«Сын палача. Тайна желтых нарциссов. В паутине преступлений. Кэтти»

Сын палача. Тайна желтых нарциссов. В паутине преступлений. Кэтти (fb2) - Сын палача. Тайна желтых нарциссов. В паутине преступлений. Кэтти 2179K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эдгар Уоллес

Эдгар Уоллес Том 13. Сын палача

Сын палача

Глава 1

Стемнело, когда двое бродяг, обойдя стороной небольшую деревню, вновь очутились на почтовой дороге. Кружной путь оказался для них утомительным: ливший весь день дождь превратил вспаханные поля в настоящее болото.

Один из бродяг был очень высок ростом, небритый, в полинялом оборванном пальто, застегнутом на все пуговицы, с помятой шляпой на затылке. Рядом с ним его светловолосый спутник с остроконечной бородкой выглядел малышом, хотя был коренаст и выше среднего роста. За время пути они не обменялись ни единым словом; лишь тот, что поменьше, оглядывался время от времени, проверяя, не преследует ли их кто–нибудь. Вскоре путешественники вновь свернули с дороги, пересекли поле и подошли к краю необработанной полосы.

— Еще немного и будем на месте, — проворчал светловолосый, на что другой только усмехнулся. Он, казалось, был совершенно безразличен ко всему происходящему, хотя на самом деле примечал каждую деталь. Проходя мимо полусгнившего столба с дорожным указателем, долговязый попытался прочитать надпись, но в наступившей темноте это ему не удалось. Незаметно он переложил свой револьвер в наружный карман пальто.

Ждать помощи было неоткуда. Карло забрал его в свой невзрачный автомобиль в окрестностях Сити и долго колесил, избегая центральных улиц, пока не убедился, что слежки нет. И вот теперь они оказались за городом в абсолютно незнакомом Гентеру месте.

Бродяги взобрались на холм, заросший сорной травой, и увидели перед собой каменоломню. Повсюду валялись ржавые тачки и рельсы. В стороне, на самом краю обрыва, приютилась деревянная постройка. Карло направился к ней.

— Нервничаешь? — спросил он насмешливо.

— Не очень, — ответил Гентер. — Вероятно, «лягушки» там, в сарае?

Карло тихо засмеялся:

— Он там один. Лягушка поднимается из каменоломни. Под хибаркой есть потайная лестница, а само строение висит прямо над пропастью. Отличная идея, не правда ли? Даже миллион шпиков не смогут его здесь поймать.

— Ну, а если они окружат каменоломню?

— Неужели ты думаешь, что его не предупредят об этом своевременно? Лягушка все знает, — усмехнулся Карло и, взглянув на руку спутника, успокоил его: — Не бойся, будет не очень больно. Зато у тебя теперь везде всегда будут друзья. Если ты захвораешь или будешь голодать, «лягушки» придут к тебе и помогут. Если попадешься, тебя станут защищать лучшие адвокаты. Ты будешь выполнять только серьезную работу и сможешь заработать кучу денег. Разве это не превосходно?

Они находились шагах в двенадцати от постройки, сделанной из крепкого дерева. В ней была одна дверь и окно, закрытое ставнями. Карло подал Гентеру знак остановиться, а сам приблизился к двери и постучал. Затем перешел к окну, ставня которого чуть приоткрылась. Последовал довольно долгий разговор шепотом, после чего Карло возвратился.

— Он сказал, что для тебя есть работа, на которой ты заработаешь тысячи. Тебе везет! Знаешь Рош–Моор?

Гентер кивнул. Он прекрасно знал это аристократическое предместье.

— Там живет человек, которого нужно убрать. Он каждую ночь возвращается вечерним поездом и идет домой пешком. Дубинкой его легко будет устранить. Один лишь удар — и готово.

— Почему это должен сделать именно я? — поинтересовался Гентер.

— Все новички должны что–нибудь сделать, чтобы доказать свою храбрость. Ну, что ты на это скажешь?

— Будет исполнено, — не задумываясь, ответил Гентер.

Карло подвел его к окну:

— Стой здесь, а левую руку просунь в окно.

Гентер засучил промокший рукав и сунул в щель голую руку. Кто–то внутри схватил его за кисть. Тотчас Гентер почувствовал прикосновение чего–то мягкого и липкого. «Клеймо», — подумал он и приготовился к боли, которая не заставила себя ждать. Это была боль тысячи уколов. Затем руку его отпустили. Выдернув ее, он увидел следы крови, смешавшейся с краской рисунка, который оставил на его руке татуировщик. Это было изображение лягушки.

— Не смажь, — произнес приглушенный голос из лачуги. — А теперь можешь войти.

Ставни захлопнулись. Вскоре открылась дверь, и Гентер вошел в абсолютно темное помещение. За его спиной невидимая рука задвинула засов на двери.

— Твой номер девятьсот семьдесят первый, — произнес глухой голос. — А теперь возьми это.

Гентер протянул руку, и в нее вложили конверт. Казалось, что таинственная «лягушка» видит даже в темноте.

— Это твои дорожные деньги и карта местности. Если ты истратишь деньги на себя или не прибудешь туда, куда тебя посылают, то будешь убит. Понял меня?

— Да!

— Потом ты получишь еще деньги, которые уже сможешь расходовать на себя. Теперь слушай внимательно. В Рош–Мооре живет банкир Хелуэль Джонес… — говоривший, видимо, почувствовал, что новобранец удивленно вздрогнул. — Ты его знаешь?

— Да, я когда–то работал у него, — ответил Гентер, осторожно вынимая револьвер.

— До пятницы с ним должно быть покончено. Убивать его не обязательно, но если это случится, тоже не беда…

К этому времени глаза Гентера привыкли к темноте, и он стал различать фигуру говорившего. Тогда, сделав шаг в сторону, Гентер внезапно схватил «лягушку» за руку и процедил сквозь зубы:

— У меня в руке револьвер. Я инспектор Гентер из полицейского управления, и при малейшем сопротивлении буду стрелять.

На мгновение наступила абсолютная тишина. Затем Гентер почувствовал, как его руку, в которой он держал револьвер, выдернули резким профессиональным движением. От нестерпимой боли инспектор выпустил револьвер, но в ответ сумел нанести противнику удар ногой. Тот охнул и ослабил захват. Началась отчаянная схватка. Гентер случайно коснулся лица противника и с удивлением обнаружил на нем плотную маску. Тут же раздался звон разбитого стекла, и Гентер почувствовал резкий, обжигающий запах. Он попытался глубоко вздохнуть, но начал задыхаться…

Человек в маске с минуту подержал обмякшее тело в своих руках, а затем грубо бросил его на пол.

Утром лондонский полицейский патруль нашел в саду пустующего дома тело инспектора Гентера и вызвал скорую помощь.

Человек, отравленный концентрированной синильной кислотой, умирает быстро. Спустя десять минут после того как «лягушка» разбил стеклянный баллон, полицейский был мертв.

Глава 2

На шоссе при въезде в Хорсхем у автомобиля, который вел Дик Гордон, лопнула шина на заднем колесе и одновременно закончилась вода в радиаторе. Водитель быстро заменил колесо и пошел к садовой калитке дачи, находившейся рядом с шоссе. Это был одноэтажный домик старинной постройки. Однако внимание молодого человека привлек вовсе не он и не прекрасный сад, в котором благоухали чудесные провансальские розы, а белокурая красавица, сидевшая с книгой в руках в тени деревьев.

Заметив Дика, девушка быстро встала.

— Простите за беспокойство, — приподнимая шляпу, извинился он. — Но мне нужна вода для машины.

— Идемте, я покажу вам колодец.

Мелодичный грудной голос еще больше усиливал очарование незнакомки. В нем звучали покровительственные нотки. Дик знал этот тон: так разговаривают взрослые девушки с юношами–одногодками. Гордону было уже тридцать, но благодаря моложавому бритому лицу он вполне мог сойти за восемнадцатилетнего.

— Вот колодец, а вот ведро, — сказала девушка. — Я бы позвала служанку, чтобы она помогла вам, но у нас ее никогда не было, да и вряд ли будет.

— Жаль девушки, лишившейся такого хорошего места, — улыбнулся Дик. — По–моему, здесь чудесно.

Она ничего не ответила, но когда Джек, набрав воды, вернулся к машине, незнакомка пошла следом и стала с любопытством рассматривать желтый автомобиль Гордона.

— Вы не боитесь управлять такой большой и мощной машиной? — спросила она.

Дик выпрямился.

— Бояться?! — шутливо возмутился он. — Это слово я давно вычеркнул из своего лексикона!

На мгновение девушка смутилась, но затем, весело рассмеявшись, спросила:

— Вы не через Уэльфорд проезжали?

Дик утвердительно кивнул.

— Тогда вы, вероятно, встретили моего отца?

— Я встретил лишь мрачного седого мужчину средних лет с большим коричневым ящиком на спине.

— Где вы его встретили?

— Приблизительно в двух милях отсюда, а может быть, и ближе. Надеюсь, я не вашего отца описал?

— Да, я думаю, это был именно он. Мой отец — фотограф–любитель. Он снимает фильмы из жизни птиц, зверей и насекомых…

Дик отнес ведро на место и теперь искал предлог, чтобы задержаться подольше. В это время из дома вышел высокий красивый юноша.

— Элла, отец вернулся?

— Мой брат Рай, — представила его девушка. — Я сказала этому молодому человеку, — продолжала она, обращаясь к брату, — что ему не следовало бы управлять такой мощной машиной. Вы помните ужасную катастрофу у Нортхемского перекрестка?

Рай улыбнулся:

— Понимаю — новый заговор против меня! И все это лишь для того, чтобы я не получил мотоцикла! Отец, надо вам сказать, думает, что я обязательно собью кого–нибудь, а Элла полагает, что я сверну себе шею.

В это время Дик увидел входящего в калитку мужчину, которого раньше повстречал на шоссе. Тот остановился, подозрительно посмотрел на Гордона и пробурчал:

— Добрый день! Машина испортилась?

— Добрый день! Нет, всего лишь не хватило воды.

— Беннет, — представился мужчина. — Надеюсь, вы ее получили? В таком случае, всего доброго.

Он посторонился, чтобы пропустить Дика, но тот открыл калитку и в свою очередь стал ждать, пока пройдет Беннет, говоря при этом:

— Моя фамилия Гордон. Очень вам благодарен за гостеприимство.

Мужчина со своей тяжелой ношей прошел мимо и направился в дом, а Дик снова обратился к девушке:

— Вы ошибаетесь, если думаете, что управлять такой машиной трудно. Не хотите сами попробовать? Или, может быть, ваш брат?

— Я с удовольствием, — ответил Рай. — Мне никогда еще не приходилось управлять таким прекрасным автомобилем.

Он быстро забрался в кабину и умело тронулся с места.

Когда машина исчезла за поворотом, девушка сказала:

— Напрасно вы ему это разрешили. Рай, видите ли, очень честолюбив, и ему все время снятся миллионы. Эта поездка может расстроить его.

В эту минуту из дома вышел Беннет. Увидев их вдвоем, он нахмурил брови и мрачно промолвил:

— Вы позволили мальчику прокатиться? Мне было бы приятнее, если бы вы этого не делали.

— Мне очень жаль, — ответил Дик. — Да вот он уже возвращается.

— Замечательно! — воскликнул Рай, выпрыгивая из машины и с восторгом ее осматривая. — Господи, если б она была моя!

— Но она не твоя, — сердито перебил его отец, но тут же, смягчившись, добавил: — Возможно, когда–нибудь у тебя будет целый десяток таких автомобилей.

Дик хотел уже проститься, но тут Беннет неожиданно обратился к нему:

— Не хотите ли разделить с нами нашу скромную трапезу? Тогда вы сможете объяснить моему неразумному сыну, что обладание такой машиной приносит не одни только радости.

Дик с восторгом согласился.

— Вы первый человек, которого отец пригласил к обеду, — удивленно сказала девушка, когда Беннет ушел.

Рай, улыбнувшись, подтвердил:

— Да, он не очень–то общительный человек. Недавно я просил его пригласить к нам Фило Джонсона, но он даже не дослушал меня. А между тем этот Джонсон — славный малый. Он принадлежит к категории людей, с которыми очень легко подружиться. Элла может это подтвердить. К тому же он личный секретарь моего хозяина. Вы ведь слышали об объединении Майтланда?

Дик утвердительно кивнул. Мраморный дворец, в котором мистер Майтланд разместил свои конторы, был одним из самых великолепных зданий Лондона.

— Я служу там в конторе, — продолжал Рай, — и Фило мог бы для меня многое сделать, если б отец его пригласил. А так я обречен всю жизнь оставаться мелким служащим.

— Глупо порицать папу, — перебила его сестра. — Возможно, и ты будешь когда–нибудь богачом…

Во время обеда Элла Беннет сидела рядом с Диком. Она сама прислуживала за столом и когда подала фрукты, Беннет сказал, глядя на Гордона:

— Все же вы не можете быть таким молодым, каким выглядите. Сколько вам лет?

— Я уже очень стар, — улыбаясь, ответил гость, — Мне тридцать один год.

— Тридцать один? — воскликнула Элла, покраснев. — А я с вами разговаривала, как с юнцом.

— А вы предположите, что я в сущности, юнец, — серьезно ответил Дик. — Хотя мне и приходится иметь дело с убийцами, ворами и вообще дурными людьми. Я возглавляю отдел прокурорского надзора.

Джон Беннет побледнел и выронил нож, которым чистил яблоко.

— Гордон! Ричард Гордон! — промолвил он глухо.

На секунду глаза их встретились.

— Да, так меня зовут, и мне кажется, что мы уже где–то с вами встречались!

— Надеюсь, это было не по долгу службы, — заметил Беннет, и лицо его стало непроницаемым.

Возвращаясь в Лондон, Дик мучительно пытался вспомнить, с каким эпизодом из его жизни могло быть связано имя Джона Беннета. Однако все его попытки оказались тщетными.

Глава 3

Сержант Эльк менее всего походил на сыщика. Был он высокого роста, худой. Одежда на нем болталась. К тому же он сутулился, и это еще больше усиливало его жалкий вид. Он неизменно ходил в одном и том же желто–коричневом костюме и сером пальто, застегнутом доверху. С его бледного лица не сходило мрачное выражение. Ему не везло с повышением: он неизменно проваливался на экзамене по истории из–за своей полной неспособности запомнить какую–либо историческую дату. Однако Дик Гордон, знавший Элька лучше всех его непосредственных начальников, считал, что сержанта это вовсе не так уж тяготило, как полагали окружающие.

— Нет покоя на этом свете бедным грешникам, — сокрушенно вздохнул Эльк, усаживаясь в предложенное ему кресло. — Я думал, что после командировки в Соединенные Штаты получу отпуск.

— Дорогой Эльк, — начал Гордон, — я бы хотел узнать по возможности все о Лоле Бассано. И особенно меня интересует, почему она сблизилась с Раем Беннетом? Вчера, выходя из клуба, я случайно увидел их вместе и последовал за ними. Они проболтали в кафе битых два часа, Еще понятно, если бы Рай ухаживал за девицей, но они, как я мог расслышать, говорили только о деньгах. А мне известно, что Беннет — всего лишь мелкий служащий у Майтланда, и у него в кармане нет ни пенса… Пусть вас не удивляет, что я заинтересовался этим, — смущенно добавил он. — Дело в том, что недавно я познакомился с семейством Беннетов, и оно довольно–таки заинтересовало меня.

Эльк, задумавшись, курил.

— Беннеты… — проговорил он наконец. — Рай Беннет производит хорошее впечатление. Я немного знаю его: мне приходилось пару раз бывать в конторе Майтланда в связи с мелкими кражами, совершенными уборщицами. Там–то мы и познакомились. У него есть сестра, очень красивая. А вот их отец, несомненно, какой–то мошенник. У него нет постоянной работы, но он очень часто исчезает на целые дни, а когда возвращается, то выглядит довольно скверно. Этот Беннет давно меня интересует, но сколько я ни наблюдал за ним, все безрезультатна! Он переменил уйму всевозможных профессий, а теперь увлекся киносъемкой. Но я бы многое дал, чтобы узнать ею настоящую профессию…

Что же касается Лолы Бассано, то я ею займусь. Она очень эффектная девица. Хотя лично мне хищницы не нравятся. — Эльк умолк, а затем произнес тихо: — Итак… Гентер мертв? И вы полагаете, что в этом замешаны «лягушки»?

— Без сомнения, — ответил Дик, поднимаясь. — Гентер два года гонялся за ними и недавно сообщил, что наконец–то напал на след. Он вышел на некоего Карло, который был связан с руководителем этой организации. В тот день, когда Гентер погиб, его должны были посвятить в ее члены. Он сел в машину к Карло, и тому удалось уйти от наблюдения, а когда…

В этот момент пуля пробила стекло окна, возле которого оказался Гордон. Осколки ранили Дика в лицо. В следующую секунду Эльк рывком отбросил Гордона к стене.

— Стреляли со стороны Онслоунских садов, — спокойно заметил Дик. — Сегодня это уже второе покушение. А первый раз меня пытались сбить автомобилем, когда я возвращался домой.

— Вы не заметили номера?

— Заметил. Однако выяснилось, что такого номера вообще не существует, а шофер удрал раньше, чем я смог что–либо предпринять.

Эльк почесал за ухом:

— Это очень интересно. До сих пор я не обращал внимания на этих «лягушек».

Он попрощался и отправился к себе в Скотленд–Ярд. Дойдя до Трафальгарского сквера, вдруг остановился, с минуту постоял, раздумывая, и повернул обратно.

Напротив конторы прокурора расположился уличный продавец спичек, карандашей, колец для ключей и разной мелочи. Эльк его раньше никогда не видел. На продавце был дешевый дождевик и мягкая фетровая шляпа, надвинутая на глаза.

— Хороший заработок? — спросил полицейский, останавливаясь.

— Не–ет…

Сыщик насторожился. Этот выговор не принадлежал коренному жителю Лондона. Скорее всего перед ним был американец, желавший, однако, это скрыть.

— Вы американец?

— Да, — признался продавец.

Эльк протянул руку.

— Покажите–ка мне ваш патент.

Продавец с готовностью предъявил разрешение на уличную продажу. Оно было выдано на имя Жозуа Броада.

— Не хотите ли купить колечко? — спросил Броад, и в глазах его сверкнули веселые огоньки.

— Не хочу, — ответил сыщик, — у меня нет ни ключей, ни того, что стоило бы ими запирать. Однако плохое место выбрали вы для торговли.

— Да, — согласился Броад. — Слишком близко от Скотленд–Ярда, мистер Эльк.

Тот быстро взглянул на него.

— Откуда вы меня знаете?

— Да ведь вас почти все знают, не так ли? — наивно спросил американец.

Сыщик окинул его внимательным взглядом и, кивнув, пошел дальше. Продавец подождал, пока он скрылся за углом, затем быстро накрыл клеенкой свой ящик и отправился вслед за ним.

Глава 4

Проходя мимо мраморного дворца, в котором размещалась фирма Майтланда, Эльк увидел, как оттуда поспешно вышел коренастый старик с длинной бородой и густыми нависшими бровями. Не оглядываясь, он направился к поджидавшему его такси. Эльк узнал в старике самого Майтланда и с удивлением подумал, что фактически ничего не знает об этом человеке. Не знает даже, где он живет. А ведь Майтланд был, пожалуй, самой любопытной фигурой среди лондонских финансистов.

Он прибыл в Лондон, не имея никаких связей и знакомств, и все–таки сумел очень быстро заявить о себе. В сравнительно короткий срок фирма его из маленькой конторы превратилась в огромнейшее предприятие. Этот человек ворочал теперь миллионами!

В Эльке заговорило профессиональное любопытство, и, взяв такси, он последовал за машиной Майтланда.

Добравшись до северной части Лондона, Майтланд оставил такси и пересел в трамвай. Эльк следовал за ним по пятам. Доехав до Тоттенхэма, старик вышел из трамвая, свернул за угол, прошел немного вдоль маленькой улочки и остановился перед дверью старого, запущенного дома. К величайшему изумлению Элька, Майтланд отпер дверь и скрылся за ней.

Сыщик осмотрелся. Он стоял на Эльдорской улице, население которой составлял исключительно бедный люд. Окна дома, в который вошел Майтланд, были грязны, занавески разорваны. И тут жил миллионер!

Быстро приняв решение, Эльк постучал в ту же самую дверь. Ему пришлось довольно долго ждать, пока она открылась. Сержант увидел перед собой старую женщину с болезненно–желтым цветом лица.

— Простите, — сказал Эльк. — Мне показалось, будто только что вошедший господин обронил вот это.

Старуха с минуту смотрела на платок, потом взяла его и, не говоря ни слова, захлопнула дверь.

— Мой последний хороший платок, — пробормотал Эльк и направился к продовольственной лавочке, которую приметил на углу.

— Не знаю точно, Майтланд или Майнланд, — сказал хозяин лавочки, — но ежедневно в девять часов утра старик уходит и возвращается всегда в то же время, что и сегодня. Я не могу вам сказать, кто он, но знаю одно: едят они мало. Он все продукты закупает у меня, и то, чем эти двое питаются в течение дня, здоровый ребенок легко съест за один обед…

Элька очень заинтересовали неожиданно открывшиеся факты. Он подумал, что ему следует ближе познакомиться с жизнью Майтланда.

Сейчас же необходимо было заняться просьбой Гордона, и он решил нанести визит Лоле Бассано. Здесь сержанта ждала еще одна неожиданность. Он был крайне удивлен, узнав, что Бассано занимает громадную квартиру в одном из роскошнейших зданий Лондона — доме Каверлей.

Швейцар, которому Эльк (не без основания) показался намного подозрительным, сообщил, что мисс Бассано живет на третьем этаже.

— Как давно она здесь?

— Это вас не касается, — отрезал швейцар.

Сыщик показал ему свой значок, и тот сразу стал любезнее.

— Уже два месяца. Надеюсь, вы не арестовать ее пришли? Это было бы скверной репутацией для дома Каверлей.

— Нет, я всего лишь хочу нанести ей дружеский визит, — успокоил швейцара Эльк.

На площадку третьего этажа выходили две двери. Внимание полицейского привлекло пятно на одной из них. Он подошел ближе и увидел нарисованную белой краской маленькую лягушку. Краска не успела еще высохнуть.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге показался человек с револьвером в руке.

— Руки вверх! — крикнул он, но, увидев Элька, замолк.

Сержант удивленно смотрел на элегантного господина. Это был никто иной, как продавец, с которым он разговаривал утром. Американец первым пришел в себя, и сыщик снова заметил веселые огоньки в его глазах.

— Входите, мистер Эльк, — любезно предложил хозяин и проводил сержанта в гостиную. — Мы одни, так что можете говорить громко. Разрешите угостить вас сигарой?

— Если я не ошибаюсь, — сказал Эльк, — мы уже виделись сегодня утром?

— Вы не ошибаетесь. Я предлагал вам колечко для ключей. Мое имя Жозуа Броад, если помните.

— Эта квартира, мистер Броад, по–видимому, очень дорого стоит, — продолжал Эльк, — и я понимаю, что вы стараетесь кое–что заработать, но мне кажется, что продажа колец не может приносить большой прибыли.

— Вы совершенно правы, но мне это доставляет удовольствие, мистер Эльк. Я в некотором роде криминальный психолог. Как истинный американец интересуюсь социальными проблемами и придерживаюсь мнения, что единственный способ узнать и понять нищих любой страны — это немного пожить среди них.

— Ну что ж, это ваше право. А вот приставлять к груди честных полицейских чиновников револьвер у нас запрещено.

— Очень сожалею о своей горячности, — улыбнулся Броад, — но я больше часа поджидал кое–кого и, услышав ваши шаги… во всяком случае можете требовать от меня любого удовлетворения.

Эльк не спускал с него глаз.

— Разрешите узнать: вы ожидали друга? Я бы очень хотел знать его имя.

— Я ожидал человека, у которого есть все основания бояться меня. Его зовут… впрочем, это неважно. Я его видел всего один раз в жизни, но не рассмотрел лица. Мы были вместе не более пяти минут и находились в темном помещении, освещенном одним тусклым фонарем. Пожалуй, это все, что я могу вам сообщить, господин инспектор.

— Сержант, — проворчал Эльк. — Странно, что все меня принимают за инспектора.

Наступила пауза.

— Вы бываете у ваших соседей? — спросил он наконец.

— У Лолы Бассано? Нет! Вы ради нее здесь?

— Да. Хотел нанести ей дружеский визит, — ответил Эльк, поднимаясь. — И я с удовольствием познакомился бы с вашим другом. Он тоже американец?

Броад отрицательно покачал головой.

Сыщик направился к выходу. Казалось, он так и уйдет, не попрощавшись. Но, открыв дверь в коридор, вдруг оглянулся.

— Очень рад буду как–нибудь с вами встретиться, — сказал он и внимательно посмотрел на лягушку, красовавшуюся на двери.

Броад подошел и коснулся рисунка пальцем.

— Свеженькая, — сказал он, улыбаясь. — Вы уже составили какое–нибудь мнение относительно этого; мистер Эльк?

Тот нагнулся над маленьким белым пятнышком на ковре перед дверью.

— Да, совершенно свежая краска. По–видимому, это было сделано незадолго до моего прихода, — небрежно заметил он, и этим, казалось, исчерпывался весь его интерес к лягушке. — Ну, я, пожалуй, пойду теперь. До свидания. — Эльк кивнул и направился к лифту…

* * *

Лола Бассано сидела в удобном мягком кресле со множеством цветных подушек за спиной и курила тонкую ароматную папиросу.

Время от времени она бросала презрительный взгляд на огромного мужчину, стоявшего у окна. Никакие изощрения портного не могли скрыть его истинной профессии. Еще совсем недавно Леу Брэди был чемпионом Европы в тяжелом весе. Однако появились более сильные боксеры, и слава его стала быстро меркнуть.

— В котором часу ты ожидаешь своего пажа? — спросил Брэди.

Лола пожала плечами и, зевнув, ответила;

— Не знаю. Он только в пять часов заканчивает службу.

Брэди отошел от окна и принялся ходить по комнате.

— Не понимаю, почему Лягушка так им интересуется? И вообще, Лола, мне надоела эта Лягушка.

— Может быть, тебе и получать деньги за то, что ты ничего не делаешь, надоело? — усмехнулась Лола. — Что же касается молодого Беннета, то это дело Лягушки. Но поверь, он не стал бы интересоваться мальчишкой, если бы тот не стоил этого.

— Слушай, а ведь мальчик, по–видимому, не знает о нашем браке?

— Ты идиот, — устало ответила Лола. — Что же, мне прикажешь гордиться этим замужеством?

Леу Брэди вновь зашагал по комнате. Раздался звонок. Брэди взглянул на Лолу. Та кивнула, и он пошел открывать дверь.

Рай Беннет быстро вошел в комнату, приблизился к Лоле и стал целовать ей руки.

— Я опоздал, но меня задержал Джонсон… О! Я и не знал, что у тебя такая шикарная квартира.

— Ты знаком с Леу Брэди?

Рай утвердительно кивнул. Он был счастлив, и присутствие боксера его мало стесняло.

— Итак, поговорим о твоем замечательном плане! — начал он, присев рядом с Лолой. — Брэди знает о нем?

— Это как раз его идея, — ответила она безразлично. — Он всегда ищет подходящие варианты, правда, не для себя, а, как всегда, для других.

— Да, это моя слабость, — скромно подтвердил Леу. — Я, правда, не знаю, согласитесь ли вы. Я бы и сам взялся за это дело, но сейчас слишком занят.

— А что мне надо будет делать? — поинтересовался Рай. — Лола мне рассказывала что–то о секретной работе на японское правительство, но я не могу в это поверить!

— Насколько мне известно, вам придется в основном дышать свежим воздухом, — усмехнулся Брэди. — Возможно, от вас потребуется какая–нибудь информация политического характера. Во всем этом мне не нравится только то, что вам придется вести двойной образ жизни. Никто не должен знать, что вы служите у Майтланда. Вам надо будет жить под другим именем и перебраться сюда, в город…

— Это отлично, — перебил его Рай. — Даже отец считает, что мне следовало бы снять комнату в городе: поездки слишком дорого обходятся. Но что же все–таки я должен буду делать и перед кем отчитываться?

Лола встала и, подойдя к Раю, сказала с улыбкой:

— Бедный мальчик! Возможность жить в прекрасной квартире и видеть меня каждый день причиняет тебе столько забот!

Глава 5

Было девять часов вечера, когда сыщик вновь появился на Эльдорской улице.

Большинство домов было не освещено: жизнь в них в это время переходит на кухни, окна которых смотрят во двор. Но в доме Майтланда несколько окон светилось.

Эльк как раз подошел к нему и остановился на противоположной стороне улицы, когда свет там погас. Вскоре дверь открылась, и появился Майтланд со старухой. В руках у нее была хозяйственная сумка.

Сержант подождал, пока они удалятся, а затем быстро прошел за дом. Калитка во двор была заперта, но с помощью отмычки он быстро справился с замком. Войдя во двор, направился к черному входу и с удивлением обнаружил, что тот не заперт.

Проникнув в дом, сержант осторожно миновал прихожую и оказался в комнате, откуда с улицы был виден свет. Обстановка была нищенской. В углу стояла неряшливо застеленная кровать, посередине — стол, покрытый грязном скатертью. На нем лежало несколько книг и пара листов бумаги, исписанных детским почерком.

Эльк с любопытством прочитал: «У господина есть собака. Господин зовет собаку. Собака лает на него». Книги оказались школьными учебниками начальных классов.

«Значит, здесь еще и ребенок живет, — с удивлением подумал Эльк. — Где же тогда он?»

Сыщик поднялся на второй этаж. Первая дверь вела в комнату, обставленную столь же убого, как и нижняя. Следующая оказалась запертой. Вдруг снизу послышался какой–то резкий звук. Сержант прислушался, но все было тихо. Тогда он быстро спустился по лестнице и направился к черному ходу. Эльк хорошо помнил, что оставил его открытым, но теперь дверь была заперта и в замке торчал ключ. Сыщик осторожно выбрался из дома и вновь занял свой пост на противоположной стороне улицы.

Пошел сильный дождь. Вскоре показались возвращавшиеся с покупками Майтланды. Они вошли в дом, и в тот же миг сержант заметил быстро промелькнувшую из–за дома темную фигуру, скрывшуюся в лабиринте маленьких улочек. Он бросился следом.

Попетляв немного, они выбрались на главную улицу. Неизвестный направился к стоящему у тротуара автомобилю и, когда, открыв дверцу, обернулся, Эльк узнал его. Это был все тот же Жозуа Броад!

— Влезайте, а то промокнете до нитки! — весело крикнул он сержанту.

Тому ничего не оставалось, как забраться в автомобиль. Машина тронулась, и американец спросил:

— Скажите, Эльк, вы видели ребенка?

— Нет.

— А я видел куколку, — хихикнув, сообщил Броад.

— Где же она была?

— Это был младенец мужского рода, — уточнил американец. — Однако прошу вас больше ни о чем меня не спрашивать. Я оказался в доме раньше вас. Вы меня напугали. Между прочим, это я оставил черный вход открытым. Итак, дорогой мой, что вы на это скажете?

— Насчет мистера Майтланда?

— Да. Эксцентрично, не правда ли? Если бы вы только знали, как это эксцентрично!..

Когда машина остановилась перед домом Каверлей, Эльк спросил:

— Кто вы, собственно, такой, мистер Броад?

— Я частный детектив, и мой конек — изучение различных категорий преступников, — спокойно ответил американец, — Не хотите ли зайти ко мне выпить бокал пива?

— С удовольствием…

Они поднялись на третий этаж. Броад уже сунул ключ в замок своей двери, когда Эльк вдруг остановил его.

— Не отпирайте дверь! — шепнул он.

Броад удивленно взглянул на него:

— Почему?

— Предчувствие. Я шотландец, и у нас есть выражение «фрей», что означает «сверхъестественность».

— Вы суеверны? Или вы шутите? — улыбнулся Броад, опуская однако руку с ключом.

— Я бы мог поклясться, что за дверью что–то есть!

Сержант взял у Броада ключ и осторожно вставил его в замок. Затем рывком распахнул дверь и толкнул Броада в сторону под защиту стены. Ничего однако не произошло. Но уже в следующий миг Эльк бежал к лестнице, крича на ходу:

— Бегите, бегите, Броад!

Американец увидел зеленоватые пары в квартире и бросился следом за сержантом.

Швейцар как раз собирался запирать свою каморку, когда появился сыщик и, еле переводя дух, спросил:

— Вы можете созвониться с жильцами дома?

— Да, сэр!

— Хорошо! Немедленно сообщите во все квартиры, начиная с третьего этажа и ниже, чтобы они ни в коем случае не открывали двери на лестницу, забили бы все щели бумагой, а окна открыли настежь. Дом наполнен ядовитыми газами… Не спрашивайте, делайте, что я вам говорю!

Сам Эльк вызвал пожарных. Спустя несколько минут у подъезда, раздался звон колокольчиков, и по лестнице стали подниматься люди в противогазах. К счастью, была суббота, и все жильцы, за исключением лишь Броада и его соседки, выехали за город. Но Лолы тоже не оказалось в квартире.

— Мисс Бассано возвращается только под утро, — пояснил швейцар.

Уже светало, когда здание было, наконец, проветрено. Квартира Броада не пострадала, если не считать, что все его серебро почернело, а окна и зеркала покрылись желтоватым налетом. Вдвоем с американцем Эльк осмотрел квартиру и вскоре понял, каким образом в нее проник газ.

— Через камин, — сообщил он. — Газ тяжелый — он свободно спустился по дымоходу.

Обследование крыши подтвердило это. Они нашли там десять пустых газовых баллонов и длинный канат, прикрепленный к большой корзине.

Солнце уже взошло, когда Эльк вышел от Броада. У подъезда он увидел автомобиль, за рулем которого сидел совершенно пьяный Рай Беннет. Рядом с ним находился Леу Бреди, а на тротуаре стояла Лола в шикарном вечернем манто.

— А, да ведь это Эльк! — закричал Рай, узнав сержанта. — Лола, представляю тебе мистера Элька, истинного Шерлока Холмса, собаку закона…

— Заткни глотку! — цыкнул на него Леу, но Рай пребывал в слишком приподнятом настроении.

— Где твой бесценный Гордон? — продолжал он. — Эльк, следи за ним, охраняй беднягу ради меня! Моя сестра очень любит этого Гордона!

— Хорошая машина, мистер Беннет, — прервал его сержант и задумчиво посмотрел на автомобиль. — Это подарок вашего отца?

Упоминание об отце, по–видимому, немного отрезвило молодого человека.

— Нет! — отрезал он. — Она принадлежит моему другу. Спокойной ночи, Лола!

Машина, подпрыгивая, понеслась вперед. Эльк проводил ее взглядом и заметил:

— Боюсь, как бы он свой череп о луну не разбил… Хорошо повеселились, Лола?

— А почему вас это интересует?

— Надеюсь, это не вы забыли закрыть газовый рожок, когда уходили из дома?

— О чем это вы? Я никогда не пользуюсь газовой плитой.

— Значит, это был кто–то другой, кто чуть было не отравил меня и моего друга… Послушайте, Лола, а чем занимается молодой Беннет?

— Спросите об этом у него самого! — отрезала красотка и скрылась в подъезде.

Постояв еще немного, Эльк направился в свою холостяцкую квартиру, находившуюся на верхнем этаже маленького двухэтажного дома. Весь первый этаж занимал табачный магазин, так что сыщик был единственным жильцом.

Когда, переходя через улицу, он взглянул на свои окна, то с удивлением обнаружил, что они закрыты, хотя перед уходом он их открывал. При этом обнаружился еще один удивительный факт.

Все стекла были покрыты желтым налетом. Эльк посмотрел вдоль пустынной улицы, поднял несколько камней и стал бросать их в окна. Раздался звон разбитого стекла, и из квартиры повалил ядовитый газ.

— Ну, это становится уже скучным, — проворчал сержант и отправился вызывать пожарных.

Глава 6

Джон Беннет старался никому не показывать, что новая жизнь сына его очень беспокоит. А для беспокойства у него были серьезные основания: он прекрасно понимал, какие соблазны подстерегают молодых людей в столице, и отлично знал своего сына.

Элла ничего не говорила, но разделяла его беспокойство. Девушке было жаль отца и очень хотелось помочь брату. Еще в прошлое воскресенье Рай возмущался, что ему сократили жалованье в конторе. Он был в отчаянии, грозился бросить работу и найти себе другое занятие. Это серьезно встревожило Эллу, и она решила что–нибудь предпринять.

Девушка стояла в вестибюле майтландского дворца, когда дверь одного из лифтов открылась и оттуда вышел лысый мужчина с добродушным круглым лицом. Элла с радостью узнала друга своего брата Фило Джонсона. Тот, заметив ее, бросился навстречу.

— Дорогая мисс Беннет, какая приятная неожиданность! Рая нет сейчас, но, может быть, вы подождете?

— Хорошо, что его нет. Я бы хотела поговорить с мистером Майтландом. Можете вы мне в этом помочь?

— Это будет сложно устроить, — ответил Джонсон, и лицо его омрачилось. — Старик никого не принимает, даже сильных мира сего — финансовых королей Сити. А в чем, собственно, дело?

— Дело в Рае, а точнее в его жалованьи. Это очень важно, мистер Джонсон. У него такие большие запросы, и если сократить его жалованье… Ну, вы же знаете, какой мой брат.

— Я, право, не знаю, смогу ли вам помочь, — сказал Фило, — однако попробую, рискну. Подождите меня.

Он ушел и вскоре вернулся со счастливой улыбкой на лице.

— Идемте скорей, пока он не передумал!

Выйдя из лифта, они прошли в небольшую комнату, и Джонсон, указав на письменный стол, сказал:

— Это мои апартаменты.

Дверь розового дерева соединяла его комнату с кабинетом Майтланда. Джонсон постучал, и Элла с бьющимся сердцем вошла в огромное роскошное помещение.

За письменным столом сидел Майтланд и смотрел из–под густых нависших бровей на вошедших.

— Это мисс Беннет, — сказал Джонсон. — У нас работает ее брат. Мисс Беннет просит, чтобы вы изменили свое решение относительно сокращения ему жалованья.

— Мы не так богаты, — тихо добавила Элла, — и это сокращение для нас очень существенно…

Мистер Майтланд нетерпеливо покачал лысой головой.

— Мне безразлично существенно это для вас или нет. Если я сокращаю, то сокращаю. Поняли?

Элла смутилась, но продолжала смотреть на него. Голос старика был груб, а тон — вульгарен.

— Если ему не нравится, может убираться, куда хочет. Если и вам это не нравится, — Майтланд взглянул на Джонсона, — то можете убираться ко всем чертям вместе с ним. Таких паршивцев я сколько угодно могу нанять с улицы. Все.

Джонсон на цыпочках вышел из комнаты и тихо прикрыл за последовавшей за ним девушкой дверь.

— Ну и чудовище, — произнесла Элла. — Как вы его выносите? Мне вас жаль!

Джонсон лишь грустно улыбнулся в ответ. Они спустились вниз в главную контору. Рая там не было.

— По правде говоря, он сегодня вообще не приходил, — признался Джонсон. — Он просил передать, что ему нездоровится, и я устроил так, будто у него сегодня отгул.

— Он болен? — заволновалась Элла.

— Нет… Разрешите мне быть откровенным, мисс Беннет?

— Если это касается Рая, то прошу вас.

— Он меня в последнее время очень беспокоит. Я делаю для него все, что могу, потому что люблю его, но мне становится все труднее скрывать его отсутствие. К тому же Рай живет не по средствам. Стал носить костюмы, которые невозможно купить на его жалованье, снял квартиру в очень дорогом районе и значится там под чужим именем…

— Но ведь в конторе… ничего не произошло такого? — испуганно спросила Элла.

— Нет, нет. Я взял на себя смелость проверить его книги. Они в порядке. Грубо говоря, он не ворует. По крайней мере, у нас. Но, несомненно, имеет довольно значительный побочный заработок, о котором не хочет говорить…

Элла была рада, очутившись наконец одна. После всего услышанного ей необходимо было обдумать свои дальнейшие поступки. Девушка отправилась в парк, села в уединенном месте на скамейку и так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как перед ней кто–то остановился. «Это замечательно», — услышала она знакомый голос и увидела Дика Гордона. Он присел рядом с ней:

— А теперь будьте так любезны и расскажите мне, какие у вас затруднения?

— Почему вы так решили?

— У вас очень грустное лицо. И я почти уверен, что это брат причиняет вам такие заботы. Я встретил его здесь несколько минут назад. Да вот, кстати, и он.

По скаковой дорожке, тянувшейся вдоль парковой улицы, проезжали два всадника. Рай выглядел очень элегантно. Его спутница была изящна, молода и красива.

— Кто эта женщина? — спросила Элла.

— Ее зовут Лола Бассано… Мне кажется, что брат нуждается в вашей помощи. Ведь это он вас беспокоит?

Элла утвердительно кивнула.

— Для меня он тоже загадка, — продолжал Дик. — Я знаю все подробности о нем вплоть до таинственной перемены имени.

— Это меня не очень беспокоит — молодые люди, вроде него, любят секреты. Но, к сожалению, эта таинственность ужасно дорого стоит, и я бы хотел знать, откуда он берет средства.

— А эта особа… Эта Лола Бассано, она… Я хочу сказать, Раю ведь нечего стыдиться знакомства с ней?

— Она очень привлекательна… — ответил Дик после паузы.

Заметив уклончивость ответа, девушка перевела разговор на другое и рассказала о своем посещении Майтланда.

— Это крепкий орешек, — заметил Дик. — Эльк что–то о нем знает, но пока молчит.

— А почему он носит в конторе перчатки? — неожиданно спросила Элла.

— Перчатки? Этого я не знал, — удивился Дик.

— Я это заметила, когда он гладил рукой бороду. И еще заметила, что на левой кисти руки у него татуировка. Из–под перчатки виднелась голова лягушки.

— Вы в этом уверены, мисс Беннет?! Боюсь, что лягушка нас всех сведет с ума.

— Но я стояла рядом с ним.

— Вы говорили об этом с Джонсоном?

— Нет. Но теперь припоминаю, что и Рай рассказывал, будто Майтланд зимой и летом носит перчатки.

На Дика эта новость произвела ошеломляющее впечатление. Ему трудно было поверить, что такой человек может быть в союзе с бандой бродяг и преступников.

— Когда ваш брат приедет в Хорсхем?

— В воскресенье. Он обещал отцу обедать с нами.

— Не могли бы вы пригласить меня четвертым?

— Пятым, — улыбаясь, ответила Элла. — Мистер Джонсон также будет у нас. Бедняжка так боится отца. Но, кажется, боязнь обоюдная. В этом отношении отец похож на мистера Майтланда — тоже не любит чужих. Но вы можете считать себя приглашенным…

Во вторник Гордона неожиданно вызвали в министерство иностранных дел, и он был принят лично министром.

— Полковник Гордон, — обратился к нему министр, — я ожидаю из Франции копию торгового договора между нашим, французским и итальянским правительствами. Нам необходимо обеспечить надежную охрану королевскому курьеру, который везет этот документ, поскольку в нем содержатся секретные данные о новых тарифных ставках. Я хочу послать вас навстречу курьеру в Довер. Там вы со своими людьми возьмете его под свою охрану. Вы должны неотлучно находиться при нем, пока документ не окажется в моем личном сейфе. Я понимаю, что это не относится к вашим прямым обязанностям, но ваша служба во время войны в разведке позволяет мне возложить на вас эту ответственность…

Как и все подобные поручения, это оказалось совершенно неинтересным. Гордон встретил курьера на пристани в Довере, и в купе пульмановского вагона под охраной двух чиновников из Скотленд–Ярда они благополучно добрались до Лондона.

На вокзале Дика и курьера ожидал полицейский автомобиль с вооруженными людьми, доставивший их в министерство иностранных дел. Секретарь министерства, тщательно проверив печати, в присутствии Дика и инспектора тайной полиции положил пакет в сейф.

После того как все удалились, министр с улыбкой обратился к Гордону:

— Кажется, наши друзья «лягушки» не особенно интересуются этим документом, и все–таки именно они заставили меня принять такие чрезвычайные меры предосторожности. И вообще мне кажется, что было бы неплохо, если б это «лягушечье» дело находилось не только в руках Скотленд–Ярда. Оно настолько угрожает общественной безопасности, что я считаю нужным создать особую комиссию по расследованию этого дела и назначить туда толкового председателя. Я поговорю об этом с премьер–министром и предложу вас… именно вас на эту должность.

На следующий день рано утром Дику Гордону сообщили, что учреждено специальное ведомство для борьбы с известной общественной опасностью и ему поручено возглавить это ведомство. Ему также предлагалось взять себе в помощь любого офицера из Скотленд–Ярда. Дик моментально назвал сержанта Элька, у которого был тридцатилетний опыт работы, и попросил присвоить тому чин инспектора.

Когда через день после этого сержант Эльк просматривал журнал повышений, он был приятно поражен, прочитав в нем свое имя…

— Готов держать пари, что я единственный полицейский инспектор во всей Англии, который не знает, когда Вильгельм Завоеватель вступил на ее землю, — заметил он.

Глава 7

Никогда еще Дик Гордон с таким нетерпением не ожидал воскресного дня, как в этот раз.

Когда он открыл знакомую калитку, навстречу ему из плетеного кресла поднялся мужчина средних лет. Лицо его выражало бесконечную благожелательность.

— Вы, очевидно, мистер Гордон? Элла говорила, что вы должны были приехать. Очень рад с вами познакомиться. А я друг Рая, Филипп Джонсон.

Он горячо пожал протянутую руку, и Дик был покорен его непосредственностью и любезностью.

— Рай с сестрой в саду, и, как я случайно заметил, она читает ему нотацию.

— Майтланд его выгнал? — спросил Дик.

Лицо Джонсона омрачилось.

— Да, и боюсь, что уже навсегда. И я сам должен был объявить ему об этом. Старик каким–то образом узнал, что Рай пропускает службу и ведет разгульный образ жизни. Тогда шеф пригласил сведущего человека и устроил проверку наших дел, но, слава Богу, все оказалось в полном порядке. Я сам чуть было не вылетел.

— А вы случайно не знаете, почему старик носит перчатки даже в конторе?

— Нет. Но, полагаю, это оттого, что руки у него сплошь покрыты татуировками с изображением разных корон, якорей, дельфинов…

— Может быть, и лягушек? — спокойно спросил Дик.

— Нет, лягушек я не видел, — удивился Джонсон. — Господи, да неужели старик Майтланд принадлежит к «лягушкам»?

— Это я и сам хотел бы знать, — ответил Дик.

— А впрочем, я считаю его способным на это, — заметил Джонсон.

В это время показались Рай и его сестра. Парень был мрачен.

— Привет, Гордон, — начал он без предисловий, — Это вы наговорили моей сестре всяких небылиц и приказали Эльку шпионить за мной?

— Рай, — перебила его сестра, — ты не имеешь права так разговаривать с полковником. Он никогда ничего предосудительного о тебе не рассказывал. То, что я знаю, я видела собственными глазами, и потом ты забываешь, что мистер Гордон — папин гость.

— Все поднимают такой шум из–за меня, — проворчал Рай и хлопнул Джонсона по плечу. — Даже старый Фило.

Напряжение несколько разрядилось, когда появился Джон Беннет.

— А, мистер Джонсон! — воскликнул он, — Прошу прощения, что мне так долго приходилось откладывать ваш визит к нам. Я бесконечно рад видеть вас у себя. Ну как, довольны Раем у вас в конторе?

Джонсон бросил беспомощный взгляд на Гордона и пробормотал:

— О… ничего, мистер Беннет…

Дик понял, что тот ничего не знает о делах своего сына. Джонсона этот факт, по–видимому, расстроил. Обед они провели в подавленном настроении, и когда Дик с Джонсоном остались вдвоем, Фило признался:

— Мне стыдно, что я обманываю старика. Рай должен был сам ему все рассказать.

Гордон был полностью согласен с ним, Ему было также неприятно видеть явную враждебность к себе со стороны Рая. И еще он заметил, что добродушный мистер Джонсон тоже влюблен в девушку. В ее присутствии добряк нервничал и становился рассеянным, когда она уходила, начинал грустить. Когда же Элла, взяв Дика под руку, повела его осматривать оранжерею, Джонсон совсем пал духом.

— Не понимаю, что этому типу здесь нужно, — зло проскрежетал Рай, когда они исчезли из виду. — Он не принадлежит к нашему кругу, да к тому же ненавидит меня.

— Не могу себе представить, чтобы он вас ненавидел, Рай, — промолвил Джонсон, очнувшись от своих горьких размышлений. — Мистер Гордон такой милый и любезный.

— Глупости! Он сноб. И к тому же полицейский, а я ненавижу этих шпиков! Можете не сомневаться, он считает себя выше нас. Но я не хуже и готов держать пари, что зарабатываю больше него.

— Деньги еще не все, — возразил Джонсон. — Чем вы, собственно, теперь занимаетесь, Рай?

— Этого я вам сейчас не могу сказать, — таинственно ответил тот. — Я этого не мог сказать и Элле. А она битый час приставала ко мне с тем же вопросом. Существуют тайны, о которых деловой человек не может говорить.

Мистер Джонсон ничего не ответил. Он думал об Элле.

В это время она рассказывала Гордону о своих опасениях.

— Я чувствую, что отец обо всем догадывается. Всю ночь его не было дома, а когда он возвратился на рассвете, то очень плохо выглядел.

— Я мало знаю мистера Беннета, однако полагаю, что с его характером он не стал бы молчать, а, пожалуй, устроил бы вашему брату сцену, — возразил Дик. — Кстати, вы не знаете, почему Рай так недружелюбно ко мне настроен?

Элла пожала плечами.

— Не знаю. Брат вообще в последнее время сильно изменился. Эта новая жизнь его окончательно погубит. Для чего он прикрывается чужим именем, если занимается честным делом?.. Когда он меня сегодня утром поцеловал, от него пахло коньяком, а ведь он раньше не пил…

День выдался теплый и ясный. Элла решила накрыть чайный стол в саду. Джонсон и Дик ей усиленно помогали. Рай не скрывал своей враждебности к Гордону, и даже появление отца за столом не изменило его поведения. Внезапно он торжествующе воскликнул:

— Посмотрите! Вон стоит глава его шпионов! Его верноподданный Эльк!

За забором действительно стоял Эльк и печально смотрел на группу в саду.

— Разрешите войти, мистер Беннет? — спросил инспектор.

Джон Беннет кивнул.

— Я случайно попал в эти места и решил навестить вас. Добрый вечер, мисс Беннет. Добрый вечер, мистер Джонсон.

— Дай сержанту Эльку стул, — обратился отец к Раю.

— Инспектору, — поправил его сыщик. — Удивительно, сколько людей воображают, что я все еще сержант. Нет, благодарю вас, я лучше постою. Впрочем, я и сам еще не свыкся со своим новым положением. Господин полковник, — обратился он к Гордону, — не мог бы я на следующей неделе освободиться на один день? У меня семейная неприятность.

Дик, который знал, что у Элька нет никакой семьи, удивленно глянул на инспектора и пробормотал:

— О, как жаль…

Эльк вздохнул:

— Да, очень большая неприятность. Я бы хотел вам рассказать об этом. Извините нас, мисс Беннет, мы отлучимся на минутку.

Элла сочувственно кивнула.

Дик отошел с сыщиком к калитке. Тот быстро прошептал:

— В час ночи в доме лорда Фармлея был взломан сейф и похищена копия договора.

Гордон медленно возвратился к столу.

— Я вынужден проститься, — сказал он. — Дело Элька требует моего присутствия в городе.

Элла с сожалением посмотрела на него, и этот взгляд вознаградил его за те часы, которые он не смог провести в ее обществе.

По дороге Эльк сообщил подробности.

— Лорд Фармлей провел выходные у себя в городской квартире. На эти дни он взял с собой из министерства копию договора, чтобы поработать над двумя пунктами, которые хотел предложить включить в присланный документ. Вечером лорд Фармлей положил документ в сейф, встроенный в стену его рабочего кабинета, и отправился спать. Сегодня министр хотел продолжить работу. Он сунул ключ в замок и заметил, что бородка ключа не встречает никакого сопротивления и беспрепятственно проворачивается. Взялся за ручку, и дверь свободно открылась. Сейф оказался взломанным, а договор исчез.

— Как воры проникли в дом? — спросил Дик.

— Через окно кладовой. Кладовые вообще, по–видимому, изобрел взломщик. Но работа чистая. Самая тонкая, какую я видел за двадцать лет. Приятно посмотреть.

— Вы полагаете, это работа «лягушек»?

— Возможно. Во всяком случае на внутренней стороне двери есть белый отпечаток лягушки. Но зато никаких отпечатков пальцев, никаких уродливых дыр от взрывов. Работа чистая. Сначала они вынули ручку и таким образом смогли взорвать замок с внутренней стороны, а поскольку взрыва не было слышно, то, очевидно, они пользовались глушителем. На всем свете только двое могли бы это сделать.

— И кто же эти двое?

— Первый — это Гарри Лайм. Правда, он умер лет двадцать назад. Второй — Шауль Моррис. Этот тоже мертв.

— И поскольку они эту работу, очевидно, не могли исполнить, то было бы разумнее искать третьего, — заметил Гордон.

— Господин полковник, не знаете ли вы, где старый Беннет был этой ночью? — неожиданно спросил Эльк.

Он спросил об этом как бы между прочим, но Дик почувствовал скрытое значение вопроса и только теперь понял, как дорога ему Элла.

— Его всю ночь не было дома. Мисс Беннет сообщила мне, что он ушел в субботу и возвратился сегодня на рассвете. Почему вы об этом спрашиваете?

Эльк достал из кармана лист бумаги, расправил его и, надев очки, начал объяснять:

— Я собрал сведения обо всех отлучках Беннета из дому. В прошлом году старика не было дома пятнадцать раз, и каждый раз, когда он отсутствовал, где–нибудь совершалась крупная кража со взломом…

— И какое вы сделали из этого заключение? — нервно спросил Дик.

— Я предлагаю, — решительно заявил Эльк, — арестовать Беннета, если он не сможет объяснить свое отсутствие. Я не знал ни Шауля Морриса, ни Гарри Лайма. Они работали до того, как мне стали поручать серьезные дела. Но если я не ошибаюсь, то Шауль Моррис не так уж мертв, как ему следовало бы быть. Я, пожалуй, навещу братишку Беннета и… может быть, тогда кое–что воскреснет!

Глава 8

Было раннее утро. Джон Беннет работал в своем саду, когда появился Эльк. Инспектор сразу приступил к делу.

— В квартире лорда Фармлея с субботы на воскресенье была совершена кража со взломом. По всем признакам между двенадцатью ночи и тремя часами утра. Взорван сейф и выкрадены важные документы. Я вас спрашиваю, мистер Беннет, где вы были прошлой ночью?

Беннет смотрел сыщику прямо в глаза.

— Возвращался из города. В полночь я разговаривал с полицейским в Доркинге. В два часа был в Кингсбридже, где также беседовал с постовым.

Эльк задумался, а потом предложил:

— Моя машина здесь, не хотите ли поехать со мной и поговорить с этими ребятами?

К его великому изумлению Беннет тотчас согласился.

В Кингсбридже постовой полицейский полностью подтвердил показания Беннета. Тот же результат был и в Доркинге. Эльк приказал шоферу ехать обратно в Хорсхем.

— Прошу прощения, мистер Беннет, — извинился Эльк. — Вы в достаточной мере знаете мою работу, чтобы понять меня.

— Я не обижаюсь, — проворчал Беннет. — Служба есть служба. Но ведь я имею право спросить, почему из всех людей вы заподозрили именно меня?

— По двум причинам. Вы таинственный человек, и никто не знает, чем вы зарабатываете свой хлеб насущный. Вы нигде не работаете, но временами исчезаете из дома, и никто не знает, куда. Будь вы молоды, я бы еще понял, хотя вы и не такой человек… Это во–первых. А во–вторых, каждый раз, когда вы пропадаете, где–нибудь происходит крупная кража со взломом. Последнее ограбление лорда Фармлея совершено специалистом. И это очень похоже на работу Морриса.

Эльк пристально следил за Беннетом, но у того не дрогнул ни один мускул на лице.

— Я припоминаю Морриса, — медленно произнес он. — Я никогда не видал его, но слышал о нем. Так он был похож на меня?

Эльк закусил губу.

— Если вы что–нибудь слышали о Моррисе, то должны знать, что он никогда не попадал в руки полиции, его никто не видел, кроме собственной банды, и поэтому его никто не может опознать.

— Я на вас не в обиде, — после продолжительной паузы сказал Беннет. — Мой образ жизни действительно подозрителен, но у меня есть на это причины. Что же касается взломов, то я ничего о них не знаю. И прошу не сообщать о нашем разговоре моей дочери, потому что… ну, вам, я думаю, незачем объяснять, почему?

Когда автомобиль подъехал к даче, они увидели у садовой калитки Эллу. При виде инспектора с ее лица моментально исчезла улыбка. Эльк инстинктивно почувствовал, что девушка опасается за брата.

Вечером сыщик в полнейшем унынии сознался Дику в своей ошибке.

— Не понимаю, почему именно Беннет пришел мне на ум. Кажется, я опять начинаю делать ошибки молодости… О, я вижу, вечерние газеты уже объявили о краже?

— Да, но они не знают, что украдено, — ответил Дик. — Это должно оставаться тайной. По делу Гентера нет ничего нового?

— К сожалению, нет. Поиски этого бродяги Карло пока безрезультатны. А жаль, так как он, по–видимому, играет важную роль в организации.

Вернувшись в полицейское управление, Эльк долго сидел за письменным столом, погруженный в свои мысли. Затем позвонил, и в комнату вошел его помощник Бальдер.

— Принесите мне весь имеющийся у нас материал по взломщикам сейфов, — приказал инспектор.

Бальдер ушел и отсутствовал довольно долго. Вернулся он с внушительной кипой бумаг, фотографий и отпечатков пальцев.

— Вы можете идти, Бальдер. Ночной дежурный потом отнесет все обратно.

Эльк просмотрел уже почти всю пачку, когда его внимание привлек снимок молодого человека с волнистыми волосами и длинными свисающими усами. Внизу было напечатано: «Гарри Лайм».

Инспектор открыл папку и стал знакомиться с делом. Особое внимание он уделил описанию внешности преступника.

«…Рост 5 футов и 8 дюймов. Глаза серые. Зубы хорошие. Волосы каштановые, волнистые, длинные. Лицо круглое. Усы опущенные. Ноги и руки нормальные. Говорит литературно, красивый почерк. Выдает себя за чиновника, сборщика налогов, санитарного инспектора. Владеет в совершенстве французским и итальянским языками. Не пьет. Играет в карты, но не игрок. Родственников не имеет. Прекрасный организатор…»

В другой бумаге красными чернилами, которыми обыкновенно вписывали окончание карьеры преступника, значилось: «Умер на воде 1 февраля 1898 года во время кораблекрушения почтового судна».

Инспектор перевернул страницу, чтобы узнать подробности преступлений умершего. В этом отделе была отражена вся его биография. В реестре особых примечаний было сказано: «Взломщик. Опасен. Имеет при себе огнестрельное оружие. Работает один. Замечен с женщинами. На левой кисти руки татуировка, изображающая лягушку…»

Эльк даже привстал от удивления. Затем быстро вернулся к описанию преступника, но там о татуировке ничего не говорилось.

Внимательно просмотрев все дело, он нашел описание телесных примет, поскольку в то время еще не брали отпечатков пальцев, но и там о татуировке не упоминалось.

Сыщик некоторое время сидел задумавшись, потом на последнем листе сделал приписку: «Возможно, этот человек еще жив», — и подписал свои инициалы.

Глава 9

Когда Эльк делал эту запись, раздался телефонный звонок. Инспектор однако спокойно дописал, промокнул написанное и затем снял трубку.

— Полковник Гордон приказывает вам немедленно приехать к нему на дом. Дело весьма спешное, — сообщил мужской голос.

— Хорошо, — ответил Эльк и, взяв шляпу и зонтик, вышел на улицу.

Сев в первое попавшееся такси, он дал шоферу адрес. Шофер был уже немолодой и, по–видимому, выпивший. Он проехал мимо дома Гордона и остановился только после того, как Эльк накричал на него.

Дожидаясь сдачи, инспектор по привычке посмотрел вдоль улицы. Перед домом Дика стоял автомобиль с полупритушенными фарами. В этом, конечно, ничего странного не было, но два типа, прислонившиеся к изгороди садика возле подъезда, выглядели довольно подозрительно, Эльк отступил на шаг и заметил на противоположной стороне еще двух типов.

Такси, в котором он приехал, остановилось перед домом какого–то врача, и сыщик, не долго думая, позвонил в его дверь. К счастью, врач оказался дома. Инспектор предъявил удостоверение. Через несколько секунд он связался с центральным полицейским участком.

— Это инспектор Эльк, — быстро сказал он и назвал свой номер. — Пришлите немедленно всех свободных людей с обоих концов улицы Харлей–Террас к дому номер тридцать восемь. Перекройте улицу, как только увидите мой сигнал — два длинных и два коротких световых знака. Когда смогут прибыть ваши люди?

— Через пять минут, мистер Эльк. Как раз заступает ночная смена и у меня здесь имеется два грузовика.

Сыщик положил трубку и вышел в переднюю.

— Надеюсь, ничего особенного не случилось? — спросил взволнованный врач.

— Надеюсь, — ответил Эльк и вынул револьвер. — Однако, если я вызвал отряд только ради пары невинных болванов, которые прислонились к решетке на Харлей–Террас, то для меня это может иметь неприятные последствия.

Он подождал пять минут и вышел из подъезда. Четверо типов стояли на своих местах.

В это время с обеих сторон улицы появились грузовики. По световому сигналу Элька они остановились поперек дороги. Дежурившие типы моментально бросились к своему автомобилю. Как только их машина тронулась, передний грузовик сдал немного назад. Послышался звон разбитого стекла, и автомобиль с неизвестными, врезавшись в грузовик, остановился.

Когда Эльк подошел, все пятеро были уже в руках полицейских. Арестованные не сопротивлялись. Одному из них, шоферу, который старался незаметно выбросить револьвер, надели наручники. В участке Эльк стал внимательно рассматривать задержанных. Четверо явно принадлежали к породе бродяг. Пятый, шофер с русской фамилией Литнов, был небольшого роста, с острым, бегающим взглядом.

— Завернуть рукава, — скомандовал Эльк.

— Не трудитесь, — ответил шофер, который, по–видимому, был руководителем шайки. — Мы все хорошие «лягушки».

— Хороших «лягушек» не бывает. Есть плохие и очень плохие! Отведите их в камеры, сержант, и держите отдельно друг от друга. Литнова я беру с собой в главное управление.

— Что все это значит? — с беспокойством спросил тот. — Вы не имеете права применять в Англии третью степень.

— Закон недавно изменен, — сообщил Эльк и вновь защелкнул на нем наручники.

На следующий день, когда Литнова привели в кабинет инспектора, арестованный готов был рассказать все.

Сыщик отправился к Гордону с докладом.

— Пока не заметил подозрительных субъектов, я и не предполагал, что это заговор против меня. Достойная работа. Вы меня, конечно, не вызывали. Невольная ошибка водителя такси оказала мне огромную услугу.

— Кто вам передал приказание явиться ко мне?

Эльк пожал плечами.

— Я не знаю. Мне кто–то позвонил по телефону. Литнов же получил письменное распоряжение по почте, подписанное «седьмым номером». В нем указывалось время и место, куда надо было доставить машину. Автомобиль принадлежит «лягушкам». Литнов каждую неделю получает определенную сумму, чтобы содержать его в порядке. А вообще он работает водителем грузовика в Хэронском клубе. Он говорит, что в Лондоне по разным гаражам находится еще с двадцать машин, и каждая имеет своего шофера, который раз в неделю является в гараж чистить ее.

— Хэронский клуб — это танц–бар, в котором бывают Леу Брэди и Лола, — заметил Дик.

— Об этом я и не подумал, — медленно произнес Эльк. — Правда, это еще не значит, что дирекции клуба известно о вечерних делах Литнова. Я наведаюсь в это заведение.

Он однако был избавлен от такого труда. Утром в управлении ему доложили, что с ним хочет поговорить какой–то господин.

— Моя фамилия Хагн. Я директор Хэронского клуба, — представился тот. — Как мне стало известно, с одним из моих людей случилась неприятность.

Хагн был высоким красивым шведом. Говорил он на английском без малейшего акцента.

— Каким образом вы узнали об этом, мистер Хагн? — спросил Эльк подозрительно. — Ваш человек со вчерашнего дня находится под замком, и он ни с кем не разговаривал.

Хагн улыбнулся.

— Один из моих кельнеров видел, как его в наручниках отправляли в участок. А поскольку Литнов сегодня не явился на службу, то можно было сделать единственное заключение. Так что же он натворил, инспектор?

— К сожалению, я вам этого сказать не могу.

— А можно с ним повидаться?

— Тоже нет. Но он хорошо спал и посылает своим друзьям привет.

Хагн как будто успокоился.

— Но могу я хотя бы узнать, куда он девал ключ от угольного погреба? Для меня это очень важно.

Эльк стоял в нерешительности.

— Я могу его спросить об этом, — ответил он наконец.

Оставив Хагна под наблюдением своего письмоводителя, сыщик отправился через двор в камеру к Литнову.

— Один из ваших друзей навестил меня, — обратился к нему Эльк. — Он хочет знать, куда вы девали ключ от угольного погреба?

Лишь на мгновение небольшая искорка вспыхнула в глазах арестованного, но от полицейского это не ускользнуло.

— Скажите ему, что я оставил его в Яндсуорте, — ответил задержанный.

Эльк передал это Хагну, а затем вернулся к камерам и вызвал смотрителя.

— Литнов спрашивал вас, куда его отсюда переведут?

— Да, господин инспектор, — ответил чиновник. — Я ему сказал, что его отправят в Яндсуорт. Мы это обычно сообщаем арестованным, чтобы они могли уведомить своих родственников.

Эльк торжествовал.

В тот же день после обеда из ворот тюрьмы в направлении Яндсуорта выехала арестантская карета. На одном из перекрестков с ней столкнулся неосторожно управляемый автомобиль, помял ей один бок и сломал колесо. Моментально со всех сторон подбежали какие–то странные люди. Казалось, все бродяги на свете собрались здесь. Они взломали дверь кареты и выволокли надзирателя. Но тут же оттуда стали выскакивать полицейские, а из переулков выехали конные с дубинками. Не прошло и трех минут, как большинство бродяг было схвачено и отправлено в полицейское управление. Лишь немногим удалось уйти. Дик Гордон наблюдал за операцией с крыши автобуса, заполненного полицейскими.

— Арестовали кого–нибудь важного? — спросил он, когда все закончилось.

— Об этом пока рано судить. С виду они все похожи друг на друга. Литнов, по всей вероятности, уже в Яндсуорте. Я его отправил в закрытом полицейском автомобиле задолго до того, как выехала карета.

В полицейском управлении Эльку доложили, что с ним хочет переговорить один из арестованных. Полицейский привел дебелого, обросшего бородой мужчину в грязной одежде и разорванной шляпе, надвинутой на глаза.

— Ну, «лягушка», — всматриваясь в него, сказал Эльк, — что ты мне проквакаешь?

— Квакать? Это хорошо, — усмехнулся тот, и при звуке его голоса сыщик вздрогнул. — Господин инспектор, не считаете же вы в самом деле, что ваш старый полицейский автомобиль достигнет Яндсуорта?

— Кто вы такой?

— Они решили заполучить Литнова обратно, потому что хотят его убить, — продолжал бродяга. — И если этот дурак думает, что Лягушка только из любви к нему поднял всю эту кутерьму, то он жестоко ошибается.

— Броад! — узнал наконец Эльк бродягу.

Американец послюнявил палец и стер изображение лягушки со своей руки.

— Я вам потом все расскажу, мистер Эльк, а сейчас примите дружеский совет и позвоните в Яндсуорт.

Сыщик начал звонить из своего кабинета и, наконец, его соединили с Яндсуортом.

— Ваш автомобиль был найден на лугу в стороне от дороги. Двое ваших людей ранены, убийца арестован, — сообщили оттуда.

— Благодарю покорно, — ответил Эльк.

Глава 10

Спустя полчаса Эльк с Гордоном достигли Яндсуорта и застали вокруг обломков полицейского автомобиля толпу любопытных, сдерживаемых охраной.

Труп Литнова был отправлен в тюрьму. Туда же доставили и одного из нападавших, которого задержал отряд тюремных стражников, возвращавшихся с обеда. Беглый осмотр убитого ничего нового Дику не дал. Пуля пробила сердце, и смерть наступила мгновенно.

Арестованному Мильсу было лет тридцать. При нем не нашли никакого оружия. Сам он утверждал, что к убийству не причастен. Он якобы безработный чиновник и прогуливался по лугам, когда началась перестрелка. Арестовали его ошибочно.

— «Лягушка», ты мертвец, — произнес Эльк гробовым голосом. — Где ты жил, когда еще был жив?

Мильс сообщил, что он проживает в северной части Лондона.

— Северяне никогда не выбирают для прогулок луга Яндсуорта, — заметил инспектор.

Переговорив с главным надзирателем, он вывел арестованного во двор и там прямо спросил его:

— Что бы с тобой случилось, если бы ты проболтался?

Мильс оскалил зубы и, смеясь, ответил:

— Еще не убит медведь, чью шкуру вы мне предлагаете продать.

Сыщик огляделся. Двор представлял собой небольшую четырехугольную коробку с высокими стенами. В одном углу находился сарай с серой раздвижной дверью.

— Пошли! — приказал Эльк.

Он открыл дверь сарая. Это было пустое оштукатуренное помещение. Под потолком проходили две огромные железные балки, соединенные тремя стальными перекладинами. Эльк подошел к длинному рычагу.

— Смотри, «лягушка»! — сказал инспектор и нажал рычаг.

Пол в центре с шумом раскрылся, и показалась яма, выложенная кирпичом. Он отпустил рычаг, и яма закрылась.

— А теперь посмотри сюда, — продолжал Эльк, — видишь букву «Т», нарисованную мелом? На эту букву должен стать осужденный, когда палач свяжет ему ноги. Веревка спускается с перекладины.

Арестованный, побледнев, отшатнулся.

— Вы не можете меня повесить, — прохрипел он. — Я ничего не сделал.

— Вы убили человека, — ответил сыщик, выходя из сарая и запирая дверь. — Вы единственный, кого удалось задержать, и вы ответите за всю банду.

Арестованный поднял в мольбе дрожащие руки:

— Я расскажу все, что знаю…

Через час Эльк с Гордоном вернулись в управление, и Дик приказал привести Броада.

— Ну, мистер Броад, теперь рассказывайте, — обратился к нему Дик.

— В сущности и рассказывать–то нечего, — ответил Броад. — Уже неделю, как я довольно близко познакомился с «лягушками». Сегодня я услышал, что они готовятся к крупному делу и присоединился к ним. По дороге мне рассказали, что одному отделению приказано подкараулить Литнова, который отправлен в Яндсуорт.

— Вы кого–нибудь из главарей видели?

Броад отрицательно покачал головой.

— Они все одинаковы. Хотя, конечно же, среди них было несколько главарей. Я не сомневался, что Литнова не удастся спасти. «Лягушки» узнали, что он сознался во всем, и поэтому должен был поплатиться. Они ведь убили его?

— Да, — подтвердил Дик. — Но скажите мне, ради Бога, почему вы так интересуетесь «лягушками»?

— Из любви к искусству, — ответил Броад. — Я богат, делать мне нечего, и я ужасно интересуюсь криминальными историями. Года два назад я впервые услышал о «лягушках», они заинтересовали меня, и тогда же я решил отыскать их след.

Он стойко выдержал пытливый взгляд Гордона.

— Тогда мне хотелось бы узнать, — сказал Дик, — как случилось, что вы разбогатели. Признаюсь, вы интересуете меня не меньше, чем «лягушки». Я навел некоторые справки о вас. Когда вы прибыли в Англию, вы были бедны. Некоторое время вы жили в приобретенном вами ветхом домике близ Хэмпшира. Вдруг вы исчезли и объявились уже в Париже. Там спасли одно семейство во время пожара, и полиция записала вашу фамилию на предмет выдачи вам вознаграждения. В рапорте значилось, что вы были бедно одеты. А буквально через месяц уже жили в Монте–Карло с кучей денег в кармане и имели изысканнейший гардероб.

— Но, господин полковник, в Монте–Карло необходимо иметь деньги, — с легкой улыбкой заметил Броад.

— Конечно. Если это твои деньги. Я не хочу этим сказать, что вы их нажили нечестным путем. Я только констатирую, что внезапный взлет от бедности к богатству, мягко говоря, странен.

— Правильно, — согласился американец, — так же, как и мое нынешнее падение от богатства к бедности.

Дик посмотрел на грязного бродягу, сидевшего перед ним.

— Вы хотите сказать, что если сейчас ваш вид не соответствует вашему положению, то и тогда вы могли быть богатым человеком, хотя и казались бедным?

— Совершенно верно.

— И все же я предпочел бы, чтобы вы оставались тем, кто есть на самом деле. Мне бы не хотелось говорить американцу, что я его высылаю из страны, поскольку это звучит так, будто возвращение в Соединенные Штаты является наказанием.

Жозуа Броад поднялся.

— Благодарю, господин полковник, за предупреждение. Что ж, отныне Жозуа Броад вновь становится уважаемым членом общества. Единственное, о чем я вас прошу, это не предписывать полиции отбирать у меня разрешение.

— Разрешение?

— Да. На право ношения двух револьверов. Близок час, когда и этих двух будет недостаточно, — добавил американец.

Глава 11

В этот вечер в консерватории давали концерт известного скрипача, и наплыв публики, несмотря на лето, был огромный.

Дик чувствовал себя очень уставшим после трудного дня. В полученном сегодня письме лорд Фармлей требовал принятия срочных мер по розыску похитителей договора. И все же Гордон решил отложить дела и посетить концерт.

В антракте, когда Дик прогуливался по фойе, к подъезду консерватории подкатил роскошный лимузин и оттуда вышел Эзра Майтланд. Гордона поразила перемена, произошедшая с ним. На старике был великолепный фрак, сшитый по последней моде. На безукоризненно белой жилетке виднелась толстая золотая цепь. Борода его была аккуратно подстрижена. Он опирался на палку черного дерева с набалдашником из слоновой кости.

Кто–то охнул за спиной у Дика. Оглянувшись, он увидел Элька.

— Шелковые чулки!.. Лакированные ботинки!.. Не иначе, как он спятил! — пробормотал тот, запинаясь.

Со своего места Дик мог наблюдать за миллионером. Во время всей второй части концерта Майтланд сидел с закрытыми глазами. После каждого произведения он аплодировал своими огромными ручищами в белых перчатках. Но Дик был уверен, что старик спал, и аплодисменты его будили.

Когда концерт закончился, Майтланд неуверенно оглянулся, точно хотел удостовериться, что все встают. Затем поднялся и вышел.

— Как вам нравится старик Майтланд, господин полковник? — спросил, подходя, Эльк. — Он на весь сезон заказал себе места на большие концерты. Его изумленный секретарь сегодня должен был исполнить это поручение, а также заказать на вечер столик в Хэронском клубе.

— Сколько людей нам потребуется, чтобы захватить клуб? — спросил Дик, приняв неожиданное решение.

— Если будет серьезное сопротивление, то человек двадцать, — спокойно ответил Эльк.

Снаружи клуб выглядел очень непривлекательно, зато внутри за толстыми занавесями все было совершенно иначе. Роскошный коридор, покрытый толстыми коврами, вел в танцевальный зал и ресторан. Столы на блестящем паркете были расставлены продолговатым четырехугольником. С галереи неслись звуки джаз–оркестра. В середине зала под ритмичные звуки модной мелодии танцевали пары.

Дик остановился в дверях и окинул присутствующих взглядом. Майтланд был уже здесь. Он сидел за лучшим столом, и его лысая голова блестела в свете хрустальных люстр. Перед ним стоял большой бокал пива.

— Он пьет! Значит он все же человек, — заметил Эльк.

Появился Хагн и с любезной улыбкой направился к ним.

— Вот приятная неожиданность, господин полковник. Вы желаете получить пропуск? Это ни к чему. Любой полицейский офицер — почетный член моего клуба.

Он проводил их между столиками в пустую ложу. Лица некоторых гостей омрачились при виде вновь прибывших.

— У нас сегодня очень высокие гости, — с гордостью сообщил Хагн. — Вон лорд и леди Бельфин. А тот господин с бородой — это миллионер Майтланд. Секретарь его тоже здесь.

— Джонсон? — удивился Эльк. — Где он сидит?

И тут же он заметил круглое лицо Фило. Тот сидел в отдаленном углу и выглядел в своем старомодном фраке неуклюже и жалко.

— Позовите его сюда, — предложил Гордон.

Инспектор, с трудом протиснувшись между танцующими, добрался наконец до Джонсона. Фило так горячо и крепко пожал ему руку, словно Эльк вытащил его с необитаемого острова.

— Очень любезно с вашей стороны пригласить меня за ваш столик, — поблагодарил он, здороваясь с Диком. — Я чувствую себя здесь не очень уютно. Это мой первый и, пожалуй, последний визит сюда. Разве это не чудо? — продолжал он, указывая взглядом на Майтланда. — Изменить в один день весь свой образ жизни! Он купил дом на Берклей–сквер, согнал туда целую армию портных, меня послал заказывать театральные и концертные билеты. Накупил драгоценностей и бриллиантов! Я не могу этого понять. Тем более, что в конторе он остался прежним скрягой.

Предложил мне еще вести его частные дела, но я отказался и теперь боюсь, что он меня за это лишит места. На этой неделе Майтланд вообще был невыносим. Интересно знать, видел ли его Рай? — и Джонсон посмотрел в сторону небольшой компании, сидевшей в ложе напротив.

Дик заметил их еще раньше. Это были порядком подвыпивший Рай Беннет с Лолой Бассано и Леу Брэди. Рай своего бывшего шефа не заметил. Он был слишком занят Лолой, чтобы вообще замечать кого–либо.

— Ты становишься посмешищем, Рай, — предупредила его Лола. — Половина Ярда наблюдает за тобой.

Юноша посмотрел вокруг, точно впервые увидел, что они здесь не одни. Напротив он заметил Гордона, с серьезным видом наблюдавшего за ним. Этот взгляд и мысль, что за ним наблюдают, взбесили Рая.

Он вскочил с места и неуверенно побежал по паркету, расталкивая танцующих, спотыкаясь о столы и стулья, — пока не предстал наконец перед Диком.

— Вы меня ищите? — спросил он громко. — Может быть, я вам нужен?

Дик отрицательно покачал головой.

— Это вы натравили ваших собак на меня, шпик проклятый? — неистовствовал юноша. — Джонсон, а у вас что общего с этой бандой? Или, может быть, вы тоже сделались шпиком?

— Но, дорогой мой Рай… — пролепетал Джонсон.

— «Дорогой мой Рай», — передразнил его Беннет. — Вы ревнуете! Ревнуете, что мне удалось избавиться от вашего кровопийцы! Но вы… — он махнул кулаком перед лицом Дика, — вы оставьте меня в покое! Найдите себе лучше развлечение, чем рассказывать моей сестре всякие небылицы!

— Мне кажется, вам следовало бы возвратиться к вашим друзьям, — спокойно замет ял Дик. — А будет еще лучше, если вы отправитесь домой и выспитесь.

Он был уверен, что сейчас вмешается директор или кто–нибудь из служащих клуба. И действительно, к ним подошел обер–кельнер и стал увещевать Рая. Все поднялись со своих мест и с любопытством смотрели, как взволнованный молодой человек отбивался от усмирявших его кельнеров.

В этой суматохе никто не заметил мужчину, который уже некоторое время наблюдал за происходящим. В своем поношенном костюме он резко отличался от остальной публики. Расталкивая собравшихся, неизвестный стал пробираться к Раю. Тот разом протрезвел, увидев перед собой отца.

— Мне нужно с тобой поговорить, — просто сказал Джон Беннет.

Они стояли вдвоем посреди зала, окруженные толпой зрителей. Музыка прекратилась, наступила тишина.

— Поедем со мной в Хорсхем, мой мальчик.

— Я не поеду, — упрямо заявил Рай.

— Поезжайте с вашим отцом, — сказал Джонсон, кладя руку на плечо юноше.

Рай стряхнул ее.

— Я останусь здесь! — воскликнул он. — Ты не имеешь права, отец, являться сюда и выставлять меня на посмешище. Ты меня столько лет унижал, отказывал в деньгах, которые я у тебя просил. А теперь возмущаешься, видя меня хорошо одетым и в приличном клубе. У меня все отлично, а ты сам можешь это сказать о себе?

— Идем со мной, — хрипло повторил отец.

— Нет, я останусь! И впредь прошу меня оставить в покое!

— Идем со мной, — умоляюще повторил Беннет, протягивая к нему руки.

И тут Рай заметил Лолу, смотревшую на него с презрительной улыбкой. Его оскорбленное самолюбие не выдержало, и он с бешеным криком ударил отца по лицу. Беннет покачнулся, но устоял. Он пристально посмотрел на сына, затем опустил голову и позволил Дику увести себя.

Рай Беннет, испугавшись своей глупости, застыл на месте.

Загремела музыка, и Леу Брэди отвел Рая к столу, где тот остался сидеть, обхватив голову руками. Лола заказала шампанское.

На сердце у Гордона было тяжело. Во взгляде Джона Беннета он прочитал отчаяние прокаженного.

Глава 12

Во время этой сцены Эзра Майтланд неподвижно сидел за своим столом, нисколько не интересуясь происходящим. Казалось, он даже не замечал ничего. Наконец поднялся и покинул зал.

Публика стала приходить в себя. Вновь начались танцы, и вскоре веселье было в разгаре. Дик, взглянув на часы, незаметно кивнул Эльку. Поднявшись, они, не спеша, направились к выходу. У дверей их догнал кельнер.

— Господа желают расплатиться?

— Минуты через три, — ответил Дик.

В это время часы пробили час ночи. Три минуты спустя клуб находился в руках полиции. Еще через десять минут там никого не осталось, кроме сыщиков и обслуживающего персонала.

— Где Хагн? — спросил Дик обер–кельнера.

— Он ушел домой, — проворчал тот. — Он всегда рано уходит.

— Это ложь, дорогой мой! Проводите нас в его комнату.

Их провели в подвал. Это было уютно обставленное помещение без окон.

Пока сыщики просматривали книги, Эльк обыскивал комнату. В одном углу он нашел небольшой сейф, который тут же опечатал. На диване лежал костюм, брошенный, по–видимому, в спешке. Это был фрак Хагна.

— Приведите сюда обер–кельнера.

— Мистер Хагн всегда переодевается, когда уходит, — объяснил тот.

— Почему он ушел до закрытия клуба?

Кельнер пожал плечами.

— Я не в курсе его личных дел.

Эльк приказал увести служащего.

У стены стоял туалетный столик с двумя лампочками по бокам. Эльк зажег свет и стал осматривать его. В ящике он нашел бутылочку со спиртовым лаком и расческу с прилипшим пучком светлых волос.

Взяв затем корзинку из–под бумаг, он высыпал ее содержимое на стол. Здесь были разорванные счета, деловые письма, три окурка и разные бумажки. Одна из них, вымазанная лаком, склеилась. С трудом раскрыв ее, Эльк увидел напечатанные на машинке три строчки: «Спешно. Навестите 7 в Э.С.2. Налета не будет. Удостоверьтесь в показании М. Спешно! К.I» .

Гордон взял бумагу и прочитал ее.

— В том, что налета не будет, он ошибся, — произнес Дик. — «Э.С.» означает, по видимому, Эльдор–стрит. А двойка — либо номер, либо время.

— А кто такой «М.»? — спросил Эльк.

— Я думаю, Мильс, которого арестовали в Яндсуорте. Он дал письменные показания?

— Во всяком случае подписал их, — ответил Эльк.

Порывшись в бумагах, он вскоре нашел то, что искал: маленький конверт, адресованный Хагну. Адрес также был напечатан на машинке.

Они послали за швейцаром.

— В котором часу принесли это письмо?

— Письмо пришло приблизительно в девять часов, — ответил тот.

— Мистер Хагн часто получает такие извещения?

— Редко, господин инспектор…

Оставив в клубе охрану, Гордон с Эльком и остальными сыщиками поспешил в Тоттенхэм. Не доезжая метров ста до Эльдорской улицы, Дик приказал сыщикам следовать параллельными улицами, а сам, захватив с собой инспектора, направился к дому Майтланда.

На углу Эльк убедился, что предосторожность Гордона была не лишней. Под фонарем стоял какой–то тип. Эльк начал громко беседовать с Диком о посторонних вещах.

Поравнявшись с подозрительным субъектом, инспектор неожиданно обратился к нему:

— Нет ли у вас спичек?

— Нет, — проворчал тот.

В следующий миг он лежал на земле. Эльк надавил ему коленом на грудь, а своими длинными костлявыми пальцами сжал горло.

— Если ты пикнешь, «лягушонок», я тебя удавлю, — прошептал он.

«Лягушку» связали и отнесли в машину подоспевшие сыщики.

Эльк с Гордоном двинулись к садовой калитке, когда услышали чьи–то торопливые шаги.

— Кто там? — окликнул их неизвестный.

— Я… — прошептал Эльк. — Не шуми так.

— Что тебе здесь надо? Я приказал оставаться под фонарем.

— Там на улице показались каких–то два странных типа. Я хотел, чтобы ты посмотрел на них.

Как только неизвестный приблизился, Эльк ударил его ногой. Тот с легким стоном повалился на землю. Его связали и также отнесли в машину.

На этот раз садовая калитка оказалась открытой. Открыт был и черный ход. Дик остался сторожить его, а Эльк, сняв ботинки, скользнул в переднюю и заглянул в комнату Майтланда. Там было темно и пусто. Инспектор вернулся в переднюю, и стал подниматься на второй этаж. Достигнув верхней ступеньки, увидел, что из комнаты, принадлежавшей сестре Майтланда, пробивается свет. Взбежав на площадку, Эльк толкнул дверь. Та была заперта. Лишь с третьего удара дверь поддалась, и инспектор оказался в темноте. Кто–то уже успел выключить свет.

— Руки вверх! — крикнул Эльк и осветил комнату электрическим фонарем.

Она была пуста. В это время появился Гордон с сыщиками. Включили не успевшую еще остыть лампу. Взглянув на окно, Эльк удостоверился, что этим путем бежать не могли. В другом конце комнаты стоял наполненный разным тряпьем шкаф.

— Выбросьте платья! — приказал сыщик. — Там должна, быть дверь.

Гордон, заметив на столе разбросанные бумаги, стал просматривать их и вдруг удивленно воскликнул:

— Показания Мильса!

В это время задняя стенка шкафа была пробита, и сыщики ринулись через отверстие в соседний дом.

Выяснился интересный факт: несколько домов сообщались между собой. Стало ясно, что во всех этих домах жили «лягушки». Так как каждый из них мог оказаться «седьмым», арестовали всех, кто там находился.

— Сомневаюсь, чтобы мы его поймали, — заявил Эльк, вернувшись к Дику. — Я не видел ни одного стоящего. Никто не мог ускользнуть из этих домов?

— Нет, — ответил один из сыщиков. — Мы следили за всеми выходами из них. Кроме того, подъехали еще полицейские.

Гордон тем временем продолжал с интересом изучать найденные бумаги. Кроме копии показаний Мильса, здесь была еще масса других бумажек. Все они были отпечатаны на машинке и многие походили на военные приказы. В одной из записок говорилось:

«Поторопиться с Раймондом Беннетом! Л. должна ему объявить, что он «лягушка“.

Другая записка гласила:

«Гордон приглашен на четверг в американское посольство. Покончить с ним.

Эльк установил под четвертой ступенькой сигнализацию. Завтра в 4.15 он отправляется в У. допрашивать М.».

Дик улыбнулся лаконичному приказу покончить с ним.

Тут Эльк увидел в дверях своего помощника Бальдера, который, видимо, прибыл с полицейскими. Тот сообщил:

— На одном из задних дворов найден человек. Желаете его видеть?

— А ну–ка, покажите нам его, — заинтересовался Эльк.

Через несколько минут в комнату ввели человека в наручниках. Он был высокого роста, с длинными светлыми волосами и остроконечной бородкой. Гордон, взглянув на него, воскликнул:

— Да ведь это же Карло!

— А я убежден, что это еще и Хагн, — добавил Эльк. — Сними–ка бороду, «лягушка», и давай поговорим о цифрах, начиная с седьмого номера.

— Седьмой номер? — прогнусавил Хагн. — Я убежден, что «семерка» беспрепятственно пройдет сквозь все ваши кордоны. Он находится в хороших отношениях с полицией… Зачем я вам, собственно, нужен, мистер Эльк?

— Вы мне нужны как участник убийства инспектора Гентера в ночь на четырнадцатое мая. Но об этом мы еще поговорим. А сейчас уведите его.

Неожиданно Гордон, стоявший возле открытого окна, услышал с улицы голос Броада:

— Доброе утро, полковник Гордон! «Лягушечьи» акции, по–видимому, сильно упали? Между прочим, вы видели младенца?

Глава 13

Эльк сошел вниз поздороваться с американцем. Мистер Броад был во фраке, огни его автомобиля освещали грязную улицу.

— Ну и нюх же у вас, — с уважением произнес Эльк.

— Когда увидел в спешке отъезжавших от Хэронского клуба полицейских, не мог же я предположить, будто они спешат домой, чтобы до двух часов лечь в постельку, — весело ответил Броад. — Итак, видели вы младенца, который учится по слогам читать слово «ля–гуш–ка»?

Эльку почудилась насмешка в словах американца.

— Пойдемте–ка лучше наверх и поговорим с начальником, — предложил он.

— Садитесь, мистер Броад, — встретил американца Гордон. — Печальный вид Элька подсказывает мне, что вы достаточно убедительно смогли мотивировать ваше присутствие здесь.

Броад улыбнулся:

— Будет очень нескромно, если я спрошу, не «лягушечьи» ли это акты?

— Очень даже, — ответил Дик. — Каждое ваше замечание относительно «лягушек» есть высшая степень нескромности, поскольку вы не намерены ничего нам объяснять.

— Могу вам только сообщить, не выдавая себя окончательно, что ваш седьмой номер удрал, — ответил американец. — Я слышал, как торжествовали «лягушки». Между прочим, на нем был полицейский мундир. Но меня больше интересует, что Лягушка замышляет против Рая Беннета? Пожалуй, здесь самая интересная интрига. — Броад поднялся. — Всего хорошего! Не забудьте, инспектор, справиться в детском саду о младенце. — И, улыбнувшись на прощание, американец вышел.

Дом тщательно обыскали еще раз, но безрезультатно. Когда Эльк с грустным лицом вернулся к Гордону, тот протянул ему листок:

— Взгляните. Мне кажется, эта бумажка содержит интересную информацию.

Эльк прочитал: «Все быки должны в среду 3 слушать 1! Важно!»

— Здесь двадцать пять копий этого сообщения, — продолжал Дик. — Что касается цифр «лягушечьей» организации, то я установил следующее: номер «первый», он же главная «Лягушка», действует через «седьмого». «Седьмой» получает приказы непосредственно от него, но, если нужно, может принимать решения и сам. Хагн, чей номер «тринадцатый», — число, которое ему принесет еще несчастье, так вот: Хагн является связным и имеет контакт только с предводителями отдельных групп…

Эльк взял со стола сообщение и вновь перечитал его.

— Под «быками», очевидно, и подразумеваются эти предводители, — сказал он. — «Лягушечьи» быки! Но что они должны услышать?

— В среду в три часа ночи мы это узнаем. Мы будем слушать главную «лягушку», дорогой мой Эльк! — заявил Гордон.

Глава 14

На следующее утро Рай Беннет проснулся с ужасной головной болью. В висках у него стучало, во рту было сухо. Он с трудом доплелся до окна, растворил его и выглянул в парк. Затем, налив стакан воды, жадно выпил его, сел на край дивана и стал припоминать события минувшей ночи. Это ему удалось не сразу. Вначале он лишь смутно помнил, что произошло нечто ужасное. Однако постепенно мысли прояснились, и юноша, поняв наконец, что натворил, почувствовал стыд.

Рай вскочил и принялся ходить по комнате, стараясь найти оправдание своему поступку. Так и не придя ни к какому заключению, он решил написать отцу письмо и извиниться за свое поведение.

Он принял ванну, оделся и почувствовал себя увереннее. Открыв дверь в столовую. Рай замер от удивления. Возле окна сидела Элла.

— Господи, Элла, ты что здесь делаешь? — воскликнул он. — Как ты сюда попала?

— Швейцар открыл мне дверь своим ключом, когда узнал, что я твоя сестра, — произнесла она устало. — Не поедешь ли ты со мной в Хорсхем поговорить с отцом?

— Не теперь, — ответил он поспешно. — Через пару деньков.

— Неужели бросить все это для тебя такая большая жертва?

Рай сделал нетерпеливый жест.

— Не большая, если бы речь шла только о квартире, но отец и ты, вы хотите, чтобы я бросил свою работу.

— Это пошло бы тебе только на пользу!

Рая удивил резкий тон сестры. Она всегда была к нему снисходительна и все ему прощала.

— Поедем обратно к папе, Рай! Поедем сейчас же!

— Нет, не могу. Я ему напишу.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Рай.

— Вы примете мисс Бассано и мистера Брэди? — спросил слуга и многозначительно посмотрел на Эллу.

— Конечно, примет, — раздался голос Лолы. — К чему эти формальности? А–а, понимаю, — сказала она, войдя и заметив девушку.

— Это моя сестра Элла, — представил Рай, — а это мисс Бассано и мистер Брэди.

Элла посмотрела на женщину в дверях и по достоинству оценила ее. Красивое лицо, прекрасные руки, манера держать себя и одеваться — все это восхитило девушку.

— Вам нравится квартира брата? — спросила Лола, удобно устроившись напротив и закинув ногу за ногу.

— Здесь очень хорошо, и боюсь, что Хорсхем покажется ему скучным, когда он туда вернется, — ответила Элла.

— Разве вы возвращаетесь в Хорсхем? — удивилась Лола и посмотрела Раю прямо в глаза.

— Ни в коем случае, — энергично запротестовал он. — Я только сказал Элле, что работа моя слишком важна для меня, чтобы отказаться от нее…

Раздавшийся в это время стук в дверь произвел неожиданное впечатление на Леу Брэди. Его мощная фигура вдруг съежилась, а загоревшее лицо побледнело, как полотно.

Снова раздался стук — четкий, медленный, с разными интервалами между ударами. Элла перевела взгляд на Лолу и с удивлением отметила, что и та побледнела.

— Войдите, — сказал Рай и не дожидаясь, сам распахнул дверь.

На пороге стоял Дик Гордон.

— «Лягушиный» условный стук многих из вас, по–видимому, пугает? — произнес он и с улыбкой посмотрел на присутствующих.

Глава 15

— Этот стук — мое последнее достижение, — продолжал Дик. — Меня научила ему «лягушка» тридцатой степени. И она мне объяснила, что этим сигналом пользуется старый «лягушачий бык», когда соизволяет навестить своих верноподданных.

— Ваша «лягушка» тридцатой степени лжет, по всей видимости! — заявила Лола. — И вообще Мильс…

— Я даже не упомянул о Мильсе, — заметил Дик:

— Но о его аресте трубили во всех газетах!

— Ни одна газета не писала о нем. Разве только «лягушечья»?

Рай вышел вперед и гневно спросил:

— Что вас привело сюда, Гордон?

— Я хотел бы с вами поговорить с глазу на глаз, — ответил Дик.

— Вам нечего сказать мне такого, что не могли бы слышать мои друзья.

— Единственно к кому применимо здесь слово «друг» — это ваша сестра, — возразил Дик.

— Идем, Леу, — предложила Лола, пожав плечами.

— Одну минуту, — остановил их Рай. — Я у себя дома или нет? Вы запросто являетесь сюда, оскорбляете моих друзей и фактически выгоняете их. Удивляюсь вашей наглости. Пожалуйста, вот дверь!

— Если вы настаиваете, я, конечно, уйду, — ответил Дик. — Но я пришел предостеречь вас.

— Наплевать мне на ваши предостережения!

— Я пришел только сказать, что Лягушка рано или поздно заставит вас отработать свои деньги. Это все.

Наступила полнейшая тишина, которую прервал дрожащий голос Эллы.

— Лягушка? Но, мистер Гордон, Рай ведь не принадлежит к «лягушкам»?

— Возможно, он еще этого не знает, но это так. И оба ваши гостя, Рай, тоже верные слуги этого чудовища. Лола находится у него на содержании так же, как и ее супруг…

— Лжец! — заревел Рай. — Лола не замужем. Вы жалкий лжец! Вон отсюда, пока я вас сам не вышвырнул!

Немая просьба Эллы заставила Дика направиться к выходу. У порога он обернулся и холодно посмотрел на Брэди.

— В книге Лягушки против вашего имени поставлен вопросительный знак, Брэди. Так что берегитесь.

От этого сообщения Брэди вздрогнул.

— Ради Бога, свежего воздуха! — крикнул Рай и распахнул второе окно. — Этот субъект — настоящая чума! Замужем? И он хочет меня заставить поверить в это!.. Ты уже уходишь, Элла?

Сестра утвердительно кивнула.

— Скажи отцу, что я ему напишу. Поговори с ним от моего имени и объясни, что он часто был несправедлив ко мне.

Элла протянула ему руку.

— Будь здоров, Рай. Возможно, в один прекрасный день ты еще вернешься к нам.

Девушкой овладело сомнение. На глазах у нее появились слезы. Она прижалась к брату и дрожащим голосом прошептала:

— О, Рай, неужели это правда? Ты принадлежишь к «лягушкам»?

— Элла, в этом столько же правды, сколько и в выдуманном замужестве мисс Бассано! Сенсация! Гордон хочет всех удивить сенсациями.

Элла кивнула Лоле и вышла.

— Что он хотел сказать, Лола? — спросил Брэди, когда они остались одни. — Гордон что–то знает! Лола, довольно с меня этих «лягушек». Они мне действуют на нервы.

— Ты дурак, — ответила она спокойно. — Гордон добился своего. Он нагнал на тебя страху.

— Страх, — пробурчал боксер. — Я знаю «лягушат», они в состоянии совершить любое преступление, вплоть до убийства… Вопросительный знак?.. Я готов этому поверить. Я кое–что разболтал о них, и мне этого не простят.

Лола вынула из золотого портсигара папироску. Закурив, повернула голову к Раю и холодно спросила:

— Что ты имеешь против «лягушек»? Они хорошо платят и мало требуют.

— Что ты хочешь сказать? — удивился Рай. — Они же мерзкие типы, убивающие людей.

— Не все. Это только основная масса. Большие «лягушки» не такие. Посмотри на меня с Леу.

— Какого черта ты там болтаешь? — воскликнул Брэди зло.

— Рано или поздно он должен был это узнать, — хладнокровно продолжала Лола. — Он слишком умный мальчик, чтобы долго верить в японское посольство. Пусть же знает, что и он «лягушка»!

Рай отшатнулся.

— «Лягушка»?

— Не понимаю, — усмехнулась Лола, подходя к нему, — почему быть «лягушкой» хуже, чем агентом чужой страны, продающим тайны своей родины. Ты должен гордиться, что тебя выбрали из тысячи.

— Но от меня не потребуют чего–нибудь… очень плохого? — нерешительно спросил Рай. — Я абсолютно не способен — убивать. Но, возможно, ты права, нельзя винить Лягушку за то, что совершают его подчиненные… Только на одно я ни за что не соглашусь. Ни под каким видом не позволю себя татуировать.

— Глупенький! Разве я татуирована, или Брэди? Больших не метят! Ты даже не представляешь, какое будущее ждет тебя, дорогой мой. Слушай, я сейчас закажу по телефону столик, и мы все вместе отправимся веселиться и пить за здоровье Лягушки, который нас всех кормит.

Когда Лола подняла трубку, она заметила там небольшую коробочку.

— Что это, новое изобретение?

— Это мне вчера поставили, — ответил Рай. — Монтер рассказал, что кого–то ударило молнией, когда тот говорил по телефону во время грозы, и они теперь испытывают образцы защитных устройств.

Лола медленно положила трубку и процедила сквозь зубы:

— Это микрофон. Весь наш разговор подслушали.

Подбежав к камину, она схватила щипцы и ударила ими по микрофону…

В эту ночь арестованный Мильс, которому гарантировали сохранение жизни и безопасность, решил, наконец, во всем признаться. А знал он гораздо больше того, что уже сообщил.

«Я дам сведения, которые смогут навести вас на след седьмого номера», — говорилось в его записке, переданной Эльку.

Инспектор удовлетворенно потер руки. Было похоже, что дело «лягушек» приближалось к развязке. Возможно, след приведет и к похищенному договору. Из–за этого документа полицейское управление было буквально засыпано запросами двух министров, государственного департамента и его бесчисленных секретарей.

Эльк подошел к вешалке, чтобы достать из кармана портсигар. При этом его рука коснулась какого–то пакета. Он вынул его и хотел машинально бросить на стол. Но тут взгляд инспектора задержался на словах, написанных на обложке, и он застыл, пораженный. Это был украденный договор.

Придя в себя, инспектор стал припоминать события этой ночи.

Когда и где он снимал пальто?.. Когда в последний раз положил руку в карман?.. Он сдал пальто на хранение в Хэронском клубе и не мог припомнить, чтобы затем что–нибудь искал в кармане. Так что, вероятнее всего, это произошло в клубе!

Эльк вызвал своего помощника.

— Бальдер, вы не помните, когда я проходил через вашу комнату, у меня было на руке пальто?

— Я не смотрел…

Эльк вздохнул. Бальдер производил на него впечатление человека, который очень доволен собой, когда чего–либо не знает или не видит.

— Вы запомнили, что делать с Мильсом? Он не должен ни с кем разговаривать. Когда его привезут, отведите его в приемную и оставьте одного. Не разрешается ни говорить с ним, ни отвечать на вопросы.

Когда Бальдер ушел, Эльк еще раз проверил свою находку. Все было в целости, даже заметки министра. Сыщик позвонил в министерство иностранных дел и сообщил радостную весть. Через десять минут прибыл небольшой отряд, чтобы отвезти ценный документ в министерство.

Глава 16

Для доставки Мильса в управление были приняты чрезвычайные меры предосторожности. Ночью в тюрьме дежурила усиленная охрана.

Утром в одиннадцать часов Мильса вывели из камеры. В одиннадцать пятнадцать из тюремных ворот выехал закрытый автомобиль со спущенными занавесками, окруженный полицейскими на мотоциклах. Позади следовал второй автомобиль с чиновниками из центрального управления.

Они благополучно достигли Скотленд–Ярда, и помощник Элька Бальдер с сержантом тайной полиции провели арестованного в небольшую комнату с решеткой на окне. Выставив за дверью охрану, Бальдер отправился к Эльку с докладом.

— Арестованный доставлен. Он в приемной, господин инспектор.

— Спрашивал он что–нибудь? — поинтересовался прибывший на допрос Гордон.

— Нет. Он лишь попросил запереть окно, что я и сделал.

— Приведите его! — приказал Эльк.

Вскоре раздался звон ключей, затем послышались взволнованные голоса, и в комнату вбежал Бальдер.

— Он болен… в обмороке или что–то в этом роде!

Все бросились в приемную. Мильс сидел в кресле, склонившись на бок. Руки его безжизненно свисали, глаза были закрыты. Дик наклонился над ним и уловил специфический запах синильной кислоты. Мильс был мертв.

Первым делом Гордон взглянул на окно, которое, как сказал Бальдер, он закрывал. Теперь окно было приоткрыто.

Дик распахнул его. Напротив были расположены Онслоунские сады. Недалеко от окна проходила пожарная лестница.

— Странно, — сказал Дик. — Трудно предположить, чтобы кто–то влез по лестнице и через решетку заставил Мильса принять яд. Еще невероятнее, чтобы он сам покончил с собой. Бальдер клянется, что запер окно. Ему вполне можно доверять?

— Вполне, — заверил Эльк. — Я никогда в жизни ничего не боялся, — продолжал он, — но эти «лягушки» выше моего разумения. Ведь фактически сейчас, на наших глазах, был убит человек. Его охраняли, его не оставляли одного, за исключением нескольких минут, которые он провел в запертой комнате, и все же его настигла рука Лягушки. Такие вещи в самом деле могут нагнать страх.

— Не теряйте присутствия духа, Эльк. Лягушка всего лишь человек, — сказал Гордон. — Интересно, а что сейчас поделывает наш друг Броад?

Они вернулись в кабинет, и сыщик позвонил американцу. Тот оказался у себя, и между ними состоялся следующий разговор:

— Кто говорит? Эльк? Я только что собирался уходить.

— А мне показалось, что я вас пять минут назад видел возле нашего управления.

— В таком случае это был мой двойник. Я всего лишь десять минут как вышел из ванны. Вам что–нибудь нужно от меня?

— Нет, нет. Я только хотел справиться о вашем здоровье.

— Почему? Что–нибудь случилось?

— Нет, все в порядке. Заходите ко мне как–нибудь поболтать. До свидания.

Эльк положил трубку и заметил:

— От нас до его квартиры на хорошей машине четыре минуты, так что его присутствие дома ничего не доказывает.

Он вновь снял телефонную трубку.

— Мне нужен человек для наблюдения за Жозуа Броадом. До восьми часов вечера он не должен его упускать из виду и затем доложить мне.

Положив трубку, Эльк обратился к Гордону:

— Итак, господин полковник, завтра среда. Как вы считаете, где нам будет удобнее слушать Лягушку?

— В адмиралтействе, — ответил Дик. — Я договорился, чтобы нас пропустили около трех в радиоцентр…

В течение дня Эльк несколько раз поспешно проходил мимо окон кабинета Гордона. Встретив его вечером, Дик спросил:

— Куда это вы сегодня так торопились?

— Два раза был в адмиралтействе, — ответил тот. — Я не очень смыслю в беспроволочном телеграфе, но все же, насколько мне известно, чтобы определить место расположения передатчика, нужно слушать из разных пунктов. Адмиралтейство поможет нам запеленговать его с помощью кораблей. Надеюсь, газеты ничего еще не написали?

— Вы говорите о Мильсе? Пока нет. Но во время следствия они все равно все узнают, хотя я устроил так, что разбирательство оттянут недели на две, поскольку я чувствую, что в ближайшие дни с нами что–то произойдет.

— А мне хотелось бы верить в обратное, — сердито проворчал Эльк. — С тех пор как отравили Мильса, я даже жареные колбаски не решаюсь есть, а я их так люблю.

Глава 17

Помощник Элька был в унылом и подавленном настроении.

— «Рекорд» опять ругается со мной.

«Рекордом» называлось отделение полицейского управления, ведающее делами преступников. Это отделение и Бальдер издавна не ладили.

— Что опять случилось?

— Вы помните, у вас недавно был материал об этом, как его…

— О Лайме, вы хотите сказать?

— Вот, вот. Лайм. На другой день я снова принес материал, думая, что он вам понадобится, но вы его больше не спрашивали, и я отнес его обратно. А теперь они утверждают, что я не вернул фотографию и лист с приметами.

— Вы хотите сказать, что они потеряны?

— Если они потеряны, — проворчал Бальдер, — то в этом виноват сам «рекорд». Они, вероятно, принимают меня за «лягушку»…

— Бальдер, я обещал вам дать возможность продвинуться, — перебил его сыщик. — Так вот теперь представляется такой случай. У нас осталась последняя ниточка. Это Хагн. Но он не хочет ничего говорить и все отрицает. Хагн сидит в отдельной камере. Переоденьтесь, загримируйтесь немного, и я вас запру с ним вдвоем. Если вы боитесь, возьмите с собой револьвер. Я устрою так, чтобы вас не обыскивали. Скажите ему, что вас посадили за убийство в Дунде, постарайтесь заслужить его доверие, выведайте у него, что возможно, и, ручаюсь, через неделю вы получите нашивку.

— Вот это я понимаю, это шанс! — обрадовался Бальдер. — Большое спасибо, господин инспектор!..

В три четверти третьего ночи Эльк встретился с Диком в радиоцентре адмиралтейства. Они устроились рядом с оператором, и тот стал настраивать приемник.

— Вашингтон, — сказал он. — Через минуту вы услышите Чикаго. В это время они становятся разговорчивыми.

Когда стрелка приблизилась к трем, оператор поменял волну. Ровно в одну минуту четвертого он объявил:

— Вот вам ваш «первый».

Они стали слушать.

«Всем «лягушкам“! Мильс мертв! Номер седьмой покончил с ним. Номер седьмой получает премию в сто фунтов…»

Голос был ясный и… это был, несомненно, женский голос.

«Пусть двадцать третий устроит так, чтобы получать инструкции от номера седьмого на обычном месте…»

Сердце Дика забилось учащенно. Он узнал говорившую. Не могло быть сомнений — это был голос Эллы Беннет. Ему вдруг стало не по себе.

Через несколько минут прибыл морской офицер и сообщил, указывая на карту:

— Радиостанция находится в Лондоне. Точнее в его восточной части, приблизительно в районе этой линии.

Дик, взглянув на карту, воскликнул:

— Дом Каверлей!

Его потянуло на воздух. Он должен был обдумать случившееся…

Они уже почти достигли Скотленд–Ярда, когда Эльк сказал:

— Господин полковник, этот голос как будто нам очень хорошо знаком.

Дик не ответил.

— Очень похож. Я ее слышал на сцене несколько лет назад, — продолжал инспектор, как бы беседуя сам с собой. — Я кое–что заметил, господин полковник. Радио похоже на увеличительное стекло. Оно увеличивает все недостатки. Еще раньше было заметно, что она немного шепелявит: звук «с» у нее хромает. А радио это только подтвердило. Вы обратили внимание?

Дик только молча кивнул.

— В некоторых вещах я, как бы сказать… непогрешим, — продолжал Эльк. — Что касается денег, здесь я действительно профан. Например, не знаю, когда родился Вильгельм–завоеватель. Но что касается голосов или носов — непогрешим!

Они подошли к Скотленд–Ярду, когда Дик с отчаянием произнес:

— Конечно, это был ее голос! Но я не знал, что она была актрисой. Может быть, и ее отец актер?

— Насколько мне известно, у нее отца нет, — нерешительно проговорил сыщик.

Гордон остановился и удивленно спросил:

— Вы что, с ума сошли? У Эллы Беннет нет отца?

— Но кто же говорит про Эллу Беннет? — в свою очередь удивился Эльк. — Я говорю о Лоле Бассано.

— И вы уверены, что говорила Лола Бассано?! — воскликнул Дик.

— Конечно, это была Лола! Хотя, возможно, она довольно успешно имитировала голос мисс Беннет.

— Ах вы негодник! — весело воскликнул Дик. — Вы же знали, что я говорю о мисс Беннет, так что же вы меня мучили?..

Через десять минут перед домом Каверлей остановился автомобиль, из которого вышла небольшая компания. Звонок разбудил швейцара.

— Я бы хотел видеть список жильцов, — сказал Эльк и, просмотрев его, снова спросил: — В котором часу возвратилась домой мисс Бассано?

— Она весь вечер была дома, с одиннадцати часов.

— Был у нее кто–нибудь?

— Мистер Майтланд пришел вместе с ней, но он скоро уехал.

— Дайте мне ваш запасной ключ.

— Помилуйте, я потеряю свое место. Может быть, вы могли бы постучать?

— О, конечно, — ответил Эльк. Не проходит и дня, чтобы я кого–нибудь не постучал, арестовывая, по плечу. Но хотелось бы все–таки иметь ваш ключ.

Сыщик не сомневался, что дверь будет заперта изнутри на задвижку, и не ошибся. Тогда он стал звонить. Ждать пришлось довольно долго, пока за маленьким круглым окошечком показался свет, и Лола, одетая в кимоно, приоткрыла дверь.

— Что это значит, господин инспектор?

— Маленький визит. Разрешите войти?

Она отступила, и Эльк с Гордоном и двумя сыщиками вошли в квартиру.

— Хочу взглянуть на ваше маленькое жилище, — любезно сообщил Эльк. — Нам сказали, что к вам забрался вор. Возможно, этот негодяй сейчас скрывается под вашей кроватью. Вильямс, обыщите столовую! А я примусь за гостиную и спальню.

— Если у вас есть хотя капля приличия, вы не войдете в мою спальню, — возмутилась Лола.

— Но у меня его нет, — признался Эльк. — Ни капельки.

На первый взгляд, ничего подозрительного в спальне не было. Оттуда вела дверь в ванную комнату с открытым окном. Эльк высунулся, осветил стену электрическим фонариком и заметил приделанную к ней стеклянную шпульку. Вернувшись в спальню, он стал искать передатчик. Открыл дверь громадного шкафа красного дерева, в котором были развешаны платья. Передняя стена его была подозрительно теплой.

Инспектор закрыл шкаф и стал осматривать и ощупывать его поверхность. Спустя некоторое время он нашел то, что искал. Легкий нажим — и часть передней стенки стала опускаться. Открылась панель, где рядами были закреплены лампы, трансформаторы — словом, все, что необходимо для передающей станции. Эльк был восхищен.

— У вас, конечно, имеется разрешение? — спросил он, прекрасно зная, что в Англии разрешения на передатчики выдаются крайне редко.

К его удивлению Лола достала из стола бумагу и предъявила ее сыщику.

— Вы деловая особа, — заметил Эльк, прочитав разрешение. — Тогда, может быть, вы сообщите полковнику Гордону, почему сегодня ночью вы предоставили свой передатчик «лягушкам»?

— Я уже целую неделю им не пользуюсь, — заявила Лола, обращаясь к Гордону. — Однако сестра одного моего друга попросила разрешения попользоваться им сегодня. Она ушла с час назад.

— Вы имеете в виду мисс Беннет? — спросил Дик.

Лола с напускным удивлением посмотрела на Гордона.

— Откуда вы знаете?

— Дорогая Лола, вот ты себя и выдала, — засмеялся Эльк. — Мисс Беннет стояла рядом со мной, когда ты начала квакать. Ты попалась, Лола. И лучшее, что сейчас можешь сделать, — это рассказать нам всю правду. Вчера вечером мы поймали «седьмого». А завтра защелкнем наручники и на главной Лягушке. Так что советую тебе воспользоваться последним шансом.

— Мне нечего вам сказать, — ответила Лола. — А теперь можете меня арестовать, раз подслушали мой разговор с Беннетом.

Эльк с огромным удовольствием сделал бы это, но он знал, что у него нет достаточных доказательств ее вины, и что Лола это прекрасно понимает.

— Рано или поздно наступит время, когда вы превратитесь лишь в номер, — заметил Дик. — И в один прекрасный день все равно попадетесь…

— Обыскивать мою квартиру я не могу вам запретить, однако выслушивать нотации я не намерена, — заявила Лола. — И если вы, господа, закончили, то я бы попросила дать мне немного поспать, чтобы завтра не выглядеть слишком безобразной.

— Это единственное, что вам не грозит, — галантно произнес инспектор.

— Вы не такой уж скверный человек, Эльк, — засмеялась Лола. — Вы, правда, плохой сыщик, но у вас золотое сердце.

— Если бы это было так, я бы не осмелился остаться с вами наедине! — заметил тот, отвешивая поклон.

Всю обратную дорогу инспектор пребывал в глубокой задумчивости.

Глава 18

Подъехав к полицейскому управлению, Эльк отпустил сыщиков и обратился к Гордону.

— Хотите, господин полковник, раз и навсегда удостовериться, что мисс Беннет не причастна ко всему этому?

— А вы разве в этом не уверены? — вновь забеспокоился Дик.

— Я–то уверен, но не забывайте, что мы должны давать отчет наверх. А там не удовлетворятся нашим ответом, если мы скажем, что слышали по радио голос мисс Беннет и не нашли даже нужным узнать, где она в это время была.

— Вы правы, — согласился Дик и приказал шоферу ехать по новому адресу.

Уже светало, когда они подъехали к Хорсхему.

— Что вас привело сюда, господа? — неожиданно услышали они голос Беннет из окна.

— О, ничего особенного, — ответил Эльк. — Просто мы сегодня ночью слышали одну радиопередачу, и нам показалось, что говорила мисс Беннет.

— Странно, — промычал Беннет. — Заходите в дом.

Накинув халат, он открыл им дверь и, проводив в гостиную, сказал:

— Я сейчас разбужу Эллу, и думаю, вы убедитесь в своей ошибке.

Беннет вышел и очень скоро вернулся.

— Ничего не могу понять, — пролепетал он. — Эллы нет в комнате. Постель, правда, смята, но она по–видимому, оделась и ушла.

Эльк почесал затылок и, стараясь не смотреть на Дика, спросил:

— Очевидно, мисс Беннет любит утренние прогулки?

Джон Беннет покачал головой.

— Обычно она не гуляет по утрам. Странно, что я не слышал когда она ушла: я почти всю ночь не спал. Извините меня…

Хозяин вновь вышел и вернулся уже одетым.

— Вы приехали на автомобиле? — спросил он. — Вам никто не встретился по дороге?

Дик отрицательно покачал головой.

— А вы не возражаете, если мы проедем немного дальше по шоссе?

— Именно это я и хотел вам предложить, — ответил Гордон. В это время не стоит гулять одной. Местность полна бродяг.

Они сели в автомобиль и помчались вперед. Проехав миль десять, оказались возле какой–то деревушки. Дик указал на лес, в который вела узкая дорожка.

— Что это за лес?

— Эльсхемский, — пояснил Беннет. — Но вряд ли она пошла туда.

— Все же посмотрим на всякий случай, — решил Гордон.

Они свернули в лес и вскоре обнаружили следы автомобиля.

— Сюда многие приезжают на пикник, — объяснил Беннет.

Следы были свежие. Проехав с милю и никого так и не обнаружив, они выехали на поляну и здесь с трудом развернулись, решив возвращаться.

Вновь выбравшись на шоссе, они неожиданно увидели впереди дочь Беннета. Девушка шла посреди дороги, не оборачиваясь. Она посторонилась, чтобы пропустить автомобиль. Когда же машина остановилась, и Элла увидела отца, она побледнела. Беннет выскочил из машины и подбежал к дочери.

— Девочка, — сказал он с упреком, — где ты была в такое время?

Дику показалось, что на ее лице промелькнуло выражение ужаса. Он насторожился.

— Я не могла заснуть и вышла погулять, — ответила девушка и кивнула Дику. — Как вы сюда попали в этот час, мистер Гордон?

— Полковник Гордон слышал по радио твой голос, — ответил отец, — и хотел узнать подробности относительно этого.

— Это ошибка, — спокойно возразила она. — Мне никогда еще не приходилось бывать на радио.

— Мы сразу догадались, что это были не вы, — поспешно заметил Дик. — Эльк полагает, что кто–то имитировал ваш голос.

Но тот быстро спросил:

— Скажите мне только одно, мисс Беннет: вы были вчера вечером в городе?

Элла молчала.

— Как я уже сказал, моя дочь легла в десять часов вечера в постель, — сердито пробурчал Беннет.

— А были вы в Лондоне рано утром? — настаивал Эльк.

К удивлению Гордона Элла утвердительно кивнула.

— Вы были в доме Каверлей?

— Нет, — последовал быстрый ответ.

— Ты была одна? — спросил отец.

— Нет, — волнуясь ответила Элла. — Прошу тебя, не расспрашивай меня больше. Ты мне всегда доверял, папа. Поверь и на этот раз.

Отец поцеловал ее в лоб:

— Я тебе всегда буду верить, моя родная. И этим господам придется последовать моему примеру.

Они вернулись к дому, и Дик, посмотрев на часы, заметил:

— Ну, нам пора ехать освобождать Бальдера.

— Вы не останетесь позавтракать с нами? — спросил Беннет.

Дик умоляюще глянул на Элька, и тот безропотно согласился. Пока Элла готовила завтрак, они вдвоем прогуливались по саду.

— Самое любопытное во всей этой истории, — продолжал Эльк, — зачем ей вдруг на рассвете потребовалось гулять по лесу?

В это время со стороны Эльсхема послышался шум приближавшегося на большой скорости автомобиля. Через мгновенье он промчался мимо.

— Черт меня побери! — воскликнул Эльк.

Это было на него не похоже, так как он редко ругался. Но сейчас Дик понял его: в автомобиле сидел Эзра Майтланд.

Глава 19

Возвращаясь в город, они проехали мимо дома, в саду которого был найден труп Гентера.

— За это Хагн должен быть казнен, — пробормотал Дик.

— Мне кажется, пока Бальдер не добьется у него признания, присяжные вряд ли поверят в его виновность, — заметил Эльк. — Правда, если бы мне, не дай Бог, довелось провести ночь с Бальдером, я бы поспешил во всем сознаться, лишь бы избавиться от его компаний. Он очень хитер. Эти господа наверху недооценивают его…

Когда Эльк сообщил надзирателю, что они приехали за Бальдером, тот удивился:

— Понятия не имел, что это Бальдер. Вот почему они болтали чуть ли не до часу ночи.

— Ну, а теперь они болтают? — поинтересовался Эльк.

— Нет, господин инспектор. Я недавно смотрел — спят. Вы же приказали их не тревожить.

Они последовали за надзирателем. Тот открыл камеру и пропустил их вперед. Эльк, подойдя к первой койке, стащил одеяло, которым спящий накрылся с головой.

Бальдер лежал на спине, рот его был завязан шелковой шалью, а руки и ноги привязаны толстой веревкой к койке. Инспектор бросился к другой, но она оказалась пустой. Хагн исчез!

Бальдер поведал им следующую историю:

— Весь вечер я болтал с Хагном, хотя подозревал, что он меня узнал. Все же старался выудить у него признание, и в какой–то момент мне даже показалось, что он поборол свое подозрение. Мы стали говорить о «лягушках». Он рассказал, что ночью должны передавать по радио сообщение начальникам. Затем спросил, почему отравили Мильса, хотя негодяй, несомненно, прекрасно это знал. Во втором часу я лег спать и, вероятно, сразу уснул. Проснулся оттого, что на меня кто–то набросился. Они связали меня и заткнули рот.

— Они? — спросил Эльк. — Сколько же их было?

— Вероятно, два или три, точно не помню. Двух, кроме Хагна, я во всяком случае видел.

— Как они выглядели?

— На них были длинные черные пальто. Своих лиц они даже не пытались скрывать, и я их непременно узнаю, еще совсем молодые парни. Они накрыли меня одеялом, и я всю ночь лежал и думал о моей дорогой женушке и моих дорогих малютках…

Опрошенный сторож заявил, что во время ночного дежурства он отлучался два раза.

Дежурный офицер, находившийся у выхода со стороны Темзы, не видел никого. Другой дежурный, охранявший второй выход, заявил, что в половине третьего утра он видел, как выходил полицейский офицер. Он заметил у него саблю и звездочку на плече.

— Возможно, это был один из них, но куда же девались еще двое? Не поздоровится нам за это, — сокрушенно заметил Эльк и добавил: — Отправляйтесь–ка спать, господин полковник, это вам не помешает после бессонной ночи.

— Мне бы не хотелось оставаться одному. Поедемте ко мне, — предложил Дик. — У меня есть свободная комната, там и вы сможете выспаться…

Когда они прибыли на Харлей–Террас, слуга, открывший дверь, сообщил, что Гордона уже с час ожидает какой–то господин.

— Как его фамилия?

— Мистер Джонсон.

Они прошли в комнату и увидели грустного Фило, который стал извиняться:

— Простите, мистер Гордон, что я пришел к вам поведать о своем горе. Дело видите ли в том, господин полковник, что он меня выгнал.

— Что? Майтланд отказал вам от места? — удивился Дик.

— Да. А я столько лет работал на этого старого черта за грошовое жалованье. А сколько тысяч, даже миллионов прошло через мои руки, и всегда все до последнего пенса сходилось. Правда, если бы было иначе, он бы это сразу же заметил. Старик величайший математик. Вообще он для меня загадка. Кто его не знает, может принять за обычного ломового извозчика, хотя на самом деле это в высшей степени образованный и начитанный человек.

— А даты он хорошо помнит? — спросил Эльк.

— Конечно! Старик очень странный. В нем, к примеру, нет ни малейшей капли жалости и доброты. Мне кажется, он никого не любит, кроме ребенка…

— Какого ребенка? — быстро спросил инспектор.

— Не знаю. Я его никогда не видел. Возможно, это его внук.

— А почему вас все–таки уволили? — поинтересовался Дик.

— Это вообще довольно странная история. Сегодня утром, когда я пришел в контору, шеф был уже в кабинете, хотя обычно является часом позже. Неожиданно он спросил, знаком ли я с мисс Беннет. Я ответил, что имею такую честь. «И, как я слышал, вы один или два раза были приглашены к ним на обед?» — «Совершенно верно, мистер Майтланд», — подтвердил я. «Хорошо, Джонсон, вы уволены».

— И это все? — удивился Дик.

— Да, все! — с отчаянием произнес Джонсон.

— Что же вы теперь собираетесь делать?

Джонсон беспомощно развел руками.

— Не знаю. У меня есть небольшие сбережения. На какое–то время хватит. Но я хотел спросить: не найдется ли у вас какой–нибудь работы для меня?

— Я подумаю, — ответил Дик. — Кто же теперь секретарем у мистера Майтланда?

— Не знаю. Правда, я видел у него на столе письмо, адресованное мисс Беннет, и подумал, не хочет ли он ей предложить мое место.

Дик не поверил своим ушам.

— Почему вы так решили?

— Просто старик несколько раз спрашивал у меня о ней. Это было так же странно, как и все, что он делал.

— Не думаю, что мисс Беннет примет предложение Майтланда, если таковое и последует, — попытался успокоить Джонсона Эльк. — Дайте ваш адрес на случай, если мне понадобится вам что–нибудь сообщить.

— Фитцрой–сквер, пятьдесят девять, — пробормотал Джонсон и, попрощавшись, ушел.

— Бедняга! — вздохнул Эльк. — Это большой удар для него… Вы чуть не проболтались, что видели сегодня утром Майтланда, а ведь это тайна мисс Беннет…

В полночь его неожиданно вызвали на Фитцрой–сквер. В квартиру мистера Джонсона проникли воры, и, когда хозяин их застал врасплох, чем–то ударили по голове так, что он лишился сознания.

Когда Эльк прибыл на место, Фило уже перевязали, и он сидел на диване.

— Неплохо они вас разукрасили, — сказал сыщик. — Так вы утверждаете, что один из них выдавал себя за главную Лягушку? Насколько мне известно, он никогда еще ни в чем не принимал личного участия.

Эльк был удивлен. Он достаточно хорошо изучил «лягушечью» организацию, чтобы допустить, что кто–то из ее членов осмелился выдавать себя за главаря, и поэтому терялся в догадках, почему тот почтил своим посещением именно Джонсона. Инспектор тщательно обыскал всю квартиру и нашел возле открытого окна зеленую квитанцию, выданную конечной станцией Северной железной дороги в Лондоне, о приеме на хранение ручного багажа. Билет был двухнедельной давности. Эльк спрятал его в свой бумажник.

— Так вы полагаете, что это был все же Лягушка?

— Либо он сам, либо кто–то из его доверенных лиц, — добродушно улыбаясь, ответил пострадавший. — Взгляните сюда.

На двери стоял знакомый белый отпечаток лягушки.

— У вас что–нибудь пропало?

— Нет, ничего.

— Не оставались ли у вас дома какие–нибудь документы от Майтланда?

— Иногда я брал на дом работу, но я слишком педантичен, чтобы забыть здесь что–нибудь.

Возвращаясь домой, Эльк порадовался, что новая задача отвлекла его внимание от предстоящего следствия по делу исчезновения Хагна.

Глава 20

На другой день Эльк вкратце проинформировал Гордона о происшествии на Фитцрой–сквер. Когда он показал найденную квитанцию, Дик сказал:

— Эта бумажка находилась среди других, ясно виден отпечаток зажимов.

Инспектор, все время думающий о предстоящем следствии, заметил:

— Ну и достанется же нам от начальства.

— Не беспокойтесь, — возразил Дик. — Там, наверху, слишком рады возвращению договора, чтобы строго взыскивать с нас за Хагна.

И действительно, когда Эльк вошел в комнату, где вокруг стола, покрытого зеленым сукном, сидели полицейские начальники и советники, он встретил скорее дружелюбное отношение, чем недоброжелательное.

— При обычных обстоятельствах исчезновение Хагна послужило бы поводом для принятия строгих мер по отношению к ответственным, — сказал начальник полиции. — Но в данном случае необходимо считаться с тем фактом, что «лягушки» невероятно сильны.

Тем не менее не все члены следственной комиссии были так расположены к проштрафившимся.

— Не будем однако забывать, что в течение одной недели на глазах полиции двое арестованных были убиты, а одному удалось бежать! — заявил седовласый советник. — Это непорядок, полковник Гордон, большой непорядок.

— Может быть, господин советник, вы сами займетесь следствием, — отпарировал Дик. — В данном случае мы имеем дело не с обыкновенными преступниками, и президиуму придется немного подождать. Хотя должен сказать, что я теперь знаю, кто Лягушка.

— Вы его знаете? Кто же это? — посыпались вопросы.

— Мне нетрудно объявить его и немедленно дать приказ об аресте, гораздо труднее однако добыть достаточные доказательства вины, поэтому я прошу дать мне еще некоторое время!

Когда они вышли из комнаты, Эльк шепнул Дику:

— Если это был блеф, то самый удачный, при котором я присутствовал.

— Надеюсь, это был не блеф, — спокойно ответил Дик.

— Но, Боже милосердный, кто же это в таком случае?

— Я попросил бы вас навести справки относительно ручного багажа, квитанцию на который вы нашли.

Эльку ничего не оставалось, как отправиться на станцию, указанную в квитанции. Предъявив ее, он заплатил за хранение и получил коричневый чемодан. В управлении железнодорожной полиции сыщик открыл его. Там были рубашка, воротник, галстук и новый бритвенный прибор; флакончик с красителем для волос; паспорт без фотографии на имя Генри Смита; револьвер с запасными патронами; конверт с пятью тысячами франков и пятью сотнями долларов.

— Готов держать пари, что на всех конечных станциях Лондона находятся подобные чемоданы! — воскликнул Эльк. — Я возьму этот с собой, а если кто–нибудь явится за ним, что мало вероятно, задержите его.

Он вышел на перрон в тот момент, когда прибыл Северный экспресс. Инспектор стал наблюдать за потоком публики. Неожиданно мелькнуло знакомое лицо. Человек с ручным чемоданчиком внезапно повернул обратно и стал протискиваться через толпу. Через некоторое время он опять появился, неся камеру. Это был Джон Беннет.

— Откуда пришел поезд?

— Из Абердина, сэр, — ответил чиновник.

— Где была последняя остановка?

— В Донкастере.

— Любопытно, — произнес Эльк и, подозвав машину, поехал в полицейское управление.

— По–видимому, этот человек позаботился о том, чтобы обезопасить себя на крайний случай, — докладывал он Гордону. — Думаю, у него на всех конечных станциях Лондона припасены одежда, паспорт, деньги и оружие. Я дал команду проверить на этих станциях камеры хранения и чемоданы с таким содержимым и доставить в управление Скотленд–Ярда. Между прочим, встретил Беннета.

— Где? На вокзале?

— Да. Он прибыл с севера из одного из пяти городов: Абердина, Арброта, Эдинбурга, Йорка или Донкастера. Ответьте мне, господин полковник, что вы о нем думаете?

Дик молчал.

— Может быть, это ваша Лягушка? — настаивал сыщик. — Но если Беннет действительно Лягушка, то как же он прошлой ночью мог быть в квартире Джонсона?

— Между прочим, Эльк, вчера было совершено ограбление близ Донкастера, — сообщил Дик. — Это ведь подтверждает вашу теорию, не правда ли?

Инспектор промолчал, но он многое бы дал, чтобы найти повод обыскать коричневый чемоданчик Джона Беннета.

Глава 21

Хэронский клуб, который по приказу полиции был временно закрыт, снова открыл свои двери.

Рай почти ежедневно завтракал там, но никогда не получал почту. Поэтому он был крайне удивлен, когда кельнер передал ему два письма. Одно из них имело пять сургучных печатей. Юноша вскрыл его и увидел, что в конверте находятся деньги. Рай не стал вынимать их при посторонних, а лишь с удовлетворением отметил большое количество банкнот высокого достоинства. Он открыл второе письмо и прочитал:

«С сегодняшнего дня вы не имеете права бриться, принимать гостей и наносить визиты. Вы перемените фамилию. Ваше новое имя будет Джим Картерсон. Удостоверение личности на это имя вы найдете в костюме, который вам завтра доставит посыльный. В пятницу перед обедом вы наденете этот костюм и пешком отправитесь по шоссе, в Ноттингем. По пути, вблизи камня на девятой миле, вы встретите знакомого, который будет вашим спутником. Вы должны идти пешком, ночевать в ночлежных домах, которые охотно посещаются бродягами. В Ноттингеме получите дальнейшие инструкции. Работа, которая вам будет поручена, ни в коем случае не скомпрометирует вас!

Итак, не забудьте, что ваша фамилия Картерсон! Не забудьте, что вы не должны бриться. Не забудьте: камень у девятой мили и пятница. Когда вы запомните все детали, возьмите это письмо и конверт, в котором находились деньги, и сожгите в камине клуба. Я буду при этом наблюдать за вами».

Итак, наступил день, когда он понадобился «лягушкам». Юноша боялся этого дня и все же ждал его. Он точно исполнил все предписания и на глазах любопытной публики сжег конверты и письмо в камине.

Когда Рай возвратился на свое место, сердце его сильно билось от сознания, что он исполнил все на глазах у самой Лягушки. Он стал осматривать малочисленных гостей и встретился взглядом с незнакомцем, пристально смотревшим на него.

Рай подозвал кельнера.

— Не смотрите сейчас туда, но скажите, кто сидит во второй ложе?

Кельнер с безразличным видом обернулся и произнес:

— Это мистер Жозуа Броад.

Тот сейчас же поднялся со своего места и подошел к Раю.

— Доброе утро, мистер Беннет. Мы с вами еще не знакомы, хотя оба состоим членами этого клуба, и я вас здесь часто вижу. Моя фамилия Броад.

— Очень рад с вами познакомиться, мистер Броад, — ответил Рай, с трудом справляясь со своим голосом. — Не присядете ли?

— Если разрешите, я докурю свою сигару, — сказал Броад, подсаживаясь к столику. — Я сосед вашей знакомой, мисс Бассано.

Теперь Рай припомнил странного американца, над материальным положением которого Лола и Леу не раз ломали голову.

— Вы давно знакомы с Брэди? — спросил американец.

— С Леу? Не могу вам точно сказать. Это очень славный малый, который дружен со знакомой мне дамой.

— Ну да, с мисс Бассано. Скажите, вы ведь раньше работали у Майтланда? Странный субъект, не так ли?

— Я его плохо знаю. Но у него был очень симпатичный секретарь.

— Джонсон? Да, я его знаю. А почему «был»?

— Бедный Фило потерял свое место.

— Когда же? — изумился американец.

— Он мне сообщил об этом сегодня утром.

— Удивляюсь, как у Майтланда хватило смелости на это.

— Смелости? — удивился Раи. — Разве нужна смелость, чтобы уволить своего секретаря?

— Да, такому человеку, как Майтланд, нужна смелость, чтобы уволить работника, знающего столько его тайн. И что же Джонсон думает теперь делать?

— Он ищет работу…

Назойливые вопросы начали смущать Рая, и Броад, заметив это, перевел разговор на отвлеченную тему. Через некоторое время он распрощался и ушел.

Оставшись один, Рай погрузился в размышления о предстоящем поручении. Оно показалось ему весьма заманчивым. Юноше уже виделись всевозможные опасности и увлекательные приключения. Над тем. чем все это может кончиться, он не задумывался.

Глава 22

Утром, как только Гордон появился в полицейском управлении, Эльк сообщил ему:

— Мы обнаружили еще шесть чемоданов, подобных первому.

— А следов, указывающих на их владельца, не нашли?

— Нет.

Дик, казалось, был подавлен.

— Я приказал взять под наблюдение Лолу Бассано, — сказал он. — Мне кажется, что–то затевается: Леу Брэди куда–то исчез, Рай несколько дней нигде не появляется и никого не принимает, ссылаясь на болезнь. И еще у меня новость. Я справлялся в Нью–Йорке о Моррисе, и вот ответ, который пришел оттуда. Гордон достал из бумажника телеграмму.

«Отвечаю на ваш запрос: Шауль Моррис жив. По–видимому, в настоящее время находится в Англии. Здесь против него не возбуждено никаких обвинений, но предполагают, что это он 17 февраля 1898 года ограбил сейф парохода «Мантания“ в Англии и, захватив пятьдесят четыре миллиона франков, бежал. Подпись».

Эльк несколько раз перечитал телеграмму, тщательно сложил ее и, передав Дику, медленно произнес:

— Итак, Шауль Моррис в Англии. Это многое объясняет.

Когда Гордон ушел, инспектор решил еще раз проверить чемоданы: ночью ему пришла в голову мысль, что они могут иметь двойное дно. Он вызвал Бальдера и сержанта Файре, многообещающего молодого человека.

Открыв сейф, Эльк передал чемоданы Файре, и тот поставил их на стол.

— Сначала мы вскроем этот чемодан, — объявил Эльк и показал на самый большой.

— Надо взять другой ножик, этот тупой, — пожаловался Бальдер.

— Так поспешите, — приказал Эльк, и помощник вышел из комнаты.

Не успел Файре снять со стола чемодан и открыть его, как раздался оглушительный взрыв.

Эльк первым пришел в себя. Комната была полна черного дыма. Инспектор поспешил найти Файре и вытащить его в коридор. Тот не подавал признаков жизни. Повсюду слышались тревожные сигналы, и к месту взрыва уже спешили полицейские и дежурная пожарная команда.

Когда Файре отправили в госпиталь, инспектор вернулся в кабинет, который был сильно разрушен. Взрывом даже сорвало дверь сейфа. В полу зияла дыра.

В коридоре собралась группа офицеров.

— Чудо, что я остался жив, — заявил Эльк, — и я еще спас жизнь Бальдеру, послав его за ножом.

— Но разве чемоданы раньше не просматривались? — спросил начальник полиции.

— Вчера я лично осмотрел каждый чемодан, когда составлял опись содержимого, — ответил инспектор. — И лично потом запер их в сейф.

— Каким же образом туда попала бомба?

— Этого я не знаю. Счастье еще, что отослал Бальдера, он отец семерых детей!

— Что это за взрывчатое вещество?

— Динамит. Бомба взорвалась вниз. Нитроглицерин взрывается кверху…

Во второй половине дня Эльк заехал в госпиталь. Там он получил обнадеживающие известия, главный хирург сообщил, что жизнь Файре вне опасности.

— Не понимаю, как его не разорвало на куски, — заявил он.

— А я не могу понять, как я уцелел, — добавил Эльк.

— Да, — согласился хирург. — Эти взрывчатые вещества иногда удивительные штучки выкидывают. Они могут сорвать с петель дверцу сейфа, но оставить целой вот такую бумажку. Я нашел ее в одежде Файре.

Хирург передал сыщику обгоревшую с углов бумажку. Раскрыв ее, Эльк прочитал:

«С совершенным почтением. Номер седьмой».

Инспектор тщательно сложил эту оригинальную визитную карточку и положил ее в свой футляр для очков.

Глава 23

Неделю спустя о взрыве в полицейском управлении стали уже забывать. Раненый сержант поправлялся, о «лягушках» ничего нового не было слышно.

На шестой день после взрыва Эльк снова приказал обыскать станционные камеры хранения ручного багажа, и, как он и предполагал, на каждой станции вновь нашлись чемоданы.

Их с большой предосторожностью вскрыли. В них было оружие, одежда и паспорта на имя Кларенса Фильдинга.

— По–моему, — рассуждал Бальдер, — в полицейском управлении кто–то работает против нас. Я это давно уже подозреваю и, переговорив об этом вчера с моей дорогой женушкой…

— Может быть, вы и с вашими малютками советовались? — перебил его инспектор. — Чем меньше вы будете говорить дома о делах, тем больше это принесет вам пользы.

Эльк заканчивал составление доклада, когда по телефону сообщили, что его ожидает посетитель.

— Просите! — приказал он, услыхав фамилию.

В кабинет вошел Жозуа Броад.

— Доброе утро, господин инспектор, — поздоровался он с Эльком и любезно поклонился Бальдеру, хотя никогда раньше с ним не встречался.

— Садитесь, пожалуйста, мистер Броад. Чем обязан вашему посещению? Вы можете идти, Бальдер.

— Я пришел к вам по очень странному делу… — начал американец.

— По обыкновенному делу никто не является в полицейское управление, — заметил сыщик.

— Дело касается моей соседки…

— Лолы Бассано?

— Да. Точнее ее супруга.

— Леу Брэди? — Эльк сдвинул на лоб очки. — Не станете же вы утверждать, что он ее законный супруг?

— Вне всякого сомнения. Хотя я убежден, что ваш молодой друг Беннет понятия об этом не имеет, — ответил американец. — Дело в том, что Брэди уже неделю находится в доме Каверлей и всю эту неделю он не выходил за порог. Странное совпадение, но и молодой Беннет также за это время не покидал своей квартиры. Не думаю, чтобы они поссорились. На днях я случайно увидел Брэди в открытую дверь, когда служанка возвращалась с молоком. Он отрастил себе бороду, хотя боксеры обычно не переносят подобного рода растительности. Это меня заинтересовало. Я решил навестить молодого Беннета, с которым недавно познакомился в Хэронском клубе. Его слуга ответил, что Рай плохо себя чувствует и никого не принимает. За определенную сумму мне удалось выяснить, что он тоже отращивает бороду, что мне во всей этой истории очень не нравится.

Эльк, вынув сигару изо рта, пробурчал:

— Я не очень–то знаком со сводом законов, но, как мне помнится, он не запрещает отращивать бороды. Скажите мне лучше вот что: вы американец, не так ли?

— Совершенно верно, — улыбаясь, ответил Броад.

Сыщик посмотрел в окно и с безразличным видом спросил:

— А вы никогда не слыхали о некоем Моррисе?

Жозуа Броад прикрыл глаза, словно припоминая.

— Кажется, слышал. Он был, по–моему, довольно крупным преступником и, если не ошибаюсь, американцем. Но он ведь умер, не так ли?

Эльк нервно почесал подбородок.

— Я бы с удовольствием повидал кого–нибудь, кто присутствовал на его похоронах.

— Не думаете же вы, что Леу Броди…

— Нет. Я ничего не думаю о Леу Броди, кроме того, что он бывший боксер. Что же касается отращивания бороды, то я займусь этим делом позже. Благодарю вас за сообщение, мистер Броад.

В пять часов Бальдер попросил у Элька разрешения уйти домой:

— Я обещал своей дорогой женушке…

— Замолчите… — перебил его тот, — и проваливайте.

Полчаса спустя Эльк получил казенное письмо от главного интенданта. Оно гласило:

«Президиум поручил мне уведомить инспектора, что его прошение о производстве полицейского Бальдера в чин сержанта удовлетворено».

Эльк был в этот вечер свободен и решил лично передать своему подчиненному радостную весть. Инспектор взял список служащих, нашел адрес Бальдера, и казенная машина доставила его на место.

Это был небольшой красивый домик, точно такой, каким его и представлял Эльк. На звонок дверь открыла пожилая женщина в костюме сиделки.

— Да, мистер Бальдер живет здесь, — ответила немного смущенная сиделка. — То есть снимает у меня две комнаты, но редко здесь ночует. Обычно он приходит только переодеться и сейчас же уходит. Кажется, к своему другу.

— А жена его здесь живет?

— Жена? — удивилась хозяйка. — Я не знала, что он женат. Если он вам срочно нужен, я думаю, вы найдете его на улице Слугта в доме «Семи фронтонов». Я пару раз видела, как там останавливался его автомобиль. По–моему, в том доме живет его друг.

— Чей автомобиль?.. — изумился сыщик.

— Его или приятеля, — ответила сиделка. — Вы в дружеских отношениях с ним?

— О да, я его близкий друг.

— Войдите, пожалуйста. Сказать вам правду, я отказала мистеру Бальдеру от квартиры. Ему всегда так трудно угодить, кроме того, у него очень странная корреспонденция. Ради него я уже прикрепила этот огромный ящик для писем, но и он оказался слишком мал. Все эти письма предназначаются для какой–то химической лаборатории в Дидкоте…

— Вы сказали автомобиль. Что это была за машина?

— Я не разбираюсь в марках, — созналась сиделка. — Это была черная машина, кажется, американская.

— Благодарю вас. Я вижу, вы собрались уходить? Если разрешите, я подвезу вас, — предложил инспектор, на что женщина с удовольствием согласилась.

Вернувшись в управление, Эльк отдал несколько спешных приказаний и отправился к Гордону.

— Мы сейчас едем к дому «Семи фронтонов»! — сообщил он Дику и, когда они сели в машину, продолжил: — Это прекрасный дом с гаражом, чудесной обстановкой, центральным отоплением, телефоном и современной ванной. Лично я не видал его, но предполагаю, что он именно такой, да еще с сигнализацией на окнах и дверях, с ножными капканами и самострелами.

— Какого черта вы тут болтаете? — нетерпеливо спросил Дик, на что Эльк только хихикнул. Вскоре их обогнал автомобиль с веселой компанией, хохотавшей на всю улицу.

— Ничего себе, веселенькая компания, — сказал Дик.

— Очень даже! — подтвердил сыщик.

Спустя какое–то время промчался еще один, автомобиль со столь же шумной группой.

— Эта машина очень похожа на один из наших полицейских автомобилей, — заметил Гордон.

— Действительно, — согласился Эльк.

Когда же их обогнал третий автомобиль, сомнения Дика рассеялись. Он узнал сидевшего рядом с шофером инспектора тайной полиции центрального управления.

— Что все это означает? — спросил изумленный Дик.

— Мы все едем отмечать производство Бальдера, — рассмеялся Эльк и посвятил Гордона в свой план.

Они нашли проход к дому «Семи фронтонов» между живой изгородью. Широкая, посыпанная щебнем дорожка вела к фасаду, окна которого были ярко освещены. Неожиданно сыщик резко остановился.

— Не наступите, — предупредил он.

Гордон увидел толстую черную проволоку и осторожно перешагнул через нее. Пройдя несколько шагов, Эльк снова указал Дику на проволоку. Им потребовалось добрых полчаса, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее их от дома.

Ночь выдалась теплая, и одно из окон было приоткрыто. Сыщик осторожно отодвинул занавеску.

Они увидели большую роскошную комнату. Перед огромным кафельным камином, усыпанным цветами, стоял небольшой столик, за которым сидели двое мужчин. Один из них был Бальдер, чисто выбритый, в элегантном фраке и с сигарой в драгоценном мундштуке во рту. Вторым был Майтланд. Он сидел, понурив голову, и Бальдер делал ему выговор. Вскоре старик выпрямился и послышался его грубый возбужденный голос. Слов нельзя было разобрать, но видно было, как он грозил Бальдеру своим могучим кулаком. Бальдер совершенно спокойно наблюдал за ним. Наконец старик повернулся и бросился вон из комнаты.

Через минуту он вышел на улицу, но не через главную дверь, а через боковую, скрытую за кустами.

Оставшись один, Бальдер позвонил. Дверь открылась, и три лакея внесли большой, покрытый белой скатертью стол.

Дик сначала решил, что подают ужин, но вскоре понял, в чем дело. Один из лакеев, взобравшись на стул, вывинтил электрическую лампочку над камином и прикрепил к патрону проволоку, соединенную с принесенным столом.

Лакеи вышли, и Бальдер запер за ними дверь. Не успел он обернуться, как Эльк, отдернув занавеску, вскочил в комнату.

— Добрый вечер, Бальдер, — сладким голосом произнес инспектор. — Я пришел, чтобы сообщить о вашем производстве в сержанты. Это благодарность за те неоценимые услуги, которые вы оказали стране отравлением «лягушки» Мильса, освобождением «лягушки» Хагна и взрывом моего кабинета.

Бальдер неподвижно стоял на месте, не проронив ни слова.

— А теперь, — заявил Эльк, — не отправитесь ли вы прогуляться со мной? Вы мне очень нужны, седьмой номер!

В глазах Бальдера сверкнул огонек, что не ускользнуло от сыщика.

— Я бы вам посоветовал, Бальдер, оставить всякую надежду на слуг. Дом окружен.

— Заявляю вам, господин инспектор, что вы сделали очень необдуманный шаг, за который дорого поплатитесь, — сердито проворчал задержанный. — Если английский гражданин не может спокойно посидеть у себя в гостиной и… — он посмотрел на стол, — слушать по радио концерт без того, чтобы не вмешалась полиция, то пора прекратить это тиранство…

Он нервно зашагал по комнате, приблизился к камину и внезапно вскочил на его железную пластину, расположенную на полу.

Однако Эльк был начеку. Быстро схватив Бальдера за шиворот, он сдернул того с люка, швырнул на пол и навалился на него. Бальдер закричал.

Его крик о помощи был услышан. Раздался стук в дверь, и послышались злобные голоса. Вслед за этим в саду загремели быстро чередующиеся взрывы. Это бежали полицейские агенты, не обращая внимания на протянутые провода.

Схватка была короткой. Шестерых верных слуг затолкали в автомобили. В последней машине разместились Дик с Эльком, а между ними — сержант Бальдер — «номер седьмой», правая рука ужасной Лягушки.

Глава 24

Элла только что собралась готовить обед, когда возвратился отец.

— Как твои дела, папа? — задала она обычный вопрос, и тот по обыкновению ответил кивком головы.

— Сегодня я нашел местность, где полно птиц, и сделал несколько действительно удачных снимков. Вокруг Хорсхема возможности слишком ограничены.

Беннет сел в удобное кресло у камина и стал набивать трубку.

— Утром пришло письмо от Рая, — сообщила Элла, впервые после долгого перерыва упомянув имя брата. — Он спрашивает, получил ли ты предыдущие?

— Да, получил, — ответил отец с удивившим девушку спокойствием. — Но мне нечего ответить. Если Рай хочет меня видеть, он знает, где меня найти.

За обедом Элла неожиданно сказала:

— Папа, я хотела тебе признаться, что встречалась недавно с мистером Майтландом. Помнишь то утро, когда полковник Гордон так рано приехал и вы меня нашли возле леса? Я тогда выходила, чтобы встретиться с ним.

Джон Беннет отложил нож с вилкой и уставился на дочь.

— Ночью кто–то стал бросать в мое окно камешки. Я сначала подумала, что это Рай, он всегда раньше так делал, когда возвращался слишком поздно. Но к моему крайнему изумлению, оказалось, что это был мистер Майтланд. Он умолял меня выйти. Я подумала, что это касается Рая, и, одевшись, вышла на улицу, где стоял его автомобиль. Это была очень странная встреча, и в сущности он мне ничего толком не сказал.

— Ничего?

— Да. Он спросил меня, не хочу ли я стать его подругой? Если бы это был кто–нибудь другой, я бы испугалась, но он выглядел таким трогательным и таким старым и все время твердил, что должен кое–что сказать мне. Он попросил меня сесть в автомобиль. Я, конечно, отказалась. Но когда увидела, что он приехал со своей сестрой, уступила его просьбам. Мы сели в машину и поехали в лес. Он опять стал что–то говорить, но так бессвязно, странно и непонятно, что я занервничала. Когда же, взяв себя в руки, он заговорил связно, появились вы. Он ужасно испугался, задрожал всем телом, стал просить меня уйти и чуть ли не на коленях молил никому не говорить об этой встрече.

— Если он появится еще, лучше мне с ним переговорить, — заявил Беннет.

— Не думаю, папа. Мне кажется, он хочет попросить меня о помощи.

— Миллионер, просящий у тебя помощи? Это немного странно.

— Это очень странно. Но он мне уже не кажется таким ужасным, как в первый раз. В нем есть что–то трагическое. Сегодня ночью он опять приедет: я обещала с ним поговорить. Ты разрешишь мне это, папа?

Подумав, Беннет сказал:

— Да, ты можешь с ним поговорить. Я обещаю тебе не появляться, буду лишь наблюдать за вами, но ты не должна выходить из сада.

— Я бы хотела знать, могу ли я еще кому–нибудь рассказать об этом?

— Полковнику Гордону, — сухо ответил отец. — Он тебе нравится, Элла?

— Да, — сказала она после паузы. — Он мне нравится.

— Но, надеюсь, не слишком, голубка моя? — спросил отец, и глаза их встретились.

— Почему, папа?

— Потому что не хотел бы тебе горя. Я это говорю, потому что знаю, что буду причиной твоего горя. — Он встал и обнял ее. — Возможно, Гордон ничего и не узнает, но я не верю больше в чудеса.

— Что ты этим хочешь сказать, папа?

— Может быть… Может быть, я добьюсь чего–нибудь фильмом, который вчера снял. Я, правда, уже много раз это говорил. Но человек, который покупает мои фильмы, сказал, что их качество с каждым разом улучшается…

Элла не стала возвращаться к прежнему разговору. Она рано легла, поставив будильник на три часа, но, проснувшись раньше, встала и отправилась заваривать себе кофе. Когда она проходила мимо комнаты отца, тот крикнул:

— Я не сплю в случае, если буду тебе нужен.

— Благодарю тебя, папа, — сказала она сердечно.

Под утро девушка увидела входившего в калитку Майтланда.

В первую минуту от волнения он не мог произнести ни слова. Затем, взяв себя в руки, прошептал:

— Это вы мисс Беннет? Пройдемтесь немного по улице, мне вам надо сказать очень важные вещи.

— Погуляем лучше по саду, — предложила она.

— Все спят? Прислуга?

— У нас нет прислуги, — улыбнулась Элла.

Майтланд кивнул.

— Это хорошо. Я терпеть их не могу, у меня в доме шесть болванов в ливреях, которые всегда нагоняют на меня невероятный страх.

Они прошли на лужайку, и Элла положила ему на кресло подушку.

— Вы очень славная девушка, — начал он хрипло. — Я это понял, еще когда увидел вас в первый раз. Ведь вы ничего не сделаете бедному старику, нет, мисс?

— Ну, конечно, нет, мистер Майтланд.

— Я так и думал. Я и Матильде это сказал, и она со мной согласилась. Вы были когда–нибудь в богадельне?

— В богадельне? — переспросила Элла и помимо своей воли улыбнулась. — Нет, мистер Майтланд, не была.

— А в «дыре» вы когда–нибудь были? То есть я хотел сказать в тюрьме? Впрочем, такой девушке, как вы, там нечего делать, А я там многих повидал. Представьте себе, что я мисс… ах, это ужасно!

— Боюсь, что я вас не пойму, мистер Майтланд, — прошептала Элла.

Он схватил ее за руку и близко наклонился к ней.

— Он гонится за вами! Расскажите, что это я предупредил вас. Ведь вы замолвите словечко за меня, не правда ли?

Он взял ее руки и начал их гладить. Элла не видела его лица, но чувствовала, что он плачет.

— Я сделаю для вас все, что в моих силах! — успокоила она его. — Но вы так возбуждены, дорогой мистер Майтланд. Вам бы следовало обратиться к врачу.

— Нет… только без врачей, мисс! Но я вам говорю… — он заговорил медленно и выразительно, — они меня поймают! И Матильду! Но я все свои деньги завещал кое–кому… В этом все и заключается, — захихикал он, как безумный. — И затем его поймают!

Он трясся от сдерживаемого смеха и хлопал себя по коленкам. Элле показалось, что он сошел с ума.

— Но у меня грандиозный план, да! Грандиознее у меня еще никогда не было, мисс. Вы печатаете на машинке?

— Немного.

— Пойдемте со мной в контору! Не принимаете же вы меня за шутника? Восемьдесят лет мне исполнилось, мисс! Приходите ко мне, вы будете смеяться! — Внезапно он зарыдал. — Меня они настигнут, я знаю! Но я Матильде ничего не сказал, потому что она стала бы кричать. Вот какие дела, мисс… Заходите… Вы получили письмо? — спросил он вдруг.

— От вас? Нет, мистер Майтланд, — ответила девушка удивленно.

— Оно было написано, — сказал он. — Но, может быть, не отправлено. Не знаю.

В это время из–за дома показалась мужская фигура. Майтланд отшатнулся и затрясся всем телом.

— Кто это?

— Это мой отец, — ответила девушка. — Кажется, он обеспокоен моим долгим отсутствием.

— Ах, ваш отец? — облегченно вздохнул старик. — Только не говорите ему, что я был в «дыре».

Джон Беннет остановился в нерешительности, не зная, стоит ли ему подходить. Майтланд сам направился к нему.

— Доброе утро, сэр, — поздоровался он. — Я как раз болтал с вашей девочкой. Надеюсь, вы ничего не имеете против?

— О нет. Не зайдете ли в дом, мистер Майтланд?

— Нет, нет, — заторопился старик. — Матильда ждет. До свидания, сэр.

В этот момент Беннет вышел из тени. Майтланд побледнел и с ужасом уставился на него.

— Вы? Вы? — прохрипел он и зашатался. — О Господи!

Элла хотела его поддержать, но он с удивительной для своих лет поспешностью бросился бежать на улицу. Вслед за этим из машины послышались его рыдания.

— Отец, он тебя знает? — спросила пораженная девушка.

— Это было бы странно, — ответил Беннет. — Ты, голубка, ложись теперь спать.

— А ты куда?

— Мне нужно с ним поговорить.

Но Элла не пошла спать. Она стояла у двери и ждала. Прошло пять… шесть… пятнадцать минут. Наконец раздался шум отъезжающего автомобиля, и отец вернулся.

— Ты не спишь? — рассердился он.

— Отец, ты поговорил с ним?

— Свари мне кофе…

— Отец, почему он так испугался тебя?

— Голубка моя, ты задаешь много вопросов. Оказывается, он знал меня прежде, вот и все.

— Ах, если б он больше не приходил, — вздохнула Элла.

— Он больше не придет сюда, — пророчески произнес Джон Беннет.

Глава 25

В этот день у Гордона состоялась беседа с Майтландом, который был вызван к нему в связи с событиями на улице Слугта. Закончив разговор и отпустив банкира, Дик направился в полицейское управление, чтобы повидаться с Эльком.

— В общем, я посчитал Пентонвиль самой надежной тюрьмой и отправил Бальдера туда, — доложил сыщик. — А что вам сообщил Майтланд, господин полковник?

— Он утверждает, что явился к Бальдеру по приглашению. «Что прикажете делать, если за вами посылает полиция?» — заявил он мне, и на это было трудно возразить.

— Но ведь совершенно ясно, что Майтланд навестил Бальдера по другой причине. И я не сомневаюсь, что он тоже «лягушка».

— Майтланд очень энергичный, но все же трусливый старик, — возразил Дик. — Чуть не упал в обморок, когда я сообщил об аресте Бальдера.

— Надо все–таки проследить за ним, — задумчиво произнес сыщик. — Я послал за Джонсоном, он может быть полезен нам в качестве свидетеля.

Через полчаса прибыл Фило.

— Нас интересуют некоторые сведения об этом человеке, — сказал Гордон и протянул Джонсону фотографию Бальдера, — Вы знаете его?

— Да. Я его часто видел. Он заходил к Майтланду в контору.

— Что за дела были у него с Майтландом?

— Не знаю… Я принимал его за агента по продаже недвижимости, поскольку Майтланд только лично с ним встречался. Припоминаю также, что однажды у него пробыл целую неделю ребенок.

— Ребенок из майтландского дома? — спросил Эльк.

Джонсон утвердительно кивнул.

— Я еще послал туда игрушки по поручению старика. Это было приблизительно полтора года назад, как раз в тот день, когда мистер Майтланд подписал свое завещание. Я это хорошо помню, так как был огорчен тем, что он в качестве свидетелей вызвал из конторы двух служащих, а меня обошел.

— Завещание было сделано в пользу ребенка? — спросил инспектор.

Джонсон пожал плечами.

— Он никогда не говорил со мной об этом, он даже не посоветовался с адвокатом.

Гордон поднялся.

— Благодарю за интересные сведения, мистер Джонсон.

На следующее утро Дик допрашивал Бальдера.

— Я ничего не знаю ни о младенцах, ни об игрушках, — упрямо твердил Бальдер. — А если ваш Джонсон утверждает, что посылал игрушки, значит он врет! Я жертва полицейских интриг и требую освобождения…

Суд, рассмотрев дело Бальдера, признал его виновным, и он вновь был отправлен в Пентонвиль.

Вскоре после этого с главным надзирателем Пентонвильской тюрьмы произошла романтическая история. Был он сравнительно молод, самостоятелен, одинок, довольно приятной наружности и жил у своей овдовевшей матери. Домой обычно возвращался на автобусе. В тот вечер, доехав до своей остановки, собирался уже сойти, когда вдруг молодая, изящная, удивительно красивая дама, выходившая перед ним, оступилась и упала. Он помог ей подняться и отвел на тротуар.

— Благодарю вас, я не ушиблась, — сказала она и попыталась улыбнуться, но лицо ее скривилось от боли. — Я навещала свою больную подругу. Не поможете ли вы мне взять такси?

Броун с удовольствием выполнил ее просьбу.

Садясь в такси, дама беспомощно оглянулась.

— Не вижу никого из знакомых, а я боюсь, что упаду в обморок по дороге домой.

— Если вы ничего не имеете против, я вас провожу, — восторженно предложил Броун и был награжден благодарным взглядом.

Дама занимала прекрасную квартиру, которая, по мнению мистера Броуна, полностью соответствовала очаровательной хозяйке.

Ему было предложено виски с содовой, папиросы, и, проболтав целый час, он провел в высшей степени приятный вечер.

— Я очень благодарна, мистер Броун, — сказала хозяйка на прощанье. — Сожалею, что вам пришлось из–за меня потерять напрасно столько времени.

— Если вы считаете это напрасно потерянным временем, то мне нет никакого смысла дорожить им, — заявил надзиратель.

— В таком случае я разрешаю вам завтра навестить меня и справиться о моей больной ноге.

На следующий день Броун явился к даме уже в штатском и, уходя домой в десять часов вечера, чувствовал себя на седьмом небе.

Через десять минут после его ухода из дома вышла молодая дама и старательно заперла за собой дверь.

Находившийся на противоположной стороне мужчина, бросив окурок сигары, подошел к ней и поздоровался:

— Добрый вечер, мисс Бассано!

— Боюсь, что вы ошиблись, — гордо ответила дама.

— Нисколько! Вы мисс Бассано, а я ваш сосед, и пусть это послужит мне извинением за то, что заговорил с вами.

— Ах, мистер Броад!.. Я только что навестила свою заболевшую подругу…

— Да, мне это уже сообщили. У вашей подруги прелестная квартирка, я сам ее несколько дней назад хотел снять! Это было как раз в тот день, когда вы подвернули ногу.

— Я вас не понимаю!

— Дело в том, что я тоже пробовал познакомиться с мистером Броуном. Мне стоило больших денег получить список лиц, находящихся в Пентонвильской тюрьме. Вам, я думаю, еще не удалось заставить надзирателя рассказать о своих заключенных? Пока что он посвящает вас в свои душевные переживания?

Лола улыбнулась.

— Какой вы умный, мистер Броад. Но должна заметить, что я вовсе не интересуюсь заключенными.

— Как же так? Ведь в Пентонвильской тюрьме находится «номер седьмой».

— «Номер седьмой»? Это, кажется, имеет какое–то отношение к «лягушкам»?

— Совершенно верно, мисс Бассано. Я бы хотел сделать вам одно предложение…

— Предложите мне сначала сесть в автомобиль, — перебила его Лола. — Итак, что же это за предложение? — спросила она, оказавшись в машине.

— Я дам вам определенную сумму, достаточную для того, чтобы прожить пару лет за пределами Англии, пока главная Лягушка не проиграет, а это случится непременно. Я довольно долго наблюдал за вами и хочу сказать, не сочтите за дерзость, что вы мне нравитесь. В вас есть что–то притягательное… Нет, нет — я не собираюсь ухаживать за вами, просто… как бы это сказать… Я люблю вас из сочувствия, что ли… И хочу предупредить: может произойти нечто ужасное, что неминуемо заденет и вас.

Лола ответила не сразу. Она и сама испытывала последнее время тревогу, а слова американца усилили ее.

— По–видимому, вам известно, что я замужем?

— Я догадывался, — просто ответил Броад. — Можете взять его с собой. А что вы будете делать с мальчишкой?

Лола даже не пыталась отрицать той роли, которую она играла в этом деле. Жозуа Броад настолько подавил ее своим превосходством, что ей и в голову не приходило обмануть его.

— Вы говорите о Рае? Не знаю. Он у меня на совести. Вы смеетесь?

— Только не над тем, что у вас есть совесть. Я просто подумал, какие чувства испытывал к вам Рай и что может означать его отпущенная борода?

— Об этом я ничего не знаю… Но почему я все это вам рассказываю? Кто вы такой, мистер Броад?

— Обещаю, что вы первая узнаете это, когда настанет время. А пока напишите пентонвильскому надзирателю, что вы уехали из города и в ближайшие десять лет не появитесь здесь.

Лола молчала. Американец взял ее изящную ручку и произнес:

— Если вам потребуются деньги для отъезда, я дам вам подписанный бланк чека. Поверьте, что ни для кого другого на всем свете я бы этого не сделал.

Лола, кивнув, вышла из машины. В глазах блестели непривычные для нее слезы.

Глава 26

Эзра Майтланд сидел в столовой своего великолепного дворца, который приобрел у принца Кокса. Он сидел, сгорбившись, в кресле, сложив руки на животе, и смотрел в пространство. Перед ним стояла большая кружка пива.

Выпив ее до дна, старик вновь принял прежнее положение. В дверь постучали, и вошел лакей в золотой ливрее.

— Трое господ желают с вами говорить: полковник Гордон, мистер Эльк и мистер Джонсон! — доложил он.

— Проводите их сюда.

Не обращая внимания на присутствие офицеров, Майтланд сердито обратился к Джонсону:

— Что вам здесь нужно? Как вы осмелились явиться?

— Это я попросил мистера Джонсона сопровождать нас, — попытался успокоить его Гордон.

— Вы? Так–так!

— Мистер Майтланд, — обратился к нему Эльк, — объясните нам, почему вы раньше жили в той жалкой квартире на Эльдорской улице?

— Врать не стану, но и правды не скажу, — проворчал старик. — Вы меня можете посадить, но я все равно ничего не скажу. Ну, посадите меня! Я вас всех мог бы купить. Я Эзра Майтланд! И в исправительном заведении я сидел, и в «дыре» сидел. Вот так!

Гордон видел, что продолжать разговор бесполезно, но все же попытался задать еще один вопрос.

— Почему вы недавно ездили ночью в Хорсхем?

— Я не был в Хорсхеме! — заревел старик. — Не знаю, о чем тут болтают! Ничего не скажу. Правды не скажу и врать не стану.

Выйдя на улицу, Джонсон удивленно заметил:

— Я не знал, что он пьет.

Отпустив Джонсона, Дик обеспокоенно сказал Эльку:

— Нам еще сегодня нужно направить к Майтланду двух наших людей, но под каким предлогом?

Сыщик почесал подбородок.

— Этого я не знаю.

— В таком случае нам необходимо его арестовать.

Лишь в четыре часа дня им удалось получить приказ об аресте, и в сопровождении полицейских офицеров они вернулись во дворец.

Впустивший их лакей заявил, что мистер Майтланд отправился отдыхать и приказал себя не беспокоить.

— Где его комната? — спросил Дик. — Я должен срочно переговорить с ним.

Лакей поднял их на лифте и указал на громадную двустворчатую дверь.

На требовательный стук никто не отозвался. Тогда, к удивлению Элька, Гордон со всей силой ринулся на дверь: послышался треск, и дверь распахнулась.

Эзра Майтланд лежал на кровати, свесив ноги. На полу у его ног распростерлось тело старухи, которую он называл Матильдой.

Они были мертвы.

Гордон бросился к кровати и все понял.

— Застрелены! И произошло это совсем недавно. Этого я и боялся, — с досадой проворчал он.

— Разве вы ожидали этого? — удивился Эльк.

Дик утвердительно кивнул и шепотом приказал своим людям:

— Задержите всех служащих в доме!

Через коридор они прошли в маленькую комнату, где, по–видимому, жила сестра Майтланда.

— Стреляли отсюда, — сказал Дик и, наклонившись, нашел на полу две гильзы от автоматического револьвера.

Осмотрев открытое окно, он увидел под ним узенький выступ, по которому можно было свободно добраться до окна гостиной, расположенной на этом же этаже. Убийца, по–видимому, и не старался замести следы. Через всю гостиную от окна вели мокрые отпечатки ботинок в коридор, затем по лестнице наверх, где были расположены комнаты прислуги. Дверь первой комнаты оказалась запертой.

Дик, отступив на шаг, ногой проломил дверь, и они вошли в пустое помещение. В нем было слуховое окно, выходившее на крышу. Не раздумывая, полицейские выбрались туда и на четвереньках поползли к узенькому настилу, проложенному вдоль гребня крыши. Сбоку настила имелись перила. Здесь они встали на ноги и побежали. Вероятно, это был запасной путь на случай пожара во дворце. Пробежав вдоль крыши, преследователи наткнулись на коротенькую лесенку, перекинутую на плоскую крышу соседнего дома. На ней также находилось слуховое окно. Оно было открыто, и вниз вела лестница.

Спустившись, полицейские очутились во дворе. У дальней стены какой–то человек чистил автомобиль, и они поспешили к нему.

— Да, сэр! — ответил он, вытирая пот со лба. — Минут пять назад тут пробежал кто–то. Швейцар или лакей, я не разглядел.

— У него была шляпа?

— Как будто была. Он побежал в ту сторону.

Гордон с Эльком бросились в указанном направлении.

Как только они исчезли, человек, чистивший автомобиль, повернулся к закрытой двери гаража и тихонько свистнул.

Дверь медленно открылась, и из нее вышел Жозуа Броад.

— Благодарю вас, — произнес он, сунув шоферу в руку монету.

Вернувшись после безрезультатной погони во дворец, Гордон установил, что убийцей мог быть лакей, исчезнувший из дома перед их появлением здесь. К счастью, нашлась его любительская фотография, и увеличенная, со всеми приметами, она в тот же вечер появилась на столбах и во всех газетах.

— Майтланд был самой настоящей «лягушкой», — доложил Эльк, после того как трупы отправили в морг. — На левой кисти руки у него была вытатуирована замечательная лягушка.

В тот же день удалось установить, что бежавший лакей получил после обеда телеграмму. Телеграфное управление передало содержание: «Покончить и исчезнуть».

Контора Майтланда была закрыта полицией, шла систематическая проверка документов и книг.

В семь часов вечера Эльк отправился на Фитцрой–сквер. Удивленный Джонсон открыл ему дверь. Весь коридор был уставлен мебелью и ящиками.

— Вы уже собрались? — спросил сыщик.

— Да, я уезжаю, — подтвердил Фило. — Здесь слишком дорого для меня, а получу ли я еще место, неизвестно.

— Если не получите, тоже не страшно. Мы нашли завещание старика. Он все оставил вам.

Джонсон широко раскрыл глаза:

— Вы, конечно, шутите?

— Никогда еще я не был так серьезен. Старик оставил вам все до последнего пенса. Полагая, что это вас заинтересует, я снял копию, — ответил сыщик и достал из кармана бумагу.

Джонсон стал читать:

«Я, Эзра Майтланд, проживающий в Лондоне, Эльдорская улица, 193, в здравом уме и твердой памяти объявляю моей последней волей нижеследующее:

Я завещаю все свое движимое и недвижимое имущество, все поместья, дома, акции, все драгоценности, автомобили, кареты, одним словом, все мое состояние, исключительно Филиппу Джонсону, Фитцрой–сквер, 59, чиновник в Лондоне.

Объявляю, что он единственный честный человек, которого я за всю свою долгую, печальную жизнь знал, и предписываю ему посвятить себя неустанной заботе уничтожения организации, известной под именем «Лягушки», которая в продолжение двадцати четырех лет вымогала у меня огромные суммы».

Завещание было подписано рукой Майтланда и засвидетельствовано двумя особами, имена которых Джонсон хорошо знал.

— Я прочел об убийстве в вечерних газетах, — сказал Фило после долгого молчания. — Как он был убит?

— Его застрелили, — ответил сыщик.

— Ну, как он отнесся к наследству? — спросил Гордон, когда Эльк вернулся.

— Бедняга совсем растерялся — мне просто его жаль. Никогда бы не подумал, что способен жалеть человека, у которого столько денег… Но эта перемена в жизни Джонсона означает и перемену в жизни Рая Беннета, как вы считаете, господин полковник?

— Да, я об этом уже думал, — ответил Дик.

На следующий день Гордон отправился в Хорсхем. Он застал Эллу Беннет на огороде.

— Вот приятная неожиданность! — радостно воскликнула она, увидев Дика, но тут же покраснела, устыдившись своей радости. — Для вас теперь настало ужасное время? Я сегодня утром прочла газеты. Бедный мистер Майтланд!

— Вы знаете, что он все свое состояние завещал Джонсону?

— Но это ведь чудесно!

— Вам так нравится мистер Джонсон?

— Да, он очень славный человек и был всегда так внимателен к Раю. Как вы думаете, сумеет ли он убедить брата снова вернуться в контору?

— А я бы хотел знать, сумеет ли он вас убедить…

— В чем?

— Джонсон вас очень любит. И этого никогда и не скрывал. А теперь он богатый человек. Не то, чтобы для вас это было так важно, — быстро поправился Дик и тихо добавил: — Я не очень богат, но…

Нежные пальцы, которые он держал в руках, дрогнули и на секунду сжали его руку, но затем девушка быстро выдернула их.

— Я, право, не знаю… — промолвила она, отвернувшись. — Папа говорил… Я не знаю, согласится ли папа. Он находит, что в нашем общественном положении такая большая разница.

— Ерунда! — воскликнул Дик.

— И потом еще кое–что… Я не знаю, чем папа занимается. Он не хочет говорить о своей работе… Боюсь, это что–то нечестное…

Элла говорила так тихо, что он еле слышал ее.

— Ну, а если бы я знал самое худшее о вашем отце?

— О Господи, что это значит, Дик?

— Ничего, возможно, это только мое предположение. Но вы не должны говорить отцу, что я что–то знаю или догадываюсь. Обещаете мне это?

— Обещаю. А если бы вы что–нибудь узнали, это изменило бы ваше отношение ко мне? — тихо спросила девушка.

— Нисколько!

Элла держала в руках розу и машинально ощипывала ее.

— Это… он… нет, лучше ничего не говорить!

Дик нежно обнял девушку и заглянул ей в глаза.

— Милая моя, — прошептал он, забывая в этот миг, что на свете существуют убийства.

Джон Беннет очень обрадовался Гордону, так как мог сообщить ему новость, которая для него означала победу. Он показал Дику несколько заметок из газет, озаглавленных: «Прелестные этюды природы», «Замечательные съемки любителя»… Он также получил чек на столь значительную сумму, что у него дух захватило.

— Вы представить себе не можете, что это для меня означает, Гордон, — воскликнул он. — Простите, полковник Гордон. Я все забываю, что у вас есть воинское звание. Если бы мой мальчик образумился и вернулся домой, я бы ему все устроил так, как он всегда мечтал. Если и дальше все так гладко пойдет, я через год стану настоящим художником…

Тут Беннет вспомнил, что ему надо съездить в Доркинг и стал прощаться. Дик предложил подвезти его, но тот отказался.

Глава 28

Леу Брэди, сидя в пятницу в гостиной Лолы, представлял собой довольно странную фигуру. Восьмидневная борода в сочетании с грязным разорванным платьем и ужасными ботинками производили отталкивающее впечатление.

— Довольно с меня этих «лягушек»! — ворчал он. Конечно, он платит, но долго ли это будет продолжайся? И это ты меня впутала в эту историю.

— Я тебя впутала, потому что ты сам этого захотел, — спокойно ответила Лола. — Не мог же ты всю жизнь находиться на моем обеспечении, пора было начать и самому зарабатывать.

— Бальдер арестован, старик мертв, — продолжал он. — А они были из главных. На что мне еще надеяться?

— Какие у тебя инструкции? — спросила Лола чуть ли не в двадцатый раз.

— Ну, нет, я не стану подвергать себя опасности. Я никому больше не доверяю, даже тебе. Скажу лишь одно: прогулка продлится четырнадцать дней, и как только она закончится, я тут же порву с «лягушками».

— А мальчик? Он с тобой идет?

— Откуда я могу это знать? Я должен где–то кого–то встретить, вот и все.

Взглянув на часы, он поднялся, кивнул Лоле и, спустившись по черной лестнице, вышел на улицу.

Была уже ночь, когда Леу достиг девятой мили. Часы на деревенской церкви пробили одиннадцать. В этот миг он заметил сидящего на камне человека:

— Это вы?

— Да, это я. А ты Картерсон, не так ли?

— Ах ты, Господи, — удивился Рай, — Леу Брэди?

— Замолчи, — проворчал Леу. — Моя фамилия Фенан, а ты Картерсон. Посидим немного, я ужасно устал.

Отдохнув, они направились дальше.

— В следующей деревне есть сарай, принадлежащий какому–то торговцу, он нас за пару пенсов пустит переночевать.

— Отчего бы не попробовать снять комнату? — спросил Рай.

— Не будь идиотом! — рассердился Леу. — Кто пустит таких бродяг, как мы?

Переночевав в сарае, они утром под проливным дождем отправились дальше и лишь после полудня достигли Бальдона, где Леу, согласно инструкции, вскрыл оставленное ему письмо. Рай в стороне с любопытством наблюдал за ним.

«Из Бальдона вы поездом доедете до Бата и оттуда по шоссе направитесь в Глоучестер. В деревне Лаверсток вы зайдете в трактир «Красный лев“, где ты сообщишь Картерсону, что женат на Лоле Бассано. Сделать это надо грубо, чтобы вызвать крупную ссору, но ни под каким видом он не должен расставаться с тобой. Вы отравитесь дальше, и в том месте, где стоят три высоких дерева, ты откажешься от своих слов и извинишься перед ним. У тебя должна быть с собой бутылка виски, в которую ты к тому времени всыпешь снотворное. Как только он уснет, ты отравишься в Глоучестер на улицу Хендрей, 289, где найдешь совершенно новую одежду. Побреешься и, переодевшись, вернешься в Лондон».

Леу перечитал письмо и затем сжег его.

В семь часов вечера на вокзале в Бате из вагона третьего класса вылезли двое бродяг. Один из них опустился на скамейку на перроне.

— Идем, — проворчал другой, — здесь нам нельзя оставаться, мы должны еще найти себе ночлег.

— Обожди немного. От сидения в этом проклятом вагоне меня судорога схватила, я двинуться не могу.

В это время подошел лондонский поезд, и пассажиры стали поспешно выходить из вагонов. Рай наблюдал за ними.

Вдруг его внимание привлекла высокая фигура пожилого человека. Это был его отец.

Джон Беннет, проходя, бросил мимолетный взгляд на двух оборванцев, но никогда бы не подумал, что один из них — его сын, о будущем которого он только что думал.

Беннет поднялся на гору и побрел дальше. В вагоне ему сказали, что в этих местах водятся барсуки и что для любителя природы здесь просто рай. Через несколько часов он нашел то, что искал: искусно прикрытый вход в барсуковую нору.

Пришлось потратить довольно много времени, чтобы замаскировать в кустах свой аппарат и приготовиться к длительному ожиданию, так как барсуки очень пугливые животные.

Сняв пальто, которое должно было ему служить подушкой, Беннет взял в руки бинокль. Через полчаса он заметил какое–то движение в норе и направил туда окуляр. Он увидел черный кончик носа, схватил выключатель, который был закреплен для удобства на длинном проводе, и приготовился снимать.

Минуты проходили за минутами, но ничего больше не происходило, и Джон Беннет, утомленный путешествием и жарой, задремал…

* * *

В это утро в трактир «Красный лев» в Лаверстоке вошли двое бродяг. Когда хозяин подал им заказ, Леу сказал шепотом:

— Вам, холостякам, хорошо, а вот нам, женатым, это тяжко.

— А я и не знал, что ты женат, — безразлично произнес Рай.

— Ты многого еще не знаешь, — захохотал Леу. — Конечно, я женат. Один раз тебе уже это сказали, но тогда у тебя не хватило мозгов поверить.

Рай изумленно посмотрел на него.

— Ты имеешь в виду то, о чем говорил Гордон? — спросил он и, когда Леу утвердительно кивнул, добавил: — Но не хочешь же ты сказать, что Лола — твоя жена?

— Конечно, она моя жена, — холодно ответил Леу. — Не знаю, сколько у нее было мужчин, но я ее законный муж.

— Ах ты, Господи, — пробормотал Рай.

— Ну, что с тобой? Чего уставился? Я ведь ничего не имею против, если в нее кто и втюрится. Меня радует, если кому–нибудь нравится моя баба. Даже если он с таким пушком вместо бороды, как у тебя.

— Твоя жена? — повторил Рай, который никак не мог это осознать.

— Да ты не расстраивайся. Может быть, и ты будешь иметь у нее успех, если совершишь одно или два хорошеньких дельца. Она любит преступников. Мы все преступники, и ты тоже!..

— Ах ты, бестия! — воскликнул Рай и ударил Леу кулаком в лицо.

Не успел тот подняться на ноги, как рядом оказался хозяин.

— Вон отсюда! — рявкнул он и бросился к двери за подмогой.

— Ты за это еще поплатишься, Картерсон! — громко кричал Леу. — Я с тобой рассчитаюсь!

— И я тоже, собака ты! — ревел Рай.

В это время его схватили чьи–то мощные руки и выбросили за дверь. Леу вылетел следом за ним.

— Все, я с тобой покончил, — произнес Рай. — И со всей проклятой шайкой! Я возвращаюсь в Лондон.

— Этого ты не сделаешь, — возразил Леу. — Послушай, не сходи с ума. Мы должны добраться до Глоучестера и выполнить поручение. Если ты не хочешь идти рядом со мной, можешь идти немного впереди.

— Я пойду один! — проворчал Рай.

— Не будь дураком! — примирительно сказал Леу и хлопнул Рая по плечу…

— Я тебе больше не верю, — говорил Рай через некоторое время, идя рядом с Леу. — С какой стати ты стал бы мне в трактире врать?

— Мне надоело твое хорошее настроение, вот и все. Я решил что–нибудь сочинить, чтобы взбесить тебя, иначе бы я сам с ума сошел.

— Я спрошу Лолу, мне она не станет врать, — наконец проговорил юноша.

— Конечно, тебе она не соврет, — согласился боксер.

Они приблизились к небольшому холмику, и Леу увидел три высохших дерева.

— Идем туда, — предложил он. — Я сегодня дальше не пойду: у меня уже ноги в крови, и я шагу ступить не могу. Садись сюда, теперь мы выпьем и закурим.

Рай сел и уткнул голову в руки. Леу достал из кармана бутылку и стаканчик.

— Давай выпьем за здоровье Лолы, — предложил он, наполняя стакан. — Она славная девушка! Пей, Рай.

— Нет, не хочу, — покачал головой юноша.

Леу рассмеялся.

— Нечего сказать, хороший кавалер; ночи напролет мог пьянствовать, а за здоровье Лолы отказывается выпить стаканчик!

— Ладно, давай сюда! — сказал Рай и залпом выпил содержимое стакана. — Фу! Не вкусно. Мне кажется, я вообще не терплю виски.

Он лег на траву, подложив под голову руки, и, зевнув, спросил:

— Слушай, Леу, кто, собственно, такой эта Лягушка?

Леу Броди вылил содержимое бутылки на траву и подошел к Раю.

— Эй, ты, вставай!

Ответа не последовало.

— Вставай!

Рай со стоном перевернулся и затих. Внезапно Леу овладело смутное подозрение. Он быстро сунул бутылку в карман Раю и тут услышал за спиной шорох. Обернувшись, увидел, что за ним наблюдает какой–то мужчина.

Брэди уставился на него и хотел уже что–то сказать, когда раздался резкий хлопок, и Леу увидел блеснувший огонек. В следующий миг он рухнул на траву…

Незнакомец снял с револьвера глушитель, не торопясь подошел к Раю, вложил ему в руку револьвер и, вернувшись к телу Брэди, перевернул его на спину. Вынув из жилетного кармана Леу сигару, закурил и медленно направился в сторону дороги. Выйдя на шоссе, он сел в поджидавший его автомобиль.

…Джону Беннету снились успех, слава, свобода и все то, к чему он так стремился. Он слышал во сне голоса и какой–то резкий хлопок, от которого вздрогнул, затем наступила тишина.

Проснулся внезапно и тут с досадой обнаружил, что выключатель в его руке находится в рабочем положении. Подойдя к аппарату, Беннет убедился по счетчику, что причинил себе убыток на триста метров пленки.

Он погрозил кулаком в нору, из которой, словно дразня его, показался кончик черного барсучьего носа. Беннет поднял камеру и заметил невдалеке лежащих в траве двух бродяг. Он вернулся к месту, где оставил свое пальто, надел его и направился в деревню Лаверсток. Беннет хотел добраться до Бата, а оттуда на скором поезде до Лондона. Идя по дороге в деревню, он подсчитывал причиненный себе самому убыток…

Глава 29

Гордон уже двадцать пять минут ждал Элька, с которым условился пообедать в клубе. Когда сыщик наконец появился, Дик спросил:

— Что это вас так задержало? Я уже начал беспокоиться.

— Убийство близ Лаверстока. Я заинтересовался им, подозревая, что оно связано с «лягушками», но ошибся: оба бродяги, замешанные в этом деле, татуировок не имели. Они сначала повздорили в трактире, потом напились, и один из них, некто Картерсон, пристрелил другого. Теперь он сидит в Глоучестерской тюрьме и ждет решения своей судьбы… Да, кстати, я вспомнил, что получил от нашего друга Джонсона письмо, — заметил Эльк, — в котором он у меня спрашивает адрес Рая. Он его искал в Хэронском клубе, но парня там уже несколько дней не было. Он хочет предложить ему место.

— Вы сообщили адрес?

— Да, сообщил и лично навестил Рая, но он уже несколько дней как уехал из города. Было бы глупо, если б он из–за этого потерял хорошую работу!

После обеда они отправились в курительную комнату, и сыщик стал рассказывать Дику новую историю.

— Я послал одного из своих людей ознакомиться с химической фабрикой, для которой Бальдер получал столько писем. Оказалось, что это предприятие дутое. В нем и дюжины служащих нет, да и те работают от случая к случаю. Эта старая фабрика ядов была приобретена за гроши. Ее покупателями числятся два субъекта, сидящие у нас под арестом.

— Где она находится?

— Между Невбюри и Дидкотом. Когда фабрика была под правительственным контролем, она ежегодно платила определенную сумму Невбюрийскому пожарному обществу. Нынешние хозяева отказываются от его услуг, но пожарное общество, которому это невыгодно и которое понесло расходы на установку сигнализации, не хочет аннулировать трехгодичный договор…

Дика ничуть не интересовал спор между пожарными и фабрикой, и все же близок был час, когда он с благодарностью вспомнит этот разговор.

* * *

Спустя четырнадцать дней после исчезновения Рая Беннета Эльк принял приглашение Броада отобедать у него.

Сыщик и на этот раз опоздал.

— Я положительно не могу держать слово, — заявил он, появляясь у американца. — Но у меня непредвиденные осложнения с новым сейфом. Что–то там не в порядке, даже механик не может разобраться.

— А что, вы его открыть не можете?

— Вот именно. А мне сегодня нужно достать оттуда важные документы. И вот, когда я шел к вам, я подумал, может быть, вам известен какой–нибудь способ, с помощью которого можно было бы открыть этот проклятый сейф? Собственно, тут нужен инженер, а если я не ошибаюсь, вы говорили, что были когда–то инженером, мистер Броад?

— В таком случае память вам изменила, — спокойно ответил американец и весело посмотрел на сыщика. — Нет, вскрытие сейфов — не моя специальность. Но как–нибудь я вас познакомлю с моим любимым взломщиком, — добавил он, и оба расхохотались.

Извинившись, Эльк открыл принесенную газету.

— Вы хотите узнать, что поделывают бесхвостые амфибии? — спросил Броад.

Эльк удивленно посмотрел на него.

— «Лягушки», — пояснил американец.

— Нет, хотя действительно в последнее время о них что–то мало пишут. Но подождите, напишут еще.

— Когда?

— Когда мы поймаем Лягушку.

— Вы в самом деле думаете, что поймаете его раньше меня? — поинтересовался американец.

Эльк посмотрел на него поверх очков, и на секунду их взгляды встретились. Затем инспектор опустил глаза на газету, где его внимание привлекла одна статья.

— Быстрая работа, — воскликнул он. — Четырнадцати дней оказалось достаточно, чтобы вынести смертный приговор.

— Кому?

— Картерсону, застрелившему вблизи Лаверстока одного бродягу.

— Картерсон? Я ничего не читал об этом убийстве.

— О нем мало писали в газетах. Да и убийство–то неинтересное. Но это действительно рекордный срок для таких процессов.

Эльк сложил газету, и они долго обсуждали всевозможные темы, хотя инспектору была совершенно ясна причина этого приглашения: Броад все время старался перевести разговор на Бальдера. Но сыщик умело уходил от этой темы.

— Ну и скрытны же вы, Эльк! — не выдержал в конце концов Броад. — И все–таки я знаю о Бальдере столько же, сколько и вы!

— В таком случае, скажите, в какой тюрьме он находится?

— Пентонвильская тюрьма, камера восемьдесят четыре, — ответил американец, и Эльк даже присвистнул от удивления. — Но не трудитесь его переводить куда–нибудь, я все равно буду это знать.

Глава 30

Камера, в которой помещался Рай Беннет, была обставлена несколько лучше других. В ней стояла железная кровать, простой стол, кресло и два стула, на одном из которых день и ночь дежурил сторож. В потолке имелось большое окно с железной решеткой.

Рай не знал, когда совершится казнь, но это его не волновало. Смерть была для него избавлением от всех ужасов, которые на него обрушились.

Очнувшись после снотворного, он увидел себя в тюрьме и выслушал возведенное на него обвинение. Юноша ничего не помнил. В его сознании осталось лишь то, что Брэди сказал что–то ужасное о Лоле, и он готов был его убить. О Лоле Рай вспоминал без всякой тоски, его любовь к ней угасла. Единственной заботой теперь было то, чтобы отец и Элла ничего не узнали. Он был Джимом Картерсоном, не имеющим ни родных, ни друзей. Сторож сообщил, что между вынесением приговора и его исполнением по закону должно пройти три воскресенья. Ежедневно Рая навещали капеллан и начальник тюрьмы.

— Жалуетесь на что–нибудь? — спрашивал начальник.

— Нет, сэр, — отвечал Рай.

— Желаете чего–нибудь?

— Нет, сэр, ничего!

— А почему вы не пишете писем? Ведь вы умеете писать?

— Да, но мне некому писать.

— Кто вы такой, Картерсон? Ведь вы не простой бродяга. Вы получили хорошее воспитание.

— Я обыкновенный бродяга, сэр, — спокойно отвечал Рай.

В одно из таких посещений начальник не задал своих обычных вопросов, а откашлявшись, сообщил:

— Картерсон, день вашей казни назначен. Она состоится в следующую среду в восемь часов утра.

Рай наклонил голову:

— Благодарю вас, сэр!

Глава 31

Джон Беннет вышел из сарая, превращенного им в фотолабораторию, неся в каждой руке по катушке с пленкой.

— Элла, прошу тебя, не говори ни слова, а то я перепутаю эти злополучные штуки, — предупредил он и потряс правой рукой. — Здесь вот прекрасный фильм о форелях. Заведующий форельной фермой позволил мне их снять, и день как раз был на редкость ясный.

— А другая катушка, папа?

— Это испорченная, — с сожалением промолвил отец. — Испортил триста метров хорошей пленки. Но я ее на всякий случай сохраню и, когда будут деньги, отдам проявлять. Вдруг случайно снял что–нибудь интересное.

Он понес катушки в дом, чтобы надписать их, когда под окном раздался радостный голос Дика Гордона. Оставив пленки на столе, Беннет поспешил в сад.

— Ну, полковник, как дела?

— Получил! — воскликнул Дик, торжественно размахивая конвертом. — Вы первый кинооператор, получивший разрешение на съемки в зоологическом саду. Однако нелегко было это сделать.

Бледное лицо Беннета раскраснелось от удовольствия.

— Это замечательно! — воскликнул он. — В зоологическом саду еще никто не снимал, и Зелинский обещал мне сказочную сумму, если я сделаю там фильм.

Элла давно уже не видела отца таким счастливым.

— Считайте, что сказочная сумма в вашем кармане, мистер Беннет! — воскликнул, смеясь, Дик.

Джон Беннет вернулся в комнату и стал надписывать катушки, но вдруг остановился в нерешительности.

— Элла, ты не помнишь, в какой руке у меня был фильм с форелями? — спросил он, вновь появляясь в саду.

— В правой, папа! — ответила девушка.

— Я так и думал.

Он пошел в комнату, сделал надписи и, завернув пленку с форелями, отправился на почту.

— От Рая нет никаких известий? — спросил Гордон.

— Никаких. А вы ничего не слышали о нем? Я всегда почему–то считала вас всезнающим.

— Нет, — ответил Дик. — Но я бы хотел все знать… Эти дни я думал только об одном…

Элла подняла на него глаза, но тотчас опустила их и, покраснев, спросила:

— О чем же вы думали, полковник Гордон?

— О тебе. Только о тебе. Любишь ли ты меня так, как я тебя люблю, и хочешь ли ты быть моей женой?..

Когда Джон Беннет вернулся с почты, Гордон сообщил ему о своем предложении Элле. Увидев на лице отца девушки страдание, Дик положил ему на плечо руку и сказал:

— Элла обручилась со мной и сдержит свое слово, что бы ни случилось и что бы она не узнала.

— И вы тоже сдержите свое слово, что бы вам ни пришлось узнать? — спросил Беннет.

— Я уже знаю, — просто ответил Дик.

Все это утро Беннет был в хорошем настроении. Днем он отправился по своим делам в Доркинг. Когда же вернулся оттуда, Элла не узнала отца. На его лице вновь появилось то мучительное выражение, которое так беспокоило девушку.

— Дорогая, я должен отправиться в город. Меня уже два дня ожидало письмо в Доркинге, а я так увлекся съемками, что совершенно забыл о своих прямых обязанностях.

Он поспешно собрался и уехал. Элла осталась одна, но девушка привыкла к одиночеству и не боялась его. Вечером она занялась штопкой отцовских носков и уже заканчивала ее, когда дверь в кухню, которая была заперта, вдруг начала медленно открываться.

На мгновение девушка остолбенела от ужаса, но затем дрогнувшим голосом спросила:

— Кто там?

В темном дверном проеме показалась фигура человека в черной накидке и резиновой маске на лице.

— Не кричи и не двигайся! — произнесла маска глухим голосом. — Я тебе ничего не сделаю.

— Кто вы?

— Я Лягушка, — ответил незнакомец. — Сколько мужчин любят тебя, Элла Беннет? Гордон, Джонсон и я. Но я люблю тебя больше всех.

Он замолчал, словно ожидая ответа, но Элла не в состоянии была произнести ни слова.

— Мужчины работают для женщин и убивают ради женщин. За всем, что они делают, стоит женщина, — произнес посетитель. — Ты, Элла, моя женщина.

— Но кто вы такой?

— Я Лягушка, — повторил незнакомец, — Мое имя тебе пока незачем знать. Я хочу тобой обладать. Но ты сама придешь ко мне, добровольно.

— Вы с ума сошли! — воскликнула девушка. — Я вас совсем не знаю, как же я могу… только подумать… прошу вас, уйдите!

— Я сейчас удалюсь. Но сначала ответь: хочешь стать моей женой?

— Нет!

— Я подарю тебе все, что…

— Даже за все золото мира я бы не вышла за вас!

— Я тебе подарю кое–что подороже. Я подарю тебе человеческую жизнь… Я подарю тебе жизнь твоего брата.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я подарю тебе жизнь твоего брата, который сидит в Глоучестерской тюрьме, приговоренный к смерти, — проскрипел Лягушка.

— Мой брат? — переспросила потрясенная Элла.

— Сегодня понедельник, — продолжал Лягушка. — В среду он умрет! Дай слово, что придешь, когда я тебя позову, и я спасу его.

— Что он сделал?

— Убил Леу Брэди.

— Брэди?! Неправда, вы говорите это только, чтобы напугать меня.

— Хочешь стать моей женой? — еще раз спросил Лягушка.

— Никогда! Никогда! — закричала Элла. — Лучше умереть! Вы лжете!

— Если я тебе буду нужен, позови меня, — произнес незнакомец. — Наклей на окно белую полоску бумаги, и я спасу твоего брата.

— Это неправда, неправда, — стонала девушка, уронив голову на руки.

Когда она снова подняла голову, в комнате никого уже не было. Шатаясь, она вышла на кухню. Дверь в сад была открыта. У нее хватило сил запереть ее и добраться до кровати. И тут она потеряла сознание.

Уже светало, когда Элла пришла в себя. Все ее тело ныло, голова кружилась, но она заставила себя умыться и переодеться. Потом зашла к соседям, оставила для отца весточку, что отправляется к Гордону, и поспешила на станцию, к утреннему поезду.

Глава 32

Эльк был у Гордона, когда к нему в кабинет вошла Элла. По ее лицу мужчины сразу поняли, что она принесла плохие вести. Девушка вкратце рассказала о случившемся ночью.

— Где вы сказали находится Рай? — спросил Эльк.

— В Глоучестерской тюрьме.

— Глоучестер? — повторил Эльк. — Там содержится один приговоренный к смерти… по имени… Картерсон. Это бродяга, убивший своего приятеля.

— Конечно, он не имеет никакого отношения к Раю, — сказал Дик. — Это чудовище хотело тебя только напугать. Когда должна состояться казнь?

— Завтра, — ответила Элла и разрыдалась.

Вернувшись к себе, Эльк приказал своему новому помощнику принести весь материал, касающийся Картерсона.

— Мы еще не получили фотографий, — доложил помощник. — Местная полиция высылает подробный отчет только после казни.

Эльк быстро просмотрел бумаги. Приметы там не были указаны, лишь имелась маленькая заметка: «редкая борода».

Прочитав это, сыщик вскочил. Он вспомнил, что Рай тоже отращивал бороду. Инспектор попытался успокоить себя, но его тревога росла. В конце концов он взял телеграфный бланк и написал: «Глоучестер. Начальнику тюрьмы. Срочно! Вышлите фотографию Джима Картерсона, обвиненного в убийстве, Главному полицейскому управлению, отдел статистики. Посыльного отправьте первым поездом. Весьма срочно!»

Эльк взял на себя смелость подписать телеграмму именем начальника полиции.

Отослав телеграмму, он вновь просмотрел бумаги и обнаружил еще одно замечание, которого раньше не увидел: «Рубцы от прививки оспы на правой кисти руки» . Это было необычно, поскольку оспу в основном прививали на предплечье.

В час дня позвонил Гордон и пригласил Элька составить им с Эллой компанию и посетить автомобильный клуб.

Когда сыщик прибыл туда, — на этот раз на удивление пунктуально, он отметил про себя, что девушка повеселела и успокоилась. На пальце у нее блестело прелестное кольцо, которого он раньше не видел.

— Боюсь, Эльк, — встретил его Дик, — что запускаю свою работу, но надеюсь, вы не очень ощущаете мое отсутствие.

— Напротив, я очень содержательно провел время, — ответил Эльк. — Кстати, вы слышали — на западе оспа. — И все служащие полиции опять должны сделать прививки, а я этого терпеть не могу.

— Бедный мистер Эльк, — улыбнулась Элла, — от души вам сочувствую. Когда мне и Раю пять лет назад во время эпидемии прививали оспу, мы себе тоже очень плохо чувствовали. Я–то еще ничего, а вот Рай недели две носил руку на перевязи. — Она приподняла немного рукав и показала три рубца на внутренней стороне кисти правой руки. — Доктор сказал, что привьет нам оспу в таком месте, где рубцы меньше заметны.

— Действительно, — сказал Эльк. — А вашему брату оспу привили на том же месте?

Элла кивнула и удивленно спросила:

— Что с вами, мистер Эльк?

— Ничего, я всего лишь поперхнулся, — ответил сыщик и, улучив удобный момент, шепнул Дику:

— Я бы хотел с вами поговорить.

Дик проводил Эллу в дамский салон клуба и, вернувшись, застал сыщика созерцающим резьбу на потолке.

— В чем дело? — спросил Дик, подсаживаясь к нему.

— Человек, приговоренный к смерти в Глоучестере, — Рай Беннет, — ответил Эльк.

Дик побледнел, как полотно.

— Откуда вы это знаете?

— У меня скоро будет фотография, но она мне не нужна. У приговоренного в Глоучестере на правой кисти три рубца от прививки оспы.

— Вот оно что. А я удивился, когда вы заговорили об оспе. Что же нам теперь делать?

— Я вам лучше скажу, чего нам не следует делать. Мы ни в коем случае не должны говорить об этом мисс Беннет и ее отцу…

Прежде всего было решено отвезти Эллу к Дику домой. Всю дорогу Эльк болтал, не умолкая, и девушка не заметила их душевного состояния. Как только они оказались на месте, инспектор стал прощаться. В этот миг в передней раздался истерический крик. Не успел Гордон добежать до двери, как она распахнулась и в комнату влетела Лола Бассано.

— Гордон! О Господи, вы уже знаете?

— Тише! — прошептал Дик, но Лола была в таком возбуждении, что ничего не слышала и не понимала.

— Они поймали Рая и хотят повесить его, а Леу мертв! Несчастье свершилось!

— Мой брат?! — в ужасе воскликнула Элла.

Только теперь Лола заметила ее.

— Да, я узнала все. Это Лягушка сделал! Он давно разрабатывал этот план… Клянусь, я не о Леу плачу, нет! Но мальчик! Это моя вина, я его довела до гибели, Гордон! — рыдая, кричала Лола.

— Уведите ее, — попросил Дик, и сыщик вывел обессилевшую женщину.

— Это правда? — еле выговорила Элла.

— Боюсь, что да.

— Если б я только знала, где отец! — беря себя в руки, произнесла она.

— А ты не думаешь, что было бы лучше известить его, когда все прояснится?

— Да, ты прав, Дик. Отец пока ничего не должен знать.

Вернулся Эльк.

— Вам телеграмма, мисс Беннет. Я встретил посыльного у двери. Она, как я полагаю, прислана назад из Хорсхема.

— Открой, пожалуйста, Дик, — попросила девушка. — Возможно, это от отца.

Дик раскрыл телеграмму и прочитал:

«Пленку проявил. Не понимаю убийства. Навестите меня. Зелинский, улица Вардур».

— Что это может означать? — удивился Эльк.

— Я тоже не понимаю! — сказал Дик и обратился к Элле: — Твой отец не снимал пьес?

— Нет, дорогой, иначе я бы знала об этом. — А что за пленку он послал Зелинскому?

— Фильм о форелях. Но у него была еще одна пленка, испорченная. Он не хотел даже проявлять ее. По–видимому, он перепутал катушки.

— Мы немедленно должны отправиться к Зелинскому, — решил Эльк.

Глава 33

Приехав на Вардурскую улицу, они не застали Зелинского в конторе. Он как раз ушел обедать, и им пришлось полтора часа ждать его. Наконец он вернулся и провел их в маленький зал, на стене которого висел небольшой экран.

Зелинский потушил свет, и на экране появилась серая полоска земли с кустами и отверстие норы, из которой выглядывал странный зверек.

— Это барсук, — объяснил Зелинский.

Внезапно камера ушла вправо, будто ее кто–то толкнул. Теперь видны были двое бродяг. Один сидел, уткнув лицо в руки. Другой наливал что–то из бутылки в стакан.

— Леу Брэди, — шепнул Эльк. В это время второй бродяга поднял голову, и Элла, схватив Дика за руку, воскликнула:

— Это Рай! Дик, это Рай!

Они увидели, как Леу предложил ему выпить, как Рай с отвращением опорожнил стакан, потянулся, зевнув, прилег и заснул. Леу подошел и сунул ему бутылку в карман. Затем он вдруг обернулся. На экране появился еще один мужчина. Лица его не было видно, так как он находился спиной к камере. Они видели, как неизвестный поднял руку с револьвером, видели вспышку выстрела и повалившегося на землю Брэди. Убийца наклонился, вложил Раю в руку револьвер и стал лицом поворачиваться к камере… В этот момент пленка кончилась, и в зале зажегся свет.

— Он невиновен. Дик! Он невиновен! — в отчаянии закричала девушка.

Гордон взял ее за плечи и повелительным тоном сказал:

— Ты отправишься сейчас ко мне домой и будешь ждать моего возвращения. Ты не должна никуда выходить, а мы с Эльком предпримем все возможное.

Дав инспектору ряд поручений. Дик повез Эллу к себе. Возле подъезда его ожидал Жозуа Броад.

Они поднялись к Гордону. Дик проводил Эллу в свой кабинет и вернулся к американцу.

— Лола была у меня и все рассказала, — сообщил Броад. — Я знал, что они, переодетые бродягами, покинули город, но не ожидал такого финала. И не могу понять, зачем Лягушке все это нужно?

— Лягушка вчера ночью был у мисс Беннет и просил ее стать его женой. Если она согласится, он спасет Рая. Но я не могу поверить, чтобы весь этот чертовский план был затеян только ради этого.

— Только ради этого. Вы плохо знаете Лягушку, — ответил американец. — Не могу ли я вам чем–нибудь помочь?

— Я бы хотел попросить вас побыть немного с мисс Беннет, — ответил Дик.

Увидев входящего в кабинет американца, Элла умоляюще посмотрела на Дика. Ей казалось, что она не перенесет присутствия постороннего.

— Если вы пожелаете, мисс Беннет, — сказал Броад, — я тотчас же уйду. Я всего лишь хотел сообщить, что ваш брат, вне всякого сомнения, будет спасен.

— О Господи, у вас есть какие–нибудь сведения?

— Да, но не сердитесь, если я об этом пока умолчу, — весело произнес американец.

Гордон вызвал из гаража свою машину и отправился в прокуратуру, где подробно изложил все обстоятельства дела.

— Это в высшей степени странная история, — сказал главный прокурор, — но она не в моей компетенции. Вам следовало бы обратиться к государственному секретарю.

— Боюсь, мы ничем вам не сможем помочь, — ответил помощник государственного секретаря. — Мистер Уайтби сильно болен и находится на даче.

— А где вице–секретарь? — спросил Дик с отчаянием.

— В Сан–Ремо на конференции.

— Как далеко дача мистера Уайтби?

— Километрах в тридцати от города.

Дик записал адрес и через сорок минут бешеной гонки был на месте.

— Он вас не сможет принять, — доложил Дику камердинер. — У него только недавно был острый приступ подагры, а врачи предписали абсолютный покой.

— Дело касается жизни и смерти, — умолял Дик. — Я должен его видеть! Если он меня не примет, мне останется только обратиться лично к королю.

Все же мистер Уайтби его принял, и Гордон вкратце изложил суть дела.

— Но не могу же я ехать в Лондон, это физически невозможно. Когда должна состояться казнь?

— Завтра утром, ваше превосходительство.

Государственный секретарь забарабанил пальцами по столу.

— Я был бы варваром, если бы отказался просмотреть эту проклятую пленку. Вызовите из Лондона карету скорой помощи, или нет, пусть лучше пришлют карету из здешнего госпиталя — это будет быстрей.

Прошло однако два часа, прежде чем прибыла машина, и мистера Уайтби, проклинавшего свою ногу, на носилках внесли в автомобиль.

— А кто мне даст гарантию, что фильм не нарочно сняли, чтобы отсрочить казнь, или кто мне докажет, что снятый бродяга именно тот, о котором вы говорите? — спросил министр.

— Это доказательство у меня имеется, ваше превосходительство. Сегодня из Глоучестера были присланы две фотографии, — сказал Гордон, вынимая их из бумажника и протягивая министру.

— А ну–ка, прокрутите еще раз пленку, — приказал тот, когда фильм закончился. Министр посмотрел на Дика и спросил: — Вы из департамента прокурорского надзора? Я очень хорошо вас помню. Должен верить вашему слову. Необходимо возобновить следствие по этому делу и выяснить все подробности.

— Сердечно вам благодарен, ваше превосходительство, — сказал Дик и вытер пот с лица.

— Теперь едем в министерство внутренних дел, — проворчал министр. — Завтра я, по всей вероятности, буду проклинать ваше имя, но должен сознаться, что сейчас чувствую себя намного лучше.

В половине девятого отсрочка казни, готовая для подписи королю, была в руках Дика. К тому времени мистер Уайтби почувствовал себя настолько хорошо, что мог передвигаться с помощью одной только палки.

К королевскому дворцу подъезжали машина за машиной. Это был вечер первого бала в сезоне.

Мистер Уайтби, хромая, исчез в одном из залов. Вскоре он появился и поманил Дика пальцем… Когда через двадцать минут Гордон покинул дворец, у него в руках была бумага об отсрочке казни, подписанная королем.

Вернувшись в министерство внутренних дел, он бросился в свой кабинет, снял трубку и велел соединить себя с Глоучестером.

— Очень сожалею, но связь с Глоучестером прервана: на линии повреждены провода, — сообщила станция.

Дик медленно положил трубку. В эту минуту он вспомнил, что Лягушка еще жив, что он силен и мстителен.

Глава 34

Когда Эльк вошел в бюро, Дик заполнял телеграфный бланк, адресованный начальнику Глоучестерской тюрьмы с сообщением, что отсрочка казни для Джима Картерсона — в пути.

— Что это значит? — спросил Эльк.

— Телефон в Глоучестере не действует, — ответил Дик.

Эльк задумчиво закусил губу.

— Если телефон не действует, то…

— Я бы не хотел в это верить, — отрезал Дик.

Сыщик снял телефонную трубку.

— Соедините меня с центральным телеграфным отделением… Спасибо. Попросите, пожалуйста, начальника к телефону… Говорит инспектор Эльк. Мы бы хотели отправить телеграмму в Глоучестер, надеюсь, линии в порядке?

На его лице не дрогнул ни один мускул, пока он слушал ответ. Повесив трубку, Эльк сообщил:

— Все провода в Глоучестер перерезаны, главные кабели в трех местах повреждены.

Дик взглянул на часы. Была половина десятого.

— На вечерний поезд мы опоздали, — заявил он.

Открыв шкаф, Дик вынул кожаное пальто и толстый мягкий шлем. Затем достал из ящика револьвер и сунул его в карман. Через минуту его открытая машина мчалась в направлении Глоучестера. В одиннадцать часов он был в Невбюри. По пути у Дика возникла одна идея. Заехав в местное полицейское управление, он попросил у начальника конверт и казенный бланк. Дик снял точную копию с отсрочки казни, положил ее в конверт, запечатал сургучной печатью и сунул в карман. Затем, сняв ботинок, засунул оригинал в носок.

Дальше его путь пролегал через Дидкот. Подъехав к химической фабрике, о которой рассказывал Эльк, Гордон увидел на шоссе три красных фонаря и стоявшего рядом полицейского.

— Здесь вы дальше не проедете, шоссе взорвано, — заявил тот.

— Давно?

— Минут двадцать назад. Но если вы немного вернетесь, то в миле отсюда найдете объезд. Развернуться можно здесь, — и полицейский указал на открытые ворота фабрики.

Гордон дал задний ход, въехал в ворота и хотел уже пустить машину вперед, когда полицейский, приблизившись, неожиданно нанес ему удар по голове. Тут же из темноты выскочило с дюжину теней, они набросились на машину, вкатили ее во двор, вытащили бесчувственного Дика и бросили на землю. Полицейский, наклонившись, разочарованно произнес:

— А я думал, что совсем прикончил его.

— Это дело поправимое, — крикнул кто–то из темноты, но тот изменил решение.

— Хагн захочет его видеть! Тащите!

Дика отнесли в фабричное здание, где в одном из углов кирпичом было отгорожено помещение, служившее, вероятно, конторой. Гордона принесли туда и бросили на пол.

— Вот, бери его, Хагн.

Бандит встал из–за стола.

— Через шлем не убьешь человека, — произнес он. — Снимите его…

С Дика сорвали шлем, и Хагн, осмотрев лежавшего без памяти, сказал:

— Живой. Окатите его водой… Или нет, постойте. Эти сигары я возьму себе.

Он полез за торчавшим из жилетного кармана портсигаром и обнаружил конверт с сургучной печатью. Хагн вскрыл его и, прочитав, запер в стол. Потом вновь приказал окатить Дика водой.

Когда Гордон пришел в себя, его отвели по узенькой лесенке в верхнее помещение.

— Обыщите его еще раз, нет ли оружия, и снимите с него ботинки, — крикнул Хагн. — Тебе придется денька два посидеть здесь, Гордон! Может быть, ты и останешься жив, если нам выдадут за тебя Бальдера. Если же нет… Тогда кланяйся своей прабабке!

Глава 35

Оставшись один, Гордон стал обдумывать план бегства. Дверь на лестницу легко было проломить, но внизу находилось столько народа, что прорваться не было никакой возможности. Неожиданно погас свет — очевидно, бандиты боялись, что его могут увидеть с улицы — и внизу раздались голоса. Приложив ухо к полу, Дик услышал, как кто–то сказал:

— Что ты собираешься делать с этим, наверху?

— Не знаю, я жду ответа от Лягушки, — ответил Хагн. — Возможно, он захочет убить его.

— Лучше оставить заложником, если Бальдер что–нибудь значит для Лягушки.

Около пяти часов утра Дик снова услышал голос Хагна:

— Он требует, чтобы мы с ним покончили!

* * *

В квартире Гордона всю ночь бодрствовали трое людей, Эльк неоднократно выходил из гостиной в кабинет Дика и звонил в полицейское управление, и каждый раз возвращался ни с чем. Сейчас он в очередной раз отправился туда. Элла исполнила желание Дика и пыталась читать, но ничего не понимала. Наконец, положив книгу на стол, она взглянула на часы. Было четыре часа утра.

— Ужасные люди! Как только могла возникнуть такая банда? — сказала она.

Мистер Броад затянулся сигарой и медленно произнес:

— Боюсь, что это я породил «лягушек».

— Вы? — удивилась Элла.

— Да, но тогда я не знал, во что это выльется.

Неожиданно раздался звонок во входную дверь, и Броад пошел открывать. На пороге стоял Джонсон.

— Простите, что беспокою в такое время, — сказал он. — Вы мистер Броад?

— Да, это я, — ответил американец. — А вы мистер Джонсон, не правда ли? Входите.

— Я только что узнал эту ужасную новость, — воскликнул Джонсон, доставая из кармана газету. — Неужели правда, что Рай приговорен к смерти? Слава Богу, хоть вовремя узнали об этом. Мистер Броад, будьте так добры, передайте мисс Беннет, что она может рассчитывать на все мое состояние до последнего пенса для доказательства невиновности ее брата.

— Скажите ей это сами. Она здесь!

— Здесь? Я этого не знал.

Джонсон прошел в гостиную. Увидев девушку, он направился к ней, протянув обе руки.

— Мисс Беннет, мне так жаль, так жаль! Каково–то у вас на душе? Могу я быть вам чем–нибудь полезен?

Элла покачала головой, и слезы благодарности заблестели в ее глазах.

— Вы так добры, мистер Джонсон. Вы столько сделали для Рая, а теперь, как мне передал Эльк, хотели ему предложить место в конторе?

— Это мелочи. Пусть только освободится, уж мы его опять поставим на ноги. Ваш отец ничего не знает?

— Слава Богу, нет!

— Ну, как вы себя чувствуете в новом положении? — спросил Броад.

Джонсон улыбнулся:

— Все еще не могу понять, чем я это заслужил. Но сегодня мне пришло первое предупреждение Лягушки.

Он достал из кармана бумажку, на которой было написано: «Вы следующий».

— Не знаю, что я сделал этим людям. А когда мой слуга принес чай, он оказался ужасно горьким, и я его сразу выплюнул и прополоскал рот.

— Когда это, произошло?

— Вчера. Сегодня я сделал анализ чая, и выяснилось, что в нем была синильная кислота.

Дверь отворилась, и вошел Эльк. Он удивился, увидев Джонсона, а когда тот объяснил цель своего визита, спросил:

— Ну, как вы себя чувствуете в качестве богача?

— Не очень–то хорошо, — ответил за него американец. — Мистер Джонсон уже привлек внимание Лягушки.

Фило повторил инспектору историю с чаем и показал записку.

Уже рассвело, когда Джонсон стал прощаться. Эльк и Броад проводили его до парадной двери. Фило отправился вдоль улицы и уже приблизился к углу, когда из тени навстречу ему вышел какой–то мужчина. Между ними произошел короткий разговор. Затем раздался выстрел. Джонсон пошатнулся, а стрелявший бросился бежать.

Эльк мгновенно оказался рядом с Фило. Тот был очень потрясен, хотя и не ранен. Инспектор добежал до угла, но преступник исчез. Эльк вернулся к Джонсону и поинтересовался:

— Как это произошло?

— Я и сам не понял. Только собрался перейти улицу, как подошел этот человек, спросил, не Джонсон ли я, и выстрелил. Я даже не успел ничего сообразить.

Пальто Фило было обожжено. Он отказался вернуться в дом, заявив:

— Не думаю, чтобы они повторили нападение.

— Вот деловые люди, — произнес сыщик, когда Джонсон удалился. — Казалось бы, у них столько работы с Глоучестером, так нет, занимаются еще и побочной.

В восемь часов раздался звонок телефона. Эльк одним прыжком подскочил к нему.

— Полковник Гордон час тому назад выехал из Дидкота, — сообщил дежурный полицейского управления.

— Дидкот? — с отчаянием воскликнул Эльк и взглянул на часы. — Час назад? Тогда он достигнет Глоучестера только в начале девятого!

Элла, услышав разговор, вышла из столовой.

— Есть известия?

— Известия? — переспросил сыщик. — Нет. Это один из друзей приглашал меня на завтрак.

Как только девушка вышла, Эльк подозвал Броада и шепнул ему:

— Сделайте одолжение, сходите за доктором и попросите его захватить снотворное, чтобы усыпить мисс Беннет часов на двенадцать.

— Плохие известия? — спросил американец.

Сыщик кивнул.

— Ни малейшей надежды на спасение.

Глава 36

Прижав ухо к полу, Дик услышал, как Хагн сказал:

— Он требует, чтобы мы с ним покончили.

— Подождем до утра, а то в темноте еще перебьем друг друга, — предложил кто–то.

Все согласились, и наступила тишина.

К счастью, Дику оставили спички. Зажигая их по одной, он стал осматриваться. Комната была пуста, лишь у камина, наполненного золой и грязью, лежала большая стальная плита с дырками для гаек да на стене висел рубильник, от которого вверх по стене и вдоль потолка шел толстый кабель. И тут у Гордона возникла одна мысль.

Схватив кабель, он изо всех сил рванул его вниз. Посыпались куски поддерживающих изоляторов — к счастью, они упали на пепел и сор перед камином — и конец кабеля оказался в его руках. Следующие полчаса Дик удалял изоляционный материал и освобождал провода. Он изломал все ногти, в кровь разодрал руки, но в конце концов работа была сделана. Подняв с огромным усилием стальную плиту, он положил ее перед дверью так, чтобы каждый входящий обязательно наступил на нее. Затем прикрепил провода к отверстиям в плите.

Перед рассветом все было закончено. Вдруг послышались тихие голоса, и шум отодвигаемого засова. Подскочив к рубильнику, Дик включил его.

Дверь распахнулась, и первый бандит, войдя, наступил на плиту. Он не успел вскрикнуть и спугнуть второго, следовавшего за ним. Через мгновенье они оба лежали без памяти на полу.

— Что там за черт? — крикнул Хагн и взбежал по лестнице.

Ступив на плиту, он на мгновенье окаменел, а затем с хрипом упал назад и скатился вниз.

Больше Дик не стал ждать.

Перескочив через плиту, он сбежал по лестнице. В конторе никого не было. На столе лежал отобранный у него револьвер. Дик схватил его, метнулся к двери, распахнул ее и очутился во дворе.

Сзади раздался крик. Обернувшись, Гордон увидел двух бандитов и спустил курок. Выстрела не последовало. Револьвер оказался без патронов, по–видимому, Хагн разрядил его. Тогда Дик сшиб ближайшего противника ударом рукоятки по голове и бросился бежать. Он кинулся к шоссе, от которого его отделял только ряд кустов, напрямик.

Но это оказалось ошибкой. В кустах была протянута колючая проволока, и ему пришлось теперь бежать вдоль нее в сторону ворот. Без ботинок он чувствовал каждый камешек. Противники уже отрезали путь к воротам.

Тогда Дик развернулся и побежал в направлении второго фабричного корпуса. Бандиты были рядом. Вдруг он увидел перед собой на стене пожарную сигнализацию и вспомнил о разговоре с Эльком. Разбив рукой стекло. Дик нажал кнопку, и тут банда настигла его.

Он отчаянно боролся, хотя понимал, что сопротивление бесполезно. Но ему нужно было выиграть время.

— Стой, ребята! — внезапно заревел Гордон. — Хагн мертв!

Но в эту минуту из противоположного корпуса, покачиваясь, вышел Хагн. Приблизившись, ом размахнулся и попытался ударить беглеца в лицо, но тот успел наклониться, и кулак бандита врезался в стену. Хагн с диким ревом бросился на Дика. Бандиты, желая дать своему предводителю свободу действий, отпустили полицейского. Воспользовавшись этим, Дик ударил Хагна ногой в живот так, что тот свалился на землю, и, собрав последние силы, устремился к воротам. Он уже был возле них, когда чья–то рука схватила его за плечо. Дик отчаянно рванулся и выбежал на шоссе. В этот миг к фабрике подкатила пожарная машина. Бандиты в замешательстве замерли, а потом бросились в разные стороны.

Гордон в нескольких словах объяснил ситуацию начальнику пожарной команды.

Подъехала вторая машина. Вскоре с «лягушками» было покончено. Когда связанного Хагна положили в машину, Дик глянул на свои часы. Они показывали шесть.

Гордон бросился к автомобилю. К счастью, Хагн не догадался его испортить. Возможно, он приберег его для себя. Через три минуты, без шляпы, исцарапанный и грязный, Дик сидел за рулем и мчался в Глоучестер.

На бешеной скорости он проскочил через Свиндон, и двигался уже по Глоучестерскому шоссе, когда, взглянув на часы, понял, что они стоят. Сердце его забилось сильнее. Он ехал с предельной скоростью, хотя дорога была плохая и извилистая. В одном месте он чуть было не вылетел из автомобиля, когда на заднем колесе лопнула шина, и автомобиль занесло. Несмотря на это, Дик не останавливался и медленно продолжал свой путь к городу.

Когда же Гордон наконец достиг его, ехать пришлось еще медленнее: трамваи и автобусы затрудняли движение. Взглянув на башенные часы, Дик увидел, что до восьми не хватает всего двух минут, а тюрьма была еще в полумиле.

Когда часы начали отбивать восемь, Дик стал молиться, так как знал, что казнь совершается минута в минуту.

Подъехав к воротам, он в отчаянии затрезвонил. Наконец открылось окошечко, и показался сторож.

— Входить нельзя, — заявил он, — разве вы не знаете, что здесь происходит?

— Министерство внутренних дел, — прохрипел Гордон. — Приказ об отсрочке казни.

Окошечко захлопнулось, и ему показалось, что прошла целая вечность, пока калитка в воротах открылась.

— Я полковник Гордон из прокуратуры, привез приказ об отсрочке казни Джима Картерсона.

Сторож покачал головой:

— Казнь состоялась пять минут назад.

— Но церковные часы!

— Отстают на четыре минуты. Боюсь, что Картерсон мертв.

Глава 37

В это утро Раю выдали чистую одежду и после беседы с капелланом разрешили погулять во дворе. Юноша обрадовался. Ему хотелось еще раз взглянуть на голубое небо.

Через полчаса он вернулся в камеру.

Без десяти восемь туда вошли начальник тюрьмы и шериф.

— Не хотите ли сделать какое–нибудь признание, Картерсон? Да и ваше ли это имя? — спросил начальник.

— Нет, — ответил Рай спокойно, — но это безразлично.

— Вы убили того человека?

— Не знаю. Я желал его смерти, поэтому возможно, что и убил.

Часы в коридоре медленно, но неумолимо шли вперед. Сквозь открытую дверь Рай мог их видеть. Заметив это, начальник тихонько прикрыл ее.

Было без одной минуты восемь.

Потом Рай увидел, как снаружи нажали на дверную ручку, и на секунду его покинуло самообладание. Он отвернулся, чтобы не видеть человека, который сейчас должен был войти. Рай почувствовал, как его схватили сзади и стали связывать руки.

— Да простит мне Господь! Да простит мне Господь! — бормотал кто–то за его спиной.

При звуке этого голоса юноша молниеносно обернулся.

Палачом был Джон Беннет.

— Рай, — простонал ошеломленный Беннет.

Отец и сын, палач и приговоренный, стояли друг против друга.

— Рай! — повторил Беннет.

— Вы знаете этого человека? — взволнованно спросил начальник тюрьмы.

— Это мой сын, — ответил палач и развязал веревку на руках юноши.

— Беннет, вы должны совершить казнь!

— Совершить? Умертвить своего собственного сына?! Вы с ума сошли? Или считаете меня сумасшедшим? — воскликнул палач и обнял сына, прижавшись к его небритой щеке. — Мой мальчик! Мой мальчик! — твердил он, гладя Рая по голове, как делал это, когда тот был еще ребенком.

Затем вдруг выпрямился, втолкнул сына в экзекуционную камеру, вбежал за ним, захлопнул за собой дверь и закрыл ее на задвижку.

Другого входа в это помещение не существовало.

Рай увидел опущенный канат с петлей и, покачнувшись, прислонился к стене.

Джон Беннет сорвал канат и топором изрубил его на части. Затем подошел к сыну, взял его голову в руки и поцеловал.

— Можешь ты меня простить, Рай? — спросил он слабым голосом, — Я вынужден был этим заниматься. Я чуть с голоду не умер, прежде чем решился на это, и все время жил в страхе, что кто–нибудь укажет на меня пальцем и скажет: «Вот идет палач Бен».

— Палач Бен? — повторил удивленно Рай. — Ты Бен?

Отец утвердительно кивнул.

Снаружи в дверь продолжали стучать.

— Выходите, Бен! Даю вам честное слово, что отсрочу казнь до завтра. Вы не можете там оставаться, — послышался голос начальника тюрьмы.

Джон Беннет взглянул на разрубленную веревку. Казнь не могла состояться, так как по существующему закону новую веревку должны были прислать из центральной тюрьмы главного полицейского управления. Все необходимое для казни каждый раз присылалось оттуда и после возвращалось обратно.

Беннет отодвинул засов и открыл дверь.

Лица всех присутствующих были бледны.

— Я позвоню в Лондон и сообщу обстоятельства дела, — сказал начальник тюрьмы. — Я не осуждаю ваших действий, Бен. Было бы бесчеловечно требовать от вас исполнения приговора.

Вдоль коридора бежал надзиратель. За ним, прихрамывая, следовал человек — весь в пыли, с оцарапанным лицом и запекшейся кровью на лице и руках.

— Приказ об отсрочке казни, собственноручно подписанный его величеством королем! — прохрипел Дик и передал окровавленный конверт начальнику тюрьмы.

Глава 38

В продолжение всего дня Элла Беннет находилась в полусне. Перед этим пришел врач, и она, уступив мольбам Элька, выпила приготовленное лекарство, хотя и догадывалась, для чего оно, и не хотела принимать эту, молочного цвета, жидкость.

Когда же она очнулась, то увидела, что лежит в кровати, а у окна сидит сестра милосердия.

— Который час?

Сестра подала стакан воды, и Элла жадно выпила ее.

— Теперь семь часов, — сообщила сестра.

— Семь?!. — ужаснулась Элла. — Уже вечер? Что случилось?

— Ваш отец внизу, мисс. Я его позову.

— Отец здесь?

— Да. И мистер Гордон с мистером Джонсоном.

— Больше никого? — шепотом спросила Элла.

— Нет, мисс. Другой господин прибудет завтра или через день.

Сестра вышла из комнаты. Через минуту дверь отворилась и вошел Джон Беннет. Элла с рыданием бросилась в его объятия.

— Это правда? Это действительно правда, папа?

— Да, голубка, правда! — ответил Беннет, нежно целуя дочь. — Рай завтра будет дома. Осталось только выполнить некоторые формальности. Ах ты моя бедная девочка!

— Когда ты узнал об этом, папа?

— Сегодня утром. Джонсон хочет поручить Раю руководство предприятием Майтланда. Это было бы чудесно… Знаешь, наш мальчик сильно изменился.

— Разве ты его видел?

— Да, сегодня утром.

Элле показалось вполне естественным, что отец видел Рая. Она даже не подумала о том, как ему удалось проникнуть к сыну.

— Элла, Рай снова вернется к нам, — радостно объявил Беннет.

— Папа, если он возвратится… не найдется ли у тебя возможности отказаться от той работы, которую ты так ненавидишь?

— Я уже от нее отказался, голубка, — ответил отец. — Никогда! Ни за что больше! Слава Богу!

* * *

Рабочий кабинет Дика тонул в табачном дыму. Сам он с перевязанной головой, в халате и туфлях сидел в кресле и продолжал разговор с Джонсоном.

— Это очень мило с вашей стороны, Фило. Но примет ли Рай ваше предложение? Скажите–ка честно, вы считаете его способным вести такое огромное предприятие?

— Возможно! Во всяком случае, я бы хотел ему помочь. У меня найдется для него и менее ответственный пост.

— Мне кажется, — вставил Эльк, — что главная и самая трудная наша задача — это вырвать его окончательно из когтей Лягушки! А этот господин не из тех, кто будет сидеть сложа руки и равнодушно смотреть на свое поражение. Сегодня утром мы уже получили доказательство этому. В мистера Джонсона стреляли на вашей улице.

Дик вынул изо рта трубку и медленно произнес:

— Лягушка закончил свою игру. Единственный вопрос в том, каким образом лучше всего с ним покончить? Бальдер пойман, Хагн в тюрьме, Леу Брэди, один из его активнейших агентов, мертв, только Лола…

— Лола уехала! — сообщил Эльк. — Сегодня утром она на пароходе отплыла в Америку. Жозуа Броад устроил ей это. Остается, следовательно, Лягушка и его организация. Если мы его поймаем, то и всей шайке конец.

В это время возвратился Джон Беннет, и разговор принял другое направление. Через некоторое время Джонсон распрощался.

— Вы Элле ничего не сказали, мистер Беннет? — спросил Дик, когда они остались вдвоем.

— О себе? Нет! А разве это необходимо?

— Мне кажется, нет. Пусть это останется вашей с Раем тайной. Лично мне это было давно уже известно. Эльк утверждал, что в дни вашего отсутствия всегда происходят взломы, нападения или убийства. Но так как в Англии ежедневно что–нибудь случается, меня это не удивило. Зато я взял на себя труд докопаться до другого, более редкого совпадения: в дни вашего отсутствия в какой–нибудь тюрьме всегда приводился в исполнение смертный приговор.

Джон Беннет опустил голову.

— Вы знали и все же…

— Я знал о ваших жизненных неудачах. И я смотрю на вас как на исполнителя закона. Вы ничуть не хуже меня самого. Ведь и я помогаю правосудию отправлять людей на эшафот. Вы не хуже и судьи, который осуждает и подписывает смертные приговоры. Все мы только колесики в большой машине правосудия.

Эту ночь отец и дочь провели у Гордона, а на другой день отправились на вокзал встречать Рая. Ни Дик, ни Эльк их не сопровождали.

Вечером инспектор, придя на Харлей–террас, не застал Гордона дома и решил, что он у Беннетов. Не желая однако уходить, не повидав своего начальника, сыщик отправился в его кабинет и, удобно устроившись в кресле, заснул. Вдруг кто–то потряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел перед собой хозяина дома.

— Привет, — произнес сыщик сонно. — Вы что же, всю ночь намерены бодрствовать?

— Моя машина внизу, одевайтесь живо и едем в Хорсхем. — приказал Дик.

Эльк взглянул на часы.

— Она, вероятно, уже о постельке думает, — запротестовал он.

— Надеюсь! — ответил Дик. — Но у меня имеются некоторые опасения… В девять часов Лягушку видели на Хорсхемском шоссе.

Сыщик мгновенно проснулся.

— Откуда вы это знаете?

— Я весь вечер наблюдал за ним, но ему удалось улизнуть.

— Вы наблюдали за Лягушкой?.. Господи, да… разве вы его знаете?

— Я его уже целый месяц знаю, — ответил Дик. — Возьмите с собой револьвер.

Глава 39

Счастливый Рай Беннет сидел рядом с отцом и наслаждался его любовью и вниманием.

— Возьми стул, мой мальчик, и садись к столу, — сказал Беннет.

Он наклонил голову, и зазвучала молитва, над которой в прежнее время Рай бы посмеялся. Теперь же она показалась ему знаменательной.

Ужин был чудесный. Гораздо лучше тех, которые ему подавали в Хэронском клубе. Рай положил нож и вилку, откинулся назад и сказал, счастливо улыбаясь:

— Дома! Наконец, дома!

— Рай, Джонсон предлагает тебе пост директора в объединении Майтланда. Как ты на это смотришь, сын мой?

Юноша покачал головой.

— Я на этот пост гожусь так же, как на пост президента Английского банка. Нет, папа, мои требования сегодня не так велики, как прежде, и я с удовольствием буду копать картошку.

— Мне… мне, вероятно, в будущем потребуется ассистент, если, как говорит Зелинский, успех мой будет расти. А пока можешь и картошку покопать… Вот когда Элла выйдет замуж…

— Элла выходит замуж? Правда? — Рай вскочил и поцеловал сестру. — Но то, что случилось со мной, тебе ведь не повредит, да?

— Нет, голубчик, — ответила девушка с грустью. — Теперь уже нет.

— Что ты этим хочешь сказать? — забеспокоился старик.

— Я сейчас кое о чем подумала, папа, — ответила дочь и рассказала об ужасном визите Лягушки.

— Лягушка хотел на тебе жениться? — спросил взволнованный Рай. — Это просто невероятно! А ты видела его лицо?

Элла покачала головой.

— Он был в маске. Не будем больше говорить об этом.

Девушка быстро встала и принялась убирать со стола, а Рай взялся ей помогать.

— Ужасная сегодня ночь, — сказала Элла, вернувшись из кухни. — Ветер растворил окно и погасил лампу. Дождь льет, как из ведра.

— А для меня теперь все ночи хороши, — засмеялся Рай.

— Закрой дверь в кухне на засов, — посоветовал Джон Беннет, когда Элла понесла туда посуду.

Отец и сын закурили Каждый думал о своем. Затем Рай начал рассказывать отцу о Лоле.

— Я не думаю, чтобы она была плохой женщиной, отец. Она не могла знать, что замышлялось против меня. План был так чертовски разработан, что я до самого конца, пока Гордон не открыл мне правду, был уверен, что Леу убил я. Этот человек гениален.

— Да, — согласился отец.

— Я всегда подозревал, — продолжал Рай, — что Майтланд связан с «лягушками». Первый раз мне пришло это в голову, когда он появился в Хэронском клубе… что с тобой отец?

— Элла! — позвал Беннет и, не дождавшись ответа, обратился к сыну. — Я бы не хотел, чтобы она оставалась одна на кухне. Позови ее сюда.

Рай встал и вышел на кухню. Там было темно.

— Лампу! Отец, принеси лампу! — крикнул юноша, И Беннет, схватив лампу, поспешил к нему.

Кухонная дверь была закрыта, но не заперта. Перед ней на полу лежала белая тряпка. Рай поднял ее. Это был кусок от фартука Эллы. Отец и сын переглянулись. Рай бросился в свою комнату и вернулся с фонарем.

— Может быть, она в саду, — волнуясь, сказал он.

Открыв дверь ногой, Рай выбежал и стал звать сестру.

Дождь лил, как из ведра, и они сразу же промокли насквозь. На земле виднелись чьи–то следы. Они вели к боковой калитке. Калитка была открыта, а перед ней на улице остались следы автомобиля.

— Поезжай на почту и позвони Гордону, — довольно спокойно распорядился Беннет.

Рай вскочил на велосипед. Вернулся он через пятнадцать минут и сообщил, что телефон не работает из–за повреждения проводов. Как раз в это время к дому подъехал на своей машине Гордон.

Беннеты вкратце рассказали, что случилось. Дик вернулся с ними в дом, заставил переодеться, а затем они все вместе отправились по следам Эллы к калитке, где увидели Элька с электрической лампой.

— Здесь рядом со следом автомобиля, — объявил сыщик, — идет еще один след, оставленный, судя по всему, мотоциклом.

Все поспешно вскочили в мощный автомобиль Дика, и машина помчалась вперед. Через пять километров они въехали в деревню, где опрошенный полицейский подтвердил им, что недавно здесь проехали автомобиль и мотоцикл.

— Мотоциклист ехал непосредственно за машиной? — спросил Эльк.

— Нет, на расстоянии по крайней мере ста метров, — ответил полицейский, — притом с потушенной фарой. Я хотел его остановить, но он промчался мимо, не обратив на меня внимания.

Они проехали с милю и выехали на шоссе, где след затерялся. Еще через милю шоссе раздвоилось. По правой дороге к ближайшей деревне у ночного сторожа преследователи узнали, что в течение двух последних часов автомобили здесь не проезжали.

— Придется вернуться, — с досадой объявил Дик.

Они помчались назад и, доехав до развилки, свернули на другую дорогу. Через несколько минут впереди показался стоящий у обочины автомобиль, но это была не та машина, которую они искали. Шофер, чинивший лопнувшую шину, сообщил, что минут сорок назад мимо него промчался на большой скорости автомобиль, за которым следовал мотоцикл.

— Как велико было расстояние между ними?

— Добрых сто метров.

Однако в следующей деревне видели только автомобиль. Мотоциклист исчез.

Была уже полночь, когда они увидели, наконец, машину, которую искали. Она стояла на улице перед гаражом в Хорсхеме. В ней никого не было.

— Да, машина подъехала минут пятнадцать назад, — заявил владелец гаража. — Шофер сказал, что пойдет в город искать себе комнату для ночлега.

Они обыскали салон машины. Без сомнения, Элла находилась в ней, так как они нашли там ее брошку.

— Бессмысленно сейчас искать шофера, — сказал Эльк. — Единственная надежда, что он еще вернется сюда.

Дику показалось странным исчезновение мотоциклиста.

— Нам следовало бы возвратиться, — предложил он. — Можно с уверенностью сказать, что мисс Беннет высадили где–то по пути. И мотоцикл теперь — наша единственная путеводная звезда. На нем, по–видимому, ехал либо сам Лягушка, либо кто–то из его людей. Они исчезли между Хорсхемом и Морби. Вы ведь знаете эту местность, мистер Беннет? Нет ли там поблизости такого места, куда бы они могли направиться?

— Да, я знаю эти места, — подтвердил Беннет. — Там находятся луга Морби, но вряд ли…

— Что за луга Морби? — спросил Дик и медленно поехал обратно.

— Сейчас там только заброшенная каменоломня. Общество года два назад распалось.

Проезжая Морби, они остановились перед полицейским участком, и дежурный твердо заявил, что мотоциклист здесь не появлялся.

— Да и проехавший до вас автомобиль был пуст, — добавил он.

Преследователи снова пустились в путь, Эльк заметил:

— Конечно, машина была пуста, когда проезжала здесь, этим и объясняется отсутствие мотоциклиста.

Они ехали теперь медленнее, освещая фонарями не только дорогу, но и придорожную канаву и изредка попадавшиеся постройки. Проехав с полмили, Эльк неожиданно крикнул:

— Стойте!

Возле полуразрушенной каменной стены, скрытой живой изгородью, стоял мотоцикл. Он был весь в грязи, но совершенно новый.

— Если это новая машина, — заметил Эльк, — то продавец непременно вписал фамилию и адрес покупателя в инструментальную сумку.

Они развязали сумку и открыли ее.

— Ах ты Господи! — воскликнул сыщик.

На обратной стороне было написано: «Жозуа Броад, Кавендиш–сквер, 6, дом Каверлей».

Глава 40

Войдя в кухню, Элла заметила, что скатерть, которую она повесила сушить, упала на пол. Девушка нагнулась, чтобы поднять ее, и в тот же миг ей накинули на голову платок, зажали рот, и крепкие руки, подняв, вынесли ее в сад. Не успела она опомниться, как была уже в автомобиле.

Машина быстро мчалась вперед. Человек, сидевший рядом, снял с ее головы платок, но она ничего не видела, так как было очень темно. Элла лишь поняла, что находится во власти Лягушки.

— Что вам от меня нужно и кто вы? — спросила она.

— Даю тебе срок до утра, — глухо произнес сидевший за рулем. — Ты должна дать слово, что станешь моей женой, и мы завтра покинем страну.

— Никогда! — твердо заявила Элла.

В продолжение всего дальнейшего пути не было произнесено ни единого слова.

Наконец они остановились. Эллу вытащили из автомобиля, накинули ей на плечи дождевик и повели по вспаханному полю.

Лягушка шел впереди и ни разу не обернулся. Было так скользко, что она чуть не упала, но крепкие руки проводника поддержали ее.

— Куда вы меня ведете? — спросила Элла.

Не получив ответа, она стала осматриваться и вдруг сообразила, что это луга Морби, и они движутся в направлении каменоломни.

Вскоре они приблизились к какой–то деревянной постройке. Лягушка вошел туда, зажег свет и, приоткрыв дверь, приказал девушке войти. Она, как загипнотизированная, направилась к двери, но у входа вдруг очнулась и сделала попытку бежать. Однако крепкая рука Лягушки втащила ее внутрь и закрыла дверь на засов.

Обстановка комнаты была примитивна: кровать, стол, два стула.

На полу лежал старый грязный ковер. Вдоль одной из стен разместились стеклянные баллоны, наполненные какой–то жидкостью. Рядом стояли два плоских деревянных совершенно новых ящика.

Лягушка заметил, что она смотрит на ящики и захихикал:

— Золото! Твое золото, наше золото. Там миллион фунтов стерлингов.

Он усадил Эллу на стул и расположился напротив. Девушка ждала, что он снимет маску, но ошиблась.

— Ну, Элла Беннет, хочешь выйти за меня замуж? — продолжал Лягушка. — Или хочешь превратиться в ничто? Пойми, ты или станешь моей женой или умрешь. Я разобью один из этих баллонов, а потом сниму маску, и перед смертью ты узнаешь, кто я такой. Но только непосредственно перед смертью!

— Я не стану вашей женой. Никогда. Хотя бы за то, что вы сделали с моим братом.

— Если бы ты согласилась стать моей женой, то с ним ничего бы не случилось.

— Но почему вы хотите на мне жениться?

— Потому что я тебя люблю. Может быть, и не так, как Гордон, но я привык исполнять свои желания.

— Лучше умереть, — твердо заявила Элла и услышала его приглушенный смех.

— Бывают вещи похуже смерти для скромных девушек, — произнес он многозначительно, и что–то в его глазах заставило Эллу содрогнуться.

В это время раздался стук.

Лягушка подошел к двери и спросил:

— Кто там?

— Хагн! — послышался низкий голос. — Отвори скорей!

Лягушка отодвинул засов и, открывая дверь, спросил:

— Каким же образом тебе удалось бежать?

Дверь с такой силой распахнулась, что Лягушка отскочил к стене. В тот же миг у Эллы вырвался крик радости. На пороге стоял человек без шляпы в непромокаемом плаще.

Это был Жозуа Броад.

Американец держал руки в широких карманах своего плаща и не спускал с Лягушки глаз.

— Гарри, — произнес он, — ты знаешь, за чем я пришел.

— Возьми, что тебе полагается! — крикнул Лягушка, выхватывая револьвер.

Одновременно прозвучали два выстрела, и Лягушка, пошатнувшись, прислонился к стене. Рядом находились баллоны, и он с усилием стал поднимать ногу. Увидев это, Броад выстрелил еще раз. Лягушка медленно сполз по стене и повалился на пол. Он сделал еще попытку приподняться, но тут из груди его вырвался стон, и он затих.

Снаружи послышались голоса, и в избушку вбежал Джон Беннет. Элла бросилась к нему в объятия. Рай, Эльк и Дик остановились в дверях.

— Господа, — обратился американец к вошедшим, — призываю вас в свидетели, что я убил этого человека исключительно в целях самообороны. Это Лягушка! Его имя Гарри Лайм. Он английский каторжник.

— Я так и знал! — воскликнул сыщик.

— Сожалею, что вырвал у вас из рук добычу, мистер Эльк, — продолжал Броад. — Но сегодня ночью один из нас должен был умереть.

Инспектор взглянул на него:

— Шауль Моррис, если не ошибаюсь? — Жозуа Броад утвердительно кивнул, и Эльк, задумчиво почесав подбородок, обернулся к трупу.

— А ну, Лягушка, покажи свое лицо! — сказал он и сорвал маску.

Все увидели, что это Фило Джонсон.

Глава 41

Солнце было уже довольно высоко, когда американец начал свой рассказ.

— Мое имя, как верно угадал мистер Эльк, Шауль Моррис. С законной точки зрения я преступник, хотя за последние девять лет не совершил ни одного предосудительного проступка. Не стану вам давать списка всех совершенных мною взломов: некоторые я забыл, другие не удалось. Достаточно лишь сказать, что, кроме моих слов, не существует никаких доказательств моей вины. Только с одним делом было связано мое имя: со взломом кассы на пароходе «Мантания», который вез во Францию пятьдесят четыре миллиона франков, упакованных в два крепких деревянных ящика.

Пароход должен был зайти во французскую гавань. К этому времени кража была уже совершена. В кассовом помещении я оставил точь–в–точь такие же ящики, и все казалось в полном порядке, когда вдруг у парохода испортился винт, и капитан решил причалить в Саутгемптоне, не заходя во французский порт.

Стоял густой туман. У меня был помощник, и мы находились с вещами на палубе, когда «Мантания» столкнулась с буксиром. Воспользовавшись этим, мы сбросили на него наши ящики и прыгнули следом. Как я уже говорил, стоял туман, и экипаж буксира обнаружил нас, когда «Мантания» была далеко. Капитану я рассказал довольно наивную историю, сунул двадцатидолларовую бумажку, и он мне поверил.

Поздно вечером мы с большими трудностями причалили в Портсмуте, где не было таможенного досмотра, и продолжили путь пешком. На рассвете достигли местечка Хемпшир и решили там немного отдохнуть и перекусить. Мой спутник отправился за продуктами, но по дороге напился, ввязался в драку и попал в участок.

Мне ничего не оставалось, как продолжить путь одному. Но два ящика были слишком тяжелы для меня. Тут я увидел старый дом с объявлением о продаже. Перелез через забор, тщательно все осмотрел и нашел в конце сада высохший старый колодец, покрытый досками. Я опустил более легкий ящик на дно, прикрыл его старыми листьями и снова заколотил колодец досками. Если бы я тогда оставил там оба ящика, то избавил бы себя от многих неприятностей.

Записав адрес и фамилию владельца, некоего адвоката из Уинчестера, я отправился к нему, прихватив с собой другой ящик. У меня были с собой английские деньги, и мы быстро оформили сделку.

Мой бывший напарник как–то рассказал мне, что в Лондоне живет лучший в Европе взломщик сейфов, некий Гарри Лайм, который в минуту опасности всегда поможет. Такая минута для меня наступила, когда из газет я узнал, что мой напарник с пьяных глаз во всем сознался, и меня разыскивает полиция.

Я отправился в Лондон и с трудом отыскал Гарри. Наша встреча состоялась в маленькой темной комнатке, освещенной единственной лампой. Я рассказал ему вкратце, в чем дело, и просил сохранить ящик с тридцатью пятью миллионами франков. «Сколько мне?» — спросил он. «Половину». Он вроде был доволен. Вам покажется странным, что мне не запомнилось лицо, но я обратил внимание на его руку, где была вытатуирована лягушка. Да, да, впоследствии он удалил ее с помощью дорогой и мучительной операции, которую ему сделал один испанский врач, так как Лайм знал, что имеет слишком яркую примету, по которой его всегда можно найти.

Мы сговорились, что, вернувшись в Америку, я сообщу свой адрес, и он вышлет мою половину денег.

Бегство удалось, и, прибыв в Штаты, я отправил ему телеграмму, но ответа не получил. Не последовало ответа и на вторую.

Через несколько месяцев из газет я узнал, что Лайм утонул.

На самом же деле он остался жив, перебрался в один из городов средней Англии и проживал там в качестве скромного делового человека. Понемногу Гарри стал менять свою внешность: сбрил бороду и усы, сделал искусственную лысину. И в это время он стал организовывать братство «лягушек». Одним из первых, с кем он сошелся, был старый разбойник Майтланд, не умевший ни читать, ни писать.

— Ну, конечно! — воскликнул Эльк. — Вот где разгадка!

— Да, никакого младенца никогда не существовало. Младенцем был сам Майтланд, который втайне учился это делать.

Найдя старика, Гарри вернулся в Лондон и организовал объединение Майтланда.

Тому ничего не надо было делать, лишь сидеть в кабинете и изображать неприступного миллионера. Скромный же его служащий являлся фактическим главой предприятия. Когда же Гарри почувствовал, что его стали подозревать, он уволил себя и даже заставил одного из своих людей совершить на него нападение.

Я же через пять лет очутился без цента и решил попытаться вернуть свои деньги, да и ящик в колодце ожидал меня. Приехав в Англию, я сразу же отправился в купленный мной домик. День и ночь я работал над извлечением денег из колодца, а когда мне это удалось, выехал в Париж. Конец моей истории вам известен.

Я начал поиск Лягушки, но вскоре пришел к заключению, что по татуировке этого сделать невозможно. Затем, установив, что Майтланд — «лягушка», ограничил свои поиски только его конторой. Определить, что он неграмотный, было очень просто. Как–то на улице я показал ему конверт с надписью «Вы обманщик» и спросил, где это находится. Он указал мне на дом на противоположной стороне улицы и сказал: «Там». С этой минуты мне стало ясно, что Лягушкой был Джонсон.

Пожалуй, это все, что я вам могу сказать. А теперь распрощаюсь с вами, по всей вероятности, навсегда.

Когда Жозуа Броад уехал, Дик с виноватой улыбкой обратился к Эльку:

— Я некоторое время, вероятно, не появлюсь в управлении…

— Я так и предполагал, — ответил тот. — Но скажите, ради Бога, господин полковник, что случилось с этими двумя плоскими ящиками в избушке каменоломни?

— Я никаких ящиков не видел.

— Зато я их видел. Они были, когда мы прибыли за мисс Беннет, и их не оказалось, когда я возвратился с полицией Жозуа Броад все это время находился там.

Они посмотрели друг на друга.

— Думаю, что не стану расследовать этого дела, — заявил Дик. — Я слишком многим обязан Броаду.

— Я, собственно, тоже! — согласился Эльк. — Знаете, чему он меня вчера научил? Дал мне стихотворение в сто пятьдесят строк, но я запомнил лишь две:

Вильгельм–завоеватель затеял месть.

Битва при Хастингсе десять, шестьдесят шесть.

Это хорошее стихотворение, полковник Гордон, и если бы я его знал десять лет назад, то, не сомневаюсь, что был бы теперь, по крайней мере, начальником полиции Лондона.

Эльк попрощался и вышел на улицу. Перед ним по дороге прыгала зеленая лягушка.

Он остановился. Остановилась и лягушка.

— Эй, лягушка! — инспектор предостерегающе поднял палец. — Отправляйся–ка домой, твое время прошло.

И, словно поняв его, лягушка прыгнула в сторону и исчезла в зеленой траве.

Тайна желтых нарциссов

I

— Боюсь, что не вполне поняла вас, мистер Лайн, — сказала Одетта Райдер и мрачно посмотрела на молодого человека, сидевшего за письменным столом. Ее нежную кожу заливала густая краска, а в глубине ее серых задумчивых глаз вспыхнул огонек, который мог бы быть предупреждением для каждого. Но мистер Лайн был настолько уверен в себе, в своих способностях и впечатлении, производимом его личностью на других, что считал, что все люди должны покоряться его желаниям.

Он не смотрел ей в лицо. Его взгляды скользили по ее чудной фигуре, и он изумлялся ее изумительно прямой посадке, красиво очерченной голове и тонким нежным рукам.

Он смахнул со лба свои длинные черные волосы и улыбнулся. Ему доставляла удовольствие мысль, что черты его лица свидетельствуют о его умственных способностях, и что его несколько бледный цвет лица можно приписать долгим размышлениям.

Вдруг он отвернулся и поглядел в большое внутреннее окно, из которого открывался вид на оживленные торговые помещения фирмы Лайн.

В свое время он велел устроить свое бюро в полуэтаже, и большие окна были устроены с таким расчетом, что он в любой момент мог одним взглядом проконтролировать важнейшие отделения своего предприятия.

От времени до времени он поворачивал голову лицом к своей комнате. Он знал, что внимание всех девушек в магазине сконцентрировано на сцене, разыгрывающейся в его кабинете, которую можно было хорошо наблюдать из нижнего этажа.

Одетта тоже отлично знала в чем дело, и, чем дольше ей приходилось оставаться, тем несчастнее и неуютнее она себя чувствовала. Она сделала движение, как будто собираясь уходить, но он удержал ее.

— Мне кажется, Одетта, что вы на самом деле неправильно поняли меня, — произнес он мягким, мелодичным и почти ласкающим голосом. — Читали ли вы мою маленькую книжечку? — внезапно спросил он.

— Да, я прочла в ней разное, — ответила она, и густая краска снова залила ее щеки. Он рассмеялся.

— Вы, вероятно, находите это очень интересным, что человек в моем положении занимается тем, что пишет книги. Но вы можете себе, конечно, представить, что большая часть была написана раньше, чем я перенял управление этим делом — прежде чем я стал купцом!

Она ничего не ответила, и он с любопытством посмотрел на нее.

— Каково ваше мнение об этих стихотворениях? — спросил он после короткой паузы.

Ее губы задрожали, но он снова не догадался в чем дело.

— Я считаю их ужасными, — сказала она тихо, — у меня нет другого названия для них. Он наморщил лоб.

— Какое же у вас посредственное и плохое мнение, мисс Райдер, — ответил он с досадой. — Эти стихи лучшие критики страны сравнивали с самыми красивыми стихотворениями древних эллинов.

Она хотела что–то сказать, но удержалась и плотно сжала губы.

Торнтон Лайн пожал плечами и принялся расхаживать взад и вперед по своему, с большой роскошью убранному, бюро.

— Ну, понятно, широкие массы рассуждают о поэзии как об овощах, — сказал он, помолчав минуту, — вы должны еще немного заняться своим образованием, особенно в области литературы. Придет еще время, когда вы мне будете благодарны, что я дал вам возможность познакомиться с красивыми мыслями, изложенными таким красивым языком.

Она взглянула на него.

— Могу я теперь уйти, мистер Лайн?

— Еще нет, — ответил он холодно.

— Вы раньше сказали, что вы не в состоянии понимать меня.

— Мне хотелось бы повторить это еще раз немного яснее.

— Вы, как вам, вероятно, самой известно, — очень красивая девушка. В дальнейшем течении вашей жизни вы, как это в вашем сословии принято, выйдете замуж за человека средних умственных способностей и без большого образования и у него под боком будете вести образ жизни, который во многих отношениях напоминает жизнь рабыни. Такова судьба всех женщин среднего класса, как вам это, вероятно, хорошо знакомо. Хотите ли вы тоже испытать эту судьбу, только потому, что какой–то мужчина в черном сюртуке и в белом воротнике скажет вам слова, которые для интеллигентных людей не имеют ни значения, ни права на определение судьбы? Я никогда не предложил бы проделать вам подобную дурацкую церемонию, но я сделал бы все, чтобы сделать вас счастливой.

Он подошел к ней и положил ей руку на плечо. Она, вздрогнув, подалась назад. Он рассмеялся.

— Ну, что вы скажете на это?

Она внезапно обернулась, ее глаза блеснули, но она успела овладеть своим голосом.

— Случайно, я одна из тех неразумных молодых девушек из предместья, которые придают большое значение произносимым при венчании словам, о которых вы сейчас так презрительно отзывались. Но, в конце концов, я не настолько узка, чтобы не знать, что церемония венчания, одна, сама по себе, не делает еще людей более счастливыми или более несчастными. Но, заходит ли речь о браке или о какой–нибудь другой форме отношений, во всяком случае тот человек, которому я отдаю свою любовь, должен быть мужчиной с ног до головы.

Он посмотрел на нее с раздражением. — Что хотите вы этим сказать? — его голос уже больше не звучал так мягко и ласкательно–льстиво, как раньше.

У Одетты готовы были проступить слезы на глазах, но она еще раз сдержалась.

— Мне противен такой, не знающий удержки человек, который воплощает ужасные мысли и чувства в ничего не говорящие стихи; повторяю вам еще раз, что я могу полюбить только настоящего мужчину.

Его лицо передернулось.

— Знаете ли вы с кем вы разговариваете? — спросил он, повышая голос.

Ее дыхание стало учащенным.

— Я говорю с Торнтоном Лайном, владельцем фирмы Лайн, шефом Одетты Райдер, которая каждую неделю получает от него три фунта жалования.

Он пришел в бешенство и от волнения едва мог говорить.

— Берегитесь, — крикнул он.

— Я говорю с человеком, вся жизнь которого является оплошным упреком для настоящего мужчины. — Теперь она говорила быстро, не сдерживаясь более.

— Вы человек неискренний и ведете роскошный образ жизни, потому что ваш отец был большой делец. Вы тратите деньги не считая, те деньги, которые лучшие люди приобрели для вас тяжелым трудом. Я не дам запугать себя! — гневно воскликнула она, когда он вздумал подойти к ней. — Я оставляю свою должность еще сегодня.

Торнтон Лайн был глубоко задет и пристыжен ее презрением. Она это сразу поняла, ей стало жалко, что она была настолько резка, и ей захотелось хоть отчасти загладить свои слова.

— Мне очень жаль, что я была настолько резкой, — любезно сказала она, — но вы сами вызвали меня на это, мистер Лайн.

Он не в состоянии был произнести ни слова и только молча указал головой на дверь.

Одетта Райдер покинула комнату, и мистер Лайн подошел к одному из больших окон. Он посмотрел ей вслед, как она с опущенной головой медленно проходила сквозь ряды служащих и на другой стороне магазина поднялась на три ступени, ведущие к помещению главной кассы.

— Ты еще поплатишься мне за это, — прошипел он, стиснув зубы.

Он был выше меры оскорблен и обижен. Он был сыном богатого человека, его всегда берегли и охраняли от жестокой борьбы за существование. Он не посещал общественной школы, в которой он больше сталкивался бы с окружающей жизнью и другими людьми, но он посещал частные учебные заведения, в которые принимались только сыновья самых богатых людей. Он постоянно был окружен льстецами и людьми, желавшими извлекать пользу из его богатства. Никогда ни сам он, ни его действия не подвергались резкой критике справедливых учителей и воспитателей. Только третьестепенная печать хвалила его литературные произведения выше мер, извлекая из этого соответствующую пользу.

Он закусил губы, подошел к письменному столу и позвонил. Сейчас же вошла его секретарша, которую он раньше отослал.

— Мистер Тарлинг пришел?

— Да, сэр, он уже четверть часа ожидает в зале для заседаний.

Он кивнул головой.

— Благодарю вас.

— Позвать ли мне его сюда?

— Нет, я сам отправлюсь к нему, — ответил Лайн.

Он вынул из золотого портсигара сигарету и закурил. Его нервы были немного возбуждены после недавней беседы, и его рука дрожала, но буря в его душе понемногу улеглась; ему пришла в голову мысль. Тарлинг! Какая блестящая возможность, этот человек, имевший репутацию гениальности и необычайного ума! Эта неожиданная встреча была просто бесподобна. Быстрыми шагами он пошел по коридору, соединявшему его личное бюро с залой заседания, и с протянутыми руками вошел в большое помещение.

Человек, которого он так любезно приветствовал, имел на вид не то двадцать семь, не то тридцать семь лет. Он был высокого роста, строен и скорее молод, чем силен. Его лицо имело смуглую окраску, а голубые глаза, которыми он посмотрел на Лайна, глядели твердо и непроницаемо.

Таково было первое впечатление, которое он произвел на Лайна. Тарлинг пожал Лайну руку с неприятным ощущением. Рука Лайна была мягкая, совсем как у женщины. Поздоровавшись, Лайн обнаружил присутствие в комнате еще 'третьего лица. Это был человек среднего роста, сидевший в тени выступа стены. Он точно так же поднялся и отвесил короткий поклон.

— Вы взяли с собой китайца? — спросил Лайн и с любопытством посмотрел на этого человека. — Ах, я почти забыл, что вы как раз прибыли из Китая. Но садитесь же, прошу вас.

Лайн тоже придвинул себе стул и предложил Тарлингу свой портсигар.

— О поручении, которое я вам собираюсь дать, мы поговорим потом. Должен вам откровенно сознаться, что я очень высокого мнения о вас, после всех газетных статей, которые мне пришлось про вас читать. Ведь это вы недавно нашли драгоценности герцогини Генри? Я еще гораздо раньше слыхал о вас, когда сам был в Китае. Насколько я знаю, вы не состоите на службе в Скотлэнд–Ярде?

— Нет; я, правда, занимал крупный пост в шанхайской полиции и, возвращаясь в Англию, имел намерение поступить на службу в здешнюю полицию, но вышли разные обстоятельства, которые побудили меня открыть собственное сыскное агентство. В Скотлэнд–Ярде я не имел бы той свободы действия, в которой я так нуждаюсь.

Лайн быстро кивнул головой.

— Во всем Китае тогда рассказывали о подвигах Джэка Оливера Тарлинга. Китайцы называли вас «Ли–Иен»— Охотник на людей.

Лайн всех людей оценивал со своей точки зрения и в человеке, сидящем напротив него, видел подходящее орудие и, по всей вероятности, еще ценного сотрудника.

У сыскной полиции, в Шанхае, судя по тому, что об этом рассказывалось, были свои собственные методы, и она не имела угрызений совести по поводу того, согласны ли ее действия с буквой закона или нет. Рассказывали даже, что «Охотник на людей» подвергал своих пленных пытке, желая напасть на след более крупных и тяжких преступлений.

Лайн знал далеко не все легенды об «Охотнике на людей», а также не был в состоянии отличать истину от лжи во всех тех историях, которые рассказывались о знаменитом сыщике.

— Я знаю, зачем вы за мной посылали, — сказал Тарлинг. — Он говорил медленно я обдуманно. — В вашемписьме вы в общих чертах наметили мне задачу. Вы подозреваете одного из ваших людей, что он в течение многих лет путем больших растрат нанес фирме значительные убытки. Речь идет о некоем мистере Мильбурге, вашем главном управляющем.

— Я желал бы, чтобы вы пока забыли обо всей этой истории, — тихо сказал Лайн. — Я сейчас же представлю вам Мильбурга, он, по всей вероятности, может оказаться хорошим помощником при выполнения моего плана. Не хочу утверждать, что он честный человек, а также, что мои подозрения против него необоснованны, но в данный момент я занят кое–чем более важным, и был бы вам признателен, если вы пока что всю историю с Мильбургом отодвинете на задний план. — Он подошел к длинному столу, взял слуховую трубку и позвонил в магазин.

— Попросите мистера Мильбурга прийти ко мне в зал заседаний.

Потом он вернулся к своему посетителю.

— История с Мильбургом может подождать, я еще не знаю точно, возвращусь ли я когда–нибудь к ней. А вы уже начали ваши розыски? Если так, то скажите мне, пожалуйста, самое существенное, пока Мильбург еще не пришел.

Тарлинг вынул из кармана маленькую белую карточку и бросил на нее взгляд. — Какое жалование получает у вас Мильбург?

— Девятьсот фунтов в год, — ответил Лайн.

— Но он тратит около пяти тысяч, — ответил Тарлинг. — Если я буду продолжать свои розыски, то эта сумма еще, может быть, увеличится. Он владеет домом вверх по реке, устраивает большие вечера.

Лайн нетерпеливо махнул рукой.

— Оставим это лучше пока. Я уже сказал вам, что в данный момент у меня для вас гораздо более важная задача. Пусть Мильбург будет вором.

— Вы посылали за мной, сэр?

Лайн быстро обернулся. Дверь бесшумно отворилась. На пороге стоял лицемерно улыбающийся человек, все время потирая руки, как будто он мыл их невидимым мылом.

II

— Разрешите представить, — мистер Мильбург, — представил его Лайн, немного смущенный. Если даже Мильбург слыхал последние слова своего шефа, то ни одно его движение не выдавало этого. Он самодовольно улыбался, и в маловыразительных чертах его лица отражалось полное довольство. Тарлинг быстро поглядел на него и сделал свои собственные выводы. Этот человек был прирожденный лакей, имел тупое выражение лица, лысую голову и сутулые плечи, как будто бы он каждую минуту готов был кланяться.

— Закройте двери, мистер Мильбург, и присядьте. Это мистер Тарлинг — сыщик.

— Чрезвычайно интересно, сэр.

Мильбург почтительно поклонился Тарлингу. Сыщик внимательно наблюдал за ним, но мистер Мильбург не краснел и не бледнел, и его лицо было неподвижно. Тарлинг не заметил ни одного из тех признаков, благодаря которым преступники нередко выдавали себя ему головой.

— Опасный человек, — подумал он.

Он бросил взгляд на Линг–Чу, чтобы узнать, какое впечатление на него произвел Мильбург. Каждый другой наблюдатель не нашел бы ничего особенного в выражении лица и позе китайца. Но Тарлинг увидел, что его губы почти незаметно вздрогнули и ноздри слегка приподнялись. Это были не допускающие сомнения признаки, что Линг–Чу почуял преступление.

— Мистер Тарлинг — сыщик, — повторил Лайн. — Я очень много слыхал о нем, когда был в Китае, — вы же помните, что я во время своего кругосветного путешествия три месяца был в этой стране, — спросил он Тарлинга, который коротко кивнул в ответ.

— Да, я знаю, вы проживали в Бунт–Отеле и много времени проводили в туземном квартале. Вам пришлось пережить неприятное приключение, когда вы пошли курить опиум.

Лайн покраснел, потом рассмеялся.

— Вы, оказывается, знаете обо мне гораздо больше, чем я о вас, Тарлинг!

— По его тону было слышно, что последнее замечание было ему неприятно. Он снова обратился к своему служащему.

— Я имею все основания предполагать, что в моем деле пропадают деньги, которые похищаются одним из служащих главной кассы.

— Это совершенно невозможно! — в ужасе воскликнул мистер Мильбург. — Кто же это мог сделать? Ноя удивляюсь вашему ясному взгляду, сэр, что вы это раскрыли. Ведь я всегда утверждал, что вы всегда успеваете заметить то, что мы, старые деловые люди, не замечаем даже тогда, когда это творится у нас на глазах!

Мистер Лайн, польщенный, улыбнулся.

— Вас это, вероятно, заинтересует, мистер Тарлинг, что я сам в этом смысле имею некоторые познания, я сказал бы даже, что имею кое–какие отношения к преступному миру. Вы, вероятно, знаете, что я в известной степени забочусь об одном таком несчастном человеке. За последние четыре года я делал всяческие попытки к его исправлению. Через несколько дней он снова выходит из тюрьмы. Я все эти заботы взял на себя, — скромно сказал он,

— потому что почувствовал, что это является обязанностью как раз тех людей, которые находятся в счастливом имущественном положении, помогать другим, которые не находятся в подобных благоприятных условиях в тяжелой борьбе за существование.

На Тарлинга эти слова не произвели ни малейшего впечатления.

— Знаете ли вы, кто вас все время обкрадывал?

— У меня все основания предполагать, что это была одна молодая барышня. Я был вынужден сегодня уволить ее без предупреждения и попросил бы вас следить за ней.

Сыщик кивнул головой.

— Это сравнительно простая вещь. — По его лицу незаметно скользнула улыбка. — Разве в вашем большом деле не состоит на службе частный сыщик, который мог бы заняться этим? Я такими мелкими кражами не интересуюсь. Когда я сюда пришел, то предполагал, что речь идет о гораздо более важной задаче.

Он замолчал, так как невозможно было в присутствии Мильбурга сказать еще что–либо.

— Вам это дело может показаться незначительным, но для меня оно имеет большую важность, — серьезным тоном ответил мистер Лайн. — Речь идет о девушке, которая пользуется большим уважением в глазах сослуживцев и, ввиду этого, имеет большое влияние на их нравственные взгляды. Она, по всей вероятности, продолжительное время делала подлоги в книгах, утаивала предназначавшиеся для фирмы деньги и при этом пользовалась всегда благожелательным отношением и уважением к себе со стороны всех. Вполне ясно, что она гораздо опаснее, чем какой–нибудь бедный преступник, поддающийся минутному искушению. По моему мнению, ее следовало бы наказать, но я должен откровенно сознаться вам, мистер Тарлинг, что у меня на руках нет достаточных доказательств, чтобы накрыть ее с поличным. Иначе я, вероятно, не обратился бы к вам.

— Ах так, я сперва должен составить материал? — с любопытством спросил мистер Тарлинг.

— Кто эта дама, о которой идет речь? — спросил Мильбург.

— Мисс Райдер, — мрачно ответил Лайн.

— Мисс Райдер? — Мильбург сделал крайне изумленное лицо. — Мисс Райдер,

— ах нет, это же совершенно невозможно!

— Почему же это невозможно? — резко спросил Лайн.

— Ну да, простите меня, — я только полагал, — заикаясь пробормотал управляющий. — Это совершенно на нее не похоже. Она такая славная девушка.

Торнтон Лайн косо посмотрел на него сбоку.

— У вас какие–нибудь особые основания заступаться за мисс Райдер? — холодно спросил он.

— Нет, сэр, вовсе нет. Прошу вас, не думайте ничего такого, — немного возбужденный, сказал мистер Мильбург, — мне это только кажется таким невероятным.

— Все невероятно, что не согласно с обычным ходом вещей, — сделал ему замечание Лайн. — Например, было бы очень странно, если бы вас обвинили в краже, Мильбург. Не было ли бы странным, если бы мы открыли, что вы тратите пять тысяч фунтов в год, в то время как ваше жалование, как мы все хорошо знаем, составляет только девятьсот фунтов?

Только на одну секунду Мильбург потерял самообладание. Его рука, которою он погладил лоб, задрожала. Тарлинг, все время наблюдавший за его лицом, увидел, какие усилия он употреблял, чтобы не выйти из состояния равновесия.

— Да, сэр, это было бы во всяком случае очень странно, — сказал Мильбург на сей раз уже твердым голосом.

Лайн все более и более взвинчивал себя и, хотя его резкие слова были обращены к Мильбургу, но мысленно он обращался к гордой высокомерной девушке с гневными глазами, которая так презрительно обошлась с ним в его же собственном бюро.

— Было бы очень странно, если бы вас присудили к тюремному заключению, потому что я якобы открыл, что вы в течение долгих лет обманывали фирму, — возбужденно продолжал он. — Я убежден, что все служащие фирмы сказали бы то же, что и вы!

— Это я тоже хочу сказать, — заявил Мильбург со своей обычной улыбкой. Он снова сделал любезное лицо и потирал руки. — Это звучало бы очень странно, и никто не был бы более поражен, чем сама несчастная жертва. — Сказав эти слова, он расхохотался во все горло.

— Может быть, и нет, — холодно сказал Лайн. — Я хочу сейчас в вашем присутствии повторить несколько слов, прошу вас, слушайте внимательно. Вы уже месяц тому назад жаловались мне, — Лайн произносил каждое слово с ударением, — что в кассе не хватало мелких сумм.

Утверждать такую вещь было большой смелостью, это было даже в известной степени рискованно. Успех этого, наскоро импровизированного плана зависел не только от вины Мильбурга, но и от нежелания его признать свою вину. Если его управляющий ничего не возразит против неверного утверждения, то тем самым признает собственную вину. Тарлинг, которому разговор этот сперва казался непонятным, теперь начал смутно догадываться, куда клонит Лайн.

— Я жаловался вам, что за последний месяц была недохватка денежных сумм? — с изумлением спросил Мильбург.

Он не улыбался более, и на его лице внезапно показалась растерянность. Его загнали в тупик.

— Да, я говорю это, — ответил Лайн, наблюдая за ним. — Это соответствует действительности?

После продолжительной паузы Мильбург кивнул головой.

— Да, это так, — слабым голосом ответил он.

— И вы же сами сообщили мне, что вы подозреваете мисс Райдер в совершении этой растраты?

Снова наступила пауза, и снова Мильбург кивнул головой.

— Вы слышите это? — торжествуя спросил Лайн.

— Да, — спокойно ответил Тарлинг. — Но что же мне делать, ведь это касается обыкновенной полиции? Лайн сдвинул брови.

— Мы должны сперва подготовить заявление для полиции. Я посвящу вас во все подробности, дам вам адрес молодой дамы, а также все данные о ее личности. Тогда вашей задачей будет доставить нам такую информацию, чтобы мы были в состоянии передать этот случай Скотланд–Ярду.

— Понимаю, — сказал Тарлинг и улыбнулся. Но потом он покачал головой. — Я не могу заниматься этим делом, мистер Лайн.

— Почему же нет? — удивленно спросил Лайн.

— Потому что я не занимаюсь подобными вещами. Когда вы писали мне, у меня было чувство, что благодаря вам в мои руки попадает один из интереснейших случаев, с которым мне когда–либо приходилось иметь дело; Очевидно, первое впечатление может быть иногда обманчивым, — он взялся за шляпу.

— Что вы хотите этим сказать? Вы таким образом отказываетесь от ценного клиента.

— Я не знаю насколько вы ценны, но в данный момент дело выглядит не очень радужным. Я не хотел бы заниматься этой историей, мистер Лайн.

— Вы полагаете, что дело недостаточно значительно для вас? — неприятно пораженный, спросил Лайн. — Я готов уплатить вам за труды пятьсот фунтов.

— Даже если вы мне уплатите пять тысяч, даже пятьдесят тысяч фунтов, я должен буду отклонить предложение заняться этим делом, — ответил Тарлинг. Его ответ звучал решительно и категорически.

— Тогда разрешите спросить, почему вы не хотите заняться этим делом? Вы знакомы с этой девушкой? — излишне громко спросил он.

— Я никогда не видел этой молодой дамы и, по всей вероятности, никогда ее и не увижу. Я хочу только установить, что не желаю, чтобы мне надоедали подобными искусственно построенными обвинениями.

— Искусственно построенными обвинениями?

— Я полагаю, вы хорошо знаете, что я думаю, но я хочу сказать это вам в более ясной и понятной форме. В силу какой–нибудь причины вы злы на одну из ваших служащих. Я могу распознать ваш характер по вашему липу, мистер Лайн. Мягкая форма вашего круглого подбородка и ваш чувственный рот показывают мне, что вам не доставляет угрызений совести ваше обращение с дамами, которые у вас работают. Я не знаю, но предполагаю, что какая–нибудь порядочная девушка дала вам как следует по носу, что вас очень рассердило, и, обуреваемый жаждой мщения, вы сочиняете совершенно необоснованные обвинения против нее.

— Мистер Мильбург, — он снова обратился к управляющему, — имеет основания идти навстречу вашим подлым желаниям. Он ваш служащий и, кроме того, на него оказывает действие скрытая угроза, что вы собираетесь упрятать его в тюрьму, если он откажется действовать заодно с вами.

Лицо Торнтона Лайна было искажено яростью.

— Я уж позабочусь, чтобы ваше подлое поведение получило широкую огласку. Вы здесь в самой оскорбительной форме бросили мне в лицо обвинение, и я подам на вас в суд за клевету. Дело, очевидно, в том, что вы чувствуете, что мое задание вам не по силам и ищете повода отклонить его.

Тарлииг вынул из кармана сигару и откусил кончик.

— Моя репутация слишком хороша, чтобы я должен был впутываться в подобные грязные дела. Мне очень не хотелось бы оскорблять других, и я неохотно выпускаю из рук возможность хорошо заработать, но я не хочу зарабатывать деньги, совершая подлости, мистер Лайн. И если вы позволите дать себе хороший совет, то оставьте этот вздорный план действия, который вызван только вашим задетым самолюбием. Замечу мимоходом, что это наиболее неудачная форма поднять дело. Пойдите лучше и попросите у молодой дамы извинения, потому что, как я предполагаю, вы ее, должно быть, грубейшим образом оскорбили.

Он кивнул свому спутнику китайцу и медленно вышел из помещения. Лайн наблюдал за ним, дрожа от гнева. Он сознавал свое бессилие, но когда дверь уже наполовину закрылась, он вскочил с подавленным криком, широко распахнул дверь и подскочил к сыщику.

Тарлинг схватил его обеими руками, поднял, отнес обратно в комнату и посадил на стул. Потом добродушно посмотрел на него сверху вниз.

— Мистер Лайн, — сказал он слегка саркастически, — вы сами подаете дурной пример преступникам. Хорошо, что ваш приятель–преступник еще сидит в тюрьме! Не говоря больше ни слова, он покинул комнату.

III

Два дня спустя Торнтон Лайн сидел в своем большом автомобиле, стоявшем на краю тротуара, недалеко от Уондворт–Компона и смотрел по направлению к воротам тюрьмы..

Он был поэт и актер, редкая помесь для делового человека его типа.

Торнтон Лайн был холост. Он выдержал университетский экзамен и получил отличие за научную работу. Был он также автором–издателем тоненького томика стихов. Качество его стихов было не особенно выдающееся, но книга была украшена очень красивыми заставками и переплетена в старинном вкусе.

Он был купец, и это ему в некоторых отношениях было далеко не неприятно. Тем более, что его профессия давала ему возможность вести роскошный образ жизни. Он владел несколькими автомобилями, деревенским поместьем и домом в городе. Отделка и мебель для обеих квартир поглотили такие крупные суммы, на которые он смело мог бы скупить большое число мелких магазинов.

Джозеф Эмануэль Лайн основал эту фирму и поднял ее на значительную высоту. Он выработал специальную систему продажи, согласно которой каждый клиент обслуживался сейчас же, как только он успевал войти в магазин. Этот метод основывался на старом принципе — держать постоянно наготове достаточные резервы.

Торнтон Лайн должен был перенять управление делом в тот Момент, когда выход в свет его маленького томика возвысил его в сонм непонятых знаменитостей. В своих стихотворениях он пользовался совершенно необычной пунктировкой, перевернутыми запятыми, восклицательными и вопросительными знаками, чтобы выразить свой гнев и презрение человечеству. Несмотря на то, что томик был очень тонкий, его все–таки не покупали, но Лайн сумел добиться известного уважения у тех мужчин и женщин, которые точно так же писали стихи, и книги которых никто не читал.

Ничто в этом мире не казалось этой непонятой знаменитости более надежным, чем то, что наивысшая степень благородства выражается в презрении. При других обстоятельствах Торнтон Лайн мог бы добраться и до дальнейших степеней непонятости — на такую высоту, где можно чувствовать себя возвышенным над браком, мылом, чистыми рубахами и свежим воздухом. Лишь то обстоятельство, что внезапно умер его отец, было виной, что он не достиг этой степени совершенства.

Сначала он почти уже был готов продать всю фирму, чтобы поселиться где–нибудь во Флоренции или на Капри, в какой–нибудь уединенной вилле. Но потом его соблазнило противоречие, можно сказать, комизм его положения. Ученый человек, важный барин, непонятый поэт должен был засесть в купеческой конторе. И, ко всеобщему изумлению, он стал продолжать работу своего отца, вернее говоря, он подписывал чеки и получал доход. Действительное руководство фирмой он передал тем людям, которым доверил это уже сам старый Лайн.

Торнтон составил воззвание к своим трем тысячам служащих, воззвание, которое он дал напечатать на бумаге верже античной формовки, с изумительно красивыми заставками и широкими полями. Он цитировал Сенеку, Аристотеля, Марка Аврелия и вставил также несколько стихов из Илиады.

Это воззвание было прорецензировано как книга, длинными критическими статьями в газетах.

Он получил новый интерес к жизни — он сам себе казался весьма интересным, так как многие из его восторженных друзей только руками разводили и с изумлением спрашивали: «Как можете вы, человек таких способностей, такого характера?…»

Жизнь продолжала бы оставаться для него и впредь такой же интересной и красивой, если бы все люди, которых он встречал на своем пути, продолжали считать его .полубогом. Но, было, по крайней мере, двое людей, на которых прекрасный характер и миллионы Лайна не производили никакого впечатления.

В лимузине было приятно и тепло, так как он отапливался электрической печью. В это хмурое апрельское утро на улице было чувствительно холодно. Кучка дрожащих женщин, стоявших на почтительном расстоянии от ворот тюрьмы, как можно более плотно закутывалась в свои платки и шали, когда начало слегка снежить.

Вскоре вся местность покрылась легким белым покрывалом, и первые весенние цветы выглядели довольно жалко в своей белой рамке.

Тюремные часы пробили восемь. Отворилась маленькая дверь, из которой вышел человек. Он наглухо застегнул куртку и воротник и глубоко надвинул на лицо кепку. Лайн выпустил из рук газету, которую он все время читал, открыл дверцы автомобиля, выскочил и поспешил навстречу выпущенному арестанту.

— Ну, Сэм, — любезно сказал он, — на сей раз вы меня, наверно, не ожидали?

Человек вдруг остановился, как пораженный молнией, и уставился на фигуру в дорогой шубе.

— Ах, мистер Лайн, — ответил он усталым голосом. — Мой милый барин! — больше он не мог выговорить, слезы катились по его щекам, и он обеими руками схватил протянутую ему руку.

— Ведь не думали же вы в самом деле, что я оставлю вас на произвол судьбы, Сэм.

Лайн был в восторге от своего собственного благородного образа мыслей.

— А я думал, что на сей раз вы совершенно отказались от меня, сэр, — хрипло ответил Сэм Стэй. — Вы воистину благородный джентльмен. Я должен стыдиться самого себя.

— Чепуха, Сэм, не надо! Пойдемте скорее в мой экипаж, садитесь сюда, мой мальчик. Теперь люди могут подумать, что и вы миллионер.

Сэм вздохнул, бессмысленно ухмыльнулся и сел в автомобиль. Он со вздохом опустился на мягкое сидение, обитое дорогой коричневой сафьяновой кожей.

— Боже мой, если подумать только, что есть еще на свете такие люди, как вы, то воистину еще можно верить в ангелов и чудеса!

— Не говорите глупостей, Сэм. Вы поедете теперь ко мне домой, покушаете хоть раз досыта, а потом я вам помогу начать новую жизнь.

— Теперь, наконец, я действительно хочу начать вести порядочный образ жизни, — сказал Сэм, подавляя рыдание.

Чтобы не согрешить против истины, надо сказать, что мистер Лайн, в сущности говоря, очень мало интересовался тем, ведет ли Сэм честный образ жизни или нет. Быть может, он даже пришел бы в ужас, если бы Сэм стал порядочным человеком.

Он держал у себя Сэма приблизительно так же, как другие люди держат редкую птицу или породистых собак, и гордился им не меньше, чем другие люди гордятся своими коллекциями почтовых марок или китайского фарфора. Сэм принадлежал к той роскоши, которую он мог себе позволить и которой он мог похвастать. В своем клубе он охотно рассказывал о знакомстве с этим преступником — Сэм был очень известный взломщик несгораемых шкафов, который ничем другим не занимался. Привязанность Сэма была для Лайна необычайно приятной щекоткой нервов. Обожание, с которым этот преступник относился к Лайну, было действительно необычайно. Сэм без малейшего колебания отдал бы жизнь за этого , человека с бледным лицом и легкомысленным ртом. Он дал бы разорвать себя на куски для своего благодетеля, если бы он был в состоянии таким путем принести ему к пользу. Потому что Лайн был для него Богом, сошедшим с небес. Два раза Сэм был осужден на краткосрочное заключение, а однажды ему пришлось посидеть даже более продолжительное время, и каждый раз Торнтон брал его к себе домой, заправски угощал, давая ему при этом целую кучу светских, но совершенно излишних советов, и отпускал его от себя с десятью фунтами в кармане. Этой суммы как раз хватало Сэму на покупку нового набора фомок и отмычек.

Но никогда еще прежде Сэм не высказывал столько благодарности, и никогда еще до сих пор Торнтон Лайн не оказывал ему так много внимания. Прежде всего ему предложили горячую ванну, после которой был подан горячий завтрак. Сэм получил новый костюм, и в его жилетном кармане на сей раз шуршали не две, а даже целых четыре пятифунтовые бумажки. После завтрака Лайн держал к нему свою обычную речь.

— Ах, сэр, это не подходит для меня! — совершенно откровенно сказал Сэм и покачал головой. — Я делал всяческие попытки начать вести честный образ жизни, но вечно что–то мешает. Когда я вышел в предпоследний раз из тюрьмы, я же стал шофером и три месяца подряд ездил на такси.

— Но потом один из этих проклятых сыщиков узнал, что у меня нет шоферского свидетельства, и моему честному образу жизни пришел конец. Нет никакого смысла дать мне должность в вашем деле, это все равно не могло . бы долго продолжаться. Я уже привык к жизни на вольном воздухе и должен быть сам себе господином. Я принадлежу к разряду…

— Искателей приключений? — сказал Лайн и тихо:

усмехнулся.

— Да, да, вы правы, Сэм. И я сам на сей раз могу вам дать одну довольно авантюрного свойства задачу, которая вам будет как раз по сердцу.

И он рассказал ему историю девушки, которой он помог, которую он спас от голодной смерти и которая обманула его самым низким образом. Торнтон Лайн был в такой же степени лжецом, как и поэтом. Он с одинаковой легкостью говорил ложь или правду. Но правда временами бывала очень суровой и отталкивающей и не подходила к его изнеженным художественным наклонностям. Когда он заговорил о злости Одетты Райдер, Сэм слушал в большом возбуждении, сдвинувши веки. Для такой твари не было достаточно тяжкого наказания, и она не заслуживала ни малейшего сочувствия. Торнтон Лайн на минуту прервал рассказ, чтобы видеть, какое впечатление произвели на Сэма его слова.

— Скажите мне только, — дрожащим голосом прошептал Сэм, — как можно разделаться с этой канальей? — Я готов опуститься в самый ад, чтобы отомстить за вас этой особе!

— Охотно слышу, — ответил Лайн и налил из бутылки с длинным горлышком полную рюмку. Это был любимый напиток Сэма.

— А теперь я могу вам сказать, как я себе представляю это дело.

Они еще несколько часов просидели вместе и составляли план ужасной мести Одетте Райдер, которая так тяжело задела тщеславие Торнтона Лайна и чье нравственное поведение распалило ненависть этого порочного человека.

IV

Вечером того же дня, когда Сэм Стэй был выпущен из тюрьмы, Джэк Тарлинг лежал растянувшись на своей жесткой кровати. С сигаретой в зубах он читал книгу о китайской философии и был доволен собой и всем миром.

Он пережил хлопотливый день, так как ему было поручено раскрыть крупную растрату в одном банке. Это дело могло бы, собственно говоря, поглотить его целиком, если бы у него одновременно не было маленького побочного занятия. Это не приносило ему, правда, ничего, но его любопытство и интерес были разбужены. Он оставил лежать книгу на груди, когда услышал, как его ассистент тихо открыл двери. Линг–Чу беззвучно вошел и поставил поднос на низенький столик рядом с постелью своего господина. Тарлинг увидел, что китаец носит платье из синего шелка,

— Ты сегодня вечером, следовательно, не собираешься выходить на улицу, Линг–Чу? — Нет, Ли–Иен.

Они разговаривали между собой на мягком, мелодичном шантунгском наречии. I — Был ли ты у господина с хитрым лицом?

Вместо ответа китаец вынул из внутреннего кармана ; конверт и подал его Тарлингу, который прочел адрес. — Вот где живет молодая дама? Мисс Одетта Райдер, 127 дом Керримора, Эджвар Роод.

— Это дом, где живет много людей, — сказал Линг–Чу. ' — Я пошел туда сам по твоему поручению и видел, как люди входили и уходили беспрерывно, и ни разу я не видел одного и того же человека вторично.

— Что сказал человек с хитрым лицом, получив мое письмо?

— Он молчал, господин. Он все перечитывал письмо и сделал вот такое лицо.

Линг–Чу стал подражать улыбке мистера Мильбурга, и потом он написал то, что ты здесь видишь. Тарлкнг на минутку уставился глазами в пустоту, потом оперся на локоть и взял в руку чашку чая, принесенную Линг–Чу.

— Узнал ли ты еще что–нибудь про человека с мягким белым лицом, Линг? Разыскал ли ты и его?

— Да, господин, я видел его, — серьезно ответил китаец, — это человек без неба.

Тарлинг кивнул головой. Дело в том, что китайцы употребляют слово «небо» вместо слова «Бог», и он знал, что Линг–Чу хороший наблюдатель и хотел этим самым выразить, что Торнтон Лайн был человеком, лишенным духовных способностей.

Он выпил чаю и поднялся. — Линг, этот город и эта страна очень мрачны и печальны, и я не думаю, что долго проживу здесь.

— Разве господин снова хочет вернуться в Шанхай? — спросил китаец без малейшей тени удивления по поводу этой новости.

— Да, я так думаю, но во всяком случае здешние места слишком скучны. Эта пара жалких случаев, мелких краж и брачных историй, — я не в состояний больше слышать об этом.

— Это только мелочь, — с философским спокойствием сказал Линг–Чу. — Но учитель, — он имел в виду великого философа Конфуция, — сказал, что все великое начинается с мелочей, и может быть, маленький человек снимет голову с большого и тогда тебя позовут изловить убийцу.

Тарлинг рассмеялся.

— Ты большой оптимист, Линг. Я не думаю, чтобы моя помощь была здесь желательна при поимке убийцы. В этой стране частных сыщиков в подобных случаях не привлекают к работе.

Линг–Чу покачал головой.

— Но мой господин должен вылавливать убийц, или же он больше не будет Ли–Иеном — Охотником на людей.

— Ты кровожаден, — внезапно сказал Тарлинг на английском языке, который Лииг знал очень плохо, хотя он и учился в лучших миссионерских школах. — Теперь я немного выйду, — продолжал Тарлинг снова по–китайски, — и пойду посетить маленькую женщину, которую так хочется иметь «белому лицу».

— Могу я сопровождать тебя, господин? Тарлинг минуту колебался.

— Да, ты можешь идти со мной, но ты должен оставаться позади.

Дома Керримора составляли большой блок, лежавший между двумя фешенебельными зданиями на Эджвар Роод.

Нижний этаж был сдан под магазины, и благодаря этому квартирная плата для жильцов несколько удешевлялась. Несмотря на это, Тарлинг предположил, что квартирная плата должна быть сравнительно высокой, в особенности для девушки, служащей в магазине, в том случае, если она проживает отдельно от семьи. Но у швейцара он получил новое разъяснение. Она занимала маленькую квартирку в полуэтаже, где помещения имели низкий потолок, и ввиду этого мисс Райдер платила за квартиру не особенно дорого.

Скоро он стоял перед гладко отполированной дверью из красного дерева и размышлял, под каким предлогом он мог войти к молодой даме так поздно вечером. По ее взгляду он понял сразу, что ему придется дать объяснение, когда она ему открыла дверь.

— Да, я мисс Райдер, — сказала она.

— Могу я поговорить с вами несколько минут?

— Мне очень жаль, но я в квартире одна и не могу вас попросить к себе. Это было плохим началом.

— Может быть, вы согласитесь немного погулять со мной? — спросил он озабоченно. Несмотря на всю странность данного положения, ей пришлось улыбнуться.

— Для меня совершенно невозможно гулять с кем–нибудь, кого я раньше никогда не видала.

— Я вполне понимаю ваши затруднения. Боюсь, что здесь, в Англии, меня недостаточно знают. Вы, наверно, не знаете моего имени. Она взяла карточку в руки и прочла.

— Частный сыщик? — испуганно спросила она. — Кто послал вас ко мне? Ведь не мистер.

— Нет, не мистер Лайн.

Она колебалась одну секунду, потом открыла дверь немного пошире. — Прошу вас, войдите, — мы можем поговорить здесь в передней. Надеюсь, я правильно поняла вас, что не мистер Лайн направил вас ко мне? — Мистеру Лайну во всяком случае очень хотелось бы, чтобы я разыскал вас, и я в известной степени злоупотребляю его доверием, но я не думаю, чтобы он так или иначе мог бы рассчитывать на мое молчание. Я, собственно говоря, не знаю, зачем я пришел сюда и тревожу вас, но я хотел бы посоветовать вам быть настороже.

— Почему?

— Вы должны опасаться интриг одного господина, которого вы… — он на минутку поколебался и замолчал.

— Оскорбили, — дополнила она.

— Я же не знаю, что вы ему сказали, — сказал он, улыбаясь, — но предполагаю, что вы в силу той или иной причины, задели мистера Лайна, и что он собирается отомстить вам. Я не хочу спрашивать вас о том, что случилось, потому что понимаю, что вы едва ли считали бы нужным рассказать мне это. Но я должен сообщить вам, что мистер Лайя, по–видимому, готовит против вас обвинение, и что он старается изобрести кое–что, чтобы обвинить вас в краже.

— В краже? — воскликнула она с возмущением.

— Он собирается заявить полиции, что я его обкрадывала? Но это же немыслимо, чтоб он был таким дурным человеком.

— О, это вовсе уж не так невозможно, что человек может быть чрезвычайно подлым, — возразил Тарлинг. Его лицо оставалось непроницаемым, несмотря на то, что в глазах искрилась улыбка. Во всяком случае я знаю об этом и слышал своими ушами, как он заставил мистера Мильбурга дать кое–какие показания, будто бы в главной кассе происходили денежные кражи.

— Но ведь это же совершенно невозможно, — сказала она с ужасом, — мистер Мильбург не в состоянии сказать этого. Что совершенно исключено!

— Мистер Мильбург первоначально не хотел сделать этого, готов охотно согласиться с этим. — Он вкратце рассказал ей сцену в зале заседаний фирмы Лайн, умолчав только о всех прямых и косвенных подозрениях против самого мистера Мильбурга. — Вы видите, стало быть, что вы очень должны быть настороже. Я хотел бы даже посоветовать вам снестись с каким–нибудь адвокатом и передать ему все дело. Вы не должны начинать вести дело против мистера Лайна непосредственно, но это бы очень усилило вашу позицию, если бы вы передали все это дело и посоветовались с какой–нибудь известной в обществе личностью.

— Я премногим вам обязана, мистер Тарлинг, — горячо сказала она, поглядев при этом на него. Ее улыбка была настолько сладкой, многовыражающей и беспомощной, что Тарлинг был как–то особенно тронут.

— А если вы не хотите брать адвоката, то можете положиться на меня. Я всегда приду вам на помощь, если вы каким–либо образом окажетесь в опасности или будете иметь неприятности.

— Вы не знаете, как я вам благодарна, мистер Тарлинг. И я ведь так нелюбезно приняла вас!

— Было бы с вашей стороны, если можно так выразиться, весьма безрассудно, если б вы вздумали обращаться со мной иначе.

Она подала ему обе руки, он крепко пожал их и увидел слезы в ее глазах. Но потом она взяла себя в руки и ввела его в свою маленькую жилую комнату. — Я потеряла должность, но имею уже несколько новых предложений. Одно из них я приму. Но остаток недели я собираюсь использовать для себя и устроить себе каникулы.

Вдруг Тарлинг сделал ей знак замолчать: у него был чрезвычайно чуткий слух.

— Вы разве ожидаете визита? — тихо спросил он.

— Нет, — ответила она удивленно.

— Кроме вас еще кто–нибудь проживает в этом помещении?

— Моя прислуга спит здесь, но она сегодня вечером пошла гулять.

— У нее есть ключ?

Одетта отрицательно покачала головой.

Тарлинг поднялся. И она удивилась, как быстро и ловко двигался этот рослый и крупный мужчина. Он бесшумно поспешил к двери, быстро повернул ручку и распахнул дверь настежь.

Снаружи на коврике для ног стоял человек и отскочил назад в тот момент, когда Тарлинг неожиданно появился у входа.

Незнакомец выглядел очень плохо и был одет в новый костюм, очевидно, сшитый не на его рост. Его лицо имело желтую нездоровую окраску, как это часто наблюдается у только что отбывших наказание преступников.

— Простите, пожалуйста, это не номер 8? — спросил он.

В следующий момент Тарлинг схватил его за шиворот и втащил в квартиру.

— Что вам здесь нужно? Что у вас там в руке? — с этими словами Тарлинг силой отнял у него какой–то предмет. Это не был ключ, а какой–то странный плоский инструмент. Одним движением он сорвал с незнакомца сюртук, сделал несколько шагов назад и прикрыл дверь. Быстро и с изумительной ловкостью он обыскал сюртук Из двух карманов он вытащил, но крайней мере, дюжину украшенных бриллиантами перстней, снабженных маленькими этикетками фирмы Лайн.

— Вот как? — саркастически спросил Тарлинг. — Это, по–видимому, подарки мистера Лайна мисс Райдер, потому что он так любит ее?

Незнакомец онемел от ярости. Если бы взгляды были в состоянии убивать кого–нибудь, то Тарлинг должен бы тут же упасть мертвым. — Это довольно глупый трюк. — Тарлинг печально покачал головой. — Ступайте к тому, кто поручил вам это дело, именно к мистеру Торнтону Лайну, и скажите, что мне стыдно, как такой интеллигентный человек может применять такие низкие и такие дурацкие приемы. — Он открыл двери и выставил Сэма Стэй в темный коридор, на лестницу.

Одетта, испуганно наблюдавшая за всем, теперь вопросительно посмотрела на Тарлинга.

— Что все это должно означать? Я так боюсь. Что нужно было здесь тому человеку?

— Вы не должны бояться ни его, ни кого бы то ни было вообще. Мне очень жаль, что это доставило вам огорчение.

Ему удалось наконец успокоить ее и, когда вскоре после того вернулась прислуга, он распрощался с ней.

— Итак, подумайте об этом, — у вас есть мой телефонный номер, и вы можете позвонить ко мне, если вы как–нибудь попадете в затруднительное положение, в особенности, если завтра у вас выйдут какие–нибудь неприятности, — особенно подчеркнуто добавил он. Но на следующий день не случилось ничего особенного. Несмотря на это, она в три часа позвонила ему:

— Я хочу вам сказать еще, что я поеду за город, — сказала она. — Я все–таки очень испугалась вчера вечером.

— Дайте мне, пожалуйста, знать, когда вы снова вернетесь, — ответил Тарлинг, которому трудно стало отделаться от мысли о ней. — Я завтра снова пойду к Лайну и снова поговорю с ним. Мимоходом замечу, что человек, который вчера поздно вечером возился у ваших дверей, протеже мистера Лайна и предан ему телом и душой. С этого типа мы не должны спускать глаз. А дело начинает придавать новый интерес моей жизни!

Он услышал ее тихий смех.

— Неужели меня должны сперва убить, чтобы сыщик получил удовольствие? — довольная спросила она. И он тоже улыбнулся.

— На всякий случай я завтра зайду к Лайну. Но задуманной Джэком Тарлингом беседе вообще не суждено было состояться. На следующий день, рано утром, какой–то рабочий, проходя по Гайд–Парку, чтобы скорее попасть на работу, увидел по дороге какого–то человека, лежавшего в траве недалеко от брошенного автомобиля. Он был одет, но без сюртука и жилета. Его грудь была обмотана шелковой дамской ночной рубашкой. Он был весь забрызган кровью. Руки этого человека были скрещены на груди, и в руках лежал букет желтых нарциссов.

В одиннадцать часов утра газеты поместили большие отчеты, что личность тела, найденного в Гайд–Парке, установлена. Это был не кто иной, как Торнтон Лайн. Смертельный выстрел попал ему как раз в сердце.

V

«Лондонским полицейским властям неожиданно приходится иметь дело с загадочным убийством, причем побочные обстоятельства его настолько своеобразны, что без преувеличения можно назвать это преступление загадкой нашего века. Популярная в лондонском обществе фигура, мистер Торнтон Лайн, глава крупного торгового дома, довольно значительный поэт, миллионер, чьи гуманные стремления пользуются общей известностью, был сегодня в ранний утренний час найден в таком положении, которое не оставляет ни малейшего сомнения, что он убит самым подлейшим образом.

В половине шестого утра каменщик Томас Сэведж, проходя через Гайд–Парк, заметил какую–то фигуру, лежащую недалеко от дороги в траве. Он побежал туда и установил, что лежавший человек умер уже несколько часов тому назад. На трупе не было ни сюртука, ни жилета, а его грудь была обмотана шелковым платьем, по–видимому, для того, чтобы унять сильное кровотечение раны на левой стороне. Руки были скрещены на груди. Наиболее интересным, фактом является то, что убийца сам уложил тело в этом странном положении. На груди убитого нашли еще букет желтых нарциссов. Скоро прибыла на место полиция, и после того, как были установлены все необходимые факты, тело было убрано. Полиция придерживается того мнения, что убийство совершено не в Гайд–Парке, но несчастный был убит в другом месте и привезен в парк на своем собственном автомобиле, который стоял брошенный, приблизительно в ста метрах от места, где было найдено тело. Как нам сообщают, полиция нашла на весьма важный след и непосредственно предстоит арест одного лица».

Мистер Д.О.Тарлинг, бывший чиновник сыскной полиции в Шанхае, прочел этот краткий отчет и погрузился в задумчивость.

Лайн был убит! Это был необыкновенный случай, что как раз за несколько дней до этого он столкнулся с этим молодым человеком.

Сам Тарлинг, в сущности, ничего не знал о частной жизни Лайна. Он только предполагал, судя по тому, что он узнал о кратком пребывании Лайна в Шанхае, что кое–какие его похождения Лайну приходилось скрывать. Но у Тарлинга в то время в Китае было слишком много дела, чтобы еще ломать себе голову по поводу глупых шалостей какого–нибудь туриста. Теперь же ему смутно вспомнилась одна скандальная история, связанная с именем Лайна, и он старался восстановить в памяти все подробности. Он отложил газету в сторону. Ему было жалко, что он не состоит на службе в Скотлэнд–Ярде. Это был бы для него чудесный случай. Здесь скрывалась тайна, способная в значительной степени' приковать внимание общественности и вполне достойная, чтобы ее раскрыли!

Его мысли обратились к Одетте Райдер. Что сказала бы она по этому поводу? Конечно, она пришла бы в ужас от этого страшного преступления. Ему было очень неприятно, когда он думал о том, что ее могут поставить в связь со всей этой скандальной историей, хотя бы даже только косвенно и в отдаленной степени. По всей вероятности, газеты стали бы упоминать ее имя и могут сообщить о том, что у нее с убитым вышла ссора.

— Совершенно невозможно, — сказал он вполголоса, разговаривая сам с собой, и пожал плечами при этой мысли. Он подошел к двери и позвал Линг–Чу. Китаец сейчас же молча вошел.

— Слушай, человек с белым лицом мертв. Линг–Чу спокойно посмотрел на своего господина.

— Все люди умирают один раз, — сказал он спокойным голосом. — Этот человек умер скоро, это лучше, чем умирать долго.

Тарлинг пытливо посмотрел на него. — Откуда ты знаешь, что он умер скоро?

— Об этих вещах говорят, — без малейшей запинки ответил Линг–Чу.

— Но ведь люди здесь не говорят по–китайски, — возразил Тарлинг, — а ты не говоришь по–английски.

— Я немного понимаю, господин, — ответил Линг–Чу,

— и я слышал, как люди на улице говорили об этом.

— Линг–Чу, — сказал Тарлинг после некоторой паузы,

— этот человек приехал в Шанхай, когда мы там были, и тогда произошел большой скандал. Однажды он был вышвырнут из чайного домика Линг–Фу, где он курил опиум. Из–за него вышло тогда еще одно волнение, — ты помнишь об этом?

Китаец посмотрел ему прямо в глаза.

— Я забыл об этом. Человек с белым лицом был дурной человек, и я рад тому, что он умер.

— Гм, — сказал Тарлинг и коротким кивком головы отпустил китайца.

Этот китаец был самым хитрым из всех его ищеек. Ему достаточно было указать след, и он неуклонно следовал по пятам каждого преступника, при этом он был одним из самых преданных и верных слуг Тарлинга. Но еще никогда сыщику не удалось настолько понять мысли Линг–Чу, чтобы быть в состоянии приподнять покрывало, которым китайцы окутывают свои собственные чувства и мысли. Даже китайские преступники удивлялись способностям Линг–Чу, и многим, по дороге на плаху, все еще не было ясно, как это Линг–Чу удалось раскрыть их преступления.

Тарлинг снова подошел к столу и взял газету в руки, но едва он начал читать, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку и к своему великому изумлению услышал голос Кресвеля, главного полицейского инспектора, по совету которого он приехал в Англию.

— Не откажете в любезности немедленно заглянуть ко мне в дирекцию, я хотел бы поговорить с вами об этом убийстве.

— Через несколько минут я буду у вас, — ответил Тарлинг.

Когда он спустя несколько минут вошел в Скотлэнд–Ярд, его тотчас же провели в бюро Кресвеля. Седовласый джентльмен поднялся и с довольной улыбкой пошел ему навстречу.

— Я распоряжусь доверить вам раскрытие этого дела. Тарлинг, — сказал он.

— С этим убийством связаны разные побочные обстоятельства, с которыми здешняя полиция справиться не может, и, в конце концов, ничего необыкновенного нет в том, что Скотлэнд–Ярд привлекает помощника со стороны, в особенности, если дело идет о преступлении, подобном этому. — Он открыл довольно тонкую папку. — Здесь находятся все служебные отчеты, которые вы можете прочесть. У Торитона Лайна были, выражаясь мягко, немного эксцентричные наклонности. У него были разные подозрительные знакомства, в том числе с одним типичным преступником, который только на днях был выпущен из тюрьмы,

— Это очень интересно, — ответил Тарлинг. подняв брови. — Что он имел общего с этим человеком? Кресвель пожал плечами.

— По моему мнению, он хотел только хвастать этим знакомством. Ему приятно было, когда об этом необыкновенном случае говорили. Это давало ему право на особенный интерес со стороны своих друзей.

— Кто этот преступник?

— Сэм Стэй, — вор и громила, гораздо более опасный тип, чем это предполагают полицейские власти.

— Вы думаете, что он… — начал Тарлинг,..

— Мы спокойно можем вычеркнуть его из списка людей, находящихся в подозрении, что они совершили это убийство. Сэм Стэй, правда, имел очень мало положительных качеств, но, без сомнения, он был очень предан Лайну. Когда сыщик, наводивший первые справки, пошел в Ламбет допрашивать его, то он нашел его растянувшимся на кровати и рядом с ним газету с отчетом об убийстве.

Он был вне себя от горя и с дикими проклятиями вопил, что найдет убийцу. Вы тоже можете разыскать его, но, полагаю, что едва ли вы много от него узнаете: он настолько возбужден, что говорит совершенно бессвязно.

Лайн в его глазах был нечто большее, чем обыкновенный человек, и я могу себе представить, что единственным благородным побуждением во всей его жизни была привязанность к этому человеку, который был так хорош с ним. Можно оставить в стороне вопрос, является ли это правильным и рекомендуемым способом заботливости о других людях. Я хочу только сообщить вам несколько фактов, которые не получили публичной огласки. Кресвель откинулся на спинку сиденья.

— Вы должно быть знаете, что грудь Лайна была обмотана шелковой ночной рубашкой? — Тарлинг кивнул головой.

— Но там же нашли два скомканных платка, которыми, по–видимому, пытались приостановить кровотечение. Судя по величине, это были дамские платочки. Значит, мы должны предположить, что в дело замешана женщина.

Тарлинг снова задумчиво кивнул головой.

— Еще один примечательный факт. который, по счастью, ускользнул от внимания тех. которые первые нашли тело и дали первые сведения газетным репортерам. Хотя он был вполне одет, его ноги были обуты в толстые войлочные туфли. Мы установили, что он велел их доставить себе из магазина вчера вечером, и один из служащих принес ему туфли на дом. Ботинки Лайна были найдены в автомобиле, который стоял в некотором расстоянии от тела. В–четвертых, желаю сообщить вам, — и это главная причина, в силу которой я привлек вас к раскрытию данного случая, « что сюртук и жилет, забрызганные кровью, были найдены в его автомобиле. В правом жилетном кармане нашли вот это, — Кресвель медленно и с ударением произнес последние слова и, вынув из выдвижного ящика маленький квадратный кусок бумаги, передал ее сыщику.

Тарлинг взял бумажку в руки и с изумлением посмотрел на нее. Толстыми черными штрихами на ней стояли четыре китайские буквы. «Тцу Чао Фан Нао» — 0н сам себе этим обязан».

VI

Оба молча поглядели друг на друга.

— Ну? — наконец спросил Кресвель. Тарлинг удивленно покачал головой.

— Это очень странно, — он снова посмотрел на маленький кусочек бумаги, которую он держал в руке.

— Теперь вы понимаете, почему я привлек вас? Если дело имеет какое–нибудь отношение к Китаю, то никто не сумеет разобраться в этом лучше вас. Я дал перевести себе эту надпись. Она гласит «он сам себе этим обязан».

— Но вы, быть может, кое–чего не разглядели. Если вы внимательнее посмотрите на бумажку, то увидите, что эти слова не написаны, а напечатаны.

Он подал листок Кресвелю, и тот внимательно стал разглядывать его.

— Вы совершенно правы, — сказал он удивленно, — на это я совсем не обратил внимания. Разве вы уже раньше имели дело с подобными бумажками?

— Несколько лет тому назад, когда в Шанхае происходило большое количество преступлений. Большинство из них было совершено бандой, находившейся под руководством одного знаменитого преступника. Мне удалось схватить его, и он был казнен на основании моих показаний. Эта шайка преступников носила имя «радостных сердец». Вам, вероятно, известно, что китайские разбойничьи шайки большею частью носят фантастические имена. У них был обычай оставлять на месте преступления свой знак, можно сказать, свою визитную карточку. Это всегда были такие красные бумажки, как и эта, только буквы были написаны от руки. Эти бумажки покупались потом в качестве курьезов, и были любители, платившие за них большие цены, пока один предприимчивый китаец не дал их напечатать, так что их можно было покупать, как открытки, в любом писчебумажном магазине Шанхая.

— Понимаю, — сказал Кресвель. — А это точно такая же бумажка?

— Да, но Бог ее знает, как она попала сюда. Это во всяком случае довольно значительное открытие. — Кресвель подошел к шкафу, отпер его и вынул оттуда маленький чемоданчик, который он открыл на столе.

— Ну, а посмотрите еще на это, Тарлинг.

Он показал ему забрызганную кровью рубаху. Тарлинг сейчас же увидел, что это ночная рубашка. Он взял ее в руки, внимательно разглядывая. На белой шелковой рубашке, за исключением двух маленьких веточек незабудки, не было никаких кружев или иных украшений.

— Она была, как вам известно, обмотана вокруг его груди. А вот и оба носовых платка. — Он указал на два маленьких носовых платочка, которые были настолько измазаны кровью, что их едва можно было опознать.

Тарлинг взял в руки тонкую рубашку и поднес ее ближе к свету.

— Была ли найдена метка прачечного заведения?

— Нет.

— И на платках тоже нету метки?

— Нет.

— Следовательно, эти вещи принадлежат молодой даме, которая живет одна. Она, правда, не обладает большими средствами, но у нее очень хороший вкус, и она любит хорошее белье, однако не чересчур роскошное.

— Откуда вы все это знаете? — с изумлением спросил инспектор полиции. Тарлинг рассмеялся.

— Исходя из того, что нет никаких меток прачечного заведения, можно заключить, что она свое шелковое белье моет дома, по–видимому, также и платки. Отсюда я делаю дальнейшее заключение, что она не особенно избалована земными благами. Но так как она имеет шелковые ночные рубашки и платочки из тончайшего батиста, то мы, по–видимому, имеем дело с дамой, обладающей хорошим вкусом и разбирающейся в качестве вещей.

— Сделали ли вы еще другие открытия, из которых можно было бы сделать окончательные выводы?

Мы только выяснили, что мистер Лайн имел серьезную ссору с одной из своих служащих, некоей мисс Одеттой Райдер. — Тарлинг глубоко вздохнул. Он сказал самому себе, что для сыщика не подходит настолько интересоваться дамой, с которой он успел поговорить всего полчаса и которую он за неделю до того совершенно не знал. Но, так или иначе, девушка произвела на него более глубокое впечатление, чем это ему казалось. У этого человека, чьей жизненной целью было раскрывать преступления и ловить преступников, оставалось слишком мало времени, чтобы интересоваться женщинами. Но встреча с Одеттой Райдер была для него откровением.

— Случайно я знаю об этой истории и знаю даже ее причину, — Тарлинг вкратце рассказал инспектору, при каких обстоятельствах он видел Торнтона Лайна несколько дней тому назад.

— Какие у вас улики против нее? Он принял равнодушный вид, хотя в душе далеко не был равнодушен.

— У меня никаких определенных данных против нее нет, ответил Кресвель.

— Только Сэм Стэй тяжко обвиняет ее. И, хотя он прямо не обвиняет ее в убийстве, но он намекнул, что в известном смысле она ответственна за это. Но он не мог сказать ничего более точного. Сперва я был очень удивлен, что он вообще знал об этой девушке, но теперь я готов предположить, что он пользовался доверием Торнтона Лайна.

— Какого вы мнения о Сэме Стэй? — спросил Тарлинг.

— Он в состоянии доказать, где он провел последнюю ночь и сегодняшнее утро?

— Он показал, что в девять часов вечера он зашел к мистеру Лайну на квартиру, и тот в присутствии швейцара дал ему 5 фунтов. Потом он оставил квартиру и пошел к себе домой в Ламбет, где он скоро лег спать. Все наши розыски до сих пор подтвердили его показания. Мы допросили швейцара Лайна, чьи показания сходятся с показаниями Стэя. В пять минут десятого Стэй ушел из квартиры Лайна и ровно через полчаса Лайн сам вышел из дому. Он поехал один в своем маленьком двухместном автомобиле и сказал швейцару, что он собирается поехать в клуб.

— Как он был одет?

— Да, это весьма важно. До девяти часов он был в вечернем туалете. После того, как Стэй ушел, он вдруг переоделся и надел ту одежду, в которой его нашли мертвым.

Тарлинг закусил губы.

— Следовало предположить, что он не сменил бы смокинга на сюртучную пару, если бы имел намерение отправиться в клуб.

Вскоре после этого разговора Тарлинг вышел из полицейского управления. Все эти новости немного смутили его. Первым делом он отправился на Эджвар Роод, где проживала Одетта Райдер. Ее не было дома, и швейцар сказал ему, что она не приходила домой с послеобеденного времени предыдущего дня. Она поручила ему пересылать свои письма в Гертфорд и дала ему свой адрес.

«Хиллингтон Гров, Гертфорд».

Тарлинг стал беспокоиться. Хотя, как он сам уговаривал себя, в этом не было никакой причины, но все–таки он, без сомнения, был озабочен и, кроме того, он еще отчасти был удовлетворен. Он чувствовал, что мог бы, после короткого разговора с молодой девушкой, сейчас же очистить ее от подозрений, которые так или иначе падали на нее. Но ее не было дома. Того, что она исчезла как раз в тот вечер, когда Лайн был убит, было, насколько он знал, вполне достаточно, чтобы пустить полицию по ее следам.

— Быть может, вы можете мне сказать, имеет ли мисс Райдер родных или друзей в Гсртфорде? — спросил он у швейцара.

— Да, сэр, там проживает ее мать.

Тарлинг уже собирался уходить, когда швейцар сделал еще одно замечание, которое снова выбило в его мозгу картину убийства со всеми его кошмарными подробностями и настроило его мысли на печальный лад.

— Я рад, что мисс Райдер прошлой ночью не было дома, жильцы этажом выше очень жаловались.

— По поводу чего? — спросил Тарлинг, но швейцар раздумывал, ответить ли ему.

— Предполагаю, что вы друг молодой дамы? Тарлинг кивнул головой.

— Из этого еще раз следует, — дружеским тоном сказал ему швейцар, — как часто людей обвиняют в разных вещах, с которыми у них нет ничего общего. Квартирант прилегающей квартиры — немного странный человек. Он музыкант и почти оглох. Если бы этого не было, он не стал бы утверждать, что он из–за нее вдруг проснулся посреди ночи. Наверно, на улице был какой–то шум.

— Что же он слышал? — быстро спросил Тарлинг. Но швейцар рассмеялся в ответ.

— Подумайте только — выстрел!… кроме того, крик, похожий на женский. Тогда он проснулся. Можно было предположить, что ему это приснилось, но крутой господин, также проживающий в полуэтаже, слыхал то же самое. Самое удивительное то, что оба придерживаются одного и того же мнения, что шум был слышен из квартиры мисс Райдер.

— В какое время все это произошло?

— Эти люди утверждают, что дело было около полуночи, но ведь это совершенно невозможно, потому что мисс Райдер вовсе не было дома.

Тарлинг обдумывал эту совершенно неожиданную новость, сидя в вагоне по дороге в Гертфорд. Он твердо решил разыскать и предупредить Одетту, хотя ему было совершенно ясно, что в его обязанности не входило особенно предупреждать кого–нибудь, кто был заподозрен в преступлении. Его поведение было необычайно и противоречило всем его привычкам, но это обстоятельство очень мало интересовало его.

Он только что купил билет и шел по платформе, как вдруг увидел одного знакомого, поспешно выходившего из только что прибывшего поезда. Очевидно, тот уже раньше узнал его, так как сразу свернул в сторону и собирался исчезнуть в толпе, но сыщик вовремя нагнал его.

— Алло, мистер Мильбург! Ведь это вы собственной персоной, если я не ошибаюсь. — Управляющий обернулся, потирая руки и улыбаясь, как всегда.

— Представьте себе только, ведь это же мистер Тарлинг, известный сыщик! Какая ужасная новость! Какой ужас для всех, кого она затрагивает!

— Это ужасное событие, наверно, привело в возбуждение весь торговый дом.

— Ах, да, — сказал Мильбург упавшим голосом. — Сегодня наше дело закрыто. Это просто ужасно, — это самый жуткий случай на моей памяти! Есть ли какие–нибудь подозрения о том, кто убийца?

Тарлинг покачал головой.

— Это весьма таинственная история, мистер Мильбург. — А Лайн заблаговременно распорядился, кто в случае его смерти должен продолжать руководить делом?

Мильбург замялся и, по–видимому, с большой неохотой ответил:

— Конечно, я веду дело, — сказал он, точно так же, как тогда, когда мистер Лайн совершал свое кругосветное путешествие. Я уже получил от адвокатов мистера Лайна доверенность на продолжение ведения дел до тех пор, пока суд не назначит опекуна.

Тарлинг пытливо посмотрел на него.

— Какое влияние имеет смерть Лайна на вашу личную судьбу? — резким тоном спросил он. — Ваше положение ухудшается или улучшается благодаря этому? Мильбург улыбнулся.

— К несчастью, оно улучшается, так как я получаю гораздо большие полномочия и, понятно, беру на себя еще большие обязанности. Я был 'бы рад, чтобы никогда не пришлось очутиться в подобном положении, мистер Тарлинг.

— В этом я вполне уверен, — ответил сыщик и вспомнил о подозрениях Лайна насчет честности этого человека.

Обменявшись еще парой общих фраз, оба расстались. По дороге в Гертфорд Тарлингу пришлось много думать об этом человеке. Мильбург во многих отношениях был личностью ничтожной и ненадежной, и у него, наверно, не хватало качеств, необходимых для порядочного делового человека.

В Гертфорде Тарлинг сел в автомобиль и дал шоферу адрес.

— Хиллингтон Гров? Это свыше двух миль отсюда, — заметил шофер. — Вы, вероятно, к мистрисс Райдер? Тарлинг кивнул головой.

— Вы не приехали вместе с молодой дамой, которую тоже ожидают в гости?

— Нет, — удивленно ответил Тарлинг.

— Видите ли, мне было сказано, осмотреться на вокзале, — объяснил шофер.

Но сыщика ожидала еще одна неожиданность. Несмотря на громкое имя, он представлял себе Хиллингтон Гров маленьким домиком, где–нибудь в предместье, и был изумлен, когда шофер, завернув в высокие ворота парка, поехал по длинной широкой аллее и, наконец, остановился на усыпанной гравием площадке перед большим красивым зданием. Он не мог предположить, что родители приказчицы фирмы Лайн живут настолько по–барски. Он еще более изумился, когда двери раскрыл ливрейный лакей. Тарлинга провели в жилую комнату, убранную с художественным вкусом. Он был твердо убежден, что тут какая–то ошибка, когда отворились двери и вошла дама. Ей могло быть лет под сорок, но она была еще очень красива и имела поступь дамы общества. Она была чрезвычайно любезна с Терлингом, но ему показалось, что прочел некоторую боязливость и озабоченность в выражении ее лица и голоса.

— Боюсь, что я ошибся, — начал он. — Я, видите ли, хотел поговорить с мисс Одеттой Гайдар.

Но, к его великому изумлению, дама кивнула головой.

— Это моя дочь. У вас есть какие–нибудь известия о ней? Я очень озабочена по поводу нее.

— Вы озабочены по поводу нее? — быстро спросил Тарлинг, разве что–нибудь случилось? Ее здесь нет?

— Нет, ее нет, она не приехала.

— Но не была ли она здесь уже раньше? Не прибыла ли она еще вчера вечером?

Мистрисс Райдер отрицательно покачала головой.

— Нет, ее здесь не было. Она обещала мне провести несколько дней у меня, но вчера вечером я получила телеграмму. Обождите минуту, я сейчас принесу ее. — Она вышла на короткое время и вернулась с коричнево–желтым телеграммным листком в руках, который она подала сыщику. Тот прочел:

«Я не могу приехать, не пиши по моему адресу. Как только я достигну места назначения, я дам тебе знать. Одетта».

Телеграмма была подана на главной лондонской почте я, судя по штемпелю, была принята в девять часов вечера, — следовательно, за три часа до того, когда, но общему мнению, было совершено убийство!

VII

— Могу я оставить себе эту телеграмму? — спросил Тарлинг..

Дама кивнула в знак согласия.

Он видел, что она была в очень нервном и возбужденном состоянии. — Я никак не могу понять, почему Одетта не приезжает. Быть может, вы знаете причину?

— Я, к сожалению, тоже не могу дать вам никакого объяснения. Но прошу вас, не беспокойтесь, мистрисс Райдер. Она, по всей вероятности, в последний момент изменила свое решение и остановилась у приятелей в городе.

— Разве вы не видели Одетты? — спросила боязливо мистрисс Райдер.

— Я уже несколько дней как не говорил в ней.

— Разве что–нибудь случилось? — Ее голос дрожал, и она с трудом подавила рыдание. — Видите ли, я уже два или три дня не видела ни Одетты, ни еще кого бы то ни было, — быстро добавила она, и при этих словах сделала слабую попытку улыбнуться.

Кого она еще могла ожидать? И почему она сделала именно эту паузу в разговоре? Возможно ли, что она ничего не слыхала об убийстве Лайна? Он решил установить все факты.

— Весьма возможно, что ваша дочь задержалась в городе вследствие смерти мистера Лайна, — сказал он, внимательно наблюдая за ней. Она неподвижно уставилась на него и побледнела.

— Мистер Лайн умер? — пробормотала она, — Разве этот молодой человек так рано должен был умереть?

— Его вчера утром убили в Гайд–парке. Мистрисс Райдер зашаталась и бессильно опустилась на стул.

— Убит! Убит! — прошептала она. — О, Боже, только не это! Только не это!

Ее лицо посерело. Она дрожала всем телом, эта статная женщина, которая незадолго до того вошла в комнату с такой важной осанкой. Вдруг она закрыла лицо руками и начала тихо плакать.

— Вы знали мистера Лайна лично? — спросил он через некоторое время.

Она отрицательно покачала головой.

— А слыхали ли вы что–нибудь о мистере Лайне? Она подняла голову.

— Нет, — спокойно сказала она. — Только то, что он был человеком неприятным в обращении.

— Простите, но вы, кажется, очень заинтересованы? — Он замялся, когда она подняла голову и посмотрела на него.

Он не знал, как ему закончить вопрос. Он был изумлен, что дочь этой женщины, которая жила, по–видимому, в блестящих материальных условиях, работала в торговом доме на мелкой должности. Ему хотелось также узнать, знала ли она об увольнении Одетты и доставляет ли ей это заботу? Беседа с Одеттой Райдер не дала ему того убеждения, что она могла бы пренебречь должностью.

Напротив, она говорила о том, что собирается искать новую должность, и все это вовсе не говорило за то, что ее мать живет в хороших условиях.

— Разве ваша дочь вынуждена зарабатывать себе на жизнь? — неожиданно спросил он. Она опустила глаза.

— Это ее собственное желание, — тихо ответила она. — Она дома не уживается с людьми, — порывисто добавила она.

Последовало краткое молчание. Потом он поднялся и подал ей на прощание руку.

— Я надеюсь, что не слишком потревожил вас своими расспросами. Вы, вероятно, удивитесь, почему я вообще приехал сюда. Хочу вам совершенно откровенно сказать, что мне поручено раскрыть это убийство, и я надеялся узнать от вашей дочери, а также и от других людей, имевших отношение к мистеру Лайну, что–нибудь, что могло бы дать мне какой–нибудь ключ к дальнейшим, более важным открытиям.

— Так, значит, вы сыщик? — спросила она. И он был готов поклясться, что прочел страх в ее взгляде.

— Сыщик особого рода, — сказал он улыбаясь, — но не из Скотлэнд–Ярда, мистрисс Райдер.

Она проводила его до дверей и поглядела ему вслед, когда он пошел вниз по аллее. Потом она медленно вернулась в дом, прислонилась к мраморному камину, закрыла лицо руками и горько расплакалась.

Тарлинг покинул Гертфорд еще более расстроенный, чем был по дороге туда. Он велел шоферу ждать его с машиной у ворот. Он решил расспросить шофера и узнал таким образом, что мистрисс Райдер уже четыре года проживает в Гертфорде и пользуется большим уважением. Он осведомился также об Одетте.

— О, да, молодую даму я часто видал, но в последнее время она реже приезжает сюда. Судя по всему, что приходится слышать, она, по–видимому, плохо ладит с отцом.

— С ее отцом? Я совсем не знал, что у нее есть еще отец, — удивленно ответил Тарлинг…

— Да, отец еще жив. Он регулярно приезжал в гости, обычно он прибывал последним поездом из Лондона, и на станции его ожидал собственный автомобиль. Шофер никогда еще не видал его, но рассказывал, что те немногие люди, которые приходили с ним в соприкосновение, говорили, что он очень обходительный человек, хорошо известный в Сити.

Тарлинг телеграфировал своему помощнику, которого Скотлэнд–Ярд предоставил в его распоряжение, и полицейский инспектор Уайтсайд уже ожидал его на станции.

— У вас есть какие–нибудь новости? — спросил Тарлинг.

— О, да. Мы нашли кое–что очень важное, — ответил полицейский. — У станции нас ожидает служебный автомобиль, и мы можем поговорить по дороге в полицию.

— В чем же дело?

— Мы получили сведения от швейцара мистера Лайна. Похоже на то, что он, по поручению главной полиции, перерыл всю корреспонденцию мистера Лайна, причем он нашел в углу письменного стола телеграмму. Когда мы прибудем, я покажу вам ее. Она очень важна для выяснения всей этой истории и, полагаю, что она наведет вас на след настоящего убийцы.

При слове «телеграмма» Тарлинг автоматически почувствовал в своем кармане телеграмму, которую мистрисс Райдер получила от своей дочери. Он вынул ее из кармана и снова прочел ее.

— Но ведь это изумительно, — сказал инспектор Уайт–сайд, который тоже бегло просмотрел телеграмму.

— Что вы хотите сказать? — с удивлением спросил Тарлинг.

— Я видел подпись «Одетта».

— Разве это имя заключает в себе что–нибудь необыкновенное?

— Это странное совпадение. Телеграмма, найденная на столе мистера Лайна и приглашавшая его в определенную квартиру на Эджвар Роод, была тоже подписана именем «Одетта».

Он наклонился вперед и посмотрел на телеграмму, которую изумленный Тарлинг все еще держал в руке. — И, взгляните еще раз, — сказал он с торжествующим видом, — она была подана как раз в то же самое время, именно в девять часов вечера.

После того, как они прибыли в Скотлэнд–Ярд, обе телеграммы были проверены, и оказалось, что Уайтсайд не ошибся. Немедленно был послан курьер на главный почтамт через два часа были получены оригиналы телеграмм. Обе телеграммы были написаны одним и тем же почерком. Первая была адресована матери Одетты и гласила о том, что она не может приехать. Вторая телеграмма, отправленная Лайну, имела следующий текст: «Согласны ли вы сегодня вечером в одиннадцать часов посетить меня на дому? Одетта Райдер».

Тарлинг потерял мужество. Этот новый, неожиданный факт вывел его из состояния равновесия. Он снова уговаривал себя в том, что это невозможно, чтобы эта девушка могла убить Лайна. Но если она все–таки совершила убийство? Где это случилось? Может быть, она села в его автомобиль и застрелила во время поездки кругом по Гайд–Парку. Но зачем он надел толстые войлочные туфли, и на нем не было сюртука? И как вышло, что эта шелковая ночная рубашка была обмотана вокруг его груди?

Его мысль была поглощена всеми допустимыми возможностями, но чем больше он углублялся в это дело, тем большей загадкой оно становилось для него.

Совершенно разбитый, он в тот же вечер пошел в главную полицию и выхлопотал приказ об обыске в квартире Одетты.

Потом он отправился в сопровождении Уайтсайда к ней на квартиру на Эджвард Роод, предъявил свои полномочия и получил от швейцара ключ от квартиры.

В мозгу Тарлинга вспыхнуло воспоминание о визите, который он сделал Одетте. Он чувствовал себя очень скверно, и его охватило чувство жалости к девушке в тот момент, когда он, отперев дверь, вошел в маленькую переднюю и зажег электричество.

Здесь не было заметно ничего особенного. Ему только ударил в нос затхлый воздух, который бывает всегда, когда квартира не проветривалась несколько дней подряд.

Но когда они пробыли в помещении короткое время, они услышали еще один запах, напоминавший запах жженого кордита.

Они вошли в маленькое жилое помещение. Здесь все было очень чисто, и каждая вещь находилась на своем месте.

— Но это, однако, очень странно, — сказал Уайтсайд. указывая на соседний столик. Тарлинг посмотрел туда и увидел цветочную вазу, наполовину наполненную желтыми нарциссами. Два или три цветка выпали или же были ынуты и лежали, сморщенные и засохшие, на полированном столике.

Тарлинг молча обернулся, снова пошел в переднюю и открыл другую дверь, которая была только притворена, и зажег электричество. Он находился в спальне молодой девушки и на мгновенье неподвижно застыл на месте, когда успел оглядеть помещение. Комод был в полном беспорядке, все ящики были выдвинуты, одежда и предметы туалета лежали разбросанные по полу. Все свидетельствовало о быстром и поспешном разгроме. Потом они оба нашли на кровати маленький ручной чемоданчик, который был брошен упакованным наполовину.

Тарлинг вошел в середину помещения и, даже будь он полуслепым, он не мог бы пройти мимо тяжелой улики:

на ковре песочного цвета, покрывавшем полкомнаты, у камина было видно большое темно–красное неправильной формы пятно.

Лицо Тарлинга стало мрачным.

— На этом месте был застрелен Лайн, — сказал он.

— Посмотрите–ка сюда! — крикнул взволнованный Уайтсайд, указывая на один из ящиков комода.

Тарлинг быстро вытащил рубашку, свисавшую через край ящика. Это была шелковая ночная рубашка, и на ее рукавах были вытканы веточки незабудки. Рубашка была похожа на ту, которою была обмотана грудь Лайна в тот момент, когда нашли его мертвым.

Когда рубашка была вынута из ящика, открылось еще одно новое обстоятельство. На белой эмалированной наружной стороне ящика они увидели кровавый оттиск большого пальца!

Тарлинг посмотрел на своего ассистента. Его лицо приняло твердое и непроницаемое выражение. — Уайтсайд, — спокойно сказал он, — прикажите заготовить приказ об аресте Одетты Райдер ввиду тяжкого подозрения в совершении предумышленного убийства. Телеграфируйте во все полицейские учреждения приказ задержать эту девушку и сообщите мне, как успешно вдет дело.

И, не говоря больше ни слова, он покинул квартиру Одетты и вернулся к себе домой.

VIII

Сэм Стэй находился в Лондоне. Полиция знала, где он проживает, и день и ночь он находился под неусыпным надзором. Для него не было ничего нового в том, что за ним по пятам следил с якобы невинным видом сыщик, но впервые за всю его жизнь это его нисколько не беспокоило.

Смерть Торнтона Лайна была для него самым тяжким ударом судьбы, который приключался с ним когда–либо. Даже если бы его посадили за решетку, это было бы ему совершенно безразлично, потому что этот неисправимый преступник с продолговатым меланхолическим, изборожденным морщинами лицом, придававшими ему старческий вид, безгранично любил Торнтона Лайна. Лайн был для него божественным явлением со сверхчеловеческими свойствами и способностями, о которых кроме него никто ничего не знал. В глазах Сэма Лайн не был в состоянии поступать несправедливо, он был для него олицетворением всего хорошего и прекрасного, всего высокого и благородного.

Торнтон Лайн умер! Никогда он больше не вернется к жизни! Умер! На каждом шагу отдавалось гулкое эхо этого страшного слова. Сэм Стэй совершенно отупел. Все его прочие заботы и огорчения умолкли перед этим большим страшным горем.

А кто был во всем виноват? Благодаря чьему предательству так скоро и ужасно окончилась жизнь этого чудного человека? При этой мысли он яростно скрежетал зубами. Не кто иной — как Одетта Райдер. Это имя стояло перед ним, начертанное огненными буквами. Он старался восстановить в памяти все оскорбления, которые она нанесла его благодетелю. Он вспоминал каждое слово из продолжительного разговора с Лайном в день своего выхода из тюрьмы. Он вспомнил все планы, которые они тогда вместе выработали. Ведь не мог же он знать, что его обожаемый герой сказал ему неправду, а в своем гневе и оскорбленном тщеславии попросту выдумал разные обвинения и оскорбления, которые он вынес от Одетты Райдер, что на самом деле никогда не происходило в действительности. Стэй знал только, что Торнтон Лайн ненавидел эту девушку и, с его точки зрения, эта ненависть аслуживала полного оправдания. Она одна виновата в смерти этого великого человека.

Он бесцельно направился в западную часть города, совершенно не интересуясь полицейским, который следил за ним. Когда он дошел до конца Пикадилли, он вдруг почувствовал, что кто–то вежливо взял его за руку. Он обернулся с кислым видом и узнал одного старого знакомого.

— Вам нечего бояться, — сказал сыщик, смеясь. — За вами ничего не числится. Я хотел бы только задать вам пару вопросов.

— Полиция и так достаточно допрашивала меня день и ночь после того, как случилось самое ужасное.

Он все–таки дал успокоить себя и уселся вместе со своим спутником на одиноко стоявшей скамейке в парке.

— Скажу вам совершенно откровенно, Сэм, мы не только ничего против вас не имеем, но даже убеждены, что вы нам можете много помочь. Вы очень хорошо знали мистера Лайна, он по отношению к вам всегда был благожелателен и любезен.

— Да прекратите же, — дико крикнул Сэм. — Я не хочу больше говорить об этом. Я не смею больше думать об этом. Послушайте, неужели вам это непонятно? Самый великий человек, который жил когда–либо на свете, был мистер Лайн! Ах, Боже, Боже, — он стал причитать и, к величайшему изумлению полицейского, этот жестокий преступник закрыл лицо руками и зарыдал.

— Я вполне понимаю ваше горе, Сэм. Я знаю, что он был к вам очень хорош. Разве у него не было врагов? Может быть, он говорил с вами об этом и доверил вам то, чего он не доверял никому из своих друзей?

Сэм недоверчиво посмотрел на него своими красными заплаканными глазами.

— А для меня потом не скрутят веревки, если я сейчас расскажу вам кое–что?

— Ни в коем случае, Сэм, — быстро ответил полицейский. — Будьте добрым парнем и помогите нам насколько это в ваших силах. Быть может, мы тоже когда–нибудь посмотрим сквозь пальцы, если вы опять что–нибудь натворите. Ведь вы же понимаете, что нам нужно? Не знаете ли вы кого–нибудь, кто был с ним во враждебных отношениях и ненавидел его?

Сэм кивнул головой.

— Это была женщина? — спросил Слэд с равнодушным видом.

— Да, это была она! — изрыгая проклятия, воскликнул Сэм.

— Черт побери, это была она. Мистер Лайн так хорошо обращался с ией, ведь она совершенно опустилась. Он поднял ее из грязи полуголодную и дал ей хорошую должность, а она отблагодарила его тем, что стала обвинять его, оклеветала его самым подлейшим образом!

Гнев и ярость Сэма изливались на девушку потоком диких проклятий и ругательств, каких сыщик еще никогда на слыхал своими ушами.

— Этакая подлая тварь была она, Слэд, — продолжал он. Он называл чиновника только по имени, как это принято у старых преступников. — Она вообще не должна жить.

Его голос оборвался, и он снова зарыдал.

— Не хотите ли вы назвать мне ее имени? — Сэм снова посмотрел на него недоверчиво, искоса.

— Послушайте–ка, Слэд, предоставьте мне иметь дело с ней, она от меня получит свою порцию, будьте спокойны!

— Но послушайте, Сэм, это приведет вас только к новым осложнениям. Можете спокойно сказать нам се имя. Не начинается ли оно на букву «Р»?

— Откуда мне знать это? Я не могу больше скандировать буквы. Ее звали Одеттой.

— Райдер?

— Да, так зовут ее. Она раньше была кассиршей в торговом доме Лайна.

— Итак, успокойтесь наконец и расскажите нам разумно, по порядку, что Лайн рассказывал вам о ней.

Сэм Стэй неподвижно поглядел на него, и вдруг в его глазах вспыхнул лукавый огонек.

— Если она это была! — сказал он, тяжело дыша. — Если бы только я мог наказать ее за это!

Не было ничего лучшего для исправления настроения этого человека, как дать возможность полиции схватить Одетту Райдер. Ведь это же замечательная мысль! Он снова с загадочной улыбкой посмотрел на сыщика.

— Я помогу вам, — сказал он наконец. — Но я скажу это кому–нибудь из высших чиновников, но не вам.

— Все в порядке, Сэм, — ответил любезно сыщик. — Вы можете сообщить об этом мистеру Тарлингу или мистеру Уайтсайду. Эти гораздо больше в курсе дела.

Чиновник взял автомобиль, и оба поехали, но не в Скотлэнд–Ярд, а в маленькое бюро Тарлинга на Бондст–рит. Тарлииг вместе с Уайтсайдом ожидал здесь возвращения сыщика, которого он послал за Сэмом Стэй. Сэм медленно вошел в комнату, подавленно посмотрел то на одного, то на другого и отказался сесть в предложенный ему стул. У него болела голова. Мысли перемешались в его мозгу. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя так плохо. В его ушах стоял странный шум и жужжание, так что он очнулся только тогда, когда почувствовал на себе ясный пронизывающий взгляд Тарлиига. Он не мог вспомнить, где он видел раньше этого человека.

— Ну, Стэй, — начал Уайтсайд, который хорошо знал преступника с прежних времен. — Мы охотно услыхали бы от вас, что вы знаете про это убийство.

Стэй плотно сжал губы и ничего не ответил.

— Да садитесь же, — любезно сказал Тарлинг, и на сей раз Сэм послушался. — Ну, мой милый, я узнал, что вы были другом мистера Лайна.

Когда нужно было уговорить кого–нибудь, то Тарлинг мог говорить так мягко и любезно, что, глядя на него, трудно было бы этому поверить.

Сэм кивнул головой.

— Он всегда был к вам очень хорош, не правда ли?

— Вы говорите только хорош? Сэм тяжко и глубоко вздохнул.

— Я бы отдал за него последнюю каплю крови, чтобы только уберечь его от горя. Я бы все сделал для него. Провались я на месте, если я вру! Это был ангел в образа человека. Боже мой, если я когда–нибудь доберусь до этой девушки, то я сверну ей шею! Я выпущу из нее дух! Я не успокоюсь раньше, чем не разорву ее на куски!

Его голос все повышался. На губах показалась пена, и все лицо было искажено бешенством. — Она обкрадывала его годы подряд! А он заботился о ней, охранял ее, а она оболгала, оклеветала его и завлекла его в западню!

Он визгливо вскрикнул и поднялся, как бы собираясь подойти к письменному столу. Он настолько кредко сжал кулаки, что пальцы судорожно сплелись, и кисти рук побелели. Тарлинг подскочил, зная, что означают эти симптомы. Но прежде чем он успел выговорить слово, Стэй вздрогнул и рухнул на пол, как подкошенный. Тарлинг сейчас же подбежал к бесчувственному Сэму и положил его на спину. Он поднял одно веко и стал наблюдать за глазным яблоком.

— Припадок падучей или еще нечто более худшее, — сказал он. — Это было слишком много для бедняги. Уай–тсайд, вызовите больничную карету!

— Не дать ли мне ему немного воды?

— Нет, не надо. Пройдет несколько часов, пока он очнется, если он вообще переживет этот припадок. Если Сэм Стэй имеет какие–нибудь улики против Одетты Райдер, то, очень может быть, что он унесет их с собой в могилу.

В глубине души Тарлинг почувствовал известное удовлетворение по поводу того, что уста этого человека больше не в состоянии были обвинять.

IX

Где была Одетта Райдер? Этот вопрос, во всяком случае, должен был быть выяснен. Она пропала, как будто земля разверзлась и поглотила ее. Все полицейские посты во всей Англии искали ее. За всеми судами, выходившими в море из английских гаваней, следили. Во всех местах, где ее можно было бы найти, производились секретные расследования. За домом ее матери в Гертфорде следили беспрерывно день и ночь.

Тарлинг добился того, чтобы показ тела убитого отложили на день. Каковы бы ни были его чувства к Одетте Райдер, он был человеком надежным и прежде всего желал выполнить свой долг по отношению к государству. Прежде всего нужно было добиться, чтобы какой–нибудь любопытный судья не слишком заинтересовался этим делом и всеми побочными обстоятельствами, приведшими к смерти Торнтона Лайна, раньше, чем следствие не сделало дальнейших успехов. При настоящем положении вещей преступник, благодаря огласке всей истории, мог бы только быть предупрежденным.

В сопровождении инспектора Уайтсайда он снова основательно обыскал квартиру Одетты, которая, судя по большому кровавому пятну на ковре, без сомнения была местом совершения убийства. Кровавый оттиск большого пальца на белом комоде был сфотографирован, и предполагалось сравнить его с оттиском большого пальца Одетты Райдер, как только ее удастся захватить.

Дом Керримора, где проживала Одетта Райдер, был огромный дом с большим количеством барских квартир. В первом этаже были магазины. Парадные двери, ведущие в квартиры, были расположены равномерно между каждыми двумя витринами. К несколько приподнятым подвальным помещениям также вели лестницы. Здесь находилось шесть квартир, окна которых выходили на узкий двор. Середину этого подвального помещения занимало большое бетонированное складское помещение. Вокруг него видны были маленькие квадратные помещения, в которых жильцы могли складывать мебель и разные другие ненужные вещи. Тарлинг установил, что из подвального коридора можно было попасть в это складское помещение и отсюда через маленькую складную дверь на задний двор. Довольно большие ворота открывали доступ с улицы. Это было устроено, чтобы обыватели дома могли получать, удобным для себя образом, уголь, топливо и прочие необходимые для хозяйства запасы. Со стороны маленькой улички, проходившей позади дома, находилось около дюжины конюшен, которые одно общество, владевшее наемными автомобилями, арендовало под гаражи.

Если убийство было совершено в квартире, то тело можно было таким путем вынести на заднюю улицу. Здесь, стоявший в ожидании автомобиль не привлек бы к себе ничьего внимания. Тарлинг расспросил служащих автомобильной фирмы, из которых некоторые проживали в помещениях над гаражами, и мог установить, что кое–кто из них видел автомобиль в ту ночь. На этот факт при первом полицейском дознании не было обращено никакого внимания.

Двухместный автомобиль Лайна имел ярко–желтую окраску, и его трудно было бы смешать с другим автомобилем. Его нашли брошенным поблизости от трупа. В ночь убийства между десятью и одиннадцатью часами его видели здесь. Но, хотя Тарлинг делал чрезвычайные усилия и допросил многих людей, никто не мог сказать, что видел Лайна лично, и никто не наблюдал, как автомобиль приехал, или как он уехал.

Был допрошен швейцар, который дал односложный ответ, что между десятью и половиной одиннадцатого никто не вошел через парадную дверь. Между половиной и тремя четвертями одиннадцатого кто–нибудь мог и прийти, потому что как раз в это время он вошел в швейцарскую, чтобы переодеться, раньше чем пойти домой. Швейцарская находилась под лестницей, так что он оттуда никого не мог видеть.

Он обычно запирал парадную дверь в одиннадцать часов. Что случилось позднее, он, понятно, не мог больше видеть. Он, впрочем, сказал, что в тот вечер он ушел, может быть незадолго до одиннадцати, хотя точно не мог сказать этого.

— Его показания очень мало могут помочь нам, — заметил Уайтсайд. — Как раз в это время, когда убийца мог войти в дом, именно между половиной и тремя четвертями одиннадцатого, он не был на своем посту.

Тарлинг кивнул в знак согласия. Он предпринял точное обследование всех погребов, всех проходов заднего двора, но нигде не нашел кровавых следов. Он и не ожидал их найти, так как было совершенно ясно, что шелковая рубашка не давала просачиваться крови при транспортировании тела.

— Но одно, по моему мнению, установлено: Одетта Райдер должна была иметь помощника, в случае, если она совершила убийство. Совершенно невозможно, чтобы она могла вынести или вытащить на улицу этого, сравнительно тяжелого человека. Она также не могла бы сама втащить его в автомобиль, а потом вынести и положить на траву.

— Я все еще не понимаю, что, собственно говоря, должны означать желтые нарциссы на его груди и, если он был здесь убит, почему же она потрудилась положить ему цветы на грудь?

Тарлинг покачал головой. Он был ближе к разрешению этой загадки, чем кто–нибудь представлял себе.

X

После того, как они обыскали квартиру, они вместе поехали в Гайд–парк, а Уайтсайд указал ему на место находки трупа, недалеко от дороги. Он объяснил ему также положение, в котором был найден труп. Тарлинг осмотрелся и внезапно испустил подавленный крик.

— Ведь это же удивительно! Мне казалось, что при этом убийстве мы находим одни желтые нарциссы!

Тарлинг направился к большой цветочной клумбе, сплошь некрытой желтыми нарциссами, чьи нежные чашечки колыхались, колеблемые легким весенним ветерком.

— Гм, — сказал Тарлинг. — Знаете ли вы толк в желтых нарциссах? Знакомы ли вам все их разновидности, Уайтсайд?

Уайтсайд, смеясь, покачал головой.

— Для меня все нарциссы одинаковы. Разве есть вообще разница?

Тарлинг утвердительно кивнул головой.

— Этот сорт называется «золотыми шпорами», — объяснил он. — Этот сорт часто встречается в Англии. Цветы в квартире мисс Райдер называются «императорскими нарциссами.

— Ну, какой вы из этого делаете вывод?

— На груди Лайна были найдены нарциссы «золотые шпоры».

Он опустился на колени рядом с клумбой, раздвинул стебли и внимательно стал осматривать растения.

— Посмотрите–ка сюда, — он указал на несколько сорванных стеблей.

— Здесь были сорваны нарциссы. Готов принять присягу. И они все сорваны в один прием.

Уайтсайд с сомнением посмотрел на него.

— Цветы могли сорвать и уличные мальчишки.

— Те, кто крадут цветы, срывают по отдельному цветочку.

— Большинство людей, которые делают подобные вещи, тщательно избегают срывать цветы на одном и том же месте, чтобы не обратить на себя внимание садовых сторожей.

— Значит, вы предполагаете…

— Я предполагаю, что убийца, — будь это мужчина или женщина, — в силу какой–нибудь причины, которой мы еще пока не знаем, украсил тело цветами. И взяты цветы с этой клумбы.

— А не из квартиры Одетты Райдер?

— Нет, — задумчиво ответил Тарлинг. — Мне это уже было ясно, когда вы показали мне цветы в Скотлэнд–Ярде. Уайтсайд провел рукой по лбу.

— Чем дальше мы продвигаемся при выяснении этого случая, тем загадочней становится для меня все это дело. Итак, мы здесь имеем дело с богатым человеком, который, очевидно, не имел смертельных врагов. Его в одно прекрасное утро находят в Гайд–парке. Его грудь обернута дамской ночной сорочкой. На нем войлочные туфли. В кармане находят бумажку с китайской надписью. И, в довершение всего, ему на грудь положили букет желтых нарциссов. Такую вещь могла сделать только женщина, — внезапно добавил он.

Тарлинг посмотрел на него большими глазами.

— Почему вы так думаете?

— Только женщина могла украсить мертвого цветами, — спокойно ответил Уайтсайд. Желтые нарциссы говорят о сочувствии и сострадании, быть может, о раскаянии.

Тарлинг почти незаметно усмехнулся.

— Мой милый Уайтсайд, вы становитесь сентиментальным.

Он оглянулся. — Посмотрите–ка, словно притягиваемый этим местом, снова показывается джентльмен, которого я повсюду обязательно встречаю — мистер Мильбург.

Увидев обоих сыщиков, тот вдруг остановился. По его лицу видно было, что он охотнее всего бы исчез. Но Тарлинг заметил его, и он, какой–то особенной, скользящей походкой подошел поближе. Хотя он старался скрывать свое смущение, прикрываясь улыбкой, но Тарлинг сейчас же заметил боязливый неуверенный взгляд, который он уже раз наблюдал у Мильбурга.

— Доброго утра, господа, — сказал Мильбург и поклонился обоим, сняв шляпу, — По–видимому, еще ничего нового не найдено?

— Во всяком случае я не ожидал встретить вас здесь сегодня утром! — с насмешливой улыбочкой ответил Тарлинг. — Я полагал, что у вас достаточно работы в деле.

Мильбург почувствовал себя не в своей тарелке.

— Это место имеет известную притягательную силу для меня, — хрипло сказал он. — Меня всегда охватывает искушение приходить сюда. — Он опустил глаза перед пытливым взглядом Тарлинга.

— Есть ли у вас что–нибудь новое об убийце?

— Это я хотел бы у вас спросить. Мильбург нервно посмотрел на него.

— Не думаете ли вы о мисс Райдер? — спросил он.

— Нет, сэр, не нашлось ничего такого, что свидетельствовало бы против нее, но я не могу установить, где она сейчас находится, несмотря на все мои усилия. И это меня волнует.

Тарлинг заметил перемену в его поведении. Он хорошо помнил, что Мильбург сперва категорически отрицал перед Лайном виновность Одетты в краже, но теперь он был почему–то враждебно настроен к ней. Звук его голоса дал многое понять Тарлингу.

— Вы полагаете, что мисс Райдер имела основание бежать?

— В этом мире, — сказал он елейным голосом, — чаще всего ошибаешься в тех, к кому относишься с наибольшим доверием.

— Вы, следовательно, желаете сказать этим, что подозреваете мисс Райдер в том, что она обокрала фирму?

Но Мильбург сейчас же протестующе замахал своими большими руками. — Нет, этого я не собираюсь утверждать. Я не желал бы обвинять молодую даму в том, что она подобным образом обкрадывала своего шефа, и я категорически отказываюсь выдвигать какие–либо обвинения до того, как ревизоры торговых книг не закончили своей работы. Без всякого сомнения, — добавил он, — у мисс Райдер на руках бывали большие суммы денег, и она. скорее чем какая–либо другая из служащих кассы, была в состоянии совершать растраты, без того, чтобы я или мистер Лайн это могли сейчас же заметить. Но это я сообщаю вам только по секрету.

— Имеете ли вы понятие, где она может быть? Мильбург отрицательно покачал головой.

— Единственно, что я, — он замялся и неуверенно посмотрел на Тарлинга.

— Ну, что вы хотите сказать? — нетерпеливо спросил сыщик.

— Это, во всяком случае, только мое предположение, что она может быть покинула страну. Я ни в коем случае не собираюсь утверждать этого, но она очень хорошо говорит по–французски и уже прежде бывала на континенте.

Тарлинг задумчиво посмотрел на него.

— Ну, в таком случае, я должен поискать на континенте, потому что я твердо решил найти мисс Райдер! Он кивнул своему ассистенту и быстро повернулся. Мистер Мильбург, смущенный, поглядел ему вслед.

Тарлинг после обеда пришел домой в подавленном настроении. Этот случай задал ему так много новых загадок, что он в тот момент не мог разобраться в них. Линг–Чу, еще по прежним временам, знал подобные депрессии за своим господином. Но на этот раз он заметил в его поведении нечто новое. Он показался ему совершенно излишне возбужденным и ему показалось, что он подметил у Тарлинга какую–то боязливость, которая до сих пор была абсолютна чужда этому охотнику на людей. Китаец молча приготовил своему господину чай, остерегаясь упоминать что–либо об этой истории или о подробностях следствия, Он придвинул столик к краю постели и уже собирался бесшумно, как кошка, исчезнуть из комнаты, когда Тарлинг удержал его.

— Линг–Чу, — сказал он на китайском наречии, — ты ведь помнишь, что «радостные сердца» в Шанхае всегда оставляли свой «хонг» на месте совершения преступления.

— Да, господин, я помню это очень хорошо. На бумажке стояли определенные слова. Впоследствии их можно было покупать в лавках, потому что люди хотели иметь эти удивительные бумажки, чтобы показывать их своим друзьям.

— Многие люди имели при себе тогда эти бумажки, — медленно ответил Тарлинг, — и бумажка со знаками «радостных сердец» была также найдена в кармане убитого.

Линг–Чу посмотрел на него совершенно спокойно.

— Господин, — сказал он, — разве человек с белым лицом, который сейчас мертв, не мог привезти такие штуки из Шанхая? Он ведь был туристом. И такие люди всегда собирают разные сумасбродные сувениры.

Тарлинг кивнул головой.

— Это было бы вполне возможно. Я уже подумал об этом. Но почему же как раз в ту ночь, когда он был убит, он имел зггу бумажку в кармане?

— Господин, — спросил китаец, — почему же он вообще был убит?

Тарлинг должен был улыбнуться этому обратному вопросу своего слуги.

— Ты хочешь сказать этим, что на один вопрос так же трудно ответить, как на другой.

— Ну хорошо.

Линг–Чу покинул комнату. Тарлинг в данный момент был не слишком озабочен разрешением этого вопроса. Теперь прежде всего надо было разыскать местопребывание Одетты Райдер. Он все время обдумывал эту проблему. Он был смущен всеми теми странными фактами, которые он установил. Почему же Одетта Райдер приняла такую мелкую должность в фирме Лайна, в то время как ее мать вела в Гердфорде роскошный образ жизни? Кто ее отец, этот таинственный человек, который появлялся в Гердфорде и снова исчезал? Какую роль мог он играть в этом преступлении? А если она была невинна, то почему ясе она так бесследно исчезла, при обстоятельствах, которые могли навлечь на нее всяческие подозрения? Что мог Сэм Стэй на самом деле знать об убийстве? Было совершенно ясно, что он ненавидел Одетту Райдер. Когда Тарлинг только упомянул имя Одетты, то могло казаться, что в душе Сэма Стэй забил пенящийся фонтан ядовитых брызг. Но Сэм не дал никаких разумных связных показаний. Все его разглагольствования свидетельствовали о его беспредельной злобе к девушке и безграничном почтении к покойнику.

Он беспокойно повернулся на другую сторону и только что собрался взять в руку чашку чая, как снаружи послышались тихие шаги, и Линг–Чу проскользнул в комнату… «Сияющий человек снова пришел», — сказал он. Так он называл Уайтсайда, который всегда вносил в комнату свежий, живой дух, что побудило Линг–Чу дать ему такое прозвище.

— Мистер Тарлинг, — начал полицейский инспектор и вынул из кармана маленькую записную книжку, — мне, к сожалению, многого не удалось узнать о месте пребывания мисс Райдер. Я был— на станции Чаринг–Кросс и наводил справки у билетной кассы. За последние два дня несколько молодых дам без сопровождения уехали на континент.

— Ни одна из примет не подходит к мисс Райдер? — разочарованно спросил Тарлинг.

Сыщик отрицательно покачал головой. Но, несмотря на незначительный успех его розысков он, по–видимому, сделал важное открытие, так как имел самоуверенный вид.

— Вы что–нибудь нашли? — быстро спросил Тарлинг.

— Да» благодаря чистейшей случайности, мне удалось узнать интересную историю. Я беседовал с некоторыми билетными контролерами, не видел ли кто–нибудь из них этой девушки. Я, видите ли, нашел ее фотографию, увеличенный портрет, взятый из фотографии группы служащих торгового дома. Она весьма пригодилась мне при моих розысках.

— В то время, как я беседовал с одним из людей у барьера, — продолжал Уайтсайд, — подошел контролер, сопровождающий поезда, и рассказал мне интересную историю, случившуюся в Эшфорде, В тот же вечер, когда произошло убийство, с континентальным экспрессом произошел несчастный случай.

— Я вспоминаю, что читал об этом кое–что в газете. Но я был слишком занят другим делом.

— Что же там случилось?

Большой чемодан, стоявший на задней площадке вагона, во время езды упал между двумя вагонами, и один из них соскочил с рельс. Повреждения получила, впрочем, только одна дама, некая мисс Стэвенс. По–видимому, она отделалась только легким сотрясением мозга. Поезд тотчас же был остановлен, и ее доставили в Коттэдж–госпи–таль, где она находится еще сейчас. Дочь билетного контролера — сестра милосердия в том же госпитале, и рассказала своему отцу, что эта самая мисс Стэвенс, прежде чем прийти в сознание, сильно бредила и при этом часто упоминала имена некоего мистера Лайна и мистера Мильбурга!

Тарлинг быстро поднялся на кровати и, прищурив глаза, поглядел на Уайтсайда.

— Рассказывайте дальше.

— Я еще узнал от чиновника, что его дочь получила впечатление, что дама была в плохих отношениях с мистером Лайном и еще в худших с мистером Мильбургом.

Тарлинг поднялся и снял халат. Он ударил пальцами в гонг. Появился Линг–Чу, и Тарлинг по–китайски отдал ему приказание, которого Уайтсайд не мог понять.

— Вы поедете в Эшфорд? Я так и думал. Могу я сопровождать вас? — спросил Уайтсайд.

— Нет, благодарю вас, — ответил Тарлинг, — я поеду один. У меня определенное впечатление, что показания мисс Стзвевс могут выяснить дело Лайна, и это может внести гораздо больше ясности во все эти запутанные события, чем всякие другие, запротоколированные нами до сих пор, показания. Когда он пришел на станцию, ему пришлось еще целый час дожидаться поезда в Эшфорд.

Он беспокойно разгуливал по платформе. Это было запутывающим дело обстоятельством. Кто могла быть эта мисс Стэвенс, и почему же она в тот вечер, когда случилось убийство, поехала в Дувр?

Он прибыл в Эшфорд и с трудом мог найти экипаж, так как начался сильный дождь. В довершение всего он не взял с собой ни дождевика, ни зонтика.

Когда он прибыл в Коттэдж–госпиталь, начальница сейчас же дала ему объяснения по важнейшему пункту.

— О, да, мисс Стэвенс еще здесь, — сказала она. Он облегченно вздохнул. Могло случиться, что она уже выпущена, и тогда было бы очень трудно снова найти ее.

Пожилая дама указала ему дорогу по длинным коридорам, которые кончались у маленькой передней площадки. Прежде чем она дошла до этого места, она открыла маленькую дверь— справа.

— Мы положили ее здесь, в этой частной комнате, так как сперва думали, что ее придется оперировать.

Тарлинг вошел, уже стоя в дверях он увидел кровать. Девушка повернула голову, и их взгляды встретились. Он в ужасе застыл на месте, потому что мисс Стэвенс была Одеттой Райдср!

XI

Сначала оба молчали. Тарлинг медленно подошел к ней, взял стул, поставил его возле кровати и сел. Он не спускал глаз с девушки. Одетта Райдер, которую разыскивала полиция всей Англии, которую приказано было арестовать по подозрению в предумышленном убийстве, лежала здесь в этом маленьком госпитале.

Тарлинг колебался один момент. Если бы он не был заинтересован в этой истории и наблюдал бы ее как посторонний зритель, если бы эта девушка не была ему так дорога, то он сделал бы вывод, что она здесь скрывается и выбрала этот маленький госпиталь для надежного убежища. То, что она находилась здесь под фальшивым именем, было достаточно подозрительно.

Одетта не спускала с него глаз. Он прочел в ее глубоких глазах испуг и ужас и был весьма ошеломлен. Теперь только ему стало ясно, что главным побуждением для него при раскрытии убийства Торнтона Лайна было бы не желание найти убийцу, а доказать невиновность этой девушки.

— Мистер Тарлинг, — тихо сказала она упавшим голосом. — Я никак не ожидала увидеть вас здесь.

Это было совершенно лишнее замечание, ни в коем случае не способное внести ясность в положение. Свои же собственные слова показались ей весьма неудачными, так как она уже заранее приготовилась сказать ему все, что хотела сказать по этому поводу. Потому что ее мысли. начиная с того момента, когда она пришла в сознание, все время витали вокруг этого человека с резкими и смелыми чертами лица. Что он может о ней подумать? Что бы он сказал и что бы он при известных обстоятельствах сделал?

— Это я тоже предполагаю, — вежливо ответил Тар–линг. — Мне очень жаль, что с вами произошел этот несчастный случай, мисс Райдер. Они кивнула головой, и слабая улыбка мелькнула на ее губах.

— Ах, это не было так страшно; сперва я, понятно, испугалась, но зачем вы пришли?

Последние слова она наскоро выдавила из себя. Она и не хотела, и не могла поддерживать видимости вежливого разговора. Тарлинг ответил не сразу.

— Я хотел найти вас, — медленно сказал он и снова прочел боязнь и страх в ее лице.

— Ну, ладно, — запинаясь, сказала она, — вы нашли меня.

Тарлинг кивнул головой.

— Итак, как вы меня нашли, — продолжала она быстро и порывисто, — что вам от меня угодно?

Облокотившись, она посмотрела на него. В ее позе ясно сказывалось возбуждение.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, — сказал Тарлинг, вынув из кармана маленькую записную книжку, которую он положил к себе на колени.

Он был поражен, когда она покачала головой.

— Не думаю, что буду в состоянии отвечать на ваши вопросы, — ответила она немного спокойней, — но я не вижу никакой причины, почему бы вам не задать мне этих вопросов.

Тарлинг не предвидел подобного поведения. Он понял бы ее, если бы она совершенно растерялась, если бы она рыдала, если бы она была испугана настолько, что не могла бы связно отвечать. Будь она возмущена или пристыжена, она вела бы себя с видом оскорбленной невинности, или с сознанием своей вины.

— Прежде всего я должен узнать у вас, почему вы находитесь здесь под чужим именем, мисс Стэвенс? — спросил он немного резко.

Она замялась и минуту подумала, потом снова решительно покачала головой.

— Это вопрос, на который мне не хотелось бы вам отвечать, — спокойно сказала она.

— Мне не хотелось бы в данный момент глубже проникать в вашу душу, так как этот ответ находится в тесной связи с разными другими необычайными действиями, мисс Райдер.

Она покраснела и опустила глаза.

— Почему вы тайно покинули Лондон, не сообщив ни вашим друзьям, ни вашей матери хоть что–нибудь относительно ваших намерений?

Она пытливо взглянула на него.

— Вы видели мою мать? — быстро спросила она.

— Да, я посетил вашу мать, я также прочел телеграмму, которую вы отправили ей. Мисс Райдер, неужели же вы не хотите разрешить мне помочь вам? Поверьте, от ваших ответов зависит нечто гораздо большее, чем вы предполагаете. Подумайте только, насколько серьезно ваше положение.

Он видел, как она плотно сжала губы.

— Я ничего не могу ответить на это. — Она тяжело дышала. — Если вы того мнения, что я… — Она вдруг оборвала на полуфразе.

— Можете закончить предложение, — твердо сказал Тарлинг. — Не хотели ли вы сказать, что я того мнения, будто вы совершили это преступление?

Она кивнула головой. Он сунул записную книжку в карман и, продолжая разговаривать с ней, нагнулся над краем кровати, взяв ее за руку.

— Мисс Райдер, я хотел бы помочь вам, — убедительно сказал он, — и я лучше всего в состоянии помочь вам, если вы будете совершенно откровенны со мной. Заявляю вам, что не верю в то, что вы совершили это дело, и, несмотря на то, что все обстоятельства указывают на вашу вину, я все–таки твердо убежден, что вы могли бы своими ответами рассеять выдвинутые против вас обвинения.

На ее глазах показались слезы, но она подавила в себе этот прилив чувств и свободно посмотрела ему в глаза.

— Это очень мило и хорошо с вашей стороны, и я вполне могу оценить вашу доброту, но я ничего не могу сказать вам — я не могу сделать этого. — В своем возбуждении она так порывисто схватила его за локоть, что он подумал, что она готова упасть в обморок, но максимальным напряжением воли она снова овладела собой. Он преисполнился почтением к ее самообладанию.

— Вы будете плохого мнения обо мне, мистер Тарлинг, мне это очень жаль и гораздо больше, чем вам кажется. Я прошу вас: верьте моей невиновности… но я ничего не предприму, чтобы доказать вам ее.

— Это безумие, — грубо прервал он ее. — • Полнейшее безумие! Вы должны что–нибудь сказать мне. Вы слышите меня? Вы должны во всяком случае сделать что–нибудь, чтобы очиститься от подозрений.

Она покачала головой, и ее маленькая ручка, покоившаяся на его руке, обхватила два его пальца.

— Это для меня совершенно невозможно, — просто сказала она: — я не могу этого сделать.

Тарлинг в волнении отодвинул свой стул. Этот случай был просто безнадежным. Если б она сделала ему хоть малейший намек, который дал бы возможность проследить дальше. Но раз она протестует против всего, что могло бы доказать ее невиновность! Он потерял всякое мужество и беспомощно и печально глядел на нее.

— Предположим, — хрипло сказал он, — что против вас возбуждено обвинение по поводу этого преступления. Неужели вы хотите сказать мне, что и тогда вы не будете защищаться, не будете доказывать вашу невиновность и не захотите сделать ничего, что могло бы очистить вас?

— Да, это я и хотела сказать.

— Боже мой, вы не ведаете, что говорите! — воскликнул он, подскочив. — Вы не в своем уме, Одетта. Вы сошли с ума.

Слабая улыбка мелькнула на ее лице, когда она услышала, как он назвал ее по имени.

— Нет, мистер Тарлинг, я не сошла с ума. Я вполне в здравом уме.

Она задумчиво посмотрела на него, но вдруг твердость ее позы начала поддаваться, и она побледнела.

— Вы, вы… имеете при себе приказ о моем аресте? Он кивнул.

— Вы собираетесь арестовать меня? Он отрицательно покачал головой.

— Нет, — коротко сказал он, — это я должен предоставить другим. — Мне не по себе от этой истории, и я хочу уклониться.

— Он прислал вас сюда? — медленно спросила она.

— Он?

— Я припоминаю: ведь вы работали для него, или он собирался вас пригласить к себе?

— О ком это вы говорите? — быстро спросил Тарлинг.

— Про Торнтона Лайна.

Тарлинг неподвижно уставился на нее.

— Вы говорите о Торнтоне Лайне? Да разве вы не знаете?

— Что же я должна знать? — спросила она, морща лоб.

— То, что Торнтон Лайн убит, и что приказ о вашем аресте дан по обвинению вас в его убийстве.

Она на момент уставилась на него широко раскрытыми глазами.

— Убит? Убит? Торнтон Лайн убит? Но ведь это же не серьезно…

Она схватила его за руку.

— Скажите мне, что это неправда. Торнтон Лайн не убит! — Она зашаталась, упала ничком, Тарлинг быстро опустился на колени рядом с кроватью и успел подхватить ее как раз в тот момент, когда она упала в обморок.

XII

В то время, когда сестра милосердия хлопотала вокруг Одетты, Тарлинг зашел к главному врачу госпиталя.

— Я полагаю, что состояние мисс Стэвенс не особенно серьезно. Я мог бы выписать ее уже вчера из больницы и оставил только по ее просьбе. А скажите, правда ли, что ее разыскивают в связи с «нарциссовым убийством»?

— Да, мы нуждаемся в ее свидетельских показаниях, — уклончиво ответил Тарлинг. Впрочем, он понимал, что его ответ звучал не особенно правдоподобно ввиду того, что приказ об аресте Одетты Райдер был очевидно известен повсюду.

Описание ее примет и все прочие подробности были тогда же разосланы дирекциям всех госпиталей и общественных учреждений. Последующие слова врача подтвердили все его предположения.

— В качестве свидетельницы? — сухо спросил он. — Ну мне не хотелось бы углубляться в ваши секреты и еще менее в секреты Скотлэнд–Ярда, но, может быть, для вас вполне достаточно того факта, что она в состоянии немедленно покинуть госпиталь.

В дверь постучали, и в бюро вошла пожилая дама.

— Мисс Райдер желает говорить с вами, — обратилась она к Тарлингу.

Сыщик взял свою шляпу и отправился в маленькую больничную комнату. Он нашел ее успокоенной, хотя она была бледнее прежнего.

Она встала с постели и сидела в кресле в своем утреннем халате. Сделав знак рукой, она предложила Тарлингу сесть рядом с ней. Но она заговорила только тогда, когда сестра милосердия вышла из комнаты,

— Это был непростительный припадок слабости, мистер Тарлинг, Но это известие было чересчур ужасным и пришло как–то неожиданно. Не откажите в любезности сообщить мне все подробности. Со дня поступления в госпиталь я не читала больше ни одной газеты. Я слышала, как одна из сестер милосердия рассказывала о «нарциссовом убийстве»— разве это?

Она замялась, и Тарлинг кивнул головой. Теперь ему стало легче на душе, и он даже почти обрадовался. ОН нимало не сомневался в том» что она была невиновна. Жизнь опять стала ему казаться более радостной.

— Торнтон Лайн был убит в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое. В последний раз его видел живым его слуга приблизительно в половине девятого вечера. На следующий день на рассвете его нашли мертвым в Гайд–парке. Он был застрелен, причем была сделана ионытка унять кровь в ране: кто–то обмотал его грудь дамской шелковой ночной рубашкой. На груди убитого нашли букет желтых нарциссов.

— Желтых нарциссов? — повторила она с изумлением.

— Но как же?

— Его автомобиль был найден приблизительно в ста метрах от трупа, — продолжал Тарлинг. — Совершенно ясно, что он был убит в другом месте и что его потом доставили в парк в его же собственном автомобиле. На нем не оказалось ни сюртука, ни жилета, а ноги были обуты в мягкие войлочные туфли.

— Я не в состоянии понять всего этого, — сказала она совершенно смущенная. — Я не понимаю всей связи. Кто же… — Вдруг она замолчала и закрыла лицо руками.

— О, как это ужасно, как это ужасно! Я бы даже во сне не могла представить себе этого. Это просто ужасно! Тарлинг ласково положил руку на ее плечо.

— Мисс Райдер, вы подозреваете кого–нибудь, кто мог совершить это убийство? Не согласились ли бы вы назвать его имя?

Она покачала головой, не глядя на него.

— Я не смею этого.

— Но разве вы не видите, что подозрение целиком падает на вас? На письменном столе Лайна была найдена телеграмма, в которой его приглашали прийти в тот роковой вечер к вам на квартиру.

Она быстро взглянула на него.

— Как? Телеграмма от меня? Я не посылала ему никакой телеграммы.

— Слава Богу!

— Я все еще не могу понять. Разве в самом деле кто–нибудь отправил телеграмму мистеру Лайну, приглашая его прийти ко мне на квартиру?

— По всей видимости, так, — сказал он серьезно, — потому что убийство было совершено в вашей квартире.

— Боже мой! — вырвалось у нее. — Ведь не это же вы в самом деле собираетесь утверждать? Но нет же…

Он сообщил о всех сделанных им открытиях. Он знал, что его поведение с полицейской точки зрения совершенно неправильно. Он рассказал ей все и, таким образом, Дал ей возможность защищаться и искать лазейки. Он рассказал ей о большом кровавом пятне на коврике и описал ночную рубашку, обмотанную вокруг тела Торн–тона Лайна.

— Рубашка принадлежит мне, — ответила она просто и без запинки. — Но, пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете, мистер Тарлинг.

Он рассказал ей о кровавом оттиске большого пальца на выдвижном ящике комода.

— На вашей кровати, — продолжал он, — я нашел вашу маленькую дорожную сумочку наполовину запакованную.

Она снова зашаталась и протянула руки как бы для защиты.

— О, как дурно это было с его стороны! Как подло! Это лишь он мог сделать!

— Кто? — быстро спросил Тарлинг и взял ее за руку. — Кто это сделал? Вы должны мне сказать это. Ваша жизнь зависит от этого. Неужели же вы не понимаете, Одетта, что я хочу помочь вам? Вы подозреваете определенное лицо, и вы должны назвать мне имя.

Она посмотрела на него с отчаянием.

— Я не могу сказать вам этого, — ответила она слабым голосом, — и я ничего больше не могу вам сказать. — Я ничего не знала об убийстве до того, как вы мне рассказали о нем. Я не имела ни малейшего представления. Да, я ненавидела Торнтона Лайна, ненавидела его всей душой, но никогда не причинила бы ему ни малейшего зла. Как это ужасно!

Вдруг она стала спокойнее.

— Я сейчас же должна вернуться в Лондон. Не будете ли вы столь любезны взять меня с собой?

Она увидела его смущение и вдруг поняла в чем дело.

— У вас, у вас при себе приказ об аресте? Он молча поклонился.

— Потому что меня обвиняют в убийстве Лайна?

Он снова кивнул головой.

Некоторое время она молча глядела на него.

— Через полчаса я готова.

Не говоря больше ни слова, Тарлинг вышел из комнаты. Он вернулся в бюро врача, который с нетерпением ожидал его.

— Но ведь это же чепуха, что молодую даму собираются допросить в качестве свидетельницы. Я усомнился сразу же и после этого прочел извещение из Скотлэнд–Ярда, которое получил уже третьего дня. Согласно описанию совершенно ясно, что эта молодая дама Одетта Рай–дер. Ее собираются арестовать по подозрению в убийстве. Тарлинг тяжело опустился на кресло.

— Вы разрешите закурить?

— Пожалуйста, — любезно сказал доктор. — По–видимому, вы сейчас же берете даму с собой? Тарлинг кивнул головой.

— Я не могу представить себе» чтобы такая девушка могла совершить убийство, — сказал д–р Сандерс. — Она вовсе не обладает достаточными силами, чтобы выполнить все то, что сделал убийца. Я прочел в газете «Мор–нинг Глок» все подробности. Ведь Торнтона Лайна оттащили на сто метров от его автомобиля и положили на траву. Но эта молодая девушка едва ли могла бы поднять ребенка.

Тарлинг кивнул головой в знак согласия.

— Кроме того, она вовсе не имеет вида убийцы. Я не хочу сказать, что она не могла совершить убийства потому только, что она такая красивая. Но я видел на своем веку немало людей и немного разбираюсь в них. Она принадлежит к тому особому типу, который черпает внешнюю красоту в красоте духовной, внутренней, я считаю вполне исключенным, чтобы она могла совершить убийство.

— Я совершенно того же мнения. Я твердо убежден, что она невиновна, хотя все признаки говорят против нее.

В этот момент раздался звонок по телефону. Д–р подошел к аппарату и сказал несколько слов.

— Это иногородний разговор. — Он подал сыщику трубку через стол. — Полагаю, что дело касается вас. Говорят из Скотлэнд–Ярда.

— Здесь Уайтсайд, — услышал Тарлинг в трубку. — Вы здесь, мистер Тарлинг? Мы нашли револьвер.

— Где? — быстро спросил Тарлинг.

— В квартире мисс Райдер.

На лице Тарлинга мелькнула тень ужаса, но, в конце концов, этого открытия следовало ожидать. Для него никакого сомнения не было в том, что Торнтои Лайн был убит на квартире Одетты, и если это соответствовало действительности, то было вполне естественным, что и оружие найдено на месте преступления.

— Где нашли вы револьвер?

— Он лежал в корзинке для шитья, на самом дне, и был прикрыт мотками шерсти, лоскутками и обрывками лент.

— Что это был за револьвер? — спросил Тарлинг после некоторой паузы.

— Револьвер–браунинг. В обойме нашли шесть патронов и в стволе один. Очевидно, из револьвера был сделан выстрел, потому что дуло изнутри было покрыто пороховой копотью. Выпущенную пулю мы нашли застрявшей в камине. Вы встретили здесь мисс Стэвенс?

— Да. Мисс Стэвенс тождественна с Одеттой Райдер. Он услышал, как его собеседник свистнул в телефон. — Вы арестовали ее?

— Еще нет, — ответил Тарлинг. — Будьте любезны встретить меня на станции. Через полчаса я выезжаю. — Он повесил трубку и обратился к врачу.

— Я предполагаю, что найден револьвер, — сказал с заинтересованным видом врач.

—Да.

— Гм, — сказал доктор и задумчиво посмотрел на Тарлинга. — Скверная история. Что за человек, собственно говоря, был этот Торнтон Лайн?

Тарлинг пожал плечами.

— Он не принадлежал к лучшим людям. Но даже самый дурной человек имеет право на законную защиту, и убийца во всяком случае будет наказан.

— Вы полагаете, убийца в женском роде? — улыбаясь, спросил доктор.

— Нет, убийца просто, — коротко ответил Тарлинг. — Имел ли убитый хороший или дурной характер, это обстоятельство не имеет никакого влияния на наказание.

Доктор Сандерс пускал густые клубы дыма.

— Это вполне ошибочно обвинять такую девушку, как мисс Райдер, в подобном убийстве.

В дверь постучали, и вошла пожилая дама.

— Мисс Стэвенс готова, — сказала она.

Тарлинг поднялся. Докгоро Сандерс тоже встал, подошел к своему пульту, снял оттуда большую книгу для записи больных, положил ее на стол, открыл и взял в руки перо.

— Я еще должен сделать отметку о выписке больной, — сказал он и перелистал несколько страниц, — вот здесь. Мисс Стэвенс, легкое сотрясение мозга и контузия.

Вдруг он посмотрел на сыщика.

— Когда было совершено убийство?

— Вечером четырнадцатого.

— Четырнадцатого, — повторил д–р, задумавшись. — В котором часу?

— Время не совсем точно установлено. — Он охотнее всего прервал бы разговор: болтливость врача действовала ему на нервы. — По всей вероятности, сейчас же после одиннадцати.

— Это, наверное, случилось после одиннадцати? Может быть, убийство было совершено раньше? И когда Лайна видели в последний раз?

— В половине десятого, — ответил Тарлинг немного ироническим тоном. — Не собираетесь ли и вы стать сыщиком, доктор?

— Нет, не собираюсь, — улыбаясь, сказал Сандерс, — по меня радует, что я могу доказать невиновность девушки.

— Доказать ее невиновность? Как вы это предполагаете?

— Итак, убийство не могло быть совершено раньше одиннадцати часов. Убитого в последний раз видели в половине десятого?

— Ну. и…

— В девять часов поезд, на который мисс Райдер села в Чаринг–Кроссе, покинул станцию, а в половине десятого ее с сотрясением мозга доставили в госпиталь, На один момент Тарлинг остался совершенно спокойным. Потом он подошел к доктору Сандерсу, схватил удивленного врача за руку и крепко пожал ее.

— Это самая приятная новость, которую я когда–либо слышал в своей жизни, — хрипло сказал он.

XIII

Обратный путь в Лондон был одним из тех исключительных переживаний, которое с фотографической точностью осталось в памяти Тарлинга на всю жизнь. Одетта не говорила, и он сам был очень доволен тем, что мог не думать о всех странных обстоятельствах, касавшихся ее бегства.

Но если они не разговаривали, то все же оба были счастливы сидеть рядом. В этом молчании сказывалось невысказанное товарищеское чувство и взаимное понимание, которое трудно было объяснить. Разве он влюблен в нее? Он никак не мог освоиться с мыслью, что для него наступила эта катастрофа. Никогда еще в своей жизни он не влюблялся. Для него это было удивительным обстоятельством, о котором он еще никогда как следует не думал. Он знал людей, которые были влюблены. В его глазах это было то же самое, как если бы они болели малярией или желтой лихорадкой… Никогда ему даже в голову не приходила мысль, что и он когда–нибудь очутится в подобном состоянии. Он был робок и сдержан, и под его твердой замкнутой внешностью скрывалась такая тонкость чувств, о которой не догадывались его друзья.

Уже одна мысль, что он может быть влюблен в Одетту, приводила его в смущение, потому что у него еще не выработалось доверие к себе в этих вещах, и он опасался, что его симпатии к ней совершенно безнадежны.

Он не мог представить себе, что женщина вообще может полюбить его. И вот ее присутствие и сладкая близость успокаивали его, успокаивали и возбуждали в одно и то же время.

Он попытался разобраться в своем положении. Он был сыщиком» который должен был действовать против женщины, над которой тяготело обвинение в убийстве, и он боялся выполнить свою роль. В его кармане лежал приказ об аресте, и теперь он был рад, что ему не пришлось привести его в исполнение. Для него являлось известным удовлетворением, что Скотлэнд–Ярд не возбудит против нее обвинения в убийстве, потому что, хотя главная полиция и допустила уже тяжелые ошибки, но в данном случае дело было настолько ясным, что Одетта никак не могла считаться непосредственным участником дела. Поездка казалась ему чересчур короткой, и только когда поезд уже вошел в полосу тумана, покрывавшего Лондон, он снова упомянул об убийстве, но это стоило ему большого напряжения.

— Я доставлю вас в гостиницу, в которой вы проведете ночь. — сказал он,

— а завтра я доставлю вас в Скотлэнд–Ярд, где вам придется говорить с одним из высших чиновников.

— Значит, я не арестована? — спросила она, улыбаясь.

— Нет, вы не арестованы, — он улыбнулся ей в ответ, — но боюсь, что вам будет поставлено много вопросов, которые вам будут весьма неприятны. Ведь вы должны же понять, мисс Райдер. что ваш образ действий навлек на себя подозрение. Вы под фальшивым именем уехали во Францию. И подумайте только, что убийство было совершено в вашей квартире!

Она задрожала.

— Пожалуйста, не говорите со мной больше об этом, — тихо попросила она.

Он почувствовал, что обращался с ней очень строго и сурово, но он знал, что должен подготовить ее к допросу со стороны людей, которые не станут считаться с ее чувствами.

— Мне только хотелось бы, чтобы вы удостоили меня вашим доверием. Я твердо убежден в том, что сумел бы избавить вас от многих неприятностей и мог бы рассеять все подозрения против вас.

— Мистер Лайн ненавидел меня. Полагаю, я угодила ему в самое больное место, задев его тщеславие. Вы сами знаете, что он послал этого преступника ко мне на квартиру, чтобы подбросить вещи для доказательства моей вины.

Он кивнул головой.

— Вы уже раньше видали Сэма Стэй?

— Нет, я только слыхала о нем. Я знала, что мистер ЛаЙн очень интересуется каким–то преступником, и что последний очень уважал его. Однажды мистер Лайн взял его даже с собой в дело, чтобы дать ему должность. Но сам Стэй не захотел. Мистер Лайн сказал мне однажды, что этот человек сделал бы для него все, что в человеческих силах.

— Стэй убежден в том, что вы совершили убийство, — мрачно сказал Тарлинг. — Лайн, по–видимому, рассказал ему всяческие истории про вас и про вашу ненависть к нему. По моему мнению, он для вас гораздо опаснее, чем полиция. По счастью, бедняга лишился рассудка.

Она изумленно поглядела на него.

— Разве он сошел с ума? — спросила она. — • Это несчастье настолько поразило его? Тарлинг кивнул головой.

— Сегодня утром его поместили в сумасшедший дом. В моем бюро он рухнул без сознания, и когда он потом в больнице снова пришел в себя, было установлено, что он, по–видимому, лишился рассудка. Мисс Райдер, не откажите мне в вашем доверии и расскажите мне все.

Она снова поглядела на него и печально улыбнулась.

— Боюсь, что не сумею сообщить вам больше, чем сообщила до сих пор. Если вы будете допытываться узнать, почему я выдавала себя за мисс Стэвенс, то я не сумею дать вам никакого ответа. У меня было достаточно оснований — и у меня, быть может, было бы больше оснований удрать…

Он напрасно ждал, что она снова заговорит, и положил свою руку на ее.

— Когда я рассказывал вам об убийстве, — серьезно сказал он, — я сейчас же понял по вашему изумлению и волнению, что вы не виновны. Потом доктор оказался в состоянии доказать ваше алиби; это доказательство вполне безупречно и неопровержимо. Но в своем возбуждении вы сказали многое такое» что заставляет сделать вывод, что вы знаете убийцу. Вы упомянули об одном человеке, и я убедительно прошу вас назвать мне его имя.

— Этого имени я ни в коем случае не могу назвать вам.

— Но разве вам не ясно, что вас могут обвинить в соучастии до или после преступления? Разве вы не понимаете, что это означает для вас и вашей матери?

Когда он упомянул о ее матери, она закрыла глаза.

— Пожалуйста, не говорите об этом, — прошептала она. — Делайте то, что вы должны делать. Предоставьте же полиции арестовать меня, предать суду или повесить, но не спрашивайте меня больше, потому что я не хочу и не могу вам отвечать.

Тарлинг, ошеломленный и обескураженный, тяжело опустился на мягкое сиденье вагона и не произнес больше ни слова. Уайтсайд ожидал их на платформе в сопровождении двух людей, которых уже издалека можно было признать за полицейских из Скотлэнд–Ярда. Тарлинг отвел его в сторону и в двух словах объяснил ему положение.

— При таких обстоятельствах я не произведу ареста. Уайтсайд был того же мнения.

— Это совершенно невозможно, что она совершила убийство.

— Ее алиби вполне неопровержимо. Кроме того, данные, сообщенные врачом, были сообщены начальником станции в Эшфорде, который занес в свой служебный дневник точное время катастрофы и сам помогал выносить девушку из поезда.

— Почему же тогда она назвалась мисс Стэвенс? И почему она так поспешно покинула Лондон? — спросил Уайтсайд— Тарлинг пожал плечами.

— Это я тоже охотно узнал бы от нее, но мои старания не увенчались успехом, так как мисс Райдер отказалась дать по этому поводу какие–либо показания. Теперь я ее доставлю в какую–нибудь гостиницу. Завтра я доставлю ее в Скотлэнд–Ярд, но сомневаюсь, чтобы шеф мог оказать на нес какое–либо влияние, и чтобы она дала показания.

— Она была удивлена, когда вы ей рассказали об убийстве? Может быть, она назвала какое–нибудь имя в связи с этим? — спросил Уайтсайд.

Тарлинг замялся, а потом солгал, что очень редко случалось с ним:

— Нет, она была вне себя, но не назвала никого. Он доставил Одетту в наемном автомобиле в маленькую спокойную гостиницу и был счастлив, что снова находился с ней наедине.

— У меня нет слов благодарности для вас, мистер Тарлинг, за то, что вы так любезны и добры ко мне, — сказала она на прощание, — и если я чем–нибудь могу облегчить вашу задачу, то я это охотно сделаю. — Он прочел болезненное выражение на ее лице.

— Я все еще не могу осознать этого. Мне все это кажется дурным сновидением. — Она говорила, отчасти обращаясь сама к себе. — Но вовсе не требуется, чтоб я понимала это. Мне хотелось бы забыть это. Забыть все.

— Что вы хотите забыть?

— Ах, прошу вас, не спрашивайте меня.

Озабоченный и с мрачными мыслями он сошел вниз по большой лестнице. Он оставил автомобиль дожидаться у дверей, но, к его великому изумлению, машина уже уехала. Он обратился к швейцару: — Куда же девался мой автомобиль? Ведь я не заплатил шоферу.

— Я совсем не заметил вашего автомобиля, сэр, но я осведомлюсь об этом.

Стоявший у дверей швейцар рассказал странную историю. Какой–то незнакомый господин внезапно вынырнул из темноты, заплатил шоферу, который сейчас же уехал. Но швейцар не успел разглядеть лицо этого господина. Таинственный благотворитель ушел и исчез во мраке ночи.

Тарлинг наморщил лоб— Это очень странно. Достаньте мне другой автомобиль.

Боюсь, что в данный момент это будет довольно затруднительно. — Швейцар покачал головой. — Вы видите, какой густой туман? В нашей местности он всегда очень густой, в этом году он держится дольше. Обычно в это время тумана не бывает.

Тарлинг прервал его рассуждения о погоде, застегнул свое пальто до подбородка и направился к ближайшей станции подземной железной дороги.

Гостиница, в которую он поместил молодую девушку, находилась в тихом районе, и в этом поздний час улицы были совершенно пусты.

Туманная погода заставляла всех сидеть дома.

Тарлинг не особенно хорошо разбирался в топографии Лондона, он приблизительно знал, в каком направлении идти.

Он смутно различал уличные фонари и находился как раз на равном расстоянии между двумя фонарями, как вдруг услыхал позади себя тихие шаги. Шум шагов был очень слабый, но он сейчас же обернулся, как только разобрал шорох. Инстинктивно он отошел в сторону и поднял руки для защиты.

Мимо его головы пролетел какой–то тяжелый предмет, который ударился о тротуар.

Тарлинг сейчас же бросился на покушавшегося, который попытался было искать спасения в поспешном бегстве. Когда Тарлинг схватил злоумышленника, раздался оглушительный взрыв, и его ноги покрылись раскаленным кордитом. Ему на мгновенье пришлось выпустить из рук своего противника, который схватил его за горло. Он скорее почувствовал, чем увидел, что тот направил на него револьвер, и быстро прибегнул к военной хитрости, которой научился у японцев: он бросился наземь и стал кататься по земле, в то время, как револьвер дважды выстрелил. Он с размаха хотел броситься своему противнику на колени. Это был хитрый и ловкий трюк, но таинственный незнакомец быстро исчез, и когда Тарлинг снова вскочил на ноги, он уже был один.

Но он видел лицо противника — большое белое, искаженное местью лицо. Он видел его только один момент. Но с него было достаточно. Он знал своего противника. Он поспешил к тому направлению, куда, по–видимому, исчез нападавший, но туман был очень густой, и он потерял своего противника из виду. Внезапно он услышал на улице шаги, пошел навстречу и увидел полицейского, привлеченного сюда выстрелами. Полицейский никого не видал.

— Тогда он, вероятно, бежал в другом направлении, — сказал Тарлинг, и со всех ног поспешил туда, но и на сей раз без всякого успеха.

Медленным шагом он вернулся на место, где было совершено на него покушение. Полицейский тем временем при помощи своей карманной лампочки стал обыскивать тротуар, чтобы установить личность преступника.

— Ничего не найдешь. Я нашел только эту маленькую красную бумажку.

Тарлинг взял бумажку в руки и разглядел ее при свете уличного фонаря. Это была красная квадратная бумажка, на которой стояли четыре китайских буквы: «он сам себе обязан этим».

Это была та же самая надпись, которая стояла на клочке бумаги, найденном в кармане Торнтона Лайна в то утро, когда его мертвого и застывшего нашли в Гайд–парке.

XIV

Мистер Мильбург занимал не очень большой дом в одной из фабричных улиц Кемден–Тоуна. Улица почти на всем своем протяжении состояла из гладких стен, которые от времени до времени прерывались окованными железом воротами, через которые открывался вид на грязные фабричные здания и закопченные фабричные трубы.

Дом Мильбурга был единственным жилым домом на этой улице, если не считать служебных квартир сторожей и служащих. Все считали, что у мистера Мильбурга хороший домохозяин, так как участок земли содержался в образцовом порядке. Дом занимал большую площадь. Он имел только один этаж, и так как все комнаты находились рядом, то он по величине равнялся маленькой фабрике. Фирмы справа и слева предлагали большие суммы денег за этот участок, но домохозяин мистера Мильбурга отклонял все предложения. Были люди, которые предполагали, что мистер Мильбург был сам домовладельцем. Но как же это было возможно? Его годовое жалованье едва достигало 900 фунтов стерлингов, а ценность участка земли, на котором стоял дом, составляла по крайней мере 6000 фунтов? Здание находилось несколько в стороне от улицы.

Перед ним находилась большая лужайка, на которой не было ни одной цветочной клумбы. Зелень была ограждена красивой высокой железной решеткой, которую домохозяин мистера Мильбурга велел сделать, не жалея расходов. Чтобы войти в дом, нужно было пройти большие железные ворота и идти по довольно длинной, вымощенной гладкими камнями дорожке.

В тот вечер, когда мистер Тарлинг едва не пал жертвой покушения, мистер Мильбург вернулся домой, отпер большие железные ворота, вошел и с большой заботливостью снова запер их. Он был один и по обыкновению насвистывал какую–то печальную мелодию без начала и без конца. Он медленно пошел по дорожке, отворил дверь, нерешительно постоял немного и еще раз обернулся и посмотрел на густой туман прежде, чем войти в дом. Потом он тщательно запер изнутри дверь и зажег электричество.

Он теперь стоял в маленькой, просто, но с большим вкусом убранной передней комнате. На стене висели различные гравюры. Мистер Мильбург с довольным видом разглядывал их, потом повесил пальто и шляпу на вешалку, снял одетые по случаю гнилой погоды галоши и зашел в жилую комнату. Эта комната была убрана и омеблирована с той же благородной простотой, как и приемная. Мебель была простая на вид, но сделана из прекрасного материала. На полу расстилался прекрасный мягкий ковер. Мильбург повернул другой выключатель, и вспыхнула электрическая печь в камине. Потом он сел за большой стол, который выделялся среди всей мебели, потому что он был покрыт небольшими связками разных бумаг и дел. Они были тщательно разложены по отделам, и отдельные пакеты были перевязаны резинками. Но он не дал себе никакого труда прочесть или просмотреть их, он задумчиво посмотрел на красную промокательную бумагу, и его мысли, казалось, витали далеко.

Вдруг он с коротким вздохом поднялся, прошел на другой конец комнаты, отпер старинного вида шкаф и вынул оттуда дюжину небольших книг, которые он положил на стол. Они все были одинаковой величины и на каждой стоял год. Это были дневники, но не его собственные. Когда он однажды случайно зашел в бюро Торнтона Лайна, он нашел эти книги в личном денежном шкафу своего хозяина. Из бюро шефа можно было видеть все помещения фирмы, так что он должен был заметить приход Торнтона Лайна и его нельзя было накрыть с поличным. Мильбург тогда же взял один из томов и прочел.

В тот раз он, впрочем, прочел всего несколько страниц, но впоследствии он нашел случай прочесть один из томов с начала до конца. Он мог почерпнуть оттуда очень много информации, которая ему весьма пригодилась и пригодилась бы еще больше, если б Торнтон Лайн не умер так внезапно.

В тот день, когда тело Лайна было найдено в Гайд–парке, мистер Мильбург, имевший еще один ключ к денежному шкафу своего хозяина, доставил эти дневники к себе на квартиру. В них было очень много такого, что было не особенно лестно для мистера Мильбурга, в особенности в дневнике за последний год. Потому что Торнтон Лайн записывал не только разные переживания и то, что случалось каждый день, но и свои мысли, свои поэтические наброски и все такое прочее. Из всего было ясно, что он имел тяжкие подозрения против своего управляющего. Чтение этих дневников оказалось для мистера Мильбурга вполне интересным. Он раскрыл книгу на том месте, на котором он остановился в прошлый вечер. Он легко мог найти его, так как проложил между страницами конверт с красными тоненькими бумажками. Вдруг он, казалось, вспомнил что–то и тщательно ощупал свой карман, но, по–видимому, не нашел того, чего искал, и с улыбкой заботливо положил конверт с китайскими бумажками на стол. Потом он открыл книгу и стал читать дальше.

«Обедал в Лондон–Отеле, после обеда немного прилег. Погода ужасно жаркая. Собирался посетить дальнего родственника Тарлинга, который служит в шанхайской полиции, но это чересчур хлопотливо. Вечерние часы провел в танцевальном павильоне Чу–Хана. Там познакомился с маленькой красивой обворожительной китаянкой, которая умеет говорить по–английски. На завтрашний день условился встретиться с ней в чайном домике Линг–Фу. Ее зовут здесь «маленьким нарциссом“, и я называл ее «мой милый маленький желтый нарцисс“. — Мистер Мильбург на этом месте остановился. — Маленький желтый нарцисс, — повторил он про себя, потом посмотрел в потолок и сжал губы. — Маленький желтый нарцисс? — сказал он еще раз, и широкая улыбка расплылась по его лицу.

Он был еще занят чтением, как вдруг раздался звонок. Он подскочил и прислушался. Позвонили еще раз. Он быстро потушил повсюду электричество, осторожно отодвинул в сторону толстую штору, прикрывавшую окно, и посмотрел в туман.

При свете уличного фонаря он мог различить несколько человек, стоявших у окна. Осторожно он снова опустил штору, зажег свет, взял книги в руки и исчез с ними в коридоре. Помещение, находившееся позади, было его спальней. Он скрылся туда и в течение пяти минут не обращал внимания на продолжавшиеся звонки.

Потом он снова показался. Он надел пижаму и поверх нее солидный халат. Он отпер дверь и в войлочных туфлях прошел по дорожке к большим железным воротам.

— Кто там? — спросил он.

— Тарлинг. Вы же знаете меня.

— Мистер Тарлинг? — спросил удивленным тоном Мильбург. — Но это совершенно неожиданное удовольствие. Подойдите ближе, господа.

— Отпирайте ворота, — коротко приказал сыщик.

— Извините, господа, я сперва должен сходить за ключами, я никак не ожидал гостей в такой поздний час. — Он вошел обратно в дом, еще раз осмотрелся и вторично вернулся с ключом. Хотя и раньше он имел его при себе в кармане, но, будучи осторожным человеком, он хотел убедиться в том, не забыл ли он чего–нибудь.

Тарлинг был в сопровождении Уайтсайда и еще одного человека, в котором Мильбург правильно угадал сыщика. Но только Тарлинг и полицейский инспектор приняли приглашение войти. Третий остался у ворот.

Мильбург ввел их в свое уютное помещение.

— Я уже несколько часов как лег спать и мне очень жаль, что я заставил вас так долго ждать.

— Однако ваша электрическая печь еще очень горячая, — спокойно заметил Тарлинг, наклонившийся к маленькому аппарату.

Мильбург засмеялся.

— Но вы сразу же открываете все, — сказал он с удивлением. — Когда я отправился в постель, меня охватила такая сонливость, что я забыл выключить печь. Когда я только что вышел, я увидел это и поспешил выключить ее.

Снова Тарлинг нагнулся и взял в руки тлеющий окурок сигары, брошенный в пепельницу на камине.

— Вы курите во время сна? — сухо спросил он.

— О нет, — беззаботно ответил Мильбург. — Я курил как раз в тот момент, когда спускался с лестницы, чтобы впустить вас. Погруженный в мысли я зажег сигару и сунул ее в рот. Это я делаю каждое утро, просыпаясь. Я только что положил ее, когда выключал радиатор.

Тарлинг улыбнулся.

— Не желаете ли присесть? — спросил Мильбург, который сам при этом опустился на стул. Он со значительным видом указал на бумаги, лежавшие на столе: — Вы видите, у нас в деле сейчас очень много работы с тех пор, как бедный мистер Лайн умер. Я вынужден даже брать работу на дом и могу уверить вас, что иной раз работаю до рассвета только для того, чтобы приготовить все счета для предстоящей ревизии новых книг.

— Вы разве всегда работаете? — с невинным видом спросил Тарлинг. — Не выходите вы иной раз погулять ночью в туманное время, чтобы освежиться?

Мильбург вопросительно поднял брови.

— Гулять, мистер Тарлинг? — сказал он крайне изумленный. — Я вас не вполне понял. Само собой разумеется, что такой ночью, как эта, я не пойду гулять. Сегодня ведь совершенно невероятный туман.

— А вы вообще знаете Паддинг–Тон?

— Нет, я знаю только, что там находится железнодорожная станция, откуда я иной раз сажусь на поезд. Но кажите мне, пожалуйста, зачем вы пришли ко мне?

— Сегодня вечером на меня сделал нападение какой–то человек, который два раза выстрелил в меня почти в упор. Этот человек был одинакового роста с вами и вообще был очень похож на вас. У меня при себе официальное предписание.

Мистер Мильбург зажмурился.

— Мне дано поручение произвести обыск в вашем доме.

— Что вы собираетесь искать? — холодно спросил Мильбург.

— Револьвер или же автоматический пистолет. Быть может, я в данном случае найду еще кое–что.

Мильбург поднялся.

— Вы можете обыскать весь дом сверху донизу. Вы скоро будете готовы, потому что дом очень маленький. Мое жалование не позволяет мне держать большой дорогой квартиры,

— Вы живете здесь один? — спросил Тарлинг.

— Да. Только в восемь часов утра приходит поденщица, которая приготовляет мне завтрак и убирает комнаты но она не остается здесь на ночь. Я считаю себя весьма оскорбленным этим приказом об обыске.

— Нам придется еще больше обидеть вас, — сухо ответил Тарлинг и начал обыскивать помещение.

Но успех был сомнительный, так как он не мог найти оружия. Ему также не удалось найти ни одной из маленьких красных бумажек, которые, как он предполагал, были у Мильбурга. Потому что ему гораздо больше хотелось изловить убийцу Торнтона Лайна, чем того человека, который сегодня подстерег его.

Он вернулся в ту комнату, в которой он оставил Мильбурга под наблюдением инспектора; неуспех, по–видимому, не произвел на него никакого впечатления,

— Мистер Мильбург, — резко сказал он, — я хотел бы поставить вам один вопрос. — Вы уже видали когда–нибудь такую бумажку?

Он вынул из кармана маленькую красную бумажку. Мильбург внимательно разглядел ее и кивнул головой.

— Вам знакомы такие бумажки? — спросил удивленный Тарлинг.

— Да, сэр. Если бы я отрицал это, я сказал бы неправду, а я терпеть не могу вводить других в заблуждение.

— Могу себе представить это, — иронически сказал Тарлинг.

— Мне очень жаль, что вы не удостаиваете мои слова доверием, но могу вас уверить еще раз, что я терпеть не могу говорить неправду.

— Где вы могли видеть подобные бумажки?

— На письменном столе мистера Лайна. Тарлинг снова был поражен этим ответом.

— Покойный мистер Лайн, вернувшись из кругосветного путешествия, привез с собой много экзотических курьезов. Между ними было также много подобных бумажек с китайскими буквами. Я не понимаю по–китайски и никогда еще не имел случая побывать в Китае. И я в этих бумажках не разбираюсь.

— Вы видали эти бумажки на письменном столе Лайна? Почему же вы не сказали это полиции? Ведь вам известно, что Скотлэнд–Ярд придает значение этой бумажке, которая была найдена в кармане убитого.

— Совершенно верно, я ничего не говорил полиции об этом, но вы должны понять, мистер Тарлинг, что меня это печальное событие настолько вывело из равновесия, что я ни о чем другом не думал. Вполне возможно, что вы могли найти несколько таких бумажек и у меня дома:

мистеру Лайну доставляло удовольствие дарить экзотические курьезы своим друзьям. Он даже подарил мне меч, который вы видите там на стене. Кажется, он подарил мне также несколько таких красных бумажек. Он рассказал мне при этом целую историю, но я в данный момент не могу вспомнить ее сути.

Он собрался было рассказывать еще разные вещи о своем покойном хозяине, но Тарлинг распрощался с ним. Мильбург проводил его до больших ворот, которые он потом тщательно запер. После этого он вернулся к себе и самодовольно улыбнулся.

— Это так и я вполне убежден, что именно Мильбург совершил на меня покушение. Это не подлежит никакому сомнению, — сказал Тарлинг.

— Имеете ли вы какие–нибудь догадки, по какой причине он собирался «угробить» вас? — спросил Уайтсайд.

— Не имею ни малейшего представления, но, очевидно, тот человек, который совершил на меня покушение, все время шел за мной по пятам и видел, как я ехал с мисс Райдер по улицам Лондона. Когда я вошел в гостиницу, он вышел из своего автомобиля и расплатился с моим шофером. Шофер всегда доволен, когда ему не приходится ждать. После этого он пошел за мной, пока я не попал на одинокую улицу. Там он сперва бросил в меня что–то, а потом и стрелял.

— Я не понимаю только, почему он все это сделал, — снова заговорил Уайтсайд. — Предположим, Мильбург знал кое–что об этом убийстве — хотя это все еще очень сомнительно, — какую выгоду он мог иметь, убрав вас с дороги?

— Если бы я мог ответить на этот вопрос, то мог бы сказать вам, кто убил Торнтона Лайна.

XV

Последние клубы тумана уже успели рассеяться, когда Тарлинг на следующее утро подошел к окну своей спальни. Улицы были освещены ярким солнечным светом, и прекрасный теплый весенний воздух настраивал терпеливого лондонца на веселый лад, после того, как ему целую зиму пришлось страдать от туманной сырости.

Тарлинг потянулся и зевнул. Он был доволен своей жизнью. Линг–Чу прислуживал ему.

Китаец в синем шелковом платье стоял за стулом своего господина, налил ему чаю и положил газету с правой стороны стола, а письма — с левой. Тарлинг позавтракал молча.

— Линг–Чу, — сказал он наконец, — я потеряю право называться охотником на людей, потому что этот случай задает мне одну загадку за другой.

— Господин, — ответил китаец, — во всех этих случаях наступает момент, в который чувствуешь, что приходится сделать паузу и привести в порядок свои мысли. У меня было такое чувство, когда я преследовал Ву–Фунга — душителя из Ханькоу. И все–таки в один прекрасный день я нашел его, и сейчас он спит непробудным сном в Царстве Ночи, — добавил он с философским спокойствием. Он употребил красивое символическое выражение, которое служит китайцам для обозначения смерти.

— Вчера я нашел маленькую молодую женщину, — сказал Тарлинг после некоторой паузы. Он имел в виду Одетту Райдер.

— Ты мог найти маленькую молодую женщину, но тем самым ты еще не нашел убийцы, — ответил Линг–Чу, стоявший возле стола, почтительно спрятав свои руки в широких рукавах. — Маленькая женщина не убила человека с белым лицом.

— Почем ты это знаешь?

— Маленькая молодая женщина не обладает достаточной силой, господин. У нее не хватит также умения управлять скорым экипажем.

— Ты хочешь сказать автомобилем? — быстро спросил Тарлииг» и Линг–Чу утвердительно кивнул.

— Об этом я еще не успел подумать. Но понятно, убийца Торнтона должен был управлять автомобилем. Но откуда же ты знаешь, что она не умеет управлять автомобилем?

— Я осведомился об этом, — просто ответил китаец. — В большом магазине многие люди знают маленькую молодую женщину, и они сказали мне, что она этого не умеет.

Тарлинг немного подумал.

— Да, это так, маленькая молодая женщина не убила человека с белым лицом, потому что она была на расстоянии многих миль отсюда в то время, когда случилось убийство. Но все еще остается открытым вопрос, кто это сделал?

— Это охотник на людей еще откроет, — с уверенностью сказал Линг–Чу.

— Посмотрим, — ответил Тарлинг.

Он оделся и пошел в Скотлэнд–Ярд. где условился встретиться с Уайтсайдом. Потом он собирался проводить Одетту Райдер в главную полицию. Когда Тарлинг вошел в бюро, Уайтсайд рассматривал один предмет, лежащий перед ним на куске бумаги.

— Алло, — воскликнул заинтересованный Тарлинг, — этим оружием был убит Торнтон Лайн?

— Да, мы нашли его в корзинке для шитья у мисс Райдер, — ответил Уайтсайд.

— Пистолет кажется мне очень знакомым, — сказал Тарлинг и взял оружие в руки. — Он еще заряжен?

— Нет, я вынул все патроны вместе с магазинной коробкой.

— Вы, по всей вероятности, разослали описание пистолета и его фабричный номер по всем оружейным мастерским?

Уайтсайд кивнул головой.

— Это вам много пользы не принесет, потому что это американский пистолет, и если он не был куплен в Англии, то мы имеем мало шансов установить таким путем его владельца. — Тарлинг осмотрел оружие со всех сторон.

Когда он внимательно разглядывал ручку пистолета, он вдруг издал восклицание. Уайтсайд внимательно посмотрел в чем дело и нашел две глубокие царапины, которые шли поперек ручки.

— Что это такое? — спросил он.

— Похоже на то, как будто уже несколько лет тому назад во владельца этого оружия были выпущены два выстрела, которые попали не в него, но в ручку револьвера. Уайтсайд рассмеялся.

— Откуда же вы знаете это, мистер Тарлинг? Это ваши выводы?

— Нет, это факт. Дело в том, что пистолет принадлежит мне.

XVI

— Это ваше оружие? — недоверчиво спросил Уайтсайд. — Милый друг, вы, очевидно, не в своем уме. Как же этот пистолет может быть вашим?

— И все–таки это мой пистолет, — спокойно ответил Тарлинг. — Я сейчас же узнал его, как только увидел на столе, но подумал, что быть может я ошибаюсь. Но следы пуль показывают, что ошибки быть не может. Этот пистолет был моим верным другом, и я шесть лет носил его при себе в Китае.

У Уайтсайда захватило дыхание.

— То есть, это значит, что Торнтон Лайн был убит из вашего пистолета?

Тарлинг кивнул головой.

— Это изумительное открытие, но это все–таки мое оружие, и оно было найдено в квартире мисс Райдер. У меня нет ни малейшего сомнения, что смертельный выстрел был дан из этого пистолета.

Наступило долгое молчание.

— Ну–с, это переворачивает вверх дном все мои теории, — заявил Уайтсайд и положил оружие на стол.

— Мы натыкаемся все на новые и новые тайны, углубляясь в этот случай. Это уже вторая невероятная история, которая приключилась со мной сегодня.

— Вторая? — спросил Тарлинг.

Он спросил об этом совершенно равнодушно, потому что его мысли были все еще заняты этим открытием, которое придавало делу другой вид и было для него весьма неприятным. Торнтон Лайн был убит из его пистолета.

— Да, сегодня это вторая неожиданность, — подтвердил Уайтсайд.

Собрав все свои силы, Тарлинг вышел из задумчивости.

— Помните ли вы еще об этом? — Он открыл несгораемый шкаф и вынул оттуда большой конверт, откуда достал телеграммы. Да, это телеграмма, в которой Одетта Райдер приглашает Лайна прийти к ней на квартиру. Она была найдена среди, бумаг убитого, когда в доме был произведен обыск.

— Выражаясь точнее, — поправил Уайтсайд, — она была найдена швейцаром Лайна, неким Коолем. Это, по–видимому, вполне честный человек, и на него не может пасть ни малейшего подозрения. Я пригласил его сюда на сегодняшнее утро с целью его более точно, не знает ли он еще разных подробностей, куда Лайн мог пойти в тот вечер. Он ожидает в соседнем помещении. Я велю позвать его.

Он позвонил и отдал приказание вошедшему в полной форме полицейскому.

Сейчас же дверь отворилась снова, и полицейский ввел хорошо одетого человека среднего возраста, по наружности которого можно было сразу узнать его профессию.

— Расскажите мистеру Тарлингу то, что вы рассказывали мне.

— Вы говорите о телеграмме? — спросил Кооль.

— Я боюсь, что допустил ошибку, но меня настолько вывели из равновесия все эти ужасные события, что я тогда потерял голову.

— Как же обстоит дело с телеграммой? — спросил Тарлинг.

— Я принес эту телеграмму через день после убийства мистеру Уайтсайду, но я при этом сделал неверные показания. Этого никогда раньше со мной не случалось. Но я говорю вам, что эти бесчисленные вопросы в полиции меня совершенно сбили с толку.

— Какого обстоятельства касалось ваше неправильное показание?

— Видите ли, сэр, — сказал швейцар, нервно теребя в руках свою шляпу, — я тогда показал, что мистер Лайн открыл телеграмму, но в действительности телеграмма была получена через четверть часа после отъезда мистера Лайна. Я, видите ли тогда сам вскрыл ее, когда услышал об убийстве. Но я боялся иметь неприятности за вмешательство в дела, которые меня не касаются, и таким образом рассказал мистеру Уайтсайду, что мистер Лайн сам открыл телеграмму.

— Следовательно, он не успел получить этой телеграммы? — спросил Тарлинг.

— Нет, сэр.

Оба сыщика изумленно переглянулись.

— Что вы думаете об этом, Уайтсайд?

— Я был бы счастлив иметь возможность объяснить это; ведь эта телеграмма была самой тяжкой уликой против Одетты Райдер. Это новое открытие в значительной степени снимает с нее подозрения.

— Но с другой стороны у нас больше нет никаких объяснений, почему Лайн в тот вечер отправился в квартиру мисс Райдер. Вы вполне уверены Кооль, что мистер Лайн в тот вечер не получил телеграммы?

— Вполне, сэр. — ответил Кооль, — я сам принял ее. Когда мистер Лайн уехал, я вышел на крыльцо, чтобы немного подышать свежим воздухом, и стоял как раз на лестнице, когда рассыльный принес телеграмму. Если вы точно посмотрите на формуляр, вы найдете, что телеграмма принята в девять часов двадцать минут. В это время как раз она поступила на наш почтамт. Почта находится от нас приблизительно в двух милях, и было бы совершенно невероятно, если бы телеграмма могла прибыть к нам в то время, когда мистер Лайн был дома. Меня очень удивляет, что вы до сих пор прошли мимо этого факта.

— В этом случае вы правы, — улыбаясь согласился Тарлинг. — Благодарю вас, Кооль, ваши показания совершенно достаточны.

Когда Кооль ушел, он сел напротив Уайтсайда, засунув руки в карман.

— Я больше не разбираюсь ни в чем, — сказал он. — Я вам набросаю вкратце всю ситуацию, Уайтсайд. Этот случай настолько усложнился, что я начинаю забывать о самых простых вещах. Вечером 14 числа Торнтон Лайн был убит одной или несколькими, до сих пор неизвестными личностями, по всей вероятности, в квартире Одетты Райдер, своей бывшей кассирши. На ковре была найдена большая лужа крови; пистолет и пуля были также найдены в квартире. Никто не видал, как мистер Лайн вошел в дом и как он оттуда вышел. На следующее утро мистер Лайн был найден в Гайд–парке без сюртука и жилета. Вокруг его груди была обмотана дамская шелковая ночная рубашка, в открытой ране нашлись два платочка Одетты Райдер, ему на грудь был положен букет желтых нарциссов, а сюртук, жилет и ботинки нашлись в его автомобиле. Этот автомобиль стоял на расстоянии около ста метров от места находки трупа. Я правильно изложил все?

Уайтсайд кивнул головой.

— У вас все очень хорошо осталось в памяти.

— При обыске спальни, в которой было совершено это преступление, на белом ящике комода был найден кровавый оттиск большого пальца. Маленький чемоданчик наполовину упакованный лежит на кровати. Удается установить, что он принадлежит Одетте Райдер. Потом также находят пистолет в корзинке для шитья этой молодой дамы, спрятанный под всякого рода лоскутами. Пистолет оказывается моей собственностью. Сперва накапливается подозрение в таком духе, что можно предположить, что убийца мисс Райдер. Но обвинения не выдерживают критики, потому что, во–первых, в то время, когда было совершено убийство, она лежала в бесчувственном состоянии в госпитале в Эшфорде, затем швейцар Лайна нашел телеграмму, которая якобы была отправлена ею и в которой она приглашает Лайна прийти к ней на дом, но эта телеграмма не была передана лично убитому.

Тарлинг поднялся.

— Пойдемте, надо зайти к Кресвелю. Эта история еще сведет меня с ума!

Главный инспектор выслушал от них эту историю совершенно спокойно. На его лице нельзя было заметить ни малейшего изумления.

— Дело принимает такой оборот, что это убийство еще станет знаменитым в истории криминалистики. Понятно, против мисс Райдер не следует больше ничего предпринимать. И это очень умно с вашей стороны, что вы не произвели ареста. Несмотря на это, она все же должна остаться под наблюдением, так как она, очевидно, знает убийцу или думает, что знает его. Она должна оставаться под надзором день и ночь — рано или поздно, мы найдем человека, против которого она питает подозрение.

— Пусть лучше Уайтсайд в следующий раз побеседует с ней, — • обратился он к Тарлингу, — быть может, он сумеет больше выпытать у нее. А, впрочем, я не думаю, чтобы это имело большой смысл. Заметьте мимоходом, Тарлинг, что все торговые книги фирмы Лайн переданы для ревизии известной фирме Бешвуд и Саломон в Сент–Мэри–Эксе. Бели вы имеете подозрение, что служащие фирмы совершили растраты, и что это имело что–нибудь общее с убийством, то вам результат ревизии может во всяком случае пригодиться. Сколько времени продолжится ревизия?

— Ревизоры назначили недельный срок. Книги переданы фирме сегодня утром. Это заставляет меня, впрочем, вспомнить о вашем друге -• мистере Мильбурге. Он охотно дал полиции все сведения, так что она имеет ясную картину финансового положения фирмы.

Кресвель откинулся в кресле и посмотрел на Тарлинга.

— Следовательно, при помощи вашего оружия было совершено убийство, — спросил он, чуть улыбаясь. — Мне кажется, что это весьма неприятно.

— Я тоже не знаю, что делать с этим. — ответил Тар–линг, смеясь. — Я сейчас пойду домой и немедленно расследую, каким путем мой пистолет мог попасть туда. Я отчетливо помню, что 14 дней тому назад я отправил его к оружейному мастеру, чтобы он вычистил и смазал его.

— Где вы обычно храните пистолет?

— В ящике комода вместе со всеми прочими сувенирами о Шанхае. Никто, кроме Линг–Чу, не имеет доступа в мою комнату, а китаец всегда остается в квартире, когда я ухожу.

— Вы говорите о вашем слуге–китайце?

— Он не вполне мой слуга, — улыбаясь, сказал Тар–линг. — Он один из лучших китайских сыщиков и изловил уже немало преступников. Он человек абсолютно надежный, и я могу при всех обстоятельствах абсолютно доверять ему.

— Следовательно, мистер Лайн убит из вашего пистолета? — снова спросил Кресвель. Наступила небольшая пауза.

— По–видимому, все состояние Лайна переходит в казну, — продолжал Кресвель. — Насколько я знаю, после него не осталось ни родных, ни наследников.

— Это не так, — спокойно сказал Тарлинг. Кресвель изумленно посмотрел на него.

— У него имеется кузен, — улыбаясь, ответил Тарлинг, который, к несчастью, находится в таком близком родстве с ним, что вынужден предъявить права на миллионное наследство Лайна.

Почему к несчастью? — спросил Кресвель. Потому что этот наследник — я.

XVII

Тарлииг покинул главную полицию и пошел вдоль залитого солнцем берега Темзы. Он был возбужден и сказал самому себе, что выяснение этого случая превышает все его силы. Главный инспектор очень странно посмотрел на него, когда узнал, что наследником состояния убитого был сыщик, который собирался раскрыть это убийство. Кроме того, его револьвер был найден в той комнате, в которой было совершено убийство.

Он усмехнулся по поводу этого совпадения. Теперь наступала его очередь совершенно несправедливо попасть под подозрение. И он вдруг вспомнил о том, сколько людей он заподозрил неправильно в течение всей своей деятельности.

Он поднялся по лестнице к своей квартире и застал Линг–Чу занятого чисткой серебра. Линг–Чу, в сущности говоря, был ловцом жуликов и в своем роде великим сыщиком, но заодно взял на себя и задачу заботиться о личном благополучии Тарлинга. Тарлинг, не говоря ни слова, прямо прошел в свою комнату и открыл комод. В отдельном ящике лежали тщательно выглаженные его белые тропические костюмы. Его тропический шлем висел тут же на крюке, а рядом с ним кожаная сумка из–под револьвера. Он снял ее и увидел, что сумка была пуста. Он, впрочем, ничего иного и не ожидал.

— Линг–Чу, — сказал он спокойно.

— Я слушаю тебя, Ли–Иен, — сказал китаец и отложил в сторону ложки и тряпочки.

— Где мой револьвер?

— Его нет, Ли–Иен.

— Как долго его уже нет?

— Уже четыре дня, — равнодушно сказал Линг–Чу.

— Кто взял его?

— Я не вижу его уже четыре дня.

Наступила пауза. Потом Тарлинг медленно кивнул.

— Хорошо, Линг–Чу, не будем больше говорить об этом.

Несмотря на свое внешнее спокойствие, он был весьма поражен. Как же это было возможно, чтобы кто–нибудь в отсутствие Линг–Чу попал в комнату? Они только один раз вышли вместе, в тот вечер, когда он в первый раз посетил Одетту Райдер, а Линг–Чу шел позади него. Линг–Чу сам?

Но он сейчас же отбросил эту мысль, как совершенно–бессмысленную и абсурдную. Какую пользу Линг–Чу мог иметь от смерти Лайна, которого он видел только один раз тогда, когда Торнтон Лайн позвал их к себе.

Это было невозможное подозрение, но тем не менее он не мог отделаться от этой мысли. Наконец он отправил Линг–Чу с каким–то неважным известим в Скотлэнд–Ярд. Он решился сам последовать этой невероятной теории и проверить ее, насколько это возможно.

Квартира Тарлинга состояла из четырех комнат и кухни. Его спальня соединялась со столовой и жилым помещением. Кроме того было еще одно помещение, в котором он хранил свои ящики и чемоданы. Здесь он хранил свой револьвер. Четвертую комнату занимал Линг–Чу.

Тарлинг обождал, пока китаец не ушел из дома, потом встал и начал свои розыски.

Комната Линг–Чу была небольшая, но была прибрана очень чисто и аккуратно. Кроме кровати, стола, стула и простого черного ящика под кроватью, в комнате не было больше никакой мебели.

Чисто вымытый пол был покрыт красивой китайской циновкой. Единственным украшением комнаты была маленькая красивая ваза, стоявшая у камина. Тарлинг направился к входной двери квартиры и запер ее раньше, чем приступить к своим розыскам.

Если вообще можно было найти что–нибудь, что могло бы раскрыть тайну украденного револьвера, то следовало искать в этом черном ящике. Ящик был крепко заперт, и пришлось потратить 10 минут, пока нашелся ключ, подходивший к обоим замкам.

В ящике было не особенно много вещей. Линг–Чу не обладал большим гардеробом. Его одежда занимала едва половину ящика. Тарлинг очень осторожно поднял костюмы, шелковые платки, туфли и все те маленькие туалетные принадлежности, которыми пользовался китаец. Он быстро дошел до нижнего отделения, где нашел два незапертых лаковых ящичка. Первый ящик содержал принадлежности для шитья, а во втором он нашел маленький пакетик, тщательно упакованный в китайскую бумагу и перевязанный ленточкой. Тарлинг развязал узел, открыл пакетик и, к своему изумлению, увидел массу газетных вырезок. Это были, главным образом, вырезки из китайских газет, но несколько вырезок были из одной английской газеты, выходившей в Шанхае. Он сперва подумал, что это отчеты о делах, в которых участвовал Линг–Чу, и хотя удивился тому, что китаец дал себе столько труда собирать сувениры, в особенности вырезки на английском языке, но все же не думал, чтобы эти бумажки имели какое–либо значение. Но он хотел найти хоть какую–нибудь точку опоры, которая дала бы ему хоть какое–нибудь объяснение о причинах исчезновения пистолета. Он сперва поверхностно разглядывал английские вырезки, но вдруг заинтересовался ими.

«Вчера вечером произошел скандал в чайном домике Хо–Хана. Один из посетителей — англичанин — стал выказывать большой интерес к танцовщице «Маленькому нарциссу“, как ее называют иностранцы».

«Маленький нарцисс», Тарлинг выпустил газетную вырезку из рук и старался вспомнить подробности этого случая. Он хорошо знал Шанхай и его таинственное подполье, а также хорошо знал чайный домик Хо–Хана, который в действительности был притоном курильщиков опиума. Незадолго до своего отъезда ему удалось выяснить характер этого заведения, и оно было закрыто. Он еще хорошо помнил эту красивую танцовщицу. Он никогда не интересовался ею, когда ему приходилось бывать в этом заведении, потому что у него тогда были более важные дела. Но вдруг он вспомнил обо всем. Он слышал в английском клубе, как джентльмены беседовали о красоте и грации этой маленькой китаянки. Когда она дебютировала в последний раз, ее танцы вызвали сенсацию среди англичан, которые чувствовали себя в Шанхае, как в ссылке.

Следующая вырезка была также взята из английской газеты.

«Сегодня утром произошел печальный случай. Молодая девушка китаянка 0–Линг, сестра полицейского инспектора Линг–Чу, вчера была поднята умирающей на заднем дворе чайного домика Хо–Хана. Девушка выступала там в качестве танцовщицы против воли своего брата. Она послужила косвенной причиной одного весьма неприятного скандала, о котором мы сообщали на прошлой неделе. Предполагают, что этот трагический случай — одно из тех самоубийств, которые, к сожалению, очень часто случаются среди китаянок и являются средством спасения чести.

Тарлинг присвистнул.

Маленький нарцисс! Значит, она была сестрой Линг–Чу! Он знал немного китайцев и знал их бесконечную терпеливость и ненависть, которая никогда не в состоянии прощать. Убитый Торнтон Лайн смертельно оскорбил не только ее, но и всю ее семью: в Китае оскорбляют не одно лицо, а все его общество. И эта девушка в сознании позора, который падал также на ее брата, выбрала единственный исход оставшийся ей, как китаянке.

Но какого рода могло быть это оскорбление? Тарлинг стал рыться в вырезках из китайских газет и нашел еще несколько рассказов, написанных цветистым языком. Все рассказы сходились в одном, что какой–то англичанин–турист открыто стал ухаживать за этой девушкой. Впрочем', с точки зрения европейца, это не было особенным оскорбленим, но в дело вмешался китаец, и в результате вышел большой скандал.

Тарлинг прочел все газетные вырезки с начала до конца, заботливо упаковал их и сунул пакет в лаковый ящичек. Он запаковал все как можно осторожней. Сложил все в том же порядке, в каком все находилось, запер черный ящик на ключ и поставил его под кровать.

Он попытался представить себе ясную картину всех событий.

Линг–Чу увидал Торнтона Лайна и поклялся отомстить ему. Похитить револьвер Тарлинга было нетрудным делом. Но почему же он оставил оружие на месте преступления, если он уже убил Лайна? На Линг–Чу это не было похоже. Так мог поступить только неопытный человек.

Но как же ему удалось заманить Торнтона Лайна в ту квартиру? И как же он мог ее знать? Вдруг ему в голову пришла мысль. Еще незадолго до убийства Линг–Чу говорил с ним о той беседе в частном бюро Лайна. Он тогда ясно понял всю ситуацию. Линг–Чу знал, что Торптон Лайн влюблен в Одетту и хотел обладать ею; ничего удивительного в том, если он эти сведения использовал для себя.

Но телеграмма, которая вызывала Лайна в квартиру Одетты, была написана по–английски, а Лин–Чу едва понимал этот язык. Здесь Тарлинг снова очутился на мертвой точке. Хотя он мог вполне доверить этому китайцу свою собственную жизнь, ему все же было совершенно ясно, что Линг–Чу рассказывал ему далеко не все, что знал. Вполне возможно, что Линг–Чу и владел английским языком,

— Я отказываюсь от этого, — с отчаянием сказал Тарлинг. обращаясь к самому себе.

Он никак не мог решить, обождать ли ему возвращения своего ассистента и бросить ему его преступление в лицо. или же в течение нескольких дней предоставить дело своему ходу, а сначала посетить Одетту Райдер. Он решился на последнее, оставил записку и уже четверть часа спустя был в маленькой гостинице.

Одетта Райдер ожидала его. Она была бледна и выглядела усталой. Похоже было на то, что она прошлой ночью мало спала, но она встретила его приветливой улыбкой.

— Могу вам принести приятную новость, что вы не должны отправляться в Скотлэнд–Ярд, и что вы избавлены от допроса. Он прочел в ее глазах насколько ее обрадовало это сообщение.

— Вы успели погулять в это прекрасное утро? — с невинным видом спросил он.

Но она громко рассмеялась в ответ на этот вопрос.

— Ведь вы же прекрасно знаете, что я не выходила гулять, и три сыщика из Скотлэнд–Ярда охраняют гостиницу. Эти люди сейчас же последовали бы за мной по пятам, если бы я вышла из гостиницы.

— Откуда вы узнали об этом? — спросил он, не отрицая самого факта.

— Потому что я вышла погулять, — наивно сказала она и рассмеялась. — Вы вовсе не такой хитрый, как я предполагала. Я ожидала, что когда я вам сказала, что не выходила, вы мне точно расскажете, куда я пошла, как далеко и что я купила.

— Если вы непременно желаете знать это — вы купили зеленого шелка, шесть платочков и зубную щетку, — точно ответил Тарлинг.

— Я все–таки должна была лучше знать вас, — сказала она. — Скажите, вы приставили ко мне шпионов?

— Ну, как сказать? — ответил он, улыбаясь, — я только что поговорил в вестибюле со старшим из них, который мне все рассказал. Он, может быть, следовал за вами?

— Нет, я никого не видала, — созналась она, — хотя я очень внимательно оглядывалась. Но скажите мне, пожалуйста, что вы сейчас собираетесь делать?

Вместо ответа Тарлинг вынул из кармана плоский продолговатый ящичек. Она с удивлением увидела, что, когда он открыл крышку, там оказалась фарфоровая чашка, покрытая тонким слоем черной краски, и две белые карточки. Его рука дрожала, когда он положил их на стол, и она вдруг поняла в чем дело.

— Вы желаете снять оттиски с моих пальцев?

— Мне очень жаль, что я должен попросить вас об этом, но…

— Покажите мне только, как я должна это сделать? — прервала она его, и он дал ей краткие указания.

Он чувствовал себя не особенно хорошо при этом. Он сам себе казался предателем. Возможно, что она догадалась об этом, потому что рассмеялась, вытирая свои грязные пальцы.

— Долг остается долгом, — сказала она немного насмешливо. — Но скажите мне, пожалуйста, вы собираетесь все время держать меня под наблюдением?

— Только очень короткое время, — серьезно ответил Тарлинг. — Так долго, пока мы не соберем нужной нам информации. — Он сунул ящичек снова в карман.

— Неужели же вы не хотите в самом деле дать нам ключа к разгадке? По моему мнению вы совершаете крупную ошибку Но, в конце концов, я ведь тоже не нахожусь в зависимости от ваших показаний, я, по всей вероятности, раскрою все без того, чтоб вы сказали мне хоть одно слово. Это зависит от…

— От чего? — спросила она с любопытством, после того, как он замялся.

— От того, что мне рассказывают другие.

— Другие? О ком же вы говорите? Она посмотрела ему прямо в лицо.

— Был когда–то знаменитый политик, пустивший в ход выражение «обожди и присматривайся!», — ответил Тарлинг. Я хотел бы попросить вас последовать этому совету. Но теперь я хочу кое–что сказать вам, мисс Райдер. Завтра же я удалю наблюдателей, но прошу вас еще немного времени пробыть в этой гостинице. Само собой разумеется, что вы не можете вернуться на свою квартиру.

— Не говорите, пожалуйста, об этом, — тихим голосом попросила она, — Но разве это необходимо, чтобы я осталась здесь?

— Я мог бы найти еще другой исход, — медленно сказал он, пытливо глядя на нее. Она быстро взглянула на него.

— Это совершенно невозможно. Он помолчал немного.

— Почему же вы не удостаиваете меня доверия, мисс Райдер? Я не буду злоупотреблять им. Почему вы не рассказываете мне ничего о вашем отце?

— О моем отце? — Она дико посмотрела на него. Он кивнул головой. — Но ведь у меня больше нет отца.

— Вы имеете, — ему стало трудно подыскивать слова, и он соображал, как именно спросить ее об этом. — Вы имеете поклонника?

— Что вы хотите сказать этим?

По тону ее голоса он заметил, что она недовольна.

— Я хочу сказать этим, каковы ваши отношения с мистером Мильбургом, и что он вам?

Она посмотрела на него, совершенно расстроенная и пораженная.

— Ничего, — сказала она хрипло. — Ничего? Ничего?

XVIII

Тарлинг по дороге домой медленно шел по широкой Эджвард Роод. Он шел сутулясь и низко опустив голову. Ему не хотелось думать о том, что при создавшихся обстоятельствах на него самого падает подозрение. Ведь он был сравнительно мало известный сыщик, недавно прибывший из Китая. Его родство с Торнтоном Лайном и факт, что он оказался единственным наследником, навлекли на него подозрение. И кроме того факт, что на месте преступления найден его револьвер. Высшие чины полиции не откажутся от этого подозрения уже потому, что ему было поручено расследование этого дела.

Он слишком хорошо знал, что вся огромная машина Скотлэнд–Ярда пущена в ход и работала энергично над тем, чтобы втянуть его в эту трагедию. Хотя это происходило почти незаметно, но он нисколько не сомневался в этом. Он улыбнулся и, пожав плечами» отделался от этой мысли.

Самое сильное подозрение падало на Одетту Райдер. Тарлинг ни минуты не думал, что Торнтон Лайн действительно любил ее. Лайн был не способен на искреннюю любовь, его богатство делало ему задачу любви достаточно легкой, и только немногие женщины сопротивлялись его желанию. Одетта Райдер была исключением. Только один Тарлинг догадывался о сцене, разыгравшейся между Одеттой Райдер и Лунном в тот день, когда он зашел в депо. Но, по всей вероятности, уже раньше бывали сцены, весьма щекотливые для девушки и не делавшие чести покойному.

Во всяком случае, он был благодарен судьбе за уверенность в том, что Одетту больше не считали убийцей. Уже в течение некоторого времени он привык называть ее мысленно только Одеттой — открытие, над которым он при других обстоятельствах посмеялся бы. Но, во всяком случае, он мог считать ее совершенно невинной, так как невозможно, чтоб она одновременно могла быть сразу в двух местах. Когда Торнтон Лайн был найден в Гайд–парке, в тот момент она лежала в госпитале в Эшфорде, в пятидесяти милях от места убийства, в бесчувственном состоянии.

Но что же следовало ему думать о Мильбурге, этом ползучем и скользком создании? Тарлинг вспомнил о том, что покойный Лайн дал ему задачу осведомиться об образе жизни Мильбурга. Мильбург упорно подозревался в том, что совершал по службе крупные растраты. Если бы Мильбург был только убийцей? Разве не было возможно, что он застрелил своего шефа в целях покрытия растрат? Но это было ошибочным заключением, потому что смерть Лайна только ускорила бы расследование и раскрытие его растрат. Было ясно, как на ладони, что после, смерти владельца фирмы будет произведена ревизия книг, и тогда все могло выплыть наружу. А Мильбург это хорошо знал.

Но с другой стороны часто бывали случаи, что преступники совершали самые безрассудные действия. Они часто вовсе не думали о последствиях своих поступков, а такой человек, как Мильбург, может быть, и не был в состоянии предвидеть все возможности, которые могли получиться в результате подобного преступления.

Когда Тарлинг дошел уже до конца Эджвард–Роод, он услышал, как его окликнули. Он обернулся и увидел автомобиль, ехавший возле тротуара. Из автомобиля выпрыгнул инспектор Уайтсайд.

— Я только что хотел заехать к вам поговорить немного. Ваша беседа с молодой дамой уже кончена. Я только расплачусь с шофером. В полиции я видел вашего китайца. Вы, по–видимому, отослали его, чтобы некоторое время побыть одному. Я знаю, о чем вы задумались, — продолжал Уайтсайд. — Но, поверьте мне, шеф считает всю эту историю лишь странным совпадением. Вы расследовали пропажу револьвера?

Тарлинг кивнул головой.

— Вам удалось установить, как он попал в руки, — он сделал паузу, — • убийцы Торнтона Лайна?

— У меня есть только предположение, но оно еще не вполне обосновано.

Тарлинг рассказал ему об открытии, сделанном им в ящике Линг–Чу, о газетных вырезках, в которых сообщалось о похождениях мистера Лайна в Шанхае и трагических последствиях этого.

Уайтсайд слушал молча.

— Тут, наверное, что–нибудь да есть, — сказал он наконец, когда Тарлинг кончил рассказывать. — Я слыхал очень много о вашем Линг–Чу. Он очень дельный полицейский.

— Лучший китаец, которого я когда–либо видел на службе, — ответил Тарлинг. — Но я не в состоянии утверждать, что разбираюсь в его мыслях. Разберемся еще раз в фактах. Револьвер находился в моем комоде, и единственный, кто мог его взять, был Линг–Чу. В связи с этим находится другой более важный факт, именно, что Линг–Чу имел достаточно оснований ненавидеть Торнтона Лайна, который косвенно был виновен в смерти его сестры. Я все это обдумал и в состоянии теперь вспомнить, что Линг–Чу стал необыкновенно молчаливым после того, как увидел Лайна. Он рассказал мне также, что пошел в торговый дом Лайна наводить справки. Мы обсуждали с ним. возможно ли то, что мисс Райдер убила Лайна, и Линг–Чу упомянул, что она не в состоянии управлять автомобилем. Когда я спросил, откуда он это знает, он рассказал мне, что производил расследование в самой фирме. Должен вам сообщить еще один интересный факт. — продолжал Тарлинг, — у меня всегда было подозрение, что Линг–Чу не говорит по–английски. В лучшем случае он знает пару слов на попугайно–английском языке, на том жаргоне, на котором китайцы объясняются в портовых городах Но он наводил справки в торговом доме Лайна у служащих, и могу держать пари на миллион против одного, что он не нашел там ни одной продавщицы, говорящей на кантонском наречия.

— Я велю двум сыщикам наблюдать за ним, — сказал Уайтсайд, но Тарлинг отрицательно покачал головой.

— Это было бы лишней тратой времени, потому что Линг–Чу лучше любого европейца умеет водить таких людей за нос. Он гораздо лучшая ищейка, чем любой сыщик из Скотлэнд–Ярда, и он обладает особенным искусством исчезать или становиться невидимым, когда за ним следят. Предоставьте Линг–Чу мне. Я знаю, как обращаться с ним! — гневно добавил он.

— Маленький нарцисс, — сказал задумчиво Уайтсайд, — ведь это же было имя маленькой китаянки. Неужели же это больше, чем простой случай? Каково ваше мнение, Тарлинг?

— Да или нет, — осторожно сказал Тарлинг. — Китайский язык не имеет особого обозначения для этого цветка, и я не знаю, является ли желтый нарцисс туземным растением в Китае, но Китай — страна обширная, и все это возможно. Конечно, это могло быть более чем простым случаем, что человек, так тяжко обидевший эту девушку, был убит как раз в это время, когда ее брат находился в Лондоне, Беседуя таким образом, они пересекли широкую улицу и вошли в Гайд–парк. Странным образом на Тарлинга это место имело ту же притягательную силу, как на мистера Мильбурга.

— Зачем вы меня, собственно говоря, хотели видеть? — вдруг спросил он, вспомнив, что Уайтсайд направлялся к гостинице в тот момент , когда они встретились.

— Я хочу дать вам последний отчет о Мильбурге. Значит, снова Мильбург? Все разговоры, все мысли, все указания приводили к этому таинственному человеку. Но то, что Уайтсайд мог рассказать, было не особенно волнующего свойства. Мильбург находился под наблюдением день и ночь, и отчет вышел очень обыденным. Но это уже факт, проверенный на опыте, что из совершенно незаметных вещей можно иной раз сделать очень обширные выводы.

— Я право не знаю, чего Мильбург ожидает от результата проверки торговых книг, — сказал Уайтсайд, — но, очевидно, он очень заинтересован в этом, или же ожидает, что это навлечет на него подозрение.

— Каким образом это пришло вам в голову? — спросил Тарлинг.

— Он купил торговые книги большого формата. Тарлинг рассмеялся.

— Но ведь это, кажется, отнюдь не наказуемое действие, — сказал он. — Что это были за торговые книги?

— Это были огромные тяжелые книги, какие употребляются только в очень крупных фирмах. Они настолько тяжелы, что один человек едва в состоянии унести их. И странное дело: он купил как раз три таких фолианта на Сити–Роод и потом на такси доставил их в свою частную квартиру. Я теперь предполагаю,

— серьезно сказал Уайтсайд, — что этот человек не совсем обыкновенный преступник, если только его вообще можно уличить в преступлении. Вполне возможно, что он дома ведет двойные книги.

— Это не особенно вероятно, — прервал его Тарлинг. — Говорю вам это, хотя я очень уважаю вас за вашу наблюдательность. Для того, чтобы удержать в памяти все подробности такого огромного дела, нужны сверхчеловеческие силы. Скорее можно предположить, что он имеет намерение перейти служить в другую фирму, или иметь свое собственное дело. Во всяком случае, это еще не преступление — имеет одну или даже три такие толстые торговые книги. Когда он приобрел их?

— Вчера рано утром, до того, как фирма Лайн открыла свои двери. А вы узнали какие–нибудь новости во время разговора с мисс Райдер?

Тарлинг пожал плечами. Ему очень неприятно было разговаривать с этим человеком об Одетте. Но в тот же момент ему стало ясно, что с его стороны непростительно и глупо позволить красоте этой девушки оказывать на себя влияние.

— Я убежден в том, что она сама ничего не знает об убийстве, кого бы она ни подозревала в этом.

— Она, стало быть, подозревает кого–нибудь? Тарлинг кивнул головой.

— Кого?

Тарлинг снова запнулся.

— Предполагаю, что это Мильбург.

Он вынул из кармана узенький ящичек и вынул оттуда оба картона с оттисками пальцев Одетты Райдер. Ему стоило большого усилия воли сделать это, хотя самому было трудно разобраться в своих чувствах.

— Вот оттиски пальцев, которые вы желаете иметь. Уайтсайд был очень взволнован, потому что инспектор Уайтсайд считался в полиции самым большим авторитетом по части дактилоскопии.

Исследование продолжалось довольно долго. Тарлинг долгие годы спустя еще вспоминал об этой минуте, об освещенной солнцем дороге, о многих праздношатающихся пешеходах, которые быстрым или медленным шагом шли по дороге, и о прямой фигуре Уайт–сайда, который держал в руках обе карточки, все время внимательно разглядывая их.

— Это очень интересно, — начал Уайтсайд. — Вы видите, что оттиски обоих больших пальцев почти одинаковы. Это встречается чрезвычайно редко.

— Ну и? — нетерпеливым, почти злым тоном спросил Тарлинг.

— Это очень интересно, — повторил Уайтсайд, — но ни один из обоих оттисков не похож на оттиск на ящике комода,

— Слава Богу! — радостно воскликнул Тарлинг. — Слава Богу!

XIX

Бюро фирмы Бешвуд и Саломон находилось в маленьком здании в центре Сити. Эта фирма пользовалась хорошей репутацией, и в числе ее клиентов находились самые уважаемые фирмы Англии. Обоим владельцам было пожаловано дворянское достоинство.

Сэр Феликс Саломон принял Тарлинга в своем частном бюро. Это был высокого роста импозантный мужчина в зрелых годах. Его обращение было немного резким, но он обладал добродушным характером. Он посмотрел на вошедшего сыщика поверх очков.

— Вы из Скотлэнд–Ярда? — сказал он, еще раз посмотрев на карточку Тарлинга. — У меня всего пять минут времени для разговора с вами. Вы, по всей вероятности, желаете поговорить со мной относительно ревизии книг Лай на.

Тарлинг кивнул головой, «-Мы еще не начали заниматься этим делом, но надеемся приняться за книги завтра. У нас теперь очень много дела и нам придется нанять новых служащих для того, чтобы справиться со всеми работами, которые нам переданы правительством — замечу мимоходом. Как вам, вероятно, известно, фирма Лайн не принадлежит к нашим клиентам, а все ревизии своих книг давала производить фирме Пьюрбрек и Стоор, но мы приняли это поручение по просьбе мистера Пьюрбрека, которому очень важно, чтобы ревизия производилась нейтральным лицом. Видите пи, есть предположение, что один из служащих фирмы совершил растрату. Вдобавок мистер Лайн умер так трагически, и оказывается вполне необходимым, чтобы ревизия книг производилась нейтральной фирмой.

— Это я вполне понимаю, — ответил Тарлинг. — Наше учреждение вполне умеет ценить все ваши затруднения. Но я пришел сюда для получения личной информации, так как я вдвойне заинтересован в этом случае.

Сэр Феликс пытливо взглянул на него.

— Мистер Тарлинг, — • повторил он, — ну, понятно, я полагаю, что в данном случае вы бы, собственно говоря, должны были предъявить письмо или официальную бумагу вашего учреждения?

— Совершенно верно, но мой интерес к состоянию имущества фирмы в данный момент более или менее безличен. Управляющим фирмы является некий Мильбург.

Сэр Феликс кивнул головой.

— Да, он был весьма любезен и дал нам все указания. И если слухи, что мистер Мильбург обкрадывал фирму, в какой–либо степени основываются на истине, то он нам, очевидно, больше всего помог уличить самого себя.

— У вас есть все торговые книги?

— Да, все. — с ударением на каждом слове ответил сэр Феликс, — последние три книги были доставлены мистером Мильбургом лично. Вот они, — он указал на большой пакет, завернутый в желтую бумагу и лежавший на маленьком столике близ окна. Он был плотно обвязан шнурком и, кроме того, обернут крепкой красной лентой с сургучной печатью. Сэр Феликс наклонился вперед и позвонил. Сейчас же вошел един из служащих.

— Положите эти книги к прочим. Служащий чуть не закачался под тяжестью этой ноши, когда выходил из комнаты.

— Мы храним все книги, счета и оправдательные документы фирмы Лайн в особом помещении, — объяснил сэр Феликс. — Они все были запечатаны, и печати будут сняты в присутствии мистера Мильбурга, как заинтересованной стороны, и, кроме того, одного представителя королевского атторнея.

— Когда это случится?

— Завтра, после обеда, или, может быть, даже утром. Мы дадим знать Скотлэнд–Ярду о точном времени, так как мы предполагаем, что это учреждение заинтересовано в этом, и пошлет своего представителя.

Он тут же поднялся и распрощался с сыщиком. Тарлинг снова попал на мертвую точку, когда он в Сент–Мэри–Эксе сел в автобус, направляясь в западную часть города, Во всех своих расследованиях он постоянно попадал в тупик. Сперва он по ошибке заподозрил Одетту Райдер, а теперь снова могло оказаться, что Мильбург не виновен в этом убийстве, Несмотря на это, он испытывал чувство удовлетворения, что торговые книги фирмы Лайн будут так быстро проверены. Эта проверка могла, быть может, привести к поимке убийцы и, во всяком случае, дать новые факты для того, чтобы окончательно снять все подозрения с Одетты Райдер. Он пошел в фирму Бешвуд и Саломон, чтобы иметь возможность ориентироваться лично. После того, как он получил успокоительную информацию об этом деле, он вернулся в свою квартиру, чтобы выяснить случай с Линг–Чу, который сейчас был под наибольшим подозрением в совершении убийства. Он сказал полную правду, когда объявил инспектору Уайтсайду, что знает, как обращаться с Линг–Чу. С китайским преступником–он был готов поверить, что и Линг–Чу, его вернейший ассистент, был таким, — нельзя обращаться по–европейски. И он, известный под именем «охотника на людей», во всем Южном Китае имея репутацию человека, способного выжимать показания методами, не допускаемыми никакими писаными законами.

Он вошел в свою квартиру, запер за собою дверь и сунул ключ в карман. Он знал, что Линг–Чу дома. так как он велел ему ждать своего возвращения.

Китаец вышел в переднюю, снял с него пальто и шляпу и последовал за ним в комнаты.

— Запри дверь, Линг–Чу, — сказал Тарлииг по–китайски. — Я тебе кое–что должен сказать.

Последние слова он сказал по–английски, и китаец быстро взглянул на него. Тарлинг никогда раньше не говорил с ним на этом языке. И он сейчас же понял, что это должно означать.

Тарлинг сел за стол, подперев рукой подбородок.

— Линг–Чу, ты еще никогда'не говорил мне, что умеешь разговаривать по–английски. Он не спускал глаз со своего слуги.

—• Господин ведь никогда меня об этом не спрашивал, — спокойно ответил китаец. К величайшему изумлению Тарлинга он говорил по–английски без малейшего акцента и вполне правильно.

— Это неправда, — строго сказал Тарлинг, — Когда ты мне в тот раз рассказывал, что ты слыхал об убийстве, я сказал, что ты не понимаешь по–английски, и ты не возражал мне.

— Это и не годится для слуги — возражать своему господину, — холодно ответил Линг–Чу. — Я очень хорошо изучил английский язык. Я был учеником иезуитского колледжа в Ханькоу. Но для китайца нехорошо говорить по–английски в Китае, и это нехорошо, чтобы другие знали, что он понимает по–английски. Но господин должен был знать, что я говорю и даже читаю по–английски, иначе зачем же мне держать в ящике газетные вырезки, которые господин сегодня утром искал?

Тарлинг сдвинул веки.

— Ты, следовательно, знаешь, что я открыл твой ящик?

Китаец улыбнулся. Это было нечто необычайное, потому что. насколько Тарлинг мог вспомнить. Линг–Чу еще никогда не улыбался.

— Газетные вырезки лежали в известном порядке: одна в одном направлении, а следующая в противоположном. Когда я разглядывал их по возвращении из Скотлэнд–Ярда, они были положены совершенно иначе. Не могли же они сами прийти в беспорядок, господин. А кроме вас никто не мог открыть моего ящика.

Наступила продолжительная пауза, достаточно неприятная для Тарлинга, потому что благодаря его небрежности Линг–Чу обнаружил факт обыска своих вещей.

— Я думал, что положил их в том же порядке, как их вынул. — Тарлинг хорошо знал, что ложью он ничего не выиграет. — Ну, а теперь скажи мне, Линг–Чу, это правда все то, что я вычитал в вырезках?

— Да, это правда, господин. «Маленький нарцисс», или, как ее называли чужестранцы, «Маленький желтый нарцисс», была моей сестрой. Она против моей воли стала танцовщицей в чайном домике, потому что наши родители уже умерли. Она была хорошей девушкой» господин, и она была красива, как цветок миндаля, господин. Китаянки в глазах чужестранцев, по большей части, не кажутся красивыми, но «Маленький нарцисс была похожа на фарфоровую фигурку, и она обладала добродетелью тысячи лет.

— Она была хорошей девушкой, — повторил Тарлинг, на сей раз говоря по–китайски. Он выбирал слова особого значения, которые выражали почтение к умершей,

— Она хорошо жила и хорошо умерла, — спокойно сказал китаец. — Слова одного англичанина оскорбили ее. Он стал называть ее многими нехорошими именами, потому что она не хотела подойти к нему и сесть к нему на колени, и хотя он опозорил ее, обняв ее на глазах у других мужчин, но все–таки она была хорошая и умерла почетной смертью.

Снова наступило глубокое молчание.

— Это я понимаю, — спокойно сказал Тарлинг. — Когда ты заявил мне, что готов сопровождать меня в Англию, ты ожидал снова встретить этого злого англичанина?

Линг–Чу покачал головой.

— Нет, это я выбросил из головы до тех пор, пока я' недавно не увидел его в торговом доме; тогда снова нахлынули злые мысли, и ненависть, которую я считал преодоленной, вспыхнула ярким пламенем.

— И ты желал его смерти?

Линг–Чу ответил на вопрос только коротким кивком. Китаец беспокойно зашагал взад и вперед по комнате, Его возбуждение сказывалось в движениях его рук.

— Я очень любил «Маленького Нарцисса» и надеялся, что она скоро выйдет замуж и будет иметь детей. Тогда, согласно вере моего народа, ее имя было бы благословлено. Ведь сказал же великий учитель Конфуций: «Что может быть более достойно почтения, чем мать, имеющая детей!» И когда она умерла, я почувствовал, что в моем сердце стало пусто, потому что у меня не было другой любви во всей моей жизни. Но тогда случилось убийство Гоо–Синга, и я поехал в глубь страны, чтобы захватить Лу–фаяга. И эта работа помогла забыть свою боль. И я забыл ее до тех пор, пока снова не увидел его. Но тогда старый траур снова вошел в мое сердце, и я пошел…

— Чтобы убить его?

— Да, чтобы убить его, — повторил Линг–Чу.

— Расскажи мне теперь все, — тяжело дыша сказал Тарлинг.

— Это было в тот вечер, когда господин пошел к маленькой молодой женщине. Я твердо решился тоже выйти, но не мог найти подходящего предлога, потому что ты дал мне строгий приказ не покидать квартиры в твое отсутствие. Поэтому я спросил, нельзя ли мне сопровождать тебя. Я сунул в карман пальто скорострельный пистолет, который я предварительно зарядил. Господин, ты дал мне поручение следовать за тобой, но когда я увидел. что ты пошел своей дорогой, я покинул твой след и пошел к большому магазину.

— Почему же ты пошел туда? — удивленно спросил Тарлинг, — ведь Лайн не живет в этом доме?

— Это я тоже открыл, — просто объяснил Линг–Чу, — я думал, что в таком большом доме он сам для себя устроил хорошую квартиру. В Китае владельцы больших фирм обычно сами проживают в своем торговом помещении, поэтому я пошел туда, чтобы обыскать его— Как ты попал туда? — снова удивленно спросил Тарлинг.

Линг–Чу опять улыбнулся.

— Это было очень легко; ведь господин знает, что я хорошо умею лазить. Я нашел длинную железную водосточную трубу, которая вела до самой крыши. Торговый дом двумя сторонами выходит на большие улицы, третья сторона выходит на узенькую улицу, а четвертая на совсем маленький переулок, в котором горело несколько огней. Оттуда я поднялся на крышу. На крыше я нашел много окон и дверей, и для такого человека, как я, больше не было затруднений Я попадал из одного этажа в другой; нигде не было света во всех этих помещениях, но я всетаки тщательно продолжал поиски. Но ничего не нашел, кроме большого количества товаров и ящиков, шкафов и очень длинных барьеров.

— Ты хочешь сказать прилавков — поправил его Тар–линг.

Линг–Чу кивнул головой.

— И наконец я попал в полуэтаж, где увидел человека с белым лицом. — Он сделал краткую паузу. — Сперва я пошел в большое помещение, где мы его встретили, но оно было заперто. Я открыл его ключом» но там било темно, и я узнал, что там никого не было. Потом я тихо пошел по коридору, потому что увидел свет в другом конце, и потом я попал в бюро.

— Это помещение было тоже пустым?

— Да, но одна лампа горела, и выдвижные ящики письменного стола были открыты. Я подумал, что он здесь должен находиться. Я вынул пистолет, спрятался за шкафом. Вдруг я услышал шаги. Я осторожно выглянул из–за угла и узнал другого человека.

— Мильбурга? — сказал Тарлинг.

— Да, это его имя. Он уселся за письменный стол человека с белым лицом. Я знал, что это его письменный стол, потому что на нем стояло много портретов и цветов. Человек повернулся ко мне спиной.

— Что же он делал? — спросил Тарлинг.

— Он обыскал письменный стол и вынул из одного ящика конверт. Я со своего места мог также заглянуть в ящик. Там было много маленьких безделушек, какие туристы покупают в Китае. Из конверта он вынул бумажку с четырьмя черными буквами, которую мы называем «хонг».

Тарлииг был поражен.

— И что случилось дальше? — с жадностью спросил он.

— Он сунул конверт в карман и вышел. Я слышал, как он шел вдоль по коридору, потом я вышел из своего убежища и также обыскал письменный стол. При этом я положил револьвер на стол, так как мне нужны были обе руки. Но я ничего не нашел, только маленькую книгу, в которой человек с белым лицом записывал все, что он пережил.

— Ты хочешь сказать — дневник. А что ты сделал потом?

— Я обыскал все помещение и при этом наступил на провод. Он должно быть соединял контакт с электрической лампой на столе. В этот момент я услышал, что белый человек вернулся и быстро удалился в другую дверь. Это все. господин, — просто сказал Линг–Чу. — Я снова, как можно быстрее, поднялся на крышу, потому что боялся быть накрытым. Это не было бы почетно для меня. Тарлинг свистнул.

— А пистолет ты оставил там?

— Да, это правда, господин. Я сам понизился в своих глазах, а в своем сердце я убийца. Потому что я пошел на место, чтобы убить человека, опозорившего мою семью.

— И при этом ты оставил пистолет, — еще раз сказал Тарлинг. — И Мильбург нашел его.

XX

Было трудно поверить Линг–Чу. Нет более искусного выдумщика в рассказе, чем китаец. Он очень обстоятельно, подробно и точно описывает все детали и как рожден для выдумывания историй и ловко сплетает нити между собой. Но Тарлинг был убежден, что Линг–Чу сказал ему правду, он говорил совершенно свободно и открыто, он даже отдался в руки Тарлинга, признавшись ему в намерении убить Лайна. Тарлинг мог себе представить, что случилось после того, как китаец ушел. Мильбург, спотыкаясь в темноте, шел вперед, зажег спичку и увидел, что электрический провод выпал из стенного контакта. Он сейчас же снова зажег свет и, к своему великому изумлению, увидел на столе смертоносное оружие. Может быть, он подумал, что раньше не заметил его. Но что могло случиться с пистолетом после того, как Линг–Чу оставил его лежать на столе Торнтона Лайна до того момента, когда он был найден в корзинке для шитья Одетты Райдер? Напрашивался еще один вопрос: что Мильбургу нужно было так поздно в деле, в особенности в частном бюро Лайна? Было маловероятно, что Лайн оставлял свой письменный стол незапертым. Должно быть Мильбург сам открыл его. Зачем он взял конверт с красными китайскими бумажками? Факт, что Торнторн Лайн хранил эти вещи в своем письменном столе, можно было легко объяснить. Как турист он собирал курьезы и в том числе купил эти бумажки, которые тогда можно было получить во всех больших городах Китая в качестве сувениров разбойничьей шайки «Радостных Сердец».

Свой разговор с Линг–Чу он должен будет передать Скотлэнд–Ярду, а это учреждение, по–видимому, сделает из этого свои собственные выводы. По всей вероятности, Скотлэнд–Ярд сделает выводы, очень мало благоприятные для Линг–Чу, который благодаря этому окажется заподозренным непосредственно.

Но Тарлинг был удовлетворен этим рассказом или, вернее говоря, он думал, что удовлетворен. Он мог проверить некоторые данные и, не теряя времени, пошел в торговый дом Лайна. Положение дома вполне согласовалось с тем, что сказал Линг–Чу. Тарлинг пошел на другую сторону большого здания и там нашел железную водосточную трубу, по которой Линг–Чу забрался наверх. Это было ему довольно легко, потому что он лазил, как кошка. Тарлинг не имел никакого основания усомниться в этой части рассказа.

Он пошел к фасаду здания и вошел в большую стеклянную дверь. У витрин стояло много народа, так как благодаря истерии с убийством дело приобрело печальную известность. Он встретил Мильбурга в своем бюро, которое было гораздо больше, но убрано с меньшей роскошью, чем бюро мистера Лайна. Он вежливо поклонился Тарлингу, придвинул ему кресло и предложил сигару.

— Мы находимся в очень запутанном положении, мистер Тарлинг, — сказал он своим льстивым голосом. Он как всегда официально улыбался. — Наши торговые книги отправлены на ревизию, и это сильно затрудняет мне ведение дел. Нам пришлось наскоро организовать временную бухгалтерию, и, как деловой человек, вы поймете, какие это доставляет затруднения.

— Вам очень много приходится работать, мистер Мильбург?

— О, да, я всегда должен был напряженно работать.

— Вы и до смерти Лайна были очень прилежны?

— Да, я могу это утверждать.

— До поздней ночи?

Мильбург все еще улыбался, но сейчас в его глазах промелькнуло странное пугливое выражение.

— Я очень часто работал до поздней ночи.

— Не можете ли вы вспомнить, что вы делали вечером 11 числа этого месяца?

Мильбург уставился глазами в потолок, как будто погруженный в размышления,

— Да, я думаю, в тот вечер я работал до позднего времени.

— В вашем собственном бюро?

— Нет, я большей частью работал в бюро мистера Лайна — по его собственному предложению.

Это было, во всяком случае, очень смелым утверждением, потому что Тарлинг хорошо знал, что Лайн сильно подозревал его.

— И он вам дал также ключи от своего собственного письменного стола? — сухо спросил Тарлинг.

— Да, сэр, — ответил Мильбург с легким поклоном. — Из этого можете заключить, что мистер Лайн доверял мне во всех отношениях. — Это он произнес так естественно и убежденно, что Тарлинг был поражен.

— Да, я могу утверждать, что мистер Лайн доверял мне больше, чем кому–либо. Он рассказывал мне о своей собственной жизни и о себе больше, чем кому–либо другому.

— Одну минуту, — медленно ответил Тарлинг, — скажите мне, пожалуйста, что вы сделали с револьвером, который вы нашли на столе мистера Лайна. Это был автоматический пистолет и вдобавок заряженный.

Мистер Мильбург с изумлением посмотрел на него.

— Заряженный пистолет? — спросил он, наморщив лоб. — Но, мой милый Тарлинг, я не знаю, о чем вы говорите. Я никогда не видал заряженного пистолета на его письменном столе. Мистер Лайн так же, как и я, не желал иметь дело с таким опасным оружием.

Все поведение Мильбурга для Тарлинга равнялось пощечине, но он не подал вида, что раздосадован или изумлен. Мильбург сидел погруженный в задумчивость, как будто он собирался что–то вспомнить.

— Может быть, — сказал он, запинаясь, — вчера вечером, обыскивая мой дом, вы думали найти подобное оружие?

— Это вполне возможно и даже вероятно, — холодно ответил Тарлинг. — На сей раз я, наконец, буду совершенно откровенен с вами, мистер Мильбург. Я подозреваю, что вы гораздо больше знаете об этом убийстве, чем вы нам сказали, и что вы гораздо больше удовлетворены смертью мистера Лайна, чем вы в данный момент признаете. Разрешите мне сперва кончить, — сказал он, когда Мильбург захотел прервать его. — Я хотел бы еще кое–что рассказать вам. Когда я в первый раз попал в этот торговый дом, я был занят наблюдениями за вами. Это, собственно говоря, было скорее задачей ревизора книг, чем сыщика. Но мистер Лайн дал мне тогда поручение разузнать, кто обманывал фирму.

— И вы разузнали это? — холодно спросил Мильбург. Деланная улыбка все еще играла на его губах, но в глазах показалось выражение недоверчивости и подозрительности.

— Нет, я больше не занимался этим делом после того, как вы, по согласию с мистером Лайном, заявили, что фирму обкрадывала Одетта Райдер. — Он увидел, что Мильбург побледнел и был доволен этим успехом.

— Я не желаю докапываться до причин, побудивших вас губить невинную девушку, — строго сказал Тарлинг. — Это ваше дело, которое вы должны обделать со своей совестью. Но я могу вам только сказать, мистер Мильбург, что если вы невиновны в исчезновении денег, равно, как и в этом ужасном убийстве, то, значит, я никогда еще не видал в своей жизни виновного человека,

— Что вы хотите этим сказать? — громко спросил Мильбург. — Вы смеете обвинять меня?

— Я обвиняю вас и вполне убежден в том, что вы в течение долгих лет обкрадывали фирму. Далее я обвиняю вас, что вы знаете, кто убийца, в том случае, если вы сами не убили мистера Лайна.

— Вы обезумели! — воскликнул Мильбург громким голосом, но его лицо побледнело, как полотно. — Предположим, это правда, что я ограбил фирму, зачем же мне нужно было убивать мистера Лайна? Самый факт его смерти немедленно имел бы последствием ревизию книг.

Это был убедительный довод, о котором Тарлинг уже раньше подумал.

— Что касается вашего низкого и абсурдного обвинения, что я якобы обкрадывал фирму, то в данный момент все книги находятся в руках очень известной фирмы, которая точно проверит все документы и выяснит ложность всех ваших утверждений относительно меня.

Он снова по–прежнему овладел собой и стоял, широко расставив ноги, засунув большие пальцы в прорези жилета, любезно улыбаясь сыщику, глядя на него через плечо.

— Я могу со спокойной совестью ожидать результата проверки книг. После этого моя честь будет стоять выше всяких сомнений!

Тарлинг большими глазами посмотрел на него.

— Я поражаюсь вашей смелости, — сказал он и, не говоря больше ни слова, покинул бюро.

XXI

Тарлинг имел краткое совещание со своим ассистентом Уайтсайдом. К его величайшему изумлению полицейский инспектор заявил, что считает слова Линг–Чу правдой.

— Я всегда думал, что Мильбург нахал, — задумчиво сказал Уайтсайд. — Но он, кажется, человек гораздо более злобный и желчный, чем я предполагал. Во всяком случае, я вашему китайцу доверяю гораздо больше, чем Мильбургу. Впрочем, молодая дама сумела ввести в заблуждение наблюдателей, которых мы приставили к ней.

— О ком вы говорите? — с удивлением спросил Тарлинг.

— О мисс Одетте Райдер, но я никак не могу понять, почему вы — старый опытный полицейский чиновник так покраснели?

— Я не краснею, — возразил Тарлинг, — но что с ней случилось?

— Я поручил двум сыщикам наблюдать за ней, — объяснил Уайтсайд. — Вы сами знаете, что за ней следили по пятам куда бы она ни ходила. Согласно вашему поручению я распорядился, чтобы с завтрашнего дня оба наблюдателя были убраны. Но когда она сегодня пошла на Бонд–Стрит, то или Джексон был непозволительно небрежен, или же она была очень ловкой. Он, во всяком случае, ждал целых полчаса, ожидая, чтоб она вышла из магазина, но когда она больше не появилась, он вошел в магазин и мог только установить, что с другой стороны был еще один выход, которым она и воспользовалась. С тех пор она больше не показывалась в гостинице.

— Мне это не нравится. — Тарлинг был весьма озабочен. — Я желал, чтобы она находилась под наблюдением прежде всего в целях ее собственной безопасности. Оставьте, пожалуйста, у гостиницы одного человека и позвоните мне, как только она возвратится.

— Этого я ожидал и распорядился соответствующим образом. Что вы теперь предпримете?

— Я поеду в Гертфорд разыскать ее мать. Вполне возможно, что случайно я ее тоже встречу там — может быть, она поехала домой?

— Вы думаете, что сумеете от матери узнать что–нибудь?

— Все может быть. Надо выяснить еще несколько различных мелких вопросов. Кто, например, этот таинственный человек, который появляется в Гертфорде и снова исчезает? И каким образом мистрисс Райдер живет окруженная роскошью, в то время как ее дочь должна зарабатывать себе на жизнь службой в торговом доме?

— Тут что–нибудь да кроется, — согласился Уайтсайд. — Не поехать ли мне с вами в Гертфорд?

— Благодарю вас, — улыбаясь, сказал Тарлинг. — Это мелкое дело я могу обделать сам.

— Мне еще раз приходится вернуться к Мильбургу, — начал Уайтсайд.

— Мы все время возвращаемся к Мильбургу, — промычал Тарлинг. — Ну–с?

— Мне не нравится его нахальное поведение. Похоже, пожалуй, на то, как будто все наши надежды получить в руки новые книги, благодаря ревизии книг, не осуществятся.

— Пожалуй, вы правы. Я тоже думал об этом, но все книги и документы находятся в руках лучших ревизоров. Если что–нибудь не в порядке, они уж найдут, в чем дело. И не только это, но они сумеют дать нам указания на то, кто ответствен за растраты. Мильбург отнюдь не воображает, что он легко отделается тогда, когда ревизоры книг возьмутся за работу, и его твердость по отношению ко мне наводит на размышления.

Оба разговаривали, сидя в маленьком кафе напротив здания парламента. Тарлинг уже собирался уходить, как вдруг вспомнил об увесистых книгах, которые были утром доставлены фирме, производящей ревизию книг.

— Они были посланы относительно поздно, — иронически сказал Уайтсайд. — Меня это очень удивляет,

— Вы удивляетесь?

— Почему же он вчера купил три новые большие торговые книги? Мне кажется, что это очень не умно с его стороны послать эти книги на ревизию.

Тарлинг внезапно подскочил и в возбуждении едва не опрокинул стол.

— Живо, Уайтсайд, позовите экипаж, а я пока уплачу по счету! — воскликнул он.

— Куда же вы собираетесь ехать?

— Живо, позовите автомобиль! Они тут же сели.

— Поезжайте в Сент–Мэри–Экс, — крикнул он шоферу.

— Но что вам нужно там так поздно, в послеобеденный час? Владельцы фирмы не очень рады будут нас видеть. Не было ли бы лучше, если бы мы заехали завтра утром?

— Я еду не ради владельцев фирмы, а из–за тех трех больших книг, которые Мильбург отправил туда сегодня утром.

— Какое открытие вы в них собираетесь сделать?

— Это я вам скажу потом, — Тарлинг посмотрел на часы. — У них еще не закрыто, слава Богу!

Автомобиль был задержан у Блэкфайер–бриджа, а также у Квин–Виктория–Стрит. Вдруг они услышали резкое завывание гонгов. Все экипажи свернули в сторону, чтобы дать дорогу пожарным автомобилям, которые быстрым темпом следовали один за другим,

— Судя по количеству машин, случился большой пожар, — предположил Уайтсайд, — а, впрочем, быть может, пожар и незначительный. В последнее время они в Сити стали очень боязливыми, и стоит только задымиться трубе, как они собирают целый пожарный дивизион.

Они поехали дальше, но на Кельнон–Стрит были снова задержаны пожарными автомобилями.

— Лучше выйдем, я думаю, мы скорее доберемся до места, если пойдем пешком, — сказал Тарлипг. Уайтсайд уплатил шоферу.

— Пройдемте здесь, тогда мы скорее придем на место. Уайтсайд остановился и обратился к полицейскому.

— Где горит?

— В Сент–Мэри–Экс, сэр. Большой пожар случился в фирме Бэшвуд и Саломон. Говорят, что весь дом объят пламенем сверху донизу.

Тарлинг заскрежетал зубами, услыхав эту новость.

— Все доказательства вины Мильбурга, следовательно, улетучились в дыму пожара, — сказал он. — Мне кажется, я знаю, что было в этих книгах: маленький часовой механизм и несколько фунтов тернита; этого достаточно, чтобы все доказательства убийства уничтожить навеки.

XXII

От большого здания фирмы Езшвуд и Саломон осталась только закопченная передняя стена. Тарлинг осведомился о положении дела у бранд–майора, руководившего тушением пожара.

— Продолжится еще несколько дней, пока мы сумеем проникнуть внутрь, и я опасаюсь, что ничего больше не удастся достать. Все здание выгорело целиком. Вы сами можете видеть, что чердак уже провалился, и я не думаю, чтобы можно было найти какие–либо бумаги или документы, разве что они находились в несгораемом шкафу.

Рядом с Тарлингом стоял сэр Феликс Саломон и неподвижно глядел на пламя. Казалось, что он не очень удручен уничтожением своего бюро.

— Наши убытки будут покрыты страховкой» — сказал он с философским спокойствием, — а в общем ничего важного не сгорело, понятно, за исключением торговых документов и книг фирмы Лайна.

— Разве они не хранились в огнестойком помещении?

— Нет, они находились только в безопасности от воров и, странное дело: пожар начался как раз в этом помещении. Даже если бы мы хранили их в огнестойком помещении, то это тоже не принесло бы много пользы, потому что огонь вспыхнул между документами словно сам собой. Первое известие мы получили от одного из служащих, который спустился в погреб и увидел, что из–за железной решетки помещения №4 показались языки пламени.

Тарлинг кивнул головой.

— Полагаю, что о том, что книги, присланные мистером Мильбургом сегодня, хранились там же, нечего и спрашивать?

Сэр Феликс удивленно посмотрел на него.

— Понятно, они были положены вместе с документами и с книгами фирмы. Они находились еще в моем бюро, когда это случилось. Но почему же вы спрашиваете об этом?

— Потому что, по моему мнению, это не были книги в обыкновенном смысле этого слова. Если я не очень ошибаюсь, в пакете были три большие конторские книги, выдолбленные изнутри, причем крышки были склеены. Внутри находился терпит и часовой механизм, который в определенный момент вызвал вспышку пламени. Сэр Феликс с ужасом посмотрел на него.

— Вы шутите?

Но Тарлинг отрицательно покачал головой.

— Нет, я говорю совершенно серьезно.

— Но кто же мог сделать такую ужасную вещь? Один из моих служащих едва не погиб при этом!

— Человек, совершивший это преступление, тот самый, которому хотелось во что бы то ни стало помешать ревизии торговых книг.

— Ведь не говорите же вы о…

— Я в данный момент не хочу называть этого имени, и если я но ошибке слишком ясно дал понять, о ком я говорю, то надеюсь, что вы будете считать мое сообщение преувеличенным, — ответил Тарлинг. Потом он снова обратился к пораженному Уайтсайду.

— Неудивительно, что Мильбург, ввиду предстоящей ревизии, был настолько осторожен, — горько сказал он. — Этот дьявол притащил туда пакет с книгами, поставив ударную трубку на точный срок. Ну, сегодня вечером мы ничего больше не можем предпринять в отношении Мильбурга. — Он посмотрел на часы. — Я отправлюсь сейчас домой, а потом в Гертфорд.

У него еще не было определенного плана относительно Гертфорда, он имел только неясное представление, что там его розыски, если только удастся произвести их аккуратно и с оглядкой, приблизят его к разрешению тайны. Эта красивая дама, окруженная роскошью, чей муж так редко показывался, может быть, могла бы дать ему дальнейшие сведения.

Уже стемнело, когда он подошел к дому мистрисс Рай–дер. На этот раз он не взял автомобиля и весь длинный путь от станции к дому совершил пешком, так как не желал, чтобы на него обращали внимание. Здание лежало у большой дороги и было огорожено высокой стеной, которая сворачивала вдоль маленькой боковой дорожки. С другой стороны вдоль стены были расположены конюшни.

В сад вели большие окованные железом ворота, которые он сейчас же узнал. Во время его первого визита ворота были открыты, и он тогда просто вышел и без дальнейших затруднений добрался до дома. Сегодня ворота были закрыты. При помощи карманного фонарика он нашел электрический звонок, который был, по–видимому, проведен за это время— Однако он не позвонил, а продолжал свои исследования. Приблизительно в пяти–шести метрах от ворот находился маленький домик, из которого виднелся свет. По–видимому, это было жилище садовника, к которому вел звонок. В то время» как он стоял в ожидании, он вдруг услышал свист. Послышался шум быстро приближающихся шагов, и он спрятался в тени. Кто–то подошел к воротам, послышался слабый звонок, и отворилась дверь.

Это был мальчик–газетчик, сунувший несколько газет сквозь решетку. Он сейчас же ушел. Тарлинг обождал, пока не закрылись двери домика привратника. Потом он обошел вокруг участка в надежде найти другой доступ. Позади дома он нашел еще один вход для прислуги, но и тот был заперт. Когда он посветил своим карманным фонариком, то увидел, что на задней стене не было рассыпано битого стекла, как это было спереди. Сразу же решившись, он подпрыгнул, схватился за край стены, поднялся на локтях и скоро уже сидел верхом на стене.

Он спрыгнул с другой стороны в темноту и благополучно коснулся земли. Потом он осторожно, ощупью направился к зданию. Если бы дом охранялся собаками, то дело могло принять для него плохой оборот. Но, очевидно, собак не было, и он беспрепятственно продвинулся вперед. Он не заметил света ни в верхних, ни в нижних комнатах здания. Он дошел до задней стены. Здесь, посередине, находилась колоннада. Над ней был, по–видимому, зимний сад. Внизу он заметил двери и загороженное решеткой окно. Когда он внимательней оглянулся, то увидел слабый свет сквозь щель в верхнем этаже. Он напрасно искал лестницу и попробовал потом взобраться наверх. Это удалось с той же легкостью, как взобраться на стену сада. Он попал на подоконник, уперся об одну из колонн и отсюда мог добраться до какого–то железного прута. Он схватился за него и взобрался на перила зимнего сада. Там находились большие окна, из которых одно было открыто. Он осторожно склонился на подоконник и прислушался.

В помещении никого не было. Мерцающий свет доходил из одной внутренней комнаты, находившейся рядом с открытым стеклом зимнего сада. Он быстро скользнул в окно и спрятался в тени большого олеандра. В помещении пахло цветами и землей.

Ощупав стену, сыщик почувствовал трубы парового отопления. Он увидел несколько окон во внутренней стене, медленно подкрался туда и заглянул внутрь сквозь занавеску одного окна. Внутри он увидел мистрисс Райдер. Она сидела за маленьким письменным столом и держала в руках перо, подперев другой рукой подбородок. Она не писала, а задумчиво смотрела на стену, как будто обдумывая что–то.

Помещение было хорошо освещено большой висячей алебастровой лампой, и Тарлинг мог хорошо разглядеть, что делалось внутри.

Помещение было убрано просто, но благородно и носило характер рабочего кабинета. Рядом с письменным столом стоял зеленый денежный шкаф, наполовину замурованный в стену. По стенам были развешены несколько картин: пара стульев и диван довершали обстановку. Он ожидал встретить Одетту Райдер у матери и был разочарован, так как получил впечатление, что кроме мистрисс Райдер никого не было дома.

Тарлинг стал на колени перед окном и приблизительно десять минут подряд наблюдал за мистрисс Райдер. Вдруг он услышал шорох снаружи, осторожно прокрался назад и поглядел в окно зимнего сада. Он поспел как раз вовремя, чтобы заметить фигуру, быстро двигавшуюся по дороге. Потом он заметил, что это был велосипедист, ехавший без фонаря. Хотя он очень напряг зрение, но не мог различить, был ли это мужчина или женщина. Он слышал, как велосипед прислонили к колонне. Потом в замке звякнул ключ, и внизу открылась дверь.

Мистрисс Райдер, по–видимому, не слышала шума, потому что продолжала по–прежнему сидеть неподвижно и глядеть перед собой.

Но вдруг она обернулась; ее взгляд обратился к двери.

Тарлинг напряженно посмотрел туда. Он мог все точно разглядеть и заметил даже выключатель на стене. Медленно отворилась дверь, и он заметил, что лицо мистрисс Райдер озарилось радостью. Потом он услыхал, как кто–то шепотом спросил о чем–то, он мог понять ее ответ:

— Нет, милый, никого.

Тарлинг ожидал, затаив дыханье. Вдруг в комнате потушили свет. Но должно быть кто–нибудь вошел в помещение, потому что шаги приближались к окну, и сейчас же после этого были приспущены жалюзи в окнах внутреннего помещения. Спустя короткое время снова появился свет, но он больше не мог ничего видеть или слышать.

Кто мог бы быть этим таинственным посетителем мистрисс Райдер? У Тарлинга оставалась только одна возможность открыть их. Он снова должен был слезть вниз и наблюдать на месте. Но он подождал еще немного, пока не услышал, как внутри заперли дверцу денежного шкафа. Тогда он вылез из окна и спустился вниз. Велосипед стоял у колонны. Он ничего не мог видеть и не поспел зажечь лампочку. Но его чувствительные руки нащупали раму. Он с трудом подавил восклицание, готовое вырваться из груди. Это был дамский велосипед. Он подождал еще немного и потом спрятался в кусты, находившиеся как раз напротив двери. Ему не пришлось долго ожидать: дверь снова отворилась. Кто–то сел на велосипед. В этот же самый момент Тарлинг выскочил из своего убежища и нажал кнопку своей лампочки, но она не зажглась. — Остановитесь, — крикнул он и протянул руки. Он промахнулся на несколько сантиметров, но увидел, как велосипед на момент покачнулся и послышался звук падения тяжелого предмета наземь. В следующую секунду велосипедист исчез в темноте. Он снова стал разглядывать свою лампу. Без фонаря преследование было немыслимо. Он испустил проклятие по адресу фабриканта и быстро заменил батарейку другой. Потом он стал шарить на земле в поисках предмета, оброненного беглецом. Ему показалось, что он услышал позади себя восклицание, и быстро обернулся. Но в радиусе своей лампы он никого не мог заметить. Когда он снова вышел на дорогу, он увидел на земле кожаную сумку и поднял ее. Она была весьма большая и тяжелая. Когда он захотел внимательнее разглядеть ее при свете фонаря, сверху его окликнули:

— Кто там внизу?

Это была мистрисс Райдер, но Тарлинг не ответил, так как в этот момент не желал быть узнанным. Он погасил свет и исчез в кустах. Вскоре после этого он выбрался на дорогу.

Дорога была пуста, и не было никаких следов велосипедиста. Ему ничего не оставалось, как вернуться в город как можно быстрее и в полном спокойствии исследовать содержимое кожаной сумки. Сравнительно со своей величиной она была необыкновенно тяжела.

Дорога в Гертфорд, которую ему снова пришлось пройти пешком, показалась ему очень длинной, и часы в местечке пробили уже четверть одиннадцатого, когда он добрался до железнодорожной станции.

— В Лондон больше нет поездов, — сказал станционный швейцар. — Пять минут тому назад ушел последний поезд.

XXIII

Тарлинг был в состоянии нерешительности. Что ему предпринять? Не было никакой необходимости в его немедленном возвращении в город. Он мог бы нанять автомобиль, если бы имел в виду спешное дело, но он сказал себе, что может провести ночь в Гертфорде так же хорошо, как у себя дома.

Если он останется в Гертфорде, то он сейчас же сумеет исследовать содержание кожаной сумки. В конце концов он решил, что было бы хорошо, по крайней мере, позвонить в Лондон по телефону, так как ему очень хотелось знать, как обстояло дело с Одеттой Райдер. Вернулась ли она в свою комнату в гостиницу, или полиция нашла ее след?

Во всяком случае, он мог снестись со Скотлэнд–Ярдом и пошел со станции в городок искать квартиру. Но это было весьма затруднительно, потому что лучшие гостиницы были переполнены, так как в городе происходил сельскохозяйственный съезд. После долгих поисков он, наконец, нашел пристанище в маленькой гостинице, которая была почти пуста.

Он сейчас же велел соединить себя с Лондоном. Но там об Одетте Райдер ничего больше не слыхали. Он получил только одно важное новое известие, что Сэм Стэй скрылся из сумасшедшего дома.

Тарлинг поднялся наверх в свою уютную комнату. Все то, что он слыхал про Сэма Стэй, в данный момент его очень мало беспокоило, так как он успел разочароваться в Сэме. Может быть, можно было бы узнать от этого человека многое, что могло бы пролить некоторый свет на темные события ночи, в которой было совершено убийство, но после заболевания его нельзя было брать в расчет как свидетеля, и полиции приходилось обходиться без его показаний. Тарлннг запер двери, взял в руки кожаную сумку и положил ее на стол. Он сперва попробовал открыть ее при помощи своих собственных ключей, но это не удалось. Он убедился в тяжести портфеля, но скоро открыл причину — когда попытался своим ножом срезать кожу вокруг замков. Портфель был только снаружи сделан из крепкой кожи, а внутри находилась сетка из стальной проволоки. Ввиду этого нельзя было удалить замки. Разочарованный, он швырнул портфель снова на стол. Ему пришлось умерить свое любопытство до возвращения в Скотлэнд–Ярд. Там уже эксперты сделают свое дело. В то время, как он раздумывал о том, что могло бы находиться в портфеле, он вдруг услышал в коридоре шаги человека, проходившего мимо его двери и направлявшегося к лестнице, находившейся против его комнаты. По–видимому, это были гости, попавшие в такое же затруднение, как и он.

В этом чужом окружении все дело вдруг приняло для него совершенно другой вид. Все лица, участвовавшие в этой изумительной драме, имели в себе что–то необычайное.

Торнтон Лайн показался ему фантастическим и таким же фантастическим был его конец. Мильбург со своей вечной улыбкой, большим губчатым лицом и лысой головой, мистрисс Райдер, это бесцветное привидение, которое от времени до времени появлялось на заднем плане, никогда не вмешивалось активно и все–таки было неотделимо от всей этой трагедии. Линг–Чу со своим непроницаемым лицом и неизменным спокойствием, окутанный таинственной атмосферой своей родины. Только Одетта Райдер была для него сама жизнь — теплая, возбуждающая, изумительная.

Тарлинг, наморща лоб» поднялся со стула. Он проклинал себя за свою слабость. Как это он мог все время находиться под влиянием этой женщины, все еще подозреваемой в убийстве? Это было его обязанностью — предать ее в руки палача, если она виновна, но при этой мысли его обдало холодом.

Он вошел в находившуюся рядом спальню, положил кожаный портфель на стол, рядом со своей кроватью, запер дверь и открыл окно. Завтра в пять часов утра уходил первый поезд, и он велел разбудить себя. Он разделся, но не совсем, а только снял ботинки, сюртук, жилет, воротник и галстук, расстегнул пояс. Потом он бросился на кровать и прикрылся одеялом. Он не мог заснуть и все думал… думал…

— А что, если время несчастного случая в Эшфорде было указано неточно? Если Торнтон Лайн был убит раньше? Если Одетта Райдер действительно хладнокровная.., Он слышал, как церковные часы пробили два, и нетерпеливо ждал, чтоб они пробили следующие четверть часа.

С того времени, как он прилег, он слышал бой часов каждые четверть часа, но на сей раз он больше ничего не услышал. Должно быть, он заснул беспокойным сном, потому что вдруг ему приснилось, что он в Китае и попал в руки ужасной банды «Радостных Сердец». Он увидел себя в каком–то храме, лежащим на большом квадратном черном камне, а его руки и ноги были связаны шелковыми веревками. Склонившись над ним, стоял атаман шайки с ножом в руках. Он злобно поглядел на него и узнал лицо Одетты Райдер. Он видел, как острый кинжал был направлен в его грудь, и проснулся, обливаясь холодным потом.

Церковные часы только что пробили три, и в мире царило жуткое молчание. Но он инстинктивно почувствовал, что кто–то находился в помещении. Он знал это совершенно точно, лежал, не двигаясь, и напряженно глядел полузакрытыми глазами по сторонам. Но никого нельзя было увидеть. Ни одно движение не выдавало пришельца, только его шестое чувство говорило ему, что кто–то находился поблизости. Он осторожно ощупал столик рядом с кроватью в поисках портфеля. Портфель исчез.

Вдруг скрипнула половица — шум послышался по направлению к двери. В следующий момент он выскочил из кровати. Он увидел, как дверь распахнулась, и выбежала фигура. Громиле, может быть, удалось бы бежать, но вдруг упал стул, и Тарлинг услышал крик.

Прежде, чем он успел подняться, сыщик схватил его и рванул назад. Он подскочил к двери, ведущей в коридор, запер ее и повернул ключ в замке.

— Ну, а теперь посмотрим, что за редкую птицу нам удалось изловить? — злобно сказал Тарлинг, и зажег электричество.

Но он шатаясь ударился о дверь в полном изумлении, так как незванный гость был не кто иной как Одетта Рай–дер. Она держала в руке кожаный портфель.

XXIV

Он мог только молча с изумлением глядеть на нее. Но наконец он собрался с силами:

— Вы? — спросил он пораженный.

Одетта была бледна, как полотно, и не спускала с него глаз.

— Да, это я, — тихо сказала она.

— Как вы попали сюда? — Он направился к ней, протянул руку, и она, не говоря ни слова, передала ему портфель.

— Садитесь, пожалуйста, — любезно сказал он. Он боялся, что она может упасть в обморок.

— Я надеюсь, что не причинил вам вреда? У меня не было ни малейшего понятия.

— О, нет, вы не нанесли мне ни малейших повреждений, — устало сказала она, — не в том смысле, в каком вы думаете.

Она придвинула стул к столу и положила голову на ладони.

Он стоял рядом с ней с испугом и замешательством по поводу этого нового и совершенно неожиданного казуса.

— Значит, это вы были посетителем, приехавшим на велосипеде, — сказал он после долгого молчания. — Этого я не предполагал.

Вдруг ему пришла в голову мысль, что Одетта не совершила ничего запретного тем. что подъехала на велосипеде к дому своей матери и взяла кожаный портфель, который, по всей вероятности, был ее собственностью. Бели кто–либо совершил преступление, так это он сам, потому что он поднял и оставил у себя вещь, задержать которую он не имел ни малейшего права. При этих словах она взглянула на него.

— Я? На велосипеде? Нет. это не я была.

— Как это не вы?

— Да, я была там, я видела, как вы посветили вашей электрической лампочкой, и была совсем близко от вас в тот момент, когда вы подняли кожаный портфель, — беззвучно сказала она. — Но это не я была на велосипеде.

— Кто же это был? — спросил он. Но она только покачала головой.

— Дайте мне, пожалуйста, мой портфель обратно. — Она протянула руку, но он заколебался.

При этих обстоятельствах он не имел никакого права держать у себя портфель. Он нашел исход, положив портфель на стол.

Она не сделала ни малейшей попытки взять его.

— Одетта, — ласково сказал он и положил ей руку на плечо. — Почему вы не хотите довериться мне?

— Что я вам должна доверить? — спросила она, не глядя на него.

— Скажите мне все, что вы знаете обо всей этой истории. Я охотно готов помочь вам, и я могу это сделать. — Она поглядела на него.

— Почему вы хотите помочь мне?

— Потому что я люблю вас, — тихо сказал он. Ему показалось, как будто эти слова были произнесены не им самим, а пришли откуда–то издалека. Он не хотел говорить ей, что любит ее. Он еще не успел ясно разобраться в этом факте и все–таки сказал правду.

Ввечатление, произведенное его словами на Одетту, показалось ему необычайным. Она не испугалась, но и не удивилась. Она только опустила свой взгляд на стол и произнесла:

—Ах!

Жуткое спокойствие, с которым она восприняла этот факт, из–за которого у Тарлиига захватывало дыхание, было для него вторым большим потрясением этой вочыо. Она, по–видимому, давно знала все. Он опустился рядом с ней на колени и обнял ее рукой. Но он не сделал это намеренно, а его влекла какая–то неведомая сила.

— Одетта, милая Одетта, — нежно сказал он. — Я прошу тебя, доверь мне все.

Она все еще сидела с опущенной головой и говорила так тихо, что он едва мог понимать ее.

— Что мне вам сказать?

— Что ты знаешь об этом? Разве ты, наконец, не видишь, что против тебя все более и более сгущаются подоз–релия?

— О чем же я должна рассказать? — снова спросила она, Он замялся.

— Я должна пролить свет на убийство Торнтона Лай–на? Но я ничего не знаю об этом.

Он нежно погладил ее, но она сидела прямая и неподвижная, и это внушало ему страх. Он опустил свою руку и поднялся. Его лицо было бледно и печально. Он медленно направился к двери и отпер ее.

— Теперь я больше ни о чем не буду спрашивать вас, — сказал он с жутким спокойствием.

— Вы сами прекрасно знаете, зачем вы этой ночью проникли ко мне в комнату, — я предполагаю, что вы последовали за мной и тоже взяли комнату в этой гостинице. Сейчас же после моего прибытия сюда я слышал, как кто–то поднимался по лестнице.

Она кивнула головой.

— Вам это нужно? — спросила она и указала на кожаный портфель, все еще лежавший на столе.

— Возьмите его с собой.

Она встала и зашаталась. В тот же момент он очутился рядом с ней и подхватил ее; она не сопротивлялась. Он даже почувствовал, как она легко прижалась к нему. Она подняла к нему свое бледное лицо, а он склонился над ней и поцеловал ее.

— Одетта, Одетта, — прошептал он. — Разве ты не чувствуешь, что я люблю тебя больше всего на свете, что я готов отдать свою жизнь, чтобы уберечь тебя от несчастья? Ты действительно ничего не хочешь сказать мне?

— Нет, нет, — простонала она. — Прошу тебя, не спрашивай меня ни о чем. Я боюсь, о, как я боюсь!

Он прижал ее к себе, приложил свою щеку к ее щеке и погладил ее волосы.

— Но ведь ты не должна же бояться меня, — сказал он настойчиво, — и если бы ты заслужила все муки ада, и если ты молчишь, чтобы взять кого–нибудь вод защиту, то я бы тоже защитил его, потому что я безгранично люблю тебя, Одетта

— Нет, нет! — воскликнула она и оттолкнула его, упершись своими маленькими ручками о его грудь — Не спрашивайте меня!

— Спросите меня!

Тарлинг моментально обернулся. В открытых дверях стоял какой–то господин.

— Мильбург! — с яростью сказал Тарлинг.

— Да, Мильбург. — с издевкой ответил тот. — Мне очень жаль, что пришлось прервать эту красивую сцену, но обстоятельства настолько экстренны, что мне приходится нарушить правила хорошего тона, мистер Тарлинг.

Тарлинг выпустил Одетту и пошел навстречу дьявольски улыбающемуся Мильбургу. Одним взглядом он сразу окинул его фигуру и увидел, что его брюки были скреплены зажимами и покрыты грязью. Ему стало ясно, кто был на велосипеде.

— Это, значит» вы уехали на велосипеде из дома мистрисс Райдер?

— Да, я часто разъезжаю на велосипеде.

— Что вам здесь нужно?

— Я хотел бы только, что вы сдержали свое обещание, — мягко ответил Мильбург.

Тарлинг пораженный уставился на него.

— Мое обещание? Какое обещание?

— Защищать не только преступника, но и тех, которые попали в скверную историю потому что они защищали преступника.

Тарлинг подскочил.

— Вы хотите сказать этим, — хрипло начал он: — не собираетесь ли вы обвинять?

— Я никого не обвиняю, — возразил Мильбург, сделав вежливый жест рукой.

— Я хотел бы только объяснить вам, что мы оба •— мисс Райдер и я — находимся в очень серьезном положении, и что в вашей воле дать нам ускользнуть, чтобы мы могли отправиться в страну, которая не заключила с Англией конвенции о взаимной выдаче преступников.

Тарлинг сделал шаг по направлению к нему, и Мильбург отпрянул назад.

— Вы собираетесь обвинять мисс Райдер в соучастии в этом убийстве?

Мильбург улыбнулся, но было видно, что он чувствует себя неважно.

— Я уже раз сказал, что не собираюсь никого обвинять. Что же касается убийства, — он пожал плечами, — вы сумеете лучше понять всю связь, когда вы прочтете документы, которые заперты на ключ в портфеле, Я как раз собирался доставить его в укромное место.

Тарлинг взял кожаный портфель со стола и поглядел на него.

— Я завтра буду знать, что там содержится. Замки не представляют собой затруднений для меня.

— Вы можете прочесть содержание сейчас, — спокойно сказал Мильбург и вынул из кармана цепочку, на конце которой висела маленькая связка ключей. — Вот вам ключ, пожалуйста, отоприте.

Тарлинг открыл портфель.

Вдруг кто–то вырвал у него портфель из рук, и когда он обернулся, то увидел взволнованное лицо Одетты и прочел ужас в ее взгляде,

— Нет, этого вы не должны читать, — крикиула она вне себя.

Тарлинг отступил на шаг назад. Он увидел на лице Мильбурга насмешливую улыбку и охотнее всего сшиб бы его с ног.

—' Мисс Райдер не желает, чтобы я познакомился с содержанием этого?

— У нее все основания для этого, — ответил Мильбург, дьявольски улыбаясь.

— Пожалуйста, возьмите это! — голос Одетты вдруг прозвучал ясно и твердо. Она подала сыщику бумаги, которые только что вынула из портфеля.

— У меня была причина, — тихо сказала она. — Но это не та, которую вы предполагаете.

Мильбург зашел слишком далеко. Тарлинг увидел разочарование на его лице. Тогда он без малейшего колебания начал читать. Но уже первая строка потрясла его настолько, что у него захватило дыхание.

«Признание Одетты Райдер».

— Великий Боже! — прошептал он, прочитав дальше. Документ был очень короток и содержал всего несколько строк, писаных твердым красивым почерком девушки.

«Я, Одетта Райдер, сим признаюсь, что в течение трех лет обкрадывала фирму Лайн Лтд. и за это время растратила сумму в 25.000 фунтов».

Тарлинг обронил документ на стол, поддерживая Одетту, которая зашаталась и упала в обморок.

XXV

Мильбург надеялся добиться своего без того, чтобы Тарлинг прочел содержание документа. Этот умный человек давно уже, раньше чем Тарлинг, сам узнал это, успел заметить, что знаменитый сыщик из Шанхая, наследник миллионов Лайна, влюбился в Одетту Райдер и целиком находился под гипнозом ее красоты. Его предположение полностью подтвердила сцена, которой он только что помешал. Кроме того, он, стоя в коридоре, успел подслушать большую часть беседы. Он теперь пытался безнаказанно и с уверенностью выпутаться из всей этой истории. Он находился в паническом состоянии, хотя Тарлинг не разглядел этого и делал последние отчаянные попытки продолжать вести образ жизни, который он так любил, эту жизнь, полную удобств и роскоши, ради которой он так много поставил на карту.

Мильбург все время жил под страхом, что Одетта Райдер донесет на него. Из боязни, что она может признаться во всем Тарлингу в тот самый вечер, когда он привез ее из Эшфорда обратно в Лондон, он сделал попытку устранить сыщика с дороги, так как полагал, что тот пользовался доверием Одетты. Выстрелы в туманную ночь, которые едва не вызвали смерть Тарлинга, были сделаны только потому, что Мильбург пребывал в паническом страхе быть разоблаченным. Только один человек во всем мире мог посадить его на скамью подсудимых, и если бы она выдала его.., Тарлинг отнес Одетту на диван. Потом он быстро прошел в спальню принести стакан воды. Этим моментом воспользовался Мильбург. В комнате в камине горел огонь. С быстротой молнии он схватил листок с признанием Одетты и сунул его в карман.

На маленьком столике лежал письменный прибор и коробочка с писчей бумагой. Прежде, чем Тарлинг успел вернуться, он вынул большой лист бумаги с надпечаткой гостиницы, сложил ее и бросил в огонь. Когда сыщик снова появился в дверях, он увидел, как бумага вспыхнула.

— Что вы только что сделали?

— Я сжег признание мисс Райдер.

— Я думаю, что это не в ваших интересах. Тарлинг положил голову девушки пониже и обрызгал ее лицо водой. Она открыла глаза и задрожала. Тарлинг подошел к камину. Бумага сгорела почти целиком. Остался только маленький кусочек. Он быстро нагнулся, поднял ее и внимательно разглядел. Потом он обернулся и, увидев, что ящичек с писчей бумагой стоит не на старом месте, рассмеялся.

— Вы хотите ввести меня слегка в заблуждение? — с сердитым видом спросил он, пошел к двери, запер ее, сунул ключ в карман и стал, повернувшись спиной к выходу.

— А теперь, Мильбург, подайте–ка сюда тот лист, который вы только что сунули в карман.

— Ведь вы же видели, что я сжег его, мистер Тарлинг.

— Вы гнусный лгун! Вы хорошо знаете, что я не выпущу вас из этого помещения, пока этот документ находится в ваших руках. Вы пытались провести меня, потому что вы сожгли только чистый лист писчей бумаги. Ну, давайте–ка сюда признание,

— Но я уверяю вас, — начал Мильбург.

— Давайте сюда документ! — крикнул Тарлинг. Мильбург, смущенно улыбаясь, достал скомканный документ из кармана.

— Ведь вы же только что сказали, что сожгли его, — иронически сказал Тарлинг. — А теперь вы сможете своими глазами убедиться, что он будет сожжен. Он еще раз прочел документ, бросил его в огонь и подождал, пока он не превратился в пепел. Тогда он взял кочергу и размешал золу.

— Так, это, стало быть, урегулировано, — удовлетворенно сказал Тарлинг.

— Надо полагать, вы знаете, что вы только что сделали, — фыркнул Мильбург. — Вы уничтожили важный документ, свидетельское показание, признание — вы, который должен стоять на страже закона и справедливости…

— Ах, да не болтайте же ерунды, — коротко ответил Тарлинг.

Во второй раз этой ночью он отпер дверь и широко раскрыл ее.

— Вы можете идти, Мильбург. Я знаю, где вас найти, если вы понадобитесь полиции.

— Об этом вы еще пожалеете! — возбужденно крикнул Мильбург.

— Во всяком случае, меньше вас, когда я только кончу свою работу, — бросил в ответ Тарлинг.

— Я завтра рано утром сейчас же отправлюсь в Скот–лэнд–Ярд и сделаю донесение на вас! — яростно сказал Мильбург, бледный от злости.

— Делайте то, что считаете нужным. Но будьте столь любезны и заодно передайте сердечный привет от меня с просьбой, чтобы вас до тех пор задержали, пока я сам не приеду.

С этими словами он запер дверь.

Одетта уселась на край дивана и испытующе посмотрела на человека, который любил ее.

— Что ты сделал? — тихо спросила она.

— Я уничтожил твое признание. Я твердо убежден в том, что только под давлением ты написала его. Разве я не прав?

Она кивнула головой.

— А теперь подожди еще немного, пока я не оделся, я тогда доставлю тебя домой.

— Домой? — пораженная, спросила она. — Не веди меня к матери. Она никогда не должна узнать об этом.

— Напротив, она должна это узнать. Накопилось уже слишком много тайн, и это теперь должно прекратиться.

Она поднялась с дивана, подошла к камину и облокотилась о мраморный карниз.

— Я скажу тебе все, что знаю. Может быть, ты и прав. Слишком много скрывалось от тебя. Ты прежде спрашивал меня, кто такой Мильбург, При этих словах она обернулась и посмотрела на него.

— Я не буду больше ставить этого вопроса, так как я знаю в чем дело.

— Ты знаешь?

— Мильбург второй муж твоей матери. Она большими глазами посмотрела на него.

— Как ты узнал об этом?

— Я предполагал это, — сказал он самодовольно, улыбаясь. — Согласно желанию Мильбурга, она сохранила фамилию Райдер. Не прав ли я?

Она кивнула головой.

— Моя мать встретилась с ним семь лет тому назад, когда мы были в Харрогэте. Она обладала некоторым состоянием, и Мильбург, по всей вероятности, предположил, что у нее больше, чем это оказалось на самом деле. Он был с ней очень любезен и рассказал ей, что владеет самым большим торговым домом в городе. Моя мать верила ему во всем

— Ну теперь я понимаю, — сказал Тарлинг. — Мильбург растратил деньги фирмы, чтобы твоя мать могла хорошо жить.

Она отрицательно покачала головой.

— Это верно только отчасти. Моя мать ничего не знает об этих вещах. Он купил этот большой и красивый дом в Гертфорде, по–княжески обставил его и, еще год тому назад, держал два автомобиля. Только ввиду моих возражений, он прекратил это и стал жить проще. Ты не можешь себе представить, сколько я выстрадала в этом году, после того как я наконец поняла, что все счастье моей матери может рухнуть, когда она узнает о его скверных поступках.

— Как же ты узнала об этом?

— Вскоре после ее свадьбы я как–то раз зашла в торговый дом Лайна. Одна из служащих обошлась со мной невежливо. Я бы промолчала обо всей этой истории, если бы один из старших служащих не был свидетелем инцидента. Он сейчас же уволил эту девушку, и когда я пыталась замолвить о ней доброе слово, он настоял на том, чтобы я поговорила с управляющим. Меня провели к нему в его частное бюро, где я увидела мистера Мильбурга и поняла, что он живет двойственной жизнью. Он стал меня упрашивать, чтобы я молчала, расписывая мне ужасные последствия, которые произошли бы, если бы я рассказала об этом моей матери. Он сказал мне, что может все снова привести в порядок, если я тоже поступлю в дело. Он говорил мне о крупных суммах, вложенных им в разные спекуляции, от которых он ожидал крупной прибыли. Этими деньгами он собирался покрыть свои растраты в фирме. Поэтому я поступила кассиршей в торговый дом. Но он сейчас же с первого момента нарушил свое обещание.

— Я все–таки не понимаю, почему он дал тебе место у себя?

— Это была важная контрольная должность и, если бы на моем месте находился другой, то его растраты могли легко раскрыться. Он знал, что все справки относительно неправильности хода дел или расчетов должны были прежде всего миновать мои руки, и ему нужен был человек, который информировал бы его обо всем. Он никогда не говорил мне этого. Но я скоро поняла, что это было истинной причиной его образа действия по отношению ко мне.

И она начала рассказывать, какую жизнь ей приходилось вести, как тяжко ее давило сознание своей вины и какие муки совести она при этом переживала.

— С первого же момента я была его сообщницей. Это хотя правда, что я сама не воровала, но благодаря моему молчанию он был в состоянии снова приводить в порядок все неправильности и упущения и спасать мою мать от стыда и позора, который непременно покрыл вы ее, если бы все узнали истинное лицо Мильбурга. Но и в этом отношении он горько разочаровал меня, потому что вместо того, чтобы загладить свои прежние поступки, он стал совершать еще новые растраты.

Она поглядела на него, печально улыбаясь.

— Я в данный момент совершенно не думала о том, что разговариваю с сыщиком и что все, за что я последние годы страдала, было напрасно. Но правда должна наконец выплыть на свет Божий, какие бы она ни имела последствия.

Она сделала паузу.

— А теперь я расскажу тебе, что случилось в ночь убийства.

XXVI

Наступило глубокое молчание. Тарлинг чувствовал биение своего сердца.

— Когда я в тот вечер ушла из дела, — продолжала Одетта, — я решилась поехать к матери и остаться у нее два или три дня, пока не поступлю на новую должность. Мистер Мильбург проводил в Гертфорде только конец недели. Для меня было бы совершенно невозможно жить с ним под одной крышей после того, как я узнала о нем решительно все.

Я вышла из своей квартиры приблизительно в половине седьмого вечера. Я точно уже не могу вспомнить минуту, но это было приблизительно в это время, потому что я хотела поехать в Гертфорд семичасовым поездом. Когда я прибыла на станцию, я купила билет и нагнулась, чтобы достать свою сумочку, как в тот момент почувствовала, что кто–то коснулся моей руки. Я обернулась и узнала мистера Мильбурга, который был очень взволнован и подавлен. Он уговорил меня поехать поездом позже и взял с собой в маленький ресторан» где он занял отдельный кабинет. Он сказал мне, что получил весьма дурные известия, которыми он должен со мной поделиться.

Я оставила свой багаж на хранение и пошла с ним. Мы поужинали, и он тем временем рассказал мне, что находится на краю разорения. Мистер Лайн поручил одному сыщику собрать весь материал против него, и только злоба Лайна против меня была в тот момент настолько велика, что он отказался от своего намерения.

— Только ты одна можешь спасти все положение, — сказал Мильбург.

— Как я могу спасти тебя? — спросила я с удивлением.

— Ты попросту должна взять ответственность за растрату на себя, иначе на твою мать падут очень тяжкие подозрения.

— Она знает об этом?

Он кивнул головой в знак согласия. Потом только я открыла, что это было ложью, и что он, играя на моей любви к матери, хотел заставить меня сделать это.

Я была сильно потрясена и застыла от ужаса при мысли, что моя бедная мать может быть замешана в этот ужасный скандал. И когда он потом потребовал от меня, чтобы я под диктовку написала признание о своей вине, я сделала это без малейшего возражения и дала уговорить себя первым же поездом покинуть Англию и уехать во Францию и оставаться там так долго, пока все не успокоится. — Это все.

— Почему же ты сегодня вечером приехала в Гертфорд? Она улыбнулась.

— Я хотела получить обратно свое сознание. Я знала, что Мильбург хранил его в денежном шкафу. Я встретилась с ним после того, как я покинула гостиницу. Он предварительно позвонил мне и указал магазин, где я могла скрыться от надзора со стороны сыщиков, и тогда он сказал мне…

Она вдруг замолчала» и краска залила ее лицо.

— Он сказал тебе, что я люблю тебя, — спокойно дополнил Тарлинг.

Она кивнула головой.

— Он грозил мне извлечь из этого положения пользу для себя и показать тебе мое письменное признание.

— Теперь я понимаю всю связь, — сказал Тарлинг, облегченно вздыхая. — Слава Богу, завтра я арестую убийцу Торнтона Лайна!

— Нет, пожалуйста, не делай этого, — попросила она, положив ему руку на плечо и печально поглядев на него.

— Ты ошибочно подозреваешь его. Мистер Мильбург этого не сделал: он не такой прохвост.

— Кто же послал телеграмму твоей матери о том, что ты не можешь приехать?

— Это был Мильбург.

— Разве он отправил две телеграммы? Не можешь ли ты вспомнить?

— Да. Но я не знаю, кому он отправил вторую.

— Это мы тоже разузнали, потому что оба формуляра были выполнены одним и тем же почерком.

— Но…

— Моя милая, ты больше не должна беспокоиться. Тебе в ближайшем времени придется преодолеть еще очень много тяжелого, но ты должна бодро глядеть на будущее не только ради себя и твоей матери, но также и ради меня,

— нежно добавил он.

Несмотря на всю тяжесть своего положения, она улыбнулась ему со взглядом, полным любви.

— Но ты предполагаешь нечто, как факт?

— Что ты думаешь? — спросил он изумленно.

— Ты думаешь, — она покраснела до корней волос, — что я люблю тебя и выйду за тебя замуж?

— Да, я думаю это, — медленно ответил Тарлинг, — Может быть, это с моей стороны было только тщеславием, что я уверил себя в этом?

— Может быть, это было верным чувством, — сказала она и крепко сжала его локоть.

— Но сейчас я должен доставить тебя к твоей матери. Дорога показалась ему на редкость короткой, хотя они шли очень медленно. Счастье казалось ему невероятным.

как сон.

У Одетты был ключ к воротам парка, и они вошли.

— Твоя мать знает о том, что ты сегодня в Гертфорде?

— вдруг спросил он.

— Да, я была сегодня у ней прежде, чем последовала за тобой.

— Она знает…

У него не хватило духу закончить фразу.

— Нет, — сказала Одетта, — она не знает. И если бы она узнала, то ее сердце не выдержало бы ужасающей правды. Она любит Мильбурга. Он всегда очень предупредительно и внимательно относится к ней, и она любит его так сильно, что верит слепо всем его объяснениям насчет таинственности его прихода и ухода. В ее сердце еще никогда не зарождалось ни малейшего подозрения.

Они пришли к тому месту, где он поднял кожаный портфель. Дом был погружен в темноту, и нигде нельзя было заметить света.

— Мы пройдем через дверь под колоннадой. По этой дороге всегда приходит мистер Мильбург. У тебя есть лампочка?

Он посветил ей так, что она могла найти замочную скважину. Она хотела отпереть дверь, но дверь сама подалась и открылась.

— Дверь не заперта, — испуганно сказала она. — Но ведь я же вполне уверена в том, что я ее заперла.

Тарлинг обследовал замок при свете своего карманного фонарика и увидел, что в задвижку был вставлен маленький кусочек дерева, так что язычок замка не мог выскочить сам.

— Как долго ты находилась в доме? — быстро спросил он.

— Всего лишь пару минут.

— А ты заперла двери за собой, когда входила в дом? Одетта минутку подумала.

— Может быть, я и забыла, — сказала она потом. — Понятно, я оставила дверь открытой, ведь я вышла из дому не этим путем. Моя мать выпустила меня через переднюю дверь, Тарлинг стал шарить карманным фонариком по вестибюлю и увидел в глубине его лестницу, покрытую толстой дорожкой. У него уже было предположение о случившемся. Кто–нибудь должно быть видел, что дверь была только прислонена, потому что тот, кто вошел в дом, собирался быстро вернуться обратно и сунул кусочек дерева в замок, чтобы дверь больше не могла бы быть заперта.

— Что тут могло случиться? — озабоченно спросила она.

— Ничего, — сказал Тарлинг. — Быть может, это сделал твой отчим, потому что потерял свой ключ.

— Но ведь он бы мог пройти через переднюю дверь, — боязливо сказала она.

— Я пойду вперед, — сказал Тарлинг с беззаботным видом, хотя его самого охватило щемящее чувство.

Он осторожно поднялся по лестнице, держа лампу в одной руке, револьвер в другой.

Ступени вели на обширную площадку, огороженную перилами. Здесь он увидел две двери.

— Вот комната моей матери, — сказала Одетта, указывая на ближайшую дверь. Ее вдруг охватил страх, и она задрожала.

Тарлинг, желая ободрить ее, обхватил ее рукой. Он подошел к двери и осторожно нажал ручку. Но, почувствовав препятствие, он изо всей силы налег на дверь. В конце концов ему удалось настолько широко открыть ее, что он мог заглянуть внутрь.

На письменном столе горела лампа. Они не могли увидеть свет снаружи, потому что окно было прикрыто тяжелыми занавесями. Но он не глядел ни на окна. ни на письменный стол. За дверьми, на полу лежала мистрисс Райдер. На ее лице застыла тихая улыбка, а в груди, в области сердца, торчала рукоятка кинжала.

XXVII

Одним взглядом Тарлинг окинул всю комнату. Он снова обратился к Одетте, которая хотела проникнуть в помещение. Нежно взяв ее за руку, он увлек ее обратно на площадку.

— Что случилось? — испуганно спросила она. — Пусти меня к матери!

Она пыталась высвободиться из его рук, но он крепко держал ее.

— Будь мужественной, — внушительно сказал он, ласково погладив ее. Он открыл вторую дверь и увлек Одетту за собой в комнату и зажег свет. Они оба находились в спальне, в которой редко проживал кто–нибудь. Из этого помещения вела еще другая дверь в противоположное направление, очевидно, во внутрь дома— Куда ведет эта дверь? — еще раз спросил он. Она, казалось, не слушала его.

— Мама! Мама! — в страхе воскликнула она. — Что с ней случилось?

— Куда ведет эта дверь, — еще раз спросил он.

Вместо ответа она заглянула в сумочку и подала ему ключ.

Он открыл дверь и попал в длинную галерею, из которой открывался вид на передний вестибюль.

Она пошла следом за ним. Он взял ее снова за руку и отвел обратно в маленькую комнату.

— Ты должна быть спокойной, теперь все зависит от того, хватит ли у тебя мужества. Где находятся комнаты прислуги?

Она неожиданно вырвалась из его рук и поспешила в комнату матери.

— Ради Бога, Одетта, не ходи туда! — Но она изо всей силы налегла на дверь и очутилась в комнате матери.

Она сразу же увидела ужасное зрелище, опустилась на пол рядом с покойной и целовала ее холодные губы.

Тарлинг тихо увлек ее за собой и увел, поддерживая за талию, обратно в галерею. Он увидел, как какой–то обезумевший человек, имевший на теле только рубашку и штаны, бежал вверх по галерее. Тарлинг предположил, что это дворецкий.

— Разбудите всю прислугу, — тихо сказал он. — Мистрисс Райдер убита.

— Убита? — крикнул человек в ужасе. — Но ведь этого же не может быть!

— Помогите мне, скоренько, — настойчиво сказал Тарлинг. — Мисс Райдер упала в обморок.

Они вместе унесли Одетту в жилую комнату и положили ее на диван. Тарлинг оставался при ней до тех пор, пока ему на смену не пришла служанка.

Потом он вместе с дворецким вернулся в комнату, где лежала убитая. Он зажег все электрические лампы и предпринял точное обследование всего помещения. Окно, ведущее к перекрытому стеклянной крышей зимнему саду, было наглухо закрыто.

Тяжелые шторы, которые Мильбург опустил, вероятно, в тот момент, когда он доставал кожаный портфель, были не тронуты. Судя по тому, что у мистрисс Райдер на лице застыло спокойное, мирное выражение, он заключил, что смерть пришла внезапно и неожиданно. По всей вероятности убийца подкрался сзади в тот момент, когда она стояла рядом с диваном. Она, по–видимому, желая скоротать время до возвращения дочери, собиралась взять книгу из маленького шкафа, находившегося у дверей. Он действительно нашел на поду книгу, которая, очевидно, выпала из ее рук в тот момент, когда ей нанесли смертельный удар.

Оба подняли умершую и положили ее на диван.

— Теперь сходите в город или может быть у вас здесь есть телефон?

— Есть, сэр.

— Тогда ходить будет излишне.

После того, как Тарлинг уведомил местную полицию, он велел соединить со Скотленд–Ярдом, чтобы вызвать Уайтсайда.

Когда он посмотрел в окно, то увидел, что небо на востоке начинает проясняться, но бледный серый свет делал еще более кошмарной ужасную тьму вокруг.

Он стал разглядывать оружие, при помощи которого было совершено убийство. Оно имело вид обыкновенного кухонного ножа. Он нашел на рукоятке несколько выжженных букв, которые от частого употребления уже почти успели стереться. С трудом он мог разобрать прописное «М», а потом узнать еще две другие буквы, которые походили на прописное «К» и прописное «А». «М.КА.?»

Он попытался угадать значение этой надписи. В этот момент вернулся дворецкий.

— Молодая леди чувствует себя очень плохо, сэр. Я послал за врачом.

— Вы правильно поступили, — сказал Тарлинг. — Все эти волнения и испуг были чересчур тяжелы для бедной девушки.

Он снова подошел к телефону и на сей раз вызвал соединение с одной из лондонских больниц. Он велел послать больничную карету, чтобы незамедлительно увести Одетту. Когда он позвонил в Скотлэнд–Ярд, он просил немедленно прислать в Гертфорд Линг–Чу. Он имел большое доверие к китайцу, в особенности в данном случае, где все следы еще были совершенно свежи. Линг–Чу обладал почти сверхъестественными способностями и нюхом гончей собаки.

— Никто не должен заходить в верхние помещения, — сказал он дворецкому.

— Когда прибудут врач и шериф, вы их впустите через передний вход, а если меня здесь ве будет, то вы ни под каким видом не должны допустить, чтобы кто–нибудь воспользовался задней лестницей, ведущей к колоннаде.

Он сам вышел из дома через переднюю дверь, собираясь совершить обход участка. Он, признаться, мало надеялся найти при этом что–нибудь новое. С рассветом, наверное, можно было много найти, но было невероятным, чтобы убийца остался поблизости от места преступления.

Парк был довольно большой и густо усажен деревьями. Сквозь чащу змеилось много дорожек, которые вели к высоким стенам, ограждающим парк.

В одном углу находилась довольно открытая площадка, не засаженная ни деревьями, ни кустами. Он поверхностно обыскал это место и осветил фонариком длинные ряды овощных грядок. Он уже собирался уходить, когда вдруг открыл на заднем плане черное здание, которое он принял за жилище садовника. Он направил на него свой карманный фонарик. Что это, игра фантазии или он на самом деде на мгновение увидел бледное лицо, выглядывающее из–за угла домика? Он снова направил на это место свет, но ничего нельзя было заметить. Он подошел к домику, обошел кругом, но не смог никого найти. Несмотря на это, у него было неопределенное ощущение, что кто–то, пользуясь густой тенью, отбрасываемой домом, прокрался в густые заросли, окружавшие дом с трех сторон. Он снова зажег свой фонарик, но свет был недостаточно силен, чтобы различить что–нибудь на большом расстоянии. Он пошел поэтому туда, где предполагал найти эту фигуру. Один раз он готов был поклясться, что ясно услышал хруст веток.

Он поспешил по направлению к месту, откуда исходил шум. Теперь он был вполне уверен, что кто–то прятался в зарослях. Он услыхал быстрые шаги. потом снова воцарилось глубокое молчание. Он побежал вперед, но, по–видимому, переусердствовал, потому что вдруг услышал подозрительный шорох позади себя. Он тут же обернулся.

— Кто там? — громко крикнул он. — Стой, или я стреляю!

Но ответа не было. Пока он ожидал, он услышал треск обуви о стену. И он знал, что беглец пытается перелезть через стену. Он обернулся в том направлении, откуда послышался шум, и снова ничего не нашел.

Но вдруг сверху раздался резкий дьявольский смех.

Смех звучал настолько жутко, что Тарлинга охватил ужас. Верх стены был покрыт свисающими ветками так, что его фонарик не мог ничем помочь.

— Сейчас же слезайте или я стреляю! Но опять раздался этот ужасный демонический смех. который звучал вовубоязливо, полуиздевательски.

— Убийца! Проклятый убийца! Ты убил Торнтона Лайна! На тебе! — вдруг закричал сверху кто–то хриплым голосом.

Тарлинг услыхал, как сквозь ветки что–то упало вниз. На его руку упала капля. Он с криком смахнул ее, потому что жидкость жгла, как огонь. Таинственный незнакомец спрыгнув на другую сторону и убежал. Сыщик нагнулся и при свете лампы поднял предмет, которым бросили в него. Это была маленькая бутылочка, а на этикетке стояло «Купоросное масло».

XXVIII

На следующее утро. часов в 10, Уайтсайд и Тарлинг сидели на дхвяне, снявши сюртуки, и пили кофе. В полную противоположность полицейскому Тарлинг выглядел усталым и осунувшимся. Уайтсайда тоже подняли рано с постели, но предварительно он успел хорошо выспаться.

Они сидели в комнате, в которой была убита мистрисс Райдер. Темно–красные пятна на ковре были говорящими свидетелями этой жуткой трагедии.

Они молча сидели рядом и каждый думал о своем. Ввиду известных личных соображений. Тарлннг рассказал не все, что совершилось этой ночью.

Также о встрече с таинственным незнакомцем у стены парка он не упомянул ни слова.

Уайтсайд закурил сигарету. Треск зажженной спички пробудил Тарлнига из сонного состояния.

— Каково ваше мнение обо всей этой истории? — спросил он.

Уайтсайд покачал головой.

— Если бы что–нибудь было украдено, можно было найти простое объяснение, но этого не было и мне очень жаль бедной девушки!

Тарлинг кивнул головой.

— Это ужасно. Доктор Доджей был сперва дать ей наркотические средства, иначе се невозможно было увести отсюда.

— Вся история весьма неприятна и запутана, — сказал полицейский инспектор и задумчиво провел рукой по лбу. Разве молодая девушка не могла дать никаких указаний, которые могли бы послужить исходной точкой для поимки убийцы?

— Нет, она не могла дать никаких показаний. Она приехала к своей матери и оставила открытой заднюю дверь, так как первоначально предполагала вернуться тем же путем, окончив разговор с матерью. Но мистрисс Райдер выпустила ее через переднюю дверь. Очевидно, кто–то наблюдал за ней и ожидал, пока она снова не выйдет. Но, когда она долго не появлялась, он прокрался к дому. Это, наверно, был Мильбург, — сказал Уайтсайд.

Тарлинг не ответил. Он имел свое собственное мнение, но в данный момент еще не хотел высказать его.

— Совершенно ясно, что это был Мильбург, — сказал Уайтсайд. — Он ночью приходил к вам — мы знаем, что он находится в Гертфорде, мы знаем также, что он пытался убить вас, потому что думал, что девушка предала его, и вы проникли в его тайну. А теперь он убил еще ее мать, которая, по всей вероятности, о таинственной смерти Торнтона Лайна знает гораздо больше своей дочери.

Тарлинг поглядел на часы.

— Линг–Чу, собственно говоря, уже должен был прибыть, — сказал он.

— Ах, так, вы послали за своим китайцем? — с удивлением спросил Уайтсайд. — Я думал, что вы отказались от подозрений против него.

— Я позвонил ему несколько часов тому назад.

— Гм. Разве вы предполагаете, что он знает что–нибудь об этой истории?

Тарлинг отрицательно покачал головой.

— Нет, я твердо верю тому, что он мне рассказал. Когда я передавал его историю в Скотлэнд–Ярде, я не ожидал, что она и вас сумеет убедить. Но я хорошо знаю Линг–Чу. Он еще никогда не солгал мне.

— Убийство — скверное дело, — ответил Уайтсайд. — И если человек не лжет, даже тогда, когда дело пахнет виселицей, то он вообще не лжет никогда.

Внизу остановился автомобиль, и Тарлинг подошел к окну.

— Вот и Линг–Чу, — сказал он.

Через несколько минут китаец бесшумно вошел в комнату. Тарлинг коротким кивком ответил на его поклон и рассказал ему вкратце все, что здесь произошло. Он говорил с ним по–английски, так что Уайтсайд был в состоянии следить за разговором, от времени до времени вставляя свои замечания. Китаец слушал, не говоря ни слова, и когда Тарлинг кончил, он отвесил короткий поклон и покинул комнату.

— Вот здесь письма, — сказал Уайтсайд после того, как Линг–Чу вышел. Две пачки писем в образцовом порядке лежали на письменном столе мистрисс Райдер. Тарлинг придвинул стул и сел.

— Здесь все?

— Да, я сегодня с восьми часов утра обыскивал весь дом и ничего больше не мог найти. Те справа — все от Мильбурга. Они подписаны только инициалом «М», это его особенность, но на всех письмах указан его городской адрес.

— Вы читали их уже раз? — спросил Тарлинг.

— Я даже два прочел, но ничего не нашел такого, что могло бы служить уликой против Мильбурга. Это самые обыкновенные письма, которые по большей части касаются мелких дел и вкладов, которые Мильбург делал именем своей жены, вернее говоря, именем мистрисс Райдер. Из них легко можно увидеть, как глубоко бедная женщина была замешана во всю эту историю, ничего не зная о преступлении Мильбурга.

Тарлинг по порядку стал вынимать письма из конвертов, прочитывал их и снова клал обратно. Он дошел до половины пачки, как вдруг остановился и поднес одно письмо к свету.

— Послушайте–ка, — обратился он к Уайтсайду. — Прости меня, что я посылаю тебе запятнанное письмо, но я страшно тороплюсь и запачкал палец чернилами, нечаянно опрокинув чернильную баночку».

— Но ведь тут же ничего особенного нет, — смеясь ответил Уайтсайд.

— В словах, конечно, нет, — согласился Тарлинг. — Но наш приятель оставил на этом листе бумаги весьма пригодный оттиск большого пальца. Я заключаю, по крайней мере. по величине, что это был большой палец.

— Дайте мне. пожалуйста, этот лист.

Уайтсайд взволнованно подскочил, обошел вокруг стола и поглядел через плечо Тарлинга, все еще державшего письмо в руке. Он пришел в большое возбуждение и схватил Тарлинга за руку.

— Теперь он в наших руках! — громко крикнул Уайтсайд — Он не может больше ускользнуть от нас!

— Что вы хотите сказать?

— Готов присягнуть в том, что этот оттиск пальца тождествен с кровавыми следами, которые мы нашли на ящике комода мисс Райдер.

— Вы вполне уверены в этом?

— Абсолютно, — быстро ответил Уайтсайд. — Посмотрите–ка на эти спирали, на характер этих линий. У меня при себе фотография кровавого оттиска. — Он поискал в своей записной книжке и нашел увеличенный снимок.

— Сравните же, — воскликнул торжествующе Уайтсайд. — Линия к линии, борозда к борозде точно подходят. Это оттиск большого пальца Мильбурга, и Мильбург тот человек, которого мы разыскиваем!

Он быстро надел сюртук.

— Куда вы собираетесь?

— Назад в Лондон, — гневно сказал полицейский инспектор. — Приказать изготовить приказ об аресте Джорджа Мильбурга, человека, убившего Торнтона Лайна и свою собственную жену, — самого тяжкого преступника в данный момент.

XXIX

В эту минуту Линг–Чу снова вошел в комнату. Черты его яйца были непроницаемы, как обычно. Он всегда приносил с собой своеобразное дыхание таинственной атмосферы.

— Ну? — спросил Тарлинг, — что ты нашел? Даже Уайтсайд прислушался, хотя он уже считал этот случай вполне выясненным.

— Два человека поднимались этой ночью по лестнице, — сказал Линг–Чу. — Также и мой господин. — Он посмотрел на Тарлинга, который утвердительно кивнул головой. — Следы ног моего господина ясны, — продолжал он, — также и те, которые принадлежат маленькой молодой женщине, а также босые ноги.

— Ты заметил следы босых ног? — спросил Тарлинг.

— Это был мужчина или женщина? — заинтересовался Уайтсайд.

— Этого я не могу решить, — ответил китаец, — но ноги были поражены, и из них сочилась кровь. На дворе, на усыпанных гравием дорожках видны кровавые следы.

— Этого не может быть, — резко сказал Уайтсайд.

— Не прерывайте его теперь, — предупредил Тарлинг.

— Одна женщина вошла в дом и снова вышла, — продолжал Линг–Чу.

— Это была мисс Райдер.

— Потом пришли одна женщина и один мужчина, потом босой человек, чьи кровавые следы видны поверх следов первых.

— Откуда вы знаете, какие следы оставила первая женщина и какие вторая?

— Несмотря на свое отрицательное отношение, Уайтсайд все–таки заинтересовался этим.

— Ноги первой женщины были мокрые, — ответил Линг–Чу.

— Но ведь дождя же было, •— торжествующе сказал полицейский инспектор.

— Она стояла на траве, — объяснил Линг–Чу, и Тарлинг кивнул головой в знак подтверждения. Он вспомнил. что Одетта стояла, прикрытая кустами, на траве и наблюдала оттуда его приключение с Мнльбургом.

— Но одного я не могу понять, господин, — сказал Линг–Чу. — Тут есть еще следы ног другой женщины» которые я не мог найти ни на лестнице, ни в вестибюле. Эта женщина обошла весь дом. Насколько я могу установить, она описала круг два раза, потом она вышла в сад и прошла между деревьев.

Тарлинг с удивлением поглядел на него.

— Мисс Райдер вышла на улицу, — сказал он, — и потом последовала за мной в Гертфорд.

— Я кроме того нашел еще следы ног женщины, которая обошла вокруг дома,

— упрямо ответил Линг–Чу, — и поэтому, я думаю, что лицо, ходившее босиком, было женщиной…

— А кроме нас троих есть еще мужские следы?

— Это я только что собирался сказать. Я нашел еще слабый след мужчины, который пришел довольно рано, следы мокрых ног покрывают его следы, он опять ушел, но я ве нашел его следов на гравии и нашел следы велосипеда.

— Значит, это был Мильбург, — дополнил Тарлинг.

— Если нога не коснулась земли, — объяснил Линг–Чу, — то она почти не оставляет следов. Следы ног женщины, бродившей вокруг дома» мне так трудно объяснить себе, потому что я не нашел их на лестнице, и все–таки я знаю, что они исходят от дома, я точно могу последить их в направлении от двери. Пожалуйста, пойдемте вместе со мной вниз, и я покажу вам их.

Он провел обоих в сад. Уайтсайд только теперь заметил, что китаец был бос.

— А вы не смешали свои собственные следы со следами других людей? — шутя спросил он. Линг–Чу покачал головой.

— Я оставил свои ботинки там за дверью, потому что мне так легче работать. — Потом он снова пошел за дверь и надел свои ботинки.

Он привел обоих к боковому фасаду дома, и показал им там ясные следы, без сомнения принадлежавшие женщине. Эти следы вели вокруг дома. Странным образом, они были яснее заметны перед всеми окнами, как будто этот таинственный посетитель, перемахнув через стену сада, пытался найти доступ в дом.

— Каково твое мнение обо всем этом, Линг–Чу? — спросил Тарлинг.

— Кто–то вошел в дом, прокравшись через заднюю дверь и поднявшись по лестнице. Сперва этот пришелец совершил убийство, потом он обыскал весь дом, но не мог пройти в двери.

— Да, он прав, — сказал Уайтсайд. — Вы хотите указать на дверь, которая ведет из этого маленького флигеля в дом. Ведь она же была заперта, Тарлинг, в тот момент, когда вы раскрыли убийство?

— Да, — сказал Тарлинг, — дверь была крепко заперта.

— Когда она увидела, что не может попасть в дом, — продолжал Линг–Чу, — она попыталась проникнуть через окно.

— Она? Она? — нетерпеливо спросил Тарлинг. — Линг–Чу, кто же это был? Ты хочешь сказать женщина?

Это новое утверждение Линг–Чу его немного смущало. Тарлинг вспомнил о втором участнике этой трагедии — коричневое пятно на его руке явственно напоминало ему о его существовании. — Ну, кто же было это третье лицо?

— Я говорю о женщине, — спокойно ответил Линг–Чу.

— Но кто же, ради всего святого, собирался еще попасть в дом, после того, как он убил мистрисс Райдер? Ваша теория противоречит здравому смыслу. Если кто–нибудь совершил убийство, то он всегда старается как можно быстрее и как можно дальше уйти от места преступления.

Линг–Чу не ответил.

— Сколько же людей участвовало в убийстве? — спросил Тарлинг.

— Мужчина — или женщина босиком — вошел в дом и убил мистрисс Райдер; другой человек обошел вокруг дома и пытался проникнуть через одно из окон. Я точно не могу сказать, было это одно лицо или два, — ответил Линг–Чу.

Тарлинг обыскал заднюю часть здания еще раз. Она, как уже сказал Линг–Чу, и как Тарлинг уже объяснил китайцу, отделена от остального дома. Очевидно, все это было устроено так, чтобы мистера Мильбурга не замечали, когда он посещал Гертфорд.

Эта часть здания состояла из трех помещений: спальни, находившейся рядом с комнатой, в которой жила мисс Райдер, и где были в шкафу найдены ее платья, еще комнаты, в которой было совершено убийство, и запасной спальни, через которую Тарлинг прошел вместе с Одеттой, попав туда из галереи переднего входа.

Тут была также дверь, представляющая собой единственное сообщение со всем домом.

— Нам ничего больше не остается сделать, как передать все дело местной полиции и вернуться в Лондон, — сказал Тарлинг, закончив свои розыски.

— И арестовать Мильбурга, — высказал свое мнение Уайтсайд. — Считаете ли вы объяснение Линг–Чу правильным?

Тарлинг покачал головой.

— Мне не хотелось бы отбросить его теории, потому что Линг–Чу — изумительно хитрый и внимательный сыщик. Он в состоянии обнаружить следы ног, совершенно незаметные для других. При его помощи в Китае я достигал прекрасных результатов.

Они вернулись на автомобиле в город. Во время поездки Линг–Чу сидел рядом с шофером и все время курил сигареты. Тарлинг по дороге говорил мало: его мысли были заняты последними таинственными событиями, которым он все еще не мог найти подходящего объяснения.

Их путь лежал мимо госпиталя, в котором находилась Одетта Райдер. Тарлинг велел остановить автомобиль, желая осведомиться о состоянии ее здоровья. Он нашел се уже несколько оправившейся от жестокого удара. Она спала глубоким сном.

— Это самое лучшее для нее, — возвратясь, сказал он Уайтсайду. — Я очень беспокоился за нее.

— Вы, по–видимому, очень интересуетесь мисс Райдер?

Сперва это неприятно задело Тарлинга, но потом он расхохотался.

— О, да, я очень интересуюсь ею» — признался он, — но это вполне естественно.

— Почему это так естественно?

— Потому что мисс Райдер будет моей женой, — подчеркнуто ответил он.

— Ах, вот что! — с удивлением сказал Уайтсайд и замолчал.

Приказ об аресте Мильбурга был уже заготовлен и передан для приведения в исполнение Уайтсайду, когда они прибыли в Скотлэнд–Ярд.

— Мы не дадим ему времени удрать, — сказал полицейский инспектор. — Боюсь, что ему слишком везет во всем. Будем надеяться, что мы его встретим дома.

Дом в Кемдентоуне оказался покинутым, как и предполагал Уайтсайд. Поденщица, приходившая каждое утро, терпеливо ожидала у железных ворот. Она рассказала» что мистер Мильбург обычно впускал ее в половине девятого.

Уайтсайд отпер замок при помощи отмычки, несмотря на то, что поденщица, в интересах своего господина, стала протестовать.

Открыть дверь дома оказалось труднее, потому что она была заперта патентованным замком. Но Тарлинг не стал задерживаться из–за таких пустяков и выбил окно.

— Вы слышите это?

В тот самый момент, когда оконные стекла были выбиты, раздался резкий звон.

— Сигнал от воров, — коротко сказал Тарлинг и открыл окно. Потом он вошел и попал в маленькую комнату, в которой в прошлый раз разговаривал с Мильбургом.

Дом был совершенно пуст. Они переходили из комнаты в комнату, обыскивая шкафы и комоды, и в одном из последних Тарлинг кое–что нашел. Это были следы блестящего пылеобразного порошка, Тарлинг обнаружил его в одном ящике комода и высыпал себе на руку.

— Пусть меня повесят, если это не термит, — сказал он. — Во всяком случае, мы можем доказать, что мистер Мильбург совершил поджог, на случай, если нам не удастся уличить его в убийстве. Отправьте это, пожалуйста, к казенному химику. Уайтсайд.

Если Мильбург и не убил Торнтона Лайна, то он, наверно, поджег дом фирмы Бэшвуд и Саломон, чтобы уничтожить доказательства своих растрат?

Уайтсайд сделал другое открытие: мистер Мильбург спал в огромной кровати.

— Этот дьявол привык к большой роскоши, — сказал Уайтсайд. — Посмотрите–ка, что за крепкий пружинный матрац!

Он внимательно обыскал кровать и потом обернулся с удивленным лицом. Конструкция кровати была чересчур массивна. Уайтсайд откинул полог, чтобы яснее разглядеть ее. Сбоку он нашел маленькое круглое отверстие, вынул сейчас же свой перочинный нож, раскрыл его, вставил узкое лезвие внутрь и нажал. Раздался легкий треск, и распахнулись две двери. Они были похожи на дверцы граммофонного ящика.

Уайтсайд стал шарить в этом шкафчике и вынул оттуда кое–что.

— Книги, — сказал он сперва разочарованно, но все–таки стал их внимательно разглядывать. Вдруг его лицо прояснилось. — Ведь это же дневники. Хотел бы я знать, неужели этот тип на самом деле вел дневник?

Он положил томики на кровать. Тарлинг взял один из них в руки и раскрыл его.

— Ведь это же дневники Торнтона Лайна! Они могут дать нам, быть может, полезный материал.

Один из томов был закрыт на замок. Это был последний из всей серии, и ясно было видно, что его пытались открыть. Мильбург пробовал это сделать, но так как он принялся за систематическое чтение этих книг, то, возможно, отложил эту затею под конец.

— Есть еще что–нибудь в этом тайнике? — спросил Тарлинг.

— Нет, — разочарованным тоном ответил полицейский инспектор. — Но, может быть, есть еще несколько отделений.

Они оба принялись усердно искать, но больше ничего не нашли.

— Нам здесь больше нечего делать, — сказал Тарлинг.

— Оставьте здесь одного из ваших людей на посту, на случай, если Мильбург вернется, Я лично не верю в то, что он еще раз вынырнет здесь,

— Вы думаете, что мисс Райдер испугала его?

— Это весьма вероятно, — ответил Тарлииг. — Я сейчас поеду еще в торговый дом, но там мы его тоже не застанем.

Его предположения оказались правильными. Никто во всем огромном торговом доме не видел управляющего и не мог дать никакой справки относительно его местопребывания. Мильбург исчез, как будто земля разверзлась и поглотила его.

Скотлэнд–Ярд сейчас же разослал его приметы по всем полицейским постам. В течение 24 часов каждый полицейский уже получил фотографию и описание примет разыскиваемого. И если Мильбург еще не покинул страну, что едва ли можно было предположить, то его арест был неизбежен.

В пять часов пополудни удалось найти еще одну исходную точку. Пара дамских туфель, сношенных и грязных, была найдена в канаве, возле шоссе, в Гертфорде. Это место находилось в четырех милях от дома мистрисс Райдер. Начальник Гертфордской полиции передал это известие по телефону в Скотлэнд–Ярд и с особым рассыльным послал туда туфли. В половине восьмого вечера пакетик положили Тарлингу на письменный стол.

Он открыл картонку и нашел в ней пару поношенных утренних туфель. Видно было, что когда–то они видали лучшие дни.

— Они принадлежали женщине: поглядите на каблуки. Уайтсайд взял одну туфлю в руки.

— Здесь, — вдруг сказал он, указывая на светлую подкладку туфель. — Эти кровавые пятна подтверждают предположения Линг–Чу. Ноги того лица, которое носило туфли, были поранены, из них сочилась кровь. — Тарлинг осмотрел туфли и I кивнул в знак согласия. Он поднял язычки туфель, чтобы рассмотреть штемпель фирмы. Но вдруг туфля выпала из его рук.

— Что же случилось? — спросил Уайтсайд, поднимая туфли.

Он заглянул внутрь, потом нервно рассмеялся: там была приклеена маленькая кожаная этикетка известной лондонской сапожной фирмы, а под ней чернилами было написано: «мисс О .Райдер».

XXX

Начальница больницы приняла мистера Тарлинга. Она сказала ему, что Одетта снова пришла в себя, но нуждается еще в нескольких днях полного покоя, и необходимо поэтому отправить ее на некоторое время за город.

— Я надеюсь, что вы не будете слишком утруждать ее вопросами? — сказала пожилая дама, — потому что она не в состоянии переносить больших волнений.

— Я должен поставить ей только один вопрос, — сердито сказал сыщик.

Он нашел Одетту в красиво убранной больничной комнате. Она ласково приветствовала его.

Он наклонился к ней и поцеловал ее, а потом без предисловий вынул туфлю из кармана.

— Милая Одетта, это твоя туфля?

Она бросила на него взгляд и кивнула в знак согласия.

— Где ты нашел ее?

— Ты уверена в том, что она принадлежит тебе?

— Понятно, — сказала она, улыбаясь. Это мои старые утренние туфли, которые я всегда носила дома. Но почему ты меня спрашиваешь об этом?

— Где ты в последний раз видела эти туфли? Девушка закрыла глаза и задрожала.

— В маминой комнате. О, мама, мама!

Она уткнулась лицом в подушку и заплакала. Тарлинг гладил ее руки, пытаясь успокоить ее.

Прошло несколько времени, пока она снова овладела собой. Но она не могла объяснить ничего нового.

— Маме так нравились эти туфли. У нас обоих была одна и та же нога…

От рыданий она больше не могла говорить, и Тарлинг поторопился перевести разговор на другие темы. Он все больше приходил к убеждению, что теория Линг–Чу была правильной, хотя не все факты, открытые им, можно было согласовать. По дороге в главную полицию он усердно думал о том, как можно привести к общему знаменателю все эти противоречия. Кто–то босиком вошел в дом, из его ног сочилась кровь, и после того, как он совершил убийство, ое стал искать пару туфель. Убийца, будь то женщина или мужчина, нашел пару утренних туфель. •Нашел и после того вышел из дому. Но дальше оставался открытым вопрос, почему это лицо после убийства снова пыталось проникнуть в дом, и что оно там искало? Если Линг–Чу был прав, то, очевидно, Мильбург не был убийцей. Если он мог поверить острой наблюдательности китайца, то человек с маленькими ногами был тот самый, который высмеял его и бросил в него бутылку с купоросным маслом. Он поделился этими выводами с Уайтсайдом, который признал их правильными.

— Но из этого все еще не следует, — заявил Уайтсайд, что босой человек, который, очевидно, ворвался в дом мистрисс Райдер, совершил убийство. По моему мнению, убийцей является Мильбург. Не будем спорить об этом, но едва ли можно сомневаться в том, что он убил Торнтона Лайна.

— Я уверен, что знаю теперь, кто совершил убийство Лайна, — решительно сказал Тарлинг. — Я все обдумал и, наконец, привел своя мысли в ясность. Вы, вероятно, сочтете мою теорию фантастической и не согласитесь с ней.

— Кого же вы считаете убийцей? — спросил Уайтсайд. Тарлинг покачал головой; он считал момент неподходящим дня разъяснения своей гипотезы. Уайтсайд откинулся на спинку и в течение нескольких часов сидел, глубоко задумавшись.

— Этот случай с самого начала полон противоречий. Торнтон Лайн был богатым человеком, — замечу мимоходом, как и вы теперь, Тарлинг. и поэтому я должен был бы собственно говоря, обращаться с вами с большим почтением.

Тарлинг улыбнулся.

— Продолжайте.

— У Лайна были странные слабости. Он был плохим поэтом, что ясно видно из его томика стихов. Он был человеком, любившим экстравагантности. Доказательством этого служит его симпатия к Сэму Стэй, который, как вы это, по всей вероятности, узнали, убежал из сумасшедшего дома.

— Я знаю, — сказал Тарлинг. — Но продолжайте.

— Лайн влюбляется в красивую молодую девушку, которая служит в его фирме. Он привык, чтобы все его желания исполнялись и чтобы все женщины были к его услугам, если ему хочется иметь их. Эта девушка отклонила его предложение, и вследствие этого он почувствовал к ней неукротимую, безудержную злобу.

— Но я все еще не вижу, о каких противоречиях вы думаете, — возразил Тарлинг, ласково подмигнув ему.

— К этому я сейчас приступаю. Это был номер первый. Номер второй — это мистер Мильбург, человек елейный, в течение многих лет обкрадывавший фирму и живший в Гертфорде на широкую ногу на те деньги, которые он добывал нечестным путем. Из всего того, что ему приходится слышать или узнавать, он знает, что его накрыли и собираются взять за шиворот. Он в отчаянии, но вдруг узнает, что Торнтон Лайн безумно влюбился в его падчерицу. Что же удивительного в том, что он пользуется ею для того, чтобы влиять на Лайна в своем духе?

— По моему мнению, — прервал его Тарлинг, — он скорее попытался бы взвалить всю ответственность за кражу, происходившую в магазине, на молодую девушку, имея в виду, что она, путем уступчивости по отношению к своему шефу, отделается от наказания.

— И это, может быть, вполне верно. Я не собираюсь упускать из виду эту возможность, — ответил Уайтсайд.

— Мильбургу важно было, пользуясь благоприятными обстоятельствами, иметь частные разговоры с Торнтоном Лайном, поэтому он отправил телеграмму своему шефу, приглашая его прийти в квартиру мисс Райдер, полагаясь на то, что это послужит хорошей приманкой.

— И Торнтон Лайн приходит в войлочных туфлях? — саркастически спросил Тарлинг. — Нет, Уайтсайд, тут что–то не в порядке.

— Да, вы правы, — согласился тот, — но я хотел бы сперва обрисовать этот случай в общих чертах. Лайн в самом деле приходит в квартиру Одетты и встречает Мильбурга. Мильбург пускает теперь в ход свой последний козырь: он делает полное признание в своей вине и старается решить дело так, как он подготовлял его в течение долгого времени. Лайн отклоняет это. Между ними возникает спор, и в отчаянии Мильбург застрелил его.

Тарлинг покачал головой и минутку улыбался с самодовольным видом.

— Да, вся эта история задает нам немало загадок, — сказал он.

Дверь отворилась, и вошел полицейский,

— Вот вам все подробности, которые вы пожелали иметь, — обратился он к Уайтсайду, передавая ему писаный на машинке лист.

— Ага, вот поглядите: здесь все детали про нашего приятеля Сэма Стэй. — сказал Уайтсайд. когда полицейский вышел из комнаты. Он стал читать вслух вполголоса: — «Рост 162 сантиметра, бледный цвет липа… одет в серый костюм и нижнее белье со штемпелем сумасшедшего дома. Алло.

— Что такое? — спросил Тарлинг.

— Это очень важно. — Уайтсайд продолжал читать: — «Когда пациент скрылся, на нем не было ботинок. У него необыкновенно маленькая нога. Кроме того, не хватает одного большого кухонного ножа. Вполне возможно, что он вооружен. Надо известить всех сапожников…»

Сэм Стэй был босиком, когда скрылся! Сэм Стэй ненавидел Одетту Райдер!

Оба посмотрели друг на друга.

— А теперь вы видите, кто убил мистрисс Райдер, — сказал Тарлинг. — Она была убита человеком, который видел, как Одетта Райдер вошла в дом, и напрасно ждал ее вторичного появления. Он прокрался вслед за ней, чтобы, как он воображал, отомстить за смерть своего благодетеля. А потом он убил эту несчастную женщину. Теперь объясняются также буквы М.КА. на рукоятке ножа. Они означают Мейль Секс Контри Азиль. Он имел при себе этот нож. Когда он увидел свою ошибку, он стал искать пару туфель для своих окровавленных ног, и когда ему больше не удалось попасть в дом другим путем, он обошел вокруг здания в поисках окна, через которое можно попасть внутрь и найти Одетту Райдер.

Уайтсайд с удивлением посмотрел на него.

— Ужасно жалко, что вы унаследовали такое крупное состояние, — сказал он, — если вы удалитесь от дел, то наше отечество потеряет великого сыщика.

XXXI

— Я вас уже где–то видел?

Солидного вида реверенд в безукоризненном белом воротнике любезно склонил голову к человеку, спрашивавшему его, а потом с любезной улыбкой покачал головой.

— Нет, мой милый друг, я никак не могу вспомнить, чтобы раньше где–нибудь видел вас.

Это был маленький человечек в поношенном костюме, бледный, с болезненным видом. Его худощавое лицо было изборождено морщинами. Уже в течение многих дней он не брился, и заросшее щетиной лицо казалось особенно мрачным. Реверенд как раз вышел из Темпль Гарден, когда к нему подошел этот человек. У реверенда был священнический благожелательный вид, и он нес большую книгу под мышкой.

— Но я вас уже где–то видел. — настойчиво сказал маленький человечек, — я даже видел вас во сне.

— Ну, хорошо, пусть будет так, а теперь извините меня, пожалуйста, — ответил реверенд, — больше не могу беседовать с вами: мне предстоит важное свидание.

— Обождите, я должен с вами поговорить! — воскликнул невзрачный человечек настолько порывисто, что его собеседник невольно остановился, — Я говорю вам, что вы мне снились, я видел вас. как вы танцевали вместе с четырьмя голыми чертями, и все они были ужасно жирны и безобразны.

Последние слова он выговорил тихим, но весьма внушительным голосом.

Реверенд в испуге сделал шаг назад.

— Мой милый, — серьезно сказал он, — вы не в праве задерживать на улице людей для того, чтобы рассказывать им подобную чепуху. Я раньше никогда не встречал вас. Мое имя реверенд Джосия Дженнингс.

— Вы — Мильбург. Я вполне уверен в этом, и теперь я знаю это. Он часто рассказывал о вас, этот удивительный человек. Послушайте–ка. — Он взял реверенда за рукав, и Мильбург — так как это был он, а не кто–нибудь иной — побледнел, потому что другой яростно схватил его за руку и говорил с дикой страстью.

— Знаете ли вы, где он сейчас? Он покоится в красивом Реверенд— священник. Мавзолее, величиною с дом» и находится на Хайгетсеом кладбище! Две двери ведут внутрь. Они большие и красивые, как церковные двери, и потом надо спуститься во небольшой лестнице из мрамора.

— Кто вы такой? — спросил Мильбург, у которого от испуга не попадал зуб на зуб.

— Вы не знаете меня? — Маленький человечек резко посмотрел на него. — Ведь вы же слыхали, что он мне рассказывал о вас? Я Сэм Стэй, я несколько дней проработал в торговом доме. Все, что вы имеете, было от него. Каждый заработанный вами пенс вы получили от него. Он был ласков со всеми людьми — с бедными и несчастными, даже с таким преступником» как я. — Его глаза наполнилась слезами.

Мильбург оглянулся, желая установить» не наблюдает ли за ними кто–нибудь.

— Не говорите чепухи, — тихо сказал он. — И слушайте внимательно. Если вас кто–нибудь спросит, видели ли вы мистера Мильбурга, то говорите: нет.

— Я хорошо понял вас, Я вас знаю. Я знаю всех людей, с которыми он находился в связи. Он поднял меня из грязи. Он — мой Бог.

Они пошли вместе и пришли к тихому уголку в парке. Мильбург сел на скамейку • предложил своему спутнику сесть рядом с собой. В первый раз он был доволен своим | переодеванием. Вид пастора, беседующего с оборванцем, ' мог обратить на себя внимание, но ни в коем случае не | мог вызвать подозрений. Ведь это входило в обязанности духовного лица — утешать бедных и страдающих» и можно было предположить, что они ведут между собой беседу на религиозную тему.

Разговор с этим плохо одетым человеком не умалял его достоинства. Сэм Стэй с любопытством и недоверчивостью посмотрел на его черное одеяние и белый воротник.

— С каких это пор вы стали пастырем?

— Не особенно давно, — гладко, без запинки ответил Мильбург. Он попытался восстановить в своей памяти все, что он слыхал о Сэме Стэй. Но тот не дал ему даже потрудиться над этим.

— Меня заперли в какой–то сумасшедший дом. Но ведь вы же знаете, что я не сошел с ума, мистер Мильбург?

Ведь он не стал бы иметь дело с человеком, у которого в голове не все в порядке. Вот вы в один прекрасный день стали духовным лицом. — Он внезапно кивнул с умным и понимающим видом. — Это он вас сделал священником? Мистер Лайн мог творить удивительные вещи. Скажите, вы держали заупокойную речь во время его похорон? Ведь вы же знаете, это там — в маленьком красивом мавзолее в Хайгете. Я его видел там, я каждый день хожу туда, и я нашел его благодаря случаю. Внутрь ведут две маленькие двери; они похожи на церковные двери.

Мистер Мильбург глубоко вздохнул. Он вспомнил теперь, что Сэм Стэй был помещен в сумасшедший дом. Он узнал также, что Стэй снова убежал оттуда. Было не особенно приятно беседовать с беглым безумцем, но из этого можно было попытаться извлечь пользу. Мистер Мильбург был человеком, не упускавшим ни малейшего благоприятного случая. Как он мог использовать это обстоятельство в свою пользу? И снова Сэм Стэй навел его на подходящую мысль.

— Я еще приведу в порядок историю с этой девушкой! Вдруг он оборвал разговор и закусил губы, потом с хитрой улыбкой поглядел на Мильбурга.

— Я ничего не сказал, мистер Мильбург, не правда ли? Я ничего не сказав, что могло бы выдать меня?

— Нет, мой друг, — ответил Мильбург благожелательным тоном духовного лица. — О какой молодой девушке вы говорите?

На лице Сэма Стэй появилась яростная гримаса.

— Есть на свете только одна девушка, о которой я могу говорить, — злобно сказал он. — Но я еще сцапаю ее. С ней я еще рассчитаюсь! У меня здесь есть кое–что для нее. — Он неуверенно ощупал свой карман. — Я думал, что это у меня при себе, я так долго носил это с собой. Но у меня это где–нибудь да лежит.

— Значит, вы не скажете доброго слова про Одетту Райдер? — спросил Мильбург. — Разве вы ее так сильно ненавидите?

— Да, я ненавижу ее!

Маленький человек яростно крикнул это. Его лицо стало багровым, глаза блестели жутким огнем, и руки судорожно вздрагивали.

— Я думал, что сцапал ее прошлой ночью, — начал он и вдруг замолчал.

Мистер Мильбург не знал, к чему относятся его слова, потому что в тот день еще не читал газет.

— Послушайте–ка, — продолжал Сэм. — Вы в своей жизни когда–нибудь искренно любили кого–нибудь?

Мистер Мильбург молчал. Одетта Райдер для него ничего не значила, но к ее матери он был бесконечно привязан.

— О, да, я думаю, что кое–кого очень люблю, — сказал он после некоторой паузы. — Но почему же вы спрашиваете меня об этом?

— Ну, в таком случае, вы можете понять, что я чувствую, — хрипло сказал Сэм Стэй. — В таком случае вы знаете, почему я должен добраться до того человека, который угробил его! Она подстерегла его, оклеветала его… — Ах, Боже мой!

Он закрыл лицо руками и зашатался.

Мистер Мильбург в отчаянии оглянулся. Но вдруг ему пришла в голову мысль.

Одетта была главной свидетельницей против него, а этот человек смертельно ненавидел ее. Она была единственной свидетельницей, которая могла выступить против него на суде после того. как он уничтожил все улики. Как можно было бы обвинить его, если Одетта не даст показаний против него?

Он обдумал все хладнокровно, как купец, взвешивающий коммерческое дело. Он узнал, что Одетта лежит в одной из лондонских больниц, но он все–таки не знал, какие печальные обстоятельства привели ее туда. Утром он позвонил в фирму, чтобы узнать, не наводили ли о нем справок. При этом он узнал, что для Одетты в госпиталь была послана кое–какая одежда, и таким образом он узнал адрес. Он, хотя и очень удивился, что она заболела, но объяснил это волнениями, которые она пережила последней ночью в Гертфорде.

— Если бы вы встретили теперь мисс Райдер? Сэм Стэй, ухмыляясь, оскалил зубы.

— В ближайшем времени вы ее, должно быть, не увидите, потому что она лежит в госпитале на площади Кевендиш, № 304.

— Площадь Кевендиш, № 304! — повторил Сэм, — ведь, это же поблизости от Реджен–стрит. не правда ли?

— Я этого вполне точно не знаю, — сказал Мильбург. — А она лежит там в одном госпитале, и вы, но всей вероятности, не сумеете увидеть ее.

Мильбург поднялся и увидел, что этот человек дрожит с ног до головы от яростного возбуждения.

— Площадь Кевендиш, № 304! — Потом он повернулся к Мильбургу спиной и удалился.

Почтенный реверенд поглядел ему вслед, поднялся и ушел в другом направлении. Он решил, что может взять билет на континент, как на станции Ватерлоо, так и на вокзале в Чарнинг–Кросе. В некоторых отношениях последнее было безопаснее.

XXXII

Тарлингу следовало выспаться. У него ныли все кости и мускулы, и ему настоятельно требовался покой. Но он сидел в своей комнате за столом, и перед ним, сложенные в две большие кипы лежали дневники Лайна. Он прочел уже большую часть, и осталось просмотреть еще несколько томов.

Эти тетради были без надпечаток и линеек. Иногда одна книга охватывала два или три года. Иногда она охватывала только период в несколько месяцев. Левая кипа становилась все больше, в то время как правая убывала. Наконец, осталась не просмотренной только одна книга, которая отличалась от прочих тем, что была заперта на два бронзовых замка, открытые специалистами Скотлэнд–Ярда.

Тарлинг взял этот томик в руки и стал перелистывать его страницу за страницей. Как он правильно предположил, это была последняя из книг, в которой Торнтон Лайн делал записи до самого дня своего убийства. Тарлинг открыл книгу, не ожидая больших результатов (и в прежних томах он ничего не нашел, кроме невероятного самомнения).

Но, хотя он предполагал, что и этот последний дневник ничего особенного не даст, Тарлинг все же внимательно читал его.

Вдруг он взял записную книжку и начал делать выдержки. Это был отчет о предложении, сделанном Лайном Одетте Райдер, которое она отвергла. Все было обрисовано весьма субъективно, с прикрасами и очень неинтересно. Потом Тарлинг дошел до места, написанного день спустя после выхода Сэма Стэй из тюрьмы. Здесь Торнтон Лайн более подробно останавливался на своем унижении.

Стэй выпущен из тюрьмы. Просто трогательно, как этот человек почитает меня. Иногда мне хочется обратить его на истинный путь, чтобы он больше не попадал в тюрьму, но если бы это мне удалось, и я сделал бы его приличным, солидным человеком, то я больше не имел бы тех чудесных переживаний, которыми я наслаждаюсь благодаря его обожанию. Ведь это так приятно купаться в лучах обоготворения другим человеком. Я говорил с ним об Одетте. Это, во всяком случае, странное дело — говорить о таких вещах с преступником, но он так внимательно прислушивался. Я далеко вышел из рамок поставленной себе цели, но искушение было слишком велико. Какой ненавистью пылали его глаза, когда я кончил рассказывать…

Он составил план, как он мог бы изуродовать ее красивое личико. Дело в том, что он сидел в тюрьме вместе с одним человеком, который был осужден за то, что облил девушку серной кислотой… Сэм собирался сделать то же самое. Сперва я пришел в ужас, но потом согласился с ним. Он сказал также, что может дать мне ключ, при помощи которого можно отпирать все двери. Если бы я туда пошел… в темноте… и мог бы оставить там что–нибудь подозрительное… что это могло бы быть? Но, вот, это идея… Предположим, я принес бы что–нибудь китайское. Тарлинг, по–видимому, в очень хороших отношениях с девушкой… Если у нее будет найдено что–нибудь китайское, то и он заодно будет заподозрен…»

Дневник заканчивался словом: «заподозрен». Это был замечательный конец! Тарлинг снова и снова прочитывал последние фразы до тех пор, пока не выучил их наизусть. Потом он захлопнул книгу и запер ее в свой письменный стол.

Он сидел еще целых полчаса, подперев рукой подбородок. Теперь он все больше и больше выяснял этот замечательный случай и разрешал загадку: строки, оставшиеся после Лайна, значительно облегчили ему задачу.

Торнтон Лайн пошел к ней на квартиру не по телеграфному вызову, а с исключительным намерением скомпрометировать Одетту и повредить ее репутации. Он собирался оставить у нее маленький клочок бумаги с китайской надписью, чтобы попутно опорочить и Тарлинга.

Мильбург был в квартире Одетты по другой причине. Оба встретились, поссорились между собой, и Мнльбург выстрелом убил его наповал.

Таким образом объяснялось также, почему Торнтон Лайн надел войлочные туфли, и почему эта китайская бумажка оказалась в его жилетном кармане, а также, почему он пришел в квартиру Одетты.

Потом Тарлинг снова подумал о предложении Сэма Стэй.

Вдруг он вспомнил, что Сэм Стэй бросил в него бутылку с купоросным маслом. Это и был человек, составивший план изуродовать девушку, которая, по его мнению, оклеветала и обманула его благодетеля.

Мильбург должен быть найден во что бы то ни стало! Он был последним нехватающим звеном цепи.

Тарлинг принял меры, чтобы начальник полицейского поста Кеннон–Рове сейчас же известил его, как только получится какое–либо новое сообщение. До сих пор к нему еще никто не звонил, • он лично направился к Кен–ном–Рове, чтобы нодутать последние известия из первых рук. Он, впрочем, узнал немногое. Но в то время, когда он разговаривал с полицейским инспектором, на пост пришел взволнованный шофер с заявлением, что украден его автомобиль. Такие случаи происходят в Лондоне ежедневно. Шофер подвез господина с дамой к одному из театров в Вест–Эяде, и ему было приказано ждать до конца представления. После того, как он высадил своих пассажиров, он пошел в маленький ресторанчик поужинать и, когда вышел оттуда, его автомобиль успел исчезнуть.

— Я знаю, кто это сделал! — резко крикнул шофер. — И если я спадаю этого типа, то я его тогда…

— Откуда вы знаете, кто был преступник?

— Он вошел в ресторан и вышел в то время, пока я ужинал.

— Как он выглядел? — спросил полицейский инспектор.

— Он был очень бледен. Я мог бы узнать его среди тысячи других, и, кроме того, я еще кое–что успел заметить: он носил пару совершенно новых ботинок.

Во время этой беседы Тарлинг отошел от письменного стола, но теперь подошел снова.

— Он с вами разговаривал? — спросил он.

— Да, сэр, — сказал шофер. — Я спросил его, не ищет ли он кого–нибудь, и он сказал, что нет. Потом он говорил много всякой чепухи о каком–то человеке, который был его лучшим другом. Я сидел недалеко от двери и, таким образом, разговорился с ним, полагая, что у него в голове было не все в порядке.

— Рассказывайте дальше, — нетерпеливо сказал Тарлинг. — Что же произошло потом?

— Он снова вышел, и я сейчас же после этого услышал шум мотора. Я подумал, что это кто–нибудь из моих товарищей — на улице стояло еще несколько других автомобилей» — а этот ресторан посещается, главным образом, шоферами. И я не обратил на это внимания. Только, когда я снова вышел на улицу, я увидел, что мой автомобиль исчез. Парень, которому я поручил присматривать за моим автомобилем, пошел в какую–то пивную и там пропил деньги, которые дал ему подозрительный тип.

— Похоже, что как будто это тот самый человек? — обратился полицейский инспектор к Тарлингу.

— Да, это, должно быть, Сэм Стэй. Но я не знал, что он умеет управлять автомобилем. Полицейский кивнул головой.

— Я хорошо знаю Сэма Стэй. Мы три раза арестовывали его. Некоторое время он был также шофером. Вы разве не знали этого?

Тарлинг как раз утром собирался просмотреть все дела Сэма, но ему пришлось отвлечься, и он забыл об этом.

— Он далеко не уйдет: ведь вы сейчас же опубликуете приметы автомобиля. Теперь нам гораздо легче изловить его. Автомобиль он не может спрятать, и если он предполагает при помощи автомобиля скрыться, то жестоко ошибается. — Тарлинг вечером поехал обратно в Гертфорд и известил Линг–Чу о своем намерении.

С полицейского поста в Кеннон–Рове он сперва пошел в Скотлэнд–Ярд. чтобы переговорить с Уайтсайдом, который обещал подождать его. Он самостоятельно произвел розыски по поводу Гертфордского убийства и собрал значительное количество подробностей по этому делу.

Когда Тарлинг пришел в Скотлэнд–Ярд, Уайтсайда не было в бюро, и к нему навстречу поспешно вышел дежурный сержант.

— Это было подано два часа тому назад на ваше имя, — сказал он, подавая Тарлингу письмо. — Мы думали, что вы находитесь в Гертфорде. Письмо было написано карандашом. Его прислал Мильбург, который не счел нужным скрывать своего почерка.

«Уважаемый мистер Тарлинг, только что я, к своему глубокому горю и отчаянию, прочел в «Изнинг–Пресс“, что моя возлюбленная жена Катерина Райдер убита ужаснейшим образом. Мысль об этом приводит меня в ужас, так как всего лишь несколько часов тому назад я разговаривал с ее убийцей. Я твердо убежден в том, что это был Сэм Стэй. Не думая ни о чем дурном, я рассказал ему, где в настоящее время находится мисс Райдер. Прошу вас, не теряя времени, охранить ее от этого жестокого опасного безумца. У него, по–видимому, осталась только одна мания — отомстить за смерть покойного Торнтона Лайна. Когда до вас дойдут эти строки, то я уже буду находиться вне досягаемости руки людского правосудия, так как решил уйти из жизни, которая принесла мне так много горя и разочарования. М.»

Тарлинг был твердо убежден в том, что Мильбург не покончил самоубийством. Известие о том, что Сэм Стэй убил мистрисс Райдер, было для него теперь уже лишним, но сознание, что этот мстительный опасный безумец знал местопребывание Одетты, очень беспокоило его.

— Где мистер Уайтсайд? — спросил он.

— Он пошел в ресторан Кембурга встретиться с кем–то, — сказал сержант.

Тарлингу нужно было немедленно повидать Уайтсайда, он должен был сперва лично поговорить с ним прежде чем послать сыщиков в госпиталь на площади Кевендиш.

Он поехал на такси в ресторан и, по счастью, встретил Уайтсайда как раз в тот момент, когда тот уже собирался уходить.

Тарлинг сейчас же подал ему письмо, и Уайтсайд внимательно прочел его.

— Ну. этот не покончит самоубийством! Это уж самое последнее, что может сделать человек типа Мильбурга. Он хладнокровный мерзавец. Могу себе представить, как он с полным спокойствием сел и написал это письмо про убийцу своей жены.

— А каково ваше мнение о другом деле — об угрозе по адресу Одетты?

Уайтсайд кивнул головой.

— Тут что–нибудь да есть, мы не имеем права брать на себя риск в этом деле. Слышно ли что–нибудь о том, где остался Стэй?

Тарлинг рассказал ему историю с украденным автомобилем.

— Тогда мы скоро захватим его, — с довольным видом сказал Уайтсайд. — У него нет доверенных людей, а без помощи сообщников практически невозможно скрыться из Лондона на такси.

Уайтсайд сел в автомобиль Тарлинга, и через несколько минут они уже прибыли в госпиталь.

Их встретила начальница, дама низенького роста» с материнской улыбкой на лице.

— Мне очень жаль, что приходится тревожить вас в такой поздний час, — сказал Тарлинг, прочтя явное неудовольствие на ее лице. — Но сегодня вечером я получил важные известия, которые вынуждают нас взять мисс Райдср под охрану.

— Вы хотите взять мисс Райдер под охрану? — спросила с удивлением дама.

— Я вас не вполне понимаю, мистер Тарлинг. Я только что вышла вам навстречу с намерением отчитать вас из–за мисс Райдер. Ведь вы же знали» что она абсолютно не в состоянии выходить. Мне кажется, что сегодня утром я достаточно ясно дала понять вам это.

— Она вовсе не должна выходить, — в крайнем изумлении сказал Тарлинг. — Что вы хотите сказать этим? Не хотите ли вы в самом деле сказать, что она вышла гулять?

— Но вы же сами полчаса тому назад посылали за ней.

— Я посылал за ней? — спросил Тарлинг и побледнел. — Скажите мне, пожалуйста, скоренько, что такое случилось?

— Приблизительно полчаса тому назад, может быть, даже несколько раньше, прибыл шофер и сказал мне, что он послан из Скотлэнд–Ярда сейчас же привезти с собой мисс Райдер. Ее спешно желают допросить по поводу убийства ее матери.

Лицо Тарлинга нервно передернулось. Он больше не был в состоянии скрывать своего волнения.

— Разве вы не посылали за ней? — растерянно спросила начальница.

Тарлинг отрицательно покачал головой: — Как выглядел человек, который пришел за ней?

— Весьма обыкновенно: он был ниже среднего роста и производил впечатление нездорового человека; это был шофер.

— Вы видели в каком направлении он уехал?

— Нет, я только сильно запротестовала против того, что мисс Райдер вообще должна ехать, но когда я передала ей известие, которое, по–видимому, исходило от вас, она настояла на том, чтобы сейчас же покинуть больницу.

Тарлинг пришел в ужас. Одетта Райдер находилась во власти душевнобольного, который ненавидел ее, который убил ее мать и который твердо решил обезобразить и изуродовать ее. Ведь он в своем безумии воображал, что она обманула его любимого друга и благодетеля и отплатила ему черной неблагодарностью за добро и заботы о ней!

Не говоря ни слова больше, Тарлинг вместе с Уайтсай–дом покинул госпиталь.

— Этот случай безнадежен, — сказал он, когда они очутились на улице. — Боже мой, какая ужасная мысль! Но если мы захватим Мильбурга живым, то он поплатится за это!

Тарлинг сказал шоферу куда ехать и, вслед за Уайтсай–дом, быстро сел в автомобиль.

— Сперва мы пойдем ко мне домой и возьмем с собой Линг–Чу. Он нам может оказаться очень полезным. Мы теперь не имеем права опаздывать, мы должны сделать все, что в наших силах.

Уайтсайд почувствовал себя немного задетым.

— Я не знаю, в состоянии ли Линг–Чу проследить путь такси, в котором уехал Сэм Стэй, — сказал он, но видя подавленное состояние Тарлинга добавил гораздо более любезным тоном: конечно, я тоже придерживаюсь того же мнения, что мы должны сделать вес, что только в состоянии сделать.

Подъехав к дому, где проживал Тарлинг, на Бонд–стрит, они вбежали наверх по лестнице. Повсюду темно — обстоятельство не совсем обыкновенное, потому что Линг–Чу раз навсегда было приказано не покидать квартиры во время отсутствия своего господина. Но Линг–Чу, без сомнения, не было дома. Столовая была пуста. Сыщик зажег электричество, и его взгляд сразу упал на исписанный лист рисовой бумаги. Чернила еще не успели высохнуть. На бумаге стояло всего несколько китайских букв и больше ничего.

«Если господин вернется раньше меня, то пусть он знает» что я вышел искать маленькую молодую женщину», с удивлением прочел Тарлинг.

— В таком случае он, стало быть, уже знает, что она исчезла. Слава Богу! Я хотел бы только знать…

Вдруг он замолчал, так как ему показалось, что он услышал вздох. Он посмотрел на Уайтсайда — и тог тоже услышал этот звук.

— Разве здесь кто–нибудь простонал? — спросил он. — Послушайте–ка еще раз — Он склонил голову и стал ожидать. Вдруг снова раздался стон.

Тарлинг побежал к двери каморки Линг–Чу, она оказалась запертой. Он нагнулся к замочной скважине и прислушался. Снова он услышал мучительный стон. Он нажал плечом дверь и высадил ее.

Их глазам представилось необычайное зрелище. На кровати, вытянувшись во весь рост, лежал человек, обнаженный до пояса. Его руки и ноги были привязаны к ножкам кровати, а лицо было покрыто тряпкой. Но Тарлингу прежде всего бросились в глаза четыре тонкие красные линии поперек груди. Это служило признаком, что здесь был применен метод, практикуемый китайской полицией, чтоб заставить признаться упорных преступников: легкие надрезы, сделанные острым ножом, которые только слегка задевали надкожный слой, но зато потом…

Он огляделся, ища бутылочку с жидкостью, употребляемую во время пытки, но нигде не мог ее найти,

— Кто это? — спросил он и сдернул тряпку с лица неизвестного.

Это был Мильбург!

XXXIII

Мистер Мильбург много пережил с тех пор, как он расстался с Сэмом Стэй, пока его, наконец, не нашли здесь. Он прочел в газете все подробности убийства, что его очень опечалило. Он даже на свой лад впал в меланхолию.

Он, следовательно, отправил письмо в Скотлэнд–Ярд не для того, чтобы спасти Одетту Райдер, а только с той целью, чтобы отомстить человеку, убившему единственную женщину, которую он любил. Он также не имел ни малейшего намерения покончить самоубийством. Уж целый год у него готовы были паспорта на случай бегства. И исключительно с этой целью он уже задолго до этого обзавелся священническим одеянием. Он мог покинуть Англию в любую минуту. Билеты лежали у него в кармане, и когда он отправил посыльного в Скотлэнд–Ярд, он уже находился по дороге к станции Ватерлоо. Там он собирался сесть на поезд, согласованный с пароходом в Гавр. Он хорошо знал, что полицейские дежурят на станции, но полагал, что под маской почтенного сельского реверенда его не узнают, даже если приказ об аресте уже издан.

В тот момент, когда он покупал в станционном киоске несколько газет и книг, чтобы было что читать во время длительного путешествия, он внезапно почувствовал, что кто–то положил руку на его плечо. Странная боязнь охватила его. Он оглянулся и вдруг увидел перед собой желтое лицо китайца, которого он видал уже раньше.

— Ну, мой милый, — улыбаясь, спросил Мильбург, — чем могу вам служить?

— Идемте со мной, — сказал Линг–Чу, — и для вас будет лучше не поднимать шума.

— Вы, по–видимому, ошибаетесь.

— Я ни в коем случае не ошибаюсь, — спокойно ответил Линг–Чу. — Вам достаточно будет сказать полицейскому, стоящему там напротив, что я смешиваю вас с мистером Мильбургом по подозрению в убийстве, и тогда я буду иметь большие неприятности. — иронически добавил он.

У Мильбурга от страха задрожали губы, и его лицо стало бледно–серым.

Сопровождаемый Линг–Чу, он покинул станцию Ватерлоо. Дорога на Бонд–стрит осталась страшным сном в его воспоминаниях. Он не привык ездить на автобусе. потому что постоянно заботился о личном комфорте и в этом отношении никогда не экономил. Линг–Чу. напротив, охотно ездил в автобусе и чувствовал себя там хорошо.

За все время пути они не обменялись ни одним словом. Мильбург приготовился к тому, чтобы отвечать Тарлингу, так как полагал, что китаец только послан сыщиком, чтобы привести его к себе. Но в квартире Тарлинг а не оказалось.

— Ну, мой милый друг, что вам угодно от меня? — спросил Мильбург. — Это правда, что я мистер Мильбург, но если вы утверждаете, что я якобы совершил убийство, то это — гнусная ложь!

К Мильбургу отчасти вернулась его обычная смелость. Сперва он ожидал, что Линг–Чу прямо доставит его в Скотланд–Ярд, и что там его арестуют. Тот факт, что его доставили к Тарлингу на квартиру» он объяснял тем, что его положение не настолько отчаянное, как он представлял себе. Линг–Чу снова повернулся лицом к Мильбургу, схватил его за кисть руки и повернул его приемом джиу–джитсу. Прежде, чем Мильбург мог понять, что случилось, он уже лежал ничком на полу, и Линг–Чу уперся ему коленом в спину. Он почувствовал, как нечто, похожее на петлю, обвивается вокруг кистей его рук, и потом ощутил пронизывающую боль, когда китаец сцепил наручники.

— Вставайте! — круто сказал Линг–Чу, и Мильбург почувствовал на себе изумительную силу китайца.

— Что вы хотите со мной сделать? — испуганно спросил он, стуча зубами от страха.

Вместо ответа Линг–Чу схватил его одной рукой, а другой открыл дверь и втолкнул в маленькое, скупо омеблированное помещение. Он толкнул его к железной кровати, стоявшей у стены так, что Мильбург тут же рухнул.

С изумительной уверенностью, можно сказать» даже основательностью ученого, китаец приступил к делу. Сперва он прикрепил длинную шелковую веревку к решетке над изголовьем, так что тот не мог двигаться, не рискуя задохнуться.

Линг–Чу после этого положил его на кровать, сиял наручники и привязал его руки и ноги к ножкам кровати.

— Что вы хотите со мной сделать? — жалобно заскулил Мильбург, но не получил никакого ответа.

Линг–Чу вытащил из своей блузы страшного вида нож, и Мильбург стал кричать. Он был вне себя от ужаса, но ему предстояло пережить еще более страшные вещи. Китаец заглушил его жалобный вой. бросив ему подушку на лицо. Потом он разрезал Мильбургу платье по пояс и удалил его.

— Если вы будете кричать. — спокойно сказал он, — то подумают, что я пою: китайцы не обладают мелодичными голосами, и люди уже часто приходили сюда наверх, когда я распевал китайские песни, так как предполагали, что кто–то зовет на помощь от ужасной боли.

— Этого вы не смеете делать! — тяжело дыша, прохрипел Мильбург. — Это вопреки закону. — Он сделал последнюю попытку спасти себя. — За это преступление вы попадете в тюрьму!

— Это меня весьма радует, — сказал Линг–Чу, — вся жизнь — тюрьма. Но вам наденут петлю на шею и вздернут на виселицу.

Он снял подушку со смертельно–бледного лица Мильбурга, так что тот мог видеть все движения китайца. Линг–Чу с большим удовлетворением осматривал свою работу.

Потом он подошел к маленькому стенному шкафчику и вынул оттуда маленькую коричневую бутылочку, которую он поставил рядом с кроватью. Он сам сел на кровать и стал разговаривать со своим пленником. Он плавно говорил по–английски, хотя делал от времени до времени маленькую паузу в поисках нехватающего слова. Иногда он употреблял выспренние н высокопарные слова. Иногда он становился немного педантичным. Он говорил медленно, с ударением на каждом слове.

— Вы не знаете китайцев. Вы не были в Китае и не жили там? Если я спрашиваю вас, жили ли вы там, я не хочу сказать, что вы несколько недель провели в одном из портовых городов, в хорошей гостинице. Ваш мистер Лайн поступил так, и он, понятно, ничего не имел от своего пребывания в Китае.

— Я ничего не знаю про мистера Лайна, — прервал его Мильбург, который почувствовал, что Линг–Чу каким–то образом ставил его в связь с дурным поведением этого человека.

— Хорошо, — сказал Линг–Чу и хлопнул себя плоским лезвием ножа по руке.

— Если бы вы жили в Китае, — я хочу сказать в настоящем Китае, — тогда бы вы, быть может, имели понятие о нашем народе и о наших особенностях. Общеизвестно, что китайцы не боятся ни смерти, ни боли, это, понятно, немного преувеличено, потому что я знал многих преступников, которые боялись и того, и другого.

На секунду его тонкие губы скривились в улыбку, как Будто он с удовольствием вспоминал об этих ужасных сценах. Но потом он снова сделался серьезным.

— С точки зрения европейца, мы все еще очень необразованны, но, по нашему собственному мнению, мы обладаем старой культурой, которая стоит гораздо выше культуры запада. Это я собираюсь втолковать вам.

Мильбург онемел от ужаса, когда Линг–Чу приставил к его груди острие своего ножа. Но китаец держал нож так легко, что Мильбург едва ощущал его прикосновение,

— Мы ценим права личности не так высоко, как европейцы. Например, — объяснил он заботливо Мильбургу. — мы не очень нежно обращаемся с нашими пленными, когда мы того мнения, что, применяя некоторую силу, мы можем добиться у них признания.

— Что вы собираетесь делать со мной? — в ужасе спросил Мильбург. которому вдруг пришла в голову ужасная мысль.

— В Англии, а также в Америке, хотя американцы уже немного хитрее, преступника после ареста подвергают только продолжительному допросу. При этом он имеет возможность врать своим судьям, сколько угодно его фантазии. Ему предлагают вопросы и спрашивают его без конца, и не знают, говорит ли он правду, или лжет.

Мильбург тяжело дышал.

— Теперь вы поняли, куда я клоню?

— Я не знаю, чего вы хотите, — дрожащим голосом ответил Мильбург, — я знаю только, что вы собираетесь совершить ужасное преступление.

Линг–Чу сделал ему знак замолчать.

— Я совершенно точно знаю, что я делаю. Послушайте только, что я вам сейчас скажу. Приблизительно неделю тому назад ваш шеф, мистер Торнтон Лайн, был найден мертвым в Гайд–парке. На нем были только рубаха и брюки, и кто–то положил ему на грудь шелковую рубашку, чтобы унять кровь.

Он был убит в квартире маленькой молодой женщины, чье имя я правильно не могу произнести, но вы знаете, о ком я говорю.

Мильбург неподвижно уставился на китайца и после этих слов слабо кивнул головой.

— Он был убит вами, — медленно сказал Линг–Чу, — потому что он открыл, что вы его обокрали, и вы боялись, что он предаст вас в руки полиции.

— Это неправда, — заревел Мильбург. — Это ложь! Я говорю вам, что это неправда!

— Это мы сейчас узнаем, правда ли это, или нет.

Китаец сунул руку в карман. Мильбург широко раскрытыми глазами наблюдал за ним, но тот вынул только серебряный портсигар. Линг–Чу взял папиросу и молча курил, все время глядя на Мильбурга, потом он поднялся, подошел к шкафу, взял оттуда довольно большую бутылочку и поставил ее рядом с маленькой коричневой.

Линг–Чу докурил сигарету и бросил окурок в пепельницу, стоявшую на камине.

— В интересах всех участвующих, — медленно и спокойно сказал он, — чтобы правда выплыла наружу. Это в интересах моего почтенного господина, Ли–Иена — охотника на людей, а также и в интересах почтенной маленькой женщины.

Он взял нож и склонился над полумертвым от ужаса Мильбургом.

— Ради Бога, отпустите меня! — закричал он, и его слова потонули в рыданиях.

— Это не принесет вам большого вреда, — сказал китаец и провел своим ножом четыре линии по груди Мильбурга. Острый кинжалообразный нож, казалось, едва дотрагивался до кожи пленника, но красные следы, отнюдь не более яркие, чем если бы Мильбург почесался, ясно видны были на теле. Пленник чувствовал только щекотку, а потом легкую жгучую боль. Китаец положил нож на стол, а потом взялся за маленькую бутылочку.

— В этом сосуде находится экстракт из нескольких растений, причем здесь больше всего испанского перца. Но это совсем другой перец, чем ваш. Это особая разновидность, которая растет только в нашей стране. Здесь, в этой бутылке, — он показал на большую, — находится особое китайское масло, которое сейчас же успокаивает боль. вызываемую этой перечной тинктурой.

— Что вы собираетесь делать, вы — собака, дьявол?

— Я буду маленькой кисточкой медленно смазывать эти места перечной тинктурой, — он коснулся груди Мильбурга своими длинными пальцами. — Совсем медленно, миллиметр за миллиметром. — Тогда вы почувствуете боли, каких никогда не испытывали. Вы всю жизнь будете вспоминать об этом: боль пронижет вас с ног до головы. Я часто думал о том, как это просто узнавать правду, и если вы вообразите, что лишаетесь от боли рассудка, то все–таки еще не сойдете с ума.

Китаец медленно откупорил бутылочку, обмакнул маленькую кисточку в жидкость, и Мильбург с ужасом видел, как он вытащил ее из горлышка. Линг–Чу внимательно наблюдал за пленником, и когда этот большой человек открыл рот, чтобы закричать, он быстро воткнул ему в рот платок, который с невероятной быстротой вытащил из своего кармана.

— Погодите же, погодите! — прохрипел, глотая слова, Мильбург. — Я должен вам сказать кое–что, что ваш господин должен знать.

— Так, это очень хорошо, — холодно сказал Линг–Чу и снова вынул платок из его рта. — Итак, теперь говорите мне, но только правду.

— Что я должен вам сказать? — спросил Мильбург, у которого от страха крупными каплями выступил на лбу пот.

— Вы должны сознаться, что убили Торнтона Лайка — это единственная правда, которую я желаю выслушать.

— Но, клянусь вам, что я не убивал его! Клянусь вам, слышите, я говорю правду! — воскликнул Мильбург, обезумевший от страха и ужаса.

— Нет, погодите, погодите же, — заскулил он, когда Линг–Чу снова взялся за платок. — Вы знаете, что случилось с мисс Райдер?

— Что случилось с мисс Лайдел? — быстро спросил Линг–Чу. (Китайцы не выговаривают буквы «р»).

Затаив дыхание и слабым голосом Мильбург рассказал, как он встретился с Сэмом Стэй. И в своем испуге верно передал слово за словом весь свой разговор с ним.

Линг–Чу, сидя на кровати, прислушивался к его словам. Когда Мильбург кончил, он отставил бутылку в сторону и закупорил ее.

— Моему господину угодно, чтобы маленькая молодая женщина не находилась в опасности, — сказал он. — Сегодня вечером он не возвратится, поэтому я должен сам пойти в госпиталь. С вашим допросом можно еще подождать.

— Отпустите меня! — воскликнул Мильбург, — я хочу помочь вам.

Линг–Чу покачал головой.

— Нет, вы останетесь здесь, — сказал он с угрожающей улыбкой. — Я сперва пойду в госпиталь, и если все в порядке, я снова вернусь к вам. Тогда мы посмотрим, в чем вам следует сознаться.

Он вынул из шкафа чистое белое полотенце, покрыл им лицо своей жертвы и брызнул на него несколько капель из третьей бутылочки, которую он также вынул из шкафа. Мильбург потерял сознание и не мог больше вспомнить ничего, пока, приблизительно через час, он не поглядел в удивленное лицо Тарлинга. ХХХIV Тарлинг склонился над ним и развязал узлы, которыми Мильбург был привязан к кровати. Этот большой, сильный человек был бледен, как мел, и дрожал. Тарлингу пришлось его поддерживать, чтобы он был в состоянии усесться. Тарлинг и Уайтсайд внимательно наблюдали за ним. Сыщик исследовал надрезы на его груди и облегченно вздохнул, установивши, что Линг–Чу еще не успел приступить к пытке, которая так часто доводила китайских преступников до предела безумия. Он ни мало не сомневался в том, что именно Линг–Чу доставил сюда Мильбурга и привязал его к кровати.

Уайтсайд поднял лохмотья одежды, которые Линг–Чу сорвал с Мильбурга, и положил их рядом с Мильбургом на кровать. Тарлинг сделал полицейскому инспектору знак перейти в соседнюю комнату.

— Что это все означает? — спросил Уайтсайд.

— Мой друг Линг–Чу хотел на свой собственный лад узнать, кто убил Торнтона Лайна. По счастью, он еще не начал пытки. По всей вероятности, он прервал свою работу, когда Мильбург сказал ему, что мисс Райдер находится в опасности.

Он посмотрел на бессильного и усталого человека, сидевшего на кровати.

— Он немного больше меня, но я думаю, что мое платье ему подойдет.

Он быстро направился в свою спальню и скоро вернулся оттуда с кое–какой одеждой.

— Ну, Мильбург, вставайте и одевайтесь! Полуголый Мильбург взглянул на него. Он все еще был вне себя, и его руки и губы дрожали.

— Полагаю, что лучше будет, если вы наденете это платье, а не будете бегать в костюме реверенда— Правда, моя одежда будет вам не очень к липу, — саркастически добавил Тарлинг.

Мильбург поднялся и взял в руки платье. Оба сыщика удалились в соседнюю комнату. Спустя короткое время дверь отворилась. Мильбург, шатаясь, вошел в комнату и тяжело опустился на стул.

— Чувствуете ли вы себя настолько сильным, чтобы выйти на улицу? — спросил Уайтсайд.

— Выйти? — Мильбург растерянно оглянулся. — Куда я должен уйти?

— На полицейский пост, — сухо сказал Уайтсайд. — У меня при себе приказ арестовать вас, Мильбург, потому что вас подозревают в совершении предумышленного убийства, поджога, воровства и растраты.

— Предумышленного убийства! — звенящим голосом воскликнул Мильбург и поднял свои дрожащие руки. — Вы не можете обвинять меня в этом, клянусь, что я невиновен!

— Где вы в последний раз видели Торнтона Лайна? — спросил Тарлинг.

Мильбург сделал отчаянное усилие взять себя в руки.

— Я видел его в последний раз живым в его бюро, — начал он.

— Когда вы в последний раз видели Торнтона Лайна? — резко повторил Тарлинг. — Это все равно — видели ли вы его живым или мертвым?

Мильбург не ответил. Уайтсайд положил ему руку на плечо и сказал, глядя в сторону Тарлинга:

— Моей обязанностью в качестве полицейского чиновника является необходимость предостеречь вас в том, что все, что вы сейчас скажете, может быть приведено против вас в качестве улики на суде.

— Подождите, — ответил Мильбург. Его голос совершенно осип, и он едва мог дышать.

— Могу я получить стакан воды? — спросил он, смачивая языком свои засохшие губы.

Тарлинг принес ему освежающий напиток, и он залпом жадно выпил стакан воды. Казалось, что выпитая вода вернула ему отчасти его прежнее высокомерие и нахальство. Он вдруг встал со стула и оправил жилет — он теперь был одет в старый охотничий костюм Тарлинга — и в первый раз после продолжительного времени улыбнулся.

— Господа, — сказал он своим обычным тоном. — вам трудно будет доказать, что я замешан в убийстве Торнтона Лайна, также трудно будет доказать, что я имею что–нибудь общее с пожаром фирмы Бэшвут и Саломон — я предполагаю, что вы думали об этом, когда говорили о поджоге. И труднее всего будет доказать, что я обкрадывал фирму Торнтона Лайна. Девушка, совершившая это преступление, сделала уже письменное признание, как вы это лучше знаете, мистер Тарлинг. — Он, улыбаясь, посмотрел на сыщика, твердым взглядом ответившего на его улыбку.

— Я ничего не знаю ни о каком признании, — сказал он с ударением на каждом слове.

Мильбург. ухмыляясь, наклонил голову. Хотя на его лице еще был написан страх, который нагнало на него обращение Линг–Чу, но к нему все же до известной степени вернулась его обычная самоуверенность.

— Этот документ был сожжен, и сделали это именно вы, мистер Тарлинг. А теперь я полагаю, что вы достаточно долгое время водили меня за нос.

— Водил вас за нос? — спросил изумленный Тарлинг. — Что вы хотите этим сказать?

— Я подразумеваю приказ об аресте, который вы мне все время тыкали в нос.

— Нет. это не блеф. — сказал Уайтсайд, вынув из кармана сложенный вчетверо документ. От открыл его и сунул Мильбургу под нос, — а на всякий случай у меня при себе вот это, — продолжал он, вынув из кармана пару крепких наручников, и надел эти браслеты на руки перепуганного Мильбурга.

Мильбург, должно быть, уж очень полагался на свое счастье, или, может быть, его поддерживало сознание, что ему удалось хорошо замести все следы преступления.

Но теперь он рухнул. Тарлинг возмущался, когда этот человек сохранял вызывающий вид. Ему было совершенно ясно, что улики против Мильбурга по обвинению в поджоге и растрате были еще не вполне полными. Но обвинение в убийстве было подавляющим по сравнению с прочими преступлениями. Мильбург, по–видимому, был того же мнения, потому что он больше не говорил о мелочах. Он сидел, съежившись на стуле, и при каждом движении его рук цепи тихо звенели. Он положил руки на стул перед собой и выпрямился с некоторым напряжением.

— Если вы снимете это с меня, господа, — сказал он, высоко подняв сложенные руки, — тогда я скажу вам многое, что успокоит вас относительно убийства Торнтона Лайна.

Уайтсайд вопросительно посмотрел на Тарлинга, который кивнул в знак согласия. Сейчас же после этого наручники были сняты, и Мильбург стал потирать пораненные кисти своих рук.

Психологу, который сделал бы попытку проанализировать душевное состояние Тарлинга, пришлось бы иметь дело с трудной задачей. Он, вне себя от заботы об Одетте, поспешил домой, чтобы вместе с Линг–Чу начать преследование Сэма Стэй. И только уверенность в том, что Линг–Чу уже напал на след сумасшедшего, успокоила его взвинченные нервы. Иначе он не стал бы тратить столько времени, возиться с Мильбургом и ждать его признаний.

Несмотря на это, ему внезапно снова пришла в голову мысль об опасном положении Одетты, и он хотел покончить как можно скорее. Лучше всего было бы отправить Мильбурга в тюрьму и заняться им уже после нахождения Одетты.

— Прежде, чем вы начнете, скажите мне, в чем вы признались Линг–Чу, что он оставил вас одного?

— Я рассказывал ему о мисс Райдер и высказал предположение, что с ней могло бы приключиться.

— Теперь я понимаю, — сказал Тарлинг, — а теперь, мой друг, расскажите как можно скорее, что вы можете сказать, и по возможности, придерживайтесь правды: кто убил Торнтона Лайна?

Но Мильбург уже снова улыбался.

— Скажу, если вы мне сумеете объяснить, как Торнтон Лайн попал из квартиры Одетты в Гайд–парк, потому что до сих пор я верю и твердо убежден в том, что Торнтон Лайн был убит Одеттой.

Тарлинг глубоко и явственно вздохнул.

— Теперь вы лжете! — воскликнул он. Но Мильбург нисколько не смутился.

— Ну хорошо же, — сказал он, — тогда расскажу вам, что знаю об этом деле, и что я лично пережил.

XXXV

— Я сейчас опишу вам не все события, — плавно начал Мильбург, — которые предшествовали смерти Торнтона Лайна. Не хочу также говорить о его характере. Он не был образцовым шефом, он был подозрителен, несправедлив и в некоторых отношениях просто подл. Я знаю, что он подозревал меня. Он получил впечатление, что я похитил у фирмы крупные денежные суммы, я уже давно знал об этом. А потом я получил полную уверенность в том благодаря беседе, которую он имел с вами, мистер Тарлинг, в тот день, когда я вас увидел в первый раз в жизни.

Тарлинг вспомнил об этом неприятном дне: Мильбург вошел в бюро как раз в тот момент, когда Лайн так неосторожно и откровенно выразился о своем служащем.

— Итак, господа, я не признаюсь в том, что обокрал фирму или виновен в каком–нибудь другом преступлении. Я, правда, признаю, что происходили известные неправильности, за которые я был морально ответствен, но помимо этого я ни в чем не могу признаться. Пожалуйста, отметьте это, — сказал он Уайтсайду, который стенографическим способом записывал его показания. — Пожалуйста, упомяните об этом буквально: неточности и небрежности, — заботливо повторил он. — Помимо этого я не сознаюсь ни в чем.

— Иными словами, вы вообще ни в чем не хотите сознаться?

— Нет, ни в коем случае, — серьезно сказал мистер Мильбург. — Совершенно достаточно того, что мистер Лайн долгое время подозревал меня и пригласил сыщика, чтобы доказать мои кажущиеся растраты. Это правда, что я трачу много денег и владею двумя домами: одним в Кемдентоуне, а другим в Гертфорде. Но я счастливо играл на бирже и благодаря этому мог покрывать все свои расходы. Тем не менее, совесть не оставляла меня в покое, потому что я был ответственней за все счетоводство фирмы и отчасти догадывался, даже почти наверное знал, что кто–то обманул фирму, поэтому я начал производить расследование. Вы поймете, что факт моей моральной ответственности за фирму Лайн налагал на меня тяжкие заботы.

— Вы говорите, как пишете, — сказал Уайтсайд. — Я не верю ни одному слову из всего того, что вы нам только что рассказали. Я считаю вас крупным вором, Мильбург. Но продолжайте рассказывать.

— Благодарю вас, — саркастически сказал Мильбург. •— Ну вот» господа, обстоятельства настолько обострились, я чувствовал свою ответственность, я знал, что на самом деле происходили растраты, что меня заподозрили, и что женщина, которая была мне дорога, — его голос на момент дрогнул, — будет тяжело поражена моей небрежностью. Мисс Одетта Райдер была уволена со службы, потому что она отклонила предложение мистера Лайна. Мистер Лайн всю свою ярость обратил в ее сторону, и это навело меня на одну мысль. Вечером, после общего разговора, в котором и вы принимали участие, мистер Тарлинг, я очень поздно работал в бюро. Я приводил в порядок письменный стол мистера Лайна. Когда я на минуту покинул комнату, то, по возвращении, нашел ее погруженной в темноту, Я восстановил контакт столовой лампы и увидел, что на письменном столе лежит пистолет. Раньше я, впрочем, показал, — с этими словами он снова обратился к Тарлингу, — что я не нашел пистолета. Я даже настаивал на своих словах. Мне очень жаль, что я должен признаться вам, что сказал неправду. Итак, я нашел пистолет, сунул его в карман и взял к себе домой. По всей вероятности, именно из этого оружия застрелен Торнтон Лайн.

Тарлинг кивнул головой,

— В этом я никогда не сомневался, Мильбург, но у вас был другой автоматический пистолет, который вы уже после убийства купили у Джона Уодхэма в Гольборн–парке.

Мистер Мильбурн опустил голову в знак согласия.

— Это совершенно верно, — согласился он, — оружие все еще находится в моей собственности. Я проживаю в своей квартире в Кемдентоуне и…

— Вам нечего объяснять дальше. Скажу вам только, что я точно знаю, где вы достали пистолет, из которого вы два раза выстрелили в меня в тот вечер, когда я привез Одетту Райдер из Эшфорда.

Мильбург закрыл глаза, и на его лице появилось выражение покорности.

— Полагаю, что будет лучше сейчас не высказывать противоположных взглядов, — сказал он. — Разрешите мне сейчас продолжать свой рассказ, придерживаясь исключительно фактов.

Тарлингу хотелось громко расхохотаться: нахальство этого человека превосходило все, виденное им доселе. Если бы Мильбург не обвинял Одетту Райдер в убийстве, то Тарлинг оставил бы его наедине с Уайтсайдом и отправился бы на поиски Сэма Стэй, хотя это и казалось безнадежным делом.

— Я взял с собой револьвер на дом, — продолжал Мильбург, — вы сами понимаете, что я был близок к нервному припадку. Я чувствовал на себе тяжкую ответственность и знал также, что придется покончить все расчеты с жизнью, если мистер Лайн не поверит уверениям в моей невиновности.

— Иными словами, вы хотели покончить самоубийством? — иронически спросил Уайтсайд.

— Да, так обстояло дело, — мрачно ответил Мильбург:

— Мисс Райдер была уволена, и я находился накануне разорения. Ее мать тоже была замешана в это дело. Удрученный этими мыслями, я сидел у себя дома в Комдентоуне. Вдруг мне пришла в голову мысль: Одетта Райдер настолько сильно любит свою мать, что способна ради нее на высшие жертвы. Что, если она возьмет на себя ответственность за все неточности в кассовых книгах фирмы? Она могла бы на время скрыться на континент — до тех пор. пока бы дело не заглохло. Сперва я имел намерение посетить ее на следующий день, но я все еще сомневался, исполнит ли она мою просьбу? Нынешние молодые люди очень эгоистичны и себялюбивы. В тот же вечер я вышел из дому и случайно встретил ее в тот момент, когда она собиралась поехать в Гертфорд. Я обрисовал ей мое положение; бедная девушка, понятно, ужаснулась, но мне удалось убедить ее: она подписала признание в растратах, то самое, которое вы, мистер Тарлинг, уничтожили.

Уайтсайд поглядел на Тарлинга.

— Об этом я ничего не знаю, — сказал он с легким упреком.

— Я еще вернусь к этому обстоятельству, — успокоил его Тарлинг, — продолжайте Мильбург.

— Я телеграфировал мистрисс Райдер о том, что ее дочь в этот вечер не приедет в Гертфорд. Я телеграфировал также мистеру Лайну и просил его встретить меня в квартире мисс Райдер. Я на всякий случай подписался ее именем» так как был твердо убежден в том, что в таком случае он непременно последует моему приглашению.

— Вы желали таким путем уничтожить всякое подозрение, которое могло пасть на вас, — резко возразил ему Тарлинг, — и хотели, чтобы ваше имя не фигурировало бы во всей этой истории.

— Да, — медленно ответил Мильбург с таким видом, как будто мысль об этом только сейчас пришла ему в голову. — Я с большой поспешностью покончил дело с мисс Райдер и заодно попросил ее больше не возвращаться в свою квартиру. Я обещал ей, что сам зайду туда и упакую все, что необходимо в дороге. Я собирался потом доставить чемодан на автомобиле на–станцию Чаринг–Кросс.

— Следовательно, это вы упаковали маленький чемоданчик? — спросил Тарлинг.

— Я во всяком случае успел запаковать его только наполовину, — поправил его Мильбург. — Вы видите, что я ошибся во времени. Когда я только что собрался начать упаковку вещей, мне стало ясно, что было невозможно вовремя попасть на станцию. Я условился с мисс Райдер, что позвоню ей за четверть часа до отхода поезда, в случае, если я не сумею прийти. Она ожидала меня в одной гостинице, недалеко от вокзала. Я надеялся быть у нее, по крайней мере, за час от отхода поезда. Но когда? я увидел, что это невозможно, я оставил лежать наполовину упакованный чемодан и пошел на станцию подземной железной дороги позвонить по телефону.

— Как же вы попали в квартиру? — спросил Тарлинг. Швейцар у парадных дверей сказал, что он не видел никого.

— Я вошел задним входом, — объяснил Мильбург. — Очень легко войти в квартиру мисс Райдер с улицы, проходящей позади дома: для того, чтобы иметь возможность вводить свои велосипеды, все жильцы имеют ключи от этого входа.

— Совершенно верно, — сказал Тарлинг, — продолжайте.

— Я уже опередил свой собственный рассказ: чемодан я паковал позже. Когда я распрощался с мисс Райдер, я точно обдумал свой план. Но это снова завело бы меня слишком далеко, если бы я вам сейчас передал все, о чем собирался переговорить с Лайном.

— Вы, понятно, собирались заявить ему, что мисс Райдер виновата во всем, — сказал Тарлинг. — Я точно знаю все, что вы собирались сказать.

— В таком случае, разрешите поздравить вас, мистер Тарлинг вы умеете читать чужие мысли, потому что я еще никому не доверял своих самых сокровенных мыслей. Но это не относится к делу. Я собирался вместе с мистером Лайном замять это дело. Я хотел напомнить ему о том, что я долгие годы верно служил ему и его отцу. И если бы я не имел успеха, и он все–таки упорствовал бы в намерении возбудить против меня дело, я собирался застрелиться у него на глазах.

Последние слова он сказал театральным напыщенным тоном, но на его слушателей эти слова не оказали ни малейшего действия. Уайтсайд только на минутку оторвался от своего протокола и подмигнул Тарлингу.

— Вам кажется, доставляет особое удовольствие готовиться к самоубийству, чтобы потом изменить свое мнение по этому поводу, — сказал Уайтсайд.

— Мне очень жаль, что вы в таком легком тоне говорите о таком серьезном деле. Как я уже сказал, мне пришлось довольно долго ждать. Но уже совершенно стемнело раньше, чем я вернулся в квартиру мисс Райдер. Одетта передала мне все ключи, и я без всякого затруднения нашел ее чемоданчик. Он находился в столовой, в нижнем отделении буфета. Я положил его на кровать и стал упаковывать его, как умел, так как я мало разбираюсь в том, что дамам нужно в дороге. Тем временем мне стало очевидно, что я больше не сумею вовремя попасть к поезду. По счастью, я условился с мисс Райдер позвонить ей в том случае, если я не успею справиться со всем.

— Между прочим, разрешите спросить вас, — сказал Тарлинг, — как вы были одеты?

— Как же я был одет? Разрешите мне подумать. На мне было тяжелое пальто, насколько я помню, ночь была прохладная и туманная.

— Где у вас был пистолет?

— В кармане пальто, — быстро ответил Мильбург.

— Вы надели пальто? Мильбург минуту подумал.

— Я снял его, находясь в квартире, и повесил возле постели, рядом с нишей, в которой хранилось платье мисс Райдер.

— Когда вы пошли телефонировать, вы взяли с собой пальто?

— Нет, это я знаю совершенно точно, — сейчас же сказал Мильбург. — Я вспоминаю, что потом еще подумал о том, как глупо с моей стороны было взять с собой пальто и потом не надевать его.

— Продолжайте, — нетерпеливо сказал Тарлинг.

— Я зашел на станцию подземной дороги, позвонил в гостиницу, и, к моему величайшему изумлению и заботе, мисс Райдер не отвечала. Я спросил швейцара, не видел ли он молодую даму в таком–то платье, ожидавшую в вестибюле. Он ответил на мой вопрос отрицательно. Значит, была возможность, что она возвратилась к себе на квартиру.

— Держитесь ближе к фактам. — перебил его Уайтсайд. — Нам не нужны ваши предположения и теории. Рассказывайте нам просто, что случилось, и мы уже сами сделаем собственные выводы,

— Ну, хорошо, — любезно ответил Мильбург. — Когда я позвонил, было половина десятого. Вы помните, что я телеграфировал мистеру Лайну, чтобы он встретился со мной в квартире мисс Райдер в одиннадцать часов. Следовательно, не было никакой причины возвращаться раньше назначенного срока, в крайнем случае, на несколько минут раньше, чтобы впустить мистера Лайна. Вы раньше спрашивали меня, — обратился он к Тарлингу, — надел ли я пальто? Я теперь вспоминаю, что пошел обратно в квартиру мисс Райдер за ним. Но когда я пришел на улицу позади дома, я увидел нескольких людей, стоявших у заднего фасада большого дома. Я не хотел, чтобы на меня обратили внимание, и подождал поэтому, пока все ушли. Я начал мерзнуть, стоя на углу улицы, и так как эти люди все еще не уходили, а продолжали стоять у гаражей, то время показалось мне ужасно долгим. Я пошел обратно на главную улицу и прошел при этом мимо кинематографа. Я охотно хожу в кино, и хотя в тот момент я не был в подходящем настроении, но я все–таки вошел, чтобы убить время. Сейчас я приступаю к важнейшей части своего отчета и прошу вас обращать внимание на все подробности. Но я очень желаю, так как это в моих собственных интересах, чтобы убийца был пойман и предан суду.

Тарлинг прервал его, попросив рассказывать скорее, но Мильбург не дал себя запугивать.

— Когда я потом вернулся на заднюю улицу, то она была пуста, но у черного хода стоял небольшой желтый автомобиль. Ни в автомобиле, ни поблизости от него никого не было. Я был удивлен, потому что в тот момент не узнал автомобиля Торнтона Лайна. Дверь черного хода была открыта, хотя я помнил, что, уходя, запер ее. Я открыл дверь, ведущую в квартиру, и вошел. Когда я уходил, я потушил свет, но, к моему великому изумлению, я через дверь увидел свет в комнате Одетты, и раньше еще, чем я вошел в комнату, я услышал запах жженого пороха. Я увидел человека, лежавшего на полу лицом вниз. Я быстро вошел и повернул его на спину. С ужасом я узнал в этом человеке мистера Торнтона Лайна. Он был без сознания, и кровь сочилась из раны на его груди. Мне показалось, что он уже умер. Я был в высшей степени поражен. Моей первой мыслью было, и первая мысль иной раз бывает правильной, что Одетта Райдер по какой–нибудь причине вернулась домой и застрелила его. И странно: окно спальни было широко раскрыто.

— Но окно защищено крепкой решеткой, — сказал Тарлинг. — Было совершенно невозможно скрыться через окно.

— Я исследовал рану, — продолжал Мильбург, — и нашел, что она была очень опасна. Торнтон Лайн еще подавал слабые признаки жизни. Я собирался остановить сочившуюся из раны кровь, выдвинул ящик комода и вынул первую попавшуюся мне в руки вещь. Мне нужно было наложить кое–что на рану, и для этого я использовал два платочка Одетты. Сперва я снял с него сюртук и жилет, что было очень трудно. Потом я поднял его, насколько это было возможно. Но он умер, вероятно, в то время, пока я накладывал перевязку.

Внезапно я понял, в каком ужасном положении я сам находился. Я подумал о том, какие сильные подозрения должны падать на меня, если кто–нибудь застанет меня в этой комнате, и меня охватил панический страх. Я сейчас же взял висевшее на стене пальто, поспешил вон из помещения и дошел до своей квартиры в Кемдентоуне в совершенно разбитом состоянии.

— Вы оставили свет непотушенным? — спросил Тарлинг, Мильбург подумал немного.

— Да, — сказал он, — я забыл выключить свет.

— Вы оставили тело в квартире?

— Готов присягнуть в этом.

— А револьвер был в вашем кармане, коща вы пошли домой?

Мильбург покачал головой.

— Почему же вы не сообщили обо всем этом деле полиции?

— Потому что я боялся. Я был перепуган насмерть. Трудно сознаться в такой вещи, но я по природе труслив.

— Был ли еще кто–нибудь в помещении? Вы обследовали комнату?

— Насколько я мог видеть, там никого не было, кроме меня. Но я же сказал вам, что окно было открыто. Вы сказали, что на нем была решетка, но худощавый человек легко может протиснуться сквозь железные прутья, как, например, девушка.

— Это невозможно, — коротко ответил Тарлинг. — Промежутки между прутьями решетки были очень тщательно размерены, — между ними никто не мог проскользнуть. Вы имеете понятие, кто мог убрать труп?

— Нет, я не знаю этого, — твердо ответил Мильбург. Тарлинг как раз собирался что–то сказать, как вдруг раздался телефонный звонок. Он взял слуховую трубку. Он услыхал хриплый и громкий голос, по–видимому, не привыкший говорить по телефону.

— Здесь мистер Тарлинг?

— Да, это я сам.

— Она с вами очень дружна, не правда ли? — спросил незнакомец с звенящим хохотом. Тарлинга охватил леденящий ужас, потому что несмотря на то, что он ни разу не говорил с Сэмом Стэй, его чувство подсказало ему, что у аппарата именно этот сумасшедший, — вы завтра найдете ее; это значит, найдете только то, что от нее останется, от той женщины, которая предала его…

Тарлинг услышал, как собеседник дал отбой. В безумном страхе он снова повернул ручку.

— С какой станцией я только что был соединен?

С телефонной станции ему ответили через некоторое время, что он разговаривал с Хэмстэдом.

XXXVI

Одетта Райдер удобно уселась на мягком сидении автомобиля. Она закрыла глаза, потому что вдруг почувствовала легкую слабость. На ней сказывались волнения и тревоги последнего времени. Но мысль о том, что Тарлинг нуждается в ней, дала ей силы дойти до автомобиля. Но теперь,' когда она сидела одна в темном лимузине, она почувствовала свою физическую слабость. Автомобиль проезжал по бесконечно длинным улицам. Она не знала, в каком направлении они ехали, но при ее состоянии это было ей совершенно безразлично. Она до тех пор даже не знала точного местонахождения госпиталя.

Один раз, когда они проезжали по оживленной улице, она увидела, что люди оборачивались вслед автомобилю. Полицейский крикнул что–то… Но она была слишком слаба, чтобы обращать на это внимание. До ее сознания только смутно доходила смелость шофера, который изумительным образом справлялся со всеми трудностями езды. Только когда она заметила, что они выехали на загородное шоссе, у нее возникло подозрение, что не все в порядке. Но и тут ее сомнения снова рассеялись, когда она по некоторым признакам узнала, что они ехали по дороге в Гертфорд. Она снова прислонилась к спинке сидения. Вдруг автомобиль остановился, затем дал задний ход, въехав на проселочную дорогу, и снова повернул в том направлении, откуда приехал. Вскоре после этого автомобиль остановился. Сэм Стэй выключил мотор и затормозил. Потом он слез со своего сиденья и открыл дверцы.

— Выходи, — сказал он грубо.

— Что? Что? — начала пораженная ужасом девушка. Но, прежде чем она успела вымолвить слово, он схватил ее за руку и так порывисто вытащил ее, что она упала на дорогу.

— Как, ты меня не знаешь? — Он так дико схватил ее за плечи, что ей хотелось громко крикнуть от боли. Она валялась на коленях и напрасно делала попытки встать. В испуге и изумлении она поглядела на этого маленького человека.

— Я узнаю вас, — сказала она, затаив дыхание. — Вы тот человек, который пытался вломиться в мою квартиру?

Он ухмыльнулся,

— Я тоже знаю тебя, — грубо расхохотался он. — Ты ужасное дьявольское создание, которое подкараулило его — этого лучшего человека во всем мире! Он лежит сейчас в мавзолее на кладбище в Хайгете» двери мавзолея совсем как церковные двери — туда я сегодня ночью доставлю тебя. Ты… проклятая тварь! Туда я сброшу тебя, все глубже и глубже, и там ты будешь у него, потому что оп хотел иметь тебя.

Он схватил ее за руки и поглядел ей прямо в лицо. В горящих безумием глазах помешанного было выражение такой дикости и бесчеловечности, что Одетта от страха не в состоянии была издать ни звука. Вдруг она потеряла сознание, он схватил ее под руку и поднял с земли.

— Что, обморок? Это еще немного рано! — хрипло крикнул он.

Его резкий смех раздался среди жуткой тишины ночи. Он положил ее на траву в стороне от дороги, вытащил чемоданный ремень, который хранился у него под сиденьем, и скрутил ей руки. Потом он взял ее шаль и замотал ей рот.

Наконец, он схватил ее, поднял и положил в углу автомобиля. Захлопнув дверь, он сел на свое место и полным ходом поехал в Лондон. Достигнув границы Хемпсэда, он увидел световой сигнал у табачной торговли. Сейчас же после этого он остановил автомобиль, достигнув наиболее неосвещенной части улицы. Он быстро заглянул внутрь лимузина, девушка соскользнула с сидения на пол и лежала неподвижно.

Потом он поспешил в табачную лавку, где увидел световой сигнал, означающий телефонный автомат. Ему вдруг пришла в голову дикая идея. что он может отомстить еще одному человеку с пронизывающими глазами, который допрашивал его тогда, когда с ним случился припадок, — Тарлингу… так его звали, да!

Он перелистал телефонную книгу и нашел номер, который искал. В следующую минуту он уже разговаривал с сыщиком.

Он повесил трубку и вышел из телефонной будки. Лавочник, слышавший его твердый резкий голос, недоверчиво поглядел ему вслед. Но Сэму Стэй все это было безразлично. Он больше не интересовался тем, подозревают ли его люди. Он подбежал к автомобилю, вскочил в него и поехал дальше.

К кладбищу в Хайгете!

Эта мысль мелькала все время в его мозгу. Главные ворота, наверное, уже закрыты, но все–таки он сумеет выполнить свой план. Может быть, лучше будет сперва убить ее, а потом перебросить через стену? Но было бы гораздо большей местью затащить ее на кладбище и живьем столкнуть к мертвому, в холодную сырую могилу.

Через эти маленькие двери, которые открывались как церковные двери.

Мысль об этом представлении доставила ему такую радость, что он испустил восклицание и затянул какую–то отвратительную песню. Проходившие по улице пешеходы с удивлением оглядывались на этот автомобиль. Но Сэм Стэй был счастлив, так счастлив, как никогда еще не был в своей жизни.

Но кладбище в Хайгете было закрыто. Мрачные железные ворота преграждали доступ, а стены ограды были чересчур высоки. Это место ему не понравилось, так как кругом были жилые дома. Он долго искал, пока не нашел удобного места, где стены были ниже. Поблизости никого не было, и ему не нужно было опасаться, что кто–нибудь помешает ему. Он заглянул в автомобиль и увидел лежавшую в нем корчившуюся фигуру. Значит, она все еще без сознания? — подумал он.

Он подъехал вплотную к кладбищенской стене, подошел к дверце автомобиля и рванул ее.

— Выходи! — яростно заорал он. — Он протянул руку, но вдруг кто–то выскочил из автомобиля, бросился на пего, схватил его за горло и прижал к стене.

Стэй боролся с силою и отчаянием безумца; но он напрасно пытался освободиться от Линг–Чу, чьи руки, как стальные тиски, сжимались вокруг его горла.

XXXVII

Тарлинг повесил трубку и с мучительным стоном опустился на стул. Он был бледен и расстроен, и черты его лица вдруг приняли старческий вид.

— Что с вами? — спокойно спросил Уайтсайд. — Кто с вами только что разговаривал?

— Сэм Стэй. Одетта в его власти,

— Это ужасно!

Уайтсайд призадумался. Лицо Мильбурга подергивалось от страха, когда он увидел отчаяние Тарлинга.

— Это уже чересчур, — сказал Тарлинг.

В этот момент снова раздался телефонный звонок. Он вторично снял трубку и склонился над столом. Уайтсайд увидел, что в глазах Тарлинга внезапно блеснуло выражение изумления и волнения, У аппарата была Одетта.

— Да, я это, я, Одетта.

— Ты в полной сохранности? Слава Богу! Где ты?

— Я в табачной лавке. — Наступила пауза: очевидно, она спрашивала кого–то как называется улица. Потом он снова услышал ее голос, и узнал где она находится.

— Обожди меня там, я в скором времени буду у тебя. Уайтсайд, поскорее достаньте автомобиль. Как тебе удалось спастись?

— Об этом долго рассказывать. Твой друг–китаец спас меня. Этот ужасный человек остановился невдалеке от табачной лавки, чтобы позвонить по телефону, и словно чудом появился Линг–Чу. Он, должно быть, лежал на крыше лимузина, потому что я слышала, как он сошел сверху. Он помог мне выйти, провел меня в темную подворотню, и сам лег на мое место в автомобиль. Но. пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Я страшно устала.

Полчаса спустя Тарлинг был уже у нее и выслушал всю историю этого преступного плана. Одетта Райдер снова немного оправилась и уже по дороге в госпиталь могла рассказать ему обо всем, что случилось.

Когда Тарлинг вернулся к себе домой, Линг–Чу еще не приходил, но он встретил там Уайтсайда, который сообщил ему, что отправил Мильбурга в полицию. На следующий день должен был состояться его допрос.

— Никак не могу понять, что случилось с Линг–Чу? Ему уже давно следовало бы вернуться.

Была половина второго ночи. Тарлинг по телефону осведомился в Скотлэнд–Ярде — нет ли там каких–нибудь известий о Линг–Чу. но ничего не мог узнать.

— Конечно, возможно, — заметил Тарлинг, — что Стэй поехал на автомобиле в Гертфорд. Этот человек страдает очень опасным безумием.

— Все преступники более или менее безумны, — с философским спокойствием сказал Уайтсайд. — Каково ваше мнение о показаниях Мильбурга? Тарлинг пожал плечами.

— Трудно сделать окончательные выводы. Некоторые из его показаний, безусловно, верны, и я как–то убежден в том, что он в главном не солгал и все–таки вся его история просто Невероятна.

— Мяльбург имел время все это как следует обдумать, — предупредил Уайтсайд. — Ох хитрый тип. Я ничего иного не ожидал, как то, что он расскажет какую–нибудь дикую историю.

— Возможно, что вы правы. Но, несмотря на это, он, пожалуй, в общем сказал правду.

— Но кто же убил Торнтона Лайна?

— Вы, по–видимому, так же далеки от решения этой загадки, как и я, и все–такя мне кажется, что я нашел ключ этого решения, которое может показаться фантастическим.

На лестнице послышались легкие шаги. Тарлинг поспешил к двери и открыл ее.

Вошел Линг–Чу спокойный и непроницаемый, как всегда.

Его лоб и правая рука были забинтованы.

— Алло, Линг–Чу, — сказал Тарлинг. — Где ты был ранен?

— Это не страшно, но если господин будет настолько любезен и даст мне сигарету. Во время борьбы я все потерял.

— Где Сэм Стэй?

Линг–Чу сперва зажег сигарету, потушил спичку и аккуратно положил ее в пепельницу.

— Этот человек спит на полях ночи, — просто сказал Линг–Чу.

— Умер? — спросил пораженный Тарлинг. — Китаец кивнул головой.

— Ты убил его?

Линг–Чу снова сделал длинную паузу, пуская табачный дым через нос.

— Он уже в течение многих дней был обречен на смерть, — сказал д–р в большом госпитале. Я один или два раза ударил его по голове, но не очень сильно, а он немного порезал меня ножом, но это не было страшно.

— Сэма СтэЙ, стало быть. больше нет в живых? — задумчиво сказал Тарлинг. — Тогда и мисс Райдер тоже не находится в опасности. Китаец улыбнулся.

— Благодаря этому еще многое другое приведено в порядок, потому что накануне смерти он еще раз пришел в полное сознание и захотел, чтобы его признание запротоколировали. Большой д–р в госпитале послал за судьей или чиновником.

Тарлинг и Уайтсайд напряженно слушали.

— Маленький старый человек, который жил поблизости от госпиталя, — он пришел и жаловался» что уже так поздно. И вместе с ним пришел секретарь, который очень быстро записывал в книгу. Когда тот человек умер, секретарь еще наскоро переписал все на машинке и дал мне эту копию для того, чтобы я мог передать все своему господину, Одну копию он оставил себе, а оригинал получил судья, который разговаривал с тем человеком.

Он полез в карман и вынул оттуда сверток бумаги. Тарлинг взял в руки довольно объемистый протокол. Потом он с удовлетворением посмотрел на Линг–Чу.

— Ты можешь спокойно сесть. Сперва расскажи мне все, что случилось.

Китаец с легким поклоном взял стул и сел на почтительном расстоянии от стола. Тарлинг видел, что он почти выкурил свою сигарету и подал ему коробку со стола.

— Ты должен знать, господин, что я против твоей воли и без твоего ведома доставил сюда и допросил человека с большим лицом. В этой стране такие вещи обычно не делаются, но я думал, что лучше всего было бы, если бы правда выплыла на свет Божий. Я сделал все приготовления, чтобы пытать его, когда он мне сознался, что маленькая молодая женщина находится в опасности, поэтому я здесь оставил его одного. Я не думал, что господин вернется до завтрашнего утра и пошел к дому, где охранялась маленькая молодая женщина. Когда я попал на перекресток улицы, я видел, что она садилась в машину. Машина пришла в движение раньше, чем я мог добраться до нее, и я должен был скоро бежать, чтобы успеть догнать ее. Я уцепился сзади, и когда она сейчас же после этого должна была остановиться на новом перекрестке, я быстро взобрался наверх и лег плашмя на лимузине. Несколько людей заметили меня и крикнули шоферу, но он не обратил внимания на это.

Я долгое время лежал наверху. Машина выехала за город и потом снова вернулась в город, но прежде, чем этот человек поехал обратно, он остановился, и я видел, как он очень сердито разговаривал с маленькой женщиной. Я уже думал, что он нанесет ей увечье и хотел броситься на него, но маленькая молодая женщина потеряла сознание. Он поднял ее и снова положил в автомобиль. Потом он поехал обратно в город и остановился у лавки, в которой находилась телефонная будка. За то время, пока он уходил туда, я сошел с крыши, вынул из автомобиля маленькую молодую женщину, развязал ей руки, провел ее к воротам и сам лег в автомобиль на ее место. Мы ехали продолжительное время, потом он остановился у высокой стены. И тогда, господин, началась борьба, — просто сказал Линг–Чу. — Прошло порядочно времени, пока я сумел справиться с ним, и потом мне пришлось нести его. Мы подошли к полицейскому, который в другом автомобиле доставил нас в госпиталь, где были перевязаны мои раны. Тогда они подошли ко мне и сказали, что этот человек при смерти и желает видеть кого–нибудь, потому что у него на совести есть нечто, что не дает ему покоя, и ему хочется облегчить свою душу.

И он говорил, господин, и человек писал целый час, а потом этот маленький бледный человек отправился к своим предкам.

Он, как всегда, внезапно оборвал свой рассказ. Тарлинг взял бумаги, раскрыл их и просмотрел лист за листом. Уайтсайд терпеливо сидел рядом с ним, не прерывая его.

Когда сыщик кончил читать, он сидел, глядя через стол.

— Торнтон Лайн был убит Сэмом Стэй! Уайтсайд с изумлением уставился на него.

— Но… — начал он.

— Я уже некоторое время предполагал это, но у меня не хватало еще одного или двух звеньев в цепи доказательств, которые я до сих пор напрасно старался получить. Я прочту вам существеннейшую часть протокола.

XXXVIII

«…Когда я недавно снова был выпущен из тюрьмы, Торнтон Лайн приехал за мной в красивом автомобиле.

Он обращался со мной, как будто ничего не случилось, взял меня с собой в свой большой дом и дал мне лучшее кушанье и вина. Он сказал мне, что был позорно предан одной молодой девушкой» которой он много помог. Она была у него на службе, он взял ее в свое дело, когда она умирала с голоду. Он сказал мне, что она оклеветала его. Она, должно быть, была очень злой девушкой, ее звали Одетта Райдер. Я прежде никогда не видел ее, но после того, что он мне сказал, я возненавидел ее. И чем больше он мне рассказывал о ней, тем больше мне хотелось отомстить ей за него.

«Он сказал мне, что она очень красива, и я вспомнил о том, что один из моих товарищей по тюрьме рассказал мне, что он облил серной кислотой лицо девушки, которая обманула его.

«Я проживал в Ландеке в доме одного старика, бывшего преступника, который сдавал комнаты только преступникам же. Там приходилось платить больше, но квартира стоила этого, потому что когда полиция наводила какие–нибудь справки, он и его жена постоянно давали неверные сведения.

«Я сказал своему хозяину, что 14 числа собираюсь кое–что натворить и дал ему фунт. Я посетил мистера Лайна вечером 14 и сказал ему, что я собираюсь сделать. Я показал ему также бутылочку с купоросным маслом, которую я купил на Ватерлоо–Роод. Он сказал мне, чтобы я этого не делал. Но я подумал, что он делает это только потому, что не хочет быть замешан в эту историю. Он попросил меня также предоставить девушку ему. Он уже сам рассчитается с нею.

«Я вышел из его дома в девять часов вечера и сказал ему, что иду домой к себе на квартиру. Но в действительности я пошел в квартиру Одетты Райдер. Я уже знал ее, побывав там раньше, чтобы по поручению мистера Лайна оставить там несколько бриллиантов из его магазина. Он собирался потом обвинить девушку в краже. Я в тот раз внимательно осмотрел дом и знал, что с черного хода можно было проникнуть в квартиру, потому что спереди у главного подъезда всегда находился швейцар.

Я думал, что было бы лучше попасть в квартиру как можно раньше, прежде чем она попадет домой. Я хотел спрятаться до ее возвращения. Когда я вошел, все было темно. Это отлично подходило для моего плана. Я прошел через все помещения и попал наконец в спальню и нашел место, где можно спрятаться.

«У края кровати находилась ниша, прикрытая занавеской. Там висели платья и пальто, и я спрятался за ними. Было невозможно заметить меня снаружи. Вне ниши было еще несколько платяных гвоздей.»

«Тем временем я услыхал, как снаружи отперли дверь, и сейчас же потушил электричество. Я только что успел скрыться в нише, как открылась дверь и вошел мистер Мильбург. Он зажег свет и запер за собой дверь. Потом он оглянулся, как бы обдумывая что–то, снял пальто и повесил его на крюк перед нишей. Я затаил дыхание от страха, что он может найти меня, но он снова ушел.»

«Он, однако, вернулся скоро и осмотрел все помещение, как бы ища чего–то, и я все время боялся быть обнаруженным. Но потом он прошел в другую комнату. В то время, когда его не было в комнате, я выглянул из–за занавески и заметил, что из его кармана торчала револьверная кобура. Я не знал хорошенько, зачем Мильбург имел при себе револьвер, но с решительным жестом я взял его и сунул себе в карман, чтобы иметь при себе оружие на случай, если меня накроют и придется защищаться.»

«А через некоторое время он вернулся с чемоданом. Он положил его на кровать и начал упаковывать. Вдруг он посмотрел на часы, пробормотал что–то про себя, потушил свет и поспешно ушел. Я ждал, долго ждал, что он вернется, но он не пришел. Наконец я осмелился выйти из своего убежища и рассмотрел пистолет. Это был заряженный автоматический пистолет. Обычно я при взломах не брал с собой револьвера, но теперь думал, что на этот раз будет лучше иметь при себе оружие, чтобы иметь возможность уйти при каких угодно обстоятельствах. В противном случае меня ожидало продолжительное тюремное заключение. На этот раз мне не хотелось быть пойманным, и я решился купить свободу даже ценой убийства.»

«Я снова выключил свет и сел на окно, ожидая мисс Райдер. Я выкурил сигарету и открыл окно, чтобы рассеялся табачный дым, который мог выдать меня. Я взял бутылку с купоросным маслом, откупорил ее и поставил на стул рядом с собой. Я не знаю, как долго я ожидал в темноте, но приблизительно в одиннадцать часов я услышал, что наружная дверь тихо открылась, и кто–то вошел в переднюю. Я знал, что это не мог быть Мильбург, потому что тот был сильный человек и его шаги можно было слышать, а это существо двигалось почти бесшумно. Я даже не услышал, как открылась дверь спальни. Я ожидал, имея сбоку бутылочку с купоросным маслом, чтобы зажгли свет, но этого не случилось. Я не знаю, почему я пошел навстречу вошедшему человеку.»

«Но раньше, чем я понял, что случилось, меня крепко схватили. Кто–то сзади схватил меня за горло, так что я не мог дышать. Теперь я все–таки поверил, что это Мильбург, который обнаружил меня еще в первый раз, а теперь вернулся, чтобы схватить. Я попытался освободиться, но он нанес мне сильный удар под подбородок.»

«Я очень боялся, потому что думал, что шум разбудит людей и привлечет сюда полицию. Из страха я, должно быть, Потерял рассудок, потому что раньше, чем понял, что сделаю, я вытащил пистолет и выстрелил наугад. Я слышал, как кто–то тяжело рухнул на пол. Когда я снова пришел в себя, я заметил, что держу пистолет в руках. Моей первой мыслью было отделаться от оружия. В темноте я нащупал маленькую корзинку. Я открыл ее, нашел в ней лоскутки материи, мотки шерсти и разные ленты. Я сунул пистолет вниз, прошел ощупью к стене и зажег электричество.»

В этот момент я услышал, как в замке повернули ключ, и кто–то отпер дверь. Я посмотрел на фигуру, лежавшую ничком, и снова спрятался в нише. Человек, вошедший теперь, был Мильбург. Он повернулся ко мне спиной. Когда он поднял лежащего, я не мог различить его лица. Мильбург поспешно рванул что–то из ящика и обвязал вокруг груди лежащего человека. Я еще видел, как он снял с него сюртук и жилет, но потом он в поспешном бегстве покинул квартиру. Я снова вышел из своего убежища, подошел к лежащему и внезапно понял, что я убил моего дорогого мистера Лайна.

Я почти обезумел от тоски и боли и не знал больше, что делаю. Я думал только о том, что должна быть какая–нибудь возможность спасти Торнтона Лайна. Он не мог и не должен был умереть. Я хотел тотчас же доставить его в госпиталь. Мы уже однажды обсуждали план пойти вместе в квартиру девушки, при этом он сказал мне, что на всякий случай он оставит свой автомобиль в задней улице, Я поспешил на улицу по черному выходу и увидел стоящий автомобиль.

Я вернулся в спальню, поднял Торнтона Лайна, отнес его в автомобиль и посадил на мягкое сиденье. Потом я сходил за сюртуком и жилетом и положил их рядом с ним. Я поехал к Сент–Джордж госпиталю и остановился со стороны парка, так как не хотел, чтобы люди увидели меня.

«В одном темном месте я остановил автомобиль и посмотрел на Торнтона Лайна, но когда ощупал его, то почувствовал, что он похолодел и мертв.

Потом я просидел около двух часов рядом с ним в автомобиле и плакал, как еще никогда не плакал во всей своей жизни. Наконец я взял себя в руки и отнес его на одну из боковых дорожек. У меня еще хватило соображения понять, что будет плохо, если меня найдут поблизости от него. Но я все еще не мог покинуть его, и после того, как я скрестил ему руки на груди, я еще два часа просидел рядом с ним. Ему так холодно и одиноко было на траве, и мое сердце истекало кровью. Когда забрезжил рассвет, я увидел, что на клумбе недалеко от этого места росли желтые нарциссы. Я сорвал несколько цветов и положил ему на грудь, потому что я его очень любил.»

Тарлинг поднял голову и посмотрел на Уайтсайда.

— Это конец тайны желтых нарциссов, — медленно сказал он.

— Во всяком случае, весьма простое объяснение. И случайно рассеивается подозрение против нашего друга Мильбурга.

Через неделю после этого двое людей медленно шли вдоль дюн по берегу моря. Они молча прошли целую милю.

— Я так скоро устаю, не присесть ли нам? — неожиданно сказала Одетта Райдер. Тарлинг сел рядом с ней.

— Я сегодня утром прочла в газете, что ты продал торговое дело Лайна.

— Совершенно верно, — ответил Тарлинг. — По многим причинам мне не хотелось бы продолжать вести это дело. И я не хочу больше оставаться в Лондоне.

Она не глядя на него играла сорванной былинкой травы.

— Ты уедешь снова за море? — спросила она.

— Да, мы поедем вместе.

— Мы? — она с удивлением поглядела на него.

— Да, я говорю о себе и об одной девушке, которой я объяснился в любви в Гертфорде.

— Я думала, что я причинила тебе много забот и печали, и только поэтому ты объяснился мне в любви. Я думала, что ты был настолько мил со мной только потому, что я была в безнадежном состоянии.

— Я сказал тебе все это только потому, что люблю тебя больше всего на свете.

— Куда ты… куда мы… поедем? — смущенно спросила она.

— В Южную Америку, по крайней мере, на несколько месяцев. А потом в прохладное время года в мой любимый Китай.

Почему же мы поедем в Южную Америку?

— Я сегодня прочел одну статью о садовых культурах, там говорилось, что в Аргентине не растут желтые нарциссы.

В паутине преступлений

ПРЕСТУПНИК СО СВЯЗЯМИ В ВЫСШЕМ СВЕТЕ

Главного инспектора полиции О.Ратора прозвали «Оратором» не только из–за созвучия с этим словом его инициала и фамилии, а главным образом из–за необычайной молчаливости. Мистер Оливер Ратор говорил очень мало, но зато много думал.

Это был высокий, широкоплечий человек с крупным невыразительным лицом. У его собеседников часто создавалось впечатление, что он не верит ни единому их слову. Зато под влиянием его многозначительного молчания преступники, обладавшие настолько очевидным алиби, что арест их казался нелепостью, нередко теряли душевное равновесие и во всем сознавались.

— У Ратора только один недостаток, — сказал однажды помощник комиссара. — Он слишком умен.

…В холодный февральский вечер Оратор стоял в углу большой комнаты, уставленной свадебными подарками. Он наблюдал за знатными гостями, большая часть которых любовалась своими подношениями и сравнивала их с сувенирами своих знакомых. При этом результат сравнения, конечно, был не в пользу последних.

В обществе не принято приглашать главного инспектора полиции охранять свадебные подарки. Оратор добровольно взялся за наблюдение, хотя и был здесь в качестве гостя.

…Составляя список приглашенных, Анджела Маркен, невеста, вспомнила о мистере Оливере Раторе, близком друге ее покойного отца.

— Дорогая моя, — резко возразила ей мать, — разве можно приглашать на свадьбу полицейского? Над тобой будут смеяться.

Анджела вздохнула и откинулась на спинку кресла, задумчиво покусывая карандаш.

— Не понимаю, почему бы нам не позвать его, — устало ответила она, — По–моему, трудно найти человека, более заслуживающего уважения, чем мистер Ратор.

После минутного колебания Анджела прибавила:

— Могу я пригласить Дональда Грея?

Миссис Маркен возмущенно подняла брови.

— Конечно, нет. Будь благоразумной, Анджела. Дональд очень милый мальчик, и я ничего не имею против него лично. Но какой интерес может представлять молодой человек, зарабатывающий всего лишь триста фунтов в год?

— Вероятно, никакого, — спокойно согласилась Анджела и написала на конверте адрес главного инспектора Ратора. — Быть может, мистер Оливер будет настолько мил, что присмотрит за драгоценностями. И тем самым сэкономит нам несколько гиней, — прибавила она с легкой горечью.

Гости, без сомнения, очень удивились бы, услышав ее слова: жених, лорд Евстафий Литли, был очень богат. Кроме того, он обладал красивой внешностью, носил титул герцога — одним словом, являлся во всех отношениях прекрасной партией для дочери небогатого генерала, который строил всю жизнь стратегические теории вместо того, чтобы сколачивать капитал.

Анджела была стройна и очень красива. Когда она вышла к гостям в подвенечном наряде, Оратор остался доволен ее внешностью. Что же касается приглашенных, то лишь немногие из них внушали ему доверие, жених же и вовсе не нравился. Если бы Всемогущий поручил Оливеру создавать людей, то уж, конечно, лорд Евстафий Литли был бы скроен иначе.

Лорд был очень раздражителен и часто доходил до откровенной грубости. Первая (и последняя) встреча с его светлостью не оставила у Оратора особенно приятных воспоминаний.

— Вы сыщик? — спросил лорд. — Присматриваете за драгоценностями?

Оратор кивнул.

— В таком случае, какого черта вы спрятались сюда, в угол? Отсюда вы ничего не увидите, мой милый! Почему бы вам не подняться на галерею?

Его светлость ткнул пальцев в ту сторону, где, по его мнению, следовало находиться инспектору.

Оратор задумчиво посмотрел на лорда и промолчал.

Сэр Евстафий вышел из себя.

— Вы совершенно не нужны здесь! — воскликнул он.

Сыщик не реагировал.

— Вы принесли бы гораздо больше пользы, стоя на каком–нибудь перекрестке! — продолжал лорд.

— Я тоже так думаю, — медленно проговорил Оратор и, не прибавив больше ни слова, покинул разъяренного хозяина.

Во время свадьбы сыщик узнал много интересного.

Особенно полезным оказался разговор с молодым человеком, который подошел к Оратору с пакетом в руках и спросил:

— Мистер Ратор, не знаете ли вы, где сейчас лорд Литли?

Очевидно, он узнал сыщика по фотографиям, которые довольно часто появлялись в газетах.

Оратор показал, куда надо идти.

Молодой человек был рад, что имеет возможность поговорить с известным детективом. Поэтому он постоял несколько минут с ним, болтая о том, о сем. Он не забыл между делом разрекламировать свою фирму.

— Наш торговый дом существует уже не первое столетие и все это время является постоянным поставщиком многих знатных семейств. Среди них — и лорды Литли.

— Что вы производите? — спросил Оливер.

— Различные продукты химии. Войдите в число наших клиентов, мистер Ратор, не пожалеете. Наша фирма творит чудеса.

— Например?

— Даже когда господин лорд жил в Сирии, мы доставляли ему лекарства и туалетные принадлежности так же аккуратно, как делаем это здесь.

Последняя фраза молодого человека заинтересовала Оратора, и он задал молодому химику несколько вопросов.

Через несколько месяцев сыщику пришлось вспомнить об этом разговоре.

* * *

Примерно год спустя мистер Ратор проводил свой ежегодный отпуск в Остенде. Оливер был холостяком и мог не стесняться в расходах. Он избрал этот дорогой курорт, зная, что встретит там немало знакомых, которые в Англии обычно избегали встреч с ним. В отпуске он ничего не читал и лишь случайно услышанный на скачках разговор заставил его вечером просмотреть целую кипу газет.

В конце концов нашлась заметка на интересующую его тему:

«С величайшим прискорбием сообщаем о смерти лорда Евстафия Литли. После продолжительной болезни его светлость скончался вчера вечером в своей резиденции на Гарт–стрит, в Мейфере».

— Боже мой! — воскликнул Оливер.

Если бы он последовал своему первому побуждению, то послал бы немедленно поздравительную телеграмму вдове. Но тут он вспомнил о разговоре с молодым химиком и что–то записал на всякий случай в блокнот. Этим и ограничился его интерес к кончине лорда: в течение нескольких дней Оратор был занят бесконечными переговорами с полицией Остенде по поводу краж в лучших отелях курорта. Местная полиция полагала, что похищение большого количества драгоценностей — дело рук английских «специалистов». Оратор решил, что наступило время проявить внимание к отдыхающим в Остенде соотечественникам.

Он насчитал пять достаточно подозрительных личностей и с сожалением убедился, что среди них не было Билла Озевольда, крупного специалиста по проделкам подобного рода. Позвонив по телефону в Скотленд–Ярд, Ратор узнал, что Билл находится в Лондоне, откуда ни разу не выезжал в течение месяца.

— В тот самый день, — сообщили сыщику по телефону, — когда были совершены самые крупные кражи в Остенде, мы чуть было не задержали Билла. Дежурный полисмен заметил, как он выходил из чужого дома. Выяснилось однако, что его позвала через окно хозяйка, у которой заболел муж. Телефон не работал, и она попросила Билла пойти за доктором.

— Не везет! — проворчал Оливер, у которого были старые счеты с Биллом.

На другой день вор был пойман.

Это был американский гражданин, и полиция Остенде принесла мистеру Ратору свои извинения.

* * *

Оратор вернулся в Лондон, посвежевший после отдыха, преисполненный энергии, и в таком хорошем настроении, что даже согласился с одним из попутчиков, который сообщил ему:

— Сегодня удивительно хорошая погода, сэр.

В Лондоне перед ним открылось обширное поле деятельности. В течение трех месяцев сыщик вел дело Оноре де Юра и неопровержимо доказал его вину. Однажды утром Оливер возвращался из Иендеворской тюрьмы, где присутствовал при казни этого убийцы. Он шел через Гайд–парк, когда чей–то грубоватый голос вдруг окликнул его:

— Привет, инспектор! Не хотите ли прокатиться со мной?

Оратор медленно повернул голову. В большом, красивом лимузине сидел богато одетый человек, в перстне у него сверкал большой бриллиант.

Это был Озевольд.

— Садитесь, инспектор, — весело пригласил Билл. — Я немного подвезу вас.

Очевидно, он не ожидал, что приглашение будет принято. Когда Оратор неторопливо открыл дверцу и, войдя в автомобиль, сел рядом, в глазах Озевольда, которого инспектор уже трижды «пристраивал» в тюрьму, промелькнула тревога.

— У вас было удачное «дело», Билл?

Озевольд закашлялся и заерзал на мягком сиденьи под испытующим взглядом сыщика.

— Мне, пожалуй, еще не приходилось видеть человека, одетого роскошнее, чем вы сейчас, — продолжал Оливер. — Откуда все это?

И действительно, наряд мистера Озевольда отличался исключительным изяществом. Самый модный костюм, французская рубашка, великолепный галстук с бриллиантовой булавкой, лаковые туфли и яркие шелковые носки производили неотразимое впечатление.

Озевольд дал газ, и машина покатила по улице.

— Мои делишки поправились, инспектор, — хрипло произнес Билл. — Одна из моих теток умерла и оставила в наследство кучу денег. Я купил домик. Приходите в гости…

Оратор не спускал с него проницательных глаз.

— Тетя? Я уверен, что она с небес любуется вами. Тетя жила в Австралии?

— Нет, в Америке, — возразил Билл и попытался изобразить на лице приветливую улыбку. — Если вам захочется выпить виски, инспектор, загляните на улицу Блумсбери–Меншенс, дом номер 107.

— Я ничего не пью, кроме содовой воды, вы же знаете, — ответил сыщик.

Он еще раз оглядел Билла и медленно проговорил:

— Кто поверит, глядя на вас, что последняя наша встреча произошла на крыше дома на Эльбемерлъ–Меншенс, где я поймал вас с оружием в руках и посадил в тюрьму на пять лет!

Билл смущенно улыбнулся.

— С этим покончено, инспектор, — сказал он. — После смерти моего дяди…

— Вы, кажется, говорили — тети?

— Ну да, я и хотел сказать «тети». После ее смерти я решил исправиться и даже стараюсь не встречаться со старыми друзьями.

Мистер Ратор, не спуская глаз со своего спутника, думал о том, что за Вильямом Озевольдом числились не только кражи. Он отличался звериной жестокостью, которая подчас превращала его в первобытного дикаря. Оливеру припомнилось исключительно гнусное преступление, после которого Биллу пришлось исчезнуть из общества на четыре года и три месяца. Он напомнил об этом собеседнику.

— Я был не в своем уме, иначе не мог бы совершить подобного, — возразил тот, качая головой. — Во всяком случае, девчонка многое наврала, а вы, инспектор, не помогли мне.

— Вы пригласили тогда одного из лучших адвокатов Лондона. Однако даже он не смог вам помочь!

Между тем лимузин подъехал ко входу в парк. Озевольд вышел из машины и распахнул дверцу.

— Извините, инспектор, дальше нам не по пути. Меня ждет приятель, — сказал он и облегченно вздохнул, когда его недруг ушел.

Билла действительно ждали, но только не приятель, а приятельница. Это была очаровательная продавщица, которая имела неосторожность принять приглашение позавтракать у него на квартире.

Мистер Ратор нисколько не удивился неожиданному богатству известного мошенника, который был на весьма плохом счету у полиции. Подобное превращение не было исключением. Например, Гарри Гэй, знаменитый вор, однажды снял целый этаж в фешенебельном отеле «Сплендид» только для того, чтобы спокойно распить там с Кью Ремми несколько бутылок пива.

…В пять часов того же дня в полицию поступила жалоба на Билла Озевольда. Суть ее была изложена туманно: информация исходила от несчастной, почти обезумевшей продавщицы, то и дело прерывавшей свою бессвязную речь истерическими рыданиями.

Жалобу передали Ратору.

— Узнаю Билла, — сказал инспектор, прочитав бумагу.

Это было случайностью, а может быть и нет, но первым, кто попал на глаза Оливеру, когда он вышел из Скотленд–Ярда, был не кто иной, как Озевольд. Впрочем, их встреча была в какой–то степени закономерна: ведь самая короткая дорога между Блумсбери и Ватерлоо–Стейшн проходит как раз здесь. Билл же спешил на вокзал, судя по чемоданам, красовавшимся на крыше его такси. Он проскочил было мимо инспектора, но такси остановилось у перекрестка и прежде, чем флегматичный полисмен успел поднять руку, Оливер уже распахнул дверцу машины.

— Выходите, — приказал он, — и живо!

Билл повиновался. Лицо его исказилось от злости. Оратор движением руки подозвал полисмена.

— Арестуйте его, — лаконично распорядился сыщик, указывая на пассажира.

Полицейский ловко надел на Билла наручники. Через пять минут арестованный уже стоял перед инспектором участка Кеннон–Роуд и всеми силами старался оправдаться.

— Это — ни на чем не основанное обвинение! — кричал он. — Девчонка все врет! Она сама напросилась ко мне! Вот уже несколько недель, как она за мной бегает!

— Мы ни о какой девушке еще не упоминали, — остановил его Оратор. — Заговорив о ней, вы тем самым косвенно признали свою вину.

Билл вздрогнул.

— Вы воображаете, что поймали меня, Ратор? — воскликнул он. — Не выйдет: мои друзья не пожалеют денег, и суд меня оправдает!

— Отведите его в камеру, — сказал Оливер.

Вещи, обнаруженные у Билла, лежали на столе у сержанта.

Там были: 1750 фунтов стерлингов в банкнотах, небольшой автоматический револьвер с полной обоймой, несколько колец с бриллиантами и драгоценная булавка, упоминавшаяся нами ранее. Мистер Ратор внимательно оглядел эти предметы, записал номера банкнот и отправил трех детективов собирать информацию. Как выяснилось, никакая тетя (скоропостижно превратившаяся в дядю) не оставляла Биллу наследства. Значит, его внезапно появившееся богатство имело своим источником кражу или мошенничество. Но Ратору так и не удалось собрать неопровержимые доказательства причастности Озевольда к каким–нибудь из еще не раскрытых полицией преступлений. На суде Билла защищали два лучших адвоката Лондона. Дело об изнасиловании продавщицы, которое могло бы быть рассмотрено судом за пару часов, адвокаты растянули на три дня. Они вызвали множество свидетелей, которые хорошо знали продавщицу и обрисовали ее личность в весьма неблагоприятном свете.

Но, к счастью для правосудия, прокурор оказался человеком умным. Медленно, но верно он опутывал обвиняемого своими сетями. На второй день процесса Оратор увидел среди публики даму, лицо которой показалось ему знакомым. Он напряг память — и узнал в этой женщине Анджелу Литли. Она внимательно следила за каждым словом, произносившимся на суде. Было ясно, что это делается не из праздного любопытства: Оливер заметил, что женщина вздрогнула, когда были обнаружены неблагоприятные для подсудимого подробности. К концу третьего дня присяжные признали Билла виновным. Судья надел очки, обвел взглядом зал и спросил:

— Есть ли еще какие–нибудь данные против этого человека?

Оратор встал, поднял руку и, присягнув, кратко сообщил:

— Билл Озевольд — вор и сообщник воров. В тысяча девятьсот двадцать первом году уже был осужден по такому же обвинению. Один из опаснейших преступников, известных Скотленд–Ярду.

Билл Озевольд задрожал от ярости.

— Это вам, Ратор, даром не пройдет! — вскричал он.

Судья погрузил перо в чернильницу и спокойно написал что–то на бумаге, лежавшей перед ним, затем громко произнес:

— Подсудимый, вы присуждаетесь к двенадцати годам каторжных работ.

Понадобилось четыре полисмена, чтобы вывести обезумевшего от злобы Билла из зала суда.

…Ратор стоял в коридоре около входа на галерею. Среди уходящей публики он увидел Анджелу. Сыщик подошел к ней. Она узнала его, переменилась в лице и сбивчиво заговорила:

— О, мистер Ратор, что вы подумаете обо мне?.. дело в том, что я пишу книгу о преступниках… Не правда ли, очень неприятное дело только что разбиралось?..

Смущение Анджелы все увеличивалось. Оливеру стало жаль ее. Она дрожала всем телом — так поразила ее неожиданная встреча с сыщиком.

— Вы заметили меня в зале? Я не думала, что вы узнаете меня…

— Так вы пишете книгу? — переспросил Оратор. Тут он вдруг вспомнил, что не выразил еще сожаления по поводу смерти ее мужа.

Сыщик тут же исправил свою оплошность.

— Благодарю вас, — сказала Анджела. — Наш брак был не слишком счастливым. С лордом было трудно ужиться… Через три месяца я выхожу замуж за мистера Дональда Грея. Он служит в министерстве иностранных дел.

Она оглядывалась вокруг, словно искала, куда скрыться от Оливера, но он решительно предложил ей руку, и они вместе спустились по лестнице.

— Вы в первый раз видели этого насильника? — вдруг спросил Ратор.

Она резко остановилась и побледнела.

— Этого Озевольда?.. Да, конечно…

— Отвратительный человек, — продолжал Оратор. — При аресте мы нашли у него большую сумму денег. Я никак не могу понять, откуда он их взял…

Оливер умолк, ожидая ответа.

— Боюсь, что не смогу вам помочь это выяснить, — с трудом проговорила она.

Оратор внимательно посмотрел на леди Литли и продолжал:

— Кто–то очень хорошо заплатил его защитникам, причем деньги, найденные при нем, остались нетронутыми. Вот почему я и полагаю, что у Билла есть весьма влиятельные друзья… Разрешите мне навестить вас, леди Анджела, — неожиданно попросил сыщик.

Женщина долго смотрела в глаза Оратора, пытаясь понять истинный смысл его просьбы.

— Пожалуйста, — наконец произнесла она и дала ему свой новый адрес, назвав один из самых дорогих кварталов Вест–Энда.

Когда они вышли на улицу, дама была уже значительно спокойнее.

— Вы, вероятно, настолько привыкли к подобным зрелищам, что они вас нисколько не расстраивают, — заметила она. — Я же совершенно выбита из колеи. Ведь я и представить себе не могла, что на свете существует такой ужас… Как вы думаете, он подаст апелляцию?

Мистеру Ратору показалось, что ей стоило больших усилии задать этот вопрос.

— Конечно, — ответил он.

Леди Литли помолчала.

— И вы думаете, что он может выиграть дело? Разве на суде было что–то сделано неправильно?.. Кто–то говорил, что судья предубежден против обвиняемого…

Ратор, не спуская с нее глаз, покачал головой.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила леди Литли.

— Ему не на что надеяться.

— О!

Это было все, что она сказала, но в ее голосе прозвучало такое отчаяние, что даже Оратор был поражен. Он мягко проговорил:

— Я хотел бы задать вам один вопрос, леди Анджела.

— Какой?

— Вас что–то удручает. Быть может, мне удастся помочь вам? Давайте попробуем? Ваш отец был моим другом, и я был бы чрезвычайно рад оказать услугу его дочери.

Она попыталась улыбнуться.

— Боюсь, что вы не сможете помочь мне. Разве что согласитесь написать вместо меня книгу… До свидания.

— Я приду к вам. Спасибо за приглашение, — отозвался мистер Ратор.

Оливер видел, как она села в ожидавший ее автомобиль и уехала. Он же долго стоял на месте, ничего не замечая вокруг, и напряженно размышлял.

* * *

На следующий день Оратору пришлось отправиться в Пентонвильскую тюрьму, чтобы допросить Билла: его бриллиантовые кольца оказались крадеными. На допросе Озевольд сказал:

— Я купил эти кольца у Луи Реновера за сорок три фунта. Если они кем–то до этого были украдены, я ни при чем. Уж тут вы никак не можете «привязаться» ко мне, Ратор.

— Вы подали апелляцию? — осведомился сыщик.

Билл криво ухмыльнулся.

— Конечно! Не беспокойтесь, я выберусь отсюда. У меня есть высокопоставленные друзья, которые все сделают, чтобы освободить меня, потому что иначе им придется плохо. Двенадцать лет… Судья — старая свинья! Замолвите за меня словечко, Ратор, когда мое дело будет слушаться. Я подарю вам обезьяну, если меня оправдают.

— Если вас оправдают, я подарю вам стадо слонов.

— Какая щедрость!

— Ничего подобного. Я знаю, что ничем не рискую.

…Апелляция рассматривалась в Роял–Корте на Стрэнде. Билла Озевольда доставили в суд за два часа до заседания. Он приехал в такси в сопровождении тюремной стражи и был посажен в маленькую комнатку под залом суда. В десять часов служительница понесла ему завтрак на подносе.

Полицейский, сопровождавший девушку, пошел вперед и далеко обогнал ее.

Вдруг она услышала чей–то тихий голос:

— Простите…

Девушка обернулась. Позади нее стояла дама в черном. Лицо ее было закрыто густой вуалью.

— Вы несете завтрак мистеру Озевольду? — спросила она на ломаном английском языке с французским акцентом.

— Да, сударыня.

Незнакомка оглянулась.

— А этот человек идет с вами?

Служительница тоже повернула голову, но никого не увидела.

— Какой человек, сударыня?

— Мне показалось, что там полисмен, — ответила дама в черном.

На этом их разговор окончился. Иностранка пошла к выходу и чуть не столкнулась с Ратором, который с интересом наблюдал за ней. Дама под вуалью проскользнула мимо него, пробормотав извинение и низко наклонив голову. Уходила она так быстро, словно боялась, что ее будут преследовать.

Мистер Ратор взглянул ей вслед и бросился вдогонку за служительницей. Он остановил ее перед самой дверью комнаты, где сидел Билл. Оливер взял из рук девушки чашку и стал сосредоточенно исследовать кофе. Вдруг сыщик уронил чашку на пол, к великому удивлению и негодованию служительницы. Ударившись о каменный пол, чашка разлетелась на мелкие кусочки.

— Простите, пожалуйста! Я сегодня ужасно неловок, — извинился Оратор. — Не беспокойтесь, милая девушка, я велю убрать здесь, а вы пока принесите другую. Передайте, что главный инспектор Ратор возместит убыток.

Он подождал возвращения девушки. Ее не впустили к заключенному. Один из сторожей взял у нее поднос и вошел с ним в комнату. Мистер Ратор медленно поднялся наверх, в зал суда. Вскоре туда привели позавтракавшего Билла.

К удовлетворению инспектора, приговор первой инстанции был утвержден.

* * *

В четыре часа того же дня леди Анджела сидела в своей гостиной. Кипа свежих газет лежала у ее ног. Когда раздался звонок телефона, она дрожащей рукой взяла трубку.

— Попросите его подняться ко мне, — ответила она так тихо, что ее переспросили.

На сей раз Оратор оправдал свое прозвище. Он долго и со вкусом говорил с хозяйкой о погоде, об уличном движении, о дороговизне жизни в отеле. Потом вдруг без всякого перехода сообщил:

— Апелляция вашего приятеля отклонена, леди Анджела.

— Почему вы называете его моим приятелем? — спросила она, избегая его взгляда.

— В самом деле, людям вашего круга трудновато считать его «своим», — любезно улыбнулся Оратор. — Я подозревал его в совершении кражи драгоценностей в Остенде и запросил Скотленд–Ярд. Мне ответили по телефону, что он не мог никого обокрасть в Остенде, потому что его в тот день видели выходящим из вашего дома. Это был день смерти вашего супруга. Не странное ли совпадение?

Она молчала.

— Беда в том, — продолжал Оливер, — что я — теоретик. Очень люблю сочинять предположительную цепь событий, предшествующих тому, что я наблюдаю. Я постарался объяснить себе ваш интерес к Биллу Озевольду и, кажется, нашел ему верное объяснение. Хотя есть факты, — с грустью заметил он, — которые так и остались невыясненными. Например, что это была за мерзость, которую француженка под вуалью влила сегодня утром в кофе Билла? Я видел, как она опрокинула над чашкой маленький флакон в то время, как девушка на миг отвернулась. Быть может, это была вовсе не француженка?..

Анджела покраснела.

— Впрочем, важно не то, кто был под вуалью, а то, что эта женщина хотела сделать большую глупость.

— Почему вы так думаете?

— Скажите пожалуйста, какой смысл в том, чтобы совершать бесполезное преступление? Ведь Билл Озевольд ничего не выиграет, если предаст свою покровительницу. И, кроме того, он недолго протянет, если тюремный доктор не ошибается. В случае, если он вам напишет, я просил бы вас переслать его письмо мне. Впрочем, не думаю, чтобы он стал это делать.

Сыщик взял шляпу, помолчал несколько минут, глядя в окно, и сказал:

— Я ухожу, леди Анджела. Быть может, на днях вы напишите мне и объясните, каким образом ваш супруг, отравленный мышьяком, навлек на вас такие ужасные неприятности?

Она вскочила, дрожа всем телом.

— Мышьяком?.. И вы знали? — едва смогла пролепетать леди Литли.

Он кивнул.

— С этого и начались все ваши несчастья. Лорд прожил несколько лет в Сирии, где некоторые европейцы приобретают эту странную привычку. В день вашей свадьбы я встретил молодого химика, который нес ему очередной пакет с ядом. Потребление мышьяка начинается с малой дозы и доходит до количества, достаточного для отравления целого полка. Мне кажется, лорд Евстафий успел достигнуть этого уровня.

* * *

Письмо от леди Литли пришло только через три месяца.

Она писала:

«Я была в отчаянии, узнав о его ужасной привычке, и никак не могла свыкнуться с ней. Наш брак был очень несчастлив. Муж был раздражительным, придирчивым. Он дважды ударил меня из–за пустяков. Я хотела поговорить с доктором, но муж угрожал мне, что скажет, будто никогда не принимал мышьяка и что я отравляла его. Вскоре он заболел бронхитом, и мне пришлось доставать ему мышьяк. Химик отказался снабжать его. Как–то ночью я старалась удержать его от приема яда, и между нами разыгралась бурная сцена. Кончилось тем, что я дала ему яд, и он потребовал еще, крича на меня из кровати! «Я расскажу, что ты меня отравляешь! Ты хочешь моих денег, ты — убийца!“

Тут послышался какой–то шум, и, оглянувшись, я увидела в дверях незнакомого мужчину с грубым лицом. Тут муж издал странный звук и упал на подушку. Вы, вероятно, уже догадались, что к нам вошел Озевольд. Он пробрался в дом и подслушал этот разговор. И как вы думаете, что случилось дальше? Он поверил, что я действительно убила Евстафия! Будь я в состоянии трезво рассуждать, я сейчас же позвала бы врача и все ему рассказала. Мне ничего бы не стоило доказать, что мой муж употреблял мышьяк в течение многих лет. Но я совсем потеряла голову от страха. Я дала Озевольду денег и впоследствии послала еще. Вы себе представить не можете, что мне пришлось пережить в дни процесса! Ему удалось вырвать у меня обещание, что я попытаюсь добиться его оправдания. В противном случае он угрожал выдать меня в день рассмотрения его апелляции…»

Оратор дочитал письмо до конца и бросил его в камин.

МИСТЕР РАТОР ЧИТАЕТ МЫСЛИ

«Умный преступник всегда сумеет обойти полицию, — писал известный плут Лен Уитлон в американской газете, —если он тщательно выработает план действий и выполнит его в точности».

Лен Уитлон в совершенстве знал пять языков. У него было немало приятелей и соучастников, многие из которых сидели в европейских тюрьмах. Сам же он редко бывал под подозрением и никогда еще не приговаривался судом к наказанию.

Его можно было встретить в американском баре Клариджа в Париже или в Армонвилле. Изредка он отдыхал в Виши или Баден–Бадене, а несколько чехословацких курортов посещал регулярно. Будучи очень тщеславным, он всеми силами старался поддержать свою репутацию самого ловкого плута в мире.

«Чтобы стать удачливым грабителем, надо быть хорошим психологом. Недостаточно знать законы и полицейские инструкции. Нужно уметь читать мысли противника. Все остальное сводится к продуманному руководству операцией и лояльности по отношению к своим товарищам» , — писал он в газете.

Инспектор Ратор столько раз перечитывал эту статью, что знал ее почти наизусть. Он вырезал ее из газеты и вклеил в рабочую тетрадь. Сыщик с нетерпением ждал момента, когда Лен появится в Англии.

— Передайте мои слова вашему приятелю, — сказал Оратор другу мистера Уитлона. — Если он когда–нибудь вздумает появиться в Лондоне, то я обеспечу ему бесплатный отдых на одном из британских курортов в течение четырнадцати лет.

Лен принял вызов.

* * *

Через плохо освещенный фонарями Берфорд–сквер неторопливо шествовал дежурный полисмен. Он направлялся в сторону Кенфорд–стрит. Там он договорился встретиться с констеблем Симпсоном, дежурившим на соседнем участке. Тот обещал продолжить рассказ о похождениях своего шурина, бросившего семью и уехавшего в Канаду искать счастья.

Блюстители порядка благополучно встретились на заветном углу.

— На чем я остановился, Гарри? — спросил Симпсон. — Ах, да! Так вот я и говорю сестре: «Ты сама во всем виновата! Ведь…». Симпсон умолк на полуслове, потому что услышал истошный крик:

— Убивают! Спасите!

Полицейские бросились на помощь. На пороге одного из домов стояла девушка. При тусклом свете уличного фонаря они разглядели, что ее наряд состоял только из белой ночной рубашки.

Увидев полицейских, она воскликнула:

— О, слава Богу, вы пришли!

— Что случилось, мисс?

— Я услыхала крик… и шум борьбы… хотела войти в его комнату…

Девушка ощупью искала на стене выключатель и, наконец, нашла его. Большой стеклянный фонарь, спускавшийся с высокого потолка, осветил прихожую золотистым светом.

— Где это было, мисс? В какой комнате?

Дрожащей рукой она указала на лестницу.

Полицейские заметили, что, несмотря на мертвенную бледность, лицо ее поразительно красиво.

— Накинь на даму пальто, Гарри, — сказал констебль, указывая напарнику на шкаф, в котором висели шляпы и пальто. — Теперь, мисс, пожалуйста, проводите нас.

Она отрицательно покачала головой. Зрачки ее глаз были расширены от ужаса.

— Нет! Нет, нет! Я не могу… Идите сами. Комната на первом этаже, окна выходят на сквер…

Полицейские быстро взбежали по ступенькам на площадку первого этажа. В этот миг вспыхнуло освещение. По–видимому, девушка включила его внизу. Они увидели прямо перед собой дверь из полированного дерева с позолотой по краям. Она оказалась запертой. Дергая ручку изо всех сил, Симпсон закричал:

— Отворите!

Дверь неожиданно открылась. Полицейские вошли в большую комнату, занимавшую весь этаж. Она освещалась хрустальным канделябром, стоявшим на огромном письменном столе красного дерева; позади него находился мраморный камин. В комнате никого не было. Лишь обойдя стол, они увидели неподвижную мужскую фигуру в вечернем костюме, лежавшую на полу лицом вверх. Гарри склонился над неизвестным.

— Он мертв. Застрелен. Погляди–ка!

Полисмен указал на кровавое пятно под сердцем.

Симпсон уставился на тело. Это было первое убийство в его практике. В памяти констебля смутно мелькали параграфы инструкции об обязанностях полицейского при подобных обстоятельствах.

— Не впускай никого, — отрывисто сказал он, затем осмотрел комнату, выглянул в большое открытое окно и вышел на балкон, осветив электрическим фонарем решетку.

К балкону была привязана веревка, спускавшаяся на крыльцо подъезда. Когда полисмены входили в дом, этой веревки не было: иначе они бы наткнулись прямо на нее.

— Он ускользнул, Гарри, пока мы поднимались. Скорей за ним!

Они спустились по веревке на землю. Вокруг было тихо и безлюдно. Симпсон выругался и толкнул дверь подъезда. Она не поддалась. Все его дальнейшие старания ни к чему не привели: дверь была массивная и прочная.

— Она заперта изнутри двойным поворотом, — в конце концов сказал он, — Вероятно, девушка закрыла ее, Гарри. Пойди, поищи ее и возьми ключ. Я покараулю тут.

Гарри подошел к другой двери, но она тоже оказалась запертой. Обойдя вокруг дома, он увидел во дворе гараж. Его ворота были настежь распахнуты. Машины внутри не оказалось.

Гарри вернулся к товарищу и рассказал ему о том, что видел.

Симпсон дрожащей рукой извлек полицейский свисток из кармана и просигналил тревогу.

Мистер Оливер Ратор находился поблизости по своим делам, но, услышав свист, бросил все и поспешил на помощь. Пока констебль рассказывал сыщику о случившемся, подоспели с разных сторон еще три полисмена.

По приказу инспектора двое дюжих констеблей высадили дверь подъезда. Оратор приказал им остаться здесь и никого не пропускать и не выпускать. С остальными полицейскими сыщик вошел в дом.

— Где девушка? — спросил он.

— Не знаю, сэр, — ответил Симпсон.

Оливер обратился к Гарри:

— А вы знаете?

— Думаю, что она в обмороке, сэр, — предположил тот. — Я человек семейный и хорошо знаю, как действуют подобные происшествия на хрупкий женский организм.

Оратор хмыкнул.

— Где вы обнаружили тело?

— Вот в этой комнате, сэр, — сказал Симпсон.

Инспектор повернул ручку и толкнул дверь.

— Тоже заперто, — проворчал он и распорядился:

— Ломайте.

Полицейские вышибли дверь.

Войдя в комнату, Ратор быстро осмотрел ее:

— Где же убитый?

Гарри и Симпсон удивленно раскрыли глаза: мертвого тела в комнате не было.

— Выход на балкон оставили открытым вы? — осведомился сыщик.

— Да, сэр, — ответил Симпсон. — Но она была открыта и когда мы вошли сюда в первый раз.

— А к перилам балкона была привязана веревка, по которой спустился убийца, — вставил Гарри.

— Или «убитый», — буркнул инспектор.

Он вышел на балкон и огляделся.

На той стороне Берфорд–сквер сыщик увидел знакомый дом, слабо освещенный уличным фонарем. Дом принадлежал маркизу Перелло. Сыщик знал, что в домашнем сейфе маркиза лежит четыре пакета с изумрудами. Сопоставив это обстоятельство с известием о появлении в Лондоне Лена Уитлона, Оратор все понял.

Господин Перелло приобрел драгоценные камни в Аргентине и собирался на следующий день отправить их в Италию. Маркиз известил об этом полицию, и главный инспектор Ратор распорядился поставить у его дома двоих полисменов.

Предчувствуя недоброе, Оливер подошел к перилам балкона и крикнул полисменам, дежурившим у входа в подъезд:

— Кто–нибудь приходил?

— Подошли еще несколько констеблей, сэр!

— Кто?

— Еще не разглядел, господин инспектор, темно.

— Уолтон здесь? — продолжал сыщик.

— Да, сэр! — последовал бравый ответ.

— А Мартин?

— Здесь, сэр!

— Какого вы черта здесь? — рявкнул Оратор.

Он был чрезвычайно взволнован, хорошо зная, с какой неимоверной быстротой и точностью Лен Уитлон приводит в исполнение свои планы. Сыщик ловко съехал по веревке на улицу и через минуту уже стучал в двери дома маркиза Перелло. Стучать пришлось долго. Хозяин ушел с женой в театр. Три служанки оказались запертыми в комнате наверху. Лакей, которому маркиз поручил сторожить сейф, был найден связанным в углу комнаты. Сейф был взломан. Изумруды исчезли.

— Грабили вчетвером, — определил Оратор.

Лен Уитлон неизменно работал с помощниками, количество которых менялось в зависимости от сложности «дела». После совершения преступления четверо соучастников, конечно, расстались и покинули Англию поодиночке. Причем самыми неожиданными способами: Лен никогда не применял обычные приемы преступников. Мало того, он никогда не повторялся.

Кто, кроме него, мог разработать такой хитроумный план? Снять квартиру в двух шагах от дома маркиза только для того, чтобы симулировать убийство. Поднять тревогу и тем самым заставить всех дежуривших констеблей собраться там, оставив без охраны весь прилегающий район, в том числе и особняк господина Перелло. А затем спокойно взять драгоценности и быстро исчезнуть в ночной темноте…

«Умный преступник всегда сумеет обойти полицию», — вспомнилась Оратору строчка из статьи Уитлона в американской газете. Оливер выругался и приступил к осмотру ограбленного дома. Ничего интересного он не обнаружил. Только в одном из каминов оказалась кучка пепла от сожженной бумаги, а рядом — наполовину уничтоженная пламенем газетная вырезка. Судя по уцелевшим обрывкам фраз, она имела какое–то отношение к путешественникам и таможне. Оратор положил обгоревший клочок газеты в блокнот и сунул его в карман.

Единственную ценную информацию Ратор получил только на следующее утро: констебль, дежуривший на углу Квин–Виктория–стрит и Кеннон–стрит, заметил автомобиль, в котором ехала женщина. Машина свернула на Кеннон–стрит.

С поста на Кеннон–стрит доложили по телефону:

— В указанный час женщина в автомобиле не проезжала.

…Оратор был психологом. Зная взгляды Уитлона, он был уверен, что тот прежде всего позаботится о безопасности своей прекрасной соучастницы. Сыщик подробно расспросил Симпсона, подавленного тем, что убийство оказалось ловко расставленной ловушкой и поэтому никак не отразилось на его, карьере.

— Девушка была англичанкой?

— Она говорила с иностранным акцентом, господин инспектор, — ответил констебль.

— Я хочу, чтобы вы повторили мне каждое сказанное ею слово, — сказал Оратор.

Симпсон долго и напряженно вспоминал, но так и не смог ничего воспроизвести.

— Ни слова не осталось в памяти, сэр. Меня удивило только, что, несмотря на испуг и постоянные стоны, она два раза посмотрела на часы.

— Было около одиннадцати?

Констеблю показалось, что позже.

Отплатив Симпсона, Оратор вынул из блокнота маленькую, наполовину сгоревшую полоску газетной бумаги, найденную в камине маркиза Перелло, и принялся восстанавливать текст заметки.

* * *

Пароход «Эмиль» вез на берега Марокко и Мадейры много праздного люда, отправившегося на поиски развлечений. В Бискайском заливе к нему подошел английский крейсер и дал сигнал, требуя остановить машину. Капитан выполнил приказ.

…«Эмиль» вышел из Лондона в ту самую ночь, когда был ограблен дом господина Перелло. В последнюю минуту перед отплытием на пароход села мисс Авилен — прекрасная уроженка Гибралтара.

…На крейсере прибыла сотрудница Скотленд–Ярда, которая арестовала мисс Инес Авилен. Красавица отрицала свое участие в ограблении и бурно протестовала против ареста, а затем попыталась незаметно бросить за борт маленький пакетик. В нем оказалось семнадцать изумрудов.

* * *

В английских газетах появилась заметка, тщательно подготовленная и отредактированная Оратором:

«Расследование грабежа на Берфорд–сквер немного подвинулось вперед благодаря аресту женщины, называющей себя Инес Авилен. Оказывается, предводитель шайки, совершивший преступление, не только избрал для своей соучастницы такой путь бегства, на котором ее легко было выследить, но еще и оставил на месте преступления указания на маршрут. Вероятно, он хотел воспользоваться ею, как прикрытием, чтобы отвлечь от себя внимание и благополучно скрыться».

На следующий день после осуждения прекрасной англо–испанки в газетах появилось второе сообщение:

«Инес Авилен принесена в жертву человеком, совершившим ограбление на Берфорд–сквер. Она отправляется в тюрьму искупать его преступление».

* * *

— Лен у меня в руках.

Таков был краткий отчет Оратора на совещании в Скотленд–Ярде.

Однако общее мнение было таково: доказать участие Уитлона в этом преступлении невозможно, поскольку у него — безукоризненное алиби. Многочисленные свидетели подтверждали его присутствие во Франции в ту ночь, когда был ограблен маркиз Перелло.

— Все это — искусный обман, — сказал Оливер. — Я разоблачу Уитлона.

— Говорят, Лен — психолог и даже умеет читать мысли, — с безнадежным вздохом проговорило начальство. — Как же вы его разоблачите?

— Я тоже умею читать мысли, — ответил Оратор. — Того, что сейчас думает обо мне Уитлон, было бы вполне достаточно, чтобы я перевернулся в гробу. Но, к его несчастью, я еще жив.

* * *

У мистера Уитлона был отличный помощник — Джон Стиммингс. Лен вызвал его к себе.

Увидев Уитлона, Джон не сразу узнал его. Лен метался по своей роскошной квартире с перекошенным от ярости лицом.

— Я должен отомстить этому идиоту Ратору! — рычал он.

Мистер Стиммингс плотно прикрыл за собой дверь и осторожно проговорил:

— Он не такой уж идиот, раз умудрился поймать Инес. Дело плохо. Держу пари, что он многое смог у нее выведать. Как бы Ратор не добрался и до нас…

— Со мной Оливер ничего не сможет сделать, — огрызнулся Лен. — На следующее утро после грабежа французская полиция обнаружила меня в кровати на моей вилле в Отейле.

— Почему же в Париже поговаривают, что вам предложат покинуть Францию?

— Ерунда! Они отлично знают, что во Франции я никогда «не работаю». Впрочем, я и сам собираюсь в Англию: повидаться с Ратором.

Стиммингс с любопытством взглянул на Уитлона.

— На меня не рассчитывайте, — сказал он. — Берите только один билет. А лучше не ездите вовсе. Вам не поздоровится.

Нелепость подобного предположения вызвала у Лена улыбку.

— Слушай! Ты же меня знаешь! Мне прекрасно известно все, что думает Ратор. У него не хватит ума распознать меня под гримом. Мне всегда хорошо удаются подобные фокусы. Помнишь, как я украл жемчуг инфанты и через четыре дня спокойно вернулся в Мадрид? Разве кто–нибудь меня узнал? А теперь я придумал такую проделку, рядом с которой все наши прежние штучки — просто детские шалости!

* * *

Пожилой англичанин приехал в Лондон и остановился в лучшей гостинице под именем полковника Першинга. Он выглядел безобидным шумным чудаком без определенных занятий и с большим увлечением читал газеты.

Спустя несколько дней после его приезда, Оратор получил надушенное письмо. Оно было написано женским почерком и гласило:

«Мистер Ратор!

Если вы хотите узнать, где находятся остальные изумруды маркиза Перелло, то я могу вам сообщить это. Но вы должны обещать, что меня не арестуют. Понимаю, что полицейский офицер не имеет права давать подобные обещания, потому не осмеливаюсь просить вас дать его в письменной форме. Я приду в Скотленд–Ярд в субботу в два часа. Надеюсь, вы будете в своей комнате?

Та, которая знает».

Оратор несколько раз перечитал письмо. Когда дело касалось женщин, он верил в чудеса. Но какое–то внутреннее чутье подсказывало ему, что письмо написано под диктовку Уитлона. Сыщик долго стоял у окна кабинета, глядя на реку и стараясь проследить ход мыслей своего врага.

…В это время в Скотленд–Ярде служил майор Доултон, помощник комиссара. Он начал свою службу в полиции Индии, ничего не понимал в сыскном деле, зато больше всего на свете любил давать советы. Майор вызвал Оратора к себе.

— Идите–ка сюда, мистер Ратор, — торжественно начал он, — так продолжаться не может! Изумруды огромной ценности были похищены почти на глазах у полиции, которой к тому же специально было поручено охранять их! Вы читали сегодняшние газеты?

— Я не могу читать, — устало произнес Оратор и, выждав достаточно долго для того, чтобы майор почти получил апоплексический удар, окончил: — Я не могу читать газет, когда у меня полно работы.

— Но ведь это скандал, мистер Ратор! Честное слово, мне стыдно встречаться с друзьями в клубе. Они постоянно спрашивают меня, отчего мы не приглашаем сыщиков из–за границы. И похоже, что нам действительно больше ничего не остается!

— Чтобы захватить Уитлона, нужны не сыщики, а психологи, — заметил Оливер.

— Ерунда и бессмыслица! — возмущенно воскликнул майор.

В субботу погода стояла хорошая, и двойные окна в кабинете Оратора были широко раскрыты. Солнечный свет заливал доки и торговые склады, образующие красивую линию на горизонте, и оставлял золотые полосы на воде. Вагоны трамвая были более или менее пусты. На набережной прогуливались уставшие за неделю труженики, которые вывели своих детей подышать свежим воздухом.

Инспектор Ратор со вздохом снял очки, аккуратно сложил письмо «той, которая знает», вложил его обратно в конверт и задумчиво посмотрел в открытое окно. Вверх по течению медленно двигался пароходик. Он тянул за собой несколько барж, доверху нагруженных желтоватыми досками.

Дверь кабинета отворилась, и вошел майор Доултон. Оливер неторопливо повернулся к своему начальнику и передал ему письмо, не сказал ни слова. Майор прочитал и усмехнулся:

— Это, по–видимому, наиболее распространенный способ раскрытия преступлений в Англии. Скотленд–Ярд обязан половиной своих успехов подобным информаторам. Хотелось бы мне взглянуть на эту особу, когда она придет. Думаю, что я сразу определю, врет она или нет.

— Если только она придет, — вставил Оратор.

— Вы думаете, что это шутка? Я не согласен с вами. Я уверен, что письмо написано какой–нибудь недовольной соучастницей, которую обидели при дележе добычи. За все время моей службы здесь не помню такого дня, чтобы в Скотленд–Ярд не поступило подобное заявление.

— Они поступали каждый день в течение всей моей службы, — подтвердил Оратор, — то есть уже семнадцать лет.

Майор позеленел при этом намеке на его неопытность.

— Она не придет. Придет Лен, — сказал инспектор.

— Уитлон? Чепуха! Он во Франции. Негодяй не осмелится явиться в Англию. А если бы ему и вздумалось показаться здесь, то у нас достаточно оснований для его ареста. Я приду в два часа дня, — закончил помощник комиссара.

— Лучше без четверти два, — посоветовал Оливер, насмешливо улыбаясь.

* * *

Майор Доултон зевал, удобно устроившись в кресле Оратора.

— Она нас надула, — сказал помощник комиссара.

— Я говорил вам, — ответил главный инспектор.

Он стоял у стены и о чем–то сосредоточенно думал.

Майор взглянул на часы.

— Я даю ей еще пятнадцать минут…

Доултон не успел договорить.

Позади него что–то прожужжало, раздался негромкий звон. Майор оглянулся — пуля разбила стекло в рамке фотографии на противоположной стене.

Звука выстрела не было слышно.

Доултон вскочил и бросился к окну.

Снова раздалось жужжание, и с потолка посыпалась штукатурка.

— Я посоветовал бы вам отойти от окна, — мягко произнес Оратор. — Мне говорили, что он удивительно меткий стрелок. Я полагал, что он будет стрелять из Каупсиль–Билдинга. Баржа — действительно идеальная позиция. Выдумка Лена, как всегда, великолепна.

Майор отбежал от окна.

— Стрелял! — воскликнул он, чуть дыша. — В меня!

— В меня, — ответил Оливер. — Сейчас наши люди его задержат.

Произнеся последние слова, он увидел две моторные лодки с полицейскими, направлявшиеся к барже.

— Все в порядке, — сказал Оратор. — Теперь у нас есть повод для обвинения. Добро пожаловать в Скотленд–Ярд, мистер Лен Уитлон!

— В меня стреляли! — пронзительно восклицал майор. — Я этого так не оставлю!

— Я говорил вам: не приходите, — произнес Оливер. Веселое выражение его глаз явно противоречило сочувственному тону этих слов.

* * *

— Он удивительно ловко все это придумал, — говорил Оратор главному комиссару. — Уитлон знал мое пристрастие к свежему воздуху и без труда выяснил, что с реки через скрытое окно моя комната видна, как на ладони.

— Вы знали, что он в Англии?

— Один из моих людей видел его, когда Лен прибыл в Саутгемптон из Гавра.

Главный комиссар пристально взглянул на инспектора.

— Но вы же не предполагали, что он будет обстреливать вашу комнату? В противном случае, надеюсь, вы не позволили бы майору прийти к вам?

Оратор помедлил с ответом. Потом вздохнул:

— Я не могу запретить начальнику заходить в мой кабинет.

ЧЕЛОВЕК С ДВУМЯ ИМЕНАМИ

Мистеру Ратору пришлось заняться делом миссис Шталмейстер. Эту даму дежурный констебль с трудом оттащил от потерявшего сознание сборщика квартирной платы. Причиной несчастья был тяжелый кувшин, которым миссис Шталмейстер запустила в сборщика, когда тот осмелился пригрозить ей судебным преследованием, если плата за квартиру не будет немедленно внесена. Вероятно, он совсем не знал миссис Шталмейстер, иначе постарался бы скрыться от нее, когда она схватила кувшин.

Вспыльчивая дама была ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти годам и обладала могучей фигурой. Держалась она с необычайной самоуверенностью, ибо чувствовала поддержку соседей и вообще того класса людей, который питает ненависть к сборщикам квартирной платы и полицейским.

Когда один из соседей миссис Шталмейстер взялся за нож, чтобы рассчитаться с полицейским, пытавшимся оттащить даму от ее жертвы, инспектор Ратор, случайно попавший в число зрителей этого любопытного происшествия, решил, что пора вмешаться.

Оливеру удалось вырвать бесчувственного сборщика из рук миссис Шталмейстер после того, как его кулак убедил соседа убрать нож и немедленно скрыться. Затем Ратор отправил все еще не приходившего в сознание взымателя квартирной платы в полицейскую амбулаторию.

Полчаса спустя дама уже сидела в кабинете главного инспектора и пыталась доказать, что не сборщик является жертвой, а, наоборот, она — невинная жертва сборщика.

— За все двадцать пять лет, которые я прожила на Келлер–роуд, у меня ни разу не было ссор с соседями! — кричала она. — Я живу тихо и мирно, как подобает порядочной женщине! Вы что, мне не верите?

Оливер усмехнулся.

— Поверил бы, если бы не знал, почему соседи с вами не ссорятся.

— Почему же? — ощетинилась миссис Шталмейстер.

— Все эти двадцать пять лет вы являетесь кем–то вроде атамана разбойников, собравшихся со всех концов света и поселившихся на Келлер–роуд. Точнее было бы назвать вас капитаном пиратов, поскольку они, в основном, моряки по профессии. Вы обладаете настолько мирным нравом, что эти пай–мальчики, готовые перерезать человеку горло из–за стакана виски, боятся вас, как огня.

Ратор закончил эту непривычно длинную для него речь и с облегчением умолк.

— Вы клевещете на бедную, беззащитную женщину! — взревела миссис Шталмейстер. — Я спокойно живу на те шесть фунтов, которые мне каждую неделю дает сын, и мне никто не нужен! Мне не из–за чего ссориться со всем этим сбродом, что живет вокруг меня! Правда, я однажды здорово поругалась с братом и даже изменила имя своему маленькому сыну, которого назвала в честь дяди. Но это было давно. С тех пор мой Теодор вырос и теперь помогает своей бедной, старой, больной маме…

Она вытащила не первой свежести носовой платок и, всхлипывая, вытерла глаза.

На следующее утро дело миссис Шталмейстер слушалось в суде. Поскольку сборщик квартирной платы пришел в себя и благополучно отправился домой, она отделалась крупным штрафом и грозным предупреждением судьи. Затем уплатила и за квартиру: деньги у нее водились, просто миссис Шталмейстер была скрягой по натуре.

Простившись с этой почтенной дамой, инспектор Ратор занялся расследованием похищения драгоценностей в Чизлхерсте. Дело оказалось сложным. Воры были известны и даже уже задержаны, но их удалось арестовать слишком поздно: четырнадцать больших бриллиантов из старинного убора леди Теймаунт успели исчезнуть. Оправа была найдена, но Оливер не чувствовал себя удовлетворенным.

— Говорю вам, как под присягой, мистер Ратор, — уверял Гарри Селт, главарь, — я продал камешки ювелиру, имя которого мне неизвестно. Он работает от какой–то фирмы на материке. Я получил всего лишь двести фунтов да и те пришлось разделить на четверых. Я не хочу вам лгать, мистер Ратор, вы сами знаете, как это обычно делается.

Вот и все, чего удалось добиться от Гарри, к великой досаде Оливера. Леди Теймаунт не только была не очень богатой женщиной, но еще и приходилась родственницей министру.

Этот министр пригласил к себе Оливера.

— Я обращаюсь к вам с большой просьбой, мистер Ратор, — любезно сказал он. — Дело в том, что моя тетя во что бы то ни стало хочет получить обратно свои бриллианты. Они ей дороги как память, ибо она получила их в подарок от своего покойного супруга еще в семидесятых годах прошлого столетия. К счастью, она никогда не узнает, что старик любил раздавать женщинам бриллианты… Скажите, не можете ли вы войти в контакт с какими–нибудь представителями преступного мира, которые помогли бы вам добраться до ее бриллиантов?

— Вы предлагаете мне нарушить закон, — сухо ответил мистер Ратор.

— Знаю, знаю… Но не можете ли вы, в виде особой любезности ко мне, выйти за рамки ваших официальных обязанностей.

Оратор молча кивнул.

* * *

Скупщики краденого тщательно скрываются от полиции. Ратору пришлось начать издалека. Он долго и обстоятельно беседовал с неким господином Баркиным, который торговал собаками. Тот долго отпирался, утверждая, что никакие выходы на скупщиков ему неизвестны. Наконец он все же согласился повести сыщика вечером в небольшой кабачок в Дентфорде. Там они встретились с Джозефом Грейдом, торговцем мебелью. Джозеф был, по его словам, едва знаком с человеком, который, вероятно, знал другого, быть может, знавшего еще кого–то, кто, кажется, был соседом приятеля скупщика краденого.

В течение двенадцати дней Оратор терпеливо продолжал розыски. По обыкновению, говорил очень мало, зато много и внимательно слушал, потому что должен был улавливать в потоке фраз нужные ему намеки, отличать существенные факты от несущественных и разгадывать тайный смысл слов своих собеседников.

В конце концов он поехал в Брюссель, где ему назначил встречу месье Генри Диссель.

Месье Диссель, малоподвижный, моложавый мужчина в больших очках, со слегка растрепанными светлыми волосами и маленькими усиками, пришел к Ратору в гостиницу. Он щелкнул каблуками и поклонился сыщику, прежде чем протянуть руку в нитяной перчатке.

— Я получил ваше письмо, месье. Прошу вас сесть, тогда я тоже сяду.

Он положил огромный портфель на стул, подтянул на коленях прекрасно выглаженные брюки и сел на край кресла, показав безукоризненно белые носки над блестящими желтыми ботинками.

— Я торговец и агент. С бриллиантами имею дело редко. В Антверпене знаю несколько лиц, покупающих и продающих бриллианты, происхождение которых не всегда можно определить. Да, я знаю их. У меня в Лондоне есть брат. Это он дал вам мой адрес? Я так и думал. Он хороший брат, но не особенно любезный. Мы с ним часто ссорились. Я люблю пикет, скачки — вы понимаете меня? Ему это не нравится. После последней ссоры мы с ним больше не общаемся. Как–то я был в Лондоне и позвонил ему по телефону, а он ответил: «Хозяина нет дома». Думал, что ему удалось достаточно хорошо скопировать голос своего слуги. Но я все равно узнал его…

Месье Диссель так сиял, словно ссора с братом доставляла ему величайшее удовольствие. Оливеру пришлось прервать словесный поток, который неустанно изливал его собеседник.

— Все это очень интересно, месье Диссель, но меня не интересуют ваши семейные дела. Вы любезно ответили на мое письмо по поводу бриллиантов леди Теймаунт. Можете ли вы выкупить бриллианты, о которых шла речь?

Месье Диссель торжествующе улыбнулся. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек оттуда большой кожаный бумажник и величественным жестом положил его на стол. Открыв бумажник, он сначала вынул пачку писем и визитных карточек, затем пакетик из белой бумаги. Месье ловким движением пальцев развернул пакетик — и бриллианты леди Теймаунт засверкали перед Оратором.

— Вот они! — произнес Диссель. — Я заплатил за них двести тридцать тысяч франков. На этом я выиграл тридцать тысяч. Я вовсе не хочу скрывать, что это дело принесло мне прибыль.

Оратор подошел к двери спальни и позвал эксперта, которого привез с собой из Лондона. Тот тщательно осмотрел все камни один за другим. Генри Диссель с веселой усмешкой наблюдал за его действиями. Наконец мистер Ратор отсчитал двадцать три тысячефранковых банкноты, и бельгиец, тщательно сложив, сунул их в карман.

— Полагаю, месье Диссель, вы не собираетесь назвать имя человека, у которого купили камни? — поинтересовался сыщик.

Бельгиец пожал плечами.

— Он, может быть, порядочный человек, а, может быть, и нет, — сказал он. — Если я назову его имя, то возникнет масса недоразумений, вопросов и требований, и он скажет мне: «Месье Диссель, вы доставили мне много неприятностей. Я больше не желаю иметь с вами дела».

— Где находится контора вашего брата в Лондоне? — спросил Оратор.

— Контора Теодора на Виктория–стрит, номер девяносто шесть. Но мы с ним в плохих отношениях, что, конечно, нехорошо и не по–христиански.

Сыщик нахмурился.

— Теодор? А у него есть второе имя? Как его зовут полностью?

— Теодор Луи Газеборн Диссель. Я — Генри Фредерик Динегем Диссель.

Оратор в упор посмотрел на собеседника.

— О! — многозначительно произнес он.

Другой на его месте сказал бы гораздо больше, но инспектор Ратор был, как мы знаем, скуп на слова, чем и заслужил свое прозвище.

Месье Диссель был бельгийским подданным и уже десять лет вел свое дело в маленькой конторе на бульваре Милитер. Хозяин помещения не отличался аккуратностью, — так, по крайней мере, подумал Оратор, когда пришел поговорить с ним. Над письменным столом в золотой рамке висел красочный диплом, удостоверявший спортивные успехи месье Генри Дисселя.

По его словам, он был агентом, представлявшим несколько текстильных фабрик — английских, германских и американских. Дела часто заставляли его путешествовать. Он состоял членом клуба, в котором шла рискованная игра, но, хотя и был страстным игроком, в его поведении не замечалось ничего предосудительного. Изредка он перепродавал драгоценности, старинные вещи и даже недвижимость. У него была хорошая репутация, и потому он как нельзя лучше годился на роль агента по перепродаже краденого.

* * *

Теодор Луи Газеборн! Это имя звучало в ушах мистера Ратора во время всего обратного пути в Англию.

В Лондоне он сразу же вручил бриллианты их владелице, принявшей его в весьма раздраженном состоянии духа. Ей было жаль (ее собственные слова) каждого пенни вознаграждения: полиция обязана была найти и вернуть ей бриллианты бесплатно. Она дала даже понять, что не исключает возможности участия полиции вообще, и главного инспектора Ратора в частности, в дележе ее денег.

Оратор слушал как будто внимательно, но мысли его были далеко. Он думал о мистере Теодоре Луи Газеборне Дисселе и месье Генри Фредерике Динегеме Дисселе.

…Возвращаясь домой, Оратор неожиданно воскликнул:

— Поразительно!

— Что поразительно? — спросил удивленно его сосед: мистер Ратор находился в этот момент в вагоне железной дороги.

— Все, — спокойно ответил Оратор.

Его спутник осторожно отодвинулся в самый угол, поближе к стоп–крану.

…Действительно, версия, которая начала складываться у Оратора, казалась почти невероятной.

С необычайным терпением он возобновил поиски, стараясь отыскать новые нити, ведущие к давно забытым преступлениям. В течение трех недель он посетил не менее двенадцати лондонских тюрем, расспрашивая крупных воров, попавших за решетку. В конце концов ему удалось нащупать хорошо законспирированный путь из Лондона в Бельгию, на котором краденые драгоценности проходили через много рук. Не все они попадали в Брюссель. Иногда их привозили в Льеж, иногда — в Остенде, но, как бы то ни было, в конце пути находился таинственный адресат, которого можно было встретить только в кафе, в пивной или в гораздо более подозрительном месте; встречи эти заранее назначались в Лондоне.

— Вот как это делалось, мистер Ратор, — говорил преступник, отбывавший наказание в Медстон–Голе. — Если нам попадалась хорошая добыча, мы звонили по телефону, и нам указывали место, где можно сплавить ее. Каким образом эти посредники добывали сведения, я не знаю. Тогда один из наших отправлялся по этому адресу и всегда возвращался с солидной суммой. Мне приходилось и самому иметь с ними дело.

— Вы не встречали среди них иностранцев?

— Никогда. Бывало, придешь в кафе, и тут кто–нибудь подойдет и скажет: «Вас ожидают на улице». Обычно он ждал в машине за углом, быстро просматривал вещи, называл цену и сейчас же выплачивал деньги.

Вскоре у Ратора выдался свободный день, и сыщик им воспользовался, чтобы познакомиться с братом месье Генри Дисселя. Брюссельская контора Генри состояла из одной комнаты, в которой царил беспорядок. У энергичного Теодора помещение было обставлено мебелью из полированного красного дерева и сияло ослепительной чистотой. На стеклянной входной двери было красиво выведено золотом:

Теодор ДИССЕЛЬ,

инженер

Хозяин конторы был высокого роста, тщательно одет и выбрит. Его волосы были аккуратно зачесаны назад, открывая большой лоб. Он носил монокль, по–английски говорил безукоризненно и выглядел как человек из общества.

Секретарша провела мистера Ратора в кабинет, где Теодор сидел за таким сверкающим письменным столом, что, казалось, его только что привезли из магазина. Теодор поклонился гостю слишком уж церемонно, выдавая тем самым свое иностранное происхождение.

— Какое–то тайное чувство подсказывает мне, что вы пришли сюда по поводу моего брата, — сказал он, словно извиняясь. — Мне известно, что вы были у него недавно: он писал мне о вашем посещении. Должен признаться, что я сейчас чувствую себя довольно неловко.

— Почему? — резко спросил Оратор.

Месье Теодор Диссель прошелся по кабинету, засунув руки в карманы отлично выглаженных брюк.

— Видите ли… — он остановился в нерешительности. — Мне не хотелось бы говорить о нем дурно, да это было бы и неестественно… Он человек горячий, не всегда корректный, но, в общем, неплохой. Когда человек так легкомысленно обращается с деньгами, то ясно, что он может в любой момент попасть в затруднительное положение. Вероятно, дело касается какого–нибудь долга, которого брат не уплатил? Я надеюсь, он не совершил ничего преступного?

В каждом слове и движении Теодора ощущалось беспокойство. Именно так должен был себя вести, по мнению Оратора, взволнованный брат.

— Если речь идет о деньгах… — Теодор беспомощно пожал плечами. — Я, к сожалению, не могу быть полезен… Я уже ссудил ему пятнадцать тысяч фунтов, которых, конечно, никогда не получу обратно. А я не настолько богат, чтобы постоянно давать ему деньги.

— Ни о каких долгах вашего брата мне неизвестно, — сказал Оратор. — Скажите, он — бельгийский подданный?

Теодор кивнул.

— А вы — натурализованный британец?

— Да, — спокойно ответил Диссель. — Я женился в начале войны на англичанке. Что касается моего брата, то, право, не знаю, женат ли он. — Теодор снова пожал плечами. — Он, кажется, принадлежит к людям, предпочитающим непродолжительные связи. Я буду откровенен с вами: брат доставляет мне много неприятностей.

Оратор молча гладил подбородок и сочувственно кивал.

— Что бы вы мне ни сказали о Генри, я всему поверю. Увы! У брата есть друзья, которые всегда готовы дать дурной совет и помочь его исполнить…

Сыщик спросил:

— Брат говорил с вами о продаже драгоценностей?

Теодор нахмурился.

— Драгоценностей? — медленно переспросил он. — Я не знал, что он занимается и ими… Правда, во время нашей последней встречи он намекал, что начал вести дела с неким мистером Деверсом. Мне как–то пришлось встретиться с этим человеком. Очень неприятный и совсем не похож на ювелира. Признаюсь вам, я почувствовал к нему настолько сильную антипатию, что, когда Деверс вздумал явиться сюда после отъезда брата в Бельгию, я велел передать, что занят и не могу принять его.

Оба собеседника помолчали.

— Совершенно верно, — произнес Оратор. — Деверс — очень подозрительный человек. Я его знаю.

…Возвращаясь домой, Оливер продолжал обдумывать свою версию.

* * *

Две недели спустя Генри Диссель весело выпрыгнул из брюссельского поезда на перрон вокзала Остенде. Стоял теплый сентябрьский день, и море было окутано густым туманом. Генри занял на пароходе каюту, где оставил маленький чемодан, составлявший весь его багаж, и заказал завтрак. По–видимому, Диссель при посадке повредил себе ногу: когда он показался на палубе, то сильно хромал, опираясь на палку.

По мере приближения к английскому берегу туман становился все сильнее. Судно, руководствуясь пушечными выстрелами и звуками сирены из Дуврской гавани, медленно подвигалось ко входу в порт.

В это время один из пассажиров второго класса услыхал крик о помощи. Оказалось, что Генри Диссель, имевший неосторожность сесть на фальшборт, упал в воду. За криком последовал всплеск воды. Стюард, выскочивший на палубу, увидел только палку Генри, плававшую в волнах. Сам же Диссель исчез. Сейчас же спустили лодку, но, кроме трости и шляпы, матросы ничего не обнаружили.

В тот же вечер мистер Ратор прочитал в газете краткое сообщение:

«Пассажир упал за борт.

Месье Генри Диссель из Брюсселя упал за борт пакетбота «Принцесса Жозефина» у входа в гавань Дувра. Тело еще не найдено».

— Прекрасно! — сказал Оратор, нисколько не взволнованный этим трагическим случаем.

Тело Генри Дисселя все еще не было найдено, когда Оливер посетил убитого горем брата погибшего.

— Я поражен, — сказал сыщику Теодор, в недоумении качая головой. — У него не было никаких оснований для самоубийства. Мне только что телеграфировали из Брюсселя, что все дела его в порядке. В банке у Генри было больше тысячи фунтов. Накануне отъезда он, говорят, слегка повредил себе ногу, играя в теннис. Вероятно, он чем–нибудь ударил больное место и…

— Ваш брат был застрахован? — перебил его Ратор.

Теодор медленно наклонил голову.

— Да. Я совсем позабыл об этом. Когда я заплатил его долги, то потребовал, чтобы он застраховал свою жизнь в одной английской компании. Быть может, вы найдете мою настойчивость бессердечной, но я должен был иметь обеспечение.

— Страховка на пятнадцать тысяч фунтов?

— Да, кажется, на эту сумму. Но дело не в деньгах — я потрясен его трагической смертью. Бедный Генри…

— Он был застрахован на имя Дисселя? — прервал Оливер. — Или на свою настоящую фамилию?

Теодор растерянно взглянул на инспектора.

— Наша настоящая фамилия… — Он запнулся и умолк.

— Шталмейстер, — докончил Оратор.

Диссель мгновенно покраснел.

— Да, действительно, мы изменили фамилию, — промямлил Теодор.

— Знаю, — остановил его Оратор. — У вас было двое дядей, не правда ли? Одного звали Теодор Луи Газеборн, другого — Генри Фредерик Динегем. Ваша мать назвала вас Генри Фредериком Динегемом через неделю после вашего рождения. Через месяц она переехала в другую часть Лондона после бурной ссоры с вашим дядей Генри и еще раз зарегистрировала ваше рождение, на сей раз под именем Теодора Луи Газеборна: в честь второго дяди.

Теодор сидел бледный, как смерть, и молчал.

— Вы вступили в жизнь с двумя именами и прекрасно использовали это обстоятельство. В Лондоне вы были Теодором, а в Брюсселе с помощью фальшивых усиков и очков вы превращались в Генри. И здесь, и там вы занимались скупкой краденых вещей. Изменив вам имя, миссис Шталмейстер доставила полиции много хлопот.

— Вы с ума сошли! — прохрипел Теодор. — Мой брат…

— Вы и ваш брат — одно и то же лицо. Вам нетрудно было доплыть от парохода до берега, не правда ли? Я видел в вашей конторе в Брюсселе грамоту за плавание на длинные дистанции. Вы спокойно выбрались на берег, где, я уверен, вас ожидал автомобиль. Берите шляпу. Сейчас вас тоже ждет у подъезда машина. На этот раз полицейская.

УБИЙСТВО В СЕННИНГДЕЛЕ

Один из комиссаров Скотленд–Ярда был очень недоволен инспектором Ратором. Обычно начальники не любят подчиненных, которые слишком много говорят; полковник же Левингтон (комиссар, о котором идет речь) не взлюбил Оратора за его молчаливость.

У Левингтона был собственный дом в Сеннингдсле. Поэтому он испытывал особый интерес к делу Элифорд Грей, своей соседки. Хотя комиссарам и приходится по долгу службы разрабатывать уставы, приносить торжественную присягу, иметь дело с государственными секретными актами, они все же ничем не отличаются от остальных смертных. У полковника Левингтона были жена и дети, которые считали его непререкаемым авторитетом. Всей округе было известно, что он — один из руководителей Скотленд–Ярда. Соседи относились к нему с величайшим уважением и всегда выслушивали его речи с почтительнейшим вниманием. Однако, если говорить откровенно, у полковника Левингтона не было никакого опыта в борьбе с преступностью: он ведал исключительно статистикой. Если бы ему пришлось кого–нибудь арестовать, то комиссар не знал бы даже, как приступить к этому.

Миссис Элифорд Грей была хорошенькой вдовушкой лет тридцати четырех, стройной и темноволосой, с красивыми серыми глазами, в которых было что–то трагическое (по мнению ее немногих близких друзей). Ферниг–коттедж, в котором она жила, находился немного в стороне от главной дороги и принадлежал мистеру Лестеру Венну. Дом был невелик, но красиво обставлен и окружен большим садом. Две служанки — пожилая женщина и ее дочь — жили в десяти минутах ходьбы от коттеджа. Они уходили на ночь домой, но миссис Грей не боялась оставаться в полном одиночестве. Она давно к этому привыкла.

Ее лучшим другом считался мистер Дик Лестер Венн, очень богатый молодой человек. Он имел роскошную квартиру на Парк–Лейн и прекрасную репутацию. У него была лишь одна слабость, из–за которой и состоялось его знакомство с инспектором Ратором.

Оратор пришел к Венну по его приглашению и застал хозяина шагающим по комнате из угла в угол. У окна стояла миссис Грей, с трудом сдерживающая улыбку при виде нахмуренного лица своего друга.

— Мне очень жаль, что все так получилось, инспектор, — с раскаянием произнес Дик Лестер Венн. — Но этот парень позволил себе слишком многое в присутствии миссис Грей. Боюсь, что я излишне погорячился…

— Из–за этой «горячности» он чуть не отправился на тот свет, — строго сказал Оратор.

…Венн и миссис Грей в тот знаменательный вечер поздно возвращались из Кенсингтона и шли через парк, весьма малолюдный в этот час. По дороге к ним пристал подозрительный мужчина, сначала смиренно просивший подаяния. Когда же ему было отказано, он стал дерзить. Очевидно, его ввела в заблуждение тонкая фигура Венна.

В действительности же Лестер был тренированным атлетом, и когда наглость проходимца перешла всякие границы, Венн обернулся, ловко схватил его за шиворот и швырнул в реку. После долгих поисков захлебнувшегося бродягу вытащили из воды. Затем его отправили в больницу.

— Нет, правда, Дик, вы в гневе ужасны, — сказала миссис Грей.

Она засмеялась. Ласковые интонации ее голоса навели Оратора на мысль, весьма пригодившуюся ему через неделю.

— Что же теперь будет, инспектор?

В голосе Венна слышались беспокойство и раздражение.

— Конечно, не следовало мне бросать его в воду, — продолжал он. — Меня поразило то, что он знал меня и назвал по имени. И когда он сказал, что на днях я буду убит, я потерял контроль над собой. Меня присудят к лишению свободы или к штрафу, инспектор?

Вместо ответа Оратор попросил, чтобы Дик Венн поподробнее описал внешность проходимца. Прежде чем Лестер окончил свой рассказ, Оливер понял, что полиции незачем вмешиваться в это дело. Бродяга был хорошо известен Скотленд–Ярду и имел весьма незавидную репутацию. После целого ряда преступлений он успел познакомиться со многими тюрьмами Соединенного Королевства.

— Самое лучшее для вас, мистер Венн, послать кого–нибудь в больницу к этому типу. Конечно, я даю вам совет не как полицейский, а как частное лицо. Думаю, что если вы не пожалеете пары фунтов, то все устроится ко всеобщему удовлетворению.

— Вероятно, он большой жулик? — с любопытством спросил Венн.

— На прошлой неделе выпущен из Дартмура, — ответил сыщик.

Оратор заметил, что миссис Грей теперь сидела, отвернувшись к окну, словно разглядывая что–то интересное на улице. Ее поза показалась ему неестественной. Оливер подумал, что она, вероятно, желает скрыть от своего друга невольный смех.

Сыщик вернулся в Скотленд–Ярд и скоро забыл о существовании миссис Элифорд Грей и мистера Дика Лестера Венна.

* * *

Несколько дней спустя друг мистера Левингтона, суперинтендант, в разговоре с Ратором стал сплетничать о Венне и его подруге.

— Какая красавица миссис Элифорд Грей!.. Нет, нет, вы ошибаетесь, у нее с мистером Венном просто дружба.

— Я ничего не говорил, — отрывисто произнес Оратор.

— Догадываюсь, о чем вы думаете, — заметил суперинтендант. — Я, правда, почти незнаком ни с ней, ни с ним, однако не раз слыхал, что он очень несдержанный человек и к тому же ревнивец. В Сеннингделе все удивлены тем, что он не женится на ней. Полковник тоже его не понимает. Такая красивая женщина!

— Самое странное в обитателях Сеннингделя то, — сказал Оливер, не питавший особенной симпатии к полковнику, — что есть масса вещей, которых они совсем не понимают.

…В половине четвертого следующего утра Оратор, как обычно, встал после крепкого девятичасового сна и налил себе чашку чая. Зазвонил телефон. Сыщик сердито взглянул на аппарат и не стал снимать трубку: он собирался написать несколько отчетов, а работа спорилась у него лучше всего в тихие часы рассвета. Звонок повторился. Сняв трубку, Оливер сейчас же узнал взволнованный голос полковника Левингтона:

— Не можете ли вы сейчас же приехать сюда? Я уже позвонил в Скотленд–Ярд и попросил заехать за вами; фотографы и дактилоскописты уже выехали.

— Что случилось? — быстро спросил Ратор.

Последовала короткая пауза.

— Миссис Грей, эта очаровательная женщина, убита.

Оратор ахнул:

— Убита?

— Да… Она убита… Боже мой! Это ужасно! Одна из самых красивых женщин, которых я когда–либо видел… И необыкновенно милая соседка… Чудовищно! Убита, вы понимаете, Ратор?..

— Да, я понимаю, — уже спокойно, по–деловому, произнес сыщик. — Сейчас приеду.

Он повесил трубку, быстро выпил чай и выбежал на улицу.

Из–за угла вылетел полицейский автомобиль и сбавил скорость.

— Не останавливаться! — закричал Ратор и на ходу вскочил в машину, заняв место рядом с шофером. — Известны какие–нибудь подробности?

Никто не знал деталей убийства. Даже имя убитой женщины им было еще неизвестно.

Оратор поднял воротник и погрузился в размышления.

Вскоре автомобиль остановился перед маленьким коттеджем. Через широко раскрытую дверь была видна ярко освещенная передняя. На дорожке, ведущей от дороги к дому, стоял полисмен, а в передней полковник Левингтон разговаривал с человеком, в котором Оратор узнал инспектора местной полиции.

Заметив Оливера, Левингтон сказал ему:

— Здешние сыщики зашли в тупик и вызвали нас.

— Вызвали меня или вас, сэр? — нелюбезно спросил Ратор.

Полковник не имел никакого отношения к департаменту уголовных расследований, но постоянно мешал работать.

— Вас, конечно, мой милый, — раздраженно ответил Левингтон. — Я здесь просто как свидетель… Я ничего не могу засвидетельствовать, конечно, — поспешно прибавил он, — но они явились ко мне и вытащили меня прямо из кровати.

— Где тело? — спросил Ратор.

К его удивлению, полковник покачал головой.

— Тела нет. Его, видимо, унесли. Надеюсь, вы осторожно ступали по дорожке, когда входили? Там остались следы крови. Очевидно, на дорожке и было совершено преступление.

Мистер Ратор отворил дверь в маленькую уютную гостиную. Она была ярко освещена, и сыщик остановился, чтобы окинуть ее взором. В комнате царил беспорядок: небольшой стол и два стула были опрокинуты, на полу лежала разбитая ваза, а на ковре он заметил большое кровавое пятно.

— Быть может, будет лучше, если я расскажу вам все, что мне уже известно, — предложил полковник.

— Простите, сэр…

Голос Оратора неожиданно смягчился. Те, кто с ним работал, знали этот симптом: в такие минуты спорить с ним было опасно.

— Боюсь, что вам придется ограничиться ролью простого зрителя. Если я берусь за какое–нибудь дело, то веду его сам и не терплю ничьего вмешательства.

Полковник слегка нахмурился, но сразу же сдался.

— Конечно, конечно, мой милый. Я подожду в саду, — сказал он.

— Вы можете ждать, где вам угодно, сэр, — отрезал Оратор и повернулся к сеннингдельскому инспектору.

Тот изложил известные факты. Их было совсем немного. Полисмен, делавший обход в половине четвертого утра, заметил, что передняя в коттедже ярко освещена. Он подошел к дому и обнаружил, что дверь не заперта.

Он позвал. Никто не ответил. Зная, что миссис Грей живет одна, полисмен забеспокоился. Он не стал больше ждать и вошел в переднюю. Заметив пятна крови на стенах, он бросился в гостиную, где увидел то же самое, что представилось взору Оратора: следы борьбы.

Оливер позвал двух полицейских, приехавших из Скотленд–Ярда, и указал на блестящую поверхность медной решетки камина.

— Там остались отпечатки пальцев. Снимите их. Когда закончите, я произведу более тщательный осмотр.

На подставке камина лежали обрывки бумаги. Оратор собрал их и прочел несколько слов, написанных женской рукой:

«Пытался убить меня… защищалась…»

Неровные буквы выдавали сильное волнение писавшей.

Положив обрывки бумаги на стол, сыщик вышел из дома и обошел вокруг него. Было уже достаточно светло, чтобы он мог тщательно осмотреть коттедж и сад. Следы крови, найденные им на камнях дорожки, указывали на то, что истекавшее кровью тело выволокли на шоссе. Здесь след кончался.

Ратор вернулся в дом и спросил местного инспектора:

— У нее была машина?

— Да. Маленький двухместный автомобиль. Он стоит в запертом гараже, — ответил тот.

— Ну? — полковник Левингтон был не в состоянии дольше оставаться молчаливым зрителем. — Не правда ли, теперь вам все ясно? Она поссорилась с кем–нибудь, ее убили и увезли тело…

— Это ее служанки? — прервал его Оратор, увидев двух женщин, подходивших к коттеджу. Сыщик послал за ними, хотя и не был уверен в том, что они сообщат какие–нибудь новые данные. Попросив пожилую женщину войти в столовую, он задал ей несколько вопросов. Полковник вертелся рядом, хотя его никто не приглашал. По–видимому, женщина уже знала о случившемся: она дрожала всем телом и была очень бледна.

— Был ли кто–нибудь у миссис Грей вечером? — спросил Ратор.

— Только мистер Венн, сэр.

Оливер нахмурился.

Он хмурился всегда, когда был чем–нибудь очень удивлен.

— Мистер Лестер Венн? — переспросил он.

Она кивнула.

— В какое время он был здесь?

— Когда я ушла, сэр, он еще оставался. Около двенадцати часов одна из моих знакомых видела его автомобиль. Он ехал в сторону Лондона. Я не привыкла болтать лишнего, сэр, — тут в ее голосе зазвучали истерические нотки, — и вовсе не хочу кому–либо повредить своими словами, но я должна признаться, что они ссорились вчера вечером.

— Кто?

— Госпожа и мистер Венн, сэр. Он закричал громко, на весь дом: «Я требую объяснений!» Тогда госпожа попросила его говорить потише.

— А вы подслушивали у дверей, да? — осведомился сыщик.

Женщина покраснела.

— Да, сэр, вы правы. Не хочу вам лгать. Я слыхала, как хозяйка сказала: «Я не могу выйти за вас замуж и никогда не выйду. Я отказываюсь назвать вам причину своего решения, Дик. Если вы меня действительно любите, то не будете больше настаивать».

— И что же дальше? — спросил Оратор, записывая в блокнот отрывок разговора, подслушанный кухаркой.

— Тут я услышала, как он воскликнул: «Я лучше убью вас, чем от вас откажусь!» Я совершенно ясно расслышала эти слова. Я могу засвидетельствовать их на суде под присягой. Правда, он очень славный человек, и мне не хотелось бы доставлять ему неприятности…

— Вы не слышали какого–нибудь шума, когда уходили?

Кухарка покачала головой.

— Они разговаривали совсем мирно, когда она пожелала мне спокойной ночи через закрытую дверь. Моя дочь ушла приблизительно за час до начала ссоры.

— Какой же вывод вы делаете из ее слов? — возбужденно спросил Левингтон. — По–моему, больше нечего сомневаться. После ухода кухарки они снова поссорились…

— До убийства жертва успела лечь спать. Она сделала это после ухода человека, которому только что отказала, — холодно прервал его Ратор. — К тому же убийце пришлось взломать замок на двери черного хода. Мистеру Венну незачем было ломать дверь, не правда ли?

Полковник покраснел.

— Я хорошо знаю господина Венна, я несколько раз встречался с ним, — помолчав, произнес Левингтон. — Он очень вспыльчивый человек. Мне кажется, что вам следовало бы допросить его.

— Эта оригинальная идея пришла в голову и мне, — иронически ответил сыщик.

…Было около половины седьмого, когда Ратор подъехал к большому дому на Парк–Лейн, где жил мистер Лестер Венн.

Квартира Дика находилась на первом этаже.

Ратор постучал.

Хозяин сам открыл дверь, узнал сыщика и — остолбенел.

— Здравствуйте, мистер Венн.

— Доброе утро, инспектор. Входите, — ответил хозяин, несколько овладев собой.

Лестер широко распахнул дверь перед Оратором и пропустил его вперед. Инспектор заметил, что под халатом на Венне костюм, его подбородок покрыт щетиной, лицо осунулось от усталости. Похоже было, «то он провел бессонную ночь.

Венн провел гостя в небольшой кабинет.

— Я вас слушаю, мистер Ратор.

Сыщик помолчал, пристально глядя на Дика.

— Я расследую убийство миссис Грей, — раздельно проговорил Оливер.

Венн был поражен.

— Не может быть! — воскликнул он. — Этого абсолютно не может быть!

Со свойственной ему краткостью Оратор сообщил известные читателю факты. По мере прояснения ситуации к Венну постепенно возвращалось спокойствие.

— Как нелепо! Я подумал было… — Венн умолк, не окончив фразу. Потом с интересом посмотрел на сыщика. — Так вы полагаете, что миссис Грей нет в живых?

Оратор не ответил.

— Боже мой! Вы что, подозреваете меня?.. Но это было бы уж слишком явной нелепостью! — воскликнул Лестер.

— Я ничего не подозреваю, — возразил Оливер. — Я исхожу из фактов. В гостиной коттеджа найдены пятна крови; на дорожке тоже обнаружены кровь и следы тела, вытащенного на дорогу.

— Я, как всегда, натворил множество глупостей, — пробормотал Венн.

— Как же вы мне все это объясните? — спросил Оратор.

Венн пожал плечами.

— Мне нечего сказать. Я не знаю, где находится миссис Грей и не могу ничего добавить к вашему рассказу.

— Что на вас было вчера вечером? Вероятно, вечерний костюм?

Венн медленно кивнул.

— Я бы очень хотел взглянуть на него и на рубашку.

Лестер смело выдержал испытующий взгляд сыщика.

— Я пролил кофе на рубашку и сжег ее, — произнес он. — Костюм был старый, и я его тоже отправил в печку. Швейцар может подтвердить мои слова: он видел, как я сегодня утром спускался по лестнице в подвал с большим пакетом в руках.

— Очевидно, на одежде тоже были пятна крови… У меня есть версия, которая все объясняет. Вы были вечером у миссис Грей, поссорились с ней и в припадке ярости убили ее. Остался невыясненным только один вопрос: куда вы дели труп?

Венн едва не бросился на Ратора.

— Говорю же вам, что не знаю! Я не видел Элифорд после ссоры. Если же вы думаете, что я убил ее, арестуйте меня!

Лестер кипел от ярости.

— Возьмите себя в руки, — холодно проговорил Оливер.

— Простите, инспектор. Я больше ничего не могу добавить к сказанному. Боже мой! Как все по–дурацки получилось!

— Я не буду вас арестовывать. По крайней мере, сейчас. Будьте дома после обеда. Я зайду к вам, — сказал сыщик и ушел.

В Скотленд–Ярде его ждала телеграмма из госпиталя, направившая Оратора на новый след. Почти одновременно с ней прибыло донесение от хорсхемского инспектора, содержащее дополнительные факты.

После обеда Ратор зашел к Венну. С ним увязался несносный Левингтон.

Дик уже успел привести себя в порядок.

— Вам не придется меня ждать, инспектор, я только возьму шляпу, — и готов следовать за вами, — сказал он.

— Нет, я не собираюсь арестовывать вас. Мне только нужны некоторые сведения, — ответил Оратор. — Скажите, куда вы дели тело?

Он смотрел прямо в глаза Венну, и тот чувствовал; что уклониться от ответа больше не удастся.

— Куда вы дели тело? — настойчиво повторил сыщик.

Лестер был бледен, как мертвец.

— В пяти милях от Хорсхема. Но я не оставлял его там…

— Оно оставило вас, — уточнил Ратор. — Оно сейчас в Хорсхемском госпитале с поверхностной раной на правой руке. Удивительно, как много крови вытекает из подобных ран…

Венн вздрогнул.

— Он жив? — шепотом спросил Лестер.

— Кто? — изумленно осведомился Левингтон. — До сих пор я думал, что речь идет о миссис Грей!

— Минутку терпения, полковник, — сказал сыщик. — Да, он жив, мистер Венн. Лежит в госпитале и страдает не столько от раны, сколько от последствий пьянства. Так написано в рапорте, поступившем в Скотленд–Ярд. Настоящее имя этого господина, — продолжал Оливер, — Генри Вальтер Грей. Он известен полиции под кличкой «Блок». Я сейчас поеду в госпиталь и допрошу этого ожившего покойника. Но прежде всего я прошу вас чистосердечно рассказать все, как было.

— Мы и сами почти все знаем, но все же интересно послушать вас, — вставил полковник Левингтон.

Мистер Венн пригласил гостей сесть и начал свой рассказ.

— Я впервые встретился с миссис Грей лет пять тому назад. Мы познакомились у наших общих знакомых и, признаюсь откровенно, я влюбился в нее с первого взгляда. Несмотря на мой скверный характер, она неизменно была добра ко мне. Она явно любила меня, но не соглашалась стать моей женой. Я не мог понять причины ее отказа. Ведь я не знал, что она вовсе не вдова! Ее муж десять лет сидел в тюрьме за какое–то страшное преступление. Семейная жизнь с ним была для Элифорд сущим адом. Когда его посадили, она переехала в наши места: здесь у нее не было знакомых. Она не знала, как развестись с ним. При наших английских законах…

Венн умолк, не договорив фразу.

— Если бы миссис Грей сказала мне, кто ее муж, то я давно помог бы ей оформить развод, — заметил Ратор.

— Он только что вышел из тюрьмы. Каким–то образом нашел Элифорд и вчера вечером ввалился к ней в дом. Был мертвецки пьян и больше походил на скота, чем на человека. Кто–то рассказал ему о нашей с Элифорд дружбе. Он, конечно, объяснил ее по–своему, потому что был не в состоянии представить себе возвышенные, чистые отношения между людьми. Этот бандит пытался задушить ее. Защищаясь, она ударила его кинжалом, который я подарил ей для разрезания книг. Изверг упал, истекая кровью, и потерял сознание. Она подумала, что убила его, и написала мне записку, решив покончить с собой. Окончив писать, она немного успокоилась и сожгла записку в камине. Затем позвонила мне по телефону. Я сейчас же помчался в Сеннингдель, увез Элифорд к себе на квартиру и снова вернулся в коттедж. Я намеревался отвезти тело на берег моря и там оставить. Как всегда, натворил массу глупостей. В частности, оставил все комнаты и переднюю освещенными, а дверь — открытой. Уложив мнимого мертвеца в автомобиль, я поехал, через Хорсхем, но, миновав его, заметил, что машина не в порядке. Пришлось ненадолго остановиться и выйти из машины. Очевидно, в это время пьяный скот пришел в сознание и незаметно скрылся. Заметив, что он исчез, я сейчас же повернул обратно, но все мои поиски остались безрезультатными. Миссис Грей сейчас находится в Борнмуте. Когда инспектор пришел ко мне, она была у меня. Я как раз собирался позвать своего шофера… Чтобы Элифорд успела выбраться из Лондона, я попытался выиграть время и солгал вам, инспектор, что сжег свою одежду. Но как же вам удалось раскрыть все это?

— Я обнаружил отпечатки пальцев на каминной решетке. В Скотленд–Ярде по дактилоскопической картотеке установил, кто их оставил, — ответил сыщик. — Остальное стожилось само собой. Кроме того, у сбежавшего от вас преступника полиция обнаружила в кармане записку, доказывающую его намерение убить жену.

— Как видите, Скотленд–Ярд все знает и все видит, — напыщенно произнес полковник.

— Теперь я в этом не сомневаюсь, — кивнул Лестер, восхищенно глядя на Ратора.

— Желаю счастья вам и миссис Элифорд, — сказал инспектор и откланялся.

Мистер Левингтон последовал за ним.

ПОДЛОГ В СОЛИДНОМ БАНКЕ

«Лондонский и Южный банк» был хорошо известен Оратору: там, в одном из сейфов, хранились все его маленькие сбережения. С мистером Байдом, директором отделения этого банка на улице Пиккадили, Оливер не был знаком, но знал его в лицо, потому что одно время жил на Джемс–стрит.

Сидя утром у окна и покуривая трубку, сыщик часто видел мистера Байда, медленно шагавшего по Джемс–стрит в сторону Пиккадили с цилиндром на затылке, в пальто, расстегнутом и зимой, и летом; руки директора были неизменно заложены за спину, а лицо выражало глубокую задумчивость.

Что же касается сэра Исаака Маннгейма, председателя «Лондонского и Южного банка», то его в столице знали все. Дед сэра Исаака родился в Германии и в молодости эмигрировал в Англию. Через два поколения Маннгеймы уже почти ничем не отличались по языку и привычкам от настоящих англичан. Тем не менее в начале войны сэр Исаак категорически отказался переменить свою фамилию на английскую.

— Ее носил мой отец, — сказал он. — Буду носить и я.

Так сэр Исаак и отправился с немецкой фамилией на войну с Германией. На фронте он получил несколько наград, потерял левую руку и возвратился в Лондон таким ярым врагом немцев, что приятели снова предложили ему переменить фамилию. Он внимательно выслушал их, мрачно улыбнулся и сказал:

— Верните мне левую руку, и тогда я подумаю над вашим предложением.

В сущности он лично руководил банком; директора были просто пешками. Благодаря его выдающимся способностям, банк вскоре занял первое место в Сити. Сэр Исаак встречался с Оратором лишь однажды и произвел на сыщика очень сильное впечатление.

* * *

По удивительному стечению обстоятельств, в тот самый день, когда инспектора Ратора вызвали в банк, он утром посетил мистера Джозефа Пардю, недавно вышедшего из Дартмурской тюрьмы. До заключения Пардю активно занимался мошенничеством и вымогательством. После освобождения Джозеф (или попросту Джо) открыл собственное агентство в аристократическом Вест–Энде. Войдя в приемную, Оратор внимательно оглядел помещение и понял, что дела у Джо идут великолепно.

Сыщика ввели в «святая святых», где Джо Пардю важно восседал за письменным Столом в стиле ампир, ковыряя в зубах позолоченной зубочисткой. Джо нисколько не обрадовался приходу Ратора, но тут же вскочил из–за стола и поспешил навстречу сыщику.

— Как давно я вас не видел, дорогой мистер Ратор!

Усадив посетителя, хозяин агентства бросился ко второй двери из красного дерева, ведущей в заднюю комнату, и тщательно прикрыл ее.

— Не хотите ли выпить хорошего вина? — спросил Джо.

— Каким мошенничеством вы теперь занимаетесь? — спросил Оливер, движением головы отказываясь от предложенного напитка.

Пардю широко улыбнулся.

— Никакого мошенничества, мистер Ратор! Я стал порядочным человеком. У меня есть свое дело. Четыреста известнейших в Лондоне семей являются моими клиентами. Я зарабатываю почти тысячу фунтов в неделю. С прежним покончено, мистер Ратор, — приложив руку к сердцу, заявил Джо. — Теперь я мечтаю только о спокойной жизни в моем собственном доме в Бейсуотере. Пусть полиция охраняет меня, а не охотится за мной. Помните, как вы поймали меня в Саутгемптоне? Но я не злопамятен. Может, все–таки выпьем за приятную встречу?..

Собственно говоря, Ратор навестил Джо из простого любопытства, интересуясь судьбой старого знакомого.

…Отворяя дверь на лестницу, Оливер едва не столкнулся с дамой, направлявшейся в агентство Джо. Это была высокая женщина с темно–каштановыми волосами и красивыми серыми глазами. Тонкие черты ее лица, изысканный костюм и великолепная косметика заставили Оратора подумать, что перед ним — представительница одной из тех четырехсот семей, о которых говорил Джо. Сыщику показалось, что он уже где–то встречал ее. Образ этой женщины был в его памяти почему–то связан со звоном разбитого стекла.

Оратор отступил назад, чтобы дать ей дорогу, и дама величественно вошла в агентство.

* * *

Вернувшись в Скотленд–Ярд, мистер Ратор получил донесение: «Лондонский и Южный банк» выплатил 35000 фунтов по чеку, подпись на котором впоследствии оказалась поддельной.

…Мистер Байд встретил инспектора в вестибюле. Директор выглядел таким усталым, словно провел бессонную ночь.

Отделение банка на Пиккадили было недавно перестроено и отличалось большой роскошью. Ратор любил высокие сводчатые потолки и мраморные стены, поэтому он с удовольствием оглядел вестибюль.

Байд пригласил инспектора в кабинет, и, придвинув стул, предложил ему сесть.

— Случилась большая неприятность, — сказал директор. — При мне еще никогда не происходило подобного, никогда! Я работаю уже тридцать пять лет в банке и мне никогда не приходилось иметь дела с подлогом!

— Вам повезло, — произнес Оратор.

Его нисколько не интересовала биография директора.

— Прошу вас, мистер Байд, как можно точнее описать все обстоятельства дела.

— Я понял, что произошла какая–то ошибка, когда секретарь мистера Джиллана явился ко мне с приходно–расходной книгой, в которой нигде не была указана сумма в 35000 фунтов, взятая с текущего счета. В нашей же книге обнаружена запись, сделанная неизвестно кем.

Директор открыл огромную книгу и указал на нужную строчку. Там было написано «Чек на 35000 фунтов нашелся. Его по ошибке присоединили к счету другого клиента. Чек, безусловно, подделан» .

— Вот этот чек.

Байд передал листок бумаги сыщику. Ратор прочитал его, посмотрел на свет и даже зачем–то понюхал.

— Он вырван из чековой книжки мистера Джиллана? — спросил Оратор. — Вы, конечно, отмечаете у себя все чековые книжки, которые выдаете вкладчикам?

Директор кивнул.

— Да, конечно, предъявленный чек является последним в книжке, которую мы выдали мистеру Джиллану месяц тому назад. Мы посылали ему каждые шесть месяцев по десяти книжечек, на сотню чеков каждую. Мистер Джиллан — очень богатый биржевой маклер. Имеет дом на Гросвенор–сквер. Текущий счет у нас является не только частным, но и деловым его счетом.

Оратор еще раз осмотрел чек. Слова «Томас Л.Джиллан» были написаны мелким почерком над названием банка. В левом углу сыщик заметил инициалы «В.Д.»

— Что означают эти буквы?

Байд кисло улыбнулся.

— Это — условный знак: тридцать пять тысяч фунтов. Когда мистер Джиллан выписывал чек на сумму в тысячу фунтов или больше, он пользовался шифром. «В» означает «три», «д» — «пять». Если бы чек был на одну тысячу, стояла бы буква «А».

— Кому известно это условие? — спросил Оратор.

— Кроме мистера Джиллана и меня, это соглашение никому в банке не было известно. Все чеки на крупные суммы всегда проверялись мной. Странно, но именно этот чек почему–то не прошел через мои руки. Секретарша еще сегодня утром заметила, что я должен был обнаружить подлог, если бы все было сделано в строгом соответствии с правилами.

— Кто ваша секретарша?

— Я думаю, вам следует повидать ее.

Директор нажал кнопку электрического звонка.

Через несколько мгновений стеклянная дверь отворилась, и в комнату вошла мисс Эллен Лайн.

Она была среднего роста, но, благодаря стройной фигуре, казалась высокой. У нее было красивое и умное лицо. Темные волосы были гладко зачесаны назад. Большие очки в роговой оправе очень ей шли. С виду девушке нельзя было дать больше двадцати четырех лет, она нисколько не смутилась под пристальным взглядом сыщика.

— Мисс Лайн. Мистер Ратор, — представил их друг другу директор.

Сыщик поклонился.

— Вы знали про условные знаки на чеках? — отрывисто спросил он.

На мгновение девушка удивленно сдвинула брови, но затем ее лицо прояснилось.

— А, вы спрашиваете про буквы на чеках мистера Джиллана? Да, я знала.

Байд изумленно уставился на нее.

— Но я никогда не говорил вам о них! — воскликнул он.

Она иронически улыбнулась.

— Действительно, мне никто не говорил о них. Я сама догадалась. Я так много видела чеков мистера Джиллана, что, наконец, поняла значение букв.

— Быть может, фальшивый чек принесли во время отсутствия мистера Байда, и вы приняли его?

— Нет, я никогда не держала его в руках.

Оратор задал ей еще несколько вопросов, на которые она ответила, смело глядя прямо на него. Сыщику показалось что в ее глазах иногда проскальзывала насмешка. Это раздражало его. Отпустив девушку, он выждал, пока дверь закрылась за ней, потом тихо подошел к двери, быстро открыл — и выглянул из кабинета. Секретарши в коридоре не было.

— Где вы ее нашли? — спросил Ратор.

Байд глубоко вздохнул.

— Она большая умница, но я не могу с ней ужиться… Ее прислало ко мне главное правление банка с полгода тому назад. Я не могу ее ни в чем упрекнуть: она прекрасная работница. Часто даже остается после моего ухода, чтобы закончить оформление бумаг.

— Где вы храните ключи?

Байд подвел сыщика к сейфу.

— Здесь, — ответил он, показывая около двадцати больших и маленьких ключей, висевших внутри несгораемого шкафа.

Оливер спросил о назначении каждого из них. Директор объяснил.

— Имеет ли мисс Лайн доступ к этому сейфу?

— Нет.

— Насколько вы ей доверяете?

— Вполне доверяю. Ее рекомендовал сам сэр Исаак, а он никогда не ошибается в людях.

— Сэр Исаак Маннгейм?

— Да.

— Где он сейчас находится?

Директор снова вздохнул.

— Катается на яхте в Средиземном море. Мы уже пытались связаться с ним, но пока безрезультатно.

Оратор допросил помощника директора, заведующего текущими счетами и главного кассира в банке, затем клерков и остальных служащих. Тем не менее в конце дня он знал ничуть не больше, чем в ту минуту, когда утром входил в здание банка.

Перед уходом он заглянул в кабинет мистера Байда.

— Вы что–нибудь выяснили? — спросил директор.

— Очевидно, подлог совершен кем–нибудь из служащих, имеющих доступ к книгам и к вашему сейфу, — сказал Оратор.

Байд выжидательно смотрел на сыщика, но Оратор не собирался делиться с ним своими выводами, а точнее, сообщать об их отсутствии. Он вернулся в Скотленд–Ярд и изложил своему начальнику известные факты.

— Вы сказали — Джиллан? — переспросил тот. — Любопытное совпадение: мистер Джиллан погиб в день предъявления чека. В Кенте разбился самолет. В числе жертв названо и его имя. Впрочем, быть может, это однофамилец.

Оратор задумчиво посмотрел на начальника, но ничего не сказал.

…Явившись на следующее утро в банк, Оливер узнал, что Байд заболел и на службу не придет.

— Я могу получить у вас сведения? — обратился Оратор к вице–директору.

— Да, конечно. Что вас интересует?

— Я хотел бы просмотреть список всех ваших клиентов, умерших в течение последних двенадцати месяцев.

Сыщик услыхал позади себя восклицание и обернулся.

Мисс Лайн бесшумно вошла в комнату и с удивлением смотрела на него. Поздоровавшись с ним, она произнесла слова, которых он никогда не смог простить ей:

— Как это умно с вашей стороны!

Он был еще под впечатлением неслыханной дерзости девушки, когда в кабинет вошел клерк.

— Миссис Любен Келнер просит принять ее, — доложил он вице–директору.

Фамилия показалась Оливеру знакомой. Он вспомнил, что миссис Келнер содержит скаковых лошадей. Ее кони прославились в спортивном мире как худшие во всей Англии. Она сама тренировала их и очень гордилась тем, что является единственной в Соединенном Королевстве женщиной–тренером.

Вице–директор нерешительно взглянул на Оратора.

— Я думаю, мне бы следовало принять даму…

— Мне выйти?

— Нет. Если вы ничего не имеете против, я приглашу ее сюда.

— Пожалуйста.

— Пригласите даму, — сказал вице–директор клерку.

Тот отворил дверь.

В кабинет вошла та самая женщина, которую сыщик видел в Джо Пардю. Она тоже узнала его, окинула быстрым внимательным взглядом и обратилась к вице–директору:

— Простите за беспокойство, но где же мистер Байд?

Голос ее звучал грубо и хрипло.

— Он нездоров сегодня. Но я к вашим услугам и надеюсь, что смогу его заменить.

Она снова взглянула на сыщика.

— Я хотела бы переговорить с вами без свидетелей, — сказала она вице–директору.

Оратору пришлось выйти из кабинета вслед за клерком.

Сыщик стал прогуливаться по коридору, размышляя о том, почему при виде этой женщины ему каждый раз чудится звон разбитого стекла.

Через несколько минут вице–директор прошел в кабинет мистера Байда и снова вернулся к посетительнице. После ее ухода он подошел к Оливеру.

— Кто она? — спросил Ратор.

Вице–директор пожал плечами. Ему было известно только то, что она очень состоятельная дама. Больше от него ничего нельзя было добиться. Служащие банков очень сдержанны в отзывах о своих клиентах, особенно если ими интересуются сыщики.

— Откровенно говоря, она пришла не по делу, а за своей записной книжкой, которую забыла вчера у мистера Байда, — добавил он.

Расставшись с вице–директором, сыщик навестил секретаршу, желая узнать у нее кое–какие подробности. Он подошел к двери ее комнаты, повернул ручку и вошел. Она сидела перед пишущей машинкой и заметила его присутствие только после того, как он заговорил. Она поспешно захлопнула записную книжку, которую внимательно просматривала. Похоже было, что Оратор помешал ей в каком–то важном деле.

— Почему «умно»? — спросил он.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза. И снова он заметил легкую иронию в ее взоре.

— Это в самом деле было самое умное решение, какое только можно было принять в такой ситуации, мистер… Ратор, не правда ли?

Он кивнул.

— Я от кого–то слыхала, что вы очень молчаливы. Впрочем, в течение двух последних дней вам пришлось изменить своей привычке.

Мистер Ратор вдруг почувствовал, что краснеет. Он рассердился, но больше на самого себя, чем на девушку.

— Вы совершенно правы, — продолжала она. — Гораздо безопаснее подделать подпись на чеке умершего лица, чем живого. И ведь все были уверены в смерти мистера Джиллана! А он вдруг появляется живой, здоровый и устраивает скандал. Раз уж вы так догадливы, я сделаю вам подарок.

Она открыла один из ящиков письменного стола и вынула оттуда совсем новый блокнот. Девушка быстро перевернула несколько листков и протянула блокнот сыщику. Страница была вся исписана числами, из которых последнее было 35000.

— Вот за чем приходила миссис Келнер, но я сказала, что не видела этого блокнота.

Оратор взял записную книжку и сунул ее в карман.

— Интересно, — произнес Оливер. — Теперь разрешите мне задать вам еще несколько вопросов. Вы знаете Джо Пардю?

К его удивлению, она сразу же кивнула.

— Ловкий делец, не правда ли?

— Очень ловкий, — сдержанно согласилась она.

— Каждый вечер его навещает девушка. Ее волосы не так гладко зачесаны, как ваши, и она не носит очков в роговой оправе…

— Быть может, эта девушка надевает очки только во время работы, — спокойно возразила секретарша. — Она и в самом деле очень близорука.

— Да, но ее прическа не похожа на вашу и ее зовут не мисс Лайн, а мисс Ларнер, насколько мне помнится.

На лице девушки снова появилась улыбка.

— А зачем она вам нужна?

— Чтобы спросить, с какой целью мисс Лайн, она же мисс Ларнер, посещает по вечерам мистера Джозефа Пардю.

Улыбка исчезла с лица секретарши. Она задумалась на минуту, потом сказала:

— Я веду его бухгалтерские книги. Он плохо платит, но зато перестал ухаживать за мной. Это доставляло мне мало удовольствия… Очень мало!..

— Кто прислал вас в банк? — прервал ее Оратор.

— В банк? Сэр Исаак, — ответила она.

— Миссис Келнер — клиентка Джо?

— Его лучшая клиентка.

— Не понимаю, в чем дело. Каждый раз когда я ее вижу, мне припоминается звук бьющегося стекла…

— В рамке фотографии? — спросила секретарша. — Или в окне?

Оратор вздрогнул.

— В рамке!.. Слушайте, вы знаете, где живет миссис Келнер?

— В Беркшире.

— Она замужем?

— Да. Во второй раз. В общем, она порядочная женщина, непонятно только ее слабость к лошадям. Ей кажется, что она понимает в них толк. По–моему, эту мысль внушил ей первый муж. Что касается ее второго мужа, то он, видимо, большой чудак. Например, всегда выходит около Грин–Парк из автомобиля и дальше идет пешком…

Оратор движением руки попросил ее замолчать: ему теперь было не до разговоров.

Все становилось на свои места. Все факты получали объяснение и увязывались между собой…

* * *

Недалеко от Лондона, у подножия Беркширских холмов, ютится небольшая деревенька. Над ней, на одном из холмов, уже издали виден большой красный дом. Оливер оставил свой автомобиль далеко от этого дома и, подобно второму мужу миссис Келнер, направился туда пешком. Обнаружив, что входная дверь не заперта, он вошел в переднюю.

Из комнаты доносились голоса. Сыщик тихо подошел к двери и прислушался. Он узнал скрипучий голос миссис Келнер. Она кричала на кого–то:

— Торчишь здесь, когда тебе нужно быть в банке! Что о тебе подумает этот сыщик?

— Какой? — послышался усталый голос мистера Байда.

— Ты сам прекрасно знаешь, о ком я говорю: подумать только, он оставляет в банке записную книжку, чтобы каждый мог ее просмотреть! Пардю говорит, что теперь и его могут приплести к этой истории! Ты губишь меня, неужели ты этого не понимаешь?

Тут они заговорили одновременно, и Оратор не мог разобрать отдельных слов, но вскоре женщина снова возвысила свой резкий голос.

— Ты должен сделать так, как советует Джо, то есть мистер Пардю. Завтра утром ты отправишься на службу. Успокойся, ведь никто ничего не знает. Никому и в голову не придет, что чек подделал ты!

В эту минуту Оратор тихо открыл дверь.

Сыщик увидел, что директор отделения банка сидит в кресле, сгорбившись и закрыв лицо руками.

— Зачем я послушался тебя? Зачем совершил этот подлог? — в отчаянии воскликнул Байд. — Ты всегда была мне плохой женой. Ты не женщина, а тиран! Я ненавижу твоих лошадей! Боже мой! Я проклинаю тот час, когда тебя встретил! Как бы я хотел избавиться от тебя!

— Я могу вам помочь в этом, — громко произнес Оратор.

Мистер Байд вскочил и, увидев сыщика, упал без сознания в кресло.

* * *

— Прошу простить меня, если я вас обидела, — с раскаянием говорила сыщику мисс Лайн. — Но вы должны принять во внимание, мистер Ратор, что я вас считала конкурентом. Детективное агентство Доббеля уже два года занимается расследованием этого дела. Гарри Доббель — мой брат. Полгода тому назад он прислал меня сюда для сбора информации. Дело в том, что сэр Исаак уже давно подозревал что–то неладное. Каждый раз, когда какой–нибудь клиент банка неожиданно умирал, наследникам его приходилось оспаривать последний чек, предъявленный в день смерти. По–моему, это идея Джозефа Пардю. Узнав о смерти крупного вкладчика, он сейчас же изготовлял фальшивый чек и передавал его бедняге Байду. Часто подлог проходил незамеченным. И в данном случае, вероятно, его бы не обнаружили, если бы не ложное извещение о смерти мистера Джиллана.

Оратор с раздражением хлопнул себя по лбу.

— Как же я не вспомнил, что видел ее фотографию у Джо, когда поймал его в последний раз! Он пытался бежать и нечаянно разбил стекло в рамке…

— А я хотела бы знать, как бедный мистер Байд попал в лапы к миссис Келнер и ее первому мужу Джо Пардю… Какое обвинение вы предъявите этой женщине?

— В двоемужестве и в сообщничестве при подлогах.

— Что ей грозит?

— Несколько лет тюремного заключения.

— Для нее оно будет приятной передышкой. Пардю ежедневно наказывает ее гораздо больнее.

— Чем же? — удивился мистер Ратор.

— Вам этого не понять. Джо Пардю никогда не объяснялся вам в любви…

СОСЕД РЕЦИДИВИСТА

Мистер Джилес вошел в кабинет главного инспектора с веселым и самоуверенным видом, словно желая показать, что ему нечего бояться представителей закона, поскольку совесть его совершенно чиста.

— Здравствуйте, мистер Ратор, — сказал он, — очень благодарен, что вы согласились принять меня. Когда я писал вам, то спрашивал себя, найдется ли у мистера Ратора свободная минутка для старого знакомого. Я уже давно хочу встретиться с вами, но до сих пор не решался…

— Садитесь, Фермер, — сказал Оратор.

Посетитель, обязанный своей кличкой цветущему виду и развязным манерам, улыбнулся еще шире и придвинул кресло к письменному столу инспектора.

— Вы же знаете, мистер Ратор: если у человека были в прошлом маленькие неприятности с полицией и он хочет начать новую жизнь, то, чтобы восстановить свое доброе имя, старается заручиться поддержкой власти. Разве не так?

— Вы решили стать честным человеком? — недоверчиво спросил сыщик.

Фермер кивнул.

— Аб–со–лют–но! Игра стоит свеч, мистер Ратор.

— Почему же она не стоила свеч раньше?

— Мне повезло. Мой дядя взял меня в свою фирму. Конечно, он ничего не знает о моих прежних похождениях. Вот я и пришел попросить вас не сообщать ему о них.

— Что это за фирма?

Фермер вынул из бумажника великолепную визитную карточку и подал ее сыщику:

Фирма «Джилес и К°».

Д. Джилес.

Кеннон–стрит, 79.

— Дело разрастается с каждым месяцем, — восторженно заявил Фермер. — С тех пор как я работаю в фирме, прибыль удвоилась. Я вложил в дело не только труд, но и свой капитал: тысячу двести фунтов наличными.

— Откуда они у вас? — спросил Оратор.

— Вы же знаете, что я всегда был предусмотрительным. Копил потихоньку денежки. Вот и подсобрал…

— Я узнал вас в Сити. И вы видели, что я узнал вас, — прервал его сыщик. — Почему же вы сделали вид, что мы не знакомы?

— Узнаю вас, мистер Ратор! Я только вчера сказал своей жене: «Молли, если на свете существует человек еще более проницательный, чем мистер Ратор, то не хотел бы я вести с ним дела». Это мои подлинные слова.

— Давно женаты?

— Восемнадцать месяцев. Я был бы очень рад, если бы вы заехали к нам на чашку чая. Жена красива, как картинка. Правда, живу я не особенно близко: Акация–стрит, 908. Но я собираюсь переехать вскоре в Вест–Энд.

— Акация–стрит, 908? — переспросил Оратор.

Это была длиннейшая улица с маленькими, жалкого вида домишками. Никому не пришло бы в голову разыскивать там жилище коммерсанта из лондонского Сити.

— Я понимаю, что назвал вам весьма странный для делового человека адрес, — заметил Фермер. — Но я не хотел лишний раз попадаться на глаза полиции. Если вы согласитесь помочь мне начать честную жизнь и не станете рассказывать в Сити о моих прежних грехах, то я переберусь в более приличный район. Это мне вполне по карману.

— Пока не нарушите закон, я вас не трону. Советую держаться подальше от старых друзей. Заводите новых. Порядочных.

— Где? На Акация–стрит? Там порядочных людей не сыскать. Вот, например, Джордж Смис…

— Довольно необычное имя, — заметил Оратор.

— Он живет рядом со мной, — продолжал Фермер. — Я бы нисколько не удивился, если бы узнал, что Смис не чист на руку. Мне известно, что в ту ночь, когда в Блекгесе были похищены драгоценные камешки стоимостью восемь тысяч фунтов, его не было дома. Я видел, как он вернулся в пять часов утра.

— Вы всю ночь не спали? У вас так много работы? — с удивлением спросил инспектор.

Джилес смутился.

— Нет. Просто я очень рано встаю.

— Наверное, по старой привычке, — сказал сыщик.

* * *

Никакого дяди у Джилеса не было. Просто он приобрел разорившуюся фирму, чтобы обрести определенный статус в обществе и избежать слишком уж пристального внимания полиции. Когда от одного из прежних клиентов фирмы пришел заказ на 6000 фунтов, первым побуждением нового хозяина было перевести деньги в наличные и скрыться. Не сделал он этого лишь потому, что банк не давал деньги без документа о выполнении заказа.

Так Джилес остался хозяином фирмы.

Коммерция мало привлекала его. В сущности, главой «Джилес и К°» являлся клерк, который вел все переговоры и раз в день приносил мистеру Джилесу готовые документы на подпись.

Чем же занимался Фермер все остальное время?

Пересылка подержанных автомобилей в Индию и на Дальний Восток — очень доходное дело, особенно если вы дешево приобретаете машины. Мистер Джилес вообще ничего за них не платил. Он арендовал двор, прилегавший к лондонским верфям, и хранил там краденые автомобили. Они и служили главным источником его дохода. Эту гениальную идею подсказал ему один преступник, с которым он близко сошелся в Дартмуре. Фермер стал бы одним из богатейших людей Лондона, если бы не его любовь к острым ощущениям.

…Накануне своего прихода к Ратору Фермер поздно вечером отправился в Сеннингдель в сопровождении двух помощников. Там он собственноручно украл на 1500 фунтов серебра. Помощники тоже времени даром не теряли.

Таких «подвигов» он совершил немало. Образ действий маленькой шайки был очень прост. Один из злоумышленников угонял автомобиль, оставленный без присмотра на улице. Затем он ехал за сообщниками, которые ждали его в каком–нибудь темном закоулке предместья. Оттуда они отправлялись к заранее намеченному дому. Один из помощников, Гигги, соглашался сопровождать Джилеса лишь при соблюдении им заранее оговоренного условия.

Гигги высказал это условие следующим образом:

— Вы хорошо работаете, Фермер, но слишком любите оружие. Предупреждаю: если возьмете с собой револьвер, не рассчитывайте на меня. Вы уже один раз отсидели семь лет за стрельбу во время работы. Если вас снова поймают на этом же, то засадят на всю жизнь. Да и нам добавят срок. Одним словом, если вы хотите, чтобы я с вами ехал, оставьте оружие дома.

Английские преступники боятся быть застигнутыми с оружием в руках: за это им автоматически прибавляют пять лет заключения, даже если они не стреляли.

…После разговора с Оратором Джилес отправился домой. Проходя мимо дома номер 910, где жил Джордж Смис, Фермер злобно покосился на темные окна. Он с удовольствием устроил бы соседу «случайный» пожар, если бы их дома не имели общей стены. Джилес обнаружил Молли у камина. Она что–то шила. Заметив мужа, женщина вскочила с кресла и попыталась приветливо улыбнуться. В каждом ее движении сквозил страх.

— Давай ужин! — отрывисто приказал он.

— Сейчас, дорогой.

Она пошла к двери. Джилес остановил ее.

— Сосед опять здесь шлялся?

— Нет, дорогой, я его не видела сегодня.

— Не ври! — В его голосе слышалась угроза. — Если я еще раз застану тебя с ним у забора, то тебе не поздоровится! Нечего сплетничать с этим хамом!

Она молчала, с трепетом ожидая продолжения.

Молчание Молли выводило его из себя.

— Я вытащил тебя из ямы! — закричал Джилес. — У тебя было долгов больше, чем волос на голове! И зачем я только женился на тебе? Наверное, я никогда не пойму этого. Похоже, я был тогда не в своем уме. Теперь у тебя все есть, чего только душа пожелает! Зачем тебе этот болван за забором? Чего тебе не хватает?

— У меня все есть, дорогой мой. Я так благодарна тебе…

— Ужин! И живо!

Бедная женщина метнулась к двери.

Фермер часто ругал себя за этот брак. Если полиция узнает, что он женился на Молли, забыв развестись со своей первой супругой, ему придется туго. В Великобритании двоеженство очень строго карается законом. Чем чаще он об этом думал, тем больше ненавидел жену. Встречами Молли с соседом он интересовался не из ревности, а от злобы. Однажды Фермер сильно поколотил жену, а Смис среди ночи явился требовать объяснения ее громких криков и стонов. Джилес схватил его за шиворот и хотел было вышвырнуть на улицу, но тот поднял Фермера, как ребенка, и так внушительно потребовал не нарушать тишину, что невозможно было не подчиниться.

С тех нор Фермер возненавидел и соседа. Когда жена внесла поднос с ужином, муж сел к столу и стал есть. Насытившись, он соблаговолил заметить присутствие жены. Не глядя на нее, Джилес сказал:

— На днях, может быть, зайдет мой друг Ратор из Скотленд–Ярда. Я знаю там всех. Мне приходится с ними встречаться по делам моего предприятия. Смотри, не смей ему ничего рассказывать, слышишь?

— Да, дорогой.

Снова наступило долгое молчание.

— Чем занимается наш сосед? — спросил Фермер.

— Я не знаю, Джо, — пролепетала она.

— Я не знаю, Джо! — передразнил он. — Что ты вообще знаешь?

Джилес махнул рукой. Молли резко отстранилась. Она боялась, что муж ее ударит.

Джо взглянул на часы и зевнул. Затем отправился в ванную, умылся и сказал, что должен уйти. Вернется не раньше, чем через час. Когда–то, в первые дни замужества, Молли имела неосторожность спросить, куда он уходит, но с тех пор больше не делала подобных глупостей.

Услышав, как хлопнула внизу дверь, бедняжка подбежала к окну и смотрела вслед своему мучителю, пока он не исчез за углом. Тогда она вышла во двор.

У забора виднелся темный силуэт. Сосед тоже услышал громкий стук двери и ждал Молли.

— Мне пришлось солгать ему, мистер Смис, — прошептала она. — Я сказала, что не виделась с вами.

При каждой возможности Молли выходила в сад. Изо дня в день влюбленный сосед и несчастная женщина безрезультатно пытались найти выход из неприятного положения.

— Он опять вас бил? — спросил Смис.

Она покачала головой.

— Нет. С тех пор как вы пришли к нам ночью, он меня не трогает. Но я все равно боюсь его. Так боюсь, что иногда хочется открыть газ и разом положить конец своим мучениям. Лучше умереть, чем жить с ним!

— Не говорите глупостей, — мягко возразил сосед. — Погодите, я все–таки что–нибудь придумаю. Неужели ничто и никто не сможет нам помочь?

— Кто такой мистер Ратор из Скотленд–Ярда? — вдруг спросила она.

Мистер Смис удивленно взглянул на Молли.

— Откуда вы его знаете?

— Джо сегодня говорил о нем.

— Что же он сказал?

— Что этот человек собирается прийти к нам… Вы его знаете?

Джордж помолчал, обдумывая ответ.

— Да. Я знаю его. Мне однажды пришлось с ним встретиться, — осторожно сказал мистер Смис. — А когда он придет?

Молли пожала плечами.

— Я не знаю, придет ли он вообще. Муж многое говорит только для того, чтобы помучить меня. Например, сегодня спрашивал, чем вы занимаетесь. Какое ему до этого дело?

Смис тихо рассмеялся.

— Раз спрашивает, значит, это ему зачем–то нужно.

Молли вздохнула.

— Я тоже до сих пор ничего о вас не знаю…

— Я резчик по дереву. Джилес однажды видел меня за работой. У меня, правда, есть еще и другое занятие. Но об этом ему знать необязательно.

— Я и так знаю, что вы — вор! — закричал Фермер.

Он нарочно сделал вид, что ушел из дома, чтобы застать Смиса и Молли врасплох. Обойдя вокруг квартала, он вернулся обратно, подкрался к собеседникам и услышал конец их разговора.

Женщина испуганно вскрикнула. Она хотела убежать, но муж грубо схватил ее за руку.

— Стой! Так вот чем ты занимаешься, когда меня нет дома! Пойдем со мной! А с вами я еще рассчитаюсь, Смис!

Джилес втащил жену в дом и запер за собой дверь. До мистера Смиса донеслись крики избиваемой женщины.

…Молли лежала на кровати и тихо стонала: у нее уже не было сил кричать.

— Спокойной ночи, моя милая. Поблагодари Бога за то, что осталась в живых, — сказал Фермер.

Заперев жену в спальне, он спустился в кухню, взял пустую бутылку из–под виски, вышел на улицу и постучал в дверь мистера Смиса. Вскоре послышались шаги. Сосед открыл дверь.

— Я прошу вас, мистер Смис, сделать мне одолжение и не встречаться больше с моей женой, — очень вежливо проговорил Джилес, кланяясь соседу.

Тот машинально ответил на поклон.

В тот же миг Фермер изо всех сил ударил его бутылкой по голове. Мистер Смис рухнул на пол своей передней.

Джилес аккуратно закрыл соседскую дверь и вернулся домой. Там он приложил ухо к тонкой стене, разделявшей обе квартиры, и вскоре услышал шаги Смиса. Тогда он высунулся из окна и стал наблюдать за входной дверью соседа, ожидая, что она вот–вот откроется, и поклонник его жены побежит за полицией. Это было бы очень некстати…

Через час Фермер спокойно лег спать. Очевидно, сосед тоже избегал вмешивать в свои дела полицию.

…Рано утром к Джилесу пришел Гигги. Они стали разрабатывать план ограбления богатого дома в Хорсхеме. Гигги раздобыл все нужные сведения: хозяйка уехала, а прислуга не представляла особой опасности.

— Старая дама, которой принадлежит дом, сейчас в Борнмуте. Свои драгоценности она держит в сейфе у изголовья кровати. Бармонд вчера обошел все комнаты: он подружился с молоденькой горничной. По его словам, сейф можно вскрыть голыми руками, а в нем — масса золотых украшений и камней. Автомобиль можно оставить недалеко от дома на пустынной улице. В дом же попасть совсем нетрудно.

— Как туда проехать? — спросил Джилес у своего помощника.

Тот развернул карту.

— Хорошо. Пусть Бармонд угоняет машину. Я буду ждать в семь часов у Денмарк–хилла.

— Без оружия, — как обычно, предупредил Гигги.

— Как всегда, — твердо сказал Фермер.

…После ухода Гигги Джилес отпер ящик письменного стола и сунул в карман револьвер.

Выйдя из дома, он увидел соседа.

Тот стоял возле своей двери с повязкой на голове. Джилес нащупал в кармане револьвер.

— Здравствуйте, — сказал мистер Смис.

— Доброе утро, — ответил мистер Джилес.

— Вы со мной рассчитались. Теперь — моя очередь.

— Время и место выберите на свой вкус, — сказал Фермер, предусмотрительно держась подальше от Смиса.

— Вы сами ко мне придете, — отозвался сосед.

Проводив взглядом своего недруга, мистер Смис вошел в ближайшую телефонную будку и набрал номер Оливера Ратора. Затем он изложил сыщику весь план ограбления, разработанный Гигги и Джилесом. Стена, через которую Фермер слушал шаги избитого соседа, одинаково хорошо пропускала звук в обе стороны.

— Вы немного запоздали, Смис, — сказал Оратор. — Почти все это мне уже известно.

* * *

Фермер был хорошим организатором. В назначенное время к Денмарк–хиллу подъехал автомобиль, полчаса назад сменивший владельца. За рулем сидел Гигги, другой помощник Джилеса развалился на заднем сиденьи.

Фермер уселся рядом с шофером.

— Вы подцепили славную машину, — похвалил он. — Номер заменили?

Гигги кивнул.

Они проехали через Хорсхем под проливным дождем.

— Отличная погода, — заметил Фермер.

— Полиция из–под крыши носа не высунет, — сказал вор, сидевший сзади.

Гигги спросил:

— Вы не взяли с собой оружия, Фермер, не правда ли?

Джилес огрызнулся:

— Что вы пристали ко мне? Разве вам придется отвечать за мое оружие? Если я выстрелю, то повесят меня, а не вас!

Все же Гигги упорно требовал ответа:

— При вас револьвер или нет?

— Нет! — соврал Джилес.

Его сообщник промолчал, но не поверил Фермеру. Он должен был остаться в автомобиле и заранее решил, что при первом же выстреле уедет. Пусть потом Джилес выпутывается, как хочет…

Машина свернула на боковую улицу, медленно спускаясь по склону холма, пока шофер не остановил ее недалеко от цели. После короткого разговора шепотом Фермер и его помощник исчезли во мраке.

Гигги прождал около четверти часа.

Вдруг кто–то открыл дверцу машины.

— Ну, как? — спросил Гигги.

Яркий свет электрического фонаря ослепил его.

— Выходите! И — ни звука! — тихо скомандовал инспектор Ратор.

Машину окружили полисмены.

* * *

Тем временем Фермер благополучно достиг окна спальни и бесшумно открыл его. Взломать то, что старая леди называла своим сейфом, оказалось действительно очень просто. Через несколько минут он уже набивал карманы драгоценностями. Когда Джилес вернулся к окну, он был весьма удивлен, не найдя здесь своего помощника. Джо вылез наружу и, держась за подоконник, начал спускаться на землю.

Неожиданно кто–то схватил его за руку. Вспыхнул яркий электрический фонарь. Фермер увидел на своем противнике форму полисмена, с трудом вырвался — и бросился бежать. В десяти шагах от забора полисмен догнал его и ловко повалил в грязь. Фермер в дикой ярости выхватил револьвер и дважды выстрелил в противника. Тот, как подкошенный, молча упал рядом с Джилесом.

Джо бросился к забору, перепрыгнул через него — и оказался среди полисменов.

У него отобрали револьвер.

— Я тут ни при чем! — поспешно воскликнул Фермер. — Мы боролись за револьвер, и он случайно выстрелил.

— Не забудьте рассказать эту сказку на суде, — холодно отозвался мистер Ратор.

* * *

Джилес не пожалел денег и пригласил одного из самых блестящих адвокатов. Но хитроумно составленные речи защитника только затянули процесс, нисколько не повлияв на его исход. Репортеры, совавшие всюду нос, судебные служители, скучавшие у стен, и даже туповатые присяжные — все предвидели неизбежную развязку. Только прокурор и защитник обвиняемого еще о чем–то спорили, добросовестно соблюдая формальности. Когда приговор был, наконец, вынесен, и убийцу повезли в Уондсвортскую тюрьму, никто этому не удивился. Один лишь Фермер не смирился с поражением и продолжал бороться за свою жизнь.

Прежде всего он решил связаться кое с кем из влиятельных старых друзей. Для этого Джилес попросил тюремное начальство разрешить ему свидание с женой. Свидание состоялось, но, к глубокому разочарованию Фермера, в присутствии надзирателя, который не упускал ни единого слова из их разговора.

Апелляция его была отклонена.

Тогда ему пришла в голову идея передать Оратору просьбу о встрече с ним. На следующий день сыщик вошел в камеру Фермера.

На все мольбы Джилеса о помощи Оратор отвечал вежливым отказом.

— Почему же вы позволили Гигги отделаться всего лишь тремя годами? — проворчал обозлившийся Фермер. — Он наворовал на гораздо большую «сумму» лет!

— Он каждый раз требовал, чтобы вы не брали с собой оружие, — последовал ответ. — Если бы вы не лгали ему, то не убили бы полисмена и не сидели бы сейчас в камере смертников.

— Значит, все кончено? — мрачно спросил преступник.

— Да.

— Значит, мне уже нечего терять… Тогда слушайте, мистер Ратор. Мой сосед; Джордж Смис, — дурак. Он сейчас радуется, думая, что скоро сможет жениться на моей Молли и прикарманить мои денежки. Но у него ничего не выйдет! Дело в том, что Молли мне не жена. Я уже был женат до брака с ней и до сих пор не развелся с первой женой. Поэтому мошенник Смис просчитался!

— Почему вы называете его мошенником? — удивился Оратор.

— Я давно слежу за ним. Он часто уходит из дома по ночам, а иногда исчезает на несколько дней. Он — вор!

— Вы ошибаетесь, — сказал сыщик.

На этом разговор был окончен.

С тех пор Фермер окончательно потерял душевное равновесие. Он целыми днями говорил о Смисе, который занимал все его мысли.

— Как жаль, что я не убил его! — восклицал Джилес, обращаясь к тюремным надзирателям. — Все равно ведь меня могут повесить только один раз! Как же я не сообразил этого раньше? Мерзавец Смис уже лежал бы в могиле. Я хватил его по голове бутылкой, а надо было ломом!

Надзиратели не проявляли к речам Фермера ни малейшего интереса.

…Наконец наступило роковое утро. Джилес смиренно выслушал молитвы священника. Лицо преступника было так спокойно, словно он не знал, что ожидает его в небольшой комнате, находившейся рядом с его камерой. Когда священник кончил, Фермер поднялся с колен, обернулся к двери и ахнул.

Там стоял мистер Смис, держа в руках черную повязку.

— Вот вы и пришли ко мне, Джилес, — сказал он.

Фермер задрожал, его лицо покрылось крупными каплями пота.

— Боже мой! — прохрипел он. — Так вот что означали тогда ваши слова?

Палач Смис молча взялся за дело.

Он никогда не разговаривал во время исполнения своих служебных обязанностей.

ЧЕЛОВЕК С СИРИУСА

Оратор был в плохом настроении и, когда раздался звонок, стал искать глазами клерка: он терпеть не мог телефонные разговоры, во время которых приходится так много работать языком.

Клерка не было на месте.

Пришлось сыщику снять трубку самому.

— Алло!

— Мистер Ратор?

Звонила женщина. Оратор узнал знакомый голос.

— Да, мисс Линстед. Слушаю, — ответил он.

Сыщик прекрасно помнил темноволосую девушку, удивительно скромную и застенчивую, год тому назад служившую у него секретаршей. Она оставила службу по настоятельному требованию своего дяди, который неожиданно вспомнил о существовании племянницы.

— Мне очень нужно вас повидать, мистер Ратор, по чрезвычайно важному делу, касающемуся лично меня. Ничего криминального, конечно, но все же… Мне нужен совет… Вы всегда были так добры ко мне…

Она замолчала.

Оратор задумчиво почесал переносицу. У него были свои симпатии и антипатии, причем последних было значительно больше. Бетти Линстед нравилась ему, но ее красота не играла в этом никакой роли. Он ценил в ней деловитость, аккуратность и, главным образом, молчаливость. Болтливые секретарши приводили его в бешенство. Он буквально приходил в ярость, когда с ним начинали разговор о погоде. Бетти же была так застенчива и молчалива, что они с Оратором даже не всегда здоровались по утрам.

— Я зайду к вам, — ответил Оливер и записал ее адрес.

…Ратору было известно, что Брук Мэнор является одним из самых богатых кварталов Лондона, но то, что он увидел в квартире Бетти, превзошло все его ожидания. Он попал в царство тяжелых дорогих ковров и стеклянных дверей, охраняемых важными лакеями. Оратор почувствовал себя не в своей тарелке и весьма сдержанно поздоровался с Бетти, которая вышла к нему навстречу. Ее внешность поразила его. Секретарша Ратора всегда одевалась очень скромно. Теперь же стоимость одних только браслетов, украшавших ее руки, равнялись его жалованью за четыре года.

Следом за ней вошел приятный молодой человек.

— Я очень рада, что вы пришли, мистер Ратор, — произнесла она прерывающимся от волнения голосом. — Познакомьтесь, пожалуйста. Это Артур… Мистер Артур Менден.

Она осталась такой же скромной, смущающейся при каждом слове, какой сыщик ее знал раньше. Мужчины раскланялись. Бетти пригласила их сесть.

— Что случилось? — спросил Ратор.

— Все очень сложно, — нерешительно заговорила Бетти. — Дело в том, что дядя… Дядя не хочет, чтобы я вышла замуж за Артура.

Сыщик про себя возмутился. Он ожидал чего угодно, но только не романтической истории девушки, жених которой был не угоден ее родным. Оратор не понимал, зачем его позвали. Эти проблемы совершенно не по его части!

Преодолев смущение, Бетти заговорила более связно.

— Я должна вам рассказать все, с самого начала. Дядю Юлиана вы, конечно, знаете. Его все знают… Он — заядлый холостяк… Был всегда очень добр ко мне… Когда я служила у вас, он регулярно выдавал мне небольшую сумму, вполне достаточную, чтобы скромно прожить. Я уверена, что он давал бы мне и гораздо больше, но он хотел, чтобы я научилась самостоятельности… Мы иногда встречались с ним и обедали вместе… Однажды он даже взял меня с собой на скачки. По правде говоря, мы настолько неловко чувствуем себя в присутствии друг друга, что я всегда боялась этих встреч.

— Но ты должна быть справедливой к дяде и прибавить, что Юлиан Линстед — очень милый человек. Вся его беда в том, что он не привык к женскому обществу, — прервал ее Артур Менден. — Конечно, некоторые его поступки настолько странны, что им трудно найти объяснение, но все же я чувствую себя виноватым перед ним.

— Ты тут ни при чем, во всем виновата я, — остановила его Бетти.

— Как вы попали сюда? — спросил Оратор, движением руки указывая на роскошную обстановку квартиры.

— Я сейчас все расскажу вам. Когда я еще работала в Скотленд–Ярде, пришло письмо от дяди, в котором он настаивал на немедленной встрече со мной. Мы с Артуром в то время уже были знакомы. Дядя Юлиан повез меня в «Карлтон». Во время обеда он предложил мне переехать в эту квартиру, обещая обставить ее как можно лучше и давать мне пять тысяч фунтов в год… При условии, что я никогда не выйду замуж… Вначале я была так поражена, что не дала ему никакого ответа. Он встречался со мной и настаивал на своем до тех пор, пока я не согласилась. Другая на моем месте, вероятно, и думать бы не стала, а сейчас же приняла бы его предложение… Дядя Юлиан — брат моего отца. Кроме меня, у него нет больше родственников.

Бетти вздохнула.

— Что касается поставленного им условия, то я не принимала его всерьез. Но вскоре поняла, что дядя придает большое значение моему безбрачию. Он узнал, что я дружу с Артуром и, мне кажется, даже нанял частных детективов, чтобы следить за нами. В один прекрасный день дядя явился сюда очень возбужденный и умолял меня не выходить замуж ни за Артура, ни за кого–либо другого. В конце концов ему удалось вырвать у меня обещание, что я сообщу ему, если полюблю кого–нибудь.

— Ваш дядя знаком с мистером Менденом? — спросил Оратор.

— Нет. И вот что странно: пока дядя Юлиан не знал о моей любви к Артуру, он ровно ничего не имел против нашей дружбы.

— А когда узнал?

— Тогда дядя пришел в ярость и приложил все усилия к тому, чтобы погубить Артура.

Мистер Менден снова счел нужным вмешаться в разговор.

— Ты преувеличиваешь, Бетти. Не погубить, а только удалить меня из Лондона.

Молодой человек пояснил, обращаясь к мистеру Ратору:

— Он сделал так, что мне предложили очень солидную должность в Аргентине. Конечно, мне не хотелось бы лишать Бетти поддержки дяди, но, слава Богу, я достаточно хорошо зарабатываю. Хватит на двоих.

— И вы решили повенчаться?

— Мы зарегистрировались четыре месяца тому назад, — медленно проговорила Бетти, со страхом глядя на Оратора.

— Поздравляю, — сказал сыщик.

— Никто не знает о нашем браке. Я сама не знаю, почему не сообщила об этом дяде Юлиану и не позволила Артуру пойти к нему… Сегодня же, наконец, я решилась и написала дяде, что завтра состоится мое венчание с мистером Менденом. Дело в том, что мне очень хочется венчаться в церкви.

— У меня нет знакомых среди священников. Впрочем, я не вижу никаких препятствий к вашему венчанию, — сухо сказал сыщик.

— О нет, нет, мистер Ратор, — поспешно возразила Бетти. — Тут все в порядке. Наш случай вовсе не исключение: многие скрепляют гражданский брак церковным. И если я настаиваю на венчании, то у меня есть на то… некоторые основания.

Оратор тяжело вздохнул.

— Все это прекрасно, но скажите мне, чем я могу быть вам полезен?

Молодожены обменялись взглядом.

Теперь заговорил Артур.

— Откровенно говоря, мистер Ратор, Бетти подозревает, что ее дядя сошел с ума. Лишение денег нас не слишком беспокоит, но жена боится за меня. Мистер Юлиан Линстед становится совершенно невменяемым, когда речь заходит о ее замужестве. И не скрою от вас, я тоже очень волнуюсь. Не за себя, конечно, а за Бетти.

Сыщик начал понимать, чего от него хотят.

— Вы желаете прибегнуть к помощи полиции?

Молодожены радостно закивали. В эту минуту они были так похожи на нашаливших детей, что Оратор изменил своим привычкам и улыбнулся.

— Мне кажется, что вы из мухи делаете слона, но я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Его первоначальное раздражение прошло. Теперь Ратора забавляла их тревога по поводу таких пустяков, он без труда выяснит всю подноготную дяди Юлиана. Можно было бы установить за ним наблюдение, но все детективы заняты сейчас более важными делами.

Впоследствии Ратор пожалел, что не отвлек детективов от других дел.

* * *

Юлиан Джордж Линстед был антикваром. Но не любовь к старинным вещам заставила его избрать эту профессию, а желание как можно выгоднее применить свою энергию и способности. Это был красивый сорокапятилетний холостяк, обладавший прекрасными манерами и тонким чувством юмора. Он много и щедро помогал нуждающимся, причем любил, чтобы его благодеяния оставались тайной.

Он жил на Керзон–стрит. Хозяйство его вела пожилая, скромная экономка миссис Элдред, муж которой был одновременно лакеем и дворецким. Служанка Рози Лиффинг исполняла все остальные обязанности.

Мистер Линстед не устраивал дома приемов. В торжественных случаях он приглашал своих гостей в роскошный отель «Карлтон», но обед заказывал достаточно скромный. Его прошлое было безупречно. Юлиан состоял членом клуба «Джуниор Карлтон» и голосовал за консерваторов. Ему нравились отсутствие экстравагантности в поведении членов этой партии и их уважение к частной собственности.

Он вел размеренную жизнь лондонского обывателя, аккуратно платил налоги и добросовестно исполнял все свои общественные обязанности. В Норфолке у него были охотничьи угодья, в Шотландии — большой рыбный пруд, в Саутгемптоне — отличная небольшая яхта. Его всегда можно было встретить в Довилле и на Лидо в самый разгар сезона, а зимой он проводил не меньше трех недель в Сен–Морице. Его считали довольно состоятельным человеком, но на самом деле он был необычайно богат. Он не очень–то легко сходился с людьми, что, быть может, лишало его многих радостей жизни, но зато избавляло от дополнительных расходов.

Единственной слабостью господина Юлиана был интерес к оккультизму. Он дружил со знаменитым профессором Генри Гойлашем, ученым–астрологом. Тот часто навещал его. Профессор Гойлаш прославился тем, что правильно предсказал несколько важных событий мировой политики. Его прозвали «Человеком с Сириуса», потому что упомянутые пророчества были каким–то таинственным образом основаны на положении этой звезды на небе в момент начала строительства одной из египетских пирамид.

Познакомившись с профессором, мистер Линстед, даже не подозревавший раньше о существовании Сириуса и полагавший, что пирамиды возведены только для рекламы фирмы «Томас Кук и сыновья», чрезвычайно заинтересовался астрологией.

Господину Гойлашу даже удалось однажды за обедом убедить Линстеда поехать зимой не в Сен–Мориц, а в Каир. Это было невероятное нарушение привычек Юлиана.

Мистер Ратор навел справки и узнал все, что можно, о господине Линстеде. Дворецкий Юлиана, мистер Элдред, разоткровенничавшись в разговоре с сыщиком после того как тот угостил его в баре пятой кружкой пива, сказал, что лучшего хозяина, чем у него, нет и быть не может.

— Правда, он теперь только и говорит, что о привидениях и духах, а когда к нему приезжает старый профессор, они все болтают о египетских богах… Но, черт возьми, кому же и увлекаться подобными вещами, как не господам?

Сыщик стал расспрашивать об увлечении мистера Линстеда оккультизмом. Не превратилось ли оно в своего рода манию?

— Ничего подобного, — запротестовал дворецкий. — Он всего лишь забавляется составлением гороскопов и не дает покоя мне и жене: все хочет добиться, в какой день и час мы родились.

Все же, по–видимому, мистер Линстед достаточно серьезно относился к изучению таинственной науки. Он приобрел большое количество оккультных книг, заказал разборную модель пирамиды и проводил многие часы за сложными вычислениями.

Интерес Оратора к мистеру Линстеду быстро угас. Убедившись в том, что дядя его бывшей секретарши не преступник и не сумасшедший, Оливер забыл о его существовании.

Ратор вернулся в Скотленд–Ярд, подписал несколько документов, выслушал доклады подчиненных и отправился домой. Он рано лег спать, и спал так крепко, что не сразу услышал звонок телефона. Разобравшись, что это не сон, сыщик вскочил с кровати и взял трубку.

— Алло! — недовольно проговорил Оратор.

— Это Артур Менден, сэр, — быстро заговорил встревоженный голос. — Надеюсь, вы помните меня? Мы познакомились вчера у моей жены Бетти…

— Да, конечно. Что случилось? Откуда вы звоните?

По дрожащему от волнения голосу молодого человека Оратор догадался: произошло что–то серьезное.

— Бетти исчезла вчера вечером. Я сейчас в ее квартире.

Оливер нахмурился.

— Исчезла? Я сейчас приеду, — сказал он, положил трубку и стал торопливо одеваться.

Сыщик застал мистера Мендена взволнованным гораздо сильнее, чем можно было ожидать от этого флегматичного с виду молодого человека. Артур узнал об исчезновении супруги в полночь. Они жили отдельно, хотя и были женаты. Вчера он, как всегда, обедал у нее. Вечер они провели в Сирос–Грилле, откуда он отвез ее сюда. Затем Артур отправился домой. В половине одиннадцатого ему сообщили срочной телеграммой, что шеф фирмы, в которой работал Менден, просит его немедленно приехать в Кингстон–Хилл для обсуждения письма, только что полученного из Америки с предложением очень выгодной сделки. Не заподозрив никакого обмана, Менден оделся, сел в такси и поехал в Кингстон–Хилл, где застал большое веселое общество. Оказывается, мистер Фаллаби, шеф фирмы, праздновал день своего рождения. Он и не думал вызывать Мендена, да к тому же и не получал сегодня никакого письма из Америки. Раздосадованный и удивленный, Менден вернулся домой.

Около полуночи он вошел в квартиру и сейчас же услышал звонок телефона. Говорила горничная его жены, безуспешно звонившая уже несколько раз. По ее словам, в одиннадцать часов к Бетти явился человек, назвавший себя швейцаром дома, где жил мистер Менден. Он передал ей просьбу Артура немедленно приехать к нему. Мужчина еще что–то прибавил, но девушка не расслышала последних слов. Из окна она видела, как Бетти, прежде чем сесть в ожидавший ее автомобиль, несколько минут говорила с неизвестным, а затем села в машину и уехала.

Оратор позвал горничную и спросил:

— Почему вы не сопровождали хозяйку?

— Она ушла раньше, чем я успела одеться.

— Вы могли бы узнать этого человека или его машину?

Девушка покачала головой.

— Было очень темно. Судя по длине автомобиля, это был, наверное, «Роллс–Ройс».

— Что вы делали после отъезда хозяйки?

— Оделась и стала ждать ее возвращения. Потом начала волноваться и позвонила мистеру Мендену. Он не отвечал. Пришлось звонить ему снова и снова. Только в полночь удалось поговорить с ним.

— Тут замешан Юлиан Линстед! Кто еще мог быть заинтересован в том, чтобы сорвать наше венчание? — воскликнул Менден, дрожа от волнения. — Я ждал вас, мистер Ратор, иначе я уже давно был бы у него!

Оливер тоже не мог придумать другого объяснения. Тем более что горничная обнаружила: Бетти взяла с собой чемоданчик с самыми необходимыми женщине вещами.

…Через четверть часа Ратор и Менден уже стучали в дверь дома мистера Линстеда. Им открыл дворецкий. Он был в халате и с растрепанными волосами, но сыщику сразу же бросились в глаза его аккуратно зашнурованные ботинки.

— Нам срочно нужен хозяин, — сказал Оратор.

— Его нет дома, сэр. Мистер Линстед уехал из Лондона вчера утром. Если я не ошибаюсь, он отправился в Париж.

Сыщик показал дворецкому свою полицейскую карточку.

— Я — главный инспектор полиции. Мне нужно оставить для мистера Линстеда записку. Впустите нас в дом.

Дворецкий безмолвно кивнул и провел их в уютный кабинет хозяина. Оратор сел за письменный стол, внимательно оглядел его, затем нагнулся и извлек из корзины для бумаг смятый конверт. Сыщик разгладил его и узнал почерк Бетти. На штемпелях он прочитал время отправления и получения письма.

Оливер подозвал Элдреда.

— Вот письмо, адресованное мистеру Линстеду. Оно было отправлено вчера днем и получено вчера вечером. Значит, вы в отсутствие хозяина вскрываете его письма?

Дворецкий смутился.

— Что вы, сэр! Меня бы за это уже уволили!

— Значит, письмо вскрыл сам мистер Линстед, — продолжал Оратор. — Следовательно, он не мог уехать вчера утром в Париж, не правда ли?

Застигнутый врасплох дворецкий онемел от изумления и растерянности.

— Где сейчас мистер Линстед? — спросил сыщик.

Но Элдред только качал головой и неясно бормотал что–то. По–видимому, он действительно не знал, где в данный момент находится его хозяин. Ему было известно, что мистер Линстед имел два маленьких коттеджа — один в Брайтоне, другой в Сеннингделе. Туда он изредка наезжал на несколько дней. Кроме того, у него была маленькая дача где–то на Темзе, но где именно — дворецкий не знал. Темза же, как иронически заметил Оратор, довольно длинная река, и берега ее густо усеяны дачами, на которых любят отдыхать старые холостяки.

Ратор допросил слуг, но те ровно ничего не могли добавить к уже известному. Дворецкий же упорно молчал. В конце концов Ратор отослал слуг и обратился к мистеру Мендену.

— Я думаю, что нет никаких оснований для особенного беспокойства. Но, пожалуй, будет лучше, если я поговорю с этим господином наедине. Прогуляйтесь немного по окрестностям и возвращайтесь сюда через час. Все равно мы пока не можем предпринять никаких решительных шагов.

Менден ушел.

Оратор продолжал допрос дворецкого и все–таки умудрился вытянуть из него некоторые подробности. Потом он заглянул во все незапертые ящики письменного стола и просмотрел по крайней мере дюжину оккультных книг. За короткий промежуток времени он узнал о существовании большого количества духов и богов, имена которых ему встречались впервые: Геба, Сета, Озириса, Ра, Нут, Тефнут, Исиды, Гора и других, а также различных чудовищ. Самая интересная находка была им сделана в среднем ящике письменного стола. Там оказались составленные Юлианом Линстедом и профессором Гойлашем гороскопы.

…Когда Артур Менден вернулся, Оратор уже закончил обыск и составил определенную версию.

— Полагаю, что вашей жене не угрожает никакая опасность. Советую отправиться домой и хорошенько выспаться. Я же останусь здесь и подожду возвращения дядюшки Юлиана.

— Вы узнали, где он находится?

Оратор покачал головой.

— Не имею ни малейшего представления. Да это и неважно.

Мейден неохотно удалился.

Ратор увидел в окно, что Артур не поехал домой, а стал беспокойно шагать взад и вперед по другой стороне улицы.

После долгого ожидания сыщик, наконец, услыхал звонок.

Оратор быстро втолкнул дворецкого в его комнату, побежал в переднюю и открыл дверь. Юлиан Линстед в полутьме принял его за Элдреда и спокойно прошел в кабинет, даже не взглянув на сыщика. Только там, почувствовав аромат сигары, которую Оратор выкурил, ожидая хозяина дома, Линстед обернулся, чтобы выругать дворецкого.

Перед ним стоял сыщик.

— Кто вы? — спросил Юлиан.

— Меня зовут Ратор, — поклонился Оливер.

— Тот самый инспектор Ратор из Скотленд–Ярда?

— Да.

Оратор даже не предполагал, что пользуется такой известностью в высших кругах!

— Где мисс Линстед? — спросил он.

— Мисс Линстед? Моя племянница? — Юлиан постарался выразить удивление. — Боже мой, что с ней случилось?

— Вам это известно лучше, чем кому бы то ни было. Где она?

— Клянусь вам, что мне совершенно ничего неизвестно.

— Не морочьте мне голову, — устало сказал сыщик. — Неужели вы думаете, что я ждал вас здесь столько часов лишь для того, чтобы слушать этот детский лепет? Я знаю, что она — на вашей даче, где–то на берегу Темзы. Точный адрес я через полчаса могу узнать в Скотленд–Ярде.

Небритое лицо Юлиана покрылось смертельной бледностью. Он прямо на глазах осунулся и стал выглядеть гораздо старше своих лет.

— Пусть будет по–вашему. Она действительно там и находится в безопасности, — тусклым голосом проговорил Юлиан. — Я приставил к ней сиделку из лечебницы для душевнобольных и надеюсь, что мне удастся ее образумить… Я вовсе не хочу сказать, что считаю ее сумасшедшей. Боже, сохрани меня от подобной мысли! Дело в том…

Мистер Линстед умолк, подбирая слова для продолжения своего рассказа.

— Дело в том, что вы слишком много внимания обращаете на предсказания вашего приятеля, господина Гойлаша, — спокойно закончил Оратор.

Юлиан недоуменно посмотрел на него.

— Что означают ваши слова?

— Из–за гороскопа, составленного профессором астрологии, вы хотите удержать племянницу от замужества. Так?

— Откуда вам это известно? Неужели Элдред меня предал?

— Нет. Я просто произвел обыск в вашем письменном столе. Успокойтесь, мистер Линстед. Вам ничто не угрожает, поскольку ваша племянница уже несколько месяцев замужем.

Неописуемый ужас исказил лицо Линстеда.

— Замужем? — прохрипел он, хватаясь за голову.

— Да, и уже давно. Как видите, до сих пор ничего страшного с вами не произошло.

При последних словах Оратора ужас на лице Линстеда сменился удивлением. Затем он облегченно вздохнул.

— Но это невозможно!.. — пробормотал Юлиан.

— Почему невозможно? Вот ваши гороскопы — действительно невозможны. Я только что просмотрел несколько из них и все понял. Ваш друг, профессор Гойлаш, составил два гороскопа — один для вас, другой — для вашей племянницы и сказал, что вы умрете в день ее свадьбы. Однако, как видите, вы живы.

— Но она ничего не говорила мне… Для чего же она написала, что венчается завтра в церкви?

— Полагаю, что у нее были на то причины, — ответил Оратор. — Поздравляю вас, мистер Линстед. Я нисколько не буду удивлен, если вскоре у вас появится новый наследник.

ПРЯЖКА КУПЕРА

У инспектора Ратора был друг, который служил в налоговом департаменте и был так же молчалив, как и сыщик. Когда у Оратора появлялось желание отдохнуть, он устраивал со своим приятелем долгие прогулки, во время которых они обменивались лишь двумя–тремя словами. Иногда Оратор замечал, что собирается дождь и надо поворачивать обратно, или же его приятель сообщал, что они ошиблись дорогой, но такие чрезвычайные происшествия случались редко. Поэтому прогулки их большей частью проходили в полном безмолвии.

Для мистера Ратора подобное молчаливое общение с другом было самым лучшим отдыхом. Иногда они вносили в свои походы некоторое разнообразие, останавливаясь около мельницы. Там они усаживались на плоту и забрасывали в речку удочки.

Напротив мельницы жил в собственном коттедже преступник, которого звали Марк Линг. Марк, высокий, красивый, всегда хорошо одетый мужчина, любил отдыхать на лужайке, примыкавшей к его дому, и наблюдать за неподвижными фигурами двух рыболовов. При этом он мечтал о том, чтобы плот под ними опрокинулся и оба блюстителя порядка на его глазах ушли на дно.

Случалось, что и к нему заглядывал приятель по имени Стейни Лам.

У них были общие профессиональные интересы, дававшие им пищу для оживленных разговоров. Рассуждая о новых конструкциях сейфов или отыскивая надежный способ скрыться от преследования знаменитого «Летучего отряда» лондонской полиции, они лежали, скрытые высокой травой, и смотрели на двух удильщиков.

— Из–за их болтовни я не слышу собственного голоса, — иронически усмехнулся Марк. — Хотел бы я знать, кто этот безъязыкий сосед немого Ратора?

— Он не похож на сыщика, — заметил Стейни.

— Сыщики никогда не дружат друг с другом, — согласился с ним Марк. — Каждый из них ревнует к славе другого, более удачливого детектива.

Кроме коттеджа в Марлоу, у Марка была еще квартира в Сохо. Он не принадлежал к «низшей касте» преступного мира, которая в течение трех месяцев ведет полуголодное существование, две недели кутит напропалую, а остальные восемь с половиной проводит в тюрьме. У него постоянно водились большие деньги. Вокруг него всегда суетились мелкие людишки, которыми он пользовался в случае надобности как прикрытием, то есть «подставлял» вместо себя полиции.

— Кто «работал» в Лейстере? — спросил Стейни. — Похищена знаменитая пряжка Купера!

Марк состроил недовольную гримасу. Он уже давно охотился за драгоценной пряжкой. И вот какой–то нахал опередил его… В пряжку были вправлены четырнадцать бриллиантов. Каждый из них весил четырнадцать каратов. Она принадлежала к тем произведениям искусства, которые известны каждому ювелиру, как свои пять пальцев.

— Не знаю. Вероятно, бирмингемские ребята, — мрачно проговорил Марк. — Я очень рад, что не замешан в это дело. Интересно, как они вывезут пряжку из Англии? Это ничуть не проще, чем вывезти британскую корону!

Мистер Линг был не только чрезвычайно ловким вором, но славился и умением сплавлять краденый товар на континент. Ему были известны все крупные скупщики в Британии и на материке, поэтому он мог быстро «пристроить» любую вещь или сплавить английские банкноты со слишком хорошо известными полиции номерами. Несмотря на это, он пользовался плохой репутацией среди своих клиентов. Порученные его попечению вещи, камни и деньги часто исчезали бесследно — полностью или частично. И хотя иногда его оправдания звучали правдоподобно, — например, столько–то ушло на взятки полиции, — все же доверие к нему постепенно падало. Воры и грабители старались обойтись без его помощи.

Но иногда обстоятельства все же заставляли их прибегать к его посредничеству. Таможенные чиновники в поисках контрабанды нередко вскрывают посылки, адресованные в Брюссель, Антверпен и Амстердам. При этом они много раз конфисковывали краденые ценности.

В подобных случаях дело не обходилось без помощи Марка, в совершенстве владевшего тремя языками и умевшего обходить все таможенные правила.

Скотленд–Ярд энергично принялся за поиски похитителей пряжки Купера, хотя безмятежный вид Оратора, дремавшего над своей удочкой, казалось бы, говорил об обратном.

Стейни, маленький человечек со старческим, морщинистым лицом, отличался двумя слабостями: болтливостью и любопытством. На сей раз его чрезвычайно интересовал недавно происшедший грабеж.

— Ведь вы участвовали в лейстерском деле, не правда ли, мистер Линг?

Марк медленно повернулся и уставился на него.

— Кто осмелился сочинить подобную ложь?

— Вы же сами знаете, как возникают слухи… Но, по правде сказать, мистер Линг, я случайно видел в ту ночь, как вы выходили из вокзала Сент–Панкрас–Стейшн и заключил из этого…

— То, чего никогда не было, — весело усмехнулся Марк. — Хватит пустой болтовни. Готовьтесь «брать» лавку менялы. Я дам все необходимые инструменты и укажу место, где вы сможете без шума раздобыть автомобиль. Сколько вас будет человек?

По мнению Стейни, троих было вполне достаточно.

— Ладно. Я буду четвертым, — произнес Марк.

За снабжение грабителей информацией и необходимыми принадлежностями он получал долю награбленного, хотя и не принимал непосредственного участия в «работе».

— Надеюсь, вы не обиделись на меня за то, что я сказал? — осторожно осведомился Стейни.

Он почувствовал какую–то перемену в настроении своего собеседника.

— Вы — крупный специалист в нашем деле, и для меня большая честь работать с вами, — продолжал он. — Надеюсь, что и я для вас полезен. Я знаю многих нужных людей. Например, одного ловкого скупщика, о котором даже вы никогда не слыхали! Бьюсь об заклад на что угодно!

— Когда мне понадобятся эти сведения, я сам обращусь к вам за ними, — прервал его Марк.

— Хорошо, сэр.

После долгой паузы Стейни задумчиво проговорил:

— И все–таки той ночью я видел вас…

— Черт возьми, вы слишком много видите, — неприятно улыбнулся Марк.

* * *

Через неделю Стейни встретился возле Сохо с двумя сообщниками. Они отправились втроем к меняльной лавке, славившейся оживленным обменом иностранной валюты.

Лавка была закрыта: дело было в субботу вечером. По совету Марка, Стейни намеревался взломать заднюю дверь. Грабители направились к ней. Приблизительно шагах в двенадцати от магазина, у самого тротуара, стоял крытый грузовик с надписью «Прачечная». Вместо белья в нем находились одиннадцать полицейских из «Летучего отряда».

…После непродолжительной потасовки преступники были схвачены.

— Ладно, мистер Ратор, я сдаюсь, — сказал Стейни. — Но с каких пор вы служите в «Летучем отряде»? Честное слово, за вами, сыщиками, не уследишь! Кажется, час назад вы спокойно ловили рыбу около мельницы…

— А теперь ловлю здесь, — буркнул Оратор.

— Будьте справедливы, Ратор, — умоляюще произнес Стейни. — Мы ведь по сути так ничего и не сделали. Подведите нас под «смягчающие обстоятельства», а?

Оратор был в тот вечер настроен снисходительно и уважил эту просьбу, так что приговор суда был довольно мягким.

Сидя на скамье подсудимых, Стейни все время внимательно осматривал зал. Он увидел там Линга, одетого с иголочки и сидевшего рядом с очаровательной девушкой: Марк признавал только очень красивых женщин. Поймав его взгляд, Линг подмигнул, но Стейни сделал вид, что не заметил этого. Он уже слышал о новом увлечении мистера Линга (Марк любил хвастаться своими победами) и очень заинтересовался девушкой, отец которой, по словам Марка, был крупным дельцом.

После прочтения приговора Стейни обратился к Оратору:

— Кто меня выдал, мистер Ратор? Красивый парень, питающий большую слабость к девчонкам, не так ли?

Оливер не ответил.

Молчание Оратора приводило Стейни в отчаяние. Он воскликнул:

— Боже мой, мистер Ратор, я уверен, что вы даже во сне не разговариваете!

— Довольно болтать, — невозмутимо сказал Оливер.

Он знал, что полицию известил о готовящемся грабеже именно Марк. Предательство Линга, как видно, стало известно Стейни: Марк был единственным из его «деловых партнеров», который соответствовал описанию. Весь Скотленд–Ярд знал, что Линг красив и что он очень любит женщин. Если бы инспектор заподозрил Марка в причастности к похищению пряжки Купера, то он, вероятно, стал бы гораздо более словоохотливым. Но у Линга, как всегда, было бесспорное алиби.

— Вы ничего не знаете о куперовской драгоценности, Стейни? — спросил сыщик.

Тот покачал головой.

— Нет, сэр, А если бы и знал, то не сказал бы. Предательство всегда оборачивается против того, кто его совершил.

И Стейни рассмеялся. Хохотал он так долго и громко, что Оратор начал опасаться, не начнется ли у него истерика.

— Нет, сэр, теперь все в порядке.

Стейни вытер слезы, вызванные смехом.

— Спасибо вам за все, что вы для меня сделали, — серьезно сказал он мистеру Ратору.

* * *

Между тем Марк покинул зал суда вместе со своей хорошенькой спутницей. Они пошли по направлению к Вест–Энду. Полина Эддеринг была дочерью почтенного ювелира. Она познакомилась с Марком в кино на прошлой неделе.

— Какое неприятное зрелище — осуждение преступника! — сказала она.

Марк засмеялся.

— Вы сами виноваты, моя милая. Вам захотелось присутствовать на суде. Ваше желание исполнилось. Теперь не жалуйтесь.

— Мне никогда и в голову бы не пришло пойти в суд, если бы не вы. Кто сказал, что ваше присутствие там совершенно необходимо?

— Я, — признался Линг.

— Когда дело касается вас, я готова на все. Ей–Богу, у вас просто удивительная власть надо мной! — кокетливо заявила девушка.

Она иногда употребляла книжные выражения. На Марка это производило сильное впечатление.

— Когда вы уезжаете за границу? — неожиданно спросила она.

— В следующую пятницу, — ответил он.

На самом деле он собирался уезжать в четверг, так как опасался, что Стейни может наговорить Ратору лишнего. Кроме того, Марк узнал, что в его отсутствие к нему в коттедж дважды заходил сыщик и расспрашивал швейцара об образе жизни хозяина. Марк чувствовал, что ему следовало на некоторое время скрыться из Англии. И как можно скорее.

— Как жаль, что вы уезжаете, — со вздохом произнесла девушка. — В пятницу я остаюсь дома совсем одна и, наверное, проведу бессонную ночь… Отец уезжает по делам в Манчестер, а я терпеть не могу одиночества… Подумайте: вдруг ночью в лавку отца заберется какой–нибудь жулик вроде сегодняшнего осужденного! Ведь открыть папин старый сейф — минутное дело! И почему папа не хочет отдать в банк на хранение эти изумруды, чтобы они перестали портить мне нервы?..

Тут она замолчала, очевидно, чувствуя, что сказала лишнее.

— Я не должна была упоминать про изумруды… Но не глупо ли хранить драгоценные камни стоимостью в семнадцать тысяч фунтов в игрушечном сейфе? Отец выводит меня из себя своим невыносимым фатализмом: он считает, что если нам суждено быть ограбленными, то никакие предосторожности ничего не изменят.

Линг не стал ее ни о чем расспрашивать. Похоже было, что рассказ о камнях нисколько не заинтересовал его.

— Ваш отец, должно быть, очень богат, — безразличным тоном сказал Марк.

— Богат? Не думаю, чтобы у папы нашлась хоть одна тысяча фунтов наличными. Нет, изумруды принадлежат не ему. Их оставила у нас русская княгиня два года тому назад, поручив папе оправить их в золото. С тех пор мы ее больше не видели. Папа предполагает, что она вернулась в Россию, где ее, вероятно, расстреляли.

Девушка пригласила Марка зайти к ней домой. Там Линг познакомился с ее отцом, старым, сгорбленным человеком, не обратившим почти никакого внимания ни на свою дочь, ни на ее нового приятеля.

Магазин у старика был маленький, но торговля шла бойко, поскольку мистер Эддеринг главным образом занимался продажей мелких дешевых безделушек. Марк сейчас же заметил несгораемый ящик под прилавком и убедился в справедливости слов Полины: действительно, сейф был старинной незамысловатой системы. Опытный грабитель мог бы взломать его столовым ножом.

— Торговля идет отвратительно, — недовольно ворчал мистер Эддеринг. — Хоть бы одно обручальное кольцо я продал за эту неделю… Такое впечатление, словно в Лондоне совсем перестали жениться и выходить замуж…

— Я рассказала мистеру Льюису об изумрудах, оставленных у тебя русской дамой, — сказала девушка, когда они сели пить чай, оставив в магазине молодого приказчика.

Льюисом назвал себя Марк, знакомясь с Полиной. Мистер Эддеринг с раздражением почесал небритый подбородок.

— Хотелось бы мне знать, как я должен поступить в данном случае, — сказал он, хмуро взглянув на Марка. — Мои друзья посоветовали дать объявление о том, что я продаю изумруды. Тогда, говорят они, удастся возместить расходы на изготовление оправы. Не знаю, имею ли я на это право. Ведь камни стоят семнадцать тысяч, а я истратил всего двадцать фунтов стерлингов на оправу.

— Изумруды — мои любимые камни. Можно ли мне взглянуть на них? — небрежно спросил Марк.

Мистер Эддеринг пристально посмотрел на него и покачал головой.

— Нет, сэр, я пока не могу их показывать. Когда я сдам работу заказчику, тогда пусть хоть весь мир смотрит. А до тех пор они спокойно полежат в сейфе.

— Вы застраховали их?

Ювелир поджал тонкие губы.

— Неужели вы считаете меня легкомысленным ребенком? А ведь я уже дожил до седых волос и гожусь вам в отцы, — обиженно произнес он.

Вскоре старик ушел в магазин, оставив Марка наедине с дочерью.

— По–моему, папа помешался, — с отчаянием в голосе произнесла она. — Взгляните–ка.

Девушка указала через окно на маленький дворик позади дома. Линг увидел, что дворик окружен низким забором.

— Перелезть через этот забор и проникнуть в магазин — минутное дело, — продолжала она. — По ночам я не могу заснуть от страха. Хотя у папы и есть револьвер, но я–то знаю, что он никогда не решится выстрелить в человека.

— Напрасно он оставляет вас одну, — сочувственно произнес Марк. — А еще кто–нибудь живет в этом доме?

— Внизу — комната молодой служанки. Она крепко спит и на ночь запирается на ключ. В мансарде ютится старенький швейцар. Что с него проку?

— Хоть телефон–то у вас есть?

— Есть, но он в папином кабинете, который отец, уезжая, всегда оставляет закрытым. Я вся дрожу от страха при мысли, что вдруг проснусь ночью и услышу шаги в магазине! Я даже представить себе не могу, что мне делать тогда!

— Откройте окно и закричите, — посоветовал Линг.

— У меня не хватит на это мужества.

Девушка вздрогнула и поежилась.

— Я, вероятно, зарылась бы с головой в постель и не двигалась, пока они не уйдут.

Марк просидел у нее еще около часа. Уходя, он заметил напротив магазина молодого человека, которого звали Коббет. Тот стоял, засунув руки в карманы и, казалось, с интересом смотрел на проезжающие мимо машины. Марк знал, что Коббет — один из ближайших помощников Оратора.

Надеясь, что сыщик его не заметил, Линг быстро свернул за угол — и встретился лицом к лицу с Лайном, другим помощником Оливера. На сей раз скрыться было невозможно.

— Привет, Марк! — весело приветствовал его Лайн, — Купили колечко для новой любовницы?

Его фамильярность задела мистера Линга за живое. Марк никогда еще не был под арестом и не привык к подобному обращению. Если даже его в чем–то и подозревают, какое право имеет этот «крючок» называть джентльмена по имени? В самом деле, надо уехать в такую страну, где сыщики отличаются лучшими манерами… Он молча прошел мимо Лайна и в тот же вечер отправился в Марлоу. Там Марк собрал свои вещи, уложил их в большой чемодан, затем поручил швейцару отвезти их на вокзал и сдать на хранение.

Вначале Марк хотел поехать вдвоем с мисс Полиной Эддеринг. Однако она слишком считалась с правилами хорошего тона, чтобы решиться сопровождать молодого человека на материк. Быть может, Лингу и удалось бы уговорить ее, но теперь обстоятельства изменились. Спутница могла помешать ему.

На следующий, день он снова увиделся с Полиной и узнал, что ему не придется откладывать свой отъезд: мистер Эддеринг передумал и решил ехать не в пятницу, а в среду. Это очень устраивало Марка, уже заказавшего себе каюту не четверг.

— Я не хочу оставаться на эту ночь дома, — сказала ему Полина. — Я уже сговорилась с подругой, что приду к ней сразу же после того, как отец закроет магазин.

— Ваш отец, конечно, позаботится об охране магазина этой ночью? — из осторожности спросил Марк.

— Папа невероятно упрям, просто до глупости! Простите, что я так непочтительно отзываюсь о своем отце, но он сам виноват: ни о каком ночном стороже и слышать не хочет, полностью полагаясь на дурацкий старый сейф!

* * *

Вечером Марк Линг услыхал звонок и, открыв дверь, — оказался лицом к лицу с человеком, с которым предпочел бы никогда не встречаться.

— Можно войти? — осведомился Оратор.

Марк молча впустил его и провел в столовую. У Линга чесались руки от желания наброситься на сыщика и прикончить его.

— Вы одни? — спросил Оливер.

Марк кивнул.

— Известно ли вам, где находится знаменитая пряжка Купера?

Линг засмеялся.

— Вы ведь отлично знаете, мистер Ратор, что я не участвовал в этом ограблении. И вообще я никогда не занимался подобными делами. Не понимаю, чего ради полиция подозревает меня в преступных намерениях. Ведь я еще никогда не был под арестом, и вам это отлично известно.

— Большинство повешенных преступников попадались только один раз, — спокойно возразил Оратор.

Марк захохотал.

— Но вы же не собираетесь меня повесить, надеюсь?

Сыщик сел, вынул свою записную книжку и начал ее перелистывать.

— Да, я знаю, что в день похищения пряжки вы были в Мидренде. И все же мне почему–то кажется, что вы причастны к этому делу. Я буду с вами совершенно откровенным, Линг, мне во что бы то ни стало нужна эта пряжка, причем мне поручено заплатить за ее возвращение какую угодно сумму.

— В таком случае советую вам обратиться к кому–нибудь другому, — смеясь, проговорил Марк.

Он имел все основания веселиться: впервые в жизни его подозревали в преступлении, к которому он был совершенно непричастен.

— Когда–нибудь вы все–таки попадетесь. И тогда вам не смягчат приговор из–за того, что вы попались впервые. Или вы думаете иначе?

— Нет, конечно, — парировал Марк. — Но если вы засадите меня за куперовскую игрушку, то я окажусь невинной жертвой. И как вы будете выглядеть, когда поймают того, кто на самом деле взял эту штуковину?

…После ухода сыщика Линг с облегчением вздохнул. Его приготовления к отъезду были закончены. В четверг вечером он отправился к лавке ювелира. Она была закрыта. На верхнем этаже, где помещалась квартира хозяина, было темно. Линг подошел к забору, окружавшему двор. Оглянувшись вокруг и не заметив никого поблизости, он живо перепрыгнул через забор и прокрался к окну. Без труда открыл его и очутился в столовой. Воздух был пропитан запахом табака мистера Эддеринга. Старик курил крепкий южноафриканский сорт, обладавший не слишком приятным запахом.

Магазин был закрыт только на задвижку. Линг приложил ухо к двери, за которой находились жилые комнаты. Там царила полная тишина. Осветив сейф небольшим электрическим фонариком, который он прикрепил к пуговице пиджака, Марк принялся за работу. Через несколько минут замок был сломан. Дверца открылась. Внутри сейфа лежало много бухгалтерских книг. В глубине его находился небольшой ящичек, в котором оказался запечатанный плоский пакет, завернутый в коричневую бумагу. К нему была прикреплена бумажка с надписью:

«Княгиня Литовская. Изумруды для оправы».

Сунув пакет в карман, Линг наскоро осмотрел остальное содержимое несгораемого шкафа, но не нашел там ничего интересного. Тщательно закрыв сейф и сложив инструменты в карман, он ушел тем же путем, каким пришел. Прежде чем прыгнуть во двор, он закрыл дверь и окно.

Выйдя на улицу, Марк взглянул на часы. Было двадцать минут десятого. Он выбрал для отъезда четверг, потому что в этот день должны были пустить экстренный поезд и специальный пароход для отправки брюссельской делегации из Лондона на родину.

Пора было бежать на вокзал.

…Поезд отошел ровно в десять вечера. Марк удобно устроился в пульмановском вагоне и заказал легкий ужин.

* * *

…Несмотря на густую толпу народа, Линг держался в порту крайне осторожно. Найдя знакомого носильщика, Марк передал ему свой чемодан, вручив отдельно пакет, который вынул из внутреннего кармана пиджака.

— Положите пакет в карман и передайте его мне, когда я буду уже на пароходе, — сказал Марк. Эта предосторожность была отнюдь не излишней. Он оказался в числе трех пассажиров, задержанных при входе на пароход и отправленных для обыска в контору.

— Весьма сожалею, сэр, — сказал ему сыщик, руководивший обыском. — По правилам мы должны проверять одного из каждых ста пассажиров.

Марк отлично знал, что подобного правила никогда не существовало.

При обыске у него не наши ничего предосудительного.

…На нижней палубе он встретил своего носильщика. Тот бросился к Лингу.

— Они обыскали ваш чемодан, сэр, — сообщил он. — Я только что отнес его в вашу каюту.

Марк последовал за ним. Носильщик незаметно передал Лингу пакет. Как раз напротив каюты Марка висела спасательная шлюпка. Недолго думая, он спрятал в ней драгоценный пакет и только после этого вошел в свою каюту.

Там его ждал очень любезный господин. Марк сразу же сообразил, что перед ним — сыщик из Скотленд–Ярда.

— Простите за беспокойство, мистер Линг, но мой коллега сказал, что забыл осмотреть ваше пальто.

Марк был уверен в том, что ничего подобного сыщику не говорили, однако улыбнулся и позволил себя обыскать.

Во время пути Марк не терял времени даром. Он обратил внимание на пожилого господина, всю дорогу страдающего морской болезнью, и оказал ему несколько услуг. Поэтому тот с удовольствием помог Лингу пронести на берег пакет с драгоценностями, хотя просьба Марка и показалась ему странной.

Они прибыли в Остенде еще до восхода солнца.

В таможне Линга снова обыскали. На этот раз — бельгийские детективы. Но обыск не дал никаких результатов, потому что драгоценный пакет находился в кармане пальто измученного морской болезнью господина. Марк извлек его оттуда только тогда, когда усаживал старика в автомобиль.

Сам же он справился пешком по безлюдной набережной к маленькой гостинице, которая находилась в северной части города. Неожиданно Марк услышал за спиной возглас:

— Руки вверх!

К нему подбежал мужчину в маске и навел на него револьвер.

Мистер Линг поднял руки.

— Достань–ка камни, Анни, — произнес грабитель.

Из–за его спины вынырнула молодая женщина. Она приблизилась к Марку, обшарила его карманы и нашла пакет с изумрудами.

Линг почувствовал запах духов, которыми пользовалась Полина. Молодая женщина тоже была в маске, но, присмотревшись, Марк узнал в ней свою любовницу.

— Ловко вы меня обставили, — честно признался Линг и улыбнулся. — Снимите маски, Анни–Полина и ее глупый старый отец. Я вас узнал. Зачем вы устроили весь этот спектакль?

Грабители, смеясь, открыли лица. Это действительно были ювелир и его дочь.

Мистер Эддеринг сказал:

— Мне нужно было переправить пряжку на континент. Кто же мог сделать это лучше, чем вы?

— Пряжку? — переспросил Марк.

У него захватило дух от волнения. Он с трудом пробормотал:

— Так значит, я вез…

— Знаменитую пряжку Купера, — закончил за Линга ювелир.

— Черт побери! — вырвалось у Марка.

Внезапно двери ближайших домов распахнулись, оттуда высыпали полисмены и окружили троих преступников.

Полина успела сунуть пакет обратно в карман опешившего Марка.

И тут прозвучал голос Оратора:

— Вы все еще ничего не знаете о пряжке Купера, мистер Линг?

* * *

Стейни сидел в Пентонвильской тюрьме. Однажды он выглянул в окно и сказал соседу по камере:

— Слыхали ли вы когда–нибудь о Марке Линге? Вон его ведут. Умный парень. Я мог бы его спасти. Увидев его с этой девушкой, я сразу понял, что его ожидает. Я когда–то имел дело с ее отцом. Лингу до него далеко. А Анни не уступает в ловкости своему папаше.

На следующий день Стейни узнал, что Марку дали семь лет.

— Жаль, что не семьдесят, — сказал бывший помощник Линга.

ПРОВАЛ ФРЕДДИ ВЕНА

Инспектор Ратор никогда не интересовался опереттой. В тот роковой вечер он попал на представление только потому, что его пригласил Джонни Крю, который собирался купить театр «Элько». Там сыщику и довелось в первый и последний раз увидеть Фредди Вена.

* * *

Джонни Крю был влюблен в Диану Дональд, которая играла второстепенные роли, часто даже без слов, но зато славилась своей красотой.

В этом же театре выступала прославленная актриса Альна Вен. Они с Дианой были поразительно похожи: те же волосы, то же лицо, тот же голос. У Дианы были очень красивые ноги. Театральные критики называли их бесподобными, к большому возмущению Джонни Крю. Он не желал, чтобы репортеры описывали ее внешность вместо того, чтобы восхищаться талантом мисс Дональд. Во всех других отношениях он весьма сочувственно относился к ее увлечению театром, мечтал о блестящих ролях для Дианы и поддерживал в ней веру в успех.

Он мог бы в любой день жениться на ней, поскольку обладал значительным состоянием. Но Джонни не торопился, жалея Диану. Брак, по его мнению, сразу и навсегда лишил бы ее возможности стать звездой сцены.

Диана восхищалась Альной и считала ее самой красивой женщиной на свете. Надо сказать, что публика вполне разделяла мнение Дианы. В дни выступлений миссис Вен у кассы стояла длинная очередь. Своей прекрасной игрой она не раз спасала скверную пьесу, провал которой казался неминуемым. Игра Альны захватывала, ее голос очаровывал. Она принадлежала к тем немногим артисткам оперетты, которые не только поют, но и играют.

Почти никто из зрителей не называл ее в разговорах по фамилии. Она была единственной знаменитой Альной. Это имя, написанное огромными буквами, красовалось на всех афишах театра.

— Замужество? Какая чушь! — горько воскликнула Альна, когда Диана в очередной раз заикнулась о своих отношениях с Джонни. — Иногда брак приносит счастье, но большей частью он разбивает сердце. Поверь, Диана, для тебя гораздо лучше оставаться независимой актрисой. Ведь у тебя есть талант, моя милочка. Ты очаровательно играешь. Если бы ты была умницей, то приняла бы предложение господина Доваша выступать у него и ушла бы из «Элько». Немножко рекламы — и твое имя стало бы известным. Тогда вместо жалких шести фунтов в неделю ты получала бы все триста.

— Мисс Форсайт не занята в спектакле сегодня вечером? — спросила Диана, чтобы переменить тему разговора.

— Нет. Она в это время будет обедать с Фредди. Он говорил мне, что идет в клуб на встречу с приятелем. Почему не сказать прямо, что он обедает с Эльзой? Не понимаю!

Фредди был высоким цветущим молодым человеком. Он очень любил женщин. Когда Альна познакомилась с ним, Фредди был помощником режиссера маленького театра, который не прогорал только из–за симпатии публики к Альне. Его жалованье в ту пору не превышало нынешних доходов Дианы. Альна полюбила Фредди, и они поженились. С тех пор Фредди больше не работал. Занят он был только тем, что угощал обедами сначала хористок, а потом очаровательную, но весьма расчетливую Эльзу.

Так продолжалось до того дня, когда Альна и Фредди расстались навсегда.

Только такая великая актриса как Альна могла прямо после ссоры с мужем, которая привела к разрыву, прекрасно выступать, весело кланяться в ответ на аплодисменты публики и даже произнести маленькую речь после окончания спектакля.

Только немногие знали, что Альна, которой принадлежал театр, передала его мужу. И совсем никто не подозревал о ее ссоре с Фредди. Если бы кто–нибудь заглянул перед самым спектаклем в ее уборную, то увидел бы там Фредди, который кричал жене:

— Если хочешь бросить сцену — пожалуйста, бросай! Но это требование вернуть тебе акции — просто смехотворно!

— Ты обманул меня! Негодяй!

Альна дрожала от гнева.

Фредди громко рассмеялся.

— Моя милая! Ты передала мне свои акции. Этот факт официально зарегистрирован. Твои громкие слова не производят на меня никакого впечатления. Если ты дашь мне развод, я буду тебе регулярно выдавать приличную сумму. Ну, что? Договорились? Поспеши, а то я передумаю. Тогда ты совсем ничего не получишь.

Не в силах говорить, она молча указала ему на дверь. В тот же день Альна покинула театр навсегда.

Ее заменила Эльза Форсайт с новым репертуаром, к сожалению, весьма неудачным. Провал следовал за провалом. На лице Фредди появились первые морщинки. Доваль, директор театра, язвительно усмехался.

— Все дело в пьесах, — настойчиво утверждал Фредди. — Мы должны вернуться к репертуару Альны.

— Где же мы возьмем вторую Альну? — насмешливо спросил мистер Доваль.

— Эльза отлично справится с ее ролями, — вызывающе проговорил Фредди.

Доваль пожал плечами.

— Постановка подобных пьес требует больших расходов, — возразил он. Директор давно уже догадался о том, что финансовое положение Вена было далеко не блестящим.

— Готовьтесь к постановке. Я достану деньги, — уверенным тоном сказал Фредди.

На самом деле никакой уверенности в его душе не было.

Первые две пьесы после исчезновения Альны он поставил на свои средства, на третью постановку пришлось сделать заем, от которого сейчас уже ничего не осталось. Все же Фредди не унывал, надеясь, что удастся сделать новый.

Сначала ему не везло, но вскоре он познакомился с удивительно симпатичным молодым человеком, который ждал у входа за кулисы Диану Дональд.

Это был Джонни Крю.

Фредди уговорил его финансировать постановку спектакля «Большое сердце».

Пьеса была из старого репертуара Альны. Нужно было восстановить декорации и подготовить на некоторые роли новых исполнителей.

Эльза то и дело настаивала на внесении изменений в ее партию: в отличие от Альны, ей плохо давались самые высокие ноты. Кроме того, она добилась отстранения от участия в спектакле всех актрис, которые превосходили ее талантом или красотой. Дважды пришлось менять исполнителя главной мужской роли. Первый был высокого роста, и Эльза выглядела рядом с ним слишком маленькой. Второй слишком хорошо пел: от этого становились заметнее недостатки в исполнении мисс Форсайт.

Фредди требовал, чтобы Доваль беспрекословно выполнял все требования новой примадонны.

Бывало, что Эльза по нескольку дней подряд не появлялась на репетициях. Тогда ее заменяла Диана.

* * *

…Накануне премьеры состоялась последняя генеральная репетиция.

Было очень холодно. В зале гуляли сквозняки. Мистер Доваль, откинувшись на спинку кресла, раздраженно вытирал вспотевшую от нервного напряжения лысину. Актеры и хористки с беспокойством наблюдали за каждым движением директора. Вся труппа была измучена. Репетиция длилась с утра до полуночи с небольшим перерывом на обед.

Наконец мистер Доваль решил подвести итоги. Он потянулся за погасшей сигарой, которая лежала в пепельнице, прикрепленной к его креслу, снова зажег ее и угрюмо затянулся.

— Все отвратительны… Никто толком не знает своей роли. Да если бы и знали, ничего бы не вышло. Вы, девочки, сегодня играете хуже, чем на первой репетиции. Не слушаете друг друга, а просто болтаете, как сороки, бессмысленно проговаривая текст. А ведь завтра премьера! Нет — сегодня вечером!.. А впрочем, все равно уже ничего не изменишь… Ладно, можете идти домой. Вечером прошу всех собраться в театре в половине шестого. Всех — и хор, и артистов. Мы начнем вовремя — и да поможет нам Бог! Откладывать не стоит. Будет только еще хуже. До свидания.

Он махнул рукой — и все разошлись.

Доваль подозвал своего помощника.

— Ни один костюм не подходит. Поставщики прислали только половину заказанных туфель. Оркестр — одно отчаяние. На декорации смотреть невозможно. На их перестановку уходит самое меньшее двадцать пять минут. Воображаю, какой скандал устроит нам публика!

Мистер Доваль был пессимистом и любил поворчать.

Помощник слушал его и молча кивал. По узкому проходу между оркестром и первым рядом пробирались две девушки. Эльза смело подошла к директору с таким видом, словно была коронованной особой.

— Послушайте, Доваль, я не могу играть сегодня вечером, — заявила она. — Я совершенно без голоса, и к тому же нервы мои совершенно расстроены.

За Эльзой шла Диана.

Мисс Форсайт притащила ее чуть ли не силой, чтобы директор приказал Диане заменить ее во время премьеры.

Мистер Доваль иронически оглядел Эльзу с ног до головы. Она была очень красива. Даже враги ее признавали, что у редкой женщины можно было встретить такой чудный цвет кожи и такие классические правильные черты лица. Ее поклонники любили называть Эльзу божественной. Мистер Доваль был согласен и с этим эпитетом. Если относить его только к формам и совершенно забыть о содержании.

Директор хорошо знал, какая низкая, сварливая душа таилась за прекрасными глазами и нежными губами этой женщины.

— У вас расстроены нервы и вы без голоса, Эльза? И у вас, конечно, припасена справка от врача? Не сомневаюсь. И все же, хотите вы этого или нет, но премьера состоится сегодня вечером, — совершенно спокойно произнес он. — Или вам угодно, чтобы мы отложили ее на месяц? Тогда мы могли бы отправиться всей труппой в Монте–Карло, чтобы дать вам возможность репетировать в более благоприятных условиях. Но сначала надо заработать деньги на проезд.

— Прошу вас прекратить насмешки! — повысила голос оскорбленная примадонна.

Усталый, замерзший мистер Доваль рассвирепел.

— Знаете что? — едко проговорил он. — Если бы на вашем месте была Альна, я бы сейчас ползал перед ней на полу на коленях и просил ее сменить гнев на милость. Альна что–нибудь да значит в театральном мире. Вы же — почти пустое место. Вы — нуль. Вам дана роль, и вы ее исполните. Вы сносно станцуете и терпимо споете все, что нужно. После этого ваши поклонники сойдутся на том, что в постели вы выглядите гораздо лучше, чем на сцене. Пьесу ожидает провал, и вы ее спасти не сможете. Альна спасла бы. Изменив ей, ваш кавалер потерял прекрасную женщину и лучшую артистку в мире!

Эльза дрожала от ярости. Диана незаметно скрылась.

Мисс Форсайт высказала директору какие–то возражения, но он ее не слушал.

«Черт бы тебя побрал, вертихвостка!» — ворчал про себя мистер Доваль.

* * *

Фредди ожидал Эльзу, весело насвистывая популярный мотивчик. Она влетела разъяренная, как фурия, и сейчас же стала жаловаться на Доваля.

— Он оскорбил меня, а ты сидишь себе и посвистываешь! Я еще удивляюсь, как могла сдержаться, чтобы не дать ему пощечину! Ты немедленно отправишься к Довалю и вызовешь его на дуэль!

К ее удивлению, Фредди засмеялся:

— Он потонет в общем дебакле.

Она разозлилась еще больше.

— Ради Бога! Сколько раз я просила тебя не употреблять иностранных слов в разговоре со мной! Я и так знаю, что ты образованнее меня! Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что ничем больше не рискую, Я продал театр со всем инвентарем и с мистером Довалем впридачу.

Она пристально посмотрела на Фредди, не веря, что он говорит серьезно.

— Ты продал театр? — недоверчиво переспросила мисс Эльза Форсайт.

— Да, — весело подтвердил Фредди Вен. — Завтра у меня будет лежать в кармане чек на двенадцать тысяч фунтов. Послезавтра мы с тобой обвенчаемся и сразу же уедем отсюда в Монте–Карло.

Эльза не могла поверить своим ушам. Фредди посмеивался, глядя на нее.

— Обвенчаемся? А как же Альна? Ведь ты женат!

— Мы с ней венчались в Америке. Ты этого, конечно, не знала. Там к этому относятся весьма просто. В Америке же я и развелся. Это обошлось в две тысячи долларов. Но мне не жаль денег: игра стоит свеч. Ведь теперь я могу жениться на тебе! Я давно уже все обдумал. Задолго до моего разрыва с Альной я подсунул ей необходимые для развода бумаги, и она, как всегда, не читая, подписала их. Думаю, что она все еще не знает о том, что мы с ней уже не женаты. Иначе нам с тобой пришлось бы выдержать сильную бурю… Ты же знаешь, на что она способна в гневе! Так что надо поскорее уезжать отсюда.

— Когда же состоялся суд?

— Я только что получил официальное извещение о разводе.

Эльза обняла и нежно поцеловала Фредди.

* * *

Диана зашла с Джонни в «Карлтон», чтобы выпить чашечку кофе перед премьерой.

Она жаловалась мистеру Крю:

— Как у нас теперь гадко в театре! Господин Доваль только сидит в ложе и насмешливо наблюдает. Фредди же, кажется, совсем перестал нами интересоваться. На прошлой неделе он просто не давал нам покоя своими советами. А на этой даже не считает нужным появляться на репетициях. Нас ждет полный провал.

Джон смущенно заерзал на своем стуле.

— В самом деле? — спросил он. — Когда я завтракал с ним в понедельник, он был очень весел и говорил, что дела идут хорошо.

Диана с изумлением взглянула на мистера Крю.

— Ты завтракал с Фредди? Почему же ты не сказал об этом раньше? Я даже не знала, что ты знаком с ним!

Джонни покраснел. Мистеру Крю не хотелось признаваться в том, что завтрак с Веном обошелся ему очень дорого: Фредди удалось уговорить его купить театр. Джонни с радостью переменил тему разговора, ухватившись за первый попавшийся предлог:

— Скажи лучше, зачем ты ездила сегодня на Бейкер–стрит?

Диана взглянула на него с искренним удивлением.

— Какой странный вопрос! Я не была там. И не только сегодня, а несколько месяцев.

Теперь пришла его очередь удивляться.

— Но я же видел тебя собственными глазами! Я шел с Джо Картерисом, когда ты вдруг проехала мимо меня на такси. Я еще помахал тебе рукой.

— А я?

— Ответила мне тем же.

— Я уже целую вечность не была в этой части Лондона… Если бы Альна была в Англии, то подобные встречи со мной в местах, где меня вовсе не было, были бы совершенно неудивительны. Прежде это случалось почти каждый день.

Джонни Крю спросил:

— Где сейчас Альна?

— В Чикаго. Я сегодня получила от нее телеграмму. Если бы ты знал, как мисс Форсайт ее ненавидит! Эльза требует, чтобы Фредди развелся с женой. Я уверена, что Альна никогда не согласится на это. Газеты постоянно вспоминают Альну и перечисляют все, что она сделала для театра «Элько». Наша примадонна приходит в бешенство, когда читает рецензии, а они с каждым днем становятся все хуже…

На лице Джонни снова отразилось беспокойство. Диана истолковала это по–своему.

— Ерунда! Провал — так провал. Я расстанусь с моими глупыми мечтами и займусь домашним хозяйством.

Она ожидала, что Крю придет в восторг. Но Джонни только глубоко вздохнул.

* * *

Как уже известно читателю, инспектор Ратор очень редко ходил в театр. В этот роковой вечер его пригласил на премьеру Джонни Крю.

Оратор пришел, проклиная себя в душе за то, что поддался на его уговоры. В вестибюле сыщика встретил мистер Крю. Джонни был мрачен. Он необдуманно дал Фредди согласие на покупку театра и теперь раскаивался в этом. Уединившись с Ратором, Джонни в нескольких словах откровенно объяснил ему ситуацию… Оливер хорошо знал цену деньгам и слушал мистера Крю с недоумением.

— По–моему, вы попали в ловушку, — сказал сыщик. — К сожалению, я не могу арестовать Фредди за это надувательство.

Эти две короткие фразы Оратора вполне соответствовали по содержательности двухчасовой речи депутата парламента.

— Когда же состоится этот грабеж?

Джонни рассказал, что в этот же вечер предстоит подписание контракта, подтверждающего уже выданное мистером Крю обязательство.

— Если сегодняшняя премьера закончится провалом, то театр «Элько» окончательно превратится в совершенно безнадежное предприятие, — грустно проговорил Джонни.

Оратор молча выразил мимикой свое сочувствие.

— В конце концов, может быть, еще все обойдется, — сказал мистер Крю. — Диана получила сегодня утром телеграмму из Америки. От Альны, с пожеланием успеха. Может быть, благословение великой актрисы принесет нам удачу.

Он порылся в карманах и, найдя телеграмму, передал ее Оратору.

Сыщик развернул бумажку и прочитал следующее:

«Желаю успеха сегодня вечером. Не забудь мою старую примету и не закрывай потайную дверь. Альна».

— Что это за дверь? — спросил Оратор.

Джонни объяснил, что из уборной Дианы был отдельный выход на улицу. Раньше эта уборная принадлежала Альне. Великая актриса имела свои причуды. Она всегда оставляла эту дверь открытой во время спектакля, чтобы поскорее убежать из театра в случае неудачного выступления.

— Альне ни разу не пришлось воспользоваться этой дверью. Но я теперь вполне понимаю, почему она так поступала, — закончил мистер Крю.

Они направились в зрительный зал. Сыщик выбрал себе место поближе к выходу, чтобы иметь возможность незаметно скрыться, если оперетта окажется скучной.

* * *

Диана сидела в своей уборной и ждала парикмахершу. Она уже оделась и загримировалась к первому акту и теперь сидела перед зеркалом в каком–то оцепенении. Она совершенно не сомневалась в том, что спектакль ожидает полный провал. Исполнение было ниже всякой критики. После провала судьба «Элько» будет решена, а артистическая карьера Дианы окончена. Спектакль «Большое сердце» сможет продержаться неделю, самое большее — месяц. Все убытки от постановки придется оплатить Джонни. Слава Богу, это не разорит его, но доставит немало хлопот и огорчений. Бедная Диана чувствовала себя все более и более несчастной.

Она даже не удивилась тому, что в уборную вместо ее парикмахерши вошла незнакомка. Она принесла записку от парикмахерши, что та заболела и прислала вместо себя подругу. Это была странная смуглая женщина с седыми волосами, гладко зачесанными назад. Лицо ее было заклеено кусками пластыря.

— Это муж меня так разукрасил, — пояснила женщина.

Диане было сейчас не до чужих семейных неурядиц. Она небрежно кивнула, погруженная в невеселые размышления.

Работала парикмахерша быстро и хорошо.

— Вы отперли наружную дверь, мисс? Ключа нет на гвозде. Госпожа Альна всегда оставляла ее открытой перед премьерой.

— Откуда вы знаете эту примету?

— Я иногда причесывала ее.

Диана порылась в сумочке и дала ключ.

Парикмахерша отперла дверь и положила ключ на стол.

— Странные бывают фантазии у артистов, — продолжала она. — Да и не только у них. Вот, например, мистер Джон Крю просил передать вам бутылку хорошего вина. Он советует выпить капельку перед выходом на сцену.

— Я не хочу вина.

— Нет, нет, мисс, вы должны выпить за успех. Вино вас подкрепит. И, кроме того, вы доставите удовольствие мистеру Крю.

Не ожидая согласия Дианы, женщина откупорила бутылку и налила шипящее вино в стакан.

* * *

Джонни вошел в свою ложу за две минуты до начала спектакля. Он с изумлением увидел в соседней ложе Эльзу. У мисс Форсайт не хватило такта, чтобы понять: в этот вечер ей лучше остаться дома, раз уж она не пожелала участвовать в спектакле.

Перед началом представления публике объявили, что мисс Эльза Форсайт не сможет сегодня выступать из–за болезни и что ее заменит мисс Диана Дональд.

Выслушав это сообщение, Джонни направился к Фредди. Он надеялся, что странное поведение Эльзы даст ему повод для ссоры с Веном и отказа от приобретения театра.

Фредди Вен сидел в своей ложе.

Он выслушал Джонни, потупив глаза.

— Мне очень жаль, — вежливо ответил Фредди, — но поведение мисс Форсайт не оговорено в нашем контракте. Она самостоятельный взрослый человек, и я не несу за нее никакой ответственности. Она действительно очень больна. Доктор констатировал полное расстройство нервной системы и прописал отдых на курорте. Она пришла только из–за усиленных просьб со стороны ее поклонников. Премьера будет иметь успех. Не слушайте ворчания мистера Доваля, он всегда был пессимистом. Поверьте, мисс Диана Дональд прекрасно справится со своей ролью.

Мистер Вен ободряюще похлопал Джонни по плечу.

Мистер Крю едва сдержался, чтобы не ударить Фредди кулаком в скулу.

…Спектакль начинался вяло.

Из–за капризов Эльзы в этой постановке не участвовал ни один из лучших актеров театра. Мисс Дональд разделила бы их участь, если бы новая примадонна не отказалась участвовать в премьере.

«Удастся ли Диане спасти спектакль?» — думал Джонни.

Актеры играли плохо. Публика начала скучать. Раздался чей–то кашель, затем скрип кресел.

Фредди тихо выругался.

В зале послышались негромкие разговоры. Чувствовалось, что вот–вот зрители начнут расходиться.

Джонни беспокойно ерзал на стуле.

— Я же говорил, что будет провал! — проворчал мистер Доваль.

И тут на сцене появилась Диана.

Зрители притихли. Возможно, глядя на мисс Дональд, они вспомнили и великую Альну.

Диана запела.

Публика зааплодировала.

Полный провал вмиг сменился столь же полным успехом. Словно вернулись прежние времена и на сцене снова царила несравненная Альна! Зал взрывался овациями и криками «бис»!

Джонни посмотрел на Фредди. Тот сидел бледный и совершенно огорошенный. Постепенно все артисты подтянулись, заразившись эмоциональным накалом зала, и заиграли так, что даже Доваль преисполнился оптимизмом.

В следующем акте декорации изображали пастбище. Диана вышла на сцену в костюме ковбоя. После короткого диалога со своими партнерами она быстрым движением выхватила из кобуры пистолет. По ходу пьесы она должна была выстрелить в одного из героев. При этом благодаря ловкому трюку его шляпа слетала с головы. Однако Диана и не взглянула на артиста, приготовившегося ронять шляпу. Вместо этого она повернулась к залу и после секундного колебания выстрелила в Фредди.

Тот взмахнул руками и упал на барьер ложи.

Поднялась паника.

Истерически кричали женщины. Прежде чем Джонни успел добраться до ложи Фредди, зал опустел. Эльза исчезла вслед за зрителями.

Мистер Крю поднял Вена и усадил в кресло. Тот тяжело дышал.

В ложу вошел Оратор.

— Он жив? — спросил сыщик.

— Пока жив.

— Позвоните в полицию. Пусть немедленно пришлют врача, — распорядился Ратор.

Мистер Крю выбежал из ложи.

Инспектор наклонился над Фредди и осмотрел рану. Вен открыл глаза и прохрипел, словно в бреду:

— Я развелся с Альной… Без ее согласия… Боже, не карай меня так тяжко!..

Фредди закрыл глаза и умолк.

Вернулся Джонни.

— Врач уже выехал. С минуты на минуту будет здесь. Диана…

Оратор перебил:

— Как пройти за кулисы?

— Диана не виновата, — торопливо проговорил мистер Крю. — Это несчастный случай. Она слишком волновалась…

Сыщик снова прервал его, повторив свой вопрос:

— Как пройти за кулисы?

Джонни провел Оливера по узенькой лестнице.

За кулисами царили тревога и суета. Хористки бились в истерике. Доваль пытался их успокоить.

— Где мисс Дональд? — спросил его Ратор.

— Она заперлась в своей уборной, — сказал директор.

— Проводите меня к ней, — строго проговорил сыщик.

Мистер Доваль указал нужную дверь.

Она действительно оказалась запертой. На зов и стук ответа не последовало. Директор подозвал плотника. Тот прекратил работу и подошел к ним с инструментами в руках.

— Ломайте дверь, — велел Оратор.

Плотник выполнил приказ инспектора.

В уборной Дианы на столе лежали принадлежности для грима. Рядом стояли откупоренная бутылка шампанского и стакан. На полу валялись три небрежно брошенных платья. Девушки не было. Сыщик заметил большую нишу в стене, подошел к ней и, отдернув бархатную портьеру, увидел Диану. Она лежала в нише, укрытая одеялом, и крепко спала. Когда Оратор поднял одеяло, оказалось, что мисс Дональд была в том же платье, в котором выступала в первом акте.

Инспектор вернулся к столу и понюхал стакан, на дне которого осталось немного вина.

— Ее усыпили. Пусть врач зайдет и сюда.

Доваль передал это распоряжение плотнику. Тот вышел.

Оратор нашел выход, о котором писала в телеграмме Альна. Он толкнул дверь. Она легко поддалась и широко раскрылась. Сыщик вышел на улицу и на только что выпавшем снегу обнаружил свежие следы женских туфель и автомобильных колес.

Когда Оратор вернулся в уборную Дианы, доктор уже был там и приводил девушку в чувство. Это был полицейский врач из ближайшего участка.

— Слава богу, доза была не слишком большая, — сказал он. — Раненого уже увезли в госпиталь. Я возьму с собой стакан с остатками вина для анализа. Хорошо?

Сыщик молча кивнул. Врач забрал стакан и удалился.

Джонни, дрожа, как в лихорадке, сидел около Дианы и ждал, когда она придет в себя.

— Вы не собираетесь арестовывать Диану? — с опаской обратился он к инспектору. — Я хорошо знаю ее. Она не может убить человека. Это — несчастный случай.

— Нет, — прервал его Оратор. — Это — преднамеренное убийство.

Джон Крю пришел в ужас.

— Но, позвольте, мистер Ратор, что за чудовищное обвинение? Ведь Диана его почти не знала! Все служебные вопросы она решала с Довалем, как и все артисты…

— Зато Альна хорошо знала Вена, — хмуро возразил Оратор. — Фредди совершил подлость: развелся с Альной без ее ведома.

— Значит, на сцене была Альна?

— Да.

— А куда делась парикмахерша? Вы нашли ее?

Ратор покачал головой.

— Нет. И вряд ли это удастся. Альна — прекрасная актриса и очень умная женщина. Она добралась из Америки в Лондон за четыре часа… Впрочем, может быть, она поручила кому–нибудь послать телеграмму на имя мисс Дональд… Я уверен в том, что она давно уже на пути в Нью–Йорк. А также в том, что алиби у нее безупречное.

Инспектор позвонил в госпиталь и узнал, что Фредди будет жить. Диана пришла в себя. Она помнила только, что выпила вино. Джонни сообщил ей версию Оратора. Девушка внимательно выслушала его и ответила:

— Значит, от меня зависит, будет ли происшедшее несчастным случаем или преступлением? Так пусть же будет несчастный случай! Таким образом мы избавим Альну от неприятностей. А мне уже все равно. Я больше не хочу играть никаких ролей, кроме роли твоей жены, Джонни!

Мистер Крю поцеловал Диану. Затем вытащил из кармана чек, приготовленный для приобретения театра, и разорвал его.

МОШЕННИК ИЗ МЕМФИСА

В Лондоне существовало благотворительное общество, члены которого тратили время и деньги на исправление преступников. Они собирались по четвергам в Дюверн–Холле, куда в этот день приходили и некоторые представители преступного мира: те, кто находился в данный момент на свободе и не был занят своим профессиональным делом. Обычно какой–нибудь авторитет, например, известный писатель, обращался к ним с поучительным словом. Члены общества поздравляли друг друга с успехом, если председатель докладывал, что некий преступник, семнадцать раз отсидевший в тюрьме, теперь зарабатывает честным трудом 35 шиллингов в неделю.

Когда же обнаруживалось, что такой вот новообращенный дополняет свой нищенский заработок до более приемлемой суммы с помощью привычных способов добывания денег, благотворители с негодованием вычеркивали его из списков и старались забыть о его существовании.

Изредка на собрания общества заглядывали полицейские инспектора и обращались к своим бывшим жертвам с медовыми речами о братской любви. Те же, не слишком внимательно слушая очередного болтуна, обменивались довольно едкими замечаниями на его счет.

Один «бывший» вор мог сказать другому:

— Взгляни–ка на бриллиантовую булавку в его галстуке!

На что тот отзывался:

— Хотелось бы знать, у кого из «наших» он ее стянул?

Однажды инспектор Оливер Ратор случайно оказался на одном из собраний этого общества и согласился, после долгих и настойчивых просьб, произнести небольшую речь.

Вот что он сказал «бывшим» преступникам:

— Я не верю в ваше исправление. Под честным образом жизни вы понимаете короткий промежуток времени между преступлениями. Большинство из вас способны вести порядочную жизнь только в тюрьме. Один из присутствующих — не стану называть имени — вышел вчера из тюрьмы и уже успел подделать два чека. Предупреждаю вас: меня не разжалобите. Я устроил недавно одного из вас на хорошую работу и он тут же «отблагодарил» меня: украл костюм у своего начальника и обобрал квартиру в Финсбери. Очевидно, ему место только в тюрьме. Каждый из вас уверяет, что полиция к нему, невинному, придирается, а сам в это время норовит обвести полицию вокруг пальца. Я охранял и буду охранять закон. До свидания на суде.

Речь Оратора не имела успеха. Благотворительное общество было шокировано и даже обратилось с письменной жалобой к главному комиссару полиции.

— Жаль, что я не слышал речи Оратора! — расхохотался комиссар, бросая жалобу в корзинку для бумаг. — Это такое же редкостное явление природы, как снег в тропиках!

Из всех слушателей речь инспектора оценила по достоинству только синеокая блондинка, машинистка благотворительного общества. Звали ее мисс Лидия Грайн. Она пользовалась большим успехом у мужчин. Не было ни одного члена общества по исправлению преступников, от которого бы она не получила приглашения пообедать наедине. Однако она неизменно отвечала отказом.

Когда Оратор собрался уходить, Лидия робко подошла к нему.

— Я — Лидия Грайн. Три месяца тому назад приехала из Канады. Вы не обидитесь, мистер Ратор, если я попрошу вас дать мне автограф? Или здесь это не принято?

Серые глаза Оратора весело сверкнули. Он молча взял из ее рук альбом и написал свое имя.

Через некоторое время Оливер случайно узнал, что она уволилась из Общества. Затем он потерял девушку из виду до тех пор, пока судьба не уготовила им новую встречу.

* * *

В Скотленд–Ярд приехал капитан Мартин Снелль, полицейский из Филадельфии. Обычно мистер Ратор избегал общения с болтунами, но на этот раз изменил своей привычке. Он не только терпеливо выслушивал словоохотливого американца, но даже поощрял его. Странное поведение Оратора объяснялось тем, что он страдал в это время бессонницей.

Снелль прибыл в Европу для ознакомления с деятельностью полиции Старого Света. Скотленд–Ярду он уделил особое внимание. Его водили по всем помещениям и показывали все, начиная с «Черного музея» и кончая кладовой, где хранились потерянные населением Лондона вещи. По вечерам капитан или гулял по улицам с Оратором, или же сидел у него в гостиной, рассказывая самые невероятные истории. Начинались они всегда одинаково:

— В американском городе Мемфисе жил Лю Оберак, на редкость ловкий мошенник…

Голова Оратора начинала медленно клониться на грудь, и он засыпал. Голос капитана неизменно оказывал на инспектора снотворное действие. Этим и объяснялась симпатия Оратора к Снеллю. Если бы сыщик выслушал хоть раз до конца историю мемфисского мошенника, то ему было бы гораздо легче разобраться в деле Дмитрия Горополоса.

* * *

Мистер Горополос, чрезвычайно богатый грек, был владельцем прибыльного торгового предприятия, членом правления нескольких солидных банков и крупным воротилой на лондонской бирже.

Он отличался тщеславием. Очень гордился своей красивой внешностью, атлетическим сложением, ловкостью в верховой езде и большим успехом у женщин. Им очень нравились его жгучие глаза и смуглый цвет лица.

Однажды в Скотленд–Ярд на него поступила жалоба, и Ратор отправился к Горополосу.

— Дорогой мой, какая ерунда, — с улыбкой сказал Дмитрий, прочитав бумагу. — Девчонка сама бросилась мне на шею. Я всеми силами старался ее образумить. Когда же убедился, что мои старания напрасны, я отказал ей. Она обиделась. И вот результат…

Затем Ратор допросил девушку, но та боялась огласки и не хотела переносить дело в суд. Ее предшественница ушла от Дмитрия при подобных же обстоятельствах и тоже не соглашалась на судебное преследование, опасаясь скандала.

Как–то мистер Ратор случайно встретился с греком на Бонд–стрит.

— Я снова без секретарши, — улыбнулся Дмитрий. — Никак не могу угодить им.

Оратор неодобрительно взглянул на собеседника.

— Вы бы поменьше старались угождать, мистер Горополос, — сухо произнес он.

Дмитрий понял намек Оратора. Он не сказал сыщику, что только что нашел прелестную секретаршу. Это была эффектная блондинка с чудесными синими глазами. Девушка сообщила Горополосу, что она приехала в Лондон недавно и что у нее нет здесь ни родственников, ни друзей. Она соглашалась на все его условия, кроме одного: не хотела жить в его доме. Дмитрий не настаивал: он надеялся, что сумеет уговорить ее позже.

На следующий же день Дмитрий, со свойственной ему дерзостью, прислал ее в Скотленд–Ярд с запиской:

«Дорогой мистер Ратор!

После всех неприятностей, что доставили мне предыдущие секретарши, хотелось бы, чтобы Вы одобрили мой выбор. Прошу Вас предупредить девушку обо всех опасностях, которые ожидают ее у меня на службе. Заранее благодарю Вас.

Дмитрий Горополос».

Прочитав записку, Оратор взглянул на сидевшую напротив него девушку.

— Я уже слышал, мисс Грайн, что вам не понравилось исправлять преступников.

Она обрадовалась тому, что он запомнил ее имя.

— Я получила очень хорошее место, господин Ратор. Мистер Горополос — очень хороший человек. И очень приятный. Я еще никогда в жизни не встречала такого красавца!

Прочитав записку, сыщик усомнился в том, что имеет смысл предостерегать девушку. Раз Дмитрий прислал ее сюда, значит, он успел предупредить мисс Грайн, что в Скотленд–Ярде о нем наговорят много напраслины. И объяснил это, конечно, жалобами бывших секретарш, которые не умели работать, были за это уволены и, обозлившись, оклеветали хозяина.

— Этот грек — довольно славный малый, но слишком уж… фамильярный, — произнес наконец Оратор. — Но тут уж ничего не поделаешь. На вашем месте я бы строго придерживался своих служебных обязанностей и не задерживался в доме мистера Горополоса после окончания рабочего дня.

Мисс Грайн поблагодарила инспектора за совет.

* * *

Вечером Оратор сидел напротив мистера Снелля и слушал очередной рассказ о пресловутом американском жулике.

— Да, так этот самый Оберак, — мошенник, о котором я уже говорил вам, — совершил однажды в Мемфисе…

Дальше капитан мог бы и не продолжать.

Голова Оратора склонилась на грудь, и он заснул.

* * *

Дмитрий был в восторге от своей новой секретарши.

Она весело смеялась, слушая его шутки и анекдоты, которые так шокировали всех девушек, работавших здесь до нее. Впрочем, она и со своими обязанностями справлялась прекрасно.

— Вы, моя милая, очаровательная деловая женщина, — сказал ей как–то Горополос, нежно поглаживая ее по плечу.

Так он обычно начинал ухаживание за своими секретаршами.

Мисс Лидия Грайн взглянула на него и улыбнулась.

— Кажется, мне будет очень хорошо у вас. Не то что на прежней работе.

Она рассказала Дмитрию, что после приезда из Канады служила сначала у пожилого торговца чаем, а затем — у компании престарелых чудаков из Общества исправления преступников.

— Воображаю, как вы там скучали, моя крошка! — засмеялся Горополос.

— Вы не ошиблись, — лукаво проговорила мисс Грайн.

— Я вообще очень редко ошибаюсь.

— Как я вам завидую! А вот со мной это случается довольно часто…

— Как–нибудь я покажу вам свои бриллианты, — сказал Дмитрий.

Он очень гордился большой коллекцией драгоценных камней, которую собирал многие годы. Кроме того, он знал, какое впечатление они производят на девушек.

— Вы храните их дома? — с интересом спросила Лидия. — И не боитесь за них?

Дмитрий улыбнулся.

— Я держу бриллианты в подземелье, — ответил он, посмеиваясь про себя над женским любопытством. — Было уже шесть попыток похитить их. Дважды грабителям удалось забраться в дом, но если бы их было даже двести человек, все равно им никогда не удастся проникнуть в мой подземный бункер — единственное абсолютно надежное хранилище во всей Англии.

Мистер Горополос нисколько не хвастал. Его сейф находился в подвале дома, в небольшой комнате, стены которой были покрыты сплошными плитами стали в два фута толщиной. Из такой же брони была сделана дверь. В этом бункере отец Дмитрия отсиживался во время войны, когда Лондон бомбили немецкие самолеты.

— Собственно говоря, в этой комнате даже можно спать, она очень уютная, — продолжал Горополос. — Я вам покажу ее когда–нибудь.

Это обещание он не собирался выполнять. Оно просто должно было послужить приманкой для любопытной девушки. Дмитрий берег свою сокровищницу, как зеницу ока, и никому не показывал.

Когда столь приятный рабочий день подошел к концу, Горополос проводил Лидию до дверей своего дома.

Она попрощалась и пошла по улице.

Дмитрий постоял у подъезда, любуясь ее фигурой и изящной походкой.

Неожиданно к девушке подошел неизвестный мужчина и стал ей что–то настойчиво говорить. Мисс Грайн остановилась, выслушала этого человека, постояла в нерешительности, затем вдруг повернула обратно.

— В чем дело? — спросил Дмитрий, когда она подошла.

— Не знаю. Это, кажется, полицейский, — ответила девушка дрожащим голосом.

— Что ему нужно?

— Советует мне не задерживаться у вас после работы. Говорит, что это опасно.

Дмитрий пришел в ярость. Он быстрыми шагами подошел к неизвестному — худому, высокому человеку с густыми бровями и темными усами — и гневно закричал:

— Как вы смеете останавливать даму на улице и городить ей всякую чепуху? Вы что, сыщик? Возвращайтесь к мистеру Ратору и передайте ему, что полицейская карточка не дает вам права совать нос в частную жизнь гражданина Великобритании! Если я вас еще раз тут увижу…

Дмитрий увидел улыбку на лице неизвестного и от удивления замолчал.

— Кто вам сказал, что я — полицейский? — спросил тот. — А если бы даже и так, то почему я не могу предупредить красивую девушку об опасностях, подстерегающих ее ночью на пустынной улице?

У Дмитрия вертелись на языке крепкие выражения, однако он сдержался и, стараясь говорить спокойно и вежливо, предложил:

— Зайдите ко мне выпить рюмочку виски.

Неизвестный, видимо, колебался, принимать ли это неожиданное приглашение.

Помолчав, он отозвался уже совершенно другим тоном:

— Простите, сэр, если побеспокоил вас. Долг службы, видите ли… До свидания, сэр.

— Идемте, — настойчиво повторил Дмитрий.

Человек послушно последовал за ним.

Проходя мимо все еще стоявшей у подъезда Лидии, Дмитрий еще раз попрощался с ней и вошел со своим спутником в дом. Он ввел гостя в роскошно обставленный кабинет и предложил ему стул. Тот робко сел на самый краешек, машинально теребя в руках свою шляпу.

— Я не стану выпытывать ваших профессиональных секретов, — с улыбкой произнес Дмитрий, наливая виски в рюмку, — но если вам поручено следить за мной, то я могу весьма упростить вашу задачу. У меня нет никакого желания ссориться с полицией. Наоборот, я всегда готов помочь ей.

Полицейский смущенно откашлялся, потянулся за рюмкой и благоговейно осушил ее до дна.

— Мой долг… — снова начал он, возвращая рюмку на место.

— Бросьте! Лучше скажите: вам поручено дежурить перед моим домом ежедневно?

— Да. Кроме воскресений.

Дмитрий засмеялся.

— Не волнуйтесь. Я обещаю, что буду хорошо себя вести по воскресеньям.

Он вынул из кармана бумажник, извлек из него новенькую десятифунтовую банкноту и положил ее на стол.

Полицейский заволновался.

— Простите, сэр, но я не смею брать денег. У меня могут быть неприятности.

— Неприятности? Какая чушь! Неприятности бывают у тех, кому не хватает десяти фунтов, а не у тех, кто вовремя ими обзавелся… Как вас зовут?

— Олькотт, сэр, — поднявшись со стула, отрекомендовался полицейский.

— Мистер Олькотт, вы меня обижаете, — сказал Дмитрий Горополос.

Он сунул деньги в руку гостя. Тот с видимой неохотой опустил их в карман.

На следующий день Олькотт снова стоял на своем посту. Он почтительно поклонился Горополосу. На третий день их знакомства Дмитрий снова пригласил его к себе.

— Мне бы хотелось точно знать, какие вам даны распоряжения, — обратился он к гостю, поставив перед ним бутылку виски и рюмку. — Согласитесь, мистер Ратор поставил меня в неприятное положение. Я не знаю его планов на мой счет, а они наверняка задевают мои интересы.

Мистер Олькотт осушил рюмку и откашлялся.

— Откровенно говоря, сэр, меня ожидают серьезные…

— Неприятности, конечно! — прервал его Дмитрий, начинавший уже раздражаться. — Неприятностей нам с вами все равно теперь не миновать. Давайте попробуем хотя бы смягчить их. Для этого мне надо знать, какие распоряжения даны вам начальством.

После минутного колебания, Олькотт сообщил, что его дежурство кончается после ухода мисс Грайн домой.

— Ну, хорошо. А что, если иногда у нее будет сверхурочная работа?

— Если девушка не выйдет из вашего дома до половины десятого, я обязан немедленно доложить об этом мистеру… Нет, я не буду называть имен. Так будет лучше.

Горополос язвительно усмехнулся.

— В жизни не слыхал ничего глупее этих распоряжений!

Он дал мистеру Олькотту еще десять фунтов и проводил его на улицу.

Несколько дней спустя Горополосу удалось добиться согласия Лидии на совместный ужин. Он очень боялся, что в последнюю минуту она откажется.

Дмитрий предложил ей прийти к нему в десять часов вечера. Ужин будет готов. Девушка смутилась и покраснела.

— Я не думала, что мы будем ужинать здесь… у вас… и так поздно…

— Приходите, — настаивал Горополос. — У меня очень уютная гостиная. Мы с вами приятно проведем время.

Она покачала головой.

— Мы будем совсем одни?

— Конечно.

— Позвольте мне привести с собой подругу.

— Что за нелепая мысль? — улыбнулся он. — Вы подумайте о моем предложении. Еще есть время.

И она действительно целый день думала, но они никак не могли договориться. Мисс Грайн беспрестанно меняла час встречи: то они должны были встретиться у него в девять, то она вдруг решила, что удобнее ужинать в половине восьмого, причем он должен обещать, что проводит ее домой… Дмитрий соглашался на любые условия: ее красота сводила его с ума.

* * *

Инспектор Ратор устроился поудобнее на диване.

Капитан развалился в кресле напротив него и, попыхивая сигарой, начал очередной рассказ о похождениях ловкого американского плута.

— Да, так этот мошенник из Мемфиса…

Больше Оратор ничего не услышал.

* * *

…Сыщика разбудил курьер из Скотленд–Ярда. Капитана уже не было. Он ушел спать.

— В чем дело? — проворчал Оратор, с трудом открыв глаза.

— Приказано срочно передать вам эту записку, сэр.

— От кого?

— Ее принес неизвестный и тут же ушел, сэр.

Инспектор протянул руку.

— Давайте.

Он развернул смятый листок, на котором тупым карандашом было написано следующее:

«Мистер Ратор!

Ради Бога, помогите мне! Горополос запер меня в своем подземелье. Он пригласил меня ужинать…»

Дальше следовало несколько неразборчивых слов.

«Спасите меня!

Лидия Грайн».

Инспектор взглянул на часы: стрелки показывали десять.

Оратор вызвал по телефону группу полисменов с машиной и стал торопливо собираться.

…Мощный полицейский автомобиль быстро доставил небольшой отряд к дому мистера Горополоса. Ратор позвонил. Дверь открыл сам хозяин. Он неприветливо спросил инспектора:

— Что вам угодно?

— Я приехал за Лидией Грайн.

— Ее здесь нет! — забушевал возмущенный Горополос. — Спросите хоть у вашего идиота, который за мной шпионит!

— Вот ордер на обыск, — коротко отозвался Оратор.

Дмитрий впустил полицейских и пошел по лестнице наверх.

На площадке он остановился и закричал:

— Закройте дверь, по крайней мере!

Прислуги нигде не было видно. Это удивило сыщика.

Дмитрий провел Оратора в маленькую уютную столовую. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый на двоих, а на буфете красовалось множество лакомств для десерта.

— Будьте любезны сообщить, какова цель вашего странного визита? — раздраженно спросил Горополос.

Оратор вручил ему листок бумаги. Дмитрий прочитал записку и нахмурился.

— Чья–то глупая шутка. Лидии здесь нет. Она обещала прийти, но так и не появилась.

— У вас есть подвал?

Горополос колебался.

— Да, — неохотно ответил он. — Я храню в нем все свои ценности. Неужели вы воображаете, что я действительно запер ее в сейф? В конце концов, это же курам на смех! Повторяю, она обещала прийти, но еще не пришла.

— Разрешите осмотреть ваш подвал.

— Боже мой! Говорю же вам, что ее не было здесь вечером! Я все еще жду ее. Видите: стол накрыт на двоих и на нем ничего не тронуто.

— Стол — не доказательство, — возразил Оратор. — Я хочу побывать в вашем подвале.

Дмитрий побагровел от ярости. Казалось, еще мгновение — и он набросится на сыщика. Горополос сдержался. Он молча вышел в соседнюю комнату и минуту спустя вернулся оттуда с ключами.

— Раз вам так хочется посмотреть подвал, идите за мной, — мрачно произнес он.

Они спустились по крутой лестнице в узкий коридор и остановились перед стальной дверью. Дмитрий отпер несколько замков. Тяжелая дверь медленно отворилась. Горополос включил свет. Оратор увидел перед собой маленькую комнату, напоминавшую склеп. На больших полках из толстого стекла стояли сотни кожаных футляров.

Оратор не обратил на них ни малейшего внимания. Он искал Лидию, а ее в «склепе» не было.

— Нет ли у вас в подвале второй комнаты?

— Нет, посмотрите вокруг — и убедитесь в этом сами. Как видите, я сказал вам правду: она не пришла.

Других комнат действительно в подвале не было. Когда они поднимались наверх, Дмитрий окончательно вышел из себя и минут пять неистово ругался на трех языках, высказывая все, что он думал о непрошеных гостях и безмозглых девчонках.

Инспектор подождал, пока он успокоится.

— У меня есть все основания подозревать, что вы заперли мисс Грайн где–нибудь в другом месте.

— Обыщите весь дом! — прорычал Дмитрий.

Оратор, не колеблясь, принял это не слишком любезное приглашение. Девушки нигде не было. Удивленный сыщик извинился перед хозяином дома и уехал вместе с полисменами.

Дмитрий вернулся в гостиную в бешенстве. Он бегал взад и вперед по комнате и уже собирался вызвать из флигеля прислугу, чтобы убрать со стола, когда услышал звонок. Горополос решил, что это, наконец, пришла Лидия. Он бросился вниз по лестнице, задыхаясь от радости. Но его ждало разочарование: у подъезда стоял мужчина.

Дмитрий узнал Олькотта.

— Какого черта вы явились?

— Впустите меня скорее, — шепотом произнес полицейский. — Я только что был у Ратора. Инспектор рвет и мечет. Он был у вас в подвале?

— Да, черт бы его побрал! — закричал Дмитрий.

— Впустите меня. Это очень, очень важно.

Хозяин впустил гостя и проводил его в столовую.

— Ну, что вам угодно?

Олькотт торопливо спросил:

— Я только хотел узнать, оставил ли вам мистер Ратор ключи от подземелья?

— Конечно. Еще чего не хватало!

— Вы уверены? — серьезно спросил Олькотт.

Дмитрий сунул руку в карман и вынул кольцо с ключами.

— Вот они.

— Давайте их сюда! И ни звука, или я вышибу вам мозги! — скомандовал Олькотт.

Горополос с изумлением увидел в руках собеседника браунинг.

Олькотт забрал ключи, связал хозяина и засунул ему в рот носовой платок. Затем спокойно спустился по лестнице в подвал.

* * *

Оратор вернулся к себе.

Капитану Снеллю не спалось и он снова курил сигару в своем кресле.

Инспектор рассказал ему о странном происшествии с мисс Лидией Грайн.

— О! — воскликнул Снелль. — Ваша история напоминает мне проделки мошенника из Мемфиса. Это — величайший жулик из всех, когда–либо живших на свете! Ему обычно помогала его жена, очаровательная синеокая блондинка. Она выискивала жертву из числа легкомысленных донжуанов. Потом появлялся муж в роли детектива и уносил с собой все, что только можно было унести. Держу пари, что если…

Оратор не стал слушать дальше. Он стремительно бросился на улицу, остановил первый попавшийся автомобиль и помчался к дому Горополоса.

Пока Ратору удалось взломать дверь и освободить Дмитрия, мошенник из Мемфиса вместе со своей очаровательной синеокой женой уже успел выехать из Лондона. Час спустя эта парочка навсегда покинула Англию.

ПЕРВАЯ ЗАПОВЕДЬ СЫЩИКА.

МЕМУАРЫ МИСТЕРА ОЛИВЕРА РАТОРА

За многие годы работы в Скотленд–Ярде мне довелось пережить многое. Однако я хочу, в назидание начинающим сыщикам, рассказать всего об одном случае из моей практики.

Я, тогда еще очень молодой сыщик, расследовал убийство мистера Блидфильда. Это дело едва не стало последним в моей жизни из–за чрезмерной болтливости, которой я тогда отличался.

* * *

Я немного знал Ангуса Блидфильда, владельца большого дома на Блумбери–сквер. Первый этаж здания занимал он со своей племянницей, мисс Агнессой Ольфорд, а остальные сдавал жильцам.

Старик Блидфильд был холост и очень богат. Слыл чудаком. Несмотря на значительное состояние, он был скрягой. В то время я еще не знал, что он постоянно хранил у себя дома крупную сумму денег. Сначала это обстоятельство было известно только двоим: старику и его племяннице.

Она не раз видела металлический сундук с деньгами под кроватью дяди, но не представляла себе истинной ценности этого сокровища.

Мисс Агнесса была хорошенькой девушкой, несмотря на унылое выражение лица. Положение ее в доме мало чем отличалось от рабства: она вела хозяйство, причем делала все сама, вплоть до самых черных работ, потому что прислуги в доме не было. Кроме того, она исполняла функции секретаря, а при каждой болезни часто хворавшего дяди — и обязанности сиделки.

Лечил старика доктор Лексивель, элегантный молодой человек, снимавший прекрасную квартиру на Говер–стрит.

Я познакомился с ним, когда неожиданно заболел наш полицейский врач. Надо было срочно помочь раненому. Один из сержантов вспомнил о Лексивеле и привез его.

Когда я узнал, что старый Блидфильд избрал его своим домашним врачом, то, шутя, сказал доктору:

— Теперь вы живо разбогатеете!

Лексивель засмеялся.

— Он хотел меня сделать кем–то вроде почетного доктора, — сказал врач. — Но я деликатно дал ему понять, что мне нужны хоть какие–то средства к существованию.

Меня нисколько не удивили его слова: я знал, что старик считал каждый грош. По утрам он выходил из дому с корзинкой и сам закупал провизию. При этом не ленился пройти пешком несколько кварталов, если мог сэкономить лишний пенс.

Не думаю, чтобы у него были серьезные проблемы со здоровьем. Блидфильд был очень мнительным и часто морочил доктору голову из–за сущих пустяков. Если бы он хорошо платил, то врачу, конечно, оставалось бы только радоваться; ведь Лексивель не мог похвастаться большой практикой, а жил довольно широко. Пожалуй, даже не по средствам.

Однажды мне кто–то сказал, что мистер Блидфильд серьезно заболел. Встретив случайно доктора Лексивеля на углу Тоттенхем–Корт–роуд, я узнал от него, что у старика плохо с сердцем.

— Болезнь довольно серьезная, и ему придется поберечься, — сообщил врач. — О сиделке мистер Блидфильд и слышать не хочет. Мне жаль его племянницу; старик может в любую минуту отдать Богу душу, и тогда она останется среди ночи наедине с мертвецом.

Доктор задумчиво помолчал. Затем хлопнул себя по лбу:

— Мистер Ратор, как хорошо, что я вас встретил! Вы же сыщик… Конечно, это не мое дело, но каждый раз, когда я поздно уходил от старика, то замечал у дверей или на другой стороне улицы двух подозрительных бродяг. По их поведению было ясно, что они следили за домом. Одного из них мне удалось рассмотреть. Он, похоже, иностранец. Я сообщил о своих наблюдениях мистеру Блидфильду. Он сказал, что уже и сам заметил дежурство бродяг перед его домом. Я посоветовал ему обратиться в полицию, но старик, к моему удивлению, тут же перевел разговор на другую тему.

Подозрительные бродяги, постоянно болтавшиеся около богатого дома, вызвали у меня профессиональный интерес. Я отправился к мистеру Блидфильду. Дома была только его племянница. Мисс Ольфорд сказала, что ее дядя уехал на автомобиле за город. Эти поездки были единственной роскошью, которую старик позволял себе раза два в неделю.

Мисс Ольфорд выглядела очень усталой. Оказалось, что она легла спать только в три часа утра.

— Почему? — спросил я.

— Доктор считает время между одиннадцатью вечера и тремя часами утра самым опасным и посоветовал мне ложиться после трех. Он долго уговаривал дядю нанять сиделку, но дядя не согласился.

— Что с ним? — спросил я.

Она не смогла сообщить мне ничего определенного. По–видимому, повторяла слова врача. Не желая пугать девушку, я ни словом не обмолвился о бродягах, наблюдавших за домом. Зато посоветовал ей лечь и хорошенько выспаться. Она покачала головой.

— Дядя может вернуться в любую минуту. Я должна сразу же напоить его горячим чаем.

…Меня продолжали интересовать ночные наблюдатели. Один из полисменов заметил двух подозрительных бродяг в сквере, но получив от них удовлетворительные объяснения, не мог их задержать. В субботу я зашел к мистеру Ангусу Блидфильду и, на свое счастье, застал его дома.

— Я совсем здоров, только у меня часто бывает сердцебиение, — сказал старик. — У этого молодого докторишки одни денежки на уме. Но от меня он ничего не получит. Недавно он вздумал потребовать, чтобы я нанял сиделку. Врачи, аптекари и сиделки — одна компания. Я не сомневаюсь в том, что они платят друг другу комиссионные. Выбрасывать по фунту в день сиделке! За что? Ведь я же совсем здоров!

Я спросил мистера Блидфильда, что он думает о бродягах, которые по вечерам ходят около его дома.

— Мало ли кто шатается ночью по улицам! — проворчал он. — Лексивель что–то болтал об этом, но только для того, чтобы я с перепугу нанял сиделку. Если бы сюда действительно залезли грабители, то меня бы защитила от них сиделка с двуствольным шприцем в руках! Ха–ха!

Я понял, что старик зол на всю медицину в мире, и откланялся.

Кто из молодых сыщиков не мечтает поймать с поличным шайку грабителей и прославиться? Я не был исключением из этого правила, поэтому решил лично понаблюдать за домом мистера Блидфильда и за теми, кто ходит вокруг.

В ту же ночь я отправился на свой пост.

Было темно и холодно, порывистый ветер нес по воздуху колючий снег.

Я с переменным успехом пытался защитить лицо зонтиком. Ничего не видя перед собой, я кое–как пробирался к дому мистера Блидфильда.

Неожиданно откуда–то сбоку на меня со всего размаху налетел человек. Я был застигнут врасплох и начал браниться. Голос мой всегда отличался звучностью. Думаю, что несмотря на ветер, обидчик мог расслышать каждое мое слово. Он тоже произнес какое–то проклятие, но не так громко, как я. При этом он шарил по земле, пытаясь найти вещь, которую, видимо, уронил при столкновении со мной.

Постепенно мой гнев остыл. Я понял, что совершенно зря погорячился. Тогда я тоже наклонился, чтобы помочь этому человек в его поисках. Мои пальцы неожиданно нащупали мягкий шнурок, который неизвестный живо выдернул у меня из рук. Судя по звукам, он собирал на земле и складывал в металлический футляр какие–то мелкие предметы, сделанные из стекла и металла. Закончив свое дело, неизвестный быстро ушел.

Сделав несколько шагов, я почувствовал, что к резиновой подметке моего башмака что–то пристало. Я подошел к ближайшему зданию. Это оказался дом мистера Блидфильда. Прислонившись к стене, я вытащил из подметки то, что мешало мне идти, и ощупал его. Это был наконечник шприца. Я понял, что столкнулся в темноте с доктором, который возвращался от своего пациента, поскользнулся и налетел на меня.

Больше ничего примечательного не происходило, и в конце концов я отправился спать.

В половине шестого утра меня разбудил телефонный звонок. Из полиции сообщили, что мистер Ангус Блидфильд убит этой ночью.

Мисс Агнесса вошла, как всегда, после пяти часов в его комнату с чашкой чаю, который ее дядя каждое утро выпивал в это время. Старик лежал мертвый на полу с несколькими ранами на голове. Они были нанесены кинжалом, который мистер Блидфильд всегда держал возле постели для защиты от ночных грабителей.

Стальной сундук, что стоял под его кроватью, оказался взломанным и пустым. Когда я прибыл на место происшествия, полисмены уже охраняли квартиру, дактилоскописты искали отпечатки пальцев, а фотограф как раз закончил свое дело, и в комнате еще пахло магнием.

Я разыскал мисс Агнессу в столовой. Бледная, дрожащая от пережитого ужаса, девушка довольно толково описала мне события ночи. Ее рассказ, по сути, сводился к следующему.

В половине девятого пришел доктор и, осмотрев старика, сказал, что «сиделка» может идти спать: больному стало лучше. В десять часов Агнесса легла в кровать и мгновенно заснула, потому что за последние дни устала до изнеможения. Около половины пятого ее разбудил будильник. Девушка встала, чтобы приготовить дяде чай. Войдя в его комнату, она увидела страшную картину…

— Вы ничего не слышали ночью? — спросил я.

Она покачала головой.

— Ни звука?

— Ничего, — сказала девушка. — Я и будильник–то не сразу услышала.

Вернувшись в комнату, где было совершено убийство, я тщательно осмотрел ее. По–видимому, убийца не пользовался окном, чтобы попасть в квартиру мистера Блидфильда. На дверях квартиры тоже не нашли отпечатков пальцев посторонних людей. Замок не был взломан.

Мисс Агнесса знала, что в сундуке было очень много денег, но точная сумма ей не была известна. Когда в комнату вошел доктор Лексивель, я еще расспрашивал девушку. Доктора вызвали по телефону по просьбе мисс Агнессы. Одновременно с ним пришел и полицейский врач. Оба медика наклонились над трупом и осмотрели его. Затем Лексивель подошел ко мне и сказал:

— Скверное дело. Вы кого–нибудь подозреваете?

Я покачал головой.

— Совершенно не представляю, кто мог убить старика.

— Вы не задержали подозрительных бродяг, о которых я говорил вам?

— Нет.

— Но вы все же установили наблюдение за домом мистера Блидфильда?

— Да.

— И что же это дало?

— Почти ничего. Полисмен видел двух бродяг, но не смог задержать их из–за отсутствия оснований для ареста. После этого я вынужден был снять наблюдение.

— Почему? Ведь вы же обнаружили подозрительных людей, шатающихся вокруг дома! — настаивал доктор.

— Так приказало начальство. Люди были нужны в другом месте.

— Почему же вы не проследили за ними сами?

— Я хотел это сделать, — ответил я, начиная терять терпение. — Однако, выглянув в окно, убедился, что в такой кромешной тьме все равно ничего не увижу. И лег спать. Можете меня отдать за это под суд. Если бы я знал, что старика этой ночью убьют, то, конечно, дежурил бы здесь до утра…

Тут я умолк, сообразив, что совершил глупость.

Я отослал девушку в ближайшую гостиницу и принялся тщательно обыскивать комнату убитого. Мне не удалось найти ничего примечательного. За зеркалом лежала карточка с двумя телефонными номерами — доктора и ближайшего гаража; там покойный брал напрокат автомобиль. На ночном столике был белый конверт со штемпелем аптеки, в котором находился нераспечатанный снотворный порошок. Я обратил внимание Лексивеля на конверт.

Доктор кивнул.

— Да, я прописал ему это средство. Но он терпеть не мог лекарств и, хоть обещал мне принять порошок, по–видимому, не сделал этого.

— Давали ли вы ему раньше этот порошок?

— Нет. Я просто хотел дать возможность выспаться бедняжке–племяннице. Она крайне нуждалась в отдыхе после многих бессонных ночей.

Он сказал, что старик не звонил ему после вечернего осмотра. Это подтвердила телефонная станция.

Я отправился в гостиницу к мисс Ольфорд. По ее словам, мистер Блидфильд ничего не знал о ее ночных бдениях: они с доктором договорились скрывать от старика все, что могло бы открыть всю серьезность его болезни.

— У вас глубокий сон? — спросил я.

Она слабо улыбнулась.

— Я просыпаюсь от малейшего шороха. Дядя Ангус любил иногда ночью вставать и ходить по комнатам. Он очень сердился, когда я просыпалась, разбуженная звуком его шагов: по его мнению, молодежь должна очень крепко спать. Он поговорил с доктором, и тот хотел лечить меня от бессонницы. Даже прописав какой–то порошок. Но я его не пила: я никогда не принимаю лекарств.

В тот же день я побывал у адвоката покойного и узнал, что мисс Агнесса Ольфорд является единственной наследницей.

Мистер Лексивель сообщил мне, что у нее есть беспутный брат, который живет в Лондоне и не ладит с полицией. Мистер Блидфильд лишил его наследства.

— Мне не раз приходило в голову: не этот ли братец шатался около их дома? — добавил доктор.

Разыскать молодого Ольфорда оказалось не так уж трудно. Он заявил, что в час убийства спокойно храпел в собственной кровати. Страдающие бессонницей пожилые соседи подтвердили его алиби.

Этот день был бы одним из интереснейших в моей жизни, если бы не угнетающее воспоминание о совершенной мною глупости. Оно–то и излечило меня от болтливости.

Я отправил двух надежных людей собирать необходимые мне сведения. На это им нужно было несколько часов. Не желая терять время даром, я в девять часов вечера уселся за составление рапорта. Всякую работу, требовавшую большого напряжения мысли, я привык делать дома. Моя квартира находилась на первом этаже. Окна выходили в небольшой двор, калитка которого после шести часов обычно была заперта. Двор окружала стена футов в восемь высотой. Однако неизвестному, посетившему меня в этот вечер, не пришлось перелезать через забор: как я узнал впоследствии, калитку почему–то не заперли.

Было уже довольно темно. Метель превратилась в дождь, так как стало гораздо теплее. Когда я дописывал четвертую страницу рапорта, внезапно послышался звон стекла. Через окно в комнату влетел какой–то предмет и покатился к моим ногам. Это была граната. Я вскочил и опрометью выбежал в другую комнату. Раздался оглушительный взрыв.

Меня спасла капитальная кирпичная стена толщиной в несколько футов.

Я вернулся в разрушенную комнату.

Через две минуты появилась полиция, через четверть часа — пожарные и скорая помощь. Ни жертв, ни пламени, слава Богу, не было. Зато взрыв дал богатую пищу газетам, которые с наслаждением жевали эту тему в течение трех дней.

Мне же граната сказала всего четыре слова: «Ты слишком разговорчив». И они навсегда врезались мне в память. Я отправился в Скотленд–Ярд и заново написал рапорт.

…На следующее утро на Литл–Крифильд–стрит, около дома доктора Лексивеля, произошло столкновение двух такси. Один из пассажиров был ранен. Он попросил, чтобы его вынесли на тротуар и позвали врача.

Услышав шум и полицейские свистки, доктор Лексивель выглянул из окна. Полисмен сообщил ему, что пассажиру срочно нужна медицинская помощь.

— Я сейчас приду, — сказал врач.

Выйдя на улицу, он увидел несколько человек, столпившихся вокруг раненого. Они расступились, чтобы пропустить доктора, затем сомкнулись — и арестовали его.

Мой начальник не сразу согласился на столь театральный способ ареста, но обыск подтвердил справедливость моих опасений. В кармане у доктора нашли браунинг с открытым предохранителем, а в его комнате — целый арсенал. Лексивель участвовал в войне и привез с фронта много всякого оружия.

Нам не пришлось бы разыгрывать эту комедию с такси, если бы я не сболтнул лишнее, когда говорил с доктором в комнате покойного. До того Лексивель считал, что я не узнал его во время нашего ночного столкновения около дома мистера Блидфильда. Когда же я солгал, что в ту ночь не выходил из дому, доктор понял, что я его подозреваю.

После суда я навестил его в тюрьме, и он откровенно рассказал мне все подробности.

— Я влез в долги на очень большую сумму. Кредиторы настойчиво требовали денег, а практика у меня, как вы знаете, была невелика. И тут старик Блидфильд предложил мне стать его домашним врачом.

— Как вы узнали о сундуке с деньгами? — спросил я.

— Пациенты часто бывают с докторами еще откровеннее, чем с адвокатами. Старик чуть ли не при первой же встрече рассказал мне, что хранит восемь тысяч фунтов у себя под кроватью. Думаю, что он хотел поразить меня своим богатством. Надо признать, что это ему удалось даже лучше, чем он предполагал…

Лексивель вздохнул.

— Осталось только найти удобный случай, чтобы завладеть деньгами, не навлекая на себя подозрений. Я заметил, что старик очень мнителен, и решил воспользоваться этим. Мне было не так уж трудно убедить его в том, что у него больное сердце.

— А оно было здоровым?

— Совершенно. Он испытывал некоторые неприятные ощущения, но они носили чисто невротический характер. Расшатанные нервы создавали видимость болезни, которой на самом деле не было. Понимаете?

Я кивнул.

— Оставалось только усыпить мистера Блидфильда сильнодействующим снотворным и спокойно забрать деньги, — продолжал он.

— Зачем же вы его убили?

— Все получилось совсем не так просто, как я думал. Конечно, я вовсе не собирался лишать старика жизни! Хотя, надо признать, что, побывав на войне, человек начинает слишком легко относиться к чужой смерти…

— Что же вам помешало?

— Два непредвиденных препятствия. Отказ старика принимать какие бы то ни было лекарства и постоянное присутствие в доме его племянницы. К тому же оказалось, что мисс Агнесса спит очень чутко. Она мгновенно просыпалась от малейшего шороха в комнате дяди. Я с удовольствием прописал бы снотворное и ей, но девушка разделяла предубеждение мистера Блидфильда против лекарств. Тогда мне пришла в голову великолепная идея: заставить ее бодрствовать по ночам, выполняя обязанности сиделки. В этом мне очень помог старый скряга: когда я заикнулся о том, что ему нужна сиделка, мистер Блидфильд целую неделю ворчал, что это ему не по карману. Теперь мне нетрудно было убедить девушку в том, что сиделка старику очень нужна. Мисс Агнесса стала дежурить по ночам. Я следил за ее состоянием. Через несколько суток почти непрерывного бодрствования о чутком сне уже и речи быть не могло.

Я слушал со все возрастающим интересом.

— Все эти дни я непрестанно уговаривал старика принять лекарство. В конце концов сказал, что только порошок может спасти ему жизнь. Знал бы он тогда, насколько это соответствовало истине!

— Почему же он не принял лекарство?

— Видимо, предубеждение против медицины было у мистера Блидфильда еще сильнее, чем я полагал.

— А как вы проникли в его квартиру среди ночи?

— Сделал слепок с его ключа и изготовил такой же.

— Вы умеете и слесарничать?

— На войне приходится заниматься всем понемногу… Я вошел в квартиру мистера Блидфильда и спокойно направился в его комнату. Старик поклялся мне, что вечером примет порошок. Измученная бессонными ночами Агнесса спала, как убитая. Старик похрапывал у себя на кровати. Я вытащил из–под нее сундук и стал открывать. Несмазанные петли крышки громко заскрипели. Мистер Блидфильд проснулся и закричал… Дальнейшее вам известно.

— Если бы он выпил порошок и не услышал, как вы открывали сундук, то что бы вы делали дальше? — поинтересовался я.

— Бросил бы около сундука рваную перчатку, выбил стекло в окне кухни, запер входную дверь на ключ и ушел. А вы бы потом искали бродяг, ограбивших мистера Блидфильда. Не так ли?

— Пожалуй, такая версия возникла бы в первую очередь, — признал я.

— Однако все обернулось совсем иначе. Будучи в стрессовом состоянии, я забыл оставить перчатку, не разбил окно и, в довершение всех бед, поскользнулся на ступеньках и налетел в темноте на вас. Я узнал вас только по голосу и надеялся, что вы меня не узнали: ведь я молчал. Но вы совершенно ясно дали мне понять, что считаете меня убийцей, когда солгали, будто не выходили в ту ночь из дому. Тогда я вынужден был бросить вам в окно несколько тяжеловесный подарок. Если бы я успел до ареста прочитать утренние газеты и узнать, что вы остались в живых, то сразу же покинул бы Англию. Сыщик должен быть осторожным и всегда держать язык за зубами, мистер Ратор.

Эту заповедь я сделал своим девизом.

ОРАТОР СТАНОВИТСЯ КРАСНОРЕЧИВЫМ

Мистер Оливер Ратор был удивительно консервативен в своих привычках и не признавал никаких новшеств. Если бы один из восторженных поклонников не подарил ему радиоприемник, инспектор, вероятно, так и не ознакомился бы на практике с этим достижением человеческого разума. В течение шести месяцев сыщик издали любовался подарком, не испытывая никакой потребности в его использовании. Когда же мистеру Ратору, наконец, вздумалось включить приемник; выяснилось, что он не работает. И прошло еще несколько месяцев, прежде чем Оратор удосужился привести аппарат в порядок.

Постепенно Оливер привык к приемнику. Сыщик стал каждый день читать в газете программу радиопередач и слушать некоторые из них, радуясь, что не надо отвечать дикторам.

Музыка и прения в парламенте навевали на него сон, после которого он вдруг просыпался с испуганным видом от оглушительных звуков джаз–банды. Слушая изредка танцевальную музыку из зала отеля «Орфей», Оливер старался уловить отдельные фразы танцующих и как–нибудь связать их между собой.

Однажды он услыхал приятный мужской голос. По–видимому, говорил коммерсант, горячо обсуждавший с кем–то свои дела. Его временами заглушала музыка.

— Заказал нам фунт мышьяка… Я столкнулся с ним сегодня на Стрэнде, остановил его и сказал: «Вы еще должны мне восемь фунтов стерлингов»… Я видел его второй раз. Просто у меня очень хорошая память… Нет, мы продаем мышьяк только агентам…

Дальше сыщику расслышать не удалось.

Наша жизнь полна случайностей. Это очевидно. Но не все знают, что эти случайности тесно связаны между собой.

Оратор верил в совпадения и потому нисколько не удивился, когда на следующее утро ему снова попалось слово «мышьяк». На сей раз не в передаче, а в рапорте главного констебля из Бернтауна о расследовании убийства мистера Феппера.

Отчет немного запоздал. Миссис Феппер уже сидела в тюрьме в ожидании суда. Оратор, не торопясь, ознакомился с содержанием рапорта.

«…Я не уверен в том, что она является убийцей, — писал главный констебль, старый приятель Оратора, —и весьма недоволен своими сыщиками, которые оказались на сей раз далеко не на высоте. Чрезвычайно сожалею, что не обратился сразу же в Скотленд–Ярд. Был бы очень рад, если бы Вы приехали и помогли разобраться в моих сомнениях».

Оратор отправился к своему начальнику. Тот охотно разрешил ему поехать в Бернтаун.

Главный констебль встретил сыщика на вокзале.

— Суд состоится на будущей неделе. Спасти ее почти невозможно. А некоторые обстоятельства убийства ставят под сомнение ее виновность. Кроме того, мне просто по–человечески жаль бедняжку. Такая красивая женщина! Слишком красивая для того, чтобы с утра до вечера ухаживать за мужем, который только и делал, что «пилил» ее. Честное слово, я оправдал бы миссис Феппер, даже если бы она его убила.

— Расскажите подробнее о ее муже, — попросил мистер Ратор.

— Усаживайтесь поудобнее, тут двумя словами не обойдешься…

Приятели сели в машину и поехали.

Главный констебль закурил сигару и начал:

— Покойный Феппер был богатым коммерсантом, удалившимся от дел лет тридцать назад. Десять лет назад он женился на прекрасной девушке, которая теперь стала вдовой и сидит в тюрьме. Брак их оказался несчастливым, потому что у мистера Феппера был очень тяжелый характер. Жена кротко выносила все его нападки и никогда никому не жаловалась на мужа. У нее есть несколько друзей. Из них самый близкий — мистер Александр Брайт, представитель фирм, поставляющих железо и медь.

— Что он собой представляет?

— Мистера Брайта очень уважают в Бернтауне. Он председатель местного общества «Друг молодежи», прекрасный оратор, поет в церковном хоре, принимает горячее участие в жизни прихода и славится компанейским характером. Его знают и любят все.

— В каких он был отношениях с убитым?

— У нас тут каждому известно, что Феппер доверял Брайту больше, чем кому–либо другому. Но удивляться тут нечему, поскольку Брайт, очень добродушный и веселый человек, своими шутками и прибаутками развлекал Феппера. И этим хоть немного облегчал невыносимую жизнь его жены. А теперь именно мистер Александр Брайт является главным свидетелем со стороны обвинения. Ирония судьбы…

— Разве отравление было произведено при нем? — удивился Оратор.

— Очевидно, Феппер был отравлен за чаем. В комнате находились хозяин, его жена и Брайт. Гость видел, как миссис Феппер передала мужу блюдо с пирожными. Тот съел одно из них и сейчас же почувствовал себя плохо. На следующее утро он умер. Медицинское обследование показало отравление мышьяком. Брайт узнал о неожиданной смерти Феппера только на другой день и пришел в отчаяние. Дело в том, что Брайт, по его словам, в день убийства встретил утром на улице миссис Феппер, и она попросила его купить ей мышьяк у местного аптекаря. Эта просьба удивила его. Не желая обижать ее прямым отказом, он объяснил, что получить мышьяк у аптекаря можно лишь под расписку. Да еще необходимо сообщить, для какой цели он нужен. Она смутилась и попросила его забыть об этой просьбе. В присутствии мужа она ни разу не упомянула о своей странной просьбе.

— Вы нашли в доме у Фепперов мышьяк? — спросил Ратор, когда приятели приехали в полицейское управление и сели пить чай.

— Нет. Мы перевернули весь дом, но нигде не оказалось и следов яда. Полиции не удалось также установить, где миссис Феппер его достала. Она, конечно, отрицает свою вину. Говорит, что действительно встретила в тот день Брайта в указанном им месте, но даже не упоминала про мышьяк. Утверждает что и не думала обращаться к нему с какой бы то ни было просьбой. Брайт нисколько не рассердился на нее. Он сказал, что только ложь и может спасти несчастную женщину.

— Брайт давно живет здесь?

Главный констебль отхлебнул чай, прожевал кусок пирожного и ответил:

— Пожалуй, лет пять. Если нужно точнее…

— Пока не нужно.

Оратор налил себе вторую чашку.

— У нее был любовник? — спросил он.

— Нет, нет, что вы! Всему городу известно, что она всегда отличалась безупречным поведением.

Оливер задумчиво помешал чай ложечкой.

— Право не знаю, чем я могу помочь вам Единственное, пожалуй, что я попробую сделать — это установить, где был куплен яд.

— Буду вам очень признателен, — сказал главный констебль. — Мои люди не смогли этого выяснить. А это очень важно. Тогда я, может быть, смогу спасти бедную женщину.

Оливер допил чай и отправился на вокзал.

Для Оратора случайностей не существовало. Он первым делом отправился в отель «Орфей».

— Он говорил о мышьяке? — переспросил его директор. — Вероятно, это был мистер Лангфорт. Он торгует химикалиями. Вчера вечером он танцевал в нашем зале, а завтра уезжает в Глазго. Вы хотите поговорить с ним?

— Да.

Через минуту сыщика ввели в номер мистера Лангфорта. Тот представился, и Оливер узнал голос, который он слышал вчера в громкоговорителе. Оратор тоже назвал свое имя и в очередной раз убедился в своей популярности: мистер Лангфорт выразил глубокое почтение к известному детективу.

Мистер Ратор объяснил причину своего визита.

— Замечательно! — воскликнул коммерсант с сильным шотландским акцентом. — Вы слышали меня по радио? Жена будет в восторге!.. Да, я говорил вчера о мышьяке… Мистер Ратор, я буду вам чрезвычайно признателен, если вы не упомянете в своих интервью о том, что я беседовал с дамой.

Оратор обещал выполнить просьбу коммерсанта.

— Я рассказывал об одном человеке, которого встретил вчера на улице. Он, кажется, агент какой–то фирмы. Я однажды видел его в Глазго. Он купил у меня фунт мышьяка. Если вам угодно, то даже могу вам сообщить точную дату. У меня поразительная память!

Минут пять мистер Лангфорт рассыпался в похвалах своей памяти.

Когда он, наконец, умолк, Оратор напомнил, что все еще надеется услышать обещанную дату. А также имя человека, купившего фунт мышьяка.

К сожалению, изумительная память подвела коммерсанта. Пришлось мистеру Лангфорту открыть свои торговые книги. Найдя нужную строчку, он показал ее сыщику.

Оливер переписал ее в блокнот. Затем попросил коммерсанта рассказать, как выглядел неаккуратный должник во время встречи на Стрэнде.

* * *

Вечером Ратор ужинал с главным констеблем.

— Могу я встретиться с обвиняемой? — поинтересовался Оливер.

— Конечно.

— Когда?

— Завтра же. Я достану вам разрешение. Вряд ли она захочет говорить о своем преступлении, но вы постарайтесь, Ратор, образумить ее. Объясните, что добровольное признание облегчит ведение дела и, быть может, позволит ей избежать казни.

…На следующий день Ратор вошел в тюрьму Уильсей. Его ввели в приемную. Противоположная дверь сразу же отворилась, и в комнату вошла молодая женщина с бледным лицом. Оратор был поражен ее красотой и благородным достоинством. Он отнюдь не отличался сентиментальностью. Сыщику приходилось встречать немало привлекательных женщин, но ни одна из них не внушала ему такой симпатии.

— Я — инспектор Ратор из Скотленд–Ярда, миссис Феппер, — вежливо представился он. — Разрешите задать вам несколько вопросов?

Женщина села и устало закрыла глаза.

— Мне кажется, инспектор, что я уже рассказала все, что знаю.

Оратор обошел вокруг стола, сел рядом с ней и движением руки отослал надзирателя в другой конец комнаты.

— Где вы достали яд?

— Где я достала яд? — Она покачала головой. — Я не доставала его. Надоело повторять одно и то же, а больше сказать нечего. И вы, конечно, тоже мне не верите.

— Ваше дело будет слушаться на следующей неделе. Вы будете на суде настаивать на том, что не обращались к мистеру Брайту с просьбой купить мышьяк?

Она открыла глаза.

— Я никогда не говорила с мистером Брайтом о яде! Я могу подтвердить эти слова под присягой. Но мне же все равно не поверят, потому что некому это подтвердить.

— Почему мистер Брайт утверждает, что вы лжете?

Миссис Феппер пожала плечами.

— Я не знаю.

По выражению лица женщины Оратор догадался, что она хочет что–то скрыть от него.

— Вы очень дружны с мистером Брайтом?

— Нет.

Поколебавшись, женщина уточнила:

— Не особенно.

— Не изъявлял ли он желания быть для вас не только другом?

Она покачала головой.

— Я не желаю обсуждать эту тему.

Подозрения сыщика превратились в уверенность.

— Я знаю, что мистер Брайт признавался вам в любви.

Она изумленно взглянула на инспектора.

— Кто вам сказал?

— Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

Женщина вздохнула.

— Да, пожалуй, он объяснился… по–своему.

И снова спросила:

— Но кто вам мог сказать?

Сыщик не ответил.

— Как выглядит мистер Брайт?

— Разве вы не видели его?

— Я никого еще не видел, кроме главного констебля. Не знаю, поверите ли вы мне, миссис Феппер, но я искренне хочу помочь и вовсе не расставляю вам ловушки.

Она пристально взглянула на инспектора.

— Я верю вам. Я уже раньше слыхала о вас, мистер Ратор. Вас ведь прозвали Оратором за молчаливость, не правда ли?

Миссис Феппер слабо улыбнулась и заметила:

— А вы сегодня очень разговорчивы.

Оливер покраснел.

— Возможно, — смущенно сказал он. — Так что же вы можете мне сообщить о мистере Брайте?

Женщина сказала, что ей пришлось пережить несколько неприятных минут из–за его ухаживаний. Кроме того, он прислал два или три рискованных письма.

Оратор чувствовал: она чего–то не договаривает, не желая выдавать мистера Брайта.

— Вы уничтожили эти письма?

Она помолчала.

— Нет. Я решила сохранить их на всякий случай, хотя они были мне очень неприятны. Муж так слепо доверял мистеру Брайту, что я должна была быть готовой ко всему. Я заперла их в шкатулку. Видимо, в мое отсутствие муж открыл ее и вынул письма. У меня их больше нет. Странно, что мистер Феппер вдруг проявил интерес к моей шкатулке: я держала в ней только почтовую бумагу и конверты.

— Упоминал ли ваш муж когда–нибудь о письмах?

— Никогда.

— Быть может, кто–то из слуг вынул их?

— Нет.

— Вы уверены в том, что письма исчезли?

Миссис Феппер удивленно взглянула на сыщика.

— Вполне. Впрочем, вы можете справиться в полиции: все мои вещи опечатаны.

— Что представляет собой мистер Брайт?

— Он во всех отношениях неплохой человек, кроме… Ну, вы меня понимаете… Но нельзя же осуждать человека за то, что он влюбился, правда? Мистер Брайт — красивый блондин, выглядит гораздо моложе своих лет, у него чудесные синие глаза… Что вы еще хотите услышать? Посмотрите на него сами.

— Я увижу его сегодня вечером, — ответил Оратор, поднимаясь со стула. — Не буду вам больше надоедать расспросами. Скажите только: какой замок у вашей шкатулки?

— Совсем особенный. К нему невозможно подобрать другой ключ. Я получила шкатулку в подарок в день свадьбы, и с тех пор ключ постоянно хранился у меня.

— Почему вы держали под таким особым замком обыкновенную почтовую бумагу? — спросил Оратор.

Она покраснела.

— Муж был очень ревнив и не позволял мне писать письма. К тому же он был настолько скуп, что считал каждое утро листы почтовой бумаги на письменном столе и устраивал скандал из–за каждого листка. Не правда ли, смешно? Я всегда покупала себе бумагу отдельно и прятала ее в шкатулку. Он так ревновал меня к прежним друзьям, с которыми я тайком переписывалась… Думаю, вам нетрудно будет убедиться в правдивости моих слов. Но вряд ли это чем–нибудь поможет мне…

— Почему вы не сказали на допросе, что мистер Брайт ухаживал за вами?

Она вздрогнула.

— Он все равно стал бы это отрицать! А свидетелей, конечно, не было.

* * *

Вечером Оратор познакомился с мистером Брайтом и рассказал ему о своем визите в тюрьму. Свидетель обвинения грустно покачал головой и вздохнул.

— Зачем только я встретил ее в тот роковой день? — сказал мистер Брайт. — Ведь я тогда оказался в городе случайно… Проходя мимо торгового центра, я заметил ее около аптеки. Я всегда испытывал к ней симпатию. А теперь вынужден свидетельствовать против нее…

— Что вы подразумеваете под словом «симпатия»? Вы за ней ухаживали? — поинтересовался Оратор.

— Ваш вопрос бестактен…

— А все же?

— Она мне нравится. Очень милая женщина. Но ее муж мне нравился больше. Мы с ним очень дружили.

— Вы ей писали?

Брайт улыбнулся.

— Ока вам сказала?.. Ну что ж, было бы глупо с моей стороны отрицать это. Я ей писал, но только записки, извещавшие хозяйку дома о том, что приду поиграть с ее больным мужем в пикет. А вы что, подозреваете иное содержание? — иронически спросил Брайт.

— Я ничего не подозреваю. Я только задаю вопросы, — нелюбезным тоном возразил Оратор.

Встреча происходили в кабинете главного констебля. После ухода свидетеля хозяин кабинета упрекнул Оливера:

— Зачем вы обидели Брайта? Он очень славный и добрый человек, который и мухи не обидит…

Оратор хмыкнул.

— Ну ладно. А что вы скажете о миссис Феппер? — продолжал главный констебль.

— Вы правы. Прелестная женщина, — согласился Оливер.

* * *

На следующее утро к мистеру Ратору явился молодой сыщик, которого главный констебль любезно предоставил ему в качестве помощника, и доложил:

— Брайт уволил мальчика, своего слугу, за курение в рабочее время. Я вчера познакомился с ним. Мы хорошо поболтали. Похоже, что он — очень сообразительный малый.

— Знаем мы этих сообразительных мальчишек, — проворчал Оратор. — Из них редко выходят порядочные люди…

В тот же день мальчишка принес молодому сыщику записную книжку мистера Брайта. Тот передал ее мистеру Ратору. Заглянув в нее, Оливер вскочил с кресла и бросился к телефону. Он попросил соединить его с начальником полиции городка Сент–Эленс, затем с одним священником в Сомерсете. К вечеру ему оставалось только проникнуть в тайну исчезновения писем.

* * *

Оливер вошел в кабинет главного констебля.

— Шкатулка миссис Феппер у вас?

— Да. И ключ тоже. Но содержимое шкатулки не представляет никакого интереса. Мы не нашли в ней ничего, кроме чистой почтовой бумаги.

— Вы оставили бумагу в шкатулке?

— Конечно.

— Разрешите мне ее осмотреть.

Через минуту шкатулка стояла перед Оратором.

Главный констебль вынул из ящика письменного стола ключ и передал его Оливеру. Сыщик отпер замок и поднял крышку. Он увидел дюжину листов почтовой бумаги различного формата и несколько конвертов.

— Странно, что она покупала разную бумагу, — заметил Оратор.

Он взял листы и разложил их на столе.

— Для чего она хранила помятые и грязноватые листы? — вслух размышлял сыщик, поглаживая усы.

— Вот уж не знаю! — воскликнул главный констебль.

Мистер Ратор улыбнулся, что с ним случалось очень редко.

— Если вы не возражаете, я возьму бумагу с собой в Лондон. Я вернусь в понедельник. Перед отъездом мне хотелось бы повидаться с обвиняемой.

* * *

Их второе свидание было еще более странным, чем первое.

Когда миссис Феппер вошла в приемную, мистер Ратор сразу же заметил, что ее походка стала тверже, лицо — спокойнее. Сыщик поздравил ее с этой переменой.

— Я простилась со всякой надеждой и примирилась с неизбежным, — объяснила она.

— Не говорите глупостей! — рассердился Оратор.

Женщина невесело усмехнулась.

— Предположим, мистер Ратор, что каким–нибудь чудом суд меня оправдает. Я совершенно не верю в эту возможность. Но допустим, что моему защитнику удастся убедить присяжных признать меня невиновной, хотя он не внушает никакого доверия. Какое будущее ожидает меня? Отсюда придется уехать, ведь репутация моя погублена навеки. Кроме того, я осталась без всяких средств к существованию. Муж успел перед смертью вычеркнуть меня из своего завещания, считая убийцей. Я чувствую, что буду не в силах бороться за жизнь. У меня нет выхода.

— Вы можете опять выйти замуж, — пробормотал Оратор, не глядя на нее.

Она внимательно посмотрела на смущенного сыщика.

— Вы странный человек, мистер Ратор. Я представляла вас совсем иным. Правда, я могла судить только по газетам… — Миссис Феппер умолкла.

Оливер встал и откашлялся.

— Я могу вам сказать, — с трудом произнес он, — что все эти опасения напрасны. Вас ожидает самое приятное будущее.

Она широко раскрыла глаза.

— Вы хотите сказать, что я буду оправдана?

— Да, конечно, Вас оправдают, — уверенно сказал он. — Ни о каком другом приговоре не может быть и речи. Дело в том, что жена мусорщика нашла лоскут от пиджака убийцы и сделала из него заплатку на костюмчик маленького Джимми.

Ратор прочитал на лице миссис Феппер сомнение в его нормальности.

— Нет, я не сошел с ума, — воскликнул Оливер и поспешно вышел из комнаты.

Жену мусорщика нашел молодой сыщик. Оратор был очень доволен своим помощником и, приехав в Лондон, написал служебную записку, в которой предлагал перевести толкового юношу в Скотленд–Ярд.

* * *

В понедельник мистер Ратор вернулся в Бернтаун.

— Мы пригласили мистера Брайта в приемную, — отрывисто произнес главный констебль, когда Оратор вошел к нему в кабинет.

Он уже жалел, что обратился за помощью в Скотленд–Ярд. Ничего, кроме неприятных слухов об оскорблении, нанесенном Брайту, это пока не дало.

— Я прошу вас, Ратор, будьте с ним повежливее. Ведь он один из наиболее уважаемых граждан Бернтауна. К тому же он дал нам все сведения по этому делу. Мы должны быть ему благодарны.

— Степень нашей благодарности мы уточним во время разговора с ним, — сказал Оратор. — Мне удалось исполнить вашу просьбу.

— Вы знаете, откуда взялся яд?

— Я знаю все, что касается этого дела.

Главный констебль не стал больше ни о чем спрашивать: он давно и хорошо знал своего приятеля.

Поэтому он вызвал полисмена и приказал пригласить в кабинет мистера Брайта. Тот приветливо поздоровался с главным констеблем и протянул руку Оратору.

Мистер Ратор сделал вид, что не заметил его руки.

Хозяин кабинета нахмурился.

Оливер приступил к допросу.

— Сколько лет вы живете в Бернтауне?

— Пять, — ответил мистер Брайт, садясь на предложенный главным констеблем стул.

— Где вы жили раньше?

— В Сомерсете.

— Вы и там занимались представительством?

Свидетель кивнул.

— Вас очень удивила просьба миссис Феппер купить для нее мышьяк?

— Конечно.

— Вы никогда не имели дела с мышьяком?

— Нет, — уверенно ответил Брайт.

— Мистер Лангфорт из Глазго показал, что вы купили у него фунт мышьяка. Мне известно, что в день смерти мистера Феппера вы получили от него заказную посылку с мышьяком. В своих деловых записях вы обозначили яд нейтральным словом «химикалии». Как это согласуется с вашими показаниями?

Брайт не выразил никакого удивления.

— Да, теперь припоминаю. Я действительно купил фунт — или полфунта, не могу сейчас вспомнить точный вес, — и в тот же день отправил его клиенту в Шанхай.

— Не помните ли вы фамилии клиента?

— К сожалению, забыл. Заказчиков много, и они постоянно меняются.

— У вас должна была остаться квитанция на посылку в Шанхай. На квитанции указывают фамилию адресата. Покажите ее, пожалуйста.

— Не могу.

— Объясните причину.

— Квитанции у меня нет.

— Куда же она девалась?

— Я отправил мышьяк простой посылкой, а квитанции выдают только на заказные.

— Почему? — резко спросил Оратор. — Вы потребовали, чтобы Лангфорт прислал мышьяк заказной посылкой. Почему же отправили яд в далекий Китай без всяких предосторожностей?

Брайт не ответил.

— В котором часу вы встретили у аптеки миссис Феппер?

— В десять минут двенадцатого. Над аптекой висят часы.

— А на почте зафиксировано, что посылку из Глазго вы получили в одиннадцать часов. Следовательно, во время разговора с миссис Феппер мышьяк находится у вас в кармане.

Свидетель вздрогнул.

— Я не желаю больше отвечать вам, — с раздражением сказал он сыщику и встал, собираясь уходить.

— Вы ответите на все мои вопросы, — остановил его Оратор. — Иначе мне придется арестовать вас по обвинению в соучастии в убийстве. Как минимум в соучастии…

Мистер Брайт тяжело опустился на стул.

— После встречи у аптеки вы вместе с миссис Феппер пошли к ней домой. Так написано в ваших показаниях, и несколько свидетелей подтверждают это. Когда вы пришли, было время ленча. Фепперы сели пить чай и пригласили вас составить им компанию. Во время этого чаепития и был отравлен хозяин дома. Яд принесли вы. В кармана пиджака. Вы передали мышьяк миссис Феппер или положили его в пирожное собственноручно?

— У меня не было с собой яда.

— Куда же вы его дели?

— Отправил в Шанхай сразу же, как только получил его.

— И сделали это так быстро, что через десять минут после получения посылки из Глазго вы уже были около аптеки?

— У меня уже был готовый пакет с адресом китайского клиента. Оставалось только вложить товар в новый пакет и расплатиться. Я даже не распечатывал его.

— Значит, в вашем кармане мышьяка не было? — спросил Оратор.

— Не было.

— Однако в моем распоряжении находится обгорелый лоскут от вашего пиджака. Он содержит следы мышьяка. Я давал его на экспертизу. Мусорщик нашел этот лоскут в вашем мусорном ящике.

— Мало ли кто мог его мне подбросить?

— Я предъявил лоскут нескольким вашим соседям. Каждый из них подтвердил, что у вас есть пиджак из такой ткани. Если лоскут не от вашего пиджака, а от другого, то покажите, пожалуйста, ваш. Тот, который остался в целости и сохранности. Я готов сейчас же отправиться вместе с вами взглянуть на него. Вы меня приглашаете?

Брайт молчал.

Главный констебль с удивлением посмотрел сначала на мистера Брайта, затем на Ратора.

— Мне известно, — продолжал Оливер, — что несколько лет назад вы купили мышьяк у другой фирмы. Куда вы девали тот яд?

Свидетель, превратившийся в обвиняемого, ничего не ответил.

— И случайно ли то, что ваша жена умерла на следующий день после той покупки? — продолжал сыщик.

— Как вы смеете подозревать меня? — вскричал Брайт.

— Я не подозреваю, а обвиняю.

— Феппер был моим лучшим другом!

— Вы любили его жену, — сказал Оратор.

— Ложь!

— Вы писали ей письма, в которых уговаривали ее бросить мужа и бежать с вами.

— Докажите это!

— Вот ваши письма.

Сыщик положил на стол листочки почтовой бумаги.

— Я нашел их в шкатулке миссис Феппер. Она думала, что письма исчезли. На самом же деле исчезли только чернила. Я полагаю, на суде вы расскажете, где вы раздобыли такие интересные чернила?

— На этих бумажках ничего не написано!

Оратор положил на стол еще один листок.

— Вот заключение экспертов… Прочитали? А теперь взгляните на восстановленный экспертизой текст. Узнаете свой почерк? И все имена названы полностью.

Мистер Ратор повернулся к главному констеблю.

— На основании имеющихся в нашем распоряжении доказательств вины мистера Брайта предлагаю вам немедленно арестовать его по обвинению в убийстве мистера Феппера.

Главный констебль растерянно кивнул.

Стоявший у двери полисмен — тот самый, который проводил мистера Брайта из приемной сюда, в кабинет, — подошел к обвиняемому и громко, четко проговорил:

— Мистер Александр Брайт, именем закона…

Закончить сакраментальную фразу полисмен не успел.

Брайт выхватил из кармана револьвер и выстрелил себе в висок.

* * *

Суд признал миссис Феппер невиновной.

Мистер Ратор сделал ей предложение и был при этом настолько красноречив, что она не смогла ему отказать.

— Наконец–то вы оправдали свое странное прозвище! — воскликнула миссис Феппер и расцеловала смущенного Оратора.

Кэтти

ПРОЛОГ

Преклонных лет господин недовольно посмотрел на маленькую девочку, сидевшую на корточках у его ног, и промолвил:

— Жаль, что ты не мальчик!

Та, взглянув на своего дедушку, весело рассмеялась. Больше всех на свете она любила этого сурового старика с седой гривой и орлиным носом.

Был жаркий июньский день 189… года. Их окружала, насколько это было вообще возможно в графстве Галва, прелестная природа. Слева возвышался старинный дом рода Массерфилдов, чьим последним отпрыском из мужчин являлся генерал сэр Саун Массерфилд — прославленный стратег. За домом тянулся большой луг, где рабочие спокойно добывали торф.

Невдалеке, окруженные полуразрушенной каменной оградой, паслись четыре коровы — все, что осталось от стада, принадлежащего Массерфилдам. Это был убогий дом. Скудность выглядывала из разбитых окон флигеля, давно предоставленного крысам, и который был завален всевозможным хламом.

— Право! Ты, кажется, прочла немало книг по стратегии! — сказал старик.

Кэтти утвердительно кивнула.

— Это замечательная наука, — вздыхая, заметил сэр Саун. — Шесть книг написал я на эту тему!

…Старый, сгорбившийся человек вышел из дома. Медленной походкой прошел через сад. Подойдя к беседующим, он, с остатками былой военной выправки, как–то неуклюже поклонившись, доложил:

— Кушать подано, сэр.

Опираясь на палку, генерал встал.

— Обед, Кэтти, — повторил он серьезно.

И рука об руку они вернулись в дом. За жареной свининой, которую старик и его внучка оценили по достоинству, они возобновили дискуссию на излюбленную тему генерала.

Девочка молча прислушивалась, в то время как речь старика становилась все более и более оживленной.

— Все это мне кажется мотовством, — заметила она.

Генерал, уставившись на ребенка, буркнул:

— Мотовством! Мотовством чего?

— Жизни, денег и всего, — объяснила она.

— Ты — маленькая глупышка. Что в этом может понимать тринадцатилетний ребенок!

— Полковник Вестхангер говорит…

— Полковник Вестхангер, — повысил голос старик, — дурак и плут! Еще больший дурак и мошенник, нежели твой отец! Да и вообще все Вестхангеры — идиоты и бездельники! Черт побери! Если бы твои зубы были бриллиантами, то они у тебя бы их повыдергали! В этом можешь не сомневаться!

Девочка спокойно выслушала тираду в адрес своих ближайших родственников.

— Полковник Вестхангер говорит, — продолжала она, — что если бы все гениальное, расточаемое для войны…

— Очень мало из всего этого он мог расточать, этот солдат муниципального ополчения!

— Ведь он же служит в настоящей армии, — поправила девочка.

— Армия может этим гордиться! — съязвил генерал и стукнул рукояткой ножа по столу. — И он еще говорит о стратегии, этот жалкий простофиля!

Кэтти, смеясь, покачала головой.

— Ах, генерал, — сказала она (девочка никогда не называла его иначе), — о стратегии он, конечно, никогда не говорил. Лишь утверждал, что это только трата денег, жизни и всего другого.

— А я бьюсь об заклад, что деньги у него были на первом плане.

— Жизни и всего… — повторила девочка, не обращая внимания на замечание старика. — Когда бы все научные исследования и гениальность применялись для приобретения благ человеческих…

— Ну, вот! Для приобретения благ человеческих! — торжествуя воскликнул генерал. — Это на него похоже, на этого осла! Этот умеет при помощи стратегии или как–нибудь иначе завоевывать блага. Один Бог что с тобой станется после моей смерти, ибо тогда это владение перейдет в руки моего племянника, жалкого, слабоумного протестанта. А твой отец так же не способен заботиться о тебе, как я совершить воровство.

Прежде чем продолжать эту беседу, он отрезал себе еще один кусок свинины, после чего только с некоторым любопытством спросил, будто заранее обдумав свои вопрос:

— И каким образом познания стратегического искусства могут помочь человеку в области приобретения благ человеческих?

Девочка сложила свою салфетку и спокойно ответила:

— Есть множество путей для этого… Но мне не верится, чтобы полковник Вестхангер или мой отец справились со своей задачей. Они не такие большие стратеги, как мы.

Старик улыбнулся.

— Как мы! — повторил он. — Ну а как бы ты добывала блага?

— Об этом я должна сначала подумать. Просто так, по приказу, я не могу тебе этого сказать, — объяснила она. — Но есть множество путей для этого.

— Ну, тогда назови мне хоть один из них? — попросил генерал, отодвигая стул.

— Ну, — начала она медленно, — представим себе, что посылая Теренса на вокзал, мы до этого снимаем с одного из колес его экипажа гайку, и колесо отваливается, ну как раз перед домом фон Гормана. Что Теренс, в таком случае, сделает?

Девочка задумалась, а потом стала перебирать всевозможные варианты выхода из этой ситуации.

— Во–первых, Теренс пойдет к фон Горману, и управляющий майора одолжит ему новехонький экипаж своего хозяина.

— Ну, мы его и так могли одолжить, — заметил генерал, — зачем же нам все эти фокусы?

— Тогда бы все знали, что мы одолжили экипаж у фон Гормана, дабы похвастать перед господином, приехавшим из Дублина для покупки твоих картин.

— Откуда ты знаешь, что я хочу продать картины? — сердито спросил генерал.

Эти картины были его слабостью. Две работы Ван–Дейка, висевшие на голой стене, — последние ценные вещи, которыми он еще владел. И только странное применение мексиканских акций, приобретенных им много лет назад и последовавшая за этим потеря доходов — пенсию он давно уже заложил — принудили его отказаться от этих жалких остатков времени массерфилдовского расцвета.

— Откуда я это знаю? — возмутилась она. — Откуда генерал знает, что творится за его спиной?

— Ты, значит, шпионила! — воскликнул он.

Но девочка отрицательно покачала головой.

— Не думай об этом, дорогой генерал, — сказала она, — но дай мне лучше закончить свой рассказ. Теренс, значит, отвозит гостя, а мы, встретив его невдалеке от дома фон Гормана, заходим в прекрасный особняк майора и просим доложить о нас. Тут мы узнаем, что майор со всей своей семьей уехал в Лондон.

— Майор во время своего отсутствия всегда отдает свой дом в мое распоряжение. У него ведь отличная библиотека, — бросил генерал.

— Ты, значит, ведешь гостя в библиотеку, куда заранее велел перенести картины, — ведь окружающая обстановка имеет большое значение, — и показываешь ему книги. Госпожа Сеа, экономка майора, очень любит меня…

— Но где тут кроется стратегия? — спросил старик.

Девочка рассмеялась.

— Заставить врага бороться на поле, заранее намеченном нападающим, есть безусловно большое преимущество для последнего…

— Это избалованное дитя цитирует из моей собственной книги! — воскликнул пораженный генерал. — Но почему ты делаешь эту историю такой таинственной? Отчего же просто не пойти к госпоже Сеа и все отрыто и честно ей растолковать?

— В таком случае, мы бы туда пришли намеренно, а не случайно, — презрительно объяснила девочка. — Если бы мы действовали по заранее усыновленному плану, то враг тотчас же все бы разнюхал, ибо нам пришлось бы считаться с неосторожным словом госпожи Сеа. Придя же туда случайно, мы этим самым придаем нашему присутствию нечто вполне понятное, нормальное и не возбуждаем подозрения ни с одной, ни с другой стороны.

— Замысловатая история, — пробурчал генерал. — В твоем лице, Кэтти, пропадает либо гениальный стратег, либо опасный преступник.

Она встала и разгладила свою короткую юбочку.

— Пока что, думается, еще ничего не потеряно, — сказала она спокойно.

Этот эпизод дает нам некоторое представление о детстве Кэтти Вестхангер. Почти все свои детские годы она провела у старого Сауна Массерфилда, а ее встречи с развращенным отцом и сомнительных достоинств дядей были редки. По закону этим господам поручалось до некоторых пор ведать ее маленьким состоянием, доставшимся ей от матери. Однако генерал опасался — Кэтти об этом знала — что эти два «опекуна» давно уже промотали деньги.

— Она получает свое образование за границей, — пытался объяснить отец отсутствие дочери.

Оставаясь часто наедине с собой, девочка очень много читала много размышляла и приобрела обширные знания.

За год до смерти дедушки, накануне ее пятнадцатилетия, приключилось такое, что, по всей вероятности, больше нежели все остальное, определило дальнейшую жизнь Кэтти.

В имении дедушки работал некий человек, одновременно исполнявший обязанности садовника, кучера и слуги, короче говоря, бывший денщиком генерала.

Теренс (его всегда так называли, и, казалось, он не имел другого имени) был родом из Дублина.

При некоторых своих недостатках, он обладал ценным качеством: этот человек был безгранично предан внучке своего господина. Казалось, не существовало ничего такого, что бы он ни сделал для нее. Как–то раз после обеда Кэтти навестил чиновник из сыскной полиции. Ее дедушка из–за сильного приступа ревматизма слег в постель, так что ей самой пришлось принять посетителя в скудной обстановке гостиной.

— Здравствуйте, мисс Вестхангер, — произнес он, ласково улыбаясь. — Сожалею, что приходится вас беспокоить, но нам поручено расследование одной неприятной истории, которая произошла в этих местах, и которую, я думаю, с вашей помощью мы быстро распутаем. В течение последних трех недель, здесь поблизости, три раза совершались кражи со взломом и нет сомнения в том, что взломщик очень хорошо знаком с местными порядками. У господина фон Гормана, лорда Претерстона и господина Гастерлейга украдены ценные вещи. Все вокзалы в окрестности и все дороги были под охраной, и твердо установлено, что во всем округе не замечен ни один чужой человек.

— Вы, следовательно, полагаете, что дедушка является этим вором? — спросила она с невинным лицом.

Чиновник рассмеялся.

— Нет, мадемуазель Вестхангер, но вполне возможно, что это кто–нибудь из вашего дома.

— Быть может, я? — спросила она с притворным испугом.

— Я буду с вами совершенно откровенен, мисс Кэтти. Мы подозреваем денщика вашего дедушки, Теренса, ведь он, как вам, вероятно, известно, уже был судим в Дублине.

— За кражу?

— За мелкое воровство, — ответил сыщик. — Вы могли бы мне сказать, где он был вчера вечером?

Она кивнула.

— Да, я могу даже сообщить, что он делал между шестью и одиннадцатью часами вечера, — ответила Кэтти без запинки.

— Простите, что перебиваю, но взлом был совершен в десять часов, и если вы мне можете поведать, где он находился вчера вечером между девятью и десятью часами, то этого будет вполне достаточно.

— Не хотите ли присесть, господин полицейский инспектор? — сказала Кэтти, усаживаясь сама. — В девять часов, а, может быть, и без десяти минут девять, так как часы в нашей столовой спешат на десять минут, — Теренс подал мне ужин. Мой дедушка снова лег в постель, а Кассиди со своей женой ушли проведать больную мать.

— Из этого следует, что в доме находились только вы и Теренс?

— И генерал, — поправила она, улыбаясь, — но он лежал в постели. В 9 часов 30 минут Теренс убирал со стола, а через пятнадцать минут я решила позвонить, чтобы он подал мне кофе. Но, вспомнив, что звонок испортился, я сама вошла в кухню и сделала распоряжение. Тогда Теренс принес кофе, я писала письмо и попросила его подождать. Не хотелось из–за испорченного звонка снова спускаться на кухню. Часы пробили десять когда я закончила письмо. Я быстро написала другое, Муменсу, торговцу, и только в десять часов десять минут все было готово. Теренс ушел, чтобы…

— В таком случае его алиби доказано, — не дал ей договорить, видимо, разочарованный чиновник криминальной полиции. — В связи с этим невозможно, чтобы это был Теренс, так как без пяти минут десять вора видели спрыгивающим с балкона дома лорда Претерстона… Он удирал через поле, и в него стреляли. Сожалею, мисс Вестхангер, что зря побеспокоил вас. Где, впрочем, теперь ваш слуга? — спросил он.

— Сейчас он в конюшне. Позвать?

Чиновник колебался.

— Нет, это излишне. Могу я вас попросить не упоминать о моем визите?

— Да, — заверила она.

Подождав у окна, пока не уехал неожиданный посетитель, Кэтти позвала старого слугу.

— Скажите, пожалуйста, Теренсу, что я хочу с ним говорить, — приказала она.

Теренс, довольно высокий молодой человек с лукавым выражением лица и влажными, гладко причесанными волосами, несколько с опаской вошел в комнату. В деревне его прозвали франтом.

— Затворите дверь, Теренс, — спокойно сказала девушка. — Что с вашей рукой?

— Я ее поранил, — ответил Теренс, пряча руку за спину.

— В вас стреляли, — неожиданно резко и хладнокровно проговорила девушка, — когда вы бежали через поле лорда Претерстона. Где вы оставили вашу добычу?

Молодой человек побледнел.

— Я могу поклясться…

— Не прикидывайтесь дураком, Теренс, — сказала Кэтти. — Покажите мне все, что вы украли.

— Ради Бога, мисс Кэтти, не осуждайте меня! — умолял Теренс. — Я, наверное, был в невменяемом состоянии…

— Встаньте, вы сейчас еще более ненормальны, — возразила она хладнокровно. — Не притворяйтесь! Покажите мне украденные вещи. С восьми до половины одиннадцатого вчера вечером вас в доме не было, и из окна я видела, как вы прокрались к себе.

За домом находился большой сарай, где рабочие, копающие торф, складывали свой инструмент. В углу сарая была вырыта квадратная яма, умело обшитая досками и прикрытая дверью, которая была замаскирована стоявшим за ней огромным ящиком. Один только Теренс имел ключ к этому сараю.

— Целых четыре недели понадобилось мне для того, чтобы все это приготовить, — жаловался Теренс, явно гордясь. — О Боже, о Боже!

Из тайника Теренс вытащил три портфеля, два новых и один старый, в котором девушка узнала собственность своего дедушки.

— Несите в дом, — сказала она, и провела его в свою комнату, которою тотчас закрыла за собой на ключ. — Ну, посмотрим, что у вас там!

Оригинальную коллекцию развернул слуга перед Кэтти. Он недурно поработал, принимая во внимание, что всего за несколько дней совершил все эти кражи, поймав при этом столь крупную добычу…

Между прочими вещами, были украшенная жемчугом брошка и жемчужное ожерелье, собственность госпожи фон Горман. Кроме того, там лежали две солидные пачки кредитных билетов, и, насколько Кэтти могла определить, по меньшей мере, двести фунтов стерлингов золотом в кожаном кошельке.

— Как вы избавитесь от этих драгоценностей? — спросила она.

Весь сжавшись, сидел молодой человек на краю стула, отрешенно покачивая головой.

— О Боже, о Боже, в несчастный день прибыл я сюда! — стонал он.

— Слушайте, — с нетерпением переспросила девушка, — как вы освободитесь от этих драгоценностей?

— Я могу их продать в Дублине, мисс. Там один старик…

— Хорошо, — сказала она.

Кэтти умело рассортировала добычу, отобрав драгоценности. Их она упаковала в плотную папку, аккуратно завернув каждую вещь в бумагу.

— Где вы проживаете в Дублине? Где вас можно там найти?

Он с недоверием посмотрел на нее.

— У моего брата.

— Напишите его адрес.

Девушка подала листок, и он, после некоторого колебания, подойдя к ее маленькому письменному столу, нехотя написал адрес.

— А теперь заполните этот бланк, — приказала она, подавая ему желтый лист бумаги, и начала диктовать. Покончив с этим, она дала ему пять фунтов золотом. Затем присела, скрестив руки на коленях, и пристально, спокойно посмотрела ему в глаза.

— Теренс, — произнесла она, — сегодня вечером в восемь часов из Галва отходит поезд на Дублин. Вам понадобится три часа для того, чтобы пешком дойти до Галва. Или лучше возьмите экипаж, который можно оставить у Доноги.

Он в недоумении посмотрел на нее.

— Что? Что мисс задумала?

— Я пришлю вам эти вещи по почте. Поезжайте к вашему брату, завтра, после обеда, вы получите пакет, — сказала она спокойно. — Советую вам как можно скорее продать драгоценности и, не теряя времени, покинуть страну. Америка — очень подходящее место для такого расторопного человека, как вы.

— И вы не посылаете за полицией? — спросил он после долгой паузы.

Она отрицательно качнула головой.

Легкая хитрая улыбка заиграла на его лице. Он вдруг самодовольно нагло рассмеялся.

— Мисс из–за меня хочет подвергнуть себя опасности?

Она пронзила его таким уничтожающим взглядом, что слуга весь сжался.

— Я делаю это не даром, Теренс, — тихо сказала она, — ведь я же забираю деньги, как причитающуюся мне часть.

Открыв выдвижной ящик своего письменного стола, она положила туда пачки денежных знаков и кошелек, набитый золотом, после чего заперла его. Теренс, ошеломленный, схватился за голову.

— Но, мисс, наверное, шутит! — воскликнул он в ужасе. — Если… если раскроют… если я выдам!..

Она рассмеялась.

— Уходите скорее, Теренс, — промолвила с улыбкой Кэтти. — Если пойдете пешком, то в вашем распоряжении будут три часа, в течение которых обязательно поймете, что вам нет интереса выдавать нашу тайну. Прощайте.

Теренс ничего не мог иного придумать, даже находясь на палубе трансантлантического лайнера, направляющегося в Америку.

Глава 1

Граф Фланборуг несколько раз нервно надавил на кнопку звонка. В комнату быстро вошел его слуга Сибло.

— Почему, черт возьми, вы не приходите, когда я звоню? — выкрикнул граф.

Сибло не ответил, ибо знал, что молчание будет сочтено лишь нахальством, а на речь посмотрят как на неслыханную дерзость.

Графу минул уже пятый десяток. Он был лысоват и страдал несварением желудка. Его худое бессмысленное лицо мало напоминало смотревшие со стен изображения его прародителей. Георг Фелтон, граф Фланборуг, состоял лишь в отдаленном родстве со знаменитым родом Фелтонов. По некоторому стечению обстоятельств, он унаследовал титул и обремененное закладными поместье своего именитого дяди. Так по крайней мере считали настоящие Фелтоны, находившиеся в еще меньшей родственной связи с умершим Фелтоном.

Граф Фланборуг был акционером общества «Фелтон, Генрих и Сомес», которое занималось добычей руды в разных частях света. Единственным светлым пунктом в этом наследстве являлось то, что в его распоряжение перешли две тысячи фунтов стерлингов, для освобождения имения от закладных.

Это был хитрый, неприятный человек. А со времени унаследования им графского титула, он стал еще невыносимее.

— Ну, для чего я вас позвал? — спросил Фланборуг раздраженно. — Если бы вы вместо того чтобы шататься, тотчас же пришли, то я бы этого не… Ах, я уже знаю! Скажите мисс Бетси, что я хотел бы с ней поговорить.

Сибло не терпелось уйти.

Граф Фланборуг, пощипав свои усы и посмотрев на чистый лист бумаги, лежавший перед ним, взял перо и начал писать:

«Потеряно или украдено дорогое ожерелье из восьмидесяти трех жемчужин. Нашедшему его или тому, кто сообщит необходимые сведения об этой вещи, будет выдано вознаграждение в двести фунтов».

Но граф Фланборуг тут же вычеркнул слово «двести» и написал «сто». После некоторого раздумья, очевидно, оставшись недовольным и этой поправкой, вывел «пятьдесят» вместо «сто». Затем, недолго думая, перечеркнул и эту скромную сумму заменив ее словами «в соответствующем размере».

Услышав звук отворяемом двери, он поднял голову.

— Ах, Бетси! Я как раз был занят составлением объявления, — сказал он, улыбаясь.

Мисс Бетси — красивая двадцатидвухлетняя девушка. В ее лице соединились многие фамильные черты, которыми судьба не одарила ее отца. Хорошее сложение, прелестные, тонкие черты лица, а также бронзовый оттенок волос передались ей от Фелтонов, в то время как характерный подбородок, дерзко очерченный рот и синеву глаз она унаследовала от другой ветви — Седгслисов. Когда она говорила, то, по мнению критиков, ей не хватало той благозвучности, которой так гордились Фелтоны: семья кичилась тем, будто одарила страну многими прославленными ораторами.

Но голос Бетси был сух и невыразителен. Лорд Фланборуг всегда подчеркивал, что его дочь «практичная личность».

— Но, дорогой папочка, не находишь ли ты, что несколько смешно давать объявление? — спросила девушка.

Она села по другою сторону большого письменного стола, протянула руку к маленькой серебряной шкатулке и вытащила оттуда сигарету.

— Почему смешно, милочка? — спросил граф сипло. — Случалось, что благодаря газетному объявлению, люди находили потерянные вещи. Я даже припоминаю, что когда я много лет назад работал в Сити, какой–то человек по имени Гольдберг…

— Забудь на минуту об этом Сити, — ухмыльнулась Бетси, зажигая сигарету, — и подумай лучше о последствиях такого поступка. Во–первых, ожерелье еще было на мне, когда я у леди Махинстон танцевала с приличными и безупречными господами — сэром Ральфом Самсоном, сэром Георгом Фелирбурном, лордом Фетингтоном, господином майором Айткинсом и очаровательным сыном леди Махинстон. Никто из них, конечно, не украл ожерелья. Уходя и застегивая шубку, я заметила, что ожерелье все еще было на мне. И в автомобиле ощущала его, так как, выходя, задела рукой мои жемчужины… Не могу вспомнить, сняла ли я его, ибо чувствовала такую смертельную усталость, что даже не знаю, как добралась до постели. Воровка, без сомнения, Марта, так как она помогала мне раздеться. Яснее ясного, что она украла ожерелье.

Граф Фланборуг постукивал ручкой по своим губам. Эта привычка обычно приводила дочь в бешенство. Но сегодня она не заметила этого. Бетси была озабочена своей потерей, ведь ожерелье оценивалось в три тысячи фунтов. Девушка принадлежала к той категории людей, которые смотрят на вещи с точки зрения их стоимости в золоте.

— Я, впрочем, сообщил о происшедшем в Скотленд–Ярд и просил прислать сюда лучшего сыщика, — объявил граф серьезно. — Где теперь Марта?

— Заперта у себя в комнате. Я оставила Феллоу сторожить у ее двери, — сказала девушка и быстро спросила. — Когда придет сыщик?

Граф Фланборуг взял со стола телеграфный бланк.

— «Посылаем сыщика Претерстона»… Гром и молния! — воскликнул он.

— Претерстон… — повторила она задумчиво. — Как все это странно…

Граф посмотрел на дочь. Но она даже бровью не повела, а встретила его взгляд с полным спокойствием, только закрыла глаза, словно решая сложную задачу.

…А вспомнился ей роман пятилетней давности, в то время, когда она представляла себя не иначе как фарфоровой статуэткой, созданной для того, чтобы с нее лишь смахивали пыль.

Майкл Претерстон был партией для нее незавидной, несмотря на то что его двоюродный брат, постоянно хворающий, обладал титулом, который Майкл унаследует позже. Пока же он был чрезвычайно беден, ни во что не ставил богатство и имел особое мнение о церкви, этике и обществе вообще. Он произвел на графа Фланборуга впечатление завзятого анархиста и человека, которого не хотел бы видеть никогда.

Сватовство Майкла и Бетси было коротким. Девушка быстро попала под его влияние и так же быстро дала свое согласие… Но когда на следующее утро разум победил чувства, она поняла, что любовь еще не «все решает» и написала ему письмо на четырнадцати страницах, в котором в категорической форме, изложила условия, при которых возможен их брак. Эти условия требовали, чтобы он отказался от своих принципов и восстановил родовое имение — замок Претерстонов, будущее владение леди Претерстон (урожденной Фелтон).

Он ответил письмом на тридцати двух страницах с резкими ответами и защитой своих принципов.

— Он всегда был человеком крайностей, — говорил граф Фланборуг, при этом многозначительно покачивая головой. — Я полагал, что он уехал за границу.

— Это, наверное, не тот Претерстон, — высказала свое мнение Бетси, — и все же странно, не правда ли?

— Ты сожалеешь об этом?

Засмеявшись, она положила сигарету в хрустальную пепельницу.

— Но ведь он был совершенно невыносим.

Раздался тихий стук в дверь, и в комнату вошла миловидная девушка — секретарша мисс Бетси — в гладком черном платье. Красота ее принадлежала к другому типу очаровательных созданий, нежели у ее госпожи. На редкость прекрасное лицо таило скрытые страдания. Но о страдании она в действительности знала очень мало. Ее волосы отливали темно–коричневым цветом, а рука, прижимавшая к груди записную книжку, была тонкой и нежной. Ростом немного выше мисс Бетси, она не обладала такой горделивой осанкой и казалась ниже ее.

— Папа, ты сказал, чтобы я сегодня утром представила тебе мисс Тенби, — произнесла Бетси, указывая на девушку.

— Мне очень жаль, что у вас такие неприятности, граф, — сказала она тихим голосом. — Очень неприятно сознавать, что в доме находится вор.

Граф снисходительно улыбнулся.

— Я убежден, что жемчужины найдутся, — воскликнул он. — Пусть это не беспокоит вас. Надеюсь, вы хорошо чувствуете себя у нас?

— Прекрасно, граф, — ответила она.

— Хорошая девушка, — одобрительно высказался он после того, как та, вежливо попрощавшись, вышла из комнаты.

— Она работает быстро, хорошо и основательно знает французский язык — это прямо счастливая находка, — поддержала Бетси. — О чем говорили мы, когда она вошла? Ах, да, вспомнила — о Майкле Претерстоне. Я бы все–таки хотела знать…

Дверь отворилась, и слуга доложил:

— Мистер Претерстон.

— Мистер Майкл Претерстон, дурак, — поправил его раздраженный молодой человек в дверях.

Значит, это был все–таки Майкл!

Немного постаревший, но и похорошевший, немного более решительный, чем раньше, — но тот же бурный, легкомысленный Майкл…

— Он совершенно испортил эффект моего появления, Бетси, — воскликнул Претерстон, смеясь и большими шагами направляясь к ней. — Как жили все эти годы? Вы гораздо красивее, чем тогда! Граф, вы прекрасно выглядите… Я, между прочим, читал вашу речь в верхней палате относительно закона о передвижении пароходов — блестящая речь! Вы сами ее составили?

Бетси, слегка засмеявшись, спасла положение, угрожавшее стать несколько томительным, ибо граф как раз раздумывал, что ему ответить.

— Вы ничуть не изменились, Майкл, — сказала она откровенно. — Но что делаете вы в криминальной полиции?

— Поразительно, — процедил граф Фланборуг и, забавляясь, прибавил. — И еще в качестве анархиста!

— Это длинная история, — ответил Майкл. — Я был назначен инспектором криминальной полиции после того, как мне удалось изловить банду разбойников. Вам должно быть известно, что она нападала на крестьян, чем переполошила весь континент. Конечно, стыдно быть сыщиком?

Он засмеялся, но вдруг стал серьезен.

— Да, но я приехал сюда работать. Итак, в чем дело?

Когда Фланборуг объяснил ему причины, заставившие отбить спешную телеграмму, разочарование пробежало по лицу Майкла.

— Думаю, мы справимся с этим делом, — сказал инспектор криминальной полиции. — Ну, посвятите меня, Бетси, в ваше горе. Что вы делали вечером, когда пропало ваше ожерелье?

Девушка рассказала ему все, не пропустив ни одной детали.

— А потом, когда вы пришли в свою спальню? — спросил Майкл. — Что сделали вы тогда? Во–первых, вы, конечно, сняли с себя шубу, не правда ли?

— Да, — согласилась девушка.

— Были вы в хорошем или скверном настроении?

— Какое это имеет значение? — спросила она удивленно.

— Для терпеливого и планомерного работающего сыщика всякая мелочь имеет значение. Соответствующее настроение человека очень часто помогало нам найти нить к разгадке преступления и в гораздо большей степени, нежели многие улики.

— Ну, откровенно говоря, — сдалась она, — я была несколько огорчена и чувствовала смертельную усталость.

— Вы сами сняли верхнюю одежду или это сделала ваша служанка?

— Я сама сняла ее, — резко ответила она, — и повесила ее в шкаф.

Задав еще несколько вопросов, Претерстон сказал:

— А теперь покажите мне Марту. Но только хочу обратить ваше внимание: если окажется, что эта женщина непричастна к воровству, то она вправе подать на вас жалобу в суд.

— Что вы этим хотите сказать? — грубо вставил Фланборуг. — Ведь запереть любого заподозренного в моем доме — мое право!

— Вы имеете столько же прав заточить кого бы то ни было в его комнате, — хладнокровно возразил сыщик, — как я — поставить вас вверх ногами! Отведите меня к арестованной!

Его провели в комнату, где под замком и стражей находилась подозреваемая. Майкл увидел женщину средних лет. Часто всхлипывая и жалуясь, она уверяла присутствующих в своей невиновности. Сыщик пригласил всех в спальню девушки.

— Полагаю, вы тщательно искали свое ожерелье? — спросил Майкл, обращаясь к Бетси.

— Да, всюду, — ответила она решительно. — Ни один ящик, ни один угол не был пропущен.

— Если бы ваше ожерелье разорвалось, то рассыпались бы все жемчужины?

— Нет, это совершенно исключено, ибо каждая в отдельности имела специальный зажим. Папа подарил это ожерелье ко дню моего рождения и особенно позаботился об этом, когда его покупал.

— Ручаюсь, — внезапно сказал Майкл, — что жемчужины еще в вашей комнате. Покажите мне платяной шкаф.

Шкаф занимал целую стену в туалетной комнате Бетси. Всхлипывающая Марта раскрыла его дверцы, чтобы сыщик мог обыскать содержимое.

— Кажется, это ваша вечерняя шуба? Вы осмотрели ее после того, как обнаружили пропажу?

— Шубу? — удивленно спросила Бетси. — Нет, конечно. При чем тут моя шуба? Она без карманов.

— Но так как я кое–что понимаю в модных меховых пальто, — сказал Майкл, — то утверждаю, что оно может иметь большое отношение к потере. Три подобных случая, моя дорогая Бетси, насколько я знаю, уже имели место этой зимой. В двух случаях на помощь была вызвана полиция, а в третьем — сама обладательница жемчужин обнаружила свою пропажу.

При этом он осторожно взял из шкафа пальто, осмотрел его шелковую подкладку и увидел, что на одной из длинных, плоских застежек висит ожерелье. Девушка вскрикнула от радости и, еще не веря, осторожно отцепила свое украшение.

— Изумительно, не правда ли? — сухо сказал Майкл. — Больше дюжины случаев пропажи связано с этими плоскими застежками. Стоит только небрежно сбросить с плеч пальто, как ожерелье остается висеть на нем, а пальто прячется в шкаф. И тогда перед нами оказывается новая воровская загадка!

— Не знаю как выразить свою благодарность! — произнесла девушка. — Вы — гений, Майкл!

Майкл не ответил. Обращаясь к запуганной служанке, он, дружески посмеиваясь, сказал:

— Сожалею, что эта история доставила вам так много неприятностей. Но когда человек теряет драгоценную вещь, то он одновременно теряет и умную голову. Я убежден, что госпожа этим тоже очень огорчена и надлежаще компенсирует доставленные вам неприятности.

Бетси окинула сыщика гневным взглядом.

— Я очень об этом сожалею, Марта, — сказала она холодно.

— Ах, мисс, — возразила служанка, — я счастлива, что ожерелье нашлось. Я заболела, когда оно пропало.

— Вам предоставляется восьмидневный отпуск на выздоровление, — важно сказал граф. — Кроме того, дарю вам билет для поездки в Саутгемптон.

— Вы видите, Марта, — сказал Майкл с невинным выражением лица, которым прикрывал иронию, так раздражавшую графа, — ваш хозяин пользуется случаем, дабы позаботиться о вашем благе, не считаясь с непредвиденными расходами. А когда приедете в Саутгемптон, Марта, будьте осторожны и не потеряйте ваш обратный билет. Ну, а в воскресенье, дорогая Марта, вы, надеюсь, с новым усердием помолитесь в церкви, дабы высокопоставленных господ на своих совещаниях в верхнем парламенте осенило божеское вдохновение.

— О да, господин, это я обязательно сделаю, — почти оглушенная его разговорчивостью, ответила служанка.

После этого Майкл оставил успокоившуюся женщину и вместе с рассерженным графом и раздраженной мисс Бетси вернулся в библиотеку.

— Как вы можете пороть такую чушь, Майкл! — воскликнула девушка. — Ведь нехорошо с вашей стороны настраивать против меня служанку!

— Очень бестактно, — прибавил граф. — Действительно, Претерстон, вы не должны забывать, что присланы сюда официально, а не как старый друг нашего дома. Если позволите сделать вам замечание, то я считаю, что вы превысили свои полномочия.

— Старые друзья, — заметил Майкл, беря со стула пальто и шляпу, — существуют только для того, чтобы как можно быстрее их забыть. Я попытался лишь внушить вашей рабыне несколько основных положений морали, которые как вам, так и обществу могут пригодиться.

— Расскажите это вашей бабушке, — съязвил Фланборуг. — Я раскусил вашу проклятую иронию.

— Дети и низшие классы никогда не замечают иронии, — самодовольно улыбаясь, объяснил Майкл.

Он протянул руку, которую Фланборуг нехотя пожал.

— Прежде чем удалиться, — сказал сыщик, — я, собственно говоря, должен составить протокол по делу. Есть ли у вас секретарь, которому можно продиктовать необходимое?

Сегодня последние островки прежнего влечения Бетси к этому молодому человеку были окончательно уничтожены. И поэтому она хотела, возможно скорее, положить конец всей передряге.

— Когда, Майкл, вы станете общаться с моей секретаршей, думаю, что придержите свой язык и не будете так бесцеремонны, как в присутствии служанки. Ваше безрассудство не знает границ.

— У мадемуазель Тенби вы не встретите сочувствия, — заметил граф. — Это девушка с…

— Я знаю, я уже знаю, — перебил ее притворно–серьезно Майкл. — Она очень важная, кроме того, отбивает сорок слов в минуту на пишущей машинке, является примерной прихожанкой, а в свободное время вышивает и аккомпанирует вам на рояле, когда вам хочется петь.

— Должно быть очень интересно быть сыщиком, — с сарказмом заметила Бетси. — Между прочим, мисс Тенби чемпион мира среди стенографисток.

При этих словах Майкл резко обернулся и посмотрел на Бетси.

— Самая быстрая стенографистка в мире? — повторил он голосом без следа иронии. — Не поет ли она к тому же?

Бетси удивленно:

— Да, и даже очень хорошо.

— Не предпочитает ли она итальянскую музыку? — спросил он.

Девушка рассмеялась.

— Кто–то вам уже о ней все рассказал, и поэтому вы разыгрываете проницательного сыщика, — воскликнула она раздраженно.

Эта перепалка была прервана появлением секретарши. Увидя Майкла, она остановилась точно пригвожденная. Бетси увидела, как девушка устремила на него свой взгляд.

— Вот тебе и раз, Кэтти! — вырвалось у Майкла Претерстона. — О, Бог! Кому могло прийти в голову, что мы встретимся здесь, под этим благосклонным покровительством!

Секретарь Тенби молчала.

— И кто на этот раз является дичью? — шутя полюбопытствовал Майкл. — Какое прекрасное побуждение привело вас в эту надежную гавань и как поживает полковник, друг Грэгори и все эти честные молодцы? Впрочем, полковник теперь, вероятно, опять отдыхает, Кэтти. Сколько он получил? — три года, кажется, не правда ли?

Секретарь Тенби все еще молчала.

— Что все это значит? — спросил граф Фланборуг наконец–то очнувшись и вспомнив, что он — хозяин дома. — Вы разве знакомы?

— Знакома ли она мне? — возбужденно спросил Майкл. — Но ведь я принадлежу к ее самым горячим поклонникам, не правда ли, Кэтти?

Мрачное лицо девушки просияло от нежной белозубой улыбки. Когда она заговорила, ее голос звучал умоляюще.

— Это правда, господин Фланборуг, — сказала она, — господин Претерстон знает меня и моего дядю, полковника Вестхангера. К сожалению, дядя был замешан в одной скандальной истории. Господин Претерстон также знает, что меня в детстве называли Кэтти. Но смею всех заверить, что я своей жизнью и своими делами пытаюсь предать забвению все, что могло бы оставить на мне клеймо порочного дяди.

— Гм, — пробормотал граф Фланборуг, ничего не понимая. Рассерженная Бетси кинула Майклу:

— Вы, кажется, склонны думать, что оказываете неоценимую услугу бедной девушке и обществу, унижая ее и отнимая у нее возможность вести честный образ жизни.

— Да, это и есть моя цель.

— Я же, напротив, полагаю, что ваша манера вести себя необычайно хамская! — гневно произнесла Бетси.

Она была убеждена, что ее нападение умерит самомнение Претерстона, и очень разочаровалась, когда заметила, что ничего подобного не произошло. Майкл, все еще забавляясь, разглядывал секретаршу, подмигивая ей.

— Кэтти, — сказал он, наконец, — вы ведь гений! Только подумать, что рука правосудия вас еще не настигла.

— Верно, до сих пор! — сказала девушка, внезапно повысив голос.

— Закон о предупреждении преступлений… — сквозь зубы процедил Майкл. — Я мог бы вас арестовать и за употребление фальшивых документов, и потому, что вы — очень подозрительная личность.

Девушка вдруг преобразилась, откинула голову назад и вызывающе засмеялась.

— Ах, Майкл! — воскликнула она язвительно. — Эх, вы, хитрый мальчик!

Но ее веселость длилась недолго, ибо в следующее мгновение она снова стала серьезной, глаза ее гневно сверкнули.

— В один прекрасный день вы все–таки останетесь в дураках, — с горечью сказала она. — Я видела, как погибали более смышленые и ловкие господа, чем вы, Майкл Претерстон. Вы и ваш закон о предупреждении преступлений! Этим вы не можете мне импонировать. Вы только тогда сможете применить закон, когда перехитрите меня, а этого вы никогда не добьетесь, вы… вы…

— Но, Кэтти! Мы находимся в присутствии дамы! — зашептал Майкл.

— Да, это будет самым благоразумным… Я упаковываю свои вещи, — прошептала она. — Мое пребывание здесь обернулось скверным отдыхом.

— Сердечно сожалею, — глубокомысленно сказал сыщик. — Могу себе представить, что, после бесшабашных деяний в стране преступников, вам здесь было смертельно скучно.

— Одно я все–таки хотела бы знать, — в раздумье сказала девушка и, направившись прямо к письменному столу, открыла серебряную шкатулку графа Фланборуга, ошеломленного неслыханной дерзостью, взяла сигарету. — Я всегда хотела знать, какой сорт сигарет предпочитает курить этот милый старый господин…

Но почти тотчас же с презрением бросила ее на письменный стол.

— «Золотой аромат»! — воскликнула Кэтти. — Лучшие сигареты курите даже вы, мой мальчик, неправда ли? И у него еще сто тысяч фунтов годового дохода!

— Нужно уважать традиции господствующего класса, — спокойно сказал Майкл.

Обернувшись и пожелав Бетси и ее отцу доброго здоровья, он взял «прекрасную Тенби» под руку и оба покинули комнату.

Глава 2

— Я вас приглашаю отобедать, — сказал Майкл Претерстон.

Они стояли перед домом Фелтонов, в ожидании такси. Маленький дорожный чемоданчик мисс Тенби лежал на скамейке.

— Что, положено сначала поесть? — спросила она дерзко.

— Мне кажется, что вы хотели меня припереть.

— Ваша манера выражаться прямо ужасна! — ответил он, укоризненно покачав головой. — Я, к сожалению, не могу вас припереть, как вы это называете, и поэтому согласимся на компромисс, если вы пойдете со мной отобедать.

Кэтти медлила.

…В маленьком погребном ресторане, в Сохо, где скверная вентиляция компенсировалась целым морем света, они спокойно поели.

— Ну–с, Кэтти, расскажите, какие у вас вызрели планы, — начал Майкл. — Они меня очень интересуют. Уверен, что это не мелочи, а очень блестящий серьезный план.

— Эти жемчужины нагнали на меня немало страха, — сказала девушка, пропуская мимо ушей его вопрос. — Было бы сущей бедой влипнуть из–за этой истории, да еще такой мелкой, к которой к тому же не имеешь никакого отношения!

— За это можете быть благодарны мне, — заметил Майкл.

— Я никогда не смогу сполна вознаградить вас за такую неоценимую услугу. — Кэтти оделила его многозначительным взглядом.

— Вы хотите сказать, что за это в один прекрасный день натравите на меня одного из ваших коллег — Грэгори или самого полковника, а может быть, даже маленького Штокмара — дабы он преподнес бы мне какой–нибудь подарочек…

— Ну, что вы! — сказала девушка. — Наоборот, если бы в криминальной полиции не было таких молодцов как вы, то нас бы уже давно накрыли! Вы являетесь для нас особого рода защитником и нам выгодно видеть вас живым и здоровым. Если бы с вами что–нибудь случилось, то всей преступной братии пришлось бы надеть траурные одежды.

Она прищурила глазки.

— Ради какой цели, как вы думаете, я заняла должность секретарши у графа Фланборуга? — спросила она.

— Понятия не имею! — ответил Майкл. — Но я, конечно, сразу догадался, что это вы, когда услышал про классную стенографистку и итальянские песни. Будьте осторожны: мне бы очень не хотелось наставлять вас…

— Пожалуйста, не надо, — отрезала она.

— Но я все–таки должен вам сказать, что очень часто поражался тому, как такая образованная милая девушка может заняться воровством, вместо…

— Вместо того, чтобы мучиться целые дни и зарабатывать три фунта в неделю? — закончила она. — Вы полагаете, что было бы лучше, если бы я жила в маленькой комнатушке, на четвертом этаже какого–нибудь казарменного здания, позволяла приставать шефу отделения в конторе и поставила на карту свою непорочность за какой–нибудь ужин и бутылку красного вина? Действительно, можно поражаться тому, что я этого не предпочла, не правда ли? Такого рода жизнь некоторое время у меня уже была, но должна вам признаться, Майкл, что она мне отнюдь не понравилась.

Она посмотрела ему в глаза.

— Видите ли, женщине борьба за жизнь стоит большего напряжения, нежели мужчине. От нее требуется красота. И ее цена и положение в жизни зависят от этого. Даром мужчины не оказывают женщинам никаких услуг. Между собой они одалживают друг другу любые суммы и радуются, когда получают эти деньги назад, ничего другого взамен не требуя. Но если бы я была какой–нибудь стенографисткой в одной из контор Сити и одолжила только два фунта у шефа отделения или пять у одного из высших начальников, то тут же была бы приглашена к кому–нибудь на ужин. За одолженные два фунта я должна заплатить гораздо больше процентов, нежели это можно написать цифрами. Представим себе, что кто–нибудь из друзей одолжил вам несколько фунтов, взамен требуя, чтобы вы не только вернули ему эти деньги, но и отказались от всего того, что для вас свято. Он желает, чтобы вы оставили всех своих друзей, чтобы вы их оклеветали, не сдержали данного им слова, но даже настаивает на том, чтобы вы сделались вором, в то время как всякая ложь вам противна, данное слово свято и все нечестное вами отвергается. Неужели вы из–за этих денег забудете о своем достоинстве, чести и плюнете на все ваши убеждения?

Майкл не ответил. Он заплатил по счету, и они вышли на улицу.

— Я не хотел бы вас оплакивать, — сказал он, подводя ее к извозчику. — Наслаждайтесь жизнью! Но настанет время, когда я все–таки приду и вас арестую, несмотря на то, что это мне будет сделать очень мучительно. Ну, а теперь исчезните как можно быстрей!

Кэтти вскочила в экипаж и кивнула ему на прощанье.

Майкл сердцем чувствовал, что девушка правдива в своих рассуждениях. Ему было жаль ее, ее молодость.

Угнетенный возвращался он в Скотленд–Ярд. По дороге вспомнил, что забыл написать отчет. Своим появлением он удивил графа Фланборуга: тот как раз собирался уткнуться в подушку после сытного обеда.

Майкл извинился необычно вежливо, так что граф тут же растаял.

— Бетси куда–то ушла, — объяснил он.

— Я постараюсь пережить ее отсутствие, — ответил Майкл и сел у письменного стола графа Фланборуга.

Покончив с отчетом, он сложил его и сунул в карман.

— Могу ли я задать вам несколько вопросов, касающихся Кэтти, или мисс Тенби, как вы ее называете. Боюсь, что нагнал на вас страху сегодня утром.

— Во всяком случае это было неожиданностью, — согласился граф. — Кто, собственно говоря, эта Кэтти? Мы осмотрели весь дом, но насколько нам удалось выяснить, она ничего у нас не украла.

Майкл засмеялся.

— На этот счет можете не беспокоиться. Кэтти не принадлежит к девушкам, опускающимся до мелкого воровства. Ее настоящее имя Кэтти Вестхангер; она племянница полковника Вестхангера и ей всего восемнадцать или девятнадцать лет. Ее мать была благочестивой женщиной, а отец — подлецом, которого в связи с каким–то хищением выбросили из армии. Ее дедушка со стороны матери, сэр Саун Массерфилд, владевший имением по соседству с моим братом, был самым большим стратегом, которого когда–либо имела британская армия. Кэтти унаследовала его гениальность, но, к сожалению, не его честность. Отец умер, когда ей минул шестнадцатый год, и ее дядя, который был еще большим плутом, нежели когда–то ее батюшка, — а Вестхангеры могли гордиться тем, что в течение двухсот лет они всегда имели в своем роду преступников, — завершил ее образование. Кэтти воспитана для воровства, но для воровства чрезвычайно исключительного. Она, полагаю, сумела создать самую большую преступную организацию в мире. Каждый член ее шайки, по меньшей мере, один раз был за решеткой, но до сих пор нам еще не посчастливилось уличить Кэтти. Она совершает самые великие мошенничества — одно гениальнее другого — но она лично при этом остается неуязвимой.

— Но все–таки как же это возможно, чтобы полиция была бессильна? — начал граф Фланборуг.

— Мы — полицейские, мои дорогой Фланборуг, — усталым голосом возразил Майкл, — тоже люди, а не чародеи и ясновидящие. Законы этой страны, к сожалению, так ограничены, что преступник имеет больше возможностей, чтобы удрать, чем полицейский, чтобы его поймать. Мы знали, что Кэтти была соучастницей большого ограбления голландского банка, из сейфов которого были выкрадены два миллиона крон. Она же организовала в июне неслыханные налеты на ювелирные магазины Лондона. Кэтти — мать преступной братии. Эта братия вам не знакома? Я при случае покажу ее убежище, если вас это интересует, но предупреждаю заранее, что вас ждет разочарование, если полагаете, что увидите там всех подонков. Их квартал внешне выглядит так же благопристойно, как любой другой в Лондоне. Находчивость и выдержка Кэтти прямо поразительны! А вернулся я сюда затем, чтобы узнать, зачем она была у вас и какие обязанности исполняла в вашем доме?

— Ну, как я вам уже сказал… — снова начал граф Фланборуг.

— Ради Бога, — перебил его Майкл, — не говорите только, что она унесла какие–нибудь драгоценности! Уверяю, Кэтти даже булавки не взяла из вашего дома. Нет, нет, она не для этого к вам пришла. Как долго прожила она у вас?

— Почти четыре недели, — несколько раздраженно ответил граф.

— Каковы были ее обязанности?

— В ее обязанности входила самая обыкновенная работа секретарши, то есть, она писала письма Бетси. Притом она обладала отличными рекомендациями.

— Этому я охотно верю, — снова нетерпеливо перебил его Майкл. — Человек, их написавший, живет на улице преступников № 9, и его имя — Миллет.

— Она замечательная стенографистка, — заметил граф, вероятно, пытаясь оправдать свою непредусмотрительность.

— Это я знаю. Она, как вы говорите, самая быстрая машинистка на свете, да еще очень образованна, говорит на пяти языках, а французский язык уже выучила в десять лет. Но что еще она здесь делала?

Граф Фланборуг на минутку задумался.

— Она переписывала некоторые письма и отчеты.

— Что это за отчеты?

— Это были отчеты нашего южноафриканского общества. Как видите, Майкл, я не перестал интересоваться этим предприятием.

— Они были очень важны, эти отчеты?

— И да, и нет, — медленно ответил Фланборуг. — В них шла речь о производстве и себестоимости, да еще о предполагаемом плане пароходных нагрузок общества.

— Какую работу вы ей еще поручали?

— Дайте вспомнить…

— Ведь вы раньше, если я не ошибаюсь, пользовались содержащимся в строжайшей тайне кодом, ключ к которому записали в какой то записной книжке.

— Верно, но она его, конечно, не увидела.

— Куда вы спрятали эту книжку?

— Она в моем письменном столе.

— Допускаете ли вы что Кэтти видела ее?

— Такая возможность не исключена… Но она не могла ее переписать, я в этом убежден.

— Оставалась ли она когда–нибудь в этой комнате одна? И если да, то как долго?

— Время от времени, минут пять — не больше.

Майкл в раздумье потер подбородок.

— Случайно не заставали ее здесь, ну, скажем, в полуобморочном состоянии? — спросил затем сыщик.

Граф Фланборуг был поражен.

— Неужели она вам об этом рассказала?

Майкл отрицательно покачал годовой.

— Нет, она мне ничего не рассказала, но ваше удивление убеждает меня в том, что что–то подобное действительно произошло…

— Да, это случилось как–то раз утром с этой бедной и, гм… достойной сожаления девушкой.

— И вы, конечно, выбежали из комнаты, дабы принести ей стакан воды, не правда ли? — с насмешкой спросил Майкл.

— Да, конечно.

— Ну теперь мне все понятно! — воскликнул Майкл. — Застигнутая врасплох за проверкой ваших частных документов, она, в то время как вы поспешили за водой, успела все привести в должный порядок. Не обратила ли Кэтти ваше внимание, ну скажем, на разбитую вазу или косо висящий портрет?

Граф Фланборуг снова был крайне удивлен.

— Да, она как–то указала мне на стеклянный шкаф, спросив, знаю ли я, что его дверца лопнула… Как потом выяснилось — была абсолютно цела.

— Но вы подошли к шкафу, чтобы его осмотреть?

— Само собой!.. — ответил хозяин дома.

— Это была всего лишь уловка с ее стороны, — объяснил Майкл. — В то время как вы осматривали стеклянную дверь, она вложила в ящик письменного стола прочитанные документы.

— Я хотел бы только знать… — испуганно начал граф. — Она готовит нападение на наш дом?

— Будем надеяться, что нет, — сказал Майкл серьезно, — однако мое сердце радуется от этой мысли.

— Оставьте вашу иронию! Ведь вы же знаете, что я этого не переношу. Полагаю, вы не сердитесь на Бетси…

— Напротив, благословляю ее каждый раз, когда думаю о ней, — вставил Майкл. — Когда она отвергла мое предложение, то тем самым оказала мне наибольшую услугу, какую только один человек в состоянии оказать другому. У меня сейчас в голове нечто большее, чем Бетси. А теперь пока, папочка. До встречи.

Глава 3

Майкл Претерстон вовремя вернулся в Скотленд–Ярд, застав своего шефа еще до того, как тот начал свой ежедневный обход.

Комиссар Смит, которому наш аристократический отпрыск вручил свой рапорт, сегодня был в скверном расположении духа.

— Если бы даже под каким–нибудь предлогом арестовали Кэтти, то и тогда это мошенничество не прекратится, — объяснил он. — Поверьте, она уже мобилизовала всех своих помощников… Но для вас, мой друг, у меня припасен разумный совет, а именно: берегитесь! Ваша жизнь в опасности до тех пор, пока Кэтти вас боится!

— Сегодня утром у меня не создалось такого впечатления, будто она боится меня!

— Она пускает вам пыль в глаза! Будьте осторожны! Возможно, что вы уже сегодня были несколько легкомысленны!

— Отнюдь! — запротестовал Майкл.

Смит засмеялся.

— Лучше бы она вас не узнала.

— Как я мог этому помешать?

— Не знаю, — ответил Смит — Но берегись ее!

Майкл, быстро забыв совет начальника, использовал свободный вечер для того, чтобы самому сделать маленькую разведку на улице преступников. Эта улица не была обозначена ни на одном плане Лондона. Но если вы посмотрите на какую–нибудь специальную карту, то найдете неправильно расположенную группу домов, носящую название «Амберскомбский сад». Среди этих домов четыре — под номерами 2, 4, 6, 8, а другие, расположенные по овальной кривой, носят номера 1, 3, 5, 7 и 9.

Эти девять домов были известны полиции под названием «улица преступников».

В доме № 1, самом лучшем из этих зданий, обитал некий доктор Филипп Гарон, практикующий врач из Америки, часто приезжавший из–за Атлантического океана и регулярно после своего возвращения вносивший в один из больших банков Лондона значительные суммы. Прибыльности своих поездок через океан доктор Гарон был обязан убеждению многих пассажиров, считающих, что висящее в комнате для курящих предостережение не играть в карты с незнакомыми путешественниками относится не к ним, а к другим людям.

Дом № 3, красивый, обросший зеленью, с белыми оконными рамами и стенами из красного кирпича, который придавал ему чрезвычайно солидный вид, принадлежал господину Куннингхаму по кличке «Мусси». Господин Куннингхам называл себя независимым, чем, очевидно, давал понять, что не подвластен понятию «честным трудом зарабатывать на жизнь». Он пользовался наибольшей известностью в этой колонии, ибо уже дважды отбывал тюремное заключение: один раз в Англии, а затем во Франции. Кроме того, он прославился своим исключительным умением взламывать любые сейфы так ловко, что равных ему в этом деле не было.

Жильцом дома № 5 был господин благородного вида и большой благотворитель, прозванный друзьями и недругами «Бишоф». Настоящее же его имя было Броун, и так же как все его коллеги, он замешан в различных банковских мошенничествах, но накрыть его удалось один только раз, причем он отделался чрезвычайно легким наказанием — девятью месяцами исправительных работ.

Обитатель дома № 7 был записан в местной адресной конторе как «Господин Жак Колинг, частный инженер», а в справочных книгах уголовной полиции о нем можно было прочесть: «Изумительный стрелок», и рядом примечание, что при его аресте, в связи с ограблением голландского банка, он был совершенно безоружен и за недостатком улик до сих пор избежал наказания в Англии, но уже ознакомился с французской тюрьмой.

Дом № 9 местный гид показывал всем туристам как убежище известного фальшивомонетчика Миллета. Он уже раз был осужден к пятнадцати годам заключения, но уже через два года освобожден. Вслед за этим последовали аресты некоторых его друзей, что вызвало подозрение в воровском мире и даже поговаривали, что Миллет их «засыпал».

В доме № 2 проживал Мулбэрри, благовидный, педантичный господин, который ежедневно, год за годом, поездом в 9 часов 15 минут уезжал в свое бюро и вечерним поездом в 17 часов 30 минут возвращался домой. Это был писака прошений высокого стиля, которые он составлял в такой трогательной форме, что ему почти всегда удавалось выманить у своей жертвы желаемый гонорар.

Дом № 4, второй по величине на этой улице преступников, занимал «господин Грэгори, учитель языков». Он был мастером на все руки. Так, например, он доказал Чилийскому банку, что его «неподдельные» банкноты, которые, к слову сказать, оказались сложными для фальшивомонетчиков, могут быть изготовлены серией в десятки тысяч экземпляров, а шесть красок, необходимых для подделки их облигации, для знатока, имевшего зоркий глаз и знающего толк в красках лучше любого художника, не являются преградой.

В № 8 жили два брата — выходцы из Германии — Томас и Францис Штокмары, выдававшие себя за политических беглецов, на самом деле являлись особо опасными преступниками. Лица их были суровыми, бледными, волосы короткие, щетинистые. Они были наименее авторитетными членами этой колонии.

Описание дома № 6 умышленно оставлено в конце, ибо он считался полицией достойным наибольшего внимания среди других в стране преступников. Здание было на один этаж выше остальных — постройка массивная и грубая. Третий этаж представлял собой большую комнату с множеством окон со всех четырех сторон, откуда можно было наблюдать за всем этим «садом». Говорили даже, что шестой дом так построен специально, чтобы, в случае необходимости, его можно было превратить в крепость и с третьего этажа вести последний смертельный бой. Здесь обитали полковник Вестхангер и его племянница.

Майкл Претерстон не был новичком в этом притоне, ибо часто его посещал. По его инициативе на этой улице, уводящей в Амберскомбский сад, однажды утром появилась группа рабочих для ремонта мостовой. При этом был обнаружен подземный ход, соединявший оба конца улицы и начинавшийся под одним маленьким летним особняком, расположенном в одном из садов в центре логова и ведущий прямо в сарай дома № 3.

Обитатели этого квартала говорили, что они и не догадывались о его существовании, и что он, наверное, был проложен до того, как они здесь поселились.

Когда Майкл вечером, помахивая тростью, проходил мимо моста, где начинался подземный ход, он стал прикидывать, где бы мог находиться новый тоннель, в существовании которого не сомневался.

…Быстро надвигалась ночь. Окно столовой доктора Филиппа Гарона было залито светом. Справа, в квартире господина Мулбэрри, освещения не было. Дом господина Куннингхама, как и обиталище «Бишофа», притаился во мраке. Из спальни дома № 7 пробивался свет, — окна в шестом и восьмом были темны.

Заметив Миллета, который курил возле ограды своего сада, Майкл направился к нему. Зоркие глаза фальшивомонетчика уже давно заметили его. Миллет, человек с багровым лицом и странно любезного обхождения, которое не вызывало симпатии, поздоровался с сыщиком как со старым приятелем.

— Добрый вечер, господин Претерстон, надеюсь, вы не ищете здесь нарушителей закона?

Майкл опустил руки на ограду и успокаивающе покачал головой.

— Но, дорогой господин Миллет, как пришли вы к такой мысли? Разве я мог бы найти здесь нарушителей закона? Ведь местные обитатели — самые спокойные и порядочные люди во всем Лондоне.

Господин Миллет вздохнул и забормотал что–то о тяготах жизни, мечтая забыть прошлое, и в покое и безопасности дожить последние дни.

— Ну, конечно же, — благожелательно заметил Майкл. — А как поживают ваши соседи? Я бы тоже с удовольствием здесь поселился. Может быть, вы знаете, не сдается ли здесь какая–нибудь квартира?

— Не думаю, — ответил Миллет. — Но так как я живу совершенно один, то, если вы очень захотите, мог бы сдать вам две комнаты в моем доме, господин Претерстон. Вы этим даже окажете мне честь.

— Как, между прочим, поживает Кэтти? — спросил Майкл, пропустив мимо ушей его приглашение.

— Кэтти? — поражение спросил Миллет. — Вы хотите сказать мисс Вестхангер? Вот уж несколько дней как я ее не встречал… Мне кажется, что в последний раз видел ее во вторник… Да, во вторник, после обеда!

— А если точнее, в 2 часа 30 минут, не правда ли? — поиздевался над ним Майкл. — На ней было синее платье в белых крапинках и маленькая зеленая шляпка. Вам нечего притворяться, Миллет, ибо в данный момент я ничего против Кэтти не имею.

— Какой вы шутник, господин Претерстон, — засмеявшись, воскликнул Миллет.

— Но не сегодня, — возразил многозначительно сыщик. — Штокмары в последнее время тоже скрывались от меня.

— Я их вообще не вижу, — поспешил оправдаться господин Миллет. — Они мне очень несимпатичны. Кем бы я ни был, господин Претерстон, но что я настоящий патриот, с этим даже вы должны согласиться, не правда ли? Я очень горжусь своей национальностью и никогда не был особенно расположен к иностранцам.

— Ваши патриотические чувства делают вам много чести, Миллет, — сухо ответил сыщик, собираясь удалиться. — Я бы только хотел, чтобы вы достаточно крепко любили наших сограждан и могли мне шепнуть кое–что о том, что здесь происходит.

И затем тихо добавил:

— Ведь вы хорошо обо всем осведомлены…

— Если бы я хоть что–нибудь да знал, — притворно ответил Миллет, — сразу же вам все и выложил, господин Претерстон. К сожалению, я живу в абсолютном уединении. Ни один человек ничего мне не докладывает, и я этому очень рад, ибо желаю в полном покое позабыть прошлое и дожить остаток своих дней…

— Оставьте лучше эту слащавость — она меня не трогает, — перебил его Майкл.

Полковник Вестхангер, высокий, седоволосый человек, заложив руки за спину, опустив подбородок на грудь, стоял в это время в большой комнате третьего этажа и сверху из темноты наблюдал за каждым движением сыщика. Грэгори, красивый и стройный, стоял рядом и курил.

— Как был бы я рад встретить этого человека в укромном месте, — прошептал Грэгори.

— Это, собственно говоря, нужно как–нибудь провернуть, — сухим голосом ответил полковник. — И мне этот молодчик не нравится. Он не похож на всю эту, среднего достоинства, банду чиновников криминальной полиции — он слишком много знает, а это навевает грустные мысли.

Затем он молчаливо пожевал свои седые усы, печально покачал головой и отвернулся от окна, когда увидел, что Майкл попрощался с Миллетом.

— Проследите за ним из другого окна, — сказал он, — и пусть с него не спускают глаз.

Глава 4

— К кому он заходил? — спросила она полковника, когда тот зашел в гостиную на первом этаже.

— К Миллету. Я бы хотел знать, что, черт возьми, он здесь ищет.

Лицо Кэтти передернулось.

— Имея дело с сыщиками, трудно узнать, делают ли они что–нибудь ради собственного удовольствия или по служебным обязанностям, — заметила она. — Полагаю, что он просто хочет возобновить на улице преступников свои старые знакомства.

— Оставь это выражение.

— Я выражаюсь так, как мне нравится, — возразила она спокойно. — Ты, кажется, становишься несколько нервным. Отчего, собственно говоря?

— Я ведь не нервничаю, — шумно запротестовал он. — Я просто старею. Организованное нами предприятие — очень большое, слишком даже большое для моих вкусов. Если бы я чувствовал себя так, как несколько лет назад, Кэтти, то бросил бы все это грязное дело. Мы ведь накопили целую кучу денег — так отчего же нам теперь не блаженствовать в покое?

— Право, не знаю, — сказала она, не реагируя на его раздражение, — как быть с Майклом?

— У Грэгори что–то на уме, — начал полковник — а именно…

— Перерезать ему глотку, — перебила его девушка. — Грэгори всегда был очень груб и расположен к насилию. Не могу себе представить, чтобы он когда–нибудь совершил нечто подобное, но предполагаю, что как сын знойного юга, он не может отказать себе в удовольствии вести подобные разговоры. Нет, мой полковник, до сих пор ни одно убийство еще не запятнало нашей совести, и будет гораздо приятнее, если мы и впредь не польстимся на это. Мое мировоззрение вполне роднится с теорией Майкла. Недавно прочла в одной социалистической газете его статью о праве на жизнь. Я тоже против истребления ближних. Но ничего не имею против «кровопускания», когда речь идет о ком–нибудь слишком насосавшемся крови. И все–таки, когда хорошенько подумав, не знаю, дошла бы я до такого.

— Что ты этим хочешь сказать? — прищурив глаза, спросил полковник.

— Я этим хочу сказать, — чуть приподняв плечи, начала она медленно, — что, собственно говоря, не знаю, являются ли мои убеждения действительно моими или только твоими, которые я отражаю словно зеркало. Ты видишь, дядюшка, что, несмотря на свою молодость, я рассуждаю здраво и вот говорю себе, что ни одна девушка девятнадцати лет не обладает вполне установившимися воззрениями — это значит не собственными, но принадлежащими другому. Может быть, я в двадцать пять лет буду смотреть на тебя как на страшного человека и принимать все это — она распростерла свои руки — как нечто такое, что приводит в содрогание, когда об этом вспомнишь…

— До тех пор, — вставил расчетливый дядя, — ты — мисс Али–Баба, главнокомандующий нашей маленькой армией и очень миловидная молодая дама… Впрочем, Грэгори становится очень неприятен.

Засмеявшись, Кэтти взглянула на дядю.

— В лице Грэгори мир потерял великого бойца, — заметила она. — Какая муха, собственно говоря, его укусила?

— Тише! Тише, дитя мое! — попросил ее дядя. — Наш уважаемый друг наверху, и, во всяком случае, никогда не рекомендуется скверно отзываться о своих сообщниках. Наше призвание, сама знаешь, принуждает нас к известным условностям.

— Как странно все это звучит, — воскликнула девушка, потягиваясь и обхватывая руками колени. — Знаешь ли ты, дядя, я никогда не была способна мыслить, как другие люди, и с самого детства меня привлекало только то, что я отнимала у других. Только это прельщало меня. В пансионе, в Лозанне, где я воспитывалась, до того как возвратилась сюда, все люди, не преувеличивая, казались мне сумасшедшими, несмотря на то, что ты меня предупреждал об их эксцентричности. Все отцы моих соучениц были торгашами, — а это — законный метод, чтобы нажиться за счет своих близких. Но только представь себе монотонность такой жизни! День за днем, год за годом работать без отдыха, без приключений, исключая даже, может быть, редкое развлечение, доставляемое считанным посещением театра или какого–нибудь пикантного развлечения.

— Я даже не подозревал, что такие приключения существуют, — произнес полковник, закрыв глаза и поглаживая усы.

— Еще как! — заметила племянница. — Встречаешь таких господ и кажется — все они принадлежат к категории роботов: «Добрый вечер, мисс», «Мы, наверное, уже встречались», или «Нам, конечно, по пути?»

— И что происходит потом? — забавляясь, спросил полковник, кладя сигарету в пепельницу.

— Я только раз испробовала, — ответила Кэтти. — Это было с одним молодым человеком. Он сказал: «Разрешите вас проводить, мы, кажется, уже встречались», и я позволила ему проводить меня немного. Я ожидала чего–то ужасного, но он говорил только о своей матери и о сложностях в борьбе за квартиру. Он хотел взять меня под руку, но когда я сказала, что это дурной тон, он предложил, чтобы мы встретились в воскресенье. Между тем я узнала о всех его семейных обстоятельствах, о его матери и девушке, которой готов пожертвовать ради того, чтобы иметь возможность продолжать знакомство со мной, и так далее. Он мне также сообщил, что его зовут Эрнст, и что он самый способный и умный человек в их конторе.

— И он, конечно, хотел тебя целовать?

— Думаю, что да, — согласилась она, — но не высказал этого желания. Говорил только, что надо надеяться, что погода будет не дождливая и спросил разрешения написать мне. Я согласилась, но, к несчастью, он забыл попросить у меня мой адрес…

Вдруг она прервала свой рассказ и спросила:

— Отчего Грэгори становится неприятен?

— Мадридское дело не сошло так хорошо, как он ожидал, — объяснил полковник, отводя взгляд.

— Понимаю… И Грэгори взваливает вину на меня?

— Нет, наоборот, — возразил полковник, — полагаю, что он прикончит всякого, кто в его присутствии осмелится произнести хоть одно слово против тебя.

Она, соглашаясь, кивнула и рассеянно посмотрела вокруг.

— Мадридское дело нам не удалось провести должным образом, несмотря на то, что я велела исписать сорок две страницы как на испанском, так и на английском языках. Я проработала над этим целый месяц и, как видишь, напрасно. Почти сто тысяч фунтов угробили мы в это дело только потому, что доверенный Грэгори, сеньор Рабулла, решил, будто ему не нужно строго следовать моим инструкциям. В светло–сером костюме вошел он в вагон, вместо того, чтобы послушать меня и одеться в черное, как мадридцы. Кроме того, он настоял, чтобы из Толедо ехать в Мадрид. Я знала, что местность контролируется французскими и испанскими сыщиками, и что они особенно следят за подозрительно одетыми господами. Рабулла был арестован, и цепь, которую я столь заботливо соединяла, звено за звеном, разлетелась на части. Когда ему, наконец, удалось бежать и приехать в Мадрид, картинная галерея была уже закрыта, и там оставался висеть этот Веласкес… А мы обеднели на сто тысяч фунтов.

— Ты действительно гений, и я согласен, что ты права. О небо! Какую голову надо иметь, чтобы предвидеть все эти мелочи!

— Опытный преступник является также и опытным стратегом, — объяснила девушка, засмеявшись. — И когда что–нибудь не клеится, то обвиняется, конечно, генерал! Два года тому возмутительный Грэгори посвятил одного итальянца в наши планы о почтовом отделении в Ноттингеме и что за этим последовало? Опять–таки неудача.

— Ты совершенно права, — поспешил согласиться полковник, — Толмини тогда испортил все дело.

— И когда его поймали, то он попытался нас всех вовлечь в эту историю, — сказала девушка. — Он, казалось, был уверен, что я ему устроила ловушку. А между тем, я этому идиоту сотни раз повторяла, что почтовыми каретами надо завладеть только после того, как ночная смена явится на работу.

— Но почему ты о нем заговорила? — полюбопытствовал полковник.

— Потому что срок его тюремного заключения подходит к концу, и тогда он станет таким же неприятным, как Грэгори теперь!

— Предоставим мертвым хоронить мертвых, — процитировал полковник. — Ну, а как продвигается новый проект?

— Здесь мы пошли гораздо дальше, нежели ты думаешь. Нужно только еще исследовать несколько дорог, застать врасплох нескольких авантюристов и перерезать много метров проволочных заграждений.

— Гром и молния, Кэтти! Ты должна была стать главнокомандующим! — воскликнул восхищенный полковник.

Она откинулась на спинку кресла, подложила руки под голову и испытывающе взглянула на него.

— Ведь ты когда–то был джентльменом, не правда ли, дядя? — спросила она с присущей ей откровенностью.

Полковник Вестхангер наморщил лоб.

— Теперь ты таковым не являешься, — продолжала она, — не правда ли?

— Но послушай, Кэтти! Я все еще чувствую себя таковым, — изменившимся голосом запротестовал полковник. — К лешему, Кэтти! Как ты однако жестока!

— В известном смысле ты все–таки еще джентльмен, — согласилась Кэтти в раздумье. — Лучшим доказательством этого сложит то, что тебя обижают мои сомнения. Но вот, что я, собственно говоря, хотела сказать: раньше ты действовал из совершенно других соображений. Было время, когда ты смотрел на воровство как на нечто позорное, и грабеж под угрозой смерти считал преступлением. Ты, вероятно, знавал честных мужчин, готовых пожертвовать ради тебя жизнью. И ты сам, должно быть, принадлежал к тем передовым людям, которые бы строго наказали своих солдат, если бы они изменили своему долгу, совершили какие–нибудь мелкие преступления, такие, что сравнительно с твоим выглядели бы точно булавочная головка возле купола церкви святого Павла.

— Я не знаю, почему ты сегодня так много говоришь о прошлом, Кэтти, — огорчаясь, сказал полковник.

С седыми волосами, широкими плечами и молодецкой выправкой, он все еще олицетворял собой представительного господина.

— Я только сравниваю тебя с собой, — сказала она. — Ты обладаешь тем преимуществом, что знаешь обе стороны медали. Так скажи мне, какая из них лучше?

— Какая же по–твоему лучше? — спросил он недоверчиво.

Она бросила в камин свою сигарету.

— Мне кажется, что я отдаю предпочтение нашей жизни, — откровенно сказала она. — Она приятна и захватывающа. Все хорошие, честные люди, которых я знаю, страшно скучны. Но ты мне еще не ответил… Какую жизнь предпочитаешь?

— Ты сегодня в очень странном настроении, — высказал свое мнение полковник, подымаясь и проходя мимо нее. — Ты в самом деле стала праведницей, или с тобой творится что–то неладное?

— Скажи мне, что лучше, — снова спросила она, — быть вором, но свободным, или влачить жалкое существование пленника порядочности?

— Для душевного спокойствия порядочная жизнь лучше, — объяснил дядя. — Нет бессонных ночей, вздрагиваний при каждом шорохе, которые надо подавлять, нет страха перед полицейскими, забот о том, что тебя ждет впереди…

— Действительно? — презрительно посмотрев на него, спросила она. — Разве все это не испытывают так называемые честные люди? Неужели, например, честный человек не имеет долгов, и не ждет ли он в страхе за свое будущее визита судебного исполнителя? А разве состарившийся честный человек не страдает от сердцебиения, когда шеф зачем–то вызовет его к себе?

Полковник обернулся и закричал на свою племянницу:

— Если ты сама отвечаешь на все вопросы, то не понимаю, почему ты меня об этом спрашиваешь? Обо всем… можно высказаться и за и против.

Но девушка, казалось, уже не успокоится.

— Что тебя заставит отказаться от этой жизни и отдать свои несомненно исключительные таланты, как недавно сказал судья бедному господину Мулбэрри, на служение более благородным идеалам?

— Богатство, — смело ответил полковник, — столько денег, чтобы проценты с них приносили мне приличный доход. Я еще раз тебе говорю, Кэтти, мы уже можем себе это позволить…

— Это лишь побуждение чисто материального характера, — перебила девушка. — Какое другое — этическое или религиозное?..

— Что ты разболталась! — вспылил он. — Отчего ты задаешь такие глупые вопросы?

— Оттого, что я как раз думаю над тем, какие побуждения могли внушать мне уважение. Мнение ближних? Нет! Абсолютно безразлично, что они обо мне думают. Я знаю, что большинство из них дураки, так отчего же я должна считаться с их убеждениями? Богатство? Нет, ибо если бы я даже была богата, как Крез, то и тогда продолжала бы вести тот же образ жизни, даже ради спортивного интереса. Боязнь быть наказанной? Тоже нет, так как я бы использовала время моего заточения для изучения тех ошибок, которые привели к моему провалу, чтобы не ошибаться впредь. Боюсь, что я неисправима, дядя, ибо в нашей жизни есть нечто такое, что меня влечет. Ну, я переоденусь, — закончила она и направилась к двери.

— Ты уходишь? — удивленно спросил полковник.

Она кивнула.

— Но Грэгори…

— Грэгори может продолжать! Впрочем, он мне надоел — пробует ухаживать за мной.

— Ты находишь это странным? — заметил дядя лукаво.

— Я нахожу это во всяком случае обременяющим, — возразила ему племянница.

Открыв дверь, она невольно отшатнулась. Грэгори стоял в полутемном коридоре, уступая ей дорогу. Кэтти окинула его холодным взглядом.

— Вы подслушивали? — спросила она.

— Но, мисс! — воскликнул он обиженно.

Кэтти засмеялась и вышла. Грэгори смотрел ей вслед, пока она не взошла по лестнице, и закрыл дверь, оставшись наедине с полковником.

— Наша маленькая приятельница очень сердится на меня, — без всякой враждебности в голосе сказал он.

— Она изумительная девушка, Грэгори, — ответил полковник.

Грэгори погладил свои маленькие черные усы.

— Она меня не переваривает.

— А кого она переваривает? — заверил полковник.

— Вас, надо надеяться, — ответил испанец, посмеиваясь.

— И этого даже я не знаю! — воскликнул полковник. Как все изменилось!

Испанец сел на стул, на котором недавно сидела Кэтти.

— Я понимаю, что вы этим хотите сказать, — проговорил Грэгори. — Несколько лет назад она была послушным ребенком, который жадно впитывал наши главные принципы, а сегодня она всех нас тиранит.

Он ловко свернул сигарету и полез в карман за спичками.

— Она вся соткана из разума, — произнес он, видимо гордясь, — но ее сердце — пфф!

Грэгори выпустил облако табачного дыма, словно желая этим подчеркнуть значение своих слов.

— Кэтти поразительно энергична и неутомима, — продолжал он. — Иногда мне кажется, что она опасна, но затем как следует поразмыслив, я убеждаюсь, что это не так. Она все организует, то есть, она только разрабатывает план… Ответственность, в случае неудачи, она сваливает на нас. Но план так хорошо придуман и все детали его так талантливо обработаны, что очень трудно найти в нем малейшую ошибку. В мадридском деле, конечно, виноват Рабулла. Признаю, что я несправедливо сердился на нее! Что она обо мне сказала? В моем лице потерян замечательный воин!.. — Он тихо засмеялся. — Ну, ладно, это приятно, а как далеко мы продвинулись с нашим новым планом?

Полковник и Грэгори придвинули свои стулья к столу, поставили настольную лампу и углубились в изучение записей и чертежей будущего мероприятия, замечательнейшего из когда–либо задуманных на улице преступников.

Глава 5

В обеденное время в Зэбо–клубе бывало очень много публики — этот клуб славился своей безукоризненной прислугой. В его залитых светом помещениях собиралось богатое, изысканное общество. Маленькие столики так близко были поставлены друг к другу, что обслуга еле пробиралась между ними. Беспрестанно игравший современный джаз словно аккомпанировал этому шуму говора и смеха. В вестибюле по мозаичному полу взад и вперед прогуливался высокий, сухощавый молодой человек с моноклем в глазу, нетерпеливо кого–то ожидавший.

Спустя какое–то время в двери показалась девушка и спешно направилась к нему.

— Простите, Рэгги, что я так поздно, — непринужденно сказала она.

— Это неважно, солнышко мое! И если бы вы даже опоздали на один, нет, пять часов или на целый день, то и тогда я бы вас ожидал…

Девушка озарила его сияющим взглядом.

— Я не стану сердиться на вас, если вы будете называть меня Долли, — шепнула она.

При этом его лицо зарделось, монокль выпал, он оттянул рукой воротник…

— Вы заказали стол, не правда ли? — спросила девушка.

— О да! — спохватился юноша.

Восторженный, он повел ее к одному из угловых столиков, украшенному живыми цветами.

Многие посмотрели на них.

— Рэгги Болтовер! — сказал какой–то молодой человек.

— Кто такой Рэгги Болтовер? — спросил его сосед.

— Человек, обладающий миллионом, — раздался сухой ответ.

Спутница Рэгги сияла. Ее глаза были полны восторга и радости.

— Это и есть знаменитый Зэбо–клуб? — сказала она. — Не слишком ли порочное место?

На лице Рэгги Болтовера проявилась тревога. Потом он улыбнулся.

— Но, моя милая Долли, — заговорил он уверенно, — неужели я пригласил бы вас в непристойное заведение? Разве я похож на такого человека?

Со своей спутницей он познакомился случайно. Один из его друзей, стоявший гораздо ближе к идеалу порочности, чем Рэгги, уговорил его подождать вместе с ним у входа в театр артистов, где тот должен был встретиться с одной очаровательной подругой и пойти с ней поужинать. Очаровательная подруга представила им свою приятельницу, Долли Флеминг, после чего они нее вместе пошли в ночной ресторан. Первая встреча не стала последней. И он вполне серьезно стал подумывать об их отношениях: не представить ли ее своей матери, что говорило о серьезных намерениях молодого человека и его добропорядочности.

Сидя за столиком, он ей называл присутствующих и коротко характеризовал каждого представителя высшего света. Но, Долли, похоже, был безразличен его рассказ. Наконец, она сказала:

— Но я бы с гораздо большим удовольствием говорила о вас, вы интереснее всех этих господ!

— О, нет! — возразил Рэгги, лукаво улыбаясь.

— Да! Вы гораздо интереснее! — настаивала она.

— Ах, оставьте! — сказал Рэгги. — Как может подобное прийти вам в голову. Нет, нет, я вовсе неинтересен, ну нисколько!

Он открыто сознался в том, что ведет самый обыденный образ жизни. Все его ежедневные заботы заключались в том, что он подписывал несколько чеков, оплачивал по некоторым счетам и это все.

— Как, наверное, хорошо быть таким независимым, — в раздумье сказала девушка. — Я происхожу, конечно, из очень бедной семьи, и мы привыкли думать только в шиллингах, в то время как вы отсчитываете тысячи фунтов. Очень трудно представить себя отдающей приказания вместо того, чтобы быть всегда обязанной их исполнять.

Рэгги никогда в своей жизни никому не приказывал и никогда не осмелился бы опровергнуть мудрость суждений бесчисленных директоров и управляющих, назначенных еще его покойным отцом. Часто он со страхом подумывал о времени, когда нужно будет брать бразды правления в свои руки.

— Ну, видите ли, — сказал он, — дело в том, что я, собственно говоря, ни одному человеку не отдаю приказаний: ведь я так редко вижу своих людей. Они, конечно, присылают мне отчеты и всякие другие сообщения, и я имею человека, который их читает, ну, а этого ведь достаточно.

Под влиянием такой внимательной слушательницы он зажигался все больше и больше, желая доказать ей, что совсем не такой способный, как она думает. Так, например, он знал, что железные изделия и пароходная верфь ежегодно «приносят весьма приличную кучу денег», в то время как другие предприятия не очень–то прибыльны.

Об одном концерне он отзывался с особой горечью, как и его отец. Единственным ясным пунктом в этом печальном деле было то обстоятельство, что цементный завод Болтоверов не имел уже управляющего и поэтому не присылал отчетов. От этого предприятия, в действительности, осталось только одно запущенное здание, служившее немым доказательством его бесприбыльности. Это дело шло так скверно, что Болтовер–старший, отходя в мир иной, отдал распоряжение вычеркнуть его фамилию из списков руководителей этого концерна.

— Это был плохой цемент. Вы ведь знаете, как готовится цемент, не правда ли?

— Нет но я очень хочу узнать, — с блеском в глазах ответила девушка. — Я часто ломала себе над этим голову.

— Ну, — произнес Рэгги, оглядываясь по сторонам, словно желая найти что–нибудь для объяснения — Ну, копаются в реке, выбирают оттуда много материала, бросают все это в тачки, затем в печь, после чего что снова выбирают, делают еще кое что с этим, и дело в шляпе! Это цемент! Только наш цемент не был цементом, вы понимаете? В этом–то и вся загвоздка бесприбыльности предприятия.

— Как занимательно! — воскликнула девушка. — Теперь я никогда не забуду, как готовится цемент!

— Мы постоянно ищем верблюда!

— Кого? — спросила удивленно молодая особа.

Рэгги смутился. Ему понравилась ее неподдельная наивность.

— Простите мне это вульгарное выражение, Долли. Так мы называем покупателя. Я чуть было не продал это невыгодное дело за десять тысяч фунтов, но не получилось, в последний момент мой «верблюд» передумал.

— Знаете ли вы, — внезапно сказал Болтовер, — я даже не мог мечтать о нашей встрече.

Она посмотрела на него восторженно.

— Я не ожидал вас встретить, — повторил Болтовер.

Как только ему удавалось составить предложение, он крепко за него держался, пока медленно работающая мысль не нащупывала следующую фразу.

— Да, я не ожидал вас встретить, но очень этому рад. Я не в состоянии вам объяснить, как я благодарен той молодой даме, — проговорил он в невероятном порыве сентиментальности, — которая меня с вами познакомила.

«Молодая дама» была хористкой, служившей, как и Долли, в местном театре. В это время она сидела в другом конце зала и рассказывала своему другу о Долли.

— Она у нас уже не работает. Думаю, что она никогда не работала в театре, ибо все ей у нас было чуждо. Она часто опаздывала на репетиции. Но мне всегда нравилась!

Хористка засмеялась и подмигнула Долли, смотревшей в их сторону.

— Она очень красива, — заметил друг.

— Да, очень… — согласилась девушка и поспешила сменить тему.

В переполненном зале сновал лакей. Он пристально наблюдал за Долли и ее спутником. Его сердце наполнилось радостью: два года он ждал момента, который, наконец, наступил.

Последствия его уже не интересовали… План действий созрел мгновенно. Здесь, под этой крышей, находился врач, это самое главное… Когда дверь в служебное помещение на несколько секунд осталась открытой, он нырнул в нее и по каменной лестнице спустился в кухню. Оттуда, незаметно, под шум говора и треск посуды, мимо кладовых, пробрался в погреб, где работали мясники. Оказавшись там и выждав пока один из мясников повернется к нему спиной, он схватил длинный, тонкий нож, спрятал его в рукав и быстро пробежал через кухню, не обращая внимания на оклик шефа. В мгновенье лакей уже входил в ярко освещенный салон.

Он не должен был терять время; мясник мог в любое время обнаружить пропажу и тогда подозрение тут же падет на него, и его выведут на кухню, потребуют объяснений… Кошачьей походкой он проскользнул через зал и подошел к столу, за которым сидели Рэгги Болтовер и его очаровательная спутница.

Рэгги подумал, что лакей принес заказанное блюдо, но Долли, увидев отвратительное лицо, моментально разгадала его намерения. Полуобернувшись, она бросилась к Рэгги в ту секунду, когда лакей поднял руку, чтобы нанести удар. Блеск ножа ослепил ее… Уже в полусознательном состоянии она слышала шум потасовки. Когда очнулась, то увидела, что лакей лежал на полу, а над ним, в изящном вечернем фраке, наклонился Майкл Претерстон, и с любопытством осматривал нож.

Кэтти посмотрела на лакея и замерла.

— Теренс?! — еле слышно выговорила она.

Затем подняла глаза и встретилась взглядом с чиновником уголовной полиции. Натянуто улыбнулась. Он поклонился ей.

— Однако, Кэтти, что–то часто мы стали встречаться.

Глава 6

«В 9 часов 40 минут вечера 15–го сего месяца я сидел в Зэбо–клубе. Зал был битком набит гостями и среди них находился Рэгги Болтовер со своей знакомой, выдававшей себя за мисс Долли, но в действительности — Кэтти Вестхангер. В 9 часов 52 минуты лакей по имени Эмиль Толмини, он же бывший слуга Кэтти Вестхангер Теренс, попытался убить ножом Кэтти Вестхангер, но был схвачен на месте преступления и арестован. Он был ранен и поэтому получил разрешение спуститься в кухню, чтобы помыться и дать себя забинтовать. К сожалению, Толмини воспользовался этим обстоятельством и сбежал.

Я предпочел не раскрывать господину Болтоверу истинное лицо его подруги. Но все–таки навестил его в квартире под предлогом, чтобы выяснить некоторые подробности нападения. Ко всему он мне сообщил, что его подруга — хористка. Что Кэтти затеяла, я пока не знаю».

Майкл Претерстон подписал свой рапорт, сложил его, вложил в конверт. По счастливому стечению обстоятельств он встретился со Смитом как раз в то время, когда тот выходил из Скотленд–Ярда.

— Я нахожу, что вы правильно поступили, — высказал свое мнение господин Смит, выслушав до конца всю историю. — Что она задумала? Кому бы поручить выяснить это дело?

— Не могу ли я этим заняться? — с жаром предложил Майкл.

Смит закусил губу.

— Вам нужно заняться более важным делом, Майкл, — сказал он, — может быть, потом выяснится, что это был самый заурядный роман какой–то хористки.

— Кэтти далека от этого, — возразил он. — Если она отдается какому–нибудь делу, то уж будьте спокойны — в этом что–нибудь да кроется. Именно поэтому я заинтересован заняться им.

— Хорошо, будь по–вашему. Ах, эта Кэтти! Да, надеюсь, вы уже приказали развесить объявления о поимке сбежавшего продавца мороженого?

Всех преступников романтиков господин Смит называл «продавцами мороженого».

Майкл кивнул.

— Ну значит, всего хорошего! Но будьте осторожны!

Как только Майкл ушел, господин Смит подозвал проходившего мимо чиновника:

— Вы тот, кто мне нужен, Барт! Следуйте всюду за господином Претерстоном и не спускайте с него глаз, вы понимаете?

* * *

Майкл был доволен: задача, которую ему доверили, кажется, стоила того, чтобы ею заняться. Своими предположениями он не поделился с шефом, — нужно было проверить, что Кэтти затевала нечто очень крупное. По его мнению, пребывание Кэтти у графа Фланборуга и ее знакомство с Рэгги Болтовером были взаимосвязаны.

Размышляя так, он пришел к выводу, что Кэтти уже знала о Болтовере, когда работала у графа Фланборуга. Но, может быть, он ошибается. Телефонный разговор со слугой графа Фланборуга подтвердил его подозрения. Молодая дама во время своей деятельности в замке Фелтонов, ежедневно после обеда, в четыре часа, покидала дом. От директора театра узнал, что она опаздывала на репетиции и раз даже пропустила одно утреннее представление. Эту часть ее плана было легко разгадать. Кэтти получила сведения, что один из приятелей Болтовера состоит в интимной связи с какой–то хористкой. И вот она поступает в театр, знакомится с той хористкой, а та представляет ее Рэгги Болтоверу.

Под вечер Майкл зашел в бюро Рэгги. Частные интересы того были очень разнообразны. Так, например, он был шефом всевозможных корпорации, созданных еще его отцом. Но на практике, этот молодой человек имел весьма слабое понятие об их работе.

— Надеюсь, что ваша приятельница не очень напугана? — спросил Майкл с притворной озабоченностью.

— О нет, дама не испугалась, благодарю вас, — ответил Рэгги. — Нет, отнюдь нет. Все приняло бы, конечно, другой оборот, если бы она была одна…

— Конечно, — поддакнул Майкл.

— Нет, она ничуть не была напугана, — продолжал господин Болтовер. — Напротив, была очень спокойна. Я еще никогда не видел такого хладнокровия.

— Когда вы снова ее увидите, передайте, пожалуйста, что я интересовался ее самочувствием.

— Конечно, — сердечно ответил Болтовер. — Охотно! Не премину передать ей это.

И после некоторой паузы добавил:

— Когда я снова ее увижу…

— Она, кажется, очень всем интересовалась? — поощряюще начал Майкл.

— В этом вы правы. Вы изумительно удачно ее охарактеризовали — она интересуется всем.

— Очень мило изучать людей, которые интересуются нашими делами, — невинно заметил сыщик. — Я не обижаюсь на людей, оказывающих внимание нашим деловым обстоятельствам — и вы ведь тоже. Не так ли?

— Ни в коем случае, — поспешил согласиться господин Болтовер, будто всякая мысль об этом причиняла ему боль. — Ни в коем случае!

— Но эта дама, безусловно, не затронула вопроса о ваших сложных торговых операциях — они ведь слишком сложны для нее, — хитро проронил Майкл.

— Как знать! — возразил Рэгги неуверенно. — Она очень интеллигентная, высокоинтеллигентная молодая дама. Я как раз говорил с ней о моих предприятиях, когда приключилось это страшное несчастье. А она сделала вид, будто ничего не случилось и спокойно продолжала беседовать о моих делах. Когда я провожал ее домой, она сообщила некоторые подробности ее жизни — и некоторые другие вещи. Ее дедушка, как видно, очень богатый человек, финансист. Об этом я ничего не знал.

Майкл хотел сказать, что и для него это является новостью. Но он хорошо разбирался в людях, чтобы понять: одно неосторожное слово положит конец разговорчивости господина Болтовера.

— Да, — продолжал господин Болтовер, — она высказала мнение, что он мог бы наверняка выкупить наш цементный завод. Я поразился! Как вы сами можете понять, я был уверен, что у нее нет денег. Ведь она выступала в хоре. Надеюсь, что я этим не совершил бестактность? А вы знали, что она работала в театре?

— Я знал, господин Болтовер, — успокоил его Майкл, улыбаясь. — Вы не совершили ни малейшей бестактности.

— Что я хотел сказать?.. Да, о ее дедушке! Может быть, я и в самом деле мог продать ему этот завод, о котором идет речь, хотя, сознаюсь, не очень–то охотно продаю свои предприятия.

— Но, может быть, это дело не очень–то прибыльное?

— В том–то и вся суть, — ответил молодой человек, — оно даже очень малоприбыльное и, несмотря на это, мне не хочется его продавать. Я, конечно, очень часто рассказываю много глупостей по этому поводу, как, например, то, что многие уже желали выкупить у нас этот завод, и затем пустил слух о сумасшествии…

Рэгги громко рассмеялся.

Смех Майкл уже не слышал. Что у Кэтти на уме? То, что она завязала знакомство с этим молодым Болтовером ради выгодной партии, — было совершенно исключено. Это не было похоже на Кэтти. Ей не нужны деньги. При первых встречах с Кэтти он очень мало ею интересовался, поскольку просто недооценил. Но после происшествия на пароходе «Мураник», откуда были похищены двадцать пять пакетов с бриллиантами (результатом его поисков по этому делу стал арест полковника Вестхангера), он имел возможность хорошо присмотреться к этой девушке.

…Квартира Майкла занимала целый этаж, и для полицейского инспектора была несколько роскошной. Небольшое наследство от бабушки, его нерасточительность давали возможность жить с соответствующим комфортом. Он пришел домой около восьми вечера и был удивлен, когда увидел в коридоре своего слугу в пальто и шляпе.

— Что это, Бестон, куда вы уходите? — спросил он изумленно.

— Иду в театр, милостивый государь! — ответил слуга, почтительно кланяясь. — Очень благодарен за билеты. Кухарка уже ушла десять минут назад… Я сказал, что последую за ней, как только все приготовлю для милостивого господина.

— Вот как? Кухарка значит ушла десять минут назад? Это меня очень радует, — сказал Майкл. — Ну, а когда вы получили билеты?

— Приблизительно час назад. Их принес какой–то рассыльный мальчик. Со стороны милостивого господина было очень любезно предупредить нас об этом телеграммой.

Майкл тихо засмеялся.

— Но, Бестон, ведь я всегда предусмотрителен, неправда ли? На почте правильно написали ваше имя?

— Полагаю, что да, — ответил слуга, вынимая из кармана телеграмму, гласившую: «Посылаю два билета на сегодняшнее представление в театр. Возможно, что до завтрашнего утра дома не буду. Претерстон» .

Бестон вдруг что–то заподозрил.

— Может быть, произошло недоразумение, милостивый господин? — спросил он озабоченно.

— Нет, нет, отнюдь. Все в порядке, — добродушно возразил Майкл. — Не задерживайтесь, я скоро снова ухожу.

Он поднялся по лестнице, отворил дверь своей комнаты и старательно запер ее за собой. Затем прошел в библиотеку, затянул занавески на окнах, зажег свет и взял телефонную трубку.

— Дежурный Парс? — спросил он. — Не прибыла ли мне телеграмма?

— Да, — раздался ответ дежурного.

— Не будете ли вы добры раскрыть и прочесть мне ее?

Через несколько секунд дежурный прочел: «Господину полицейскому инспектору Претерстону, Скотленд–Ярд. Приезжайте следующим поездом. Нахожусь гостинице «Адельфи“. Смит» .

— Она отправлена из Манчестера?

— Да, господин инспектор, в 3 часа 15 минут.

— Разве шеф в Манчестере?

— Совершенно верно, он уехал туда сегодня утром, первым поездом.

— Великолепно, — ответил Майкл. — Благодарю вас, Парс.

Это опять было дело рук Кэтти — настолько старательно обработаны все детали, да и чувствуется основательная осведомленность о малейших передвижениях шефа. Да, это она все придумала! И все–таки что–то подсказывало ему: не похоже на Кэтти полагаться на волю случая. Почему телеграмма была отправлена так поздно?

Он снова взял телефонную трубку и попросил дежурного.

— Когда прибыла депеша?..

— Да, я должен извиниться… Она пришла сегодня после обеда, когда вы еще были здесь. Но посыльный, который должен был ее вам передать, об этом забыл. Я сделал ему строгий выговор.

— Ну, в таком случае все в порядке, — ответил облегченно Майкл.

Отчего ему стало так легко, он точно не знал. Это было удовлетворение, которое испытывает борющийся с разъяренным быком матадор. Майкл хотел, чтобы Кэтти и ее сообщники оказались на должной высоте, чтобы он, как альпинист, мог эту высоту взять.

Он взглянул на часы: пять минут девятого. Майкл знал, что его визитер выждет добрый час, который надо использовать как можно лучше. Поэтому он быстро начал заполнять записную книжку, отрывая исписанные листы и складывая их рядом.

Через час он услышал звонок в дверь. Кто–то стоял у входа… Он выключил свет, пошел в прихожую, заблаговременно сняв ботинки, и прислушался. Снова позвонили. Посетитель, очевидно, подослал своего агента, чтобы тот узнал, есть ли кто–нибудь дома.

Майкл замер. Позвонили в третий и последний раз. Майкл осторожно вернулся в библиотеку, подошел к окну и проскользнул за тяжелый занавес. Дверь в прихожую он оставил открытой для того, чтобы слышать малейший шорох. Ему пришлось подождать еще десять минут, прежде чем до него донесся чуть слышный скрип отворяемой двери. По его предположению, «посетитель» придет в библиотеку в последнюю очередь. И не ошибся. Через три минуты зажегся карманный фонарь, луч которого направился на занавешенное окно, затем свет медленно заскользил по стенам комнаты. Спустя некоторое время щелкнул выключатель, и комната залилась ярким светом.

Через заранее проделанную в шторе дырочку инспектор увидел перед письменным столом скромно одетую девушку, которая, кажется, никуда не спешила. Она осмотрелась, прошлась взором по письменному столу, где заметила исписанные странички.

Отложив в сторону перчатки, она взяла листки, придвинула к себе стул, села и приступила к чтению. Покончив с этим, она откинулась на спинку стула, улыбнулась и промолвила:

— Выходите, Майкл!

Сыщик отодвинул скрывавшую его штору.

— Я чуть не попала в ловушку, — сказала она, — из–за вашего талантливого отчета о событиях к Зэбо–клубе. Но, к счастью, заметила, что он написан всего лишь несколько минут назад, ибо чернила на вашем последнем листе еще не высохли.

Она провела по нему пальцем, чтобы доказать справедливость своего утверждения.

— Почему вы не в Манчестере? — спросила она.

Наглость вопроса вернула Майклу дар речи.

— Это действительно вы! — воскликнул он, пораженный.

— Я сижу, кажется, на вашем стуле, — заметила она спокойно.

— Пожалуйста, это не имеет значения.

Он опустился в кресло.

— Ну–ка, расскажите мне ваши новости. Но прежде чем начать, разрешите задать вам один вопрос, — сказал он с преувеличенной озабоченностью. — Не хотите ли сначала пригласить компаньонку?

— Не беспокойтесь, у меня уже есть одна.

— Не в моей квартире, надеюсь?! — вскрикнул он. — Вам я доверяю, Кэтти. Но одна только мысль, что ваши поганые воровские друзья обшаривают мои никогда не запираемые шкафы, не очень–то приятна.

Кэтти вынула из кармана золотой портсигар и раскрыла его.

— Угощайтесь.

— Нет, спасибо, Кэтти, — сказал он с некоторой неуверенностью. — Я выкурю свою.

— Вы не очень–то вежливы, — заметила она, морщась.

— Лучше быть грубым и бодрствующим, нежели учтивым и спящим, — возразил он многозначительно. — Когда имеешь дело с опытными преступниками, нельзя забывать о предосторожности.

Она засмеялась и испытующе на него посмотрела.

— Знаете, почему вы мне нравитесь, Майкл? Потому что с вами приятно беседовать… Даже о преступлении, законе и правосудии. Вы не так односторонни, как некоторые из моих друзей.

— Высокая оценка моих способностей меня радует, но когда для этого забираются в мою квартиру, то здесь уже не до комплиментов. Я ясно выражаюсь?

— Хотелось только знать, что вы обо мне написали, — сказала она, поглядывая на сейф, стоящий в углу.

— Не ожидала, что найду вашу переписку, так открыто лежащую на письменном столе. Единственной целью визита было — открыть вот это…

И Кэтти указала на сейф.

— Недавно вы меня видели у Зэбо, — заметила она. — О чем вы подумали?

— Я скорее предположил, что вы, по своей наивности, проникли в коммерческие интересы осведомленного и болтливого господина Болтовера.

— Он довольно разговорчив, не правда ли? — согласилась она, — но, несмотря на это, очень милый юноша. Всевышний не одарил его блестящим разумом, но мы не будем радоваться несовершенству наших ближних.

— Чего вы добивались от Рэгги? — спросил Майкл.

— Хотела только поближе с ним познакомиться, — этот тип людей привлекает мое внимание.

— Чего вы добивались от Рэгги? — повторил он.

— Как вы однако настойчивы! — засмеялась Кэтти.

При этом она встала и принялась медленно расхаживать по комнате. Остановившись перед этажеркой С книгами, взяла несколько из них.

— Какой у вас вкус, Майкл! Теннисон! Какой ужас!

— Вы и Броунинга найдете, — заметил он небрежно.

— Это уже нечто лучшее! — воскликнула она, улыбаясь. — Впрочем, у вас уютный кабинет. Почти таким я его себе представляла.

Она раскрыла книгу.

— Вижу, что вы были в Винчестере. Дядя тоже. Вы очень несправедливы к нему. Надо принять во внимание, что он душевно испорчен и что преступления для него — болезнь.

— А для вас?

— Для меня они — любимая страсть. То, что при этом испытываю, я нахожу прекрасным!

Она положила книгу и повернулась к нему.

— Вы даже не представляете, как приятно все придумывать и организовывать! Исписать несколько листов бумаги условными знаками и потом видеть, как по вашим инструкциям разворачиваются всевозможные события… Знать, что дюжина умнейших, опытнейших сыщиков работают и напрасно ломают головы, чтобы обезвредить то, что заключено на нескольких исписанных листах.

Майкл убеждался, что это не напускное, а истинное воодушевление. Глаза девушки горели, ее лицо сияло, голос зазвучал как–то особенно.

— Чего вы добивались от Рэгги? — спросил он снова.

Огонь потух в ее глазах, и она снова стала такой же спокойной, как всегда.

— Ах, я хотела выкрасть золотые часы из его кармана, — ответила она насмешливо, — Или нет! Я хотела его подцепить в качестве мужа. Он владеет состоянием в два миллиона.

— Я не думаю, чтобы вы продали себя, — сказал Майкл.

— То есть, как? — быстро спросила она.

Он нахмурил брови.

— Таково мое мнение о вас. Может быть, я ошибаюсь?..

— Никогда не выйду замуж, — решительно сказала она. — Я не создана для брака. Ненавижу всех мужчин и настолько, что мне доставляет истинное удовольствие лишать их того единственного, что они действительно любят. Вам ведь знаком принцип Клода Дюваля — никогда не грабить бедных, но всегда — богатых? Ну, а я граблю только мужчин и никогда — женщин.

— Значит, вы грабите тех, у кого есть деньги? В этом нет ничего оригинального.

— Вполне возможно. Но это звучит прекрасно, и я намерена высказать это в большой речи, которую в один прекрасный день произнесу перед блюстителями закона.

— Чего вы добивались от Рэгги?

— Вы становитесь однообразным, — засмеялась она. — Ну, если вам очень хочется это знать… Мне нужны были справки.

Она бросила взгляд на него, и сыщик снова увидел блеск в глазах и одухотворенное лицо.

— Майкл Претерстон, — продолжала она, — мы будем бороться открыто. Я организую нечто грандиозное и намерена совершить воровство, которое поразит весь мир. Поэтому я добивалась знакомства с Рэгги. Поэтому я и взяла на себя мученическую обязанность переносить смертельную скуку в доме графа Фланборуга.

Она, словно ребенок, ударила в ладоши.

— Это очень большое дело, Майкл! Но для его создания потребовались немалые усилия! Оно увлекательно для меня… и для вас. А победительницей буду я.

Он вскочил от такой дерзости, но она продолжала:

— Если вы выиграете, я буду вашей добычей…

Майкл молча взглянул на нее.

— Я почти вижу, как вы защелкиваете на мне наручники и вталкиваете в темницу. Вижу, как вы, в коричневом, нет, синем сюртуке с вашей неизменной шляпой на коленях, сидя в зале суда, окидываете меня своим взглядом, пытаясь понять, что я в этот момент чувствую.

Его лицо помрачнело:

— Какой вы пессимистический чертенок, — заворчал он. — Нет, об этом я не думал.

— О чем же вы думали? — спросила она удивленно.

— Я как раз думал о том, что… должен на вас жениться.

Ее глаза широко открылись и застыли.

— Вы, вероятно, сошли с ума?

— А вы разве об этом не знали?

— Мне — быть вашей женой? — воскликнула она презрительно. — Боже мой!

— С вами может случиться нечто худшее, — смеясь, объяснил Майкл.

— Можете вы мне назвать нечто унизительнее замужества с полицейским?

— Разумеется, — возразил он. — Стать старой девой и воспитывать кошек. Вы, конечно, уверены, что я и на этот раз оставлю вас на свободе?

— Безусловно, — сказала она. — Благодаря мне, вы нашли смысл своего существования.

— Может быть вы и правы…

Он открыл дверь, и они вместе вышли в прихожую.

— Я вам, собственно говоря, обязана своей жизнью, — поблагодарила она. — Тот молодой южанин мог бы положить предел моему яркому существованию.

— О, в этом нет никакой заслуги. Спокойной ночи, Кэтти. Неужели вы не боитесь в этот поздний час ходить одна по улице?

Она хмыкнула и сбежала по лестнице. Но не успела выйти, как чья–то рука ухватила ее за талию. То был сыщик из Скотленд–Ярда.

Прежде чем Кэтти запротестовала, Майкл, стоящий на балконе, попросил.

— Отпустите ее, дежурный!

Отстраняя этого человека, она зло взглянула на балкон.

— Я забыла, что рядом с вашим домом всегда находится какой–нибудь помощник, Майкл, — язвительно кинула она.

— Спокойной ночи, Кэтти! — отозвался голос с балкона.

Она вдруг почувствовала, что совершилось какое–то чудо. Доселе незнакомое ей.

И Кэтти Вестхангер впервые в жизни покраснела.

Глава 7

У графа Фланборуга собиралось великосветское общество. В силу своей педантичности, этот человек заранее все продумывал. И поэтому очень рассердился, когда его дочь накануне решила внести в его планы существенные изменения.

— Дорогая Бетси, будь благоразумной, — сказал он изменившимся голосом, — после всего, что произошло, и вообще после его странного поведения…

— Но, папочка, что за бессмыслицу ты рассказываешь! — прервала его дочь. — Майкл — хороший парень и с ним будет интересно. Я действительно не выдержу всех этих скучных людей да еще в течение целого вечера. Если ты не пригласишь его, у меня разболится голова, и вечер будет испорчен.

— Но, милая моя, — протестовал отец, — ведь сэр Ральф самый лучший собеседник.

— Сэр Ральф скучнее всех, — возразила она спокойно. — Сделай это для меня, прошу тебя.

Таким образом Майкл, к своему изумлению и удовольствию, получил приглашение на этот званый обед и при этом в таких любезных выражениях, что тут же предположил: компания приглашенных чем–то не устраивала капризную Бетси.

Вечер был гораздо скучнее, нежели Бетси предполагала.

Сэр Ральф, хотя и занимательный в своем роде, не нравился ей. Это был крепкий, представительный человек, лет тридцати с лишним, несказанно богатый и, по мнению ее отца, очень толковый.

Кроме сэра Ральфа, среди гостей были три представителя высшей аристократии, несколько директоров и среди них Рэгги Болтовер. А присутствующие дамы произвели на Майкла впечатление цветника, по которому разбросаны бриллианты. Гости знали его, а он знал их.

— Замечательная идея — служить в полиции, Претерстон, — снисходительно заметил сэр Ральф.

— Не менее замечательная, чем ваша — торговать и открывать магазины, — парировал Майкл.

Сэр Ральф улыбнулся.

— Надо ведь чем–нибудь заниматься, чтобы честно зарабатывать свой хлеб. Полагаю, под торговлей и магазинами вы подразумевали мои дела с союзом мелких торговцев колониальными товарами. Это приносит мне сто тысяч фунтов ежегодно, Претерстон.

— И поэтому у вас сто тысяч оснований для того, чтобы выпускать скверный мармелад, — добавил Майкл. — Я поклялся никогда больше не покупать ваши товары.

— Как трагично! Но попробуйте, пожалуйста, еще раз! Мы попытаемся стать достойными такого покупателя, как вы, — шутливо возразил сэр Ральф.

— Впрочем, я должен еще кое–что вам сказать, — снова начал Майкл, которому сэр Ральф Сапсон был крайне несимпатичен. — Недавно я ехал поездом из Саутгемптона в Лондон, в вагонах была грязь. Они, наверное, не приводились в порядок, по меньшей мере, несколько недель. Кроме того, поезд прибыл с опозданием на сорок минут. Если я не ошибаюсь, то железнодорожная линия Лондон — Саутгемптон тоже принадлежит вам?

— Я являюсь одним из членов союза, — объяснил сэр Ральф и с улыбкой на губах посмотрел в сторону Бетси. — Мой дорогой Претерстон, если вы в следующий раз найдете какой–нибудь вагон в неопрятном состоянии, то заявите об этом в полицию.

Эта острота так понравилась сэру Ральфу, что он своим смехом заразил остальных гостей.

Служебные обязанности заставили Майкла распрощаться. Бетси он сказал:

— Я бы с удовольствием остался, чтобы сыграть с вами в бридж.

— А знаете, Майкл, что вы очень коварный? — спросила Бетси.

— Коварный? — переспросил он.

— К тому же вы стали невыносимо практичным. Раньше вы были совсем другим.

— Зато вы всегда были непрактичной, — возразил он, смеясь.

Она не узнавала его. Куда девалось его сумасбродство, ребячество. Ей хотелось заплакать. Раньше его глаза говорили ей о другом. Сейчас холод. Ей казалось, что он насмехается над ней.

— А ведь вы несправедливы, — проговорила она. — Не хотите ли как–нибудь навестить нас?

— Когда вы потеряете некоторые из ваших драгоценностей или решите, что ваша прислуга их уносит, то вам только нужно будет черкнуть несколько строк господину инспектору Претерстону, комната 26, Скотленд–Ярд. В мгновение ока буду у вас!

— Этим вы хотите дать понять, что не намерены по–дружески бывать у нас, — изменившимся голосом заметила она. — Я теперь раскаиваюсь, что пригласила вас…

— А я этому приглашению очень рад, — сказал он.

После ухода Майкла, сэр Ральф сделал заключение, что дочь хозяина дома не очень–то общительна. Бетси ушла, сославшись на головную боль.

— Вам бы следовало с большим вниманием следить за здоровьем дочери, Фланборуг, — сказал сэр Ральф, откланиваясь. — Она, кажется, чувствует себя не в своей тарелке.

— Да, и мне это сегодня бросилось в глаза, — было мнение бравого папаши, заметившего только то, что Бетси была в скверном расположении духа. — У вас зоркий глаз, сэр Ральф.

— Я знаю людей, — согласился сэр Ральф. — Изучать их — мое любимейшее занятие, ставшее почти что пороком. Когда какой–нибудь человек заходит в мою контору, то прежде чем он откроет рот, я сразу определю его характер, профессию и способности.

— Завидное дарование, — заключил Фланборуг.

Сэр Ральф Сапсон пребывал сегодня в исключительно хорошем настроении. Во время краткого разговора с будущим тестем он получил не только молчаливое подтверждение Фланборуга на брак с дочерью, но добился также чрезвычайно выгодного торгового соглашения, решение которого висело в воздухе не один год.

Дело в том, что граф Фланборуг был председателем Австралийско–Африканского пароходного общества, занимавшегося перевозкой товаров и пассажиров между Капштадтом и Плимутом. А сэр Ральф являлся председателем Лондонского и Саутгемптонского Обществ, которые выполняли заказы по ремонту пароходов, и чьи дела были мрачными. И вот состоявшийся договор заключался в том, что теперь пароходы «А. — А. Общества» будут бросать якорь не в Плимуте и Ливерпуле, а в Лондоне и Саутгемптоне. Это соглашение сулило обеим сторонам ощутимые выгоды, ибо граф Фланборуг был одним из акционеров Саутгемптона.

…Была ясная ночь. Слегка приморозило. Сэр Ральф приказал шоферу ехать домой, а сам предпочел пойти пешком. Он жил сравнительно недалеко. К тому же был в приподнятом настроении.

Дойдя до своего дома, сэр Ральф уже хотел позвонить, как вдруг кто–то назвал его по имени. В нескольких шагах от дома он увидел большой автомобиль, у которого возился шофер.

— Вы меня, очевидно, не узнаете, — раздался низкий женский голос.

Сэр Ральф приподнял шляпу и обернулся.

Перед ним на тротуаре стояла дама, похоже, была благородного происхождения да и одета со вкусом. Взглядом знатока сэр Ральф оценил горностаевую шубу минимум в тысячу фунтов. Скромное бриллиантовое ожерелье было единственным украшением незнакомки.

— Да, к сожалению, это так, — ответил он.

— Я встречалась с вами всего лишь раз, — застенчиво объяснила она, — в Париже. Вы были мне представлены, не припоминаете?..

— Верно, теперь я узнаю… В опере, конечно, — воскликнул сэр Ральф, имевший пристрастие к музыке.

Она кивнула и, казалось, была обрадована тем, что он ее вспомнил.

— Мой автомобиль неисправен, — сказала она, — и я как раз раздумываю над тем, могу ли воспользоваться вашим гостеприимством. Я замерзаю тут, на улице.

— С большим удовольствием, — сердечно предложил сэр Ральф. — Но у меня холостяцкое гнездо. Однако, если вы ничего не имеете против… — засмеялся он, нажимая кнопку звонка.

Дверь тотчас же отворили.

— Включите свет в гостиной, — обратился он к слуге. — Там топили?

— Да, сэр.

— Разрешите предложить вам вина или кофе?.. — он посмотрел на даму.

Она придвинула к камину удобное кресло и уютно в нем расположилась. Ее красивые, в белых туфлях ножки покоились на низкой решетке, в то время как прекрасные ручки потянулись к обжигающему огню. Сэр Ральф обратил внимание, какой естественной властностью дышала вся ее фигура.

— Не сердитесь на меня, пожалуйста, что я не могу припомнить вашего имени, — сказал он, когда слуга удалился.

— Этого я и не ожидала! Ведь запомнить такое сложное имя, как мое, нелегко, — засмеялась она. — Я — княгиня Башевская.

— О, да, конечно! — воскликнул сэр Ральф.

Русские княгини не редкость в Париже, но он так плохо запоминает имена.

— С тех пор как я вас видела, вы ничуть не изменились, сэр Ральф. Вы ведь один из известнейших финансистов Лондона, не правда ли?

Теперь только сэр Ральф заметил, что она говорит с легким акцентом.

— Во всяком случае, являюсь соучредителем некоторых концернов, — скромно согласился он.

Они говорили о Париже, о русских… Принесли кофе. Немного позже явился шофер, объявивший, что мотор готов…

— Прежде чем уйти, хочу попросить вас об одной услуге, сэр Ральф, — снимая и надевая кольцо на пальчик, смущенно проговорила княгиня.

— Ни в одной просьбе вам не будет отказано, — отвечал он учтиво.

— Хочу вам довериться. Я знаю, что вы честный человек и меня не выдадите. Я в Лондоне, хотя, собственно говоря, не должна здесь быть…

Она доверительно заглянула ему в глаза.

— Понимаю, — солгал сэр Ральф.

— Вы, конечно, заметили, что я не ношу свое обручальное кольцо. Ну, — она помедлила, — я поссорилась с Дмитрием и не хочу, чтобы он узнал о моем местопребывании. Вот почему я не была в консульстве и даже не навестила моих друзей.

— Пусть это вас не волнует, я буду нем как рыба.

Она с благодарностью пожала ему руку.

— Я сняла маленькую меблированную квартиру на Лунной улице. И если вы найдете хоть маленький просвет в вашем драгоценном времени… Я всегда дома с четырех до пяти часов…

— Буду чрезвычайно рад возобновить наше знакомство, — прошептал сэр Ральф и нежно поцеловал ее руку.

Глава 8

Бетси Фелтон из высшего женского учебного заведения вынесла много всевозможных познаний и знала о жизни столько, сколько считала нужным. Только одного она до сих пор не освоила — умение приносить себя в жертву с улыбкой на устах. Она была своеобразным существом и, главным образом, потому что никогда не выдавала свои философские теории, которыми ее в избытке нагрузили преподаватели. Несмотря на ярко выраженную практичность, Бетси была мечтательницей. Разъезжая в автомобиле или резвясь верхом на лошади, она целыми часами могла предаваться сказочным мечтам о приключениях и замечательных людях, с которыми вместе переживала эти приключения. Было несколько странным, что же могло ее объединять с Ральфом Сапсоном — человеком холодного практичного ума…

Нельзя сказать, что ее жених Ральф был прекрасным ухажером. Только один раз, после первого объяснения в любви, навестил он свою невесту. Помолвке он не придал надлежащего значения и, не теряя попусту время, приступил к самому главному — к вопросу о приданом. Бетси считала это правильным, ибо всякая мысль о сказочном принце приводила ее к страданиям.

По стечению обстоятельств, Бетси пережила свой первый роман как раз тогда, когда обручилась с сэром Ральфом. Однажды она оказалась в картинной галерее, где, кроме какого–то молодого человека и маленькой, худощавой, рассеянной девушки, не было больше никого. В руках у девушки была кипа каталогов. Молодой человек, казалось, не имел никакого отношения к выставке. Бетси, начав осмотр, оказалась рядом с молодым человеком, который рассматривал полотно под названием «Синий ветер на зеленом холме». Он был печален, даже подавлен.

— Какого вы мнения об этой картине? — не отрывая взгляда от полотна, спросил молодой человек.

Она вздрогнула, повернулась и посмотрела ему в лицо. «А он очень симпатичный», — отметила она про себя. Глаза его были цвета небесной лазури.

Несмотря на то что юноша был небрит и носил воротник не первой свежести, в нем сразу чувствовался образованный человек.

— Я нахожу ее несколько страшной, — ответила она.

— Я тоже, — согласился он. — Вы правильно выразились, «страшной», да. Но какой вы ее находите с точки зрения искусства?

Она сразу не ответила. Закончив колледж, Бетси занималась в специальной школе, где изучала искусство и литературу и кое–что в этом понимала. Потому могла позволить себе высказать собственное мнение.

— Как произведение искусства, я нахожу это оригинальным, даже несколько эксцентричным.

— Вы убеждены в этом? — спросил он нервно.

Разговаривая, он все время вглядывался в картину, ни разу не повернувшись к Бетси.

— Убеждена, — ответила она, — эти картины безобразны.

Он кивнул.

— Полностью с вами согласен, и никто лучше меня, не может судить об их безобразии — ведь я рисовал их сам!

У Бетси перехватило дыхание.

— Ах, я очень сожалею… — вырвалось у нее.

— И я сожалею, что их нарисовал. Теперь убедился, что мои друзья еще не созрели для оценки моих картин.

Обернувшись к ней, он удивленно воскликнул:

— Ну! Я был уверен, что вы гораздо старше.

Она засмеялась.

— Как можно, — сказал он, — уставиться на эти отвратительные картины и не заметить вас, такое приятное создание?! Вы так заразительно смеетесь. Я давно не получал такого удовольствия.

Он посмотрел на часы.

— Мисс, где вы?! — позвал он девушку с каталогами и снова обратился к Бетси.

— Что вас заставило посетить эту выставку?

— Я вчера прочла о ней хорошую критику в газете.

— В «Мегафоне»?

— Да, рецензия была замечательна, — отметила Бетси.

— Я сам ее написал, — объяснил он, нисколько не смутившись.

Затем, обращаясь к девушке, подошедшей к ним, он приказал:

— Скажите вашему шефу, чтобы он закрыл выставку, упаковал картины и отправил их на мою квартиру.

— Но, — воскликнула Бетси в ужасе, — я надеюсь, что не мои глупые умозаключения побуждают вас к этому?

— Я, как видите, не умею рисовать. В сущности, я никогда не учился этому и даже не работал у какого–нибудь мастера. Я — гений, и эти произведения являются продуктом творчества гения. Рамы стоят много денег, а краска, которую я употребил, тоже недешева! Здесь все есть, — он указал рукой на стены, — кроме умения.

Они вместе покинули галерею. Бетси не понимала, как можно в такой короткий срок, почти мгновенно, проникнуться сомнениями и душевными переживаниями совершенно незнакомого человека.

— Вы мне, впрочем, знакомы, — сказал он внезапно. — Вы — мисс Бетси Фелтон. Я видел в академии ваш портрет, к слову сказать, очень скверный.

— Большинство людей находили его хорошим, — вставила она.

— Я его нашел слишком идеализированным. Но, Боже, что я смыслю в искусстве? Кажется, этот лимузин принадлежит вам? — прибавил он и указал на большой автомобиль.

— Да, отец подарил его ко дню моего рождения, — когда мне исполнился двадцать один год.

— Красивая машина! — воскликнул он, открывая дверцу автомобиля.

— Очень сожалею о картинах, — сказала Бетси, протягивая ему руку.

— О, пусть это вас не беспокоит, — он весело улыбнулся.

— Могла бы вас подвезти, если это по пути, — предложила она после некоторого раздумья.

Он провел рукой по небритому подбородку.

— Если вам известно местонахождение какой–нибудь красивой глубокой реки, в которой человек мог бы беспрепятственно утопиться, то я был бы вам очень благодарен, если бы вы меня туда отвезли, — серьезно ответил он.

Но, увидев испуганные глаза Бетси, он засмеялся и добавил:

— Думаю, что вы даже не знаете, как меня зовут.

Конечно, она не знала.

— Фонсо Блэкстон, — произнес он коротко. — Фонсо — уменьшительное имя, настоящее — Альфонс — отвратительное, не правда ли? Для художника оно еще подходит. Если вам что–нибудь понадобится, обратитесь по этому адресу.

И он вручил свою визитку.

Поцеловав ей руку, он помог Бетси сесть в автомобиль и захлопнул дверцу. Постояв несколько секунд, художник приподнял шляпу и быстро удалился.

Задумавшись, Бетси не сразу заметила, как сэр Ральф Сапсон в сопровождении какой–то дамы поклонился ей. Она успела лишь заметить изящную одежду незнакомки и зонтик, прикрывавший ее лицо.

— Кто эта дама, которой вы поклонились?

— Ее зовут Бетси Фелтон, — ответил он, улыбаясь своей красивой спутнице.

— Ах, ваша невеста, если не ошибаюсь? — спросила она. — Как трудно проживать в Лондоне инкогнито! Я бы охотно с ней познакомилась.

— Может быть, несколько позже, — заметил сэр Ральф.

— Да, я очень этого хочу, — заворковала графиня. — Но рассказывайте дальше, пожалуйста, все это меня так интересует. Я начинаю понимать, отчего это вы, англичане, так богаты. Кажется, во всех деталях вы знаете дело, которым занимаетесь.

— Вы мне льстите, — скромно запротестовал сэр Ральф. — Откровенно говоря, я совсем уже не такое большое светило… Но более или менее, конечно, нужно знать свое дело.

— Более или менее! — воскликнула она удивленно. — Думаю, вы очень скромны. А ведь так хорошо осведомлены о своей железнодорожной сети.

Сэр Ральф в раздумье почесал свои усы.

— Да, немного углубиться в эти вещи все–таки нужно. Ведь некоторые господа очень часто приписывают себе чужие заслуги… Но транспортировка золота, во всяком случае, — плод моих мыслей.

Мне никогда и в голову не приходило, что торговая жизнь так полна романтики, — заметила княгиня и тут же перевела разговор. — Нельзя ли попросить шофера повернуть? С меня достаточно парка.

Автомобиль сделал полукруг.

— Хорошо, что вы так захотели, — обратился сэр Ральф к княгине.

— Почему?

— Не заметили ли вы человека в серой войлочной шляпе, беседовавшего в автомобиле с какой–то дамой?

Она кивнула.

— Этот чудак — полицейский по профессии — Майкл Претерстон — брат лорда Претерстона. Я бы не хотел, чтобы он обратил на вас внимание.

— Расскажите мне побольше о вашем транспортирте золота, — попросила она.

Сэр Ральф охотно продолжал рассказывать о своем деле. Так, он посвятил ее в историю с доками Саутгемптона, где будут останавливаться большие пароходы, раскрыл план нового расписания, предложенного им, дабы улучшить все увеличивающееся передвижение по железной дороге.

— Мы будем транспортировать все добываемое золото, — объяснил он важно. — Это, конечно, означает, что надо быть весьма осторожными, несмотря на то, что в Англии нам нечего бояться. Этот поезд, собственно говоря, состоит из двух больших несгораемых шкафов на колесах. При этом такие вот вагоны внешне ничем не отличаются от обыкновенных закрытых товарных. Поэтому даже при столкновении ничего не случится ибо сделаны они из бронированной стали.

— Как интересно! — воскликнула она. — Вы, наверное, выработали для этих поездов чрезвычайно сложное расписание.

— Да, вплоть до мельчайших деталей, — ответил он, вынимая из кармана записную книжку.

— Я вам его покажу, княгиня, — продолжал он, перелистывая украшенные золотым обрезом страницы. — Вот здесь время отправления. Тут — имена начальника поезда, машиниста, его помощника и двух кондукторов.

Она заглянула в книжку.

— У вас неразборчивый почерк, — сказала княгиня, улыбаясь. — Знаете, мои родители были людьми старого воспитания, и дорогой батюшка разрешал нам изучать латинский шрифт лишь только тогда, когда мы становились взрослыми. Но несмотря на это, я все–таки, наверное, понимаю, насколько все это сложно.

Вздохнув, она вернула ему книжку.

— Боюсь, что я очень глупа, — сказала она. — Числа меня всегда чрезвычайно затрудняли, а вы, очевидно, обходитесь с ними запросто. Я вообще ненавижу все писаное; судя по вашей, заполненной всевозможными заметками книжке, это вам очень нравится. Для меня же сущее наказание написать даже простое письмо. Моя бедная рука не может поспеть за быстро бегущими мыслями.

Она вынула из кармана тетрадочку и серебряный карандаш.

— Я вам кое–что покажу.

Она стала быстро писать, в то время как сэр Ральф удивленно наблюдал за ней.

— Вот! — воскликнула она гордо, — Это то, что дается мне легче всего!

— Но ведь это не похоже на стенографию, — заметил он.

— Это особого рода русская стенография, — объяснила княгиня, — и я так ленива, что пользуюсь ею каждый раз, когда хочу написать письмо. Его затем переписывает моя секретарша — единственный человек на свете, умеющий читать эти знаки. Я делаю это только потому, что не могу долго писать.

— В таком случае, вы очень умны, княгиня.

Она протянула свою маленькую ручку и слегка похлопала его по плечу.

— Вы и не догадываетесь, насколько я умна! — ответила она, и оба рассмеялись.

Глава 9

Полковник Вестхангер посмотрел на часы.

— Она должна была появиться еще двадцать минут назад! — заметил он.

Грэгори вопросительно посмотрел на доктора Филиппа Гарона. Пощипывая свою красивую бороду, тот оживленно беседовал с бледным, средних лет человеком. Это был господин Куннингхам, известный полиции как весьма опытный взломщик.

Все обитатели преступной улицы, за исключением господина Миллета, были в сборе.

Через несколько минут снизу донесся легкий шорох.

— Она пришла, — сказал полковник, поворачиваясь к двери, чтобы пойти навстречу девушке.

Кэтти, войдя в комнату, сбросила с себя пальто с лисьим воротником. Полковник не позволил себе упрекнуть ее за опоздание, но вскользь заметил, что, собственно говоря, ожидал ее несколько раньше.

— Где Миллет? — спросила она, оглядывая комнату.

— Он занят депешами.

Она удовлетворенно кивнула.

— Теперь все готово, — заметила Кэтти. — Вы говорили с Болтовером, господин Мулбэрри?

— Это очень любезный молодой человек, — проговорил он с присущей его голосу певучестью, — исключительно приятный молодой человек. Мы очень долго беседовали!

— И?..

— Все улажено.

Вынув из кармана длинный конверт и достав из него сложенный лист бумаги, он с благоговением подал ей, словно посланник, вручающий своей королеве долгожданный манускрипт.

Кэтти бегло прочла документ.

— Хорошо, — проговорила она и вернула ему бумагу.

Все разместились вокруг стола посреди комнаты. Полковник и Кэтти сели друг против друга. Достав из кармана объемистый сверток, она перерезала завязку и разгладила листы. Поочередно называя имена присутствующих, она раздала кому два, а кому и три листа густо исписанной бумаги.

— Вам предоставляется неделя для изучения этих инструкций — пояснила Кэтти. — Через восемь дней мы снова здесь соберемся, дабы я могла установить, насколько вы все поняли.

Посмотрев на Жака Колинга, она спросила:

— Как обстоит дело с рабочими? О скольких вы уже позаботились?

— О шестнадцати, — ответил он. — Маленькими партиями я в течение последних четырех недель перевез их в Англию.

— По моим предположениям, нужны только пятьдесят. Но если все они надежные…

— Это отменные люди, прибывшие главным образом из Италии, некоторые из Франции. Есть среди них один португалец.

— В этом распоряжении вы найдете все детали, Куннингхам, — сказала она, обращаясь к угрюмому на вид человеку. — Я сделала несколько стенографических заметок по транспортировке золота и вписала имена и адреса всех служащих, которые будут сопровождать поезд, за исключением одного адреса, обозначенного крестиком рядом вот с этим именем. Этот адрес, кажется: Бернская улица, Саутгемптон. Но я не успела убедиться в его достоверности. Каждый из вас своими собственными значками должен снять копию инструкции и быстро!

— Зачем же так спешить? — спросил Вестхангер, единственный, не получивший инструкций.

— Я хочу сжечь оригинал, прежде чем мы покинем эту комнату, — объяснила она.

Полковник наморщил лоб.

— Но… — начал он.

— Я хочу сжечь все свои записи, прежде чем мы оставим эту комнату, — подчеркивая каждое слово, повторила Кэтти.

Дядя заворчал. Но остальные немедленно приступили к переписыванию инструкций. Когда дело было закончено, она собрала все листы, велела прочесть ей копии и исправила все неточности. Затем, подойдя к камину, она собственноручно сожгла свои записи, превратив их в пепел.

— Ты что–то стала боязливой, — с издевкой заметил полковник.

— Я — нет, может быть, ты? — ответила она.

— Но мне кажется…

Какой–то шум донесся из коридора. Мужчины вскочили;

— Расставьте по местам стулья, — шепнула Кэтти. — Быстро.

С поразительной ловкостью дядя накрыл стол и разбросал по нему карты. Кэтти села за фортепиано.

— Пойте! — тихо приказала она.

Послушный господин Мулбэрри подбежал к ней и запел красивым баритоном. Кэтти аккомпанировала.

— Чрезвычайно сожалею, что вынужден прервать волшебную гармонию звуков, — раздался с порога голос Майкла Претерстона.

— Разрешите узнать, что означает этот непрошеный визит? — надменно спросил полковник в то время как в комнату, вслед за шефом, проникли, по меньшей мере, шесть чиновников из Скотленд–Ярда.

— Это то, что называют облавой, — объяснил Майкл. — Всех присутствующих просим оставаться на своих местах. Парсон, отведите этих господ по очереди в соседнюю комнату и обыщите основательно.

— Госпожа Грай, — громко позвал он.

В дверях появилась, полная средних лет женщина с добродушным лицом.

— Будьте столь добры и окажите услугу мисс Вестхангер.

— Отчего не Кэтти? — насмешливо спросила девушка. — Каким вежливым вы стали, Майка!

— Мисс Вестхангер, — повторил спокойно сыщик.

— А если я не разрешу себя обыскивать? — спросила она.

— Тогда я буду вынужден препроводить вас в ближайший полицейский участок, где вся эта процедура произойдет в менее подходящем обществе.

— Надеюсь, у вас есть разрешение на этот обыск? — заметил полковник Вестхангер.

— О, мой дорогой полковник! — воскликнул Майкл. — Неужели вы думаете, что я явился бы сюда, не уладив этой маленькой формальности?

Он показал ему ордер на обыск.

— Два полицейских начальника подписали его, дабы не было сомнений, — любезно ответил Майкл и обратился к Парсону. — Наложите запрет на все документы и прочие бумаги, которые вы найдете у этих молодцов!

— Слушаюсь, господин полицейский инспектор, — ответил чиновник и повел в соседнюю комнату первую жертву, которой случайно оказался сладкоголосый господин Мулбэрри.

— Неприятная история, — вздохнул Майкл, видя как Кэтти, в сопровождении госпожи Грай, уходит из комнаты. — Да, господин полковник, наша профессия очень часто заставляет переживать многое. Я, впрочем, хочу с вами поговорить.

Чтобы другие не услышали их разговор, Майкл отвел полковника в противоположный конец комнаты. Его голос стал суровым:

— Вестхангер, кто был учителем Кэтти?

— Я вас не совсем понимаю, — надменно ответил полковник.

— Кто сделал Кэтти воровкой? Теперь вам понятно?

— Если она воровка, то это ее призвание. Я не отрицаю, что она принимает участие в проделках моих несчастных друзей, но никто ее к этому не принуждал.

— Вы — неисправимый чудак. И притом лишены элементарного представления о человеческой морали.

— Вы слишком далеко заходите… — начал Вестхангер.

— У вас отсутствует мораль. Это значит, что понятия «мое» и «твое» для вас не существует. Другими словами, вы — вор по натуре. Но я еще раз спрашиваю вас: кто научил этому Кэтти?

Полковник засмеялся.

— Кэтти многим обязана мне, — выдавил он из себя, самодовольно улыбаясь. — Я был для нее вторым отцом, и даже больше того. Поверьте мне, господин Претерстон: вы ошибаетесь, считая Кэтти воровкой. Но почему вы спрашиваете меня об этом? — воскликнул он вдруг.

— Спрашиваю, — отвечал Майкл, глядя в глаза полковнику, — потому что подозреваю, что вы задались целью ради личных выгод использовать гениальность этого ребенка. Уверен, вы намеренно, всевозможными приемами толкнули ее на этот путь и искалечили ей жизнь. У меня еще нет неопровержимых доказательств, но как только…

— Но как только вы их получите?.. — язвительно прервал его полковник.

— Тотчас же накрою вас на каком–нибудь преступлении и брошу в тюрьму, — спокойно продолжал Майкл, — где вы останетесь до самой смерти. Мне доставит истинное удовольствие позаботиться об этом.

Полковник вздрогнул. В голосе сыщика явно звучала угроза и плохо скрываемая ненависть. В первый момент Вестхангер растерялся. Но затем целый поток ругательств помог ему освободиться от страха.

— Вы — проклятая собака! — прошипел он. — Вы осмеливаетесь мне угрожать… Я так очерню вас перед начальством, что вас вышвырнут на улицу, бездарный полицейский!.. Вы — изворотливый лицемер!.. Какое вам дело до того, что говорит Кэтти? Она дотла уничтожит вашу полицейскую банду. Если она испорчена, то не вам ее исправлять. Это я сделал ее такой, да, я! Вы и вся ваша родня еще останутся в дураках перед нею, будьте осторожны! Ни меня, ни ее вам не накрыть! Я создал ее! Меня вы на посмешище не выставите…

От гнева и возбуждения у него почти отнялся голос. Полковник трепетал всем телом, а его худощавый кулак, которым он размахивал перед Майклом, так сжался, что на нем побелели суставы.

— Дядя!

Вестхангер обернулся и увидел бледное лицо Кэтти.

— Не сошел ли ты с ума? — спокойно спросила она.

— Он меня рассердил, — опустив глаза, пробормотал полковник.

Майкл посмотрел на женщину, которая обыскивала Кэтти, но та отрицательно покачала головой.

Он отпустил ее легким кивком.

— Невиновна! — съязвил Майкл и, взглянув на все еще трясущегося полковника, спокойно сказал:

— Приму к сведению все, что вы мне только что наговорили, Вестхангер. В один прекрасный день вы услышите обо мне!

Майкл подошел к камину.

— Еще теплый, — заметил он. — Вижу, что мы немного опоздали.

Он нагнулся и вытащил из золы недогоревший клочок бумаги и отошел к окну. Несколько слов с трудом можно было разобрать, но этого было недостаточно. Несмотря на это, он велел бережно положить золу в ящичек и захватить его с собой. Полицейские направились к выходу.

— Еще раз хочу вас предостеречь, мисс Вестхангер. Вы задумали преступление, за которое по меньшей мере попадете в исправительный дом. Что за преступление вы собираетесь совершить, не знаю, но уверен, что это нечто «колоссальное», как назвал бы Штокмар. Мне лично будет абсолютно безразлично, когда вас всех швырнут в тюрьму.

— Очень благодарен, — вставил господин Штокмар, — это весьма любезно с вашей стороны!

— Когда я говорю «вас всех», — не моргнув глазом продолжал Майкл, — то не думайте, что включаю сюда и Кэтти. Она еще молода, и если кто–нибудь из вас обладает хоть искоркой рыцарства, то позаботится о том, чтобы помочь ей выбраться из вашего общества. Это все, что я хотел сказать.

— Мы исполним сейчас арию номер 847 из песенника, — сказал масляным голосом Мулбэрри.

Под громкий хохот Майкл Претерстон вышел из комнаты. За ним в почтительном отдалении семенил полковник. Он лишь тогда свободно вздохнул, когда запер дверь за непрошеным гостем.

— Где Кэтти?

— Ушла наверх, — проворчал старый Штокмар.

Когда Майкл расстался с коллегами, на другой стороне улицы произошло что–то невероятное. Вдруг раздался рев такой силы, что не робкого десятка ребята из криминальной полиции сжались в комок. Похожий на ужасный крик, грохот становился все тише и тише, пока не замер.

— Что же это такое? — спросил испуганный дежурный.

Майкл почесал подбородок.

— У полковника, вероятно, припадок истерики, — предположил он хладнокровно.

Но тот грохот заставил его призадуматься…

Глава 10

Когда дежурный полицейский подал Майклу визитную карточку сэра Ральфа Сапсона, сыщик удивленно приподнял брови.

— Чего он хочет?

Чиновник только развел руками.

— Пусть войдет, — приказал Майкл.

Напыщенный как всегда, но несколько менее уверенный в себе, чем обычно, сэр Ральф вошел в кабинет Майкла в Скотленд–Ярде.

— Вы, конечно, поражены моим визитом? — сказал он.

— Садитесь, сэр Ральф, и расскажите мне о вашем плохом настроении. Впрочем, — прибавил он, — надеюсь, что не это является причиной вашего визита.

— Понимаете… в чем дело, Майкл, — воскликнул тот, осторожно кладя свою шляпу на стол. — Две вещи доставляют мне немало головной боли. А так как я знаю вас как доброго малого и помню, как хорошо вы всегда ко мне относились…

— Не говорите глупостей! — добродушно заметил Майкл. — Я никогда к вам особенно хорошо не относился и совсем не добрый малый. Вы что–нибудь потеряли?

— Я хотел обсудить с вами два дела, — сказал сэр Ральф, склонный к длинным вступлениям. — Но они как–то не вяжутся между собой… Одно — совсем не то, что может интересовать полицию, — и относительно этого мне нужен только ваш дружеский совет. Знакома ли вам княгиня Башевская?

— Нет, не имею чести знать этой особы.

— Она жена князя Дмитрия, владеющего в Польше большими землями.

Майкл отрицательно покачал головой.

— Я познакомился с ней в Париже, — объяснил сэр Ральф.

— Что она совершила? Украла ваши часы?

— Ну зачем так! — вставил Ральф сердито. — Ведь я же вам сказал, что она баснословно богата. После очередной ссоры с мужем она прибыла в Лондон. Я очень часто встречался с ней. Но когда вчера зашел к княгине, чтобы пригласить ее прогуляться немного, то обнаружил, что она покинула свою квартиру, не оставив даже пояснительного письма. Причем, она до последнего сантима оплатила все счета по найму этого меблированного особняка, но сама бесследно исчезла…

— Она, вероятно, вернулась к мужу, — высказал свое мнение Майкл. — Нечто подобное вполне возможно. Вы, надо полагать, только тогда о ней услышите, когда газеты сообщат о ее разводе.

Угнетенный сэр Ральф покачал головой.

— Если бы я знал, что вы так отнесетесь к этому делу, то никогда не пришел бы к вам, — сказал он обиженно. — За этим кроется нечто другое. Я хотел в известном смысле ей помочь, ибо она была столь любезна и одарила меня доверием.

— Хотите, чтобы я вам помог ее разыскать? — спросил пораженный сыщик.

— Нет, никак нет, — возразил сэр Ральф. — Эта история довольно–таки странная, вернее, недавнее событие, о котором я говорю. Находясь сегодня утром в городе, я встретил одного друга, желавшего пообедать со мной. До этого я должен был еще уладить некоторые дела. Часы показывали без десяти час. Так как моего автомобиля не было, я стал искать такси. Но шел дождь и машину оказалось взять невозможно, и я решил поехать подземкой.

— Ага! Теперь только вся история по–настоящему начинается! — воскликнул Майкл.

— Ну–с, короче говоря, — продолжал сэр Ральф, — я поехал к Оксфордскому вокзалу и там пересел в поезд, который должен был отвезти меня к месту назначения. И здесь начинается пережитое мною приключение. Когда я ступил на эскалатор, то на другом конце увидел, как моя княгиня сходит с нее…

— Ну? — нетерпеливо произнес Майкл, который пытался нащупать наживку.

— Да, и она была одета чрезвычайно просто, если даже не бедно, — далее объяснял сэр Ральф. — Я поклонился ей, но она посмотрела на меня так, будто впервые в жизни видит.

— Вы, наверное, ошиблись, — заметил Претерстон.

— Нет, я могу поклясться в том, что это была она, — решительно настаивал сэр Ральф. — Я не мог ошибиться, потому что под правым ухом у нее родимое пятно, которое я тотчас же заметил…

— Как? — спросил, внезапно заинтересовавшись, Майкл. — Она имеет маленькое родимое пятно под правым ухом, темно–серые большие глаза, красиво очерченные брови, прекрасной формы рот и круглый подбородок, не правда ли?

— Да, совершенно верно! Но разве она и вам знакома? — пораженно воскликнул сэр Ральф.

— Знаю ли я ее?! — уточнил Майкл. — Но, повторите мне, пожалуйста, еще раз всю историю с княгиней. Где, когда и при каких обстоятельствах вы с нею познакомились?

— Сначала в Париже! Она была мне как–то представлена в опере, — терпеливо рассказывал сэр Ральф. — Откровенно говоря, я об этом никак не мог вспомнить до того, пока она сама мне не рассказала.

— Ага, теперь мы подходим к сути дела! — заметил Майкл. — Когда она вам напомнила о первом знакомстве?

Сэр Ральф передал ему историю с поломкой автомобиля.

— Понимаю, — сказал Майкл, — она все это подстроила как раз перед вашим домом, при этом была так хорошо одета, что вы, конечно, не могли отказать ей в гостеприимстве? Ах, Кэтти! Кэтти!

— Кэтти?! — спросил ошеломленный сэр. — Что? Ради Бога, что вы этим хотели сказать?

— Я хотел сказать, что должен выяснить все подробности ваших встреч с этой дамой, — сказал Майкл. — Интересовалась ли она вашими финансовыми сделками?

— Нет, в этом вы заблуждаетесь! Она имела очень слабое понятие о торговых делах. Вы, безусловно, предполагаете, что это была аферистка? В таком случае, вы на неправильном пути! Когда случайно заходил разговор о делах, то мне очень часто приходилось ей многое разъяснять…

Майкл наклонился и чувствительно хлопнул его по руке.

— Что же вы ей разъясняли, легкомысленный человек?

Ничего определенного от сэра Ральфа он не добился. Обхватив голову руками, Майкл сидел за письменным столом и лихорадочно думал.

Сначала граф Фланборуг, затем Болтовер и наконец Ральф Сапсон! Что все это значит?

— Есть ли у вас деловые связи с Фланборугом? — спросил он.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил Ральф.

— Имеете ли вы совместные предприятия?

— Но что за вопрос, мой дорогой! — воскликнул сэр Ральф. — Конечно, ведь вам знакомы наши предприятия.

«Значит, курочка по зернышку клюет», — отметил про себя Майкл.

— Что вы хотели этим сказать?

— Чем?

— Когда вы молчите, вы тоже что–то говорите!

— Ну, а второе дело?

А об этом сэру Ральфу, очевидно, было гораздо труднее высказаться.

— Это очень щекотливое обстоятельство, Майкл, — начал он, — здесь дело в защите моей чести.

— Так, так, — сказал Майкл сочувственно.

— В опасности также честь человека, которого мы оба очень уважаем, — смущенно продолжал сэр Ральф. — Дело в том, Майкл, что я обручился с Бетси, и об этом знают только ближайшие члены наших семейств. В последнее время я видел ее не так часто, как бы мне этого хотелось, но я так занят…

— Конечно, я понимаю, — поддержал его Майкл. — Ведь вы мне рассказали о княгине.

— Ну, вы ведь светский человек, — возразил сэр Ральф, внезапно покраснев, — вы это поймете… Я хотел во всяком случае сказать, что Бетси… Ну, гуляет.

— Гуляет? — переспросил пораженный Майкл. — Где и с кем?

— Она ежедневно встречается с ним в Гайд–парке… Они совершают совместные прогулки… и он рисует под открытым небом, — захлебываясь, объяснил сэр Ральф. — Я еще не говорил об этом с Фланборугом, но нахожу эту историю отвратительной.

— Если вы под словом «гуляет» видите, что Бетси заказала какой–то легкий флирт, то должен согласиться с тем, что вам это очень неприятно. Так как точно не знаете, где в то или иное время может находиться ваша невеста, то вы с княгиней можете попасться ей на глаза, что было бы, безусловно, не менее неприятно. Да, она поступает действительно очень неосмотрительно! Кто, собственно, ее милый друг?

— Какой–то отвратительный художник, — гневно воскликнул Ральф, — человек, который недавно выставил мерзкие картины. Уверен, что он гол, как сокол! А выглядит он!.. Я собственными глазами видел, как бесстыдно он с ней обращается! И Бетси при этом, очевидно, чувствует себя прекрасно.

— Неужели он бьет ее? В чем выражается это бесстыдство? — устало спросил Майкл.

Ему надоел этот разговор — он хотел остаться наедине, чтобы спокойно обмозговать неожиданную информацию.

— Он компрометирует ее, — волновался Ральф, — держит ее руку в своей и при всех говорит ей «малыш»! Это сущее безобразие!

— Но вы не должны беспокоиться за Бетси, — сказал Майкл, — она не совершит ничего непристойного…

— Она обладает личным состоянием, что очень–таки привлекает! — заметил Ральф.

— Вы все мгновенно пересчитываете на деньги. Она достаточно умна для этого, и мимолетное увлечение, вряд ли ей навредит, Ральф!

— Но, дьявол, ведь я же рядом!.. — гневно воскликнул Ральф.

— Я сказал «увлечение», — возразил Майкл крайне подчеркнуто. — У вас ведь нет увлечений, вы всего лишь деловой человек!

Но это не успокоило сэра Ральфа.

— Может быть, вы поговорите с ней… — предложил он.

— Если бы даже забраковали все мои мужские достоинства, то я бы не оставил поле боя, — решительно посоветовал Майкл. — Нет, Ральф, с вашими любовными похождениями вы уж должны справиться без помощи полиции. Кроме того, слишком мало знаю Бетси, поэтому не имею никакого права давать ей наставления в ее интимных делах. Всего лишь раз сделал ей брачное предложение, что не дает мне права вторгаться в ее душу. Хочу задать вам еще один вопрос, — сказал он, когда сэр Ральф уже собрался уходить. — Не пыталась ли княгиня расспросить вас о каком–нибудь банке, с которым вы имеете деловые связи?

— Нет, — ответил сэр Ральф. — У вас ложное представление о той даме.

— Это вам так кажется! — презрительно воскликнул Майкл, провожая посетителя к двери.

Глава 11

Сэр Ральф и Майкл были бы не на шутку встревожены, если бы как–то воскресным утром увидели на одном из вокзалов Лондона Альфонса Блэкстона. Нетерпеливо и раздраженно следил он за тем, как большая стрелка вокзальных часов все ближе и ближе подползала к девяти.

Кондуктор уже начал закрывать двери вагонов, когда на перрон выбежала запыхавшаяся Бетси.

Господин Альфонс Блэкстон втолкнул ее в пустой вагон первого класса и сам вскочил в него, когда поезд уже начал набирать ход.

— Следующий поезд отходит только через три часа, — сказал он строго.

— Ну, важно то, что мы все–таки успели к этому, — возразила она. — А где ваши вещи?

Она оглянулась в поисках мольберта и других принадлежностей, с которыми он никогда не расставался.

— Сегодня я ничего не взял, — сказал он откровенно.

— Но как же вы будете рисовать?

— Сегодня мне совсем не хочется рисовать — день слишком хорош для этого!

Она взглянула на него и засмеялась. Но затем внезапно стала серьезной.

— Вы никогда не станете известным художником. Куда, впрочем, мы едем?

— В Мейдстон. Это очень красивая местность. Я заказал автомобиль, который будет нас ждать у вокзала. Мы, может быть, поедем к побережью, потом вдоль него, а обедать будем в Саутгемптоне.

— Только не в Саутгемптоне, — взволнованно возразила Бетси. — Там сегодня будет мой отец.

Она умышленно скрыла, что сэр Ральф туда собирается.

— Вы сегодня нарядны, — заметила Бетси, оглядывая его. — Вы даже бриты! С каждым днем вы становитесь все меньше и меньше похожим на художника!

Он засмеялся присущим ему юношеским, счастливым смехом, положил ноги на противоположное сиденье и полез в карман за сигаретами. Блаженствуя, она следила за тем, как Альфонс открывал ярко–желтую коробку, в которой лежали сигареты самого дешевого сорта.

— Вы эти любите? — спросила она.

— Это — желтая солома! Да, все–таки!..

— Вы не очень–то разборчивы! — воскликнула она шутливо.

— Почему я не курю «Махинополос» с инкрустированными бриллиантами, янтарным мундштуком? — спросил он. — Потому что я бедный художник, маленькая Бетси, с трудом зарабатывающий средства к существованию. Для того чтобы позволить себе эту прогулку, мне нужно было всю неделю копить шиллинг за шиллингом.

— О Боже! — воскликнула она. — Как я глупа! Простите меня, пожалуйста!

— Охотно, если только вы не будете забывать, что я адски беден, а вы — сказочно богаты.

— Почему?

— Мы видимся очень редко, но еще реже можем совершать такие прогулки.

— Но при чем тут деньги?.. — прошептала она.

Ее начало бросать то в жар, то в холод, сердце усиленно забилось — это было какое–то неизведанное, новое состояние. Он ничего не ответил. Его рука страстно обвилась вокруг ее талии, и прежде, нежели она успела что–то понять, его губы прильнули к ее губам.

* * *

Сэр Ральф и граф Фланборуг прибыли в Саутгемптон на совещание с высшим руководством города. Во время званого обеда прозвучало много речей. Сэр Ральф сравнил предстоящее прибытие пассажирского парохода Австралийско–Африканского общества с возвращением Одиссея. Вскоре было получено телеграфное извещение о прибытии парохода.

Журналисты, директора с женами, приехавшие из Лондона на торжество, ознакомились с некоторыми изобретениями и модификациями. Особое внимание привлекали два новеньких вагона, о назначении которых сэр Ральф сообщил узкому кругу близких коллег: «Несгораемые шкафы на колесах».

— Граф Фланборуг не будет возражать, если я вам сообщу, — обратился сэр Ральф к небольшой группе слушателей, — что сегодня вечером в этих вагонах будут транспортированы десять тонн золота в слитках!

— Какой стоимости? — спросил один из заинтересованных слушателей.

— Два миллиона восемьсот шестьдесят семь тысяч двести фунтов, — гордо ответил сэр Ральф, — что составляет полугодовой оборот всех золотых приисков графа Фланборуга.

Среди директоров прошел одобрительный шепот.

* * *

В один из домов невдалеке от доков вошел невзрачный бледный человек. Там он встретился с черноволосым мужчиной, похожим на иностранца. Они говорили шепотом.

— Мы напрасно так старались!

— Почему?

— Невозможно подкупить ни машиниста, ни кочегара. Эти два старика уже много лет служат в этом обществе…

— Надеюсь, вы были предусмотрительны?

Бледный человек кивнул.

— С машинистом я говорил так просто, как только мог, — сказал он. — Мне удалось узнать, что у него сын служит в индийской армии. Это помогло здорово подружиться с этим старым чудаком, я солгал, что встречался там с его птенцом, но он все равно неподкупен, Грэгори.

— Я поговорю с Кэтти по телефону, — шепнул другой. — Может быть, нам все–таки удастся остановить поезд без стрельбы… В восемь часов встретимся здесь с Куннингхамом. Вы этот поезд видели?

— К сожалению, я не мог близко пробраться к нему — туда пришел сэр Ральф с гостями.

* * *

Тем временем сэр Ральф показывал гостям большой паровоз, которым должны были отвезти вагоны в Лондон. На паровозе возился рабочий, чтобы прикрепить недостающий третий зеленый фонарь.

Когда гости разъехались, сэр Ральф и граф Фланборуг отправились в маленькую гостиницу у железнодорожной станции, чтобы там провести три скучнейших воскресных часа — от двух до пяти.

Вдруг около трех часов граф Фланборуг был разбужен сэром Ральфом.

— Вы тоже получили телеграмму? — спросил он, показывая телеграфный бланк.

— Телеграмму? Нет! Какую? — испуганно спросил граф.

— Читайте.

Телеграмма была подписана Майклом:

«Одновременная попытка взлома вашей стальной комнаты в Австралийско–Африканском бюро и сейфа Фланборуга в его конторе. Обе попытки не удались, несмотря на то, что обе двери были взорваны. Подтверждение по телефону следует».

Граф Фланборуг, открыв рот, впился глазами в своего компаньона.

— Для нас это опасно, — сказал он.

— Я заказал экстренный поезд на Лондон. Он ждет. Мы лишь подождем телефонное подтверждение.

Через десять минут Майкл был на линии.

— Обе двери были взорваны, — повторил он, — но ничего, кажется, не украдено. Будет, во всяком случае, лучше, если вы сами приедете.

— Это совсем некстати, — заметил сэр Ральф, вешая трубку. — Машинист, который повезет нас в Лондон, должен был вести наш транспорт с золотом.

Сделав соответствующие наставления ответственному по сопровождению золотого поезда, оба вошли в экстренный состав и помчались на север.

Утром Майкла разбудил ошибочный телефонный звонок. Но спать он уже не мог. Поэтому встал, принял душ, побрился. Чтобы не будить прислугу, сам приготовил себе кофе.

Когда он вышел на еще пустынную улицу, его приветствовали первые лучи солнца. Никаких определенных целей не было, — хотелось лишь немного прогуляться. Он отправился в Гайд–парк, купив по дороге газету.

Майкл сел на скамейку, прикрыл колени пальто — было весьма сыро — и принялся за чтение газеты. Вдруг кто–то тихо назвал его по имени. Он вздрогнул.

— Кэтти! Вот тебе и раз!

Лицо девушки имело какое–то странное выражение.

— Я уверена, что сама судьба привела меня сюда, — проговорила она. — Теперь я вас слушаю, Майкл.

Она ничем не намекнула о его недавнем, весьма нелюбезном поведении.

— Вы следили за мной?

— Ведь я же вам говорю, что это судьба, — возразила она. — Я никак не могла заснуть, и, взяв свой автомобиль, приехала сюда.

— Ну–с, а как поживает княгиня Башевская? — спросил он, усаживаясь удобнее.

— Княгиня?..

— Башевская! Бедный Ральф! Как жестоко вы его однако подвели.

Она подалась вперед, подперев рукой подбородок.

— Вы иногда прямо–таки меня пугаете, — сказала она. — Я никак не пойму, действительно вы так умны, или просто обладаете поразительной памятью?

— У меня и то, и другое! — ответил он. — Расскажите мне кое–что о ваших владениях на Урале.

— В Польше, — поправила она.

— И там, конечно, есть ваши рудники?

— У меня нет рудников, — спокойно сказала она. — Неужели вы были бы приятно удивлены, если я сказала, что у меня в Польше есть имение?

— Ничто из сказанного вами не может меня удивить, кроме… Вот если бы вы стали уважать право личной собственности.

Он сложил газету и бросил ее в урну. Кэтти наблюдала за ним с улыбкой.

— Какой вы порядочный человек! — заметила она. — И на работе, и в парке, везде вы — блюститель порядка.

— Мы все подчиняемся тем или иным порядкам, — ответил он многозначительно.

— Вы — чудак! — воскликнула Кэтти, рассмеявшись.

— Не хотите ли лучше сказать, княгиня, отчего вы так легкомысленны?

— Не называйте меня княгиней!

— В таком случае, скажите мне, госпожа помещица, что вы затеваете с Ральфом? Он, впрочем, очарован вами. В тот вечер, когда встретились с ним, вы, наверное, решили безжалостно ранить его. Попал ли ваш выстрел в желаемую мишень?

— Да, я не промахнулась, — подтвердила она.

Ему показалось, что она не так уверена, как всегда.

— Вы, очевидно, переутомились. Ваш врач не позволил бы вам больше одного преступления в месяц!

— Действительно неисправимый чудак! — повторила она.

— Вы не хотите, конечно, исповедаться передо мной, и в потоке слез облегчить свое девичье сердце на моей груди?

— Нет, — воспротивилась она решительно, — я этого терпеть не могу. Но одно хочу вам сказать, мы как раз предпринимаем колоссальнейшее из всех преступлений, когда–либо совершенных нами. Хотите знать, зачем мне понадобилась должность у Фланборуга, зачем я возилась с этим отвратительным человеком — Ральфом Сапсоном? Оба стали моими жертвами. Скажу вам больше: чтобы быть уверенной в успехе моего проекта, я устроила так, что те господа в одно прекрасное утро уехали из Лондона. Это все, что я могу вам сказать, Майкл.

— Вы, прямо роман с продолжением, останавливаетесь в самом захватывающем месте, — пожаловался он Кэтти.

И словно пронзил ее взглядом своих умных серых глаз. Но та оставалась спокойной.

— Я бы очень хотел, чтобы вы не были замешаны… — заметил он.

— В чем? — спросила она.

— В этой грязной истории.

— Может быть, в один прекрасный день я превращусь в благородную девушку, и тогда вы сможете помочь мне какой–нибудь службой с оплатой в несколько фунтов в неделю. В моем лице, Майкл, вы бы обрели идеальную секретаршу, ибо я знаю по именам преступников всего мира. Вы бы могли тогда пренебречь лабораторией по отпечаткам пальцев и предоставить все Кэтти. А что, если бы я вдруг кому–нибудь заявила, кем я была, а теперь хочу стать честной, просила бы о помощи, говоря, что у меня нет денег, но что у меня доброе сердце… Поверьте мне, Майкл, что меня сначала бы заставили пилить дрова, а потом дали какое–нибудь местечко в какой–нибудь благочестивой семье и разрешали только изредка пользоваться свободой. Вы понимаете, Майкл, что даже честную жизнь можно начать лишь с прислуживания сильным мира сего. Строить здание с крыши ведь нельзя. Я ненавижу честных людей!

Майкл кивнул.

— Я тоже, — сказал он. — Но только в том случае, когда эта честность только показная… Ведь под честностью нельзя понимать издевательство и бессердечие… Хотя, я себя святым не считаю.

— Скажите, я ведь неисправимая и скверная, не правда ли?

Майкл засмеялся, но тут же снова стал серьезным.

— Ваша исповедь ставит меня в тупик. Вы — женщина, и это прекрасно. Но, с другой стороны, вы — преступница, и я не должен верить вашим словам. Я достаточно знаком с образом ваших мыслей, чтобы признать: для совершения преступления совсем не обязательно ваше присутствие на месте преступления.

— Бедный Майкл! — съязвила она.

— Бедная Кэтти! — ответил он. — Надо трезво рассуждать, Кэтти! Рано или поздно вы все равно будете арестованы. Подумайте только о том, что это означает! Подумайте о страшной тюремной жизни, где каждая минута кажется часом, а каждый час — вечностью! Подумайте о грязной работе, которую вы обязаны будете исполнять: мыть полы, стирать белье, шить мешки. Каждое воскресенье, хотите вы или нет, вас будут гнать в церковь, тюремные смотрители будут приставать к вам… Подумайте обо всем этом!

— Я покончу с собой прежде, чем нечто подобное случится со мной, — объяснила она. — Знаю, вы желаете мне добра, Майкл Претерстон, но ни вы, ни кто другой не сможет заставить меня мыслить иначе, чем я мыслю сейчас. Никто не изменит моего мировоззрения, ибо я непоколебима.

Кэтти положила руку на его грудь и посмотрела на сыщика смеющимися глазами.

— Бедный Майкл!

Они вместе вышли из парка. Ее автомобиль стоял у ворот. Майкл помог завести мотор.

— Прощайте, Майкл.

— До свидания, — ответил он. — Мы, возможно, увидимся не раньше судебного разбирательства.

В тот же день постовой полицейский услышал два взрыва, поднявших на ноги всю уголовную полицию. Через полчаса туда прибыл Майкл, который после предварительного расследования, известил о случившемся сэра Ральфа.

— Удивительно, — вырвалось у него, когда увидел, что ни из сейфа, ни из стальной комнаты ничего не украдено.

Назначив охрану, он сообщил о происшествии господину Смиту. Когда шеф приехал и осмотрел место происшествия, был не менее Претерстона поражен этим фактом.

— Фланборуг обещал приехать?

— Он уже выехал, — ответил Майкл.

— Знаете, что мне пришло в голову, — заметил Смит после непродолжительного молчания. — Кажется, все это устроено для того, чтобы ввести нас в заблуждение.

При этих словах шефа Майкл вспомнил слова Кэтти об отсутствии сэра Ральфа и графа Фланборуга.

— Уверен, что за этим кроется нечто совершенно другое, — продолжал Смит. — Немедленно соберите все наши резервы.

Майкл с пониманием отнесся к распоряжению шефа и отдал приказ, чтобы все свободные сыщики немедленно прибыли в Скотленд–Ярд.

Глава 12

В это неприятное для некоторых воскресенье два человека были беззаботно счастливы. Это счастье не омрачалось даже трясущимся, как кляча, старым автомобилем.

Скудный обед, с аппетитом съеденный в Мейдстоне, показался им сказочным.

Живописный ландшафт представал перед ними словно сквозь прозрачную золотистую вуаль, и оба ничего не слышали, кроме серебристого пения птиц.

С трудом поднявшись по крутой улице, Альфонс остановил машину и вышел на дорогу, в конце которой виднелся железнодорожный переезд, а за ним — гора.

— Разве это не прекрасное место для рисования? — спросила девушка.

— Ах, не будем сегодня говорить об искусстве, — попросил он. — Потолкуем о других приятных вещах — о чае и крабах, например.

Она рассмеялась. Но вдруг совершенно серьезно сказала:

— Что же теперь будет?

— Будет? Где? — удивленно спросил он.

— С нами, — пояснила Бетси.

Он взял ее руки.

— Я стану страшно богатым.

— Я тебе говорила, что обручена? — после долгого молчания робко спросила она.

— Припоминаю, что ты когда–то что–то мне рассказывала.

— Разве? Мне казалось…

— Если бы ты даже и скрыла это, я все равно видел твое кольцо…

Бетси покраснела. Уже после второй встречи она сняла это кольцо и больше его не носила.

— Я, кажется, тебе говорил, что имею доход всего триста фунтов в год, — произнес он.

— Ты мне ясно и определенно сказал, что у тебя абсолютно ничего нет, — строго перебила она. — Считаю, что этот твой доход — довольно приличное состояние.

— Для богатых — да, но не для бедных.

— Но ведь с таким доходом можно многое предпринять, — объяснила она задумчиво. — Что я сделаю с моими деньгами? Не могу же я их бросить?!

— Ничего ты с ними не сделаешь, — сказал он решительно. — Лишь тогда, когда мои триста превратятся в десять тысяч, мы кое–что предпримем.

Она засмеялась.

Он крепко поцеловал ее в губы.

— Ну, а теперь нужен чай! — воскликнул он деловито, помогая девушке сесть к автомобиль.

Он запустил мотор, и машина, вздрогнув, плавно покатилась по дороге.

— Прекрасно! Переезд открыт, — воскликнул Альфонсо. — Держись!

В то же мгновение оглушительный свист локомотива заставил его оглянуться.

— Это с другой стороны, — заметил он. — Ведь переезд открыт…

Почти над самым ухом раздался грохот колес, он стремительно приближался. Шум перевернул сознание. Боль от пронзительного свиста охватила все тело. Небо и земля вздыбились.

…Когда девушка пришла в сознание, то увидела себя в какой–то илистой яме. Альфонсу менее повезло: терновый кустарник хотя и спас от тяжелых ушибов, однако одежда его была изорвана, а лицо и руки исцарапаны. Поднявшись, он нашел свою спутницу.

К счастью, машинист вовремя начал тормозить. Поезд стоял у искореженного автомобиля.

— Ты ранен, милый? — были ее первые слова.

Она была вся в грязи… С растрепанными волосами, непокрытой головой…

Пассажиры поезда были встревожены и недовольны.

— Мы столкнулись с каким–то автомобилем, — объявил кондуктор.

— Есть жертвы? — испуганно спросил сэр Ральф.

— Нет, сэр, находившиеся в нем молодая дама и молодой человек изрядно напуганы и немного поцарапаны.

— Мы должны поинтересоваться, — сказал граф Фланборуг, выходя из вагона.

Увидев пострадавших, он на какое–то мгновение потерял дар речи, затем в ужасе воскликнул:

— Бетси! Бетси! Ради бога! Что ты тут делаешь?

Лишь после этого он увидел художника, который, словно привидение, стоял возле нее. Сэр Ральф, с разинутым ртом наблюдавший за этой сценой, вдруг опомнился и вскрикнул.

— Ага, теперь я понимаю!..

— Вы в более выгодном положении, чем я. В моем глазу заноза, — ответил художник.

— Вы еще и издеваетесь, сэр?! — заорал Ральф.

Бетси протянула Альфонсу носовой платок.

— Не надо, малыш, — отказался молодой человек.

Он еще не догадывался, кто эти двое нервных мужчин.

— Но, мой дорогой! Ты ведь можешь ослепнуть — воскликнула девушка.

— Не объяснишь ли ты мне, — вставил расстроенный граф Фланборуг, — что все это означает?

— Я бы давно тебя познакомила с господином Блэкстоном, — заливаясь краской, ответила девушка. — Фонсо, это мой отец…

— Извините, к сожалению, не могу уделить вам внимание, — ответил он — у меня бревно в глазу.

— Фонсо! — повторил разгневанный граф Фланборуг. — Кто такой, если мне позволено спросить, этот Фонсо?

— Тебя и сэра Ральфа, наверное, поразит одно сообщение: я и Фонсо решили сочетаться браком, — объяснила она.

Альфонс в недоумении посмотрел на Бетси.

— Я, собственно говоря, еще не просил тебя об этом, малыш.

У Ральфа начался нервный тик.

— Это не имеет значения, — спокойно возразила она. — Ты ведь хочешь этого, не правда ли?

Альфонс на глазах пришедшего в ужас отца девушки и обрученного жениха привлек Бетси и нежно поцеловал.

После такого эпизода поездка в Лондон была несколько мучительной.

Тут же заболевший сэр Ральф стоял в стороне и отклонял все попытки Фланборуга продолжить деловой разговор. Его самолюбие сильно пострадало, и к тому же происшедшее, несомненно, может принести ему финансовые издержки.

До прибытия в Лондон, граф решил поговорить с дочерью. Он застал их сидящими в купе друг против друга.

— Я бы хотел поговорить с тобой, Бетси.

— Оставь нас, Фонсо, пожалуйста, — попросила она нежно.

Альфонс вышел.

— Ну, может быть, ты мне объяснишь, что все это значит? — начал отец.

— Ты хочешь знать, почему я выхожу за него замуж? — спросила она. — Ну, потому что я его люблю.

— Ты говоришь, как Майкл! И он бы так ответил… — рассерженно заметил Фланборуг. — Ты прекрасно знаешь, что обручена с сэром Ральфом.

— Да, у нас был такой разговор, но теперь я решила все изменить.

— Ты не сделаешь этого, — взорвался отец. — Невозможно, чтобы моя дочь вышла замуж за какого–то голодающего художника.

— Он совсем не беден! Мы решили, что он бросит искусство. Мы поищем какое–нибудь выгодное занятие, — возразила девушка.

— Если ты выйдешь замуж за этого человека, — пригрозил он дрожащим пальцем, — ты мне больше не дочь.

— Я не откажусь от него, — решительно заявила Бетси. — И, папочка, я предупреждаю тебя, что если ты будешь оскорблять Фонсо, то я сделаю то же самое с Ральфом.

— Этот человек, конечно, домогается твоих денег, — попробовал еще раз воспротивиться он. — К сожалению, я не в состоянии защитить тебя от твоих же собственных глупостей.

— А на что надеется Ральф, разреши спросить тебя?

— Сэр Ральф сам очень богатый человек.

— И какую выгоду он имел, если бы на мне женился?

Граф Фланборуг не счел нужным отвечать, так как знал, что брак сэра Ральфа с его дочерью увеличил бы состояние этого человека.

— Спроси у своего компаньона, женится ли он на мне, если я свое состояние передам в благотворительный фонд и полностью перейду на его попечение? — попросила Бетси.

— Уверен, что он и тогда женится на тебе, — резко ответил Фланборуг, оставляя купе.

Граф сам хотел прощупать Ральфа. Он тихо подошел к нему.

— Женились бы вы на моей дочери, если бы наш коммерческий союз не состоялся? — спросил граф.

— Что вы хотите этим сказать? — вздрогнув, задал вопрос Ральф.

— Я хочу сказать, — засмеялся граф, — ну, вы любите Бетси? Вы богатый человек и могли бы без приданого прекрасно содержать ее…

— Что? Этому не бывать! — гневно воскликнул сэр Ральф.

— Понимаю, — пробормотал граф Фланборуг. — Бетси только это и хотела знать…

…Ожидавший на вокзале Майкл сразу понял: случилось что–то неприятное. После короткого сообщения графу Фланборугу и сэру Сапсону о том, что произошло в их конторе, сыщик обратился к девушке:

— Неужели вы дрались, Бетси?

— Отец сердится, потому что я хочу выйти замуж за Фонсо.

Майкл искренне удивился:

— Вы хотите сказать, что отказываете сэру Ральфу?

— Совершенно верно, — сказала она решительно.

— А тот господин, значит, и есть Фонсо?

Майкл громко рассмеялся.

— Я хочу вас познакомить, — сказала она и позвала своего молодого друга.

Когда он подошел, Бетси добавила:

— Он очень беден.

— Да, очень беден, — подтвердил художник.

— И вы хотите выйти за него замуж? — спросил Майкл.

— Конечно, — ответила раздраженно девушка. — Я не ожидала, что и вы будете против. Или я не права?

— Я, против? — засмеялся Майкл и чмокнул ее в щечку.

— Давайте вместе поужинаем и заодно отпразднуем это событие, — сказал он. — Бегите скорее домой, Бетси, и приведите себя в порядок. Ваш отец оставил свой автомобиль. Встретимся через час у Зэбо!

Глава 13

14 мая в 8 часов 30 минут вечера пароход водоизмещением в восемь тысяч тонн бросил якорь у Саутгемптонских доков. На его борту находились свыше двухсот пятидесяти пассажиров. Однако рейс был необычным. В трюмах парохода были тщательно упакованы двадцать две тысячи четыреста фунтов золота в слитках по 100 фунтов каждый. На всех стояла печать центрального общества по добыче золота.

В 9 часов 27 минут почтовым поездом были отправлены с парохода различные пакеты и мешки, затем в 9 часов 42 минуты пассажиры скорым поездом уехали в Лондон. Только после этого золотые слитки были перегружены с корабля в несгораемые сейфы на колесах под жестким контролем инспектора местной полиции господина Морриса. Погрузка началась в 10 часов 17 минут. В 10.22 был прицеплен локомотив. Начальник станции почему–то отсутствовал (на следующее утро его нашли запертым в брошенном доме), поэтому инспектор путей сообщения Массей подал машинисту знак к отправлению.

— Вам эта дорога знакома? — спросил Массей у него.

— О да, господин инспектор. Я часто ездил по ней.

Инспектор не был доволен этим ответом, ибо не доверял «чужим людям» на своей линии, несмотря на то что машинист и кочегар показали главному смотрителю соответствующее письмо сэра Ральфа (впоследствии выяснилось, что оно было поддельное).

Поезд отправился. Начался отсчет времени. Согласно заранее выработанному плану, прохождение поезда контролировалось каждые десять минут. Железнодорожные дежурные на линии получили приказ точно отмечать время его прохождения и тотчас же сообщать об этом в Лондон. Путь проходил через множество тоннелей.

Была скверная погода. Дождик, начавший моросить в шесть часов вечера, становился все сильнее и к наступлению ночи перешел в ливень. Стрелочник в Севилле сообщил о прохождении золотого транспорта в 11 часов 07 минут, что было подтверждено шестью другими стрелочниками, дежурившими между Толбриджем и Севиллем. Невдалеке от Толбриджа, до того как въехать в тоннель, состав замедлил ход. Местный сторож, чей домик находится у самого железнодорожного полотна, сообщил, что этот поезд проехал в 11 часов 32 минуты, а в И часов 42 минуты такое же сообщение было получено из Пингама и всех других станций. Но когда поезд вовремя не прибыл в Балгамберг, обеспокоенный опозданием дежурный сообщил об этом начальнику станций (что выяснилось уже в судебном расследовании).

Два человека тотчас были отправлены на линию, но поезда будто и след простыл — он исчез, словно поглощенный землей, о чем немедленно сообщили в Лондон.

Между Керлей–Паддоком и Гатфордом (станция, предшествующая Балгамбергу) железнодорожная сеть проходит через огороды, и — что редко встречается вблизи больших городов — даже через улицу, где шлагбаум приводили в движение электроэнергией из сторожевой будки Керлея.

* * *

Самыми интересными были показания стрелочника Генри Валиса. Когда он на следующее утро хотел опустить шлагбаум, чтобы пропустить товарный поезд, то оказалось, что аппарат бездействует…

Между тем, Майкл предавался веселью, ужиная вместе с Бетси и Фонсо Блэкстоном в заведении Зэбо. В 11.30 вечера он отправился домой, заглянув по дороге в Скотленд–Ярд: намеки Кэтти все время преследовали его, к тому же ему хотелось узнать, нет ли новой информации по факту взломов.

Находившийся еще на работе Смит, к сожалению, ничего нового не мог ему сообщить. Вернувшись домой, Майкл лег в постель. В 12 часов 30 минут ночи он был разбужен телефонным звонком. Сняв трубку, он узнал голос Смита.

— Эта шайка добилась своего, Майкл! Приходите немедленно.

— Что случилось? — спросил сыщик.

— Проклятый «золотой поезд»… украден!

В распоряжение сыскной полиции был предоставлен спецпоезд, и в час тридцать ночи Майкл уже находился в Гатфорде, где знакомился с письменными показаниями дежурных. То обстоятельство, что другой поезд, вышедший из Саутгемптона на полчаса позже, беспрепятственно проехал, не заметив ничего необычного в пути, намного усложняло все дело. В Толбридже он только встретил пустой поезд, промчавшийся со стороны Лондона. Сэр Ральф, сопровождавший полицейских, был крайне возбужден и встревожен.

— Я попросил Фланборуга поехать с нами, — жаловался он. — И что вы думаете ответил мне этот странный человек? Он сказал, что это я взял на себя всю ответственность за транспорт. Слышали ли вы нечто подобное?

— Застрахованы золотые слитки?

Сэр Ральф неопределенно качнул головой.

— Они были застрахованы в размере их полной стоимости только до Саутгемптона, — сказал он подавленно. — От Саутгемптона риск взяли на себя Фланборуг, я и страховое общество. Разве от этого нельзя сойти с ума?

В комнату вошел Смит.

— Лучше будет, если вы лично возьметесь за это дело, — начал он. — Сэр Ральф, конечно, поможет вам…

— Могу я получить в свое распоряжение поезд? — спросил Майкл.

Он будет в вашем распоряжении через двадцать минут, — ответил сэр Ральф.

— Но он должен быть снабжен прожекторами.

Сэр Ральф посоветовался с железнодорожным служащим.

— У нас имеются только факелы. Достаточно ли вам этого?

— Да, — согласился Майкл. — Прицепите только один вагон перед локомотивом и прикрепите факелы так, чтобы они освещали полотно.

Всю ночь он был занят обследованием железнодорожного полотна, но ничего не нашел, вплоть до Саутгемптона, где был уже на рассвете.

В Керлее он выслушал показания дежурного о странной поломке шлагбаума. Майкл попросил показать ему провод, который ведет от пульта к шлагбауму.

— Электротехник сказал, что этот провод, наверное, перерезан, — пояснил дежурный.

— Он не мог быть перерезан, так как проложен в металлических трубах, — возразил Майкл.

— Ну, одно из двух, — перерезан или прожжен.

Исследовав трубы, Майкл нашел одно свежезакрашенное место. Достав нож и соскоблив краску, он обнаружил маленькую дырочку.

— Теперь ясно, что они просверлили металл и сожгли провода, — сказал Майкл. — Что после этого произошло со шлагбаумом?

— Его после этого нельзя было опустить из будки.

— А можно опустить шлагбаум без пульта?

— Да. Мы поставили человека, который только то и делает, что открывает и закрывает его, — ответил дежурный. — Но надо быть осторожным, ибо патентованный замок захлопывается.

Это заставило Майкла обратить внимание на замок, который оказался взломанным.

«Но зачем этой банде нужно было поднять шлагбаум?» — мелькнула мысль, когда Майкл начал исследовать улицу.

Вдруг сыщик остановился и присвистнул от удивления. Несмотря на ночной дождь, он ясно заметил на дороге глубокий узкий след, который мог быть оставлен только колесами какого–нибудь вагона.

Он пошел по этому следу, пока не увидел, что тот слился с проложенными по шоссе трамвайными рельсами, находившимися в нескольких стах метрах от шлагбаума.

О своем открытии он доложил Смиту.

— Неужели вы хотите этим сказать, что воры сняли поезд с рельс и поставили его на дорогу? — спросил пораженный шеф. — Ведь это же невозможно!

— Безусловно! Я согласен с вами! — воскликнул Майкл. — Невозможно, но они это все–таки сделали!

Сэр Ральф присутствовал при этом разговоре.

— Мне не везет, старый друг, не правда ли? — сказал подавленно барон. — В течение двадцати четырех часов я потерял невесту и поезд! Над чем, черт возьми, вы смеетесь?

— Ни над чем, — возразил Майкл, снова становясь серьезным. — Для того лишь, чтобы только увидеть ваше лицо, стоило впутаться в эту историю, сэр.

Глава 14

В шесть часов вечера Майкл, стоя на площадке локомотива, объезжал все вокзалы, расспрашивая всех железнодорожных служащих. В Майдморе он встретился с господином Смитом, прибывшим туда в обыкновенном пассажирском поезде.

— Нашли что–нибудь?

— Нет, но хочу вам кое–что предложить, — ответил Майкл. — Мне бы хотелось, чтобы вы выслушали начальника местной станции.

— Вы уже его допросили?

— Нет еще, но предчувствую, что он скажет то же самое.

Начальник произвел впечатление интеллигентного ответственного человека.

— …И он исчез прежде, чем вы убедились в том, что он приехал, не правда ли? — спросил Майкл.

Начальник по–видимому удивился этому вопросу.

— Да, совершенно верно! Не успел я заметить передние фонари, как увидел уже исчезающие задние.

— Просигналил паровоз гудком, когда проезжал?..

— Да, оглушительно.

— Странно! Поезд сигналил только тогда, когда проезжал мимо тех станций, где были дежурные, — заметил Майкл, обращаясь к Смиту. — В Станборне и Мархлее, которые ночью закрываются, он совсем не подавал сигнал. Эта станция к тому времени была не освещена? — спросил он начальника.

— Да, то есть почти, — ответил начальник станции. — Горела только одна лампа, и я заметил, как вспыхнули фонари, затем поезд словно исчез.

Начальник Пинхама рассказал то же самое, но зато дежурные из Толбриджа не заметили ничего необычного.

Смит и Майкл переночевали в Толбридже и на рассвете двинулись дальше. Между Пинхамом и Бэкхам Биконом Майкл велел остановить поезд и попросил затем свернуть на какую–то боковую ветвь железной дороги.

— Зачем, собственно говоря, здесь эта ветвь? — спросил он.

Сопровождавший его железнодорожный служащий дал некоторые туманные объяснения. Она будто бы сделана для того, чтобы в случае интенсивного движения облегчить прохождение составов. Кроме того, она ведет к старым заброшенным известковым выработкам, или к чему–то в этом роде.

Несмотря на это, Майкл пошел по заржавевшим рельсам, ведущим к какой–то цепи холмов. Поодаль эта колея вдруг обрывалась перед глубокой ямой, над которой висели шпалы. Создавалось впечатление, будто земля в этом месте провалилась.

Майкл возвратился к Смиту.

— Поезд не мог проехать по этой колее, ибо рельсы заржавели, и обрываются над какой–то ямой, — угнетенно сообщил он.

После целого дня напрасных трудов они вернулись в Лондон. Одна идея, которой он не поделился со своим шефом, все время преследовала его…

— Она хотя и фантастична, — оправдывался он сам перед собой, — но ведь все на самом деле фантастично. Нельзя себе даже и представить, чтобы можно украсть поезд и повести его по улицам Лондона без того, чтобы это оригинальное воровство сразу же не бросилось в глаза.

— Не хотите ли принять сэра Ральфа? — спросил Смит. — Он уже целый час вас тут ждет.

Майкл не был в состоянии успокоить этого упавшего духом человека.

— Ведь невозможно же, чтобы они могли удрать с такой добычей, — начал сэр Ральф. — Один специалист мне сказал, что какие бы средства воры не использовали, им нужно будет по меньшей мере два дня для того, чтобы взломать стальные стены наших вагонов.

Внезапно в голове Майкла блеснула счастливая догадка.

— Есть ли у вас план железнодорожной сети? — спросил он.

— Да, конечно. Я его срочно вам пришлю, — ответил сэр Ральф. — Но неужели вы полагаете, что есть надежда найти украденное золото?

— Не очень–то надейтесь, — откровенно сказал Майкл. — Кэтти недурно работает.

— Кэтти? — спросил барон.

— Во всяком случае, вы ее называете княжной Башевской. Это она выведала у вас о плане золотого маршрута. А вы, вероятно, ей еще сказали, из какой стали сделаны ваши сейфы на колесах…

— О Боже!

Смертельно побледнев, сэр Ральф откинулся на спинку стула.

— Вы, значит, хотите этим сказать, что она самая обыкновенная аферистка?

— Напротив, она самая необыкновенная аферистка, — возразил Майкл. — Только одного я еще не понимаю, — сказал он затем, словно самому себе: чего она добивалась от Рэгги?

Господин Рэгги Болтовер был как раз занят тяжелой для него обязанностью переодевания к ужину, когда слуга объявил, что Майкл Претерстон из Скотленд–Ярда просит принять его.

— Я пришел, чтобы осведомиться о вашей доброй знакомой… о Долли.

Господин Болтовер поморщился.

— Не упоминайте при мне этого имени, мой дорогой, — попросил он. — Мне это неприятно.

— Не будьте ослом, — добродушно произнес сыщик. — Вы должны рассказать, о чем она вас спрашивала. О чем вы с ней говорили?

Но господин Болтовер никогда не помнил того, о чем он говорил даже вчера.

— Могу вам только сказать, мой дорогой, что она меня очень скомпрометировала у Зэбо. С тех пор я туда больше не приходил…

— Вижу, что от вас ничего не добьешься… Но не будете ли вы столь добры попросить вашего секретаря показать мне перечень ваших предприятий?

— С величайшим удовольствием!

С полным списком Майкл на следующее утро пришел в бюро короля рудников, как журналисты называли господина Болтовера. Уходя оттуда, он выглядел таким довольным, как никогда.

— Ну, Кэтти, — говорил он себе, — этим кончается твоя карьера!

Придя домой, он переоделся в короткие штаны и старый сюртук, взял палку, сунул в карман браунинг и снова ушел. На этот раз он поехал в Пинхам в пассажирском поезде.

— Никто не должен знать, что я здесь, — прибыв туда, сказал он начальнику станции, показывая ему свой значок. — Есть ли кто–нибудь из сторожей на железнодорожной линии между вашей станцией и Толбриджем?

— Нет, до Толбриджа вы никого не встретите.

Майкл направился к боковой колее, которую обнаружил вчера, и дошел до большой ямы.

Исследовав подпору, находившуюся там, где кончались рельсы, он пошел назад и скрупулезно осмотрел ржавые рельсы. Причем, ему удалось установить, что это не ржавчина, а простая краска. В этом он окончательно убедился, когда, при помощи лупы, нашел такие же красные пятна на деревянных шпалах…

Удовлетворенный своим открытием, Майкл вернулся к яме. Еще вчера он заметил, что на дне ее находится позеленевшая вода. Оказалось, что в воде было растворено какое–то химическое вещество. Рассмотрев эту жидкость, он обнаружил через лупу нерастворившиеся зеленые кристаллы.

Изучив затем стенки ямы, искусно прикрытой дерном с зеленой травой, Майкл установил, что яма была вырыта не ранее ночного похищения.

— Землю предусмотрительно удалили, — произнес сыщик. — Ну и Кэтти!

Оказалось, что и деревянная подпорка была вкопана совсем недавно.

Обойдя яму, он увидел, что продолжение колеи покрыто той же краской. Колея исчезала в какой–то впадине, за которой высилась белая гора.

Если верить плану, за этим возвышением должна находиться улица. Заброшенный завод со стороны колеи нельзя было увидеть. Направляясь к горе, Майкл уже себе ясно представил, как происходило великое похищение.

Взобравшись на возвышенность, он увидел перед собой заброшенный цементный завод. Понял и другое, что сам он виден со всех сторон. Майкл достал револьвер, осторожно осмотрелся по сторонам и пошел дальше по следу. К своему разочарованию он увидел впереди большой запертый сарай, О наличии поезда ничто не говорило.

Рельсы подходили прямо к сараю. Вдруг раздался шум автомашины, сыщик упал на землю. Улица была в пятидесяти метрах. Осторожно приподняв голову, он увидел, как промчался какой–то автомобиль и быстро скрылся за горой.

Однако он успел заметить водителя — то был испанец Грэгори.

Майкл был уверен, что по всему пути была расставлена охрана. Возвратиться за помощью не представлялось возможным, ибо точно выдал бы себя. Сыщик решил двигаться сам.

Долго размышлять ему не пришлось. Раздался свист аркана, резкая боль защемила шею, дыхание прервалось. Он тяжело рухнул на землю.

Глава 15

— Что нового от Претерстона? — входя в бюро, спросил Смит.

— Пока ничего.

— И от Бара тоже ничего?

— Нет.

Смит сделал нетерпеливый жест.

— Кто должен был за ними следовать?

— Дежурный Крэй. Как вы знаете, нам удалось лишь проследовать за Претерстоном до Тинхама, но в тамошних горах мы потеряли его из виду.

— Известили коллег из Гэмпшира, Суссекса и Суррея? — спросил Смит.

— Да, они уже приступили к розыскам, — сказал чиновник.

Смит прикусил губу.

— Мне непонятно исчезновение Претерстона, — заметил он, — и что приключилось с Баром?

В то же утро о Претерстоне справлялась Бетси Фелтон. Сэр Ральф дважды навестил Скотленд–Ярд.

— Думаю, что Майкл выследил эту шайку, — продолжал Смит. — Но поздновато для того, чтобы спасти золото…

— Что творится с этой шайкой, меня не интересует, — гневно воскликнул сэр Ральф. — Мне нужно мое золото.

— Советую вам уйти домой и вернуться, когда вы успокоитесь.

— Когда, наконец, услышу новости? — спросил рассерженный пострадавший.

— Как только мы сами о них услышим, — ответил Смит. — Дежурный, проводите сэра Ральфа.

Граф Фланборуг был не так навязчив со своими расспросами. Он отчасти примирился с Бетси, но во всяком случае не настолько, чтобы упоминать об угрожавшем его семье неприятном браке.

— Я решил, Бетси, — заметил он, — что будет лучше, если ты покамест перестанешь встречаться с сэром Ральфом. Торговля остается торговлей, а дружба — дружбой. Я снимаю с себя всякую ответственность за исчезновение золота после его выгрузки с парохода.

— Разве он сам должен будет понести все убытки?

— Нет, не совсем. Часть убытков понесет страховое общество. Ральф, к сожалению, очень скуп — несмотря на то, что я убеждал застраховать золото в размере его полной стоимости. Он, желая сэкономить, не сделал этого. Я бы хотел, чтобы ты расторгла с ним помолвку, тем более, что недавно он сделал в твой адрес несколько неприличных замечаний.

В действительности сэр Ральф не столько нападал на свою невесту, сколько на ее отца, так как тот отказывался от своих обязательств.

В тот день граф Фланборуг забыл сказать своему камердинеру, чтобы, в случае прихода сэра Ральфа, ему объявили, что хозяина нет дома. И случилось так, что слуга пустил сэра Ральфа в дом.

— Мой дорогой Сапсон, — пробормотал хозяин, ошеломленный неожиданным появлением Ральфа. — Садитесь, пожалуйста.

— Я не желаю садиться, — зарычал сэр Ральф.

— Вы мне угрожаете? — сказал сдержанно Фланборуг. — Мой дорогой, подумайте лучше…

— Я ни о чем не желаю думать, кроме того, что вы обязаны понести часть убытков. Если бы не ваша дочь, то ничего бы не случилось!

— Моя дочь, — надменно начал граф Фланборуг, — непричастна к этому делу, и если вы будете в таком тоне говорить о ней, то я попрошу вас оставить этот дом.

— Если бы мы не были так заняты вашей дочерью, то мы не забыли бы отослать нашего машиниста Грига назад в Саутгемптон.

— Меня ваша железная дорога не интересует. Будьте благоразумны, Сапсон!

— Но вы должны понести часть убытков. Вы ведь, по меньшей мере, морально обязаны это сделать.

Он производил жалкое и жуткое впечатление.

— Торговля остается торговлей, и вы ни в коем случае не можете от меня требовать, чтобы я взял на себя ответственность за ваши ошибки, мой друг, — возразил граф Фланборуг.

— Вы так же ответственны, как и я, — крикнул на него Ральф, ударяя кулаком по столу, — и я категорически настаиваю, чтобы вы понесли часть убытков! Если вы этого не сделаете…

В это мгновение в дверях появилась Бетси. Холодно кивнув в сторону сэра Ральфа, она подошла к отцу.

— Все еще нет известий о Майкле, — сказала она.

— Ах, это очень печально! — вздохнул отец.

— Майкл! — съязвил Ральф. — Прежде всего еще нет известий о наших деньгах! А это самое важное, Бетси!

— Должна вас попросить не называть меня больше Бетси, сэр Ральф, — заметила она спокойно.

— Неужели вы теперь против меня? — простонал он.

— Нет, но вы не разоритесь, если даже потеряете все эти деньги. Вы ведь страшно богаты, не правда ли?

— Я и не думаю потерять все эти деньги, — упрямо заявил сэр Ральф. — Ваш отец должен уплатить свою часть.

— Если мой отец обязался это сделать, то он сдержит свое слово. Но насколько я знаю, он не обязан нести эти убытки… Разве не так, папа?

— Вполне, — ответил граф Фланборуг, подвинув стол между собой и своим разгневанным врагом.

Раздался стук в дверь, и с таинственным видом в комнату вошел камердинер.

— С милостивой мисс хочет поговорить какой–то господин, — сказал он, обращаясь к Бетси. — Мне кажется, что–то очень важное.

Она вышла в коридор. Ее ждал прилично одетый господин. По его внешнему виду он был похож на шофера.

— Вы — мисс Бетси Фелтон?

— Да, это я, — ответила девушка.

Он подал ей карточку экспедиционной фирмы Актон и Аркврайт.

— Полагаю, что вы пришли ко мне по недоразумению, ибо я не имела дел с фирмой, — сказала она.

— Я это знаю. Но мы привезли вам товар.

— Товар? — спросила она изумленно.

Они вышли на улицу.

Перед их домом стояли десять грузовых автомобилей.

— Здесь написан адрес…

Он снова показал ей карточку.

— Граф Фланборуг, дом Фелтонов. Гросвенор–Аллея. — прочел он ей.

— Есть ли у вас какое–нибудь письмо?

— Нет, это все, что мне дали. Я должен был привезти эти химические продукты и сообщить вам.

— Химические продукты? — переспросила она.

Тем временем вышел отец.

— Что тут происходит? — спросил он.

— Этот человек привез для тебя химические продукты.

— Какая бессмыслица! Я ведь не химик, — сказал Фланборуг, подходя к одному из грузовых автомобилей.

Бетси заглянула в кузов.

— Что вы, собственно говоря, привезли? — спросила она.

— То, что там лежит, господа, — ответил шофер.

Граф увидел в кузове плотно сложенные парусиновые тюки.

— Есть ли у вас нож? — спросил он у незнакомца.

Тот подал ему большой нож.

— Осторожно, господин, — сказал он, — они, кажется легко воспламеняются.

Но Фланборуг уже разрезал парусину. Когда перед его глазами предстал слиток, цвета матового золота, он бросил нож и отступил назад.

— Сколько у вас тут автомобилей? — спросил он, с трудом подавляя свое возбуждение.

— Десять, господин. И в каждом одинаковое количество тюков. Может их отвезти в доки?

— Нет! Отнесите их в погреб, — приказал он, побежав затем наверх.

— Послушайте, Сапсон, — быстро проговорил он, переводя дыхание. — Я возьму всю ответственность на себя, если вы мне тотчас же уплатите 100.000 фунтов.

— Вы не шутите? — спросил барон недоверчиво.

— Я говорю вполне серьезно.

— Хорошо, я согласен, — сказал сэр Ральф, трясущейся рукой выписывая чек.

Между тем, граф Фланборуг с неменьшим возбуждением писал свою записку на другом конце стола.

— Получайте ваш чек! — воскликнул сэр Ральф.

— Получайте письменное подтверждение в том, что я снимаю с вас всякую ответственность! — ответил граф Фланборуг.

— Сожалею о своей нелюбезности, — извинялся Ральф, вытирая пот со лба, — но вы ведь тоже… не правда ли?

— Да, я очень хорошо понимаю, — сказал граф Фланборуг.

— Торговля остается торговлей, — объяснял Ральф.

— Конечно, торговля — всегда торговля, — пряча чек в карман, согласился Фланборуг.

Глава 16

…В здании заброшенного цементного завода Болтовера, откуда заранее были вывезены все машины, стоял локомотив с двумя вагонами, готовый к отправлению. В каждом вагоне была вырезана крупная дыра. На полу ангара были разложены зашитые в парусину тюки, на которых восседал вооруженный Мулбэрри. Рядом была железная дверь, которая вела в небольшую комнату, где расположились герои золотого поезда: Францис Штокмар, Грэгори, полковник Вестхангер, Жак Колинг, Томас Штокмар, господин Куннингхам и Кэтти.

Скрестив руки на груди и глядя в сторону Кэтти, Грэгори сказал:

— Полагаю, Кэтти, что на этом мы закончим. Улица преступников свою историческую роль выполнила.

— Не думала, что вы так легко можете сдаться, — ответила она.

— Вы несправедливы. Но говоря откровенно, я не желаю быть вздернутым. За нами следят, полиции известно, что вы не в Лондоне — вас ищут.

— Меня уже нашли, — заметила девушка спокойно. — Я в настоящий момент нахожусь в Бригтоне.

— Мы завладели крупной добычей и можем теперь уйти на покой.

— Но почему на покой?

— Моя дорогая Кэтти, не задавай глупых вопросов, — вставил раздраженный дядя. — У нас уже достаточно денег и мы можем отдохнуть.

— Но ведь ты же меня поучал, что интересна игра, а не деньги.

— Дорогое дитя мое, — сказал полковник Вестхангер. — Я говорил тебе многое, но ты не должна все понимать буквально. Мы поиграли, а теперь…

— А теперь уйдем на покой? — прервала она его, — и будем вести скучный и честный образ жизни?

— Я, во всяком случае, уже насытился нашей игрой и не хочу больше этим заниматься, — вмешался Грэгори… — И вам всем советую поступить так же. Ну, а потом… есть еще кое–что, милая Кэтти…

— Что именно? — спросила она.

— Гм, вы ведь знаете, что мне очень нравитесь, — начал он. — Я бы хотел…

— Вы бы хотели, чтобы и я прекратила это дело? — прикидываясь наивной, проговорила она. — Я избрала этот путь не ради денег. И когда недавно сказала об этом господину Претерстону, он мне поверил.

— Что же еще, кроме этого, сказали господину Претерстону? — спросил Грэгори подозрительно.

— Это было все, что я ему сказала, — ответила она спокойно.

— Я у тебя как–то спросила, — обратилась она затем к дяде, — какая жизнь лучше — скучная честная, или наша. Только одна из них может быть лучшей — наша или та, другая…

— Та другая лучше, — решительно сказал полковник.

Она в упор посмотрела на него.

— Отчего, в таком случае, ты заставил меня вести такой образ жизни? — спросила Кэтти. — Теперь ты не можешь меня исправить. А другой я уже не смогу быть.

Грэгори взял ее за руку, но она выдернула ее.

— Я скажу, что может исправить вас, наивная девочка, — начал он откровенно. — Любовь! В какой хотите момент я могу вам доказать это…

Она взглянула на него и презрительно засмеялась.

— И вы тогда будете хорошим или плохим, честным или нечестным? Вы будете лишь получеловеком, ведущим двойной образ жизни. Свою настоящую жизнь я считаю правильной, и если изменю себе, то просто стану никчемной и лицемерной. А потому буду продолжать жить так, как жила до сих пор…

— В таком случае, вам придется остаться одной.

— Вот как? — произнесла она спокойно.

— Поищите кого–нибудь, кто мыслит так же, — съязвил Грэгори. — Вы не найдете никого, кто бы вечно считал воровство правильным и верил бы в это до конца дней своих. К тому же, вы никогда не найдете того, кто бы вам продолжал доверять, даже если не будете лицемерить.

Она засмеялась.

— Так что вам лучше последовать моему примеру. В этом случае вы останетесь в кругу друзей.

Кэтти посмотрела на него.

— А если я, например, в Испании обворую ваш дом? — ее глаза засверкали. — И придумаю такой план, чтобы ограбить банк, в который вы вложите награбленные вами деньги? Я легко могла бы это сделать и сделаю это — будьте спокойны. Что вы на это скажете?

Присутствующие недоуменно обменялись взглядами. Полковник пригладил свою седую бороду.

— Ничего подобного ты не сделаешь. Не сможешь так некрасиво разделаться со старыми друзьями. А если бы ты все же так поступила, то я лично, не считаясь с нашим родством, обратился бы за помощью к полиции…

— Ага, и ты бы позвал на помощь полицию? И вы тоже, Штокмар?

— Конечно, конечно, ведь нужно же получить деньги назад, разве это не так?

— А вы, господин Куннингхам?

— И я бы на такую подлость не посмотрел сквозь пальцы.

Того же мнения были и все остальные.

Кэтти встала и подошла к окну.

— Ну–с, вы можете делать все что угодно, — сказала она. — Одно только хочу сказать: если вы полагаете, что ваши блестящие успехи не плод моих трудов, можете «уйти на покой», то уйти от себя у вас не получится. Вы?.. Мои друзья?.. О, Боже! Страшно! На свете есть один человек, который стоит больше всех вас!

Ее речь была прервана глухим ударом в дверь, будто на нее было обрушено что–то тяжелое. Грэгори вскочил и открыл дверь. В комнату втащили связанного человека, за которым появилось дьявольское лицо доктора Гаррона.

— Наконец–то я его поймал! — торжествуя, воскликнул он.

— Кого? — спросил Грэгори и посмотрел на оглушенного человека.

Кэтти оцепенела. Озноб охватил ее тело, сердце дрогнуло. Она узнала Майкла Претерстона.

Глава 17

Кэтти, не исключающая в своих выдающихся планах использования насилия, не могла опомниться от мгновенного шока, увидев, как грубо бросили ее друзья неподвижное тело на металлический стул.

Майкл медленно приходил в сознание, ощущая при этом невыносимую головную боль. Облокотившись о стол, он попытался собраться с мыслями. Блеск полицейских наручников на руках напомнил ему о происшедшем.

— Дайте, по меньшей мере, на вас посмотреть! — воскликнул Грэгори.

Майкл поднял голову.

— Хэлло, Грэгори! — глухим голосом произнес он.

Затем, осматривая комнату, сыщик встретился со взглядом девушки.

— Вы на этот раз, кажется, здорово обожглись, мой молодой друг, — сказал полковник Вестхангер.

Майкл медленно перевел взгляд с Кэтти на говорившего, после чего, улыбнувшись, промолвил:

— Кажется, что на этот раз мы все здорово обожглись. И вы сильнее других, полковник! Для вас это означает многолетнее тюремное заключение.

Старик побледнел.

— Чепуха! — воскликнул Грэгори. — Он пришел сюда один.

— Он один? — спросил полковник, и его лицо стало суровым.

— Да, совершенно один! — ответил Гарон.

— Было бы страшно, если бы вы ошиблись, не правда ли? — проговорил Майкл, подчеркивая каждое слово.

Он снова обрел отличное расположение духа.

— Я бы вам посоветовал не морщиться перед опасной игрой.

— Неужели вы думаете, что я опять дам себя запереть в тюрьму, где нас заставляют таскать кирпичи? — съязвил Грэгори.

— А что еще вам остается делать? — спросил Майкл.

— Это я вам сейчас покажу, — прошипел Грэгори, приблизившись к сыщику. — Единственное, что меня может удовлетворить — это покончить с вами.

— Кончай с ним, — заключил Штокмар.

Кэтти пошатнулась. К счастью, никто этого не заметил. Бледная, она посмотрела на Майкла. Он слегка улыбнулся. Однако всем своим видом демонстрировал внутреннюю непоколебимость.

— Одно из двух: мы или вы, Претерстон, — услышала она голос инженера Жака Колинга.

— Одну минутку, — сказал вдруг полковник, знаком подзывая к себе присутствующих.

Пять минут они шепотом посовещались. Кэтти и Майкл переглянулись. Она резко повернулась и быстро пошла к окну. Грэгори не пропустил ни одного ее шага. Окончив совещание, полковник с сообщниками подошел к Майклу.

— Видите ли, Претерстон, я хочу вам кое–что предложить. Вы ведь не очень богатый человек, не правда ли?

— Это вас не должно интересовать, — возразил Майкл спокойно.

— Захваченная нами добыча стоит два с половиной миллиона. Если вы нам поможете сбыть ее, то получите за это четверть миллиона.

Девушка обернулась и впилась глазами в Майкла. С невероятным напряжением она ждала ответа.

— Двести пятьдесят тысяч фунтов… — проговорил Майкл. — Во всяком случае довольно приличная сумма! Но почему, собственно говоря, вы делаете мне такое предложение?

— Это неважно, — ответил полковник. — Принимаете вы мое предложение или нет?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Я не хочу быть невежливым, — сказал он. — Во–первых, вы — мой старший товарищ, во–вторых, потому, что вы окончите жизнь в одиночестве…

При этих словах полковник съежился.

— Если бы удалось удрать отсюда, то каким образом вы надеетесь покинуть Англию? Все гавани для вас уже закрыты, — объяснил Майкл.

— Я вам сейчас скажу, как мы покинем Англию, — сказал Грэгори. — Мы изберем для этого единственно возможный путь, — пароходом, из самого Лондона.

— Пароходом из Лондона? — спросила удивленно Кэтти.

— Да, мы решились сами все организовать, Кэтти, и это наше последнее дело, — объяснил с сарказмом испанец.

— И это без меня? — спросила она.

Наступило гробовое молчание.

— Что вы скажете, Претерстон? Хотите вы использовать последний шанс и спасти свою жизнь?

— Нет, ведь это не последняя моя возможность, — возразил он хладнокровно.

— Мы ему дадим полчаса на размышление, — предложил Жак. — Отведите его в машинное отделение.

Майкла втолкнули в небольшое помещение, и заперли за ним железную дверь.

— Ну–с, — произнес Грэгори, — теперь вы должны быстро все решить. Если этот мальчик пришел сюда один, то мы должны с ним покончить.

— Убить его! — воскликнула Кэтти. — Ни в коем случае!

— Это наше дело, и вы не должны вмешиваться. От этого зависит наша безопасность, Кэтти, — парировал Грэгори зло.

— Мы должны теперь позаботиться о золоте — это важнее всего, — начал полковник.

— Завтра утром оно будет загружено в вагоны, — сказал Грэгори. — Конечно, лучше, если мы покончим с этим молодцем после того, как все будет отправлено.

— Используем наши вагоны?

Грэгори покачал головой.

— Да нет, — возразил он, — это было бы слишком опасно. Я нанял у одного человека, в Кастбурне, десять грузовых автомобилей. Он и понятия не имеет о том, что у нас за фабрика, ибо я ему сказал, что эти слитки являются специальным легковоспламеняющимся цинковым сплавом. Молодой Штокмар примет груз в Лондоне, и наши люди перенесут его на пароход.

Девушка пожала плечами и опять подошла к окну.

— Кэтти, вы не должны вмешиваться в наш план, — заметил Грэгори.

— Я согласна с тем, что это абсолютно необходимо, — сказала она.

Полковник облегченно вздохнул.

— Я знал, что ты не подведешь нас — заметил он.

— А теперь я пойду в свою комнату, — сказала Кэтти.

Ей отвели уютную комнату, в которой раньше жил какой–то надсмотрщик. Медленно прошла она через большой закрытый сарай, на минутку остановилась, чтобы осмотреть находившийся там мощный локомотив, из которого вырывались тонкие струйки пара, и прошла в свою комнату.

Глава 18

Было десять часов утра, когда появилась Кэтти. Она провела томительную бессонную ночь, напряженно обдумывая ситуацию.

У белой горы Мульбэри руководил погрузкой награбленного в грузовики. Увидев Кэтти, он приветствовал ее кивком.

— Я хочу вам заплатить вперед за отправку, — сказал он, подходя к старшему водителю и доставая из кармана пачку банкнот. — Вам точно указали, куда вы должны доставить этот товар?

— Да, — ответил тот. — К берегу Темзы, после чего я должен сдать груз господину, заказавшему транспорт.

— Совершенно верно, — подтвердил Мулбэрри.

— Какая красота спустилась к нам с неба, — заметил водитель почтительно.

— Да, это мой секретарь, — сказал Мулбэрри и, подождав до конца погрузки, любезно пожав руку собеседнику, удалился.

По дороге он встретил Кэтти, которая как раз шла к белой горе.

— Кэтти, — произнес он тихо, — если этот человек у вас спросит, что вы тут делаете, то вы должны сказать ему, что вы моя секретарша. Вы, конечно, не сердитесь на меня за это, но я должен был как–нибудь объяснить ваше присутствие.

Она кивнула и направилась к груженым автомашинам. Старший водитель поклонился ей.

— Есть ли у вас листок бумаги? — спросила она.

— Нет, но у меня есть карточка, миссис.

— Достаточно. Дайте мне ваш карандаш.

Она написала несколько строк и возвратила ему карточку.

— Я секретарь генерального директора, — сказала она.

— Это мне известно, — с удивлением читая текст, ответил водитель.

— Вы раньше доставите этот груз по этому адресу и попросите дальнейших инструкций у человека, чье имя я там написала.

— Но, мне кажется, что я должен отправить товар непосредственно в доки, — сказал он.

Она улыбнулась и успокоительно кивнула ему.

— Да, я это знаю, — возразила она, — но мой шеф передумал и желает, чтобы вы сначала поехали туда. Его сиятельство, вероятно, сам поедет с вами в условленное место или попросит вас оставить товар на ночь в его доме.

Старший водитель еще раз прочел текст.

— Граф Фланборуг, — сказал он. — А если его не будет дома?

— Тогда спросите мисс Бетси Фелтон, его дочь. Или лучше попросите, на всякий случай, сначала ее.

— Хорошо, мисс, — согласился он. — Я знаю того господина, я часто встречал его в Саутгемптоне.

Колонна двинулась, и десять автомобилей вскоре скрылись за горой.

Возвращаясь, Кэтти столкнулась с Грэгори.

— Откуда вы идете, Кэтти, — спросил он.

— Наблюдала, как отправлялся золотой транспорт — транспорт века, — язвительно ответила она.

— Вас не должны здесь видеть, — заворчал он. — Я сказал этому ослу Мулбэрри, чтобы он позаботился об этом. Не уходите, мне нужно с вами поговорить.

Он был очень смущен и казалось не знал, с чего начать.

— Вам известно, Кэтти, что я вас очень люблю, — с трудом произнес он.

— Чем же вы мне докажете вашу любовь?

— Тем, что женюсь на вас, как только мы прибудем в Южную Америку!

— Южная Америка? — она испытующе посмотрела на него. — Это условное место нашей встречи? И мой дядя, вероятно, решил, что после нашего прибытия туда я выйду за вас замуж, не так ли?

— Вы угадали! — воскликнул Грэгори.

— А если у меня кое–что другое на уме?

— Это невозможно, — произнес он решительно. — Я вам посоветую оставить ваш высокомерный тон, который мы не намерены больше терпеть. Мы знаем, что вы что–то задумали, а потому не можем разрешить вам так разгуливать, поняли?

Она попыталась было уйти, но он схватил ее за рукав.

— Если я говорю, что хочу на вас жениться, то я так и поступлю, — категорически заметил он.

— И я, по–вашему, тут ни при чем? — спросила она, освобождая руку.

— Нет, если только вы не согласны со мной…

— А, понимаю, — сказала она. — Я подумаю об этом. Сразу нельзя решиться на такой шаг!..

Кэтти ушла в свою комнату и заперлась на ключ.

В пять часов вечера в комнату постучал дядя.

— Ты спала? — спросил он.

Кэтти поразило то, как в последнее время все мужчины резко изменили тон в обращении с ней. Даже дядя сбросил маску.

— Я о многом думала, — сказала она.

— С этим наглецом Претерстоном мы должны рассчитаться, ты слышишь?

— Да, — ответила она спокойно.

— Через полчаса сюда прибудут автомобили, и мы первыми покинем это место.

— Неужели?

— Что это значит? — спросил он грубо. — Я предупреждаю тебя, Кэтти, что а не намерен больше переносить твои глупые выходки!

Ничего не ответив, она вышла в коридор. Дядя последовал за ней. Она хотела скрыться от него. Резко открыв какую–то дверь, увидела закованного Майкла и разъяренного Грэгори.

— А, Кэтти, может быть, вы убедите этого молодца принять наше предложение, — проговорил Грэгори.

Девушка медленно подошла к сыщику.

— Майкл, — начала она тихо, — неужели ничто не сможет вас заставить перейти к нам?

— Ничто, — ответил он.

— Ничто, чего бы я вам не предложила?

Он посмотрел ей в глаза.

— При таких условиях я ни на что не могу согласиться, — возразил он спокойно.

— Неужели вы не дорожите вашей жизнью?

— Почему, я ведь молодой человек…

— Неужели вы никого не любите? Нет ли у вас желанной девушки? — спросила она, и на последних словах голос ее задрожал.

Он замер.

— Я бы очень хотел, — произнес он, избегая ее взгляда.

Будто ледяная рука легла Кэтти на сердце.

— Может быть, ради нее примете какое–нибудь другое решение. Разве она недостойна этого? — спросила она, наконец, взяв себя в руки.

— Она достойна всего этого.

— Несчастная девушка! — воскликнула Кэтти, опуская глаза.

— Посмотрим, не повлияют ли на него более радикальные средства, — вспыхнул Грэгори, — Претерстон, вам осталось жить всего один час.

— Я умру от рук гнусной компании, — сказал Майкл. — Мне предстоит принять смерть от цивилизованных подонков.

— Ах ты гад!.. — с пеной у рта вскочил Грэгори и ударил сыщика по лицу.

Он бы, наверное, повторил удар, если бы Кэтти внезапно не встала между ними.

— Вы умрете в хорошем обществе, Майкл, — обратилась она так спокойно, что никто из присутствующих сразу и не понял, что она этим хотела сказать, — если посчитаете мое общество хорошим…

— Что это значит? — воскликнул полковник.

— То, что вы и меня должны будете убить. Я предала вас всех.

Только она сказала это, как в комнату влетел Гарон.

— Они не прибыли в доки! — выкрикнул он.

— Как?! — охрипшим голосом промолвил Грэгори.

— Я звонил по телефону и мне сказали… — задыхаясь, начал доктор, — они отосланы к Фланборугу, и все золото сейчас у него!

Наступила тишина, которую нарушила Кэтти:

— Это я приказала.

Воздух был накален. Никто не издавал ни звука. Взвизгнув, Грэгори с дьявольским выражением лица подлетел к девушке.

— Вы! — зарычал он и схватил ее за горло.

В это мгновение в полковнике, видимо, пробудились родственные и благородные чувства. С молниеносной быстротой он рванул Грэгори и бросил его на пол.

— Назад, собака! — прошипел старик.

То были его последние слова, ибо раздался выстрел и полковник Вестхангер рухнул. Пуля из револьвера Грэгори попала прямо в сердце старика.

В полуобморочном состоянии девушка прижалась к стене, когда Грэгори с еще дымящимся оружием в руке поднялся и направился к ней.

— Вы были правы, — со злостью сказал он, — когда говорили, что умрете вместе с Майклом Претерстоном. Уведите их. Сейчас я должен решить их судьбу.

Глава 19

Немного опомнившись, Кэтти подошла к Майклу. Он нежно взглянул на нее и улыбнулся.

— Ну вот, Кэтти, — сказал он, — мы… часто… встречаемся.

Она села рядом и положила его голову к себе на колени.

— Как это хорошо, — умиротворенно проговорил он.

Лукавая улыбка заиграла в уголках ее нежных губ.

— Разве вам не было так же приятно, если бы на моем месте была другая, Майкл?

Он снова посмотрел на нее.

— Положите свою руку мне на лоб, — попросил он.

Кэтти положила свою нежную руку на его вздрагивающие виски.

— Так хорошо? — спросила она после долгого молчания.

— Да, это приносит мне облегчение.

Ее пальцы заскользили по его лицу, она слегка ущипнула его за нос.

— Но, Кэтти, — пробормотал он сонно, — я уже засыпал.

— Не спите, ведь скоро мы должны умереть.

Она сказала это так спокойно и деловито, будто заявляла, что к обеду подан молодой фазан в винном соусе.

— Надо надеяться, что вы будете убиты первым, — в раздумье заметила она.

— Вы — кровожадное создание, — воскликнул Майкл. — Почему вы этого хотите?

Она пожала плечами и погладила его волосы.

— Я, право, не знаю, отчего. Я бы только хотела быть уверенной в том, что никто, кроме меня, не будет обладать вами — тогда я могла бы спокойно умереть.

Он не шевельнулся — только веки дрогнули.

— Скажи это еще раз, — прошептал он.

— Что я должна еще раз сказать? Что я хочу, чтобы тебя убили раньше, чем меня? — вроде бы не понимая, спросила она. — Майкл, — внезапно сказала она, — кто та девушка?

— Какая?

— Ты ведь знаешь — девушка, ради которой ты хотел бы жить.

— Ну, конечно, ты…

Прикрыв рукой его глаза, она тихо попросила:

— Скажи это еще раз.

— Ты! — повторил он.

— И ты не перейдешь к нам, даже из любви ко мне?

— Нет, даже из любви к тебе.

Некоторое время она молчала.

— Откуда ты узнал, что мы пришли сюда?

— Я знал, что здесь вас найду, — ответил он.

— Ты знаешь, ты смелый… — шептала Кэтти. — А ты понял мой план?

Он кивнул.

— Поезд въехал в тоннель, в котором вы заранее поставили на рельсы самоходные автомобильные площадки с автоматической сменой колес. Состав въехал на эти площадки. Кроме этого вы имели с собой страшную сирену.

Она тихо засмеялась.

— Да, это была страшная сирена, — не правда ли? Помнишь день, когда ты пришел на нашу улицу, — тогда ты ее и услышал!

Он теперь вспомнил тот подозрительный вой, вызвавший у него очень неприятные ощущения.

— Ну, а когда вы подъехали к шоссе, сменили металлические колеса на резиновые и, проехав немного, опять установили поезд на рельсы и уже прибыли сюда. Верно?

— Так, точно, господин полицейский инспектор.

— Яму с зеленой водой и деревянную подпору и рыже–красную краску и остальное, все придумала ты.

— Можете меня арестовать, сэр.

— Все–таки нехорошо, что ты умираешь такой молодой, Кэтти, — сказал он, — хотя и совершила большое преступление.

— Это было для меня только увлекательным занятием. Я была уверена, что никакая сила не заставит меня изменить этому увлечению.

— И где же эта сила?.. — спросил он.

Она колебалась.

— Я точно не знаю. Это было какое–то особенное чувство, испытанное мною впервые, при встрече с одним мужчиной. Но только по отношению к одному этому мужчине я почувствовала нечто, что заставило меня дрожать, что словно приостановило биение моего, сердца, и что, наконец, переродило меня. Теперь ты догадался, Майкл. Что будет с нами?

Она опять вспомнила о близкой смерти.

— Один Бог знает, — сказал Майкл. — Почему, собственно говоря, из локомотива все время вырывается пар?

— Это идея Грэгори, — ответила она. — Он сегодня велел засыпать яму и убрать деревянную подпору, чтобы заградить локомотивом железнодорожный путь в случае появления полиции.

— Вот идут наши палачи, — прислушавшись, сказал Майкл.

В открытой двери появился доктор Гарон. Осветив свечой помещение, подошел к Майклу.

— Ну, моя дорогая охотничья псина, — воскликнул он любезно — Для лучших друзей настает время прощания.

— К счастью, я не принадлежу к числу ваших друзей, — возразил Майкл.

Гарон стал напевать какую–то мелодию, вынимая из кармана маленький кожаный футляр.

— Вы уже, вероятно, видели такого рода шприц? — Он показал маленький инструмент — Я хочу вам сделать впрыскивание. Это не больно.

— Одну минутку, — сказал Майкл. — Этот укол будет смертельный?

Доктор поклонился. По его покрасневшему лицу и дрожащим рукам Майкл понял, что тот напился.

— Хорошо, — сказал Майкл.

Он взглянул на девушку. Кэтти встала перед ним на колени и поцеловала его в губы.

— Вот как? — пьяно заметил доктор. — Грэгори будет очень рад.

Он схватил кисти закованных рук сыщика и сдвинул один рукав. Сердце девушки почти перестало биться.

В это мгновение потухла свеча.

— Кто там? — воскликнул доктор, выпуская руку Майкла.

Ощупывая мрак, он сделал один шаг вперед и снова крикнул:

— Кто там?

Вдруг послышался глухой удар, словно грузное тело рухнуло наземь.

Майкл затаил дыхание. Внезапно луч света пробежал по комнате и остановился на лежащем на полу докторе.

— Вот это здорово! — раздался удовлетворенный голос.

— Бар! — прошептал Майкл. — Как вы сюда попали?

— Через дверь, — ответил тот. — Разве вы не заметили как она отворилась? Поэтому свеча и погасла.

Осветив фонарем своего шефа и заметив наручники, он достал из кармана ключ и освободил Майкла.

Инспектор размял затекшие руки.

— Есть у вас револьвер? — спросил он.

Бар дал ему оружие. Бесшумно они проскользнули к ангару, где стоял локомотив. Рядом никого не было, кроме трупа, лежащего под столом. Попытавшись открыть одну из комнат, они услышали за закрытой дверью раздающиеся голоса.

Майкл постучал.

— Кто там? — спросил голос Грэгори.

— Откройте, — сказал Майкл.

— Кто там? — переспросил Грэгори.

— Именем закона, откройте! — приказал Майкл.

Послышались проклятия и топот. Через несколько секунд все стихло, но дверь не открыли.

— Неужели там есть другой выход?

— Да, вторая дверь в конце ангара, где стоит локомотив, — сказала Кэтти. Она была смертельно бледной и вся дрожала. Труп под столом лишил ее самообладания.

Майкл кинулся им наперерез, но уже было слишком поздно.

Он успел лишь заметить, как резко захлопнулась дверь локомотива, после чего со страшным грохотом, от которого казалось все пришло в движение, паровоз, быстро набирая ход, скрылся из виду.

К Майклу подбежал его напарник.

— Я оставил свой мотоцикл на горе, — сказал Бар.

— Бегите быстро туда, — воскликнул Майкл.

Он продолжал стоять, прислушиваясь к отдаленному грохоту локомотива. Чья–то рука робко прикоснулась к нему.

— Им удалось улизнуть?

— К сожалению, да, — сказал он и обнял девушку.

В это мгновение раздались раскаты страшного взрыва.

— Что это? — испуганно спросила Кэтти.

Они поднялись на гору и увидели как огромнейшее пламя осветило всю местность.

— Что–то произошло с локомотивом, — ответил он.

Только через час он узнал, что локомотив на полном ходу столкнулся с товарным поездом, и что горели взорвавшиеся от столкновения бочки с керосином.

* * *

— Никого из погибших мы не смогли опознать, — сказал Смит. — Была ли среди них Кэтти Вестхангер?..

— Кэтти Вестхангер больше нет, — серьезно ответил Майкл.

Он говорил правду, ибо в этот момент она уже находилась по дороге во Францию, где ее должен встретить муж, как только распрощается с уголовной полицией.

— Но почему вы хотите бросить эту работу, Майкл? — спросил Смит.

— Потому, что уже не могу заниматься нашим делом, — ответил тот.

— Но почему? — переспросил пораженный шеф.

— Потому что я, наверное, добросердечный по отношению к преступникам.

Майкл чистыми светлыми глазами посмотрел на шефа.

Оглавление

Сын палача

Тайна желтых нарциссов

В паутине преступлений

Кэтти Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg