнены, армия получила контроль над кабинетом министров. Война неумолимо приближалась.

Как и ожидал Фудзита, японские дивизии увязли в китайских болотах. Америка, Великобритания и Голландия потребовали вывода японских войск из Китая и наложили санкции, из которых эмбарго на поставку черных металлов и нефти больнее всего сказались на хозяйстве страны. В Японии залежи нефти смехотворны, и запасов у нее оставалось не больше, чем на полтора года. Вопрос стоял так: либо покориться, либо развязать войну. Покорность, поражение немыслимы для самурая, поэтому война сделалась неизбежностью.

Генеральный штаб военно-морских сил отдал Ямамото приказ разработать план внезапной атаки авианосцев на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор. Эту акцию было решено осуществить после сокрушительного нападения англичан на итальянскую военно-морскую базу в Таранто в ноябре 1940 года, когда двенадцать бомбардировщиков-торпедоносцев «Суордфиш», запущенных с авианосца «Илластриес», потопили итальянский линкор «Кавур» и нанесли серьезные повреждения линкорам «Литторио» и «Гай Дуилий». Ямамото выразил несогласие, считая войну с Америкой самоубийством для японской нации, но, несмотря на сопротивление, поручил разработку операции своим самым компетентным стратегам: адмиралу Хироси Фудзите, капитану первого ранга Камето Куросиме и капитану второго ранга Минору Генде.

Фудзита остался глух к мольбам жены и в ноябре 1941 года ступил на борт авианосца «Йонага», ожидавшего его на хиросимском рейде. Садясь в штабную машину, он увозил с собой образ: Акико и сыновья машут ему с порога, — не зная, что больше не увидит близких, поскольку сброшенная на Хиросиму атомная бомба сотрет их с лица земли.

Брент припомнил, как Йоси Мацухара ему рассказывал, что Казуто Фудзита уродился настоящим великаном: рост шесть футов, вес около ста восьмидесяти фунтов.

— Уверен, ты напоминаешь ему сына. Я видел парня в сороковом, когда меня определили под командование адмирала. Твой рост, походка, взрывной темперамент, даже манера говорить… Запомни, Брент-сан, ты занял в его душе место Казуто, хотя сам он наверняка этого не сознает.

Тогда Брент лишь насмешливо пожал плечами, а сейчас мысль почему-то снова посетила его.

Голос Фудзиты вернул его к действительности.

— Добро пожаловать, господа. — Старческий голос звучит надтреснуто, но оттого не менее властно. Глаза смотрят на одного Брента. — Раньше всех представлений и деловых обсуждений хочу отметить, что глубоко сожалею о кончине адмирала Марка Аллена, почившего на боевом посту. Он был великолепным тактиком и храбрым воином. Такая потеря для всех нас невосполнима. — Старик повернулся к алтарю и дважды хлопнул в ладоши, привлекая внимание богов.

Японцы и Брент Росс последовали его примеру.

— О, Дзимму! — воскликнул Фудзита, обращаясь к потомку Аматэрасу и основателю императорской династии. — Почти память нашего павшего товарища, с верой и самурайским духом ямато сражавшегося против врага. Молим тебя помочь благородному адмиралу Аллену найти мир и упокоение в раю или нирване, коих взыскует душа его.

Он немного помолчал и перешел к буддистскому песнопению, сопровождающему траурный обряд.

— О благословенный, если высокочтимый усопший стремится к нирване, помоги ему в поисках блаженства, неподвластного страданиям, карме и сансаре, облегчи дух его от иллюзорных желаний, грез, памяти прошлого, дай обрести то пространственное состояние, что лежит за пределами наших знаний, слов, риторики и полемики. Укажи ему путь к четырем благородным истинам, свободным от суетности и невежества всех наук, воззрений и верований. — Фудзита снова встретился взглядом с молодым американцем. — Мистер Росс, не угодно ли прочесть христианскую молитву? Как мне кажется, с нею душа адмирала легче найдет мир.

Церемония, бесспорно, нелепая, но голос японца звучит искренне и проникновенно.

— Конечно, сэр, — тихо откликнулся Брент.

По азиатским представлениям, чем больше богов следят за перемещением души Аллена, тем скорее она отыщет нирвану, рай или какое иное блаженство. В отличие от Ульямса, Йорка и Уилларда-Смита, Фудзита не видит в этом парадокса.

А эта троица уставилась на Фудзиту, как на умалишенного, когда он достал из ящика Библию. Однако они сочли своим долгом хранить молчание и постарались придать лицам непроницаемость, отличавшую лица сидящих вокруг японцев. Библию передали вдоль стола Бренту.

Он быстро нашел любимое место Аллена и поднял глаза:

— Адмирал Аллен часто цитировал Евангелие от Иоанна, глава четырнадцатая, стихи со второго по шестой. Я слышал, как он дважды читал их над погибшими христианами. Один раз в Средиземном море, другой — на Тихом океане; когда мы потопили три авианосца и два крейсера и сами понесли тяжелые потери.

Все не сводили глаз с лейтенанта, а он проглотил образовавшийся ком в горле, прежде чем продолжить. Боль нахлынула с новой силой. Аллен был его другом с детства, он способствовал его карьере в ВМР, еще зеленым энсином притащил на «Йонагу»… Брент вдруг почувствовал, что слова, посланные вслед его душе, не могут быть напрасны, и прочел, в то время как остальные благоговейно слушали:

— «В доме Отца Моего обителей много…» — Голос Брента звучал глубоко, и каждое слово выходило весомым, точно свинцовая пуля. — «…Я иду приготовить место вам…» — Он медленно продекламировал берущие за сердце строки, закончив словами: «Иисус сказал ему: Я семь путь и истина, и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через меня».

Брент закрыл Библию и застыл в торжественной тишине.

Наконец Фудзита нарушил ее:

— Прошу садиться, господа.

Офицеры сели в порядке старшинства — от адмирала Фудзиты во главе стола до самого нижнего чина, лейтенанта авиации Элвина Йорка, на другом краю. Теперь любопытные взгляды хозяев обратились к Реджинальду Уильямсу. Адмирал Фудзита, разумеется, встречал негров в Америке, но большинство японцев наверняка впервые увидели человека с черной кожей, и командир подлодки испытывал неловкость под их взглядами. Брент понимал, что вспыльчивый Уильямс не потерпит даже хорошо замаскированного афронта, он в этом смысле всегда начеку, нутром чует расовую неприязнь. У Брента возникло предчувствие надвигающейся беды, ведь ему хорошо известны японские суеверия.

Островитяне, тысячелетиями находившиеся в изоляции, слишком замкнуты и плохо воспринимают национальные различия. Японии благодаря географическому положению удалось культивировать чистый расовый тип, к чему безуспешно стремился Гитлер. По сравнению со смешанными расами Запада японцы действительно все на одно лицо. В их однородном обществе чужак всегда выглядит белой вороной (а в данном случае черным аистом). Брент на себе испытал ксенофобию и стереотипное мышление этого народа.

Поначалу ему не раз приходилось слышать в свой адрес: «лупоглазый дикарь», «вонючий верзила» и тому подобные «лестные» эпитеты. В восемьдесят четвертом он чуть не убил на ангарной палубе лейтенанта Нобутаке Коноэ, когда тот назвал его «белозадый янки». После той стычки никто уже не решался бросать ему в лицо оскорблений, но за спиной все равно шептались. Только сражаясь бок о бок с самураями, показывая им свою силу, смелость и верный глаз, Брент пробился сквозь стену расовой ненависти и даже заслужил кличку «американский самурай». Японцы приняли его в свои ряды, но это, естественно, не повлияло на царящую в стране атмосферу национальной нетерпимости.

Взглянув на чернокожего Уильямса, он припомнил, как зашел однажды в токийский ресторан и его потрясенному взору предстали десятки черных карикатурных кукол, официантки с прическами на африканский манер, одетые в яркие полосатые платья, меню, в котором фигурировали такие блюда как «черный цыпленок» и «черная картошка». Ему стало противно, и он просто ушел, но можно себе вообразить, что было бы, попади туда Уильямс. Тот непременно сорвался бы с цепи и покрошил бы их кукол в мелкий «черный» винегрет.

Другой раз Брент стал свидетелем расового столкновения в подземке. Группа юнцов с криками «сонгокул» (обезьяна) затолкала в угол темнокожего пакистанца. И неизвестно, что бы с ним сделали, не подоспей вовремя Брент и Мацухара.

— Как в Америке сорок лет назад, — сказал Йоси, когда они выходили из поезда.

Даже в коридорах власти здесь можно наблюдать подобные предрассудки. У всех сохранилось в памяти язвительное замечание бывшего премьер-министра Ясухиро Накасоне: испаноязычные и черные меньшинства способствуют снижению интеллектуального уровня Америки.

В Японии даже члены корейской общины подвергаются расовой дискриминации. Потомки батраков, вывезенных сюда в колониальный период, корейцы до сих пор крайне зависимы в вопросах трудовой занятости и брака. Но особенно страдают темнокожие пакистанские иммигранты. Им предоставляется самая черная работа, про них говорят, что они не меняют белье, когда моются, разносят кожные инфекции и воруют напропалую. Одним словом, изгои общества.

И вновь мысли Брента прервал жест адмирала Фудзиты, обращенный к Реджинальду Уильямсу. На лице старика не заметно никакой натянутости, впрочем, оно всегда непроницаемо. И тон совершенно такой же, каким он обращается к прочим офицерам:

— Вы лейтенант Реджинальд Уильямс, командир «Блэкфина». — (Не вопрос, а констатация факта).

— Так точно, сэр.

— Вы потопили авианосец «Гефара» и арабский эсминец «Тубару».

— Название последнего мне не было известно. — Он повернул голову к Бренту. — Если быть до конца честным, сэр, обеими наступательными операциями руководил лейтенант Росс. К тому же его умелое управление судном спасло нас от шторма, учитывая, что лодка имела серьезные повреждения и к погружению была не способна.

— Вы ранены, лейтенант?

— Царапина, сэр.

Уважение все больше вытесняло в душе Брента неприязнь к Уильямсу. Но он дошел до полного самоуничижения. Этого нельзя допустить.

— Лейтенант Уильямс не до конца честен, адмирал, — проговорил он в сопровождении приглушенного ропота. — Он тяжело ранен в голову и получил сотрясение мозга во время попадания пятидюймового снаряда в лодку. Но несмотря на шестьдесят семь наложенных швов, он принял командование на себя, как только пришел в сознание.

— Вот именно! — выкрикнул Уиллард-Смит.

— Господа, господа! — Фудзита поднял вверх руки, и в голосе его прозвучало непривычное добродушие. — Вы все хорошо себя проявили. Спасибо за службу! Ваши действия избавили «Йонагу» от столкновения с двумя авианосцами. Вы спасли нас, а быть может, и всю Японию. Молодцы!

Командный пункт огласился громоподобными «банзай». Бренту стало легче дышать. Теперь никто из присутствующих не посмеет отнестись неуважительно к черному командиру, потому что оскорбить Уильямса в такой ситуации означало бы бросить вызов самому адмиралу. На это ни у кого глупости не хватит.

— Мы заплатили дорогую цену за наши действия, адмирал, — произнес Уильямс. — Потеряли тринадцать человек личного состава, трое тяжело ранены, и лодка покалечена.

Фудзита кивнул.

— Вам тоже необходима медицинская помощь, лейтенант. Я пошлю за санитаром.

Уильямс покачал головой.

— Я бы хотел участвовать в совещании.

— Уверены?

— Да.

— Ладно. В конце нашей беседы я отдам распоряжения медперсоналу. У нас лучшие медики в мире.

— Благодарю, адмирал.

— Когда, по-вашему, «субмарина» сможет вернуться в строй? Она нужна нам. Все подводные лодки Сил береговой самообороны были разрушены год назад во время арабского воздушного налета. — Лицо японца скривилось от горечи. — А их команды покинули свои суда, точно пугливые бабы.

— Трудно сказать, сэр, — нахмурился Уильямс. — Мне лишь известно, что поврежден корпус и протекает одна из цистерн главного балласта. Почти все электронное оборудование не действует. Возможно, когда лодку поставят в сухой док, я смогу дать более точную оценку, но на сегодняшний день — при наличии квалифицированных ремонтников — не меньше четырех недель.

— Таких ремонтников, как у нас, днем с огнем не найти. Обещаю, что лодка выйдет в море через три недели.

— Хотел бы надеяться.

— Увидите.

Фудзита начал представлять членов своего штаба, давая каждому краткую характеристику. Бренту большинство лиц было знакомо, лишь двоих он видел впервые. По правую руку от адмирала сидел его секретарь Хакусеки Кацубе. Сморщенный, как мумия, спина сгорблена от хронического артрита, голова почти не вертится, и потому он по большей части смотрит в стол, точно циклоп сквозь черный сверкающий мрамор. Еще у него есть странная привычка подхихикивать и мычать сквозь зубы, когда он чем-то занят. Как и адмирал, он не доверяет современной технике, и вместо того чтобы включить магнитофон, водит кисточкой в блокноте. Уже два листа измалевал иероглифами.

Адмирал представил своего старшего помощника, капитана второго ранга Митаке Араи, в отсутствие Брента повышенного в звании. Выдающийся командир эсминца во время Второй мировой войны вилкой из торпед «Лонглэнс-93» потопил крейсер «Нортхемптон». Прямой и стройный, несмотря на немалые годы (по расчетам Брента, ему около семидесяти) он заслужил всеобщее уважение благодаря своей неизменной выдержке и рассудительности.

Рядом с ними сидел незнакомец, новый командир отряда пикирующих бомбардировщиков Такуя Ивата. Совеем еще молодой подполковник, особенно на фоне Фудзиты, Араи и Кацубе, он заменил на этом посту подполковника Казуоси Миуру, убитого Розенкранцем и Ватцем во время выполнения разведывательного полета близ Марианских островов. Спикировав на воду, Миура и его бортстрелок беспомощно болтались на плоту, когда эти коршуны разметали их на куски.

Ивата вытянулся, слушая представления адмирала. Настоящий гигант для японца — рост почти как у Брента, а весит не меньше двухсот фунтов. Чистая кожа без единой морщины, глубоко посаженные черные глаза. А история его, если послушать Фудзиту, весьма любопытна. Прослужил четырнадцать лет в истребительной эскадрилье Сил береговой самообороны. После запуска китайского лазерного спутника летал на чем придется, включая старые североамериканские АТ6, DC—3, «Сессны» и даже на старом «Зеро», изъятом из музея Осаки. В 1984 году вышел в отставку и подал рапорт о приеме в команду адмирала Фудзиты. Долго же пришлось ждать!

В юности он был учеником покойного Юкио Мисимы и боготворил своего кумира. Поэтом и романистом Юкио Мисимой Фудзита всегда восхищался; Брент же втайне презирал его. Ультраправого националиста, оплакивающего утрату былой славы, приводил в ужас недостаток почтения к императору со стороны нынешней молодежи. Он мечтал о возвращении к былому могуществу. Поучаствовать в войне Мисима не успел, но воевал своими виршами, воспевающими императора, отжившие духовные ценности, романтические страсти. Наконец, придя в полное отчаяние, Мисима совершил театральное харакири на балконе штаба Сил самообороны. При этом сотни его последователей и поклонников взирали, как он по всем правилам вспарывал себе живот.

В творениях Мисимы Брент находил недвусмысленные призывы вернуть золотой ореол Стране Восходящего Солнца в противовес нынешнему самодовольному практицизму. Даже изысканный стиль не мог скрыть политической окраски его сочинений. Но в понимании Брента ореол этот не золотой, а кровавый. Он убежден, что труп, похороненный в сорок пятом, следует оставить в покое. Подполковник Такуя Ивата едва ли придерживается такого убеждения. Брент сразу подметил, как злобно поблескивают его глаза. Подобно своему кумиру Мисиме он лет на двадцать опоздал родиться. В нацистской Германии такие типы носили коричневые рубашки.

— Докладывайте, подполковник, — сказал ему Фудзита.

Глянув в маленькую записную книжку, Ивата заговорил зычным голосом (при необходимости докричится до ангарной палубы).

— Когда вражеские истребители устроили засаду подполковнику Миуре, мы, как известно, потеряли пять «Айти D3A». — Он перевел взгляд на Йоси Мацухару. — Взамен не поступило ни одной машины. Еще пять самолетов получили повреждения, и у нас огромная нехватка запчастей. Вследствие этого в воздух могут подняться всего сорок пикирующих бомбардировщиков.

Командир авиаотряда решил вставить слово:

— Я в курсе дела. Новые корпуса и двигатели «Айти» и «Накадзим» скоро будут. С приборами сложнее. На старых машинах необходимо сменить все оборудование…

— Я не могу атаковать противника обещаниями, подполковник, — перебил Ивата, насмешливо скривив губы.

Йоси вскочил со стула, прямой как струна. Глаза пылают. Окружающие молчат. Молчит и адмирал Фудзита, чье любимое занятие наблюдать столкновение темпераментов. То, что старик с большой неохотой вмешивается в пререкания между подчиненными, не раз ставило Брента в тупик. Возможно, это следует приписать долгому заточению в бухте Сано. При вынужденной изоляции часто вспыхивают ссоры, и, видимо, лучше не пресекать агрессивности, дать ей выход, подобно тому как вскрывают загноившуюся рану. Но команда «Йонаги» состоит из самураев, гордых, непреклонных, мстительных, воспитанных на примере тех легендарных сорока семи. Едва ли они позволят своей враждебности выветриться на свежем воздухе. Брент знает от Йоси, что по меньшей мере двадцать человек погибло в поединках на мечах или вакидзаси (девятидюймовых кинжалах) в судовом храме, расположенном в углу ангарной палубы. Отец Брента Тед Росс по прозвищу Порох тоже убил двоих в рукопашной схватке, тогда как Фудзита и сотня офицеров стояли и смотрели.

Брент внимательно вглядывался в лицо старика, а тот не сводил глаз с Иваты и Мацухары. На плоском лике каменного Будды заметны проблески изощренного удовольствия. А может, в доходящих порой до смертоубийства схватках выплескивается накопившаяся за сорок два года сексуальная неудовлетворенность?.. Так или иначе, Фудзита не сделал ни единой попытки прервать обмен «любезностями».

Йоси упер стиснутые кулаки в столешницу.

— Я никого не прошу брать на себя мою ответственность. Отряд истребителей не меньше нуждается в подкреплении. Мы потеряли семь машин. И я тоже не собираюсь питаться обещаниями.

Такуя Ивата поглядел на противника холодными глазами. Офицеры в одном звании, но у Мацухары явное преимущество в возрасте, поэтому поведение Иваты следует считать дерзостью.

— Возможно, великий китайский ас уже не в состоянии нести бремя ответственности. Годы, знаете ли…

— Выбирайте выражения, подполковник! — сорвался Мацухара. — Я не потерплю…

Но командир пикирующих будто и не слышал.

Я потребовал пополнения в тот самый день, когда поднялся на борт, то есть шесть недель назад. И до сих пор ничего не получил. — Он ткнул пальцем в Мацухару. — Повторяю, если вы не в состоянии исполнять…

Йоси шарахнул по столу раскрытой ладонью.

— Довольно! Если вы желаете разрешить наши разногласия в частном порядке, я к вашим услугам.

Наконец-то Фудзита, к удивлению Брента и всех присутствующих, вмешался:

— Господа, я не вхожу в подробности вашего спора, но должен заявить, что мы испытываем нехватку не только машин, но и пилотов. Я запрещаю всякие поиски возмездия в храме Вечного Спасения до тех пор, пока мы не укомплектуем наш личный состав и не сможем позволить себе лишиться одного из вас, а то и обоих. — Он похлопал по кожаному переплету «Хага-куре» (настольной книги самурая, в переводе — «Под листьями»). Она всегда у него под рукой, и теперь он процитировал на память: — «Умереть, не достигнув цели, значит умереть собачьей смертью». — Скрюченным, точно кривая сабля, пальцем он ткнул сначала в Ивату, затем в Мацухару. — А ваша цель — победить врагов Японии.

Йоси посмотрел на томик и ответил:

— С вашего позволения, адмирал, «Хага-куре» еще учит: «Каждый день помни и думай о неизбежной смерти. Самураю желанна смерть от стрелы, ружья, копья, меча, от могучих волн и пожирающего огня…»

— Знаю, — нетерпеливо отмахнулся Фудзита. — Думайте сколько угодно. Однако не забывайте: время жить, время умирать. Я, ваш командир, решаю за вас, что теперь не время умирать. Вижу, вам обоим не терпится, так арабы удовлетворят ваше страстное желание. А теперь приказываю вам, господа, оседлать свои стулья, свой нрав и свой язык.

Смерив друг друга взглядами, полными ненависти, соперники неохотно уселись.

Следующие трое представленных были Бренту знакомы. Артиллерист, капитан второго ранга Нобомицу Ацуми, один из ветеранов «Йонаги», как и большинство личного состава, неподвластен возрасту. Шапка черных волос, на лице всего несколько морщинок — такое лицо сделало бы честь человеку лет на двадцать его моложе. Держится очень прямо, выправка военная.

— Все установки калибров двадцать пять и сто двадцать семь миллиметров в полной боевой готовности, — докладывал Ацуми. — Боезапас полон. — Он скосил глаза на старшего помощника Митаке Араи. — А вот двадцать два пулемета так изношены, что впору рисом в противника стрелять. И с пушками проблема. Нарезка совсем стерлась, траектория гаубичная. Хорошо, если не продырявим палубу нашими же снарядами.

Фудзита и Араи переглянулись. Старший помощник неловко поерзал на стуле.

— Да, у меня те же проблемы, что и у командира авиаотряда, — заявил он. — «Накадзима» и «Мицубиси» очень медленно вырабатывают запчасти. Все оборудование военной промышленности разрушено более сорока лет назад, когда Японией управлял генерал Дуглас Макартур. — Араи вздохнул. — Нужно время.

— Сколько? — требовательно спросил Фудзита.

— Еще месяц… может быть, полтора.

— Арабы едва ли станут ждать.

— Понимаю, адмирал.

Старик провел пальцем по кожаному переплету «Хагакуре» и вновь процитировал, не открывая книги:

— «Кто не знает, как нанести поражение врагу, сам изведает поражение».

Капитан второго ранга вспыхнул.

— Позвольте мне завтра посетить предприятие «Накадзима».

Взгляд Фудзиты был холоднее льда.

— Нет. Я не позволяю, а отдаю вам такой приказ. Доставьте депеши на «Айти», «Накадзиму» и «Мицубиси». И не завтра, а по завершении нашего совещания.

— Слушаюсь, адмирал.

Фудзита переключился на главного механика, лейтенанта Тацуя Йосиду. Еще один ветеран. Этот очень сдал с тех пор, как Брент видел его в последний раз. Разменяв восьмой десяток, выглядит на все свои годы. Седой, согбенный, походка медлительная, шаркающая. Голос такой высокий, что его тембр напоминает Бренту дикие фальцеты некоторых американских рок-певцов.

— Котлы четвертый, седьмой, десятый и одиннадцатый сняты для очистки. Испарители первый и второй требуют ремонта… замены труб, — сообщил он, не глядя в записи. — Полетел коренной подшипник во втором генераторе. — Он тоже взглянул на старшего помощника. — Запасных ни на борту, ни на берегу не имеется, потому придется выточить его в наших мастерских. Необходимо как минимум четыре дня, чтобы запустить генератор в рабочий режим.

— А котлы, а испарители? — спросил Фудзита. — Когда они будут восстановлены?

— Через неделю, адмирал.

— Как остальные котлы?

— В них теперь триста фунтов давления. Могут давать семьсот пятьдесят оборотов. Топливные цистерны полны. Можно хоть сейчас выходить в море.

— И на том спасибо. — Фудзита привлек внимание ко второму незнакомцу, сидящему слева от главного механика. — Это наш новый командир эскадрильи бомбардировщиков-торпедоносцев, лейтенант Йодзи Каи.

Низенький толстяк с белоснежными волосами и будто навечно приклеенной к лицу масляной улыбочкой своей внешностью как бы разрушал веками созданный образ самурая. Круглолицый, нос пуговкой, тройной подбородок. Брент про себя усмехнулся. Если б японцы верили в Санта-Клауса, Йодзи Каи вполне мог бы его сыграть. Не хватает лишь белой бороды. Либо ему постоянно весело по какой-то своей причине, либо он прячет под улыбкой страх, как часто случается с прирожденными трусами.

Отодвинув стул подальше, чтобы выпростать из-за стола обширное брюшко, маленький командир эскадрильи поднялся.

— Дык его ж по полу катать можно! — услышал Брент шепот Йорка на ухо Колину Уилларду-Смиту.

— Лейтенант Каи у нас только со вчерашнего дня, — объяснил Фудзита. — Он заменит подполковника Сусаку Эндо, который две недели назад освобожден от занимаемой должности.

Брент припомнил напыщенного Эндо, которого невзлюбил с первого взгляда. И эта неприязнь по цепной реакции стала взаимной. Страшный ретроград, Эндо проявлял по отношению к нему и адмиралу Аллену такую же дерзкую враждебность, какую Ивата только что выказал в адрес Мацухары. Однако дерзость была ему присуща лишь на словах, а когда близ Марианских островов он повел атаку на четыре вражеских «Джиринга» всю ее как рукой сняло. Сбросил свою торпеду как можно дальше от цели и был таков. Мало того — все двенадцать «Накадзим B5N» промахнулись, а четыре были подбиты вражескими истребителями. Фудзита не колеблясь выгнал Эндо в шею. Поговаривали, будто подполковник сделал себе харакири, но Брент сомневался: вряд ли у него хватит духу.

— Семью лейтенанта Йодзи Каи я знаю с детства, — сказал Фудзита. — Это прекрасная самурайская семья. Восемь его предков сражались за князя Исинаку и князя Томониси, что правили в Такаоке в пятнадцатом веке. — Он обвел взглядом Брента, Реджинальда, Элвина и Колина, видимо сочтя необходимым дать им некоторые пояснения. — Тогда Япония была феодальной страной.

Четверо представителей западной цивилизации понимающе кивнули.

— За многолетнюю преданность предкам лейтенанта Каи были пожалованы обширные рисовые поля. Один из князей даже наградил своего верного слугу Кусуюки Каи почетным прозвищем «Кунитоми»… — снова взгляд в сторону англичан и американцев, — что означает «земля благоденствия». Редкостная честь по тем временам.

Йодзи Каи гордо приосанился.

— За плечами лейтенанта Каи, — продолжал Фудзита, — выдающаяся карьера. В сорок пятом году, когда ему было всего шестнадцать лет, он вступил в Специальный ударный корпус.

Американцы растерянно переглянулись, а японцы, по обыкновению, разразились криками «Банзай!» и «Тенно хейко банзай!» Даже древний старец Хакусеки Кацубе поднял глаза, утер подбородок и проскрипел «банзай», брызгая слюной. Фудзита взмахом руки восстановил тишину и продолжил:

— Закончив учебу в Нобеака, он был назначен во Вторую эскадрилью…

— Но простите, сэр, — перебил Брент, — ведь Специальный ударный корпус — это камикадзе!

— Верно, лейтенант. Его прозвали «Божественный ветер» в честь воинов, разрушивших флот монгольских завоевателей в одиннадцатом веке.

Новые крики и здравицы.

— И сколько же заданий он выполнил? — спросил Брент, стараясь перекричать шум.

Фудзита поднял сухонькую руку и резко опустил ее вниз. Крики стихли, точно обрубленные топором лесника.

— Одно, естественно.

Каи закивал, лицо его просияло, будто на лбу загорелась лампочка.

— Но ведь с таких заданий не возвращаются, — заметил Колин Уиллард-Смит.

— Лейтенанту Каи не повезло, — угрюмо проронил Фудзита. — Близ Окинавы он пикировал на американский авианосец с пятисоткилограммовой бомбой, но был подбит и потерял управление.

— А бомба?

— Еще одна неудача. Не взорвалась. Лейтенанту не выпало счастья умереть за микадо. — Фудзита взмахнул руками, предотвращая крики. — Его без сознания выловили из воды, и остаток войны он провел в американском лагере для военнопленных.

Тут раздался голос Каи, неприятный, скрежещущий, словно пьяный флейтист пытается выжать звуки из своего инструмента. Многие буквы он либо проглатывал, либо заменял их другими.

— Говоях, я быу всего в хвацаи меуах ох авианосца «Бон Ом Ичау». Сами понимаехе, что эхо значио хя меня.

Седые головы закивали.

— Они наеи на меня смиихейную убашку. — Он гордо расправил узкие плечи. — Я чехые аза пыхауся покончий с собой. Аже язык поукусиу.

Так вот почему такая дикция, подумал Брент. Интересно, а с головой у него все в порядке? Может, Фудзита на этот раз ошибся. Он редко ошибается, но промахнулся же с Эндо. Вообще-то Эндо — первый прокол адмирала.

Каи отчитывался на своем птичьем языке. Всех поразило, что за один день он успел так много узнать о вверенном ему подразделении.

— У меня на хоу всего соок оин «Наказима B5N» — лепетал он. — Пуавха, хьи машины я вынужен пусий на запчаси. — Лейтенант поглядел на Йоси Мацухару. — Оужен с уаосью замехихь, шо все машины оснащены новыми вигаеями «Сакэ соок ва» мощносью в ве хысячи уошаиных сиу. Сегоня ухуом я пуовеу испыхахейный поет и убеиуся, шо с поуной загузкой он може деуай веси шезесях узуов — на хвацахь выше запуоекиуованной скоуси.

Понять его было трудно, однако доброжелательность лейтенанта производила приятное впечатление на фоне выходки Иваты. Йоси подчеркнуто любезно обратился к нему:

— На всех наших машинах стоят новые двигатели. А через месяц «Накадзима» запускает в серийное производство новый «Сакаэ сорок три», мощностью в три тысячи двести лошадиных сил благодаря впрыску разведенного метилового спирта.

Послышался возбужденный гомон.

— Но можно ли его поставить на «Зеро»? — усомнился Фудзита. — Ведь самолет запроектирован на двигатель мощностью в девятьсот двадцать лошадиных сил.

Йоси пожал плечами.

— Мы укрепили лонжероны, обтекатели крыльев и моторамы. Думаю, можно, хотя вращающий момент, разумеется, увеличится. Я сам проведу первый испытательный полет.

— Как бы вам не оставить свои крылья богу грозовых облаков Сусано.

— Все может быть, адмирал.

— Когха можно жхать попоунения? — спросил Каи.

— «Накадзима», «Айти» и «Мицубиси» обещали новые машины к концу месяца, — ответил Йоси Мацухара и повернулся к англичанам. — А два «Сифайра» уже в доке. Завтра их погрузят на палубу.

— Правда? Вот здорово! — обрадовался Уиллард-Смит.

— Мы продолжим учения в Токийском международном аэропорту и в Цутиуре. Около трети наших пилотов либо совсем не обучены, либо имеют опыт вождения только реактивных машин и никогда не летали на самолетах с поршневыми двигателями. — Он покосился на Ивату, затем на лейтенанта Каи. — Завтра в восемь-ноль-ноль я жду всех командиров звеньев в аэропорту.

Оба офицера согласно кивнули.

Тут в дверь вошел человек с дипломатом, и все головы повернулись к нему. К немалому своему удивлению, Брент узнал полковника израильской разведки Ирвинга Бернштейна. Среднего роста, жилистый, с заметной проседью в волосах и маленькой клиновидной бородке, он был одет в рабочую форму израильского пехотинца. Лицо его загорело дочерна от долгого пребывания в пустынях Ближнего Востока. Сеть морщинок окаймляла умные живые глаза, выдавая возраст и перенесенные испытания. Хотя сложения он был не очень крепкого, но мускулистая шея, широкие плечи и уверенная поступь свидетельствовали о силе и выносливости. Из особых примет имелась татуировка — шестизначный номер на правой руке. «Освенцим сорок пятого», — объяснял он всем любопытствующим.

Полковник явился со специальной миссией на «Йонагу» в 1984 году, когда авианосец отправился в Средиземное море с целью ослабить арабский натиск на Израиль. Остался он на борту, и когда авианосец атаковали бомбардировщики вблизи островов Кабо-Верде[16], и когда его чуть не потопила торпеда юго-восточнее Гавайских островов, и во время кровавых баталий у берегов Индонезии, в Южно-Китайском море и Корейском проливе. Семь месяцев назад подполковника отозвали в ООН для выполнения особого задания, и он полетел в Нью-Йорк тем же самолетом, что и Брент Росс с японцами, назначенными на «Блэкфин». После встречи с арабской делегацией в ООН, окончившейся полным провалом, Бернштейн отправился в Тель-Авив на секретное совещание. Но перед отлетом заглянул на «Блэкфин», стоявший на причале в Гудзоне, и встретился со всей командой. Полковника все уважали за острый ум, твердый характер и неизменное чувство юмора. При его появлении Брент и Реджинальд Уильямс встали. Обоих обрадовала встреча с израильтянином. Они обменялись крепкими рукопожатиями, и полковник опустился на стул рядом с Брентом.

Прежде чем американец успел засыпать Бернштейна вопросами, адмирал Фудзита пояснил всем:

— Три недели назад полковник Бернштейн вернулся на «Йонагу». Капитана Маршалла Каца отозвала израильская разведка, а коммандера Джозефа Каррино — ВМР.

— И кто же будет вместо Каррино? — спросил Брент.

— Его сменщик должен был явиться вчера, но из-за штормов на западном побережье США полеты откладываются. Он будет здесь со дня на день. Кстати, это старый друг Аллена. Зовут его Уайтхед, контр-адмирал Байрон Уайтхед.

— Уайтхед?! — воскликнул Брент.

— Вы его знаете?

— Конечно, сэр. Они с адмиралом Алленом были лучшими друзьями моего отца. Вместе кончали академию, вместе воевали во время Второй… э-э… Великой войны в Восточной Азии, вместе служили в ВМР. Уайтхед был при штабе адмирала Марка Митчера, в Пятьдесят пятом оперативном соединении, участвовал во многих боях, награжден Военно-морским крестом[17] и «Пурпурным сердцем»[18]. Большой специалист по разведывательным и боевым операциям авианосцев.

Брент не счел нужным расстраивать суеверных японцев упоминанием о присвоенных адмиралу кличках «Забортник» и «Утопленник». Уайтхеда топили на «Лексингтоне», «Йорктауне», «Гонете», «Уоспе» и «Принстоне». Отец с Марком Алленом бывало шутили, что Уайтхед больше времени провел в отпуске, предоставляемом спасшимся после кораблекрушений, чем в море. Говорили также, что ближе к концу войны некоторые офицеры подавали рапорт о переводе, как только на их корабль получал назначение Байрон Уайтхед.

— Хорошо, хорошо, — приговаривал Фудзита, довольный информацией, несмотря на болезненное чувство, отзывающееся в сердце каждого японца при упоминании о войне. Он постукал пальцем по лежащему перед ним досье. — Я вижу, он служил на множестве авианосцев, мистер Росс.

Брент кашлянул.

— Да.

— И пять из них были потоплены.

Японцы обменялись довольными улыбками, а Брент про себя чертыхнулся. Ничего, ну буквально ничего не ускользнет от этой старой лисы!

— Да, сэр, ему не слишком везло.

— Судя по всему, — продолжал Фудзита, — морские божества пять раз отворачивались от адмирала.

— Но он разрабатывал операцию по уничтожению «Ямато», — не подумав, брякнул лейтенант и чуть язык себе не откусил.

Японцы страшно чувствительны в том, что касается гибели морского брата «Йонаги», корабля, давшего имя всему классу. Улыбки исчезли, сменившись угрюмостью.

Фудзита счел тему исчерпанной. Поджав морщинистую нижнюю губу, похожую на обломок изъеденной древесной коры, он кивнул Ирвингу Бернштейну.

— Мы ждем ваших сообщений, полковник. У вас ведь имеются последние сведения относительно арабских авианосцев, о количестве десантных судов и самолетов дальнего действия на Марианских островах.

Марианская база тревожила всех. Оттуда самолеты могли достичь Японии и при удачном стечении обстоятельств захватить врасплох «Йонагу» прямо на причале. Потому шесть «Зеро» постоянно барражировали над авианосцем, а еще шесть истребителей стояли наготове в Токийском аэропорту.

Поднявшись, Бернштейн вытащил из атташе-кейса пачку документов и несколько секунд просматривал их. Потом заговорил ровным низким голосом без акцента, но очень звучным и с характерным тембром.

— У меня здесь отчеты как от израильской разведки, так и от ЦРУ. Начну с худшего. Новый авианосец противника «Эль-Куфра» был вчера в тринадцать сорок замечен американской подводной лодкой в Индийском океане, на трех градусах двадцати трех минутах северной широты и восьмидесяти двух градусах двадцати минутах восточной долготы. Он шел на восток в сопровождении трех «Джирингов».

— «Эль-Куфра»? Новый авианосец?! — воскликнул Брент.

— Прошу прощения. Вы еще не в курсе. Это авианосец типа «Эссекс», ваш старый знакомый, лейтенант Каи.

— Мой?

Израильтянин хмуро кивнул.

— Да. «Эль-Куфра» — бывший «Бон Ом Ричард».

Каи вскочил на ноги, глаза вылезли из орбит, тройной подбородок затрясся.

— Еще оин шанс! — Он молитвенно возвел глаза к потолку. — Уж епей, уж епей, Амаэуасу О-Ми-Ками…

Его перебил Реджинальд Уильямс:

— «Эссекс», говорите? «Бон Ом Ричард»? А как, интересно, арабы наложили на него лапу?

Бернштейн обменялся взглядом с адмиралом Фудзитой.

— Гласность.

— Что?! — в один голос воскликнули Уильямс, Каи и Брент Росс.

— Его нашли в Бремертоне и…

— Но там были и «Орискани», — перебил Брент, — и «Лексингтон», и «Корал Си». Их использовали для учений.

— Точно, — подтвердил Бернштейн.

— А еще «Интрепид», — добавил Уильямс. — Музейное судно. Оно стояло в Гудзоне рядом с «Блэкфин».

— Мощнейшие, самые быстрые американские авианосцы времен войны! — ужаснулся Брент. — Вы сказали — гласность… Объясните, каким образом гласность могла дать в руки нашим врагам такое оружие?

— В силу простой логики и большой тупости, — ответил Бернштейн, стараясь сохранять спокойствие, хотя видно было, что внутри он весь кипит. — Вам известно, что русские ведут с американцами переговоры в Женеве?

— Ну да, не первый год, слава Богу! Благочестиво рассуждают о разоружении и решают, каким оружием нам с арабами позволено убивать друг друга.

— Вот именно. Решение о том, что некоторые корабли резервного флота пойдут на запчасти, было принято на переговорах год назад в качестве акта доброй воли.

— Помню. «Бон Ом Ричард» стоял едва ли не на первом месте в списке.

— Верно. Год с лишним назад его продали Индии и должны были отбуксировать в Бомбей. Однако индийское правительство утверждает, что и буксир, и само судно потерялись в Бенгальском заливе во время сильного шторма.

— Ложь!

— Да, лейтенант. Авианосец тайно перепродали арабам в обмен на обещание неограниченных поставок дешевой нефти, а потом отремонтировали в Мадрасе. В первый раз он замечен шесть недель назад в западной части Красного моря, где принимал на борт самолеты. Насколько нам известно, ему придан точно такой же вид, как во времена Второй мировой войны.

— И все в строгой тайне! — усмехнулся Уильямс.

— Разумеется. Арабы нас одурачили. Они знают, что мы ведем постоянное наблюдение за Александрией, Бенгази, Триполи, Тунисом, Ораном и Касабланкой. Мы заметили усиленные маневры пикирующих бомбардировщиков и торпедоносцев в Средиземном море, но не связали их с американским авианосцем, потерявшимся в Бенгальском заливе. В средства массовой информации ни звука не просочилось — они умеют хранить свои секреты.

Лоб Фудзиты еще больше сморщился от тревоги, на лицо набежала тень.

— Полковник Бернштейн, вы сказали, что корабль восстановлен в том виде, как во времена Великой войны в Восточной Азии?

— Совершенно верно, адмирал.

— Тогда у вас должны быть его спецификации.

Израильтянин выудил соответствующий документ из пачки распечаток.

— Эти данные получены сегодня утром от одного из наших агентов. Я только что закончил расшифровку. — Он вздохнул. — Внушительное судно. Водоизмещение тридцать семь тысяч тонн, в зависимости от груза…

— Авиация! — вскричал Ивата.

Бернштейн отмахнулся от него, как от надоедливой мухи.

— Длина двести семьдесят один метр… — Он взглянул на англичан и американцев, потом на таблицу перевода из метрической системы. — Э-э… восемьсот девяносто футов, ширина тридцать и семьдесят восемь сотых метра, или сто один фут, осадка девять и сорок четыре сотых метра, или тридцать один фут.

Ивата вертелся как на иголках.

— А самолеты?! Авиация?!

Бернштейн все глядел в свои записи, точно командира эскадрильи пикировщиков не было в комнате.

— «Эль-Куфра» имеет четыре турбины «Вестингауз» с зубчатой передачей общей мощностью в сто пятьдесят тысяч лошадиных сил. Предельная скорость тридцать два и две десятых узла. Вооружение: двенадцать пятидюймовых универсальных орудий, шестьдесят восемь сорокамиллиметровых пушек, семьдесят два «Эрликона» калибра двадцать два миллиметра. Дальность плавания на скорости двадцать узлов — двадцать семь тысяч триста шестьдесят километров, или же семнадцать тысяч миль. — Наконец он глянул в горящие глаза Иваты. — Может поднять в воздух от девяноста до ста восьми боевых машин.

— И что, у них полный комплект? — спросил Фудзита.

— По оперативным сведениям на авианосце находятся тридцать шесть «Мессершмиттов-109», тридцать три пикирующих бомбардировщика «Юнкерс-87» и тридцать два североамериканских АТ6, конвертированных в бомбардировщики-торпедоносцы.

— АТ6! — фыркнул Мацухара. — Да ведь это тихоходные, неманевренные гробы!

— Зато сопровождение подходящее, — заметил Фудзита. — Скажите, полковник, авианосец направлялся в Малаккский пролив?

— Он был замечен на том курсе, адмирал.

Японец потянул за единственный белый волос, растущий на подбородке. Потом медленно встал, расправляя каждый позвонок со скрежетом ржавой якорной цепи, и двинулся к карте, что висела на переборке за его спиной. Ткнув в нее резиновым наконечником указки, проговорил, как бы обращаясь к самому себе:

— Если они готовятся к боевым операциям, то войдут в пролив, но наши агенты из Сингапура тут же их засекут и сообщат нам. Вот здесь они выйдут в Яванское море, двинутся на восток вокруг южной оконечности Борнео и повернут на север, в Макасарский пролив. По всей видимости, заправляться они будут в Баликпапане, на восточном побережье Борнео, после чего поплывут на север, в море Сулавеси.

Указка поползла вверх к Филиппинским островам. Затем вновь поворот на восток, южнее Минданао, в Филиппинское море. Потом к Каролинским островам и атоллу Томонуто. На атолле Фудзита задержался, задумчиво глядя в пространство.

— Предавать его существование огласке не в наших интересах. В парламенте одни бесхребетные бабы, им бы только ползать у ног Каддафи. Душу продадут за бензин для своих тачек. Нет! О существовании «Эль-Куфры» будут знать только сидящие в этой комнате.

Все одобрительно закивали.

— Но, адмирал, — начал Брент, — их авианосец «Рамли эль-Кабир» находится на Томонуто с двумя крейсерами и сопровождением — об этом весь мир знает. Добавьте его воздушные группы к авиации «Эль-Куфры» — и у них будет численный перевес.

— Не спорю, — ответил Фудзита. — У них всегда был численный перевес, но ни разу они нас не победили.

Его голос потонул в криках «банзай».

Уильямсу наконец удалось вставить слово:

— Стало быть, надо включить Индию в список наших врагов?

Фудзита положил руку на «Хага-куре», посмотрел на черного американца и заговорил медленно и весомо:

— «Самурай не считает число своих врагов, а только число убитых, прежде чем сам отправится к предкам».

Казалось, «банзай» не будет конца.

Когда наступила тишина, Фудзита вновь обратился к Уильямсу:

— Нельзя недооценивать эффективность нефтяного шантажа. По большому счету, против нас ополчился весь мир. Полковник, вы еще имеете информацию об арабских базах на Марианских островах?

Бернштейн пошелестел бумагами.

— Да, адмирал. Как известно большинству присутствующих, полгода назад арабы захватили Сайпан и Тиниан. На Сайпане базируется Пятый отдельный батальон, на Тиниане — Седьмая парашютно-десантная бригада. Наши агенты с острова Агвиджан, что всего в пяти километрах от Тиниана, сообщают о значительном пополнении. Теперь Девятая парашютно-десантная бригада размещена на Сайпане и Двадцать второй усиленный пехотный полк — на Тиниане. Они окапываются — перестраивают старые японские блиндажи.

— Да ну, что взять с арабов! — отмахнулся Такуя Ивата.

— У них квалифицированное командование и хорошая выучка, — возразил Бернштейн. — Напрашивается сравнение с Арабским легионом в Иордании. Нам уже приходилось драться с подобными подразделениями на Синае.

— Что значит «квалифицированное командование»? — допытывался Ивата.

— Все офицеры, вплоть до ротных, немцы, русские или… — он снова тяжко вздохнул, — американцы.

Уильямс поежился, Брент вперил взгляд в стол, шепча себе под нос проклятия.

— Предатели есть в каждой нации, — заявил Фудзита. — Ни один народ не обладает монополией на негодяев. Но пуля в паспорт не смотрит. Мы перебьем их всех.

«Банзай! Тенно хейко банзай!» — отражалось от переборок. Старый секретарь Хакусеки Кацубе, кряхтя и потрясая кулаком, поднялся на ноги и рухнул на пол как подкошенный. Главный механик Йосида и командир пикировщиков Ивата подняли его и усадили на стул. Голова старика едва не шмякнулась об стол, но он продолжал натужно скрипеть «банзай».

Фудзита, наведя порядок, обернулся к Бернштейну.

— Каковы в целом военно-воздушные силы на Марианах?

— Четыре эскадрильи Ме-109 базируются на старом сайпанском аэродроме в Айлей-Филд. Еще две на Тиниане. Но во время последних боевых действий они понесли тяжелые потери. По нашим прикидкам, у них сейчас на ходу тридцать истребителей.

— А машины дальнего полета?

— На Тиниане полдюжины «Локхид Супер-Констеллейшнов».

— Эти нас достанут, — отметил Брент. — Они были спроектированы как транспорты, а не как бомбардировщики.

— Их переделали, — сказал Бернштейн.

— Но это невозможно! — воскликнул Мацухара. — Каким образом, ведь там все трубопроводы и проводка идут по дну фюзеляжа.

— Знаю, — отозвался Бернштейн. — Но у них лучшая в мире техника. Несколько механиков работали на «Констеллейшнах» с момента их создания. Они решили эту проблему: сконструировали бомбовые отсеки грузоподъемностью пять тонн. Давайте смотреть правде в глаза: противник располагает самолетами дальнего действия, которые в любой момент могут атаковать нас с наземных баз.

В помещении воцарилась гробовая тишина. Ее, по праву старшего, нарушил Фудзита:

— Они не рискнут атаковать без сопровождения истребителей. Иначе наши ВВП разнесут их на куски. А у «Мессершмиттов» такой дальности нет. Значит, враг будет вынужден бросить против нас авианосцы. Что нам и нужно.

— Банзай! Банзай!

— Слишком скоро, адмирал, — сказал Мацухара, вставая. — Времени мало. Наши пилоты еще плохо обучены, и авиагруппы не укомплектованы. Если они нанесут удар сейчас… — Он повернул руки ладонями вверх.

— По мнению израильской разведки, враг готов к наступлению? — спросил адмирал Бернштейна.

— В их сопровождении имеются потери, а «Рамли эль-Кабир» потерял много истребителей во время последнего налета… Тут могло бы помочь ЦРУ, но Каррино…

Его прервал стук в дверь. По знаку Фудзиты связист отворил дверь, и в командный пункт с небольшим чемоданчиком в руках вошла агент ЦРУ Дэйл Макинтайр.

Брент дернулся, будто неосторожно коснувшись оголенного провода. Никто не сообщил ему, что Дэйл Макинтайр в Японии. Последний раз он говорил с ней по телефону в Нью-Йорке, и она сказала, что переводится в Вашингтон, в главный штаб ЦРУ. Когда «Блэкфин» выходил из нью-йоркской гавани, Брент думал, что потерял ее навсегда. Но вот она здесь, в Японии, на борту «Йонаги». Видно, даже невозможное иногда сбывается.

А как он мечтал о ней во время одиноких дежурств на «Блэкфине»! Как часто вновь и вновь переживал ночи экстаза в ее квартире! Сколько раз воспоминания о ее горячей податливой плоти вместо наслаждения оборачивались пыткой. Он пытался выбросить Дэйл из головы, но ее приоткрытый жадный рот, гибкое изящное тело, длинные ноги, обвивающие его тело, снова и снова сводили его с ума. Кружилась голова, сосало под ложечкой, как наяву переживал он то изощренное чувственное наслаждение, что сметает все преграды, выходя на грань эротического безумия. Сколько раз в мечтах видел он бедра, яростно рвущиеся навстречу его натиску! Слышал вздохи и стоны, переходящие в пронзительные крики. Потом резкое, как взрыв, освобождение; полумертвый, он вдавливает ее тело в матрац, нежные поцелуи, взволнованные обещания, которыми все любовники обмениваются в такие минуты… И, наконец, неизбежное отрезвление, оглушительный неумолчный грохот большого города, проникающий сквозь стекла, сознание, что скоро наступит рассвет и в доке его ждет «Блэкфин».

И вот они снова рядом. Если протянуть руку, можно коснуться. Он стиснул зубы, чтобы унять бешеную дрожь внутри, но глаза продолжали жадно ощупывать ее. Несмотря на то, что она столько раз являлась к нему в море, он только сейчас понял, что успел забыть, как Дэйл привлекательна. Воротничок белой кружевной блузки подчеркивает длинную загорелую шею. Строгий черный костюм, явно сшитый на заказ, облегает высокую грудь, тонкую талию, изящно вылепленные бедра. Колени чуть прикрыты юбкой, зато хорошо видны длинные стройные икры под блестящей паутинкой чулок. Колдовские зеленые глаза скользнули по нему и обратились к Фудзите.

Странно, отчего лицо, которое ни по каким канонам нельзя назвать красивым, так притягивает к себе все взгляды. Тонкий нос чересчур заострен, губы тоже тонковаты, подбородок срезан слишком грубо, словно плотницким топором. Зато волосы роскошные — чистое золото с отдельными платиновыми прядями, словно бы нанесенными кистью Ренуара. Как всегда, они закручены в пучок. Ей скоро сорок, но выдают ее возраст лишь несколько тоненьких морщинок у глаз. Дэйл — воплощение женской сексуальности, особенно для изголодавшегося мужчины, и он хочет ее сейчас, немедленно, перед Богом и перед людьми. И то же самое наверняка испытывают все мужчины в комнате, кроме, разумеется, адмирала Фудзиты.

Брент вспомнил, как Дэйл и Фудзита встретились в первый раз. Между ними вспыхнул яростный поединок японского домостроя прошлого века и западной эмансипации нынешнего. Она тогда победила, но только потому, что располагала информацией ЦРУ, жизненно необходимой «Йонаге».

Брент, Реджинальд Уильямс, Колин Уиллард-Смит, Элвин Йорк и Ирвинг Бернштейн встали. Японцы остались сидеть, но и они не сводили глаз с женщины.

Фудзита поводил из стороны в сторону нижней челюстью; большой и указательный пальцы нащупали свисающий с подбородка волос.

— Мисс Макинтайр, — произнес он отменно поставленным голосом, — у вас есть для «Йонаги» информация от ЦРУ? — (Тембр голоса странно доброжелательный, не то чтобы совсем теплый, но и не холодный.) Он указал на стул, спешно подставленный связистом к столу между Реджинальдом Уильямсом и Брентом Россом.

Дэйл кивнула адмиралу и улыбнулась Бренту, Уильямсу и Бернштейну.

— Рада вас видеть, джентльмены.

Трое пробормотали вежливые приветствия и снова уселись.

Хотя Дэйл уже видела большинство членов штаба Фудзиты, он снова представил ей писаря Кацубе, главного механика Йосиду, старшего помощника Араи, командира артчасти Ацуми и остальных, как будто они встретились в первый раз. Каждый вставал и смущенно переминался с ноги на ногу. Никто не поклонился. Брент был уверен, что старик просто запамятовал, кого Дэйл знает, а кого нет.

Она не воспользовалась приглашением сесть. Вместо этого открыла чемоданчик, вытащила какие-то бумаги и подняла глаза на Фудзиту.

— У меня есть для вас информация, — произнесла она, указывая на карту, висевшую за спиной Фудзиты.

Он согласно склонил голову. Дэйл прошла к карте, все взгляды потянулись за ней. Кое-кто из сидящих здесь японцев сорок лет не притрагивался к женщине. На морщинистых лицах Брент читал настоящую муку. Старый писарь Кацубе оперся подбородком о костлявую ладонь и во все глаза смотрел, как проплывают мимо округлые бедра.

Дэйл взяла указку и заглянула в маленький блокнот, зажатый в руке.

— Данные последней разведки… Как вы знаете, со времени запуска китайской лазерной системы, разрушившей все разведывательные спутники и приковавшей к земле наши АВАКСы[19], сбор информации крайне осложнился. У нас есть несколько АВАКСов с поршневыми двигателями, но основные данные о передвижениях русских и арабских сил мы получаем с наших атомных подводных лодок. «Лос-Анджелес» курсирует вот здесь, у западного входа в Малаккский пролив, «Феникс» — южнее Филиппин, в море Сулавеси, «Провиденс» — близ Владивостока, «Норфолк» — в Коралловом море, у южной оконечности Новой Гвинеи, а всего неделю назад подлодка «Даллас» заняла позицию возле атолла Томонуто. — Она обвела указкой большой район Тихого океана. — Ни одно арабское судно не появится здесь, не будучи запеленгованным, и все данные будут немедленно сообщаться вам.

— Этого мало! — крикнул Ивата. — Мы ведем за вас войну! — Горящие черные глаза метнулись от Дэйл к Бренту и Реджинальду, потом возвратились к ней. — Вы нам поставляете нефти едва-едва, чтоб мы не подохли, снабжаете нас негодным оружием и хотите, чтобы мы клали за вас головы!

В глазах Фудзиты зажглось любопытство болельщика. Женщину надо испытать — поставить на место. Брент понял, что старик ни под каким видом не станет вмешиваться.

Глаза Дэйл впились в пилота, как лазерные лучи. Ее реакция потрясла всех присутствующих, кроме Брента.

— Мы ничего от вас не хотим. Вы добровольно взяли на себя эту миссию, точно так же, как я — мою. — Указка просвистела в воздухе, точно хлыст, так что все подскочили. — С нефтяным эмбарго мы сами сидим на строжайшем рационе, и тем не менее вы получаете всю нефть, добываемую нами на Аляске. — Резиновый наконечник снова взметнулся вверх, указывая на Брента и Реджинальда. — Это американцы кладут за вас головы!

— Но именно мы несем на себе всю тяжесть войны, и смертей было бы меньше, будь у нас хорошее оборудование, — не унимался Ивата.

— Но тогда и русские не дадут в обиду своих арабских прихвостней.

Она положила руки на стал и наклонилась к японцу, отчего юбка обтянула упругие ягодицы и вздернулась, еще больше обнажив точеные ноги. Все глаза были прикованы к этому зрелищу; Кацубе трясущейся рукой утер подбородок.

— Мне очень жаль, джентльмены, но мы делаем все, что можем. А не хотите — как хотите. — Она выпрямилась и начала убирать документы обратно в чемоданчик.

Фудзита отчаянным жестом вскинул руки, поняв, что допустил промах, что надо было вмешаться раньше.

— Мисс Макинтайр, — сказал он, метнув жгучий взгляд в сторону Иваты. — Продолжайте, пожалуйста.

Дэйл помедлила, взглянула на старого моряка, перевела глаза на летчика.

— Простите, адмирал, — гортанным голосом проговорила она, буравя Ивату зелеными глазами и наставив на него палец подобно кинжалу, — но я подобные выпады терпеть не намерена. — И спокойно продолжала собирать бумаги.

Японцы возбужденно загомонили. Никогда еще не видели они в женщине такой силы и дерзости, не слышали таких слов из женских уст. Лицо подполковника Иваты окрасилось в цвет закатного солнца, а Брент не удержался и хмыкнул, прикрыв рот ладонью.

Фудзита сжал тонкие губы в ниточку и указал на карту.

— Прошу вас, мисс Макинтайр. Нам нужны ваши данные. Судьба нашего и вашего народа находятся на одной чаше весов. — Он обвел глазами весь свой штаб и остановился на Ивате. — Больше инцидентов не будет.

Брент ушам своим не поверил. Старик просит женщину, держится с нею на равных! Что поделаешь: существование «Йонаги» зависит от сведений ЦРУ, а «Йонага» — это все.

Дэйл вздохнула, прервала свое занятие, подняла глаза.

— Гарантируете?

Старик с трудом сглотнул комок, словно в кадыке засела вся его гордость, и он наступил ей на горло.

— Гарантирую, — выдохнул он и снова указал на карту.

Дэйл легонько постучала по столу костяшками пальцев. Она победила, и мужчины это понимают.

— Хорошо, сэр. Попробуем еще раз. — Она вернулась к карте и ткнула указкой в западную часть Каролинских островов. Голос звучал на удивление спокойно, как будто она описывала обстановку в своей квартире, красивый пейзаж или заказывала ужин. — Авианосец «Рамли эль-Кабир» стоит на якоре вот здесь вместе с крейсерами «Бабур» и «Умар Фаруз», танкером, тремя самоходными баржами и тремя «Джирингами».

— Всего три сопровождающих судна?!

— Да, адмирал. Одно потопил «Блэкфин». Еще три либо подбили ваши самолеты, либо они сами вышли из строя. Так или иначе, они сейчас на ремонте в Сурабае.

Все загомонили.

— Они безумцы, если выйдут в море без надлежащего эскорта, — задумчиво проговорил Фудзита и в упор поглядел на Дэйл. — У вас нет сведений, когда примерно может быть закончен ремонт?

Женщина сощурилась, прикидывая.

— Недель через шесть, я думаю. Наши агенты сообщают, что один эсминец шел на буксире. Но учтите: их «Эссекс», то есть «Эль-Куфра», движется к Малаккскому проливу с тремя эсминцами.

— Недостаточно, — заявил Фудзита под общие кивки. — Когда оперативное соединение выходит в море, они обязаны оставить по меньшей мере два эсминца в качестве прикрытия по обеим сторонам атолла. Прежде чем будет нанесен удар, необходимо отремонтировать эсминцы в Сурабае. — Он глянул через стол на командира своего авиаотряда. — Подполковник Мацухара, боги благосклонны к нам.

— Да, сэр, — ответил Мацухара. — За шесть недель наши авиагруппы войдут в полную силу.

Адмирал Фудзита с трудом поднялся.

— И тогда мы разделаемся с червями, которые угрожают нашей священной земле. — Он вытянул руку к карте позади Дэйл Макинтайр. — Мы сделаем ложный выпад на Марианских островах, выбьем их с Томонуто и уничтожим всех разом!

Крики «Банзай!» и «Тенно хейко банзай!» вновь наполнили помещение. Брент присоединился к ним, и Дэйл растерянно уставилась на него.

Фудзита взглянул на медные часы.

— Уже поздно, господа и… — он покосился на женщину, — дамы. А дел у нас много. — Он стал лицом к алтарю и дважды хлопнул в ладоши.

Офицеры поднялись и повторили его жест. Брент вместе со всеми. Теперь на него с любопытством смотрела не только Дэйл, но и Уильямс, и англичане. Фудзита заговорил тихо, мешая буддистские и синтоистские молитвы:

— О Благословенный, дай нам встретить врага без жалости, как будто мы уже мертвы и следуем за богом войны с неугасимой верой в сердцах. Укрепи наши кармы на поле брани, а если посчастливится отдать душу за Сына Неба, позволь обрести вечное упокоение там, где нет возникновения и нет причины. Иначе не было бы пристанища для нас, ибо то, что рождено, что явилось, создано, обусловлено, умирает на поле и стремится в нирвану. Сохраним же в сердцах своих заверение бессмертного императора Акихито в том, что век его станет эпохой достижения мира, который мы найдем в океане вражеской крови. — Сморщенные губы удовлетворенно скривились. — Заседание объявляю закрытым.

— Банзай! Тенно хейко банзай!

— Но сэр! — воскликнула Дэйл, перекрикивая царящий гвалт. — Я еще не закончила!

Фудзита взмахнул рукой, требуя тишины.

— Я знаю, мисс Макинтайр. Вы останетесь.

— Адмирал, — вмешался Брент. — Мы с мистером Уильямсом приготовили подробный рапорт о состоянии подводной лодки.

— Да-да, конечно.

— А еще двое пленных ожидают в коридоре.

— Пленных? — Старик смутился. Видно, годы все-таки берут свое, память подводит.

— Да, адмирал. Вы приказали…

— Я допрошу их позже. Надеть наручники и отвести в арестантскую. — Он кивнул на дверь. — Возвращайтесь к своим обязанностям.

Офицеры молча потянулись к выходу.

6

Обстановка в каюте адмирала Фудзиты была столь же строгой, но Брент чувствовал себя здесь гораздо раскованнее, чем в командном пункте. По площади каюта совсем немного уступала ему. Старик прошествовал к полированному столу и знаком пригласил Брента, Дэйл, Йоси Мацухару и Реджинальда Уильямса садиться. Уильямс настоял на своем присутствии, а Фудзита согласился лишь после того, как Брент пообещал ему потом лично доставить лейтенанта в лазарет.

У него вдруг мелькнула мысль, что в плавании он тосковал по всему, что связано с этой каютой. За спиной адмирала неотъемлемый портрет Акихито, только на нем император в штатском, и в чертах лица никакой воинственности. Рядом с портретом здесь также висит алтарь. Вдоль каждой переборки тянутся полки с книгами, а под ними карты. Одна дверь ведет в личные покои адмирала, другая сообщается с каютой давно умершего флаг-адъютанта, теперь переоборудованной под библиотеку. Там Фудзита собрал тысячи томов, посвященных Второй мировой войне. И как старику удается переваривать столько информации? Он до сих пор нет-нет да поразит собеседника своими энциклопедическими знаниями.

Столешница сверкает, как зеркало; на столе царит идеальный порядок. С краю плетенка из двух отделений с пометками: «входящая почта», «исходящая почта». В ящичке полированного эбенового дерева блокнот, карандаш, кисточка. Три телефона в ряд. Неизменный экземпляр «Хага-куре». Пол устлан ковром. Вокруг стола принайтованы к палубе пять обитых кожей стульев. Еще шесть втиснуты между книжными полками; два перед угловым столиком с установкой связи, за которой, мало чем отличаясь от предмета мебели, сидит писарь. Когда обсуждаются вопросы особой секретности, адмирал обычно отсылает его.

Брент уселся напротив адмирала; Дэйл, Йоси и Реджинальд разместились по бокам от него. Женщина откинулась на мягкую спинку, скрестила ноги, выставив на всеобщее обозрение изящные икры и лодыжки. Поскольку атмосфера адмиральской каюты не располагает к женскому присутствию, Дэйл выглядит здесь какой-то экзотической птицей. Скованные ее присутствием мужчины — кроме Фудзиты — ерзают на стульях.

Опять накатили воспоминания о ее нью-йоркской квартире. Господи, бывает же такое сильное влечение к женщине! Он реагирует на нее всеми внутренностями; в паху мгновенно образуется тугой узел. Сердце бешено стучит в клетке ребер. Пытаясь освободиться от наваждения, Брент упорно рассматривал портрет императора: отменно сшитый костюм, шелковый галстук, добродушно-снисходительное выражение лица. Сумятица в душе немного улеглась, а потом его отвлек голос Фудзиты.

Старик начал с обращения к Реджинальду Уильямсу:

— Как я уже говорил, лодки Сил самообороны потоплены. Весь наш подводный флот — это «Блэкфин».

Прежде чем лейтенант успел ответить, в дверь постучали. Вошел человек средних лет, одетый в мундир Сил береговой самообороны. Толстый, ростом чуть-чуть выше адмирала Фудзиты, он казался почти квадратным, такое впечатление, что высокого человека ударили чем-то тяжелым по голове и сплющили. Он выпирал из формы, точно поджаренная сарделька с лопнувшей оболочкой. Вразвалочку, боясь зацепить что-нибудь обширными ляжками, он промерил шагами всю длину каюту. Вытянулся в струнку перед адмиралом и посмотрел на него взором приговоренного к расстрелу, которому забыли завязать глаза.

— Вы не явились на совещание, лейтенант Кога, — коротко бросил ему Фудзита.

Брент сразу вспомнил этого человека. Восемь месяцев назад лейтенант Тадайоси Кога присутствовал на заседании штаба. И тогда, так же как теперь, на бедного толстяка вылилась вся неприязнь адмирала к Силам береговой самообороны.

— Прошу прощения, адмирал, — дрожащим голосом откликнулся он. — Дело в том, что экстремисты «Ренго Секигун» устроили демонстрацию… я имею в виду беспорядки… перед входом в док.

— Помните? — прошептал Брент на ухо Реджинальду. — Японская Красная Армия.

Уильямс кивнул.

— Писарь Накамура, — обратился Фудзита к рядовому, сидящему за угловым столиком, — свяжитесь с капитаном первого ранга Митаке Араи. Пусть поставит цепь охранников по периметру судна и вышлет роту для очистки прилежащих улиц от коммунистической заразы. В случае необходимости разрешаю стрелять.

— Адмирал, — произнес Кога с удивившей всех твердостью. — Наша рота уже на месте происшествия. Наряды токийской полиции тоже работают. Вы не можете самолично вершить правосудие.

— Прошу не диктовать мне, что я могу, а чего не могу, лейтенант! — Фудзита выбросил руку к портрету императора. — Меня поддерживает высшая власть — микадо. А токийская полиция и парламент пусть катятся к черту! — Узкие глаза немигающе уставились на лейтенанта. — Надеюсь, вы знаете, что такое ямато?

— Конечно, адмирал. Дух Японии.

— А «Йонага» — это и есть Япония.

— Да, но надо же быть благоразумными, надо подходить избирательно!..

Фудзита взял кисточку, быстро начертил в блокноте иероглиф и предъявил всем рисунок.

— Что это?

Дэйл и Уильямс обратили взгляд к Бренту, а тот вместе с Йоси и Когой изучал написанное. Он уже неплохо овладел японским, но иероглиф был ему незнаком.

— «Трусость», — перевел Йоси Мацухара.

Кога неуклюже потоптался на месте.

— Да, трусость. Но это китайский иероглиф, адмирал.

Продолжая буравить взглядом Когу, Фудзита взял со стола «Хага-куре».

— Об этом сказано здесь, в нашей священной книге. — Старик уронил том и сложил скрюченные пальцы пирамидой. — Китайский иероглиф, обозначающий «трусость», состоит из иероглифа, обозначающего «избирательность», в сочетании с иероглифом, обозначающим «ум». — Он ударил кулачком по кожаному переплету. — Так что если прибавить избирательность к природному уму, станешь трусом.

У лейтенанта дрогнула нижняя губа, но он тут же овладел собой.

— Я не предлагаю становиться трусами и поворачиваться спиной к своему долгу. Я тоже самурай и чту наши обычаи.

— Если вы чтите наши обычаи, никогда не поступайтесь честью и преданностью Сыну Неба.

Кога потупился.

— Прошу прощения, адмирал.

Фудзита перешел к официальным представлениям. При виде Дэйл Макинтайр брови толстяка взлетели кверху, и он невольно облизнулся. А когда разглядел Уильямса, глаза его чуть не вылезли из орбит.

— Вы — командир «Блэкфейс»?[20] — рассеянно переспросил он, даже не заметив собственного ляпа.

— «Блэкфин», а не «Блэкфейс»! — вспыхнул Уильямс, приподнимаясь.

Брент силой усадил его обратно.

Кога сделался фиолетовым. На широком лбу выступили капли пота. Никто из присутствующих и не подумал прийти ему на выручку.

— О-ах! — задохнулся он, осознав свою бестактность. — Простите, лейтенант Уильямс, я оговорился. Такое с каждым может случиться. — Он поднял руки, словно защищаясь, и еще более усугубил положение: — У меня много друзей… у меня даже горничная пакистанка.

Дыхание Уильямса напоминало рев канзасского торнадо.

— Я негр, а не пакистанец! И в горничных не служу. Выбирайте выражения, лейтенант, в следующий раз я вам этого не спущу!

— Ну да, ну да! — забормотал Кога, радуясь, что все обошлось, и поспешно сменил тему: — Адмирал, я к вам с доброй вестью от начальника нашего штаба, адмирала Суитийо Хигасямы. — Он вытащил из внутреннего кармана бумаги. — Когда в прошлом году ваше соединение было у берегов Северной Кореи, налет арабской палубной авиации нанес большой ущерб Силам береговой самообороны… Так вот, дамы и господа, теперь мы привели в исправность один фрегат и один эсминец. — Он заглянул в документы. — Фрегат называется «Аясе», типа «Тикуго», а эсминец — «Ямагири», типа «Асагири».

— Груда лома, напичканная ненужными ракетами! — раздраженно буркнул Фудзита.

— Но, адмирал, — заторопился Кога, — на «Ямагири» имеется орудие «Мелара» калибра семьдесят шесть миллиметров, делающее восемьдесят пять залпов в минуту. На «Аясе» два таких орудия да вдобавок два шестиствольных «Гатлинга» производства «Дженерал электрик». Оба оснащены электроникой, способной не только следить за противником, но и управлять огнем. Три тысячи снарядов в минуту, с компьютерным наведением! На такой установке человек вовсе не нужен.

Пока он взахлеб рассказывал, Фудзита отыскал в столе какую-то брошюру и принялся ее листать, нацепив на нос очки в металлической оправе с выпуклыми линзами.

— Слыхал я про эти чудеса, — раздался наконец его язвительный голос. Он стал зачитывать: — «Многоцелевая орудийная система, состоящая из шести основных агрегатов, снабженная высокоскоростным сервоприводом и ЦВМ. Устройство управления огнем автоматически производит поиск цели, вычисляет дальность, скорость и угол, а также рассчитывает скорость и угол своих снарядов».

— Вот-вот! — подхватил Кога. — Полное самообслуживание.

Фудзита, сняв очки, поднял на него глаза.

— Я разговаривал с офицерами, которые имели дело с новым оружием. — Фудзита положил обе ладони на столешницу, и на пергаментной коже проступили голубые жилки. — Оно действительно полностью автоматизированно и потому совершенно ненадежно.

Лейтенант растерянно заморгал. Бренту стало жаль его.

— Ваши транзисторы, компьютеры, пресловутые схемы только и делают, что ломаются. Великобритания лишилась множества судов на Фолклендах именно из-за ненадежности электронного оборудования. Ракета не летает, компьютер не считает! Англичане плакали и молились, чтоб Господь послал им хоть один старый пулемет, стреляющий обычными пулями и наводящийся живыми людьми. Да-да, я читал их донесения, и у меня даже есть очевидец, капитан авиации Уиллард-Смит. Великобритания потеряла много судов, самолетов, а этого могло бы и не быть. Их принесли в жертву богу современной техники, восседающему на бумажном троне. Одним словом, вооружение ваших эсминцев можно хоть сейчас отправить на свалку. Пятидюймовая артиллерия моих «Флетчеров» делает сто двадцать пять залпов в минуту по пяти различным целям. И все орудия заряжаются вручную. А кроме того, у нас есть двадцатипяти-, двадцати— и сорокамиллиметровые пулеметы — чего еще желать? Запомните: лучшее средство управления огнем — глаз самурая, глядящий в прицел. — Фудзита ненадолго умолк, и его цепкий ум совершил новый стремительный поворот. — Радары… «Ямагири» и «Аясе» имеют хорошие радары.

— Да, разумеется, адмирал, — заторопился Кога. — На обоих судах установлены радиолокационные системы «Фурудзо» воздушного и надводного поиска.

— Так вот, ваши эсминцы мы используем для дозора. Как сопровождение они чересчур уязвимы.

— А вы получили добро сверху, лейтенант? — спросил Мацухара. — Ведь официально Япония не воюет с арабами, и левое крыло парламента настроено против нас.

Кога расплылся в улыбке.

— Министр обороны Цутоми Кавара не только добился разрешения на использование «Ямагири» и «Аясе», но и выбил новые дотации для Департамента национальных мемориалов.

Фудзита пояснил специально для Дэйл Макинтайр:

— «Йонаге» присвоен статус мемориала, равно как и старому линкору «Микаса». Это единственный способ получать субсидии, не нарушая Конституции.

— Девятая статья? Ненаступательные вооружения?

— Так точно, мисс Макинтайр.

Уильямс покрутил головой.

— Что за девятая статья?

— Адмирал Марк Аллен написал ее в сорок седьмом году, — сказал Брент и процитировал: — «Искренне стремясь к законности, правопорядку и миру во всем мире, японский народ навсегда отказывается от войны как суверенного права нации и от угрозы применения силы как средства разрешения международных конфликтов».

— У вас хорошая память, — похвалил Фудзита и вновь повернулся к Дэйл. — Так вы не закончили свой отчет…

Американка открыла было рот, но ее опередил лейтенант Кога:

— С вашего разрешения, адмирал, я вернусь к своим обязанностям.

— Мне нужен полный реестр личного состава «Аясе» и «Ямагири» с послужным списком командиров.

— Сегодня после обеда вам их доставит курьер по особым поручениям.

— Вы свободны.

Кога поклонился адмиралу, кивнул остальным и пулей вылетел в дверь.

Дэйл извлекла листок из пачки бумаг.

— У меня тут уточненные спецификации ливийских крейсеров, стоящих на Томонуто. Один — тип «Лондон» — арабы купили у Пакистана и переименовали в «Бабур». Водоизмещение семь тысяч четыреста тонн, длина пятьсот семьдесят футов, главная батарея калибра пять и две десятых дюйма, три парные установки универсальных скорострельных орудий «Винкерс». Второй — «Умар Фаруз», бывший крейсер английского королевского флота «Лландафф». Каддафи перекупил его у Бангладеш. Длина триста шестьдесят футов, главная батарея из четырех орудий «Виккерс» третьей модели калибра четыре и пять дюйма, тоже универсальных. На обоих судах новые паровые турбины производства «Дженерал электрик» с зубчатой передачей и котлы «Фостер-Уилер». Скорость превышает тридцать два узла.

— Все это нам известно. — Фудзита нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

— Да, адмирал, эти сведения я вам сообщила во время первого визита. Но теперь крейсеры оборудованы новыми радарами и сонарами.

Все навострили уши. Дэйл еще раз пробежала глазами бумагу.

— Радары воздушного поиска «Маркони 965М» и «Маркони 992Q». Дальность поиска до двухсот пятидесяти миль.

— А сонары? — с тревогой спросил Уильямс.

— «Грейсби». Тип G—750.

— Последняя новинка, — заметил Брент. — Откуда они у них?

— От индийских друзей, естественно.

— Что еще? — осведомился Фудзита.

— Новый «Грейсби» весьма совершенная машина. Осуществляет круговой обзор, может пеленговать одновременно две подводные лодки и предупреждать торпедную атаку. Есть сведения, что «семьсот пятидесятый» связан с компьютерной станцией ПЛО. Действует в условиях интенсивных фоновых шумов, сильной ряби, использует и пассивный и активный режимы. Полученные данные автоматически передаются судам сопровождения.

Уильямс, до этого сидевший мрачнее тучи, облегченно откинулся на стуле.

— То есть у «Джирингов» таких сонаров нет?

— Нет.

— Но мы же договорились с ними в Женеве, что все это оборудование останется под запретом, — вставил Брент. — Почему тогда «Блэкфин» и наши «Флетчеры» до сих пор оснащены сонарами времен Второй мировой войны?

— Действия индийского правительства никто не в силах контролировать, — вздохнула Дэйл.

— Вы предполагаете, что они могут установить «Грейсби» и на эсминцах?

Дэйл мотнула головой.

— У нас нет оснований для такого предположения.

— А как насчет радаров управления оружием? — поинтересовался Брент.

— Запрещены. Ни один из арабских кораблей их не имеет.

Офицеры заметно приободрились. Все командиры мечтают иметь такой радар на своих судах и боятся, что он окажется у противника.

— Ну вот, — сказала женщина. — А теперь плохие новости.

— Плохие?! — эхом откликнулись Брент и Йоси.

Даже Фудзита несколько растерялся.

Дэйл покосилась на рядового.

— Писарь Накамура, выйдите в коридор, — мгновенно отреагировал старик.

— Слушаюсь, господин адмирал!

Дэйл обвела взглядом троих мужчин.

— Эта информация строго засекречена, потому я умолчала о ней на совещании вашего штаба. Ее голос вдруг сделался до неприятного резким. — Речь идет об отравляющих газах.

Потрясенное молчание.

— Предприятие в Рабте производит иприт и нервно-паралитический газ.

— Это что, возле Триполи?

— Да, сэр. Около шестидесяти миль к югу от Триполи.

— Чтобы арабы сами построили и пустили химический завод! — усомнился Йоси.

— Не сами — с помощью западногерманского концерна «Имхаузен Хеми».

— Фудзита снова поразил всех своей острой проницательностью:

— Вероятно, Каддафи провел его под вывеской фармацевтической фирмы. Верно, мисс Макинтайр?

— Вы догадливы, адмирал. Но завод охраняют отборная бригада и тяжелые зенитные установки. Для производства аспирина такие меры излишни.

— Что вы можете сказать об их продукции — нахмурился Йоси.

— Я ведь сказала: иприт и газ нервно-паралитического действия.

— Иприт, кажется, уже применялся.

— Немцами в Первую мировую, — уточнил Фудзита.

— Правильно, — подтвердила Дэйл. — Он оказывает разрушительное воздействие на кожу, а при вдыхании обжигает легкие и вызывает внутреннее кровоизлияние. Нервно-паралитический газ также открыли немцы, уже во Вторую мировую, но до использования дело не дошло. — Она помедлила, должно быть собираясь с духом. — Он невидим, не имеет запаха и, следовательно, застигает человека врасплох.

— И много они уже произвели? — быстро спросил Брент.

— По расчетам у них имеется в наличии около пятидесяти тонн иприта и тридцать пять тонн нервно-паралитического газа. По действию это равно примерно тысяче артиллерийских снарядов или четыремстам пятисоткилограммовым бомбам.

— Всю Японию этим не разрушить, — заметил Йоси.

— Но на крупный промышленный центр вполне хватит.

— На море такое оружие им без пользы, — подытожил Фудзита.

Остальные закивали. Старик потянул себя за свисающий с подбородка волос, что являлось у него признаком глубокой задумчивости. Затем обратился к Бренту:

— Разыщите полковника Бернштейна. Пусть немедленно явится сюда.

Брент подошел к установке связи, взял микрофон. Металлический звук его голоса разнесся по всему кораблю.

— Полковника Бернштейна просят немедленно явиться в каюту адмирала Фудзиты!

Адмирал внимательно изучал обращенные к нему лица.

— Если дело касается густонаселенного промышленного города, то под угрозой прежде всего Тель-Авив.

— Да, сэр, — кивнула Дэйл. — Я собиралась встретиться с полковником Бернштейном в американском посольстве сразу же после нашего совещания. Кроме того, вся информация уже передана в штаб израильской разведки.

Раздался стук в дверь, и вошел полковник Бернштейн. Фудзита кивком указал ему на стул. Дэйл вкратце сообщила ему про отравляющие газы.

Израильтянин вздохнул.

— Да. Я уже получил сведения по «Синему Альфа». Только что закончил дешифровку.

— Я решила не обсуждать этот вопрос в присутствии всего штаба, — пояснила ему Дэйл.

— Понятно.

— Ваши города в большей опасности, чем наши, — сказал Фудзита.

— Безусловно, сэр.

Адмирал прошел к карте Средиземного моря.

— От Израиля до предприятия в Рабте около двух тысяч четырехсот километров.

— Да. Воздушная диверсия исключается.

— Но вы находитесь в кольце арабских военно-воздушных баз. «Хейнкель-111» может доставить этот страшный груз в любой из крупных центров.

Израильтянин промолчал.

— Что могло бы устрашить арабов? — настаивал Фудзита.

— У нас есть хорошее средство.

— Какое?

Бернштейн огляделся, дернул себя за бородку.

— Это строжайшая тайна. Термоядерное оружие. Вчера арабских лидеров уведомили, что любая попытка газовой атаки приведет к немедленному ответному удару.

Воцарилось напряженное молчание.

— Да что ж это за война такая! — всплеснул руками Фудзита. — Газ, атомные бомбы, люди нажимают кнопку и сметают с лица земли целые города, население захлебывается в собственной крови! Ни чести, ни славы!

Карие глаза израильтянина вспыхнули.

— Сверхдержавы сорок лет сдерживали друг друга такими угрозами, почему же вы нам отказываете в этом праве? По-вашему, мы должны сидеть и ждать, пока нас всех не перетравят? Не забывайте, действие газа евреям хорошо знакомо. Шесть миллионов «научены» горьким опытом Циклона Б. Я сам в Освенциме чудом избежал этой науки. — Он ударил кулаком по раскрытой ладони. — Хватит! Больше у них не пройдет! Могу вам гарантировать: как только арабы пустят в ход газ, они тоже лишатся своих промышленных городов.

— Мексиканская защита, — вставил Реджинальд.

— Да. Нам есть чему поучиться у мексиканцев.

— Ваша позиция мне понятна, — сказал Фудзита. — Иное дело — предприятие в Рабте. Отравляющие газы угрожают также Японии. А быть может, и всему человечеству, — если из-за них вспыхнет ядерная война. Мы вырвем с корнем этот сорняк. — Он повернулся к Дэйл. — Так вы говорите, предприятие в шестидесяти милях от Триполи.

— Совершенно верно, адмирал.

Сухонький кулачок ударил по тиковой столешнице.

— Израильтяне останутся в стороне. Мы нанесем удар только японскими самолетами. Мы так уже сделали однажды — в восемьдесят четвертом. Разрушили их аэродромы в Эль-Карариме и Мисратахе, а кэптен Файт пробрался на борт «Маеда Мару» в гавани Триполи. Почему бы не повторить спектакль? Уничтожим завод и военно-воздушные силы Каддафи, а потом нанесем удар по гавани и разрушим все, что держится на плаву.

Мацухара крикнул «банзай», но Брент не присоединился к нему. Вместо этого он с сомнением произнес:

— Да, но есть такой пустячок, как арабские войска на Томонуто и Марианах.

Фудзита склонился к карте.

— Мы потопим их корабли, захватим их острова и самих арабов сотрем в порошок. Потом вернемся в Средиземное море и нападем на Рабту и Триполи.

На сей раз и Брент стал вторить громогласным «банзай» Мацухары. Уильямс и Дэйл опять вытаращились на американца. Бернштейн не сводил глаз с карты.

Раздался стук; писарь Накамура просунул голову в дверь.

— Господин адмирал, прибыл командир эскорта.

Фудзита кивнул, и в каюту ввалился Тяжеловес Джон Файт. За год кэптен сильно сдал. Ни голоса, от которого трясутся переборки, ни озорного блеска в глазах ирландской синевы. Больше всего поразила Брента его бледность — ни кровинки в лице. Иссиня-черные круги под глазами, морщины, точно трещины на старинном полотне, присыпанные перцем волосы, иней на висках, во взгляде настороженность дикого зверя, нападающего из засады. Он сильно исхудал, но в походке сохранилась медвежья неуклюжесть.

Выпускник Аннаполиса, тридцать один год прослуживший на флоте, кэптен Файт прославился своим бесстрашием. Всем известно, что в бою он не считается с потерями. Только в этой войне его эскадра лишилась пяти эсминцев, а два получили серьезные повреждения. Пятеро командиров лежат на дне почти со всем экипажем. Лица погибших навсегда отпечатались в памяти Брента: Уорнер и Огрен, бросившиеся в самоубийственные торпедные атаки на крейсер типа «Бруклин» в Средиземном море; Фортино, Филбин и Джиллилэнд, пожертвовавшие собой ради спасения «Йонаги» в Южно-Китайском море.

Файт прихрамывал; левая рука на перевязи. Во время обмена световыми сигналами он упомянул об ущербе, нанесенном судну, и ни словом не обмолвился о своем ранении. Брент еще удивился, как ему удалось остаться невредимым после двух попаданий в мостик. Выходит, не удалось.

— Я не ждал вас до завтра, кэптен Файт, — Фудзита озабоченно посмотрел на него. — Почему вы не сообщили, что ранены?

— Пара царапин, адмирал, ничего серьезного. В моем лазарете мне заштопали руку, и санитар чуть не силой навертел дурацкую повязку. — Он осторожно подвигал рукой. — Даже перелома нет.

— Почему санитар? У вас же есть судовой врач?

— Убит.

— А с ногой что?

— Тоже несколько швов. Ерунда.

— Санитар Эйити Хорикоси вас осмотрит. Он даст сто очков вперед всем врачам на свете.

— Благодарю, адмирал, я совершенно здоров.

Все переглянулись. Но голословное заявление кэптена ни у кого не вызвало улыбки. Файт — не Кога, он не потерпит, чтобы над ним смеялись. К тому же какой тут юмор, когда человеку так плохо!

— Приказываю пройти осмотр в моем лазарете! — отчеканил Фудзита.

Файт сжал зубы.

— Есть пройти осмотр, сэр.

— После совещания.

— Слушаюсь.

— Может быть, нам уйти, адмирал? — спросил Бернштейн.

Фудзита глянул на Файта, а тот улыбнулся Бернштейну.

— Рад вас видеть, полковник. С позволения адмирала, я бы хотел, чтоб вы остались. — Синие глаза Файта устремились на Дэйл Макинтайр. — Я слышал о вас, мадам. Вы сотрудник ЦРУ. — Затем он тепло поздоровался с Йоси и наконец протянул руку Бренту. — Здорово, дружище!

Брент вскочил, стиснул лапищу кэптена и тут же представил ему лейтенанта Уильямса.

Файт повернулся к адмиралу Фудзите.

— Эти парни спасли мою жо… — Он порозовел и покосился на женщину. — Простите, мисс Макинтайр.

Улыбаясь, она махнула рукой.

— Если верить мистеру Уильямсу и мистеру Россу, наоборот, вы спасли их… мм… весь их организм.

Послышались смешки.

Адмирал пригласил Файта садиться. Файт неловко опустился на кожаное сиденье. Левая нога не гнулась и он вытянул ее перед собой.

— Нет, адмирал, — возразил он, — нам от проклятого «Тубару» крепко досталось. А они… — он кивнул на Брента и Уильямса, — его торпедировали. Доложу вам, такой грандиозной атаки я еще не видел. Черт побери, ведь сами еле держались на плаву, даже «выстрелили» горизонтальные рули!

— Но именно благодаря вам араб сбросил скорость, — заявил Уильямс. — Кто бы в него попал на тридцати двух узлах?.. А вообще-то, — он ткнул Брента в плечо, — лодкой командовал лейтенант Росс. Именно он руководил атакой.

Расслышав тепло в его голосе, Брент подумал, что, может быть, им все же суждено подружиться.

— Брент у нас молодчина, — подтвердил Файт и обратился к адмиралу. — Я составил предварительный рапорт.

Фудзита нацепил очки и стал вслух читать поданный документ:

— «Вторая артиллерийская установка разрушена. Вторая труба повреждена. Восемнадцать попаданий в надстройку…»

— Восемнадцать! — хором ахнули Брент и Реджинальд.

— «Уничтожено шесть двадцатимиллиметровых и два сорокамиллиметровых пулемета. Попадание в первый котельный отсек, два котла выведены из строя. Пробоина в корпусе между тридцать первым и тридцать вторым шпангоутами на уровне ватерлинии. Убитых тридцать три, раненых сорок два…» — Он посмотрел на забинтованную руку Файта и уточнил: — Сорок три. Да, кэптен, вам, видно, придется распрощаться с эсминцем.

— Но у меня еще шесть на плаву и два в резерве.

— Это не резерв, а склад запчастей!

— Сэр, дайте мне сухой док, три недели, и я верну эсминец в строй.

— Вам нужен отдых.

— Я бы с радостью, да террористы отпуск не дают. Их оперативное соединение почти готово к выходу в море. Четыре недели, от силы пять. Спросите любого ребенка в Гинзе…

— Вы ранены, кэптен.

— Да что вы, адмирал! — Командир эскорта старался держаться как можно бодрее. — Комариные укусы!

— Скорей уж, тигриные. — Фудзита повернулся к Дэйл. — ЦРУ, я слышал, ведет переговоры о закупке новых «Флетчеров».

— Да, сэр. Два у Филиппин, один у Греции. А во всем мире мы насчитали сорок шесть судов этого типа и думаем о новых приобретениях.

— В каком состоянии те три?

— Греческий — в приличном, филиппинские вообще новенькие.

— Ну и как идут переговоры?

— Примерно через месяц «Флетчеры» с Филиппин будут вам доставлены.

По каюте пронесся одобрительный ропот.

— Это хорошо, — кивнул Фудзита.

Файт, не присутствовавший при начале разговора, задал вопрос Дэйл:

— У вас есть сведения о том, что арабы оснащают свои «Джиринги» радарами управления оружием?

Дэйл покачала головой.

— Нет. В отношении радаров и самонаводящихся торпед Штаты и Россия держатся твердо.

— Ну слава Богу! — обрадовался Тяжеловес.

— Лейтенант Уильямс, а сколько, по вашим расчетам, нужно времени на приведение «Блэкфина» в боевую готовность? — спросил Фудзита.

— Примерно четыре недели, сэр. Мы уже обсуждали…

Волна смущения вновь прокатилась по лицу старика. Неужто забыл? Ведь и часа не прошло.

— Мм… ну да, конечно.

Лицо Уильямса вдруг исказила мучительная гримаса.

— Адмирал… Есть еще один вопрос… О пленных…

— Пленных мы берем… Иногда.

Бернштейн и Файт обменялись беглыми улыбками. Это не укрылось от Дэйл Макинтайр, и она сразу насторожилась.

— Мой старший помощник и кэптен Файт расстреливали беспомощных людей в воде. — Голос его упал до шепота. — И сам я в Токийском заливе повел себя не лучше. Автоматными очередями снес голову террористу. Я словно обезумел.

— Нет, лейтенант, — возразил Файт, — вы не обезумели, вы просто учитесь.

— Чему? — вскинулась Дэйл. — Дикости? Закону джунглей?.. Кстати, ЦРУ не поставили в известность…

— А насчет «Маеда Мару» вас поставили в известность? — встрял Фудзита. — Или про то, как убийца Каддафи удушил тысячу с лишним японских туристов, вы тоже не знаете?

— Знаю, — тихо ответила она. — Я сама в прошлом году застрелила одного у входа в док. — Она кивнула на Брента. — Он там был и может подтвердить. Но одно дело самозащита, а другое — истребление.

— Насчет истребления, мисс Макинтайр, в присутствии евреев лучше не рассуждать, — подал голос Бернштейн. — А то я могу рассказать вам про Освенцим.

— При чем тут Освенцим?

— При том, что «истребление» и Освенцим — синонимы. Вы разве не в курсе?

— Не морочьте мне голову! Между прочим, Израиль обменивает пленных.

— Буду морочить. Из нынешних евреев почти никто не видел концлагеря. Они забыли историю, оттого и совершают ошибку. Вера учит быть гуманными, и в этом наша слабость. «Подставь другую щеку», — проповедуют раввины. А у меня после сорок пятого щек не осталось. Вот вы сказали, арабы имеют химическое оружие. Неужели вы думаете, они бы его не применили, если б не боялись наших бомб?

Риторический вопрос повис в воздухе.

— Гнусь надо истреблять. Это единственный выход, — заключил израильтянин.

— Довольно дискуссий. — Фудзита хлопнул по столу ладонью. — Запомните, мадам, пораженчество неприемлемо для самурая. Высший позор — быть взятым в плен. Мы оказываем честь нашим врагам, убивая их в бою.

— Велика честь!

Черные глаза полыхнули гневом; старик едва сдержался.

— Несмотря на все резоны и на мировое общественное мнение, полную ответственность за моих людей несу я. Пусть мир знает: я приказываю им убивать врага по мере возможности. Моих людей, смытых за борт, выпрыгнувших с парашютами, тоже расстреливают. Они будут пользоваться такой же прерогативой.

— Хочу напомнить, что за убийство беззащитных людей по приговору Нюрнбергского процесса удостоились виселицы и те, кто отдавали приказы, и те, кто их выполняли, — не унималась женщина.

Фудзита нацелил в нее палец, как ствол.

— Меня не интересует ваш Нюрнбергский процесс, равно как и Трибунал для Дальнего Востока. Я занят ведением определенной войны и уничтожением конкретных врагов.

— Значит, вы ведете тотальную войну?

— Вы разве не знали?

— Не знала. И весь мир не знает. — Она метнула взгляд в сторону Бернштейна. — Даже большинство израильтян.

— По-вашему, бывает другая война?

— Существует такое понятие, как человечность.

Фудзита невесело рассмеялся.

— Неужели? Где — покажите! Я за «сто лет с этим понятием не сталкивался.

— Когда мое задание будет выполнено, я подам рапорт о переводе.

— Как угодно, мадам. — Фудзита сгорбил плечи, глаза его превратились в щелочки. — Но если женщины добиваются равноправия, они должны быть готовы драться и умирать наравне с мужчинами.

— Я готова, иначе бы здесь не служила. Но я никогда не буду готова убивать.

— Значит, вам не место там, где вы служите, бесстрастно заметил Фудзита. — Война — мужское дело.

— Вы это уже говорили, адмирал. И теперь я убедилась, что вы правы. — Она встала.

Фудзита поднял руку.

— Я вас не отпускал.

Она смотрела на него сверху вниз холодными, вполне соответствующими тону глазами.

— Прошу разрешения удалиться.

— Вы прибыли сюда одна?

— Одна.

— И остановились, как всегда, в «Империале»? Кажется, ЦРУ именно там бронирует номера.

— Да.

— Ездить без охраны опасно, и вы это знаете. — Он взглянул на Брента. — Возьмите двух охранников, штабную машину и проводите мисс Макинтайр до двери номера.

— Я возьму такси. Я в состоянии сама о себе позаботиться. — Она похлопала по чемоданчику (Брент знал, что она всегда носит с собой «Беретту»), потом испепелила молодого лейтенанта взглядом. — Он мне не нужен.

Надо быть дураком, чтоб не понять: она имеет в виду вовсе не сопровождение.

— Это приказ. — Фудзита повернулся к Файту и Уильямсу. — Вы оба немедленно отправитесь в лазарет. Писарь Накамура вас проводит. Потом я потребую от главного санитара Хорикоси рапорт о состоянии вашего здоровья. — Адмирал медленно поднялся с кресла. — Совещание закрыто.

7

Брент и Дэйл спустились по забортному трапу, в ледяном молчании прошли мимо бетонных ограждений, воздвигнутых после провокационной вылазки Кэтрин Судзуки. Направляясь к воротам мимо огромных складов и мастерских, увидели по меньшей мере дюжину обложенных мешками пулеметов. Слухи об уничтожении подводной лодкой «Блэкфин» авианосца «Гефара» и эсминца «Тубару» распространились, как лесной пожар. Хотя официальных сообщений еще не было, каждый встречный приветствовал и поздравлял Брента:

— С возвращением, лейтенант!

— Банзай «Блэкфин»!

— Добрая была охота, мистер Росс!

— Здорово вы их разделали!

Слова были предназначены ему, а взгляды тянулись за плавно покачивающимися бедрами и стройными ногами Дэйл Макинтайр.

— Здорово вы их разделали! — передразнила она.

— Тебе не понять, — устало отозвался Брент.

— Где уж нам! Зато я другое понимаю. Фудзита нарочно послал тебя со мной.

— Ты против?

— Он уже не первый раз проделывает этот трюк. В прошлом году тоже приказал тебе проводить меня «до двери номера».

— По-моему, в прошлом году у тебя не было возражений, — через силу улыбнулся Брент.

— Заботится о тебе, не так ли? Ну еще бы, мальчик полгода в походе — истомился небось по бабе! Отчего же опять не воспользоваться услугами старой шлюхи?

Обида и гнев точно хлыстом обожгли Брента, коснулись оголенных нервов. Глаза сверкнули, как стальные штыки; краска медленно сползла с лица. Он грубо развернул ее к себе, чувствуя, как сотни взглядов со всех сторон впиваются в них.

— Врезать бы тебе пару раз для ума!

— За чем же дело стало? В постели ты не больно со мной церемонился. Ну давай, сукин сын, разделай меня, как всех остальных! Одной жизнью больше, одной меньше — кто их считает!

Брент схватил ее за плечи и сильно встряхнул.

— Господи, ты что, уже забыла, как они хотели убить нас вон там?! — Он махнул рукой в сторону автостоянки за воротами, где они вдвоем сражались против красной банды. — А французский ресторан, где моторист Ацума Куросу отдал жизнь, спасая тебя от арабских собак?..

— Я все помню. Но тогда была честная схватка.

— Честная?! На нас напали из засады!

— Да уж, они не протягивали к тебе из воды руки за помощью.

Он повел глазами по сторонам. Пулеметчики и охранники у ворот открыто пялятся на них.

— Пошли! Мне приказано доставить тебя в отель.

Перед воротами их ждал черный «Мерседес». По обеим сторонам его стояли двое охранников с винтовками.

Бок о бок они быстро проследовали к машине.

Дэйл сняла номер на тридцатом этаже отеля «Империал». Зданию уже больше ста лет, но его так модернизировали, что оно кажется самым современным в Токио. Бассейн, восемь ресторанов, гимнастические залы, множество сувенирных лотков в огромном вестибюле. Брент довел женщину до двери; один из охранников остался на часах у лифта, пугая народ своим воинственным видом. По нынешним временам чего только не бывает, однако матрос в каске, при полном боевом обмундировании и с винтовкой в отеле «Империал» — это все же перебор.

Брент отпер дверь и отступил в сторону. Дэйл вошла и повернулась к нему, загораживая проход.

— Спасибо, — проронила она. — Теперь я в полной безопасности. Можешь убираться восвояси.

Он выставил ногу, не давая ей захлопнуть дверь у него перед носом.

— Дело не только в убийстве безоружных людей, не правда ли, Дэйл? — сказал он, пристально глядя в зеленые глаза.

— То есть?

— Я не верю, что в ЦРУ ничего не знали. Нет, тут что-то другое, между мной и тобой…

— Ты себя переоцениваешь.

Хватит, подумал он, больше я на твои провокации не поддамся! И проговорил с олимпийским спокойствием:

— Так что стряслось? У тебя кто-то есть? Что ж, дело житейское. Пока я был в море…

— Пока ты был в море, я нашла с кем трахаться — ты это хотел сказать? — В зеленых глазах стояли непролитые слезы.

— Зачем же так вульгарно?

— Вы меня задерживаете, лейтенант.

— Я еще вернусь.

— Разумеется. За кодировщиком.

— «Синий Альфа» засвечен. В Триполи в Дамаске его раскололи. Вот видишь, ЦРУ в курсе всего.

— Кодировщик и программы уже в посольстве. Сам явишься или пришлешь кого?

— Это моя работа. Я единственный представитель ВМР на «Йонаге». Ты передашь мне кодировщик из рук в руки и возьмешь с меня расписку в получении.

— Во всяком случае, лейтенант, кроме кодировщика, вам в этом номере ничего не светит.

Дэйл оттолкнула его ногу и захлопнула дверь. Он круто повернулся и прошагал к лифту.

Сквозь жалюзи просачивалось сияние неоновых реклам Гинзы, поэтому она не стала зажигать свет в номере, а сразу кинулась в спальню, рухнула на постель и завыла в подушку:

— Мальчик мой, Брент, я люблю тебя! О Боже, как я тебя люблю!

В мрачном расположении духа Брент подошел к каюте подполковника Мацухары. Обратный путь по темным, блестящим от дождя улицам заставил его еще острее почувствовать свое одиночество. Картины давних ночей в нью-йоркской квартире преследовали его, точно призраки. Дэйл, конечно, покоробила их жестокость в отношении уцелевших, но наверняка есть и другая причина. Она вдруг люто возненавидела его… или хочет возненавидеть? Как ни странно, в яростных тирадах, в холодных глазах промелькнула былая нежность.

В Нью-Йорке они говорили о любви, о том что всегда будут вместе, но ее голос при этом звучал как-то обреченно, тоскливо. Однажды они лежали, измученные любовью, и вдруг она повернулась к нему со словами:

— Милый, ты отдаешь себе отчет, что когда тебе исполнится столько, сколько сейчас мне, я уже буду старухой?

Он пытался возражать: мол, она никогда не состарится, — но Дэйл засмеялась в ответ.

— Ненасытный мой мальчик. Меня уже сейчас после секса с тобой ноги не держат, а что будет дальше?

Он показал, что будет дальше, снова опрокинув ее на спину, и теперь не может отделаться от мучительных воспоминаний.

Мацухара поджидал его. Брент понял это, увидев на столике крохотной каюты, рядом с его собственной, бутылку виски и два стакана.

— Заходи, Брент-сан, — улыбнулся Йоси.

Брент вздохнул и уселся напротив.

— Чистый, без льда, как ты любишь. — Он подал Бренту стакан и чокнулся с ним. — За женщин. За самых странных созданий на Земле.

Рука со стаканом замерла в воздухе.

— Как ты догадался, Йоси-сан?

— Чего тут догадываться? Пей!

Они залпом опрокинули виски. Йоси тут же налил еще.

— Ну и как?

— Плохо.

— Любишь ее?

— Не знаю. — На этот раз Брент задержал виски во рту, чтобы почувствовать жгучий вкус. — Нет, правда, откуда ты узнал про меня и Дэйл?

Йоси фыркнул.

— Да что я, слепой? Видно же, с какой рожей ты от нее возвращался. Два раза жизнью за нее рисковал. И потом, никто не знает тебя так, как я. Все-таки столько лет вместе.

— Все кончено, Йоси.

— Ну уж! Она тебя любит, Брент-сан.

Брент поперхнулся и чуть не выронил стакан.

— Она ненавидит меня. Обозвала сукиным сыном.

Мацухара покачал головой.

— Э-э, меня не проведешь. Она специально настроила против себя адмирала — знает, что он не выносит баб, а ей только того и надо. Очень даже умно сыграла на его предрассудках. И насчет того, что ей не известен принцип «на войне как на войне», тоже игра. В конце концов, она служит не где-нибудь, а в ЦРУ. — Он помолчал, задумчиво глядя на Брента. — Нет, здесь другое. Она так на тебя смотрит, что о ненависти не может быть и речи. Просто эта женщина сама с собой не в ладах.

Йоси подтвердил подозрения Брента, хотя по вине Дэйл он, кажется, потерял способность рассуждать здраво. Разумеется, война и все связанное с ней известны Дэйл гораздо лучше, чем она хочет показать. А насчет того, что она его любит, Йоси вряд ли прав. За что же отбрила?.. Стараясь скрыть смущение, Брент одним махом хватил полстакана. Душу опалило огнем, а утешение так и не приходит.

— Но тогда почему, почему?!

Японец улыбнулся и подмигнул.

— Эх, дружище, легче промерить Марианский желоб, чем женскую душу. Может, дело в возрасте. У женщин годы текут быстрей, чем у нас.

— Да брось ты! — тряхнул головой Брент. — Во всяком случае, в Нью-Йорке нам ее возраст не мешал.

— А что же в таком случае? Ревновать она тебя не может — ведь ты был в море… Нет, помяни мое слово, все-таки возраст. Когда женщина ревнует, она злится на тебя, а тут словно бы на себя.

Брент усмехнулся. Наконец-то он начинает оттаивать, все-таки спиртное сделало свое дело.

— Боюсь, Йоси-сан, мне скоро не только твое слово, а и вообще нечего будет поминать.

— А я говорю, она тебя любит, — упорствовал Мацухара.

Брент уставился в стакан. Наверное, с минуту в каюте слышался только ровный гул вспомогательных моторов: Встретившись наконец с глазами летчика, он увидел в них озабоченность. Надо ведь, за него переживает!

— Знаешь, Йоси-сан, такого друга, как ты, у меня в жизни не было. Вот я увидел твой «Зеро» над подлодкой и сразу понял: теперь, что бы ни случилось, мы прорвемся. Брент умолк, осененный новой мыслью. — Слушай, твои англичане отличные ребята.

— Ну так! Побольше бы нам отличных ребят. — Он поболтал в стакане золотистую жидкость. — Кого-то ведь надо сажать в пустые кабины.

— В Японии добровольцев хоть отбавляй.

— И не только в Японии. Теперь к нам рвутся пилоты из Франции, Америки, Германии… даже из Греции и Турции.

— Так ведь это же хорошо. Вот их и посадишь.

— Да, конечно. Но смешанная эскадрилья… не знаю даже. Гусь свинье не товарищ. Правда, на «Сифайры» грех жаловаться — хорошая машина. А теперь у нас есть еще «Грумманы».

— «Хеллкэт F6F»? И сколько? Один? Два?

— Эскадрилья. Двенадцать машин. А в них лучшие морские летчики США. Все добровольцы. Их уже зачислили в штат Департамента мемориалов.

— Когда они будут здесь?

— Через месяц, думаю. Они заканчивают обучение в Пенсаколе. — Йоси негромко хмыкнул. — Что-то вроде АДО наоборот.

— «Американский добровольческий отряд»? «Летучие тигры» из Китая?

— Угу. Я сам с ними дрался в сороковом и в сорок первом. Ирония судьбы!

Брент знал еще из первоначального опроса на борту «Йонаги», что Йоси Мацухара воевал в Китае и сбил три китайских самолета. Но с тех пор он ни разу не упоминал об этом в разговорах. Тема деликатная, он чувствовал, что летчик ее избегает. За мыслями о друге собственные беды показались уже не столь тяжкими.

— Да, действительно… — Он решил отвлечь Мацухару. — Скажи, Йоси-сан, а у тебя есть женщина?

Японец покачал головой и сделал большущий глоток из стакана.

— Не можешь забыть Кимио?

Йоси стиснул зубы.

— Я виноват в ее смерти.

— Что за бред?

Карие глаза грозно сверкнули.

— Не смей так со мной говорить!

— А ты болтай больше. Я тоже, между прочим, там был. Это я привел вас в засаду. Увязался за шлюхой, вместо того чтобы…

— Нет! Я должен был ее защитить, а не смог! Вместо меня ей всадили шесть пуль в грудь! — Он залпом осушил стакан.

— Тебя не переубедишь.

— Нет, Брент-сан, не переубедишь.

— До сих пор ищешь смерти?

— Адмирал Фудзита отказал мне в моей просьбе.

— И мне отказал.

— Ты-то тут при чем? Вот это действительно бред — американец делает себе харакири!

— Я думал, ты меня считаешь самураем.

— Считаю.

— Тогда это не бред.

Глаза Йоси потеплели.

— Может, и не бред, Брент-сан.

— Ты хочешь умереть там? — Брент потыкал пальцем в потолок.

— Разве есть лучшее место?

— Розенкранц и Ватц будут рады тебе услужить.

— Еще чего! Я первый их убью и только потом отправлюсь к предкам.

— Я бы тоже хотел удостоиться такой чести. — Бренту вдруг вспомнились слова Дэйл. — Мы живем в безумном мире, Йоси-сан.

— А мы и есть безумцы.

— Почему? Из-за того, что самураи?

— Не только. Просто наш образ жизни несовместим с «тачками», магнитофонами, кино… Адмирал даже телевизоры запретил.

— И это, по-твоему, безумие?

— Конечно. Мы не станем нормальными, пока не будем давиться за машинами, тостерами, видео, пока не задурим себе мозги наркотиками.

— Философия Камю.

— И Кафки.

Брент увидел, как загорелись его глаза. Вот и Фудзита после выхода из ледового плена набросился на книги и очень любит делиться с Брентом мыслями о прочитанном.

— Они знали, что пишут, — продолжал Мацухара. — Оба восставали против абсурдного существования, социальной несправедливости, невозможности самореализации. В особенности Кафка смотрел на мир как на враждебное, неуправляемое чудовище. — Он взял со стола маленький томик и любовно погладил его. В каюте Мацухары тоже все полки ломятся от книг.

— Кафка прежде всего бунтовал против тирана отца. Но в целом ты прав. Он чувствовал, что простой человек беспомощен перед властью имущих, которые взирают на всех свысока, словно с далекой галактики, и никогда не задумываются о судьбе других людей. Но это опять-таки было связано с отцом.

— В той или иной степени все мы бунтуем против отцов. И все-таки мне ясно одно: отец там или не отец, но Кафка открыл универсальную истину. Есть люди, от которых зависит вся наша жизнь. Миллионы лет они использовали нас, причисляя к самой древней профессии. Кафка очень точно описал наш мир, особенно в «Процессе», где он приходит к выводу, что самоубийство — единственно угодный Богу способ окончить жизнь.

— Еврейский самурай! — ухмыльнулся Брент.

— А что ты думаешь? Он вправду похож на нас.

— Значит, мы и есть нормальные люди.

— Стало быть, так, Брент-сан.

— Джозеф Хеллер поспорил бы с тобой.

— Автор «Поправки-22»?

— Да. По его мнению, вояки самый безумный народ.

— Но мы-то с тобой знаем, что он не прав.

— Еще бы! Ведь он не был знаком с Кафкой.

— Или с Каддафи, — добавил летчик.

Оба рассмеялись, чокнулись и выпили.

Йоси начал стучать ногтем по своему пустому стакану; тот зазвенел, как колокол.

— Слушай, Брент-сан, твой командир, Реджинальд Уильямс… между вами вроде кошка пробежала. Ты его недолюбливаешь?

И вновь Брента поразила его проницательность. Ведь в присутствии Мацухары они с Уильямсом едва словом перебросились. Брент почесал в затылке и сказал:

— Я его уважаю.

— Ты не ответил. Это не из-за цвета кожи?

— Ну что ты, Йоси-сан! Ты слишком хорошо меня знаешь, чтоб высказывать подобные предположения.

Брент поведал ему о своих отношениях с Уильямсом, о стычках из-за футбола, потом заговорил о застарелых комплексах негра, о юности, проведенной в Лос-Анджелесе, о смерти одного брата и тюремном заключении другого из-за наркотиков, о том, как Реджинальд потерял мать — единственного родного человека, — как учился в Университете Южной Калифорнии и стал полузащитником национальной сборной.

Йоси слушал и кивал.

— Помнишь, я ведь тоже из Лос-Анджелеса, только из западной части, где все расы перемешались. Я не чувствовал ненависти ни от черных, ни от белых, хотя мой отец и был дохо, японским иммигрантом, а дети дохо подвергались дискриминации. Он испытал на своей шкуре закон о запрещении въезда двадцать четвертого года, когда остальная его семья не смогла эмигрировать в Штаты. Оттого и отправил меня назад в Японию… Так вот, об Уильямсе… Мне кажется, он доволен своим старшим помощником, а еще больше — командиром ударной группы. И все же что-то в его глазах…

— Неуловимое, да?

— Когда я кружил над вами, он хотел меня подбить.

— Откуда ты знаешь?

— Каждый летчик знает, что нельзя кружить над боевым судном. — Он еще подлил в стаканы. — Но с другой стороны, как-то странно, чтобы на тебя направляли зенитки, когда видят твои опознавательные знаки. Ты из-за этого с ним повздорил?

— Чуть не убил!

Йоси засмеялся, поняв, что друг говорит правду.

— То-то был бы подвиг. Ведь он такой здоровый.

— Видимость была хорошая, я сразу тебя узнал. А он уперся рогом: огонь да огонь!

— И все же между вами нет настоящей вражды. Есть барьер, но и только.

Брент рассказал Йоси, в какой ужас пришел Уильямс, когда увидел, как они с Файтом расстреливают в воде уцелевших арабов.

— Но в Токийском заливе он совершил поворот на сто восемьдесят градусов, — добавил он.

— Когда застрелил того террориста?

— В тот момент он понял, что ничем не лучше нас, что способен на такую же «дикость», в которой обвинял меня и Файта.

— Такая «дикость» заложена в душе каждого мужчины. Урокам войны нет счета, что волоскам на ноге трехгодовалого теленка.

— «Хага-куре»! — догадался Брент.

— Так точно, мой юный друг. И в той же главе нас учат: «Самурай, забывающий про свой меч, да будет покинут богами и Буддой».

— Ну вот, теперь лейтенант Реджинальд Уильямс обнажил свой меч и уже не будет покинут ни богами, ни Буддой, ни террористами.

Йоси поднял стакан.

— Давай выпьем за странного человека, который, сам того не ведая, стал самураем. Уильямс умен и много знает.

Брент кивком подтвердил.

— Однако «человек, обладающий знаниями, но не достигший истинной мудрости, подобен слепцу с фонарем в руках».

Афоризм опять показался Бренту знакомым; он порылся в памяти и припомнил, откуда он.

— Почитываешь Бодхидхарму?

— Неужто и ты знаком с отцом дзэн?

— Я служу на «Йонаге» почти шесть лет. Достаточно, чтоб изучить доктрины синтоизма, буддизма, даже ислама. — Он отхлебнул из стакана и заговорил тоном университетского профессора: — Бодхидхарма был индийским проповедником, который принес дзэн в Китай в шестом веке. Дзэн означает «самопогружение». А созерцание вкупе с интуицией ведут к озарению.

— Молодец, Брент-сан. Ты времени даром не терял.

Брента удивило то, что у друга вновь проснулся интерес к религии. После гибели Кимио Мацухара забросил все догматы веры, заявив: «Там, в парке, боги покинули нас. Остались только демоны». И вдруг это внезапное увлечение дзэн. Хотя Брент считал буддизм атеистическим мировоззрением.

— Я рад, Йоси-сан, что ты вернулся к буддизму.

— Он мне подходит своей строгостью. Бодхидхарма был пурист, отвергал всяческие церемонии, письмена и прочие ловушки других сект. Так что я теперь поклоняюсь Бодхидхарме. Как адмирал Фудзита.

— Про Фудзиту я знаю, — улыбнулся Брент. — Он часами читал мне лекции. Говорил, что дзэн вполне вписывается в кодекс бусидо.

— Верно, Брент-сан. И не отнимает много времени.

Настала очередь Брента провозгласить тост:

— За Бодхидхарму!

Друзья опять чокнулись и выпили.

8

На утренний сбор штаба Фудзита приказал доставить двоих пленных, захваченных командой подводной лодки. Кроме японцев, на допросе присутствовали Брент Росс и полковник Бернштейн. С некоторым запозданием прибыли также Реджинальд Уильямс и Тяжеловес Файт. Они чуть не подрались с главным корабельным санитаром Эйити Хорикоси, и тот выпустил их из лазарета под страшную клятву вернуться сразу же после совещания. Оба очень обрадовались, узнав, что их суда уже в сухом доке, а команды в «зоне отдыха» — большом, напоминающем отель здании внутри докового ограждения, где развлечений хоть отбавляй: бассейн, бейсбольное поле, кегельбан, теннисный корт, бары и женщины.

Желающих увольняли в город, но только под охраной, группами по четыре человека. Появляться в районе Гинзы, где в прошлом году в «доме свиданий» убили двоих из команды «Йонаги», было строжайше запрещено. Впрочем, гостиничный комплекс в Йокосуке, судя по всему, стал хорошим заменителем. Брент слышал, как один старшина втолковывал рядовым: «Кому оно надо шкурой рисковать, когда тут есть все, что душе угодно: и карты, и сакэ, и бабы!»

Фудзита закрывал глаза на присутствие «легкомысленных женщин» (он настаивал на употреблении устаревшего термина), равно как и на телевизор, загадочным образом появившийся в маленьком карточном салоне, рядом с офицерской кают-компанией. Адмирал не раз говорил Бренту, что не учитывать «низменные запросы» людей, значит, оказывать пагубное воздействие на их боевой дух. Этот урок его заставили извлечь массовые самоубийства в бухте Сано.

Брент удивился, застав в командном пункте и командиров летных эскадрилий. Оказалось, Фудзита распорядился, чтобы Йоси Мацухара, Такуя Ивата и Йодзи Каи отложили отъезд в Токийский аэропорт до конца совещания. Туда были посланы заместители, но трое летчиков выказывали явное нетерпение. Однако Фудзита, от чьих глаз ничто не могло укрыться, не торопился открыть заседание. Он долго шептался о чем-то со своим секретарем Хакусеки Кацубе и старшим помощником Митаке Араи и в конце концов постучал пальцами по столу. Ропот сразу оборвался.

— Несколько деловых вопросов, прежде чем приступим к допросу пленных. — Адмирал нацепил очки, став похожим на филина, уткнулся в лежащую перед ним бумагу, затем перевел взгляд на Уильямса. — Лейтенант, начальник дока уведомляет меня о том, что «Блэкфин» будет готов к выходу в море меньше чем через три недели.

— Меньше чем через три недели? — повторил Уильямс, не веря своим ушам. — Да не может быть!

Старик усмехнулся.

— Японцы привыкли к неожиданностям и, если надо, творят чудеса.

Негромкие смешки. Старые японцы переглядывались и одобрительно кивали в ответ на остроумие командира.

— А команда, сэр? — спросил Уильямс.

— Мы пополнили список вашего личного состава квалифицированными кадрами.

Негр покосился на сидящего рядом Брента.

— А мой старпом… мистер Росс?.. Я бы хотел, чтоб он остался со мной.

Ответ последовал незамедлительно:

— Мне очень жаль, лейтенант. Он получит новый приказ.

— Я не подпишу. Такой приказ должен пройти через мои руки. Чьей властью…

— Моей властью, мистер Уильямс. Я лично отдаю ему приказы.

Уильямс привстал со стула, прежде чем Брент, протянув руку, успел его остановить.

— Я протестую, сэр! Лейтенант Росс мне нужен. Он мой старпом и командир боевой группы. Ваш приказ — это произвол и…

— Все приказы — произвол, лейтенант, — снова перебил Фудзита. — Пора бы вам это усвоить.

— Вы… Сэр, вы снижаете боеспособность моей подводной лодки.

Фудзита вдруг сменил тон на примирительный:

— Я вас вполне понимаю. «Блэкфин» отлично себя зарекомендовал. Однако мне приходится думать о боеспособности всего оперативного соединения или, как говорят у вас в Америке, «линейных сил». Официально лейтенант Брент Росс откомандирован на «Йонагу» в качестве связного ВМР, и он вернется к выполнению своих обязанностей. Мы лишились адмирала Аллена и коммандера Каррино. А у вас хороший подбор младших офицеров. Вы обязаны найти лейтенанту Россу замену среди своих людей. За время похода все они стали опытными подводниками, иначе вы были бы уже в лоне предков. А с обязанностями командира группы, думаю, все равно лучше вас никто не справится.

— Это верно, адмирал, — подтвердил Брент.

Уильямс рухнул на стул и стал теребить повязку на голове. Потом посмотрел на Брента, и лейтенант впервые увидел в его глазах не просто уважение, а дружескую теплоту.

— Извините, — пробормотал он. — Я все понимаю, адмирал. Конечно, мы справимся.

— Вот речь настоящего самурая.

Старый секретарь Кацубе, видимо, принял слова как руководство к действию и заголосил «банзай», разбрызгивая потоки слюны.

Фудзита потряс рукой прямо у него перед носом. В этот момент дверь отворилась, и младший лейтенант Асайти Кубо робко переступил порог.

— Господин адмирал! Прибыл контр-адмирал Уайтхед.

— Хорошо. Пригласите его.

Все поднялись, включая адмирала Фудзиту. Кацубе, вставая, зашатался и не упал только благодаря поддержке старшего помощника Араи.

Неся под мышкой небольшой чемоданчик, контр-адмирал Байрон Уайтхед по прозвищу «Забортник» вступил в командный пункт. Бренту он показался ниже ростом, толще и гораздо старше, чем он его запомнил. Много морщин, старческая походка, хотя Брент знал, что ему нет еще семидесяти. И все-таки впечатление он производил внушительное. Большой нос, выступающие скулы, тяжелая нижняя челюсть, выпуклый скульптурный лоб и шапка серебряных, зачесанных назад волос. Но вся его аккуратность и подтянутость кончалась прической; форма сидела мешковато на грузном теле; галстук сбился набок.

Судя по всем повадкам, в молодости это был человек атлетического сложения, но с годами обрюзг от неподвижного образа жизни и, видимо, от переедания. Под мундиром явственно обозначилось брюшко. Серые глаза глядят строго и чуть настороженно; взгляд полностью сконцентрирован на Фудзите. Брента он то ли не заметил, то ли не узнал.

Адмиралы обменялись приветствиями, потом Фудзита представил свой штаб; каждый японец почтительно кланялся. Когда очередь дошла до Брента, Уайтхед расплылся в улыбке и протянул молодому лейтенанту руку.

— Брент! Какая встреча! — У него был характерный акцент выходца со Среднего Запада. — Жаль Марка Аллена. Таких людей мало на свете.

— Думаю, больше нет, — сказал Брент.

— Да уж!..

Контр-адмирал поздравил Уильямса с успешным завершением похода и, по знаку Фудзиты, подошел к стулу рядом с ним. Но не сел.

— У меня донесение, сэр.

— Слушаю вас.

Уайтхед вытащил из чемоданчика бумаги, вывалил их на стол. Нацепил на нос старомодные очки в роговой оправе.

— Эту щекотливую информацию мы не решились передавать по радио. К тому же «Синий Альфа» запеленговали арабские основные стойки, и он будет заменен «Зеленым Гамма» только в двадцать четыре ноль-ноль по Гринвичу. — Уайтхед выдержал небольшую паузу… — Сегодня на заводе отравляющих газов в Рабте вспыхнул пожар.

Послышался взволнованно-счастливый ропот.

— Предприятие разрушено почти полностью. Каддафи считает, что это диверсия Запада.

— Откуда у вас такие сведения? — спросил Фудзита. — У вас же нет шпионских спутников и АВАКСов над Северной Африкой.

Уайтхед загадочно улыбнулся.

— Из французских источников. От агентов в Чаде.

— Они надежны?

Контр-адмирал кивнул.

— В большинстве своем.

— В большинстве своем! — недовольно проворчал Фудзита. — Мы не будем полагаться на агентов, которые в меньшинстве своем могут оказаться ненадежными. Каддафи способен подпустить фальшивку в качестве прикрытия. Мы вырвем этот сорняк с корнем!

— То есть?

— Я объясню позднее, адмирал Уайтхед. Продолжайте, прошу вас.

Контр-адмирал вздохнул, и все приготовились услышать плохие новости.

— Сегодня в пять часов тридцать минут авианосец класса «Эссекс» был замечен нашей атомной подводной лодкой «Лос-Анджелес» у западного входа в Малаккский пролив. Его сопровождают три «Джиринга». Идут на тридцати узлах. Через несколько дней достигнут атолла Томонуто.

— Таким образом, на атолле будет два авианосца, два крейсера и шесть эсминцев, — заключил Фудзита.

— Да, адмирал. Именно так предполагает ВМР. — Уайтхед поправил очки. — Но это еще не все… У арабов, как выяснилось, имеются значительные запасы новой взрывчатки. Называется «семтекс» — без цвета и запаха. Производят ее в Чехословакии на химическом комбинате в Восточной Богемии. Семи унций, или двухсот граммов, оказалось достаточно для того, чтобы взорвать в прошлом году над Англией DC—6 компании «Панамерикэн». Восемьдесят два человека на борту погибли. Операцию провел Абу Нидал с его Фатахским революционным советом. Ему, видите ли, не понравилось, что Англия готовит пилотов к отправке на «Йонагу» и в отместку он уничтожил невинных граждан — в том числе женщин и детей. Надо иметь в виду, что несмотря на открытую войну, которую арабы ведут против нас, активно действуют и террористические группы. Абу Нидал среди них самая крупная величина.

Бернштейн снова подтвердил блестящую осведомленность израильского разведывательного аппарата, сидящего на бюджете, которого ЦРУ не хватило бы даже на скрепки.

— Абу Нидал — это подпольная кличка. Настоящее его имя Сабри Халиль эль-Банна. Родился в Яффе, возраст пятьдесят два года. Своему ремеслу обучался вместе с Ясиром Арафатом в ООП, но порвал с ним из-за того, что Арафат, по его мнению, «чересчур либеральничает с евреями». — Бернштейн дождался, когда утихнут смешки. — Это настоящий шакал, убивает без разбору и пытается привлечь к своим преступным вылазкам внимание мировой общественности. Чем шире огласка — тем больше почет. Сейчас проживает в Триполи и является вторым после Кеннета Розенкранца фаворитом Каддафи.

Брент увидел, как вмиг окаменела лицо Мацухары.

— Опять этот Розенкранц ! — прошептал Йоси, выплюнув имя как самое что ни на есть непристойное ругательство.

— Мы прижмем его, Йоси-сан, — тихо пообещал Брент, но пилот лишь уперся невидящим взглядом в переборку.

— И сколько у Каддафи этого семтекса? — поинтересовался Фудзита.

Бернштейн заглянул в записи.

— По нашим оценкам, не менее тысячи тонн.

Фудзита поднял обе руки, чтобы умерить поднявшийся шум.

— Его можно заложить в бомбы и торпеды?

— Да, сэр. Они как раз работают над этим.

— А-а, только в проекте. Иными словами, взрывчатка еще не прошла испытания.

Уайтхед кивнул, снял очки и устало потер переносицу.

— Далее… у меня есть донесения от наших агентов из Кувейта и Бахрейна о том, что танкер «Нафуза» водоизмещением в сто тысяч тонн производит погрузку высокооктанового топлива в иранском порту Бушир. Его отправка на Томонуто и, возможно, на Марианские острова ожидается через неделю.

Фудзита встал, повернулся было к карте, но передумал.

— Зачем отправлять авиационный бензин из Персидского залива, когда его можно доставить из Баликпапана в этой… как ее… Индонезии. Оттуда намного ближе.

— Дело в том, что арабы поставили на все свои истребители и на некоторые бомбардировщики новый двигатель «Валькирия» производства «Даймлера-Бенца». А он требует специального горючего высокого качества, недостижимого на нефтеочистительных предприятиях Баликпапана. Вспомните, два года назад арабские крейсеры обстреляли их по выходе в море Сулавеси.

— А мы потопили их крейсеры в Южно-Китайском море, — добавил Фудзита.

— Банзай! — грянул дружный хор.

Фудзита все-таки подошел к карте и заговорил с Уайтхедом не отрывая от нее глаз:

— Какова скорость хода «Нафузы»?

— От двенадцати до тринадцати узлов, сэр. В порту ее охраняют два «Джиринга». Видимо, они же будут ее сопровождать.

Фудзита ткнул указкой в точку на Персидском заливе и, бормоча себе под нос, провел оттуда линию на юг и восток; остальные внимательно следили за указкой, которая остановилась у атолла Томонуто.

— Если они пойдут кратчайшим путем на двенадцати-тринадцати узлах, то это двенадцать тысяч километров, или семь с половиной тысяч миль. Около тридцати дней пути. — Он обернулся, на лице его застыло подобие улыбки. — Это хорошо, господа! Боги благоволят к нам. Агент ЦРУ Дэйл Макинтайр сказала, что три их «Джиринга» находятся в доках Сурабая.

— Дэйл Макинтайр? — Глаза Уайтхеда сузились.

Брент невольно подался вперед. Уайтхед знает Дэйл? И почему он так переменился в лице при упоминании о ней?

— Она что, была на борту «Йонаги»? — расспрашивал контр-адмирал.

Фудзита махнул рукой, словно отгоняя муху.

— Да. Была. Но больше не будет. Вернемся к эсминцам в Сурабае. Этот вопрос имеет для «Йонаги» решающее значение.

Уайтхед опять порылся в бумагах и достал соответствующую.

— Они должны быть готовы к выходу в море через пять недель.

Фудзита сжал губы.

— Следовательно, все оперативное соединение выйдет в море через шесть недель. А что у арабов с материально-техническим обеспечением?

— По вчерашним данным, нефтеналивное судно и три самоходные баржи стали на якорь у Томонуто.

— Вместе с авианосцем «Рамли эль-Кабир», двумя крейсерами и тремя «Джирингами». Мисс… э-э… ЦРУ нам доложило.

— Для массированной атаки у них достаточно дизельного топлива, — сообщил Уайтхед. — Однако запасы бензина уже на исходе, поэтому способность арабов наносить концентрированные удары с воздуха под вопросом. Им совершенно необходимо, чтобы танкер «Нафуза» прибыл на Томонуто через шесть недель.

Фудзита постучал по столу указкой.

— Все сходится. Надо потопить танкер. — Он нацелил указку на Уильямса. — Это задача для подводной лодки.

Реджинальд выпрямился, лицо его просветлело. Он встал, указал пальцем на карту.

— Если через три недели моя лодка будет готова, мы сможем патрулировать в море Сулавеси, у северного входа в Макасарский пролив. Дождемся, когда он подойдет и аккуратненько его подцепим.

Брент внес свою лепту в оглушительное «банзай».

Фудзита довольно долго размышлял, устремив взгляд на карту.

— Хороший план, мистер Уильямс. Однако же они не дураки. А умный капитан будет избегать узких мест, где можно нарваться на подводную лодку.

— Арабы не умеют думать, — возразил Уильямс.

— Капитан танкера — американец, по имени Гэри Кун, — вмешался Уайтхед. — Очень опытный моряк. Много лет служил на нашем флоте.

Уильямс, Брент и Файт переглянулись. У всех в глазах читались гнев и унижение. Неужели все можно купить за деньги?

— Кун участвовал во Второй мировой войне, — продолжал Уайтхед, — и географию знает, будьте уверены. Думаю, он пойдет Южно-Китайским морским путем, который длиннее, но безопаснее.

Фудзита вперил взгляд в командира подлодки.

— Вы сможете быть у Томонуто через четыре недели. Если «Нафуза» изберет более длинный путь, то времени у вас и подавно будет достаточно. Танкер с его большой осадкой наверняка войдет с юга, где вы и встретите его торпедами.

— Подступы к атоллу охраняются, — заметил Брент. — Один эсминец патрулирует у самого входа, другой держит гидролокаторную линию за милю в открытом море. В таких условиях атаковать трудно. Подводная лодка будет одна против четырех эсминцев со всеми их сонарами и электроникой.

— А кто сказал, что воевать просто, мистер Росс?

— И потом, — подхватил Уайтхед, — наши атомные подлодки несут вахту близ Персидского залива, в Индийском океане, в море Сулавеси и Южно-Китайском море. Они будут докладывать обо всех арабских и неарабских передвижениях.

Уильямс довольно потирал руки.

— Конечно, будет нелегко, но даю вам слово, мы пригвоздим эту… мать, — пробормотал он вполголоса.

Брент улыбнулся, глаза Фудзиты тоже лукаво сверкнули. Старому адмиралу явно нравился чернокожий верзила.

Но тут в разговор вступил командир эскадрильи пикирующих бомбардировщиков Такуя Ивата. На лице его застыла насмешливая гримаса.

— Если лейтенант считает задание слишком трудным, поручите это мне, адмирал. Мои пикирующие не только потопят танкер, но и уничтожат все оперативное соединение на Томонуто. — Он подбоченился, изображая из себя презирающего опасность самурая по примеру своего учителя Юкио Мисимы. — Вы только подвезите нас километров на двести, и уверяю вас… — небрежный кивок в сторону Уильямса, — никакой «Блэкфейс» вам не понадобится…

Уильямс взревел как раненый зверь и вскочил. Бернштейн, Мацухара, Файт и Уайтхед хором напустились на Ивату, но тот не удостоил их и взгляда.

Брент понял, что оговорку лейтенанта Тадайоси Коги уже разнесли по негласному судовому телеграфу, и она очень понравилась таким, как Ивата.

— Вы подлец! — крикнул Брент командиру бомбардировщиков.

Фудзита прислонился к переборке с видом стороннего наблюдателя. Значит, пускай опять все идет своим чередом? Пускай заседание штаба превратится в уличную потасовку?

Но на сей раз адмирал довольно быстро принял решение, его негромкий голос перекрыл все крики:

— Хватит! Всем сесть!

Кипящие от гнева противники уселись на стулья.

— Я уже говорил и повторяю снова: прежде чем убивать друг друга, мы должны одолеть наших врагов. — Он строго глянул на Ивату. — Лейтенанта Уильямса уже второй раз оскорбляют подобным образом. Первый был явным недоразумением, но я отнюдь не убежден в этом случае с вами, подполковник. Запомните: еще один расистский выпад — и вы будете примерно наказаны. Я обещаю разжаловать любого офицера, который позволит себе оскорбления на этой почве. Если между вами нет согласия, умейте бороться достойно, как подобает джентльменам и самураям.

Уильямс не сводил взгляда с Иваты.

— Прошу простить, адмирал, — проговорил он с натянутым спокойствием, — но я в состоянии сам защитить свою честь и оставляю за собой право ответить на оскорбление в схватке один на один.

— Разумеется, мистер Уильямс, — кивнул Фудзита. — Я всегда удовлетворяю подобные просьбы, поскольку защита чести является основным правилом бусидо.

— К вашим услугам! — рявкнул Ивата.

— Я готов! — ответил Уильямс, опираясь на спинку стула.

— Нет! — отрезал Фудзита. — Когда мы сокрушим джихад — не раньше. — С явным намерением сменить тему он, усевшись в кресло, обратился к полковнику Бернштейну: — Скажите, полковник, израильские оборонные позиции укреплены?

Израильтянин понял его мотивы и быстро передвинулся к карте Ближнего Востока, поблескивающей под прозрачной пленкой.

— Благодаря вмешательству «Йонаги» и четырем двенадцатидюймовым орудиям броненосца береговой обороны «Микаса» линия фронта стабилизировалась. — Он взял красный фломастер и сделал пометку на пленке. — Вот здесь проходит Линия Бен-Гуриона из тяжелых бетонных фортов с перекрывающимися секторами обстрела. Она сопоставима с немецкой Линией Гинденбурга в прошлой войне, поскольку арабы до сих пор мыслят старыми наступательными категориями.

Фломастер переместился на средиземноморское побережье, в район Газы, сдвинулся к востоку от Эль-Халиля, где четыре года назад бомбардировщики «Йонаги» сокрушили арабские танки, севернее Иордании к сирийской границе и Голанским высотам, потом повернул на запад и захватил Эль-Хуснию. Наконец, пройдя южнее Ливана, линия достигла Хайфы. Израильтянин повернулся к столу.

— Каддафи в основном занят «Йонагой», поэтому перебросил большинство своих войск, кораблей и самолетов в западный регион Тихого океана. Таким образом, израильские ВВС все еще удерживают небо над Линией Бен-Гуриона.

Лейтенант Йодзи Каи, командир эскадрильи бомбардировщиков-торпедоносцев, впервые подал голос:

— Бойше вухсох миионов аабов пуохив чехыех миионов изуаийхян?

— Верно, лейтенант. Однако же некто Адольф Гитлер научил нас драться. — Он показал на карту. — Арабы положили четверть миллиона человек только в бессмысленных фронтальных наступлениях на наши позиции.

— Значий, вы чувсвуехе себя увеенно? — спросил Каи.

Бернштейн покачал головой.

— Уверенность — роскошь, которую ни один израильтянин не может себе позволить. Я бы сказал иначе: мы полны решимости поднять цену так высоко, что арабы десять раз подумают, прежде чем обрушить на нас свой джихад.

— Аабы впеувые объеиниись с оиннацахого века, — заметил Каи.

Фудзита засмеялся.

— Да. Им нужен махди… в мусульманской традиции ожидаемый мессия, духовный вождь.

— И Каафи пехенует на эху уой!

— Не только претендует, но у него это даже получается.

— Но аабские свауы губоко укоениись, независимо от мессии.

В смехе Бернштейна не чувствовалось и тени юмора.

— Иорданцы ненавидят сирийцев, которые ненавидят иракцев, которые ненавидят египтян, которые ненавидят ливанцев, и все они по отдельности ненавидят иранцев, поскольку те не арабы, а персы. Одна ненависть переплелась с другой так тесно и так давно, что никто уже не помнит, из-за чего она возникла. Это стало образом жизни арабов, ведь их любимое занятие убивать.

— Охнако же они охсхавии ее.

— Не отставили, а перенесли на другой объект — союз евреев, японцев и американцев.

Уайтхед, Файт и Брент Росс усмехнулись. Уильямс хранил молчание и грозно косился на Ивату.

Фудзита нетерпеливо постучал по столу.

— Адмирал Уайтхед, у нас есть сведения, что на Тиниане базируется шесть «Супер-Констеллейшнов». Тяжелые транспортные самолеты переделаны в бомбардировщики и представляют серьезную угрозу для «Йонаги». У ВМР есть какая-либо информация на сей счет? Наши дозоры и наблюдатели на Агвиджане сообщают, что ни одно судно снабжения не входило в гавань Сайпана, с тех пор как «Блэкфин» потопил «Гефару».

Контр-адмирал кивнул.

— Разумеется, они не рискнут послать транспорты без воздушного прикрытия. Дальность Me-109 всего шестьсот миль. Наверняка они опасаются ваших «Флетчеров», что патрулируют между Томонуто и Марианскими островами, — особенно после того, как кэптен Файт атаковал «Тубару».

— И все же у них есть «Супер-Констеллейшны».

— Всего шесть штук, адмирал. Они могут держать их в полной боевой готовности для бомбардировок, и в то же время вести наблюдение во всех секторах. Есть еще кое-что… Арабы сильно пострадали от вашей субмарины, мистер Уильямс. А теперь в действие введены четыре ее сестры. К тому же мы распространили слух, что Департамент мемориалов закупил еще три подлодки и собирается направить их в Тихий океан.

Все довольно рассмеялись.

— Кто же в такой ситуации решится посылать транспорт без сопровождения? — Уайтхед указал на карту Ближнего Востока. — К «Нафузе» тоже приставили два «Джиринга».

— В прошлом году они подвозили снабжение на подводных лодках.

— И сейчас тоже. — Американец вытащил еще одну бумагу из чемоданчика. — Два года назад русские продали Каддафи десять дизель-электрических подводных лодок типа «Зулус».

— Прошу вас, адмирал, сообщите их характеристики. В штабе есть новые люди.

Уайтхед помахал листком.

— Разумеется, сэр. Прежде всего Каддафи настоял, чтобы его подлодки обслуживали только арабы… Нечто вроде подводного джихада. Это обернулось катастрофой. Никто не научил команды обращаться с техникой, многие не умели читать и потому даже не заглядывали в инструкции. Словом, четыре лодки погибли в результате несчастного случая. Одна, к примеру, погрузилась с открытым впускным клапаном. Это случилось на мелководье, едва они отошли от Триполи. Три другие бесследно исчезли, выполняя учебные походы. Но Каддафи закупил еще несколько старых немецких лодок, и шесть русских пока на ходу.

— «Зулус» тоже старая немецкая конструкция, — заметил Фудзита.

— Да, сэр. Русские построили двадцать шесть лодок в начале пятидесятых годов, а потом свернули эту программу и перешли на строительство атомных. — Уайтхед уткнулся в документ. — Значит, так… Длина двести девяносто футов, ширина двадцать четыре, три дизельных двигателя типа 37D мощностью в шесть тысяч лошадиных сил, три электромотора. Скорость шестнадцать на поверхности, двенадцать на глубине, десять торпед или тридцать шесть мин. Дальность двадцать тысяч миль при средней надводной скорости восемь узлов. По уточненным сведениям, все лодки в настоящее время используются как транспорты для сайпанского и тинианского гарнизонов. Показали себя неплохо — подвозят топливо, боеприпасы, живую силу и даже легкую артиллерию.

Фудзита дернул себя за белый волос.

— Но большие грузы они переправлять не могут.

— Нет, конечно.

— Тогда пускай укрепляют старые блокгаузы, окапываются и чистят пушки. Их корабли мы потопим, гарнизоны останутся без снабжения и со временем будут стерты с лица земли.

— Банзай!

Фудзита вскинул руку, словно бы в нацистском приветствии, и крики смолкли.

— Все. Пора допросить пленных. — Он повернулся к рядовому, тихо, как мышь, сидевшему за установкой связи. — Писарь Накамура, введите немца.

Здоровенного немца втолкнули, поставили у стола, и он во все глаза уставился на Фудзиту. В помещении повеяло жгучей ненавистью.

— Вы Конрад Шахтер, — констатировал японец.

Немец горделиво приосанился.

— Hauptmann Konrad Schachter, Sechste Bombardement Geschwader!

— Прошу говорить по-английски, — не попросил, а приказал Фудзита.

— Капитан Конрад Шахтер, Шестая эскадрилья бомбардировщиков, — перевел немец.

— Где базируетесь?

Тот обвел своих врагов дерзким взглядом и небрежно бросил:

— В Валгалле!

Охранник со всей силы ударил его в толстый живот; немец сложился пополам, изо рта потекла слюна. Уайтхед и Уильямс ошарашенно переглянулись. Брент, Бернштейн и Файт хмыкнули вслед за старым японцем.

Отдуваясь, Шахтер выпрямился.

— Так вот как вы соблюдаете Женевскую конвенцию!

Переборки командного пункта задрожали от хохота.

— Япония ее не подписывала, — сообщил Фудзита. — Разве Германия входит в Женевскую конвенцию?

Бернштейн поднял руку, прося слова. Рукав сполз, обнажив шестизначный номер на запястье. Немец тут же углядел татуировку, и несмотря на боль, глаза его загорелись новой злобой.

Фудзита кивнул израильтянину. Прежде чем заговорить, полковник заглянул в свои записи.

— Прежде вы служили в люфтваффе в чине лейтенанта авиации?

Прерывисто дыша, немец вздрогнул, побагровел, и по лбу его заструился пот.

— А тебе откуда все известно, еврейская свинья?

Фудзиту сразу же увлек поединок между участниками самой страшной трагедии века, а может быть, и всех времен. Уж теперь-то он определенно даст излиться застарелой ненависти, словно кипящей лаве вулкана.

— У нас имеются досье на всех ваших соратников по геноциду. Сегодня утром я просмотрел ваши данные на компьютере. — Бернштейн показал распечатку. — Вы родились в Мюнхене в тысяча девятьсот двадцать девятом году, сын партийного функционера Фридриха Шахтера, назначенного по личному приказу Гитлера бургомистром Бад-Вальдека. В одиннадцать лет вы вступили в Гитлерюгенд, где прославились своей преданностью фюреру и третьему рейху. В пятнадцать лет вас, несмотря на юный возраст, приняли в летную школу.

— А ты, как я погляжу, был у нас в гостях, Yuden Scheibe[21], — немец кивнул на татуировку полковника. — Погоди, мы еще доведем дело до конца.

— Я с отличием закончил школу в Освенциме. Собственно, из всего выпуска один и остался — остальных вы сожгли. Мой отец, мать, брат, сестра, все мои соседи по Варшавскому гетто стали участниками вашего Endlosung[22] и отведали Циклона Б.

— Ты-то как выкарабкался, Untermensch?[23]

Нахальство немца приводило всех в замешательство. Может, он уже считает себя покойником и ему все равно?

— Я служил у вас зубным техником. Вырывал для вас золотые коронки в маленьком кабинете между второй газовой камерой и главным крематорием. Даже отец стал моим пациентом, — спокойно пояснил израильтянин, и Брент в который раз поразился его самообладанию.

Немец обвел взглядом остальных и презрительно скривился, увидев Уильямса.

— Bin Neger.[24] Ein Neger und ein Yuden Scheibe! — Он тряхнул головой и продолжал куражиться: — Здесь, как я погляжу, одни свиньи собрались! Тебя, Neger, что, тоже обрезали? — с шутовской любезностью обратился он к Уильямсу.

Ивата захохотал над новым яростным воплем Уильямса; Брент инстинктивно схватил черного великана за плечо.

— Скотина! — выругался Уильямс. — Я б тебе яйца отрезал, да небось нету их у тебя. Ты, может, ослеп? Здесь тебе не бабы и не детишки, чтоб так хорохориться.

Бернштейн прервал его, опять заглянув в распечатку:

— Итак, вам было всего пятнадцать, когда вы вступили в люфтваффе?

Шахтер отозвался с заметной гордостью. Ему приятно быть в центре внимания, подумал Брент.

— Я самый молодой летчик, когда-либо летавший во славу третьего рейха. В сорок пятом служил в составе истребительного соединения генерала Адольфа Галланда и летал на Me-262.

— «Мессершмитт-262», — задумчиво повторил Файт. — Первый реактивный истребитель.

— Сбил два ваших В—17. Жаль, мало. Моя бы воля, я б не только жидов, но и свиней-янки перебил. — Он ухмыльнулся, увидев разгневанные лица Брента, Реджинальда и Файта.

Фудзита, выйдя из терпения, пристукнул по столу. Даже ему надоело терпеть наглость немца.

— Капитан Шахтер, нам известно, что вы летели с Тиниана. Мы также знаем, что на Марианских островах находится около тридцати истребителей, десяток Ju-87 и шесть «Супер-Констеллейшнов». Нам необходимо знать, когда и в каком количестве вы ожидаете пополнение. Сколько войск размещено на Сайпане и Тиниане, какая артиллерия и какого калибра.

Немец несколько секунд молчал, глядя на адмирала. Одутловатое лицо было непроницаемо. Потом выпятил губу, и жирные щеки затряслись от беззвучного смеха.

— А сколько нужников мы построили — не желаете узнать?

Фудзита резко выбросил вперед руку, и двое охранников набросились на немца. Шахтер завизжал от боли и опрокинулся на стальной настил. По знаку Фудзиты его выволокли из командного пункта.

— Он будет казнен? — спросил у адмирала Бернштейн.

— У вас есть возражения?

— Да.

— Вот как?

— Казнь — слишком мягкое наказание для него.

— Что вы предлагаете?

— Предоставьте его мне, адмирал.

Фудзита улыбнулся.

— Я рассмотрю вашу просьбу, полковник. Но учтите, того, что случилось более сорока лет назад, уже не повернуть вспять. Мне понятна ваша тяга к возмездию — оно священно для самурая. Но убить Шахтера вы сможете только раз — этим не отомстишь за гибель шести миллионов. Помню, в восемьдесят четвертом, во время нашего похода в Средиземном море я удовлетворил вашу просьбу встретиться один на один с другим немецким пленным… как уж его…

— Капитан первого ранга Вернер Шлибен, — подсказал Брент. — С ливийского грузового судна «Зила», которое мы потопили в Токийском заливе, когда оно пыталось нас подорвать. Они дрались на вакидзаси в храме Вечного Спасения.

— Да, именно так, — подтвердил Фудзита. — И вы, если помните, убили Шлибена.

— Как я могу забыть? — проговорил израильтянин.

— Вы мастерски разделались с ним, полковник, — продолжал Фудзита. — Но потом сами сказали, что за гибель миллионов отомстить нельзя, что это может быть только уроком.

— Я помню.

— Так зачем повторять бессмысленные уроки? Ведь вы можете лишиться жизни.

— Вы все правильно говорите, адмирал. И тем не менее… — он посмотрел на свои ладони, — мне бы хотелось убить его вот этими руками. Прошу вас рассмотреть мою просьбу.

— Я уже обещал, полковник. Но не забывайте: вы нужны нам и своей стране. — Старик повернулся к писарю Накамуре. — Приведите араба.

В сопровождении двух конвоиров вошел сержант Хай Абу эль-Сахди. Этот вел себя поскромней, но в черных глазах тоже светился вызов, а при взгляде на Бернштейна его передернуло от омерзения. Израильтянин сразу ощетинился.

Фудзита спросил у араба имя, звание, род занятий. Араб отвечал с готовностью и сразу подтвердил, что его эскадрилья вылетела с Айлей-Филд на Сайпане. Затем последовали те же самые вопросы о количестве и способах доставки пополнения.

Перебирая свои четки и на разные лады призывая Аллаха, смуглый коротышка испуганно воззрился на Фудзиту.

— Все больше на подводных лодках. Кораблей уже давно не было. — Араб перевел взгляд на Бернштейна, и в глазах вновь заплясали искорки ненависти. — Итбах эльяхуд! — крикнул он.

Японцы недоуменно переглянулись.

— Смерть евреям, — спокойно пояснил Бернштейн. — Старая песня арабских коммандос.

Японцы, разумеется, знали, какой дискриминации евреи подвергались и подвергаются во всем мире, но никто из них не был подготовлен к той гипертрофированной ненависти, какую выливали на Бернштейна Конрад Шахтер и Абу эль-Сахди. У них есть все основания ненавидеть японцев, но они свою ненависть целиком переносят на еврея! Бернштейн же принимает ее с удивительным хладнокровием, как будто имеет дело с бытовыми, наскучившими проблемами.

— Благодарю, — небрежно заметил он. — Это для нас великая честь. Вы бывали в Мекке, сержант? Почтили пятый столп мудрости Магомета?

Араб гордо вскинул голову.

— Я заслужил прозвище Хай десять лет назад, когда совершил паломничество в Мекку из своей деревни Бир-Нахелла. А еще я молился в мечетях «Куббат ас-Сахра» и «Аль-Акса»[25], яхуд. — Он потряс кулаком. — Смерть иудеям!

— Капитан Конрад Шахтер был командиром вашей эскадрильи? — перебил Фудзита.

Араб дернул себя за ус.

— Из-за этого ишака нас и сбили.

— Он единственный немец у вас?

— Так, адмирал.

— Вы недолюбливаете немцев?

— Только Шахтера. Других уважаю. Они помогают нам убивать иудеев! — Он ткнул пальцем в Бернштейна.

Полковник откликнулся все тем же бесстрастным тоном:

— Бир-Нахелла… Как же, знаю. Убогая деревня в двадцати километрах к юго-западу от Иерусалима. Вы там выросли?

— Да, яхуд.

— Значит, вы никогда не видели зеленой травы, игрушек, цветов, улиц, не заваленных верблюжьим и ослиным навозом, библиотеки, музея, кино, бассейна, туалета, больницы, автомастерской, доильного аппарата для ваших коров, трактора, электричества, живописи. Вы и ваши земляки веками жили как бродячие собаки, а вините за свою тупость и лень евреев.

— Пусть тысяча скорпионов ужалит твою мать промеж ног, яхуд!

Лицо Бернштейна оставалось спокойным как иконописный лик. Зато у араба усы встали торчком от ярости.

— Я не бродячая собака, не тупой феллах! Я — слуга Магомета. Мои предки вышли с Аравийского полуострова, они были хранителями священных храмов Мекки! Да, в моей деревне ничего этого нет, но кто нас туда загнал? Вы в сорок восьмом отняли наши земли, захватили священную столицу Палестины — Иерусалим!

— Глупости!

Потрясая кулаками, араб выкрикнул древнеримское проклятие, усвоенное его предками:

— Да сгинет Иудея! Да будут прокляты враги Аллаха и рода человеческого! Аллах Акбар! Вы подделали священные письмена! Авраам был не иудей, а мусульманин. Вы отвергаете Иисуса, а его послали на Землю мусульмане и спас Аллах, чтобы он стал его пророком. Вы поубивали всех пророков! Вы — гнусные черви, которые не имеют права называться народом. Тора — сущее беззаконие, нарушение заветов Аллаха! Магомет наложил на вас вечное проклятие! Ислам есть высшая, истинная вера. Правда Корана восторжествует над неверными! — Он обвел глазами аудиторию и поднял руку, словно мулла, раздающий благословение. — Во имя Аллаха, великодушного и милосердного, мы всегда будем бороться с лживыми верованиями и заблудшими народами, ибо только Аллах учит чистоте помыслов и святости цели.

Японцы и американцы изумленно переглядывались. Никто не ожидал такой проповеди от убогого араба.

А Бернштейну его речи, казалось, доставили истинное удовольствие. Должно быть, он из чисто спортивного интереса втянул пленного в дискуссию.

— У израильтян есть поговорка: «Одно слово мудреца стоит сотни слов дурака». Вы родились в Бир-Нахелле, потому что в мае сорок восьмого года арабские государства совместно выступили против нас. Именно их армии согнали с мест полмиллиона несчастных феллахов. Вас принесли в жертву королю Иордании Абдулле и его Арабскому легиону. Теперь число таких, как вы, увеличилось до двух миллионов. Вы гневаетесь на ООН, на Израиль, а тем временем ваши мухтары и эфенди обкрадывают вас. Вы заритесь на территории, поднятые нами из руин, на земли, которые из века в век топтали ваши козы, а вы и капли пота над ними не пролили… Да никогда, — он постучал по столу, — слышите, никогда вам их не получить!

— Ханаан — арабская земля. Осия выкрал ее для иудеев.

— Ничего подобного. Даже в средние века, в зените своей силы и славы, арабы селились в Мекке, Багдаде, Каире и Кордове. И никогда — в Иерусалиме, который вам угодно именовать Ханааном. Почему за четыреста лет турецкого владычества арабы не предприняли ни одной попытки отвоевать его? Да потому, что ни ваша вера, ни ваше происхождение не были с ним связаны. А нынешние ваши претензии насквозь лживы.

— Ну довольно, — вмешался Фудзита и приказал охранникам: — Отведите пса обратно в конуру.

— Старый феллах! — вскипел Абу эль-Сахди. — Червяк, вскормленный верблюжьей мочой вместо молока!

Узкие глаза Фудзиты сверкнули, он тихо пригрозил:

— Я ведь могу и язык отрезать.

Араб и бровью не повел.

Брент ожидал, что охранники и этого вздуют, но сигнала от Фудзиты не последовало. Он молчал, глядя на пленного, а тот не мог отвести глаз от лица Бернштейна. Наверно, старому адмиралу понравилась убежденность араба — во всяком случае, он такого не ожидал. А Брент, наблюдая поединок Абу и Бернштейна, чувствовал, как вокруг него сгущаются ядовитые пары ненависти, и все больше убеждался, что этому нет и не будет конца.

…Офицеры стали расходиться: Реджинальд Уильямс и Джон Файт — в лазарет, Мацухара, Ивата и Каи — в аэропорт, старший помощник Митаке Араи и секретарь Хакусеки Кацубе — в каюту адмирала, главный механик Йосида — в машинное отделение, командир артчасти Нобомицу Ацуми — в док, где разгружали привезенные 25-миллиметровые орудия. Бренту не терпелось обследовать БИП и оборудование связи. Однако на офицерской палубе его задержал контр-адмирал Уайтхед.

— Есть минутка, Брент? Мне надо с тобой поговорить.

Он кивнул на дверь каюты, где прежде жил адмирал Марк Аллен. Тон был вежливый, но твердый, даже властный. И лейтенанту ничего не оставалось, как подчиниться.

Адмиральская каюта гораздо просторней и комфортабельней его собственной. Кроме широкой койки с ночным светильником, в одном углу обитый кожей стул, в другом столик с пишущей машинкой. Справа открыта дверь в кабину душа с огромным зеркалом. Центр занимает внушительный стол с четырьмя стульями. Здесь можно устраивать небольшие совещания. Уайтхед открыл оба иллюминатора и впустил в каюту солнце и свежий воздух. Вместе с ними вливались шумы ремонтного дока. Брент, получив приглашение хозяина, уселся за стол; Уайтхед устроился напротив.

— Что-нибудь выпьешь? — Он указал на бар, привинченный к переборке.

— Нет, сэр, спасибо. Так рано не пью.

— Я тоже.

Контр-адмирал поздравил его с успешно выполненным заданием и заговорил о близкой дружбе с Порохом Россом. Потом они помянули добрым словом покойного Аллена.

— Один я остался из нашей неразлучной троицы! — вздохнул пожилой офицер. — Как тебе известно, мы вместе служили здесь во время правления… мм… командования Макартура. И вместе работали над историей американских военно-морских операций. Наша группа собрала и систематизировала все материалы, а Морисон поставил только свое имя на всех пятнадцати томах. Но в каком-то смысле это был пик нашей карьеры.

— Вы ведь, кажется, в восемьдесят первом вышли в отставку?

— Да, Брент. Но в восемьдесят седьмом меня отозвали, когда разразился мировой нефтяной кризис. Начальник штаба сказал, что ВМР буквально задыхается без людей. Я говорил им, что старый боевой конь не в силах разобраться в компьютерных шифрах. Но меня послали на срочные курсы — и вот я здесь. — Он нервно забарабанил пальцами по столу, добавив новый звук к гулу вентиляторов и грохоту ремонтного дока.

Брент понял, что старик чем-то взволнован, но расспрашивать не стал: пускай сам выскажется.

— Видишь ли, мой мальчик, у меня к тебе вопрос личного свойства… деликатный, что называется. И ты вправе отказаться обсуждать со мной тему, не имеющую никакого отношения к войне.

На лице столь же дорогом ему, как черты покойного Марка Аллена и как воспоминания об отце, написана нешуточная озабоченность.

— Сэр, я готов обсудить с вами любую тему.

— Ты… говорят, хорошо знаком с агентом ЦРУ Дэйл Макинтайр?

Брент на миг растерялся, но взял себя в руки и молча кивнул.

— Мы были довольно близки… особенно в Нью-Йорке.

Старик потряс головой; седая прядь упала ему на лоб. Но он раздраженным жестом поправил ее.

— Мы знаем.

— Кто это — мы?

— Разве непонятно, Брент?

— Иными словами, ВМР неусыпно следит за мной!

Избегая его пристального взгляда, Уайтхед уставился на копию известной картины: крейсер «Лос-Анджелес» упрямо режет волну.

— Не только ВМР. ФБР и ЦРУ тоже.

Брент почувствовал, как вверх по шее поднялась горячая волна и обожгла щеки.

— Надо же, какая милая компания! Может, в квартире Дэйл установлены прослушивающая аппаратура и скрытые камеры?

— Твой сарказм неуместен, Брент. — Контр-адмирал наклонился к молодому человеку. — Вы оба участвуете в операциях особой важности и секретности. Кеннет Розенкранц и Вольфганг Ватц специально приезжали в Нью-Йорк, чтобы встретиться с тобой и адмиралом Алленом.

— Да, сэр, я прекрасно помню нашу стычку у здания ООН.

— Разумеется, мы за вами следили. И тебя, и ее могли похитить, взять заложниками. Или просто устроить засаду и убить.

— Я никакой слежки не заметил.

Уайтхед улыбнулся.

— Мы работаем чисто.

— Не понимаю, адмирал, зачем весь этот разговор? Дэйл — честный, преданный агент. Она никогда не скажет лишнего — ни мне, ни кому-либо другому. У нас были… чисто личные отношения.

— Я понимаю… Но у Дэйл очень серьезные проблемы. По всей видимости, она на грани срыва. Мне сообщили о ее поведении здесь, на корабле, и, насколько я понял, ЦРУ хочет ее отозвать и отправить в длительный отпуск.

— Но почему?

— Тебе известно, что она разведена?

— Конечно. Когда это было!

— И про ее сына знаешь?

— Про сына?

— Не знаешь, стало быть.

Брент молча помотал головой.

Старик вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Эдвард Джеймс Макинтайр. Дэйл родила его в девятнадцать. Он воспитывался в Филадельфии у деда с бабкой, поскольку мать была занята своей карьерой в ЦРУ.

— А отец?

— Тому вообще дела нет. Бегает за юбками, и больше ничто его не волнует. Дэйл ежемесячно посылала родителям сумму на содержание Эдди, а видела сына крайне редко. Но парень видно, способный, его приняли в Пенсильванский университет, когда ему было всего семнадцать. — Уайтхед сжал виски, как при сильной головной боли. — Но попал в дурную компанию, стал пить, потом пристрастился к наркотикам.

— Боже! — Брент поежился. — Бедная Дэйл!

— Да, бедная Дэйл. Месяц назад он принял повышенную дозу. Его нашли на обочине дороги, завернутым в тряпье…

— Ужас!

— Дэйл убита горем и чувством вины. На нее теперь нельзя положиться. Она опускается, Брент.

— А вы, судя по всему, принимаете в ней участие.

Уайтхед грустно улыбнулся.

— А как же иначе? Она моя племянница.

9

Дело близилось к вечеру, когда Брент постучал в дверь ее номера. До отеля «Империал» его, как в прошлый раз, проводили два охранника с винтовками, пистолетами и тесаками. На обоих была форма одежды номер два: стальная каска, на ремне подсумок с патронами, краги, обернутые вокруг штанов. Один занял боевой пост у дверей лифта, второй проводил Брента до двери номера. Обслуга и клиенты отеля испуганно косились на них.

Еще с порога Брент заметил, как она осунулась. В одной руке стакан виски, другой она махнула, приглашая его войти.

— Заходи, малыш. Кодировщик тебя ждет. — Голос резкий, отрывистый, но вчерашней враждебности и след простыл.

Брент молча опустился на диван, упершись коленями в роскошный мраморный столик. Глянул в широкое окно на грандиозную — может быть, даже слишком — панораму города: Гинза с ее шикарными магазинами, сияющий огнями императорский дворец, респектабельный жилой квартал, где теснятся особняки, которые, случись землетрясение, обрушатся на голову обитателей и не причинят им ни малейшего вреда — такие они хрупкие, вдали лес небоскребов, испещренных непристойно яркими неоновыми рекламами, а за всем этим тянется гавань с длинными рядами причалов, складских помещений, десятками тяжело груженных барж, стоящих на приколе.

По-прежнему со стаканом в руке, Дэйл молча остановилась у столика и в упор посмотрела на Брента. Одета в зеленый атласный пиджак, такого же цвета блузку и облегающие брюки. Материя великолепно обрисовывает фигуру. Волосы распущены и неудержимым золотым потоком струятся по плечам. Но вид измученный; глаза опухли, незаметные прежде морщинки проступили в уголках губ и глаз. Сразу видно: женщине плохо.

Брент не стал ходить вокруг да около.

— Я знаю про твоего сына.

Дэйл дернулась, будто через нее пропустили ток.

— Откуда?

— От контр-адмирала Уайтхеда.

— Дядя… Он что, здесь?

— Прибыл на «Йонагу» вместо адмирала Аллена.

Она осушила свой стакан.

— Налить чего-нибудь?

Брент кивнул. Дэйл подошла к небольшому бару, отделяющему гостиную от кухни, и вскоре вернулась, наполнив два стакана.

— Виски с лимонным соком, — доложила она, подавая ему коктейль и усаживаясь на диван.

— У тебя хорошая память.

— Дается практикой. — Она отхлебнула виски и поморщилась. — У дяди слишком длинный язык.

— Почему ты сама ничего мне не рассказывала?

Дэйл усмехнулась, но в глазах блеснули слезы.

— Эдди был всего на несколько лет моложе тебя.

— Ну и что?

— Как ну и что? Старая шлюха путается с мальчишкой, ровесником сына! По-твоему, это мелочь?

— Не говори так.

Она будто не слышала.

— Бедный мой Эдди! Я его бросила, забыла, убила! — Она уткнулась лицом в кулак; сгорбившиеся плечи затряслись от рыданий.

Брент обхватил их одной рукой, прижал ее к себе.

— Неправда! Слышишь, Дэйл, это неправда. Теперь такое на каждом шагу случается.

Несколько раз судорожно всхлипнув, она сумела овладеть собой и заговорила низким, словно бы шедшим из самой глубины, голосом.

— Я ненавижу войну и смерть. Но пусть «Йонага», после того как покончит с арабами, отправится в Центральную и Южную Америку. Вот где идет настоящая война.

— Буду жив — займусь этим.

Она потянулась и ласково провела пальцами по его лбу, щеке, сильной шее.

— Милый мой, хороший мальчик. Прости, вчера я вела себя по-свински.

— Я понимаю.

— Нет, не понимаешь. Я презираю твоего Фудзиту и все, за что он ратует.

Брент вздрогнул, как от удара.

— Ты… Ты на себя наговариваешь.

— Честное слово! Он неисправимый националист и женоненавистник.

— Неправда. К тебе он отнесся с уважением.

— Не ко мне, а к сведениям, которые я доставила. Ему нужна поддержка ЦРУ, а в тот момент я была ЦРУ.

— Ты нарочно настроила его против себя?

Она отпила из стакана и поставила его на стол.

— Ну, не то что б у меня был какой-то дьявольский план… но в общем — да, мне с первой встречи хотелось воздать ему по заслугам. А когда умер Эдди, точно с цепи сорвалась. Внутренний голос все время нашептывал мне: «Какого черта с ними церемониться?»

— Чтобы понять адмирала, надо знать его поколение. Он — типаж из прошлого века.

Она горько рассмеялась.

— Поколение лицемеров! Мнят о себе Бог знает что, а сами топчут ногами своих женщин. Скажи, чем они лучше арабов, которых так ненавидят?

— Во всяком случае, они не отрезают женщинам клиторы и не гонят в поле вместо себя.

Дэйл слегка побледнела.

— Когда это было! В средние века.

— Нет, это практикуется по сей день — женщины-евнухи и прочее.

— Я не верю.

— Они и нас хотят загнать в рабство с помощью главного божества — нефти.

— К черту арабов, Брент. Я тебя вчера оскорбила. — Она взяла его большую руку в свои, перевернула и поцеловала раскрытую ладонь. — Мальчик мой, я хотела разом покончить со всем. Играла, как Бет Дейвис в мелодраме тридцатых годов. Старое-престарое шоу в оживших красках. — Губы ее горестно сжались, она еще выпила. — Знаешь, когда я похоронила Эдди, ты словно бы ушел от меня вместе с ним. Вы так похожи!

— Ты говорила, что любишь меня.

— Порой трудно удержаться. Ты умеешь свести женщину с ума.

— Это не я, это в тебе страсть так и клокочет.

— Правда. Я наслаждалась юным любовником, внушала себе, что молодость можно вернуть. Ты пробудил к жизни старую шлюху на пороге климакса.

— Не глупи. Никакая ты не старая…

— Старая, и все это было обречено с самого начала. — Она выпустила его руку и отвернулась. — Надо смотреть правде в глаза. Я слишком стара для тебя, Брент. Наш роман закончился, еще не начавшись.

— Да ты девчонка!

— Ой, не надо, Брент, ничего не выйдет. Скоро я стану дряхлой подружкой молодого мужчины. Представляешь, каково мне будет видеть, как ты смотришь вслед другим женщинам?

Брент вздохнул и понял, что спорить бесполезно, надо покориться судьбе.

— Ладно. Я больше не стану тебя тревожить. — Он сделал большой глоток виски.

Дэйл заплакала, и он еще крепче обнял ее.

Немного успокоившись, она промокнула глаза платком.

— Я завтра улетаю. Меня отправляют в отпуск. Уже прислали замену. Его зовут Хорейс Мэйфилд.

— Впервые слышу.

— Хороший парень, Фудзите понравится. Для него главное, чтоб яйца были. — Она допила остатки и вновь двинулась к бару. Вернувшись, села поближе к Бренту, посмотрела на него через край стакана. Зеленые глаза так и буравили его, будто она пыталась читать у него в душе. Он неловко повел плечами и хлебнул для храбрости.

— Что влечет тебя туда, Брент?

— Куда?

Она махнула на окно в сторону гавани, и Брент удивился столь резкому повороту.

— Туда. Сражаться, убивать, охотиться за смертью. Гоняешься за своим белым китом, да? Неужели смерть такая соблазнительница, что может отвлечь мужчин от всего — от семьи, от детей, от любимых?

Говорить о долге нелепо, подумал Брент, и вообще, что тут скажешь!

— Не знаю. Честно, не знаю. Знаю только, что это надо сделать, и если не я, то кто же?

— Мужчины испокон веку это говорят, уходя на свою дурацкую войну… — Она помедлила, собираясь с мыслями. — Мир никогда не был вашим призванием.

Брент опять осушил стакан.

— Оливер Уэнделл Холмс[26] в юбке!

— Он был не так глуп.

— Он не понимал, что нами управляет будущее.

— Я не согласна. Будущее темно, Брент. Нам не дано его увидеть. Впрочем, попытайся. Хотя бы не о чем будет жалеть. Все сожаления остаются в прошлом.

— Всем нам будет о чем жалеть, если мы не остановим Каддафи и его безумную свору.

Настала ее очередь покориться неизбежности.

— Бесполезно, не так ли?

— Боюсь, что да. — Он поднялся. — Где кодировщик?

Она быстро прошла в спальню и вынесла оттуда пластмассовый ящичек.

— «Зеленый Гамма» записан в ПЗУ.

Он запихнул ящичек во внутренний карман, подписал протянутую ему расписку и направился к двери. У порога она прижалась к нему, обвила руками шею.

— Мальчик мой милый! Если б только…

Он приложил палец к ее губам.

— Ничего не говори, Дэйл. Мы еще увидимся.

— Конечно, дорогой. Конечно, увидимся.

Оба понимали, что это ложь, потому стиснули друг друга в объятиях и слились в жадном, всепоглощающем поцелуе — так целуются лишь на прощанье.

Брент вышел в коридор; часовой щелкнул каблуками и проследовал за лейтенантом к лифту. Нажимая кнопку, Брент услышал, как тихо затворилась дверь номера.

10

Еще до завтрака его вызвали в каюту адмирала Фудзиты. Старый моряк был один, сидел на обычном месте, за тиковым столом.

Усаживаясь напротив, Брент ощутил неловкость, неизменно охватывавшую его в присутствии адмирала. И неудивительно, ведь этот человек наделен сверхъестественной силой, способной проникать в твой ум, читать твои мысли, предсказывать твои реакции и даже управлять ими. Брент понимал свое безрассудство, но ничего не мог с собой поделать. Странное, тревожащее чувство всякий раз появлялось снова, и, видимо, он в этом смысле не исключение.

— Рад, что вы опять на борту, Брент-сан, — начал Фудзита.

— Я тоже рад, адмирал.

Брент догадался, что разговор пойдет о «женщинах» и о том, что они должны знать свое место. Впрямую обсуждать его связь с Дэйл Макинтайр старик, разумеется, не станет, хотя ему известно и об их буйстве в Нью-Йорке, и о том, что Дэйл с заранее обдуманным намерением разыграла сцену в его каюте.

Насмешливо приподняв остатки единственной белоснежной брови, старик вымолвил:

— Порой легче победить вражеское соединение, чем разгадать тайны женского ума.

Брент улыбнулся.

— Да, сэр. Этот урок был мне преподан уже не раз.

Адмирал сморщил лоб, и смешливое выражение исчезло.

— Нет ли у вас ощущения, что ваши личные проблемы могут помешать выполнению ваших обязанностей?

— Нет, сэр.

Следующие слова Фудзиты потрясли его до глубины души.

— А то я мог бы устроить вам перевод в Нью-Йорк.

Молодой человек выпрямился, стиснул зубы.

— Мое место здесь, адмирал. И мне весьма неприятны предположения о том, что ради личных дел я могу уклониться от служебного долга.

— Вы сильный человек, Брент-сан. — Адмирал потеребил волосок на подбородке. — Нам всем надо учиться у индусов.

— У индусов?

Старик устремил взгляд в потолок и заговорил медленно и размеренно:

— Согласно законам Ману, человек, умеющий блюсти свою речь, ум и тело, обуздывать свой гнев и свою похоть, достигнет высшего духовного освобождения. Мудрые слова, бальзам для слуха самурая.

Брента ничуть не удивило обращение Фудзиты к законам Ману, столь же древним, как учение Христа, и оказавшим огромное влияние на азиатский склад ума. Это свод основных предписаний о правилах поведения индуса в частной и общественной жизни в соответствии с древней религией, этикой, традициями, нормами. Он охватывает широкий круг проблем — от космических истоков жизни, до судебных наказаний и обязанностей женщины в доме. Все восточные верования переплетаются, заимствуют что-то друг у друга, расходятся, смыкаются, но все руководствуются главным философским принципом единства природы. Концепция «реки жизни» является краеугольным камнем законов Ману и вступает в разительное противоречие с христианским пониманием природы, четко разграничивающим макро— и микрокосм.

За время, проведенное на «Йонаге», Брент научился принимать как данность жизнь, полную конфликтов и противоречий. Эта способность является типично азиатской чертой. Азиаты убеждены, что противоречия закаляют волю и характер.

— Я умею управлять своими чувствами, адмирал. По-моему, вы уже имели случай в этом убедиться.

— Вы разрешили свои проблемы с этой женщиной?

— Все кончено.

Старик удовлетворенно кивнул и, по обыкновению, резко сменил тему.

— Подполковник Такуя Ивата просит, чтобы я определил вас бортстрелком в эскадрилью «Айти D3A». Он слышал о том, как вы владеете пулеметом.

— Я предпочел бы служить дьяволу, но если это необходимо «Йонаге», выполню любое задание.

Пергаментная кожа пошла морщинами, что следовало принять за довольную улыбку.

— Орлиный глаз, ум ученого и сердце самурая. Вы на всех постах верно служили «Йонаге» — как дежурный офицер на мостике, как бортстрелок, как старший помощник командира подводной лодки. Пальцы выбили по столу дробь, означавшую новый поворот в потоке мыслей. — Между подполковником Иватой и лейтенантом Уильямсом наметилось несогласие, и, судя по всему, вы принимаете брошенный лейтенанту вызов на свой счет.

— Не терплю расистов!

Старик вздохнул.

— Он хороший офицер. Но вы же слышали, я посулил разжаловать его, если он еще раз позволит себе оскорбить лейтенанта Уильямса.

Брент улыбнулся.

— До разжалования может не дойти: в следующий раз от него потрохов не останется.

— Ивата — самурай, последователь Юкио Мисимы и очень смелый человек. Он не побоится сказать льву, что у него изо рта дурно пахнет.

— Вопрос в том, что на это ответит лев.

Японец похлопал по «Хага-куре» и процитировал уже знакомое Бренту изречение:

— «Если человек двадцать четыре часа в сутки без устали носит на одном плече верность и сыновнее почтение, а на другом смелость и преданность долгу, значит, он настоящий самурай». — Он заглянул Бренту в глаза. — Подполковник Ивата обладает всеми этими качествами. Я взял его в команду по личной рекомендации императора Акихито.

Вот оно что. Фудзита признает единственную власть на земле — власть сто двадцать пятого прямого потомка Аматэрасу; он чтит Акихито так же, как чтил его отца Хирохито, деда Йосихито, прадеда Муцухито. Значит, у Иваты прочное положение. Брент закусил губу, припоминая недавний разговор с Йоси Мацухарой.

— Простите мне мою смелость, адмирал. Согласно Бодхидхарме, душа в телесной оболочке может выступать в трех ипостасях: добро, равнодушие и зло. Подполковник Ивата уже продемонстрировал мне две последние. И только решающая битва покажет, способен ли он на первую.

— Для своих лет вы изрядно начитаны, и мне приятно сознавать, что вы штудируете дзэн.

Глядя на лицо мумии с неуместно живыми черными глазами, Брент прочитал в них гордость и теплоту. Странно, что они появляются, лишь когда старик смотрит на него. Отчего живая легенда, обломок прошлого, воин без страха и упрека так хорошо к нему относится? Может, он, как уверяет Йоси, и впрямь напоминает Фудзите давно обратившегося в прах Казуто. Нет, дело не только в этом. Он оправдал себя в бою — вот что главное для реликта прошлого века, для ходячего воплощения кодекса бусидо.

Голос Фудзиты прервал его раздумья:

— Помните, мой юный друг, самурай всегда остается верен своей судьбе, но делает все возможное, чтобы управлять ею — знает, когда жить, а когда умирать.

— Согласен, сэр, — ответил Брент. — Так вы назначаете меня на бомбардировщик? — Он ткнул пальцем в потолок. — Там будет мое место жить и умирать? Йоси сказал, что лучше места для смерти нет, поскольку в небе человек ближе к богам.

— Когда-то, сочтя себя виновным в гибели машиниста Ацумы Куросу, вы просили разрешения совершить сеппуку. Это желание до сих пор живет в вашем сердце?

— Нет, адмирал. Но каждый самурай, — он указал на «Хага-куре», — «будучи поставлен перед выбором — умереть или остаться в живых, предпочтет смерть». Однажды, перед моим вылетом в Тель-Авив, вы мне сказали: «Если вам суждено умереть, встречайте смерть лицом к лицу».

Старик устало провел ладонью по лбу.

— Вы хорошо усвоили кодекс бусидо, Брент-сан.

— Так я полечу?

— Вы ведь любите летать. — И вновь это был не вопрос, а утверждение.

— Да.

— Адмирал Уайтхед сможет выполнять обязанности связного ВМР, а ваши подчиненные на БИП тоже весьма расторопны. Возможно, я и назначу вас на бомбардировщик, если нам будет не хватать стрелков. Кстати, лейтенант Йодзи Каи тоже подал на вас запрос в качестве хвостового пулеметчика «Накадзима B5N».

— Я популярен, точно королева бала выпускников.

Он с удивлением услышал надтреснутый смех старика.

— Слышали об этой традиции, сэр?

— А как же! Я в юности учился в Университете Южной Калифорнии. Все их традиции усвоил, даже вместе с другими студентами раскладывал большой костер в Лос-Анджелесе. — Он пожал плечами. — Уже не помню, то ли огонь должен был поднять их дух перед экзаменами, то ли призвать богов, чтобы помогли им одержать победу на спортивных состязаниях с соседним колледжем.

Брент вдруг расхохотался.

— Чему смеетесь, лейтенант?

— А знаете, ведь у вас с Уильямсом одна альма-матер.

— Он тоже там учился?

— Да. — Брент умерил свою веселость. — Вы являетесь выпускниками одного и того же учебного заведения.

— Хм. Он хороший командир. Может быть, в этом и причина.

Теперь оба засмеялись, но смех оборвался от настойчивого стука в дверь. Вошел Йоси Мацухара. Глаза его горели от возбуждения. Фудзита пригласил летчика сесть, но тот остался стоять, уцепившись обеими руками за спинку.

— Адмирал, только что с «Накадзимы» поступили новые «Сакаэ-43». Называются «Тайфун». Я уже распорядился, чтобы техники начали установку. Через неделю, с вашего разрешения, хочу провести испытательный полет. — Он взглянул на Брента. — Представь, Брент-сан, у них мощность три тысячи двести лошадиных сил.

— Мы уже обсуждали достоинства этого мотора, — промолвил Фудзита. — Сколько можно вам напоминать, что проектная мощность двигателя для «Зеро» — девятьсот двадцать?

— Но ведь вы знаете, адмирал, что корпус усилен специально для сорок второй модели.

— Которая тянет всего на две тысячи лошадиных сил. А ваше чудовище — на тысячу двести больше.

— Внесем необходимые изменения. Мы разработали схему дальнейшего укрепления моторного отсека и основной силовой балки крыла и рулей новым титановым сплавом. К тому же укрепим шарниры элеронов и зализы крыльев. Запчасти изготовлены на «Мицубиси» уже несколько месяцев назад и хранятся на складе в Токийском аэропорту.

Фудзита дернул себя за волос.

— Как удалось «Накадзиме» втиснуть так много лошадиных сил в один двигатель?

— «Тайфун» работает по схеме райтовского «Циклона R—3350» с подачей раствора метилового спирта.

Фудзита еще раз продемонстрировал дотошное знание истории Второй мировой войны.

— Того самого, что был установлен на В—29? «Боинг Суперфортресс». Прежде вы мне об этом не говорили.

Брент и Йоси ошарашенно переглянулись.

— Я сам не знал, — пробормотал Мацухара. — Мне только что сообщили, что «Накадзима» нанял для разработки конструкторов с «Боинга».

Старик забарабанил костяшками по столу.

— Там было два блока цилиндров, всего восемнадцать. Не понимаю, каким образом вы собираетесь поместить этого монстра в носу «Зеро».

— Двигатель очень компактен, весит всего двести пятьдесят килограммов. — На двести фунтов больше, чем мой «Сакаэ-42».

— За счет чего они так сократили вес? — удивился Брент.

— За счет применения магния и титана. Магний легче алюминия, а титан — стали.

— И все же слишком большой вес на носу, — покачал головой Фудзита.

— Он будет сбалансирован утяжеленным фюзеляжем и более мощным посадочным гаком. Поставим лонжероны и шпангоуты потолще и заменим деревянные стрингера на алюминиевые. Кроме того, фюзеляжные баки заменим на большие, заодно и дальность вырастет.

— И такую коренную модификацию вы рассчитываете провести за неделю?

— Конечно, адмирал.

— Сомневаюсь, что вы уложитесь.

— Время все равно есть. Даже если это займет десять дней — две недели.

Фудзиту явно не убедили его доводы. Узкие глаза недоверчиво поблескивали.

— Я читал, что у «Циклона R—3350» есть тенденция к перегреву и возгоранию. Двигатель слишком компактный и не обеспечивает хорошей циркуляции воздуха для охлаждения. В сорок третьем главный летчик-испытатель «Боинга» и десять конструкторов совершали экспериментальный полет и все погибли, когда от двигателя загорелся лонжерон крыла.

В ответ на такую осведомленность Йоси тоже не ударил в грязь лицом.

— Так ведь то был самый первый опыт. Мотор значительно усовершенствовали, магний картера заменили алюминиевым сплавом. А еще смонтировали систему принудительного охлаждения мотора.

— И что, работает?

— На испытаниях поглядим.

— Вращающий момент, Йоси-сан. Он может погубить вас.

— Ничего, я буду одной рукой держаться за триммер. — Он подался вперед. — Так вы даете разрешение?

— Вы верите в этот двигатель?

— Еще бы! «Зеро» станет самым мощным истребителем на свете.

— И быстрее приведет вас к смерти.

— Моя карма сильна, адмирал. — Он кивнул на «Хага-куре» и процитировал один из любимых афоризмов Фудзиты: — «Самурай не отступает перед опасностью, а идет ей навстречу с обнаженным мечом. Иначе боги и Будда давно бы повернулись к нему спиной». У меня будет лучший в мире меч, я одним ударом проткну насквозь Розенкранца и Ватца.

Старый японец вздохнул.

— Если первое испытание не станет вашим сеппуку, Йоси-сан.

— Тогда я обрету смерть, о которой мечтаю. Разве есть место лучше?

Старик откинулся в кресле; слезящиеся глаза рассеянно блуждали по лицам двух самых дорогих ему людей.

— Тут вы правы, — подтвердил он. — Лучше места нет.

После негромкого стука в дверь на пороге вырос писарь Накамура.

— Господин адмирал, вас хочет видеть сотрудник ЦРУ. Его имя Хорейс Мэйфилд.

— Пригласите.

Брент и Йоси встретили Мэйфилда стоя. Невысокий, с впалой грудью и согнутой спиной, будто взвалил на нее тяжкую ношу, он выглядел по меньшей мере вдвое старше Росса. В каштановых волосах пробивается седина, лицо бледное, сизые прожилки на носу и щеках свидетельствуют о пристрастии к спиртному, хотя черты еще хранят отпечаток былого благородства.

— Хорейс Мэйфилд, ЦРУ! — отрекомендовался он хрипловатым, срывающимся на фальцет и тоже явно пропитым голосом.

У Брента от этого голоса мурашки пошли по коже, точно кто-то резанул железом по стеклу. Поставив на пол дипломат, Мэйфилд подал адмиралу приказ о назначении.

Фудзита, не вставая с места, представил Йоси и Брента. Последнего Мэйфилд смерил оценивающим взглядом и растянул губы в светской улыбке.

— Так вы и есть американский самурай?

Йоси хмыкнул.

— Наш юный друг еще учится, но он один из самых способных учеников.

Брент благодарно кивнул летчику. Мацухара умеет все сказать одной фразой. Фудзита нацепил очки и уткнулся в бумагу.

— «Постоянный связной», — прочитал он.

— Так точно, сэр.

Адмирал повернулся к Йоси Мацухаре.

— Можете возвращаться к своему «Тайфуну», подполковник.

— С вашего позволения, адмирал, я задержусь на несколько минут. У меня есть вопросы к мистеру Мэйфилду. — Он указал на установку связи в углу. — Только вызову главного техника и распоряжусь, чтобы он немедленно начинал монтаж.

Фудзита кивнул; летчик встал, бросил в телефон несколько отрывистых фраз и вернулся на место.

— Имеете сообщения? — спросил Мэйфилда адмирал.

Мэйфилд откашлялся, достал из дипломата бумаги и сообщил им об арабских силах на Томонуто, о танкере «Нафуза», стоящем на загрузке в порту Бушир на берегу Персидского залива, и закончил сообщением:

— Их новый авианосец, конвертированный «Эссекс» — «Эль-Куфра» через трое суток достигнет Томонуто.

— Численность авиаотряда?

— Больше ста истребителей и бомбардировщиков.

— Ме-109 и АТ6. Мисс Макинтайр сообщила, что у них тридцать шесть истребителей, тридцать три пикирующих и тридцать два бомбардировщика-торпедоносца.

— Совершенно верно, подполковник. Это данные нашей разведки.

Брент заметил, что светло-карие глаза Мэйфилда слезятся и подернуты сеточкой кровеносных сосудов.

— Эскадрилья из «Грумманов F6F» прибудет к вам через четыре дня. Транспорт, перевозящий истребители и летчиков, вышел вчера из Гонолулу.

Йоси так громко хлопнул в ладоши, что, казалось, в каюте прозвучал пистолетный выстрел.

— Слава Аматэрасу! — воскликнул он.

Все усмехнулись.

— Кроме американских пилотов, в летном составе имеется пятеро добровольцев, — продолжал Мэйфилд. — Два француза, немец, грек и турок. — Он взглянул на адмирала Фудзиту. — Славные парни, все как один ненавидят террористов и готовы драться с ними где и когда угодно.

Слушатели удовлетворенно закивали.

— Вот их имена и послужные списки. — Он подал адмиралу еще одну бумагу.

Фудзита пробежал глазами ксерокопию.

— Все хорошо говорят по-английски. Большое количество налетанных часов. В настоящее время еще сто пилотов проходят обучение в Соединенных Штатах и Великобритании. Проблема в том, чтобы подобрать подходящие машины для ваших операций. «Сифайры» вас удовлетворили?

— Вполне, — ответил подполковник. — Я еще слышал о «Груммане FH—1000». Нельзя ли получить один для испытаний?

Сотрудник со вздохом откинулся на стуле.

— Вам известно, что Кертис Райт создал новый двигатель мощностью в четыре тысячи пятьсот лошадиных сил?

Йоси захлебнулся от восторга. Фудзита недоверчиво покачал головой.

— Они назвали его «Супер-Циклон». Однако… с ним большие проблемы. Слишком много магния. Имеет свойство возгораться на больших оборотах. Они уже лишились двух летчиков-испытателей.

Фудзита впился в Мацухару взглядом; тот неловко повертелся на стуле и перевел глаза на Брента.

— Они закрыли программу? — спросил адмирал.

— Нет. Двести машин уже подготовлены, и Кертис Райт полагает, что через месяц-другой они разрешат все трудности. На флоте специально конвертируются тринадцать авианосцев под новые самолеты.

— А бомбардировщики? — спросил Мацухара.

— «Дженерал дайнэмикс», «Нортроп» и «Дуглас» строят новые пикировщики и торпедоносцы. Поскольку «Дуглас» — главный подрядчик, оба самолета носят его имя. Пикирующий именуется «Дуглас Снайп», а торпедоносец — «Дуглас Шарк». «Снайп» создан по модели старого «Кертиса SB—2C», а «Шарк» — по типу «Груммана TBF». К концу года, надеюсь, у нас будет по меньшей мере две ударных группы, каждая из трех авианосцев и морского сопровождения.

Мацухара привстал со стула.

— Значит, вы сможете оказать нам поддержку? Отобрать Средиземное море у террористов?

— Боюсь, это приведет к тому, чего мы всеми силами стремимся избежать.

— К русской интервенции, — констатировал Фудзита. — Возможно, к ядерной войне.

— Увы, да, адмирал. Больше сорока лет нашим ядерным боеголовкам удается поддерживать равновесие страха. — Оглядевшись, он заметил скептические улыбки на лицах. — Имейте в виду, что русские не отстают от нас в своих ядерных программах. Они создали новые военно-воздушные силы на основе старых моделей истребителя «Як-9», штурмовика «Ил-2» и бомбардировщика Туполева.

— Штурмовик, — размышлял Фудзита. — Так называемый «летучий танк».

— Именно, адмирал, — удивленно взглянул на него Мэйфилд. — Его основные механизмы одеты в броню.

— Атакующий бомбардировщик. Два орудия калибра тридцать семь миллиметров, три пулемета и бомбы. Мог бы служить прекрасным торпедоносцем. У арабов появятся эти новые машины?

— Нет, адмирал. Мы не станем поставлять новые самолеты нашим союзникам.

— Это вы о нас , — вставил Брент.

— Да, мистер Росс. — Мэйфилд взял на октаву выше. — Но русские обязались соблюдать то же самое в отношении арабов. Штурмовик и «Як» будут использоваться только в их собственных военно-воздушных силах. — Он потянул себя за мочку уха. — Как ни странно, гласность пока работает. Мы добились больших успехов в Женеве.

— Ага! — язвительно проговорил Мацухара. — А мои ребята успешно перебираются в могилы!

— Вы несправедливы. Мы помогаем вам всем, чем можем, исключая вступление в войну. И я сюда явился не для того, чтобы сидеть сложа руки. Я буду служить вместе с вами и подвергаться такой же опасности.

Мацухара криво усмехнулся.

— Нам нужен не мертвый агент ЦРУ, а новые авианосцы, эскорты, самолеты, летчики, горючее. А без этого у нас у самих все есть.

Кровеносные сосуды резче обозначились на носу Мэйфилда.

— Мы направляем к вам наших людей, посылаем весь запас нефти с Аляски, осуществляем постоянный дозор силами наших атомных подводных лодок.

— Этого недостаточно. И ваша гибель на «Йонаге» тоже ничего не будет значить и ничему не послужит. Со смертью мы здесь накоротке. Агенту ЦРУ Фрэнку Демпстеру полчерепа снесло в Южно-Китайском море, но его смерть ничего нам не дала, кроме грязи на мостике.

Мэйфилд понизил голос.

— В будущем году, если нам удастся уломать наших болванов в Конгрессе, мы поставим вам авианосец типа «Мидуэй» — «Корал Си».

— Банзай! — хором выкрикнули трое офицеров.

Мэйфилд изумленно воззрился на Брента и поспешно добавил:

— Но это еще не точно.

— И все же надежда есть? — спросил Брент.

— Да. Его «купит» Тайвань — на лом. Думаю, оттуда будет легко перегнать его в Японию.

— Однако, мистер Мэйфилд, — заметил Фудзита, — нас больше заботит настоящее, а не будущее. Мое соединение выходит в море через пять недель. Вы намерены отправиться с нами?

— Да, сэр. Мое назначение перед вами.

— Я не хотел бы вас принуждать. Мы все можем погибнуть. Как уже сообщил подполковник Мацухара, один из ваших сотрудников погиб во время боевой операции. Мистер Демпстер был рядом со мной, когда осколок пятисоткилограммовой бомбы угодил ему в голову.

Щуплый американец упрямо стиснул челюсти.

— Мое решение твердо.

— Хорошо, — улыбнулся Фудзита. — Лейтенант Росс, покажите мистеру Мэйфилду ваш БИП. Ему, наверное, будет интересно.

— Да, сэр, благодарю, — отозвался Мэйфилд.

Трое встали и направились к двери, но их остановил голос Фудзиты:

— Йоси-сан, осторожнее с «Тайфуном».

— Слушаюсь, адмирал.

Они были уже у порога, когда затрещал телефон. Фудзита взмахом руки задержал Брента и Мэйфилда, а Мацухара поспешил вперед по коридору. После короткого разговора Фудзита положил трубку и повернулся к Бренту.

— Кэптен Файт и лейтенант Реджинальд Уильямс выписаны… то есть сами выписались… из лазарета. Мистер Уильямс ждет вас в ходовой рубке.

— Понял, сэр.

Брент повернулся и вместе с Мэйфилдом покинул каюту.

Лейтенант Реджинальд Уильямс поджидал Брента в конце коридора. Голова его все еще была обвязана, но в глазах появился веселый блеск. После краткого знакомства с Хорейсом Мэйфилдом, Уильямс объявил:

— Все отлично, Брент. «Блэкфин» уже в сухом доке вместе с побитым эсминцем Файта. Файт поспешил туда, а я решил повидаться с вами, прежде чем отбыть. — Он протянул Бренту руку.

— Может, немного прогуляемся? — предложил тот. — Это займет не больше получаса — БИП, ангарная палуба и на полетную заглянем, если время останется.

Уильямс секунду подумал.

— Неплохая мысль. Мне тоже любопытно взглянуть на ваше хозяйство.

Брент двинулся вперед, указывая дорогу. Сперва они прошли через штурманскую рубку, где два человека изучали карты Марианских и Каролинских островов. Оба вытянулись по струнке. Из штурманской Брент провел посетителей в радиорубку. Старые аппараты на лампах соседствовали здесь с новейшими транзисторными приемниками.

— Вольно. Оставайтесь на местах, — то и дело повторял Брент.

Но при виде его и командира отважной лодки «Блэкфин» отовсюду слышалось: «Банзай!», «Молодцы!». Брент заметил, что многие поглядывают на Уильямса с благоговейным ужасом, но и с уважением. Хорейс Мэйфилд впитывал дружелюбную атмосферу и расточал улыбки.

Брент заговорил с молодым шифровальщиком первого класса, который тут же сдвинул на затылок наушники.

— Хасимото, новый кодировщик установлен?

— Да, мистер Росс, согласно вашему приказу. «Зеленый Гамма» действует.

— Хорошо. Возвращайся к своим обязанностям. — Он похлопал шифровальщика по плечу, и японец вновь надел наушники.

Вслед за Брентом Уильямс и Мэйфилд прошли в ходовую рубку, просторное помещение с низким потолком. Переборки обшиты дубовыми панелями, полы из полированного тика. По внешнему периметру рубка обложена шестидюймовой броней; десяток иллюминаторов сверкает медными рамами. Бронестекло в пять дюймов толщиной. Под иллюминаторами расположен репитер гирокомпаса, наполовину прикрытый медным колпаком. Рядом указатели скорости, четыре счетчика оборотов, четыре телеграфа связи с машинным отделением. Двери, ведущие на крылья мостика, открыты и защищены навесами на случай жестоких штормов.

Двое рядовых начищали медные части. Им Брент тоже махнул — «вольно».

— Мама родная! — сказал Уильямс, оглядываясь. — Ну и громадина!

Брент рассмеялся и указал в дальний угол рубки, на столик с картами, параллельными линейками, измерителями, карандашами.

— Навигационный отсек. Адмирал Фудзита до сих пор верит в старую навигацию: местонахождение по расчетным данным, хронометры, секстаны, счисление пути по звездам, солнцу, планетам.

— Арсенал Христофора Колумба, — заметил Мэйфилд. — И никакого ЛОРАНа.

— Репитер радара, радиопеленгатор, установки для радиообмена между кораблями. — Брент кивнул на приемник, стоящий отдельно от остальных. — FM—10, шестнадцатый канал.

Мэйфилд кивнул.

— Международные голоса.

— Да.

Наконец Брент ввел своих спутников в мир тусклого красно-синего света. Боевой информационный пост. Узкое длинное помещение, заставленное электронным оборудованием. Шестеро сидевших перед экранами компьютеров тут же поднялись с приветствиями и поздравлениями. В неестественном освещении они были похожи на инопланетян: серо-зеленые лица, фиолетовые губы.

Уильямс восхищенно озирался.

— РЭП[27], радар — все по последнему слову. А вы говорите, адмирал не любит новую технику.

Брент засмеялся.

— Любит — если речь идет о разведке. У противника тоже есть эта аппаратура.

Он остановился перед большим пультом, за которым сидел совсем юный американец.

— Мои поздравления, мистер Росс! — широко улыбнулся он.

Брент представил гостям техника по электронному оборудованию Мартина Рида. Рид снова уселся, а Уильямс, Мэйфилд и Брент стали полукругом за его спиной.

— РТР, — заметил Мэйфилд.

— Так точно, — откликнулся электронщик, окидывая машину любовным взглядом. — Красавица! SLQ—38. Только что получили. — Он поглядел на Уильямса и Мэйфилда. — У нас есть антенные установки по левому и правому борту, что позволяет вести круговой обзор во всех частотных диапазонах.

— От такой умницы не спрячешься, — сказал Уильямс.

— Вот именно, сэр. Процессор распознает электронные сигналы в течение тринадцати двух тысячных секунды и сообщает название передающей единицы, ее характеристики и даже имя капитана.

— Боже! А он не сообщает, нет ли у капитана запора? — пробормотал Мэйфилд, вызвав общий смех. — И как же это делается?

— С помощью анализа вида и последовательности импульсов, частоты сканирования машина извлекает необходимые данные из своей библиотеки. А пеленг и дистанцию мы считываем с ЭЛТ.

— Черт побери!

Мэйфилд огляделся.

— Не понимаю, зачем вести радиолокационный поиск в гавани?

— Вы правы, здесь помехи, и все же адмирал настаивает. А воздушный поиск везде эффективен. — Он направился к двери. — Пошли посмотрим ангарную палубу — по размерам она уступает только Большому Каньону.

Ухмыльнувшись, лейтенанты прошли за ним к подъемнику.

Ряды прожекторов освещали ангарную палубу почти солнечным сиянием. Но на всем огромном пространстве стояло не более десятка пикирующих бомбардировщиков. Вокруг них и в кабинах суетились механики, устанавливая новые двигатели, проверяя приборы. Слышались крики, шипели сварочные горелки, стрекотали пневматические молотки, со скрежетом по стальному настилу ползли заправщики. Люди поворачивали головы вслед тройке американцев. Уильямс, разинув рот, глядел на простирающуюся перед ним равнину.

— Сюда аккурат Колизей поместится!

Брент указал на проходы сверху по краю судна.

— Вон там галерейные палубы. Помещения для дежурных летчиков, инструктажа, каюты техников. А это стеллажи для бомб и торпед, но сейчас они внизу, в погребе. Как только выйдем в море, стеллажи заполнятся.

Мэйфилд указал взглядом на сооружение из некрашеной фанеры в углу палубы.

— Храм Вечного Спасения, — разъяснил Брент. — Буддистская и синтоистская усыпальница. Там хранится прах наших погибших, поскольку у многих уже не осталось семей. Позолоченный навес над входом называется тори, по обеим сторонам нарисованы хризантемы из шестнадцати лепестков, символ императора.

— Здесь совершаются религиозные обряды? — спросил Мэйфилд.

— Я бы сказал церемонии особого характера. Думаю, через день-другой адмирал пригласит нас всех участвовать в одном из таких таинств.

— Каких еще таинств? Я не…

Уильямса прервал громкий язвительный голос:

— Американский самурай и его черный друг соблаговолили нанести нам визит!

Мужчины обернулись. Брент с удивлением узнал в одном из техников подполковника Ивату. Тот был одет, как все, в зеленую робу, и в руке держал большую отвертку.

— Заткни пасть, скотина! — взвился Уильямс. — Или одолжить у тебя отвертку да вставить пару шурупов в одно место?

Человек тридцать отложили инструменты и последовали за Иватой, который медленно направился к посетителям. Он остановился в двух шагах и бросил Уильямсу:

— Адмирал запретил… обмен любезностями.

— Пусть тебя это не смущает! — Уильямс махнул на открытое пространство между самолетами. — У нас есть проблемы, так давай разрешим их, не откладывая. К едрене фене уставы и различия в чинах! — Он коснулся двух золотых нашивок на кителе. — Но могу и снять!

Брент предупреждающе положил руку на локоть Уильямса, но и сам уже чувствовал закипающий в крови жар.

— Вот что, подполковник, насчет нас с вами адмирал Фудзита указаний не давал. Если вам необходимо доказать свое мужество, милости прошу!

— Я привык сам за себя драться! — рассвирепел Уильямс.

— Кто спорит? — откликнулся Брент. — Я буду драться не за вас, а за себя.

— Вызов принят! — усмехнулся Ивата. — Посмотрим вас в деле. Пока вы показали только храбрый язык. — Он размахивал отверткой прямо перед носом Брента.

Толпа придвинулась ближе. Брент оценивающе взглянул на стальную отвертку.

— Неужели доблестный самурай так боится безоружного американца?

Ивата засмеялся и сделал еще шаг вперед.

— Эй, ублюдок, брось отвертку! — крикнул Уильямс и потянулся за валяющимся на палубе гаечным ключом. — Не то я тебе вот этим мозги вышибу!

Воздух снова огласился смехом Иваты.

— Мне хватит кулаков. — Он отшвырнул отвертку, загрохотавшую по стальному настилу, и принял стойку на полусогнутых. Желтоватые зубы обнажились в презрительной ухмылке. — Будем драться по-американски — не убивать же адмиральского любимца!

— Ну спасибо! — в тон ему ответил Брент. — А я было со страху чуть в штаны не наложил.

Уильямс загоготал, взявшись за бока. Мэйфилд растерянно переводил глаза с Брента на Ивату.

— До окончания схватки отставим различие в чинах, — объявил подполковник. — Здесь мы равны.

Матросы загомонили, ожидая изощренного удовольствия.

— Вы что, рехнулись?! — прокатился по ангарной палубе вопль агента ЦРУ. — Прекратите немедленно! Это переходит всякие границы!.

Но никто и не подумал ему ответить. Уильямс только неодобрительно покосился с видом человека, не раз переступавшего роковую черту, откуда не поворачивают вспять. Поняв, что его крики — глас вопиющего в пустыне, Мэйфилд так и застыл с разинутым ртом.

Ивата сделал первый выпад. Брент ожидал града кулаков, но вместо этого командир эскадрильи отпрыгнул вбок и выбросил левую ногу по направлению к его гениталиям.

Повинуясь инстинкту, Брент молниеносно повернулся боком и защитил уязвимое место. Удар пришелся в бедро.

— Сука! Это не по-американски! — взревел Уильямс и тоже метнулся к Ивате.

— Назад, Реджи! — крикнул Брент. — Я сам!

От удара у Брента из глаз посыпались искры и нога онемела до колена. Японец оказался слева. Опираясь на здоровую ногу, Брент провел апперкот с правой, вложив в него всю свою двухсотдвадцатифунтовую силищу. Ивата пошатнулся и упал на подставленные руки механиков, которые снова вытолкнули его на ринг. Он согнул в коленях широко расставленные ноги.

Началась настоящая потасовка; в воздухе мелькали здоровенные кулаки. Брент отступал, уже не замечая боли в бедре и ловко парируя удары. Один все же обошел подставленное плечо и задел по виску. Перед глазами словно бы резко захлопнули дверь; поле зрения сразу сузилось, от сетчатки отражались огненные вспышки. Другой угодил в челюсть, и рот наполнился металлическим привкусом крови. Брент продолжал увертываться, выжидая удобный момент.

Ивата неверно истолковал его тактику. Почуяв победу, он ринулся вперед, как разъяренный бык. Одно неверное движение — и он подставился противнику. Брент спружинил на пятках и заехал японцу кулаком в лицо. Фонтаном брызнули кровь и слюна. Командир эскадрильи застыл, будто наткнувшись на каменную стену. Рот заалел, как после горсти съеденных вишен.

В попытке нанести ответный удар Ивата еще больше открылся; кулаки Брента вонзались ему под ребра и в солнечное сплетение. Задыхаясь так, словно палач затягивал у него на шее гарроту, он ронял кровь на зеленую робу. Однако пока не собирался покидать поле боя.

— Убей сукина сына! — вопил Уильямс.

— Прекратите! Прекратите! — кричал Мэйфилд.

А Брента уже раззадорил запах крови. Неудержимая ярость обожгла все его существо; казалось, кровожадный зверь вспрыгнул сзади, когтит ему спину и рычит. Как ни странно, в этом рыке Брент признал собственный голос. В душе осталось одно-единственное желание — стереть врага с лица земли.

Благодаря хорошей физической подготовке Ивата быстро пришел в чувство. Он дрался с отчаянным упорством, молотил соперника под ребра, силился разодрать ему рот. От мощного удара по скуле у Брента едва не треснула челюсть. Рот вновь наполнился кровью. Он выплюнул сгустки, точно свернувшийся вишневый сок. Еще один удар в челюсть — и Брент чуть не откусил себе язык. К черту правила бокса — он тоже стал пользоваться запрещенными приемами. Внезапно переложив вес на правую ногу и оттолкнувшись, почувствовал, как заломило костяшки пальцев, треснувшиеся в мощный подбородок летчика. Потом его кулак обрушился на плоский нос Иваты. Тот отшатнулся и принял еще один удар в челюсть.

Ноги японца подгибались; он упрямо тряс головой, видимо, разгоняя застилающий глаза кровавый туман. Кулаки еще были сжаты, но не поднимались выше пояса. Дыхание со свистом вырывалось из груди. Он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы удержаться на ногах. Схватился было за Брента, но споткнулся об отвертку. Оба упали и сплелись в тесном объятии. Они катались по стальной палубе, работали кулаками, плевали кровью друг другу в лицо. Азартная толпа следовала за ними, подзадоривая громкими выкриками. Одной рукой Брент придавил кисть Иваты к палубе, а другой вслепую наносил удары — в глаза, в нос, в рот, — пачкая руку кровью, слюной, царапая об осколки зубов.

— Хватит! Хватит! — звенело где-то вдали; к голосу Мэйфилда присоединились и крики Уильямса.

Но его ничто уже не могло остановить. Зверь нацелил зубы на яремную жилу. В конце концов крепкие руки оттащили его, подняли.

Ивата лежал на спине; кровь текла у него изо рта, из носа, из ушей. Глаза закрыты, но будто кто-то их надул изнутри; губы напоминают кровяную колбасу.

— Пустите, черт вас дери, я его прикончу! — вопил Брент, стряхивая с себя чужие руки.

— Хватит! — кричал ему в ухо Уильямс. — Хватит, я сказал!

— Звери! Бог мой, звери! — твердил Мэйфилд.

Брент все рвался к поверженному врагу, но его скрутили и силой затолкнули в подъемник.

Ярость еще не улеглась, когда он в сопровождении Уильямса и Мэйфилда предстал перед Фудзитой. Старик говорил с кем-то по телефону. Наконец положил трубку и поднял глаза.

— Подполковник Такуя Ивата в лазарете. Главный санитар Хорикоси докладывает, что у него перелом носа, трещина на скуле, множественные ушибы, главным образом в области лица, и, возможно, три сломанных ребра. — Старик повел плечами. — Когда это кончится, лейтенант?

— Вы несправедливы! — выпалил Уильямс, в котором гнев пересилил чинопочитание. — Ивата его спровоцировал. И первый применил запрещенный прием.

— Это правда, — подтвердил Мэйфилд. — Я тоже видел, адмирал.

Подняв руки, Фудзита заставил обоих замолчать.

— Дело не в этом. Я сейчас не виновника ищу.

Сотрудник ЦРУ и командир подлодки изумленно переглянулись.

— Мистер Мэйфилд, вы свободны. Продолжайте знакомиться с оборудованием связи. — Старик перевел взгляд на Уильямса. — А вам, я думаю, не терпится вернуться на лодку.

— Но, сэр…

— Повторяю: вы свободны.

— Слушаюсь!

Уильямс похлопал Брента по спине и вышел вслед за Мэйфилдом.

Следуя жесту адмирала, Брент медленно опустился на стул; каждый мускул протестовал против перемены позы. Но, едва он откинулся на спинку, боль утихла.

— Вам тоже не мешает показаться санитару Хорикоси.

— Пустяки, адмирал. Несколько синяков и… — он приложил пальцы к губам, — язык прикусил. Ничего страшного.

— Я сердит на вас.

— Понимаю.

— Но не из-за драки. Вы снова утратили контроль над собой. Это уже не в первый раз. Когда-то в токийском тупике вы смертельно ранили одного человека и ослепили другого. Тогда с вами еще была та женщина…

— Сара Арансон. Террористы напали на нас из засады.

— Затем вы повторили то же самое на Гавайях.

— Опять-таки при встрече с наемным убийцей.

— Знаю. Не в этом дело. — Узловатые кулачки сжались. — Дело в том, что вы не умеете обуздывать свой нрав…

— Становлюсь зверем?

— Вот именно. Я знал вашего отца. Вам, как и ему, не хватает самообладания.

— Мы уже обсуждали это, адмирал.

Фудзита нетерпеливо отмахнулся.

— Нрав вашего отца обернулся против него… привлек к саморазрушению. Это непростительная потеря.

— «Самурай всегда готов к смерти и поражает себя собственной рукой, когда бесчестье или поражение неминуемы».

— Не надо цитировать «Хага-куре»! Я ценю вас и подполковника Ивату как храбрых воинов и не хочу, чтобы безумие довело обоих до гибели. Вы хотели его убить.

— Да, сэр. — Брент отвел взгляд и вздохнул. — Но в тот момент он уже не был подполковником Иватой, он стал для меня… я не знаю… напастью, чумой, чем-то, что непременно надо уничтожить. — Он заглянул прямо в глаза Фудзите. — Вы понимаете меня, адмирал?

Старик почесал подбородок и тоже посмотрел на Брента в упор.

— В бою такая ярость даже кстати, но когда бесконтрольный гнев обрушивается на своих, нужных «Йонаге» людей, я этого не понимаю и не одобряю.

— Желаете, чтобы я подал в отставку?

— Я желаю, чтоб вы научились владеть собой. Вы один из лучших членов моего штаба. Вам известно, что я не возражаю против выяснения отношений даже между членами моей команды, но надо уметь выбирать место и время.

— Простите, адмирал, в данном случае выбирал не я. Инициатива исходила от подполковника Иваты. Он оскорбил меня, задел мою честь. А самурай этого стерпеть не может.

— Безусловно. Тут я полностью с вами согласен. Но в данном случае надо было попытаться избежать конфликта… к примеру, поставить в известность меня.

— Еще раз прошу простить, сэр, такое разрешение конфликта не по мне.

Брент ожидал новой отповеди, но старик со странным смирением вздохнул, откинувшись на спинку кресла.

— Тогда я буду вынужден взять инициативу на себя. Если подобное повторится, я вас обоих понижу в звании. После того как мы расправимся с арабами, убивайте друг друга на здоровье, я даже рад буду стать вашим секундантом.

Брент облизнул распухшие губы.

— Я все понял, адмирал.

— Помните, сегодня утром мы говорили о законах Ману?

— «Человек, умеющий обуздывать свой гнев и свою похоть, достигнет высшего духовного освобождения».

Старик улыбнулся и закивал, как учитель, но довольный ответом ученика.

— Верно, Брент-сан. У вас не память, а одно из этих новых записывающих устройств.

Брент тоже впервые улыбнулся.

— Благодарю, адмирал. Я просто сошел с рельс.

— Что-что?

— Я имею в виду, сбился с курса.

Фудзита пожал плечами.

— Но процитировали точно. Ману также учит: «То, что идет от души человека, должно совершенствовать его душу, что сходит с языка, должно облагораживать речь, а то, что порождено телом, должно украшать само тело».

— Тогда для Брента Росса надежды нет.

— Напротив, Брент-сан. Вы очень хорошо вписываетесь в эти установления.

— Кроме последнего?

— Кроме последнего.

Брент уставился на суровое, изрезанное морщинами лицо.

— Я постараюсь управлять тем, что порождено моим телом, адмирал.

Старик кивнул; взгляд его проникал в душу, как солнечные лучи.

— Верю вам, Брент-сан.

11

День за днем в гавани Йокосуки разворачивалась бурная деятельность. В конце первой недели, к великой радости Джона Файта, прибыли два «Флетчера» с Филиппин. Теперь под его командованием восемь первоклассных, полностью укомплектованных эсминцев. Новые члены команд были немедленно освидетельствованы и задействованы в интенсивных тренировках. Фрегат «Аясе» и эсминец «Ямагири» вышли из Токийского залива и заняли позицию радиолокационного слежения: «Аясе» — в трехстах милях к юго-востоку от Иводзимы, «Ямагири» — в четырехстах милях восточнее. Их донесения и сведения, поступавшие со станций наземного базирования, вводились в компьютеры «Йонаги». Только «Аясе» засек самолеты противника, то и дело взлетающие с Тиниана и Сайпана. Судя по всему, они выполняли облет строго определенных районов. Лишь одна цель четко появилась за экране: летящий на большой высоте DC—6 далеко на западе. Патрульные самолеты Береговой самообороны также вели постоянное наблюдение, не приближаясь, однако, к Марианским островам, где могли стать легкой добычей для истребителей.

Весть о стычке с подполковником Иватой вмиг разнеслась по всему кораблю. Теперь, завидя Брента, матросы кланялись ниже, салютовали четче, улыбались шире. Несмотря на серьезные ушибы и три сломанных ребра, Ивата через два дня с боем вырвался из лазарета и тут же отправился на аэродром. Брент по нему не очень скучал.

Подполковник Йоси Мацухара принял в отряд двенадцать американских «Грумманов» и два «Сифайра». Из-за напряженного режима тренировок американских летчиков расквартировали прямо в аэропорту. Но их командира, подполковника Конрада Креллина Брент видел в штабе Фудзиты, когда тот явился на борт с докладом. Слишком молодой для своего чина, худощавый, светловолосый, с негромким голосом и деликатными манерами, он скорее напоминал ученого, чем лидера летной эскадрильи. Два француза, немец и грек тоже прибыли в Японию, а турка убили в Нью-Йорке наемники-саббах.

В середине второй недели американская подводная лодка «Даллас» сообщила: оперативное соединение арабов в полном составе (авианосцы «Эль-Куфра» и «Рамли эль-Кабир», крейсеры «Бабур» и «Умар Фаруз» и шесть кораблей сопровождения) стало на якорь у атолла Томонуто. Но вскоре командование ВМС США направило «Даллас» в Средиземное море. В приступе ярости Фудзита призывал всех демонов на «чугунные головы» чиновников Пентагона.

Согласно донесениям, ремонт двух «Джирингов» в Сурабае закончен; третий пока в сухом доке: ему приваривают новые броневые плиты. Еще более зловещее сообщение: танкер «Нафуза» водоизмещением в сто тысяч тонн вышел из Бушира в сопровождении двух эсминцев и уже находится в Оманском заливе, двигаясь юго-восточным курсом. Ремонт «Блэкфина» шел полным ходом, и Брент почти не видел лейтенанта Уильямса. Для успешной атаки на танкер лодка должна выйти в море не позже, чем через неделю.

На борт доставили новые двадцатимиллиметровые и пятидюймовые орудия; командир артчасти Нобомицу Ацуми лично руководил установкой, следил за отладкой радара, проверял и перепроверял наводку, ориентируясь на собственные самолеты, кружившие над «Йонагой».

Каждый день над Токийским заливом барражировали стройные формирования «Айти D3A», «Накадзим B5N» и «Мицубиси Зеро». Число их изо дня в день росло: предприятия-изготовители старались вовсю. Когда над «Йонагой» впервые промчались двенадцать великолепных «Грумманов», им вслед со шлюпочных палуб полетел приветственный рев. Вся команда сгрудилась у борта, чтобы хоть мельком взглянуть на красивых американских птиц, совершающих низкий облет залива. Брент стоял и смотрел вместе со всеми; душа его полнилась гордостью.

Еще большее волнение он испытывал, видя «Мицубиси» с красным обтекателем и зеленым фонарем в сопровождении двух «Сифайров», намертво «приклеенных» к его рулям высоты. Машина Йоси приобрела новый вид. Обтекатель стал длиннее и шире, чтобы вместить новый мотор в три тысячи двести лошадиных сил. Ничего из ряда вон выходящего в пилотаже Брент не заметил, пока «Зеро» не навис низко-низко над «Йонагой» и вдруг стремительно взмыл вверх. Точно гром прокатился по ущелью; давным-давно Брент видел, как с таким же ревом взлетал с мыса Канаверал космический корабль. Йоси в долю секунды оголил «Сифайры», лишив их ведущих. Это была захватывающая, но опасная демонстрация мощности; пилот как бы осуществлял насилие над ограничениями проекта. Но «Зеро», целый и невредимый, стрелой унесся в облака.

Дружба Брента с контр-адмиралом Байроном Уайтхедом крепла день ото дня. Молодому лейтенанту нравилось бывать в обществе старинного друга отца. Острый и проницательный ум Уайтхеда быстро вбирал и новую информацию, и незнакомые обычаи. Прослышав о поединке, он тоже предостерег Брента относительно его буйного нрава. В сущности, повторил слова, сказанные Фудзитой:

— Ты вылитый отец, Брент. Научись держать себя в руках.

Сотрудник ЦРУ Хорейс Мэйфилд большую часть времени проводил на суше — то в американском посольстве, то с Бернштейном в израильском, а то, как подозревал Брент, в барах. Бернштейн был Бренту симпатичен, а Мэйфилд не очень. После драки на ангарной палубе он стал недоверчиво, а порой испуганно, коситься на лейтенанта. Наверняка считает его вертопрахом, способным учинить дебош по любому поводу.

В конце третьей недели Фудзита созвал офицеров на «особую церемонию». Все свободные от дежурства должны были явиться к храму Вечного Спасения в белых перчатках и при мечах. Брент ожидал, что это произойдет гораздо раньше и размышлял о причинах задержки.

В 10:00 он уже стоял вместе с другими офицерами в усыпальнице. Большие руки обтянуты белыми перчатками, у пояса легендарный меч Коноэ. В храме нет ни стульев, ни скамеек, потому все расположились вдоль стен. Адмирал Фудзита и старшие офицеры заняли места в центре, близ помоста, накрытого белым атласом.

У дальней переборки, с правого борта корабля располагался алтарь с большим Буддой из Трех Тысяч Миров (дар храма Канагавы), резными талисманами красного дерева и золотым тигром. Тигр (тора) — священное для самураев животное, поскольку уходит далеко, выслеживая добычу, но неизменно возвращается в свои пределы. Алтарь ломился и от других реликвий, не столь значительных, но тоже почитаемых японцами.

По обе стороны алтаря выстроились на стеллажах белые шкатулки с иероглифической росписью. Основное назначение храма — хранить бренные останки героев «Йонаги».

Реджинальд Уильямс, Байрон Уайтхед и Хорейс Мэйфилд несколько припоздали. Уильямс нервничает, потому что завтра его лодка отправляется в поход. Уайтхед и Мэйфилд с утра побывали в американском посольстве и вернулись запыхавшиеся, боясь не поспеть к церемонии. Кроме Фудзиты и его старшего помощника Митаке Араи никто не знает, что будет здесь происходить. По форме одежды Брент кое о чем догадывался и ожидал худшего или — по самурайским понятиям — лучшего, но свои догадки держал при себе.

Байрон Уайтхед встал с одного боку от Брента, Мэйфилд — с другого, рядом с Уильямсом. Капитан Колин Уиллард-Смит и лейтенант Элвин Йорк прислонились к стене позади Уильямса. Уиллард-Смит почитал командира подлодки своим спасителем и старался держаться к нему поближе.

Последним вошел полковник Ирвинг Бернштейн в очень странном одеянии. Голову прикрывает полотняная ермолка, руки обвязаны непонятными ремнями, а вокруг пояса шаль с кистями. Американцы и англичане с любопытством оглядывали его. А он их, казалось, не замечал, погруженный в молитвы.

— Ведом в Иудее Бог; у Израиля велико имя Его… Делайте и воздавайте обеты Господу, Богу вашему…[28]

Он осекся, словно лишь теперь осознав обращенные к нему взгляды, и закрыл псалтирь.

— Эти бечевы я скрутил в виде первой буквы слова «Бог» по-древнееврейски.

— А шаль, шапочка? — не утерпел Уильямс.

Карие глаза немигающе уставились на чернокожего.

— Я здесь, чтобы помолиться об усопших.

— Почтить их? — Уильямс указал на белые шкатулки.

Бернштейн покачал головой, но прежде чем успел что-либо объяснить, в помещении эхом разнесся голос Фудзиты:

— Мы собрались здесь, чтобы отдать последний долг поверженным врагам.

Брент кивнул, утвердившись в своих догадках, а Бернштейн возобновил молитвы.

Адмирал вытянул руку к входу, и один из младших офицеров отворил дверь. Двое здоровых охранников втолкнули в храм гауптмана Конрада Шахтера. Одет в белое, руки связаны за спиной. Глазки-бусинки быстро обежали помещение и сосредоточились на помосте. Он резко остановился, удержав конвоиров; обычную браваду как ветром сдуло.

— Nein! Nein!

— Какого черта? — процедил Уильямс.

— А правда, что это? — шепотом спросил Уиллард-Смит.

Красноречивый жест Фудзиты все им разъяснил. Два матроса установили на помосте большую плиту, еще один поставил на палубный настил корзину. Подполковник Такуя Ивата выступил из рядов, взобрался на помост и со звоном выхватил из ножен меч.

— Nein, Gott! Nein!

Немца подтащили, невзирая на сопротивление.

— Чтоб я сдох! — в полный голос проговорил Йорк. — Никак, башку ему хотят снесть. — Он повернулся к адмиралу. — Ну, молоток, командир!

Мэйфилд и Уайтхед в один голос загомонили:

— Это варварство! Вы не имеете права! Существуют международные законы!

Фудзита поднял руку.

— Прошу не навязывать мне и моей команде вашу христианско-иудейскую мораль! Она годится для баб и детишек, а не для самураев.

— Банзай! — эхом прокатилось по ангарной палубе.

Фудзита обвел взглядом группку иностранцев.

— Если у вас не хватает выдержки присутствовать при свершении военного правосудия, лучше уходите!

Мэйфилд двинулся было к двери, но на полпути передумал и вернулся на место.

— Я буду свидетелем этой дикости, только чтобы потом доложить моему начальству!

Фудзита отмахнулся от него, как от докучной мошки.

— Как вам будет угодно, мистер Мэйфилд. Докладывайте хоть президенту, вашему высшему властителю.

Рыдающего Шахтера выволокли на помост. Чтобы втащить его вверх по трем ступенькам, понадобились еще трое матросов.

— Желаете что-нибудь сказать, прежде чем покинете этот мир? — обратился к нему Фудзита.

Немецкий летчик остановил взгляд на Ирвинге Бернштейне, который все читал молитвы, уставясь в потолок.

— Yyde! — закричал Шахтер. — Ты за меня молишься?!

Бернштейн перевел глаза на помост.

— Я молюсь за душу человека.

— Доволен своей местью!

Израильтянин стиснул обеими руками книгу.

— Ты служил Баалу и Молоху. По законам Моисея, ты должен расплатиться своей бессмертной душой. А я помолюсь за тебя Богу.

Немец вдруг подтянулся, словно ненависть к еврею открыла в нем новый источник смелости.

— Богу? Твоего Бога не существует! Где он был, когда евреи в Польше сами себе рыли могилы? Где он был, когда мы играли в футбол черепами ваших детей? В Освенциме? В Бухенвальде? В Треблинке? Если он есть, отчего молчал?! Он такой же убийца, как все мы, как Адольф Гитлер! — Губы Шахтера скривились в злорадной усмешке. — А ты, стало быть, мнишь себя избранником!

Бернштейн засунул псалтырь в карман. Благочестие слетело с него, как растаявшая восковая маска.

— Я и есть избранник. Мне суждено пережить тебя, нацистская свинья!

— Nein! Gott! Nein! — снова завопил Шахтер.

Ему накинули на шею петлю, другой опутали плечи, привязали к плите; ноги заковали в кандалы. Адмирал наклонил голову. Ивата поднял большой двуручный меч и застыл в классической позе разящего самурая. Мертвая тишина повисла в храме. Казалось, даже вентиляторы и вспомогательные моторы затаили дыхание.

Бернштейн вздохнул и снова забормотал молитвы. Немец взвыл во всю мощь легких; звериный, леденящий душу вопль отражался от переборок. Меч просвистел в воздухе серебряным полукружьем, врубился в податливую плоть, и голова Шахтера скатилась точно в корзину. По телу прошла судорога, и оно омертвело. Кровь хлестала на пол. Все быстро убрали; четыре матроса со швабрами отмыли настил. Ивата дочиста вытер лезвие и отошел на край помоста, держась за бок.

— Господи! — ужасался Мэйфилд. — Где мы находимся?!

— Не на футбольном матче, но похоже, — заметил Уиллард-Смит.

— Так и надо скоту! — ухмыльнулся Йорк.

Уайтхед повернулся к Бренту.

— Ты знал?

— Да.

— Почему не сказал мне? Мы бы попытались это остановить.

Брент смерил контр-адмирала долгим взглядом.

— Зачем? Он получил по заслугам.

Уайтхед переглянулся с Мэйфилдом.

— В голове не укладывается!

Агент ЦРУ согласно закивал.

— Вскоре матросы ввели сержанта Абу эль Сахди, тоже в белом и со связанными руками. Увидав помост, кровь, человека с мечом, араб завизжал и начал извиваться, но и его силой взгромоздили на помост.

— Твое последнее слово, перед тем как увидишь Аллаха, — проговорил Фудзита.

— Коврик.

Рядовой расстелил на помосте маленькую циновку — татами.

— Это не коврик, — сказал араб с удивившим всех спокойствием.

— Ничего, сойдет.

— В какой стороне Мекка, эфенди?

Фудзита указал на восток. Абу эль Сахди упал на колени, распростерся на циновке и начал громко молиться:

— Аллах Акбар! Слава Аллаху, великому и милосердному, творцу всего живого на Земле, включая человека. Он оказал великую честь человеку, поместив его в центр творения…

— Хватит! — отрезал Фудзита. — У нас нет времени выслушивать все сто четырнадцать сур Корана. Одной молитвы вполне достаточно. — Он махнул охранникам. — Приступайте!

— Чтоб всем вам издохнуть в навозной куче! — послал обреченный проклятие своим палачам. Затем увидел молящегося Бернштейна и разразился новыми воплями: — Японцы и евреи — враги Аллаха и людей. Да сгорят дотла Израиль и Япония!

Его голову приторочили к плите, и крики стали нечленораздельными.

Фудзита взглянул на Ивату. Летчик стоял, опираясь на меч и поддерживая одной рукой сломанные ребра. Брент наконец понял, почему церемонию так долго откладывали. Ивата был слишком слаб, чтобы исполнить роль палача, а старик, видимо, давно пообещал удостоить его этой чести.

С лицом, искаженным от боли, Ивата обратился к нему:

— Простите, адмирал. Боюсь, на второй замах сил не хватит.

— Вас заменить?

Десятки глаз уставились на летчика.

— Да, — задыхаясь, ответил он. — Я знаю, мне нет прощенья.

— Глупости! При вашем самочувствии вы на славу справились с задачей.

Фудзита обвел взглядом горящие азартом лица.

— Можно я сам назначу себе замену? — спросил Ивата.

Адмирал вопросительно приподнял бровь. Ивата скосил глаза на Брента. У американца похолодела спина.

— Пусть меня заменит тот, кто переломал мне ребра.

Вой распростертого на помосте араба отдавал безумием. Приговоренные часто сходят с ума в момент казни. Крики, должно быть, действовали на нервы Фудзите; он, поморщась, распорядился:

— Заткните ему рот!

Охранник затолкал угол татами в рот сержанту и обвязал сверху веревкой.

— Пусть американский самурай разделается с этой падалью, — повторил свою просьбу Ивата.

— Ну и ну! — выдохнул Уиллард-Смит.

— Нет! — хором вскричали Мэйфилд и Уайтхед.

— Я отказываюсь, — заявил Брент.

— Американскому самураю изменила храбрость?

— Я не обязан доказывать подполковнику ни свою храбрость, ни другие свои качества, — отпарировал Брент. — Это уже было сделано здесь, на ангарной палубе.

— Лейтенант Росс, — промолвил Фудзита, — вам оказали честь.

— Знаю, адмирал. Но я однажды уже исполнил почетный долг вот этим самым мечом.

— Вы были достойным кайсяку при сеппуку лейтенанта Коноэ и заслужили его меч. При вашей силе ничего не стоит свершить правосудие еще раз.

— Боже! — воскликнул Уайтхед.

— Это приказ? — спросил Брент адмирала.

— Нет. Просьба.

Брент со вздохом положил руку на эфес меча. Вообще-то в своей жизни он уже обезглавил не одного, а двоих. В восемьдесят пятом — лейтенанта Нобутаке Коноэ, сделавшего себе харакири на этом же помосте, а три года спустя — пилота Йосиро Такии, с которым вместе летал. Такии в бою получил страшные ожоги и, лежа в лазарете «Йонаги», упросил Брента обезглавить его. По праву секунданта — кайсяку — он принял меч Коноэ, но отказался от подобной чести в случае с Такии. Японцы признали, что оба раза он справился отлично: не у всякого самурая такой сильный и точный удар. Мечом Такии он не только снес пилоту голову, но и рассек матрас, врубившись в дерево больничной койки.

— Не надо, Брент! Ради Бога! — взмолился Уайтхед.

— Валяй, командир, разделай его на мясо! — подзадорил Йорк. — А хошь, я с ублюдком разберусь? Истинный Бог, не оплошаю!

— Какая низость! — сморщился Мэйфилд.

— Ты б дырку в заду на всяк случай заткнул, а то как бы в портки не накласть! — фыркнул кокни.

Брент поднял голову. Фудзита, Араи, Кацубе, Ивата, Йосида, Ацуми, Каи, Мацухара, все другие офицеры не сводили с него взглядов. Приятно все-таки, когда тебя уважают, а иной раз даже восхищаются. Он стал своим на «Йонаге», раз и навсегда проникся духом бусидо. Так может ли он разочаровать своих самурайских братьев, может ли покрыть себя позором, отказавшись от чести, которая несмотря ни на что ему поперек горла?.. И он шагнул к помосту.

— Банзай! Тенно хейко банзай! — грянул неистовый хор.

Как в трансе, Брент взошел по ступенькам и остановился. Абу эль Сахди захлебывался блевотиной. Лицо посинело, жилы на лбу и на шее так набухли, что вот-вот лопнут.

— Вытащите кляп! — приказал Фудзита. — А то этот пес подохнет прежде, чем мы его казним.

Матрос убрал затычку изо рта араба. Подполковник Такуя Ивата не покинул помоста. Просто вложил в ножны меч и отошел подальше.

Брент встал слева от приговоренного. Из глотки араба лились перемешанные рыдания, проклятия, молитвы; в этом потоке Брент то и дело различал: «Аллах Акбар!»

Сжимая инкрустированный серебром эфес, он без малейшего усилия вытащил трехфутовый меч из усыпанных драгоценными камнями ножен. Закаленная сталь будто сама рвалась осуществить свое предназначение. Выкованный в пятнадцатом веке мастером-оружейником Ясумицу меч изготовлен из одиннадцатикратно прокатанного металла, отшлифован как алмаз, остер как бритва. Брент медленно завел лезвие над правым плечом и обеими руками ухватился за рукоять.

Гробовую тишину нарушало только невнятное бормотание араба. Бренту показалось, что весь мир затаился. Он посмотрел вниз на шею, почерневшую от солнца или грязи, а может, от того и другого. Два позвонка выпирали, как узловатые корни; меж них он и нацелил удар.

Силы, точно по волшебству, удвоились; рот наполнился слюной. Он размахнулся; меч описал кривую дугу в воздухе со свистом, напоминающим судорожный всхлип женщины в минуту оргазма. Пронзив плоть и кость, лезвие ни на миг не замедлило скорости.

Вопли резко оборвались, и голова аккуратно скатилась в корзину. Тело несколько раз дернулось и замерло.

Тяжело дыша, Брент выпрямился и опустил окровавленный меч.

— Банзай! Банзай! — неслись по кораблю громовые раскаты.

Матрос подал ему полотенце, и он тщательно вытер лезвие.

Ивата подошел к нему и шепнул на ухо:

— Вы будете моим бортстрелком, лейтенант.

Брент взглянул в плоское, неподвижное лицо. Узкие глаза глядели недобро, но что-то новое мелькнуло в черной глубине, что-то похожее на уважение. Американец кивнул, убрал меч в ножны и пошел прочь с помоста.

12

День, когда «Йонага» и эскорт покидали Токийский залив, выдался на редкость ненастным. Эсминец кэптена Файта шел перед авианосцем, два по левому борту, два по правому, два далеко впереди производили разведку. Оперативное соединение медленно выплыло из пролива Урага во вздымающуюся муть Тихого океана. Темные грозовые тучи обложили весь северо-восточный горизонт; под ними стелилась завеса ливня и бесновались валы. Шторм надвигался с севера, а прямо над головой ветер разгонял свинцовые облака, точно испуганных овец. Утреннее солнце не выдерживало такого натиска и слабеющими лучами лишь окрашивало тучи в цвет разжиженной крови.

Стоя рядом с адмиралом Фудзитой, старшим помощником Митаке Араи, который исполнял также обязанности штурмана, контр-адмиралом Уайтхедом, телефонистом на мостике Наоюки и полудюжиной впередсмотрящих, Брент Росс держался за ветрозащитный экран, поскольку огромный авианосец уже испытывал на себе мощь штормовых волн.

— Специальная ходовая вахта по правому борту! — отдавал приказания Фудзита. — Готовность плюс два.

Наоюки заговорил в микрофон, и команда разнеслась по судну. Брент увидел, как забегали вокруг своих орудий на галерейных палубах и на фор-марсе одетые в зеленую форму артиллеристы. Со скрежетом уходили в казенники пятидюймовые снаряды, заправлялись пулеметы, нацеливались в небо трехствольные зенитные установки. Противник, несомненно, знает о выступлении: такую гору не скроешь. С берега за ними следят сотни враждебных взглядов, поэтому Фудзита принимает меры предосторожности.

— Готовность плюс два, господин адмирал! — доложил Наоюки.

Капитан первого ранга Араи склонился над маленьким столиком с навигационными картами, а рулевой первого класса Кинити Кунитоми смотрел на репитер гирокомпаса и диктовал координаты относительно ориентиров на суше:

— Нодзимазаки два-семь-ноль, Ирозаки ноль-пять-пять, южная оконечность Осимы один-один-ноль!

Араи щелкал параллельными линейками и перемещал карандаш по карте. Наконец он обернулся к Фудзите.

— Предлагаю курс два-один-ноль, адмирал.

— Действуйте. Матрос Наоюки, флажный сигнал: «Следуем курсом два-один-ноль, скорость шестнадцать».

Через несколько секунд под ветром замелькали вымпелы на фалах.

Брент усмехнулся. Ни один пеленг не выверен по радару. Фудзита и Араи так хорошо знают пролив и так доверяют старой навигации, что им и в голову не приходит обращаться к радиолокации, если нет густого тумана. К тому же Фудзита соблюдает радиомолчание.

Послышался крик с фор-марса:

— Эсминцы подтверждают!

— Сигнал исполнить! — скомандовал Фудзита.

После того как с сигнального мостика доложили об исполнении сигнала всеми судами сопровождения, адмирал крикнул в рупор:

— Право на борт! Курс два-один-ноль, скорость шестнадцать!

Вахтенные в ходовой рубке повторили приказ, и авианосец повернул вправо. Подошвами Брент чувствовал, как турбины набирают обороты.

— Курс два-один-ноль. Скорость шестнадцать узлов. Восемьдесят три оборота.

— Хорошо.

Нос гиганта направлен в открытое море. По мере того как волнение усиливается, «Йонаге» все труднее пропускать под корпусом мощные валы. Северный ветер срывает дыхание с губ клочьями белого пара. Ветрозащитный экран холодит ладони даже сквозь кожаные перчатки.

Американец сдвинул на лоб очки и взглянул на эсминец, идущий в пятистах ярдах по правому борту. Волны, которые громада «Йонаги» распихивала почти играючи, для 2100-тонного эсминца были скалистыми горами. Узкое судно, перегруженное артиллерией, зарывалось носом. Волны ударяли в полубак и перетряхивали корабль от носа до кормы. Порой он устрашающе проваливался в пучину, и Брент, видя одну надстройку, невольно задерживал дыхание. Но маленький отважный эсминец вновь показывался на поверхности и вступал в борьбу с очередным обрушивающимся на него гребнем.

Брент покосился на Байрона Уайтхеда. После церемонии казни прошло четыре недели, и все это время контр-адмирал, если и обращался к нему, то исключительно по вопросам кодов и шифровок. Послание, полученное накануне, и вывело эскадру в море. «Блэкфин», патрулирующий вдоль берегов Томонуто, передал на «Йонагу» сообщение ЦИЗРА. ЦИЗРА — акроним, коим назван шифр, разработанный совместно ЦРУ и израильской разведкой специально для «Йонаги» и военно-морских сил, подчиняющихся адмиралу Фудзите. Хотя передача заняла доли секунды, Уильямс, бесспорно, рисковал. Однако новости оправдывали риск: оперативное соединение арабов, включая три отремонтированных «Джиринга», вышло в море. Два авианосца и два крейсера двигались северо-западным курсом, очевидно, в поддержку своим поредевшим силам на Марианах. Или это просто вызов «Йонаге», стремление разрешить конфликт раз и навсегда? Фудзита несказанно обрадовался вестям. Сопровождение в полном порядке, авиаотряд почти укомплектован, руки так и чешутся вступить в бой. Даже ложный выпад на Марианах — с тем чтобы выманить лису из норы — не понадобился.

Миновав острова Осима, Ниидзима и Микура, эскадра поменяла курс на один-три-пять. Фудзита всем объяснил на совещании: этим курсом они выйдут в Тихий океан и окажутся на расстоянии шестисот пятидесяти километров от Марианских островов. Там, на грандиозной морской арене, адмирал рассчитывает встретить противника. Его нисколько не смущает численный перевес арабов: главное — готовность драться до победного, которую у самураев никто не отнимет.

В полдень штормовой фронт сдвинулся к востоку, море успокоилось, и солнце стало пробиваться сквозь рассеивающиеся облака. Темно-синяя полоска Японских островов давно скрылась за горизонтом. Телефонист вдруг прижал ладонями наушники и нахмурился. Послушав, доложил адмиралу:

— На радаре большое скопление самолетов, истинный пеленг три-пять-ноль, дальность триста десять километров. «Свой — чужой» идентифицирует «своих».

— Отлично. Это наши звенья.

Через полчаса вдали по правому борту замелькали точки и послышался нарастающий рокот.

— Флажный сигнал! — крикнул Фудзита. — Принимаем на борт самолеты. Приготовить полетную палубу.

Авиаотряд приближался подобно стае перелетных гусей. Техники в цветных комбинезонах побежали на полетную палубу вытягивать из пазов внушительное стальное заграждение. Самолет, который не сумеет зацепить страховочные тросы, будет задержан и, возможно, разобьется об этот барьер.

Фудзита, глянув на гафель, велел флажным сигналом сообщить эскорту новый курс, и когда ответ от всех судов был получен, приказал:

— Сигнал исполнить!

Вымпелы убрали на всех судах одновременно, после чего старик скомандовал в рупор:

— Лево на борт! Курс ноль-восемь-ноль, скорость двадцать четыре.

Синхронно с эсминцами, словно прима в окружении кордебалета, авианосец повернул и ускорил ход.

— Курс ноль-восемь-ноль, господин адмирал. Скорость двадцать четыре узла, сто двадцать восемь оборотов! — донеслось из переговорной трубы.

Фудзита удовлетворенно кивнул.

Судно держало нос по ветру, палуба чуть-чуть покачивалась, и старый японец впервые за все время повернулся к Уайтхеду.

— Готовимся к приему самолетов, адмирал.

— Вижу, сэр. — Он взглянул на часы. — Только уже поздно. Успеете ли посадить всех до темноты?

Фудзита беспокойно огляделся. Солнце действительно клонится к западу.

— Надо успеть.

Рев авиадвигателей нарастал; экран вздрагивал под пальцами Брента; первые бомбардировщики уже заходят над кораблем против часовой стрелки. Белые истребители еще парят высоко в небе.

— Поднять до места! — скомандовал адмирал.

С фала взвился черно-белый вымпел. Одетый в желтый комбинезон регулировщик посадки заступил на пост с кормового края надстройки. Развел веером желтые флажки. Потом поднял их, показывая на себя.

Подошел B5N с опущенными закрылками и выставленным крюком. Брент полюбил эту машину, когда летал с покойным лейтенантом Йосиро Такии. Тот очень гордился своим самолетом, называл его «тора». Сконструированный в 1935 году по заказу императорского флота «Накадзима» был известен союзникам под кличкой «Кейт». Длина тридцать три фута, размах крыльев — пятьдесят, трехместная кабина; довольно большой низкоплан, сильный, выносливый, с хорошей аэродинамикой. Регулируемый шаг винта, убирающиеся шасси, фюзеляжный бак, складывающееся крыло. Поначалу «Накадзиме» не было равных. Он разрушил линкор «Роу» в Перл-Харборе, а в первые годы войны на Тихом океане нанес больше ущерба флоту союзников, чем любое другое японское оружие. Среди его жертв авианосцы «Лексингтон», «Уосп», «Хорнет» и «Йорктаун».

Брент высунулся из-за стального щита и увидел, как регулировщик опустил флажки на уровень колен. Пилот убрал газ; бомбардировщик зацепил первый трос и, точно откормленный гусь, опустился на палубу. Пятнисто-зеленую машину подтолкнули к носовому подъемнику. Самолеты один за другим садились; летчики показывали изрядное искусство. Последнюю машину пилотировал командир эскадрильи торпедоносцев Йодзи Каи. Его «Накадзима» выделялся желтым обтекателем и широкой желтой полосой по фюзеляжу. Каи попал в порыв ветра, и его отбросило немного вверх и слишком далеко вперед. Но он все же зацепил третий трос и со скрежетом остановился. Слава Богу, обошлось без повреждений. Затем с кормы подошел первый «Айти».

Брент довольно улыбнулся, видя, как ловко сел пикирующий бомбардировщик. Адмирал Аллен всегда говорил — невзирая на протесты японцев, — что D3A, двухместный увесистый биплан, — точная копия старого немецкого «Хейнкеля-50», впервые взлетевшего в 1931 году. В начале тридцатых в Японию было экспортировано несколько последних моделей «Хейнкелей». Именно He-50, а не Ju-87, как считали в Америке, стал прототипом «Айти D3A». Гораздо меньше «Накадзимы», с размахом крыльев всего тридцать семь футов, с широким обтекателем, прикрывающим новый двигатель «Сакаэ», трапециевидной площадкой под фюзеляжем для 250-килограммовой бомбы и короткими шасси, видимо, и породившими легенду о родстве с «Юнкерсом». Подобно «Накадзиме», все пикировщики «Йонаги» выкрашены сверху в пятнисто-зеленый, а снизу в голубой цвет. Самый мощный японский бомбардировщик Второй мировой войны, «Айти» потопил больше боевых кораблей союзников, чем все самолеты стран Оси вместе взятые.

Все было спокойно, пока одна машина не проскочила аэрофинишер. Регулировщик лихорадочно замахал флажками. Летчик заглушил мотор и висящим крюком зацепил последний трос. Опустившись слишком резко, «Айти» метнулся влево и несколько раз подпрыгнул; обе покрышки лопнули, и шасси подломились. Повреждение не очень серьезное, но чтобы убрать самолет с палубы, потребовалось драгоценное время. Фудзита нервничал, а с ним и все остальные на мостике. Наконец незадачливую машину втащили в подъемник, освободив место для посадки бомбардировщику с ярко-красным обтекателем и такой же полосой по фюзеляжу — самолету подполковника Иваты. Место стрелка в хвостовой кабине пустовало. Вслед за Иватой начали садиться истребители.

Легкие «Зеро» останавливались мгновенно, а более громоздкие «Сифайры» и F6F тянули за собой тросы, как резину. Приземистый низкоплан «Хеллкэт» выглядел весьма внушительно. Построенный в качестве противовеса «Зеро», царившему в небе всю первую половину войны, «Грумман Хеллкэт» превосходил «Мицубиси» во всем, кроме маневренности. Он быстрее, лучше защищен броней, к тому же у него шесть «Браунингов» пятидесятого калибра с запасом на четыреста выстрелов. А главное его преимущество в мощности двигателя «Пратт — Уитни R—2800» с восемнадцатью звездообразно расположенными цилиндрами и водяным охлаждением. Вначале мощность составляла две тысячи сто лошадиных сил, потом ее довели до двух тысяч восьмисот. «Хеллкэты», садящиеся теперь на палубу «Йонаги» на четыре тонны тяжелее, чем модифицированные «Зеро» Мацухары.

На счету славного F6F свыше пяти тысяч сбитых машин — больше, чем у какого-либо другого истребителя союзников. Во время битвы на Филиппинах погибло четыреста два японских самолета, а «Хэллкэтов» всего шесть. Этот разгром вошел в историю под названием «Марианский отстрел индеек». Американцы вспоминают его при каждом удобном случае, японцы, наоборот, стараются забыть. Наблюдая за посадкой голубых истребителей, Фудзита наверняка испытывает смешанные чувства: обиду за страшный ущерб, нанесенный «Грумманом» Японии, и удовольствие от того, что коварный хищник наконец-то сражается в его лагере.

Последним садился Йоси Мацухара. Он снижался вместе с солнцем, уже разрезанным линией горизонта, и, как всегда, поймал первый трос, совершив безупречную посадку на три точки. Все вздохнули с облегчением. Сорок семь «Айти D3A», сорок пять «Накадзим B5N», сорок два «Зеро», два «Сифайра» и двенадцать «Хеллкэтов» приняты на борт почти без происшествий.

Брент до сих пор не видел двух французов, немца и грека, которые до выхода в море все время проводили в Токийском аэропорту и в Цутиуре. Однако все они пилотируют истребители, и ему легко отличить иностранцев по отсутствию надетой поверх шлема головной повязки хатимаки с вышитыми иероглифами, свидетельствующими о готовности владельца отдать жизнь за императора. Он с удовлетворением отметил, что все четверо посадили свои «Зеро» весьма уверенно. Но еще важнее тот факт, что отряд приобрел интернациональный характер. Люди доброй воли на всей планете устали от террористов. Теперь многие готовы пожертвовать собой, чтобы покончить со злом.

— Отличные парни! Сила! — приговаривал приятно пораженный Уайтхед.

Фудзита, сияя, отдал приказ, и оперативное соединение перешло на основной курс один-три-пять. Капитан первого ранга Араи и рулевой Кунитоми спустились на ходовой мостик, где с помощью секстана будут производить вечерние астрономические наблюдения.

— Подполковник Ивата летал один, — тихо сказал Бренту Фудзита.

— Я благодарен вам, адмирал, за позволение нести специальную вахту. Я чувствую, что мое место здесь.

Старик выдавил из себя улыбку.

— Очень приятно, что вы так преданы «Йонаге», мистер Росс. Но подполковник Ивата бережет место в задней кабине для вас и очень хвалит ваши стрелковые навыки.

— Весьма польщен, — ответил Брент, опуская бинокль.

— А еще я рад, что вы отставили свои раздоры, — продолжал старик, неотрывно глядя в бинокль.

Что-то промычав в ответ, Брент тоже взял бинокль и стал вглядываться в подступающую тьму. Фудзита наверняка понимает, что «раздоры» отставлены не навсегда. Он полетит с Иватой, но это не означает, что они вот так враз станут друзьями. Такого просто быть не может, ведь он прилюдно положил подполковника на обе лопатки. Самурай никогда не откажется от возмездия. Брент восхищался им как пилотом, но продолжал относиться к нему с недоверием.

— Сэр, — подал голос контр-адмирал Уайтхед, — три дня назад наша подлодка «Феникс» засекла танкер «Нафуза» в море Сулавеси.

— Я знаю, адмирал, — ответил японец. — Они оказались расторопней, чем мы предполагали.

— Теперь «Блэкфин», должно быть, готовится к решающему броску.

Фудзита уронил бинокль и снизу вверх посмотрел на контр-адмирала.

— А может, уже атакует.

У Брента заныло сердце. Он так привязался к Уильямсу и команде. Встретились ли они с танкером?.. На случай успеха с лодки должна поступить специальная шифрованная радиограмма, но «Блэкфин» пока молчит. А что, если их самих уничтожили? Запеленговали после первой передачи и пригвоздили к дну глубинными бомбами. Он вздохнул и нервно постучал по ветрозащитному экрану.

С приглушенными дизелями «Блэкфин» медленно бороздил просторы спокойного моря.

Над головой в безлунном и безоблачном небе сияли звезды. До рассвета еще далеко. Лейтенант Реджинальд Уильямс устало облокотился на стальной щит и взял в руки бинокль. До южного прохода к атоллу Томонуто осталось всего восемь миль. Где-то там патрулирует их эсминец: радиотехническая разведка засекла его сигналы. Хотя активный гидролокаторный поиск не ведется, но Уильямс уверен, что гидроакустики сидят в наушниках и непрерывно слушают. Даже при том, что четыре «Фэрбенкс-Морзе» работают на самой малой скорости — только чтобы лодка имела ход, — все равно есть риск быть обнаруженными. Во время первого рейда близ Томонуто он убедился, что благодаря покрытию, поглощающему лучи радара, лодку засечь очень трудно. А теперь две балластные цистерны залиты наполовину, осадка у лодки низкая, и на воде ее почти не видно.

Командой он вполне доволен. Пятнадцать опытных подводников — девять японцев и шесть американцев — заменили убитых и раненых. Вместо Росса Фудзита прислал младшего лейтенанта Сехеи Имамуру. Уильямс возложил на него штурманские обязанности, а старшим помощником назначил Чарли Каденбаха. И все-таки жаль, что нет Брента. У Реджинальда вырвался вздох. Отношения у них не всегда складывались, но Бренту нельзя отказать в смелости, находчивости и умении снискать любовь команды. Уильямса замутило, когда тот обезглавил араба, мало того — он узнал, что американский самурай еще раньше снес голову двоим, но теперь, как ни странно, его действия казались правильными и справедливыми.

Три дня назад они перехватили радиограмму подводной лодки «Феникс». Танкер «Нафуза» с двумя эсминцами замечен в море Сулавеси. Уильямс еще вчера рассчитывал увидеть этот конвой, но обманулся в своих ожиданиях. Пока на экране появились только радар патрульного эсминца и еще несколько поисковых сигналов из внутриостровного пространства. А все остальное электронное оборудование он приказал зачехлить.

Командир быстро оглядел людей на мостике, чтобы убедиться в надлежащей бдительности. Во время долгих ночных вахт легко устать и расслабиться. Рулевой второго класса Гарольд Сторджис сжимает штурвал и напряженно вглядывается в освещенный тусклым красным светом репитер гирокомпаса. Справа у системы оповещения матрос первого класса Тацунори Хара, поднеся к глазам бинокль, смотрит на нос. Двое впередсмотрящих внимательно обшаривают свои сектора. Еще двое по крыльям мостика тоже глядят в бинокли. Все тихо, слышны лишь пыхтенье дизелей да плеск воды, наползающей на нижнюю палубу и выливающейся сквозь стоки и шпигаты.

— Мостик! — донесся из репродуктора голос Ромеро.

— Здесь!

— Командир, РТР засекла три мощных радара. В библиотеке числится только один — это «Нафуза». Другие не идентифицируются.

Сердце забилось в груди, как перед ответственным матчем. Язык сделался чугунным, неповоротливым, горло превратилось в знойную пустыню.

— Так, — услышал он свой странно спокойный голос. — Дальность и пеленг.

— Дальность девяносто миль, истинный пеленг два-два-пять.

— Скорость хода?

— Что-нибудь десять-одиннадцать узлов, сэр.

Реджинальд быстро произвел в уме подсчеты. Конвой должен прибыть на место завтра днем — около пятнадцати часов. Он бросил взгляд к восточному горизонту, где намечалось слабое розовое сияние, напомнившее ему о том, что до рассвета осталось несколько минут. Черт возьми, надо погружаться, иного выхода нет. Аккумуляторная батарея полностью заряжена, и топлива по меньшей мере еще на неделю. Он наклонился к микрофону.

— Штурманский отсек!

— Здесь штурманский отсек! — ответил Сехеи Имамура.

— Глубина под килем.

— Сто сорок саженей, командир.

— Дайте курс на середину прохода.

— Ноль-три-два.

— Глубина за четыре мили от него.

— Сотая изобата как раз проходит через ту точку.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Уильямс.

Значит, они смогут подойти к месту встречи, и арабские сонары времен Второй мировой войны их не засекут. А если враг схитрил, вооружил свои эсминцы новым оборудованием, тогда хана. Но выбора нет. Только с той позиции у него будет наилучший шанс для нанесения торпедного удара по танкеру. Он тихо сказал Сторджису:

— Право на борт, курс ноль-три-два.

Сторджис повторил приказ и переложил руль.

Уильямс набрал в легкие воздуху и крикнул:

— Впередсмотрящим очистить мостик! Готовиться к погружению!

Он услышал, как команды передаются через открытый люк рубки.

Двое впередсмотрящих быстро оставили свой пост у перископа и юркнули в люк, за ними спустились двое с левого и правого борта, потом Хара и Сторджис. Последний взгляд к горизонту, перед тем как покинуть мостик — и Реджинальд скомандовал:

— Погружение!

Нажав одной рукой кнопку сигнала тревоги, он потянул другой за деревянную ручку и со звоном захлопнул люк. Затем повернул рукоятку герметичного задраивания. По судну пронесся рев старого автомобильного клаксона. Операторы поста погружения заработали рычагами, послышались хлопки открывающихся клапанов в цистернах главного балласта. С толчком, сотрясшим рулевую рубку, закрылся колпак приемной шахты, на смену уханью дизелей пришел ровный гул электромоторов.

Он спустился по трапу и встал у перископов — широкоугольного, ночного, и командирского. Рулевой Сторджис по-прежнему стоял впереди и глядел на приборы: индикатор скорости, приемник воздушного давления, репитер гирокомпаса, глубомер, манометр, устройства связи с машинным отсеком, счетчик оборотов, рулевой указатель. Слева от Сторджиса телефонист Рэндольф Дэвидсон — Рэнди — нацепил наушники и не сводит глаз с пульта.

Справа на стуле перед старым сонаром «Тип Четыре» поместился Ромеро, тоже в наушниках. Прибор поставлен на «пассивное» слежение до особых распоряжений командира. Старшина Тадаси Такигути вперил взгляд в пустой экран радара. У компьютера управления торпедами никого нет.

— Продувку отставить! — крикнул командир поста погружения, энсин Герберт Бэттл.

Лодка пошла носом вниз, покачалась и легла на левый борт. Прежде чем Уильямс успел сказать слово, Бэттл напустился на двоих матросов, что стояли у креномера:

— Куда смотрите, мать вашу! Крен!

Лодка мгновенно выправилась.

— Зеленый на борту!

— Зеленый в воздухе! Давление в лодке!

— Хорошо, — отозвался Уильямс.

Итак, «рождественская елка» загорелась зелеными лампочками, показывающими, что все отверстия в корпусе закрыты. При возгласе «давление в лодке» он почувствовал легкую боль в ушах, поскольку давление воздуха увеличилось для проверки на течь.

— Перекрыть воздух, погружение на шестьдесят четыре фута! — приказал он.

При таком погружении перископ будет выступать над водой на полтора фута.

— Есть на шестьдесят четыре фута! — повторил Бэттл.

Уильямс услышал свист воздуха, выходящего из цистерн главного балласта и дифферентных цистерн. Почувствовал, как увеличивается курсовой угол. Море с плеском наползало на мостик, закрывая иллюминаторы. Давление на барабанные перепонки ощущалось все сильнее, по мере того как лодка уходила на глубину. В голове пронеслась мысль, посещающая в таких случаях каждого подводника: доведется ли еще всплыть, увидеть землю, небо, глотнуть свежего воздуха? Отбрось мрачные предчувствия, насладись глубокой тишиной, воцарившейся на борту… Несмотря на работу вентиляционной системы, сразу стало жарко, и в ноздри шибанул знакомый запах всех старых подлодок — смесь мужского пота с дизельным топливом.

— Сорок пять футов, сэр! — доложил Герберт Бэттл.

— Хорошо.

— Пятьдесят! Уменьшить скорость погружения!

Напор вливающейся через клапаны воды стал слабее, и Уильямс ощутил, как уменьшается наклон.

— Выравниваемся, капитан.

— О'кей.

— Проходим пятидесятифутовую отметку.

— Курс ноль-три-два, — сказал он Сторджису.

— Есть, сэр. Перехожу на ноль-три-два.

— Вперед помалу!

Гул моторов сделался еще тише.

Уильямс снял с потолка микрофон.

— Слушать всем! Будем маневрировать. Всем оставаться на местах, пока не подойдем на четыре мили. Потом заступает вахта левого борта, до подхода этой су… До подхода «Нафузы». Помните о сторожевом эсминце. Пойдем на малом ходу и ляжем в дрейф, пока сонар не уловит кавитацию. Тогда и сварим всмятку сволочей!

Лодка огласилась победными криками.

13

Все началось в девять тридцать. «Аясе» сообщил, что его с большой высоты атакуют двенадцать пикирующих бомбардировщиков «Штука» и пять «Дугласов DC—6». Затем рация внезапно смолкла. Все ожидали, что Фудзита пошлет на подмогу истребители, но старик ничего не предпринял, чтобы спасти атакуемый фрегат. Он лишь увеличил число впередсмотрящих, назначив по двое в каждый сектор. В десять ноль-ноль второй разведчик прислал обрывочное донесение о двух авианосцах и эскорте на двадцати одном градусе тридцати минутах северной широты и ста шестидесяти одном градусе восточной долготы. Затем и этот передатчик заглох.

Через несколько минут после поступления второго сигнала DC—6, пролетающий почти на тридцати тысячах футов, заметил оперативное соединение. ВВП из шести «Зеро» быстро сбил его, но все поняли, что авианосец обнаружен. Противнику известно их местонахождение, так что до схватки, видимо, осталось несколько часов.

Брент сидел в командном пункте между подполковником Конрадом Креллином и подполковником Йоси Мацухарой; адмирал давал последний инструктаж своему штабу и командирам эскадрилий.

— Мы сейчас вот здесь, — объявил он, указывая на карту. — На двадцати семи градусах северной широты и ста шестидесяти одном градусе восточной долготы. Будем продвигаться к югу, пока не подойдем на триста километров к противнику. Там поднимем самолеты. Взлет через час.

Все сверили часы. Узкие черные глаза адмирала возбужденно поблескивали, оглядывая горящие нетерпением лица.

— Судьба микадо, Японии и всего мира в ваших руках. Вперед на врага!

— Банзай!

Старик дважды хлопнул в ладоши; все встали.

— Аматэрасу — О-Ми-Ками, — заговорил он, склонившись к алтарю, — укажи нам путь к уничтожению врагов микадо и всего свободного человечества! — Сморщенная рука потянулась за «Хага-куре». — В нашей священной книге сказано: «Если сломан меч, самурай бьет руками. Если отрежут руки, он давит врага грудью. А с пронзенной грудью перегрызает ему горло!»

Офицерское собрание неистовствовало; в воздухе мелькали кулаки.

— Проинструктируйте экипажи. — Он подал знак капитану первого ранга Араи. — Перед взлетом командир авиационной боевой части сообщит вам координаты. Срезанные ногти и волосы пришлете мне в каюту. Я лично прослежу, чтобы они в случае необходимости были отправлены вашим родным. Все свободны.

— Тенно хейко банзай! — грянуло снова.

Конрад Креллин, выходя, прошептал на ухо Бренту:

— Про какие ногти и волосы он говорил?

— Если самурай гибнет в бою, его ногти и волосы посылают семье, — объяснил Брент. — Для кремации. Это помогает душе погибшего войти в храм Ясукуни, где он воссоединится со всеми героями минувших веков.

Креллин понимающе кивнул и зашагал вперед по коридору.

На локоть Брента легла рука Иваты.

— Готовы, бортстрелок?

Брент улыбнулся.

— Всегда готов.

В полном соответствии с традициями самурайской тактики, Фудзита бросил в решающую схватку почти все силы: сорок пять «Айти D3A», сорок два «Накадзимы B5N», двадцать семь «Зеро», двенадцать «Хеллкэтов F6F» и два «Сифайра». На «Йонаге» в качестве ВВП осталось всего пятнадцать истребителей.

Как только «Айти» поднялся в воздух, Брент услышал в шлемофоне голос подполковника Иваты:

— Зарядить и проверить оружие!

Он отстегнул ремни, повернулся, отомкнул замок и освободил двадцатичетырехфунтовый пулемет «Намбу», калибр 7,7 миллиметра. Хорошенько упершись ногами, покачал стволом из стороны в сторону и вверх-вниз. Проверяя легкость хода во всех направлениях, почувствовал слабое заедание при развороте ствола к хвосту и плавными движениями ликвидировал его.

Затем поднял крышку. Заряжающие заправили ленту, но безопасности ради не дослали патрон в патронник. Все пули в смазке и помечены обычными цветами: осколочные красным, бронебойные голубым, трассирующие желтым.

Брент захлопнул крышку, передернул затвор, загоняя патрон в патронник. По привычке оттянул затвор наполовину и заглянул в прорезь крышки. Все хорошо, лента легла ровно, оружие в боевой готовности. Он поднял дуло кверху и поставил пулемет обратно в гнездо.

— Оружие заряжено и проверено, командир.

— Хорошо. Поглядывайте по сторонам, лейтенант.

Команда явно лишняя. Его боковое зрение давно включилось. Прямой взгляд часто обманывается, а край глаза никогда не подведет.

Они взлетели первыми, Ивата описал круг против часовой стрелки, следя, как стартуют остальные. Японцы, по традиции, летают группами по три тройки. Первые двадцать семь бомбардировщиков набрали высоту восемь тысяч футов и двинулись на юго-запад. За ними двумя шеренгами следовали еще восемнадцать D3A.

Пока взлетали торпедоносцы и истребители, Ивата совершил облет на малой скорости. Чтобы собрать большой отряд в единое целое, требуется время. Но и горючее беречь надо; длительное ожидание над авианосцем это пустая трата бензина. Поэтому пикировщики медленно устремились к цели, уходя все выше в незамутненную перламутровую синь. День будто создан для жизни, но скоро он заполнится смертью.

Спустя почти час после взлета, Брент глянул вниз и увидел на двух тысячах футов стаю пятнистых B5N с торпедами по 1760 фунтов каждая. А на высоте двадцать четыре тысячи футов выстроились истребители — все бело-черные, кроме «светофора» Йоси. Он поднес к глазам бинокль, и сердце радостно застучало при виде красавца «Зеро» в сопровождении двух «Сифайров» с черными полосами на обтекателях роллс-ройсовских двигателей.

Еще целый час могучая армада беспрепятственно следовала на юг. Брент включил рацию и поочередно настроился на все шесть рабочих частот, но лишь пустая волна авианосца трещала и шипела в наушниках. Он оставил рацию на частоте истребителей — им сверху лучше видно, и они, конечно, углядят врага первыми.

Вскоре Йоси и впрямь нарушил радиомолчание:

— Эдо, Эдо, на связи Эдо Старший! Истребители на одном часу! — Он по очереди вызвал командиров групп. — Сего и Мусаси атакуют. «Пивные бутылки» держат верхнее прикрытие.

Брент напряженно изучал в бинокль южный горизонт, пока не разглядел приближающийся к ним осиный рой. Йоси пошел наперехват со своими «Зеро» и «Сифайрами». «Бутылками» командует подполковник Конрад Креллин. Его «Хеллкэты» должны прикрывать отряд Мацухары, поскольку уже отсюда видно, на чьей стороне будет численное превосходство.

И тут по внутренней связи донесся взволнованный голос Иваты:

— Группа Йосано, говорит Йосано Старший! На юге вижу суда!

Брент привстал в кабине и посмотрел в бинокль. Ошибки быть не может: это линейные силы противника, одиннадцать судов возле самого горизонта. Друг за другом авианосцы, по флангам два крейсера, и всю группу окружают семь судов сопровождения. Идут на полном, вспенивая лазурную гладь океана. Он скосил глаза на восток. А вон и Ju-87 с АТ6 под прикрытием истребителей. На север летят, к «Йонаге». Враг слишком поздно начал атаку; его самолеты не обладают дальностью японских. Тут преимущество за ними. Зато у противника машин больше.

Брент услышал команду лейтенанта Йодзи Каи своим торпедоносцам:

— Гуппа Ками, на связи Ками Схауший! Звеньям с пеувого по сеймов ахаковахь пеувый авианосец, с восьмого по чехыунацахое — вхорой. Банзай!

Торпедоносцы начали снижаться и разбились на две группы.

Ивата тоже распределил свои «Айти» между двумя целями; Брент почувствовал, как набирает обороты двигатель «Сакаэ». Отомкнув замок «Намбу», он выставил его за борт. Вверху он насчитал около пятидесяти истребителей противника, идущих в лоб двадцати семи самолетам Мацухары, и прочел короткую молитву.

Йоси глянул в безбликовое стекло кабины и почувствовал, как что-то сдавило внутренности. По меньшей мере пятьдесят Me-109 парами пикируют на него. И кажется, по всему южному сектору компаса рассыпались еще двадцать коршунов и рвутся к бомбардировщикам. Теперь ему нужны все истребители, все до единого!

Он отдал приказ в микрофон:

— Командир Пивных бутылок, говорит Эдо Старший! Наперехват! Прикрыть бомбардировщики!

— На связи командир Бутылок! — откликнулся голос Креллина. — Спасибо за приглашение. Терпеть не могу стоять на балу у стенки. Идем наперехват!

Глянув вверх, Йоси увидел, как раскололся строй больших птиц, уходящих за командиром в головокружительное пике. Конечно, все «мессеры» «Хеллкэтам» не сдержать, но там по крайней мере перевес незначителен. А вот сам он остался без резерва. Враг не оставил ему выбора.

Он довел обороты нового двигателя до трех тысяч ста; температура приблизилась к максимальной — 290°. Йоси не решался перегружать мотор дольше одной-двух минут, но даже не доходя до предела скорости, он сильно оторвался от ведомых и потому немного убрал газ.

Противник заполнил первое кольцо дальномера. Сердце летчика заколотилось под ребрами, зрачки расширились. К нему стремительно приближаются кроваво-красный «Мессершмитт» и его неизменный спутник — Зебра. Горло сдавила жгучая ненависть.

— Всем звеньям держаться за мной до первого захода. Потом одиночные бои.

Красный «мессер» заполнил второе кольцо.

У него преимущество в высоте и скорости. Но при стычке лоб в лоб побеждает тот, у кого вернее глаз и кому улыбнется удача. Розенкранц тоже его заприметил и нацелил свой винт на нос «Зеро». Видно, американца гложет какая-то своя ненависть, и в храбрости ему не откажешь.

Оба открыли огонь с трехсот метров. Небо вокруг расчертили перекрещивающиеся ряды трассеров. Один «Зеро» взорвался, другой вошел в штопор. У «мессера» отвалилось крыло, второй кувырком летит в океан; за ним в облаках дыма и гликоля следуют еще два.

Йоси удовлетворенно хмыкнул, увидев, как огненные пятна вспыхнули на крыле красного истребителя и осколки алюминия закружились в спутном потоке. Снаряды и пули свистели мимо; он тоже почувствовал легкое сотрясение крыла — зацепил-таки! В последний миг они разминулись и промчались друг над другом, как два эквилибриста в воздушном шоу. «Мессершмитт» пронесся так близко, что машину Йоси закачало. Ни «Зеро», ни «мессер» не получили серьезных повреждений.

В шлемофоне слышались голоса людей, борющихся за жизнь — свою и товарищей:

— Куруна! У тебя на хвосте один!

— Вижу! Выручай!

— Влево бери! Влево!

Единственному в отряде немцу Генриху Штауферману не повезло. Грек Николас Антонополис предупредил его:

— Они над тобой, Штауферман! Пикируй!

Но Штауферман почему-то медлил. Краем глаза Йоси увидел желто-красную вспышку — взорвались баки «Зеро», и немец перекочевал в вечность.

Небо заполонили маневрирующие самолеты и трассеры, оставляющие за собой белый след горящего фосфора. Уже больше десятка погребальных костров вспыхнуло в воздухе. Видны пять белых парашютов. Одиночные бои перерастают в огромную небесную свалку, растягивающуюся на сотни квадратных километров. Но у командира авиаотряда нет времени смотреть по сторонам. В воздушном бою человек выживает больше инстинктом, чем разумом. Пока овладеешь всеми тонкостями маневра, тебя десять раз убьют.

На вершине петли Йоси сдвинул ручку вправо и почти скатился в иммельман. Зная маневренность «Зеро», Розенкранц и не пытался с ним состязаться, а ушел на юг, в широкий и плавный разворот. Йоси выругался. Опять он вне створа! Потом от голоса Йорка по спине побежали холодные мурашки:

— Эдо Старший, у тя на жопе два жучка!

Он завертел головой. Сзади с двух сторон быстро подходит пара «мессеров». В считанные секунды он может лишиться жизни, поэтому надо на время выбросить из головы Розенкранца. Йоси дал газ, и «Зеро» подпрыгнул, точно испуганный кролик. Стрелка указателя температуры поползла вверх. У «Мессершмиттов» большое преимущество в скорости пикирования: не успеешь глазом моргнуть, как окажешься в пределах досягаемости. Однако в хвост им уже пристроились два «Сифайра», завершив убийственный хореографический ансамбль. «Мессеры» палят, англичане палят, Йоси маневрирует и уходит в пике, спасая свою шкуру.

— Дави гада! — вопил Йорк.

— Еще один головорез в Мекку пошел! — не скрывая торжества, доложил Уиллард-Смит.

С двумя покончено, однако радоваться некогда: Розенкранц и Ватц делают заход под прикрытием еще двух. «Сифайры» подтянулись к Йоси, и отважная тройка полетела навстречу врагу.

Истребители сыплются градом. Брент развернул пулемет и скрючился на сиденье, заслышав зловещий гул. Будто тренируясь в стрельбе по учебным мишеням, противник уже сдул с неба десять или одиннадцать торпедоносцев. А линейные силы открыли зенитный огонь. Черные цветы смерти распускаются вокруг, угрожая в равной мере своим и чужим. С одного захода Me-109 сбил два «Айти». Третий взорвался от детонации своей собственной 250-килограммовой бомбы. Голодные хищники набирают высоту и со всех сторон пикируют на добычу.

Сердце бьется где-то в горле. Черный истребитель вырастает в прицеле. Из крыльев и обтекателя рвется огонь. Свистят мимо трассеры. Наконец черная машина заполнила три кольца. Отклонение — ноль. Он нажал на гашетку и увидел, как пули вошли прямо в центр винта; некоторые рикошетируют от капота и бронированного козырька. «Даймлер-Бенц» мгновенно задымился; из пробитого бака хлынул поток горючего. Брент крикнул, потрясая кулаком:

— Так-то, сучий потрох!

Самолет рухнул в волны.

— Молодец! — услышал он в наушниках одобрительный голос Иваты.

Но бомбардировщики оказались в незавидном положении: меньше чем за три минуты подбита половина машин. И тут копьями Юпитера налетели с высоты «Хеллкэты». Часть арабов кинулась им навстречу, ослабив натиск на «Айти» и «Накадзимы».

Брент переключил приемник на частоту истребителей.

— Креллин, это Файф! Выручай!

— Уходи вправо, Файф!

— Что с твоей рацией, Креллин? Ни хрена не слышу!

— Шоу! Двое на двух часах!

— Вижу, Йейтс! Возьми правого!

— Креллин, это Спивак! Пикируй, черт возьми, у тебя трое на хвосте! Пикируй, тут им за нами не угнаться!

— Креллин горит!

— Вот гадство!

Брент посмотрел на хвост черного дыма, тянущийся к морю. Парашюта не видно. Галантный американец Конрад Креллин нашел упокоение в вечности вместе с тысячами других пилотов. Они едва познакомились, а того уж нет, и даже ногтей и волос не пошлешь домой.

Воздушная драка сместилась на юг, однако не все «Мессершмитты» занялись «Хеллкэтами». Брент разглядел, как что-то быстро подходит к ним снизу.

— Вираж, Ивата! — крикнул он в устройство внутренней связи. — Влево вираж!

Пилот дал ручку влево, и большой самолет лег на крыло. Привстав, Брент потянул за рукоятки и уставился в огненную пасть смерти. Me-109 «висит» на хвосте и палит в них.

Он тоже нажал на гашетку; потоки трассеров вонзились в обтекатель. И «мессер» их зацепил, но сразу же отвалился и полетел в свой последний путь.

Ивата выровнял машину и сказал на удивление спокойным тоном:

— Отличная работа, бортстрелок! Держитесь! Идем на новый заход.

Брент бросил быстрый взгляд к югу. Подбито больше десяти «Мессершмиттов» и четыре F6F. Из восьми уцелевших два дымятся и разворачиваются. Он глянул вниз и ахнул: от сорока двух торпедоносцев осталось двенадцать. Лейтенант Йодзи Каи все еще возглавляет эскадрилью, но с левого крыла его машины содраны большие куски обшивки, фонарь весь в трещинах, штурман и стрелок либо убиты, либо без сознания. И все же «Накадзима» заходит на «Эль-Куфру», авианосец типа «Эссекс». Его ни с кем не спутаешь: высокая надстройка с пятидюймовыми установками на носу и корме.

Оперативное соединение арабов бьет из всех калибров по левому борту. Два крейсера и семь «Джирингов» обступили авианосцы, чтобы сконцентрировать огневую поддержку. Все корабли окутаны огнем и дымом. Бомбардировщиков встречают потоки трассеров. Шесть «Мессершмиттов» из ВВП отчаянно пытаются уничтожить прорвавшихся. «Накадзима» потерял крыло и подпрыгивает в воздухе, как на бетонном покрытии. Другой взорвался, еще два со страшными всплесками попадали в море. Восемь уцелевших с фатальной решимостью пробиваются сквозь огонь и наконец-то начинают сбрасывать свои торпеды.

Авианосцы быстро нацелили на них зенитки. Все самолеты отвернули в сторону, и только «Накадзима» с желтым обтекателем прет прямо на «Эль-Куфру». Кабина вся изрешечена, с крыльев и фюзеляжа отскакивает обшивка, но B5N упрямо идет на сближение с авианосцем, которому удалось счастливо избежать попадания торпед.

Йодзи Каи выпустил свою со ста метров. Сейчас он сделает вираж для набора высоты. Но у ненависти долгая память — лейтенант Каи не забыл своего невезения у Окинавы, не забыл позора камикадзе, вернувшегося живым. Должны же боги быть к нему благосклонны за все его муки. Второй раз промахнуться по той же самой цели было бы до смешного обидно.

— На таран идет! — крикнул Брент.

«Накадзима» врезался прямо в мостик «Эль-Куфры». В небе вырос огромный огненный гриб на дымной ножке. Горящие обломки бомбардировщика дождем хлынули на полетную палубу. Затем, взметнув колоссальный столб воды, по миделю ударила торпеда. Пламя окутало мостик и надстройку, но авианосец не сбавил хода.

Настала очередь «Рамли эль-Кабира». Он буквально выпрыгнул из воды, когда две торпеды угодили в правый борт. Выпуская клубы дыма и пара из двух пробоин, он повернулся и сбросил скорость. Видимо, повреждения серьезны.

Брент почувствовал вибрацию «Айти». Ивата установил шаг винта на максимум.

— Не падать, бортстрелок, — предупредил он. — Идем в атаку! Банзай!

Линия горизонта взмыла вверх, и перед глазами замаячили корабли противника. Избрав своей целью «Кабир», Ивата глядел на приборы и маневрировал, пока не вышел на идеальный угол бомбосбрасывания — восемьдесят пять градусов.

Повернув голову, Брент увидел за собой только пять машин; еще шесть бросились добивать «Эль-Куфру». Да что же это — и у них из сорока пяти уцелело лишь двенадцать!..

Гигантский авианосец взял на правый борт. Изрыгающие огонь зенитки палили по Бренту Россу — по нему одному. Белые полосы медленно подползали и со свистом, точно получив внезапное ускорение, проносились мимо. Страх ледяной рукой стиснул все внутренности. «Айти» задрожал и подпрыгнул от разрывов пятидюймовых снарядов, но благодаря огромной скорости ни один осколок их не зацепил. Шесть истребителей ВВП занялись торпедоносцами. Мозг Брента вдруг пронзила дикая мысль: Мидуэй… Мидуэй наоборот! И он рассмеялся безумным смехом.

Ивата тем временем подался вперед: выбор момента бомбометания — прерогатива исключительно пилота. Машина приплясывала среди потоков огня и порывов ветра, свистя закрылками. Мир сузился до прямоугольной палубы авианосца. Она уже в тысяче футов, не больше… Брента подкинуло на сиденье — значит, Ивата сбросил все три бомбы: 250-килограммовую и две маленькие, по 30 кило.

Затем рванул на себя ручку, оставляя авианосец под крылом. Брента придавило к креслу; желудок ухнул куда-то вниз; небо на мгновение расплылось в тумане. Ивата убрал шаг винта, отвел ручку влево и дал педаль, разворачивая на север. Брент с трудом различал линию горизонта. Проходя между двумя «Джирингами», Ивата вдруг метнулся вниз, к самой воде, опасаясь, что вражеский истребитель подрубит его снизу. Удивленные зенитчики на внешних батареях дали по ним безнадежно неточный залп.

Сзади клокотал огнедышащий Везувий. Их бомбы поразили полетную палубу по центру судна, раскололи ее, как перезрелую дыню, и прошли на ангарную. Два бомбардировщика сбиты; остальные совершили еще несколько попаданий. Теперь на авианосце взрывались запасы горючего и боеприпасов — впечатляющее пиротехническое зрелище. «Рамли эль-Кабир» накренился на правый бок и выпускал огромные красные и желтые шары; над морем стелился тяжелый, маслянистый дым.

Сжав кулак, Брент завопил:

— Банзай! Банзай!

К нему присоединился Ивата, не отрывающий глаз от зеркала заднего обзора.

«Эль-Куфре» повезло больше. Три пикирующих разлетелись в воздухе на куски, два промахнулись. Зато одно попадание было славным: 250-килограммовая бомба унесла в небо кормовой подъемник вместе с гидравлическим насосом. Скособочась и волоча за собой дымные ленты, «Эссекс» пополз на юг.

Оставляя винтом рябь на воде, «Айти» летел на север — домой, к «Йонаге». Весь южный горизонт заволокло дымом разрушенного авианосца. За ними следовало всего шесть D3A. Да, великую цену пришлось заплатить за победу! Брент обшарил глазами небо. Где-то там Йоси… Или уже не там? По клубам дыма он понял, что бой продолжается, и стал беззвучно молиться за друга.

Четыре вражеских истребителя подходили к Мацухаре с левого борта, а Розенкранц и Ватц атаковали правый. Подполковник крикнул в микрофон:

— Эдо Второй и Третий! Взять на себя двух черных!

Красный и полосатый «Мессершмитты» шли к нему на полной скорости. Сегодня все истребители противника показали хорошую скорость — не иначе, благодаря новой «Валькирии». Они, как и «Зеро», нарастили мощность, и Розенкранц умело использует ее для закрепления главного преимущества — высоты.

Йоси злобно оскалил белые зубы.

— Ладно, мы вам тоже кое-что изобразим! — Он прибавил газ и взял на себя ручку.

Двигатель взревел на форсаже во всю яростную мощь своих трех тысяч двухсот лошадиных сил. Пилота отбросило на сиденье, как будто исполинское чудовище уперлось ему в грудь и молотит что было сил. Линия горизонта оборвалась, в глаза ударила чистейшая синева. Он взлетал почти вертикально и на немыслимой скорости — 340 узлов. Легкое нажатие ручки обеспечило ему хороший обзор двух Me-109 с левого борта. Ошарашенные противники остались внизу, теряя скорость. Йоси расхохотался, еще взял на себя ручку и вошел в «мертвую петлю».

Двое вошли в пикирование, удирают от этого «дикаря». Теперь они по меньшей мере в двух километрах. Йоси взглянул на указатель температуры — все в норме — и ринулся на врага, как демон-мститель. Стрелка индикатора скорости перепрыгнула 450 узлов и торопится к последней отметке — 540. Хитрые истребители разошлись: Ватц кабрирует, Розенкранц продолжает пикировать, наращивая дистанцию между собой и «Зеро». Ну нет, на этот раз не уйдешь!

Йоси разгадал их план; думают, если он погонится за Розенкранцем, его достанет Ватц. Даже не глядя на Зебру, он поймал в дальномер багрового насосавшегося клопа. Температура неуклонно ползет вверх. Йорк и Уиллард-Смит бьются с двумя черными «мессерами» почти у северного горизонта. Все истребители куда-то испарились; на их частоте царит зловещее молчание. Либо всех его ребят перестреляли, либо схватка отодвинулась так далеко, что он не слышит их позывных. Йоси ударил по приборной доске и услышал в ответ крик Йорка:

— Достал-таки жучилу!

И страшный ответ Уилларда-Смита:

— А он меня.

— Держись, командир. Ща буду.

Красный истребитель заполнил все три кольца. Радуясь своей выгодной позиции, Йоси увидел в кабине побелевшее лицо Розенкранца и нажал спусковую кнопку. Me-109 дернулся и завибрировал, когда на него обрушилось одновременно 20-мм, 7,7-миллиметровые снаряды и пули. Однако Рози резко вильнул влево, избежав большинства попаданий. Чертыхаясь, японский летчик вдавил левую педаль, выпустил в правое крыло противника новые огненные нити и наконец-то попал. Но тут тяжелый молот ударил по фюзеляжу «Зеро». Ватц! Пикируя на сумасшедшей скорости, он резко вынырнул справа, поливая Йоси очередями.

У подполковника не было выбора: либо уходить, либо погибнуть. Да, эти не новички, с ними один неверный шаг — и ты мертвец! Он дал ручку влево и от себя, левой педалью увеличил скорость пикирования. Увидел, что Розенкранц берет вправо, а Ватц прикрывает его сзади. Йоси опять было дал от себя ручку, но, глянув на приборы, передумал. Температура головки цилиндра приближается к 280°, стрелка тахометра на красной черте, скорость предельная — 540 узлов. Так недолго и рассыпаться, а еще того хуже — потерять сознание или контроль над мочевым пузырем и кишечником.

Он сбрасывал газ, пока стрелка не спустилась до пятисот; затем опять дал от себя ручку. Перегрузка шести-, а то и семикратная, вибрация такая, что крылья того гляди оторвутся. Ему даже слышатся хлопки, будто машина вдруг превратилась в птицу и хочет летать сама по себе. К счастью, новые лонжероны сдюжили. Но Йоси испытал в полной мере все «прелести» резкого выхода из пике: головокружение, потерю бокового зрения, боль в паху, спазмы шеи и позвоночника, налитой свинцом череп, подмоченный летный комбинезон, градом струящиеся по щекам слезы. Он весь подобрался, чтобы удержать в узде хотя бы кишки. Вытер пот над верхней губой и увидел на перчатке красное пятно. Кровь из носу. Он слизнул ее кончиком языка, не замечая соленого привкуса во рту, и стал погружаться в черную бездну. Помотал головой, пытаясь удержаться на грани сознания. «Зеро» взбрыкивал, как норовистый жеребец, впервые почуявший наездника. В тумане, близком наркотическому, Йоси ухватился за ручку, неуклюже заработал педалями и с трудом восстановил управление. Огляделся кругом в попытке рассеять туман в глазах. На то, чтобы обнаружить противника, ушли драгоценные секунды.

Вон они, преследуют далеко на юге покалеченный «Сифайр»; другой отважно атакует обоих. В первом Йоси узнал Уилларда-Смита, во втором — Йорка. На приборы он уже не смотрел, — выжал газ до упора и пошел на боевой разворот. Кокни просто молодчина, чисто выполняет фигуры, маневрирует и никогда не открывается противнику. Вот он сделал стремительный рывок, и, продырявив обтекатель одной машины, метнулся вниз, но двигатель вдруг заглох.

— Не-ет! — взвыл Йоси, видя, как Розенкранц дал по нему длинную очередь, от которой «Сифайр» содрогнулся.

Снаряды прошили мотор, перерубили трубки; перегретый «Роллс-Ройс» обдало бензином. Самолет загорелся и стал терять высоту, а Розенкранц, почуяв кровь, сделал крутой вираж и устремился в погоню.

— Прыгай, Элвин! — услышал Йоси в наушниках крик Уилларда-Смита.

Но совет подоспел слишком поздно: Йорк либо тяжело ранен, либо даже мертв. Следующая очередь «Мессершмитта» поразила кабину. Плексиглас, стекло, алюминий посыпались роем осколков. На полном газу, с горящим двигателем «Сифайр» вертикально падал в море.

Всхлипывая и молотя по приборной доске, Мацухара навел дальномер на красный «мессер». Ватц неуклюже тащился к югу, белой дымкой рассеивая мелкие капельки охладителя. Йоси глянул на приборы. «Сакаэ» страшно перегрелся, но ничто уже не имело значения, кроме гибели ведомого. Командир отряда «Йонаги» оказался выше Розенкранца и вошел в неглубокое пике на 470 узлах. Корпус начал вибрировать. Дальномер прыгал перед глазами. Мацухара сбросил газ. Вибрация немного уменьшилась. Розенкранц тем временем разворачивался, и Йоси поймал убийцу в прицел. Зайдя ему в хвост, со ста пятидесяти метров нажал красную кнопку и уже не отпускал ее.

Ураган пронесся над крылом Me-109 и ударил в «Даймлер-Бенц». 20-миллиметровые снаряды смели компрессор, который утянул с собой горизонтальный стабилизатор. Пламя в мгновение ока охватило машину. Мацухара завопил от радости; лицо заливали слезы, смешиваясь со слюной и кровью, все еще сочившейся из носа.

Красный истребитель перевернулся. Из кабины вывалилась черная фигура, и над ней белой лилией раскрылся парашют. Йоси посмотрел вокруг. Небо пустое; дымящаяся машина Уилларда-Смита скоро скроется за горизонтом. Теперь он здесь хозяин, и ему еще надо свести счеты с американцем.

У Мацухары вырвался истерический смех. Он вспомнил, как Розенкранц расстрелял молодого лейтенанта Сигамицу, спускавшегося на парашюте. Теперь колесо фортуны совершило полный оборот, и желанная месть у него в руках.

— Только мы вдвоем! — прошептал он.

Снизив скорость до двухсот узлов, он лениво и плавно спикировал. Погладил пальцем кнопку. Такие упоительные мгновения нечасто выпадают в жизни, и надо насладиться ими сполна. Розенкранц, конечно, понимает, что у него на уме. Выхватил пистолет. Йоси захохотал и поместил фигурку точно в центр дальномера. Подойдя на сто метров, нажал на пуск. Послышалось шипенье сжатого воздуха. Мацухара отчаянно завизжал: кончились боеприпасы. Розенкранц смеялся и стрелял по нему из пистолета.

Надо бы его таранить, но он опасался, как бы Уилларду-Смиту не пришлось опять садиться на воду. Бросив последний взгляд на американца и пожелав ему медленной смерти в море, командир авиаотряда полетел догонять «Сифайр». Он заставил себя не думать о Розенкранце и посмотрел на планшет, привязанный ремнями к колену. Курс ноль-один-ноль определенно выведет его к «Йонаге». Уиллард-Смит тоже наверняка сверил пеленг.

В отряде страшные потери. Они победили, но это пиррова победа. Креллин погиб, а с ним чуть не половина его ребят. И Йорк. Возможно большинство пилотов «Зеро» тоже воссоединилось с предками; он мог лишь догадываться — сколько. Из бомбардировщиков остались единицы. Неужели и Брента уже нет в живых? Мацухара вскинул голову и задал вопрос, который тысячелетиями обращают к небесам воины:

— За что?! Отчего боги никак не насытятся нашей кровью?

Но боги хранят молчание… Ответа нет и не было никогда. В этой жизни вообще нелегко на что-либо найти ответ.

Он прибавил скорость и быстро настиг «Сифайр». Британский истребитель держит высоту в тысячу метров и уже почти не дымится. Видимо, сработало автоматическое противопожарное устройство. Он услышал в шлемофоне голос Уилларда-Смита:

— Добро пожаловать! Какая встреча!

Йоси сделал заход над подраненным «Сифайром» и в тон откликнулся:

— Прошу под мой зонтик! — Он решил умолчать о том, что у него вышли боеприпасы.

— Премного благодарен.

Мацухара покачал головой. И как у англичанина хватает духу сохранять шутливо-светскую любезность! Ведь он потерял лучшего друга, сам еле тянет, а держится, словно после матча в гольф. Славные парни!.. До чего же славные парни бывают на свете!.. Он взглянул на часы. Что, если «Йонагу» сейчас атакуют? Или уже потопили? Ударная группа противника едва ли упустит возможность сделать свой заход. А «Блэкфин»?.. Если у Реджинальда Уильямса дело не выгорит, если арабы усилят воздушный отряд на Марианах, значит, все жертвы были напрасны. Он помолился сперва за «Йонагу», потом за «Блэкфина».

14

В рулевой рубке нестерпимо душно: сюда набилась вся ударная группа. Теперь к вездесущей вони дизельного топлива и пота добавился разъедающий душу запах страха. Полчаса назад сонар уловил первые шумы кавитации в восьми милях к юго-западу; с тех пор команда находится в боевой готовности. Шумы ни с чем не спутаешь: два небольших скоростных винта эсминцев и один тяжелый, бронзовый — танкера.

Реджинальд Уильямс привалился к переборке и смотрел мимо замасленных труб перископов на своего старшего помощника Чарли Каденбаха, который постоянно считывал курс цели и ее скорость относительно скорости и курса подлодки. На подводном флоте старшим помощникам присвоили кличку «Есть, сэр», поскольку в их обязанности входит держать командира судна в курсе боевой обстановки, состояния готовности лодки, торпедных аппаратов и вообще поставлять ему всю необходимую информацию. Видя взмокший лоб Каденбаха, его нервно подрагивающие скулы, Уильямс только радовался, что поставил его старпомом, а энсина Хассе — на КУТ, Гарольда Сторджиса — за штурвал и систему оповещения, а Рэнди Дэвидсона на пульт телефонной связи, Гороку Кумано — на радар.

Все они отличные ребята и знают свое дело.

Реджинальд глубоко вздохнул, но дышать легче не стало. Хуже, чем июльский смог в Лос-Анджелесе, мелькнула мысль. На всех старых подводных лодках поглотитель углекислого газа находится в металлических контейнерах, а кислород хранится в баллонах. Но их используют лишь в крайних обстоятельствах. Как подумаешь о том, что такие обстоятельства еще не наступили, сразу примиряешься с духотой и зловонием.

К нему обратился Рэнди Дэвидсон:

— Командир, старшина первой статьи Данте спрашивает, не нужно ли вам радиолокационное подтверждение.

— Нет. Мы и так знаем, кто они. Сейчас будем делать первую обсервацию. Приготовиться, мистер Хассе!

— Слушаюсь! — Энсин перекинул четыре тумблера, и тесное помещение наполнилось гулом. — КУТ готов для ввода, сэр.

— Хорошо. — Уильямс прокричал в люк: — Пост погружения!

— Здесь! — откликнулся энсин Герберт Бэттл.

— Глубина?

— Шестьдесят семь футов.

— Подняться на шестьдесят четыре. — (Два с половиной фута перископа над поверхностью.)

— Есть подняться на шестьдесят четыре! — Командир поста отдал соответствующие распоряжения рулевым-горизонтальщикам и вскоре доложил: — Шестьдесят четыре фута!

— Так. Поднять перископ.

Каденбах ударил по кнопке, и люк подъемного двигателя открылся. Под лязг стальных тросов перископ выполз из гнезда, как змея после спячки. Показалось основание с дальномером и двумя сложенными ручками. Нагнувшись, Уильямс откинул ручки, поднялся вместе с приборами и приник к линзам, развернув перископ на запад.

— Тони! Какой был последний пеленг?

— Истинный два-шесть-ноль, относительный ноль-восемь-ноль, сэр.

— Черт! Куда ж они подавались? — проворчал Уильямс, наводя линзы на указанный пеленг.

Ромеро прижал наушник плотнее.

— Должны быть там. Сигналы очень отчетливые.

— Ага! — с нескрываемой радостью воскликнул Уильямс. — Они были за шквалом. Ну, теперь они наши! «Нафуза» и две консервные банки впереди, ярдов на сто. Чарли, ну-ка проверь: длина тысяча пятьдесят, ширина сто, осадка пятьдесят один, высота мачты сто пятьдесят.

Каденбах изучил чертеж, пришпиленный к переборке над головой командира.

— Точно, сэр. Только высота мачты сто шестьдесят.

— Сто шестьдесят… — Уильямс чуть повернул верньер дальномера. — Приготовиться к первой обсервации… Пеленг!

Каденбах нашел место, где перекрестье нитей на стволе перископа совмещалось с кругом определения пеленга на крышке.

— Ноль-семь-ноль.

Хассе двинул рычаг на КУТ.

Уильямс настраивал дальномер, пока расколотое изображение танкера не стало цельным.

— Дальность!

— Семь тысяч семьсот семьдесят.

Хассе тронул другой рычаг. Каденбах тоже повозился с приборами.

— Угол уклонения носа справа — пятнадцать.

Плохо. Пятнадцать градусов — более чем неудобная позиция для стрельбы. Идеальный угол — девяносто.

— Опустить перископ!

Труба поползла вниз.

— Курс ноль-четыре-ноль, — приказал Уильямс и повернулся к Ромеро. — Мы наделали шуму. Что там эсминец у входа?

Гидроакустик настроил прибор, прислушался.

— Слышны только вспомогательный двигатель и шипенье пара. Ни валы, ни винты не работают.

— И то хорошо. Но мы слишком отклонились к востоку от курса «Нафузы», да и угол совсем не годится. Я думал, они подойдут по курсу ноль-восемь-ноль. Придется взять западнее. Сторджис, малый ход, курс два-семь-ноль.

Сторджис повторил команды и быстро переложил руль на заданный угол. Шум электромоторов стал отчетливее.

— Курс два-семь-ноль, скорость шесть.

— Сонар, что эсминец?

— Никаких изменений, сэр.

— А танкер?

— Держит курс ноль-четыре-ноль.

— Отлично. — Уильямс наклонился к люку. — Штурман, глубина под килем?

— Сорок саженей, сэр, — ответил Имамура.

— Сорок?! А как же сотая изобата?

— Должно быть, карты неточны, командир. Карта показывает восемьдесят саженей, а на моем эхолоте сорок.

— Черт! — Уильямс шарахнул кулаком по стойке и снова крикнул в люк: — Имамура, сообщите, когда пройдем одну милю!

Ответ последовал тотчас же:

— Через семь минут.

Семь минут тянулись бесконечно. В лодке появился пугающий звук гидроакустического поиска вражеских эсминцев. Поглощающее покрытие обеспечивает надежную защиту от радаров, но не в силах защитить от мощных шумопеленгаторов, тем более — если за ними сидят опытные гидроакустики. Звук усиливался, и люди боялись взглянуть в глаза друг другу.

— Засекли?

— Нет, капитан, — ответил Ромеро.

Помолчав, Уильямс распорядился:

— Стоп машина!

Сторджис до упора отвел рычаги сигнализаторов, и в лодке воцарилась тишина. Дышать стало еще труднее.

— Мистер Бэттл, — проговорил в люк Уильямс, — дайте мне знать, когда станет трудно удерживать лодку на шестидесяти четырех футах.

— Слушаюсь, сэр.

— Поднять перископ! Приготовиться ко второй обсервации!

Труба опять поползла кверху.

— Пеленг!

— Два-семь-пять.

— Дальность!

— Четыре тысячи двести.

— Угол уклонения на правый борт сорок пять. Опустить перископ!

Хассе, введя информацию в КУТ, взглянул на контрольные диски и доложил:

— Начальная деятельность четыре тысячи сто, скорость восемь. Остаточное расстояние три тысячи сто.

Уильямс кивнул. Всего три тысячи сто ярдов осталось пройти «Нафузе». А поскольку нос танкера направлен прямо по центру прохода, то он едва ли теперь сменит курс.

Уильямс ударил кулаком о взмокшую ладонь и повернулся к Ромеро.

— Что эсминцы?

— Без изменений, сэр.

— Хорошо. Вперед помалу. Лучше бы стрелять с двух тысяч, но цель большая, думаю, можно и увеличить дистанцию.

Несколько минут прошло в напряженном молчании, потом Уильямс отдал Рэнди Дэвидсону судьбоносный приказ:

— Подготовить к залпу торпедные аппараты с первого по шестой. — И Каденбаху: — Поднять перископ. Последняя обсервация!

Он в нетерпении приник в окуляру командирского перископа. Ближайший эсминец пересекает их путь по носу всего в двух тысячах ярдов. Другой, идущий по левому борту от танкера, удален по меньшей мере на три мили. Уильямс почувствовал почти эротическое возбуждение, когда громадная цель заполнила линзу. Все равно что стрелять по стельной корове.

— Пеленг!

— Три-один-ноль.

— Дальность!

— Две тысячи четыреста пятьдесят.

— Угол ноль-шесть-ноль. Опустить перископ! Открыть люки аппаратов с первого по шестой. — Он выжидательно взглянул на Хассе.

— Дальность три тысячи шестьсот пятьдесят, скорость восемь, остаточное расстояние две тысячи двести, — доложил энсин.

— Установить глубину шести торпед на двадцать футов, скорость предельная!

— Двадцать футов, скорость сорок шесть узлов, дальность девяносто, шесть торпед вразброс! — эхом откликнулся Хассе.

При такой огромной цели можно рассчитывать по меньшей мере на три попадания… если, конечно, их раньше не засечет эсминец.

— Включи динамик, — сказал капитан Ромеро.

— Гидроакустик перевел рычаг, и небольшой динамик тут же наполнил рубку кавитациями двух маленьких и одного большого винта. Оба эсминца ведут стандартный поиск. Лодка пока не обнаружена.

Все теперь смотрели на Хассе. Судьба атаки и сама их жизнь зависят от этого парня и его машины. Глаза энсина прикованы к компьютеру управления торпедами; он ждет, когда на пульте загорится красный разрешающий сигнал.

— Командир! — донеслось из штурманской рубки. — Под килем двадцать саженей.

— Уверен?

— Да, сэр?

— Паскудство!

Под ними всего сто двадцать футов воды. Если они потопят танкер, их ждет ад. Но колебания недопустимы. Казалось, все они родились и жили только для этого главного момента. Для него и существует «Блэкфин». Они — его частица, у них одна судьба и в жизни, и в смерти.

Голос Хассе будто подхлестнул всех членов ударной группы:

— Разрешающий свет, сэр. Можно стрелять.

— Готовсь! — гаркнул Уильямс.

Каденбах потянулся к пусковому щиту с шестью светящимися окошками. Включил рычаг пуска первой торпеды.

— Пуск! — крикнул Хассе.

Каденбах нажал ладонью залповую кнопку. Вырвался сжатый воздух, раскачав лодку; из микрофона сонара отчетливо донесся вой 3500-фунтовой торпеды, покидающей отсек.

— Первая пошла! — доложил Дэвидсон.

Хассе неотрывно смотрел на секундомер, зажатый в левой руке. Ровно через шесть секунд раздался его голос:

— Пуск!

Каденбах снова нажал кнопку. Еще четыре раза звучали одинаковые команды, пока не выстрелили все шесть носовых аппаратов. Микрофон доносил жужжанье маленьких гребных винтов.

Уильямс в упор посмотрел на Хассе.

— Путь торпеды?

— Две тысячи сто.

— Минута двадцать секунд, — констатировал Уильямс и скомандовал: — Лево руля, полный вперед! Курс один-восемь-ноль.

Скорей в открытое море, скорей набрать глубины под килем!

— Все торпеды пошли нормально, — доложил Тони Ромеро. И тут же с тревогой вскричал: — Сэр, сторожевой эсминец выходит в море, а ближний поворачивает к нам.

— Поднять перископ!

При скорости в девять узлов волны захлестывали перископ, набегая на линзы. Реджинальд увидел, как один эсминец отворачивает от «Нафузы» и набирает предельную скорость, а другой, патрульный, зарывшись носом, тоже подходит на всех парах.

И тут мощнейший гул накрыл подлодку. Потом гигантские волны одна за другой стали накатывать на перископ. Это торпеды рвали «Нафузу» на части. Пластины корпуса вибрировали, точно камертоны. Слышался нестройный хор радостных возгласов. Трудно сказать, сколько торпед достигло цели, да и нужды нет. Танкеру достаточно спички. На сонаре слышно, как взрывается бак за баком, и горящее высокооктановое топливо с шипеньем заливает океан. Едва ли в этом пекле кому-нибудь удастся выжить.

— Опустить перископ!

Уильямс не забыл, что должен передать шифрованное послание об успешной атаке, но поскольку за ними охотятся два эсминца, на это просто не осталось времени.

— Самый полный! — прокричал он в люк. — Погружение на сто футов! Готовиться к защите от глубинных бомб!

Сотни тонн воды наполнили цистерну быстрого погружения. Уильямс слышал, как хлопают водонепроницаемые двери и вентиляционные клапаны в переборках по всему судну. Медленно пополз вниз указатель угла, укрепленного под глубомером, пока не достиг величины в пятнадцать градусов.

Из микрофона неслась какофония звуков: прерывистое жужжанье скоростных винтов, вой вращающихся турбин, лязг искореженного металла, — это раскалывались переборки тонущего танкера, и самый страшный — свист сонара, усиливающийся по мере приближения двух эсминцев.

— Глубина под килем!

— Сорок саженей, сэр.

— Хорошо. Погрузиться на двести футов!

Эсминцы сближались под прямым углом, один на полмили впереди, чтобы второй не пострадал от его бомб. Внезапно частота вращения винтов снизилась. Ромеро поглядел наверх.

— Эффект Допплера. Один прошел над нами. — Он выпрямился, чуть подавшись вперед и спокойно объявил, сдвинув наушник: — Глубинные бомбы в воде.

— Выключи микрофон!

Все подняли головы; один ансамбль винтов стихал, другой нарастал. Сейчас он их застигнет, ураган взрывов шестисотфунтовых бомб. Отчетливо послышался щелчок гидростатического взрывателя в полой сердцевине бомбы. Страшный удар сотряс морские глубины. Все схватились за уши. Взлетели куски пробковой обивки, стружка, пыль. Раздавался шорох тысяч пузырьков, как будто кто-то обметал днище жестким веником. Затем, почти одновременно, взорвались еще три бомбы. Лодку яростно качало, плиты корпуса прогибались и скрипели. Люди держались за головы, шатались, стонали. Впечатление такое, что находишься внутри пустой нефтяной цистерны, а сказочный великан сверху молотит по ней дубиной.

Еще взрыв, гораздо ближе, ударил подобно тарану. Лодка накренилась на левый борт. Поднялась паника. Чарли Каденбаха бросило на палубный настил. Взорвалась ЭЛТ радара, осыпав Гороку Кумано острыми как бритва осколками. Он взвыл, схватившись за лицо, и упал на Каденбаха; сквозь пальцы сочилась кровь.

Уильямс крикнул в люк:

— Погрузиться на дно!

— Там кораллы.

— Насрать мне на твои кораллы! — Уильямс повернулся к Рэнди Дэвидсону. — Санитара сюда, быстро!

— Связь повреждена.

В этот момент над ними прошел второй миноносец. Все уставились на потолок, точно в ожидании палача. Еще четыре оглушительных раската прогремели со стороны кормы, и нос лодки вздернулся. А две бомбы, ударившие под носом, поставили ее почти вертикально. Внутри царил бедлам. Рулевая рубка звенела от криков боли и ужаса; все покатились в один угол. Уильямс пытался уцепиться за трубу перископа, но руки соскальзывали на жирной поверхности. Он опрокинулся на Ромеро и Хассе, и в ту же секунду погас свет.

— Аварийное освещение!

Одному человеку удалось выползти из свалки тел и дотянуться до выключателя водонепроницаемого аварийного освещения. Слабая красноватая подсветка залила рубку. Потом что-то шарахнуло в нос. Все затаили дыхание. Бомба прокатилась по настилу палубы к мостику, соскользнула вдоль него и взорвалась за рулевой рубкой. Тела на миг подбросило, потом они снова попадали вниз. Вода Ниагарским водопадом хлынула в маленький отсек. Дэвидсон и Сторджис рухнули на Уильямса. Чернокожий верзила заворочался, хотел закричать, но вода заткнула ему рот.

Еще две бомбы сорвали обшивку с искалеченной субмарины, и лодку стало медленно утягивать в черные глубины. Повезло тем, кого убило сразу; уцелевшие извивались, задыхались в агонии, захлебывались собственной кровью.

Сначала на коралловое ложе опустилась корма, потом весь корпус. «Блэкфин» перекатился на правый борт и застыл. Пузырьки воздуха вместе с топливом поднимались на поверхность. Вокруг было тихо, как в могиле.

Не успело прийти сообщение о разгроме двух авианосцев, как на «Йонагу» налетели коршуны. Крики «банзай» сразу смолкли.

— Радар докладывает: самолеты противника приближаются с юга и юго-востока. Дальность сто километров, — отрапортовал матрос Наоюки адмиралу Фудзите, весь день не уходившему с мостика.

— Хорошо. — Старик поднес к глазам бинокль.

Контр-адмирал Уайтхед и полковник Бернштейн в низко надвинутых и застегнутых касках тоже схватились за бинокли.

С фор-марса донесся крик впередсмотрящего:

— Самолеты, пеленг ноль-три-ноль, угол высоты двадцать!

Уайтхед покрутил винт настройки и увидел их. Рой насекомых, стремительно летящий к ним. Его топили уже пять раз. Неужели это шестой? Вполне возможно. И что его занесло сюда! Американский контр-адмирал стоит на мостике японского авианосца, который сражается против арабов!.. Он почувствовал себя марионеткой, беспомощной жертвой чужих приказов, отданных за много миль отсюда. Безликие чиновники из тщеславия, уязвленной гордости и еще Бог знает по каким причинам выпустили наружу силы, ведущие его прямиком к смерти. Ему и прежде не удавалось смириться с этим ощущением.

Фудзита прокричал в переговорную трубу:

— Нарушить радиомолчание. БВП наперехват противнику с юга! Флажный сигнал эскорту: зенитные орудия к бою. Курс ноль-девять-ноль, скорость тридцать два узла.

Мучительно тянулись секунды. Уайтхед уже безошибочно различал плоские крылья Ju-87 и огромные бомбы, висящие под фюзеляжами. Затем он углядел старые американские «Тексаны АТ6», модернизированные учебные самолеты с двигателями «Пратт-Уитни»; высокий фонарь, двухместная кабина, шасси убраны. Летят низко над водой, выставив из люков торпеды. А высоко в небе прикрытие — истребители Me-109.

— Все суда эскорта ответили, — донеслось из трубы.

— Полный вперед, лево руля, курс ноль-девять-ноль!

Уайтхед почувствовал, как палубный настил завибрировал под ногами, когда четыре мотора отдали всю свою мощь ходовым валам. Авианосец повернул на восток и ощетинился зенитными установками навстречу приближающимся самолетам. Все семь эсминцев заняли позицию в пятистах метрах от «Йонаги»: Файт впереди, три «Флетчера» по правому борту, три по левому.

Над головой мелькнула белая вспышка — это двенадцать «Зеро» устремились наперехват противнику (оставшиеся три не взлетели из-за поломок). Вот уже первая «Штука», объятая пламенем, покатилась вниз; за ней четыре АТ6. Но тут подоспели «Мессершмитты», и ВВП был вынужден оставить атаку на бомбардировщики.

Уайтхед обратился к адмиралу Фудзите:

— Всего двенадцать истребителей. Видимо, большинство своих машин они оставили охранять авианосцы.

— Одна эскадрилья. Глупо! — Старик повернулся к телефонисту. — Все действующие орудия, к бою готовсь!

Команда оказалась ненужной: сотни стволов уже уставились в небо; горизонтальные и вертикальные наводчики напряженно глядели в прицелы.

Воздушный бой сместился к западу. Арабы, должно быть, отобрали лучших пилотов для защиты авианосцев. Эскадрилья прикрытия действует крайне вяло. В течение нескольких минут асы «Зеро» сбили половину истребителей, потеряв только один свой. Уцелевшие Me-109 удирают на юг. Однако часть своей задачи они все же выполнили — расчистили путь бомбардировщикам.

Уайтхед насчитал двадцать два торпедоносца и тридцать три «штуки».

— Их авиаотряд явно перегружен истребителями, — заметил он адмиралу. — Два ударных авианосца могли бы выставить и побольше бомбардировщиков.

— Если мы их не остановим, то и этого вполне хватит.

— Пост управления огнем докладывает: противник в створе, — сообщил телефонист.

— Батареям первой и третьей атаковать пикирующие, батареям пятой и седьмой — торпедоносцы. Главная батарея — огонь!

Хором грянули шестнадцать пятидюймовок. Люди на мостике схватились за уши; каждое орудие делало двадцать залпов в минуту. Уайтхед едва не задохнулся от резкого запаха кордита; коричневый дым поднимался кверху и заволакивал мостик, прежде чем крепкий ветер успевал его разогнать. Шесть торпедоносцев — кто целым, кто по частям — плюхнулись в воду. Пять «Зеро» уже гонялись за «Тексанами»; еще шесть благодаря новым «Сакаэ-42» мощностью в две тысячи лошадиных сил стремительно набирали высоту, настигая «Штуки».

Четыре эсминца вначале открыли огонь из пятидюймовок, а когда медлительные АТ6 спустились пониже, начали поливать их из автоматического оружия. Неуклюжие торпедоносцы были отличными мишенями. Не обращая внимания на зенитки «Йонаги», пять «Зеро» атаковали учебные самолеты и безжалостно обрубали хвосты тем, которые пытались приблизиться к авианосцу. Против вооружения истребителей «Тексанам» нечего было выставить, кроме жалких пулеметов калибра 7,7 миллиметра. Снаряды и трассеры отправили на тот свет два, потом еще три АТ6. Но несколько все же прорвались сквозь линию эскорта и упрямо шли на «Йонагу». Десять машин, подсчитал Уайтхед; их пилоты явно сделаны из более добротного материала, чем неумелые истребители.

Фудзита ткнул пальцем вверх, на три делающие заход «Штуки». Выстроившись в одну линию, пилоты убрали щитки и дали полный газ.

— Хорошо скоординированная атака, — заметил адмирал.

Но «Юнкерсы» тоже несли тяжелые потери. Половину «Зеро» сбили в первой же атаке. Но всех не остановят ни истребители, ни зенитки — каждый моряк это знал.

Уайтхед ощутил, как знакомый ужас подползает, сдавливая горло. Контр-адмирал уже давно с ним подружился, даром, что ли, пережил пять кораблекрушений? Может, он слишком часто испытывал судьбу?..

Торпедоносцев в воздухе всего шесть, но они уже близко. «Зеро» не оставляют преследования, но АТ6 упорно держат строй. Подлетели единой цепью и с восьмисот метров повели торпедную атаку. Одна «рыбина» плюхнулась в море вслед за выпустившим ее самолетом.

— Право руля! — взвизгнул японец.

Огромный корабль повернулся, накренившись на левый борт. Первые три торпеды прошли над головой, одна с поврежденным гироскопом выскочила из моря и по-глупому отлетела в сторону. Зато две последние не промахнулись.

Авианосец содрогнулся от двух сильнейших ударов по правому борту. Фудзиту сшибло с ног, бинокль перелетел через голову. Взрывы, казалось, слились в один. Уцепившись одной рукой за пиллерс, Уайтхед подхватил хрупкого адмирала и поставил его на ноги. От гирокомпаса отлетела какая-то деталь и пронеслась над полетной палубой; маленький столик с картами раскололся, посыпались на палубу параллельные линейки, измерители.

Еще два АТ6 разбились о волны; один — прямо перед носом «Йонаги», где его добил Файт, другой — возле кормы авианосца, а последний пролетел совсем низко над кораблем. Взглянув вверх, Уайтхед подумал, что мог бы дотянуться до покрытого смазкой фюзеляжа. Рев двигателя в шестьсот лошадиных сил оглушил его. 25-миллиметровые орудия на фор-марсе содрали с торпедоносца обшивку, пробили кабину, и он волчком завертелся в небе, лишившись левого руля высоты. Затем у самого основания отломилось крыло, разбрызгивая гидравлическую жидкость, точно кровь, и большая машина едва не снесла трубу «Йонаги», опрокинувшись в море с чудовищным всплеском. Несколько секунд в волнах еще покачивались обломки, но тяжесть двигателя якорем утянула их на дно.

Уайтхед ощущал, как ходит ходуном палуба под ногами. Судно кренится.

— Вы не думаете сбросить скорость? — прокричал он в ухо. Фудзите.

— Не могу. — Адмирал кивнул на подлетающие «Штуки» и, выказывая удивительное спокойствие, нагнулся к трубе. — Лево руля до моих дальнейших указаний!

— F6F! — воскликнул Бернштейн.

— Откуда?! — всплеснул руками Уайтхед. — Не может быть!

Но шесть великолепных истребителей в самом деле присоединились к «Зеро» и долбали «Штуки».

До Уайтхеда наконец дошло.

— Это наши возвращаются с задания. У них большая дальность полета и четыреста выстрелов на каждую пушку. — Он помахал «Хеллкэтам». — Видно, что-то осталось и для пикирующих.

«Мицубиси» и «Грумманы» накинулись на «Штуки», точно ястребы на голубей. Пять арабских самолетов почти мгновенно вспыхнули и скрылись в волнах. Но три все же пикировали на «Йонагу», невзирая на истребители. Визжали двигатели на форсаже, самолеты надвигались, авианосец кружил на месте, зенитки палили, трассеры затягивали небо огненной паутиной.

Уайтхед смотрел как завороженный. Пальцы вдруг онемели, и он выронил бинокль. В каких только боях ему не приходилось участвовать, но нет ничего страшнее пикирующего прямо на тебя самолета. Негде спрятаться, сказал он себе и усилием воли задавил ужас. Никто не должен знать, как ему страшно.

Первый «Юнкере» спустился так низко, что он отчетливо видел лицо пилота в летных очках. Он сбросил единственную 500-килограммовую бомбу и взмыл вверх, угодив под снаряды пятидесятого калибра, которыми бил по нему преследующий «Хэллкэт». Они располосовали кабину и снесли пилоту голову. Большая машина перевернулась и рухнула в воду, как подстреленная утка.

А черный цилиндр все летел вниз. Как все, кому доводилось подвергаться атаке пикирующих, Уайтхед был совершенно убежден, что бомба метит прямо в него. Он до боли в челюстях сжал зубы, вцепился в бинокль так, что побелели костяшки, и вдруг почувствовал, как предательски наполнился мочевой пузырь. Бомба ударила возле правого борта, ближе к носу, всколыхнув корабль всей силой разрыва. Зенитные расчеты окатило мощными струями воды.

С воем подходили еще две «Штуки». Первая промахнулась, взметнув над левым бимсом столб высотой в двести футов. Вторая оказалась удачливее. Раздался грохот, словно кто-то выстрелил в пустой котел; гигантское судно задрожало, две пятидюймовой и четыре или пять 25-миллиметровых установок оторвались и взлетели в небо скопищем обломков и человеческих тел. Бомба угодила в галерейную палубу в правой носовой части. Пламя и густой дым окутали мостик.

— Затопить первый и третий погреб! — приказал Фудзита телефонисту. — Мне срочно доклад о потерях и повреждениях.

Он посмотрел вверх. Несколько вражеских самолетов улепетывали на юг; за ними гнались «Хеллкэты» и «Зеро». Опасность миновала. Адмирал крикнул в трубу:

— Прямо руль! Курс один-восемь-ноль! Средний ход! Об изменениях сообщить эскорту.

Ритм двигателей ослабел. Авианосец забирал влево, пока не вышел на точный северный курс. Свист воздуха доносился из труб, щелей в водонепроницаемых дверях, вентиляционных шахт. Опытный моряк знает, сколь зловещи эти звуки: выходит воздух под давлением воды, протекающей в пробоины.

Фудзита напустился на матроса Наоюки:

— Где доклад о повреждениях?! — Он постучал кулачком по стальному экрану. — Я сказал — срочно! Срочно!

— Господин адмирал! — испуганно забормотал Наоюки. — Главный механик Йосида предлагает сбросить скорость. В правом борту большие пробоины.

— Великий Будда! Для «Йонаги» попадание двух торпед должно быть комариными укусами. Вперед помалу!

— Это очень мощные боеголовки, адмирал, — заметил Бернштейн. — Видимо, они использовали семтекс.

Фудзита не успел ответить; его опередил Наоюки.

— Главный механик Йосида сообщает: две пробоины в правом борту между сто восьмым и сто девятым шпангоутами. Оба отсека по правому борту затоплены, в правой компрессорной вода. Повреждены топливная цистерна по правому борту, вода на втором аварийном посту. Одна двутавровая балка пробила переборку между третьей и первой бойлерными. Есть течи во внешних переборках третьего котельного отделения. Йосида укрепляет переборки, надеется удержать затопление и в бойлерных. Однако морская вода попала в трубопроводы третьего турбинного отсека. Тяжелые потери. Погибли все вахтенные в третьей бойлерной, в первой большинство получили ранения.

Фудзита слушал с мрачным видом. Повреждения седьмой степени.

— Приказ главному механику — затопить вторую и четвертую топливные цистерны для выравнивания крена и дифферента. Они пустые. Перекачивать воду из третьего трюмного в левый машинный отсек, пока не станем на ровный киль. В таком виде нельзя принимать авиагруппы.

— Самолеты возвращаются! — прокричали с фор-марса.

— Наши!

Все на мостике подняли бинокли.

— Одиннадцать «Зеро», семь «Айти» и пять «Накадзим», — угрюмо констатировал Бернштейн.

— Бог мой! — простонал Уайтхед.

Возвращающиеся самолеты присоединились к ВВП, и все начали кружить над «Йонагой» против часовой стрелки. Четыре бомбардировщика зажгли красные огни, сигнализируя о повреждениях.

— Господин адмирал, главный механик докладывает: все переборки укреплены, трюмные насосы сокращают затопление в третьем котельном отделении.

Фудзита кивнул.

Все облегченно вздохнули — это уже большое достижение.

Высоко над головой раздался резкий хлопок. Машинам не хватает горючего.

Старый адмирал взглянул на флаг. Ветер северо-восточный. Он проговорил приказы в трубу, и авианосец стал по ветру.

— Поднять до места второй вымпел. Приготовиться к приему самолетов.

Первый «Накадзима» с жуткой дырой в крыле и мертвым бортстрелком приблизился с кормы, выставив крюк.

…Через час полетная палуба приняла свой поредевший авиаотряд и судно взяло курс на Токийский залив. Поскольку оно тянуло с собой десять тысяч тонн воды, влившейся при затоплении и выравнивании, осадка стала ниже на четыре фута. Однако на «Йонаге» еще оставалась тысяча водонепроницаемых отсеков, да и аварийная команда работала на совесть, поэтому судно свободно делало десять узлов. Семь эсминцев эскорта держались поблизости, словно угодливые придворные, оберегающие усталую королеву.

В командном пункте состоялось краткое совещание. Главный механик Тацуя Йосида не присутствовал, будучи занят в трюме. Поломки понемногу устранялись, затопление удалось значительно сократить. Вместе с остальными членами штаба на совещании присутствовали подполковники Йоси Мацухара и Такуя Ивата, капитан авиации Колин Уиллард-Смит и лейтенант Брент Росс. Летчики сняли подбитые мехом куртки и шлемы, но все еще были в летных комбинезонах. Грязные, измученные; на прокопченных лицах странно выделяются белые круги от очков.

Находясь под впечатлением пережитого, Брент никак не мог сосредоточиться на голосах людей, перечисляющих потери, прикрывающих ужас и боль камуфляжем холодной статистики. От авиаотряда не осталось и трети. Несколько запоздавших добрались до авианосца, но от численности эскадрилий вставали дыбом волосы: тринадцать «Зеро», один «Сифайр», шесть «Хеллкэтов», восемь пикирующих бомбардировщиков и семь торпедоносцев — всего тридцать пять уцелевших из могучего отряда в сто сорок три боевых машины. Авианосец тоже получил серьезные повреждения, хотя и держится на плаву. Команда лишилась ста двадцати четырех человек убитыми; сто семьдесят три получили ранения.

Но все это ничто по сравнению с потерями противника, который лишился одного авианосца, выведен из строя другой, уничтожена практически вся авиация.

— А «Блэкфин»? Что с «Блэкфином», адмирал? — взволнованно спросил Брент, перегибаясь через стол.

Взгляд старика ничем его не утешил.

— От наших наблюдателей поступило сообщение о взрыве близ атолла Томонуто. Мы перехватили переданное открытым текстом донесение вражеских эсминцев: танкер потоплен, ведутся спасательные работы.

Брент ударил кулаком по столу.

— Полузащитник снова на коне! Я знал, что он не подкачает! Они живы?

Фудзита помотал головой.

— «Блэкфин» не передал условленного сигнала. С момента вышеупомянутых сообщений прошло уже пять часов.

— Может, рация вышла из строя?

— Нет. Арабские эсминцы доложили, что лодка затонула со всем экипажем. Они подобрали обломки и два трупа.

— Господи, неужели все?!

— Сегодня много доблестных воинов отправились к предкам.

До конца совещания Брент не поднимал глаза. Отпустив штаб, старик задержал всех летчиков и обратился к ним глубоким прочувствованным голосом:

— Вы сделали большое дело. У врага остался один искалеченный авианосец, без авиации, к тому же они лишились топлива — это воистину сокрушительный удар.

— Адмирал, — заметил Мацухара, — в оперативном соединении противника было очень много истребителей. Часть наверняка с Марианских островов.

Старик согласно кивнул.

— Но мы атаковали их по меньшей мере в пятистах километрах оттуда. Для «Мессершмиттов» слишком далеко.

— Да. Но за счет двигателя «Даймлер-Бенц» и сбрасываемых баков они повысили дальность.

— Надо вычистить этот гадюшник, адмирал, — заявил Йоси. — Пока мы не возьмем острова, «Йонага» и Япония не будут в безопасности.

— Безусловно. И не забывайте об отравляющих газах… Одним словом, работы еще хватит.

Загудел телефон. Адмирал взял трубку, послушал. На лице его появилось подобие улыбки, а глаза обратились к Уилларду-Смиту.

— Спасательная служба работает над местом сражения. Выловили двадцать девять человек. Один вертолет подобрал очень сердитого кокни.

Англичанин с горящими глазами вскочил.

— Вот стервец! Я так и знал, что он выкарабкается! — Голос дрогнул; пилот, наверное, впервые утратил хваленое английское хладнокровие и тяжело опустился на стул.

Брент сжал одну его руку, Мацухара другую. Они хлопали его по плечам и радостно смеялись. Уиллард-Смит не решался поднять глаз, чтобы никто не заметил, как они увлажнились.

В тоне Фудзиты прозвучала отеческая гордость.

— Поздравляю вас и благодарю за отличную службу. Отдыхайте. Он поднялся и дважды хлопнул в ладоши. Все последовали его примеру, устремив взгляды к алтарю из адамова дерева. — О Аматэрасу! Спасибо тебе за помощь, за науку. Препроводи души наших героев в храм Ясукуни, где они обретут долгожданный покой и блаженство. — Старик положил руку на «Хага-куре» и процитировал: — «Великий очищающий подвиг — отдать жизнь за микадо. Тому, кто не пожалел жизни за правое дело, нет нужды молить о божественном покровительстве. Все боги на небесах примут его в свои объятия». — Одарив стоящих перед ним долгим взглядом, он сказал: — Вы свободны.

Все направились к двери. В коридоре Ивата остановил Брента. Йоси стоял рядом.

— Вы хорошо дрались, мистер Росс.

— Благодарю, подполковник.

— У нас есть разногласия.

— Да.

Брент очень устал, все чувства омертвели от горькой утраты, но после этих слов сразу весь подобрался, расправил плечи. Он ждал, что самурайская мстительность проявится даже в миг победы, доставшейся столь дорогой ценой. Но Ивата удивил его, молча протянув руку.

Не в силах пошевелиться, Брент долго смотрел на широкую ладонь и наконец крепко стиснул ее. Ивата пристально поглядел ему в глаза, убрал руку и быстро зашагал по коридору. Из оцепенения Брента вывел хлопок Йоси по спине.

— Пошли, американский самурай. У меня в каюте бутылка «Чивас Регал».

Не сказав ни слова, он последовал за летчиком. Мацухара достал из шкафчика бутылку и сел напротив американца. Наполнив стаканы, провозгласил тост:

— За мертвых!

Они осушили стаканы до дня, и Йоси тут же наполнил их вновь. Только после второй порции виски Брент сумел чуть-чуть сбросить напряжение.

— Много хороших ребят мы сегодня потеряли, Йосисан.

Японец сделал большой глоток и проговорил тихо, но убежденно:

— Когда хорошие ребята сидят сложа руки, зло торжествует. Если безумцы не знают удержу, хорошие ребята обязаны дать им отпор.

— Ценой своей жизни?

— Ты же видел.

— Мы возместим наши потери?

— Конечно! Как раньше.

— Они умерли страшной смертью, особенно те, на подлодке. А Каи наконец-то встретил свой «Бон Ом Ричард».

— Они умерли славной смертью.

— Славной?! И «Блэкфин»?.. — Американец ткнул пальцем вниз. — Как крысы! Это, по-твоему, славная смерть?

— Да. — Йоси в упор посмотрел на друга, думая, чем бы его утешить, что бы такое сказать для поднятия духа. Вскоре на губах его появилась усмешка. — Ты читал лорда Альфреда Теннисона?

— Читал кое-что.

Йоси поболтал в стакане золотистую жидкость.

— «Тропою долга к славе путь держите!» — это его слова.

Брент так же пристально глянул в черные глаза, осушил стакан, изо всех сил шарахнул им по столу.

— Знаешь что, Йоси-сан?

— Что?

— Дерьмо он, твой Теннисон!

1

эскадрилью (нем.)

(обратно)

2

Пикирующих бомбардировщиков Ju-87.

(обратно)

3

Уроженец восточного Лондона, отличающийся своеобразной манерой разговора.

(обратно)

4

Первому воздушному флоту.

(обратно)

5

Датчик пеленга цели.

(обратно)

6

Радиотехническая разведка; электронное устройство для радиоперехватов.

(обратно)

7

Марка нитроглицеринового пороха.

(обратно)

8

Капитан Конрад Шахтер, Шестая бомбардировочная эскадрилья (нем.)

(обратно)

9

дубина (нем.)

(обратно)

10

сержант (нем.)

(обратно)

11

заднице (нем.)

(обратно)

12

Устройство для работы дизеля под водой.

(обратно)

13

Отверстия в балластной цистерне подводной лодки.

(обратно)

14

Высший военный орден Великобритании.

(обратно)

15

дерьмо собачье (нем.)

(обратно)

16

Острова Зеленого Мыса.

(обратно)

17

Высшая военно-морская награда в США.

(обратно)

18

Медаль за тяжелое ранение.

(обратно)

19

Авиационная система обнаружения, оповещения и управления США.

(обратно)

20

black face — черное лицо (англ.)

(обратно)

21

еврейское дерьмо (нем.)

(обратно)

22

окончательного разрешения (нем.)

(обратно)

23

недочеловек (нем.)

(обратно)

24

негр (нем.)

(обратно)

25

Мечети в Иерусалиме; памятники арабской архитектуры VII и VIII вв.

(обратно)

26

Американский врач, поэт, романист, эссеист (1809—1894 гг.); в своих произведениях проповедовал идеи пацифизма.

(обратно)

27

Система радиоэлектронного противодействия.

(обратно)

28

Библия. Пс. 75, 2, 12.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте