«История ленивой собаки»

«The Tale of the Lazy Dog», перевод И. Русаковой

Глава 1 Человек на крыше

Сержант Дон Вейс заступил на дежурство в 19.00, как раз когда начался дождь. Пробежав несколько ярдов от джипа с парусиновым верхом до укрытия у входа в склад, он успел вымокнуть до нитки. Вейс ослабил ремешок под подбородком и, сдвинув на лоб черно-белую каску с буквами М.Р.[1], вытер рукой липкую петушиную шею с прыгающим при каждом глотке кадыком. Потом установил свой карабин М-16 в полуавтоматический режим, поправил каску и оглядел место своего ночного бдения: ряды складов из кирпича из угольной пыли, скелеты сторожевых вышек, залитые потоками дождя, отскакивающими от грязного асфальта проездов и испаряющимися в горячий стоячий воздух, пахнущий отработанным керосином и раздираемый звуками реактивных двигателей, подобно сотням футов рвущейся бумаги.

Следом за дождем наступила темнота, как будто в огромном зале постепенно выключились прожектора, и вскоре сквозь кинжальные потоки воды Вейс с трудом мог разглядеть силуэты двух своих напарников, стоявших всего в пятнадцати футах от него по углам склада. Сам Дон охранял вход — двойные широкие двери из серой листовой стали с белой трафаретной надписью: США — ГОС. СОБСТВЕННОСТЬ — ВХОД ЗАПРЕЩЕН.

Вейс был не в настроении. Он и два его напарника обычно назначались в наряд в центральном воздушно-транспортном комплексе или дежурили у главных ворот, где была столовая, удобства и широкое поле деятельности: вереницы местных девушек на велосипедах, которых необходимо было останавливать для проверки документов, а иногда, если уже наступил комендантский час, и обыскивать. Там было также достаточно большеглазых девушек с желтой кожей в юбках, прикрывающих лишь половину бедер, которые работали в Команде поддержки военных и знали каждого из военизированной полиции по имени.

Но этот склад стоял на отшибе. Как и другие вокруг него, он был закрыт и не имел окон. Даже после нескольких месяцев службы на летном поле познания Вейса в области географии этого места были весьма смутны.

Звезд не было, но, взяв за ориентир бежевое свечение на юге, где располагался город, и красные полосы, появляющиеся на небе слева, где каждые несколько минут в воздух поднимались истребители, Вейс решил, что он находится где-то приблизительно в центре огромного складского комплекса к востоку от основного, транспортного. А справа, за сторожевыми вышками и проволочным заграждением под высоким напряжением, на фоне дуговых фонарей над минным полем можно было разглядеть ряды грузовых самолетов с высоко поднятыми хвостами и раздутыми корпусами — С-123, «Геркулесы» и «Карибоу», способных поднять пять тонн груза и приземлиться на посадочную полосу длиной чуть больше трех корпусов самолета.

Вейс выругался, подумав о том, что он делает возле этого одиноко стоящего склада. Если они захотят что-нибудь уничтожить, так это самолеты, и, как обычно, сначала последует артобстрел и ракетный удар, а потом они пошлют вперед людей-миноискателей, которые будут кричать, как обезьяны, и разбрасывать сэтчел-бомбы, пока военные полицейские расстреливают их у проволочного заграждения. Так почему же, черт возьми, этот склад так важен, что он и его коллеги должны целых четыре часа мокнуть и подыхать от скуки, не имея даже шанса выпить чашечку кофе?

Дождь постепенно стихал, а далеко за периметром аэродрома опускались вспышки, постепенно переходя в неоновые огни, медленно приближающиеся к земле. Вейс наблюдал за тем, как они исчезают из виду, когда справа появились зажженные автомобильные фары, быстро двигающиеся в его сторону по залитому водой проезду. Сержант выпрямился и чуть вскинул автомат, направив короткий ствол на фары, готовый прошить машину из конца в конец в полном автоматическом режиме — 30 патронов в секунду.

Это был длинный «флитвуд седан» с затемненными стеклами, так что увидеть, кто сидел внутри, было невозможно. Вейс не спускал глаз с машины, она остановилась, подняв волну грязи, из нее выскочил офицер в полевой форме и, в два шага подойдя к сержанту, выкрикнул:

— Сержант Вейс, наряд от АТСО-3?

Вейс вытянулся и отдал честь.

— Сколько у вас людей, сержант?

— Три человека, сэр.

— Всего три? Боже! — офицер вытер рукой смуглое, потное лицо. — Наряд от штаба только три человека?

— Ровно столько они со мной отправили, сэр.

— Каков приказ?

— Охранять до 22.30, сэр.

Офицер некоторое время молчал, работая при этом челюстями, будто у него что-то застряло в зубах и он пытается от этого избавиться.

— Хорошо, — неожиданно сказал он, — выполняйте приказ, пока мы не вернемся, чтобы перебросить груз на четвертую транспортную стартовую дорожку. Для погрузки прибудет грузовик с подъемником и вооруженный патруль под командой полковника Миллера. Пароль «Хэппи Хаунд». Все понятно?

— Да, сэр.

— Я пришлю дополнительный наряд. И я хочу, чтобы вы, Вейс, забрались на крышу, смотрели во все глаза и, пока не прибудет патруль, никого сюда не подпускали. Никого! Ясно?

— А дополнительный наряд, сэр?

— Что — наряд?

— Как я их узнаю, сэр?

Офицер пристально посмотрел на Вейса и кивнул:

— Я лично вернусь с ними. В конце проезда дважды мигну фарами. А теперь забирайтесь на крышу!

Он повернулся и прыгнул в джип, машина уже начала разворачиваться, когда Вейс крикнул:

— Маккалски!

Один из солдат, охраняющих склад, волоча ноги по грязи, подошел к Вейсу:

— В чем проблемы, сержант?

— Ты слышал, что он сказал? Пришлют дополнительный наряд. Может, они нам не доверяют, — он взглянул на стальные двери у себя за спиной и пожал плечами. — И что, черт побери, они там хранят? Он сказал, за грузом прибудет «упакованный» полковник и грузовик с подъемником! Наверное, там что-то особенное.

— Может, последние номера «Плейбоя»? — каска скрывала улыбку Маккалски.

— Ага, только чего они это отгружают отсюда? — раздраженно сказал Вейс. Он посмотрел на крышу — добрых 20 футов в высоту и ни тебе парапета, ни укрытия. Вейс повернулся к Маккалски: — Помоги мне подняться, — сказал он, поставив автомат на предохранитель и повесив его на шею.

Маккалски сцепил руки и подставил их сержанту, Вейс запрыгнул ему на плечи и чуть не сорвал водосточный желоб, подтягиваясь на крышу.

Вейс сразу понял, что тут находиться небезопасно. Крыша — грубая бетонная поверхность — была слегка выпуклой, чтобы могла стекать вода, но настолько плохо сработана, что больше половины было залито водой, минимум, на два дюйма. Шагнув вперед, Вейс почувствовал, как вся крыша прогнулась под ним, словно доска на вышке для прыжков в воду. Вейс достаточно долго прожил на ферме, чтобы испытывать гордость от хорошо выполненной работы, поэтому в этот момент злость его переключилась уже на все местное население. «Сколько налогов растрачивается на передоверенные контракты с этой бестолочью!» — подумал Вейс. Бетон настолько пропитался влагой, что скорее походил на пластилин.

Вейс сделал еще один шаг, послышался приглушенный треск. Сержант закричал, выбросив руки вперед, когда огромный кусок крыши провалился вместе с ним и упал в темноту.

* * *

Приземлившись почти вверх тормашками, Вейс взглянул наверх и увидел на краю дыры с неровными краями, там, где раньше была крыша, голову Маккалски в большой каске.

— Что случилось, сержант? С тобой все нормально?

Еще несколько вспышек осветило небо, на этот раз они были гораздо ближе, и в их пурпурном свете Вейс смог сесть и оглядеться по сторонам. Сначала ему показалось, что склад пуст: те же стены из кирпича из угольной пыли, что и снаружи, пол засыпан штукатуркой и забрызган каплями дождя.

— Ты в порядке, сержант? — снова окликнул его Маккалски.

Вейс попробовал приподняться и скривился от боли.

— Тащи фонарик, слышишь? — крикнул он. — Кажется, я сломал ногу. — Вейс сидел, опершись на руки, вытянув вперед ноги и сыпал проклятиями. — Чертовы гуки[2]! — стонал он, слушая, как Маккалски спускается по стене снаружи.

Вдруг его рука скользнула под разорванную бумагу. Пурпурные вспышки медленно затухали, и в их дрожащем свете он наконец заметил, что весь пол покрыт бумагой — темные, неровные прямоугольники простирались вокруг, как плохо уложенная плитка. Сержант ощупал бумагу под собой. Она была прочная и шероховатая, как тюленья кожа, именно в такую упаковывали амуницию.

Но сейчас Вейс лежал не на простых упаковках. До того, как вспышки света окончательно погасли, он успел лишь краем глаза увидеть то, что было упаковано в бумагу. Потом сержант несколько секунд просто сидел в кромешной тьме, вцепившись в разорванную бумагу, в ушах у него начало звенеть.

Яркий луч фонарика ослепил Вейса, он инстинктивно разгладил надорванный край упаковки и услышал голос Маккалски:

— Ты можешь встать, сержант?

Вейс прикрыл глаза ладонью:

— Просто брось мне фонарик, и все.

Фонарик упал в нескольких футах от сержанта и откатился в угол. Вейс, кривясь от боли, пополз за ним, сжимая пальцами плотные края упаковок, каждая размером с небольшой кирпич. Добравшись до фонарика, Вейс попытался отдышаться и осветил небольшую упаковку под руками.

— Эй, сержант! — кричал Маккалски, но Вейсу казалось, что его голос идет откуда-то издалека, он уже почти разорвал ногтями плотную бумагу.

— Сержант, дополнительный наряд!

На этот раз Вейс даже не услышал своего подчиненного. Он склонился над вскрытой упаковкой и не мог оторвать от нее глаз.

— Господи, — пробормотал сержант. — Иисус Христос на велосипеде!

Глава 2 «...В стране, которой никогда не было»

Мюррей был практически последним пассажиром, покидающим самолет, за ним следовала только одна пожилая женщина с иссиня черными волосами и свиньей. На время двух часов полета свинью пристегнули в вертикальном положении дополнительным ремнем, а нижнюю часть животного обмотали мешковиной.

Длинноногому, длиннорукому Мюррею было около тридцати пяти лет, на нем был песочного цвета костюм, на шее болталась «лейка» в потрескавшемся футляре, в руках он нес парусиновый чемодан. Стюардесса в обтягивающей юбочке поклонилась и с интересом посмотрела на него. На этой линии европейцы были редкостью: неустойчивое расписание, безопасность не гарантирована (самолет, совершавший первый рейс на этой линии, бесследно исчез, пролетая над джунглями, а с ним и все двадцать высокопоставленных пассажиров, включая членов экипажа).

Внизу у трапа в парусиновых туфлях на резиновой подошве стоял мужчина с револьвером — вроде полицейского. Недалеко сидела собака. Мужчина чрезвычайно увлекся, наблюдая за тем, как собака вылизывает свои интимные места, и не обратил особого внимания на Мюррея, когда тот вышел из самолета на слепящий, желтый солнечный свет и легкой походкой зашагал по летному полю, но не в направлении терминала.

Было далеко за полдень и очень жарко. Мюррей прошел мимо двух «Дакот», подобных той, на которой он прибыл, на борту каждой — витиеватая надпись на санскрите — название национальной авиалинии. Возле одного из самолетов орудовал молотком миниатюрный смуглый механик, он поднял голову и улыбнулся Мюррею. Мимо стоящих в ряд сборных складов Мюррей прошел к строению с вывеской: «Хай-Ло. Буфет. ОТКРЫТ 05.00-21.00. ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА США. КИПЫ ПРИНИМАЮТСЯ». Мюррей был на чужой территории, однако здесь не было ни охранников, ни прожекторов, ни сторожевых вышек, ни электро— или минного заграждения по периметру. Лишь один похотливый полицейский и счастливый механик.

Мюррей вспотел от жары и остановился. Летное поле было более мили в ширину, вдалеке виднелись ангары с изогнутыми крышами и ряды транспортных самолетов, похожих на выброшенную на берег стаю серебряных рыб. Никакого движения. Казалось, даже в буфете ни души. Это было затишье перед сумерками, когда наступит время возвращения самолетов с последних рейсов и начнется двухчасовая деятельность по обслуживанию самолетов, их перезаправке и подготовке к первым утренним полетам.

Это был самый отдаленный уголок летного поля, отданный исключительно гражданскому транспорту. Терминал напоминал провинциальный французский вокзал: старые часы на контрольной башне и балкон с железными изогнутыми перилами для наблюдателей. Под надписью на четырех языках: «Ненависть не остановит ничто, кроме вселенской любви. Будда» сидели на корточках две женщины в черном с косичками. Когда Мюррей входил в терминал, они даже не взглянули на него.

Уже почти все пассажиры прошли иммиграционный контроль. Мюррей подошел к стойке, и три очень маленьких офицера в погонах с белым кантом начали сосредоточенно изучать его зеленый ирландский паспорт со стертой позолоченной арфой и галльскими буквами. Большинство страниц в паспорте были перештампованы визами и иммиграционными печатями четырех континентов. Офицеры задержались на странице с личными данными. Наконец один из них воскликнул: «Профессор!» — все трое широко заулыбались и пропустили Мюррея дальше.

В таможенном зале шел шумный спор о свинье, которая к этому времени уже избавилась от мешковины и успела в нескольких местах испачкать пол. Таможенники со скучающим видом пометили мелом чемодан Мюррея, даже не попросив открыть его. Несколько полуголых мальчишек, собравшихся под надписью: «К ВАШИМ УСЛУГАМ. 50 КИПОВ — ОДНО МЕСТО БАГАЖА», устроили свалку в борьбе за право поднести чемодан Мюррея. Водитель в рубашке с золотыми запонками вел такси — абсолютно новую «тойоту» — по центру дороги на скорости примерно сто километров в час, положив руку на гудок. Мимо проносилось множество велосипедистов-акробатов; машины петляли, чтобы не задеть их. С шоссе, идущего от аэропорта, вдоль которого над вонючей водой стояли на сваях лачуги, «тойота» свернула на неожиданно тенистый бульвар без дорожного покрытия. Полустертые, блеклые вывески: Coiffeur de Paris, Le Jockey Taileur, Cafe Tout Va Bien, Tiger Beer. Буквы местами отсутствовали.

Они проехали мимо единственного в городе светофора, который так и не заработал со времени последнего визита Мюррея, чуть больше года назад, и свернули на главную улицу. По сторонам — одноэтажные деревянные магазинчики, заваленные под самую крышу щедрыми дарами Большой Силы: американскими моющими средствами, французской косметикой, шотландским виски, джином, бурбоном, сигаретами «Кинг сайз», печеньем, электробритвами и фенами, стиральными машинами, часами, фотоаппаратами, транзисторными приемниками, даже портативными телевизорами, хотя ближайшая передающая станция находилась более чем в шестистах милях от города.

И золото. Золото было разложено, как фрукты на рыночных прилавках. Самых разных оттенков, от бледно-желтого до темного, медного. Тонкие обручи, массивные печатки, браслеты, серьги, кулоны, цепочки, амулеты, статуэтки тонкой работы, тарелки, чашки, чайные сервизы из золота.

Такси остановилось возле одного из самых внушительных строений в городе — у трехэтажного оштукатуренного здания с балконами и вывеской: «Бар Des Amis». А чуть выше едва разборчивая, облупившаяся надпись желтой краской: «Отель». Мюррей дал водителю доллар, перешагнул через открытый водосток и вошел через открытую дверь в бар.

После солнечного света там было темно, чувствовалось дуновение от невидимого вентилятора. За стойкой бара решал кроссворд во французской газете юноша в отлично сшитом белом пиджаке. Мюррей сказал ему несколько слов, и юноша кивнул головой в сторону девушки, сидящей за кассой. Она была с нежной кожей, маленькая и пухленькая, как симпатичная обезьянка. Мюррей подошел к ней, представился на французском и объяснил, что он телеграфировал из Пномпеня и забронировал номер.

— Мосье Уайлд? — девушка подала ему большой железный ключ и конверт из веленевой бумаги, адрес был отпечатан на машинке: «М-ру Уайлду. Отель Des Amis, Вьентьян, Лаос».

Внутри лежала бумага с золотой каемочкой — приглашение в Канадское посольство на прием в честь Дня независимости Канады, одной из стран, представляющих Международную контрольную комиссию.

Мюррей взглянул на обратную сторону приглашения и нахмурился. Кажется, не он один телеграфировал из Пномпеня о своем приезде. На обратной стороне было накорябано: «Увидимся на приеме. Дж. Ф.». Мюррей посмотрел на часы — почти пять. Прием в 6.30. Они оставляли ему не так много времени.

— Когда это прислали? — спросил он девушку.

Она пожала плечами, соскользнула со стула, почти исчезнув при этом за стойкой, подошла к юноше и что-то ему шепнула.

— Позавчера, — сказала она вернувшись. — Это принес мосье Джордж.

Мюррей кивнул, стараясь скрыть легкое раздражение. Мюррей собрался заняться в Лаосе своими делами по собственному расписанию, хотя он должен был признать, что дипломатический прием — не самое худшее место для старта. Вьентьян — административная столица Лаоса — был маленьким городком, где для чужака верный способ привлечь внимание — это «лечь на дно». Девушка отошла, чтобы обслужить невысокого человека, который только что вошел в бар и заказал перно. Только Мюррей убрал конверт и подхватил чемодан, как его окликнул странно знакомый голос:

— Мюррей Уайлд? Давненько не виделись!

Мюррей, сощурившись, посмотрел в сторону залитого солнцем входа в бар. Входивший мужчина был маленький и лысый, почти старик, в очках с линзами из горного хрусталя и с седым пушком над ушами. Он говорил и выглядел, как немного опустившийся английский лавочник: в почти белом костюме и в рубашке с раскрытым воротом.

— Простите... — начал Мюррей.

— Наппер, — сказал мужчина, — Хамиш Наппер, выпьем?

— Спасибо, пиво.

Мюррей забрался на табурет и все еще пытался вспомнить, кто же это такой, когда совершенно нетипичным для англичанина жестом мужчина пожал ему руку. Вот тут Мюррей его и вспомнил. Это был ужасный вечер. Чуть больше года назад в саду Британского посольства. Нервы у Мюррея были на пределе, от постоянного недосыпа и выпивки он чувствовал себя совершенно разбитым. Они на пару подпирали дерево и остервенело спорили о войне. Мюррей ссылался на свой недавний опыт и был слеп от злости и виски, старик что-то невнятно тараторил, опираясь на «прожитые годы» и «задний ум». Он пробыл в Индокитае более двадцати лет и теперь занимал какой-то неопределенный пост в Политической секции. Как-то в 1954 году, во время визита Британской миссии в Ханой, Наппер играл в футбол против Хо Ши Мина. Играли девять на девять, Великобритания проиграла, потому что никто в этой команде не осмелился заблокировать президента, боясь сорвать переговоры.

Мюррей вспомнил старика из-за его рук. Сейчас в полутьме бара их прикосновения были особенно неприятны: влажные, распухшие ладони с мягкими подушечками между суставами.

— Так вы все еще здесь? — спросил Мюррей. — Вас не вытолкали?

Наппер издал гортанный смешок и тряхнул головой:

— Наболтали лишнего той ночью. Мне кажется, мы оба были слегка под хмельком. Да, я все еще здесь, хотя пришлось бросить некоторые старые привычки. Скажем так — опять прильнул к бутылке, — он толкнул пустой стакан через стойку в сторону девушки. — На это ушло время, и первые недели были сущим адом. Доктора довели меня до двух папирос в день, но припухлости на руках и ногах еще не прошли.

— Когда вы уезжаете?

— В конце года. К этому времени отслужу полный срок и выйду в законную отставку. Должен сказать, в посольстве чертовски благородны в этом смысле. Даже пошучивают, говорят, что не могут отсылать старый хлам обратно в Королевство. Вредит Службе.

— И что вы будете делать?

— Полная пенсия, бунгало неподалеку от Годалминга, рыбалка. Может, даже напишу мемуары. У меня тут полно историй, — он постучал пальцем по лысине, — от них кое у кого в Уайтхолле волосы встанут дыбом. Вся проблема в том, что, мне кажется, я не смогу этого сделать.

— Полагаю — государственная тайна?

— О, к черту тайны. Просто когда я сажусь и пытаюсь их написать, ничего не могу вспомнить. — Наппер улыбнулся, глядя в бокал, и вдруг спросил:

— А вы что делаете в Лаосе?

Мюррей пожал плечами:

— В-и-В. Высыпаюсь и восстанавливаю силы.

— Я называю это О-и-О. Общение и Опьянение, — Наппер хохотнул и отпил перно. — Работаете над какой-нибудь историей?

— Нет. А что, есть такая? — Мюррей насторожился, вспомнив, что за этим смешным, близоруким и немного грустным лицом скрывается ум, которому от имени Ее Величества доверялись важные и деликатные миссии в этом уголке земного шара. — Есть что-нибудь, о чем я должен знать? — непринужденно продолжил Мюррей. — Вынашивается какой-нибудь переворот?

Наппер покачал головой:

— Они запретили перевороты, вы не знали? «В Лаосе перевороты запрещены». Это официальный правительственный указ.

— Чудесная страна.

— Лучше всех, — сказал Хамиш Наппер. — Вы полюбите ее, смягчает всех, даже русских. Всех, кроме этих проклятых американцев! Везде суют свой нос. Сначала закрыли казино, потому что оно находилось на третьем этаже лицея для девочек. А заведение-то открывалось только вечером. А теперь, вы знаете, что они собираются сделать? Они хотят вынудить правительство запретить марихуану. Только подумайте! Практически единственный основной продукт этой страны, и они хотят его ликвидировать всего лишь потому, что семьи их военных боятся, что их подрастающее отродье — кажется, они называют их подростками — может привыкнуть к «травке». А вы знаете, сколько в американском посольстве в Лаосе военных атташе? 85! 85 чертовых военных атташе! — выкрикнул он, не контролируя себя от злости. — А у нас и у русских только два, официально, — Наппер залпом допил перно.

В бар вошла девушка и направилась к ним. Европейка, высокая и темноволосая, в брюках и военном френче маскировочной окраски. Хамиш Наппер обернулся и поприветствовал ее на безупречном французском, к нему мгновенно вернулось веселое настроение.

— Это Жаки, — представил Наппер, — миссис Жаклин Конквест, — добавил он с меньшим энтузиазмом.

Мюррей и Жаки обменялись рукопожатием. У нее было круглое, симпатичное лицо, спокойное и неулыбчивое.

— Что будете пить? — спросил Наппер на французском.

— Я не могу остаться, — сказала Жаки, всматриваясь в темные углы бара. — У меня кое с кем назначена встреча.

Очки Наппера лукаво блеснули, французская речь оттачивала его манеры и придавала почти хищническую хитрость:

— Следовательно, есть кое-кто еще, не так ли?

На лице девушки появилось отдаленное подобие улыбки, она пожала плечами:

— Tu penses![3] — Жаки повернулась к Мюррею. — До свидания, мистер Уайлд. Пока, Хамиш!

Они смотрели ей в спину, Жаки грациозно перешагнула через водосток и исчезла из виду.

— Кто она такая? — спросил Мюррей, указывая девушке-барменше на пустые бокалы.

— Жаки? Вышла замуж за дерьмо. Ее муж — американский парень по имени Максвелл Конквест — дурацкое имя! — его перевели сюда из Сайгона. Не думаю, что они счастливы. Половину своего свободного времени она проводит, разгуливая кругом, как во сне. Никого она, здесь не искала, просто некуда больше пойти. Она бы не стала здесь с нами пить — ее муженек не одобрил бы этого. Муженек — стопроцентный хороший американский мальчик, принимает душ три раза в день и никогда не поднесет ко рту бокал, если лед не из хлорированной воды. Ублюдок.

— Чем он занимается?

— Шпион. ЦРУ. Почти все время занят тем, что с парнями полковника Бучбиндера из американского соединения вынашивает заговоры против лаосских политиков. Предполагается, что он занимает такую же должность, как и я. Мы не ладим.

— И вы занимаетесь тем же — вынашиваете заговоры?

— Я? Ха! — Наппер снова хохотнул, на этот раз, как показалось Мюррею, слишком легко. — Обычные делишки — такой старой развалине, как я, не доверят что-нибудь серьезное, — он допил и слез с табурета. — И все же вынужден уйти. Правительство Ее Величества зовет!

Наппер вытащил из кармана пачку больших купюр, нежно-розовых и лиловых, каждая по сто кипов, как старые франки, только вместо замков и кардиналов — пагоды и танцующие девушки, и, не успел Мюррей возразить, бросил их через стойку барменше.

— Я плачу, старина. Еще увидимся.

Наппер шел, волоча ноги и немного покачиваясь, через несколько шагов он слегка подпрыгивал.

Мюррей подумал, что его должен был бы позабавить этот тип, однако ничего такого не чувствовал, Вьентьян никогда нельзя было назвать престижным местом для дипломата, но, раз уж Британия подписала совместное женевское соглашение по Лаосу, пост в столице был важен. И Мюррей подумал: «Вряд ли стали бы в британском министерстве иностранных дел терпеть престарелого, не равнодушного к выпивке, а в прошлом и к опиуму, болтуна, если бы он действительно ничего из себя не представлял». А Хамиш Наппер все еще работал — проработал, видимо, уже больше двух десятилетий — в деликатной особенно для Юго-Восточной Азии сфере с расплывчатым названием «политическая разведка». И вместо того, чтобы давным-давно убрать Наппера, ему позволяют отслужить полный срок, который закончится к концу года. А до конца года, рассуждал Мюррей, поднимаясь по каменным ступенькам в свой номер на втором этаже, еще несколько месяцев. Нет, Мюррей не собирался жалеть мистера Хамиша Наппера.

* * *

Мюррей прошел несколько сот ярдов вниз к реке, к ресторану Королевского дворца Ланг Ксанг. Солнце клонилось к закату, и на главной ухабистой улице появилось множество снующих туда-сюда машин, их количество удивляло. Нескончаемый поток сверкающих фар и хромированных частей «шевроле», «ситроенов» и «фольксвагенов», дюжины маленьких японских машин неслись по центру дороги. Стоя под вывеской бара «Des Amis», Мюррей задержался, вспомнив удивление, которое возбудил в нем этот феномен Вьентьяна в прошлый приезд. Загадка была в том, откуда взялись все эти машины и куда они едут? По Южному шоссе, идущему вдоль Меконга вниз к Саваннакету, в сухой сезон могли проехать только большие автобусы и машины с четырехприводным двигателем, а старое шоссе Route Nationale Treize, ведущее вверх к королевской столице Луангпхабанг, было перекрыто силами Патет Лао[4] через тридцать километров от начала. Больше из Вьентьяна не было дорог, только паром изредка курсировал через реку в Таиланд и обратно.

«Но Лаос, — рассуждал про себя Мюррей, — непредсказуем». Наезжающие умы из Госдепартамента прозвали эту страну «Лаос-Хаос». Война, десятилетие сотрясающая джунгли и горы, уже, как минимум, дважды отдавалась в канцеляриях Свободного Мира. Седьмая эскадра США была приведена в боевую готовность, спешно созывались конференции между Москвой, Лондоном и Вашингтоном.

И все же здесь, во Вьентьяне, коммунисты Патет Лао сохраняли за собой штаб — хорошо обставленный французский особняк с портретами Мао и Хо и с ухоженным садом, выходящим на «Утренний рынок», где опиум и конопля продаются вперемешку с крашеным шелком и авторучками. Мюррей Уайлд, уставший и превратившийся в циника от пропитанных глупостью, хитростью и жестокостью прелестей этого континента, однажды написал о Лаосе; «...война, которой никогда не было в стране, которой не существовало».

Насколько он мог надеяться, это было одно из наиболее близких к истине его определений.

Спустились мягкие сумерки. Мюррей дошел до реки.

Сквозь непрекращающуюся трескотню цикад в высокой траве у реки прорывался шум проезжающих мимо машин. Королевский ресторан Ланг Ксанг стоял на собственной территории, от ворот, поддерживаемых каменными слонами, шла подъездная дорожка, запруженная правительственными лимузинами и лимузинами дипломатического корпуса. Все сооружение первоначально было задумано одной из мечтательных лаотянских царственных особ как огромный отель для приема гостей в день, когда Вьентьян будет столицей Водных Олимпийских игр на Меконге. Царственную особу смел переворот, деньги испарились, на Меконге игры не проводились, и так и не прибыли туристы. Все, что успели построить на месте дворца Ланг Ксанг — ресторан, бар и танцевальный зал, любопытное смешение Корбюзье и Сесл Битон, — осколки стекла и ржавая сталь сочетались с причудливым железным плетением и позолоченными эргетами на крутой, наполовину не достроенной крыше пагоды, поднимающейся от реки подобно сюрреалистическому трамплину.

Вход был забит веломобилями, водители покуривали или спали на пассажирских местах. Офицер Лаотянской Королевской армии взял карточку Мюррея и указал ему на двустворчатые двери в танцзал, к которым вела неметеная цементная дорожка. Посол и его жена встретили Мюррея натянутыми улыбками и пригласили на борт бэндвагона[5] международной дипломатии.

Пока по всему миру холодная война велась с помощью пропаганды, торгового эмбарго, передвижения войск, угроз и шантажа, здесь, в Лаосе, конфликт развивался под двумя люстрами и под крепкие напитки с острыми идеологическими пошлостями, разбавленными банальным шутовством. Мюррей слышал немало историй о подобных дипломатических сборищах в Лаосе, которые нередко заканчивались каким-нибудь происшествием. Например, один из членов Индийской контрольной комиссии, имевший безупречную репутацию, как-то, поспорив о самолетах ICC, отвесил оплеуху коллеге-поляку; а после одного особенно шумного разбирательства с Датской дипломатической миссией видный член Британского посольства провел ночь на диване поверенного в делах китайского коммуниста.

В зале было около пятидесяти человек, половина в униформе, все стояли небольшими группами в соответствии с национальностью и рангом. Мюррей решил, что к этому времени неутомимый официант в белом пиджаке и тапочках с вышивкой обходил всех с выпивкой только по второму кругу. Для того чтобы был нарушен официальный протокол, требовался еще как минимум час. Мюррей знал в лицо примерно полдюжины человек; впервые за много дней он понял, что ему никуда не надо торопиться. Человек, на встречу с которым пришел Мюррей, должен был появиться в нужное время сам.

Мюррей взял бокал и начал «циркулировать» по залу. Индийцы стояли узким кружком — на удивление крупные мужчины с шоколадным цветом кожи в белоснежной форме — и с солидным видом вели беседу, попивая виски с содовой. В другом углу стояли поляки — подозрительно неуклюжие квадратные белые мужчины с широкими носами и вялыми губами, голубино-серая форма с эполетами и серебряными орлами сидела на них так, словно была пошита для другого, более благородного сословия.

Французский журналист, присоединившись к Мюррею, одной стороной рта, тоном хорошо осведомленного человека начал объяснять, что после чехословацкого кризиса старая польская делегация была отозвана и всех представителей заменили на русских или поляков, рожденных в России. Тогда это совсем не заинтересовало Мюррея. Он смотрел на доминирующую над остальными группу американцев в центре зала. С ними была девушка, которую он встретил днем в баре «Des Amis» — миссис Жаклин Конквест. Мюррей узнал ее только со второго взгляда: свободный маскировочной окраски френч и брюки заменила плотно облегающая оболочка из темно-синего шелка, подчеркивающая длинные ноги, высокие бедра и великолепную, большую грудь. Волосы были забраны наверх, отчего даже на расстоянии в ползала ее лицо казалось гораздо тоньше, а глаза больше и темнее.

Мюррей направился в их сторону. Ему был знаком всего один человек из группы американцев — приятный долговязый молодой человек по имени Люк Уилльямс — заведующий Информационным бюро США, а нынешний статус Мюррея как писателя и независимого журналиста позволял ему самому представлять себя.

Люку Уилльямсу была известна репутация Мюррея, и он представил его так, что, пожалуй, впору было смутиться. Двое мужчин сухо кивнули, а девушка была так же невозмутима и неулыбчива, как и в баре днем, и что-то подсказало Мюррею, что афишировать их знакомство было бы неразумно. Один из других двоих, ее муж, стройный мужчина с непроницаемым лицом, в застегнутой на все пуговицы рубашке, с застегнутым на все пуговицы ртом и с раскосыми глазами. Мюррей сразу отнесся к нему с недоверием. Ни Конквест, ни его жена не пили.

Второй мужчина — новый шеф американского соединения в Лаосе полковник Бучбиндер, мускулистый и коротко подстриженный, с рукопожатием портового грузчика; его глаза за очками в роговой оправе не двигались и не мигали, пока он говорил:

— Рад знакомству, мистер Уайлд! Сожалею, что не был здесь во время вашего последнего визита, но в этот раз, уверен, мы наверстаем упущенное, у вас будут огромные возможности увидеть в действии нашу программу экономической помощи на всех уровнях национальной жизни и убедиться, как она влияет на обстановку в этой стране...

Девушка смотрела куда-то поверх их голов, сконцентрировав внимание на обшарпанной стене в пятнах плесени — взгляд тотальной скуки.

— Люк снабдит вас комплектом информации, — продолжал полковник Бучбиндер, — любыми деталями об оказываемой нами помощи на сегодняшний день. И всеми остальными сведениями, которые вам интересны, — он перевел совиный взгляд на высокого улыбающегося юношу слева от себя, — Люк в вашем распоряжении!

— Сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, сэр, — просиял Люк. — Вы знаете мой офис напротив главного комплекса посольства?

Мюррей поблагодарил его, а полковник Бучбиндер и Конквесты покинули их, чтобы присоединиться к своему послу. Девушка отвернулась без единого жеста, даже не кивнув. Ни она, ни ее муж не произнесли ни слова, но Мюррей постоянно ощущал на себе холодный взгляд цээрушника и обрадовался, когда тот наконец ушел. Мюррей с благодарностью повернулся к Люку:

— Послушайте, вы кое-что можете для меня сделать. Я в Лаосе всего на несколько дней, что-то вроде транзита между новыми заданиями, но меня очень интересует, — он непроизвольно понизил голос, и американец был вынужден склонить к нему голову, — сброс риса.

Люк выпрямился и широко улыбнулся:

— Конечно. Без проблем. Хотя это уже делали.

— Все когда-то уже делали, — сказал Мюррей. — Меня интересуют некоторые специальные фотоэффекты: раннее утро, взлет на рассвете и сброс как можно дальше к северу. Сброс на самой большой высоте.

Улыбка американца испарилась, и он слегка нахмурился:

— Это очень высоко и очень далеко на севере. Начало на высоте девять тысяч футов, и это очень близко к территории чикомов[6].

— Вы туда летаете — я хочу это увидеть.

— Вы никогда не видели сброс риса?

— Нет. Поэтому я к вам и обращаюсь.

— Насколько я могу судить, там в горах, на севере, довольно рискованно. Особенно если испортится погода. А в горах — высоко или низко — это одно и то же. Мы производим простенький сброс риса всего в сорока минутах отсюда, за Сиангкхуанг. Если начнется шторм, вы и там немало развлечетесь.

— Не подходит, — сказал Мюррей. — Я наразвлекался в этой жизни. Старею. Хочу увидеть настоящий сброс как можно севернее, насколько вы сможете выбить мне пропуск, и взлет как можно раньше утром.

Люк Уилльямс с сомнением кивнул головой:

— Посмотрим, что я могу сделать. Может, понадобится личный отказ от ответственности, а это требует времени.

— Почему? Я подписал кучу таких бумаг и в ситуациях почище этой. Если только, конечно, вы не хотите сказать, что процент потерь в ваших вылетах на север слишком высок...

— О нет, не поймите меня неправильно, это всего лишь формальность. Вы знаете, какие эти штатские! Мы здесь не имеем дел с военными.

— Я подпишу все, что вы мне дадите, — сказал Мюррей.

— Есть семья: жена, дети? — молодой человек говорил так, будто был лично заинтересован.

Мюррей покачал головой:

— Никого, о ком бы вам пришлось волноваться, если со мной что-нибудь случится. Вам, или «Эйр Америка», или кому-либо другому. Со мной это будет как с камнем, брошенным в океан.

Американец стоял и вертел в руке бокал, в котором был охлажденный чай.

— Если появятся какие-то сложности, — наконец сказал он, — думаю, я смогу все уладить через полковника Бучбиндера. В этих полетах последнее слово за ним.

Мюррей одарил его быстрой, успокаивающей улыбкой:

— Спасибо, Люк. Но попробуйте сделать все без полковника. Конечно, я хочу, чтобы это было официально, но не слишком официально. Мне бы не хотелось вдруг начать делать информационные бюллетени для авиа США; «Руки, протянутые через океан» и прочая чушь.

— Я вас прекрасно понимаю, — с неподдельной искренностью сказал Люк. — Думаю, я смогу все устроить на нужном уровне. Вы наверняка остановились в «Фрэндс Бауди Хаус»?

— Естественно, — они понимающе улыбнулись друг другу. — Когда, как вы считаете, вам все станет известно?

— Если все пройдет — к завтрашнему полудню.

— Тогда просто позвоните в бар и оставьте сообщение, — Мюррей, чуть поколебавшись, взял бокал с подноса, с которым официант вновь обходил гостей. — Кстати, Люк, вы знаете некоего Джорджа Финлейсона?

— Вы имеете в виду Бензозаправку?

— Кого?

— Так его здесь называют: вечно с бокалом в руке, и никто никогда не видел его пьяным. Он британец. У этого человека лучшая в мире работа.

— Он работает на IMF, Международный валютный фонд ООН, не так ли?

Люк рассмеялся:

— Ну, от IMF он получает жалованье, если вы это имеете в виду. В действительности он работает на FARC (Контроль иностранных вспомогательных резервных фондов). Это одна из сумасшедших компаний по поддержанию лаотянской экономики. Их поддерживает IMF, основные фонды поступают из США, Британии, Франции и Японии. Идея состоит в том, чтобы стабилизировать кип, скупая его по свободному валютному курсу пятьсот к доллару.

— А чем именно занимается Финлейсон?

— Финлейсон буквально — FARC. Единственный работник плюс очень аппетитная молодая вьетнамочка, которая, как предполагается, работает на телексе. Раз в неделю из Национального банка Лаоса им сообщают, сколько кипов сброшено в подпол: обычно где-то около 10 — 15 миллионов — и Бензозаправка отправляет телекс человеку IMF в Бангкоке, который организует возмещение дефицита в твердой валюте. После этого Бензозаправке остается лишь подъехать к банку на Фангум-стрит — это такая маленькая вилла — две комнаты и подвал, — забрать мешки с деньгами, отвезти их домой и сжечь в специальном мусоросжигателе, который мы установили у него в саду.

— Честно сказать, — добавил Люк, — когда FARC начали операцию, они топили деньги в Меконге, а рыбаки вылавливали их ниже по реке у Тхакхека. Это называлось «держать кип на плаву». Такое может быть только в Лаосе.

— Как получилось, что такую работу дали англичанину? (Все, что Мюррей знал о прошлом Финлейсона, это то, что тот был банкиром в Гонконге.)

— Я слышал, он получил ее через рекламу в лондонской «Таймс». Во всяком случае, он подыскал себе неплохую работенку: работаешь полдня в неделю и получаешь до черта денег, не облагаемых налогом, и притом не в кипах! А вы с ним не знакомы?

— Пока нет. Хотя именно он пригласил меня сегодня сюда.

— Ух-ухх, — американец снова заулыбался и добавил на полтона ниже, — он стоит как раз у вас за спиной.

* * *

— А, здравствуйте, рад, что вы пришли. Извините, что поздновато объявился, масса работы. Добрались благополучно? Никаких сложностей с приземлением и всем остальным? Номер в отеле устраивает?

Джордж Финлейсон был крепким мужчиной с большим мрачным лицом, пропитанными никотином усами и начинающими редеть волосами над широким влажным лбом. У него были чрезвычайно открытая манера держаться и низкий, ровный голос с легким эмигрантским акцентом. Он напомнил Мюррею диктора английского телевидения, передающего сводки о погоде. Вот только эти дикторы не носят тяжелые браслеты в виде цепи из двадцатичетырехкаратного золота.

— Вы знаете, ежедневно в девять вечера отключают электричество, — продолжал Финлейсон, уныло глядя в бокал шампанского. — После большого потопа в прошлом году старый французский генератор совсем развалился. Русские обещали нам новый, но он еще не прибыл.

Наступила неловкая пауза, во время которой Мюррей почувствовал дискомфорт от присутствия долговязого Люка.

— И что происходит? — наконец спросил он.

— Нигде нет света, не работают кондиционеры, за исключением американцев — у них свой генератор.

— А до девяти? — спросил Мюррей, взглянув на наполовину горящую люстру.

— Это из Таиланда, кабель идет через Меконг. Естественно, поставки ограничены. Сейчас на северо-востоке Таиланда хватает своих проблем. Повстанцы-коммунисты, опиумные войны. Обычные сложности.

— Это просто скандально, — вмешался Люк. — Русские заключили сделку, а теперь отлынивают, так как, по их мнению, правительство Соуванна слишком склоняется в сторону Свободного мира. Они должны были поставить генератор два месяца назад.

— А что же Свободный мир? — спросил Мюррей. — Мы не можем позволить себе генератор?

Люк Уилльямс со смехом тряхнул головой.

— О, мы сделаем даже больше, мистер Уайлд! Мы строим им плотину. Всего в двадцати милях отсюда, на Намнгум. Стоимость сооружения — пятнадцать миллионов долларов. Около пятисот футов шириной, а резервуар, когда его достроят, будет больше двухсот футов в глубину. Это изменит всю экономическую структуру Лаоса, поверьте мне!

— Верю, — пробормотал Мюррей, но он думал совсем не об экономическом положении маленького старого Лаоса. С подачи американца в голове у него зародилась идея. — И как далеко вы продвинулись в строительстве этой плотины?

— Они строят ее уже третий год, — сказал Финлейсон. — Джунгли, грязь, инфляция против, и пока выигрывают.

— Главное заграждение уже почти закончено, — вызывающе сказал Люк, — а с тех пор, как пошли дожди, резервуар заполнился на сто футов, до пуска осталось каких-нибудь несколько месяцев.

Джордж Финлейсон никак не прокомментировал американца, так как в этот момент в темноте, за французскими окнами, оркестр Лаотянской Королевской армии в форме, представляющей собой смешение униформы гостиничного коридорного и наполеоновских гусар, грянул что-то хаотичное, напоминающее «Полковник Боуги». Мюррей заметил, что в зале стало очень тихо, все замерли, подняв в руках бокалы, и тут он понял, что исполняется лаотянский государственный гимн. Казалось, это монотонное, невыразительное гудение будет продолжаться до бесконечности, а потом Мюррей увидел, что на трибуну в сопровождении посла Канады поднимается лаотянец в безупречно сшитом деловом костюме.

Гимн наконец отзвучал. Финлейсон, который все это время стоял навытяжку, как часовой, быстро взглянул на часы.

— Время речей, — пробормотал он, — еще полчаса — и отключат свет. Мы отдали дань уважения, как насчет того, чтобы смыться отсюда и где-нибудь поужинать?

Люк ушел, у трибуны под звуки аплодисментов началось какое-то волнение. В центре увеличивающейся толпы стоял крохотный лаотянец — грудь колесом, в алом с зеленым мундире с золотой тесьмой и обилием огромных медалей. Лицо военного было похоже на ломоть ржаного хлеба, глаза отсвечивали красным, челюсти золотом. Тощий посол замер на ступеньках трибуны и пораженно слушал.

— Проблемы, — пробурчал Финлейсон, — это генерал Оум Раттибоум, командующий войсками Северной провинции. В прошлом месяце его опиумные фабрики сожгли китайцы — банда Коу минтанг, которая осталась после того, как Чианг Кайшек отошли назад к Формоса. Какая-то свара из-за того, что Оум после последнего урожая взимает слишком большие налоги. Оум в ответ послал эскадрилью королевских воздушных сил и разбомбил все к черту. Говорят, погибло около пятисот человек. Американцы и ICC были в бешенстве и пытались заставить правительство отправить его в отставку.

Они шли к выходу, а в зале тем временем нарастал шум голосов, пронзительных лаотянских и заунывных европейских.

— Так всегда, — сказал Финлейсон, — будет больше виски, шампанского и тостов, и все утихомирятся... на какое-то время. Но я не удивлюсь, если Оум совершит еще одну попытку переворота. Выждет до следующего месяца, когда Соуванна отправится в Париж на операцию, и двинет с севера свои войска.

— Я думал, они запретили перевороты, — сказал Мюррей.

Они пересекли вестибюль, спустились по ступенькам и прошли мимо веломобилей, водители которых тут же проснулись и кинулись за ними, как собаки за костью.

— Это не остановит Оума, — сказал Финлейсон. — За последние четыре года он дважды пытался совершить переворот. В последний раз у него чуть не получилось, однако генерал потратил шесть драгоценных часов на ужин с одним французом в Луангпхабанге вместо того, чтобы маршировать на Вьентьян.

— Это был правый или левый переворот?

Финлейсон покачал головой:

— Ни то, ни другое, старина. Когда дело касается Оума — это абсолютно личное.

— Вы его друг? — улыбнулся Мюррей.

— Шапочное знакомство, если можно так выразиться. У нас довольно много общего, — добавил он загадочно, когда они приблизились к машине, большому пыльному «мерседесу» с сиденьями, обтянутыми сморщенной, потрескавшейся кожей. — Запрыгивайте. Здесь, дальше по реке есть французское местечко, вполне приличное для Вьентьяна.

Мюррей сел рядом с Финлейсоном, машина засвистела, как астматик, и тронулась с места.

— Итак, Оум Раттибоум помимо других войн участвует в опиумных?

Финлейсон пожал плечами и переключил скорость:

— Можно только догадываться. Никто не знает, что происходит в этой стране, даже генералы. Предполагается, что численность Королевской Лаотянской армии — пятьдесят тысяч человек. Чепуха, конечно. Хорошо, если они имеют тысяч пятнадцать. Оум и другие генералы попросту вытягивают жалованье на тридцать пять тысяч несуществующих солдат, — продолжил он, когда «мерседес», подняв клубы пыли и гравия, понесся прочь.

— Значит, их несложно подкупить?

— Подкупить? Гораздо сложнее предложить конфетку ребенку!

Когда по встречной полосе они подъехали к воротам со слонами, навстречу им пронеслась длинная черная машина с лаотянским флагом, она прошла всего в нескольких дюймах от «мерседеса», и Мюррей понял, что если бы она ехала по своей стороне, столкновения «лоб в лоб» было бы не миновать.

Финлейсон вел машину с удивительным спокойствием. «Мерседес» с грохотом мчался по рытвинам вдоль берега широкой черной реки. Немного помолчав, Мюррей сказал:

— Вы знаете миссис Жаклин Конквест?

— Жаки? Конечно! Чудесное создание, не правда ли? Бедная рыбка.

— О?

— Без воды, старина. Замужем за цээрушником, чего еще ожидать? Вы знакомы с ее мужем?

— Не разговаривали.

— Не самый привлекательный человек во Вьентьяне. К счастью, он скоро возвращается в Сайгон. Вы ведь и сами приехали оттуда, не так ли?

— Через Пномпень.

Финлейсон поднял брови:

— Не думал, что журналистов пускают в Камбоджу, особенно после того, как кто-то из вашей братии написал, что мать Сианука содержит все бордели.

Мюррей, улыбаясь, смотрел на освещенную фарами извилистую дорогу.

— По паспорту я профессор университета.

— А, да, — кивнул Финлейсон, — кажется, Чарльз Пол говорил мне об этом. Вы читали лекции во Вьетнаме в Хюэ, верно?

— Верно. Читал, писал и бунтовал.

— Что вас заставило бросить это и заняться журналистикой?

— Я не бросал. Университет бросил после наступления Тета. Они прикрыли факультет иностранных языков.

Финлейсон резко крутанул руль, чтобы объехать собаку — паршивое горбатое существо, — и на мгновение Мюррей снова очутился на улицах сырого, утреннего Хюэ: обстреливали здание университета, и Мюррей, прихрамывая, бежал зигзагами; шрапнелью ему оторвало кусок ляжки; его подсадил в джип морской пехотинец с белым лицом в звании капрала, они ехали сквозь теплый дождь, и капрал, не переставая, повторял одну и ту же молитву; кругом трещали автоматные очереди, Мюррей, истекая кровью, неловко сидел рядом; джип свернул за угол, и они увидели собаку, тощую, как гончая, под шкурой торчали ребра; она вгрызалась в живот разбухшего трупа вьетнамца в серых мокрых брюках, с отброшенной в грязь рукой; в воздухе стоял пресыщенно кисло-сладкий запах, Мюррей почувствовал привкус желчи во рту и, когда капрал, сыпля сквозь сжатые зубы пуританскими проклятьями, вскинул М-16 и пристрелил собаку одной короткой очередью, перегнулся через дверцу и выблевал в грязь.

— Вы приятель Чарльза Пола? — вдруг спросил Финлейсон, и Мюррей резко вернулся к реальности. — Как он там поживает в Камбодже?

— Живет не жалуется. Когда он с вами связался?

— Примерно десять дней назад. Сказал, вам нужно, чтобы кто-нибудь показал вам округу, помог наладить контакты, познакомил с людьми и все такое прочее.

— И поэтому прием? Мы не могли встретиться вместо этого в каком-нибудь тихом баре?

— Вечером во Вьентьяне нет тихих баров, старина. Гораздо лучше встретиться на открытом месте. Вы получили возможность познакомиться с Люком Уилльямсом и Бучбиндером, не говоря о мистере и миссис Конквест.

Впереди сквозь листву деревьев замигали огоньки, Финлейсон съехал на песчаную обочину и затормозил у низкого кирпичного здания с красной неоновой надписью: «La Cigale — Genuine Cuisine Francaise»[7]. Он пошел вперед, золотой браслет на его запястье сверкал в свете вывески, как наручники.

Внутри было тихо и на удивление безлюдно, на столах свечи, за стойкой — ряды разноцветных бутылок. Финлейсон выбрал столик в углу и начал изучать большое меню, написанное от руки.

— У них очень хорошие жареные креветки, — сказал он, — и есть удивительно хорошее вино, молодое и очень свежее.

Мюррей предоставил ему сделать заказ подошедшему официанту-полукровке и обратил внимание, что Финлейсон, как и Хамиш Наппер, с легкостью беседует на французском; и так же, как в случае с Наппером, это заставило Мюррея воспринимать Финлейсона серьезнее, не как комичного англичанина за границей, а как человека реального и тем не менее таинственного. Он заказал «Рикард» как аперитив, рыбный суп, белое вино и речных креветок, а потом откинулся на стуле, глядя на Мюррея. Солидный и самодовольный, Финлейсон занимал собой весь стул.

— Итак, вы познакомились со стариком Полом в Камбодже? Не могли бы вы рассказать, как?

— А он сам вам не рассказывал?

— Не касаясь деталей. Только самое важное. Но, я думаю, детали тоже важны, если мы собираемся полностью доверять друг другу.

— Совершенно верно. В прошлом месяце я был в Пномпене в своего рода неофициальном служебном отпуске и повстречался с ним в ресторане. Это был поздний ланч, мы были единственными европейцами в зале, и он пригласил меня выпить.

— И тогда вы доверились ему?

— Нет. Только через два дня после знакомства. Он нанял машину, чтобы съездить в Ангкорват, и пригласил меня составить ему компанию. Я согласился. — Мюррей замолчал и в который раз за последний месяц подумал о том, что легкость, с которой он принял тогда решение, возможно, доказывает, что вся его жизнь предопределена каким-то роком.

— И какое он произвел на вас впечатление?

— Жирный.

Финлейсон усмехнулся:

— Да, мой Бог, он действительно жирный!

Мюррей подумал, что Пол, возможно, самый толстый из всех, кого ему приходилось видеть. Оживший Мичелин, шины жира врезались в плохо сидящий шелковый костюм, огромные ляжки свисали со стула — пышный, болтливый гурман с козлиной бородкой и нелепым локоном над одним глазом. Говорил он эрудированно, но забавно, прерываясь звонким, почти девичьим смехом. Сначала Мюррей сравнил его про себя со смешным профессором из фарса 19-го столетия, но через два часа знакомства, когда была выпита большая часть бутылки отличного коньяка, он узнал, что Чарльз Пол воевал на стороне анархистов в Испании, был двойным агентом Свободной Франции во время войны, а через два десятилетия, во время агонии Algerie Francaise снова появился в Северной Африке, работая против OAS на секретные службы голлистов. Пол отказался уточнять, чем именно он занимается в Камбодже, но по нескольким неприкрытым намекам Мюррей понял, что он работает кем-то вроде «советника» изменчивого правителя Камбоджи. Принц Нородом Сианук — универсальный диктатор, кинорежиссер, актер, кларнетист, поэт, поп-певец, человек-оркестр в политике, который зашел так далеко, что редактировал газету оппозиции, где раз в неделю самолично атаковал себя. Мюррей одобрял Сианука и был заинтригован Полом. Он решил на несколько дней сойтись поближе с французом и поэтому согласился отправиться с ним к руинам древней столицы Камбоджи — Ангкорвату.

Финлейсон, который имел привычку прерывать беседу и надолго умолкать, увлекся супом. Мюррей покончил с «Рикард» и, пробуя вино, подумал о том, как символично, что эта идея зародилась в Ангкорвате, в джунглях, на огромном пространстве, куда с трудом проникали солнечные лучи, среди поднимающихся из разъеденных временем камней храмов, подобно великолепному Версалю. Именно здесь, отдыхая на террасе с видом на мертвое озеро, Мюррей рассказал Полу свою историю. Тогда он не придавал ей особого значения: для Мюррея это был просто интересный анекдот войны, которая была полна ими, жестокостью и абсурдом. Его история была прямым пересказом истории, поведанной Мюррею за рюмкой в одном из В-и-В баров Бангкока молодым подвыпившим американцем. Мюррей пересказал ее слово в слово, как услышал сам, но француз так сильно пыхтел и потел, что Мюррею показалось, что его не особенно слушают.

Только позднее, когда они возвращались из Ангкорвата, Пол снова затронул эту тему. От его слов Мюррей напряженно выпрямился на сиденье и силился понять, шутит француз или нет. Конечно, он шутил — это было безумие, фантазия, инспирированная сверхъестественной обстановкой Ангкорвата и выпитым затем вином в туристическом отеле. Но каким-то образом что-то в манере Пола — некий акцент на тайное влияние и безжалостность — постепенно заставило Мюррея поверить в то, что это не безумие и не фантазия. После этого Мюррей начал задумываться: за работой, в постели, в ресторане, в самолете, разговаривая, выпивая, бездельничая — его мозг не переставая работал, исследуя каждую возможность, малейшую вероятность, пока вся сумасшедшая схема не начала оживать, приобретая реальные, опасные черты. Это было так, будто Мюррей вдруг стал переживать в деталях повторяющееся наваждение. Его лишь интересовало, насколько Пол доверился Финлейсону и, если доверился, то насколько серьезно был воспринят?

Банкир перешел в наступление на тарелку с креветками. Мюррей отпил белое вино и сказал:

— А как вы познакомились с Чарльзом Полом?

Финлейсон задумчиво жевал.

— Время от времени я вынужден по работе бывать в Камбодже, — наконец сказал он. — Впервые я наткнулся на него в «Cercle Francais» в Пномпене.

— А чем именно он занимается в Камбодже?

— Он вам не рассказывал?

— Скажем так — он был уклончив.

Финлейсон с мрачным видом покачал головой:

— Он — скользкий дьявол. Честно говоря, я никогда не воспринимал французов. Сначала кажется, их интересуют только вино, женщины, хорошая кухня, интеллектуальная жизнь, но чуть копни и — что обнаруживаешь? Треснутое копыто, вот что. А вообще-то я всегда не доверял бородатым.

— Он верит вам.

Финлейсон немного удивленно посмотрел через стол:

— Продолжайте.

— Именно он вывел меня на вас. Не знаю, как много он вам рассказал, но если бы он действительно вам не доверял, он бы далее не упомянул вашего имени.

Финлейсон замер, держа вилку на весу:

— Да, должен признать, так или иначе мы с Полом довольно хорошо знаем друг друга. Белые люди, можно сказать, крепко связаны между собой, особенно когда бизнес связан с этими азиатами. Иногда они чертовски скользкие.

— Мне показалось, вы сказали, что не доверяете ему?

— Я его допускаю настолько, насколько могу оттолкнуть, а это не очень далеко, — Финлейсон позволил себе немного улыбнуться. — Но нельзя все время работать в одиночку и доверять только себе и никому больше, верно? — Он подался вперед, усы в пятнах никотина дергались, словно передавали спецсообщение. — Я должен признать, — добавил он, — когда дело касается бизнеса, мы повязаны Друг с другом, как воры, — и снова намек на улыбку заиграл на лице Финлейсона.

— И он все рассказал?

— Он рассказал то, что, по его словам, ему рассказали вы. Я бы назвал это скелетом.

— И как это много?

— Хотите, чтобы я все восстановил?

— Если можно.

Мюррей доел креветки и, попивая вино, слушал монотонный, тихий пересказ, почти слово в слово повторяющий историю, которую Мюррей услышал от молодого американца в Бангкоке. Когда Финлейсон закончил, он улыбнулся и заказал еще одну бутылку вина.

— И каково ваше мнение, как профессионала? Вы верите в это?

Финлейсон пощипал усы и посмотрел на стойку бара, к которой шумной толпой подошли американцы и заказывали «Джим Бим Бурбон» на камнях.

— Ну, — медленно сказал он, — я думаю, это правдоподобно.

— Но правда ли это? Могут они действительно держать такое количество одновременно в одном месте? — теперь Мюррей склонился вперед и при тусклом свете свечи пытался поймать взгляд Финлейсона. — Возможно ли это?

— О, конечно. Безусловно, я не имел такого рода дел со Вьетнамом. В основном моя работа связана с иностранной помощью здесь, в Лаосе. Но мне, действительно, попадаются некоторые золотые цифры. И они очень неустойчивы. Как вы знаете, после золотого кризиса в 1957-м большая часть торговли переместилась отсюда в Сайгон. Сейчас это самый крупный мировой рынок золота — китайские красные покупают его через Лондонский объединенный фонд золота. По международному закону все покупки золота должны производиться в долларах, в американских, конечно. И, если те цифры, которые я видел, верны, сумма значительная.

— И какая часть из них — горячие деньги?

— Скажем так: большая часть — теплые.

— И все в долларах?

— Естественно. Кто захочет иметь дело со старыми вьетнамскими пиастрами, когда кругом зелененькие?

— И что же происходит с этими зелененькими?

— Их стараются вывезти из страны. Они называют это «выплеск». Это делается каждые шесть-восемь месяцев. Деньги вывозят в какое-нибудь безопасное место, обычно на Филиппины, а потом переправляют назад, в старые добрые Штаты.

Финлейсона прервал один из американцев у стойки бара, который заметил Бензозаправку и, пошатываясь, подошел к их столику.

— Привет, Джордж! Как дела с кипом?

— Спасибо, удовлетворительно, — Финлейсон попытался представить Мюррея. — А как полеты?

— Вверх-вниз, как всегда. На прошлой неделе одна потеря — С-4 6, полетел двигатель, и он втемяшился в горы. Ну и житуха, четыре сотни баксов в неделю, и ты сгораешь в вонючих лаотянских горах! Ладно, увидимся, Джордж.

— С удовольствием, — пробормотал Финлейсон. — Пилоты «Эйр Америка», — сказал он Мюррею, когда они остались одни. — Это подразделение ЦРУ — единственная чартерная авиакомпания в мире, которая не перевозит пассажиров, но летает везде и сбрасывает все, что угодно.

Бензозаправка осушил стакан, а Мюррей напряженно думал, изучая согнутые спины пилотов у стойки бара, и молчал.

— А что насчет этого американского сержанта? — спросил Финлейсон. — Что вы с ним обсуждали?

— Напрямую — ничего. Для начала — он служит в военной полиции и не хочет провести три года за решеткой, плюс позорящие рекомендации при увольнении. Все, что он сказал, это то, что он может провести меня на летное поле поглазеть и даже, возможно, организует для меня их форму. Но эта сторона дела вас не касается, — Мюррей снова перегнулся через стол. — Джордж, позвольте мне задать вам личный вопрос.

— Валяйте.

— Когда-нибудь в своей жизни вы совершали что-нибудь незаконное?

Финлейсон выпучил светлые глаза:

— Незаконное? Что за мысль? И думать забудь, старина!

— А как насчет Национальной лаотянской лотереи в прошлом году? — улыбнулся Мюррей. — Единственная и неповторимая в своем роде на весь мир — уникальная лотерея без единого выигрыша? — Мюррей внимательно вглядывался в лицо собеседника, но бесполезно: оно ничего не выдавало.

— Я полагаю, Чарльз Пол рассказал вам об этом?

— А разве это не общеизвестно? Вы даете совет министерству финансов Лаоса: говорите им, что это хороший способ повысить госдоход — а потом берете свою маленькую долю.

Финлейсон медленно кивал головой, глядя в бокал с вином:

— Что верно, то верно, — сказал он. — Это было немного не по правилам, согласен. Но я все же думаю, что Полу не следовало трепать языком.

Мюррей улыбнулся:

— Возможно, вы не совершили ничего слишком уж незаконного в прошлом, но все будет совершенно по-иному, если вы свяжетесь с нами. Понимаете?

— Понял.

По голосам пилотов у стойки стало понятно, что они уже накачались: они орали и швыряли игральные кости. Мюррей позавидовал им. Четыре сотни долларов в неделю с примесью риска, и никаких моральных обязательств.

— Итак, что вы хотите, чтобы я сделал? — тихо спросил Финлейсон.

— Узнайте время, дату и место следующего «выплеска». Вы можете это сделать?

— Буду держать ухо близко к земле. Иногда то тут, то там всплывают кое-какие факты.

— Мне нужны не «кое-какие факты», Джордж. Если вы собираетесь войти в долю, то узнаете все или ничего. Что вам известно о предыдущих «выплесках»?

— О, о них было слышно, но обычно это случается только после операции. Я помню, потому что им всегда дают кодовые названия. Последнее — «Хэппи Хаунд», до этого были — «Майти Маус» и «Буллпап». Словно дети с важными игрушками, правда похоже?

— Узнайте название, время и место следующего «выплеска», Джордж. — В это время американцы у стойки бара бурно спорили насчет пари. Мюррей сидел очень тихо и ждал реакции банкира.

Некоторое время Финлейсон вытирал салфеткой губы, а потом еще какое-то время вертел в руке бокал, разглядывая его на свет.

— Если я могу быть так здравомысляще неблагоразумен, — наконец сказал он, — я должен иметь гарантии вашей честности. Я хочу сказать, если что-нибудь пойдет не так...

Мюррей кивнул:

— Что-нибудь не так и...

— Я хочу сказать, старина, мне не известно, каковы ваши действительные планы в этом деле. Мне известно, что за этим стоит Пол, возможно, выкладывает наличные и так далее. Но каковы ВАШИ планы?

— Мне нужно два пилота, — сказал Мюррей. — Два лучших пилота Юго-Восточной Азии с железными нервами и без лишних колебаний. Два пилота, которые смогут быстро в темноте поднять транспортный самолет средних размеров — «Карибоу» или С-123 — и пролететь несколько сотен миль над верхушками деревьев без радара или радиокомпаса и смогут посадить его в таких же условиях вслепую.

— А вы? — в голосе Финлейсона не было волнения, просто здоровая подозрительность.

— Я? — Мюррей улыбнулся и допил вино. — Я — носитель идеи, перемещенный интеллектуал. Если все провалится, насчет меня не волнуйтесь. Я не стану шантажировать вас через IMF. Просто потом опишу все и представлю как вымысел. На этом можно будет неплохо заработать. Но в данный момент я единственный из нас, кто как аккредитованный журналист может обратиться в авиа США с просьбой поприсутствовать при сбросе риса; кто может без особых на то разрешений пройти на летное поле: пересекать границы и не отвечать при этом на заковыристые вопросы; может появляться в запретных зонах, не вызывая лишних подозрений. Подходит?

Финлейсон кивнул и жестом попросил принести счет.

— Позвольте только вот о чем вас спросить, Уайлд, если это прозвучит не очень нагло. Чем вы занимались до того, как приехали в Азию?

— Разорял богатую жену.

Финлейсон никак это не прокомментировал и снова просто кивнул. Пилоты у стойки перестали переругиваться и заорали, требуя еще выпивки. Когда Мюррей и Финлейсон проходили мимо к выходу, один из них, тот, который подходил к их столику, развернулся на табурете и прокричал, передразнивая английский акцент:

— Твое здоровье, старина Джордж!

— Всем доброй ночи, — ответил Финлейсон, решительно подавив агрессивность.

Остальные пилоты, тупо улыбаясь, наблюдали за ними: крупные, надраенные, стопроцентные американские парни лет сорока пяти, все перевидавшие на своем веку и теперь, накачавшись алкоголем, отдыхавшие, сидя на разбухших бумажниках вдали от дома.

«Господи, — подумал Мюррей, когда они шагнули в теплую ночь. — Не удивительно, что они летают в горы! Только интересно, получают ли они также и за риск?»

* * *

— Приветствую вас, нам повезло, сэр! — Люк сбросил длинные ноги со стола и с мальчишеской улыбкой подался вперед в кресле. — Удалось устроить вас на сброс завтра на рассвете. Естественно, если погода будет благоприятствовать.

Мюррей сел напротив. Кабинет был гол, большую часть одной стены занимала контурная физическая карта Лаоса и Северного Вьетнама. С фотографии в рамочке на них с видом присутствующего на похоронах смотрел президент США.

Люк раскурил трубку, и она начала пускать колечки дыма, словно игрушечный паровозик.

— Завтра в 5.30 утра вы должны зарегистрироваться в аэропорту, «Эйр Америка», ворота № 2. Взлет по расписанию в 6.30. Этот полет на север продлится два с половиной часа. К середине утра погода портится, поэтому вы должны вылететь так, чтобы оказаться в зоне сброса, когда солнце разгонит туман в горах. Вам подходит?

— Вполне. Где зона сброса?

Люк развернулся в кресле и ткнул мундштуком трубки в верхнюю часть карты:

— Это числовая сетка, нам не дают точных координат до самого вылета. Все, что я могу сказать — это на севере, недалеко от границы с Северным Вьетнамом. Сбрасывать будут рис и пшеницу в тройных мешках для антикоммунистических племен Мео. Вот здесь в нашей листовке, — Люк развернулся обратно и бросил через стол толстую папку с надписью «КОРОЛЕВСТВО ЛАОС. НЕОБХОДИМАЯ ИНФОРМАЦИЯ». — А вот ваш пропуск благонадежности. Дадите его капитану Джассиа в офисе менеджера по транспорту авиа США. Когда окажетесь за воротами, вам любой подскажет, где его искать.

— У ворот не будет никаких проблем? — небрежно спросил Мюррей.

Люк, смеясь, покачал головой:

— Нет, нет, здесь в Лаосе мы со всеми в дружеских отношениях! Сброс риса — вот как их можно завоевать. Знаете, мы сбрасываем оборудование для целых школ: доски, учебники, даже комиксы с надписями, переведенными на местный диалект. Слова, а не выстрелы — вот путь к победе!

«И так говорим все мы», — подумал Мюррей, вставая и пожимая протянутую руку. Люк проводил его до двери и вышел с Мюрреем на слепящий солнечный свет.

— Не забудьте одеться потеплее, — сказал он вдогонку, — парочка газет и запасная нижняя рубашка не помешают. В этих самолетах очень холодно. И не забудьте паспорт, так, на всякий случай.

— Спасибо, — Мюррей жизнерадостно помахал на прощанье рукой.

«Полезный симпатяга Люк очень пригодился, — подумал он, — следовало бы взять его в долю, подкинуть что-нибудь за беспокойство. Но Люк Уилльямс сделал это из любви, из любви к свободе и к новому миру отважных, где горные племена читают „Пинатс“ и едят рис, падающий с небес».

Мюррей пошел к взятому им напрокат джипу «виллис», который он припарковал подальше от посольства, в тени вата характерной фаллической формы. Парусиновый верх джипа был опущен с обеих сторон, и Мюррей уже почти влез в машину, когда увидел появившуюся из-за угла храма девушку. Она снова была в брюках и в черном китайском мундире, застегнутом под самое горло, и в соломенной шляпе конической формы, которая затеняла ее лицо. Девушка остановилась возле джипа.

— Мистер Уайлд? Мы встречались вчера с мистером Наппером и потом еще на приеме.

Мюррей стоял и неуверенно улыбался. Впервые он слышал, как она говорит на английском, правильно, с заметным французским акцентом, будто отказываясь перенять протяжную манеру произношения мужа.

— Могу я подвезти вас куда-нибудь? — спросил он.

— Нет. Я иду в американское посольство. Спасибо.

Мюррей, прикрыв глаза рукой, смотрел на жаркую, сонную улицу и пытался найти какой-нибудь способ задержать Жаклин. Время ланча прошло, кафе закрылись на сиесту, а для респектабельной выпивки было еще слишком рано; только в конце главной улицы были открыты темные забегаловки с кондиционерами, но Мюррей не хотел рисковать получить отказ.

— Вчера я не поняла, — неожиданно сказала она, — что вы тот самый мистер Уайлд, который преподавал в университете Хюэ. Факультет иностранных языков, верно?

— Верно. Вы знаете Хюэ?

— Bien sur! Или, вернее сказать, я знала его до того, как он был разрушен. Это был самый красивый город на Востоке. То, что они сделали — преступление! — голос Жаклин неожиданно возвысился от переполнявших ее эмоций и тут же снова стал ровным. — Вы были там, когда это случилось, не так ли? Должно быть, это было ужасно.

Однако Мюррей промолчал, и в воздухе повисла тяжелая пауза. У него вдруг пропало всякое желание беседовать дальше о Хюэ, это было слишком болезненно для короткого предварительного разговора. Несколько секунд они молча стояли друг перед другом в тени храма.

— Как давно вы во Вьентьяне? — наконец произнес Мюррей, вспомнив бар «Des Anus», в этот час тихий и прохладный.

— Большую часть времени мой муж служит во Вьетнаме. Мы здесь уже четыре месяца, но на следующей неделе вернемся обратно.

— Вы живете в Сайгоне?

— Американцы выделили нам там дом. Не очень-то весело, но, по крайней мере, лучше, чем в этой деревне. Надеюсь, нас когда-нибудь пошлют в Гонконг, — она слегка безнадежно пожала плечами. — Mais on ne salt jamais.

— Идемте, выпьем немного в отеле, может, это напомнит вам о Франции, — сказал он с наигранным энтузиазмом. Какую-то долю секунды она колебалась:

— Нет, я должна идти в посольство. Спасибо.

Мюррей тоскливо смотрел вслед Жаки, ее тело свободно двигалось под просторным китайским кителем, и думал о том, когда у него в последний раз была такая девушка? Может быть, никогда. Он даже не спросил ее, откуда она.

* * *

В джипе было душно. Когда Мюррей разворачивал бывшую в употреблении французскую карту дорог «Croquis Routier de L'Indo-Chine»[8], купленную им в то утро в местном книжном магазине, на ней оставались влажные следы его рук. В продаже не оказалось современных карт страны. На составленной американцами, казалось, не было городов и деревень, а только числовые сетки и азимуты радиокомпаса. Мюррей также отыскал поверхностную карту Вьентьяна — большой, бесполезный документ, на котором обозначены только дружественные посольства, почта и библиотека. Однако на ней была указана дорога в аэропорт и, что самое главное, место, где она соединяется с заброшенной Route Nationale Treize, ныне шоссе 13 на Луангпхабанг.

Именно к этому шоссе и ехал Мюррей, предварительно высчитав время и расстояние и записав эти данные в записную книжку. Он решил объехать американское посольство, где мог наткнуться на Люка, который наверняка поинтересовался бы, куда он держит путь. Мюррей сделал крюк, обогнув «Утренний рынок», проехал мимо охраны сада Патет Лао к широкой пыльной авеню в сторону Монумента погибшим — впечатляющей имитации Триумфальной арки. По прошествии десяти лет с начала строительства все еще не законченный монумент был щедро облеплен золотыми листьями и, оседлав прекратившую существовать дорогу, должен был служить напоминанием о жертвах войны, которой еще не было.

Проехать под аркой было невозможно, так как внутри, в ряду золотых Будд, начались какие-то строительные нововведения. Мюррею пришлось объехать грязную дорогу мимо посольств в Лаосе. Солидные каменные резиденции стояли на богатых землях, где раньше у французских колонистов был суд, и были заселены различными группами сквоттеров[9], усталыми, одинокими, высушенными жарой мужчинами с разрушенной печенью. Их политическая центровка была сбита благодаря ежедневным битвам с лаотянской телефонной службой, сводящим с ума противоречивым слухам о сражениях как прошедших, так и предстоящих, и реалиям огромной, несуществующей армии, руководимой несколькими ленивыми офицерами, которые большую часть своего времени занимаются контрабандой золота и наркотиков.

Лишь американцы на своей герметично запечатанной, гигиеничной территории с собственными системами водоочистки и канализации, а также с собственным телевидением, жили в счастливом ожидании того, что Лаос выживет в 20-м столетии. И у них было что для этого предложить: не только рис, школьные доски и комиксы, но также и плотина. Высокая плотина на Намнгум.

Примерно через милю после монумента Мюррей миновал заброшенный дорожный знак «RN5. ХАНОЙ 579 KM», а через несколько сотен ярдов еще один, такой же жалкий — «RN13, ЛУАНГПХАБАНГ 224 KM». С этого места дорога стала быстро ухудшаться. Горбатая, с глубокой колеёй, она чуть приподнималась над рисовыми полями, где по горло в воде барахтались буйволы и присели на ходулях хижины с плетеными крышами. В дверях хижин толпились дети, когда мимо проезжал джип Мюррея, они махали руками и выли от удовольствия. Но он их почти не замечал, все его внимание было сконцентрировано на дороге, теперь он заметил, что вдоль одной стороны идут новые стальные телеграфные столбы с единственным проводом.

Еще через две мили Мюррей уткнулся в слона с двумя мальчишками на спине, который занял всю дорогу. Мюррей сбавил скорость, вид впереди заслоняла еле двигающаяся серая сморщенная гора. Судя по французской карте, поворот должен был быть через 20 км от города, к этому времени он проехал больше половины, но дорога была слишком узкой, чтобы объехать слона. От пота щипало лицо и резало глаза, рубашка прилипала к сиденью. Мюррей попробовал просигналить, но мальчишки восприняли это как приветствие и, улыбаясь, помахали ему руками, а слон продолжал неуклюжей походкой тащиться дальше. Мюррей сохранял хладнокровие, помня, что терпение — главный секрет и преимущество в этой стране. Только американцы спешили и суетились, но их было немного, по крайней мере, он на это надеялся.

Рисовые поля закончились. Впереди поднимались высокие джунгли, и Мюррей, воспользовавшись небольшим расширением дороги, объехал слона и нырнул между деревьями. Теперь дорога шла вверх, в желтую грязь вдавлены следы огромных шин и гусениц, словно от доисторических рептилий. Поворот на Намнгум, хоть он и не был обозначен, нельзя было не заметить: следы резко поворачивали вправо, где деревья были повалены и пни, наполовину утопленные в грязи, были выкорчеваны бульдозерами; впереди же от старой Route Nationale Treize, идущей на север, отходили только узкие тропинки, вскоре исчезающие в джунглях.

Мюррей включил четвертую передачу и начал подъем к плотине. Стальные телеграфные столбы свернули вместе с ним — единственный провод мог обрезать в любой точке на протяжении двадцати миль даже самый «темный» партизан Патет Лао. Но Мюррей думал о другом: телефоны могли быть инструментом, приводящим в замешательство, особенно в такой стране, как Лаос.

Он напряженно думал, сопоставляя время и дистанцию — 14 миль за 50 минут, принимая во внимание слона, — и не отрывал глаз от обманчивых теней джунглей. И вдруг неожиданно Мюррей оказался на месте. Последний крутой поворот — и колея выровнялась, превратившись в широкую дорогу, выложенную лоскутами стальной сетки, которую использовали в целях безопасности на аэродромах. Мюррея захлестнула волна возбуждения.

В стороне от дороги росли редкие пальмы, они согнулись от влажной жары и напоминали сломанные зонтики. За ними — плотина. Люк Уилльямс говорил, что она около пятисот футов в ширину и до двух сотен в глубину. Мюррею она показалась даже больше, изгибающийся пролет из мраморно-белого бетона отлого спускался между лесными утесами вниз, в неопределенную темноту, ниже освещенного солнцем уровня.

Мюррей остановил джип в конце стальной дороги и вышел, прихватив «лейку» и блокнот. Сквозь жужжание, тиканье и сопение джунглей ему послышался шум двигателя. В остальном было неестественно тихо. Мюррей сделал несколько снимков дороги, ведущей к стене плотины, и отметил топкую поверхность под ногами. Хлюпая башмаками по грязи, просачивающейся сквозь сетку, он подошел к будке охраны, откуда выскочил и отсалютовал часовой-лаотянец — шлем чуть великоват — ребенок, переодетый солдатом. Дальше стояло еще одно здание с решетками кондиционеров на окнах. Мюррей заметил, что провод, сопровождавший его от самого Вьентьяна, заканчивался на крыше этого дома, там же была установлена мощная радиопередающая антенна.

Справа в джунглях, как раз перед черной впадиной резервуара, была вырублена широкая поляна — терраса взбитой грязи с беспорядочно разбросанной разнообразной техникой, выкрашенной в ярко-желтый цвет: гусеничными тракторами, самосвалами, бульдозерами, механическими копателями и ковшами; все они были похожи на яркие желтые игрушки, их колеса и бока были заляпаны более тусклой желтой грязью, только металлические ковши сверкали на солнце, в их челюстях, между зубьев, как недожеванное мясо застряла грязь.

Мюррей насчитал десять грузовиков, каждый вместимостью как минимум десять тонн. А бульдозеры могли сдвинуть с места дом средних размеров. «Американцы не делают такие вещи в полсилы», — подумал он. Господи, благослови Америку! Мюррей пошел дальше к краю плотины. Возможно, где-то и продолжалась работа, теперь он более отчетливо слышал шум двигателя, но в остальном по-прежнему было до странного тихо.

Последние двадцать ярдов дороги были из бетонных широких плит, уложенных на ширину трехполосного шоссе. Мюррей на ходу фотографировал под разными углами и с разной скоростью, пока не кончилась пленка. Он остановился и порылся в карманах в поисках новой кассеты. В конце стены не было ни барьера, ни даже парапета. Не было видно ни дуговых фонарей, ни фонарей «молния» — ничего из неотъемлемого снаряжения в целях безопасности во время ночной работы. «Ночью, — подумал Мюррей, — здесь наверняка тихо, как в гробу».

Он подошел к краю стены и заглянул в резервуар. В этот момент солнце скрылось за тучей, и вся плотина оказалась в тени. Мюррея слегка передернуло: резервуар был похож на огромный колодец, уходящий вниз, в темноту, к неподвижной черной воде.

Мюррей сделал пару шагов вперед и, направив «лейку» вниз, на воду, прикинул, что от верха стены до поверхности воды не меньше ста футов. Но он так и не щелкнул фотоаппаратом: чья-то рука схватила его за локоть.

* * *

Это был тяжеловесный мужчина с красным лицом под строительной каской такого же ярко-желтого цвета, что и техника на поляне.

— Простите, сэр, — говорил он медленно и вежливо, но мощная рука, поросшая светлыми волосами и покрытая пятнами чайного цвета, жестко держала Мюррея чуть выше локтя всего в нескольких дюймах от края плотины. — Чем вы тут занимаетесь? — спросил мужчина, голос его на этот раз прозвучал резче, и Мюррей свободной рукой опустил «лейку».

— фотографирую, — ответил он и начал высвобождаться от волосатой хватки.

— Ты слишком много здесь нафотографировал, — сказал мужчина, но неожиданно отпустил Мюррея. — Ты кто?

Мюррей был осторожен и не спешил. Он шагнул назад от края плотины и вытащил бумажник с карточками прессы. Мужчина изучал их, сдвинув брови, а потом кивнул:

— Хорошо. Ты — газетчик, меня это устраивает. Но у тебя должно быть разрешение для прохода сюда. У нас проблемы с безопасностью.

— Проблемы? — невинно переспросил Мюррей, отступая все дальше от края плотины.

— Комми. Вся страна кишит ими.

— И ты думаешь, я похож на партизана Патет Лао с партбилетом в кармане?

Американец покачал головой:

— Я не о комми гуках. Их полно кругом, но они нас не беспокоят. Я говорю о ребятах типа поляков и русских: приходят сюда с камерами, суют свой нос куда не надо, и пока не окликнешь, не различишь, кто есть кто.

— Есть какие-то причины, по которым они не могут приехать сюда и поглазеть?

— Это государственная собственность.

Мюррей выдавил улыбку:

— Чье правительство? И чья собственность?

В какой-то момент он подумал, что мужчина вот вот ударит его, но вместо этого тот улыбнулся улыбкой висельника, но вполне дружелюбно:

— А черт! Хочешь пива?

— С одной бы управился, — благодарно сказал Мюррей, когда они шли назад к зданию, находившемуся за сторожевой будкой, возле которой все еще стоял часовой-лаотянец и смотрел на них безо всякого выражения.

— Этот маленький ублюдок должен был проверить твои документы, — сказал американец, зло кивая в сторону «игрушечного» солдатика, который, улыбаясь, закивал в ответ. — Я не хотел тебя обидеть, — продолжал он и пнул ногой дверь, выпустив наружу поток холодного несвежего воздуха, — но у меня есть инструкции, — мужчина махнул Мюррею на пластиковый стул, подошел к холодильнику и вытащил пару банок пива «Шлитц». — Лично мне плевать с высокой колокольни, пусть они приходят и прут всю плотину по частям в Китай. Все равно наверняка через год-другой она достанется чикомам.

Пока американец говорил, Мюррей быстро оглядел комнату. Стол с телефоном, полки, встроенный сейф, стенной календарь со смуглой полинезийской девицей с раздутым, как тыква, бюстом, однако соски были подозрительно бледнее самого тела. «Видимо, какой-то деликатный рекламщик не захотел тревожить чувствительных защитников Свободного мира», — подумал он. В углу стоял высокочастотный радиоприемник, работающий на батарейках.

Хозяин плюхнулся на стул напротив Мюррея и начал открывать пиво:

— Зовут Том Донован. Ты британец, верно?

— Ирландец, по крайней мере, большая часть меня. Родился в Эннисе. Мюррей Уайлд. За тебя, Том!

Американец широко улыбнулся, и вскоре они завели льстивую беседу о том, кто, когда и где, и чьи предки куда направились, и чем прославились великие ирландские фамилии. Потом Мюррею была поднесена большая часть печальной истории Тома Донована: инженер в Питсбурге, корпус морских пехотинцев, Сицилия, Неаполь, несправедливое увольнение за незначительные валютные нарушения, разведен, трое детей — две взрослые дочери (Том просто понятия не имеет, где они сейчас) и сын (он погиб в автокатастрофе). И вот теперь Том здесь «в вонючей Азии помогает дяде Сэму строить плотину для страны, которая ни хрена в них не смыслит».

По прошествии получаса, внимательно слушая и осторожно подталкивая собеседника, Мюррей смог, не вызывая у него подозрения, получить максимум возможной информации о плотине. Девяносто процентов рабочих — лаотянцы, и девяносто процентов из них почти всегда отсутствуют или накачиваются местной «огненной водой», известной под названием «лао-лао», или «белое свечение». Нет, американских охранников нет — не положено из-за нейтралитета, — только местный часовой, и тот уходит на закате. Если кому-то очень захочется, он может приходить и пополнять свои запасы, сколько влезет. Только большую часть времени сюда ничего не поставляется. Американец грохнул волосатой рукой по столу:

— Уже пять недель, как я заказал турбинный вал. И что, он прибыл? Ни хрена! Это место еще похуже Вьетнама: оборудование воруют еще до того, как его переправят в страну! Три года мы рвем пуп для этих лаотянцев, и ради чего? Они не знают, что такое плотина, большинство из них никогда не пользовалось унитазом!

— Мне говорили, ее закончат через три месяца? — спросил Мюррей.

— Три месяца? Дерьмо собачье! Когда чикомы придут сюда, мы все еще будем ее строить.

Снаружи забарабанил дождь. Мюррей встал, чтобы уйти.

— Приезжай в любое время, Мюррей, буду рад! Я здесь почти всегда, кроме уик-эндов. И скажу тебе, здесь жутко одиноко. Но, если будешь когда-нибудь проезжать мимо, знай, в морозильнике всегда найдется пиво.

Мюррей поблагодарил американца, нырнул под дождь и, склонив голову, побежал к джипу. Единственный часовой-лаосец исчез. Мюррей развернул машину и поехал обратно во Вьентьян.

Глава 3 Сброс

Мюррей остановился перед воротами №2 Вьентьянского международного аэропорта «Ваттай» в пять часов утра. Было тепло и безветренно, а небо напоминало перламутровую поверхность морской раковины; однако, следуя совету Люка Уилльямса, он надел две нательные рубашки и помимо фотоаппарата нес с собой запасную рубашку, завернутую в два номера «Бангкок Уорлд».

Его никто не остановил. Шлагбаум из проволочной сетки под яркой афишей «Эйр Америка — руки, протянутые через океан» был уже поднят. На огромном пыльном летном поле был слышен шум работающих вдалеке двигателей. Пройдя по стрелке «Эйр Америка. Справочное», Мюррей подошел к двери с табличкой «Майор В. И. Джассиа — транспортный менеджер. Пожалуйста, входите».

Навстречу ему встал и протянул руку темный, гладко выбритый мужчина в цветастой рубашке и синих слаксах:

— Доброе утро, сэр! Мистер Мюррей Уайлд — я Билл Джассиа. Люк Уилльямс переслал мне ваши бумаги. Вы немного рановато.

— Я подумал, может, удастся посмотреть, как загружают рис. И выпить чашечку кофе. Мой отель просыпается поздно.

— Конечно, сэр. Только сначала закончим с формальностями.

Мюррей дал ему пропуск, полученный накануне от Люка, а Джассиа протянул ему знакомую ксерокопию извещения «ближайших родственников в случае несчастного случая». Как обычно, Мюррей вписал в этот документ имя и адрес офиса своего литературного агента — симпатичной, подозрительно квалифицированной молоденькой женщины, которой он, с тех пор как развелся, изредка уделял внимание во время своих редких визитов домой.

— Хорошо. Я проведу вас, — сказал майор и вывел его в коридор.

Они вошли в длинную комнату с низким потолком, освещенную неоновыми лампами. Трещали телепринтеры, было очень холодно. Несколько мужчин в штатском работали перед картами, расцвеченными флажками и номерами. Мюррей не заметил ни одного человека в униформе. Все мужчины были чуть старше тридцати, несмотря на ранний час они были очень бодры и свежи. Это поколение прошло Вьетнам и Корею, но не рассталось с идеализмом, и все они были оптимистично настроены.

— Существуют две категории сброса риса, — объяснял майор Джассиа, — «милк-ран»[10] и "роллер-коастер[11]". Первый — чепуха, развлекательный полет над холмами, но во время второго вы поднимаетесь высоко в горы, там, сэр, частенько грозы и полное отсутствие видимости, и вот тут уж «пристегните ремни!» — он улыбнулся. — У вас билет на «роллер-коастер», мистер Уайлд.

В комнате по стенам были развешаны образцы аэрофотосъемки неопределимых территорий, погодные карты и огромный плакат «МЫ ВЕРИМ В БОГА», а возле дверей, когда они уходили, Мюррей заметил еще одну надпись поменьше: «Во время полетов запрещено пользоваться транзисторными радиоприемниками и электробритвами на батарейках. Ваша безопасность — наша безопасность. Спасибо».

— Сколько времени занимает погрузка? — спросил Мюррей. Было уже почти 5.15, а взлет по расписанию в 6.30.

— Не больше сорока пяти минут. У вас есть время выпить кофе и познакомиться со своими пилотами. — Они зашли в знакомый Мюррею Хай-Ло Буфет. Внутри было опять очень холодно, играла мягкая духовая музыка — Рэй Коннифф против усиливающегося шума турбопропеллеров. Майор Джассиа подвел Мюррея к столику, за которым сидели двое мужчин в летной форме и пили черный кофе.

— Джентльмены, позвольте представить — Мюррей Уайлд, писатель и журналист из Великобритании. Мистер Уайлд, это ваш главный пилот Сэмюэль Райдербейт. Ваш ко-пилот мистер Джонс. Мистер Уайлд, джентльмены, присоединится к вам на время полета «Эпплджек 6»[12].

Мужчины за столом молча кивнули. Мюррей разглядывал пилотов, и у него начали появляться опасения. В противоположность работающим в операторской ни один из них не выглядел свежим или бодрым. Ко-пилот Джонс, старший из двоих, был небрит, глаза спрятаны под черными очками. Это был устрашающего вида негр с серым оттенком кожи и провалившимися щеками, когда он поднимал чашку, кофе выплескивался через край.

Второй — Райдербейт, может потому, что он был представлен как главный пилот, вызывал еще большие опасения.

Это был высокий мужчина с орлиным носом и гладко выбритым лицом зеленоватого оттенка, продолговатые глаза его были удивительно яркими, но с бледно-оранжевым ободком. Молния на костюме главного пилота была наполовину расстегнута, под ним был надет черный шелковый блейзер, на ногах — черные летные замшевые ботинки.

Майор Джассиа обратился к Райдербейту:

— Сэмми, мистер Уайлд очень хочет посмотреть погрузку. Может, ты покажешь ему после того, как он допьет свой кофе. — Райдербейт снова кивнул, перспектива быть гидом Мюррея не вселила в него особого энтузиазма. Майор повернулся и сказал:

— А теперь, мистер Уайлд, я должен идти, на этот рейс записан еще один пассажир, я должен его встретить в офисе в 5.30.

— Что за пассажир? — спросил Мюррей.

— Кажется, какой-то фотограф. Во всяком случае, ваш коллега.

«Проклятье!» — подумал Мюррей. Он сел напротив Райдербейта, и несколько секунд они с хмурым видом смотрели друг на друга через стол из нержавеющей стали. Джонс отошел в угол, налил из бака ледяной воды и стал пить из бумажного стаканчика.

— Когда-нибудь делал это, Уайлд?

— Нет.

— Фотографируешь или пишешь?

— И то и другое, — ответил Мюррей, к нему подошла официантка-лаотянка, и он заказал черный кофе.

— Печатаешь на машинке или пишешь вручную? — спросил Райдербейт, с хитрым видом подавшись вперед.

— Печатаю, — тупо ответил Мюррей. Он смотрел в эти желтые глаза с расширяющимися, как у кошки, зрачками и пытался определить акцент собеседника.

— Знал я одного писаку, — продолжал Райдербейт, — свихнувшийся поэт, этот недоносок отращивал ноготь, потом надрезал его по центру и пользовался, как пером. Когда-нибудь слышал о таком способе в твоем деле?

— Никогда, — сказал Мюррей, его раздражало, что он никак не может определить акцент Райдербейта. Вроде бы американский, и тем не менее нет. Может, австралийский? Акцент был сильный, агрессивный и в то же время удивительно отрывистый и почти чопорный.

— Если собираешься с нами на прогулку, лучше выпей это, — неожиданно предложил Райдербейт, когда официантка принесла кофе Мюррея. Он вытащил из-за пазухи объемистую фляжку, обтянутую свиной кожей, и, не спрашивая разрешения, щедро плеснул в чашку Мюррея. — Это хороший наполеоновский бренди! Не усмехайся, солдат. Ты еще будешь рад, что выпил. Ты не видел метеосводок, в отличие от меня и Нет-Входа Джонса, у нас есть такая привилегия.

Вернулся ко-пилот и со вздохом уселся за стол, Райдербейт обнял его за костлявую шею:

— Верно, Нет-Входа? Мы видели метеосводки, и мы не боимся! Мы исполняем свой священный долг ради мира и свободы в этом наипрекраснейшем уголке планеты, — он улыбнулся Мюррею, обнажив два ряда острых, белых зубов. — Мистер Уайлд, позвольте вам представить Нет-Входа Джонса, одного из невоспетых героев борьбы с коммунизмом! — Райдербейт, не спуская хитрых глаз с Мюррея, с любовью тряхнул своего коллегу, и вдруг Мюррей узнал акцент — немного искаженный, как у всех, покинувших страну, и тем не менее легко узнаваемый. Южная Африка.

Мюррей вздохнул и подумал: этого мне как раз и не хватало! Сумасшедший белый наемник и негр с похмелья, оба заправились «наполеоном» в 5.30 утра и готовы лететь в горы возле границы Китая с Северным Вьетнамом. Либо в «Эйр Америка» все рехнулись, либо этот Сэмми Райдербейт и Нет-Входа Джонс действительно очень хорошие пилоты.

После их первой стычки Райдербейт вдруг стал очень дружелюбен.

— Мистер Уайлд, а вы не знаете, почему этого старого солдата зовут Нет-Входа?

Джонс стряхнул с себя руку Сэмми и простонал:

— Ай, перестань, Сэмми, дай нам отдохнуть.

— Нет, нет, я расскажу мистеру Уайлду. В конце концов, его жизнь будет частично в твоих руках.

Мюррей взглянул на часы: до отгрузки осталось только двадцать минут.

— В прошлом году Джонс на корректировщике Л-19 совершал разведывательный полет. Один из тех, мистер Уайлд, о которых не следует говорить вне Лаоса, так как в министерстве безопасности забеспокоятся и начнут кипятиться, потому что это дурно, понимаете...

— О, заткнись, — стонал Джонс, но стоны его были не эффективны.

— Короче говоря, Патет Лао случайно подстрелили его, а так как у Л-19 днище что бумага, а старина Джонс был беспечен и не защитил задницу, то прямо туда он и получил пулю, — Райдербейт снова приобнял негра, который, казалось, был слишком утомлен, чтобы сопротивляться. — А так как этот старый солдат не верит в смерть, он провел свой маленький самолет над горами и приземлился в Луангпхабанге, да так аккуратно, что никто ничего не понял, пока они не вытащили его наружу, а на полу в кабине было море крови, не говоря уже о том, сколько просочилось через дыры. И вы знаете, мистер Уайлд? — он склонился к Мюррею, продолжая трясти негра, — когда они привезли Джонса в госпиталь, врачи нашли только выходную рану размером с кофейную чашку, — он вдруг дико усмехнулся. — Но весь фокус в том, что они не смогли найти входное ранение. Они искали и искали, но пуля Патет Лао вошла и вышла из Джонса, не оставив входного ранения.

— Оставь, Сэмми, — бормотал ко-пилот, — это старая история.

Мюррей улыбнулся и встал:

— Как насчет погрузки риса, мистер Райдербейт?

Райдербейт медленно поднялся и хитро ухмыльнулся:

— О погрузке не волнуйся, солдат. Разгрузка — вот что должно тебя волновать.

На улице быстро светало. Райдербейт забрался в припаркованный снаружи «мини-моук» «Эйр Америка».

— Ты чертовски увлечен своим делом, должен сказать, — сказал он, заводя машину. — Не многие журналисты будут стремиться попасть на «роллер-коастер», а потом еще волноваться по поводу погрузки. Какой-нибудь скрытый мотив?

Он быстро провел «мини-моук» по пустой широкой площадке в направлении ангаров, которые просматривались вдалеке и в лучах рассвета напоминали фантастические декорации. Мюррей искоса посмотрел на Райдербейта и с необъяснимым ужасом заметил, что пилот тоже смотрит на него.

— А, солдат?

— Я не совсем вас понимаю, — Райдербейт волновал Мюррея гораздо больше, чем предстоящий сброс. — Я собираю материал.

— Брось, солдат, я не ребенок, и ты тоже. Знаешь, я читаю, и не только местные листки, — он кивнул на сверток из «Бангкок Уорлд», который Мюррей все еще держал под мышкой. — Ты серьезный писатель. Я знаю твой тип: ты хочешь сделать историю в процессе, свидетель сброса, запишешь все детали в записную книжку. Будешь опираться на опыт, в отличие от привычного хора вонючих голосов на пресс-конференциях и разборках по поводу бедных педиков, разрезанных пополам очередью из пулемета пятидесятого калибра, пока они прогуливались по травке. Пару абзацев, а?

Мюррей неподвижно сидел и смотрел на неясные очертания транспортных самолетов с открытыми сзади для погрузки корпусами. Плотно сжатые кулаки лежали на коленях. Идея ударить в рыло своего пилота до того, как они поднялись в воздух, не очень прельщала Мюррея.

Райдербейт свернул налево и провел «мини-моук» под крылом самолета.

— Я не хочу тебе хамить или еще что-нибудь, — продолжал он. — Я просто хочу знать, почему ты хочешь увидеть, как куча чертова риса выгружается из грузовика в чертов самолет?

Они остановились. Самолет впереди не имел ничего общего с современными транспортными самолетами с высоко задранными хвостами. Это была приземистая, неуклюжая машина с низким хвостом и большими открытыми боковыми дверями, в которые с грузовика подъемником два упакованных в хаки лаотянца загружали рис.

— Узнаешь? — спросил Райдербейт. — С-46 — ветеран Второй мировой войны и все еще летает. Как старушка «Дакота», это один из самых крутых самолетов. Только она уже пожилая.

— Вы что, не летаете на современных — С-12 3 или «Карибоу»?

— Не на «высокий» сброс. Это старое корыто, скажу я тебе, стоит не так уж много, даже в виде металлолома. Они не могут позволить себе терять современные самолеты.

Мюррей кивнул, наблюдая за тем, как из ангара появился самосвал, подъехал к подъемнику и почти беззвучно избавился от мешков. Подъемник, словно большая ложка, поднял мешки и впихнул их в открытые двери С-4 б, где два лаотянца по роликовой колее откатили их в брюхо самолета.

Вы теряете много таких самолетов? — наконец спросил он.

— Мы теряем их, но говорить об этом неприлично. Не с журналистами во всяком случае. Я ведь не знаю, можно ли тебе доверять, а, солдат? — Райдербейт, сидя за рулем машины и криво улыбаясь, наблюдал за Мюрреем.

А тот думал о том, была ли это обычная манера Райдербейта принимать любопытных журналистов или тут было что-то более тайное. Он решил сменить тему.

— Вы из Южной Африки?

— Родезия. Проклятые повстанцы.

— Они выставили вас?

Райдербейт завел машину:

— Солдат, они выставили меня отовсюду. Йоханнесбург, Браззавиль, Рио, Каракас, Генуя. Называешь их, и сразу всплывают три грязных слова: Сэмюэль Дэвид Райдербейт. Юго-Восточная Азия практически единственное место, где меня все еще держат. Здесь, в Бангкоке и в старом Сайгоне. — Он вел машину обратно к буфету, но на этот раз гораздо медленнее.

— Довольно смешно, но одно из немногих мест, откуда меня не вышвырнули — Родезия, — добавил Райдербейт. — Пойми меня правильно, я за старика Смитти! Хоть я и еврей, но я не такой, как ваши мягкобрюхие белые либералы. Нет-Входа — единственный кафр, для которого у меня найдется время. К тому же он лишь на малую часть кафр. Его дед принадлежит старой уэльсской фамилии.

— Так что же случилось в Южной Африке?

— Трудности, Домашние трудности. Дважды. Вы женаты, мистер Уайлд?

— Больше нет.

Райдербейт тихонько хохотнул:

— Я был женат трижды. Единственный человек в мире, который заставляет свадебные колокольчики звенеть, как будильник! И все три раза это были настоящие богатые сучки. Первая развелась со мной через полгода за крайнюю жестокость. Второй брак длился около года, а потом опять я получил отставку — все повторилось. Третья жена была самой богатой из них: по ноздри в венесуэльской нефти, и притом красотка. И в третий раз все пошло по кругу, но ее это не волновало. Проблема была в том, что я, видишь ли, разведен всего один раз.

Мюррей улыбнулся:

— И вы уехали оттуда? Где вы научились летать? Военно-воздушные силы Родезии?

— А где же еще! Научили меня садиться на крикетное поле и снова взлетать, не сбивая при этом спицы ворот. Хорошее местечко Родезия, вот только очень маленькое, слишком много чертовых коктейлей вокруг плавательных бассейнов. Знаешь, о чем я?

— Я там не был, но, думаю, что знаю.

Райдербейт затормозил возле Хай-Ло Буфета, открыл дверцу «моука» и вытащил переплетенные метеокарты. Он задержался в машине:

— Мне кажется, вы знаете очень много, мистер Уайлд. Мне же интересно узнать, почему такой известный писака, как вы, интересуется жалким сбросом риса на севере Лаоса? — он вышел из машины и пошел к буфету.

Мюррей на секунду замер на месте и подумал: «Не это ли, по Финлейсону, означает найти двух лучших пилотов Юго-Восточной Азии?» Обуреваемый сомнениями, он вошел вслед за Райдербейтом в буфет и остановился как вкопанный.

Нет-Входа сидел там же, где они его оставили, а напротив — женщина, которая обернулась, когда они вошли, в свободном полевом френче защитной окраски. Она пила кофе, держа чашечку двумя руками. Это была Жаки. Она коротко улыбнулась вошедшим, не выказав при этом никакого удивления.

Они сидели бок о бок, пристегнувшись ремнями к стульям с парусиновыми сиденьями, как раз у открытой двери. Восемь тонн риса, упакованного в тройные мешки, проштампованные: «Даровано Соединенными Штатами Америки», лежали вдоль роликовой колеи, которая, как миниатюрная железная дорога, проходила по полу самолета и заканчивалась у двери.

С потолка свисали стропы нескольких парашютов. Шесть толкачей — отборные представители парашютно-десантных войск Таиланда, данные взаймы Лаосу, — сидели на мешках с рисом, на них была стеганая униформа, но никаких ремней безопасности. Внутри самолета было тускло, масляно и пахло духовкой. Сэмми Райдербейт и Нет-Входа Джонс выруливали в конец взлетно-посадочной дорожки, из-за грохота двух массивных двигателей с пропеллерами говорить было невозможно.

Мимо двери проносились клубы дыма, вырывающиеся из двигателей. Мюррей увидел, как промелькнули три «Ильюшина» — часть амбициозной программы помощи русских в начале 60-х, захлебнувшейся позднее, так как не прибыли запчасти, — их выпотрошенные каркасы лежали в высокой траве у края летного поля. Последовало несколько сильных толчков, левый двигатель напротив двери болезненно кашлянул, словно огромное животное, весь самолет задрожал, взвыл и начал тяжелый бег на взлет.

Девушка спокойно и ровно сидела рядом с Мюрреем и смотрела на болтающиеся в воздухе ботинки толкачей, сидевших выше на мешках. Мюррей уже оправился от потрясения, которое испытал, когда увидел ее в буфете. Сначала он стоял и с разинутым ртом пялился на нее, пока Райдербейт тратил минуты летного времени, плотоядно пожирая ее глазами и заботливо предлагая бренди из своей фляжки, от которого она отказалась. Теперь Мюррей пытался разобраться, что к чему. Причина, по которой она оказалась на борту этого самолета, довольно проста: она вообразила себя фотолюбителем, услышав вчера в посольстве, что предстоит сложный сброс риса, и, не зная, чем заняться, она решила отправиться на прогулку. Мюррею уже приходилось сталкиваться с подобным типом женщин. В Юго-Восточной Азии их пруд пруди — скучающие леди толкутся в опасных местах в полном парамилитаристском снаряжении мужчин и избавляются от разнообразных неврозов, присутствуя там, где происходит основное действие.

Единственное отличие Жаки от этих леди, помимо того, что она гораздо симпатичнее большинства из них, это то, что ее муж работает в ЦРУ. А это, если учитывать, чем был занят Мюррей, могло, мягко сказать, помешать делу.

Самолет наконец оторвался от земли и летел над городом, в сторону от великой петляющей коричневой реки; солнце показалось над горизонтом, его свет отражался в мозаике рисовых полей, которые напоминали осколки разбитого зеркала. Таиландцы решили закурить, один из них протянул Жаклин Конквест пачку сигарет «Кинг-сайз» с фильтром, но она, искусственно улыбнувшись, отрицательно покачала головой. «Девушка, которая не пьет, не курит и не улыбается, — подумал Мюррей. — Что же она делает?» На коленях у Жаклин лежала массивная японская камера с объективом, как телескоп, и рукояткой, благодаря которой напоминала миниатюрную базуку. Мюррей заметил, что она не взяла с собой запасной одежды, а под раскрытым воротом френча была видна лишь слегка загорелая кожа. Из двери сквозило, и воздух был уже не таким теплым. Он отстегнул ремень безопасности и начал разворачивать сверток с запасной рубашкой, а потом остановился, задумавшись, предлагать ли ее девушке. Могли возникнуть сложности — шесть тайских парашютистов с непроницаемым выражением лица внимательно наблюдали за ними. Подумав, Мюррей предложил Жаки два номера «Бангкок Уорлд», чтобы быть услышанным, ему пришлось кричать.

Она приняла газеты и, спокойно расстегнув френч, положила газеты поперек плоского живота, под обильно заполненным белым шелковым лифчиком без косточек; шесть толкачей продолжали курить и наблюдать.

Чуть позже внимание Мюррея привлекла проплывающая внизу плотина на Намнгум. Изрезанная земля с разбросанными по ней крошечными желтыми машинами напоминала игровую площадку ребенка. Косые солнечные лучи не освещали резервуар, и он был таким же черным, как и всегда. «В этой воде невозможно ничего увидеть», — подумал Мюррей. Он встал в открытом дверном проеме, схватившись за парашютные стропы и сделал несколько снимков своей «лейкой». Они летели на высоте около четырех тысяч футов и продолжали круто подниматься. Плотина исчезла, и Мюррей, дрожа от холода, сел на место.

— Что вы надеетесь добыть в этом путешествии? — прокричал он на французском, обращаясь к девушке. — Несколько фотосувениров китайской границы?

Жаки пожала плечами:

— Мы не подойдем так близко к Китаю, — она говорила менее громко и склонилась близко к Мюррею, и он почувствовал аромат великолепных духов. — Мне бы следовало спросить вас о том же, — добавила она. — Вы ведь не фотограф, не так ли? Тогда почему известный писатель хочет сделать фотографии одного из этих дерьмовых сбросов?

Фраза «дерьмовых сбросов» удивила Мюррея, но не так, как содержание сказанного Жаки. «Ну вот, опять приехали! — подумал Мюррей. — Сначала этот ужасный родезийский еврей, а теперь эта неулыбчивая, длинноногая француженка, жена цээрушника, и оба хотят знать, почему ирландский журналист напросился присутствовать при сбросе риса в северном Лаосе. Может, мне просто не везет?» — подумал Мюррей. Любой журналист может слоняться по этой стране, и за несколько дней ему никто не задаст ни одного вопроса. Может, он излишне подозрителен?

— Я иллюстрирую собственные статьи, — прокричал он ей в ответ, — американские журналы платят.

— Вас интересуют деньги?

— Как и всех. А вас нет?

Жаки снова пожала плечами, демонстрируя такую же скуку и пренебрежение, как и на приеме во Вьентьяне, потом она откинулась на стуле и закрыла глаза.

В самолете стало очень холодно. Мюррей надел под пиджак запасную рубашку и стал пробираться мимо мешков с рисом к кабине пилотов. Там было гораздо теплее. Из-под кресел вырывался горячий металлический воздух и смешивался с завесой дыма от гаванской сигары «Ромео и Джульетта», зажатой Райдербейтом между зубами. Все в кабине казалось старым, ободранным и грязным; на полу окурки и смятые картонные упаковки; со стены с панелью управления, как кишки, пучками свисали обнаженные провода.

Самолетом управлял Нет-Входа, он все еще был в черных очках и притянул рычаг к себе, поднимая самолет над горными хребтами, поросшими джунглями, вверх к розовато-лиловому небу. Райдербейт взглянул на Мюррея:

— Как там наша симпатичная пассажирка? — прокричал он, сняв наушники.

— Уснула.

Райдербейт покачал головой:

— Мы подняли ее слишком рано, вытянули из кроватки от муженька-трезвенника!

— Вы его знаете?

— Черт возьми, еще как! Как-то подрался с этим ублюдком. Обвинял меня после одной аварии: я поднял шасси до того, как оторвался от земли. Он был прав. Я немного выпил, но это произошло не по моей вине. Эти штуки поднялись из-за неполадок в гидравлической системе. Могло произойти и с самым трезвым из нас.

— А где был Максвелл Конквест? — спросил Мюррей, пытаясь угадать, насколько полегчала фляжка в свиной коже со времени взлета.

— Конквест был на борту. Это была работа для двоих, я должен был перевезти этого трезвенника для выполнения одной из «тсс-тсс» миссий на американскую базу недалеко от тропы Хо Ши Мина, где официально янки, эксперты по семенам, старались разнообразить местные агрокультуры или что-то вроде этой туфты. Один из этих ублюдочных семенных экспертов — Максвелл Конквест, если не брать в расчет, что он делает с прекрасной леди, той, в салоне! — Райдербейт прервался резким смешком. — В общем, когда мы опустились на полосу, нас, скажем так, немного тряхнуло, и Максвелл повредил себе задницу, думаю, отбил копчик. Но это не помешало ему назвать меня спятившим алкоголиком, что, собственно, меня совсем не задело, я слышал определения и похуже. Но потом, когда я помог этому недоноску выбраться из самолета, он сказал, что напишет рапорт и проследит, чтобы меня лишили лицензии. А такие разговоры Сэмюэль Райдербейт воспринимает серьезно. Ну так вот, я ударил эту кучу дерьма, залепил что-то вроде пощечины, а он имел наглость даже с ушибленной задницей ударить меня в ответ. Оказалось, он знает мерзкие приемчики. Короче говоря, я потерял два зуба и у меня была сломана челюсть, и это было к лучшему, потому что я смог подать на него жалобу в американское посольство — нападение с запрещенным оружием под названием «каратэ». Передо мной даже извинился сам посол. И у меня осталась лицензия.

— Конквест будет в восторге от того, что вы взяли его жену на борт.

— Да-а, меня это тоже немного беспокоит. Если бы я знал заранее, я бы не допустил этого. Я только надеюсь, что в этот раз ничего не случится.

— Все будет в порядке, на следующей неделе он отбывает в Сайгон и забирает с собой жену.

— Может, мне удастся свидеться с ней разок-другой, пока мужа нет поблизости.

О чем это вы?

— В следующем месяце я сам еду в Сайгон.

— Вы хотите сказать, что тоже отработали здесь свое? — спросил Мюррей, и в голове у него замелькали мысли, ни одна из которых не касалась Жаклин Конквест.

— Точно так — это часть моего контракта с «Эйр Америка». На нашей международной линии очень много работы, мистер Уайлд. Как выразился бы рекламный агент, мы обеспечиваем безопасный и надежный сервис в трех последних штатах Америки — в Лаосе, Таиланде и Южном Вьетнаме.

— И их не волнует, что вы не являетесь гражданином Америки?

— Это волнует их в самую последнюю очередь. Во время «тсс-тсс» полетов на борту самолетов нет никаких опознавательных знаков, и если я приземлюсь в недружелюбные объятия, никто ничего обо мне не узнает. Это одно из преимуществ, которое дает родезийский паспорт. И что делать красным? Ну, проведут они меня по улицам Ханоя. А что сделают янки? Пожмут плечами и скажут, что я один из бедных белых африканских отбросов, которого подстрелили во время контрабандного полета над Юго-Восточной Азией. И здесь полно таких, как я: ребята из Конго, Алжира, Йемена. Теперь Вьетнам. Все самые веселые места планеты!

— И вы занимаетесь этим только ради денег, ради четырех сотен долларов в неделю?

Райдербейт хмуро взглянул на Мюррея:

— Ты, кажется, очень хорошо информирован?

— Таков тариф, не так ли?

— В общем-то, да. Иногда платят больше за «тсс-тсс» полеты над тропой Хо Ши Мина, где Нет-Входа получил пулю в задницу.

Ко-пилот сидел в наушниках и не слышал их разговора. Из голоса Райдербейта вдруг испарилась вся благожелательность:

— Ты ведь что-то здесь выуживаешь, не так ли, Уайлд? Ну а теперь давай, хватит вилять. Я уже довольно много наговорил, слишком много для журналиста, если уж на то пошло. Я сделал тебе одолжение, так как я больше чем уверен, что ты не собираешься ничего об этом писать. Не желаешь возвратить комплимент?

Перед тем, как ответить, Мюррей постарался быстро все обдумать. Либо Райдербейт обладает шестым чувством, либо он патологически подозрителен, либо его навели. Плюс «Эйр Америка». Деятельность этой авиалинии была, если не прибегать к жестким выражениям, неясной и двусмысленной. Это была зарегистрированная коммерческая компания, действующая на чартерной основе, но ни для кого не было секретом, что большую часть заказов, а также поддержку они получали от ЦРУ. И если Мюррей процитирует хотя бы половину того, что ему рассказал Райдербейт, работа родезийца будет стоить не дороже датированного задним числом чека после игры в покер с незнакомцами в поезде. И Райдербейт, если он только не умственно отсталый или сумасшедший, должен был прекрасно это понимать.

Существовало только одно объяснение поведению Райдербейта — он знал, чем Мюррей занимается в Лаосе. Ему рассказали. И рассказать могли только два человека — Джордж Финлейсон и Чарльз Пол. Мюррей как раз размышлял о том, зачем кому-то из них это понадобилось, когда самолет вдруг начал дрожать. Нет-Входа чуть отпустил рычаг, и окна заволокли темные завихрения облаков.

— Долго еще до сброса? — спросил Мюррей, стараясь выиграть время.

— Прилично, — Райдербейт отстегнул ремень, встал и взял Мюррея за руку. Пол сильно накренился. Пальцы Райдербейта, длинные и гибкие, как весь он, крепко держали Мюррея. — Пойдем назад и немного поболтаем, солдат.

Жаклин Конквест снова сидела выпрямившись на стуле и смотрела на облака. Райдербейт прокричал ей пару любезностей на ужасном французском и жестом указал Мюррею на парусиновые сиденья вдоль стены в нескольких футах от Жаки. Мюррей начал сожалеть о том, что отдал ей оба номера «Бангкок Уорлд». Райдербейт же, казалось, не чувствовал холода, который становился все сильнее. Он достал бренди и предложил Мюррею, который на этот раз с благодарностью принял угощение, а потом и сам надолго приложился к фляжке, облизал губы и осклабился:

— Ну, в чем там дело, солдат? Работа на вонючие газетенки не может принести большой добычи.

— Мне хватает, спасибо.

Родезиец тряхнул головой:

— Не отнимай зря мое время, Мюррей Уайлд-сэр. Что за игра? Золото, оружие, опиум? Ты не будешь первым, кто пытается вовлечь бедного, невинного пилота «Эйр Америка» в свои дела и заставить его пролететь над какой-нибудь отдаленной территорией, где закон не так уж силен, и сбросить несколько мешков, в которых совсем не обязательно упакован рис. N'est-ce pas? — Райдербейт сильно ударил Мюррея ладонью по колену.

— Я бы выпил еще бренди, — сказал Мюррей. В это время пол опять начало трясти.

— Не выпей все. Он может нам понадобиться до того, как мы приземлимся.

Мюррей выпил, закрутил крышку и ждал. Теперь было абсолютно ясно, как обстоят дела. Финлейсон выслушал его в первый вечер в Cigale,[13] видимо, сказанное Мюрреем произвело на него впечатление, и он начал быстро действовать: узнав, что Мюррей планирует отправиться на «роллер-коастер», банкир смог, возможно, через услужливого Люка Уилльямса, организовать все так, чтобы главным пилотом Мюррея был наемник из Родезии, который готов был сделать все что угодно и для кого угодно при условии, что оплата будет удовлетворительной.

Райдербейт хранил молчание, и Мюррей решил, что пора каким-то образом решить этот вопрос.

— Вы говорили с Джорджем Финлейсоном?

— Старина Бензозаправка! Конечно, я знаю его. Вьентьян — маленький город. Бензозаправку каждый знает.

— Что же он вам рассказал?

— Ну нет! — Райдербейт поднял указательный палец, будто давал клятву. — Тут я ссылаюсь на Пятую поправку. На том основании, что это может скомпрометировать нашего доброго друга Джорджа Финлейсона. Скажем так, он бросил несколько слабых намеков. Бензозаправка, как вы уже наверняка поняли, мистер Уайлд, — английский джентльмен. Во всяком случае, он изо всех сил старается им быть. И сидя в своем воображаемом кресле в Уайтхолле или в Будл, или где там еще отсиживаются британские банкиры-аристократы в эти темные дни правления социалистов, Джордж Финлейсон намекнул, что вы, достопочтенный британский писатель с похвальной карьерой во вьетнамском университете за спиной, заинтересованы в определенном рискованном предприятии. Подходит? Пол, вызывая тошноту, резко ушел вниз, как начавший падение лифт.

— Лучше пристегнитесь, я пойду помогу Джонсу. Скоро сброс. — Райдербейт посмотрел на Жаки и пробормотал: — Я полагаю, эта красавица понимает, что на этом корыте нет туалета? Мы просто держимся за стропы и свешиваемся за борт. Ей это может показаться немного неудобным, — его улыбка потускнела, и он добавил: — И потом, что она вообще делает на этом самолете?

— Это вы мне скажите. Я думаю, для нее это развлекательная прогулка. По крайней мере, я надеюсь, что это так и ничего больше.

Взгляд, который Райдербейт бросил на миссис Конквест, выражал больше, чем обычный распутный взгляд родезийца:

— Да-а, я тоже на это надеюсь, — он на секунду замолчал. — Мы продолжим наш деловой разговор позже. Увидимся, солдат! — Райдербейт развернулся и сказал что-то толкачам-таиландцам, которые тут же отбросили сигареты и начали слезать с мешков.

Сэмми Райдербейт вернулся в кабину.

Мюррей и Жаклин Конквест свесились за борт самолета, надежно обмотав кисти рук стропами парашютов, и смотрели на медленно проплывающий под ними северный Лаос. Ландшафт менялся с удивительной быстротой: смятый мохеровый ковер насыщенно-зеленого цвета вдруг линял до костей и жесткого мяса глубоких расщелин, с огромных высот обрушивались водопады. И облака, как холодный дым, проплывали мимо двери, оставляя на металлических частях и пряжках парашютов капельки влаги. Потом вдруг снова воздух становился чистым, но из-за рассеянного желтого Света возникал странный эффект — словно смотришь из батискафа на дно океана: темно-зеленые камни, поросшие водорослями и зияющие в них темно-пурпурные дыры. Высота, или глубина, тоже приводила в замешательство. То казалось, она измеряется несколькими тысячами футов, а потом вдруг уступ горы проходил так близко, что можно было разглядеть листву на вершинах деревьев, сбитые в кучу хижины и тропу, прорезающую джунгли.

Было 8.40 утра. Они провели в самолете уже более двух часов. Один из толкачей достал складной нож и перерезал веревки, привязывающие первую связку из восьми мешков к деревянной тележке, а другие начали оттаскивать ее к дверям. Мюррей и Жаки отошли в сторону. Тележка дошла до края роликовой колеи, таиландцы удерживали груз над полом, пока один из них вбивал деревянный брусок между тележкой и роликами. Они были маленькими, но невероятно сильными. Груз весил приблизительно полтонны. Самолет резко накренился и начал огибать гору, от сильного крена казалось, что деревья растут почти горизонтально. Мюррей снова увидел хижины и желтую дорогу на вершине горы. Опять наплыли облака, и такие плотные, что он с трудом видел Жаки, прислонившуюся к двери, а когда они рассеялись, Мюррей увидел в ее мрачных, темных глазах страх.

Они в третий раз летели над той же вершиной горы. Где-то над головой пронзительно зазвенел звонок. Один из толкачей что-то крикнул и выдернул деревянный брусок из-под тележки. Остальные дружно налегли, и все мешки перевалились за борт. Сначала они падали очень быстро и кувыркались на лету, потом скорость падения замедлилась и мешки, казалось, дрейфовали к земле. Мюррей видел, как из-за деревьев появились маленькие фигурки, похожие на муравьев. Мешки падали по прямой линии вдоль края дороги. Толкач-парашютист, который кричал перед сбросом и, очевидно, командовал остальными, поднял голову, улыбнулся и показал большой палец Райдербейту, который выглянул из кабины в салон.

На позицию выкатили вторую тележку с грузом. И снова началась операция. На этот раз пришлось четыре раза развернуть самолет, прежде чем удался сброс. Дважды мешали облака, а в третий раз толкачи промедлили на долю секунды, но у их главного хватило ума сдержаться, не выдергивать брусок из-под тележки и подождать четвертого поворота. Мюррей случайно встретился с ним взглядом, и ему показалось, что маленький таец вот-вот расплачется. После четвертого поворота мешки снова легли на землю прямой линией вдоль деревьев.

Мюррей начал понимать суть происходящего. Дорога не была указателем места сброса, это была опасно короткая взлетно-посадочная полоса, на которую могли сесть и взлететь только вертолеты или крошечные самолеты с одним двигателем. Если мешки приземлятся по центру полосы, она выйдет из строя на несколько часов. С другой стороны, если мешки упадут на деревья, ветки прорвут тройные мешки и сотни килограммов риса, или что там еще может быть, пропадут.

То, что делали Сэмми Райдербейт и Нет-Входа Джонс на антикварном самолете в плохую погоду, можно было приравнять к прицельной бомбардировке с низкой высоты. На такой высоте при сильном ветре сброс на парашютах был бы менее аккуратным. Мешки бы, без сомнения, отнесло на мили, куда-нибудь в недоступные места, и на то, чтобы найти их, потребовались бы не одни сутки.

Свободный сброс требовал мастерства. И не какого-то невероятного мастерства — в мире достаточно пилотов, которые, без сомнения, смогут без труда справиться с этой задачей. Но это могут быть не те пилоты, которые нужны Мюррею.

Во время четвертого сброса несколько последних мешков упали на деревья. Это был совсем незначительный промах — может, помешал порыв ветра или толкачи ошиблись на долю секунды, — но Мюррей увидел, как мешки разорвались и на их месте появились маленькие белые облачка. Главный толкач показал Райдербейту опущенный вниз большой палец, потом указал Мюррею и девушке на сиденья и сказал, чтобы они пристегнули ремни.

Следующие несколько минут полета были еще более неприятными. Половина груза была сброшена, из-за кабины выкатили оставшиеся тележки и застопорили их деревянными клиньями. У Мюррея от боли разрывались уши, он понял, что они начали крутой подъем. В самолете стало очень темно. Мюррей вспомнил о кислородных масках. Их на борту не оказалось. Он зачем-то прокричал Жаки:

— Са va?

Но она ничего не ответила. Самолет начал раскачиваться, двигатель зашумел по-новому. Даже непривычный к полетам Мюррей на слух понял, что они теряют мощность. Через несколько секунд засверкали первые молнии. В дверях кабины появился Райдербейт и заорал:

— Сбрасывайте! Сбрасывайте этот проклятый груз!

Таиландцы снова принялись за дело, они обрезали веревки и с невероятной скоростью подкатывали к дверям тележки с мешками. Но на этот раз никто не думал о клиньях, расчетах, никто не ждал звонка. Тележки одна за другой вываливались за борт и исчезали в тучах. Почти сразу звук двигателя восстановился и почувствовалось, что самолет пошел вверх.

Шесть толкачей, продолжая двигаться четко, без паники, которая привела бы в восторг самого крутого сержанта британских парашютно-десантных войск, заняли свои места вдоль стены и впервые начали пристегивать ремни безопасности. Помимо всего прочего Мюррей заметил, что двое из них вспотели — тоненький ряд бусинок пота над бровями, — но он достаточно прожил на Востоке и по опыту знал, что восточные люди редко потеют, и тем более не при температуре чуть выше нуля. А эти люди были опытными десантниками. Они знали, что происходит, а происходило не самое лучшее.

* * *

Прошло пятнадцать минут. Было почти 9.30, но солнце, казалось, не собирается разгонять туман, как предсказывал Люк Уилльямс. Оно показывалось через длинные промежутки времени, и его сумрачный свет не имел ничего общего с дневным. Сквозь слабеющий рев двигателей слышались отдаленные раскаты грома. Молнии освещали маслянистую темноту в самолете. Это было похоже на студийные эффекты во время съемок фильма ужасов.

Мюррей поймал себя на том, что непроизвольно схватил Жаклин Конквест за руку, и она ответила ему тем же. Снова закашлялся левый двигатель, но теперь это был длинный, злобный кашель, будто он отчаянно пытается прочистить выхлопы. Мюррей последний раз сжал руку девушки, отстегнул ремень безопасности и начал карабкаться в сторону кабины пилотов, не обращая внимания на предупреждающие жесты толкачей.

В кабине было тише, тускло светилась панель управления с сальными циферблатами. За штурвалом снова был Райдербейт, а негр ко-пилот работал с залапанной картой, что-то бормотал в радиотелефон напротив и восковым мелком наносил цифры на целлулоидную карту. Вдруг пол опрокинулся, и Мюррей чуть не повалился на колени Райдербейту. Стрелки на циферблатах начали бешено крутиться, в кабине стало неожиданно светло. Мюррей огляделся: что-то было не так.

Тучи разошлись, но слишком поздно. Они летели ниже уровня гор, как в пещере. Джунгли по склонам гор были покрыты саваном тумана, он подкрадывался все ближе и ближе, потом неожиданно пронесся мимо. Движения Райдербейта были быстрыми и в то же время удивительно мягкими, словно у пианиста, играющего сложную пьесу. Техника выла, когда на них накатывались горы и снова окружали тучи. Мюррей оказался на вонючем полу среди окурков и смятых бумажных упаковок.

Райдербейт скинул наушники, они болтались рядом с креслом, и из них неслись искаженные, трескучие голоса, которые Мюррею показались слишком знакомыми. Джонс что-то говорил в микрофон, пока Райдербейт вдруг не рявкнул:

— Отключай, проклятый идиот, ОТКЛЮЧАЙ!

Нет-Входа щелкнул выключателем напротив себя и медленно снял темные очки, глаза его были маленькие и красные, а лицо словно вылеплено из глины.

Мюррей поднялся на ноги и подхватил наушники, он смог разобрать несколько знакомых слов и цифр: «nah-cha-bam-quouc-lim-chi!..»

— Понимаешь? — прокричал Райдербейт, не отрывая глаз от стрелок приборов, которые постепенно утихомиривались.

— Вьетнамский, — кивнул Мюррей.

— Северо-вьетнамский, — уточнил Райдербейт, — как будто трахается чертова куча гусей и уток.

— Кто они?

— Контрольная башня Дьен Бьен Пху. У них там военный аэродром. Мы получаем прямой сигнал. Судя по моим расчетам, мы уже десять миль как пересекли границу, — родезиец дико расхохотался. — Десять миль летим над Северным Вьетнамом, солдат. Похоже, у нас проблемы.

— Что случилось?

— Мы проскочили вторую зону сброса.

— Вторую?

— Они дали нам две — вторую в последний момент, несмотря на то, что уже пришли метеосводки и я сказал им, что не смогу поднять четыре тонны риса еще на одну тысячу футов при таких погодных условиях. Но давай не будем вдаваться в технические подробности. Мы потеряли проход, вот в чем дело. Я не смог бы развернуть ее, не потратив время на сброс груза. Ублюдки, наверное, постараются отгрызть мне за это задницу, но, если бы я этого не сделал, мы бы разбились.

— Где мы? — стрелка альтиметра качалась у цифры 8.000, что все еще было ниже уровня самых высоких гор. Впереди снова ничего не было видно, кроме плотной желтой тучи.

— Мы идем прямо на север, ко второму проходу, который может вывести нас в лаотянское воздушное пространство, — сказал Райдербейт. — Если нет, нам конец.

— Это далеко? — спидометр показывал только двести узлов.

— Пять, шесть минут, — отвечал Райдербейт. — Мы летим вслепую. Я не рискну воспользоваться радиокомпасом, кроме того, у них там есть радар. Только пока мы в горах, у нас есть шанс, что они нас не засекут.

— Что самое худшее из того, что может случиться?

— А ты оптимист, парень, да? — улыбнулся Райдербейт. — Худшего много. Они могут сбить нас в этом вонючем небе ракетами «земля — воздух». Или, возможно, у них внизу есть «МиГи» — но я сомневаюсь, чтобы эти маленькие педерасты осмелились преследовать нас в этой пачкотне. И потом... мы можем просто разбиться.

Пока он говорил, заглох левый двигатель. Бормотание, слабый треск — и пропеллер замер. Руки Райдербейта быстро работали с переключателями. Ничего не происходило. Райдербейт, не мигая, следил за гирокомпасом, а потом тихим и напряженным голосом сказал Мюррею:

— Тебе лучше вернуться. Начинайте надевать парашюты. Толкачи вам помогут. И пожми руку маленькой девочке от моего имени.

Мюррей, спотыкаясь, вернулся в салон самолета. После непродолжительных подсчетов оказалось, что у них семь парашютов на восемь человек. Мюррей дал парашют Жаки Конквест и отпустил какую-то жалкую шутку насчет пассажиров первого класса с «Титаника». Главный толкач пытался пожертвовать своим парашютом, но Мюррей с наигранным героизмом отклонил это. Не то чтобы он боялся прыгать, просто у него было такое чувство, что пока он верит в самолет и пилотов, у них есть шанс выбраться. Надеть парашют, которым он раньше никогда не пользовался, и прыгнуть в неизвестную расщелину, ассоциировалось для Мюррея с полной капитуляцией.

Он понимал: они быстро теряют высоту. После серии резких снижений у него свело в животе, закружилась голова и одурело вылезли глаза. Таиландцы окружили Жаки Конквест, надели на нее парашют и пристегнули к перекладине под потолком. Они объясняли, что парашют открывается автоматически, один из них начал демонстрировать, как надо падать, он прижал локти к бокам и поджал ноги так, что стал похож на зародыш.

И в этот момент Жаки Конквест вырвало: струя кофе быстро пересекла пол и ушла в облака. Она тут же выпрямилась и со стеснением и злостью посмотрела на Мюррея:

— Извините! — прокричала она на английском.

Он слабо улыбнулся:

— Это самая маленькая из наших проблем! — сказал Мюррей и с грустью подумал, что этот физический акт впервые за время их знакомства открыл в ней что-то человеческое.

Все это время парашютисты-таиландцы сохраняли потусторонний вид, как официанты в дорогом ресторане во время неприятной сцены с клиентами. Мюррей решил ретироваться и прокладывал путь к кабине пилотов, пол накренился вниз, пока единственный двигатель храбро боролся за то, чтобы вывести их из последнего, фатального штопора. Райдербейт работал у панели управления, обмениваясь жестами с Нет-Входа Джонсом, который по-прежнему сидел, склонившись над картами, и проверял показания приборов. Сигналы, которыми они обменивались, были непонятны Мюррею, но удивительно спокойны. Он стоял, вцепившись в спинку кресла Райдербейта, и следил за тем, как стрелка одного из альтиметров ползла в обратную сторону, против часовой стрелки: цифры обозначающие высоту в тысячах футов, остались позади, пришла в движение стрелка на втором альтиметре, где высота измерялась сотнями футов. Впереди по-прежнему ничего нельзя было увидеть, кроме туч. Мюррей ждал — пятнадцать секунд, двадцать, тридцать. Потом вдруг Райдербейт расслабился:

— Как себя чувствуют пассажиры, солдат?

— Девушку стошнило. Ей бы не помешало немного бренди.

— Ах ты, хитрожопый негодяй! — родезиец рассмеялся и дал ему фляжку. — Но в салоне не курить, ладно?

— Ладно. Где мы?

— Где мы? — крикнул Райдербейт Нет-Входу.

— По моим расчетам, — отозвался тот, — мы опустились к пяти тысячам, что означает, что мы проскочили и Господь Бог был к нам чертовски благосклонен! — его речь напоминала общепринятое представление о том, как должен говорить развитой негр, проходящий службу в вооруженных силах США.

Райдербейт мрачно кивнул:

— Этот парень, как мы называем их в нашем летном деле, навигатор. Во всем мире больше нет такого навигатора, как Джонс. Он провел нас через проход вслепую. Хотя, конечно, у него, как у колдуна, есть преимущество перед остальными.

Для негра эта шутка, видимо, была уже заезженной, и он прокричал Мюррею:

— Я советую вам, мистер Мюррей, вернуться в салон и пристегнуть ремни.

— Мы собираемся сесть на полосу, которая совсем не рассчитана на такие самолеты, как наш, — добавил Райдербейт. — Передай от меня привет леди, и смотрите, не выпейте все. Я сам хочу выпить, если мы сядем.

* * *

Когда они шли на посадку, Мюррею припомнилось сентиментальное избитое выражение: «на честном слове и на одном крыле». Левое крыло плыло над полем, которое напоминало лист рифленого железа. Все в салоне: Мюррей, миссис Конквест и шесть тайцев — пристегнули ремни (парашюты сброшены) и обхватили колени руками в ожидании удара. Ролики на колее начали по инерции крутиться.

Потом вдруг стало невероятно тихо.

Заглох второй двигатель. Было слышно только, как по полу катаются какие-то детали, крутятся ролики и со свистом врывается воздух в салон. Скорость была меньше сорока узлов. Пол опускался все ниже, навстречу неопределенной поверхности из воды и грязи с наполовину выросшими ростками риса, которые вряд ли бы выдержали вес большого насекомого.

В голове Мюррея проносились дикие мысли: может, все было спланировано заранее? Встреча с сержантом Вейсом в бангкокском баре; принятие приглашения выпить вместе от толстого дружелюбного Пола в маленьком ресторане Пномпеня? В этом была какая-то истина, не обязательно божественная, но прослеживался какой-то смысловой ритм, или, наоборот, бессмысленный. Если есть Бог, или, может, два, то они сплотились, опуская огромный металлический корпус. Со стороны правого двигателя раздался резкий визг; потом, когда они с грохотом коснулись земли, самолет тяжело запрыгал; левое крыло врезалось в землю; самолет перекосило, он, как плуг, вспахивал землю; отвалился двигатель; все крыло покорежило и оторвало от корпуса. Самолет на мгновение замер, сбитый с толку, но все еще под контролем, а потом начал подпрыгивать. Головы бились о колени, руки онемели, а ноги глухо стучали по металлическому полу. Весь мир пошел кругом: кричащие люди, кричащий металл, — потом тишина.

Они висели на ремнях безопасности под странным углом, лицо одного из тайцев было в крови. Жаки Конквест, тихая и прекрасная, как подумал Мюррей, свисала со своего сиденья, как кукла, в растопыренной от газет униформе, тяжелая фотокамера болталась на шее.

Самолет остановился. Мюррей страшно расчихался, его трясло, глаза слезились, из носа текло, как у ребенка. Потом ему сказали, что это произошло от того, что в предыдущий полет в хвосте самолета просыпали муку и от удара при приземлении она разлетелась по салону. Мюррея лихорадило, и его мало успокоило это объяснение. Как это неоднократно случалось и раньше, он был напуган тем, что видели, как он был испуган. Может, это было признаком смелости, а может, это были всего лишь последствия высшего образования.

Он все еще бормотал что-то себе под нос, когда Джонс вытащил его из самолета. Они шли бок о бок, вытаскивая ботинки из грязи. Мюррей обернулся посмотреть на смятый хвост самолета, а негр дернул его за руку и сказал:

— Давай, парень. Все хорошо. Все хорошо.

Мюррей понятия не имел, где они находятся.

Глава 4 История сержанта

Они оказались в маленьком старом городке. Городок был серый и никудышный, но все еще носил на себе следы французской цивилизации. Там была крошечная площадь, окруженная облупленной колоннадой, в центре на потрескавшемся бетоне — ноги какой-то статуи, возможно, это был генерал, а может, и поэт, голени все в выщерблинах, под ними поднимались ростки какого-то неприглядного вида растения.

У американцев, как оказалось — здесь их число измерялось одним человеком, в одном из старых французских домов был свой штаб USAID, внутренности штаба освежили, выкрасив стены в цвет плоти. Единственный представитель Америки был даже больших, чем обычно, размеров и более коротко подстрижен. Долговязый мужчина с широкой белозубой улыбкой по фамилии Веджвуд. На стенах в его кабинете висели примитивные плакаты с изображением мужчин в униформе, с квадратными коричневыми лицами, квадратными плечами и прямыми руками. Плакаты были нарисованы очень плохо, словно ребенком. Под каждым надпись: «ЗНАЙ СВОЕГО ВРАГА. СВА РЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА. СВА НЕРЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА. ПАТЕТ ЛАО РЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА» и т. д. А затем следовал список оружия, которым могут воспользоваться эти мужчины. Один угол кабинета был отведен под фотографии с разворотов «Плейбоя» (как минимум, за шесть месяцев).

Мюррей проковылял к бачку с ледяной питьевой водой и выпил пару бумажных стаканчиков. В голове с одной стороны тупо стучало, однако он четко сознавал все, что происходит. Снова сев на стул, он заметил, что у Жаки Конквест как раз за левым ухом родинка. Она сидела рядом с ним возле свернутого звездно-полосатого флага; теперь, когда она избавилась от газет, френч снова свободно облегал ее фигуру.

Веджвуд позвал помощника-лаосца, и тот ушел приготовить кофе, а Райдербейт и Нет-Входа начали долгое, но не совсем полное описание своих воздушных неудач. Они ни слова не упомянули о пересечении границы с Северным Вьетнамом, сконцентрировавшись полностью на отказавшем левом двигателе и на том, как они провели самолет в горах и приземлились на рисовом поле.

Веджвуд делал какие-то записи, качал головой и удивленно говорил, что ему трудно представить, как вообще кто-то из них остался жив. Когда вернулся помощник с кофе, Райдербейт улыбнулся одной из своих самых обворожительных улыбок и сказал:

— Может, мы могли бы выпить чего-нибудь покрепче, мистер Веджвуд?

— О, ребята, конечно! — и через минуту американец вернулся с полной квартовой бутылкой бурбона «Фо Роузес» и неизбежными бумажными стаканчиками.

Выпили все, кроме Нет-Входа, а Веджвуд начал планировать их возвращение во Вьентьян. Он мог отправить их вертолетом, и еще до заката они могли бы добраться хотя бы до Луангпхабанга. Для тайских толкачей, которые загадочно исчезли, транспорт найти было труднее.

Бурбон начал убывать, а с ним и головная боль Мюррея. Потом Веджвуд, прихватив бутылку, провел их по грязной, узкой улочке к дому с арками и витиеватыми балконами, который, как он выразился, больше других заведений в этом городке напоминает ресторан. Американец не смог остаться с ними, так как ему надо было отослать несколько радиосообщений, но он оставил им бутылку бурбона.

Внутри было очень жарко, пахло рыбой и летали ленивые, толстые мухи. Через минуту они переместились в патио с мелким прудом, в котором поблескивали три золотые рыбки. Хозяин, вежливый полукровка, вынес стол, стулья и четыре стакана. Еда, которую он подал, была отвратительной, но у них и так не было аппетита. После второго стакана бурбона Райдербейт откинулся на стуле и увлекся тем, что, отщипывая кусочки жесткого хлеба, скатывал их в комочки, окунал в бурбон и кидал в пруд, а потом наблюдал, как рыбки быстро поднимаются на поверхность и проглатывают корм. Каждый раз он радостно ухмылялся и напряженно ждал их реакции. Одна из рыб всплыла на поверхность с разинутым ртом, две другие ушли ко дну, немного подергались и замерли.

— Вот так! — воскликнул Райдербейт, разворачиваясь на стуле. — Вот вам пример поведения человека в сложных ситуациях: одни на плаву, другие тонут. Думаю, мы относимся к тем, кто на плаву, верно, Нет-Входа? Нет-Входа, ты не пьешь, ничтожный ублюдок!

Негр поднял голову со скрещенных на столе рук, он снова был в черных очках:

— Сэмми, ты знаешь, я не могу пить.

— После такого полета, как этот, ты еще как можешь выпить! — взревел Райдербейт.

— Перестань, Сэмми. Я устал.

Райдербейт нахмурился и плеснул себе еще бурбона.

— А вы пьете? — спросил он, поворачиваясь к Мюррею и Жаки Конквест, которые сидели в тени и баюкали свои стаканы. — Давайте, их надо освежить, — добавил Райдербейт и потянулся за бутылкой.

— Нам и так хорошо, — сказал Мюррей, ему совсем не хотелось смотреть на родезийца.

Бравада и веселость, которые он демонстрировал в USAID, по мере уменьшения бурбона переходили в раздражение и дурное настроение. Все, кроме Райдербейта, предпочитали молчать.

— Расскажи нам о Конго, — вяло сказал Мюррей, его волновало больше всего то, что и Райдербейт стал пить молча.

— Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать о Конго, Мюррей, мой мальчик, но позже. Сначала я хочу услышать, что делала на моем самолете эта миленькая маленькая миссис Конквест. Ты шпионила за мной, дорогуша? Собралась бежать к своему мистеру недоношенному Максвеллу Конквесту и донести ему, что этот Сэмюэль Райдербейт сунул свой нос на несколько миль за границу Северного Вьетнама, а потом посадил самолет на рисовое поле, и все потому, что он пару раз нюхнул фляжку с бренди! Так, дорогуша?

— Успокойся, — пробормотал Нет-Входа с другого края стола.

— Я спокоен и мил, Нет-Входа, — улыбнулся Райдербейт. — Просто хочу знать, что этой сладкой замужней леди было нужно на моем самолете.

— Вы сами знаете, — натянуто сказала Жаклин. — У меня было официальное разрешение, такое же, как у мастера Уайлда. Я фотографировала.

— Фотографировала чертовы облака или горы Северного Вьетнама? Как много снимков ты сделала?

— Это не ваше дело! — ее темные глаза засверкали, подчеркивая резкую белизну щек. — То, что вы спасли мне жизнь, еще не означает, что вы можете обращаться со мной, как со служанкой! — выкрикнула она. — Я сама могу позаботиться о себе, можете не волноваться, мистер Райдербейт!

Райдербейт криво ухмыльнулся в сторону пруда:

— Естественно, вы можете позаботиться о себе, миссис Конквест. Муж-цээрушник дает вам некоторое преимущество перед нами. Что касается меня, я готов умереть в любой день недели, — он скатал еще один комочек хлеба, окунул его в бурбон и на этот раз съел сам. — Я просто хочу знать, что вы делали на борту моего самолета, вот и все.

— Я вам уже сказала. Я записалась к вам на борт, чтобы фотографировать сброс риса. И вообще, какое вам до этого дело?

— Мне есть до этого дело, миссис Конквест. Потому что я — главный пилот, я один отвечаю за самолет — и мне есть дело до того, кто садится ко мне на борт и зачем.

— Я вам все объяснила.

— Остынь, Сэмми, — снова подал голос Джонс.

Мюррей напрягся, наблюдая за Райдербейтом и понимая, что родезиец нарывается на неприятности. Стакан Райдербейта был пуст. Он потянулся к бутылке и снова наполнил его, потом, рискованно откинувшись назад вместе со стулом, достал из портсигара, обтянутого свиной кожей, сигару, достал зажигалку и при ее пламени улыбнулся Жаки, как змея птичке:

— Ну так что ты собираешься рассказать своему ублюдочному муженьку, когда вернешься?

— Он даже не знает, что я с вами полетела.

— Ах, он даже не знает! — Райдербейт с грохотом опустился вместе со стулом на пол, он был сильно удивлен. — Почему, черт возьми?

— Оставь, — вмешался Мюррей. — Она тебе все объяснила. Хотела пофотографировать, развлечься скучным утром. Давай на этом закончим.

Райдербейт повернулся к нему и загадочно улыбнулся:

— Хорошо, солдат. Хорошо! Если ты так считаешь, я не буду спорить. Твой бизнес — мой бизнес. Если тебя не волнует присутствие жены цээрушника, меня оно тоже не волнует. Но, — он снова качнулся в сторону Жаки и направил на нее, как пистолет, свою горящую сигару, — если ты выдохнешь хоть одно слово, противоречащее рапорту мальчика Веджвуда, если хоть слово скажешь о Северном Вьетнаме, я сниму с тебя штанишки и задам твоей раскрасивой заднице такую порку, что ты неделю будешь кушать стоя!

Жаклин густо покраснела, а Мюррей сжал кулаки. Но не успел никто из них сказать ни слова, как Райдербейт вдруг рассмеялся, откинулся снова на стуле и выпустил в серый квадрат неба струю дыма.

— Хочешь послушать про Конго? Я расскажу тебе. В этой стране я провел лучшие дни своей жизни.

«Все, что угодно, — думал Мюррей, — лишь бы убить время, пока не прилетел вертолет и не забрал их в Луангпхабанг». От воспоминаний Райдербейт смягчился. Он рассказывал о том, как летал на легком «Пайпер Каманче», как симба, воя, как собаки, убегали в своих львиных головных уборах, а он расстреливал их из пулемета, иногда почти разрезая пополам, а иногда позволял одному из них пробежать около мили и выжидал, когда он попытается укрыться в зарослях, после чего укладывал беглеца одной короткой очередью.

Некоторые из историй родезийца были достоверны до ужаса, казалось, он насмехается над слушателями, ожидая от них бурной реакции, хотя ее так и не последовало. Даже постоянное упоминание мантов и кафров оставляли Джонса без движения, негр спал, положив голову на руки, словно уже не раз все это слышал, Жаки очень прямо сидела на стуле, она была бледна и курила, попивая из стакана, лицо ее не выражало ничего, кроме скуки.

Когда бутылка опустела наполовину, Райдербейт, казалось, подустал от историй о пытках, насилии и каннибализме и перешел к длинной диссертации на тему «Наемники в Конго», Мюррей почти не слушал, он довольствовался бурбоном, тихим жарким днем и думал о том, что худшее, что можно было ожидать от Райдербейта, позади, возможно, это была просто вспышка раздражительности после аварии. А потом произошло нечто странное.

Райдербейт признался, что недолюбливает бельгийцев: они самодовольные и толстые, и слишком быстро бегают, когда начинает пахнуть жареным. В Конго было также несколько британцев, в основном бедняги белые, сбежавшие из Кении и Новой Зеландии, и парочка образованных мальчиков, которые хотели стать героями, и толку от них было, как от двух левых бутс на одноногом манте. Ребята из Южной Африки и Родезии тоже были не ахти — безработные отбросы, желающие заработать легкие деньги, убивая черных. Нет, кем он восхищался больше всего, так это французами, теми, кто прибыл из Алжира.

— Особенно Легион. Эти ребята из Легиона дьявольски хороши! — Райдербейт сидел, откинувшись на стуле, пил бурбон, и в голосе его слышались почти слезные ностальгические нотки. — Жестокие, но отличные ребята. Среди них, конечно, было много настоящих негодяев! Но хорошие солдаты. С этими ребятами не могло быть и речи ни о какой розовой чепухе типа Женевской конвенции. Они действительно знали, что такое воевать.

И вдруг Райдербейт замолчал. Жаки Конквест плакала. Это был сдержанный плач: две слезы скатились на френч до того, как она успела их смахнуть. Затем Жаклин тут же взяла себя в руки, она выглядела такой же смущенной и разозлившейся, как и в самолете, когда ее вырвало. На какую-то секунду Райдербейт растерялся. Потом он склонился вперед и тронул ее за руку.

— В чем дело, дорогая? — голос его звучал почти нежно.

— Ни в чем. Ни в чем! — Жаки резко тряхнула головой и потянулась за носовым платком.

— Это из-за того, что я сказал? — спросил он. — Из-за того, что я сказал про Легион?

— La Legion, — повторила она деревянным голосом. — Мой отец двадцать два года командовал Легионом. Он покончил с собой в 1961 году после восстания в Алжире. Отец предпочел умереть, чем пережить позор и продаться этому длинноносому предателю де Голлю! — Жаки оглядела сидевших за столом, глаза ее вдруг стали сухими и очень яркими. — Понимаете, я из Алжира. Родилась в Оране, то, что мы называем «piednoir» — «черноногая», — она хрипло рассмеялась, глаза ее сверкали, и Мюррей подумал, что, может, она слегка захмелела, а может, сказался запоздалый шок от аварии. — Вы можете мне ничего не рассказывать о Легионе! — продолжала Жаки, и Райдербейт наполнил ее стакан, он был слегка смущен.

Сидя с противоположной стороны стола, Нет-Входа слушал и наблюдал сквозь темные очки. Он сидел не шевелясь, трезвый и тихий, над бутылкой с минеральной водой. Мюррей был благодарен ему за это.

Что касается Жаки Конквест, ее вспышка все объясняла. Дерзкая средиземноморская красотка, безразличный вид, с которым она села на борт С-46, а теперь этот неожиданный всплеск эмоций по поводу умершего отца — потерянного сына потерянной империи. После последнего поражения в Алжире было нетрудно понять, почему она вышла замуж за американца. Однако вместо того, чтобы попасть в Великое общество, она снова оказалась на обломках бывшей французской колонии и жила в клаустрофобической убогости американского Сайгона. Загадкой было то, как она вообще там оказалась. Жены служащих США были редкостью во Вьетнаме. Мюррей задавался вопросом, как это удалось старине Максвеллу? И как это переносит его жена? Хотя, может быть, ей просто больше некуда податься. Для девушки, выросшей на пляжах и бульварах французского Алжира, видимо, было действительно мрачной перспективой в двадцать с небольшим лет превратиться в соломенную вдову цээрушника, проживающую в чистеньком американском пригороде среди ухоженных газонов и гаражей на две машины, и толкать в супермаркете переполненную тележку в компании домохозяек в перманенте.

Райдербейт бросил еще несколько смоченных в бурбоне комочков хлеба в пруд рыбкам, одна из которых, к его неудовольствию, снова вернулась к жизни и теперь рассказывал о своем неудачном приключении в Европе.

— В Генуе я пытался продать сирийцам авианосец. Только представьте себе — еврей продает оружие арабам!

Мюррей мрачно ухмыльнулся, в случае с Райдербейтом он мог представить это без особого труда.

— Какого рода авианосец? — спросил он.

— Одна из громадин, построенных янки. Замечательная сделка. Сорок миллионов баксов и два с половиной процента комиссионных. Видите ли, проблема была в том, что авианосца не существовало. Я потел, скажу вам, и целый месяц сидел на таблетках «скорость-стресс», пока сделка не провалилась. Только эта последняя сделка Сэмюэля Д. Райдербейта, которая провалилась. Самая последняя, — он обвел глазами сидящих и остановил хитрый взгляд на Мюррее.

Мюррей не отвел глаз, через миазмы бурбона он помнил, что на борту самолета до того, как возникли проблемы, Райдербейт пообещал, что они еще вернутся к разговору о «деловом предложении». «Что известно этому человеку? — спрашивал себя Мюррей. — Как много ему рассказал Финлейсон?» Предположим, Финлейсон рассказал ему все, все, что он сам узнал от Пола, насколько в этом случае можно довериться Райдербейту?

Мюррей был слишком сонным, чтобы его это могло волновать. Нет-Входа снова заснул, а Райдербейт продолжал потчевать Жаки рассказами о своих приключениях. На этот раз речь шла о Южной Америке, где он работал змееловом. Если бы Мюррей был более бдителен, он бы заметил тревожные сигналы в темных, задумчивых глазах Жаклин. Они выражали не просто неприязнь по отношению к родезийцу, но глубокую бескомпромиссную ненависть. А Райдербейт, оставив в бутылке меньше двух дюймов бурбона, казалось, был совершенно равнодушен к ее реакции. Может быть, сознание того, что она — Дочь Легиона, ослепило его? Но Жаки не забыла грубой угрозы выпороть ее и не собиралась позволить забыть это и Райдербейту.

— Я продавал их по два доллара за штуку, — рассказывал он ей, — платили не за шкуру, а за мясо, которое шло на консервированные деликатесы. Я подкрадывался сзади к этим маленьким тварям, хватал за хвост, а потом бил, как кнутом, об камни так, что у них отлетали головы.

— Могу я задать вам один вопрос, мистер Райдербейт? — прервала его Жаки Конквест.

— Все, что захочешь, дорогая, если только это не «тсс-тсс» информация для старины Максвелла.

Жаки затушила сигарету, которую только что прикурила, и по ее напряженному взгляду Мюррей понял, что вот-вот что-то произойдет.

— Мистер Райдербейт...

— Для друзей — Сэмми, дорогая, — родезиец осушил стакан, все еще ничего не замечая.

— Мистер Райдербейт, вы садист?

Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал опасно мягким тоном:

— Я не знаю, миссис Конквест, может, вы скажете?

— Перестаньте, хватит, — вмешался Мюррей, но Жаки не обратила на него внимания.

— Если вы не садист, значит вы — патологический лжец. Мне кажется, таких, как вы, называют психотиками. А каково ваше мнение?

— Перестаньте, хватит уже! — снова сказал Мюррей, чувствуя себя неуместным британцем.

— Не вмешивайся, — все тем же мягким тоном сказал Райдербейт. — Это касается только меня и леди.

Очень неторопливо он вылил себе в стакан все, что оставалось в бутылке, и несколько секунд сощурившись разглядывал темно-золотую жидкость, его голова была наполовину повернута к девушке, будто он ждал, что она еще скажет. Потом мягким взмахом руки Райдербейт выплеснул содержимое стакана ей в лицо.

Жаки тихо вскрикнула, и Мюррей ударил Райдербейта через стол. Он сильно ударил его по носу и губам и почувствовал, как треснула кожа на костяшках кулака; потом еще раз в левый глаз. Когда он взглянул на мокрое лицо Жаки, бледное и злое, его охватило бесконтрольное бешенство. Выскочив из-за стола, Мюррей попытался еще раз ударить Райдербейта — финальный удар в челюсть, чтобы заткнуть пьяное быдло, но вместо этого перед ним замаячила худая фигура Джонса, и что-то столкнулось с его головой, пронзая череп кинжальной болью. Мюррей отключился.

Придя в себя, он увидел перед собой смешение ног, — ножки стульев, ноги в брюках, ноги в черных замшевых ботинках. Мюррей начал подниматься, хватаясь за столик, что-то бормоча под нос и волнуясь о девушке, и в этот момент кто-то снова ударил его. Низкий, подлый, хорошо рассчитанный удар воскресил в памяти Мюррея Райдербейта и его сломанную экспертом по каратэ Максвеллом челюсть.

В этот раз на то, чтобы встать на ноги, у него ушло гораздо больше времени. Он моргал, пытаясь что-нибудь увидеть сквозь пелену крови. Ему помогли пройти несколько шагов мимо ряда вонючих баков с пищей, после чего он проблевался через деревянный парапет в выгребную яму, полную пузырящегося месива, напоминающего влажную, черную кожу в прыщах. Мюррей блевал, и ему казалось, что он слышит, как лопаются эти мерзкие пузыри. Он понятия не имел о том, как долго он там оставался. Наконец, моргая и качаясь, он встал. «Вот до чего доводит рыцарство», — подумал Мюррей. Когда все кончилось, он осознал, что миссис Жаки Конквест исчезла.

* * *

Ему кто-то помогал медленно подниматься по ступенькам, но он не мог точно разобрать, кто же это был. Кое-что он видел действительно четко. Он прошел мимо кипящих баков с едой и увидел гиббона на цепи, сидящего верхом на очень худой кошке. Гиббон украдкой посмотрел на Мюррея яркими бусинками глаз, словно понимая, что занят тем, чего не следует делать.

Мюррею помогли подняться по ступенькам, провели в каменную комнату и усадили на кровать. Это была низкая двуспальная кровать, накрытая одной серой простыней, с натянутой москитной сеткой с такими дырами, что в них могла пролезть здоровая крыса. Стены были обшарпанными, в комнате стояло биде, а в углу под полуоткрытым окном — огромное кресло.

В кресле сидел мужчина. Дверь закрылась, Мюррей поднял глаза и, увидев Нет-Входа Джонса, догадался, что именно он помогал ему подниматься по ступенькам. Мюррей снова посмотрел на человека в кресле. Это был Райдербейт, но теперь он выглядел немного иначе. Сатанинские, тонкие черты лица исчезли, одна половина лица распухла и приобрела оттенок сливы.

— Привет, солдат! Как себя чувствуешь?

— Прекрасно. А ты выглядишь неважно.

Райдербейт выдавил однобокую улыбку:

— На себя посмотри!

— Есть что-нибудь выпить? — спросил Мюррей. — Что-нибудь быстро приводящее в чувство?

На кровать рядом с ним плюхнулась фляжка.

— Угощайся. Коньяк с виски — не самая лучшая комбинация, но это должно помочь.

Мюррей сделал только один глоток и тут же был вынужден отойти к биде. Когда он вернулся к кровати, ему стало немного полегче.

— Знаете, там внизу, в кухне, обезьяна трахает кошку. Серьезно. Я сам видел.

— Отвратительно, — сказал Райдербейт, — кинь-ка бренди.

Мюррей бросил фляжку на удивление аккуратно.

— А ты ничего держишься, солдат, — сказал Райдербейт. — Значит, скоро мы сможем перейти к серьезному разговору.

Мюррей молчал и тяжело дышал.

— Это ты меня ударил? — наконец сказал он. — Я не имею в виду старину Мохаммеда Али. Я говорю о второй работе.

Райдербейт кивнул:

— Я. Впечатляюще, а, солдат?

— Почему ты не испробовал это на Максвелле Конквесте? Почему на мне?

— Может, потому, что ты не так хорош, как Конквест.

— Может, и нет, — задумчиво сказал Мюррей. — Где девушка?

— Вернулась в офис USAID ждать вертолет. У нас есть еще примерно полчаса.

— Ты не должен был это с ней делать, — сказал Мюррей.

— Она оскорбила меня. Ты слышал, что она сказала? Обычно я не трачу попусту хороший бурбон даже на таких сучек, как она.

— Это не оправдание, — слабо сказал Мюррей. — Это никакое не оправдание... — вдруг он вспомнил, что обязан жизнью Райдербейту и негру, который стоял возле двери.

— Ты приходишь в себя, солдат. Выглядишь все лучше и лучше! Еще один глоток горячительного, и мы сможем поговорить «по делу», как говорят в большой великой стране за океаном.

Мюррей снова глотнул из фляжки, на этот раз гораздо больше, и после этого не последовало никаких болезненных ощущений. Он взглянул на сидящего под окном Райдербейта, и вдруг ему стало на все наплевать. На все. Как после Хюэ, когда он напился в базовом лагере Да Нанг и оскорбил двух полковников морской пехоты. Казалось, эти крутые мужики от нечего делать хотят помахать кулаками в этот длинный вечер после дня сражений, но вдруг они поняли, что он тоже прошел через это и захотели и успокоить, и ублажить его. Это взбесило Мюррея еще больше, так же, как и избитый Райдербейт, разговаривающий мягким голосом.

— Когда мы встретимся с тобой один на один, Сэмми, — медленно сказал Мюррей, — без твоего телохранителя, я переломаю тебе задние ноги!

— Давай оставим любезности на потом, солдат, — улыбнулся Райдербейт. — Сначала я хочу услышать небольшую историю, которую ты рассказал нашему общему другу Джорджу Финлейсону, который, как мы оба знаем, является честным английским джентльменом и занимает ответственный пост в Международном валютном фонде.

— Я ничего не рассказывал Финлейсону.

— Хорошо. Ты повстречал некоего француза в Камбодже, и он рассказал Финлейсону. Правильно? — Мюррей не отвечал. Муха жужжала и билась о потолок. — Я только хочу знать, что знает Финлейсон, — продолжал Райдербейт. — То, что ты рассказал французу, а француз рассказал ему.

— Почему бы тебе самому у него не спросить?

— Потому что он мне не расскажет. Говорит, это не его дело. Наш Бензозаправка — человек чести.

— Мне следует пожать ему руку.

Райдербейт отвинтил крышку фляжки:

— Послушай, солдат, я так же терпелив, как и мои напарник. Но мы здесь далеко от дома, как говорят янки, «на задворках». Здесь некого звать на помощь, если не считать миссис Конквест и этого придурка из USAID.

Мюррей с мрачным видом смотрел на Райдербейта. «Их двое, я — один», — подумал он. Негр намертво стоит у двери, а второй, в кресле, делает предложение и сопровождает его неопределенной угрозой. Мюррею стало интересно, каков характер этой угрозы, и он спросил об этом родезийца.

Райдербейт усмехнулся:

— Мюррей, старина, ты только что подрался. Это видел хозяин, я даже дал ему пять тысяч кипов, чтобы смягчить чувства маленького негодяя. Ему не нравится, когда его ресторан превращают в место, где дерутся нажравшиеся мужики, особенно когда один из них норовит свалиться в выгребную яму на заднем дворе. Ведь если бы Нет-Входа не поддержал тебя, ты бы точно провалился туда ко всем чертям. И тебе некого было бы винить, кроме себя самого. Некого.

— Но еще остается миссис Конквест.

Райдербейт покачал головой:

— Она ничего не видела. Так быстро убежала, что даже не видела, как тебе помог Джонс. Вот какая верная помощница твоя миссис Чертова Конквест!

Вдруг Мюррей сильно испугался. Конечно, было возможно, что Райдербейт блефует или говорит так, потому что выпил лишнего и получил по морде, не считая катастрофы. Но было также возможно, что Жаки Конквест права: Райдербейт ненормален, он садист и психопат и вполне может утопить Мюррея в выгребной яме. Он с отчаянием посмотрел на Нет-Входа.

— Почему бы вам не рассказать нам, мистер Уайлд, — сказал Джонс, растягивая слова. — В конце концов все обошлось только шишками и царапинами. Мы с Сэмми не держим на вас зла. Вы ничего не потеряете, если расскажете нам.

Мюррею это показалось разумным. По крайней мере, более разумным, чем все, что приходило ему в голову в этот момент. История эта довольно фантастична и всегда есть шанс, может быть, опасный, что они все равно не поверят.

— Я бы выпил еще бренди, — сказал он, облокачиваясь на подушку.

Райдербейт швырнул ему фляжку.

— У нас примерно сорок кинут, солдат. Не трать зря время.

* * *

— Ну вот, дело было так. Два месяца назад я был Бангкоке и разговорился с одним парнем в В-и-В баре на Питчбури Роуд. Этот парень сержант военизированной полиции, расквартированной в Сайгоне, они охраняют аэропорт Тан Сон Нхут. Он в основном охраняет главные ворота и транспортный комплекс. А примерно четыре месяца назад с ним случилась смешная история. Как-то вечером его поставили охранять склад. Обычный склад, размером в три этих комнаты, без окон и с двойными стальными дверями. На летном поле их сотни, но этот был особенный.

В комнате стало очень тихо. Мюррей глотнул еще бренди и продолжил:

— Вскоре после того, как он заступил на дежурство, к складу подъехала машина и из нее выскочил майор. Парень сказал, что он был очень возбужден. Майор спросил сержанта, сколько у него людей. Тот ответил, что трое, что нормально, а майор приказал удвоить наряд. Он также приказал сержанту забраться на крышу и наблюдать оттуда за подъездами к складу следующие три часа, пока не прибудет спецнаряд под началом полковника и не возьмет под вооруженную охрану то, что было на складе. Ну, майор уехал, сержант забрался на крышу и провалился.

— То есть?

— Крыша провалилась. Обычная вьетнамская работа — они размочили цемент. Во всяком случае, этот парень из бара — перебравший мальчишка лет двадцати двух — показал мне свою ногу, она была еще в гипсе. Поэтому он и был в В-и-В. А потом он сказал: «И знаете, на что я упал?» Я ответил, что нет, и он сказал: «Четыре фута денег».

Мюррей замолчал. Никто из пилотов не сказал ни слова.

— Я спросил его, что за деньги? — он сказал: «Зелененькие». Я спросил, в каких купюрах? — он ответил: «Всякие — пять, десять, двадцать, и так до сотенных».

— У него было время пересчитать их?

— Только несколько упаковок. Но у него хватило времени на то, чтобы увидеть, что внутри.

— Так откуда он знает, что все деньги в упаковках зелененькие? Он что, их все проверил? — Райдербейт склонился вперед и говорил жадно и нетерпеливо. — Как они были упакованы?

— В водонепроницаемую бумагу. Сержант прорвал одну из них башмаком, и там оказались двадцатидолларовые купюры.

— Использованные?

— Использованные. Ему стало любопытно, и он, даже со сломанной ногой, вскрыл еще пару упаковок, и везде были доллары, в основном в крупных купюрах, по пятьдесят и сотенные, и почти все использованные.

— Он рисковал, этот парень, когда открывал их.

— Он сказал, что некоторые из них так и так порвались из-за упавших обломков крыши. А его напарник был озабочен тем, как вытащить сержанта, а не тем, что внутри склада.

— И сколько он прикарманил?

— Нисколько, так он сказал. Там было слишком много других военных, и его могли обыскать.

— Обыскали?

— Нет. Он сказал, что потом очень сожалел, что не сделал этого. Деньги были упакованы плотно, и Дядюшка Сэм вряд ли бы обеспокоился, если бы пропало пару дюймов.

— И сколько же там было? — Райдербейт сидел, вцепившись пальцами в колени, и отрывисто дышал. — Сколько?

— Четыре или пять тонн. В ту ночь их должны были перегрузить с помощью грузовика с подъемником на самолет и переправить на Филиппины. А потом кораблем в Штаты.

— Сколько? Сколько наличными?

Мюррей посмотрел на потолок. Он располагал только тем, что ему сказал сержант, плюс слухи, которые распространялись в комнате служащих военизированной полиции.

— Около миллиарда, — медленно сказал он. — С большой буквы. Что означает американский миллиард, тысяча миллионов, хороших, законных банковских билетов, — Мюррей закрыл глаза, — плюс-минус несколько миллионов, — добавил он.

Райдербейт растянул в напряженной улыбке потрескавшиеся губы:

— Это очень хорошо, солдат. Действительно очень хорошо! Только непонятно, откуда твой приятель сержант знает, что там был миллиард, если он не считал?

— Он просто посмотрел на упаковки. Он сказал, что со временем набиваешь глаз на таких вещах. Как раз за месяц до этого, вечером, он стоял на посту в центральном транспортном комплексе. Подъехал «форд»-фургон, из него вышли два банковских охранника и попросили его присмотреть за фургоном, пока они выпьют по чашечке кофе в столовой. Они даже не закрыли двери, и пока их не было, сержант заглянул внутрь. Пол сзади был завален упаковками долларов, в этот раз новенькими, прямо из банка. Когда охранники вернулись, он спросил, сколько там денег. Они ответили — восемь миллионов долларов.

Райдербейт присвистнул:

— Судя по твоему рассказу, на этом летном поле проблемы с безопасностью.

— Сержант сказал, что они каждый день перевозят деньги таким образом. И это количество можно приравнять к одному полному чемодану. Но на складе денег хватило бы как минимум на сотню чемоданов.

Лицо Райдербейта было в тени.

— Один миллиард, — выдохнул он. — Боже правый! — потом последовала долгая пауза. — Боже праведный в аду! — воскликнул он. — Они не могут иметь в стране одновременно такое количество денег! Это безумие!

— Совсем не безумие. Они избавлялись от них. Это называют «выплеск». Тотальный отток валюты. Это делают в любой стране, где слишком много американцев и слишком велика экономическая нестабильность — эти понятия очень часто ходят парой. А кого уж действительно не разлить водой, так это американских солдат и доллары. Вы можете пытаться любыми путями регулировать валюту — запускать в оборот скрипы[14], заявлять, что держать доллары у себя не законно, — но зелененькие остаются на месте.

— Как чудесные весенние семена, — пробормотал Райдербейт, — распространяются во всех диких уголках планеты. Выплеск, отток валюты, да-а, я слышал об этом. Даже мечтал об этом. Каждые несколько месяцев ты собираешь всю наличность из всех банковских подвалов и частных сейфов страны и отправляешь все морем в Штаты. Потом печатаешь то же количество в скрипах и уповаешь на то, что черный рынок и рэкет перестали существовать, — он снова подался вперед, сцепив руки и улыбаясь распухшей физиономией. — Но они продолжают существовать, верно? Как старая проблема вирусов и антибиотиков, Во Вьетнаме дела со скрипами и черным рынком обстоят так же, как и с пенициллином и триппером. А ты знаешь, как распространен триппер в этой проклятой стране? — так сильно, что рискованно даже мастурбировать, — он начал раскачиваться взад-вперед, как в кресле-качалке. — Но миллиард долларов, — Райдербейт тряхнул головой. — Это слишком много, Слишком много даже для моего воображения.

— Почему? Забудь свою доморощенную венерическую философию и займись простой арифметикой. Американцы ведут здесь дорогую войну. Она обходится им в среднем, по последним подсчетам, в тридцать миллиардов долларов в год. Так что же странного в том, что три процента от этих денег циркулируют внутри самой страны?

— Мистер Уайлд, — неожиданно сказал Нет-Входа со своего места у двери, — если у какого-нибудь Джи-Ай[15], проходящего службу во Вьетнаме, найдут хотя бы одного Дж. Вашингтона, его отправят прямиком в тюрьму.

— Совершенно верно, — кивнул Мюррей. — Но, с другой стороны, когда бы я ни играл в покер с американскими солдатами, не было случая, чтобы мне отказали, если я хотел получить выигрыш в зелененьких. Доллары есть у всех, потому что снаружи всех интересуют только доллары. Они есть у всех от премьер-министра до мальчишки — чистильщика обуви. Вы знаете, что даже девчонки с Ту-До-стрит теперь не берут ничего, кроме зелененьких, даже на чай?

Райдербейт покачал головой:

— Бедные солдаты. Но полмиллиона Джи-Ай не могут иметь миллиард долларов.

— Не о Джи-Ай и речь. Я имею в виду большой бизнес: американские строительные корпорации заключают самые жирные контракты века, строят аэродромы, искусственные гавани, целые города, — и все с десятипроцентным возвратом гонорара федеральным властям. А этим ребятам платят не в пиастрах или скрипах, или еще в каких-нибудь монопольных деньгах. Существует еще много других компаний: французские, британские, тайские, японские, индийские, китайские, не говоря уж о торговцах золотом и наркотиками, и о тех вьетнамцах-патриотах с бесчисленными счетами в швейцарских банках, которые занимаются грязными делишками, пока рефери в Париже не свистнул в свисток и война не закончилась. Не волнуйтесь, во Вьетнаме сейчас долларов больше, чем в любой другой стране мира, кроме Штатов. А что касается Государственного банка США, для них доллар всегда доллар, грязный он или нет.

— Даже если им подтирал задницу Мао Цзэдун, — сказал Райдербейт, — потом он вдруг встал, ощупывая кончиками пальцев свое лицо. — Но один миллиард — это примерно четыреста миллионов фунтов стерлингов. По моим расчетам в 160 раз больше, чем ваше Великое ограбление поезда. А эти бедные трезвенники гнили в тюрьме тридцать лет за какую-то мелочь!

Он стоял напротив полуоткрытого окна и смотрел на уголок маленького жаркого города.

— Думаю, по юридическому счетчику мы можем схлопотать по пятьсот лет каждый. По британским законам. Или даже по американским. Только вряд ли это будут американские, да?

— Я не консультировался в верховном суде по этому вопросу. Возможно, что это сложная статья в международном законе.

— И, кроме того, это очень важно, если мы посмотрим на мрачную сторону вещей. Например, если Нас арестуют здесь, в Лаосе... — он повернулся, все еще почесывая челюсть, но теперь уже улыбаясь. — Ты знаешь, около года назад во вьентьянском аэропорту сперли кучу долларов. Банда французов. Ухватили три миллиона долларов, когда их грузили на один из наших самолетов «Эйр Америка» для отправки в Бангкок. Но они допустили ошибку: не подкупили местную полицию, и их заблокировали на дороге. Судил лаотянский суд, и знаешь, по сколько они получили? По три года с правом выхода из тюрьмы на выходные при условии, что они не будут выезжать из города. Их иногда можно увидеть в баре «Des Amis». Неплохая жизнь, если учесть, что половина денег не найдена. Я хочу сказать, если нас схватят, будет лучше... — Райдербейт отвернулся к окну и задумчиво продолжил: — Хотя меня удивляет, почему эти янки так стремятся переправить все эти деньги обратно в Штаты. Почему они просто не сожгут их, как Бензозаправка на своем заднем дворе?

Мюррея это тоже волновало, пока Чарльз Пол не объяснил ему в чем дело.

— Это очень дорого — переиздать четыре тонны наличных, особенно если это международная валюта. Если бы это были банкноты по 1000 долларов, особой проблемы бы не возникло, так как их регистрируют. Но стодолларовые и пятидесятидолларовые банкноты — другое дело. Гораздо дешевле выделить один самолет и оплатить груз до Сан-Франциско.

— И рискованнее.

— Может быть, в госказначействе просто скупы? Сэмми, мы были женаты на богатых девицах, и ты знаешь, что у богатых странный подход к мелочам. Их не беспокоят несколько «роллсов» и «рено», но они готовы экономить на дешевом шерри.

Райдербейт все еще стоял лицом к окну, но по движению его плеч Мюррей понял, что родезиец беззвучно смеется.

— Мне нравится твоя аргументация, солдат. Это так фантастично, что может оказаться правдой. Но я хотел бы знать, со сколькими еще журналистами трепался твой сержант-янки?

— Он сказал, что до меня никогда не встречался с журналистами.

— Хорошо, тогда он болтал со своими приятелями из военизированной полиции, те со своими, потом заболтал весь город, несколько городов. Бангкок, Сайгон, Гонконг, Вьентьян, может быть, даже Токио, Лос-Анджелес, Бронкс. Так почему мы до сих пор ничего об этом не слышали?

Мюррей пожал плечами:

— Может, это секретная информация. Может, он никому об этом не рассказывал.

— Тебе он рассказал.

— Тогда он слишком много выпил.

— И как часто он слишком много выпивает?

— Откуда мне знать? Может, он уже говорил об этом раньше, но никто не обратил внимания. Может, все слишком заняты войной.

— К черту войну! Если этот сержант не трепло и через Сайгон действительно проходят такие деньги, почему до сих пор не нашелся гений, который бы додумался украсть их?

— Ты можешь также спросить, почему какой-нибудь блистательный юноша из Древнего Рима не изобрел порох и почему греки не изобрели пишущую машинку. Не спорю: во Вьетнаме все воруют и все продают. Оружие, виски, сигареты, бензин, запчасти, грузовики, драгоценности, даже меха, если они там их носят. Один американский интендант заключил стотысячный контракт на лесоматериалы для постройки домов для военных и превратил все дома в бордели. Но это мелкая и кратковременная операция. Идет война, и все, кроме законченных идеалистов, хватают все, что могут. Никто не думает о больших операциях. Никому в голову не приходит продавать несуществующие авианосцы, — он почтительно кивнул в сторону Райдербейта, и тот кивнул в ответ, — потому что такого рода преступления не совершаются во время войны, они из другой лиги. Действительно крупное, организованное преступление совершается в мирное время. Для этого требуется время и стабильность. Во время войны у людей просто нет времени додуматься до такого.

Райдербейт кивнул, все еще глядя в окно:

— А ты тот гений, у которого оно есть? — он резко развернулся и шагнул вперед. — Ты дьявольски хитер, Мюррей Уайлд! Ты умен и напичкан фантазиями, но ты мне так ничего и не сказал. Только какой-то блевонтин, который ты услышал от упившегося сержанта-сосунка в бангкокском баре.

Мюррей облокотился на подушку, боковым зрением наблюдая за стоящим у двери Нет-Входа и приготовившись двинуть родезийца ногой в пах, как только тот приблизится на нужное расстояние.

— А что еще ты хочешь услышать? — спросил он с притворной слабостью в голосе.

— Как ты собираешься пройти на самое строго охраняемое летное поле в мире и угнать самолет с миллиардом долларов на борту, чтобы при этом к тебе не обратился полицейский: «простите, сэр...»

— Мы будем этими полицейскими, — тихо сказал Мюррей. — Мой приятель сержант предложил мне неофициальную прогулку по полю. Он даже согласен одолжить мне форму и пистолет и провести к складу, где с ним все это случилось. Ты прав: Тан Сон Нхут — наиболее строго охраняемое поле в мире, но его охраняют от вьетконговцев, а не от таких, как мы.

Ни у одного вьетнамца нет ни малейшего шанса приблизиться к этим деньгам хотя бы на милю. Но в этом и вся прелесть. Они не хранят деньги там, где складируют оружие, потому что эта территория частая цель ракетных ударов Вьетконга. Они складируют их на задворках. Что же касается нас, журналиста или пилота «Эйр Америка», мы можем пройти на поле, махнув карточкой у ворот. А переодетые в форму военизированной полиции, мы, возможно, даже сможем подобраться к самолету. Главное — узнать время и место.

— И как мы это сделаем? — Райдербейт все еще был напряжен и заметно агрессивен, но он не сделал ни шага в сторону Мюррея.

— Я над этим работаю.

— С помощью Бензозаправки? — усмехнулся Райдербейт. — Или вашего француза из Камбоджи?

— Может быть, только им нужно время.

— Понимаю. Так, значит, твой сержант готов рискнуть нашивками ради того, чтобы переодеть тебя и показать летное поле? Никогда в жизни не слыхал о таких полицейских.

— Ну, может, он считает, что обязан мне, так как я его угощал. И потом у него зуб на старших офицеров. Во время нашей последней встречи я предложил ему одно дельце. Для того чтобы проверить, как у них обстоят дела с безопасностью, я и двое моих друзей-журналистов останутся после комендантского часа на поле и будут его патрулировать по периметру. Сержанту понравилась моя идея, он решил, что из этого может получиться неплохая история за счет штаба.

— Еще бы, черт возьми. И, патрулируя, мы просто-напросто остановимся возле самолета с миллиардом на борту и попросим команду покинуть самолет?

— У тебя есть идея получше?

Райдербейт вздохнул и снова сел в кресло.

— Кинь мне бренди, — Мюррей бросил фляжку, и Райдербейт сделал большой глоток. — Чертовщина какая-то. Это настолько невероятно, что может сработать. Мы захватываем самолет, взлетаем, а потом что? Ты что думаешь, они не поднимут все, что имеют, в воздух, чтобы нас обнаружить?

— Это следующий пункт, над которым предстоит поработать, — сказал Мюррей. — Но от Сайгона до камбоджийской границы пятьдесят миль прямого полета. Им придется действовать очень быстро.

— Твой сержант сказал, каким самолетом они пользуются?

— "Карибоу".

Райдербейт кивнул:

— Замечательный самолет. Загруженный под завязку развивает скорость до ста восьмидесяти — двухсот узлов. Со времени взлета у нас будет пятнадцать минут. И что потом? Приземлимся в Пномпене и задекларируем все на таможне?

— Мы полетим во Вьентьян. Ты знаешь намнгумскую плотину в двадцати милях к северу от города? — Райдербейт кивнул. — Отличное место. Пятьсот футов в длину и достаточно широкое, чтобы посадить тяжелый самолет. При наличии удачи и хорошего пилота. Там полно самой разнообразной техники, чтобы разгрузить самолет и столкнуть его в резервуар. Это очень важно. Мы должны спрятать самолет по крайней мере на сорок восемь часов. Резервуар достаточно глубокий и темный, чтобы скрыть его на недели.

Райдербейт замер в кресле. Мюррей понял: теперь он заинтересован полностью.

— Мы загружаем грузовик на десять тонн и до рассвета перевозим все в аэропорт. Пакуем все в мешки для риса, загружаем их на один из ваших обычных благотворительных рейсов и взлетаем так же, как сегодня утром. С той лишь разницей, что мы не вернемся.

Физиономия Райдербейта растянулась в болезненной улыбке:

— Мне нравится, солдат. Мне все это очень и очень нравится, — он посмотрел на Джонса. — А ты что думаешь, Нет-Входа?

Негр кивнул:

— Мне кажется, вероятность очень велика, мистер Уайлд.

Откуда-то издалека донеслись глухие хлопающие звуки.

— Похоже на вертолет, — пробормотал Мюррей, но никто не сдвинулся с места.

— Итак, это будет наш последний «роллер-коастер» на север, — наконец сказал Райдербейт. — Еще одна команда бедняг из проклятой «Эйр Америка» исчезнет без следа. А что потом?

— Мы оказываемся на территории, где, по твоим же словам, закон не так силен, и можем попробовать сделать многое, за настоящую цену. Опиумные пути. Например, через Бирму в Индию. С такими деньгами мы можем купить все бирманское правительство.

Райдербейт негромко хохотнул:

— Да, мне это нравится. Все больше и больше. Я полагаю, у твоего французского друга есть кое-какие идеи на этот счет?

— Он работает. Вас должен волновать только полет.

— И приземление на пятистах футах. Остается только надеяться, что это будет «Карибоу», у него столько подкрылков. Я видел, как один приземлялся поперек взлетно-посадочной полосы. Но если это будет что-то потяжелее... — Райдербейт тряхнул головой и взглянул на часы. — Ну, ребятки, пора на вертолет, — он встал и улыбаясь подошел к кровати. — Никаких болезненных ощущений, солдат? Меня порадовал наш разговор. Гораздо больше, чем я ожидал, — он взял Мюррея за руку и провел мимо Нет-Входа Джонса, который придержал открытую дверь, а потом закрыл ее за ними.

— Ну что ж, — продолжил Райдербейт, когда они спускались по лестнице, — думаю, мы можем считать себя партнерами, две пятых от миллиарда долларов — и мы поладим.

* * *

Им еще предстоял пятнадцатиминутный разговор в штабе USAID, который располагался на небольшой затопленной водой французской площади. Начался дождь. Они опаздывали на пятнадцать минут. Вертолет летел за ними от самого Луангпхабанга, и пожилой пилот с седеющим ежиком был взбешен из-за их опоздания, но не сказал ни слова.

Появление троицы не помогло. Веджвуд был ошеломлен; он сразу представил ужасный инцидент, связанный с местным населением, с которым по работе он был обязан жить в мире и гармонии до конца срока службы здесь. Но объяснение Райдербейта было настолько неискренне правдивым, что Веджвуд был окончательно обезоружен. По Райдербейту, они выпили слишком много преподнесенного им бурбона, что повлекло за собой небольшой кулачный бой, из которого Мюррей вышел победителем. В это можно было поверить, так как все ушибы Мюррея в основном были скорее в брюшной области, нежели в области лица.

Райдербейт был в прекрасной форме. Он предложил пустую фляжку пилоту вертолета, рассмеялся и извинился, потом предложил американцу деньги за бурбон, на что тот, отказываясь, беспомощно замахал руками. Все это время Жаки тихо сидела на стуле у стены с выражением скуки и легкого презрения на лице. Мюррей попробовал перехватить ее взгляд, но попытка не удалась, и он решил больше не пробовать. Потом они гуськом пошли за пилотом к вертолету — изящному скелету со стеклянным пузырем-черепом. Таиландцы так и не появились, «Бедолаги, — подумал Мюррей. — Вот что значит быть привилегированными».

Когда они удивительно спокойно, если вспомнить почивший С-4 6, летели через тучи, Жаки взяла Мюррея за руку. Никто этого не заметил. Райдербейт и Джонс погрузились в глубокий сон, пилот вертолета был занят управлением.

— Спасибо за то, что вы сделали, — сказала она. — Это было очень благородно, — а потом добавила: — У вас из-за меня много неприятностей, да?

— Нет. Ничего серьезного.

— Они избили вас, да?

— Не очень сильно, — сказал он и кивнул на распухшую физиономию Райдербейта. — Я его тоже избил.

Жаки сжала его руку:

— Он сумасшедший. И опасен. Ему должны запретить оставаться в этой стране. У него нет никаких принципов, он обыкновенный убийца. Он рассказывал о Легионе, но он ничего о нем не знает. Он знает только худших из них — накипь, подонков — немцев и выходцев из Восточной Европы, которые ничего не помнят и только знают, как убивать. Я презираю этих людей. Ненавижу их.

Хотя она говорила негромко, склонившись к Мюррею, в голосе ее было столько эмоций, что он прорывался сквозь шум двигателя вертолета. Мюррей не спускал глаз с Райдербейта и думал, не слышит ли их родезиец, пусть даже его африканский французский из рук вон плох. Но Райдербейт спал. «Интересно, какие кошмары являются ему во сне?» — подумал Мюррей.

Жаки поцеловала его в щеку и тихо промурлыкала:

— Извините. Мне следовало остаться.

— Вы ничего не смогли бы сделать.

— Но их было двое, еще этот негр. Я должна была остаться.

— Нет, нет, — разговор был бессмысленным: она не осталась, и говорить было не о чем.

А потом она преподнесла ему сюрприз:

— О чем вы говорили после того, как я ушла?

Мюррей отодвинулся от Жаки и внимательно посмотрел на нее:

— Говорили? — повторил он.

— Вы так долго там оставались, наверное, что-то обсуждали.

— Просто зализывали раны. Я неважно себя чувствовал, — Мюррей постарался улыбнуться, но что-то, должно быть, выдало его.

— Вас что-то беспокоит, — сказала Жаки. — Что-то не так?

— Ничего.

— Вы о чем-то говорили, и это вас беспокоит.

— Merde! Мы ни о чем не говорили. Подрались, и все. Подрались из-за вас.

Она вдруг крепко его обняла и снова поцеловала в щеку холодными губами, ее зубы коснулись его. У Мюррея сжалось горло и пересохло во рту, он попробовал сглотнуть. Сейчас он многое бы отдал за глоток бренди. Жаки прижалась к Мюррею и не отпускала. В ее поведении было что-то истеричное. Он попытался отодвинуться, но она быстро прошептала:

— Не уходи, не оставляй меня!

Мюррей не двигался, он не мог двигаться. Если бы он захотел оставить ее, было только одно место, куда он мог отправиться — на несколько тысяч футов вниз, в джунгли. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, она испытывает какую-то беспричинную страсть к нему, поэтому решил быть осторожным. Он предпочитал сам проявлять инициативу в этих делах. Женщина, первая делающая шаги навстречу, обычно «плохая новость», особенно если она состоит в несчастливом браке с американским агентом.

Райдербейт и Нет-Входа спали, Жаки все еще не отпускала его. Было около пяти часов. До Луангпхабанга оставалось совсем немного, и Мюррей с некоторым опасением подумал о том, будет ли вечером какой-нибудь транспорт до Вьентьяна. В королевской столице было только одно место, где можно было остановиться, — отель для туристов, построенный французами, и Мюррей уже думал о предстоящем вечере. Еще одна кварта виски, выпрошенная у местных американцев; трое мужчин и одна девушка; проблемы. И Максвелл Конквест должен начать интересоваться, что произошло с его женой.

И еще одна мысль пришла в голову Мюррею, она беспокоила его даже больше. Может ли быть так, что именно муж послал Жаки на «роллер-коастер», чтобы она обольстила его и шпионила за ним? Не были ли эти сцепленные руки и эта страсть очередной хитростью ЦРУ? Может, Максвелл Конквест что-то пронюхал и решил копнуть дальше?

— Почему ты отправилась на этот «роллер-коастер?» — спросил Мюррей.

— Захотелось.

— Но почему?

— Мне было скучно и нечем заняться.

Он почувствовал щекой ее теплое дыхание и вспомнил, как увидел ее на приеме в свой первый вечер во Вьентьяне, ее гибкое тело в темно-синем шелке... и Мюррею вдруг захотелось, чтобы в этот вечер не было самолетов из Луангпхабанга.

Глава 5 Ночь Цицеры

Он закрыл дверь изнутри и положил ключ на столик возле кровати. Под потолком со слабым постукиванием крутился вентилятор, в отеле было холодно и тихо. Стало почти совсем темно.

Мюррей посмотрел на Жаки. Повернувшись к нему спиной, она стояла у окна и смотрела на острые черные листья банановых пальм. Окно было открыто, насекомые с писком бились о сетку. Не включая света Мюррей подошел к Жаки и взял ее за руки, чуть ниже плеч. Ее лицо было погружено в тень черных волос, тело напряжено и таинственно, сквозь грубый полевой френч Мюррей ощутил ее дрожь. В момент, когда они выехали на автобусе из аэропорта и поехали вокруг холма с блестящей, как кинжал на солнце, пагодой в центр города, Мюррей уже знал, как все это будет.

Самолетов на Вьентьян не было — ничего до полудня следующего дня. Отель представлял собой обшарпанное бетонное здание с садиком, где в клетке сидел живой медведь, и два французских пилота попивали в баре перно. Кроме них был только один постоялец — датчанин, прибывший в Луангпхабанг для составления словаря местных диалектов, он слонялся по холлу и ворчал, недовольный тем, что в отеле нет розетки для его электробритвы. Бесплатного виски не оказалось, но после экономного ужина Райдербейт завязал разговор с пилотами, и они купили ему и Джонсу бутылку паршивого вина. Мюррей и Жаки осторожно уклонились от выпивки и смогли скромно удалиться наверх.

Мюррей поцеловал Жаки в шею, и она спросила:

— Дверь закрыта?

— Закрыта, — прошептал он, не шевеля губами. — Насколько я знаю Райдербейта, они будут пить внизу не один час.

Она согласно кивнула головой:

— Французские пилоты, пустой отель, плохое французское вино. Тебе не кажется, что это грустно?

— Почему? Они сами выбрали эту работу, их не призывали.

— Раздень меня, — сказала она, не двигаясь с места.

Одну за другой он расстегнул пять оливково-зеленых пуговиц, и френч упал на пол. Ее тело было очень темным на фоне белого бра, которое он выключил, чувствуя, как она вся снова задрожала. Гладкие покатые плечи, округлый живот с крохотным диагональным пупком — символом французской хирургии. Мюррей сжал полную грудь с напряженными сосками, развернул Жаки к себе, прижался к ней, чувствуя охватывающее его возбуждение, и, умело расстегнув молнию у нее на брюках, стянул их с бедер вниз по длинным ногам. «Слишком хорошо, слишком быстро, — думал он, лежа на постели рядом с Жаки, целуя темный треугольник волос и чувствуя, как изгибается ее тело, — я сошел с ума, она сошла с ума». Насекомые с писком бились о сетку, а вентилятор со стуком продолжал медленно вращаться под потолком.

Он занимался с ней любовью в ритме вентилятора, пока его стук не перекрыли ее вздохи и стоны и последний долгий вскрик, отлетевший в ночной Луангпхабанг, в сердце джунглей. Мюррей лежал без сил, постепенно он начал чувствовать жжение от ее ногтей, впившихся ему в спину и плечи. Мюррей вспомнил истории, которые ему рассказывал Чарльз Пол об этих девушках из французского Алжира, которые могут сидеть на бульваре и смеяться над линчеванным мусульманином, распластанным у их ног. Чудесных темных ног.

— Почему они называли вас «pieds-noirs»? — спросил он.

Она прошептала что-то неразборчивое, все еще обнимая его, сжимая его бедрами, стараясь не отпустить от себя, а когда он освободился, она еще раз вскрикнула и впилась в него ногтями, на этот раз очень больно.

— "Pieds-noirs"[16]? — пробормотала она. — Так бедуины называли первых белых, обосновавшихся в Алжире, из-за их черных ботинок.

Они лежали на простыне и слушали, как за окном слабый ветер шуршит банановыми листьями.

— Интересно, вдруг нас разбудит медведь, — неожиданно сказала Жаки. — Разбудит нас своим ревом.

— Скорее, это будет рев Райдербейта.

— Его надо держать в клетке. Он ужасный человек — un affreux.

Мюррей улыбнулся. Les affreux, «ужасный», это была кличка белых наемников в Конго.

— Он не так ужасен, как старается казаться, — сказал он. — Большую часть времени он просто ломает комедию.

— Ты так думаешь? Только из-за того, что он спас нам жизнь. Ай! — она зло махнула рукой и села. — Он спасал свою собственную жизнь. Ты говоришь о нем так, будто вы друзья.

Мюррей пожал плечами:

— Этот негр Джонс терпит его, не думаю, что они обязаны летать вместе. Может, Райдербейт и un affreux, но он обладает определенными качествами.

Жаки склонилась и поцеловала его, вращая языком у него во рту.

— Ты обладаешь качествами, — наконец сказала она, позволив ему вздохнуть. — Волшебными качествами.

Он притянул и крепко прижал Жаки к себе, его руки заскользили по длинной спине, по изгибу бедер, он чувствовал се влажное тепло, сейчас эта сильная, смуглая, прекрасно сложенная pied-noir[17] безраздельно принадлежала ему. «Я наставил рога ЦРУ», — испытывая тревожное удовлетворение, подумал Мюррей. Он всей душой хотел бы возненавидеть ЦРУ, если бы только они причинили ему непоправимое зло, и тогда он мог бы ненавидеть их так же сильно, как и полюбить эту девушку. У Мюррея появились дурные предчувствия, и он подумал, что может очень сильно полюбить ее.

Позже он спросил Жаки:

— Ты любишь своего мужа?

— Не надо о нем. Не сейчас. Пожалуйста.

Они крепко проспали несколько часов.

Мюррей резко проснулся. Из коридора неслись грубые, приглушенные голоса, а потом начали колотить в дверь.

— Мюррей Уайлд, ты, треклятый ублюдок!

Он спрыгнул с кровати и встал между дверью и девушкой. Кто-то тихо затараторил на французском, потом на дверь снова посыпались удары, звук шел снизу, видимо, били ногами.

— Выходи оттуда, трусливый кобель! — орал Райдербейт, двумя кулаками барабаня по двери. — Ты, эгоистичный ворюга!

Какой-то из французских голосов начал снова:

— Alors mon vieux, vas te coucher.

— Брось, Сэмми, — вмешался Джонс. — Пошли спать.

Жаки тоже проснулась и в промежутках между ударами в дверь спросила:

— Что случилось?

Мюррей, стоя голым у двери, громко сказал:

— Райдербейт, послушай Джонса и иди спать. Заткнись и отправляйся в постель, или я напущу на тебя медведя.

Из-за двери послышались звуки какой-то возни, потом снова завопил Райдербейт:

— Я хочу поговорить. Я хочу выпить. Я хочу поговорить с тобой, Уайлд, ты, жадный кобель! Я совсем один!..

Его вопли заглохли вместе с удаляющимися шаркающими шагами и гомоном голосов.

Мюррей вернулся к постели.

— Ты права, — сказал он, — его надо посадить в клетку к медведю, — он лег и поцеловал Жаки в губы, в щеку, в шею. — Он просто перебрал.

— Он знает, что я здесь. Как ты думаешь, откуда? Наверняка заглянул в мой номер. Свинья.

— Он просто пьян.

— Будет плохо, если он начнет болтать, если эти пилоты и негр начнут болтать, и мой муж узнает. В этой стране нет секретов.

— Все будет хорошо, — прошептал Мюррей, не очень-то веря своим словам. — Утром он, может, даже ничего и не вспомнит.

Они лежали в той же позе, что и спали, одной рукой Мюррей обнял Жаки за плечи, а другую положил ей между бедер. Потом в тишине ночи она заплакала.

— Это так унизительно! Всегда одно и то же, — всхлипывала Жаки, — украдкой, в грязных отелях этого грязного континента, где кругом полно пьяных ничтожеств!

Мюррей обнял ее и начал убаюкивать, как ребенка:

— Не волнуйся, спи. Забудь и спи.

Но сам он не мог забыть. Как она сказала? ВСЕГДА ОДНО И ТО ЖЕ? Сколько раз повторялось это «одно и то же», и в скольких отелях? Украдкой в грязных отелях Вьентьяна, Бангкока, Сайгона? Разве он не может увезти ее отсюда, вытащить из этой грязи, сбежать с ней, бросив все к черту? Что его может остановить? Работа писателя дает ему практически неограниченную свободу передвижения, его талант не принадлежит ни одной организации. Он мог бы убежать дальше и быстрее, чем Максвелл Конквест.

Его ничто не останавливало, кроме мифической пятой части миллиарда американских долларов.

Проснулись они рано. Сквозь банановые листья за окном пробивались солнечные лучи. В какой-то момент ночью отключился вентилятор, и им стало жарко. Они не сказали ни слова и снова слились друг с другом, охваченные неутолимой, обоюдной страстью, которая оставила их, счастливых и потных, без сил. Они все еще ни о чем не могли думать. Действительность, ожидающая их впереди. Райдербейт и Джонс. В полдень самолет. Вьентьян и муж — агент ЦРУ.

Вместе они стояли под душем, и в косых лучах солнца Мюррей подробно разглядывал Жаки, а потом с немой страстью начал методично целовать ее всю, начиная с губ и ниже, ниже... а она гладила его по голове. Когда они вернулись в спальню, их тела уже высохли от жары. Мюррей бросил ее поперек кровати, чувствуя, как его захлестывает жадность и отчаяние, потому что, возможно, это было в последний раз: больше могло не быть вынужденных посадок и вынужденных ночей в далеком отеле. Сначала она протестовала, тихо мурлыча о том, что уже поздно и ей надо идти, а потом, как и раньше, полностью отдалась ему, возможно, разделяя его отчаяние, так как понимала даже лучше Мюррея, в каком они безнадежном положении и каковы их шансы. Потом Жаки плакала, без истерики или стеснения, а он мог лишь утешить ее обещанием помочь. (Помочь чем? Двумястами миллионами долларов?)

Конечно, это безумие. Ему нужно бежать с ней сейчас: сегодня, на этой неделе, пока она не улетела в Сайгон.

Жаки вытерла слезы и встала, чтобы одеться:

— Нам надо купить зубные щетки и пасту, — неожиданно трезво сказала она, взглянула на Мюррея большими глазами и улыбнулась: — Извини, но от тебя Немного пахнет виски. Только чуть-чуть. Я не возражаю. Правда, я не против. Может, от меня тоже пахнет. Но мы не должны уподобляться Райдербейту. Сегодня утром от него наверняка несет перегаром!

Смеясь над Райдербейтом, они спустились по лестнице и прошли по пустому холлу. В отеле еще все спали. По главной улице ехали на велосипедах лаотянские школьники, в тени пагоды, вяло подставляя деревянные чашки, сидели обросшие нищие. Между пагодами была широкая лестница, ведущая вниз к реке, где голые ребятишки готовили к рыбалке сампаны. Мюррей и Жаки нашли небольшой магазинчик, где западные фармацевтические средства соседствовали с более традиционными целебными травами и лекарствами. Жаки помимо щетки и пасты купила расческу, а Мюррей бритву. Потом они поднялись по Крутой тенистой тропинке на вершину холма, к маленькой пагоде с золотым шпилем и террасой с балюстрадой; в часовенке, полной ароматных цветов, сидел маленький Будда из слоновой кости. Отсюда был виден весь город, извивающийся между холмами великий коричневый Меконг и Королевский дворец на его берегу, напоминающий миниатюрный французский замок с высокими, узкими окнами, тенистым садом и заросшим лилиями прудом. А дальше крохотное летное поле с рядами вертолетов и похожих на шмелей бомбардировщиков Т-28, а где-то севернее, за голубыми холмами, был грязный клочок земли с одиноким американцем по фамилии Веджвуд и разбитым корпусом транспортного самолета С-4 6. Сейчас все это казалось очень далеким и нереальным.

Мюррей остановился и внимательно посмотрел на Жаки:

— Жаклин, что будет, когда мы вернемся во Вьентьян?

— Может быть, мы увидимся.

— Это будет нелегко.

Она пожала плечами:

— Да, конечно. А на следующей неделе я улетаю в Сайгон.

Мюррей взял ее за руку и повел по извилистой тропинке вниз, в город. Даже в тени было невыносимо жарко. На полпути она остановилась и повернулась к нему:

— Ты не хочешь больше со мной встречаться, да? Тебе не нужны сложности. Зачем они тебе? — Жаки быстро пошла дальше, последние ступеньки она почти пробежала.

Мюррей тоже побежал и чуть не столкнулся с ней на слепящем свету улицы. Какое-то время, проторяв дыхание, они молча шли рядом. Потом она сказала, не глядя на него:

— Может быть, мы увидимся в Сайгоне?

— Откуда ты знаешь, что я вернусь в Сайгон? — резко спросил Мюррей.

— Ты должен вернуться. Там твоя работа.

Она снова быстро пошла от него по центру улицы. Мюррей шел следом, но не пытался догнать. У отеля сидели маленькие лаотянки, они вскочили на ноги и начали предлагать свой товар — отрезы вышитого шелка. Жаки проскочила мимо, а Мюррея втянули в визгливый, хихикающий разговор, из которого он не мог ничего понять.

Когда он вошел в отель, Жаки уже исчезла. В ресторане одиноко сидел Райдербейт и потягивал молочный ликер. Он поднял на Мюррея глаза, напоминающие переспелые сливы:

— Здорово, солдат. Как дела?

Мюррей неохотно присел рядом:

— Где остальные?

— Страдают с похмелья, — Райдербейт улыбнулся потрескавшимися губами, на его зеленой физиономии дала первые ростки черная щетина. — А как прошла твоя длинная ночь, Мюррей-мальчик?

Подошел официант в шортах и футболке и налил Мюррею кофе.

— Прекрасно, если бы не ты. Какого черта ты себе позволяешь?

— Перебрал. Нажрался до чертиков. А как прелестная миссис Конквест? — он склонился над столом, обдавая Мюррея анисовым запахом перно. — Откровенность за откровенность. Если ты не трахнул эту леди сегодня ночью — я свиная отбивная в синагоге!

— Какое тебе до этого дело? — сказал Мюррей, глядя в чашку с кофе.

— Могут возникнуть проблемы, вот какое. Если мы хотим провернуть такую операцию, как наша, а ты тем временем трахаешь жену офицера разведки янки, ты напрашиваешься на проблемы. Проблемы для нас всех.

Мюррей начал подниматься из-за стола:

— Забудь об этом, — сказал он. — Забудь. Я устал.

— Держу пари, ты устал. Но не забывай об этом.

Подумай. Подумай хорошо, солдат, потому что, если я правильно соображаю, ты на верном пути.

— Не понимаю.

— Не понимаешь? Сядь. Сядь и допей свой кофе. — Мюррей сел. — Давай поговорим о маленькой Жаки Конквест.

— Иди к черту.

— Да не о том, какая она в койке, хотя не скажу, что мне не любопытно, я даже немного завидую, давай поговорим о том, чем она занимается вне койки.

— То есть?

— Я имею в виду ее работу.

— Она не работает.

— В Лаосе, может быть, и нет. Но в Сайгоне работает или работала до того, как Максвелла на время перевели сюда. Я кое-что знаю об этой девочке. Она работала секретарем в MACV. Я даже слышал, что она была кем-то вроде личного секретаря и девочки Пятницы самого генерала Грина.

— Грина?

— Вирджил Лютер Грин — армейский генерал, командующий округом Сайгона. Туда входит и аэропорт Тан Сон Нхут. Улавливаешь, о чем я?

— Откуда тебе все это известно?

— Просто вспомнил. Ходило много сплетен: о том, что Вирджил нанял молоденькую француженку, и все такое прочее. Хотя я не очень-то в это верю.

— Почему? Про меня ведь ты так подумал?

— А-а, ты же рыцарь, солдат. Вирджил Грин, может быть, последний стреляющий генерал, как Чарли Конг, который летал на собственном вертолете, словно раджа на слоне в старые, добрые времена, хотя репутацию Вирджила, конечно, не сравнить с репутацией Конга.

— И какое это имеет отношение к миссис Конквест?

— А вот какое. Если она все еще работает в этом качестве, вполне возможно, что она имеет доступ к генеральскому офису, который является сердцем всего комплекса Тан Сон Нхут. Там у них система ТВ, радио и система боевой тревоги — вся система безопасности сконцентрирована в этой маленькой комнатке. И там, если удача на нашей стороне, сидит прекрасная миссис Конквест. Улавливаешь, солдат?

— Не совсем.

Райдербейт хмуро посмотрел на остатки ликера в стакане:

— Ты глуповат, Мюррей-мальчик.

— Я чувствую себя глупо. Просвети меня.

— Хорошо, сегодня утром меня посетили трезвые мысли по поводу маленьких проблем, которые ждут нас впереди. Предположим, нам удалось проникнуть на это летное поле в Сайгоне, захватить самолет и поднять его в воздух. Оттуда до Камбоджи, как ты говоришь, не больше пятнадцати минут лета. Но у янки засвербит в заднице, как только они обнаружат, что у них отхватили небольшой кусочек резервного фонда. Так что нам бы надо занять их чем-нибудь на несколько минут. Для этого сойдет небольшая диверсия.

Мюррей кивнул:

— Если они поднимут в воздух истребители, у нас не будет и пяти минут, не говоря уже о пятнадцати. И остается опасность того, что они рискнут нарушить границу и станут преследовать нас над территорией Камбоджи.

— На этот риск мы должны пойти так же, как и они. Но я думаю о другом. Полная «Красная тревога» — простенько и со вкусом.

— "Красная тревога"! Но в этом случае они поднимут в воздух все имеющиеся самолеты!

— Именно. Но не из-за нас, они будут готовиться к отражению атаки вьетконговцев. И насколько я знаю, после подобной тревоги следует несколько минут великолепно организованного хаоса. Три или четыре тысячи солдат хватают оружие и натягивают бутсы, воют сирены, пилоты бегут к своим самолетам. Что тут такого, если в это же время несколько человек подбежит к богатенькому транспортному самолету и прикажет команде покинуть самолет, так как их рейс откладывается?

Мюррей улыбнулся:

— И ты думаешь, Жаки Конквест может войти в офис Вирджила и подать сигнал «Красной тревоги»?

— Она должна будет это сделать, разве нет? В противном случае у нас нет никаких шансов. Ты только подумай! Все будут озабочены подготовкой к атаке вьетконговцев, и будут озабочены этим как минимум те самые пятнадцать минут. Потом они обнаружат исчезновение самолета и потратят еще пятнадцать минут, ломая голову над тем, отправлен ли он все-таки по расписанию или были приняты дополнительные меры безопасности, и его спрятали в укромное место. И даже когда они поймут в чем дело и дерьмо разнесется по воздуху, им придется еще потрудиться, чтобы выяснить, в каком направлении исчез миллиард. А еще через тридцать минут, когда радары засекут нас над Камбоджей, старый бедолага Грин поседеет и еще через несколько часов окажется в палате, обитой войлоком.

— А что будет с Жаклин Конквест?

Райдербейт задумчиво посмотрел на свои тщательно обработанные ногти:

— Она даст сигнал тревоги и отправится за нами. У нее должны быть все документы для прохода на поле. У нее есть своя казенная машина, она просто проедет по полю и присоединится к нам.

— И ты думаешь, она это сделает?

— Ради любви или денег сделает. Для большей безопасности нам надо, чтобы она сделала это ради того и другого.

— Мило и расчетливо, — кивнул Мюррей. — Предположим, она не захочет вступать в игру?

— Ну, тебе надо чертовски хорошо постараться и посмотреть, что из этого выйдет. Но сейчас меня больше волнует не миссис Конквест. Меня волнует то, что будет, когда мы снова отправимся на «роллер-коастер» в северный Лаос. Ты говорил, у тебя есть кое-какие идеи...

Мюррей покачал головой:

— Не сейчас, Сэмми. Сначала я должен посоветоваться со своими партнерами. Ты и Джонс — энергичные ребята, но вы не одни.

— Все еще не доверяешь мне? — криво усмехнулся Райдербейт.

— А ты бы меня уважал, если бы я доверял?

— Верно. Но если каждому достанется по сто миллионов, кто станет препираться?

— Богатые — жадные и злые, Сэмми. Нам обоим это хорошо известно. Естественно, у меня есть кое-какие идеи, но я не собираюсь посвящать тебя во все детали, не сейчас, завтракая с перно на второе утро после знакомства. — Мюррей встал. — Для начала я собираюсь побриться.

— Ты был готов к остановкам в пути?

Мюррей пожал плечами:

— Сегодня утром, пока ты дрых, мы с миссис Конквест купили все необходимое. Она практичная замужняя женщина.

— Сегодня утром! — усмехнулся Райдербейт. — Не поздновато ли, а?

— Ты развращенный пилот, Сэмми. Мы купили зубную пасту и бритву. И я не хочу, чтобы ты произнес хотя бы слово, когда она спустится вниз.

— Даже не пискну, солдат. А теперь беги наверх и приступай к работе!

* * *

Самолет на Вьентьян DC-3 принадлежал национальной авиакомпании и, к всеобщему удивлению, отправился по расписанию. Он был наполовину пуст, в салоне сидели спящие офицеры Королевской армии и стояли металлические чемоданчики с трафаретной надписью: «ОБРАЩАТЬСЯ С ОСОБОЙ ОСТОРОЖНОСТЬЮ».

Жаки Конквест, появившаяся из номера только за минуту до того, как автобус отправился в аэропорт, проспала весь полет. Спустившись вниз, она отнеслась к Мюррею с полнейшим равнодушием, чем привела его в некоторое замешательство. В его практике тайная связь обычно придавала женщинам заговорщицкий вид или делала их безрассудными. С миссис Конквест не произошло ни того, ни другого.

Райдербейт и Нет-Входа Джонс сидели в конце самолета и тихо о чем-то беседовали; Мюррей все еще не мог понять природу их отношений. С Райдербейтом было все достаточно просто: пират, жадный до крови хвастун, который безусловно может быть опасен, но не так опасен, как представляет Жаки Конквест. Тихий же серый негр был загадкой. Мюррей решил узнать о нем побольше до того, как представит Полу и посвятит в их план.

Они приземлились у воздушного терминала с балконом и башенкой с часами. На этот раз их не встречал представитель полиции в парусиновых туфлях на резиновой подошве. Комитет по встрече состоял из трех американцев. Двое в робе из грубой бумажной ткани ожидали самолет у грузового автомобиля с прицепом; один из них запрыгнул на борт и передал вниз один за другим три металлических чемоданчика, которые с виду казались удивительно легкими. Третий американец в сером костюме с острыми, как лезвие, стрелками и в клетчатом галстуке — Максвелл Конквест.

Мюррей был спокоен. Он понимал, что было бы странно, если бы муж не пришел встретить жену, которая спаслась после авиакатастрофы. Но он также ожидал, что муж будет излучать радость и облегчение. Максвелл Конквест выглядел индифферентно.

Он спокойно стоял на поле и ждал, когда они сойду вниз. Его жена сошла с трапа первой, он что-то быстро ей сказал, но она лишь пожала плечами, и Конквест повернулся к Райдербейту.

— Мистер Райдербейт, я слышал, вы потеряли самолет под Пхонгсали.

— Так и есть, мистер Конквест. И я был чертовски близок к тому, чтобы потерять вашу жену и всех остальных пассажиров в придачу. Эта ваша авиалиния должна хоть немного соблюдать правила IATA[18].

— Это произошло вчера утром. Почему меня проинформировали только сегодня?

— Откуда я знаю? Я не руковожу ЦРУ.

— Моя жена была на борту вашего самолета, мистер Райдербейт. Вы несли персональную ответственность за ее безопасность. Сегодня утром я получил рапорт о том, что вчера днем вас вертолетом переправили в Луангпхабанг. Почему вы не вернулись во Вьентьян?

— Потому что не было самолета, и вы об этом знаете.

— Если бы меня вовремя проинформировали, я бы организовал необходимый транспорт. Почему меня не проинформировали?

Во время этого разговора никто не двигался с места. Жаки Конквест со скучающим видом стояла у мужа за спиной. Глаза цээрушника блестели, как осколки льда.

— Я повторяю, почему меня не проинформировали о случившемся вчера вечером, мистер Райдербейт?

Родезиец рассмеялся:

Послушай, я не один из твоих чертовых шпионов и не ношу в мундштуке рацию. Как я мог тебя проинформировать, если?..

— Я не потерплю таких разговоров, — резко оборвал его Конквест, — в присутствии своей жены или любой другой женщины, если уж на то пошло, мистер Райдербейт! — он шагнул вперед, и они оказались на расстоянии вытянутой руки друг от друга. — Я еще раз повторяю: почему меня не проинформировали о том, что вчера вечером вы были в Луангпхабанге?

Райдербейт развел руками и бессильно сказал:

— А почему, черт побери, ваш человек из Пхонгсали не сообщил вам об этом? Это вы, ребята, распоряжаетесь в этой стране, а не я. Я всего лишь помощник по найму.

— С сегодняшнего дня — нет, мистер Райдербейт, — лицо Конквеста приобрело цвет грязного воска. — Вам прекрасно известно, что в Луангпхабанге есть офис USAID. Они имели возможность сообщить мне о вас, и я мог бы устроить все так, чтобы вы вернулись во Вьентьян до наступления темноты.

Он резко повернулся к жене, лицо его было напряжено от сдерживаемого гнева, и тут Мюррей все понял, Райдербейт знал о существовании USAID офиса, но не торопился возвращаться, предпочтя надраться с французскими пилотами. С другой стороны, Жаклин тоже наверняка знала об этом, из чего следовало, что и она не очень-то спешила вернуться во Вьентьян до заката.

Мюррей решил действовать, но не из благородных побуждений, чтобы вытащить родезийца с линии огня. Просто надо было вмешаться, пока Райдербейт не потерял терпение. Какие бы подозрения ни закрадывались в голову Конквесту по поводу прошлой ночи в Луангпхабанге, их героем был Райдербейт, а не Мюррей.

— Мистер Конквест, — сказал он, вставая между цээрушником и родезийцем, — мне кажется, вы не совсем понимаете, что вчера произошло. Я хочу сказать, вам стоило бы попробовать провести самолет с одним работающим двигателем через горы на большой высоте, да еще во время грозы, и умудриться посадить его на рисовом поле. Каким-то чудом никто не пострадал. Но мы все были немного потрясены, вы понимаете? И поэтому, мне кажется, можно понять, почему мы, оказавшись в Пхабанге, не побежали второй раз за день в офис USAID, а пошли в отель и решили немного поспать. Так что если кто-то и должен получить по шапке за случившееся, так это транспортный контролер «Эйр Америка», который отправил С-46 в грозу с неисправным двигателем. Во всяком случае, ваша жена цела и невредима, мистер Конквест, и я готов поспорить на что угодно, что на десять тысяч профессионалов не найдется других пилота и навигатора, которые смогли бы повторить такое.

Конквест слушал, тупо глядя на Мюррея.

— Вы тоже летчик, мистер Уайлд?

— Нет, но я, черт меня подери, могу дать подробнейшие свидетельские показания.

Конквест кивнул:

— Извините.

Не добавив ни слова, он взял жену под руку и резко повернул ее к боковым дверям терминала. Жаки и Мюррей ни разу не взглянули друг на друга. Мюррей проводил их взглядом и пошел с Райдербейтом и Джонсом к главным дверям прибытия. К ним не было никакого особого отношения, даже пассажиры внутреннего рейса из Королевской столицы должны были пройти иммиграционный контроль. Лаос был воюющей страной, об этом не следовало забывать.

— Ласковый ублюдок, а? — сказал Райдербейт.

Мюррей пожал плечами:

— Может, он любит свою жену?

— Меня он не любит, это уж точно, — сказал Райдербейт и пнул назойливого носильщика. — Но все равно, спасибо за рекомендации. Возможно, мне понадобится процитировать их в рапорте.

— И от меня спасибо, мистер Уайлд, — сказал Нет-Входа Джонс. — Когда теряешь самолет, особенно важно иметь дружески настроенного независимого свидетеля.

— Дружески настроенного! — улыбнулся Мюррей, махнув рукой такси. — Ты имеешь в виду дружеские сценки вчерашнего дня?

— Мне жаль, что так получилось, — сказал Джонс, — но я надеюсь, это будет полезно для наших дальнейших отношений, — он отказался от такси. — Надо зарегистрироваться. Ты идешь, Сэмми?

— На черта? — скривился Райдербейт. — Меня ведь вышвырнули, не так ли? Надо выпить.

* * *

— Но ты ведь на самом деле не уволен? — спросил Мюррей, когда такси выскочило на пыльное шоссе, ведущее во Вьентьян. — Разве Конквест настолько влиятелен?

— Конквест — это ЦРУ, а ЦРУ — это «Эйр Америка», а имя Сэмюэль Дэвид Райдербейт превратилось в «плохую новость» на международном уровне. И не только из-за Конквеста. За этим тянется длинная цепочка. Например, сделка с авианосцем. Многие люди расстроились по этому поводу.

— Забавно, — добавил он, с мрачным видом глядя на потоки велосипедистов за окном, — попробуй продать отличные часы прохожему на улице, так он к ним даже не притронется. Но стоит упомянуть огромный авианосец, как все торговцы оружием в Европе начнут предлагать тебе билет на самолет до Женевы, чтобы начать переговоры. Это еще один забавный факт — всегда Женева, — он резко повернулся к Мюррею: — С нами будет так же, солдат? Самолет, загруженный зелененькими, и толпа симпатичных серьезных джентльменов в темных костюмах, встречающих нас в Женеве для проведения переговоров? — первый раз со времени их знакомства Райдербейт выглядел подавленным, даже печальным.

— Если тебя сейчас уволят, это будет большое подспорье, — жестко среагировал Мюррей. — Ты что, не можешь постараться смягчить Конквеста? Запомни, ты — герой, ты, а не я, спас жизнь его жене. Я всего лишь тот, кто провел с ней ночь.

Райдербейт почесал безволосый подбородок:

— Да-а, сегодня она была абсолютно непроницаема. Интересно, как поступит Конквест, если узнает?

— А что он может сделать? Подаст на меня в лаосский суд за соблазн его жены?

— Он может попробовать выставить тебя из Вьетнама. Во всяком случае это будет не совсем официальный способ, не так, как это делают в госдепартаменте. Мы здесь не под юрисдикцией госдепартамента, и он может грязно сыграть. У них во Вьетнаме отвратительная привычка награждать за любовную связь, кастрируя любовника. Все зависит от того, состоит Максвел в Лиге Плюща[19], или нет. Кажется, нет.

Мюррей кивнул:

— И все ради того, чтобы его жена подала сигнал «Красной тревоги» в аэропорту Сайгона. Кажется, я превращаюсь в героя другого рода.

Такси затормозило у отеля «Des Amis».

* * *

Девушка за стойкой подала Мюррею очередной конверт из веленевой бумаги, в котором на этот раз был лист с выгравированной шапкой:

«КОНТРОЛЬ ИНОСТРАННОЙ ПОМОЩИ»

ROYAUME DU LAOS

Джордж Финлейсон, директор".

А ниже было накорябано авторучкой: «Будьте в 8.00 вечера в „Белой Розе“. Ваш Дж. Ф.».

Райдербейт перегнулся через плечо Мюррея, прочитал и рассмеялся:

— Ай-ай-ай, какой испорченный мальчик, наш Бензозаправка! «Белая Роза» — одно из самых грязных мест в Азии, девочки там похожи на драных кошек! Хотя там ты вряд ли наткнешься на ребят из ЦРУ.

Мюррей заказал два пива.

— Расскажи мне о Джонсе, — сказал он.

— О Джонсе?

— Как получилось, что ты с ним летаешь? С чертовым кафром, как ты его называешь. Или на небольшой процент кафр, это не имеет значения. Он все равно не умещается в схему.

— Он лучший навигатор из всех, что здесь когда-либо были. И не слушай бродяг из «Эйр Америка», если они другого мнения.

— Он тебе нравится?

— Конечно. Видишь ли, я человек широких взглядов. А Нет-Входа отличный парень. Я могу доверить ему свою жизнь, и в большинстве случаев на «роллер-коастеры» я отправляюсь именно с ним.

— Ты доверяешь ему?

— Абсолютно.

— А какое у него прошлое?

Райдербейт не отрываясь выпил полбокала пива.

— Прошлое? Ральф Джонс учился на штурмана в Вирджинии — нелегкий путь. Кажется, когда-то мыл посуду в одном из баров Ричмонда. Был боксером — чемпион в среднем весе — в своем соединении в Германии. Уволившись из ВВС, сменил массу мест. Последнее — диск-жокей на радиостанции в Майами.

— Что его заставило уйти оттуда?

— Предрассудки. Скука. И деньги. Во Флориде на две сотни баксов минус налоги далеко не уедешь, даже если большинство дорогих мест для тебя закрыты. Кроме того, Нет-Входа — профи, он не захотел растрачивать свое мастерство, сидя в звуконепроницаемой студии, вести ночные музыкальные программы для подростков, дергающихся на задних сиденьях автомобилей своих папаш. Я хочу сказать, у Джонса есть профессиональная гордость. Понимаешь, о чем я?

— Частично. Я не понимаю, как Джонс терпит тебя. У него что, нет национальной гордости?

— У него есть чувство юмора, солдат. Он считает, что я забавный. Однажды он сказал мне, что белый африканский еврей и уэльсско-американский негр стоят друг друга. С тех пор мы не обсуждали этот вопрос.

— На него есть досье в полиции?

Райдербейт резко вскинул голову:

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказал. Есть ли на Джонса досье в полиции? Что-нибудь, что заставило его уехать из Штатов?

Райдербейт облокотился на стойку бара и начал ковырять в зубах:

— Однажды он убил человека. В Карлсруэ, в сорок пятом. Он был в пивном зале, куда пускали всех без ограничений, с одной светловолосой Гретхен. На него наехала компания краутов[20]. У четырех из них хватило ума смыться, а пятый решил продемонстрировать свое расовое превосходство в одиночку. Нет-Входа ударил его в довольно чувствительное место за ухом, и тот отдал концы.

— И что случилось потом?

— Ничего особенного. В те времена можно было делать с краутами все, что захочешь, без особых проблем. Джонса судил военный трибунал и вынес ему строгий выговор. Кроме того, его отправили обратно в Штаты, где все складывалось не совсем в пользу Нет-Входа.

— Это все?

— В остальном он чист.

— Насколько ты знаешь.

— Я знаю. У нас с Джонсом нет друг от друга секретов.

— А ты, Сэмми? За тобой что-нибудь есть, кроме авианосца?

— Выше крыши. Двоеженство в Южной Америке, но у них возникнут проблемы, если они попробуют доказать это. А Конго не считается.

— А здесь? В Таиланде и во Вьетнаме?

— Чист, как подштанники монахини.

— И на тебя нет ничего ни в ФБР, ни в ЦРУ? Я не беру в расчет Конквеста.

Райдербейт покачал головой:

— Они бы не наняли меня, если бы у них что-то было. Но откуда такой интерес?

— Мне казалось, что это очевидно. Если мы провернем наше дело и сможем спрятать самолет, начнется самая широкомасштабная охота за человеком со времен сотворения мира. И первым делом начнут проверять тех, на кого есть досье. Пилот первого класса, которого только что уволили из «Эйр Америка», будет несомненно пользоваться привилегией в этом вопросе.

— Ну, тогда уже будет слишком поздно, солдат, — рассмеялся Райдербейт. — Мне нужно только попасть на это поле Тан Сон Нхут в Сайгоне. После этого я просто исчезну. Я уже проделывал это раньше, могу проделать еще раз. Сэмюэль Дэвид Райдербейт — Исчезающий Жид.

— И сколько еще ты будешь работать? — спросил Мюррей.

Райдербейт взглянул на часы и бросил девушке деньги через стойку.

— Мы на шестимесячном контракте. Даже если они запретят мне летать, я остаюсь членом персонала. Так что если следующий выплеск произойдет в течение следующих шести месяцев, я все равно смогу, когда захочу, пройти на летное поле, — он похлопал Мюррея по спине. — Веселей, солдат! Может, я — слабое звено в твоей цепи, но лучше тебе не найти. Увидимся в восемь в «Белой Розе».

— Ты решил, что ты приглашен?

— Видишь ли, это не лондонский клуб, не обязательно быть членом, чтобы попасть внутрь. Пока, Мюррей-мальчик! — сказал Райдербейт и легкой походкой вышел на залитую солнцем улицу.

* * *

«Белая Роза» не представляла из себя ничего претенциозного. Двухэтажный деревянный дом с фасадом из бамбука и сильным запахом канализации. Мюррей протолкнулся мимо двух водителей веломобилей и, раздвинув бамбуковые занавески, вошел в квадратный зал с разделенными низкими деревянными перегородками столиками вдоль стен. Две синие лампочки под потолком выхватывали из темноты только белые предметы — зубы, крошечные треугольники трусов и белые носки — отличительный признак штатских американцев в Юго-Восточной Азии.

В зале оказалось много девушек, каждая раздета на свой лад. Из музыкального автомата неслась какая-то неразборчивая песня, ароматы канализации сменили запахи сигар и средств от насекомых. Основное действие происходило в центре зала, где, растянувшись на полу, лежал огромный американец в одних брюках и нательной сорочке и стенал под грудой хихикающих девиц, безуспешно пытающихся поставить его на ноги.

Маленькие ручки уже хватали Мюррея за руки и бедра, а тоненький голосок зазывал из темноты:

— Ты, парень номер один, хочешь, сделаю тебе массаж?

Было чуть больше восьми, Мюррей оглядывал столики в поисках Райдербейта и Финлейсона. В этот момент кто-то крикнул у него за спиной:

— Мюррей Уайлд, глазам не верю!

Он резко повернулся на сто восемьдесят градусов. Маленький человечек стоял, облокотившись на перегородку и запустив руки под трусики двух девушек, которые в остальном были обнажены. В голубом свете очки, направленные на Мюррея, были похожи на тусклые металлические дверные ручки.

— Какой сюрприз увидеть вас живым и невредимым, — сказал человечек, качнувшись вперед и опираясь на две маленькие попки по бокам. — Я слышал, вы вчера совершили вынужденную посадку на севере? Пхонгсали, верно? Наверное, пришлось нелегко.

— Как поживаете, Хамиш? — кивнул Мюррей. — Часто здесь бываете?

Вялые, влажные губы Наппера расползлись в улыбке:

— Два раза в неделю. А вы? Совмещаете работу и удовольствие?

Мюррей нахмурился, его немного беспокоило присутствие Наппера. Он снова огляделся по сторонам в поисках Райдербейта и Финлейсона и на этот раз за толпой девиц, которые наконец поставили американца в вертикальное положение, он увидел за столиком в дальнем углу Райдербейта и какую-то смутную фигуру, которую не смог опознать.

— Ищете кого-то? — спросил Наппер. — Приятеля или неприятеля?

— Никого. Увидимся, Хамиш.

— Будьте осторожны! — крикнул Наппер, все еще хватаясь за попки девиц и блаженно улыбаясь. — Приземляйтесь аккуратней, в следующий раз можете ушибиться.

Мюррей шел через зал, сознавая, что Наппер провожает его взглядом. Американец сидел, опустив коротко стриженную голову между колен, и орал:

— Я вешу двести пятьдесят фунтов!

Райдербейт растянулся на скамье у перегородки. На нем был кремового цвета пиджак и черная рубашка. Его компаньон — девушка из «Белой Розы» — сидела верхом у него на колене и была полностью раздета.

— Эй, привет, солдат! Бензозаправка с тобой?

— Нет. Он что, еще не пришел?

— Еще нет, — сказал Райдербейт, похлопывая по смуглому животику девицу. — Присаживайся и закажи себе девчонку.

Одна из них уже оккупировала бедро Мюррея и начала вяло запускать пальцы ему между ног. Мюррей стряхнул ее и сказал:

— Ты знаешь Хамиша Наппера из британского посольства?

Райдербейт кивнул:

— Старик, любитель покурить.

— Он здесь, и ему известно о вчерашней катастрофе.

— Ну и что?

— Он из политической секции, вот что. Разведка. Пятый отдел. Мне показалось, в «Эйр Америка» не стремятся афишировать свои неудачи?

Райдербейт пожал плечами:

— Еще бы, конечно, нет. Но в таком месте, как это, — он похлопал девицу по крестцу, когда она начала извиваться выше по его бедру, — ничто долго не остается в секрете.

— Этот лучше бы остался, — пробормотал Мюррей, наблюдая за девицей Райдербейта, извивающейся с рутинным энтузиазмом. Ее компаньонша поняла намек и проворно расстегнула ширинку Мюррея, но он тут же застегнул ее.

Райдербейт рассмеялся:

— Стесняешься, солдат?

— Я думал, это будет деловая встреча с Финлейсоном.

— Бизнес и удовольствие, — сказал Райдербейт, пощипывая сосочки девицы напротив. — Кстати, я интересно провел сегодняшний день. Прошвырнулся к этой твоей плотине. Жуткое местечко.

Мюррей взглянул на двух девиц:

— Они понимают, о чем мы говорим?

— Конечно, у каждой из них докторская степень по английской литературе. Правда, дорогая? — громко спросил он и сильно шлепнул свою девицу по попке, та взвизгнула от неожиданности. — Ты слишком чувствителен, Мюррей-мальчик. Расслабься.

Мюррей снова оглядел зал. Финлейсона все еще не было, хотя стрелки часов приближались к половине девятого.

— Ну и что ты думаешь о плотине? Можешь там приземлиться?

— За один миллиард баксов смогу! Хотя не скажу, что это будет мягкая посадка. Особенно в темноте, без радара. С длиной все в порядке, конечно, если это будет «Карибоу». Но с шириной хреново. Даже если это будет «Карибоу», с каждой стороны в запасе у меня будет только по паре футов. Нам будут нужны сильные сигнальные огни, Финлейсон сможет это организовать, и нам надо как-то решить вопрос с этим бродягой-надсмотрщиком Донованом. Он — любопытный негодяй, сказал, что я второй человек, который глазеет на плотину за последние три дня.

— Несколько тысяч долларов решат этот вопрос.

— Дело не в деньгах, а в том, что еще один человек будет в курсе дела. Лично я бы предпочел без лишнего шума избавиться от мистера Донована.

Мюррей разглядывал в темноте родезийца. Насколько потянет человеческая жизнь, если на второй чаше весов миллиард долларов? Даже никчемная жизнь Донована? Вторая девица прильнула к его уху:

— Хочешь виски, Джонни?

— Пива, — сказал Мюррей.

Два соотечественника волокли пьяного американца через зал к дверям, где, опираясь на своих полуголых помощниц, стоял Хамиш Наппер.

— Наш приятель Финлейсон запаздывает, — пробормотал Мюррей.

— Совсем на него не похоже, — сказал Райдербейт. — У него репутация последнего пунктуального человека в Лаосе.

Вернулась с пивом девица Мюррея, она была не в настроении и надула губки.

— Пятьсот кипов, — сказала она не присаживаясь.

Мюррей заплатил и тяжело посмотрел на Райдербейта:

— Если начинаются разговоры об убийстве, на меня можешь не рассчитывать, Сэмми.

— Ладно, ладно, солдат, никто не говорил об убийстве. Ничего особенного. Просто слабый намек. Потому что не стоит думать, что дележ миллиарда будет происходить в варежках и домашних тапочках, верно ведь? — он вдруг встал, приподняв свою лаотянку, как куклу. — Если Финлейсон заставляет себя ждать, я собираюсь поразвлечься, — он обошел столик, лаотяночка едва доставала ему до пояса, потом Райдербейт остановился и хитро посмотрел через перегородку: — А ты? Наверное, выпустил все пары с этой миленькой круглоглазой француженкой, счастливый кобелюка!

Они скрылись за занавеской в конце зала. Девушка Мюррея начала что-то мурлыкать о стоимости массажа и, когда он в третий раз отрицательно покачал головой, удалилась. Десять минут Мюррей пил пиво, Финлейсон так и не появился. Мюррей встал и пошел к выходу. Наппер исчез, Мюррей не заметил куда, на улицу или за занавеску в конце зала. Угадать, сколько времени Райдербейт будет предаваться наслаждению, было невозможно, в зале было душно, от дыма резало глаза. Мюррею захотелось глотнуть свежего воздуха и немного поразмыслить. Он сознавал, что было бы наивно полагать, что таланты Райдербейта можно купить обещанием денег. Видимо, опыт родезийца подсказывал ему, что чтобы провернуть операцию такого масштаба или хотя бы обезопасить себя, необходимо обязательно кого-нибудь убить.

Стряхнув с себя назойливых водителей веломобилей, Мюррей направился к реке, думая о Жаклин Конквест, Она оставила ему свой телефон в Сайгоне. А в последнюю неделю в Лаосе она лишь сказала, что сможет встретиться с ним в отеле. Это звучало расплывчато. Может, она сама старалась избавиться от сложностей и напоминаний о спонтанной, бесплодной плотской связи.

Мюррей дошел до кафе на углу улицы, на грязный тротуар выставили металлические столики. Внутри кроме официанта-лаотянца был только один посетитель. Хамиш Наппер. Он стоял спиной к витрине и разговаривал по телефону, который висел на стене у стойки, но когда Мюррей проходил мимо, он обернулся и заметил его, Хамиш что-то быстро сказал по телефону и, повесив трубку, махнул Мюррею рукой. Мюррей вошел в кафе.

— Еще раз здрасте! — воскликнул Наппер. — Так значит, ваш приятель не появился?

— Какой приятель?

— Я думал, вы там кого-то ждали, — просиял Наппер.

— Я вам сказал, что нет, — стараясь говорить небрежно, сказал Мюррей. Он улыбнулся и кивнул на телефон: — А вы чем занимаетесь? Сбежали из кошкиного дома рассказать сказку?

— Успокойтесь, старина, — Наппер стоял, поглаживая свою лысину. — Я не так уж плох. На самом деле я только что звонил первому секретарю предупредить, что немного опоздаю к нему на ужин. Вы не идете? Ах да, конечно, нет, он ведь не знал, что вы будете здесь, верно? Ну жаль, что не могу с вами выпить, — он направился к двери и вдруг повернулся. Он выглядел совершенно трезвым: — И вот что еще, мистер Уайлд. Этот парень, родезиец, с которым вы только что были. Тут вам следует быть поосторожнее. Насколько я слышал, он не так-то прост. — В каком смысле?

Наппер лениво повел плечами:

— Ну, на вашем месте я бы не стал с ним связываться. Мне не так много о нем известно, но из того, что я знаю... ну, вы понимаете...

— Я не понимаю, — сказал Мюррей.

Наппер взглянул на часы:

— Нет времени на разговоры, старина. Первый секретарь отхватит мне башку. Дело в том, что вы хоть и не представитель Британии, но как представитель Ирландии... видите ли, если вы во что-нибудь вляпаетесь, мы несем за вас дипломатическую ответственность, вот. Это я так, к слову. Счастливо. Берегите себя, — он прошел к двери шаркающей подпрыгивающей походкой, махнул на прощание рукой и сел в веломобиль, который повез его подальше от «Белой Розы».

Официант готовился зажечь керосиновую лампу, так как было уже почти девять и скоро должны были отключить электричество. Мюррей подошел к телефону и первым делом набрал номер, который был приписан внизу записки Финлейсона. Никто не отвечал. С третьего раза ему удалось дозвониться в бар «Des Amis». Женский голос сначала на лаотянском, а потом на французском прощебетал; «Нет, мосье Джордж не звонил, мосье Уайлду ничего не передавали».

Мюррей повесил трубку, и в эту секунду отключилось электричество. Он бросил несколько банкнот официанту и заспешил на улицу, последние несколько ярдов до «Белой Розы» Мюррей бежал бегом. Он нырнул в темноту зала, освещенного свечами, и, распихивая локтями «футболки» и обнаженные тела, пробрался к столику в углу. Райдербейт уже вернулся, он в одиночестве курил сигару и был раздражен:

— Где ты шляешься?

— Где Финлейсон?

— Это ты мне скажи. Этот ленивый ублюдок не явился! — он скосил на Мюррея желтушный глаз и улыбнулся:

— Но я не зря потратил свои две тысячи кипов. Этих девочек, наверное, обучали французы.

Мюррей сел за стол:

— Послушай меня, Сэмми. У меня такое чувство, что что-то не так.

— Да? Только потому, что тебя прокатил Бензозаправка?

— Я только что снова встретил на улице Наппера. Он куда-то звонил по телефону. Может, это ничего не значит, он сказал, что звонил первому секретарю предупредить, что опоздает на ужин. Но потом он предупредил меня насчет тебя.

— Меня? Наглый старикашка. И что он сказал? Какая-нибудь милая клевета?

— Он сказал, что я могу вляпаться. Не сказал куда. Что скажешь?

— Может, он считает, что я плохая компания для тебя. Не хочет, чтобы уважаемый писатель связывался с белым родезийцем с нелегальным паспортом, и все такое прочее.

— Еще хуже для него, если один из соотечественников замешан в самом крупном ограблении, которое к тому же задумано и осуществлено на территории Наппера. Он предупреждал меня, Сэмми.

— Он был под газом?

— Я так не думаю. Он также решил, что я здесь кого-то ждал, и этот кто-то не появился.

— Бензозаправка?

— Он не назвал ни одного имени, кроме твоего.

Райдербейт встал:

— Давай проверим старину Бензозаправку.

— Я уже проверил. Номер FARC не отвечает, и он не оставил никаких сообщений в отеле. У него есть еще какой-нибудь телефон?

— Насколько я знаю — нет. В записке он написал: ровно в восемь. Сейчас уже девять. Давай-ка немного прогуляемся.

* * *

Дом Финлейсона стоял на берегу Меконга в десяти минутах ходьбы от «Белой Розы». Низкий деревянный дом в лаотянском стиле поднимался над землей на каменных сваях, которые ограждали его от змей и скорпионов, широкая крыша в стиле шале и веранда с сетками от насекомых. Фонарей не было, в тусклом свете луны можно было различить силуэт «мерседеса» Финлейсона, припаркованного у ворот. Ни звука, только трескотня цикад у реки.

Они открыли ворота, прошли мимо машины и остановились у крыльца веранды.

— Джордж:! — крикнул Райдербейт. Ответа не последовало. Он поднялся по ступенькам и открыл дверь на веранду. — Джордж? — снова позвал он, на этот раз тише, потом подошел к двери, ведущей в дом и повернул ручку. Не заперто. Они с Мюрреем шагнули в широкую, темную комнату.

— Он всегда оставляет дом открытым? — спросил Мюррей.

— Сегодня оставил, — сказал Райдербейт, чиркнул зажигалкой и поднес ее к парафиновой лампе на столике у стены. Казалось, он неплохо ориентируется в доме Финлейсона.

Комната была обставлена дорого и комфортно: кофейные столики со стеклянным верхом, диваны, обтянутые шелком, ковры ручной работы. Райдербейт быстро прошел по тростниковой циновке и распахнул внутреннюю дверь. Она вела в коридор с дверями по обе стороны. Одна была приоткрыта. Мюррей краем глаза увидел ванну. Райдербейт заглянул внутрь и тут же вышел, держа лампу над головой. Он кивнул на вторую дверь, которая была закрыта:

— Попробуй эту.

Ручка из цельного стекла не поворачивалась. Мюррей навалился на дверь, и она со щелчком открылась. Комната была гораздо меньше предыдущей, и здесь было гораздо жарче. Несколько секунд они стояли в полной тишине.

— Бог ты мой, — пробормотал Мюррей и шагнул вперед.

Высокая зеленая картотека, тянущаяся почти до самого потолка, была опустошена ящик за ящиком, замки сломаны, металлические дверцы покорежены, пол на несколько дюймов завален бумагами, папками, подшивками документов и размотанными, как туалетная бумага, рулонами телексов. Настольная лампа валялась на полу, пишущая машинка перевернута, со стола все сброшено, ящики выдвинуты и также брошены на пол, телефон сорван со стены и валяется в груде справочников. Единственным предметом, который не пострадал, оказался телекс, стоящий в дальнем углу комнаты.

Мюррей прошел через завалы бумаги и взглянул на его клавиатуру. Телекс не работал, отключился, когда перестали подавать электричество, но последнее сообщение дошло полностью, машина выбила время: 17.50. При дрожащем свете лампы Райдербейта Мюррей прочитал:

ФИНЛЕЙСОН"«„ЛАОРАКС“»"ИНСТРУКЦИЯ"«„ПОДТВЕРЖДЕНИЕ“»"УТРО"«„ПОЛНОСТЬЮ“»"ОПИСЬ"«„КАСАТЕЛЬНО“»"ЛЕЙ3ИДОГ"""БАНГ FARC.

Нахмурившись, Мюррей просмотрел рулон сообщений, отосланных Финлейсоном. Последнее было отослано три часа назад — обычная сводка сравнительного курса кип — доллар на момент закрытия Банка Лаоса.

Райдербейт читал, заглядывая через плечо Мюррея, потом вдруг резко повернулся, двумя широкими шагами пересек коридор и подошел к двери напротив, рядом с ванной комнатой. Она была закрыта. Райдербейт распахнул ее ногой и вбежал внутрь. Раскачивающаяся лампа в его руке отбрасывала странные тени в большой тихой комнате. По сравнению с разгромом в первой комнате, здесь, напротив, царили покой и порядок. На спинке стула висели серый летний костюм и свежая белая рубашка. Внизу стояли большие черные туфли с заткнутыми в них цветными носками.

У дальней стены стояла кровать невероятных размеров с сеткой-тентом от москитов. Окна закрыты, кондиционеры отключились вместе с электричеством, и в комнате стоял удушливый влажный запах. Мюррей сразу почувствовал еще какой-то запах, но не мог его определить. Пахло чем-то прогорклым.

Райдербейт подошел к кровати, отбросил муслиновую драпировку и замер, глядя вниз. Финлейсон лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку в голубую полосочку. На нем была белая пижама. Пальцы вцепились в простыню, обмотанную вокруг головы и шеи Финлейсона; она вся пропиталась чем-то коричневым. Райдербейт наклонился и потянул банкира за плечо. Оно лишь чуть-чуть приподнялось над кроватью, словно было налито свинцом. Райдербейт потянул еще, на этот раз сильнее, и тело немного сдвинулось. Он нахмурился, шагнул назад и пощупал серую ступню, торчащую из кимоно. Она была холодная, но еще не окоченела.

Подойдя ближе, Мюррей заметил в центре шеи Финлейсона как раз под волосами небольшую темную дырочку. Сначала он подумал, что это пулевое отверстие, видимо, стреляли из пистолета двадцать второго калибра, приставив дуло к шее банкира, пока он спал. Это объясняла кровь под шеей. Но потом Мюррей обратил внимание на то, что волосы над шеей Финлейсона не были опалены. «Более мощный калибр? — подумал он, — Стреляли с нескольких футов, и от выстрела тело отбросило на кровать?»

Райдербейт снова схватил труп за плечо и потянул на себя, тело перевернулось с мерзким рвущимся звуком, от которого Мюррея всего передернуло. Райдербейт не двигался. С кровати на них смотрели чуть приоткрытые щелки глаз на розоватом лице, по фактуре напоминающем жиронепроницаемую бумагу. Кровь шла носом и горлом, усы пропитались ею, как мочалка, и все еще были липкими и блестящими. Из центра горла торчал острый наконечник около дюйма длиной, который разорвал простыню, когда Райдербейт переворачивал тело. Сейчас труп лежал на боку, рот приоткрыт, сквозь сгустки крови поблескивают зубы. Райдербейт удерживал тело лишь секунду, а потом отпустил его, и труп снова завалился на живот.

— Боже правый, — пробормотал он. — Шестидюймовый гвоздь через шею в матрац. Наверное, разорвал связки и дыхательное горло. Чудесная восточная работа, а?

Мюррей покачал головой:

— Библейская. Джаэль и Цицера — ваш Ветхий Завет, Сэмми. Ты должен бы знать об этом.

Райдербейт выпрямился и стоял, слегка наклонив голову.

— Я не совсем понимаю, — сдавленным шепотом сказал он.

— Да? «Тогда Джаэль, жена Хербера, взяла в руки молоток и колышек от шатра и вбила колышек ему а висок...» Или что-то в этом духе. Одно из ярчайших мест Великой Книги. Только кто бы ни был этот шутник, он вбил гвоздь в шею, так что, возможно, он не библейский мальчик. Как ты сказал — чудесная восточная работа. Или это так, или какой-нибудь европеец постарался сделать так, чтобы она была похожа на восточную.

Райдербейт, тяжело дыша, шагнул вперед.

— Один момент, Мюррей-мальчик, — он поднял повыше лампу, и в ее свете глаза родезийца засверкали желтым блеском. — Я не очень хорошо образован, я даже не очень хороший еврей и не могу цитировать главы и стихи, но, насколько я понимаю ты хочешь сказать, что это сделал я?

— Ты мог бы это сделать, Тебе знаком его распорядок дня, ты хорошо ориентируешься в доме. Ты также знал, что сегодня вечером у него назначена встреча со мной. Возможно, ты даже знал, по поводу чего мы должны были встретиться.

— Продолжай, — кивнул Райдербейт.

— Он жил один?

— Насколько мне известно.

— Прислуга?

— Мальчик-слуга. И секретарь. Миленькая маленькая вьетнамочка, которую он выставлял на выходные. Она вполне могла это сделать. У вьетнамских женщин мерзкая манера совершать убийства на почве страсти — используют бритвы, шляпные булавки, пока их возлюбленный спит.

— А потом ломом разносят его кабинет на куски?

Райдербейт пожал плечами:

— Прикрытие. Сделано, чтобы полиция подумала, что это обычное ограбление.

— Грубая работа, даже для вьетнамской девушки.

Мюррей повернулся и подошел к стулу, на котором висел костюм. С помощью носового платка он вытащил из внутреннего кармана пиджака Финлейсона бумажник из змеиной кожи, отделанный золотом. Его отделения разбухли от кредитных карточек и наличных. Мюррей пролистал новенькие купюры по пятьсот кипов и плотную пачку американских двадцати— и пятидесятидолларовых банкнот, а потом швырнул бумажник к ногам Райдербейта.

— И посмотри еще раз на кровать, Сэмми. На нем все еще часы и браслет — они потянут еще на пять сотен долларов. Странный способ инсценировки ограбления. Ревнивая госпожа могла вогнать гвоздь ему в шею и, если она достаточно хитра, прикрыть свой отход, оборвав телефон, чтобы до завтрашнего утра все думали, что он сломан. Но это было бы разумно, если бы она задумала ранний побег, либо воспользовалась паромом, чтобы успеть на первый поезд в Бангкок или на первый утренний самолет. Неразумно только то, что после убийства и разгрома кабинета в ломе ничего не тронуто, даже его бумажник и часы. Это не она, Сэмми. И по тем же причинам не ты.

— О, да? — Райдербейт наклонился и поднял бумажник.

Мюррей кивнул на него:

— Ты, по крайней мере, взял бы наличные. Золото можно проследить, так что, возможно, ты не стал бы его трогать, но эти славные Эндрю Джексон и генерал Грант! Ты бы не смог от них отказаться, верно?

— Негодяй. Сначала ты обвиняешь меня в том, что я прибил его к кроватке, а теперь выставляешь меня мародером! По-твоему, у меня нет никакой морали! — он улыбнулся и начал перекладывать доллары из бумажника к себе в карманы. — Ну, раз уж меня обвинили, я могу их присвоить. Если не я, это сделают другие, — он отсчитал половину от долларов Финлейсона и швырнул бумажник обратно Мюррею.

— Мне они не нужны, Сэмми.

— Бери, благочестивый негодяй! По крайней мере, так будет похоже на ограбление. Ты всегда можешь избавиться от него, выйдя на улицу.

Мюррей неохотно опустил бумажник в карман пиджака:

— Нам лучше стереть свои отпечатки пальцев.

— Что? Из-за ничтожной королевской лао-полиции? Ты думаешь, они станут заниматься отпечатками?

— В этом случае — да. Они вызовут французских мальчиков, которые остались здесь в качестве советников. А потом и американцы подключатся, потому что FARC находится в сфере их влияния, — Мюррей еще раз взглянул на кровать и поморщился. — Давай, уходим отсюда!

Пытаясь вспомнить, до чего он дотрагивался, Мюррей вытер ручку двери, ведущей в кабинет, а Райдербейт тщательно обтер лампу и поставил ее на стол в главной комнате. Потом он прикрутил фитиль, и они оказались в темноте. Мюррей, обернув ручку носовым платком, открыл дверь на веранду.

Некоторое время они стояли и прислушивались. Луна скрылась. Ни звука, казалось, даже цикады умолкли. Мюррей на цыпочках пересек веранду и нащупал задвижку на двери, он весь покрылся липким потом. Райдербейт, привычный к ночным полетам, безошибочно проложил путь по ступенькам, вокруг «мерседеса», к воротам. На дороге, ведущей в город, не было ни души. Он схватил Мюррея за руку:

— Нам надо что-то придумать, солдат, и побыстрее! Ты вернешься той же дорогой, что мы пришли, я срежу угол. Встретимся в отеле в твоем номере. Все будет в порядке, никто не видел, кто сюда входил и кто выходил. Нужно уходить по одному. Какой у тебя номер?

— Второй. Первый этаж.

— Это я знаю, — Райдербейт улыбаясь сверкнул в темноте зубами. — До встречи! — сказал он тихо и, как кошка, исчез среди деревьев.

* * *

Мюррей трусил обратно во Вьентьян и при этом совсем не чувствовал себя счастливым. Глаза еще не привыкли к темноте, колени подгибались, в животе бурлило. Отдаленный звук мотора заставил его отскочить в сторону. Он мигал, стараясь разглядеть дорогу. Справа быстро и бесшумно протекала река. С противоположной стороны шелестели деревья, там скрылся Райдербейт и теперь мягкой, уверенной походкой пробирался в отель на рандеву с Мюрреем.

Но почему в отеле? — вдруг осенило Мюррея. Разве у Райдербейта нет своей квартиры? Или, может, он задумал встречу иного рода? Мюррей побежал. Он думал о том, не ошибался ли вообще насчет Райдербейта. Потом он вспомнил о разбухшем бумажнике Финлейсона у себя в кармане, и его охватила паника. Все очень умно продумано. Возможно, никто так и не узнает, почему респектабельный ирландский журналист ворвался в дом англичанина в Лаосе, прибил его к кровати, обокрал на несколько сот долларов, потом взбесился, разгромил кабинет англичанина и закончил в водах Меконга. Может быть, они спишут это на алкоголь, наркотики, климат и шок после вчерашней аварии?

Мюррей достал бумажник и, не задумываясь ни на секунду о его содержимом, размахнулся и бросил подальше в реку. Не дождавшись всплеска, он вломился в деревья, несколько секунд пробирался сквозь них вслепую, а потом вышел обратно с бамбуковым обрубком в руке. Некоторое время он стоял, пригнувшись И раздвинув локти, на краю тропинки, бамбук блестел у него в руках, как длинный нож. Но кроме шороха джунглей и шелеста реки ничего не было слышно.

Он снова побежал. Виляя, голова пригнута, обрубок бамбука внизу, в любую минуту готов вонзиться в пах Райдербейту. Меньше часа назад Хамиш Наппер предупреждал его насчет родезийца. И все же — что было известно Напперу? Мог ли он, зная, что Финлейсон в опасности или даже мертв, сидеть сложа руки?

Дорога свернула. Между деревьев замигали огоньки. Парафиновые лампы в открытых дверях и бормотание транзисторных приемников. Мюррей по-спринтерски преодолел вонючий переулок и неожиданно оказался на главной улице в нескольких ярдах от отеля «Des Amis».

Он выбросил бамбуковый обрубок и замедлил шаг, чувствуя себя немного глупо. Перейдя улицу, Мюррей вошел в темный бар под красной вывеской. Оглядевшись вокруг, он не заметил ни одного знакомого лица. Мюррей подошел к девушке за кассой, попросил счет за четыре ночи и сказал, что утром ему понадобится такси до аэропорта, чтобы успеть на рейс в Бангкок в 8.30. Оплатив счет в долларах, он пожалел, что не взял хотя бы часть карманных денег Финлейсона. Девушка подала Мюррею зажженную свечу. У себя в номере он открыл непочатую бутылку шотландского виски, налил, не разбавляя, полстакана и выпил залпом. Потом он начал упаковывать вещи. Бритвенные Принадлежности, грязная рубашка, носки и белье, блокнот и полдюжины нераспечатанных катушек фотопленки. Мюррей аккуратно укладывал все в чемодан, когда кто-то постучал в дверь. Вошел улыбающийся Райдербейт.

— У тебя есть что-нибудь выпить, солдат? — потирая руки, спросил он. — Я бы опрокинул парочку стаканчиков!

* * *

— Итак, это не я и не его девчонка. Кто тогда остается?

В номере было жарко и душно, Раздевшись до пояса, они сидели на кроватях друг напротив друга и пили из одного стакана теплый неразбавленный виски.

— Остается несколько миллионов, населяющих Юго-Восточную Азию, — сказал Мюррей, чувствуя, как пот пощипывая стекает по волосатой груди. — У него были враги? Ревнивые мужья? Какие-нибудь политики? ЦРУ? Или еще кто-нибудь?

Райдербейт развел руками:

— Никого. Он был просто старый законопослушный плут. Конечно, у него были дела на стороне — у кого их нет, — но это денежная помощь, и никто ничего не терял, кроме американских налогоплательщиков, Не знаю никого, кто бы недолюбливал Бензозаправку. Это неразумно.

— Если только это не маньяк, тогда это разумно.

— Ага, но почему гвоздь? Это и впрямь похоже на психа.

— Или на профессионала. Профессиональные убийцы предпочитают пользоваться своими собственными инструментами. В тридцатых-сороковых годах у них в фаворе были ледорубы. Троцкого убрали именно этой штукой. А молоток и гвоздь не сильно от него отличаются. Быстро и аккуратно, тем более, если тебе известно, что жертва спит.

— Значит, ты думаешь, что кого-то наняли?

— А на что еще это похоже? Это сделал кто-то, кто хорошо знал привычки Финлейсона, знал, что он любит вечерком вздремнуть, и знал, что искать. Что-то в кабинете. Какая-нибудь корреспонденция, документ, записная книжка, но безусловно не деньги. И, видимо, кто-то не из Лаоса, отсюда оборванный телефон, чтобы выгадать время для отхода. Если убийца не сел в поезд на Бангкок, вполне возможно, что он все еще здесь. Из чего следует, что мы должны сообщить в полицию. Сейчас.

Райдербейт криво усмехнулся:

— И помочь им в расследовании? Извини, солдат. Когда дело доходит до полиции, Сэмюэль Райдербейт всегда переходит на другую сторону.

Мюррей пожал плечами:

— Если это действительно был профессионал, возможно, что они и так его не найдут. Он может даже на несколько дней лечь на дно во Вьентьяне. Просто мне кажется, мы должны что-то сделать для старины Финлейсона, а не просто умыть руки. В конце концов, мы частично в ответе за то, что произошло.

Райдербейт вскинул голову:

— В ответе? За что?

— За его смерть, — спокойно сказал Мюррей и потянулся к стакану в руке Райдербейта. — Его убили из-за нас, Сэмми, из-за операции.

Райдербейт вытащил портсигар, достал одну «Ромео и Джульетту», откусил кончик и аккуратно сплюнул между ног:

— Так ты думаешь, что его убрали, потому что он слишком много знал и собрался побежать к учительнице жаловаться?

— Возможно. Но тогда круг сужается. В этом случае мотив появляется у нас с тобой, у Джонса и у Пола. Другие кандидаты мне не известны, а тебе?

Райдербейт медленно вращал сигару над пламенем свечи:

— Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, солдат. Если кто-нибудь еще заинтересовался нашей маленькой операцией, зачем убивать Бензозаправку? Он был жизненно важным звеном в цепи и должен был нащупать следующий выплеск. А теперь от него нет никакой пользы.

— Именно. Я думаю, поэтому его и убили, — Мюррей сделал большой глоток из стакана. — Нет, Сэмми, я думаю о другом варианте. И если я прав, у нас обоих появились большие проблемы. Давай посмотрим на все это с другой стороны. Если ты тот, кто заинтересован в том, чтобы предотвратить операцию, и что-то прослышал с лаосской стороны, как бы ты поступил? Сообщил бы куда следует, что банда европейцев планирует во Вьетнаме самое крупное ограбление? Что тебе еще известно? Что часть операции разворачивается в Лаосе, что означает проблемы в области безопасности, и что, как бы это помягче сказать, один из заговорщиков не кто иной, как работающий в FA-RC благородный старина Финлейсон, а это может привести к кое-каким проблемам. Ты не можешь его арестовать, потому что он ничего не сделал. Ты можешь потянуть за ниточки, чтобы его отправили в отставку. Но тогда и Финлейсон может потянуть за свои ниточки, здесь, в Лаосе у него хватает важных друзей, это одна из главных причин, по которой его выбрал Пол. Так что если ты дашь делу ход, это может повлечь за собой международный кризис.

Есть другой выход, сидеть и молиться, чтобы этого не случилось, по крайней мере, не здесь, в Лаосе, у тебя под носом. С другой стороны, ты можешь информировать Сайгон и Государственное казначейство США и предоставить им действовать. В этом случае, — добавил Мюррей, отпив еще одну солидную порцию виски, — нам крышка.

— Это еще не известно, — огрызнулся Райдербейт.

— Может, и нет. Потому что опять же, если только они не пытали Финлейсона перед тем, как убить, им не известно, что он знал. А это очень важно. Возможно, им ничего не известно о вьетнамской стороне дела, а только то, что Финлейсон собирался провернуть что-то крупное. Итак, они отбросили дипломатическую вежливость и одним махом разрубили узел. Они, как выражаются в ЦРУ, «убрали Финлейсона с максимальной осторожностью». Небольшая грязная работа.

— ЦРУ? Конквест и его ребята?

— Это зависит от того, насколько серьезно ты их воспринимаешь.

— Серьезно. Но как мог об этом узнать Конквест? Разве что через свою маленькую симпатичную женушку, которая случайно услышала, как некто бормочет во сне о миллиарде долларов?! — Райдербейт сдвинулся на край кровати и улыбался сквозь дым сигары. — А, солдат?

Мюррей старался не напрягаться и следил за длинными руками Райдербейта.

— Ей абсолютно ничего не известно, — наконец сказал он. — И даже если известно, Конквест последний человек, которому она расскажет.

— О, неужели?

— Для начала — она его не любит. А что касается разговоров во сне, — я не спал.

Райдербейт стряхнул пепел сигары на пол и раздавил его замшевым ботинком.

— Было бы хорошо, если бы это так было, Мюррей-мальчик. Ради тебя и ради миссис Конквест. Вернемся к Бензозаправке. Итак, его убрали шпики, забив в беднягу гвоздь. И что это нам дает?

— Надо сворачиваться. Концерт окончен, Сэмми. Давай посчитаем потери и очистим сцену, пока они не прислали к нам в спальню маленьких человечков с молоточками и гвоздями.

— Эй, погоди-ка. Ты думаешь только о себе, солдат. Но ты не один, понимаешь? Есть еще я и Джонс...

— Я вас не держу. Я просто отбываю.

— Отбываю! — взревел Райдербейт и грохнул стаканом по столу, так что свеча упала и погасла. — Мы не знаем, известно ли им вообще что-нибудь. Мы ничего не можем доказать, — он снова зажег зажигалкой свечу и криво улыбнулся: — Хочешь скажу, в чем твой недостаток? Ты слишком много думаешь. Вспомни: нас ждет больше тысячи миллионов баксов! И ты запаниковал из-за каких-то вшивых подозрений, что нас заложил Финлейсон. А мог ли он нас заложить? Что он мог им рассказать? Что какой-то башковитый писака мечтает украсть у дядюшки Сэма миллиард баксов? Не смеши меня! Ты думаешь, они его всерьез восприняли?

— Финлейсон мертв — значит, всерьез. И потом, если они даже ничего о нас не знают, мы все равно не можем действовать без Финлейсона. Без него мы не сможем узнать время следующего выплеска.

— Еще как сможем! А этот твой француз из Камбоджи? Он ведь работает изнутри, так же как и Финлейсон?

Мюррей колебался. Дело было в том, что он не знал, на кого именно и как работает Пол.

— Хорошо, — сказал он, — предположим, тебе удалось все узнать и украсть самолет. Как ты собираешься поступить с деньгами? Перевезешь их сюда в Лаос, загрузишь на обычный «роллер-коастер», и что дальше? До конца жизни будешь сидеть на вершине горы с пятью тоннами долларов и наблюдать, как они покрываются плесенью в сезон дождей?

Райдербейт почесал длинную шею:

— Что-нибудь придумаем. Перелетим в Бирму или в Катманду. Используем один из опиумных путей в Индию. Как ты сам говорил, с такими деньгами можно купить целое правительство.

— Ну что ж, действуй, Сэмми. Могу дать тебе мои снимки плотины, свести с Полом и с сержантом Вейсом из военизированной полиции. Что же касается миссис Конквест, ну, если тебе все еще нужна «Красная тревога», можешь поговорить с ней сам.

— А ты?

— Я? Я слишком много думаю, — Мюррей улыбнулся и налил еще виски. — Извини, я закрываю лавочку, завтра утренним рейсом вылетаю в Бангкок.

— Заказал билет?

— Нет.

— Рейсы на Бангкок всегда переполнены. Может не быть мест.

— Не будь таким оптимистом. Работая журналистом, я понял по крайней мере одну истину — в газетах и в самолетах всегда есть свободное место. Только не волнуйся, одна статья с первой полосы навсегда останется между нами и могилой Бензозаправки. Твое здоровье!

* * *

Утро было сырым и тяжелым, с полей к взлетной полосе приближалась стена дождя. Мюррей прошел иммиграционный контроль и позволил себе выпить перед отлетом пива. Сонными глазами он оглядывал своих попутчиков-пассажиров. В основном лаотянские и таиландские бизнесмены, пара семей, несколько французских торговцев. Ничего необычного, ничего, что давало бы повод заподозрить среди них наемного убийцу. Но Мюррей помнил, что в Королевстве Лаос ничего не происходит так, как ты ожидаешь.

Из громкоговорителя донеслось какое-то бормотание, пассажиры начали перемещаться к выходу. Стюардесса, несмотря на утреннюю щетину Мюррея, одарила его сверкающей улыбкой и выдала посадочный талон. На полпути к самолету Королевской тайской авиакомпании крохотная лаотянская леди, шедшая впереди Мюррея, вдруг покачнулась и плюхнулась на бетон. Он подошел, чтобы помочь, приподнял ее за хрупкую руку и замер, поразившись ее весу. Под шелковой блузкой и юбкой до колен на ней, наверное, был костюм из золота. Она начала зло визжать на лаотянском, и к ней на помощь подскочила какая-то старушенция.

Мюррей пошел дальше и мысленно пожелал старушке лаотянской удачи. К концу путешествия она станет богатой пожилой леди, а чем он мог похвастать после своего четырехдневного визита в Лаос? Похмелье, несколько порезов и синяков.

Через несколько секунд по бетону застучал дождь, и Мюррей побежал.

Глава 6 Толстяк

— Я к месье Полу.

Глаза за стойкой скользнули в сторону, и из-за стеклянной перегородки появился симпатичный мужчина в темном деловом костюме. Поклонившись, он поднес пальцы к бровям в традиционном тайском приветствии:

— Да, сэр?

— Чарльз Пол. Кинг Рама номер-люкс. Он меня ждет.

— Ваше имя, сэр?

— Уайлд.

— Да, сэр. Подождите, пожалуйста, одну минуту, мистер Уайлд, — он снова поклонился и скользнул за перегородку. Мюррей поговорил с первым мужчиной за стойкой, оставил ему свой чемодан и встал в большом прохладном холле в ожидании администратора. Холл был заполнен в основном туристами-американцами — сутулыми серыми созданиями в дорогой повседневной одежде с видом утомленных роскошью людей. Прошло несколько минут. Мюррей купил номер «Бангкок Уорлд» и просмотрел зарубежные новости. На первой полосе в черной рамочке под шапкой «Загадочное убийство британского банкира» сообщалось о смерти Финлейсона. Лаотянская полиция приступила к поискам убийц, которые, по ее мнению, были грабителями. Однако в статье не было никаких деталей о том, как он был убит. Сообщалось лишь, что «вчера в своем доме на берегу реки был убит Дж. Финлейсон».

К Мюррею беззвучно подошел таец-администратор.

— Мистер Уайлд, сюда, пожалуйста.

Мюррей прошел за ним четверть акра ворсистого ковра, поднялся по низким ступеням широкой лестницы, прошел по длинному прохладному коридору мимо кафе, коктейль-холла, полок с сувенирами, журналами и ювелирными изделиями и остановился у лакированной двери.

— Пожалуйста, сэр, входите!

Мюррей шагнул во влажную, ароматную жару. Из-за стола поднялась девушка и подвела его к зеркальному стеклу, напоминающему смотровое окошко. Внутри при полной иллюминации рядком сидели девушки в белых коротких медицинских халатиках, все одинаково красивы и непроницаемы. Чтобы сэкономить время, Мюррей указал на ближайшую. Она вышла, улыбаясь взяла его за руку и повела ко второй двери по коридору. Было слышно, как кто-то шлепает руками по мокрому телу. Внутри освещение было приглушенным, как в ночном баре. Девушка уже помогла Мюррею снять пиджак, когда его кто-то окликнул:

— Ah mon cher Murray! Comment ca va?

— Ca va,[21] — сказал Мюррей, расстегивая рубашку. — А вы?

— Ах, эта столица! Слишком много американцев и слишком много машин. Я к этому не привык.

Мюррей посмотрел на соседнюю лавку и увидел раскачивающуюся на животе гору плоти, она была розовая и блестящая, как только что очищенная гигантская креветка, ягодицы разделялись на две огромные складки жира, плечи тоже напоминали ягодицы, и все тело было увенчано яйцеобразной головой с мокрыми спиралями волос, один локон ниспадал на бровь. С маленькой козлиной бородки капал пот. Это был Пол.

— Ай! — закричал он, когда девушка начала быстро барабанить по его ляжкам.

Мюррей перешагнул через брюки и лег на соседнюю скамью. Девушка расстегнула халатик и приступила к работе. Под халатиком, как и у ее коллеги, у нее ничего не было, кроме трусиков цвета морской волны. Маленькие сильные пальцы начали массаж с плеч. Мюррей расслабился.

— Вошли сюда без проблем? — спросил Пол. — Внизу не возникло никаких сложностей?

— Продержали несколько минут у стойки, — ответил Мюррей, он продолжал говорить на французском, который был не очень распространен в Таиланде.

— Bien. Но проблем никаких не возникло?

— Нет. А в чем дело?

Француз лежал с закрытыми глазами, его вишневые губы расползлись в улыбке, пока массажистка месила горы жира у него на спине.

— Просто маленькие меры предосторожности, вот и все. Сегодня утром кто-то хотел меня убить.

Мюррей весь напрягся:

— Вы шутите?

— Шучу! — Пол издал визгливый смешок. — Мой дорогой Мюррей, у меня есть чувство юмора, но я надеюсь, это не юмор висельника. Жизнь все еще мне нравится.

У Мюррея комок подкатил к горлу:

— Что случилось?

— Они прислали мне на завтрак бомбу. Пластиковую. В бутылке бренди. Представляете, какая наглость?

— Вы знаете, кто это сделал?

— En bien, — Пол пожал плечами, — не наверняка. Но у меня есть кое-какие соображения. Для начала — они профессионалы. Бомба была в картонной упаковке и должна была взорваться, как только я ее открою. Просто, но хитроумно. На самом деле, если бы это было сделано не так хитроумно, я был бы сейчас мертв. Видите ли, они переборщили с деталями. Это всегда ведет к ошибке, особенно если детали слишком хороши. Бренди был замечательно завернут, и к нему приложили записочку «от администрации». А так как я снимаю самый лучший номер на самой крыше, восемьдесят пять долларов в день, то я был лишь приятно удивлен, пока не заметил этикетку. «Hine VSOP» — из всех ординарных именно этому бренди я отдаю предпочтение, — Пол лукаво улыбнулся. — И именно в Бангкоке! Тут я уже был не просто приятно удивлен, мне стало любопытно. Понимаете, я в этих делах собаку съел. Я взял нож и вскрыл дно упаковки. Детонатор и провода — отличная работа. Они знают свое дело.

— Те же люди, что убили Финлейсона?

— А! Мы можем только гадать. А гадание в этих делах, мой дорогой Мюррей, опасное занятие. Что там пишут в газетах — что его убили бандиты, не так ли?

— Это то, во что они хотят верить, — Мюррей посмотрел на розовое, блестящее лицо человека, лежащего на соседней скамье, и подумал, не слишком ли непринужденно для такого случая говорит Пол? — Тот, кто его убил, что-то искал, и это были не деньги.

— Ah oui? — француз приподнял себя на одном локте, мигая от стекающего на глаза пота. — Откуда вам это известно?

— Я был там, я его нашел. Бумажник, набитый деньгами, нетронутый лежал в кармане.

Пол хрюкнул и перевалился на спину. Он не сказал ни слова, и некоторое время были слышны только шлепки ладоней по его трясущейся груди.

— Как они узнали, где вы остановились? — помолчав, спросил Мюррей.

— О, я не делал из этого секрета. Хотя, как показали события, возможно следовало попытаться.

— А кто оплачивает ваш люкс?

— Мой дорогой Мюррей, это не очень деликатно с вашей стороны.

— С вашей стороны тоже не очень тонко. Если кто-то пытается вас убить, вы облегчаете им задачу.

— А что прикажете делать? Просить убежища во французском посольстве?

— Переехать в другой отель.

— И сменить комфорт на еще меньшую безопасность? Здесь все организовано не хуже, чем в любом другом месте, разве что привлечь полицию, но я не собираюсь этого делать. Администрация соблюдает меры предосторожности. Кроме того, мне здесь нравится, — он блаженно улыбнулся, когда руки девушки начали массировать его пах, где под животом Будды, подобно второй пуповине, болтались гениталии.

— И вы не боитесь?

— Боюсь! Ах, мой дорогой, ниточка моей жизни уходит так далеко, что, потянув за нее, я не чувствую конца.

— Вам грозит серьезная опасность.

— Возможно.

— Они попробуют еще раз.

— Посмотрим, — расслабленно сказал Пол. — Сегодня в конце дня я покидаю Бангкок, но сначала нам надо кое-что обсудить. Вы добились какого-нибудь прогресса в Лаосе?

— Нашел двух пилотов, — сказал Мюррей. — Или, вернее, они нашли меня. Через агентство Финлейсона, насколько я могу судить.

Пол кивнул с закрытыми глазами:

— Американцы?

— Один — негр, он штурман, хорош, насколько это возможно. Второй — родезиец, сумасшедший еврей, которого выставили из его страны, из Южной Африки, Южной Америки и почти из всех известных вам горячих точек, Юго-Восточная Азия — последнее место вне коммунистического блока, где его еще терпят.

— Ага. Он что, левый?

— Я бы сказал, чуть левее Чингисхана, — Мюррей увидел, как затрясся от беззвучного смеха Пол. — В Конго он воевал с зомби.

Пол продолжал смеяться еще несколько секунд, а потом вытер пот с глаз и с бороды.

— Левее Чингисхана, — повторил он. — Это хорошо, Мюррей, очень хорошо! — он еще немного посмеялся про себя и добавил: — А какой он пилот?

— Лучший, если не пьян. Проблема в том, что его буквально вчера вышвырнули из «Эйр Америка».

— Это не проблема. Так и так мы не можем использовать его для второго полета. Это должен быть обычный во всех отношениях сброс риса. Еще два пилота и команда толкачей. Все по расписанию. В противном случае они сразу почуют неладное.

Мюррей приподнялся на локте и уставился на Пола:

— ЕЩЕ ДВА ПИЛОТА? Где, черт возьми, мы их найдем?

— Я их найду. Не волнуйтесь, мой дорогой Мюррей, «Эйр Америка» не нанимает чистоплюев, как вы сами смогли убедиться. Пилоты — они и есть пилоты.

— А толкачи?

Пол пожал громадными плечами:

— Таиландские десантники? Наемники, и больше ничего. За небольшое вознаграждение — несколько долларов — их можно уговорить вернуться домой. Пока они доберутся до места, мы будем уже далеко — дома и в теплых тапочках. Но я хочу послушать про этого родезийца и его штурмана. На них можно положиться?

— Они — наемники, как и толкачи. За деньги все сделают, как надо.

— Bien! Вы сказали, что они хорошие пилоты, откуда вам это известно?

— Когда я был на борту, они провели самолет в грозу через горы Северного Вьетнама на одном двигателе, без радара и радиокомпаса и посадили его на рисовое поле.

— Северный Вьетнам? — Пол приподнял голову на несколько дюймов от скамьи. — Вы сказали, горы Северного Вьетнама?

— Да. Мы нарушили границу. Но не по вине пилотов. Самолет был перегружен, и они пропустили зону второго сброса.

Девушка Пола заканчивала массаж, вытягивая по очереди каждый палец. Мюррей сморщился от неприятного похрустывания.

— Кто-нибудь об этом знает?

— Только я и пилоты. И девушка.

— Девушка? — голос француза стал жестче, а массажистка занялась его ступнями. — Что за девушка?

Мюррей пожал плечами, чувствуя, что массаж на этой стадии разговора в некотором смысле его выручает.

— Француженка, жена одного из офицеров ЦРУ, который сейчас работает в Лаосе, а вообще в Сайгоне.

Пол молниеносно подскочил на скамье и уставился бусинками глаз на Мюррея — бородатый Будда, которого не испугала бомба в упаковке бренди, но чрезвычайно обеспокоила жена цээрушника.

— Мой дорогой Мюррей, — понизив голос, сказал Пол. — Это не шутка?

— Нет. Я, как и вы, не страдаю юмором висельника, — девушка Пола встала и отошла приготовить ему ванну. — Она фотолюбитель, и так случилось, что полетела вместе с нами.

— Так случилось? — голос Пола был полон галльской иронии. — Так случилось, что она оказалась на борту самолета как раз тогда, когда вы входили в контакт с пилотами?

Мюррей бессильно вздохнул. Казалось, он уже проходил через это.

— Не совсем так. Во-первых, она не любит своего мужа.

— О? — Пол приподнял бровь под влажным локоном. — Вы ее хорошо знаете?

— Я провел с ней ночь в Луангпхабанге. Я ее знаю. — Мюррей использовал глагол savoir,[22] и Пол хохотнул, перемещая свой вес на дощатый настил, и переваливаясь пошел к ванне.

— И еще, — сказал ему в спину Мюррей. — Как оказалось, она секретарь и доверенное лицо генерала Вирджила Грина — парня, который отвечает за безопасность в Сайгоне.

— А ее муж?

— Не думаю, что она ему что-то рассказывает. Она даже не сказала ему, что собирается на сброс.

Пол с громким плеском опустился в ванну.

— И вы думаете, она может пойти на сотрудничество?

— Думаю, да.

Мюррей попытался восстановить в памяти последние минуты, проведенные наедине с Жаклин, то, как он шел за ней по главной улице Луангпхабанга; слабую перепалку двух любовников, пустяковую расплату за роман на одну ночь.

К Полу вернулось веселое расположение духа, он, улыбаясь, опустился в пузырящуюся воду:

— Вы, кажется, неплохо провели время а Лаосе! А как насчет второго дела?

— Все в порядке. Я нашел то, что надо. Лучше места не найти во всей Юго-Восточной Азии.

Мюррей начал описывать плотину, резервуар, тяжелую технику, он говорил с энтузиазмом, который вдруг испарился, как исчезают воспоминания о пылкой страсти. Все было так идеально и безупречно... если бы не Финлейсон.

— У вас не возникнет проблем, — с грустью сказал он. — Там нет даже надлежащей охраны, только два человека — лаотянец и обиженный жизнью американец. Лаотянец уходит на ночь, а американца, без сомнений, можно за определенную сумму попросить прогуляться по джунглям. Все отлично продумано, — добавил Мюррей, — только не сработает. Они убили Финлейсона и теперь принялись за вас. Либо они убьют нас, либо поймают. Я неисправимый трус, Чарльз. И я хочу жить.

Пол вылез из ванны, весь в пене, словно засахаренный.

— Ah mon cher, il у a toujours des problemes, bien sur![23] — он подкатился к скамье Мюррея, хитрые глазки блестели, и в этих свинячьих глазках за толстым слоем жира мелькнул настоящий Пол — жестокий и опасный. Он стоял над Мюрреем, балансируя на маленьких, удивительно аккуратных ступнях. — Вы не должны впадать в отчаяние из-за небольших непредвиденных осложнений, mon cher![24] Человек, убивший Финлейсона, и человек, приславший мне утренний презент совсем не обязательно одно и то же лицо, — девушка обернула его полотенцем и подала сандалии. — Мои друзья сегодня утром продемонстрировали определенную утонченность. Их не назовешь простыми бандитами нападающими, пока я сплю, и вколачивающими, шестидюймовый гвоздь мне в голову!

Мюррей кивнул, закрыл глаза и чувствуя, как прохладные, гибкие пальцы переместились по его груди к животу, попытался прогнать страх и тревожные мысли, думая о маленькой смуглой грудке под белым халатиком. Приоткрыв глаза, он заметил, что Пол ушел, а девушка улыбается, обнажив жемчужные зубы. Он лежал на скамье и жалел о том, что ему так прискучили восточные девушки со своими рабскими чарами и щебечущим, покорным вниманием.

И в то же время Мюррей ощущал какой-то дискомфорт, его не покидало чувство, что что-то не так, Какое-то случайно брошенное слово, какая-то реплика не давала ему покоя, как маленький камешек, залетевший в ботинок. Он вспомнил, что сегодня утром по телефону Пол пригласил его к себе в номер на ланч. Несомненно, это будет отличный ланч, и потом ему все равно нечем заняться.

Девушка набрала для него ванну, и Мюррей уже опускался в воду, когда его вдруг осенило резко и неожиданно, как физическая боль. От шока он выскочил из воды, как лосось, попавшийся на крючок.

Сегодня утром по телефону он ничего не сказал Полу о том, как умер Финлейсон, а в газетах, что во французских, что в английских, не упоминалось о том, какое оружие использовал убийца. И тем не менее, Пол говорил о десятисантиметровом гвозде и о «бандитах, нападающих, пока я сплю».

Мюррей едва сдержал порыв быстро одеться и убежать. Он дал девушке щедрые чаевые, потом, прикинув, что Пол уже наверху, пошел к лифту.

* * *

С улицы даже сквозь полузакрытые жалюзи пробивался яркий свет и желтыми полосами ложился на ковер и обстановку в номере. Он падал на стоящего напротив балкона Пола и расцвечивал его синий шелковый костюм в зеленые и ультрафиолетовые цвета, делая толстяка похожим на обитателя джунглей. Будда или хитрый, жирный кот? Мюррей удивился тому, что теперь все его ассоциации с Полом были связаны с животными. Толстяк стоял, балансируя на мягких кошачьих лапках, и улыбался:

— Я заказал шампанское.

— В упаковке? — улыбнулся в ответ Мюррей.

Пол покачал головой:

— Не думаю, что они попробуют повторить один и тот же трюк дважды, а вы?

— И я. Я даже не думаю, что они вообще пытались это сделать.

— Да? — улыбка Пола стала жестче, но никто из них не сдвинулся с места.

— Давай посмотрим на нее, Чарльз, — сказал Мюррей. — Вы не обращались в полицию, стало быть, она все еще здесь. Где она?

В этот момент постучали в дверь. Пол двигался удивительно проворно.

— Кто там? — спросил он на английском, и в руке у него вдруг оказался пистолет, маленькое, курносое оружие, которое он держал за спиной.

За дверью ответили, Мюррей не разобрал, что, и Пол сказал, возвращая пистолет в карман брюк:

— Входите.

Появился таец-официант, он внес на подносе бутылку шампанского в ведерке со льдом и два высоких бокала. Пол кивнул ему на балкон и на обратном пути дал на чай десять батов.

Дверь закрылась, и толстяк улыбнулся. Мюррей стоял в центре комнаты и нерешительно смотрел на него. Вполне возможно, что он ошибался: в одной из камбоджийских газет могли напечатать специальное сообщение. Пол как советник Сианука имел доступ к секретной информации.

— Бутылка Hine, Чарльз, — снова сказал он. — Я бы хотел взглянуть на нее.

Пол вздохнул, коротенькие ручки раскачивались по бокам жирного туловища:

— Может, сначала немного шампанского?

— Сначала бренди. Пластиковый.

— Вы действительно хотите взглянуть?

— Об этом я и говорю.

Пол бросил на него быстрый, почти грустный взгляд, потом, пожав плечами, повернулся и подошел к письменному столу у окна. Пол склонился над столом, затрещал шелковый костюм. Мюррей, беззвучно ступая по ковру, подошел сзади. Пол заметил его, начал поворачиваться, потянувшись рукой к карману. Мюррей прыгнул на толстяка.

Он захватил одной рукой жирную шею и начал сжимать, пока француз не стал задыхаться, а второй рукой в это время пытался вытащить из кармана пистолет. Пол немного покачнулся, а потом с невероятной силой потянул Мюррея через спину, пока тот хватался за его обтянутую шелком ляжку. Пол хрюкал и шипел, толстая шея была скользкой от пота, под мышками трещала ткань. Наконец он еще раз напрягся, и ноги Мюррея оторвались от пола.

Происходящее напоминало скачки на свинье. В номере было тихо, только Пол фыркал и что-то невнятно бормотал, сопротивляясь Мюррею, который с задранными на щиколотках брюками, уткнувшись лицом в коротко подстриженный затылок соперника и задыхаясь от сладкой вони пота и Eau de Vetiver, лежал у него на спине.

Мюррей со всей силой сжимал горло Пола, но это не оказывало никакого воздействия на толстяка. Француз был поразительно силен, и Мюррей начал приходить в отчаяние и подумывать над тем, не отбросить ли джентльменские правила и не перейти ли к глазам. В этот момент Пол резко вскрикнул и сел на ковер. Он отпустил Мюррея и теперь лежал, одной рукой хватаясь за бедро, а второй держась за горло. Глаза его были закрыты, лицо посерело от боли.

— Ah merde![25] — задыхаясь сказал он. — Потянул мышцу на ноге.

Путь к карману с пистолетом был свободен, и Мюррей быстро выхватил у Пола «беретту» двадцать второго калибра, заряженную шестью патронами. Маленький удобный пистолетик. «И почему из него не убили Финлейсона?» — подумал Мюррей.

Пол зашевелился и открыл слезящийся глаз:

— Принесите мне воды, Мюррей, — почти шепотом попросил он.

Мюррей положил пистолет в карман и прошел в ванную, отделанную розовым кафелем. Бросив взгляд на ряды туалетной воды, одеколона, пудры, таблеток и бутылочек с лекарствами, Мюррей улыбнулся, подумав о склонности Пола к показухе. Он вскрыл запечатанный стаканчик для полоскания зубов и наполнил его ледяной водой из-под крана. Когда он вернулся обратно, Пол приподнялся на одно колено, влажный локон свисал со лба, как паутина. Мюррей взял толстяка под мышки и, потянув, поставил на ноги. Большая часть веса Пола переместилась на одну ногу.

— Ах, Мюррей... вы сошли с ума? Зачем вы это сделали?

— Пистолет, — сказал Мюррей.

Пол с грустной усмешкой покачал головой:

— Я хотел показать вам бомбу, а не пистолет, — он залез в карман брюк и протянул Мюррею маленький ключ. — Нижний правый ящик стола, — сказал он.

Мюррей взял ключ и подошел к столу. В ящике лежала длинная коробка с надписью «Hine Cognac VSOP» на одной стороне со вскрытым дном. Бутылки внутри не было, только длинный серый предмет, напоминающий кусок паштета. С одной стороны на нем были две маленькие дырочки и два штепселя, к каждому из которых был подведен изолированный провод. Теперь провода были оторваны от взрывчатки. Электронное детонирующее устройство было скрыто вверху, противовесом служила батарейка на дне упаковки.

Пока Мюррей рассматривал это устройство, Пол перетянул себя на балкон и плюхнулся в плетеное кресло, массируя бедро.

— Я бы не отказался от бокала шампанского, — сказал он, кивнув на ведерко. — Не могли бы вы открыть?

— Я должен извиниться перед вами, — сказал Мюррей, срывая фольгу с пробки. — Я был слишком подозрителен.

Пол махнул рукой:

— Мы все совершаем ошибки, мой дорогой Мюррей. Но какое это, должно быть, было замечательное зрелище!

Мюррей высвободил пробку и разлил шампанское по бокалам. Дул теплый ветер. Они были очень высоко, внизу лежал залитый желтым светом город. Пол зашевелился в кресле и взял бокал:

— Я не подготовлен к таким упражнениям. Наверное, старею. А вы слишком нервный.

Мюррей сел в кресло напротив и посмотрел Полу в глаза:

— А может, у меня есть на то причина?

Пол посмотрел на далекие грозовые облака, поднимающиеся над серо-зеленым, изрезанным каналами горизонтом.

— Вы видели бомбу? — неожиданно спросил он. — Фантастическая работа, а? А какой был бы взрыв! Грохнуло бы на весь Бангкок.

— Дело не только в бомбе, — сказал Мюррей. — Есть еще Финлейсон. Вы знаете о том, что он был убит во сне шестидюймовым гвоздем?

— Et alors?[26] — лицо Пола было розовым и невинным.

— Вы сказали мне об этом внизу, хотя об этом не упоминалось ни в одной газете. И тем не менее, вы в курсе.

Пол вдруг весь затрясся от смеха:

— О, мой дорогой Мюррей, и поэтому вы на меня напали? Ah mon Dieu, quelle blague![27] — он вытащил носовой платок и промокнул лоб и глаза. Мюррей не отрывал от толстяка глаз и начинал чувствовать себя неловко. — Уж не думаете ли вы, что о том, как был убит твой коллега, можно узнать только через газеты?

Мюррей отпил шампанское и ничего не сказал.

— Очень печально, что так случилось, — продолжал Пол, — но, как и в случае с бомбой, это была профессиональная работа, хотя несколько другого уровня.

— И у вас нет никаких догадок о том, кто это мог сделать?

— О, у меня масса предположений. Уверяю вас, далеко не каждый в этом уголке планеты пылает ко мне любовью. Политика — один из самых легких способов нажить врагов.

— Политика?

Француз шаловливо улыбнулся:

— Да, мой дорогой Мюррей. Видите ли, по природе я — политическое животное, идеалист, даже романтик, если хотите. Я испытываю огромную симпатию к народным движениям, особенно если это побежденная сторона. Возможно, это иллюзия, но мне нравится думать, что я помогаю слабым бороться против сильных. И по этой самой причине сильные иногда меня совсем не любят, — он замолчал, склонив голову набок. — Вы что-нибудь слышали?

Они замерли и услышали снова легкий стук в дверь. Пол начал выбираться из кресла:

— Вероятно, принесли ланч, но на всякий случай, — он, слегка улыбнувшись, протянул руку, — я бы хотел получить свой пистолет.

Мюррей колебался. По некоторым причинам он все еще чувствовал себя неуютно рядом с Полом: этот прожорливый показушник-сибарит, проповедующий идеализм, попивая шампанское в люксе пентхауза, хвастливый защитник слабых перед сильными... И все же кто-то — возможно, не один человек — взял на себя труд прислать в этот номер отлично упакованную бомбу, а в следующий раз они испробуют другой способ, возможно, более жестокий. И они совсем не похожи на людей, которые щадят свидетелей.

Мюррей неохотно вернул «беретту» и прошел за хромающим Полом в номер. Толстяк повторил ту же операцию, что и раньше. Держа пистолет за спиной, он сказал: «Войдите», — и наблюдал за тем, как официант вкатил в номер тележку с закусками и холодным мясом, приказал ему все оставить на месте и закрыл за официантом дверь. Потом он повернулся и сморщил нос, глядя на еду.

— Стандартный американский пикник! — проворчал он. — Они заразили эту столицу привычками варваров. Вы знаете, что они дали мне на завтрак сегодня утром? Гамбургер с соусом beamaise! — Пол положил пистолет в карман брюк и подхватил с тарелки кусочек сухой рыбы.

— Вас не беспокоит то, что еда может быть отравлена? — спросил Мюррей лишь с малой долей иронии.

— Если это те люди, о которых я думаю, — улыбнулся толстяк, — методы Лукреции Борджиа — не их стиль.

— Так значит, вы думаете, что знаете, кто они?

Пол пожал плечами, взял тарелку с консервированными артишоками и, выйдя на балкон, с треском уселся в кресло.

— Я могу сказать вам только одно, мой дорогой Мюррей, это не те люди, которые убили Финлейсона.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что, как я уже говорил, у них разные методы. И, во-вторых, у них разные мотивы.

— Откуда вы знаете?

— Я обладаю информацией.

— Секретной информацией, которую вы получаете, работая на Сианука? Или это нескромно с моей стороны?

— О, нет нескромных вопросов, мой дорогой Мюррей, есть нескромные ответы. Но для человека, занимающего такое положение, как я...

— Хорошо, — оборвал его Мюррей, — я верю вам на слово. Но на какой-то момент вы меня встревожили. Я подумал, что это вы убили Финлейсона.

Пол поставил на место бокал с шампанским и игриво хихикнул:

— Но так и было, мой дорогой Мюррей. То есть, я должен был его убить. Это был единственный выход.

* * *

Мюррей мигая смотрел на толстяка, от шампанского запершило в горле.

— Вы негодяй, — пробормотал он на английском. — Вы жирный сволочной убийца!

Пол лениво повел плечами и поставил тарелку с артишоками на пол так, чтобы можно было свободно выхватить пистолет.

— Это было необходимо в интересах дела, уверяю вас.

Мюррей закрыл глаза. Нелегко выходить из себя, когда пьешь шампанское хозяина. Особенно если у него в кармане пистолет.

— Но почему? — наконец выдавил он из себя. — Что он сделал?

— Он собирался предать нас, — непринужденно сказал Пол. — Разрушить наш замечательный план еще до того, как мы приступили к операции. Безболезненный процесс: настучать британским и американским разведслужбам, после чего вас и всех остальных выставляют из Лаоса и Вьетнама, пока вы не натворили дел, — толстяк откинулся в кресле и жевал артишок. — Возможно, вы догадывались, что Джордж Финлейсон работал на британскую разведку, на пятый отдел, как вы их называете.

— Я не знал. А вы откуда узнали?

— О, я давно знал об этом, практически с первой нашей встречи.

— И тем не менее доверяли ему?

— Отнюдь. С самого начала месье Финлейсон меня не радовал. Слишком довольный, с излишне буржуазными взглядами. В конце концов двадцать тысяч долларов в год без налогов позволяют радоваться жизни, особенно если вы человек без амбиций и воображения.

— И несмотря на это, вы посвятили его в наш план?

— Я все еще думал, что его можно соблазнить обещанием ста миллионов фунтов стерлингов. Даже для скучающего банкира это солидная сумма. И потом, в то время он был единственным человеком, который мог добыть необходимую информацию.

Мюррей сцепил зубы, изо всех сил стараясь держать себя в руках. И под этим Пол понимал «романтический идеализм»? Бедняга Финлейсон тоже ни на секунду не доверял Полу. Никогда не доверял бородатым. Кажется, так он сказал, треснутое копыто. Но белые люди должны держаться друг друга. Они не могут резать друг другу глотки и прибивать друг друга к кровати. Белые так не поступают.

— Как вы это сделали? — натянуто спросил Мюррей.

Пол покачал головой:

— Секрет фирмы, мой дорогой Мюррей.

— И как вы можете быть уверены, что он не успел сообщить о нас британской или американской разведке?

— Я в этом уверен. Это все, что вам надо знать.

— Вас в этом уверил кто-то из британской разведки? Например, старикашка по имени Хамиш Наппер?

— Ах, Мюррей! Вот это действительно нескромный вопрос.

Мюррей кивнул и поднял свой бокал. «Итак, маленький Наппер, — думал он, — в итоге Уайтхолл продержал его на Востоке слишком долго. Хамиш Наппер и Чарльз Пол — два эксцентричных эмигранта со странными привычками и с общей нелюбовью к американцам, но с общей любовью к доллару». Он посмотрел на город: темные грозовые облака надвигались все ближе, загромождая все небо.

— Итак, Финлейсон был единственным человеком, который мог добыть нужную информацию. Теперь он мертв. И с чем мы остались?

Пол ответил не сразу. Он заново наполнил свой бокал и наблюдал, как бутылка шампанского покачивается в ведерке с наполовину растаявшим льдом.

— "Лейзи дог"[28], вам это что-нибудь говорит? — неожиданно спросил он, произнеся «лейзи дог» как «лоузи доуг».

Мюррей хмуро посмотрел на толстяка.

— Да, это оружие, которое используют во Вьетнаме. Чудовищное изобретение: миллионы иголок разлетаются во все стороны, уничтожая все на своем пути.

И тут он вспомнил, что ему говорил Финлейсон в их первый вечер в ресторане «Cigale»: что-то о кодовых названиях для предыдущих выплесков — «Хэппи хаунд», «Майти маус», «Буллпап» — названия адского оружия на милитаризированном жаргоне. Потом он вспомнил еще кое-что.

— Погодите-ка. Это было на телексе Финлейсона, последнее сообщение, пришедшее до того, как отключилась машина. Оно, должно быть, пришло, когда он был уже мертв.

— Вы помните, о чем там говорилось? — заинтересовался Пол.

— Тогда это казалось бессмыслицей, что-то вроде: «инструкция, опись, утро, лейзидог»; пришло из бангкокского офиса FARC.

Пол кивнул:

— Если вы пройдете в мою спальню, вы найдете там черный атташе-кейс. Там есть кое-что, что я хотел бы вам показать. Надеюсь, вы извините меня, нога все еще болит.

Мюррей встал и прошел в спальню. Кейс лежал на кровати рядом с двумя белыми упакованными чемоданами. Он принес кейс на балкон и положил его на колени толстяку. Пол достал колечко с ключами и аккуратно раскрыл кейс, словно собирался продемонстрировать ювелирные украшения. Внутри оказались фотокопии, письма, отпечатанные на машинке документы. Француз несколько секунд перебирал бумаги и наконец отобрал две фотокопии и передал их Мюррею.

На первый взгляд они напоминали отчеты компании: четыре длинные колонки из названий и цифр. Мюррей пробежал глазами первую колонку: Банк Индонезии, Федеральный резервный фонд. Банковская корпорация Шанхая и Гонконга, Банк Америки, Банк Вьетнама, Банк Индии, Банк Японии — напротив каждого названия восьми-, а иногда и девятизначное число. Также было множество названий международных компаний, ведущих коммерческую деятельность во Вьетнаме, напротив одной из них — американской корпорации, заключившей солидный контракт через департамент обороны — стояло число 159.698.727.

Мюррей поразился клинической точности бухгалтерии и попробовал представить эту сухую, близорукую голову. Маленькие использованные зелененькие с головой Джорджа Вашингтона прослеживались, документировались и упаковывались вместе с Линкольнами, Гамильтонами, Грантами и Фрэнклинами... «Чертовы банкиры! — подумал Мюррей, — жадные, бесстрастные человечки, затачивающие свои карандаши, удерживающие проценты и подсчитывающие дивиденды. Деньги без души». Банк Индокитая — 125.899.600. Мюррей одобрительно кивнул. Хотя бы здесь кто-то догадался выкинуть или прибавить несколько долларов и округлить сумму.

Он вернул бумаги Полу и налил себе еще шампанского.

— Вы возбудили у меня аппетит. Что это?

— Секретный рапорт, выпущенный десять дней назад в Цюрихе, касательно общей суммы американских долларов в Южном Вьетнаме на момент закрытия книг первого числа.

— Закрытия?

— Первого числа следующего месяца, через две недели, считая с понедельника, выпустят новую партию скрипов. И в воскресенье вечером правительство Соединенных Штатов эвакуирует, — Пол провел толстым пальцем по колонке цифр, — именно эту сумму наличных из аэропорта Тан Сон Нхут в Сайгоне на воздушную базу на Филиппинах. Кодовое название операции — «Лейзи дог». Если сложить эти цифры, общая сумма в итоге чуть больше полутора миллиардов долларов.

У Мюррея сдавило грудь. Сдавливало все сильнее и сильнее, он почти задыхался. Мюррей подался вперед, чуть не упав со стула. В ушах у него звенело, перед глазами поюли оранжевые круги.

— Выплеск через две недели после воскресенья, — пробормотал он, сдерживая безумный смех и понимая, что страсть его ожила, неожиданный прилив адреналина снова разжег надежды и вожделение; физическая похоть, непреодолимое желание получить эти зелененькие хватали его за душу, сжимали, тузили, трясли, и ему хотелось хохотать и прыгать вокруг Пола, отплясывая пьяную джигу.

— Больше чем полтора миллиарда, — повторил он, обнажив зубы над бокалом шампанского. — Больше, чем в прошлый раз, больше, чем «Хэппи хаунд» и «Майти маус». Больше всех предыдущих, Чарльз!

— За «Лейзи дог»! — сказал Пол, поднимая бокал.

— За «Лейзи дог», — Мюррей расслабился, почувствовав себя освободившимся.

Он забыл о бомбе, о гвозде в шее Финлейсона, о причастности Пола к этому хладнокровному убийству. Весь мир от Вьетнама до подвалов Уолл-Стрит сконцентрировался сейчас в монотонных колонках цифр с перефотографированного документа — пять, а может, шесть тонн бумажных денег? Мюррей откинулся в кресле, облегченно вздохнув:

— И все это нашли и перефотографировали в кабинете Финлейсона?

Пол жизнерадостно кивнул:

— Месье Финлейсон был очень методичным человеком.

— А ваш наемный убийца умело обращается с фотоаппаратом! — Мюррей смягчил злость быстрой улыбкой.

Пол передал ему вторую фотокопию, на этот раз с печатью Госказначейства США: «Правление Федерального резервного фонда Международного валютного фонда, Бангкок. Совершенно секретно». Дальше следовала лишенная жизни международная финансовая проза. Мюррей нахмурился:

— И когда эти документы появились у Финлейсона?

— Почти сразу после того, как их выпустили в свет в цюрихском штабе. То есть они появились у него сразу, как только он их затребовал. Он был главой лаотянского филиала FARC, и с его стороны это была совершенно обычная просьба.

— Значит, когда я говорил с ним три дня назад, он уже имел их на руках?

— Почти наверняка. На следующий день, судя по телексу, который вы прочли, он получил окончательное подтверждение относительно этих цифр. А вам он ничего об этом не сказал?

— Сказал только, что держит ухо близко к земле. И что находит наш план приемлемым, по крайней мере, вероятным. Почему он медлил? Почему сразу не сообщил британцам, или американцам?

— Ах, — Пол разлил по бокалам остатки шампанского, — он хотел заставить вас заговорить, мой дорогой Мюррей, Хотел узнать, насколько серьезно все задумано и насколько всерьез вас воспримут эти два пилота. Ждал, пока операция созреет, чтобы сорвать ее в полном соку.

Мюррей кивнул, пытаясь убедить себя в том, что это приемлемое объяснение. Если Финлейсон работал на британскую разведку, мог ли он в одиночку работать над такой большой операцией, пусть даже в такой маленькой стране, как Лаос? Или он работал вместе с Хамишем Наппером? И если это именно Наппер настучал Полу, то в конце операции на какой процент он рассчитывал вдобавок к пенсии и бунгало в Годалминге? Была еще одна деталь, которая не умещалась в схему. Почему Наппер, если он знал, что Финлейсон убит, действительно уже был убит, так стремился предупредить Мюррея о Райдербейте? Может, Райдербейт сам двойной агент? Вряд ли. И все же Наппер предупреждал Мюррея, словно знал что-то, что знал Финлейсон, и стремился обезопасить Мюррея.

Что-то, что не складывалось. Мюррей бы с большим удовольствием еще раз поговорил с Хамишем Наппером. Он хотел сказать об этом Полу, но попридержал язык. Вполне возможно, что в последний момент у Наппера похолодели пятки и он решил выйти из игры и сделать Мюррею одолжение, предложив последовать за ним. А если Пол что-то заподозрит, он вполне может также убрать и Наппера. «Романтический идеализм» не остановит Пола перед убийством «в интересах дела». Вместо этого Мюррей решил сменить тему разговора и перешел к более академическому предмету, который также его беспокоил. Он кивнул на фотокопии у Пола на коленях:

— Полтора миллиарда — фантастичная сумма, Чарльз. Не слишком ли она фантастична? Слишком велика для кого угодно, чтобы он мог избавиться от нее, особенно если большая часть банкнот пронумерована и их можно проследить.

Пол хитро улыбнулся:

— Ах, мой дорогой Мюррей, вся прелесть плана в том и есть, что их можно проследить!

— Не понимаю.

— Да? А как, вы думаете, поступят американцы, когда обнаружат пропажу? Конечно, они очень расстроятся, на море и на суше начнутся невиданные доселе поиски. Но что потом? Пройдут недели, месяцы безрезультатных поисков, и что? В конце концов они будут действовать не на своей территории.

— Они поднимут по тревоге все западные банки и обратятся за помощью ко всем дружественным и недружественным правительствам, чтобы проследить эти доллары и накрыть нас.

Пол, все еще улыбаясь, отрицательно покачал головой:

— Они этого не сделают, Мюррей. И я скажу вам почему. На данный момент в мире циркулирует приблизительно около сорока четырех миллиардов американских долларов. Вы спрашиваете, какова будет их реакция, когда они обнаружат, что около трех процентов этой суммы украдены? Большая часть этой суммы, как мы знаем, — банкноты достоинством в двадцать и пятьдесят долларов. И большую часть этих денег обычно хранят в крупных международных банках, и, как вы сказали, они пронумерованы и их можно проследить. Но если Государственное казначейство США публично объявит о том, что три процента этих денег (возможно, полпроцента всех циркулирующих в мире пятидесяти— и стодолларовых банкнот) — украденные деньги, как вы думаете, что произойдет? Стоимость доллара, особенно в крупных купюрах, резко упадет. Возможно, это будет больше, чем трехпроцентная потеря. Так что американцы ничего не смогут сделать. Они скорее предпочтут, чтобы деньги продолжали циркулировать и оставались горячими, чем допустят, чтобы международные дилеры чурались доллара и повернулись к другим, более респектабельным валютам. В этом-то все и дело, Мюррей. Если мы сбежим с этими деньгами, это будет не просто ограбление, это будет угроза дискредитировать валюту Соединенных Штатов Америки! А доллар любой ценой должен сохранить респектабельность!

— А часть этой суммы, скажем десять миллионов долларов, не произведет должного эффекта?

— О, маленькая сумма не имеет значения. Это единственная причина, по которой я заинтересовался операцией. Потому что полтора миллиарда долларов — разумная, приемлемая сумма. Она дает нам преимущество даже над Государственным казначейством США!

Толстяк радостно хохотнул и потер ладони:

— Но это все теории. Сейчас мы должны перейти к насущным, практическим вопросам. У нас есть информация: два пилота, место посадки в Лаосе и, возможно, девушка, которая может нам очень помочь или поставить все под угрозу срыва. Также у нас имеется небольшая проблема — джентльмены, приславшие мне презент на завтрак. Я думаю, мы должны найти и по возможности нейтрализовать их. Раз уж они взяли на себя труд убить меня, а к этому времени они наверняка уже знают о своей неудаче, я подозреваю, они горят желанием попробовать еще раз и покончить со мной здесь, в Бангкоке, пока я не вернулся в Камбоджу.

Как вы знаете, я уже заказал себе билет на тот же самолет, что и вы. Рейс вьетнамской авиакомпании на Сайгон через Пномпень, отправление ровно через два часа. Следовательно, они могут предпринять еще одну попытку только на отрезке между отелем и аэропортом. Я полагаю, их немного, самое большее — двое, а может, только один. Так что, если вы окажете мне небольшую поддержку, соперник будет всего один.

Приложив усилия, он встал па ноги и на секунду скривился от боли в ноге:

— Вы собрали вещи и готовы к отбытию? И у вас есть международные водительские права? Великолепно! Сейчас 3.30. Наш самолет вылетает в 5.30, следовательно, мы должны быть в аэропорту в пять. Бизнесчасы начинаются без четверти четыре. Значит, так. Я хочу, чтобы вы, выйдя отсюда, прошли один квартал до угла, где размещается прокат автомобилей. Вам ничто не грозит, помните: им нужен я, а не вы, и потом, они вряд ли вообще знают о вашем визите ко мне.

Вы возьмете напрокат машину, что-нибудь маленькое и не бросающееся в глаза, проедете кругом и припаркуетесь чуть выше отеля, в сторону авеню Китчбури. Я выйду из отеля ровно в четыре часа. У нас останется сорок минут на то, чтобы добраться до аэропорта, и десять минут на непредвиденные обстоятельства в пути. Когда увидите, что я отъехал, трогайте, но держите разумную дистанцию. Вам не надо преследовать меня, просто следуйте в аэропорт. Не думаю, что они попробуют что-нибудь предпринять, когда я буду выходить из отеля, слишком людно. Самое вероятное место — начало дороги на аэропорт. Там я скажу таксисту остановиться, отпущу его и стану ждать вас. Если наши друзья собираются действовать, это будет их возможность.

— И если они будут действовать?

— Я попробую убить их.

— Из пистолета двадцать второго калибра?

Пол улыбнулся:

— Из чего-нибудь получше. Итак, вам все понятно? Все, что вы должны сделать, — это дождаться моего такси и на разумной скорости следовать за мной в аэропорт.

— Зачем озабочиваться и брать такси? Не проще ли поехать в нанятой машине?

Пол некоторое время стоял, закусив нижнюю губу.

— Я думал об этом, — наконец сказал он. — Но если нас будет двое, это может насторожить их или его. Мы должны вытащить их, кто бы это ни был, на открытое место. Сейчас или никогда! Лучше иметь две машины, это привнесет элемент неожиданности в наши действия.

Толстяк говорил с неожиданной веселостью, словно школьник, задумавший остроумную выходку. Проводив Мюррея до двери, он достал огромный бумажник и отсчитал несколько двадцатидолларовых банкнот:

— Вам что-то надо будет оставить за машину. Остальное за беспокойство.

В этот раз Мюррей взял деньги без лишних препирательств: это нельзя было назвать мародерством. Пока, во всяком случае. Пол вытащил из кармана свой маленький пистолет и встал у двери.

— Merde! — прошептал он.

— Merde! — сказал Мюррей и открыл дверь.

* * *

Коридор был пуст. Он прошел до его конца, повернул за угол и подошел к двум лифтам, ни один из которых не был на этом этаже. Мюррей нажал обе кнопки вызова и стал ждать. Спокойно, времени более чем достаточно.

Подъехал один из лифтов, и двери открылись. Внутри никого не было. Мюррей шагнул внутрь и нажал кнопку первого этажа. Заиграла негромкая музыка, и тут в лифт неожиданно втиснулся человек — коротконогий, бочкообразный мужчина в шляпе с плоской тульей и загнутыми полями. Они поехали вниз.

— Чертовски влажно, — жизнерадостно сказал мужчина-американец. Мюррей кивнул. В Бангкоке разве что один день в году был не влажным, и такое событие было достойно упоминания в газетах. В лифте же было определенно прохладно. Мюррей не любил лифты: в них у него возникало то же ощущение выставленности напоказ, что и в общественных уборных. Он стоял и смотрел, как раздражающе медленно зажигаются огоньки этажей: 6-5-4."

— Вы американец? — спросил мужчина.

— Нет, — ответил Мюррей. — Я ирландский бомж, ждущий своего шанса, — лифт остановился. — Желаю удачного дня! — добавил он, оставив коротконогого человечка стоять с разинутым ртом.

В отеле наступило дневное дремотное затишье, и народу в холле заметно поубавилось. За столиком сидел все тот же клерк. Мюррей подал ему десять батов и забрал свой чемодан и фотоаппарат, а потом в последний момент повернулся и пошел наверх, в Рама коктейль-холл. Наверху он чуть не столкнулся с бочкообразным американцем из лифта. Мужчина глуповато улыбнулся, обошел Мюррея и направился к телефону на стене.

Мюррей вошел в бар, заказал бренди с содовой и несколько минут потягивал его через соломинку, потом, прихватив чемодан и лейку, снова спустился вниз, пересек холл и вышел в липкий, предгрозовой день. Дождь мог начаться в любой момент...

Мюррей направился к окошечку заказа автомобилей. Несколько минут, раздражаясь все больше и больше, он провел в ожидании, пока два бледных американских юноши в увольнении обсуждали с приемщицей заказов сравнительные достоинства «тойоты седан» (пять центов за милю) и американского автомобиля с откидным верхом (десять центов за милю), Наконец Мюррей растолкал их локтями и попросил приостановить дискуссию, пока он не закажет машину, потому что у него дьявольски мало времени. Мальчишки выпучили на него глаза, промямлили какие-то извинения и отошли в сторону. Мюррею почти сразу стало не по себе от этой сцены: они были похожи на симпатичных деревенских парней и, возможно, устав после нескольких месяцев боев во Вьетнаме, все еще не могли свыкнуться со столичным укладом. Позднее, вечером, они засядут в каком-нибудь баре с затхлой атмосферой, будут пить плохой бурбон и так же, как сержант Вейс, пересказывать первому встречному случившиеся с ними истории.

Однако вскоре Мюррей забыл о них. Он сидел в белом «фольксвагене», который припарковал в тридцати ярдах от входа в отель. К этому времени дождь уже лил вовсю, улица была забита рядами двигающихся машин. Несколько такси разных марок одно за другим подъехали к отелю, высаживались, расплачиваясь, пассажиры, и такси проследовали дальше. Торговля и движение шли быстро, но не на бешеной скорости.

Мюррей посмотрел в водительское зеркальце и весь напрягся... Всего в нескольких ярдах от него остановилось такси. Это была «тойота» кремового цвета, и сквозь потоки дождя, заливающего окна, Мюррей смог разглядеть уже знакомую круглую голову пассажира в шляпе с загнутыми полями. «Ничем не примечательный американский турист, каких тысячи, — лихорадочно подумал Мюррей, — проехал со мной в лифте, столкнулся в баре и поймал такси у отеля». Однако это такси стояло на месте.

Мюррей посмотрел вперед: еще одно такси — «шевроле», затормозило у входа в отель. Через секунду появился прихрамывающий Пол с атташе-кейсом и свернутым плащом в руках, один из швейцаров шел рядом с ним, держа раскрытый зонтик над его головой. Толстяк живо забрался в машину, пока в багажник укладывали его чемоданы. Швейцар-таец получил через окно чаевые, шагнул назад и низко поклонился. Мюррей выжал сцепление...

Большой «седан» с пронзительным скрипом затормозил в нескольких дюймах от левого бампера его «фольксвагена», однако его водитель выглядел абсолютно спокойным. Мюррей, старясь не отрывать глаз от зеркала, быстро вырулил между двумя машинами и замершими на своей полосе велосипедистами. Среди мокрых от дождя мелькающих бамперов он потерял «тойоту». Мюррей выждал, пока «шевроле» проехал вперед, и занял позицию в центре потока машин: так никто не мог проскочить незамеченным.

Потом он снова увидел «тойоту» через пять машин сзади. Такси упорно придерживалось внутренней полосы. Одинокий американский турист среднего возраста на заднем сиденье среди множества других такси. Мюррей решал, похоже ли это на задуманную диверсию. Пол сказал, что нападающий может быть не один. Хитрый ищейка, осознал Мюррей, попробует тактику задней слежки, обойдет на следующем перекрестке и для разнообразия будет следовать перед «шевроле». «Тойота» ехала вперед, соблюдая правила движения.

И Мюррей, следуя инструкции Пола, должен был сделать то же самое. Он не был обязан подвергать себя риску, он просто доверенный шофер, нанятый, чтобы в нужное время, по расписанию, подобрать человека. «Интересно, что у Пола под плащом?» — подумал Мюррей.

Дождь заливал лобовое стекло, дворники размазывали воду вправо-влево, но скорость, казалось, возрастает, машины притормаживали все реже, между ними вихляли промокшие до костей велосипедисты и, казалось, совсем не думали об опасности.

Мюррей начал повнимательнее приглядываться к ним: в основном это были гибкие, мускулистые молодые люди в белых рубашках и джинсах, некоторые в тропических шлемах. Иногда попадались молодые женщины под зонтиком с пристегнутым к багажнику ребенком. Мюррей припомнил излюбленный в Сайгоне трюк: час пик, дождь, террорист на велосипеде мелькает между машинами, граната летит в открытое окно автомобиля — и велосипедист исчезает среди десятков таких же, как он. В хаосе после взрыва о нем никто не вспоминает.

Интересно, догадался ли Пол закрыть окно? Вдруг и «шевроле», и «тойота» исчезли из виду. Машины, как в воронку, затягивало между кранами и бетономешалками. Стук парового молота был слышен даже сквозь рев дождя — бум-крэк! Машины, попав в желоб воды, сбавили скорость почти до нуля. Потом впереди, примерно в ста ярдах, вроде мелькнул «шевроле». Машины набирали скорость, направляясь в объезд. Мишурные рекламные щиты над жалкими магазинчиками: огромные пивные бутылки и западные швейные машинки; афиши китайских фильмов — кровь, стекающая с рук мандарина и зубы дракона (о, тонкие загадки Востока!); магазины, сверкающие рядами шелка, изумрудно-зеленого, багряного, индиго и шафрана. Но ни намека на кремовую «тойоту».

Дорога стала шире, машины скользили по воде, как моторные лодки, семьдесят-восемьдесят километров в час. «Шевроле» пронесся мимо, подняв мощную волну воды. Мюррей, видя, как оно снова исчезает в потоках дождя, от страха весь покрылся испариной. В зеркале мелькнули включенные фары, сзади неожиданно появилась кремовая «тойота» и по внутренней полосе скользнула мимо.

На заднем сиденье, глядя вперед, сидел знакомый американец в шляпе с загнутыми полями. Он даже не взглянул на «фольксваген». Возможно, хитрость Пола с двумя машинами имела какой-то смысл. И все же маленькая «тойота» определенно была перегружена. Мюррей выжал до предела газ, «фольксваген» набрал сто десять километров в час, а хвост «тойоты» отклонился в брызгах из-под колес. Город постепенно переходил в редкие лачуги; рисовые поля и топи блестели от дождя; детишки с удочками сидели на корточках; буйволы и ручные тележки... Дорожный знак «АЭРОПОРТ ДОН МУАНГ: ВОСЕМЬ МИЛЬ».

Дорога превратилась в две уходящие к горизонту полосы бетона. Дождь прекратился, блеклый солнечный свет просачивался сквозь облака. Примерно в четверти мили впереди Мюррей увидел остановившийся на грязной обочине «шевроле». Поблизости никого не было. Сбавив скорость, Мюррей, поглядывая в зеркало, поехал по внутренней полосе. Он позволил парочке быстрых машин и бензовозу прореветь мимо, на несколько секунд лобовое стекло «фольксвагена» залило грязной водой из-под колес. Когда оно очистилось, Мюррей резко вывернул к краю дороги и остановился в нескольких футах впереди такси.

Снаружи вдруг стало очень тихо. Мюррей уже собирался выйти, когда услышал, как щелкнула дверная ручка. Из «шевроле» показалась огромная, короткая нога с маленькой ступней и рука, направляющая на «фольксваген» свернутый плащ. Потом над дверцей машины показалась голова Пола, а за ней и все его громадное туловище. Плащ опустился, француз наклонился и забрал из такси свой атташе-кейс. В этот же момент появился водитель-таец и направился к багажнику.

Пол подошел к «фольксвагену». Мюррей открыл для него дверцу, предварительно сдвинув пассажирское сиденье вперед, чтобы освободить сзади место для двух чемоданов.

— Вы рано, — сказал Пол через окно.

— Мне показалось, лучше держаться поближе. Ничего не случилось?

— Ничего, — толстяк выглядел почти расстроившимся, — а у вас?

— Было еще одно такси. Оно обошло меня три мили назад.

Таксист укладывал сзади чемоданы, а Мюррей тем временем описал все события, связанные со шляпой с загнутыми полями. Пол кивнул и втиснулся в машину, скривясь от боли.

— Американец, говорите? Ah merde! Вы не могли выбрать что-нибудь побольше этого насекомого? — он передал в окно двадцатидолларовую банкноту, и таец уставился на нее, улыбаясь во весь рот. — Он был один?

— Один. Вы его знаете?

— Возможно. Заведите машину, но мы еще немного постоим. Дадим таксисту время уехать, — он заворочался, устраивая плащ на коленях, и тихонько пукнул.

«Шевроле» с ревом тронуло с места, подняв волну грязи, развернулось, нырнуло на встречную полосу и поехало обратно в Бангкок.

— Ну что, едем? — спросил Мюррей.

— Дадим ему еще две минуты.

— Американец уже далеко впереди, — сказал Мюррей, чувствуя раздражение после пережитого волнения. Он снова взглянул в зеркало: несколько американских машин с шипением проехало мимо. Мюррей кивнул на плащ Пола: — Что у вас там?

Француз с озорной улыбкой развернул плащ. Внутри было двуствольное ружье двадцатого калибра со спиленным примерно в одном футе от казенной части стволом. Современное оружие без прикрас — вороненая сталь и лакированное дерево. Ружье было хорошо смазано и выглядело как новое. Пол открыл его и вытащил два патрона. Один был известной британской марки «Шот №1», на втором было американское клеймо. Тупая пуля от такого патрона могла разнести голову противника с тридцати ярдов. Пол закрыл ружье и нежно погладил приклад:

— Моя маленькая гангстерская игрушка.

— Вы все еще планируете воспользоваться им?

Толстяк пожал огромными плечами, отчего «фольксваген» качнуло из стороны в сторону:

— Са depend! Если бы они собирались что-нибудь предпринять на дороге, они бы уже это сделали, — он взглянул на часы: — Надо ехать в аэропорт.

Мюррей завел двигатель и вырулил с обочины на дорогу.

— И что дальше?

— Если они не расстались со своими намерениями, — спокойно сказал Пол и завернул ружье в плащ, — они попробуют это сделать в аэропорту.

* * *

Первое приглашение пассажиров на самолет Вьетнамской авиакомпании, следующий рейсом 247 через Пномпень в Сайгон, уже прозвучало. Пол, держа плащ под мышкой, прохромал мимо двух носильщиков; Мюррей шел сзади, он нес свой чемодан и кейс толстяка, чтобы руки француза оставались свободными. В такой толпе нельзя было и думать о «Шот №1». «Беретта-22» была единственной надеждой Пола.

Они быстро прошли регистрацию и присоединились к длинной очереди американцев — мрачных, взъерошенных мужчин с отвисшими челюстями и видом людей, проводящих жизнь между аэропортами и отелями.

Мюррей пригляделся к ним повнимательнее. Солдат среди них не было: ни ветеранов морской пехоты, ни одного представителя спецсил (этих воинов без страха и упрека), ни бледных призывников с пятидневным увольнением за спиной, мучимых сомнениями относительно венерических заболеваний. Нет, сэр. Пассажиры рейса АВ №247 были исключительно штатскими людьми: правительственные чиновники, агенты USOM, USIS/ SUSPAO, эксперты, функционеры, фиксеры[29], служащие. Клерки войны.

«Шпионы?» — подумал Мюррей, когда они проходили таможенный и иммиграционный контроль, где без лишних комментариев пометили мелом их багаж. День был тяжелый, и служащие выглядели усталыми и сонными. Мюррей и Пол прошли в заполненный народом зал отправления. Осмелятся ли они напасть здесь? Шум, толкотня, носильщики, полицейские, миниатюрные девушки на высоких каблуках в юбочках с разрезом, элегантные тайцы с белозубыми улыбками и белыми кобурами, скучающие американцы из военизированной полиции в черно-белых шлемах с буквами М. Р., старушки с ведрами и швабрами, молодые летчики в костюмах с расстегнутыми молниями, жующие резинку с видом спортсменов между поединками.

В конце зала, как огромный пылесос, завывал кондиционер. Теснее всего было под свисающими с потолка телевизорами, по которым между неразборчивыми объявлениями о полетах демонстрировался вестерн — несколько мужчин скакали на лошадях на камеру и палили из ружей в воздух.

Действие замерло, актеров словно пригвоздили к месту — «...представители Гостиничной компании, пожалуйста, пройдите к выходу №5», — объявил в мегафон негр-сержант в щеголеватой армейской форме.

Снаружи мимо окон из зеркального стекла медленно проехал реактивный биплан американских военно-воздушных сил В-76. Пол локтями прокладывал дорогу к бару, пот ручейками стекал по складкам жира на шее, пиджак был застегнут наперекос, так что одна пола свисала ниже другой и прикрывала брючный карман с «береттой». «Абсолютно уязвимая мишень, — подумал Мюррей, — выстрел из любой точки, хлопок пистолета маленького калибра, возможно еще одной „беретты“, потеряется в вое реактивных двигателей, трескотне громкоговорителей и бесконечной ТВ баталии. Им даже не понадобится глушитель. Интересно, что имел в виду Пол, когда говорил, что они не выберут людное место, такое, как отель. Может, отель недостаточно людное место?»

Единственное, что оставалось делать, — это продолжать двигаться, так как раз уж Пол не мог с точностью предположить, кто за ним охотится, ему грозила серьезная опасность. Длинная нить жизни, как он выразился. Он тянул ее не один раз и все еще не чувствовал конца. Может, он и сейчас дергает за нее? Прижавшись к стойке бара, аккуратно, чтобы не растрепать волосы, промокая лицо, Пол сохранял удивительное спокойствие. Он оглянулся на Мюррея и спросил:

— Хотите выпить?

— Бренди с содовой, — сказал Мюррей.

На телеэкранах появилось очередное объявление: «АВИАЛИНИИ ГАРУДА. РЕЙС НА СИНГАПУР И ДЖАКАРТУ. ПОСАДКА У ВЫХОДА №9». А вдруг они попробуют что-нибудь предпринять во время полета? В голову Мюррея закралась пугающая мысль: какое-нибудь маленькое приспособление, в последнюю минуту оказавшееся на борту вместе с багажом; склянка с кислотой, разъедающей проводку, пока самолет летит от материка над морем; яркая вспышка, клубы дыма, металл рвется, как бумага; покореженная техника, сиденья, человеческая плоть, одежда, кости, багаж — все пылающим шаром полетит вниз и за несколько секунд исчезнет в Южно-Китайском море.

Мюррей оглядел своих попутчиков и немного успокоился. Люди, которые охотятся за Полом, если это те, о ком он думал, вряд ли полетели бы самолетом, загруженным американскими правительственными чиновниками. Нет, Пол с умом выбрал рейс, а может, это просто счастливое совпадение? Пол притянул его ближе к себе:

— Что-нибудь не так?

— Все в порядке, mon vieux![30] — мрачно рассмеялся Мюррей. — Просто, — он понизил голос, хотя говорил по-французски, — я думаю о кодовом названии.

— О чем? — Пол заказал два бренди.

— Кодовое название — «Лейзи дог». Звучит зловеще. Вам известно оружие «Лейзи дог»?

— Вы рассказывали мне о нем. Eh bien?[31]

— Это было настоящее бедствие. Тепловая ракета, сконструированная так, чтобы с расстояния тысячи метров поражать зажженную сигарету. Проблема в том, что вьетконговцы не курят. Она крутилась в воздухе, пока не находила какой-нибудь взвод американцев, старательно раскуривающих окурки «салема».

Пол хохотнул и передал Мюррею бренди в теплом стакане:

— Я думаю, это хороший знак, мой дорогой Мюррей, незамотивированное оружие!

На телеэкране мужчина с длинным, покрытым шрамами лицом перезаряжал ружье. Столпившиеся у стойки наблюдали за его действиями. Все, кроме Мюррея. Он смотрел на Пола, поднявшего бокал над головой маленького человечка, стоящего рядом с ним. Француз все еще держал в руке цветастый носовой платок. Глаза Мюррея и маленького человечка встретились и сцепились, как примагниченные. У Мюррея пересохло во рту. Мужчина снял шляпу с загнутыми полями, и Мюррей увидел, что он абсолютно лыс.

Пол поскользнулся и завалился на американца, выплеснув на него свой бренди. Цветастый платок порхнул над шеей мужчины и скользнул вниз по рубашке. Всадники на экранах залпом пальнули из ружей, мужчина в шрамах скорчил гримасу и начал падать, лысый мужчина у стойки открыл рот и выпучил на Мюррея глаза. Лицо у него было цвета мокрого песка.

Пол схватил Мюррея за руку. На экране ТВ появилось объявление: «АВИАКОМПАНИЯ ВЬЕТНАМА. РЕЙС 247. ПОСАДКА У ВЫХОДА № 6».

— Пошли, — сказал Пол. Несмотря на ногу, он двигался с удивительной быстротой.

Сзади них лысый мужчина исчез в толпе людей. Сквозь стаккато выстрелов и криков, несущихся из телевизоров, кто-то закричал:

— Эй, позовите доктора! — у стойки началась какая-то суматоха. — Поцелуй жизни! — крикнул кто-то. Через зал, держа руку на большой белой кобуре, заспешил полицейский.

Пол все еще держал Мюррея за руку, когда они подошли к выходу, показали посадочные талоны, вышли через зеркальные двери и вдохнули влажный, горячий, пахнущий керосином воздух. Их пиджаки развевались от воздушных потоков выруливающего на стоянку «Боинга».

Они подошли к трапу у хвоста «Каравеллы» Вьетнамской авиакомпании. Пол даже не оглянулся на терминал и начал подъем в брюхо самолета, где их ожидала стройная девушка с подносом со свежими полотенцами.

— Хорошо, — сказал Мюррей, когда они заняли свои места и заработали ожившие двигатели, — как вы это сделали?

— Сделал что? — переспросил Пол, вытирая полотенцем лицо.

— Маленький американец в баре. Это он ехал в такси.

— Ах! — сказал Пол, не отрывая полотенца от лица. — Еще один нескромный вопрос, мой дорогой Мюррей! Когда стюардесса будет обходить салон, закажем шампанское!

Глава 7 Свидание в «Cercle»

Жалюзи были закрыты. Он лежал на кровати и через каждые три секунды чувствовал кожей дуновение от работающего, как метроном, вентилятора. Нервы натянуты как струна. Мюррей с тревогой вслушивался в звуки, несущиеся с улицы: рев и гудки джипов, грузовиков, такси, звоночки велосипедов, тарахтенье мотоциклов, гудки судов, теснящихся на реке.

Тихий день столицы во время войны. Другие звуки: неожиданный свист советских 122-миллиметровых ракет, перелетающих через реку и падающих с треском, сотрясая воздух, следующий за этим вой сирен скорой помощи, а иногда неясные вспышки и дрожь земли — это В-52 освобождаются от своего груза над джунглями к северу от города — все это приходит позже, вместе с темнотой, когда наступают часы коктейлей. В это время вновь прибывшие в Сайгон вместе с наиболее шумливыми иностранными журналистами могут наблюдать за происходящим через заклеенные крест-накрест, чтобы защитить их от взрывной волны, окна бара отеля «Каравелла», пока официант-тонкинец будет услужливо предлагать мартини, остуженный как раз как надо, с точно подмешанным количеством капель лимонного сока.

Мюррей проклинал эту войну, однообразную, грязную, бесчестную, жестокую, войну без конца: стряпня статистиков, подкрепленная лживыми догмами и чудовищными изобретениями — грубые реалии боевых действий смешиваются со стерилизованной техникой штабных служб. Мюррей ненавидел войну, это было отвращение не из моральных или интеллектуальных соображений, она просто ему наскучила. Наскучила потому, что он не видел достойных оправданий ее продолжению. Ему были известны все аргументы за и против: упрямые прагматики, мягкотелые либералы, тупоголовые вояки, которые хотят вернуть Ханой, малокровные эксперты, пропагандирующие средний курс и поэтапный отвод войск, анализирующие анатомию марксизма в сравнении с националистическим коммунизмом Мао, в то время как низко над землей с воем проносятся самолеты, трещат автоматные очереди, рвется и жарится человеческое мясо, сержанты подбивают потери, собирая все руки и ноги и деля на четыре, как шутили в баре «Каравелла».

Хуже всего было то, что и миру прискучила эта война. Ученые мужи, маленькие человечки с марионеточными мозгами на большой работе, выступали против американской агрессии, одновременно занимая и проматывая деньги США. Эти респектабельные интеллектуалы — писатели, поэты, звезды подмостков и экрана; фигляры и целлулоидные пустышки — лидеры демократов, размахивающие бумажными флажками вьетконговцев, — подустали от этого дела и перешли протестовать на другое пастбище. Даже тонкие черты Дядюшки Хо были заменены на лицо революционера среднего класса типа Че Гевары.

Война больше не была жирным куском для тех, кто ее описывал. Репортажи умещались в двух абзацах. Эскалация войны продолжалась, а новости о ней падали в цене. Реальный материал: кровь, грязь, беженцы из какой-нибудь разрушенной деревни, спасающие своих гусей и ржавые велосипеды, пока их дети клянчат у сбитых с толку Джи-Ай масло и печенье. Этот материал печатали и печатали, пока он не наскучил и редакторам, которым хотелось осветить события под другим углом. Тот факт, что маленькая средневековая страна с крестьянской экономикой и древней, хрупкой культурой бомбардировалась и развращалась богатейшей нацией, подавался не один раз и у многих вызывал гнев. Но у этих многих не хватало злости или воображения, чтобы понять, что это только одна сторона дела. Мюррей, помимо всего прочего, видел в Хюэ массовые захоронения людей. Вьетконговцы обнаружили, что далеко не все жители этого города, в отличие от размахивающих флажками демонстрантов за рубежом, симпатизируют коммунистам. Вьетконговцы связали этих людей, расстреляли и закопали в огромных ямах у реки Духов. Однако это не спровоцировало никаких демонстраций. Об этом Вьетнаме мир не желал знать.

Однажды Мюррей написал статью о зоопарке Сайгона, где самым большим развлечением для детишек была запертая в клетке лошадь. Это был другой Вьетнам. Так же, как и дело о британских служебных собаках, вызвавшее волну возмущения в Палате общин. Дело в том, что Британия посодействовала слабому Вьетнаму в его военных усилиях, продав шестьсот восточноевропейских овчарок американцам, которые, щедро заплатив, тут же передали их вьетнамской армии, где их немедленно съели.

У кровати замурлыкал телефон. Мюррей резко сел.

— Мистер Мюррей Уайлд, отель «Континенталь Палас»? Тайгер Эксчендж. Подождите секунду, пожалуйста. Вы на связи.

— Murray — c'est toi? — это была Жаклин Конквест.

— Когда ты приехала?

— Вчера. Это произошло неожиданно. Максвелл ищет тебя со вчерашнего вечера. Где ты был?

— В Бьен Хоа, смотрел трупы. Что ему надо?

— Не знаю. Я тоже хочу тебя увидеть. Алло! Ты слушаешь?

— Слушаю, — сказал Мюррей, сбрасывая ноги с кровати. — Когда?

— Завтра в 12.30. В «Cercle Sportif», в баре у бассейна. Ты член клуба?

— Нет. Сейчас только американские генералы — члены клубов. Почему в «Cercle»?

— Разве не подходит?

— Дело в том, что это самое неподходящее место. Я полагаю, ты состоишь в клубе?

— Bien sur. Я оставлю на входе записку, чтобы тебя пропустили, если я буду запаздывать. Хорошо?

— Хорошо.

Линия отключилась. Мюррей посмотрел на часы. Без десяти пять. Как раз можно успеть на ежедневную пятичасовую пресс-конференцию, которая проводится в железобетонном, защищенном мешками с песком здании SUSPAO через площадь от отеля. Мюррей быстро принял душ, смакуя раздельное внимание со стороны мистера и миссис Конквест. Муж, вероятно, означал плохие новости; что же касается «Cercle», хуже места в Сайгоне, чем этот старинный конклав[32] французской империи, избранных членов которого потеснила американская военная элита, для продолжения романа в сторону «красной кнопки» генерала Вирджила Грина было не найти.

Мюррей вышел из номера и прошел мимо ряда потемневших дверей из тикового дерева к железной решетке лифта, лязгающего в каменном пролете лестницы, Это был один из последних старых отелей в Сайгоне, отражающий антисептическую атаку Нового Света. Даже внизу, в баре, где вентиляторы взбивали над мраморными столиками густой сладковатый воздух, не были установлены защитные экраны: до того казалось невозможным, что вьетконговцы могут спланировать нападение на французский отель.

У лифта кто-то шепнул Мюррею на ухо:

— M'sieur Wielde?

Это был худой мужчина с запавшими щеками в серой рубашке и синих брюках. Он стоял в тени лестничной площадки. Мюррей узнал в нем одного из «мальчиков» при отеле. Вьетнамец средних лет с одним невидящим глазом, похожим на перегоревшую лампочку, который обычно слонялся по коридорам, предлагая обменять пиастры по курсу черного рынка. Он несколько раз приставал к Мюррею, и все безрезультатно.

— Что тебе надо? — резко спросил Мюррей по-французски.

— Вас спрашивал один человек, месье Уайлд, он приходил дважды.

— Кто?

— Американец.

— Он говорил с тобой?

— Только с администратором. Он оставил сообщение.

Мужчина стоял не шевелясь и смотрел на Мюррея единственным узким черным глазом. В его поведении, обычно подобострастном, было что-то зловещее.

— А тебе какое до этого дело? — спросил Мюррей.

Вьетнамец слегка склонил голову, и даже при слабом освещении Мюррей заметил мелькнувшую в его единственном здоровом глазу искорку усмешки.

— Я кое-что примечаю, месье. Многое. Американец из полиции.

Мюррей не пошевелился. Он никогда не относился к вьетнамцам свысока, даже к самым забитым из них, но в данном случае было что-то необычное. Этот мужчина не был другом Мюррея и, естественно, не был ничем ему обязан.

— Почему ты мне это говоришь?

«Мальчик» еще ниже склонил голову и еле заметно пожал плечами. Скорее, это было движение рук, чем плеч:

— Мне показалось, вам это будет интересно, месье Уайлд.

— Спасибо.

На секунду Мюррей задумался, не дать ли вьетнамцу на чай, но потом передумал. Роль гостиничного приставалы была отброшена, и Мюррей решил подыграть ему. Направляясь через площадь к зданию SUSPAO[33], Мюррей размышлял о том, что французский вьетнамца слишком хорош. Комитет размещался в бывшем кинотеатре. Бледные оштукатуренные стены теперь были закрыты каменноугольными плитами, снаружи тротуар был окружен бетонными цилиндрами, вход охраняли морские пехотинцы США в шлемах и со штык-ножом на ремне. Мюррей махнул пресс-карточкой перед морским пехотинцем за стойкой и прошел по лабиринту разделенного перегородками прохладного фойе. В каждом отделении за телефонами и электрическими пишущими машинками работали мужчины в слаксах и рубашках с короткими рукавами. Это был нервный центр вьетнамской военной машины по общественным отношениям.

Пятичасовая пресс-конференция уже началась, и примерно половина мест в зале была занята. На сцене стояли четыре стенда с картами, отражающими боевые действия во Вьетнаме. Красные стрелки показывали на места последних атак, черные бомбы — атаки с воздуха. В этот день карты были относительно пусты. Любой из этих пластиковых значков означал трагедию, возможно, сотен людей — жителей деревень в джунглях, городов, квартиросъемщиков Ватта, семей в Калвари, в Джорджии. В остальном это был обычный скучный день. Мюррей взял подшивку официальных заявлений для прессы за последние 24 часа и занял место в последнем ряду. На сцене пожилой полковник в очках делал сообщение, внизу рядком сидели стенограф и молодой негр, записывающий для потомков сообщение па магнитофон.

Полковник посвящал присутствующих в детали операции «Опенхэнд» — гражданской операции, направленной на помощь племенам центральных плоскогорий в решении проблем гигиены и медикаментов. Затем долго и монотонно он отвечал па вопросы журналистов. Мюррей слушал вполуха. Вдруг рядом с Мюрреем кто-то тихо сказал:

— Мистер Уайлд? — это был молодой человек с веснушчатым лицом в форме цвета высохшей грязи. — Не могли бы вы на минутку выйти из зала, сэр?

Мюррей последовал за ним по фойе между перегородками к двери с табличкой: «Лерой — Связь взаимодействия MACV». Американец одним движением постучал и открыл дверь, затем отступил, давая Мюррею пройти. В кабинете во вращающемся кресле оливково-зеленого цвета сидел Максвелл Конквест.

— Добрый день, мистер Уайлд. Присаживайтесь. Это мой коллега мистер Сай Лерой, — сказал он, указывая на мужчину, сидевшего, положив ноги на стол.

Это был смуглый брюнет с немного обезьяньей челюстью. Когда он улыбался, вокруг его глаз появлялись светлые на фоне загара морщинки.

— Рад с вами познакомиться, мистер Уайлд, — сказал Лерой, сбросив ноги со стола. — Читал ваши статьи. Мне понравилось.

Мюррей занял свободное плетеное кресло:

— Ив чем причина всего этого?

Максвелл Конквест молча взял со стола папку из буйволовой кожи:

— Насколько я знаю, по пути сюда вы останавливались в Бангкоке. Хорошо провели время?

— Я недолго там пробыл.

Конквест кивнул. Сай Лерой продолжал улыбаться.

— Встречали ли вы во время своего пребывания в Бангкоке человека по имени Чарльз Пол, мистер Уайлд? — Конквест говорил тихо и очень небрежно. — Крупный француз с бородкой?

— Да, я встречался с ним.

— Почему вы с ним встречались?

— А почему вы меня спрашиваете?

Конквест спокойно смотрел на Мюррея:

— Два дня назад вы вылетели из Бангкока тем же рейсом, что и Пол. Верно? — Мюррей кивнул. — Не заметили в аэропорту ничего необычного?

— В каком смысле?

— Я спрашиваю вас, мистер Мюррей.

— Самолет вылетел вовремя, если вы это имеете в виду. — Улыбка Сая Лероя стала еще шире.

Конквест открыл папку, достал оттуда большую глянцевую фотографию и передал ее Мюррею. Это была фотография лысого бочкообразного мужчины.

— Узнаете его?

— А я должен узнать?

Конквест забрал обратно фото и взглянул на Лероя, который подался вперед, опершись руками о колени.

— Мистер Уайлд, — начал Лерой, — этот человек был убит в аэропорту Бангкока как раз в то время, когда вы и этот француз садились в самолет. Итак, вам до сих пор кажется, что в этом нет ничего странного? — у него был мягкий южный выговор и что-то от джентльмена из Виргинии — широкая улыбка и «бархатные перчатки».

Мюррей взглянул на Лероя — густые черные волосы, круглая челюсть — и подумал, что, может быть, когда-то, поколения назад, его прапрадед работал на плантациях.

— Да, — наконец сказал он, — там была какая-то суматоха. Наверное, кому-то стало плохо, у бара. Я не мог видеть, что именно произошло, потому что мы уже шли к самолету.

Лерой откинулся в кресле и кивнул:

— А что в это время делал Пол?

— Он тоже шел к самолету.

— Подходил ли он перед этим к бару?

— Да, он выпил. Но в чем, собственно, дело? Кто был этот человек, которого убили?

— Офицер USOM, работал на Северо-восточный Таиланд, — сказал Конквест. — Его звали Амос Шелтон. Его убили аметин-цианидом, ядом, который можно ввести в любое место на коже. Действует мгновенно, симптомы — сердечный приступ или апоплексический удар. И у нас есть основания думать, что Шелтона убил этот француз — Чарльз Пол. Мы также считаем, что вы можете помочь нам, мистер Уайлд.

— О? И как же?

— Вы расскажете нам, что вас связывает с Полом. Расскажете о вашей встрече в Бангкоке. Как и почему.

Мюррей откинулся в кресле:

— Я пишу статью о Камбодже. Пол работает в этой стране, там я с ним и познакомился, и он пообещал представить меня принцу Сиануку. Устраивает?

— Совсем не устраивает, мистер Уайлд, — Конквест не спускал с Мюррея ледяных глаз. — Вы когда-нибудь встречались с человеком по имени Джордж Финлейсон?

— Да.

— Британец, жил во Вьентьяне. Убит четыре дня назад.

— Я тоже читаю газеты.

— Мы думаем, что он также был убит Полом или по его приказу.

Мюррей пожал плечами:

— Вас послушать, этот Пол просто злодей!

— Он нам не нравится, мистер Уайлд.

— Он нам совсем не нравится, — сказал Лерой, и впервые улыбка сошла с его лица. — В данный момент мы не имеем права арестовать его, но мы думаем, что вы можете поставить нам информацию, получив которую мы сможем арестовать его.

— Не понимаю, о чем вы?

— Какие у вас были дела с Джорджем Финлейсоном? — спросил Конквест.

— У меня не было с ним никаких дел. Мы просто встречались.

— Вы ужинали с ним во Вьентьяне?

— Ну да, я ужинал с ним. И что из этого?

Лицо Конквеста стало жестче:

— Мистер Уайлд, позвольте я буду с вами совершенно искренен. Вы ужинаете с человеком за два дня до того, как его убивают, потом вы улетаете и проводите целый день с человеком, который его убил и который убил еще одного человека. И когда вас спрашивают об этом, вы говорите: «и что из этого?» Я отвечу вам, мистер Уайлд. От этого попахивает.

— Ладно, вы правы, — сказал Мюррей. — Но скажите мне, пожалуйста, откуда вам известно, что Джорджа Финлейсона убил Пол?

Ему ответил Лерой:

— Мы взяли служанку Финлейсона. Вьетнамка из Ханоя. Это она впустила убийцу в дом. Она сломалась и рассказала все.

— Вам или лаотянской полиции?

— Ее допрашивали лаотянские секретные службы, — мягко сказал Лерой. — На допросе присутствовал Максвелл и представитель британского посольства. Все было по правилам.

— Уверен, что так все и было, — лихорадочно думая, сказал Мюррей. — И кого же она впустила в дом?

— Вьетнамец с севера, зовут Тан Тхуок Вин. Как пишут в книжках, человек с лицензией убивать.

— Или убирать с максимальной осторожностью — как ваш человек Амос Шелтон?

— О чем это вы?

— В день, когда я встретился с Полом, кто-то пытался его убить. Прислали бутылку бренди, только бренди оказался пластиковым. Кажется, Пол подумал, что это сделал кто-то из ваших ребят, — Мюррей говорил и смотрел Конквесту в глаза, но тот не отвел взгляд.

— Понятия не имею, о чем вы. Но если вы будете продолжать в том же духе, у вас будут большие неприятности.

— Вы хотите сказать, что ЦРУ подаст на меня в суд за клевету?

Конквест вздохнул:

— Мне бы хотелось, чтобы мы понимали друг друга, мистер Уайлд. У вас здесь работа, мы это понимаем. Мы также понимаем, что в силу своей работы вы вынуждены встречаться с разными людьми. С другой стороны, в этой стране идет война. И если мы узнаем, что вы каким-то образом, пусть даже не напрямую, помогаете врагу, нам придется вами заняться. Мы не собираемся вас арестовывать, потому что МЫ не можем сделать этого, но мы, без сомнения, можем сделать так, что у вас не будет ни единого шанса работать в этой части света.

— И как же? Надавите на чиновников Южного Вьетнама, чтобы они закрыли мою визу? Когда станет известно, что ЦРУ вышвыривает отсюда иностранных журналистов и запрещает работать неугодным, это не прибавит вам популярности.

— Мы и так не особенно популярны, — сказал Конквест. — Но нас это не особенно трогает, — казалось, он вот-вот улыбнется.

— Ладно. Что я должен делать, чтобы быть пай-мальчиком?

— Расскажите нам все, что вам известно о Чарльзе Поле.

— Не так-то много я о нем знаю. Жрет как свинья, пьет как рыба, потеет как мочалка, душится дорогим одеколоном и работает кем-то вроде советника у Сианука. Но этим занимаются многие, включая и бывшего британского дипломата. Вы хотите, чтобы я и ими занялся?

— Они не убийцы, — сухо сказал Лерой. — Кроме того, Сианук нас не интересует. Он не Друг Штатов, но это дело госдепартамента. Нас беспокоит этот француз — Пол. Тот факт, что он убил американца, уже беспокоит, но то, что он смог нанять профессионального убийцу из Северного Вьетнама, который затерроризировал служанку через ее семью в Ханое, а потом убил чиновника IMF и исчез, наверняка вернувшись в Северный Вьетнам, — все это, мистер Уайлд, начинает очень и очень нас беспокоить, — последовала многозначительная пауза. — Итак, мы были бы признательны, если бы вы смогли узнать, к чему готовится Пол. На кого еще он работает. И чем именно он занимается в Камбодже.

— И если я не узнаю?

— Нам бы не хотелось быть мстительными. И потом, я думаю, нам станет известно, если вы утаите от нас эту информацию.

— И когда я должен сообщить вам результаты?

— Когда они у вас появятся. Вы собираетесь снова встретиться с Полом?

— Не могу сказать ничего определенного. Может быть, недели через две-три я поеду в Пномпень, — осмотрительно сказал Мюррей. — С кем я должен связаться?

Ему ответил Конквест:

— Лерой здесь каждый день до 5.30, кроме выходных. Если появится что-то срочное, когда его не будет на месте, позвоните по этому телефону, — он подал Мюррею карточку с именем майора Д. Карри, затем встал, кивнул Лерою и, не добавив ни слова, вышел.

Мюррей тоже начал вставать. Лерой выскользнул из-за стола и положил руку ему на плечо:

— Вы должны простить Максвелла. Он преданный делу человек и хороший работник, но иногда я думаю, почему его не забрало себе ФБР. Вы не обиделись, мистер Уайлд?

— Не очень. Он всерьез говорил о том, что вышвырнет меня отсюда?

— Шантаж — грязное дело. Но вы должны признать, что в ваших отношениях с Полом слишком много совпадений. — Не убирая руки с плеча Мюррея, Лерой проводил его до двери. — Мы занимаемся Полом, но тут есть кое-что еще. У него есть прошлое, и оно нам совсем не нравится. Скажем так, оно не одобрено компьютером. Вероятно, вам о нем известно: Испания, Алжир... а теперь неприкрытое убийство. Мы хотим выяснить, что он замышляет здесь, и не хотим узнать об этом из газет, когда все уже произойдет, Вы меня понимаете, мистер Уайлд?

— Понимаю.

Лерой сжал плечо Мюррея:

— Не забывайте старое правило — человек, убивший однажды, убьет еще раз, — его обезьяний рот растянулся в улыбке, вокруг глаз собрались светлые морщинки. — И потом, нам будет интересно побольше узнать о Камбодже. Я слышал, Сианук только что закончил свой шестой фильм?

— Это правда. Он играет две роли — героя и злодея. Герой это он сам, а злодей нанят ЦРУ.

Лерой был легким в общении человеком, он заразительно рассмеялся и сказал:

— Иногда я думаю: не следует ли нам перетянуть его на свою сторону. Может быть, он бы научил нас, как не напрягаясь держать коммунистов в стороне. Ну, желаю удачи, мистер Уайлд.

Мюррей вышел из прохладного здания SUSPAO. Он был озадачен. Он размышлял, что, вполне возможно, не только у Конквеста и Лероя есть основания беспокоиться из-за толстяка.

Интересно, чем будет занят Конквест завтра в 12.30?

* * *

В полдень свежевыбритый Мюррей при галстуке вышел из лифта и прошел через бар на террасе к парадной лестнице. Рядом появилась фигура:

— Cyclo-pausse, M'sieur Wilde?[34]

Мюррей уставился в мертвый белый глаз на уровне своего локтя. Он кивнул и почти в тот же момент у тротуара остановился веломобиль с водителем в тропическом шлеме.

— Ou allez-vous, m'sieur?[35] — шепнул одноглазый.

— "Cercle Sportif"[36], — сказал Мюррей, забираясь под тент.

Небо было насыщенно-синим, жара невыносимой. Мюррей услышал, как «мальчик» прощебетал что-то на вьетнамском и на этот раз передал ему пятьдесят пиастров.

Они виляя пересекли площадь, объехали бездействующий государственный оперный театр и поехали вверх по суматошному бульвару Ле Лой. Железные жалюзи на всех окнах были опущены на время сиесты. Потом миновали защищенный мешками с песком наполовину недостроенный президентский дворец, похожий на огромную бетонную скорлупу с колоннами в Желобках, скрытую за деревьями. Грохот французского бульвара постепенно стихал. Мюррей прикрыл глаза, он полудремал, пока сзади узловатые коричневые ноги крутили педали. Веломобиль вилял и резко останавливался, чтобы пропустить какой-нибудь дизельный военный грузовик.

Мюррей думал о том, как он встретит ее, будет угощать ее вином, ланчем, будет беседовать с ней и лгать ей. Потому что это был единственный путь, если он ей не доверял, и потом, что бы она ни говорила, — она жена Максвелла Конквеста, который предан своему делу и может отказаться от миллиарда долларов. Или не может? А она? Поверит ли она ему? Поверит ли после того, как они третий раз проведут время в баре и второй раз в постели? Мюррей знал: второй раз перечеркивает поспешную связь на одну ночь, и обычно это критический момент в отношениях. Или она придет, чтобы предупредить его, как Хамиш Наппер, одноглазый «мальчик» и сам Конквест? Мюррей встряхнулся, закашлявшись от пыли.

Он ехал через старый Сайгон. Желтые дома сменяли современные с бетонными ячейками для жилья, где водопровод был практически в безупречном состоянии, а в коридорах теснились ребятишки, через которых пробирались поддатые Джи-Ай, чтобы получить удовольствие со старшими сестрами ребятни, принарядившимися в мини-юбки и надушившимися дешевыми духами.

Мюррей взглянул на часы: было пятнадцать минут первого. Улица была низкой и бедной. Ни грузовиков, ни джипов военной полиции с вселяющими уверенность ребятами с южным акцентом и карабинами, поставленными в автоматический режим. Мюррей выпрямился и крикнул водителю:

— "Cercle Sportif"! — но его слова казались безнадежно чуждыми и не несли никакого значения. — Stop! Halt! — крикнул он, вытаскивая ногу из кабины и вспоминая четырех журналистов, которые были жестоко и глупо расстреляны, когда ехали в «мини-моуке» по такой же узкой, заброшенной улице.

Мюррей понял, что находится в районе, где и не пахнет «Cercle Sportif». Водитель наконец притормозил и начал лопотать что-то невнятное. Мюррей пытался объясниться с ним на вьетнамском, полученном в Хюэ, который крайне редко понимали представители низших слоев Сайгона. И в этот момент произошел взрыв.

Два глухих взрыва, и через секунду ударная волна. Водитель и несколько пешеходов, оказавшихся в этот момент на улице, посмотрели в сторону центра города. И третий звук — рокот осыпающегося кирпича и стекла, словно отзвук горной лавины.

— Hotel! Hotel Continental — vite![37] — кричал Мюррей водителю.

Теперь водитель в тропическом шлеме очень медленно крутил педали, будто выдохся пока ехал из центра. Еще через две улицы Мюррей бросил его. Впереди у президентского дворца завывали сирены скорой помощи. Американские и вьетнамские военные полицейские флажками регулировали движение и отправляли назад веломобили и пешеходов. Мюррей вылез из веломобиля и дал водителю пятьсот пиастров, что по курсу черного рынка равнялось одному доллару, но вьетнамец все равно пытался клянчить и торговаться. (Если бы в этот момент Мюррей знал то, что стало ему известно позднее, он бы с радостью заплатил вдвое больше.) Но тогда он выругался на вьетнамском и побежал к толпе.

Несколько патрулей вьетнамской полиции перегородили джипами дорогу и проверяли документы у каждого проходящего. Мюррей, махнув пресс-карточкой, прошел мимо трех полицейских, и в этот момент раздался третий взрыв, после которого наступила оглушающая тишина. Мюррей свернул за угол и оказался в тени деревьев на бульваре. Он нырнул в сторону и побежал мимо старых французских вилл.

Впереди дорога опять была перекрыта, на этот раз австралийцами. Большие, сухопарые мужчины в шляпах стояли, держа наперевес магазинные винтовки.

— Ты куда? — крикнул один из них.

— "Cercle Sportif"! — тяжело дыша сказал Мюррей, и снова показал пресс-карточку.

Один из полицейских неприятно улыбнулся:

— Не знаю, что ты там найдешь. От него почти ничего не осталось, — его голос заглушили промчавшиеся мимо машины скорой помощи с включенными сиренами и фарами.

Мюррей проскочил мимо полицейских и присоединился к толпе под деревьями. Кто-то пытался податься назад, другие налегали, пытаясь пробиться вперед.

Колонны у входа в клуб треснули, за воротами — свалка людей в форме и белых халатах. Над ними высокие деревья со сломанными ветвями и ободранной корой. Бледно-голубое с белым здание клуба треснуло, как яичная скорлупа. На ступеньках, ведущих к бассейну, лежали человеческие тела, некоторые из них дергались, как расчлененные рептилии. На пути Мюррея лежал обнаженный мужчина, на нем были только синие носки, его загар на фоне белой полоски на бедрах был странного коричнево-голубого цвета. Дальше лежала девушка в купальнике, но без головы. Крутом, как куски мяса, в пыли валялись части человеческих тел. Два больших негра с носилками оттеснили Мюррея в сторону.

Какой-то американец кричал в мегафон:

— Всем отойти назад! Назад! Здесь могут быть еще бомбы! Пожалуйста, отойдите назад, освободите проход, дайте дорогу скорой помощи!

Мюррей прижался к стене и оказался лицом к лицу с ошеломленным штатским американцем, который в высшей степени осторожно ощупывал свою коротко остриженную голову.

— Что произошло? — крикнул Мюррей.

— Я точно не знаю. Я был внизу в мужской комнате, и что-то ударило меня по голове, — он начал пробираться вдоль стены, бормоча себе под нос: — Подонки подложили вторую бомбу, она взорвалась, когда приехала скорая. Мне повезло, что был в сортире.

Мюррей нашел молодого солдата с суровым лицом в зеленом берете и с нашивками спецсил.

— Что тут произошло?

Мюррей на этот раз не показал карточку, и солдат с горечью ответил:

— Два заряда. Первый под бассейном, вдоль крыши бара, откуда можно наблюдать. Все, кто был в бассейне, разлетелись, как рыбы из аквариума. Второй — в мусорном баке, сразу за воротами. Погибло много ребят из скорой помощи и из тех, кто наблюдали. А ты кто, черт возьми?

Мюррей опустил голову и увидел лежащую рядом с ним ступню в туфле. Он показал пресс-карточку и пробормотал:

— Кому-нибудь удалось спастись?

— В этом месиве? — «зеленый берет» нахмурясь посмотрел на карточку Мюррея. — Насколько я знаю этих ублюдков-вьетконговцев, они могли установить и третий заряд. На вашем месте я бы держался подальше от этого места. Здесь не на что смотреть, разве что вы любите бывать на живодерне.

— Меня здесь ждал один человек. Я остаюсь.

Поднимаясь по ступенькам к бассейну, Мюррей старался держать себя в руках. Он уже видел подобное раньше, и не раз, но сейчас, может, потому, что все произошло в такой роскошной, знакомой обстановке, это было особенно ужасно. Мимо проносили американца в плавках с замотанными окровавленными полотенцами ногами. Он махнул Мюррею:

— Эй, ты — журналист? Лучше запечатлей это. Запомни, парень! Меня зовут Ларримор, Дон Макаулей Ларримор — экс-морской пехотинец. Я все видел, был наверху и все видел. Можешь меня процитировать, — казалось, он был нетрезв.

Мюррей пошел дальше, и навстречу ему потекла кровь. Два ручейка из распухшей пыльной головы ползли по чистому бетонному полу и падали вниз со ступеньки на ступеньку. Все, что Мюррей смог сделать, — это побежать вперед. Он думал о том, что эта кровь, возможно, кровь девушки, которую он любит. Наверху его остановила чья-то рука. Мюррей узнал полковника Луонга из третьего вьетнамского корпуса. Еще его называли Смеющийся Ларри Луонг (эта кличка пристала в нему из-за того, что полковник, расстреливая пленных, всегда нервно хихикал). Он хихикнул и сейчас:

— Здрасте, мистер Уайлд, все это очень неприятно!

— Вы были здесь, когда это произошло?

— О нет, я был в ресторане на другой стороне улицы. Они хотели убить генерала Грина.

— Что случилось с генералом? — спросил Мюррей.

Смеющийся Ларри махнул маленькой ручкой. У него на запястье болтался тяжелый серебряный идентификационный диск.

— Я думаю, генерал Грин не пришел. Он задержался.

— И я тоже, — пробормотал Мюррей. — Вы уверены, что им был нужен Грин?

— Он должен был приехать сюда на ланч. Эти вьетконговцы — свиньи, — он снова хихикнул и бочком прошел мимо торса неопределенного пола, из которого вывалились голубоватые кишки и тускло блестели на солнце. — Очень плохо то, что здесь произошло, — улыбаясь, сказал Ларри, и Мюррей начал спускаться обратно.

«Собиралась ли она приехать вместе с Грином?» — думал он. У ворот снова взвыла сирена: подъехала автоколонна черных «седанов» в сопровождении вьетнамских мотоциклистов. Из дверей повыскакивали американские военные полицейские и замерли по стойке «смирно». К воротам направились несколько офицеров.

Генерал Вирджил Лютер Грин был высоким красивым мужчиной с серыми глубоко посаженными глазами и загорелым лицом. Однако загар был бледнее, чем обычно, когда он поднимался к разрушенному бассейну. У Вирджила Грина не зря была репутация «стреляющего генерала»: он убил не меньше немцев, корейцев и вьетнамцев, чем любой другой офицер армии США. В 1944 году его танк подбили в деревушке под Римом. Тогда Грин уложил из пары кольтов четверых эсэсовцев. Эти два кольта с рукоятками из слоновой кости и сейчас служили украшением его простой армейской формы. Поднимаясь по лестнице, он не переставая с техасским акцентом громко бормотал себе под нос:

— О Господи! О Боже всемогущий!

Женщин, если не считать нескольких мертвых или умирающих купальщиц, лежащих на бетоне, поблизости не было, и генерал остановился и выдохнул крепкое техасское ругательство. Потом он увидел Смеющегося Ларри Луонга, одного из немногих вьетнамских офицеров, которого он уважал, и они обменялись приветствиями.

— Они заплатят за это, полковник! Вот увидите, они заплатят!

— Конечно, генерал! — хихикнул Ларри.

Вирджил Лютер Грин мрачно кивнул и развернулся на каблуках. Вода из прорвавшихся труб водопровода, смешавшись с кровью, стекала по ступенькам и растекалась по бару у бассейна. На улицу на носилках выносили тела. Мюррей осматривал каждое, но не обнаружил среди них Жаклин Конквест.

Генерал остановился у края бассейна. Молодой офицер объяснял, как вьетконговцы установили первый заряд — пластиковые бомбы были уложены вдоль края потолка, через который мужчины, сидящие в баре, могли наблюдать за плавающими наверху девушками. Вся вода ушла в этот бар, пол был усыпан осколками стекол и обломками выкрашенного в синий цвет бетона. Мюррей понимал, что если она решила встретить его здесь, а не в баре наверху, — ночь в Луангпхабанге была потерянной идиллией, и ему придется подыскать кого-нибудь другого, кто бы мог нажать на секретную кнопку Вирджила.

Генерал стоял в нескольких ярдах в стороне и задумчиво смотрел на полное тело мужчины средних лет в углу бассейна. Мюррей решился, подошел к нему и прямо спросил:

— Извините, генерал, ваш секретарь, Жаклин Конквест... с ней все в порядке?

Красивые серые глаза генерала медленно повернулись в сторону Мюррея.

— Жаки? — протянул он.

— Я должен был встретиться с ней как раз когда произошел взрыв.

— Кто вы?

Мюррей представился, и генерал задумчиво покачал головой:

— Газетчик, да? Ну так вы получили это, парень. Забудьте весь этот бред сивой кобылы о том, чтобы уйти из Вьетнама и оставить все этим маленьким вонючим комми! Мы остаемся, парень!

— Ваш секретарь, — повторил Мюррей. — С ней все в порядке?

— Думаю, да. Я оставил ее в офисе, когда узнал о случившемся. Она что-то говорила о встрече, которую должна отменить, — он прищурившись посмотрел на Мюррея: — Это с вами была назначена встреча?

Мюррей попробовал улыбнуться:

— Исключительно деловая встреча, генерал. Я могу процитировать вас в связи со случившимся?

— Конечно, можете!

Мюррей что-то корябал в своем блокноте, когда в затопленный бар начал спускаться маленький гибкий вьетнамский пожарный в водолазном костюме.

Через десять минут Мюррей был уже в отеле и звонил в «Тайгер Эксчендж». Жаклин почти сразу подняла трубку:

— О, Мюррей! Слава Богу, ты жив!

— Где ты была?

— Я дважды пыталась дозвониться до тебя. Мне сюда кто-то позвонил (не знаю кто, но, кажется, это был вьетнамец) и сказал, что если я собираюсь в «Cercle Sportif», лучше держаться подальше от этого места. N'y allez pas, так он сказал.

— В котором это было часу?

— Около полудня. Я сразу тебе позвонила.

— Ты звонила кому-нибудь еще?

Теперь он все четко себе представлял. Этот одноглазый, нашептывающий что-то водителю веломобиля, но не осмелившийся предупредить его лично и анонимно предостерегший Жаклин после того, как узнал, что заряды установлены... Мюррей подумал о том, не следует ли ему обратиться в полицию, потом вспомнил правило Райдербейта и решил воздержаться. Это была не просто столица воюющего государства, это была столица древних ритуальных убийств, бандитских заговоров и политических интриг, которые могли не иметь ничего общего с временной борьбой Свободного Мира с идеологиями Маркса и Мао.

— Никому, — сказала она. — У меня не было времени. А потом я услышала взрывы. Я испугалась. Мюррей, кто это сделал? Кто звонил? Что происходит?

— Ты можешь сейчас уйти оттуда?

— Да, думаю, да.

— Тогда встретимся в отеле. Внизу в баре, приходи, как только сможешь освободиться. Я буду ждать.

Мюррей повесил трубку и подумал о том, что она была в состоянии шока, когда он в первый раз соблазнил ее. Она в состоянии легкого шока и сейчас, когда он должен во второй раз соблазнить ее. Карты на стол, их успех в ее руках, потому что если она присоединится к ним, это будет — все или ничего.

Он заказал бутылку шабли 1961 года и приказал отнести ее в свой номер в ведерке со льдом.

Глава 8 Прыжок в ад

— Он этого не сделает. Он никогда этого не сделает. Я знаю его, это для него невозможно, — она перевернулась на живот и лежала на кровати, как полосатая звезда. Жаклин говорила медленно, прерываясь. — Он никогда не сделает ничего незаконного. У него очень ортодоксальные взгляды.

Через жалюзи в комнату просачивались полоски солнечного света. Мюррей разглядывал ее прекрасное лицо, почти полностью скрытое под распущенными волосами, изгиб спины, широко расставленные ноги.

— Хорошо, — сказал он, — забудем о Максвелле.

— Он о нас не забудет.

— Кроме него есть другие.

— Ты все еще думаешь, что тебе это сойдет с рук?

— Не знаю.

— Это безумие, ты понимаешь? Ты не можешь украсть из Вьетнама все деньги и думать, что они позволят тебе оставить их у себя. Ты рассказывал мне о французе. Этот Пол, я уже слышала это имя. Обычно Максвелл не говорит со мной о своей работе, но он спрашивал меня о Поле, потому что я француженка и мой отец мог сталкиваться с ним в Алжире. Я сказала ему правду: я никогда ничего не слышала о человеке по имени Пол. А когда я поинтересовалась, почему он меня об этом спрашивает, знаешь, что он мне ответил? Он сказал: «Потому что этот негодяй, как и все проклятые французы, работает на Чарли Конга». (Жаклин сказала это по-английски, передразнивая американский акцент, и улыбалась себе в полумраке номера.) Он говорил так, словно я больше не француженка, а патриотично настроенная жена американца и просто обязана ненавидеть этого Пола, потому что он работает на Фронт Освобождения.

— Он работает на Сианука, — задумчиво сказал Мюррей. — Но для людей с таким тонким восприятием, как у Максвелла, это одно и то же. Он говорил что-нибудь обо мне?

— Нет. Но у меня было впечатление, что он намеренно избегает говорить о тебе. Может, он подозревает, что вас с Полом что-то связывает?

— Ты знаешь человека по имени Сай Лерой? — после некоторой паузы спросил Мюррей.

Жаклин повернулась к нему и нахмурилась:

— Еврей, изображающий чиновника по связям с общественностью?

— Еврей с примесью негритянской крови, джентльмен с Юга — что-то вроде отверженного обществом, — Мюррей улыбнулся. — Именно он. Вчера днем он и твой муж расспрашивали меня о Поле.

— Чего они хотели?

Он пересказал ей, не скрыв ничего из того, что не скрыл от ее мужа и Лероя. Он не рассказал о том, что нашел труп Финлейсона, и о том, что Пол был ответствен за это убийство, сказал лишь, что Максвелл подозревает в этом убийстве Пола. Когда он закончил, Жаклин сказала:

— Ты должен быть очень осторожен с этим человеком, с Лероем. Я с ним не знакома, но знаю, что он работает на Национальное агентство безопасности, Он не стал бы допрашивать тебя, если бы не воспринимал всерьез.

С минуту Мюррей молчал. ЦРУ — это проблема, но НСА — совсем другое дело. Жаклин была права, оценивая службу своего мужа и службу его соперников. Если ЦРУ было богатым, изворотливым независимым агентством, вынашивающим заговоры, свергающим режимы, встревающим в международные дела, то НСА было более трезвой, более компактной и, несомненно, более опасной организацией. Они были близки с советниками президента, и в их разведданных было меньше скепсиса, чем в данных их соперников. Но самым опасным было то, что в НСА занимались преимущественно проблемами внутренней безопасности, а не международными делами. Мюррей был склонен предполагать, что имена его и Пола уже занесены в «серый список» в Вашингтоне. Эта сумрачная зона находилась где-то между черным иммиграционным списком и папками ФБР. Это было дурным знамением на следующие двенадцать дней и на не менее важные дни, которые последуют за ними.

— Жаки, — сказал он, — я бы не хотел, чтобы, встретившись с остальными, ты рассказала им о Лерое. Не стоит даже говорить о моей беседе с твоим мужем.

Может, это окажется и не таким уж важным, но я бы предпочел, чтобы об этом никто не знал.

— Ты сошел с ума, — сказала она. — Американцы узнают, что это сделали вы с Полом. И потом, этот сумасшедший Райдербейт. Ты действительно считаешь, что можешь ему доверять, доверять всем им?

— Я бы не стал им доверять, если бы речь шла о миллионе новых франков, — помолчав, сказал Мюррей. — Но речь идет о несколько другой сумме, о семи тысячах миллионах или больше того. — Мюррей поймал себя на том, что повторяет тезис Райдербейта и даже верит в него, верит в то, что если сумма настолько огромная, ни один здравомыслящий человек не попытается увеличить свою долю, убрав компаньона. Однако он не был уверен, что Жаклин Конквест разделяет эту точку зрения. Она снова перевернулась набок, поджала ноги и, почти не мигая, посмотрела на него:

— Tu es fou, che'ri, — наконец сказала она.

— Ты не сделаешь это?

— Сделаю ли? Ты имеешь в виду, зайду ли я в воскресенье пятнадцатого в офис генерала Грина, чтобы дать сигнал «Красной тревоги»? Да, я сделаю это: нет проблем.

— Так в чем же дело?

— Ты можешь украсть эти деньги и, возможно, у Райдербейта хватит умения, чтобы посадить самолет на плотину. Пол сможет организовать их вывоз из Лаоса, например, в Индию. А что потом? Ты думаешь, что всегда будешь на свободе? Ты думаешь, что со всеми этими деньгами ты наконец заживешь счастливой жизнью?

— А-а, merde! — воскликнул Мюррей. — Жаки, ты говоришь, как женщина из дешевой новеллы. Ты думаешь, на данном этапе кого-нибудь из нас интересует мораль капитала? Ладно! Мы станем слабыми, испорченными людьми, самодовольными мешками с дерьмом, у нас будут большие машины и фантастические наряды, мы сможем хамить каждому встречному-поперечному. Или, возможно, мы превратимся в одиноких старых Готсби, которые живут в большом доме, куда никто не хочет приходить, только на приемы.

Жаклин прижалась к Мюррею.

— Ты болван, дорогой.

— Ты не будешь таким. И мне все равно не нужна моя доля. Может быть, только маленькая часть от твоей, — она улыбнулась, — но только маленькая. Ее бы хватило, чтобы купить шато на берегу Луары, где-нибудь недалеко от Блуа. С высокими стенами и рвом, чтобы не мешали чужаки. Раз в месяц мы бы ездили через Бургундию в Швейцарию повидаться с нашими банкирами, а по пути бы пили лучшие вина.

— Банкиры сами будут приезжать в нам, — сказал Мюррей. — Но мы сможем купить виноградник и шато в придачу. Правда, возможно, нашим соседом будет Пол.

Жаклин уткнулась носом ему в шею и затихла. С Мюрреем она не испытывала ни чувства вины, ни стыда, только удовлетворение и опасное счастье. Она пришла к нему и потеряла голову, потому что ей было тоскливо, одиноко и хотелось чего-то необычного, приключений. Но это приключение дразнило обманчивыми надеждами и ставило их в незаконное положение. Жаклин просто не могла воспринимать его всерьез. «Mais alors je m'en fous! — подумала она. — Все, что угодно, только не жизнь в этом скучном, однообразном, заваленном мешками с песком городе, где закрыты все уличные кафе, а деревья на бульварах спилены или повалены бульдозерами».

— Я сделаю все, что ты захочешь, — тихо сказала она. — Все.

Жаклин была в ванной, когда в дверь постучали. Мюррей встал, обернулся полотенцем и спросил через дверь:

— Qui est la?

Из-за двери послышался приглушенный смешок:

— Застал тебя за работой, Мюррей-мальчик?

Он открыл дверь и посмотрел в темный коридор. Райдербейт весь с головы до пят был в черной коже, замшевые ботинки заменили кожаные с металлическими пряжками, на шее лиловый шелковый платок и защитные очки. В руке он держал мотоциклетный шлем.

— Я могу войти?

Мюррей отошел в сторону:

— Кто там?

— Чем, черт возьми, ты занят? Собрался на бал-маскарад?

Райдербейт вошел в номер и хитро покосился на Мюррея:

— Эта счастливица — та леди, которая нам нужна? — шепотом спросил он, взглянув на дверь в ванную, откуда доносилось шипение душа.

Мюррей ответил утвердительно и добавил:

— Ты можешь подождать?

— Не больше пятнадцати минут.

— Поговорим внизу.

— Прихвати с собой паспорт и какую-нибудь теплую одежду. И убедись, что у тебя в карманах нет вьетнамских или американских документов, вроде твоей карточки или чего-нибудь еще. Нужна только твоя чудесная ирландская арфа.

— В чем дело?

— Мы отправляемся в путешествие.

— Куда?

— Скажу внизу, — Райдербейт кивнул на дверь в ванную. — Все идет как надо?

— Да, — сказал Мюррей, указывая ему на дверь.

— Только не трать весь день на прощальные поцелуи. У нас не так много времени.

Мюррей прикрыл дверь и запер ее. Шипение душа стихло, Мюррей вошел в ванную и объяснил Жаклин, в чем дело. Жаклин кивнула. Она, обнаженная, стояла перед зеркалом спиной к нему и собирала волосы в пучок на затылке.

— И он даже не сказал, куда вы поедете? — наконец спросила она.

— Скажет внизу. Извини, но я должен идти.

Жаклин пожала плечами, пожалуй, излишне подчеркнуто:

— Иди. Я все равно не смогу встретиться с тобой вечером. Скоро уже пять. Я должна вернуться на виллу до шести.

Мюррей вышел из ванной и начал одеваться. Помня о сбросе риса, он надел три рубашки и взял с собой пару газет и шерстяной свитер, который купил прошлой зимой, когда был на центральном плоскогорье. Жаклин вошла в спальню и быстро, не сказав ни слова, оделась.

— Шато и виноградник в Бургундии, — сказал он. — Знаешь, это не замки на песке.

Жаклин слабо улыбнулась:

— Строить замки на песке — увлекательное занятие, ты не находишь?

В свое время она построила не один такой замок, играя в игры, в которых никогда не выигрывала. Она уже решила играть в эту до самого конца, даже если ее ждет полное поражение. Жаклин быстро поцеловала Мюррея в губы. Он открыл дверь.

— Я не знаю, сколько меня не будет в городе, может, всего один день. Позвоню, как только вернусь.

— Да, — сказала она и вышла.

Мюррей нашел Райдербейта за одним из мраморных столиков на террасе. Он потягивал виски:

— Весь укутался, а, солдат? Я не видел, чтобы миссис Конквест выходила из отеля.

— Она осмотрительна. Итак, куда мы направляемся?

— Небольшое местечко под названием Донг Сан. Рядом с камбоджийской границей, отсюда 160 миль на северо-запад.

— Никогда о нем не слышал.

— Было бы удивительно, если бы ты слышал. Небезопасная зона, как они говорят. Допей мой виски, это тебе пригодится. И надень свитер, мы отбываем прямо сейчас.

— Откуда?

— Прямо отсюда, — сказал Райдербейт и щелкнул пальцами, чтобы принесли счет.

Мюррей, держа в руках газеты и свитер, вышел за Райдербейтом на улицу. Он все еще ничего не понимал. Родезиец разогнал толпу зевак, в основном детей и подростков, восхищенно глазеющих на огромный мотоцикл, припаркованный у тротуара. Райдербейт протолкнулся к мотоциклу и окликнул Мюррея:

— Надень свой дурацкий свитер и натяни ворот на морду. Этот зверь умеет бегать!

Мюррей осмотрел мотоцикл. «Хонда-750», выкрашенная в ярко-красный цвет, только спицы и выхлопные трубы сверкали, как серебряные. Спидометр мог зафиксировать невероятную, непостижимую скорость.

— Мы ведь не поедем на этом к камбоджийской границе? — почти смеясь, спросил Мюррей.

— Не препирайся. Я договорился о встрече с очень важными людьми. Не последний среди них — твой приятель Пол. Забавный негодяй. Мне не нравится его политика, но с ним можно выпить, а я не бываю против этого. А теперь давай одевайся и едем! — Райдербейт выкрикнул пару ругательств в адрес оставшихся зевак и сел верхом на широкое красное кожаное сиденье.

— Послушай, Сэмми, — сказал Мюррей, — я знаю Вьетнам. Здесь нет дорог к границе. Их нет с 1963 года.

— Эх ты, недоумок, здесь две дороги, французские дороги от Биен Хоа к Тайнинь и через Анлок. И не говори мне, что они закрыты, потому что ни у кого, кроме нескольких вооруженных патрулей, не хватает духу проехать по ним. Мы ведь не позволим такой мелочи, как война, остановить нас, а, солдат? — он наклонился и, улыбаясь, похлопал по баку между ног. — Заправлен и готов к полету!

Мюррей взглянул на него и подумал: «Жаклин права — он действительно сумасшедший».

— А где, кстати, ты раздобыл этого монстра? — попытался оттянуть время Мюррей. — Взял напрокат?

— Купил. Пол отвалил щедрую сумму из своих карманных денег.

— Немного экстравагантно, не так ли? Или ты собираешься остаться здесь еще на двенадцать дней?

— Экстравагантно до неприличия. Но мы должны к этому привыкать, верно? А теперь забирайся на борт и обними меня за талию, милый мальчик, и держись покрепче, черт тебя подери!

Райдербейт надел шлем и защитные очки и обвязал рот шарфом. Теперь продолжать беседу было невозможно, и Мюррей сдался. Он снял пиджак, разложил на груди газеты и натянул свитер. Потом он забрался на заднее сиденье, и Райдербейт завел мотоцикл.

«Хонда» завелась с пол-оборота и с ревом отъехала от тротуара, ворвавшись в движение вечернего часа пик. Мюррей закрыл глаза и не открывал их, пока они в конце Ту До стрит, едва не касаясь коленями земли, не свернули налево к реке. «Хонда», как пуля, пронеслась мимо старых торговых домов Сайгона и снова, чуть ли не лежа на боку, выехала на широкий Мост Тинх До. Мюррей со всей силы обхватил руками Райдербейта и уткнулся в его кожаную спину, вцепившись зубами в ворот свитера. Глаза слезились от пыли.

Они остановились лишь однажды, на окраине города у переезда бездействующей железной дороги, где Райдербейт был вынужден пропустить состав цистерн. У Мюррея заложило уши, болело в паху. Пока они стояли у переезда, он разглядывал железную дорогу: рельсы покрылись ржавчиной и были похожи на коричневую губку, шпалы уложены неровно, кривая дорога вела неизвестно куда — железные артерии страны были парализованы войной.

Мимо прогрохотала последняя цистерна. Мюррей снова сцепил руки на животе Райдербейта, и они рванулись вперед на северо-восток к Биен Хоа. Низко под плоскими облаками висел оранжевый шар солнца. Потом показался тропический лес. Рев двигателя становился все громче, превращаясь в часть тела Мюррея. Несмотря на перчатки, пальцы онемели от холода. Слезы замерзали на щеках, уголки рта под свитером растягивались в стороны.

Меньше чем за 12 минут они добрались до окраин Биен Хоа, расположенного в 28 милях от центра Сайгона. До сих пор дорога была в хорошем состоянии. Райдербейт объехал по периметру военно-воздушную базу США и городок лачуг для обслуживающего персонала, а меньше чем через 5 минут они снова неслись под высокими деревьями в сторону зоны, которую на картах отмечали зеленой полосой. Зеленый цвет в отличие от черного означал ВРЕМЕННО БЕЗОПАСНУЮ ЗОНУ, в отличие от БЕЗОПАСНОЙ. Красная полоса означала НЕБЕЗОПАСНУЮ ЗОНУ, и как раз к ней они очень быстро приближались.

Промелькнули два джипа — два коричневых пятна в тени деревьев. Американские это были джипы или вьетнамские, сказать было невозможно. Сквозь слезы Мюррей видел впереди узкую прямую дорогу. Такие же он видел на севере Франции, только там их обрамляли тополями, а здесь она проходила через тропический лес. Вой ветра сливался с крещендо двигателя. Сейчас они виляли значительно меньше, и Мюррей предпринял попытку взглянуть на спидометр, но шлем Райдербейта был почти на одном уровне с рулем и полностью закрывал приборы. У Мюррея появилось странное ощущение. Ему показалось, что у него больше нет затылка.

Они миновали еще один патруль — смазанная синяя тень могла означать и одну, и две машины. Мюррею стало интересно, какой рапорт подадут патрульные, вернувшись на базу. «Черный человек на красном мотоцикле, как управляемая ракета, пронесся прямиком в самую небезопасную зону Вьетнама».

Края дороги стали обгрызанными. Сама она, изъеденная дождями и насекомыми, начала горбатиться и пузыриться. Это были останки французской дороги, по которой за последние годы проехало всего несколько машин. Десять минут пути от Биен Хоа — почти 25 миль. Теперь их подстерегала еще одна опасность. Мюррей был хорошо с ней знаком, как и всякий, хоть сколько-нибудь проживший во Вьетнаме. Знал ли о ней Райдербейт, это было под вопросом.

Даже во времена Вьет Мина это было излюбленным трюком на дорогах: выбрать место на дороге в глубине джунглей и вырыть яму метр на метр. У любой проезжающей на разумной скорости машины в яме застревают колеса и ломаются колесные оси. Дальше — засада. Только Райдербейт и его «хонда» неслись совсем не на разумной скорости.

Низко наклонив голову вперед, Мюррей наблюдал за дорогой под колесами. Несколько минут ничего не происходило. Он уже видел такие вьетконговские ловушки на дороге из Куинён на запад к Плейку. Эти предательские рвы засыпались песком с камнями и были похожи на свежие шрамы. И вдруг он увидел это. Крутой поворот, и «хонда» заскользила на боку, достаточно медленно, чтобы он успел заметить яму, но мотоцикл даже не дрогнул, пролетая над ней. И он подумал о том, сидели ли в это время в зарослях у дороги вьетнамцы с винтовками с оптическими прицелами, но даже у снайпера на этот раз не было ни единого шанса.

Больше ловушек увидеть не удалось. Быстро надвигалась темнота, и Райдербейт был вынужден включить фару. Ее луч головокружительно мелькал по стволам деревьев, похожим на свечи. Гигантские стволы поднимались вверх к смутным кронам, как к крыше Норманнского собора, рев мотора звучал, как погребальная песнь, скорость уже не имела значения, невидимый враг вдруг отдалился, но все же был близок.

Только один раз, на повороте, когда Райдербейт отклонился так, что его тело было почти параллельно дороге, а Мюррей почему-то отклонился в противоположную сторону, ему удалось на мгновение увидеть спидометр. Стрелка подрагивала за отметкой двести миль в час. Он вспомнил, что мотоцикл был без единого пятнышка, когда они выезжали из Сайгона. Видимо, «хонда» была абсолютно новой. Казалось невероятным то, что Райдербейт едет по этой дороге в первый раз. Но как пилот он наверняка изучал карты крупного масштаба и, видимо, знал каждый поворот, каждый изгиб дороги. И он также очень тщательно продумал расписание: поймал вечерние часы и, не привлекая лишнего внимания, проехал Биен Хоа, а потом вырвался из комендантского часа в темноту.

Они въехали в городишко — скопище жалких лачуг, который на картах был обозначен за красной линией. Райдербейт не замедлил ход. Между хижин мелькали тени. «Хонда», визжа шинами о дорожное покрытие, срезала утлы. Райдербейт сгорбился за рулем, высекая каблуком снопы искр.

Мюррей едва успел заметить, как они миновали железнодорожный блокпост. Ветхая баррикада из острых бамбуковых досок в два ряда с брешью между ними. Райдербейт промчался сквозь нее, как заправский гонщик. Уголком глаза Мюррей заметил мужчину в черном с винтовкой в руках. «Управляемый снаряд» пронесся дальше, его переднее колесо поднялось над землей, когда они снова вылетели на заброшенную французскую дорогу, ведущую в горы.

Они выехали из леса. Над холмами впереди таяли последние сумерки. Все звуки перекрывал рев машины, и Мюррею казалось, что перед ним простирается огромная тихая страна. В небе ни одного «фантома», ни одной оранжевой вспышки напалма с черным хвостом вонючего дыма, ни грибов бомб, ни пушечных снарядов, ни маленьких смертоносных дракончиков-вертолетов. Впереди, как полоска фольги, тянулась сквозь пушистые джунгли дорога. Она петляла между каучуконосами, дикие корни искорежили ее поверхность. Несколько миль деревьев прерывались случайной раковиной дома (брошенные особняки, когда-то принадлежавшие французским резиновым баронам, напоминали закрытые на мертвый сезон отели).

Насекомые кружились в луче света перед мотоциклом, залепляли лоб и веки Мюррея. Низко гад дорогой проносились птицы и летучие мыши. Наступила кромешная темнота. Они вывернули на последний участок в пятьдесят миль до Анлока. Здесь широкая, прямая дорога была на удивление в хорошем состоянии и почти не пострадала от вмешательства природы. Корни деревьев исчезли, края были ровными. Призрачная дорога в призрачный город Анлок, который когда-то был людным торговым центром у подножья Южных гор. Теперь от него остались только унылые ржавые навесы, бараки и крепостные башни. Оставшиеся жители ютились в хижинах из развернутых банок из-под пива и кока-колы — из экскрементального стройматериала, оставленного индустриальным обществом этой отдаленной, тихой провинции.

Райдербейт свернул на дорогу поменьше, без дорожного покрытия. Поднявшаяся колючая пыль сдирала кожу с лица, Мюррей мельком взглянул на часы. Последние тридцать миль они промчались за одиннадцать минут. У него не было возможности спросить у Райдербейта о цели их маршрута, о загадочном месте под названием Донг Сан, хотя судя по тому, что они были недалеко от Анлока, он мог догадаться, что это рядом с тайным переходом границы, который был частью Пути Сианука.

Впереди, в небе над холмами, появились тусклые, беззвучные по сравнению с ревущим двигателем «хонды», вспышки. Они были слишком регулярными, чтобы их можно было спутать с грозой. Либо гаубицы подавляли все, что двигается в радиусе восьми миль, либо В-52 проделывали ту же работу в том же радиусе, но по вертикали.

Еще час назад Мюррей бы почувствовал бессильную злобу от этого зрелища, хотя не каждый журналист, не говоря уже о демонстрантах там, дома, имел возможность увидеть подобное. Сейчас же он испытывал возбуждение, словно эта устроенная человеком гроза была всего лишь частью этого фантастического рывка сквозь джунгли. Если бы в эти последние пять минут до Донг Сана Мюррею сказали, что Райдербейт — дьявол, несущийся в ад, он бы не стал спорить.

Если Анлок с большим трудом можно было назвать городом, то Донг Сан вообще нельзя было так назвать. Деревья поредели, показались черные рисовые поля и речушка с озером, на берегу которого горбились лачуги. В одной из них мигал огонек. Райдербейт вывел огромную машину на обочину, сбросил газ — и они остановились. Стало неожиданно тихо. Мюррей слез на землю на кривых онемевших ногах, опустил ворот свитера, помассировал лицо и размял пальцы, которые скрючило от непрерывного держания за кожаную куртку Райдербейта.

На обочине появились два человека — вьетнамцы в черных легких кимоно. У обоих на уровне пояса — китайские автоматические АК-47. Один из них посветил фонариком в лицо Райдербейту и что-то буркнул, второй обошел их обоих и быстро обыскал на предмет оружия. Не сказав ни слова, он переложил паспорт Мюррея к себе в карман. После этого первый повел их по скользкой тропинке к хижине с огоньком.

Они вошли. На столе стоял фонарь «молния». Несколько мужчин, все в черных кимоно, сидели на грубых циновках вдоль стен. В комнате было накурено, пахло парафином и испорченной рыбой. Свет от лампы казался очень резким. Несколько минут Мюррей стоял и мигал воспаленными веками. Райдербейт стянул шарф, поднял на лоб защитные очки и быстро оглядел сидящих вдоль стен.

— Твои приятели? — спросил Мюррей.

— Друзья друзей, — ответил Райдербейт и шагнул к плетеной двери, но один из охранников остановил его своим АК-47. Они ждали.

— Смахивают на Виктора Чарли[38], — пробормотал Мюррей. — Какая-нибудь шуточка старины Пола?

— Они члены Као Дай. Слышал про таких? Мюррей кивнул, он был слегка удивлен. В те времена, когда все вертелось вокруг эскалации войны и полных фальши разговоров о мире, редко вспоминали легендарную гангстерско-религиозную секту Као Дай, члены которой, как и члены более пресловутых Бинь Хуен и Хоа Хоа, на протяжении долгого времени контролировали Кохинхину, Теперь это называлось Южным Вьетнамом. Као Дай, руководимые верховными воинами и избранными ими святыми и пророками, контролировали гангстерский Сайгон. Они были вовлечены в борьбу против французских колонизаторов, даже союзничали с самим Вьет Миком и обладали политической силой, пока в пятидесятых их не прижал президент Нго Дин Дием.

— Как, черт возьми, вы на них вышли? — шепнул Мюррей.

— Меня посвятили на прошлой неделе, солдат, — улыбнулся Райдербейт. — Я — один из их жрецов, свидетель Као Дай — Верховное Всевидящее Око.

— Похоже на психический диагноз, — ядовито сказал Мюррей и подумал, стоило ли ради этого покупать новую «хонду» и мчаться через джунгли в неизвестном направлении.

— Мои неазиатские святые — Виктор Гюго, сэр Уинстон Черчилль и Джо Льюис. Все они признаны духовными лидерами секты, — продолжил Райдербейт.

— А до чего дошел Пол?

— Он тоже жрец на какое-то время. Это контакт, понимаешь?

Мюррей покачал головой:

— Я не понимаю, Сэмми. Ты что, хочешь сказать, что мы вступили в союз с Као Дай?

Не успел Райдербейт ответить, как плетеная дверь распахнулась и на пороге появился худющий вьетнамец, склонившийся в глубоком поклоне:

— Messieurs![39] — сказал он и провел их к двери.

Они вошли в квадратную комнату без окон, освещенную единственной лампой с почти до конца закрученным фитилем. На диванах по обе стороны стола сидели двое мужчин. На круглом столе стояли маленькие металлические чашки, заварной чайник с острым носиком, поднос с резиновыми трубками, иголками и мелкими блюдцами. Кроме того, на столе стояла почти полная бутылка «Джонни Уолкера».

На одном из диванов, как древний римлянин, возлежал Пол.

— Salut, Murray! Tout va bien?[40] — сказал он.

Мюррей кивнул и посмотрел на второго мужчину. С первого взгляда было трудно определить, европеец это или азиат. Под глазами мешки, лицо, как контурная карта дельты Меконга. На нем был дорогой белый шелковый костюм и скромный галстук. Из нагрудного кармана торчал уголок носового платка, а чуть ниже нетрудно было узнать розетку ордена Почетного Легиона.

— Позвольте представить моего соотечественника монсеньора Банаджи, — начал Пол. — Монсеньор Банаджи — гражданин Вьетнама, но его родина Франция. Он был одним из самых крупных владельцев скаковых лошадей в Сайгоне.

Сморщенное лицо Банаджи растянулось в улыбке:

— А-а, это было в старые времена, — пробормотал он, — еще до прихода японцев, до того, как враги украли и отравили моих лошадей. Пожалуйста, присаживайтесь.

Пол махнул рукой в сторону бутылки с виски:

— Это? Или вы предпочитаете покурить? Хотя то и другое не смешивают.

— Я бы посоветовал вам курить, — голос Банаджи был тихим и унылым, лицо ничего не выражало. — Као Дай не признает алкоголь, его позволительно употреблять только почетным членам.

Мюррей взглянул на Пола и пожал плечами:

— Я покурю.

Банаджи обратился к вьетнамцу, который привел Мюррея и Райдербейта, и тот занялся приготовлением к курению.

— Вы прибыли точно в назначенное время, — продолжал Банаджи. — Как вы добирались?

Райдербейт объяснил. Банаджи кивнул, не выказав никакого удивления.

— Сегодня вечером был большой налет к востоку отсюда, — сказал он. — Может быть, вы видели? Их бомбардировки абсурдны. Дважды в месяц они сбрасывают бомбы на этот регион, а здесь, кроме маленькой деревушки, ничего нет. Она не имеет никакого значения. Во Вьетнаме ничего не имеет значения, кроме людей. Как и в воде рыба. Вы читали Мао?

— Кое-что, — сказал Мюррей. — Учебник для школьников-революционеров.

Пол хохотнул из своего гнезда из подушек:

— Ах, мой дорогой Мюррей, но он не писал для таких искушенных людей, как мы с вами!

Мюррей повернулся к Райдербейту и спросил на английском:

— Куда ты меня привез? Это что. Лондонская экономическая школа?

— Ты должен идти с ними в ногу, — улыбнулся родезиец. — Говори легко и спокойно. Они накуренные.

— Пожалуйста, говорите на французском, — сказал Банаджи. — У нас здесь нет друг от Друга секретов.

— Хорошо.

Вьетнамец поместил шарик опиума в чашечку резиновой трубки и протолкнул ее тупым концом одной из иголок.

— Почему мы здесь, монсеньор Банаджи? — спросил Мюррей.

— Мы должны поговорить о деле.

— На чьих условиях?

— Условия будут обоюдно согласованы, — сказал Пол. — Проблем никаких не будет. Мой друг Банаджи хорошо знает кое-кого из самых влиятельных людей в Юго-Восточной Азии. Мой дорогой Мюррей, даже несмотря на то, что война продолжается, некоторые вещи в основе своей остаются неизменными.

Банаджи протянул вперед руки — куриные лапки:

— Японцы, французы, американцы, — бормотал он, — нет никакой разницы, Foulus. Le Vietnam est foutu.[41]

— Вам известно, что мы хотим предложить? — спросил его Мюррей.

Вьетнамец передал Банаджи трубку и проворно поднес огонь к чашечке. Старый француз втягивал и надувал щеки, словно играл на гобое, с неприятным скрежещущим звуком втягивая дым. Он откинулся на подушки и тремя струйками, из носа и уголков рта, медленно, казалось бесконечно, выпускал дым.

Прошло некоторое время, прежде чем он ответил:

— Как я понимаю, у вас есть для нас деньги? Много денег. За определенное вознаграждение я готов попросить своих друзей помочь вам избавиться от них. У нас много методов и большой опыт. В самом Вьетнаме мы ограничены в своих действиях. Патрули, бомбежки, вьетконговцы и американцы затрудняют наш бизнес. Но вне Вьетнама, например, в Лаосе...

Мюррей взглянул на Пола:

— Вы обсуждали Камбоджу?

— Камбоджа отменяется, — сказал Банаджи. — Она слишком хорошо контролируется. Пол может вам об этом рассказать. У Сианука и так слишком много проблем — он играет сразу в несколько игр, чтобы беспокоить американцев больше, чем это необходимо, — он вдруг передал трубку Мюррею. — Но Лаос — совсем другое дело.

Прежде чем принять трубку, Мюррей еще раз посмотрел на Пола:

— Насколько подробно вы обсуждали операцию, Чарльз?

— Мой дорогой Мюррей, я должен быть откровенен. Как сказал монсеньор Банаджи, у нас нет секретов друг от друга.

— Он бы посчитал меня полным идиотом, если бы я выложил все при первой же встрече.

— Вы доверяете мне. И Сэмми.

— Без вас, Чарльз, операции вообще бы не было. Так — фантазия среди руин Ангкора. Но с Сэмми и его подходами третьей степени у меня просто не остается выбора. А что монсеньор Банаджи понимает под «определенным вознаграждением»?

— Почему бы не задать этот вопрос ему лично? Мюррей спросил.

— Тридцать миллионов американских долларов, монсеньор Уайлд.

Мюррей поднес наконечник трубки к губам и кивнул вьетнамцу, который тут же поднес огонь к опиуму. Он осторожно затянулся, наблюдая за шариком в чашке, втянул сладкий дым через легкие в живот и, задержав дыхание, как ныряльщик, передал трубку дальше Райдербейту, который уже тянулся к ней обеими руками.

— Тридцать миллионов, — медленно повторил Мюррей. — Это целое состояние. Это глупо.

Банаджи не пошевелился.

— Не глупее, чем предлагаемая вами операция, монсеньор Уайлд.

— Я не предлагал никаких операций, монсеньор Банаджи. Все, что здесь произошло, организовано Чарльзом Полом и присутствующим здесь Сэмми. Я в этом не участвую.

— Монсеньор Уайлд, без моей помощи вы ничего не сможете сделать. Какой толк от вашей доли, если вы не сможете переправить ее в надежное место?

— Давайте проясним одну вещь, — сказал Мюррей, немного расслабившись от опиума. — Пол проинформировал вас о задуманной нами операции. Она может сработать, а может и не сработать. В случае успеха мы передадим вам тридцать миллионов долларов. Правильно?

— Абсолютно.

— Мы платим наличными на какой-нибудь горной вершине Лаоса?

— На летном поле, монсеньор Уайлд. Тут все понятно и согласовано. Ваш план — план, разработанный лично вами, — имеет массу достоинств. Поздравляю, вы тщательно продумали детали. Если я правильно понял Чарльза, вы войдете на территорию летного поля в Сайгоне, переодевшись в форму военизированной полиции, а затем захватите самолет с полутора миллиардами американских долларов на борту. Вы вылетите из Вьетнама и приземлитесь на недостроенную плотину к северу от Вьентьяна, где имеется вся необходимая техника, чтобы перегрузить деньги в мешки для риса. Затем они перевозятся во вьентьянский аэропорт «Ваттай» и грузятся на борт самолета «Эйр Америка». Я правильно излагаю? — Мюррей кивнул. — Только пилоты, — продолжал Банаджи, — будут не из «Эйр Америка», — он поднял руку, чтобы остановить Мюррея:

— Не надо, пожалуйста! С этого момента вы будете действовать по моему плану или же организуете все сами. Пилотов на замену я найду сам, через моих друзей. Они переправят вас в какой-нибудь аэропорт на севере Лаоса по нашему выбору. Там деньги выгрузят, а самолет уничтожат. Перед тем как послать сигнал СОС, сообщите о том, что у вас неполадки с Двигателем, — Банаджи наклонился вперед и снова принял трубку.

Мюррей заметил, что Пол потягивал виски из одной из маленьких чайных чашечек. Видимо, он проходил тут как почетный член Као Дай. Банаджи выдохнул остатки дыма и передал трубку Мюррею.

— Последний сигнал бедствия, — продолжал старик, — надо послать на ложной частоте и передать, что самолет готовится к вынужденной посадке на летном поле в двухстах километрах к западу. Больше сообщений вьентьянские диспетчеры не получат. Это, по нашим расчетам, даст по меньшей мере три часа времени на передачу груза.

Банаджи замолчал. В наступившей тишине было слышно лишь, как булькает опиум в трубке Мюррея. Старик рассуждал здраво.

— Как бы там ни было, вы должны понять, что с этого момента груз переходит в руки моих друзей. Это опытные профессионалы. Деньги переправят из Лаоса в Индию. Каждый из вас получит свою долю чуть позже, в золоте или в иностранной валюте, как пожелаете. Не думаю, что это случится позднее, чем через два месяца. Это честная сделка.

— Почему?

Глаза Банаджи утопали в складках и морщинах его разрушенного лица:

— Потому, монсеньор Уайлд, что когда дело касается такой суммы, все, что нечестно, — глупо. На летном поле мы возьмем свои тридцать миллионов. Этого будет достаточно и для нас, и для носильщиков.

Мюррей начал смеяться:

— А остальное? Вы знаете, сколько там еще останется?

— Они не хотят этого знать, — сказал Пол, как обычно игриво улыбнувшись. — Это не сделает их счастливее. Они станут жадными и будут не в силах переварить такую сумму.

Мюррей кивнул:

— Значит, они просто возьмут тридцать миллионов, я полагаю, сотенными, и оставят нам остальное?

Улыбка Пола стала грустной:

— Разве этого не достаточно?

— Достаточно, если это все, чего они хотят. Но как мы узнаем, не хотят ли они большего?

— И снова вы можете спросить об этом монсеньера Банаджи.

Старик оторвался от трубки:

— Мы удовлетворены, монсеньор Уайлд. Если же вы не удовлетворены, соглашение аннулируется. У нас нет времени на споры.

Райдербейт крепко схватил Мюррея за руку:

— Соглашайся, ты, придурок! Они серьезно. Эти ребята не дурачатся. Они не оставляют нам выбора.

Мюррей взял трубку и на этот раз помедлил, прежде чем передать ее Райдербейту.

— Как вы намерены уничтожить второй самолет? — спросил он, поворачиваясь к Банаджи.

— Его сожгут и закопают. Ничего не останется.

— А летное поле? Они обыщут каждый дюйм, куда можно приземлиться в Юго-Восточной Азии.

— Верно. Но они не найдут самолет. Об этом можете не беспокоиться.

— А пилоты на замену? Кто они?

— Люди, которых мы выберем, — спокойно сказал Банаджи. — Это наша забота, платить им будем мы.

Мюррей улыбнулся:

— Послушайте, монсеньор Банаджи. Половина всех военно-воздушных сил США и все их иностранные службы безопасности кинутся на наши поиски. Они будут искать этот самолет, самолет «Эйр Америка», который вылетел на выброс риса с неизвестными пилотами, послал ложный СОС, а потом исчез. Можно считать, что на пятьдесят процентов они нас уже нашли.

— У вас есть более подходящий план, монсеньор Уайлд?

Через секунду грохнули первые взрывы бомб. Хижина дрогнула, масляная лампа чуть не погасла.

— А-а, снова В-5 2, — буркнул Банаджи. — Еще несколько тысяч долларов, потраченных на бомбы, а чего они достигли?

Пол хижины начал подрагивать в странном регулярном ритме. Какое-то время все молчали, прислушиваясь к нескончаемому грохоту. Лампа мерцала, пол продолжал дрожать. Банаджи еще раз пустил по кругу трубку, а Пол попивал виски, выплескивающийся от разрывов из чашки.

— Мне это не нравится, — сказал Мюррей. — Почему не заплатить пилотам «Эйр Америка», чтобы они потом исчезли?

— Пилотов «Эйр Америка», — вмешался Пол, — вербует Центральное разведывательное управление. Им нельзя доверять. По крайней мере, едва познакомившись.

— А Сэмми? Они и его завербовали, — слова Мюррея утонули в длинной череде взрывов, накатывающихся на них через горы. Лампа снова замигала и погасла. Несколько секунд они возлежали на подушках в кромешной темноте.

— Сэмми — один из миллиона, — сказал Пол. — Вы сами его нашли, Мюррей. Хотите потратить драгоценное время, чтобы попытаться найти такого же, как он?

«Он не один, — думал Мюррей, — еще есть такие же дикие мужчины, разбросанные по миру, путешествующие, как перекати-поле, через аэродромы Африки в Биафру, Анголу, Средний Восток, Южную Америку. Вероятно, их не так много, таких, как Сэмми, или думающих, что они такие же. И всего одиннадцать дней на их поиски, на поиски готовой команды, такой, как Райдербейт и Джонс».

Вьетнамец снова разжег лампу. Теперь бомбы падали совсем близко. Свет дрожащей лампы отбрасывал странные тени на голые стены.

— А что будет с настоящими пилотами? — повысил голос Мюррей. — Мы возьмем их с собой?

— О них позаботятся, — просто ответил Банаджи.

— О живых или мертвых? — спросил Мюррей, и Пол кудахтнул, как наседка.

— Ах, мой дорогой Мюррей, у вас больное воображение! Что мы будем делать с двумя мертвыми американскими пилотами?

— Перестаньте пороть ерунду, — возмутился Мюррей. — Мы не можем оставить их лежать на взлетной полосе со связанными руками!

Они переждали, пока утихнет еще одна серия взрывов.

— Мюррей, — голос Пола, казалось, шел откуда-то издалека. — Иногда я задаюсь вопросом: действительно ли вы заинтересованы в этих деньгах?

Трубка снова перешла к Мюррею, и он медленно, растягивая слова, сказал:

— Я не хочу, чтобы они нашли самолет. Ни тот, ни другой. И пилотов. Их нужно спрятать.

Снова загрохотали взрывы, земля задрожала, лампа погасла. Мюррей лежал на мягких подушках, уставившись в темноту, перед глазами плавали цветные круги. В маленькой хижине воцарилась тишина. Воздух был теплым и сладким от опиума. Рядом с головой Мюррея появилась белая шелковая рука Банаджи, и старик спросил:

— Эта девушка, монсеньор Уайлд. Француженка. Ей можно доверять?

— Она все сделает так, как я скажу. — Пол опять хохотнул в темноте. — Она сообщит мне, когда появится самолет и точное время отбытия. Потом она пошлет сигнал тревоги. Сэмми и его штурман будут изображать моих фотографов. Мы будем готовить материал про аэропорт Тан Сон Нхут. Мой юный Друг из военизированной полиции согласился помочь мне. Он предоставит нам джип, даст форму и устроит неофициальный тур по периметру аэропорта. Он хороший, простой парень и не задает лишних вопросов. Кроме того, как и все американцы во Вьетнаме, он получил приказ оказывать максимальное содействие мировой прессе. Именно это от него и требуется в ночь выплеска. — Мюррей зевнул.

— Очень просто и очень умно, — сказал Банаджи. — Должно сработать.

Мюррей лежал на спине и улыбался крыше. Бомбежка закончилась. Гигантские самолеты развернулись и отправились восвояси. Возможно, на секретную базу в Таиланде.

Ночь была мирной и тихой.

* * *

Светало, воздух был холодный и влажный. Банаджи ушел. Они сидели на веранде и пили крепкий, сладкий чай. Голова Мюррея была мягкая, как губка, боль подкрадывалась к затылку и начинала давить за ушами. Они с Райдербейтом отхлебнули из бутылки Пола, но не почувствовали облегчения. Пол наблюдал за ними покрасневшими глазами и улыбался:

— Неважно выглядите, дети мои!

Райдербейт выругался и сплюнул на деревянный пол.

— Тридцать миллионов, — сказал Мюррей. — Мы действительно передадим им эти деньги на летном поле? И позволим исчезнуть в джунглях со всем грузом, даже не оставив нам долговой расписки?

— Будет вам долговая расписка, — улыбнулся Пол.

— Да? — прищурился Райдербейт.

— Я — долговая расписка, — сказал Пол. — После того, как мы приземлимся на летном поле в Лаосе, гарантом для вас буду я. Я — один из Као Дай. Это благородная секта. Мы не предаем друг друга и не предаем наших друзей. У нас свои правила и мораль.

— Мораль! — Мюррей начал смеяться, сморщившись от подкатывающей тошноты. — Мораль мафии, Чарльз. Давайте хотя бы не будем легкомысленными.

Пол самодовольно ухмыльнулся:

— Мой дорогой Мюррей, я абсолютно серьезен, и я вам обещаю. Когда дело касается пятнадцати сотен миллионов американских долларов — не до шуток.

— Минус тридцать для ваших Као Дай, — вставил Мюррей.

— А что такое тридцать миллионов? A pourboire, не больше!

— Вы сами сказали, что не стоит называть всю сумму монсеньору Банаджи и его людям, так как искушение для них будет велико. Почему вы так сказали, Чарльз?

Пол громко рыгнул и сказал:

— Mon ami,[42] Банаджи утке старик. Он многое пережил, перед его глазами прошло два живущих в жестокости и утративших надежду поколения Индокитая. Его больше не интересуют деньги. Деньги для него всего лишь часть игры, символ, означающий победу или поражение. Он не стремится завладеть состоянием.

Райдербейт недоверчиво покосился на Пола. Мюррей тоже внимательно смотрел на толстяка и думал, не говорит ли он в действительности о себе, а не о своем соотечественнике.

— Деньги его не интересуют, поцелуй меня в задницу! — задыхаясь выкрикнул Райдербейт. — Этот негодяй заинтересован в них так же, как и все остальные. Почему мы не можем сказать ему?

— Потому что он почувствует, что обязан сказать другим, которые, возможно, более жадные, чем он, Сэмми. В конце концов, нужно учитывать некоторые чувствительные моменты.

— А мне это не кажется разумным! — раскричался Райдербейт, неправильно поняв французский Пола. — Получается, я должен рисковать собственной шкурой роди какого-то жулика! Ты думаешь, эти ребята, носильщики, будут перевозить полтора миллиарда долларов и даже не заглянут в мешки? Думаешь, они отсчитают свои тридцать миллионов и успокоятся? Я сейчас просто обмочусь от смеха!

Пол посмотрел на Мюррея, желая понять. Райдербейт говорил по-английски, а толстяк его не очень хорошо знал.

— Сэмми прав, Чарльз, — сказал Мюррей. — После половины дюжины трубок это звучит просто прекрасно, но в лучах рассвета все выглядит совсем иначе. Что будет с носильщиками и с деньгами?

Пол глубоко вздохнул, его короткие пальцы впились в жирные ляжки:

— Итак, вы хотите все забыть? Этого вы хотите?

— Перестаньте, вы знаете, о чем мы, — сказал Мюррей. — Эта сделка не застрахована, Чарльз, нет никаких гарантий. Мы берем на себя весь риск, передаем груз и исчезаем, как привидения. Вы могли бы придумать что-нибудь получше.

— Я! Но, мой дорогой Мюррей, я буду с ними! Я буду с носильщиками, буду руководить ими и наблюдать за ними. Здесь и речи быть не может о предательстве. Ваши интересы — мои интересы. Почему должен возникнуть конфликт?

— Действительно, почему? Потому что вы европеец? Симпатичный, благородный человек с белой кожей, который не собирается упускать двух сумасшедших авантюристов, с которыми случайно столкнулся в Юго-Восточной Азии? — он покачал головой. — Этого все-таки недостаточно, Чарльз.

Пол еще раз вздохнул и до краев наполнил виски их чайные чашки.

— Вы забываете, что я член Као Дай.

— Као Дай, Хоа Хоа, Бинь Хуен — опытные религиозные бандиты!

— Среди них есть конфуцианцы, буддисты, католики, — спокойно сказал Пол. — Конечно, они профессионалы. Но они не бандиты, по крайней мере, не в том смысле, как мы это понимаем. Они контролируют эти страны больше столетия. И если они не подчиняются этим великим силам — коммунистам и американцам, это совсем не значит, что им нельзя доверять. Вы что думаете, Вьетконгу или американцам можно доверять больше? — он склонился вперед и похлопал Мюррея по колену. — Као Дай — профессиональные бизнесмены, но кроме того, — это люди чести, в отличие от наших знаменитых капиталистов на Западе. Верховное Всевидящее Око не просто часть восточного крючкотворства. У них есть свои нормы и образцы. Вы с большой легкостью говорите о бандитизме. Но даже наши собственные гангстеры, даже самые примитивные из них, имеют свой кодекс чести, Они не подписывают контракты, мой дорогой Мюррей. Этим занимаются адвокаты, банкиры и посредники, которые зачастую совсем не так благородны. Као Дай — люди чести.

Некоторое время Мюррей молча пил виски, смотрел на топь и опаленные, дымные холмы за ней. Райдербейт был зол, так как половину из сказанного не понимал.

— Хорошо, — наконец сказал Мюррей. — Расскажите мне о взрывах, которые произошли вчера в «Cercle Sportif»?

Пол почти испуганно вскинул голову:

— Что рассказать?

— Кто это сделал?

— Не понимаю.

— Вы знаете, что произошло. Клуб разнесло на куски. Предполагается, что им нужен был генерал Грин. Может, и так. Но маленький человечек по имени полковник Луонг, один из самых крутых парней в Арвине, как раз в это время был в ресторане напротив, а генерал Грин опоздал. Более того, его секретарю, а именно миссис Конквест, позвонили за несколько минут до случившегося и посоветовали держаться подальше от клуба. Как узнали ее телефонный номер и то, куда она собирается, одному Богу известно, если только не прослушивались мои разговоры из отеля. Кроме того, они предупредили и меня — престарелый вьетнамский «мальчик» в отеле приказал моему водителю ехать другим маршрутом.

— И что? — Пол больше не выглядел испуганным, а только обеспокоенным.

Мюррей слабо улыбнулся:

— Давай, Чарльз. Кто это был — Као Дай, вьетконговцы или кто-то еще, о ком мы не знаем?

— Я не знаю, Мюррей.

— Полковник Луонг — член Као Дай?

— Я не знаком с полковником Луонгом.

Мюррей вяло кивнул и потянулся к чашке:

— Тогда кто предупредил меня и миссис Конквест?

— Понятия не имею, Мюррей. Даже представить себе не могу.

Несколько минут они сидели в тишине. Ее нарушил Райдербейт:

— Когда мы отсюда уедем?

— Сегодня вечером, — сказал Пол, — так же, как и приехали.

— Рад слышать, — улыбнулся родезиец. — Вы идете проторенной тропинкой через границу с Камбоджей, а мы по этой раздолбанной дороге до Сайгона.

— Если вы настаиваете... — начал Пол.

— Я ни на чем не настаиваю. Я проехал по ней один раз, проеду еще. Хотя кое от чего я бы не отказался. Еще немного этого виски, потому что до вечера меня начнет мучить жажда.

Пол с трудом поднялся с кресла.

* * *

— Ну, и что ты думаешь, Сэмми?

Райдербейт закусил губу:

— Я думаю, пас пользуют, как мальчиков, солдат.

— Мы в руках у Пола.

— Держу пари, что это так!

— Можешь придумать что-нибудь получше?

— Не-а.

С дневным светом появились тучи насекомых.

— Он говорит: Као Дай — люди чести.

— Да уж, мать твою. Может, и так.

— Сэмми, — сказал Мюррей, глядя на топь, — а нужно ли нам так много? Разве обязательно брать все одним махом?

— О чем это ты?

— Больше миллиона фунтов стерлингов каждому. Что мы будем с ними делать? Что вообще человек Может сделать с таким количеством наличных?

— Ты что, хочешь урезать долю? Для большей страховки? Не сходи с ума! Если эти маленькие негодяи будут играть честно, они сделают все за тридцать миллионов, либо они вообще ничего не сделают.

— Почему бы не попробовать что-нибудь более разумное, более практичное — ручное?

— Ручное?

— Ну, например, несколько пачек сотенных, которые мы можем унести в чемодане. Тогда останется единственная проблема — таможня.

— К черту таможню. Знаешь, в чем твоя проблема?..

— Слишком много думаю.

— Слишком много думаешь и недостаточно жадный.

— А ты? Что ты собираешься делать с сотней с лишним миллионов?

— Кучу всего. Я могу придумать целый справочник на эту тему. Может, это трудно для тебя, солдат, но не для меня. Только не для Сэмюэля Райдербейта! — он тихо рассмеялся. — У тебя проблемы, солдат. Проблемы с голодом!

Глава 9 Выплеск

Сайгон, день миллиарда долларов.

Влажный, жаркий день на Ту До стрит. На тротуаре занимается своим делом детвора: пятилетние пацаны надраивают солдатские ботинки, маленькие девочки встают на цыпочки, чтобы дотянуться до карманов фланирующих по Ту До Джи-Ай, в тени играют в хоп-скотч старики.

Мюррей вошел в «Четыре туза» и остановился, чтобы привыкнуть к темноте и сухому воздуху. Внутри висела табличка, на которой крупными буквами было написано: «ВСЕ ОРУЖИЕ ПРОСИМ РАЗРЯДИТЬ И СДАТЬ У ДВЕРЕЙ. Распоряжение начальника военной полиции США». Девушка за кассой проворно орудовала спицами. У стойки бара толпились коротко подстриженные мужчины. Среди них, нашептывая обещания на англо-китайском жаргоне, виляли девицы в коротких до неприличия юбочках. Мюррей отыскал нужного человека за угловым столиком.

— Здорово, Дон.

Это был высокий, зеленый юнец с пшеничными волосами и последствиями плохой работы парикмахера на подбородке, напоминающими красные икринки.

—  — Привет, — вставая, парень чуть не разлил свое диво. — Я пришел пораньше. Вы что будете?

— Позволь, я сам закажу, — сказал Мюррей, присаживаясь за столик. — Еще пива? Или бурбон?

— Я — пиво, — он подался вперед, когда Мюррей повернулся к одной из официанток в мини-юбке. — Эти приставалы мне вот как надоели! Целый бакс за этот чертов чай, который они здесь подают. Целый бакс!

Мюррей наигранно улыбнулся:

— Это Сайгон, Дон. Тебе следует научиться так жить.

— Да-а, конечно. Почему, вы думаете, я так долго отказывался?

— Как ты отнесешься к дополнительной сумме?

— А? — у парня отвисла челюсть.

— У меня есть дело, и я хочу его с тобой утрясти, Уверен, что не хочешь бурбона?

— Ну, я думаю, особого вреда не будет...

— Ты ведь в увольнении, разве не так, сержант?

Вейс колебался, глупо улыбаясь.

— До комендантского часа это уж точно.

— А теперь слушай, Дон, — Мюррей уперся двумя локтями о столик, придвинулся к молодому полицейскому и понизил голос: — У нас маленькая проблемка. Я насчет воскресного вечера.

— Вы хотите сказать, что не готовы?

— О, еще как готовы. Фотографы что надо. Мой редактор очень заинтересован, Дон. Он даже готов заплатить тебе.

— Ай, бросьте! Я хочу сказать, мистер Уайлд, — Вейс посмотрел на кривоногую, нарумяненную девушку, принесшую им два бокала пива.

Мюррей расплатился свеженькой двадцатидолларовой банкнотой из выданных щедрым Полом денег после поездки в Донг Сан.

— На воскресный вечер у тебя должно быть официальное разрешение для меня и моих фотографов для тура по периметру поля, верно?

— Верно.

— Дон, — Мюррей повертел в руке бокал, сделал большой глоток и с улыбкой откинулся на стуле. — Дон, мне необходимо твое содействие. Мы не один раз говорили об этом, о безопасности на летном поле и так далее. В моей газете хотят получить настоящий, непредвзятый материал.

— Непредвзятый?

Мюррей кивнул:

— Скажем так, нам не нужна история, поданная из официальных источников. Ты понимаешь, о чем я?

Сержант засомневался:

— Мюррей, без официального разрешения действительно трудно провернуть это дело.

— У вас есть джип?

— О, на поле их полно. Но...

— А снаряжение?

— И это тоже. Только я не могу обойти начальство и впустить вас и фотографов на поле без разрешения. То есть это нереально. Меня посадят за решетку.

— Тур по периметру в комендантский час, Дон, в 10.30 в воскресенье вечером. С официальным разрешением?

— Так положено, — парень отхлебнул пиво, он начинал нервничать.

— А оружие? Обычно у вас М-16? Они будут и у нас, верно?

— О, конечно! Если вы безоружные будете прогуливаться по периметру, это будет очень подозрительно. Только мне нужно разрешение.

Мюррей кивнул, и они молча допили пиво. Вдруг Вейс спросил:

— Вы что-то говорили о деньгах, да?

— Говорил.

— Хорошо. Сколько?

— Мне не нужен официальный тур, Дон. Только ты, я и два моих фотографа. Без всяких разрешений.

Сержант вскинул голову:

— Так какая же цена?

— А теперь подожди минутку. Это не взятка. Я просто хочу, чтобы ты сделал нам одолжение. Если все сработает и материал напечатают, мы с радостью тебе заплатим. Анонимно, конечно же. Ты получишь справедливое вознаграждение. Ну, так как?

Сержант Вейс откинулся на стуле и натянуто улыбнулся:

— Я бы хотел взглянуть на ваши деньги, сэр. То есть, Мюррей, я хочу сказать, что никогда не играю в покер вслепую, даже с друзьями.

Мюррей передал ему под столом конверт с двумя пятидесятидолларовыми купюрами.

— Спрячь это в носок на черный день, Дон. Мои издатели хорошо платят, — он встал. — Увидимся в воскресенье вечером у столовой АТСО-3.

Вейс кивнул, одновременно вскрывая конверт:

— Значит, в 22.00, — начал он и, запнувшись, добавил, увидев деньги у себя на коленях: — Ух ты! — у сержанта отвисла челюсть, и он куда-то убрал их под столом. — Эй, может, выпьем еще по одной, Мюррей?

Мюррей, улыбаясь, наблюдал за Вейсом:

— Да, Дон, думаю, можно.

* * *

Следующий день. Полдень.

В кафе-мороженое сидели обычные субботние посетители: прилизанные вьетнамские юноши с длинными волосами, уверенные в том, что им не грозит немедленный призыв. Они лениво нажимали клавиши музыкального автомата и потягивали охлажденный кофе.

Мюррей встретился с Жаки Конквест за столиком у задней стены, подальше от закрытых сеткой окон. На ней была широкополая шляпа и огромные солнцезащитные очки. Жаклин сидела, склонившись над нетронутым шоколадным мороженым, и Мюррей не сразу ее узнал.

— У меня мало времени. Через десять минут я встречаюсь с Максвеллом в «Маджестик», — она говорила быстро, лицо под очками ничего не выражало.

— Все идет нормально? — обеспокоенно спросил Мюррей.

— Ничего не изменилось. Разве что Максвелл завтра дежурит на Тан Сон Нхут.

— Что, черт возьми, это значит?

Она пожала плечами:

— Он мне не сказал. Ты знаешь, он мало со мной разговаривает. Но это большой аэродром.

— Достаточно большой для вас двоих?

— А почему нет? У меня там работа, и завтра вечером я задержусь по работе в офисе Грина. К понедельнику, к утру, надо подготовить кое-какие бумаги для Вашингтона.

— А Грин?

— Он собирается на званый ужин в американском посольстве. Говорят, там будет премьер-министр и несколько послов. Насколько я знаю генерала, до полуночи он не вернется.

— Вернется, когда прозвучит тревога, и очень быстро! Все будет, как договорились, да?

Жаклин взглянула на Мюррея и неожиданно улыбнулась:

— Ну конечно! Ты ведь не считаешь, что я вдруг передумаю?

Он взял ее руку в свои. За последние десять дней они виделись лишь дважды, мельком, в людных местах.

— Ты точно знаешь, что должна сделать? — спросил Мюррей, сжимая ее руку.

— Мне повторить еще раз? — вздохнула Жаклин.

— В последний раз.

— Без двадцати одиннадцать я звоню в АТСО-комплекс в комнату охраны военизированной полиции и спрашиваю тебя. Если все в порядке, я говорю тебе: «вечер-сюрприз продолжается». Если что-нибудь не так — изменилось расписание или отменили вылет, — я говорю, что вечер закончен.

— И если вечер продолжается?

— Я отключаю все телексы и телефоны в офисе и без четверти одиннадцать подаю сигнал тревоги. Потом еду к «Карибоу». А как у вас? Без проблем?

— Пока да. Райдербейт и Джонс делают нон-стоп домашнюю работу, карты, азимуты, метеотаблицы, спецснаряжение — такое впечатление, что они готовятся к полету на Луну. Что бы ты ни говорила о Райдербейте, он профессионал.

— А этот американский сержант?

— С ним все в порядке, — помолчав, сказал Мюррей. — Он молодой, зеленый, но сделает все, как надо.

— А что, если он передумает и не захочет даже ради пяти тысяч рисковать получить срок в три года в военной тюрьме?

— Тогда я буду вынужден сказать тебе, что вечер окончен. Потом мы встретимся и утопим нашу печаль в вине. Запомни, если сержант Вейс выйдет из игры, мы все равно останемся чистыми. Мы ничего не потеряем, кроме денег.

— Кроме денег, — повторила Жаклин. — Семь миллионов новых франков, — она встала: — Я должна идти. Увидимся завтра в 11.00 на «Карибоу».

— На «Карибоу», — сказал Мюррей, наклонился вперед и быстро поцеловал ее в губы.

— Au revoir, Мюррей.

Он посмотрел, как Жаклин быстро прошла через группу щеголеватых вьетнамцев (поля ее шляпы раскачивались над их головами) и вышла на улицу, где двое американцев с грустью посмотрели ей вслед.

Шоколадное мороженое так и осталось нетронутым.

* * *

Воскресенье, 21.00. Площадь Бринкс, Сайгон.

Оливково-серый военный автобус с сетками на окнах выехал точно по расписанию. Через каждый час он выезжал на пятнадцатиминутный маршрут на аэродром Тан Сон Нхут. Среди дюжины, или около того, пассажиров — с виду все были американцы и все в военной форме — было трое мужчин в свеженькой полевой форме, начищенных ботинках и без видимого багажа. Они вошли в автобус порознь и расселись по разным местам. Двое из них делали вид, что дремлют, третий читал «Таймс».

Автобус сделал несколько остановок, входили и выходили пассажиры. Маршрут бесплатный и, соответственно, не было никаких проверок. Только у ворот на аэродром маленький, угрюмый вьетнамец из военизированной полиции заглянул в салон проверить, нет ли там его соотечественников. Американские полицейские пропустили их на территорию, даже не разглядывая. Обычно только такси и частные машины удостаивались их испытующих взглядов. Большинство пассажиров вышло у главного военного терминала. Конечная остановка, через полторы мили от терминала — АТСО-3, и на этот отрезок пути, кроме сонного негра, пожилого уоррент-офицера[43], Мюррея, Райдербейта и Нет-Входа, в автобусе никого не осталось.

Вся троица жутко вспотела — под легкой тропической формой у них были двойные спасательные наборы «Эйр Америка», в которые входили: сухой шоколад, бульонные кубики, соль, таблетки для очистки воды, магнитный компас, леска, сигнальные ракеты фонарик, туалетная бумага, нитка с иголкой, ножовка и аптечка с бензедрином, морфием и кремом от солнечных ожогов. Перед поездкой каждый из них принял по таблетке бензедрина, и теперь, когда автобус подъезжал к АТСО-3, они чувствовали приятное успокоение.

У Нет-Входа, помимо всего прочего, были подробнейшие карты ВВС США всего Индокитайского полуострова от самой южной точки Меконга до границ Бирмы и Китая. И у каждого в глубоких карманах брюк было по четыре обоймы патронов тридцатого калибра к М-16. У Райдербейта кроме того были две гранаты с трехсекундным запалом.

* * *

Навесы, грязь и металлические дороги, угольные ящики и цистерны с горючим — такова была территория АТСО-3. Единственным хорошо освещенным зданием была столовая. Ровно в 9.55 Мюррей вышел из автобуса и направился к столовой, двое других шли в нескольких ярдах сзади. Вейс уже был там, его черно-белый шлем лежал перед ним на столике, а М-16 болтался на спинке стула. Увидев Мюррея, он быстро вскочил на ноги, но не улыбнулся:

— Привет, Мюррей.

— Ты вовремя, Дон. На две минуты раньше. Как дела?

— Хорошо, — сержант ощупал нервными пальцами воспаленную шею. Он был бледнее, чем во время их последней встречи. — Фотографы с вами?

Мюррей кивнул на Райдербейта и Джонса:

— Это мистер Роджерс, Дон, а это мистер Джонс. Можно нам присесть?

— Конечно. Кофе? — Вейс щелкнул пальцами, подзывая вьетнамскую девушку из-за прилавка. Его глаза недоверчиво ощупывали Нет-Входа, который просто молча кивнул вместо приветствия. — Эх, Мюррей, ну и ночку же вы выбрали! — добавил он, присаживаясь.

Мюррей непонимающе посмотрел на сержанта:

— Да уж. Сегодня тут такая суматоха.

Мюррей положил локоть на стол и посмотрел сержанту в глаза:

— Что за суматоха, Дон?

Вейс криво улыбнулся:

— Очень большая. По периметру выставили двойную охрану, на случай нападения вьетконговцев подняли всех ребят из Арвина, И мы — военизированная полиция — приведены в полную боевую готовность.

— Может получиться хорошая история, — улыбнулся Мюррей. — Особенно если будет атака.

У Вейса подпрыгнул кадык:

— Надеюсь, что ее не будет, Мюррей! Вы бы видели аэродром во время настоящей тревоги во время Тет-наступления. Каждый новобранец наложил в штаны, так все перепугались, что вьетконговцы перестреляют все, что движется по полю!

— Ты хочешь сказать, что отправляясь с тобой, мы подвергаем себя опасности? — улыбаясь, спросил Мюррей, а Вейс опустил глаза, что-то выглядывая в своей чашке с кофе:

— Сегодня вечером подняли много полиции, Мюррей. А без специального разрешения... Я хочу сказать, я не хочу, чтобы какая-нибудь большая медная каска повязала нас за фотографирование военного объекта, и тому подобное.

— Дон, — низким голосом сказал Мюррей, — мы заключили сделку. Ты помнишь?

— Конечно, конечно, — быстро закивал Вейс. — Я не собираюсь вам препятствовать или что-нибудь еще, Мюррей. Просто я не хочу, чтобы мы были там слишком долго.

— Ты можешь вообще с нами не ехать, — спокойно сказал Мюррей. — Мы быстро проедемся по периметру — втроем — и через час вернемся обратно. Лады?

Вейс, открыв рот, выпучил на него глаза:

— Эй, я не могу этого сделать, Мюррей! Это безумие!

Мюррей кивнул:

— Где джип?

— Припаркован рядом с комнатой охраны.

— Ключи?

— Я их там оставил, — пробормотал Вене.

— Прекрасно, — Мюррей, улыбаясь, встал из-за стола. — Мы теряем время, Дон. Роджерс, Джонс, надо получить снаряжение. Сержант, покажи дорогу.

Вейс, пошатываясь, поднялся на ноги и оставил на столе несколько скрипов за кофе:

— Меня из-за вас посадят, Мюррей! — ныл он, проходя по коридору с метеотаблицами на стенах, и остановился у последней двери.

В комнате никого не было, вдоль стен стальные шкафчики и знакомый плакат: «ЗНАЙ СВОЕГО ВРАГА. БДИТЕЛЬНОСТЬ — ЦЕНА ДЕМОКРАТИИ». И стол с телефоном.

Вейс неуверенно подошел к одному из шкафчиков и достал оттуда три полицейских шлема. Потом подошел к другому и вытащил три карабина М-16.

— Ладно, я думаю, нам лучше уйти отсюда. — Он запнулся, глядя на Райдербейта и Джонса: — Эй, ребята, у вас нет фотоаппаратов? — неожиданно спросил он.

Нет-Входа кивнул и без выражения сказал:

— У нас эти маленькие японские машинки, сержант. Не обвешиваться же камерами, если мы изображаем полицейских, верно?

Райдербейт и Мюррей уже надели шлемы и взяли по карабину.

Вейс с несчастным видом пошел к двери. Вдруг Мюррей преградил ему дорогу:

— Один момент, Дон, — сердце Мюррея учащенно забилось. — Ты остаешься здесь. И ждешь, когда мы вернемся.

Вейс открыл и закрыл рот. В глазах у него появился страх. Он быстро посмотрел на Райдербейта, на Джонса, а потом на дверь.

— Дай мне выйти отсюда! — сказал он, направив М-16 в живот Мюррею.

— Ты кое-что забыл, сержант, — Мюррей шагнул вперед. — Два дня назад ты принял от меня пару незаконных зелененьких. Крупных. Достаточно крупных, Дон, чтобы засадить тебя на три месяца.

— Ты этого не докажешь!

— Может, и не докажу, но я заявлю об этом. Я заявлю, что ты за сто долларов наличными согласился организовать для меня неофициальный тур по периметру летного поля, а в последний момент струхнул. Они не смогут меня посадить, Дон. Они мне ни черта не смогут сделать. И потом, им будет непонятно, зачем мне придумывать эту дурацкую историю?

У Вейса начали подрагивать губы, ствол М-1 6 немного опустился.

— И все за какую-то вонючую сотню баксов! — выкрикнул он, и Мюррею показалось, что он вот-вот расплачется.

— Вот твои пять штук, — Мюррей достал из кармана куртки пятидесятидолларовые банкноты Пола, свернутые в рулон, и бросил сержанту к ногам. — А теперь подбери их и проваливай, пока не явился кто-нибудь из твоих медных касок и не застукал тебя.

Вейс выпучил глаза на медленно разворачивающиеся на полу банкноты. Потом он резко нагнулся, схватил деньги и запихнул их поглубже в карман.

— Если кто-нибудь из вас, негодяи, ляпнет хоть слово, — буркнул он, — я разнесу ему башку к чертовой матери!

— Забудь о том, что ты нас видел, сержант. Спрячь подальше свои денежки и потеряйся!

Хлопнула дверь, Вейс ушел. Мюррей посмотрел на часы: 10.34:

— Осталось шесть минут, — сказал он, взглянув на телефон.

— А этот сопляк не побежит к ближайшему пункту вызова охраны? — спросил Райдербейт.

— Не думаю. Не сейчас, во всяком случае. Для начала он уединится и пересчитает деньги. Потом он наверняка примет разумное решение и постарается до самого увольнения не вспоминать о случившемся.

Райдербейт зарядил свой карабин и выдал каждому еще по две обоймы.

— На всякий случай, — пробормотал он. — С этого момента мы на вражеской территории.

Все трое оглянулись. Быстро и тихо открылась дверь, и в комнату вошли двое. Один был в форме полиции, второй в штатском. Полисмен — огромный мужчина с широким жестким лицом в очках с зеркальными стеклами. Он был, по меньшей мере, на два дюйма выше всех присутствующих в комнате. Говорил он медленно, с южным акцентом, но без южного очарования:

— У всех документы при себе?

Никто из них не сдвинулся с места. Все смотрели на штатского. Тот без улыбки кивнул:

— Добрый вечер, мистер Уайлд, мистер Райдербейт, — Нет-Входа он проигнорировал. — Собрались на бал-маскарад?

Мюррей вымученно улыбнулся:

— Все в порядке, мистер Конквест, документы у нас при себе.

— Я в этом не сомневаюсь. Но меня не интересуют ваши удостоверения, мистер Уайлд. Я с ними знаком. Я хочу знать, что вы трое делаете на запрещенной территории, изображая служащих вооруженных сил США, — пока он говорил, полицейский положил руку-лопату на белую кобуру с пистолетом сорок пятого калибра.

Мюррей кивнул:

— Хороший вопрос, Максвелл.

Он посмотрел на руку полицейского, потом на Райдербейта, руки которого болтались по бокам, пальцы сжаты на заряженном карабине. Потом он посмотрел на Нет-Входа, который стоял, уперев боксерские руки в бока. Карабин его все еще лежал на столе. «Трое против двоих», — подумал он, и больше ничего не пришло ему в голову. Если они начнут стрелять, на поле поднимут тревогу. С другой стороны, Конквест уже проявил себя в ближнем бою, и Мюррей сомневался в том, что Нет-Входа сможет завалить этого огромного полицейского.

Он решил потянуть время, драгоценное время, его цена — полтора миллиарда долларов. Тут полицейский шагнул вперед, и Мюррей увидел свое двойное отражение у него в очках.

— Надо бы забрать их и проверить, мистер Конквест, — сказал он, шевеля только одной нижней губой.

Но Конквест не был так прост и, хотя он не всегда играл по правилам, он, по крайней мере, был с ними знаком. Он знал, что арест трех штатских — двое из которых даже не являлись американцами — на чужой территории приведет к проблемам. Мюррей хладнокровно взглянул на него и начал:

— Вы намерены арестовать нас, мистер Конквест? — ив этот момент зазвонил телефон.

Мюррей подскочил к телефону до того, как полицейский успел схватить трубку. Жаки говорила отчетливо и деловито:

— Будьте добры мистера Уайлда.

— C'est moi, cherie,[44] — ответил он, спокойно глядя в глаза Конквесту.

— Для вечера-сюрприза все организовано, — сказала она. — В то же время, в том же месте.

— Merci. Atout a l'heure![45] — Мюррей со вздохом положил трубку и слабо улыбнулся. — Простите, мистер Конквест, — он взглянул на шагнувшего в нему с угрожающим видом полицейского, — это личный вопрос, может, мы поговорим наедине?

— Личный?

Мюррей кивнул в сторону телефона:

— Сейчас звонила ваша жена.

— Моя жена? Какого черта! Почему вы не передали мне трубку?

— Потому что она хотела говорить со мной, мистер Конквест. Небольшое дело, касающееся нас троих, — он взглянул на Райдербейта и Джонса. — Я уверен, вы предпочтете обсудить это спокойно, в приватной атмосфере.

Конквест скривился и задвигал желваками. В наступившей тишине вдруг начал набирать обороты самолет.

— Сержант, — наконец сказал Конквест, не отрывая глаз от Мюррея, — подождите меня снаружи.

Полицейский немного поколебался, а потом, не снимая руки с кобуры, медленно повернулся и вышел.

— Думаю, вам лучше закрыть дверь, — тихо сказал Мюррей.

Конквест взглянул на гиганта в коридоре, пожал плечами, подошел к двери, закрыл ее и вернулся на прежнее место.

— Ну, так в чем дело? — начал он и вдруг широко раскрыл глаза.

То, что происходило дальше, было похоже на замедленные съемки. Райдербейт наклонился, как бы собираясь почесать колено, а потом выпрямился, одним движением шагнул вперед и обнял Конквеста. Одной рукой он закрыл рот собравшемуся закричать Максвеллу, другой потянулся к поясу и вонзил нож в селезенку цээрушнику. Они замерли на месте на целых три секунды. Продолжали реветь двигатели самолета. Глаза Конквеста остекленели. Рев снаружи на секунду утих, Конквест начал оседать, продолжая цепляться за воздух руками, а Райдербейт невозмутимо сказал:

— Нет-Входа, возьми стул и запри им дверь! — одной рукой поддерживая Конквеста за шею, а второй продолжая держать нож у него под ребрами, Райдербейт начал опускать Максвелла на пол. — Окно! — спокойно сказал он Мюррею, пока негр вставлял ножку стула в ручку двери. На губах Конквеста появилась пена.

Мюррей повернулся, распахнул окно и беззвучно выпрыгнул наружу. Через пару секунд за ним выскочил Нет-Входа. Мюррей не стал ждать Райдербейта и рванулся к джипу, припаркованному в нескольких ярдах от входа в столовую. Запрыгнув в машину, он нащупал ключи, которые Вейс, как и обещал, оставил на месте. Джип завелся с первого раза. Райдербейт и Джонс, прижав карабины к груди, также запрыгнули в машину.

— А теперь спокойно двигаемся дальше, солдат! — выдохнул Райдербейт. — Этот парень больше не будет шуметь.

Мюррей переключил фары на ближний свет и поехал между рядами бараков. Они досконально изучили план аэродрома и назубок знали каждый проезд и поворот.

— Твой заряжен? — спросил Райдербейт.

— Заряди, — сказал Мюррей, и после того, как Райдербейт дернул на себя его М-16, почувствовал, как потяжелел карабин.

Мюррей был знаком с киноиндустрией, и все же ему было интересно, сколько времени в действительности потребуется разозленному сильному мужчине, чтобы выбить дверь, запертую стулом.

Они проехали до конца территории АТСО-3 и свернули к тянущимся в полной темноте на тысячи ярдов вперед транспортным линиям. Черное небо разрывали полосы света, ночь заполняло неустойчивое гудение техники.

Доехали до длинной, выложенной мешками с песком зигзагообразной стены стоянок истребителей. До тех пор, пока Мюррей не въехал в темный проем и не выключил фары, никто не произнес ни слова. Чуть дальше впереди стояли два черных «седана» без опознавательных знаков, не военные. Фары выключены.

— Похоже, ребята из Госказначейства, — пробормотал Райдербейт, взглянув на часы. — 9,43. Еще две минуты. Хорошо бы, чтобы твоя сучка вовремя нажала на кнопку Вирджила, — добавил он, — иначе мы окажемся по уши в дерьме!

— Мы уже в дерьме, — сказал Мюррей.

В воздух поднялись две сигнальные ракеты, и они оказались, как на ладони. Барак с мертвым Конквестом остался в полумиле позади, и Мюррей прикидывал, кто первым поднимет тревогу, когда увидел в зеркале приближающуюся к ним вдоль стены машину с включенными фарами и красной мигалкой.

Райдербейт и Нет-Входа переключили свои карабины в полуавтоматический режим.

— Подождем, — сказал Райдербейт. Заскрипели тормоза, сзади остановился такой же закамуфлированный, как у них, джип. Обе дверцы распахнулись.

— Эй, вы из отделения майора Миллибрайта? — спросил один из появившихся офицеров в полевой форме. Оба были не вооружены.

Нет-Входа развернулся на сиденье, встал и отдал честь:

— Да, сэр.

— Тогда убирайтесь к черту отсюда! — крикнул офицер. — Вы знаете — до 11.15 вход на эту территорию запрещен.

— Вы нам приказываете? — спросил Райдербейт с весьма сносным среднезападным акцентом.

— Я приказываю вам унести свои задницы отсюда! — проревел офицер в ответ. Когда он это говорил, в ста ярдах справа появились две яркие вспышки, а за ними два разрывающих барабанные перепонки взрыва. Оба офицера, согнувшись пополам, укрылись за джипом. В миле от них появились еще две вспышки. — Пригните головы! — крикнул первый офицер, но его слова заглушил вой «Красной тревоги», эхом разносящийся по всему Тан Сон Нхут.

Офицер попытался перекричать сирену, но еще одна ракета взорвалась за стеной из мешков с песком, и на этот раз вслед за ней вспыхнуло высокооктановое топливо.

— Поехали! — крикнул Райдербейт.

Мюррей выжал сцепление. Джип, все еще с выключенными фарами, рванулся к двум черным «седанам». Но как только они к ним приблизились, «седаны» включили задние красные фары и одновременно поехали вперед.

— Обойди их справа, солдат!

Мюррей крутанул руль и обошел машины с затемненными окнами. Сказать, кто был внутри, было невозможно. Он до пола выжал педаль газа, но джип уступал в мощности двум большим машинам, которые быстро набирали скорость.

Райдербейт и Нет-Входа развернулись на сиденьях, и через секунду синхронно заработали их М-16. Две очереди по лобовым стеклам не дали никакого результата. Райдербейт поднял карабин и выстрелил более прицельно по шинам первой машины, а Джонс прошелся по фарам второй.

Машины продолжали приближаться, все фары горели.

Райдербейт выругался:

— Пуленепробиваемые стекла, самоизолирующиеся шины!

Он отложил в сторону карабин и вытащил из куртки две гранаты. Два «седана» поравнялись друг с другом примерно в двадцати ярдах позади джипа и начали разъезжаться в стороны, чтобы взять их в тиски. Райдербейт зубами выдернул чеку из одной гранаты и плавным движением бросил ее чуть впереди «седана» слева.

Она взорвалась секундой позже, прямо под двигателем. Вспышка, передние колеса приподнялись и опустились, машина начала вращаться по кругу. Райдербейт выдернул чеку из второй гранаты и швырнул ее под брюхо начинающему отъезжать в сторону второму «седану». Еще одна вспышка (первый «седан» был уже в огне) — и вторая машина тоже остановилась, капот раскрылся, как консервная банка. Она завалилась набок, колеса продолжали вращаться при свете разгорающегося пламени первой машины.

Мюррей увидел в зеркальце еще одну красную мигалку и яркий свет фар. Райдербейт и Нет-Входа на коленях сидели на заднем сиденье и перезаряжали карабины. Теперь их преследовал большой желтый «лендровер». Его сирена прорывалась даже через вой «Красной тревоги».

Мюррей набрал скорость 60 миль в час. Райдербейт дал две короткие очереди. Фары «лендровера» взорвались и потухли. Райдербейт прицелился еще раз и выстрелил по дуге, пройдясь по лобовому стеклу и закончив красной мигалкой.

— Выдай им в полном автоматическом! — крикнул он Нет-Входа.

Джонс одной очередью опустошил магазин. «Лендровер» завилял вслепую и остановился. Из машины никто не вышел. Мюррей увидел у нее на капоте раскачивающуюся, как удочка, длинную антенну и понял, что если Нет-Входа убил не всех, кто был в «лендровере», или, по крайней мере, не вывел их из строя, это радио может решить все.

Мюррей, не снижая скорости с 60 миль в час, ехал по оранжевым полоскам и стрелкам взлетных дорожек грузовых самолетов. По всему горизонту, освещая небо, горели огни. Сирена продолжала агонизирующе завывать, как задыхающийся астматик. За стеной из мешков с песком начали запускать двигатели истребители. К всеобщему хаосу добавили свой вой воздушная тревога и тревога военизированной полиции. Мюррей наконец начал осознавать, что же происходит.

Прошло всего лишь две минуты с тех пор, как первые две ракеты упали на поле, а за ними последовала еще как минимум дюжина взрывов. Он узнал советские 122 — смертельное оружие, известное своей неточностью. Тот факт, что шестнадцать подобных ракет приземлилось на относительно небольшое пространство, говорил о том, что они были выпущены с необычно близкого расстояния и, возможно, были прелюдией широкомасштабной атаки.

Первые две ракеты взорвались за несколько секунд до «Красной тревоги». Это было очень странно. Было ли простым совпадением то, что Жаки Конквест нажала кнопку генерала Вирджила Грина почти в ту же секунду, когда в миле или двух от аэродрома какой-то костлявый вьетконговец запустил ракету? Мюррей сомневался в том, что даже такая всемогущая военная машина, как американская, располагала системой тревоги, которая могла начаться через секунду после первого взрыва.

Однако именно это и произошло. И проезжая по огромному пространству воздушно-транспортного комплекса, Мюррей думал о том, что все идет не то что плохо, а наоборот, слишком хорошо.

Они проехали примерно четверть мили от двух взорванных «седанов» и «лендровера», когда в трехстах ярдах впереди в свете сигнальных ракет увидели знакомый силуэт транспортного «Карибоу». Его уже вывели на взлетную полосу, уставленную оранжевыми сигнальными огнями. На крыльях самолета горели красные и зеленые огни. Под крыльями и хвостом «Карибоу» стояло несколько машин: грузовик с подъемником, джипы и несколько мотоциклов сопровождения. Несмотря на трафарет под предупреждающим красным фонарем: «ВЗЛЕТНАЯ ПОЛОСА 4. ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН», Мюррей не снизил скорость.

Он смеялся чуть ли не в голос. После первого шока от гибели Конквеста он почувствовал возбуждение, облегчение и безрассудство: назад пути не было, все мосты сожжены, оставалась одна дорога — к готовому взлететь «Карибоу».

Свет от сигнальных ракет начал постепенно затухать. Навстречу джипу двинулись несколько машин с мотоциклистами.

Еще две сотни ярдов по залитому маслом бетону. Из кабины самолета и из-под хвоста появилось несколько мужчин. Мюррей включил сирены на джипе, Райдербейт перезарядил карабин и приготовился.

К ним приближался грузовик с подъемником и мотоциклисты. Мюррей обогнул их, Райдербейт и Нет-Входа держали карабины на уровне капота. Мотоциклисты благополучно проехали мимо. Мюррей начал тормозить только в тридцати ярдах от «Карибоу». Их сирена все еще была включена, когда Райдербейт крикнул:

— На случай, если поднимется стрельба, встань между ними и этим чертовым самолетом!

Мюррей затормозил у левого двигателя «Карибоу», который уже запустили. Тут же несколько мужчин в хаки и бейсбольных кепках побежали к двум припаркованным у хвоста самолета джипам. Видимо, это была команда техобслуживания. Чуть в стороне от остальных машин стоял длинный черный «флитвуд» с затемненными стеклами. Рядом в свете новых сигнальных ракет стояли два охранника и смотрели назад на взрывы еще трех выпущенных с удивительной точностью ракет.

У этих охранников не было знаков различия, не было и касок, только серо-зеленая униформа, плоские кепки с козырьком и магазинные винтовки на плече, Если бы не эти винтовки, их можно было бы принять за шоферов или администраторов какого-нибудь дорогого отеля.

Мюррей выключил сирену только тогда, когда они оказались как раз между охранниками и самолетом.

— Пусть первым говорит Нет-Входа, — прошептал Райдербейт, — ты подключишься только в крайнем случае!

Из дверей кабины самолета показался высокий мужчина в такой же, как у охранников, форме, но без винтовки.

— Кто тут за старшего? — спросил Джонс, стараясь перекричать рев двигателей «Карибоу».

Мужчина спустился по трапу. У него было тонкое, красивое лицо, вежливое и серьезное — прямая противоположность полицейскому, которого они оставили в полумиле позади в АТСО-3 взламывать дверь.

— Сандерсон. Я руковожу операцией, — спокойно сказал он. — Мы получили сигнал «Красной тревоги», — констатировал он без паники или излишней озабоченности, подходя ближе и внимательно их изучая.

— Убирайте своих людей, Сандерсон, — сказал Джонс. — Вылет откладывается, ваша команда временно переместит самолет в другое место.

— Какой у вас приказ? Конкретно? — раздражающе невозмутимо спросил Сандерсон, и в эту секунду ожил второй двигатель.

— Все гражданские самолеты автоматически остаются на земле! — крикнул Джонс и вдруг выпрыгнул из джипа и побежал к передней двери «Карибоу». — Убирайте отсюда своих людей, Сандерсон!

— Мы не должны позволить им выключить двигатели, — громко прошептал Мюррею Райдербейт, — пусть они еще немного прогреют их! — сказав это, он тоже выпрыгнул из джипа, Ствол его М-16 был опущен, но он не выпускал из поля зрения двух охранников с винтовками на плече.

— Это собственность Госказначейства, — начал Сандерсон, — я не имею права...

— Вы не имеете права, точка! — отрезал Мюррей, не скрывая ирландских интонаций и наблюдая боковым зрением, как Райдербейт приближается к трапу в кабину пилотов. — Аэродром атаковали, Сандерсон, — продолжал он, — и я ставлю вас в известность о том, что все, находящееся на поле, переходит под юрисдикцию военных. Понятно? — кричал он, стараясь быть услышанным через вой пролетающих над головой истребителей.

Время шло. В любой момент мог прибыть патруль военизированной полиции, чтобы дать Сандерсону тот же приказ или расследовать убийство офицера ЦРУ и то, что случилось со служащими Госказначейства в двух машинах без номеров и «лендровере» с мощным радио.

Сандерсон заволновался:

— Мы ждем возвращения двух автомобилей с инструкциями по эвакуации, — медленно начал он, но Мюррей перебил его:

— Ваши две машины уничтожены ракетами вьетконговцев. Я получил приказ лично от генерала Грина. В случае вражеской атаки операция «Лейзи дог» замораживается, ваш персонал отзывается, самолет отдается под охрану людей генерала Грина. То есть под нашу охрану, Сандерсон, плюс дополнительный наряд, который прибудет с минуты на минуту. А теперь начинайте действовать, сэр.

— Если этот самолет пострадает...

— Если этот самолет пострадает, вам прищемят задницу! — меньше чем в четверти мили от них взорвалась еще одна ракета. Мюррей воспользовался своим последним козырем: — Сэр, за безопасность на поле отвечают военные. Я последний раз приказываю вам убрать своих людей!

— Команда этого самолета все инструкции получает от меня, — спокойно сказал Сандерсон и подошел к двум охранникам Госказначейства, стоящим у джипа напротив «флитвуда».

Он что-то шепнул им, они кивнули, отдали честь и забрались в джип. Сандерсон подошел к передним дверям «Карибоу», возле которых стоял Райдербейт.

Родезиец позволил ему подняться на борт. Команда была все еще в кабине, все двигатели работали. Через секунду отъехал джип с охранниками, а за ним и «флитвуд». Мюррей кивнул Нет-Входа, тот прыгнул в заднюю дверь самолета и быстро закрыл ее за собой.

Мюррей выждал десять секунд, забрался в переднюю дверь, оттолкнул трап и захлопнул за собой дверь. Внутри в абсолютной темноте он ослабил ремешок шлема и вдруг понял, что облокотился о человеческое тело. Оно было расслабленным. Мюррей коснулся его, голова человека упала на плечо, а потом и все тело, как мешок, скользнуло по металлическим ступенькам и осело возле двери.

В тот же момент, несмотря на рев двигателей, он услышал странные звуки. Глухой стук ударов, фырканье, шарканье — возня борьбы. На фоне трескотни приемника: «Контроль вызывает „Лейзи дог“, вы слышите меня, вы слышите меня?..» происходила жестокая схватка. Мюррей взглянул вниз и понял, что заваленное им тело принадлежит Сандерсону. Казалось, шея его была сломана. При тусклом свете от панелей управления Райдербейт и Джонс, орудуя руками, ногами и прикладами, схватились с двумя мужчинами. Они дрались на небольшом пространстве, раскачиваясь, как танцоры. Два пилота в шлемах ловко увертывались от ударов.

Мюррей поднялся в кабину. В руке Райдербейта мелькнул нож, и один из пилотов начал оседать на пол. Второй пилот отступал в угол кабины, шлем слетел у него с головы и болтался на шее. Из наушников доносился какой-то треск. Пилот развернулся, что-то держа в руке. Нет-Входа схватил его за запястье, в темноте грохнул выстрел. Мужчина отшатнулся к стене, половина его лица вдруг исчезла. Негр стоял с пистолетом сорок пятого калибра в руке и качал головой:

— Ну и месиво! — буркнул он.

В дверь громко постучали. Райдербейт уже занял место пилота и работал с приборами, не обращая внимания на монотонное потрескивание в наушниках: "«Курли Мантл» вызывает «Лейзи дог», вы слышите меня? "

В дверь продолжали тарабанить. Родезиец выглянул в боковое окно и крикнул Мюррею:

— Там пустой «моук»! Посмотри, что это за ублюдок и постарайся его утихомирить. Если не получится, — он взглянул на M16 у Мюррея в руках, — разнеси им головы! Мне нужно еще несколько секунд, чтобы набрать обороты. Груз на борту, солдат!

Сзади них Нет-Входа стянул за ноги вниз в грузовой отсек пилота со снесенной половиной черепа. На лестнице остался широкий, липкий след. Мюррей старался не смотреть на него. Пуля сорок пятого калибра разнесла череп, как яйцо. Осколки костей и мозги разлетелись по всему полу в кабине и заляпали стены, Джонс тащил труп по узкому проходу между двумя рядами упаковок из водонепроницаемой бумаги, каждый из которых был как минимум в три фута высотой. Мюррей не стал останавливаться, чтобы их проверить. Подойдя к двери, он почувствовал, что подошвы его ботинок стали липкими. Двигатели завыли громче, в дверь затарабанили с новой силой.

Он открыл ее меньше чем на дюйм и увидел лицо Жаки: она смотрела на него, рот открыт, прядь волос упала на один глаз. Жаки всем телом надавила на дверь, и Мюррей увидел под крылом самолета «мини-моук» армии США. Издалека к ним приближались машины с зажженными фарами и включенными красными мигалками. Мюррей втащил Жаки внутрь, закрыл дверь и запер на замок.

Она повернулась и прижалась к нему, обхватив за шею руками.

— Они едут, — крикнул Мюррей Райдербейту. — Наверное, полдюжины машин!

Райдербейт, не поворачиваясь, поднял руку и продолжал без выражения переговариваться с Нет-Входа: «Закрылки подняты... мощность наполовину... проверь пневматические тормоза... полная мощность...» Пол качнулся, и они двинулись с места, Мюррей вырвался из объятий Жаки и схватился за лямку парусинового сиденья. Он увидел, как она посмотрела на Сандерсона, а потом на пилота в грузовом отсеке. Лицо ее ничего не выражало, и Мюррей почувствовал слабый шок.

Пол начал раскачиваться. Перетянутые проволокой упаковки начали сдвигаться и дрожать, каждый слой был разделен листами фанеры. Жаки вошла в проход и выпрямилась, схватившись за левые упаковки. Потом она надорвала ногтем черную бумагу и отдернула ее в сторону до самой проволоки. Мюррей шел за ней. Пол начал подниматься, Жаки повернулась и поцеловала его. Она смеялась, зажав в руке толстую пачку денег, завернутую в бумагу с печатью Банка Индокитая.

— C'est epousstoufflant![46] — воскликнула она, используя старомодный сленг Сорбонны. — Загасили с первого раза.

Мюррей посмотрел на пачку денег я при тусклом красном свете из кабины пилотов смог различить лицо старого Бена Франклина — стодолларовые банкноты. Мюррей кивнул и легкомысленно сказал:

— Чтобы получить это, пришлось убить как минимум четверых человек. Один из них — твой муж.

Жаки немного удивленно посмотрела на него:

— О? Где?

— В АТСО-3. Он вошел в комнату и застал нас. Райдербейт воспользовался своим ножом.

— Ну что ж, — кивнула она, — возможно, у монсеньора Райдербейта и есть какие-то достоинства.

Мюррей промолчал. Он взял одну из пачек с сотенными и, стараясь не наступать на липкий кровяной след, поднялся в кабину. Райдербейт сидел, сняв наушники. Радиотелефон был настроен на высокие частоты: "Лавер Бой[47] вызывает Гламер Герл[48], проверьте ваш периметр 5-0". — "Крекерджек[49] вызывает Гламер Герл. На Жадинь полная тревога". Рядом Нет-Входа, сверяясь с картами убитого пилота, делал пометки на целлулоидном покрытии навигационного круга.

— Поднимаемся на три тысячи футов и выравниваемся, — говорил Райдербейт. — Курс — север, северо-запад, и смотри не прозевай какую-нибудь низколетящую птичку или вертолет! — он повернулся к Мюррею: — Как там наш груз?

Мюррей кинул пачку долларов ему на колени:

— Взято наугад из верхних упаковок.

Райдербейт взял пачку свободной рукой, провел большим пальцем по краю, кивнул и убрал ее в карман куртки. Левой рукой он медленно подвинул рычаг управления вперед, и россыпь огней Сайгона и Колона исчезла слева.

— Но мы еще не ушли от них, солдат, — удивительно спокойно сказал он, направляя самолет в темную зону "Д" к Железному Треугольнику.

— Идем в гору, — сказал Нет-Входа, — подними ее на сто.

— Поднимаю на сто, — повторил Райдербейт и потянул рычаг на себя. Другой рукой он покрутил настройку радиотелефона, пока не услышал четкий и ясный канзасский голос: «У нас пять негативных вызовов „Лейзи дог“! Проверьте их и свяжитесь с „Курли Мантл“ для дополнительных инструкций!» Второй голос — добродушного сборщика хлопка: «„Курли Мантл“ откладывает немедленную атаку „Лейзи дог“ земля — воздух!»

Мюррей посмотрел назад. Жаки пробиралась между рядами груза, вскрывая верхние пачки по обе стороны.

— Они у нас на радаре, Сэмми! — вдруг сказал Нет-Входа. — Трое, идут с юга, с моря. Наверное, ребята с одного из авианосцев.

Райдербейт выругался на африкаансе:

— Скорость?

— Число Маха приближается в двум. Похоже на «фантомы».

Мюррей сглотнул и посмотрел на приборы. Они шли со скоростью чуть больше двухсот узлов.

— Эти ребята с авианосцев знают свое дело. Они — лучшие, — пробормотал Мюррей и подумал:

«Каждый из них — материал для космоса. Они умеют сопровождать разведывательные „Ильюшины“ за Полярным кругом и даже МиГи по берлинскому коридору, а в таком деле ошибок быть не должно». Он повернулся к Райдербейту:

— Что они могут сделать? Заставят нас пойти на вынужденную посадку? Или собьют нас, чтобы мы не приземлились на чужой территории и груз не достался вьетконговцам?

— У тебя варит башка, солдат. Ты мне и скажи, что они сделают.

— Ну, я думаю, для того чтобы расстрелять полтора миллиарда долларов, им необходимо иметь специальное на то разрешение.

Райдербейт кивнул:

— Эти янки быстрые ребята.

— Они приближаются со скоростью 900 узлов, — спокойно сказал Нет-Входа, глядя на радар. — Высота примерно четыре тысячи футов. Мы можем немного опуститься, Сэмми?

— А что говорят карты? Эта зона "Д" совсем не плоская, а чтобы сделать костер из всех этих «бенов Франклинов», нужен всего один холм.

— Вниз на 50 футов, и мы исчезнем с их радаров, — сказал Джонс.

Райдербейт пожал плечами:

— Ты — штурман, — он подвинул рычаг вперед, пол ощутимо накренился, Внизу и вверху была абсолютная темнота.

— Меньше чем через две минуты они будут над нами, — добавил Джонс.

В это время из радиотелефона послышалось: «„Лейзи дог“, кто бы вы ни были, слушайте нас! Вы в течение 30 секунд сообщаете нам, кто вы такие и куда направляетесь, или мы примем соответствующие меры!»

Райдербейт улыбнулся:

— Это значит, что эти чистоплюи не знают, что делать, и пытаются нас запугать.

Сказав это, он начал сбавлять скорость. Стрелка сползла до 150. Мюррей думал о том, насколько их полет через горы зависит от удачи, простого мастерства и интуиции игрока.

Через несколько секунд приблизились «фантомы», и на радаре заметельшили огоньки.

— Они нас потеряли, — сказал Джонс.

Райдербейт мрачно усмехнулся:

— Что они хотели на такой скорости?

— Они поворачивают обратно, в пяти милях впереди, — сказал Джонс. — Снизили скорость до 600...

Его прервал голос из радиотелефона: «„Лейзи дог“, это военно-морская эскадрилья „фантомов“ „Силки Тодри“. У нас ракеты воздух — воздух и приказ использовать их».

— Пошли вы... — буркнул Райдербейт, а голос продолжал: «„Лейзи дог“, мы даем вам двадцать секунд и выпускаем ракеты!»

— Похоже, они серьезно, — сказал Мюррей.

— Блефуют, — отозвался Райдербейт. Он достал из куртки сигару, откусил кончик и, не поворачивая головы, передал ее Мюррею. — Прикури мне, солдат.

У него были железные нервы. Чтобы прикурить сигару, Мюррей потратил целых двадцать секунд. Помня о том, что даже незначительная вспышка может подействовать на ночное видение пилота, он старательно прикрывал пламя ладонью. Взяв у него сигару, Райдербейт сказал:

— Можешь тоже покурить.

— Нет, спасибо.

Прошло двадцать, тридцать секунд, и Райдербейт неожиданно сказал:

— Давай-ка попробуем СОС. Передай, что мы один из транспортных военных самолетов из Плейку, быстро теряем высоту и нуждаемся в вертолетах поддержки.

Нет-Входа включил международный канал для вызова помощи и быстро передал:

— СОС, СОС, 11-9-4-0, транспортный «Карибоу» ВМФ «Бит Бразер» из Плейку в Кан Тхо...

Райдербейт усмехнулся, выпуская сигарный дым:

— Ты — гений, Нет-Входа! Этим морячкам придется подумать, прежде чем выпускать ракеты, когда рядом тоже моряки!

— У нас на борту раненые, нам срочно нужна медицинская помощь, — продолжал Джонс.

Несколько секунд «фантомы» пребывали в нерешительности. В центре радара мигали светящиеся точки. Джонс снова начал передавать СОС, В кабину вошла Жаки, она встала за спиной Мюррея и прошептала:

— Они все здесь, в каждой упаковке, которую я просмотрела. Самые крупные — наверху. Сотни, тысячи!

Мюррей с любопытством посмотрел на нее и подумал о том, что, возможно, он ошибался, и овдовевшая миссис Конквест всерьез поражена золотой лихорадкой. Он продолжал смотреть на Жаки, когда Райдербейт вдруг дернул рычаг назад, и они чуть не покатились по лестнице в грузовой отсек. Взревели двигатели, пол накренился вперед, и Мюррей схватился за какую-то лямку на спинке сиденья пилота, свободной рукой поддерживая Жаклин.

— Подними ее еще на двести футов! — орал Нет-Входа.

Двигатели продолжали выть по возрастающей, и сквозь лобовое стекло они увидели в серой ночи надвигающиеся черные горы. Райдербейт стряхнул с коленей пепел и, подавшись вперед, посмотрел на верхушки деревьев в ста ярдах ниже.

— Мы проскочили над последним хребтом всего в пятнадцати футах. Никто не может часто повторять такие штучки, а Сэмюэль Райдербейт, кажется, начал ими увлекаться!

— Одно могу сказать наверняка, — мрачно отозвался Нет-Входа, — эти «фантомы» не умеют прыгать по верхушкам деревьев.

— В чем дело? — поразительно спокойно спросила Жаклин.

— Скачем по холмам, по долам, дорогуша, — не глядя на нее, ответил Райдербейт.

— Где мы сейчас? — спросил Мюррей.

— По моим расчетам, — сказал Джонс, — через семь-восемь минут мы вылетим из страны.

— И, кроме «фантомов», никаких гостей?

— Пока никого.

— Миссис Конквест, принесите-ка мне немного долларов, — попросил Райдербейт, на этот раз повернувшись к ней с широкой улыбкой.

Жаки тоже слабо улыбнулась, но не ему, а Мюррею и подмигнула, похлопав себя по увеличившейся груди под платьем без рукавов.

— Я более осмотрительна, — шепнула она, — взяла только пятидесятидолларовые.

В эту секунду Райдербейт взвизгнул и подался вперед. Сверху со скоростью звука на них неслись носовые огни. Два «фантома», сходясь в одной точке, пронеслись меньше, чем в десяти футах над «Карибоу». На секунду показалось, самолет завис в воздухе, раболепствуя перед этими огромными алюминиевыми животными.

— Эти ублюдки совсем спятили. Хотят до границы снести нам башку.

Слева появился третий «фантом». Он шел в том же направлении, что и они, но в два раза быстрее. Из фюзеляжа вырывалось пламя, он перевернулся на спину и, развернувшись, пошел на них, как огненная стрела. Он прошел над правым крылом на такой же высоте, как и предыдущие, но гораздо медленнее. Достаточно медленно, чтобы его сигнальные огни на мгновение ослепили Райдербейта, и достаточно медленно, чтобы его команда успела заметить опознавательные знаки Госказначейства на хвосте «Карибоу».

— До границы меньше пяти минут, — тихо сказал Джонс.

— Вы думаете, их это остановит? — спросила Жаки.

— А что имеют в ВВС Сианука? — спросил Мюррей.

— Ничего, что могло бы остановить «фантомы», — сказал Райдербейт, и огни двух первых самолетов стали заходить слева. Внизу, почти прямо под ними, они увидели огни.

— Это Трангбанг, — сказал Джонс, — до границы шесть миль.

Над городком и более яркими огнями вертолетной базы США появились огоньки. Мюррей узнал смутные силуэты вертолетов Хюэ. Они приближались на высоте следующей гряды холмов. Радиотелефон снова ожил, на этот раз на высоких частотах; «Трангбанг-база вызывает „Биг Бразер“. Получили ваши координаты. Попробуйте сесть! Медицинская и пожарная команды готовы вас встретить. Конец связи».

Джонс наклонился вперед и ответил:

— "Биг Бразер" вызывает базу Трангбанг. У нас на хвосте два спятивших «фантома». Наверное, думают, мы из Камбоджи. Мы попробуем приземлиться, но сначала отзовите их или скажите им, что моряки сожрут их на завтрак!

Они не стали слушать ответ. Впереди появился огромный огненный шар, и тотчас же последовала череда взрывов. Казалось, гигантская оранжевая гусеница сползает на джунгли. В неровном ярком свете они увидели разлетевшийся на куски горящий вертолет. То, что осталось от «фантома», свалилось на землю секундой позже.

Райдербейт круто поднял нос самолета и на опасно низкой высоте пролетел над холмами с горящими останками самолета. И снова затрещал радиотелефон, кто-то взволнованно тараторил: «Контрольная база вызывает „Биг Бразер“, вы слышите нас? Вы слышите...»

— Заткни их, Нет-Входа! — рявкнул Райдербейт, увеличивая скорость. Светлые точки двух оставшихся «фантомов» начали уходить в сторону с центра экрана радара и смешались с мириадами огней поднимающихся с базы вертолетов-спасателей.

Высота 1.500, и они продолжали подниматься в горы.

— Впереди последний гребень! — крикнул Джонс. Казалось, крылья чиркнули по веткам деревьев. Райдербейт дернул рычаг вперед. Нос ушел вниз, они опускались, как в лифте.

— Прошли над вершиной! — сказал Джонс. — Добро пожаловать в Камбоджу! А «фантомы», кажется, отстали.

Райдербейт глубоко вздохнул и откинулся на спинку сиденья:

— Еще бы, черт возьми! Завтра ВМФ США будут очень популярны в Трангбанге. Мюррей-мальчик, давай-ка взглянем еще разок на эти зелененькие, на крупные. Я хочу трогать их, гладить, целовать. Жаки, дорогая, ты замечательно сработала! «Красная тревога» прозвучала громко и как раз вовремя.

— Слишком уж вовремя, — сказал Мюррей. — Опоздала всего на пару секунд.

— Опоздала? О чем это ты?

— А ты не заметил? Вьетконговцы атаковали аэродром, а эти ребята не тратят советские ракеты для развлечения.

— Курс восток-юго-восток, — прервал его Нет-Входа. — Один-семьдесят.

— Ты не объяснил, к чему ты все это говорил, — сказал Райдербейт, выполнив команду.

— Ты думаешь, атака и тревога — простое совпадение?

Райдербейт развернулся в кресле и посмотрел прямо на Жаки:

— Это ты послала «Тревогу»?

— Bien sur![50] — она нахмурилась. — Вы думаете, я не оплатила проезд?

— Это она послала «Тревогу», — сказал Мюррей. — Только кто-то подтолкнул вьетконговцев, чтобы это выглядело более убедительно. Меня интересует, кто это сделал и почему?

Глава 10 Счастливое приземление

Пол сидел на вращающемся стуле, опершись локтями о стол, и, несмотря на то, что кондиционер работал на полную мощность, обливался потом. Напротив него стояли два стакана и на три четверти опустошенная бутылка «Джонни Уолкер». Рядом стояло его двуствольное ружье.

Это была маленькая комната с низким потолком, шкафчиком, встроенным в стену сейфом, холодильником, календарем с обнаженной моделью на стене и большим высокочастотным двухдиапазонным радиоприемником в углу. Комната вполне могла сойти за дешевый офис в большом американском городе, но снаружи, в ночи, не переставали шуметь джунгли.

Кроме Пола в комнате были три человека. Двое из них были в серебряно-серой форме «Эйр Америка», оба примерно одного возраста — чуть за сорок. Один — высокий мужчина с раскосыми глазами и носом-клювом над слегка сардоническим ртом. Второй — невысокий, широкоплечий, с плоским лицом, густыми бровями и кнопкой вместо носа.

Третий мужчина сполз по стенке в дальнем от Пола углу комнаты. Его слезящиеся глаза с болью и удивлением смотрели на толстяка. Щеки его уже провалились, одна рука висела вдоль туловища, вторая тянулась к столу. Он, хозяин дома Донован, был мертв уже три часа. Для того, чтобы отличить Друг от друга симптомы сердечного удара и результаты инъекции амитин-цианида, который ему вкололи за левое ухо, потребовались бы опытные доктора, а они были редкостью в Королевстве Лаос.

Пол налил себе еще виски. Он не предложил его пилотам.

— Я хочу, чтобы вы поняли, — медленно говорил по-французски толстяк. — Не должно быть никакой излишней жестокости. Никакой стрельбы и тому подобного. Все должно быть тихо, без осложнений, — пилоты одновременно кивнули. — Обыкновенный, рутинный полет согласно расписанию. Ничто не может нам помешать.

Он вздохнул. С тех пор, как он покинул Камбоджу, прошло тридцать шесть изматывающих часов: неофициальный и некомфортный переход границы, дорога в Чампассак, потом на сампане против сильного течения Меконга до Тхаккета, где он сел в переполненный местный автобус, следующий до Вьентьяна, а затем его подобрал «лендровер» с двумя пилотами, который сейчас стоял снаружи.

— Все трое будут вооружены, — продолжал он, переводя взгляд с одного мужчины на другого. — И, по крайней мере, двое из них умеют стрелять. Третий — ирландец, знает вьетнамский, так что особенно важно, чтобы у него не было возможности переговорить с остальными.

— Все абсолютно ясно, монсеньор Пол, — с заметным акцентом сказал высокий. — Если эти трое не станут создавать проблем, то уж мы-то точно не станем их создавать. Это будет, как вы выразились, самый обыкновенный полет.

— Надеюсь, — сказал Пол.

Он еще раз посмотрел на мертвого инженера из Питсбурга, чья жизнь подошла к концу. Неудачный брак, единственный сын погиб в автокатастрофе, дочери неизвестно где — депрессивный мужчина, которого они выслушивали целых полчаса, которых хватило для того, чтобы он употребил полпинты виски до того, как Пол убил его. Убивая, толстяк почувствовал укол совести. Инженер был невинен, жалкий, глупый обломок кораблекрушения, которого прилив войны прибил к берегам Азии. «Когда-нибудь, — подумал Пол, — в один прекрасный день и меня настигнет такой же конец».

Он взглянул на часы:

— У нас еще примерно час, — сказал он, кивнув на приемник в углу. — Включим его в самую последнюю минуту. Если все прошло как надо, они и здесь подняли тревогу.

С таким же успехом он мог разговаривать и сам с собой. Пилоты, казалось, все это уже слышали. Пол допил виски и подумал, не становится ли он чересчур нервным. Или, может, просто начинает стареть?

* * *

«Карибоу» Госказначейства летел низко над великим озером Камбоджи — Тонл Сап, которое было на самом деле вышедшей на двадцать километров в каждую сторону рекой самой богатой рыбой и рисом страны мира.

Самолетом управлял Нет-Входа. Он вел его на скорости 100 узлов на высоте пятьдесят футов над поверхностью воды. Жаки начала перекусывать кусачками из кабины пилотов проволоку, стягивающую упаковки с долларами, а Райдербейт и Мюррей разворачивали надувной спасательный плот.

— Не трогай сотенные, дорогуша! — окликнул Райдербейт. — Бери мелочевку.

— Мы положим и сотенные, сказал Мюррей. — Не время дрожать над каждым долларом. В унитаз мы можем спустить «вашингтоны» и пятерки, но на плоту должны быть настоящие деньги, Возможно, это их не убедит, но хотя бы сделает подозрительными. Иначе для чего все это?

Райдербейт с унылым видом посмотрел на него:

— Ах ты, думающий негодяй! — он взглянул на Жаки, которая принесла три упаковки из Банка Индокитая.

— Это двадцатидолларовые, — сказала она.

Райдербейт тихо выругался на африкаансе.

— Мне нужно выпить, — он перехватил взгляд Мюррея и поморщился. — О, только не начинай говорить, что алкоголь притупляет реакцию! Единственное, что притупляет мою реакцию, это сознание того, что я не могу этого сделать.

Он достал свою фляжку, сделал средний глоток и протянул ее Мюррею:

— Не могу смотреть, как за борт летит большой, чудесный загородный дом в Англии, и не проронить при этом пьяную слезу.

Мюррей пригубил фляжку, в ней оказался хороший французский коньяк.

— Не думал, что тебя может растрогать загородный английский дом, Сэмми.

— Я чувствителен ко всему, что стоит денег.

Мюррей кивнул:

— Ладно, за дело. — Он положил фляжку к себе в карман, и они начали привязывать упаковки с деньгами к еще не надутому плоту.

— И еще нам нужен труп, — сказал Райдербейт. — Сандерсон подойдет.

— Сандерсон с пачкой сотенных в кармане, — сказал Мюррей. — Ибо помимо нас именно его будут подозревать. Ведь он отвечал за операцию и исчез вместе с самолетом.

— Но почему у него в кармане должны найти сотенные? — простонал Райдербейт.

— Потому что именно этого они не ожидают от таких злодеев, как мы. Спасательный плот и несколько банок с маслом для запаха. Они не удивятся, найдя несколько пачек мелочи. Но труп с несколькими штуками в сотенных купюрах заставит их поволноваться.

Райдербейт развел руки в стороны:

— Почему нельзя обойтись пятидесятидолларовыми, солдат? Ради меня.

— Здесь для тебя больше сотни миллионов фунтов стерлингов. Разве этого не достаточно? — Мюррей похлопал его по плечу: — Считай, что это входит в процент расходов вместе с тридцатью миллионами, которые мы должны заплатить Као Дай.

— Эти ублюдки и толстяк...

— Идем над сетями! — крикнул из кабины Джонс.

Мюррей поднял упаковку с пачками по одному и по пять долларов вперемешку и пошел по узкому проходу в хвост самолета, где они уже приготовили две пятилитровые банки с машинным маслом, груду запчастей, инструменты и аптечки, спасательные жилеты, шлемы двух погибших пилотов, документы, бортовой журнал «Карибоу» и карты с проложенным маршрутом на Филиппины.

— Сначала масло и баксы, — сказал он Райдербейту, который, чуть не плача, наблюдал, как руки Мюррея вскрывают упаковку и выбрасывают деньги в унитаз в туалете в хвосте самолета. Жаки прошла за ними и теперь спокойно курила, сидя на упаковке с долларовыми купюрами.

— Это преступление, солдат! Настоящее преступление! — ныл Райдербейт.

— Принеси сюда одну банку, — сказал Мюррей.

Райдербейт держал в руках банку и смотрел на белую трубу под стульчаком. Оттуда сквозило.

— Выливай, — приказал Мюррей.

Райдербейт опустошил банку. Мюррей спустил первую пачку двадцатидолларовых банкнот и смотрел, как они кружатся в потоке воды и исчезают.

— Ты что, хочешь, чтобы я сиганул следом за ними? — спросил Райдербейт.

— Просто вылей еще одну банку, Сэмми.

Райдербейт ушел, а Мюррей спустил еще одну упаковку долларов, размышляя о хрупкости валютной системы и о мазохистском удовольствии, которое он получал, спуская эти деньги через унитаз в чужое озеро далекой страны.

— Там их еще много, — улыбнулся он Райдербейту, с видом страдальца притащившему вторую банку и выливающему масло в унитаз.

Мюррей приготовил последнюю пачку. Достаточно, чтобы купить парочку «роллс-ройсов», каникулы на солнечном берегу, драгоценности, машины, девочки, наряды... Все это было таким нереальным. Райдербейт вылил вторую банку, и Мюррей швырнул вниз всю пачку. На секунду ему показалось, что Райдербейту вот-вот станет дурно.

— А теперь — плот, — сказал он. — Надуем его у дверей.

Они волоком подтащили к задним дверям резиновый конверт с балластом из упаковок в водонепроницаемой бумаге.

— Ну, и Сандерсон, — сказал Мюррей. Теперь командовал он, а Райдербейт молча подчинялся. Он взвалил безвольное тело на плечи, протащил его между рядами упаковок с деньгами и грубо бросил на спину. Голова Сандерсона, как кокос, ударилась о стальной корпус самолета. Жаки прикурила еще одну сигарету.

— У него сломана шея, — сказал Мюррей.

Райдербейт пожал плечами:

— Это Джонс. Такое ведь могло произойти и во время аварии. — Он начал расстегивать серо-зеленый френч Сандерсона, а Мюррей тем временем отобрал две пачки со стодолларовыми банкнотами. Когда он вернулся, Сандерсон, как пьяница, лежал на спине, мундир был расстегнут, из-под него виднелась трогательная полосатая рубашка. У кителя были внутренние карманы с клапанами, которые, по всей видимости, были специально заказаны портному. Райдербейт расстегнул клапаны и посмотрел, как Мюррей кладет туда деньги.

— Здесь как минимум пятьдесят штук, солдат.

— Как минимум.

— Если их не сожрет рыба, то заберут себе рыбаки.

— Ну и что из этого?

— Пройдет не один день, прежде чем его выловят.

— Мы теряем время, Сэмми. Все равно это новые банкноты, они с серийными номерами, — запихивая пачки денег в карманы Сандерсона, Мюррей старался не смотреть на его болтающуюся голову. — Теперь — плот.

Он открыл дверь, пустив в салон холодную струю воздуха. Небо было безоблачным, при свете луны вода внизу была похожа на рифленую сталь. Райдербейт двинул кулаком по насосу, и две овальные трубы плота с шипением надулись.

— Опускай его, — сказал Мюррей.

Райдербейт уложил Сандерсона в плот лицом вниз, Мюррей швырнул туда же шлемы пилотов, карты, документы, журнал и два спасательных жилета. Вместе они выпихнули плот за борт.

Внизу появились серебряные брызги, плот приземлился правильно: с деньгами, но без тела. Они увидели раскачивающиеся на воде жилеты и бумаги.

Райдербейт покачал головой:

— Они никогда его не найдут. Для этого им придется прочистить все дно этого проклятого озера!

— Не волнуйся, прочистят, если потребуется. Но скорее они выловят его сетями еще до наступления утра, — Мюррей подобрал наборы с инструментами, аптечку и запасные части и крикнул Нет-Входа: — Это последнее, потом идем на север!

Он подтащил тяжелые инструменты к двери и выкинул их за борт, туда, где внизу тянулись рыболовные сети, а левее светились, как светляки, огни сампанов.

— Хотя бы погода нас не подвела, — пробормотал он. — Будем надеяться, она сохранится и над Лаосом! — он захлопнул дверь и повернул замок.

Райдербейт поднялся обратно в кабину и стирал что-то ветошью с пола. Мюррей заметил, что это была кровь зарезанного пилота.

— Для пущего правдоподобия! — сказал он, вернувшись в хвост самолета. Расстегнув ширинку, он бросил ветошь в унитаз, помочился и, достав свой незаконный родезийский паспорт, спустил его вниз вместе с удостоверением «Эйр Америка».

— Даст им пищу для размышлений, — мрачно улыбаясь, сказал он.

Мюррей улыбнулся в ответ, В поступке Райдербейта была неплохая логика. Американцы уже знали, что он замешан в этом деле, а у камбоджийцев, больших любителей поразвлечься, появится лишний повод подразнить ЦРУ, даже когда поиски будут окончены.

Джонс повернул самолет на север, в направлении гор центрального Лаоса. Одним из достоинств войны в Юго-Восточной Азии было то, что в Лаосе нигде не существовало эффективных систем наземных радаров, разве что только в непосредственной близости от главных воздушных баз в Паксе и Саваннакхете. Эти города они обошли стороной, используя радар короткого диапазона и держась поближе к горам. Луна светила ярко и помогала «Карибоу» маневрировать среди гор.

Из радиотелефона неслись писклявые камбоджийские голоса, но ни один из них не звучал излишне озабоченно. На американских волнах они с удовольствием почерпнули информацию о том, что угнан транспортный «Карибоу» с ценным грузом на борту, и всем самолетам в Южном Вьетнаме и Таиланде приказано перехватить, а при необходимости уничтожить этот самолет. Лаос не упомянули ни словом.

* * *

Пол поднял с рук голову и взглянул на часы, Джунгли проснулись и зашумели, заглушая писк приемника в углу комнаты. Он тряхнул головой и посмотрел через стол. Мертвый американец осел на пол. Его никто не трогал.

Пол посмотрел на пилотов и кивнул в сторону приемника:

— Все еще ничего?

— Ничего, — сказал высокий.

Пол зевнул:

— Они должны появиться с минуты на минуту. С севера, чтобы обойти радары. Мы не услышим их, пока они не приблизятся на десять километров. Что-нибудь есть из Ваттая?

Высокий встал и переключил приемник на УКВ. Несколько секунд помех, и они услышали американский голос, быстро и без выражения передающий сводку погоды: «...к востоку от Пхонгсали — ясно... на севере, северо-востоке переменная облачность... ветер умеренный, два-три...»

Пол подавил еще один зевок:

— Погода удовлетворительная, — сказал присаживаясь пилот. — Если появятся проблемы, наши диспетчеры нас предупредят.

Пол мрачно кивнул, глядя на бутылку шотландского виски. Он думал о том, что, будь на то его воля, он бы выбрал более симпатичную парочку.

— Есть еще новости о самолете?

— От «Эйр Америка» ничего. Но, пока вы спали, мы поймали сообщение из Северного Таиланда, Там полная тревога. Передали, что самолет все еще над Камбоджей.

Пол промокнул лицо влажным платком:

— Пока погода нам на руку, — бормотал он. — Бог мой, мы зависим от погоды, а какая ставка!

Высокий удивленно приподнял брови:

— Вы никогда ничего подобного не делали?

— Да делал, — повел плечами Пол и достал из полиэтиленового пакета на полу свежую бутылку «Джонни Уолкер». — Мы так же зависим от их пилота, — добавил он и щедро плеснул виски в стакан. — Сигнальные огни установлены? — отдуваясь, спросил он.

— Все готово.

Пол посмотрел на свое ружье и по какому-то импульсу схватил его и проверил оба ствола. Потом он игриво улыбнулся обоим пилотам:

— В такой игре не бывает излишней осторожности.

Пилоты не улыбнулись в ответ. В этот момент из приемника донесся ясный голос Мюррея. Он говорил на французском:

— Charles! Tu m'entends? — tu m'entends![51]

Все трое вскочили на ноги. Пол в два прыжка подскочил к приемнику.

— Je t'entends bien, mon chou![52]

— Tout va bien?[53]

— Tout va bien![54]

— Тогда приготовьтесь, — сказал Мюррей. — Мы прибываем через три минуты.

Пол отключил приемник, улыбнулся и вышел на воздух, наполненный пением птиц и ароматами резервуара. Пилоты с фонарями в руках побежали вперед, зажигая выставленные вдоль плотины ацетиленовые лампы. Пол ждал возле желтого экскаватора с опущенным ковшом, который вывели перед бульдозером и десятитонным самосвалом. Все три машины стояли на покрытой металлической сеткой дороге, провода зажигания соединены.

Луна исчезла, собирался дождь. Пол достаточно разбирался в летном деле, чтобы понимать, что Райдербейту даже с таким маневренным самолетом, как «Карибоу», потребуется все его умение и большая доля везения. Пол не мог сказать, что ему нравится Райдербейт. Его поведение по меньшей мере вызывало сомнения, но сейчас толстяк испытывал симпатию и даже чувство родства к человеку, который управлял самолетом в сером утреннем небе и готовился, рискуя жизнью ради иллюзорного богатства, посадить его на изгибающуюся светящуюся полоску в джунглях.

Пол не был циником. Глядя на бегущих обратно между горящих сигнальных огней пилотов, он сознавал свою вину. Он думал еще об одном человеке, об ирландце Уайлде, который устроил эту глупую драку в Бангкоке, а потом с такой готовностью помогал спасти ему жизнь. В нем было что-то уязвимое, вызывающее сочувствие, он не был похож на родезийца, готового ради денег пойти на все. И потом была еще девушка, француженка. Вся операция зависела от нее. И все же, думая о ней, Пол чувствовал себя неуютно. Его жену убили фашисты в 1942 году в Нанси. Женщины не должны играть в такие игры, даже ради денег.

Потом они увидели самолет. С зажженными огнями он летел низко над холмами, сбавил скорость и ушел налево, скрывшись за деревьями у них за спиной. Потом, описав удивительно узкий круг, вернулся. Шасси мелькнули в двадцати футах у них над головами. Он опустился на светящуюся дорожку и подпрыгивая побежал вперед. Реверсируя, ревели двигатели. «Карибоу» остановился, проехав половину плотины.

Оба пилота торжественно кивнули, но на восторги по поводу мастерства Райдербейта не было времени. Они повернулись к огромным машинам у себя за спиной. Пол подвел высокого к самосвалу, который стоял кузовом к плотине. Курносый коротышка уже заводил гусеничный экскаватор, разрывая утреннюю тишину ревом мотора. Через секунду он пополз к «Карибоу», за ним Пол и высокий на самосвале. Между рядами сигнальных огней они увидели опущенный хвост самолета.

Первым их встретил Мюррей. Он обошел экскаватор и встал перед остановившимся грузовиком. Пол с вымученной улыбкой вылез из кабины:

— Felicitations!

— Салют, — ответил Мюррей, и они обнялись.

Высокий с компаньоном уже гасили сигнальные огни.

— Все на борту! — сказал Мюррей. — Весь треклятый груз! Хотите взглянуть?

Пол выдавил еще одну улыбку:

— Я вам верю. Не люблю смотреть по утрам на большие деньги, берегу нервы.

Райдербейт выключил сигнальные огни «Карибоу», и самолет стоял в свете фар грузовика и экскаватора. В хвосте самолета с М-16 в руке появился родезиец и махнул свободной рукой Полу:

— Где ваши чертовы пилоты?

— Гасят огни, — сказал Мюррей.

Райдербейт кивнул и спрыгнул вниз:

— Салют, монсеньор Чарли! — с жутким акцентом выкрикнул он. — Как вам посадка, а?

— Потрясающе, — сказал Пол.

К ним подошли Жаки и Нет-Входа. Мюррей несколько высокопарно представил французу Жаклин. Пол поклонился, неосознанно придерживая локон, и с нелепой скромностью отступил назад на маленьких ступнях:

— Enchante, Madame! Может, вы желаете подождать в доме, пока мы закончим? Только, — он запнулся, — там мертвый человек.

Она пожала плечами:

— В самолете тоже два мертвых человека, монсеньор.

Пол повернулся и протянул руку Нет-Входа:

— Enchante, Monsieur, — негр просто кивнул. — Может, вы хотите выпить? — добавил Пол. — Мои пилоты произведут всю разгрузку.

— Я бы хотел с ними познакомиться, — встрял Райдербейт. — Но я и выпить хочу, черт меня подери!

Пол хихикнул, взял родезийца за руку и хотел было отвести его в дом:

— Мой дорогой Сэмми, эти пилоты новенькие в «Эйр Америка». Их фамилии Рибинович и Тейлор. Тейлор — тот, который пониже, — добавил он, кивнув на возвращающихся пилотов. — Он не очень-то любит разговаривать.

— И сколько мы им платим?

— Договорились — по сто штук каждому.

Райдербейт ухмыльнулся:

— Этим новеньким мальчикам дьявольски повезло! А толкачи?

— Они ждут в аэропорту.

Райдербейт остановился и взглянул на часы:

— Скоро встанет солнце, Чарли. Извини, но с выпивкой придется подождать.

Пол нахмурился:

— Ты не хочешь выпить?

— Хочу для начала помочь переправить моих крошек. А потом выпью все, что есть в Азии!

— Я тоже останусь, — сказал Мюррей.

— И я, — тихо сказал Джонс.

Пол несколько секунд молча смотрел на всех троих, потом пожал плечами, взял Жаки под руку и повел ее в дом в конце плотины.

— Кажется, он слишком торопится угостить нас выпивкой, — буркнул Джонс.

— Он уже полупьян, — сказал Райдербейт, поворачиваясь к подошедшим пилотам.

— Привет! — сказал высокий. — Вы продемонстрировали замечательную посадку, мистер Райдербейт! Я — Джо Рибинович. Это Чак Тейлор.

Они обменялись рукопожатиями.

— Не возражаешь, если я взгляну на ваши удостоверения? — спросил Райдербейт.

— Конечно!

Райдербейт посмотрел на знакомые голубые карточки «Эйр Америка», фотографии были похожи на своих владельцев.

— Жизнь научила меня быть подозрительным, Джо. Итак, вы новенькие в этой игре?

— Мы старики в любом деле, — рассмеялся Рибинович.

— Ваше последнее место работы?

— Нефтяные разведчики на Аляске, будь оно все трижды проклято!

— Ну, теперь вам повезло, малыш! Ладно, займемся багажом.

Райдербейт, не выпуская карабин из рук, запрыгнул в хвост самолета и начал передавать сигналы Тейлору, который уже был в кабине гусеничного экскаватора. Его ковш поднялся до уровня выхода из хвоста «Карибоу».

Тейлор управлял экскаватором медленно, но умело. Мюррей решил, что он когда-то работал на стройке или его недавно натаскали в этом деле. Потом он посмотрел на лицо пилота, бесстрастно наблюдающего из-под густых бровей за жестикулирующим Райдербейтом. В нем было что-то знакомое, что-то вселяющее тревогу. Этот вялый рот и маленький приплюснутый нос. Лицо Тейлора начало нервировать Мюррея, как и кривой «мальчик» в «Континенталь Палас», приказавший водителю веломобиля изменить маршрут, загадочный звонок Жаки в тот же день, воздушная атака и «Красная тревога». Даже Пол, обычно веселый, искрометный Пол был на удивление подавлен при встрече. А теперь это пустое лицо с вялым ртом. Где же, черт возьми, он его видел? Или такого же, как он? Было ли все это частью одного целого? Они захватили самолет, взлетели, оставили далеко на юге ложный след и удачно приземлились на плотину. И все же что-то определенно было не так.

Он услышал крик Райдербейта:

— Давай, солдат, подставь плечо!

Мюррей присоединился к Райдербейту, Рибиновичу и Джонсу в хвосте самолета. Они обошли штабель с деньгами, приподняли лист фанеры и дюйм за дюймом подтащили его к выходу. Когда лист наполовину выдвинулся из самолета, он качнулся, как качели, и упаковки, к этому времени освобожденные от проволоки, посыпались в ковш экскаватора внизу. Они разгрузили половину первого штабеля, и ковш наполнился. Тейлор жестом попросил их остановиться.

Обливаясь потом, они стояли в хвосте «Карибоу» и смотрели, как ковш подается назад. Зашипели гидравлические поршни, вся машина повернулась вокруг оси и переместила деньги от резервуара. Черные упаковки посыпались в кузов грузовика.

Вся операция заняла три минуты. Быстро светало, над резервуаром, как пар над кастрюлей, поднимался туман. Выше в горах на джунгли наползали тучи.

Снова вернулся ковш. Они налегли на следующую груду долларов, подтащили к краю лист фанеры и отошли, наблюдая за повторением операции. Еще три минуты — примерно миллион долларов в секунду.

Райдербейт вздохнул:

— Чудесная работенка, а?

— Лучшая из всех, что я делал, — сказал Джонс.

Райдербейт взглянул на высокого Рибиновича.

— Ты откуда, Джо? — вдруг спросил он.

— Бруклин, — улыбнулся тот.

— Хороший польский еврей, да?

Рибинович посмотрел ему в глаза:

— Да, я польский еврей.

— А я белый африканский еврей, — сказал Райдербейт. — Рад познакомиться, — они еще раз пожали друг другу руки. — На каком самолете полетим?

— С-46. Все уже готово.

Райдербейт кивнул:

— А где мы приземлимся?

— В каком-то местечке на бирманской границе. Там так же безопасно, как и в любом другом месте. Задержимся там на пару дней, а потом все будет готово для секретной встречи. Только Пол знает все детали плана.

Вернулся ковш, они принялись за дело. Большую часть времени работали молча. Один раз к ним подошел пошатывающийся Пол и крикнул:

— Камбоджийцы получили приказ начать поисковые работы на Тонл Сап. Они нашли мертвого американца.

«Бог ты мой, — подумал Мюррей, — они быстро работают. Не прошло и четырех часов. У них, наверное, агент на озере. Интересно, каковы международные правила в такой игре?»

— Откуда это передали? — спросил он.

— Из Пномпеня. Мой дорогой Мюррей, вы забыли, что я говорю на камбоджийском.

— Есть что-нибудь из Ваттая?

— Только то, что все подняты по тревоге. Вы скоро закончите?

— Уже скоро, — буркнул Райдербейт, подтаскивая к выходу последние упаковки. — А из вас отличный помощник! — ворчал он на английском. — Наверное, нализался там с миссис Конквест?

Последние упаковки упали в ковш экскаватора. Рибинович выпрыгнул из самолета и побежал к грузовику. Ковш повернулся и последний раз высыпал деньги в кузов. Рибинович завел мотор и отъехал под деревья за домом Донована. За ним пополз экскаватор Тейлора.

Мюррей, Райдербейт и Джонс не стали наблюдать за ними. Они вернулись в «Карибоу». Нужно было убрать все не выброшенные в Тонл Сап вещи. Закрыли выход под хвостом и передние и задние двери. Райдербейт повернул шасси под острым углом, отпустил тормоза и последним покинул самолет.

Вдоль стены плотины к ним приближался бульдозер. За рулем снова был Тейлор. Райдербейт был мрачен, даже печален. Он любил самолеты, как некоторые люди любят животных. Ему было неприятно наблюдать за тем, как хоронят хороший самолет. Тейлор мягко подвел бульдозер к «Карибоу», и его широкий, измазанный грязью нож уперся в поднятую дверь под хвостом самолета. Бульдозер на секунду замер, меняя скорость, потом массивные гусеницы поползли дальше, шасси завращались в грязи, самолет накренился и заскользил к краю плотины. С тех пор, как Мюррей побывал здесь в последний раз, уровень воды поднялся примерно на тридцать футов. Еще один толчок — и правое шасси в футе от края. Крайне важно было не повредить самолет, чтобы он целиком ушел под воду и ничего не всплыло на поверхность.

Бульдозер подался назад, заревел, выпуская дым, и пошел на таран в хвост самолета. Одно крыло поднялось и замерло в воздухе на две секунды. Потом качнулся вверх хвост с опознавательными знаками Госказначейства, и весь самолет перевалился через край плотины и упал в воду, подняв высокий фонтан брызг. Они видели его раскачивающуюся крышу в темноте внизу. «Карибоу» медленно шел ко дну. Последним исчез под водой тупой нос самолета.

— Когда масло выйдет на поверхность? — спросил Мюррей.

— Если ничего не сломалось, — ответил Райдербейт, — через день, а может, через два или три. Масло всегда всплывает, но его будет мало — сверху не увидеть. — Он посмотрел на серое небо, а потом на Тейлора, который отъезжал назад на бульдозере. — Парень знает свое дело. Старине Полу стоит пожать руку, — верный выбор! («Верный, — подумал Мюррей, — может быть, даже слишком».) Надеюсь, эти негодяи умеют летать, — добавил Райдербейт. — Можешь говорить про «Эйр Америка» все, что угодно, но они не набирают сосунков.

Мюррей никак не прокомментировал услышанное, когда они шли к дому Донована. Навстречу им вышла разрумянившаяся Жаки и посмотрела на Мюррея:

— Все в порядке?

— Да. Как Пол?

Появился сияющий Пол со второй, наполовину опустошенной бутылкой виски:

— Выпейте, мой дорогой Мюррей!

— С удовольствием, — он глотнул из горлышка, и Райдербейт быстро выхватил бутылку и присосался к ней, будто там была вода.

— Полеты на сегодня закончены, солдат!

Мюррей кивнул:

— Но нам еще предстоит поработать, прежде чем эти деньги окажутся в швейцарском банке, Сэмми. Давай загружайся.

* * *

В кузове грузовика рядом с грудами денег лежала куча тройных мешков с трафаретами: «ПОСТАВЛЕНО ИЗ США». Пока Рибинович вел машину по крутой, извивающейся колее к дороге на Вьентьян, Мюррей, Райдербейт и Джонс начали заполнять мешки долларами. Пол и Жаки ехали сзади в «лендровере», который вел Тейлор.

Грузовик раскачивало из стороны в сторону, но трое в кузове работали быстро. Когда они доехали до дороги, половина денег уже была упакована. В небе кружили два наблюдателя Л-19, медленно летящие от аэропорта «Ваттай». Мюррей подумал о том, что они могли увидеть, пролетая над плотиной. Несколько свежих следов машин в грязи? А через пару часов заступивший на пост лаотянец обнаружит своего круглоглазого босса, скончавшегося от сердечного приступа.

Дорога выровнялась, и работа пошла быстрее. Они проехали по узкой колее между рисовыми полями, хижинами на сваях и дремлющими по уши в воде буйволами. Грузовик, казалось, никого не встревожил. Когда они подъезжали к летному полю, все шестнадцать мешков были забиты деньгами и запечатаны. Все трое вспотели и тяжело дышали.

На поле они въехали через неохраняемые ворота. В дальнем углу ржавели в высокой траве бомбардировщики «Ильюшины». Было еще слишком рано для большой активности, но на средней дистанции перемещалось несколько небольших самолетов. Возможно, очередные Л-19 готовились вылететь на задание. Мюррей чувствовал возбуждение, которое испытывает невыспавшийся человек, выпивший на голодный желудок.

Самолет вырулил в конец первой взлетной полосы. Большой, солидный С-46, его груз — мешки с рисом — уже разгрузила с подъемника команда лаотянцев в бейсбольных кепках. Грузовик остановился в пятидесяти ярдах в стороне, как раз рядом с «лендровером», из которого, держа в одной руке ружье, а в другой пакет с «Джонни Уолкер», вылез Пол.

— Са va?[55] — крикнул он, шагнув к Рибиновичу и Тейлору, которые тут же рванулись к команде грузчиков.

— И что теперь? — спросил Мюррей.

Пол хихикнул и достал новую бутылку виски:

— Все под контролем, мой дорогой Мюррей! — теперь толстяк говорил более жизнерадостно. — Эти мешки загрузят вместе с другими. Вылет по расписанию. Погода замечательная.

— Замечательная, — эхом отозвался Мюррей. Из «лендровера» вышла Жаки и улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ, прислушиваясь к вою маленького самолета в сером небе.

Возле боковой двери С-46 над командой лаотянцев, работающих с подъемником, возвышался Рибинович. Главный лаотянец начал что-то тарахтеть на смеси английского и французского, но Рибинович резко оборвал его, сказав что-то на языке, похожем на лаотянский. Мужчина кивнул и отдал приказ водителю подъемника, тот вернулся к своей машине и подъехал сзади к грузовику. Рибинович поспешил назад и опустил перегородку кузова. Подъемник остановился точно перед ними. Мюррей наблюдал и думал о том, как все легко и просто. Может быть, слишком легко и слишком просто. Он откупорил новую бутылку Пола и смотрел, как поднимаются на уровень кузова лопатки подъемника. Водитель подъехал ближе, лопатки вошли под мешки, он приподнял их на несколько дюймов, дал задний ход и подъехал к выходу С-46, где уже появились толкачи — маленькие мужчины в маскировочной форме — и начали откатывать мешки на тележках внутрь самолета.

Мюррей подошел к Жаки и встал рядом. Он смотрел на ее распухшую грудь и прикидывал, что если в каждой спрятанной у нее под платьем пачке пятидесятидолларовых банкнот по сто пятьдесят купюр, то эти груди в данный момент стоят двадцать пять тысяч. Тем временем еще одну партию мешков разгрузили на борт самолета, еще как минимум пару сотен миллионов. Может, на Мюррея подействовал дневной свет или выпитый виски, но он вдруг почувствовал тщетность их усилий.

— Жаклин, дорогая! — тихо сказал он, отводя ее в сторону от остальных, увлеченно наблюдающих за погрузкой. — Почему бы нам не уйти потихоньку прямо сейчас? Пройдем через ворота, и в город. Сядем на паром и через час будем в Таиланде. У нас паспорта при себе. Визы открыты. Если поторопимся, вечером будем уже в Бангкоке.

Она повернулась и изумленно посмотрела ему в глаза:

— Ты что, пьян? — вдруг спросила она.

— Немного.

— Ты сошел с ума!

— Нет, дорогая, Просто я практичен. Давай смоемся отсюда, пока все идет хорошо. Нам надо всего лишь выйти за ворота.

— В таком виде! — в смехе Жаклин слышалось презрение.

Мюррей посмотрел на свой М-16, полевую форму и измазанные в желтой грязи ботинки.

— Мы можем переодеться в городе. Ты купишь мне новую одежду.

— Я куплю тебе одежду? И ты собираешься бежать, когда все идет как нельзя лучше!

— Все идет слишком хорошо, Жаки. Совпавшие атака и «Красная тревога», звонок в твой офис перед свиданием в «Cercle» в Сайгоне...

— Я не понимаю. Какое это теперь имеет значение? Деньги у нас, не так ли? У нас пятнадцать сотен миллионов, и ты начинаешь скулить! Для начала — это был твой план. Я тебя просто не понимаю.

— Это был мой план. Но сейчас всем распоряжаются другие. Я больше ничего не контролирую.

— А остальные?

— Не знаю, Жаки.

Она посмотрела на Мюррея, в ее больших черных глазах не было нежности или сочувствия.

— Тебе нужны мои деньги? — спросила она, дотрагиваясь до одной груди. — Можешь взять их все. Но не меня. Я не сбегу.

Мюррей беспомощно посмотрел на Жаки. Еще один маленький самолет поднялся в воздух.

— Послушай, Жаки. С двадцатью пятью тысячами мы сможем начать все сначала. Теперь, благодаря Сэмми, даже твой муж нам не помеха.

Она сморщила носик и, хитро улыбнувшись, взяла его за руку:

— Что за ерунда! Ты говоришь так, словно нас поймают. Кто? Эти маленькие самолетики наверху? Что они смогут найти?

К ним подошел Райдербейт, достал сигару и широко улыбнулся:

— Ну, детки! Прекрасное утро, правда, и все идет, как по маслу!

Мюррей улыбнулся в ответ:

— Когда взлетаем?

— Через десять минут. Рибинович уже начал раскочегаривать двигатели.

— Тебе нравятся эти мальчики, Сэмми?

Райдербейт пожал плечами:

— Ну, если тебя устраивает Пол, меня устраивают пилоты. Пока они все делают, как надо. А что?

— Просто так, — сказал Мюррей.

Заработал первый двигатель С-46. Подъемник отъехал за последней партией мешков. Тейлор забрался в кабину самолета. Мюррей вдруг почувствовал, что очень и очень устал. «Я выпил слишком много виски, — подумал он, — слишком много виски, и слишком много волнений. Хотел бы я, как Райдербейт, в 5.30 утра радоваться сигаре „Кинг-сайз“. Или быть таким же хладнокровным и уравновешенным, как Нет-Входа». Он посмотрел на Пола. Толстяк подошел к Райдербейту, и они на пару выпили виски из горлышка. Жаки прикурила сигарету и спокойно наблюдала за ними.

Может быть, это и есть момент истины или момент перед открытием истины. Туманное поле с коричневыми «Ильюшиными» в высокой траве и воющий самолетик в полумиле впереди, а всего в двадцати ярдах самолет с пятнадцатью сотнями миллионов долларов на борту.

— Ну, детки, — закричал Райдербейт, — все на борт!

* * *

Мюррей полудремал, когда самолет оторвался от земли. Ему снилась черная могила резервуара с двумя плавающими в гробу «Карибоу» мертвыми пилотами, шато во Франции с высокими каменными стенами и чередой полицейских «ситроенов», подъезжающих к воротам. Офицер отдает честь и извиняется перед мадам за беспокойство.

Он очнулся и увидел Райдербейта, поднимающего набитую деньгами Жаки и кричащего между поцелуями:

— Дорогая, это будет самый большой аэростат в мире! Скорость — сто узлов, а в гондоле сможет поместиться три сотни человек. Бары, казино, ночной клуб, спальни с обоями в золотых листьях! — он посмотрел на Мюррея и расхохотался: — Вы приглашены на первый полет, солдат! Ты, Жаки и Чарли. Мы полетим, куда пожелаете. Хотя из-за своих проблем я должен смотреть, куда опускаю ногу. Большую часть времени он будет просто летать, парить над Альпами, Гималаями, Андами, куда скажешь, солдат!

Пол сидел напротив — ружье на коленях, между ног бутылка виски. Встретившись с Мюрреем глазами, он улыбнулся, а Райдербейт заорал:

— А ты, Чарли? Что ты собираешься делать?

— Я напьюсь, — сказал Пол. — Потом, возможно, возьму себе новое имя, заберусь в четыре утра в «Les Halles», закажу бутылочку «Монтраше» и две дюжины креветок. — В голосе его не чувствовалось веселости, легкости, в глазах не было света. Возможно, он тоже просто устал.

— Где мы? — спросил Мюррей. Уже прошел час с тех пор, как они вылетели из Вьентьяна.

— Еще девяносто минут, — сказал Пол.

— А ты, Нет-Входа? Какие планы у новоиспеченного мультимиллионера? — не унимался Райдербейт.

Негр дремал, спрятавшись за темными очками, но зашевелился от криков родезийца:

— Я — скромный парень, Сэмми. Куплю ферму где-нибудь в Испании или Мексике, буду разводить животных. У меня будет бассейн и спортивный зал с рингом, где я, может быть, буду тренировать молодых ребят. Тихая жизнь как раз по мне, Сэмми.

Мюррей снова заснул. На этот раз без сновидений. Он то и дело просыпался от толчков и падений, пока они поднимались в горы. И один раз, когда он был между сном и явью, его вдруг как током ударило: он видел пилота Тейлора с его вялым ртом и носом пуговкой на приеме во Вьентьяне. На нем была сизо-серая форма с эполетами. Она не шла ему, словно была пошита для другого человека более благородного происхождения...

Мюррей в панике проснулся.

— Мы снижаемся, солдат! — кричал ему Райдербейт. — Пристегните ремни, просьба не курить. Надеемся, вы довольны полетом, и на линии «Эйр Америка» вас видят в последний раз!

Мюррей тряхнул головой и выглянул в иллюминатор. Тучи вдруг разошлись. Белая полоска дороги тянулась к городку из хижин рядом со взлетными дорожками. Мюррей сглотнул, чтобы не давило на уши, и посмотрел на весело подмигнувшего ему Райдербейта. Родезиец показал большой палец. Самолет прошел низко над рисовыми полями и приблизился к аккуратным взлетным полосам. Края поля были усажены деревьями, они напомнили Мюррею архитектурные проекты.

Вокруг поля на амфитеатр черных холмов опускался дождь. Рядом с закамуфлированной контрольной башней в ряд стояли реактивные самолеты. Пол неожиданно расстегнул свой ремень, встал, взял свое ружье и пошел в кабину пилотов.

Через секунду самолет ударился о землю, и Райдербейт отстегнул ремень и встал еще до того, как они остановились. Мюррей кричал, стараясь перекричать двигатели:

— Черт, Сэмми, они выбрали дьявольски большой аэродром!

Райдербейт уже открыл боковую дверь и выглянул наружу, Мюррей подошел к нему и встал за спиной. С земли это место казалось громадным: серый азиатский город и дождь, заливающий бетон. Райдербейт с М-16 в руках выпрыгнул из самолета, за ним Нет-Входа. Мюррей задержался, чтобы помочь Жаки. На взлетной полосе он огляделся по сторонам: ни Пола, ни пилотов не было видно. Двигатели С-4 6 остановились. Наступила странная тишина, нарушаемая только шипением дождя.

Все вместе они пошли по бетону к контрольной башне. Навстречу им вышли несколько мужчин. Маленькие мужчины в коричнево-серо-зеленой униформе, плоские кепки с короткими козырьками, в руках пистолеты.

Райдербейт остановился и повернулся на каблуках:

— А где старина Чарли? — крикнул он.

Мюррей грустно улыбнулся и покачал головой:

— Чарли там, впереди, — сказал он, продолжая идти. Даже сквозь потоки дождя он смог прочитать название контрольной башни. Обняв Жаки за талию, он узнал фотографию над входом в здание: хрупкое лицо с жидкой бородкой, принадлежавшее человеку, который когда-то работал кондитером в одном лондонском отеле, а теперь был известен как Дядюшка Хо, народный герой.

Райдербейт тоже увидел это и встал, беспомощно схватившись за свой карабин. Солдаты подходили ближе, они разделились на две группы. Одна шла к ним, а другая к самолету.

— Диен Бьен Пху, — тихо сказала Жаклин, с удивительным почтением прочитав имя на башне.

Райдербейт повернулся, бросив карабин на мокрый бетон:

— Мы в Северном Вьетнаме, — пробормотал он. — Мать твою!..

Примечания

1

Military police — военизированная полиция.

(обратно)

2

Gook — унизительная кличка людей азиатской национальности.

(обратно)

3

Ты думаешь? (Фр.).

(обратно)

4

Патет Лао — силы сопротивления Единого национального фронта (Нео Лао Итсала).

(обратно)

5

Bandwagon (амер.) — сторона, одержавшая верх на выборах и тому подобное.

(обратно)

6

Сокращ. от Chinese communists — китайские коммунисты.

(обратно)

7

La Cigale — Настоящая французская кухня. (Здесь — название кафе.)

(обратно)

8

Автомобильные дороги Индокитая.

(обратно)

9

Squatter — поселившийся на государственной земле с целью ее приобретения.

(обратно)

10

milk-run — 1) полет с частыми остановками. 2) легкий полет с небольшой бомбежкой.

(обратно)

11

Roller-coaster — «американские горки».

(обратно)

12

Applejack — яблочная водка.

(обратно)

13

La Cigale* — название кафе.

(обратно)

14

Скрипы — бумажные деньги, выпускаемые оккупационными властями.

(обратно)

15

G. I. — американский солдат.

(обратно)

16

Черноногая.

(обратно)

17

Черноногая.

(обратно)

18

International Air Transport Association — Международная ассоциация воздушных сообщений.

(обратно)

19

Лига Плюща — клуб выпускников Горвардского университета.

(обратно)

20

Kraut — немец.

(обратно)

21

Дорогой Мюррей! Как поживаешь?

— Неплохо.

(обратно)

22

Savoir — знать (в значении глубоких познаний.)

(обратно)

23

Мой дорогой, в жизни всегда есть проблемы.

(обратно)

24

Мой дорогой.

(обратно)

25

Дерьмо.

(обратно)

26

— Затем?

(обратно)

27

— Боже, какая шутка.

(обратно)

28

Ленивая собака.

(обратно)

29

Фихсер (fixer) — ам. полит, сленг. Человек, занимающийся устройством всяких сомнительных дел.

(обратно)

30

Старина.

(обратно)

31

Ну и что?

(обратно)

32

Конклав — территория, окруженная чужими владениями.

(обратно)

33

Объединенный комитет США по общественным отношениям.

(обратно)

34

— Веломобиль, месье Уайлд?

(обратно)

35

— Куда, месье?

(обратно)

36

Название.

(обратно)

37

Отель! Отель Континенталь — живо!

(обратно)

38

Victor Charlie — американское название вьетконга.

(обратно)

39

Господа!

(обратно)

40

Привет, Мюррей! Все хорошо?

(обратно)

41

Дерьмо. Вьетнам — это дерьмо.

(обратно)

42

Мой друг.

(обратно)

43

Warrant-officer — промежуточная категория между сержантским и офицерским составами.

(обратно)

44

— Это я, дорогая.

(обратно)

45

— Спасибо. Сейчас (немедленно).

(обратно)

46

Сногсшибательно.

(обратно)

47

Влюбленный мальчик.

(обратно)

48

Очаровательная девушка.

(обратно)

49

Мастер своего дела.

(обратно)

50

Конечно.

(обратно)

51

Шарль! Ты меня слышишь?

(обратно)

52

— Прекрасно, старик.

(обратно)

53

— Все нормально.

(обратно)

54

Нормально. (Здесь — да.)

(обратно)

55

Как нужно?

(обратно)

Оглавление

Глава 1 . Человек на крыше

Глава 2 . «...В стране, которой никогда не было»

Глава 3 . Сброс

Глава 4 . История сержанта

Глава 5 . Ночь Цицеры

Глава 6 . Толстяк

Глава 7 . Свидание в «Cercle»

Глава 8 . Прыжок в ад

Глава 9 . Выплеск

Глава 10 . Счастливое приземление . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .