«Нет числа дням»

Нет числа дням (fb2) - Нет числа дням (пер. Александра Леонидовна Панасюк) 1277K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роберт Годдард

Роберт Годдард Нет числа дням

Памяти моего отца,

Уильяма Джеймса Годдарда,

1903–1984

Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое.

Псалтирь, 89:12

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Он не жалел, что согласился. Давно выучился хладнокровно принимать последствия любых решений. Нисколько не жалел. Хотя бывало, что последствия обнаруживались не сразу и приносили мало приятного. С каждой милей долгой дороги на запад ему все яснее и яснее вспоминалось, куда именно лежит путь. Прошлое — страшный сон, настоящее — спокойствие и безмятежность. Поездка домой означает, что он не просто готов вылезти из своей норы, а вообще больше в ней не нуждается. Он заявил бы это любому, но сказать другим и поверить самому — совершенно разные вещи, такие же разные, как шум и тишина. А сквозь тонированные стекла и прочную сталь блестящей служебной машины он слышал одну лишь… тишину.

С исторической точки зрения довольно нелепо было ехать на запад, чтобы попасть домой. Как бы хорошо Николас Палеолог ни играл роль хладнокровного добропорядочного англичанина, на самом деле, если верить генеалогическим изысканиям деда, он ни больше ни меньше потомок последнего из византийских императоров. Николас всегда выказывал, а порой и впрямь чувствовал неприязнь к столь экзотическим восточным корням. Они привлекали нездоровое внимание, если не… Впрочем, сейчас не время вспоминать о плохом. С тех пор как он поселился вдали от семьи, самое большее, чего от него добивались те немногие, кто узнавал знаменитую фамилию, — признать свое греческое происхождение. И никаких императоров!

В конце концов, никто так и не доказал, что последний из Палеологов нашел прибежище именно в Англии. Так, несколько бессвязных фактов. Династия Палеологов правила Византией в течение двух последних и наиболее известных веков существования великой империи, до тех пор пока император Константин XI не пал под стенами Константинополя, защищая древний город от нашествия турок в 1453 году. Те члены императорской фамилии, которым посчастливилось спастись от захватчиков, вынуждены были смешаться с простым людом и расселиться в Средиземноморье. Через много лет двоюродный прапрапраправнук Константина, Теодор, убегая от судебного преследования за попытку убийства, ступил на землю Англии — и больше уже ее не покидал. До самой старости он жил в семье Лоуэр в поместье Клифтон на корнуоллском берегу реки Тамар, близ Плимута, в приходе Ландульф, где и скончался в 1636 году.

Именно мемориальная доска с именем Теодора Палеолога в Ландульфской церкви вдохновила дедушку Ника, Годфри Палеолога, осесть в этом графстве и посвятить многие и многие дни, ставшие благодаря кругленькому наследству свободными, поиску доказательств своего происхождения от византийских императоров. Годфри купил ветхую ферму под названием Треннор, стоявшую между местной церковью и деревней Каргрин, и не спеша перестроил ее в фамильную усадьбу. Рожденный в Плимуте, он так до конца и не доказал своего родства с давно почившим Теодором, однако по крайней мере добился привилегии быть похороненным в Ландульфе, пусть и не в фамильном склепе семнадцатого века.

Сын Годфри, Майкл, выучился на археолога и остался преподавать в родном университете. Его пятеро детей, включая Ника, родились и выросли в Оксфорде. Но Майкл никогда не помышлял продавать Треннор, считал его своим родовым гнездом и, выйдя на пенсию, переселился именно туда. С тех пор как умерла жена, он жил один, хотя четверо из его детей обитали неподалеку — кто-то поселился тут по собственному желанию, с кем-то так распорядилась судьба. Только Ник оказался отрезанным ломтем. И вот теперь настало время навестить родной дом. Пусть и ненадолго. И как казалось Нику, не по самому веселому поводу.

Пятница. Сырой промозглый вечер. К концу пути Ника накрыла темнота. Ну и хорошо, думал он, вглядываясь в дорожные знаки. Быть может, темнота — именно то, что надо. Ник вечно нуждался в каком-то укрытии.

В воскресенье — пятидесятилетие старшего брата. Эндрю владел фермой в районе Бодмин-Мур и в последнее время — во всяком случае, если верить их сестре Ирен, — отдалился от родных даже больше, чем Ник: все из-за развода, сложных отношений со взрослым сыном и упадка британского сельского хозяйства. День рождения в Тренноре, праздник, который соберет всю семью, пойдет им на пользу, особенно самому виновнику торжества. С этим не поспоришь. Но Ирен намекнула, что для семейного сборища есть и еще одна, возможно, даже более важная причина: «Надо подумать о будущем. Папе нельзя оставаться в одиночестве в Тренноре. Нам сделали одно интересное предложение, ты должен о нем узнать». Сообщать подробности по телефону Ирен отказалась — как заподозрил Ник, чтобы пробудить в нем любопытство, смешанное с угрызениями совести. Что ж, это ей удалось, хотя и не в той мере, на какую она надеялась. В конце концов Ник согласился приехать. Просто потому, что не нашел убедительного предлога для отказа.

Когда Ник достиг Плимута, поток машин заметно поредел. Он свернул на шоссе А38 и проехал через весь город к реке Тамар, где движение замедлилось — машины медленно ползли по мосту над широкой черной полосой воды. По железнодорожному мосту постукивал поезд, в ту сторону, откуда только что прикатил Ник. Как жаль, что он едет не в этом поезде… На миг уже ставшая привычной уверенность в себе изменила Нику.

Но только на миг. Уже через секунду он взял себя в руки. Съехав с моста, Ник свернул к центру Солташа, в старейшую часть города, развернулся и спустился с холма к реке, так что мост и железная дорога оказались прямо над ним. У реки повернул направо и тут же, прямо у пристани, увидел перед собой приветливые огни бара «Старый паром», который уже двенадцать лет держала Ирен Винер, в девичестве Палеолог. На самом деле кабачок завел ее муж, когда вышел на пенсию после долгой работы на верфях в Дэвонпорте. Очень скоро мистер Винер начал потреблять большую часть своего товара самостоятельно, и Ирен не долго думая решила проблему путем развода. Сестра частенько повторяла, что никогда в жизни не собиралась становиться хозяйкой пивной, но оказалось, не такая уж это и плохая работа, что бы там ни думал Ник.

Он зарулил на задний двор, втиснул машину между «воксхоллом» Ирен и мусорным баком, заглушил двигатель и выбрался наружу. И только тут, набрав полную грудь бодрящего речного воздуха, осознал, что и в самом деле приехал домой. Над ним почти вертикально завивался спиралью старый железнодорожный мост, сумеречный и тихий теперь, когда поезд на восток уже прошел. Рядом возвышался мост автомобильный, ярко освещенный и обвешанный строительными люльками. Странное местожительство выбрала сестра — бар окружен всеми видами транспорта, а назван в честь того, что давно уже днем с огнем не найдешь. «Старый паром» — единственный паром в округе.

Впрочем, какое Нику до этого дело? Он тут только на выходные. Да, родные уговорили его приехать, но скоро, очень скоро, он тронется в обратный путь.

Ник вытащил из багажника сумку, обошел здание, чтобы войти через центральный вход, и, наклонив голову, шагнул в низкую дверь. Помещение делилось на собственно бар и нечто вроде ресторанчика, разделявшиеся двусторонней стойкой, хотя Ирен и ее постоянные посетители называли их просто ближним и дальним залами. Низкий потолок, неровные полы, толстые, как в темнице, стены… Пятьсот или около того лет — не шутка. И все-таки паб казался живым и вовсе не напоминал музейный зал. Два игральных автомата и несколько местных юнцов — вот и все встречающие.

А вот накурить юнцы успели изрядно. Ник, от природы не переносивший дыма, непроизвольно закашлялся. Посетители смерили его подозрительными взглядами. Вид лощеного, разодетого незнакомца им явно не понравился, фамильное сходство с хозяйкой гостеприимного приюта определенно не бросилось в глаза.

Хотя сходство, что там ни говори, присутствовало. Брат с сестрой были одного роста и телосложения, гладкие черные волосы одинаково тронула седина. Вытянутые лица, орлиные носы — Палеологов нельзя было назвать красивыми, но их необычная внешность привлекала взгляд. Ирен сидела на высоком стуле за стойкой бара, бездумно глядя в пустой дальний зал и перебрасываясь словами с барменшей — крашеной блондинкой, которая обслуживала юнцов из ближнего зала.

— Да вот он! — воскликнула Ирен, наконец-то заметив Ника. — Привет, пропащий.

Она легко соскочила со стула и вышла к брату. Поцеловала его в щеку.

— Неплохо выглядишь.

— Ты тоже.

— Нравится? — Сестра покрутилась перед ним, демонстрируя обтягивающую юбку и туфли на шпильках. Отблески ламп заиграли на алой блузке. — Пятничный наряд для постоянных посетителей. Мало кто дезертирует в бар «Лодочник», если есть возможность прийти сюда и поглазеть на мои ножки, уверяю тебя.

— Не сомневаюсь.

Ник не соврал, хотя количество поклонников Ирен в данный момент оставляло желать лучшего. Судя по невеселой улыбке сестры, она подумала о том же.

— Народ соберется к вечеру.

— Тогда хорошо, что я успел до часа пик.

— Ты, похоже, прямо из офиса?

— Да, заскочил туда утром, перед отъездом.

— Выпьешь?

— Попозже. Мне бы прийти в себя, переодеться, душ принять.

— Ну конечно. Я все забываю, как долго ты ехал. Ступай наверх. Будешь жить в комнате Лоры. В холодильнике — пирожки и салат.

— Спасибо. Скоро вернусь.

Ник отворил дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» прямо около дамского туалета и по узкой лестнице начал подниматься в жилую часть здания. Перепрыгивая через две ступеньки, взбежал на тесную площадку, откуда вели двери в гостиную, спальню, кухню, ванную и комнату племянницы, в данный момент пребывавшей на учебе в пансионе. Ирен уже застелила для него кровать. Ник брякнул на пол сумку, мельком попытался понять, что это за девица на висящем у двери плакате, и направился в душ.

Минут через сорок он вновь спустился в бар и увидел, что в дальнем зале уже сошлось около десятка местных жителей. Они неплохо проводили время, отпуская шуточки и перемывая соседям косточки. Некоторых Ник смутно помнил, и они его тоже. Вскоре он понял, что Ирен уже оповестила всех о визите брата и о мнимой причине приезда — семейном торжестве в Тренноре. Пришлось ставить выпивку и общаться с завсегдатаями. Через пару часов Ник почувствовал, что потратил столько улыбок и слов, что хватило бы на месяц, челюсть ныла, противный комок в желудке закаменел и разболелся. И никто не задал вопрос, лежавший вроде бы на поверхности: почему он не остановился в Тренноре — огромном доме, полном пустых комнат, в одной из которых Ник, кстати, долгое время жил вместе с братом Бэзилом, а забрался сюда, в крохотную спальню Лоры, полную плюшевых зайцев и дисков с песнями девичьих групп. Ну и хорошо, потому что он не нашел бы что ответить. Ирен так ничего и не объяснила. Возможно, лениво размышлял Ник, сидя в углу за третьей пинтой «Гиннесса», все, кроме него, уже давно все знают, вот и не спрашивают. Возможно, он один не в курсе, что происходит. А может быть, подумал он, перехватив предостерегающий взгляд сестры, пронзивший, казалось, облако сигаретного дыма, может быть, и не знают ничего.

Последнего из засидевшихся посетителей выставили за дверь только около полуночи, барменша торопливо протерла столы и тоже убежала домой. Ирен зажгла первую за вечер сигарету, щедро плеснула себе и Нику виски «Гленморанж» и уселась рядом с ним возле газового камина, бросавшего затейливые блики на развешанные по стенам в качестве украшения конскую сбрую и медную утварь.

— Веселая тут у тебя компания, — сказал Ник, имея в виду разошедшихся по домам завсегдатаев.

— Значит, не очень утомился? — улыбнулась сестра, подняв к губам стакан.

— Нет. Они все…

— Я не о них, я о тебе. Ты же не любишь, когда много народу. Особенно если приходится со всеми общаться.

— Привык, наверное.

— Правда? А я за тебя волновалась.

— И совершенно зря.

— Когда-то было не зря.

— А теперь все нормально.

Ирен, похоже, уловила намек и быстро сменила тему.

— Рада, что ты сумел выбраться.

— Думаешь, Эндрю тоже обрадуется?

— Конечно! Хоть и…

— Сумеет не показать виду.

— Ну, ты ж его знаешь. А сейчас он стал еще нелюдимей.

— И при этом ты все равно уверена, что неожиданное появление любимого братца пойдет ему на пользу?

— Мы ведь семья, Ник. Время от времени просто необходимо собираться вместе. Кроме того…

— Ты притащила меня сюда не только затем, чтобы отпраздновать юбилей Эндрю.

— Именно. — Ирен глубоко затянулась сигаретой. — Дело еще и в папе.

— А он знает, что я появлюсь в воскресенье?

— Нет. Мы думали удивить… их обоих.

— Мы?

— Мы с Анной.

— А Бэзил?

— Он в курсе всех дел.

И неудивительно — Бэзил уже некоторое время жил в квартире их второй сестры, Анны.

— Повезло ему.

Ирен вздохнула:

— Что ж. Пора поговорить начистоту. Ты не видел отца около года. В последнее время он сильно постарел. Как-то… сдал, что ли. Я помню его большим, сильным. А теперь он будто усох.

— Ему все-таки восемьдесят четыре.

— И ни месяцем меньше. Будь мама жива, все было бы иначе. Я не представляю, как он будет жить один в Тренноре.

— А Пру? — Упомянув любимую отцову домработницу, Ник тут же сообразил, что она, должно быть, немногим моложе хозяина. — Она не может за ним присмотреть?

— Может. Насколько ей позволяет катаракта. От Пру в последнее время не так уж много толку, Ник. Пришло время взглянуть фактам в лицо.

— Ты имеешь в виду, что взглянуть им в лицо должен папа.

— Мы нашли ему прекрасное место в Тэвистоке. Анна говорит, просто идеальный вариант. Гортон-Лодж.

Анна работала старшей медсестрой дома престарелых в Плимуте и, без сомнения, могла судить о подобных вещах профессионально. И все-таки Ник не мог понять, к чему такая спешка, и невольно почувствовал всплеск жалости к отцу.

— Завтра вечером Анна сама тебе все расскажет. Она просила, чтобы ты заскочил к ужину. Я серьезно, Ник: в Гортон-Лодже просто чудесно. Ничего лучшего за деньги не купишь.

— И все-таки… — Ник осекся. При слове «деньги» ему в голову пришла очень простая мысль. Кто станет платить за Гортон-Лодж? Наследство дедушки Палеолога, к сожалению, не дожило до третьего поколения. А отец без конца повторял, что зарплата ученого, на которую к тому же приходится кормить пятерых отпрысков, не позволит ему скопить хоть что-то на старость. Никому из детей, в свою очередь, не удалось заработать хоть мало-мальски приличного капитала. Единственным источником средств мог бы стать сам Треннор. Но ведь это родовое гнездо… Почему братья и сестры так стремятся переселить отца в комфортабельный дом престарелых? Похвально, конечно, но на них не похоже.

— Хочешь продать дом, Ирен?

— Разумеется.

— А если отец проживет еще десяток лет, а то и больше? Даже если пять…

— Не важно.

— Как не важно? Тогда продажа окажется совершенно бессмысленной. Сколько стоит Треннор? Тысяч триста. Триста пятьдесят от силы.

— Средние цифры именно таковы, не спорю.

— А какие еще цифры мы можем рассматривать?

— Более интересные. Кое-кто предложил отцу полмиллиона.

Ник в изумлении уставился на сестру:

— Полмиллиона?!

— Именно. Пятьсот тысяч фунтов. Наличными.

— Но… отец ведь не выставлял дом на продажу.

— Отсюда и доплата.

— Ничего себе доплата.

— Деньги уже лежат на промежуточном счете у Бэскомба.

Бэскомбом звали семейного адвоката Палеологов. До него адвокатом семьи был отец нынешнего Бэскомба, а еще раньше — дед. Похоже, таинственный покупатель и впрямь настроен серьезно.

— И кто он, этот «кое-кто»?

— Незнакомец по имени Тантрис. Я о нем ничего не знаю. Какой-то иностранец. Действует через посредницу.

— А зачем ему наш дом?

— А тебе не все равно?

— Может, и нет. И что, кстати, говорит отец?

— Он говорит: «Ни в коем случае».

— Тогда о чем разговор?

— О том, что мы должны его переубедить. Выступить единым фронтом.

— И поэтому ты меня вызвала?

— Почему же только поэтому? — Ирен посмотрела на Ника укоризненно, словно обидевшись на его предположение. — Я решила, что ты имеешь право знать. И разделить с нами прибыль. Или потерять ее, если мы отшвырнем деньги мистера Тантриса.

— Их отшвырнем не мы, а отец. Да и прибыль сомнительная. Предположим, она позволит ему подольше протянуть в Гортон-Лодже. А потом…

— За отца заплатит мистер Тантрис.

Второй раз за вечер Ник в изумлении вытаращился на сестру:

— Что?!

— Мистер Тантрис. Он предлагает что-то вроде попечительства. Бэскомб говорит — все чисто.

— А зачем это самому Тантрису?

— Хочет уговорить нас на сделку.

— Но…

— И подавить наши возражения, конечно. Хитрый план, чтобы склонить нас на свою сторону. Я не обольщаюсь насчет его мотивов.

— А что у него за мотивы? Для чего ему так нужен Треннор?

— Как я уже сказала, не все ли нам равно? — пожала плечами Ирен.

Что-то она темнит. Ник через стол подался к сестре:

— И все-таки? Ты знаешь зачем?

Несколько секунд Ирен молча курила. Потом сказала:

— Да. Мы все знаем.

— Кроме меня.

— Точно.

— Ну и?.. — Ник даже не пытался скрыть раздражение от того, что приходится торопить сестру.

— Это несколько… необычно.

— Уже догадался.

— Даже удивительно.

— Так удиви меня поскорей.

— Будет лучше, — Ирен мягко улыбнулась брату, — если тебя удивлю не я, а кое-кто, гораздо лучше владеющий вопросом.

— Неужели? И кто же это?

— Мисс Хартли, помощница мистера Тантриса, хочет встретиться с тобой, чтобы обрисовать ситуацию. Она настаивает, что ты должен узнать обо всем именно от нее, и я с ней согласна. Вот кто ответит на все твои вопросы.

— Настаивает? Значит, она меня знает?

— Мисс Хартли знает не тебя, а о тебе. Я дала ей понять, что твои интересы надо рассматривать наравне с интересами остальных членов семьи. И она рада сделать все от нее зависящее.

— Как мило с ее стороны!

— Сарказм, — улыбнулась Ирен, — хороший знак.

— Знак чего?

— Возвращения к миру людей.

Ирен смотрела на Ника с сестринской любовью, которую он никогда не мог ни принять, ни отвергнуть.

— Когда я должен встретиться с мисс Хартли?

— Завтра в полдень.

— Здесь?

— Нет. В церкви Сент-Неот.

— Сент-Неот?!

— На полдороге между Лискердом и Бодмином.

— Бога ради, Ирен, я знаю, где это. Только не понимаю, зачем мне ехать в такую даль, чтобы встречаться с какой-то Хартли.

— Сейчас не понимаешь. А приедешь туда — поймешь.

— С какой стати?

— Мисс Хартли все объяснит. — Ирен осушила стакан. — И потому теперь я желаю тебе спокойной ночи.

Глава вторая

Ник с детства знал, что если Ирен решила о чем-то умолчать, из нее ничего не вытянешь. Он даже гордился, что сумел устоять перед искушением. Впрочем, одну ошибку, последствия которой сказались только утром, он все-таки сделал: перебрал накануне, да так, как давно себе не позволял. Второй стакан виски, выпитый, уже когда Ирен пошла спать, при каждом движении отдавался звоном в голове.

Из-за этого привычная субботняя пробежка оказалась неприятной, даже мучительной. Хорошо хоть погода была на стороне Ника — холодный воздух приятно освежал. Он двинулся на юг, мимо Солташской школы, вдоль железнодорожных путей. Немного пришел в себя только на набережной, глядя на лебедей и чаек, на стройные стаи диких гусей над Плимутом. Однако головная боль не утихла — наоборот, разыгралась еще сильнее. Правда, к этому времени Ник уже смирился и даже свыкся с ней.

«Старый паром» встретил его ароматом жареного бекона, который Ник, к своему удивлению, нашел восхитительным. Яичница с беконом оказалась фирменным средством Ирен от похмелья. Еще удивительнее, что она действительно помогла. Взвинтив уровень холестерина и кофеина в крови и приняв ванну, Ник почувствовал себя почти что тем уравновешенным и рассудительным человеком, каким следовало быть во время грядущей встречи.

В одиннадцать он уже выехал навстречу объяснениям, которые ему не терпелось получить.

Ник не мог вспомнить, бывал ли он раньше в Сент-Неоте. Одна из деревушек в окрестностях Бодмин-Мура; возможно, в детстве или в юности он гулял здесь с родителями. Мороженое ел… Не вспомнить. Даже когда автомобиль въехал в деревню и пополз по узкой, обсаженной деревьями дороге, ничто не шевельнулось в душе. Хотя местечко было приятным, из труб стоявших у склона холма домов лениво вился дым.

В самой высокой точке деревни стояла церковь, четырехугольная и все-таки изящная — гранитный памятник мастерству давно почивших каменщиков. Ник подъехал к западной стене, туда, где церковь делила автомобильную стоянку с другим священным заведением — пабом «Лондон». Паб, похоже, работал, но народу в этот ранний час практически не было. Часы на церкви показывали без десяти двенадцать. Ник приехал чуть раньше нужного.

И не только он — у церкви стоял красный «пежо». Ник припарковался рядом и вышел из своей машины одновременно с его хозяйкой — стройной молодой женщиной, одетой в дубленку, джинсы и свитер. Темные вьющиеся волосы обрамляли бледное серьезное лицо. Карие глаза внимательно осмотрели Ника через небольшие очки в золотой оправе.

— Мистер Палеолог? — с чуть заметным акцентом уроженки центральной Англии спросила женщина.

— Да. Мисс Хартли?

— Совершенно верно.

Они пожали друг другу руки. Рукопожатие у Элспет Хартли оказалось неожиданно крепким. Она вообще не походила на представителя (если и вправду была представителем) миллионера (если таинственный покупатель действительно был миллионером).

— Рада, что вы смогли приехать.

— Моя сестра не оставила мне выбора.

Мисс Хартли слегка подняла брови:

— Что вы уже знаете?

— Знаю, что ваш босс хочет купить Треннор. Судя по всему — за любые деньги. И я надеюсь, вы объясните мне — почему.

— Я бы не назвала его боссом. Скорее — руководителем.

— А вы разве не его помощник?

— Я историк. Мистер Тантрис субсидирует мою работу в Бристольском университете. Однако в чем-то вы правы. В данный момент мне приходится выступать в роли помощника или кого-то в этом роде. Настоящий слишком занят вопросами финансов, чтобы приехать сюда.

— Приехать откуда?

— Из Лондона, Нью-Йорка, Цюриха… — Девушка улыбнулась, и Ник понял, что она делает это часто и с удовольствием. — Откуда угодно.

— А сам мистер Тантрис где обитает?

— В Монако. Во всяком случае, мне так говорили. Я ведь никогда его не видела. Просто хочу помочь в благодарность за финансирование моей работы. Интересной, замечу, и необычной работы. Например, я и представить не могла, что встречусь с наследниками последнего императора Византии.

— Это родство до конца не доказано.

— А ваш отец говорил другое. Перед тем как выставить меня за дверь.

— Ну, что я могу сказать — это все-таки его дверь.

— Знаю. Но ведь мистер Тантрис не собирается сровнять Треннор с землей и выстроить на его месте десяток современных коттеджей.

— Разве?

— Видимо, — снова улыбнулась мисс Хартли, — мне пора объяснить, зачем вы сюда приехали.

— Самое время.

— Зайдем в церковь. Там вы все поймете.

Ник послушно прошел вслед за новой знакомой во двор и дальше — к южным дверям, подле которых торчали над старинными могилами источенные временем кельтские кресты.

— Защита древних от дьявола, — пояснила Элспет, перехватив взгляд Ника. — Гораздо старше, чем сама церковь, которая заменила донорманнское здание только в пятнадцатом веке. Пройдемте внутрь.

Она поднялась на крыльцо, отодвинула щеколду, открыла дверь и пригласила Ника внутрь.

Он вошел и огляделся. Нефы сочетались очень гармонично, но что сразу цепляло взгляд, так это окна, которые сияли ярко и вместе с тем нежно, волшебно преображая оставшийся снаружи тусклый свет пасмурного дня.

— Вижу, вы заметили, — сказала Элспет.

— Интересные витражи.

— Не просто интересные. Уникальные. Особенно для историка. Церквей с окнами, застекленными еще до Реформации, почти не осталось. Эта — вторая по степени сохранности после той, что в Фэйрфорде, в Глостершире.

— А что случилось с остальными?

— Их уничтожили пуритане. Войска Кромвеля двигались по стране под звон витражей[1].

— Почему тогда эти уцелели? Войска сюда не дошли?

— Маловероятно. В Корнуолле витражи и скульптуры громили не меньше, чем в других графствах. Пуритане были на редкость основательны и упорны. Нет-нет. Сент-Неот уцелел благодаря заступничеству высокопоставленных людей и тщательно разработанному плану. Впрочем, мы забегаем вперед. Первым делом я хочу, чтобы вы посмотрели на окна, я имею в виду, внимательно посмотрели.

Элспет провела Ника по южному нефу в часовню Богородицы, наполненную синими, красными, золотыми лучами, падавшими из двух угловых окон в южной и восточной стенах.

— Витражи Сотворения и Потопа, почти не реставрировались, датированы четырнадцатым веком. Невероятная картина, правда?

— Правда.

Ник не считал себя экспертом, но тонкая работа говорила сама за себя. Он узнал сюжеты: от сотворения мира до змея-искусителя, обвившегося вкруг древа познания добра и зла. На последней панели Господь велит Ною построить ковчег. Ник повернулся и на втором окне увидел сам ковчег — сияющий золотом, он плыл по морю света.

— Скорее всего первоначально планировалось показать весь Ветхий Завет — от окна к окну. Однако деньги, похоже, закончились быстрее, чем было рассчитано, потому что вон оттуда начинаются портреты местных сановников и их любимых святых. Другими словами, сплошное спонсорство. Правда, высокой художественной ценности.

От ковчега до южной двери тянулся ряд окон с изображениями увенчанных нимбами святых и благочестивых семейств, преклонивших колена в молитве. Ник медленно зашагал вдоль стены.

— После сановников идут обычные прихожане. Окна северного нефа были заказаны группами людей, собравшими на них деньги: девушками, юношами, замужними женщинами. Витраж юношей с изображением святого Неота особенно красив.

Ник повернулся, чтобы оценить скромную, но приятную глазу композицию, медленно прошел по нефу обратно к перегородке, остановился и посмотрел на восточное окно.

— Тайная вечеря? — уточнил он, разглядев сюжет.

— Совершенно верно.

— Хотя… чем-то отличается от остальных.

— А вы внимательны. Это витраж двадцатых годов девятнадцатого века. Церковь реставрировали, заменяли отдельные стекла старых витражей и вставили несколько новых панелей. Конечно, они отличаются.

— Заметно.

— Но, как ни смотри, кое-чего здесь не хватает.

— Чего же?

— Это ведь храм. Витражи здесь не столько objets d’art[2], сколько стеклянные проповеди. Сотворение мира. Грехопадение. Всемирный потоп. Рассуждая логически, необходим хоть какой-то намек на день Страшного суда.

— А его нет?

— Получается, что нет. А должен быть. Спросите меня — я скажу, что витраж Суда здесь просто необходим.

— А в чем же дело?

— Дело в том, что он был. Мы узнали это из записей церковных старост того времени. Кстати, о старостах. Нынешний дал мне ключи от колокольни. Сюда.

Девушка вернулась в начало нефа и отперла дверь, ведущую на первый этаж колокольни. Ник пошел за своей провожатой туда, где находились колокола. Веревки были аккуратно привязаны, чтобы ничто не мешало рассматривать западное окно, скрытое от основной части храма. И вновь Ник увидел лишь разноцветных святых. Страшного суда не было и здесь[3].

— Мы думаем, вернее, я думаю, что витраж Суда находился именно тут. Церкви яростнее всего громили дважды: в середине сороковых и в начале пятидесятых годов семнадцатого века. Сент-Неот больше пострадал как раз во время второго периода, особенно весной тысяча шестьсот пятьдесят первого. Набеги на окружающие церкви его, однако, не коснулись.

— Отчего же?

— Ответ находим опять в записях. Викария к тому времени выслали. Староста записал, что церкви помогало семейство Роус, жившее в Холтон-Бартоне, вблизи моста Тамар, всего в нескольких милях на север от Ландульфа. Один из членов семьи, Энтони Роус, был полковником в армии Кромвеля и мировым судьей графства. Остальные, однако, симпатизировали Высокой Церкви[4]. Деньги на одно из окон когда-то пожертвовал некий Николлс, кузен Энтони. Семейные связи — великое дело. Окна, правда, пришлось побелить, зато они остались в целости и сохранности на радость грядущим поколениям.

— К чему вы клоните, мисс Хартли? При чем тут Ландульф?

— Очень даже при чем. Сколько до него? Миль двадцать? Долгий, но вполне реальный путь в тысяча шестьсот сорок шестом году.

— Тысяча шестьсот сорок шестой? Я думал…

— Недавно мы обнаружили письмо одного из церковных старост, некоего Ричарда Бодена. Он описывает предосторожности, которые местный священник принял во время «кризиса пятьдесят первого». «Шесть лет назад, — пишет Боден, — мы спрятали наше красивейшее окно, поскольку Корнуоллом завладели парламентские войска. Витраж перевезли в безопасное место, к нашему верному другу мистеру Мэндреллу, замуровали, и, могу ручаться, он до сих пор хранится там в целости и сохранности». Письмо написано в тысяча шестьсот шестьдесят втором, через два года после начала Реставрации[5]. Однако витраж «…до сих пор хранится там в целости и сохранности». Правда, интересно?

— А почему его не вернули на место?

— Логичный вопрос. И мне кажется, я знаю, как на него ответить. Связи церкви с семейством Роус натолкнули меня на мысль поискать следы Мэндрелла в районе Холтон-Бартона. Некие Лоуэры из близлежащего Клифтона симпатизировали роялистам и Высокой Церкви. И, судя по их близкой дружбе с вашим собственным предком, испытывали глубокую антипатию к пуританам — как вы, наверное, и сами знаете, сын Теодора Палеолога погиб, защищая короля, при Нэйсби. Оказалось, что одним из ближайших соседей Лоуэров был некий Томас Мэндрелл, который женился на девице Роус. Думаю, именно он прятал витраж Суда. Однако после смерти Мэндрелла в тысяча шестьсот пятьдесят седьмом все его имущество передали сэру Грегори Нортону, убежденному стороннику Кромвеля. Кто-то из членов семейства Нортон жил в доме Мэндрелла уже после Реставрации. Боден писал, что витраж замуровали — не иначе как в какой-то стене. Если новый жилец симпатизировал пуританам, не стоило рассказывать ему о сокровище роялистов, тайно хранящемся у него дома.

— И что это был за дом?

— Не догадываетесь?

Ник усмехнулся очевидности ответа:

— Треннор?

Элспет кивнула:

— Витраж замурован в одной из его стен.

Они вышли из церкви и заглянули в бар, где Элспет удивила Ника, заказав кружку пива и тарелку сандвичей. После сытного завтрака Ирен Нику есть не хотелось, и он ограничился стаканом минералки. Сделав заказ и усевшись за стол неподалеку от камина, они вернулись к разговору о давно потерянном, но имеющем все шансы объявиться витраже церкви Сент-Неот.

— Неужели ты серьезно — про старинный витраж и все остальное?

— Совершенно серьезно, Ник. — (Где-то между церковью и пабом они начали называть друг друга по имени). — Найти его — давнее и страстное желание мистера Тантриса, во всяком случае, именно так мне было сказано.

— А твой Тантрис бывал в здешних краях?

— Вероятно. Вообще-то он живет затворником, так что это скорее всего был недолгий, кратковременный визит.

— И он хочет купить Треннор в надежде найти пропавший витраж? Где? В стене? Под полом?

— Дело в том, что шансы довольно высоки. Письмо Бодена практически не оставляет сомнений.

— Особенно если учесть, что Треннор — далеко не маленькое здание. А люди, которые точно знали, где замуровано сокровище, умерли три сотни лет назад.

— Именно поэтому так важно, чтобы в доме не осталось жильцов. Скорее всего нам придется снести не одну стену, прежде чем мы обнаружим желаемое. Перед тем как перевезти витраж в Ландульф, его тщательно упаковали — там около тридцати отдельных панелей, аккуратно завернутых и упрятанных в огромный деревянный сундук. Потом замуровали. Я знаю, что твой дед расширил и перестроил здание, поэтому мы скорее всего говорим о стенах, которые теперь оказались внутри. Все они достаточно толстые, во всяком случае, на первый взгляд. Мне так и не удалось посмотреть дом.

— Отец обошелся с тобой не слишком любезно.

— Имел право, учитывая, что я собираюсь сделать с его жилищем.

— Рад, что ты это понимаешь.

— Именно потому мистер Тантрис не станет скупиться.

— Ему это нетрудно.

— Не спорю. Богатей, потакающий собственным капризам. Можешь презирать его, если хочешь. Но помни: Боден писал, что это был лучший витраж. Еще прекрасней, чем изображения Сотворения и Потопа. А ты ведь не станешь отрицать, что они просто великолепны. Кстати, это окно может оказаться и самым древним, если вспомнить, что колокольня гораздо старше основного здания. Возможно, оно было изготовлено лет за сто до остальных. Или даже раньше. Необыкновенная будет находка — и для истории, и для искусства.

— И, могу предположить, неплохая ступенька в твоей карьере.

— Верно. Не собираюсь отрицать. Для меня это очень серьезный шанс. И для твоей семьи, кстати, тоже.

— Ты имеешь в виду деньги?

— А что же еще? — усмехнулась Элспет. — Мы все в них нуждаемся, не так ли? Кто меньше, кто больше. Кроме того, по словам твоей сестры, ни один из вас все равно не собирался после смерти отца поселиться в Трен норе.

— Скорее всего да.

— Тогда вам нет смысла отказываться от предложения мистера Тантриса.

— Папа, похоже, думает иначе. А ведь решать именно ему.

— Пожалуйста, Ник, постарайся его переубедить. — Взгляд Элспет, казалось, говорил, что Ник сделает ей — и себе — огромное одолжение, уговорив отца. — Если, конечно, ты сам считаешь, что он должен передумать. Что скажешь?

— Попробую. — Ник медленно кивнул, окончательно признавая правоту Элспет. Его убедило ее горячее стремление отыскать спрятанное сокровище. Судя по всему, единственный разумный выход — принять предложение Тантриса.

Элспет сказала Нику, что пробудет в Корнуолле еще около недели — закончит свои изыскания. У Ирен есть номер ее мобильного, и Элспет надеется услышать хорошие новости до того, как вернется в Бристоль. Под хорошими новостями новая знакомая подразумевала отступление отца перед одновременным натиском всех его детей.

Для тех, кто не знал Майкла Палеолога, задача показалась бы несложной. Ник, однако, не пылал оптимизмом. Отец славился невероятным упрямством и не любил прислушиваться к разумным доводам, особенно когда эти доводы выдвигал кто-то из детей. Сейчас, однако, они выступят единым фронтом — случай нетипичный, если не сказать, из ряда вон выходящий. Кроме всего прочего, их старик не сможет отрицать того, что он и в самом деле уже старик. Да еще одинокий. Небогатый. И, если верить Ирен, сильно сдавший в последнее время.

Ну, насчет последнего отец, несомненно, поспорит. Скажет, что они хотят сдать его в дом престарелых только для того, чтобы поправить свое материальное положение. Сошлют родного отца в Гортон-Лодж бесплатно, а денежки Тантриса тем временем будут лежать в банке и приносить проценты до тех пор, пока не достанутся наследничкам. Ник даже не сомневался, что отец выразится именно так.

* * *

Из Сент-Неота Ник поехал в Мур. Припарковался недалеко от плотины на южном берегу водохранилища Коллифорд и не спеша двинулся вдоль берега, обдумывая ситуацию. Вокруг царила тишина.

В этой тишине он наконец сообразил, что именно в поведении отца показалось ему странным. В нормальных обстоятельствах Майкл Палеолог немедля занялся бы поисками окна. Профессиональный археолог, он верил в загадки прошлого. А эта загадка, по словам Элспет, была просто необыкновенной. Если бы отец предложил мисс Хартли действовать сообща, он, вероятно, сгодился бы на роль консультанта. Позже можно было бы написать книгу. Снять документальный фильм. Неужели он об этом не подумал? Не оценил, какие перед ним открываются возможности?

Конечно, подумал. Сдал отец или не сдал, до маразма ему далеко. Захоти он сделать Элспет ответное предложение, его бы никто не удержал. Наверное, он просто разозлился. Отцу хотелось, чтобы его уговаривали, сулили деньги. А Ирен попыталась надавить на него. А Майкл не любит, когда на него давят.

И Ник тоже. Ирен пригласила брата, чтобы он плясал под ее дудку, и пока что он полностью оправдывал ожидания сестры. Но настала пора сочинить собственную музыку.

Ник постоял, глядя на поверхность водохранилища и чувствуя, как ноты новой мелодии приходят ему в голову. Потом усмехнулся и направился к машине.

Ферма Каруэзер располагалась всего в паре миль от Мура — кучка серых, крытых шифером зданий в долине Бедэлдер неподалеку от деревни Темпл. Ник ехал бы туда без всякого удовольствия, даже если бы Ирен не превратила его возвращение в сюрприз для брата. Они с Эндрю никогда особо не ладили. Были слишком похожи, хотя ни тот ни другой не желали этого признавать. Эндрю тяготел к земле, камням и бессловесным животным, а Нику были интересны не дела, но мысли. Оба не отличались общительностью, что еще больше отдаляло их друг от друга.

Кроме того, явившись в Каруэзер, Ник давал Эндрю серьезное преимущество, которое почти полностью сводило на нет эффект внезапности. Здесь брат был у себя дома, а Ник выступал в роли назойливого гостя.

Первым его заметил пес. Насторожив уши, тот выскочил из-за амбара, когда Ник по ухабистой дороге подъехал к ферме, и загавкал, как только машина вползла в открытые ворота. Ник остановился, заглушил двигатель и с надеждой посмотрел в сторону дома. Хорошо бы Эндрю вышел и отогнал громкоголосое чудовище, прежде чем оно захочет продемонстрировать остроту зубов. Ник посигналил, чем еще больше разозлил собаку.

Наконец, к своему глубокому облегчению, он услышал голос брата:

— Тихо, Скип.

Скип мгновенно заткнулся. Ник перевел глаза на крытый железом сарай, откуда донесся окрик. Одетый в заляпанный маслом и грязью комбинезон, Эндрю вылез из-за потрепанного заржавленного «лендровера» и вытер руки тряпкой.

С тех пор как братья виделись в последний раз, в волосах Эндрю прибавилось седины, лицо осунулось. Заметно ссутулились прежде широкие плечи. Ему оставался всего один день до пятидесятилетия, но выглядел он несколькими годами старше.

Ник вышел из машины. Скип заворчал, однако не двинулся с места. Два брата без улыбки смотрели друг на друга.

— Привет, — поздоровался Эндрю, когда Ник уже решил, что брат так и будет молчать.

— Привет, Эндрю.

— Нет нужды спрашивать, что ты здесь делаешь.

— Я думал, ты удивишься.

— Да нет.

— Ирен пригласила меня на твой день рождения.

— Рад, что обеспечил ей удобный предлог.

— Ну почему же предлог…

— Потому что дело вовсе не в моем юбилее. — Эндрю шагнул к брату. — Чаю выпьешь?

— Лучше кофе.

— Кофе не держу.

— Ладно, чаю так чаю.

— Тогда заходи. У меня тут без церемоний.

Действительно — какие уж тут церемонии. Каруэзер был добротным английским фермерским домом. Чтобы такой дом стал уютным, в нем должен гореть очаг, слышаться гомон ребятишек. Этот же был просторный и холодный, как склеп, мебели не хватало, и звуки шагов гулко отдавались от пустых стен. Братья зашли в кухню, где от плиты шло хоть какое-то тепло. Эндрю занялся чаем, пока Ник разглядывал настенный календарь — чистый, без единой записи.

— Как только Ирен сообщила, что организует для меня праздничный ужин в Тренноре, я понял: юбилей стал прикрытием для семейного совета, — наполняя чайник, бросил через плечо Эндрю. — Потому и не удивился твоему приезду. Она твердо решила вытащить тебя сюда. Вопрос был только в том, согласишься ли ты.

— Как видишь, согласился.

Ник сел за стол. Перед ним оказался развернутый выпуск «Вестерн морнинг ньюс». Он сложил газету и увидел под ней подробную топографическую карту Бодмин-Мура. Тоже развернутую. Кто-то — по-видимому, сам Эндрю — нанес на нее беспорядочные отметки в виде ярких красных крестиков. Около полудюжины таких отметок столпилось вокруг Блислэнда, у южного края торфяных болот. Остальные разбежались по всей карте.

— Что замышляешь?

— В смысле? — неожиданно агрессивно переспросил Эндрю, отходя от раковины.

— Крестики. — Ник успокаивающе улыбнулся. — На карте.

— А, это… — Эндрю шумно вздохнул, нашел пару кружек и брякнул их на стол возле карты. — Да. Можно сказать, что замышляю. Уже год отмечаю, где их видели.

— Кого?

— Гигантских кошек[6].

— Ты в это веришь?

— Они бродят поблизости. Если б ты видел, что они сделали с одной из моих овец, ты бы тоже не сомневался.

— Я думал, это всего лишь… местная легенда.

Ник всегда считал, что закоренелый материалист Эндрю думает точно так же.

— Я верю своим глазам.

— Ты видел гигантскую кошку?

— И не одну. Или одну, но несколько раз. Причем последний раз совсем близко. — Он показал на отметку прямо возле Каруэзера. — Похожа на пантеру. Огромная, изящная и черная как смоль. Появилась прямо передо мной на том конце поля. В сумерках. Они, конечно, ночные животные.

— В сумерках нетрудно и ошибиться.

— Можешь не верить, — презрительно усмехнулся Эндрю. — Мне все равно. Я решил доказать, что они существуют, и докажу. Всем.

— Каким образом?

— Инфракрасная фотография. Я собираюсь подловить кошек с помощью специальной видеокамеры для ночной съемки. Рано или поздно хоть одну да сниму.

— А пока у тебя доказательств нет?

— Пока нет.

Эндрю разлил по кружкам чай и сел за стол напротив Ника.

— В любом случае ты здесь не для того, чтобы обсуждать гигантских кошек. Жирных — дело другое. Похоже, одну мы поймали за хвост.

— Это ты о Тантрисе?

— Ты знаешь о его предложении?

— Я только что из Сент-Неота, встречался с Элспет Хартли. Она посвятила меня в подробности.

— Настырная дамочка.

— Я удивляюсь, почему отец не захотел участвовать в работах лично. Это же как раз по его части! Спрятанное сокровище. Древняя тайна. Самое то для человека, который всю жизнь раскрывал загадки прошлого.

— Так скажи ему об этом, Ник. Вдруг он задумается.

— Может, и скажу.

— Обо мне не беспокойся. Мне совсем не нужна эта шумиха с днем рождения. Я буду только рад, если ты переключишь внимание всех на что-то другое.

— Ты ведь сильно заинтересован в предложении Тантриса, Эндрю? Во всяком случае, так сказала Ирен, но…

— Ты решил переспросить у меня лично. Разумеется, заинтересован. — Эндрю откинулся на спинку стула и посмотрел во двор. — А как же еще? С каждым годом ферма приносит все меньше и меньше денег. Какой смысл выбиваться из сил, если ее все равно никто не унаследует?

— Том не увлекается сельским хозяйством?

Сын Эндрю никогда не пылал энтузиазмом по поводу фермерства, однако Ник все равно спросил — из вежливости.

— Я понятия не имею, чем он увлекается. С Рождества о нем не слышал. Да и тогда он только пустую открытку с подписью прислал. Ни слова отцу не черкнул.

— Он все еще в Эдинбурге?

— Судя по почтовой марке, да. Их курс выпустили в прошлом году. Меня даже на церемонию не пригласили. А Кейт наверняка была. И этот ее… Моусон.

Похоже, прошедшие годы не смягчили ненависть Эндрю к бывшей жене и ее второму мужу.

— Слушай, Ник, я считаю, что мы, если постараемся, сможем вытрясти из Тантриса раза в полтора больше, чем он сейчас предлагает. Раскошелится как миленький. Надо быть идиотами, чтобы упустить такую удачу. Разумеется, мы согласились. Ирен не хочет закончить свои дни хозяйкой пивной, а Анне обрыдло выносить судна за старичками. Мне тоже нужны деньги, Бог видит, как они мне нужны. И Бэзилу. Да и ты, могу спорить, не откажешься от своей доли. Отец должен понять, как много поставлено на кон.

— Да, но что получит он сам?

— Уверенность в том, что ему не надо больше за нас волноваться. — Эндрю попытался выдавить улыбку. — Разве мало?

Перед отъездом Ника братья договорились, что завтра вечером, в Тренноре, ни слова ни скажут о сегодняшней встрече. Ник и вправду пожалел, что заехал в Каруэзер. Без Кейт, без Тома там царила пустота, причем присутствие Эндрю ее только подчеркивало. Призванием брата с детства было фермерство. Ни о чем другом он и думать не желал. Но сейчас, похоже, Эндрю устал от собственного призвания. Может быть, именно предложение Тантриса помогло ему осознать горькую правду. Если так, то лучше не думать о том, что случится, если отец это предложение не примет.

По шоссе А30 Ник проехал Бодмин-Мур и повернул на юг, через Кэллингтон в Солташ. Он выбрал этот путь, несмотря на крюк, который пришлось сделать, а может, и специально ради крюка.

У Пэйнтерс-Кросс он снова повернул и поехал знакомой дорогой между высокими живыми изгородями и размеченными в незапамятные времена полями, которые полого спускались к широкой плавной излучине Тамара. Недалеко отсюда, за просторными полями, жил, дышал и наслаждался закатом своей жизни отец Ника. Однако сын не планировал его навещать, разве что они столкнутся случайно. И то не хотелось бы. Ник не собирался домой — если Треннор вообще можно было назвать его домом. Он просто вспоминал свои корни.

Ландульф едва ли существовал как поселение. Центр его находился в Каргрине, в миле отсюда. Ландульфскую церковь окружали несколько домов, да в конце проселочной дороги, на которую Ник свернул с основного шоссе, в полях виднелась пара ферм. Вот и все. Треннор стоял примерно в полумиле к западу отсюда, скрытый пологим холмом. От церкви к сырым берегам Тамара вела извилистая дорожка, петляющая между землей приходского священника и бывшими болотами, ныне осушенными и превращенными в пастбища, — от наводнения их защищала специально выстроенная дамба.

Ник знал эти места досконально, так можно знать только те края, где ты провел детство. Каждое поле, каждую ферму, каждый поворот дороги, повторяющей извивы берега на пути к Каргрину и дальше. Ему незачем было выходить из машины и забираться на плотину, чтобы посмотреть на Вэрлей-Вуд и изящную арку железнодорожного моста над Тэйви. Он видел их внутренним взором.

Церковь была ровесницей храма в Сент-Неоте, хотя выглядела гораздо проще, менее вычурно. Ее не прославили ни витражи, ни резные скамьи, ни историческая достопримечательность — мемориальная доска Теодора Палеолога. Как и ожидал Ник, церковные двери оказались закрытыми, и он не смог увидеть эту доску. Но слова, казалось, были вырезаны у него в памяти.

Здесь покоится тело Теодора Палеолога, уроженца Песаро, Италия, потомка последних христианских императоров Греции…

Над надписью красовался выгравированный на медной дощечке двухголовый византийский орел, символизирующий нерушимое единство восточной и западной ветвей христианства.

Кроме запертого в церкви медного орла, в Ландульфе имелся еще один. Ник пересек церковный двор и подошел к захоронениям, появившимся здесь уже в двадцатом веке. Нашел могилу деда.

Годфри Артур Палеолог, скончался 4 марта 1968 года, в возрасте 81 года. Здесь же покоится его возлюбленная жена Хильда, скончалась 26 сентября 1979 года, в возрасте 87 лет.

Вместе навсегда.

На камне был вырезан еще один двухголовый орел.

Мать Ника кремировали — по ее собственной просьбе. Он подозревал, что отец скорее всего захочет быть похороненным здесь, и еще один Палеолог займет свое законное место на этом тихом, обсаженном тисом кладбище. Последний. Как бы там ни обернулось, возьмут они деньги Тантриса или нет, братья и сестры Ника уедут отсюда. Может, и не очень далеко, но достаточно, чтобы упокоиться вдали от семейной могилы. Орел останется, но Палеологи улетят.

Глава третья

Ирен очень обрадовалась, услышав, что Элспет Хартли заручилась поддержкой Ника. Ей казалось, что отец просто не сможет противостоять одновременному натиску всех детей. Она даже не спорила с замечанием Ника, что старик имеет полное право отказаться, если сам, конечно, не захочет пожертвовать дом во благо науки, которую, как знали и брат, и сестра, он ценил выше всего на свете. Весомый аргумент, стоит его использовать.

Впрочем, аргумент аргументом, а выиграют ли они завтра в Тренноре, неизвестно. Многое зависит от того, насколько искусно дети Майкла Палеолога поведут разговор. Ник считал глупым напирать на то, что отец не сможет больше жить в одиночку. Однако Ирен избрала именно эту тактику и не собиралась от нее отступать. Она всегда любила диктовать родным и близким, что для них будет лучше, даже если знала, что ее не послушают. Поэтому Ник был уверен, что завтрашний вечер без сюрпризов не обойдется.

В тот же день он поехал на ужин с Анной и Бэзилом, размышляя по дороге, что они думают о создавшейся ситуации. Ирен уверяла Ника, что брат с сестрой целиком на ее стороне. Ник предпочел бы услышать это от них самих.

Когда он пересекал мост по дороге в Плимут, пошел дождь. Фары едущих впереди машин тускло светились сквозь морось, они и привели Ника в центр города. Он припарковался на Цитадел-роуд, неподалеку от дома Анны, выбрался из машины и пошел по направлению к Хоу[7], ощущая на лице порывы влажного ветра с пролива Саунд. По давней привычке Ник приехал почти на полчаса раньше. Эта привычка раздражала его самого, но избавиться от нее не получалось. Ник повернул на восток, к острову Дрейка и Барбикану, ветер кинулся за ним, захлопали веревки на флагштоках.

На набережной маячил один-единственный человек, что было ровно на одного больше, чем Ник ожидал увидеть. Сутулая фигура в куртке с капюшоном двинулась к нему. Что-то в походке и осанке встречного показалось Нику знакомым. А может, просто интуиция сработала.

— Бэзил?

— Ник?

И вправду Бэзил — его узкое, костистое лицо из-под глубоко надвинутого капюшона.

— Так и думал, что единственный псих, гуляющий по Хоу в такую погоду, ты.

— Просто приехал чуть раньше.

— Причина не лучше моей.

— А у тебя какая?

— Когда Анна готовит ужин для гостей, она нервничает. А нервная Анна — опасная Анна.

— Так я же не гость. И с каких это пор Анна стала такой нервной?

— С тех пор, как я у нее поселился. Она говорит, что я святого доведу. А я не спорю, так оно и есть. Пробовал на нескольких женщинах и убедился, что их терпение тоже не безгранично.

— Может, пойдем, посмотрим, как у нее дела?

— До назначенного тебе времени двадцать минут. Давай подождем.

— За двадцать минут мы до костей промокнем.

— Не спорю. Но кто предлагает ждать именно здесь?

Ближайший паб, любимое место Бэзила, укрылся под стеной гостиницы «Моат-Хаус», совсем рядом с Хоу. Бэзил заказал стакан тоника, и Ник, вспомнив, что ему еще ехать обратно, сделал то же самое. Бар был полон народу, и неудивительно — пятница, вечер. Братья отыскали свободный стол у самой двери.

Усевшись, Бэзил откинул капюшон, и Ник наконец-то как следует рассмотрел брата. Он нисколько не потолстел на диете из ничегонеделания и обедов Анны. Годы наложили отпечаток одиночества и на Бэзила, но в отличие от Эндрю он не казался унылым и изможденным. Бэзил побрил голову, отчего глаза его казались непропорционально огромными. Учитывая, что они всегда были немного навыкате, Ник решил, что на незнакомых брат производит весьма странное впечатление.

И немудрено — Бэзил вообще вел довольно странную жизнь. Он более других братьев и сестер интересовался греческими корнями Палеологов, начал изучать античную историю в Оксфорде, хотя жить продолжал дома, а не в университете, и учебу так и не закончил. После второго курса поехал на каникулы в Грецию и уговорил монахов православного монастыря неподалеку от Коринфа оставить его у себя в качестве послушника. Послушание продлилось около двадцати лет и закончилось тем, что Бэзил вдруг снова возник среди родственников — безбородый, непривычный и будто бы забывший о годах жизни в монастыре. Пожил немного в Тренноре, потом снова испарился — на этот раз на остров Силли — и, вернувшись, поселился у Анны.

— Я частенько сюда захожу, — сказал Бэзил, как только Ник сделал первый глоток тоника и убедился, что с джином напиток стал бы намного вкуснее. — Смотрю на других посетителей — подростков, влюбленных, одиночек вроде меня. Кажется, начинаю понимать немного, что такое людское общество. Вот только могу ли я к нему присоединиться? Вряд ли. Приходится признать, что я слишком поздно вернулся.

— Скучаешь по Греции?

— Конечно. Особенно по солнцу. И все равно надо было уезжать. Там я просто дурачил самого себя. И окружающих. Здесь я значу очень мало. Но эта малость и есть я.

— Часто видишься с отцом?

— Лишь в сопровождении эскорта. Сказать, что он во мне разочаровался, — значит ничего не сказать.

— Думаю, мы все его не порадовали.

— Да, никто из нас не достиг серьезных высот. Однако мои, наверное, такие низкие, что напоминают скорее ямы. Поэтому завтра, когда вы будете объяснять ему, почему мы просто обязаны принять предложение Тантриса, я займу место на галерке.

— Ты, похоже, не считаешь, что отец должен его принять.

— Понимаешь, я не ставлю под сомнение, что он видит, насколько оно ценно. Но, зная отца, уверен, что он будет спорить.

— И я.

— Вопрос звучит так: почему? Если витраж Суда действительно спрятан в Тренноре, наш папочка — выдающийся археолог — должен рваться найти его во что бы то ни стало. А он уперся.

— Видимо, считает, что мы на него давим.

— А мы и давим.

— Из самых лучших побуждений.

— Правда? — иронически вздернул бровь Бэзил. — Прости, Ник, но, честно говоря, дело в банальной жадности. Эндрю, Ирен и Анна жаждут денег. И ты, думаю, тоже. Все просто.

— А себя ты вычеркиваешь из списка жаждущих?

— А мне, знаешь, не нужны деньги. Богатство — даже не очень большое, если посчитать, сколько достанется каждому, — мне не идет. Я решил отказаться от своей доли. Можете разделить ее между собой.

— Шутишь?

— Анна не поверила, когда я ей сказал. Ты, вижу, тоже. Не важно. Я-то знаю, что говорю серьезно. Гораздо легче и приятней быть… лицом незаинтересованным. Не беспокойтесь, я не лицемерю. Вы все сумеете распорядиться деньгами. А отец будет торжественно препровожден в Гортон-Лодж. Я согласен с вашим планом.

— Но не хочешь получить от него выгоду?

— Не совсем так. Тут… кое-что другое.

— Что же?

— Единственное, чему я научился за долгие годы, — ничего не иметь. — Бэзил грустно улыбнулся. — Позвольте мне с тем и остаться.

Когда Ник и Бэзил вошли в квартиру Анны, там веяли ароматы чеснока и сыра. Хозяйка прибежала с кухни, сияя не хуже собственного клеенчатого фартука, кивнула в ответ на заверения братьев, что они совершенно случайно встретились на улице, обняла и расцеловала Ника и унеслась обратно, наказав мужчинам открыть вино.

Анна всегда была самой шумной и импульсивной из детей Майкла, а сейчас стала еще и самой крупной — ее и раньше пышная фигура теперь раздалась до немыслимых размеров; вместе с костлявым, тощим Бэзилом они составляли весьма оригинальную пару. И самой великодушной: не случайно именно она приютила безработного и не желающего работать бывшего монаха с рассеянным взглядом.

Но вот уступать брату свою территорию она, похоже, не собиралась. В маленькой квартире не было ни следа присутствия Бэзила, зато во всем чувствовался вкус Анны — от завешанных коврами стен до кресел в полоску. Стопки листовок против ремонта атомных подлодок на Девонпортских верфях — кампания, в которой Анна принимала живейшее участие, — валялись на полу рядом со столиком, как будто их сбросили только что, дабы водрузить на их место ножи, вилки, стаканы и бутылку кьянти.

Штопор Ник нашел на каминной полке, рядом лежала открытка с изображением Сиднейского оперного театра. Он перевернул открытку и прочел:

«Привет, Анна. Здесь жарче, чем у тебя на кухне, так что я сварился и стал крутой! Дела нормально. Скоро напишу по электронной почте. Целую, З.».

Таинственным З., как прекрасно знал Ник, но вряд ли догадались бы чужие, был восемнадцатилетний сын Анны, Зак, который уже год путешествовал по свету и сейчас достиг как раз того возраста, в котором Анна его родила. Племянники и племянницы Ника разъехались во все стороны: Зак валял дурака в Австралии, Том занимался неизвестно чем в Эдинбурге, а Лора училась играть в лакросс[8] и ходить аристократической походкой в некой школе для девиц из хороших семей в Харрогите[9].

— И ни слова дяде — заметил? — спросил Бэзил, заглядывая Нику через плечо.

— А я и не ждал.

— Я себя имею в виду. Я здесь живу, забыл?

— Уверен, Заку это по душе. Ему спокойнее при мысли, что за матерью есть кому присмотреть.

— Открывай-ка вино, — усмехнувшись, велел Бэзил. — Тебе явно нужно выпить.

Слова Бэзила попали в самую точку. Ник не мог ни принять, ни опровергнуть его заявление, что семьей овладела жадность. Сам он жадным себя не чувствовал. Даже верить в это не хотел. И все-таки не мог не думать о той сумме, которую несло с собой предложение Тантриса. Трудно отмахнуться от человека, сулящего такие деньги.

Пока Ник и Бэзил уничтожали щедрые порции приготовленной Анной мусаки, им было не до разговора о Тренноре и будущем отца. И только когда Бэзил пошел на кухню, чтобы загрузить посудомоечную машину и принести еще бутылку кьянти, Анна решила перейти к делу.

— Ирен звонила мне сегодня вечером, сразу после твоего отъезда, и сообщила, что ты стал на нашу сторону. Слава Богу, мы хоть тебя не должны уламывать.

— Но отец-то остается.

— В конце концов и он поймет, что по-другому нельзя. Должен понять. Он просто не может больше жить в одиночестве. Недавно Пру пришла убираться и нашла его на полу в гостиной. Упал и не мог встать. А что было бы, если б она не появилась? Отец слишком много пьет. Особенно с тех пор, как умерла мама. Я его не виню, но, Ник, нам действительно подвернулась прекрасная возможность решить проблему, с которой мы рано или поздно все равно бы столкнулись.

— Я думаю, надо воззвать к его профессионализму. Указать на историческую значимость проекта Элспет.

— Она для тебя уже Элспет, да?

— Если мы позволим Ирен говорить о его дряхлости, он просто еще сильней упрется, вот и все.

— Ладно, постараюсь ее переубедить.

— Бэзил сказал мне, что отказывается от своей доли.

— Таковы его представления о смирении, целомудрии и нестяжательстве. В любом случае совсем в стороне он не останется. Если я получу свою и часть его доли, то смогу купить домик, где мы поселимся вместе. Так что он тоже окажется в выигрыше, пусть и не денежном.

— Вижу, вам здесь вдвоем тесновато.

— Пока Зак не уехал, было еще хуже. Хотя он практически не бывал дома, ночевал — и то не всегда.

— Ты молодец, что поселила Бэзила у себя.

— У меня не было выбора. Он мой брат.

— И консультант по разным чудесам, — добавил, входя в комнату, Бэзил. — Одним из которых, несомненно, является наш таинственный благодетель.

Ник поднял глаза на брата:

— В смысле?

— Кто он такой, этот мистер Тантрис?

— Богатей, влюбленный в старинные витражи, — ответила Анна.

— И тебе хватает этих сведений, чтобы сделать выводы о роде его деятельности и характере?

— А я больше не хочу ничего знать, — усмехнулась Анна. — Во всяком случае, о дружище Тантрисе.

— Мы о нем вообще ничего не знаем.

— Он хочет купить Треннор по цене гораздо выше средней. Чего еще?

— И тебе не любопытно?

— Мне любопытно, что я буду делать с его деньгами.

— На самом деле это отцовы деньги.

— Не понимаю, почему тебя, такого разборчивого, вышвырнули из монастыря.

— Меня не вышвыривали. Я сам ушел.

— Похоже, ушел за день до того, как собирались выгнать.

— Вы что, все время так общаетесь? — спросил Ник.

— Нет. Обычно хуже, — натянуто сострил Бэзил. — Сегодня Анна в хорошем настроении — благодаря твоему приезду.

— Заткнись, — сказала Анна пока еще в шутку, но уже со скрытым раздражением.

— Могу я задать пару элементарных вопросов?

— Нет.

— Но…

— Нет!

— Какая жалость.

— Скорее радость.

— Только вот…

— Ну что? — тяжело вздохнув, сдалась Анна.

— Это очень полезные вопросы. — Бэзил переводил взгляд с сестры на брата. — Хотя они, конечно, могут и подождать.

Они и подождали. Вот и хорошо, думал на обратном пути Ник. Потому что ответы на вопросы Бэзила могли сделать семейное сборище в Тренноре гораздо менее приятным — и более запутанным, — чем хотели все братья и сестры. Пока что общий план казался логичным и, без сомнения, выгодным. Кроме денег, речь шла об исторической загадке. Витраж Суда — не только предлог для того, чтобы выставить отца из Треннора и нажиться на продаже дома. О таком предложении чем больше думаешь, тем больше оно нравится. Осталось убедить в этом одного старого упрямца.

Глава четвертая

В свое время Годфри Палеолог расширил Треннор в обе стороны, так что здание стало длинным и узким, несколько комнат имели окна и с фасада, и с обратной стороны дома. Поскольку камень был скрыт побелкой, на изначальные размеры дома намекали лишь более простые оконные переплеты в основной части здания да старинное гранитное крыльцо парадной двери. Сарай за домом тоже был старинным — таким и выглядел, несмотря на перекрытую недавно крышу. Кроме него, на заднем дворе стоял огромный нелепый гараж. Прямо перед домом был разбит небольшой сад, разделенный надвое дорожкой, ведущей от калитки для пешеходов прямо к входной двери. Сразу за домом дорожка превращалась в узкую тропинку — довольно топкую из-за ручья, бежавшего с соседнего холма к заливу неподалеку.

Прежде чем достичь дома, дорожка огибала длинную, обсаженную деревьями лужайку — бывший заросший сорняками выгон, облагороженный Годфри Палеологом. Когда приближаешься к Треннору на машине, первой видишь как раз эту лужайку, по которой, как по роскошному зеленому ковру, подъезжаешь прямо к дому.

Воспоминания детских лет нахлынули на Ника, как только Ирен вырулила из-за поворота и перед ними возникли сначала лужайка, а потом и дом. Каждый приезд в Треннор — на Пасху, летние каникулы и Рождество — всплыл в его памяти. Когда-то он, Ирен и Анна ездили в «мини» с матерью, а Бэзил и Эндрю — в «лендровере» с отцом. Когда Нику исполнилось одиннадцать, его пересадили в машину мальчиков. Он улыбнулся, вспомнив, как гордился и радовался, и тотчас, будто наяву, ощутил запах потертых кожаных сидений и отцовского трубочного табака.

— Рада, что ты в хорошем настроении, — сказала Ирен, заметив улыбку брата. — Будем надеяться, оно не испортится.

Все утро Ирен заметно нервничала. По ее словам, волновалась, как справятся с баром помощники — Мойра и Робби. Ник даже не пытался спорить, хотя прекрасно знал, что Мойра и Робби тут совершенно ни при чем. А Ирен знала, что он знает.

— Что бы сказала обо всем об этом мама? — спросил Ник, когда Ирен притормозила перед въездом во двор.

— Обрадовалась бы возможности переехать в домик поуютнее и подешевле.

Ник молча признал ее правоту, вспомнив, что сентиментальности у матери было еще меньше, чем у отца. Кроме того, она умела управлять мужем так, чтобы он делал то, что ей хотелось. Пришло время проверить, унаследовали ли дети эту ее способность.

— Остальные уже тут. Замечательно.

Поскольку появление Ника должно было стать сюрпризом, договорились, что он прибудет последним. «Лендровер» Эндрю и «микра» Анны стояли бок о бок у сарая. Ирен встала за ними и заглушила двигатель.

— Итак, мы идем.

Она опустила солнцезащитный козырек и посмотрелась в зеркало; поправила волосы, придирчиво оглядела макияж.

— Вперед, в атаку!

— Мы не на войне, Ирен.

— Продолжай в том же духе и станешь первой жертвой.

— Нам не нужно никаких жертв.

— Хорошо. — Ирен глубоко вздохнула. — Я спокойна и благожелательна. И на редкость дипломатична. Так годится?

— Если сумеешь выдержать.

— Думаешь, не сумею?

— Я такого не говорил. Я только…

— Пойдем, — оборвала Ника сестра, открывая дверь и вылезая из машины. Пора начинать.

Спектакль «Майкл Палеолог в окружении любящих детей» был так же редок, как и обманчив. Отец выглядел чадолюбивым и домашним, улыбался и подшучивал над собравшимися под родной кровлей сыновьями и дочерьми. Он и удивился, и обрадовался, когда вместе с Ирен в дом вошел Ник, воскликнул, как он счастлив, что они наконец-то собрались все вместе.

И добавил: «Здесь, в Тренноре», — сопроводив последние слова лукавой улыбкой — будто намекал, что ему известно об ультиматуме, который ему намерены предъявить.

С первого взгляда Ник решил, что Ирен и Анна преувеличили отцовскую слабость. Конечно, плечи его ссутулились, он исхудал, так и немудрено — возраст берет свое. В конце концов, он родился в год битвы на Сомме[10], а первым его серьезным воспоминанием о событиях в мире была новость о том, что Говард Картер нашел могилу Тутанхамона, в 1922 году. Одевался он почти так же, как и шестьдесят лет назад — мешковатый твидовый пиджак и вельветовые брюки, в растянутых карманах кардигана — трубка, спички и кисет с табаком. Курение и поездки в археологические экспедиции — то в долины Северной Африки, то на равнины Восточной Азии — сморщили отцовское лицо, словно налетевший ветер — поверхность реки. Все еще густую шевелюру песочного цвета посеребрила седина, зеленые глаза увеличены очками, Ник обратил внимание на захватанные пальцами и заляпанные жиром стекла.

И только когда старик прошел из гостиной в столовую, сын заметил, как неустойчивы его шаги, каким неровным стало дыхание. По пути отец опирался о спинки стульев и дверные косяки, будто удивляясь собственной беспомощности. Внезапно Ник понял, что Треннор и в самом деле не место для одинокого старого человека. Кроме запутанной планировки и слабого отопления существовали еще загнувшиеся по краям ковры, особенно те, что на лестницах, и крутые ступеньки в погреб. Куда ни глянь — всюду разруха: покосилась мебель и обтрепались занавески, запылились ящики с римскими монетами и фрагментами древних черепов, выцвели фотографии и потрескались восточные вазы — остатки семейного имущества. Все вокруг, казалось, кричало о том, что пришла пора что-то менять.

Но до поры до времени замечать этого не стоило. В конце концов, они собрались, чтобы отметить пятидесятилетие Эндрю. Пру испекла пирог, накрыла стол, потушила овощи и поставила мясо в духовку. Семья собралась, чтобы есть, пить и веселиться — если получится. Сам именинник особой радости не выказывал. Так же как и Бэзил. А вот сестры нарядились: Ирен — в свой самый красивый комплект из блузки и юбки, Анна — в опасно натянувшиеся белые брюки и ярко-красный свитер, такой открытый, что на одном плече все время виднелась лямка бюстгальтера.

Во время обеда за столом царило праздничное настроение, хотя и немного натянутое. Эндрю притворился удивленным при виде Ника, обрадованным — при виде подарков и благодарным — за устроенный ему юбилей. Анна болтала и смеялась слишком много, Бэзил — слишком мало. Ирен ловко обводила беседу вокруг подводных камней. А Ник просто наблюдал за отцом, который, похоже, еще внимательнее наблюдал за каждым из детей.

И при этом не забывал опрокидывать рюмку за рюмкой. Виски подали еще до именинного шампанского. За обедом Майкл не ограничивал себя в вине. А когда трапеза уже подходила к концу, откупорил бутылку портвейна. К тому времени его внимание стало совсем рассеянным, а молчаливость уступила место разговорчивости.

— Перед обедом мы выпили за Эндрю, — провозгласил он. — А теперь я хочу предложить еще один тост. Ваша мама была мне хорошей женой. Я очень любил ее и сильно по ней скучаю.

— Как и мы, папа, — отозвалась Ирен.

— Знаю, моя девочка, знаю. Выпьем же в память о ней. Ей бы понравилось, что мы наконец собрались. Что семья снова вместе, хоть и ненадолго, здесь, в Тренноре.

Ник мог поспорить, что если бы отец не сказал, а написал последние четыре слова, их, несомненно, следовало бы подчеркнуть.

— За вашу маму!

Звякнули бокалы, все сделали по глотку портвейна. Следом Ирен, будто бы случайно, однако весьма к месту, вспомнила смешную историю из детства. Как-то в выходные Эндрю взял ее покататься на мотоцикле, к вящему ужасу отца. Ирен со смехом вспоминала, как он кричал: «Господи, Эндрю, чем ты вообще думал?!» Мама, покривив душой, заявила, что это она разрешила детям прокатиться, чем смягчила гнев мужа, но позже строго призвала и сына, и дочь к ответу. Обычное семейное воспоминание — всем знакомое и все-таки интересное. Однако случай-то произошел в Оксфорде, внезапно вспомнил Ник. Ирен тщательно выбрала историю — отметила деликатность матери, намекнула на безответственность Эндрю и напомнила всем об их втором доме, который они, как только пришло время, оставили легко и без сожалений.

Рассказ был окончен, в воздухе звенело напряжение. Ирен предупредила Ника, что собирается поднять вопрос о витраже за чаем, когда все члены семьи, а в особенности отец, станут более благодушными. Однако не исключено, что старик после порядочной дозы алкоголя, напротив, станет более желчным и раздражительным. Ник не ждал бы так долго. Но и не желал начинать неприятный разговор самостоятельно. Да, похоже, следующие несколько часов будут не из приятных.

Обед был окончен. Отец удалился в гостиную — подремать у камина. Ирен и Анна пошли на кухню, к ним присоединился Бэзил. Эндрю с Ником отправились погулять. Стоял пасмурный, будто подернутый дымкой, пронзительно холодный январский день — солнце тускло освещало голые ветви деревьев, с востока порывами налетал сырой пронизывающий ветер, принося запах речной воды и бестолковые крики чаек.

— Перед тем как ты появился, — начал Эндрю, — отец интересовался, не приехал ли его внук. Все-таки мой день рождения и всякое такое.

— Мы все были бы рады видеть Тома.

— Все — это точно. В особенности я. Увы. Отец не сказал впрямую, однако косвенно обвинил меня в отсутствии Тома. Я понял. По глазам. У него всегда для меня готов такой… особенный взгляд. Презрительный.

— Брось, Эндрю. Это неправда.

— Да ну?

— Ни один из внуков не приехал.

— Да. Но Лора — девочка, а Зак — внебрачный ребенок. Они не считаются. Том — другое дело. Единственный сын старшего сына. Отец видит его наследником. Если не считать того, что почти его не видит. Так же как и я. Все могло бы быть иначе, если б ты или Бэзил… — Эндрю пожал плечами. — Сам понимаешь.

— Женились и завели детей?

— Ага. Особенно мальчиков. Наследников фамилии.

— Думаю, Том и один справится.

— А я об этом узнаю?

— Конечно. Он просто… взрослеет. В его возрасте и я не был образцом послушания.

— Это точно, — усмехнувшись, кивнул Эндрю.

— Да и отец наверняка тоже, — заметил Ник.

— Скорее всего. Но вряд ли он посвятит нас в подробности. А нам важно не его прошлое, а его будущее. И наше. — Эндрю оглянулся назад, на дом. — Я выкарабкаюсь, если наш план сработает. Я уверен, что выкарабкаюсь.

Окно кабинета Майкла Палеолога выходило на газон с боковой стороны дома. Тут же имелась дверь, открыв которую можно было шагнуть прямо на траву, не обходя все здание, чтобы выйти из парадного выхода. Когда братья брели обратно вдоль окаймляющей газон живой изгороди, Ник уловил краем глаза какое-то движение: будто кто-то открывал или закрывал дверь кабинета. Двойной сюрприз: во-первых, Ник был уверен, что отец все еще спит, во-вторых, та дверь никогда не открывалась зимой, даже проход к ней был обычно завален стопками книг.

Да и в окне не маячила знакомая сутулая фигура. Если бы отец вошел к себе, он, несомненно, включил бы свет. Дети Майкла привыкли видеть склоненный над столом силуэт, освещенный настольной лампой. Однако сейчас за столом никто не сидел, никто не изучал свежий выпуск археологического журнала. В кабинете вообще никого не было, во всяком случае, на взгляд Ника.

Эндрю и Ник вошли через переднюю дверь, навстречу им выглянул из кухни Бэзил.

— А, вот и вы, — произнес он нараспев. — Меня послали разбудить отца. Ирен считает, что ему нужно выпить кофе.

— Мы разбудим, — предложил Эндрю. — Кстати, мне — чаю.

— А мне — кофе, — заявил Ник.

— Заказ принят, — ухмыльнулся Бэзил и проворно убрался обратно на кухню.

Братья направились в гостиную. Майкл сидел там, где они его оставили, вот только уже не спал, и Ник заметил, что грудь его часто вздымается, как у человека, которому нужно перевести дыхание, да так, чтобы окружающие этого не заметили.

— Ты как, пап?

— Хорошо… насколько это возможно в моем возрасте… Где остальные?

— В кухне, готовят чай.

— Прекрасно. — Отец закашлялся и с трудом подавил приступ. — Присаживайтесь.

Сыновья послушно примостились на один из диванов. Примерно полминуты все молчали, не зная, с чего начать разговор. Майкл вытащил трубку, набил ее, разжег и уставился на сыновей сквозь первые клубы дыма вроде бы с улыбкой — а может, так изогнулись губы вокруг мундштука трубки.

— Поймал свою гигантскую кошку, Эндрю?

— Нет, папа.

— Думаешь, удастся?

— На видео — удастся.

— Это и будет тем доказательством, которое тебе нужно?

— Это будет тем доказательством, которое всех убедит.

— Сомневаюсь. Скелет — вот что тебе необходимо. Реальное доказательство, которого еще ни у кого не было. Эти существа, как и любые другие, должны умирать… если они вообще есть в природе.

— Есть.

— А ты что думаешь, Николас?

— Я? — Ник предпочел бы не высказывать свое мнение. Интересно, не потому ли отец задал ему вопрос? — Я никогда не думал…

— Никогда не думал? Замечательное качество. Хотя жаль — думать иногда даже полезно. Впрочем, у тебя впереди еще много времени.

— А скажи-ка нам, что ты думаешь, — резко перебил отца Эндрю. Ник даже предположил, что брат таким образом пришел ему на помощь. — О гигантских кошках.

— Я думаю, мой мальчик, что люди хотят в них верить, потому что должны во что-то верить. Мифы нужны нам не меньше, чем реальность. Это был один из первых уроков, которые я усвоил, став археологом. Мы с вашим дедушкой ассистировали Рэйли Рэдфорду на раскопках в Тинтагеле в тридцатых годах прошлого века.

Эндрю и Ник согласно кивнули. Эту историю они слышали много раз. Первые серьезные археологические раскопки в Тинтагеле — северокорнуоллской версии Камелота — начались в 1933 году под руководством ставшего впоследствии знаменитым директора Британской школы в Риме С.А. Рэйли Рэдфорда. Среди добровольных помощников на раскопках были Годфри Палеолог и его сын-подросток, Майкл. Вместе с самим Рэдфордом они красовались на снимке 1935 года, который всегда стоял у отца в кабинете.

— Раскопки показали, что замок был построен приблизительно в тридцатых годах тринадцатого века по повелению Ричарда, графа Корнуоллского, брата короля Генриха III. Короля Артура там и близко не было. Ни щепки Круглого стола, ни осколка рыцарского копья. Думаете, это остановило слухи? Заставило людей понять, что они созерцают отнюдь не руины Камелота? Разумеется, нет! Они видели то, что хотели видеть. Думаю, то же можно сказать о твоих неуловимых гигантских кошках. Они…

— Напитки поданы! — провозгласил Бэзил, открывая ногой дверь и ловко вкатывая в гостиную сервировочный столик. — И конечно, именинный пирог. Сегодня пируем!

Бэзил, наверное, и сам не понял, как вовремя появился, во всяком случае, Ник почувствовал к нему горячую благодарность. Отцовская манера превращать каждый ответ в цветистую лекцию могла помешать обсуждению более насущных проблем.

Против обыкновения Майкл не возражал, что его прервали. Попыхивал трубкой и благодушно наблюдал, как его дети рассаживаются, разбирают чай и кофе, передают друг другу пирог. Даже пробурчал что-то в знак одобрения, когда Ирен расхваливала отсутствующую Пру. Отложил трубку, попробовал пирог, выпил чашку чаю и попросил еще одну.

А потом, когда Эндрю дал какой-то расплывчатый ответ на не менее расплывчатый вопрос Анны: каково это — чувствовать себя пятидесятилетним, — неожиданно нанес удар.

— Ну, кому выпал нелегкий жребий сообщить, что я должен покинуть Треннор?

Все уставились на отца. Он улыбнулся, пытаясь смягчить напряжение.

— Тебя вызвали именно ради этого, Николас?

Ник не находил что ответить. Желудок болезненно сжался.

— Нет, я не поэтому… — Он беспомощно оглянулся на сестер и братьев. — То есть…

— Я собиралась поднять вопрос о предложении мистера Тантриса, папа, — сказала Ирен, стукнув чашкой о стол. — Мы не тянули соломинки, кому начинать. Просто решили поговорить с тобой все вместе.

— Что ж, давайте поговорим. — Майкл допил чай и улыбнулся еще шире. — Тантрис предложил полмиллиона фунтов плюс оплату моего содержания в каком-то шикарном доме для старых маразматиков в Тэвистоке — и все для того, чтобы наложить лапу на Треннор. Пока верно?

— Да, но это не…

— Не все, ты хочешь сказать? Согласен. Мы ничего не знаем о Тантрисе, кроме того, что у него есть деньги и он увлекается старинными витражами. Мисс Хартли, специалист по средневековому искусству, считает, что витраж Суда из церкви Сент-Неот спрятан где-то в нашем доме. Тантрис хочет избавиться от меня, чтобы его подчиненные смогли осмотреть, простучать и прощупать каждый квадратный дюйм пола, потолка и стен в попытке обнаружить, где лучше сверлить и долбить. Чтобы вышвырнуть меня отсюда, он предложил мне в полтора раза больше, чем стоит дом на самом деле, а вам пятерым — оплату счетов за мое пребывание в Гортон-Лодже. У меня практически не будет шансов потратить капитал — просто потому, что не позже чем через год я помру там со скуки, и вы сможете разделить всю сумму между собой, тем более что вы, я подозреваю, уже сообразили, что при умелом торге мистер Тантрис Бездонный Карман может дать и больше.

— Ты рисуешь все черными красками, папа! — запротестовала Ирен.

— Нет, просто говорю как есть, девочка моя. Время пришло.

— Мы очень за тебя беспокоимся.

— Ты ведь упал не так давно, — вставила Анна.

— Как мило с вашей стороны!

— Что было бы, если бы Пру тебя не нашла?

— Да Боже ты мой, я случайно упал как раз перед ее приходом! Если б она не притащилась, без труда поднялся бы сам.

— Пру говорит совсем другое.

— Пру почти так же стара, как и я, и далеко не так умна. Глупо всерьез верить ее россказням.

— Ты не молодеешь, папа, — сказал Эндрю. — Рано или поздно тебе придется подумать о том, чтобы переехать в более удобное место.

— Предпочту, чтоб это случилось поздно.

— Мы бы решили точно так же, — согласилась Ирен, — если бы не предложение Тантриса. Оно прозвучало. И мы не можем просто его игнорировать.

— Почему бы это, хотел бы я знать?

— Есть одна причина, которая не имеет ничего общего с деньгами, — заявил Ник, чувствуя, что пришло его время.

— Какая же? — Отец вперил в него пристальный взгляд.

— Витраж Суда. Ты сам сказал, что мифы нужны не меньше, чем реальность. А тут и миф, и реальность — все вместе. Историческая загадка. Произведение искусства. Археологическая реликвия. Это же твой хлеб, папа. Ты должен рваться возглавить поиски, а не тормозить их. Я тебя не понимаю. Поверить не могу, что чувства взяли верх над твоим научным умом. Ты же всегда осуждал это в других, помнишь?

Майкл выпятил нижнюю губу, с полминуты в напряженной тишине смотрел на Ника, а после проворчал:

— Только не в сложившихся обстоятельствах.

— А что особенного в нынешних обстоятельствах?

— Подумай сам, мой мальчик. Я и помыслить не могу о том, чтобы разнести на кусочки родное жилище — где, между прочим, скончалась ваша мать — по первому слову безграмотной девчонки…

— О Господи, папа! — вмешалась Анна. — Надеюсь, дело не в том, что тебя обскакала женщина?

— А что, мисс Хартли недостаточно квалифицирована? — безмятежно осведомился Бэзил.

— Она не идет ни в какое сравнение со мной, если хочешь знать. Рядом не стояла.

— Письмо Бодена — ниточка между Треннором и витражом из Сент-Неота, — продолжал Ник. — Выводы мисс Хартли вполне логичны. Или тебе не нравится, как она интерпретирует данные?

— А ты их видел, эти данные, сынок?

— Ну… нет. Однако…

— Вот именно. Вы верите ей на слово. Все до единого, потому что вам так удобно. А в этой игре нельзя верить ничему, кроме первоисточников. И даже им — не всегда. Таков мой девиз.

— Я уверен, Элспет будет счастлива показать тебе письмо.

— Может быть. Но почему оно не всплыло раньше? Вот что мне хотелось бы знать.

— Так спроси у нее.

— Спрашивал. Никто до поры до времени не замечал его в архиве, который разбирала мисс Хартли. Ее ответ.

— А ты не веришь?

Майкл опустил глаза, его твердость чуть поколебалась.

— Я такого не говорил.

Ирен вздохнула.

— Тогда что ты говоришь, папа? — спросила она.

Казалось, вопрос дал старику необходимую передышку. Он взял было трубку, покрутил, положил обратно и наконец ответил:

— Что перед вами — единственный беспристрастный судья, который может решить, что для нас будет лучше.

— Мы пристрастны, — уточнила Анна, — а ты нет?

— Я могу на время забыть свои пристрастия, Анна.

— А мы не можем?

— Видимо, нет.

— Смешно! И чересчур… самоуверенно.

— Самоуверенно? Как посмотреть. Если вам нравится думать, что я выжил из ума, — пожалуйста. В моем возрасте это не грех.

— Что? — Анна спрятала лицо в ладони.

— Я не продам Треннор неизвестному миллионеру, чтобы поддержать идиотскую затею с витражами или спасти своих детей от финансовых трудностей, в которые они влипли по собственной дурости. Разговор окончен.

Последние слова были брошены в ярости, и все это понимали. Понимал и отец. Но поскольку он сам всегда утверждал, что человек обязан придерживаться принципов и отвечать за свои слова, понятно было, что назад он их не возьмет. Что сказано — то сказано. А сказана была правда, которая никого не устроила. Майкл заявил, что его дети испортили себе жизнь и потому лишились права испортить жизнь ему.

В комнате воцарилась тишина. Ее нарушило покашливание Бэзила, и тут же прозвучали слова Эндрю:

— Конец, ты сказал? Наверное, ты прав, папа, для меня это действительно конец. — Он поднялся. — Думаю, мне лучше уйти. А то наговорю чего-нибудь.

— Если ты думаешь, что я жалею хоть о едином слове…

— Нет, папа, не думаю. Сожаление… что ты о нем знаешь? Мало. А вернее, ничего. Не жалеешь ни о чем, прямо как Эдит Пиаф. Молодец. Поздравляю.

— Эндрю, — начала Ирен, — не уходи так…

Но он уже шел к двери.

— Пусть идет, если хочет, — заявил Майкл, покачивая головой в знак того, что не одобряет вспыльчивости сына.

— Сегодня день его рождения, папа, — напомнила Анна. — Неужели ты не мог быть чуточку помягче?

— Я помню истинный день его рождения, девочка моя. День, когда он родился. Пятьдесят лет назад, почти что в этот час. Я помню, какие надежды на него возлагал. И на его братьев и сестер, которых мы только планировали. Этим надеждам не суждено было сбыться, даже приблизительно. Поэтому не стоит просить меня «быть помягче».

Эндрю выскочил на кухню, Ирен сорвалась с места и бросилась за ним. Остальные услышали, как она просит его не уходить.

Ник знал, что уговоры бесполезны. Эндрю почти так же упрям, как отец. И почему Ирен никогда не могла понять эту простую истину? Ник вспомнил, как в их оксфордском доме она после какой-то ссоры уговаривала брата выйти из его комнаты и присоединиться к остальным. И сотни других ссор, в которых Ирен всегда пыталась выступить посредником — и всегда безуспешно. Ничего с тех пор не изменилось. И не изменится, внезапно понял Ник.

Его взгляд перехватил Бэзил и состроил в ответ безнадежную гримасу, да такую, что Ник сразу заподозрил: брат — единственный из всех — предчувствовал именно такой поворот событий, со всеми неприятными подробностями, включая взрыв Анны, который как раз привлек всеобщее внимание.

— Твои надежды, папа! Да уж, наслышаны мы про твои надежды и про то, как мало мы им соответствуем! А ты никогда не думал, почему мы тебя так разочаровали? Никогда не подозревал, что это ты виноват — со своим упрямством, претензиями, высокомерием?

— Глупости.

— Ты в курсе, что в последнее время Эндрю еле-еле сводит концы с концами?

— Он сам выбрал фермерство, я его не заставлял.

— Ну и что? Я не прошу тебя давать Эндрю советы. Я прошу тебя войти в его положение. Понять его. Но ты не можешь, правда ведь? Или не хочешь. Ты не понимаешь ни одного из нас.

— Напротив, я вас слишком хорошо понимаю.

— Да? Видимо, мы тебя тоже. Не думай, что я тебя не раскусила.

— Честно говоря, моя девочка, я…

От хлопка задней двери фарфоровые чашки в буфете у камина зазвенели, как колокольчики. В комнату вернулась Ирен.

— Ушел, — сообщила она со вздохом. — Я не смогла его отговорить.

— Его невозможно отговорить от тех глупостей, которые он время от времени выдумывает, — спокойно, даже задумчиво отозвался Майкл. — Он не слушает ничьих советов.

— Так же как и ты, — парировала Анна.

— Напротив. Я всегда ценил советы тех, кто понимает в жизни больше меня. Всегда. Именно с их помощью я прокладывал себе дорогу. Именно с их помощью добился успеха. Тогда как вы… — он улыбнулся детям, — всего лишь вы.

— Все, больше говорить не о чем, — наконец подытожила Ирен. Она выглядела как человек, который долго и упорно строил планы и с ужасом увидел, как они превратились в ничто еще до того, как начали осуществляться. Собственно, так оно и случилось. — Думаю, мне пора домой. Ник, ты едешь?

— Пора так пора, — пожал плечами тот.

— Войска отступают, чтобы перегруппироваться, — прокомментировал Майкл. При виде поспешного бегства детей его улыбка засияла еще шире. — И правда, лучшая тактика в сложившихся обстоятельствах — вернуться в безопасное место и подготовить новую атаку. Которая, разумеется, тоже окончится ничем. Однако мешать вашим попыткам я не стану.

— И на что мы только надеялись? — повторяла через час Ирен, сидя в дальнем зале «Старого парома». Народу в баре не было, и некому было подслушать ее жалобы. Аудиторию составляли Ник, Анна и Бэзил. Они уехали из Треннора все вместе, на двух машинах вернулись в Солташ и уселись вокруг камина, мрачно глядя друг на друга и гадая, что же делать дальше.

— Как наивно с нашей стороны было думать, что отец внимет голосу разума, если он в жизни ничего подобного не делал. Как только мы могли поверить…

— Это нормально: воспринимать отца таким, каким ты хочешь его видеть, а не таким, какой он на самом деле, — задумчиво отозвался Бэзил.

— Я не люблю его, — сказала вдруг Анна, сама, казалось, удивленная таким заявлением. — То есть я хочу сказать, что я люблю его как отца, но как человека… не люблю совершенно.

— Пойду позвоню Эндрю, — вскочила Ирен. — Узнаю, как он там.

Она подошла к висевшему на стене около барной стойки телефону. Остальные смотрели, как она набрала номер и застыла с прижатой к уху трубкой, из которой доносились гудки. Прошла минута. Ирен повесила трубку.

— Неплохо бы ему завести автоответчик, — пробормотала она.

Может быть, Эндрю уже в полях, с прибором ночного видения и камерой — ищет своих гигантских кошек, подумал Ник. Их поймать легче, чем отца, это уж точно.

— Нам придется принять его совет, — мягко сказал он вслух.

— Что? — изумилась Анна.

— Взывать к здравому смыслу тут бесполезно. Отец принял решение, и ничто — ничто в мире — не заставит его передумать. Забудьте о предложении Тантриса. Забудьте о Гортон-Лодже. И скажите Элспет Хартли, что ничего не выйдет. Все наши планы — пустая трата времени.

— Ты что, предлагаешь сдаться?!

— Назови как хочешь.

— Да я никак не хочу!

— Можно поменять тактику, — предложил Бэзил. — Начнем уговаривать отца отклонить предложение.

Анна сморщилась:

— Ты имеешь в виду, что тогда он из упрямства его примет?

— Вроде того.

— Шутишь, что ли?

— А что нам еще остается делать? — ухмыльнулся Бэзил.

* * *

После того как Анна и Бэзил уехали, а Ирен открыла бар, Ник вышел прогуляться. Воскресным январским вечером в Солташе было почти так же весело, как на кладбище. Ника окружали тысячи людей, из которых он видел едва ли дюжину. Не то чтобы он нуждался в компании. Для этого нужно всего лишь вернуться в «Старый паром». Нет, после сегодняшней катастрофы ему хотелось побыть в одиночестве.

В голове мелькали разрозненные мысли. Почему отец так резко отказался участвовать в поисках витража? Что, если он разозлил всех намеренно, чтобы уйти от ответа на этот вопрос? И на что намекал, интересуясь, почему письмо Бодена обнаружили только сейчас? Странное поведение. Отец всегда слыл упрямцем, но сегодня дело было не в обычной неуступчивости — он нарочно бросил им обвинения, которые испортили отношения с некоторыми из детей — и, возможно, на долгие месяцы. Эндрю и Анна едва ли заговорят с отцом в обозримом будущем, даже Ирен будет держаться в отдалении.

А ведь он, должно быть, этого и хотел…

Вот именно. Он разозлил их нарочно. Вспоминая отцовскую выходку, Ник не смог сдержать улыбки. Семейная ссора — лучший способ отказаться от предложения Тантриса без объяснений, которые отец, по-видимому, решил держать при себе. Сначала не знал, как выйти из сложившейся ситуации, а потом блестяще выкрутился. С небольшой помощью своих детей.

Глава пятая

На следующий день Ник уехал почти незаметно. Подавленная вчерашними событиями, Ирен едва попрощалась с ним. Она до сих пор не дозвонилась Эндрю и не знала, как теперь общаться с отцом. Разумеется, сестра придет в себя — Ник хорошо ее знал, — но на это понадобится не один день. Поэтому он даже не спрашивал, что Ирен скажет Элспет Хартли. Наверняка что-нибудь придумает — попозже.

Утро было пасмурным, моросило, все кругом скрывалось в предрассветных сумерках, рабочие в оранжевых жилетах ползали по балкам моста через Тамар. В потоке пригородных автобусов Ник дотащился до Девона, заплатил за проезд и, вырвавшись на шоссе, надавил на газ. Пришло время покинуть родные места. Нельзя сказать, чтобы это его огорчало.

Пару часов спустя Ник остановился на заправке — выпить кофе и размяться. Перед тем как выйти из машины, включил мобильник и проверил, не было ли звонков. Так, одно сообщение — от Ирен.

«Ник, у нас несчастье. Перезвони, как только сможешь».

Встревоженный словами сестры, Ник толчком отворил дверцу, в машину ворвались промозглый воздух и гул автомобилей с дороги. Заранее боясь неведомой беды, набрал номер «Старого парома». Эндрю вчера ушел из Треннора в таком настроении, что… Размышления Ника прервались — в «Пароме» сняли трубку.

— Бар «Старый паром».

— Ирен, это я.

— Слава Богу! Где ты?

— Не важно. Что случилось?

— Ты сейчас за рулем?

— Нет, остановился подышать. Что…

— Папа умер.

— Что?

Конечно, он все расслышал. Но в первый момент понадеялся, что расслышал неправильно.

— Папа умер, — всхлипнула Ирен и тут же взяла себя в руки. — Пру нашла его сегодня утром в Тренноре.

— Что же это… как же…

— Я тоже никак не могу поверить. Вчера он казался таким бодрым, остроумным — даже чересчур остроумным… — Ирен шмыгнула носом. — Извини. Это шок, наверное. Прости, что пришлось тебя огорчить.

— А в чем дело? Сердце?

— Нет. Он упал. Покатился по ступенькам — тем, что ведут в погреб. Полицейский сказал, что он ударился головой, скорее всего о перила.

Ник зажмурился. Случалось, он втайне желал отцу смерти. И конечно, признавался в подобных мыслях только себе, и никому другому. Ноте времена давно прошли, в какой-то момент он осознал, что не вправе винить отца за свои собственные ошибки, даже когда тот сопровождал их столь язвительными комментариями, что хотелось швырнуть обиды ему в лицо. Никто не назвал бы Майкла Палеолога образцовым родителем, с детьми он обходился примерно так же, как и со своими студентами, — явственно выказывая неверие в их умственные способности. Повзрослев, Ник против воли стал уважать отцовскую нелюбовь к компромиссам. Майкл и умер так, как жил, — в полной уверенности, что прав только он.

— Ник?

— Прости, я здесь. Упал, ты сказала?

— Похоже на то.

— Он плохо держался на ногах. Ты была права.

— Знаю. Но…

— Что?

— Ты не думаешь, что мы расстроили его вчера разговорами о продаже дома? А вдруг именно из-за этого он…

Ник вспомнил, с каким лицом Майкл набросился вчера на своих детей. Нет, он не злился. И даже не переживал. Он просто был уверен, что прав, как обычно, и, наверное, был бы даже рад, что именно таким его и запомнили.

— Нет, Ирен. Выбрось эти мысли из головы.

* * *

Отец даже свою смерть сумел подгадать, как назло. Совсем недавно Ник был совершенно уверен, что возвращается к привычной жизни, подальше от родственников. Теперь, после пяти часов езды прочь от Плимута, он ехал обратно. Видно, покойный отец решил, что так легко сын не отделается.

Ник ехал не в «Старый паром» и даже не в Треннор, а по адресу: Цитадел-роуд, 254. Ирен позвонила, когда он был уже на полдороге обратно, и сообщила, что поймала наконец Эндрю и тот тоже едет в Плимут, чтобы заняться «приготовлениями», из чего Ник заключил, что брат собирается встретиться с владельцем похоронного бюро. Все решили, что удобнее собраться у Анны.

Подавленные, сошлись они в тесной квартирке на первом этаже. Как только появился Ник, Бэзил принес чай и кофе. Ирен со слезами обняла брата.

— Полиция настаивала на опознании, — сообщила она. — Пришлось нам с Эндрю идти.

— Жуткое место — морг, — поежился Эндрю. — Отец выглядел так, будто вот-вот сядет и рявкнет на нас: «Не будьте идиотами!»

— Завтра его перевезут в морг при похоронном бюро, — продолжила Ирен. — После вскрытия.

— Вскрытия? Ты же сказала, он просто стукнулся головой!

— Похоже, так и было. Но полиция, видимо, обязана проверить. Провести расследование.

— А ты видела… рану?

— Нет. Нам сказали, что она на затылке. Мы не просили показать.

— Ты бы тоже не попросил, — добавил Эндрю. — Поверь мне на слово.

— Дату похорон уже обсуждали?

— Наверное, в понедельник, — ответила Ирен. — Ты ведь сможешь остаться до понедельника?

— Конечно.

— Завтра встречаемся с Бэскомбом.

— Понятно.

— Надо подумать об отпевании. И о цветах. И о некрологе. И… — Она осеклась, сглотнула и упала в кресло, прижав руку ко лбу. — Мне казалось, он проживет годы и годы. Нет, я правда так думала.

— Не бойся, Ирен, — сказала Анна, обнимая сестру. — Мы все сделаем вместе.

— Как там Пру? — спросил Ник.

— Страшно переживала, во всяком случае, когда я ее видела, — отозвалась Анна. — Ничего не могла толком рассказать. Полицейские замучили ее допросами. Кстати, они не пускают нас в Треннор.

— Что?!

— Обычная процедура, — ответила на сей раз Ирен. — Скоро пустят.

Ник нахмурился, пытаясь понять, что недоговаривает сестра.

— Обычная, говоришь?

— Надо же им удостовериться, что это именно несчастный случай. — Мягкий голос Бэзила нарушил наступившую вслед за вопросом Ника тишину. — Полиция обязана принимать во внимание все версии.

Замечание брата натолкнуло Ника на мысли, которые, без сомнения, пришли в голову и остальным. Тему, впрочем, развивать не стали, заговорили о чем-то другом, пока Эндрю не спросил, не хочет ли кто-нибудь прошвырнуться в пивную, пропустить стаканчик, перед тем как разъехаться по домам. Поняв, что, кроме него, добровольцев не будет, Ник вызвался составить ему компанию.

Из-за ночного времени в пабе было пусто. Братья устроились за столом в укромном углу и выпили за упокой отцовской души.

— Как гром среди ясного неба, да, Ник? Никто и подумать не мог, особенно после шикарного скандала, который он закатил нам вчера вечером.

— Может быть, именно он отнял у отца слишком много сил.

— Не больше, чем у меня, уж поверь. Конечно, если б я знал заранее, я бы постарался сдержаться… — Эндрю пожал плечами. — Ну, ты понимаешь.

— Понимаю.

— Мне понадобится время, чтоб привыкнуть. В смысле, что его больше нет рядом.

— Еще бы…

— Привыкнуть, да… — Эндрю сделал большой глоток. — Вот так.

— Когда я услышал сообщение Ирен, я было подумал… — Ник замялся.

— О чем?

— О тебе.

— Обо мне?

— Ну да, вспомнил, как ты вылетел вчера из Треннора…

— Испугался, что я доехал до дома и повесился в амбаре?

— Нет, не до такой, конечно, степени. Я просто…

— Я, понятно, вчера разозлился — спорить не стану. Так ведь не в первый раз. Отец годами меня изводил. — Эндрю отвернулся, будто припоминая.

— Не в первый, зато в последний. Больше тебя некому изводить.

— Это уж точно, — невесело хмыкнул Эндрю. — И знаешь что? Мне будет его не хватать.

— Мне тоже.

— Н-да… — Эндрю снова посмотрел на брата. — Чужим и не объяснишь, правда?

— Правда.

— Поэтому нам стоит держать язык за зубами по поводу вчерашней стычки, а то полиция прицепится. Обмолвимся о семейной сцене или о Тантрисе… — Эндрю инстинктивно понизил голос, хотя рядом никого не было, — и ищейки начнут вынюхивать: сам отец упал или его подтолкнули?

— Никому такое и в голову не придет, — произнес Ник и тут же понял, что сам себе не верит. Постороннему вчерашние события и в самом деле показались бы подозрительными. — О Господи, Эндрю, ты думаешь, они всерьез…

— Нет, если мы не дадим повода. Конечно, теперь мы примем предложение Тантриса, но надо немного подождать. Оглашение завещания и прочие формальности. Кроме того, полиция. Спешить некуда.

— Да и опасно.

— Именно. Тантрис от нас никуда не денется. Просто чуть-чуть потянем время. — Эндрю задумчиво уставился в кружку. — Отец был прав. Он не выдержал бы в доме для престарелых, пусть и самом замечательном. Возможно, случившееся — оптимальный выход. Однажды мы оглянемся назад и поймем, что так было лучше для всех. — Он бросил быстрый взгляд на Ника. — Как считаешь?

Эндрю оставил машину на одной из улочек, ведущих от Цитадел-роуд к Хоу. Ник проводил его, когда они вышли из паба. Холодный ветер разогнал дневную морось, в просветах между тучами над заливом Саунд блестели звезды.

— Надеюсь, Том хотя бы на похороны приедет, — сказал Эндрю, подходя к машине.

— Конечно, приедет.

— Если только я сумею его найти. Пока что мне удается поговорить только с автоответчиком. Можно было бы попросить у Кейт номер его мобильного, но… не хочется.

— А разве ты не скажешь ей об отце? У них были такие хорошие отношения.

— Наверное, придется. О Господи, а вдруг она тоже решит приехать?

— Не знаю.

— Что ж, не имею права ей мешать. Лишь бы не притащила с собой этого урода Моусона. Жены, дети, новые мужья бывших жен — ты так далек от этого, Ник.

— И не жалею.

— Не сомневаюсь.

Братья подошли к машине, Эндрю открыл дверь, забрался внутрь, опустил стекло и включил зажигание. Мотор зафыркал, выпустив в ледяной воздух облако выхлопных газов.

— Ладно, увидимся. Я… — Что-то привлекло внимание Эндрю. Он указал Нику на белеющий под дворником кусочек бумаги. — Достали эти рекламщики! Выброси, а, Ник?

Ник вытащил бумагу, и не успел он понять, что это такое, как Эндрю, выкрикнув на ходу слова прощания, нажал на педаль. Ник вяло махнул в ответ, глядя как «лендровер» исчезает в конце улицы.

И только потом подошел к фонарю, чтобы в его дрожащем свете рассмотреть свою добычу: конверт без адреса — запечатанный, покоробившийся от дождя. Ник надорвал его и вытянул открытку. Под готическими буквами, сложившимися в слово «Соболезную», красовалось некое подобие свечи. На развороте еще несколько слов: «Душою с вами в эти тяжкие дни». И ни имени, ни надписи от руки. На редкость анонимные соболезнования.

Чем больше Ник думал о загадочной открытке, тем чуднее она казалась. По дороге к «Старому парому» он мысленно крутил ее то так, то этак, в глубине души радуясь, что они с Ирен едут в разных машинах. Ник решил не рассказывать сестре о странном послании под тем простым предлогом, что сам ничего не понимал. Никто на Цитадел-роуд не знал Эндрю, а тем более его «лендровер». Окажись открытка в почтовом ящике Анны, это уже было бы поразительно. А ведь она, похоже, предназначалась именно Эндрю, и Ник не мог разобраться почему.

* * *

Ирен закрыла паб на вечерний перерыв. Ник сбросил скорость и въехал во двор, фары осветили висевшую на двери записку с извинениями и сообщением о постигшей хозяйку утрате. Он вошел через заднюю дверь, которую сестра нарочно оставила незапертой, пересек пустой темный бар и понес сумку вверх по лестнице. Как только поднялся на второй этаж, бормотавший там телевизор умолк и из гостиной послышался голос Ирен:

— Ник?

— А кто же еще?

— Выпьешь со мной?

— Давай.

Ирен уехала от Анны часа за полтора до Ника. Похоже, она начала накачиваться виски, как только попала домой. Потоки нагретого воздуха струились от газового камина, разнося по комнате пары алкоголя. Ник тоже налил себе стаканчик и, усевшись напротив Ирен, всмотрелся в ее мокрые глаза.

— Нелегко нам приходится, да, сестренка?

— Было хуже, когда умерла мама. — Ирен смахнула слезу и шмыгнула носом. — Вот когда был шок.

— Тогда мы хотя бы знали, к чему готовиться.

— Да уж.

— Врасплох лучше?

— Не знаю. Возможно.

— В полиции сказали точно… когда, по их расчетам, наступила смерть?

— Часов за десять до того, как Пру нашла отца. Примерно. Выходит, вчера, поздно вечером.

— И он лежал под лестницей, ведущей в погреб?

— Да. — Ирен слабо улыбнулась. — Может быть, спустился за бутылкой выдержанного вина, чтобы отпраздновать победу над родными детьми. — Она снова прижала к глазам платок.

— А рядом с ним не было бутылки?

— Чего?

— Отец не держал в руке бутылку, когда падал? Иначе зачем он спускался в погреб?

— Не знаю, — нахмурилась Ирен. — Вроде бы мне ничего такого не говорили. Может быть, он просто не добрался до погреба?

— Должен был добраться, упал-то он на обратном пути! Почему он шел из погреба с пустыми руками?

— А почему ты вообще решил, что он поднимался, а не спускался?

— Так ведь рана-то на затылке. Сама говорила.

— Да, но… — Хмельной взгляд Ирен неожиданно обрел остроту. — К чему ты клонишь, Ник?

— Просто… пытаюсь понять, как это случилось.

— Так и случилось: отец поскользнулся, а может, споткнулся — и упал. Какая разница, шел он вверх или вниз?

— Наверное, никакой. Кроме… — Ник отхлебнул виски. — Эндрю беспокоится, как бы мы не проговорились полиции о предложении Тантриса.

— Это не их дело.

— Разумеется, не их. Но если полицейские услышат хоть несколько слов, они мгновенно сложат два и два и получат пять. Как правильно сказал Бэзил, за подозрительность им и платят.

— Ерунда. Полиция слишком занята настоящими преступлениями, чтобы тратить время на вымышленное.

— Будем надеяться, ты права.

— Конечно, права.

— Ладно, ладно… — Ник сделал еще глоток и успокаивающе улыбнулся. — Наверное, я тоже еще в шоке.

— Наверное. — Ирен ласково посмотрела на брата, ее гнев испарился так же стремительно, как и вспыхнул. Она наклонилась и взяла его за руку: — Прости, я не хотела ругаться. В трудное время надо держаться плечом к плечу, а не спорить.

— Конечно. Извини.

— И ты меня.

— Ты уже поговорила с Лорой?

— Да. Она приезжает в выходные. В школе согласились отпустить ее пораньше, хотя я не вижу в этом особого смысла. Хорошо бы уладить все формальности до ее приезда.

— Лоре понадобится комната. Я перееду.

— Куда?

— В гостиницу, наверное.

— А почему бы не в Треннор?

Хотя Ник понимал, что в словах сестры есть здравый смысл, они привели его в ужас, причины которого он предпочел не анализировать.

— Было б неплохо, если бы один из нас пожил дома, пусть и недолго. А то он стоит совсем заброшенный.

Ник не стал расспрашивать сестру о причинах столь теплого отношения к груде камня и бетона.

— Ладно, поживу, — сказал он и одним глотком допил виски.

Ночью ему не спалось. Слава Богу, хоть хватило ума отступить в споре с Ирен. Неизвестно, как бы она отреагировала, начни он объяснять свои подозрения. Отец умер от удара головой — споткнулся или поскользнулся, по словам Ирен, и упал, в его годы это немудрено. Однако с той же вероятностью его могли столкнуть. Во всяком случае, теоретически могли. Но если — чисто теоретически! — предположить, что так оно и было, встает следующий вопрос: кто? И для чего? Ник не мог уснуть не потому, что искал ответы. А потому, что старался их отогнать.

На следующий день, во время утренней пробежки, он выбросил обрывки странного послания в первую попавшуюся урну.

Глава шестая

Встречу с Бэскомбом назначили на четыре, чтобы она совпала с перерывом Ирен в «Старом пароме» и свободными часами Анны. Ник даже обрадовался отсрочке — появилась возможность узнать подробности отцовской гибели от единственного человека, который мог о них рассказать.

Когда Ирен открыла бар, Ник потихоньку ускользнул из дома и поехал на север, в сторону Ландульфа. В Треннор его, конечно, не пустят, а вот вход в домик Пру Карноу свободен. И его хозяйка никогда не слыла молчуньей.

С самого рассвета шел дождь. По обеим сторонам главной улицы вниз, к реке, бежали настоящие ручьи. Водостоки переполнились, дороги раскисли, неудивительно, что кругом никого нет. Сам Ник даже радовался мерзкой погоде — больше шансов застать Пру дома.

Он припарковался как можно ближе к коттеджу, но это не спасло его от холодного душа. Да и дом не мог похвастаться навесом. К счастью, Пру тут же открыла на звонок.

— Николас! — воскликнула она, вглядевшись в гостя сквозь очки, за которыми ее глаза казались огромными, как у гигантской глубоководной рыбы. — Как хорошо, что ты заглянул. Входи скорей, пока совсем не промок.

Передняя дверь вела прямо в гостиную, заставленную многочисленными безделушками. Ник и забыл, какой маленький у Пру домик. Как раз под стать обитательнице. Пру Карноу семенила впереди — крохотная фигурка, халат в цветочек, на седых, подсиненных волосах свежий перманент. Вест-хайланд-терьер возбужденно загавкал со своего коврика у телевизора и уставил на Ника окаймленный белоснежной бахромой глаз.

— Как же мне жаль его, Николас, твоего бедного отца. Да и перепугалась я, что уж тут скрывать.

— Могу себе представить.

— Чаю? А может, хересу? Я иногда позволяю себе стаканчик, как раз в это время. А вчера так и не один.

— Хересу. С удовольствием.

Пру открыла угловой буфет, зазвенела там и затренькала, что вызвало у пса новый приступ тявканья.

— Тихо, Финли, фу.

Не сразу, но собака послушалась. Пру налила в стаканы «Бристоль крим».

— За упокой души твоего отца, — произнесла она, делая внушительный глоток. — Земля ему пухом.

Они уселись по обе стороны электрического обогревателя, угрожающе раскаленные прутья испускали потоки тепла. Финли повозился у их ног, прежде чем устроиться на коврике.

— Спасибо за все, что ты сделала, Пру, — сказал Ник. — Не только вчера, а вообще. Уверен, присматривать за отцом было непросто.

— Это точно. Когда ушла твоя матушка, у меня была мысль все бросить, ведь отца-то вашего дружелюбным не назовешь. А потом… как-то мы друг к другу притерлись. — Она отхлебнула еще глоток хереса. — Даже скучать буду по его ворчанию.

— И мы тоже.

— Уже выбрали дату похорон?

— Наверное, будущий понедельник. Дадим знать, как только уточним. Остались кое-какие… формальности. Вскрытие и так далее.

— Конечно-конечно, это все понятно. А вот чего я в толк не возьму — так это почему меня не пустили в Треннор убраться.

— Думаю, это ненадолго. Сегодня мы увидимся с мистером Бэскомбом, и он все уладит.

— Да уж надеюсь. Там, наверное, мусора полно после ваших субботних посиделок.

— Вот об этом можешь не волноваться.

— А кто же будет волноваться? Надеюсь, вы не против, чтобы я по-прежнему следила за домом? Конечно, до тех пор, пока он ваш.

— Разумеется. Если ты сама хочешь.

— Хочу, Николас. Ваша мать была так добра ко мне. Она бы обрадовалась, что я не бросаю Треннор.

— Значит, ты не боишься туда вернуться? После того, что случилось?

— Боже упаси, нет, конечно. Я сама одной ногой в могиле, так что смерть меня уже не пугает. Если твой папа появится в Тренноре в виде духа, я смогу поспорить с ним, не рискуя потерять работу. — Пру залилась смехом, Ник тоже заулыбался. — Хотя зрелище было не из приятных, — уже серьезно закончила она.

— Как ты вчера…

— Как я на него наткнулась? Пришла около десяти, как обычно, а его не видно и не слышно. Я решила, что он пройтись вышел или еще куда, хотя погода была не для прогулок, а машина стояла в гараже. Потом заметила, что дверь в погреб открыта, свет горит. Я и заглянула, а он лежит под лестницей. Сразу понятно, что мертвый — так неловко на спине растянулся. Я думала — шею сломал, но тот молодой констебль говорит, что нет, головой ударился. Я раны-то не видела.

— Бедный папа…

— И не говори. В нашем возрасте стоит один раз споткнуться, а спотыкаешься-то все чаще и чаще. Ведь он уже падал не так давно. Еще тогда надо было задуматься.

— Отец никогда не любил осторожничать.

— Это уж точно. — Пру поставила стакан и задумчиво посмотрела в него. — В последнее время он подружился с выпивкой, еще и это помогло.

— Догадываюсь.

— Наверное, потому и в погреб пошел. Соображал он в хорошем вине.

— Рядом с ним не было бутылки?

— Что? — нахмурилась Пру.

— Смотри: если отец спустился в погреб за вином, он должен был держать бутылку, когда упал, так? Она бы, наверное, разбилась от удара.

— Не было там разбитых бутылок.

— Точно?

— Точно.

— Ты уверена?

— Полностью. А это что, так важно?

— Да нет, не думаю, — соврал Ник, размышляя о том, насколько это важно на самом деле.

— Знаешь, Николас, проблема выпивки меня, конечно, не касается, но если ты позволишь мне сказать…

— Разумеется.

— Это не мое дело, понятно…

— Я буду только рад услышать, что ты думаешь.

— В последнее время он стал больше пить. Намного больше.

— Серьезно?

— Серьезней не бывает. Уж я-то знаю. Думаешь, он сам убирал пустые бутылки?

— Думаю, нет, — ухмыльнулся Ник.

— Я решила — это из-за разговоров о продаже дома.

— А, выходит, ты тоже об этом знаешь?

— Пришлось узнать. Вышло так, что я как раз была в Тренноре, когда мисс Хартли приезжала и все это началось. Конечно, я не слышала, о чем они там говорили. У меня своих дел полно. Но отец твой мне после рассказал. Прямо все так и выложил. Сказал, что я имею право знать, потому что, если дом купят, я потеряю работу.

— Послушай, Пру, мы что-нибудь…

— Ой, только не беспокойся обо мне, Николас. Если кто-то предлагает за дом хорошую цену — а судя по тому, что мне говорила твоя сестра, цена более чем хорошая, — соглашайтесь не раздумывая. Мне самое время на отдых. А вот почему твой отец заупрямился — понять не могу. Наверное, не верил этой мисс Хартли, так мне кажется. И догадываюсь почему. Она была какая-то странная.

— Странная?

— Например, тебя упоминала.

— Меня?

— Ну да, когда приезжала в Треннор.

— Конкретно меня?

— Тебя, тебя. Когда прощалась. Я слышала, как они говорили у двери на кухню. Мисс Хартли спросила: «Вы отец Николаса Палеолога?», — будто твоя знакомая.

— Она мне не знакомая.

— Я так и поняла. Потому что, когда Майкл сказал, что да, отец, и спросил, знает ли она тебя, мисс Хартли ответила: «Нет, просто слышала кое-что». Странная, очень странная.

— А что папа?

— Спросил, чего это она тобой интересуется, а она в ответ: «Не важно» — и тут же умчалась. Хотя сейчас мне кажется, что и не было в этом ничего особенного.

— Наверное, нет, — еще раз соврал Ник. Особенное было. Еще как было.

Ник остановился перекусить в Каргрине, в прибрежном пабе «Испанец». Ему было о чем подумать. Мерзопакостная погода распугала большинство завсегдатаев, Ник оказался почти что в одиночестве. Уселся у огня, слушая, как стучит в окна дождь, и пытаясь понять, что же происходит. Как узнала о нем Элспет Хартли? Потому что он совершенно точно никогда о ней не слышал. В единственное объяснение, которое приходило в голову, верить не хотелось. А единственный способ узнать, можно ли в него не верить…

Ник подскочил от неожиданного звонка мобильника. Еще неожиданнее оказалось то, что он услышал, когда выудил телефон из кармана и нажал кнопку.

— Алло.

— Ник? Это Элспет Хартли.

— Элспет? — У Ника екнуло сердце. — Добрый день.

— Я только что говорила с Ирен. Мне очень жаль вашего отца. Вы, наверное, никак в себя не придете.

— Да, к сожалению.

— Прими мои соболезнования.

Слова показались Нику слегка старомодными, в душе шевельнулось подозрение — не выразила ли Элспет соболезнования дважды, причем первый раз — анонимно.

— Спасибо.

— У тебя есть время поговорить?

— Есть.

— Хорошо. Я звонила Ирен, чтобы узнать, не удалось ли вам за выходные переубедить отца. Конечно, я не ожидала… не знаю, как сказать. Все это просто ужасно.

— Угу.

— Ирен ничего толком не объяснила. У нее было много посетителей, и она предложила, чтобы я перезвонила тебе и спросила… куда нам дальше двигаться.

— Нам надо двигаться к адвокату. А потом в похоронное бюро.

— Прости. Конечно. Слушай, я…

— Нет, ты послушай. Почему бы нам не встретиться сегодня вечером, когда закончится встреча у адвоката? Я отвечу на все твои вопросы.

— Правда? Хорошо! Просто замечательно! — с облегчением воскликнула Элспет. — В Плимуте?

— Если ты там, то да.

— Да, я тут. А во сколько тебе удобно?

— В шесть.

— И мне подходит. А где?

— Выбери сама.

— Хорошо. Ты знаешь «Комптон»? Паб в Маннамиде?

— Нет, не бывал. Но не волнуйся, я найду.

* * *

Адвокатская контора «Бэскомб и компания» располагалась в центре города и делила особняк в георгианском стиле со стоматологической клиникой. Морису Бэскомбу, поверенному Майкла Палеолога и внуку основателя конторы, сейчас, по подсчетам Ника, было около шестидесяти, хотя выглядел он на пятьдесят пять, как, впрочем, и в сорок, — краснощекий, лысый, с простоватыми манерами, деловитый и экономный, привлекавший людей того же толка.

Элегантность и стиль не входили в перечень достоинств Бэскомба. Он принял Палеологов в тесном захламленном офисе с низким скошенным потолком. На самом адвокате красовался костюм, который, несомненно, знавал лучшие времена — так давно, что они уже стерлись из памяти людской. Стулья, видимо, собирали по всей конторе, а соболезнования и вовсе звучали формально. Нику пришлось напомнить себе, что прямолинейность в характере Бэскомба и Майкл Палеолог полностью одобрил бы подобное отсутствие сентиментальности. Морис Бэскомб не бегал за юбками и не вытирал клиентам слезы.

— По просьбе миссис Винер я связался с полицией и коронером[11], — начал он, кивнув Ирен. — Можете не беспокоиться: смерть вашего отца признана естественной. Вскрытие также не показало ничего подозрительного, и тело уже передано в похоронное бюро. Завтра же коронер выдаст разрешение, и вы сможете приступить к организации похорон.

— Но расследование все равно будет? — спросил Эндрю.

— Так положено, мистер Палеолог, это чистая формальность. Единственное неудобство в том, что оно отсрочит оглашение завещания.

— Надолго?

— Все зависит от коронера.

— Думаю, вы догадываетесь, — начала Ирен, — из-за чего беспокоится мой брат…

— Конечно, догадываюсь, миссис Винер, — снисходительно усмехнулся Бэскомб. — Из-за предложения купить Треннор. Но закон не поторопишь. Поверьте, я знаю, что говорю. Завещание вашего отца — недвусмысленный документ, он делит все его состояние между вами пятерыми и назначает сыновей завещателя и вашего покорного слугу его душеприказчиками. Финансовые дела вашего отца тоже не назовешь запутанными. Практически все его имущество — Треннор, причем на дом не оформлено ни займов, ни кредитов, плюс достаточно скромные сбережения. Я не предвижу никаких трудностей. И все равно понадобится несколько месяцев, чтобы завещание вступило в силу. При условии, что коронер не затянет дело, на что… — усмешка сменилась грустной улыбкой, — вряд ли стоит надеяться.

— Что ж, — резюмировала Ирен, — полагаю, тут ничего не поделаешь.

— Это как получается — нам придется ждать несколько месяцев, прежде чем мы сможем продать дом? — с обычной прямолинейностью уточнила Анна.

— Формально — да, мисс Палеолог, — подтвердил Бэскомб. — Что не помешает вам заключить предварительную договоренность, которую я могу обсудить с представителем покупателя уже сейчас, если на то будут ваши распоряжения. Она вступит в силу, как только вы вступите в права владения наследством. Разумеется, для подобной договоренности требуется согласие каждого из наследников. Уверен, вы не будете против.

— Да, разумеется, — ответила Ирен.

— Вы наверняка захотите обсудить этот вопрос между собой, прежде чем прийти к какому-либо решению. Дайте мне знать, когда будете готовы.

— Обязательно.

— Итак, последнее, что я хочу сказать вам сегодня: я должен получить доступ к финансовой документации, которая хранится в доме вашего отца, к любой, до последней квитанции. Распечатки банковских счетов, чековые книжки, акции и сберегательные сертификаты, налоговые требования и так далее. Чем скорее я соберу бумаги, тем раньше я все оформлю. И кстати… — Бэскомб порылся в ящике стола. — Полиция попросила меня передать вам вот это. — Он выложил на столешницу связку ключей.

Ключи от Треннора. Ник сразу узнал их по висевшему на кольце медному свистку — когда-то, во время Первой мировой войны, его носил в кармане дед, в то время младший офицер. Один из Палеологов, скорее всего Эндрю, возьмет свисток и повесит на свое кольцо для ключей. А когда-нибудь то же самое сделает Том. Ключи и двери, которые они отпирают, могут меняться. А свисток останется. Почему-то эта мысль успокаивала Ника. Точно, свисток должен остаться. Такие вещи всегда остаются.

После встречи с поверенным они снова собрались у Анны. Разговоры пошли о делах: похороны, дом, документы для Бэскомба. Договорились, что Ник, Ирен и Бэзил завтра прямо с утра съездят в Треннор и просмотрят отцовские бумаги. Насчет Тантриса решили единодушно — сразу после похорон Бэскомб начинает с представителем неведомого миллионера переговоры о продаже дома.

И тут мнения чуточку разошлись, хоть Ник и не придал этому большого значения. Эндрю настаивал на том, чтобы выжать из Тантриса как можно больше. Анна, судя по всему, склонялась к тому же. Прямодушной Ирен не хотелось снова возвращаться к вопросу о сумме. А Бэзил считал саму идею о продаже дома неэтичной, если не аморальной. Ник должен был выбрать, к кому присоединиться, и заранее боялся призывов и убеждений.

К счастью, до этого было еще далеко. Гораздо ближе маячила необходимость встретиться с Элспет. Ник знал, что пора рассказать о встрече остальным, но почему-то не очень хотелось. В конце концов все решилось само собой.

— Надо поговорить с мисс Хартли, — напомнила Ирен.

— Но не рассказывать ей слишком много, — предупредил Эндрю.

— Она звонила тебе, Ник, после разговора со мной?

— Ну… да. И… в общем, мы встречаемся… — Ник бросил взгляд на часы, — через полтора часа.

— Мог бы и раньше сказать, — буркнул Эндрю.

— Действительно, — поддержала брата Анна.

— Я собирался. Только… — Ник улыбнулся, — ждал, когда мы решим, что именно ей говорить.

— И что мы решили? — невинно поинтересовался Бэзил.

— Что скажем как можно меньше, правильно? — Ник обвел братьев и сестер взглядом, они согласно закивали, кто — уверенно, кто — не очень. — Так и сделаю. А еще лучше — позволю ей сказать все самой.

Когда Ник доехал до «Комптона», дождь все еще лил. Такой специфический плимутский дождь — холодный и с сильным ветром. Народу в баре было немного. А Ник и Элспет так и вообще никого не заметили.

Элспет пришла не так уж давно, хотя успела уже на треть опустошить кружку пива. Ник тоже заказал полпинты и сел рядом с ней, за стол у окна. Элспет повторила соболезнования, которые высказала по телефону.

— Ирен сказала, он погиб. Это правда? Ваш отец в самом деле упал с лестницы?

— Да, с лестницы в погреб.

— И ударился головой?

— Похоже на то.

— Ужасно.

— Да. Но неудивительно, если вспомнить, как нетвердо он держался на ногах. По крайней мере все случилось быстро.

— Очень быстро.

В голосе Элспет Нику послышалась странная интонация. Он нахмурился:

— Что?

— Очень быстро, судя по твоим словам.

— Мы были просто в шоке. Он казался таким бодрым в воскресенье.

— Как прошла встреча?

— Не очень хорошо. Папа… не стал нас слушать.

— Этого я и боялась.

— Теперь уже не важно.

— Да. Только, Ник, я хочу, чтобы ты понял — я бы предпочла, чтобы твой отец был жив и здоров, пусть бы и пришлось его уговаривать. Никто, включая мистера Тантриса, не рад случившемуся.

— Я думал, ты никогда не встречалась с Тантрисом.

— Так и есть, но я знаю…

— Что знаешь?

Элспет молча посмотрела на него, а потом произнесла:

— Мне очень жаль твоего отца.

— Спасибо.

— Тебя что-то задело?

— Да нет.

— Что сказал мистер Бэскомб?

— Что все в общем-то в порядке. Мы впятером унаследуем Треннор. Сразу после похорон Бэскомб свяжется с адвокатом Тантриса.

— Очень хорошо. — Элспет отхлебнула пива, глядя на Ника поверх ободка кружки. — Тогда что тебя тревожит?

Ник смущенно улыбнулся:

— Ты.

— Я?

— Именно.

Она опустила кружку на стол и уставилась на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Мы с тобой встречались до этой субботы?

— Нет. Конечно, нет. Ты же знаешь.

— Да, знаю. Тогда почему ты расспрашивала обо мне отца?

— Ах, ты об этом! Майкл рассказал тебе, да? — Глаза Элспет забегали. — Я почему-то думала, что он не станет.

— Правильно думала. Но ваш разговор подслушала Пру, домработница. Она мне и доложила.

— Не надо мне было расспрашивать, — ероша волосы, сказала Элспет. — Само как-то сорвалось с языка.

— Как?

— Давай не будем об этом, ладно?

— Почему же?

— Потому что ты сам должен знать ответ.

— А я не знаю.

— Я была там, Ник. Кембридж, церемония вручения дипломов, тысяча девятьсот семьдесят девятый. — Она улыбнулась. — Я бы тебя не узнала. Только вот имя засело в голове.

— Ты там была?!

— Приехала вместе с мамой, посмотреть, как брат получает степень бакалавра. Он на несколько лет постарше тебя.

— Ты там была? — тупо повторил Ник.

— Боюсь, что да.

— О Господи!

— Да не переживай так.

— Легко сказать. Я столько лет старался об этом забыть.

— Прости, что напомнила.

— Ничего. Хотя неприятно, конечно.

Неприятно — это еще слабо сказано. Ник — сначала с посторонней помощью, а потом своими силами — почти справился с навешенным на него когда-то ярлыком «вундеркинд Николас Палеолог», ярлыком многообещающего чудо-мальчика, который приехал в Кембридж в возрасте шестнадцати лет, под завязку загруженный знаниями — и все только для того, чтобы бросить учебу, позорно повторив путь старшего брата, Бэзила. Хотя диплом он все-таки получил — благодаря справке от врача, подтвердившего болезнь. Но руководство университета, должно быть, пошло на это скрепя сердце — вспомнить только, как Ник появился в здании сената[12] в разгар церемонии вручения дипломов и разделся у всех на виду. К счастью для него, он забыл и тот день, и многие до и после него. Первым смутным воспоминанием стал какой-то ялик — Ник выпрыгивает из него где-то около Гранчестера, бредет по воде к берегу, вылезает на сушу и бесцельно шагает через поля в сторону заходящего солнца. Так началось долгое и мучительное возвращение к реальности. Самое плохое, что Ник никогда до конца не станет прежним. Подобно вылечившемуся алкоголику, он несет в себе свое проклятие, не важно, сколько времени прошло с момента последнего обострения. Именно поэтому напоминания ранят так сильно.

— А что изучал твой брат? — совсем не в тему, просто чтобы прервать неловкое молчание, спросил Ник.

— Экономику землевладения.

— Неужели?

— Честно. Ты знаешь, тогда, во время твоей выходки, я смеялась. Прямо настроение поднялось. До тех пор все было так скучно — все эти шапочки с кисточками, церемонные поздравления. А потом, когда прочла в газете…

— «Двинутый из Кембриджа»?

— Не помню.

— Ну и хорошо. Хотя статья называлась именно так.

— Пусть. Так вот, только тогда я поняла, что на самом деле все очень грустно.

— И грустно, и смешно.

— Что же с тобой случилось, Ник?

— А в статье не было сказано?

— «…оказался слишком юн для подобной нагрузки» — что-то в этом роде.

— Примерно так и было. Случай осложнен склонностью к социопатии, как объяснял один из лечивших меня психиатров.

— Что это значит?

— Что я с трудом осваиваюсь в обществе. Что мое ускоренное умственное развитие было лишь маскировкой эмоциональной незрелости. — Ник улыбнулся, не в силах преодолеть знакомую скованность. — Или можешь принять точку зрения моего отца — я струсил.

— А что случилось с тобой… потом?

— Психбольница. Групповой терапии тогда еще не было. Сказать по правде, я меньше всех могу рассказать тебе, что со мной происходило. «Не в своем уме» — самые подходящие слова.

— Но ты вернулся к жизни.

— Вроде как.

— А чем сейчас занимаешься? Ирен говорила, что ты работаешь в какой-то неправительственной организации?

— «Инглиш партнершипс». Проблемы восстановления городской среды и все такое.

— И где она расположена?

— Милтон-Кинез. Все еще интересно?

— Нравится работа?

— Пока рано говорить.

— А сколько ты там трудишься?

— Восемь лет.

— Социопатия не влияет на чувство юмора, — фыркнула Элспет.

— А кто сказал, что я шучу?

— Ну ладно, — кивнула Элспет. — Сменим тему. Ты хорошо знаешь Стамбул?

— Никогда там не бывал.

— Ты — Палеолог — никогда не был в Стамбуле?

— Палеолог для меня всего лишь фамилия.

— И ты отказываешься от собственной истории?

— Пытаюсь.

— И зря, скажу я тебе. История — часть нас самих, хотим мы того или нет. Например, та, что привела меня сюда и заставила Тантриса сделать свое предложение. Именно благодаря истории мы сидим здесь сейчас и разговариваем.

— История — твоя работа, Элспет. Поэтому она тебя и волнует. А по поводу твоего отношения к смерти отца… Спасибо, что выразила свои соболезнования, но всем же понятно, что ты только и ждешь возможности заняться поисками витража. Его смерть, похоже, приблизила этот момент.

— Не для меня. Я решила завязать с этим делом.

— Что?

— Я не буду руководить поисками в Тренноре. Тантрису придется поискать кого-нибудь еще.

— Ничего не понимаю.

— Я провела исследование. Теперь начинается рутина, она мне неинтересна. Вот и все.

— Почему?

— Потому что я ученый, меня ждут другие дела. У меня было два задания: раздобыть факты и попытаться уговорить вашего отца. С первым я справилась. Со вторым… к сожалению, оно уже неактуально. Ваш адвокат переговорит с адвокатом Тантриса, это их дела. Я возвращаюсь в Бристоль. Тильда обрадуется. Похоже, она уже не рада, что пригласила…

— Что еще за Тильда?

— Моя подруга со студенческих времен. Смотритель музея здесь, в Плимуте. Я остановилась у нее. Должна была прожить до конца недели. Но обстоятельства… Я решила уехать пораньше.

— Когда?

— Завтра. — Элспет криво усмехнулась. — Так что выпьем на прощание. Еще по кружечке?

Глава седьмая

Ник не знал, какие слова Элспет поразили его больше — что она видела его нервный срыв, тогда, в Кембридже, или что прекращает все дела с Тантрисом. Надо было получше расспросить ее и о том, и о другом. Интересно, он знал ее брата? Среди студенческих приятелей никого по фамилии Хартли вроде бы не было, однако память Ника о тех временах отрывочна, и полагаться на нее нет смысла. И почему Элспет отказалась от всех преимуществ, которые получит первооткрыватель витража Суда? По большому счету никому ведь не интересно, кто провел все предварительные исследования, запомнят того, кто найдет сам витраж. Если Элспет рассчитывает сделать карьеру, она поступила на редкость глупо.

Однако от излишних вопросов его предостерег простейший инстинкт самосохранения. Чем меньше говоришь о прошлом, тем больше шансов справиться с настоящим. Что еще неприятнее — Ник подозревал, что отступление Элспет как-то связано со смертью отца. Страх узнать слишком много уравновешивался страхом узнать слишком мало. И результат Ника вполне устроил.

Когда на автобусе приехал из Плимута Бэзил и присоединился к поиску документов, Ник рассказал брату и сестре про разговор с Элспет. Ирен слегка удивилась — но и только.

— Думаю, ее карьере это на пользу не пойдет, но, с другой стороны, нам-то какое дело?

Бэзил, в свою очередь, насторожился:

— Ты ей поверил?

— А зачем ей врать? — вопросом на вопрос ответил Ник.

И правда — зачем?

Бэзил посмотрел на него снисходительным взглядом старшего брата и ответил:

— Одна из целей лжи — скрыть ее причину.

С чем Ник, пусть и в глубине души, не мог не согласиться.

Вчерашний занудный дождь сменился ясной погодой, которую лишь изредка омрачали короткие ливни. В Ландульф словно весна пришла — на голых ветвях деревьев чирикали птицы, им вторило журчание воды в канавах.

А в Тренноре стоял промозглый холод. Последние пару дней дом не топили, хотя народу тут перебывало немало — судя по отпечаткам грязных ботинок полицейских и гробовщиков.

Ник, Ирен и Бэзил стояли у лестницы в погреб, глядя вниз, туда, где погиб отец. Но глазу не за что было зацепиться. Пыльная, тусклая лампочка освещала бетонные ступени и деревянные перила, неярко отсвечивала от крашенного в серый цвет пола и бросала слабые блики на торчавшие со стеллажей бутылочные горлышки.

— Как звали того полисмена, с которым ты говорила? — спросил Ник у Ирен.

— Констебль Уайс. Он из Кроунхилла.

— Может, его спросить про бутылку?

— Что за бутылка? — заинтересовался Бэзил.

— Та, которую, по словам Ника, отец должен был разбить при падении, — вздохнула Ирен. — Он просто помешался на этой идее.

— Пру сказала, там не было никакой бутылки.

— И Уайс ни о чем таком не упоминал, — добавила Ирен. — И чего ты на ней зациклился?

— Потому что отец спустился в погреб именно за бутылкой. Это же понятно! А вот что непонятно, так это почему он вышел без нее.

— Может, передумал, — предположил Бэзил. — А может, телефон зазвонил. Или просто вспомнил о чем-то срочном.

— Конечно, — поддержала его Ирен. — Нет никакой нужды затевать разговор с Уайсом, Ник. Только запутаешь его своими домыслами, вот и все.

— А путаница нам сейчас совсем ни к чему, особенно с полицейскими, — пробормотал Бэзил. — Она так часто вызывает подозрения.

Ирен сверкнула глазами и обрушилась на братьев:

— Почему бы вам не заняться наконец документами? А я включу отопление и уберу хотя бы часть грязи, которую нанесли в дом все, кому не лень! У нас полно дел! Забыли?

Ник и Бэзил послушно, хоть и без энтузиазма, взялись за работу. Кабинет — святая святых, убежище отца, место для работы и раздумий. Будь Майкл жив, он бы рассвирепел, увидев, как сыновья роются в шкафах и ящиках стола. А если покойники тоже свирепеют, Ник был уверен, что им с Бэзилом не поздоровится.

Розыски застопорились, когда братья обнаружили, что один из ящиков заперт. В незапертых они отыскали только канцелярские принадлежности, поэтому так важно было найти ключ. Бэзил отправился на поиски, а Ник пока стал разбирать один из шкафов и вскоре наткнулся на пачку банковских счетов и векселей. Когда он вынул их и отложил в сторону, на полке осталась научная корреспонденция — письма в археологические журналы и организации, ответы из них по поводу статей, которые старик писал, и экспедиций, в которых он принимал участие. Большинство из них — просто ненужное старье, но Майкл Палеолог потратил слишком много времени, восстанавливая чужое прошлое, чтобы разбрасываться своим собственным.

Именно потому Ник так тщательно перебирал бумаги. Он не сомневался, что найдет то, что ищет. Можно было подойти к компьютеру и проверить, что хранится там, но документы, которые требовались Нику, появились гораздо раньше, чем отец познакомился с техникой. Кроме того, Бэзил очень вовремя вышел из комнаты в поисках ключа, оставив Ника в одиночестве. Стараясь не встречаться глазами с владельцем кабинета, смотревшим на него с развешанных по стенам фотографий, Ник удвоил усилия.

Он нашел искомое в самом нижнем ящике шкафа — толстую коричневую папку со своим именем, написанным выцветшим черным фломастером. Ник раскрыл ее на письменном столе и начал быстро перебирать листки. Не зря он боялся, всё здесь: переписка отца с университетом и больницей, свидетельства болезни Ника и его излечения — все пять лет. И снова счета — на этот раз от психиатра.

Но эти счета Бэскомб не увидит. Ник закрыл папку и сжал ее в руках. Зажмурился, когда в память неожиданно хлынули воспоминания. И тут же растаяли, уплыли. Раньше он довольно часто испытывал такое ощущение и только сейчас сообразил, что в последнее время позабыл о нем. И наивно думал, что распрощался с ним навсегда. Видно, смерть отца спровоцировала обострение, не говоря уже о разговоре с Элспет. Ник открыл глаза и дернул наружу один из незапертых ящиков стола — поискать конверт, в который поместится содержимое папки. Эти бумаги покинут дом вместе с ним и больше никому не достанутся.

Нервничая, он выдернул ящик до предела. Горы скрепок, резинок, карандашей, табачные жгуты, конверты выехали вперед, обнажив дно. И кусочек черной изоленты, прилепленной к внутренней поверхности ящика и удерживающей какой-то предмет. Ник протянул руку и ощупал находку. Похоже, именно здесь и спрятан ключ.

Он поддел клейкую ленту ногтем и вытащил ключ. Вставил его в замочную скважину запертого ящика. Замок открылся при первом же повороте. Ник медленно опустился в отцовское вытертое вращающееся кресло и потянул на себя ящик.

Внутри лежал большой белый конверт с надписью «Завещание», сделанной, несомненно, рукой отца. Ник вынул его. Клапан был аккуратно заправлен внутрь, но не заклеен. Ник открыл конверт и обнаружил один-единственный лист бумаги. Отцовское завещание. Но совсем не то, что хранится в офисе Бэскомба. Гораздо более позднее.

Краткий, написанный от руки и совершенно невероятный документ.

«Я, Майкл Палеолог из Треннора, Ландульф, графство Корнуолл, находясь в здравом уме и твердой памяти, сегодня, 15 января 2001 года, объявляю, что настоящий документ есть моя последняя воля и завещание, и тем самым теряют силу все завещания, написанные мною прежде.

Назначаю моего кузена, Димитрия Андроника Палеолога — палаццо Фальчетто, Сан-Поло, 3150, Венеция, Италия — своим душеприказчиком.

Завещаю свой дом, вышеупомянутый Треннор (Ландульф, Корнуолл), со всем, что в нем имеется, моему кузену, вышеупомянутому Димитрию Андронику Палеологу.

Остальное имущество, движимое и недвижимое, я оставляю моим детям в равных долях».

Ник потрясенно смотрел на строчки завещания. Неужели это написал отец? Да, он, никаких сомнений. И подписался. А за ним два свидетеля.

Подписано завещателем в присутствии двух свидетелей, находящихся тут по его просьбе, и свидетелями в присутствии завещателя и друг друга.

Фредерик Дэйви, Бутчер-роу, 3, Тинтагель, Корнуолл, рабочий, ныне на пенсии.

Маргарет Дэйви, Бутчер-роу, 3, Тинтагель, Корнуолл, домохозяйка.

Ник ни разу не слышал ни о кузене Димитрии, ни о пенсионере Фреде Дэйви и его жене. Чужаки, незнакомцы. Однако один из этих чужаков, если завещание действительно — а причин сомневаться в этом вроде бы нет, — теперь стал полноправным владельцем Треннора.

— В Тренноре без ключей не лучше, чем слепому в Газе[13], — провозгласил, входя в кабинет, Бэзил. — Значит, такова наша… — При виде застывшего над столом брата он осекся. — Что случилось?

— Я нашел ключ, — сказал Ник.

— Ну и прекрасно.

— Ты передумаешь, как только прочтешь вот это. — Он протянул Бэзилу завещание.

Тот подошел к столу, взял у Ника листок и начал читать. И тотчас же светившее в окно солнце зашло за тучи, кабинет погрузился в полумрак.

— Вот это да, — пробормотал, дочитав, Бэзил.

— И что будем делать?

— Что делать? — улыбнулся Бэзил. — Это нам скажет Ирен.

Где-то в доме гудел пылесос.

— Пойду позову ее.

Бэзил кинул завещание на стол и почти выбежал из комнаты. Ник снова сел и начал внимательно рассматривать петли и завитушки отцовского почерка. И вдруг заметил, что потрепанная папка с его именем так и осталась на столе. Что же с ней делать? Времени мало. Ник вскочил и торопливо засунул папку обратно в шкаф. Пылесос замолчал.

Через секунду в кабинет влетела Ирен, за ней еле поспевал Бэзил.

— Что еще за завещание?! — недовольно воскликнула она.

— Вот, сама посмотри. — Ник протянул сестре лист бумаги.

Ирен понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что значит для них находка брата. Раздражение на ее лице сменилось страхом пополам со злостью.

— Завещание, которое хранится у Бэскомба, составлено вскоре после маминой смерти. А это… гораздо позднее. На прошлой неделе!

— Именно, — подтвердил Бэзил.

— Оно действительно?

— По-моему, подписи завещателя и двух свидетелей — все, что требуется. А они на месте. На подделку не похоже. Так что на твой вопрос можно ответить твердым «да».

— Но оно ведь не составлено юристом!

— Это не обязательно.

— Я никогда не слыхала ни о каком Димитрии.

— Я тоже, — кивнул Ник.

— Присоединяюсь, — пожал плечами Бэзил. — Мы — все трое — ничего о нем не слышали. До сегодняшнего вечера.

— А это что за люди? — допытывалась Ирен. — Этих Дэйви я тоже не знаю.

— Думаю, рано или поздно все прояснится.

— «Остальное имущество» — это вообще что?

— Все, кроме Треннора. Практически ничего.

— Не могу поверить! — злилась Ирен, хотя точнее было бы сказать «не хочу». — Почему он так поступил? Чем мы ему не угодили?

— Хотели продать дом Тантрису, — озвучил очевидное Ник.

— Точнее, заставляли отца продать его, — добавил Бэзил. — Похоже, наши уговоры лишили нас наследства.

— Ты так считаешь? — Ирен в бешенстве смотрела на документ, будто пыталась испепелить его взглядом. — Ну, это мы еще посмотрим.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Ник.

— Завещание написано от руки. Значит, копий нет. И Бэскомб его не видел. Выходит, о нем знаем только мы и таинственные Дэйви. А Дэйви могли его и не читать.

— Ты предлагаешь именно то, о чем я думаю? — осторожно осведомился Бэзил.

— А что, ты думаешь, я предлагаю?

— Подсудное дело. Потом, откуда ты знаешь, что больше никто не видел завещания? Отец вполне мог сообщить о своих намерениях новоявленному кузену Димитрию.

— Только кузена тут нет. А мы есть. И завещание у нас.

— Даже если так…

— Позвони Анне и Эндрю.

Ник понял, что Ирен уже взяла себя в руки. Она приняла удар и готовилась нанести ответный.

— Думаю, сейчас самое время собрать семейный совет. Нам есть что обсудить. — Она бросила завещание обратно на стол. — До того, как мы что-то предпримем.

Анна заканчивала работу после полудня, а Эндрю так и вовсе был занят на ферме до темноты, так что совет, который созвала Ирен, мог состояться только вечером. Поэтому она вернулась в Солташ — открыть «Старый паром» и договориться с Мойрой и Робби, чтобы те подстраховали ее в конце дня. Ник воспользовался отсутствием родных для того, чтобы переложить содержимое папки в конверт и спрятать в машине. Потом они с Бэзилом пешком направились в Каргрин, чтобы сообщить Пру, что она может приниматься за уборку в любое удобное время.

Была и еще одна причина — братья надеялись узнать у старушки, чем отец занимался пятнадцатого января, в день, когда было подписано странное завещание. С прошлого понедельника минуло не так уж много времени, даже Пру должна была помнить, не заезжали ли в Треннор Дэйви из Тинтагеля.

Оказалось, что нет, не заезжали. Вдохновленная просьбой вспомнить, что вообще делал хозяин на прошлой неделе (якобы для того, чтобы понять, не послужило ли какое из дел причиной его трагической смерти), Пру усиленно напрягла память и ответила, что гостей не было, а сам хозяин выходил один раз, в понедельник… пятнадцатого.

— Он ушел почти сразу после моего прихода, а когда я уходила, еще не явился. Куда собирается, не сказал, ну, так он и никогда не говорил. Да и не мое это дело, куда там ему нужно было.

— Значит, — подытожил Бэзил, когда они уселись в «Испанце», — он сам носил завещание в Тинтагель на подпись Дэйви. Похоже, идея Ирен, что свидетели и не знали, о чем говорится в документе, не выдерживает никакой критики.

— Но кто же они, эти Дэйви, Бэзил?

— Понятия не имею. Отец ведь часто возил нас в Тинтагель на каникулах.

— Да. И читал длинные лекции по археологии, а нам больше всего хотелось полазить по развалинам.

— Точно. Но я не помню, чтобы в своих лекциях он упоминал рабочего Фреда Дэйви. Не мог этот Дэйви работать на раскопках? Что карьер, что раскопки — похоже.

— В тридцатых годах, что ли? Тогда он должен быть не моложе отца, а то и старше.

— Ну да. — Бэзил задумчиво изучал свой сидр. — То же поколение. И кузен Димитрий.

— Дед был помешан на генеалогии. Почему он не знал о Димитрии? Ему же он тоже должен был приходиться кузеном?

— Нет, племянником. Только вот он был единственным ребенком, поэтому у него не могло быть родных племянников. Правда, были дяди, один из них мог приходиться дедом Димитрию. А может, он совсем дальний кузен. Кто знает?

— Отец, наверное, знал. Почему же он никогда не говорил о нем?

— Может, узнал только недавно?

— И был так взволнован знакомством, что тут же отписал ему дом? Не вижу смысла.

— Но отец-то видел смысл. Помяни мое слово, Ник. Еще как видел. Вопрос в том, какой?

Но гораздо раньше нужно было решить еще один вопрос, и его тоже задал Бэзил, когда шел вместе с Ником по лужайке к освещенному закатными лучами Треннору.

— Что мы будем делать с новым завещанием? Ты ведь понял, что имела в виду Ирен?

— Думаю, да.

— Эндрю и Анна поддержат любое предложение, которое позволит нам не отдавать Треннор — а значит, те деньги, которые Тантрис готов за него выложить, — загадочному кузену Димитрию.

— Единственный путь — притвориться, что мы ничего не находили.

— Естественно. А единственный путь избежать разоблачения — уничтожить доказательства.

— Это ты и назвал «подсудным делом»?

— А как прикажешь называть? Может, просто хулиганством? Или и это слишком сильно?

Ник вздохнул и посмотрел через поля на узкую полоску леса, откуда доносились крики скачущих по голым веткам грачей.

— Не знаю я, Бэзил. Вот честное слово — не знаю. Понятия не имею, что нам теперь делать. И что мы сделаем. И все бы ничего, но мне почему-то кажется…

Его прервал автомобильный гудок. Ник и Бэзил обернулись и увидели «лендровер» Эндрю.

— Видимо, — пробормотал Бэзил, — я проверю свое предположение гораздо раньше, чем ожидал.

Эндрю замахал братьям сквозь лобовое стекло и широко улыбнулся.

— Похоже, он в хорошем настроении, — заметил Ник.

— Ненадолго.

— Это уж точно.

Эндрю подвез братьев до дома. Он еще не говорил с Ирен и заехал в Треннор только для того, чтобы узнать, как продвигаются дела с документами. Зато он связался с Томом, тот должен был приехать в выходные. Похоже, Эндрю обрадовала эта новость.

Однако стоило ему услышать о завещании, как радость сменилась гневом. Даже когда Эндрю увидел документ своими глазами, он все еще не мог поверить, что отец выкинул такую шутку с собственными детьми. А уж тем более — простить.

— Проклятый, хитрый, пронырливый ублюдок! Сидел тут в воскресенье, нес всякую ахинею про то, как мы при первой же возможности продадим дом, а сам уже знал, что лишил нас такой возможности. Кто он, черт возьми, такой, этот кузен Димитрий?

— Мы не знаем, — ответил Ник.

— И эти свидетели — Дэйви?

— И их тоже.

— Как он только умудрился? И главное — зачем?

— По-моему, ответ очевиден, — сказал Бэзил.

— Пусть очевиден. Только ничего у него не выйдет!

— Уверен?

— Конечно! Ты что, всерьез думаешь, что мы позволим этому листку бумаги встать у нас на пути?

— Завещание — не листок бумаги.

— Для тебя, Бэзил, — может быть. А я считаю, что эту игру отец проиграл. Он мог поместить свою бумажку в сейф или передать Бэскомбу. А он оставил ее здесь, где каждый мог ее найти. Мы и нашли. Значит, нам и решать, что с ней делать.

— Будут предложения?

— Будут, черт побери. И ты знаешь какие.

— Есть у меня одна догадка.

— Нечего мне морали читать, Бэзил! Хватит!

— Ирен скоро приедет, — попробовал разрядить обстановку Ник. — Анне позвоним, как только она придет с работы. Тогда сядем все вместе и все обсудим.

— Замечательно! — отозвался Эндрю. — Обсудим, я не возражаю. Но вы двое имейте в виду, что я никогда — слышали, никогда! — не признаю вот это.

Он потряс завещанием и, переводя взгляд с Ника на Бэзила и обратно, шевельнул пальцами, будто собирался разорвать листок. Видимо, ожидал возражений. Их не последовало. Эндрю бросил завещание обратно на стол.

— Мы выслушаем всех по очереди. А потом сожжем проклятущую бумажку. И к чертям кузенов Димитриев. Ясно?

«…что бы мы ни сделали — мы об этом пожалеем» — вот что хотел сказать Бэзилу Ник, когда услышал за спиной сигнал автомобиля Эндрю. Эти слова зрели в нем медленно, но неотвратимо, в течение всего дня. Подчинятся они отцовскому завещанию — до конца жизни будут недоумевать, почему так легко пошли на поводу у старого чудака. Уничтожат бумагу — столкнутся с другими, быть может, более страшными последствиями. Ник не мог отделаться от мысли, что отец, несомненно, предвидел дилемму и предоставил им свободный и простой выбор. Заранее зная, что именно они выберут.

Хотя Анна узнала о завещании последней, именно она вслух высказала на семейном совете общую мысль.

— Если мы передадим это Бэскомбу, то у нас не будет другого выбора, кроме как подчиниться воле отца. Конечно, можно попробовать опротестовать завещание, но не факт, что получится. Проиграем дело да еще и получим кругленький счет от адвоката. Это ведь наш дом, наше гнездо! Отец унаследовал его от деда, а мы должны унаследовать от отца. Он просто не имел права — морального права, я имею в виду — оставлять Треннор какому-то дальнему, никому не знакомому родственнику. Надо держаться первого завещания. А это сжечь. Даже если Дэйви и кузен Димитрий знают о нем, они не докажут, что отец не уничтожил документ своими руками вскоре после подписания. Он же оставил его здесь, в столе, значит, не определился до конца. Мы просто поможем ему разрешить сомнения.

Сомнения были не только у отца, но и у Ника, особенно когда он обвел взглядом лица братьев и сестер. Ирен казалась спокойной, но Ник знал, что может скрываться за ее спокойствием. Стиснутые зубы Эндрю и глубокие складки на его лбу говорили сами за себя. Бэзил откинулся на спинку стула, скрыв лицо в тени, будто заранее снимал с себя ответственность за решение, к которому неминуемо двигалась семья Палеолог. Свет неярких ламп и блики пламени из камина рождали воспоминания. Всего лишь три дня назад рядом с ними сидел отец, высмеивая их слова и парируя аргументы. Анна права. Старик зашел слишком далеко. Вот только не повторяют ли они его ошибку?

— Я согласна с Анной, — заявила Ирен. — Думаю, отец и сам бы на это не пошел. Скорее всего хотел попугать нас лишением наследства и для большей достоверности написал вот это завещание.

«Хитро придумано», — заметил про себя Ник. Но не поверил. И точно знал, что Ирен сама себе не верит. Отец никогда не блефовал. И если грозился что-то сделать — делал, несмотря ни на что.

— А мне плевать, чего он там хотел, — буркнул Эндрю. — Анна правильно сказала — он не имел права так поступать. Как только завещание исчезнет, никто не сможет ничего доказать, это яснее ясного. Я вообще не понимаю, чего мы ждем.

Понятно чего — чтобы все высказались. Ник неловко закашлялся, пытаясь найти подходящие слова вместо тех, что сами просились на язык: «Нам нужны деньги. И мы их получим». Нет, так не пойдет. Этого никто из них слышать не хочет. Поэтому все, что он смог сказать (и что должен был сказать):

— Я согласен.

— Уничтожить завещание? — уточнила Ирен.

— Да.

— Бэзил?

— А! — Бэзил снова сел прямо. — Уже моя очередь, да?

— Начинается, — пробормотал Эндрю.

— Не бойся, не начнется, — ответил Бэзил, не сводя с брата немигающих глаз. — Я не собираюсь вас разубеждать. Я уже давал понять, что отдаю вам мою долю от продажи дома.

— Прекрасно. Человек с чистыми руками, ага.

— Эндрю, успокойся, — вмешалась Ирен. — Дай ему договорить.

— Ладно, ладно. — Эндрю поднял руки, показывая, что сдается.

— Думаю, что когда к президенту Никсону пришли его помощники и объявили, что некая неприятная информация просочилась в прессу, он спрашивал не о том, правдивы ли обвинения, а о том, можно ли их оспорить. Если взять с него пример и спросить себя — спорно ли наше решение, ответ будет — да[14].

— Значит, ты согласен? — уточнила Анна.

— Значит, я расцениваю уничтожение документа, учитывая обстоятельства, как неизбежное.

— Выражайся точнее, — потребовала Ирен. — Как только мы примем решение, назад пути не будет. Нам придется вести себя так, будто мы никогда не слышали о кузене Димитрии или мистере и миссис Дэйви. Придется забыть, что это завещание вообще существовало. Я ничего не скажу о нем Лоре, ты не должен говорить Тому, Эндрю, а ты — Заку, Анна. Ни сейчас, ни потом. Никогда.

— Разумеется.

— А уже тем более — ни слова посторонним.

Все закивали, даже Бэзил нехотя склонил голову.

— Значит, договорились. Да?

Все снова кивнули.

— Решено.

— Вот и хорошо! — Эндрю вскочил и схватил лежащее на кофейном столике завещание. — Как старший брат беру ответственность на себя.

Он разорвал конверт вместе с содержимым на четыре части, шагнул к камину и швырнул обрывки в пламя. Взял кочергу и смешал их с багровыми от жара поленьями, будто пытаясь ускорить кончину ненавистного документа. Бумага скрутилась, почернела, вспыхнула… исчезла.

— Легче стало? — спросил брата Бэзил.

— Намного, — мрачно усмехнулся Эндрю.

Глава восьмая

Ирен буквально построила всех по стойке смирно. В течение двух дней были улажены все похоронные формальности, заказан надгробный камень. Бэскомб получил все найденные в Тренноре бумаги и начал долгую процедуру утверждения того, что искренне считал последней волей покойного клиента. Ник обзванивал знакомых, друзей и бывших коллег отца, узнавая, кто придет на похороны. Замотался — правда, не настолько, чтобы не попрощаться с отцом наедине — если бы захотел.

Однако не захотел. И не пошел. Отец, даже такой — успокоенный, ожидающий перехода от смерти к могиле, — по-прежнему пугал его. Дети обыграли его, усопшего. А вдруг он, даже усопший, в свою очередь, обыграет их? Или завещание из ящика стола — лишь уродливая шутка, последний спектакль Майкла Палеолога? Ник не мог отогнать дурные мысли, возможно, потому, что говорить об этом было запрещено.

Пока он держался. До самых похорон надо играть свою роль, пусть и стиснув зубы. А потом можно расслабиться. Повседневная рутина его другой жизни сейчас казалась уютной и притягательной. Скоро, уже совсем скоро, он сможет к ней вернуться.

А пока нужно освободить комнату Лоры и на несколько дней переехать в Треннор. Перспектива не слишком приятная, и Ник собирался проводить в доме как можно меньше времени. В пятницу он собрал свой нехитрый багаж и выехал из Солташа.

В Тренноре хозяйничала Пру, она уже приготовила Нику его прежнюю комнату. Он попытался задержать старушку как можно дольше, соблазнив возможностью поболтать за чашкой чаю, но к полудню и она засобиралась домой.

Ник покинул дом следом за ней неожиданно даже для себя. Сначала блестящими от дождя проселочными дорогами поехал в Лискерд, купил черный галстук для траурного костюма к похоронам, а потом повернул на запад, к Сент-Неоту.

Церковь стояла открытая и безлюдная. Витражи словно расцветили и согрели тусклый свет зимнего солнца. Ник уселся на скамью и уставился на витраж Сотворения. Ему, как и, возможно, витражу Суда, более пятисот лет. Поколения прихожан, бедных и богатых, сохраняли их, иногда даже ценой собственной безопасности. Не для выгоды и не из тщеславия, нет. Тут играла роль сложная смесь веры и любви к искусству — чувств, которые делали теперешнее поведение семьи Палеолог низким и постыдным. Они-то стремятся к наживе. Даже уничтожили официальное завещание отца. И ведь получат свое вознаграждение, все до единого, и Ник тоже, хочет он того или нет.

Вскоре к Нику подошел церковный староста и сказал, что уже закрывает. Под усилившимся дождем Ник медленно поехал назад, в Ландульф. Опустевший, темный Треннор казался смутным призраком того дома, каким помнил его Ник. Отогнав вереницу воспоминаний, он включил свет во всех комнатах и поставил один из маминых дисков с записью Марии Каллас.

Пру, уверенная в том, что Ник не умеет готовить, оставила для него запеканку, которую оставалось только разогреть. Он включил печку, разжег камин в гостиной и вдруг, почти против воли, вспомнил, как четверть века назад неуклюже помогал отцу ремонтировать каминную трубу. А кажется — будто вчера: вот они балансируют на крыше, отец рявкает на него, чтоб не зевал, а мама встревоженно следит за ними снизу, из сада.

Камин разгорелся. Ник обшарил кухню и буфетную в поисках бутылки вина и ничего не обнаружил. Это косвенно подтвердило его догадку о том, что старик перед смертью спускался в погреб именно за вином. Ник не ходил вниз со дня отцовской гибели и решил, что сейчас самое время пересечь невидимую черту.

В погребе было тихо и пустынно, пол и стены выкрашены серой краской, прямо как на военном корабле. Кругом стеллажи, на которых Майкл Палеолог хранил запасы коллекционного вина. Запасы сильно уменьшились с тех пор, как Ник побывал здесь в последний раз. Видно, чувствуя приближение смерти, старик решил, что бережливость теперь ни к чему. Ник усмехнулся, узнав типично отцовский ход мыслей. Нет смысла тратить деньги на вино, которым не сможешь насладиться, даже если уже не успеешь потратить их на что-то еще.

Однако никто из детей Майкла так и не стал ценителем вин. Нику и Бэзилу даже запретили входить в погреб после того, как они умудрились столкнуть со стеллажа и разбить одну из бутылок. «“Сент-Эмилион” шестьдесят первого года — не игрушка для глупых мальчишек!» — негодовал тогда отец. Потом эта фраза стала чем-то вроде семейной поговорки.

Ник улыбнулся воспоминанию. Он разбил бутылку во время игры в прятки, пытаясь протиснуться в узкий промежуток между стеной и последним стеллажом. Ради интереса он прошел в тот угол — посмотреть, сколько же там места.

Места не было. Стеллаж стоял вплотную к стене. Между ними не проскользнула бы и мышь. Ник озадаченно остановился. Даже отец не стал бы двигать все стеллажи из-за детских проказ. Потом он заметил на полу, под ножками, несколько белых пятен. Вроде как краска стерта. Да глубоко — будто стеллаж тащили по полу.

Ник наклонился. Да, похоже, так и было, причем совсем недавно. Вокруг еще виднелись хлопья содранной краски. Кто же двигал стеллаж? Кроме отца некому. А не за этим ли он спускался сюда в день смерти? Во всяком случае, это объясняет, почему он вышел без бутылки. Зато рождает новые вопросы.

— Ник!

Ник аж подпрыгнул от неожиданности, услышав донесшийся сверху голос Эндрю. Выпрямился и увидел, как брат с хмурой улыбкой спускается по ступеням.

— Собираешься выпить все наследство в одиночку?

— Эндрю, я чуть со страху не умер! — укорил его Ник, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. — Ты что, не мог в дверь позвонить?

— А я и звонил, только мне никто не открыл. Тогда я вошел сам. Тебе, наверное, отсюда звонок не слышен.

— Наверное.

— Хотел посмотреть, как ты тут. Первая ночь в пустом доме все-таки. В кухне хорошо пахнет.

— Запеканка Пру.

— Которую ты хотел залить «Шато-Лафитом» до того, как мы продадим все остальное на аукционе, чтобы получить хоть какие-то деньги?

— Вот именно. А ты поймал меня за руку.

— Ничего, выбери бутылочку и для меня, и мы забудем об этом. — Эндрю подошел к Нику. — Ага, здесь только белое.

— Посмотри-ка сюда. — Ник указал на царапины.

Эндрю опустил глаза, потом посмотрел на Ника.

— И что такого?

— Кто-то двигал стеллаж.

— Похоже. Ну и что?

— Отец?

— А кто еще?

— В одиночку?

— Двое подняли бы его, не поцарапав пола.

— И зачем ему это понадобилось?

— Откуда я знаю?

— Он и раньше стоял вполне удобно.

— Да?

— Точно.

— Тогда и впрямь непонятно. — Эндрю недоуменно оглядел погреб. — А может, ну его?

— Боюсь, я не засну, пока не выясню, в чем тут дело.

— Я тоже, — ухмыльнулся Эндрю.

Они перенесли бутылки на пустые полки соседнего стеллажа. Освободившийся стеллаж оказался легким, хотя и громоздким. Братья без труда отодвинули его от стены. В пустом, запыленном и затянутом паутиной углу не оказалось ничего зловещего, во всяком случае, на первый взгляд. Отодвинутый стеллаж бросал туда густую тень. Эндрю принес из буфетной фонарик, чтобы рассмотреть угол получше. И снова ничего.

И вдруг Ник заметил какую-то неровность на обычно гладком полу. Вглядевшись, он различил две выступающие линии, будто притоптанные края чего-то, идущие перпендикулярно стене. Третья линия соединяла их, пролегая прямо вдоль плинтуса. Братья не смогли вспомнить, как пол выглядел раньше. Похоже, что не так, хотя ни тот ни другой не могли сказать точно. Чтобы разглядеть странное место, они подальше отодвинули стеллаж. И обнаружили четвертую линию, идущую на некотором расстоянии от стены, параллельно ей, и замыкающую прямоугольник размером примерно шесть на три шага. Подозрение окрепло. Ник шагнул в пространство, образовавшееся между стеллажом и стеной, и подошел к заплатке на полу. Наступил на нее. Что-то явно не так. Невозможно сказать, что именно, но не так.

— Здесь есть молоток? — спросил он, указывая на полку, висевшую на стене за спиной Эндрю. Она была забита разнообразными инструментами, пустыми бутылками, перегоревшими лампочками и запыленными коробками с черт знает чем.

— Да. — Эндрю нашарил на полке неопределенного возраста молоток с деревянной ручкой.

— Дай сюда.

Эндрю отдал молоток брату. Ник присел на корточки и обстучал странный прямоугольник.

— В этой части звук более гулкий.

— Гулкий? Ты имеешь в виду, там, внизу, дыра?

— Вполне возможно.

— Быть не может. Там никогда ничего не было.

— А звук такой, будто есть. И линии. Откуда они?

— И откуда же?

— Думаю, кто-то вырыл яму, потом накрыл ее плитой, зацементировал и снова закрасил.

— И задвинул стеллажом, чтобы никто ничего не заметил.

— Выглядит, во всяком случае, именно так.

Эндрю забрал у Ника молоток и тоже постучал по заплате. Кивнул:

— Похоже, ты прав.

— И сделать это мог только отец.

— Тоже согласен. Интересно когда.

— А когда подвинули стеллаж?

— Не знаю. На такие вещи обычно не обращаешь внимания. В любой момент в течение последних двадцати лет.

— Ты не помнишь, отец тут копал… что-нибудь?

— Не помню.

— Выходит, должен был. Или сам, или нанять кого-то.

— Ответ все тот же: не помню я, Ник. И еще вопрос: зачем отцу понадобилось ковырять дырки в погребе?

— Чтобы… что-то спрятать.

— Именно. Спрятать.

Но что? Этот вопрос даже ставить не хотелось, чтобы не пришлось на него отвечать. Братья поднялись наверх и налили по стакану виски. Ник выключил плиту, аппетит внезапно исчез. Они с Эндрю уселись у камина.

— Чертовски странно, — пробормотал Эндрю после продолжительного молчания. — Не знаю, что и подумать.

— Может, кто-то из наших в курсе?

— Сомневаюсь. Закрашено, задвинуто стеллажом. Отец явно старался, чтобы никто не узнал.

— А может, это вообще не он. Может, он и не знал про яму?

— Вряд ли. Раньше заплаты не было. Старик или вырыл яму сам, или нанял кого-то. Зачем — бог его знает. Что там может скрываться?

— Что-то важное.

— Готов спорить, ты прав, — усмехнулся Эндрю. — А может, там туннель? Подземный ход!

— Странно. Элспет Хартли утверждала, что в доме что-то спрятано. А сейчас мы нашли тайник. Просто совпадение?

— Скорее всего. Я даже не уверен, что погреб одного возраста с домом. Тем более что сокровище Элспет было замуровано в семнадцатом веке.

— А что тогда у нас в погребе?

Глаза Эндрю сузились, он пытался представить хитроумный ход отцовских мыслей.

— Это же не может быть тот витраж, правда, Ник? Отец же не мог найти его и перепрятать?

— Зачем ему его перепрятывать?

— Чтобы позлить нас.

— Тайник сделан явно не на прошлой неделе. Да и отец должен был быть моложе, чтоб проделать такую работу.

— Он мог нанять кого-нибудь.

— Мы бегаем по кругу, — вздохнул Ник.

— Давай подойдем с другой стороны. Как только Тантрис заграбастает дом, он вскроет эту нору.

— Несомненно. Но я сомневаюсь, что он обнаружит в ней витраж Суда из Сент-Неота.

— Я тоже. — Эндрю хитро ухмыльнулся. — Но почему бы не выяснить наверняка?

Эндрю притащил из сарая инструменты: кувалду, стамеску, лом, лопату. Ник не смог бы остановить брата, даже если бы захотел. Интуиция шептала ему, что, прежде чем действовать, надо бы хорошенько подумать. Но Эндрю уже завелся, и дело было не только в том, что ему хотелось решить очередную загадку. Он желал взять реванш за долгие годы презрения и унижений. Отца больше нет, и сын волен делать все, что ему вздумается.

— Он нас всю жизнь доставал, — озвучил Эндрю мысли Ника, пока братья спускались в погреб с инструментами в руках. — Нет, не Анну с Ирен, конечно. А вот нам с тобой и с Бэзилом досталось. Умел наш папочка сыновей воспитывать, ничего не скажешь.

— Я давно перестал обвинять в своих собственных бедах отца, — отозвался Ник.

— Молодец. Но это вовсе не значит, что он в них не виноват.

— Может, и не значит. Но какой толк валить все на него?

— А мне помогает. — Эндрю стянул свитер и закатал рукава рубашки. — Посмотрим, что тут у нас.

Он присел на корточки у плиты и поскреб ее стамеской, сдирая краску и обнажая поверхность.

— Похоже на гранитный порфир. Хватит одного хорошего удара. — Он выпрямился, схватил кувалду и замахнулся.

Одного удара оказалось недостаточно. От плиты полетели осколки, со звоном ударились в металлические стойки стеллажей. Только после третьего удара братья услышали громкий треск. Эндрю опустил кувалду, Ник шагнул поближе и осветил фонарем извилистую трещину посереди плиты.

— Почти готово, — произнес Эндрю, отступил на шаг и снова стукнул, целясь в разлом.

Новый удар расколол наконец плиту, один крупный обломок свалился вниз, другой завис над отверстием. Эндрю поддел его кувалдой и отбросил. В плите образовалась дыра со ступню величиной.

— Дай фонарик.

Но стоило Эндрю потянуться за фонариком, как Ник отскочил, обескураженный — из отверстия поднялась туча мелких мошек. В тот же миг погреб наполнил резкий запах — не просто спертый воздух, а отвратительная вонь.

— Черт возьми! — Эндрю отмахнулся от мошек. — Что ж там…

Ник шагнул вперед, отгоняя насекомых, словно комаров в жаркий летний полдень. Направил луч фонаря на дыру в плите и увидел… человеческие ребра. Скелет.

— Боже правый! — прошептал Эндрю. — Ты видишь то же, что и я?

— Боюсь, что да.

— Отойди. — Эндрю бросил кувалду и схватился за лом. — Сейчас узнаем наверняка.

Он подсунул лом под край плиты и приподнял. Захрустел, рассыпаясь, цемент. Ник вытянул голову над плечом брата и посветил в отверстие.

Там, прямо над ребрами, скалился череп, без сомнения, человечий, а вездесущие мошки вились над костями и остатками плоти.

Но не они заставили Ника сдавленно всхлипнуть: «О Господи!» Над левой глазницей черепа зияла большая неровная дырка. Похоже, покойник, кем бы он ни был, покинул этот мир не по собственной воле.

Глава девятая

Тело захоронили тщательно, даже с почтением — судя по тому, что стенки углубления были обшиты досками. Выкопать под полом примитивную дыру было бы проще и быстрее. Однако им открылось настоящее тайное погребение, что делало находку еще более загадочной.

Ник и Эндрю накрыли разбитую плиту найденным в гараже куском брезента и водрузили стеллаж на старое место. Тихо вышли из погреба и закрыли за собой дверь.

— Отец врезал замок только для того, чтобы мы с Бэзилом не лазили в погреб и не били бутылки, — пробормотал Ник, чтобы разогнать гнетущую тишину. — Там нечего было прятать.

Эндрю отозвался не сразу. Он вернулся в гостиную, подкинул в камин полено и налил два стакана виски. Отхлебнул из своего и привалился к каминной полке, где красовалась позолоченная рамка с фотографией родителей. Снимок сделали в 1989-м, на рубиновой свадьбе, отец и мать старательно изображали идеальную пожилую пару на фоне фамильного сельского дома.

— Думаешь, это уже тогда там лежало? — спросил Эндрю, постукивая по фотографии. — Как считаешь, мама знала?..

— Вряд ли.

— Такое трудно не заметить. Труп в погребе. Не говоря уж о том, как этот бедолага стал трупом.

— Мы не в силах догадаться, что случилось давным-давно.

— Зато мы в силах догадаться, отчего он погиб. От дыры в черепушке. И вряд ли он получил ее по чистой случайности.

— Я не патологоанатом, Эндрю. Ты тоже. Мы даже не можем установить, мужчина это или женщина.

— А мошки откуда взялись? Как они туда попали?

— Я и в энтомологи не записывался. В погребе спрятаны человеческие останки. Вот все, что мы можем сказать точно.

— Не все. Мы знаем, что о подобных происшествиях положено докладывать в полицию. Они привезут с собой эксперта. Он установит пол, возраст, причину смерти, примерную дату — все.

— Совершенно верно.

— И мы доложим?

— Думаю, да.

— Серьезно? — Эндрю оттолкнулся от камина и рухнул в кресло напротив Ника. — А если подумать? Полицейские обыщут не только дом. Они начнут копаться в отцовском прошлом — нашем прошлом. Кем бы он ни был, этот мистер Скелет, кто-то же его прикончил? И на кого подумает полиция? Я вариантов не вижу: отец — первый подозреваемый. А за ним — мы. Не удивлюсь, если нас возьмут на заметку как возможных преступников.

— Ерунда. Мы не стали бы откапывать тело и вызывать полицию, будь мы убийцами.

— Уверен? Даже если вспомнить о кругленькой сумме, предложенной Тантрисом? Очнись, Ник. Они заглянут во все углы, уцепятся за любую версию. А там и журналисты подоспеют. Не успеешь сказать: «Без комментариев», они уже выдернут из архивов и заново распишут твои пять минут славы в Кембридже.

— Быть не может.

Произнося эти слова, Ник уже понимал, что Эндрю прав. Такую шумиху поднимут — не отвяжешься.

— Ну ладно. Возможно, так все и будет. Но…

— А как же Тантрис? Богатого зануду могут спугнуть заголовки газет, пестрящие словом «убийство». А полицейское расследование наверняка задержит сделку. Или вообще сорвет.

— Да, наверное. Но где же выход, Эндрю?

— Мы можем… — Эндрю подался вперед и понизил голос, хотя вряд ли объяснил бы, кто мог их подслушивать. — Мы можем снова зарыть его. Притвориться, что и не находили.

— И оставить это сокровище Тантрису?

— Да.

— Тогда в полицию позвонят его люди.

— Ага, но мы-то уже получим денежки.

— Так ведь нам будет только хуже, если полицейские заметят, что пол в погребе недавно вскрывали — а они скорее всего заметят.

— Ты прав. — Эндрю в раздражении забарабанил по ручке кресла. — Выкрутиться будет непросто. Нашего отца запишут в преступники. Да так оно скорее всего и есть, хотя кого он убил и за что, мы не имеем ни малейшего понятия.

— А кто сказал, что это было убийство? А если самозащита?

— Предположим. Я с удовольствием в это поверю. А законники? Сомневаюсь. Они выволокут на свет божий гораздо больше грязного белья, чем мы в состоянии себе представить. И все это продлится не один месяц, а то и не один год. И до истины они могут так и не докопаться. Много ли улик таит в себе груда костей? Нераскрытое убийство зависнет над нашей семьей на веки вечные. Возможно, отец пытался… — Эндрю осекся и нахмурился. — Погоди. Так вот почему он изменил завещание?

— Может быть, — согласился Ник и тут же застыл, пораженный собственной догадкой. — И именно поэтому отказывался продавать дом.

— Точно. Он не мог продать его ни при каких условиях, сколько б ему ни предлагали. Особенно человеку, который собирался обыскать все здание. И разговор про то, что он единственный знает, как для нас будет лучше, отец завел, чтобы спасти свою шкуру.

— Предложение Тантриса, должно быть, показалось ему громом среди ясного неба.

— Не таким страшным, как наша находка — для нас. Отец-то знал про тело. Сам его туда и замуровал и думал, что оно там и останется. И вдруг слышит, что мы можем этому помешать, что собрались продавать дом Тантрису, а тот наверняка обнаружит труп. Ему не хотелось прослыть убийцей. Отец всегда пекся о собственной репутации.

— Может быть, он пекся о нас…

— И потому лишил наследства? Милое предположение, Ник. Нет, мы тут ни при чем. Он думал только о себе.

— Если ты прав…

— Разумеется, я прав.

— Итак, если ты прав, отец был уверен, что кузен Димитрий дом не продаст. Иначе не было бы никакого смысла переписывать завещание.

— И верно. Димитрий не продаст. А почему?

— Мне на ум приходит один-единственный ответ. Димитрий знает про тело.

— Черт побери…

— Может быть, даже помогал его прятать.

— О Господи! — Эндрю откинулся на спинку кресла. — Что же это за Димитрий такой?

— Понятия не имею, — пожал плечами Ник.

— И что мы с ним будем делать?

— А что мы можем сделать? Мы даже не можем рассказать о нем полиции, если не хотим проговориться о сожженном завещании, — вздохнул Ник. — Завещании, которое могло бы стать серьезной уликой в деле об убийстве.

— А мы его — в камин.

— Ага.

— Верней, не мы, а я.

— Так все же были согласны.

— Спасибо, Ник.

— За что? Это же правда.

Самая настоящая правда, хотят они того или нет. Каждый поступок имеет свои последствия, и не все из них можно предсказать.

— Мы ведь думали, без него будет лучше.

— А так и есть. — Эндрю снова подался вперед, глаза его заблестели. — Знаешь, Ник, это ведь все равно: пойдем мы в полицию сами или ее вызовет Тантрис. Нас и так и этак поимеют.

— Нет-нет. Самим — менее рискованно.

— А как насчет сделки? Если Тантрис испугается, где мы найдем другого покупателя? Убийства хороши для продажи газет, а не домов. Мне очень нужны эти деньги, Ник. Тебе — не знаю. Бэзилу — наверное, нет. А мне нужны. И я без борьбы не сдамся. И потому говорю тебе — я не стану рисковать, вызывая полицию.

— Но мы же не можем просто забыть о том, что лежит под полом в погребе!

— А я и не предлагаю.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Вытащить тело. И спрятать где-нибудь еще.

— Спрятать?

— В Корнуолле полным-полно заброшенных шахт.

— Шутишь?

— Нисколько. Вдвоем мы легко справимся. Покойник истлел до костей и почти ничего не весит. Эти пустые шахты — опасное место. Одна пару лет назад провалилась прямо под автомобильной стоянкой. Там никто и не ходит.

— Неужели ты серьезно?

— Абсолютно серьезно. Что случится, если скелет обнаружат, скажем, через год? Никому и в голову не придет подумать на нас.

— Если только никто не заметит, как мы его туда сбросили.

— Не заметит. Ради Бога, Ник, о чем ты говоришь? На болотах, в темноте. Шанс быть замеченными — один к тысяче. Сам подумай — сколько я бегал за гигантскими кошками и хоть бы одну увидел!

Ник фыркнул — неожиданно даже для самого себя.

— Что смешного?

— Прости, я… помнишь, что сказал о больших кошках отец? «Скелет — вот что тебе необходимо. Реальное доказательство». Вот теперь он у нас и есть. Реальней некуда.

— Узнаю отцовское чувство юмора.

— А в дураках опять мы.

— Только если будем настолько глупы, что обратимся в полицию. Лучший выход — спрятать тело, я уверен.

— А я вот нет.

— Ты что, хочешь всей этой шумихи, разговоров, чтобы на нас пальцами все показывали? Это же никогда не кончится, пойми.

— Не хочу, конечно.

— Тогда слушайся старшего брата.

— Значит, ты все-таки серьезно?

— Серьезней не бывает.

— А как насчет Бэзила и девочек?

— Избавим их от лишних волнений.

— Ты имеешь в виду — ничего им не скажем?

— У нас времени нет. Лора приезжает завтра, Том — послезавтра. Надо провернуть все быстро и тихо, без лишних разговоров. Не хватало нам еще одного семейного совета. Остальные ничего не знают — вот и хорошо: меньше тревожатся. Мы и вдвоем справимся — ты да я.

— Да, но…

— И не пытайся отговорить меня, Ник. — Глаза Эндрю блеснули безумием. — Я тебя никогда ни о чем не просил. А теперь почти что умоляю. Помоги мне.

Эндрю заночевал в Тренноре. Как заподозрил Ник, брат остался бы, даже если б не выпил. Он жаждал как можно скорее избавиться от находки и настойчиво убеждал Ника в своей правоте. Тот, в свою очередь, боялся любого решения. Слишком многого они не знают. И выяснять уже некогда.

Когда, уже на рассвете, Ник заполз под одеяло, заснуть он, конечно, не смог — мысли крутились-вертелись в голове в поисках недосягаемой истины. Без нее, что ни сделай, вероятность удачи в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят. Ник подозревал, что даже меньше. Подумать только — всего неделю назад он был совершенно свободным человеком: никаких семейных проблем, никаких уговоров и просьб. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вернуться в то блаженное состояние. И ведь невозможно, пустые мечты. Если только не…

— Я согласен.

Ник смотрел на Эндрю, который стоял в противоположном углу кухни, освещенной неярким утренним светом. Брат прихлебывал из кружки чай и сквозь потеки дождя на стекле рассматривал унылый пейзаж за окном. Услышав Ника, Эндрю оглянулся и опустил кружку.

— Я помогу тебе избавиться от тела.

— Точно?

— Да.

— По правде говоря… я ожидал, что ты мне откажешь.

— Я сам того же ожидал.

— И почему передумал?

— Я просто не могу представить, как мы будем жить, если в дело вмешается полиция. Честно, Эндрю, не могу. Если бы точно знать, что полицейские просто примут все к сведению и оставят нас в покое, я был бы счастлив. Но так ведь не бывает? Так просто…

— Никогда.

— И остается…

— Мой вариант — покончить с этим без лишнего шума, в двадцать четыре часа.

— Будем надеяться, ты прав.

— Разумеется, прав. Слушай, не знаю, как ты, а я почти не спал. Что дало мне возможность обдумать места… Подходящие места.

— И много ты вспомнил?

— Нам понадобится только одно. И похоже, я его знаю. Почему бы не поехать туда прямо сейчас и не оглядеться? Если подойдет — вернемся ночью и покончим с этим делом.

— А если не подойдет?

— Поищем другое.

Они выехали из Треннора каждый в своей машине — Эндрю потом собирался вернуться в Каруэзер. Путь лежал в Миньонс — деревню в юго-западной оконечности Бодмин-Мура, которая могла похвалиться аж двумя пабами и почтой. Ник знал округу довольно хорошо — благодаря многочисленным семейным пикникам. Разумеется, для Майкла Палеолога индустриальная археология не шла ни в какое сравнение с настоящей, но лучше такая, чем никакой, поэтому руины шахты «Феникс» возле Миньонса он облазил вдоль и поперек, особенно с тех пор как по соседству обнаружились каменные кольца бронзового века.

С восточной стороны парковки в Миньонсе открывался вид на Дартмур, с южной — на море, там же возвышался Кэрадон-Хилл, увенчанный гигантской телевышкой. Братья стояли на голом, открытом всем ветрам месте, над головой бешено неслись облака. На холмах Дартмура кое-где лежал снег, но здесь под ногами похрустывали градины, побелившие тропинку к заброшенной железнодорожной ветке, когда-то соединявшей разбросанные там и сям шахты. Кругом независимо бродили ничейные псы, они не заметили ничего подозрительного в двух незнакомцах без собаки, которые направились к северу по тропинке, огибающей Стоуз-Хилл.

— Большинство здешних шахт давно законсервированы, — сообщил на ходу Эндрю. — Борьба за безопасность.

— И что же нам делать?

— Надеяться, что не все. Сейчас посмотрим.

Следующие десять минут они шли молча. Поднялись на самую высокую точку местности — старую насыпь и двинулись к паровозному депо шахты «Принц Уэльский» на другой стороне долины. Вдоль долины — от Миньонса к дальним фермам и деревушкам — вилась тропинка.

— Видишь вон те заросли?

— Да.

— Там шахта. Я помню, как в детстве швырял в нее булыжники, чтобы проверить глубину.

— И как глубина?

— Вполне достаточная.

— И к дороге близко.

— Именно то, что нужно. Пойдем, поглядим.

Они осторожно спустились с крутого склона холма, продираясь сквозь утесник, папоротник и стебли жесткой травы, пересекли стремительный ручеек и, спугнув по дороге одинокую овцу, вошли в заросли боярышника и кизила. И увидели, что между ними и шахтой — изгородь из колючей проволоки высотой около пяти футов.

Эндрю пошел по периметру, пока не увидел то, что искал: место, откуда было хорошо видно шахту. Ник последовал за ним и попытался рассмотреть что-то сквозь гущу подлеска. Шахта лежала всего в нескольких шагах от изгороди. Открытая.

— Похоже, нам везет.

— Надо убедиться наверняка.

Эндрю подобрал с земли булыжник и метнул его через изгородь. Братья замерли, прислушиваясь и отсчитывая секунды. Ник досчитал до шести, прежде чем услышал, как где-то далеко внизу камень звякнул обо что-то металлическое.

— Ты прав: тут довольно глубоко.

— Одна проблема — проволока. — Эндрю огляделся. Вроде бы никого кругом. Вынул из кармана кусачки и наклонился к ближайшему столбику.

— Перекушу несколько проволочек. Легче будет приподнять.

Через несколько минут он выпрямился.

— Ну, вот и готово.

Братья отошли от изгороди и посмотрели вниз. До обочины дороги не более двадцати футов.

— Ты уверен, что мы втащим его здесь?

— Говорю тебе, Ник, все пройдет как по маслу.

— А когда?

— Сегодня ночью. Я приеду в Треннор около одиннадцати.

— Знаешь, я должен кое-что тебе рассказать.

— По дороге расскажешь. Хватит нам тут отсвечивать.

Ник решил рассказать Эндрю про открытку с соболезнованиями, которую вынул из-под дворника «лендровера» тогда, в Плимуте. Может, это было и не важно. Однако Ник все равно тревожился: открытка, завещание, скелет в погребе указывали на какие-то события в прошлом и каких-то людей в настоящем, о которых ни он, ни Эндрю не имели ни малейшего понятия. А неведение — худшая основа для любого плана.

— Понимаешь, о чем я?

— Что мы знаем далеко не все, что происходит.

— Я бы сказал — почти ничего не знаем.

— Наверное, ты прав.

— И тебя это не пугает?

— Нет.

— А ты не думаешь, что должно пугать?

— Нет. Один из любимых советов отца: «Не беспокойся о том, над чем ты не властен». Вот это, к примеру, — он кивнул в сторону шахты, — в моей власти.

— А все остальное?

— Не будет касаться ни меня, ни тебя, как только мы разберемся с дырой под полом, — усмехнулся Эндрю, — и обналичим чек Тантриса.

* * *

Ник поспешил в Треннор, беспокоясь, что Пру появится там в его отсутствие. Но с другой стороны — что странного в желании Эндрю переночевать в родительском доме, а Пру вряд ли придет в голову открывать дверь погреба. Если даже она попыталась, Ник сумеет что-нибудь выдумать на ходу.

Конечно, все оказалось в порядке — Пру и без погреба было чем заняться в отсутствие Ника. Тем более что во дворе стояла чужая машина. Пру шепотом доложила, что у Ника гость, вернее, даже не у него, а у Майкла Палеолога.

— Я провела его в гостиную, Николас. Он был страшно потрясен, когда услышал о смерти твоего отца. Ехал-то к нему.

— Кто «он»?

— Представился как Дэвид Андерсон.

— Никогда о таком не слышал.

— Наверное, из бывших учеников.

— Он сказал, что ему нужно?

— Я не спрашивала. Это ведь не моя забота.

— Ну и не моя скорее всего. Ладно, пойду узнаю, зачем он приехал.

Дэвиду Андерсону на вид было около сорока — грузный, сутулый, в выпуклых очках, с гривой вьющихся седых волос и виноватой улыбкой. Вельветовый пиджак, свитер и джинсы он, похоже, купил еще в студенческие годы. Хотя не факт, что эти годы закончились. Слишком уж потрепанным он выглядел — не похож на преподавателя.

— Рад познакомиться, мистер Палеолог. Вы ведь… э-э-э… сын Майкла?

— Один из его сыновей, если быть точным.

— Я так расстроился, когда узнал. Поверить не мог.

— Как и мы все.

— Ваша домработница сказала, он упал?

— Да. В прошлое воскресенье. — Ник решил воздержаться от подробностей. Вряд ли, конечно, Андерсон попросит показать ему те самые ступени, но осторожность никогда не помешает. — В последнее время отец сильно ослаб. Боюсь, рано или поздно что-то подобное должно было случиться.

— Когда я говорил с ним, он казался таким же, как всегда.

— Да, соображал он не хуже, чем раньше. Ум острый как бритва. А когда вы с ним… говорили?

— Он звонил мне дней десять назад.

— Вот как… Вы общались с отцом еще с Оксфорда?

— Да, время от времени. Я преподаю историю в Шерборне[15]. Именно Майкл помог мне получить работу. Поэтому я всегда был рад услужить ему. Хотя попросил он меня впервые. Как жаль, что я так и не успел вовремя поделиться с ним результатами.

— А о чем он вас попросил?

— О, провести кой-какое расследование. Несложное, хотя выкроить для него время, свободное от преподавания, было не так уж просто, скрывать не стану. Эти конторы вечно закрыты именно тогда, когда ты в них приходишь.

— Какие конторы?

— В данном случае Эксетерская кафедральная библиотека. Но в среду я туда прорвался и нашел то, о чем просил Майкл. Жаль, что слишком поздно.

— Действительно жаль. А… о чем он вас просил?

— Это слишком специфическая тема, вам будет скучно.

— И все же?

— Вы уверены?

— Будет действительно обидно, если окажется, что вы зря проделали работу и о ней даже некому рассказать. Я — сын своего отца, мне всегда импонировал его… энтузиазм.

— Приятно слышать.

— Однако я кое-чего не понимаю. Почему он сам не съездил в библиотеку? Не хочу показаться невежливым, но…

— Дело в материалах, мистер Палеолог. Не каждый может прочитать манускрипты семнадцатого века. Майкл знал, что у меня в этом деле больше опыта. Он ведь был скорее археологом, а не кабинетным ученым.

— Манускрипты семнадцатого века?

— Да. Если быть точнее — разрозненная переписка между викарием и церковным старостой прихода…

— Сент-Неот?

Андерсон с изумлением посмотрел на Ника:

— Вы знали!

— Только о том, что отец интересовался историей церкви Сент-Неот.

— Да, он действительно ею интересовался.

— А каким образом переписка оказалась в Эксетере?

— Дело в том, что в семнадцатом веке в Труро не было епархии. Все приходы Корнуолла подчинялись епископу Эксетера. Хотя мало кто из них вел такую оживленную переписку, как Сент-Неот. Начало ее восходит к пятнадцатому веку. Но Майкл интересовался веком семнадцатым. Он прослышал о письме, написанном одним из церковных старост, Ричардом Боденом, в тысяча шестьсот шестьдесят втором году, речь в нем шла о мерах предосторожности, принятых для защиты прекрасных витражей церкви во время гражданской войны. Майкл хотел кое-что проверить. Говорят, в одном из писем Боден утверждал, что самый старый витраж церкви передали на хранение некоему джентльмену по имени Мэндрелл.

— И вы смогли это подтвердить?

— Не совсем. Возникли кое-какие трудности. Я пытался дозвониться Майклу, чтобы обрисовать ситуацию, но к телефону, конечно, никто не подошел. Мы еще раньше договорились, что я приеду сегодня утром, так что…

— Вы могли оставить сообщение.

— Майкл особо предупредил меня, что не следует оставлять никаких сообщений.

— Серьезно?

— Да. Не знаю, правда, почему, но он очень на этом настаивал. Думаю, не вам мне рассказывать, каким упрямым мог быть Майкл, когда чего-нибудь добивался.

— Да уж, — невольно улыбнулся Ник. — Не мне.

Ему очень хотелось поподробнее расспросить Андерсона, почему отец так внезапно возненавидел автоответчик. Единственное, что приходило в голову, — отец ни в какую не хотел принимать предложение Элспет Хартли. Хотя сам он мог объяснить это придирчивостью ученого. И все равно такая секретность казалась излишней.

— Так что там насчет… трудностей?

— Вы действительно хотите, чтобы я залезал в дебри?

— Хочу.

— Ну ладно. Тогда позвольте показать вам вот это. — Андерсон порылся в портфеле и достал папку. — Фотокопия письма Бодена.

Он положил папку на кофейный столик и открыл ее.

Ник внимательно рассмотрел лист бумаги с копией письма. Да, похоже, насчет семнадцатого века Андерсон прав. Письмо разглядеть можно, но что там написано не разберешь — витиеватые буквы сплетались в паутину неровных строчек.

— Ничего себе. И вы можете такое прочитать?

— Да, у меня большой опыт. Боден написал ответ на письмо секретаря епископа, которое, к сожалению, не сохранилось. Вот тут он говорит, — Андерсон ткнул пальцем в абзац, который, на взгляд Ника, был неотличим от остальных. — «Мистер Филип просил меня обдумать меры предосторожности, которые мы в результате и приняли, чтобы сохранить прекрасное и уникальное сокровище нашей епархии и отвлечь от него внимание сторонников парламента в те мрачные дни девять лет назад». Имеется в виду тысяча шестьсот пятьдесят первый год, потому что письмо датировано… — палец Андерсона двинулся по строчкам, — двадцать первым мая шестьдесят второго. Да, верно. А вот тут Боден продолжает. — Палец вернулся назад. — «Оно было извлечено за пять лет до того». Значит, имеется в виду сорок шестой. «Мы не могли позволить, чтобы оно пострадало от рук пуритан, и потому замуровали его и вверили присмотру нашего верного друга, мистера Мэндрелла, и оно до сих пор, я уверен, находится в безопасности». Дальше всякие вежливости. Я прочел вам самое главное.

— Упоминание о витраже, да?

— В том-то и состоит трудность. Боден о нем не упоминает.

— Что?

— Он пишет: «прекрасное и уникальное сокровище нашей епархии». А вот что это за сокровище не уточняет. Может быть, ему это было просто не нужно — адресат прекрасно знал, о чем идет речь. Догадка о том, что это должен быть витраж, кажется мне довольно правдоподобной. И все же, повторюсь, это только догадка.

«Прекрасное и уникальное сокровище нашей епархии». Ник изучал фразу, которая после расшифровки Андерсона стала более читаемой. Он точно помнил, что, цитируя Бодена, Элспет употребила слова «наше красивейшее окно». А тут собственной рукой церковного старосты написано куда более неопределенное выражение. Конечно, он мог иметь в виду именно витраж. Вполне возможно. Но это не доказано. Полной уверенности нет, остается некое сомнение, за которое и собирался уцепиться отец. «В этой игре нельзя верить ничему, кроме первоисточников», — сказал он незадолго до смерти. Вот он — первоисточник. Так в чем же игра?

Подтасовку Элспет можно понять. Ей дали задание отыскать витраж Суда, она и отыскала самое близкое, на ее взгляд, описание. Действительно, что, кроме него, могли считать уникальным сокровищем? Андерсон назвал эту версию лишь догадкой. Элспет посчитала ее практически доказанной. Вот и все.

Но только ли этот факт изменила в свою пользу мисс Хартли? Перед уходом Андерсон упомянул, что Майкл говорил о каких-то «дальнейших сомнениях» и просил его обратить на это особое внимание.

— Как вы думаете, что это такое? — недоумевал Андерсон.

— Боюсь, что ничего не могу предположить, — ответил Ник.

И немного слукавил. Ему казалось, что отец хочет выяснить, действительно ли Мэндрелл был связан с Треннором? Не повторилась ли история с подтасовками, как в письме Бодена? Вопрос логичный.

Но Ник не решился озвучить его Андерсону и оставил свои догадки при себе. Зато он знал, кого можно спросить без всякой опаски. И набрал номер Элспет Хартли.

Телефон был отключен. «Пожалуйста, перезвоните позже», — безжалостно посоветовал Нику автоматический голос. Черт, ему и в голову не пришло спросить у Элспет номер городского телефона, а в университете в субботу никого нет. Да ведь у нее подруга в музее работает! Но и тут Нику не повезло. Тильда Хьюит, сказали ему, не появится на работе до понедельника, а ее домашний номер посторонним не дают. В телефонном справочнике, как выяснил Ник чуть позже, его тоже не было.

У выходных свои законы, и Ник смирился с тем, что не сможет ничего выяснить раньше понедельника. Но страшное дело, в которое втянул его Эндрю, ждать не могло. Брат настаивал, чтобы скелет исчез из Треннора сегодня вечером, без всяких проволочек. А вдруг позднее окажется, что тонкая нить, связывающая Треннор с витражом Суда, оборвана? Чего они добьются, сбросив тело в заброшенную шахту, кроме того, что сами будут считаться преступниками?

Ник набирал номер Элспет весь день. Безрезультатно.

* * *

Эндрю, бодрый и деловитый, явился в Треннор вечером.

— Я привез пару мешков, рулон брезента и моток веревки. Двух мешков будет вполне достаточно. Потом закатаем его в брезент и увезем. Дыру в полу снова заложим плитой, задвинем стеллажом, и если кто-то еще ее обнаружит — мы тут ни при чем! Понимаешь?

— Пока да.

— Ты не трусишь ли, Ник?

— Нет, просто хотел кое-что тебе сказать.

— Ну что там опять у тебя?

— Это очень важно. Касается… вот, погляди.

Ник показал Эндрю фотокопию письма Бодена и попытался пересказать его содержание, однако, еще не закончив, увидел, что Эндрю попросту не слушает. Брат уже решил, что делать и какие-то нюансы событий семнадцатого века его совершенно не интересовали.

— Элспет Хартли вела с нами какую-то игру. Надо бы сперва проверить…

— Черт побери, Ник! Ты что, всерьез считаешь, что вот это, — он презрительно постучал по листку бумаги, — может что-нибудь изменить? Я даже не понимаю, как это прочитать. Ты же не историк, как Элспет Хартли. Если она считает, что тут все в порядке, значит, так же считает и Тантрис. А за ним и мы.

— Андерсон тоже историк. И он думает…

— Да мне плевать, что он думает! Конечно, отец бы точно к этому придрался. А я уверен, что если и было тут преувеличение, то совсем незначительное.

— Даже если так, надо предложить Элспет объясниться.

— Я никому ничего предлагать не буду. Ты что, хочешь, чтобы сделка не состоялась?

— Конечно, нет!

— Ну и хорошо. Давай тогда займемся насущными проблемами.

— Так в том-то и дело. Если на самом деле нет доказательств, что витраж Суда…

— Я скажу тебе, в чем дело. — Эндрю встряхнул Ника за плечо. — Те кости, что лежат в погребе, должны исчезнуть. Сегодня. Если ты откажешься, я справлюсь в одиночку. Это будет нелегко, но я справлюсь. Хотя лучше б ты все-таки помог. Я на тебя рассчитывал. Да и ты обещал. Единственный вопрос, который меня интересует: ты идешь или нет?

Глава десятая

Разумеется, Ник не отказал брату. Полицию они все равно не вызвали, а Эндрю не остановить. Понаблюдав, как он сражается с останками незнакомца, которого их отец похоронил в погребе, Ник чертыхнулся и полез на помощь. Эндрю приветствовал его чуть заметной усмешкой, будто не сомневался, что рано или поздно брат не выдержит и присоединится к нему.

Задача оказалась нелегкой даже для двоих; было невыразимо противно ворочать склизкие кости и гниющую плоть, бывшие когда-то человеческим телом. Когда им удалось натянуть один мешок на верхнюю часть тела, а второй — на нижнюю, дело пошло полегче. Можно было не думать о том, что именно скрывается под мешковиной. Братья плотно обернули сверток брезентом, так что он стал напоминать безобидный скатанный ковер, и перенесли в «лендровер». Навели порядок в погребе и сели в машину.

Как и предсказывал Эндрю, в Бодмин-Муре было тихо и безлюдно. На Кэрадон-Хилл горел красный огонь маяка — единственный источник света на всю округу, да за зашторенными окнами двух-трех фермерских домишек светились неяркие лампы. После того как на перекрестке Ник и Эндрю свернули с шоссе В, им не попалось ни одной встречной машины. К шахте подъехали осторожно, по проселочной дороге, идущей от Миньонса, остановились, заглушили двигатель и подождали, когда глаза привыкнут к темноте, чтобы окончательно удостовериться, что поблизости никого нет.

Вылезли из машины, постояли, вслушиваясь в окружающую тишину. Открыли багажник, вытащили сверток; спотыкаясь, поднялись вверх по склону и медленно двинулись вокруг изгороди, отыскивая место, где Эндрю проделал проход. Нику показалось, что, когда они подняли проволоку и Эндрю прополз под ней, волоча за собой тело, звон поднялся на всю округу. Оставалось надеяться, что порывистый ветер не разнесет его далеко, тем более что пришлось включить фонарь, чтобы осветить отверстие шахты.

— О’кей, — послышался голос Эндрю — первые его слова с тех пор, как они вылезли из машины. Теперь он толкал сверток перед собой, брезент цеплялся за колючки и стебли и наконец завис над пустотой. Эндрю пихнул сверток в последний раз, и он перевалился через край. Ник тут же выключил фонарь. Он услышал, как тело несколько раз стукнулось о стенки шахты, прежде чем окончательно удариться о дно где-то глубоко внизу.

В наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал голос Эндрю:

— Пойдем-ка отсюда.

С этими словами он начал выбираться из-под изгороди.

Через несколько минут они снова мчались по дороге, фары «лендровера» резали ночную тьму. Что сделано, то сделано.

Отъехав от Мура, Эндрю заметно расслабился. Ему в отличие от Ника казалось, что проблема решена и дальше все будет легко и просто. Сжатые губы и отрывистая речь исчезли, сменившись необычной для Эндрю разговорчивостью.

— Сегодня Том ночует у матери. И на обратном пути тоже заедет туда на несколько дней. Я, видимо, должен радоваться — во всяком случае, она носа не покажет на похоронах. Завтра я должен встретить его. Ирен предложила собраться в Тренноре, к чаю. Будут она, Лора, я и Том. И ты, конечно. Может быть, Ирен уговорит и Анну с Бэзилом. Анна, наверное, скучает по Заку. Надо ее взбодрить. Ник, ты чего?

Ник почти не слушал Эндрю. Перед глазами то и дело вставала неровная дыра в черепе давно погибшего незнакомца. Руки, казалось, все еще чувствуют тяжесть и форму останков. А в голове стучал вопрос: для чего лгала Элспет?

— Ник!

— Прости, я…

— С тобой все в порядке?

— А что?

— Завтра семейное чаепитие в Тренноре.

— А… — Он попытался хоть как-то отреагировать. — Ясно. Замечательно.

Ник был уверен, что не заснет. К своему удивлению, он провалился в крепкое, без сновидений, девятичасовое забытье — отдых для измученных тела и души. Проснулся уже поздно утром.

Наступила четвертая суббота месяца — в четверть двенадцатого, если верить приходскому бюллетеню, начинается служба в церкви Ландульфа. По непонятной ему самому причине Ник решил вместо утренней пробежки зайти в церковь. Перед тем как выйти, он попытался еще раз набрать номер Элспет. Безуспешно.

Мемориальную доску с именем Теодора Палеолога, по-видимому, недавно отполировали. Когда началась служба, на вырезанных по меди буквах заиграли отблески свечей. Время от времени они привлекали взгляд Ника, который бормотал молитвы и пел гимны с неуверенностью истинного агностика. И все-таки он чувствовал, что прошлая ночь оставила в нем ледяной, нестираемый след. Нику хотелось, чтобы ему отпустили грехи, но для этого следовало бы исповедаться, покаяться. А ни он, ни Эндрю не могли рассказать о содеянном даже на исповеди.

Теодор Палеолог был осужден в Италии за попытку убийства. Беглый преступник, он спасся в Корнуолле. Его предок, Михаил Палеолог вступил на византийский престол в 1259 году после гибели регента малолетнего императора, Иоанна IV. Через пару лет основатель династии Палеологов ослепил несчастного Иоанна и заточил его в тюрьму до конца дней. Наследники Михаила оказались столь же свирепы и дрались за власть до тех пор, пока два столетия спустя их всех не одолели турки. Так что гены Палеологов вряд ли наделяют своего носителя излишней мягкотелостью, и доказательство тому — пример тезки Михаила, непримиримого и ехидного Майкла Палеолога. Если надо, любой из них тут же покажет зубы.

Но генетика еще далеко не все. Выйдя из церкви, под лучи мягкого, неяркого корнуоллского солнца, Ник не почувствовал в себе ни капли семейной беспощадности. Он не понимал и не принимал ее. И не верил, что способен быть таким жестоким.

Хотя возможно, неохотно думал он, возвращаясь проселочной дорогой назад, в Треннор, это значит всего лишь, что для него еще не наступил переломный момент. Пока.

Ирен и Лора явились к чаю первыми, положив конец бесплодным попыткам Ника дозвониться до Элспет. Последний раз Ник видел племянницу на восьмидесятилетии отца. С тех пор одиннадцатилетняя девчонка с брекетами на зубах и хвостиком на затылке превратилась в высокомерную пятнадцатилетнюю красотку, которая выглядела лет на восемнадцать и унаследовала манеры и изящество матери.

Ник никогда всерьез не чувствовал себя дядюшкой, да Лора этого и не требовала. Кроме того, он понятия не имел, насколько девочка осведомлена о его тяжком прошлом, и старался как можно меньше с ней говорить. Неудивительно, что Лора считала его на редкость скучным. Обсудив с племянницей школьное расписание и поездку по железной дороге, Ник решил, что теперь она может описать разговоры с дядей одним словом. Максимум тремя: тоска, тоска, тоска. Довольно забавно: если вспомнить, чем Ник и второй дядя Лоры, Эндрю, занимались сегодня ночью, подойдет любое слово, кроме этого.

— Мама рассказала мне про мистера Тантриса, — вдруг сказала Лора. — Кто он все-таки такой?

— Очень богатый человек, — ответила Ирен.

— Да, но ведь надо же знать о нем хоть что-то еще!

— Нам — не надо.

— Кому как, — заметил Ник.

— Семейная сцена? — обрадовалась Лора. — Как интересно!

— Ничего подобного, моя милая, — сердито осадила ее Ирен. — Мистер Тантрис готов заплатить за дом гораздо больше его реальной стоимости, и от этого выиграем мы все, включая и тебя, так что если бедный Тантрис хочет сохранить конфиденциальность…

— Ничего себе — бедный!

— Ты поняла, о чем я.

— А ты что думаешь, дядя Ник?

— Что между конфиденциальностью и секретностью все же есть кое-какая разница. Хотя твоя мама, наверное, знает лучше, — примирительно улыбнулся Ник.

Вскоре приехали Анна и Бэзил, избавив Ника от необходимости вести разговор в одиночку. Трое невнимательных к племяннице дядей тут же компенсировались одной, зато весьма заботливой тетей. Было не похоже, что Анна подавлена отсутствием Зака. Она продемонстрировала родным пачку распечатанных электронных писем, в которых мальчик сокрушался, что не попадет на похороны дедушки. Видимо, в чаяниях и надеждах девочки-подростка тетя разбиралась даже лучше матери, и они с Лорой затеяли какой-то свой разговор.

Время тянулось медленно и бессмысленно. Ник и Бэзил вышли в сад, оставив женщин болтать в гостиной. Прогуливаясь между заледеневшими деревьями, Бэзил деликатно намекнул, что Ник выглядит не лучшим образом.

— Вид у тебя вымотанный, вот что я тебе скажу. Именно вымотанный. Надеюсь, это не из-за тех нестыковок в письме Бодена?

— Тебе Эндрю, что ли, рассказал?

— Да, по телефону, сегодня утром. Мне и Ирен, конечно. Мы все решили, что ты скорее всего зря волнуешься.

— Что значит «скорее всего»?

— Ну, мое мнение не слишком интересно…

— Только не мне.

— Правда? Приятная неожиданность.

— Бэзил, Бога ради, прекрати прибедняться.

— Ладно, ладно. Значит так: мисс Хартли клялась, что в письме определенно говорится о витраже Суда, а теперь мы узнали, что все не так просто.

— Пока согласен.

— Дальше. Стоит ли из-за этого волноваться?

Ник подождал и, когда стало ясно, что Бэзил не будет отвечать на свой собственный вопрос, повернулся и спросил:

— Ну? Стоит?

— А вот не знаю, — ласково улыбнулся брат.

В последний раз Ник официально виделся с Томом все тогда же, на восьмидесятилетии отца, однако недавно встретил его в Лондоне. Сырым октябрьским днем они столкнулись возле Британской библиотеки, Ник — по дороге на вокзал Юстон, Том — на Кингз-Кросс. Зашли в кафе при библиотеке, заказали по чашке капуччино и поболтали минут десять. Ник уже и не помнил, о чем, настолько незначительной была сама встреча. Оба старались не касаться серьезных тем, так — поговорили из вежливости, родственники все-таки. Том тогда не мог найти работу после окончания университета, у Ника были свои причины для уныния. Выглядел племянник неплохо — светлая растрепанная шевелюра, бархатные карие глаза, легкая небритость, которая делала твердую линию подбородка еще более мужественной, но о том, что было у него на душе, Ник узнал так же мало, как если бы они, не заметив друг друга, разминулись в толпе.

Когда Том и Эндрю появились в Тренноре, Ник тут же заметил в племяннике перемену, которую, похоже, не углядели остальные. Конечно, Том был более приветлив, чем в тот дождливый день на Юстон-роуд, что неудивительно в компании всех до единого дядей, теть и кузины, не говоря уже об отце, которого давно не видел. Но Ник совершенно точно чувствовал, что юноша изменился, хотя и не сразу определил, в чем именно. Будто взгляд стал более острым, каким-то настороженным. Да и похудел он. Все дело в безработице, решил Ник.

Эндрю казался перевозбужденным, много и громко говорил. Том со своей стороны ловко уходил от прямых ответов на вопросы о жизни в Эдинбурге, а потом и вовсе перевел разговор на деда: дескать, как жалко, что в последние годы они так редко виделись. Он так легко влился в общий настрой, уловив царившую в семье сдержанную печаль, что Ник удивился, когда выяснилось: Том пока ничего не знает о предложении Тантриса.

Открылось это, когда Лора, которая явно заинтересовалась кузеном намного больше, чем во время их последней встречи, спросила:

— А на что ты думаешь потратить деньги?

— У нас пока нет никаких денег, — оборвал ее Эндрю, бросив на Ирен недовольный взгляд.

— Вы вообще-то о чем? — со смесью удивления и раздражения спросил Том, обводя взглядом гостиную.

— Нам сделали заманчивое предложение, точнее, твоему деду, но теперь выходит, что именно нам, — объяснил Эндрю, не уточняя, понятное дело, как отнесся к заманчивому предложению сам дед. — Дело в том, что где-то в Тренноре могли спрятать старинный витраж…

— Витраж? — недоверчиво переспросил Том.

— Да, так нам сказали. Во времена гражданской войны. Некая дама — историк — считает, что в шестнадцатом веке одно из окон церкви Сент-Неот было укрыто от армии Кромвеля, и скорее всего именно в Тренноре. Она работает на человека, который готов хорошо заплатить, чтобы начать поиски в нашем доме.

— А как он будет искать?

— Как захочет, так и будет.

— То есть разберет дом по кусочкам?

— Ну, не совсем… — замялся Эндрю.

— Но почти, — закончил за него Бэзил.

Том иронически присвистнул.

— Могу поспорить, дед страшно взбесился.

— Сначала — да, — нехотя признал Эндрю.

— А что за человек?

— Да какая разница?

— Просто интересно.

— Его фамилия Тантрис, — подала голос Ирен. — Вот в принципе и все, что мы…

— Тантрис?! — вытаращился на тетю Том.

— Да. Как я сказала…

— Нет, серьезно?!

— А что тут такого? — засмеялась Анна. — В конце концов, Палеолог — тоже редкое имя.

— Да… но… — Том будто пытался ухватить какие-то простые слова, которые все ускользали из головы. — Да нет, не могут его звать Тантрисом!

— И все-таки зовут, — ответила Ирен.

— Вы разыграть меня решили, что ли?

— А что тебя удивило, Том? — осведомился Ник. — Чем тебе не нравится фамилия Тантрис?

— Вы что, правда не знаете?

— Очевидно, нет, — сказал Бэзил.

Том переводил взгляд с одного на другого, будто не веря глазам. Потом сказал:

— Я только сбегаю достану кое-что из сумки. Дай мне ключи от машины, пап.

Эндрю озадаченно вытащил из кармана ключи и протянул сыну. Тот выбежал из комнаты, родственники озадаченно переглянулись.

— Свихнулся, — пробормотала Лора.

— Не говори, — поддержала ее Анна. — Что это с ним? — спросила она у Эндрю.

— Понятия не имею, — пожал плечами тот.

— Просто какое-то недоразумение, — предположила Ирен.

— Что для нашей семьи в порядке вещей, — заметил Бэзил.

— Замолчи, — нахмурилась Анна.

— Свихнулся, — повторила Лора.

— Не волнуйтесь, — ободряюще улыбнулся Эндрю. — Сейчас все узнаем.

Через несколько минут Том вернулся, держа в руках книгу в бумажной обложке. Рухнул в кресло и поднял ее перед собой, показывая всем сразу. Издательство «Пингвин», серия «Классика», «Роман о Тристане» Беруля.

— Дед прислал мне это пару недель назад с припиской: «Прочитай непременно». И все. Я решил, что это одна из его шуточек. Только что тут смешного… — Том недоуменно пожал плечами.

— Ты мне об этом не рассказывал, — заметил Эндрю.

— В голову не пришло, тем более это такая мелочь по сравнению с тем, что не рассказал мне ты.

— Я хотя бы собирался.

— И что там важного в книге, Том? — прервал начинающуюся ссору Ник.

— Надеюсь, все в курсе истории несчастных влюбленных — Тристана и Изольды?

— Напомни, — попросила Ирен.

— Легко. Я просмотрел книгу в поезде, главным образом для того, чтобы понять, зачем дед мне ее прислал. Беруль — поэт, живший в двенадцатом веке. Его версия легенды — самая старая из дошедших до нас. Согласно ей, Тристан был племянником Марка, короля Корнуолла…

— Чей двор располагался в Тинтагеле, — перебил Бэзил.

— Да. Думаю, дело именно в этом. Дед любил рассказывать мне легенды, связанные с замком, где он копал в тридцатых.

— И при этом всю жизнь их высмеивал, — вставил Ник.

— Может, уже объяснишь, в чем дело, Том? — вздохнула Ирен.

— Я и пытаюсь. Дело не в самой легенде, я только что понял. Изольда — дочь короля Ирландии. Тристан убил ее дядю в честном поединке, но был ранен. Рана не заживала, и Тристан поплыл куда глаза глядят в лодке без парусов и весел, надеясь, что Бог вынесет лодку туда, где смогут его вылечить. Его прибило к ирландскому берегу, он явился ко двору под видом менестреля, и Изольда вылечила его рану. Исцеленный Тристан вернулся в Корнуолл. Они с Изольдой полюбили друг друга позже, когда Изольда под охраной Тристана отправилась в путешествие, чтобы стать женой короля Марка. Мать дала ей любовное зелье, чтобы она выпила его вместе с Марком в день свадьбы. Но Изольда приняла напиток за вино и разделила его с Тристаном. Тут и развертывается основная история несчастной любви. Но еще раньше, когда Тристан впервые встречает Изольду, он использует вымышленное имя, чтобы в нем не опознали убийцу ее дяди. Выдуманное имя — анаграмма настоящего. Он называет себя…

— Тантрис, — мягко закончил Бэзил.

— Что?! — Ирен метнула взгляд в сторону брата.

— Тантрис, — повторил тот. — Ну разумеется. Два слога просто переставлены местами. Я обязан был догадаться.

— Вот именно, — кивнул Том. — Тристан назвался Тантрисом, когда захотел скрыть свое истинное имя.

— Погодите, погодите, — заволновался Эндрю. — Вы что же, хотите сказать…

— Что никакого Тантриса нет.

Последние слова произнес Ник, на ходу осознавая, что догадался об этом уже давно и рассказ Тома лишь заставил его признать очевидное.

— И никогда не было.

Анна в величайшем недоумении смотрела на брата:

— Кто-нибудь объяснит мне, о чем мы тут говорим?

— Нет никакого Тантриса, — снова повторил Ник. — Вот и все.

— А нет Тантриса, — подхватил Бэзил, — нет и…

— …денег, — глухо, закрыв руками лицо, закончил Эндрю.

Глава одиннадцатая

Утром, около десяти, за два часа до начала похорон, подобающе скорбные, одетые в черное Палеологи собрались в Плимуте, в конторе своего адвоката. Морис Бэскомб также оделся в черное и состроил хмурую гримасу — пытался изобразить скорбь. Он сложил вместе кончики жирных, похожих на сосиски пальцев и навис над столом.

— Скажу честно, в моей карьере никогда ничего подобного не было, — медленно, взвешивая каждое слово, начал он. — Вчера вечером, когда вы мне позвонили…

— Простите, что побеспокоили вас в нерабочее время, мистер Бэскомб, — извинилась Ирен.

— Ничего страшного, миссис Винер. Случай, прямо скажем, был необычный. Строго говоря, он и сейчас необычный. По вашей просьбе я связался с адвокатом мистера Тан… — он осекся, поджал губы и поправился. — Я связался с адвокатом, с которым беседовал раньше, представляя ваши интересы, — с мисс Палмер из лондонской конторы «Хопкинс и Бродхерст». Конечно, многого она мне сообщить не смогла, сами понимаете — конфиденциальность.

— Да уж понимаем, — буркнул Эндрю.

— Подобные правила приняты в интересах клиентов, мистер Палеолог, а не адвокатов.

— Мы понимаем, — кивнула Ирен. — А что мисс Палмер все-таки смогла вам сообщить?

— Судя по всему, она ни разу не видела мистера Тантриса, что, учитывая обстоятельства, неудивительно. Мисс Палмер имела дело лишь с помощницей своего клиента — мисс Элсмор. Я повторил ей ваше описание мисс Хартли, и, хотя впрямую она не призналась, у меня сложилось впечатление, что мисс Элсмор под него подходит. Кроме того, сегодня утром я позвонил в отдел кадров Бристольского университета. У Них действительно работает Элспет Хартли, но сейчас она в академическом отпуске… в Бостоне.

— В Бостоне линкольнширском, — уточнил Бэзил, — или массачусетсском?

— Во втором, мистер Палеолог.

— Неужели она нас надула? — сказала Анна, которая со вчерашнего вечера не могла поверить в происходящее.

— Мисс Хартли явно сыграла с вами втемную, — подтвердил Бэскомб. — А также со мной. И возможно, со своим работодателем.

— А как насчет денег? — осведомился Эндрю таким мрачным тоном, что было ясно — ответ ему известен. — Насчет полумиллиона фунтов, которые должны лежать у «Хопкинса и Бродхерста»?

— Их забрали из банка. В пятницу вечером, — мрачно ответил Бэскомб. — Мисс Палмер как раз собиралась позвонить мне, чтобы сообщить об этом, когда я позвонил ей сам.

— А как их забрали? — спросила Ирен.

— По-видимому, выписали чек.

— На чье имя?

— На имя мисс Элсмор или кого-то еще, кого она выбрала в качестве получателя. Мисс Палмер не вправе делиться со мной такой информацией.

— Но ведь это единственная возможность вычислить мерзавцев, затеявших аферу! — Эндрю обвел глазами братьев и сестер, ища поддержки. — Она просто обязана все рассказать!

— Никакой аферы не было, — спокойно возразил Бэскомб. — Скорее всего просто злая шутка.

— Шутка?!

— Я тоже не пойму, что в ней смешного, мистер Палеолог.

— Но вы ничего и не теряете, мистер Бэскомб. У вас нет фермы, на которой долги растут быстрее, чем чертополох под забором, и от которой вы не знаете, как избавиться. Господи, я только понадеялся, что… — Эндрю, не договорив, отвернулся к окну. Потом медленно перевел глаза на Ника. Только они знали, как далеко пришлось зайти, чтобы обещание Тантриса стало явью. А теперь оказывается, что никакого обещания и не было. Шутка. Жестокая, несмешная шутка. Во всяком случае, никому из тех, кто собрался в конторе Бэскомба, смешно не было.

— Вы упоминали, миссис Винер, — снова заговорил Бэскомб, — что у вас есть какие-то зацепки, которые помогут нам в розыске мисс Хартли.

Ирен посмотрела на Ника.

— Элспет рассказывала о подруге, которая работает в музее, — объяснил он. — Хотя, боюсь, это очередная хитрость. Запомнила одно из имен в списке служителей и ввернула в разговоре со мной для… ну…

— Правдоподобия, — помог брату Бэзил.

— Точно. Мобильный мисс Хартли выключен еще с выходных. Номер недоступен. Делайте выводы.

— Грустно. Но выводы, по-видимому, делать придется вам, — подытожил Бэскомб. — Тут я бессилен.

— Похоже, остается одно — оплакать потерю, — пробормотал Эндрю.

* * *

Эндрю имел в виду вовсе не смерть отца. Загадочный Тантрис выставил их такими дураками, что Палеологи даже забыли, что надо испытывать или хотя бы демонстрировать скорбь. Они вывалились из офиса Бэскомба в мерзкое, пасмурное утро — ему не хватало сил даже для того, чтобы быть по-настоящему холодным, — кипя от унижения и гнева. И от чувства потери, о котором не могла не догадываться Элспет Хартли.

— Вот зараза, — в бессильной злобе шипела Анна. — Кто же она такая? И зачем ей все это?

— Просто какая-то грязная игра, — ответила Ирен, которая даже сейчас старалась держать себя в руках. — Только непонятно — что она выиграла?

— Думаю, отец мог бы тебе ответить, — сказал Бэзил.

— В каком смысле?

— Он сразу разгадал псевдоним. Иначе и быть не могло. Потому и послал Тому книжку.

— А почему он послал ее Тому? Почему не показал нам?

— На твой вопрос тоже мог ответить только он. Теперь уже, к сожалению, не спросишь.

— Не могу я участвовать в этом представлении! — взорвался Эндрю. — Идите без меня.

— Мы пойдем все вместе, Эндрю, — твердо сказала Ирен. — Пора вернуться в Треннор и дождаться остальных. Надеюсь, Том и Лора не заблудятся. Неудобно было бы опоздать.

Ирен явно хотелось, чтобы хоть похороны прошли прилично.

— Еще не хватало, чтобы Норма и Арчи заметили, что у нас что-то не так.

Норма, сестра покойной матери, и ее муж Арчи, бывший торговец газонокосилками, клятвенно обещали приехать, хотя Ирен неоднократно намекала, что в их возрасте вполне извинительно не явиться на похороны, если им трудно ездить на большие расстояния.

— Я предупрежу Лору, чтобы молчала. На Тома можно положиться?

— Разумеется, — раздраженно ответил Эндрю.

— Что ж, прекрасно. Тогда пора двигаться. А все остальное, — она кинула взгляд на окна конторы Бэскомба, — подождет.

Кое-что, однако, ждать не могло. Ник решил немедля проверить, было ли упоминание Тильды Хьюит очередным враньем. Эндрю, Лора и Том сели в машину к Ирен, а Нику достались Бэзил и Анна. Он высадил сестру у музея, а сам ездил взад-вперед по окрестным улицам, пока не решил, что ей пора уже выйти.

Анна действительно уже ждала его около музея и именно с тем результатом, которого боялся Ник.

— Мадам Тильда снизошла до разговора со мной и совершенно четко заявила, что никогда не слышала ни о какой Элспет Хартли.

— Интересно, какая мисс Хартли говорила с нами? — задумчиво сказал Бэзил. — Та, что сейчас в Бостоне, или совсем другая?

— Другая, — буркнул Ник. — Верней, она вообще не Хартли.

— Выходит, наша леди испарилась.

— Выходит.

— И ради чего все было затеяно?

— Сам думаю.

Ник понимал, что в произошедшем должна найтись какая-то логика. Возможно, никакого витража Суда никогда и не было. А вот зарытый в погребе покойник был. Он и теперь есть, только уже не зарытый. Вдруг их с Эндрю просто-напросто обдурили — заставили сделать грязную работу за кого-то другого? Нет, не похоже. Никто не мог предсказать смерть Майкла Палеолога и все те события, что последовали за ней. Или мог?

* * *

Машина повернула с шоссе А38.

— Вы не знаете точно, кто будет на похоронах? — спросила Анна, впервые за день вспомнив, что ожидает их впереди.

— Ты имеешь в виду — кроме соседей? — уточнил Ник.

— Я имею в виду тех, кого потом придется развлекать и угощать сосисками на шпажках и бутербродами с лососем.

— А! Ну, во-первых, Арчи и Норма. Во-вторых, наверное, придется пригласить Уэллеров.

Уэллеры жили по соседству с Палеологами, и отношения у них сложились самые теплые.

— Из оксфордских знакомых приезжает только Фарнсуорт.

— О Боже, — простонала Анна. — Этот старый распутник только и делает, что щиплет меня за задницу.

— Так ведь есть за что ущипнуть, — объяснил Бэзил.

— Заткнись!

— Фарнсуорт — один из ближайших папиных коллег, — заметил Ник. — Неудивительно, что ему хочется проводить его в последний путь.

— Возможно, — процедила Анна. — Но как только его увижу — встану спиной к стенке.

— Не переживай, я постараюсь держать его подальше, — пообещал Ник.

Внезапно ему пришло в голову, что из беседы с Фарнсуортом можно почерпнуть что-нибудь интересное. Ник уже давно понял, что они знали об отце куда меньше, чем следовало, а Джулиан Фарнсуорт слыл известным болтуном, собиравшим смешные случаи из жизни коллег. Вдруг он расскажет что-то, что пригодится Палеологам в поисках Элспет Хартли?

Как только Ник присоединился к похоронной процессии, его, как ни странно, оставили все тревоги. Он так устал от последних событий и своей в них роли, что предстоящая церемония показалась отдыхом, возможностью окунуться в простые и трогательные детские воспоминания, вспомнить время, когда жизнь была легкой и радостной. Жаль, недолго. Он был слишком развитым ребенком, чтоб не понять это уже тогда. И все равно — в раннем детстве все было чудесно. И отец при всех его недостатках был частью этого чуда.

Пропели гимны, прочли молитвы. Священник сказал несколько прочувствованных слов, упомянув о высоком происхождении Майкла Палеолога. Затем все проследовали на кладбище, и гроб опустили в могилу, священник произнес прощальную речь под крики грачей и завывание ветра. Анна всхлипывала, Лора рыдала, даже тетя Норма вытирала глаза. Ирен лишь стискивала руки и судорожно вздыхала.

Эндрю перехватил взгляд Ника и некоторое время пристально смотрел на него, пока не пришла его очередь подойти к яме и бросить горсть земли на крышку гроба. Оба не могли не думать о другом захоронении, тайну которого отец унес с собой в могилу. Тот второй покойник не удостоился ни гроба, ни медной таблички с именем, хотя где-то наверняка живут родные, которые были бы рады проводить его или ее в последний путь.

Собравшиеся медленно двинулись обратно, к воротам кладбища. Когда тетя Норма набросилась на родственников с поцелуями, Ник тихонько отошел в сторону. Рядом с женой переминался с ноги на ногу Арчи. Неподалеку неприкаянно бродили Уэллеры. А Джулиан Фарнсуорт мрачно шагал в самом хвосте процессии.

Ник быстро подсчитал, что Фарнсуорту сейчас должно быть чуть за семьдесят, хотя выглядел он моложе благодаря неестественно черным волосам и прямой осанке. Загнутый уголок рта и блестящие серо-голубые глаза создавали впечатление, будто он всегда немного улыбается. С годами Фарнсуорт не потолстел и не ссутулился. Одевался шикарнее, чем многие ученые, и ездил на забавном старом «ситроене», который сейчас стоял припаркованным у дороги. В отличие от всех остальных знакомых Нику археологов он всегда блистал тщательным маникюром — потому что, по словам Майкла Палеолога, ни разу в жизни не ездил на раскопки. Его даже прозвали Коммодором в честь старой байки о том, что флотские офицеры, дослужившиеся до этого звания, никогда не выходят в море.

И все-таки Фарнсуорт проехал две сотни миль, чтобы проводить в последний путь старого друга, а это что-то да значит.

— Доктор Фарнсуорт, — неуверенно окликнул Ник.

— Здравствуйте, Николас. — Они обменялись рукопожатием. — Рад видеть вас, хотя повод для встречи отнюдь не веселый.

— Похоже, вы меня хорошо помните.

— Только благодаря кроссвордам из «Дэйли экспресс».

— Простите?

— Тренирует память. Очень полезно.

— Ясно.

— На редкость трогательная церемония.

— Спасибо. Рад, что вы смогли приехать.

— Пенсия не прибавляет денег, зато прибавляет свободного времени. Тем более что я просто не мог не приехать.

— Почему? — Нику показалось, что он уловил в голосе Фарнсуорта некое напряжение.

— Дело в том, что недавно я разговаривал с Майклом…

— Недавно?

— Ну да. Он ведь умер в воскресенье, двадцать первого?

— Совершенно верно. Вчера была неделя.

— Значит, буквально за несколько дней до его смерти.

— Правда? — Ник постарался скрыть звенящее в голосе любопытство. — И о чем же вы говорили, если не секрет?

— Конечно, не секрет. О…

— Прошу прощения, — послышался рядом чей-то голос. — Мистер Палеолог?

Ник обернулся и встретил бегающий взгляд пожилого человека в поношенном пальто, черном костюме без галстука, в застегнутой под горло белой рубашке. Невысокий и тщедушный, он сжимал в одной руке коричневую кепку, а в другой — смятое расписание церемонии. Светлые волосы подстрижены так коротко, что кажутся бликами солнца на голове. Узкое лицо нахмурено, прищуренные глаза мрачно поблескивают из-под тяжелых век.

— Я раньше не хотел подходить, вы тут с родственниками говорили, и всякое такое. В церкви вы меня, наверно, не заметили — я у самой стенки стоял. Просто хотел представиться до того, как уехать. Фредерик Дэйви меня зовут.

Ник попытался замаскировать тревогу улыбкой и пожал Дэйви руку.

— Николас Палеолог, очень приятно. А это доктор Джулиан Фарнсуорт, давний коллега отца. Вы живете где-то здесь, мистер Дэйви?

— Да нет. В Тинтагеле. Я бы и не узнал о похоронах, кабы не некролог в газете.

— Вы приехали на машине? — спросил Ник отчасти потому, что не видел среди припаркованных автомобилей ни одного, который подошел бы Дэйви, а отчасти потому, что боялся отходить от общих тем.

— Нет у меня машины. Не могу себе позволить.

— Тогда как же вы добрались, мистер Дэйви? — вступил в разговор Фарнсуорт.

— От Плимута доехал автобусом до Пэйнтерс-Кросс, а оттуда — на своих двоих.

— Вы шагали пешком аж от Пэйнтерс-Кросс? — изумился Ник.

— А что делать? Не мог же я вообще не явиться. Должен был.

— А как вы познакомились с Майклом? — поинтересовался Фарнсуорт.

— С… кем?

— С моим отцом, мистер Дэйви, — пояснил Ник.

— Ну да, конечно. Я всегда знал его как мистера Палеолога. Молодого мистера Палеолога — это когда мы первый раз встретились. Он помогал своему отцу на раскопках, там, в замке.

— На раскопках? — как истинный археолог, насторожился Фарнсуорт.

— Под началом доктора Рэдфорда.

— Вы имеете в виду в Тинтагеле, в тридцатых годах?

— Они самые.

— Надо же, как интересно! А вы кем там работали, мистер Дэйви?

— А я как раз и копал. Я и еще несколько ребят. Работа простая, особых навыков не требует.

— Невероятно! — По лицу Фарнсуорта было понятно, что он не лукавит.

— Думаю, нам пора возвращаться домой, — сказала подошедшая Ирен. — Надеюсь, вы присоединитесь к нам, доктор Фарнсуорт?

— Почту за честь.

— А вы…

— Это мистер Дэйви, Ирен. — Ник со значением посмотрел на сестру. — Из Тинтагеля.

— А когда у вас обратный автобус, мистер Дэйви? — осведомился Фарнсуорт.

— В четверть пятого. Он только раз в день ходит.

— Действительно неудобно. Хотите, я вас подвезу? Конечно, если вы не спешите.

Вот так благодаря любезности Джулиана Фарнсуорта Фред Дэйви присоединился к группе избранных гостей, приглашенных в Треннор. Всего собралось пятнадцать человек, несколько больше, чем рассчитывала Пру, но, поскольку готовила она всегда с запасом, все остались довольны, в том числе и Дэйви, с восторгом отдавший дань мясным рулетам.

Только у Палеологов не было аппетита. Когда Ирен и Ник шепнули остальным, кто оказался у них за столом, в доме воцарилась непонятная гостям тревога. Ведь не кто иной, как Дэйви, засвидетельствовал сожженное в камине завещание. Трудно было поверить, что он проделал такой долгий путь из Тинтагеля лишь потому, что когда-то, шестьдесят лет назад, работал со старшим Палеологом на раскопках. План действий составили шепотом, в кухне. Ирен должна была взять на себя Бэскомба и держать его подальше от Дэйви; Анна — приглядеть за Томом и Лорой, Бэзил — втянуть Норму и Арчи в беседу с Уэллерами; Эндрю — обсудить с Дэйви корнуоллские мифы и легенды. Нику оставалось расспросить Фарнсуорта о его недавних разговорах с Майклом — все единогласно решили, что с этим он справится лучше всех.

Ник начал с того, что ловко заманил Фарнсуорта в кабинет — якобы продемонстрировать библиотеку отца. Едва тот начал рассматривать корешки книг, Ник напомнил, о чем они говорили на кладбище, до прихода Дэйви.

— Ах да. Кстати, я думал, что тут будет Дэвид Андерсон.

— Почему?

— Майкл в разговоре упомянул, что связался и с ним тоже. Андерсон сделал неплохую карьеру, учитывая, что умом отнюдь не блещет. Для Майкла он был готов на что угодно.

— Например, порыться в архиве Эксетерской кафедральной библиотеки?

— А, значит, вы в курсе?

— Немного. Я говорил с Андерсоном на прошлой неделе. Он хотел приехать и сегодня, но школьное расписание не позволило.

— Жаль. Так что понадобилось Майклу в Эксетере?

— Сведения о человеке, который жил когда-то в Тренноре. Некий Мэндрелл.

— Неужели? — без особого интереса отозвался Фарнсуорт.

— Отец… не говорил вам о нем?

— Ни слова. И неудивительно — я ведь не историк. Майкл меня даже археологом не считал. Больше, видите ли, нужно руки пачкать.

— Тогда о чем же он вас просил?

— Найти одного старого знакомого. Вот это я действительно умею. Но Майклу — увы — не помог.

— А какого знакомого?

— Дигби Брэйборна. Слышали о таком?

— Вроде бы нет.

— Да и не должны были. Он ровесник Майкла. Тоже археолог. Вместе учились в Брейзноз-колледже, в Оксфорде. Забавный был парень. Приятно его вспоминать. Исчез он из Оксфорда внезапно, и поговаривали о каком-то темном дельце.

— Каком дельце?

— В тюрьму попал. Вроде бы за мошенничество. Подтверждал подлинность подделок, которые затем продавали на аукционах. Нанес ущерб репутации университета. За такое места на парковке лишают немедля. Брэйборна бы выставили, даже если бы суд его оправдал.

— И когда это случилось?

— Лет сорок назад, если не больше. Дайте-ка подумать… Да. Осенний триместр, пятьдесят седьмой год.

— И что, его действительно посадили?

— К сожалению, да. Я пару раз навещал Дигби в Редингской тюрьме, что было очень благородно с моей стороны. Но потом он попросил меня больше не приходить. Я послушался. С тех пор я его не видел. В Оксфорде он больше не появлялся — ни в университете, ни в городе.

— Что же с ним случилось?

— Не имею ни малейшего понятия. Так и сказал Майклу, хотя и согласился порасспрашивать. И все равно ничего не узнал. Брэйборн исчез с концами.

— А зачем он отцу понадобился — через столько-то лет?

— Наверное, вспомнил старую армейскую дружбу. Они вместе воевали.

— Правда? — удивился Ник, потому что на его памяти отец никогда не ностальгировал по старой полковой дружбе. Он вообще про войну почти не рассказывал. Отслужил, как мог, за короля и отечество, особо не рисковал — вот, собственно, все, что он говорил. Почти всю войну провел на Кипре, вдали от серьезной опасности. — На Кипре, наверное?

— Скорее всего. Помню, как они обсуждали службу. А вот на Кипре или нет — не знаю.

— Во всяком случае, отец говорил, что там.

— Вам лучше знать. Хотя подозреваю, что они могли побывать… и в других местах.

— Могли, разумеется.

— Кто теперь скажет?

— Разве что Дигби Брэйборн.

— Разве что. Но где его искать? — усмехнулся Фарнсуорт. — Похоже на него, кстати. Вечно исчезал, как только оказывался нужен.

Вечер закончился без происшествий. Арчи, как обычно, напился. Анна удачно избежала приставаний Фарнсуорта. Миссис Уэллер обнаружила, что Лора учится в школе, которую когда-то окончила она сама, и в отличие от Лоры обрадовалась. А Фреду Дэйви так и не позволили завести разговор о завещании в присутствии Бэскомба. Хотя неизвестно, о чем он заговорит с Фарнсуортом по дороге в Тинтагель.

Даже когда безутешные близкие проводили гостей и остались одни, они не сразу смогли обсудить свои проблемы. Пришлось всем вместе убирать со стола и загружать посуду в машину, чтобы пораньше выставить Пру домой. Кроме того, Том и Лора по-прежнему ничего не знали — и не должны были узнать — о втором завещании деда. У Ника с Эндрю был свой секрет, рядом с которым сожженное завещание казалось детской шуткой. И о нем тоже нельзя говорить. Может быть, им вообще не представится возможность обсудить свою тайну до отъезда Ника.

— С деньгами всегда так — были да сплыли, — легкомысленно сказал Том после нескольких бокалов вина, за которыми последовала бутылка пива «Гролш».

— Эта Хартли, она нас надула? — спросила Лора.

— Видимо, да, — ответила Ирен.

— И что мы будем делать?

— Ничего. А что тут можно сделать?

— Разыскать ее, — предложил Том.

— Для чего? Она всего-навсего морочила нам голову, это не преступление.

— И все равно, — сказал Ник. — Завтра по дороге домой я остановлюсь в Бристоле и попробую разузнать, правда ли, что настоящая Элспет Хартли сейчас в Бостоне.

— Ты что, завтра уезжаешь? — встревожился Эндрю.

— В среду меня ждут на работе.

— Жизнь продолжается, — покачала головой Анна. — И работа тоже. И конца ей не видно, особенно теперь, когда Тантрис испарился, как дым.

— Мы все равно можем продать Треннор, — напомнила Ирен.

— Да, но не так быстро. И не так выгодно.

— Зачем же Хартли водила нас за нос? — задумался Том. — Вы правы: никакой выгоды она не получила. И к чему было затевать всю историю?

— Никто не знает, — ответила ему Ирен.

— Но ведь какое-то объяснение существует!

— Вероятно.

— Не вероятно, а точно. Дед сразу просек насчет Тристана и Изольды. Он знал, что Тантрис — выдумка.

— Положим, да.

— Тогда почему не всполошился, не предупредил остальных?

— Предупредил, — подал голос Бэзил. — Тебя.

— Меня — да, только где тут смысл? Надо было трубить общий сбор, оповещать вас. Почему он вам-то ничего не сказал?

Хороший вопрос. Жаль, что ответа никто не знает. Во всяком случае, подходящего ответа, потому что леденящие догадки, который родились в душе Ника, ответом считать не хотелось. Отец раскусил Элспет с самого начала, это понятно. Но рассказать об этом во всеуслышание не смог из-за того, что лежало под полом, в погребе. Потому и послал подсказку Тому, зная, что внук вряд ли явится в родные места в ближайшее время, разве что на похороны кого-то из близких — деда, например. Майкл Палеолог и впрямь хотел, чтобы дети узнали правду, но только после того, как сам он не сможет больше бороться в одиночку. Выходит, предвидел свою смерть. А смерть, которую предвидят, вряд ли можно назвать случайной.

Ирен и Лора уехали на закате. Ирен, как обычно, спешила открыть «Старый паром» — теперь, когда гусыня, обещавшая было снести золотое яйцо, улетела, приходилось думать о работе. Видно было, что сестре хочется поговорить более откровенно, чем днем, но она держала себя в руках.

В отличие от Анны, которая кипела и фыркала без слов, но достаточно красноречиво. Когда Том объявил, что выйдет на воздух покурить, никто к нему не присоединился, тем более что Эндрю буркнул что-то про отсутствие табака в сигаретах сына. Все только обрадовались возможности наконец-то поговорить.

— Эндрю, Дэйви спрашивал тебя о кузене Димитрии?

— Нет. Хотя меня это скорее насторожило. Он ведь должен о нем знать.

— Не обязательно, — сказал Бэзил.

— А я говорю, знает, — настаивал Эндрю. — Интересовался у меня, вся ли семья собралась. Зачем, спрашивается?

— А если просто так, без всякой задней мысли?

— Вот именно — задней. Заднее не бывает.

— Он все равно ничего не докажет, — упрямо сказала Анна.

— Надеюсь, ты права. Потому что если у Дэйви осталась копия завещания, даже та малость, которую мы можем получить, выскользнет у нас из рук.

— Не назвал бы это малостью, — заметил Ник.

— Тебе легко говорить.

— Не так уж легко, если вспомнить, что я рискую головой не меньше тебя.

Братья уставились друг на друга. Ник винил Эндрю в том, что тот не позволил ему сразу же, как только обнаружилось тело, вызвать полицию. Тогда бы сейчас не пришлось гадать, насколько серьезно они завязли. Он не мог высказать опасения вслух и лишь сверлил Эндрю недобрым взглядом.

— Мы все рискуем одинаково, — попыталась успокоить Ника Анна, не имея никакого понятия об истинном значении его слов. — Ну что вы петушитесь, словно мальчишки.

— Ты говоришь как Ирен, — поддел Бэзил.

— Да заткнись ты! Дело-то серьезное. Ник, а по разговорам Фарнсуорта непохоже, что он знает о нашем венецианском кузене?

— Нет, — кратко ответил Ник.

— Ну и хорошо. И не стоит бояться, что у Дэйви сохранилась копия, этак можно до паранойи дойти. Я, например, считаю, что мы уничтожили единственный экземпляр.

— Откуда такая уверенность? — мрачно поинтересовался Эндрю.

— Оттуда, что надо же на что-то надеяться. Я психую не меньше, чем ты, но…

— Сомневаюсь.

— Ладно, ты больше, если хочешь. Мне все равно. Я бы очень хотела добраться до этой стервы, Хартли, но вряд ли смогу. Понятия не имею, зачем она сыграла с нами такую злую шутку, но единственная возможность…

— У нее наверняка была причина, — перебил сестру Бэзил.

— Правда? — обернулась к нему Анна. — И какая же?

— Не знаю.

— Вот именно. Не знаешь. И я не знаю. Никто из нас не знает. И сомневаюсь, что Элспет Хартли собирается нас просветить. Поэтому предлагаю сконцентрироваться на том, что мы можем сделать.

— А! Философия последнего шанса!

— Благодаря тому, что мы сунули в камин кусок бумаги, у нас не отняли дом. Вот единственное, что сейчас имеет значение. Все остальное — пустой лотерейный билет. Выбросить и забыть. Я, конечно, поговорю с Ирен, когда Лора уедет, но уверена: будь она здесь, она бы меня поддержала. Надо жить так, будто мы никогда не слыхали об Элспет Хартли.

— А о кузене Димитрии? — спросил Эндрю.

— И о нем тоже. Особенно о нем. Пора подвести черту, мальчики, и забыть весь этот кошмар. — Анна сделала солидный глоток джина с тоником. — И жить дальше.

Именно этим и собирался заняться Ник. Хотелось верить, что привычная жизнь вытеснит из памяти все потрясения прошедшей недели. Проводив братьев и сестер, он вошел в кабинет и засмотрелся на фото: отец, дед и Рэдфорд в Тинтагеле, в 1935 году. Майклу в тот год исполнилось девятнадцать, хотя выглядел он старше — серьезный, в солидном твидовом костюме. На заднем плане маячили расплывчатые фигуры, которых Ник раньше не замечал: двое рабочих оперлись на лопаты и тоже смотрят в фотоаппарат, по пояс высовываясь из вырытой ими ямы. А вдруг один из них — Фред Дэйви? Ник долго всматривался в снимок, но так ничего и не разглядел. Да это и не имело значения. Значение имело то, что Дэйви мог быть одним из них.

Мысли о находке из погреба мучили Ника, не давая ему спать. Во сне он снова поднимал тяжелую плиту, и луч света падал на пустые глазницы черепа. Он вскакивал на кровати не раз и не два — три раза за эту тяжелую, маятную ночь.

Задолго до рассвета Ник поднялся и собрал вещи. Ему хотелось поскорее в путь — наконец-то оказаться одному и подальше отсюда. Он даже решил не дожидаться Пру, как обещал, а оставить ей записку. Наспех позавтракал и, как только забрезжил холодный, пасмурный день, вышел к машине — проверить колеса и залить бачок омывателя стекол.

Манометр лежал в бардачке. Ник открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья и тут же заметил на водительском какой-то предмет, которого раньше определенно не видел. Большой коричневый конверт, незапечатанный, внутри что-то объемное. На конверте большими буквами надпись: «Констеблю Уайсу, Кроунвилл, полицейский участок, Плимут».

Ник уставился на конверт, гадая, что в нем и как он сюда попал. Окна были целы, машина заперта. Может быть, кто-то брал ключи? С тех пор как вчера утром он вернулся в Треннор из Плимута, они лежали в кармане куртки, которая висела в прихожей. Вчера кто угодно мог вытащить их, выскользнуть во двор, а потом подкинуть обратно. Нетрудно. И не дольше, к примеру, чем сходить в туалет. Но кому это могло понадобиться? Кому — и зачем?

Ник взял конверт и вытряс содержимое на сиденье. Видеокассета. Кто бы ни положил ее сюда, он хотел, чтобы Ник просмотрел запись раньше, чем это сделает полиция.

Через минуту Ник уже сидел в гостиной, глядя на экран телевизора.

Запись сделали ночью, с помощью инфракрасной камеры. Ник узнал зернистую, белесую картинку, какие время от времени показывают в новостях про войну. Но тут войны не было. Был Бодмин-Мур. Камера скользнула по телевышке на Кэрадон-Хилл, по дальним холмам — будто ориентируя зрителя на местности. Затем перескочила ближе — к густым зарослям кустарника, оплетенным колючей проволокой. Ник давно понял, где это. И что будет дальше.

Машина — судя по силуэту, «лендровер» — остановилась на обочине дороги. Погасила фары. Через несколько минут оттуда выбрались два человека. Огляделись. Оба не слишком узнаваемы, и все же, на взгляд Ника, определить, кто есть кто, труда не составит. Открыли багажник, вытащили оттуда сверток длиной около шести футов и потащили вверх по склону. Приподняли изгородь, и первый пролез под ней, волоча сверток за собой. Второй включил фонарь — всплеск ядовито-белого света на пленке. Сверток исчез из виду. Фонарь погас. Первый выполз обратно, и оба сбежали с холма.

Как только люди сели в «лендровер», камера задвигалась, подпрыгивая, будто ее владелец тоже бежал вниз по склону. Автомобиль начал разворачиваться, но до того, как он закончил маневр, камера сфокусировалась на номерном знаке. И прежде чем машина взвыла и рванулась прочь, унося водителя и пассажира, уверенных, что они не оставили после себя никаких следов, на экране четко появился ее номер.

Глава двенадцатая

— Ферма Каруэзер.

— Эндрю, это я.

— Ник? Что так рано?

— Да так… Слушай, а когда Том уезжает?

— Поезд в одиннадцать. А что?

— Можно заехать к тебе, после того как ты его проводишь?

— Да, наверное. Только у меня дела. Ферма, знаешь ли, работа.

— Это серьезно. Очень серьезно.

— Я думал, ты тоже сегодня домой.

— Мне надо кое-что тебе показать. Важное.

— Что?

— Не по телефону. У тебя есть видеомагнитофон?

— Да, а зачем?

— Затем, что я заеду к тебе около двенадцати. Тому ничего не говори.

У Ника хватило времени обдумать ситуацию. Он прокрутил кассету несколько раз, пока каждый серовато-белесый кадр не впечатался в сознание, казалось, навечно. Попытался вычислить возможные мотивы незнакомца, который снял их с Эндрю в ту страшную ночь, и прикинуть возможные последствия.

Выехал незадолго до того, как должна была прийти Пру, и поехал к Эндрю, делая изрядный крюк через Лонкестон, чтобы не появиться в Каруэзере раньше, чем уйдет Том. Вскоре после полудня Ник въехал во двор фермы. Эндрю был не в духе. Звонок Ника испугал его, и он устал прятать тревогу в присутствии Тома. Но все это, разумеется, не шло ни в какое сравнение с ужасом от просмотра записи.

— Боже мой… — пробормотал Эндрю, досмотрев видео. — Боже мой…

— Включить еще раз?

— Что?

— Еще. Раз. Включить?

— Нет. — Эндрю потер глаза, пытаясь собраться с мыслями. — Я больше не желаю смотреть эту кассету. Никогда.

— Но она существует, хотим мы того или нет. Наивно думать, что нам подкинули единственную копию.

— Покажи конверт.

— Держи.

Эндрю уставился на адрес и имя получателя.

— И что это значит?

— Я так и не понял. Кто бы ни сунул кассету ко мне в машину — нам явно хотели что-то сообщить. Намекнуть. Они собираются передать запись в полицию? Или могут передать? Или уже передали?

— А полиция поймет, что там происходило?

— По одной только записи — вряд ли. Мы могли ездить черт знает куда, чтобы выбросить старый ковер. Однако если к кассете прилагается записка, в которой сказано, что в свертке вовсе не ковер, тогда… — Ник пожал плечами. — Скорее всего им придется начать расследование.

— Они определят, где находится шахта, по расположению вышки на Кэрадон-Хилл.

— Да.

— А потом найдут тело.

— Да.

— А потом явятся за мной. Номер виден совершенно отчетливо.

— Да.

— Черт.

Эндрю уронил конверт, поднялся и подошел к окну. Посмотрел на умытый дождем двор. И вдруг резко метнулся обратно — к телевизору. Нажал кнопку и выдернул выехавшую из магнитофона кассету.

— Кто, ну кто это сделал?

— Думаю, кассету подбросили после похорон. Ключи были в куртке, куртка — в прихожей.

— Это сужает круг подозреваемых.

— До двух, по моим подсчетам. Семью, Бэскомба, Пру и Уэллеров я не беру. Остаются…

— Фарнсуорт и Дэйви.

— Точно.

— Или тот, или другой.

— Или оба. Не забудь, они ушли вместе.

— Нет, не могли они это снять. — Эндрю хлопнул кассетой о ладонь. — Ни один из них с такой съемкой не справился бы. Там и бегать надо было, и с камерой уметь обращаться.

— Согласен.

— Тогда — Элспет Хартли.

— Вполне вероятно.

— Она с самого начала знала, что в доме замурован скелет. Вот в чем дело! Она проследила за нами до самого Миньонса и посмотрела, как мы подрезали изгородь. Потому и знала, где нас подкараулить ночью. И мы не подвели.

— Похоже, мисс Хартли постоянно опережала нас ровно на шаг.

— И до сих пор опережает. Что, по ее мнению, мы должны сделать с этим видео?

— Не знаю. Может, она хочет, чтобы мы сами сдались полиции? До того, как там получат такую же запись?

— И для чего ей это?

— Тоже не знаю. Мы ведь…

— Ну?

— С самого начала не понимали, что и зачем она делает. Мы о ней вообще ничего не знаем.

— Кроме ее сообщников. — Эндрю посмотрел на зажатую в руке кассету. — Надо же — сидела в засаде, ждала, в какую сторону мы дернемся, еще небось и смеялась над нами!

— Не уверен, что…

Раздался треск — Эндрю поддел пальцем пластиковую крышку, подцепил пленку и вытянул длинную петлю. Оторвал ее, потом еще и еще, пленка запутывалась, заплеталась в узлы, Эндрю шумно дышал, пока наконец не вырвал все до конца. Швырнул пустую кассету на пол и зашагал на кухню, волоча моток за собой.

— Что ты делаешь?!

Ник рванулся следом и увидел, что брат стоит у плиты и кидает пленку в огонь. С грохотом задвинув заслонку, Эндрю медленно обернулся.

— Ты хочешь сказать мне, что сжигать запись бессмысленно?

— Мы должны готовиться…

— Сам знаю! — Эндрю схватил куртку и шагнул к входной двери. — Мы должны готовиться к худшему.

— Куда ты?

Эндрю молча хлопнул дверью. Ник дернулся было за ним, но остановился. Какой смысл? Что сейчас ни скажи, брат слушать не станет.

— Место! — громко рявкнул Эндрю на собаку, вслед за этим послышался рев двигателя. Мимо окна промчался автомобиль. Эндрю уехал.

Через несколько минут Ник тоже сел за руль и поехал в Треннор, на этот раз кратчайшей дорогой. Он понятия не имел, что теперь делать. Пойти в полицию и признаться? Или все-таки поехать в Милтон-Кинез и затаиться там, ожидая, что будет дальше? Почему Элспет Хартли дает им возможность выбирать? Чего она от них ожидает, чего хочет?

Одни вопросы и никаких ответов. Строго говоря, доказательств, что именно Элспет сняла кассету, нет. Как и того, что Фарнсуорт или Дэйви подложили ее Нику в машину — хотя как еще она туда попала? Эндрю рано или поздно успокоится, и нужно будет поговорить еще раз, найти выход. А пока…

Ника тряхнуло от внезапной тревоги. Кто бы ни подбросил кассету, он наверняка обшарил бардачок, а ведь там лежал конверт с подборкой документов о болезни. А лежит ли сейчас? Ник нажал на газ, стремясь побыстрее доехать до ближайшей стоянки.

Там он с облегчением убедился, что все в порядке. Конверт выглядел нетронутым. С вересковых пустошей дул свежий ветер, Ник стоял у открытой машины, перебирая бумаги — доказательства его давней слабости. Все здесь — каждое письмо, каждый счет. И что-то еще.

Пальцы нащупали совсем незнакомый листок — программу церемонии вручения дипломов. Той самой. Ник вытащил ее и просмотрел. «Гости могут входить и выходить из сената только в перерывах между представлениями кандидатов от разных факультетов» — гласил заголовок. «Курить и фотографировать воспрещается». Дата: 29 июня 1979 года, пятница. И список имен — стройными колонками. Он знал, что если просмотрит его, то найдет свое — среди тех, кто должен был получить диплом заочно. Видимо, отец заказал программку для того, чтобы послать Нику — маленькое, но колкое напоминание о церемонии, которую он наверняка хотел посетить лично и с гордостью понаблюдать за успехом сына, а вместо этого…

И только сейчас Ник вспомнил о брате Элспет, брате, к которому она, по ее словам, приехала на церемонию вручения дипломов. Может быть, очередная ложь для того, чтобы объяснить, откуда она знает о позоре Ника. Но зачем она вообще об этом заговорила? К чему вела?

А вдруг все-таки правда? Могла же Элспет один-единственный раз сказать правду? Судорожно сжав программку в руке, Ник закрыл бардачок, сел в машину и начал просматривать фамилии, не зная толком, кого именно ищет. Не Хартли, это точно. Что-нибудь, кто-нибудь… Факультет за факультетом: Кингз-Колледж, Тринити, Сент-Джонз, Питерхаус, Клэр…

— Господи, — будто со стороны услышал он свой собственный голос. Палец, пробегавший по списку имен факультета Клэр, остановился и задрожал.

Брэйборн, Джонатан Чарльз.

Когда Ник вернулся в Треннор, Пру уже собиралась уходить. Он объяснил, что решил остаться еще на день, и проводил ее. Потом засел у телефона, но без толку. В Кембридже не было нынешнего адреса Джонатана Брэйборна, а если бы и был, они б его не дали, хотя предложили переслать письмо. Бристольский университет переадресовал Ника с его вопросами об Элспет Хартли в университет Бостона. Там согласились оставить для нее сообщение. Ее адреса у них тоже не было. Ник, абсолютно не веря в успех, попросил, чтобы Элспет перезвонила ему, если появится.

Прорыв, похоже, окончился ничем — истина, которую Ник никак не хотел признавать. Он вытащил себя из дома на пробежку, надеясь, что физическая нагрузка поможет прочистить мозги. И правда помогла. Джонатан Брэйборн и Элспет Хартли — настоящая Элспет Хартли — всего лишь отвлекающий маневр. Их поиски — пустая трата времени, на то и было рассчитано. Единственный реальный след — деньги, которые кто-то положил на счет у «Хопкинса и Бродхерста». А потом забрал. Кто? Ответ на этот вопрос станет ответом и на многие другие вопросы.

Когда Ник открыл дверь и, задыхаясь, ввалился в дом, телефон трезвонил изо всех сил. Он бросился к трубке, гадая, не загадочная ли это мисс Хартли откликнулась на его сообщение. Нет, не она.

— Николас? Слава Богу, что я вас поймал. Это Джулиан Фарнсуорт.

— Доктор Фарнсуорт? Чем могу быть полезен?

— Я звоню из Тинтагеля.

— Что вы там делаете?

— Решил провести тут несколько дней, прежде чем вернуться в Оксфорд. Но дело не во мне, а в вашем брате.

— Эндрю?

— Да. Мы встретились у мистера Дэйви, и ваш брат очень странно себя повел.

— Вы заходили к Дэйви?

— Да, хотел поговорить с ним про раскопки. И тут появился Эндрю. Крайне взбудораженный, если не сказать, взвинченный. Обвинил нас в… каком-то заговоре против него — и вас. Совершеннейшая бессмыслица. Кричал, злился — будто бредил. Пришлось пригрозить полицией, только тогда он ушел. Я даже испугался, что он накинется на нас. Я и сейчас боюсь, если честно.

— Ничего не понимаю, — машинально соврал Ник. На самом-то деле он прекрасно понял, что Эндрю взбесился, потому что обнаружил Дэйви и Фарнсуорта вместе и уверился в своих самых черных подозрениях. Непонятно другое — чем поможет скандал? Наверное, Эндрю уже вообще ничего не соображает. Придется Нику думать за двоих.

— А где он сейчас?

— Понятия не имею. Вылетел из дома так же стремительно, как и ворвался в него. И пообещал вернуться. Мистер Дэйви воспринял это как угрозу, и я склонен с ним согласиться. Если ваш брат узнает, где я остановился…

— И где же?

— Отель «Камелот-Касл». Прямо на мысу.

— Мне приехать?

— Думаю, да. Боюсь, он бродит где-то поблизости. Тянет время. Дожидается темноты. Я просто не прощу себе, если из-за моего бездействия с мистером Дэйви что-нибудь стрясется. Надеюсь, вы со мной согласны.

— В общем, да, хотя…

— Жду вас в течение часа.

— Да, но…

Ник осекся — Фарнсуорт повесил трубку.

Часа хватило в обрез. Ник ехал быстрее обычного, держа путь на север. Облака поредели и утекли серыми полосами под напором дувшего с пустошей пронзительного ветра, небо очистилось, стало светлее. Показалось солнце — низкое и бледное, скупо осветило холмы.

Ник прикинул, что последний раз был в Тинтагеле лет двадцать назад, хотя с тех пор там, вероятно, мало что изменилось. Развалины старинного замка по-прежнему высятся на подточенной волнами скале, а сушу оккупировали многочисленные пабы, кафе, сувенирные лавки. Разумеется, в это время года большинство из них закрыты. Автостоянки пусты, дороги заброшены. Тихо и безлюдно. Не сезон.

Ник повернул на взбирающуюся ввысь дорогу и вдруг увидел море — серо-синее, оно вскипало пенными бурунами у черных скал. Баррас-Ноуз и Тинтагель-Айленд выдавались в океан, а между ними на клочке земли стоял куда более похожий на замок, чем близлежащие развалины, отель «Камелот-Касл» — причуда викторианской архитектуры, построенный как гостиница при станции. Станцией должна была оканчиваться железнодорожная ветка из Камельфорда, которую в итоге так и не построили.

С холма Ник съехал в селение Боссини, которое туристический бизнес давно превратил в придаток Тинтагеля. Отсюда уже не было видно ни берега, ни отеля. Внезапно ему вспомнилось, как отец часто говорил о замке: «Странное место, причем еще страннее, чем кажется».

Главная улица, однако, выглядела до неприличия спокойной и безлюдной. Ник даже не стал бы останавливаться, если б не углядел припаркованный у паба «Меч в камне» «лендровер» Эндрю.

Ник припарковался на другой стороне дороги и вышел. Эндрю нигде не маячил. Но «Меч в камне», самое неприглядное из заведений Тинтагеля — с облезлым фасадом и обшарпанной вывеской «Лучшая паста в городе», — был открыт. Ник перешел через дорогу и вошел внутрь.

Бар оказался еще хуже, чем он ожидал: собачий холод, убогая обстановка, в дальнем углу — бильярдный стол. Магнитофон играл что-то в стиле кантри. Два человека в спортивных костюмах с объемистыми брюшками и пустыми, бесцветными лицами сидели за одним из столиков, потягивая из кружек лагер. Кроме них, в баре был только один человек — на табурете у стойки сгорбился Эндрю. Перед ним стоял стакан с виски и, судя по виду Эндрю, далеко не первый. Он был так пьян, что даже не смог удивиться, увидев идущего к нему через зал младшего брата.

— А, Ник… выпьешь со мной?

— Что происходит, Эндрю?

— Ты о чем?

— Мне позвонил Фарнсуорт. Сказал, что ты ворвался к Дэйви и закатил скандал.

— Сами напросились.

— Все равно ни к чему было сюда ехать.

— Пра-а-вда? А то, что я застукал их вместе, ничего не значит? — Эндрю зло сощурился. — Сидели там вдвоем. Замышляли что-то.

— Ты ничего не сможешь доказать.

— И не собираюсь. Главное, что я сам знаю. А теперь и они знают, что я знаю.

— Надеюсь, ты не планируешь туда вернуться?

— Может, и вернусь. В одиночку Дэйви будет проще расколоть.

— Свихнулся? Хочешь, чтобы полиция вмешалась?

— Все равно вмешается, какая разница — раньше или позже? Ну что, заказывай! — Эндрю кивнул на туповатого бармена, который как раз выполз, шаркая, откуда-то из подсобки.

— Кока-колу пожалуйста.

— Классное пойло. Шипучка для настоящих мужчин. А мне еще виски. Большой.

Бармен принес напитки и отсчитал несколько монет из кучки мелочи, лежащей у локтя Эндрю. Недоуменно посмотрел в пустое ведерко из-подо льда, взял его и пошаркал обратно в подсобку.

— Ты веришь в чудесные совпадения, Ник? Я — нет. Фарнсуорт приехал к Дэйви не посмотреть, как тому живется на пенсии. И не послушать воспоминания о старых горшках, выкопанных из-под развалин. Они сидели вместе — тебе этого мало?! Наверняка против нас сговаривались, ублюдки.

— Хорошо, а что ты можешь сделать?

— Пока думаю. В отличие от тебя.

— Слушай, я сейчас пойду к Фарнсуорту. Успокою его, как смогу. Потом отвезу тебя домой. Согласен? Тебе нельзя сейчас за руль.

Эндрю уперся в брата пьяным взглядом.

— Смеешься, что ли?

— Больше сейчас ничего не придумаешь. Нужно выиграть время.

— Время? Ты сдурел, что ли, Ник? — Эндрю затряс головой. — На хрена? На хрена, я спрашиваю?

Он сполз с табурета и поковылял к двери с надписью «Для джентльменов», на ходу отмахиваясь от Ника.

— Ну и вали. Вали, лижи задницу своему Фарнсуорту. Мне плевать. Я сам разберусь и с ним, и с Дэйви, и с этой сукой Хартли. Больше-то некому — ты ведь меня кинул. Надо было думать — ты всегда линял, как только пахло паленым. Разве что…

Грохнула дверь туалета. Два посетителя встрепенулись и с мимолетным интересом посмотрели на Ника. Тот сделал глоток колы и вдруг заметил на стойке, вблизи груды мелочи, ключи от машины Эндрю.

Ник на секунду задумался, потом, решив что-то, взял ключи, допил колу и пошел к выходу.

Он быстро доехал до «Камелота», находившегося в северной оконечности поселка. Кольцо новых, современных домов заполнило пространство между отелем и кучкой потрепанных бунгало, которые Ник помнил с детства. Сам отель, выстроенный в виде сурового замка в псевдоготическом стиле, отбрасывал густую тень, которая становилась все длиннее и длиннее по мере того, как солнце опускалось в море.

Ник припарковался рядом с «ситроеном» Фарнсуорта, вышел. И сразу же отметил, что здесь холоднее, дыхание стыло на ветру. Воздух, казалось, леденел с каждой секундой. Ник бросил взгляд на Тинтагель-Айленд, где, подобно зубам поверженного дракона, торчали во тьме останки средневекового замка, и поспешил ко входу в отель.

Войти, однако, не успел — на крыльцо выскочил поджидавший его Фарнсуорт. Ученый надел пальто, перчатки, теплую шапку и замотался в шарф. В Оксфорде он выглядел бы нелепо, а здесь — просто странновато.

— Добрый вечер, Николас. А я решил подышать свежим воздухом, чтобы успокоиться. — Фарнсуорт натянуто улыбнулся. — Еле вас дождался. Не спешили?

— Не в том дело. Я наткнулся на брата.

— Тогда хорошо, что вы, а не я. Он угомонился?

— Да. В общем и целом. Эндрю рассказал мне про вашу… размолвку еще меньше, чем вы.

— Неудивительно. Похоже, он сам не знает, чего добивается. А я — тем более. Вам не удалось прояснить ситуацию?

— К сожалению, нет.

— И вы не в курсе, что заставило вашего брата вести себя столь… необычно? — скептически подняв брови, спросил Фарнсуорт.

— Я знаю не больше вашего.

Молчание.

— Жаль, — спустя несколько секунд проговорил Фарнсуорт.

— Эндрю страшно удивился, обнаружив вас у Дэйви.

— Если бы он просто удивился, я бы его понял. Но он словно ошалел! Что ужасного в нашей встрече? Мистер Дэйви работал на самых знаменитых раскопках двадцатого века. Разумеется, я заинтересовался!

— Мой отец мог рассказать вам то же самое и даже больше.

— Всегда интересно выслушать несколько точек зрения. Увы — ваш брат помешал мне это сделать.

— Прошу прощения за выходку Эндрю, — извинился Ник, стараясь, чтобы голос звучал как можно вежливее. Беда была в том, что он вслед за Эндрю начал всерьез подозревать Дэйви и Фарнсуорта. Кто-то ведь подкинул конверт в машину, а этот пожилой эстет, глазеющий на него сквозь тинтагельские сумерки, — главный подозреваемый. И все равно — надо скрывать свои мысли. Если их с Эндрю шантажирует именно Фарнсуорт, нельзя показывать, что они обо всем догадались.

— Я лично отвезу его домой и прослежу, чтобы он больше не причинил вам неприятностей.

— А могу я узнать, где он теперь?

— В одном из здешних пабов.

— Тогда будем считать, что мы договорились. Вы не заскочите к мистеру Дэйви, чтобы успокоить и его?

— Я думаю, сейчас важнее отвезти Эндрю домой.

— Да, вы правы. Я сам позвоню Дэйви и все ему расскажу.

— Спасибо.

— Не знаю, что заставило вашего брата, Николас, вести себя подобным образом, но мне было очень неприятно.

— Я позвоню вам утром, доктор Фарнсуорт, хорошо?

— Хорошо, — задумчиво кивнул Фарнсуорт.

Обуреваемый недобрыми мыслями, Ник поехал обратно к «Мечу в камне». Первым делом надо утащить Эндрю домой. А с кассетой что делать? Тактика Эндрю — переть напролом — ни к чему хорошему не приведет. Только вот другая, менее провальная, тактика никак не придумывалась. Их поймали на крючок. Кто держит удочку — неизвестно. Тем более — зачем…

Пара пустолицых все так же сосала свое пиво. Бармен листал газету. Эндрю не было. Куча монет на прилавке исчезла.

— Он ушел, — опередил вопрос Ника бармен. — Сразу за вами.

— А куда — не сказал?

— Не-a. Да вы не бойтесь — далеко он такой не ушагает. Злился, что вы его ключи прикарманили. Прям изорался весь. А я думаю — правильно вы сделали, сразу видно — перебрал человек.

Куда же двинулся Эндрю? В голову пришел один-единственный ответ.

— Вы не знаете Фреда Дэйви? Он живет где-то здесь.

— Нет.

— Бутчер-роу, три…

— Бутчер-роу? — задумался бармен. — Что-то не помню… Стойте! Тот ряд коттеджей за Трегаттой, по дороге в Камельфорд — это не Бутчер-роу? — обратился он к посетителям, которые выразили свое согласие неторопливыми, солидными кивками. — Да, он самый.

Из поселка Ник выехал уже затемно. Дорога в Камельфорд была более оживленной, чем та, по которой он приехал, собралось даже что-то вроде пробки. Деревушка Трегатта лежит в полумиле к югу от Тинтагеля, а Бутчер-роу, если бармен не соврал, находится еще в полумиле от нее. Дорога тут одна — не заблудишься. Если Эндрю на самом деле рванул к Дэйви, Ник обгонит его по пути. Вряд ли брат успел прошагать больше мили.

Однако на дороге Эндрю не было. Может, и к лучшему — у Трегатты тротуар кончался, а проезжая часть — не место для пьяного пешехода.

Сразу за деревней Ник заметил поворот на небольшое шоссе. Он притормозил и услышал за спиной сердитые гудки, зато не пропустил нужную дорогу и вовремя свернул. Вдоль шоссе протянулся ряд низких серых коттеджей. Ник съехал на обочину, затормозил под кустами терновника, выпрыгнул из машины и пошел к двери коттеджа Дэйви.

Из-за задернутых занавесок пробивался тусклый свет. Ник несколько раз ударил в дверь молотком и услышал внутри шаркающие шаги.

— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.

— Николас Палеолог! — крикнул в ответ Ник.

— Кто?

— Это миссис Дэйви?

— Да.

— Я Николас Палеолог. Мой брат не у вас?

Дверь неожиданно распахнулась, в дверном проеме стояли две фигуры. Фред Дэйви выглядел ниже, чем запомнилось Нику, а его жена Маргарет казалась еще меньше мужа. Оба в потертой одежде, за их спинами — в гостиной — никакого тепла, ледяной затхлый воздух, как в чулане. Беззащитными Дэйви, однако, не выглядели — трудная жизнь закалила супругов и сделала их похожими друг на друга.

— Ваш брат был и ушел, мистер Палеолог, — сказал Фред. — Уже как пару часов.

— Я думал, вдруг он вернулся.

— Не возвращался.

— И слава Богу, — добавила Маргарет. — Он просто кипел, чуть на нас не набросился!

— Позвольте мне принести извинения за его выходку.

— Доктор Фарнсуорт уже звонил нам, — сообщил Фред. — Сказал, что вы просите прощения и забираете брата домой.

— Заберу непременно, лишь бы найти.

— Слинял от вас, что ли?

— Вроде того.

— Ему надо быть поосторожнее. Не дело разгуливать в таком состоянии. Может плохо кончиться.

— Извините еще раз, мистер Дэйви.

— Может, он из-за смерти отца так переживает?

— Кто знает.

— Ну что ж, — Фред выпятил нижнюю губу, — везите его домой и забудем об этом.

— Спасибо вам.

Ник развернулся и, чуточку ошарашенный, поехал обратно, в Тинтагель. Может, Эндрю просто перебрался из «Меча в камне» в другой бар? Их там немало. В сложившихся обстоятельствах напиться — милое дело. Самому Нику трезвость явно на пользу не шла.

И вдруг он увидел брата на обочине: тот брел навстречу, прикрывая глаза ладонью от света фар. Ник резко тормознул, сзади возмущенно засигналили и замигали. Разъяренный водитель объехал машину Ника и пронесся мимо, чуть не сорвав ему дверцу.

— Какого дьявола ты здесь гуляешь, Эндрю? — заорал Ник, выскакивая из автомобиля. — Это я, Ник!

— А тебе какое дело, где я гуляю? — рявкнул Эндрю. При свете фар его лицо казалось злющей хэллоуинской маской.

— Такое, что нам надо держаться вместе!

— Ты свистнул ключи от моей машины! Классный способ… — Обрывок фразы потонул в реве проехавшего мимо грузовика.

— Ты не в состоянии сесть за руль!

— Может, и нет. Зато в состоянии выбить правду из Дэйви!

— Не дури! Садись в машину.

— Я не дурю! — Эндрю качнулся вперед и схватил Ника за грудки. — Я пойду к Дэйви, и мне плевать, против ты или нет. Уберись с дороги.

— Послушай же, — Ник стиснул его руку. — Нам нельзя…

— Отцепись от меня!

Эндрю всегда был сильнее. Он стряхнул брата и толкнул его к машине. Ник грохнулся на капот. Но и сам Эндрю не удержал равновесия, качнулся в другую сторону и ударился о крыло.

То, что случилось следом, заняло около секунды, хотя для Ника растянулось на несколько медленных, тягучих минут. Эндрю и так с трудом сохранял равновесие, а тут, пытаясь не упасть, сделал три мелких семенящих шага к середине дороги и остановился там в слепящем свете фар. Загудели сигналы, завизжали шины, и над Эндрю вырос громадный фургон.

Глухой стук. Мешанина теней. Пронзительный скрежет шин. Сигнал гудел уже не переставая, будто его зажало. Фургон дергался, его колеса давили, крушили, размазывали то, что еще мгновение назад было братом Ника. А теперь…

…уже нет.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Глава тринадцатая

Запись кончилась. Инспектор Пенроуз встал и вытащил из видеомагнитофона кассету — на экране тут же замелькали мордочки телепузиков. Инспектор засунул кассету обратно в конверт и передал коллеге — констеблю Уайсу.

Забавная это была парочка. Пенроуз разменял уже пятый десяток. Сутулый, но крепкий, с лицом и фигурой игрока в регби, он разговаривал скрипучим голосом с сильным корнуоллским акцентом. Уайс — прямая противоположность: стройный, гибкий, с блестящими ясными глазами и модной прической, умело скрывавшей намечавшуюся лысину. Перед тем как положить конверт на стол, возле чашки с кофе, он окинул быстрым взглядом всех, кто находился в комнате.

Солнечный свет бил сквозь оконные стекла, его лучи играли с густой тенью на противоположной стене, но никакого тепла — увы — с собой не несли. Было бы кстати растопить камин, однако он стоял пустой. Треннор потерял хозяина, что само по себе добавляло стылого холода к зимней стуже.

Аудитория состояла из Ирен Винер и Бэзила и Анны Палеолог, которые неловко приткнулись на диване, глядя в телеэкран. Наступило молчание, затем Бэзил откашлялся, а сестры переглянулись.

— И что мы должны сказать по этому поводу, инспектор? — спросила Ирен.

— Я думал, вы сами знаете, мадам, — тяжело опускаясь в кресло, проговорил Пенроуз. — Регистрационный номер, который так отчетливо виден на записи, совпадает с тем, что был присвоен «лендроверу» вашего покойного брата.

— Это его машина, — пояснил Уайс.

— Точно, — согласился Пенроуз. — Конечно, идентифицировать эти два силуэта трудно, я понимаю…

— Это мог быть кто угодно, — перебила его Анна.

— Мы, однако, предполагаем, что один из них — Эндрю Палеолог.

— Просто потому, что это его машина?

— Причина-то не из последних, — парировал Уайс.

— Согласна, — кивнула Ирен. — Но что это дает? Как попала к вам эта запись?

— Прислали по почте, — ответил Уайс. — Посылка отправлена из Плимута тридцать первого января — через день после гибели вашего брата.

— Вы считаете, эти два события взаимосвязаны?

— Мы стараемся подмечать совпадения. Иногда они оказываются не случайными.

— Вы очень помогли бы расследованию, если б рассказали, зачем Эндрю в тот вечер поехал в Тинтагель, — сказал Пенроуз.

— Я думала, это мы уже обсудили, — нахмурилась Ирен.

— Хотел увидеться с мистером Дэйви, я помню. Однако это звучит как-то… неубедительно, если не сказать больше. По словам самого Дэйви, Эндрю хотел поговорить с ним о Майкле Палеологе. Но они виделись всего лишь за день до того! Почему же не поговорили? Не так уж много Дэйви знает о вашем отце.

— Бывает, люди от горя… теряются, — заметил Бэзил.

— Бывает, сэр, — согласился Пенроуз и неловко завозился в кресле. — Мы показали запись вашему брату Николасу и допросили его, но, как вы знаете, память его после аварии так и не восстановилась до конца.

— Специалисты объясняют это шоком, — пояснила Ирен. — Увидеть, как родной брат погибает под колесами прямо у тебя на глазах…

Ее передернуло.

— Я так понял, что у него и раньше были какие-то… проблемы с психикой.

— Да, — неохотно признала Ирен. — Но разве это имеет отношение к нашему разговору? Ведь и так ясно, что и как происходило. Доктор Фарнсуорт позвонил Нику, потому что разволновался из-за выходки Эндрю. Ник поехал в Тинтагель и обнаружил брата в баре, совершенно пьяного. Он забрал у него ключи от машины, чтобы тот в таком состоянии не сел за руль. Потом поехал к Дэйви и снова встретил Эндрю уже на обратной дороге. А потом… автокатастрофа.

— Но почему же Эндрю так напился, мадам? Вот в чем вопрос. Из-за смерти отца или… из-за того, что увидел на кассете?

— По словам Ника, Эндрю был так пьян, что ничего не мог объяснить.

— Да, нам он говорил то же самое. Впрочем, учитывая состояние его памяти, что-то он мог и забыть.

— Уверена — если бы Ник помнил что-нибудь важное, он бы обязательно сказал.

— Пока же он этого не сделал, — вмешался Уайс. — Мы можем опираться только на видео, которое кто-то прислал нам, чтобы указать на спрятанный труп.

— Вы же не можете утверждать… что там именно… труп, — с отвращением выдавила Ирен.

— Размер и форма свертка похожи. А парочка людей, которая проехала изрядное расстояние, чтобы от него избавиться? Приходится принимать запись всерьез.

— Однако тела в шахте вы не нашли, — отметил Бэзил.

— Совершенно верно, сэр, — кивнул Пенроуз. — Что еще больше осложнило расследование.

— Может, это всего лишь дурацкая шутка? — предположила Анна. — Какие-нибудь придурки решили заставить вас побегать по округе.

— И взяли для этого «лендровер» вашего брата, — продолжил Уайс. — Спросив или не спросив его разрешения.

— А почему вы говорите, что отсутствие тела осложнило расследование? — спросила Ирен. — По-моему, наоборот. Вам теперь и расследовать нечего.

— Мой начальник скажет то же самое, — согласился Пенроуз. — Однако на записи ясно видно, как в шахту сбросили тяжелый цилиндрический предмет. По положению относительно Кэрадон-Хилл мы вычислили, что это шахта «Гамильтон», которая находится к северу от Миньонса и — одна из немногих — не законсервирована, однако, обыскав ее, никакого тела не нашли. Более того — мы не нашли вообще ничего. Куда же делся сверток?

— Так, может, его там никогда и не было? — предположила Анна.

— Может быть и так, мадам.

— А может, его перепрятали до того, как мы туда приехали, — добавил Уайс.

— Странная версия, — сказала Ирен.

— И все-таки она имеет право на существование, — поддержал Уайса Пенроуз. — Не заметил ли кто-нибудь из вас чего-то странного в поведении брата за некоторое время до смерти?

— Чего именно? — уточнила Ирен.

— Он переживал из-за своей фермы, — вспомнила Анна. — И из-за смерти отца.

— Из-за смерти отца мы все переживали, — поспешно вставила Ирен, нахмурившись в сторону сестры. — Инспектор наверняка имел в виду что-нибудь другое.

— Вы правы, мадам.

— Тогда ничем не могу вам помочь. — Ирен сурово взглянула на Анну и Бэзила, и те согласно закивали. — Абсолютно ничем.

— А ваш племянник, Том? Как вы считаете, он может что-нибудь знать?

— В последние годы Том почти не виделся с отцом. Эндрю очень страдал из-за этого. Развод с матерью Тома осложнил их отношения… что ж поделаешь?

— А Эндрю с кем-нибудь встречался?

— Что, простите?

— Ну, у него была женщина?

— Ни о чем таком не слышала. Вряд ли. Да нет, точно нет.

— Обжегся на молоке и стал дуть на воду, — пробормотала Анна.

— Откуда вы можете знать точно? — спросил Уайс. — Мне показалось, что вы и сами не часто видели брата в последнее время.

— Я могла бы поставить на это круглую сумму, — ответила Анна. — А у меня не так много денег.

— Выходит, вы сильно бы выиграли от продажи дома?

— А при чем здесь это? — резко спросила Ирен.

— Ни при чем, мадам, — с терпеливой улыбкой успокоил ее Пенроуз. — Совершенно ни при чем.

— А почему вы спросили насчет женщины, инспектор? — осведомился Бэзил. — Кстати, если вам интересно, у меня тоже никого нет.

Пенроуз снисходительно улыбнулся:

— Расскажи им о звонке, Дэйв.

Уайс кивнул.

— Мы обыскали шахту через четыре дня после получения кассеты, пятого февраля, в понедельник. И не нашли ничего, кроме мусора и обломков камней. Местный фермер припомнил, что вроде бы кто-то… копошился у шахты в конце предыдущей недели. Он не был уверен, но мы считаем, что этот «кто-то» обыскал шахту еще до нас и забрал то, что, судя по записи, туда скинули. А через день после нашей неудачной операции нам позвонила женщина. Имени она не назвала. Мы записали часть разговора. Я хотел бы, чтобы вы его прослушали.

Уайс достал из кармана диктофон и нажал кнопку воспроизведения. Послышался искаженный записью женский голос:

«— …вчера в шахте. Что вы нашли?

— Это вы на прошлой неделе прислали нам кассету? — отозвался записанный на пленку голос Уайса.

— Вы нашли что-нибудь?

— Представьтесь, пожалуйста.

— Что вы с ним сделали?

— С чем?

— С тем, что обнаружили в шахте.

— Мы ничего не обнаружили.

— Я вам не верю.

— Однако это правда.

— Быть не может!

— Это вы прислали запись?

— Совсем ничего?

— Скажите хотя бы имя. Тогда мы сможем…

— Вы лжете! Оно там было!

— Боюсь, что нет.

— Не было? Честно — не было?

— Я уже сказал: мы ничего не нашли.

— Выходит, они… О Господи!

— Кто…»

Разговор оборвался. Уайс выключил диктофон.

— Вы узнали голос? — спросил Пенроуз.

— Нет, — ответила Ирен.

— Я — нет, — пожала плечами Анна.

— А вы, сэр? — взглянул инспектор на Бэзила.

Бэзил вытаращил глаза. Потом сморщился и ответил:

— Не думаю!

— Может быть, поставить еще раз?

— Э…

— Включи снова, Дэйв.

Уайс вторично прокрутил запись. Когда она закончилась, Ирен сказала:

— Я никогда не слышала этот голос.

— И я, — поддержала сестру Анна.

— Думаю, я тоже, — после некоторой паузы согласился Бэзил.

— Уверены?

— Абсолютно, — кивнул Бэзил.

— Боюсь, мы ничем не можем помочь вам, инспектор, — подытожила Ирен. — Хотя и очень хотели бы.

— Понятно. Что ж, — уныло улыбнулся Пенроуз, — спасибо и на этом.

Проводив полицейских, Палеологи вернулись в гостиную. Ирен закурила, а Бэзил справился, не хочет ли кто еще кофе. Анна ответила, что предпочла бы хорошую порцию джина с тоником. Ирен поддержала сестру. Бэзил подчинился большинству.

— Ну и парочка, — усмехнулась Анна, делая первый глоток. — Надеюсь, мы их больше не увидим.

— Им больше незачем приходить, — успокоила ее Ирен.

— Это если они нам поверили, — заметил Бэзил.

— А чему тут не верить? Мы честно ответили на все вопросы.

— Ты ведь узнала, кто звонил. Элспет Хартли.

— Ничего я не узнала.

— Как хочешь, — пожал плечами Бэзил.

— И вообще — что толку рассказывать о ней полиции?

— Никакого, наверное. Слишком поздно для признаний, хотя было бы неплохо начать наконец говорить правду. Ну и паутину мы сплели для самих себя.

— Какую еще паутину? Если бы они на самом деле нашли в шахте труп — дело другое. А раз там ничего не было…

— И кто эти люди на кассете, ты тоже не знаешь?

— Не знаю.

— Правда?

— Я не зна-ю! — Ирен чуть не разбила стакан о каминную полку. — Нам и так уже досталось из-за всей этой истории. Если мы начнем рассказывать полицейским басни, будет только хуже. Пора подвести под прошлым черту. И не вздумай обсуждать эту запись с Ником, понял? Дай ему прийти в себя. Я не знаю, что сделали или не сделали они с Эндрю. И знать не хочу.

— Похоже, амнезия — очень удобная болезнь. И заразная.

— Что ты имеешь в виду?

— Может статься, нам просто-напросто не дадут подвести черту. И надо быть к этому готовыми.

— Как?

— Вот уж не знаю, — поморщился Бэзил.

— Обещай, что ничего не скажешь Нику. — Ирен выжидательно уставилась на брата.

— А вдруг он знает, что полиция показала нам видео?

— Знает — дождись, когда он сам об этом заговорит.

— А если не заговорит?

— И ты молчи. Всего несколько дней, Бэзил. Ник собирается в Эдинбург, повидать Тома. Ты же помнишь, он ничего не смог ему рассказать, когда Том приезжал на похороны Эндрю. Теперь Нику кажется, что он в состоянии поговорить с мальчиком, и, видит Бог, им это необходимо. Может быть, они помогут друг другу справиться с бедой.

— Том мне не понравился, — сказала Анна. — Он прямо не в себе.

— Вот именно. Поэтому приезд Ника может пойти на пользу обоим. А поскольку Ник еще очень уязвим, я не хочу, чтобы что-то снова выбило его из колеи.

— Сообщение принял и запомнил, — пробормотал Бэзил.

— Ну и молодец.

— Но не забудь, что сказал инспектор. Отсутствие тела в шахте вызвало серьезные подозрения.

— Ты слишком много думаешь, Бэзил, — вмешалась Анна. — А зря.

— Может быть, ты права.

— Не может быть, а точно. Я уже просто эксперт по тебе.

— Наверное, мне пора отдохнуть.

— Нам всем пора.

— Бросок на юг, — мечтательно закивал Бэзил, будто представляя себе залитый солнцем берег моря. — Полная перемена обстановки.

— Надеюсь, ты не собираешься снова натянуть рясу?

— Нет, нет. — Бэзил задумчиво побрякал льдом в стакане. — Я совсем о другом.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава четырнадцатая

Ник Палеолог ступил с крыльца «Старого парома» прямо в холодное, серое, пропахшее морской солью утро. Закинул сумку за плечо и взглянул на двойной мост через реку Тамар. Автомобильный был полон людей и машин, расцвечен фарами и прожекторами, а железнодорожный стоял пустой и тихий. Ник глубоко вздохнул, ожидая, что сердце зайдется яростным стуком — но нет. Он выздоровел. Он снова спокоен и держит себя в руках.

Со дня смерти Эндрю прошло уже три недели. Первую Ник вспоминал с трудом. Какие-то обрывки — лица, разговоры, разрозненные, как в муторном сне. Сейчас он уже мог сообразить, что за чем происходило. Даже помнил свой нервный срыв и медленное, мучительное восстановление после того, как прямо у него на глазах оборвалась жизнь брата. Но помнил как-то отстраненно, будто из чужой головы. Виной тому были таблетки, а может, и не виной — его состояние было одновременно и мукой, и спасением. Полиция не трогала Ника до тех пор, пока он не пришел в себя. За это время он успел сочинить версию событий, не включающую в себя поход к шахте с покойником в свертке.

Самое интересное, что он прекрасно помнил все, что случилось до аварии. В том числе и ту страшную поездку. И выдумал потерю памяти лишь для того, чтобы защититься от обвинений, когда в полиции просмотрят кассету с записью. Как оказалось, зря, потому что шахта оказалась пустой.

Поделиться изумлением было не с кем. И рассказывать полиции о том, что голос на пленке принадлежит Элспет Хартли, тоже не стоило. Иначе полицейские нашли бы Элспет, и она могла бы показать под присягой, что две фигуры на видео — это Ник и Эндрю. Чистая правда, между прочим. И как тогда ему выкручиваться? Как объяснить, что они делали в ту ночь?

Ник повернул и пошел вдоль Элберт-роуд к железнодорожной станции. Его машина все эти дни стояла на заднем дворе «Старого парома», собирая пыль и птичий помет. Мятый бампер, разбитая фара — следы той самой аварии, которая унесла жизнь Эндрю. Автомобиль был на ходу, только не для Ника. Нервное потрясение лечилось гораздо хуже, чем потеря памяти.

К примеру, он хорошо помнил, как пять недель назад приехал в Солташ в спокойной уверенности, что это всего на пару дней. И вот наконец уезжает: рано утром, своим ходом, так много потеряв и ничего не получив взамен: отец и брат погибли, семья разбита, тщательно выстроенная жизнь полетела под откос. Прощаясь за завтраком с Ирен, Ник вдруг почувствовал, что в их отношениях что-то надломилось — исчезло доверие. Полицейские, без сомнения, показали ей, Анне и Бэзилу видео и дали прослушать запись голоса. Однако никто из родных об этом не заговаривал. Наверняка решили делать вид, что не узнали Элспет, чтобы полиция не начала преследовать Ника. Тем более не могли они не узнать его и Эндрю на записи, где братья тайком прячут если и не труп, то что-то очень похожее. И все-таки то, что услышал Ник, — осторожные расспросы о здоровье, а про остальное — молчок. Сплошная конспирация.

Несмотря на ранний час, на станции уже собрались люди, ожидающие поезда на Плимут, — видимо, ехали на работу. Кто курил, кто читал газету. Для них эта платформа — часть повседневности. Ник не знал, сочувствует он попутчикам или завидует, потому что своей повседневности не помнил и опасался. Врач освободил его от работы до конца марта. За это время он должен был постепенно снизить дозу лекарств и вернуться к стабильной жизни. Хотя у самого Ника были другие планы. Он уже уменьшил количество таблеток наполовину и собирался повторить это еще раз, так как чувствовал себя хорошо, панические атаки не возвращались. Ему хотелось обрести самообладание, четкую уверенность в том, что чувства — его собственные, а не результат сильнодействующих лекарств. Пора брать свою жизнь в свои руки.

Подошел поезд, пассажиры заняли места. Состав прогрохотал по мосту Брунеля и дальше со всеми остановками до Плимута. Ник подобрал оставленную кем-то «Уэстерн морнинг ньюс» и начал лениво просматривать. Внезапно его внимание привлекла малюсенькая заметка. На одной из скотобоен Эссекса обнаружен ящур, есть опасение, что это лишь верхушка айсберга. На секунду Ник представил, как всполошится Эндрю, и тут же осознал, что Эндрю теперь все равно. В глазах тут же защипало. Он бросил газету и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Один из соседей согласился взять Каруэзер в аренду за смешные деньги, пока Том не решит, что делать с фермой дальше. Хотя что тут решать? Эндрю нет, и Каруэзер теперь никому не нужен. Борьба окончена.

В Плимут приехали за десять минут до отправления поезда на Лондон. Ник не спеша перешел платформу и остановился, уставясь перед собой невидящим взглядом. Можно, конечно, дойти до киоска, купить что-нибудь почитать в дорогу, но вряд ли он сможет сейчас сосредоточиться на чтении. Да и не спасет его книга — он давно уже перестал искать в них спасение. Хватит бегать от самого себя.

— Доброе утро, Ник, — оборвал его мысли знакомый голос. Ник обернулся и увидел Бэзила, одетого словно бы для похода, — куртка, ботинки, за спиной — рюкзак.

— Не ожидал?

— Честно говоря, нет.

— Ирен сказала мне, на каком поезде ты поедешь.

— А ты-то куда? Судя по рюкзаку, ты ведь не меня проводить пришел?

— Уезжаю отдыхать. Можем вместе доехать до Лондона.

— Отдыхать? Первый раз слышу.

— Анна не верила, пока не увидела как я собираю вещи. Наверное, до сих пор в себя не может прийти от счастья.

— И в какую ты сторону?

Последние слова Бэзила заглушил громкоговоритель, объявлявший их поезд. Нику, правда, показалось, что он расслышал название города, но он ушам своим не поверил.

— Что? — громко спросил он, пытаясь перекричать объявление.

И в этот момент громкоговоритель наконец замолчал, и ответ Бэзила прозвучал ясно, как удар колокола.

— Зачем тебе в Венецию?

Ник с трудом сдержался, чтобы не начать расспросы до того, как они уселись на свои места и поезд тронулся. Строго говоря, спрашивать-то было незачем. Ответ напрашивался сам собой — Бэзил ехал в Венецию отнюдь не полюбоваться Дворцом дожей.

— Ну?

— Думаю, здесь нас никто не подслушает. Ты выключил телефон?

— Что ты затеял, Бэзил?

— Ничего тайного, уверяю тебя. Иначе я просто сел бы в другой поезд.

— Тогда почему ты ходишь вокруг да около?

— Потому что Ирен велела тебя беречь. Она не сказала впрямую: «Обращайся с Ником как с фарфоровой вазой», но имела в виду именно это. Что касается Венеции — я всегда интересовался историей Византии и давно хотел заняться изучением сокровищ, которые венецианцы награбили во время Четвертого крестового похода. А…

— Димитрий Палеолог, — чуть слышно пробормотал Ник, но Бэзилу хватило и этого, чтобы прервать свои излияния.

— Ага! — ухмыльнулся он. — Выходит, не так-то плохо у тебя с памятью, а, Ник?

— Что ты хочешь там выяснить?

— Для начала — адресную систему Венеции. Дома там нумеруются по районам, и, где они располагаются на самом деле, не догадаешься. Сан-Поло, 3510, может находиться где угодно в пределах Сан-Поло, одного из шести районов города. К счастью, существуют справочники, к примеру, «Индикаторе анаграфико», который…

— Зачем тебе в Венецию?

— Долгая история. Сначала ты мне кое-что расскажи.

— О чем?

— О твоей поездке. Что ты забыл в Шотландии?

— Ты же знаешь. Я должен рассказать Тому об отце подробнее, чем это у меня вышло на похоронах Эндрю.

— А еще одна причина? Настоящая?

— Это и есть настоящая.

— Правда? И никаких карт в рукаве?

— К чему ты клонишь?

— К тому, что пора выложить их на стол. Ты смотрел кассету, Ник. Я тоже. И запись голоса ты слушал. Так же как и я. Ирен и Анна не желают дразнить гусей, но, боюсь, настанет тот день, когда гусь кинется щипать их за лодыжки. Прости за метафоры, надеюсь, ты понял, о чем я.

— Не уверен.

— Тогда давай напрямую. Я отобрал кое-что из отцовских вещей на раздачу — книги, одежда, безделушки. Не бойся — еще ничего не отдали. Ирен и Анна решили, что будет только справедливо поручить это мне, так как у меня полно свободного времени. Тебе они ничего не рассказывали, чтобы не тревожить, так что с удовольствием расскажу сам. Особенно о том, — Бэзил понизил голос — что я обнаружил в погребе, под полом.

Ник молча смотрел на спинку сиденья напротив. А что было говорить?

— Я все уложил как было. Если залить бетоном и закрасить — что мы и сделаем перед продажей дома, — никто ничего не заметит. Поскольку я видел запись, я не гадал долго, что находилось в этом… тайнике до того, как вы с Эндрю на него наткнулись. Думаю, идея с шахтой исходила от Эндрю, ему всегда не хватало гибкости. И понимаю, почему ты согласился. Простое решение запутанной проблемы. Скажи, пожалуйста, как по-твоему — долго оно там пролежало? В каком было состоянии?

Ник заставил себя повернуться и взглянуть на брата.

— Лет десять, а то и больше, — шепнул он. — Навскидку, конечно.

— Теперь ясно как день, почему отец не желал продавать дом.

— Да.

— Бедный Ник. Жутко было?

— Ужасно.

— Эндрю бросился в Тинтагель после того, как вы посмотрели видео?

Ник кивнул.

— Кто-то подкинул кассету в мою машину.

— Ты подозреваешь доктора Фарнсуорта?

— И — или — Дэйви.

— Плюс мисс Хартли.

— И ее.

— Жуткий союз, образованный для… чего?

— Ни малейшего понятия.

— Я говорил с Фарнсуортом через день после автокатастрофы. Он рассказал мне о старом армейском товарище отца, Дигби Брэйборне.

— И что с ним?

— Местонахождение неизвестно.

— Как и кое-кого другого. Верней, другой.

— Кроме того, я звонил ему пару дней назад. После просмотра записи мне захотелось узнать о таинственном мистере Брэйборне побольше.

— Узнал?

— Не прикидывайся, Ник. Ты же говорил с домохозяйкой Фарнсуорта, я знаю. Думаешь, она не запомнила фамилию Палеолог? Как считаешь, зачем наш доктор поехал в Шотландию?

— По словам хозяйки — навестить старого друга.

— Что говорит хозяйка, я в курсе, спасибо.

— Возможно, так оно и есть.

— Ага, а папа римский непогрешим. Только ты не веришь ни в то ни в другое. Потому и едешь в Эдинбург — проследить за Фарнсуортом.

— Я волнуюсь за Тома.

— И не зря. Ирен сказала, что ты сперва увидишься с его матерью, это правда?

— Да, сегодня вечером заеду к Терри и Кейт.

— Посвятишь их в наши проблемы?

— А как ты сам думаешь, Бэзил?

— Я думаю, притворяться, что все позади, глупо. Наши противники не отстанут, пока не получат то, что хотят.

— Так чего же они хотят?

— Я понимаю не больше твоего, но намерен все выяснить. Для того и еду в Венецию. А ты по той же причине — в Эдинбург. Я прав?

Братья замолчали. Поезд выехал из Эксетера. Ник тщательно обдумывал ответ, а Бэзил, понимая, что брату нужно время, лениво листал путеводитель по Венеции. Ник все не мог решить, что открыть, о чем промолчать. Бэзил, разумеется, целиком и полностью прав. Когда-то Ник считался самым развитым из детей Майкла Палеолога, но только сейчас он осознал, что Бэзил, наверное, самый умный из них, несмотря на то что часто кажется чуть ли не дурачком.

— Мы оба сильно рискуем, — сказал он наконец, глядя в окно на залитые водой луга. — Ты ведь понимаешь?

— Иногда самый большой риск — сидеть сложа руки.

— Иногда — да.

— Думаю, сейчас как раз такой случай.

— С чего ты начнешь, когда приедешь в Венецию?

— Установлю местожительство нашего родственника. Исследую окрестности. Соображу, как лучше к нему подобраться. В общем, придумаю что-нибудь. Если один Палеолог по-родственному не заглянет к другому — это даже неприлично. Если Димитрий в Венеции, я найду способ набиться к нему в гости.

— А если его нет?

— Все равно, выясню хоть что-нибудь. Попробовать-то надо.

— Поосторожней там.

— Постараюсь. А ты — там.

— У тебя есть номер моего мобильного?

— Нет, конечно, — ухмыльнулся Бэзил и протянул Нику билет на поезд. — Тут запиши. Я позвоню тебе завтра и скажу, где я остановился.

— Не забудь.

— Большую часть несчастий мы навлекли на себя сами, Ник. Наверное, ты тоже так считаешь. Если бы мы не сожгли отцовское завещание… — Бэзил пожал плечами. — Кто знает?

— Ты молодец, что запомнил адрес Димитрия.

— Я сразу подумал, что он может пригодиться.

— Думаешь, он и есть Тантрис?

— Вполне возможно.

— Если так — ты суешь голову в пасть льва.

— В Венеции полно львов. Бронзовых и мраморных.

— Ты точно позвонишь завтра?

— Я же сказал — да.

— Может быть, у меня к тому времени будет кой-какая информация.

— Так скоро?

— Я встречаюсь с одним приятелем из Лондона.

— Который узнал для тебя…

— Может быть, и ничего.

— И все-таки…

— Я действую методом тыка, Бэзил. Давай пока оставим эту тему.

— Ладно.

— Может быть, я смогу приехать к тебе в Венецию, после Эдинбурга. Смотря как пойдут дела, конечно.

— Может быть, тебе придется ко мне приехать, — хмыкнул Бэзил. — Неизвестно, как пойдут дела у меня.

Они расстались на Паддингтонском вокзале. Как закоренелый аэрофоб Бэзил собирался ехать в Венецию поездом, который прибывал на место в пятницу утром. Поэтому сейчас он пересаживался на фирменный поезд «Евростар» в Париж. Он сбежал по ступеням в метро, остановился, помахал Нику рукой и улыбнулся во весь рот. На вид — просто чудаковатый турист. Брат. Теперь — единственный. Ник помахал в ответ, посмотрел, как Бэзил исчез в метро, слившись с толпой, и вдруг понял, как его любит.

Сам Ник пошел пешком в сторону Гайд-парка, соображая, осталось ли у него время до назначенной встречи с Марти Брэкстоном. Бывший его коллега, разговорчивый юрист Брэкстон, относился к законам и правилам с плохо скрываемым презрением. Когда-то они вместе с Ником делили офис в Милтон-Кинес, потом Брэкстон получил перевод с повышением и занял куда более выгодную должность в рекламном агентстве в Уэст-Энде. При всех недостатках он имел одно немаловажное достоинство — не любил оставаться в долгу. А Ник в свое время сделал вид, что не заметил использования рабочего телефона и компьютера для кое-каких махинаций, так что Брэкстон считал себя его должником. Пришло время платить по счетам.

Они должны были встретиться около Уиндмилла, между Бонд-стрит и Риджент-стрит. Брэкстон выбрал паб, куда захаживал довольно редко, в надежде не встретить там знакомых. Ник надеялся на то же самое, да еще на то, что коллеге удалось что-нибудь узнать.

Когда Ник вошел в бар, Брэкстон был уже там. Судя по тому, что осталось от пирога с почками, стейка и пинты пива, сидел он здесь довольно давно. Он поправился с тех пор, как Ник видел его последний раз, но выглядел хорошо. Марти Брэкстон и раньше худобой не страдал, а теперь и вовсе оброс жирком. Смех его стал еще более утробным, а улыбка — еще более самодовольной.

— Привет, Ник, — пробубнил он полным пирога ртом. — Неплохо выглядишь.

— Ты единственный, кто так считает.

— Да? Ну что ж, непохожесть — мой девиз. Пива?

— Да, пожалуй.

— Рекомендую здешний пудинг.

— Нет, спасибо, я сыт.

— Как хочешь.

Брэкстон махнул официантке, и та принесла пиво.

— Останемся здесь или пересядем в угол?

— Как скажешь.

— Тогда лучше спрячемся. Пойдем.

Брэкстон повел Ника к столику под лестницей и, как только они уселись, предложил выпить за счастье.

— Мои безошибочные внутренние антенны уловили, что тебе его в последнее время не хватает. Да, Ник?

— Семейные неурядицы.

— Вот тут ничем помочь не могу. Меня в свое время аист принес.

— Я надеялся, что как раз ты мне и поможешь.

— А, так на болтовню нет времени?

— Боюсь, что нет.

— Я рекламный агент, мне не пристало идти напролом.

— Зато я не рекламный агент.

— И никогда им не станешь — с таким-то отношением.

— Марти…

— Ладно, ладно. Без трепа — так без трепа. Итак, что я накопал в компьютере одного из известных тебе адвокатов? Ты ведь за этим пришел, Ник? Как думаешь, взломал я его или не взломал? — ухмылялся Брэкстон. — А разве я когда-нибудь подводил?

— Ты имеешь в виду…

— Это не комп, а дуршлаг, Ник! Там и делать-то было нечего. Хотя штука все равно незаконная. — Брэкстон попытался понизить голос, но без толку — его шепот походил скорее на рычание. — Исключительно для старого приятеля, Ник.

— Спасибо, Марти, я тебе очень благодарен.

— Есть за что. Потому что я полазил там подольше — для собственного интереса.

— И что?

— И нарыл кое-что. Эти симпатичные полмиллиона у «Хопкинса и Бродхерста» двадцать шестого января сняла компания «Девеластик». Знаешь их?

— Нет вроде.

— Сидят на Джерси. Может быть, просто фирма-пустышка. Информации ноль. Но мне удалось узнать имена руководителей. На всякий случай — вдруг тебе пригодится.

— Очень пригодится.

— Тогда держи.

Брэкстон протянул Нику листок бумаги с тремя именами:

Моусон, Теренс,

Моусон, Кэтрин,

Рамирес-Джоунс, Клайв.

— Знакомые?

— Не совсем.

— Ну и не чужие. Или ты так побелел оттого, что у тебя пиво кончается?

Ник глотнул из кружки и посмотрел Брэкстону прямо в глаза.

— С пивом все в порядке.

— Тогда что?

— А вот с кое-чем другим, — Ник снова опустил глаза на листок бумаги, — нет.

До конца обеда Ник просидел в таком унынии, что Брэкстон даже начал ругаться. В конце концов они, к обоюдному удовольствию, расстались. Ник пошел в южном направлении, через Грин-парк и Сент-Джеймс к Вестминстерскому мосту, мысли летели, обгоняя шаги, в неизвестном направлении. Он-то боялся, что Брэкстон не найдет для него ничего дельного, хотя в глубине души надеялся, что ниточка приведет к Элспет Хартли или Димитрию Палеологу. В результате не сбылись ни страхи, ни надежды. Враг обнаружился в совершенно неожиданной стороне. Деньги Тантриса пришли от бывшей жены брата и ее нынешнего мужа. Кто-то из них, а может быть, и оба помогали Элспет Хартли в ее афере. Или она помогала им? Как узнать, кто инициатор, а кто — лишь помощник и что им всем вообще нужно?

Хотя попробовать можно. Ник предупреждал Бэзила, что, отправляясь в Венецию на поиски кузена Димитрия, он сует голову в пасть льва. И вот теперь он сам лезет в самое логово врага. Приглашение Кейт погостить внезапно приобрело зловещий смысл. А вдруг они с Терри хотят приглядеться к Нику, чтобы решить, не представляет ли он для них угрозы? И что они сделают, если решат, что представляет?

Но отменить приезд нельзя — это вызовет подозрения. Тем более что пока они будут приглядываться к нему, он успеет приглядеться к ним.

* * *

Ник позвонил Кейт с вокзала Ватерлоо, чтобы сказать, каким поездом приедет.

— Отходит через несколько минут. В Саннингдейле будет в четверть пятого.

— Я встречу тебя на станции.

— Я могу взять такси.

— Не глупи, мне не трудно. Встречу.

— Ну хорошо, спасибо.

— Как ты?

— Ничего.

— Мы за тебя волновались.

— Правда?

— Честное слово. Здорово, что тебе уже лучше. Тебе ведь на самом деле лучше?

— Да.

— Ну и прекрасно.

— Ладно, Кейт…

— Ждем!

— Пока.

Ник повесил трубку и посмотрел на табло. Поезд вот-вот отправится. Колебаться некогда. Пора ехать.

Глава пятнадцатая

Эндрю и Кейт познакомились на курсах дайвинга в форте Бовисанд. Поженились они, когда Ник еще учился в школе, и тут же бросились осваивать ферму Каруэзер. Все пошло наперекосяк, когда родился Том. Неприятности Ника начались тогда же. Окончательный разрыв в семье брата прошел мимо него. Насколько он мог вспомнить, Терри Моусон появился на сцене уже после развода, хотя и достаточно скоро. Кейт вышла за него в середине восьмидесятых, как раз когда его строительная фирма в Девоне превратилась в общенациональную компанию по недвижимости. Терри успел сколотить неплохое состояние, прежде чем кончился строительный бум, и ушел с рынка недвижимости. С тех пор он делал инвестиции то туда, то сюда, то бог знает еще куда, и, видимо, удачно, потому что они с Кейт вели полупраздную жизнь, деля ее между огромным домом в Суррее и не меньших размеров виллой в Испании с полями для гольфа и там, и там.

Им почти невозможно было завидовать, хотя Эндрю все же удавалось. Дело в том, что Терри заработал свои деньги нелегким трудом, хотя часто повторял, что помогла ему не столько практичность, сколько везучесть. Грубоватый, неуклюжий, похожий на медведя, он обожал сигары, гольф и спортивные машины. К счастью, стереотипы дальше этого не шли, приударять за каждой юбкой он не собирался. Терри был преданным, если не сказать сумасшедшим, супругом. К сожалению, у них с Кейт не было детей. Терри постоянно тратил кучу денег и времени на новомодные способы лечения от бесплодия — и все зря. Единственное утешение для Эндрю — Кейт так и не смогла родить Терри сына, соперника Тому.

Что думала по этому поводу Кейт, никто не знал. В душе она осталась все той же хладнокровной, уравновешенной фермерской женой. Ничегонеделание — в шезлонге, у бассейна, с бутылочкой джина в руках — было не для нее. Кейт владела школой верховой езды в Аскоте и студией дизайна в Кемберли. Она вообще всегда была сама по себе. Однако теперь Кейт занималась делами куда реже, чем раньше. Их с Терри деньги давно работали сами на себя, и Моусоны могли расслабиться, потратить время на…

Вот именно, на что? Этот вопрос мучил Ника все время, пока поезд бежал через Хоунслоу и Стэйнз. Ну не получалось у него поверить в то, во что он должен, обязан был поверить. Невозможно было представить людей, менее подходящих на роли конспираторов, чем Кейт и Терри. Они получили все, что хотели, в том числе друг друга. А семья Палеолог не причинила им никакого вреда. Даже в разводе больше был виноват Эндрю, чем Кейт. Между бывшими родственниками сохранились хорошие отношения. Все считали, что мать и отчим прекрасно воспитали Тома. Никаких междуусобиц.

Но от сведений Марти Брэкстона так просто не отмахнешься. На деньгах Тантриса обнаружились отпечатки пальцев Моусонов. И кстати, чего-чего, а денег у них хватает.

Кейт, как и обещала, ждала Ника на станции в Саннинг-дейле — загорелая, подтянутая, небрежно-элегантная: в джинсах, красном свитере и короткой черной куртке. В темных волосах кое-где сверкала седина, вокруг глаз притаились морщинки, но в остальном она была ходячим образцом ухоженной дамы средних лет. Выглядела на редкость легкомысленно и на заговорщицу не походила.

— Привет Ник! — воскликнула Кейт, обнимая и целуя его. — Как я рада, что ты заехал! Хорошо выглядишь.

— Мне сегодня уже говорили.

— Значит, это правда. Ты заметно посвежел с тех пор, как я тебя видела.

— На похоронах Эндрю? Тогда я вообще был не в себе. Наверное, лошадиные дозы лекарств. Я бы и сейчас провалил олимпийские тесты на допинг, но… Держусь, как видишь.

— Рада слышать. И видеть. Ну ладно, пойдем.

«Мерседес» Кейт был припаркован снаружи, они уселись и поехали. Ник почувствовал, как неприятно сжимается желудок, и постарался дышать медленнее, расслабить лицевые мускулы.

— Хорошо, что ты едешь к Тому. Мы волнуемся за него, но ему бы не понравилось, если бы я возле него кудахтала, так что твой приезд — лучший выход.

— А что, есть из-за чего волноваться? В смысле, потеря отца всегда шок, поэтому…

— Да нет, ничего особенного. Просто в последнее время он кажется таким… замкнутым. Лучше бы ему выговориться. Не исключено, что с тобой он будет откровеннее.

— Для начала я расскажу ему, как все случилось, а там поглядим.

— А случилась всего-навсего обыкновенная авария. Может, именно поэтому Тому так плохо.

— То есть?

— Мне кажется, он ищет, кого бы обвинить. А винить-то и некого.

— Да. — Ник смотрел прямо перед собой. — Винить некого.

Через несколько минут они повернули на частную дорогу в Уэнтуорт. Кейт сбросила скорость, и машина теперь ехала мимо обнесенных оградами домов. Просторные гаражи и украшенные башенками фронтоны смотрели на них со всех сторон. Потом пошло поле для гольфа с тщательно подстриженной изумрудной травой, а затем Кейт подрулила к недоразумению, которое они с Терри называли своим домом.

Если бы Нику вздумалось охарактеризовать здание, он употребил бы любые слова, кроме «простой и скромный». Марипоза была наверное самым большим загородным домом в Суррее — с терракотовой крышей, венецианским окнами и огромным земельным участком вокруг.

Благодаря Кейт внутри дом был отделан с большим вкусом — насколько это позволяла пышная планировка. Марипоза подходила ей не больше, чем Каруэзер, но она умело маскировала это. Ник внезапно осознал, что Кейт знает о маскировке гораздо больше, чем он думал раньше.

Ник забросил сумку в гостевое крыло и присоединился к Кейт в огромной, отделанной в пастельных тонах гостиной. За чаем она сообщила, что Терри повез группу клиентов на скачки в Сандаун-парк и будет к обеду.

— Если бы они не договорились давным-давно, я бы заподозрила, что он ускользнул специально.

Ник улыбнулся и посмотрел в окно — на буйный, но ухоженный сад: мелкий дождь сеял на подснежники и ранние нарциссы.

— А зачем ему ускользать?

— Затем, что Терри гораздо деликатней, чем кажется с первого взгляда. Он знал, что я хочу поговорить с тобой об Эндрю.

— О чем тут говорить, Кейт? Я был бы рад, если б сумел спасти его тогда, но…

— Я не про аварию. Когда я очередной раз пыталась разговорить Тома, где-то месяц назад, еще до… до того, что случилось… он рассказал мне странную историю о таинственном Тантрисе.

— А! — Ник напрягся, все чувства тут же обострились до предела. Теперь он слышал дождь за окном так же хорошо, как и видел, капли шуршали по крыше, словно змеи. — Так ты знаешь?

— А это что, секрет?

— Да нет. Я даже рад, что Том все тебе рассказал. — Ник отхлебнул чаю. — Не люблю скрытничать.

— Ты думаешь? Одна из причин, по которой мы с Эндрю расстались, — его любовь к тайнам. Тогда как с Терри… все на виду.

— Кто-то сыграл с нами непонятную и злую шутку. Самое странное, что мы так и не знаем, кто и зачем.

— И никаких догадок?

Ник покачал головой.

— Если бы мы хотя бы поняли мотивы…

— Вы могли бы догадаться, кто за этим стоит.

— Именно.

— Эндрю из-за этого так переживал?

— Ну… да. Если бы мы продали Треннор за хорошие деньги, то все выиграли бы, но Эндрю — особенно. В последнее время дела на ферме шли совсем плохо.

— Терри говорит то же самое. Что Эндрю увидел в этой сделке выход из положения.

— Согласен.

— И вдруг выход оказался тупиком.

— Да.

— Вот потому мы и беспокоимся за Тома. — Кейт подалась к Нику. — Ведь именно он обнаружил, что Тантрис — выдумка, и рассказал об этом всей семье.

— Да.

— Мы подозреваем, что Том считает себя виновником смерти отца. Косвенным виновником. На похоронах на нем лица не было. Со мной он разговаривать не хочет. Не вообще разговаривать, а об этом. Весь в Эндрю, такой же закрытый. Боюсь, в глубине души он решил, что каким-то образом подтолкнул отца к могиле.

— Ерунда какая. Мы все равно бы узнали правду — рано или поздно.

— Конечно. Но именно благодаря Тому вы узнали ее тогда, когда узнали.

— Даже если так…

— Ник, я знаю, что это бессмыслица. Но горе и вина не приемлют логики. Вот я и опасаюсь — серьезно опасаюсь, — что Том убедил себя, что он виноват. Поэтому я так рада, что ты едешь к нему. Если кто и разуверит его, так это ты.

— Постараюсь.

— Благослови тебя Бог. — Кейт ласково пожала пальцы Ника. — Постарайся, очень тебя прошу.

И, глядя в ее глаза, Ник почти поверил, что она говорит правду.

Перед обедом, валяясь в ванне, Ник сквозь клубы пара рассматривал большую каплю, свисающую с распылителя душа, и гадал, когда же она сорвется. Капля росла медленно, и вместе с ней в сердце Ника рос ужас перед грядущим ужином. Он почти убедил себя, что Кейт с ним откровенна и понятия не имеет, откуда взялись деньги Тантриса. В таком случае Терри обманывает ее, так же как и семью Палеолог, а значит, дела еще хуже, чем он предполагал. Все казалось таким безмятежным, тихим, спокойным. И это снова обман.

Внезапно разозлившись на собственное малодушие, Ник вылез из ванны. Поспешно вытерся и распахнул окно, чтобы прогнать остатки пара. И тут же услышал низкий рокочущий гул мотора. «Феррари». Терри едет. Автомобиль прошуршал по дороге и резко остановился — под колесами хрустнул гравий.

Ник протер стекло, и оттуда на него вдруг взглянула чья-то перекошенная физиономия. Человек будто пытался отвести глаза. И вдруг Ник сообразил: он и есть этот человек, он боится собственного взгляда.

— Терри в душе! — крикнула Кейт из кухни, когда Ник проходил мимо. — У меня тут очень сложный рецепт. Устраивайся поуютней в гостиной, а мы сейчас подойдем.

Ник сделал, как было сказано, но даже мягчайшая мебель не помогла ему почувствовать себя уютно. Он налил себе хорошую порцию успокоительного — джина с тоником — и включил новости. Репортер уныло рассказывал об эпидемии ящура. Ник выключил телевизор. Подошел к застекленной двери и отдернул занавеску. Дождь не прекращался. В свете уличного фонаря мелкие капли сливались в легкую дымку. Прошла минута. За ней другая, третья…

— Ник! — вдруг загудели сзади. — Прости, что мы тебя забросили.

— Ничего страшного.

Ник обернулся и встретил знакомую широкую улыбку и сияющие глаза Терри Моусона. Сам Терри был под стать своему голосу — круглолицый, лысеющий, — прокуренный баритон клокотал в необъятной груди. Стильная черная рубашка не могла скрыть внушительного брюшка, на котором красовался ремень с золотистой пряжкой — последняя дань вкусам молодости. Терри любили все, потому что не любить его было почти невозможно. Кейт заметно потрудилась над внешним видом мужа, но не смогла изменить его характер — необузданный, как сама природа. Во всяком случае, раньше Ник думал именно так.

— Рад видеть тебя, Терри.

— И я тебя.

Массивная лапа хлопнула Ника по плечу.

— Что пьешь?

— Джин с тоником.

— Ну и я с тобой.

Терри сграбастал бутылку.

— Содовой?

— Нет, спасибо.

— И правильно.

Звякнул лед, забулькал джин, зашипел тоник.

— За встречу!

Терри снова широко ухмыльнулся, да еще и подмигнул. Зазвенели, сталкиваясь, стаканы. Ник почувствовал, как голова идет кругом. Бессмыслица какая-то. Терри Моусон не мог придумать Тантриса. Интриги и секретность — не его стихия, а средневековую литературу он и в руки-то небось никогда не брал. И как Ник умудрился упустить из виду такие простые вещи?

— Когда ты приезжал к нам в последний раз, Ник?

— Точно не помню. Наверное, на восемнадцатилетие Тома.

— Значит, уже несколько лет прошло.

— Должно быть.

— Тогда ты не видел вот этого.

Терри шагнул к выложенному мрамором камину и кивнул на картину над каминной полкой. До этого Ник ее не замечал и даже не мог сказать, видел он ее раньше или нет. Большая, написанная чистыми яркими красками картина изображала женщину в бальном платье, танцующую на берегу с невидимым партнером. Что-то смутно знакомое.

— Веттриано[16]. Как тебе?

— Ну… ничего… очень даже.

— Ты, наверное, видел другие его работы — их часто печатают на открытках.

— Да, наверное.

Так вот откуда это чувство, что картина знакома.

— А я и не знал, что ты увлекся искусством.

— Да не то чтобы увлекся… Но надо же что-то на стены вешать. А как этот парень рисует, мне нравится. Все понятно. Во всяком случае, мне понятно. Кроме того, мой бухгалтер сказал, что это хорошее вложение капитала.

— Правда?

— Самый писк, я тебе говорю. Будем надеяться, что так и есть, после того, сколько я за картину выложил. — Терри захохотал так внезапно и звучно, что Ник подскочил от неожиданности. — Напугал? Прости.

— Это ты меня прости. — Ник неловко пожал плечами. — Нервы, если честно, ни к черту.

— Неудивительно, если вспомнить, что там у вас случилось. Плеснуть еще джину?

— Нет, спасибо, хватит.

— Как хочешь. Нелегко тебе пришлось, я слышал. Не стоит сейчас об этом, да?

— Да.

— Кейт рассказала тебе о Томе?

— Рассказала.

— Между нами говоря, она совсем извелась из-за него. Поэтому если ты хоть что-нибудь сможешь сделать… Мы этого не забудем. Никогда.

— Я попытаюсь, но обещать, сам понимаешь, не могу.

— Да, конечно. Знаешь, в трудные времена надо приходить друг другу на выручку. Держаться вместе. Улавливаешь, о чем я?

— Надеюсь, что да.

— Поэтому я тоже обдумывал твою… историю.

— Правда?

— Да говорю тебе!

— И что надумал?

— Есть у меня одна идея. Предложение к тебе.

— Какое же?

— Ты собираешься возвращаться в свою контору?

— Конечно.

— Потому что надо оплачивать счета и всякое такое?

— Ну… в общем-то да.

— А не потому, что тебе нравится озеленять пустыри?

— Да нет, не поэтому.

— Выходит, если у тебя будет предложение получше…

— К чему ты клонишь, Терри?

— Предлагаю тебе работу. Высокая зарплата. Гибкий график. И масса всяких льгот. Что скажешь?

— Скажу, что звучит заманчиво. Но…

— Что за работа? Непыльная, Ник. У меня, ты знаешь, бизнес, который по большей части идет как-то сам собой, но все равно хочется, чтоб кто-то за ним присматривал на тот случай, если найдутся паразиты, которые решат за мой счет поживиться. Мне нужен кто-нибудь, кому я мог бы доверять — полностью доверять, — чтобы он все это дело контролировал. Соображаешь? Кто-нибудь, кто прикрыл бы мне спину. А ты, во-первых, в бухгалтерии сечешь, а во-вторых, почти что родственник. Вот мне и кажется, что ты — самое оно. И тебе было бы на руку, и мне.

Ник понятия не имел, что отвечать. Терри широко улыбался и смотрел на него так, будто говорил: «Взойди на борт, и мы поладим!» Ник был уверен, что так и будет. Но почему? Почему именно сейчас? Что заставило Терри сделать столь щедрое предложение? Великодушие или нечистая совесть?

— Ты прямо сейчас не отвечай, Ник. Ты подумай. Я даже Кейт еще не рассказывал, так что за ужином молчи об этом, ладно? Нет, она будет только рада, я точно знаю. Она всегда говорит, что мне надо больше отдыхать. Просто я не хочу ее обнадеживать, пока ты не скажешь, что решил. Договорились?

— Да. — Ник сумел выдавить неуверенную улыбку. — Конечно.

— Ну и замечательно. Мы с тобой споемся! — Терри вновь стиснул плечо Ника. — Вот увидишь — идея что надо!

Ужин Нику совершенно не запомнился. Нет, Кейт прекрасно готовила, и блюда были одно вкуснее другого. Вино лилось рекой, как и разговоры, во всяком случае, неловкого молчания Ник не запомнил. Однако ум его был занят предложением Терри и мыслями о том, что же ему ответить. Работу Терри предлагал без шуток. Это точно. Но деньги от «Хопкинса и Бродхерста» ушли в одну из его фирм-пустышек. Это тоже без шуток. И как одно с другим согласуется?

Кейт пошла спать незадолго до полуночи, оставив Терри и Ника у догорающего камина за бутылкой виски. Терри подбросил к тлеющим углям последнее полено и закурил. Ник от сигары отказался, зато подлил себе еще виски и с удовольствием почувствовал, как с каждым глотком разливается по телу бодрящее тепло. Ему не хотелось произносить слова, которые, казалось, уже звенели в воздухе, однако он твердо знал, что другого выхода нет. Хватит мучиться сомнениями. Пора узнать врага в лицо.

— Наверное, надо было попридержать язык и поговорить с тобой о работе сейчас, после ужина, — сказал Терри, попыхивая сигарой.

— Почему?

— За ужином ты выглядел каким-то растерянным. Не знаю, заметила ли Кейт, а я заметил.

— Растерянным, говоришь?

— Мне так показалось.

— Так и есть. Ты меня озадачил. Больше, чем ты думаешь.

— В смысле?

— Вопрос, собственно, только один — за что?

— За что я предложил тебе работу?

— Нет. — Ник помолчал, оттягивая неприятный момент. — За что ты ненавидишь мою семью?

— Чего? — Терри выронил изо рта сигару. — Ты что несешь?

— За что ты ненавидишь мою семью?

Терри обалдело уставился на Ника:

— Ты что такое говоришь-то, Ник? Свихнулся, что ли?

— Я говорю о полумиллионе фунтов, которые ты разместил у «Хопкинса и Бродхерста», чтобы мы поверили в предложение Тантриса. Деньги провели через оффшорную фирму «Девеластик». Но это ведь твоя фирма, Терри. Выходит, и деньги твои. Получается, что и придумал все тоже ты. Вот я и спрашиваю: за что?

Ник никогда не видел у Терри такого лица. Испарились самодовольство и хвастливость, веселье и радушная улыбка. Их сменили ужас и виноватость. Ник ожидал, что Терри начнет все отрицать, может быть, разозлится и перейдет в атаку. Вместо этого плечи его дрогнули, глаза испуганно забегали. Он затушил сигару в пепельнице и, вскакивая на ноги, шепнул:

— Погоди.

Подкрался к полуоткрытым дверям, выглянул в холл, прислушался. Плотно закрыл обе створки и медленно вернулся обратно к камину.

— Ты потише не можешь?

— А я и не кричал.

— Кейт ни о чем не должна знать. Ни в коем случае. Я даже представить не могу, что будет, если она вдруг услышит.

— Вряд ли что-то хуже того, что уже случилось с нами.

— Да, но… — Терри присел на краешек кресла и наклонился к Нику. Неуверенно поднял глаза. — Я даже и представить себе не мог… что из этого выйдет. Поверь, Ник.

— А почему я должен тебе верить?

— Как ты узнал про деньги?

— Защита компьютерной системы у «Хопкинса и Бродхерста» оказалась не такой надежной, как тебе хотелось бы. Деньги оставили след. Лучше надо было готовиться.

— Да я вообще ни к чему не готовился.

— Тогда как же это вышло?

— Сам не знаю, — искренне пожал плечами Терри. — Понимаешь, надули не только вас.

— Что ты имеешь в виду?

— Я действительно положил эти бабки. Понятия не имел для чего. Операции с недвижимостью — так он мне сказал. Мол, пора начинать самостоятельную жизнь. Я ничего не заподозрил — сам так же начал, только мне никто денег не давал. Дали бы — встал бы на ноги еще раньше. Так что — почему бы нет? Хотел поддержать его на первых порах. Всегда старался относиться к нему как к родному.

— Ты имеешь в виду…

— Тома, кого же еще. Именно он втянул меня в эту аферу.

— Том?!

— Бог свидетель, Ник, я не вру. До сих пор не знаю, для чего ему понадобились деньги. Сказал, что положил глаз на кое-какую недвижимость в Плимуте, будет сдавать квартиры. Надо, говорил, купить сразу несколько домов, чтобы получать нормальную прибыль. Я решил — пусть пробует. Что мне эти полмиллиона? Теперь думаю: как я сразу не почуял, что дело нечисто, когда он попросил не рассказывать ничего Кейт? Сказал: пусть это будет нашим секретом. Я и попался. Всегда страдал от своей доверчивости. И знал, что Кейт очень хочет, чтобы из Тома вышло что-то путное. Все выплыло наружу, только когда он приехал к нам после похорон твоего отца. Я даже не предполагал, что деньги ушли через «Девеластик», и, уж конечно, не связал это со смертью Майкла. Честно говоря, чуть не упал, когда Том мне признался. Не соображал, что ему ответить. Так обалдел, что даже рассердиться не смог.

— И как он объяснил свои действия?

— Никак. Рассказал нам с Кейт историю про Тантриса, мне и в голову не пришло, что это как-то связано с моими деньгами. А со мной объяснился позже, с глазу на глаз. И даже тогда не просветил, что к чему. «Это наше с дедом дело» — вот все, что я услышал. Наглый, мелкий… — Правая ладонь Терри судорожно сжалась в кулак, потом медленно разжалась. — Дал мне понять, что если я забью тревогу, то окажусь в не меньшем дерьме, чем он сам. Дескать, тогда он нашепчет Кейт, что это я выдумал Тантриса, чтобы насолить Эндрю. И видно было, что парень не шутит. Я решил не рисковать. Да и выбора особого не было. Ты же понимаешь, кому поверила бы Кейт.

— Кошмар.

— А самое главное, — Терри вздохнул и отхлебнул глоток виски, — я узнал, когда Том уже уехал.

— Что?

— Сказку о том, как дед якобы прислал ему книгу, чтобы намекнуть на мошенничество. Вранье, конечно, от начала до конца. Том все знал с самого начала, небось сам и выдумал этого Тантриса. И даже заранее решил, когда открыть вам горькую правду. Так что я для него был не просто источником легких денег, он сразу решил впутать меня в это дело, да так, чтоб я не вырвался.

— Зачем?

— А я знаю? Даже если сложить с тем, что ты рассказал, ничего не понятно. Для чего Том затеял эту дурацкую игру? Просто чтобы удостовериться, что его семья жадновата?

— Он добился много большего.

— Да уж. К примеру, смерти деда. Ясно как день — все эти скандалы свели старика в могилу. А Тому хоть бы хны! Я тебе точно говорю: ни капли не расстроился. Во всяком случае, пока дело касалось Майкла. Вот с отцом, конечно, другая картина — после гибели Эндрю парня перекосило. Видно понял, что заигрался, а остановиться уже не может. С тех пор он сильно изменился, вот Кейт из-за него и переживает. Когда пугал меня — уж такой стоял самоуверенный! А после похорон Эндрю приехал перепуганный мальчишка.

— Было чего пугаться. — Ник внезапно разозлился, просто рассвирепел при мысли о том, как поиздевался над ними племянник. — Сообразил наконец, что придется отвечать за свои забавы.

— Он от всего отопрется. Скажет, что я виноват.

— У него не выйдет. Ты же не приезжал на похороны моего отца.

— И что?

— А Том приезжал. И был на поминках.

Ник вспомнил, как нашел в машине видеокассету. Они с Эндрю сразу исключили из числа подозреваемых родню и сосредоточились на Фарнсуорте и Дэйви. А выходит, Том вполне мог позаимствовать ключи из кармана Ника и подбросить ему конверт.

— Я все гадал, почему отец послал «Роман о Тристане» именно Тому? Теперь все понятно. Он ничего ему не посылал. Все это выдумки. Фарнсуорт и Дэйви вообще ни при чем. Кашу заварили Том и Элспет Хартли. Господи, теперь это очевидно.

— И все равно — он не признается.

— Посмотрим. — Нику очень хотелось, чтобы в племяннике проснулась совесть. — А вдруг?

Глава шестнадцатая

— Поздно вы вчера легли? — поинтересовалась Кейт, готовя Нику завтрак. Кухня была залита солнечным светом. — Я так и заснула, не дождавшись Терри.

— Да не так уж и поздно, — сказал Ник, прихлебывая кофе.

— Он не прожужжал тебе все уши своим «феррари»?

— Нет.

— А то моего мужа иногда заносит, когда я оставляю его с гостями наедине. Мальчишеские игрушки — дело серьезное. — Кейт фыркнула. — Наверное, поэтому он так настаивал на том, что сегодня отвезет тебя на станцию.

— Меня отвезет Терри?

— Да. Это единственная связная фраза, которую он смог выдавить, влезая в душ. «Я отвезу Ника». Надеюсь, он вчера не обещал показать тебе, как делает всех по дороге в Саннингдейл?

— Такое я бы запомнил.

— Не сомневаюсь. — Кейт поставила перед Ником яичницу с ветчиной, грибами и помидорами. — Вот тебе сытный деревенский завтрак.

На миг они встретились глазами. Каждый знал, о чем молчит другой.

— Спасибо, Кейт.

— Знаешь, насчет Тома…

— Не волнуйся. — Чувство близости мгновенно улетучилось. Ник сам удивился, как легко он стал врать. — Я постараюсь говорить с ним поаккуратней.

На станцию ехали около часа, за окном тянулись сонные пейзажи Уэнтуорта, Терри ворчал хрипловато и сдержанно, в тон своему «феррари». Выглядел он не очень — небритый, глаза мутные.

— Даже смотреть на бритву не хотелось сегодня, — жаловался Терри, потирая заросший светлой щетиной подбородок. — И не спал почти.

— Не знаю, что и думать, но мне почему-то хочется тебе верить. Надеюсь, Кейт тоже поверит, когда придет время объясниться.

— Ты не понимаешь, что такое материнское сердце. Том ее в два счета вокруг пальца обведет.

— Ничем не могу помочь — к сожалению, это ваша проблема.

— Да уж, и довольно старая, так что мне давно пора было ее решить. Но отчиму гораздо труднее, чем родному отцу, можешь мне поверить.

— Не знаю, не пробовал.

— Повезло тебе.

— Ты всерьез так думаешь?

— Сейчас — да. Парень из меня веревки вьет, понимаешь? Кейт — лучшее, что есть в моей жизни, и я просто не могу ее потерять. Не переживу.

— Надеюсь, до этого не дойдет. Что бы я ни выяснил в Эдинбурге.

— Серьезное обещание.

— Не спорю. Я и сам не мог уснуть этой ночью. Все обдумывал вопрос, который задам Тому и заставлю-таки его ответить.

— Какой вопрос?

— Что все это значит?

Вопрос продолжал крутиться в голове Ника все время, пока он полупустом поезде ехал до Ватерлоо, в переполненном метро — до Кингз-Кросс, а там сел на дневной поезд до Эдинбурга и двинулся на север. Кейт не единожды говорила, что не одобряет той жизни, которую Том вел после окончания учебы. Ни работы, ни постоянной девушки — никаких серьезных планов на будущее. Чего она не понимала — Ник и сам начал понимать это только сейчас, — так это того, что такая жизнь отнюдь не была жизнью бездельника. Том участвовал в заговоре против собственной семьи, в заговоре, который, возможно, принесет еще немало зла. Он объявил остальным Палеологам тайную войну. Но война стала явной. И еще неизвестно, кто победит.

Неудивительно, что после бессонной ночи Ник задремал где-то между Питерборо и Йорком. Мозг устал от неразрешимых вопросов и просто-напросто отключился. Ник даже не понял, сколько проспал, когда звонок мобильника разбудил его где-то в районе Дарема.

— Алло! — громко сказал он, перекрикивая треск в трубке.

— Ник, это Бэзил. Я уже в Венеции.

— Как доехал?

— Доехал хорошо, а вот устроился так себе. Совсем упустил из виду карнавал. Он кончится только во вторник. В городе полно ряженых. Например, сейчас за мной в очереди к телефону стоит доктор Чума[17].

— И как же ты нашел гостиницу?

— С трудом. Думаю, никто не посоветует «Дзампонью» своим друзьям, собирающимся на отдых. У меня в номере нет телефона, так что мы с доктором Чумой имеем все шансы встретиться еще раз.

— Карнавал помешает нашим планам?

— Надеюсь, что нет.

— Знаешь что, не дергайся там особо. Даже хорошо, если ты затихнешь на некоторое время, пока я здесь… кое-что выясню.

— Что именно?

— Пока не скажу. У меня кое-какие новости, и я должен проверить их до того, как ты что-нибудь предпримешь.

— Это долго?

— Не знаю. Позвони мне в гостиницу часов в шесть-семь по вашему времени, поговорим поподробней. Я ведь дал тебе номер гостиничного телефона? Это будет дешевле, чем звонить на мобильный.

— Договорились. Чтобы не потратить всю карточку сразу, не стану расспрашивать тебя о подробностях. Пока.

— Ну и правильно. Пока.

Несколько минут Ник сидел с телефоном в руке, бездумно глядя в окно на проплывающие мимо пейзажи Дарема. Потом решился и набрал номер Тома.

К его удивлению, Том отозвался сразу:

— Да?

— Привет.

— Ник, ты?

— Я. Звоню из поезда, как обещал.

— Ты что, едешь в Эдинбург?

— Конечно, мы же договаривались.

— Да, но я почему-то… Слушай, это здорово, правда. — По голосу Тома было непохоже, что он лукавит. — Мне сейчас просто необходимо на кого-то опереться, — и эти слова прозвучали вполне искренне.

— Как ты?

— Да не очень, если честно.

— А в чем дело?

— Не телефонный разговор. Во сколько ты приезжаешь?

— В полпятого.

— И где остановишься? Если хочешь, можно у меня…

— Не беспокойся, я уже заказал номер в «Чертополохе».

— А, на Лейт-стрит. Знаю. Слушай, там рядом, прямо за углом, есть одно местечко — «Кафе ройял». Несмотря на название[18], это обычный паб. Спросишь в гостинице, как пройти, они наверняка знают. Я могу подскочить в шесть.

— Давай полседьмого.

— Как скажешь. До встречи.

Буквально через несколько минут поезд остановился в Эдинбурге. Город встретил Ника ясным небом и резким пронизывающим ветром. Со станции Уэйверли он пешком дошел до гостиницы. Комната оказалась простой, но удобной, стены были увешаны постерами с изображением достопримечательностей Калтон-Хилл. До звонка Бэзила еще оставалось время, и Ник решил пройтись, чтобы развеяться после долгих часов в поезде.

Вернулся он посвежевший, приободренный прогулкой и зрелищем великолепного заката над городом. Неясно было лишь, как построить разговор с Томом, чье горячее желание увидеться породило новые подозрения. Теоретически Том должен был избегать встречи с дядей. Вместо этого он явно обрадовался, чего Ник, честно говоря, не ожидал.

В шесть часов Бэзил не позвонил. Не позвонил и позже — странно, но не страшно, учитывая, что он рассказывал об итальянских телефонах. В двадцать минут седьмого Ник вышел из номера, на ходу выключая сотовый — в разгар беседы с Томом звонок от Бэзила оказался бы совершенно некстати.

«Кафе ройял» действительно оказалось за углом, на Принцесс-стрит. Посетители отдыхали после работы, сидя на полукруглых диванчиках у стен или у стойки бара, в центре зала. Ник взял кружку пива, нашел единственный свободный диванчик и уселся ждать Тома.

Тот не заставил себя ждать. Выглядел племянник плохо — лицо серое, как сигаретный дым. Черные куртка, футболка и джинсы только подчеркивали бледность.

— Привет, — с натянутой улыбкой поздоровался Том.

— Здравствуй. Заказать тебе что-нибудь?

— Сиди. Я сам быстрее куплю.

Том уверенно пошел к бару и вскоре вернулся с каким-то коктейлем, глотая из бутылки уже на ходу.

— Не думал, что ты в самом деле приедешь, — сказал он Нику, усаживаясь и пристально глядя на него сквозь дымок сигареты.

— Если я обещал, значит, обещал.

— Да, только я боялся, что ты не помнишь. Ты же не в себе был последнее время.

— Я и сейчас не до конца в себя пришел.

— Разве? А выглядишь неплохо. На вид — совсем выздоровел.

— Твоя мама сказала мне то же самое, — улыбнулся Ник. — Похоже, вы сговорились.

— Когда ты с ней виделся?

— Вчера у них ночевал.

Том медленно кивнул, будто обдумывая новость:

— Ясно.

— Думаю, я должен рассказать тебе об отце и о том, как он…

— Никто не винит тебя, Ник.

— А может, и стоило бы.

— Не вижу, за что.

— А что ты видишь?

— Что происходит нечто странное. Странное и неприятное. — Том понизил голос до шепота. — Это связано с историей про Тантриса, только я не могу понять, каким образом. Ты задумывался о том, откуда взялись деньги?

— Ну, я…

— Давай я тебе кое-что расскажу, а ты над этим поразмышляешь.

Ник совершенно не ожидал, что Том заговорит о деньгах Тантриса. Неужели он решил признаться сам, до того, как его припрут к стенке? Ник постарался не выдать себя волнением и слушать внимательно.

— Когда мы съезжались на похороны отца, мама и Терри встретили меня в Рединге, и дальше я ехал с ними. Тебе тогда было ни до чего, так что ты, наверное, не знаешь, что в Каруэзере мы не остановились — просто не могли, да и беспорядок там был страшный. В Треннор мама тоже не захотела. В «Старом пароме» жил ты. Так что мы поселились в гостинице «Моат-Хаус», в Плимуте, на Хоу. Знаешь такую?

— Конечно.

Ник и вправду знал. В своей предыдущей жизни гостиница была баром «Праздничный», и в нем когда-то сыграли свадьбу Эндрю и Кейт, хотя рассказывала ли Кейт об этом Тому, Ник спрашивать не стал.

— Ну и вот… — Том затушил сигарету и зажег следующую. — Господи, даже не знаю, стоит ли тебе рассказывать, но мне надо с кем-нибудь поделиться, а то я… — Он тряхнул головой. — Как дела в Марипозе?

— Прекрасно.

— С Терри… все в порядке?

— Вроде как.

— Он тебе не говорил ничего… такого?

— Говорил, что за тебя беспокоится.

— Надо думать, — фыркнул Том.

— Нет, он на самом деле переживает.

— Да. Только не за меня.

— Что-то я не понимаю.

— Немудрено, — вздохнул Том. — Ладно, расскажу все как есть. Наутро после похорон я проснулся очень рано. Верней, и не спал почти. Вышел на рассвете, дошел до Барбикана, побродил там немного. Потом двинулся назад через Цитадел-роуд и поднялся на Хоу. Там я их и заметил.

— Кого?

— Терри и Фарнсуорта.

— Кого?!

— Фарнсуорта. Помнишь, тот мерзкий старикашка, дедов приятель?

— Помню.

— Тогда скажи: что он делал в Плимуте на следующий день после похорон моего отца, на которые его, между прочим, никто не приглашал? Да еще вместе с Терри? Что? И при чем тут мой отчим?

— Понятия не имею. Ты уверен, что они были вместе?

— Возле мемориала жертвам войны. Стояли и разговаривали. Близко стояли, словно боялись, что их могут подслушать. Мрачные такие. Понимаешь? Как будто что-то важное обсуждали.

— А не могли они случайно встретиться?

— Не смеши меня, Ник. Нет, конечно.

— Тогда что это значило?

— В том-то и дело, что не знаю. Ума не приложу, — пожал плечами Том.

Ник тоже не знал. Если Терри Моусон в сговоре с Фарнсуортом, то все, что он рассказал о деньгах Тантриса, ложь. Хотя звучало очень похоже на правду. Смешно, но то, что говорит Том, звучит точно так же.

— Я тут же повернул назад, думаю, меня не успели заметить. Ясно, что дело нечисто — никто и не подозревал, что они знают друг друга! Странная встреча. Особенно если учесть, что в день своей гибели отец поехал в Тинтагель, чтобы встретиться именно с Фарнсуортом, ведь так?

— Да.

— Я думаю, он их раскусил.

— Фарнсуорта и… Терри?

— Точно. Им повезло, что отец погиб и не успел рассказать всем об их заговоре. Если только… — Том расширил глаза. — Ты совсем ничего не помнишь? Не помнишь, что он сказал, когда вы встретились?

— Я помню все. Только это нам не поможет.

— Плохо. Черт! — Том потер лоб. — А теперь мне кажется, что дело еще хуже, чем казалось вначале.

— Почему?

— Тогда, на Хоу, я был уверен, что Терри и Фарнсуорт меня не заметили. Но теперь мне кажется, что я ошибся. Этот Фарнсуорт… он…

— В Эдинбурге.

— Ты знаешь? — вскинулся Том.

— У него очень разговорчивая домохозяйка. Сказала, что доктор поехал навестить старого друга.

— Вернона Дрисдейла.

— Его.

— Он преподавал в университете. Сейчас на пенсии. Я слышал это имя еще до того, как появился Фарнсуорт.

— Ты разговаривал с Фарнсуортом?

— У меня не было выбора. Он преследует меня, Ник.

— Что?!

— Куда бы я ни пошел, где бы я ни остановился — он тут как тут, улыбается, как придурковатый Чеширский кот, и говорит, — Том очень похоже передразнил Фарнсуорта: — «Что за необыкновенное совпадение, мой юный друг Томас!» Совпадение? Черта с два! Он мне шагу ступить не дает!

— Думаешь, потому что он заметил тебя в то утро?

— А почему еще?

— Но как же они могли тебя увидеть, если были увлечены разговором, а ты стоял ярдах в пятидесяти, если не дальше?

— Может, кто-нибудь прикрывал их и заметил меня.

— Ну, это уже похоже…

— На паранойю? Ты прав. Когда тебя преследуют, невольно превращаешься в чокнутого параноика. — Том беспокойно огляделся. — Прости. Нервы шалят… — Он судорожно затянулся и посмотрел на Ника. — Думаю, тебе знакомо это чувство.

— Нет, меня никогда не преследовали. И все-таки ты уверен?

— Фарнсуорт выскакивает как из-под земли, куда бы я ни пошел. Что мне еще остается думать? Он старый и совсем не проворный — как же ему это удается? Мне кажется, тут замешан кто-то еще — может быть, эта самая Элспет Хартли, о которой я столько слышал? Они, наверное, думают, будто я что-то о них знаю. А я знаю только одно — что я больше так не могу. Ты ведь веришь мне? — нахмурился Том.

— Конечно. Но… ты не считаешь, что эти встречи действительно могут быть… случайными?

Прежде чем ответить, Том сделал большой глоток из бутылки. Потом медленно заговорил низким сдавленным голосом:

— Вот что я тебе скажу. На полпути между моим домом и Принцесс-стрит есть кофейня, я забегаю туда чуть ли не каждое утро около половины девятого. Угадай, кто в последние дни попивает там эспрессо и листает литературное приложение к «Таймс»?

— Фарнсуорт.

— В точку. Так что можешь проверить сам. Кафе «Робуста», Касл-стрит. Я завтра туда не пойду, а Фарнсуорт наверняка явится по мою душу. Послушаешь, как он объяснит свое поведение, и решишь, верить ему или нет. Мне почему-то кажется, что верить не стоит. А после спросишь себя: что же они все-таки затеяли?

Когда они вышли из «Кафе ройял», уже сгущались сумерки. Том не считал бутылки, да и Ник, признаться, от племянника не отставал. За спагетти и графином кьянти в итальянском ресторанчике неподалеку они обменивались слезливыми воспоминаниями об Эндрю — брате и отце, которого потеряли. А потом каким-то образом оказались в квартире Тома.

Она располагалась на первом этаже фешенебельного дома в районе Серкус-Гарденз, среди мощенных булыжником улиц и элегантных зданий квартала Джорджиан Ньютаун, и досталась безработному выпускнику университета только благодаря щедрости его матери и, разумеется, отчима.

— Квартиру снимает Терри, — объяснил Том, выуживая откуда-то бутылку виски. — Он может вышвырнуть меня отсюда в любую минуту.

— Терри никогда так не поступит.

— Боюсь, это зависит от того, как я себя поведу. А что, если я расскажу маме про него и Фарнсуорта? А что, если я уже ей рассказал? Небось психует сейчас.

— А ты ей расскажешь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что она мне не поверит, — усмехнулся Том, но Ник почувствовал, что ему совсем невесело. — Как тебе квартира?

— Очень красиво, — ответил Ник совершенно искренне. Квартира была оформлена и обставлена с таким вкусом, что даже не очень подходила Тому. Ник ожидал чего-то более молодежного, холостяцкого. Ничего подобного. Даже диск группы «Оазис», негромко игравший в комнате, был, казалось, специально подобран дизайнером. Строго говоря, присутствия хозяина здесь вообще не чувствовалось.

— Мамино представление о том, как я должен жить. И представление Терри о том, где я должен жить. Если б только я позволил им найти мне работу — престижную, разумеется, — все было бы в шоколаде. С их точки зрения, естественно.

— Все мы идем своей дорогой, Том.

— Да, но что делать, если сбился с пути?

— Надеяться, что обретешь его снова.

— Как ты?

— Осмелюсь сказать, что да.

— Тогда это зависит…

— От чего?

— От того, насколько далеко ты забрел. — Том сделал большой глоток виски. — Чуть дальше, чем собирался, — и путь назад отрезан.

Была минута, когда Ник чуть не проговорился Тому о том, что рассказал ему Терри. Но несмотря на количество выпитого, такой ошибки он не совершил. Ник ехал сюда в твердой уверенности, что обвинит племянника в заговоре, из-за которого погибли и его отец, и дед. А теперь опять непонятно, кого обвинять. Кто же говорит правду — Том или Терри?

Голова у Ника пошла бы кругом даже без алкоголя. В гостиницу он вернулся после полуночи, подгоняемый ледяным ветром; узкий молодой месяц подмигивал ему сквозь бешено несущиеся по небу облака. Никогда еще правда не казалась такой далекой, расплывчатой, недоступной. Теперь под вопросом оказались даже его собственные слова и поступки. А непреложные еще вчера факты рассеивались как дым.

На следующее утро Ник поднялся в восемь. Уже стоя под душем, вспомнил, что не дождался звонка от Бэзила. Если брат и звонил в гостиницу после того, как Ник отправился в «Кафе ройял», то никаких сообщений не оставил. А мобильник так и оставался выключенным всю ночь. На него сообщений тоже не поступило. Ничего страшного — поговорят позже.

Ник и раньше знал, что не стоит чередовать вино с изрядным количеством пива, а потом запивать все виски. Теперь он понял почему. При каждом движении голова взрывалась болью. Утро выдалось серое и промозглое, мелкий дождик щекотал лицо Ника, когда он вышел на Принцесс-стрит. Чтобы подловить Фарнсуорта, надо быть в форме, и Ник втайне надеялся, что доктор сегодня не придет.

Однако предсказание Тома сбылось. По случаю мрачного зимнего утра в «Робусте» сидело всего несколько посетителей, в том числе Джулиан Фарнсуорт. Он устроился за столиком в углу, повесил пальто и шарф на свободный стул, а свою нелепую шляпу положил на стол, рядом с чашкой эспрессо. Только газету Том не угадал — вместо литературного приложения к «Таймс» Фарнсуорт держал в руках субботний выпуск «Дейли телеграф».

— Николас?! — с неподдельным удивлением воскликнул Фарнсуорт. — Что вы здесь делаете?

— То же самое, что и вы, только вот газеты у меня нет.

Сонный продавец налил Нику чашку американо и привычно предложил булочку. Ник от булочки отказался и подошел к Фарнсуорту:

— Могу я к вам присоединиться?

— Разумеется.

— Я приехал навестить племянника.

— Ах да, юный Томас! Встречал, встречал его здесь пару раз.

— Неудивительно. Он живет неподалеку.

— Я так и думал.

— А вы?

— Я тоже в гостях. У старого знакомого. У него дом в окрестностях Эдинбурга.

— Вернон Дрисдейл.

— Абсолютно точно.

— Удивительно: вы решили повидать приятеля сразу после знакомства с Томом на похоронах его деда.

— Никакой связи, уверяю вас. — Фарнсуорт одарил Ника змеиной улыбкой. — Просто смерть Майкла напомнила мне о том, как быстро летит время. В моем возрасте любой визит к другу может стать последним, а каждая встреча — расставанием.

— Как верно.

— Слышал, вы плохо себя чувствовали, Николас. Тяжело пережили смерть брата. Рад видеть вас в добром здравии.

— Да, мне уже лучше.

— Что ж, замечательно. Прошу вас, примите мои соболезнования. Смерть Эндрю… — Фарнсуорт покачал головой. — Тяжелая утрата.

— Да.

— Вы не должны винить себя, Николас.

— Я и не виню.

— Судьба — что поделаешь.

— Вы уверены, что поделать ничего нельзя?

— Конечно. Человек бессилен против рока, и не нам судить Господа.

— Профессор Дрисдейл, видимо, поздно встает?

— Как раз наоборот. А в связи в чем вы спросили?

— Просто интересно, почему вы каждое утро приезжаете в Эдинбург для того, чтобы посетить это непримечательное заведение.

— Почему же непримечательное? Здесь отлично варят эспрессо. В поездках по Италии я привык к хорошему кофе. А Вернон — человек привычки, единственный кофе, который он признает, — растворимый, да еще в порошке.

— Вы часто бывали в Италии?

— Не так часто, как хотелось бы.

— И где вам понравилось больше всего?

Фарнсуорт поджал губы, задумчиво нахмурился и наконец решил:

— В Венеции.

— Я так и думал.

— Вы на редкость проницательны. Наверное, вам тоже там нравится.

— Ни разу не был в Венеции.

— Советую съездить. Там многое связано с вашей семьей. После падения Константинополя в Венеции осело немало Палеологов. Наверняка среди них есть ваши родственники.

— Не думаю.

— Дальние и неизвестные, — упорствовал Фарнсуорт. — Обязательно поезжайте.

— Вы долго пробудете у Дрисдейла?

— Еще не знаю. Пока не надоем, наверное. А до тех пор непременно зайдите к нам в гости. Я дам вам адрес и номер телефона. — Фарнсуорт достал из кармана визитную карточку и написал что-то фломастером. — Пожалуйста.

Ник взял визитку. На ней каллиграфическим почерком Фарнсуорта было начертано: «Роузберн-Лодж, Мэнс-роуд, Рослин, (0131) 440 7749».

— Позвоните. Я уверен, Вернон будет очень рад.

— Правда?

— Ну разумеется. Он специалист по средневековой истории. Я как-то рассказал ему, что ваша семья происходит от последних императоров Византии. Ему было бы очень интересно познакомиться с потомком знаменитой династии.

— Могли бы пригласить Тома.

— А почему вы думаете, что я его не приглашал?

— Он мне об этом не рассказывал.

— Наверное, он многое от вас скрывает.

Некоторое время Ник молча пил кофе. Потом сказал:

— Между прочим, наше происхождение от императоров не доказано.

— У меня другие сведения.

— Если вы не против, я бы хотел задать вам один вопрос, доктор Фарнсуорт…

— Зовите меня Джулиан.

— Откуда у вас такие сведения, Джулиан?

— Кто ищет — тот найдет.

— А вы искали?

— Разумеется.

— Поскольку дело касается моей семьи, еще один вопрос. Вы узнали о нас от Терри Моусона?

— Никогда не слышал о нем.

— У меня другие сведения.

— Один-один! — Фарнсуорта позабавило, что Ник отбился от него его же фразой. — Мне почему-то кажется, что вы не верите мне, Николас.

Ник сделал еще один глоток кофе, намеренно не спеша с ответом.

— Нет, не верю, — сказал он наконец.

— Я могу вас понять. Кровь — не вода. Что рассказал вам юный Томас? Что я беспокою его — возможно, преследую? Что я в сговоре с его злокозненным отчимом? И тому подобную чепуху, я уверен. Тактика человека, загнанного в угол. Спросите себя: можно ли до конца доверять вашему племяннику? Будьте честны до конца: можно?

— Я на его стороне.

— Естественно. Но что, если он лжет? Что, если Том задумал вашими руками совершить нечто преступное? — Фарнсуорт развел руками. — Думаю, я должен вам кое-что показать.

— Что?

— С собой у меня этого нет. Но дайте время, и я пришлю вам эту вещь. Вы остановились у племянника?

— Нет, в гостинице.

— Прекрасно. Туда и пришлю. Название?

Ник было заколебался, но тут же решил, что скрывать свое местонахождение не имеет смысла.

— «Чертополох», Лейт-стрит.

— Замечательно. До конца дня доказательство будет у вас в руках.

— Доказательство чего?

— Увидите, — улыбнулся Фарнсуорт. — Обещаю.

Фарнсуорт пригласил Ника пройтись вместе с ним по Национальной галерее Шотландии и объяснил, что проводит там почти каждое утро, наслаждаясь прекрасным.

— Десять минут в зале импрессионистов — и я готов к новому дню.

Ник отказался и с удовольствием распрощался с Фарнсуортом у выхода из «Робусты».

Прямо оттуда он направился в Серкус-Гарденз, так как обещал Тому немедленно доложить о «неожиданной» встрече. Племянник встретил его небритым и в халате. Похоже, вчера, после ухода Ника, он продолжал пить в одиночку.

— Уже начало одиннадцатого, — хрипло сказал Том, раздвигая занавески и впуская в гостиную волну неяркого света. — Ну как, встретил нашего друга?

— Да, он был в кафе.

— Я же говорил. — Том хлопнулся в кресло и зевнул. — И как он объяснил свое присутствие?

— Невразумительно.

— И уклончиво?

— На редкость.

— Не говорил, что ходит за мной по пятам?

— Нет.

— Но ты-то в этом убедился?

— Без сомнения.

— Выходит, они знают, что я их подозреваю.

— Выходит, так.

— Н-да… — Том потер лицо. — Мне нужно выпить кофе. Будешь?

— Нет, спасибо. Я только что…

— Выпил чашку в «Робусте». Конечно, а что еще там делать? Пойдем со мной на кухню. Подхватишь меня, если я грохнусь по дороге.

Том встал и поплелся на кухню, Ник — следом. На кухне Том поставил чайник, насыпал в чашку гранулированного кофе и, зевая, уселся за стол.

— И что мне теперь делать, Ник?

— С Фарнсуортом? Не знаю. Ты же не в силах запретить ему бродить по Эдинбургу. И доказать, что они с Терри задумали что-то дурное, тоже не можешь.

— Мне довольно и того, что они друг друга знают.

— Чтобы история с Тантрисом показалась правдивой, нужно было много денег. Полмиллиона фунтов — не шуточки. Думаешь, Терри мог выложить такую сумму?

— Легко! — Нику показалось, что у племянника даже глаза загорелись, но тут закипел чайник, и Том повернулся, чтобы налить себе кипятка. — Думаешь, это он финансировал всю операцию?

— Может быть.

— Вполне логично. — Том долил в кофе холодной воды и, прищурившись, отхлебнул из кружки. — Я и сам над этим размышлял. В смысле, не Терри ли дал деньги. И не рассказал ли Фарнсуорт об этом отцу, когда они встретились в Тинтагеле.

— В присутствии Дэйви? Вряд ли.

— Фарнсуорт может скрывать, что они продолжили разговор где-то еще.

— Эндрю тоже ни о чем подобном не упоминал.

— Он бы не стал. Тут ведь замешаны Терри, мама и я. Он мог бояться, что ему не поверят, предположат, что таким образом он пытается вернуть маму.

— Думаю… — Внезапно Ник почувствовал, что устал изворачиваться и лгать, и решил кинуться напролом. — Фарнсуорт кое-что пришлет мне сегодня вечером.

— Что?

— Он назвал это доказательством.

— Доказательством чего?

— Того, что ему можно верить, я думаю.

— Но ему нельзя верить!

— В любом случае от посылки вреда не будет.

— Что за идиотские загадки!

Том грохнул кружку на стол и вылетел в прихожую, оставив Ника созерцать лужицу кофе, которая полумесяцем расплывалась из-под дна. В прихожей щелкнула зажигалка. Том вернулся, раскуривая сигарету.

— Ты помнишь последние слова отца, Ник?

— Еще бы.

— Что он сказал?

— Отцепись от меня.

— Отцепись от меня? — эхом повторил Том. — И ты послушался. Мы все послушались.

— Эндрю же не знал, что эти слова станут последними, Том. Они ничего не значат.

— Неправда. Именно потому, что он не знал, что эти слова станут последними, они значат очень много.

— Что-то ты меня совсем запутал.

— Да. — Том посмотрел на Ника сквозь сигаретный дым. — Наверное, да.

Тому нужно было принять душ и позавтракать, и Ник пошел обратно — к центру города. Он не знал, чем ему заняться, разве что ожидать обещанного сюрприза Фарнсуорта. Хотя этому человеку верить нельзя, тут Том прав. А кому можно? Разве что Бэзилу.

И Бэзил, слава Богу, наконец объявился. Когда Ник включил мобильный, там было сообщение от брата.

«Дважды звонил тебе в гостиницу, и оба раза без толку. Здесь сейчас субботнее утро, если у тебя тоже, то это сообщение дошло до тебя не слишком поздно. Честно говоря, мне пока нечего тебе рассказать. И неудивительно: ты же сам запретил мне действовать, пока мы не поговорим. Надеюсь, рано или поздно это случится. Попробую перезвонить попозже. Ариведерчи!»

Ник понимал нетерпение Бэзила. Но что он мог ему рассказать? Что кто-то водит его за нос и он никак не может решить, кто именно? И чем это поможет?

Ветер и дождь усилились, однако в гостиницу идти не хотелось. Ник вспомнил предложение Фарнсуорта и пошел в Национальную галерею. Народу там оказалось много, хоть и не слишком. Фарнсуорта не было, даже в зале импрессионистов. Ник побрел из зала в зал, разглядывая картины. Одни были гениальные, другие — талантливые, третьи — просто ничего, но растерянный, сбитый с толку Ник не видел между ними особой разницы. Бесцельно прошатавшись по музею около часа, он ушел.

За это время на улице разыгралась настоящая буря. Преодолевая ветер, Ник добрался до «Кафе ройял» и хорошенько поправил здоровье. В середине дня он вернулся наконец в «Чертополох». К тому времени он выпил достаточно, чтобы приглушить терзающую его неуверенность. В номере Ник улегся на кровать и неожиданно провалился в крепкий, безмятежный сон.

Когда он проснулся, уже стемнело. Наступил вечер. Дождь все так же стучал по стеклу. Ник взглянул на светящийся циферблат будильника: почти половина девятого. Он включил прикроватную лампочку, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, сел.

Он увидел его сразу — плоский белый конверт, лежащий прямо на полу. Подсунули под дверь, пока Ник спал. Сердце тревожно затрепетало. Ник сделал несколько глубоких медленных вдохов, дожидаясь, пока пройдет приступ. Потом встал, пересек комнату и поднял конверт.

Не подписан и не заклеен. Ник снова вернулся к кровати, сел. Открыл конверт и достал обычную черно-белую фотографию.

Фотографировали через окно кафе, видны были отражения прохожих на стекле и пара столиков внутри, за одним из них сидели мужчина и женщина. Женщина жестикулировала, видно, что-то рассказывая, а мужчина восхищенно, словно заслушавшись, смотрел на нее. Ник вдруг узнал кафе — ну конечно же, это «Робуста»! Судя по бликам на снимке, фотограф стоял достаточно далеко. Парочка явно не подозревала, что ее снимают. Том Палеолог и Элспет Хартли.

Глава семнадцатая

В квартире по адресу Серкус-Гарденз, 8, было темно, занавески открыты. Внутри никого — насколько Ник мог разглядеть с улицы, из-за ограды. Он уже несколько раз позвонил в дверь, не ожидая, впрочем, что ему отворят.

Уже около половины десятого, холодный сырой вечер. Правда, если человека нет дома субботней ночью, это вряд ли подозрительно. Однако Ник Тома подозревал. Именно Том, а не Терри оказался заговорщиком. Фотография — серьезное доказательство. Встреча Терри и Джулиана Фарнсуорта в Плимуте — выдумка Тома. А вот его свидание с Элспет Хартли действительно имело место.

Ник временно отступил в «Кафе ройял», где, убивая время, не спеша выпил пива. Чуть было не набрал номер Элспет Хартли, но что-то его удержало. Он ничего не должен Тому теперь, когда появилась эта фотография, кроме, пожалуй, одного: дать ему шанс оправдаться.

Интересно, как он это сделает? Том знал, что Фарнсуорт пообещал снабдить Ника доказательством. И наверняка понимал, что, каким бы ни оказалось это доказательство, Ник потребует объяснений. Может быть, потому и сбежал? Если так, то это глупо. Рано или поздно придется вернуться. А Ник подождет.

Но и к полуночи на Серкус-Гарденз никто не появился. Дождь закончился, похолодало. В доме номер восемь не горело ни одно окно. В конце концов Ник решил сдаться — до утра.

К утру ничего не изменилось. Судя по всему, шторы в квартире Тома на ночь так и не задергивались. Снаружи Ник мог заглянуть в ту самую комнату, где они пили виски в ночь с пятницы на субботу. Пустую комнату. Ни на что не надеясь, Ник снова позвонил в дверь. Тишина.

Как только он повернул прочь, из-за поворота показалась суетливая фигурка. Женщина средних лет — невысокая, пухленькая, с прической, похожей на пчелиный улей, заметно прибавлявшей ей роста, — взбежала по ступеням и остановилась при виде Ника. Одета она была в отделанный мехом белый плащ, кожаные перчатки, черные леггинсы и вишневого цвета ботинки на толстой подошве. Где-то на крыше «улья» прилепились темные очки. Под мышкой — кипа воскресных газет.

— Вы не меня ищете, дорогуша? — с лукавой улыбкой осведомилась дама.

— Нет, мне нужен… э-э-э… Том Палеолог.

— Для Тома еще слишком рано. Наверное, отсыпается после вчерашней ночи.

— Вы знаете, где он пропадал?

— Нет, но он молод, а вчера была суббота. А вы что, родственник? — нахмурилась она, разглядывая Ника.

— Дядя.

— Точно, похожи. Вы, значит…

— Ник Палеолог.

— Рада познакомиться, Ник. А я — Уна Строун. Живу на втором этаже.

— Мне очень надо увидеть Тома, Уна. Я беспокоюсь за него. Его отец погиб совсем недавно.

— Да, я слышала. Ужасно, просто ужасно. Но Том выглядит вполне нормально, я совсем недавно его видела. В пятницу, наверное. Вам не о чем волноваться.

— Дело в том…

— Знаете что, я вас впущу, и попробуем его разбудить.

Уна вытряхнула из перчатки ключ и отперла дверь в вестибюль первого этажа. Ник направился прямиком ко входу в квартиру племянника и громко постучал.

— Том! — во весь голос позвал он, продолжая колотить в дверь. Бесполезно.

— Может, кофе? — предложила Уна. — Я включила кофеварку, перед тем как выскочить за газетами.

— Ну что же… с удовольствием. — Ник поднялся по лестнице вслед за ней. — Большое вам спасибо.

— Не за что. Похоже, я обманула вас насчет Тома. Он, наверное, уехал на все выходные.

— Но я виделся с ним вчера утром. И он никуда не собирался.

— Вчера нет, но вы ведь знаете молодых — порывистые, резкие… — Уна отперла дверь, Ник зашел следом за ней.

Планировка квартиры была той же, что и у Тома, но это тут же забывалось при виде фиолетовых стен, мохнатых ковров и расшитых бисером накидок. В кухне на первый взгляд газет и книжек было раз в пятьдесят больше, чем кастрюль и сковородок, но кофеварка свою задачу выполнила исправно. Уна разлила ароматный напиток по чашкам и пригласила Ника сесть за заваленный журналами стол. Потом скинула плащ и, оставшись в розовом мохеровом свитере до колен, уселась напротив.

— Издалека приехали, Ник?

— Из Корнуолла.

— Это там же, где жил отец Тома?

— Да, именно. — Ник сделал глоток кофе. — И все-таки я волнуюсь.

— Вижу. И есть из-за чего.

— Почему?

— Последнее время Том сам не свой. С конца прошлого года.

— То есть это началось не после смерти отца?

— Нет.

— А когда же?

— Когда он порвал со своей девушкой. Такая жалость! Они очень подходили друг другу.

— А вы не в курсе, из-за чего они расстались?

— Из-за другой, я думаю.

— Том завел новую подружку?

— Да, хотя мне кажется, он не был с ней счастлив. Правда, я сама ее не видела, и Том мне ни слова не говорил, но Саша…

— Кто?

— Саша Ловелл, та самая девушка, с которой он разошелся. Я столкнулась с ней недавно на улице, она до сих пор страдает и уверена, что Том бросил ее из-за одной особы, которую она назвала… Харриет.

— Харриет Элсмор?

— Просто Харриет.

— Посмотрите, пожалуйста. — Ник вытащил фотографию. — Вы не узнаете эту женщину?

Уна поднесла снимок к глазам:

— Откуда у вас эта фотография? Кафе напоминает «Робусту».

— Долгая история. Так как насчет женщины?

— Вроде незнакомая. Кто это?

— Возможно, та самая Харриет.

— Если так, — Уна пожала мохеровыми плечами, — я не знаю.

— Может быть, Саша сможет мне помочь?

— Вполне вероятно.

— Как ее найти?

— Она студентка, годом младше Тома. В университете наверняка есть ее адрес, хотя утром, в воскресенье…

— А вы не знаете, где она живет?

— Нет. Если только… — встрепенулась Уна. — Я столкнулась с ней у кинотеатра «Одеон», на Клерк-стрит. Мы с моей подругой Куинни часто ходим туда днем — до пяти билеты гораздо дешевле. А Саша как раз проходила мимо — шла домой из университета. Помню, она сказала: «Я живу тут, напротив» — и махнула рукой через дорогу. Мы поболтали несколько минут, пока мы с Куинни ждали автобус. Тогда-то Саша и упомянула эту девицу, Харриет. «От нее добра не жди, — сказала. — Жаль, что Том этого не замечает». Тут подошел наш автобус, и мы уехали. Боюсь, больше я ничем вам помочь не могу, — добавила Уна, заметив, что Ник разочарован.

— Простите, я не хотел показаться неблагодарным.

— Я уверена, у вас нет причин для серьезного беспокойства. Том горюет об отце и, возможно, уже понял, что зря бросил Сашу. Потому и не в себе.

— Наверное, вы правы, — соврал Ник, а про себя подумал: «Если бы…»

* * *

Зацепка была слабая, но других и вовсе не было. Клерк-стрит представляла собой участок более длинной улицы, тянущейся на юг от центра города. Такси довезло Ника до закрытого сейчас «Одеона», окруженного разнообразными закусочными и букмекерскими конторами. Вокруг стояли многоквартирные дома. Здесь, видимо, жили студенты, которым не посчастливилось иметь богатеньких отчимов.

Но ни на одной из дверей не значилось имя Саши Ловелл. На большинстве дверей никаких табличек не было вообще, так что поиски Ника, похоже, заканчивались, так и не начавшись. «Тут, напротив», как выразилась Уна, обозначало противоположную сторону улицы, и Ник решил, несмотря ни на что, ее обойти.

Ранкеиллор-стрит была забита домами ленточной застройки разной степени ветхости. Вдали маячили темно-красные склоны Салисбери, мешая Нику прикинуть расстояние. Он двигался по северной стороне улицы, переходя от двери к двери и все яснее понимая, что просто-напросто зря тратит время. С другой стороны, делать-то больше нечего…

И глазам не поверил, когда уже в самом конце улицы заметил на одном из домов табличку с надписью «САША», напечатанной заглавными буквами на небольшой ламинированной картонке. Ник нажал на звонок рядом с табличкой. Прошло десять безмолвных томительных секунд. Он позвонил еще раз.

Откуда-то сверху раздался скрип рассохшегося дерева и дребезжание открываемого окна. Ник сделал шаг назад, поднял голову и увидел посмотревшую на него с третьего этажа девушку с ярко-рыжими волосами торчком.

— Я вас слушаю! — крикнула она.

— Вы Саша Ловелл?

— Да.

— Я Ник Палеолог, дядя вашего приятеля, Тома.

— И что?

— Мы можем поговорить?

— О чем?

— О Томе. Я боюсь за него.

— А я нет!

— Я очень вас прошу. Это крайне важно.

Саша заколебалась. Посмотрела назад, в комнату, потом опять на Ника.

— Можно мне войти?

— Нет. Стойте где стоите. Я сейчас спущусь.

Через несколько минут Саша появилась внизу, вся — от ботинок «Доктор Мартинс» до берета — упакованная в черное, меховой воротник поднят от ветра. Несмотря на подростковую одежду и пирсинг в носу, она окинула Ника очень взрослым, оценивающим взглядом.

— Мы можем посидеть в одном местечке, тут, неподалеку, — сказала она, махнув рукой. — Вы который дядя — монах или чиновник?

— Значит, Том рассказывал вам о нас с Бэзилом?

— Немного. Две тети и два дяди. Монах — это, по-моему, Бэзил.

— Бывший монах.

— А вы тогда — бывший чиновник?

— Вроде того. Уже давно не садился за письменный стол.

— Почему?

— Семейные неприятности.

— Вы из-за них волнуетесь?

— Да.

— Мы пришли.

Саша остановилась у обшарпанного кафе, где под негромко мурлыкающий джаз сгорбились над дымящимися кружками, листая газеты, несколько человек. На вопрос девушки за стойкой: «Как всегда?» — Саша привычно кивнула. Ник заказал кофе, и они уселись у окна.

— Только давайте побыстрей. Рик — он такой, знаете…

— Рик?

— Мы же не о нем пришли разговаривать? Что там у вас за проблемы?

— У Тома недавно погибли и отец, и дед.

— Черт, — скривилась девушка. — Это и впрямь серьезно.

— Более чем.

— А как… Спасибо, Мэг. — Саша кивнула принесшей заказ официантке.

— Я слышал, вы с Томом не так давно расстались.

— Кто вам сказал?

— Уна Строун.

Саша отпила глоток чая и улыбнулась.

— Если вы говорили с Уной, вы знаете все.

— Она упоминала о женщине по имени… Харриет.

— Да, верно. Именно Харриет я и проиграла.

— Это она? — Ник показал Саше фотографию.

— Кто же еще? Откуда у вас снимок?

— Его прислали анонимно. Матери Тома. Думаю, кто-то хотел сообщить ей, что Харриет оказывает на Тома дурное влияние. Он странно вел себя в последнее время. Еще до смерти близких.

— А отчего они умерли?

— Мой отец — дед Тома — неудачно упал, ударился головой. Печально, но неудивительно, учитывая его возраст. А мой брат Эндрю — отец Тома — погиб в автокатастрофе.

— Он был фермером?

— Да.

— Слушайте, это, конечно, все ужасно, но ведь Том ушел от меня еще в январе, так что…

— Ушел к Харриет?

— Сам он говорил, что нет. Но когда я через некоторое время увидела их вместе, у меня не осталось сомнений.

— Вы, случайно, не слышали ее фамилии?

— Элсмор, по-моему. Да. Харриет Элсмор.

— А что вы еще о ней знаете?

— Ничего. Это была одна-единственная случайная встреча. Причем неприятная. Она крутила им, как хотела. А он был какой-то запуганный, совсем не тот Том, которого я знала. Я не из ревности говорю, серьезно. Уже успокоилась и трезво смотрю на вещи. Когда я вернулась в Эдинбург после зимних каникул, Том стал другим. Холодным. Отстраненным.

— Из-за Харриет?

— Из-за кого же еще? Она держала его в своих челюстях. И вам интересно, насколько крепко?

— Более или менее.

— Так вот: я не знаю. Она стерва, сразу видно. И Тому совсем не подходит. Это не значит, что я ему подхожу. Он говорил, что остается жить в Эдинбурге, поэтому мы можем встречаться, пока я не закончу университет. Даже предлагал мне переехать к нему. Мило, правда? А потом на сцене появилась Харриет, и он будто… заледенел. Кто она, в конце концов, такая? Чем занимается? Ей должно быть… сколько? Тридцать пять? Что-то тут не то.

— Вы не спрашивали о ней Тома?

— Спрашивала. Он не ответил.

— Она живет в Эдинбурге?

— Не знаю, но мне кажется, что нет.

— Том сбежал от меня. Вот я и думаю — не с Харриет ли?

— Скорее всего. Но куда… — Саша потрясла головой. — Вы говорите, эту фотографию прислали матери Тома?

— Да, — кивнул Ник, размышляя, не придется ли ему пожалеть об очередной лжи.

— А вы догадываетесь кто?

— Нет.

— Знаете…

— Что?

— Вы не первый, кто спрашивает меня о Харриет Элсмор.

— А кто первый?

— Какой-то старикан, дней десять назад. Очень правильно говорил, одет был хорошо, хоть и немного старомодно.

— А он не назвался?

— Хамсуорт или что-то вроде того.

— И чего хотел?

— Чтобы я рассказала все, что знаю о Харриет. А я ответила, как и вам, что знаю не много. Он перехватил меня, когда я шла с лекции. Сказал, что ему очень нужно встретиться с Харриет и он слышал, что я могу помочь. Еще так зловеще прошипел это «слыш-ш-шал». Называл меня дорогушей, отчего казался еще мерзопакостней. Я спросила, знает ли он Тома, и старикан ответил — да, он старый друг семьи. Это правда?

— Не столько друг, сколько знакомый. Его имя — Джулиан Фарнсуорт. Бывший коллега моего отца.

— Так он что же — археолог?

— Да.

— Не похож.

— А как выглядят археологи?

— Не так, как он.

— Насчет того, что он зловещий, вы правы. Он тут в гостях у друга, о котором вы, наверное, слышали. Профессор Вернон Дрисдейл.

— Преподаватель истории Средних веков, как же, знаю. Вышел на пенсию сто лет назад, но все еще крутится в университете.

— Я подумываю навестить их с Фарнсуортом. Вы не знаете, где это? — Ник показал Саше карточку с адресом и телефоном, которую дал ему Фарнсуорт.

— Он живет в Рослине, — кивнула Саша. — Интересно.

— Почему?

— Вы слышали о часовне Росслин?

— Нет.

— Пишется немного по-другому, но это там же. Рослин — деревня в нескольких милях отсюда на юг, сразу за чертой города. Часовня Росслин — главная тамошняя достопримечательность. Датируется пятнадцатым веком. На редкость изящная резьба и целая куча легенд. Том однажды свозил меня туда. Есть там что-то такое… мурашки по спине бегают. Вспоминаются все эти книги о тамплиерах и ковчеге Завета[19]. Знаете, святая кровь и святой… этот самый, как его… в общем, эти все дела.

— Боюсь, в этом вопросе я не подкован.

— Да? Думаю, если вы попадете к профессору, он быстро заполнит этот пробел. Он писал как раз об этом. «Тени Грааля». Научный обзор. Говорят, продавался лучше, чем все остальные его книги, вместе взятые.

— Вы читали?

— Нет.

— А Том?

Саша задумалась.

— Уверена, что видела книжку у него в квартире. Хотя сам он ни разу о ней не упоминал. Может быть, Том купил ее как раз тогда, когда мы ездили в Рослин? Но точно не знаю. — Она подумала еще. — А этот ваш Фарнсуорт — он не мог послать фотографию матери Тома?

— Вполне возможно, учитывая, что он сейчас здесь и вполне мог подловить его в «Робусте».

— И следить за Харриет.

— Точно.

— Ник, во что ввязался Том?

— Сам не знаю.

— Что-то опасное?

— Может быть.

— Черт. — Саша мрачно уставилась в чашку с чаем. — Стоило решить, что с Томом покончено, как снова приходится из-за него волноваться.

Вскоре они вышли из кафе. Саша направилась в близлежащий магазинчик, а Ник повернул было в другую сторону, но девушка вдруг попросила его проводить ее до дома.

— Отдам вам кое-что, — пояснила она, покупая пакет молока и «Санди таймс». — Когда вы думаете поехать в Рослин?

— Сейчас. Что тянуть?

— Вы правы — тянуть нечего.

— Как туда добраться?

— Езжайте по Пеникуик-роуд, пока не увидите поворот на Рослин.

— А если своим ходом?

— Тогда на автобусе. Напротив «Одеона» остановка тридцать седьмого. Ходит каждые полчаса.

— Спасибо.

Они завернули за угол и пошли по Ранкеиллор-стрит.

— Что вы хотите мне отдать?

— Мне все равно нужно вернуть их Тому. Если увидите его, передайте ему, пожалуйста. А если не увидите… если он так и не объявится… сами решите, что с ними делать.

— О чем вы?

— Подождите здесь.

Девушка зашла в дом и закрыла за собой дверь. Удивленный Ник послушно остался на улице. Вскоре он опять услышал скрип окна на третьем этаже. Поднял глаза и увидел Сашу. Она бросила ему какой-то маленький предмет. За миг до того, как Ник поймал его, он сообразил, что это связка ключей.

Три ключа на одном кольце. Ник задумчиво посмотрел на них, покачивая на ладони. Над головой хлопнуло окно.

* * *

Стоя на автобусной остановке и ощупывая в кармане связку ключей, Ник клялся, что не воспользуется ими, кроме как в случае крайней необходимости. Тут, однако, вставал вопрос: когда наступит эта самая необходимость?

Тягостные мысли очень кстати прервал звонок телефона. Голос Бэзила показался на редкость приятным, хотя Ник так до сих пор и не решил, что стоит и что не стоит говорить брату.

— Привет, Ник. Как ты там?

— В растерянности.

— Из-за чего?

— Из-за Тома.

— А что с ним?

— Какой-то он странный.

— Может, просто из-за Эндрю?

— Будем надеяться, так оно и есть.

— А о каких новостях ты упоминал, когда мы говорили в последний раз?

— Тут все каким-то образом связано.

— С Томом?

— С ним.

— Ник, в тариф «Италия интернейшнл» не входит телепатическая связь. Ты не мог бы поподробней?

— Пока нет. Как только что-то прояснится, я дам тебе знать.

— А до тех пор мне придется плевать в потолок?

— Боюсь, что да. Прости.

— Не извиняйся. Вышло так, что я пренебрег твоим советом не высовываться и все-таки заглянул к кузену Димитрию.

— Что?!

— Рассыпаюсь в комплиментах палаццо Фальчетто. При взгляде на эту резиденцию начинаешь сомневаться, что ее владелец так уж озабочен тем, чтобы получить скромный домик в Корнуолле.

— Ради Бога, Бэзил, я же тебя просил…

— Тебе не о чем волноваться. Димитрий обычно покидает Венецию во время карнавала. Его ожидают обратно в среду и доложат ему о моем визите. Вряд ли из этого что-то выйдет.

— Может, и не выйдет, но…

— Ты видел Фарнсуорта?

— Как же, встречались.

— Что-нибудь выяснил?

— Да почти ничего. Настаивает, что приехал повидать друга.

— Ник, а ты ничего не скрываешь?

— Я говорю только то, в чем твердо уверен. Мне нужно еще немного времени, чтобы все узнать.

— Тогда отъезд Димитрия тебе на руку. У тебя есть время до среды. Судя по дисплею телефона, мое время утекает, как песок. Пока!

— Слушай…

Слишком поздно. Бэзил отключился.

Оказалось, что тридцать седьмой автобус по субботам до Рослина не ходит. Нику пришлось пройти остаток пути пешком. За городом было заметно холоднее, с холмов Пентланд дул ледяной ветер. На их китовых спинах лежал снег, а еще выше нависли тяжелые грозные тучи.

Сам Рослин ничего особенного из себя не представлял: кучка старых и новых домов, несколько магазинчиков и парочка пабов. Ник спросил дорогу у человека с собакой. По пути он миновал указатель на часовню Росслин и даже заметил где-то вдали ее полускрытый деревьями силуэт. Придется часовне подождать — Нику есть чем заняться и помимо старинных зданий и древних легенд.

Наконец он дошел до Роузберн-Лодж. Георгианское здание серого камня было увито плющом и отделено от дороги живой изгородью из разросшегося терновника. У засыпанной гравием дорожки стоял потрепанный автомобиль, но «ситроена» Фарнсуорта рядом не было.

Ник подергал звонок, подождал и решил было позвонить второй раз, как дверь распахнулась и из дома выглянула женщина с такими черными глазами, каких он в жизни не видел. Волосы были стянуты в пучок, поверх старенького платья красовался передник.

— Да? — спросила она подозрительно, наставив на Ника острый нос.

— Я ищу доктора Джулиана Фарнсуорта. — Ник искательно улыбнулся, но ответной улыбки не получил.

— Его нет.

— А скоро он будет?

— Не знаю.

— А профессор Дрисдейл? Он дома?

— Да, дома.

— Вы не спросите его, не уделит ли он мне немного времени? Доктор Фарнсуорт мог рассказывать ему обо мне. Моя фамилия Палеолог. Николас Палеолог.

— Палеолог, говорите?

— Да.

— Подождите тут.

Женщина поковыляла в дом, оставив дверь полуоткрытой. Ник стоял, слушая крики грачей; из дома доносилось мерное тиканье часов и негромкое бормотание. Женщина вернулась.

— Заходите.

— Спасибо.

Она провела Ника через полутемный холл с часами к открытой двери и отступила, пропуская его в комнату.

Ник шагнул внутрь и понял, что это, несомненно, профессорский кабинет. Окна выходили в заросший сад, а обитый кожей письменный стол был завален книгами и документами. Вдоль стен тянулись заставленные книгами стеллажи, стопки книг лежали на полу, на кресле у камина. Камин не горел, хотя в комнате царил ледяной холод.

Из второго кресла, сияя улыбкой, тяжело поднялся пожилой человек. Сын археолога, Ник тут же узнал типаж — престарелый академик в своей книжной берлоге. Дрисдейл разделял любовь Майкла Палеолога к вельвету и твиду, но выглядел совершенно иначе: надутый, как голубь, коренастый, румяный, лысый, как яйцо, но зато с пышными бакенбардами, которые вкупе с седыми усами делали их обладателя похожим скорее на главу охотничьего общества, чем на историка.

— Мистер Палеолог, какая честь для меня! — воскликнул Дрисдейл с едва уловимым шотландским акцентом и потряс руку Ника.

— Да ну что вы, какая там честь. Это вам спасибо, что приняли меня, профессор Дрисдейл.

— Живой, настоящий Палеолог! Не только честь, но и огромное удовольствие видеть вас у себя. Я несколько раз встречался с вашим отцом. Примите мои глубокие соболезнования.

— Спасибо.

— Джулиан сказал мне, что ваш старший брат тоже погиб совсем недавно. Кошмарное совпадение.

— Не совсем совпадение.

— Разве?

— Честно говоря, я хотел повидать именно Джулиана — доктора Фарнсуорта.

— Боюсь, вам не повезло. Его куда-то срочно вызвали.

— Обратно в Оксфорд?

— Не уверен. Джулиан, как вы, наверное, и сами знаете, не любит раскрывать карты. Он уехал в большой спешке.

— Я виделся с ним вчера утром, и он не говорил, что уезжает.

— Ему кто-то позвонил, и он уехал, впопыхах едва успел предупредить, что вы заглянете, — улыбнулся Дрисдейл. — Чему я в любом случае рад. Тем более что отсутствие Джулиана дает мне возможность с вами поговорить. Присаживайтесь, прошу вас. — Он махнул на второе кресло. — Скиньте куда-нибудь эти книги.

— Благодарю вас.

Ник расчистил кресло и уселся, стараясь ничем не выдать разочарования. Хоть Фарнсуорт и жил здесь, это вовсе не значит, что Дрисдейл в курсе его странных игр. Хотя возможно. Очень возможно.

— Может, чаю? — заглянула в кабинет пожилая женщина.

— Уже полдень, — отозвался Дрисдейл. — Можем позволить себе чего-нибудь покрепче. Капельку виски, Палеолог?

— Не откажусь. — Про себя Ник отметил, с каким удовольствием Дрисдейл называет его по фамилии.

— Тогда можете быть свободны, миссис Логан.

Миссис Логан кивнула и вышла. Дрисдейл подошел к полке, где возле пачки журналов по истории стояла бутылка и несколько стаканов, и налил им по хорошей порции виски. Отдал Нику его стакан и с трудом опустился в кресло.

— За вас!

— Будем здоровы.

— Прошу прощения, что Фарнсуорт вас не дождался.

— Вы тут ни при чем.

— Все равно — за старых друзей чувствуешь ответственность, даже когда вроде бы и не должен.

— А вы давно знакомы?

— Вместе учились в Оксфорде. Чуть позже вашего отца. Мы с вами, кстати, уже встречались. Вечеринка в вашем доме, в Оксфорде, летом семьдесят пятого. Меня привел Джулиан. Ваш отец представил мне вас как надежду семьи, если я правильно помню выражение.

Ник вздрогнул. Он-то выражение помнил прекрасно.

— Боюсь, я совсем забыл тот день.

— Неудивительно. Это было событием для меня, но не для вас. Джулиан говорил мне, что с тех пор жизнь ваша… была не слишком легкой.

— А у кого она легкая?

— Например, у Джулиана. Да и у меня, если честно.

— Джулиан часто вас навещает?

— Нет, совсем нет. Первый раз за долгие годы, — улыбнулся Дрисдейл. — И я уверен, что приехал он отнюдь не для того, чтобы повидать меня. Вспомнить хотя бы, как мало он бывал дома.

— Чем же он занимался?

— Не знаю. Мы на эту тему не говорили. Хотя по натуре Джулиан человек разговорчивый, если не сказать, болтливый, сами, наверное, заметили.

— Была такая возможность.

— А вам он ничего не рассказывал?

— Нет. Но мне показалось, Фарнсуорт очень интересуется моим племянником, Томом.

— А, последний из Палеологов!

— Что, простите?

— Поскольку вы — единственные известные потомки византийских императоров…

— Возможные потомки, профессор. Наше происхождение несколько додумано моим дедом. Из лучших побуждений.

— Правда? Я был другого мнения.

— Джулиан упоминал, что вы в некотором роде эксперт по истории Византии.

— Он немного преувеличил. Тоже из лучших побуждений. Обычный ученый, не более. Хотя кто может рассказать больше, чем настоящий ученый? Нет звания выше. — Тут Дрисдейл нахмурился. — Хотя некоторые считают, что я лишил себя права называться ученым.

— Почему?

— Потому что писал на модные темы. В определенных кругах — страшное преступление.

— Вы имеете в виду «Тени Грааля»?

— Читали мою книгу?

— Нет, не приходилось. Но… Джулиан упоминал о ней.

— Правда? Как любезно с его стороны. Что ж, я не жалуюсь, нет. Книга хорошо продается. И в чем я должен раскаиваться?

— Я считаю, что ни в чем. А о чем книга?

— Вы были в часовне Росслин, Палеолог? Мы находимся неподалеку от одной из главных достопримечательностей графства Лотиан.

— Не был.

— Обязательно загляните. И тогда вы непременно заметите, сколько эзотерической литературы продается у них в лавке. Там наверняка будут и «Тени Грааля». Мой скромный вклад в давнюю дискуссию.

— Что за дискуссия?

— Иногда мне кажется, что каждый — так или иначе ее участник. Снобизм, конечно. Хотя вы наверняка в курсе дела, даже если сами этого не осознаете. Слышали о тамплиерах?

— Ну, я знаю, что был такой рыцарский орден, основанный во времена Крестовых походов. И… э-э…

— Что?

— По-моему, с ними связана какая-то тайна.

— Именно. И эта тайна волнует умы наших с вами современников. Людям хочется во что-то верить, Палеолог. Неверие — не о нем ли говорил Конрад устами своего умирающего героя — Куртца: «О ужас, ужас»[20]. Поколение агностиков. Их оружие — скептицизм. И вот результат: люди не верят в то, во что им предлагают верить, и верят в то, во что им предлагают не верить. НЛО, круги на полях, гигантские кошки… и святой Грааль. Все это — части одного целого. Нам необходимы мифы. В глубине души мы все верим, что они несут некую невероятную правду. И книги — лишь малая часть проблемы. Интернет забит такого рода информацией. Ученые смотрят на всю эту возню, наморщив нос. А зря! Надо вступать в каждый спор, а иначе проиграем. Вот потому-то я и написал «Тени Грааля». — Дрисдейл сощурился в улыбке. — Ну, кроме гонорара, конечно.

— И при чем тут тамплиеры?

— Попробую вкратце объяснить. Полная версия изложена в моей книге — цена шесть фунтов девяносто девять пенсов. Итак. Святой Грааль — некая константа западной литературы. Что это? Чаша, из которой Христос пил во время Тайной вечери и в которую Иосиф Аримафейский собрал капли его крови после распятия. Во всяком случае, большинство считает именно так. Некоторые, правда, ищут еще какой-то — скрытый — смысл. Что можно разглядеть в старофранцузском слове Sangreal — святая кровь? Сторонники этой школы утверждают, что у Христа были дети от Марии Магдалины, и, таким образом, святая кровь — не больше и не меньше чем линия прямых потомков Господа. Гипотетические дети Магдалины и Христа после распятия попали в Прованс, и их потомки основали династию Меровингов[21]. Забавно, но ни доказательств, ни даже намеков на это нет, хотя такими предположениями подкрепляется ересь альбигойцев, которые очень активно действовали в Провансе. Позже, в начале тринадцатого века, их движение было жестоко подавлено папой Иннокентием III. Появление прямых наследников Христа стало бы прямой угрозой папской власти, так что эта жестокость косвенно подтверждает теорию.

— Вы спрашивали, при чем здесь тамплиеры? На первый взгляд вроде бы ни при чем. Для того чтобы понять их роль в альтернативной истории, нам придется рассмотреть еще одну версию. Ее сторонники приравнивают Грааль к ковчегу Завета. Они считают, что ковчег был захоронен глубоко под Храмом царя Соломона в Иерусалиме, чтобы он не достался римлянам, когда город пал под натиском легионов Тита в семидесятом году от Рождества Христова — или нашей эры, как нынче принято говорить. Кроме того, они верят, что ковчег хранит какую-то древнюю тайну, а орден тамплиеров — или храмовников — был образован после захвата Иерусалима крестоносцами специально для поисков ковчега. Простите, если мой рассказ слегка напоминает приключения Индианы Джонса. Тамплиеры много лет вели раскопки под Храмом и, возможно, нашли то, что искали. Если и не сам ковчег, то нечто, символом чего он служил, — секрет из секретов, истину из истин, главную тайну отношений человека с Богом.

— И что же это?

— Замечательный вопрос, Палеолог. Просто божественный, если можно так выразиться. Нечто неизвестное и непознанное. Необъятное и потрясающее. Эти легенды расцвели пышным цветом, потому что были интересны огромному количеству людей. Когда Иерусалим был захвачен Саладином[22] в тысяча сто восемьдесят седьмом, тамплиеры переместились в Акру и туда же предположительно перевезли найденное сокровище. Когда же в тысяча двести девяносто первом, в свою очередь, пала и Акра, они переехали на Кипр и оставались там, пока папа Клемент V в начале четырнадцатого века не запретил орден за ересь, содомию и богохульство, хотя на самом деле он скорее всего позавидовал богатству тамплиеров и тому влиянию, которое орден имел на короля Франции Филиппа IV, который немало им задолжал. Последний великий магистр был сожжен на костре в тысяча триста четырнадцатом году. Симпатичные имена выбирали себе эти средневековые папы, не находите? Иннокентий и Клемент — Невинный и Милосердный. Хотя не очень-то подходящие.

— И что же случилось с сокровищем тамплиеров?

— Оговоримся — если оно существовало в действительности. Об этом написано множество книг. Куда делась тайна — великая и ужасная? Многие думают, что тамплиеры вовремя поняли, куда ветер дует, и переправили свои сокровища в безопасные места. Роберта Брюса[23] отлучили от церкви, владения тамплиеров в Шотландии были недоступны для папы. Поэтому существует теория, что ценности доставили именно сюда и они до сих пор лежат в целости и сохранности, зарытые где-то под часовней Росслин.

— Быть такого не может.

— Представьте, многие верят. Часовню начали строить только лишь около тысяча четыреста сорок шестого, более чем через сто лет после запрещения ордена тамплиеров. Для меня это серьезный аргумент против, однако сторонники данной теории легко обходят противоречия, утверждая, что сначала сокровища спрятали, думая, что это временно, а когда стало ясно, что все затянулось, поставили сверху часовню. Которую, кстати, сейчас реставрируют. Я избавлю вас от упоминаний о франкмасонах, розенкрейцерах, Приорате Сиона и тайне Ренн-ле-Шато. В общем и целом главная загадка сокровища тамплиеров сводится к одному — нашли они вообще хоть что-нибудь? Вот на этот вопрос я и пытался ответить в «Тенях Грааля».

— И каков же ответ?

— Никто не знает. Никто не может знать. Вот и все. Никаких свидетельств. Никаких доказательств. Одни только… — Дрисдейл пожал плечами, — слухи да легенды.

— А как вы сами думаете?

— Как историк, я считаю, что слухи и легенды скрывают столько же, сколько и открывают. Сама идея ценней, чем ее доказательства. И раскопки здесь не помогут. Это само собой разумеется. Такое сокровище по определению должно быть чем-то… нематериальным.

— Значит, под часовней ничего не спрятано?

— Останки нескольких рыцарей. Вот и все. — Дрисдейл смотрел в черноту пустого камина. — Вот что обычно находят люди, когда пытаются отыскать золото. — Он поднял на Ника слегка насмешливый взгляд. — Тайна в том, что нет никакой тайны. — Он вдруг хмыкнул. — Хотя в книге я этого не говорю. «Тени Грааля» рисуют другую картину, полную соблазнительной неопределенности. Коммерция, что поделать. Но с вами, наследником Палеологов, я притворяться не буду. Вы сами — живое доказательство.

— Чему?

— Происхождение мало что значит. Прошлое — не проклятие и не спасение. Мы — то, что мы есть. С этой мыслью стоит выучиться жить — и умереть.

Ник покинул Роузберн-Лодж, так и не поняв, не намекал ли Дрисдейл на алчность детей Майкла Палеолога. Легенда о витраже Суда и соблазн завладеть деньгами Тантриса как раз подходили под описание того нематериального сокровища, о котором говорил профессор. Более того, они повлекли за собой смерть отца и брата. По дороге к часовне в ушах Ника звучало предостережение отца: «В этой игре нельзя верить ничему, кроме первоисточников». Тогда Ник воспринял его слова только лишь как совет ученого, но теперь наконец начал понимать, что имелось в виду. «Ничему, кроме первоисточников». Хороший принцип, ничего не скажешь. Только вот где их искать?

Фото на путеводителе, купленном Ником у входа в часовню Росслин, демонстрировало странное непропорциональное строение, огромные контрфорсы и западная стена которого торчали, будто части другого, недостроенного здания. Рассмотреть его в действительности было трудно из-за металлического купола, которым часовню накрыли в связи с реставрацией.

Саша оказалась права — резьба действительно впечатляла. Черти, ангелы, драконы и рыцари украшали каждую балку и колонну. Каменщики сработали так искусно, что казалось, фигуры не вырезаны, а вылеплены из глины. Путеводитель обращал внимание туристов на тесную связь часовни с историей ордена тамплиеров, к примеру, на могилу Вильяма де Сен-Клэра — прапрадеда основателя часовни. Прославленный рыцарь, он героически погиб в Испании в тысяча триста тридцатом при попытке доставить в Святую землю сердце Роберта Брюса. Надгробие было украшено изображением розы в чаше… или в Граале. Совершенно недвусмысленный намек.

Прослеживалась и параллель с храмом. Путеводитель рассказывал, что самую вычурную колонну вырезал обычный подмастерье, когда мастер куда-то отошел. Как только мастер вернулся и обнаружил самоуправство, он так разгневался, что швырнул в подмастерье деревянный молоток, который попал ученику в голову, и тот упал замертво. Путеводитель предполагал, что резьба подмастерья повторяла ту, которой была украшена одна из колонн в храме царя Соломона, а его смерть перекликается с гибелью Хирама Абифа, строителя храма, который тоже погиб от удара по голове.

Ник вздрогнул, вспомнив другой удар по голове и другую смерть. Он уже слышал о Хираме Абифе, только не помнил, где и когда. Это было некое жертвоприношение, припомнил он, что-то вроде ритуального убийства. Но кто был мастером, а кто — подмастерьем в новой версии старой легенды? Всегда ли тайна умирает вместе с ее хранителем?

Ник отделился от группы туристов и вышел на воздух. В часовне было даже холоднее, чем снаружи, внезапно осознал он. Холодно, как в могиле, и тихо, как в склепе. Другие посетители посматривали на него с удивлением. Ник поднял руку и вытер со лба холодный пот.

* * *

Ник вернулся в деревню и зашел в бар при гостинице на Мэнс-роуд. Взял пива, сел у окна — подальше от камина и зашедших отдохнуть по случаю субботы посетителей — и не спеша выпил его, поджидая, пока мысли придут хоть в какой-то порядок. Зазвонил его телефон.

— Ник? — раздался в трубке встревоженный голос Терри. — Наконец-то я выбрал момент тебе позвонить.

— Что случилось?

— Да все то же! Ты объяснился с Томом?

— Не до конца. Он улетучился прежде, чем я собрался хоть в чем-то его обвинить.

— Сбежал?

— Похоже на то.

— О Господи! Кейт с ума сойдет, когда услышит. А я-то надеялся… да нет, хороших новостей, конечно, ждать не приходилось.

— Да уж точно.

— Черт побери. Кейт звонила ему несколько раз — безуспешно. Ради Бога, Ник, попробуй хоть что-нибудь сделать, а?

— Что ты имеешь в виду?

— Да сам не знаю! Что-нибудь, чтобы вытащить нас из этой ямы.

— Ну, — Ник нащупал в кармане связку ключей, — посмотрим, что можно сделать.

Терпение Ника готово было лопнуть из-за Тома, Терри и вообще всего, что творилось последние дни. Перед тем как покинуть Рослин, он снова зашел в церковную лавку. Как и обещал Дрисдейл, полки были завалены эзотерической литературой. Ник купил «Тени Грааля» и поспешил обратно к гостинице, куда вскоре должно было подъехать заказанное ранее такси. Быстрым взглядом он скользнул по корешкам остальных книг. Бесполезно — и в них нет ответа.

По дороге к Эдинбургу Ник обдумал дальнейшие планы. Он даст Тому время до полуночи. Если до тех пор племянник не появится, Ник откроет его квартиру Сашиными ключами и посмотрит, что там интересного. Может, конечно, и ничего. Но больше-то все равно ничего не придумаешь.

Остаток дня он провел у себя в комнате за чтением книги Дрисдейла. Профессор уже пересказал ему основную мысль, и полная версия добавила лишь деталей, правда, красочных и многочисленных, цеплявшихся одна за другую подобно резным змеям часовни Росслин. Как и было обещано, масоны и розенкрейцеры объявлялись возможными наследниками тамплиеров, французская тайная организация Приорат Сиона таилась в тени того же ордена. Часовня Росслин считалась лишь одним из кандидатов на звание хранилища древних тайн. Другим была старая крепость альбигойцев в Лангедоке. Не забыл Дрисдейл и Португалию, и даже Новую Шотландию. Упомянул Туринскую плащаницу и доколумбовы открытия Америки — все пошло в дело. Дрисдейл собрал разнообразные сведения и подал их с едва заметной каплей иронии. По-видимому, профессор решил, что факты должны говорить сами за себя. Какие факты? «Тайна в том, что нет никакой тайны». В книге этой фразы не было — но эхо ее все время звучало у Ника в ушах.

Сгустилась ночь. Ник поужинал в гостинице и вышел. По пути он заглянул в «Кафе ройял». Торопиться некуда, уговаривал он себя. Чем позже он придет, тем больше шансов, что Том объявится сам.

Но Том не объявился. Ник понял это, как только увидел темные незашторенные окна квартиры дома номер восемь по Серкус-Гарденз. Было уже около девяти. Дальше тянуть некуда.

Первый же ключ подошел к общей входной двери. Ник неуверенно вошел в холл и постоял, вслушиваясь в звуки на лестнице. Ему показалось, что со второго этажа, от Уны Строун доносится музыка. В конце концов он решительно отпер квартиру Тома, вошел и аккуратно притворил за собой дверь.

Справа в темноте — кухня, ванная, спальня. Слева неровными пятнами лег на ковер гостиной янтарный свет от настольной лампы. Ник прошел в открытую дверь и первым делом двинулся к окну — задернуть занавески и лишь потом вернулся и нажал выключатель.

На несколько секунд он ослеп. Потом рассмотрел прямо перед собой на кофейном столике белый, порванный пополам конверт, из-под которого выглядывала фотография. Том и Элспет Хартли в кафе «Робуста».

Ник схватил снимок и уставился на него. Такой же — нет, ну точно такой же, как тот, что подсунули под дверь его номера в «Чертополохе». На конверте Тома тоже не было ни имени, ни адреса. Ни записки внутри. Возможно, отправитель знал, что она не понадобится. Том понял все без объяснений.

Где же искать подсказки, как понять, куда подевался Том? В гостиной было очень чисто и пусто, значит, где угодно, только не здесь. В спальне? Ник бросил фотографию, повернулся и вышел в коридор.

Спальня располагалась в другом конце квартиры, окнами во двор, так что здесь можно было обойтись без особых предосторожностей. Ник включил свет сразу же, как переступил порог.

Сердце тяжко бухнуло в груди. На долю секунды в голове Ника мелькнула идиотская мысль, что Том, совершенно раздетый, попросту лежит на кровати и пристально смотрит вверх. Но нет — слишком он тих, слишком неподвижен. И уже никуда не смотрит. Невидящий взгляд устремлен в потолок. Рот приоткрыт, на губах и подбородке — следы рвоты. Кожа белая, как мрамор. На полу блестят несколько пустых упаковок из-под лекарства и валяется перевернутый стакан. А из руки, впившись иглой в вену, торчит пустой шприц.

Том и не думал никуда убегать.

Глава восемнадцатая

И снова Ник чувствовал, что наблюдает за событиями как бы со стороны. Он понимал, что это инстинкт самосохранения, своего рода защита, которую мозг выработал, чтобы отбиваться от тех демонов, которые однажды уже уложили его на больничную койку. Он выскочил из комнаты Тома дрожа, сердце билось как бешеное, на лбу выступили капли холодного пота. И все же Ник знал: все это пройдет. Да, ужас, да, непонимание, но откуда-то взялась и неожиданная уверенность в себе. Он переживет и это. Он отобьется.

Ник набрал три девятки и объяснил полиции, что случилось. Ему велели ждать. Он положил трубку и вслушался в тишину. Смертельную тишину. Он не мог больше оставаться в квартире. Поискать все равно ничего не удастся. Да и страшным своим поступком Том словно запретил преследовать его. Кроме того, Ник чувствовал странную уверенность в том, что все равно ничего не нашел бы. Единственной уликой участия Тома в игре Элспет Хартли была фотография, лежащая на кофейном столике. Ник поднял ее, сунул в карман и вышел на лестницу.

Уна Строун сначала не поверила Нику.

— Быть не может — он ведь такой молодой! — в смятении бормотала она. Но когда подъехала полицейская машина, ей пришлось признать горькую правду.

— Что же будет с бедной матерью, когда она узнает? — повторяла соседка. Ник думал о том же, понимая, что Кейт будет еще хуже, чем думает Уна.

— Мне нужно спуститься, — сказал он, делая шаг к двери.

— Ник!

— Да? — оглянулся он.

— Вы не знаете, почему он сделал… такое?

— Догадываюсь, — поколебавшись, ответил Ник.

В дверь позвонили.

— А им скажете?

Ник снова заколебался, потом отрицательно помотал головой и вышел.

Полицейские действовали четко и слаженно, к Нику обращались формально-сочувственно и не подвергали критике его версию событий. А зачем? Безработный выпускник, наркоман, перенесший душевную драму, не редкость в полицейской практике. Кивнули в ответ на рассказ Ника, как мать Тома, обеспокоенная реакцией мальчика на смерть отца, попросила за ним присмотреть. Записали что-то. Вызвали патологоанатома и фотографа. В общем, знали, что делать.

Ник пообещал наутро явиться в участок и дать официальные показания. Больше от него ничего не требовалось. Он вернулся в квартиру Уны и с благодарностью принял ее предложение выпить. С меньшей благодарностью пришлось принять предложение воспользоваться телефоном. Уна тактично оставила Ника одного — сделать звонок, который никто, кроме него, сделать не мог.

Позже он почти ничего не помнил из разговора с Терри, кроме, пожалуй, облегчения, что не пришлось говорить прямо с Кейт. Ник ничего не сказал о фотографии и шприце, а Терри и не спрашивал. В разговоре присутствовал ясный обоим подтекст. Оба знали, что сказано далеко не все. И что сейчас не время говорить начистоту.

Примерно через час Терри перезвонил. Полицейские спокойно и методично возились внизу, в квартире Тома, тело так и лежало на диване. Кейт не может спокойно сидеть дома, объяснил Терри. Они выедут в Эдинбург, как только смогут. На машине быстрее всего, так что к утру они уже будут. Заказали номер в гостинице и позвонят Нику, как только окажутся на месте.

Прошел еще час. Уехал фотограф, за ним патологоанатом. Люди в комбинезонах и перчатках погрузили тело Тома в фургон и увезли в морг. Один из полицейских сказал Нику, что он может идти. Полицейская машина укатила в ночь вслед за остальными. На дом номер восемь по Серкус-Гарденз опустилась тишина.

Ник не испытывал ни малейшего желания возвращаться в пустой, негостеприимный гостиничный номер, да и Уна не собиралась его выгонять. Обоим все равно было не до сна. Они пили виски и вспоминали Тома.

— Никому бы и в голову не пришло, что такой молоденький мальчик может… да, Ник? С другой стороны, Том всегда был немного мрачноват. Некая, знаете, аура. Могу спорить, вы в его возрасте были таким же.

— Может быть.

— Вы сказали, что догадываетесь, почему он покончил с собой. Я думала, может, вспомнили себя.

— Мой опыт не идет ни в какое сравнение с тем, что пережил Том.

— Не хотите объяснить?

— Боюсь, просто не смогу. В эту историю замешано слишком много народу.

— Включая девушку с фотографии, которую вы мне показывали — Харриет?

— Она — главное действующее лицо.

— Значит, Саша была права. От нее одни неприятности.

— Мягко сказано.

— Кто-то должен сообщить Саше о смерти Тома.

— Я зайду к ней завтра.

— А как насчет Харриет?

Некоторое время Ник молча обдумывал вопрос, не поднимая глаз от стакана. Смерть Тома сделала поиски мисс Хартли практически бессмысленными. Хотя она об этом не знает. Пока не знает.

— Я отыщу ее, — пробормотал он наконец. — Рано или поздно я ее отыщу.

Под утро Ник спустился на первый этаж. Постоял в холле, глядя на заклеенную сине-белой лентой дверь Тома. Будто запечатали лазейку к тайне Элспет Хартли. Если Том пытался ее защитить, то ему это удалось лучше некуда.

— Все равно я тебя разыщу, — выдохнул Ник. Но в душе он понимал, что сказать гораздо легче, чем сделать.

Он вернулся в гостиницу и упал на кровать в полной уверенности, что уснуть не сможет. Однако уснул, как ни странно, потому что разбудил его звонок телефона. Часы показывали 7.38, за окном брезжил серый рассвет. Ник схватил трубку.

— Мистер Палеолог?

— Да.

— Вас просит мистер Моусон.

— Да, я слушаю.

— Ник?

— Да, Терри. Где вы?

— В «Балморале».

— У меня есть десять минут?

— Конечно. Я как раз дойду до «Чертополоха» и встречусь с тобой в вестибюле.

Ник особо отметил это «Я». Терри, несомненно, хотел поговорить с глазу на глаз до того, как Ник встретится с Кейт. Так и вышло — когда Ник спустился в вестибюль, Терри уже стоял там.

Он как будто сдулся — унылая сгорбленная фигура, покрасневшие глаза, небритый подбородок. Опустил Нику на плечо вялую руку и повлек его к стоявшим в углу креслам.

— Это худший день в моей жизни, — бесцветным голосом прошуршал Терри. — Кейт просто сломлена, а я… — Он беспомощно пожал плечами. — Я не знаю, что сделать, что сказать.

— Знаю Терри. Слова тут не помогут.

— Что же случилось? Почему?

Ник рассказал все, что произошло с момента его приезда в Эдинбург. Как Том попытался перевести подозрения на Терри, о зловещем появлении Фарнсуорта и его таинственном исчезновении, фотографии Тома с Элспет (она же Харриетт) и жуткой сцене на Серкус-Гарденз, 8. Скрывать что-либо не было смысла.

— Обе фотографии теперь у тебя?

— Да.

Ник кинул их на стол.

— Слава Богу. — Терри смотрел на снимки. — Что же за кошмар творится, а? Почему он это сделал? Я чувствовал: происходит что-то не то, но не до такой же степени!

— Выходит, до такой.

— Выходит. — Терри смахнул слезы. — Извини. Когда я думаю… — Он потряс головой. — А чего хочет Фарнсуорт?

— Не знаю.

— Так надо выяснить.

— Это будет нелегко.

— А его приятель — Дрисдейл — не может подсказать, куда он делся?

— Сомневаюсь. — Ник наклонился к Терри. — Слушай, сначала надо решить, что мы скажем Кейт. Она ведь до сих пор не в курсе?

— Нет.

— Не пора рассказать ей правду?

— Наверное, пора, но… — Терри тяжко вздохнул. — Я сам расскажу. Не сейчас — сейчас слишком рано. Она все еще в шоке. Через пару дней ей станет легче, и тогда…

— А пока?

— Ты не можешь просто заморочить ей голову, Ник? Сказать, что встретился с Томом, заметил, как он подавлен, встревожился, переговорил с его подружкой, а потом… обнаружил тело. А про остальное… просто не упоминать. Я скажу, что это я тебя попросил, когда открою ей всю правду. Ты будешь вне подозрений.

Вне подозрений? Ник сомневался, что он хоть когда-нибудь теперь будет вне подозрений. Еще он сомневался, что Терри оттягивает объяснение с Кейт только для ее пользы. Скорее всего ему хотелось преуменьшить свою роль во всей этой истории. Хотя и Нику решение Терри было на руку. Не придется объяснять Кейт, как он, в свою очередь, подтолкнул Тома к непоправимому поступку. Терри решил за двоих.

— Ладно, — сказал наконец Ник. — Дело твое.

— Спасибо, — с облегчением поблагодарил Терри. — Поверь, так на самом деле будет лучше. — Он взглянул на часы. — Кейт совершенно вымотана поездкой. Я уговорил ее принять пару таблеток снотворного. Она выглядела чуть лучше, когда я уходил. — Он помассировал шею. — Господи, как я устал.

— Может быть, тебе самому стоит вздремнуть?

— Почему он так поступил? Не могу отделаться от этого вопроса. Почему? Во что бы он ни вляпался, что бы ни натворил, мы нашли бы способ его вытащить.

— Ты уверен?

— В смысле?

— Уверен, что в любом случае смог бы помочь? Непонятно, насколько серьезно Том увяз. Мы ведь ничего не знаем, Терри. До сих пор ничего не знаем.

— Зато знает Фарнсуорт.

— Скорее всего.

— Может, поедем, поговорим с Дрисдейлом? Возьмем его тепленьким. Встряхнем и поглядим, что зазвенит у него в карманах.

— Не думаю…

Но Терри уже завелся. Он вскочил на ноги и ринулся к выходу. Ник понял, что просто не может отпустить его одного. Пришлось догонять.

«Феррари» зарычал и полетел по улицам Эдинбурга, привлекая всеобщее внимание. Ник очень быстро бросил попытки отговорить Терри от визита к Дрисдейлу. Тот жаждал ответов и привык действовать быстро.

Профессор Вернон Дрисдейл, в свою очередь, не привык, чтобы его допрашивали. Он как раз завтракал и совсем не обрадовался вторжению. Миссис Логан видно не было. Возможно, она приходила только вечером. Фарнсуорт тоже не появлялся.

— Я ведь вчера объяснял Палеологу, что Джулиан уехал. Куда и надолго ли — не знаю. — Дрисдейл смерил взглядом Терри. — Как вы сказали, кто вы?

— Отчим моего племянника, — вмешался Ник. — Дело в том, что у нас беда, профессор.

— С племянником?

— Да. Он умер.

— Что?!

— Покончил с собой. Прошлой ночью я нашел его тело.

— Господи! — непритворно всполошился Дрисдейл. — Что за ужасная новость!

— Сейчас я вам все объясню, профессор! — Терри вцепился в ручки кресла Дрисдейла и наклонился, оказавшись с ним нос к носу. — Фарнсуорт — один из тех, кто заставил Тома расстаться с жизнью. И чем позже я поговорю с ним, тем хуже ему придется. Сейчас я еще мил и вежлив. Поэтому бросьте прикрывать вашего дружка и ответьте, где он?

— Я не знаю, мистер…

— Моусон. Терри Моусон.

— Не имею ни малейшего понятия.

— Что-то не верится.

— Как хотите, но это правда. После того как ко мне вчера заглянул Палеолог, я позвонил Джулиану в Оксфорд и наткнулся на автоответчик. Хотя возможно, что он все-таки там. Или где угодно еще.

— Он ваш друг. Или даже больше чем друг? Давняя и нежная привязанность?

— Абсурд! — Попытки Терри разозлить Дрисдейла, казалось, совершенно не достигли цели. — Я его не стерег, как и вы — своего пасынка.

— Вы на что намекаете?!

— Я соболезную вашей потере, мистер Моусон. Если Джулиан каким-то образом в ней повинен, он обязан ответить за свои поступки. Я его не защищаю и не прячу, уверяю вас.

— Для вас же лучше сказать нам правду.

— Думаю, вам пора идти. Палеолог?

— Пойдем. — Ник осторожно похлопал Терри по плечу. — Все равно мы больше ничего не добьемся.

— Хорошо. — Терри выпрямился. — Хорошо. — Как ни странно, голос его звучал намного спокойнее. Ник даже подумал, что вспышка ярости была всего лишь игрой. Если так, аудиторию она не впечатлила. — Если будете говорить со своим приятелем, передайте, что ему придется встретиться со мной, хочет он того или нет.

— Обязательно, — кивнул Дрисдейл.

— По-моему, ты считаешь, что мы ничего не добились, — заметил Терри на обратном пути.

— Я просто не думаю…

— Ты ошибаешься, Ник. Я почувствовал себя гораздо лучше. И подал сигнал. Теперь они знают, что я наступаю им на пятки, куда бы они ни рванули. И что за смерть Тома придется заплатить.

— Это было самоубийство. Ты уверен, что за него в ответе кто-то, кроме самого Тома?

Ответ Терри прозвучал жестко и недвусмысленно:

— Кто-то должен ответить.

Ник попросил Терри высадить его у полицейского участка, где он должен был дать показания. Терри зашел с ним, чтобы узнать, не готовы ли еще результаты вскрытия. Его переадресовали к прокурору, и он ушел, пошептавшись с Ником, главным образом о том, чтобы тот сказал полицейским как можно меньше.

Выполнить требование Терри оказалось легче легкого. Полиция уже записала Тома в разряд наркоманов-смертников. Вскрытие оказалось формальным. Показания Ника — тоже. Версия событий, под которой он подписался, совпадала с той, которую Терри собирался предъявить Кейт. Выглядела она довольно правдоподобно. По крайней мере внешне.

Когда Ник вышел из участка, он, к своему удивлению, обнаружил, что находится совсем близко от Ранкеиллор-стрит. Пообещав Уне, что сообщит грустные новости Саше, он совсем не подумал, как и когда это сделает. Теперь ему представилась возможность, которой грех было не воспользоваться. Хотя девушка могла и уйти на занятия. Ник пошел к пятьдесят шестому дому, почти уверенный, что никого не застанет.

Велико же было его изумление, когда навстречу ему отворилась дверь и оттуда грустно улыбнулась Саша. Глаза мокрые, подбородок дрожит. Знает.

— Я увидела, как вы подошли. Я уже час сижу у окна — просто смотрю на улицу и вспоминаю Тома. — Она тряхнула головой. — Идиот бестолковый!

— Как вы узнали?

— Позвонила Уне. Я волновалась за него.

— Предчувствие?

— Нет. Все гораздо проще. И хуже. Уж лучше б я что-то предчувствовала. Зайдите.

Наверху их ждала обычная съемная квартира, обставленная ломаной-переломаной мебелью. Обвешанные постерами стены, немытая посуда, аромат восточных благовоний и марихуаны.

— Утром в почтовом ящике я нашла вот это. — Саша протянула Нику написанное нетвердой рукой письмо. — От Тома.

— Он вам написал?!

— Да. Первый раз в жизни. Даже не поленился найти ящик, из которого почту достают и в выходные. Не хотел, чтобы я узнала слишком поздно. С другой стороны, чтобы узнала слишком рано, тоже не хотел — а то бы могла помешать.

— Прощальная записка самоубийцы?

— Что-то вроде того. Смотрите сами. Там и для вас кое-что.

Ник уселся в ближайшее кресло и начал читать записку. Том писал неряшливо, перечеркивая слова, но вполне разборчиво.

«Привет, Саш. Знаю, не поймешь, зачем я это делаю. Решишь, что совсем свихнулся. Ну, вроде того. Хотя на самом деле у меня просто нет выхода. Дела — хуже некуда. Я не думал, что этим кончится, честно. А Харриет, может, и знала. Может, так и задумала даже. Полный трындец, в общем. Надо было думать. Я же видел, что она за штучка. Теперь поздно. Во всяком случае, для меня. Не могу жить с тем, что сделал. Это слишком. Они придут за мной, но дома никого не будет. Если увидишь моего дядю Ника, скажи ему, чтоб бросил это дело. Я там послал ему кое-что. Вроде как предупредил. Уже и так полно трупов. А победителей не будет. Такой уж план. Я выхожу из игры, другого способа нет. Прости, что ранил тебя. Больше не буду. И уж это обещание я точно сдержу. Саш, я тебя люблю. И очень прошу — перестань печалиться побыстрее. Помни только хорошее. Этого у нас никто не отнимет. Живи и радуйся. Ты умеешь веселиться лучше меня. А мне пора. Все. С любовью, Том».

Дрожащими пальцами Ник вернул Саше письмо. Попытался что-то сказать, но пришлось вначале откашляться.

— Я и не думал, что Тому было так плохо. Если бы знал, обращался бы с ним поосторожнее.

— Во что втянула его Харриет, Ник?

— Древние фамильные тайны. Настолько древние, что я их не знаю.

— Опасные?

— Очевидно, да.

— Вы действительно бросите это дело?

— Боюсь, что уже не могу.

— Вы ведь пока не видели, что послал вам Том?

— Нет. — Ник резко встал. — Нужно вернуться в гостиницу. Что бы это ни было, оно, наверное, уже там.

— Какое-то предупреждение, так он писал.

— Да. Хотя мне почему-то кажется, что меня уже ничто не остановит.

— Вам прислали вот это, сэр, — сказала Нику через полчаса администратор «Чертополоха», протягивая письмо вместе с ключом от номера. Ник сразу же узнал почерк Тома.

Он вскрыл конверт только наверху, надежно закрывшись в комнате. Никакой записки там не оказалось — только увеличенная фотокопия газетной статьи. Может быть, даже копия копии, если судить по качеству.

Ник уселся на кровать и внимательно рассмотрел статью. В левом верхнем углу нашлось название газеты и дата выпуска: «Бирмингем пост», 5 октября 2000 г., вторник. Ниже — заголовок: «АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ УТОНУЛ ПРИ НЕВЫЯСНЕННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ». Ник начал читать.

«Мировой суд Саттон-Колдфилда вынес вчера заключение о том, что смерть бирмингемского агента по недвижимости Джонатана Брэйборна произошла в результате несчастного случая. Брэйборн погиб в этом году в Венеции, куда поехал на отдых. Коронер отверг предположение сестры погибшего, что его смерть могла быть насильственной, как беспочвенное.

Мистер Брэйборн, партнер солидной фирмы «Олдкорн и компания», 30 мая утонул в одном из каналов Венеции. Итальянская полиция не смогла выяснить, каким образом мистер Брэйборн упал в воду. Нет никаких свидетельств, что он был под действием каких-либо наркотических веществ или подвергся насилию. Кровоподтек на левом виске был получен в результате падения. Инцидент произошел ночью, в слабо освещенном районе, и тело обнаружили только утром.

Эмили Брэйборн, сестра погибшего, утверждает, что итальянские власти не расследовали должным образом все обстоятельства смерти ее брата. Она сказала, что мистер Брэйборн поехал в Венецию, чтобы встретиться со знакомым, которого почти не допрашивали. По мнению мисс Брэйборн, этот знакомый причастен к гибели ее брата.

В заключительной речи коронер объявил, что британское консульство в Венеции письменно уверило его: расследование было проведено тщательно и с соблюдением норм. Нет никаких причин подозревать человека, о котором говорит мисс Брэйборн. Коронер подчеркнул, что горе, которое вполне естественно испытывает сестра погибшего, мешает ей признать, что смерть его произошла в результате трагической случайности».

Ник перечитал статью еще раз. Он почти не сомневался, что знает, кто такая Эмили Брэйборн. И к какому знакомому поехал ее брат. Вот оно — предупреждение Тома. Продолжи Ник свое расследование — и он кончит как Джонатан Брэйборн, как тот, из погреба, как отец, Эндрю и сам Том. Список погибших все растет и растет. Несчастных случаев все больше и больше. Угроза отнюдь не шуточная.

И если так, положение Ника куда безопаснее, чем Бэзила. Он сообщил Димитрию Палеологу о своем приезде в Венецию. И стал легкой добычей. Ника охватила паника. Он схватился за телефон, но сообщений от Бэзила не было. Ник позвонил в международную справочную и с огромным трудом отыскал телефон гостиницы «Дзампонья» в Венеции. Набрал номер.

— Pronto![24] — недружелюбно ответил резкий женский голос.

— Гостиница «Дзампонья»?

— Si.

— Мне нужно поговорить с одним из ваших…

— Pronto? — недовольно прервал его тот же голос.

— Мистер Палеолог! Могу я…

— Chi parla?[25]

— Послушайте, это очень важно. Molto importante. Я брат мистера Палеолога. Мне надо…

— Il telefono nonè per i clienti[26].

— Ho…

Ответом ему было молчание. Трубку повесили.

Что же делать? Ник провел несколько минут, проклиная нелюбовь Бэзила к современным технологиям. Брат мог спокойно попивать эспрессо в кафе на площади Сан-Марко. Или лежать на дне канала. Не узнаешь.

Ник вспомнил советы врача и попытался успокоиться с помощью глубоких равномерных вдохов. Помогло, но не сильно. Бэзил вполне может перезвонить позже и поинтересоваться, из-за чего такой шум. А может и не перезвонить. Наверное, лучшее решение сейчас — спокойно подождать. Или рвануть в Венецию, пока есть хоть какие-то шансы спасти брата.

Ник набрал еще один номер. Этот звонок за него никто не сделает. Хотя неизвестно, удастся ли ему теперь преподнести новости так деликатно, как он собирался.

— Бар «Старый паром».

— Привет, Ирен. Это Ник.

— Привет, наконец-то ты позвонил. Как дела в Эдинбурге? Ты ведь в Эдинбурге, да?

— Послушай, Ирен. Мне трудно говорить тебе это. Том погиб.

— Что?!

— Судя по всему, самоубийство. Убойная доза лекарств. Кейт и Терри уже здесь. Прости, что не сообщил раньше, но…

— Когда это случилось?

— В выходные. Но дело не в этом.

— Не в этом?!

— Тебе Бэзил не звонил?

— Бэзил? Нет. А что ты…

— Анна на работе?

— Думаю, да. Ник, при чем тут Бэзил и Анна? Том покончил с собой?!

— Позвони Кейт и Терри в гостиницу «Балморал». И узнай у Анны, не звонил ли ей Бэзил. Можешь? Это очень важно. Я перезвоню. Мне надо бежать.

— Погоди, Ник, я…

— Прости, Ирен, я обязательно перезвоню.

Ник отложил телефон и начал поспешно собираться. Внезапно он понял, что делать. Хватит беспомощно ждать у моря погоды. Единственный способ узнать, не попал ли Бэзил в ловушку, — последовать за ним туда, где эту ловушку расставили.

Он вытащил из кармана расписание и нашел ближайший поезд в нужную сторону. Так, на двенадцать он уже не успевает, а вот на час дня — в самый раз. Придется как-то объяснить свой неожиданный отъезд Терри и Кейт, тем более что он должен рассказать Кейт о смерти сына. Ничего не поделаешь. Нельзя угодить сразу всем. Ехать придется через Милтон-Кинез, чтобы захватить паспорт. Ник позвонил в «Бритиш эруэйз» и узнал, что сегодня три рейса в Венецию из аэропорта Гэтуик, последний — в 19.20. Даже по грубым подсчетам, Ник на него не попадал. Он попытался заказать билет на самый ранний завтрашний рейс, но билетов не было. Разочарованный, он выбрал тот, что вылетал в 13.15 и приземлялся в 16.25. Как ни старался Ник, в Венецию он попадет только через тридцать часов. А за тридцать часов может случиться все, что угодно. Вспомнить только последние сутки.

Зазвонил телефон. Ник взял трубку, надеясь, что это Бэзил, а не Ирен. Нет, ни тот ни другая.

— А, Палеолог! Это Вернон Дрисдейл.

— Профессор Дрисдейл, я…

— Я только хотел сказать, что страшно расстроился, услышав о судьбе вашего племянника. Я не смог выразить свои соболезнования из-за агрессивной манеры вашего спутника, мистера Моусона, хотя должен отметить, что его нападки вызваны скорее всего болью утраты. Это трагедия не только для вашей семьи, но и для всей мировой истории. Могу представить себе, что вы чувствуете.

Нику подумалось: Дрисдейл и в малой степени не представляет его чувств.

— К сожалению, я сейчас очень спешу, профессор. Я перезвоню.

— Нет-нет. Понимаете, в свете последних событий — я имею в виду ваши семейные потери — я пересмотрел некоторые из своих взглядов и вынужден признать, что существуют некоторые многозначительные совпадения, о которых я не упомянул в самой известной из моих публикаций из опасения, что другие, менее порядочные ученые вырвут их из контекста и поднимут нездоровый шум. Когда же я анализировал их в менее известной из моих книг, я совершенно недвусмысленно описал то, о чем вы просто обязаны узнать, так что, если только не…

— Профессор, простите, но у меня и в самом деле нет времени. Мне надо бежать. До свидания.

— Но…

Ник отключил телефон, покидал в сумку остатки вещей и вышел из номера.

— Ты уезжаешь?

Кейт съежилась в углу гостиной их с Терри номера в «Балморале». С тех пор как они с Ником виделись, она постарела на десяток лет. Лицо заострилось, выступили скулы и подбородок, глаза покраснели и опухли. Завернутая в безразмерный гостиничный халат, она казалась хрупкой и усохшей. Со смертью Тома ушла и большая часть Кейт.

— Когда?

— Сейчас. Прямо сейчас.

— А ты не можешь подождать Терри? Он скоро вернется.

— Нет, Кейт, извини. Мне надо ехать.

— Зачем?

— Не могу объяснить. Все слишком сложно.

— Но ведь я хотела поговорить с тобой… расспросить о Томе.

— Я уже все рассказал Терри.

— А я хотела, чтобы ты рассказал мне. Как это случилось. Что привело к…

— Прости, Кейт. Сейчас не могу, поверь. У меня просто нет выбора.

— Как я могу тебе поверить, если я ничего не понимаю?

Несколько секунд Ник беспомощно смотрел на нее, а потом честно ответил:

— Не знаю.

И отвернулся.

К счастью, отправление поезда задержалось на десять минут, и Ник не опоздал. Они еще не выехали из Эдинбурга, когда зазвонил мобильный. Терри.

— Какого черта, Ник?!

— Сейчас не до подробностей Терри. Я просто стараюсь сделать хоть что-нибудь, чтобы нам всем не стало еще хуже, чем теперь.

— Что может быть хуже, чем самоубийство Тома?

— Сходи к Саше Ловелл, его бывшей девушке. Ранкеиллор-стрит, 56. Он прислал ей прощальную записку. Ты узнаешь столько же, сколько и я. Но перед этим советую тебе рассказать Кейт правду.

— Не могу. Во всяком случае, пока.

— У нас нет времени на раздумья. Ни у меня ни у тебя. Расскажи ей все, мой тебе совет.

— Ну и совет!

— Больше ничего не могу предложить. Пока.

Нику страшно хотелось отключить телефон, но пришлось держать его включенным, на случай если объявится Бэзил. Он не объявился. Не перезванивал и Терри. Следующий звонок оказался от Ирен — поезд как раз выехал из Йорка.

— Ник, я говорила с Кейт. Она просто убита. А ты ей совсем не помог! Куда ты едешь?

— Бэзил не звонил Анне?

— Нет. Но Бэзил не ребенок, что с ним будет?

— Вы в курсе, где он?

— В Греции. Или на пути туда. А что?

— Он в Венеции.

— Да нет же. Он сказал Анне…

— Он путал следы. На самом деле Бэзил в Венеции, хочет помериться силами с кузеном Димитрием.

— Не может быть!

— Может. И после истории с Томом мне кажется, что он в опасности.

— Ты едешь за ним?

— Да.

— Не надо, Ник! Ради Бога, не геройствуй! В какую бы беду ни попал Бэзил, ты не выручишь его тем, что сам в нее попадешь.

— Ты ничего не понимаешь, Ирен. Я уже и так влез в это дело — дальше некуда. А верней, мы все влезли.

Поезд остановился на Кингз-Кросс около шести. В Лондоне уже стемнело, час пик был в самом разгаре. Ник заторопился в сторону вокзала Юстон, тем самым путем, каким шел в октябре, когда случайно столкнулся с Томом. Каким беспечным казался он тогда, как безоблачно текла его жизнь. И вдруг все рухнуло. Перевернулось с ног на голову — и всего за каких-то четыре месяца. А теперь кончилось. Том — уже часть прошлого. Он ушел, покинул их навсегда. Увы — то, что он натворил, и то, почему он это натворил, никуда не делось. Здесь, с ними. И с этим придется бороться.

К тому времени когда Ник вышел из здания станции и сел в такси, пробки в Милтон-Кинез уже рассосались. Поездка по полупустым улицам напоминала что угодно, только не возвращение домой. К этому городу трудно было привыкнуть. Ник жил здесь уже восемь лет, а чувствовал себя так, будто заскочил проездом. Да и вся его работа здесь не больше чем след на песке.

Он жил в большом, даже чересчур большом доме, в одном из переулков района Уолнат-Три. Когда Ник заплатил таксисту и вышел из машины, дом не показался ему заброшенным. Он принял отсутствие хозяина так же легко, как принимал его присутствие. Даже почты скопилось не очень-то много; входная дверь открывалась на удивление легко. Судя по всему, пустой, одинокий дом вовсе не скучал.

Ник бросил сумку и подобранную у порога почту на кухне и прошелся по дому, задергивая занавески, включая свет. Выдвинул ящик стола в спальне, отыскал единственную нужную ему вещь — паспорт. Положил в карман и вернулся на кухню. Смысла распаковываться не было. А вот постирать нужно. К утру все должно высохнуть. Он зарядил стиральную машину, заварил себе чаю и выпил его в столовой, игравшей также роль кабинета, — слушая автоответчик и тут же стирая большинство сообщений.

Разобрал почту — с тем же результатом. Счета за квартиру оплачивались автоматически — жизнь регулировалась различными административными структурами, и вмешательства самого Ника тут вовсе не требовалось. Все было организовано и предсказуемо. Хотя бы здесь.

Ник открыл холодильник, собираясь вытащить какой-нибудь полуфабрикат, когда в дверь позвонили. Он замер, не понимая, кто бы это мог быть, и глядя на свое удивленное отражение в дверце микроволновки. Может быть, кто-то из соседей встревожился, увидев свет в окнах прежде пустого и темного дома? Больше-то просто некому, учитывая нелюдимый характер обитателей района.

Ник выглянул в прихожую и за матовым стеклом двери увидел размытый силуэт незваного гостя. Он не включил свет на крыльце, поэтому фигура была темной и расплывчатой, непонятно — знаком ему человек или нет. Возможно, страховщик, или сборщик пожертвований, или — самое страшное — свидетель Иеговы. Ник подался назад в кухню, надеясь, что человек уйдет.

Но он и не думал уходить. За стеклом поднялась расплывчатая рука. Звонок снова залился — настойчиво, требовательно. Может, и вправду сосед? Хочет рассказать Нику что-то важное, во всяком случае, то, что сам считает важным. Посылку не туда принесли, черепица с крыши осыпалась — мало ли что? Придется открыть. Ник прошагал к двери и отворил.

Свет из прихожей приветливо озарил лицо Элспет Хартли.

— Привет, Ник.

Глава девятнадцатая

— Прокатишься со мной?

Ник запомнил Элспет совсем другой. Теперь ее волосы стали прямее и короче. Очки исчезли. Стиль одежды она тоже поменяла — видимо, на привычный: черная водолазка, черные кожаные брюки и куртка. Лицо похудело, руки напряженно засунуты в карманы. Однако при всей своей скованности она беззаботно зовет его прокатиться — и это после лавины смертей и предательств! Ник даже не нашелся что ответить.

— Ну что, поедем? В доме говорить не стоит.

— Ты вообще… соображаешь… сколько горя ты принесла моей семье?

— Да.

— И при этом приходишь сюда и… спокойно зовешь меня кататься?

— Кто сказал, что спокойно?

— Я просто… не могу поверить.

— Я знаю, что случилось с Томом. Я тоже получила письмо. — Элспет достала из кармана мятый конверт. — Он написал мне, что собирается сделать. Не было нужды дожидаться полицейских сводок — Том всегда выполнял свои обещания. Кстати, еще он обещал рассказать тебе про Джонти.

— Джонатан Брэйборн был твоим братом?

— Да.

— А ты, выходит, Эмили Брэйборн.

— Да.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Том пытался остановить тебя. Но после всего, что было, я знала, что ты не остановишься. Ты ведь приехал за паспортом?

— А ты на редкость сообразительна.

— На самом деле не очень. Просто умею просчитывать людские поступки. Я ждала тебя еще с утра. Не думаю, что за тобой слежка, да и меня вроде никто не обогнал, и все же в машине будет спокойнее. Едешь?

— А мне-то это зачем?

— Затем, что ты хочешь знать правду. После смерти Тома мне просто необходимо с кем-нибудь поделиться. А ты единственный, кому я верю.

— Ты мне веришь?!

— Да. А когда я расскажу тебе все, что знаю, ты поверишь мне.

— Куда мы едем? — спросил Ник, когда они сели в «пежо» и помчались в неизвестном направлении. Он все никак не мог осмыслить происходящее. Он искал Элспет, но так ее и не нашел. Это она нашла его.

— Никуда. Просто покатаемся вокруг города.

— И ты расскажешь мне, за что сгубила половину моей семьи. Правильно?

— Нет. Неправильно. Я никого не собиралась губить.

— За дурака меня держишь?

— Давай условимся: я говорю — ты слушаешь. Иначе…

— Ты обещала рассказать мне правду.

— И ты ее получишь. Но на моих условиях. Идет?

— О’кей.

— Прекрасно. — Элспет на минуту отвлеклась, выруливая на окружную дорогу. — Что ты знаешь о моем отце?

— Очень мало. По словам Джулиана Фарнсуорта, наши с тобой отцы познакомились на Кипре, во время войны. Но мой никогда не упоминал никакого Брэйборна. Кроме того, все трое работали археологами в Оксфорде. Твой отец влез в какую-то аферу с аукционами и загремел за решетку. Это было в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом. Вот и все.

— Понятно. Тогда слушай все остальное. Моя мама работала в столовой Брейзноз-колледжа. В юности она была настоящей красавицей. Отец просто потерял голову, обещал жениться. Наврал, конечно. Разве станет такой парень жениться на официантке? В общем, мама забеременела. Джонти родился как раз тогда, когда отец угодил в тюрьму. Когда он вышел, его жизнь полностью изменилась. Теперь он горел желанием жениться на маме. Ему просто-напросто больше не к кому было идти. Ну вот они и поженились. В шестьдесят шестом родилась я. Мы жили в Коулее. Далековато от Оксфорда и в прямом, и в переносном смысле. Мама дернула за кое-какие рычаги, и отца взяли клерком в «Моррис моторс». Но офис был не для него. Он начал пить, играть. Когда отец напивался или его лошадь приходила последней, он, бывало, поколачивал маму. Неудивительно, что его уволили. А потом он нас бросил. А потом вернулся. А потом опять бросил. В детстве я не часто виделась с отцом, а была бы моя воля — виделась бы еще реже. А вот Джонти его обожал. В его глазах отец был настоящим героем. К чести отца надо сказать, что чувство было взаимным. Он всегда хотел стать именно таким папой, которым Джонти мог бы гордиться. Но у него не выходило. В конце концов мама с ним развелась. К тому времени Джонти уже учился в Кембридже и рассказывал мне позже, как отец приезжал к нему из Лондона — навестить. Мать запретила отцу появляться на церемонии вручения дипломов. Но позже он, конечно, обо всем услышал.

— Ты имеешь в виду — обо мне?

— Да. О гордости и надежде Палеологов. Когда ты, если можно так выразиться, слетел с пьедестала, папу осенило. Ему было уже за шестьдесят, и ни гроша за душой. А хотелось сделать что-нибудь для Джонти — и для меня, — до того как станет слишком поздно. Обеспечить нас. Ну и маму, конечно. Доказать, что он чего-то стоит. У него был какой-то план, касающийся твоего отца. Верней, так — без твоего отца вообще ничего не получилось бы.

— Что за план?

— Не знаю. До сих пор не знаю. Хотя Джонти, думаю, был в курсе. Отец ему доверял. С другой стороны, Джонти мог решить, что все это старческие закидоны. В общем, ничего не вышло. То ли твой отец отказал моему, то ли мой сам остыл — мы так и не узнали, потому что очень скоро он исчез. У нас не было даже его адреса. Он переезжал из одной съемной квартиры в другую. И вот осенью восьмидесятого отец окончательно пропал из нашей жизни. Мама решила, что он умер. Я тоже. Нашли в Темзе или на дороге неопознанный труп — вот и все. Шли дни, и мы его забывали. Джонти стал агентом по продаже недвижимости, женился, завел детей. Когда он утонул, семья осталась без средств к существованию. Я тоже поступила в Кембридж, защитила докторскую и стала ученым.

— Ты на самом деле специализируешься в истории искусств?

— Да, в университете Висконсина. Сейчас в творческом отпуске.

— А они знают, что ты здесь творишь?

— Ник, мы же договорились. Пока только слушай. Мать умерла в девяносто первом. Просматривая документы, мы обнаружили, что на ее счету гораздо больше денег, чем мы думали. Регулярные, раз в три месяца, платежи из банка на Кипре. Этим и объяснялась наша более-менее приличная жизнь в последние годы. Нечто вроде регулярного пособия. От кого? В банке, конечно, молчат. Но Джонти решил во что бы то ни стало добиться правды. В ту осень он с Одри и детьми поехал на Кипр в отпуск. Там нанял частного детектива, и этот тип выяснил, что счет, с которого маме капали деньги, был открыт на имя Димитрия Палеолога. Знаешь его?

— Более или менее. Я никогда с ним не встречался. Какой-то дальний родственник. Отец его знал. Только Димитрий живет не на Кипре.

— Правильно. На Кипре он отсиживался во время войны. У него там несколько гостиниц, но постоянно он живет в Венеции. Когда наши отцы служили на Кипре, Димитрий обитал именно там. Тогда они все и познакомились. Другого объяснения нет. Джонти решил, что именно оттуда растут ноги у отцовского плана. Он вообще никогда не верил, что отец исчез из нашей жизни по своей воле. Считал, что его остановили.

— В смысле — остановили?

— Джонти имел в виду — убили. А с тех пор как вы с братом обнаружили в Тренноре труп, я с ним согласна. Это же было тело, да, Ник? Не вздумай отрицать! А лучше вообще ничего не говори. Просто слушай. Джонти встречался с некоторыми друзьями отца по Оксфорду, в том числе и с Джулианом Фарнсуортом. И твоего отца тоже навестил, а тот просто-напросто велел ему проваливать. Джонти все сложил одно к одному. Маме платили неспроста. Пособие появилось после смерти папы, и связаны с этим были твой отец и его кузен Димитрий. Насколько я знаю, брат нашел реальные доказательства и собирался их предъявить. Последний раз мы виделись прошлой весной, во время пасхальных каникул, и он показался мне просто одержимым. Одри за него волновалась. И как оказалось, не зря. Через несколько недель он уехал в Венецию, чтобы уже никогда не вернуться.

Как только я услышала, что Джонти погиб, я поняла, что должна продолжить начатые им розыски. Сначала отец, потом брат. Я просто не могла оставить все как есть. Нет, я пробовала. И не смогла. Конечно, глупо было требовать расследования. Меня никто не слушал, всем было все равно. Но я, можно сказать, дала обет и собиралась добиться правды. Университет разрешил мне взять отпуск раньше времени, по семейным обстоятельствам, так что время у меня было. Пришлось серьезно подготовиться. Перед смертью Джонти собрал целую уйму книг. Я просмотрела все. В основном Средневековье — Венеция, Византия, Крестовые походы. Плюс эзотерика — тамплиеры, масоны. Я никак не могла понять, что за странные темы. Однако фамилия Палеолог попадалась подозрительно часто. Кроме всего прочего, у Джонти было много литературы по мифологии Тинтагеля и по истории витражей Сент-Неота, которая косвенно связана с Треннором, где жил не кто иной, как Майкл Палеолог, армейский друг отца.

— А как витражи связаны с нашим домом? Ты же обманула меня по поводу письма Бодена.

— Не обманула, а просто свела факты воедино. «Прекрасное и уникальное сокровище» не может быть не чем иным, кроме как витражом Суда. Я более чем уверена, что Мэндрелл, человек, о котором говорится в письме Бодена, жил именно в Тренноре.

— А я уверен, что это очень спорно.

— Сейчас самое время послушать, в чем уверена я. Мне нужно было проникнуть в твою семью. Я искала союзника. Выбрала Тома, как представителя нового поколения, которое вряд ли участвовало в давних темных делах. Обработала его. Сначала Тома смутило мое внимание, потом он мной заинтересовался и в конце концов влюбился. Чувство, надо признать, было односторонним. Я просто заставила его мне помогать. Но дело не только во мне. Твоя семья — настоящая банка с пауками, Ник. Ты и сам это знаешь. Мне не составило никакого труда натравить вас друг на друга. У Тома были слишком тяжелые отношения с отцом и дедом. Ему казалось, что его недооценивают, даже презирают. Какая уж тут верность семье.

Кроме всего прочего, Том с самого детства кое-что помнил. Однажды родители отправили его к бабушке и дедушке на выходные. Ему тогда было около десяти. Восемьдесят шестой — восемьдесят седьмой год. Ночью он проснулся оттого, что дед с бабушкой ссорились. Том спустился вниз по лестнице и, не веря ушам своим, слушал, как они орут друг на друга в погребе. Его милые и добрые бабушка с дедушкой! Он, конечно, страшно перепугался. Потихоньку вернулся в постель и никогда никому об этом не рассказывал. Но и забыть не мог. У него в голове застряла одна из бабушкиных фраз: «Чтобы этого в доме не было!» Она крикнула несколько раз: «Чтобы этого в доме не было!»

И Тому, и мне казалось, что пришло время выяснить, что же имела в виду твоя мать. Я знала, о чем думал Джонти, да и сама начала подозревать то же самое. Тело нашего отца — вот что лежало в погребе. И мы с Томом придумали нехитрый тест. Если Майкл Палеолог действительно убил моего отца, он ни за какие деньги не согласится продать дом. Наотрез откажется, даже если родные дети будут его умолять, даже если у него не найдется никаких серьезных аргументов, чтобы объяснить свою позицию. Разумеется, мы хотели, чтобы он сообразил, что к чему.

Я позаимствовала имя Элспет Хартли у одной знакомой, тоже историка, с которой я одно время работала и которая тоже ушла в творческий отпуск. Харриет Элсмор я придумала на ходу. А вот над Тантрисом пришлось поработать. Его предложил Том в качестве дополнительного теста, ну и просто подразнить деда. Капитал, нужный нам для того, чтобы предложение Тантриса походило на реальность, тоже раздобыл Том. Он просто наслаждался происходящим, меня это даже тревожило. Парню понравилось издеваться над собственным дедом — ну и над всеми вами заодно. В мои планы это вовсе не входило. Я просто хотела узнать правду. И до сих пор хочу.

— Как и я.

— Поправка принята. Дальше все пошло хуже некуда. Веришь, если б я с самого начала видела, к чему приведет моя маленькая выдумка, я остановилась бы уже тогда. Когда погиб твой отец, я готова была затормозить, честно. Том не позволил. Он решил идти до конца. «Мы просто не можем все бросить, — говорил он. — Пока не выведем всех на чистую воду». Подозреваю, что он был в Тренноре в день смерти твоего отца, хотя и отрицал это. Вы все, конечно, считали, что Том в Эдинбурге, а он был гораздо ближе. Это он оставил открытку с соболезнованиями под стеклом «лендровера». Он подсмотрел, как ты и Эндрю поехали в Миньонс, догадался зачем и в ту же ночь подкараулил вас у шахты — уже с камерой. На следующий день сел в поезд, шедший из Эдинбурга в Плимут, и сошел в Бодмине, где его встретил Эндрю, уверенный, что сын действительно приехал из Шотландии. Именно Том заморочил вам голову историей про томик «Романа о Тристане», якобы посланный ему дедом. Он же на поминках подкинул видеокассету в твою машину. А потом уселся в засаде — посмотреть, как и куда вы запрыгаете. А после смерти Эндрю запрыгал сам. В случайной гибели отца Том винил себя. Только тогда, думаю, он понял, что все происходящее вовсе не игра. Или игра по чужим правилам. Где-то сидят другие игроки, гораздо сильнее нас. Это они устроили так, что полиция ничего не обнаружила в шахте. А потом взялись за нас. Один из них — Фарнсуорт. Есть и еще. Должны быть. Кто вытащил труп из шахты? Кто сфотографировал нас с Томом в «Робусте»? Кто и зачем? Вот что я пытаюсь выяснить. Я уговаривала Тома покинуть Шотландию — слишком он был на виду. Он не согласился. Будто сам стремился к каре за содеянное. Том вообще мгновенно изменился после смерти Эндрю. Мгновенно и сильно. Наверное, тогда он и решил, что самоубийство — единственный выход.

— А где же была ты?

— Я скрывалась. И думала.

— Я сам только и делал, что думал.

— И поэтому едешь в Венецию?

— Я еду в Венецию, потому что там сейчас Бэзил и я очень за него беспокоюсь.

— А ты не мог просто попросить его вернуться?

— Мы с ним не разговаривали.

— То есть он пропал?

— Может быть.

— Тогда тебе действительно нужно ехать. Только будь осторожен. Крайне осторожен.

— Ты боишься, что я могу окончить свою жизнь на дне какого-нибудь канала?

— Да. К несчастью, именно этого я и боюсь.

— А ты не бойся. Надейся на лучшее. Потому что, если я потерплю неудачу, твои игроки — кем бы они ни были — от тебя не отстанут.

— Дело не только в этом. Я верю, что твой отец повинен в смерти моего отца и, косвенно, брата. Но ты тут ни при чем. Ты не обратился в полицию, когда нашел тело, но полностью расплатился за свою ошибку. Я хотела похоронить отца по-человечески, да, видимо, этому не суждено сбыться. Я очень хотела спасти Тома от него самого, но уже поздно. Теперь я могу спасти только себя и, если повезет, еще нескольких человек.

— Как ты это сделаешь?

— Вернусь в Милуоки. Думаю, там меня оставят в покое. Поймут, что я вышла из игры. Мне есть за кого беспокоиться — как бы они не взялись за детей Джонти. Я говорю тебе правду, Ник. Чтобы помочь. Больше-то все равно нечем.

— Слабовата помощь.

— Уж какая есть.

— А что ты знаешь о Димитрии Палеологе?

— Ничего. Я читала его досье, составленное тем сыщиком, которого Джонти нанял на Кипре, но там не было ничего, о чем бы ты не слышал. Пожилой владелец нескольких отелей, постоянно живет в Венеции. Подозреваю, он посвящен в какую-то тайну. Знать бы еще в какую… — Она вздохнула. — Хотя есть одна, очень слабая зацепка. Вроде бы что-то связывает Палеологов с Тинтагелем и Сент-Неотом, какое-то сплетение судеб. Хотя это может оказаться обычным совпадением. Ты не должен…

— Что именно?

— Потерпи, расскажу и об этом. Одна из книг в коллекции Джонти рассказывает о Ричарде, графе Корнуоллском, том самом, что заложил замок Тинтагель. Называется «Левая рука короля». Давным-давно не переиздавалась. Бог знает, где Джонти ее отыскал. Ты мог слышать имя автора — Вернон Дрисдейл.

— Друг Фарнсуорта. Я заходил к нему в Эдинбурге.

— Он говорил о своей книге?

— Не об этой.

— У Джонти была и еще одна. «Тени Грааля». Написано на публику. Даже читать не стоит.

— Поздно предупредила.

Ник вспомнил, как Дрисдейл позвонил ему перед отъездом из Эдинбурга. Профессор пытался обратить его внимание на какую-то из своих работ. А Ник не слушал. Теперь послушает.

— Тогда расскажи мне о другой.

— Хорошо. «Левая рука короля» — это потому что Ричард был известен своей дружбой со старшим братом, королем Генрихом III. Братья родились с разницей всего в пятнадцать месяцев и умерли тоже один за другим. Многие историки считают, что они постоянно соперничали, однако Дрисдейл думает иначе. Профессор считает, что братья были преданнейшими из союзников, которым изредка было удобно притвориться врагами. Еще в детстве они потеряли отца короля Иоанна. Мать вышла замуж за одного из членов семейства Лузиньян, которое правило Иерусалимом, пока город не захватили сарацины. Выходит, что с раннего детства Ричард был тесно связан с крестоносцами. Когда ему исполнилось шестнадцать, он стал графом Корнуоллским и через несколько лет купил поместье Боссини — специально для постройки Тинтагеля. Здание вышло довольно странное: сложное, дорогостоящее, а польза от него сомнительная. Кроме всего прочего, замок казался на редкость старомодным. В военном отношении от него тоже толку не было. Каприз богатенького графа — своего рода сцена для спектаклей о короле Артуре. Дрисдейл, однако, думает иначе. Считает, что это король Генрих приказал возвести замок. Или по крайней мере от всего сердца одобрил постройку. Для чего — Дрисдейл не знает, но подозревает, что не просто так. К тысяча двести сороковому году замок был готов.

В июле этого же года Ричард отправился в Святую землю, зачем — точно неизвестно. Прибыл туда в июле и пробыл до мая сорок первого. За это время непонятным образом стал правителем государства крестоносцев и представлял их интересы на переговорах с представителем византийского императора Иоанна III Дуки Ватаца. Представителем этим был Андроник Палеолог. Он брал с собой сына — будущего императора Михаила VIII, основателя императорской династии Палеологов. А одним из рыцарей в свите Ричарда был Ральф Валлеторт, владелец поместья Леуорн, что неподалеку от Сент-Неота. Конечно, Дрисдейл это не подчеркивает. Просто упоминает вскользь. Но Валлеторт — отнюдь не второстепенная фигура. Его герб можно увидеть на одном из витражей Сент-Неота, хотя род прервался в четырнадцатом столетии, более чем за сто лет до изготовления наших витражей.

— И что это доказывает?

— Это ничего не доказывает, но кое-что значит. Я в этом уверена. И еще один факт из жизни Ричарда Корнуоллского: выбор невесты. В двадцать один год он женился на дочери Уильяма Маршала, графа Пембрукского. Пембрук был регентом до совершеннолетия Генриха III. Один из известнейших людей того периода. Тамплиер. Его могила находится в церкви Темпла, в Лондоне. Как уже говорилось, все это, возможно, просто совпадения. Хотя я считаю иначе. Думаю, ты тоже. Крестоносцы, тамплиеры, Тинтагель, Сент-Неот, Треннор и твоя семья. Все связано. И мои отец я брат пали жертвой этой связи.

— Мои тоже, смею напомнить.

— Помню. Но чего мы добьемся, если будем мериться, кто сильнее пострадал? Что свершилось, то свершилось. Мы не в силах изменить прошлое. Зато перед нами будущее. Наше будущее. И наших родных. Вот почему я вышла из игры. И почему предлагаю тебе сделать то же самое.

— Может быть, я так и сделаю. Как только увижу, что Бэзил в безопасности.

— Когда ты с ним говорил?

— Вчера утром.

— А когда он должен был перезвонить?

— Давным-давно.

Элспет Хартли, или Эмили Брэйборн — Ник изо всех сил пытался привыкнуть к новому имени, — надолго замолчала. Несколько долгих минут машина несла их по залитому янтарным светом фонарей шоссе.

— О чем ты думаешь? — спросил наконец Ник.

— Что ты рванешь за ним, что бы я ни сказала.

— А сама подозреваешь, что уже слишком поздно?

— Для тебя — еще нет, Ник. У тебя еще есть шанс.

— Все равно поеду.

— Знаю.

— Тогда отвези меня домой.

Остаток пути они молчали. Ник вымотался — и физически, и морально. Как ни старался он свести воедино старинные витражи, раскопки в Тинтагеле в тридцатых годах прошлого века, общую тайну трех людей, зародившуюся десять лет назад на Кипре, ничего не выходило. А теперь еще исчезла ставшая уже привычной возможность сваливать все беды на загадочную Элспет Хартли. Больше не загадочная и больше не Элспет, Эмили Брэйборн имела свое право на месть.

На окружной дороге почти не было машин, не было их и на подъезде к дому Ника. Однако прямо у Дэмсон-Клоуз из тупика вынырнул темный «транзит» с выключенными фарами. Эмили ударила по тормозам и возмущенно гуднула, но автомобиль проехал мимо, уже за поворотом сверкнул фарами и исчез.

— О Господи! — воскликнула Эмили. — Ничего себе они у вас… — Она беспокойно взглянула на Ника. — В вашем тихом районе действительно так носятся?

— Нет.

— Я хотела высадить тебя здесь, но теперь провожу до двери.

Она свернула на Дэмсон-Клоуз и медленно поехала к дому Ника. Все было спокойно. Свет горел только там, где они, уходя, его оставили. Эмили затормозила, и Ник вышел из машины.

— Подожди здесь! — крикнул он, шагая по дорожке, ведущей к дому. Она кивнула, лицо за лобовым стеклом машины казалось болезненным и землистым.

Входная дверь оказалась открытой. Замок был сломан. Задвижка тоже. Ник шагнул внутрь и увидел, что все вещи из его сумки раскиданы по полу в кухне. Он инстинктивно схватился за карман, где лежал паспорт. Чековая книжка валялась среди разбросанной одежды — странное упущение для грабителя. Хотя и так понятно, что тут побывали не грабители.

Ник заглянул в столовую. Из стола и комода торчали выдернутые ящики. Пропали компьютерные диски.

Ник выскочил из дома и побежал к машине. На бегу он с удивлением заметил, что Эмили говорит по телефону. Увидев его, она отключилась и опустила окно.

— Что случилось?

— Кто-то вломился в дом и все перевернул.

— Интересно. Пока ты был в отъезде, здесь было спокойно. Стоило тебе появиться, и они тут как тут.

— И что это значит?

— На мой взгляд, им нужно что-то, что ты привез с собой.

— Тогда им не повезло.

— Тебе нельзя здесь оставаться.

— Всего лишь до утра. Да и куда я сейчас пойду?

— Я могла бы отвезти тебя куда-нибудь.

— Я думал, ты выходишь из игры.

— Так и есть.

— А с кем ты говорила?

— Ты мне веришь, Ник?

— Чуть больше, чем раньше.

— Но не до конца. Хорошо, я получила сообщение. Когда ты выскочил, я говорила со служащим отеля в Хитроу, в котором заказала номер. Безопасно и анонимно. У них еще много свободных комнат.

— И они сказали…

— Что заказать еще одну — не проблема.

Ник задумался. В дом вломились — это не шутки. Они — кем бы они ни были — скорее всего не отстанут. А в тихом загородном доме взять его гораздо проще.

— Ты согласен или нет? Мне пора ехать.

Ник колебался не больше секунды.

— Согласен.

Эмили Брэйборн оказалась права. На автостраде A4, которая тянулась к северу от аэропорта Хитроу, стояло множество маленьких отелей. Любой из них был прекрасным укрытием, во всяком случае, на одну ночь.

Эмили сразу ушла в номер, оставив Ника в баре — не спеша посасывать виски. Алкоголь, однако, не помог расслабиться. Что-то наигрывал пианист, бармен смешивал коктейли, а в голове у Ника все вертелись вопросы без ответов. Он плохо соображал от усталости, но никак не мог остановиться. «Тайна в том, что нет никакой тайны», — сказал Дрисдейл. Временами Ник почти начинал в это верить. Но не сейчас. Тайна существовала. В случившемся просматривалась какая-то логика. Поймешь ее — узнаешь правду. Знать бы еще, хотя бы догадываться, какой будет эта правда. Может быть, Дрисдейл имел в виду, что тайна, какой бы она ни была, никогда не выйдет наружу.

* * *

Когда Ник, сидя в укромном углу бара, делал последний глоток из последнего — как обещал себе — стакана виски, его накрыла чья-то тень. Он поднял глаза и увидел Эмили. Она улыбнулась — напряженно и виновато.

— Так и думала, что ты здесь.

— Ты очень догадлива.

— Не могу заснуть.

— Я даже и не пытался.

— Не возражаешь, если я присяду?

— Как хочешь.

Эмили села. К ним тут же подскочил официант. Она заказала то же, что и Ник. И Ник заказал еще один, последний, стаканчик.

— Во сколько ты завтра улетаешь? — спросил он Эмили.

— В одиннадцать пятнадцать.

— И долго летишь?

— Около двенадцати часов, с пересадкой в Чикаго.

— Значит, завтра в это время ты будешь…

— В безопасности. Теоретически.

— А практически?

— Наверное, тоже. Но…

— Что «но»?

— Но — все, что угодно.

Официант принес заказ. Ник и Эмили молчали, глядя, как он расставляет стаканы и подсыпает в блюдце орешки. Тишина показалась Нику плотной, почти осязаемой. Эмили перехватила его взгляд, ее лицо — застывшая маска. Официант отошел.

— Как же это получилось? Твоя семья против моей семьи — и наоборот?

— Не знаю. Но зашло все слишком далеко. Слишком.

— И скоро закончится.

— Похоже на то.

— Только вот чем, Ник? Чем? Ты знаешь?

— Нет, не знаю.

— Том однажды сказал… — Эмили отвернулась и прерывисто вздохнула. Снова посмотрела на Ника. Слабо улыбнулась.

— Прости.

— За что?

— Ты плохо переносишь сильные эмоции, да? Они тебя пугают. Я никогда не встречала таких сдержанных людей, хотя однажды, в юности, ты полностью потерял самообладание. Это из-за того случая ты теперь боишься расслабиться?

— Что сказал Том?

— Он сказал, — Эмили снова вздохнула, — что лучший способ узнать правду — начать ее говорить.

— Я говорю тебе правду, Эмили.

— Не всю. Я чувствую. Потому что делаю то же самое.

— Серьезно?

— Мы оба одиноки и напуганы. Но вдвоем можно заставить страх и одиночество отступить. Хотя бы на одну ночь. — Взгляд Эмили и дразнил, и умолял. — Как считаешь?

Глава двадцатая

Они договорились, что не станут прощаться. Утром Ник прошел мимо номера Эмили. Там уже хозяйничала горничная, довольная ранним отъездом постояльца. Ник знал, что Эмили уедет раньше. Он взглянул на часы и прикинул, что сейчас она, наверное, уже регистрируется на свой рейс. Их пути расходятся. Навсегда. Он подошел к лифту.

На пути к вокзалу Виктория Ник начал сомневаться: а не приснилась ли ему нынешняя ночь? Переспать друг с другом после всего, что они натворили, казалось верхом безумия. Во-первых, такое вообще не могло случиться. Во-вторых, не могло ему понравиться. Он должен был ненавидеть Эмили, а вместо этого уже почти в нее влюбился. «Завтра мы сами себе не поверим», — сказала она вчера. Он согласился с ней только теперь. «У нас нет будущего, ты ведь тоже так думаешь?» Да, сегодня он думал так же. «Я позвоню, когда все будет позади», — ответил он тогда. «Не позвонишь», — покачала головой она. И только сейчас собственные возражения показались Нику такими же пустыми и фальшивыми, какими вчера казались Эмили.

Но ведь это неправильно. Да, вероятно, но ведь не обязательно, думал Ник, пока «Гатуик экспресс» нес его на юг, через Суррей. Будущее в отличие от прошлого можно изменить. Как свое, так и Эмили. Трудно — не значит невозможно. Они тоже имеют право на счастье.

Хотя глупо загадывать больше, чем на пару дней вперед, напомнил себе Ник, выходя из поезда. Неизвестно еще, что ждет его в Венеции. И уж совсем неизвестно, что будет, когда — или если — он оттуда вернется.

Как бы в подтверждение этих мыслей в Северном терминале его ждали неожиданные и не очень приятные новости. Аэропорт Марко Поло не принимал из-за тумана. Все рейсы в Венецию отменили.

Ник оказался в толпе таких же пассажиров, пытавшихся перерегистрироваться. Самый удобный маршрут — самолетом до Вероны и оттуда поездом до места — был уже занят. Оставался вечерний рейс в Милан, причем никто не мог сказать, когда при таком раскладе Ник попадет в Венецию. Он плюнул и согласился.

Несколько раз он порывался позвонить Ирен. Или Кейт и Терри. Или всем по очереди. В какой-то момент уже набрал было номер «Старого парома». И тут же передумал. Побродил туда-сюда по залу ожидания. Посмотрел, как взлетают и приземляются самолеты. Старался держать себя в руках. Ждал.

Рейс в Милан отправился без опозданий в восемнадцать сорок пять. Через двенадцать часов, переночевав в ближайшей к вокзалу гостинице, Ник сел на поезд в Венецию. К тому времени он уже начал сомневаться, что когда-нибудь вообще туда попадет.

И все-таки любое путешествие рано или поздно подходит к концу. Около девяти утра поезд пересек Венецианскую лагуну. Ник в это время спал.

Ник сказал Фарнсуорту, что никогда не бывал в Венеции. И немного покривил душой. Он попал туда проездом, на два дня, по пути из Греции, в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Смешно, но в Грецию он ездил, беспокоясь за Бэзила, который как раз решил податься в монахи. В голове сохранилось лишь несколько смутных воспоминаний — каналы, гондолы, толпа на площади Сан-Марко. Ник даже не помнил, где останавливался. Так что, можно считать, сейчас он попал в Венецию впервые.

Вот так и вышло, что станция Санта-Лючия стала его стартом в неведомую землю. Ник купил карту, подошел к справочному бюро и спросил адрес гостиницы «Дзампонья». Оказалось, что она даже не классифицирована, ни на одну звезду не тянет, и служащий намекнул Нику, что лучше бы выбрать что-нибудь другое. Впрочем, если он настаивает, то пожалуйста… район Каннареджио, дойти можно пешком.

В столь ранний час других посетителей в бюро не было, и служащий с удовольствием помог Нику установить местоположение еще одного здания. Палаццо Фальчетто было отмечено крестиком на карте около последнего изгиба Гранд-канала, неподалеку от его впадения в лагуну. Если Бэзил не встретит Ника в «Дзампонье», палаццо неведомого кузена станет последней надеждой.

На карте дорога к «Дзампонье» казалась вовсе не сложной. На деле все оказалось немного иначе. Утро выдалось холодным и серым, и чем дальше Ник уходил от станции, тем тише и безлюднее становились улицы. Отсутствие машин скорее пугало, чем радовало. Ник шел запутанными переулками, вдоль извилистых каналов, время от времени обходя зеленые дворы с шуршащими поливалками, совершенно пустые — разве что кот пробежит.

Поблуждав немного, он наконец вышел на нужную улицу: Калле-делле-Инкудини. На углу стоял обшарпанный бар, а в следующем здании размещалась пресловутая «Дзампонья».

Когда-то название было написано на выкрашенной горчичной краской стене, но половина букв осыпалась вместе со штукатуркой, оставшиеся выцвели, и от некогда манящей туристов надписи почти ничего не осталось. Вход казался темным и неприветливым, хотя дверь была приоткрыта. Ник вошел в гостиницу.

Потертый ковер в темном узком холле закрывал старую неровную плитку. Возле лестницы Ник увидел некое подобие окошка, будто в билетной кассе на заштатной железнодорожной станции. За ним сидела женщина в бесформенном коричневом платье и шали. Ник мгновенно понял, что именно с ней разговаривал по телефону. Узкое морщинистое лицо было таким смуглым, что почти сливалось с платьем. Тем нелепее выглядели торчавшие над ним ярко-рыжие волосы. Женщина без улыбки посмотрела на Ника:

— Si?

— Я ищу Бэзила Палеолога. Это мой брат. Бэ-зил Па-ле-о-лог. Он у вас остановился.

— Che?

— Parla inglese? Вы говорите по-английски?

— Inglese?

— Да. Si. Inglese. Он и я. Англичане. Бэзил Палеолог. Он здесь?

— Палеолог?

— Да, да. Я…

Как только женщина разобрала имя, она не дала Нику вставить ни слова. Замахав руками, она совершенно неожиданно набросилась на него с неразборчивой руганью, крик эхом отражался от стен. Ник не понимал ни слова, но тут же смекнул, что хорошим отношением к Бэзилу здесь и не пахнет. Женщина явно разозлилась. Ник попытался умиротворить ее улыбкой и успокаивающими жестами, но без толку. Пришлось ретироваться.

Проклятия понеслись за ним по улице и затихли очень не скоро. Ник направился к соседнему бару; на помощь он не надеялся, но идти все равно было больше некуда. Несмотря на погоду, двери были распахнуты, открывая взгляду стойку, которая тянулась через половину зала. За ней стоял пожилой пузатый бармен — barista, — лысый, зато с холеными усами. Он обменялся многозначительным взглядом со своим единственным посетителем — облокотившимся на стойку молодчиком в запыленной рабочей одежде, — а потом ухмыльнулся Нику:

— Buongiorno[27].

— Buongiorno, — стараясь выглядеть бесстрастным поздоровался Ник. — Doppio espresso, per favore[28].

— Prego[29].

Бармен отвернулся и зарядил кофеварку, которая радостно засвистела. Второй посетитель допил свою чашку, смял пустую пачку из-под сигарет и кинул ее на стойку.

— Чао, Луиджи, — сказал он, проходя мимо Ника, и вышел на улицу.

— Чао, Джанни, — отозвался через плечо Луиджи. Он стоял спиной к Нику, поджидая, пока неспешная машина выполнит работу. Потом поставил чашку на стойку.

— Eccolo![30]

— Спасибо.

— Пожалуйста. Двойной эспрессо — именно то, что нужно после встречи с la dragonessa, — засмеялся Луиджи. — Что случилось? Она прямо из себя выпрыгивала.

— Да я сам не понял. Спросил про своего брата. Он останавливался в этой гостинице.

— Синьор Палеолог?

— Да. Он что, заходил сюда?

— Пару раз, si. Но имя я услышал только сейчас, его выкрикивала Карлотта — la dragonessa. Это ваш брат?

— Да, Бэзил Палеолог. А я — Ник Палеолог.

— Палеологи из Англии? Я и не думал, что они добрались даже туда.

— Вы ничего не знаете о моем брате?

— Он сбежал. Не заплатил за проживание. Когда Карлотта сообразила, что к чему, она забурлила, как Этна.

— А когда это было?

— В понедельник. Утром он заходил сюда выпить зеленого чаю, а потом — фьють! — и нету! Карлотта говорит, все вещи остались в комнате, а синьора и след простыл. И денег нет. Испарился.

— А что предприняла Карлотта?

— Наорала на меня, что же еще?

— А в полицию не сообщила?

— La polizia? Шутите? Они бы ее и слушать не стали.

— А вдруг с Бэзилом что-то случилось?

— Случится непременно, если Карлотта его поймает. И с вами тоже, как только она сообразит, что вы родня.

— Слушайте, если все дело в деньгах, я за него заплачу. Я очень волнуюсь за брата и постараюсь его найти. Он не тот человек, чтобы усвистать, не оплатив счета. Тем более если вещи остались в номере, значит, он собирался вернуться. Ему что-то помешало.

— Может быть, — пожал плечами Луиджи.

— Вы не поможете мне объясниться с хозяйкой? Я был бы вам очень благодарен.

— Так ведь это моя работа — помогать посетителям, разве нет? — немного театрально вздохнул Луиджи. — Что ж, рискнем. — Он взял телефонную трубку и набрал номер. — Так она в меня ничего не швырнет, — подмигнув Нику, объяснил он. — Carlotta? Buongiorno. Sono Luigi. Si, si. Si calma, Carlotta, si calma[31].

Беседа продолжалась несколько минут. Ник не понял ни слова, но тон изменялся от повышенного к спокойному и под конец barista и padrona почти что ворковали друг с другом. Наконец Луиджи с преувеличенным изяществом повесил трубку и широко ухмыльнулся Нику.

— Ну что ж, синьор Палеолог, я все уладил. Вы можете занять комнату брата до тех пор, пока он не вернется или пока… в общем, сами там разберетесь. Сто тысяч лир в сутки, начиная с прошлой субботы. И за сегодня — вперед. Я на вашем месте остановился бы в «Киприани». Но если вам нравятся жесткие постели и острые языки, «Дзампонья» — для вас. Что скажете?

Ник, разумеется, сказал «да» и осторожно вернулся в гостиницу. Карлотта — на этот раз сама любезность — приняла от него обговоренную пачку лир и, бормоча слова благодарности, показала номер Бэзила, который теперь должен был стать его, Ника, номером.

Комната оказалась маленькой, с низким потолком и скудной обстановкой: кровать, шкаф, тумбочка, стул. В углу — раковина, на стене — фотография Венеции с высоты птичьего полета, в другой стене — крохотное окно, открывающее вид на дымовые трубы и развешанное на веревках белье.

Ник сразу же понял, что Бэзил собирался вернуться. На тумбочке у стола тикал будильник, на раковине стояли туалетные принадлежности. В шкафу лежал рюкзак с вещами. Ник обыскал его в надежде обнаружить хоть какую-то подсказку к тому, где сейчас Бэзил. Не нашел, пришлось обследовать всю комнату. Тоже безуспешно. В пустом ящике тумбочки валялась смятая газета «Коррьере дела серра». Вот и все.

Ник опустился на край кровати и в унынии уставился на серое утро за окном. Куда же делся Бэзил? Осталась только одна зацепка. Чем скорее он отправится в палаццо Фальчетто, тем лучше. Ник встал.

И снова уселся, потрясенный неожиданной мыслью. Бэзил знал итальянский на порядок лучше брата, и все же достаточно ли этого, чтобы читать газеты на чужом языке? Ник снова открыл тумбочку и вытащил «Коррьере дела серра». Выпуск недельной давности, сложенный серединой наружу. Он положил газету на кровать и почти сразу же заметил, что одна из статей обведена красным. Ник почти ничего не разобрал, но одно из слов — omicidio — он знал точно. Убийство.

Ник заказал еще чашку эспрессо, и Луиджи наскоро перевел ему статью. В ней рассказывалось о расследовании убийства некоего Валерио Нардини, пятидесятичетырехлетнего торговца старинными картами, чье тело было найдено на заброшенном складе в районе верфи Арсенал. Прикончили торговца выстрелом в голову. Убийство связывали с прошедшим за два месяца до этого в Женеве аукционом, на котором были проданы несколько средневековых portolani, незаконно вывезенных из Италии. Луиджи не смог найти точный перевод для слова portolano.

— Такие специальные карты для моряков, — с трудом объяснил он.

Сам Луиджи с большим трудом вспомнил, о каком преступлении идет речь. По-итальянски аукционист называется banditore — почти что bandito — пошутил бармен. Им нельзя верить. А полиция вряд ли найдет виноватых.

* * *

Ник вырвал из газеты страницу с обведенной статьей, сунул в карман и отправился в южную часть города. Нужно было найти ближайшую остановку речного трамвая — вапоретто. Луиджи рассказал ему, как быстрее добраться до палаццо кузена Димитрия. Ник не знал, почему Бэзил заинтересовался убийством какого-то там торговца картами, однако не сомневался, что смерть эта связана со всеми остальными смертями, из-за которых они и приехали в Венецию. Если бы только ухватить, в чем тут связь, может, что-нибудь и прояснилось бы. Строго говоря, Ник даже не мог доказать, что газета оставлена в номере Бэзилом, а не предыдущим жильцом, — она вышла двумя днями раньше, чем брат приехал в Венецию. Но почему-то он был уверен, что именно Бэзил обвел статью красным фломастером. Полностью уверен. Жаль, что нельзя было сказать то же самое про все остальное.

Вапоретто номер 1, полный туристов и венецианцев, не спеша курсировал по Гранд-каналу. Карнавал, по-видимому, закончился, сеял мелкий дождик. Архитектурное разнообразие старой Венеции медленно проплывало мимо Ника, а он все думал о старых картах. Наверное, они предупреждали об опасностях, которые подстерегают моряков в открытом море. «Здесь обитают морские змеи» — что-нибудь в этом роде. А если пренебрег предостережением — сам виноват, пеняй на себя.

Ник увидел палаццо, когда вапоретто причаливал к остановке Сан-Тома, где по совету Луиджи и надо было выходить. Когда исчезнут облепившие здание леса, оно вполне переплюнет своих элегантных соседей в готичности — сплошные арки да балконы. Рабочие перегружали мешки цемента с лодки на понтон напротив зашитого лесами портика, сквозь доски виднелись плиты террасы. «RICOSTRUZIONE» — реконструкция, гласила вывеска подрядчика, и оснований не верить ей не наблюдалось.

Сойдя с вапоретто, Ник двинулся в обход, сверяясь с картой, в поисках другого входа в палаццо. Дом окружали высокие стены. В одной из них он наконец разглядел массивные кованые ворота, а за ними с одной стороны — заросший газон, а с другой — летящий, не обезображенный с этой стороны лесами силуэт здания. Ник позвонил.

Пришлось подергать звонок еще пару раз, прежде чем во дворе показался небритый, с опухшими глазами молодой человек в комбинезоне.

— Buongiorno, — промямлил рабочий с набитым ртом и, открывая ворота, неразборчиво добавил что-то еще.

— Parla inglese?

— Немного. Что вам нужно?

— Я ищу синьора Палеолога. Он ведь здесь живет?

— Il capo?[32] Si, ma… — Человек пожал плечами. — Сейчас он здесь не живет. Non al momento. Из-за… la ricostruzione. Понимаете? Приходит, смотрит работу, уходит.

— А сегодня придет?

— Si. Позже.

— Когда?

— Когда?! Вы думаете, он назначает… un appuntamento[33]? Приходит, когда сам хочет.

— Мне очень нужно с ним поговорить. Поверьте. Это крайне важно… molto importante. Вы можете хотя бы примерно сказать, когда он появится?

— Три. Четыре. Кто знает? — пожал плечами рабочий. — Он приходит с… il architetto. После того как съест хороший обед. Понимаете?

— И все-таки: когда лучше подойти еще раз? — Ник выудил из кошелька подходящую купюру. — Как выдумаете?

Итальянец задумался.

— Я бы попробовал, — он за краешек потянул банкноту, Ник разжал пальцы, — примерно в три сорок пять.

— Спасибо.

— Хотите, я передам, что вы приходили?

— Нет, — поколебавшись, решил Ник.

— О’кей, — расплылся в улыбке рабочий и засунул деньги в карман. — Это наш маленький секрет.

Он закрыл ворота, развернулся и ушел.

Вообще-то Ник хотел поговорить с кузеном Димитрием до того, как идти в консульство. Но жаль тратить время зря — в консульстве могут знать о Бэзиле, а утром больше шансов с кем-нибудь поговорить. По словам все того же Луиджи, оно находилось в двух остановках вапоретто от Сан-Тома, возле моста Аккадемиа. Ник отправился прямо туда.

Кругом толпились туристы — с моста открывались прекрасные виды, а рядом находился прекрасный музей — Галлериа дель Аккадемиа. Напротив возвышалось покрытое розовой штукатуркой палаццо, с балкона которого вяло свисал британский флаг. Для посетителей предназначался боковой вход, оборудованный системой наблюдения и домофоном. Ник обрадовался, увидев, что пришел как раз в часы приема: с понедельника по пятницу с десяти до часу — сообщала вывеска. Он нажал кнопку громкой связи, попросил разрешения войти, и его тут же впустили. Ник пересек обнесенный забором сад, подошел к зданию консульства и, подчиняясь указателю, поднялся по лестнице мимо пары здоровенных греческих бюстов в приемную. Других посетителей не было, и заскучавшая было служащая с большим сочувствием отнеслась к рассказу Ника о том, что он приехал в Венецию на поиски брата, который испарился из гостиницы неведомо куда. Девушка тут же пообещала поискать кого-нибудь, кто мог бы помочь.

И нашла: белобрысого, приторно-вежливого типа по фамилии Брукс, обитателя офиса напротив. Совсем молодой, держаться он старался солидно, а одет был словно для Уайтхолла, куда, наверное, впоследствии и метил. Поздоровался Брукс, однако, вполне приветливо.

— У вас необычная фамилия, мистер Палеолог. Византийские корни?

— Некоторые члены моей семьи охотно в это верят.

— И кто их осудит!

— Я хотел бы спросить, не знаете ли вы что-нибудь о моем брате, мистер Брукс. Бэзил Палеолог. Приехал сюда в конце прошлой недели.

— Боюсь, я ничего о нем не слышал. Такое имя трудно забыть. Если я правильно понял, ваш брат пропал?

— Да.

Ник пересказал обстоятельства исчезновения Бэзила — так сжато, как только мог, не упоминая, естественно, о причинах приезда. Брукс решил, что речь идет об обычном загулявшем туристе. Разумеется, имя кузена Димитрия не прозвучало. Скрытность — не лучший помощник, особенно когда пытаешься обратиться за содействием, но у Ника просто не было выбора.

— Когда вы в последний раз говорили с братом, мистер Палеолог? — спросил Брукс.

— Утром в воскресенье.

— А когда его в последний раз видели в гостинице?

— Утром в понедельник.

— Ну что ж, сегодня только среда. Возможно, еще рано поднимать панику.

— Не согласен с вами. Бэзил оставил в номере все свои вещи. Он определенно собирался вернуться.

— В Венеции с людьми всякое случается. Может быть, он… с кем-то познакомился.

— Но ведь ему же все равно надо чистить зубы, переодеваться.

— Резонно. А что говорит хозяйка гостиницы?

— Считает, что Бэзил хотел ее надуть. Но я уже все уладил.

— Вот и хорошо. Мы ведь не станем обращаться в полицию?

— Почему же? Я не против, если они его найдут.

— Что ж, можете, конечно, описать им ваш случай. Я даже могу позвонить и поговорить с ними о вашем брате — полицейские, понимаете ли, небольшие знатоки иностранных языков. Но боюсь, они не сочтут серьезной столь короткую отлучку. У нас просто нет причин утверждать, что с вашим братом что-то случилось. Мужчина среднего возраста, один, в Венеции — мог и загулять. Вам не кажется, что вы… чересчур волнуетесь?

Ник подавил раздражение. В словах Брукса был свой резон.

— Я пришел узнать: вдруг Бэзил к вам за чем-то обращался или вы о нем слышали. Вижу, что нет. В таком случае спасибо. — Ник встал. — Извините, что отнял у вас время.

— Подождите несколько дней, мистер Палеолог. Мой вам совет.

— Прислушаюсь к нему, — кивнул Ник, хотя ни к чему прислушиваться не собирался. — Да, кстати, вы, случайно, не знаете, что такое portolani?

— Portolani? — Брови молодого человека удивленно взлетели вверх. — Случайно знаю. А вам-то это зачем?

Внезапно Ник почувствовал острое нежелание рассказывать о статье и наскоро выдумал очередную ложь:

— Это слово было написано на клочке бумаги, который я нашел в номере Бэзила. Похоже на его почерк.

— Правда? Ваш брат знает итальянский?

— Немного.

— И интересуется старинными картами?

— Да нет вроде. Так, значит, это карты так называются?

— Да. На английском мы зовем их портуланами.

— Никогда не слышал.

— Их мало кто знает, кроме историков и картографов.

— И что же это такое?

— Карты, составленные специально для моряков, отражают береговую линию и прибрежные воды. Пристани, мысы, мели, рифы, скалы и так далее. Рисовались более тщательно, чем обычные карты того времени. Самые ранние из сохранившихся относятся к тринадцатому веку. Многие сделаны здесь, в Венеции. Если захотите посмотреть — в музее «Коррер» очень неплохая коллекция. Это на площади Сан-Марко.

— Может, и зайду.

— Зайдите. Я уверен, вам понравится. Ваш брат увлекается картами?

— Не знаю.

— Странно только… — нахмурился Брукс, — что в местных новостях не так давно была шумиха как раз по этому поводу.

— И что же случилось?

— Начались разговоры, что несколько старинных карт, выставленных на аукционе в Женеве, украдены из Италии. Карты потянули на полмиллиона швейцарских франков. До того как разразился скандал, конечно. Потом пошли слухи, что эти портуланы — вообще подделка. Не помню, чем дело кончилось, установили их подлинность или нет. В любом случае — поддельные или настоящие — шум они вызвали изрядный. — Брукс чуть заметно улыбнулся. — А в этом году убили торговца, замешанного в той скандальной истории. Вот и делайте выводы.

— Вряд ли получится — опыта не хватает.

— А у кого хватает, мистер Палеолог? В любом случае дело темное. Это мы можем сказать точно. Лучше не соваться. — Брукс прищурился. — А не могло случиться так, что ваш брат… — он многозначительно откашлялся, — в нем замешан?

— Не могло.

— Действительно. Нет, конечно. Ну значит, — Брукс развел руками, — он скоро появится.

* * *

Ник уверенности Брукса не разделял. Слишком много ему пришлось пережить.

Он вышел из консульства, прошел по мосту и, следуя за указателями и толпами туристов, добрался до площади Сан-Марко. Площадь оказалась такой, какой он ее запомнил: толпы гуще возле базилики и у Дворца дожей.

Зато в музее «Коррер» почти никого не было. Он занимал верхние этажи зданий по обе стороны площади, и Нику пришлось обходить зал за залом — статуи, монеты, оружие, — пока он не нашел наконец карты.

Они явно предназначались для профессиональных моряков. Линия берега была выписана в мельчайших деталях, а вместо остальной суши — белое пятно. И морские змеи нигде не резвились. Хотя тут не было ни одной карты старше семнадцатого века. Как выглядели карты тринадцатого и четырнадцатого веков, неизвестно. А Брукс не сообщил, насколько древними были те, что выставлялись на аукционе в Женеве.

Ник вышел из музея и медленно побрел по площади, раздумывая, что делать дальше. Нужно было убить почти два часа до повторного визита в палаццо Фальчетто. Надо бы поесть, да аппетита нет. Ник решил дойти до Риальто, пообедать где-нибудь и на вапоретто вернуться в Сан-Тома.

Его путь лежал по Калле-дей-Фаббри, к северу от площади Сан-Марко. Узкая улочка, запруженная туристами, которые слонялись от одного магазинчика к другому. Ник не обращал на них никакого внимания, пока, обходя одно из зданий с наглухо закрытыми окнами, не поднял голову и не взглянул на вывеску. И застыл как громом пораженный. Он не знал, что заставило его обратить внимание именно на этот магазин: «Валерио Нардини. Старинные карты».

Невероятное, даже страшноватое совпадение. Ник зашел в ближайший бар и заказал стакан граппы и пиво. Прошлое в Венеции казалось гораздо ближе, чем в Англии. Он бродил по городу-музею, где любой экспонат мог таить в себе скрытую угрозу. Именно здесь погиб Джонатан Брэйборн. И Валерио Нардини тоже. И может быть, Бэзил. Ник в два глотка выпил граппу, но страх не ушел. А вот сердцу алкоголь помог, оно забилось спокойнее.

Ник достал из кармана сотовый, чтобы проверить, нет ли сообщений. Но телефон разрядился, и неудивительно — за столько-то времени. А у Ника даже зарядного устройства с собой не было. Хотя, учитывая, каково электрооборудование в «Дзампонье», оно бы не спасло. Он снова сунул телефон в карман и принялся за пиво.

Позже, после второй кружки и мясного рулета, Ник продолжил путь к мосту Риальто. Он решил дойти пешком до самого палаццо, чтобы убить время до без четверти четыре. Ник выбрал кружной путь, очень сложный даже для такого запутанного города, как Венеция. По дороге зашел еще в один бар неподалеку от Сан-Тома, выпил кофе с ликером и зашагал к Фальчетто. Алкоголь и кофеин на пустой желудок — вовсе не та смесь, которую рекомендовал бы доктор, но в данный момент они держали Ника на плаву и помогали не думать о грозящих опасностях.

Кто такой Димитрий Палеолог? Кем он приходится Майклу Палеологу? Их связывало что-то более серьезное, чем дальнее родство. Их и еще Дигби Брэйборна. Что-то, что началось на Кипре, во время войны. Или еще в Тинтагеле, в тридцатых годах прошлого века. Старые люди и старинные загадки. Портуланы и витражи, тамплиеры и Грааль, шифры и тайнопись; непонятно, где кончается одна загадка и начинается другая, где они сходятся все вместе. Может быть, там, куда Ник шагал сейчас по Калле-Фальчетто, сужающейся с каждым шагом? На часах было без восьми минут три.

* * *

Ворота открыл все тот же сонный рабочий, щетина на его подбородке стала несколько гуще. Из-под козырька бейсболки хитро блеснули глаза — единственный намек, что он узнал Ника.

— Синьор Палеолог дома?

— Si.

— Могу я с ним встретиться?

— Вы договорились?

— Нет.

— Тогда скажите ваше имя.

— Палеолог. Николас Палеолог.

— Палеолог? — Рабочий ухмыльнулся, будто хорошей шутке. — О’кей. — Он широко распахнул ворота и впустил Ника. — Подождите здесь.

Ник смотрел, как собеседник через высокий дверной проем вошел в засыпанный известкой и строительным мусором холл и обратился к двум стоявшим там мужчинам — много старше его и лучше одетым. Один из них держал в руках папку. Рабочий махнул рукой во двор, все обернулись и посмотрели на Ника. Потом тот, что был повыше, шагнул на крыльцо.

Лицо приятное, стройный. На вид — около пятидесяти, одет дорого, но просто, на плечи накинут стильный плащ, окрашенные пряди волос маскируют седину, а темные очки скрывают морщины. На левой руке часы «Ролекс».

В его походке была некая развязность, аромат дорогого парфюма пытался перебить запахи стройки. Ник понятия не имел, кто это, но уж наверняка не тот, кого он ищет.

— Моя фамилия Палеолог, — с легким акцентом сказал подошедший по-английски. — Мы с вами родственники?

— Я ищу Димитрия Палеолога.

— Я вас слушаю.

— Здесь какая-то ошибка. Димитрий Палеолог должен быть гораздо старше. Димитрий Андроник Палеолог.

— А-а-а! Теперь все понятно. Меня зовут Димитрий Константин. Андроником звали моего отца.

— Звали?!

— Да. К сожалению, вы не сможете с ним поговорить. Он умер около года назад.

Димитрий снял очки и внимательно посмотрел на Ника.

— Жаль. Вы пришли слишком поздно.

Глава двадцать первая

— Простите, — уже в третий или четвертый раз повторил Димитрий. — Какая досада, что вам, Палеологу, пришлось увидеть Фальчетто именно во время ремонта.

Они стояли на самой верхней площадке огромной, полуразрушенной сейчас лестницы, ведущей к бельэтажу. Справа виднелся еще более огромный и еще более разрушенный бальный зал. Под ними визжала дрель, стучал молоток, перекрикивались рабочие.

— Палаццо состарилось вместе с отцом. Теперь я решил вернуть ему прежний блеск. Открою тут шикарный отель. Хотя это будет не очень легко, работы неожиданно затянулись. Но когда закончатся, здесь будет очень красиво. Просто волшебно.

— Ваша семья давно живет в этом доме?

— Больше двухсот лет. В тысяча семьсот восемьдесят седьмом мой прапрапрапрадед, Мануэль Палеолог, купил его у последнего из семьи Фальчетти. А попали мы в Венецию еще раньше, после падения Византии в тысяча четыреста пятьдесят третьем. Должен сказать, я ни разу не слышал об английских Палеологах. Даже не могу подсчитать, в каком родстве мы состоим.

— Я слышал, что наши отцы встречались на Кипре во время войны.

— Возможно, хотя папа никогда об этом не вспоминал. Он переехал туда в тридцатых годах, когда здесь хозяйничали фашисты. Отец никогда не любил Муссолини. Кстати, я родился как раз на Кипре. Мы вернулись сюда, когда я был еще ребенком, после смерти человека, которому папа сдавал дом.

— Ваш отец часто рассказывал о тех временах?

— Нет. Мне всегда казалось, что там и нечего особо рассказывать. Войны на Кипре не было. Интересно, что отец — итальянский гражданин, живший в британской колонии — избежал интернирования. Возможно, причиной тому был как раз британский родственник, это многое объясняет. Но сам он никогда ничего такого не вспоминал. А, вот и новости! — Димитрий кивнул на пожилого рабочего в каске, который поднимался к ним с первого этажа.

Кузен уже объяснил Нику, что ничего не слышал о визите Бэзила. Работа в выходные шла полным ходом, и выяснить, с кем разговаривал гость, было нелегко. Пока хозяин водил Ника по дому, бригадир пытался узнать, не помнит ли кто чего, и теперь явился с отчетом.

Рабочий разразился скороговоркой на итальянском, постоянно пожимая плечами. Потом ушел, вызвав у Ника новые подозрения. Димитрий явно не собирался ничего переводить, пока они вновь не останутся вдвоем. Почему — непонятно, ведь бригадир вряд ли владел английским. Но маленькая странность тут же забылась, как только он услышал «новости».

— Кто-то действительно заходил в субботу, — объяснил ему Димитрий. — Говорил с Бруно Стаматти, моим деловым партнером. Я и не знал, что Бруно сюда заглядывал. Теперь мне понятны слова вашего брата о том, что я прячусь от карнавала. Бруно — мастер на такие шутки. Одни из них забавны, другие — не очень. В любом случае сейчас мы ему позвоним и все выясним. — Димитрий вынул из кармана изящный тонкий телефон и нажал кнопку. Через несколько секунд он нахмурился и особым, монотонным голосом, каким надиктовывают сообщения, произнес несколько слов. Выключил мобильный и чуть виновато улыбнулся Нику. — Похоже, Бруно отдыхает. Ну, не важно. Я обязательно поймаю его позже. А вот поможет ли это выяснить, где сейчас ваш брат, сказать не могу. — Димитрий пожал плечами, шевельнулись погоны плаща.

— Я очень беспокоюсь за Бэзила, — признался Ник. — Если что-то услышите…

— Конечно-конечно. Мне гораздо легче разузнать о его судьбе, чем вам. Я знаю Венецию. Кого спрашивать. Как спрашивать. Поэтому положитесь на меня. Дайте мне сутки. Если какие-то сведения есть, я их раздобуду.

— Огромное вам спасибо. Я…

— Ни слова больше. Мы ведь Палеологи, так что это мой долг. — Димитрий улыбнулся. — Кроме того, мне просто приятно вам помочь.

Ник покинул палаццо Фальчетто в состоянии, близком к шоку. Дела приняли совершенно неожиданный оборот, все опять представилось в новом свете. Майкл Палеолог оставил Треннор человеку, которого уже не было в живых. Выходит, завещание не имело силы. Значит, в нем самом было еще меньше смысла, чем в его уничтожении. А ведь в отместку завещание уничтожило Эндрю, Тома и, возможно, Бэзила.

Ник бесцельно брел по вечереющему городу. Страшное подозрение овладело им. А что, если отец составил заведомо недействительный документ? Сыграл со своими детьми последнюю злую шутку? Решил показать им, насколько далеко они способны зайти, чтобы противостоять опасности, как оказалось, выдуманной. Нет, не может быть, успокаивал себя Ник. Их старик просто спешил, вот и не сообразил проверить — а жив ли далекий кузен? Так и было. Должно было быть.

Однако полученные сведения не могли помочь Нику найти Бэзила. Хотелось надеяться, что Димитрию удастся узнать гораздо больше. Мысль о том, что придется проболтаться здесь сутки совершенно без дела, душу вовсе не грела. Стемнело, и Ник с удивлением обнаружил себя возле Риальто — сам не понял, как сюда дошел. В кошельке лежали визитка Димитрия и телефонная карта «Телеком Италия» — единственная добыча за сегодняшний день. В толпе других пассажиров Ник занял место на вапоретто, сошел на следующей остановке и постарался выбрать как можно более короткий путь к гостинице. Оставалась хотя бы слабая, но надежда, что Бэзил туда вернулся.

Но в «Дзампонье» брата не было.

Ник просидел в номере двадцать минут, которые показались ему вечностью, и решил, что сейчас самое время позвонить Ирен — примерно в этот час она открывала «Старый паром». Страшно не хотелось докладывать сестре о своих неудачах, непонятно было, как подобрать слова. Но все равно ведь говорить придется.

Ник вышел на улицу. Около остановки вапоретто, на Страда-Нова, он приметил телефон-автомат. Однако прежде надо было зайти к Луиджи, поднять дух с помощью стаканчика-другого.

Луиджи встретил его широкой улыбкой:

— Синьор Палеолог! Только не говорите, что вы не знали!

— О чем?

— У меня для вас посылка.

Бармен вытащил из-под стойки большой, туго набитый конверт с крупной надписью «Николасу Палеологу».

— Что это?

— Не знаю. Появилось сегодня днем. В баре никого не было, я отскочил по нужде, возвращаюсь — а оно лежит. Вот тут. — В подтверждение своих слов Луиджи постучал пальцем по стойке.

— Ничего не понимаю.

— Так или иначе, это вам.

Хмурясь от изумления и недоверия, Ник взял конверт. Что бы там ни лежало, история очень странная. Как неизвестный отправитель узнал, что Ник зайдет к Луиджи? Было бы вернее отнести посылку в гостиницу. Или нет? Ник испытующе посмотрел на Луиджи:

— Никто не знает, что я здесь.

— Выходит, кто-то все-таки знает. Хотите выпить? Что-нибудь, чтобы мозги вон?

— Звучит неплохо.

— Плохо неплохо, а по мозгам шибанет. — Бармен достал запыленную бутылку и налил в бокал какую-то прозрачную жидкость. — Посмотрите прямо здесь или сперва просветите рентгеном?

— Ладно, ладно. — Ник приоткрыл конверт и заглянул внутрь. — Книга? — удивился он.

— Я люблю хорошие книги. Детективы — Микки Спиллейн и так далее.

Ник вытащил книгу и вздрогнул от изумления. Потрепанное издание дрисдейловской биографии Ричарда Корнуоллского «Левая рука короля».

— Не Микки Спиллейн, — прокомментировал Луиджи.

— Определенно нет, — согласился Ник. Он сделал глоток волшебной жидкости и снова вздрогнул. По мозгам шибануло будь здоров. Ник открыл книгу. Краем глаза он заметил, что в одном месте между страницами мелькнуло что-то разноцветное. Ник снова перелистал странный подарок, и взгляд его зацепился за фамилию Палеолог, напечатанную в одном из абзацев. Потом он медленно скользнул глазами вниз, к тому предмету, что привлек его внимание. Кусочек плотной бумаги. Визитка. «Валерио Нардини, старинные карты».

Ник не знал, смог ли Луиджи прочесть надпись. Хотя он тут же захлопнул книгу, да и карточку бармен мог видеть только перевернутой, проворный barista почти наверняка разглядел, что на ней напечатано. Впрочем, какая разница. Если Ник и должен от кого спасаться, так уж явно не от Луиджи.

Он вернулся в одиночество гостиничного номера и раскрыл книгу на том же месте. Уставился на визитку Нардини, понимая, что должен расшифровать какое-то сообщение. Знать бы хотя бы, где его искать — на карточке или на книжной странице.

Взгляд Ника упал на тот абзац, где он заметил фамилию Палеолог.

«…встреча Ричарда с Андроником Палеологом в крепости Лимасол на Кипре в 1241 году имела гораздо большее значение, чем принято считать. Отношения между Византийской империей и государствами крестоносцев никогда не были особо теплыми, а с момента разграбления Константинополя во время четвертого Крестового похода в 1204 году и последующего разделения территории Византии между венецианцами испортились окончательно. И все-таки в Лимасоле Ричард, временный правитель государства Оутремер — «Земли за морем», сел за стол переговоров с ближайшим советником императора Иоанна Ватаца и его полномочным представителем на той встрече Андроником Палеологом.

Что обсуждалось на встрече — нам неизвестно. Латинская империя, основанная на Балканах в 1204 году, к этому времени сузилась до размеров почти что самого Константинополя. Принято считать, что Иоанн Ватац просил у Ричарда свободу действий — и получил ее. Ему хотелось вернуть себе власть над городом. Правда, желание это было удовлетворено лишь после смерти Иоанна. Императора, который в 1261 году стал в конце концов законным правителем Константинополя, звали Михаил Палеолог — тот самый Михаил, который двадцатью годами раньше сопровождал на Кипр своего отца, Андроника.

Государства крестоносцев были слишком слабы, чтобы всерьез сопротивляться действиям Иоанна Ватаца, направленным против Латинской империи. Он, в свою очередь, действовал, не спрашивая их позволения, хотя мог рассматривать сомнительное господство крестоносцев как защиту от их более могущественных союзников из Западной Европы. Если так, то странно, что не осталось никаких документальных подтверждений такой политики. Строго говоря, факт переговоров в Лимасоле до конца не доказан. Мы просто знаем, что все его предполагаемые участники находились в это время на Кипре. С большой вероятностью можно предположить, что они приехали туда ради важного разговора. И разговор этот был серьезно засекречен. О его теме сегодня можно только догадываться. Позже Иоанн Ватац обвинил Михаила Палеолога в заговоре, и хотя формально Михаил увильнул от обвинения, содержание переговоров в Лимасоле так и осталось тайной. Что касается самого Ричарда, его шурин, Симон де Монфор граф Лестерский, который служил его помощником во время пребывания на Святой земле и тоже участвовал в переговорах в Лимасоле, а позже в Англии, поднял мятеж против Ричарда и его брата, короля Генриха III.

Участников переговоров в Лимасоле преследовало невезение и недоверие. Для Ричарда март 1241 года стал вершиной его карьеры. Через два месяца он с триумфом покинул Святую землю навсегда. Увы, триумф не продлился долго. Всего через год мирный договор с Египтом был нарушен, а тамплиеры и госпитальеры готовы были перегрызть друг другу горло.

Мы обязательно более пространно остановимся на дипломатической деятельности Ричарда в конце 1241-го, но давайте заглянем чуть вперед и вспомним о его возвращении в Англию, в январе 1242-го. Мы знаем (Матвей Парижский, «Большая Хроника»[34]), что он был страшно подавлен, когда по прибытии в Дувр узнал что судно, высланное им из Акры прошлой весной, пропало во время шторма около Силли, у самых берегов Англии. Судном командовал Ральф Валлеторт, адъютант Ричарда, который, не побоимся предположить, знал подробности переговоров в Лимасоле, хотя было ли связано с ними его несчастливое плавание — можно только догадываться.

Когда же в июле 1241-го Ричард достиг Сицилии, он еще и понятия не имел о грядущем разочаровании. Сразу по прибытии император Фридрих II втянул его…»

Ник остановился и вернулся глазами на несколько строчек назад. Ральф Валлеторт. Это ведь о нем Эмили говорила! Тут должна быть какая-то связь. И какой-то смысл. На какой-то короткий миг в сознании Ника скользнуло нечто похожее на забытый сон, какое-то мимолетное воспоминание — обрывок, отзвук — скользнуло и ушло.

Шуточки переутомленного сознания — решил Ник. Он не смог докопаться до правды. Не смог открыть тайну. Не смог остановить вихрь жутких событий, завертевший его семью. Пытаясь разыскать Бэзила, Ник пытался разыскать и выход для тех, кто пока еще мог им воспользоваться.

Уже восемь — в Англии семь. Надо звонить Ирен. Больше откладывать нельзя. Он открыл шкаф, сунул книгу Дрисдейла в сумку и вышел.

Его окружила холодная безлунная ночь, с каналов поднимался туман. Венеция — во всяком случае, та ее часть, где находился Ник — была мертвым городом, прибежищем теней и тишины. Он шел по безлюдным улочкам, останавливаясь только для того, чтобы свериться с картой. На Страда-Нова ему наконец встретились еще несколько прохожих. Совсем немного поплутав по улицам, он вышел на маленькую площадь — кампо, — где стоял целый ряд телефонов-автоматов, которые Ник приглядел еще раньше.

Когда он уже доставал из кармана карточку, один из телефонов зазвонил. Ник затормозил и уставился на него слушая, как звон эхом отдается от стен домов. Проходившая мимо парочка с любопытством посматривала то на Ника, то на телефон. Тот не унимался.

Ник шагнул к нему и снял трубку.

— Алло? — хрипло произнес он.

— Идите по Страда-Нова, — приказал незнакомый голос. — Потом поверните направо, на Калле-Палмарана. Следуйте по ней до канала. Там вас будет ждать водное такси.

— Подождите. Кто…

— У вас пять минут.

Собеседник отключился. Ник крутил головой, всматриваясь в окружающую тьму. Никого. В душе боролись страх и любопытство. Так прошла минута. Ник решительно повесил трубку и зашагал в указанном направлении — по Страда-Нова.

Водное такси было пришвартовано именно там, где обещал незнакомец. Рулевой при виде Ника выбросил окурок в воду Гранд-канала.

— Синьор Палеолог?

— Да.

— Prego.

Рулевой протянул ему руку. На мгновение Ник заколебался. Не слишком ли большой риск? Огромный — настаивала та часть сознания, что отвечала за безопасность. А что еще остается делать? — спрашивала другая. Он спрыгнул на палубу и зашел в салон.

Рулевой отчалил, и судно двинулось вверх по Гранд-каналу, в ту сторону, откуда явился Ник. Через несколько минут они были на Ка-д’Оро — остановке вапоретто, где Ник вышел сегодня вечером. Речного трамвайчика на остановке не было, но кто-то шагнул им навстречу. Такси замедлило ход и подошло к берегу настолько, чтобы человек мог перескочить на палубу. Странно, но сейчас они были гораздо ближе к тому телефону, от которого Ник начал свой путь, чем к месту, где он сел на такси. Если незнакомец во время разговора стоял где-то поблизости, он без труда успел бы подойти к остановке и как раз сейчас войти в салон, чтобы поздороваться с Ником.

— Здравствуйте, — произнес вошедший, закрывая за собой дверь и роняя на пол тяжелый саквояж. Такси рванулось вперед. Перед Ником стоял невысокий упитанный человек, одетый в легкий плащ, мешковатый льняной костюм, из-под которого виднелось что-то вроде спортивного свитера. Небритый подбородок переходил в толстую шею, стиснутую воротничком поношенной рубашки. Блестящие от дождя и пота волосы прилипли к черепу. Беспокойно бегали светло-голубые глазки, полные губы изогнулись в улыбке, обнажающей зубы, по которым давно уже плакал дантист.

— Ник Палеолог?

— Да.

— Я Ферги Баласкас.

Человек опустился на светлое кожаное сиденье и протянул Нику пухлую трясущуюся руку, которую тот с некоторым отвращением пожал.

— Куда мы плывем, мистер Баласкас?

— В аэропорт. То есть я — в аэропорт. А вы просто на прогулку. Вас привезут точно на то же место, где вы садились. Кстати, поездка стоит четыре тысячи лир. А я, между прочим, никуда не лечу. Аэропорт — просто место пересадки. Автобус, такси, катер — что угодно, чтобы вы за мной не проследили. Вы и кое-кто еще.

— А к чему мне за вами следить?

— Ни к чему. Но что не знаешь — того не расскажешь. За вами хвост, Ник. Вот я и постарался его обрубить.

— Вы вообще о чем говорите?

— Об осторожности, старина, об осторожности. Вам, кстати, тоже пора о ней подумать.

— Вся эта игра с телефоном — ваша выдумка?

— Да. И благодаря ей мы можем сейчас беседовать, не опасаясь чужих ушей. Я смотрю, у вас с собой книга? Любите почитать?

— Да кто же вы?

Вместо ответа Баласкас вынул из кармана визитку и протянул ее Нику. Ник подставил ее под неяркий свет лампы. «Ф.С. Баласкас, частный детектив. Леофорос, архиепископ Леонтий, 217-а, Лимасол, Кипр».

— Так это вас Джонатан Брэйборн нанял, чтобы найти Димитрия Палеолога?

— Совершенно верно.

— Вы не похожи на киприота. Акцент не тот.

— Правильно. На Кипре родился мой отец. Сразу после войны он эмигрировал в Англию и женился на уроженке Лондона. Сам я поехал на Кипр, когда у меня не заладилось с работой, лет двадцать назад. Хотелось отдохнуть на солнышке и повидаться с родней. А там уже заметил некую нишу, которую поспешил занять — частные расследования среди эмигрантов — да и остался. На Кипре для меня вполне хватает и долгов, и разводов. Лучше бы я этим и занимался, а Брэйборну посоветовал бросить всякие там заговоры… ну, если б знать, где упасть… Я уверен, вы тоже постоянно оглядываетесь назад, пытаясь сообразить, где сделали самый первый неверный шаг.

— Это вы оставили конверт у Луиджи?

— Да. Он намекнул мне, что вы должны заглянуть, я и занес книгу. Снабдил вас, так сказать, материалом для нашей будущей беседы. Вы ведь хотите найти брата? Возможно, я подскажу вам, где искать. Я видел его несколько дней назад — интересный тип. Показал ему ту же книгу, что и вам — кстати, можете оставить ее себе, мне она без надобности.

— А как вышло, что вы встретились с Бэзилом?

— Я присматривал за палаццо Фальчетто и увидел, как он крутился там, в субботу. Проследил за ним до гостиницы, а на следующий день подошел. Поговорить… о том о сем.

— О чем именно?

— Расслабьтесь, Ник. Мы в одной команде. Или, скажем так, на одной скамейке запасных. Джонатан Брэйборн нанял меня, чтобы я выяснил, кто регулярно переводил деньги на счет его матери. Что ж, я выяснил: Димитрий Андроник Палеолог, который во время войны жил на Кипре, а потом переехал в Венецию, оставшись при этом владельцем нескольких отелей. Пока я разбирался в его делах, старый Палеологумер. Остался молодой — Димитрий Константин Палеолог, его сын, бизнесмен и серьезный противник. Я знаю это по собственному опыту. А Брэйборн теперь владеет могильным камнем на Саттонском кладбище. Когда моего клиента пришили, я занервничал. И, согласитесь, не без причины. Некоторое время назад некто следил за мной в Лимасоле. Несколько «нектов», если быть точным. Пришлось смываться оттуда. Что не так-то легко для человека моих лет и комплекции. Похоже, Димитрию-младшему не понравилось, что я слишком много разузнал о Димитрии-старшем. А Брэйборн, выходит, накопал еще больше моего, раз его столкнули в канал.

— Думаете, Брэйборна убил Димитрий-младший?

— Думаю, ваше предположение недалеко от истины.

— И вы сказали об этом Бэзилу?

— Конечно. И представьте — он удивился гораздо меньше, чем я ожидал. Сдается, у него на сей счет были собственные мысли. Вижу, что и у вас тоже. И вы не собираетесь ими делиться, так же как и ваш брат. Но я догадлив. И знаю греческий достаточно хорошо для того, чтобы расшифровать фамилию Палеолог — комбинацию двух слов. Palaios — древний. Logos — слово. Поэтому неудивительно, что Палеологи могут оказаться хранителями древней тайны.

— Какой еще тайны?

— Не прикидывайтесь, Ник. Заметка про Нардини дала вашему брату пищу для размышлений, жаль, что он отнесся к угрозе недостаточно серьезно. Не повторяйте его ошибку. Ваша семья связана с некой загадкой. Если вы не знаете какой, я и подавно не знаю. Зато знаю, что на одном из венецианских портуланов, датированном тысяча триста сорок первым годом и проданном в ноябре прошлого года на аукционе в Женеве, было изображено побережье Северной Америки со множеством навигационных деталей. Обратите внимание: за полтора века до того, как туда добрался Колумб. Тут два варианта: либо это фальшивка, либо документальное свидетельство неизвестной нам истории. Есть легенда, что некий Антонио Зено, венецианец, плавал в Новую Шотландию в конце четырнадцатого века вместе с шотландским дворянином Генри Сен-Клэром, графом Оркни, поэтому, кто знает…

— Вы сказали: Сен-Клэр?

— Что, имя тронуло в вашей душе какие-то струны?

Да уж, тронуло. Правда, не в лад.

— К чему вы клоните, мистер Баласкас?

— К совпадениям, старина. Во вступлении к «Левой руке короля» Дрисдейл упомянул свой адрес: Рослин, Мидлотиан. А ведь в Рослине стоит фамильный замок Сен-Клэров. И если один из них шестьсот лет назад плавал с Антонио Зено, им бы здорово пригодился такой портулан. Нардини выступил посредником, действуя от лица анонимного клиента, имя которого он теперь никому не откроет. Но вот что странно — за полгода до продажи портулана в Венецию явился Джонатан Брэйборн с книгой Дрисдейла под мышкой. И тоже плохо кончил. Когда его вдова получила мужнины вещи, она отдала книгу мне. В книгу — на той же самой странице, что и сейчас, — была вложена визитка Нардини.

— Погодите. Жена Брэйборна отдала вам книгу? — Ником овладели странные подозрения. С тех пор как он узнал о смерти Димитрия Андроника Палеолога, у него зародились сомнения. Как Эмили могла не знать, что Димитрий, к которому поехал ее брат, вовсе не тот Димитрий, с которым был знаком ее отец? Кроме того, она упоминала, что нашла в книгах брата издание «Левой руки короля». Она, а не ее золовка. Что-то не сходится.

— А когда это было?

— В начале января. Сразу после гибели Нардини. Тогда же я понял, что Лимасол становится для меня жарковат. Совпадение? Вряд ли. Кто-то решил сорвать банк. Мы с Нардини оказались частью выигрыша. Как я уже объяснял вашему брату…

— А как же сестра Брэйборна?

— Какая сестра?

— Эмили Брэйборн.

Баласкас непонимающе посмотрел на Ника, потом нахмурился:

— Никогда о ней не слышал.

Глава двадцать вторая

Водное такси мчалось по глади лагуны. Ник взглянул в иллюминатор и увидел впереди яркие огни. «Аэропорт» — понял он. Глотнул виски и вернул фляжку Баласкасу.

— Спасибо.

— Не за что, старина. Помогло?

— Меня просто укачало. Мутит.

— И от этого тоже помогает. Немудрено, что вы побледнели. Говорите, Эмили Брэйборн подняла шумиху на тему расследования? Выходит, передумала и смоталась обратно в Штаты, потому что вдова Брэйборна мне ни слова о ней не сказала. Великое дело — вовремя унести ноги. Посмотрите хотя бы на меня. А может быть, та женщина, что назвалась сестрой Брэйборна, на самом деле самозванка. Не думали об этом?

— Вот только сейчас задумался.

— Мы с вами в чужих водах, Ник. Единственная возможность спастись — набрать побольше воздуха и плыть как сумасшедший. Я, например, так и сделаю. И вам советую.

— Не могу. Мне нужно найти Бэзила.

— Тогда — удачи. Вам она понадобится. Я советовал вашему брату оставить Димитрия в покое. Он не прислушался.

— Когда вы видели его в последний раз?

— В понедельник. Он вернул мне книгу Дрисдейла. Мы договорились встретиться на вапоретто, который двигается по кольцевому маршруту. Я рассказал ему о Димитрии столько, сколько знал сам.

— Мне расскажете?

— Хорошо. Димитрий-старший был из породы благородных патрициев. Димитрий-младший — его полная противоположность. На Кипре он персона нон грата — подозревается в отмывании денег на международном уровне. Отели, которые он получил после смерти отца, закрыли до конца следствия. Все его активы на Кипре арестованы.

— О Господи.

— Его здорово прижали, Ник. И не только на греческом Кипре. В турецкой части Димитрия тоже не очень-то любят. Поговаривают, что здесь, в Италии, он тоже связан с организованной преступностью. В общем, с какой стороны ни взгляни, ваш родич отнюдь не подарок. Тот сомнительный портулан был не единственной удачной сделкой Нардини в прошлом году. Думаю, Димитрий использовал его, чтобы втихую распродать часть отцовской коллекции старинных карт и атласов. Ему нужны были деньги, чтобы угомонить кредиторов. А его кредиторы — люди того сорта, которым не отдашь — так сами возьмут. У Димитрия в Лидо есть вилла, так вокруг стоят головорезы, которым место разве что в резиденции какого-нибудь латиноамериканского диктатора. Он сам в беде и сеет беду кругом. Я бы с ним дела вести не решился. И вашему брату не советовал. Очень настойчиво.

— И что он ответил?

— Поблагодарил за информацию. Пожал мне руку. И я сошел. А он остался. Вапоретто шел на Сан-Микеле, остров-кладбище. Ваш брат сказал, что хочет посмотреть на могилу Димитрия-старшего. Так мы и разошлись. С тех пор от него ни слуху ни духу.

— Димитрий казался таким приветливым, когда я с ним говорил. Предложил свою помощь.

— Это все игры, Ник. Не вздумайте ему верить.

— Как вы думаете, что случилось с Бэзилом?

— Думаю, на ваш вопрос с легкостью ответит Димитрий — если, конечно, захочет. Сам я могу только догадываться.

— О чем же?

— Вам это не понравится.

— И все-таки.

— Нет, — Баласкас пристально посмотрел на Ника. — Поверьте мне. Не понравится.

Вскоре после этого Баласкас спрыгнул на пристань у аэропорта Марко Поло и пошел к стоянке такси и автобусов неподалеку от здания терминала. Саквояж, висевший на его левой руке, был таким тяжелым, что казалось, будто сыщик хромает. Он ни разу не оглянулся.

— Мне сказали, вы заплатите, — буркнул рулевой.

Ник протянул ему свернутую пачку лир.

— Фондамента-дель-Аббациа.

Рулевой прикинул толщину пачки и кивнул.

Из слов Баласкаса вовсе не следовало, что Эмили снова обманула Ника. Она могла просто-напросто попросить золовку не упоминать ее имя при передаче книги сыщику. А вот то, что она не рассказала ему о путаницах с Димитриями, не давало Нику покоя. Такси резало воды лагуны, возвращаясь обратно, а Ник смотрел на свое бледное отражение в окне салона, понимая, что руки у него трясутся вовсе не от качки. Никому нельзя верить. Ни на что нельзя надеяться. Кругом измена на измене. Тайна в том, что нет никакой тайны. И это само по себе ложь. Ник зажмурился и закрыл лицо ладонями.

В ту ночь он так и не позвонил Ирен. В баре неподалеку от «Дзампоньи» — но не у Луиджи — Ник накачался граппой так, чтобы забыть все на свете. На него навалилась невероятная усталость, и он крепко заснул на узкой кровати, на которой спал и его брат, а когда проснулся, сообразил, что видел сон об отце. Но что старик говорил или делал, вспомнить не смог. Еще одна тайна, которой никогда не суждено приоткрыться.

Утро выдалось ярким, почти весенним. Ник сходил в один из баров на Фондаменте-Нуове и позавтракал, глядя на «остров мертвых» — Сан-Микеле. Именно туда три дня назад собирался Бэзил, когда расстался с Баласкасом. Над терракотовой стеной кладбища торчали зеленые кроны кипарисов. Где-то за ней тянутся ряды могил. Одна из них принадлежит Димитрию Андронику Палеологу. Он умер.

Ник решил, что будет делать. Сходит еще раз в консульство и потребует, чтобы Брукс связался-таки с полицией. У них больше возможностей помочь Бэзилу, чем у него самого. Это последняя надежда. С Ирен можно поговорить попозже, когда будут хоть какие-то новости. Иначе она начнет требовать объяснений, которые он дать пока не в силах. Тем более что в Англии сейчас около восьми, сестра, наверное, еще спит. «Когда не можешь ничего найти, ищешь оправданий», — тут же усмехнулся он про себя.

Однако консульство еще закрыто. Ник вышел из бара, подошел к остановке вапоретто и начал изучать расписание. Всего через несколько минут один из речных трамваев идет к Сан-Микеле. Он купил билет и начал прохаживаться по пристани, разглядывая окружающих и гадая, кто из них может за ним следить. Баласкас уверял, что каждый его шаг не проходит незамеченным. Возможно, так оно и есть. Но в незнании есть некая свобода. Пока они не покажутся, ему не нужно ничего делать. Разве что пройти по следам Бэзила.

Вапоретто следовал до острова Мурано. Как оказалось, там сходили и все пассажиры, кроме Ника и аккуратной пожилой женщины с букетом цветов, завернутых в целлофан. На остановке в Чимитеро они сошли вдвоем.

Вслед за попутчицей Ник прошел на территорию кладбища. Вокруг тянулись разделенные гравийными дорожками ряды могил; вдоль дорожек стройными рядами стояли кипарисы — как безмолвные стражи. Женщина заспешила вперед — одинокая фигурка среди могильных камней, — она-то знала, куда ей идти. Ник нашел служителя, который худо-бедно говорил по-английски и, к радости Ника, узнал фамилию Палеолог. Служитель протянул ему план кладбища и ткнул пальцем в тот участок, что назывался «греческим».

— Он ведь был православным? Идите туда, не ошибетесь. Надгробие очень приметное.

Православным? Ну разумеется. Старый Димитрий следовал вере своих византийских предков. Поглядывая на план, Ник прошел мимо крематория к двум отделенным стеной частям кладбища. Одна предназначалась для протестантов, другая — для тех, кто при жизни подчинялся константино-польскому патриарху и тем после смерти заслужил право лежать отдельно.

Стрелки на карте отмечали могилы двух русских знаменитостей — Стравинского и Дягилева. Но Ника интересовали не они. Он пробирался между надгробиями, ища глазами те, что поновее. Стало совсем тепло, высокие стены будто впитывали энергию солнца. Где-то ворковал голубь. Наверное, вот это и называется «упокоиться с миром».

Наконец Ник нашел глазами нужное имя. Вернее, его греческий вариант: Палеологос. Когда тень Ника упала на могильный камень, оттуда соскользнула ящерка.

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

ДИМИТРИОС АНДРОНИКОС ПАЛЕОЛОГОС

РОДИЛСЯ 2 ФЕВРАЛЯ 1908 ГОДА — СКОНЧАЛСЯ 24 МАРТА 2000 ГОДА

И ЕГО СУПРУГА

ДЖУЛИЯ АГОСТИНИ ПАЛЕОЛОГОС

РОДИЛАСЬ 11 ИЮЛЯ 1914 ГОДА — СКОНЧАЛАСЬ 22 АВГУСТА 1986 ГОДА

Ник прочитал надпись и тут же заметил над ней вырезанного на камне двуглавого орла, такого же, как на могиле деда в Ландульфе. Видно, ни один Палеолог не может убежать от своего прошлого.

Глядя на старательно высеченные в камне даты рождения и смерти незнакомого родственника, Ник неожиданно воспрял духом, хотя, казалось бы, ни время, ни место к этому не располагали. Читая отчет Баласкаса, найденный среди вещей брата, Эмили могла и не догадываться, что объект слежки уже умер. А сам Джонатан Брэйборн вполне мог узнать об этом лишь незадолго до своей гибели. Возможно, — да, вполне возможно! — что Эмили до сих пор не в курсе, что теперь они имеют дело с более молодым и куда более опасным Димитрием Палеологом. Может быть, она и не обманывала Ника.

Вдруг его тень будто бы вытянулась, накрыв буквы и цифры на надгробии. Ник повернулся и в изумлении уставился на того, о ком только что думал. Димитрий Константин Палеолог собственной персоной.

— Какое невероятное совпадение, дорогой кузен, — улыбнулся Димитрий.

— Да, действительно.

— После нашего вчерашнего разговора я вспомнил, что давно не навещал отцовскую могилу. А вас что сюда привело?

— Любопытство. Простое любопытство.

— Возможно, вам нужно было собственными глазами увидеть надгробие, чтобы окончательно мне поверить.

— Нет, я всего лишь…

— Даже я иногда с трудом верю в то, что отца больше нет. Он прожил долгую жизнь и был готов к смерти. А я все ловлю себя на том, что стремлюсь услышать его голос, поймать взгляд. В палаццо, когда темнеет и рабочие расходятся по домам… Понимаете? — развел руками Димитрий.

— Да. Понимаю.

— Утром я говорил с Бруно. Он вспомнил вашего брата. И ничего больше. Боюсь, пока мы не смогли вам помочь.

— Жаль.

— Для дальнейших расследований понадобится время. Наберитесь терпения.

— Постараюсь.

— Вот и замечательно.

— Наверное, мне лучше уйти. Вам надо побыть одному.

— Не нужно никуда идти. Вы приплыли на вапоретто?

— Да.

— Хотите вернуться вместе со мной, на моем катере? Прошу вас, подождите несколько минут. Можете осмотреть наш семейный склеп. — Димитрий махнул рукой в сторону мавзолея из серого камня под ивой у стены. — Мама не хотела, чтобы ее здесь хоронили. Потом и отец к ней присоединился. Его отец, отец его отца и так далее лежат в склепе.

Ник отошел, оставив Димитрия стоять, склонивши голову, над могилой родителей. Кузен уже не казался ему таким уж зловещим и подозрительным, каким описал его Баласкас. Каков же он на самом деле?

На фронтоне мавзолея греческими буквами было высечено: ΠΑΛΑΙΟЛΟΓΟΣ.

* * *

Кости многочисленных отцов покоились за этими стенами. Ник еще никогда не чувствовал себя так близко к своим забытым корням. Словно в обманчиво теплом воздухе взвихрилась пыль веков.

— Где же ты, Бэзил? — прошептал он. — Что с тобой приключилось?

Ник припомнил последний разговор с Бэзилом, в воскресенье утром. Выходит, к тому времени брат уже поговорил с Бруно Стаматти. Неужели он не понял, что нынешний хозяин палаццо Фальчетто слишком молод, чтобы быть другом их отца?

Ник повернулся и увидел, что Димитрий уже идет к нему. Вчерашний плащ сменило светлое кашемировое пальто, которое подчеркивало некоторую развязность походки кузена. Губы его улыбались, а вот глаза прятались за стеклами темных очков.

— Если бы только мертвые могли говорить! — сказал, подходя к Нику, Димитрий. — Сколько тайн они бы нам поведали!

— Возможно, открыли бы наконец, есть ли на самом деле рай и ад.

— И Бог, и дьявол. Да, это было бы полезно.

— А вдруг сказали бы, что тайна в том, что нет никакой тайны?

— Никакой тайны? — хмыкнул Димитрий. — Вот разочарование!

— А жизнь вообще полна разочарований. Что, если смерть следует ее примеру?

— Может, и следует, раз вы так говорите. А меня, например, и жизнь разочаровывает редко.

— Вам повезло.

— Не спорю. Но везение не слепой случай. Мы можем что-то выбрать, а от чего-то отказаться. — Димитрий улыбнулся еще шире, зубы сверкнули ярче, чем мрамор. — Пойдемте?

* * *

Они вернулись в основную часть кладбища и пошли по обсаженной кипарисами главной аллее к остановке вапоретто. В дальнем конце аллеи виднелись высокие, украшенные орнаментом ворота. К одному из столбиков привалился человек в темном, он внимательно следил, как приближаются Ник и Димитрий.

— Нам, православным, хорошо, — прервал молчание кузен. — Поскольку Сан-Микеле — остров и место здесь ограничено, всех похороненных тут католиков через десять лет выкапывают и перевозят на городское кладбище, А Палеологам это не грозит. Мы останемся тут… навечно…

— Интересно.

— Рад, что вам интересно, хотя по большому счету — какая разница, что случится с телом после смерти?

— Вам так кажется?

— Конечно. — Димитрий искоса взглянул на Ника. — Вы заходили в протестантскую часть кладбища?

— Нет.

— Там похоронен поэт Эзра Паунд. «Мастер, больший чем я», как называл его Элиот. «Останется лишь то, что любишь, — писал он. — Все остальное — тлен».

— И вы в это верите?

— Частично.

— И в какую часть?

— В тлен, дорогой мой родственник. В тлен.

Димитрий поднял руку, сигналя человеку у ворот. Тот встрепенулся и пошире открыл створки, пока Ник и Димитрий поднимались по лестнице.

— Я собираюсь на свою виллу в Лидо, составите компанию? Бруно тоже туда приедет, прямо из аэропорта. Как раз поговорите с ним.

Он вышли из ворот и спустились на пристань. Катер Димитрия — блестящий, обтекаемый, с надраенной, медового цвета, палубой — рыкнул мотором, как разбуженная пантера. Мускулистый и загорелый рулевой — почти точная копия того охранника, что стоял у ворот — посмотрел на хозяина и его гостя сквозь темные очки. Ник решил, что это и есть те самые головорезы, о которых говорил Баласкас. Он услышал, как за спиной хлопнули, закрываясь, ворота и подумал, что приглашение Димитрия слишком жалко отклонить и слишком страшно принять. Как он там говорил? «Что-то выбрать, а от чего-то отказаться»? Но кому из них повезет на этот раз?

— Симпатичное суденышко?

— Очень.

— Тогда прошу на борт. Покажу вам, на что оно способно.

На долю секунды Ник заколебался, но тут же решительно шагнул вперед.

Рулевой помог ему перебраться на катер, Димитрий и человек в темном прыгнули следом. Мотор взревел, и катер полетел прочь от Сан-Микеле.

До Лидо домчались стрелой. Поток ледяного воздуха вскоре заставил Ника спрятаться в салоне, туда же спустился и Димитрий. Кузен сбросил щегольское пальто и с гордостью смотрел на пенный след за кормой. Достал из кармана мобильный и кому-то ответил, хотя Ник не слышал звонка. Понять, о чем говорили, было невозможно: Димитрий лишь несколько раз повторил краткое «si», а потом еще «subito» и «senz’altro»[35].

Когда он договорил, они уже почти добрались до места: показалось длинное низкое побережье Лидо. Рулевой сбросил скорость и ловко завел катер в узкое устье канала, по обеим сторонам которого выстроились виллы с терракотовыми крышами, окруженные густой зеленью и высокими оградами.

Димитрий пригласил Ника подняться на палубу и указал на одну из вилл на левом берегу:

— Моя.

Ник разглядел высокое, стройное здание, простое и строгое, покрытое кремового цвета штукатуркой; заросшая виноградом терраса смотрела на лагуну. Трубы походили на средневековые дымоходы — fumaioli, которые Ник замечал по всей Венеции. Если бы не они, вилла походила бы на обычный загородный дом у моря. Причем дом, в который заглядывают не так уж часто, если судить по количеству закрытых ставнями окон.

Вскоре катер причалил. Рулевой выскочил на пристань и пришвартовался. Пассажиры сошли на берег. Димитрий повел гостя сквозь кованые ворота по усыпанной гравием дорожке между деревьев к центральному входу в дом. Неподалеку Ник углядел серебристую «лянчу», припаркованную рядом с темно-красным «транзитом».

Как только они подошли, парадная дверь отворилась. Ее придерживал тип, показавшийся Нику близнецом головорезов с катера, разве что попроще одетый. Тип кивнул сначала хозяину, потом гостю. Вслед за Димитрием Ник прошел в прохладный пустой холл, а оттуда — в гостиную, из которой вели на террасу застекленные двери. За ними, между колоннами, поблескивало море, виднелись тщательно подстриженные газоны, крытый бассейн и сложенные шезлонги, ожидающие лета.

Гостиная была обставлена мебелью в стиле ар-деко — много светлой кожи и дорогого дерева в сочетании с широкоэкранным телевизором и суперсовременным музыкальным центром. В дальнем углу, на небольшом подиуме, стоял рояль.

— Располагайтесь, — предложил Димитрий. — Кофе? Или чего-нибудь покрепче?

— Нет, спасибо, только кофе.

— Мне, пожалуй, тоже.

Димитрий шагнул обратно в холл и быстро переговорил с человеком, который встретил их у дверей. Ник расслышал имя — Марио. Димитрий вернулся, сел в одно из светлых кожаных кресел и жестом пригласил Ника сесть в другое.

— Когда должен приехать Бруно?

— Скоро, скоро. А пока нам надо многое обсудить.

— Обсудить?

— Конечно. Начну с приятного, Николас. Я от всей души вам благодарен.

— За что?

— За то, что согласились приехать.

— Это вовсе не трудно.

— Разумеется. Но вы могли осложнить все дело, если бы начали отказываться. А так, — Димитрий улыбнулся, — мы здесь. Вы здесь.

— А почему я должен был отказываться?

— Теперь уже не важно.

— Похоже, я чего-то не понимаю.

— Сейчас поймете.

Оба замолчали — вошел Марио, держа поднос с двумя чашками кофе, изящным молочником и сахарницей. Он поставил поднос на стол и удалился, не сказав ни слова. Димитрий взял чашку, положил ложку сахара и начал медленно его размешивать.

— Я следил за вами, Николас. Думаю, вы и сами это поняли. Не считая пары часов прошлой ночью, когда вам удалось ускользнуть от моих людей, все ваши передвижения тщательно контролировались с тех пор, как вы сошли с трапа самолета. И конечно же, сегодня утром, на Сан-Микеле, мы встретились не случайно.

Димитрий говорил все тем же любезным тоном, что и раньше, и поначалу Ник просто не поверил своим ушам.

— Что?!

— Я думаю, вы меня расслышали. Кстати, очень интересно, с кем это вы встречались прошлой ночью?

— Вы… следили за мной?

— Да.

— Зачем?

— Чтобы быть уверенным, что вы не зайдете слишком далеко. Вы правильно сделали, что вернулись в «Дзампонью» после того, как мы вас потеряли. Правильно, но глупо.

— Слушайте!.. — подскочил от возмущения Ник.

— Сядьте, Николас. Я хочу вам кое-что показать.

Димитрий взял с низкого столика пульт и нажал на кнопку. Вспыхнул экран телевизора.

Ник так и застыл, наполовину поднявшись и глядя на слегка мерцающее черно-белое изображение. На него смотрел Бэзил. Нет, не на него, конечно, а в видеокамеру. Брат сидел в самом центре пустой комнаты — ноги привязаны к ножкам стула, руки завернуты за спину. Он был одет в светлую футболку, джинсы и сандалии. На подбородке и бритой голове отросла щетина. Лицо спокойно — ни испуга, ни злости. Похоже, обращались с ним неплохо, хоть и держали под арестом. И человек, который похитил Бэзила, сейчас сидел прямо перед Ником с милой улыбкой на губах.

— Вам следует быть весьма осторожным, Николас. Прямо сию минуту мы находимся на связи с тем местом, где я держу вашего брата. Вокруг Бэзила — мои люди, которые без колебаний убьют его, как только я отдам приказ. Позвольте продемонстрировать вам, что я не шучу.

Димитрий взял телефон, нажал кнопку и сказал несколько слов по-итальянски. На экране тут же появился еще один человек, одетый как типичный террорист: в кроссовки, джинсы, толстовку и вязаный шлем. Он зашел Бэзилу за спину, поднял пистолет и демонстративно махнул им перед лицом узника. Тот слегка откинул голову, лицо его осталось таким же бесстрастным.

— И чего же вы хотите? — спросил Ник, стараясь говорить спокойно.

— Сейчас объясню.

Димитрий что-то бормотнул в трубку, «террорист» опустил пистолет и вышел из кадра.

— Давайте сядем.

Ник снова опустился в кресло и тяжело сглотнул. Странно, но вместо ожидаемого сердечного приступа он почувствовал удивившее его самого спокойствие. Ну, может быть, спокойствием это называлось с большой натяжкой. Во рту пересохло, ладони вспотели, голова шла кругом. И все-таки он держал себя в руках. Владел если не ситуацией, то хотя бы своими нервами. И не имел права раскисать — ради Бэзила.

— Итак, что вам от меня нужно?

— Ваше полное и добровольное содействие.

— И если я соглашусь…

— Я выпущу вашего брата.

— Считайте, мы договорились.

— Сперва послушайте, что я имею в виду.

— Слушаю.

— Подождите немного. — Димитрий отхлебнул кофе. — Пейте — остынет.

— Говорите же.

— Дело в том, — Димитрий бесшумно поставил чашку на поднос, — что я хочу избежать бессмысленных повторений. Скоро прибудет мой помощник. И тогда все станет ясно. — Он направил пульт на экран, тот мигнул и погас. — А пока вы можете все-таки выпить свой кофе.

— Нет, спасибо.

— Как хотите.

— Ваш помощник — Бруно Стаматти?

— Нет.

— Кто же тогда?

— Очень скоро вы обо всем узнаете. — Димитрий оглянулся, будто на звук. — А вот и машина подъехала. — Он посмотрел на часы. — Похвальная точность.

Сначала Ник ничего не услышал. Потом где-то хлопнула дверца автомобиля, простучали по дорожке шаги — ближе, ближе, открылась входная дверь. Те же шаги, уже в холле. Ник поднял глаза, проклиная собственную дурость, — он-то все лелеял слабую надежду, что больше не увидит лица женщины, о которой вспоминал как об Эмили Брэйборн.

А зря.

— Привет, Ник.

Глава двадцать третья

Эмили без смущения встретила его взгляд. Она казалась очень спокойной, даже отстраненной — ни улыбки, ни смущения, ни злорадства. Брови чуть приподняты, лицо безмятежно, как всегда.

— И как тебя теперь прикажешь называть? — издевательски спросил Ник.

— Зови ее Эмили, — ответил Димитрий. — Эмили Брэйборн.

— Это правда? — упрямо переспросил Ник у женщины.

— Да.

Она подошла к кофейному столику и поставила на него небольшой блестящий металлический чемоданчик. Отступила на шаг и села на подлокотник кресла Димитрия.

— И почти все, что я тебе рассказала, тоже.

— Ты не рассказывала, что спишь с убийцей родного брата.

— Хорошо сказано, Николас, — лениво похвалил Димитрий, поглаживая затянутую в черные джинсы ногу Эмили. — По-деловому. Эмили давно научилась воспринимать гибель брата как печальную, но необходимую часть нашего бизнеса. Так, cara[36]?

— Так, — не моргнув глазом согласилась Эмили.

— Наверное, вы гадаете, что все это значит, — продолжал Димитрий. — Мы объясним, чуть позже. Если понадобится.

— Да, — подтвердила Эмили.

— Понимаете, у нее есть теория. Очень элегантная и стройная теория, которая сводит воедино все факты. Скоро мы выясним, насколько она верна. И я получу то, что мне нужно.

— А что вам нужно?

— Не забывайте, вы пообещали с нами сотрудничать.

— Я помню.

— Замечательно. Тогда расскажи ему, — велел Димитрий Эмили.

— Джонти узнал о портуланах, которые Димитрий контрабандой вывез в Швейцарию, — ровным голосом начала Эмили. — Он попытался уговорить Димитрия взять его в дело — надеялся выведать злополучный секрет. Но ошибся — секрет не был связан с портуланами, а на Димитрия нельзя было давить. Я решила не повторять промахи брата — Димитрия гораздо лучше иметь в союзниках, чем в недругах. Так мы объединились. Месть бессмысленна — она не делает тебя ни богаче, ни счастливей. А стать богаче и счастливей — тоже своего рода отмщение. Его я и выбрала. Отец Димитрия оставил ему богатое наследство. Но у старика был ключ к куда более потрясающей вещи. Если нам удастся ее получить, мы сможем назначить ей свою цену.

— Любую цену, — добавил Димитрий. — Когда я был подростком, папа иногда намекал, что скоро откроет мне один чудесный секрет — il segreto favoloso. Но так и не открыл. Я, видите ли, не оправдал надежд. Не захотел жить по его правилам. Секрет так и остался секретом. Он решил, что найдет более достойного хранителя, а мне доверять нельзя. Когда ваш отец попытался связаться с моим, я сразу сообразил, в чем тут дело, и постарался, чтобы Майкл Палеолог не узнал о смерти старого друга. Папа умер, так и не открыв тайны. А тайна осталась жить.

— Она передается из поколения в поколение, — вступила Эмили. — Твой предок, Теодор Палеолог, не случайно осел в Ландульфе. Он приехал туда вслед за тем, о чем его предок, император Михаил VIII, услышал на переговорах в Лимасоле, весной тысяча двести сорок первого. Некая священная реликвия, артефакт, хранящий древнюю тайну. Тамплиеры нашли его в Иерусалиме, но оставлять такое сокровище в Святой земле, учитывая тогдашнюю ситуацию, было попросту опасно. Требовалось надежное хранилище. Тогда-то Ричард Корнуоллский и возвел Тинтагель. Ему было приказано выстроить тайник, который выглядел бы как причуда молодого богатея, ни в коем случае не выдавал бы своего истинного назначения и находился вдалеке от арены битв соперничающих в то время династий Европы.

В тысяча двести сороковом Ричард прибыл в Святую землю и доложил, что все готово. Он встретился с представителем византийского императора и обсудил дальнейшие планы, главным образом, чтобы удостовериться, что две ветви христианства согласны действовать совместно. Вскоре после этого Ральф Валлеторт отплыл из Акры, направляясь в Тинтагель с бесценным грузом на борту.

Путешествие по суше сочли более опасным — сокровище могло попасть в чужие руки. Но и путь по морю оказался не так-то прост. Корабль затонул около островов Силли. Реликвия была потеряна. Думаю, значение и ценность ее так велики, что даже те, кто решал ее судьбу, зачастую не знали, с чем именно имеют дело. Лишь избранные рыцари-тамплиеры хранили великую тайну. И лишь некоторые из них сопровождали Валлеторта в его путешествии. Возможно, даже открыли ему секрет и позволили полюбоваться сокровищем. Я, например, уверена, что Валлеторт все знал и каким-то образом передал это знание через витраж Суда в церкви Сент-Неот. Или же это сделали его дети и внуки.

Дело в том, что это окно было старше и гораздо ценнее всех остальных. Именно поэтому в тысяча шестьсот сорок шестом его извлекли из стены и спрятали. Церковный староста понимал, что витраж надо спасать любой ценой. Так появился тайник в Тренноре. А через много лет, в тысяча девятьсот двадцать первом году, Треннор купил твой дед.

— Погоди, — перебил Эмили Ник. — При чем тут мой дед?

— Вспомни, с чего я начала, Тайна передается из поколения в поколение. Когда в тридцатых годах двадцатого века в Тинтагеле начались раскопки, в них участвовали твои отец и дед. Но что они там делали — помогали или мешали? Фред Дэйви тоже трудился там со своим отцом. А его прадед работал в Тинтагеле в девятнадцатом столетии. Еще тогда по округе носились слухи, что в замке есть какой-то тайник — подземелье или что-то вроде того — прямо под главным залом. Подземелье — отличное хранилище для реликвии, которую в результате так и не нашли. Она упокоилась на морском дне в восьмидесяти милях к западу от замка. В любом случае, если бы во время раскопок обнаружился тайник, даже пустой, это породило бы массу вопросов. Подозреваю, что Дэйви и Палеологи — отцы и сыновья — сделали все, чтобы этого не случилось.

Позже, во время службы на Кипре, твой отец встретил дальнего родственника, который знал столько же, если не больше, о сокровище, которое в тринадцатом веке так и не достигло Тинтагеля. Они подружились и поделились друг с другом информацией. Кроме того, твой отец намекнул на тайну одному из боевых друзей, и тот уехал домой в твердой уверенности, что в Тренноре сокрыт некий клад, который несказанно обогатит того, кто его наконец достанет. Возможно, они стали больше чем друзьями, это объясняет непонятное доверие твоего отца.

— Вы не привели ни одного доказательства, — запротестовал Ник.

— А мы сейчас все докажем, — ответил Димитрий. — В том-то и весь интерес. Ваш отец не мог позволить древнему знанию уйти из семьи. Он должен был передать его следующему поколению — кому-то из детей — или через поколение — внукам. В общем, кому-то из вас.

— Иначе и быть не могло, — подхватила Эмили, глядя на Ника. И впервые в ее взгляде что-то мелькнуло — то ли стыд, то ли жалость. — Кто-то из вас — хранитель тайны.

— Вопрос в том, кто именно, — ухмыльнулся Димитрий. — Вопрос на миллиарды долларов.

— Понятно, что не Эндрю, — сказала Эмили. — Он слишком обрадовался возможности продать Треннор мифическому мистеру Тантрису. То же относится и к твоим сестрам. И Том не годится. Он бы никогда не присоединился ко мне, если бы знал. Твой второй племянник слишком молод. Кроме того, твой отец был приверженцем традиций и должен был передать секрет по мужской линии. Остаетесь вы с Бэзилом. Вы оба не приветствовали идею продажи дома.

— Но если бы хранителем тайны был Бэзил, — продолжал Димитрий, — он не пришел бы сюда так беспечно, просто не стал бы рисковать.

— Не стал бы, — согласилась Эмили.

Эмили и Димитрий подыгрывали друг другу, повторяя для Ника разговор, который не раз вели между собой раньше.

— Тем более что я несколько раз приставлял к его виску пистолет, держа палец на курке. Он ничего не сказал.

— Ах ты сволочь! — Ник с яростью смотрел в глаза Димитрию, пытаясь хотя бы взглядом передать, что бы он с ним сделал, если бы мог.

— Это ты, Ник, — тихо сказала Эмили.

— Что?

— Ты — хранитель тайны.

Ник непонимающе смотрел на Эмили.

— Ты ошиблась.

— Вы расскажете нам il segreto favoloso, Николас? — издевательски осведомился Димитрий.

— Я его не знаю.

— Вы обещали свое полное и безоговорочное содействие.

— Правда, не знаю.

— Откройте секрет — и Бэзил на свободе.

— Вы что, не слышите?! Я не зна-ю!

— А нам кажется, что знаете.

— Ради Бога…

— Как хотите. — Димитрий снова достал из кармана телефон.

— Стой! — рванулся к нему Ник.

— Спокойно! — Эмили внезапно очутилась между ними и сжала плечи Ника. — Успокойся, Ник. Он не станет звонить.

Через плечо Эмили Ник поймал холодный взгляд Димитрия, который демонстративно отложил телефон на стул.

— Не стану, — спокойно подтвердил он.

— Сядь. — Глаза Эмили молили еще раз поверить ей. — Пожалуйста.

Ник оттолкнул ее и несколько секунд стоял покачиваясь. Дыхание его выровнялось. Мускулы расслабились. Немного успокоившись, он снова сел в кресло.

Эмили подошла к стулу, где лежал телефон Димитрия, переложила мобильник на стол и тоже села.

— Послушай меня внимательно, Ник. Мы уверены, что ты все знаешь. Но мы также уверены, что ты не знаешь, что ты знаешь.

— Что за бредятина?

— Я имею в виду твой нервный срыв и его возможную причину. Думаю, именно в те дни отец открыл тебе тайну. Выбор был очевиден — ты считался надеждой семьи, юным гением. Однако ноша оказалась непосильной. Ты не справился с древним секретом. Отверг, оттолкнул его, попытался изгнать из своего сознания. Однако подсознанию никто не указ. Тайна до сих пор там, закрытая на замок. Все, что нужно, — просто повернуть ключ.

Слова Эмили и впрямь повернули какой-то ключ в памяти Ника. Он увидел себя стоящим в воде у речного берега неподалеку от Гранчестера. Он спрыгнул с лодки. Нет, не спрыгнул — шагнул. В воду. Прочь от этого мира. Дальше, дальше, сквозь нескончаемый мутный вечер, по унылым, топким полям. «Иди, иди, — подгонял он сам себя. — Не останавливайся». Он до сих пор иногда чувствовал себя все тем же беглецом. До сих пор не хотел знать, от чего убегал. Неужели все сказанное здесь — правда? Неужели Эмили не выдумывает? Неужели он хранит тайну, сам о том не догадываясь?

— Мне придется загипнотизировать тебя, Ник. Не бойся. Я знаю, как это делается. С твоей помощью мы откроем воспоминание, которое ты так долго подавлял. И узнаем правду.

— Меня лечили гипнотерапией. И я ничего такого не говорил.

— Врачи не задавали тебе наводящих вопросов.

— Наверное. Но они рассказывали мне, что исследовать под гипнозом подавленные воспоминания довольно опасно.

— Я буду очень осторожна.

— Иногда нам всем приходится рисковать, — заметил Димитрий.

Ник сумел сдержаться. Нельзя позволять себе злиться. Только не сейчас.

— Кроме того, пациент должен верить гипнотизеру. Иначе ничего не выйдет, — продолжил он.

— Выйдет, — заверила его Эмили. — Ты просто должен полностью мне подчиниться. Это главное.

Она отомкнула защелки чемодана и подняла крышку, повернув его таким образом, чтобы Ник не мог видеть содержимое. Вытащила небольшой пластиковый контейнер, открыла, поставила на стол. Внутри оказался шприц и флакончик с какой-то жидкостью.

— Транквилизатор. Если ввести его внутривенно, мы быстрее достигнем эффекта. Тебе надо расслабиться, открыться.

— Полное содействие, как договаривались, — подал голос Димитрий. Эмили метнула на него взгляд, полный скрытого раздражения. — Это для вас единственная возможность снова увидеть брата.

— А каковы гарантии, что я его увижу, когда закончатся ваши… процедуры?

— Гарантий нет. Но если я убью Бэзила — и вас, как вы наверняка подозреваете, — внимание полиции привлечет фамилия Палеолог. А ведь я собираюсь купить Треннор, чтобы хорошенько его обыскать, и шумиха мне невыгодна. Я не настолько глуп. Так что дайте мне, что я прошу, — и уже сегодня вечером вас с Бэзилом ждет счастливое воссоединение в «Дзампонье». А потом вы с сестрами поделите деньги, которые я выплачу за дом. Там всем хватит, уверяю вас.

— Что скажешь? — Глаза Эмили неотступно следили за Ником.

— Начнем, — вздохнул Ник.

— Пациент дал свое согласие, Эмили, — объявил Димитрий.

— Ну что ж, — Эмили тоже глубоко вздохнула. — Закатай рукав.

Пока Ник заворачивал рубашку, она наполнила шприц, села на стол и наклонилась, чтобы сделать инъекцию. Ник смотрел в сторону, не желая видеть иглу, взгляд блуждал по комнате, ноздри щекотал запах духов Эмили.

— Все. Можешь расслабиться.

Он откинулся назад, чувствуя, что в таких обстоятельствах ни за что не сможет успокоиться.

— А что, если ты перепутала? И на самом деле я ничего не знаю?

— Не перепутала.

— Каждый может ошибаться.

— Вот именно. Это ответ на твой вопрос.

— Даже если так…

— С Бэзилом все будет в порядке. Обещаю.

Ник хмыкнул — к своему собственному удивлению. Уж он-то знал, как мало стоят обещания Эмили. Опять надеяться, что вот это-то — настоящее?

— Те, остальные, более сильные игроки, о которых ты мне рассказывала — их ведь не существует? Это вы с Димитрием вытащили тогда из шахты тело твоего отца?

— Мы не могли позволить полиции рыскать в Тренноре, — ответил Димитрий. — Мало ли что они могли обнаружить.

— А зачем тогда вы послали им видео? Вы же сами спровоцировали расследование.

— Я позвонила им после осмотра шахты, — призналась Эмили. — Мне надо было удержать возле себя Тома. Убедить его в том, что все очень серьезно.

— А что вы сделали с телом? Как ты избавилась от своего отца, Эмили?

— Кремация, — пробормотала она. — Я сделала все как положено.

— Тогда, конечно, все в порядке.

— Постарайся расслабиться. Ни о чем не думать.

— Я бы с удовольствием.

— Я запишу все, что ты скажешь под гипнозом, хорошо? Возможно, ты будешь говорить невнятно и не слишком связно. Тогда придется прослушать все заново.

— Как скажешь.

Эмили достала из чемоданчика диктофон и установила его на столе, поближе к Нику.

— Как ты себя чувствуешь?

— Великолепно. — Ник хотел произнести это саркастически, но вдруг почувствовал, что его на самом деле охватывает странная, неестественная эйфория. Лекарство подействовало быстрее, чем он ожидал.

— А Фарнсуорт? Откуда он узнал об этом деле? Он работает на вас?

— Забудь о Фарнсуорте.

— Не забегай вперед, Эмили. Ты можешь командовать пациентом, только когда он уже в трансе.

— Я думаю, мы готовы. Занавесь окна, Димитрий.

Димитрий поднялся с кресла. Ник услышал, как шуршат, закрываясь, шторы — одна за другой. В комнате стало темнее. Эмили вынула из кармана тонкий фонарик-карандаш, включила и положила на стол так, чтобы свет падал ей на лицо. Включила она и диктофон.

— Смотри на свет, Ник. И слушай меня. Я и фонарик. Больше ничего. Расслабься, успокойся — физически и морально. Дыши глубоко. Неторопливо. У нас полно времени. Гляди на свет. Слушай меня. Забудь все остальное. Пусть все уйдет, рассыплется. А когда успокоишься, начинай считать в уме. От тысячи назад.

Ник начал считать. Голос Эмили, казалось, звучал в унисон с его мыслями — замедлялся, стихал, по мере того как в сознании Ника путались цифры.

— Твои руки тяжелеют. Ноги тяжелеют. Веки опускаются. Расслабься. Не бойся даже задремать. Закрой глаза. Отпусти себя в свободное плавание. Слушай меня. Слушай мой голос. Я с тобой. Твои глаза закрыты, но ты все еще считаешь. Медленно. Очень медленно. Отпусти себя. Отпусти…

Все исчезло, остался лишь голос Эмили. Ник вдруг осознал, или, скорее, вспомнил, что именно голос привлек его к этой женщине, особенно когда она почти шептала, вот как сейчас. В нем был какой-то легкий шорох, так шуршит в тростнике ветер. Он напомнил ему о другом голосе, из далекого прошлого. Тот голос принадлежал женщине-экскурсоводу в одном из залов аббатства Бакленд — музея Фрэнсиса Дрейка около Плимута. Ник пришел туда с отцом, в каникулы, и был околдован, почти в прямом значении этого слова, тембром и звучанием ее голоса. Просто стоял и слушал, как экскурсовод рассказывает одно и то же группе за группой. Он мог бы стоять там вечно.

В тот же день случилось еще одно событие. В музее была выставлена картина — идеализированное изображение похорон Дрейка в море, неподалеку от панамского побережья в 1596 году. Что-то в названии испанского городка, около которого стоял корабль, зацепило Ника, будто задело жутковатое воспоминание, вложенное кем-то в его голову. Номбре-де-Дьос. Вроде так оно звучало. А он-то что вспомнил? Тогда Ник неплохо знал испанский. Nombre de Dios. Имя Господа. Название напомнило ему какую-то другую фразу, тоже по-испански. Тогда он выдохнул ее, еле слышно, а рядом стоял отец. Если позволить сознанию зацепиться за тот далекий момент, Ник обязательно вспомнит нужные слова. Обязательно. Вот. Они почти рядом… Так близко… Все, что надо сделать, это…

— Десять. Ты ничего не помнишь, кроме того, что ты ничего не помнишь. Ты все забыл. Просто ничего не было. Девять. Твой сон уже не так глубок. Руки и ноги стали легче. Восемь. Внешний мир возвращается к тебе, а ты — к нему. Это нетрудно. Ты сам этого хочешь. Семь. Ты начинаешь ощущать окружающее, слышать не только мой голос. Шесть. Ты понимаешь, где ты и что с тобой происходит. Пять. Ты бодрый, чувствуешь себя посвежевшим. Настроение хорошее. Четыре. Ты начинаешь просыпаться. Сквозь закрытые веки просачивается свет. Три. Ты почти проснулся. Осталось только открыть глаза. Два. Ты проснулся. Один. Открыл глаза.

Ник заморгал и огляделся. Комната была пуста. Щелкнул, выключаясь, диктофон. Ник уставился на него, гадая, давно ли ушла Эмили, оставив его подчиняться записанным ранее командам. Она не предупреждала его об этом, хотя обманом больше, обманом меньше — какая разница. Ник посмотрел на часы, но, не зная, когда начался сеанс гипноза, не смог вычислить, как долго был в трансе. Он решил, что полчаса или около того, хотя казалось, будто прошло всего несколько минут и его никто ни о чем не спрашивал — просто Эмили усыпила его, а потом сразу же разбудила. Однако Ник понимал, что этого случиться не могло. Наверное, она задала ему множество вопросов, а он ей ответил.

Чемодан, шприц и фонарик исчезли. Эмили и Димитрий тоже. Дом стоял пустой и тихий. Когда Ник встал, он услышал, как шуршит по телу его собственная одежда. Голова слегка кружилась, будто лекарство не выветрилось до конца. Он посмотрел на диктофон. Эмили обещала, что запишет все, что скажет под гипнозом Ник. Наверное, ту кассету они забрали с собой. А здесь другая, записанная заранее. Видимо, все прошло четко по плану.

«А как же Бэзил?!» — внезапно встрепенулся Ник. Ответил ли он на вопросы Эмили? Помог ли брату? Он повернулся к двери.

И только тогда заметил кровь: неровные яркие пятна на светлом ковре по извилистой дуге вели к двери. Ник встал как вкопанный и несколько секунд пытался поверить в то, что видит. Потом рванулся к двери и распахнул ее. Залившее комнату солнце на мгновение ослепило его. Как только Ник привык к свету, он увидел лежавшего у стены человека. На беломраморном полу густо краснела лужа крови. В скрюченной руке был зажат пистолет.

Ник подошел к телу и заглянул в лицо. Марио. Рубашка на груди пропиталась кровью. Стена тоже в красных полосах, будто, падая, он проехался по ней левой рукой. Рот открыт, глаза тоже — будто в удивлении уставились на то, чего больше уже никогда не увидят.

Ник посмотрел налево, в открытую дверь комнаты, обставленной, как кабинет, — письменный стол, книжный шкаф, полки, компьютер. Взгляд зацепился за что-то на столе, что-то, чего отсюда почти не было видно. Несколько мгновений Ник пытался понять, что же он видит. Потом понял. Пальцы. На мизинце сверкало кольцо, которое показалось ему знакомым.

Ник аккуратно обошел лужу и шагнул поближе к кабинету. Точно, кольцо, как у Димитрия. Ник осторожно вытянул шею и заглянул внутрь. Димитрий Константин Палеолог упал на письменный стол, вытянув левую руку, будто пытался до чего-то дотянуться. Может, до телефона? Он валялся тут же, на полу, с выдернутой из розетки вилкой. Гудка не было.

Димитрий лежал головой к Нику, правой щекой на столешнице. Лицо его было перекошено. И под ним, и вокруг него была кровь, кровь текла по темно-коричневому дереву. Пока Ник стоял, глядя на эту картину, струйка крови на краю стола собралась в каплю и сорвалась вниз, в лужицу на светлом ковре, подле которой лежал нож с узким лезвием, тоже весь измазанный кровью.

Ника затрясло. Он слизнул с верхней губы капельки пота. Как же так — тут творились жуткие события, а он даже ничего не почувствовал? Может быть, он до сих пор под гипнозом? Во сне? Трудно было прийти в себя после транса, а теперь еще вся эта кровь… два человека убиты. Но где же Эмили?

Он снова вышел в холл и, стараясь не смотреть на труп Марио, пробрался мимо него. Между телом и входной дверью вытянулась аккуратная дорожка из капель крови. Ник осторожно ступал между ними, нервы натянулись как струны. Когда он был уже у самой двери, снаружи послышался какой-то шум. Низкое рокочущее гудение. Он повернул ручку и открыл дверь.

Звук стал громче и явственнее. Автомобильный мотор, на холостых оборотах. Запахло выхлопными газами. Ник осторожно выглянул из-за двери.

Напротив «лянчи» стоял маленький белый «фиат», из выхлопной трубы били клубы дыма. Водительская дверь была распахнута настежь. За рулем сидела Эмили.

Ник кинулся наружу, сбежал по ступеням. Обогнул «фиат» и заглянул Эмили в глаза. Лицо ее было серым, волосы слиплись от пота. Левая рука лежала на руле, правую она прижимала к животу. Сквозь пальцы струилась кровь, стекала на сиденье, оттуда на порожек, с него — на гравий. Знакомый чемоданчик с измазанной кровью ручкой лежал на пассажирском сиденье. Между ним и спинкой валялся пистолет. Тоже в крови.

— Привет, Ник, — пробормотала Эмили. — Странно… я так рада тебя видеть.

— Что случилось? — Ник упал на колени рядом с машиной.

— Все пошло… немного не по плану.

— Я вызову «скорую».

— Нет! — Эмили отпустила руль и схватила Ника за руку. — Не стоит.

— Тебе надо в больницу.

— Не надо.

— Ради Бога, Эмили…

— Послушай меня. Пока еще не поздно. Димитрий послал катер за Бэзилом. Сейчас твой брат должен быть уже на свободе. Я специально подождала, прежде чем… нанести удар. Димитрий не раскусил двойной игры. Он думал, я на самом деле продалась ему. — Она усмехнулась. — Он меня недооценил. Жаль, что я его тоже. У него оказался нож. Быстра — но не быстрее врага. Умна — но не умнее. Вот история моей жизни. — Она снова усмехнулась сквозь сжатые зубы. — И смерти.

— Ты не умрешь.

— Сбежать не сумела, так дай хоть умереть, Ник. Я не хочу провести остаток дней в тюрьме. — Эмили все пыталась улыбаться. — Тебе, да и всем, без меня будет лучше.

— Где твой телефон?

— У меня его нет.

Ник перегнулся через нее, чтобы открыть чемоданчик. Дыхание Эмили щекотало его лицо. Он подергал защелки. Они не открывались.

— Я все решила, Ник. Так надо.

— Я позвоню из дома. — Он попятился назад, вылезая из машины. Пальцы Эмили сжались на его руке.

— Ты выдал тайну, Ник. Да еще какую.

— Что?

— Ты все мне рассказал. Но я ничего не записала. Кроме той кассеты, которую приготовила заранее… чтобы вывести тебя из транса. Теперь, со смертью Димитрия, я одна могу рассказать тебе… что ты знаешь. — Эмили сморщилась. — Ты не хочешь остаться… и послушать?

— Потом поговорим.

— Не будет никакого «потом».

— Будет. — Ник как можно бережнее снял руку Эмили и пристроил ей на колено. У нее совсем не осталось сил. — Я вернусь через несколько минут.

— Хорошо. — Эмили закрыла глаза. — Делай как знаешь.

Ник побежал к вилле, под ногами похрустывал гравий. В два прыжка взвился на крыльцо, рванул входную дверь и влетел в холл.

Снаружи раздался выстрел.

Глава двадцать четвертая

Когда вапоретто, идущий из Лидо, был уже на полпути к Гранд-каналу, Ник заметил полицейский катер, несущийся им навстречу. Он позвонил в Службу спасения из первого попавшегося ему по дороге телефона-автомата и сквозь град вопросов повторял одну и ту же фразу:

— Tre morti[37]. Villa Margerita. Via Cornaro, il Lido.

Больше он ничего не умел да и не хотел говорить. Эмили погибла. Уже ничего не изменить. И не стереть из памяти ее предсмертную улыбку.

— Tre morti. Villa Margerita. Via Cornaro, il Lido.

Ник сглотнул и вцепился в поручень, провожая глазами исчезающий вдали катер. У полиции будет своя версия случившегося. Далекая от правды. Эмили пристрелила Димитрия и Марио, а потом покончила жизнь самоубийством. Голые факты, которые ничего не объясняют. Один Ник знал все «почему» и «за что», хотя предпочел бы никогда о них не слышать. Глаза застилали слезы. Вапоретто шел через пенный след, оставленный катером. Скоро полиция будет на месте преступления. Три трупа на вилле Маргерита станут достоянием гласности.

Эмили сказала, что Бэзил в безопасности. Но для того чтобы поверить ей, Нику необходимо было увидеть брата своими глазами. А до тех пор нельзя позволить себе сорваться, надо гнать из головы яркие картины: Марио в луже крови на белом мраморном полу, мертвая ледяная гримаса Димитрия, ошметки костей и мозга на гравии, там, где висела, наполовину вывалившись из машины, Эмили.

Ник зажмурился и перемотал назад воспоминание о том, что делал перед самой смертью Эмили. Не то и не так, надо было по-другому… Да нет, ерунда — она все равно нашла бы возможность выстрелить в себя. Сказала: «Делай как знаешь», будто смеялась над ним. Ник не смог бы спасти Эмили. Потому что она не хотела, чтобы ее спасли. Зато мог остаться, выслушать ее и узнать наконец, что за тайна сокрыта в его сознании. А он убежал.

Часть его души даже радовалась. В конце концов, какая разница, что это за тайна? Зачем она нужна, если из-за нее столько горя? Не желал он ее знать раньше, не желает и теперь. Последние месяцы начисто выжгли из него всякое любопытство. Единственное, о чем он беспокоится, — это жизнь Бэзила.

К тому времени как вапоретто прибыл к Ка-д’Оро, с момента звонка в полицию прошло больше часа. Наверное, уже началось расследование. Но полицейским понадобится еще несколько часов, чтобы добраться до палаццо Фальчетто, расспросить рабочих и узнать, что вчера к хозяину приходил какой-то англичанин. А может быть, они и не станут никого искать, просто установят личность Эмили и возможный мотив преступления. Ник вне подозрения, хотя в это трудно поверить.

От остановки он побежал уже знакомой дорогой в «Дзампонью», молясь и надеясь, что Бэзил уже ждет его там.

Карлотта приветствовала его из своей клетушки кривой ухмылкой, которую сама, без сомнения, считала приветливой, к неразборчивой скороговоркой — Ник надеялся, что она сообщает ему о возвращении Бэзила.

— Синьор Палеолог, мой брат, он тут?

— C’è qualcuno qui per lei.

— Что?

— Con Luigi.

Последнее слою он понял. Вылетел на улицу и побежал в бар.

— Синьор Палеолог, — заухал Луиджи, — у вас в Венеции родни больше, чем у меня. Вот еще один.

Но объемистая фигура у стойки принадлежала отнюдь не родственнику. А ее обладатель вовсе не обрадовался при виде Ника. Всего лишь мрачное удовлетворение проступило на лице Терри Моусона, когда он повернул голову.

— Терри?!

— Не ожидал?

— Нет. В смысле… что…

— Мне надо с тобой поговорить. — Судя по тону Терри, разговор обещал быть не из приятных.

— Ты не видел Бэзила?

Ник тут же пожалел о своих словах.

— Нет. А должен был? — Терри выпрямился и грозно уставился на Ника. — Я хочу знать, во что ты ввязался?

Луиджи закатил глаза и начал с удвоенным усердием полировать прилавок.

— Можешь для начала рассказать мне, где найти Харриет Элсмор. — Взгляд Терри стал еще жестче. — Ну?

С большим трудом Ник уговорил Терри помолчать до тех пор, пока они не попадут в относительно безопасное место — комнату Бэзила в «Дзампонье». С одной стороны, мысли Ника были заняты поисками брата. С другой — воспоминаниями об Эмили, как горькими, так и нежными. Для Терри почти не оставалось места.

— Тебе что, больше негде было остановиться? — осведомился Терри, отдуваясь после подъема по крутой лестнице.

— Здесь остановился Бэзил.

— А где он теперь?

— Не важно. Зачем ты приехал, Терри?

— А сам как думаешь?

— Понятия не имею.

— Ирен сказала, что ты поехал в Венецию, чтобы отыскать Бэзила. Тип в консульстве повторил мне то же самое. Но я не купился. Ты появился здесь вслед за Харриет Элсмор. Так?

— Нет. Не так.

— «Расскажи Кейт правду»! Ты мне говорил? Замечательная идея, нечего сказать!

— Кейт должна была знать.

— Да? Ну вот сейчас и знает. Я все рассказал. Как ты и советовал. А она теперь обвиняет меня в смерти Тома. Не разговаривает со мной. Не слушает меня. Мы вообще не общаемся! Как отрезало!

— Очень жаль.

— А мне-то как жаль! Я решил, что есть только один путь исправить то, что я натворил — да, согласен, я тоже виноват, — отыскать человека, который довел Тома до самоубийства. Кстати, я нашел Фарнсуорта. Прижал его — мало не показалось. Сперва-то он выпендривался, а вот когда я надавил всерьез…

— Ты что, избил старика?

— Только пригрозил. Ему хватило. Раскололся по полной программе.

— Сомневаюсь. — Ник прекрасно понимал, что Фарнсуорт играл не последнюю роль в эпопее с поиском сокровища. Хотя теперь уже все равно.

— Во время раскопок в Тинтагеле твои отец и дед нашли там какой-то клад. Дигби Брэйборн точно знал, что это такое, а Фарнсуорт только слышал намеки да обрывки разговоров, связанные с Треннором. Вроде там что-то ценное спрятано. Фарнсуорт решил, что после смерти твоего отца у него появился шанс узнать, что же это такое. Он клянется, что Харриет Элсмор — дочь Брэйборна, которая мстит за смерть родных и тоже охотится за кладом. Она втянула Тома в свою игру и, как я понимаю, в ответе за его гибель.

— Видимо, так и есть.

— Ясно. Тогда где же она? Ты ведь знаешь, Ник! Где она прячется?

— Она уже не прячется.

— Тогда как ее найти?

— Слишком поздно, Терри. Для тебя, для нее, для меня. Для всех.

— Я не уеду, пока не найду ее.

— Понятно. — Ник подошел к раковине, набрал в ладони ледяной воды и плеснул в лицо. — Ладно. Итак, вот как все было. Сегодня утром Харриет Элсмор — настоящее имя Эмили Брэйборн — убила Димитрия Константина Палеолога, которого совершенно справедливо обвинила в смерти своего брата. Убила она и одного из его охранников. А потом выстрелила в себя. В голову. Вот эти пятнышки на моем рукаве — ее кровь. Я видел, как она умирала. Думаю, полиция как раз сейчас вывозит трупы. Начинает расследование. Хватается за любую зацепку. Начнешь искать Эмили — тут же попадешь под подозрение и меня за собой потянешь. Дела плохи, но ты можешь сделать их еще хуже. Поезжай домой, к Кейт, Терри. Налаживай отношения, я знаю, у тебя получится. Причем гораздо раньше, чем ты найдешь здесь что-нибудь, кроме кучи неприятностей. Жалко, что Кейт тебя обвиняет. Но местью ничего не добьешься. Все кончено. Мстить больше некому.

Слушая Ника, Терри увядал прямо на глазах. До сих пор его поддерживала вера в то, что он добьется правды и с ее помощью вернет себе доверие жены. Теперь этой веры не стало. Он вдали от дома, растерянный, сбитый с толку. Глупо было приезжать. А еще глупее — оставаться.

— Ну, если она погибла, тогда все разрешилось само собой, — пробормотал Терри, не глядя на Ника. — Поеду домой.

— Вот и хорошо.

— В пять пятнадцать — обратный самолет. — Терри посмотрел на часы. — Вроде успеваю.

— Да, постарайся.

— Не хочется связываться с полицией.

— Как и мне.

— У меня со всеми этими делами совсем ум за разум зашел, Ник. У Кейт, наверное, тоже. Как я верну ее, если буду мотаться где-то вдали?

— Никак.

— То-то и оно.

— Тогда возвращайся.

Но возвращение Терри домой никоим образом не могло помочь Нику. Он остался в «Дзампонье»: поджидать Бэзила и уговаривать себя, что брат появится. Вот-вот. Или чуть попозже. Или когда-нибудь.

Прошел час. Другой. В голове у Ника помимо его воли крутились страшные предположения. Скорее всего Димитрий и не собирался отпускать Бэзила. А может, картинка на экране телевизора была всего лишь ловким монтажом? И Бэзил давно мертв, его неопознанное тело валяется на каком-нибудь заброшенном складе, как тело Нардини? Или не на складе — мало ли в Венеции мест?

Потом настала очередь воспоминаний. Последние минуты жизни Эмили переплелись с мгновениями той ночи, которую они провели вместе в маленьком отеле возле Хитроу. Вместе и все-таки врозь. Встречи и потери наконец-то сплелись воедино.

Ник ждал очень долго. А что еще оставалось делать? Наконец он решил, что больше не может. Единственный путь хоть как-то помочь Бэзилу — пойти в полицию и рассказать им все, что он знает, в надежде на помощь. И сделать это нужно прямо сейчас, пока есть хоть какая-то надежда на спасение брата. Ник натянул чистую одежду и вышел из комнаты.

От Ка-д’Оро до остановки Сан-Захариа было около получаса пути. В речной трамвай набилось полным-полно туристов, студентов и просто желающих походить по магазинам, но Ник не замечал их, для него вапоретто был словно бы пуст. Он стоял в толпе наедине со страхами и горестями, от которых уже трещала голова, ошеломленный, оглушенный, неспособный уже испытывать что-либо, кроме безотчетного ужаса… Будущее не зависело от него так же, как и прошлое.

Вапоретто проплыл мимо палаццо Фальчетто, где полным ходом шел ремонт, и дальше, к Гранд-каналу; по небу растянулась какая-то серая дымка, задул влажный бриз. День мгновенно стал сырым и холодным.

Невидящими глазами Ник смотрел на берег, нескончаемый ряд палаццо вдруг разошелся, открыв взгляду зелень Джардинетти Реали и величавое здание Дворца дожей. Между ними виднелись пьяцетта и базилика в обрамлении колонн Сан-Марко и Сан-Теодоро. Глядя на крылатого льва, увенчавшего одну из колонн, Ник вдруг вспомнил, как пытался отговорить Бэзила от поездки в Венецию: «…ты суешь голову в пасть льва», — сказал он тогда. «В Венеции полно львов. Бронзовых и мраморных», — отшутился Бэзил. Неожиданно для самого себя Ник улыбнулся.

И увидел у подножия колонны фигуру, которую сперва принял за галлюцинацию, за свое ожившее желание. Это не может быть Бэзил, твердил он себе. Просто не может, и все. Ник заморгал. Но фигура никуда не делась. Зажмурился. Распахнул глаза. Человек сидел все на том же месте. Бэзил.

Следующие пять минут стали для Ника настоящим испытанием. Приближаясь к Сан-Захариа, речной трамвай замедлил ход. Бэзил исчез из виду, и можно было только надеяться, что он больше никуда не пропадет. Ник буквально вывалился на пристань, сбежал вниз и понесся по берегу к мосту, который вел на пьяцетту.

Взбежав на мост, он снова увидел наконец подножие колонны. Бэзила не было. Сердце тревожно екнуло, но Ник не стал останавливаться.

И когда он обежал Дворец дожей и посмотрел направо, брат оказался там. Сидел на одной из плит перед базиликой и смотрел перед собой. Он был одет в ту же куртку, что тогда, на вокзале, только сейчас она выглядела еще потрепаннее, и в свои ботинки вместо сандалий, которые Ник заметил на экране у Димитрия. Бэзил сильно похудел, голова и подбородок заросли белесой щетиной; он казался постаревшим и измученным, почти жалким.

Ник перешел на шаг, с трудом веря своим глазам. Расстояние между ним и Бэзилом сокращалось. Наконец он окликнул брата по имени. Бэзил оглянулся и просиял. И тут же перестал казаться несчастным.

— Ник! Слава Богу! — Бэзил вскочил и крепко обнял Ника. — А я уж хотел уходить.

Поразительно — Бэзил, оказывается, ждал Ника так же, как Ник ждал Бэзила, только вот делали они это в разных местах. А еще поразительнее, что братья никогда раньше не обнимались.

Мимоходом удивившись, Ник чуть отстранился и посмотрел в улыбающееся лицо брата. И только тут сообразил, что сам улыбается еще шире.

— Я ждал тебя в «Дзампонье». Целых три часа.

— Они сказали, что привезут тебя сюда, Ник. Сегодня днем. Что я должен сидеть тут и не двигаться с места, иначе тебе придется плохо.

— Когда тебя отпустили?

— Примерно в полдень. Меня держали в заброшенном доме на каком-то безлюдном острове. Сюда привезли на катере и строго-настрого предупредили, что я увижу тебя живым, если только буду четко следовать инструкциям. С нашим кузеном шутить не стоит, а уж тем более не стоит ему доверять, но мне больше ничего не оставалось делать. Я страшно рад, что поверил не зря.

— Может, и зря. — Нику казалось, что приказ дожидаться его на площади Сан-Марко был очередной уловкой, частью коварной игры. Теперь игра прервана. — Впрочем, в одном можешь быть совершенно уверен: Димитрий нас больше не побеспокоит.

— Почему?

— Слушай, Бэзил, нам надо удирать из Венеции. Срочно.

— Двумя руками «за». Меня здесь не очень-то ласково приняли.

— У тебя паспорт с собой? Я не нашел его в номере.

— Да, в кармане.

— Мой тоже. Поехали?

— Мне надо оплатить комнату в «Дзампонье».

— Я уже оплатил. Надо только забрать вещи и двигать отсюда.

— Похоже, ты чего-то недоговариваешь.

— Я все расскажу по дороге. Обещаю. — Про себя Ник подумал, что расскажет Бэзилу почти все. А остальное пусть додумает сам.

— Ты же не собираешься затащить меня в самолет?

— Нет, если ты знаешь поезд, который уходит прямо сейчас.

— Вечерний экспресс в Париж устроит? Без четверти восемь. Собственно, на нем я и собирался уезжать. Правда, не сегодня.

— А нужно сегодня. Побежали.

Они взяли водное такси, которое высадило их у Фондамента-дель-Аббациа, так близко к гостинице, как только было возможно. Плотно закрыв дверь кабины, Бэзил поведал Нику, как его похитили, когда он шел к «Дзампонье» от Сан-Микеле в понедельник утром. Затащили его, связанного и с кляпом во рту, в крытую лодку, вывезли в лагуну, пересадили, завязав еще и глаза, на катер и доставили на остров, где бросили в пустой оштукатуренной комнате полуразрушенного дома. Потом появился Димитрий и потребовал открыть тайну, которой владели их отцы. Но Бэзил ничего не смог ему рассказать.

— Оказывается, это очень легко — хранить тайну, о которой не имеешь никакого понятия. А угрозы не возымели на меня никакого действия. Когда я был монахом, я привык переносить трудности. Вот и пригодилось. Я совсем не боялся, пока не услышал, что ты тоже попал в лапы Димитрия. Или ты сейчас расскажешь мне, что и это сплошная выдумка?

— Нет, не выдумка.

— Не сомневаюсь, что тебя он похитил по той же причине.

— Совершенно верно.

— Тогда почему нас отпустили? Потому что он понял, что ни один из нас помочь ему не может? Или… потому что один из нас ему помог?

Тут Ник замолчал. Ему хотелось выбраться из Венеции прежде, чем он расскажет Бэзилу, что случилось. Нужно оказаться как можно дальше от того, о чем вскоре узнает брат.

Знание итальянского помогло Бэзилу мгновенно объясниться с изумленной, но довольной Карлоттой — за проживание Ник уже успел заплатить ей раньше. Даже не заглянув напоследок к Луиджи, братья рванули к вокзалу Санта-Лючия. На город опускалась ночь, но времени до поезда еще хватало.

Его хватило даже на то, чтобы после покупки билетов позвонить Ирен. Бэзил хотел побыстрее успокоить сестру. Ник не возражал. Даже вызвался поговорить первым.

— Бар «Старый паром».

— Ирен, это я, Ник.

— Ник? Господи Боже мой, где ты пропадал?

— Я отыскал Бэзила. С ним все в порядке. И со мной тоже. Мы на вокзале, в Венеции, ждем поезда.

— Где ты его отыскал?

— В монастыре. Ему захотелось уединения. — Нику казалось, что они с Бэзилом сочинили вполне правдоподобную историю.

— И никому не сказал?!

— Ты же знаешь Бэзила.

— Ну-ка дай мне его.

— Погоди минуту. Дело в том, что мы встретились только час назад. У меня не было времени… все ему рассказать.

— Про Тома?

— Да.

— Хочешь, чтобы я рассказала?

— Нет, я сам. Позже.

— Хорошо. Знаешь, здесь был просто кошмар. Терри обрушился на меня, как снег на голову. Они с Кейт не разговаривают, и он, похоже, винит тебя.

— Не сомневаюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы все виноваты, так или иначе.

— Ты нормально себя чувствуешь, Ник? Какой-то ты… странный.

— Понятия не имею почему.

— Тебе удалось связаться с тем родственником, Димитрием?

— Димитрий Андроник Палеолог умер год назад. Отцовское завещание не имело силы.

— Что?

— Объясню, когда вернусь.

— А когда ты вернешься?

— Ну… — Ник заново ощутил всю неопределенность ближайшего будущего. — Скоро.

Пока Бэзил говорил с Ирен, Ник с подозрением поглядывал вокруг. Вокзал жил своей обычной жизнью. Никакой полиции, никакой шумихи. На табло уже загорелось время отправления их поезда. Пора садиться. Внезапно он вспомнил Эмили и словно ощутил ледяной холод прозекторского стола, холод, который сама Эмили уже не чувствует. Он поежился, понимая, что всю жизнь будет жалеть, что не смог — или не захотел — спасти ее от себя самой.

* * *

«Риальто экспресс» отправился в Париж точно по расписанию. Ник и Бэзил заплатили за купе, однако почти там не появлялись. Вагон-ресторан был полон, но сразу за ним шел почти пустой сидячий вагон. Поезд, набирая скорость, ехал по ночной Венецианской равнине. Где-то между Падуей и Виченцей выпитое виски наконец подействовало, и Ник заговорил.

Глава двадцать пятая

Ник проснулся под мерный стук колес и доносящееся с нижней полки похрапывание брата. Спать они легли в ужасном настроении, рассказ Ника просто потряс Бэзила. Он решил, что смерть Тома — расплата за семейную глупость, за то, что они так вцепились в предложение Тантриса. «Мы его подставили», — несколько раз повторил он. И был прав, думал Ник, хотя и Том со своей стороны их тоже подставил. Но хватит обвинений. То, что должно было сломать Ника, неожиданно укрепило его дух. Лежа в темноте, он с удивлением чувствовал перемены. На смену страху и унынию пришли бодрость и даже какая-то свобода. Он все еще вздрагивал, вспоминая, какую смерть выбрала для себя Эмили, но в душе примирился с ее решением. Она управляла своей жизнью до самого конца, тогда как Ник не справился с этим с самого начала. Или даже — думал он, глядя на светящийся циферблат часов и пытаясь подсчитать, когда они будут в Париже — не пытался справиться. Похоже, пора брать жизнь в свои руки. Самое время.

Через три часа, после скудного завтрака и прогулки вдоль Сены, Ник и Бэзил сидели на скамейке на площади вблизи Нотр-Дам, глядя на прозрачное весеннее парижское утро. Контрфорсы собора казались ногами гигантского паука, нависшего над деревьями. Паука без паутины. Ничто не цеплялось за рукав Ника, ничто не тревожило его душу. Он принял решение. И с новой для него уверенностью мог сказать, что решение это верное.

— Я не поеду домой, Бэзил.

— Интересные новости, — стряхивая с колена крошку круассана для ближайшего воробья, отозвался Бэзил.

— Похоже, ты совсем не удивлен.

— Потому что я знал, что ты не поедешь.

— Откуда?

— Потом объясню. После того как ты придумаешь, что нам сказать Ирен и Анне. Им же не стоит знать вот это. — Бэзил помахал сложенной газетой — «Коррьере дела серра», которую купил на вокзале Лион. На первой странице красовался заголовок: «Lido di Venezia: Strage Sanguinosa in una Villa di Lusso» — «Ужасное преступление на вилле в Лидо» в вольном переводе Бэзила. В статье не говорилось о том, что по подозрению в убийстве разыскивается английский родственник погибшего Димитрия Палеолога, и не проводилась параллель со случившейся девять месяцев назад смертью иностранца по имени Джонатан Брэйборн.

— Я сомневаюсь, что «Дэйли ньюс» черкнет об этом хоть строчку. «Бирмингем пост» — дело другое. К счастью, наши сестры не живут в Бирмингеме. Да и о чем тут говорить? Ты нашел меня, вот и хорошо. Ну, может, не совсем хорошо, но и не так плохо, как могло быть.

— Хочу уехать. Все обдумать. Решить, как жить дальше.

— Все понятно. Если тебе нужен мой совет, не думай слишком много. Когда человек много думает, он начинает грустить. Я, например, думаю по минимуму.

— И что включает в себя этот минимум?

— Простую мысль, что Ирен и Анна не смогут продать Треннор без нашего согласия. Так что мы ничем не рискуем, откладывая поездку домой.

— Мы?

— Я тоже не спешу возвращаться. Потому и был так уверен насчет тебя, — улыбнулся Бэзил. — Как насчет попутешествовать вдвоем?

— С удовольствием. — Ник улыбнулся в ответ, думая о том, что, куда бы ни лег его путь, с братом будет веселее.

— Ты помнишь нашу первую поездку в Париж?

— Конечно.

В сентябре 1976 года, за несколько недель до начала учебы в Кембридже, Ник вместе с братом посетил французскую столицу. А домой вернулся один. В последний день каникул, стоя на смотровой площадке Эйфелевой башни, Бэзил объявил, что едет в Грецию — побольше узнать о том, кто такие Палеологи. Он проводил Ника на поезд в Шербур, так и не объяснив своего решения.

— Такое трудно забыть.

— Думаю, да. Я вел себя ужасно. А дело все в том, что я не хотел и не мог вернуться к отцу. Он наверняка решил, что я от него сбежал. В каком-то смысле так оно и было. Решил, что я обманываю сам себя. Что тоже верно. Вот только я не учел, что отец сочтет меня негодяем и предателем. Шутка ли — отправил шестнадцатилетнего брата домой одного.

— А мне, кстати, понравилось.

— Занудный братец не гудел каждую минуту в ухо, да?

— Вроде того, — усмехнулся Ник.

Бэзил поджал губы.

— Как бы излишняя честность не вошла у нас с тобой в привычку.

— Но в этот раз я с удовольствием уеду из Парижа вместе с тобой. Честно.

— Ты помнишь того техасца, с которым мы делили комнату возле Сорбонны?

— Ветеран вьетнамской войны из Ларедо, поклонник Эдит Пиаф? Ну конечно, помню! Гэри… кто-то там. Сын владельца ранчо.

— Гэри Лонгфелло.

— Точно.

— Думаю, теперь он унаследовал ранчо.

— Наверное.

— Место называлось Лэйзи-Кей.

— Именно.

— И он приглашал нас погостить. «Будет классно, если вы, ребята, как-нибудь заглянете ко мне», — прогундосил Бэзил.

— Похоже.

— Точная цитата.

— Да?

— Так почему бы нам не поймать его на слове?

— Что?

— Почему бы нам не съездить в Ларедо? — ухмыльнулся Бэзил. — Через Новый Орлеан, к примеру. Или Лас-Вегас.

— Ты шутишь!

— Нет.

— Не может быть, что ты это серьезно.

— Да почему же?

— Во-первых, нам придется лететь.

— Не обязательно. Можно напроситься на грузовое судно, если знать, как это делается. Например, в Антверпене. Или в Марселе.

— Вот теперь точно шутишь.

— Про корабль шучу. Но не про путешествие. Димитрий напомнил мне, что я до странности не боюсь смерти. Поэтому что мне самолет? Правда, у меня может случиться паническая атака, когда мы будем на борту, так что я в очередной раз опозорю своего маленького братца.

— Я достаточно вырос, чтобы не стесняться таких мелочей.

— А если это будет не мелочь?

— Переживу.

— Значит, вместе?

— Да, — кивнул Ник. — Вместе.

— Здорово.

— И куда?

— Когда ты будешь готов?

— Я уже готов. Только билеты нужны. И скорее всего рейс будет утренний. Выходит… — Ник вдруг осознал, как он рад предстоящему путешествию. — Завтра?

— Выходит, завтра.

— Надо найти бюро путешествий.

Бэзил наставительно поднял палец.

— Сначала мне надо кое-что тебе показать. И рассказать. Это недалеко и недолго.

— А потом нельзя?

— Нет. — Бэзил поднял голову и посмотрел на летящие в вышине контрфорсы. — Сейчас — самое время.

Часовня Сент-Шапель во Дворце правосудия, на острове Сите. Ее летящий шпиль и стройные контрфорсы терялись вблизи массивного Нотр-Дама, но выигрывали в изысканности и утонченности. Высокие разноцветные окна наполняли неф почти что божественным светом.

— Эта церковь, — почему-то взволнованно объяснял Бэзил, — всего на восемьдесят лет моложе, чем Нотр-Дам. Она была построена для Людовика Девятого, в сороковых годах тринадцатого века, чтобы хранить святыни, которые он вывез из Константинополя, — шептал он, пока они переходили, вытянув шеи, от витража к витражу. — Терновый венец, фрагменты креста, на котором был распят Иисус, и мощи Иоанна Крестителя. Он заплатил за них в несколько раз больше, чем за постройку храма. Хотя, боюсь, это подделки Что мешало ему заполучить реликвию, доставшуюся Ричарду Корнуоллскому? Он ведь покупал свои сокровища в тот же год, когда состоялись переговоры в Лимасоле, в тысяча двести сорок первом. Мне кажется, что Ричард встречался с императором Андроником Палеологом специально, чтобы уверить того, что сокровище не попадет в коллекцию какого-нибудь европейского монарха, подобно этим реликвиям, купленным у правителя Латинской Империи. Благородный жест со стороны Ричарда, особенно если в отличие от покупок Людовика ему досталась подлинная вещь. Вопрос только в том, что ему досталось?

— Я ничего не скрыл от тебя, Бэзил. Я правда не знаю.

— А я говорю — знаешь. Ты ведь рассказал мне вчера о той поездке в аббатство Бакленд. Значит, знаешь.

— Да, наверное.

— Мы с тобой не приходили сюда в сентябре семьдесят второго?

— Нет.

— Если бы пришли, разговоры о Людовике Девятом и его драгоценной добыче — кстати, давно перевезенной в Нотр-Дам, — могли аукнуться в твоем сознании так же, как название того испанского городка, Номбре-де-Дьос.

— И что?

— То, Ник, что мне кажется, я знаю слова, которые ты никак не мог вспомнить.

Ник резко остановился и уставился на брата.

— Знаешь?!

— Да. Уверен.

— И что же это за слова?

— Número de Días, — еле слышно проговорил Бэзил. — Число дней.

Ник не сводил с брата глаз. Он не мог говорить. Не мог двигаться. Бэзил прав. Número de Días.

— Мы с отцом побывали в Бакленде вскоре после моего возвращения из Греции. Я и забыл об этом, пока ты не упомянул, что тоже ездил туда с ним. Он провел много времени перед картиной с изображением похорон Дрейка. А потом пробормотал те самые слова, которые не смог вспомнить ты. Número de Días. Он сохранил их в памяти, а ты позабыл. Número de Días. Отец повернулся ко мне и сказал: «Ты знаешь легенду о числе дней, Бэзил?» Вышло так, что я знал, и отец проворчал, что за годы в монастыре я хоть чему-то научился, а потом продолжил: «Когда я умру, расскажи Нику эту легенду. Приведи его сюда — вот прямо сюда — и расскажи. Обещаешь?» Я охотно согласился, хотя в тот момент не понимал всей серьезности момента и слушал вполуха. Посчитал это очередным капризом старика. В общем, не обратил особого внимания, а отец и не настаивал. Только теперь мне стало ясно, что к чему. Перед тем как мы вышли из музея, отец последний раз посмотрел на картину и тихо — я еле расслышал — сказал: «Он вспомнит». «Он» — это ты, разумеется. И отец был прав. Уверен: рано или поздно я тоже вспомнил бы — и нашу поездку, и свое обещание. Рано или поздно мы с тобой съездили бы в Бакленд и посмотрели на ту картину. А потом наконец…

— Я бы вспомнил.

Ник невидящим взглядом смотрел на реку. Они вышли из Сент-Шапель и двинулись к зеленому скверу Вер-Галан, остановились на самой стрелке, глядя на крыши Лувра на северном берегу. Ник не обращал на них внимания, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями. Речной трамвай степенно проплыл мимо, оттуда замахал ребенок. Они не ответили.

— Мы так далеко от Плимута. Пока что тебе придется помнить все за меня. Что это за история про число дней?

— Мне рассказал ее старый монах, лежавший на смертном одре. Речь идет об Иакове, брате Господнем — спорной фигуре в религиозной истории, так как католики не признают существования братьев Христа по причине непорочности Девы Марии. Но внимательное прочтение Евангелия дает все основания предполагать, что Иаков и Христос были кровными родственниками. Братьями. Или, строго рассуждая, сводными братьями. Иаков был преданным учеником, можно сказать, апостолом. Он сменил Петра на посту главы церкви в Иерусалиме. Павел спрашивал его совета по религиозным вопросам. Некоторые из учеников были согласны с мнением Павла, высказанным им в Первом послании к коринфянам, о том, что Христос явился Иакову раньше, чем всем другим апостолам. Иаков верил, что христианство и иудаизм смогут примириться. Он поддерживал тесные связи с иудеями вообще и фарисеями в частности. Радовался редкой для христианина возможности доступа в храм Соломона. Пытался восстановить дружественные отношения между двумя религиями, пока в шестьдесят втором году не пал жертвой интриг — если верить легенде, погиб от удара вальком по голове. Ритуальное и очень знакомое убийство, не считаешь?

— Считаю. — Ник искоса посмотрел на Бэзила. — Расскажи мне легенду.

— Хорошо. Расскажу ее так, как услышал в свое время от брата Филимона. В течение сорока дней, между Воскресением и Вознесением, апостолы неоднократно спрашивали Христа, когда же он вернется во всей славе, когда наступит Царство Божие на Земле? А он отвечал лишь, что людям того знать не дано. Но кое-кто верит, что Господь сделал исключение для своего единокровного брата. Открыл Иакову, сколько дней осталось до второго пришествия.

— Число дней.

— Оно самое.

— Ты имеешь в виду, что…

— Именно это я и имею в виду. Что, если Иаков еще до своей смерти записал дарованное ему предсказание и попросил друзей-иудеев спрятать его где-нибудь в тайниках храма? Оно могло лежать там, ненайденным, до двенадцатого века, когда его обнаружили тамплиеры. Конечно, они поняли, что отыскали не безобидную реликвию, а еретическое откровение, которое ни в коем случае не одобрят в Риме. Я думаю, это была какая-то табличка с надписью. Папирус бы столько не пролежал. Кроме того, никто не повез бы папирус в Корнуолл — место очень влажное. Нет, каменная табличка скорее всего. Надпись, конечно же, была сделана на греческом, и большинство средневековых европейцев вряд ли могли ее прочесть. Иаков греческим владел блестяще, о чем говорит его послание, которое признавали даже в Риме.

Греческая система счисления использует буквы: альфа — один, бета — два, гамма — три и так далее, до десяти, только устаревшая буква — дигамма — обозначает число шесть. Каппа — двадцать, лямбда — тридцать и далее до ста; девяносто обозначается еще одной устаревшей буквой — коппа, двести — сигма, триста — тау и так до тысячи; за исключением девятисот: тут снова устаревшая буква, сампи. Если я не ошибаюсь, тысяча записывается с помощью альфы с ударением, и все начинается сначала. Таким образом, для непосвященного человека цифра выглядит как слово. А греческое слово, написанное на средневековом витраже в Корнуолле, вряд ли привлекало массу желающих его прочитать.

— Я помню начало фразы — «Число дней…» — задумчиво произнес Ник. — А остальное — нет. Совсем ничего.

— Вспомнишь, когда придет время.

— Но ведь сам я в это не верю. В Страшный суд. В какой-то определенный день. В точно предсказанный апокалипсис.

— По большому счету для нас это несущественно. Обнаружение таблички с числами под храмом Иерусалима, подтвердившее легенду о невероятном предвидении Иакова и о втором пришествии, стало незабываемым, потрясающим, повергающим в трепет событием. И не важно, что мы об этом думаем. Люди, которые ее отыскали, поверили в нее. А многие еще поверят. Если, конечно, записанная на ней дата уже не прошла. Это тоже будет своего рода трубный глас, только совсем-совсем неожиданный.

— Ты думаешь, витраж Суда в Сент-Неоте хранит эту тайну?

— Да.

— И его стекла — с числом дней — замурованы в Тренноре?

— Да. А ты — нет?

На несколько долгих минут Ник задумался. Но это ничего не изменило. В конце концов он вздохнул и признал:

— Верю. Конечно, верю.

* * *

В душе Ника воцарилось необычайное спокойствие, к которому он никак не мог привыкнуть. Верит он сам в легенду или нет — не важно. Главное, что в нее верят другие. Тайна в том, что тайн на самом деле две — находка и знание. Можно заставить Треннор выдать древний секрет. А можно не заставлять. Как Ник и Бэзил захотят, так и будет. Все у них в руках. Хотя на самом деле никакого выбора нет. Ник понял это с ясностью блеснувшего стекла. Эта тайна — его тайна — никогда не станет явью.

Через несколько минут каждый мог увидеть, как братья Палеолог пересекли Новый мост, соединяющий остров Сите с правым берегом Сены. Они шагали бодро и уверенно, как люди, которые точно знают, куда идут.

ΆΧΜC

Это случилось зимним морозным утром. В церкви Сент-Неот было холоднее, чем на улице, ни один луч солнца не пробился сквозь тучи, и сквозь окна южного нефа проникал лишь слабый, тусклый свет. Ричард Боден притоптывал и дул на руки, дыхание тут же застывало в холодном воздухе. Жена пыталась отговорить его от похода в церковь, и время от времени ему начинало казаться, что она была права. Но нет, просто такой холод любого заставит праздновать труса. Когда Боден открыл дверь на колокольню и взглянул на западное окно, он снова укрепился в своем решении. Они задумали дело, угодное Господу, и ничто не заставит их передумать.

Ему всегда было трудно вообразить, сколь древен этот витраж. А краски чисты и ярки — как новые, даже сегодня, в хмурый, пасмурный день. Казалось, он ничуть не старше, чем витражи Сотворения и Потопа, сияющие в другой стене церкви, а ведь даже им уже исполнилось полтораста лет. А витраж Суда, если верить местным легендам, еще старше, значит, намного более ценен.

Витраж состоял из двенадцати стекол: девять главных образовывали три панели, а три сверху — орнамент. Сюжеты их — вода и пламя, мертвые, восстающие из гробов, и грешники, которых черти уволакивают в ад, лестница из ада в рай и весы, на которых будет взвешена каждая душа, — были знакомы Бодену с раннего детства. Как часто смотрел он на них — с восторгом, с интересом, а порой и с сомнением. Война вычеркнула сомнения из его души. Те, кто уничтожает красоту и веру, не могут быть правы. Им необходимо помешать. Спасти сокровище, не медля ни минуты.

Наверное, они и так слишком долго ждали. Да ведь викарий из Сент-Остелла лишь недавно и весьма неохотно дал свое благословение. Теперь нельзя терять времени. Говорят, Ферфакс[38] уже взял Лонсестон, и даже страшно представить, что творят там его войска.

Тем не менее Воден отдавал себе отчет, что их план — почти что кощунство и может быть приведен в исполнение лишь под угрозой другого, еще более страшного кощунства. Он закрыл глаза и зашептал молитву, прося Господа простить его. Скоро, совсем скоро, явится церковный могильщик, и они начнут разбирать витраж, вынимать стекло за стеклом, заворачивать в несколько слоев мешковины, а потом отнесут в телегу, где уже готов ящик с соломой, чтобы перевезти реликвию в Ландульф. Боден попросил у Господа не только прощения, но и помощи: «Боже, пусть все пройдет как надо».

Открыв глаза, он осмотрел стекло за стеклом, прощаясь с ними, пока они все еще на своих местах. Глупо верить, что он доживет до восстановления витража. Хотя надежды терять нельзя — надежды светлой и хрупкой, как эти стекла. Потом Боден в который раз задумался о странной загадке витража, изумрудно-зеленых, с золотом, буквах, по одной на каждом стекле. Что же они значат? Неужели это и впрямь какое-то послание? Буквы греческие, значит, надпись на языке, которого здесь не знает никто. Люди верили, что буквы эти обозначают что-то неслыханное и необычайно важное, но даже если и так, для человека его времени и знаний прочесть их не представлялось возможным. Боден слышал о предположении викария, что буквы и картины вместе составляют некий ребус — загадку, которую пока никто не смог разрешить. Викарий, несомненно, близок к истине, а вот насколько, возможно, навсегда останется тайной. В любом случае отгадка найдется, только если они спасут чудесный витраж. И Боден твердо решил сделать все, что в его силах.

Заскрипела дверь, возвратив Бодена к делам насущным. Он отступил в неф, а дверь тем временем приоткрылась ровно настолько, чтобы могильщик смог протиснуться в нее боком. Глаза их встретились.

— Metten daa tha whye[39].

Могильщик, даже если он был так стар, как уверял, и участвовал в сражениях с Испанской армадой, все-таки не мог жить в те времена, когда корнуэльский язык был распространен здесь повсеместно. Он поздоровался на нем лишь для того, чтобы подчеркнуть важность и секретность встречи. В правой руке могильщик держал кожаную суму с инструментами. Он затворил за собой дверь.

— Доброго вам утра, мастер Дэйви, — поздоровался и Боден.

Могильщик прошел мимо него, опустил мешок на пол, посмотрел на витраж Суда и склонил голову.

— Agon Taze пуе, eze en Neve, — пробормотал он. — Benegas bo tha Hanow.

Боден узнал слова молитвы «Отче наш» на корнуэльском и тоже склонил голову.

Помолившись, Дэйви достал из стоявшего тут же шкафа лестницу и прислонил ее к стене возле окна. Потом повернулся и торжественно посмотрел на Бодена.

Джон Дэйви был скрытным человеком. Они с Боденом принадлежали к разным поколениям и мыслили совершенно по-разному. Дэйви так редко высказывал свои взгляды, что начинало казаться, будто у него их и вовсе нет. Но Боден-то знал, что это не так. Когда тревога за витражи стала слишком сильной, он в полной мере оценил могильщика. С ним трудно было разговаривать, но на него можно было положиться. Если Дэйви во что-то верил, он верил в это до конца. Если решил что-то сделать, делал, несмотря ни на что. Боден твердо знал: лучшего помощника в том, что он задумал, не найти. И более подходящего тоже — человек, который всю жизнь хоронил своих братьев, сможет схоронить и витраж Суда.

— Вы связались с Мэндреллом? — осведомился Дэйви, переходя на английский.

— Да, — ответил Боден. — Он поскачет навстречу и встретит нас на дороге.

— Вы ему доверяете?

— Я доверил бы ему даже собственную жизнь.

— Именно это вы и делаете.

— Знаю.

— И мою заодно.

— Знаю и это.

— А выхода другого нет.

— Нет.

— Тогда начнем?

— Да. — Боден посмотрел на прекрасный витраж. — Начнем.

Примечание автора

В романе описываются реально существующие места и приводится их настоящая история. Зачем в 1233 году Ричард Корнуоллский решил выстроить бесполезный в военном значении замок Тинтагель, остается загадкой и по сей день. Точно так же историки не могут объяснить отсутствие витража с изображением Страшного суда в церкви Сент-Неот. Теодор Палеолог действительно был похоронен в церкви Ландульфа в 1636 году, но его происхождение от императоров Византии, несмотря на мемориальную табличку, до сих пор не доказано. Специалисты по генеалогии проследили историю потомков Теодора до его правнучки, Годскалл, рожденной в Степни в 1693 году, но не далее…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

В эпоху пуританской революции под предводительством Кромвеля воинствующие протестанты уничтожили практически все фрески, алтарную живопись и скульптуру в английских церквях по всей стране. — Примеч. пер.

(обратно)

2

Предмет искусства (фр.).

(обратно)

3

Средневековый собор был высшим символом Божественного порядка на земле. Каждая его часть имела свое назначение. В восточной стороне помещался алтарь, а на западной стене изображался грядущий Страшный суд. Здесь становилась зримой пространственно-временная структура мира, строго логичная в своей иерархической целостности.

(обратно)

4

Направление англиканской церкви, тяготеющее к католицизму; придает большое значение авторитету духовенства, таинствам, обрядности и т. п., но отвергает слияние с Римско-католической церковью.

(обратно)

5

Реставрация монархии в 1660 г. после Английской буржуазной революции.

(обратно)

6

Гигантские кошки. Вот уже несколько десятилетий в Англии ходят слухи о странных кошках, которые довольно часто появляются в лесах, а также небольших городках и деревеньках. В 80-х годах XX века в местечке Бодмин-Мур, графство Девоншир, был найден череп неизвестного животного. По своему виду он напоминал кошачий, но был значительно крупнее. Ученые из Британского королевского общества заявили, что найденный череп принадлежит леопарду или пуме, хотя имеет незначительные отличия. В 1995 году в реке Фоуви, в районе Бодмина, несколько молодых людей подобрали еще один странный череп. Криптозоолог Джонатан Доунис, исследовавший находку, заявил, что найденный череп принадлежит представителю неизвестного доселе вида кошачьих, который являет собой нечто среднее между обыкновенной кошкой и пумой.

(обратно)

7

Хоу — Плимут-Хоу, место народных гуляний близ побережья Ла-Манша.

(обратно)

8

Лакросс — игра индейского происхождения. В мужском лакроссе команда состоит из 10 человек, в женском — из 12. В игре участвуют две команды: игроки при помощи палки с сетью на конце должны поймать тяжелый резиновый мяч и забросить его в ворота соперника.

(обратно)

9

Харрогит — фешенебельный курорт с минеральными водами в графстве Йоркшир; здесь проводится ежегодный Харрогитский фестиваль искусств; известен как место проведения научных и политических конференций.

(обратно)

10

Битва на Сомме. Операция на Сомме (1916) была проведена в ходе Первой мировой войны англо-французскими войсками с целью прорыва обороны немцев на западном фронте; вместе с прорывом австро-венгерского фронта русскими войсками позволила Антанте захватить в свои руки стратегическую инициативу.

(обратно)

11

Коронер — должностное лицо с медицинским образованием, свидетельствующее смерть человека (часто также выполняет функции судмедэксперта).

(обратно)

12

Сенат — здание университетского совета в Кембридже, где происходит церемония вручения дипломов.

(обратно)

13

Имеется в виду драматическая поэма Мильтона «Самсон-борец», в которой рассказывается об ослепленном филистимлянами Самсоне.

(обратно)

14

Речь идет о так называемом Уотергейтском скандале, когда в 70-х гг. XX века два молодых журналиста газеты «Вашингтон пост» сообщили о причастности Белого дома к шпионажу, что повлекло за собой отставку президента Никсона.

(обратно)

15

Шерборн, Шерборн-Скул — мужская привилегированная частная средняя школа в графстве Дорсетшир. Основана в 1550 г.; 660 учащихся.

(обратно)

16

Джек Веттриано родился 17 ноября 1951 г. в Сент-Эндрюсе, шотландский художник-самоучка. Картины Веттриано находятся властных собраниях, ни одна британская галерея никогда не приобретала ни единой его работы. Полотно «Поющий дворецкий» было продано на аукционе Сотбис за 1 миллион 300 тысяч долларов. В 2005 году разразился скандал: Веттриано заподозрили в копировании рисунков из старого самоучителя. Сам художник обвинения отвергает.

(обратно)

17

Доктор Чума (Medico della Peste). В старину одним из самых страшных бедствий для Венеции была чума, которая посещала город несколько раз и уничтожала огромное количество жизней. Маску Medico della Peste в обычное время не носили, но во время эпидемии ее надевали доктора, посещая пациентов. В ее длинный клювообразный нос помещали различные ароматические масла и другие вещества — считалось, что они предохраняют от заражения чумой. Поверх одежды врач носил темный длинный плащ из льняной или вощеной материи, из-за чего изрядно походил на зловещую птицу, а в руке держал специальную палку — чтобы не прикасаться к зачумленному руками.

(обратно)

18

«Кафе ройял» — старинный фешенебельный лондонский ресторан.

(обратно)

19

Ковчег Ветхого Завета (древнеевр. «арон») означает ящик, сделанный по приказанию Бога: «Сделайте ковчег из дерева ситтим… И обложи его чистым золотом; изнутри и снаружи покрой его; и сделай наверху вокруг его золотой венец… И положи в ковчег откровение, которое Я лам тебе. Сделай также крышку из чистого золота… И сделай из золота двух херувимов; чеканной работы сделай их на обоих концах крышки… И положи крышку на ковчег сверху; в ковчег же положи откровение, которое Я дам тебе. Там Я буду открываться тебе и говорить с тобою над крышкой, посреди двух херувимов, которые над ковчегом откровения, о всем, что ни буду заповедывать чрез тебя сынам Израилевым» (Исх., 25, 10–22).

(обратно)

20

Речь идет о романе Джозефа Конрада «Сердце тьмы».

(обратно)

21

По-видимому, здесь и далее речь идет о книгах «Святая кровь и святой Грааль» Ричарда Лея, Генри Линкольна и Майкла Бейджента и «Код да Винчи» Дэна Брауна.

(обратно)

22

Саладин (Салах-ад-дин) (1138–1193) — египетский султан с 1175 г. Основатель династии Айюбидов. Возглавлял борьбу мусульман против крестоносцев.

(обратно)

23

Брюс, Роберт (Robert the Bruce, 1274–1329) — шотландский король с 1306 г. В 1314-м разбил английскую армию при местечке Баннокберн. В 1328-м добился от Англии признания независимости Шотландии.

(обратно)

24

Алло! (um.).

(обратно)

25

Кто говорит? (um.).

(обратно)

26

Этот телефон не для постояльцев (um.).

(обратно)

27

Здравствуйте (um.).

(обратно)

28

Двойной эспрессо, пожалуйста (um.).

(обратно)

29

Пожалуйста (um.).

(обратно)

30

Прошу! (um.).

(обратно)

31

Карлотта? Здравствуй. Это Луиджи. Да, да. Успокойся, Карлотта. Успокойся (um.).

(обратно)

32

Хозяин? (ит.).

(обратно)

33

встречу (um.).

(обратно)

34

Матвей Парижский (ок. 1200–1259) — самый известный из английских средневековых хронистов. Стал монахом Сент-Олбанского аббатства в Хартфордшире в 1217 г. Примерно с 1240-го и до самой смерти Матвей создавал свою знаменитую «Большую хронику» («Chronica majora»).

(обратно)

35

Сейчас же, немедленно (um.).

(обратно)

36

дорогая (um.).

(обратно)

37

Трое убитых (um.).

(обратно)

38

Ферфакс, Томас, барон Камерон (1612–1671), — английский политический деятель, активный участник английской революции XVII века. В январе 1645 года по предложению Оливера Кромвеля Ферфакс был назначен генералом и официальным главнокомандующим парламентской армией.

(обратно)

39

Доброго вам утра (корнуэл.).

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

ИНТЕРЛЮДИЯ

  Глава тринадцатая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

ΆΧΜC

Примечание автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg