«Донор»

Донор (fb2) - Донор [сборник] 2002K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Варго - Алексей Викторович Шолохов

Александр Варго и «Апостолы Тьмы» Донор

Александр Варго

Донор

«… Жизнь — это усталость, растущая с каждым шагом…»

Сэмюэл Батлер

Стряхнув с члена последнюю каплю мочи, Евгений Золотарев аккуратно подтянул трусы и лишь после этого с тихим и коротким «вжиг» застегнул молнию кожаных мотоштанов.

«Цвет светло-желтый, прозрачный, — машинально отметил он, перед тем как смыть за собой. — Как и должно быть у здорового человека».

Евгений утопил кнопку слива, с шумом зажурчала вода, увлекая в бесконечные недра канализации продукт жизнедеятельности мужчины.

Он вышел из туалетной кабинки и, подойдя к умывальнику, долго и тщательно мыл руки, одновременно вспоминая «бородатый» анекдот про Чапаева и Фурманова:

— Василий Иванович, а нас после туалета учили мыть руки!

— А нас учили не ссать на руки…

Золотарев улыбнулся краем рта.

Промокнув влажные руки салфеткой, он внимательно посмотрел в зеркало. Даже под байкерской косухой из толстенной буйволиной кожи, сшитой по индивидуальному заказу, угадывалось крепкое мускулистое тело, закаленное многолетними изнурительными тренировками в тренажерном зале. Решительно-волевое, практически лишенное морщин лицо гладко выбрито, взгляд уверенный, пристально-оценивающий. Несмотря на подкрадывающийся юбилей (в октябре Евгению должно было исполниться пятьдесят), выглядел он превосходно и знал об этом. Близкие и знакомые вполне искренне уверяли его, что максимум он тянет на сорок. Лишь слегка посеребренные сединой виски — вот, пожалуй, и все, что могло намекать на его истинный возраст.

Выйдя из туалета, Золотарев направился к своему столику, на котором его терпеливо дожидались два матово-черных шлема, поблескивая поликарбонатовыми визорами.

Он уселся на лавку с мягкой обивкой, убрав шлемы со стола и положив рядом. К нему тут же метнулся нескладно-худощавый официант, подобострастно улыбаясь. Взглянув на меню, которое тот держал в руках, Евгений покачал головой:

— Не надо. Зеленый чай есть?

— Конечно, — с готовностью ответил официант. — Что-нибудь еще?

— Пока не надо.

Официант понятливо кивнул и тут же исчез.

Евгений перевел взор на часы. Сдвинул брови, забарабанив пальцами по столу.

Странно, уже пять минут седьмого, а Нади до сих пор нет.

Заскрипев складками куртки, он выудил из внутреннего кармана смартфон и выбрал из списка контактов номер своей недавней знакомой. В ухо полилась какая-то заезженно-сопливая мелодия, которую Золотарев, плотно сжав губы, терпеливо слушал почти минуту. Надя трубку не брала. Скрывая раздражение, он положил гаджет на стол, гипнотизируя его пронзительным взглядом своих темно-синих глаз.

«Маленькая засранка, — подумал он. — Надеюсь, ты не специально заставляешь меня ждать?!»

Мысли Евгения вернулись к дачному коттеджу, окруженному со всех сторон густыми зарослями. Тому самому уютному коттеджу с просторным подвалом, разбитому на секции (у каждого члена клуба — свой закуток), где буквально с минуты на минуту должна начаться грандиозная вечеринка.

Он почувствовал, как участилось сердцебиение, а рот наполнился густой слюной, и до хруста сцепил пальцы в «замок». Наверное, такие же ощущения испытывает подросток, спешащий на пьянку к другу, у которого на выходные свалили родители — сам таким был и прекрасно помнил все эти чувства. Адреналин зашкаливает, особенно если среди приглашенных девчонки…

«Лишь бы эта вишенка не положила хрен на нашу поездку…»

Официант принес чай, и в этот момент в придорожное кафе вошла незнакомка. Мелодично звякнули стеклянные колокольчики, висевшие над дверью фиолетовыми гроздьями, словно спелый виноград. Золотарев инстинктивно повернул голову, цепким взглядом оценивая женщину.

На вид вошедшей было чуть более тридцати. Высокая, как жердь, она будто стеснялась своего роста, отчего сильно сутулилась. Вытертая до белизны косуха болталась на женщине, как тряпка на швабре, потрепанные джинсы в неровных прорехах, сквозь которые выглядывали худые незагорелые коленки. Лицо бледное и усталое, взгляд темных глаз отстраненно-потухший, как если бы минуту назад все ее мечты разбились вдребезги, как хрупкая ваза об бетонный пол. Длинные иссиня-черные волосы, темные глаза и заостренные черты лица делали ее похожей на цыганку. За ее спиной висел рюкзак из потерто-засаленной джинсы.

Тощую шею посетительницы опоясывала красная бандана, и, глядя на этот мятый изжеванный платок, Евгению внезапно сделалось смешно. Казалось, эту великовозрастно-увядшую металлистку каким-то неизъяснимым образом занесло сюда из середины девяностых, из эпохи активного развития отечественной субкультуры, когда неформальная молодежь повально слушала «Ганз`н`Роузез» и «Эксепт» и, не раздумывая, продала бы душу дьяволу, ну если не за казаки со стальными набойками, то за косуху уж точно…

Впрочем, вместо брендовых ковбойских сапог на ногах незнакомки красовались разбитые кроссовки, густо припорошенные пылью. Неуверенно шаркая ими по дощатому полу бара, она села за ближайший столик и застыла, невидяще уставившись перед собой.

Ее появление не осталось без внимания других клиентов придорожного заведения. Слева от нее, у окна, расположилась шумная компания, состоящая из трех молодых парней. Проводив многозначительными взглядами неформалку, один из них с заговорщическим видом что-то произнес, отчего его приятели громко расхохотались, расплескивая в пузатых кружках темное, как нефть, нефильтрованное пиво.

«Ребята скоро нарежутся», — отметил Евгений, заметив стоящий на столике компании запотевший графин, наполненный явно не водой.

Мысленно фыркнув, он потянулся к чашке, от которой вверх не спеша поднимались струйки ароматного пара. Сделав осторожный глоток, Золотарев вновь посмотрел на часы.

«А если она вообще не придет?» — неожиданно подумал он.

Что ж, этот вариант событий тоже нельзя было исключать, в этом мире все возможно. Жизнь постоянно вносит свои коррективы в планы, причем зачастую в самые неподходящие моменты, се ля ви. Но тогда придется что-то решать, причем оперативно. Ехать одному на пикник ему не хотелось.

Глотнув еще чаю, Евгений непроизвольно покосился на женщину.

Она сидела в полной неподвижности, повернув голову в сторону окна. Когда рядом остановился официант и обратился к ней, неформалка несколько секунд продолжала молча смотреть в окно, не реагируя на предложение о заказе. Лишь после повторного вопроса женщина встрепенулась и что-то тихо сказала. Криво улыбнувшись, официант отошел от ее столика.

Тихо зажужжал смартфон, который Золотарев немного ранее специально поставил на беззвучный режим.

«Надя», — шевельнулась догадка, но это была не она.

— Привет Айболиту, — захрустел в трубке хрипловато-дробный голос. — Это Молчун. Как бодрость духа? Опять у какого-то старого хрыча салфетку в брюхе забыл после операции, хе-хе? Или вместо почки удалил селезенку?

— Привет, — сдержанно ответил Евгений. Кашляющий бас приятеля перемежался с зубодробильными аккордами какой-то хардкоровой группы и чьим-то лающим смехом. — Я так понял, все в сборе?

— Ну, почти что. Винтик и Шпунтик уже на подъезде. Когда сам будешь?

Он замялся. Стоит ли ждать Надежду или плюнуть и ехать одному? На трассе наверняка можно подцепить какую-нибудь автостопщицу или просто одинокую сучку.

— Моя подружка задерживается, — сообщил он, едва скрывая досаду. — Если не дождусь, через пятнадцать минут выдвигаюсь.

— Давай. Если твоя киска тебя продинамит, не огорчайся. Буратино привез двух Мальвин, про запас. Так что если что, одна из них — твоя.

— Идет, — согласился Золотарев.

— Ты на своем лисапеде?

— Да.

— Все детство в жопе играет? Дрын-дрын-дрын… — изобразил Молчун работу мотоциклетного двигателя. — Айболит, а ты в курсе, что у тебя был незаконнорожденный брат? — вдруг осведомился он. — Патологоанатом. И звали его Айумер.

— Чудесно, — кисло улыбнулся Евгений, слушая хриплый гогот приятеля, который напоминал ему скрежет ржавых шестеренок. Про себя он подумал, что кличка Молчун явно неудачна для его словоохотливого собеседника. Болтун» — да. А еще лучше П… бо».

— Приезжай скорее, дружище, — отсмеявшись, сказал Молчун. — Моя любимая бритва наточена острее самурайского меча, а мой хрен уже почти час стоит колом, как только я прикрою глаза и представлю, какая замечательная сегодня будет ночь. Надеюсь, ты испытываешь то же самое.

Евгений промычал в трубку что-то невнятное. Обсуждать предстоящую «веселуху» в баре, где как минимум десяток посторонних ушей, желания не было.

— Ладно, на связи, — хмыкнул Молчун и, не дождавшись ответа Золотарева, отключился.

Евгений посмотрел на остывающий чай и вздохнул.

Пока он разговаривал по телефону, троица за соседним столом продолжала медленно, но неуклонно накачиваться ядреным коктейлем из пива и водки, время от времени заказывая все новые порции. Их разгоряченные выпивкой лица раскраснелись, речь становилась все более громкой, все чаще слышались скабрезные шуточки, за которыми неизменно следовал оглушительный хохот. Наконец один из компании, с обвислыми, как у бульдога, щеками и выпирающим брюхом, со скрипом подвинул свой стул к женщине.

В висок будто что-то кольнуло, и Евгений медленно повернул голову в ее сторону. Она смотрела прямо на него, и он внезапно ощутил, как где-то глубоко внутри нечто заскользило блекло-неясной тенью, словно крошечная ящерка по теплому, нагретому за день, камню, едва касаясь его своими сморщенными цепкими лапками.

«Она выглядит так, будто хочет что-то сказать, — неожиданно подумал Золотарев. — Словно… словно кто-то невидимый зажимает ей рот».

— Девушка… — заговорил толстяк проникновенным тоном. — Девушка… мне кажется, я вас вчера где-то видел.

Она молчала, не шелохнувшись.

— Эй! Вы глухая? — начал раздражаться парень, щелкнув пальцами прямо перед носом неформалки. Наконец та осмысленно посмотрела на назойливого толстяка.

— Вы это мне?

— Конечно. А кому же еще?

Двое приятелей новоявленного Ромео захрюкали, давясь смехом. Вероятно, реплика товарища показалась им удачной шуткой.

— Куда плывешь, рыбка? — осклабился парень.

Женщина отвернулась, и лицо толстяка побагровело, став похожим на старую свеклу.

— Я еще не закончил, — процедил он. — Чего молчишь?

Евгений спокойно сидел, сложив перед собой руки. Он перехватил взгляд женщины, почувствовав, как где-то внизу живота медленно и тягуче растекается тепло, словно липкий мед.

— Поехали с нами, — икнув, продолжал тем временем тостяк.

Неформалка медленно покачала головой.

Парень качнулся ближе и сказал, понизив голос:

— Я довезу тебя, куда захочешь. Только сначала мы пойдем ко мне в ик… в машину. Ты когда-нибудь ездила в машине? А, деревяшка? Ты что, совсем ку-ку?

Она поднялась и, не глядя на хама, двинулась в сторону Золотарева. Толстяк проводил ее злобным взглядом, но один из собутыльников ему что-то сказал вполголоса, и тот нехотя передвинулся обратно к компании.

Повесив рюкзак на спинку стула, женщина села напротив Евгения:

— Вы позволите?

Золотарев с равнодушным видом пожал плечами.

— Мне все равно, — бросил он. Про себя он подумал, так ли это на самом деле, и после секундного размышления пришел к выводу, что он лукавит.

Ему не было все равно.

Теперь Евгений мог разглядеть лицо незнакомки с близкого расстояния, что он делал, не особенно стесняясь.

Она была некрасива. Тяжелый подбородок, слишком большой рот и слегка выступающие вперед зубы делали эту худую и высокую женщину похожей на лошадь, причем весьма вымотанную и изможденную, словно ее только что загнали в стойло после провальных скачек на ипподроме. Густые, отливающие синевой волосы смоляным каскадом спускались чуть ли не до пояса.

«Глаза», — промелькнула у Евгения мысль.

Да, пожалуй, глаза — единственное, чем можно было гордиться при подобной внешности, решил он. Несмотря на отрешенность и полусонный вид, громадные темные глаза незнакомки буквально излучали притягательную силу, и Золотарев неожиданно поймал себя на мысли, что точно так же можно созерцать вечерний прилив.

Он обратил внимание на руки женщины — пальцы были тонкими и изящными, и, несмотря на отсутствие лака, все, кроме больших, были унизаны серебряными кольцами. Из-под банданы на шее выглядывал кулон в виде темно-зеленого прозрачного шара, который стискивала костлявая лапа.

— Я не помешала вам? — нерешительно спросила она, будто заранее готовясь услышать «да, помешали» или «спасибо, но хотелось бы побыть в одиночестве».

— Я ведь уже сказал, — мягко ответил Евгений. Взглянув на стакан с водой, он прибавил:

— Могу угостить вас чем-нибудь.

Женщина с озадаченным видом перевела взгляд на стакан, словно видела его впервые в жизни.

— Нет, благодарю.

— Далеко направляетесь?

Она издала нервный смешок.

— Наверное. То есть… Да в общем-то, мне все равно.

— Хм… Прямо как Алиса в Стране чудес, — заключил Евгений. — Может, на «ты»?

— Конечно.

Предложение перейти на неформальный стиль общения женщина приняла с явным облегчением, словно фамильярности причиняли ей зубную боль.

Она протянула Золотареву свою руку:

— Я Шанита.

— Евгений, — представился он, пожимая руку своей новой знакомой. Пальцы Шаниты были сухие и прохладные, а рукопожатие оказалось неожиданно крепким.

— Интересное имя, — заметил Золотарев после короткой паузы. — Венгерское?

Она качнула головой.

— Цыганское, если быть точным.

Мужчина покосился на неформалку.

«Собственно, что-то цыганское в ней есть… Волосы, перстни…»

— Это твой байк на стоянке? — поинтересовалась Шанита, и Евгений усмехнулся:

— Нет. Я пришел сюда в шлеме, а другой принес с собой. Люблю прогуляться в таком прикиде по трассе, знаешь ли. Разве там есть другие мотоциклы? — удивился он, видя замешательство женщины.

— Нет, — растерянно проговорила Шанита.

— Тогда можно было просто догадаться. Конечно, это мой мотоцикл.

Она выдавила жалкую улыбку.

«Хватит трепаться, — неожиданно заскрипел внутренний голос. — Нашелся, мля, Казанова. Поднимай свою задницу и вали из этой дыры. Молчун и другие Веселые Человечки ждут».

— Я так плохо выгляжу? — вдруг спросила Шанита, внимательно следя за выражением лица мотоциклиста. — Только не ври.

Евгений приподнял бровь.

— С чего ты решила?

Она отвела взгляд.

— У тебя в глазах жалость. Жалость и даже брезгливость.

Он на мгновение смутился, но быстро взял себя в руки.

— Что ж, не буду спорить, — хмыкнул Золотарев. — Извини, но ты выглядишь так, будто по тебе каток только что прошелся. Тебя повесили просушиться на веревочке, но тебя сорвал ветер и принес в эту придорожную кафешку.

— Ты недалек от истины, — кивнула женщина. Она допила воду, отодвинув стакан в сторону. Заметив пробегающего мимо официанта, Евгений поднял руку, и тот, резко изменив маршрут и виляя между столиков, метнулся к нему:

— Еще что-нибудь?

— Нет, рассчитайте.

И добавил, указав на пустой стакан, из которого пила Шанита:

— И это тоже.

— Конечно, — вежливо кивнул официант, но от Евгения не ускользнуло, что тот был разочарован. Конечно, на зеленом чае и минералке немного-то заработаешь, а на чаевые можно даже не надеяться.

— Так что у тебя случилось? — прямо спросил Евгений, когда официант ушел к стойке.

Шанита сделала неопределенный жест кистью в воздухе:

— Все старо как мир. От женщины уходит мужчина, которого она любила. И произошло это час назад.

Очевидно, она ожидала, что этот случайный знакомый засыплет ее уточняющими вопросами, но Золотарев лишь терпеливо ждал, изучающе глядя на нее.

— Он тоже ездит на мотоцикле, — продолжила она после паузы. — И сегодня я рассчитывала на поездку… Однако мое место на заднем сиденье было занято другой. Так что они уехали, а я осталась стоять на МКАДе, как дура. Пока какой-то дедуля на «пятерке» не сжалился и не подбросил меня сюда…

— Значит, это не твой мужчина, — просто сказал Евгений, когда Шанита закончила свой короткий и незамысловатый рассказ. — В этом мире все закономерно. Сегодня он бросил тебя, завтра бросят его. Система балансировки, понимаешь? Где-то убудет, где-то прибавится. Не принимай это близко к сердцу.

— Как это все просто у тебя звучит, — угрюмо отозвалась Шанита. — Ты что, психолог?

— Ну, почти. Врач, — уклончиво ответил Золотарев.

Когда подошел официант, он, коротко бросив «без сдачи», сунул ему двести рублей.

— Ты не веришь в чувства? — тусклым голосом спросила Шанита. Краем глаза она заметила, что с соседнего столика на нее продолжает пялиться пьяный толстяк. Заметив ее взгляд, парень изобразил глотательное движение, энергично толкая языком изнутри щеку.

Помрачнев, Шанита снова взглянула на Евгения.

— Не верю я ни в какую любовь, — спокойно ответил Золотарев. — Поверь моему опыту, Шанита. Есть животный инстинкт, как у первобытных. Когда партнеры по постели видят, что они могут сосуществовать вместе, появляется привязанность. И они какое-то время живут под одной крышей, с неохотой притираясь к недостаткам друг друга. Может, они разбегутся через неделю. А может, они проживут долго. И эта долбаная привязанность сопровождается всякой ненужной хренью, которую рождает наше закомплексованное сознание — долг, обязанность, верность, честность… На самом деле нет ни фига. Всем руководит слепая биология. Самец хочет самку, она не против, все предельно четко и прозрачно. От животных мы почти ничем не отличаемся. Поэтому мой тебе совет — никогда ни к чему не привязывайся. Будет легче жить, запомни. И, кстати, это одна из буддийских доктрин.

— Что ж, и любви нет? — прищурилась Шанита.

— Нет, — невозмутимо ответил Евгений. — Слово «любовь» и все, что с ней связано, было придумано, чтобы не платить денег.

Шанита была потрясена и несколько секунд обдумывала слова мотоциклиста, разглядывая свои пальцы.

— Странно слышать такие вещи, — наконец проговорила она. — Тем более от женатого мужчины. У тебя ведь наверняка есть дети, верно?

Теперь замер Евгений.

«Что за чертовщина? Я ей ничего не рассказывал. Может, она ясновидящая?»

Шанита рассмеялась, как если бы прочитала его мысли:

— У тебя загорелые пальцы, и след от кольца не заметит только слепой. Я просто предположила и наверняка угадала. Ну, так как?

— Все верно, — кивнул Золотарев, инстинктивно стиснув пальцы в кулаки. — И дети у меня есть. Дочке уже семнадцать…

Он умолк, не желая развивать тему. Ни к чему посвящать эту кобылу в личное, он и так тратит тут драгоценное время.

— Послушай, я сейчас приду. Я быстро, — извиняющимся тоном сказала Шанита, и Золотарев сухо кивнул.

Как только женщина направилась к туалету, он вновь набрал Надежду.

Вызов сбросили, а через мгновение экран вспыхнул новым смс-сообщением от его знакомой.

«Женя, извини, сегодня не получится. Я позвоню».

С каменным лицом он сунул смартфон в карман.

«Сука. Считай, что сегодня тебе повезло», — озлобленно подумал Евгений. Сердито посмотрел на шлемы, которые бок о бок мирно лежали на лавке.

Возле стола бесшумно появилась Шанита.

— Уезжаешь? — тихо спросила она, видя, как Евгений нервно застегивал карманы на молнии. Он перевел на нее задумчивый взор.

«Мальвины… Две Мальвины, Айболит, — всплыли в памяти слова Молчуна. — Одна из них — твоя».

В голове что-то с треском щелкнуло, и Евгений моргнул, словно прогоняя обрывки неприятного сна.

К черту Мальвину. И одну, и другую.

— Поедешь со мной, Шанита? — задал он вопрос, глядя женщине прямо в глаза. Притихнув, она смотрела на него, и на ее бледных щеках проступил румянец, а потухшие глаза ожили, заискрившись.

— Обещаю, что будет весело, — продолжил Евгений, улыбаясь. — Через два часа мы будем на даче у моего друга. Тусовка в стиле рок-н-ролл, костер, шашлык, пиво, песни под гитару… А в воскресенье я отвезу тебя домой.

— Это здорово. Но…

Шанита замялась.

— Ну?

— Ты… гм… нормальный? Не сделаешь мне больно? — смущенно спросила она. Громадные темно-серые глаза, казалось, заполонили все лицо женщины.

«Что за наивная дура?!» — с изумлением подумал Евгений, наблюдая, с каким напряженным выжиданием она смотрела на него. Вслух же он обронил:

— Я не в том возрасте, чтобы маньячить на трассах. Не хочешь — сиди здесь, я и так опаздываю.

С этими словами он встал из-за столика и, прихватив шлемы, двинулся к выходу.

«Она останется. Останется».

Этот внутренний голос безостановочно скрипел в мозгу, словно некий псих с ожесточением ковырял вилкой дно кастрюли, и Золотарев шел нарочито медленно, с надеждой ожидая шаги за спиной. И, когда он уже оказался у выхода, смирившись с тем, что в дорогу отправится в одиночку, на его плечо мягко легла рука Шаниты:

— Поехали, ковбой.

Повесив свой шлем на рукоятку руля, Евгений начал застегивать куртку. Шанита тем временем с нескрываемым восхищением разглядывала мотоцикл своего нового знакомого. Хромированные детали байка поблескивали в лучах заходящего солнца.

Она осторожно провела указательным пальцем по сиденью, искусно обшитому крупнозернистой кожей и декорированному бахромой.

— Это кожа питона, — пояснил Евгений, доставая ключ зажигания.

— «Индиан», — прочитала Шанита фирменный лейбл легендарного байка, изображенный на каплеобразном баке. Евгений кивнул.

— Модель «Чифтэйн», — прибавил он.

— Круто, — похвалила Шанита. — Он похож на пчелу. Точнее, на шмеля.

Мотоцикл и впрямь издали своей раскраской смахивал на насекомое, с которым его сравнили, — ярко-желтый, с угольно-черными поперечными бороздами, причем профессионально выполненная аэрография в 3D-формате создавала стойкую иллюзию, что поверхности крыльев и бака были не гладкими, а пушистыми, каким и является тельце шмеля. Впрочем, учитывая размеры мотоцикла, он скорее смахивал на дремлющего буйвола, чем на жужжащее насекомое.

Золотарев повернул ключ зажигания и завел мотор. «Индиан» мгновенно проснулся, вспыхнула фара ближнего света, двигатель, ожив, зарычал, выплевывая из узких, сверкающих хромом прямотоков белые клубы дыма.

— Какой у него объем? — стараясь перекричать рев мотора, громко спросила Шанита.

— Один и восемь. Тебе хватит, — усмехнулся Евгений. — Дай сюда шлем.

Слегка озадаченная, женщина выполнила просьбу.

— У меня будет одно условие. Я не люблю скучать в дороге, — произнес Евгений, щелкнув какой-то кнопкой внутри шлема. — Так что будешь меня развлекать историями.

— Мне придется орать тебе на ухо? — с сомнением спросила Шанита. — Ты ни фига не услышишь.

«Она и впрямь из прошлого», — мысленно поразился Золотарев.

— Эти каски оборудованы переговорным устройством, — пояснил он, возвращая шлем неформалке. — Там встроенный наушник с микрофоном, видишь? Мы будем с тобой разговаривать, как по телефону. Разве твой бывший парень не использовал эти прибамбасы?

Шанита покачала головой.

«А ездила ли она вообще на мотоцикле?» — внезапно подумал Евгений, но эта мысль сразу же растворилась среди других, как дым, с ревом вырывающийся из глушителей его мотоцикла. В сущности, даже если она его обманула, это ничего не меняет. Он ведь тоже ей наплел про шашлык и песни у костра, хе-хе. Так что они квиты.

— Ладно. Перчатки у тебя есть?

Шанита с готовностью полезла в карман.

Евгений вздохнул, глядя на это облезлое убожество из кожзаменителя с обрезанными пальцами, но комментировать ничего не стал. Если при падении рука в такой перчатке соприкоснется с асфальтом, то от пальцев останутся только кровоточащие обрубки.

— Сначала сажусь я, потом ты. Ноги держи подальше от глушителей, иначе сожжешь. — Он ткнул пальцем, и она послушно кивнула. Накинув рюкзак, Шанита принялась застегивать косуху.

— Надевай шлем, — велел Золотарев, когда все было готово.

— Эй, рокеры!

Они одновременно обернулись.

Вихляющей походкой к ним направлялся тот самый толстяк из бара. Футболка выбилась из-под джинсов, оголив мясистое пузо, покрытое завитками черных волос. Одутловатое лицо раскраснелось, обвислые щеки трепыхались при каждом шаге.

Евгений, уже намеревающийся надеть шлем, нахмурился.

Парень приблизился вплотную, нагло уставившись своими мутными глазами на замершую Шаниту:

— А я вспомнил, где я тебя видел, рыбка. На прошлой неделе. Ты здесь ошивалась в пятницу, одна.

— Послушай… — начала Шанита, но тот ее прервал, повысив голос:

— Заткнись и не перебивай! Это ведь была ты? Только в джинсе, так? Шарилась тут, как цыганье. Че тебе здесь надо?

— Отвали, — тихо, но решительно произнесла Шанита, и багровая от выпивки физиономия парня расплылась в глумливой ухмылке. Он словно ждал этих слов, как сигнал.

— Конечно, отвалю. Только прощальный поцелуй, рыбка. Иди ко мне, селедочка.

Он шагнул вперед, но замер, едва не наткнувшись на руку Шаниты с выставленным средним пальцем. Лицо толстяка исказилось в яростной гримасе.

— Вот так, значит, да? Сссучара…

Ухватившись за палец женщины, правой рукой он отвесил ей оплеуху. Шанита вскрикнула, выронив шлем, и попятилась назад.

— Прощальный поцелуй, шлюха, — прошипел толстяк, надвигаясь. — Я не меняю своих… ик! Своих решений.

Все это время Евгений спокойно наблюдал за происходящим. Перехватив преисполненный страхом взгляд Шаниты, он сказал как ни в чем не бывало:

— Подними шлем. Он, между прочим, денег стоит.

Она открыла рот, но тут же закрыла, словно испугавшись слов, которые могли вырваться наружу.

— Давай, поднимай, — повторил Золотарев. — Мы и так тут задержались.

Толстяк повернулся к мотоциклисту, сверля его ненавистно-колючим взглядом.

— Я че-то не вкурил. Кто-то что-то пропищал… Рыбка, ты слышала? Кто тут? А! Ой, кто это? Педрило на мацацикле! Или нет. Это не педрило, а просто педик. Педик на лисапедике, да?

На лице Евгения не дрогнул ни один мускул.

Парень шагнул вперед, оказавшись перед ним на расстоянии вытянутой руки. Дыша смертоубийственным перегаром, он медленно, чуть ли не по слогам отчеканил:

— Что, даже не впишешься за свою новую дырку? Ее я помню. А вот тебя, клоун, нет. Зачем ты тут остановился? Езжал бы к себе, таким же разукрашенным педикам. Вам будет весело.

— Не грубите, — ровным голосом произнес Золотарев. — Я вас не оскорблял и вам не тыкал.

Ухмылка напившегося хама стала еще шире, он явно наслаждался происходящим, нарываясь на драку.

Между тем на крыльце придорожного кафе появился приятель толстяка. Закурив, он с интересом следил за стремительно развивающимся конфликтом.

— Как вы там себя называете? Байкеры? Байкеры-х… керы, — прокудахтал толстяк. — Меньше всего ты похож на байкера. Думал, напялил куртку за тридцать штук и купил «Харлей», так тебе все телки давать должны?! Вот у меня в деревне был «Восход». Я его до винтика разбирал и снова собирал. На рыбалку ездил, девок возил, трахал их на сеновале. Я — байкер. А ты говно и мудак.

Он опустил свою толстую руку на хромированное зеркало мотоцикла. Большим пальцем потер сверкающую поверхность, затем поднес к носу и сморщился, как от дурного запаха.

— Убери лапу с мотоцикла. И катись на хер отсюда, — сквозь зубы приказал Евгений, и толстяк удовлетворенно кивнул, мол, все идет по задуманному плану.

— Голосок прорезался, педик? — осведомился он издевательски. — Тявкать начал? Зубки не боишься обломать?

— Пошел на хер, — повторил Золотарев, и через мгновение кулак пьяного задиры уже летел ему в лицо. Удар был такой силы, что Евгений потерял равновесие и упал на асфальт. Из разбитой губы хлынула кровь.

— Вот так, — хмыкнул толстяк, картинно разминая толстые пальцы. — Еще вопросы, педик?

Евгений сплюнул кровь, осторожно потрогал кончиком языка зубы. Вроде не шатаются.

— Это было быстро, — сказал он все так же спокойно. — Драться ты умеешь.

Приятель толстяка, дымивший сигаретой на крыльце бара, лениво хлопнул в ладоши:

— Пять баллов, Серж.

— Прекратите, — бледнея, воскликнула Шанита. — Зачем эти разборки?!

Парень встал в боксерскую стойку, закрыв локтями живот и сдвинув сбитые кулаки к подбородку.

— Вставай и получи вторую пилюлю, — процедил он, напружинившись.

Евгений слегка приподнялся, подогнув одну ногу.

Прошло несколько секунд. Толстяк неспешно топтался, продолжая держать наготове кулаки, Шанита растерянно переводила взгляд с него на Золотарева, который даже не предпринимал попыток встать на ноги, «Индиан» тарахтел на холостых оборотах как ни в чем не бывало. Ситуация становилась курьезно-идиотской, и повисшую паузу наконец нарушил «боксер».

— Ладно. Лежачих не бьем. Вставай.

Евгений вяло заелозил, поморщившись.

Толстяк присел на корточки. Злость в его глазах сменило тупое любопытство, так малолетний садист разглядывает жука с оторванными лапками.

— Что, педик, сломался? Разобрался, как «Лего», от одного тычка? А я ведь только вполсилы тебе въ… л.

— Спина, — буркнул Евгений.

«Боксер» вздохнул с деланым сочувствием.

— Бывает. У моей бабки тоже спину тянет. Но она дояркой уже пятьдесят лет пашет и в огороде с утра до вечера. А ты небось бумажки в офисе весь день двигаешь туда-сюда. И дрочишь на порнуху какую-нить. Куда ты вообще, такая развалюха, собрался на своем драндулете? Сидел бы дома, «Поле чудес» смотрел и чай пил…

— Хватит, — негромко произнес Золотарев.

— Лады, — сжалился толстяк, протянув растопыренные пальцы, — давай краба. Мы зла не держим.

Помедлив, Евгений ухватился за руку «боксера», и тот одним резким рывком помог подняться мотоциклисту.

— Валите отсюда, — уже беззлобно сказал он, глядя как Евгений с Шанитой торопливо надевают шлемы. — В следующий раз отделаю так, что вперед ногами вынесут. И свой тарантас сменишь на инвалидную коляску.

Золотарев с непроницаемым лицом сел на мотоцикл, убрал стальную подножку. Кровь продолжала сочиться из рассеченной губы. Шанита быстро уселась сзади, сквозь прозрачный визор шлема на «боксера» глядели ее сверкающие гневом глаза.

— Пока, рыбка, — ухмыльнулся толстяк, сделав неуклюжий реверанс. — Будем считать, что вместо твоего поцелуя этот хер поцеловал мой кулак. Еще встретимся.

Его товарищ, отправив окурок в урну, визгливо засмеялся.

«Индиан» тронулся с места и, вырулив со стоянки, мгновенно набрал скорость и через несколько секунд скрылся из виду.

Толстяк плюнул им вслед, затем озабоченно уставился на ладонь правой руки. Помогая подниматься этому ряженому клоуну, он царапнул мизинец. Очевидно, зацепился за «молнию» на рукаве дурацкой куртки.

— Педик, — презрительно фыркнул он, направившись обратно в бар. — Педик и селедка.

* * *

Урча низким мерным рокотом, «Индиан» степенно катил по шоссе, ловко петляя между автомобилями. Крупный байк водители замечали издалека и торопливо сворачивали в сторону, уступая дорогу.

Несколько минут никто из них не произнес ни слова, затем Шанита не выдержала:

— Это было мерзко. Ты что, совсем не умеешь драться?

— Я работаю головой, — последовал спокойный ответ. — И не уподобляюсь дворовому быдлу.

— Даже когда это быдло бьет на твоих глазах женщину? А если бы это животное подняло руку на твоего ребенка?!

Ей показалось невероятным, когда она услышала в ответ смех. Беспечный смех уверенного в себе человека, у которого все в порядке и прыщик на носу — его единственная проблема в настоящий момент. Словно не его три минуты назад унижали и оскорбляли, в довершение ко всему одним ударом свалив на асфальт и в кровь расплющив губы.

— Не обижайся, Шанита, — наконец отозвался Золотарев. — Но не ставь моих родных и себя на одну доску. «Если бы…», «ударил бы»… ненавижу эти сослагательные наклонения. Но раз ты так настойчиво требуешь объяснений, я тебе отвечу, хотя не в моих правилах оправдываться. Этот гопник был раздражен, что ты не уделила ему внимания. Я тоже вызвал у него антипатию хотя бы тем, что отличаюсь от него и его собутыльников. Выражать свои эмоции этот урод умеет только с помощью ненормативной лексики. Если это не помогает, он прибегает к насилию.

— И к чему эта философия? — фыркнула Шанита. — Ты пятнадцать минут назад мне рассказывал, что все устроено по примитивному уровню, как у первобытных. Вот тебе пожалуйста, ситуация на уровне пещерного человека. Один бьет другого, а другой падает на землю и лежит, прости, как мешок с дерьмом. Кто победил? Победил этот пьяный гопник! А ты в глубокой заднице!

Евгений снисходительно усмехнулся.

— Это он так думает, Шанита, — возразил он. — Он думает, что вышел победителем. Понимаешь? Я не стану опускаться на его уровень. Если бы я сейчас ввязался в драку, неизвестно чем бы все закончилось. Возможно, к делу подключились бы его приятели — они следили за конфликтом. Наверняка кто-то вызвал бы полицию, а по итогам драки, скорее всего, потребовалась бы помощь медиков… а то и труповозки. А я сегодня намерен оторваться, и все эти левые телодвижения мне ни к чему. Я планирую отдохнуть, и я отдохну. Ни один нажравшийся ублюдок с единственной пунктирной извилиной в мозгу не сможет повлиять на мои планы. Теперь тебе ясно?

— Ясно, — проворчала Шанита.

«Мне ясно, что я села к трусливому сукину сыну», — подумала она.

— Я, наверное, вымирающий вид, — приглушенно сказала вслух Шанита. — Но все равно считаю, что мужик должен уметь держать удар.

— Детка, не нужно было перед носом этого придурка факи крутить, — с легким раздражением проговорил Золотарев, которому явно надоело мусолить эту тему. — Я никому ничего не должен. Ты не леди Ровена, а я не рыцарь Айвенго. Если будешь бухтеть дальше, я высажу тебя прямо здесь, на обочине. Так что давай сменим пластинку.

— Хорошо. Надеюсь, ты не обиделся.

— Врачи на больных не обижаются, — с усмешкой проговорил Евгений, но Шанита сделала вид, что пропустила ехидную фразу мимо ушей.

— Сколько тебе лет? — немного помолчав, спросила она.

— Скоро будет пятьдесят.

Шанита присвистнула.

— Хорошо сохранился, — заметила она.

— Благодарю.

— Наверное, спортом занимаешься?

— Чтобы поддерживать форму, одного тренажерного зала недостаточно. Большое внимание следует уделять сбалансированному питаню. Поменьше жирного, больше белков и растительной пищи. Никакого алкоголя и сигарет. Ну, и психологический климат. Чем меньше стрессов, тем лучше.

— Прямо-таки идеальный дядечка, хоть на обложку журнала тебя. А вот у меня все в точности наоборот, — грустно усмехнулась Шанита. — В моей жизни никогда не было спорта, зато курить я начала в четырнадцать лет. Пробовала травку и кое-что покрепче. Люблю коньяк, но могу выпить и водки в хорошей компании. А вот стрессы… Хм, вся моя жизнь — сплошной стресс. Я ведь седая на самом деле. Мои волосы начали седеть, когда мне только стукнуло двадцать. Так что я их постоянно крашу, чтобы не выглядеть как ведьма.

— Ты признаешь, что зависишь от чужого мнения, — сказал Евгений. — Кому какое собачье дело, какого цвета твои волосы? Я вчера мужика в метро встретил, он был в наряде индейского вождя, а на плече тащил бревно. И ему, судя по всему, было глубоко плевать на мнение окружающих. Ладно. Как тебе, удобно? Нравится мой двухколесный, как ты говоришь, шмель?

— Мотоцикл классный, — похвалила Шанита. — И цвет интересный. Кстати…

— Ну-ну, продолжай, — весело подбодрил ее Золотарев.

— Я немного знакома с психологией. Так вот, люди, предпочитающие желтый цвет, весьма категорично настроены по отношению к тем, кто имеет какие-либо недостатки. Эти люди также любят вступать в споры, ну, и вообще привлекать к себе внимание. По-моему, как раз про тебя.

— Интересно, — протянул Евгений. — Давай дальше.

— Этим личностям свойственна уверенность в собственных силах и высокая самооценка. Кроме желтого, в твоем байке присутствует также черный цвет, а их сочетание воспринимается подсознательно… как бы тебе сказать… в общем, как признак опасности, своеволие. Видел на трансформаторных будках таблички? На желтом фоне черная молния.

— Надо же, — удивился Золотарев. — Никогда ни о чем подобном не слышал. Но ты все равно села ко мне. Правда?

— Правда, — согласилась Шанита. — Видишь ли, сейчас я нахожусь в такой заднице, что села бы к любому.

— Даже к тому пьяному утырку? — осведомился он.

— Нет. Как ты сказал ранее про доски… Вот и ты не ставь себя и этого подонка на одну доску. Уж слава Богу, я могу найти отличие между белым и черным.

— Кстати, он сказал, что видел тебя на прошлой неделе, — вдруг сказал Евгений. — Помнишь?

Шанита кашлянула.

— Он не мог меня видеть, ковбой. Хотя бы потому, что сегодня я оказалась здесь впервые. Он наверняка опять был пьян и спутал меня с кем-то.

— Вполне вероятно.

Несколько минут они молчали. «Индиан» уже давно съехал с кольцевой дороги и теперь катил по шоссе, все дальше и дальше отдаляясь от города.

Уставшее солнце медленно опускалось за верхушки деревьев, изредка вспыхивающие среди ветвей рубиновые отблески напоминали тлеющие угольки в разворошенном костре.

Внезапно впереди, метрах в тридцати, через дорогу опрометью метнулась черная тень, и Шанита вскрикнула от неожиданности. Мотоцикл резко затормозил, и ее по инерции качнуло вперед. Послышался стук шлемов. Существо уже скрылось в кустах, но женщина успела заметить, что этим животным, столь безрассудно носящимся по шоссе, была кошка.

— Тьфу ты, — выругался Евгений, вновь набирая скорость. — Не хватало еще черной кошки на дороге.

— Ты веришь в приметы? — спросила Шанита.

— Я верю в законы физики и биологии.

«Ага. Другого ответа от тебя можно было не ждать», — мысленно произнесла она.

— У тебя есть домашние животные?

— Нет. И никогда не будут. Мне достаточно видеть их в зоопарке или по телевизору.

— Ты так категоричен… можно поинтересоваться, с чем это связано? — задала вопрос Шанита.

Золотарев долго молчал, потом заговорил:

— Что ж, ты сама попросила. Знаешь, я вот сейчас увидел эту черную бестию и вспомнил случай из детства.

Голос его звучал расслабленно, почти умиротворенно.

— Когда мне было лет семь, мы были на даче. Откуда-то прибился котенок, тоже черного цвета. Тощий, грязный, весь в репейниках, мяукал постоянно. В общем, бродячий. А дело уже осенью было, прохладно. Моя мама его покормила, а потом мы стали собираться. Котенок куда-то пропал, и все о нем забыли. А когда мы приехали и вышли из машины, то в нос сразу шибанул запах горелого. Отец поднял капот… В общем, скорее всего, котенок еще на даче залез туда, чтобы погреться, — движок еще был теплый, так как отец утром ездил куда-то. Все, что от него осталось, — горелая лепешка из шерсти и спекшейся плоти. Я заплакал, а маму вырвало. Отец приказал нам идти домой, а сам принялся отскребать двигатель. Этой ночью я плохо спал. И поклялся, что никогда не буду заводить домашних питомцев.

Шанита на мгновение представила себе картину — испуганное лицо маленького мальчика, дымящийся двигатель, прилипший к нему трупик несчастного котенка, и ее передернуло.

— Это ужасно, — выдавила она.

— Это жизнь, — поправил ее Евгений со свойственной ему философской ноткой в голосе. — Она часто бывает весьма непредсказуемой, Шанита. Но иногда она замечательна.

Она вздохнула.

— Если я не ошибаюсь, ты вроде бы врач?

— Вроде, — подтвердил Золотарев.

— В какой сфере? — уточнила Шанита. — Или это коммерческая тайна?

Мужчина ответил не сразу, словно решая, стоит ли посвящать случайную знакомую в свою работу, затем все-таки подал голос:

— Ты что-нибудь слышала о трансплантации органов и тканей?

— Ну да, — не очень уверенно ответила Шанита. — Когда больным почки пересаживают, сердце и прочее?

— Именно.

— Ого. Ответственная у тебя работа, — уважительно произнесла она. — И сколько стоит пересадка, к примеру, сердца?

— В России сумма стартует со ста тысяч долларов. За рубежом — дороже. Но по нашим действующим законам операцию оплачивает государство. Проблема в другом, Шанита. Операцию можно сделать по квотам, а вот с донорством может выйти заминка. Некоторые реципиенты умирают, не дождавшись своей очереди.

— Ничего удивительного, если учесть, в какой стране мы живем. Помню, в юности я несколько раз перечитывала Беляева, и его «Голова профессора Доуэля» — одно из моих любимых. Вот интересно, когда ваши специалисты научатся пересаживать головы?

— В обозримом будущем это исключено, — ответил Золотарев. — Проблема в спинном мозге. Все импульсы нашего тела мы получаем через спинной мозг. Если у человека при пересадке головы это не восстановится, то голова не сможет управлять телом и принимать его сигналы. На фига тогда нужна такая операция, если человек будет инвалидом? С таким же успехом голову можно пришить к заднице — эффект будет абсолютно таким же.

— А что еще нельзя пересаживать? — снова спросила Шанита.

— Головной мозг и глаза. Все дело в нервах, ткань которых очень плохо срастается. И вообще… Хм, детка. Я тут болтаю-болтаю, может, ты мне что-то расскажешь? Изначальная договоренность была такая!

— Рассказчик из меня фиговый, — призналась Шанита.

— Поведай, откуда у тебя такое имя. И вообще о себе.

— Тебе и правда будет интересно слушать это?

— Не спрашивал бы, если бы это было так, — произнес Золотарев.

Шанита задумалась на несколько секунд, потом заговорила:

— Мой дед познакомился с бабкой в 1920-х годах. Он служил в Красной армии, воевал с басмачами в Ферганской долине. Ему было двадцать четыре, а ей тринадцать. По сути, он ее выкупил у басмачей. Потом он сказал, что просто пожалел мою будущую бабушку. Мол, стоит такая чумазая, в каком-то тряпье, босая… Моджахеды обмолвились, что как-то наткнулись на перебитый цыганский табор, и она была единственной, кто выжил. Черные волосы, блестящие, огромные глаза — такой была моя бабушка. В свои тринадцать она уже была беременна, но ребенок родился раньше срока мертвым. Несмотря на это, дед никогда не спрашивал, кто отец ребенка. Он очень привязался к ней и вскоре увез с собой. Были учтены его заслуги, и он смог сделать документы для нее. В 1955 году родилась моя мама, которая уже родила, разумеется, меня. Мама говорила, что именно бабушка настояла, чтобы мне дали имя Шанита. Она умерла всего шесть лет назад, ей было сто четыре года. Если говорить обо мне, то вся моя биография уместилась бы на трех строчках. Когда мне было двадцать, я была безумно влюблена в одного парня, но он погиб под колесами машины. После этого у меня произошел выкидыш. Детей у меня нет, замужем не была. По образованию художник-дизайнер… живу с матерью. Вот, собственно, и все. Плохая девочка с непростой судьбой.

— Интересно, — отозвался Евгений, но голос его звучал безразлично. — Потрепала тебя жизнь. Может, какую-нибудь книгу расскажешь?

— Сколько нам еще ехать? — спросила Шанита.

— Чуть больше часа.

Она наморщила лоб.

— После твоих слов о пересадке органов я вспомнила об одном фильме. Он называется «Донор». Ты смотрел его?

— Нет. Валяй, рассказывай.

— Этот фильм об одном успешном враче, который тоже занимался пересадкой органов. Все у него было чудесно — дружная семья, хорошая работа, огромный дом за городом… И вот однажды серьезно заболела его дочь — у нее стали отказывать почки. Требовалась срочная операция, но подходящего донора все никак не было. Врач использовал все связи, но все было тщетно. Почему-то мысль о том, что умирающей дочери можно отдать свою почку или почку матери, этому врачу в голову не приходила. Ведь общеизвестно, что полученная почка от родственников приживается лучше всего. Хотя бывали слу…

— Шанита, ты будешь рассказывать про приживаемость трансплантируемых органов мне? — нетерпеливо перебил ее Евгений.

— Ну, конечно, кому я объясняю, — добродушно согласилась Шанита и продолжила:

— В общем, этот человек за определенную сумму договорился с одной санитаркой, которая работала в «Скорой помощи», чтобы ему всегда сообщали о больных с опасными травмами. Ты, конечно, понимаешь зачем. Но все равно подходящий донор все никак не попадался. И когда уже мужчина совсем отчаялся, неожиданно раздался звонок.

«Крепкий, здоровый парень, автокатастрофа», — сказала ему санитарка, и врач помчался в больницу. У молодого человека был поврежден позвоночник, были проблемы с дыханием, и его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Санитарка незаметно забрала у него паспорт, поэтому в больнице его привезли как неопознанного. Пока он был без сознания, врач сделал необходимые анализы. И представляешь, вуаля, все параметры совпали. Знаешь, что сделал этот врач?

— Нет, — холодно ответил Евгений. — Это ведь ты смотрела фильм, а не я.

— Он убил его. Отключил от аппарата ИВЛ, и все. Быстро изъял почку, сунул в морозилку и в ту же ночь пересадил ее своей дочери. Он особо не скрывал, что почка была получена от этого бедняги. Мол, тот все равно был безнадежен, зачем добру пропадать… Девочка сразу пошла на поправку, и у нее все отлично.

Немного помедлив, Шанита сказала, понизив голос:

— И сейчас у нее все отлично. Она собирается поступать в институт.

«Индиан», вздрогнув, слегка вильнул в сторону, словно едва не наехав на препятствие.

— Аккуратнее. Не хотелось бы грохнуться на скорости сто километров в час, — мягко произнесла Шанита.

— И чем же закончился этот увлекательный фильм? — хрипловатым голосом спросил Золотарев.

— Я пока не знаю. Говорят, вскоре будет вторая серия. Я только знаю, что в конце первой серии объявилась какая-то девушка. Она искала этого парня, ведь, как выяснилось, они собирались пожениться. Они даже успели подать заявление в ЗАГС, девушка была беременной. Но…

— Хватит. Хочу спросить тебя кое о чем. Зачем ты подсела ко мне тогда, в баре? — резко спросил Евгений. — Там были еще люди, но ты села ко мне. Потому что я был в мотоциклетной куртке? Думала, я приму тебя за своего? На тебе эта косуха болтается, как тряпка, видно, что ты не привыкла так одеваться. Значит, это просто маскарад? И история про мужика, который тебя бросил, — ложь?

Шанита рассмеялась.

— Ты чего так возбудился, ковбой?

Мимо пронесся указатель с надписью «ДЕР. РОВНЕНО», и она перестала улыбаться. Лицо приняло напряженно-сосредоточенное выражение.

— Какого черта тебе нужно? — сквозь зубы спросил Евгений.

Шанита ничего не ответила. Чуть отстранившись от спины мужчины, она сунула руку в карман, вытащив некий продолговатый предмет.

Золотарев был растерян и разъярен одновременно.

Кто эта сучка с лошадиной рожей?! Шизанутая родственница того самого парня? Ангел возмездия?

Ведь прошло столько лет, и эту темную, дурно пахнущую историю он давно похоронил в своем сознании, затоптал в грязь, а сверху натаскал бетонных плит, залив все это гудроном! Все, не было ничего!!

«Как быть? — лихорадочно размышлял он. — Разобраться с ней здесь или везти к Молчуну?»

После непродолжительного обдумывания он принял решение остановиться. Он не повезет на вечеринку эту чокнутую шмару, не нужно этого. Хватит ему одной из Мальвин…

Выжав сцепление, он переключился на пониженную передачу, начав сбавлять скорость. Однако, как только мотоцикл стал притормаживать, Евгений внезапно почувствовал резкий удар в правый бок. Тело ужалила острая боль, и он вскрикнул.

— Не смей останавливаться, — процедила Шанита. Она вынула нож из продырявленной куртки байкера. С узкого лезвия сорвалась алая капля крови, которую мгновенно унес ветер. — Иначе в следующий раз я достану до твоего сердца.

— Зачем… ты делаешь это?! — выдавил Евгений. Раненый бок пламенел, медленно набухая горячей кровью.

— Я хотела задать тебе вопрос, Айболит, — шепотом произнесла Шанита. — Можно ли пересадить человеку память? И душу?

* * *

— Дим Димыч!

Официант обернулся, нервно улыбнувшись, затем торопливо приблизился к столику, за которым, развалившись, сидела пресловутая троица.

— Дим Димыч, еще графинчик беленькой, — заплетающимся языком попросил один из них. У него были жидкие светлые волосы и угреватый подбородок.

— Да, сейчас будет. Это, ребята…

Толстяк, с мрачным видом потиравший костяшки пальцев, уставился на официанта налитыми кровью глазами:

— Че еще? Уж хоть ты нам сегодня не будешь настроение портить?

— Нет. Но я прошу вас быть поаккуратнее, парни, — тихо сказал официант. — На стоянке есть камеры. Я все видел. И хотя я на вашей стороне, зачем нам лишние проблемы?

— А нет никаких проблем, — ухмыльнулся третий молодой человек, демонстрируя брешь в зубах. Лицо желтовато-болезненное, пальцы покрыты блекло-синими перстнями, выдавая в нем уголовника. — Ты просто нам бухач носи, Дим Димыч. Этот клоун сам нарвался на пистон. Зато быстрее ехать будет.

— И еще просьба, — помявшись, сказал официант. — Называйте меня просто Дмитрий, хорошо? Здесь много народу, не очень удобно получается.

— Неудобно гланды через задницу удалять, — подмигнул ему «зэк». — Ты же нас не первый день знаешь, Дим Димыч.

Лицо официанта слегка побледнело.

— Ребята… — начал было он, но толстяк его перебил:

— Ладно, Дима. Неси водку.

Официант ушел, и «зэк» посмотрел на хмурого приятеля:

— Серег, а ты че сопли развесил? Все в ажуре! Или тебе совестно, что ты насовал по щам тому пидормоту? Старик Тайсон похлопал бы тебе в ладошки!

Сергей внимательно рассматривал крошечную ссадину на мизинце.

— Знаешь что, Паша… Я просто ненавижу таких уродов, — с ненавистью процедил он, убирая руку. — Педик хренов. Замотался в кожу, как в порнухе садо-мазо… Понтов на рубль, а внутри пустышка, как голая скорлупа. Если ты такой крутой и бабла у тебя хоть жопой жри, катись тогда в ресторан! Фигли, в наш скромный кабачок приперся? И эта… шлюха мордастая. Бля буду, пацаны, я ее тут видел в прошлую пятницу. Как будто вынюхивала что-то…

— Да и хер с ней, — пьяно икнув, произнес блондин. — Че ты к ним прицепился, Серег?

Толстяк невидяще смотрел в окно. На то самое место, где полчаса назад он сшиб с ног этого пижонистого слюнтяя в дорогой куртке. Он не мог понять причину, по которой его настроение резко скатилось вниз, будто старая покрышка грохнулась в яму. Вроде в той маленькой заварушке он показал себя просто зашибись и в глазах пацанов стопудово выглядел героем. Но факт оставался фактом — где-то глубоко внутри ширилась и разрасталась ледяная пустошь, и ему вдруг захотелось одного — послать все к чертовой матери и поскорее свалить домой.

А еще ему стало жарко, и на лбу выступили крупные капли пота.

* * *

— Примерно через пару километров будет съезд направо, там увидишь дорогу из щебня, — сказала Шанита, вновь прислоняя нож к телу Евгения. — Если ты проедешь мимо, я сделаю в тебе вторую дырку. Ты не умрешь, но это будет больно. Я тоже кое-что смыслю в анатомии, Айболит. Веришь мне?

— Верю, — кислым голосом отозвался Золотарев. Не удержавшись, он добавил: — Как хорошо у тебя получилось втереться ко мне в доверие. Прямо шпион экстра-класса, Штирлиц нервно курит.

— Избавь меня от дешевой лести. Не забывай, что это ты предложил мне составить тебе компанию, а не я, — парировала Шанита. — И сбрось скорость, иначе мы не впишемся в поворот.

— Не учи меня, — огрызнулся Евгений.

— А куртка-то у тебя дерьмо, — ехидно улыбнулась Шанита. — Только с виду крутая, а нож входит как в масло. Наверное, с такой же легкостью ты вогнал скальпель в моего Славу, выковыривая у него почку.

— О чем ты? — злобно спросил Золотарев. — Какая почка, какой такой Слава?! Ты там сзади колес, что ли, наглоталась, пока мы ехали?!

— У тебя плохо получается изображать удивление, — спокойно произнесла Шанита. — Хватит валять дурака. Я не вижу твоего лица, но твой голос дрожит. Ты напуган, что все вскрылось. Конечно, прошло столько времени… Это у моего Славы ты вырезал тогда почку. Кстати, твоя дочь знает, какой ценой ты спас ее жизнь? Как там ее… Анжелика? Красивое имя. Прямо как в старых английских фильмах.

При упоминании имени дочери Евгений вздрогнул. Впрочем, он быстро взял себя в руки:

— Послушай, детка…

— Я тебе не детка, — качнула головой Шанита.

— Хорошо, — послушно проговорил Евгений. — Ты ведь села ко мне не затем, чтобы зарезать, верно? Что ты собираешься делать?

— Всему свое время. Притормаживай, вон съезд.

Золотарев засмеялся лающим смехом:

— А что, если я, наоборот, прибавлю газу? А еще я могу выпустить руль. Даже если ты успеешь в меня вогнать нож, тебе крышка и ты размажешься по асфальту, как блин. Что скажешь? Это входит в твой план?

— Не думаю, что ты согласишься пойти на такой смелый эксперимент, — мягко проговорила Шанита. Короткое движение — и лезвие вновь погрузилось в куртку байкера. С легкостью прорвав толстую кожу и дорогую шелковую рубашку, стальное жало на пару сантиметров вошло в плоть. Из раны вновь потекла кровь.

— Прекращай, сука! — взвыл Евгений. От неожиданности и новой волны боли он крутанул руль влево, и тяжелый байк вынесло на встречную полосу. Если бы им навстречу мчался какой-нибудь автомобиль, авария была бы неизбежна, но, к счастью, трасса была пустынной.

— Останавливайся, — приказала Шанита.

«Индиан» вернулся на свою полосу движения, притормаживая. Справа узкой полосой светлела неровная дорога. Как и говорила Шанита, она была усыпана щебнем, и сразу за ней начиналось бескрайнее поле. Мотоцикл мигнул правым поворотником и осторожно съехал на тропу. Щебенка захрустела под широкими покрышками «Индиана».

— Куда мы едем? — глухо спросил Золотарев.

Шанита хихикнула:

— Наконец-то первый дельный вопрос. Только постановка немного неверная. Куда я еду, так будет правильней. Ты уже ничего не решаешь, доктор Айболит. Свой ресурс ты выработал. А я еду на операцию. Только теперь роли поменялись. Я врач, ты — больной. Причем безнадежный больной.

Евгений хрипло закашлялся.

— Так, ладно. Значит, этот парень Слава — твой друг?

— Ты слышал первую серию фильма, — напомнила Шанита. — Не строй из себя идиота. Уж что-что, а мозги у тебя есть.

— Может, мы договоримся? — вкрадчивым голосом предложил Золотарев. — Я готов выплатить компенсацию. У меня мобильный банк. Назови мне номер своей карты, и через минуту я переведу на твой счет деньги. Как насчет, скажем, десяти тысяч долларов?

Шанита рассмеялась, и он осекся, умолкнув.

— Договоримся? Твоя подруга, которую ты с таким нетерпением сегодня ждал, тоже мне предлагала договориться, — отсмеявшись, сказала она. — Это ведь я тебе прислала сообщение с ее телефона.

— Ты врешь, — не поверил Евгений.

— Нет, это правда. Хорошенькая девочка. Правда, глупая, как пробка.

— Что ты с ней сделала?

Шанита снова засмеялась, и от этого мертвого, лязгающего смеха, напоминающего скрежет мятых труб по асфальту, у Золотарева по коже пошел мороз.

— Тебе будет неприятно узнать подробности нашей встречи, — сказала она.

— Ладно, — сдался Евгений. — Не хочешь отступных — звони в полицию. Пусть все будет по закону. Не забывай, что за самосуд тоже придется ответить. Убьешь меня — сама сядешь, и не на один год.

— Обращаться в полицию нет смысла. Прошли все сроки давности, я знакома с уголовным кодексом, — ухмыльнулась Шанита. — Тебе ничего не сделают, в худшем случае только пальчиком погрозят. Проблема в том, что о твоем преступлении знаем только мы с тобой. Кстати, почему ты не спрашиваешь, как я узнала о том, что ты сделал?

Золотарев угрюмо молчал, и она вновь заговорила, не дожидаясь ответа:

— Дарья Фолина, твоя помощница, санитарка. Которую ты трахал и платил деньги за информацию о будущих донорах. К слову, она тебе ассистировала на той самой операции.

— Она умерла, — отозвался Евгений. — Покончила с собой. Оставь ее в покое.

— Я знаю, она вскрыла себе вены, — кивнула Шанита. — Приоткрою тебе тайну — мне пришлось помочь ей в этом непростом решении. А перед смертью она мне рассказала много интересного. Когда к глазам человека подносят спицу, он становится весьма разговорчивым.

— Ты спятила, — дрогнувшим голосом проговорил Золотарев. — Я не верю тебе.

— Да мне плевать, во что ты веришь, — весело сказала она.

— Давай остановимся и поговорим нормально.

— Знаешь, что у меня в рюкзаке? — тихо спросила Шанита, даже не обратив внимания на предложение Евгения. — В мыльнице лежат пальцы ног твоей подружки, все десять штук. Из них можно сделать бусы или браслет. А в пластиковой бутылке со спиртом — язык, нос и уши. Кстати, в ушах даже остались ее сережки. Я просто забыла их вынуть. Вообще-то я планировала срезать с лица Нади кожу, но она постоянно рвалась, и я бросила это дело, только в крови перепачкалась. Но знаешь, что самое удивительное? Она еще жива. Лежит у меня в ванной, связанная и истекающая кровью. Ты ведь примерно то же самое намеревался сделать с ней сегодня ночью на даче? Вместе со своими приятелями-садистами?!

— Хватит! — завизжал Евгений, и байк снова опасно завилял, словно полностью разделяя нервное состояние своего хозяина. — Ничего этого не было! Ты специально придумала, сумасшедшая сука!!

Шанита осторожно просунула красный от крови нож между шлемом и воротником косухи Евгения. Когда острое лезвие коснулось шеи, он отрывисто вздохнул.

— Что ты чувствуешь? — шепотом проговорила она. — Что ты чувствуешь, когда от смерти тебя отделяет всего пара миллиметров? Пара миллиметров и доли секунды?

— Не надо, — всхлипнул Золотарев. — Убери нож. Прошу тебя. Я все сделаю.

— Нет. Это я все сделаю, — ласково поправила его Шанита. — У меня с собой набор скальпелей. Еще я взяла кусачки и молоток. Еще есть терка, совсем новая. Знаешь, что за несколько минут человеку можно содрать лицо? У меня есть перчатки, так что я справлюсь. А, про паяльную лампу забыла. Мы не должны допустить лишнюю кровопотерю. Так, Айболит? Ведь так тебя принято называть среди таких же психов?! Куда ты сегодня навострил лыжи?!

Она услышала, как Евгений снова издал хлюпающий звук.

Гравийка закончилась, и теперь мотоцикл медленно катился по бетонным плитам. Из-за неровных стыков байк постоянно подскакивал, и Шанита убрала нож. Рука могла дрогнуть на ухабах, а в ее планы не входило ранение хирурга в шею — оно могло бы оказаться фатальным.

— Да. Такие дела, дядя Женя, — с печалью промолвила она. — Я знаю о тебе все. Сегодня вечером тебе был нужен биоматериал для извращенской вечеринки. Но твоя подруга сошла с дистанции, и взамен ее появилась я. Ты быстро сообразил, что вместо Нади вполне могу подойти и я. Действительно, какая разница, кому высверливать влагалище, твоей подружке или мне?

— Пожалуйста…

— Сегодня вечером ты сдохнешь в мучениях, — оборвала его Шанита. — Помнишь, как сказали в каком-то ужастике? «И о твоих муках даже в аду будут слагать легенды…»

Свет от каплеобразной фары «Индиана» ярко-желтым ланцетом рассекал пелену сгущавшихся сумерек. Впереди снова замаячил лес, ощетинившийся громадными елями, — черный, молчаливо-угрюмый, от которого даже за сотни метров сквозило холодом и тревогой.

Вскоре бетонные плиты закончились, и теперь мотоцикл мягко катил по лесной дороге.

— Шанита, — жалобно пискнул Золотарев, тут же почувствовав, как лезвие царапнуло беззащитную шею.

— Тссс, дядя Женя. Просто смотри вперед, — сказала она и безжизненно улыбнулась.

* * *

В то время как «Индиан» все дальше и дальше углублялся в лесные дебри, кутеж в придорожном кафе, из которого уже почти три часа не вылазила троица, продолжался.

— … и это… там, в общем, две мокрощелки было, Тани-Мани всякие, я их погонял уже и не помню… Потом прикандыбал Митрич с двумя коробками шмали, и мы еще раскумарились в придачу…

Голос Паши напоминал густую липкую патоку, она лениво сочилась и растекалась в пространстве, заполняя каждый квадратный сантиметр душного бара, и толстяк вымученно скрипнул зубами.

Когда история бывшего уголовника, обильно сдобренная «вощем-та», «это самое» и «типа», а также жаргонными словечками закончилась, блондин по имени Сева громко заржал, запрокинув голову.

Сергей зажмурился. Сиплое дыхание со свистом вырывалось изо рта, как воздух из продырявленной шины.

— Серж, ты че-то совсем скис, — озабоченно произнес Павел. Он вытащил сигарету из помятой пачки, привычным движением сунув ее в пустую дырку, там, где когда-то был зуб.

— Нормуль, — выдавил Сергей. Он вытер блестящий от пота лоб и заторможенно посмотрел на приятелей, словно видел их впервые в жизни: — Жарко здесь, пацаны. Прямо, мля, как в парилке.

Павел обменялся с блондином удивленными взглядами. Никто из них не ощущал духоты, так как окна заведения были открыты и температура внутри бара была вполне комфортная.

— Пошли проветримся, — предложил Паша, вертя в руках зажигалку, но толстяк пьяно замотал головой:

— Не. Мутит меня. Я лучше посижу, и все пройдет.

Бывший зэк пожал плечами.

— Ну, как знаешь, — не стал настаивать он.

Сергей хрипло вздохнул. Спина взмокла настолько, что футболку можно было выжимать, под мышками образовались громадные полукружья пота.

Ему становилось все хуже и хуже. Шею, казалось, сдавливала невидимая петля, намертво вгрызаясь в кожу, и с каждой минутой она затягивалась только туже. Сердце учащенно колотилось, словно игла в швейной машинке, и Сергею чудилось, что с каждым стуком этот трепыхающийся гребаный мешочек с трубочками внутри его распылял по его измученному телу серную кислоту, которая заживо разъедала его изнутри.

Моргая, он посмотрел на свои пухлые руки. Ему показалось, что вены вспучились, медленно извиваясь, как толстые ленивые черви. Кисти горели, как если бы под кожу напихали тлеющих углей.

«Еперный театр, — подумал он, ловя языком едкую каплю пота, шлепнувшуюся с носа. — Там внутри не кровь, а ядреная срань, как в вулкане…»

Липкая духота нависала со всех сторон ноздревато-гадостной пеной, сводя с ума. Хотелось сорвать с себя одежду и остаться совершенно голым, но краем воспаленного сознания Сергей понимал, что и это не спасет.

«Впиться в кожу ногтями… содрать ее до мяса, добраться до чертового зуда…»

Толстяк испугался своих мыслей и туманно посмотрел на мизинец. Там, где краснела едва заметная ссадина. Багровая точка внезапно расцвела ярко-алой розой.

Сергей потрясенно разинул рот. На его глазах распускающая лепестки роза постепенно преображалась в тусклый гноящийся глаз. И этот глаз подмигнул остолбеневшему парню, роняя на пол вязкие кляксы гноя. От гадостного клейстера курились струйки тошнотворной вони.

— Твою мать! — заорал он, вскакивая с места. — Б… дь!!!

Сергей остервенело стиснул пальцы в кулаки. Он тяжело дышал, с присвистом, пытаясь привести свои мысли в порядок. Но какой там, в задницу, порядок, когда из собственного мизинца на тебя таращится чей-то выпученный глаз, слезящийся липкой дрянью?!

Левой рукой молодой человек случайно задел кружку с остатками выдохшегося пива, и та, совершив неуклюжий кульбит, полетела на пол. Послышался звон стекла.

— Серега? Серега, ты чего?!

Он поднял трясущуюся голову. Приятели с тревогой смотрели на него, Паша даже вынул сигарету из щербатого рта. Немногочисленные посетители бара тоже удивленно повернули головы в его сторону.

— Херово мне, пацаны, — прохрипел Сергей. Он медленно опустил глаза и, глубоко вздохнув, разжал пальцы.

Никаких роз и чертовых глаз. На ладонях — белые вмятины-полумесяцы от толстых ногтей. И маленькая ранка на мизинце.

Обычная ссадина, вернее даже не ссадина, а малюсенькая точечка, как от иголки, размером даже меньше спичечной головки.

«Что за хрень? — в ужасе подумал толстяк. — У меня глюки?!»

— Я… в сортир, — едва ворочая языком, промычал он, и друзья молча закивали. Казалось, они даже были рады, что тот их покинет на какое-то время.

С трудом подволакивая ватные ноги и спотыкаясь на каждом шагу, Сергей двинулся к кабинке, над которой поблескивала латунью табличка «WC» с изображенным под ней силуэтом писающего мальчика.

Распахнув дверь, он шагнул вперед, без сил остановившись у раковины.

— Я… сейчас сполосну… морду, — медленно прокряхтел толстяк. — И все… все будет зашибись.

Он не узнавал свой голос, булькающий, лишенный смысла и совершенно бесцветный — слова выплескивались из его рта, словно жидкая слякоть. Непослушными пальцами Сергей с трудом открыл кран с холодной водой и сунул лицо под тугую струю.

На мгновение ему стало лучше, и это немного успокоило.

«Я просто сожрал что-то не то, — твердил он сам себе. — Сейчас… сейчас все пройдет».

Мысль о том, что его приятели Паша с Севой заказывали себе точно такую же закуску, но они, в отличие от него, в полном порядке, в то время как с ним происходила совершеннейшая дичь, он гнал прочь.

«Это все от дырочки на мизинце, — внезапно шепнул чужой голос. — Тот странный мужик на байке… Он оцарапал тебя».

Сергей испуганно вздрогнул.

Поднял внезапно потяжелевшую голову, со страхом глядя на собственное отражение. От увиденного ему стало дурно, а по ногам побежала горячая струйка мочи.

Из зеркала на него пялилось чье-то чужое распухшее лицо, без волос, бровей и ресниц. Глаза и рот существа были намертво сшиты толстыми нитками, из швов торопливо чертили узенькие тропинки кровяные дорожки.

Сергей закрыл лицо руками и истошно завопил, пятясь назад. Из орущего рта поползли хлопья пены, и он начал захлебываться собственной рвотой.

Дверь в кабинку была открыта, и парень, налетев на унитаз, потерял равновесие. С глухим стуком он упал на кафельный пол, в глазах что-то, затрещав, вспыхнуло, после чего Сергей окунулся в кромешную тьму.

— Че-то он долго, — сказал Павел, с беспокойством поглядывая в сторону туалета.

Возле столика остановился официант.

— По-моему, вам пора, ребята, — сказал он, уже не скрывая своего недовольства. — Мы скоро закрываемся. Если вашему другу плохо, я могу вызвать такси.

— Не надо, — поморщился Сева.

— Я пойду проверю, че там с Серегой. Совсем пацан закис, — сказал Павел. Он вышел из-за стола и, пошатываясь, направился к туалету.

Он вышел оттуда очень быстро, с белым, как мел, лицом, в глазах застыл непередаваемый ужас.

— Все, — пролепетал Павел. — Нету Сереги. Лежит на полу он, синий весь… «Скорую», наверное, надо, только…

Договорить он не успел, так как его вырвало.

* * *

Как только мотоцикл въехал в лес, путников мгновенно окутало стылое покрывало ночи. Пронзительный свет фары нервно выхватывал из лесной тьмы корявые сучья многолетних деревьев, которые нависали прямо над головами седоков. Некоторые из них с тихим шорохом царапали шлемы, будто пытаясь схватить и увлечь в глухую чащу.

— У меня для тебя две новости, — нарушил паузу Евгений. — Позволишь?

— Ну?

— Мой мотоцикл не приспособлен для поездок по бездорожью. Рано или поздно байк может влететь в какую-нибудь яму или заезженную колею. Судя по всему, тут когда-то проезжал трактор, дорога вся разбита. Мы просто встанем, и все.

— А что во-вторых? — равнодушно спросила Шанита.

— Во-вторых, у меня заканчивается бензин.

Словно в подтверждение только что произнесенных слов «Индиан» фыркнул и чуть снизил скорость.

— Не пытайся меня обмануть, — сказала женщина. — Я не поверю, что ты отправился на вечеринку с незаполненным баком.

— Я думал заправиться по дороге, — ответил Золотарев. — Если бы, конечно, не ты.

— Заткнись и следи за дорогой.

— Нет тут никакой дороги! — неожиданно взревел он, и Шанита поморщилась — от истеричного вопля мужчины встроенные в шлем динамики даже завибрировали. — Тут полная жопа, и мы едем в никуда!!! Убери нож, и давай просто поговорим!!!

Шанита молчала, и через некоторое время Евгений вновь подал голос:

— Тридцать тысяч долларов. И мы никогда не видели друг друга.

— Меня не интересуют деньги, — презрительно откликнулась она. — Я думала, ты уже догадался.

— Чудесно, — бросил Евгений, и, к изумлению Шаниты, мотоцикл неожиданно рванул вперед. Она ухватилась левой рукой за воротник байкера.

— Я так поняла, ты решил умереть прямо на дороге? Что ж, это твой выбор.

— Лучше сдохнуть в седле, чем обоссанным, со стесанной теркой мордой, — хрипло огрызнулся Золотарев.

«Индиан» подскочил на толстом корне, торчащем из земли.

По ноге Шаниты больно ударила ветка, и она коротко взмахнула ножом.

Однако удара не последовало.

Вместо этого раздался разъяренный крик Евгения, и земля внезапно ушла из-под колес мотоцикла. Потеряв управление, массивный двухколесный байк завис в воздухе. Это продолжалось тысячные доли секунды, но Золотареву они показались столетиями. Тяжело кувыркнувшись, «Индиан» с грохотом упал на дно глубокого врага, поднимая вверх облачко трухи и пыли. Рыкнув в последний раз, мощный двигатель заглох.

Шанита, наоборот, даже не успела испугаться, она лишь крепко зажмурилась. Приземление было неудачным — правую ногу обожгла хлесткая боль, и женщина подумала о кипятке, который случайно попадает на кожу. Раздался хруст сломанной кости, и она вскрикнула, катясь куда-то в темную пропасть.

«О боже… если я умру, пусть этот выродок умрет вместе со мной», — прошелестели в ее мозгу обрывки мыслей.

С гулким стуком ее голова ударилась о громадный камень. И хотя шлем в значительной степени смягчил удар, женщина потеряла сознание.

Евгению повезло больше. Вылетев из седла, он перевернулся в воздухе и упал на склон оврага, поросший редким кустариком. После этого он скатился вниз к ручью, ударившись головой об камень, как и Шанита. С хрустом треснул визор, и Евгений в ужасе закрыл глаза, ожидая, что его лицо вот-вот расплющит о какую-нибудь зазубренную глыбу, но все обошлось. Золотарев осторожно пошевелил пальцами рук, согнул их в суставах, затем то же самое проделал с ногами и с удовлетворением пришел к выводу, что отделался лишь легким вывихом руки и ушибом бедра.

Все могло быть гораздо хуже.

«Да, только не забывай о тех дырках, что натыкала во мне эта чертова кобыла», — с нарастающей яростью подумал он. Нужно заняться ранами. Но прежде он должен убедиться, что эта обезумевшая сука больше не представляет для него опасности.

Тяжело дыша, несколько секунд он просто лежал на спине, уставившись в чернильное небо, усыпанное хрусталиками звезд.

В лесу царила звенящая тишина, которую нарушало лишь робкое журчание ручья на дне оврага. Вскоре в прохладном воздухе леса поплыл запах бензина — при падении бак «Индиана» был пробит острым каменным выступом.

— Е… я манда, — прошипел Золотарев. Кряхтя, он поднялся на ноги и снял шлем. Поглядев на него как на заклятого врага, он со злостью швырнул его на камни. Осколки визора брызнули в стороны, шлем, отскочив от поросшей мхом глыбы, словно мячик, закатился в ручей, почти полностью погрузившись на дно.

Несмотря на падение, аккумулятор в мотоцикле не получил серьезных повреждений, и фара с габаритными огнями продолжали гореть.

Повертев головой по сторонам, Евгений увидел Шаниту. Ее скрюченно-застывшее тело лежало в нескольких метрах от мотоцикла. Он ухмыльнулся и, подволакивая ушибленную ногу, двинулся к ней. Присев на корточки, Золотарев снял с бесчувственной женщины шлем и коснулся пальцами ее шеи.

— Пульс есть, — с удовлетворением отметил он. — Живучая, гнида.

Евгений выпрямился и, намотав на кулак разметавшиеся волосы Шаниты, поволок ее прямо по камням в сторону мотоцикла. Швырнул обмякшее тело в бледно-желтое пятно, высвечиваемое фарой.

— Знаешь, во сколько мне обошелся этот байк, старая вешалка? — спросил он, пнув Шаниту ногой, обутой в мотоциклетный ботинок. — Почти два ляма. Тебе пришлось бы всю жизнь сосать на трассе, чтобы собрать хотя бы четверть суммы.

Шанита застонала, с трудом переворачиваясь на другой бок. Приглядевшись повнимательней, Евгений увидел торчавший из ее колена огрызок кости. Рваные джинсы женщины потемнели от сочащейся крови.

«У нее открытый перелом», — подумал он, испытав ни с чем не сравнимое сладостное злорадство.

— Ну что, селедка?! — скрипуче засмеялся Золотарев, наступив ботинком на сломанную ногу Шаниты. Невыносимая боль заставила ее быстро очнуться, и промозглую тьму разорвал пронзительный крик.

— Кажется, так тебя назвал тот пьяный толстяк? По-моему, очень подходяще. Я жажду услышать, что ты планировала сделать со мной, — сказал Евгений, подмигивая корчившейся на земле женщине. — Что ты там пела про скальпели, терку и прочее дерьмо? А?

Продолжая посмеиваться, он шагнул к попутчице, грубо сорвав с нее рюкзак. Расстегнув молнию, Золотарев бесцеремонно вывалил все его содержимое на каменистую поверхность оврага.

Никаких скальпелей, кусачек, молотка там не было.

На земле валялись свитер-толстовка с капюшоном, какая-то потрепанная книга, литровая пластиковая бутылка с остатками прозрачной жидкости, ополовиненная пачка сигарет «Уинстон», яблоко и упаковка влажных салфеток. Евгений поддал ногой по яблоку, и фрукт улетел в ручей.

— Я, собственно, в этом не сомневался, — важно изрек он. Со стороны казалось, что он даже несколько разочарован увиденным. С презрительным видом Золотарев плюнул на сваленные вещи, затем поднял в воздух бутылку с жидкостью, прищурившись:

— Ты сказала, что там нос и уши моей подружки. Обманула, значит.

— Обманула, — эхом откликнулась Шанита. — Это просто минералка. Без газа, — добавила она, как будто это имело какое-то значение. Справившись с приступом жуткой боли в искореженной ноге, она не без труда села, упершись ладонями в камни. — Твоя Надя в полном порядке.

— Правда? А как же гребаное смс, которое я получил в том кабаке? Мол, сегодня ничего не выйдет?

— Я встречалась с ней и объяснила, что мне от тебя нужно. Она мне поверила, и я взяла на время ее сим-карту. Так что ты больше ее никогда не увидишь.

Евгений удивленно уставился на Шаниту:

— Не слишком ли смелое заявление, селедка? Вот по тебе я могу дать стопроцентный прогноз. Сегодня ночью ты сдохнешь. Или ты будешь возражать? Хочешь, поспорим?

— Я это знаю, — совершенно спокойно ответила женщина. — Но я заберу тебя с собой.

Золотарев расхохотался.

— Мне всегда нравились оптимисты, а также люди с чувством юмора! — воскликнул он, резко оборвав смех. — Вот гляжу я на тебя и не пойму, ты и правда конченая дура? Или притворяешься?

Он отфутболил бутылку с водой, и та, описав полукруг в холодном воздухе, упала на камни.

— Значит, пытать меня ты не собиралась, — подвел итог Евгений, на всякий случай еще раз разворошив нехитрые пожитки Шаниты. — Как же ты собиралась осуществить свою месть, детка? Затрахать меня до смерти?

Он поднял книгу.

— Ого. Достоевский, «Преступление и наказание». Любишь русскую классику? Или морально настраивалась на нашу встречу?

Шанита ничего не ответила.

Евгений брезгливо бросил книгу, затем сунул руку во внутренний в карман, извлекая смартфон. Нахмурился, увидев паутину трещин на темном экране. Провел пальцем, пытаясь оживить гаджет, но тот оставался глухим к манипуляциям байкера.

— Еще и телефон сломала, сучка, — резюмировал Золотарев, переведя взор на Шаниту. — Путешествие с тобой выходит в копеечку. Слышишь меня?

— Бедненький и разнесчастненький, разорили тебя.

Наклонившись, Шанита молча разглядывала распухшее колено, из которого торчал белеющий осколок кости.

Осмотревшись, Евгений нагнулся, поднимая с земли нож. Тот самый, которым его ранила женщина. Узкое лезвие было выпачкано запекшейся кровью, костяная рукоятка вырезана в виде звериной морды.

— Ага. Значит, этой ковырялкой ты меня тыкала всю дорогу, — заключил Золотарев. Он бросил нож в ледяной ручей и вновь повернулся к ней:

— Я правильно понял, что Надя жива?

— Я же сказала. Я ее и пальцем не тронула, — ответила Шанита.

— А что с моей ассистенткой? Я о Даше Фолиной. Вроде бы кто-то утверждал про спицы перед глазами? А?

— С твоей медсестрой правда. Фолина ведь знала, на что идет, помогая тебе, — устало произнесла Шанита. — Но я ни в чем не раскаиваюсь.

— Должен тебе сказать, ты была очень убедительна, — признался Евгений. Он скинул с себя куртку, затем, морщась от боли, начал расстегивать рубашку.

— К байку и смартфону плюсуем косуху с рубашкой, — сварливо подсчитывал он. — Знаешь, сколько ты мне должна, селедка? Тебе придется продать все потроха, чтобы рассчитаться со мной. Хотя вряд ли кому-то пригодятся твои прокуренные легкие и испитая печень.

Шанита рассмеялась дребезжащим смехом. Со стороны казалось, что в ведре перекатываются осколки стекла.

— Даже если бы я была здорова, я не смогу продать в России свои органы.

— Нашла кому об этом рассказывать, — фыркнул Золотарев. — Без сопливых знаю. Слушай, теперь я понимаю, что тот пьяный урод на стоянке наверняка был прав, и он видел тебя на прошлой неделе в этой вонючей забегаловке. Ты меня там ждала, да?

Шанита показала ему язык:

— Наконец-то догадался.

Ему наконец удалось снять рубашку, и он подвинулся ближе к свету фары, чтобы разглядеть, насколько опасны раны. Кровь уже не текла, а едва-едва сочилась, и Евгений с облегчением вздохнул, поняв, что повреждения незначительны.

— Еще бы немного, и ты попала бы в печень, — заметил он. Взяв упаковку салфеток среди вещей Шаниты, Евгений вынул оттуда несколько штук и прижал к ране. — Надеюсь, твои тряпки не отравлены?

Шанита усмехнулась.

В лесу холодало, и кожа Золотарева быстро покрылась крупными пупырышками. К тому времени кровотечение почти прекратилось, и он, сопя от натуги, вновь надел рубашку. Выпачканная его собственной застывающей кровью, она неприятно липла к телу, но другого выхода не было. Надевать свитер этой чокнутой суки он не стал бы, даже если бы замерзал насмерть. Так, из принципа.

Снова облачившись в куртку, Евгений направил в сторону Шаниты сложенные вместе указательный и средний пальцы, имитируя дуло пистолета.

— Пук, — писклявым голосом просюсюкал он. — Пук-пук, детка. Ты убита.

Шанита посмотрела на него как на умалишенного.

Лицо Золотарева посерьезнело.

— Это я о тебе, дурочка. Не понимаешь? Я просто показал твой выстрел по мне, врубаешься? Он был холостым. Нужно всегда проверять свое оружие, прежде чем его использовать по назначению. Вместо того чтобы действовать, ты бубнила мне на ухо всякую херню о справедливости и высших материях. При этом испортила мне куртку с рубашкой. У тебя наверняка было много времени на подготовку к этому мероприятию. А ты не придумала ничего лучше, как устроить это идиотство с поездкой в лес.

— И что бы сделал на моем месте ты? — прищурилась Шанита. Ее громадные глаза мерцали в темноте, как прозрачные драгоценные камни.

Губы Евгения растянулись в волчьей ухмылке.

— Да не вопрос. Серная кислота в лицо пойдет? Дешево и сердито. Эффект потрясающий. Помимо сумасшедшей боли и шока, человек, как правило, лишается зрения и получает уродство на всю жизнь.

— Кислота? — переспросила Шанита, словно удивляясь, что подобная мысль никогда не приходила ей в голову раньше. — Нет, дядя Женя. Вы умрете не от кислоты.

— Хм… ты провидица?

— Это неважно.

— Ты права, это неважно, — кивнул Золотарев. Он был немного удивлен и раздражен поведением женщины, так как был уверен, что после случившегося она будет сломлена и начнет умолять его о пощаде. Но эта шизанутая б… дь сидела с абсолютно спокойной и даже довольной физиономией, словно не догадываясь, что жить ей осталось от силы пару минут!

— Важно то, Шанита, что в кофрах моего «железного коня» как раз имеется то, чем ты мне угрожала полчаса назад, — сообщил он, присев на корточки перед опрокинутым мотоциклом. — Скальпели, резаки, иглы… Вот только молотка с кусачками нет. Но есть специальные щипцы. Их я использую для выдирания зубов, ногтей и языка.

Открыв клапан мотоциклетной сумки, он вытащил сверток из мягкой замши. Аккуратно развернул его, несколько мгновений любуясь тусклым поблескиванием хирургических инструментов. Затем снова залез в кофр, выудив полиэтиленовый пакетик с резиновыми перчатками.

— Я, знаешь ли, люблю стерильность, — сказал он, натягивая их поочередно на руки и расправляя складки на пальцах. — Кто знает, каким ты триппером болеешь?

Немного поразмыслив, Евгений остановил свой выбор на скальпеле.

— Я все равно ничего не понимаю, — признался он. — Зачем этот спектакль? При желании можно было нанять пару мордоворотов, и из меня бы сделали отбивную. Да хоть те самые придурки в кафе. Уверен, заплати им по двести баксов, они не раздумывая разорвали бы меня на части. Чего ты добилась?

— Знаешь, а я чуть не кончила, когда тот парень тебя вырубил, — отозвалась Шанита. — Это было чудесное зрелище. Такой расфуфыренный мажор — и на асфальте с разбитой рожей. Кайф! Знаешь, за это я даже простила ему оплеуху.

Золотарев почесал нос.

— Надо же, какие интересные детали выясняются. Спешу тебя огорчить, больше ты не кончишь. А вот я на тебя кончу, селедка. И не один раз. Кстати, о том утырке на стоянке. По моим расчетам, его труп уже начал остывать.

Шанита недоверчиво покосилась на байкера. Истолковав ее взгляд как немой вопрос, Евгений кивнул:

— Конечно, ты считаешь, что это простое хвастовство расфуфыренного мажора. Но сейчас-то тебе можно поведать мой секретик. Тем более что никому о нем ты не расскажешь. Смотри!

Он вытянул вперед правую руку, едва не коснувшись носа Шаниты. Из рукава косухи выскользнул темный мешочек чуть больше грецкого ореха. Золотарев незаметно прижал его мизинцем, и наружу вылезла тонкая игла. Когда Евгений убрал палец, игла скрылась в мешочке. Он тряхнул рукой, и тот исчез в рукаве.

— Фокус-покус. Мое собственное изобретение, — похвастался он. — Как жало у пчелы, чуешь? Этот жирный боров получил дозу смертельного яда, который парализует нервную систему и вызывает остановку сердца. Нередко это сопровождается галлюцинациями. Вскрытие покажет, что причиной смерти стала сердечная недостаточность. Между прочим, запаса яда хватает на три «укуса». Единственное, есть определенный риск самому быть ужаленным. Но я очень осторожен, детка.

— Это соответствует твоему стилю, — сказала Шанита, криво улыбнувшись.

— Спасибо за комплимент, — просиял Золотарев. — Пожалуй, стоит запатентовать эту штуковину. Назовем его «средство-от-тупорылых-ублюдков-пристающих-к-приличным-людям-в-придорожных-кафе». Как тебе, креативно?

Шанита промолчала.

— Знаешь, Эйнштейн как-то сказал… Мол, вы никогда не сумеете решить возникшую проблему, если сохраните то же мышление и тот же подход, который привел вас к этой проблеме, — медленно произнес Евгений. — Понимаешь? Этим мы с тобой и отличаемся. Этот тупой урод на стоянке разинул на меня пасть. Сейчас его коченеющий труп везут в морг. Он наверняка не понял, что вообще с ним произошло. Полагаю, что и обо мне он давно забыл. Но я удовлетворен — одной падалью меньше. Ты тоже хотела отомстить. Но тебе захотелось торжественной обстановки и пафоса. Ты хотела, чтобы я все понял, осознал и, скажем так, прочувствовал твою боль. Ты мечтала насладиться своей властью надо мной. Правильно? Да, романтично. Но что по факту? А в итоге ты села в лужу. И в прямом, и переносном смысле, и теперь пускаешь пердящие пузыри. Поменьше эмоций и больше действий, тогда ты добьешься своей цели. Правда, другой возможности у тебя, увы, уже не будет.

Шанита продолжала хранить глухое молчание.

— Ладно. Перейдем ко второй части Марлезонского балета, — проговорил он, подходя к ней. — У меня к тебе два вопроса, детка. Если твои ответы меня удовлетворят — я убью тебя быстро. Если нет, я буду резать тебя всю ночь. На вечеринку я все равно опоздал, так что у нас с тобой уйма времени.

Шанита улыбнулась, и он нахмурился. Было что-то пугающее в этой улыбке, как будто раздвинулись края гниющей раны.

— Думаю, ты скоро перестанешь скалиться, — задумчиво произнес Золотарев. Присев на корточки перед Шанитой, он ковырнул скальпелем рану на ее колене. Она скрипнула зубами, побледнев, но не издала ни звука.

— Больно? — с участием осведомился Евгений, глядя на красноватый кончик скальпеля. — Ну, ответь. Я ведь специалист по боли.

— Делай то, что задумал, — сглотнув, произнесла Шанита.

Он с неприкрытым восхищением цокнул языком.

— Уважаю сильного противника. Но я ломал и не таких, как ты. Итак, вопрос первый. Что ты знаешь о даче? Ты ведь назвала меня Айболитом. Это слишком закрытая информация, и я ломаю голову, пытаясь понять, где я дал промашку.

— На этот вопрос я отвечу. Все очень просто, дядя Женя, — усмехнулась Шанита. — Видишь ли, когда что-то очень хочется, считай, проблема наполовину решена. Мне очень хотелось собрать о тебе как можно больше сведений. Конечно, это стоит денег. Мне даже пришлось продать квартиру, чтобы нанять специалистов, а самой переехать в коммуналку. Не поверишь, на что готовы многие люди за деньги. Так что за тобой следили, Айболит. Видели, как ты приезжал к частному домовладению неподалеку отсюда. Туда же съезжались другие люди на дорогих иномарках. С этими людьми были женщины, часто в нетрезвом состоянии и часто неряшливого вида. Ясное дело, подобрать нужно было таких, кого вряд ли стали бы искать. Но главное не это. Суть в том, что в воскресенье вечером мужчины выходили из дома и разъезжались на своих иномарках по домам. А вот женщины почему-то нет. Спустя какое-то время все повторяется — к дому привозят женщин, и они остаются. Вы их там что, растворяете в кислоте? Или сжигаете? На тебе был жучок, Айболит. И запись твоего разговора во время ваших «развлечений» у меня имеется. Качество, конечно, не фонтан — вы все же в подвале находились, но разобрать слова можно.

— Мало ли что я говорил, — зевнул Евгений.

— Ага. Но только кроме твоего голоса еще слышно, как кричит какая-то девушка. Судя по всему, ты отпиливал ей ноги. Как ты думаешь, у полиции возникнут вопросы, если эта запись окажется у них?

Лицо Золотарева оставалось безучастным.

— Значит, нанятые тобой люди тоже совершили преступление. Они ведь молчат и не сообщают в правоохранительные органы, — рассудительно проговорил он.

Шанита пожала плечами.

— Эти люди не обременены гражданским долгом. Они просто собирали доказательства за очень хорошие деньги. Сейчас эти доказательства у меня.

Евгений вздохнул.

— Меня будут шантажировать?

— Вряд ли, — покачала головой Шанита. — Это люди незаинтересованные. Единственное, что им нужно, — деньги. И они их от меня получили. И только я буду решать, что делать с компроматом против тебя.

— Ты меня успокоила, — хихикнул Золотарев. — Не хочется, знаешь ли, вздрагивать от каждого телефонного звонка. И все же. Мне нужно все то, что накопали твои ищейки.

И тут Шанита его просто потрясла.

— В кармане моего рюкзака есть ключи от комнаты, — буднично сказала она. — Диск с записью и кое-какие бумаги — все это лежит на нижней полке в угловом шкафу. В черной матовой папке.

— Я обязательно наведаюсь к тебе в гости, — пообещал Золотарев, немного придя в себя. — Вижу, ты напугана, раз так быстро все рассказала. И правильно сделала.

— Я сделала это не потому, что испугалась, — возразила Шанита. — Я тебе это рассказала просто так. Ты все равно не сможешь забрать эту папку.

— Почему? — насторожился Золотарев.

— Потому что ты сдохнешь вместе со мной.

Евгений сплюнул.

— На колу мочало, начинай сначала, — вздохнул он. Вытянул руку, и мешочек со смертельным ядом выскочил наружу, словно чертик из табакерки.

— Я могу заменить скальпель на яд, детка. Хочешь?

Он заметил, как расширились глаза женщины, и самодовольно усмехнулся:

— Боишься? Правильно. Я люблю, когда меня боятся.

Она мотнула головой.

— Я умру не от яда. И я тебя не боюсь. Не забывай, во мне течет цыганская кровь.

— Откуда такая уверенность? Ты все-таки ясновидящая? Тогда скажи, от чего ты умрешь. А я скорректирую твой прогноз, хе-хе.

— Я вижу ослепительную вспышку… и пустоту, — тихо промолвила Шанита.

Евгений засмеялся. Он снова поднял рюкзак женщины, быстро нашел ключи и сунул их в карман.

— Если я тебе сильно врежу по лбу, ты точно увидишь вспышку. О̓кей, второй вопрос. Что ты хотела-то, в общем-то? Убивать ты меня не собиралась. Куда и зачем мы ехали?

— Мы ехали, чтобы упасть в яму, — холодно сказала Шанита. — Чтобы я сломала ногу. Чтобы ты вытряхнул мой рюкзак, пнул яблоко… Чтобы ты остановил свою кровь, забрал мои ключи и взял в руки скальпель. Неужели ты не понимаешь? Все идет, как задумано. Все предопределено Богом. Началась вторая серия фильма, о котором я тебе рассказывала в дороге.

— Ну-ну, — только и сказал Золотарев. — Обычно так говорят лузеры, чтобы хоть как-то объяснить свои неудачи. С тобой становится скучно.

Он неторопливо обошел женщину, встав у нее за спиной.

— Говоришь, помогла уйти из жизни моей ассистентке? Насколько я помню, по официальной версии, Даша вскрыла себе вены. Выходит, руки ей искромсала ты?

Шанита кивнула. Длинные черные волосы колыхнулись, почти полностью закрыв ее бледное лицо.

— Ну и чудесно, — расплылся в жестокой улыбке Евгений. — Давай-ка то же самое сделаем с тобой. Снимай куртку, детка.

— Ты не хочешь посмотреть на Славу? — вдруг задала вопрос Шанита. — Может, посмотришь в его глаза?

Он поморщился, словно надкусил лимон.

— Кто о чем, а вшивый о бане. Снимай свое тряпье, мне надоело ждать.

Она послушно сняла с себя косуху, аккуратно сложив рядом.

— И майку тоже стаскивай. Давай-давай, нечего пялиться на меня, — поторопил ее Евгений. Видя, что Шанита даже не пошевелилась, он, деловито сопя, принялся распарывать ее футболку скальпелем. Исполосовав ее на лохмотья, он брезгливо бросил бесформенную кучу тряпья в сторону. Затем сорвал с женщины лифчик и, поднеся его к лицу, жадно принюхался. Лизнул теплую, согретую грудью женщины чашечку бюстгальтера и театрально закатил глаза.

— От тебя пахнет яростью, — сказал он, швыряя лифчик в ручей. — Но ты себя очень умело контролируешь. Зачем? Позлись перед смертью. Я же вижу, что ты хочешь растерзать меня в клочья.

Золотарев обошел Шаниту, сев прямо перед ней. Его взгляд уткнулся в упругие груди, кофейные соски которых дерзко уставились прямо на него. Взор мужчины сместился на измятую фотографию, которую она бережно гладила, словно живое существо.

— Так странно. Фигурка — пальчики оближешь, даже несмотря на твой рост, — он разочарованно щелкнул в воздухе пальцами. — А вот рожей не вышла. Как будто там наверху бородатый старик среди облаков был с бодуна, когда лепил тебя. Просто перепутал упаковки с частями тел.

— Зато ты никогда не ошибаешься, — вздохнула Шанита. — Всегда найдешь подходящую почку или селезенку. Да? Может, все-таки посмотришь в глаза моему любимому?

— Что это изменит? Меня в задницу ударит молния? — безразлично спросил Евгений и, тем не менее, с неохотой покосился на фото. Какой-то тощий дурачок с не менее дурацкой прической. Как сказал бы тот имбецил на стоянке, вылитый «педик».

— Если бы ты не убил его, у нас были бы дети, — мечтательно произнесла Шанита, и по ее бледной щеке скользнула слеза.

— Хватит этих соплей. Вытяни руки, — приказал Золотарев. Его уже начала утомлять эта ситуация.

Она непонимающе глядела на него, и тогда Евгений наклонился, стальной хваткой вцепившись в локоть Шаниты. Рука была теплой и слегка дрожала.

— Это будет очень быстро, — улыбаясь, пообещал Евгений. Блеснувшее в сумерках лезвие скальпеля мягко вошло в плоть. Хирургический нож медленно двинулся вниз к запястью, оставляя за собой страшную расползающуюся рану. Кровь запузырилась, стремительно вытекая из рассеченных вен, влажно заблестели оголенные мышцы, связки и сухожилия. Запахло металлическими стружками.

— Я мог бы сделать все быстро, — пыхтя, заговорил Золотарев. — Но тогда бы все закончилось в считаные минуты. А я этого не хочу.

Шанита не издала и звука. Она сидела, выпрямив спину с покорно вытянутой рукой, которая постепенно окрашивалась кровью.

— Давай вторую.

Шанита повиновалась и, заглянув в ее уставшие глаза, Евгений почему-то подумал о зомби. Сделав точно такой же разрез на правой руке, он вытащил из слабеющих пальцев женщины замусоленное фото.

— Все это дерьмо, — обронил он, порвав фотографию на части. Обрывки карточки опустились на Шаниту, как осенние листья.

Евгений поднялся на ноги.

— Интересно, как поступила бы на моем месте ты, детка, — сказал он, споласкивая скальпель в ручье. — Не сомневаюсь, что ради своего ребенка ты, не задумываясь, вырвала бы у кого-нибудь сердце.

С ничего не выражающим лицом Шанита разглядывала руки. Казалось, она слабо понимала суть происходящего, пребывая в наркотическом дурмане. Края кошмарных ран разошлись, обнажая сырую плоть, сочащуюся кровью.

— Это просто инстинкт выживания, — продолжал Евгений. — Я не мог позволить погибнуть своей дочери. Так что все закономерно. Твой парень дал жизнь моему ребенку. Значит, так было предначертано свыше. Так тебе будет легче? А, детка?

— Зачем ты раздел меня? — приглушенно спросила Шанита. — Впрочем… какой смысл задавать такой вопрос садисту и извращенцу.

— Ты права, — подмигнул Золотарев. — Я люблю смотреть на голых баб, из которых капля за каплей вытекает сок, то есть жизнь.

Дрожащими руками Шанита пыталась подобрать с земли обрывки фотографии. Они мгновенно покраснели от крови, но она все равно с ожесточенным упрямством пыталась сложить измятые пазлы в единую картинку.

— Я буду делать все, чтобы я и мои близкие прожили как можно дольше, — разглагольствовал Евгений. — Надеюсь, через несколько лет медицина и трансплантология шагнет намного дальше, и человек сможет менять износившиеся органы, как детали на машине. Лично я рассчитываю прожить порядка ста тридцати лет. При правильном питании и здоровом образе жизни это вполне осуществимо.

— Сядь со мной, — тихо проговорила Шанита.

— Это еще зачем? — удивился он. — Увольте, мадмуазель. Наше свидание подходит к завершению. И вообще, вы не в моем вкусе.

Шанита глубоко вздохнула.

— Садись. И перережь свои вены, — прошептала она. — Тогда ты умрешь чистым. Мы уйдем вместе.

Евгений расхохотался, запрокинув голову. Он стоял на дне затхло-холодного оврага со скальпелем в руке, рядом с разбитым мотоциклом стоимостью два миллиона, рядом с истекающей кровью цыганкой и смеялся, и этот смех больше всего смахивал на злобное карканье.

— Я сейчас выйду на трассу, поймаю машину и через пару часов буду дома, под теплым душем, — заговорил он. — А ты останешься в этой вонючей яме кормить червей.

Он плотоядно облизнулся, затем принялся расстегивать ширинку.

— Чуть не забыл. Надеюсь, ты не против? — спросил Золотарев, улыбаясь. Вывалив наружу эрегированный член, он начал остервенело мастурбировать, хрипло и отрывисто дыша. При этом его затуманенный взгляд не отрывался от окровавленных рук Шаниты.

— Мразь, — разлепила она губы, отворачиваясь.

Дыхание Евгения участилось, наконец по телу пошла крупная дрожь, глаза закатились, и он тихо застонал, чуть согнув ноги в коленях. Пенис выстрелил жемчужно-серой струей спермы, заляпав кожаные штаны байкера и руку, которой он онанировал.

— Мразь, — с ненавистью повторила Шанита.

— В твоих глазах — да, — запыхавшимся голосом проговорил Золотарев. С его лица не сходила блаженная улыбка. Он вытер липкую от спермы руку о штаны, а капли на земле растер ботинком. — А для моей жены и дочки — я самый лучший на свете муж… и папуля. Как ты себя чувствуешь, детка?

— Лучше всех.

Евгений покачал головой.

— Глядя на тебя, этого не скажешь. Думаю, тебе осталось минут пять. Так что если тебе действительно есть что сказать, валяй. Последняя воля и прочее дерьмо.

— Не обольщайся. Я выносливая. И буду умирать долго.

Паузы между предложениями Шаниты стали длиннее, голос слабел, как догорающий огарок свечи.

— А еще я буду сниться тебе. Каждую ночь. Прежде чем ты умрешь.

Улыбка сползла с лица Евгения.

— Ты сумасшедшая.

Шанита раздвинула в ухмылке пепельно-сизые губы. Ей все же удалось сложить обрывки фотографии в целую картинку. Правда, из-за натекшей крови разобрать, что именно было на карточке, было уже невозможно.

— «Ты сумасшедшая», — повторила она за Евгением, — сказал мне выродок, который насилует и издевается над людьми.

— Смени пластинку, детка, — скорчил физиономию Золотарев. — Меня начинает подташнивать от твоего голоса.

Он застегнул молнию на штанах.

— Если честно, мне даже немного жаль тебя. Чего ты в итоге добилась?

С огромным трудом Шанита положила кровоточащие руки на колени. Попыталась пошевелить пальцами, но они отказывались повиноваться командам мозга. Ей было до слез жаль свои пальцы, которые напоминали сейчас бледные щупальца-обрубки. Сквозь багрово-кровяные разводы просвечивала бледная кожа.

— Поцелуй меня, — хрипло попросила она.

Евгений уставился на нее, как если бы с ним неожиданно заговорил покореженный «Индиан».

— Эка ты даешь, — наконец произнес он с изумлением. — Точно, шизанулась окончательно. Знаешь, детка, если там в баре у меня такие мысли и возникали, то сейчас я лучше поцелую сам себя в жопу.

— Ты не знаешь, как умеют целоваться цыганки, — едва слышно сказала она. Ее обескровленные губы вновь изогнулись в отталкивающей усмешке. — Целуй, пока я теплая.

Евгений упер кулаки в бока.

— Для меня и мертвую бабу трахнуть не вопрос, я это делал неоднократно. Но сейчас ты выглядишь хуже обоссанной бомжихи. Может, я тебя и отшпилю, когда ты окочуришься. А может, и нет.

От обильной кровопотери мутило, сильно кружилась голова, перед глазами все расплывалось, и Шанита, вздохнув, легла. Изуродованные руки безвольно лежали вдоль тела, словно освежеванные тушки зверьков, под ее телом медленно расползалась багряная лужа.

Золотарев быстро потерял интерес к ней. В очередной раз осмотрев разбитый мотоцикл, он плотно сжал губы.

— Один я его наверх не вытащу, — вслух рассуждал он. — Тут и втроем не управиться, значит, придется вызывать спецтехнику. Даже если я перетащу эту чокнутую в другое место, любому идиоту будет ясно, что тут была заварушка. Н-да…

«Можно добраться до Молчуна и вернуться сюда с подкреплением. С помощью троса поднять байк», — подумал он про себя. В задумчивости Евгений потер подбородок.

Молчун наверняка окажет помощь, пусть и не бесплатно, — все же их объединяла не дружба, а клуб по интересам. Довольно специфическим интересам, хе-хе.

Но, как бы то ни было, Евгению уж очень не хотелось впутывать в эту темную историю посторонних людей. Довольно с него этой поездочки…

— Да. Однако, прежде чем попасть к Молчуну, нужно выбраться из этого долбаного леса, — с досадой пробормотал Золотарев. Он остановился у тела Шаниты, с любопытством глядя на ее небольшие, но упругие груди, измазанные кровью. Осторожно наклонившись, он коснулся холодной кожи женщины. Затем раздвинул веки, хлопнул по щеке. Она не шевелилась.

— А говоришь — выносливая, — фыркнул Евгений. — Быстро ласты склеила.

Низ живота сладко заныл, и его вновь охватило неудержимое желание. Глубоко вздохнув, он снова расстегнул ширинку.

— Целовать я тебя не стану, детка, — с придыханием сказал он. Его ботинок наступил на залитую красным киселем фотографию, которую Шанита бережно собрала из клочьев. — А вот трахнуть — можно.

Из внутреннего кармана мужчина достал упаковку с презервативами. Дело даже не в том, что он опасался что-либо подцепить. Если эту прошмандовку будут вскрывать (а вероятность этого была очень высокой), Евгению очень бы не хотелось, чтобы в ее дырке нашли следы его выделений.

Он уже почти извлек наружу из глянцевого конвертика эластично-прозрачный кружок, пахнущий ванилью, как его слух уловил едва слышный шорох. Когда Золотарев поднял голову, Шанита была совсем рядом. Мучнисто-восковое лицо с черными дырами вместо глаз смахивало на леденящую маску смерти.

Он оторопел, внутри испуганно трепыхнулось:

«Как?! Она ведь сдохла!!!»

— Всего один поцелуй, Айболит, — прохрипела она, и, прежде чем Евгений успел что-то предпринять, Шанита вцепилась зубами в его нижнюю губу.

Евгений заорал, с силой ударив ее кулаком в висок. Вязко колыхнулись смоляные волосы, нехотя разжались челюсти, и он отпрянул с искаженным от страха и ярости лицом.

— Чертова сука! — брызгая слюной и кровью, завопил он. Вдобавок к свежему укусу содралась корочка с подсохшей ранки — результат умелого хука уже покойного толстяка.

Шанита засмеялась, обводя губы языком. Он был красным от крови, его крови, и это приводило его в неистовство.

— Ты… думал, что… я мертва?

Глаза садиста сверкали испепеляющим бешенством, ноздри по-звериному раздувались, пальцы сами собой скрючились, как если бы уже стискивали шею умирающей.

Эта селедка оказалась живучей. Но у него уже нет времени забавляться с ней, концерт пора сворачивать. Перерезать ей глотку? Или сунуть мордой в ручей и держать ее, пока не захлебнется?!

Внезапно его осенила догадка, и темно-синие глаза мужчины сверкнули:

— Говоришь, вспышку увидела? Я тебе устрою вспышку. Ты себе все правильно нагадала, сука.

Тяжело дыша, Евгений принялся искать пластиковую бутылку, которую он полчаса назад вытряхнул из рюкзака Шаниты и куда-то забросил. Обнаружив ее неподалеку от ручья, он вылил из нее воду, прикинув, что емкости тары будет вполне достаточно для его задумки.

Он направился к мотоциклу.

— У тебя будет самая яркая вспышка, — процедил он, отрывая топливный шланг. Золотарев определил, что, несмотря на пробоину в баке, внутри еще осталось некоторое количество бензина. Сунув шланг в горлышко бутылки, он стал терпеливо ждать, когда она заполнится.

Все это время Шанита продолжала тихо смеяться.

— Добрый доктор. Айболит… — монотонно напевала она. — Он под деревом. Сидит. Но ты не добрый. Кстати. Твоя кровь. Пахнет мертвечиной, — сообщила она, сплевывая розовый сгусток.

— Заткнись, шлюха, — не выдержал Евгений. Кровоточащая губа распухла и саднила.

— Иди ко мне, — прошелестела женщина. — Иди. И ложись рядом. Еще есть время.

— Закрой пасть!!! — взревел Золотарев. Бутылка уже была полностью наполнена, и по пальцам побежала горючая жидкость. Она была ледяной, намного холоднее ручья на дне оврага. Выругавшись, он заковылял к Шаните. Она улыбнулась, словно и ждала, когда Евгений с перекошенным от ненависти лицом начал поливать ее бензином.

— Я ведь знала, от чего умру, — Шанита высунула язык, старательно ловя желтовато-прозрачные струйки нефтепродукта. — Я ведь была права.

— Заткнись! — прорычал он. Когда бутылка опустела, он швырнул ее в сторону. — У тебя есть зажигалка, селедка?

Она продолжала широко улыбаться. С открытым переломом ноги, растерзанно-иссеченными руками, истекающая кровью и облитая бензином, она сидела и счастливо улыбалась, словно чувствовала себя как никогда лучше.

Золотарев раздраженно похлопал себя по карманам, затем черты его лица разгладились, и он вновь зашаркал к байку. Поковырявшись в кофрах, он вернулся через минуту с коробком длинных охотничьих спичек.

— Я думаю, это будет весело и красиво, — совершенно спокойным голосом произнес он, подмигивая Шаните. — Хорошо, что я догадался их прихватить на вечеринку.

Пальцы сотрясала мелкая дрожь, и первая спичка сломалась.

— Твою мать…

— Не торопись, — посоветовала она, с усмешкой глядя на своего убийцу. — У тебя. Дрожат руки. Ты же врач. Хирург. Ты не имеешь. Права на ошибку.

— Закрой рот, или я вырву тебе язык, — буркнул Евгений. Вторая спичка тоже сломалась, и он скрипнул зубами, начиная закипать.

Шанита снова засмеялась тихим шелестящим смехом.

Лишь с четвертой попытки спичка была зажжена, и Золотарев издал ликующий вопль, глаза загорелись триумфом.

— Видишь, сука? — торжествующе прокричал он. — Тебе не отвертеться!

— Вижу, — выдохнула Шанита. — Ты проклят, больной ублюдок. Ты сам себя проклял. Запомни это.

Евгений осклабился.

— Пока, селедка. Жди меня в гости. Лет через сто, в забегаловке под названием «Ад». Приеду на новом байке и снова кончу на тебя.

Тихо шипя, спичка упала на волосы Шаниты, и те мгновенно вспыхнули, как гигантская свечка. Фигура обреченной женщины за доли секунды превратилась в ослепительно-желтый огненный столб.

Золотарев попятился назад, закрывая лицо от нестерпимого жара. Шанита была так близко, что ему чудилось, будто у него потрескивают волосы и ресницы. Внезапно убийца испытал неизъяснимый страх за содеянное, миллионами тончайших иголочек пронзивший его разгоряченную кожу. Он отступал шаг за шагом, глядя сощуренными глазами на человеческий факел, полыхающий нестерпимым жаром. Воздух наполнился зловонием горелой плоти, от Шаниты повалил дым.

Наткнувшись на мотоцикл, Евгений замер, не веря своим глазам — она медленно ползла к нему на четвереньках, издавая кашляющие хрипы. Ползла, оставляя за собой горящие следы, от которых в стылый воздух поднимались дымящиеся струйки.

«Убей ее. Закончи все это», — тяжело колыхнулось внутри, но он был не в силах пошевелиться, с суеверным ужасом пялясь на пожираемую огнем женщину.

— Проклятая б… дь! — визгливо крикнул он, приходя в себя. — Ты что, бессмертна?!

Шанита продолжала упорно тащиться к нему, подволакивая сломанную ногу. Она натужно хрипела, изо рта, рвано-черной дыры, клубились сизые клочья дыма. Волосы сгорели, темнела и маслянисто пузырилась обугливающаяся кожа. Она отслаивалась мертвыми лоскутьями, а остатки джинсов съеживались, вплавливаясь в горящую плоть и тем самым превращаясь в единое багрово-смердящее месиво.

Когда почерневшая рука со скрюченными пальцами коснулась колеса «Индиана», Евгений встряхнулся, словно приходя в себя.

«Она пытается залезть на байк. Это невозможно! Почему она не подыхает?!!»

«Поехали, ковбой».

Хрипловатый голос страшной попутчицы пузырьком всплыл в пелене совсем недавних событий.

Отчаянно вскрикнув, Золотарев принялся карабкаться наверх по отлогому склону. Ушибленное бедро злобно стегало болью, как гнилой зуб, но он не обращал на это внимания. И, хотя он уже почти вылез из оврага, ему все еще казалось, что его спину вот-вот хлестнет жаром, исходящим от горящей заживо женщины.

— Это ты проклята, — хрипло выдохнул он, глядя, как полыхает Шанита. Непостижимо, но она все еще была жива, вяло шевеля обугливающимися конечностями. Вскоре почувствовался смрад горелой резины, зачадило угольно-горьким дымом, и Евгений, хромая, заторопился прочь. И хотя мотоциклы с машинами взрывались только в кино, он не желал проверять, рванет ли его байк или просто сгорит дотла. Как не желал смотреть на последние секунды жизни Шаниты. Хотя раньше момент наступления смерти вызывал у него восторженные чувства, и даже возбуждение.

«Она сдохла».

Покачиваясь, как пьяный, он ковылял по тропе и убеждал себя, что эта сумасшедшая ведьма давно мертва. Конечно, законы физики и биологии никто не отменял. У этой бабы просто выносливый организм, и все. Ни одно живое существо не способно выжить при такой температуре.

Да, она шевелила руками. Но это легко объясняется — посмертные рефлексы… Что-то вроде отрезанных щупальцев у кальмара или хвоста от ящерицы…

Но даже эти аргументы не могли окончательно успокоить Евгения, и ему все время мерещилось, что он слышит шорох и вкрадчиво-тихий смех за спиной.

Он шел, не оборачиваясь.

Тишина пугала. Она липла к нему холодно-влажной простыней, постепенно пеленая, как умаявшегося за день младенца. Было слышно, как шуршат по усыпанной сосновыми иглами и пожухлой листвой тропе подошвы мотоциклетных ботинок. И все. Больше ни единого звука.

Он задрал голову вверх. Чернеющие кроны лесных великанов подпирали густую, словно деготь, ночь. Звезды были похожи на крошечные алмазы-бусины, которые кто-то невидимый старательно вдавливал в пластилиновую мякоть небосвода.

— Скальпель, б… дь, — выдавил неожиданно Евгений. По лицу хлестко ударила ветка, и он вздрогнул, пригнувшись, но тут же продолжил путь.

Конечно, скальпель, мать его.

И не один. Целый набор, едрить его за ногу, остался там, возле байка. А кроме него, крючья, цепь, щипцы… А мотоцикл, к слову, зарегистрирован на него.

Золотарев почувстовал, как к его сердцу, тихо шурша, тянутся чьи-то костляво-морщинистые руки с кривыми когтями. Одно движение — и его жизнь остановится. Во рту появился кислый привкус.

— Я скажу, что мотоцикл у меня угнали, — пробормотал он вслух. — А ножи не мои.

«Тебя видели с ней на стоянке, — возразил внутренний голос. — У тебя порезана куртка, ты ранен. Обугленный труп этой чокнутой дуры найдут рядом с твоим мотоциклом. Огонь не сможет уничтожить номер двигателя, так что на тебя быстро выйдут, пробив по базе данных. Как ты объяснишь скальпели и прочие железки?! Ты хирург и каждый день имеешь дело с инструментами! К тебе будет много неприятных вопросов!»

На лбу мужчины выступили капли ледяного пота.

«Все верно, — со страхом подумал он. — Значит, рано или поздно придется вернуться и забрать байк. Надеюсь, что огонь не распространится дальше оврага. Если загорится лес…»

«А если пламя вырвется наверх?»

При мысли, что Шаните удалось выбраться из ямы, Евгения едва не затрясло. Воображение мгновенно нарисовало ему картину — черное, дымящееся тело сумасшедшей, вопреки всем законам природы, продолжает ползти за ним следом, а из клацающих челюстей вместе с дымом скрежещет:

«Ляг со мной. И ты уйдешь чистым».

— Все будет хорошо, — громко сказал Евгений. Этого ему показалось мало, и он вновь запрокинул голову, словно спеша поделиться своей надеждой с ночной бездной, утыканной стекляшками далеких и прохладных звезд. — Слышите меня, уроды хреновы?! У меня все будет отлично!!!

Небо предпочло не реагировать на этот исступленно-надрывный вопль, а звезды безучастно моргали друг другу, словно затеяв игру в гляделки. Там, наверху, никому не было дела до Золотарева Евгения, блестящего хирурга-трансплантолога, нежного отца и любящего мужа, которого сегодня ночью судьба столкнула с психопаткой, желающей отомстить за смерть любимого. С женщиной, которая отчаянно желала его смерти. Съехавшая с катушек шизофреничка с лошадиной мордой, она ненавидела его какой-то ненормальной, сверхъестественно-ослепляющей сознание ненавистью, и Евгений каждой порой кожи ощущал, что это чувство живо даже сейчас, после смерти цыганки. Ненависть была запредельной, она буквально резонировала и пульсировала в прозрачном лесном воздухе, будто предвещая страшную бурю.

И тем не менее она ничего не сделала, чтобы его убить.

«Она попросту не успела, — попытался себя успокоить Евгений. — Все дело в овраге, мне сильно повезло».

«Ты проклят».

ПРОКЛЯТ.

Он вновь и вновь прокручивал в измученном мозгу последнюю фразу Шаниты, пока эти коротенькие два слова не показались ему чем-то пресным и безликим вроде старых, засохших кусочков сухофруктов, которые даже слюной невозможно размочить, и единственное, что можно с ними сделать, — выплюнуть и прополоскать рот.

— Все кончено, — тихо произнес он. — Я забуду этот случай, как того мертвого котенка на двигателе отцовской машины…

«Ты его не забыл, раз говоришь об этом», — напомнил внутренний голос, но Евгений лишь отмахнулся.

Тягуче-расплывчато потекли минуты, и вскоре среди плотной чащи внезапно проклюнулось крохотное пятнышко, чуть светлее окружавшей его мглы. Сердце Золотарева радостно заколотилось. Пройдя еще пару десятков метров, он вышел из леса, едва сдерживая радостный возглас.

Этот лес, едва не превратившийся для него в могилу, сейчас казался мужчине жуткой комнатой с лохмотьями паутины в углах и уродливо-горбатыми тенями на стенах, комнатой, насквозь пропитавшейся детскими страхами, такими несерьезно пресными в глазах взрослых и одновременно беспощадно гибельными и зловещими в неокрепшем сознании самих детей.

И теперь массивная дверь с грохотом захлопнулась, навсегда отсекая его от этой пропахшей тленом и пылью комнаты.

Он на свободе. Еще немного пешей прогулки на свежем воздухе — и он выберется на трассу. И больше никаких безумных тварей за спиной, нашептывающих в его ухо проклятия. Никаких приставленных ножей к боку. Черт с ним, с байком. Он купит себе еще круче, мощнее. А в следующие выходные поедет к Молчуну и оторвется по полной, с лихвой восполнив сегодняшний вынужденный прогул…

Тропа сменилась на бетонные плиты, затем на гравийку, и, наконец, Евгений выбрался на трассу. К тому времени он окончательно выдохся, совершенно не чувствуя под собой ног. Шаркая грязными мотоботами, мужчина брел по шоссе, то и дело с надеждой прислушиваясь — не раздастся ли шум мотора. Однако сонная дорога была абсолютно пустынной. После крутого поворота Евгений на всякий случай выставил левую руку, чтобы водитель выскочившей машины успел его заметить.

Рука быстро уставала, и он периодически поднимал и опускал ее, как живой шлагбаум, про себя понимая, что на пустом шоссе выглядит как идиот.

Наконец за спиной послышалось долгожданное хриплое рычание двигателя, и Золотарев встрепенулся. Через мгновение тьму прорезали два слепящих глаза-фары. Он поднял руку, но громадная фура, не останавливаясь, с ревом пронеслась мимо. Евгения обдало волной холодного воздуха, в лицо впились колкие песчинки.

«Мудак», — мысленно обругал он равнодушного водителя, одновременно признавая, что едва ли сам бы остановился ночью в этой глуши, чтобы подобрать одинокого попутчика.

В горле запершило, и он закашлялся.

— Это неважно, — сипло проговорил он, как только приступ кашля утих. — Я дойду пешком, ясно?!

Счет времени потерялся, звезды моргали, перешептываясь, они словно делали ставки, выживет ли он этой ночью.

— Добрый доктор… Айболит… Приходи к нему лечиться… И корова…

Сквозь лохмотья туч лениво выглянула луна, мертвый бледно-желтый глаз, будто желая послушать странного пешехода, ковыляющего по спящему шоссе.

— Поехали, ковбой, — шевелил губами Евгений. — Поехали… я отвезу тебя в небесные дали, детка… Я отвезу… тебя в больницу… уложу на операционный стол…

Он потер глаза. В висках что-то дребезжало, словно там крутилась безумная карусель, заставляя трещать по швам черепную коробку. Давление было невыносимым, и он всерьез опасался, что глазные яблоки, не выдержав напора бушующей внутри крови, вот-вот выскочат наружу, влажно повиснув на нервах.

«Может, ты случайно укололся своим ядом?» — проскрипел внутренний голос, и он машинально нажал мизинцем на краешек рукава. Наружу послушно, как слизень, выполз мешочек, набухший студенистой отравой. Евгений нажал еще, блеснуло смертоносное жало, которое тут же спряталось внутрь. Вперед-назад, вперед-назад. И входит, и выходит…

— Нет, — прошептал Евгений. — Я не мог. Я… тренировался… Это не яд.

Покачиваясь, он едва плелся, как издыхающий пес.

И когда силы окончательно покинули его, рядом остановился покрытый пылью темно-синий «Хендай».

— Эге, — услышал он над собой мужской бас. — Совсем плохо? Давай залазь.

Он промычал в ответ что-то несуразное, без сил плюхаясь на переднее сиденье.

— Тебя какого лешего сюда занесло-то? — вновь заговорил водитель. Загорелое лицо было грубовато-простодушным, выдавая в мужчине заядлого дачника. Судя по морщинам и седым волосам, он давно разменял седьмой десяток.

Немного придя в себя и отдышавшись, Евгений спросил:

— На Москву?

Водитель кивнул.

— Ты как здесь очутился? В аварию, что ли, попал? — не отставал он, с любопытством поглядывая на Золотарева. Его внимательный взгляд заскользил по грязной мотоциклетной куртке. — Рокер? Или как там сейчас по-модному… Байкер?

— Вроде того, — устало отозвался Евгений.

— От тебя бензином несет, — потянув носом, заметил водитель. И вдруг в лоб: — Сбил кого?

— Нет, — как можно спокойней ответил Золотарев. — Просто упал. Точнее, меня сбили.

— А где драндулет? — продолжал допытываться шофер.

«В п…де», — хотел раздраженно огрызнуться Евгений, с трудом сдерживаясь. Вслух же он произнес:

— Ехал себе по трассе, никому не мешал. Вдруг какие-то уроды на ржавой «Ниве» догоняют, начинают к обочине прижимать. Один орет, мол, подрезал я их где-то. Ржут, бычки швыряют. Ну, доприжимались, колесо повело, и я в канаву. Отключился. Пришел в себя — ни мотоцикла, ни телефона, ни денег.

— Ого, — присвистнул водитель.

«Про деньги я зря солгал, — запоздало подумал Евгений. — Чем расплачиваться-то? Сейчас этот старый пердун меня высадит…».

От него не ускользнуло, как тот насупился, и Золотарев поспешил заверить:

— Не переживайте, у меня карточка есть. Остановитесь у банкомата Сбербанка, я заплачу.

Водитель фыркнул.

— Да мне твои деньги на хрен не нужны, — сказал он с легким презрением. — Тебе ж в ментовку надо, да?

— Надо, — вынужденно согласился Евгений. — Вы меня, главное, до МКАДа подкиньте, там я сам.

Водитель согласно кивнул, подавляя зевок.

Евгений расслабленно выдохнул. Окунув затылок в мягкий подголовник, он с безмолвной задумчивостью следил за пыльно-серой лентой асфальта, высвечиваемой лимонным светом автомобильных глаз. Водитель включил радио, настроившись на волну с классикой, и Золотарев, убаюканный тихой безмятежной музыкой и мерным урчанием двигателя, задремал.

Во сне он увидел жену с дочкой. Время словно переметнулось на десять лет назад — Анжелика еще совсем кроха… Он был за рулем машины, а его любимые женщины неторопливо шагали по дороге, держась за руки.

Они не оборачивались, хотя что-то подсказывало Евгению — жена и дочка знают, что он следует за ними.

«Постойте!» — кричит он, высовываясь из окна, но они словно не слышат его. И автомобиль почему-то полз едва-едва, как беременная улитка, хотя Золотарев изо всех сил давит на газ.

Вокруг ни души, только он в машине и его жена с дочкой на шоссе. Евгений пытается выйти наружу, но двери автомобиля не открываются, их словно заклинило, и ему ничего не остается делать, как волочиться с черепашьей скоростью в этой проклятой железной коробке на колесах.

Воздух вокруг дрожит и искрится, пронизываемый голубоватыми всполохами, а внутри что-то тревожно колышется и болезненно вздрагивает, как гнойная опухоль при касании.

«Марина, Анжелика!» — надрывается Евгений.

Наконец боги слышат его мольбы, и они замирают на месте. Между тем машина продолжает катиться вперед, и теперь он судорожно жмет на тормоз.

Не срабатывает. Автомобиль хоть и медленно, но едет. Расстояние между ним и его семьей неумолимо сокращается.

Они поворачиваются, и Золотарев видит их застывшие лица.

«Почему ты ничего не рассказал нам?» — осуждающе спрашивает Марина.

У дочки в руках ножницы, ее красивые васильковые глаза преисполнены печалью.

«Зачем тебе ножницы?! — кричит Евгений. — Выброси их!»

Хищные лезвия, блеснув, раздвинулись и тут же соединились, и от этого необычайно громкого и пугающего лязга Золотарева обуяла паника.

«Ты убил этого парня. Если бы я знала…» — с грустью говорит Марина, и Евгений взрывается, теряя контроль:

«Тогда бы умерла Анжелика, тупица! Я спас нашу дочь!!! Как ты смеешь меня упрекать в этом, дура?!»

«Мне жалко этого дядю», — шепчет дочь, вонзая ножницы себе в живот. Остро отточенные жала входят в детское тело, как в мягкий торт. На голубенькой маечке быстро расцветают кровавые лепестки.

«Жалко, — хлюпает дочь, вновь и вновь тыча в себя эти страшные ножницы. Лезвия больше не блестят, они сочатся клейко-алыми каплями. — Мне ничего от тебя больше не нужно, папа».

Евгений задыхается от ужаса.

«Забери у нее ножницы», — визжит он и вдруг застывает на месте — вместо Марины на него, ухмыляясь, смотрит Шанита. Черные волосы всклокочены, как проволока, лицо в саже, глаза сверкают дьявольски-безудержным весельем, еще больше придавая ей сходство с ведьмой.

«Расплата, дядя Женя».

Она подмигивает, ее тело истончается и становится прозрачным, пока она полностью не растворяется в вибрирующем воздухе, а машина с Золотаревым продолжает катиться вперед, прямо на Анжелику. Его дочь обессиленно падает на колени, ножницы торчат из живота, из глубокой раны выглядывает петля кишок, мерцая влажным перламутром.

«Папа».

Евгения трясет, как в лихорадке, автомобиль, как громадным каток, с ленивой неотвратимостью движется прямо на нее.

«Прости, папа», — беззвучно плачет Анжелика, и ее огромные глаза, мокрые от слез, были последним, что видел Золотарев перед тем, как под колесами хрустнули детские кости.

Он подскочил на сиденье, часто моргая и испуганно озираясь по сторонам. За окном мелькали оранжевые огни, лес давно закончился.

— Приснилось что-то? — спросил водитель, ковыряясь в зубах пожухлой зубочисткой.

— Где мы? — вместо ответа задал вопрос Евгений.

— Скоро кольцевая. Ты уверен, что тебе не надо в полицию? У тебя кровь на лице. Давай хоть в травмпункт довезу, — предложил шофер. — У меня в аптечке есть перекись водорода.

Золотарев покачал головой.

— Так сколько я тебе должен? — глухо спросил он после недолгого молчания.

— Нисколько.

Евгений исподлобья покосился на водителя. Что-то в выражении лица пожилого мужчины и то, как он ответил, ему не понравилось. Совсем не понравилось.

«Конечно, — хихикнул внутренний голос. — Поставь себя на его место. Едешь себе спокойно, а тут чучело в байкерском наряде, морда в крови, бензином воняет… а потом какую-то муйню рассказывает про ржавую «Ниву»… И при этом напрочь отказывается ехать к ментам… Самому не смешно бы было?»

Водитель все знает.

Ну, или догадывается.

И, конечно же, если все вскроется, он обязательно расскажет, как в ту ночь подвозил странного мужика в мотоциклетной куртке…

Невдалеке сверкнул овально-прозрачный купол автобусной остановки, и Евгений очнулся от своих мыслей:

— Притормозите, я выйду.

«Хендай» моргнул поворотником, перестраиваясь. Когда автомобиль остановился, Золотарев повернулся к водителю:

— Огромное спасибо. Если бы не вы…

Тот хмыкнул:

— Лучше пересядь на четыре колеса. Знаешь, как вас называет наш брат? Донорами. В общем, будь аккуратен на дорогах.

«Гляди, как он смотрит на тебя», — прошептал все тот же голос.

— Вижу, — тихо сказал Евгений.

Пожилой мужчина напрягся.

— Не понял. Что видишь? — спросил он подозрительно.

— Это я так… Ну, всего наилучшего!

Улыбаясь, Золотарев протягивал руку водителю, этому худощавому мужику лет шестидесяти с коротким седым «ежиком», имени которого он даже не знал. Помедлив, владелец «Хендая» нехотя ответил на рукопожатие.

И тут же нахмурился, с удивлением разглядывая ладонь. При скудном освещении на первой фаланге мизинца краснела чуть заметная точечка.

— Черт…

Но Евгений уже не слышал этого — он быстро вылез из автомобиля, хлопнув дверью.

Недовольно фыркнув, иномарка тронулась с места, а Евгений, не переставая улыбаться, смотрел на быстро удаляющуюся машину.

Что ж, а кто сказал, что будет легко?

«Все нормально. Поймаю другую тачку и скоро буду дома», — успокоил он себя.

Золотарев не видел, как сзади на огромной скорости неслась «Тойота-камри», стремительно сокращая расстояние. Как и не знал, что за рулем машины был молодой двадцатилетний парень с подругой — они возвращались домой после гулянки в ночном клубе. Как и не знал, что и тот и другая были в невменяемом состоянии из-за галлюциногенных таблеток, которые они употребили на шумной вечеринке. Как и не знал, что через секунду двухтонный автомобиль потеряет управление и его вынесет на автобусную остановку, где он сейчас и стоял.

В последнюю долю секунды Евгений услышал нещадный визг покрышек и резко обернулся.

Сильнейший удар, и перед глазами словно опустили стальную черную заслонку. Сознание отключилось, как если бы кто-то просто щелкнул кнопкой на пульте, вырубая телевизор.

* * *

Все окружающее пространство, казалось, состояло из неразборчивого и унылого гула, нещадно царапающего барабанные перепонки.

Рядом над ухом слева что-то монотонно пикало, как часы, вслух отсчитывающие секунды.

Постепенно гул превратился в несвязное бормотание.

«Где я?»

Мысль шлепнулась в разбухший мозг, словно ледяная капля на разгоряченно-обветренные губы, которые давно позабыли живительный вкус влаги. Между тем во рту торчало что-то твердое, больно упираясь в нёбо.

«ГДЕ???»

Веки приоткрылись и тут же снова опустились, как шторки, — ослепительно-белый свет ланцетом впился в воспаленные глазницы.

«Очень светло, — определил Евгений, пытаясь держать себя в руках. — Значит, я в больнице?»

Золотарев попытался вытащить странный предмет изо рта, но не смог поднять руку. Он хотел приподняться и сесть, но его странно потяжелевшее и обмякшее тело не шелохнулось даже на миллиметр.

Абсолютная беспомощность и неподвижность.

Он лежал, как гниющее бревно в лесу, обрастая мхом и вонючей плесенью.

Холодея, Евгений решился снова приоткрыть глаза. В этот раз свет не так сильно резал глаза, и он несколько раз поморгал.

Между тем невнятное бормотание медленно обрастало буквами, слогами и словами, разделяясь паузами, в итоге трансформируясь во вполне понимаемую человеческую речь.

Говорили двое — мужчина и женщина.

— …уже вам говорила, попал в аварию, — она рассказывала торопливо и слегка запинаясь, словно боялась, что правдивость ее слов вызовет сомнения. — Сбила машина на остановке. Водитель вылетел через лобовое стекло, его буквально разорвало на две части… его спутница была пристегнута… Осталась жива, почти не пострадала. Этот — единственный, представляющий для вас интерес. Да и то, можно сказать, парня вытащили с того света.

«Кого, меня?»

Евгений был сбит с толку. Какой парень? Он, конечно, неплохо сохранился для своих сорока девяти, но уж парнем его точно не назовешь!

Он хотел что-то сказать, дать о себе знать, наконец, чтобы на него все же обратили внимание, но изо рта вырвался лишь жалкий писк. В глотке слякотно хлюпала горькая слюна, будто бы он пил всю ночь напролет.

«Эта трубка означает только одно — я подключен к аппарату искусственной вентиляции легких!»

Женщина умолкла, и Евгений с надеждой подумал, что теперь-то они уж точно смотрят на него.

— Он нас слышит? — полюбопытствовал мужчина. Голос у него был уверенный и властный, и Золотарев вдруг подумал, что он кажется ему странно знакомым.

«Не только. Женский голос я тоже где-то слышал», — растерянно подумал Евгений.

— Может быть, — сказала она.

— Мне показалось, он хотел что-то сказать.

«Этот голос…»

Лицо Евгения исказилось в гримасе.

Этот голос звучал как его собственный.

Над ним склонились два лица, изучающе разглядывая его. Головы врачей были в медицинских шапочках-колпаках.

Золотарев издал хрип, выпучив глаза, и доктор заботливо поправил трубку, введенную в его глотку.

— Все хорошо, дружище, — мягко улыбнулся он, но глаза его были похожи на мерцающие льдинки.

«Нет. Нет. Нет, нет, нет!!!» — вгрызалось в мозг.

На лбу Евгения выступили бисерины пота.

А на него, многозначительно улыбаясь, смотрел он сам.

Будто бы он глядел в зеркало, придирчиво изучая собственное отражение. Впрочем, стоящий над ним «Евгений» был немного моложе. Как будто…

«Как будто все происходит лет восемь назад», — сверкнула мысль, и внутри все сжалось в тугой узел.

«Я сплю. Это сон».

«Что со мной, черт возьми?!»

— Впрочем, даже если этот молодой человек нас слышит, это неважно, — отметил врач, чье сходство с самим собой вызывало у Евгения не просто потрясение, а животно-оцепенелый страх.

«Он не просто похож на тебя, — проснувшись, заворочался внутренний голос. — Ты ничего не понял? Он и есть — ты… А вот ты… КТО ТЫ?»

Евгений захрипел, пуская вязкую струйку слюны.

— Да-да, согласен с вами, — ухмыльнулся врач. Теперь от теплой дружеской улыбки не осталось и следа, Евгению казалось, что на него, облизываясь в предвкушении обеда, пялилась хитрая морда гиены.

— Важно то, что у парня отменное здоровье, — весело сказал он. — А самое главное — отличные анализы.

Его лицо исчезло, он шагнул в сторону, послышался шелест бумаг.

— Совместимость донора и реципиента стопроцентная, — забубнил он. — Цитотоксичность сыворотки реципиента по отношению к лимфоцитам донора установлена. При перекрестном типировании… гибель лимфоцитов донора не выявлена. Так что все просто прекрасно…

«Боже, о чем он?! — обливаясь холодным потом, лихорадочно думал Евгений. — Ведь это я — хирург! Это я — врач-трансплантолог!!! Такое должен говорить я!!!»

— Даша, готовьте операционную, — велел лже-Евгений.

«Даша? Так вот почему ее голос показался знакомым! Дарья Фолина, моя ассистентка!»

— Где же ваша девочка?

— Ее уже везут сюда, — последовал ответ. — Она будет с минуты на минуту.

«Девочку?! — задыхаясь, хотел заорать Золотарев. — Какую, мать вашу, девочку?!»

— Она у вас чудесная, Евгений Валерьевич, — заискивающе сказала женщина.

«Да! ДА! ЕВГЕНИЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ — ЭТО Я!!! СУКИ, ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ!!! ТЫ ДАВНО СДОХЛА, ДАША ФОЛИНА! ТЕБЕ ПЕРЕРЕЗАЛА ВЕНЫ СВИХНУВШАЯСЯ ТВАРЬ С ДЛИННЫМИ ВОЛОСАМИ И В ГРЯЗНОЙ КОСУХЕ! ТЕБЯ НЕТ!!! ВЫНЬТЕ ИЗ МЕНЯ ЭТУ СРАНУЮ ТРУБКУ, И Я ДОКАЖУ ВАМ!!!»

Дарья вновь склонилась над Евгением, и тот, несмотря на колотивший его ужас, все же успел заметить, как она сочувственно поджала губы. Всего лишь на секундочку, но это было.

«Послушай, не надо ничего делать! Это я Евгений Валерьевич Золотарев!!!»

Слова, будто бильярдные шары, тяжело и раскатисто катились изнутри наружу, но на выходе с грохотом стукались о непреодолимое препятствие, которое было крепче титана, в результате рассыпаясь в прах. Как он ни старался, из его глотки вместо слов доносился лишь натужный хрип.

— Забыла вам сказать, Евгений Валерьевич, — произнесла Дарья, слегка наморщив лоб. — Сегодня утром в регистратуру обращалась девушка, она искала своего молодого человека. Говорит, мол, пропал без вести.

— Все может быть, — пожал плечами «Евгений». — Этот мир очень непредсказуем и даже опасен.

Дарья повернулась к нему, вынимая из кармана коричневую книжицу:

— Вот. Только я вам ничего не передавала.

Врач открыл паспорт, с интересом перелистывая страницы.

— Она искала не нашего донора, — сказал он, не отрывая головы, и Евгений, цепенея, понял, что под донором подразумевается он.

— Та девушка сказала, что пропавшего парня зовут Вячеслав, — тихо промолвила Дарья.

«Евгений» поморщился.

— Я понял, о ком ты говоришь, видел ее. Устроила скандал в регистратуре, вопила, как резаная. Такая высокая сутулая дылда, брюнетка?

«Шанита».

От напряжения и бессилия из глаз Евгения потекли слезы. Скатываясь с бледного лица солеными дорожками, они впитывались в казенную плоскую, как блин, подушку.

— Да. И этого тоже зовут Вячеслав, — произнесла врачиха, указывая на Золотарева. — Я его паспорт сразу проверила, как появилась возможность. Так что вам повезло — никто ничего не заметил.

«Евгений» опустил документ в карман халата.

— Нет. Пусть он будет как неопознанный, — решил он. — Так будет лучше для его истеричной подружки. Лучше она будет всю жизнь надеяться и верить, что ее дружок Слава жив, чем будет знать, что он умер, — закончил он проникновенным голосом.

— Да, но ведь…

— Даша, скоро операция, — безапелляционно прервал ее «Евгений». — Мы обо всем договорились. Уже все решено.

— Да. Вы обещали, что у меня не будет проблем, — напомнила она нерешительно. От дрогнувшего голоса санитарки сквозило затаенным страхом.

«Конечно, сука. Ты еще не знаешь, что та самая дылда с черными волосами, которую вы обманули, через несколько лет придет к тебе домой и вскроет тебе вены…»

Пик. Пик. Пик.

— Не будет никаких проблем, — заверил ее «Золотарев». — После операции тебя ждет хорошая премия. Иди.

Послышался звук закрываемой двери.

— Добрый доктор Айболит, — принялся мурлыкать «Евгений». — Он под деревом… сидит…

«Нет, ты не сделаешь этого!!!»

Парализованный Евгений седел буквально на глазах. По искаженно-осунувшемуся лицу ручьями лился пот, а тело током пронизывала обжигающая судорога.

«НЕ НАДО!!!»

Из глотки вновь вырвался клокочущий хрип, и «Евгений» удивленно посмотрел на обездвиженного мужчину.

— Ты все слышал, полагаю?

Подошел, наклонился, пытливо вглядываясь в каждую черточку, родинку, складочку, волосок донора.

— Я знаю, что ты меня слышишь, парень, — прошептал лжеврач. — И видишь. Но ты не можешь двигаться. У тебя компрессионный перелом позвоночника, ты парализован. Если даже выживешь, то станешь глубоким инвалидом, бесполезным куском мяса, который будет способен только жрать и испражняться. Кому ты на х…й нужен? Никому. Даже твоя шалава, что сегодня устроила истерику в регистратуре, долго не выдержит. Но ты нужен мне. Именно сейчас, парень. Точнее, твоя почка.

«Я нужен сам себе!!! Своей семье!!! Вылези из моего тела, грязная тварь!!! ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА!!! Это я Золотарев, а не ты!..»

Однако все эти слова так и остались бултыхаться в раскаленной глотке Евгения, как обломки тающего айсберга.

Пик. Пик. Пик.

«Евгений» наклонился еще ниже, и их лица разделяли всего пара сантиметров. Золотарев ощущал запах этого жуткого фантома в хирургическом халате — запах лекарств и дорогого одеколона. А еще он чувствовал собственный запах.

Смрад ядовитых миазмов. Миазмов приближающейся смерти.

— Спасибо тебе, парень. Как там тебя, Слава? Ты мне очень помог, Слава.

«НЕТ!!!!!!!»

— Сегодня ночью ты спасешь жизнь моей дочери, — сообщил призрак, подмигивая Золотареву.

Он замер, тупо глядя перед собой и слушая тревожный стук собственного сердца — похоже, оно вдруг поняло, что вскоре его принудительно остановят, и оно больше никогда не будет, как насос, качать кровь по разветвленным магистралям организма.

Под ухом продолжало надсадно пикать.

(Ты проклят.)

Золотарев зажмурился. Крепко-крепко, но слезы продолжали сочиться из-под сомкнутых век.

— Пока, парень. Встретимся лет через сто в забегаловке под названием «Ад», — услышал он над собой.

Нудное пиканье неожиданно прервалось, и свист в глотке затих.

Дышать стало невыносимо трудно, и Евгений открыл глаза.

Перед ним была тьма. Всепоглощающая, кладбищенская тьма, остро пахнущая озоном.

Будет дождь?!

Он поморгал, словно втайне надеясь, что вокруг снова станет светло.

Не стало.

Тьма не исчезала.

«Я умираю?»

Моргать становилось все труднее. Но еще сложнее было дышать, в легкие вместо кислорода будто бы закачивали ядовитый газ.

В последний раз, с трудом разлепив потяжелевшие веки, он застыл.

Меньше чем через час началась операция.

Октябрь 2017 г.

Алексей Шолохов Они еще здесь

Глава 1

Эта гостиница была последним местом, где Алексей хотел бы остановиться. Еще пять лет назад так и было. Но за последнее время его чувства эстета слегка подпортились унылым бытом психиатрической больницы. Теперь его устраивала комната, пропахшая средством от насекомых, кровать, застеленная серым застиранным бельем, и остывшая глазунья с липнущим к зубам желтком на ужин. Теперь на свободе его устраивало все. Все, кроме того, что, по решению суда, он не должен приближаться к жене и детям. Пусть они теперь не принадлежали даже самим себе, он все равно хотел их вернуть.

Он бросил сумку с вещами к изголовью и сел на идеально застеленную постель. Возможно, стерильный запах и аккуратность в мелочах отвлекали, например, от насекомых или грызунов, которых в этой части города наверняка было с избытком. Алексею было наплевать на вредителей, тем более что никто так не умеет вредить, как человек, и особенно сам себе. Ему надо было тогда разобраться. Или уехать, побыть в одиночестве и все обдумать. Возможно, вернувшись домой через пару дней, он застал бы ту же картину, он застал бы ИХ, но, по крайней мере, его бы не упекли в больницу на пять долгих лет. Если бы да кабы… Алексей печально улыбнулся. Скинул обувь и вытянулся на кровати прямо в одежде. Умение человека находить правильные решения после того, как уже наделал ошибок, не сравнимо ни с чем. Это человек умеет лучше всего.

Леша закрыл глаза, на минутку попытался вспомнить лица детей, жены. Удалось почти. Искаженное лицо Стасика заставило Алексея открыть глаза. Страхов сел. Кровать скрипнула, матрац отозвался гулом. Что-то отвратительное, назойливое было в этом гуле. В голове Алексея этот звук никак не связывался с изношенностью мебели. Он скорее напоминал… жужжание насекомых? Осы?!

Страхов подскочил с кровати, скинул покрывало и простыню, перевернул матрац и замер. Они были там. Осы облепили всю фанерную обрешетку. Они были в постоянном движении — ползали, взлетали с одних и садились на спины других. Леша не видел гнезда, но знал, что оно где-то там, где-то под ними. Если, конечно, матрас не был этим гнездом.

Алексей медленно вернул матрац на место. Ни одна оса не покинула своего «гнезда», но гул стал громче, агрессивнее. Твари были недовольны, что их потревожили. А потом все стихло. Леша взялся за край матраца, поднял его совсем чуть-чуть, чтобы убедиться, что насекомые заняты своим делом. Приподнял еще немного, не веря своим глазам, он смотрел на фанерную решетку. Абсолютно чистые ламели — две у изножья были треснуты, но никаких следов пребывания насекомых не было. Леша знал, что отказ от лекарств спровоцирует новые видения. Знал и отказался намеренно. Потому что видения были ему нужны. Он должен был увидеть тварей, чтобы вернуть семью.

Страхов прошел к уборной. Дернул за ручку. Дверь не поддалась, будто была заперта изнутри. Алексей дернул еще раз, и дверь из прессованного картона с противным скрипом отворилась. Разбухшее от влаги полотно входило в коробку плотно, а через несколько открываний дверь грозила вообще расслоиться и потерять презентабельный вид.

Леша включил свет. Гул дросселей люминесцентного светильника разбавил тишину. Алексей прошел к раковине и включил воду. Из крана полилась вода кофейного цвета. Леша отдернул руку. Воспоминания о доме нахлынули с новой силой. И снова он подумал, что с лекарствами этого бы не произошло. Лекарства не давали переступить ему грань. Грань, за которой он должен был находиться, иначе… Таблетки были в сумке у кровати. Даже если побежать и принять сразу две, их действие наступит не ранее чем через полчаса. Полчаса на грани. Твари его все равно не оставят. И если они собираются его убить, то полчаса им хватит, чтобы убить его, оживить, а потом снова убить.

Нет! Будь что будет!

Он повернулся к ванне. Вода полилась и там. Леша был уверен, что, когда вошел, штора с розовыми разводами была открыта, обнажая пожелтевший край. Сейчас штора была закрыта, а за ней кто-то стоял. Человеческая тень была неподвижна. Алексей потянулся к шторке, тень приблизилась, и Страхов отдернул руку. Тень замерла. Леша, не выпуская из вида ванну, шагнул к унитазу. На секунду обернулся, чтобы сорвать крышку с бачка. Сработал слив, и зажурчала вода. Страхов снова повернулся к ванне, держа на изготовку увесистую крышку.

Штора была отдернута, а ванна пуста. Бачок наполнился водой, и все стихло. Только гул светильника над зеркалом нарушал тишину. Зловещую, отвратительно тягучую тишину. Они пугали его. Леша взял крышку в одну руку, повернулся к двери и отшатнулся, едва не выронив свое орудие. Перед ним стоял обнаженный Андрей. Пять лет, конечно, не такой и большой отрезок времени, но на людей он может подействовать пагубно. Сына Алексея это не коснулось. Он будто вчера пришел из армии. И хотя первой мыслью было обнять сына, здравый смысл победил — Леша шагнул назад и поднял перед собой крышку.

Андрей усмехнулся. Из ноздри выползла огромная оса, заползла на нос, дернула крыльями и замерла. Следующая вылезла из вздернутого уголка губ. Проползла по щеке и замерла под глазом. Она была не меньше первой, но более беспокойной. Леша был уверен, что жужжит только вторая. Когда осы полезли отовсюду, Страхов замахнулся, но ударить сразу не мог. Барьер, какая-то заслонка не давали ему понять, что перед ним не сын, что в человеке не может жить рой ос. Здравый смысл вновь вышел победителем. Крышка бачка врезалась в ухмыляющееся лицо Андрея и почти не встретила сопротивления. Звук словно о фаянс ударилось множество горошин. В следующий миг все тело Андрея брызнуло миллионом насекомых. Осы разлетелись, а потом снова собрались, но уже просто в рой, чтобы атаковать человека. Страхов бросил в них крышку, которая со звоном разбившейся посудины врезалась в стену. Пока твари не собрались вновь, Алексей выскочил в комнату. Там его ждала Жанна с детьми. Стасик держал в руках какую-то книгу, а Алена блокнот.

«Уж они-то должны были измениться за пять лет», — подумал Леша.

Но они выглядели так, будто он отсутствовал пару недель. Алена повернула блокнот к Леше.

— Папа, смотри, что я нарисовала…

* * *

Наташа ненавидела переезды. Наездившись с родителями в детстве, она болезненно переносила любой переезд. Сейчас, сидя на узлах и коробках в собственном дворе, она раздраженно осматривала дом. Строение вполне удовлетворяло ее потребностям. На первом этаже располагалась кухня, гостиная, санузел и комнатка, которой предназначено стать палатой. На втором было три спальни.

Наташу воротило от всех этих тюков и коробок, разбор которых мог затянуться не на один месяц. Хорошо, хоть Костя пообещал отпроситься и помочь ей. Наташа взяла первую коробку с надписью «кастрюли» и понесла на кухню.

Единственное, что ей не понравилось в этом поселке, — это мертвая тишина. Машины проезжали редко, ни лая собак, ни кудахтанья кур. Даже ветер, начинавший трепать листву, казалось, замирал, чтобы не потревожить покой людей. Нет, это, скорее всего, из-за перемены мест. Переехать из пусть небольшого, но шумного города практически в деревню и не заметить разницы может только глупец. Кстати, и поменять мегаполис на вымирающий поселок мог тоже только глупец, к коим ее муж конечно же себя не относил.

Наташа вышла за второй коробкой. Поискала с надписью «тарелки», но не нашла и взяла верхнюю — «игрушки». Она почему-то думала, что коробка окажется намного легче, чем с кастрюлями. Но «игрушки» буквально оттягивали руки. Конечно, после распаковки может оказаться, что в «кастрюлях» — книги, а в «игрушках» — тарелки. В суматохе переезда всякое возможно, но по весу в коробке не иначе лежат гантели Костика.

У порога Наташа запнулась, и дно коробки разошлось. Из нее высыпались, как ни странно, игрушки. Она выругалась и, перевернув коробку начала собирать туда машинки и солдатиков. Размышления неизбежно привели бы ее к Илюше, но она всеми силами пыталась отвлечься. Думала о новом доме и старой квартире. В Донском у них была двухкомнатная квартира. Наташа хотела продать ее и, доложив, купить трехкомнатную. В общем, ее мысли были далеки от частного домовладения.

Она посмотрела на часы. Время близилось к полудню. Ее привезли сюда в десять. Пока разгрузили… Полтора часа прошли незаметно. Костя должен был подъехать позже, привести отца и сиделку.

— А пока я одна, — в тишине ее голос прозвучал словно пушечный выстрел. — Вот куда ты меня завез? — уже шепотом спросила Наташа.

Она подняла лисенка — мягкую игрушку, выигранную в тире, кажется, в Анапе. Посмотрела в тряпичную мордочку. Один глаз висел на ниточке, будто кто-то специально выдрал его. Наташа потрогала его, и (черная бусинка словно этого ждала) глаз оторвался, скатился по руке, отскочил от ступеньки и скрылся где-то под крыльцом. Кабанова положила лисенка поверх одноруких роботов и бесколесных машин. Илюша заглядывал внутрь всего, что можно было разобрать или просто сломать. Весь в отца. Костя все ремонтировал сам. Конечно, это он так один думал. Но дальше того, чтобы разобрать ее фен, телефон и еще кучу всего, у него не доходили руки.

Одноглазый лисенок теперь, конечно, мало чем отличался от игрушек-инвалидов, но собственное правило заставило Наташу отставить коробку и полезть под крыльцо. Она подстелила какую-то картонку и встала на колени. Среди маленьких камушков гравия бусинку можно искать с тем же успехом, что и иголку в стоге сена. Но она увидела ее практически сразу. Глаз лисенка лежал у фундамента дома. Наташа потянулась. Нет. Слишком далеко. Крыльцо было низким, поэтому даже такая хрупкая женщина, как Наташа, не могла заползти туда на четвереньках. Надо ложиться. Она подстелила еще бумаги и легла. Протянула руку и достала черную бусинку.

Вдруг справа какое-то движение, будто с крыльца кто-то спрыгнул. Она взглянула через вытянутую руку и ахнула. В проеме между землей и крыльцом Наташа увидела ноги. Детские босые ноги. Она замерла. И тут же отругала себя за ребячество.

«Ну чего ты испугалась, дурочка? Это же всего лишь ребенок».

Ей стало смешно, что она, как маленькая девочка, спрятав голову под крыльцом, решила, что остальных ее частей не видно. Наташа вылезла, встала и пошла к ребенку. Но у крыльца никого не было. Она посмотрела за дом, под крыльцо. Ни ног, ни их обладателя не было видно. «Надо завязывать с романами ужасов на ночь», — подумала Кабанова и, бросив бусинку-глаз в коробку, понесла ее в дом. Два любопытных детских глаза проводили ее из-за соседского забора.

* * *

Костя собрал бумаги и кинул их в стол. Запер ящик на ключ. Он спешил домой. Домой! Детское, давно забытое чувство нахлынуло на него. Он мечтал о доме. Давно мечтал. Жить в двухкомнатной квартире с родителями он смог недолго. Съемное жилье не то чтобы было не по карману, но как только Костя представлял, что мог бы эти деньги вкладывать, например, в ипотеку, ему становилось дурно. После трагедии прошлым летом все решилось быстро и бесповоротно. Едва закончив с похоронами, Константин оставил заявки в двух крупных банках, принялся объезжать округу в поисках подходящего дома. Самое странное, что, несмотря на косые взгляды сослуживцев, соседей и знакомых, это его здорово отвлекло от потери сына и матери. Потерять в один день двух любимых людей… Трех — отец тоже не оклемался после той аварии. Растение, за которым нужен беспрестанный уход. Он винил отца в гибели мамы и Илюши. Сначала винил, но потом пришло осмысление. Это авария, которых в год по России более ста восьмидесяти тысяч происходит. Это как рулетка. Сраная русская рулетка. Костя не только ипотекой занимался, он вычитывал официальные заключения, вникал в статистику. Черт бы побрал эту статистику. Набор сухих цифр без боли и сожалений, без скорби и утрат, будто говорилось о спичках или скрепках. Двадцать четыре тысячи погибших за год и среди них Илья и мама.

Костя вытер слезу. Год слишком маленький срок, чтобы боль от утраты притупилась и не ранила душу. Возможно, и жизни не хватит — чтобы заглушить ее. Единственное, что его отвлекало, это суета, которую он сам себе создал. Сбор документов, ожидание решения, поиск подходящего жилья… А теперь он будет занят домом. Покрасить фасад, проверить проводку и сантехнику… Работы хватит, а он и не против.

Костя подошел к старенькому минивэну отечественного производства, повозился с ключами и, наконец найдя нужный, открыл дверь. Ему казалось, что от скрипа двери могли сработать сигнализации автомобилей в непосредственной близости от него. Отцовская «Надежда», стоявшая в гараже лет пять, забытая всеми. До дня катастрофы так и было. После аварии Костя ни разу не задумался об утрате имущества. Отец в тот вечер взял его «Додж Калибр». Хорошая машина, взятая по лизингу. Хорошая машина, но никого это не спасло. В общем, оставшись без «колес», стало трудно решать проблемы. А их навалилось… Вот и пришлось взять этот тазик с болтами. Хотя старушка исправно служила, почти не капризничала. Уже год он на ней «и в огонь, и в воду». Даже дом искал на ней.

Поиск дома занял месяца три. Костя едва не согласился на обложенную кирпичом деревянную хибару на окраине Подлесного. Он предполагал, что банк может не одобрить его вынужденный выбор, хотя риелторы его убеждали в обратном, но Костю беспокоило другое. Жить в доме, который тебе не приглянулся даже со второй попытки, хуже, чем жить в двушке с отцом-инвалидом и сиделкой. Он отказался от этой затеи. Срок одобрения банком подходил к концу, а Костя не имел ни одного варианта. Не имел и даже не представлял, где его взять. Он объехал все близлежащие деревни и поселки, просмотрел кучу объявлений и причудливо пересекающиеся с ними предложения местных риелторов. И ничего. То дом мал, то комнаты, то потолки низкие, то окна узкие, то вид перед домом отвратительный, то соседи некрасивые. Костя и сам понимал, что это маразм какой-то. Его придирки ни в какие ворота. Если вид, окна и потолок можно отнести в строительную категорию, то конкурс красоты для соседей — это в категориях психических заболеваний. Но он успокаивал себя поговоркой «Покупаем не дом, а соседа». Поэтому то, что он часто видел у продающихся объектов, вызывало в лучшем случае грусть. Соседи были отвратительны как внешне, так и внутренне. У Кости сложилось такое впечатление, что это вполне себе самостоятельное племя, выращенное где-то на другой планете.

Но потом произошло чудо. Он нашел тот самый дом, который очень долго искал. А самое главное — по обе стороны от участка соседей не было. Он даже не спросил, почему оба дома пустуют. Его все устраивало. Кроме того, дом был чудесным и еще по одной причине — Костя не замечал его на протяжении двух лет, что проезжал на работу через Васильевку. А возможно, его действительно не было. Долго ли при нынешних технологиях возвести двухэтажный дом. В общем, Костю не интересовало прошлое этого дома, он собирался все начать сначала, и дом будет значимой деталью в его настоящем и будущем.

* * *

Это было предупреждение. Предупреждение не соваться в дом. И, надо полагать, оно было не от официальных представителей власти. Алексей решил не медлить. Твари боятся его, раз уж решили припугнуть. Когда появились Жанна с детьми, Леша едва не сдался. Твари знали его слабое место, вот и обратились близкими.

Страхов вышел из гостиницы в шесть утра и направился к автобусной станции. Минут сорок езды с одной пересадкой в Донском давали ему время еще немного подумать. Хотя времени подумать у него было с лихвой. Пять лет достаточно, чтобы распланировать дальнейшую жизнь не только свою, но и персонала с пациентами всей психиатрической больницы. Выйдя из застенков режимного объекта, он знал, что будет делать и куда пойдет, но каждый метр, каждый шаг, сделанный в сторону злосчастного дома, дарили сомнения. Лешу не страшила уголовная ответственность, его пугало до колик, до судорог в конечностях то, что он никогда не сможет вернуть свою семью. Он вспомнил последнюю встречу с двойниками в гостинице. Ухмылки, осы, рисунок дочери. Что он значил?

Тягостное ощущение от вечерней встречи было слегка разбавлено. Настроение не улучшилось, но легкость определенно пришла.

Алексей вышел при въезде в Васильевку. Решил пройтись пешком. Как подступиться к дому, он еще не знал. Пока надо было побыть где-нибудь поблизости. Первым на ум пришел Роман — сосед напротив, любитель «стрельнуть» сигаретку и понаблюдать в бинокль за соседями. Не исключено, что он до сих пор злится на Алексея за отобранное ружье. Сам виноват. Да и если с документами все в порядке, наверняка ему его вернули. Слабое утешение, что пять лет приличный срок, чтобы забыть человека, не то что его проделки, все-таки было. Иначе придется ночевать под его забором. Потому что к забору своего… к забору дома, когда-то принадлежавшего ему, он подойти пока не решался. Если твари за двенадцать километров так смогли нервы помотать, у дома они церемониться не будут. Они убьют его.

Эта мысль, словно разряд тока, заставила ноги быстрее двигаться. Они убьют его. Если в номере они предупреждали, говорили «не суйся», то рядом с домом с ним будет покончено. Впервые со дня освобождения (и из лечебницы, и от таблеток) эта мысль напугала его. Он понял, что может умереть, так и не простившись с детьми. Со своими детьми и с Жанной. С той Жанной, которая боялась ос, с той Жанной, которую любил больше жизни.

* * *

Фариде не нравилась работа сиделкой. Вымывать дерьмо, подтирать слюни и, самое бредовое, разговаривать с тем, кто тебя даже не слышит. Это все равно что разговаривать с фиалкой на окне. Дерьмо. Она ехала сюда не для этого. По образованию методист дошкольного воспитания, она могла бы работать воспитателем в детском саду или учительницей младших классов, но у себя на родине она получала бы гроши, а здесь, в России, она была иностранкой, и самое лучшее, что ей светило в детском саду, это должность нянечки. И снова дерьмо. Вымывать и подтирать, но хоть можно было все это делать молча. Но зарплата у нянечки в разы меньше, чем та, которую пообещали ей в семье Кабановых.

Старик был парализован. В его говне было больше жизни, чем в глазах. Влажных, как два яичных белка. И если б не деньги, обещанные ей за уход, она бы и пальцем не пошевелила. Старик раздражал Фариду, и иногда она не сдерживалась — дергала его дряхлые руки до хруста в суставах, чтоб только никто не видел, и ругала его на своем языке, вполголоса. Это не давало эмоциональной разгрузки в полной мере, но небольшое успокоение приносило.

Телефон зазвонил, когда Фарида усаживала с очередным крепким словцом на языке своих предков старика в кресло. Она чертыхнулась уже по-русски и посмотрела на дисплей. Костя. Натянув нежную улыбку, как будто собеседник ее увидит, Фарида нажала зеленую трубку.

— Да, Костя, — заискивающе произнесла сиделка.

Выслушала, кивая, а потом убрала трубку в карман джинсов. По мере того как сходила улыбка со смуглого лица, глаза становились холоднее.

— Ну поехали, старикашка.

Фарида толкнула старика в грудь, отчего его голова завалилась набок и тонкая нить слюны потянулась из уголка рта.

— Ты отвратителен! — Фарида скривилась и вытерла подбородок и рот мужчине салфеткой.

Развернула кресло и толкнула к двери.

Ей нравился Костя, но, как только она представляла его на месте старикашки, симпатия, а уж тем более желание пропадали. Ее не посвящали в семейные тайны — она не знала, по какой причине старик оказался в таком положении, но что-то ей подсказывало, что это может быть врожденным. А это значит, что у Кости плохая наследственность. А ей не нужен обездвиженный муж. «Эй, — остановила сама себя Фарида. — Размечталась. У него жена есть».

От мыслей о Наталье Фариду передернуло. Жена не стена, как говорят здесь. А ее дед говорил: «Халат — того, кто его надел, конь — того, кто на него сел». Фарида очень хотела надеть и непременно сесть.

— Давай помогу.

Фарида вытолкнула кресло из подъезда, когда навстречу им вышел Константин. Она с улыбкой на губах слегка наклонилась вперед и втянула воздух. От Константина хорошо пахло, и она очень надеялась, что ее шумные вдохи при встрече с ним остаются незамеченными. Он перехватил кресло и покатил его к распахнутой двери «Надежды». Очень надеялась. Иначе этот «халат» ее не подпустит к себе.

Глава 2

Наташа спускала в подвал то, что не могло пригодиться в ближайшем будущем. Детские игрушки не пригодятся не только в ближайшем, но и вообще никогда. Наталья решила, что рожать больше не будет. А игрушки не выкинула лишь потому, что они ей дороги как память. Память о сыночке. Наталья почувствовала, как волна отчаяния накрывает ее, и поспешила из подвала. Как только она поставила ногу на первую ступеньку, за спиной что-то шлепнулось. Не упало, а именно шлепнулось. Будто что-то плоское приложилось к гладкому полу плашмя. Наташа напряглась. Она с детства не любила оставаться дома одна. Нет, она не была трусихой. Просто каждый звук в пустом доме ею «обвешивался» домыслами и фантазиями, и на выходе получалось что-то страшное. Она умела нагнетать. Казалось бы, обернись, найди причину звука и успокойся. Нет же! Ей надо сначала состряпать картинку в мозгу и только потом сравнить с реальной. Она успокаивала себя тем, что ничего необычного произойти не может в помещении, где выход и вход в одном месте, а она сейчас как раз у него. Это же не дом из американского фильма ужасов, где входы и выходы чуть ли не в каждой стене и обязательное (для фильма ужасов, разумеется) наличие окон в подвале. Слава богу, здесь не Америка и уж тем более не фильм ужасов. Наталья медленно повернулась. Картинки не совпали. Это было не столько ужасно, сколько непонятно. Судя по звуку, упавшая вещь должна быть чем-то плоским (книга, например), но из выпавшего на полу была только красная с белыми выпуклостями-пуговицами игрушка ванька-встанька, или неваляшка. Это было еще более странно, потому что именно у неваляшки свой неповторимый звук. Наташа подошла ближе, не отводя глаз от игрушки. И будто в подтверждение мыслям Наташи ванька-встанька отклонился назад, звякнув своими внутренними бубенцами и зашатался. Наташа отступила назад. Это был еще не страх, но уже и не просто недоумение.

Она хотела подойти и тем самым расставить все точки над «i». Сквозняки это или какие-то внутренние пучения почвы, она не знала, но собиралась понять это, взяв в руки неваляшку. Когда игрушка снова замерла, Наталья остановилась. В голову шли мысли о чем-то сверхъестественном, поэтому пока в мозгу не зародилась паника, Наталья отдернула руку, развернулась и, в несколько шагов преодолев лестницу вышла из подвала. Уже в кухне набирая воду в чайник, Наталья хохотнула.

«Ванька-встанька! Надо же! Тебя напугал краснопузый безрукий кусок пластмассы? Сколько тебе лет? — требовательно спросила сама у себя Наташа. — Черт!»

Ее только однажды смогла напугать игрушка, и было это лет двадцать назад. Да и не сама игрушка, если начистоту. Наташа играла на чердаке бабушкиного дома. Не совсем играла, но тем не менее она искала что-нибудь интересненькое. И нашла. В старом облезлом сундуке среди давно вышедших из моды вещей лежала кукла. Сейчас Наталья не была уверена, но тогда ей показалось, что у куклы седые волосы. Скорее всего, блондинка с серебряным отливом. Наташе сразу показалось, что кукла тяжеловата для пустотелой пластмассы. Наталья перевернула ее лицом к себе и едва не отбросила — вместо лица была дыра. Когда кукла шевельнулась и из провала в лице высунулась крысиная морда, Наташа не выдержала и закричала. Крыса, испугавшись даже больше, чем девочка, тут же выпрыгнула и скрылась под грудой старых журналов. Кто сидел в ваньке-встаньке, Наташа не знала, но для собственного успокоения решила, что это какой-то зверек или на худой конец насекомое. И только вечером, когда она рассказывала об этом происшествии Косте, Наташа поняла одну вещь — раскачать игрушку могло что угодно, от крысы до сквозняка, а вот резко остановить… Но к утру следующего дня она забыла о своих выводах.

* * *

Константин замечал не совсем адекватное поведение сиделки, но что-либо делать с этим он не мог. Да и если здраво мыслить, что здесь такого, если к тебе проявляет симпатии, надо признать, красивая женщина. Она же не вешается на него, а просто улыбается. «Она не просто улыбается, — одернул его здравомыслящий Константин. — Она улыбается так, будто ты разделся и тычешь ей в ляжку своим черенком. Да она едва слюну не пускает при виде тебя».

«Что я могу с этим поделать?» — огрызнулся Константин. Это был тот Константин, которому не чужд флирт с противоположным полом. В пределах разумного, ни разу не переходя за грань. Костя — перекати-поле, Костя — весельчак… «Что? — повторил свой вопрос весельчак. — Выгони я сейчас ее, кто будет сидеть с отцом? Мне работать надо, Наташа…»

При упоминании Наташи «зависали» обе половинки Константина. Тут Кабанов становился единым целым, монолитом. Насчет Наташи двух мнений быть не должно. Она его жена, и ей сейчас тяжело. Иногда он все-таки противоречил сам себе и огрызался, мол, а мне что, сейчас легче? Я что, не потерял в одночасье трех близких людей? Отец формально жив, но это уже не человек. Матери и сына нет. Так мне вроде как и хуже должно быть. Поогрызавшись, он, словно пес, понявший, что его лая никто не боится, прятался в конуру и оттуда недовольно ворчал. И все равно ей тяжело. За этот год, что прошел после трагедии, у них даже с сексом не выходило. Они будто отдалились. Словно Илюша был их связующим звеном, цепочкой, мостиком, который в одночасье рухнул, разорвался, отпуская их в свободное плавание. Но не было никакого свободного плавания; была только боль и скорбь. Они прожили этот год как соседи. Остыли чувства? Нет. Константин любил Наташу, но только ту, которая была год назад; ту, которая улыбалась ему при встрече; ту, которая… Возможно, именно поэтому он наслаждался общением с Фаридой.

Костя посмотрел в зеркало заднего вида. Фарида будто ждала этого, улыбнулась ему. Константин подмигнул ей и улыбнулся в ответ. Нет, определенно он не готов выгнать ее. Без нее они как без рук, да и хоть кто-то в доме ему улыбается.

И, снова подумав о Наташе, он стал монолитом с одной мыслью, что все наладится, что вернется Наташа-хохотушка. И, возможно, переезд как раз этому поспособствует. Нужно только подождать.

* * *

На разбор вещей могло уйти куда больше времени, чем планировалось. Наталья вздохнула и пошла в кухню. Надо начинать оттуда. Сейчас вернется ее счастливое семейство, которое необходимо накормить. В той квартире, где она до последней минуты слышала смех Илюши, упоминание семьи раздражало Наташу. Ей не хотелось ни готовить, ни есть. Ей не хотелось жить. Только здесь, в новом доме, она ощутила какую-то свободу. Будто Илюша держал ее в заложниках, а теперь отпустил, теперь позволил ей жить дальше. Она даже перестала винить старика. Он и сам поплатился. Ни жив, ни мертв. Наташа иногда думала, что это еще хуже, чем смерть или жить в скорби. Старик поплатился больше всех. Но, несмотря на потеплевшие чувства, она не собиралась в одночасье превращаться в мать Терезу. Не сейчас. Ей нужно время.

Надо брать себя в руки. Илюша был бы рад, что она наконец нашла в себе силы жить дальше. Наташа чувствовала именно сейчас большую близость с покойным сыном, чем, например, на кладбище у его могилы. Нет, неудачный пример, потому что на кладбище она вообще ничего не чувствовала, кроме скорби, сдавливающей грудь. А здесь по-другому, здесь она чувствовала его, как будто Илюша играет в другой комнате, и, стоит ей его окликнуть, он тут же отзовется.

Там, в квартире, такие мысли вызывали только слезы, а здесь и сейчас она улыбнулась.

Именно сегодня в честь переезда Наталье захотелось приготовить что-нибудь необычное. Хотя блюда, приготовленные Фаридой, тоже обычными не назовешь, но за этот год, что Наташа не подходила к плите, лагман, манты и самса заменили им борщ, пельмени и пирожки и стали самыми обычными. А ей очень хотелось удивить Фариду, старика и Костю. Ей вдруг захотелось позвонить сестре, которую она избегала со дня похорон. Наташа не хотела никакой жалости, никаких соболезнований. Она просто тогда хотела побыть одна. Она хотела, чтобы ее оставили в покое. О чем, впрочем, в порыве гнева и оповестила всю свою немногочисленную родню. Кто-то понял, кто-то нет, но после этих откровений на горизонте она не видела никого. На работе ее будто не замечали, дома, кстати, тоже. И это она начала понимать сейчас, когда воспряла. Обида тугой пружиной выстрелила в мозгу. Как так? Она хотела отгородиться от всех, в своей уютной крепости, но в какой-то момент не заметила, как оказалась по другую сторону забора. Одна на холоде.

Удивительно, но обида ушла так же внезапно, как и появилась. Нет, она определенно шла на поправку. И в ее случае лекарство с названием «время» делало свое дело на пятерку.

Наташа достала замороженную лопатку и положила в раковину. Открыла кран и подставила под струю руку. Вода нагрелась быстро. Вряд ли в доме центральное горячее водоснабжение. Колонка — газовая или электрическая. Судя по тому что Наташа не услышала специфического потрескивания поджига и буханья загоревшегося пламени, колонка у них электрическая. Наталья закрыла кран и вновь открыла, ожидая все-таки услышать привычные звуки. Потом еще раз. Ни поджига, ни гула пламени она не услышала. Зато она слышала что-то другое. В момент выключения крана Наташа слышала шлепанье по ламинату. Босых ног или ладошек, неважно. Как будто кто-то бегал в гостиной. И самое страшное было в том, что тот, кто шлепал, хотел скрыть это от Наташи. Он шлепал, когда лилась вода, и только дважды прокололся. Только дважды он прошлепал, когда Наталья резко выключила воду.

Наташе стало страшно. Не оттого, что кто-то пробрался в дом, а оттого, что она не могла объяснить самой себе цели воришки. Забраться в дом, чтобы, разувшись, побегать по новенькому ламинату? Наталья осмотрела столы. Ножи она еще не выложила и, в какой они коробке, не помнила. Она повернулась к раковине и взяла баранью лопатку. Мясо еще не разморозилось, поэтому кусок мог сгодиться не хуже бейсбольной биты. Тишина напрягала. Наташа решила проверить. Ведь ей могло и показаться? Она включила воду и тут же выключила. Ничего. Тишина. Еще раз включила, подождала и выключила. Звук шажков раздался, как она и предполагала, из гостиной. Наташа включила воду и медленно пошла к самой большой комнате в доме.

* * *

Алексей не ждал теплого приема от человека, которому разбил нос и забрал ружье. Когда-то давно, в прошлой жизни. Не ждал, но ему некуда было идти, поэтому он готов был выслушать любые упреки, любые выражения в свой адрес, только бы Роман позволил ему поселиться у него. По крайней мере до тех пор, пока Алексей не вернет свою семью. А он вернет, потому что настроен решительно.

Встреча их прошла в прохладной обстановке. Нет, Роман не матерился и не грозил вызвать полицию. Он просто кивнул и показал ему спальню, в которой Страхов может разместиться. Показал и ушел. Алексей долго думал, что скажет бывшему соседу, как будет умолять пустить к себе. Всю дорогу от гостиницы до указателя Васильевка. Алексей вышел раньше, с людьми, чтоб быть неприметней для любопытных из ближайших домов. Потом свернул с дороги и через пролесок направился к своему пункту назначения. В голову ничего не лезло. Рассказать правду? Не годится. Он еще не соскучился по палате, ставшей ему домом на долгих пять лет. Или сказать не всю правду? Мол, просто хотел бы вернуть Жанну. Или просто повидать детей. Суд запретил подходить к ним, вот и прячусь, как партизан. Вот это складно. Но ему не пришлось ничего говорить. Рома сидел на скамейке за домом. Алексей попытался привлечь его внимание, но тот, видимо, был пьян и внимание его было рассеянно. Алексей вошел через калитку и присел рядом. Что интересно, но запаха перегара Страхов не уловил.

— Слушай, Ром, ты зла на меня не держи.

Старик посмотрел на него влажными глазами, будто только что заметил его присутствие.

— Я ж тогда тебя не со зла, понимаешь? — Страхов ждал подтверждения, но Роман только кивнул. — Тяжело мне тогда пришлось. — Алексей знал, что «давить на жалость» — это не его конек, но говорил он сейчас даже не для этого. Он просто заполнял тишину.

— Нам всем тяжело, — пробормотал Роман.

— Тебе хоть ружье твое вернули? — спросил Алексей и посмотрел на собеседника.

Рома кивнул и показал трясущейся рукой куда-то влево. Ружье валялось там. Волна негодования, ненависти и какой-то животной злобы нахлынула на Страхова. Он, как и тогда, не понимал, как такому раздолбаю доверили огнестрельное оружие. Только после того, что оно оказалось в соседнем доме, его нужно было лишить лицензии. Но Алексей быстро взял себя в руки. Если вспомнить, кто оказался тогда главным вселенским злом, то и все беды они могли свалить на него. Наверняка так все и было.

— Ну как ты тут, поживаешь? — спросил Алексей.

— Поживаю, — ответил Роман и снова посмотрел на Страхова так, будто видит впервые.

— Ром, мне бы переночевать у тебя, а?

— Пошли, — Роман встал и без лишних вопросов отвел его в комнату.

Леша пытался объясниться, бормоча что-то невнятное вслед старику.

— Это на недельку, не больше…

— Да хоть навсегда, — сказал Рома, показал ему комнату и ушел.

Страхову не терпелось увидеть Жанну и детей. Он готов был сейчас побежать к ним, но были опасения, что в их телах все еще Они и его опрометчивый поступок выльется ему приличным сроком. Поэтому ему нужен план. Но это завтра. Сегодня он устал. Ему очень хотелось спать. Алексей взял сумку, положил на диван в изголовье и прилег. Через пятнадцать минут он уснул. В момент, когда «Надежда» Константина Кабанова въехала во двор дома напротив, Страхову снилась Жанна.

* * *

Наталья слышала шажочки. Именно шажочки. Может, соседский ребенок забежал, а теперь играется? А то, что он начинал бегать только, когда вода лилась в раковину, просто совпадение? Наташа переложила баранью лопатку в другую руку и вытерла ладонь о джинсы, затем проделала то же самое со второй. Руки замерзли, но это единственное орудие самообороны в пустом доме. Самообороны от кого? От ребенка, которого ты сейчас готова напугать? Когда она вошла в комнату, вода в кухне выключилась и шаги стихли. Если честно, то Наташа ожидала увидеть что угодно, от грабителя-форточника до монстра из славянской мифологии. Но сидящий к ней спиной мальчик ввел ее в ступор. То есть — это казалось настолько обычным, что ей захотелось сесть на пол рядом и включиться в его игру, во что бы тот ни играл.

Наталья опустила баранью лопатку и шагнула по направлению к ребенку.

— Эй, малыш! Ты заблудился?

Мальчик захихикал в ответ. Впервые с того момента, как она увидела ребенка, ей стало жутко. Будто перед ней был монстр из какой угодно мифологии, жуткий и коварный. Он хихикал, словно замышлял что-то недоброе.

— Малыш?

В какой-то момент ей показалось, что баранья лопатка ей все-таки пригодится.

— Ты откуда здесь?

Глупый вопрос Наташа задала, лишь бы не слышать это мерзкое хихиканье. Собственный голос успокаивал.

— Ты живешь по соседству?

В следующий миг кран в кухне чихнул, где-то под домом загудело, завибрировало, и вода снова полилась в раковину. Наташа невольно вздрогнула и обернулась на кухню, потеряв на долю секунды из поля зрения незваного гостя. Когда она повернулась назад, мальчика не было. Зато теперь Наташа видела, с чем играл ребенок. На полу стоял ванька-встанька. Наталья подошла и подняла игрушку свободной рукой. Та отозвалась бубенцами. Почему она не слышала звука неваляшки, когда он с ней играл? Слишком была занята вопросом появления ребенка здесь? Комната, в которой она стояла, имела две двери, из кухни и холла. В принципе это все объясняло — появления мальчишки и игрушки были объяснимы. Вход в подвал был в том же холле, под лестницей. Мальчишка вошел сначала туда, взял неваляшку и поднялся сюда, чтобы поиграть. Вроде все складно, но что-то тревожило Наталью. Что-то не давало покоя. Ребенку лет восемь на вид. Вот здесь и была нестыковка. Наташа не могла представить себе восьмилетнего мальчика, без страха спускающегося в подвал незнакомого ему дома. А может, не такой уж он для него и незнакомый? Может, до того как Костя его купил, дом пустовал. И в нем играли иногда местные дети. Она сама была ребенком и прекрасно понимала, что такие дома просто притягивают детей.

Но спокойней не стало. Теперь ей слышалось хихиканье мальчишки даже в льющейся воде. И только звук въехавшего автомобиля во двор приглушил эти смешки сумасшедшего.

* * *

Константин достал кресло и подкатил его к боковой двери. Отец был безразличен ко всему с момента трагедии, но сейчас Костя заметил небольшие изменения. Во влажных глазах проскользнул интерес. И пусть это походило на наблюдения младенца за окружающим миром — несмышленый, но заинтересованный, пусть на долю секунды, но в старика возвращалась жизнь. Новый дом, новая жизнь. Константин пересадил отца в кресло и покатил к крыльцу. Фарида вынула пакеты из багажника и понесла в дом. Когда на крыльцо вышла Наташа с бараньей ногой в одной руке и неваляшкой в другой, Фарида и Костя остановились. Она выглядела встревоженной.

— Что-то случилось? — первой нарушила тишину Фарида.

— Где он? — спросила Наташа.

— Кто? — в унисон произнесли Фарида и Константин.

— Мальчишка, лет восьми, одет… — она запнулась. Она не помнила, во что был одет «гость». — Мальчишка только что выбежал из дома.

Константин пожал плечами.

— Что за мальчишка?

Наташа опустила руки.

— Не знаю. Может, соседский заблудился.

— Ну тогда ты не очень гостеприимна, — попытался пошутить Костя. — Баранья нога — не совсем то, что любят мальчишки.

Наташа улыбнулась. Усталость и страх скрыть тем не менее ей не удалось.

— Он меня напугал.

— Да брось ты, — отмахнулся Костя. — Или он с оружием играл? — Он поздно понял, что Наташа могла испугаться за самого ребенка.

— Нет, — Наташа показала ему игрушку. — Он игрался с этим.

Константин напрягся.

— Откуда она здесь?

— Что значит — откуда? — с вызовом спросила Наталья. Будто это не она не поняла, а он не понимает очевидных вещей. — Это неваляшка. Это игрушка нашего Илюши.

— Да-да, извини, — пробормотал Константин.

Как он мог забыть?! Это чудесное появление неваляшки подтолкнуло его к выяснениям. Может, мальчишка принес ее с собой и оставил, а Наташа думает, что это игрушка Ильи. Но Константин видел, во что превратилась эта чертова неваляшка после аварии. По сути, эта пластмассовая тварь и стала основной причиной распространения огня. Но Наташе он ничего тогда не сказал. И не собирался говорить об этом сейчас.

— Конечно, милая. Я вспомнил ее.

Еще бы не вспомнить. Куски расплавленной куклы пришлось отдирать от тела малыша.

Константин подхватил отца и понес вверх по лестнице. Фарида, оставив сумки у двери, спустилась за креслом.

Нет, Костя не хотел ни воспоминаний, ни каких-либо объяснений. Неваляшку принес какой-то мальчишка. Завтра, возможно, он попытается его найти сам. Завтра, но не сегодня. Сегодня новый дом, новая жизнь.

Глава 3

Алексей не сразу сообразил, что его разбудило. Какой-то грохот… Может, упало что или… Гром в октябре маловероятен, да и звук был не раскатистый, а резкий, будто кто-то просто хотел вырвать его из сна. Вырвал. Алексей осмотрелся. Он лежал на диване в узкой комнатке в доме Романа. За окном уже стемнело, фонарь, что стоял у дома, светил в маленькое оконце. Алексей встал. Усталость никуда не делась, будто он не спал, а разгружал вагоны с солью. Он подошел к окну и тут же отпрянул. Во дворе были люди, и один из них (Страхов смог разглядеть только одного) был в полицейской форме.

Алексей не знал куда спрятаться. Они наверняка сейчас войдут в дом. Даже если их не вызывал Роман, они войдут в дом. А Страхову нельзя попадаться на глаза правоохранительным органам. Он здесь незаконно. Может, Роман чего натворил?

— Ружье забрали.

Алексей обернулся — на диванчике сидел хозяин дома.

— Они забрали мое ружье, — повторил Роман, встал и вышел из комнаты.

Страхов хотел последовать за ним, но решил повременить. Пусть полицейские уедут. Сегодня Алексей хотел пробраться во двор своего дома и осмотреть колодец в первую очередь. Ведь связь какая-то было с подвалом дома? Тогда. Прошло пять лет. За это время они могли подготовиться. Забетонировать все дыры и трещины, построить новый дом, поменять…

Почему он сразу не спросил у Романа о своей семье? Алексей на радостях, что его не выгнали, позабыл, зачем здесь.

Страхов вышел на крыльцо. Двор был пуст. Хозяин дома снова куда-то подевался. Может, в полицию забрали? Ведь что-то же он натворил. Вообще-то правоохранители слегка припозднились с изъятием. Лет на пять так.

Алексей подошел к калитке перед домом. Он мог бы выйти прямо перед «своим» участком, но это было слишком рискованно. Метров двадцать от дома до задней калитки просматривались от соседей. Он был бы как на ладони. А это ну никак не входило в его планы.

Первое, что заметил Алексей, когда перелез через забор, — это другая машина. Страхову с трудом верилось, что Жанна захочет поменять «Солярис» на «Надежду». Тем не менее, перед ним стояла, как когда-то, «Надежда» отечественного производства. В принципе семейный автомобиль, да и по деньгам незатратный, но все равно Страхов не смог объяснить сам себе целесообразность этого обмена. Алексей едва не закричал. Черт! Жанна, возможно, и не способна на такое, но та, кто сейчас в ней, способна и на более страшные вещи. Ему снова вспомнилась ее последняя игра с осой, с насекомым, от которого та, прежняя Жанна боялась умереть. Так что и автомобиль, и… Алексей посмотрел на дом. Двухэтажный, с крыльцом, но что-то было не так. Облицовка? Казалось дом стал больше, массивней. Летнюю кухню снесли, отчего двор казался пустынным. Здесь изменилось все.

Страхов пригнулся (хотя этого можно было и не делать — дом действительно стал выше) и прошел у стены на задний двор. Сарай был на месте, но он его интересовал в последнюю очередь. Колодец. Только он позволял пробраться в тайную комнату. Хотя ведь это всего лишь его предположения, ведь может хода никакого и не существовать.

Черт! Зачем я здесь?!

У него не было никакого плана. Алексей вбил себе в голову еще там, в больнице, что непременно должен попасть в ту замурованную комнату и вытащить оттуда кости. А что дальше и поможет ли это вообще, он не имел ни малейшего представления. Он сделал еще пару шагов по бетонной дорожке вглубь огорода и замер. Дорожка вела к беседке, расположившейся в окружении небольших кустиков. Беседка стояла ровно на том месте, где пять лет назад Страхов пытался отрыть засыпанный колодец.

* * *

Наташа вернула неваляшку в подвал — в ящик к остальным игрушкам. За ужин все-таки взялась Фарида, и впервые за этот год Наталье это было небезразлично. Она хотела сама, но после появления мальчишки ей было не до ужина. Наташа даже не понимала, что именно ее встревожило. Ну поигрался чужой игрушкой, ну похихикал, и что? На то они и дети, чтобы хихикать и играться. Паника, непонятно откуда взявшаяся, тревога, будто она ждала чего-то ужасного от ребенка, поутихли, но не исчезли совсем. Спать не хотелось, но и слоняться по дому без дела не совсем продуктивно, когда еще куча неразобранных вещей. Наташа попросила Костю поднять несколько коробок с их вещами в спальню. Она не участвовала в покупке дома, но, глядя сейчас на внутреннее убранство, на минимум мебели и максимум удобств, она просто влюблялась в него от часа к часу. В каждой спальне были стеновые шкафы, что не могло не радовать. Во-первых, это их избавляло от лишних затрат и, во-вторых, стеновой шкаф (по сути, это дверь в стене) подходил под любой интерьер. И, захоти она через пару лет переклеить обои, им не надо будет выкладывать объявление на «Авито» о продаже неподходящего им шкафа. Здесь всегда и все будет подходящим.

Наталья открыла шкаф, надавила на светильник в виде белой звезды и еще раз порадовалась такому просторному шкафу. В дальний угол можно было поставить коробки с ее туфлями и сапогами. Вот что давненько просилось на «Авито», но ей было жаль продавать обувь. Хотя за год, вырезанный (скорее выжженный) из ее жизни, она слабо соображала, в чем ходила на работу. Ей было все равно, туфли на ней сейчас или сланцы. И если бы Костя либо еще кто продал всю ее обувь тогда, то она бы и не заметила. Но Наташа сомневалась, что он так поступил бы. Все, решено — дальняя часть шкафа под ее обувь. Наталья вспомнила, что некоторые туфли так и не надела ни разу. Из года в год, перебирая обувь, готовясь к весне, она находила новые туфли и откладывала в сторону, а потом еще в сторону и еще. В конце концов, они переходили как переходящий приз на следующую весну. Наташа чувствовала, что здесь этот процесс даже усугубится дальностью угла. Но место хорошее и как раз для ее обуви.

Наташа вошла внутрь. Шкаф был достаточно просторным, чтобы здесь смогли разминуться два взрослых человека. Разминуться? Наташа подумала совсем не об этом, улыбнулась и одернула себя. Приличные девочки не думают о сексе в стеновом шкафу даже с мужем. Она втащила за собой коробку и случайно закрыла дверь. Светильник, казалось, вспыхнул ярче, будто трудяга, на которого возложили ответственность, а он боялся подвести. Наташа посмотрела на звезду — провода к нему не подходили, скорее всего, на батарейках. На сколько их хватит, Наташа не знала, но надеялась, что разобрать хотя бы эту коробку хватит. В конце концов, дверь можно подойти и открыть. Но вот странное дело, ей вдруг захотелось толкнуть эту чертову дверь и убраться отсюда. Ее никогда не пугали ни лифты, ни шкафы, но сейчас будто отсекли этот чулан (вот — это то слово, которое подходит этим сооружениям) от окружающего мира, от мира людей. Паника нарастала с каждой вещью, вынимаемой из коробки. Каждая кофточка или блузка были словно шаги до заветной свободы. И ей хотелось сделать скачок, вывалить все вещи, пнуть их в дальний угол и убежать. Наталья непременно так и сделала бы, но дверь открылась.

* * *

Костя зашел к отцу. Они расположили его на первом этаже, в комнате, которая по проекту закладывалась как кабинет. «До кабинетов мы еще не доросли», — отшутился Константин, когда услышал от риелтора о великой миссии этого помещения. До кабинетов не доросли, и поэтому в лучшем случае это была бы спальня.

Отец спал. Костя подошел к его кровати и взял старика за руку. Шероховатая, прохладная кожа. Он где-то слышал, что люди, на которых лежит тяжкий крест ухода за больным родственником, здорово проигрывают в сентиментальности остальному человечеству. Становятся жестче, что ли. Но с Константином что-то пошло не так, сбой дала эта версия. Он, словно пятилетний ребенок, не сдерживая слез, мог простоять у кровати отца, вспоминая о том, как папа водил его в парк, как часами мог с ним смотреть мультфильмы. Каждое его такое воспоминание образовывало новую волну скорби и сожаления о случившемся. Хотя вины Константина в этом не было абсолютно никакой. Наоборот, они винили отца в произошедшем. Винили до тех пор, пока не увидели его таким. Вся вина была снята в тот же вечер. Он был наказан достаточно. Его не простила только Наташа. Она не говорила об этом прямо, но Костя чувствовал. Поэтому пришлось нанять Фариду. Кстати, именно из-за того, что часть (неимоверно большая) забот об отце лежала на ней, Костя и не потерял сентиментальность.

Константин положил руку отца под одеяло и подтянул его край к подбородку. Вытер слезы и вышел из спальни-кабинета. Нужно было принести сюда еще либо кровать, либо раскладушку для Фариды. Пока не обустроились, ей придется делить комнату с отцом. Мысли Кости снова выруливали к запретным вратам. Их створки приоткрывались, высовывалась тонкая женская ручка и манила, и все это под благоухание духов Фариды. Константин попытался отбросить всю пошлость и подумать о ней как о помощнице. Весь этот год Фарида была с отцом и уезжала только однажды на две недели на родину. Вся эта тяжелая ноша по уходу за обездвиженным стариком была возложена на ее плечи. Хрупкие, нежные… Костя однажды застал ее принимающей душ. Она забыла закрыться. Забыла? Костя улыбнулся и прикрыл дверь кабинета. Ни черта она не забыла. Наташа в тот день была на работе, а Костя освободился раньше. А Фарида решила принять душ днем и именно когда вернулся Константин. В общем, слишком много случайностей, чтобы быть случайными.

То, что он увидел, ему понравилось. Возможно, если б он не был хорошим семьянином, то… «Хороший семьянин даже мыслей таких не допустит», — возразил Костя-разумный. На что Костя-весельчак заметил: «Раскаявшийся грешник дороже ста праведников». А так как раскаиваться пока в общем-то и не в чем, то и обвинения беспочвенны.

Улыбка не сходила с его губ, даже когда он что-то услышал. Ему показалось, что он услышал какой-то шорох за дверью кабинета. Константин очень не хотел отпускать образ обнаженной Фариды, но странные скребущие звуки стали сильнее. И только теперь Костя сообразил, что, кроме парализованного старика, в комнате никого не должно быть. Он медленно открыл дверь, будто давая шанс нарушителям спокойствия сбежать. Посмотрел на отца. Тот лежал в той же самой позе.

Уж не думал же ты, что это он скребся?

Константин подошел к окну и посмотрел на черную дорожку у дома. Он всматривался в темноту, рассчитывая увидеть нарушителя спокойствия там, за окном. Его подсознание не хотело, чтобы кто-то сейчас находился здесь, в одной комнате с ним, возможно, прячась под кроватью отца. А возможно, и не прячась вовсе.

Мурашки пробежали по спине. Костя даже почувствовал, как волосы зашевелились на затылке. Он готов был встретиться с опасностью лицом к лицу, но поймал себя на мысли, что под опасностью он подразумевает почему-то совсем не грабителя, а что-то потустороннее — монстров с когтями и волочащимися за ними внутренностями. Костя даже почувствовал, что за ним наблюдают. Страх превращался в панический. И вдруг краем глаза Константин увидел движение. Небольшой пушистый зверек. Мозг быстро нарисовал кота, и это тут же даровало спокойствие. Константин сопоставил зверька и шумы, и страх отступил, так и не став паникой. Объяснения его удовлетворили. Кот пытался запрыгнуть на окно — вот что значили эти царапанья. Костя выдохнул, собрался с мыслями и решил накормить кота. Возможно, даже в знак благодарности.

* * *

Алексей не ожидал такой «встречи». Здесь все изменилось. Он в который раз себя корил за то, что не выяснил ничего у Романа. Может, они уже уехали. Может, здесь живут другие люди. Твари, поселившиеся в его родне, успокоились и навсегда теперь будут иметь тела Жанны, Крохи, Андрея и Стасика.

Страхов подошел к дому и попытался заглянуть в окно. Высоко. Он посмотрел по сторонам в поисках чего-нибудь, на что можно было бы взобраться. Ничего подходящего не было. Тогда Страхов поставил ногу на выступ фундамента, схватился за отлив окна и подтянулся вверх. В комнате стоял молодой мужчина, склонив голову смотрел на спящего старика. Мужчина вытер глаза, укрыл старика и вышел из комнаты. Небольшая лампа у изголовья кровати продолжала гореть, окрашивая правую часть лица старика в голубовато-белый цвет. Он не понимал, что здесь делают эти люди. Хотя, наверное, все-таки понимал. Они могли переехать, а дом продать. А он сейчас, получается, пробрался на чужой участок и подглядывает за чужими людьми. Как ни крути, это срок, если его застукают.

Алексей еще раз посмотрел на старика. Расслабленное выражение лица — спит. Страхов вспомнил молодого мужчину, вытирающего глаза. Плакал? Отец и сын. Больной отец и заботливый сын. Так точнее. В каждой семье своя трагедия, и каждый член семьи переживает горе по-своему. Страхов осмотрел комнату. Да, похоже, недавно въехали. Коробки с вещами еще не были распакованы. Вернулся к спящему и едва не вскрикнул. Старик смотрел на него. Уголки губ сползли вверх и в стороны. В бледно-голубом свете ночника его улыбка выглядела зловещей.

Алексей дернулся, на секунду отпустив жестяной отлив, попытался удержаться, но не смог. Произведя шуму больше, чем предполагал, он спрыгнул и побежал в глубь двора, боясь быть обнаруженным. У беседки остановился и посмотрел на освещенную часть дома. Молодой мужчина, скорее всего, тот, которого Алексей видел у кровати безумного старика, вышел и начал кого-то высматривать. Почему-то слегка склонив голову, будто искал кого-то маленького.

— Кис, кис…

Кота?

Мужчина присел, и из тени деревьев выбежало животное. Пушистый кот. Ни породу, ни окрас Страхов из своего укрытия рассмотреть не мог, но почему-то ему казалось, что это их персидский кот Бармалей. Алексей не был уверен, что узнает его при свете дня, и даже если возьмет в руки, но что-то подсказывало ему, что это их кот. Нехорошие мысли нахлынули вдруг, будто кто-то открыл заслонку, удерживающую их. Здесь случилось непоправимое. Может, даже на следующий день после начала его пятилетнего отпуска. Его семья погибла. Дети не оставили бы кота, даже если бы решили перебраться на Марс. Он даже не о телах сейчас думал. Их души сгинули навсегда!

* * *

Фарида вошла в шкаф и посмотрела по сторонам. Увидев Наташу, улыбнулась.

— А я тут дом решила осмотреть, пока Виктор Афанасьевич спит.

Наталья хотела закричать, прогнать взашей нахалку, но сдержалась. Улыбнулась в ответ и сказала:

— Как видишь, я его осматриваю уже.

«Уже» Наташа выделила намеренно. Пусть знает, кто хозяин в доме. А то год наплевательского отношения Наташи к семье и своему дому, расслабил работницу.

— Ага, — Фарида развернулась и вышла.

Наташа со злостью отбросила кофточку, пнула коробку и пошла к выходу. Дверь закрылась прямо перед ее носом. Наталья, еще не понимая до конца, что произошло, ударила ладонью.

— Эй!

Когда до нее все-таки дошло, что именно сейчас происходит, она начала сомневаться в реальности происходящего.

— Эй, ты страх потеряла?

Наташе показалось, что она недостаточно громко произнесла свой вопрос, поэтому она закричала:

— А ну, тварь, открой!

Наташа дернула за ручку.

— Открой, сука!

Она начала колотить в дверь с такой силой, что светильник в форме звезды соскочил со своего крепления и упал на пол. Часто заморгал и потух. На долю секунды тьма поглотила не только помещение, но и звуки. Наташа замерла. Произошло ровно то, чего она боялась. Ее заперли в темном помещении. В темном, узком помещении. Паника, зародившаяся еще при бледном свете «звезды», из маленького зернышка выросла в шар для боулинга, который с огромной силой сбил кегли здравомыслия.

— Тварь! Открой по-хорошему!

Наташа набросилась на дверь с новой силой. Она трясла, била, рвала на себя и снова трясла. И все время кричала. Пока не охрипла. Она готова была сдаться, сесть на коробку и разрыдаться, когда дверь открылась так же неожиданно, как и закрылась. Медленно, поскрипывая, дверь открылась под собственной тяжестью. Наталья выскочила, готовая наброситься на любого, кто окажется на пути, но комната была пуста.

— Тварь! — сказала Наташа пустой комнате.

Осмотрела пол, потом дверь. Никаких запирающих приспособлений. Если бы Фарида захотела ее запереть, ей пришлось бы подставить под дверь что-то увесистое, но в комнате из увесистого была только двуспальная кровать. А чтобы ее сдвинуть, девушке понадобились бы помощники, тем более и отпустить она ее не смогла бы так незаметно. Как Наташе ни хотелось, но с Фариды вину пришлось снять. Но тогда что произошло? Наталья провела по ручке, по защелке, вдавила язычок и отпустила палец. Язычок без проблем выскочил. Она надавила еще раз, подержала и снова отпустила. Все было новым и отлично работало. Надо сказать Косте, чтоб посмотрел. И только сейчас она вспомнила о перебоях с водой, когда Наташа охотилась за соседским мальчишкой с бараньей лопаткой вместо оружия. Кран, возможно, тоже барахлит. Новое, да еще сделанное наспех (почему-то Наталья теперь в этом не сомневалась), вот и заедает.

Вроде бы успокоилась, но ненависть к Фариде стала чуть больше, чуть острее. И смягчить ее могло только чудо.

И оно случилось.

* * *

Кот был пушистый и походил на домашнего. Ни репейника, ни травинки в шерсти, будто Костя его взял с дивана городской квартиры.

— Ну как тебя зовут? — спросил Константин и потрепал кота за ушами. Зверек отозвался урчанием.

Костя опустил кота на пол и подошел к холодильнику. Молока у них точно не было, но колбаса или сосиски должны где-то лежать.

— Это кто тут у нас? — запричитала Фарида.

Костя обернулся. Сиделка подошла к коту и погладила.

— Как его зовут?

Костя пожал плечами.

— Не знаю, он еще не представился, — пошутил Кабанов и достал сосиску.

— А давай назовем его…

— Здесь я буду называть, — с неприкрытой агрессией произнесла Наташа и прошла к коту, покорно ожидающему вечернего кормления. — Макс, Максик.

Наташа взяла сосиску у Константина, подхватила кота с пола и прошла в гостиную.

— Похоже, он ей понравился, — сказал Костя Фариде, когда жена вышла.

— Я все слышу, — раздалось из гостиной.

Костя поднял указательный палец и прикоснулся к растянутым в улыбке губам. Фарида улыбнулась в ответ. Константин пошел в гостиную, хотел распаковать телевизор, чтобы посмотреть новости.

— Где ты его нашел? — спросила Наталья, когда Костя вошел в гостиную и взял в руки коробку с телевизором.

— Услышал, как в окно кабинета кто-то скребется, пошел проверить, а там вот это чудо.

— Действительно, чудо, — Наташа улыбнулась.

Константин тоже улыбнулся и выругал себя за то, что не сообразил раньше. Покупка какого-нибудь животного смогла бы «реанимировать» супругу еще раньше. Хотя не факт. Возможно, сейчас просто подходящее время. Уверенности в том, что появление кота в их доме даже месяц назад возымело бы точно такой же эффект, не было. Всему свое время.

— Телевизор здесь поставим? Или в спальню? — будто невзначай спросил Константин.

— Здесь, конечно. Еще не хватало, чтобы эта, когда мы на работе, у нас в спальне зависала.

Он прекрасно понимал, кого Наталья имела в виду, но ничего не возразил. Ни тогда, ни сейчас. С женщиной лучше не спорить, особенно если речь идет о другой женщине. Тут весь разговор на грани. Промолчишь — почему ты ничего не говоришь, то есть тебя все устраивает, заступишься — ах, ты еще и заступаешься за нее… Костя держал нейтралитет.

— Как скажешь, дорогая. Получу зарплату, можно будет и в спальню купить небольшую ЖК-панель.

— Что с тобой?

Костя не понял вопроса. Точнее, он подумал, что Наташу не устроили его размышления по поводу благоустройства. Он повернулся к жене, но ее больше беспокоил кот.

— Что с ним? — теперь вопрос адресовался Косте.

Кот напрягся, выгнул спину и стал похож на ехидну — длинная шерсть встала дыбом. Макс зашипел, иногда перемежевывая звуки парового генератора с ворчанием. Если раньше Константин и не задумывался, умеют ли рычать коты, теперь он убедился в этом. Кот смотрел на второй выход из гостиной, ведущий в холл.

— Ему что-то или кто-то не нравится, — все что мог сказать Костя.

— Но здесь, кроме нас, никого нет, — он очень боялся, что Наташа скажет именно это.

— Значит, ему не нравимся мы.

Слабое утешение. Он видел, что кот смотрит на дверной проем, в котором действительно никого не было. От этого становилось еще страшнее. Возможно, при свете дня подобного эффекта не было бы, но сейчас он был и… Кот успокоился, да и Наташа улыбалась, а Константин все думал о том, что мог увидеть кот, а самое главное, чей взгляд Костя ловил на себе в спальне отца. Слишком много случайностей становятся закономерностью.

Глава 4

Наташа открыла глаза и, все еще не понимая, где находится, осмотрела комнату. Кости уже не было, Максик спал в ногах, свернувшись калачиком. Наташа снова положила голову на подушку и посмотрела на потолок. Сегодня у нее был выходной, о чем она чрезмерно жалела. Находиться целый день с этой тварью… Она не любила Фариду по нескольким причинам. Одна из них — та могла составить ей конкуренцию. Самая веская причина. Честно говоря, Наташа пожалела вчера, что ее закрыла не сиделка. Вот тогда б она дала волю эмоциям, вот тогда б они узнали, кто в доме хозяин. Наташа не могла долго держать в себе обиды, но и не была настолько глупа, чтобы открыть все карты. Беда в том, что у нее нечем было крыть, ни одного козыря. На одних подозрениях далеко не уедешь.

Конечно, это одна из причин, хоть и весомая. Была еще одна, так тоже не из легких. Эта причина Наташу не особенно тревожила лишь потому, что она все еще винила старика в гибели сына. Ей было наплевать, что Фарида вытворяет с ним. Но это было чертовски неприятно, когда она застукала сиделку бьющей свекра. Да, он заслуживал, по мнению Натальи, строгого наказания, но не так и не от этой девицы. Это было неприятно до боли в сердце. Человек, которому они доверили жизнь близкого, обманывал их. Вот что самое отвратительное. Наташа тоже хороша. Увидела, как беспомощного человека треплют, как куклу тряпичную, и промолчала. Да эту тварь надо было отчитать только на том основании, что она работник и не имеет права на эмоции. Наташа считала так — раз уж ты идешь убирать говно, то и будь готова, что оно будет пахнуть совсем не фиалками. Раз уж ты шла ухаживать за больным, обездвиженным человеком, смирись с тем, что он будет больным и обездвиженным на протяжении всего твоего рабочего дня, месяца, года. Прибереги эмоции для своей родни. Здесь тебе платят за то, что ты ласковая и внимательная.

Наталья не знала, что это. Совесть проснулась или что еще, но теперь она не даст старика в обиду. Ни Фариде, ни себе самой.

Виктор Афанасьевич был хорошим мужем, отцом, дедом и вообще человеком. Именно с ним у нее наладилось в первую очередь. Он по-отцовски журил, заступался, оберегал от нападок Нины Борисовны. Он заменил Наташе ее отца. Она не помнила папу, он ушел, когда ей было три. Ее мама не стала идти по ложному пути и сразу, как только Наташа спросила, ответила ей прямо. Ушел твой паразит папашка к другой тетке. Все! Ни каких тебе летчик, разведчик и полярник. Кобелина! Чтоб не ждала, не обманывалась. Но Наташа все равно ждала, все равно обманывалась. Ведь у нее был ориентир — другая тетка. Как только она видела мужчину (совершенно любого) с «другой теткой», так тут же он становился ее папой. Но даже появление в их доме Андрея — мужа мамы — не изменило ситуации безотцовщины. Он был отчимом, и только Олесе, родившейся, когда Наташе было восемь лет, он был настоящим отцом. Для Олеси, но не для нее. И только когда она начала встречаться с Костей и он почему-то познакомил ее сначала с Виктором Афанасьевичем, она обрела в нем отца. Никто не заменит родителей, но это было так похоже на настоящую отцовскую любовь.

— И что, ты обвинила бы своего родного отца в недосмотре за внуком? — спросила сама себя Наталья.

— Да! — ответ был категоричным. — Да!

В тот момент она обвинила бы кого угодно. Если ты берешься за какое-то дело, то и ответственность должна быть… Тебе доверили ребенка, а ты…

Наташа поняла, что последние слова произнесла вслух, и, прикрыв ладошкой рот, осмотрелась. В спальне она была все так же одна. Максик поднял голову и, не открывая глаз, снова положил ее на кровать. Дернул ухом и затих. Наталья успокоилась. Обычно горе объединяет, а у них наоборот. Надо становиться семьей. Собрать остатки и попытаться жить дальше.

* * *

Перевод на новый объект немного напрягал. Костя, как всегда, пытался запомнить имя каждого, кто протянул ему руку для рукопожатия. Но, как только он оставался наедине с инженером, имена вылетали из головы.

— Ничего, пообвыкнешься, — сказал Артем Геннадиевич, заметив скованность Константина. — Притрешься. Здесь вы надолго. И не пытайся запомнить их имен сейчас. От этого в голове только каша. Потом возьмешь наряды, табеля и поименно с каждым поговоришь. Ребята хорошие, без вредных привычек.

Инженер показал в сторону ворот и направился туда.

— Артем Геннадиевич, — позвал Константин и нагнал инженера. — А что так вдруг решили заняться безопасностью?

— Не вдруг и не сразу, — улыбнулся немолодой мужчина. Костя даже подумал, что он может быть ровесником его отца.

— Воруют, — продолжил инженер.

— Ну у вас же охрана…

— Так она в первую очередь и ворует.

Больше у Кости вопросов по этому поводу не было. В такой «аномальной» зоне искоренить воровство невозможно, даже если каждому пойманному отрубать руки. Остальные всегда будут надеяться остаться непойманными. И только когда люди будут знать, что за ними наблюдают, что они уже априори пойманы, еще ничего не совершив, только это их может остановить. Камеры по проекту должны быть везде. Даже в мужской раздевалке. Она находилась на третьем этаже, и окна располагались очень удобно для перебрасывания через забор. Кое-где запланированы муляжи, но о них знает только руководство завода и подрядчик. Поэтому установку этих «куколок» будет производить он сам.

Ему выделили помещение на втором этаже. Камеры и все сопутствующее оборудование было на складе, на первом этаже. Комнатка Косте нужна была только для переодевания и чтобы почувствовать себя приглашенным special guest. Но он себя так не чувствовал, ему предстояло работы в одиночку больше, чем бригаде «хороших ребят без вредных привычек».

Сегодня он собирался узнать фронт работы. Схемы, чертежи, прощупывание в реальности. Как зачастую бывало, проектная документация расходилась с тем, что видел перед собой техник, на чьи плечи возлагалось воспроизведение задуманного в жизнь. Именно поэтому они и сбегали. Остался один Костя, который вроде как должен сидеть в офисе и отправлять этих самых техников по объектам. Зарплата осталась та же, а вот работы прибавилось.

Константин сначала хотел осмотреть точки, где будут стоять настоящие камеры. Проверит, сделает соответствующие пометки в проекте, отдаст на согласование своему руководству и только после подтверждения и оплаты счетов заказчиком он сможет приступить к выполнению. С муляжами все просто. Тут ни проверять, ни согласовывать ничего не надо. Где обозначили, там и установит, а точнее, где удобней будет в реале, там они и встанут. Он не понимал сам и все время говорил клиентам, что целесообразность муляжа равна нулю. Это все равно что в сейф поставить почтовый замок и не запереть его, а всем рассказывать о высокой степени защиты и о том, что дверь в данный момент заперта. Мол, даже и не пытайтесь. На кого эти россказни подействуют? Точно. На честных людей, на законопослушных, на тех, кто и так не собирался ничего воровать. Лихие же люди плевать хотели на степень защиты. Вернее, они даже не поняли, о чем речь. Просто придут вечерком и дернут дверцу.

С этими камерами выйдет точно так же. Когда работяги поймут, что их обманули, они обманут работодателя прямо под этими красноглазыми пустышками. Даже сама камера хороша для раскрытия преступления, а не для его предотвращения. Преступник найдет тихое место для своих злодеяний. Камера (если ее расположение известно всем) всего лишь обозначает место, где шалить нельзя.

* * *

Ромы не было всю ночь. Алексей не ложился спать только для того, чтобы поймать этого алкоголика трезвым. Он должен знать, что произошло с его семьей. И первым же делом, когда Алексей появился на его пороге, должен был сказать ему об этом. Не из-за какой-то там доброты и человечности, а потому что Рома — это Рома. Он рассказывал то, что от него не ждали. Сейчас же он постоянно пьян… У Алексея зародилось подозрение, что старик болен. Хотя алкоголизм — тоже болезнь. Но что-то в нем было не так. За пять лет он изменился. За пять лет, как теперь видел Страхов, изменилось все.

В кухне громыхнули кастрюли. Алексей подскочил и побежал на звук. Подойдя к кухне, он услышал чавканье и утробное урчание. Там был кто-то голодный. Явно не человек. Алексей пожалел, что у Романа забрали ружье. Даже если бы не пришлось стрелять, Страхов мог бы почувствовать себя уверенней.

Алексей сделал еще шаг, а потом еще. Тварь за стеной будто чувствовала приближение человека. Чавканье стало интенсивней, а ворчание громче и злее. Страхов подхватил кочергу, стоящую у финской печи, и рывком открыв дверь, шагнул через порог. Немецкая овчарка даже не подняла голову от кастрюли с помоями, но и подпускать к себе человека не собиралась. Правое ухо отсутствовало, причем псина лишилась, судя по всему, его давно — на его месте был только уродливый рваный шрам. Зато левый бок, которым собака стояла к Алексею, кровоточил, и Страхову даже показалось, что сквозь месиво крови и шерсти он видит ребра. Овчарка, не поднимая головы, зарычала. Теперь это было не просто ворчание, это был настоящий злобный рык, после которого не осталось никаких сомнений в том, что тварь может напасть в любой момент. Кочерга теперь казалась орудием столь же грозным, что и зубочистка. Озлобленная бездомная тварь вряд ли испугается какой-то палки в руке человека. Голодная и с ребрами наружу овчарка не испугается даже троих таких, как Алексей.

Тварь подняла голову и посмотрела в сторону Страхова. Правый глаз овчарки отсутствовал, из глазницы торчало что-то в виде влажной соломы или травы. Здорово же ей досталось. Тварь переступила с лапы на лапу, готовясь напасть. Единственное ухо прижалось к голове, желтые зубы обнажились, рык превратился в лай.

— Ррыаав! Ррыаав!

Каждый такой звук сопровождался небольшим скачком вперед и немедленным возвращением назад. Будто агрессивная тварь сидела на коротком поводке, но очень хотела дотянуться до Страхова. Алексей отступил на шаг назад и вжался в стену у двери. Кочерга была прижата к груди, будто об ином применении металлического прута Страхов даже и не подозревал. Алексей был слишком занят собственным спасением, когда в кухне появился Роман. Он так бодро прошагал к озлобленной твари, что даже она испугалась и, припав к полу, заскулила. Рома, не сбавляя темпа, схватил овчарку двумя руками за шкуру в районе холки и крупа. Несмотря на то что собаке было больно (ей точно было больно — Алексей видел, как из раны на боку хлынула кровь), она только поскуливала и то больше от страха. Ей хотелось, чтобы это поскорее закончилось. И если собаки сходят с ума, то эта точно сойдет, как только ее отпустят.

Алексей не ожидал такой агрессии от хрупкого уже немолодого человека. Но, наверное, ему не впервой выгонять из дома бродячих собак. И он наверняка знает, что шутки с ними плохи.

Страхов не успел прийти в себя, когда Роман уже был в кухне. Он схватил кастрюлю, из которой еще пять минут назад жрала собака, с грохотом поставил на стол, достал из тумбы две алюминиевые миски и так же шумно поставил рядом с кастрюлей. Алексей молча наблюдал за движениями хозяина дома. Роман залез рукой в кастрюлю и, зачерпнув кистью содержимое, положил сначала в одну миску, а затем в другую. Страхов думал, что это угощение для бродячих собак, но, когда Рома одну миску подвинул к Алексею, а напротив второй сел сам, все стало ясно. Пришло время обеда.

* * *

Наташа спустилась на первый этаж. Пахло свежесваренным кофе. Она не любила натуральный, ей больше по душе был чай, ну или на худой конец растворимый с молоком. Но запах ей нравился. Фарида сидела за столом, перед ней лежал журнал и стояла чашка кофе.

— Кофе будешь? — спросила Фарида, не поднимая головы.

— Нет, спасибо.

Наташа прошла к плите и поставила чайник на огонь. Она не знала, о чем можно было говорить с Фаридой. Разговаривать особого желания не возникало никогда, но сейчас тишина как-то уж напрягала, давила.

— Виктор Афанасьевич спит?

— А? — Фарида оторвалась от чтения и подняла голову на Наталью. — Да, спит. Что ему еще делать?

Наташе не понравился ответ, но она не стала делать замечание, потому как не хотела портить себе настроение. С утра. Она взглянула на часы — круглое блюдце со стрелками, — висящие над выходом в холл. Без пятнадцати двенадцать. Утро плавно переходило в день, и, тем не менее, ей не хотелось портить настроение в любое время суток. Наташа закрыла свисток на носике чайника и пошла к кабинету. За тот год, что Виктор Афанасьевич болеет, если это можно назвать болезнью, она ни разу не подходила к нему. У нее даже в мыслях не было спросить у Кости о здоровье отца. Она винила старика, она проклинала старика. Так, может, это она была больна? Может, лучше бы это она лежала без движения и не могла произнести ни звука?

Наталья толкнула дверь, что-то звякнуло. Она узнала звук еще до того, как увидела неваляшку. Кукла покачивалась у двери. Наташа подняла ее, обернулась, чтобы спросить у Фариды, зачем та принесла ее, но передумала. Настроение себе портить все еще не хотелось. Надо сохранять самообладание для своего же благополучия.

Наташа осмотрела комнату — здесь она была впервые — маленькая по сравнению с остальными в доме, но уютная, несмотря на небольшой беспорядок от переезда. Коробки, подписанные маркером, стояли вдоль стены. Раскладушка, аккуратно застеленная коричневым покрывалом, стояла у окна. Единственное, что нравилось в Фариде Наташе, так это ее безупречная аккуратность. Она могла выставить коробки для переезда так, будто они были частью интерьера. Как и чертова раскладушка, которую на старой квартире приходилось убирать каждое утро, теперь являла собой цельную картину с уютной комнатой. Лишним, пожалуй, здесь был ванька-встанька. И снова Наташа погасила в себе порыв узнать, откуда игрушка здесь.

Наталья подошла к кровати свекра и едва не выронила неваляшку. Старик был накрыт с головой. «Как покойник», — подумала Наташа. Она даже начала угадывать под покрывалом сложенные на груди руки. Наташе захотелось закричать, но она тут же прикрыла рот ладошкой и все-таки уронила игрушку. Неваляшка звякнула о тело старика и упала на пол. Кукла покачивалась у ее ног, словно осуждая. Осознание того, что Наташа не успела простить и проститься, едва не вырвало из нее крик, но следующей мыслью было: «Кто накрыл труп?» Фарида проверила пульс (между прочим, это ее прямые обязанности — следить за состоянием больного), убедилась, что пациент мертв, накрыла тело и пошла читать журнал? Либо пока она читала, старик умер и сам себя накрыл?

Наташа дрожащей рукой взялась за покрывало, медленно потянула на себя. Очень медленно, ей казалось, что ткань не сдвинулась ни на миллиметр. Но она не могла быстрее. Показались спутанные седые волосы, морщинистый лоб, мохнатые брови, сведенные в суровой гримасе… Разве у мертвых не расслабляются мышцы? Но сейчас Наташу беспокоило не только это. Тварь пьет кофе на ее кухне, по соседству с мертвецом. А как же вызвать «Скорую»? Когда одеяло открыло лицо, старик открыл глаза и улыбнулся. От неожиданности Наташа отскочила назад, споткнулась и, потянув за собой покрывало, упала. Быстро встала, пытаясь понять, что происходит. Поднявшись на ноги, Наташа осталась на почтенном расстоянии от кровати старика. Беспомощного и живого старика. Он просто спал, покрывало было на нем, только слегка сползло.

— Что случилось?

В комнату вошла Фарида. С блюдечком в одной руке, а чашкой в другой. Отпила кофе и снова спросила:

— Ты кричала. Что-то случилось?

Наталья наконец-то оправилась от шока. Еще раз посмотрела на спящего свекра. Могло ли ей почудиться, что его лицо накрыто? Что накрыто лицо, улыбка и то, что она, падая, сорвала со старика покрывало? Не могло. Но ведь почудилось.

Наташа мотнула головой.

— Ничего. Просто споткнулась.

* * *

Алексей не знал, что с ним случилось, но это явно переходило все границы. Это уже не было обычным чудачеством. Страхов на всякий случай кочергу оставил при себе и сел рядом. Рома облизал руки и снова засунул их в месиво.

Страхов скривился. Удивительно, судя по тому, что он видел, это должно было источать смрад, но запахов в кухне не было никаких. Ни хороших, ни плохих.

— Что с моей семьей? — спросил Страхов, поборов позывы рвоты.

Рома перестал жевать и уставился куда-то за окно.

Алексей подумал, что тот увидел вернувшуюся собаку.

— Где они? Я видел, что в доме живут другие люди.

Роман засмеялся, все, что было во рту, разлетелось по столу. Страхов вскочил, взяв удобней кочергу. Все шло к тому, что она все-таки ему еще сегодня пригодится.

— Где моя семья?! — Алексей почти кричал.

Смех оборвался так же резко, как и начался. Рома повернулся к Алексею и пожал плечами.

— Их нет.

— Как?

Страхов хотел спросить, как это случилось, но не смог проронить ни слова. Он просто смотрел на грязное оплывшее лицо хозяина дома и ждал объяснений.

— Их не было уже тогда…

Алексей знал, о чем говорит Роман.

— Здесь были только их оболочки.

Он развернулся к столу и снова начал жрать.

Алексей, пошатываясь, вышел из кухни. Он имел право знать, что случилось. Имел право, ведь это его семья. Его! Несмотря на запреты и ограничения суда, они были его семьей.

Здесь были только их оболочки.

Страхов сел на кровать и оперся на кочергу. Семью он потерял гораздо раньше. В тот день, когда въехал в этот дом.

— Тот, что был Андрюшкой…

Страхов повернулся на голос. В дверях стоял Роман и облизывал руку.

— … сжег этот дом четыре года назад. Ну тебе это, наверное, неинтересно?

— Очень интересно, — пересохшими губами произнес Алексей.

Роман кивнул и продолжил:

— Он начал много пить. А когда напивался, грозился запереть всех в подвале.

— Он превращался в Бориса-старшего, — заключил Страхов.

— Или становился самим собой, — усмехнулся Рома и на секунду стал похож на нормального человека. — Однажды все зашло слишком далеко. Типичная развязка подобных историй. Он убил их и поджег дом.

— Почему? — Алексей схватился за голову. — Почему их никто не остановил?

— Он же копия ты… был, — улыбнулся Роман, снял со щеки кусок очисток и кинул в рот. — Вас попробуй останови.

— Я не об этом. — Страхов со злостью посмотрел на соседа. — Почему никто не остановил новых жильцов? Почему никто не рассказал им обо всем, что происходило здесь? От начала и до конца.

* * *

Наташа поняла, что, пока она занята, в голову не лезут размышления о покрытом свекре и его улыбке. Улыбке человека, который хотел ее напугать. Она разложила книги по полкам — надо признать, ее любимое занятие. Она лет с пятнадцати увлеклась литературой ужасов, и все книги в ее библиотеке были, естественно, о «насилии». Слова Кости ее сначала обижали, но потом она поняла, что может читать книги и не делиться впечатлениями с мужем. За этот проклятый год она вообще привыкла не разговаривать. Да и слушала вполуха. За этот год она не взяла в руки ни одной книги. Но у нее была уважительная причина. К тому же сейчас она испытывала особый трепет, касаясь обложек, страниц. Соскучилась. Наташа взяла книгу. Она не помнила, чтобы покупала эту книгу. Наталья посмотрела выходные данные. Она была из тех «шизанутых», по словам Кости, что читают в книге даже номера страниц. В выходных значилось, что книга была сдана в печать в июне этого года. Костя? Все может быть. Он мог продолжать покупать книги этой серии по инерции. Чему она была очень рада. Наташа перевела взгляд на аннотацию.

Семья Перри переезжает в новый дом. Это почти идеальное жилище, мешает только странный запах, идущий из темного угла в подвале, да новые соседи ведут себя как-то странно. Жаль, что Перри не знают правду о своем новом доме. Теперь уже слишком поздно. Потому что тьма, скрывавшаяся в подвале, уже начала подниматься.

Наташу передернуло. Она инстинктивно начала принюхиваться, но, ничего не учуяв, успокоилась. Дома с призраками — это хорошо, это она обожала. Но не в тот самый момент, когда ты сам въехал в дом и в нем иногда что-то да происходит. Вдруг ей послышался звук бубенцов в неваляшке. Она обернулась. Кукла стояла не шевелясь. Показалось.

Наташа пролистнула первые страницы с посвящениями и благодарностями и прочитала начало первой страницы.

«Они здесь, папа».

«Они здесь, папа», — повторила Наташа. Понятно, что мальчик говорил о ком-то, кто пришел к ним на двух ногах и через калитку, но Наталья почему-то сопоставила аннотацию и единственную первую фразу, от которой бросало в дрожь.

Они здесь…

Черт! Такое ощущение, что мальчишка говорил о тех, кто поднимается из подвала. Снова раздался легкий звон бубенцов, будто неваляшка кивала, соглашаясь с ее предположениями. Но кукла была неподвижна, как и пять минут назад. Наташа почувствовала, как руки покрываются гусиной кожей. Она тут же захлопнула книгу, будто это из нее потянуло могильным холодом.

Если автор смог нагнать на тебя жути первой же фразой, то надо наверстывать. Только позже. Ей вдруг захотелось прогуляться, побродить по улочкам, пока не стемнело. Наташа положила книгу на полку и вышла из комнаты.

Они здесь. Хорошее начало, дальше должно быть еще интересней. О книге она забыла, как только увидела соседа напротив.

Глава 5

Алексей не мог находиться в доме с этим сумасшедшим. То он смеялся, то начинал сдирать с себя подсохшие помои и жрать. Страхову не было бы до него дела, если бы можно было остановиться еще где-нибудь. А так пока придется терпеть причуды арендодателя. Страхов вышел в огород и непроизвольно уставился на дом напротив. На крыльце появилась красивая девушка. С такого расстояния трудно было различить, сколько ей лет, но она казалась неприлично молодой. Она помахала ему рукой и спустилась во двор. Страхов не ожидал этого. Поэтому схватил первое, что попалось из садового инвентаря, и начал ковырять землю. Когда Алексей понял, что девушка идет к нему, он начал работать интенсивней.

— Здравствуйте! — окликнула его девушка.

Он кивнул.

— Здравствуйте.

— Мы недавно переехали, — начала она. — Вчера, если точнее.

Девушка улыбнулась. Алексей дал бы ей лет двадцать-двадцать три, но что-то ему подсказывало, что она старше, чем кажется. Что-то в жестах, во взгляде. Возможно, рано пришлось повзрослеть. Личные драмы неплохо делают с людьми такие метаморфозы. Сумасшедший старик в комнате? Ее отец?

— Это хорошо, — произнес Страхов и пошел к забору.

— Да, — кивнула девушка. — А вы наш сосед?

Алексей замялся.

— Не совсем.

Он увидел, как девушка напряглась.

— Я приехал погостить у вашего соседа.

Страхов махнул за спину.

— Значит, вы никого не знаете здесь? — девушка выглядела расстроенной.

— Ээ… как я могу вас называть?

— Наталья, — девушка смущенно улыбнулась. — А вы?…

— Алексей. Наташа, я здесь не был… — Страхов вовремя сообразил, что упоминание срока может вызвать лишние вопросы, поэтому просто добавил: — Давно. Но вы можете спросить, может, кого вспомню.

— Мальчик, лет восьми…

Алексей сжал черенок лопаты.

— …Может, меньше чуть… Не знаете, чей?

Алексей выдавил из себя улыбку.

— Что-то натворил малец?

— Да нет, — Наташа пожала плечами. — Он заблудился, наверное. Я нашла его играющего в гостиной. Когда окликнула, он убежал. Испугался.

«Он не испугался, он приходил испугать», — подумал Страхов.

— Вы знаете, за пять лет здесь многое поменялось, — проговорился Алексей. Но девушку срок нисколько не смутил. — Может, кто новый въехал. По обе стороны от вашего дома жили старики раньше. Сейчас, возможно, дачники купили. Но в октябре не самые теплые деньки в году. Так что, я думаю, они в данный момент пусты. У Романа, — Страхов махнул за спину, — нет детей. Здесь, по крайней мере. Чуть дальше… — Он задумался. А ведь он и не знал, кто живет дальше по улице. Не успел узнать. — Возможно, чуть дальше есть дети, но за пять лет могло все измениться.

Он виновато улыбнулся. Наташа кивнула и улыбнулась в ответ.

— Понятно. Ну ладно, было приятно поболтать.

— И мне… — Алексей еще крепче сжал лопату.

— Слушайте. Алексей. А приходите к нам на чай. И Романа берите.

Страхов вспомнил сегодняшнее поведение Романа и тут же отмел все мысли идти с ним куда-нибудь в гости, но произнес:

— Конечно. Соседям надо дружить.

* * *

Старик проснулся около двух. Фарида разогрела ему пюре и покормила. Все на автомате. Теперь не было к старику ни отвращения, ни злобы. Может быть, дело в доме? В двухкомнатной квартире было тесно так, что, будь у них еще один жилец, им пришлось бы спать по очереди. А здесь просторно. Здесь она даже чувствовала себя какой-никакой хозяйкой. Может, не всего дома, но какой-то его части точно.

Фарида оголила руку старика и вонзила иглу шприца в синюю вену. Ввела лекарство, вынула иглу и приложив спиртовую салфетку, согнула руку в локте. Невольно бросила взгляд на лицо пациента. Она была уверена, что он смотрел на нее и за секунду до того, как она на него обратила внимание, отвернулся. Фариде стало не по себе. Она убрала руку, но с кровати не встала. Рука старика так и осталась согнутой. Внутри что-то дернулось, задрожало. Фарида не понимала, что с пациентом происходит. Он никогда до этого (по крайней мере, сколько она его знала) не держал руку сам. Его тело было ему неподвластно. Он выздоравливает?

И тут же, будто кто-то спешил опровергнуть эту нелепую гипотезу, рука старика выпрямилась и упала на колени Фариды. Она дернулась, выронила шприц, но так и не встала с кровати. Она смотрела на руку, словно на дохлую рыбу, выброшенную на берег. Отвращения не было, но ожидание, что она вот-вот зашевелится (совсем как рыба), было настолько сильным, что у нее от напряжения заболело все тело. И она почувствовала: рука старика сдавила ей ногу чуть выше колена, несильно, можно даже сказать, нежно. Фарида медленно перевела взгляд на лицо Виктора Афанасьевича и увидела то, что ее очень напугало. Кабанов ухмылялся и взгляд не прятал.

Фарида вскочила и отбросила руку старика в сторону. Отряхнула колени, будто только что стояла на них, и снова посмотрела на сумасшедшего. Судя по взгляду и ухмылке, пациент действительно был слегка не в себе. Слегка? Да его там вообще не было. Его место занял похотливый ублюдок. Он пытался лапать ее. Фарида хотела позвать Наташу, но поняла, что ей не поверят. Виктор Афанасьевич снова лежал с отстраненным видом. Пустой взгляд, расслабленное лицо, рука свисала с кровати.

Нет, это будет выглядеть нелепо, по крайней мере. Но ведь ей не могло это показаться. Возможно, старик действительно начал выздоравливать. И не лапал он ее, а просто хотел обратить внимание на себя. А улыбка? А улыбка… он забыл, как улыбаться за год. Вот и вышла жуткая гримаса.

Фариду бросило в жар. Ей захотелось выйти на свежий воздух. Подышать и подумать. Если он выздоровеет, то она лишится работы.

* * *

Наташа, все еще улыбаясь, вернулась в свой двор. Довольно приятный мужчина, что ее очень порадовало. Немного напрягало отсутствие соседей. Постоянно живущих соседей, но дачники летом компенсируют с избытком дефицит внимания зимой. Шумно будет с утра до ночи. Шашлыки, пиво, танцы. Она ничего против не имела, но, когда привыкаешь к размеренной жизни, приезд городских соседей может стать потрясением.

Она снова подумала об Алексее. «За пять лет многое изменилось», — вспомнила Наташа. Где он был пять лет, нетрудно догадаться, хотя на уголовника он не похож. А может, и похож. Много ли она видела уголовников? Да ни одного. Все ее представление о блатном уголовном мире было сформировано передачами НТВ. Алексей не вписывался в него. Тем лучше. И она действительно была бы рада, если бы он пришел на чай. Был бы повод разузнать о причинах его отсутствия. Удивительно, но она даже обдумывала, как лучше сформулировать вопрос, чтобы не обидеть его. Улыбка сошла с ее уст, как только она подумала о предстоящей беседе всерьез. О беседе, где не только она задает неудобные вопросы, о беседе, где Алексей задаст вполне резонный вопрос. Наташа, а где ваши дети? Готова ли она ответить на него? Готова ли снова копошиться в прошлом, да еще и при постороннем человеке? Нет, не готова. Так что пусть у каждого будет своя тайна.

Наташа обернулась на Алексея. Он смотрел ей вслед, опершись на лопату. Наталья помахала ему. Он ответил. Кабанова повернулась к своему дому и услышала звон бубенцов. На окне внутри дома стояла неваляшка и покачивалась из стороны в сторону. Илья очень любил эту игрушку. Он даже засыпал под звон бубенцов. Наташа снова улыбнулась, но уже как-то печально. Звон бубенцов оборвался, Наташа глянула на окно. Неваляшки там не было, а от окна в глубь комнаты удалился темный силуэт. Какого черта?! Наташа не хотела, чтобы эта женщина трогала игрушки ее ребенка. Наташа не хотела, чтобы вообще хоть кто-нибудь трогал его игрушки.

— Прохладно, правда?

Наталья едва не подпрыгнула.

— У нас на родине еще жарко. В футболках можно ходить.

Наташа снова посмотрела на окно и только потом взглянула на собеседницу. Фарида стояла рядом с ней, закутавшись в куртку Кости.

— Как? — только и смогла вымолвить Наталья.

— Да, да, — закивала Фарида. — Мои, наверное, гранат уже собрали.

Наташа снова посмотрела на окно. Неваляшка стояла на месте. И если бы игрушка сейчас качнулась, то Наташа не выдержала бы и закричала.

— Виктор Афанасьевич спит? — спросила Наталья, не сводя глаз с окна.

Пауза слишком затянулась, и Наташа повернулась к Фариде.

— Я тебе вопрос задала.

— Да, спит, — быстро ответила Фарида и пошла к дому. — Пойдем, скоро Костя придет, надо ужин приготовить.

Наташа замерла на месте. «Слишком долго ты «отсутствовала», а? — подтрунивала над собой Наталья. — На твое место метят. Метят? Она уже на нем. Еще чуть-чуть, и ты окажешься с уткой в руках на раскладушке в комнате старика».

Нет, ее не пугал уход за свекром, ее пугала потеря Кости.

* * *

Константин обошел все предприятие, сделал необходимые пометки и только к концу рабочего дня понял, что проголодался. Решил позвонить Наташе и спросить, что нужно купить к ужину. После третьего гудка ему ответили.

— Как ты, милая? — спросил Костя.

— Отлично.

И это чувствовалось. Если раньше это было простой отговоркой, то сейчас она светилась. Он чувствовал, что она улыбается.

— Вот и отлично, — он тоже улыбнулся. — В магазин заехать?

— Да. Хлеба и молока купи. Слушай, Костя, — она понизила голос и больше не улыбалась.

Черт! Лучше б он это не чувствовал. Ему стало тревожно.

— Костя, ты не можешь принести с работы камеры наблюдения?

— Что-то случилось? — Тревога только усилилась.

— Да нет, — снова улыбка, — просто в двушке все было на виду, а здесь площадь другая. Большая. За всем не уследишь.

Оправдание его устраивало, тем более он и сам собирался повесить камеры во двор.

— Хорошо, у меня в машине должно быть несколько.

Константин нажал отбой и вдруг понял, что, возможно, Наташу снова беспокоят соседские дети. Нет, камеру непременно надо поставить, ведь он хотел узнать, откуда в доме неваляшка. Он понимал, что их тысячи, одна похожая на другую, но цель даже просто похожей игрушки была ужасна. Кто-то хотел напомнить об их трагедии? Кто-то не рад их видеть в этом доме. Но Костя и соседей-то не видел. Возможно, Костя перехватил дом, а теперь пожинает плоды своей пронырливости. Он действительно поторапливал риелторов, потому что по договору с квартиры он должен был съехать в течение месяца. Поторапливал и даже не задумывался, что, возможно, он не один покупатель на этот дом. Да если честно, то ему плевать было на то, один он или к этому дому очередь. Вот и обиделся кто-то. Все равно роль ребенка и принесенной им неваляшки непонятна. Обиженный покупатель учит своего ребенка… Бред! Есть же методы отвратительные, но более поддающиеся логике. Наложить под калитку, высыпать мусор, разлить краску… Да сотни способов, о которых Кабанов наслушался за время установки камер по подъездам жилых домов. Но чтобы копнуть прошлую жизнь обидчика… Хотя своей вины Костя здесь вообще не видел, если кому и надо срать под дверь, так это риелтору. Копнуть? Это как надо копать, чтобы узнать о любимой игрушке сына?

Костя прихватил со стола чертежи, вышел из комнатки и запер дверь. Что-то ему не давало покоя настроение Наташи. Камеры — это хорошо, но Костя, как ребенок, иногда боялся увидеть на записях то, что ему может не понравиться.

* * *

Алексей собирался воспользоваться приглашением Натальи. Не сегодня. Возможно, завтра. Он хотел попасть в дом, а еще лучше в подвал. Оценить обстановку… Хотя появление мальчишки и поспешное его бегство напрямую указывало на присутствие тварей в доме.

Роман сидел за домом, лицо все еще было вымазано помоями. Что-то странное происходило с ним. Страхов все понимал, выпивка убивает в человеке все разумное, но не до такой же степени. Может, на него так повлияло изъятие полицией оружия? Страшно подумать, что он мог бы вытворить, имея в руках оружие.

Алексей постоял около Романа. Тот не обращал на него внимания. Странно. Алексею не хотелось здесь находиться. Надо пройтись.

Страхов вышел с другой стороны дома, чтобы лишний раз не светиться перед новыми соседями. Дошел до террикона и решил взобраться на него по пологому склону. Он не смог этого сделать тогда, пять лет назад. И тут он поймал себя на мысли, что думает о чем угодно, только не о смерти своей семьи. Не было скорби, не было пустоты, которая образуется после потери близкого, будто от тебя отделили какую-то часть. Не было. И, как бы ни было горько это признавать, он потерял их еще тогда, в ноябре одиннадцатого года.

Подъем дался на удивление легко. Ветер на вершине был сильнее. Потоки воздуха то «бросались» на него, то «поглаживали», успокоившись. Алексей посмотрел сначала на лес, пожелтевшие кроны берез с трудом удерживали остатки листьев на своих ветках. Ветер терзал их, клонил, подхватывал листву и уносил к перепаханным полям. По дороге, петляющей через поле, ехал трактор. Алексей почему-то не хотел смотреть в сторону дома, когда-то его дома. Он оттягивал момент, когда в его поле зрения попадет дом. За полями серебрилась поверхность пруда. Страхов перевел взгляд чуть левее, на дом Романа. Синяя металлическая крыша выделялась на фоне серых шиферных. К дому напротив подъехал минивэн новых хозяев. Алексей наблюдал, как открылись ворота и машина въехала во двор.

Алексею вдруг захотелось сбежать вниз, войти в дом и рассказать все, что он знает. Рассказать, вывезти их оттуда и сжечь к чертям дом вместе с останками тварей. Если бы пять лет назад нашелся такой человек и предупредил их, то… Страхов даже спустя пять лет был уверен, что выгнал бы взашей такого «помощника». Но единственный, кто годился на эту роль, сидел тогда в психушке. Если бы в тот злополучный день Алексею удалось замуровать семью, то он бы сейчас тоже был на привязи. Возможно, бог посылает его этим людям, чтобы спасти их. Только это надо делать аккуратно. Чтобы эти милые люди не отправили Страхова назад, в психушку.

* * *

Наталья не знала, с чего начать. Да и что сказать? Фарида хотела убить Виктора Афанасьевича? А вдруг это галлюцинации? То она видит накрытое лицо свекра, то улыбающееся, то и вовсе спит человек. Ко всему этому она отчетливо видела, как кто-то забирает неваляшку с подоконника, а через секунду игрушка снова на месте. А может, ничего не говорить? Отделаться общими фразами, мол, боязно, вот и камер захотелось. Боязно… Не то слово. Лишь бы, после того как камеры не покажут то, что видит она, «не слететь с катушек» окончательно.

Наташа увидела в окно, как Костя въезжает во двор. Ей захотелось выскочить к нему навстречу, обнять и рассказать обо всем случившемся за день. О своих подозрениях, о неваляшке и свекре, о госте соседей и… Но мгновенный порыв прошел, как только она увидела неваляшку. Наташа взяла ее в руки, игрушка отозвалась бубенчиками. Слишком долго Наталья была замкнута в себе, чтобы вот так взять и начать нормальное общение. Но навстречу мужу все-таки пошла.

Костя поднимался на крыльцо с пакетами в обеих руках.

— Привет, — улыбнулся он.

— Привет, — ответила Наталья и поцеловала мужа в щечку.

— Как у тебя дела? — вдруг посерьезнев, спросил Константин.

— Нормально, — ответила Наташа, улыбнулась и показала ему неваляшку. — Видишь, детство вспомнила.

Костя кивнул и попытался улыбнуться. Именно попытался, потому что Наташа видела напряжение.

— А у тебя как? Что-то ты выглядишь…

— Уставшим, — закончил за нее Константин и все-таки улыбнулся. — Да, новый объект все соки выпьет. Они хотят сделать неприступную крепость, а располагают бюджетом на закупку пары пугал.

Они прошли в дом, Костя выложил содержимое пакетов на стол. Наташа стояла у стены, сжимая в руках неваляшку.

— А камеры ты привез? — спросила она.

— Да, в машине есть несколько, — ответил Костя и продолжил разбирать продукты.

Наташу не устроил ответ. Ей нужны были камеры не в машине, а в доме — в комнате свекра и в кухне. А лучше, в каждой комнате. Первое, что ее интересовало, — так это их работница. Ну а второе — собственное психическое здоровье. Наташа подошла к столу и присела. Поставила на стол перед собой неваляшку. Игрушка качнулась и легонько звякнула. Константин отвлекся от покупок.

— Тебя что-то беспокоит?

Наконец-то! Не прошло и года, прежде чем ты понял. Наташа посмотрела по сторонам и, пригнувшись к столу, прошептала:

— Фарида.

Костя недоуменно поднял бровь. Наташа поняла, что прошипеть придется все свои претензии.

— Я хочу знать…

Она еще не знала, что сказать мужу, поэтому пауза несколько затянулась.

— Я хочу знать… — повторила Наталья, — не она ли берет мои драгоценности.

— Может, просто спросить у нее?

— А что, если это не она, а я их куда-то задевала? Я же обижу ее своим вопросом.

Костя кивнул.

— Ну да. На выходных поставлю.

— Давай хотя бы одну сегодня, а?

Константин отставил банку кошачьего корма и замер.

— Что все-таки случилось?

— Я переживаю за отца, — после небольшой паузы произнесла Наталья.

Она знала, что это должно порадовать мужа. К тому же это было не так уж и далеко от истины. И она рассказала о накрытом с головой Викторе Афанасьевиче. Предупредила, что не нужно «спускать всех собак» на Фариду.

— Надо убедиться. Для этого-то и нужны камеры, — закончила Наташа. — Я хотела ее отругать, но подумала, что он же мог и сам.

— Может, лучше позвонить Михаилу Андреевичу?

Наташа хотела спросить, зачем им врач, но тут вспомнила, что Виктор Афанасьевич обездвижен со дня трагедии. Он не шевелил ни одним своим членом. Мог жевать и моргать. Поэтому сам укрыться с головой он не мог, если, конечно, не начал выздоравливать. В последнее верилось с трудом. Камера могла бы расставить все точки над «i».

— Не спеши, давай сначала камеры посмотрим, — сказала Наташа, хотя подозревала, что именно увидит. Не доверяла она Фариде.

* * *

Константин не понимал, почему бы просто не спросить у Фариды, она накрыла отца или нет. И даже хотел пойти и спросить, но остановило его только то, что это могло обидеть девушку. Да и здравый смысл в укрывании беспомощного человека с головой отсутствовал как таковой. Если, конечно, она не хотела ему навредить. Если отец пошел на поправку и нечаянно укрылся сам, то вопрос действительно обидит Фариду. Нет, надо определенно послушать Наташу и понаблюдать за отцом и Фаридой. Чтоб никого не обидеть.

Костя дождался, когда Фарида пойдет в ванную, и направился в спальню отца. Еще подготавливая камеру, он знал, куда спрятать ее, но, зайдя в комнату, понял, что там камера будет заметной и малоэффективной. С того места, куда он хотел ее поставить, видны были только ноги отца и раскладушка, на которой спала Фарида. Хотя… Он ведь и хотел наблюдать за ними обоими. Костя спрятал одну камеру туда, куда и хотел, а вторую поставил напротив кровати отца. Угроза обнаружения камер была велика, но что делать. Косте даже самому стало интересно, что здесь происходит. Как бы ему ни хотелось никого обижать, но в выздоровление отца он поверить не мог. И если окажется, что это дело рук Фариды, то он непременно хотел объяснений.

Константин вышел из комнаты отца за пару минут до появления Фариды. Он старался не попадаться ей на глаза — Косте все еще было стыдно за подглядывание. Подглядывание во благо! Он сел на кухне, не очень понимая, чем себя занять. Словно подросток, застуканный за курением завучем, Костя метался. То садился, то вставал. Сердце бешено колотилось, гулко отдаваясь в ушах. Только когда вошла Наташа, он понял, как глупо выглядит. Если бы вошла Фарида, то ему пришлось бы объяснять свое нелепое поведение. Наташа если что-то и заметила, то не придала этому значения. Она просто села за стол напротив Кости и положила перед собой книгу.

— Поставил?

— Да, — ответил он.

Костя начал успокаиваться.

— Давай чаю попьем?

— Нет, — поспешно ответил Костя и встал. — Пойду настрою… — Развернулся и вышел в холл.

Перед тем как подняться по лестнице, посмотрел на дверь кабинета. Дверь тут же закрылась. Костя даже подпрыгнул, настолько неожиданно это было. Хотел пойти и спросить у Фариды, все ли нормально, но вспомнил, что теперь он мог посмотреть, «все ли нормально», сам. Ощущение, что он все-таки будет подглядывать, никуда не делось, но необходимость этого была очевидна.

Костя расположился в спальне на кровати. Ноутбук загружался очень долго, отчего Константин чувствовал какую-то нервозность. Нервозность и страх, будто он не успеет увидеть что-то важное, что-то способное спасти… Кого конкретно он собирался спасать, ему еще было неведомо, но от этого ему становилось еще страшнее.

Наконец-то ноутбук прогрузил все программы. Пальцы зашелестели по клавишам, вводя команды, открывая окна. Через пять минут было все готово и перед ним на экране появились две картинки. Ноги отца и Фарида с книгой в тусклом свете настольной лампы на одной и спящий отец на другой.

«Ничего там не случилось, — подумал Костя. — Просто Фарида решила переодеться перед сном».

Константин настроил запись с камер на жесткий диск и собирался отложить ноутбук, когда уловил какое-то движение. Как будто тень проскользнула по абажуру настольной лампы. Но Фарида, находясь там в бодром состоянии, казалось, ничего не заметила. Может, помехи в передаче данных? Он такое видел впервые, но исключать подобного не мог, потому как это рационально объясняло кратковременное затемнение. Следующее не нужно было объяснять рационально. В комнату вошла Наташа. Она постояла какое-то время между ногами отца и раскладушкой Фариды. Стояла, низко опустив голову, будто разглядывала кулон на груди.

— Что с тобой? — прошептал Кабанов.

— Что, настроил?

Неожиданное появление Наташи в спальне в метре от него напугало Костю не меньше появления какого-нибудь монстра. Он дернулся и посмотрел на вошедшую жену. Рационального объяснения у него не было. На обеих картинках вспыхнули глаза-монеты — на одной смотрел ухмыляющийся старик, на второй голову подняла женщина. И если бы Костя посмотрел на нее сейчас, то не нашел бы ни одного напоминания о своей жене.

— Что-то не так? — обеспокоенно спросила Наталья.

— Все хорошо, — пересохшими губами произнес Константин, и, чтобы убедиться в этом, посмотрел на экран. Старик спал, Фарида читала. Кроме них, в комнате больше никого не было.

Глава 6

Наташа не могла уснуть. Беспокойство Кости передалось и ей. Несмотря на то что он весь вечер твердил о том, что у него все нормально, Наталья видела обратное. Его что-то беспокоило. И началось это после того, как он установил камеры в спальне старика. Костя начал подозревать Фариду? А что? Выздоровление отца вряд ли могло принести что-то еще, кроме радости. Получалось так, что Наташа была права по поводу некомпетентности Фариды. Некомпетентности? Некомпетентность — это когда охранник электриком работает или дворник учителем. Здесь же налицо саботаж, намеренное вредительство.

Наташа спустилась и вошла в кухню. Попила воды и увидела на столе оставленную книгу. После того как Костя поднялся наверх, она не смогла прочитать ни строчки. Прислушивалась, приглядывалась, а книга лежала открытой. Наташа села и подняла книгу. «Они здесь», — вспомнила Наташа. Многообещающе.

Она посмотрела на открытую страницу, пробежала глазами. Как она и предполагала, говоря «Они здесь», мальчик имел в виду вполне себе земное зло. Подростки на скейтбордах катались у дома героев книги. Наташа постепенно погружалась в роман. Вырываясь из реальности, забывая о саботажной некомпетентности Фариды, об укрытом старике, о переживаниях мужа, о неваляшке и соседях, пропадающих куда-то на пять лет, а потом зачем-то возвращающихся.

Отложила Наташа книгу только около полуночи. Перед ней на столе стояла неваляшка. Наталья была уверена, что игрушки здесь не было, когда она только села читать. Черт! Кто ее сюда принес?! И зачем? Прочитанное, воспоминания сделали реальность ужасной. Ей стало страшно. Наташа ожидала, что кукла качнется, как вчера в подвале. Качнется, пренебрегая законами физики. Но неваляшка стояла неподвижно, вперив немигающий пластмассовый взгляд в Наташу. Неизвестно, сколько бы еще она играла в гляделки с игрушкой, если бы не вошел Костя. Он зашел со спины, из гостиной. Молча встал сзади и положил руки Наташе на плечи.

— Ты чего не спишь? — спросила она и склонила голову к его руке.

Костя не ответил.

— У тебя холодные руки. Ты где был?

Он снова не ответил.

Наташа подняла голову. Руки на плечах показались чужими и ужасно тяжелыми. Будто на нее взгромоздили мешки с сахаром. По одному на каждое плечо. А еще появилась паника. Наташе хотелось развернуться и посмотреть. Но страх не давал ей пошевелиться.

— Ты спать собираешься?

Наталья вздрогнула. Неваляшка качнулась. Тяжесть с плеч исчезла, но паника только усилилась. Костя вошел из холла и теперь стоял перед ней. Наташа все-таки решила обернуться. Никого.

— Что с тобой? — спросил Костя и, подойдя к столу, поднял книгу. — Опять ужасы читаешь?

Наташа хотела спросить, не видел ли он здесь кого, но передумала. Уж очень все происходящее походило на психическое заболевание.

— Да, разбирала книги и нашла ее. Оказывается, еще не читала.

— Удивительно, да? — Костя улыбнулся и присел за стол. — Ну и чего ты так побелела?

Наташа обернулась, посмотрела на неваляшку, а потом на мужа.

— Ты знаешь, это не двухкомнатная квартира.

— Да, а самое главное — это все наше.

Наташа кивнула, но осталась серьезной.

— И я здесь слышу тишину.

* * *

Слышу тишину?

Наташа снова попыталась уснуть. Она чувствовала тишину. Чувствовала собственным телом. Что это могло быть? Она сошла с ума. Точно. Наташа читала о таком. Правда, в статье говорилось о том, что больной чувствует насекомых, а не мужские руки на своем теле. Но разве это что-то меняло? Ничего.

Наташа перевернулась на правый бок и услышала легкий звон бубенцов неваляшки. Наталья открыла глаза и посмотрела на покачивающуюся пузатую куклу. Черт знает что! Еще один симптом в ее медицинскую карту. Игрушка преследовала ее. Хотя именно появление неваляшки рядом объяснимо. По крайней мере, объяснимей, чем руки чужака на плечах. Наташа любила эту игрушку, точно так же, как и Илюша. Наверное, все-таки из-за того, что это любимая игрушка погибшего сына, она таскала ее по дому. Наташа была уверена, что это она принесла неваляшку в спальню, но, к сожалению, под впечатлением от прикосновений в кухне не помнила этого.

Наташа остановила качающуюся игрушку, улыбнулась и закрыла глаза. Сон одолел тут же, будто, чтобы уснуть, ей и нужно было посмотреть на любимую игрушку Ильи. Она не слышала шагов по лестнице, она не слышала их в коридоре, она даже не слышала, как открылась дверь. Сейчас она вообще ничего не слышала.

Черная тень появилась в дверном проеме. Силуэт замер, будто рассматривая спящих, потом резко опал и через долю секунды вырос в изножье кровати. Он еще несколько раз опадал и вырастал в разных местах спальни. Смотрел на Константина, потом на Наташу. Последний раз взглянул на спящих от двери и исчез. Дверь медленно закрылась, а неваляшка на тумбочке качнулась, будто соглашаясь с решением черной тени. Звякнули бубенцы, глухо, необычно. Звук из игрушки скорее напоминал жужжание насекомых.

Но никто этого не услышал.

* * *

Костя открыл глаза и посмотрел время на телефоне. 2:43. Что именно его разбудило, он не знал. Осмотрел комнату и понял, что здесь он ночью ничего не увидит. В городской двушке в окна проникал свет уличных фонарей. Здесь ближайший осветительный прибор в метрах пятидесяти — и тот включался хозяевами участка со столба. Тьма и тишина. Звенящая тишина.

«Я слышу тишину», — вспомнил Костя и повернул голову в сторону, где спала Наташа… должна была спать.

Действительно, в такой тишине падение носового платка могло наделать шума. Может быть, мыши? Кот! Константин вспомнил о найденном коте, но вечером он его не видел. Может, спал где, а сейчас шалит? Кабанов даже улыбнулся. Какое же облегчение приносит рациональное объяснение. Костя попытался уснуть, но тишина давила. Он полежал еще какое-то время, ворочаясь и кряхтя, как старик, потом встал, на ощупь пробрался к двери и вышел в коридор. Удивительно, но, выйдя из спальни, Костя почувствовал себя легче. Глаза быстро привыкли к темноте, и Кабанов, не включая свет, без проблем спустился вниз, на кухню.

Он включил свет, прошел к мойке, прихватив по дороге красную кружку с логотипом Nescafe, набрал воды и с жадностью выпил. Набрал еще и снова выпил. Пить хотелось, словно он провел в пустыне без воды сутки. Напившись, Костя выключил воду и вернул кружку на место. Спать не хотелось совсем, Костя подошел к столу и посмотрел на книгу, оставленную Наташей. Он не разделял увлечения жены. Нет, к чтению он относился спокойно, не то чтобы не читал вообще — так, кое-что и иногда, но вот ужасы не понимал. Костя не понимал людей, которые намеренно хотят испугаться. Какой-то мазохизм. Да к тому же он не верил во всякую нечисть. Костя всегда пытался найти рациональное объяснение тому, чего, казалось бы, не может быть.

Константин полистал книгу. Первая строчка «Они здесь, папа» бросилась в глаза. Она напугала (Костя никогда бы не подумал) и привлекла. Кабанов сел и начал читать. Он полностью погрузился в роман.

«…Лежал молча, глядя вверх во мрак, думая о подвале… И о грязно ухмыляющемся человеке в углу», — прочитал Костя и вздрогнул от шума воды. Волосы зашевелились на голове. Он посмотрел в сторону раковины и шумно выдохнул. Фарида набрала воды в чайник и поставила его на подожженную конфорку.

— Не спится, — сказала она и села напротив. — Чай будешь?

Костя отложил книгу и кивнул. Он испугался. Черт! Его напугала книга? Нет, конечно. Появление Фариды «вовремя» и его воображение — все это на фоне прочитанного. Грязно ухмыляющийся человек… Кого он представил в этот момент? Чикатило? Черта с два! Эвиленко! Он представил почему-то Малькольма МакДауэлла в роли Эвиленко. Вот кто мог грязно ухмыляться. Костя едва сдержался, чтобы не улыбнуться. Сейчас ему собственный страх казался не более чем смешная нелепость. Рационально? Более чем.

— Мне кажется, это не случайно.

Костя поднял взгляд. Фарида присела на угол стола прямо перед ним. Полы халата раскинулись, обнажив смуглые бедра. Кабанов поздно понял свою оплошность. Он слишком долго задержал взгляд на наготе сиделки. Фарида заметила это, но не прикрылась. Костя почувствовал, как румянец заливает лицо.

— Это давно должно было случиться.

Что? Что именно должно случиться? Вопросы, задаваемые скорее для собственного успокоения. Он знал, чего она хочет и что имеет в виду.

Фарида поставила голую ступню на сиденье стула между ног Кости, едва не касаясь пальцами его промежности.

— Ты же хочешь этого? Мы же оба этого хотим?

Фарида развязала пояс халата и раскинула полы. Под халатом ничего не было. Оливковая кожа девушки манила. Полушария грудей с большими темными сосками возбудили, и Костя пожалел, что книгу положил на стол — сейчас она бы пригодилась прикрыть бугорок в паху. Фарида улыбнулась, заметив его возбуждение, и поставила свою миниатюрную ножку Косте на пах.

— Мы же оба этого хотим.

Теперь она не спрашивала.

Костя не сдержался. Он вскочил, сорвал с девушки халат и завалил ее на стол. Неваляшка на краю стола осуждающе качнулась. Сейчас Косте было наплевать, откуда игрушка взялась здесь. Его больше занимал собственный ванька-встанька. Кабанов остановил качающую головой куклу и отвернул. Ему свидетели не нужны.

Но они были.

Когда его член выскользнул из влажной щели Фариды, выплевывая семя, Костя невольно глянул в угол у окна. Там грязно ухмылялся герой МакДауэлла. И только когда человек шагнул из тени, Костя увидел его сходство с собственным отцом.

Включилась вода… и Костя проснулся.

У мойки стояла Фарида и с улыбкой (грязно ухмылялась?) смотрела на него.

— Чай будешь? — спросила она.

Костя вскочил, книга упала на пол. Он хотел сказать, что не будет чай, ничего не будет, но вместо этого замотал головой, а потом выбежал из кухни, прикрывая рукой пах.

* * *

Фарида пожала плечами. Странный он. Еще бы! Она застукала его спящим в кухне и напугала. Мужчины тоже боятся. Фариде даже казалось, что боятся они больше женщин.

Она подошла к столу, где минуту назад сидел Костя, и нагнулась за книгой. Фариду привлекло движение по другую сторону стола. Она увидела босые ноги и улыбнулась.

— Все-таки чаю? — поднимаясь, спросила она.

Улыбка слетела с губ. В кухне, кроме нее, никого не было. Она хотела снова заглянуть под стол, но испугалась, что ноги будут все еще там. Фарида обошла стол сначала с одной стороны, затем с другой. Нет — ни ног, ни их владельца. Фарида пожала плечами. Странно, не более. Она читала весь вечер, до тех пор, пока буквы не начали плясать перед глазами. Сейчас в глубине души она ждала возвращения Кости (как бы она ни сопротивлялась), и он «пришел».

— По крайней мере, нижняя его часть, — прошептала Фарида, улыбнулась и выключила закипевший чайник.

Только когда налила чаю, Фарида вспомнила об оброненной Костей книге. На обложке дом с кровавыми окнами в лучах заката. Забористо. Наверняка о доме с призраками. Фарида не любила подобное чтиво. Она не понимала, кто это пишет. Другое дело — любовный роман, в котором женщина-царица, в котором у нее несколько любовников и муж — богатый красавец. Фарида понимала, что в таких книгах фантастического больше, чем в той, что сейчас у нее в руках. В призраков она не верила, как и в любовь с первого взгляда. Но о втором читать приятнее.

Она отпила чай и открыла книгу. Тень из угла переместилась к выходу в холл и проскользнула к кабинету.

Фарида, будто заметив что-то, подняла голову и посмотрела на арку. Ей послышалось, как открылась и закрылась дверь. Но она не знала где. Возможно, на втором этаже. Даже скорее всего, потому что в их спальне открыть дверь могла только она. Фарида не стала мысленно продолжать эту логическую цепочку, просто опустила голову к книге. Даже если старик встал и закрыл дверь, ей наплевать. Хотя это снова из той же оперы, что и дома с привидениями, и богатые любовники для девушки из провинции. Чего не может быть, того не может быть.

* * *

Костя не мог уснуть. Он вспоминал лицо ухмыляющегося мужчины. Пока ему не начало казаться, что ухмыляющийся стоит в углу спальни. Костя пролежал еще какое-то время, едва подавляя желание встать и включить свет. И тут он решился. Костя решился посмотреть, что происходит в спальне отца… и Фариды.

Он встал, на ощупь, с опаской поглядывая в угол, добрался до комода, взял ноутбук и вышел из спальни. Костя направился в санузел. Разместившись на унитазе, открыл и включил ноутбук. Система загрузилась быстро, и Костя перешел в приложение записи с камер. Открыл сразу обе. Отец спал, Фариды не было. Костя переключил на полный экран. Сначала кровать отца, потом раскладушку Фариды. Кровать, раскладушка, кровать, раскладушка… Фарида, наверное, осталась в кухне пить чай. Кровать, раскладушка… Что-то было не так. Кровать, раскладушка… Когда он просматривал камеры первый раз, на той картинке, где была раскладушка Фариды, были видны укрытые ноги отца. Костя переключился на раскладушку. Фарида стояла у нее. Девушка начала развязывать халат. Костя словно завороженный наблюдал за ней, на время забыв, зачем открыл именно эту картинку. Фарида будто знала о наблюдении. Она демонстрационно скинула халат, провела ладонью по груди, словно отряхиваясь, и легла на раскладушку, тут же укрывшись под подбородок. Костя перевел дух и наконец-то вспомнил о целях своего «визита».

Он перевел взгляд на ноги отца. Сердце гулко забилось где-то в горле. Ног не было. Либо отец сел, либо подогнул ноги во сне. Ни того ни другого не должно быть. Ни ноги, ни руки не слушались команд мозга. Да и если начистоту, сам мозг, тот еще командир.

Костя переключился на кровать. Отец лежал в той же позе, что и до этого. Ноги были на месте.

Глава 7

Костя проснулся с головной болью. Но вместо того, чтобы принять таблетку анальгина, он взял телефон и набрал номер доктора. Если отец во сне может укрыться с головой и подтянуть ноги, то это наверняка к выздоровлению.

— Да, я слушаю, — отозвался мужской голос на другом конце провода.

— Кирилл Егорович, вы можете разговаривать?

Чертова вежливость! Кабанов никогда не понимал этого вопроса. Этот вопрос его раздражал. Если бы не мог, то и не разговаривал бы.

— Давайте быстро и по делу.

Эта фраза Костю раздражала не меньше. Какого черта ты поднял трубку? Показать свою важность?

— Я хотел, чтобы вы осмотрели папу.

— Привозите…

Костя слышал, как зашуршали листы бумаги. Как будто собеседник перелистывал откидной календарь или ежедневник. Константин снова подумал, что эта напыщенность уездного доктора фальшива и неуместна.

— Привозите послезавтра, к 9:00.

— А не могли бы вы к нам заехать? Дело в том, что… — он задумался, сказать о своих предположениях или нет. — Я боюсь, что ему станет хуже.

— Хорошо, — быстро согласился Кирилл Егорович. — В три буду.

Костя позвонил начальнику, рассказал о визите врача, соврав об ухудшении здоровья отца, и отпросился на пару дней. До трех нужно было чем-то себя занять. Костя спустился на кухню. Фарида уже была там и готовила завтрак отцу.

— Доброе утро, — поприветствовал девушку Костя.

— Доброе, — ответила Фарида, но к нему не повернулась. Она внимательно следила за кастрюлей.

— Каша, — будто оправдываясь, произнесла она. — Боюсь сбежит. Кофе будешь?

Только сейчас аромат кофе долетел до ноздрей Кости.

— Да, было бы неплохо.

Фарида выключила кашу и, взяв две чашечки и турку, подошла к столу. Разлив кофе по чашечкам, поставила одну перед Костей, а турку отнесла и положила в раковину.

— Ты книгу вчера обронил, — произнесла Фарида, когда села за стол.

Костю даже передернуло. Ухмыляющийся человек в углу всплыл на поверхность памяти, словно утопленник. Ухмыляющийся и опухший. Костя даже начал верить, что персонаж этот не книжный, а реальный, прячущийся где-то здесь.

— Да, хотел почитать, — Костя выдавил из себя улыбку, — и уснул.

— Да уж я увидела, — Фарида засмеялась, но тут же затихла.

Наташа вошла в кухню, не сказав ни слова. Прошла к раковине, открыла кран и уставилась на струю воды, бьющую о металл. Она просто стояла и смотрела.

— Наташа, у тебя все хорошо? — спросил Костя.

Она не ответила. Фарида встала, подошла к плите, взяла кастрюлю и начала накладывать в глубокую миску.

— Пойду Виктора Афанасьевича кормить, — сказала Фарида скорее Косте и вышла из кухни.

Наталья наконец-то взяла кружку и подставила под струю. Вода быстро наполнила емкость и теперь переливалась через край, отвратительно журча. Костя не выдержал, встал и подошел к жене. Забрал кружку и выключил воду.

— Что случилось?

* * *

Наташа не знала, с чего начать. Точнее, ни с чего, а как. То, что она увидела на камерах, ее повергло в шок. Она даже собиралась выкинуть взашей эту мерзавку, как только спустится вниз. Выгнать, не посоветовавшись с Костей, Наташа не могла, но продолжала пребывать в таком шоке, что практически впала в ступор. Когда вопрос Кости пробудил ее, она решила рассказать ему все. Но поверит ли? Поймет ли? Лучше показать.

— Наташа, что с тобой? — Костя не на шутку разволновался. Наташа прекрасно знала это. Когда он волновался он хмурился.

— Тебе лучше посмотреть на это, — растерянно произнесла Наталья.

Она повернулась и пошла к лестнице. Наташа знала, что Костя последует за ней. Поэтому она, не дожидаясь его, поднялась наверх, вошла в спальню и встала у двери. Константин вошел следом и вопросительно посмотрел на Наташу.

— Ноутбук, — сказала она, не зная, как отреагирует супруг.

Костя подошел к открытому ноутбуку и взглянул на экран. Открытая программа видеонаблюдения его не удивила, только теперь слова «тебе лучше посмотреть на это» имели зловещий оттенок. Что она могла увидеть? Что ее так шокировало? Он сел и взял ноутбук на колени. Видео шло в реальном времени. Наверняка Наталью испугало что-то, что уже произошло.

«Да ты просто мистер Очевидность», — подумал Костя и наконец-то решился спросить у Наташи:

— Ты время не запомнила?

— 21:09.

«Какого хера тебя туда занесло?» — со злостью подумал Костя и открыл папку с файлами. Время, когда он только установил камеры и отправился смотреть результат своей работы. Время, когда и произойти-то ничего не могло. Он задумался, вспоминая точное время вчерашнего просмотра. Да, так и есть, он очень нервничал, когда Фарида вышла из душа, и все время поглядывал на часы. Не просто так, а фиксируя в памяти каждую минуту. 21:01 — Фарида вышла из душа; 21:02 — Костя напрягся, притаился, будто его застали за поеданием конфет из чужих новогодних подарков под елкой; 21:03 — нервозность и страх усилились, когда Фарида вошла в кухню… В общем, в 21:09 он сидел перед ноутбуком и смотрел на отца, а потом и на его сиделку. Он не помнил деталей вчерашнего просмотра, но ничего подозрительного и уж тем более шокирующего он там не заметил. От этого его еще больше охватила злость. Костя, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, открыл файл. Еще раз посмотрел на Наташу, давая ей шанс остановить его, мол, ошиблась, пошутила, и, не дождавшись оправданий, вернулся к просмотру.

Все было по-другому. Нет, и картинка вроде та же. Отец лежит на своем месте, Фарида читает на своем, но какое-то предчувствие, что вот-вот что-то случится, давило. И случилось. Костя был уверен, что этого вчера не было, хотя… Уверенность покидала его с каждым движением сиделки.

* * *

Этого не могло быть. Сначала, когда только Костя увидел, что творила Фарида, он хотел выгнать сиделку. Спуститься и вышвырнуть ее вещи за ворота, а потом и ее следом. Но, просмотрев ролик до конца, поостыл и начал соображать, прикидывать, спорить с собственными глазами. Фариды не могло там быть. И не только по нравственной причине — Костя не желал мириться с увиденным, он не верил собственным глазам.

Фарида вела (там, на записи) себя как девушка по вызову. Сняла халат и начала играть со своим телом прямо перед камерами. Причем так, будто она знала о слежке. Знала о чертовой камере, знала о том, кто увидит ее, и показывала себя во всей красе. Она хотела, чтобы наблюдатель возбудился. И он возбудился. Сначала. Было что-то в танце и цыганское, и восточное. Без атрибутики и музыки это выглядело вызывающе и даже зловещим. Именно тогда, когда Костя это понял, возбуждение прошло и это перестало ему нравиться. Дальнейшие действия на записи только ухудшили восприятие Константина. И если Наташу они напугали, то Костю разозлили. Фарида в своем странном танце продвинулась к кровати отца. Вот там-то и началось, что не понравилось Косте. Не понравилось? Это его разозлило.

Похотливая тварь, та, что в ролике, засунула руку под покрывало в области паха старика. Причем она спокойно это могла делать, и повернувшись спиной к камере, тем более так было бы удобней. Удобней, если ты не знаешь, что на тебя смотрят. Она знала, что ее снимают, и поэтому хотела, чтобы зритель насладился фильмом. Костя остановил запись, когда Фарида оседлала старика. 21:17 — значилось в углу. Злость начала проходить. Он выключил ролик и открыл самый первый. Костя помнил, что Фарида вошла в комнату и легла читать. Конечно, она могла отложить книгу и встать. Потанцевать перед камерой, а затем залезть на старика. Могла, но все портило время в углу. Первый ролик заканчивался на 21:09:47, и Фарида лежит на раскладушке. Следующий начинается с 21:09:48. Девушка… Стоп! Он был уверен, что Фарида или кем бы ни была девушка, раздевалась ближе к камере. Это невозможно, но… Костя остановил ролик и перемотал назад. Теперь девушка была еще чуть-чуть дальше. Складывалось такое ощущение, что Костя открывал ролик на секунду раньше. И он так и решил бы, если бы не цифры в углу 21:09:48. Он включал ролик снова и снова. Включал, останавливал, включал, останавливал… Девушка из ролика была уже достаточно далеко от камеры. Достаточно, чтобы Константин увидел еще кое-что.

— Ты уволишь ее?

Костя дернулся. Наташа все это время тихо стояла у двери.

— Не все так просто.

— Что?

Костя предполагал, что Наташе не понравится то, что он скажет, но она удивила его яростью. Как будто она ждала этого дня всю свою жизнь, а он снова отдаляет счастливое избавление от возможной соперницы. Как он раньше не догадался? Она видит в Фариде соперницу. Но это открытие поглотила паника, нахлынувшая на него.

— Ты теперь будешь поощрять ее распутство?! Это даже не распутство! Это извращение!

— Это не она, — спокойно произнес Костя.

— Что?

Он не хотел ее пугать, но обвинения в потакании сиделке вынудили сказать правду.

— Это ты, — сказал Костя и развернул ноутбук экраном к жене.

* * *

Нет, это была другая женщина. Чего-то общего (кроме того, разумеется, что они женщины) между Наташей и Фаридой не было вообще. По крайней мере, Наташа была в этом просто уверена. Но в этой женщине угадывались черты то Фариды, то Натальи, и только принадлежность спальни Фариде позволяла предположить, что эта женщина она. Она, черт бы ее побрал! Сейчас Наташа сомневалась.

— С чего ты взял? — Наташа нервничала.

— Потому что Фарида…

Костя повернул к себе ноутбук, остановил запись и повернул к Наташе.

— Потому что Фарида читает на своем месте.

Наташа всмотрелась в картинку. Обнаженная женщина ухмылялась в камеру, а за спиной, по левую сторону от нее, был виден свет торшера и… Что там Фарида, нельзя было сказать с определенностью. Но если она не там, с книгой, то кто тогда еще и там?

— Чертовщина какая-то… Подожди, но если… Она читает! Она не спит?

Костя пожал плечами.

— Но почему она равнодушна к гостье?

— Либо она ее знает, либо не видит, — произнес Константин. — Первое отпадает, а вот второе вероятней всего.

— То есть ты считаешь, что у нас в доме призрак?

— Нет, я так не считаю. Фарида могла спать, когда к ним в комнату пробралась эта женщина.

— Может, ты спросишь у нее?

— Как ты это себе представляешь? Фарида, ты спала в 21:09?

— Ну тогда спрошу я, — сказала Наташа и пошла к двери.

— Хорошо, я поговорю с ней, — сдался Костя, закрыл ноутбук, встал и положил его на комод. — Черт! Не представляю как, но поговорю.

Костя прошел мимо Наташи и направился к лестнице. Наташа вернулась к кровати. Она знала, что он сдастся. Дела плохи в любом случае. Спала ли сиделка либо была заодно с этой нимфоманкой, дело дрянь. Сиделка знает о гостье и позволяет ей развлечься с беззащитным стариком — плохо, но поправимо. Увольнение нахалки решало проблему. Сиделка спала и… Черт! Наташу даже передернуло, руки покрылись гусиной кожей. К ним пробирается в дом сумасшедшая. Раздевается и пытается изнасиловать старика. Это же, черт возьми, отвратительно! Отвратительно и жутко. Еще неизвестно, что страшнее — живые психи или призраки. Хотя появление призраков ее вряд ли обрадовало бы.

Звук бубенцов привел ее в чувство. Наташа коснулась неваляшки, стоящей на тумбочке, и теперь игрушка покачивалась, будто соглашаясь с женщиной. Кабанова улыбнулась и взяла в руки игрушку. Она вспомнила мальчишку, который принес неваляшку в гостиную. Улыбка пропала. Может, это сын этой ночной сумасшедшей? Наташа встряхнула неваляшку, и та отозвалась звоном.

— А здесь у бубенца другая роль, — произнесла она, откуда-то выплывшие строчки. — «Бубенчик под дугой лепечет о том, что счастие прошло…»

* * *

Костя не знал, с чего начать. Глупые вопросы крутились на языке, да и ситуация… Нет, глупой ее не назвать. Скорее странная. Он вспомнил, как обнаженная женщина смотрела на камеру. Ее тело и движения возбуждали, но взгляд пугал. Она знала, что за ней наблюдали, и провоцировала. На что? Костя собирался это выяснить, но сначала надо выяснить, что знает Фарида.

Костя подошел к двери кабинета и постучал. Потом еще раз и только после этого толкнул дверь.

— Фарида? — позвал Костя и шагнул в комнату. — Фарида…

В комнате никого не было. Кроме отца. Старик лежал и смотрел в потолок. Все как всегда — он не проявлял какого-либо внимания к окружающему миру. Кроме потолка, разумеется.

Костя прошел к раскладушке Фариды. Белье и подушка были сложены аккуратной стопочкой в изголовье, а сверху лежала книга. Читала или спала? Костя повернулся к отцу. Влажные глаза смотрели на Константина. Костя не сразу понял, что что-то не так. Он на мгновение замер, но, когда старик улыбнулся, Костя вздрогнул и шагнул в сторону кровати. Споткнулся о покрывало и завалил стопку белья. Обернулся, быстро поднял книгу, подушку и положил на раскладушку. Когда повернулся к отцу, все было как всегда — отец смотрел в потолок.

— Папа?

Он все-таки подошел к старику. Провел ладонью перед лицом отца. Ничего. Возможно, это всего лишь судороги. Все-таки доктор сегодня необходим, и не только старику.

— Костя?

Константин обернулся. Фарида была одета в спортивный костюм.

— Что-то случилось?

Видимо, он все еще выглядел напуганным, и это не ускользнуло от девушки.

— Все нормально. Я просто зашел…

Он попытался представить ее без одежды. Но ему пришел образ не танцующей женщины с камеры, а той, из его сна, той, которой он овладел на кухонном столе.

— Ты зашел и?… — Фарида улыбнулась.

Ну не знал он, как начать.

— Я пришел к отцу. Ты ничего не замечаешь? — Он не хотел ее ставить в неловкое положение, поэтому тут же продолжил: — Отец. Судороги, может? Шевеление пальцев?

Фарида посмотрела на Костю, потом на старика. Пожала плечами.

— Я к нему так привыкла… Как к родному папе, — как-то кокетливо произнесла девушка. — Что уже и не замечаю.

Костю отпугнул ее жеманный ответ. Она говорила о его отце с какой-то отвратительной похотью, что он даже хотел встряхнуть ее и спросить о ночной гостье. Взял себя в руки и попытался улыбнуться.

— Сегодня придет доктор. Осмотреть отца. Я просто хотел перед его приходом узнать.

Фарида снова пожала плечами.

— Вроде бы все так же.

Костя пошел к двери, у раскладушки остановился.

— Читала? — спросил он и кивнул на книгу.

— Да, перед сном.

Костя кивнул.

— Только твоя интересней.

Константин вспомнил о книге, которую он пытался прочесть на кухне.

— На этой я через пять минут уснула, а твою до утра читала.

Костя снова кивнул, улыбнулся и вышел из комнаты. Он получил ответ, так и не задав вопрос. Она спала, пока нимфоманка седлала Кабанова-старшего.

* * *

Алексей давно лежал без сна. Рома чем-то тарахтел во дворе и здорово сбивал с мысли. Страхов очень хотел помочь Наташе и ее семье, но пока еще не знал как. Рассказ в лоб о злых призраках мог вернуть Страхова туда, где он провел пять долгих лет. Поэтому нужно что-то придумать. Сжечь дом, когда хозяева уедут? Старик с жуткой ухмылкой всплыл в памяти. Судя по всему, инвалид. Вряд ли они его куда-то повезут, скорее всего, он остается с сиделкой. Не годится. Тем более что это в случае разоблачения неминуемо ведет к заключению. Надо подумать. Просто оставить все так, как есть, — не дело. Он мог бы укатить и обосноваться где-нибудь, но жгучее чувство, что он не помог ни своей семье, ни этой, скребло бы его изнутри всю оставшуюся жизнь.

Роман снова что-то уронил. Странно, что это все происходило без ругани и мата, будто он нарочно брал что-то и кидал, стараясь произвести как можно больше шума. Несмотря на это, Алексей почувствовал, как медленно сползает в сон. Надо выспаться… И подумать. Выспаться и подумать.

Во дворе снова что-то громыхнуло, но Алексей уже не слышал. Он шел по собственному дому. Бывшему собственному дому. Но в душе не было той эйфории, которую он испытывал в тот момент, когда ступил через порог этого дома впервые, пять лет назад. Теперь этот дом был чужим, страшным и чужим. Обителью чего-то злого.

Алексей шел, ожидая появления каких-нибудь монстров. Каждая ступенька, каждый следующий метр серого пола мог таить в себе зло. Вскоре от чрезмерного напряжения у Алексея заболела голова. Постоянная боль сводила с ума. Было такое ощущение, что кто-то погрузил свои щупальца-пальцы ему в мозг и беспрестанно шевелил ими там.

На втором этаже он остановился и осмотрел двери комнат, издалека, от лестницы, боясь приближаться к ним. И если бы все три были закрыты, он бы не стал заглядывать в комнаты. Он просто развернулся бы и ушел. Но средняя дверь, ведущая в детскую, была открыта. Монстры выбирают слабых. Именно поэтому они выбрали первыми Стасика и Кроху. Алексей подошел и заглянул внутрь. Он еще никого не видел, но слышал. Густое шуршание, вязкое сцепление грифеля карандаша с волокнами бумаги он узнал тут же. Кроха? Он шагнул через порог и замер. Шуршание карандаша стало интенсивней, будто художник наносил штриховку.

Алексей увидел сгорбленную фигуру. Человек сидел на полу и рисовал. Страхов не мог разобрать, мужчина это или женщина, взрослый или ребенок. Но ему почему-то хотелось думать, что это его Кроха, родной человечек, который четыре года как похоронен на городском кладбище.

Скорбь рвала душу. Алексей не смог сдержать слез. Соленые ручейки потекли по руслам-морщинам, огибая щетину.

— Кроха, — прошептал он и попытался улыбнуться.

Шорох стих. Плечи фигуры распрямились, и теперь Алексей видел, что перед ним девушка. Она прислушивалась. Страхов подошел ближе.

— Кроха?

Девушка вздрогнула, но так и не обернулась.

— Это я, папа, — произнес Алексей.

Он попытался представить, как бы выглядела дочь, если бы… не умерла. Она умерла! Его обманули! Твари заманили его сюда! Девушка на полу начала поворачиваться к Страхову. Он готов был увидеть ухмыляющегося мертвеца, бледную кожу и черные глазницы с затаившимся где-то внутри злом. Но на него посмотрела девушка. Обычная живая девушка — красивая, но ему незнакомая. Хотя что-то было в ней… Она чем-то напомнила Алексею его недавнюю знакомую — Наташу.

Девушка улыбнулась ему и показала рисунок. Алексей всмотрелся в серые контуры и жирные штрихи. Даже нехватка света не помешала Страхову понять, что на рисунке он.

* * *

— Костя!

Кабанов дернулся. Посидел секунд пять, соображая, действительно ли он слышал собственное имя. Когда его позвали вновь, побежал к кабинету. Уже в комнате он ожидал увидеть кого угодно — от мальчика с неваляшкой в руках до обнаженной женщины верхом на отце, но увиденное его ошарашило. Отец сидел опершись о спинку кровати в изголовье. Взгляд прыгал от Кости к Фариде, от Фариды к Косте. Взгляд человека внезапно пробудившегося. Он пытался понять, где он и как здесь очутился.

— Папа, — произнес Костя.

Отец посмотрел на сына. Взгляд стал осмысленным, будто он узнал Константина, но потом старик посмотрел на свои руки. Поднял одну из них и растопырил пальцы, наблюдая за каждым движением.

— Папа, — Костя не сдержал слез радости. — Папа…

Он подошел к старику и наклонился, чтобы обнять, но Виктор Афанасьевич отстранился. Сначала. Потом все-таки подался вперед навстречу объятьям. Костю удивила сила, которой обладал старик. За год бездействия мышцы вряд ли способны осилить подъем ложки, если, конечно, его отец не стал былинным персонажем.

— Сегодня приедет Кирилл Егорович, — сказал Костя, отстранившись.

Виктор Афанасьевич посмотрел на сына, не скрывая недоумения. Он не знал, о ком говорит Костя.

— Доктор, — пояснил Константин. — Он осмотрит тебя. Но судя по тому, что я вижу, ты мог бы и сам к нему дойти. — Костя не скрывал радости.

— Может, погулять пойти? — спросила Фарида. — На заднем дворе беседка…

— Хорошая идея, — улыбнулся Костя. — Как ты, пап?

Старик попытался улыбнуться, но эта гримаса скорее была ухмылкой. Грязной ухмылкой. Но даже это не смогло омрачить чуда. Костя забыл о неваляшке, о ночной гостье, об ухмыляющемся мужчине в углу спальни, он забыл обо всем. Его отец выздоравливал.

Глава 8

Кирилл Егорович приехал к обещанному времени. Деловито поприветствовал хозяев и прошел в кабинет. Костя последовал за ним. Осмотр занял около часа. Доктор трогал руки Виктора Афанасьевича, сгибал их и разгибал, ощупывал спину, разводил ноги, усаживал старика, цокал языком, морщил лоб и что-то записывал. Косте не терпелось спросить, что с отцом, но он решил не мешать. Год ждал, а час уж как-нибудь выдержит. Костя не был силен в медицине, но очень боялся, что это резкое, если не сказать волшебное, исцеление не что иное, как кратковременный дар перед ухудшением. В их случае — хуже только смерть. Костя разволновался и никак не мог унять дрожь в руках и коленях. Почему-то он не хотел, чтобы его видела в таком состоянии Фарида.

— Ну-с, — протянул Кирилл Егорович, когда закончил писать и, отложив ручку, посмотрел на Костю. — Пациент скорее жив, чем мертв.

Костя вздрогнул и, только когда увидел грязную ухмылку (именно грязную) на лице эскулапа, понял, что он шутит. Грязно, черно, но шутит.

— Что с ним? — сипло спросил Костя, когда они вошли на кухню.

Доктор посерьезнел.

— Каким-то чудом ваш отец выздоравливает.

Костя так же счел все происходящее за волшебство, за чудо, но все равно спросил:

— Почему чудом?

— Молодой человек, вы меня чаем не напоите?

Костя кивнул и пошел к плите ставить чайник.

— Понимаете, в чем дело, — Кирилл Егорович уселся за стол, снял очки и двумя пальцами потер переносицу. — Я не вижу никаких изменений… С точки зрения медицины ваш отец должен лежать, как и лежал последний год.

Костя едва не выронил чайник, облился, чертыхнулся, но переспрашивать не стал. Он решил подождать, когда врач одумается и скажет правду. Правду? Конечно же, нет. Скажет то, что Костя готов услышать, то, что ему будет понятно.

— Мышцы слишком слабы… но это одна из проблем. Мозг! Мы видим, слышим, едим, чувствуем, ходим мозгом. Он наш кукловод. У вашего отца после травмы головы нитки, соединяющие мозг и конечности, оборвались.

Костя сел напротив.

— И что?

— А то, молодой человек, что связать эти нити не дано никому на земле.

— Кроме бога, — сказал Костя.

— Кроме бога, — согласился Кирилл Егорович. — Или дьявола. Ну в любом случае это чудо, не иначе.

Костя хотел спросить о дальнейших действиях, но свист чайника отвлек его. Он пошел к плите.

— Значит, — начал доктор и водрузил очки на переносицу. — Надо сделать МРТ. Завтра я созвонюсь с коллегами из Тулы и договорюсь…

Косте хотелось закричать на доктора. Почему?! Почему не сейчас, почему завтра?! Но потом, поостыв, решил, что это лишнее. Наверняка этого оборудования нет даже в Новомосковске, тем более откуда ему взяться в Донском.

— Случай, прямо скажем, неординарный, — продолжил рассуждать Кирилл Егорович.

«Скоро для вас неординарным будет то, что люди живыми из поликлиник выходят», — зло подумал Константин и поставил чашку с дымящимся напитком перед доктором.

— Это надо исследовать. Это означает, что тонкие материи способны восстанавливаться, как кости или мышцы… это же… — Доктор встал. — Спасибо за чай. Мне пора.

Костя посмотрел на чашку — Кирилл Егорович не сделал и глотка.

— Не провожайте меня, — сказал врач и вышел из кухни.

— Куда это он? — В кухню вошла Наташа. — Вылетел, как будто убегал от кого.

— Скорее догонял, — сказал Костя и, предугадывая вопрос, добавил: — Мысли свои. Диссертацию побежал писать. И что-то мне подсказывает, что ни бога, ни дьявола он в ней не упомянет.

— Чего?

Костя отмахнулся, встал и пошел к холлу.

— Пойду к отцу. А то он скоро уйдет, а мы этого и не заметим.

* * *

Алексей проснулся с головной болью. Так бывало, когда он по какой-то причине ложился спать днем. Но сегодня боль была невыносимой, как будто ему сделали операцию под общим наркозом, а сейчас он начал отходить. Боль была такой, словно в его мозгу все еще кто-то ковырялся.

Страхов поморщился и встал с дивана. Грохот во дворе стих, но Рома не мог не обозначать свое присутствие. Его шаги слышались под окнами. Гравийная дорожка возмущенно хрустела фракциями и на время затихала, когда Роман останавливался.

— Неугомонный, — прошептал Алексей и вышел из дома.

Он обогнул дом и изумленно уставился на дорожку. Возможно, он не услышал и Роман ушел за дом. Алексей не собирался играться с ним — хочет гулять, пусть гуляет. А может, сидит сейчас на своей груше и наблюдает за новыми соседями. Сколько они уже в доме? Неделю? Пару дней? Алексей не мог припомнить, говорила ли об этом Наташа. Почему твари еще не воспользовались ими? Хотя ему тут же вспомнился сумасшедший старик в комнате на первом этаже. Он мог быть не сумасшедшим. Он вообще мог уже быть кем угодно, только не собой. Твари выбирают самых слабых. Если Они еще в доме, то выбрали бы ребенка либо инвалида. Ребенка, насколько Страхов понял, у Наташи не было. Зато был сумасшедший дед. Значит, Они уже начали действовать. Алексей вспомнил ухмылку старика, и его передернуло. Значит, нужно действовать и им.

Алексей сел на скамейку за домом. Гравий зашуршал где-то совсем рядом, но Страхов даже не посмотрел в ту сторону. Ему сейчас не до игр.

Он попытался вспомнить, что знал об обитателях своего дома пять лет назад. Какие-то знаки… Были какие-то письма? Открытка! И… Какие-то слова. Алексей не мог вспомнить даже примерно. На цыганском языке, что-то типа «Они здесь». Да, точно, в музыкальной открытке было написано: «Они здесь». Но ведь не это главное, правда? Он не понимал, почему за четыре года раздумий и терзаний это не пришло ему в голову. Появление открытки со словами на цыганском, видения цыганки Андрею… Все это неспроста. Все это имело какую-то связь. Связь этой семьи с цыганами. Не могли же сами призраки играть в хороших и плохих. Одни предостерегали, другие… А если могли? То почему образ цыганки? Почему не бразильянки в карнавальном костюме? Алексей живо представил полуобнаженную девицу с перьями на голове, покачивающую смуглыми широкими бедрами. Могла ли она предостеречь от чего-то? Молодого парня, демобилизовавшегося из армии, вряд ли. Он даже не обратил бы никакого внимания на надписи, потому что думал бы только об одном. Да если бы у нее на шее висела табличка с надписью «Сегодня все венерические заболевания бесплатно и в одном месте», он бы рискнул, не обращая внимания на глупую табличку. Вот поэтому старая цыганка в засаленных юбках.

Размышляя о горячем теле бразильянки, он так и не определился, что значит появление цыганки. Либо это игры призраков, либо это какое-то третье лицо, знающее о колдуне Борьке больше, чем узнал Алексей.

* * *

Наташу беспокоило два факта. Первое — раз Виктору Афанасьевичу стало лучше, то почему Фарида еще здесь? Второе — причастность к ночным извращениям сиделки очевидна, так почему же она еще здесь? Она намеревалась выяснить это с мужем, но его больше волновало «воскрешение» отца. Нет, она все понимала, но когда здесь начнут понимать ее. Она не хотела этого делать, но надо звонить Олесе. Младшая сестра давно предлагала свою помощь, но Костя отказывался от нее — не хотел ни от кого зависеть. Независимый. Теперь у него по дому шлюхи озабоченные шатаются.

Наташа решила прогуляться и все-таки разузнать, кто живет по соседству. Если она раньше хотела познакомиться и «дружить домами», то сегодня, вот прямо сейчас, она могла вцепиться в глаза твари, которая ночью терлась сиськами о беспомощного старика. Чтобы никого не убить, ей нужен провожатый. Косте сейчас не до нее, Фарида… Фарида могла стать первой, на кого могла наброситься Наталья. Алексей! Сосед, который не совсем сосед и который где-то был пять лет. Лучше малознакомый уголовник, чем муж, думающий только о себе. К тому же Алексей производил положительное впечатление. Своим ощущениям надо доверять. Или нет?

Бубенцы неваляшки отвлекли Наташу от мыслей. Игрушка покачивалась из стороны в сторону.

— Нет? — Наташа улыбнулась. — Ты думаешь, не стоит ему доверять?

Наташа тут же взяла неваляшку в руки, опасаясь, что она качнется в ответ на ее вопрос, а не от сквозняка или физического воздействия. Она ведь могла толкнуть стол бедром, когда решала, хороший уголовник Алексей или плохой, курицу у соседа украл или убил его, застав с собственной женой. Нет, за убийство пять лет не дают.

«Но он мог и сбежать», — звякнули бубенцы.

Наташа посмотрела в большие глаза неваляшки.

Мог, но… Аргументы закончились, и поэтому Наташа решила сделать так, как сердце подскажет. Живое сердце, а не холодные полые шарики. Наташа, прижав неваляшку к груди, вышла в холл, посмотрела на дверь кабинета и, так и не решившись войти, поднялась по лестнице на второй этаж. Неваляшка в руках загудела, будто внутри были не погремушки, а басовые струны, толстые, с палец толщиной. Даже не струны, а пластина, которая теперь гудела. Но у спальни игрушка перестала издавать хоть какие-то звуки, и Наташа успокоилась. Странно, но теперь ей еще больше хотелось на улицу, подальше от неваляшек, Фарид, мужей и свекров.

* * *

Костя не был так счастлив с рождения сына. Отец неожиданно пошел на поправку, как заново родился. Вот так-то. И если этому способствовали сексуальные домогательства ночной гостьи, то он готов нанять ему такую. Но дело скорее в совокупности происшествий плюс медикаментозное влияние на организм… Медикаментозное? Вот до чего общение с докторами доводит. Как бы он и писать, как они, не начал. Костя улыбнулся. Ему нравилось сегодня все.

Кроме того что Наташа так ни разу и не зашла к отцу. Нет, он все прекрасно понимал — она еще винила отца в смерти Ильи, но… Здесь Костя не мог найтись с возражениями.

Все наладится. Просто не могло не наладиться. Полоса белая, полоса черная… Хватит, слишком долго они жили в черной полосе.

Фарида вошла в кухню и села за стол. Косте показалось, да, наверное, показалось, что рад выздоровлению отца только он. Фарида нервно теребила салфетку и смотрела на собственные руки.

— Что-то случилось? — не выдержал Константин. — С папой? Что-то случилось с папой?

Фарида мотнула головой и снова увлеклась мятой салфеткой в руках.

— А что тогда? — Костя не скрывал раздражения. Он-то думал, что сегодня хороший день.

— Вы теперь меня уволите? — не поднимая глаз, спросила Фарида.

Костя не успел об этом подумать, не до этого было. Сейчас он, конечно же, понимал, что в скором времени услуги сиделки им не понадобятся, но сказать вслух не решился.

— Не спеши, — улыбнулся Костя. — Не так скоро. Вряд ли он встанет и побежит завтра, например. Нам нужна помощница.

Фарида улыбнулась в ответ, но салфетку мучить не перестала.

— А ты хорошая помощница, понимаешь?

Зачем он это сказал? Чтобы приободрить девушку, а вышло так, словно он в постель ее зовет. Косте даже стало неловко, и он почувствовал, как щеки заливает румянец.

— Спасибо, — улыбнулась Фарида, не замечая смущения Константина. — Тогда я пойду? Займусь своими непосредственными обязанностями.

— Иди, — кивнул Костя и улыбнулся еще шире.

Когда девушка вышла, Костя, все еще улыбаясь, пошел в гостиную. Сегодня он все-таки собирался поработать. Контроль и установка камер видеонаблюдения — не единственные его обязанности. Он разрабатывал проекты для заказчика, собственно, после чего и начиналась установка и контроль. Он и устраивался на эту работу инженером-проектировщиком, а все остальное на него навесили в процессе. Костя не был против, тем более что, как оказалось, ему был интересен монтаж не меньше прозябания у компьютера за умными программами. Единственное, что, когда Кабанову приходилось заниматься монтажом в рабочие дни, чтобы успеть в срок, на выходные, он доделывал документацию дома. Сегодняшний вынужденный выходной ни в коем случае не мог стать исключением. Невыполнение в срок любого пункта договора грозило всевозможными санкциями заказчика. Костю воротило от слова «санкции», выхваченного из лексикона начальника, но он все равно его произносил. Даже наедине с самим собой.

Костя осмотрел просторную комнату с тремя большими окнами на противоположной от входов стене. Ему нужно было много света и тишина. Со светом здесь перебор даже в пасмурную погоду, а вот с тишиной ничего не выйдет. Именно из-за входов — один из кухни, другой из холла. Наташа, Фарида — он будет слышать их присутствие. Особенно Фариды. Он не мог понять, почему так и почему здесь? Костя не мог себя отнести к мужчинам, которых противоположный пол прозвал «кобелями». Не мог и все. Ему нравились женщины. Он мог обсудить с коллегами длину юбки бухгалтерши и вырез на блузке секретарши шефа. Но начни Юрка (что до Кости, так Юрка был как раз вожаком стаи кобелей) хвастаться своими похождениями, Костя тушил едва начатую сигарету и, сославшись на срочный звонок, удалялся. Ему банально нечего рассказать. Не кобель он. Костя забыл, когда до сегодняшней ночи ему снились эротические сны. Наверно, в подростковом возрасте.

Фарида ему нравилась, но никаких фантазий сексуального характера у него не было там, в двухкомнатной квартире, где они толкались и перешагивали друг через друга. Они появились здесь, в месте, где при желании Костя мог видеть Фариду только по выходным и то при условии, что все проекты успешно закончены и сданы заказчику.

Нет, гостиная не годилась. Можно было сесть прямо в комнате, где спала Фарида.

— Ко-о-остя!

Кабанов вздрогнул и завалил коробку с книгами. Чертыхнулся и, переступив через выпавшие книги, пошел к двери. Он очень надеялся, что с папой все в порядке.

* * *

Наташа, выйдя за ворота, решила, что обязательно позвонит Олесе. Чтобы не остаться здесь в меньшинстве. Но сначала ей нужно было выяснить все о соседях. Особенно о сумасшедших, способных нанести визит среди ночи, раздеться и залезть на первого же мужика, которого встретит. Отвратительное зрелище. Но куда хуже, если гостья знала, что старик парализован. Теперь это было не совсем так, но Наташа все равно чувствовала отвращение и стыд только от одной мысли, что кто-то не может удержать свою похоть. Озабоченная мразь жила где-то рядом, и Наташа собиралась ее найти. Но ей нужна была помощь. Наташа непроизвольно глянула на дом напротив. Единственный знакомый, не то сосед, не то уголовник, снова ковырялся в огороде. Работяга. Какой он, к черту, уголовник? Наташа улыбнулась и направилась к забору соседа.

Алексей сгребал скошенную сухую траву и укладывал ее в небольшой стог.

— Эй! — крикнула Наташа, а когда мужчина обернулся, добавила: — Бог в помощь.

Алексей улыбнулся, воткнул вилы в стог и направился к Наташе.

— На прогулку? — спросил он.

— Да, решила поискать кого-нибудь из соседей.

— Ну одного вы уже нашли, — улыбнулся Алексей. Потом вдруг стал серьезным. Наташа удивилась этим переменам в настроении собеседника и ждала чего-то нехорошего. Но мужчина только спросил: — Кто-то снова к вам заходил?

Наташа сомневалась. Рассказать ему о визите ночной нимфоманки или нет. Но побоявшись, что Алексей сочтет ее замешательство как недоверие к себе, кивнула.

— Да. Женщина.

Хотела добавить, что голая, но сдержалась.

— Как понимаю, вы ее только видели, в контакт с ней не вступали?

Наташе показалось странным упоминание о вступлении в контакт, как будто он знал, что именно хотела сделать развратница. Но тут же сообразила, что контактом может быть и обычный разговор. Ну, и кто теперь развратница? Наташа поспешила с ответом:

— Нет. Мы увидели ее в камеру.

— Та-ак, — протянул мужчина. — А ну-ка, заходите. Расскажете все подробно.

Наташа, не задумываясь, прошла к калитке, а потом шагнула на тропинку из красного кирпича.

Они устроились на скамейке под кухонным окном. Наташа рассказала о подозрениях к Фариде, о мальчишке и неваляшке, о камерах и ночной гостье. Она даже рассказала о том, что женщина была голой и собиралась оседлать старика. В этом месте рассказа она даже покраснела. Но Алексей ни разу за весь ее монолог не взглянул на Наташу. Но у нее сложилось такое впечатление, что мужчина знает что-то об их доме.

— А сегодня выясняется, что свекор зашевелился… Возможно, он шевелился еще вчера… наверное, это он сам и запутался в одеяле. Накрылся с головой, а потом упал…

Наташа заметила, что Алексей впервые с того момента, как они сели на скамейку, повернулся к ней лицом и пристально смотрит.

— Что? — Наташа попыталась улыбнуться, хотя чувствовала себя ужасно. Будто ее раздели, связали и поставили на площади в центре города.

— Парализованный старик стал выздоравливать, — он не спросил, он просто это произнес, как заученный урок. Бесцветно, без эмоций.

* * *

Фарида сидела на кровати отца, закрыв рот руками. Костя не сразу увидел, в чем дело.

— Что случилось? — не скрывая волнения, спросил он.

Фарида, округлив глаза, смотрела на него. Потом оторвала руки от губ и показала на постель рядом с собой.

— Что?…

Отца не было!

— Где он? — сначала шепотом, а потом громко: — Где он?!

— Я не знаю, — замотала головой девушка. — Я пришла — его уже не было.

Костя взвыл.

— Вы меня уволите, — услышал он голос Фариды, когда вышел из комнаты.

«Дура! — мысленно обругал девушку Константин. — И вопросы у тебя дурацкие». Он прошел на кухню, для чего-то прошел через гостиную и вернулся в холл. Посмотрел на лестницу. Пожалуй, на второй этаж ему еще рано. Ему и встать с кровати рановато. Нет, это точно не медикаментозное… Чертово слово, прицепилось. Это чудо какое-то. Вчера кашу приходилось собирать у него с подбородка и засовывать снова в рот, а сегодня он бегает от них, как школьник. Нет, это неплохо, но очень неожиданно. Костя осмотрел лестницу, заглянул под нее и увидел приоткрытую дверь в подвал. А вот спуститься или упасть старик мог запросто. Сердце защемило, Костя скривился от боли. Он поносил на чем свет стоит себя. Не усмотрел. Размышляя о смуглых ягодицах и о том, какой он все-таки верный, он забыл об отце. Вот он результат. Сейчас отец лежит со сломанной шеей у подножия лестницы и тихо умирает. И тут ему пришла в голову совсем отвратительная мысль. Если отец действительно умрет, то ему все-таки придется уволить смуглые ягодицы, так и не проверив свои семейные узы на крепость. Из-за этой мысли ему стало не по себе, и он резко открыл дверь. Включил свет и глянул вниз, ожидая увидеть что угодно, кроме девочки в цветастой цыганской юбке.

Костя не знал, как реагировать. Появление цыган в доме даже по приглашению не могло не тревожить. А тут в подвале и без…

«Воруют», — пронеслась шальная мысль в голове Кости.

Он попытался сообразить, что можно украсть в подвале, но, кроме коробки с игрушками, на ум ничего не приходило. Костя хотел выбросить игрушки Ильи еще год назад, но Наташа не позволила. Если это чумазое дитя возьмет одну-две игрушки, ничего страшного не случится.

— Привет, — улыбнулся он. — Как тебя зовут?

Девочка раскачивалась взад-вперед и молчала.

Улыбка пропала, когда Костя понял, что девчонка его не боится. Наоборот, она его пугала. Может, не специально, но ему стало как-то жутко от взгляда непрошеной гостьи. Девочка качнулась сильнее обычного (Костя даже думал, что малютка приложится затылком о бетонный пол) и вернулась в исходное положение. В следующий момент юбка взметнулась, и Костя увидел вместо нагого детского тела коричневые паучьи лапки, сложенные на брюшке, словно у гигантского насекомого.

Тварь отлепила лапки от брюха и пошевелила ими, разминая. В следующую секунду Костя понял, что она сейчас побежит. Побежит на него, но ничего не мог с этим поделать. Его будто парализовало.

— Вы меня теперь уволите… — донеслось до него.

Он обернулся, на долю секунды потеряв из вида паучиху в юбке. Костя вздрогнул и зажмурился, ожидая расплаты за свою оплошность. Но ничего не происходило. Он только слышал слова, уже ставшие похожими на какое-то дурацкое заклинание.

— Вы меня не уволите?

Костя открыл глаза и посмотрел на Фариду, потом перевел взгляд на закрытую дверь подвала.

Что это было?

Он медленно открыл дверь.

— Вы меня не уволите?

— Нет! — рявкнул он, и все стихло.

Костя заглянул в подвал. Лестница была свободной. Он шагнул на площадку перед спуском, все еще ожидая увидеть девочку-паука на стенах или потолке, но твари нигде не было. Она, скорее всего, была только у него в голове. Костя шагнул на одну ступеньку ниже, потом еще на одну и еще. Когда ступил на бетонный пол, осмотрелся. Старик сидел у верстака, склонив голову на плечо. Весь его внешний вид выдавал нелегкий путь.

* * *

Отец смотрел, ничего не понимая. Он вроде бы осознавал, кто перед ним, кто он сам, но ни черта не мог сообразить, что происходит. Он вел себя как человек, проснувшийся в чужом месте, при этом думая, что засыпал в собственной постели. Костя взял старика под руки и поднял. Виктор Афанасьевич держался крепче… Крепче? Он держался! Неуверенно, как сильно выпивший, но держался. Чего не могло произойти ни вчера, ни месяц назад. Черт! Да этого никто не ждал и сегодня. Костю одолевали тревожные мысли. Появление паучихи было настолько реальным, что он теперь сомневался в собственном психическом здоровье. Ситуация вокруг отца скорее радовала, чем огорчала. Неожиданное исцеление, было ли оно таким неожиданным? Что бы ни говорили врачи, что бы ни видел сам Костя, он ждал чуда, ждал долбаного волшебства. Говорят, что близкие тяжелобольных со временем примиряются со своей нелегкой ношей, но Костя знал, что даже они в глубине души ждут чуда. Костя даже не успел смириться: год — это небольшой срок, чтобы привыкнуть к потере, смириться с утратой двух… нет, трех близких. И вот один из них пытается вернуться. Костя поможет ему, поможет и будет отдавать ему всю ту любовь, которую должен был отдавать своей маме и сыну.

Уложив отца в кровать, Костя взял стул и присел. Взял широкую ладонь старика в свои руки.

— Все будет хорошо, — улыбнулся Константин. — Ты только больше никуда сам не ходи. Хорошо?

Старик улыбнулся. Только это не порадовало Костю, а напугало. Отец грязно ухмылялся, будто знал какую-то тайну о сыне. Костя попытался положить руку отца на постель, но Виктор Афанасьевич вдруг схватил его и потянул к себе. Кабанов-младший попытался сопротивляться, но потом, отругав себя за глупое поведение, наклонился к лицу старика.

— Я, — шепнул он. Изо рта пахло чем-то кисло-сладким. — Я вернулся, — выдавил из себя старик и отпустил сына.

Костя почувствовал облегчение, попытался улыбнуться (ведь новость хорошая) и встал со стула. Отец смотрел на него с укором, мол, я вернулся, а меня не ждали? Но ухмылка (грязная) с его лица пропала. Осталось только ощущение, что он действительно знает о сыне что-то постыдное. Знал и почему-то хотел, чтобы Костя сознался сам.

— Это хорошо, папа, — тихо произнес Костя. — Я тебя очень ждал.

Костя пошел к выходу, у двери обернулся. Старик ухмылялся еще отвратительней. Глядя прямо Косте в глаза. Пронизывающий взгляд буравил его мозг, его мысли, выворачивал душу.

— Ты зови, если что, — хрипло произнес Костя и поспешил вон из комнаты.

Спускаясь в подвал Костя пытался вспомнить любые свои действия, которые считались компроматом в глазах и ухмылке старика, но ничего вспомнить так и не смог. Кроме… кроме похотливых снов и фантазий, в которых фигурировал он и Фарида. Отец читал мысли? Или Костя как-то выдавал себя при встрече с сиделкой? Константин вырос из возраста, когда стыдился своих мыслей. Еще вчера он так и думал. Сейчас он не был в этом так уверен. Сейчас он готов был провалиться сквозь землю. Черт! Подвал годился для этого. А еще он подходил для работы.

Костя о паучихе забыл совсем.

Глава 9

Работа не шла совсем. Костя принес в подвал ноутбук, принтер и сканер. Принес даже вращающееся кресло. Подключив оборудование, уселся и, слегка раскачиваясь, осмотрел подвал. Просторное помещение, освещенное шестью линейными люминесцентными светильниками. Металлический шкаф в углу напротив лестницы был выкрашен в серый цвет и напоминал ящик из заводских раздевалок. Возможно, это он и был. Костя встал и пошел к нему. Желание проверить, что внутри, нахлынуло неожиданно. Он даже засомневался, что ящик здесь был десять минут назад. Потому что это странно, что он захотел в него заглянуть только сейчас.

При ближайшем рассмотрении шкаф не имел ничего общего с заводскими. Он скорее походил на сейф, которые используют для вещей средней ценовой категории. Защита так себе, что называется, от честных людей. Дернут за ручку, увидят, что заперто, и ничего не возьмут. А кому действительно будет надо, тот и двумя большими отвертками отожмет. Косте было надо, несмотря на то что к честным людям он относил себя без зазрения совести. Во-первых, это шкаф его, во-вторых, дверь была заперта, а ключ утерян. По крайней мере, в поле зрения Константина он не попадал.

Он дернул за ручку еще раз для верности. Заперто. Костя зашел сбоку и попытался отодвинуть сейф от стены. Что именно он хотел там найти, Костя не знал. Может, ключ, а может, отсутствие задней стенки. В такое верилось с трудом, но проверить все-таки нужно. К разочарованию Константина, сейф не сдвинулся с места — прикручен к стене. Он с досадой ударил по двери и услышал звон. Для колокольчика слишком глухо… Костя догадался, что могло издавать этот звук, но все равно повернулся. Неваляшка стояла у коробки с игрушками. Сейчас кукла не шевелилась, но Кабанов был уверен, что ему звук не померещился. А это значило, что минуту назад игрушку кто-то трогал. У кости мурашки поползли по спине. Ассоциативный ряд вывел его к грызунам, а Костя панически боялся крыс и мышей. Но больше всего крыс. Ему даже померещился лысый хвост, торчащий из-под коробки.

Костя подошел ближе. Любопытство брало верх над страхами. Он не хотел брать в руки неваляшку, но ключ мог быть под ней. Черт! Костя с отвращением подумал, что будь сейчас ключ привязан даже к крысе, он забрал бы его. Странное появление здесь неваляшки пугало не меньше крыс. Как будто кто-то насмехался над их горем. Кто-то, кто знал о них все. Зловещее сочетание — крыса и неваляшка, которая сгорела год назад. Чертовщина. Игрушка, допустим, новая и оставлена здесь соседским ребенком, а крысиный хвост — бечевка, толстый шнурок, на котором… Костя нагнулся и потянул за шнур. Из-под коробки вылез ключ. При наличии замочной скважины и ключа Костя просто обязан был попробовать.

Ключ подошел. Два поворота — ригели вышли снизу и сверху, еще два и четыре ригеля освободили двери. И снова Костя услышал звон бубенцов. Приглушенно, издалека. Много бубенцов, будто несколько десятков троек устремлялись в морозную даль. Он прекрасно понимал, что бубенцы вешают не только на конную упряжь, но и… В металлическом шкафу были именно они! Костю затрясло. Его так не напугала бы даже крысиная упряжь с бубенцами на сбруе, как… Он открыл дверь и отшатнулся. Сотни больших удивленных глаз смотрели на человека с круглых пластмассовых голов. Неваляшки были настолько плотно натыканы на полках, что, казалось, не могли произвести ни единого звука. Но они производили. Производили, и у каждой он был свой.

Костя поднял руку, чтобы дотронуться, чтобы убедиться, что их нет в шкафу, что это всего лишь наваждение. Кончики пальцев не нашли преграды и прошли сквозь тонкую пластмассу. Что бы это ни значило, Косте это не понравилось, но руку он не убрал. Когда куклы начали вспыхивать одна за другой, Костя дернулся и попытался вынуть руку из игрушки, но не смог — она прилипла к пальцам и с каждой секундой становилась все горячее и горячее, пока не вспыхнула, так же как ее «соседки».

Костя закричал и начал размахивать рукой, пытаясь сбросить сгусток пластмассы, облепивший кисть и переползающий на запястье. Он еще раз тряхнул рукой и проснулся от резкой боли.

Костя посмотрел на руку. Боль, скорее всего, от удара о стол, потому что никакой горящей пластмассы не было. Несмотря на то что в ноздрях еще щипало от едкого дыма, это был сон. Костя осмотрелся. Он сидел в кресле у верстака, на безопасном расстоянии от сейфа (с Неваляшками?). Костя посмотрел на шкаф, который в реальности был раза в два меньше, чем приснившийся. И дверь в нем была открыта…

* * *

Все к черту! Она знала, что они ее уволят. Что бы ни говорил Костя, Фариду выгонят, как старик начнет соображать. У нее на родине мужчины не такие, они сильные. Женщина не может им перечить. Здесь не так. Наташа скажет, Костя сделает. А она скажет. Наташа ненавидела Фариду с первого дня, и любой повод может послужить ее скорейшему увольнению. Выздоровление пациента — разве не повод?

Что теперь делать? Паники не было. Она знала, что, если ее выгонят отсюда, агентство найдет ей новое место. Но здесь было хорошо, здесь ей нравилось. И если в двухкомнатной квартире она готова была держаться только из-за зарплаты, то здесь, в новом доме, было прекрасно все. И она не собиралась это терять.

Фарида заглянула в кабинет. Старик лежал на кровати. Она не могла разглядеть, спит он или нет. Вошла и шагнула в сторону кровати Виктора Афанасьевича. Старик улыбнулся и сел. Фарида была уверена, что глаза его оставались закрытыми, но голова была повернута в противоположный угол.

— Привет! — произнес старик и ухмыльнулся, будто встретил старую знакомую. Очень близко знакомую.

Фарида вспомнила вопросы Кости о каких-то гостях. «Гости» бывали здесь? Кто-то и сейчас здесь. Фарида не видела — сгустившиеся сумерки первым делом заполнили углы и щели, но чувствовала.

— Иди сюда, — сказал старик.

Фарида с ужасом поняла, что эти слова были обращены к ней. Она еще раз посмотрела в угол, и ей показалось, что там кто-то шевельнулся. Кто-то еще чернее, чем мазутная тьма. Фариде стало страшно. Еще страшнее, но по какой-то неведомой причине она пошла. Не к старику, нет. Она пошла к шевелящейся сотней щупалец темноте в углу комнаты. Она ее манила, притягивала.

— Иди, иди, — шептал старик.

Он знал, что это… он знал… Фарида впервые подумала, что там в углу причина выздоровления старика. Возможно, одна из причин.

Тьма, будто почувствовав добычу, начала выползать. По стенам, полу… Фарида чувствовала тьму, у нее даже был свой запах. Запах смерти? Она знала его. За несколько лет работы сиделкой она дважды ощущала этот запах. Так пахнут мертвецы. Фарида вдруг поняла, что не должна подходить к этому углу, что не должна сейчас вообще находиться здесь. Ей надо было все рассказать Косте… или Наташе. Кому-то, кто еще живой.

Но было слишком поздно. Фарида не почувствовала ни боли, ни страха. Она просто закрыла глаза с мыслью, что смертью, скорее всего, пахло от нее. Это она мертвец.

— Иди-иди, — прошептал старик где-то внутри ее головы.

* * *

Уже на пороге дома Наташа вспомнила, что Олесе она так и не позвонила. В момент, когда она достала мобильник, он зазвонил.

Она нажала зеленую клавишу и прислонила телефон к уху.

— Да?

— Привет. Как ты, сестренка?

Наташе тут же захотелось позвать ее, даже не позвать, а чтобы Олеся сию секунду была здесь. Целый год она пряталась от всех — от коллег и подруг, от родных и самых близких. Целый год она жила в собственном мирке, где окружавшим ее до трагедии людям не нашлось места. Сейчас она была готова заполнять образовавшиеся пустоты. И пусть это будут самые близкие.

— Привет. Хорошо. Олеся, ты не могла бы приехать ко мне?

— Называй адрес…

Остаток дня Наташа была в приподнятом настроении. Даже разговор с Алексеем ушел на задний план.

Олеся была готова приехать хоть сейчас, но Наташа заверила ее, что до завтра не умрет от скуки. Нажав отбой, Наташа все-таки пожалела, что отговорила сестру. Постояла какое-то время на крыльце, посмотрела на дом, в котором гостил Алексей. Она так и не увидела хозяина. Они так были увлечены разговором, что им было не до хозяев. Наташе даже сейчас было не до того, кто живет в доме напротив. Единственное, чего бы ей не хотелось, — это чтобы хозяйкой дома оказалась ночная извращенка.

Наташа взяла себя в руки и вошла в дом. В холле никого не было. Наташа прошла в кухню, украдкой глянув на дверь кабинета. Кухня тоже была пуста. Наташа пошла в гостиную. Дом ей казался пустым, будто все поспешно бежали из него, а ее забыли предупредить. Какая-то заброшенность была в воздухе. Ей даже показалось, что стены стали серыми с влажными пятнами на драных обоях. Ноги подкосились, и Наташа села на диван. И все вернулось. Цвет, запах, и казалось, она даже услышала, как женский голос поет какую-то песню. Фарида? А может, она смотрит что-то по телефону. Или что-то смотрит Костя… неважно. Даже если они сейчас втроем что-то смотрели… У Наташи не выходил из головы разговор с Алексеем. Он ничего не объяснял, он просто говорил очевидные вещи, но в то же время жуткие. Алексей не мог о них знать, если, конечно, не бывал у них дома.

И тут ее осенило.

Налет таинственности (грешным делом Наташа решила, что ее новый знакомый экстрасенс) смыло нечистотами быта. Он просто мог следить за ними. И попасть в дом он мог точно так же, как нимфоманка. Может, они одна семья?

Наташа схватилась за голову. Нет! Ей просто необходимо присутствие близкого человека. Она снова пожалела, что отговорила сестру. Костя занят отцом… больше всего раздражало, что он занят им вместе с Фаридой. Будто это они семейная пара. Ну а кто же в этом виноват? Могла бы сейчас радоваться вместе со своим мужем, а не бегать по соседям.

Наташа решилась. Нужно было просто войти в спальню к свекру и взять его за руку или просто сесть рядом. Она сомневалась, что сможет. Но ведь выздоровление отца должно стать радостью и для нее. Это их общая радость. Они же семья.

Но она не могла. Весь этот год она жила ненавистью, Наташа винила старика в смерти сына. Эта ненависть словно черная пелена не давала здраво мыслить. Наташа даже не пыталась понять, как все произошло. Для нее все было просто — малыш погиб, а старик выжил. Вот это-то и вызывало ненависть.

Сейчас нужно было что-то менять.

Наташа подошла к двери в кабинет и постучалась. Совсем тихо, скорее для соблюдения формальностей, излишних в собственном доме. Постучалась еще раз и толкнула дверь. С порога Наташа видела всю комнату. Темнота за окном вползла в комнату, и только свет торшера в изголовье раскладушки Фариды не давал мгле полностью захватить власть. Света было мало, но Наташа все-таки смогла рассмотреть все, что было перед ней, — Фарида лежала на раскладушке, укрывшись с головой; старик стоял на своей кровати в углу абсолютно голый. Когда старик улыбнулся, Наташа закричала.

На часах было 21:09.

* * *

Кроме обрезанной пивной банки, наполненной черными саморезами, и сломанных полотен для ножовки по металлу, в шкафу ничего не было. Костю, надо признать, это огорчило. Он ожидал увидеть крыс, неваляшек, в конце концов, но его ожидания не оправдались. Его трясло от избытка адреналина. Костя провел рукой по полке, собирая пыль и металлическую стружку. Нет, грызунов здесь точно не было, если только они не стали гадить стружкой. Обычно наличие этих тварей сопровождалось пометом и специфическим запахом. Только теперь Костя понял, что не чувствует запахов. Их не было вообще — обоняние оставило его.

Он поднял баночку с шурупами и понюхал их. Ничего. Нет, он не ожидал чего-то резкого, продирающего, но должно же быть хоть что-то. Какой-то слабый запах металла или масла. Запах есть у всего, но сейчас Костя его не чувствовал. Крик Наташи разрезал тишину. Костя дернулся и выронил банку. Саморезы рассыпались по полу. Кабанов хотел нагнуться и собрать их, но крик раздался вновь. Костя выпрямился и пошел к лестнице. Он очень надеялся, что потревожили его не зря.

Зря! Еще как зря! Что она о себе думает?

— Они… они… — повторяла Наташа упав в объятия мужа. — Они… здесь…

— Что они здесь?

Костя осмотрел комнату. Отец спал, отвернувшись к стене. Слава богу, его не разбудили сумасшедшие вопли. Фарида смотрела на происходящее, округлив глаза.

Наташа перестала всхлипывать и, резко развернувшись, ткнула в сторону Фариды.

— Она! Спала как личинка, как куколка какая-то!

— Что ты говоришь такое? — Костя развернул жену к себе и тихо спросил: — Ты хочешь сказать, что она спала, накрывшись?…

— Да! Да! Сначала он, теперь она!

— Что значит «он»? — Костя терял терпение.

— То и значит. А еще он стоял в углу голый…

— Что ты несешь?! — зашипел на супругу Кабанов. — А ну пойдем! — Он намеренно дернул ее, причиняя боль.

Костя подошел к спящему старику и осторожно поднял одеяло.

— Смотри, — приказал он.

Наташа всхлипнула и посмотрела.

— Он что, оделся?

— Я ничего не понимаю, — всхлипнула Наташа, потом подняла взгляд и тут же устремила его на Фариду. — Но ты же спала? Ты спала, завернувшись в одеяло?

— Успокойся, — одернул Наташу Константин. — Пойдем уже.

Он никогда так раньше не делал. Ни при чужих, ни при своих. Если ему что-то не нравилось, Косте хватало такта, чтобы разговор с женой не превратился в публичную ссору. Сейчас же он фактически вытолкал Наташу за дверь. Потом вернулся в комнату, посмотрел на отца. Убедившись, что тот спит, повернулся к Фариде, все еще не мигая смотревшей на него, и произнес:

— Извини.

Где-то в глубине души совесть кольнула: «Предатель».

* * *

Что бы это ни значило, это плохо. Наташа больше не хотела радоваться вместе с мужем. Она вообще не хотела больше радоваться.

Наташа умылась и посмотрела на себя в зеркало. Лицо уставшего человека. Будто не плакала она, а недосыпала год. Усталость, да, но ни тени сумасшествия она в собственном отражении не увидела. «Я и не увижу, — обреченно подумала Наташа. — Псих не может знать, что болен». Но Наташа понимала, что что-то не так, что что-то происходит. Сначала старик закутался с головой. Теперь эта… Камера!

— У нас же есть камера, — едва не закричала Наташа.

Вышла из ванной и прошла в спальню. Костя лежал на убранной постели в одежде.

— У нас есть камеры в спальне отца, — повторила Наташа. — Мы можем посмотреть…

Она запнулась. Видя безразличие мужа, Наташа потеряла желание что-то ему доказывать. Человек, которого она любила, принял сторону отца и чужой девки. Наташе хотелось плакать. Ей показалось, что, зареви она сейчас в голос, Костя вряд ли оторвал бы взгляд от такого интересного потолка. Ну, может, на пару секунд если. И то только для того, чтобы сказать: заткнись!

Черта с два! Она больше не даст им насладиться ее слезами. А видео она все равно посмотрит. Ведь ей теперь в первую очередь себе нужно доказать, что она не сумасшедшая.

Костя не повернулся к ней, даже когда Наташа взяла ноутбук и принялась смотреть отснятое видео.

Она просмотрела все начиная с того момента, как в комнату вошла Фарида. Странности были. Много странностей. Как только сиделка вошла, она направилась в угол напротив двери. Она ничего не искала! Фарида подошла и просто встала лицом к стене. Она простояла так не больше десяти секунд. Вздрогнула, будто что-то услышала, и пошла в противоположный угол. Она проделывала то же самое с каждым углом. Проблема была только с углом, где стояла кровать старика. Чтобы встать вплотную в угол, ей нужно было залезть на кровать. Фарида потыкалась, как слепой котенок, и, развернувшись, пошла к раскладушке. В комнате стало еще темнее, поэтому силуэты свекра и Фариды начали отливать серебром. Когда сиделка включила торшер, Наташа не заметила. Ее отвлек Виктор Афанасьевич. Как только Фарида отошла от кровати, он спустил ноги и сел. Старик смотрел себе под ноги, но почему-то ей показалось, что он знает о слежке и… в следующий момент он поднял голову и, ухмыльнувшись, посмотрел в камеру.

Наташа испугалась, будто это не полчаса назад было, а вот прямо сейчас, будто съемка велась в реальном времени. Она перемотала до того момента, как в кадре появилась она сама. И нажала паузу. Все, как она и говорила — Фарида лежала на раскладушке, укрывшись с головой, Виктор Афанасьевич голый стоял на своей кровати. В нижнем углу стояли цифры 21:09. Наташа обернулась на мужа, но он все так же безучастно разглядывал потолок. Хотела показать ему, что он не прав, но ее сковывал ужас. Что-то жуткое происходило у них в доме, в комнате прямо под ними. Но теперь ей вдруг показалось, что жуткое происходит и здесь, рядом с ней. Порой безразличие выглядит куда зловещей, чем самое отвратительное злодеяние. Ее муж был безразличен к происходящему. Он еще не был против нее, но он уже и не за нее. Нет, она не станет ему ничего показывать. Пока не разберется в происходящем.

Наташа снова посмотрела на экран и нажала «Пуск».

Она ничего не поняла. Отмотав назад, на 21:09, Наташа пустила воспроизведение вновь. И снова — старик стоит в углу, в следующий момент он лежит, отвернувшись к стенке. Назад — старик в углу, «пуск» — лежит. Наташа ничего не понимала. Было похоже на то, что часть, где старик одевается и ложится, исчезла. Наташа вспомнила о времени в углу экрана. 21:09, 21:10, 21:11… Ни одной секунды не пропало. Это не запись была вырезана, это само действие было вырезано. Кто-то не хотел, чтобы Наташа увидела, как старик ложится в кровать. Лучше б они не хотели, чтоб она увидела, как он стоит голый.

Тем временем воспроизведение дошло до момента, когда Костя выпихнул Наташу в холл. Вернулся в комнату, что-то сказал Фариде и… Наташа прекрасно помнила, что он вышел меньше чем через минуту, но здесь, на записи, Костя пошел к отцу и сел у кровати. По спине побежали мурашки. С того места, где лежал Костя, повеяло холодом. Кровать скрипнула — кто-то с нее встал. Наташа напряглась. Она боялась посмотреть назад, но и перед собой ничего не видела. Ее внимание стало рассеянным, потому что Наташа пыталась увидеть того, кто был за спиной, не поворачиваясь к нему. С экрана на нее смотрели Фарида и старик, а Костя продолжал сидеть перед отцом, не замечая его подвижности.

Когда неваляшка звякнула бубенцами, Наташа вздрогнула и обернулась.

* * *

Снова вопль. Костя встрепенулся. Отец все еще спал, отвернувшись к стенке. Фарида встала и накинула халат. Кричала Наташа.

— Что это? — спросил Костя.

Фарида пожала плечами и как-то странно улыбнулась. Как будто она знала, что происходит, но играла с ним в «Угадайку». Попробуй угадай сам.

Костя встал. Ему это надоело. Вот умеет она все испортить. Он терпел ее выходки целый год, понимал, жалел ее, хотя сам пострадал даже больше. Пора прекратить этот цирк и успокоить любимую.

Он с силой толкнул дверь и раздраженно крикнул:

— Что там опять?!

Тишина настораживала. Костя слышал биение собственного сердца и шаги… и еще кое-что. Он слышал бубенцы в неваляшке. Косте стало не по себе. Что-то произошло. Что-то, связанное с появлением этой игрушки. Будто в подтверждение его мыслям бубенцы звякнули. Костя ступил в холл второго этажа и замер, прислушиваясь. Все верно — звон шел из их с Наташей спальни.

Костя пожалел, что не прихватил с кухни нож или топорик. Наташа больше не издала ни звука. Не могла же она крикнуть и сесть играться с неваляшкой. Почему-то именно от этой картинки, нарисовавшейся в мозгу, Косте стало по-настоящему страшно. Он больше не мог себе представить ни девочек с шестью лапами, ни даже крыс с человеческими миниатюрными лицами, толкающих красную пузатую игрушку друг другу. Наташа сошла с ума. Он подошел к двери с убежденностью в этом, и именно поэтому увиденное его шокировало больше, чем того требовала ситуация.

На кровати спиной к двери сидел мальчик лет восьми. Бряцанье неваляшки исходило от него. Отойдя от первичного шока, Костя здраво посмотрел на происходящее. Звенел не мальчишка, а игрушка у него между ног, пока скрытая от взгляда Кабанова. Все нормально, кроме того, что в одиннадцатом часу ночи дети должны находиться в своих постелях. Черт возьми! С игрушкой или без, но в своей!

— Эй, дружок, — как можно ласковей произнес Костя.

Происходящее в мире в последние, демократические годы учило осторожности при общении с чужими детьми. Особенно на своей территории.

— Мальчик?

Костя шагнул в комнату. Ребенок не ответил, но неваляшка больше не издала ни звука.

— Эй, тебя, наверное, родители потеряли?

Мальчик не ответил, но Костя видел, что ребенок напряжен. Боится? А может, притаился и выжидает, чтобы напасть.

«Чушь, — одернул себя Кабанов. — Ты испугался ребенка?»

Как бы он сейчас ни подзадоривал себя, пацан действительно пугал его.

— Эй, мне уже начинает надоедать это!

И что? Его фразы, будто выдернутые из американских фильмов, только могли рассмешить. В первую очередь этого малолетнего правонарушителя.

«Эй, парень, это частная территория, — мысленно подначивал себя Костя. — Если ты не уберешься из моего гребаного дома, мне придется вызвать копов… — И в довесок прибавил: — Сынок».

Этот бред мог рассмешить, но Косте было не до смеха. Только теперь он увидел Наташу, лежавшую между окном и кроватью.

Может, правда вызвать полицию? Костя трясущейся рукой достал мобильник.

— Уходи отсюда, — проговорил он. — Убирайся.

Мальчик захихикал. Противно, как-то хрипло, не по-детски. Костю бросило в дрожь. Когда зазвонил телефон, Костя вздрогнул, а ребенок на кровати взорвался тысячами лоскутков горящей бумаги, которые, едва коснувшись покрывала, исчезали. Неваляшка качнулась, будто прощаясь, и снова замерла. Костя, все еще не понимая, что произошло, принял вызов и поднес трубку к уху.

— Извините, если разбудил… — проговорил мужской голос на том конце. — Но я подумал, что дело неотложное. Позвонили из Тулы. Можете завтра везти к ним отца. Адрес я эсэмэской отправлю.

Костя поблагодарил человека и нажал отбой. И только когда он услышал оповещение о входящем смс, понял, с кем говорил. Наташа застонала и села на полу. Костя почувствовал себя виноватым. Нет, он почувствовал себя скотиной. Но она не винила его. Она вообще никого не винила.

— Нам нужно уезжать из этого дома, — сказала она и заплакала.

Глава 10

Костя проснулся от какого-то монотонного звука. Было похоже на постоянный разговор нескольких человек в одном помещении. Они не перекрикивали друг друга, не понижали голос — все было в одной тональности. Костя почему-то вспомнил о пытках водой. Холодная вода капля за каплей падала на темя несчастному. В результате чего он мог сойти с ума. Голоса откуда-то с первого этажа сейчас были подобны этой ледяной воде, только падали они нескончаемым размеренным потоком. Костя попытался уснуть, думая, что это всего лишь сон или, может, даже гул с улицы. Не вышло — мозг не принимал подобные объяснения, не успокаивался.

Костя снова открыл глаза. Посмотрел на Наташу — она спала, повернувшись к нему спиной. Приподнялся на локтях и посмотрел на дверь. И только сейчас заметил, что находится в полнейшей тишине. Когда этот гул стих? Это и было подтверждением того, что он спал и разговор нескольких десятков человек ему все-таки приснился.

Костя сел на кровати, свесил ноги и снова прислушался. Нет. В этом доме не спится только ему и его фантазиям. Шлепанцев, как всегда, на месте не было. Неудивительно, по крайней мере для него. Костя бывал ошарашен, когда эти шлепанцы были у него на ногах. Наверняка ноги замерзали, и он рефлекторно совал их в тепло. Тапки он не любил с детства. И жарко ему в них было, и тесно. Сейчас он почему-то чувствовал острую необходимость в шлепанцах. Как будто ему предстояло идти по бетонному полу, усыпанному битым стеклом. Костя мог разуться и у лестницы на первом этаже, и у спальни, а скорее всего, он разулся в ванной, перед тем как принять душ, а потом просто вышел, позабыв о них.

Костя нехотя встал на ворсистый коврик у кровати, наслаждаясь его теплом. Он не мог понять, почему замерзли именно ноги. Странно, но, вынув ноги из-под одеяла, Костя почувствовал разницу температур. Будто вышел из промышленного морозильника в комнату с центральным отоплением. До этого его волновали только голоса, сейчас в тишине он вспомнил и о холоде.

Ноги на удивление быстро отогрелись, и он шагнул к двери. Голоса снова загудели. Теперь говорили человека два-три, но почему-то одновременно. Костя подошел к лестнице и выглянул на первый этаж. Светлый прямоугольник лежал на сером полу холла. В кухне кто-то был. И говорил. Теперь голоса не казались зловещими или сюрреалистическими. Теперь просто мужчина что-то рассказывал, а женщина поддакивала и посмеивалась, когда того требовал рассказ. Единственный мужчина, который мог сейчас говорить на кухне, последний раз это делал год назад.

Костя прислушался, но ни одного слова не смог разобрать, будто люди на кухне (на его кухне) говорили на иностранном языке. Ему стало страшно и волнительно. Он мог не различать слова из-за волнения. Черт! Да что с тобой? Фарида же иностранка! Ее-то голос он слышал отчетливо, но она в основном смеялась. К ней мог кто-нибудь приехать из родни. Это было больше похоже на правду.

Кабанов начал спускаться, но тут же замер, вспомнив, что стоит в одних трусах. Быстро вернулся в спальню, нащупал тренировочные штаны и майку, впопыхах оделся и пошел вниз. К этому времени речь была русской и четко различимой. А еще до боли знакомой. Невозможно, но говорил отец! Или кто-то, чей голос был так похож на отцовский.

* * *

Алексей не знал, как здесь очутился. Он будто знал, где искать цыган. Он почему-то не поехал к оседлым, а вышел именно на этих, кочевых. Он даже место это не мог узнать. Может быть, рынок? Полуразрушенный бетонный забор с ржавыми откатными воротами огораживал площадь гектара два, не меньше. По правую сторону располагались два больших гаражных бокса. Когда Алексей подошел ближе, он увидел, что внутри нет ни одной машины. Вдоль стен стояли мешки, а посередине были кучи зерна.

Цыгане расположились между боксами и двухэтажным длинным зданием, первый этаж которого занимали магазины. На первый взгляд, табор был немногочисленным, но когда Алексей обошел белый с ржавыми выбоинами «Фольксваген Транспортер», понял, что здесь была почти деревня. Цыганское поселение. Только вместо лошадиного ржания клаксон, а вместо кибиток — металлические фургоны.

Что делать и куда идти, Страхов не знал. Он просто встал у одного из фургонов и попытался привлечь к себе внимание. Тщетно. У свободолюбивого народа были свои дела, и плевать они хотели на чужака. Тем более что он не представлял для них никакой угрозы. Ближе всего к нему стояли три подростка, следившие, как два цыгана постарше ковырялись под капотом «девятки». Один из них разогнулся и посмотрел на Алексея. Два черных глаза буравили и заставляли нервничать. Цыган вытер руки засаленной тряпкой, бросил ее к ногам и направился к Страхову.

— Иди за мной, — строго сказал он. — Ляля ждет тебя.

Алексей даже не успел поразиться. Его ждали? Он и сам не знал, что придет именно сюда, а его ждали. Это и есть развод. Они уже начали свое представление. Только Алексею не нравилась роль, которую ему отвели. Тем не менее он пошел за провожатым в футболке с надписью на спине: «Если вам плюют в спину, значит, вы впереди…» Философы. У Алексея было свое видение этих плевков. В современном мире тебя могут намеренно пропустить вперед, чтобы заплевать всю спину.

Провожатый привел его к дому на колесах. Постучался и после окрика на цыганском открыл дверь.

— Входи, — приказал он.

Алексей, не раздумывая, шагнул на ступеньку, а потом и внутрь. Обстановка ничем не отличалась от домашней, от нормальной домашней. Никаких отрезанных куриных голов, маринованных лягушек, пучков трав и хрустальных шаров. Атрибуты непременного обмана отсутствовали, и это заставило Алексея усомниться в том, что его втянули в спектакль на роль лоха. Чтобы лох чувствовал себя комфортно, ему надо показать то, что он часто видел в кино. Здесь же он видел что-то близкое обычным людям. Диван и стол, напротив входа кухонная зона с холодильником и газовой плитой, работающей от баллона.

— Ко мне часто приходят такие, как ты, — произнесла женщина, сидевшая за столом.

Алексей готов был поклясться, что еще секунду назад ее там не было.

— Спрашивай, о чем знать хочешь?

Волосы женщины были туго собраны в конский хвост. Мочки ушей оттягивали кольца с золотыми медальонами внутри. Алексею даже показалось, что медальоны синхронно вращаются в кольцах.

— Ну! — поторопила она.

— Несколько лет назад я купил дом…

— Знаю, — перебила цыганка, и медальоны в кольцах провернулись вокруг своей оси.

— Моя семья погибла…

— И это знаю. Что ты хочешь узнать?

Алексей посмотрел на женщину, подошел к столу и махнул в ее сторону рукой. Слепая?

— Мне не нужны глаза, чтобы видеть. — Пауза. — Если это то, что ты хотел узнать, то уходи.

— Нет, постой, — поспешил возразить Страхов. Ему наплевать, слепая перед ним цыганка или глухая, он не за этим сюда пришел. — Кто живет в… — Он едва не сказал «моем». — Кто живет в этом доме?

Женщина задумалась, и впервые за весь разговор она направила свой невидящий взгляд на гостя.

— Ты спрашиваешь не о людях?

— Нет, конечно.

Когда женщина начала свой рассказ, Алексей понял, что если даже его сейчас не обманывают, то с тварями, поселившимися в его доме, он ничего не сможет сделать и люди обречены, даже если уедут. ОНИ их отметили и хотят именно их.

* * *

Костя пребывал в шоке. Каждый день ознаменовывался новой победой отца над собственным недугом. Сегодня он вышел (правда, с помощью Фариды) на кухню и без умолку говорил. Рассказывал истории молодой красивой девушке, будто это он за ней ухаживал, будто он этот год не прожил как растение, а был где-то в командировке или отпуске. Жизнь налаживалась.

Нет, радость была, но он ее уже не замечал, потому что каждый час в этом доме приносил что-то новое и почти всегда шокирующее. О вчерашнем вечере он и вспоминать не хотел. Истерика Наташи (сначала у отца в комнате, а потом у них в спальне) не походила ни на одну, что у нее были год назад. Тогда была трагедия, сейчас… он не знал, что было сейчас. Может, ее тоже врачу показать? Наташа, всхлипывая и глотая слова, рассказала, что на кровати лежал мужчина, как две капли воды похожий на Костю. Она уверяла, что он вышел из кабинета вместе с ней и поднялся на второй этаж. Когда она поняла, что камеры показывают ей настоящего Костю, Наташа обернулась и увидела… Тут она прервала рассказ, и Костя хотел обнять жену. Но она отстранилась и, улыбнувшись, произнесла:

— Там, у стены, стоял наш мальчик. Илюша в желтой рубашке, в которой он читал стихи… Он так любил эту рубашку…

Костя едва не закричал, что это ты любила ее, а не он. Это ты надевала на него эту тряпку, в которой он походил на птенца канарейки.

— Он улыбнулся мне. Я так обрадовалась, что захотела обнять его. Протянула к нему руки… он протянул в ответ.

Она снова замолчала. Улыбка исчезла, лицо стало хмурым, нижняя губа затряслась, как у обиженного ребенка.

— Он протянул ко мне все свои шесть ручек.

Бред!

Костя хотел поверить ей, он даже готов был поверить во все это, но… Он вспомнил девочку в подвале, отвратительного мальчишку, рассыпавшегося на мелкие лоскутки паленой бумаги, превратившийся в пепел, слипшихся и пылающих неваляшек, набитых в сейф, дохлых крыс… Последнее, кажется, было сном. Сейчас ему казалось, что все, что он вспомнил, было сном. Затуманенные, нечеткие контуры, выдуманные его же мозгом, и ни одной детали. К концу рассказа Наташи Костя был уверен, что ему снились кошмары, а жена, мягко говоря, не в себе. Костя уложил ее спать, сам лег и, поворочавшись немного, уснул. Ему приснился эротический сон. Костя в нем помогал включить видеокамеру шестирукой девочке, которая собиралась снять, как занимаются сексом его отец и Фарида. Костя не был против этого действа, он был возбужден и рад. Причем ни того ни другого он не скрывал.

* * *

Костя завел машину и посмотрел в зеркало заднего вида. Отец сидел и, нахмурившись, рассматривал руки, сложенные на коленях.

— Пап, все нормально?

Какое-то время ничего не происходило. Костя почувствовал себя идиотом. Нет, он разговаривал с отцом и раньше, но тогда он не ждал ответа. Сейчас он его ждал, хотя не верил в столь быстрое выздоровление.

— С каждым днем все лучше, — произнес старик.

Костя вздрогнул, но ничего больше не сказал. Он выехал на Шоссейную и повернул в сторону Узловой. Тишина напрягала, поэтому Костя включил приемник. Маменко рассказывал очередную байку, но Костя так и не смог отвлечься на юмориста. Он думал об отце, о жене, о сыне. Именно в такой последовательности. На данный момент его больше всего волновало здоровье отца и только потом срывы жены. В сознании еще всплывали тусклые отрывки (сна?), якобы противоречащие диагнозу, который Костя поставил супруге, но он быстро их отгонял куда более важными заботами. Ему нужно поставить на ноги отца. Хотя он справляется и без его поддержки. Тем не менее Костя готов был окружить его любовью и заботой. Он где-то слышал, что старики живут намного дольше в кругу любящей семьи, чем в домах престарелых. Любовь и забота.

Краем глаза Костя увидел движение в зеркале заднего вида. Посмотрел. Отец сидел, глядя на руки. Но что-то все равно Костю заставило насторожиться. Он время от времени поглядывал в зеркало заднего вида, но так ничего подозрительного и не обнаружил. И, только когда проехал под мостом трассу М4, успокоился.

Впереди Костя увидел белый «Фольксваген Транспортер». Сначала он очень медленно двигался по обочине, включив аварийные огни, потом остановился, и из-за руля вышел мужчина в толстовке и едва не бросился под колеса Костиной «Надежды». Кабанов вильнул, выровнял машину и припарковался в пятидесяти метрах от аварийного авто. Выдохнул, вдохнул. Посмотрел на руки. Они тряслись. И только потом повернулся к отцу. Тот сидел как ни в чем не бывало. Все так же смотрел себе на руки.

— Слушай, ты водитель, я водитель, выручи, а?

Костя дернулся и посмотрел в сторону говорившего. Перед ним, сверкая золотыми зубами, стоял цыган, скорее всего, тот из «Фольксвагена». Костя хотел немного унять дрожь в руках и пойти разобраться с этим мудаком, но сейчас опешил. Мудак застал его врасплох. Он не мог сообразить, что ответить.

— Мы с Румынии едем…

Костя поймал себя на мысли, что не разглядел номеров машины. С другой стороны, зачем ему врать?

— Беда случилась — денег нет, соляры нет, кушать нет.

— Чем тебе помочь?

Костя даже вжал голову в плечи. Как в детстве. Недовольство отца он узнал бы и через десять лет.

Цыган заглянул в приоткрытое окно.

— Отец, я вот тебе печатку дам. С руки, свою. А ты мне пять тысяч. Детей накормить хотя бы.

Костя почувствовал, как старик встал и подошел к откатной двери.

Костя не знал, что делать. Страх еще не отступил, но беспокойство об отце задвинуло подальше инстинкт самосохранения. Мало ли что на уме у черноглазого? Толкнет, ударит, ширнет ножом… С него станется.

Костя открыл дверь и вышел на проезжую часть. Отец с цыганом уже подходили к «Фольксвагену». Смуглый что-то доказывал отцу, показывал печатку (Костя даже сейчас видел величину перстня), отец молча ушел вперед. Шел, надо признать, ровно и уверенно, будто не было в этом деле у него годовалого перерыва.

Все равно Костю что-то тревожило. Нужно было просто дать цыгану денег, откупиться. Даже железку эту в руки не брать. Нет, перстень очень походил на золотой, впрочем, как и зубы цыгана, но что-то ему подсказывало, что обман это. Не исключено, что у них действительно нет денег и они кушать хотят — в этой части рассказа правды больше, чем в той, где фигурировал «золотой перстень». Не верил он им.

* * *

Олеся замерла. Она не могла себе такого представить. Перед ней был дом с рисунков Ильи. Она даже не поленилась, сняла рюкзак и достала папку с рисунками. Быстро развязала тесемки и выудила из-под своих рисунок племянника. Так и есть, это был он. Будто малыш сидел у противоположного дома и рисовал этот. Может, он здесь был? Олеся мотнула головой. Нет. Она прекрасно знала, что нет. Просто у мальчика был дар. Дар видеть то, что никто не видит. Олеся знала, что это передалось мальчику от Наташи. Олеся часто вспоминала, как Наташка напугала их всех, когда им было лет по семь. Она подходила и говорила, что за ней ходит дядя Сережа, которого нашли пару недель назад за гаражами с проломленной головой. «У него до сих пор мозг на щеках прилипший», — шептала она. Они боялись даже днем, но все равно думали, что Наташка просто шутит, пугает их. Однажды ночью Олеся проснулась оттого, что у ее кровати кто-то стоит. Это была Наташа.

— Лесь, — прошептала она, — он сейчас лежит в моей постели.

Олеся приподнялась на локтях и выглянула из-за сестры на ее кровать. Там действительно кто-то лежал. Что ей стоило побороть свой страх, этого никто не знает. Олеся, словно семилетний герой, откинула одеяло, отодвинула в сторону старшую сестру, которая, надо признать, не была напугана вообще. Она и сообщила-то о «госте» без эмоций, будто ей просто негде спать.

Олеся медленно подошла к кровати, и на доли секунды мертвец показался и ей. Разбитое почерневшее лицо, белые без зрачков глаза, проломленная височная кость, во впадине, словно в миске, лежал мозг вперемешку с кровью — овсяная каша с вишневым сиропом. Мертвец исчез еще до того, как к Олесе подошла Наташа.

После этого каждый подобный рассказ старшей сестры Олеся принимала как аксиому. Если она говорила, что видит, значит, видит. Олесе не хотелось больше это проверять. Конечно, тот случай с дядей Сережей был из ряда вон. Он даже анализировался маленькой девочкой. Ей хотелось просто объяснить самой себе, что такого не бывает, что игра света и теней может сотворить картинки на зависть режиссерам хоррор-кино. Олеся была впечатлительной натурой, и та игра света не прошла для нее бесследно. Все-таки семь лет — психика неокрепшая. Детский психолог (они только вошли в моду) по средам и ночник с порхающими бабочками по потолку с наступлением темноты — на долгие годы. Точнее, психолога все-таки пришлось оставить, он помогал не больше, чем соседка тетя Вера. Кроме занудных вопросов и советов, основанных на ее жизненном опыте, Олеся не слышала ничего. Ночник надежней.

С Наташей и Костей Олеся не виделась с похорон Илюши и мамы Кости. Не смогла она тогда остаться с сестрой надолго. Игра света с тенью… Ей все время мерещилась Антонина Андреевна — мама Кости, которая держала за ручку Илью. Они стояли молча, не вмешиваясь в жизнь живых. В кухне, в коридоре, в большой комнате, а однажды Олеся увидела их стоящими в ванне. Они смотрели на нее и молчали. В тот же вечер Олеся собралась и уехала. Понимая, что обидит этим Наташу, уехала.

Она снова посмотрела на рисунок, а потом на дом. У мальчишки наследственность — тетя и мама видят мертвецов, а он… А он теперь не видел ничего, но какой-то дар у него, несомненно, был.

* * *

Сергей Молохов любил свою работу. Да это не было, как сейчас принято говорить, мейнстримом, но он любил. Это для окружающих выглядело странно, кто-то однажды назвал его Теклберри, наверняка намекая на его приверженность к службе. Хотя Сергей этого персонажа помнил помешанным на оружии, но уточнять не стал, просто начал говорить всем, что временно на этом месте. Просто освободилось местечко участкового, вот он и присел на него, а дальше… посмотрит он, что дальше. Хотя уже сейчас видел себя эдаким Аниськиным. И ничего в этом постыдного не было. Работа должна приносить удовольствие — неважно, опер ты в МУРе или участковый в поселке городского типа.

«Не за ордена служим», — фраза, ставшая расхожей, стала девизом Молохова. Как только поступил на службу, тут же принялся знакомиться с местностью. И только через пару недель он созрел для знакомства с людьми. Но потом, как оказалось, на его участке был проблемный кусочек. Не криминальный, просто странный. Множество нелепых смертей, в которых под силу разобраться только участникам «Битвы экстрасенсов». Сергей не был ни шаманом, ни колдуном, в бога верил где-то глубоко в душе, но деяния на этом участке были не похожи на дела рук человеческих.

Последняя семья умерла в один день. Высохшие, словно мумифицированные. Как будто их поразила одна болезнь. Молохов покопался в газетах, архивах и, сопоставив некоторые факты, пришел к выводу, что беды с этим участком начались задолго до постройки первого дома.

Молохов встречался с историками и даже «черными» копателями, чтобы докопаться до истины. Конечно, все это лишь косвенно относилось к его работе. «Но зато, — утешал Молохов себя, — на твоем участке будет порядок». Один историк обещал достать кое-какие документы по этой шахте. Но пока участковый хотел познакомиться с людьми и по возможности предостеречь.

Молохов остановил служебный «УАЗ» у вновь выросшего здания. Дом не был похож на первые два, но был так же отвратителен. Он все еще блистал новизной, но притягивал взгляды исключительно не этим. Жуткое строение взирало на людей черными глазницами окон. Конечно, в проклятые дома Сергей тоже не верил, но от этого строение менее жутким не становилось.

Мимо машины прошла девушка с рюкзачком за спиной. Она тоже не сводила глаз с дома и направлялась как раз к его калитке. Сергей вышел из машины и пошел следом.

* * *

Ян молча смотрел, как старик уходит, как садится в свой автомобиль и тот укатывает в сторону Тулы. Все, кто сидел в машине за спиной Яна, не произнесли ни слова. Странный старик… Он заговорил по-цыгански, как только сел в «Фольксваген» за Яном. Он не был похож на цыгана, но говорил так, будто впитал с молоком матери язык ромен. Так выучить язык инородцу невозможно — старик думал на нем. А еще он, словно змей, загипнотизировал их. Ян не помнил, что он говорил, но, как и все, сидел молча, и смотрел прямо перед собой.

«Зачем я их остановил?» — мысленно выругал себя Ян. Хотел повернуться, но не смог. Каким-то образом гипноз все еще действовал, каким-то образом голос старика все еще был различим. Только теперь он говорил на странном диалекте, будто язык его был истоком всех языков мира. Он шептал, становился тихим, едва различимым, словно шелест травы, потом переходил в истеричный крик и снова стихал. Ян хотел закрыть уши, но руки не слушались, да это и не помогло бы, потому что голос звенел внутри головы.

Ян заметил, что все перстни, заготовленные для обмена, теперь были надеты на его пальцы. Он не помнил, когда это сделал, да он и не мог этого сделать, потому что с трудом поворачивал голову, а руки и вовсе поднять не мог. Старик? Он не прикасался к нему даже пальцем.

Боль обожгла пальцы, будто каждый из них был затянут петлей из лески. Перстни впивались в кожу, в мясо; хрустели кости и хрящи. Пальцы, оставляя кровавые мазки, один за одним падали к ногам цыгана. Он чувствовал боль, но ни закричать, ни пошевелиться не мог. Пальцы скрюченными личинками лежали на резиновом коврике, а перстни, слегка ослабив хватку, начали накручиваться на обрубки. Кровавая стружка заворачивалась вокруг латунных перстней. Неизвестно, сколько еще это продолжалось, если бы Ян не потерял сознание. Он так и не очнулся, даже когда первые языки пламени начали лизать капот и едкий дым окутал парализованных беспалых цыган в салоне.

Глава 11

В больнице пришлось побегать. Отец чувствовал себя настолько хорошо, что мог бы бегать с Костей наперегонки. Несмотря на договоренность, почти в каждый кабинет они попадали в порядке «живой» очереди. Костю это страшно раздражало, тогда как отец наслаждался каждой минутой, прожитой среди скопления людей.

Кабинет МРТ находился в отдельном одноэтажном здании. Вот тут впервые они прошли без очереди, потому что ее просто не было. Отца увели в кабинет, а Костя принялся ждать. В принципе, не самый сложный день в его жизни, а у отца за последний год наверняка самый счастливый. Выйти в люди, да еще своими ногами. Костя вспомнил, как папа вышел из машины и направился к «Фольксвагену» не то цыган, не то румын. Хотя в появление румын на тульской дороге он верил так же, как и в появление цыган на Северном полюсе, но мало ли — путешественники со своими тараканами. Что им сказал отец, что ни один из путешественников больше не вышел из машины? Дал денег? Это менее вероятно, чем цыгане на Северном полюсе. Во-первых, у него их нет, а во-вторых… Тут даже во-первых хватит, но отец не дал бы денег, даже если бы они у него были. Не из-за жадности, а из-за жизненных принципов — не подавать и не просить. Костя разделял их частично — он никогда не просил. Подать — почему бы и нет? При условии что есть что и, самое главное, есть кому. В наше время мошенники появились и среди попрошаек. Костя всегда пытался разобраться, кто перед ним — нуждающийся или обманщик, выбравший попрошайничество основным местом работы. За пару минут это практически невозможно, но Костя убеждал себя, что умеет «читать» людей, и поэтому тот или иной выбор считал правильным. С путешественниками-румынами было как-то странно, не так, как раньше. Возможно, дав им пять тысяч и взяв латунный перстень, он успокоился бы до тех пор, пока не убедился бы, что в руках у него не золото. Возможно, но не факт. Цыганам не подавал никогда. А они уж очень были похожи на цыган. Казалось бы, вот и успокоение — не подаешь цыганам, ты и не подал. Все на своих местах. Но зачем туда пошел отец? Вот! Его не волновали ни цыгане, ни «золотые» перстни. Его волновали действия отца. Он не рассказал Косте о том, что было в машине, о чем договорились. Всю дорогу до Тулы они молчали.

Мужчина в бирюзовой униформе вышел со снимками и распечаткой. Костя встал, не скрывая волнения, потоптался на месте.

— Что там?

— То же, что и здесь, — сказал врач и потряс снимками и распечатками. — За исключением пары пятнышек в мозгу, с вашим отцом все хорошо, и если он будет жаловаться, не верьте ему — он симулирует. — Мужчина улыбнулся. — Анализ говорит о том, что он здоровее здорового.

— А как же пятнышки?

— Это скорее возрастное. Ничего из ряда вон, допустимо.

— Хорошо, — произнес Костя, принимая снимки. — Но вы же видели его снимки прошлого года? Что можете сказать?

Врач замялся, пожал плечами.

— Если вы разучились верить в чудеса, то вам придется научиться вновь. Понимаю, что слышать подобное от доктора по меньшей мере странно, но доля чудес даже в медицине становится пугающе большой. Конечно, всему можно найти объяснение. И мы найдем их. Вот только сейчас мне вас порадовать нечем — я пока не могу объяснить природу вашего чуда. Радуйтесь — вот что я скажу. Кто-то дает вам еще один шанс…

* * *

Шепот преследовал ее по всему дому. Наташа даже подумала, что Фарида решила извести ее — сделала запись и включала… Да нет же! Не много ли полномочий наемному рабочему? Чтобы запись шепота доходила до того, кому она предназначалась, необходимо распихать динамики по всему дому. А кто у нас такое может? Костя! Может, не зря она ревновала? Может, они вдвоем решили избавиться от нее? Фарида стирала в подвале, Наташа бесцельно бродила по дому в ожидании Олеси.

Шепот ворвался грубым шелестом в ее уши. Она определенно слышала слова, но не могла их разобрать. Либо они были настолько невнятны, либо произносились на каком-то неизвестном ей языке. Именно это и навело ее на мысль, что это дело рук Фариды. Иностранка у них в доме она одна.

Наташа хотела спуститься в подвал и спросить прямо, но подвал ее пугал больше, чем возможный сговор мужа и домработницы. Она постояла у двери, прислушиваясь, но ничего, кроме ровного гула стиральной машины, не услышала. Даже зловещий шепот прекратил донимать Наташу. Она прошла в гостиную и решила все-таки разобрать несколько коробок до приезда сестры.

Неваляшка стояла на коробке с документами и смотрела на Наташу большими пластмассовыми глазищами. Наташа была уверена, что оставила ее на тумбочке у кровати. Хотя из-за шепота могла и прихватить с собой. Игрушка сына ее иногда пугала, но Наташа почему-то думала, что это сын ей на что-то указывает. Возможно, на измену…

Наташа взяла неваляшку; та приветливо отозвалась бубенцами. Переставила ее на коробку с посудой и открыла коробку с документами. Сверху лежало фото, где они вчетвером. Костя, Наташа, Илюша и Олеся. Илюше на фото годик. Их фотографировал отец Кости. Она помнила это фото, как практически все, на которых изображен их сын. Вплоть до часа, в котором был сделан снимок. С этим снимком что-то было не так. Илья будто становился старше после каждого опускания век. Наташа попыталась не моргать, но уже вскоре глаза заболели, и она все-таки опустила веки на доли секунды. Когда она вновь посмотрела на фото, то не узнала там никого. Это был черно-белый снимок незнакомых ей людей. На том месте, где еще минуту назад сидел Костя, был мужик с залысинами, рядом женщина со странной прической (кажется, то, что у нее было на голове, называлось шиньоном), вместо Олеси сидел мальчишка с не по-детски суровым взглядом. Илюша все еще был на снимке, но через секунду там сидела девочка. А в руках она держала неваляшку. Кукла не одного поколения советских детей. По всему было видно, что фото давно минувших лет. Наташа готова была списать все эти превращения на игру света или собственного воображения. Но что здесь делало это фото? Что оно делало в коробке с ее документами?

Неваляшка качнулась, оповестив бубенчиками. Наташа скорее рефлекторно среагировала на звук. Кукла стояла все там же, на коробке с посудой. Когда Наташа посмотрела на снимок вновь, там были она, Костя, Олеся и Илюша. Илюша держал неваляшку, хотя на реальном снимке, который она помнила, сыну был год и никакой неваляшки у него еще не было.

* * *

Олеся прошла мимо полицейского «уазика». Услышала, как из машины кто-то вышел, но обернулась, только когда ее окликнули.

— Девушка, вы здесь живете?

Олеся осмотрела мужчину с ног до головы, прикидывая, достаточно ли его обмундирования для правдивых ответов.

— Нет, — все-таки ответила Олеся.

Полицейский кивнул и прошел мимо к калитке.

— Здесь живет моя сестра, — добавила она.

Мужчина обернулся.

— Я участковый, — сказал он. — Хожу, знакомлюсь.

Олеся не сразу поняла, что он имеет в виду под словом «знакомлюсь».

— По работе, — добавил мужчина.

Олеся улыбнулась.

— Ну тогда будем знакомы.

Полицейский был немногословен, он даже ни разу не улыбнулся. Просто кивнул и, пропустив Олесю в калитку, проследовал за ней. На крыльце Олеся замешкалась, но участковый постучал в дверь сам. Наташа открыла сразу же. Радость на лице тут же сменилась замешательством, но Олеся, обняв сестру, указала на полицейского.

— Это к тебе. Знакомиться.

— Я ваш участковый.

— Очень приятно, — ответила Наташа, но впускать инспектора не спешила.

— Сергей Молохов, — представился участковый. — Мы можем пройти в дом?

Наташа обернулась на Олесю, та пожала плечами.

— Проходите, — сказала Наташа и отошла в сторону, пропуская мужчину в дом.

Они сели на кухне. Наташа налила всем чаю и поставила вазу с печеньем почему-то перед полицейским.

— Я хотел спросить, не беспокоит ли вас кто? — начал Молохов, прихлебывая из кружки.

Наташа подумала рассказать о женщине и ее сыне, забравшихся в их дом, но передумала. Она не хотела злить Костю. Может, это действительно ерунда и они сами разберутся в этом, без привлечения властей. К тому же доверия им нет — не слишком они старались найти виновного в гибели Ильи и свекрови. Наташа остановила поток мыслей, поняв, что накручивает себя и может взорваться в любой момент.

— Нет, — поспешно ответила она. — Да тут и некому. Я, кроме гостя соседа напротив, никого не видела.

— Ну да, здесь немноголюдно, — улыбнулся и отпил из кружки. Потянулся за печеньем и замер, так и не прикоснувшись к нему. — Соседа напротив?

— Да, — кивнула Наташа. — Я не помню, как его зовут. Я его даже не видела, а вот с его гостем иногда разговариваем…

— Странно. А когда вы видели в последний раз его гостя?

Наташа пожала плечами.

— Сегодня я его видела в окно, — она указала за спину полицейского, — он уходил куда-то. А вчера мы с ним разговаривали.

— Странно, — повторил Молохов, встал и подошел к окну. Отодвинул штору и выглянул на улицу. — Странно.

— Что ж тут странного? — спросила Олеся. — Вы с ним еще не познакомились?

— Нет, с ним-то я как раз познакомился пару дней назад… А вот с гостем, наверное, придется познакомиться.

Молохов вернулся к столу, присел, глотнул чая и посмотрел на Наташу.

— Два дня назад ваш сосед напротив застрелил свою собаку, а потом застрелился сам.

* * *

Костя верил в чудеса. И в детстве, и сейчас. Но одно дело — верить и ждать чуда, но другое — когда ты его наблюдаешь воочию. Хотя… Что есть чудо? Манна небесная? Воскрешение мертвых? Даже, наверное, выигрыш в лотерею, потому как выиграть у государства сродни манне небесной. Но может ли считаться выздоровление больного чудом? В нашем мире-перевертыше — наверное, но в нормальном мире, где врачи лечат, учителя учат, сапожники починяют обувь, — это не чудо, а просто выполнение своих обязанностей профильного работника. К отцу приходили врачи, только чтобы узнать, не умер ли он. Все время с ним находилась только Фарида. Не ее ли рук это чудо? Нет, он верил в чудеса, но исцеление человека — это только дело рук самого человека (ну или другого). Все! Он решил закрыть эту тему для себя, чтобы никого не обвинить в халатности. Что-то недосмотрели, что-то диагностировали не так, вот и вылилось все в «чудо». А могло и в трагедию.

Костя посмотрел в зеркало заднего вида. Отец с интересом наблюдал за пейзажами, проносящимися за окном. Костя не решался с ним заговорить. Вот что было странно по-настоящему. Он разучился говорить с собственным отцом за какой-то год. Он не знал, с чего начать разговор, не знал, как его продолжить, в случае если отец ответит. Боялся, что отец ответит. Он так долго ждал этого момента, а теперь боялся каждого слова, произнесенного этим мужчиной. После долгой разлуки они стали чужими?

— Пап? — решился Костя.

Старик вздрогнул, но не повернулся.

— Ты как себя чувствуешь?

«Как видишь, мудак! — сам себе ответил Костя. — Я сижу сам и хожу сам, а самое главное — теперь ни один из вас не притронется к моему члену, когда я захочу отлить!»

Старик улыбнулся, будто прочитал мысли сына.

— Я сижу сам, — сказал он, посмотрев в зеркало. — И хожу сам…

У Кости пересохло во рту. Он встретился глазами с отцом и опустил взгляд на дорогу. Слава богу, старик не закончил фразу так же, как навыдумывал Константин.

До самого дома они ехали молча. Даже когда проезжали оцепленный сгоревший фургон цыган, ни один из них не проронил ни слова. Костя даже не переключился на связь между трагедией и походом отца к бродягам в фургон. Он думал о том, что ему все-таки придется налаживать отношения с отцом. Ведь это все, что осталось у него дорогого в жизни. Не считая Наташи, конечно.

* * *

Наташа встала, едва не опрокинув кружку с чаем.

— А как его звали? — спросила она и тут же добавила: — Соседа.

Сергей снова посмотрел на Наташу, кивнул, будто соглашаясь со своими мыслями.

— Вы же въехали позже. Роман, Роман Сафин. Он жил один… С собакой. Много пил, а после смерти… — Сергей замолчал. Долг обязывал сказать правду о трагедиях в этом доме, точнее, на этом участке. Дом всегда страдал. Его возводили вновь и продавали очередному несчастному. Почему не говорил правду продавец, было понятно и оправдано желанием наживы, почему не скажет он — представитель власти, нельзя оправдать ничем.

— В вашем доме произошло несчастье, — наконец сказал Молохов.

Олеся присвистнула и наклонилась к столу, приготовившись слушать. Наташа пошатнулась, взялась за спинку стула и села.

— Ты как? — спросила Олеся у сестры.

Наташа кивнула и обратилась к Сергею:

— Здесь погибли женщина и мальчик?

«Здесь погибло несколько женщин и мальчиков», — крутилось в голове Молохова.

— Да. Здесь погибла семья.

После недолгих раздумий Молохов решил рассказать последнюю историю.

— Пять лет назад в этот дом въехала семья. Не в этот, конечно… но на этом месте был дом… Почти такой же. Они прожили здесь не больше месяца, когда глава семейства свихнулся и решил, что его семью захватили. Чтобы освободить семейство от темных сил, он решил их замуровать в стене в подвале дома.

Олеся снова присвистнула.

— Хватит свистеть, — строго сказала Наташа, но взгляд от Молохова не отвела.

— Я тогда работал в дежурной части, — продолжил Сергей, не обращая внимания на сестер. — Нас вызвал кто-то из соседей. Мы застали дебошира без сознания, а семейство в какой-то прострации… Шок от пережитого и… Что-то еще было, но я тогда не понял. Что-то… Какая-то связь всей этой семьи. Странная связь, я бы сказал. В общем, через месяц нас вызвали снова.

— Соседи? — бесцветный голос Наташи напугал Молохова.

— Да. Скорее всего, Роман, — Сергей махнул рукой за спину. — Дом догорал… тела лежали во дворе и были изуродованы до неузнаваемости. Трупы — будто сухие мумии, будто умерли давно. — И, словно прочитав мысли сестер, добавил: — Больше месяца назад. Приехал следователь из Тулы, опросили соседей. Роман видел, как старший сын вытащил тела матери и младших сестры и брата во двор, поджег дом, а затем улегся рядом с родней.

— Да ладно? — Олеся округлила глаза и протянула руку перед собой. — Аж мурашки по коже.

— Я подробностей не знаю, слышал только, что спор начался о времени смерти семейства и о вменяемости Романа, мол, не мог он старшего видеть в тот день, потому как он умер вместе с матерью и детишками в одно время.

— И время это, — начала Наташа, — задолго до пожара.

— Именно, — кивнул Молохов. — Сумасшествие какое-то. В общем, какое-то время они даже этого Романа подозревали в поджоге, но потом пришли к выводу, что очаг возгорания был в подвале, что это, скорее всего, замыкание и…

— А как же тела? Как они попали во двор и что с ними вообще случилось?

— Не знаю, я не видел ни протоколов, ни результатов экспертиз, но вид у них был, будто… Когда-то мне попадались снимки узников концлагерей. Эти люди выглядели так же, разве что без вытатуированных номеров.

— Скажите, — произнесла Олеся, продолжая рассматривать свои руки, — а не мог ли это с ними сделать их папаша? Сумасшедший?

— Исключено. Он тогда был под надежной охраной.

— Тогда? — спросила Наташа. — А сейчас нет?

Сергей вздохнул.

— Дело в том, что несколько дней назад…

* * *

Алексей слушал внимательно. О проклятом месте, о божествах цыган, о мелких демонах, пожирающих плоть. Он все это слушал, но связать это с собой так и не смог. Хотя слепая цыганка сидела с таким видом, будто все было понятно даже младенцу. Алексей знал такой тип рассказчиков, пренебрегающих своими слушателями. Рассказ был понятен только говорившей. Обычно Алексей не переспрашивал, но сейчас несколько иная ситуация. И ему необходимо понять.

— При чем здесь злые духи? Я понял, что они пожирают плоть и все остальное, но откуда они здесь взялись?

— С цыганами.

Алексей ждал продолжения, и когда его не последовало, Страхов, не скрывая раздражения, спросил:

— Как? В кибитках? В канистрах? Как они их сюда провезли?

— В себе, — спокойно произнесла ворожея.

Алексей был в замешательстве какое-то время. Он не знал, что еще можно спросить. Все было настолько нелепо, что… Он готов был поверить в колдуна и призраков, но в демонов… Хотя какая разница? Он не верил ни в тех, ни в тех! Он не верил собственным глазам тогда, когда потерял семью; он не верил собственным ушам сейчас, когда слушал слепую ворожею.

— Отсутствие веры не спасет и не может отменить явления, которые древнее человечества.

Алексей был в замешательстве. Он знал, кто поселился в его доме, кто сожрал его семью; он знал, как прогнать тварей, но не знал, как попасть в дом и под каким предлогом начать изгнание. Все складно у ворожеи, а у него, бывшего психа с пластиной в голове, могло и не получиться. Он посмотрел на слепую. Старуха, казалось, впала в транс. Ее голова завалилась набок, подбородок увлажнился от слюны. Страхов ждал.

* * *

Участковый попрощался, взял обещание с Наташи, что она непременно ему позвонит, как только увидит «гостя» соседа еще раз, и удалился.

— Милашка, — произнесла Олеся, когда дверь за полицейским закрылась. — Хотя жути нагнал, мурашки до сих пор. — Она подняла руки и показала сестре.

— Да, дела. Самоубийца-сосед, мумии во дворе, пожар в подвале — веселого мало. Хорошо, хоть ты приехала, а то я бы здесь с ума сошла. Тут и без его рассказа жути хватает. Мальчишка, таскающий игрушки, хотя бы.

— Брось, сестра, — отмахнулась Олеся. — Если ближних соседей нет, это же не значит, что через пару домов тоже никого. Что стоит мальчишке лет восьми пройти несколько сот метров и забраться к вам. Тем более что, как оказалось, ваш дом с богатой историей. Это же для пацанов этого возраста как магнит. Может, его сверстники отправили в дом с… — очень хотела сказать «с привидениями», но она ведь успокаивала, не пугала. — В дом с историей, проверить «на слабо».

— Может быть.

— Мысли позитивно, сестренка. — Олеся подошла к Наташе и обняла ее. — Мы разгоним всех мумий и самоубийц.

Наконец-то Наташа улыбнулась.

Они прошли в гостиную и принялись за оставшиеся коробки. Книги и посуду Наташа уже разложила, осталась одежда и обувь. Поначалу разговор не клеился, каждая из них все-таки думала о трагедии, разыгравшейся в этом доме. И пусть стены были теперь другие (полицейский сказал, что дом возвели с нуля), все равно здесь чувствовалось какое-то напряжение, чье-то присутствие. И, будто в подтверждение их опасениям, в кухне потекла вода. Наташа вздрогнула и выронила джинсы Кости.

— Ты чего? — спросила Олеся. — Это же всего лишь вода.

Олеся отложила кофточку и пошла к арке в кухню. Выглянула, всплеснула руками и повернулась к Наташе.

— Это Фарида. Странная…

Олеся пошла на кухню. Наташа последовала за сестрой. Вряд ли Олеся так смело пошла, чтобы поближе рассмотреть мумий прошлых хозяев дома, но все равно Наташе было тревожно. Она проследила за сестрой. В кухне никого, кроме нее, не было. Олеся подошла к раковине и выключила воду.

— Ты обманула меня? — спросила Наташа и мысленно выругала себя. Она была напугана, словно маленькая девчонка.

— Да нет же! Пошли у Фариды спросим… Да вот же, смотри, — она подняла красную кружку с серым отпечатком. — Вот ее кружка.

Наташа подошла ближе и взяла кружку, рассматривая серый налет, оставленный на ручке.

— Что это? — спросила Наташа.

Олеся пожала плечами.

— Может, мука? Или порошок стиральный…

Фарида весь день не выходила из подвала. Стирала. Наверняка стирала… Машинка работала… Наташа провела пальцем по налету. Потом намочив слегка палец провела еще раз.

— Это не порошок точно, — сказала Наташа. — Что угодно, но не стиральный порошок.

Глава 12

Наташа, не скрывая раздражения, направилась в комнату к Фариде. Олеся пошла следом. Наташа распахнула дверь и погрузилась во тьму. Несмотря на дневное время, солнечный свет не проникал в комнату. Окна были завешены чем-то очень плотным. Наташа нащупала выключатель и нажала клавишу. Что-то щелкнуло, свет моргнул и тут же потух.

— Черт! — выругалась Наташа. — Фарида!

Тишина. Ответом могло быть шуршание в дальнем углу комнаты. Фарида не отвечала, но находилась в комнате. По крайней мере, шевеленье на кровати говорило именно об этом.

— Фарида! — позвала Наташа.

— Может, ей плохо? — предположила Олеся. — Она была какой-то странной.

— Мне вызвать «Скорую»? — спросила Наташа, но шагнуть в темноту так и не решилась.

— У тебя фонарик есть? — прошептала Олеся.

— В прихожей, на полке под зеркалом.

Наташа тоже шептала. От этого ей стало жутко. Они шептались будто боялись привлечь внимание того, кто прячется в темноте. Темнота снова шевельнулась. Шевельнулась и затихла. Олеся вернулась с фонариком и, включив его, передала сестре. Та растерянно приняла и осветила проход между еще не разобранными коробками с вещами свекра. Серые следы вели в глубь комнаты. Наташа пошла по ним. Это точно не порошок, теперь она была уверена, что это что-то строительное — цемент или гипс.

Следы привели к кровати старика. Фарида была на ней. Наташа остановилась, луч света заплясал по кровати. Олеся обошла сестру и спросила:

— Что с ней?

Фарида (если это была она) лежала, укрывшись с головой. Край покрывала тоже был испачкан в порошке.

— Фарида? — шепотом позвала Наташа.

Тело под покрывалом даже не отозвалось. Наташа не выдержала, схватила за край одеяло и дернула. Фарида смотрела на них и ухмылялась. От неожиданности Наташа выронила фонарь, и комната погрузилась во тьму. Наташа нагнулась и попыталась нащупать фонарик, но он как будто исчез.

Мерзкий смешок заставил содрогнуться Наташу. Она боялась пошевелиться.

— Я нашла его, — сказала Олеся, и тут же луч света выхватил край грязного покрывала. — Странно, — тут же произнесла Олеся.

— Что странно? — спросила Наташа, но уже увидела. Кровать, перед которой они стояли, была пуста.

— Как? — только и смогла она спросить.

Олеся осветила комнату от угла и до угла. Хотела осветить потолок, но передумала — ей очень не хотелось увидеть эту ухмыляющуюся сумасшедшую висящей спиной вниз. Здравый смысл говорил ей, что так не бывает, но вдруг.

— Пошли отсюда, — прошептала Олеся и подтолкнула сестру к выходу.

Где-то в углу зашуршало. Сестры выбежали из комнаты и захлопнули дверь. Даже в коридоре они не чувствовали себя в безопасности и продолжали пятиться к кухне.

— Что это было? — спросила Наташа, забрала из трясущейся руки Олеси фонарик и выключила его. — Она больна?

— Это по меньшей мере ненормально…

В дверь комнаты изнутри что-то ударило с такой силой, что содрогнулась стена. Олеся и Наташа вскрикнули и выбежали из дома.

* * *

Костя подъезжал к Васильевке с радостью, которая сравнится только с детской. Ему не терпелось домой, в разные комнаты с отцом, и чтоб встречаться только за ужином. Стыдно, но он боялся отца. Почти так же, как в детстве, когда он застукал его курящим за трансформаторной будкой, так же, как когда его отправили за хлебом, а он потерял деньги. Нет, отец его никогда не бил, но Костя боялся, зная, что наказание ограничится в худшем случае лишением карманных денег и недельным домашним арестом. Сейчас, поглядывая на отца в зеркало, Костя чувствовал, что отец несет угрозу.

«Может, бог, вернув ему возможность двигаться, забрал душу? — подумал Костя. — Нет, это скорее дело рук дьявола».

Отец улыбался своим мыслям и смотрел в окно. Но Косте казалось, что старик читает его мысли либо чувствует страх, сковывающий сына. Отвратительная пугающая ухмылка не сходила с лица старика с момента чудесного выздоровления. Костя попытался сосредоточиться на дороге, но мысли о странностях в доме, с отцом одолевали все сильнее. Впервые в жизни Костя задумался об избавлении от отца, за что ему стало чертовски стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Речь шла не о физическом избавлении, конечно. Он собирался по приезде просмотреть сайты пансионатов, выбрать подходящий и отвезти туда отца. Еще бы месяц назад он человеку, способному сдать своего родителя в дом престарелых, и руки не подал, а сейчас сам готов был предать родную кровь, избавиться от близкого человека лишь потому, что по какой-то причине он при отце себя чувствует некомфортно.

Костя еще раз посмотрел в зеркало заднего вида. Старик все еще улыбался, но уже не так отвратительно и пугающе. Наоборот, Костя наконец-то проникся, и ему стало жалко отца. Все эти метаморфозы могли быть не чем иным, как помешательством. Появление двигательных функций могло повлечь за собой снижение умственных способностей. Отсюда и странная мимика. Его отец слабоумный, и если он его не бросил обездвиженного, то и сейчас не бросит.

Костя подъехал к воротам и посигналил. Наташа с Олесей стояли во дворе. Он поймал себя на мысли, что все-таки рад увидеть еще хоть кого-нибудь здравомыслящего. Нет, страх никуда не делся. Несмотря на то что решение отправить отца в дом престарелых было отвергнуто, он боялся его. Боялся и жалел.

* * *

Наташа решила больше не церемониться с этой ведьмой. То, что Фарида ведьма, они убедились только что. Не может человек перемещаться с такой скоростью и беззвучно в кромешной темноте. У нее до сих пор мурашки по коже. Олеся тоже тряслась.

— Слушай, Нат, или этот полицейский нам наговорил всякого и мы теперь такие дерганые, или…

— Скорее и то и другое, — Наташа попыталась улыбнуться, но не смогла. Из головы не выходила ухмылка Фариды и ее пропажа из кровати старика.

— Мы стояли на ее пути, — размышляла Олеся. — Чтобы в темноте миновать нас, ей нужно было обойти…

— По стенам?! — не выдержала Наташа. — Или потолку?!

— В том-то и дело, что…

Их разговор прервал звук подъехавшей машины. Наташа и так знала, что хотела сказать сестра. Когда они выбежали, луч фонаря выхватил дальний угол над раскладушкой Фариды. Наташе показалось, что ведьма сидела там, как злобный паук, выжидая, когда они попадутся в ее сети.

— Костя приехал, — сказала Наташа и пошла к воротам.

— Слава богу, — прошептала Олеся.

Первым из машины вышел старик. У Олеси едва челюсть не отвисла. Нет, она слышала, что говорила Наташа. Костя повез отца на обследование в Тулу. Повез… Да при таком раскладе Костин отец мог сам сходить до Тулы и назад. Когда старик посмотрел на нее, она отвернулась. Ей не понравился взгляд мужчины, он напугал ее, и Олеся прижалась к сестре.

— А он живчик, — произнесла Олеся, когда старик скрылся в доме.

— Не то слово, — ответила Наташа и подошла к мужу. — Как съездили?

Костя поцеловал Наташу и кивнул Олесе.

— Нормально. А вы чего на улице? В доме тесно?

— Там ваша… — начала Олеся, но Наташа дернула ее за рукав, и она замолчала.

— Что наша? — спросил Костя.

— Фарида муку просыпала, — попыталась выкрутиться Наташа.

— Бывает. Пойдемте поедим, что ли?

Когда они направились к дому, Олеся взглянула на окна спальни, где их напугала сиделка. У нее волосы зашевелились на затылке, по спине пробежал холодок. Старик стоял у окна, обняв Фариду за плечо. Они смотрели на Олесю и улыбались. Только веселья в тех улыбках было еще меньше, чем в оскалах гиен.

* * *

После ужина Костя спустился в подвал. Он ни с кем не хотел делиться своими ощущениями. А о них непременно спросят, потому что все его переживания у него на лице.

На лестнице он замер, вглядываясь в темноту у подножия. Встречать многорукую девочку не очень-то хотелось. Несмотря на то что прошлая встреча была плодом его фантазии. Не увидев никаких движений, Костя шагнул на одну ступеньку вниз, подождал, а потом ступил еще на одну. Костя боялся этого места, но оно было единственным в доме, где он мог уединиться.

Следующие шаги были смелее. Он спустился и включил свет. Ничего необычного, кроме разве что… Кто-то содрал с одной из стен всю штукатурку до кирпича. Странно, но не более чем выздоровление отца.

Костя прошелся, штукатурка хрустела под ногами. Не мешало бы убраться, но это может и подождать. Костя подошел к столу и включил ноутбук. Он не знал, чем себя занять, поэтому блуждание по Сети вполне могло помочь скоротать время.

Звук бубенцов заставил его обернуться. Неваляшка покачивалась у обнаженной стены. Костя ненавидел эту игрушку. Во-первых, она была причиной… одной из причин гибели его ребенка, во-вторых, ей неоткуда было взяться здесь, если никто не подбросил со зла, то неоткуда.

Костя встал и подошел к игрушке. Сон о сотнях таких же краснобоких еще был ярок в его воспоминаниях. Может, он снова спит? Потому что неваляшки не появляются из воздуха и не раскачиваются сами по себе в реальности. По крайней мере, в их реальности, в той, к которой они привыкли жить до приезда сюда.

Он присел перед раскачивающейся игрушкой с осторожностью, будто перед ним огромная крыса, пытающаяся спастись из ловушки. Он боялся игрушки. Если она могла появиться из ниоткуда, то и укусить могла. Бред, но Косте хотелось, чтоб что-нибудь случилось, — он прекрасно понимал, что кукла сама по себе… Она качнулась. Резко вперед, будто бросилась на него. Костя подскочил и, оступившись, завалился на спину. Тут же попытался встать, сдирая ладони в кровь об осколки штукатурки, но так и не смог. Какая-то тяжесть навалилась на грудь, придавила локти к холодному полу. Неваляшка еще раз дернулась и приподнялась над полом.

Костя не увидел, он почувствовал, как по ноге зашуршали ножки. Жесткие, словно несколько прутиков ивы, они перенесли куклу на грудь Кости. Теперь он увидел — неваляшка стояла на восьми сегментированных ножках. Черные жесткие волоски ближайших ног почти касались подбородка Кости. Неведомая сила все еще сдерживала его, но этого уже не требовалось — он был парализован от страха. Его посетила самая глупая мысль в его жизни.

«Если у нее есть ноги, то наверняка есть и зубы».

* * *

Наташа сбежала в подвал первая. Олеся следом с битой в руках. Костя лежал у ободранной стены. Когда они подошли ближе, Костя зашевелился и приподнялся на локтях.

— Что случилось? — Наташа упала на колени и начала ощупывать голову мужа. — Что с тобой?

Костя отстранился и встал.

— Все нормально.

Он подошел к стене и погладил кирпичную кладку.

— Кто это сделал? — не унималась Наташа. — Кто это сделал? — повторила вопрос она, поднимаясь с пола, и добавила, чтобы уточнить: — Со стеной.

Костя молча поглаживал кирпичи.

— Костя, ты меня слышишь?

Он резко развернулся. Наташа отпрянула, но не от неожиданности, а от взгляда. Взгляд хищника, готового убить любого вставшего на пути. Костя, не сказав ни слова, направился к лестнице.

— У вас тут все интересней и интересней, — сказала Олеся, но без тени улыбки.

Наташа осмотрелась. Странно — игрушка с такой яркой расцветкой должна сразу же бросаться в глаза, но Наташа ее увидела только что. Она подошла и подняла неваляшку. Правый бок был смят, будто на нее кто-то (Наташа даже знала кто) наступил. Наташа встряхнула куклу. Бубенцы отозвались тускло, невыразительно. Сломал! Наташе хотелось плакать. Нет, ей хотелось убить этого сукина сына. Неваляшка была самой яркой памятью о ребенке, а этот ублюдок сломал ее. Она не выдержала и заплакала, прижимая к груди игрушку.

— Ты чего? — услышав всхлипы сестры, Олеся отвлеклась от осмотра ободранной стены.

Наташа протянула ей неваляшку.

— Этот ублюдок раздавил ее.

— Может, он нечаянно наступил, — предположила Олеся. — Или когда упал…

Наташа, так и не отдав куклу сестре, прижала ее к груди и подошла к стене.

— Вот в чем у нее руки были, — произнесла она. Потом, повернувшись к Олесе, спросила: — Но зачем?

— Может… Она странная. Свихнулась совсем. После того, что произошло в спальне, с ней вообще в одном доме страшно находиться.

Наташа развернулась и направилась к лестнице. Сейчас она готова была не устраивать скандал из-за игрушки, пусть даже она значила для нее больше, чем кто-то из живых. Сейчас она решила добиться увольнения сиделки. И желательно прямо сегодня. Дать ей на сборы полчаса, вызвать такси и отправить домой, на родину.

— Я с тобой, — сказала Олеся и последовала за сестрой.

* * *

Костя не помнил себя с момента спуска по лестнице до появления в подвале жены. Ему казалось, что прошло минут пять, но, когда он поднялся наверх, на улице уже стемнело. Он не мог вспомнить, что именно хотел в подвале, как очутился на полу и… неваляшка! Чертова игрушка была там! Костя подошел к раковине и включил воду. Взял кружку и подставил под струю.

Надо сказать Наташе о неваляшке. Кто-то издевается над ними, кто-то, кто хорошо их знает.

— Я хочу, чтобы ты выгнал сиделку!

Требование прозвучало настолько неожиданно, что Костя выронил кружку. Выключил воду и обернулся. Наташа стояла в арке, обнимая неваляшку, — большой пластиковый глаз наблюдал за Костей поверх руки.

— Что случилось? — он пытался сохранить самообладание. — Что она сделала?

Он думал о том, что появление куклы могло быть делом рук Фариды. Это не исключено, но Наташа этого не знала. Возможно, это только из-за личной неприязни, но что-то подсказывало ему, что было что-то еще.

— Ты издеваешься?! Она полстены расковыряла, а потом… — Пауза. Она подбирала слова? — А потом пошла спать.

Сейчас он припомнил, что весь пол в подвале был в осыпавшейся штукатурке. Но основные претензии к Фариде, скорее всего, крылись в той паузе.

— Хорошо. Пусть уходит, — сказал Костя и все-таки набрал воды.

— Что? Ты даже не спросишь у нее, зачем она это сделала?

Как он устал. Костя глотнул воды, потом еще раз, а потом допил в несколько глотков остаток.

— Обязательно спрошу.

Наташа хотела что-то еще сказать. Он это видел. Она даже показала ему на неваляшку. Может, она узнала… На секунду Косте показалось, что руку, которой Наташа прижимала игрушку к себе, оплели паучьи лапы. Лапы, торчащие из пластмассового пуза куклы.

Костя отвел взгляд.

— Надеюсь, сегодня ее здесь не будет, — подвела черту Наташа и вышла.

Костя посмотрел ей вслед. Надо разобраться с сиделкой, тем более что от нее теперь только одни проблемы. И если это она подкинула неваляшку, то ей действительно лучше убраться, пока Костя не поверил в ее причастность в это по-настоящему.

Костя встал и пошел к комнате отца. Дверь была приоткрыта, в комнате горел один из торшеров. Костя заглянул внутрь, а потом вошел.

На раскладушке кто-то лежал, укрывшись с головой. Костя посмотрел на кровать отца. Такой же кулек. Не было в этих двух спящих индивидуальности — два абсолютно одинаковых свертка, будто покойники на каталках. Костя понял, что, не открыв лиц, не сможет понять, кто на какой кровати лежит. От этого ему стало жутко. Почти так же, как от вида паучьих лап, торчащих из лупоглазой игрушки.

Ему захотелось убежать из комнаты, из дома, уехать из города навсегда. Костя попятился к двери. Он уже взялся за ручку, когда свет потух и послышался шорох простыней. Он понял — спящие встали со своих кроватей.

* * *

Костя выбежал из комнаты старика. Наташа даже заметила, что в спальне не горит свет. Он видел ее?

— Костя? — окликнула Наташа мужа.

Он остановился у лестницы.

— Я надеюсь, она сегодня же избавит нас от своего присутствия.

Костя повернулся к Наташе, и она впервые в жизни увидела, что он напуган. Он видел ее.

— Наташ, неловко как-то, — он виновато пожал плечами. — Она уже спит.

«Мне что, ее разбудить?» — хотела спросить Наташа, но подумала, что если придется исполнять эту угрозу, то она даже не сможет войти в комнату, где эта тварь.

— Завтра с утра мы с ней и распрощаемся, — сказал Костя.

— Обещаешь? — зачем-то спросила Наташа.

Костя улыбнулся и кивнул.

— Обещаю. Я пойду тоже спать.

Вымученная улыбка должна была говорить о том, что он устал, но говорила… Нет, кричала, что он напуган.

Наташа не нашлась с ответом, просто кивнула и вернулась в гостиную к сестре. Его страх передался ей. Раньше она без преувеличений могла сказать, что за мужем как за стеной. Сейчас стена рухнула. Нет, не совсем, но то, что осталось, было жалким и теперь не защитит даже от мальчишки с хворостинкой.

— Ну что, выгнал? — спросила Олеся, когда Наташа вошла в кухню.

— Сказал, сейчас поздно уже, спит она.

— Понятно, — сказала Олеся и взялась снова за посуду.

— Что? Что тебе понятно?

Олеся посмотрела на нее с каким-то сожалением, отставила кружку и, вздохнув, произнесла:

— Мне кажется, что он увидел то же, что и мы.

— Да, я подумала об этом. И, наверное, именно поэтому мне страшно как никогда.

— Ничего, сестренка, справимся…

— Мне страшно не только из-за Фариды, старика и снующих по моему дому людей. Мне страшно, что теперь у меня нет заступника, будто он в один миг взял и перешел на сторону врага. Предал меня.

Олеся молча обняла Наташу, и они так простояли до тех пор, пока в тишине не раздался легкий, но отчетливый стук.

— Кто это еще? — Наташа отстранилась и пошла к двери.

— Наташа? Может, Костю позвать? — прошепьала Олеся.

— А зачем? Если за дверью чужой, то, позвав Костю, мы дадим им преимущество.

Олеся пожала плечами и пошла за сестрой.

* * *

Он не понравился ей сразу. Но главное Олеся рассмотрела уже потом, когда они сидели на кухне.

— Я не должна была вас впускать, — произнесла Наташа, глядя на мужчину, — но раз вы здесь, то я готова выслушать вас, прежде чем позвонить в полицию.

— Да, именно за этим я здесь, — торопливо ответил мужчина, тут Олеся впервые увидела, что в нем было не так. Ворот рубахи был залит чем-то буро-коричневым. Грязнуля, не следит за своим видом, но это не смертельно.

— Я хотел вас предупредить… Нет, даже помочь… Спасти от этого. — Он указал в дальний угол кухни.

Олеся понимала, что он не указывал на что-то конкретное, но все равно посмотрела в ожидании увидеть мумий прошлых хозяев. Там никого не было, и это ее удовлетворило.

— Я бывший хозяин этого дома…

Олеся присвистнула. Наташа ударила по столу ладонью, не очень беспокоясь о досуге домочадцев.

— Не врите! Зачем вы назвались чужим именем?!

— Я назвал вам свое имя…

— Да? Ну тогда, быть может, вы мертвы?

Он улыбнулся, не зло, наверное, даже печально. Олесе впервые с начала разговора мужчина понравился.

— Да. Я убил себя три дня назад в гостинице.

Олеся даже привстала и попыталась обойти гостя.

— Я понимаю, что это звучит нелепо, но я сам только сегодня узнал об этом. Мне рассказала цыганка… — он замолчал. — Я долго бродил по городу, пытаясь понять, где правда, а где ложь. Меня никто не увидел… — Он поднял глаза на онемевшую Наташу. — Меня никто не видит, кроме слепой цыганки и вас с сестрой.

Олеся подошла к сестре и, нагнувшись к уху, прошептала:

— Все еще думаешь, что твой муж с ним заодно?

Наташа мотнула головой, будто не отрицала, а стряхивала с себя наваждение.

Олеся тем временем обошла гостя сзади. И отшатнулась, едва не вскрикнув.

— Да, зрелище не из приятных, — проговорил мужчина. — Теперь-то я помню, что сделал там, в номере, под назойливый зуд ос.

Олеся смотрела на сочащуюся вмятину в затылке. Волоски и осколки костей покрывали похожий на засаленную губку мозг.

— Я бил себя крышкой от сливного бочка, а потом вонзил осколок в мозг.

Ей не нужны были подробности, никому они были не нужны. Никому! Она все видела своими глазами, как много лет назад она видела своего погибшего соседа. И, как много лет назад, Наташа ей поверит.

— Он мертв, — очень тихо сказала Олеся и села за стол подальше от гостя. — Он мертв.

Глава 13

Они проговорили до утра. К мумиям прибавились демоны, цыганские проклятия и черт знает что еще. Ощущение нереальности не покидало до самого конца разговора.

— Вы можете уехать и оставить это следующим хозяевам дома, а можете остановить это прямо сейчас. — Алексей встал. Олеся увидела, как над его головой поднялась черная дымка, словно в его черепе что-то варилось.

— Вам решать, — добавил он.

В кухню вошел Костя. По его виду Олеся поняла, что он тоже не спал.

— Вы что, не ложились еще? — спросил он.

— Нет, проболтали всю ночь, — сказала Наташа и улыбнулась. Фраза вышла искусственной, как фрукты из папье-маше в вазе.

Олеся переводила взгляд от Алексея к Косте и обратно. Кабанов действительно не видел их ночного гостя. Костя пошел к холодильнику и будто в подтверждение того, что сейчас в кухне призрак, прошел сквозь Алексея. Багровая дымка возмущенно взметнулась, призрак рассыпался, а потом снова собрался и обрел черты человека. Олеся не была уверена, что кто-то еще видит это.

Все это время Алексей стоял молча, а когда Костя вернулся к столу с пачкой молока, исчез.

— Я съезжу на работу. За пару часов закончу и вернусь. Без меня никого не выгоняйте. Мне нужно кое-что выяснить.

Наташа на удивление была спокойна.

— Как ты думаешь? — спросила у Наташи Олеся, когда Костя уехал. — Он на чьей стороне?

— К вечеру надеюсь это выяснить. Днем эти твари любят спать, накрывшись с головой.

— Скажи, если бы тебе то же самое рассказал живой человек, например участковый, ты бы поверила?

Наташа пожала плечами.

— Я и ему не всему поверила. Но в доме что-то происходит, и с этим надо что-то делать.

— Согласна. Нужно просто собраться и съехать. Дом выставить на продажу и жить дальше.

— Возможно, эти демоны этого и хотят?

— Ты же слышала, злые духи пожирают жертв изнутри. Им крайне невыгодно, чтоб кто-то покинул этот дом. Иначе они останутся без пищи. Нужно уезжать, пока не поздно.

Детский смех раздался со второго этажа. Звон бубенцов неваляшки и смех… Смех Ильи. Олеся встала, стул с грохотом упал на пол, вмиг оборвав веселье на втором этаже. Наташа бросила осуждающий взгляд на сестру, поднялась и медленно пошла к двери. Когда вновь раздался звон бубенцов и смех малыша, она улыбнулась.

— Илюша.

— Не думаешь ли ты… — начала Олеся, но Наташа уже вышла из кухни. — Не думаешь ли ты, что это твой сын? — все-таки задала свой вопрос Олеся, но уже только себе.

* * *

Наташа взбежала по лестнице и замерла. В конце коридора, под окном, сидел мальчик. Совсем ей не знакомый. Возможно, это был тот самый босоногий, который забрел к ним в первый день. Она сомневалась, но…

В его руках была неваляшка, но не та, которую раздавил Костя. На этой не было никаких повреждений, и звон бубенцов был чистый, будто полые шарики находились не внутри краснопузой погремушки, а в упряжи тройки. Еще вчера она могла сделать что угодно — накормить и отвести домой, выгнать взашей в конце концов. Но после всего того, что произошло за последние сутки, она боялась даже насекомых в этом доме.

— Мама.

Наташа быстро пришла в чувство. Мальчик был другой, вот только голос принадлежал Илье. Много она знала людей с похожими голосами? Да и могла ли она вспомнить голос сына спустя год? И пусть она не могла припомнить ни одного случая схожести голосов, за исключением пародистов, голос был сына — она узнала бы его из миллиона даже спустя полвека.

— Мама, не уходи, пожалуйста. Мамочка, я люблю тебя.

Наташа заплакала и повернулась к ребенку. Под окном покачивалась неваляшка, мальчик исчез. Наташа шагнула к игрушке, и та замерла, в последний раз звякнув бубенцами, будто ее остановили невидимой рукой.

— Мамочка? Почему ты не идешь ко мне?

Наташа завертела головой, не понимая, откуда раздается голос. То он слышался из их с Костей спальни, то с первого этажа, то с чердака, а один раз ей показалось даже, что она слышит его с улицы, со двора.

— Мамочка, ну иди же. Мне страшно здесь одному.

Теперь она точно слышала, что мальчишка на чердаке. В подтверждение ее догадкам люк чердака отодвинулся на пару сантиметров, чтобы она смогла подцепить его и открыть. Но она не спешила.

— Мамочка! Скорее, они хотят меня съесть!

Крышка люка задрожала и отлетела, открывая проход. По чердаку кто-то пробежал, и все стихло. Наташа больше не раздумывала. Пошла в спальню, вернулась со стулом и поставила его под черным прямоугольником в потолке. Встала на стул и, заглянув в проем, посмотрела в обе стороны. Если там кто-то и был, то черные тени надежно его прятали.

— Мама!

Наташа пошатнулась и схватилась за края люка.

— Где ты, малыш? — сквозь рыдания прошептала она.

— Мама, я здесь…

— Наташа, перестань!

Голос Олеси должен был отрезвить, привести в чувство. Он так и сделал, но ненадолго. Чувство нереальности усилилось, к нему добавилось чувство детской обиды. Ее сестра не хочет, чтобы она общалась с сыном?! Она мешает ей! Возможно, бог (дом, дьявол или еще какие неведомые силы) дают ей последний шанс поговорить с сыном, а эта избалованная малолетка не дает ей этого сделать.

— Мама, я сейчас уйду и не приду больше никогда, — будто почувствовав настроение Наташи, сказал голос из темноты чердака. — Заставь ее заткнуться.

Последние слова ей шепнули на ухо. Голос не был детским и приятным, но и неприязни тоже не вызывал. Неваляшка звякнула в знак согласия где-то поблизости.

Заставь ее заткнуться.

* * *

Он не был уверен и поэтому хотел проверить. Костя прошел к себе в кабинет и закрыл дверь на ключ, сейчас ему не до разборок. По договору на установку камер и муляжей у него была неделя, но местному руководству он обещал управиться за пару дней. Обещанный срок сдачи он уже пропустил, да и договорный скоро на исходе. Так что встреча с начальником объекта не входила в его планы.

Костя прошел к столу, достал спортивную сумку, в которой привез сюда все немногочисленное оборудование и начал туда складывать камеры. Их нужно будет установить по всему дому. Иначе нельзя. Костя запутался — он не знал, кому можно доверять, а кому нет. Жуткая загадочность отца, умноженная на внезапное выздоровление, истеричность жены, глупость сиделки (иначе зачем было соскребать штукатурку со стены голыми руками), появление босоногих детей и обнаженных баб, девочек и неваляшек на паучьих лапах… черт! Как он с ума еще не сошел.

Загрузив все необходимое в сумку, Костя осмотрелся. Неплохо бы выписать пропуск, но Костя был уверен, что на проходной в его сторону даже не посмотрят. Ведь именно поэтому им и понадобился специалист по наружному наблюдению. Им нужны пастухи над пастухами.

Костя выглянул в коридор. Никого. Вышел, закрыл за собой дверь и направился к лестнице. Его не покидали мысли, что он и сам становится пастухом в своей семье. Не покидали, до тех пор пока он не прошел (без каких-либо затруднений, как он и предполагал) через проходную и столкнулся нос к носу с обманутым заказчиком.

— Сбежать надумал? — без каких-либо приветствий спросил мужчина в деловом костюме. В это время к нему подошли два качка в одинаковых футболках с логотипом UMBRO.

«Меня будут бить», — подумал Костя и опустил сумку на землю. Кулаки непроизвольно сжались, желваки заходили, зубы заскрипели.

— А вот и хер вам!

Деловой переглянулся со спортсменами и сказал удивительное:

— Ну ладно.

Неожиданная фраза загнала Костю в ступор.

— Что ладно?

Деловой отступил назад.

— Иди. Потом доделаешь?

Костя кивнул и, не сводя глаз с троицы, поднял сумку.

— Обязательно. Только потом.

Спортсмены разошлись, и Костя пошел к стоянке, так и не повернувшись. Даже когда услышал «псих» в свой адрес. Костя не знал, что их напугало, но это его повеселило. Так мало поводов для веселья в последнее время. Так мало. Костя даже подозревал, что цели у троицы были другие, но вышло как вышло.

* * *

Наташа медленно спустилась со стула. Она больше не потеряет своего Илюшу. Никто ей не помешает, никто. Даже родная сестра. Так же медленно повернулась к Олесе, которая все еще говорила, что Илюши нет, что он умер.

— Нет! Он не умер!

Раздавшийся стук в дверь привел в чувство обеих. Наташа осмотрелась, не понимая, где она находится. Олеся затрясла головой, будто пытаясь отогнать сон.

— Что это было? — в унисон произнесли сестры.

— Они стравливают вас, — раздался голос Алексея.

Он сидел на подоконнике и смотрел во двор.

— Откуда ты знаешь? Цыганка нашептала?

Он повернулся к ним. Теперь багровую дымку, колышущуюся над головой, видела даже Наташа.

— Не надо сарказма, — по-доброму улыбнулся Алексей. — Я просто это знаю. С моим старшим сыном до последнего дня ничего не происходило, да и со мной… — Он погрузил руку в багровую дымку и постучал по чему-то металлическому. — Из-за пластины они не могли подсунуть мне что-то в голову, зато смогли показать картинки, которые меня раздражали. — Пауза. — Они показали мне, что мой сын и моя жена… Ну как тут не разозлиться? Я злился на них, на младших детей, на себя… С вами поступают так же. Еще неизвестно, как они твоего мужа обработали.

Наташа начала примерять к сказанному раньше казавшиеся вполне обыденные ссоры и противостояния. Нет, Фариду она ревновала к Косте и раньше. Или нет? Несколько дней, прожитых в этом доме, ей теперь казались вечностью. Она не могла вспомнить что было до переезда, а что произошло позже. Ревность к Фариде была или нет? Выздоровление свекра? Даже этого она не помнила. Ну, с появлением босоногого цыганчонка никакой ошибки не было. Он появился здесь впервые. Сейчас она о нем подумала как о цыганчонке тоже впервые, но в ней это не вызвало никаких противоречий, будто она всегда знала, что он являлся представителем кочевого народа. Ну это тогда исключало его сверхъестественное происхождение. Он просто мог…

— Алексей, а табор далеко отсюда?

— Если ты думаешь, что мальчишка из табора, то говорю: скорее всего, нет. Мой сын видел цыганку, прыгающую в колодец, который потом оказался засыпанным землей. Ты думаешь, она отбилась от табора и решила показать ему фокус, который не под силу даже Гудини в паре с Копперфильдом? Сомневаюсь.

Наташа вдруг поняла, что о себе и своей семье Алексей в прошлую ночь рассказал очень мало. В основном они беседовали на тему цыганских верований, как понять, что в доме духи, и как их потом подловить и выгнать. Но что случилось в ту ночь, когда Алексея определили в психлечебницу как буйного, они не услышали.

— Я вам не рассказал вчера, — произнес Алексей, будто отвечая на ее немой вопрос. — В ту ночь я нашел могильник.

* * *

Они стояли у кирпичной стены. Трещина молнией разрезала кладку. Алексей подошел к стене и прикоснулся.

— Я привез батюшку, чтобы он освятил дом, — проговорил Страхов. — Во всем доме прошло все более или менее нормально, но в подвале начало твориться что-то страшное. — Он сделал паузу. — Именно в этом месте вода закипала. — Алексей указал на голую стену. — Священник выбежал, словно увидел самого дьявола.

— Еще пару дней назад я бы сказала, что это полный бред, но не сегодня. — Олеся подошла к сестре и обняла ее.

— Если бы я не пережил это лично, я бы вряд ли в подобное поверил. — Алексей делал паузы, как показалось Наташе, намеренно. Чтобы отделаться от желания ударить по его багровой вмятине в голове, Наташа задала единственный интересующий ее на данный момент вопрос:

— И что, не помог даже батюшка?

Алексей мотнул головой так, что багрянец всколыхнулся над головой. И снова опал так, что на миг Наташе показалось, что перед ней живой человек, а не призрак.

— Как может помочь то, чему всего несколько тысяч лет? Тогда как твари, появившиеся здесь, древнее человечества.

Наташа не хотела в это верить. Обращение к богу, по ее мнению, было последней надеждой на справедливость, на спасение, на принятие каких-то решений. Ее семья была не слишком религиозной, поэтому вспомнила Наташа о боге только, когда ее коснулось горе. Ну до этого она знала о двух церковных праздниках — Рождество и Пасха. Она была как большинство — пенять на бога, не зная толком и не соблюдая божьих законов.

— Я разбил эту стену, — продолжил Алексей. — За ней была комнатка два на два метра.

— Могила?

— Да, первый хозяин замуровал здесь свою семью, а потом его нашли захлебнувшимся рвотными массами в собственной постели.

— Собаке собачья смерть, — произнесла Олеся.

— Я тоже так думал… Обо мне ведь наверняка тоже так говорили. На деле ведь я тоже хотел замуровать свою семью. Именно поэтому и оказался в психушке. Я опоздал. Я даже не знаю, что бы я сделал… Как бы я понял… Я от своей ревности и злобы на жену и старшего сына не заметил, как Борька с Аленушкой превратились в этих тварей. А если б заметил? Что тогда? Замуровал только малышей? Наверное, да. Раз уж я хотел замуровать их всех, то…

— Что делать нам? — спросила Олеся и дернула Наташу за руку.

Наташа посмотрела на нее, понимая, что завороженно слушала Алексея.

— Сначала вам нужно вычислить всех злых духов. И замуровать их в этой комнате, — Алексей ткнул за спину в кирпичную стену.

— Стоп! — слишком резко сказала Наташа. — У тебя это не получилось, с чего ты взял, что это получится у нас?

— Я был один, а ты нет.

— У первого владельца вроде тоже получилось, — вставила Олеся. — И вроде в одиночку. Но как он закончил?

— У него не было вот этого, — сказал Алексей и достал мешочек с черной фасолью и листок с единственной фразой, написанной красными чернилами.

* * *

Только сегодня Костя ощутил, что ему не нравится его новое приобретение.

Желание собрать всех и увезти из дома появилось, как только он отъехал от завода. Но здравый смысл заставил его одуматься. Сны и видения не повод для наплевательского отношения к членам семьи. Отец поправился, пусть несколько необычно, но поправился, и уехать сейчас — наплевать на отца. Наташа впервые за год начала улыбаться, и пусть истерики, и пусть неваляшка подброшена со злым умыслом, но уехать — значит наплевать на жену. Уехать и не разобраться — это наплевать на свои мечты и семью в целом.

Он не был дотошным, не пытался докопаться до сути, но это было раньше, и это не касалось его влияния на судьбы людей. Он жил по принципу «не всегда можно оказать помощь, но всегда можно отойти в сторону, чтобы не мешать, не навредить». Сейчас он мог навредить своим бездействием, да и действием тоже. Поэтому он хотел побыть пока наблюдателем, и в спортивной сумке на пассажирском сиденье было несколько «глаз».

Он припарковал машину во дворе и посидел, какое-то время наблюдая за окнами дома. Он ожидал увидеть что угодно — отца, ухмыляющегося из-за штор, неваляшку, бегающую по подоконнику на паучьих лапках, Фариду, сидящую на потолке с вывернутой головой на сто восемьдесят градусов. Что угодно, ему даже казалось, что сам дом наблюдает за ним глазами-окнами. Иногда шторы подрагивали, но, когда Костя обращал на них взгляд, они снова были неподвижны.

Сам дом наводил ужас, но Костя каким-то образом понимал, что дело не в нем. Совсем не в нем. Он все выяснит. Не сегодня, так завтра. Выяснит и примет решение. Решения он принимал всегда неохотно, но сейчас он чувствовал, что, если понадобится уехать, он примет и такое решение, причем с охотой.

В доме было тихо. Он не слышал ни оживленной беседы отца с Фаридой, ни Наташи с сестрой, ни позвякивания бубенцов проклятой неваляшки. В доме было тихо, словно его покинули, как только Костя выехал со двора. Сейчас он все и выяснит.

Первым делом он хотел поставить камеры в подвале. Там было интереснее всего. Интереснее и страшнее. Именно там зачем-то ободрали стену, именно там ему казались какие-то твари. Хотя сейчас ему мерещились твари по всему дому. Костя подозревал, что видеонаблюдение может ему открыть нехорошие стороны его близких, но его это не остановит.

Уже спускаясь в подвал по лестнице, он услышал голоса.

* * *

Наташа остановила Алексея. По лестнице кто-то спускался, и Наташа очень боялась, что это либо Фарида с вывернутой на сто восемьдесят градусов головой, либо свекор с мерзкой ухмылкой сексуального маньяка. Она даже напряглась.

Это был Костя. Он остановился, осмотрел их и прошел к верстаку. Поставил спортивную сумку и, не поворачиваясь к женщинам, произнес:

— Я бы съел что-нибудь.

Наташа посмотрела на Олесю, а потом туда, где еще минуту назад стоял Алексей. На крошеве штукатурки лежал листок с молитвой или заклинанием. Наташа подняла его и направилась к лестнице. Остановилась, пропуская сестру вперед, и сказала, пугаясь собственного голоса:

— Обед через сорок минут.

Шагнула и снова замерла, будто что-то вспомнив. Повернулась к мужу, тот так и не отвлекся от содержимого сумки.

— Надеюсь, что за столом будет только семья.

Она намеренно выделила слово «семья». Будто точку поставила. И пошла наверх.

Сестры накрывали на стол в абсолютной тишине. Наташа моделировала возможные ситуации. Она верила всему — призрак бывшего хозяина, мумии его семьи, колдунья-сиделка, сумасшедший свекор, череда отвратительных видений — тут только умалишенный не разглядит, что с их домом что-то не то. Наташа даже начала подозревать, что у Алексея… У мертвеца Алексея, если быть точнее. У него какая-то своя цель, которую он сам по вполне понятным причинам не может воплотить в жизнь. Он намеренно обманывает их, чтоб удержать здесь, как помощников. Что, соберись они сейчас и уйди, все закончится и не будет никакого преследования.

— Ты ее выгнала? — голос Кости отвлек от, казалось, таких спасительных мыслей.

Она повернулась к нему, вытирая руки о полотенце.

— Нет…

— Ее нет в комнате. И отца тоже.

«Ты на потолке посмотри», — хотела сказать Наташа, но решила, что для юмора даже черного сейчас не самое подходящее время.

— Может, она сама додумалась, что ей здесь не рады?

— И ушла без расчета? А бывшего пациента прихватила в качестве компенсации…

— Не начинай. Твой отец сейчас сам кого хочешь прихватит в качестве компенсации.

— Извините, что встреваю, — подала голос Олеся. — Но мне кажется, кто-то есть на втором этаже.

«Или на потолке первого», — подумала Наташа и прислушалась.

Там действительно кто-то был, но шум был невнятный, будто бормотание старика за стеной. Кто-то что-то перекладывал, таскал, ходил. Непрекращающийся и монотонный шум, который раздражал и пугал. Кто-то бегал по комнатам, судя по звуку, небольшой, скорее всего, ребенок; мужской голос бубнил, а женский что-то напевал. И вот эта вся какофония звуков наводила ужас. Желание убраться из дома поскорее появилось вдруг и прогнало прочь то высокое чувство ответственности, возложенной на них. Наташа не чувствовала теперь себя той единственной спасительницей человечества от демонов-захватчиков. Она вновь была ребенком, которому хотелось прижать к себе неваляшку, так сильно, чтоб бубенцы даже и не колыхнулись внутри, и залезть в какой-нибудь дальний угол.

— Ну что, мы так и будем стоять? — спросила Олеся, вырвав сестру из ее укрытия. Неваляшка отозвалась бубенцами. В реальности.

* * *

Костя поднялся первым. Олеся с Наташей были на пять ступеней ниже, и желания догнать Кабанова не было ни у одной из сестер. Что-то не нравилось им в позе Кости, в том, как он остановился, как пристально высматривал что-то в коридоре. Потом его плечи затряслись. Наташа даже подумала, что ей показалось. Но то, как Олеся сжала ей руку, отбросило все сомнения — не показалось. С Костей действительно что-то происходило. Он всхлипнул — сначала тихо, а затем — не скрывая горя и слез.

— Костя, что случилось? — Наташа не могла оставаться безучастной.

Она медленно подошла к мужу. Его плечи все еще подрагивали, хотя плача не было слышно. Неслышно было вообще ничего. Ни единого звука.

— Костя? — Наташа дотронулась до плеча Кости. — Ты слышишь Илюшу?

И тут впервые раздались звуки, которые и вызывали дрожь в плечах мужчины. Наташа услышала смех. Подонок трясся от смеха. Наташа не испугалась; она была раздосадована, взбешена. Смеяться в сложившейся ситуации, когда они напуганы, — все равно что танцевать голым в филармонии. Этого никто не ждет.

Наташа хотела ударить супруга, когда он уже смеялся в полный голос. Он осел на пол, и только теперь Наташа увидела, что перед ними стоит покойная свекровь. Шесть мохнатых сегментированных лап были сложены на груди и животе женщины.

— Мама? — вырвалось у Наташи.

— Юра? — раздалось за спиной, и старуха-насекомое исчезла.

Наташа обернулась на Олесю, едва подавив желание расцеловать сестру.

— Не звони больше сюда! — крикнула Олеся и отключила телефон. — Извини.

Наташа подошла к ней и все-таки обняла.

— Ты только что нас спасла, — произнесла она. — Ну, или, по крайней мере, мою психику.

— Я что-то пропустила? — Олеся кивнула в сторону уже плачущего Кости.

Наташа не стала ничего рассказывать, подошла к мужу и попыталась поднять его.

— Пойдем-пойдем. Все хорошо. — Повернулась к сестре и произнесла: — Поможешь?

Они отвели Костю в спальню, а сами расположились в соседней комнате. Наташа не скрывала любопытства.

— Похоже, сестренка, за год у тебя все-таки произошли перемены.

— Ты о чем?

— Юра, — подсказала Наташа.

— А, — Олеся грустно улыбнулась. — Если ты об этом, то даже дважды. Я встретила прекрасного принца, а рассталась с кобелем, не пропускавшим ни одной юбки.

Наташа кивнула. Ей было это знакомо, с одним отличием — это не Костя не пропускал юбки, это юбки не пропускали его. Наташа не ждала продолжения рассказа, но Олеся ее удивила и рассказала, как они познакомились с Юрой, как прожили почти полгода вместе, как в их жизни появилась разлучница.

— Я бы могла его простить, — закончила Олеся. — Могла. Но тут как минимум нужно желание покаяться, и не мое. — Она улыбнулась. — Но, кроме звонков, от него ничего не было.

— Ну, я думаю, ты адрес ему не сообщала?

— Нет, конечно.

— Ну, так, может, эти звонки для начала? Для того чтобы узнать, где ты.

— После того, что он натворил, он мог бы быть и порасторопней.

— Тут не могу с тобой не согласиться, — без тени улыбки произнесла Наташа и прислушалась. Ей показалось, что в их спальне недвусмысленно скрипела кровать. — К сожалению, сестренка, они расторопны совсем в других местах.

Глава 14

Перед сном Наташа решила зайти к Олесе. Она скучала, очень. Как жаль, что неподходящий момент сейчас. Но они вместе справятся. Чувство вины все-таки одолевало — она втянула младшую сестру в неприятности.

Наташа постучала и приоткрыла дверь.

— Можно?

Олеся не ответила. Наташа собиралась уйти, но услышала скрип матраса. Ничего необычного — просто перевернулась, но было что-то еще. Снова скрип, едва уловимый, но зато теперь еще был и смешок. Отчетливый. Будто кто-то смеялся в комнате над ней, над ее оторопью. Наташа толкнула дверь сильнее. Олеся сидела на кровати лицом к стене. Она снова хохотнула. Несмотря на то что перед ней была родная сестра, Наташа испугалась. Ей не хотелось находиться в одной комнате с хихикающей (возможно, спящей) девушкой. Наташа остановилась, решая подойти или убежать.

— Ты почему не спишь? — спросила Наташа как можно мягче, все еще думая о побеге.

Спина сестры выпрямилась, но девушка ничего не ответила.

— Переживаешь из-за ссоры с Юрой?

Да, именно из-за нее и переживает. Услышав о мумиях, о смертях, пообщавшись с призраком бывшего хозяина, только и остается переживать о ссорах, больше же не о чем. Олеся всхлипнула. Каким бы нелепым ни казался вопрос, он, что называется, бил не в бровь, а в глаз. Олеся переживала. Наташа, позабыв о былом страхе, присела рядом и погладила сестру по спине.

— Ничего, все наладится…

Страх вернулся, когда Наташа не почувствовала ничего, будто она гладила бетонную стену. Ни тепла, ни жизни.

— Олеся, с тобой все нормально?

Ответом был смешок и странное жужжание, будто здоровенное насекомое в банке. Наташа отдернула руку и резко встала. Теперь Олеся хихикала постоянно, а жужжание насекомого только нарастало. Наташа попятилась к двери. И вдруг все стихло. В следующий момент Олеся запрокинула голову назад, хрустнули шейные позвонки и затылок коснулся лопаток.

«Она сломала себе шею, — в ужасе подумала Наташа. — С такой травмой не живут».

Лицо Олеси посинело, но глаза и рот выдавали в нем жизнь. Мерзкая ухмылка и бешено вращающиеся глаза. Тело дернулось, руки вывернулись в локтях, и если бы Наташа не знала, что тварь сидит к ней спиной… Еще одна пара рук вылезла из-под ночной рубашки. Теперь то, что было перед Наташей на кровати, больше походило на гигантское уродливое насекомое.

Бежать! Надо бежать! Но ноги не слушались. Тварь уже подползла к краю кровати. Ее ноги выгнулись так, что походили на задние лапы гигантской саранчи. Лапы, которые позволяют прыгать. Синее вывернутое лицо стало еще отвратительней. Тварь перебирала лапами-руками, готовясь к прыжку. Она прыгнула, Наташа прижалась к двери, зажмурилась и отвернула лицо. Но ничего не произошло. Она открыла сначала один глаз, потом второй и только затем повернулась. В комнате, кроме нее, никого не было. И только стук о стекло и жужжание насекомого нарушали тишину. Мертвую тишину.

* * *

Она не ожидала услышать голос Юры здесь. Олеся не сказала, куда поедет. Да даже если и сказала, то адреса сестры он не знал. Олеся была рада. Где бы он ни узнал адрес, это было кстати. Олеся не любила ссоры, но и мириться, если те все-таки случались, не хотела первой. Да, он показал себя не с лучшей стороны, когда принимал подарки в соцсетях и отвечал на комплименты. Но это не совсем измена. Это даже совсем не измена. Если не учитывать интимность некоторых подарков, это даже ничего страшного, но…

Нацепив маску безразличия и задрав носик, она вошла в кухню. Голоса стихли.

— Я, наверное, пойду.

Фарида вышла с мерзкой улыбкой на устах. Олесе едва удалось сдержать дрожь от отвращения. Она, не глядя на гостя, прошла к холодильнику и открыла его.

— Поздороваться не хочешь?

Олеся замерла. Становилось все сложнее контролировать себя.

— Так-то ты встречаешь гостей.

— Гости предупреждают о визите, — не поворачиваясь к Юре, ответила Олеся.

Она вынула из упаковки кусочек ветчины и, откусив, повернулась к Юре. Во рту пересохло, поэтому Олеся не чувствовала вкуса мяса, будто поролон жевала. Юра встал и обошел стол.

— Ну я же больше, чем гость?

— С чего бы это?

Юра подошел ближе. Олесе захотелось выплюнуть содержимое рта, но она попыталась это проглотить. Ветчина сухим комком застряла в горле. Олеся вывернулась и подошла к раковине. Набрала воды и сделала несколько глотков. Она снова едва не подавилась, когда Юра прильнул к ней сзади. Она чувствовала его желание. Он схватил ее за грудь — грубо, будто пытался не возбудить, а показать свое превосходство. Но Олеся возбудилась. Она не знала, откуда это, но ей вдруг захотелось, чтобы Юра ударил ее, сделал ей больно. Отвратительное желание, но она не могла его сдерживать в себе. Оно поглотило всю ее волю.

— Ударь меня, — прошептала она.

Юра рывком развернул ее к себе и на секунду отстранился. Олеся даже успела подумать, что Юра ее ударит, но только за извращенную просьбу. Но он улыбнулся и отвесил затрещину. Левую щеку обожгло, в ухе зазвенело, в глазу вспыхнуло, и боль отдалась во всем теле вожделением. Он сдернул с нее халат, будто фокусник, являя публике чудо.

— Еще, — шепнула Олеся, слизывая собственную кровь с уголка губ.

Юра ухмыльнулся и, сжав руку в кулак, ударил Олесю. Она завалилась на раковину и снова оказалась задом к Юре. Он схватил ее, раздвинул ноги и с силой вошел. Олеся вскрикнула и, улыбнувшись, подалась назад, навстречу толчкам парня. Она была противницей анального секса, но не сегодня. Сегодня ей хотелось попробовать всего. Она не возражала бы даже, если бы к ним присоединился муж сестры.

Задний проход обжигало болью, но Олеся все интенсивней двигала тазом, насаживаясь на половой член Юры. Вдруг он вскрикнул, она почувствовала, что член внутри ее содрогнулся и выстрелил в ее анальном отверстии тугими струями. Когда он вынул половой орган из отверстия, семя все еще извергалось и вязко стекало по ягодицам и ногам Олеси. Она не спешила выпрямляться. Наслаждение разлилось по всему телу. Она прекрасно знала Юру и не рассчитывала на продолжение. По крайней мере прямо сейчас. Но он ее удивил.

Юра схватил Олесю за волосы и швырнул на пол. Олеся была не против. Она перевернулась на спину и раздвинула ноги. Юра навалился и вошел в нее. В этот раз не было боли. Она наслаждалась сексом, пока не поняла, что кто-то вошел в кухню и стоит у ее головы. Олеся открыла глаза и вывернула голову назад. Над ней, расставив ноги, стояла обнаженная Фарида и гладила себя между ног. Вместо отвращения на Олесю нахлынула новая волна возбуждения, она интенсивней подалась навстречу Юре и обхватила его тело руками и ногами.

Она кончила за секунду до того, как Юра выгнулся. Он откинул голову назад, вены на шее вздулись. Когда он посмотрел на Олесю, это был уже не Юра. Это был отец Константина. Он с ухмылкой на лице вынул из Олеси свой все еще плюющий гигантский член. Вязкая сперма падала на живот и затекала в пупок, густые капли скатывались на бока. Олеся наконец-то начала соображать, что произошло, и попыталась вскочить. Споткнулась, поскользнулась, но все-таки вскочила и, подхватив халат, поспешила к выходу. Перед тем как выбежать, Олеся обернулась. Фарида упала на колени перед стариком и взяла в рот все еще торчащий член.

* * *

Она даже не хотела проверять, какое насекомое рвалось на свободу. Или в дом? От этой мысли Наташу передернуло. Она отчетливо представила осу с синим человеческим лицом, вывернутым подбородком вверх. Миниатюрным, но не менее ужасным. Наташе стало жутко. Ей даже показалось, что при следующем ударе о стекло раздался треск. Наташа вздрогнула и поспешила выйти из комнаты. Ее пугала эта комната, да и весь дом, если начистоту. Ей уже в который раз хотелось собраться и уехать отсюда. И, когда она так думала, всегда появлялся…

— Мама…

Это снова был голос Ильи.

— Перестань, — прошептала Наташа. — Перестань, пожалуйста.

— Мама, не уходи. Не оставляй меня здесь.

Наташа пошла на голос. Если она поверила в призрака бывшего хозяина этого проклятого дома, то почему ей не поверить в то, что ее покойный сын здесь? Почему не принять, что ее сын нуждается в ней даже после смерти?

— Я не уйду, — произнесла Наташа.

Жгучие слезы потекли по щекам.

— Я не оставлю тебя, сынок.

Ей показалось, что голос снова раздается с чердака.

— Ты где? Покажись…

— Мама, меня здесь держит злой дядя.

Теперь голос доносился из ванной комнаты напротив их спальни. И будто в подтверждение раздался всплеск, а затем и звук льющейся воды.

— Какой дядя, Илюша?

Слова о злом дяде напугали Наташу, даже больше, чем только что увиденный гигантский кузнечик с посиневшим лицом сестры. Наташа ринулась к ванной, но дверь оказалась запертой. Кабанова дернула ручку, толкнула и замерла, прислушиваясь. За дверью, кроме всплесков, ничего не слышалось. Характерных всплесков — взад-вперед, взад-вперед, будто кто-то съеживался в ванне, а потом выпрямлялся или… Отвратительная мысль посетила ее, которая не вязалась с детским голосом и злым дядей.

— Нет! — закричала она. — Оставь его в покое!

О педофилах она слышала, но только в новостях и криминальных репортажах. Это было другим миром злых больных дядей. И их миры не должны были пересекаться ни сейчас, ни тем более после смерти.

— Оставь его в покое! — крикнула Наташа и ударила в дверь. В этот раз она поддалась. Всплески стихли тут же. Ванна была закрыта шторкой, но за ней кто-то был. Наташа осмотрела помещение в поисках чего-нибудь увесистого для обороны от злого дяди. Кроме мочалки и пузырька шампуня на стиральной машине, ей ничего не попалось на глаза. Тот, кто сидел за шторкой, не шевелился, надеясь, что его не заметят, но черный силуэт выдавал незваного гостя. Наташа чувствовала себя героиней низкобюджетного фильма, которую вот-вот убьют, но ей по сценарию надлежало самой проверить, кто же прячется за шторой. Наташа ненавидела сценариста, но чувствовала, что никто ей сейчас не поможет, и убежать она не могла, потому что ее малышу нужна помощь.

Злой дядя.

Наташа взяла мочалку, вложила туда бутылку шампуня и, завернув, как пращу, пошла к ванне. Тень за шторкой будто съежилась, стала меньше. Возможно, именно это и придало ей сил. Она отдернула штору и замахнулась пращой. Ванна была пуста. Кроме того, эмаль, изрисованная желтыми разводами, была сухой. Кран был выломан, и если бы кому-то пришло в голову включить воду, то струя била бы в кафельную стену напротив. Наташа была уверена, что в день, когда они въехали в дом, вся сантехника была новой — эмаль сияла белизной, а краны блестели хромом. Тишина стала невыносимо тяжелой, Наташа даже захотела закричать во все горло, только лишь бы услышать хоть что-нибудь. Кричать не пришлось. Наташа отчетливо услышала голос сестры из-за стены.

— Наташа!

Это не крик и не шепот. Она услышала отчетливо свое имя, произнесенное Олесей. Вот только голос этот исходил не совсем из-за стены — второй этаж и эта стена выходили на улицу. Олеся должна была зависнуть на кирпичной кладке и позвать ее.

Наташа залезла в ванну и прислонилась к холодному кафелю ухом. Прислушалась. Голоса сестры она больше не услышала. Раздалось какое-то шуршание, будто в стене кто-то копошился. Именно в стене. Словно там завелись насекомые или крысы. Она почему-то не подумала о мышах, в голову лезли отвратительные пауки, мокрицы и крысы. Наташа даже отпрянула, сморщившись, когда шорох раздался у самого лица. Ей даже показалось, что плитка пошла буграми, будто это не кафель, а ткань, натянутая от пола до потолка, и под ней ползали мерзкие твари.

* * *

Олеся не находила себе места. Сказать сестре? Меня изнасиловал твой свекор, а домработница на это смотрела? Изнасиловал? Ты сама этого хотела. Быть избитой и изнасилованной. Ты хотела этого сама! Пусть Юрой, а не стариком, который еще вчера свой член не мог взять в руку.

Она вошла в ванную, заперлась и подошла к зеркалу. Левая щека припухла, глаз налился кровью. На лице признаки насильственных действий. И не только на лице. Задний проход до сих пор горел. Нет, она не может. Не может взять на себя моральную ответственность за развал этой семьи.

Черт! Послушай себя! Тебя изнасиловал отвратительный старик, а ты печешься о сохранности семьи?

Да, именно. Она сама хотела этого секса, а то, что не поняла, кто перед ней, — это другой вопрос. Хотела — получила.

Олеся села на унитаз и засунула руку между ног. Семя было везде — на ягодицах, на внутренней стороне бедер, во влагалище и в анальном отверстии. Ей даже показалось, что это оно жжет кожу. Она помочилась и полезла в ванну. Надо смыть это все. Смыть… Вот только как теперь смотреть в глаза этим двум извращенцам? Наверное, придется уехать. Наверное? Нет, наверняка придется уехать.

Смыв с себя отвратительную вязкую жидкость, Олеся решила полежать в ванне. Проверила стенки и дно на наличие сгустков спермы, закрыла сливное отверстие и включила воду. Олеся села на дно и закрыла глаза. Боль не давала себя забыть. Но она была сладкой. Олеся думала, что вместе с болью придет и стыд, и отвращение к собственному телу, к сексу и к мужчинам. Но с болью все еще было наслаждение. Она просунула руку между ног и схватила себя за внутреннюю сторону бедра. Боль и наслаждение. Еще пять минут назад ей хотелось сбежать из этого дома, никогда не встречаться с Фаридой и отцом Константина, но сейчас… Боль и наслаждение. Она вспомнила тугие струи спермы, изливающиеся на ее лобок, живот и грудь. Олеся даже пожалела, что это не она отсосала… И пусть это не Юра, пусть не тот единственный, с кем она когда-либо занималась любовью, наплевать. Главное — боль и наслаждение.

Она готова была сбежать, но теперь она решила остаться. И завтра же без зазрения совести она спустится вниз к завтраку.

Олеся все еще хотела секса (боли и наслаждения), поэтому, когда в ванную комнату вошел Юра, она не удивилась. Не удивилась, но напряглась. Хотела прикрыть наготу, но Юра присел на ванну и оттянул руку от грудей, а с промежности она убрала сама.

— Продолжим? — спросил мужчина.

Теперь это был старик с синим лицом. От Юрия ничего не осталось. Да и не должно было. Олеся попыталась вырваться, но четыре когтистые лапы придавили девушку ко дну ванны. Олеся попыталась позвать на помощь, но еще одна — пятая — зажала ей рот. В это же время шестая мускулистая рука расстегивала ширинку старика.

* * *

Наташа не знала, как реагировать. Чертов сценарист, казалось, совсем не прописал шаги отступления. Иначе почему она еще здесь, стоит в облезшей ванне и прислушивается к шороху в стенах? Зачем одна бродит по враждебному дому?

Дверь в ванную комнату распахнулась. Наташа резко обернулась и едва не упала. Поскользнулась и, взмахнув своей пращой, запустила пузырек шампуня в угол к стиральной машине. И тут же раздались шаги, будто кто-то стоял у двери, ожидая, когда Наташа выйдет, и удалились в сторону лестницы. Там затихли, раздался отвратительный смех, и обладатель этого жуткого смеха побежал вниз. Наташа так и осталась стоять в ванне, не решаясь переступить через край.

Нужно уезжать!

— Мама…

К черту! Илья погиб! А здесь ее пытается удержать злой дядя. Да, именно злой, отвратительный дядя. Наташа наконец-то переступила на пол. Обернулась, чтобы взглянуть на ванну и снова была удивлена. Кран подмигнул ей отраженным в хроме светом ламп, а эмаль на дне была девственно-чистой. Только вот, казалось, слив был забит. Она нагнулась, чтобы разглядеть.

Она должна убираться отсюда, а не разглядывать засоры и уж тем более не бежать за смеющимся… Плохим дядей.

Но она нагнулась и присмотрелась. В этот же самый миг в сливе что-то шевельнулось. Что-то влажное и скользкое. Наташа протянула руку, чтобы дотронуться до грязи в стоке. И грязь шевельнулась. Перелилась скользким боком, и из дырки показался нос с проволочками-усиками. Наташа отдернула руку и прижала к груди, продолжая наблюдать, пока зверек вылезет из сливного отверстия. Крыса выползла на гладкое дно ванны, ее хвост еще был в стоке, когда оттуда уже появилась мордочка второго зверька. Словно черная лоснящаяся жижа, из забитого слива крысы вываливались на дно ванны. Твари, словно черви, копошились, пытались вылезти из ванны и сползали по гладким стенкам. Наташа включила воду, тугая струя ударила в тельце зверька, и он заверещал. Через секунду сотни тварей заверещали отвратительным хором.

Наташа закрыла уши руками и отступила. Визг прекратился, вообще все звуки стихли, как несколько минут назад. Наташа отняла руки от головы и заглянула в ванну. Она снова была пуста, ни следов, ни разводов слизи. Наташа медленно попятилась к двери.

Нужно найти Олесю и убираться отсюда.

— Мама…

Нет! Убираться во что бы то ни стало. Даже без Кости.

— Мама, пожалуйста!

Наташа снова закрыла уши и побежала к лестнице.

* * *

Очнулась она у голой стены в подвале. Обнаженная. Последнее, что Олеся помнила, была ванна. Синее лицо старика и шесть лап, торчащих вроде бы из человеческого тела. Остальное как в тумане. Секс, боль, Фарида, сидящая на потолке, как паук.

Олеся встала и осмотрела помещение. Она была одна. Не обращая внимания на боль, терзающую все тело, она подошла к металлическому шкафу и заглянула в него. Ей нужна была хоть какая-то одежда. Олеся не останется в этом доме ни на минуту. Ей было стыдно за секс со стариком, и пусть даже это он совратил ее, прикидываясь Юрой. Черт! В этом было все отвратительно и непонятно. Ее изнасиловали шестирукие твари, когда-то бывшие людьми?

Халат валялся у лестницы. Она схватила его и закуталась. Олеся куталась и куталась, будто хотела прикрыть все части тела, но ткани не хватало.

— Ты чего здесь?

Олеся не сразу узнала голос. Вздрогнула и едва не упала с первой ступени, на которую успела шагнуть.

— Олеся? У тебя все нормально?

Наташа спустилась ниже.

Можно ли доверять ей, если у нее в доме творится такое? Олесе было обидно, будто это Наташа дала ее этим монстрам. Предала… Позвала, одурачила и предала.

— Олеся, ты что здесь делаешь?

В голосе слышалась озабоченность. Вот только Олесе плевать на озабоченность. Легко проявлять заботу там, где уже она не нужна. Олеся едва подавила порыв выкрикнуть в лицо сестре: «Что я здесь делала? Трахалась с твоим шестируким свекром! Вот что!»

— Я хочу уехать, — прошептала Олеся и, протиснувшись между стеной и Наташей, медленно пошла наверх.

— Да что произошло?

К озабоченности примешалась злость.

— То, что и должно было.

Олеся вышла из подвала и остановилась. Дверь кабинета была приоткрыта. В логове зверей было темно. Хотя с чего она взяла, что твари притаились там? Это их дом, они могут быть везде. Даже… Кожа Олеси покрылась мурашками. Наташа могла быть и не Наташей. Им прикинуться — что носки сменить.

— Пойдем-ка, расскажешь.

Наташа (или нет?) взяла ее за локоть и повела к кухне. Олеся послушно проследовала. В голове была только одна мысль: какой смысл сопротивляться, страшнее только смерть. Но убивать ее почему-то не спешили. Кем бы ни был тот, что сейчас изображает Наташу, причинять вред Олесе он пока не собирается. Именно поэтому она пока и не сбежала. «Хуже только смерть», — напомнила сама себе Олеся, хотя уверенность в этом пошатнулась, когда в кухню из гостиной высунулось синее лицо. На секунду, она даже не успела понять, старик это или домработница. Хотя они оба были отвратительны и опасны. Но ей могло и показаться. Она очень надеялась, что ей показалось, приснилось все, что с ней произошло. Но боль в промежности вернула ее в реальность.

И тут Олеся поняла, что если ее не убили до сих пор, то вряд ли это сделают и в будущем. Она им нужна для другого. Они будут насиловать ее до тех пор, пока не убедятся, что…

— Мне нужно к гинекологу, — произнесла Олеся, как только Наташа села напротив и взяла ее за руку.

* * *

Наташа молча выслушала сестру. Не перебивая и не глядя на нее. Когда Олеся закончила, Наташа сдавила ее руку.

— Юра здесь ни при чем. Правда?

Олеся нехотя кивнула.

Наташа все понимала. И разговоры были лишними. Нужно было просто встать и уйти. Убежать! Но они обе тянули время. Наташа ни на секунду не отпускала руку сестры. Однажды только, когда рассказ ее ужаснул больше всего, она отпустила ладонь Олеси, но тут же взяла ее.

— Самое страшное…

Что может быть страшнее призрака по соседству (пусть и пытающегося помочь) и синелицых тварей в доме?

— Самое страшное, что я сама хотела, чтоб меня изнасиловали. Даже когда я поняла, что никакого Юры здесь нет.

— Ничего странного здесь нет.

Девушки вздрогнули. Алексей выглядел хуже — багровая дымка теперь сочилась из глаз и ноздрей.

— Они контролируют не только дом, но и ваш разум.

Наташу обуяла такая злость, что она едва не бросилась на этого призрачного всезнайку. Где ты был, когда тут происходило такое?! Хорошо умничать… Но вовремя остановилась. Что он может? Что она вообще от него ждет?

— Нам надо убираться из дома! — Наташа вложила всю свою злость в эту фразу.

— Боюсь, что слишком поздно, — сказал Алексей. — Они выбрали вас и просто так не отпустят.

Призрак исчез, до того как кто-то из них смог хоть что-либо возразить.

— Ну просто сидеть и ждать тоже не вариант, — произнесла Олеся, как будто они говорили о завозе новой коллекции одежды по цене секонд-хенда.

Наташа не могла взять в толк, сопоставить жестокое изнасилование (причем не только со слов сестры — разбитые губы, отекший левый глаз, ссадины на руках — говорили за нее) и нынешнее поведение Олеси. Возможно, это шок, потому что, как казалось Наташе, изнасилованные так себя не ведут.

— Не вариант, — прошептала Наташа. И в дверь постучали.

Глава 15

Она не находила себе места. С того момента, как к ней в фургон вошел призрак, который даже не знал, что мертв, старая цыганка не могла прийти в себя. Она чувствовала, что там не только злые духи. Там было что-то большее.

— Заходи! — властно произнесла слепая старуха.

В фургон вошел высокий цыган.

— Ма, Ян с парнями сгорели в фургоне…

— Я знаю, — ответила старуха и встала. — Нам надо помочь кое-кому.

— Яну? — цыган опешил.

— Нет. Ему уже не помочь… Поехали.

Высокий мужчина молча подал руку, старуха взялась, и они вышли из «кабинета» ворожеи. Всю дорогу из Северо-Задонска до Васильевки старуха молилась. Она очень надеялась на положительный исход дела.

«Все просто умрут, — твердил ей настырный голос ее покойного мужа. — Умрут! А хуже смерти только…»

— Лучше смерть, — произнесла старуха.

Сопровождавшие ее повернулись к ней. Она чувствовала это.

— Ма, — подал голос Федор. — Все в порядке?

Она не знала. Впервые в жизни она не знала, что ответить. В порядке ли умереть или подвергать свою жизнь опасности? Она думала, что нет, но поступить иначе не могла, не имела права. Либо умереть, либо… человек может умереть не только физически. Моральная смерть — вот что по-настоящему страшно.

— Оставьте меня в доме, — сказала женщина, когда машина остановилась. — А сами возвращайтесь.

— Когда тебя забрать, ма?

— Я сообщу…

Старуха встала и вышла из автомобиля.

— Ма…

Она подняла руку.

— Поезжайте, — приказала она. — Я сообщу.

Когда фургон отъехал, старуха направилась к калитке. Она шла, слегка постукивая тростью. Но ей этого не требовалось, она шла по запаху. По запаху зла. Дом смердел. Будто при строительстве здесь обнаружили разложившиеся трупы животных. Цыганка поднесла к носу руку, вдохнула запах собственного тела и ступила на первую ступень крыльца. Зло не всегда пахнет смертью и разложением. У него есть много запахов. Здесь дело худо. На секунду ворожея усомнилась в верности своих знаний. Демоны — прожорливые твари, и без них здесь не обошлось, но смрад разложившихся тел говорил о присутствии более могущественной твари.

Цыганка сделала еще шаг и остановилась в полуметре от двери. Протянула руку и постучала трижды. Подождала несколько секунд и вновь подняла руку, чтобы постучать. Запах живых был едва уловим, но он был, и колдунья чувствовала его за дверью. Ее ждали. Пусть даже и не подозревали об этом.

Она занесла руку, чтобы постучать, и в этот миг дверь открылась.

— Вы к кому? — спросил приятный женский голос. Если бы Ма не чувствовала беду, то подумала бы, что у этой девушки все в порядке. — Мы ничего не покупаем.

— А я ничего и не продаю.

Только сейчас Ма поняла, что ее миссия может завершиться, так и не начавшись. Цыганка на пороге воспринимается как цыганка. Либо продающая что-то ненужное, либо покупающая что-то ненужное. А в целом на цыган смотрят как на тех, кто хочет обманом выудить кошелек.

— Я пришла, чтобы помочь.

* * *

Наташа хорошо знала цыган и боялась их. Людская молва обвешала их способностями, которыми они не обладали. Единственное, что у них хорошо получалось, — так это продавать наркотики и попрошайничать под видом гадания. После слов: «Я ничего не продаю. Я пришла помочь» — Наташа укрепилась в своих мыслях, что эта женщина пришла ее облапошить. Кабанова была уверена, что цыганка ничего не умеет, кроме «позолоти ручку, всю правду расскажу», но тем не менее в глаза «гостье» смотреть опасалась.

— Я знаю, что вам нужна помощь, — проговорила старуха. — Я чувствую зло.

Наташа не могла поверить собственным действиям. Безысходность? Или гипноз? Она открыла шире дверь, пропуская в дом цыганку. Все — вид старухи, пафосные изречения, даже ее попытка показаться слепой — говорило о том, что цыганка пользуется ситуацией. Но Наташа все равно ее впустила. И даже помогла добраться до стула на кухне.

— Извини, девочка, — произнесла старуха. — Обычно я порасторопней. — Она посмотрела на Наташу, и их глаза встретились. — И да, я действительно слепая.

Наташе стало стыдно за ксенофобские мысли. Ну да, цыганка, но это же не значит обман. Черт! Возможно, они действительно умеют что-то и подобная реакция с их собеседниками происходит всегда. Они делают так, чтобы теперь в мозгу лоха укоренилось чувство вины. А под этим соусом люди и последние деньги отдадут. Не дождетесь!

— Она не мошенница, — сказала до этого не произнесшая ни слова Олеся. — Алексей знает ее.

Призрак выплыл из холла, разбрасывая багровые хлопья из разбитой головы.

— Она пришла помочь, — сказал он.

— Неупокоенный тоже здесь, — улыбнулась старуха и устремила свой невидящий взгляд на Алексея. — У тебя последний день.

Алексей кивнул, багровые частицы над головой взметнулись и опали. Наташа поразилась, как легко она все происходящее переживает, ее не повергает в шок призрак, бродящий поблизости с разбитой головой, слепая ворожея, бегающие по потолку домработница и свекор, сестра, изнасилованная стариком, еще вчера лежавшим колодой. Все это, будто повседневная рутина, утомляла, но без нее Наташа не представляла себе другой жизни. Будто она была запрограммирована именно на разгребание этого дерьма.

— Что нам делать? — спросила Наташа и села за стол.

— Нам необходимо найти эпицентр. Ось зла. То место, откуда злые духи выбираются к людям.

— Я знаю такую ось, — сказал Алексей. — Это комнатка, где замурованы… Где были замурованы дети и жена первого хозяина.

* * *

Наташа боялась встречи с Костей. Почему-то она думала, что раз он не поднялся спать наверх в спальню, то остался спать либо в гостиной, либо в подвале. Был еще сарай и кабинет. В кабинет после всего случившегося человек в здравом уме не заглянет, тем более спать не ляжет. В гостиной его не оказалось, поэтому, когда они спускались в подвал, сердце Наташи ускорило темп. Она не хотела с ним встречаться, но лучше бы он спал на старом диване в подвале, чем в комнате с демонами. Она запомнила это слово, так похожее на звук чихания. Странно, но страха оно не вызывало.

Ступив на бетонный пол Наташа поняла, что мужа здесь нет, и от этого ей стало по-настоящему страшно. Она не могла его потерять вот так. Она не готова его потерять. Еще и его.

— А почему именно здесь? — Олеся зашла вперед и развернулась к ним лицом. — Они себя неплохо чувствуют во всем доме. А началось все в комнате… — Она замолчала и посмотрела наверх.

— Все верно, — сказал Алексей. — Комната находится как раз над замурованными.

Все, даже слепая цыганка, подняли головы вверх, когда в комнате над ними что-то упало.

— Нужно поспешить, — сказала цыганка и подошла к стене.

Провела рукой и отдернула ее, принюхалась. Она шумно втягивала воздух ноздрями, водя носом у обнаженной кирпичной кладки.

— Странно, — произнесла она, когда перестала нюхать.

— Что? — не поняла Наташа.

— Здесь не все.

— Что значит не все? — спросил Алексей.

Наташа заметила что его вид стал еще хуже. Если бы не багровая дымка над головой и не знание, что он уже не человек, то Наташа бы решила, что перед ней смертельно больной. Черт! Он просто мертвый! Как ты вообще хочешь, чтобы он выглядел?

— Надо сломать стену, — сказала старуха, непонятно отвечая на вопрос или думая о чем-то своем.

Наташа осмотрела подвал в поисках чего-нибудь тяжелого. Где-то была кувалда.

— Не это ищете?

Наташа вздрогнула и посмотрела на спускающегося по лестнице мужа. В руках у него была кувалда. У Наташи внутренности сжались в комок, скрутились, поднялись к горлу и снова опустились. Зачем ему кувалда, если не убивать? Бесовский огонь в глазах не погас, но той решительности, что она видела вчера, во взгляде уже не было. Олеся среагировала первой. Она подбежала к Косте и, выхватив молот, ринулась назад к стене. Наташа не ожидала такого от хрупкой сестры. С каким-то остервенением, агрессией и злобой Олеся начала бить кувалдой о стену. Удары гулким эхом разносились по дому, металлическая голова погружалась в рыхлый от времени и сырости кирпич, разбрызгивая, словно капли крови, осколки.

Что-то начало происходить во всем доме. Гомон и топот сотен людей, ржание лошадей и цокот копыт, звон бубенцов и переборы гитары, лай собак и грубая речь, нерусская, Наташа была уверена, что знает этот язык, но сейчас не могла разобрать отдельных слов в этой какофонии.

Олеся отбросила кувалду и принялась отламывать кирпичи руками. Наташа, опомнившись, подошла и начала помогать сестре. Когда дырка в стене стала достаточно большой, чтобы в нее можно было войти, сестры прекратили разбор и посмотрели друг на друга. В этот момент все стихло. Наташа посмотрела на цыганку, потом на Костю. Оба стояли, открыв рот. Это немного озадачило Наташу. Старая цыганка, похоже, не знала, с чем они имеют дело, потому как удивлена не меньше их.

— Мама…

Голос принадлежал Косте. Наташа проследила за взглядом мужа. Он смотрел в дыру.

— Черт! — выругалась Олеся. — Они как живые.

Наташа даже подошла ближе. В костлявом кресле ушедшей эпохи сидела женщина с книгой в руках. На секунду Наташе даже показалось, что перед ней свекровь, погибшая год назад. Сидит как живая. Возможно, тени и недостаток света скрывали правду, а их мозг дорисовывал желаемое. Звук бубенцов неваляшки привлек ее. Наташа всмотрелась в полумрак комнатушки с мертвецом. Теперь звук игрушки сопроводило движение, быстрое, будто кто-то хотел остаться незамеченным, но собственное любопытство выдавало. Ребенок?

Наташа присела и заглянула в нишу. Она узнала его, но не хотела верить своим глазам. Илья сидел на полу и игрался со своей неваляшкой.

— Илюша, — Наташа протянула к сыну руку.

Ребенок повернулся к ней, улыбнулся.

— Мама, где ты так долго была? — в унисон произнесли Илья и Костя.

* * *

Мама сидела в своем любимом кресле и читала «Джейн Эйр». Название на корешке и лицевой стороне стерлось, но Костя прекрасно знал, что это именно она. Мама любила ее.

— Мама, — произнес он, как только увидел ее.

— Мама, где ты так долго была? — спросил Костя, когда она отвлеклась от чтения и улыбнулась ему.

Она закрыла книгу, предварительно вложив закладку-календарик. Встала и, посерьезнев, вышла из комнаты. Костю не удивило, что женщины не видят маму. Ведь это его мама, и остальным… его немного смутило, что пролом в стене был меньше человеческого роста, а мама прошла, не пригнувшись. Странно, но не более.

— Сынок, ты очень невнимательный у меня. Очень.

Мама смотрела на сына с укором, прижав книгу к груди. Костя не мог понять, что он сделал не так.

— Мама, а я тебя ждал, — произнес Костя, рассчитывая на снисходительность.

Женщина улыбнулась, но тут же помрачнела.

— Меня беспокоит твоя жена. — Пауза. — Отрадно только, что тебя она не беспокоит.

— Мама, я сам разберусь с ней.

Костя не понимал, почему они должны говорить о Наташе, если, кроме нее, много чего интересного произошло. За год. А она говорит с ним так, будто не видела его пару часов.

— У тебя всегда так, — обиженно произнесла женщина и с хрустом сжала книгу. — А с тех пор как ты заговорил, слышу от тебя: я сам. Я сам, я сам. А на деле без мамы ты ничто!

— Мама?

Костя отступил на шаг. Да, с матерью у него были сложные отношения, и ее тон всегда был поучительным, что выводило Константина из себя. Но это было тогда, год назад. Чертова авария… На мгновение к нему вернулось здравомыслие.

— Мама, ты мертва…

— Ты не замечаешь очевидных вещей, — гнула свое мама, будто не слыша сына. — Она изменяла тебе и до сих пор изменяет.

Костя взглянул за спину матери. Наташа что-то доставала из дыры в стене, Олеся помогала ей. Только старуха, по виду цыганка, смотрела на него и маму. Странно, но он был уверен, что она слепая.

— Ты будешь слушать мать?

Костя вздрогнул и посмотрел на маму. Она не изменилась, только отношение к Наташе было другим. Она для нее была верхом совершенства, ангелом во плоти. В любой ссоре, даже когда Костя был прав, мама, его мама, принимала сторону невестки. Поэтому таких слов в отношении Наташи просто не могло быть. Даже если и так, даже если Наташа под прикрытием скорби ходила налево, пока он зарабатывал деньги им на еду, на сиделку, на врачей и лекарства. Даже если это предательство и было на самом деле, его мама не сказала бы ничего ему. Она привыкла решать все за него и в этой бы ситуации пошла бы и поговорила с Наташей в первую очередь, но никогда бы не стала своими руками разрушать его союз с этим «ангелом».

— Мама, что с тобой?

Женщина перед ним улыбнулась. Она уже не походила на его мать, даже отдаленно. Кожа землисто-серого цвета обтянула острые скулы, глаза ввалились и взирали на него словно два зверька из глубоких нор, улыбка рвала лицо, обнажая желтые огромные зубы.

— Кто ты?

Руки пришли в движение, теперь их было четыре. Двумя из них тварь разорвала книгу, которую до этого прижимала к груди. Одним махом, без каких-либо усилий толстый фолиант был разделен на две части. Тварь отбросила их и открыла пасть. Звук раздался потом. Визг, казалось, доносился не только из глотки монстра. Он шел отовсюду. Костя хотел закрыть уши, но не смог поднять рук — тварь схватила его своими лапами за запястья и приблизила свою синюю морду вплотную к Костиному лицу. Визг раздался с новой силой. Костя почувствовал, что из ушей пошла кровь, когда к визгу прибавился еще один звук. Монотонный бубнеж старой цыганки заставил визжащую тварь отступить. Цыганка, казалось, повторяла одно и то же слово. Косте не хотелось знать какое. Ему вообще ничего не хотелось. Он посмотрел на испуганных сестер. Нет, ему все-таки хотелось узнать одну вещь. С кем именно Наташа его предала.

* * *

Наташа понимала, что здесь злому дяде негде спрятаться, но все-таки осмотрела комнатку, где играл ее малыш.

— Сынок, пойдем со мной.

Она протянула руки к мальчику. Происходящее вокруг, ее совсем не беспокоило. Даже злой дядя отошел на задний план. Олеся взяла ее за локоть, но Наташа вырвалась. Улыбка не сходила с ее губ.

— Наконец-то, — прошептала она. — Ты чуть маму с ума не свел. Иди к мамочке.

Но Илья больше не поворачивался к ней, будто первый раз он просто обратил на себя внимание, а теперь, когда за ним следили, продолжил играть. Он касался неваляшки, причем та продолжала все время качаться — не замедляясь и не ускоряясь. Мальчик будто трогал ее просто так, не прилагая усилий для раскачивания либо остановки. Это неваляшка играла с ним. Улыбка все-таки померкла. Наташа вспомнила, где находится, что произошло с Олесей, да и с ней, не больше двух часов назад. Вспомнила, где сейчас ее сын на самом деле.

Наташа отдернула руку, но было поздно. То, что притворялось ребенком, схватило ее за руку, при этом продолжая прикасаться к неваляшке. Тварь потянула к ней еще одну лапу и еще. Наташа отстранилась, с ужасом наблюдая за монотонными касаниями все той же рукой неваляшки. В какой-то момент все замерло, даже игрушка остановилась, завалившись на бок. Шестилапый мальчик (удивительно, но тварь все еще прикидывалась мальчиком) повернул к ней оплавленное, словно свечной огарок, лицо. Неваляшка снова начала свои монотонные раскачивания в момент, когда обожженное лицо разделилось пополам, разевая черную дыру-пасть. Визг разрезал тишину, заставляя съежиться все внутри. Тварь визжала, касалась раскачивающейся неваляшки и притягивала к себе Наташу.

Визг забился в маленькой комнатке, вырвался наружу и с удвоенной силой вернулся назад. Теперь он доносился отовсюду. Странно, но Наташа даже успела подумать, что за ее спиной цыганка и Олеся визжат хором. Но через некоторое время сквозь этот вопль до нее донесся действительно голос слепой цыганки. Однообразно и нудно звучал он, будто одно-единственное слово неслось по кругу, сливаясь в непонятный набор звуков. Визг прекратился в тот момент, когда цыганка почти кричала свое заклинание. Зев монстра все еще был распахнут, но оттуда не выходило ни звука, будто тварь была удивлена подобному развитию событий.

Хватка когтистых лап начала ослабевать, неваляшки монстр больше не касался, но она продолжала свои дьявольские покачивания. Пасть наконец-то закрылась, и лицо приобрело гримасу плачущего ребенка. Незнакомого Наташе, но все-таки ребенка. Сердце защемило от тоски. Ей захотелось обнять и пожалеть ребенка. Цыганка за спиной выкрикнула какую-то фразу, от которой мурашки побежали по спине. Как оказалось, не только у Наташи. Тварь перед ней выгнулась и взорвалась миллионом ос. Наташа отпрыгнула, но насекомые не спешили нападать. Они собрались в рой и с гулом исчезли внутри комнатки.

* * *

— Кто это?! — Олеся задала вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь. Да если и начистоту, она не хотела знать, кто это был. Ее больше интересовало, что делать в сложившейся ситуации. Ситуации? Этот кошмар не ситуация. Из ситуаций обычно всегда есть выход, и в них не участвуют твари из бестиариев. Ситуации создают люди, поэтому и решения очевидны.

— Это не здесь, — сказала цыганка и пошла к лестнице.

— Что это было? — подал голос Костя.

Олеся на него даже не посмотрела. Взяла под локоть сестру и помогла встать.

— Он был так похож на Илюшу, — прошептала Наташа.

— Я знаю, — сказала Олеся и подумала:

«Как и озабоченный старик на Юру».

Собственные мысли смутили Олесю. Наташа могла увидеть своего сына в любом мальчишке такого же возраста, потому что она несчастная мать, а ты сама хотела извращений, а маска Юры на лице старика — это только отговорка твоим извращенным фантазиям. Тут нельзя сравнивать.

Девушки пошли вслед за цыганкой. Костя посмотрел на них и развел руками.

— Я что, прозрачный, что ли? — услышала Олеся Костин голос, но, как и сестра, не ответила на вопрос.

Они шли за цыганкой, а она, словно сыскной пес, взяла след. Она шла по запаху. Наверняка. Иначе ее слепота — маркетинговый ход для привлечения глупых клиентов, готовых расстаться со своими кровными деньгами. Олеся ничего не понимала. Цыганка делала это бесплатно, и эффектное превращение визжащих шестируких мертвецов в рой ос — это, бесспорно, дело ее рук. Если Костя и Наташа были заняты своими представлениями, то Олеся видела всех троих со стороны. Цыганка начала читать какие-то заклинания, и после этого твари затихли. Старуха умеет угомонить монстров. И пусть сейчас она смешно сопела и причитала, бегая по дому, она могла им помочь.

Удивительно, что цыганка даже не подошла к комнате, где жили старик и домработница. Возможно, их там уже и не было. Но то, что они были злом, Олеся была уверена.

Старуха остановилась на третьей ступени и, подняв руку вверх, произнесла:

— Они везде и нигде.

— Он так был похож на Илью, — шептала за спиной Наташа.

— Они везде…

— Он так похож…

Олесю бросило в дрожь от этого шепота с двух сторон. Ей хотелось закрыть уши руками или надавать оплеух обеим.

Старуха развернулась, спустилась вниз. Постояла какое-то время в холле, а затем вышла из дома.

«Они руководят вашим разумом», — услышала Олеся голос Алексея. Да, это твари пытаются подтолкнуть ее… На что? Ей стало страшно от мысли, что может дойти до убийства. Ее убьют, или она убьет, не важно, это ужасно в любом случае. Они к этому их и подводят, как и другие семьи. Здесь всегда все заканчивалось смертью.

Глава 16

Подъем на второй этаж дался с трудом. Будто они вдвоем пытались поднять туда рояль, причем с пианистом, все еще играющим на нем. Звуки шагов, голоса и стоны не прекратились, даже когда Наташа и Олеся вошли в каждую комнату второго этажа и обнаружили, что в них никого нет. Кто-то бегал по потолку, по стенам и полу. Шепот раздавался то из соседней комнаты, то прямо за спиной у уха. Наташа запаниковала, но тут же, не дав панике захватить разум, вспомнила о мешочке с фасолью и заклинании, которые дал им Алексей. Она похлопала по карманам — мешочек был на месте, но листок пропал. После появления цыганки Наташа понимала, что и фасоль, и чудное заклинание не больше чем атрибуты лжецелителей. Но с ними Наташе было спокойней.

Наташа бросилась к лестнице, но замерла. У перил стояли четыре мумии, четыре высохших трупа, и только глаза сияли, словно начищенные медные монеты.

Алексей появился из ниоткуда. Он просто вышел перед Наташей и что-то направил на мертвецов. Только когда раздался первый выстрел, Наташа поняла, что в руках у него ружье. Выстрелы, словно раскаты грома, оглушали Наташу раз за разом. Когда выстрелы стихли, она не сразу поняла, что вместе с ними и исчезли шаги с голосами. Будто громкие звуки стерли все остальные.

— Все стихло, — услышала Наташа голос Олеси за спиной.

Мумии исчезли вместе со звуками. Стрелявший минуту назад опустил ружье и направился к лестнице. Остановился и, перед тем как спуститься, посмотрел на сестер.

— Кто это? — спросила Олеся.

— Одна из историй этого дома, — ответила Наташа.

Перед ними был не Алексей. Мужчина улыбнулся, развернулся и, как только шагнул на первую ступень, исчез.

Костя вышел из спальни и молча пошел к лестнице. Он что-то прятал от них.

— А ты откуда здесь? — спросила Олеся.

— Что ты несешь? — спросила Наташа.

Костя не ответил, только сильнее прижал то, что прятал, и продолжил спуск.

— Костя! — позвала Наташа.

Но он скрылся из виду, даже не посмотрев на жену.

— Он не знает, кому можно доверять, а кому нет. — Алексей стоял в дверях спальни. — Как и я в свое время.

— Но что он прятал от нас?

— То, что его заставит ненавидеть вас еще больше.

* * *

Костя проверил дверь в подвал. Заперта. Он не хотел, чтобы ему мешали. А ему помешают обязательно. Во-первых, Наташе есть чего бояться, во-вторых, Олеся об этом что-то знает. Об этом? Он и сам не знал, о чем именно. Само наличие планшета в их спальне в тумбочке жены говорило о том, что Наташе есть что скрывать. Костя не был деспотом, семейным тираном. Отнюдь, в меру ревнив, то есть опускаться до проверки телефонов жены он бы не стал ни при каких обстоятельствах. Ни при каких чертовых обстоятельствах! Но сейчас было что-то другое. У нее появляется вещь, приобретение которой они обычно обсуждали, — это раз. Она прячет эту вещь в своей тумбочке — это два. Возможно, второе следствие первого — купила без спроса и спрятала от него. Возможно, но нет! И сейчас он убедится в этом.

Первым делом он вошел в приложения. Наличие таких, как VK или OK, почти наверняка означало в его воспаленном мозгу измену. Иначе зачем прятать планшет? Зачем его вообще покупать, если не для общения с каким-нибудь кобелем? VK он не нашел. Костя нашел кое-что другое. В корневой папке была одна папочка What Sapp media. Еще одна странность не в пользу его «верной супруги». Эта папка говорит только об одном — на этом устройстве было установлено приложение для общения What Sapp. Его удалили, но следы остались. Следы, по которым он и вычислит деяния этой шлюшки.

Несколько мегабайт информации в папке обещали разоблачение столетия. Он с тщательностью просматривал снимок за снимком. Ничего. Бестолковые кривляния на камеру. Наташа кривлялась, улыбалась, судя по жестам, танцевала. Он с ужасом посмотрел на дату. Эта шлюха веселилась в день похорон их сына.

Он еще раз пролистнул фото. Несмотря на гнев, клокочущий внутри, Костя хотел понять, кто с этой шлюхой резвился в день похорон. Не могла же она сама себя фотографировать? Нет. Он бы понял. Сейчас Сеть переполнена этими селфистами. Там и ракурс совсем другой, и руки обе вряд ли бы были в кадре. У этого безобразия был фотограф, и вряд ли это Олеся. Костя всматривался в отражения, в тени. На трех последних, которые его не заинтересовали в первый просмотр из-за смазанности, «фотограф» опустил аппарат (мобильник, смартфон или фотоаппарат), но съемка продолжилась. И вот здесь обнаружилась деталь, которая и подсказала Косте профессию «ухажера». Черная кепка, после реформы сменившая милицейскую фуражку, попала в кадр всего лишь раз, но было очевидно: фотограф — полицейский.

* * *

Молохов бросил машину ближе к террикону. От злополучного дома ее было не видно, а именно это для него было очень важно. Сергей был уверен, что в доме произойдет беда. Всегда происходила и сейчас произойдет. Вот только Молохов не знал, что он может. Что-то ему подсказывало, что в доме тварь, которую огнестрельным оружием не остановить. После встречи с историком и получения кое-каких архивных документов прояснились некоторые детали.

Сергей одернул форму, поправил папку с документами и пошел вниз к дому.

Полицейская машина накренилась, заднее правое колесо провалилось, миллионы трещин побежали по утрамбованной отработке к заваленному входу шахты. Через десять минут «УАЗ» ушел под землю.

* * *

Наташа подбежала к двери подвала в тот момент, когда та захлопнулась перед ней.

— Костя, нам надо поговорить!

— Разговорами здесь ничего не решить.

Алексей стоял в паре метров правее двери в подвал, сложив руки на груди. Багровая дымка из раны на голове уже окутывала пол-лица.

— Но что нам делать?

Голос Наташи едва не сорвался на крик. Она повернулась и опустилась на пол.

— Ты видел его? Что, если он начнет нас убивать?

— Нам надо собираться и уезжать.

К Наташе подошла Олеся, встала на колени и обняла сестру.

— Уехав, вы сбежите только от Константина. Эти… — Алексей замялся, — из кибиток последуют за вами. И вернут вас. Им нужны вы. Вы все.

— Что нам делать? — с вызовом спросила Олеся.

Алексей достал листок. Наташа была уверена, что это та же молитва. Но удивлению не было места. Тот же это листок или у него в каждом кармане по десятку — сейчас ей было не до этого.

— Сегодня в полночь…

Алексей исчез, а листок тихо спланировал на пол.

— До полуночи неплохо бы выжить, — прошептала Наташа.

— Вставай.

Олеся поднялась с колен и протянула руку сестре.

— Нам надо кое-что предпринять, чтобы…

В голову Наташи пришла странная, если не сказать глупая, мысль: спастись от психа-мужа, чтобы в полночь погибнуть от каких-то демонов.

— Нам нужен молоток, гвозди и доски…

— Я думаю, в сарае мы все найдем.

Они прошли мимо кабинета. Дверь была приоткрыта. Наташа не смогла сдержаться и заглянула. За происшествием на втором этаже они совсем забыли о пропаже Фариды и свекра. Наташа дотронулась до клавиши выключателя, не надеясь, что свет включится. Но он включился. Комната действительно была пуста. Наташа даже шагнула внутрь, чтобы убедиться. Дверь тут же за ней закрылась. Страха не было. Страх появился потом.

Наташа прошла к раскладушке, аккуратно застеленной покрывалом. Она нагнулась и погладила. Холодно, будто белье перед тем, как было постелено, провисело на морозе. Но была еще одна странность. Несмотря на визуальную ровность, под покрывалом кто-то был. Даже тогда страха еще не было. Был интерес, любопытство. Страх появился, когда раскладушка зашевелилась. Именно раскладушка. Алюминиевые дуги подломились, ткань, где Наташа почувствовала тело, выгнулась и натянулась на что-то костлявое. Покрывало от движения откинуло угол. Теперь у чудовища было лицо. На Наташу из глубины горбатого туловища на алюминиевых ногах смотрело синее лицо Фариды.

Наташа отступила, что далось ей непросто — ноги не слушались. Тварь не спешила нападать. Она переступала, цокая металлическими трубками, синее лицо бывшей сиделки было безмятежно. Ее мертвое лицо не выражало ничего. Только сама ситуация, само наличие в реальности горбатой с торчащими алюминиевыми ребрами твари заставляли Наташу быть начеку.

Наташа побежала, когда Фарида усмехнулась.

* * *

Олеся была просто уверена в том, что до полуночи проявит себя не только Костя. Опасность в доме, как показал последний случай, их могла поджидать где угодно, но наибольшая, по мнению Олеси, исходила именно из кабинета.

— Мне нужны ключи, — сказала Олеся, но Наташа ей не ответила.

Олеся подошла к тумбе у двери. На тумбе лежала массажная расческа и связка ключей.

— Это они? — Олеся схватила связку и повернулась с ней к сестре.

Коридор был пуст.

— Наташа? — шепотом позвала Олеся и медленно подошла к кабинету. Дверь захлопнулась перед ней. — Наташа! — уже громче сказала Олеся и подергала за ручку.

Подергала и замерла. Прислушалась. За дверью если что-то и происходило, то очень тихо. Либо Наташа уже мертва. Подобная мысль повергла Олесю в шок. Даже насилие над собой она продолжала рассматривать как собственную похоть. Но сейчас было что-то другое. Сейчас будто пелену с глаз сняли. Они могут все погибнуть. А Наташа уже…

Олеся взялась за ручку и что было сил навалилась на дверь. И тут же провалилась. Они буквально столкнулись лбами. Олеся вовремя сообразила, что нужно выпустить сестру и закрыть дверь. Чем быстрее, тем лучше. Как только Олеся закрыла дверь, в нее что-то ударилось. Олеся ухватилась за ручку и до боли в пальцах сжала ее.

— Наташа, подбери ключ! — выкрикнула она и пнула выпавшую связку сестре.

Наташа подцепила связку за кольцо и начала выбирать нужный ключ. Руки тряслись, связка выпала, и пришлось выбирать заново. Только с третьего раза Наташе удалось вставить ключ в замочную скважину и повернуть. Олеся даже облегченно вздохнула, но какое-то время продолжила держать ручку. В дверь уже не стучали, просто кто-то царапался. А через минуту и эти звуки стихли. Олеся наконец-то решилась отпустить ручку и отойти в сторону.

— Подвал, — будто опомнившись, произнесла Олеся.

Сестры сбежали с крыльца и направились за дом к сараю. Олеся действовала быстро, Наташа едва поспевала за сестрой. Олеся вбежала в комнатку три на три, стены которой были завешаны полками. Молоток и гвозди лежали на одной полке. Олеся засунула молоток за пояс, а гвозди взяла прямо в коробке.

— Доски могут быть за сараем, — сказала Наташа и приняла коробку с гвоздями у сестры. — От постройки дома, кажется, осталось.

Олесе не требовалось уточнений, она выскочила из сарая, как только передала гвозди Наташе. Доски были там, где и сказала сестра, но все они были длинные, не меньше трех метров.

* * *

Костя услышал шум наверху. Разбитый планшет лежал у его ног. На долю секунды он пожалел о своей вспыльчивости — он своими руками уничтожил улики блуда этой твари. Она веселилась с ублюдком в форме, пока он оплакивал своего ребенка и мать. Ярость снова начала закипать в нем. К черту доказательства! К черту!

Костя наступил на планшет и прошел к металлическому шкафу. Заглянул за него и ухмыльнулся. Кувалда с метровой ручкой стояла в углу и ждала своего часа.

— Твой час пробил. — Костя осклабился и взял за ручку кувалду. Она отозвалась приятной тяжестью. — Сейчас мы с тобой вобьем им в головы кое-какие правила.

Костя поднялся по лестнице, волоча за собой кувалду. Железная голова выстукивала о ступени, словно часы тикали, отсчитывая время.

В коридоре никого не было. Дверь в кабинет была закрыта. Костя вошел в кухню, поставил кувалду у двери и осмотрелся. На столе лежала книга, а рядом стояла неваляшка. Обычное раздражение при появлении куклы пропало, сейчас, наоборот, Костя чувствовал с этим дерьмом из тонкого пластика какое-то родство. Как будто это действительно была игрушка сына.

Стук в дверь стал неожиданностью даже для него. Костя усмехнулся и пошел открывать.

Бинго.

— Здравствуйте. Я хотел бы поговорить с Натальей.

Отчего же не поговорить?

— Она вышла, — улыбнувшись, произнес Костя. — Но вы можете подождать в кухне.

— Если я вас не побеспокою…

— Если я вас не побеспокою, — шепотом передразнил полицейского Кабанов, следуя за гостем.

— Нет, что вы, — Костя мог быть учтивым, несмотря на то что его разозлило то, что полицейский, судя по всему, здесь не впервые.

Он уверенно прошел в кухню и уселся за стол.

— Чаю? — спросил Костя, не слишком надеясь на положительный ответ, но полицейский его удивил.

— Да, не откажусь.

«Скажи еще: зеленый без сахара, сука!» — подумал Костя.

Что бы тот ни сказал, у Кабановых был только черный пакетированный, а вот с сахаром все, как и должно быть, — Костя не мог его найти со дня приезда.

— Черный или зеленый? — зачем-то спросил Костя.

— Черный, — ответил полицейский. — Я не ценитель…

— Я тоже.

Костя отставил чайник и пошел к двери. Взял кувалду и вернулся назад. Полицейский теребил кепку — явно чувствовал себя неловко. Когда человеку есть что скрывать, так и бывает. Это лишнее подтверждение, что Костю считают рогоносцем. Любовничек не ожидал застать мужа дома.

Костя, не раздумывая, замахнулся и опустил кувалду на затылок полицейского. Хрустнуло и чавкнуло одновременно. И лишь потом раздался женский визг.

* * *

Оставь полицейский свой автомобиль перед домом, Наташа и Олеся были бы готовы… Хотя к такому Наташа даже не знала, где могут подготовить. Они вошли в дом, волоча за собой доски. Олеся повернулась первой. Первой же она и закричала. Потом закричала Наташа. Реакция Кости заставила сестер замолчать, а потом в ужасе бежать от этого чудовища. Костя, как только увидел их, улыбнулся, схватил полицейского за окровавленные волосы и повернув голову мертвеца к ним, произнес:

— Поздоровайся с дамами.

Наташа не знала, почему она вместо того, чтобы выбежать из дома, побежала наверх, на второй этаж. Олеся побежала за ней. Забежали в спальню и захлопнули дверь. Наташа попыталась сдвинуть кровать, чтобы подпереть дверь, но не вышло. Олеся попыталась ей помочь, но результат был тем же.

— Раз, два, три, четыре, пять… — раздалось из коридора. Каждая произнесенная Костей цифра ознаменовалась глухим ударом в пол. — Я иду искать. Кто не спрятался… Тот шлюха!

Костя выкрикнул и ударил в стену рядом с дверью.

— Дверь не выдержит, — прошептала Олеся. — Рано или поздно он войдет сюда.

— Если он войдет сюда, то я убью его, — уверенно сказала Наташа. Неваляшка на тумбочке качнулась, соглашаясь.

— Откуда она здесь? — шепнула Олеся.

— Это Илюша, — произнесла Наташа, странно улыбнувшись.

Удар в дверь смел улыбку с лица, и Наташа вновь сосредоточилась на передвижении кровати. Алексей появился неожиданно, из ниоткуда. Это могло быть совпадением, но кровать будто до этого кто-то держал, а при появлении Алексея отпустил. Олеся и Наташа придвинули кровать, и все стихло.

Наташа взяла неваляшку в руки и села на пол, прижавшись спиной к стене. Олеся присела рядом, кутаясь в халат.

— Откуда она здесь? — спросила Олеся.

— Это же Илюши, — Наташа удивленно посмотрела на сестру.

— Нет.

— Что нет?

— Не Илюши.

— Что ты такое говоришь?! — Наташа крепче прижала игрушку к груди, и та загудела. Неваляшка издала нетипичный для себя звук, будто сотни насекомых были внутри и пытались выбраться.

— Его игрушка сгорела в машине.

Наташа не верила. И хотя она плохо помнила день трагедии, да и последующие дни тоже, но все-таки то, что она не смогла подойти тогда ни к месту гибели сына и свекрови, ни потом к полицейским, чтобы выяснить причину аварии, отпечаталось в памяти. Олеся и Костя бегали тогда. И им ли не знать? Но почему тогда Костя молчал? В следующий миг раздался гулкий удар в стену, потом еще один и еще.

— Шлюхи! Я вас нашел!

Странно, но игрушка в руках Наташи как будто стала тяжелой и горячей. Температура словно поднималась. Наташа отстранила неваляшку от груди и посмотрела на нее. Большие глаза пошли рябью, небольшая пластиковая слеза набухла и поползла к маленьким губкам, потом еще одна. И только когда пальцы, обгорая, начали погружаться в красные бока игрушки, Наташа поняла, что неваляшка плавится. Она отбросила куклу, та с отвратительным шлепком упала и растеклась бесформенной массой. Два мертвых пластиковых глаза уставились в потолок.

* * *

Ма впервые столкнулась с подобным. Побывав в доме, она не была уверена, что сможет помочь этим людям. Зло сильнее, оно очень сильное. И демоны здесь скорее на правах прислуги. Что-то отвратительное здесь произошло. Это она чувствовала, но что именно, а самое главное — где сосредоточено основное зло, она не могла понять. Оно везде и нигде. Ма слышала, что в доме происходит неладное. Ругань и удары. Ма даже чувствовала, что за ней следят. Обойдя дом, она чувствовала это особенно остро. Будто буравчик, свербящий затылок. Твари были злы. Голодны и злы. Ма не могла понять, почему сестры еще не подчинены, почему духи не овладели их телами? Возможно, они обладали каким-то даром. Ворожея обычно чувствовала это, но не здесь. Здесь слишком много смертей и злобы.

Ма вышла по дорожке, вдоль дома, мимо сарая, и направилась к беседке в конце огорода. Там было что-то. Они были везде… И нигде… Но там, под беседкой…

Она поднялась по двум ступеням и прошла до центра беседки. Внизу. Старуха встала на колени и, подцепив доску, потянула на себя. Рыхлая древесина рассыпалась в руках, но почему-то именно в этом месте, будто именно здесь ей покажут то, что она искала. Она вырывала кусок за куском, отламывая ногти, царапая пальцы. Но ничего не происходило. Она ничего не чувствовала. Будто не было у нее никогда дара. Только гулкие удары в доме и мат хозяина. Ма впервые за свою жизнь почувствовала себя слепой. По-настоящему слепой.

Осознав это, Ма отбросила гнилые куски и подняла руки к лицу. Со стороны могло показаться, что она разглядывает собственные ладони. Но она хотела прикрыть ими глаза. И без того невидящие, но… Она не могла объяснить происходящего. Формально она все еще была незрячей, но какие-то силуэты, образы умерших людей копошились и извивались перед ней. И она их видела, не чувствовала — видела.

— Ромалэ! Чего вы хотите?!

Она даже была уверена, что эти люди бродяги, что это ее предки. Но от этого спокойней не становилось. Потому что призраки жаждали мести. Гнев переполнял заблудшие души. Впервые Ма не знала, что делать. Когда-то Бог забрал у нее зрение и наградил за это даром, сейчас же Зло у нее забрало подарок Божий.

Глава 17

Наташа чувствовала горячее дыхание сестры за спиной, но, только она закрывала глаза, ей представлялось дыхание не человека, а монстра.

Они хотят вас натравить друг на друга. Слова Алексея Страхова заставили ее вернуть самой себе человеческий облик. Она не должна ненавидеть сестру. И мужа… Не должна, но…

— Шлюхи! Выходите!

Дверь все-таки не выдержала. Наташа надеялась, что какое-то время его сдержит кровать. А что потом? Он не настолько глуп, чтобы уйти, не обнаружив их в комнате.

— Мы в тупике, — прошептала Наташа и тут же закрыла рот рукой.

— Как хорошо, что ты это понимаешь, шлюха.

Голос свекрови раздался с того места, где сидела Олеся. Голое плечо Наташи даже обдало холодом.

Наташа сорвалась с места. Она двигалась так, будто была не жертвой, а нападающей. Только потом, когда все закончится, она поймет, что это был просто страх. Наташа выскочила из двери стенового шкафа, как раз когда Костя отталкивал кровать от двери.

— Хватай сучку, — раздалось из шкафа. — Не дай падали уйти.

Наташа теперь не была уверена, что голос принадлежит покойной свекрови — что-то в нем было и от Ильи, и от Фариды.

— Заткнись! — выкрикнула Наташа и схватила с тумбочки ноутбук.

— Не говори с моей мамой в таком тоне, — огрызнулся Костя и, поднатужившись, все-таки отодвинул кровать. — Я тебя научу манерам, — сказал Кабанов и потянулся за кувалдой.

Он даже не успел дотронуться до рукоятки. Наташа в несколько шагов преодолела разделяющее их расстояние и со всей силы обрушила на голову супруга ноутбук.

— Вот сука!

На лице Константина отразилось недоумение. Он еще какое-то время постоял, будто ища подсказки в сложившейся ситуации, потом снова попытался взяться за рукоять кувалды. Наташа ударила еще два раза, и Костя завалился сначала на кровать, а потом без чувств соскользнул на пол. Только теперь Наташа заметила сестру, с испугом наблюдающую за ее избиением супруга.

— Подай ту сумку, — приказала Наташа.

Олеся тут же взяла черную спортивную сумку и передала сестре.

— Что ты собираешься делать?

Наташа достала из бокового кармана пачку пластиковых хомутов-стяжек. Вдела один в другой и посмотрела на Олесю.

— Пытаюсь заработать нам фору.

Потом накинула петлю на одно запястье Кости, затянула, продела стяжку в образовавшийся «браслет», завела руки за спину и с треском стянула хомуты.

— Вот теперь у нас есть немного времени, чтобы перевести дух.

* * *

Но перевести дух им так и не дали. Голоса на разных языках, лай собак, скрип колес и цокот копыт… Все это будто подгоняло их покинуть дом. И они побежали.

Наташа споткнулась и покатилась по ступеням. Попыталась схватиться за перила, но едва не вывернула руку. Задница горела, в правом боку ноющая боль разлилась от ребер до пупка. Наташа встала на четвереньки, отдышалась и поднялась на ноги, сморщившись от боли. Повернулась ко входной двери и едва не упала вновь. Олеся сбежала следом и, налетев на сестру, замерла.

— Ты чего?

Наташа показала рукой в сторону двери. Олеся вышла из-за ее спины и всмотрелась в полумрак холла. Там, преграждая путь, был распят человек. Руки и ноги мужчины были прибиты по углам проема двери, голова свешивалась на грудь. Сестры не видели, кто это, но погоны выдали его. Костя убил полицейского и распял на двери.

— Нам надо выбираться, — сказала Олеся и пошла к участковому.

Попыталась снять, но в одиночку это не получалось. Она с раздражением дернулась и обернулась к сестре.

— Может, поможешь?

И в этот момент ее схватили две руки. Причем не одна из конечностей мертвеца так и не оторвалась от проема. Олеся вскрикнула и попыталась вырваться. Наташа наконец-то вышла из ступора и бросилась на выручку. Монстр не ослабил хватку ни на секунду. Даже когда Наташа укусила одну из рук, сжимающих Олесю, правая прибитая конечность отделилась от двери, разрывая плоть шляпкой гвоздя, и наотмашь ударила Наташу. Женщина отлетела к арке в кухню, ударилась, но, превозмогая боль, тут же поднялась. Звякнула неваляшка. Наташа посмотрела в кухню. Кукла стояла на столе. Рядом лежал огромный нож. Она подбежала, схватила нож и снова выбежала в коридор. Наташа не знала, кого благодарить — демонов, ангелов или сына, но нож пришелся как нельзя кстати. После первого же удара тварь отпустила Олесю. Но Наташа била и била. С остервенением и жестокостью кровь тугими струями стекала из ран, забрызгивая лицо Наташе. Тварь трепетала в проеме, словно муха в сетях паука. Оставшаяся рука и ноги поочередно отрывались от гвоздей, оставляя части мяса и кожи на рифленых шляпках. Тварь освободилась, заверещав, словно испуганная крыса, пробежала по стене и скрылась в темном проеме кабинета.

Наташа упала на колени перед сестрой.

— Как ты?

Олеся ощупала горло и сглотнула.

— Терпимо. Нам надо убираться, пока их там, — она махнула головой на дверь кабинета, — не стало слишком много.

— Они не там.

Сестры вздрогнули и посмотрели на вошедшую.

— Они не в доме, — произнесла цыганка и, ощупывая стены, пошла к кухне.

* * *

Со старухой что-то произошло, пока она была на улице. Олеся была в этом уверена. Теперь цыганка двигалась, как и положено слепой.

— А это что? — Голос Наташи заставил Олесю оторвать взгляд от ворожеи.

Наташа держала в руках черную папку и вопросительно смотрела на сестру.

— Ну, может, откроешь? Скорее всего, это участкового.

Наташа села и открыла папку.

— Ничего не понимаю. Тут какие-то схемы, чертежи… Документ, кажется, на немецком…

Олеся взяла ветхий листок и всмотрелась в содержимое. Да, это был немецкий, и это определялось отнюдь не семантикой, достаточно было взглянуть на печать Третьего рейха, чтобы понять принадлежность документа. Дальше шел русский текст, судя по всему, перевод с немецкого.

— Нацисты скинули цыган и сочувствующих в шахту, — произнесла старуха и на ощупь подошла к столу. — Мне их Баро сказал.

— Так вот что это за схемы, — Наташа затрясла страницами. — Это же шахта.

— Да, — Олеся наконец-то увидела потускневшую печать «Совершенно секретно». — Это документы по этому делу. Преступлению. Наверно, время пришло рассекретить, поэтому-то они и оказались у участкового.

После упоминания полицейского сестер передернуло. То, во что он превратился, не могло вызвать сострадание. Только страх и отвращение.

— Посмотрите! — воскликнула Наташа, но, взглянув на цыганку, поправилась: — Олеся, посмотри.

Она ткнула в центр какого-то листа.

— Только один-единственный канал проходит под жилым сектором. И то это сейчас. В 40-е годы тут поле было. Вот посмотри на эту карту и на вот эту.

Наташа положила два листа рядом. На современной карте поверх домов был прочерчен простым карандашом канал. Наверняка участковый провел свое расследование. Олеся вспомнила, что пару дней назад полицейского интересовало отсутствие соседей.

Полицейский все-таки помог им, несмотря на то что превратился в монстра или… Олеся забыла, как называла их старая цыганка. Но почему-то хотела вспомнить, как будто от этого зависела их жизнь.

— Это не злые духи, — произнесла старуха. — Точнее, не только они. Баро сказал, что когда нацисты на глазах у него сбросили всех детей, они призвали на помощь своих предков. Проклятия и призывы были настолько сильными, что вместе с предками пришел Рудра.

Олесе надоела эта игра малознакомых слов, и она не выдержала и спросила:

— Послушайте, ладно Барон, мы знаем, кто такой цыганский барон, но вот Рудра…

Цыганка остановила ее, подняв руку.

— Нет никаких баронов. Баро — это главный в таборе. Рудра — это бог цыган.

Ворожея замолчала. Наступившая тишина звенела в ушах. В чувства их привел шорох под столом. Олеся почувствовала, как мурашки побежали по коже на руках и спине, но все-таки нагнулась и посмотрела под стол. Там, слегка покачиваясь, стояла помятая неваляшка. Возможно, кто-то из них подтолкнул ногой игрушку. Будто опровергая чудовищные обвинения, неваляшка качнулась сильнее, потом накренилась в одну сторону, в другую, а когда выпрямилась, она стояла на огромных паучьих лапах. Олеся дернулась и больно ударилась о крышку стола. Неваляшка посмотрела на девушку (Олеся была уверена, что теперь на пластиковом лице она видела жизнь) и, развернувшись на волосатых лапах, побежала из кухни, к кабинету. Олеся выпрямилась и встала.

— Мне кажется, нам надо спешить. У нас почти не осталось времени.

* * *

Террикон выглядел неприступной горой. Черный с проплешиной лунного света по левому боку горбатый монстр. Наташа не была так близко с терриконом, тем более ночью. А днем на приличном расстоянии он выглядел вполне миролюбиво. Но не сейчас — ночь, близость и знание того, что террикон в своих недрах хранит зло. Зло, вызванное преступлением прошлых лет.

Наташа не понимала, как им удастся остановить это все. Она верила в бога, пусть год назад ее вера слегка ослабла, но все равно она верила. Наташа была приверженцем традиционной религии. Так уж вышло, что со школы она знала и о дохристианском времени. Как бы ей ни нравились мифы разных народов — это все традиционно называлось язычеством. Как Наташа поняла, Рудра и был языческим богом, покровителем цыган. Еще одна вещь, непонятная для современного человека, — почему они не могли обратиться к этому Рудре там, в доме, в подвале или кабинете? Может, по той же причине, по которой христианин идет в церковь, чтобы обратиться к своему богу? Хотя террикон мало походил на храм, да и судя по тому, что они узнали, это скорее алтарь для жертвоприношений. Нет, Рудра не походил на бога. Наташа считала, что ей лично не нужны посредники между богом и ей. Она могла обратиться к нему, сидя на кухне перед тарелкой макарон. И только демона нужно изгонять из какого-то конкретного места.

Бог он или демон, будет ли цыганка петь ему на своем языке или читать стихи Маяковского на французском, Наташе было все равно. Лишь бы получилось. В этот дом она, конечно, больше не вернется, но ее напугали предположения Алексея, что тварям нужен не дом, а люди.

Когда старуха забубнила, сестры взялись за руки. Ветер поднялся почти сразу же, как из заваленного прохода в шахту вышел первый мертвец. Олеся и Наташа переглянулись и сильнее сжали руки. Старуха продолжила что-то бубнить, иногда повышая голос, мертвецы выходили и становились друг за другом, хаотично, но даже в этом виделся какой-то порядок. Ветер завывал, срывал мелкие камушки с поверхности отработки и бросал в живых и мертвых.

* * *

Костя всмотрелся в темноту. Он плохо помнил, как оказался здесь и почему связан. Плохо? Он не помнил этого вообще. Костя догадывался, кто его мог связать. Вряд ли это были отец и Фарида. Костя перевернулся на спину, путы больно врезались в запястья. Он зарычал и со злостью взбрыкнул ногами, пытаясь упереться спиной во что-нибудь, чтобы подняться. Тьма слегка разрядилась, глаза привыкли, и теперь отчетливо был виден дверной проем. На секунду в нем появился силуэт и тут же исчез. Костя замер, проклиная Наташу и ее сестру. Связав его, они обрекли его на смерть. Он все вспомнил. Мертвую мать, странное поведение отца, неваляшку, ос и…

Кто-то вбежал в комнату. Костя не видел, он услышал. Кто-то был в комнате. Пугало, что это не Наташа или Олеся. Как бы он их ни ненавидел еще минуту назад, сейчас он был бы им рад.

Звякнула неваляшка, и Костя повернулся на звук. Тьма густым мазком перетекла от двери к стене, расползлась по потолку. Это пугало больше всего. Костя видел, слышал, что здесь кто-то есть, но не знал кто. И вряд ли этот кто-то прятал свое истинное лицо лишь для того, чтобы пошалить, невинно посмеяться над человеком. Тварь игралась, но как хищник с жертвой, которой некуда бежать.

Снова неваляшка подала голос. Костя рефлекторно повернулся. Перед ним на четвереньках стоял полицейский с проломленной головой. Синее лицо было в пяти сантиметрах от лица Кости. Тварь всматривалась в глаза человека и скалилась. С тонких губ капала желтая слюна. Костя попытался встать, но тут же сполз вниз. Тварь ухмыльнулась. Одна из черных лап придавила человека к полу. Еще несколько теней вползли в спальню под аккомпанемент бубенцов неваляшки.

Костя пытался не смотреть на мертвого полицейского. Попытался откинуть голову, но увидел, как к нему по стене спускается еще одна шестиногая тварь. Лицо потеряло человеческий облик, но по серьгам в ушах Костя узнал Фариду. Когда-то красивое тело претерпело непоправимые трансформации. Посиневшая кожа была вся покрыта грубыми наростами, из горла торчала кость, которую Костя сначала принял за кадык. Шейные позвонки были сломаны несколько раз, но голова каким-то образом еще держалась, двигалась. Костя почувствовал, что хватка ослабла, но он все равно не смог пошевелиться. Твари будто удерживали его усилием воли.

Костя почувствовал, как кто-то взобрался на его ноги и сделал несколько небольших шагов к животу. Он еще не видел, кто это, но по весу это было тяжелее насекомого. Костя очень надеялся, что это была не крыса. Кто угодно, только не крыса. Лапки засеменили по ногам Кости, будто спеша показаться. Когда предательски звякнули бубенцы, Костя понял, кого увидит. Неваляшка остановилась на груди, красное пузо куклы было в нескольких сантиметрах от лица Кости. Жар он почувствовал не сразу. Сначала он увидел слезы. Игрушка плакала? Только потом, когда пластик набух каплей и сполз по круглому пузу, Костя понял, что неваляшка плавится. Он попытался шевельнуться и скинуть тварь. Ему даже удалось выгнуться и пошатнуть куклу. Она переступила с ноги на ногу, удерживая равновесие, а в следующий момент просто бросилась вперед. Словно горячий маслянистый блин, плавящийся пластик облепил лицо Кости. Он даже вскрикнуть не успел. Даже ни один бубенчик не звякнул. Все произошло в абсолютной тишине.

* * *

Мертвецы выходили. Они стояли и теперь за спиной сестер и ворожеи. Почти во всех узнавались цыгане. Наташа вслушивалась в слова, произносимые старухой. Судя по происходящему, ворожея не выгоняла зло, а, наоборот, призывала. Каждый, вышедший из пролома в терриконе, как казалось Наташе, ненавидел их. Но их что-то сдерживало. Возможно, даже после смерти ими руководил Баро.

Он вышел последним. Не старый и не молодой, казалось, что он и не умирал вовсе. Статный мужчина, борода с проседью, тяжелый взгляд. Наташа сразу поняла, что именно он и есть тот самый Баро. Мужчина подошел к ворожее и, развернувшись лицом к террикону, в унисон со старухой начал произносить молитву. Ветер усилился, от горы теперь отлетали не маленькие камушки, а камни с мужской кулак величиной. Устоять на ногах становилось все сложнее. Наташа обняла Олесю. Огромный ком упал у их ног и рассыпался на мелкие куски. По поверхности террикона вверх поползли трещины. Казалось, что гору сейчас разорвет от напряжения. Что-то огромное и неимоверно сильное притаилось внутри. Наташа даже ожидала, что сейчас перед ними встанет восьмирукий синелицый исполин. Он просто смахнет с себя угольную отработку и шагнет к ним. Но вышел тот, кого они не ожидали здесь увидеть. Наташа крепче сжала плечи сестры.

Костя все еще был со связанными за спиной руками, но это его, казалось, не смущало. Его даже не тревожило, что он в одночасье оказался вне дома. Он знал, куда вышел, и это по-настоящему пугало. Молитва из уст ворожеи и Баро не прекращалась ни на секунду. Костя хищно оскалился, и в следующий момент его голова опасно запрокинулась назад. Наташа даже расслышала хруст сломанных позвонков. Ветер все еще был сильным, но комья с террикона больше не падали к ногам. Даже свиста и завывания больше не слышалось. Только цыганская молитва.

Тело со сломанной шеей начало расти, а вместо сломанной, на шее появлялась новая голова. Теперь это был свекор, но через несколько секунд шея хрустнула и голова старика завалилась назад. Тело снова начало рост, и новая голова появилась практически тут же. Теперь это была Фарида. Наташа уже догадалась, что тварь показывает им все свои жертвы. Но, когда появилась голова Ильи, а потом и свекрови, Наташа едва не упала на колени. Олеся вовремя поддержала ее. Головы появлялись вновь и вновь. Те, что заваливались за спину, теперь висели вокруг могучей шеи исполина, словно зловещие бусы. Две головы, словно насмехаясь над чувствами Наташи, располагались по центру и лицами к ней. Костя и Илюша смотрели на Наташу, моля о помощи.

* * *

Теперь перед ними действительно было божество. Черный огромный живот, синяя шея, увешанная бусами из человеческих голов, восемь огромных рук, держащих разное оружие. Заунывная молитва из уст цыган теперь не походила на спасительную. Бог мог сейчас подавить их, как тараканов. Мог, но что-то его сдерживало. Стрелы молний взрезали черную гладь неба над терриконом. Ветер вновь срывался, грозя перерасти в бурю. О победе людей над Древним теперь не намекало ничего.

Мертвецы, окружавшие живых, потянулись к великану. Только теперь они не были похожи на людей, на мертвых людей. Теперь от людского в них не осталось ничего. Кто-то походил на змею, кто-то на насекомое, но в одном у них не было отличия — они хотели объединиться со своим языческим богом. Они заползали по ногам-столбам и скрывались в немногочисленных одеждах исполина. Наташа была уверена, что голова каждого из мертвецов в результате окажется бусиной в украшении божества.

Последним пошел Баро. Он просто прекратил молитву и, не оборачиваясь на живых, шагнул к Богу. У цыгана не выросло дополнительных рук, не вытянулось тело и не приплюснулась голова. Он единственный остался самим собой. Когда цыган скрылся в складках одежд Рудры, ворожея замолчала и, обессиленная, упала на колени. Божество посмотрело на них сверху вниз. Наташа даже увидела, что каждая голова-бусина смотрит на них. Не очень-то это походило на победу. Рудра задрал голову и взметнул руки к небу. Рев разразился на всю округу. Несколько молний угодили в вершину террикона, и все стихло. Девушки даже не увидели, куда делось божество. Они только зажмурились, оберегая глаза от вспышек, а когда посмотрели вновь — перед ними был только заваленный вход в шахту.

Старуха все еще сидела на земле. Наташа и Олеся подбежали к ней и помогли встать.

Нарушить тишину решила Наташа, когда они уже подошли к дому.

— Мы победили?

Ее это волновало больше всего. Наплевать, куда делся Рудра и полчище мертвецов. Главное, смогут ли они дальше жить…

— Да, но есть кое-что еще.

Цыганка показала на их дом. На крыльцо вышел Алексей Страхов, за ним женщина, потом парень, мальчик и девочка. Люди были в окнах. В одном из них Наташа увидела Костю, свекра и Фариду. Они прощались. Каждый помахал им рукой. Сначала вспыхнули их пальцы. Словно спички. Но призраки махали руками, будто не замечая огня. Потом вспыхнули одежды, волосы, кожа, шторы, мебель и стены. Наташа и Олеся заплакали. Когда огонь поглотил все здание, старуха взяла их за руки и повела в сторону от дома, от террикона, к городу.

— Теперь все. Они ушли.

Эпилог

Кот сидел на заборе и смотрел вслед уходящим людям. За забором пылал дом. Это происходило регулярно. Таковы правила, и поменять их не мог даже Рудра.

Кот спрыгнул в высокую траву и снова посмотрел на уцелевших. В этот раз их осталось больше. Всему виной слепая — ей каким-то образом удалось уговорить Рудру. Но Они были всегда. И до богов, и тем более до людей.

Кот найдет себе новую семью. Он вовремя понял, что люди любят животных. Он был и собакой, и кроликом, и котом. И Борисом, и Бармалеем, и Максиком. И никто из людей никогда не додумывался, что Они приходят в нем.

Кот зашипел, выгнулся; шерсть отделилась лоскутами, обнажая кровавые раны. Раны вздулись гнойными волдырями, которые лопнули, и из образовавшихся язв начали лезть наросты с жесткой щетиной. Через несколько секунд на шести сегментированных лапах висела окровавленная тварь, отдаленно напоминающая кота. Так привычней. Они так чувствовали себя лучше.

Тварь качнулась к дороге, в сторону людей, но остановилась. Не сейчас. Сгоревший дом когда-нибудь отстроят вновь. И в него въедут люди… Главное, подождать.

Они умели ждать…

Оглавление

Александр Варго

  Донор

Алексей Шолохов Они еще здесь

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg