«Голова-гнездо»

Голова-гнездо (fb2) - Голова-гнездо 464K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Шведов

Алексей Шведов ГОЛОВА-ГНЕЗДО

5 АВГУСТА, ВТОРНИК

В морге

Патологоанатом выглядел как классический представитель своей профессии — обычно именно такими они являются к нам с экранов телевизоров или книжных страниц: высокий и худой мужчина лет пятидесяти с болезненно–бледным вытянутым лицом и равнодушным взглядом безразличного ко всему живому танатофила. На нём был белый халат, из–под которого выглядывала небесного цвета рубашка и ноги в серых брюках и чёрных ботинках. Он курил, стоя у открытого окна своего кабинета.

Придерживающий Марину за локоть невысокий парень — следователь прокуратуры — сказал:

— Привет, папа! — из чего можно было сделать логичный вывод, что он и патологоанатом состоят в близких родственных связях. — Кажется, мы нашли… эта девушка — она может опознать того… ну, вчерашнего.

Худой мужчина кивнул.

— Я хочу его видеть! — сказала Марина тихо. — Если это он…, — и она замолчала, уставившись в один из узоров на линолеуме.

Сын и отец переглянулись, последний вновь кивнул и, затушив папиросу, направился к двери, находящейся слева от заваленного бумагами стола. Она распахнулась с противным скрипом, в очередной раз заставив Юрия подумать: господи, ну когда же он её наконец смажет или сделает хоть что–то, лишь бы она заткнулась?

Рыжеволосая девушка с причёской «каре», чей локоть был зажат в его почему–то влажной ладони, слегка дрожала и смотрела в медленно расширяющуюся щель с испугом, если не с паникой. Юрий прекрасно понимал её чувства: каждый, кто впервые попадает в морг, испытывает подобное. Лишь мертвецы ничего не боятся, и сейчас ты их увидишь, девочка, лежащих бесполезными кучами плоти на столах в холодильном отделении.

Король–патологоанатом вошёл в своё царство смерти; его спина явилась приглашением для тех, кто пока оставался снаружи. Марина глубоко вздохнула, набираясь не то смелости, не то чего–то ещё, и, влекомая Юрием, двинулась за длинной тощей фигурой судмедэксперта.

На секционном столе лежало чьё–то сильно обгоревшее тело. В ответ на вопросительный взгляд девушки, внезапно замершей на месте, Юрий покачал головой. Нет, красавица, это не то, что ты думаешь. Я даже и не знаю, кто это, вернее, ЧТО это — наверное, новенький, только недавно привезли. Бедняга.

Патологоанатом отворил ещё одну дверь, обитую чем–то, имеющим серебристый цвет. Это был вход в святую святых — «холодильник», королевскую сокровищницу, где сокровищами были лишённые жизни человеческие тела. Оттуда тянуло холодом и смертью.

— Где он? — спросила Марина. — Кто из них?

Мертвецов было пять, они лежали, укрытые белыми, точнее, уже ставшими серыми от частого пользования простынями, на двух больших и длинных столах. У одного трупа ступни ног были очень грязными. Патологоанатом заметил взгляд девушки и сказал:

— Это бомж. Умер два дня назад — выпил стакан ацетона. Можете представить, во что превратились его внутренности?

— Не надо, папа! — вмешался Юрий. — Я знаю, что ты любишь рассказывать всем о своих подопечных, но мы пришли сюда не для того, чтобы выслушивать твои… короче…

— «Подопечных»! — его отец усмехнулся.

— Где он? — снова спросила Марина, всё ещё надеясь, что опознание ни к чему не приведёт и что умер вовсе не Саша. Мертвец окажется просто мертвецом, не им.

— Вы не будете падать в обморок? — поинтересовался эксперт, подходя к трупу номер два (если считать от стены, на левом столе). — А то, бывает, потом приходится…

— Надеюсь, не буду! — оборвала его Марина. — Я работаю медсестрой в отделении интенсивной терапии при пятой хирургии, так что видела вещи и похуже.

Патологоанатом хмыкнул, но, казалось, остался вполне доволен ответом. Сдёрнул с трупа простыню, обнажив его до уровня груди. Мертвец имел обличие худощавого человека лет тридцати. Тёмные волосы были слегка курчавыми.

Марина сказала:

— Да. Это он. Господи, да отцепись ты от моей руки!

Хозяин морга фыркнул, а его сын поспешно отпустил локоть девушки. Странно, он думал, что той приятно чувствовать его поддержку в эти трудные минуты, наивно считая, что от этого ей становится легче. Оказалось, Юрий ошибался, и Марина Лаховская была вовсе не той перепуганной девушкой, каковой он видел её до настоящего момента.

— Итак, это ваш брат?

Марина кивнула. Если она чего–то и боялась, то это был сам факт опознания в трупе близкого человека, а не некрофобия как таковая.

— Лаховский Александр… э… Андреевич? — уточнил Юрий. Она кивнула опять и спросила тихо:

— Как он умер?

— Его убили, — патологоанатом снова накрыл тело простыней. — Хотите знать подробности или удовлетворитесь таким ответом?

— Таким ответом я не удовлетворюсь. Кто его убил, как и где?

Отец и сын переглянулись. Наконец Юрий выдавил:

— Хм. Я не думаю, что вам следует знать всё.

— Вот как?

— Ну-у… понимаете…

— Убийцу вы, надо полагать, не поймали?

Юрий вздохнул. Да, не поймали. И даже неизвестно, кто он. Ему, Юрию, поручили это дело как раз для того, чтобы он это выяснил, но пока следствие стоит на нуле. Известно лишь место обнаружения трупа — Западное кладбище, и причина его смерти. Ну и ещё дата.

— Теперь, я считаю, мы можем проехать в отделение и побеседовать там. Надеюсь, вы знаете что–то такое, что могло бы способствовать задержанию убийцы вашего брата.

Марина ответила:

— Я ничего не знаю, — и повернулась к патологоанатому, внимательно слушающему её и Юрия диалог. — Так что же явилось причиной смерти Саши?

Усмехнувшись, тот выдал ей следующую информацию:

— Если вы хотите знать всё, то что ж. Смерть наступила в результате черепно–мозговой травмы, то есть, вашего брата кто–то как следует стукнул по голове чем–то вроде молотка. Сзади. Думаю, вам не помешает знать так же, что перед смертью…

«Зачем он говорит ей и это? — подумал в ужасе Юрий. — Мог бы обойтись и без таких подробностей. Господи, папа, это же нетактично! Или это твоя месть за то, что она не боится мертвецов?»

— …он был изнасилован. Группа спермы нам известна. Убийца использовал какой–то любрикант — в прямой кишке вашего брата обнаружены его следы.

Марина расширила глаза и пробормотала еле слышно:

— Боже…

Теперь она выглядела действительно испуганной и даже побледнела. Юрию захотелось обнять её, но он всё же не решился сделать это, вспомнив «да отцепись ты от моей руки!». М-да, девушка–то с характером.

— Папа, да хватит тебе! — выкрикнул он. — Сколько можно, в конце концов? Марина, пойдёмте отсюда, давайте я вам помогу! — полуобняв сестру убитого за плечи, следователь почувствовал, как сильно она дрожит. На этот раз Марина не имела ничего против. Юрий, слегка возбуждённый таким близким контактом, подумал, а не стоит ли ему продолжить с ней знакомство — на неофициальном уровне. Она красивая, у неё неплохая фигура, и, вроде бы, она не страдает типичными для большинства женщин ярко выраженными признаками слабоумия. Отто Вейнингер в «Пол и характер» был прав и не прав одновременно: всё–таки есть женщины, которые не подходят ни под определение «мать», ни под «проститутку». У Юрия даже возникла в голове такая мысленная картинка: он и Марина в постели, обнажённые и страстно ласкающие друг друга.

— Она сама хотела знать подробности, — вырвал его из плена эротических фантазий голос отца. — Я имел полное право ей их сообщить. Он её брат всё–таки.

Юрий пробормотал что–то в ответ и повлёк Марину к выходу.

В милиции

Ю.: Почему вы решили, что с вашим братом что–то случилось?

М.: Понимаете, мы живём… жили вместе — я и брат. У нас трёхкомнатная квартира, родители умерли. Ну, он два дня не приходил домой, я и забеспокоилась. Согласитесь, что это вполне естественно?

Ю.: Но ваш брат был взрослым человеком. Сколько ему было?

М.: Тридцать один.

Ю.: Он мог, к примеру, встретить какую–нибудь девушку.

М.: Если он кого и встретил, то явно не девушку. (усмехается)

Ю.: Я не о том, Марина. Скажите, а где работал ваш брат?

М.: (после некоторого молчания): Нигде не работал.

Ю.: А вы работаете где–нибудь?

М.: Я же говорила — в пятой хирургии.

Ю.: Ах да, простите. Скажите, а у Саши были враги?

М.: Н…не думаю.

Ю.: Чем он вообще занимался?

М.: Чем? Да ничем. Он из больницы вышел только два с половиной месяца назад.

Ю.: Больницы?

М.: Если вам так интересно, он лежал в психушке.

Ю.: Простите за нескромный вопрос — с каким диагнозом?

М.: МДП.

Ю.: Простите, что?

М.: Маниакально–депрессивный психоз. И дело в том, что на улицу он практически не выходил, разве что на балкон. В общем, я сама и продукты покупала, и всё такое. А в тот день пришла с работы — его нет, а второй ключ исчез. То есть, он сам даже закрыл всё.

Ю.: Да–да, мы нашли ключ…

М.: Я просто обязана была что–то заподозрить, вам не кажется?

Ю.: Да, согласен. Но в таком случае почему вы обратились к нам так поздно?

М.: Думала, что он вернётся.

Ю.: А сколько времени ваш брат провёл в больнице?

М.: Почти два года.

Ю.: (после трёхсекундной паузы): А… вы его навещали?

М.: Да, навещала! (с каким–то вызовом в голосе)

Ю.: Как вы думаете, мог его убить кто–то из…

М.: Другой бывший пациент? Вы что, детективов начитались, господин следователь (ехидно)? Откуда я знаю, впрочем? Вам надо говорить с психиатрами, а не со мной.

Ю.: Назовите, пожалуйста, мне ещё раз ваш адрес. Вдруг придётся вас как–нибудь потревожить… На случай, если мы что–то выясним.

М.: Некрасова, 24–77. Знаете такую улицу?

7 АВГУСТА. ЧЕТВЕРГ

В морге (2)

Юрий бродил по кабинету отца взад–вперёд, заложив руки за спину.

— Итак, что мы имеем? Если разобраться — то же, что и вначале. Труп — раз. Факт… способ убийства — два. Историю болезни трупа — три. Ну, ещё разные мелочи. А толку–то от всего этого? Всё только ещё больше запуталось. И соседей я опросил — никто ничего не видел и не слышал, как сговорились. Какого чёрта Лаховский попёрся на кладбище, хотел бы я знать? Был ли гомосексуальный акт принудительным или же добровольным? И как это всё происходило: на могильной… на скамейке той, что ли?

Патологоанатом задумчиво посмотрел на сына и закурил папиросу.

— Проверь ещё раз его сестру, — сказал он наконец. — Такое впечатление, что она знает что–то, но скрывает, пускай и неумышленно. Может, она считает это незначительным, тогда как в таком деле важны даже самые мелкие детали.

— Думаешь, стоит её навестить?

— Не мешало бы.

— Так, — Юрий посмотрел на часы. — Сейчас полтретьего. По всем правилам она должна быть на похоронах.

— Ну вот и поезжай прямо туда. Вырази соболезнования. И как следует присмотрись к присутствующим.

— Да, пожалуй, я так и сделаю…

— А если вдруг получится, уточни вот какую деталь: не был ли её брат пассивным гомосексуалистом. И выясни круг его бывших знакомых. Может пригодиться.

— Понятно, что может, — вздохнул Юрий. — Ну ладно, тогда я поехал. Если получится, вечером заскочу.

На кладбище

Хоронили Сашу на том же самом кладбище, где его и убили.

— Простите?

Марина поняла, что обращаются к ней. Повернувшись на голос, она заметила стоящего рядом невысокого мужчину лет сорока, склонного к полноте и с залысиной. На нём были чёрный костюм, белая рубашка и коричневый с жёлтыми разводами галстук.

— Вы ведь Марина, сестра Саши? — девушка кивнула. — Я Дмитрий Фёдорович Терехин, Дима. Вы меня помните?

Да, что–то знакомое было в этом лице…

— Вы… вы когда–то лежали с Сашей в одной палате?

Мужчина энергично закивал. Глаза у него были карие и немного выпученные. И вообще, в выражении его лица усматривалось что–то овечье. Могильщики тем временем уже заканчивали свою работу; скоро нужно было устанавливать памятник и оградку. Народу на похороны пришло немного: кое–кто из соседей, коллег Марины по работе и ещё этот Дмитрий Фёдорович. Её единственная подруга Рита, бухгалтер в «СибЭнерго», уехала на месяц в Москву — бросила её, сучка, в самый ответственный момент… Но, впрочем, она ведь не могла знать, что Сашу убьют…

— Меня выписали вчера.

— А как вы узнали о смерти Саши? — действительно странно. Кто же ему сообщил об этом?

— Ну… мне сказали, — уклонился от прямого ответа толстяк. — Ещё не выяснили, кто его убил?

— Нет.

Одна из бабок–соседок начала вдруг истерично завывать. Господи, ну ей–то с чего расстраиваться? Разве кто–то умер у неё? Нет. Марина закусила нижнюю губу и снова повернулась к бывшему соседу брата по палате.

Но того уже рядом не было. Ещё одна странность. Девушка посмотрела по сторонам, но маленькой и толстой фигуры в чёрном нигде не увидела. Куда же он делся? А что, если этот Дмитрий Фёдорович всего лишь («Ничего себе всего лишь») игра её воображения? За последние дни мозг перенапрягся, плюс к этому ещё и приём транквилизаторов, причём, в таком количестве, которое запросто свалило бы с ног самого закалённого токсикомана. Смерть Саши, седуксен, сонапакс — всё это в совокупности могло без проблем породить фантом человека, которого Марина видела в последний раз тремя месяцами раньше.

Но нет. Слава Богу или кому–то ещё, всё было в порядке. Терехин просто стоял теперь несколько дальше, спрятавшись (намеренно или ненамеренно?) за ещё более толстого, чем он, главного хирурга, который, в основном, и помогал Марине с похоронами. Девушка прекрасно знала, что этот вдовец влюблён в неё и ради этого готов пойти на любые жертвы, но он был совершенно не в её вкусе и к тому же чуть ли не в два раза старше, поэтому шансов на успех не имел практически никаких. Хочет делать подарки, помогать в чём–либо, не обращать внимания на опоздания на работу — всегда пожалуйста, а на большее пускай и не надеется.

Могильщики — четыре мужика с мордами профессиональных алкоголиков — наконец распрямились и выжидающе уставились на Марину. Откуда–то появился тот самый молодой невысокий следователь, что таскал её в морг и потом допрашивал, и принялся помогать главному хирургу устанавливать памятник. Марина стояла чуть в стороне, наблюдая за происходящим со странным равнодушием и безразличием. Наверное, это давал о себе знать сонапакс.

Каким–то образом возле неё снова оказался Терехин. Он выглядел взволнованным.

— Вы должны выкопать его, немедленно! Он умер не до конца!

— Боже, отвалите! — прошептала Марина. — Не надо никого выкапывать, я вас прошу.

— Я знаю имя убийцы! — хватая её за руку, зашептал толстячок, и его глаза безумно блеснули. — Его зовут Астронавт!

— Да отвяжитесь вы от меня!

Он отпустил её руку, уставился на памятник и вдруг закричал неожиданно визгливым голосом:

— Он не умер! Он не умер!

Рядом, словно некий мистический защитник, тут же возник Юрий — страж закона и порядка.

— Какие–то проблемы, гражданин? — поинтересовался он. — Здравствуйте, Марина!

Девушка кивнула и обхватила себя за плечи — крест накрест. Нижняя губа у неё слегка дрожала.

— Проблем нет никаких, за исключением одной, — заявил Толстяк. — Так, совсем мелочь. Этот человек, — его палец, похожий на сардельку, указал на могилу, — умер не до конца!

Юрий непонимающе посмотрел на Марину, которая вдруг начала плакать, хотя слезы у неё при этом из глаз не текли. Сглотнув слюну, толстяк заговорил снова:

— Вы должны выкопать его. Сейчас же.

— Кто вы такой? — стараясь казаться как можно более грозным, задал ему вопрос Юрий. — Что вы здесь делаете? Он ваш родственник, Марина?

— Он сумасшедший. Убери его отсюда, прошу тебя!

Юрий воспрял духом: девушка сама просила его о помощи, о защите. А он уже и не надеялся…

— Вам лучше уйти! — сказал он толстяку, но тот как будто и не услышал его слов.

— Он жив, жив! Если…

— Я из милиции! — тихо сообщил ему Юрий, извлекая из кармана удостоверение. — Ты что, хочешь проблем, мужик?

— Ишь ты, из милиции! Запугивать меня вздумал, да? Не имеешь права, понял?

Юрию всё происходящее начинало не нравится. Он уже хотел было принять решительные меры, но сумасшедший вдруг махнул рукой и направился прочь от могилы, что–то бормоча себе под нос. К Марине и Юрию приблизился главный хирург.

«А это кто такой, интересно? — подумал следователь. — Ничего себе рама! Метра два с чем–то, да и весит, наверное, килограмм сто сорок. Вдвоём хрен обхватишь!»

Больше всего он напоминал Юрию медведя. Или гориллу? — тут же возникла новая аналогия. Ну и ручищи… Юрий вспомнил, как тот один поднимал тяжеленный памятник и даже не поморщился. Уф-ф.

Алкоголики–могильщики тем временем возились с оградкой. А ведь её потом ещё и красить надо будет, подумала Марина. Боже, и на хрен ей это надо — с кисточками всякими тут ползать?

Главный хирург спросил басом:

— Что это был за псих? Он тебя расстроил, Мариночка?

По его взгляду и этому «Мариночка» Юрий понял, что перед ним конкурент. Отцом девушки он быть не мог: та говорила, что её родители умерли, да и внешне они абсолютно не похожи. И что самое плохое, такому конкуренту страшно предъявлять какие–либо обвинения. Вот был бы он чуть меньших габаритов…

Итак, этот жирный великан, годящийся Марине в отцы, по всей вероятности имел на девушку вполне определённые виды. В сердце Юрия закралось нечто вроде ревности, а в мозг идиотская мысль: а не он ли убил Сашу, чтобы Марина, оставшаяся одна, относилась к нему более благосклонно? Почему–то Юрий был уверен, что его возлюбленная (или просто объект страсти?) не испытывает к — Боже, какие у него кулаки! — взаимной симпатии. Почти уверен. Но этого «почти» было вполне достаточно для того, чтобы Юрий ощутил прилив новых сил и оптимизма.

— Кто это был, Мариночка?

Опять «Мариночка»!

Но девушка не слушала его — её внимание было приковано к могиле. Двое мужчин переглянулись, впрочем, один раз они уже так друг на друга смотрели — когда устанавливали памятник. Пожилой гигант и невысокий юноша. Юрий знал, что выглядит моложе своих двадцати четырёх и по этому поводу немного комплексовал. Тем более, сейчас, в контрасте с конкурентом…

— Меня зовут Герман Эдуардович! — произнёс внезапно мужчина, протягивая ему огромную руку. — Я работаю вместе с Мариной. Моя фамилия Браун, я хирург.

Юрию ничего не оставалось, кроме как представиться тоже и скрепить ритуал знакомства рукопожатием.

— Я следователь, — добавил он, — веду дело об убийстве Марининого брата.

— Ты молодой, — непонятно для чего сказал хирург, вновь заставив Юрия почувствовать себя не в своей тарелке. — Я думал, ты родственник, а ты, оказывается… Из какого ты отделения?

Откуда такой интерес? Ему–то какая разница?

— А вы знали брата Марины?

— О, понимаю, понимаю! Работа прежде всего. Похвально, молодой человек! Нет, я не был знаком с Александром.

Спустя двадцать минут все начали расходиться. Марина отказалась уезжать и беседовать с Юрием, отдав предпочтение главному хирургу. Чёрт возьми, она что, специально? Юрию показалось, что, садясь в свою машину, Браун бросил на него злорадный взгляд победителя. Следователь сплюнул и, закурив, направился к жигулям, рядом с которыми был атакован какой–то бабкой (соседкой Марины) — одной из тех, кого он опрашивал позавчера. Отвязаться от неё ему удалось лишь с большим трудом.

Всё, что было известно следствию:

1. ФИО трупа — Лаховский Александр Андреевич. Проживал по адресу Некрасова, 24–77, вместе с младшей сестрой Лаховской Мариной Андреевной. Возраст трупа — 31 год.

2. Способ убийства и причина смерти: на затылке трупа имеется рана с тремя лучами неодинаковой длины, что характерно для большинства случаев, когда убийство совершено каким–либо тупым предметом. Следы борьбы отсутствуют. Изменение положения тела после смерти не выявлено.

З. За несколько часов до смерти (от одного до двух) Лаховский имел половое сношение в прямую кишку. Насильственное или добровольное — не выяснено.

4. Труп был обнаружен возле могилы некоего Котова, одет в голубую рубашку, серые брюки, обут в кроссовки. Следов нигде не найдено в ввиду прошедшего в период между убийством и обнаружением трупа дождя. Предположительное время наступления смерти: от 19.00. до 23.00., 2 августа. Обнаружен на следующее утро (7.10.) смотрителем кладбища. Ничего подозрительного за день до этого тот не видел и не слышал. Как и для чего убийца и жертва попали на кладбище — не выяснено.

5. На протяжении девятнадцати месяцев Лаховский находился на излечении в психиатрической больнице № 32 с диагнозом «инициальная депрессия», которая позже переросла в депрессию «эндогенную». Выпущен из больницы 1 мая в связи с ясно выраженной терапевтической ремиссией.

6. Убийца (предположительно) — гомосексуалист, склонный к некрофилии.

Вот, практически, и всё, что было известно следствию.

8 АВГУСТА, ПЯТНИЦА

Юрий

На следующий после похорон день Юрий всё–таки решил навестить Марину. Осмотреться у неё дома: что там и как. Узнать побольше о жизни Александра. Начальство уже начало на него давить: мол, три дня прошло, а толку нет. Возможно, этот парень (в смысле, убийца) — будущий серийный маньяк, поэтому желательно изловить его как можно быстрее. Так что, парень (в смысле, Юрий), действуй, лови придурка. Шерше ля психопат…

Но почему именно ему доверили это дурацкое дало? (Стоп, почему дурацкое? Именно благодаря ему Юрий получил возможность познакомиться с такой прекрасной девушкой как Марина) Скорее всего, шеф, с которым у него недавно произошел небольшой конфликт, специально сделал это, чтобы, если следователь не сумеет выйти на преступника, несколько принизить его в глазах коллег — особенно тех, кто были свидетелями их разборки, и поручит расследование кому–нибудь другому.

История стычки заключалась вот в чём. Однажды шеф заявил Юрию, что тот попал в органы, в основном, благодаря отцу — известному и лучшему патологоанатому города. Мол, если ему и надо кем–то работать, так это помощником регулировщика: подавать тому всякие флажки и так далее. Юрий оскорбился, ведь в конце концов у него был диплом юриста, но в глубине души он всё же понимал, что процентов на восемьдесят шеф прав. Для следователя у него был слишком неуверенный характер. Да, тогда он действительно сел в лужу — провалил первое порученное ему дело. Получилось так, что следователь выложил преступнику всю имеющуюся о нём информацию, и в результате этого вор, вина которого была почти уже доказана, сумел отвертеться. Тогда–то и произошёл конфликт, разрешённый лишь с помощью отца Юрия. И теперь — как Юрий считал — его начальник подсунул ему это дело исключительно для того, чтобы он его провалил. Хотя, может быть, всё это были лишь параноидальные домыслы.

Утром он заехал к отцу в морг, так как вчера посетить его не смог — помогал своему другу Жене перевозить мебель и прочие вещи из дома родителей на новую квартиру. Потом они обмыли всё это дело шампанским, и в итоге домой Юрий пришёл лишь в полвторого ночи.

В морге (3)

Юрий: Самое странное, что по словам Марины, брат на улицу практически не выходил. У него после больницы возникла эта… как её… забыл… агорафобия. Что могло заставить его выйти из дома и отправиться на кладбище?

Отец: (хмыкнув) От одного вылечили — другое подхватил.

Юрий: И только, главное, выписался из своей психушки, никуда не ходил, а тут первый раз вышел — и сразу на кладбище. Не могу понять…

Отец: А может, не сразу?

Юрий: Что не сразу?

Отец: Пошёл на кладбище. Может, он ещё куда–то заходил.

Юрий: Может. Но никто из соседей не видел, как он уходил и во сколько. Когда он покинул квартиру? Да хрен его знает. Марина работала в день, то есть её брат, получается, мог уйти в… любое время до восьми вечера. Убили его где–то с семи до одиннадцати, как ты сказал. Но почему сторож кладбища ничего не слышал? Лаховский же должен был сопротивляться!

Отец: Значит, всё–таки изнасилования, как такового, не было. Просто после совокупления активный партнёр зачем–то убил пассивного. Кстати, телефон–то у Лаховской есть?

Юрий: (ошарашено) Блин, я как–то не спросил…

Отец: Проверь. Может, кто–то ему позвонил, предложил встретиться на кладбище.

Юрий: Ах да, совсем забыл. На похоронах к Марине пристал какой–то мужик. По–моему, он был сдвинутый. Загонял, что Лаховский не умер и требовал его выкопать.

Отец: Кто он?

Юрий: (пожимая плечами) Он очень быстро исчез. Слушай, пап, ты думаешь…

Отец: Уточни про него у этой Марины. Может, она его и знает. И не забудь всё–таки выяснить, не был ли брат пассивным педерастом раньше. Ведь ни с того ни с сего мужчин обычно не насилуют.

Юрий: Не насилуют. Знаешь, я всё–таки считаю, что это кто–то из бывших больных. Может, он лежал вместе с Лаховским. Чёрт его знает. Слушай, звякни Назаренко, а? Они отказываются давать мне информацию о других пациентах!

Отец: Попробую. Но ничего не гарантирую. Лучше бы ты обратился непосредственно…

Юрий: К шефу? Да пошёл он!

Отец: Как хочешь. Но…

Юрий: Шефу надо, чтобы я выглядел идиотом. А я назло ему раскрою это дело!

Отец недоверчиво усмехается.

Юрий: (уверенно) Раскрою!

Отец: Есть сомнения.

Юрий: А если с твоей помощью?

Отец: Это ничего не меняет. Ты, я — какая разница? Убийца может затаиться, а с такими уликами как сейчас, ты его никогда не поймаешь. Ни ты, ни кто–то другой.

Юрий: Что же делать?!

Отец: То, что ты ещё так до сих пор и не сделал. Опроси эту Марину получше.

Юрий: Интересно, что она сейчас делает? Как ты думаешь, она дома?

Отец: А ты считаешь, что она сразу на следующий день после похорон пошла на работу? Ей надо всё убрать, навести порядок.

Юрий: Но сейчас, наверное, она ещё спит. Может, звякнешь всё–таки в психушку?

Отец вздыхает и придвигает к себе телефон. Но как выясняется, главврач психбольницы где–то отсутствует.

Марина у себя дома

Одна в трёхкомнатной квартире… Такая большая площадь пустого пространства действовала на Марину угнетающе, но тем не менее она не спешила никуда идти. Куда? Да и зачем? На сегодня у неё взят отгул — причина для этого весьма уважительная. Так что на работу только завтра, в ночь. Сходить в магазин? Да нет, не стоит, продукты и без этого имеются. Поехать на кладбище и покрасить оградку с памятником? Что–то тоже желания нет…

«Саша был прав, всё время оставаясь дома. Да и куда бы он пошёл? И куда могу пойти я? К Таньке? И что у неё делать? Разыскать Олега? Пошёл он! Нет, лучше уж сидеть дома. Никого не хочу видеть. Ритка — сучка: взяла — уехала!»

Она бесцельно бродила из комнаты в комнату: из зала — в спальню брата, из спальни брата — в свою, при этом не расставаясь с сигаретой. Обычно она курила редко, но в последние несколько дней график потребления ею никотина заметно изменился. Форточки были открыты, их пасти жадно втягивали табачный дым, таким образом проветривая прокуренное помещение. Мыслей было очень много, причём, о многом, о чём девушка думала сейчас, раньше бы она думать не стала. Но обстоятельства сложились так, как сложились, а значит и ход мыслей должен был исходить из определённой точки — «брат умер/убит. И я теперь одна в трёх комнатах. В принципе, всё так же, как и было, когда он лежал в больнице — я точно так же была одна… но…»

С одной стороны, со смертью Саши умерли и определённые проблемы, с ним связанные. И опять–таки, с одной стороны это было хорошо. Но с другой… Они с Сашей ведь так сильно любили друг друга! Марине не нужны были больше никакие другие мужчины с тех пор, как он вернулся. Но теперь, когда она одна, снова одна, поневоле придётся задуматься о замужестве… Найти себе старого бизнесмена…

«Он не умер!» — всплыли в её сознании слова Терехина. Откуда он вообще узнал о смерти Саши? «Мне сказали». Кто сказал?! Но он не мог его убить, потому что его выписали после того, как Саши не стало.

Что, если он наврал?

«Я знаю имя убийцы!»

Да, точно. Этот Дмитрий Фёдорович даже говорил, как того зовут. Конечно, всё это чушь, но… Как же его звали? Астроном? Нет. Астронавт?

(«Он не умер! Если вы не выкопаете его сейчас…»)

Ну и что же тогда произойдёт?

Астронавт…

Обычный бред обычного шизофреника, решила Марина. Иначе и быть не может. Он такой же чокнутый как и Саша до больницы. Он — псих; все его слова — бред.

В дверь позвонили. Марина вздрогнула и пошла открывать, мысленно проклиная незваного гостя. Наверное, ещё какой–нибудь соболезнующий припёрся. «Ах, мне так жаль!» — уже поперёк глотки стоит это наигранное сострадание. Сколько можно?!

Девушка открыла дверь. На площадке стоял следователь Юра. Он был в штатском и больше напоминал студента, чем того, кем был в реальности. В руках он сжимал зелёную папку.

— Здравствуйте! — произнёс он. — Извините, конечно; возможно, я оторвал вас от чего–то, но мне необходимо кое–что уточнить.

— Ну, проходите, — ответила Марина равнодушно. — Если вы сможете поймать убийцу, я буду вам только благодарна.

Юрий прошёл в коридор, и девушка снова заперла дверь. «Кажется, этот парень уже положил на меня глаз, — подсказала ей женская интуиция. — Использует теперь свою работу в личных целях. Ну, для разнообразия можно и поиграть с ним немного. Ладно, посмотрим…»

— Может, я не вовремя? — поинтересовался Юрий, развязывая шнурок на ботинке. — Проклятый шнурок…

Марина усмехнулась, заметив, что у него возникла некоторая проблема со снятием обуви. Каким–то образом шнурок завязался на два узла, и Юрий теперь тщетно пытался всё это распутать. Забавный парень. Каков он в сексе, интересно? Наверное, такой же смешной и нелепый.

— Вам помочь? — спросила она, присаживаясь на корточки рядом с ним. Он вздрогнул и посмотрел на неё. Их взгляды встретились.

— Да нет, спасибо, я думаю, что и сам справлюсь, — ответил Юрий торопливо и немного смущённо, продолжая распутывать образовавшийся узел.

Наконец ему это удалось, а второй ботинок он снял уже без проблем. Марина пригласила его пройти в зал, и вскоре оба сидели на диване, повернувшись друг к другу. Колени почти соприкасались.

— Я вот по какому вопросу. Я, конечно, понимаю, что у вас траур и вы не расположены со мной беседовать, а тем более откровенничать, но всё же я надеюсь…

Марина неожиданно рассмеялась, хотя, может быть, это выглядело несколько странным в подобной обстановке. Все зеркала и телевизор были завешаны разного рода материей — этого требовали принятые издавна традиции, да и вообще, в квартире до сих пор висел запах смерти. Всё казалось мрачным и навевало пессимизм. Но, несмотря на это, Марина рассмеялась.

— Да нет, я отвечу на все ваши вопросы, — сказала она. — То есть, на те, на которые знаю ответы. Вдруг вы действительно поймаете убийцу.

— Я поймаю его, — порывисто прошептал Юрий. — Я поймаю его! — повторил он уже погромче. И хотя Марина сомневалась в этом, она всё же кивнула. Да, ты его поймаешь. Он никуда от тебя не денется.

— Как я понял, ваш брат вышел из больницы три месяца назад, — начал Юрий, но Марина его перебила.

— Хотите кофе?

— Ну, не знаю, удобно ли это…

— Не вижу ничего неудобного, — Марина встала. — Я же не водку вам предлагаю, в конце концов. Значит, будете? Тогда, знаете, пройдёмте лучше сразу на кухню. Пока я вскипячу воду, вы как раз зададите мне свои вопросы.

Юрий дома у Марины

Ход мыслей Юрия в тот момент, когда он шёл за девушкой, в графике выглядел бы довольно странно. Одновременно он думал и о том, что должен расследовать убийство, и о возможности иметь с Мариной близкие отношения. Но дело прежде всего, не так ли? «Сделал дело — гуляй смело» — следует ли считать справедливым по отношению к настоящей ситуации это народное изречение? Ладно, посмотрим по обстоятельствам; если что, разберусь по ходу действия.

Юрий присел на табурет и начал изучать интерьер кухни. Марина, поставив на электрическую плиту чайник с водой, заняла другой табурет. Её глаза внимательно изучали следователя.

— Значит, первый вопрос, — сказал тот. — Вы говорили, Саша никуда не выходил из дома. Мне сказали, что это называется этой… агорафобией…

— Да при чём тут фобии какие–то? Он никуда не ходил потому, что ему некуда было идти. За те два года, которые он провёл в психушке, у него совсем не осталось никаких друзей, знакомых. И никакой фобии у него не было, по крайней мере, я так считаю. Он постоянно торчал у себя в комнате: смотрел телевизор (у него там маленький «Сапфир»), читал журналы, газеты, писал что–то…

Юрий отметил, что надо будет чуть позже попросить Марину позволить ему осмотреть комнату брата. Наверняка, там найдётся что–нибудь интересное. Но это чуть позже, после того, как будет выпит кофе.

— Насколько мне известно, болезнь вашего брата заключалась в том, что он… как бы это сказать… не видел смысла в своём существовании. А потом это…

— Вы говорили с психиатром? — усмехнулась Марина. — Можете не отвечать: вижу, что говорили.

Юрий вздохнул и кивнул. Он никак не мог понять, что же ему всё–таки надо от Марины: любви или секса. Да, он хотел бы переспать с нею, но вот способны ли они на большее? На Любовь с большой буквы? А, впрочем, нужна ли она?

— О чём задумались?

Юрий готов был поклясться, что она мысленно усмехнулась. Возможно, догадалась, о чём он думает. Ну и ладно. Проклятье, как бы это всё проделать? В принципе, проблем особых–то нет, но вот служебное положение… Что, если она сдуру настучит на него начальству? А, к дьяволу! Отложим это на потом.

— Да так. Размышлял.

— Ой, вода кипит! — Марина вскочила. — Вам сколько сахара, кофе?

— Кофе — одну, сахара — две с половиной.

Девушка кивнула и, распахнув дверцы шкафчика, висящего над плитой, достала оттуда две чашки. Пока она стояла к Юрию спиной, он не отрывал взгляда от её ягодиц и ног, частично скрытых халатом.

«На сколько она меня старше? Года на три–четыре, наверное. Ну почему тогда, у себя в кабинете, во время допроса я не выяснил год её рождения? Но, в общем–то, если на то пошло, это не так уж и важно, да? Мне кажется, я всё же могу на что–то надеяться. Она не груба со мной, скорее, наоборот — кофе предложила… Но дело прежде всего. А что касается… Ну, не знаю, рисковать пока не буду. Разве что, если она сама сделает первый шаг…»

Какая–то зацепка?

Марина смотрела, как следователь отхлёбывает горячий кофе, уставившись на поверхность стола, и думала о своих возможных ответах на его возможные вопросы. Что ж, может, какая–нибудь информация и окажется для следствия полезной. Но много милиции знать не следует, потому что это личное.

«Та информация, которую я утаю — она всё равно не дала бы им ключа к разгадке. Убийцу Саши надо найти, не спорю, но ради этого я не обязана выкладывать какому–то сопливому менту всё. Мои мысли — это мои мысли, и их это не должно касаться».

Они пили кофе и молчали, думая каждый о своём. За окном чирикали воробьи и гудели машины. С каждой секундой Марина всё больше и больше убеждалась, что Юрий думает сейчас не о деле, которое должен раскрыть, а о ней, как о женщине. Это немного её возбудило, потому что она представила, как занимается с ним сексом прямо здесь, на кухне. Да и тем более, прошла уже целая неделя с тех пор, как у неё в последний раз был мужчина. Ладно, это можно будет обдумать и потом. Сейчас главное — поиграть в вопросы–ответы.

Юрий прокашлялся и сказал:

— Вкусный кофе.

— Задавайте ваши вопросы.

Он кивнул и посмотрел на её обнажённую ниже колена ногу. «Не хватает мне ещё одного воздыхателя! Гера — старик, этот — мент, да и ростом маленький. М-да, везёт мне…»

Юрий прервал её мысли вопросом:

— Что мог делать ваш брат на кладбище?

Девушка пожала плечами, потом поставила контрвопрос:

— А возле чьей могилы его обнаружили?

Юрий напряг память и наконец ответил:

— Мужчина. Котов Владимир. Умер в прошлом году.

Выражение лица Марины несколько изменилось. Казалось, она удивлена этим сообщением, но не встревожена.

— Так вы знаете… знали его?

— Это был одноклассник Саши и его… ну, друг. Раньше они вместе работали в школе: Саша преподавал информатику, Володя — физкультуру. Когда брат лежал в больнице, Володю зарезали какие–то пьяные подростки.

«Надеюсь, не стоит говорить, что мы с ним когда–то давно пару раз спали? Это ведь не повлияет на ход расследования, я считаю».

— Опять убийство! — вздохнул Юрий. — А это всё не может быть как–то связано?

Марина, хмыкнула.

— Вряд ли. Володю, как я сказала, просто пырнули ножом, а моего брата… хм… изнасиловали и стукнули по голове. По–моему, это разные вещи. Или я ошибаюсь?

— Да, пожалуй, я глупость сморозил. А, вот ещё! Правда, вопрос, может, несколько нескромный…

— Что ещё за «нескромный вопрос»?

— Может, я не прав, но возможность всегда… мне не… В общем, Марина, не был ли ваш брат, Саша, гомосексуален?

— Саша? Гомосексуален? Нет. Не знаю. По крайней мере, я ничего подобного за ним не замечала. В больнице он вряд ли занимался чем–то подобным, а после… после он был всё время у меня на виду, никуда, не ходил.

— А раньше?

— Ну, вообще–то у него тогда была девушка. Они, кажется, собирались даже расписаться, но, когда Сашу положили в больницу, она…э…вышла замуж за другого. Можете узнать о Сашиных сексопатологиях у неё, если хотите. Правда, я не в курсе, где она сейчас живёт, но у вас ведь есть свои способы узнать это. Её зовут… или звали… Нина Голикова.

— Подождите секунду, я запишу, — сказал Юрий, доставая из кармана блокнотик и ручку. — Нина Голикова? А сколько ей лет, не знаете? Где жила раньше?

— Сколько лет? Ну, она на год старше меня, хоть мы и учились вместе. С 68‑го, значит.

Юрий сделал соответствующую пометку в своём блокнотике, одновременно опять скользнув взглядом по ногам Марины. Девушка в который раз усмехнулась — мысленно, и как бы случайно сделала так, что полы халата слегка разошлись. Теперь Юрий мог видеть одну её ногу и чуть выше колена.

— А где она жила?

— Раньше в соседнем доме.

— Где училась?

— В 312-ой. Там же, где я, Саша и Володя. Чёрт возьми, что мог мой брат делать у его могилы? Блин, бред какой–то! Такого не бывает!

— Ах да, Марина, у вас есть телефон?

— Телефон? Вы хотите куда–то позвонить?

— Да нет, но, может, кто–то позвонил тогда вашему брату и предложил с ним встретиться? Да и мне он может пригодиться — вдруг мы что–то узнаем…

— Хм. Да, телефон у нас есть. Его номер 41–22–64, — «интересно, запомнит он его или запишет?» — Но кто мог ему позвонить? Он же ни с кем не общался!

— Тем не менее, убийца, похоже, как–то, связался с ним, — хмуро ответил Юрий, снова делая какие–то пометки в блокноте — очевидно, записывал номер телефона. — Простите, у вас халат разошёлся.

Ой, ну надо же! Что, скромный такой, что ли? Сделав вид, что она смущена, Марина поправила халат. Ну что, мент, так лучше?

— А вашему брату никогда никто не угрожал?

— Да нет, вроде бы. Хотя, откуда я знаю? Он же не обязан был всё мне говорить. Мы жили как брат с сестрой, а не как муж и жена. Естественно, что у него могли быть от меня секреты.

— Естественно, — Юрий кивнул и отхлебнул кофе, который уже почти остыл. — Ещё один нескромный вопрос. Когда умерли ваши родители?

— Отец в 91-ом от рака. Мать через два месяца, покон… Совершила самоубийство.

— Само… самоубийство?

— Да, она не могла жить без отца и однажды съела кучу транков.

— Ей выписывали транквилизаторы? — удивился Юрий. — Она чем–то болела?

«Вот дура! — обругала себя Марина. — Проговорилась я, получается. Можно было и умолчать об этом, если на то пошло. Но теперь уже поздно. Несомненно, Юрочка сейчас проводит параллели между ненормальностью матери и Сашки. Что ж, вполне возможно, что это и наследственное. Но ментам–то это не обязательно было знать… Будь ты проклят, убийца, из–за тебя столько нежелательных фактов приходится предавать огласке!»

— Вообще–то моя мать была больна… психически. Иногда у неё возникали достаточно серьёзные проблемы с головой.

Юрий тремя глотками прикончил кофе и начал стучать пальцами по столу. Похоже, он нервничал.

— Теперь вы предполагаете, что болезнь Саши наследственная, — сказала Марина, проклиная себя за чрезмерную болтливость. — Я, конечно, не знаю, может, это и так. У матери тоже постоянно были депрессии, разочарованность во всём. Но не все в нашей семье были сумасшедшими. Лично я считаю себя абсолютно нормальной, отец тоже был здоров.

Юрия аж задёргало, он даже покраснел немного, потом выдавил:

— Да я же и не говорю… Конечно, вы нормальная. Не все же в семье должны быть… О, чёрт! Простите, Марина, если что не так…

— Да ладно! — девушка махнула рукой. — Ну, какие у вас ещё вопросы?

— Могу ли я осмотреть комнату вашего брата?

— Осмотреть комнату? Вообще–то, как я слышала, для этого нужен ордер. У вас он есть?

— Я не хочу ничего обыскивать — просто посмотреть. Хочу понять, как он жил, чем занимался.

— Смотрел телевизор. Знаете, приходите лучше завтра. Я уже устала от всех этих ваших вопросов. Мне хочется побыть одной. Надо многое обдумать, да и вообще…

— Да–да! — Юрий вскочил, чуть не сбросив на пол свою пустую чашку из–под кофе. — Я понимаю, у вас горе, вам трудно. Пожалуй, я и правда пойду. Во сколько завтра вы будете дома?

Марина задумалась. В голове её начал зреть план. Она помолчала чуть–чуть, поражаясь непристойности своих мыслей, и наконец сказала:

— Знаете, давайте в два. Сможете?

«Конечно, сможет. Прибежит, как миленький».

— Хорошо, я буду у вас ровно в два.

Выходя из квартиры, Юрий едва не столкнулся с каким–то парнем, спускающимся сверху. Увидев следователя, он как–то странно усмехнулся и быстро убежал вниз, оставив того в недоумении. Это кто ещё такой? Убийца? Ну–ну…

Только на улице он вспомнил, что завтра суббота, и он выходной. Что ж, придётся поработать вне графика.

Юрий на ковре

Сразу после Марины Юрий поехал на работу, где навёл справки через компьютер о Котове и Голиковой. Об убийстве первого там имелся довольно–таки обширный материал, но, кажется, Марина была права, и с последними событиями это вряд ли было как–то связано. Преподавателя физкультуры избили и в конечном итоге зарезали два пьяных ПТУшника, и сейчас оба отбывали заслуженное наказание. О Нине Голиковой в компьютере не было ничего. Это означало, что ни в каких преступлениях она не замешана. Тогда Юрий решил проехаться по ЗАГСам, но сперва заскочить к отцу — надо было рассказать тому о беседе с Мариной.

Но всё обломал шеф, вызвавший его к себе и интересующийся ходом расследования. Что ж, начальства не ослушаешься, надо идти.

— Итак, прошло уже целых четыре дня с того момента, как был обнаружен труп, но ты до сих пор не нашёл ничего стоящего. Вся эта твоя сегодняшняя беседа с сестрой убитого и яйца выеденного не стоит, тем более, что ты даже её не запротоколировал.

Шеф был явно не в себе, и Юрий не стал говорить ему, что он, чёрт возьми, просто–напросто забыл об этом дурацком протоколе. «Похоже, у него с утра одни неприятности, — подумал он, — если он так на меня наезжает. Кто–то уже разозлил его, и он теперь срывает зло на мне!»

— Поймите, не каждое дело можно раскрыть через четыре… за четыре дня! — попытался защитить себя Юрий. — А в этом деле нет абсолютно никаких улик! Убитый ни с кем не контактировал, из дома не выходил — я же вам уже сказал!

— А ты на меня не ори тут, — оборвал его начальник. — Если через двое суток, начиная с понедельника, не найдёшь убийцу, тебе даже отец твой не поможет.

Слова шефа возмутили Юрия до глубины души.

— При чём тут отец? На каком основании вы так говорите? Это дело веду я, а не он!

— «Я, а не он»! — передразнил его начальник. — Вот именно, что ты! Но объясни мне, пожалуйста, почему в таком случае мне звонит главврач психбольницы и говорит, что ему звонил патологоанатом Бушминкин и просил дать его сыну сведения о каких–то там пациентах?

— Твою мать, — тихо сказал Юрий, проклиная и себя, и отца, и шефа, и Назаренко, и всех остальных, кто так или иначе был связан с делом, которое он вёл. — Чёрт побери, кто–то из тех, с кем лежал Лаховский, мог тоже выйти из больницы и убить его! Его смерть ТОЧНО связана с больницей, потому что только там…

Юрий резко замолчал, внезапно забыв, что хотел сказать. Внутри у него всё кипело от желания обматерить или как–нибудь унизить начальника. Мудак! Навряд ли, конечно, он подсунул мне это дело, чтобы я его провалил — ему всё–таки выгоднее найти убийцу побыстрее, но что–то здесь всё равно нечисто. Или мне это только кажется? А Назаренко тоже мудак. Ишь ты, пожаловался. Да, теперь–то я точно хрен получу нужные сведения.

— В общем, так, Юра! — сказал шеф, неожиданно успокаиваясь. — Прокурору угодно, чтобы мы побыстрее закончили расследование, потому что каким–то образом о происшедшем стало известно широкой общественности. Люди возмущаются: мол, как так — уже и на кладбище ходить опасно. Мол, на Западном маньяк завёлся — мужиков насилует. Прокурор предполагает, что это может быть делом рук какой–нибудь секты.

— Секты?! — воскликнул Юрий ошеломлённо. У него чуть не вырвалось ругательство в адрес прокурора, но он вовремя себя сдержал. Может, это и правда секта? Сатанисты? Свидетели этого… как его… Иеговы? Белое братство? Голубое братство? — Не знаю даже. Об этом я как–то и не думал. Знаете, Валерий Андреевич, я всё–таки думаю, что это какой–то бывший пациент…

— Который вполне может быть членом секты! — уверенно заявил шеф. — Так что попробуй узнать, какие религиозные группировки практикуют противоестественные половые связи, совершают на кладбищах ритуальные убийства.

Юрий задумчиво кивнул. В принципе, если разобраться, могло быть и так. Но навряд ли.

— Ты не думай, что я тебя не уважаю, — неожиданно миролюбиво заявил шеф. — Нет, Юра, я очень даже хорошо к тебе отношусь, но пойми и ты меня. Все звонят, все приходят, все жалуются, всем чего–то от меня надо! А я что, каменный? Тьфу ты, не о том уже начал! В общем, слушай меня, сынок, и мотай, как говорится, на ус. Начальник дурного не посоветует. Впредь, если тебе понадобится получить где–то информацию, к которой нет свободного доступа, решай проблему через меня, а не через отца. Ты меня понял?

Юрий кивнул. Он начинал чувствовать себя немного виноватым за то, что обидел этого, в общем–то, вполне неплохого человека и тут же разозлился на себя за это неуместное чувство вины.

— Назаренко согласен нам помочь, — продолжал шеф. — Я с ним поговорил, и он готов дать тебе необходимые сведения. Ты получишь на нужного человека полное досье… историю болезни — это первое. Второе: квартиру убитого надо осмотреть, а для этого тебе нужен ордер на обыск. Заскочишь к прокурору и всё оформишь, я ему уже звонил насчёт этого. И третье. Пожалуйста, Юра, если ты и дальше собираешься… хочешь у нас работать, не пытайся въехать в рай на чужом горбу. Думаю, ты понимаешь, о чём я. Некоторые достаточно открыто возмущаются тем фактом, что тебе во многом помогает Анатолий Геннадьевич. Он — хороший человек, умный, но ведь у него есть и своя работа. А тебе пора становиться самостоятельным, не всю же ведь жизнь ты собираешься работать под покровительством отца.

— Понял, — сказал Юрий. — Всё, Валерий Андреевич? Я могу идти?

— Иди. И постарайся поговорить с Назаренко сегодня.

Кто ищет, тот находит

Вообще–то, жигули, на которой в настоящий момент разъезжал Юрий, принадлежала его отцу, но доверенность позволяла молодому человеку и самому управлять машиной. Отец обычно предпочитал водить служебный «УАЗик», и числящийся за ним по штату водитель в основном занимался лишь ремонтом.

К отцу Юрий решил заехать вечером, надеясь, что за всё это время тот не умрёт от недостатка информации. Сейчас путь следователя лежал в ближайший из ЗАГСов, где он намерен был поискать в архиве сведения о Нине Голиковой. Интересно, кто она такая — бывшая невеста Саши Лаховского? Могла ли она его убить? Вряд ли, конечно. (Могла ли она его изнасиловать? Ха!) Но поговорить с ней в любом случае не мешало.

Остановившись у какого–то коммерческого ларька, Юрий купил несколько разных шоколадок, надеясь, что после получения такого презента регистраторши многочисленных ЗАГСов будут более отзывчивы. Так и оказалось. Девушки и женщины, улыбаясь, говорили: «Да–да, конечно, мы вам поможем» и прятали шоколадки в стол, а их пальцы начинали быстро бегать по клавиатуре компьютера.

Нина Голикова обнаружилась в файлах ЗАГСа Калининского района, когда у Юрия оставалась всего одна шоколадка. Он уже думал, что ему, наверное, придется покупать ещё, но на удивление Фортуна с того ни с сего вдруг повернулась к нему лицом, представ в обличии полной женщины лет тридцати с большим слоем косметики на лице. Юрий предъявил ей удостоверение, вручил презент, и уже минут через десять нужная информация, распечатанная на принтере, была у него в руках. Всё, спасибо, до свидания.

Нина Голикова ныне носила фамилию Русакова и жила в новом микрорайоне на краю города вместе с мужем Юрием, который был старше её на пять лет. Брак был зарегистрирован 18 сентября 1994 года. Юрий решил, что навестит своего тёзку и его супругу, пожалуй, после пяти, ввиду того, что сейчас они могли быть на работе. Он поглядел сперва на наручные часы, потом — на вмонтированные в приборную панель. Одни из них или спешили, или, наоборот, отставали. Но, если не брать это в расчёт, то было примерно без трёх минут час. Может, прямо сейчас наведаться к семье Голи… тьфу, Русаковых? Вдруг кто–то из них пришёл на обед? Ну да, такое вполне возможно. Тогда вперёд. Не стоит терять времени.

Беременная

Дверь открыла крашенная блондинка в халатике и с большим животом. Она была бы довольно симпатичной, если бы накрасилась, но сейчас косметика на её лице отсутствовала. Юрий сразу понял, что это и есть объект его поиска и что под халатом у неё явно не подушка: бывшая невеста Лаховского находилась примерно на седьмом месяце беременности.

Она смотрела на него удивлённо: мол, что это ещё за паренёк такой? Какой–то студент? Новый сосед? Серийный убийца, охотящийся на беременных женщин? Юрий поспешно полез в карман за удостоверением и заметил, как в глазах хозяйки квартиры вспыхнули искорки страха. Ему повезло — он успел извлечь документ, удостоверяющий его личность, раньше, чем женщина захлопнула дверь.

— Ой, вы из милиции?

— Прокуратура, — поправил её Юрий. — Извините за беспокойство, конечно, но мне хотелось бы поговорить с вами. Вы ведь Нина?

— Да, я Нина, — ответила женщина немного растеряно. — Но вы уверены, что хотите поговорить именно со мной?

Юрий вздохнул.

— Уверен.

Она впустила его в квартиру, что–то бормоча про мужа, который сейчас на работе. На этот раз у Юрия не возникло проблемы со шнурками, и, вполне благополучно разувшись, он проследовал за этой молодой ещё женщиной («Она с 68-ro — ей двадцать восемь, значит, Марине двадцать семь» — сделал он запоздалый вывод).

— Прошу вас, садитесь, — с культурой киногероев сказала беременная, указывая Юрию на край смятой постели, на которой она, очевидно, только что лежала, читая что–то из серии «Шарм». — Извините, что не застелено, но я вас как–то не ждала. И конечно же, понятия не имею, что вас сюда привело. Но милиция обычно, — она прокашлялась в кулак, — сама задаёт вопросы. А я только хотела зарядку… гимнастикой заняться, мне врачи рекомендовали…

Юрий подумал, что тип этой женщины — классическая «мать», если уж судить по Вейнингеру. Тупая самка, цель жизни которой заключается лишь в воспроизводстве себе подобных. Нет, лучше уж общаться и заниматься сексом с «проституткой» — они, по крайней мере, не такие глупые. Он опять вспомнил о Марине. Как можно классифицировать её, к какой категории женщин отнести? Она вроде бы не такая уж и дура, но, опять–таки по тому же Вейнингеру, это позволяет сделать вывод, что она шлюха, а вот тут у него были подсознательные сомнения. Юрию, который уже поставил на Марине своё «клеймо», трудно было смириться с тем, что её сексуальное поведение оставляет желать лучшего. Оставалось надеяться, что сумасшедший австриец (или кто он там был по национальности?), покончивший жизнь самоубийством в двадцать с чем–то, ошибался, деля женщин всего лишь на две категории.

Нина экс-Голикова продолжала говорить что–то о своей беременности, о чудо–муже и о том, что она по–прежнему понятия не имеет о причине визита к ней следователя. Юрий наконец отвлёкся от своих эротико–философских мыслей и коротко объяснил женщине суть дела, которое расследовал. Та восприняла информацию достаточно спокойно и вот что сказала:

— Поймите, женщине нужна эта… стабильность, может быть? Сашу положили в больницу, причём, похоже, надолго и без особой надежды на выздоровление. Скорое. А мне было уже почти двадцать шесть. В таком возрасте женщина просто обязана обзавестись семьёй и жить спокойно. Может, я и не права, что бросила Сашу в трудное для него время, но угрызений совести я всё же не испытывала и не испытываю.

Юрий про себя отметил, что понятие «угрызения совести» вообще нельзя отнести к женщинам. Они обычно кормятся инстинктами, а совесть — это уже из другой области. Но Голиковой он, естественно, говорить ничего не стал. Всё равно не поймёт.

— Сейчас я намерен задать вам один весьма нескромный вопрос. У вас с Лаховским были интимные отношения?

Женщина покраснела. Юрий почему–то обрадовался этому и теперь даже испытывал какое–то извращённое патологическое удовольствие от того, что вогнал её в краску. Прокручивая в голове следующие свои вопросы, он стал ждать ответа на первый.

— Да, — произнесла наконец беременная, поглаживая арбузоподобный живот. — Такие отношения у нас были. Но не понимаю, какую это имеет связь…

— Боюсь, что связь имеется, — вздохнул Юрий. — Скажите, а не было ли у Лаховского каких–либо сексуальных девиаций? — это слово он подцепил от Женьки.

Она посмотрела на него недоуменно.

— Простите, чего не было?

Ох, подумал Юрий. Женщина есть женщина и всегда останется женщиной. Разума, что у коровы.

— Отклонений от нормы, — пояснил он. — Сексопатологий, извращений, перверсий.

Теперь она поняла.

— В каком смысле?

— Дело в том, — снова вздохнул Юрий, — что Лаховского, перед тем как убить, изнасиловали в задний проход. Сделал это, естественно, мужчина. Мне нужно знать, не был ли Александр бисексуален раньше и, если да, то с кем он встречался?

Женщина вздрогнула и несколько раз моргнула. Юрий отметил, что для разнообразия было бы довольно интересно заняться сексом с беременной. Патологично такое желание или нет? Нормально ли, что он вообще об этом думает? А, чего волноваться, у каждого человека бывают подобные мысли. Не только у следователей.

— Я… я не знаю, — прошептала Русакова. — Вроде бы всё было как и положено. Не думаю, что он мог быть голубым.

— Ещё один нескромный вопрос. Не предлагал ли вам Лаховский когда–нибудь совершить половой акт анально?

Женщина покраснела сильнее.

— Я отказываюсь отвечать.

Пришлось объяснить ей, что утаивание от следствия нужной информации уголовно наказуемо. Она просто обязана ответить во избежание ненужных проблем.

— Вы злоупотребляете своим положением! — заявила наконец Русакова. — Вы не имеете права задавать мне подобные вопросы!

Ещё не хватало, чтобы ты, сука, накатала жалобу, подумал Юрий. Нет, ты должна мне ответить, и ты ответишь. Мне нравится вгонять тебя в краску.

— Убийца до сих пор на свободе! — избрал он другую линию повеления. — Поймите, Нина, мужчины теперь подвергаются огромной опасности. Что, если следующей жертвой маньяка станет ваш муж? Не думаю, чтобы вы хотели этого. Вдруг убийство как–то связано с прошлым Саши и с теми, кто был с ним когда–то близок? Вдруг опасность угрожает и вам?

Кажется, ему удалось посеять в сознании женщины зерно сомнения. Она задумчиво уставилась в пол, обдумывая сказанное Юрием.

— Я повторяю вопрос, — начал тот, но беременная не дала ему договорить.

— Я поняла вопрос, не надо мне ничего повторять. Да, Саша предлагал мне однажды заняться этим, но как порядочная девушка, я ему отказала. Вскоре после этого его положили в больницу, и… больше я его не видела. При мне он ни о каких мужчинах и о связях с ними не говорил. Он вообще говорил мало. А в последние недели перед… ну, перед тем как он лег в больницу, был таким мрачным, ничего не хотел делать.

— Так Лаховский сам лёг в больницу?

— Ну да. Он понял, что с ним происходит что–то не то, и… ну, он говорил что–то про как бы добровольную изоляцию. Не помню. Ну а с работы его уволили, и он всё время дома сидел. Не гулял со мной, ничего. А думаете, мне интересно было сидеть каждый вечер на диване и слушать, как он молчит? Я тогда ещё работала — за кассой в универсаме сидела. Это сейчас мне муж работать запретил — говорит, что женщины работать не должны, а обеспечивать их должен муж. И я с ним в общем–то согласна. В общем, я по вечерам сама к нему приходила, потому что Саше, видите ли, неохота было ко мне тащиться. Я сказала, что уйду от него, если всё будет продолжаться в таком же духе. Зачем мне это? Он попытался покончить с собой, но… сестра его спасла. А потом он лёг в больницу.

— Понятно. И последний вопрос. Тоже, если прямо сказать, не очень–то скромный. Ваш муж, Юрий Русаков, он, случайно…

— В ту ночь он был дома!

— Как он относится к гомосексуализму, я хотел спросить.

— Никак. Не знаю. Откуда я знаю?! — закричала Русакова вдруг. — Вы что, подозреваете его?!

— О, господи, нет! — воскликнул Юрий. — Я только задал вопрос. Последний. В общем, спасибо, Нина, вы нам очень помогли.

Она лишь недовольно фыркнула и ничего не сказала. Юрий вновь подумал о том, что неплохо было бы заняться с ней сексом, причём, именно анальным, но тут же эту мысль от себя отбросил. У него родилось нехорошее предположение, что это дело каким–то образом на него влияет, разлагая психику и отклоняя её от пределов нормы. С кем поведёшься, от того и наберёшься. Хотя, если рассудить, то так и должно быть. Кто–то из авторитетов криминалистики (а может и нет — Юрий не помнил) говорил, что для того, чтобы поймать преступника, следователю прежде всего нужно понять его психологию. Он должен сам научиться мыслить патологично, если хочет выиграть.

Открыв папку, Юрий начал писать, что не очень–то и любил. Упрощённый до минимума протокол допроса занял всего страницу. Затем он предложил Русаковой ознакомиться с написанным, что та и сделала. Потом — «с моих слов записано верно» и подпись. И ещё Юрий оставил ей свой рабочий телефон. Так, на всякий случай. Вдруг что вспомнит.

В кафе

Когда Юрий сел в машину, он неожиданно осознал, что проголодался. Ехать домой и самому готовить ему не хотелось, в буфете на работе тоже неохота было появляться, поэтому он и остановил выбор на первом попавшемся в этом районе кафе. Чёрт, как здорово всё–таки было, когда у него была связь с Ольгой. Она и готовила, и убирала… и слишком уж многого хотела. Дети, штампик в паспорте. Нет уж, спасибо, и без этого пока обойдусь. Если надо будет, сам приготовлю или в кафе вот поем.

Поглощая картошку с холодной котлетой, Юрий пытался решить поставленный перед ним вопрос: кто же убил Александра Лаховского? Ясно было лишь одно: убийца явно ненормален психически и к тому же активный гомосексуалист. Хорошо, если он остановится, но если нет? Что ж, добро пожаловать в мир серийных убийц.

Юрий ни разу ещё не имел дела с маньяками, хотя как–то присутствовал при допросе воспитателя детского сада, подозреваемого в убийстве шести детей. Психопат выглядел вполне респектабельно, а в разговоре продемонстрировал себя как человека эрудированного и начитанного, с философским складом ума. Может, и этот убийца такой же?

Откинувшись в кресле и попивая кофе, Юрий вновь мысленно вернулся к Марине. Она почти на три года его старше! Двадцать семь и до сих пор не замужем? В наше время это практически нереально, тем более, если учитывать её внешность. Давно бы уже нашла себе какого–нибудь «нового русского». Значит, не хочет. Живёт одна…

«Мать была сумасшедшей, она отравилась транквилизаторами», — что–то подобное говорила Марина Юрию. А у брата тоже крыша съехала: попытка суицида, депрессия инициальная, депрессия эндогенная… Чёрт бы побрал всех этих психиатров со всеми этими их терминами… Как они их только запоминают? Интересно, что же всё–таки делал Лаховский вечером на кладбище? К тому же, у могилы бывшего друга? И каким образом он встретился с убийцей? Догадывался ли Саша, что его собираются убить или нет? От удара каким предметом наступила его смерть, и где он, этот самый предмет?

Ответов на эти вопросы у Юрия пока не было. Ему пришли на память слова шефа о секте — что, если это действительно секта? Нет. Вряд ли. Какая ещё, к дьяволу, секта? Сатанистов–педерастов? Глупости всё это!

Юрий вдруг вспомнил, что забыл спросить Марину о личности того толстяка, которого он вчера видел на кладбище. Он говорил, что Лаховский не умер: «Мы должны выкопать его, сейчас же! Вы похоронили живого человека!» Не мог ли он быть убийцей? Марина сказала, что он сумасшедший, и Юрий был с ней в этом согласен. Толстый маленький придурок, место которого в психушке.

Так, что же дальше? Какие планы на сегодня? Ну, сперва надо снова посетить Назаренко, потом получить у прокурора ордер на обыск. В общем, дел хватает. Можно было бы, конечно, и опять заскочить к Марине — узнать про того толстяка, но ведь девушка сказала, что устала и хочет отдохнуть. Не стоит навязываться. Завтра так завтра. А вечером можно (нужно) с Женькой связаться: помочь ему в обустройстве нового хозяйства и заодно вторично отметить переезд.

«Завтра попробую пригласить Марину к себе, — подумал Юрий, выходя из кафе и направляясь к машине. — Если согласится — куплю шампанского, а можно будет и анаши из вещдоков взять. Попьём, покурим…»

Но всё это должно было случиться завтра.

Назаренко

— После нашего вчерашнего разговора я кое–что обдумал, и пришёл к выводу, что убийцей навряд ли может быть кто–то из наших бывших пациентов, — седой психиатр снял очки и начал протирать толстые стёкла галстуком. Может, он и есть убийца, иронично подумал Юрий. — И даже, если вдруг я не прав, мы всё равно не можем… Истории болезней людей должны держаться в тайне. Когда позвонил твой отец, я разозлился и перезвонил Валерию. Но он сказал… попросил меня, чтобы я всё–таки оказал тебе посильную помощь. Что ж, если надо, то надо. Из того, что ты мне поведал сегодня, можно предположить, что ты подозреваешь в убийстве Лаховского кого–то из тех, кто знал его здесь и кто был выписан из клиники чуть раньше его. Или чуть позже. Так?

Юрий кивнул.

— Всё это время Лаховский находился в одной палате с Дмитрием Терехиным. Он закончил курс лечения полторы недели назад и отправился домой к жене. Это единственный человек, кроме врачей и санитаров, с кем вообще общался Лаховский.

— Можно кое–что уточнить? Когда Лаховского поместили в больницу, этот… Терехин уже лежал там?

— Да, два месяца.

— Угу, ясно. Могу ли я ознакомиться с его…

Наэаренко вздохнул, кивнул и потянулся к телефону. Скоро молоденькая блондинка в мини–юбке притащила тоненькую папку: «Вот, пожалуйста!». Назаренко поблагодарил её: «Спасибо, Людмила», и протянул папку Юрию.

Взглянув на фотографию Терехина, вклеенную в досье, Юрий напрягся и прошептал:

— Вот чёрт!

Главврач удивлённо посмотрел на него.

— Он что, вам знаком?

— Да, мы с ним встречались! — пробормотал Юрий, быстро перелистывая страницы. — Общался с духами? Пытался организовать комитет по общению? Хм…

Назаренко попытался что–то ещё спросить, но Юрий не слушал, увлечённый историей шизофрении того человека, с которым он недавно столкнулся на кладбище. Знала ли его Марина? Ну почему же он сегодня забыл спросить её об этом?

С трудом пробиваясь через медицинские термины, Юрий наконец закончил чтение и, вытащив блокнот, внёс в него домашний адрес Терехина и его телефон. Сама по себе история болезни ничего не проясняла и не давала поводов подозревать бывшего соседа Лаховского по палате в изнасиловании и убийстве, но поговорить с ним всё равно было необходимо. Если кто и мог помочь на данном этапе расследования, так только он.

— Простите, — вмешался Назаренко. — Могу ли я узнать, где вы с Терехиным встречались? В какой ситуации? Как он себя вёл? Знаете, чисто профессиональный интерес.

Юрий кратко изложил ему обстоятельства их встречи. Психиатр удивлённо повёл густыми седыми бровями, но ничего не сказал. Лицо его выражало крайнюю степень недоумения.

— Обдурил он нас, а? — спросил он наконец вслух, но, похоже, обращаясь не к Юрию, а к самому себе. — Получается, его болезнь всё ещё прогрессирует, хотя… Ну, Терехин! Надо будет…

Юрию хотелось ещё кое–что уточнить, но он боялся показать свою некомпетентность. Ведь несмотря на то, что он работал следователем, раньше ему никогда не приходилось вести дело, в котором было бы замешано столько много личностей с психопатологиями. И вообще, как известно, Юрий был ещё молод и только недавно устроился в прокуратуру. За ним числилось всего лишь три раскрытых дела (преступники, в принципе, были заранее известны, и вины не отрицали). А эта история напоминала какой–то совершенно безумный детектив в лучших традициях Конан Дойла или Агаты Кристи, практически без действия и со сложно сплетённой интригой. Подумав, Юрий всё же спросил:

— Скажите, а если я возьму показания у Терехина, суд может отнестись к ним, как к… ну, уликам, что ли? В случае, если тот действительно что–то знает.

— Нет, — убеждённо ответил Назаренко. — Психически ненормальные люди не могут считаться полноценными свидетелями.

— А не возникало ли у вас мысли, предположения, что Терехин вовсе не больной, а просто… ну, нечто вроде мощного экстрасенса, медиума? Что, если он и правда общался с какими–нибудь духами?

Психиатр посмотрел на Юрия как на ещё одного кандидата в пациенты своей клиники. Его губы искривила презрительная усмешка.

— Вы же следователь! — сказал он наконец. — Какие, к чёрту, экстрасенсы, телепаты, медиумы? У Терехина все началось с синдрома метафизической интоксикации в детстве, после смерти отца, потом он дебютировал с острой экспансивной паранойей в 77-ом, выздоровел, но попал к нам спустя несколько месяцев — уже с мегаломаническими идеями и сверхценным бредом. Потом около двадцати лет всё было нормально, он регулярно принимал лекарства… Но вот снова попал к нам, опять–таки со сверхценным бредом. А парапсихология — это сказка!

— Подождите, я вовсе не хочу сказать, что верю во все эти общения с духами! Я просто спросил, просто спросил! — Юрий почувствовал вдруг себя странно смущённым, как подросток, уличённый в онанизме. — Я тоже материалист, как и вы, но ведь есть же вещи, которые нельзя объяснить с точки зрения современной науки!

— А, все эти шаманы, наркоманы, «новые учёные»! — скривился Назаренко. — Вы, я вижу, юноша начитанный, хотя и молодой. Я знаком с вашим отцом — он тоже очень интересный собеседник…

— Да я этим и не интересуюсь вовсе! — Юрий попытался обелить себя в глазах психиатра, но вышло так, что он ещё сильнее покраснел. — Чёрт, у меня просто друг по всему этому… Мы иногда разговариваем.

— Ничего этого не существует! — уверенно заявил Назаренко и снова принялся протирать свои очки. — Реально лишь то, что мы видим — стол, лампа, допустим. Какие–то процессы. А если в эти параштучки верит ваш друг, что ж… Надеюсь, мы с ним когда–нибудь увидимся.

«Пора сваливать», — подумал Юрий.

После работы

Отца в морге не оказалось — он куда–то уехал. Ладно, если что, перенесём встречу на завтра. Юрий побеседовал немного с его ассистентом, так, о всякой ерунде, и поехал на работу оформлять бумаги для прокурора. Он надеялся сегодня получить санкцию на обыск квартиры Лаховских, чтобы завтра порыться там на законном основании в поисках каких–либо улик. Но прокурор, как и отец, тоже отсутствовал, и санкцию Юрий получил у его заместителя.

Было уже почти шесть. Юрий заскочил ещё раз к отцу, но морг вообще был закрыт. На улице становилось прохладно, и солнце всё чаще и чаще начинало прятаться за облака. Неужели дождь будет? На хрен надо.

Поставив машину в гараж, до дома Юрий добрался на автобусе. К отцу он решил смотаться завтра, сразу после того, как посетит Марину. Итак, рабочий день окончен. Можно немного отдохнуть, отвлечься. Но почему–то мысли Юрия упорно возвращались к этому делу — оно становилось всё запутанней, всё темнее, всё интересней. И ещё Марина. Знала ли она этого Терехина? Скорее всего, да — он ведь лежал в одной палате с её братом. Найду ли я убийцу? Пересплю ли с ней?

В полвосьмого он позвонил новосёлу Жене, и тот пригласил его к себе. В итоге там завязалась гулянка, перешедшая чуть ли не в оргию с участием Светы К. и двух её подружек. Мужскую сторону представляли сам новосёл, Юрий и Дима Романов, который как раз и привёл этих полушлюшек.

Домой Юрий отправился в четыре утра — ещё пьяный, но уже проспавшийся. Всю дорогу он воспроизводил в памяти фрагменты гулянки — те, которые помнил. Кажется, одну из девушек (ту, с которой он занимался сексом на кухне) он постоянно называл Мариной… Да! Она ещё всё время поправляла его — мол, меня зовут Таня. М-да, погуляли. Хорошо хоть завтра выходной.

Ага, отдохнёшь тут. В два надо быть у Марины. Придётся ещё и понятых искать… Ладно, утро вечера мудренее. Сейчас главное — быстрее дотащиться до дома и завалиться спать. Поставить будильник на часов так 11. Да, не забыть бы сделать это.

9 АВГУСТА. СУББОТА

Беременная в зеркале психоанализа

Несмотря на то, что подобную процедуру она повторяла по несколько раз в день, Нина всё же опять (уже во второй раз за утро) скинула с себя халат и, бросив его на гладильную доску, подошла к трюмо. Ей нравилось смотреть на своё отражение, особенно сейчас, с таким большим животом, в котором зарождалась новая жизнь. Подняв руки кверху, Нина повернулась к зеркалу боком. «Ой, какая же я толстая!» Подумав так, она сняла и бюстгальтер и, оставшись в одних розовых трусиках с расслабленной резинкой, коснулась кончиками пальцев огромных тёмных сосков. Погладила их. Именно через них малыш будет получать молоко. Ох, скорей бы это произошло!

Её руки спустились ниже и принялись ощупывать живот.

— Семь с половиной месяцев! — сказала женщина вслух. — Я скоро буду мамой, скоро рожу ребёночка!

Она любила разговаривать с собой, особенно перед зеркалом, и, естественно, только тогда, когда дома не было мужа. Эта привычка осталась у неё ещё со школы (спасибо театральному кружку) — девочка тогда переживала период полового созревания. Нина превратилась в женщину быстрее всех в классе, мальчишки на переменах ходили вокруг неё толпами.

Муж ушёл на работу, когда она ещё спала. Вчера он опять вернулся поздно, около двенадцати, хотя на этой неделе по графику работал в первую смену, и был весь какой–то взвинченный, как на иголках. Эта работа его точно до добра не доведёт, думала Нина, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Юра стал в последнее время таким нервным… Она рассказала ему о визите следователя, передала всю суть их беседы. Юра слушал её, не перебивая, но, когда она дошла до последнего вопроса («Как ваш муж относится к гомосексуалистам?»), руки его сжались в кулаки, и он втянул в себя воздух с таким шумом, что Нина даже прекратила повествование. Что–то в этом звуке напугало её.

— Я не сказала следователю, что Юра любит анальный секс! — сообщила Нина своему отражению. В повседневной жизни она стеснялась произносить вслух подобные словосочетания и вообще об интимных делах говорить с мужем не любила, более того, не очень–то любила и сам секс (последний оргазм с мужем у неё был год назад). Но перед зеркалом нинина скованность куда–то исчезала. — И об остальном я ему тоже говорить не стала. И Юре я сказала, что ему ничего не сказала. Юра… ну, он сразу расслабился, стал улыбаться, шутить.

Да, именно так всё и было. Юра успокоился, обнял её, начал говорить «какая ты у меня аппетитненькая» и «дай–ка я тебя укушу». Нина не пыталась сопротивляться, потому что… ну, он всё–таки муж, отец ребёнка… Глава семьи, в конце концов.

Смотря отражению в глаза, Нина вновь заговорила:

— Он заста… попросил меня, чтобы я… ну, заняла такую позу, чтобы я сама облокотилась на диван, а ноги были на полу. Когда я так сделала, он…

…задрал её халат и снял трусики. Она обернулась и увидела, что его «великий и могучий» уже находится в состоянии эрекции — двадцать два сантиметра напряжённой плоти. Некоторые женщины, бывает, жалуются на своих мужей в связи с их полной или частичной импотенцией, но вот у мужа Нины никаких проблем с этим никогда не возникало.

— Смазка там же? — спросил он. — Не перепрятала?

Нина кивнула, не смея пошевелиться. Она знала, что если вдруг скажет что–то не то, Юра может и ударить её. Лучше молчать. Её живот упирался в диван, но не настолько сильно, чтобы это причинило вред будущему их ребёнку.

«Надеюсь, он будет осторожен».

— Давно срала–то? — поинтересовался Юра, выдвигая и вновь вставляя на место тот ящик стенки, где хранилась баночка со смазкой. Ещё пять месяцев назад та была полной, но сейчас содержимого в ней оставалось лишь на четверть. Нина, бросив мужу краткое «утром», ощутила, как его пальцы втирают вазелин в её анус — и снаружи, и внутри.

— Ну, я не знаю, — сказала она зеркалу. — Мне это и нравится, и не нравится. Но Юрa всё–таки мой муж. Мы любим друг друга, и пускай он иногда… ой, ну очень редко… бьёт меня, я знаю, что он хороший человек. Да и вообще, я, возможно, и правда заслуживаю, чтобы меня иногда наказывали. Сама виновата, всё время глупости какие–то говорю.

Она лишь изредка постанывала, когда Юра делал своё дело (как оказалось потом, он даже не снял очки). Ей не было ни больно, ни приятно — безразлично, но Нина знала, что муж любит, когда она стонет. Изредка ей приходилось немного пятиться, потому что иначе живот сильно ударялся о диван, а она не хотела, чтобы ребёнок испытывал какие–либо неудобства.

Наконец Юра кончил, сопроводив эякуляцию хриплым не то криком, не то стоном. Нина почувствовала, как его плоть внутри её плоти постепенно становится мягче, уменьшается в размерах. Она тоже стонала и вскрикивала, имитируя оргазм, наивно считая, что муж ей верит.

— Тебе было хорошо? — сурово спросил Юра, обхватывая жену руками и поглаживая низ её живота.

— О да! — прошептала Нина. — Мне было очень хорошо.

Он, хмыкнув, вытащил из неё свой половой орган, вытер его об её халат и застегнул ширинку. Дышал он до сих пор учащённо, стиснув зубы. Нина кое–как поднялась (ноги у неё затекли) и, натянув трусики, одёрнула халат. Ей хотелось пойти подмыться, но Юра всегда запрещал ей это. «Что я, грязный какой–то? Чего ты после меня всё время в туалет бегаешь?» — спрашивал он в самом начале их брака, и с тех пор она старалась не раздражать его лишний раз.

— Если мент ещё раз придёт, — сказал Юра, усаживаясь на диван, — не открывай. Посмотри сперва в глазок. Но ты вообще–то дура и можешь его запустить. Если запустишь, запомни — родишь раньше времени, — добавил он с угрозой. — Поняла?

Нине захотелось спросить, имеет ли он отношение к смерти Саши Лаховского, но решила, что это вряд ли принесёт ей пользу. Конечно, он не имеет к ней отношения. Что за глупые мысли?

Покрутившись перед зеркалом ещё минут пять, Нина пошла на кухню готовить обед. Пожалуй, сегодня она сделает борщ — Юра так его любит!

Не монстр

Дзынь!

Мёртвый Саша отпрянул от неё, испугавшись этого звука, и Марина вернулась из царства снов в реальность. Было без десяти десять. За окном чирикали воробьи, а в дверь кто–то звонил. Ну кто это ещё? Поди, опять тот следователь. Разбудил, скотина. Он ещё раньше прийти не мог?

Набросив на себя одну лишь клетчатую рубашку, принадлежавшую совсем недавно её брату, Марина, что–то недовольно бормоча, поплелась в коридор. Ха, если это и правда Юра–детектив, он сейчас обалдеет, когда увидит её в этой рубашке. Если что, подумала она, может, я всё–таки с ним трахнусь. Неделя без мужика — это в моей практике явление редкое. Ещё дня два в таком духе, и точно придётся онанизмом заниматься или выцеплять первого попавшегося.

Но это был не Юра. На лестничной площадке стоял насупившийся Дмитрий Фёдорович — тот самый человек, который когда–то лежал в одной палате с её братом. Выражение его липа не предвещало ничего хорошего. Марина взвизгнула и начала пятиться.

— Я не монстр! — заявил сумасшедший, наваливаясь на дверь. — Ты подумала, что я монстр, но на самом деле это не так!

Марина снова взвизгнула, когда сардельки его пальцев обхватили её тонкие запястья. Она попыталась вытолкнуть Терехина обратно в подъезд, но было слишком поздно — тот уже находился внутри квартиры. Отодвинув девушку в сторону, он быстро запер дверь на верхний замок. Что делать? Начать вопить? А есть ли в этом смысл? Если это он убил Сашу, он может запросто убить и её. Или лучше попробовать вести себя с ним вежливо?

— Я буду кричать! — пообещала Марина дрожащим голосом. — Если вы…

— Не бойся меня! — сказал толстяк. — Я не собираюсь причинять тебе боль, ведь я не монстр.

Возможно, он и правда не хотел делать ей ничего плохого. Но Марина всё равно не была в восторге от его визита. Только бы он не оказался каким–нибудь маньяком! Трахаться с таким маленьким, старым и толстым — нет уж, спасибо! «Вот сейчас бы тот Юра не помешал, — подумала она. — Он бы меня защитил, это точно. Что, чёрт возьми, делать?!»

Здравый рассудок посоветовал ей не дёргаться. «Дай этому психу выговориться, и он уйдёт» / «Но что ему от меня надо?» / «Вот и узнаешь. Пускай говорит».

— Ладно, — кивнула Марина. — Давайте побеседуем, раз уж вы пришли. Вам ведь что–то от меня нужно, как я понимаю. И… я верю: вы не монстр.

Она ощутила, как Терехин расслабился.

— Я разуюсь, с твоего позволения?

Девушка кивнула. Пока толстяк разувался, она скрылась в туалете.

— Я собираюсь попить кофе, — сказала Марина, когда они наконец оказались на кухне. — Вы будете?

— А молока у вас нет?

— Молока?

— Сгущенного. Я бы его поел, пока ты занималась бы со своим кофе.

— Нет у меня никакого молока, ни обычного, ни сгущенного.

— Что ж, жаль.

Марина заметила, что он пялится на её обнажённые ноги, открытые чуть ли не до нижнего белья, и мысленно усмехнулась. Как бы не возбудился старичок. Интересно, он хоть на что–нибудь ещё годен?

Теперь он не казался ей таким уж сумасшедшим. Довольно занятный мужчина с явно неординарным мышлением, только вот ростом не вышел и жирноват. Да и возраст. Ей вспомнился главный хирург — тоже толстый и старый, но двухметрового роста. Да, везёт ей на мужиков в последние дни….

— Я знаю, что ты спала с Сашей, — сказал вдруг Терехин.

— О?! — Марина присела, на край стола, опёрлась на крышку руками. — О–го–го!

Внутри у неё всё перевернулось. Она думала, что об этом никому неизвестно, кроме них двоих! Теперь брат умер, и его часть тайны перешла к ней, но откуда узнал об их связи Терехин?!

— И ещё, я хочу, чтобы ты знала, — продолжал толстяк. — Помнишь, тогда, на кладбище, я говорил, что Саша не умер?

Марина усмехнулась.

— Помню.

— Это действительно так.

Секунд десять оба молчали. Потом Марина произнесла тихо:

— Ко мне приходил следователь. Задавал вопросы всякие. Я хотела ему сказать про вас, но почему–то забыла об этом.

— Ну, начнём с того, что не «почему–то». Тогда, на кладбище, я дал тебе на это установку, и если бы ты даже что–то и вспомнила, то следователю бы всё равно ничего не смогла сказать. Что–нибудь отвлекло бы вас. Ну, ты понимаешь.

— Уф-ф! — Марина поправила волосы и только тут вспомнила, что собиралась пить кофе. Да, придётся, похоже, пока об этом забыть. — Вы что, хотите сказать, что действительно какой–то там экстрасенс? Не сумасшедший?

— Твой брат тоже не был сумасшедшим.

— Ага, не был! — недоверчиво сказала Марина и усмехнулась. — Что я, не помню, что ли?

— Депрессия — это ещё не безумие. Да и то, это… впрочем, нет, — похоже, Терехин хотел добавить что–то еще, но, очевидно, решил эту тему не затрагивать. — А если на то пошло, все мы сумасшедшие. Ты, я, психиатры, президенты. Все. Теперь я отвечу на твой вопрос. Да, я действительно экстрасенс и телепат, один из самых сильных в мире. Я в состоянии читать твои мысли.

«Во гонит! — с восхищением подумала Марина. — Он — полный псих, но… как человек очень интересен. Нечасто таких встретишь… Но когда же всё–таки Саша успел ему сказать, что мы с ним спали? Ведь этот толстяк говорил, что его выписали за день до похорон. Как они могли связаться?»

— Если ты считаешь, что я виновен в смерти твоего брата, то ты очень сильно заблуждаешься. Я его не убивал. Я был в больнице. Но я знаю, кто убийца…

— Да, я помню. Вы говорили, я вспомнила потом. Его зовут Астронавт, так?

— Тише, тише! — Терехин замахал руками. — Ты не должна произносить его имя в замкнутом пространстве! Неужели ты хочешь, чтобы он тебя услышал?!

Вот так заявочка. Параноик обыкновенный — его в зоопарк надо, чтобы за деньги детишкам показывать. Астронавт! Он что, из космоса, что ли?

— Он не принадлежит нашему миру! — заговорщически зашептал сумасшедший, словно и в самом деле прочитав её мысли. — Мне сказал об этом твой брат. Он прибыл из, — тут Марина не поняла, что он сказал: то ли из «моего праха», то ли из какого–то «Мерлопрака», — чтобы убивать и насиловать. Я открою тебе ужасную тайну: ОН OДИH ИЗ СОШЕДШИХ С УМА БЕЗЫМЯННЫХ! «За и над человеком, вне и внутри человека свирепствует война, — похоже, он начал кого–то цитировать. — Человек, я и ты — это не единственное место битвы, но он является одним из её участков. Разум и тело… ммм… разум и тело разорваны, изрезаны, искромсаны, опустошены, истощены этими силами и властями при их космическом конфликте, который мы даже не можем опознать». Ты понимаешь, о чём я?

— Да не совсем, если честно.

— А я и не думал, что поймёшь. Женщины не способны на мыли… тьфу, мысли о запредельном. В общем, так, моя рыженькая. От Саши должны были остаться кое–какие записи. Я знаю, что он их делал. Мне они нужны.

Только теперь до Марины дошло, что Терехин пришёл к ней за чем–то. («Какие ещё записи?») А ведь она сразу могла предположить, что ему что–то от неё надо. Именно что–то — нечто физическое. Возможно (да не возможно, а так и есть), этот жирный мудак просто наплёл ей чушь про Астронавта лишь для того, чтобы запудрить ей мозги, навешать лапшу на уши. Пути психопатов неисповедимы. Та вещь (записи) была необходима ему под любым предлогом.

Но вряд ли. Похоже, он не играет роль, а искренне убеждён в своей правоте. Он — псих, его место в дурдоме, из которого его непонятно как выпустили. (Что, если он сбежал?!) И ему нужны какие–то записи Саши.

Или же (вариант номер три) он и в самом деле телепат и экстрасенс, а Сашу убило и изнасиловало какое–то инопланетное существо, условно именуемое «Астронавтом».

— Если я получу эти записи, — продолжил после короткого молчания Терехин, — то, может быть, мне удастся отослать его обратно. Тогда насилие прекратится, и твой брат останется единственной его жертвой.

Взгляд у него был, как у типичного параноика, или же он был очень хорошим актёром. Может, отдать ему эти записи, если они, конечно, существуют? Отдать — и пускай уматывает!

— Что вообще за записи–то? — спросила она.

— Записная книжка, красная.

— Хорошо, давайте посмотрим. Только пообещайте, что когда найдёте её, то сразу же уйдёте. Меня несколько пугает ваше общество.

— Я не монстр, — напомнил Терехин. — Не забывай об этом. Мне ничего от тебя не нужно, кроме записной книжки. Я возьму её и уйду. Я не буду тебя связывать, резать скальпелем, насиловать и кончать на лицо. Ведь я не монстр.

— Откуда вы вообще знаете об этой записной книжке? Когда Сашу выписали, вы ведь ещё оставались в больнице, а когда выписали и вас, он был мёртв. Так откуда?

В дверь позвонили.

— Блин! — сказала Марина. — А это ещё кто?

Санитар

Сегодня проблем с психами было мало, и поэтому Юрий Русаков, сидя на балконе второго этажа, пытался сочинить стихотворение. За окном, в помещении, группа, состоящая из двух наркоманов, эпилептика, самоубийцы и некрасивого подростка–дисморфофобика, смотрела по телевизору какую–то передачу, изредка обмениваясь комментариями. В углу комнаты расположилась Галина, медсестра, одна из Наблюдателей (так на сленге этой больницы именовались ее служащие). Русаков тоже должен был по всем правилам находиться там, но больные вели себя спокойно, и помощь санитара пока не требовалась.

«Чужды мне муками чужими упоенье И наслажденье чьей–то долей тяжкой. Моё призвание — нести успокоенье, Давя безумие смирительной рубашкой»

Это было пока всё, что Русаков успел сочинить. Дальше у него не получалось — на ум лезли разные посторонние мысли, и он никак не мог сосредоточиться и придумать следующую строчку, что заставляло его нервничать. Надо будет поставить себе пару кубов реланиума, а в два и на обед смотаться.

Интересно, как обстоят сейчас дела у Терехина?

«С желаньем твёрдым мир избавить от страданья…»

Нет, что–то не очень. Не нравится мне это «с желаньем твёрдым». Или сделать «желая твёрдо»? Попробовать пока сочинить дальше, а это словосочетание заменить потом? А если «с безумной целью»? Нет, в предыдущей строчке уже было однокоренное слово — «безумие», лучше не повторяться.

— Сука! — тихо сказал он вслух и, спрятав блокнот и ручку в карман халата, уставился в небо. Ему вдруг показалось, что за его спиной кто–то стоит. Русаков обернулся — балкон был пуст. Спустя минуту он поправил очки и вернулся к стихотворению. «Желая твёрдо мир избавить от страданья, С набором девственно стерильных инструментов…»

Так, что же это получается? Лечение не нейролептиками и транками, а какими–то физическими предметами? Хм. Ладно, попробую–ка дальше. «Я выхожу из мрака подсознанья…» Не то. А если «Брожу по коридорам подсознанья»?

Нет, лучше «помутнённого сознанья». Правда, размер сбивается, но это тоже иногда хорошо.

«Желая твёрдо мир избавить от страданья, С набором девственно стерильных инструментов, Брожу по коридорам помутнённого сознанья, Выискивая новых пациентов».

Ну, вот и всё, кажется. Русаков перечитал получившееся стихотворение и остался вполне доволен. Восемь строк. Правда, жестковато всё это выглядит: главный герой, скорее, маньяк какой–то, а не санитар.

«Да, «Санитар». Так я его, наверное, и назову. Просто и ясно», — подумал Русаков и принялся переписывать своё новое поэтическое творение на чистый лист.

И всё же как там Терехин? Жалко, Люси на совещании вместе с шефом. Сдуреть можно: суббота — и совещание. А ей бы этот стишок понравился…

Марина и не–монстр

— Это ОН! — прошептал Терехин. — Он услышал, что мы говорили про него и пришёл… пришёл за нами!..

— Да ну, на хуй? — высказала сомнение Марина и собралась было пойти в коридор, но толстяк схватил её за подол рубашки и рванул на себя. Ткань затрещала, в стороны полетели пуговицы.

— Ну, ты!!! — закричала Марина, осознавая, что рубашка на ней распахнулась и теперь этот сумасшедший придурок видит её груди и трусики. — Какого хера ты меня хватаешь?! Отцепись, блин!

Дзы–ынь!!!

— Не открывай, это ОН!

Марина попыталась запахнуться, но тут Терехин схватил другой рукой второй край подола и резко дёрнул за оба конца сразу. Рубашка соскользнула до уровня талии. Не успев даже ничего предпринять против этого, девушка поняла, что её руки теперь надёжно заблокированы, а плечи и грудь обнажены.

— О, у тебя неплохие формы, — заметил Терехин. — У твоего брата был хороший вкус. А что это у тебя за царапины на животике? Похоже на порезы.

Марина сделала попытку вырваться, но он слишком крепко держал её рубашку, которая из обычной теперь превратилась в смирительную. Неожиданно ей стало на всё плевать: убить он её (вроде бы) не убьёт, разве что попытается изнасиловать. Не смертельно, в общем–то. Но кто это всё–таки там звонит? Следователь? Но он ведь должен был прийти в два.

Вернее, кто это там звонил?

— Он ушёл! — Терехин облегчённо вздохнул и, что самое удивительное, Марину отпустил. — Он может вернуться, конечно, но не сейчас. Позже. Итак, рыженькая, мне нужна записная книжка Саши. Красная. Пойдём пороемся у него в комнате, а? И без лишних вопросов — это в твоих же интересах. Будешь много знать — умрёшь, а я не думаю, что ты этого хочешь.

— Да уж, конечно, мало хорошего, — хмуро сказала Марина, поправляя рубашку. Она хотела было застегнуться, но выяснилось, что из шести пуговиц имеется только одна. На месте остальных остались лишь дырки и нитки. Тогда она просто запахнулась и сказала:

— Ну что, толстячок, давай вставай и пойдём рыться в чужой собственности.

Очутившись в комнате Саши, Терехин сперва долго озирался по сторонам. Окинул взглядом книги в шкафах (все, в основном, про компьютеры), прикоснулся к телевизору. Марина, не стесняясь его, переоделась в халат и, присев возле письменного стола брата, открыла дверцу. Она уже два дня собиралась в нём покопаться, но всё никак не доходили руки. Выдвинув верхнюю полку, девушка заметила, что Терехин уже стоит рядом.

— Так что искать?

— Красную записную книжку. Как я и говорил.

Откуда он, интересно, знает, как она выглядит? Видел её у Саши? И что в ней написано? Всяко ведь не об этом Астронавте…

Они рылись среди бумаг полчаса, но записной книжки так и не нашли. Одна из полок была забита всевозможными брошюрами по оккультизму — брат немного увлекался этим ещё до того, как запер себя в психушке. Некоторые были за 96-ой год — Марина покупала их по просьбе Саши ещё совсем недавно.

В другой полке лежала стопка «СПИД-Инфо». Все те годы, пока брат лечился, Марина выписывала эту газету и потом отдала все номера ему. Так же там обнаружился один презерватив и пустая упаковка из–под ещё одного.

Третья полка, нижняя, таила в себе чуть больше интересного, чем две предыдущие. Увидев тоненькую тетрадку с надписью «Катамнез», Терехин тут же вцепился в неё, но почти сразу же отдал Марине:

— Здесь про тебя.

Про неё? Девушка открыла тетрадку, пролистала. Оказалось, Саша вёл что–то вроде дневника, но только он охватывал одну сторону его жизни — половые отношения с сестрой.

Так, занятно. Надо будет потом почитать.

Также на этой полке обнаружились фантастические рассказы Саши, которые тот писал в больнице. Терехин бегло просмотрел их, но по его словам там не нашлось ничего касательно Астронавта.

— Все подробности — в записной книжке, — сказал он. — Но я подумал, вдруг что–то из этого Саша использовал в своих рассказах. Но нет. Всё это очень плохо, надеюсь только, что твой брат не додумался уничтожить эту книжку. Он…

— А вы точно уверены, что она была?

— Я сам… Твой брат говорил мне об этом.

— Когда? Он что, делал эти записи в больнице?

— H-нет… Но мы с ним частенько перезванивались. Он сказал, что…

Марину как огнём обожгло. Да, точно, бывало Саше кто–то звонил, он запирался в комнате и не выходил оттуда очень долго. Иногда он разговаривал со звонившим полчаса, иногда — больше.

— …решил записать туда всё, что ему известно о Нём.

— Подождите, вы что, звонили ему прямо из больницы?

— Да, там был… была одна санитарка, которая… хм… разрешала мне пользоваться телефоном. Сама она при этом выходила, и мы с Сашей могли обсуждать всё без утайки. Он говорил, что разработал одну концепцию, которая позволит отослать… Нет, лучше тебе не знать этого.

— Ладно, вы говорили с ним по телефону, да, но как вы узнали о его смерти?

Терехин внимательно посмотрел ей в глаза. Он словно раздумывал: сказать — не сказать. «Но кто же всё–таки приходил?» — подумала Марина.

— Дело в том, моя рыженькая, — произнёс наконец толстяк, — что я общаюсь с духами. Вернее, с одним духом.

— Ого! Как это там называется — некромантия? — девушка вспомнила, что читала об этом в какой–то книжке, которую подсовывал ей Саша. — Вы… м-м… вступаете в контакт с умершими?

— Не совсем. Хотя можно сказать, что и так. Но вообще–то нет… не с умершими… и не совсем я… Неважно. Возможно ты назовёшь меня шизофреником, возможно, я и есть шизофреник. «Метафизическая интоксикация!», — он явно передразнил кого–то. — Понимаешь, у меня есть одно знакомое существо из… ну, не отсюда. Оно подарило мне способность изредка читать мысли, позволило мне… словом, он предсказывает некоторые события или сообщает что–то, мне неизвестное. Он так же может по моей просьбе общаться с некоторыми умершими личностями, но сам он, скажу честно, не мёртвый, а из параллельного мира!

«Точно шизофреник! — подумала Марина. — Знакомое существо, параллельные миры… Но всё равно интересно его слушать. Он такой забавный…»

— Я вышел из больницы, когда Саша был уже мёртв. Мы с женой ели суп, когда Му… дух заговорил. Катерина его, естественно, не слышала, потому что он говорил внутри моей головы, а я сделал вид, что ничего не происходит. Ведь считается, что я «выздоровел», хотя даже не был болен. Они сами больны, эти психиатры. Идиоты! Их методы лечения… А, всё это, если хорошо подумать, не твои проблемы. Я знаю, что ты считаешь меня ненормальным, вот и продолжай считать так. Но мне необходимы записи твоего брата. Если он их не уничтожил, значит, куда–то спрятал. Вопрос — куда?

Зазвонил телефон.

— Мне можно взять трубку или нет? — поинтересовалась Марина. — Вдруг это опять ОН?

— Можешь взять. Навряд ли это он. Сомневаюсь, что он умеет пользоваться телефоном.

— Да и приходил тогда не он, — пробурчала девушка и пошла в зал, к телефону.

Начало дня для Юрия

11.00. Проснулся по сигналу будильника (голова почти не болела, что самое удивительное).

11.00. — 11.30. Умылся, позавтракал. Зарядку делать не стал — неохота было.

11.30. — 11.50. Добирался на автобусе до гаража. Что самое странное, на остановке ему долго стоять не пришлось — автобус подъехал практически сразу.

12.00. — 12.20. Доехал до Терехина, но дома никого не оказалось.

12.40. Заскочил на работу. Надо было захватить папку и санкцию на обыск.

Улика

Сварив щи, Нина немного поела, и только собралась пойти почитать, как вспомнила, что вчера вечером Юра бросил в стирку свою рубашку. В её голове тут же всплыли данные им указания:

— Постирай быстро. Моя любимая рубашка, так что…

«Так что». Нина поняла, что крылось за этим. О да, Юра, я тебя поняла, конечно же, будет исполнено!

И Нина отправилась в ванную. Открыла, «горячий» кран, и сразу подставила под струю таз. Постираю вручную, думала она, не включать же машину из–за одной рубашки. А потом почитаю всё–таки, вроде бы особо важных дел до двух часов больше нет.

Когда Нина уже опускала рубашку в таз, то вдруг заметила на манжете левого рукава два маленьких коричневых пятнышка. Краска? Она поскребла одно пятно ногтем. Нет, не краска, вроде бы.

Кровь.

Кровь?

…Да, а что же это может быть ещё, кроме крови? Интересно, как вот только она попала на рукав её мужа? Это же не его кровь, у него ведь нет нигде никаких ранений. Наверное, это произошло, когда Юра работал. В дурдоме всякое бывает, и, скорее всего, эта кровь принадлежит какому–то психу. И как он там только выдерживает, бедный?

Замочив рубашку, Нина вдруг вспомнила, что именно в ней Юра был в ту ночь, когда он вернулся очень поздно — в половине второго ночи. Это было несколько дней назад, на той неделе… кажется, тоже в субботу. А следователь говорил, что именно той ночью убили и изнасиловали Сашу Лаховского. Она, Нина, обманула его, когда сказана: «В ту ночь он был дома». Нет, Юра тогда отсутствовал. Он должен был прийти в полдевятого, а вместо этого…

(убили и изнасиловали)

«А как ваш муж относится к гомосексуалистам?»

Ответ отрицательный. Он к ним не относится. Вернее, относится, но не совсем… но он любит анальные акты… и говорил, что… (бисексуал?!)… в больнице с другими… дразнил меня этим…

Беременная женщина ахнула и прижала руки к груди. Неужели всё–таки… О, нет, этого не может быть! Это всё просто совпадения! Но не слишком уж их много? Кровь на рукаве, анальный секс, многочисленные истории о том, что происходило когда–то в больнице в ночные смены, отсутствие в вечер/ночь убийства, дома.

«О боже, как я могла быть так слепа?»

Нина, снова ахнув, присела на край ванны. В животе что–то задвигалось, зашевелилось — это подавал признаки жизни неродившийся ребёнок. Вовремя он, нечего сказать. Нина обхватила руками живот, и ей вдруг почудилось, что ребёнок внутри заплакал. «Иногда, у беременных могут возникать слуховые галлюцинации, связанные непосредственно с плодом» — что–то такое было написано в одной из многочисленных брошюр о материнстве, которые она читала. Материнство, отцовство… отец… кровь на манжете…

Мог ли Юра действительно убить её бывшего сожителя, человека, которого она когда–то любила (или думала, что любила)? Нет, нет, это не он! Это не может быть он!

«— А как же те истории, что он тебе рассказывал?

— Ну… возможно, он просто фантазировал. Или… ему нравилось таким образом ставить меня на место. Юра не мог убить Сашу! Избить — да, возможно; вступить в половую связь — возможно, но есть сомнения… но убить?!»

Так мог ли Юра сделать это?

Санитар звонит

4, 1, 2, 2, 6, 4. Вначале в трубке что–то шумело и шипело, потом послышались короткие гудки. Сорвалось, что ли? Нажав на рычаг, Русаков принялся набирать номер заново: кнопка с цифрой 4, затем — 1, и так далее. На этот раз в правом ухе раздалось «пи–и–и, пи–и–и» — как и надо. Русаков расслабился и облегчённо вздохнул. Дозвонился. Ну, теперь–то станет ясно, как там дела у жирного педика. Ну же, подойди к телефону, сучка. Ты дома, я знаю.

Трубку сняли.

— Алло, — полувопросительно–полувосклицательно.

— Марина? — Русаков намеренно понизил тембр голоса, сделав его глубже и бархатистей.

— Кто это?

Санитар усмехнулся. Сказать, кто? Ты действительно хочешь это знать?

— Какая разница. Толстяк у тебя?

— Кто вы?

— Позови его к телефону!

— Я…

— Слушай, ты плохо врубаешься, я смотрю?

Она, очевидно, поняла, что не стоит корчить из себя героиню, и скоро трубку взял Терехин.

— Ты нашел? — спросил Русаков.

— Нет. Нет пока.

— Но ты уверен, что Фантазёр её не уничтожил?

После некоторого молчания:

— Нет.

— То есть, может быть и так, что…

— Может. Я не знаю. Вы последние с ним разговаривали, не я. Я здесь ни при чём. Я ничего не знаю!

— А кто знает? — этот ублюдок уже начинал выводить Русакова из себя.

— М-м, — сказал Терехин. — Я… Как ты нашёл меня? Как ты узнал, что я здесь?

— Она что, стоит рядом, и ты но можешь говорить прямо?

— Д-да.

— Понятно, — Русаков хмыкнул. — Ну–ка дай–ка эту суку к телефону.

— Сейчас.

Русаков подпёр свободной рукой голову, облокотившись на стол (он находился в кабинете у старшей сестры). Дела обстояли, прямо сказать, хуёво. Хуёвей некуда, если сказать ещё прямее. Хорошо, если Лаховский свои каракули уничтожил (сжёг/порвал/выбросил/сходил с ними в туалет), ну а вдруг нет? Интересно, а что известно следопыту? Зачем он приходил к нему домой? Только ли для того, чтобы узнать у Нинки об её бывшем ёбаре? Или они уже догадываются? Люси сказала, что к шефу тоже приходил какой–то мент, требовал историю болезни Терехина. Описания Нинки и Люси примерно совпадали — следопыт, кажется, был один и тот же.

— Да, — снова раздался в трубке женский голос.

— Ещё раз привет, подружка.

— Это вы убили Сашу?

— Hу-y! — Русаков нервно усмехнулся. — Нет, вообще–то. Я не убивал его.

— Но это ведь вас называют Астронавтом?

— Каким ещё, твою мать, Астронавтом?!

Молчание.

— Откуда, вы знаете мой номер?

Русаков подумал, что лучше, наверное, будет, если он с ней встретится и обсудит всё на месте. Сколько он уже её не видел? Ну, с тех пор, когда она забирала из больницы своего братца. Терехин говорил как–то (ему об этом сообщил сам Лаховский), что она с ним (с братом) предаётся пороку инцеста. Бр-р…Рыжая шлюха–нимфоманка — всё ей неймётся. Может, стоит заняться её воспитанием?

— Что вы молчите? Кто вы? Откуда у вас мой номер?

«Да к чёрту этого Толстяка! Из него помощник, как из меня балерина. От Мариши будет куда больше толка. Я ей всё объясню, и, может, она меня поймёт».

— От твоего брата, откуда же ещё, — соврал Русаков. — Мне нужны его записи. Как ты смотришь на то, чтобы оказать мне посильную помощь?

— Кто вы?

— Да что ты заладила одно и то же, в самом деле, как попугай? Допустим, что пока это неважно. Так как ты думаешь, мы сможем с тобой встретиться? Поверь, я не убивал твоего брата!

— Но милиция…

— Это не я. Что бы они не говорили, это не я. Дай–ка мне толстяка ещё раз.

Послышалось шуршание, и тот взял трубку.

— Я слушаю.

— Давай закругляйся и сваливай. Если ты мне ещё понадобишься, я тебе позвоню.

— Что тебе ещё от меня надо?

— Пока ничего. А теперь сваливай оттуда, и без глупостей.

— А…

— С этим я разберусь сам.

— Мне снова дать ей трубку?

— Пускай она сперва закроет за тобой дверь.

— Как скажешь, — вздохнул Терехин.

Санитар звонит (2)

Посте того, как Марина закрыла за Терехиным дверь, ей не оставалось ничего, кроме как снова взять в руку лежащую рядом с телефоном трубку. Астронавт, или кто–то ещё, по–прежнему был на связи.

— Он ушёл?

— Да.

— Ну так что, мы сможем встретиться?

Марина задумалась. Встретиться с тем, кого милиция считает убийцей? Что, если он убьёт и её? Или он здесь вообще ни при чём? Ему просто нужна записная книжка. Если она её не найдёт и не отдаст… Нет, будет лучше всё же найти и отдать, во избежание всяких недоразумений.

Сказать: «Да, я готова с вами встретиться»? А потом дождаться следователя Юры и всё ему объяснить? Пускай они арестуют этого Астронавта или хотя бы допросят. Блин, но сегодня суббота, Юрочка может и отдыхать. Нет, он обещал прийти в два…

— Не надо меня бояться, — сказал голос в трубке. Что–то знакомое было в этом голосе, но в то же время он звучал незнакомо. — Я не представляю для тебя никакой опасности.

— Вас ищет милиция, вы в курсе?

— Не меня. Я не убивал твоего брата, я ведь тебе уже говорил.

— Этого толстого извращенца ко мне заслали вы?

В трубке раздался мерзкий смешок.

— Догадалась. Он, конечно, псих, но его можно использовать. Понимаешь, мне необходима записная книжка твоего брата, и я ради этого готов на всё.

— Даже на убийство?

— Послушай, давай не будем говорить о таких вещах по телефону. Я лучше приеду к тебе, и мы всё обсудим на месте.

«В два, — подумала Марина, — пускай приезжает в два. Как раз в это время должен появиться Юра, вот пускай они сами со всем и разбираются. При нём этот человек (убийца Саши) ничего мне не сделает».

— Хорошо, — сказала она. — Давайте встретимся в два. Вы знаете, где я живу?

Когда он ответил утвердительно, Марина даже не удивилась.

— Знаешь, — добавил «Астронавт» перед тем, как прервать связь, — ты пока поройся у себя получше, может, и найдёшь где эту записную книжку. А я заберу её и сразу уйду, и больше тебя не побеспокою. Ну так как?

— Ладно, я посмотрю.

КАТАМНЕЗ (из эротического дневника Александра Лаховского)

15.05.96.

Моя сестра спит с соседом и готовит мне еду. Что ж, спасибо. На улицу я не выхожу — зачем? Что там делать? Куда идти? Компьютер она продала (я сам посоветовал ей сделать это), так что заняться практически нечем. Я лежу целыми днями у себя в комнате и мастурбирую, благо фантазия моя неограниченна, а вызываемые ею образы очень реалистичны. В основном, вспоминаю наши спектакли.

Вчера сестра застукала меня за этим занятием — я лежал голый, а она вошла. Она была шокирована, а мне же всё было безразлично. Что в этом такого? Русаков и Люси не звонят и не приходят (правда, позавчера я говорил по телефону с Толстым), так что же мне остаётся делать? Короче, Маринка выбежала из комнаты, а я кончил, и тут у меня возникла кое–какая идейка.

Перечитал всё, посмеялся. Писал быстро, и некоторые предложения не очень грамотно построены. Ну и чёрт с ним, не экзамен же сдаю.

<…>

15.06.96.

Чего мы только не делали за эти четыре дня. Брат и сестра. Муж и жена. Противоестественно? Я так не считаю. Главное, чтобы тебе было хорошо.

Сейчас она работает. Сегодня обещал позвонить Толстый. Наверное, я ему обо всём расскажу. Как они там сейчас без меня обходятся, интересно? Толстый говорил, что сценарии теперь Люси пишет — мол, талант у неё литературный открылся. Надеюсь, у неё хорошо получается.

Какая–то зацепка? (2)

Сидя в своём кабинете, Юрий радовался, что сегодня выходной и его никто не беспокоит. Итак, он был твёрдо намерен произвести обыск в квартире Лаховских — санкция лежала во внутреннем кармане его пиджака, рядом с блокнотом. Так, сейчас половина первого, до назначенного Мариной срока ещё целых полтора часа. Найдёт ли он что–нибудь полезное для следствия? Сдвинется ли оно наконец с мёртвой точки? Переспит ли он с Мариной?

Подперев голову руками, Юрий начал размышлять. Проклятый убийца, чёртов маньяк, трахнутый пидор! Да, этот парень — стопроцентный гомик, к тому же и с уклоном в некрофилию. Надо же додуматься — трахнуть мужика возле могилы, а потом ещё его и убить. Хорошо хоть, что не наоборот.

Возле могилы. Котов В. В., одноклассник Лаховского. Дерьмо-о! Всё так перекручено, сдуреть можно. Лучше бы это дело поручили кому–нибудь другому, не ему. Как бы у самого крыша не поехала после всех этих психушек.

Юрий не понимал, как у одного мужчины может встать на другого мужчину. Бр-р. А у того придурка встал, как получается. Он, используя какую–то смазку, трахнул Лаховского, а потом стукнул его чем–то по голове. И был таков. А все имеющиеся следы смыл дождь.

Зазвонил телефон. Удивившись, Юрий снял трубку.

— Следователь Бушминкин слушает.

— Здравствуйте, — послышался взволнованный женский голос. — Как хорошо, что я вас застала. Вы мне оставили ваш телефон…

Марина?!

— Марина, это вы?

Оказалось, что нет.

— Это Нина, Нина Русакова. Вы приходили к нам вчера.

А, вот кто это. Беременная сука.

— Я вас слушаю.

— Дело в том… вы не могли бы ко мне приехать? Я…

Что она, рожает, что ли? Или плачет?

— Это как–то связано с убийством Лаховского? — осторожно поинтересовался Юрий.

— Да. Вернее, нет… но я думаю, что знаю, кто его убил.

Юрий так и подскочил. Неужели какая–то зацепка?

— Хорошо, я сейчас буду!

На всякий случай он захватил пистолет.

Поэзия санитара

После телефонного разговора с Мариной, Русаков вновь вернулся на балкон, где уже стоял, облокотившись на перила, восемнадцатилетний наркоман Гера. Как следовало из его истории болезни (санитар был с ней знаком), после приёма каких–то галлюциногенов у парня теперь наблюдались эффекты типа «флэшбэк». Иными словами говоря, изредка к нему возвращались ощущения и переживания, подобные которым он испытал впервые непосредственно при употреблении наркотика. К тому же Гера (его фамилии Русаков не помнил) ещё страдал от частых приступов deja vu, за что санитар был ему благодарен — всё это породило стихотворение «Эхо будущей смерти»:

«Как страшно бывает, когда, понимаю, Что я у обрыва на самом краю. Я к смерти готов, но вот только не знаю, Когда меня в спину толкнёт дежа вю. Я все эти речи давно уже слышал, И даже их выучил все наизусть. Возможно, всё бред, но дарованный свыше, Я этого бреда ужасно боюсь. Дрожит моя воля в невольных рыданьях, Струятся потоки невидимых слез. Осколки разбитых надежд и желаний Вонзаются в мозг, порождая психоз»

Но теперь этот наркоман с внешностью заученного интеллектуала несколько мешал Русакову. Отвлекал его. Итак, Мариша согласилась с ним встретиться — это прекрасно. Кто знает, может, с её помощью он и сумеет разыскать эту чёртову записную книжку, если она, конечно, до сих пор существует. А Терехин — мудак чокнутый. Что он ей там наплёл про какого–то Астронавта? Запудрил мозги бедной Марише. Но, в любом случае, даже несмотря на свой психоз, толстяк на его стороне. Но что, если и к нему придёт ебучий следователь, и он всё ему выложит? Тем более, он у них уже на подозрении (о чем сам пока не знает). Нет, нет, не должен. Как–никак, он тоже замешан в этом, и, выдав Русакова, Терехин тем самым выдаст и себя. Хотя жирному придурку насрать на ментов — его всё равно ни к какой ответственности не привлекут, ведь он психически неполноценен. Так что вся тяжесть вины ляжет единственно на плечи Русакова.

Твою мать!

— Извините, у вас сигаретки не будет?

Санитар окинул юного наркомана презрительным взглядом.

— Я не курю.

Парень помолчал чуть–чуть, потом поинтересовался:

— Как вы думаете, параллельные миры существуют?

Русаков, усмехнувшись, провёл рукой по вспотевшему лбу. М-да, жарковато сегодня. Параллельные миры? Да каждый человек — это отдельный мир! Каждый человек, можно сказать, параллелен другому.

— А как насчёт перпендикулярных? — вопросом на вопрос ответил он. Наркоман оживился.

— Перпендикулярные? Это получается…

— Хочешь, я прочту тебе своё стихотворение? — перебил его санитар. Глаза парня расширились. Он ахнул.

— Вы же мне это уже когда–то говорили!

Русаков вновь усмехнулся. Опять у пацана приступ ложных воспоминаний. Интересный типчик, интересный…

— Ну так как?

— Насчёт чего?

— Насчёт стихотворения! — процедил Русаков сквозь зубы. — Хочешь, чтобы я тебе что–нибудь прочитал?

— А вы пишите стихи?

Санитар кивнул и вдруг ему снова показалось, что сзади кто–то стоит. Он резко обернулся. Никого нет. Блин, это уже на паранойю смахивает.

— Что там? — поинтересовался наркоман.

— Ничего. Ладно, слушай. Стих называется «Глаза».

— «Глаза»?

— Ты что, плохо слышишь?

Возможно, во взгляде Русакова, парень увидел нечто, что его напугало, поэтому он успокаивающе замахал перед собой руками и воскликнул:

— Да ладно, ладно! Я просто переспросил…

«Надо будет ему как–нибудь всё объяснить, — подумал Русаков. — Предложить наркоты, а там… Наверное, лучше будет, если его агитацией займётся всё–таки Люси. Скучновато здесь стало без Толстого и Фантазёра. А этот нарик вроде как ничего, да и мозги работают. Плохо, конечно, что Люси уже не простая сестра, а секретарша. Всё изменилось, проклятье! Поневоле и самому меняться приходится…»

— «Глаза»! — повторно объявил он, грозно сверля парня взглядом. — Одно из лучших моих стихотворений; по крайней мере, я так считаю. Сочинено три года назад. Слушай. «Мне нравится смотреть в твои глаза…»

— Эй, вы только на меня так не смотрите!

Русаков схватил его за левую руку и, притянув к себе, прошипел:

— Не перебивать, ты! Хочешь, чтобы я тебе торазин или галоперидол прописал?

— Всё, всё, я молчу!

Русаков отпустил его и начал сначала:

«Мне нравится смотреть в твои глаза, Когда с Луной сливается Венера. Они чисты, как план миссионера, И драгоценны, словно бирюза. О, этот сумрак, скованный в зрачках, О, этот цвет, небесно–голубой! Я так люблю держать в своих руках Последний взгляд, оставленный тобой»

Всё. Ну как тебе?

— Ну ничё. Нормально. А он что, у девушки глаза вытащил?

Губы санитара расплылись в улыбке, и он несколько раз энергично кивнул. Молодец, парень! Врубается. Надо всё же как–нибудь заняться его воспитанием — ему ведь ещё долго придётся здесь пробыть

Небольшая проблемка

Беременная женщина имела вид крайне взволнованный, и Юрий понял, что его ждёт какой–то сюрприз. Но что может быть ей известно? Неужели она и правда знает, кто убийца?

— Проходите, проходите, — быстро забормотала Русакова/экс-Голикова. — Только ненадолго — он должен скоро прийти на обед.

Держа в левой руке свою папку, Юрий быстро развязал шнурки ботинок и был очень удивлён, когда хозяйка квартиры, открыв дверь в ванную, пригласила его войти туда.

— А что там? — спросил следователь почему–то испуганно.

Она не ответила. Юрию показалось, что Русакова недавно плакала и что готова расплакаться ещё, но каким–то образом всё же себя сдерживает. Положив папку на полку для обуви, Юрий прошёл в ванную. Женщина протянула ему серую рубашку, до этого лежащую рядом с тазиком, заполненным водой с мыльной пеной.

— Вот!

Рубашка наполовину была мокрой, поэтому следователь принял её весьма осторожно. Что к чему?

— Вот! — ещё раз сказала Русакова, и её палец коснулся сырой поверхности там, где было несколько маленьких тёмных пятнышек.

— Что это?

Губы женщины задрожали.

— Это кровь! — прошептала она. — Я… Я считаю, что… что это мой муж убил Сашу!

У Юрия внутри всё перевернулось. Её муж?!

— С чего вы это взяли?

— Давайте пройдём в комнату. Я так боюсь! — она вдруг зарыдала и уткнулась головой следователю в плечо. — Я боюсь его! Он… он не такой, как все! Иногда Юра хороший, но бывает…

Потрясённый Юрий вынужден был обнять супругу своего тёзки за плечи, чтобы хоть немного её успокоить. Её плоть сотрясала сильная дрожь, сопровождаемая всхлипами. Одна грудь, большая и мягкая, упёрлась Юрию в руку, огромный живот прижался к его бедру. «Вот так да! — ошарашено подумал следователь, охваченный ощущением нереальности происходящего. — Вот ситуация! Выходной называется, а? Но правда ли её муж — убийца? Проклятье, надо сделать так, чтобы она успокоилась!»

И Юрий начал гладить волосы Русаковой, бормотать: «Успокойтесь, пожалуйста, он вам ничего не сделает», и вдруг почувствовал, как та ещё сильнее прижалась к нему, чуть–чуть изменив своё положение и обхватив руками его спину. Теперь они находились в тесном параллельном контакте, и её живот упирался прямо в живот Юрия.

«Чего она хочет?! — с ужасом подумал следователь, ощущая, что у него начинается эрекция. — Господи, не стоит ей делать этого, я же, чёрт возьми, на работе! Какого хера она об меня трётся? Тогда, когда я был здесь впервые, она, наоборот, наезжала на меня, а сейчас…»

Но, несмотря на все эти свои мысли, Юрий по–прежнему продолжал гладить одной рукой волосы беременной женщины, в то время как другая его рука начала ласкать её шею. Он понимал, что уже себя не контролирует, но держать свои чувства в узде больше не мог. Чисто инстинктивно он опустил левую руку на ягодицы Русаковой. Пальцы сжались. Эрекция усилилась.

Самой большой ошибкой Юрия было то, что он считал, будто Русакова тоже, как и он, возбуждена и думает о том же. С её стороны он предполагал возможную вероятность (или вероятностную возможность?) физического сближения, но в реальности дело обстояло, к сожалению, совсем не так. Ей просто хотелось, чтобы её успокоили.

Русакова отшатнулась от него, зажмурилась и начала истерически визжать. Лицо у неё покраснело. Следователь понял, что совершил ошибку, и теперь готов был провалиться сквозь пол. Он не должен 6 ыл поступать так, как поступил! Похоже, этой пузатой суке хотелось просто выплакаться и излить вместе со слезами свои подозрения и тревоги. То, что она к нему прижималась, объяснялось всего лишь тем, что ей надо было на что–нибудь опереться. Он, Юрий, должен был играть в эти мгновения роль классического милиционера — доброго, справедливого и понимающе–утешающего.

«Возможно, все её обвинения обосновываются обычной ревностью; у неё нет доказательств, что Лаховского убил её муж. Проклятье, как я мог так ошибиться?!»

— Послушайте, я ничего не хотел! Я подумал…

Русакова вдруг успокоилась и перестала визжать, но лицо у неё по–прежнему оставалось злым и красным. Только сейчас Юрий заметил, что мокрая рубашка валяется возле его ног, хотя он не мог вспомнить, как и в какой момент её выронил.

— Как… как… как вы могли?!

Юрий внезапно разозлился, эрекция его начала быстро сходить на «нет».

— Что «как вы могли»? Не надо было самой ко мне прижиматься! Рассказали бы всё сразу про своего мужа, и ничего бы этого не было!

— Вы хотите сказать… Вы что, хотите сказать, будто я сама всё это начала?!

— Ладно, замнём! — скривился Юрий. — Мы просто друг друга не поняли. Может, если вы наконец успокоились, мы всё же пройдём в комнату и обсудим то, что намеревались обсудить?

— Я не хочу с вами ни о чём разговаривать! Я… я пожалуюсь на вас! Вы — извращенец!

«Вот подстрял так подстрял! — Юрий мысленно схватился за голову. — А если она и правда позвонит шефу?»

Он решил сменить тему:

— Послушайте, так ваш муж что, знал Pуca… Лаховского? Они были знакомы?

Но беременная, похоже, вовсе не собиралась помогать ему в расследовании убийства. С трудом нагнувшись, она подняла с пола рубашку, положила её рядом с тазом. У Юрия закралась в голову неприятная мысль, что она, возможно, сама «хотела», но по каким–то соображениям «нажала на тормоз» и теперь вот корчит из себя пай–супругу. Может быть, в её глазах то, что происходит между ними — какая–то утончённая игра.

Сука.

— Я всё скажу только тому следователю, который будет заниматься этим после вас! — выкрикнула Русакова, открывая дверь ванной. — А теперь убирайтесь!

Такое обращение не очень–то понравилось Юрию. Ведь эта тварь собиралась реально навредить ему, и вполне вероятно даже, что в результате её заёба его даже выгонят с работы.

«А как бы повела себя Марина в подобной ситуации?»

Юрий был уверен, что уж она–то не стала бы визжать и угрожать.

— А вы знали сестру Лаховского? — спросил он, лишь бы что–то спросить.

— Эту шлюху? Вы её видели? Что она говорила про меня? Это ведь она дала вам наш адрес!

— Если вы что–то знаете, вам лучше обо всём рассказать, — Юрий вновь надел на себя маску следователя. — Любой факт, который может…

Русакова прищурилась.

— Ха, думаешь, я тебе что–то расскажу? Ой, простите, товарищ милиционер, что я вдруг на «ты»…

На Юрия вновь накатила злость.

— Слушай, ты! — он приблизился к беременной почти вплотную. — Давай ты не будешь здесь делать вид, что ты такая вот крутая и… Коли на то пошло, ты ничего не сможешь доказать. А вот за утаивание информации, необходимой следствию, я запросто могу тебя привлечь к сама понимаешь чему.

В глазах Русаковой отразилось понимание.

— Ладно, — сказала она, усмехнувшись. — Так уж и быть, я расскажу всё, что знаю.

Юрий облегчённо вздохнул. Опасность миновала? Похоже на то.

— Вы знаете, я и не хотел ничего такого. Просто так получилось, поймите! Но и на вас тоже есть доля вины. Надо было сразу дать мне понять…

Русакова ничего не ответила. У Юрия появилось подозрение, что она что–то задумала. Хорошо бы знать, что именно. И что у неё за муж? Такое впечатление, что она его боится; наверное, он полный псих. Русаков… Его фамилия пока не всплывала в деле. За что он убил Лаховского (если убил)? Кровь на рубашке — доказательство ли это? Может быть. Надо будет отнести её на экспертизу — совпадёт ли группа крови с группой крови брата Марины? Проклятье, до понедельника ждать придётся, эксперты–то сейчас все отдыхают.

Снова санитар

Как, чёрт возьми, они вышли на Нинку? Кто–то их навёл, это ясно. Но вот подозревают ли они? Скорее всего, нет, иначе бы его уже давно нашли и допросили. Вот дерьмо, как глупо всё получилось. Ну а теперь из–за этого Лаховского приходится паниковать, хотя, может быть, паника эта беспочвенна. Они не должны ни о чём догадаться (если, конечно, не проболтается Терехин). Супруга говорила, что про него следователь вообще почти не спрашивал, интересуясь лишь её и Фантазёра отношениями. Что ж, хорошо, если им и в самом деле ничего не известно. Но вдруг (вдруг?!) им, наоборот, известно всё, и они просто осторожничают? Подбираются. Хотят обложить его, как зверя, окружить, заманить в ловушку. Но… откуда бы они могли всё узнать? Фантазёр убит, Люси всяко вне подозрений, да и Толстый пока ещё не проговорился, если не врёт. Так что не стоит, наверное, и расстраиваться раньше времени.

Неожиданно Русакова отвлекли. В 18-ой буйствовал легендарный Мессия, пришлось его связывать и колоть снотворное. И только после этого санитар вспомнил, что в два он должен был быть у Мариши. А сейчас уже без пятнадцати. Звякнуть, что ли, домой, предупредить Нинку, что на обед не пойду? А, не сдохнет. Пускай ждёт, ей это пойдёт на пользу.

Кое–что проясняется

От рассказанного Русаковой следователь несколько ошалел — услышанное не укладывалось в его голову. Марина и она, оказывается, раньше были подругами, но после того, как Лаховский лёг в больницу, отношения между ними вскоре испортились. Нина Голикова нашла себе другого парня — Юрия Русакова, который в то время считался парнем Марины! «Почему она мне об этом ничего не сказала? Считала это неважным или рассчитывала, что я всё равно узнаю обо всём сам?». Вдобавок, они с Мариной учились когда–то в одном классе (этот факт Юрию был уже кажется, известен, но он почему–то совсем про него забыл), и ещё:

— Я… я вам тогда соврала, обманула. Юра… он любит… ну, секс. Тот самый, про который вы говорили. Он принуждает меня к нему! Вы сказали, что Сашу изнасиловали. А Юра у меня в больнице работает — той же, где Саша лежал. Он говорил мне… говорил, что занимается ЭТИМ с больными! Понимаете, рассказывал это мне! Говорил, что… извиняюсь… трахает моего бывшего… ну, то есть, Сашу!

Взгляд Юрия внезапно упал на часы на стене (они сидели в зале), и он вздрогнул, увидев, что уже десять минут третьего. ''А ведь в два я должен был быть у Марины! Что, если она куда–нибудь уйдёт?» Но тем не менее, откровения Русаковой сейчас, возможно, были куда более важны для следствия, чем обыск на квартире Лаховских. Если её муж (бывший парень Марины!) действительно убийца, то… это будет неплохим сюрпризиком для шефа.

Кое–как мозаика в голове Юрия сложилась в цельную картинку:

1. Лаховские, Русакова/Голикова и Котов учились когда–то в одной школе и знали друг друга с детства.

2. Котов, Лаховский и Русаков учились в одном институте. После его окончания двое первых стали работать учителями в школе, а вот Русаков, исключённый с пятого курса за драку с ректором, устроился санитаром в психбольницу.

3. На протяжении пары лет Русаков находился в близких отношениях с Мариной, но потом переключил внимание на ее подружку.

4. Работая в той же больнице, где проходил курс лечения Лаховский, Русаков, судя по показаниям жены, регулярно вступал в гомосексуальную связь с пациентами, в том числе и с покойным.

5. В день убийства Русаков вернулся домой поздно ночью. На его рубашке имеются следы крови.

Из всего этого вытекало два вопроса:

1. По какой же причине Русаков убил Лаховского?

2. Почему убийство произошло на кладбище, возле могилы бывшего друга убийцы и его жертвы?

Русакова уже, похоже, позабыла о том недоразумении, что произошло между нею и Юрием. Теперь её мысли были заняты лишь собственным мужем. Она понимала, что если он — убийца её бывшего любовника, то на семейной жизни можно ставить крест. А если все её подозрения ошибочны? Что ж, тогда ей достанется, очень крепко и очень сурово.

Марина ждёт гостей

Перевернув вверх дном буквально всю комнату брата и так ничего и не найдя, Марина разочарованно опустилась на стул. Чёрт возьми, сейчас придёт этот (убийца?) Астронавт, который, похоже, надеется, что она отыщет то, что ему нужно — красную записную книжку Саши. Что он сделает, когда узнает, что она ничего не нашла? Убьёт и её?

«Я не убивал твоего брата».

Ну–ну. Может, не убивал, а может и убил. Так, уже без трёх два. Ни Астронавта, ни этого Юры. А что, если следователь не придёт? Вдруг он занят? Хотя выходной вообще–то, и он к тому же обещал… Да придёт, я думаю. А если нет, то выкручусь как–нибудь.

Тут Марина вспомнила про тетрадку «Катамнез», где брат что–то писал про неё. Придурок! Зачем он это делал?

А ведь им было так хорошо вдвоём… Они с Сашей идеально подходили друг другу, боже, так идеально, что… Марина, печально вздохнув, поднялась со стула и подошла к письменному столу. Ей вдруг показалось, что всё это — сон. Саша не умер, он просто куда–то вышел и скоро вернётся, вернётся к ней.

Вначале девушка подумала, что перепутала полки, но чуть позже подозрение стало уверенностью. Каким–то образом толстый психопат–импотент сумел стащить не только «Катамнез», но и те Сашины рассказы, которые он писал в больнице. Возможно, он наврал ей, сказав, что в них нет того, что ему нужно. И может быть… может быть, даже, он нашёл и красную записную книжку!

Но он же говорил по телефону с этим… Астронавтом? Они, получается, работают на пару. Тот что–то выспрашивал у Терехина, и чувствовалось, что толстяк его боится и ему подчиняется. Когда Астронавт приказал ему уйти, он ушёл, но… если они действуют заодно, то получается, что Терехин был послан к ней специально, чтобы отыскать эту чёртову записную книжку. Исходя же из того факта, что он украл несколько тетрадей (сунул их под пиджак, наверное), но ни словом не обмолвился об этом со своим «начальником», получалось, что он обманул не только её, но и его. Ведь иначе бы Астронавт не говорил с ней, не назначал бы встречу. Ему нужна была записная книжка… Что, если Терехин действительно нашёл её?

В дверь позвонили.

Что дальше?

В двадцать семь минут третьего Юрий наконец закончил писать протокол. Всё это время он нервно поглядывал на часы. Не дай бог, Марина куда–нибудь свалит…

Русакова расписалась, где надо, и он встал.

— Спасибо за помощь. Если всё, сказанное вами, подтвердится, то уже к вечеру мы арестуем вашего мужа.

Русакова вновь начала плакать и спрашивать Юрия, что же ей делать, если ОН узнает об её поступке. Следователь сказал, что беспокоиться не стоит, ничего плохого с ней не случится. А теперь извините, но ему надо ехать.

В реальности Юрию было наплевать, что будет с этой дурой. Обуваясь, он думал о том, что же ему сейчас делать: ехать к Марине или в психушку для беседы с Русаковым. Если последнее, то на всякий случай следует взять с собой ещё кого–нибудь — вдруг подозреваемый начнёт оказывать сопротивление? А впрочем, сопротивление чему? До ареста ещё как до Китая пешком. Никаких доказательств ведь нет. Сперва нужно будет сдать на анализ рубашку (Русакова упаковала её в целлофановый пакет, специально по просьбе следователя) и убедиться, что кровь на ней действительно принадлежит Лаховскому. А вдруг нет? А анализ этот можно будет произвести только в понедельник. Побеспокоить экспертов сегодня? А если все подозрения ошибочны?

«Возможно, я и встречал этого Русакова где–нибудь в больнице. Например, вчера. Ох, а ведь я даже и не знаю, как он выглядит!»

— У вас есть фотография мужа?

Русакова убежала и вскоре притащила цветной снимок: «Это я и Юра на второй день нашей свадьбы». При взгляде на того, кого ему надлежало допросить и, может, бить, арестовать, следователю сделалось нехорошо. Мужчина на снимке был выше супруги где–то на полторы головы и раза в два шире в плечах. «А ведь я, — подумал Юрий, — почти одного с нею роста!». Добродушная круглая физиономия Русакова, украшенная очками, ничем не походила на стереотип маньяка, хотя никаких стереотипов в сфере психопатологий не было и быть не могло. Юрий опять вспомнил того воспитателя, который убил шестерых детей. Он тоже не был похож на маньяка.

3acунув фото в папку, Юрий сказал;

— На всякий случай я не прощаюсь.

Взяв в свободную руку рубашку, он подождал, когда Русакова откроет ему дверь, и удалился.

В машине он закурил и в течение минут пяти размышлял, что же ему следует теперь сделать. Этот Русаков… сдуреть можно! «Санитар–гомосексуалист» — нечто типа заголовка в газете. Получается, он совокуплялся с больгыми. Да, попробуй не дай такому. Он же метра два, наверное, ростом…

Но для чего он убил Лаховского? Почему именно на кладбище? От такого изобилия загадок у Юрия разболелась голова. «Поеду сперва к Марине, — решил он и мечтательно улыбнулся. — Заодно попрошу у неё аспирин. Или анальгин? Не разбираюсь я в этих лекарствах…»

Встреча

Она посмотрела в глазок, но увидела лишь искривлённую лестничную площадку. Почему–то Марине стало не по себе. Кто это пришёл: Юра или Астронавт? Скорее всего, второй, потому что следователь не стал бы прятаться. Кое–как переборов страх, девушка открыла сперва замок, потом дверь.

Визитёр улыбался.

— Ты?! — прошептала Марина потрясённо. — А тебе–то что надо?

— Я войду?

— Боже, так это ты мне звонил?!

— Ну, конечно. А ты и не узнала… Так ты меня впустить, Мариша?

Блин, и как она не догадалась об этом сразу? Почему не узнала его голос? Когда она в последний раз видела его? Три месяца назад, в больнице, когда он в очередной раз сделал вид, что её даже и не знает…

Русаков надавил на дверь и протиснулся в коридор. На его широком лице по–прежнему сияла ослепительная улыбка, обнажающая идеальные белые зубы. Не нагибаясь, он скинул с себя ботинки, затем снова повернулся к двери и на два оборота закрыл замок.

Обхватив руками плечи, Марина стояла, прислонившись к стене. Когда–то им было так хорошо вместе, почти так же хорошо, как и с Сашей. Но эта сучка Голикова всё испортила. А ведь они были подругами!

— Ты нашла? — спросил Русаков.

— Это ты убил Сашу?

— Грустно, поди, без ёбаря? — бывший любовник Марины усмехнулся и подмигнул ей. — Нет, Мариша, я всего лишь как следует отодрал его в тот день. Вот здесь, в этой квартире, на вашем диване, который стоит в зале. Сашка любил это дело, ты знала?

— Что? — Марина растерянно уставилась на него. — О чём ты говоришь?

— Твой братец под финал своей жизни немного… э… расширил свою сексуальную ориентацию, — Русаков обнял девушку за плечи и повлёк в зал, продолжая говорить. — Вначале, когда он попал под мою опеку, мы ведь с тобой ещё… ну, ты помнишь. Потом мы расстались, я женился, а… Впрочем, это уже не так важно.

Они сели на диван. Марина вся дрожала, но виной этому был не страх, а, скорее, возбуждение.

— Почему… почему ты бросил меня? — зашептала она, поворачиваясь к Русакову, который по–прежнему обнимал её. — Почему женился на этой шлюхе? Разве нам с тобой было плохо вместе? И ведь ты даже ничего не объяснил, не зашёл, не позвонил…

Русаков нахмурился.

— Почему–почему… По кочану. Ты не должна говорить плохо о моей жене. Она сейчас ждёт ребёнка, — добавил он мечтательно. — Ты представляешь: у меня будет ребёнок.

— Но я всё же хочу знать! Я не видела, тебя столько времени, то есть, видела, но ты со мной даже не хотел разговаривать. Я до сих пор не знаю, не могу понять, почему. Нинка говорила мне тогда что–то, я дала ей по морде…

— Ты нашла?

— Нет! Не нашла! Что было в этой записной книжке? Зачем она тебе нужна?

Глаза Русакова сделались вдруг какими–то стеклянными.

— Это не твоё дело, шалава! — он убрал свою руку с её плеча и вдруг, схватив за бедро, с силой сжал пальцы. — Где книжка? Ты ведь нашла её, я знаю!

Визг Марины заглушил половину его слов. Пришлось Русакову ослабить хватку и ударить её по лицу ладонью — лишь тогда она заткнулась. Теперь Марина наконец испугалась — сидящий перед нею огромный мужчина (Сколько ему сейчас? Тридцать два? Тридцать три?) был уже не тем, кого она когда–то любила. Что–то в нём изменилось, он стал более грубым, жестоким и, пожалуй, сумасшедшим. Конечно, у него и раньше были кое–какие проблемы с психикой, как, впрочем, и у неё самой, но теперь…

— И не ори больше! — интонация этой фразы была угрожающей. — Итак, надеюсь, теперь ты, шлюха, поняла что вопросы здесь задаю я? Женщины должны подчиняться. Ты врубаешься? Я серьёзно говорю.

Марина кивнула и потёрла рукой щёку. Затем принялась поглаживать бедро — то место, где он её схватил. Ей было больно, но она это любила.

— Хочешь меня совратить? — ухмыльнулся Русаков. — И не надейся. Принципиально не совращусь!

«Где же этот чёртов следователь? Уже 15 минут третьего. Может, он занят и не сможет прийти? Хотя… он вряд ли мне чем–то помог бы. Юре, — только сейчас до неё дошло, что они оба — ЮРЫ, — будет достаточно просто крикнуть на него, и он притихнет. О боже, зачем я разрешила ему прийти?»

— Так книжку, говоришь, не нашла? Маленькую такую, красненькую…

— Я же сказала, что нет! — Марина решила немного изменить линию поведения. — Поверь, если бы я её нашла, то сразу отдала бы! Мне–то она зачем?

Русаков уткнул голову в ладони и проворчал:

— Куда же он её дел, пидор?

— Этот Терехин, который ко мне приходил… Он кое–что украл.

— Украл?

— Да. Две общих тетради с Сашиными рассказами и… ну… один дневник.

— Рассказами? Дневник?

— Рассказы там вроде фантастика какая–то…

— А! — скривился Русаков. — Помню, подсовывал он мне как–то в больнице это своё дерьмо. Скафандры какие–то, сириусы… А что за дневник?

Марина расслабилась. Похоже, он успокоился и не собирается больше её хватать. Но как он изменился! И неважно, что они раньше практиковали очень жёсткие сексуальные игры — то, что произошло минуту назад, было куда жёстче. Когда–то Марина могла без проблем контролировать поведение Русакова, и он во всём её слушался. «Никогда не делай мне слишком больно!» Но теперь всё было по иному, и игры тоже стали иными. Или… или Русаков только прикидывался таким жестоким? Сейчас же он ведёт себя вполне нормально…

— Какой дневник, я спросил?

— Ну, тоненькая тетрадка. Ничего особенного.

— Тетрадка? А что в ней было? — пауза. — Тоже рассказы?

Марина кивнула. Ему необязательно знать, что было написано в Сашином дневнике. «Надеюсь, Юра не заподозрит, что я его обманываю».

В ту же секунду его пальцы обхватили сзади её шею и надавили за ушами. Марина снова завизжала. Русаков несколько ослабил нажим и прошипел:

— Врёшь ведь, сучка! Ты же сказала — дневник! А дневник и рассказы — разные вещи.

— Ой… Отпусти, блин! — Марина дёрнула головой. — Ладно, он там писал про нас.

— Как вы с ним еблись? — глаза Русакова заблестели.

— Да! — выкрикнула Марина. — И этот твой извращенец Терехин зачем–то всё это спиздил! Может, он и книжку твою нашёл, только ни мне, ни тебе об этом не сказал!

Русаков нахмурился и настороженно посмотрел на неё,

— Ты думаешь?

— Я предполагаю. Когда ты позвонил, и я пошла брать трубку, он ещё оставался в комнате.

— Так–так, Толстяк…

На этом он замолчал. Марине хотелось спросить, трахал ли он и Терехина тоже, но решила, что лучше этого делать не стоит. Но если уж получается, что этот толстяк «работает» на Юру, то всё, что он тогда говорил на кладбище, было… чем? Намеренной ложью? Бредом шизофреника? «Саша не умер!» Ну да, конечно. После того, как ему проломили башку, он всего–навсего впал в летаргический сон.

Выходит, всё было примерно так:

Работая в больнице, Русаков регулярно (?) занимался сексом со своим приятелем и бывшим кавалером своей жены/братом своей бывшей любовницы. Возможно, он делал это и с другими сумасшедшими. Разрушение любовного четырёхугольника Лаховский/Голикова — Лаховская/Русаков произошло спустя четыре месяца после того, как Саша лёг в больницу. Марина вспомнила, что когда она пришла навестить его во второй раз (она вообще довольно редко к нему ходила, кстати), брат ещё не знал, что его девушка встречается теперь с Русаковым, и что Марину тот бросил. Ему и так было хреново, а после сообщения сестры стало ещё хуже. Марина легко могла представить, как санитар потом издевался над ним. Быть заточённым в психушке (пусть даже по собственной воле) и знать, что твой бывший друг и твой санитар ебёт твою девушку и тебя самого… Но правда, к концу «срока» Сашка наоборот выглядел вполне счастливым и довольным жизнью. А Русаков… Марина несколько раз звонила ему, пыталась встретиться, но молодые супруги купили отдельную квартиру и стали жить там, а адреса она не знала. В больнице Русаков всячески избегал Марины, делая вид, что с нею незнаком. Как–то раз она случайно наткнулась на Нинку на улице и в результате короткой беседы набила той морду. Не очень сильно, но так… чтобы знала. Она надеялась, что после этого на разборки придёт сам Русаков, но очевидно, тот понял её тактику и не пришёл, И вот сегодня, впервые за полтора года, они сидели на диване в её квартире и разговаривали.

— Позвоню–ка я Толстому! — сказал Русаков, и глаза его сверкнули. — Узнаю, что к чему.

Новый факт

Быстро поднимаясь по лестнице — почти бегом, Юрий думал, а что же ему делать, если Марины вдруг не окажется дома. Придётся, наверное, ехать в психушку — надо ведь посмотреть на этого Русакова, любителя анального секса и убийцу. И с Терехиным не мешало бы побеседовать, но это чуть позже, не сейчас.

Сверху опять спускался молодой парень — тот самый, которого Юрий видел в день первого визита к Марине. На нём были, как и в прошлый раз, чёрный джинсовый костюм и под ним футболка с изображением какой–то группы.

— Есть спички? — спросил он у Юрия, тем самым вынуждая того остановиться. Спички? Нет, но зажигалка имеется.

Парень прикурил. Ему было лет восемнадцать, не больше. Голубые глаза, короткая стрижка, тёмная щетина на подбородке.

— А ты опять к Мэри? — поинтересовался он.

Юрий нахмурился.

— У тебя что, какие–то проблемы?

— Да нет, — парень усмехнулся. — Это у тебя проблемы, похоже. Ты с виду такой чистенький, культурный, а она ведь шалава конченая.

Внутри Юрия всё вскипело, инстинкты взяли верх над здравым смыслом и заставили его схватить парня за грудки. Да как он смеет, чёрт побери?!

— Слушай, ты! — начал Юрий злобно, но тут же оказался отброшенным вниз, к батарее на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. При этом он больно ударился о неё спиной.

Парень начал спускаться к нему. Он был выше следователя где–то сантиметров на десять и, похоже, качался. Опять же чисто рефлекторно разъярённый Юрий выхватил пистолет. Увидев его, парень испуганно замер.

— Эй! — пробормотал он. — Ты чё, сдурел? Убери эту штуку, я же тебе ничего не сделал.

Спустя пять минут они расстались чуть ли не друзьям, тогда как чувства Юрия к Марине претерпели некоторые изменения. Если Олег (так звали этого парня) не врал ему, то… Спрятав пистолет, Юрий потребовал объяснений. Про удостоверение работника прокуратуры, лежащее в его кармане, он умолчал, сочтя упоминание о своей работе излишним. По мере того, как Олег говорил, следователь всё больше и больше впадал в какой–то транс — мечты и надежды рушились прямо на его глазах.

— Да на хуй она тебе нужна? — Олег облокотился о перила. — Найди себе нормальную бабу. Хотя… впрочем, ебать–то хоть кого можно. Может, мне не стоило бы тебе этого говорить, но мы её как–то даже втроём ебали, по очереди. И потом вдвоём ещё, — его губы искривила усмешка, — одновременно. Причём, она сама нас позвала в первый раз, когда мы в подъезде бухали. Так что, если ты её просто ебёшь, то и еби, но вот целоваться не советую.

Потом, пожав друг другу руки, они расстались, и Юрий продолжил своё восхождение по лестнице. О боже, значит, Марина… проклятье! Ну и хрен с ней, подумал он вдруг, ведь если она шлюха, то меньше проблем возникнет.

Юрий против Юрия

— Где же он есть, сука? — прошипел Русаков. — Или, может, трубку просто не берёт?

Марина пожала плечами. Она и понятия не имела, где сейчас мог находиться Терехин. Наверное, действительно «трубку просто не берёт» — Сашкины дневники читает. Сволочь. Но нашел ли он эту записную книжку или нет?

Кто–то позвонил в дверь. Русаков вздрогнул и, осторожно опустив трубку на рычаг, спросил тихо:

— Ты кого–нибудь ждёшь?

— С… с работы должны прийти.

Русаков в задумчивости поскрёб затылок. Звонок повторился.

— Я пойду открою? — пробормотала Марина нерешительно. — Они знают, что я дома, потому что обещали прийти в три. Мы договаривались.

— Кто такие?

— Ну, врач один и ещё там…

— Врач! — Русаков усмехнулся, — Удовлетворитель очередной, хуй с ногами — так и скажи. Ладно, иди открывай. Если уж книжку не нашёл, то хотя бы на твоего нынешнего кавалера посмотрю.

— Ну ты скажешь! — Марина «ласково» погладила его по руке и встала. — Это просто врач.

Открывая дверь, она заметила, что санитар притаился за косяком. Прекрасно… Придётся следить за своей речью — нельзя, чтобы он догадался, что к ним в гости пожаловал следователь.

Юрочка был на удивление очень мрачен — такого она от него не ожидала. Как же так, мент ты мой любимый? Ты должен улыбаться, цвести — ведь не на похороны же пришёл! («Блин, оградку же ещё надо когда–то красить») Так почему же ты у нас такой хмурый?

Или что–то случилось?

— Здравствуйте, Марина. Извините, что опоздал. Я пройду?

— Да заходите, заходите! А где Галина Андреевна?

Глаза Юрочки увеличились, но когда он понял, что гримасы и подмигивания девушки никак не связаны с нервным тиком, то сразу же подыграл ей:

— Она не смогла прийти.

Марина закрыла дверь и быстро шепнула ему на ухо:

— Он здесь!

Следователь нахмурился. Наверное, он не мог понять, кого она, Марина, имеет в виду. Вот тупица! Но зато она теперь не наедине с этим психом… Боже, что же сейчас будет?

Юрий наконец разулся, и Марина провела его в зал. Русаков сидел на диване, закинув ногу за ногу и с сосредоточенным лицом листал телефонный справочник. Взглянув на гостя, он произнёс:

— Добрый день!

Следователь изменился в лице.

— Д-добрый день, Русаков! — медленно сказал он. — А я как раз хотел с вами встретиться.

То, что произошло дальше, показалось Марине какой–то дурацкой пародией на реальность. С криком «Навела, сука!», Русаков вскочил и, оттолкнув её в сторону, набросился на следователя. Тот быстро сунул руку куда–то под пиджак и выхватил пистолет. Марина завизжала.

Два Юрия замерли друг напротив друга: один — громадный и сумасшедший, второй — невысокий, но вооружённый. Сидя на полу (благодаря Русакову она упала), Марина сквозь пальцы продолжала наблюдать за разворачивающейся в её квартире драмой. На какой–то миг ей показалось, будто она не взрослая женщина, а девочка лет десяти, и Юрии вовсе не Юрии, а её отец и мать — те частенько скандалили, когда Саша и Марина были маленькими.

— Отойди! Руки вверх! — истерично закричал следователь. — Или я буду стрелять!

Русаков вдруг оскалился.

— На каком основании, позвольте узнать? Я просто пришёл в гости к своей бывшей… жене и не понимаю…

— Всё ты понимаешь, сволочь! Подними руки, кому сказал!

По–прежнему скалясь, Русаков исполнил его просьбу. Марина поняла, что он что–то задумал, но вот что? Пистолет в руке Юрия еле заметно дрожал. «Неужели он сейчас в него выстрелит? — подумала Марина. — Но откуда он всё–таки его знает?! О боже, боже, боже, какая я дура!»

Секунд тридцать все молчали и не двигались. В конце концов Марине это показалось смешным — она даже начала тихо хихикать. Юрий покосился на неё, но как раз этого ему делать не следовало — подобного момента и ждал санитар.

Смех Марины оборвался, теперь она снова визжала. Огромный кулак Русакова врезался в челюсть следователя, и в тот же миг произошло ещё две вещи: Юрий выстрелил, и Марина зажмурила глаза. Повисла тишина, нарушаемая лишь чьим–то тяжёлым дыханием. Перепуганная девушка, съёжившаяся на полу, всё никак не решалась открыть глаза, но наконец ей удалось перебороть страх, и она медленно–медленно убрала руки от лица.

О нет, нет!!!

Всё обстояло совсем не так, как она предположила. Русаков был жив–здоров — пуля, очевидно, ушла куда–то в стену. Ну да, вон, точно, почти под самым потолком… Следователь Юра валялся на ковре (похоже, без сознания), и из уголка его рта сочилась кровь. За окном слышался шум трамвая.

Вытащив из руки следователя пистолет, Русаков повернулся к Марине.

— Ну ты и су–учка! — произнёс он удивлённо. — Поверить не могу, Мариша — это же мент! А ты ещё про врача какого–то…

— Я… я ничего ему не говорила! — забормотала Марина с пола. — Он сам пришёл, честное слово! Поверь, Юра, я…

Русаков направил пистолет прямо в центр её лба. Холодная сталь коснулась кожи. Марине показалось, что внутри у неё всё переворачивается, к горлу вдруг подступила тошнота. Вот так всё и кончается. Сперва — брат, потом — сестра. Кто будет следующим?

— Тебя посадят! — прошептала она, глядя прямо в глаза бывшего любовника, безумно сверкающие под очками. — Ты убил милиционера, а…

Русаков не дал ей закончить.

Терехин

«Катамнез» обрывался на 30 июля. Закрыв тетрадку, Терехин печально вздохнул. Ему было так интересно это читать, а тут раз — и всё оборвалось. Итак, как выяснилось, Саша рассказывал ему о своих сексуальных отношениях с сестрой далеко не всё, хотя, может, в этом дневнике он кое–что и присочинил. Саша всегда любил фантазировать, не зря его в больнице так и называли — Фантазёр…

Зазвонил телефон. Терехин вздрогнул, но с дивана не встал. Поди, Русаков звонит, кто же ещё? Нет, решил он, трубку брать не буду.

Телефон позвонил ещё секунд сорок, потом затих. Отложив дневник в сторону, Терехин задумчиво почесал гениталии. Плохо, что Мумурон на вызов не отвечает — он бы помог найти убийцу Саши и эту чёртову записную книжку. Для него это раз плюнуть. Что может быть проще? Он бы отыскал Сашину душу и всё узнал непосредственно от неё.

В том, что Русаков не убивал Сашу, Терехин был уверен на сто процентов. У санитара–бисексуала не было на то причин. А что касается красненькой записной книжечки, то… ну, просто то, что в ней написано, не должно попасть в руки милиции.

Красная записная книжка…А ведь там и про него тоже много было. Чёрт побери, куда же всё–таки Фантазёр её дел? Сколько проблем из–за неё теперь, сколько переживаний. Даже сны все на эту тему пошли — к чему бы это? То он её читает, то сжигает, то на кладбище закапывает…

Лишь Райская Птица моста помочь ему.

Сконцентрировавшись, Терехин выкрикнул мысленно:

«Ответь, ответь мне, Мумурон! Это я, Дмитрий! Где ты, отзовись!»

Но Мумурон не спешил появляться. Огорчённо вздохнув, Терехин принялся натягивать трусы — скоро должна была вернуться с базара Катерина, и он не мог допустить, чтобы она застала его голым.

Юрий в бездне

Бездна падала в меня… Или нет, наоборот, скорее всего, это я падал в бездну. И не в бездну, а пожалуй, в Бездну — настолько глубокой была эта пропасть, эта яма. Вниз, вниз, вниз. Всё быстрее и быстрее….

Почему–то я не чувствовал тела, как будто его у меня не было вовсе, но спустя неопределённый промежуток времени вдруг дали о себе знать какие–то непонятные ощущения, и я понял, что плоть восстанавливается. Это напомнило мне… нет, не знаю. Словно как что–то маленькое становится всё больше, раскрываясь подобно цветку. В придачу ко всему этому было страшно холодно и абсолютно темно, но постепенно тьма начала рассеиваться, хотя холод не отступал. Я подумал, что, возможно, умер.

Падение наконец прекратилось, и моё заново обретённое тело неожиданно мягко упало на… ну, какую–то поверхность, слегка спружинив. Стало чуть–чуть потеплее. Где я нахожусь, чёрт возьми? Откуда это я столь долго летел? М-да, одни вопросительные знаки…

Где–то блестело что–то с прямыми углами. Тьма по–прежнему окружала меня, но теперь её девственная целостность несколько нарушилась. Что–то блестящее справа, слева… Я повернул голову — больше нигде ничего не блестело. Что же это, твою мать, такое, подумал я, пристально вглядываясь во все эти углы. Ответов, естественно, не было никаких. Да я и не надеялся на ответы, если честно, по крайней мере, на такие скорые. Рано или поздно всё так или иначе разъяснится. Рано или поздно всё так или иначе встанет на свои места.

Я ощупал своё тело — всё было на месте: ноги, руки, голова. Это заставило меня взглянуть на сложившуюся ситуацию с чуть меньшим пессимизмом. Одет я был в костюм, ноги были в носках, на шее — галстук. Пальцы коснулись (пола?). Что–то мягкое, ворсистое — похоже, ковёр,

Но почему тут так темно?!

Я встал. Нащупав на руке часы, нажал подсветку. 24:32. Чего?! Какие ещё «24»?!?!?!

Вглядевшись получше, я понял, что запаниковал зря: мои «Монтана» показывали пятый час ночи. 04:32. Успокоившись, я начал медленно приближаться к одному из блестящих прямоугольников. Что же это всё–таки такое?

На полпути я замер. Только сейчас до меня дошло, кто я вообще такой и что препятствовало моему Падению. Последнее воспоминание: кулак Русакова соприкасается с моей челюстью, я нажимаю на курок и… Угу. Так. Выходит, я вырубился, но сейчас очнулся. Угу, так. И ещё раз: угу, так. И, пожалуй, м–да–а…

Когда меня нокаутировали, было три часа дня, сейчас, похоже, царила ночь. Где я был всё это время? Неужели валялся в обмороке?! С моих глаз и мозга вдруг словно кто–то снял фильтры, и реальность явилась во всей своей красе. Тьма рассеялась, неясные очертания стали ясными. Истина первая: я находился дома у Марины (а где же я ещё должен был наводиться?). Истина вторая: блестящие прямоугольники есть не что иное как окно и стёкла в дверцах стенки.

Я ощупал рукой челюсть. Она болела и немного опухла, но сломана, кажется, не была. Ещё почему–то сильно ныл затылок — наверное, я ударился, когда падал. Ну, Русаков… Стоп! А где же он сейчас? И где хозяйка квартиры?

— Марина! — выкрикнул я осторожно, вернее, почти прошептал.

Ничего.

Нащупав выключатель, я пробормотал, усмехнувшись: «Да будет свет!». Свет стал. Диван был пуст. Может, Марина у себя в комнате, а Русаков ушёл? Надо проверить.

Спустя пять минут я убедился, что в квартире нахожусь в полном одиночестве, и что шлюха–хозяйка на пару с санитаром–психопатом куда–то слиняли, заодно прихватив с собой и мой служебный пистолет

Молодцы, что и говорить… Во рту чувствовался солоноватый привкус крови, и чтобы избавиться от него, я направился в ванную, где всё прополоскал. Щека изнутри оказалась разодранной, два зуба были сломаны. Осколков от них во рту не обнаружилось, следовательно, теперь они находились в моём желудке. Странная фантазия вдруг озарила сознание: так ведь можно и всего себя сожрать. Сперва — зубы, потом — дёсны, горло. Пищевод исчезнет в себе же, туда же отправятся руки, ноги, голова с мозгом. Бр-р! И о чём я только думаю?

При помощи обнаружившейся в шкафчике над раковиной импортной туалетной воды и полотенца я более–менее разобрался с ссадиной на затылке; ссадина эта уютно располагалась за левым ухом, на самой вершине огромной шишки. На ощупь та была мягкой и болезненной, и я подумал: вот уж повезло так повезло.

Потом я пошёл на кухню, врубил свет и там. Приготовлю себе кофе, пожалуй. Посижу, попью его, подумаю заодно о том, о сём. Чёрт, но интересно, куда же всё–таки смылись Русаков и Марина? Почему они оставили меня здесь одного? И вернутся ли они в ближайшее время?

Пока кипятилась вода, я закурил. Русаков — убийца, это точно. Господи, как он мне врезал, сволочь! Это было… так… тринадцать часов назад. Неужели я столько времени и правда валялся без сознания?

Вода закипела, я вырубил плиту и, разыскав в Маринином столе всё необходимое, сделал себе кофе. Затяжка, глоток, затяжка, глоток. «А она — шалава конченная, — всплыли на поверхности памяти слова Олега, соседа Марины. — Мы её втроём ебали, а потом и вдвоём ещё». Вот сучка. Да ещё и минетчица к тому же, раз он предостерегал меня от поцелуев. А, все они такие! Их нужно именно трахать и только. Ничего больше. Жаль, конечно, что всё вот так вот получилось. Если бы не Русаков, я бы, может, успел сделать две полезные вещи: переспать с Мариной и заодно, имея санкцию на обыск, обшарить квартиру. Но… стоп! Почему бы мне не заняться этим прямо сейчас? Пока Марина отсутствует, я наверняка успею всё здесь перерыть, и, может быть, отыскать какие–нибудь улики против Русакова. Может, Лаховский оставил после себя какие–нибудь записи? Или фотографии?

А подписи понятых можно, наверное, и подделать.

Чтобы быстрее приступить к осуществлению задуманного, я сделал не один, а сразу два глотка кофе. При определённом наклоне чашки уже можно было увидеть её дно с небольшой трещинкой. Я затушил сигарету и задумался над новым вопросом, пришедшим в мою голову: а что вообще Русаков делал у Марины? Судя по тому, что он решил, будто это она его заложила… значит, они не… или…

«Навела, шлюха!»

(или сука — как он там сказал?)

А что, если они оба замешаны в убийстве?!

Не знаю, не знаю, не знаю, проклятье, не знаю, чёрт возьми! Но почему–то мне кажется, что Марина здесь не при делах, а вот Русаков, похоже, действительно является насильником и убийцей. Но зачем он всё–таки пришёл к сестре своей жертвы, к своей бывшей любовнице, которая, оказывается, шлюха, совокупляющаяся с подростками? Что заставило его явиться сюда?

Я наконец допил чёртов кофе, вымыл чашку и покинул кухню. Было уже пять утра, светало. Так, это сейчас уже воскресенье, получается? Я решил, что, пожалуй, начну обыск с комнаты Александра, и плевать на отсутствие понятых. Раскрытие этого преступления теперь было для меня делом личным.

Открыв дверь, я вошёл в комнату. Нашёл выключатель, врубил свет. Так, с чего же начать? Мой взгляд упал на приоткрытую дверцу шкафа для одежды. Мне вдруг захотелось распахнуть её пошире и заглянуть туда, в темноту, где, казалось, прятался какой–то органический хищник–магнит, притягивающий меня к себе, как обычный магнит — железку. Почему–то стало прохладней, и я почувствовал себя слабым и беззащитным, словно младенец. Раньше такие ощущения мне никогда не приходилось испытывать.

Влекомый непонятной силой, я медленно приблизился к шкафу. Правая рука вытянулась вперёд — она вдруг показалась мне чужой и очень длинной — и коснулась дверной ручки.

Труп Марины с дыркой во лбу рухнул прямо на меня — обнажённый и слегка окровавленный. Я завопил и только где–то секунд пять спустя понял, что воплю лёжа. Вот оно, доказательство, чёрт побери! Прямо на мне, мёртвое и голое… О боже!

Скинув с себя труп, я поднялся. Ноги дрожали, руки тоже. Что ж, вот и ещё один пациент для папочки — то–то он обрадуется. А в деле уже целых два трупа, один из которых убит выстрелом из моего пистолета. Угу, так это что же у нас получается? А это у нас получается (я присел на кровать), что после того, как я оказался в обмороке, Русаков… Ну да, всё ясно как дважды два. Он убил Марину из моего ПМ и сбежал, неизвестно по каким соображениям оставив в живых меня. Но почему Марина голая? Была она изнасилована или нет? Как мне это выяснить? Я ведь следователь, а не эксперт…

Присев на корточки, я осторожно раздвинул ноги трупа. Они были холодными и достаточно окоченевшими, из чего я смог сделать заключение, что убийство было совершено… ну, от пяти до десяти часов назад, где–то так. Мои пальца коснулись влагалища — того самого, в которое я так жаждал проникнуть. Вот и проник, ха. Но ведь и не поймёшь, насиловали её или же нет. Пальцы скользнули вглубь. Не знаю, что я надеялся там обнаружить — вероятно, какие–то остатки спермы, но некрогинеколог из меня получился плохой. Холодные стенки влагалища не оставили на моих пальцах никакой визуальной или тактильной информации. Было бы там хоть чуть–чуть спермы, я бы, думаю, это понял.

Или же она была слишком глубоко.

Только тут я обратил внимание на тот факт, что у меня, оказывается, мощнейшая эрекция. Коснулся рукой ширинки — ни хера себе! А если бы кто–то засёк меня здесь? Ну, сказали бы, доработался парень. Классическая некрофилия. Мне и самому стало страшно от своих действий и мыслей. Это всё из–за сотрясения, точно! Боже, твою мать, да разве я когда–нибудь мог подумать, что буду ковыряться между ног у трупа?! Патологоанатомы — другое дело, это их профессия, а я…

А я следователь. И, провались всё к чёртовой матери, я на работе, пускай сейчас и выходной. Так что я имею полное право делать всё, что может так или иначе помочь расследованию, и в моих действиях нет ничего такого шизофренического. Это — моя работа.

В конце концов мне удалось убедить себя в том, что всё, что я делаю — абсолютно нормально, по крайней мере, с точки зрения профессионального сыщика. Теперь следовало бы ещё проверить и анус Марины — может, что–то удастся обнаружить там? Я должен быть уверен, что её изнасиловали.

Для удобства я уложил Марину на диван. Эрегированный член немного мешал работе… Расстегнув ширинку, я освободил его — без всяких сексуальных намерений. Стало полегче.

Мне было неудобно перед самим собой, но я всё же одной рукой кое–как задрал ноги трупа чуть–чуть кверху, чтобы осмотр проходил без проблем. Я поймаю тебя, Русаков, я всё равно тебя поймаю, потому что из–за тебя у меня неприятности. Это ведь из–за тебя я вынужден делать то, что делаю. Скривившись от омерзения, я сунул указательный палец в анальное отверстие Марины. Он скользнул внутрь на удивление очень легко. Я понял, что был прав, предположив, что перед смертью девушка была изнасилована.

Палец блестел. У меня родилось и тут же укрепилось подозрение, что это какая–то смазка. Точно так же дело обстояло и с Марининым братом. Всё сходилось.

С незначительным опозданием до меня дошло, что там, внутри, мой палец (кажется) коснулся чего–то твёрдого. Твёрдого? Там?!

С холодной расчётливостью патологоанатома я повторил процедуру.

Да, что–то действительно там было! Но, проклятье, слишком глубоко, чтобы я мог это достать. Мне вспомнился фильм «Молчание ягнят», который когда–то показывали по какому–то каналу. В нём маньяк запихивал в горло жертв личинки насекомых. Но, чёрт возьми, что же запихнул Русаков в прямую кишку мёртвой девушки?!

Я снова вытащил палец и вытер его о покрывало. Член по–прежнему стоял, что достаточно сильно меня отвлекало. Пришлось прошвырнуться до ванной и быстренько разрешить проблему. Видел бы кто… Ну а что я должен был делать?!

Теперь мне нужно было где–нибудь отыскать пинцет или что–то в этом роде. Я перерыл все ящики стенки в зале — ничего. Обшарил всю кухню — то же самое. Я уже отчаялся, но в спальне Марины мне повезло. В шкафу, на полке с различной косметикой, лежал примерно пятнадцатисантиметровый пинцет. Не знаю, что она им делала, для чего он был ей нужен — может, брови выщипывала, но это было именно то, что я искал.

Вернувшись в комнату Саша, я присел на колени перед диваном и приступил к делу. Пинцет скрылся в анусе Марины почти полностью, коснулся того самого «чего–то твёрдого». Надо было теперь это как–то подцепить, зацепить и извлечь. Я сгорал от профессионально–патологического любопытства — что же такое спрятано там? О чёрт… так… блядь!.. Опять сорвалось… ещё раз…

Я устало выдохнул из себя переработанный воздух, вдохнул новую — свежую — порцию и снова приступил к работе. На лбу выступил пот, подмышками тоже всё вспотело. Я думал, что всё, бесполезно, мои пальцы уже устали сжимать этот проклятый пинцет, но вдруг попытке на восемьдесят третьей мне показалось, что я всё же за что–то ухватился.

Я перестал дышать. Теперь надо было действовать крайне осторожно — работа предстояла ювелирная. Раньше бы я никогда не рискнул ковыряться вот так вот в мертвеце, тем более, женского пола, но сейчас относился к этому с поразительным для самого себя хладнокровием.

Крепче сдавив пальцами пинцет, я потянул его на себя. То, что было внутри, кажется, начало медленно выходить наружу. Ну, ну… Ну же! Пот катился с меня чуть ли не ручьями, пальцы тоже вспотели. Пинцет вышел из ануса уже сантиметров на пять. Марина лежала спокойно, безразличная к тому, что я с ней проделывал. Интересно, Русаков запихнул в неё эту штуку до или после её смерти?

И тут — бля–адь! — мои пальцы в очередной раз соскользнули, хватка пинцета ослабла. Я, заматерившись, ударил кулаком по дивану. Нет, ну надо же так!

Вытерев руки о рубашку, я снова уцепился за пинцет. Ухватить то самое мне на этот раз удалось с третьей попытки — сейчас оно находилось уже ближе к выходу. Моё лицо располагалось прямо перед промежностью Марины, внутренняя поверхность её левого бедра касалась моей щеки. Так, теперь осторожней, медленнее… Я вновь принялся тащить на себя пинцет, и скоро в анальном отверстии показалось что–то белое.

Это была бумажка, свёрнутая в трубочку. Местами она была в сперме, местами — в кале, местами — в жирных пятнах. Отложив пинцет, я брезгливо взял её в руки и начал разворачивать. На запястье пискнули часы — оказывается, было уже шесть. Всё, ночь прошла. Я почему–то вспомнил Назаренко — какой бы он мне диагноз поставил, увидев меня здесь?

Бумажка представляла из себя вырванный из тетради листок в клетку. Я развернул её, потому что был уверен, что там, внутри, есть какая–то важная для следствия информация.

И я, похоже, оказался прав.

«НАПАТАЛКЕ»

Чего–чего?! Какое ещё «напаталке»? Что–то такое древнее, индейское… или нет?

По коже вдруг побежали мурашки, руки затряслись. Вначале я не сообразил, с чего бы это, но потом мне стало ясно, что просто подсознание, опередив сознание, всё же расшифровало загадочную надпись. Может, оно и ошибалось, но это следовало проверить.

«Напаталке».

«На потолке».

На потолке?!

Не выпуская из своих пальцев это безграмотное послание Русакова, я начал медленно поднимать голову. Мне было очень страшно — я и представить себе не мог, что увижу сейчас наверху, «напаталке». Ради чего вообще Русаков оставил эту записку?

Не вставая с колен, я закрыл глаза и дальше голову поднимал уже в темноте. Так, вроде бы всё. Раз, два… два с половиной…

А, хрен с ним, три!

И мои веки разомкнулись. Не знаю, что я ожидал увидеть на потолке, но там ничего не было, кроме люстры.

Я бы так, наверное, стоял хрен знает сколько, пялясь «напаталок», как вдруг меня затошнило. На теле выступила испарина, рвотные массы быстро заполнили рот, и я, давясь всем этим, побежал в туалет. Рухнул на колени перед унитазом. Это породило в моём сознании весьма странную и неожиданную мысль: унитаз — Бог, а моя рвота — вроде как своеобразное жертвоприношение. М-да…

Закончив блевать, я вернулся в комнату. Похоже, сотрясение мозга отразилось на мне не только физически, но и психически, вынуждая галлюцинировать — трупа Марины в комнате не было. Всё это мне крайне не понравилось. Итак, у меня, похоже, поехала крыша. От такого вывода я был далеко не в восторге, ещё бы. Но что самое интересное, при всём этом мыслил я довольно здраво. Забавно.

Большим плюсом в сложившейся ситуации был тот факт, что теперь мне не надо было сообщать об убийстве, огромнейшим минусом — то, что теперь мне придётся, вероятно, посетить Назаренко. А ведь я отлично помню, как возился с трупом Марины, как лез в него пинцетом… а пинцет–то вот он лежит! Хм, если труп был галлюцинацией, то это что, получается, я совал пинцет в пустоту?!

Рухнув на диван, я уставился в стену напротив и принялся напряжённо думать. Было ясно, что Русаков с Мариной куда–то съебались, прихватив и мой ствол. Но почему они не убили меня — для Русакова ведь это означало безопасность?

Чисто машинально, не знаю, зачем, я сунул руку в карман пиджака. Вздрогнул и приоткрыл рот. Что–то лежало там, похожее на свёрнутую в трубочку бумажку. Не может быть…

Когда я вытащил свою руку, пальцы сжимали ту самую записку — «напаталке». На ощупь и на вид она была абсолютно реальной. Но я знал, что это галлюцинация, знал… хотя и не мог поверить в это. Неужели у меня настолько серьёзные внутричерепные повреждения?!

Я снова спрятал несуществующую на самом деле записку в карман, встал и приступил к обыску. Перевернув вверх дном всю комнату, я не обнаружил практически ничего. Ящики стола были пустыми, тумбочки (их было две) тоже. Как и чем, чёрт возьми, жил этот Лаховский? Марина говорила, что он целыми днями смотрел телевизор — вот он стоит. Есть ли необходимость его разбирать, надеясь найти что–нибудь внутри, под корпусом? Нет, глупости это, такое только в детективах всяких бывает.

Я решил, что больше, наверное, мне здесь находиться не стоит. Не имеет смысла. Надо смотаться домой и отдохнуть. Или сперва заехать к отцу — посоветоваться? Или сразу в больницу? Ладно, в машине разберусь, что к чему.

Покидая комнату, я снова коснулся взглядом шкафа. Воспоминания о вываливающемся оттуда трупе Марины заставили меня подойти к нему и отворить дверцу. Больше никаких трупов там не было. Моя рука скользнула в карман — бумажка уже исчезла. Занятно. Надо будет проконсультироваться с Женькой, он ведь подобной ерундой интересуется. Да, поеду я, наверное, сперва к нему. Правда, будить придётся, ну да ладно. Вредно долго спать, ха–ха.

Когда я закрывал шкаф, мне вновь почудилось внутри чьё–то движение.

Дверь я запирать не стал, тем более, ключа у меня в любом случае не было. Может, конечно, стоило бы дождаться возвращения Марины, но у меня всё же имелись другие планы.

Когда я спускался по лестнице, то наткнулся на какого–то деда с ведром и граблями, выходящего из своей квартиры. Вероятно, собирался на дачу. Он окинул меня очень подозрительным взглядом — одновременно раздевающим, оценивающим и осуждающим. Я ощутил сильнейший психический дискомфорт. Что–то во мне не так? Но что? Вроде бы всё нормально, хотя чёрт его знает.

— Здрасте! — пробормотал я зачем–то.

Старик ошарашено кивнул. Я зашагал по ступенькам быстрее.

Моя машина стояла на месте — такая же, как и раньше, но только, может быть, чуть более зелёная, чем обычно. И вообще, все краски, цвета, теперь казались мне какими–то… резкими? Контрастными? Ну, в общем, более яркими. Выглядело это довольно красиво.

Я направился к машине, по–прежнему чувствуя внутреннее неудобство, дискомфорт. Где–то что–то было не так — может быть, действительно во мне? Не зря ведь тот старик так на меня таращился. Нащупав в брюках связку ключей, я открыл дверцу и плюхнулся на сиденье. Так… Ну что, в больницу? Чёрт, как же поступить лучше?

Я закурил, завёл мотор и выжал сцепление. Мне вдруг показалось, что мои ноги не такие как раньше, хотя что именно в них не так, понять было трудно. Такое ощущение, словно чего–то не хватает.

Не хватает?

Пришлось сцепление отпустить.

Только сейчас я вспомнил, что вчера оставил в машине свою папку. Она должна была лежать на соседнем сиденье, но когда я коснулся его своим взглядом, то никакой папки на нём не обнаружил.

Мой повреждённый мозг тут же разразился серией чередующихся знаков: «?!?!?!». Где же, чёрт побери, моя папка–то? Может, я ошибаюсь, думая, что она лежала здесь? Не мог ли я оставить её в кабинете? Нет, не мог. Я прекрасно помню, как брал её, шёл с ней. Я снова выжал сцепление, включил скорость, придавил педаль газа. Несмотря на то, что сейчас было семь утра и воскресенье, мой путь лежал в психиатрическую больницу. Надеюсь, меня впустят. Я много чего слышал о сотрясении мозга и знал, что оно может иметь весьма неприятные последствия, а перспектива сойти с ума меня вовсе не радовала.

Машина выехала на дорогу. Мне вдруг стало легко и приятно, я даже начал улыбаться. Как это прекрасно — управлять машиной! Руки на руле, ноги на педалях, глаза устремлены на серую ленту–самоубийцу, бегущую прямо под колёса. Водитель и его машина — единый организм…

Спустя какое–то время я заподозрил неладное. Чего это я такой счастливый? Весёлого–то мало, а дел впереди много. Ужасно много. А я тут чуть ли не песни пою за рулём. Сдуреть можно. Да какое «можно» — я уже сдурел. Всё!

Когда я подъехал к психушке и посмотрел на часы, было уже полдевятого. Не понял. Неужели я целых полтора часа прокатался просто так по городу?! Странно, по правилам весь путь от дома Марины до больницы должен был занять всего каких–то минут двадцать. Может, часы спешат?

Поставив машину на стоянку, я закрыл дверь на ключ. Голова не кружилась, тошноты не наблюдалось — всё как будто прошло, но, возможно, это было только временное затишье, штиль перед штормом. Так что мне в любом случае не мешало проконсультироваться, и, закурив, я направился к зданию.

Среди многочисленных деревьев, украшающих территорию, я вдруг заметил вешалку и висящее на ней мужское пальто. Какой придурок это сюда притащил? М-да, одно слово — дурдом. Мимо пролетел голубь — птица мира. Я попытался сбить его рукой, но он ускользнул. Пришлось недовольно цокнуть.

Поднимаясь по ступенькам, я в последний раз затянулся и выбросил сигарету. Ещё раз посмотрел на часы — тридцать пять девятого. Интересно, Назаренко сейчас здесь? И вышел ли на работу Русаков? А может, они оба сегодня выходные?

Я открыл дверь и вошёл. Пожилая женщина непонятной национальности мыла в фойе пол. Её взгляд, устремлённый на меня, вновь напомнил мне о том психическом дискомфорте, который я испытал, когда точно так же на меня пялился сосед Марины по подъезду — старик с ведром и граблями. Чёрт возьми, но что же со мной не так?

Стараясь не смотреть на уборщицу, я как можно более уверенным шагом прошествовал мимо, направляясь к лестнице, ведущей на второй этаж административного корпуса. Навстречу мне попалась хорошенькая медсестричка, и я ей подмигнул. Она испуганно шарахнулась в сторону.

Возле двери в кабинет Назаренко на стуле сидела особа лет тридцати, нервно постукивающая пальцами рук по своим обнажённым коленям. Причёска у неё была короткая и взлохмаченная, глаза — серые и сумасшедшие.

— А… там ещё нет никого? — поинтересовался я, указывая на дверь. Она оглядела меня с ног до головы и сказала томно:

— Там пациент.

— Так это… ну… что, доктор уже пришёл?

— Доктор всё время уже приходит.

Похоже, я нарвался на какую–то шизофреничку. Я задумался: войти мне в кабинет прямо сейчас, пользуясь правом работника прокуратуры, или же лучше дождаться, когда оттуда выйдет «пациент»?

— Я — следующая! — сказала мне шизофреничка. — А вы — за мной, так что не думаю, что вам стоит пытаться пройти к доктору вперёд меня. Учтите, я очень хорошо царапаюсь.

Я вздохнул и прислонился к стене. Показать ей своё удостоверение — может, тогда она заткнётся?

— А почему вы босиком? — спросила вдруг она.

Я вздрогнул и посмотрел на свои конечности. О боже! Вот почему мне всё время казалось, что у меня что–то не то с ногами — я был в одних носках! Ни хрена себе, Юрик, ты даёшь! Ни хрена себе.

— Так получилось! — пробормотал я. — Так получилось, чёрт побери.

— А! — понятливо кивнула шизофреничка. — А вот у меня почему–то никогда так не получается! — добавила она немного разочарованно.

Я принялся размышлять о том, как побыстрее решить проблему с обувью. Свои ботинки я оставил у Марины — это не подлежало никаким сомнениям. Съездить за ними и снова вернуться? Иначе представляю, как удивится. Назаренко: вроде бы ещё вчера был нормальный следователь, а туг на тебе — в носках, да ещё и сотрясение мозга.

Однако, вместо того, чтобы действовать, я опустился на соседний с шизофреничкой стул, очевидно, намереваясь всё обдумать получше. Окружающий меня коридор выглядел подозрительно резким. Неожиданно я ощутил, будто меня два, и один я наблюдаю за другим словно бы изнутри. Неплохо. Достав из кармана сигареты, я хотел было закурить, но потом вспомнил, что нахожусь в помещении, где курить запрещено, и сунул пачку обратно. Дурдом какой–то. В смысле, то, что со мной происходит. Дурдом в дурдоме. В квадрате.

Перед глазами всё вдруг поплыло. Я прислонился затылком к стене и прикрыл веки. Да, похоже, меня оставят здесь надолго — пока не вылечусь. А ведь мне надо еще и Русакова где–то ловить, только вот где? Смылся, сволочь, с моим пистолетом…

— Вам плохо? — раздался возле самого уха томный голос шизофренички. — Может, я могу чем–то помочь?

Нет, подружка, подумал я, ты мне ничем помочь не можешь. Я в дерьме по уши, а у тебя слишком мало сил, чтобы меня вытащить. Тем более, тебе самой нужна помощь. Да… Никогда не думал, что у меня будут проблемы с головой. Спасибо тебе, Русаков, ох, спасибо.

Вздохнув, я открыл глаза. Перед ними больше ничего не плыло, самочувствие снова стало более–менее нормальным. Я посмотрел на свои носки. Хорошо хоть, что они не рваные. А тот дед в подъезде — он ведь, наверное, таращился на меня так странно как раз из–за того, что я был без обуви. И медсестра. Уф-ф…

Это «уф-ф» я, вроде бы, произнёс вслух.

Неожиданно я заметил, что на моём правом колене лежит какая–то отвратительная штука. Боже мой, а это ещё откуда взялось?! Я попытался сбросить его на пол, но оно не сбрасывалось, словно приклеившись к руке. Тогда я осторожно взял его левой и, поднеся к глазам, принялся рассматривать.

Это представляло из себя нечто розовое, морщинистое и противное, покрытое мелкими тёмными волосками. Моё лицо искривилось в брезгливой гримасе. Я начал поворачивать его, стараясь рассмотреть со всех сторон как следует.

У него было пять отростков — что–то наподобие маленьких щупальцев, ороговевших на концах. Какой–то экзотический гигантский паук? Два отростка вдруг шевельнулись, и я вскрикнул.

Дверь кабинета открылась, оттуда вышел какой–то псих. Шизофреничка тут же вскочила и юркнула внутрь, оставив меня наедине с этим.

Спустя секунд шесть, может, семь, до меня дошло, что я рассматриваю свою правую руку, держа её в левой. Пять отростков — пять пальцев, боже, ха, как на самом деле всё просто!

В который раз я закрыл глаза.

Где–то раздавались голоса:

— Битрио хгшщти, — что–то приблизительно такое я услышал.

Чего–чего?

— Скобка треснула, надо заменять! — ага, наконец–то по–русски заговорили. — У нас есть запасная?

Я подумал: «Какие ещё, к дьяволу, скобки?!». Да, чёрт возьми, какие такие скобки? И почему вокруг так темно? Где я?

Что–то вспыхнуло, осветив нависшее надо мной чьё–то бледное лицо. Но тут же всё снова погрузилось во тьму, так что рассмотреть склонившегося надо мной человека (да и человек ли это был?) мне не удалось. Я попробовал пошевелиться. Не получилось. Где–то невдалеке снова заговорили:

— Я не знаю, что с ним делать! — голос женщины.

— Пускай лежит! — мужчина.

И тут же опять:

— Битрио хгшщти!

А потом

Я находился в своей машине — ехал куда–то. Меня вдруг обогнал велосипед. Управляющий им человек обернулся, и я с ужасом узнал в нём труп Лаховского. Он был весь грязный и уже порядочно разложился. Мёртвое лицо улыбалось. Я прибавил скорость, стараясь догнать его, но в моторе неожиданно что–то застучало, и машина начала останавливаться. Повалил снег, закружилась метель, Лаховский исчез из поля моего зрения. Чтобы никуда не врезаться, я вынужден был нажать на тормоз.

— Вот и приехали, — сказал кто–то.

Я вздрогнул, замер и осторожно посмотрел вправо. Рядом со мной в «Жигулях» находился Русаков, в руке он держал мой «Макаров». На заднем сиденье удобно расположились Марина, её сосед Олег и Терехин — толстяк с кладбища.

Я хотел что–то спросить, но не смог.

— Пистолет забери, — сказал Русаков. — Он тебе ещё пригодится.

Я нерешительно взял у него свой ПМ. Что происходит? Откуда они все взялись здесь?

— Где мы? — выдавил наконец я.

— Блин, действительно, где мы?! — воскликнула вдруг Марина. — Я ведь считала, что мы у него в машине, но это… Посмотрите!!!

Мы были на кладбище — стояли возле могилы Котова. У наших ног лежал Лаховский. Голова его была окровавлена, ягодицы обнажены.

— Смотри, смотри, он ногой дёргает! — завизжала Марина.

Бездна начала падать в меня, или нет, наоборот, скорее, это я начал падать в бездну. По–моему, это уже когда–то было. Или я не прав? И почему опять так темно?

— Я же говорил, что всё будет нормально!

— Эй, Юра, Юра! — о, да это Марина! Я попытался пошевелиться.

— О, и рукой двигает! — какой–то мужчина. — Открывай глаза, следопыт, кончай прикидываться!

Сильно болела голова. Такое впечатление, будто кто–то взорвал в ней бомбу, нет, две бомбы. Услышав чей–то стон, я вдруг понял, что это застонал я сам. Глаза почему–то не открывались.

— Пойду за водой схожу! — Марина.

— Ну давай, двигай.

Я снова застонал. Как мне показалось, очень жалобно. Чьи–то пальцы сжали мои плечи и начали трясти. Где я? Кто это трясёт меня?

— Давай лей!

Холодная жидкость, обрушившаяся водопадом на моё лицо, сделала своё дело. Я закричал и присел, одновременно с этим открыв наконец глаза. Рядом стояли Марина с ведром в руках и Русаков.

Терапевты

— Тебя посадят! — прошептала Марина. — Ты убил милиционера, а…

Русаков не дал ей закончить.

— Очухается твой мент, ничего с ним не случится! — рявкнул он, опуская пистолет. — Тем более, он сам виноват! Если бы он не начал тыкать в меня своей пушкой, ничего бы и не было. Думаешь, приятно, когда в тебя пушкой тычут?

Марина вдруг заплакала. Ну и денёк сегодня! Что будет с этим следователем? Юра, наверное, убьёт его… хотя, нет, похоже, он не собирается этого делать. Но зато он, кажется, считает, что это она, Марина, устроила эту встречу…

— Я ничего ему не говорила! — выкрикнула она. — Он сам пришёл, он уже и раньше приходил! Я клянусь, я ничего не говорила ему! Просто так совпало! — девушка всхлипнула.

Русаков скептически усмехнулся и рухнул на диван, положив пистолет рядом с собой. Следователь по–прежнему находился без движения. «Что же теперь с ним делать?» — подумала Марина, понемногу успокаиваясь. Русаков, кажется, тоже успокоился — он сидел на диване, уткнув голову в ладони, при этом слегка раскачиваясь из стороны в сторону.

То и дело на него косясь, Марина осторожно приблизилась к лежащему на ковре Юрию. Кровь на его губах пузырилась, что означало, что он ещё жив. Присев на корточки, Марина коснулась его запястья, нащупала пульс. Как бы у него сотрясения мозга не было — головой–то он о пол, вероятно, довольно сильно стукнулся. А ей ведь через четыре часа на работу идти надо. Ну и денёк… С самого утра — бред полный.

— Чего это ты с ним возишься? — донёсся до Марины недовольный голос Русакова.

— Я не знаю, что с ним делать!

— Пускай лежит…

Марина повернулась к нему.

— У него может быть сотрясение, — сказала она.

— Конечно, может! — согласился Русаков, — Он ведь ещё и об угол стенки башкой уебался, когда падал.

— Надо что–то предпринять! Если он умрёт, то… Ты понимаешь, что могут с нами сделать за убийство милиционера?

— Расстреляют, на хрен! — Русаков усмехнулся.

— Нет, ну я серьёзно!

— Ну а ты–то здесь при чём? Я ему въебал, а не ты.

— Но в моей квартире. Слушай, может, я позвоню в своё отделение, а? Заведующий — мой… хм… поклонник, и он сможет выслать сюда машину, не регистрируя вызов. Нельзя ведь допустить, чтобы он здесь умер!

Русаков нехотя поднялся с дивана. Пистолет остался лежать там, где он его положил. «А что, если он и правда не убивал Сашу? — подумала вдруг Марина. — Что, если это сделал кто–нибудь другой? Терехин, например?»

— Так ты навела его или нет? — Русаков присел рядом.

— Нет, я же уже говорила. Просто так совпало. Он говорил, что как–нибудь придет, для обыска, вроде. Надеялся что–то найти.

— Думаешь, он знает о книжке? — испугался Русаков. — Он говорил что–нибудь о ней?

Марина помотала головой. Да что вообще такое написано в этой книжке, если он так из–за неё трясётся?

— Мне, наверное, лучше свалить, — сказал Русаков, вздохнув. — Чёрт, столько проблем теперь из–за этого пидораса.

— Смотри, смотри, он ногой дёргает!

— Ну я же говорил, что всё будет нормально.

— Эй, Юра, Юра! — Марина осторожно коснулась руки следователя. Она была холодной и словно мёртвой, но пальцы на ней вдруг шевельнулись.

— О, и рукой двигает! — произнёс Русаков недоверчиво. — Открывай глаза, следопыт, кончай прикидываться.

— Пойду за водой схожу! — Марина встала.

— Ну давай, двигай!

Девушка убежала в ванную. Посмотрела на своё отражение в зеркале: боже, взъерошенная вся, глаза сумасшедшие какие–то. Ещё бы, после таких приключений это неудивительно. Тем более, и не ела ничего с самого утра. Ополоснув пластмассовое ведёрко, из которого она обычно мыла пол. Мерина наполнила его до половины чистой водой. Усмехнулась. Вот тебе и интенсивная терапия — четыре литра воды, выплеснутой в лицо. В отделении бы прикололись.

Она вернулась в зал, где Русаков уже тряс следователя за плечи, словно игрушечного. Тот стонал. Да, не повезло парню.

— Давай лей!

Она послушно исполнила это,

Юрий приходит в себя

Рядом с ним стояла Марина с ведром в руках и Русаков. Оба выглядели какими–то ненастоящими, словно голограммы, и их очертания слегка колыхались вместе с окружающей обстановкой.

— А ты боялась! — ухмыльнулся санитар. — Ну что, товарищ следователь, как ваше драгоценное самочувствие?

Юрий с подозрением обвёл их мутным взглядом, провёл рукой по лицу. Фу, блядь, мокрый весь почему–то…

Его мысли вернулись к «напаталке» и больнице — так это что, был всего–навсего сон?! Ну да, похоже, так оно и есть. Интересно, сколько времени он провалялся без сознания? И где его пистолет? Во сне ведь он исчез; правда, в конце сна Русаков вернул его ему… Вроде бы они были на кладбище.

— Я хочу тебе сказать, что ты сам первый на меня набросился! — быстро заговорил Русаков. — И ещё: если ты считаешь, что её брата убил я, то ты ошибаешься. Я здесь ни при чём.

— Ни при чём, говоришь? — пробормотал Юрий и присел. — Я его убил, что ли? А! — он отмахнулся и сморщился. — Блин, башка боли–ит…

— Не надо тут было тогда бэтмэна из себя корчить.

Юрий ничего не ответил, лишь снова поморщился. Не убивал? Но если не он, то кто же? Что, Лаховский совершил сперва самоизнасилование, а потом и самоубийство? Нет, это он, сволочь! Это Русаков! Просто лапшу мне на уши вешает, сука. Мог ведь и смыться, но не смылся, спрашивается, почему? Чтобы подозрения от себя отвести?

— Мариша, ты же медик! Обслужи больного.

— Ему в больницу, наверное, надо. Вдруг сотрясение? А дома у меня, кроме анальгина, от головы ничего больше нет.

— Тогда дай ему побольше. Таблеток десять.

Юрий попытался подняться. Одной рукой он держался за разбитый затылок, на котором набухла здоровая шишка. Всё как во сне прямо… Рот был полон крови, но все зубы были целы — он просто прикусил изнутри щёку или как там это получилось? С волос на пиджак капала вода (верх пиджака был весь мокрый).

— Сперва ему промыть там всё надо. Господи, блин, у него же кровь из головы идёт! Эй, Юра! — Марина осторожно коснулась его плеча. — Пойдём в ванную, а? У меня там перекись водорода есть, я тебе рану промою.

Русаков хмыкнул и вновь уселся на диван, рядом с пистолетом. Было уже полчетвёртого. Заметив это, Юрий с удивлением осознал, что он, оказывается, пришёл сюда всего лишь минут пятнадцать назад. А во сне чуть ли не сутки прошли…

Но фильм, который продемонстрировало ему подсознание во время вынужденной отключки, начинал постепенно стираться из его памяти. Юрий потряс головой, приводя мысли в порядок, и при помощи Марины начал подниматься. Теперь это оказалось не так уж и сложно.

В ванной

Они направились в ванную, Русаков же остался в зале. Где–то за стеной кто–то на кого–то закричал. В коридоре Юрий обратил внимание на свои ботинки и тут опять вспомнил свой сон. Надо будет потом не забыть их надеть.

Марина открыла дверь ванной, и они вошли внутрь.

— Откуда он здесь взялся? — тут же зашептал Юрий, указывая рукой на зал.

— Понимаешь, он позвонил мне, предложил встретиться! — быстро заговорила девушка. В уголках её глаз Юрий различил паутинку морщинок, которую до этого не замечал. — А до него у меня был Терехин, разбудил меня. Ну ты помнишь его — тогда, на кладбище… Дурацкий день какой–то. Ещё и на работу в ночь.

Юрию захотелось обнять её, прижать к себе и, чёрт возьми, трахнуть прямо здесь. «Поставлю раком к стиральной машинке, — подумал он. — Если она шлюха, то не откажет».

Он решил, что сделает это попозже.

— Я был у его жены.

— У Нинки?!

— Тише! Да, у неё. Она нашла его рубашку, а на ней кровь — она у меня в машине. В ту ночь, когда был убит твой брат, этот… Русаков вернулся домой очень поздно и был как раз в этой рубашке.

Марина ахнула и прикрыла рот рукой.

— Так ты думаешь, это всё–таки он?!

— Да тише ты! Чёрт, я не знаю. Я был уверен, но… Уволюсь, всё! — заявил следователь, усаживаясь на край ванны. — На хрен мне это надо?

Девушка то ли усмехнулась, то ли сочувственно улыбнулась — Юрий не понял. На поверхность его памяти с того ни с сего всплыл тот кусок сна, где он возился с её трупом, выпавшим их шкафа. Но все эти остаточные явления тут же вновь исчезли, вспугнутые голосом Марины:

— Давай я тебе рану–то всё–таки промою.

В одном из отделений шкафчика, висящего над раковиной, обнаружился бинт, в другом — некий бутылёк с этикеткой. Как будто прочитав мысли Юрия, девушка бросила сперва краткое:

— Перекись! — потом задумчивое. — Та–ак.

Вцепившись руками в край ванны, Юрий ощутил себя больным и никому ненужным. Вот взять Марину — ради чего она всё это делает? Ей ведь на него наплевать, так какого же чёрта она возится с этими бинтами? Ну как же, как же, он ведь следователь! Она просто обязана делать то, что делает — во имя гражданского долга.

А если бы он не был следователем?

— Так, — снова сказала Марина. — Как бы нам с тобой всё это лучше оформить?

— Оформить? — о чём это она?

— Ну, промыть, забинтовать. Так, наклони–ка голову немного.

Юрий послушно исполнил это, и тут же почувствовал, как тонкие пальцы девушки начали перебирать его мокрые волосы. Он не мог видеть её лица, и некоторое время вынужден был рассматривать красные пуговицы на халате, пока не додумался опустить взгляд ниже — на ноги Марины.

— Так, не шевелись. Ой, не такая уж и большая там рана…

Что–то коснулось затылка — кусок бинта, смоченный раствором перекиси водорода. Ещё что–то дотронулось до его головы и тут же отпрянуло — нечто мягкое и упругое одновременно… Её грудь? Похоже, да. Юрию вдруг стало жарко. Намеренно ли она это сделала? Нет, скорее всего, случайно. Хотя кто её знает, шлюху. Но для чего к ней припёрся Русаков? Проклятье, я ведь действительно наехал на него без всяких на то законных оснований. Вот и получил…

— Это правда, что раньше ты и Русаков… Ну…, — начал Юрий, но тут же понял, что не может правильно сформулировать фразу. — Чёрт, ну… что вы были с ним…

— Это тебе Нинка сказала? — уточнила Марина, продолжая обрабатывать рану.

— Угу.

— А голову я тебе, наверное, забинтую. Рана неглубокая, но на всякий случай. Хочешь с башкой обмотанной ходить? — девушка вдруг хихикнула.

Юрий не выдержал. Руки его отцепились от ванны и сомкнулись вокруг талии Марины. «Но почему это всё время происходит в ванных? — подумал он. — То у Русаковых, теперь — здесь». Приподняв голову, следователь посмотрел Марине в лицо.

Она, усмехнувшись, спросила:

— Ну и дальше что?

Со стороны, решил Юрий, это, должно быть, выглядит довольно глупо. Если даже не смешно. Он сидит на ванне, а она замерла с поднятыми руками: в одной — бинт, в другой — перекись, и при всём этом он её обнимает и на что–то надеется. О, чёрт!

— Извини! — Юрий отпустил её. — Я…

— Ты не хотел, я понимаю, конечно! — голос Марины стал язвительным, в нём появились нотки… чего? Презрения? — Господи, как вы мне надоели все сегодня! Все хватают, всем, блин, чего–то надо… Вот у тебя лично какие проблемы?

Юрий растерялся. Проблем у него было много, но не перечислять же их все! Чего она разнервничалась? Разве он сделал что–то плохое?

— Хочешь меня, наверное, трахнуть, да? — глаза Марины сделались узкими и злыми. — Господи, мент — а всё туда же! Ты убийство должен расследовать, а не…

— Я извинился, кажется. То есть, не кажется, а извинился!

Марина что–то начала отвечать, но почему–то слова её вдруг провалились на задний план, и их место заняло низкое гудение, сопровождающееся внутричерепной пульсацией: з–з–з-Бум! з–з–з-БУМ! Перед глазами всё поплыло, затем куда–то поплыл и он сам — вниз… БУ–У–М-М-М… И яркая вспышка, а потом темнота.

— Эй, следопыт!

А? Что?

— ЮРА!

Да куда вы, чёрт побери, меня тянете?

Шторки глаз нехотя раздвинулись, и Юрий увидел над собой Марину с Русаковым. Вначале он никак не мог сообразить, где находится. Больше всего это напоминало какой–то узкий ящик, в котором он лежал в очень неудобной позе, на спине, задрав ноги кверху. Болели спина, шея, затылок…

— Руку давай! — Русаков вдруг заржал. — Видел бы ты себя сейчас со стороны!

— Да вытаскивай ты его, чего ждёшь–то? — Марина выглядела обеспокоенной. — Вот теперь у него точно сотрясение будет — второй раз уже башкой ударяется! Да что же это за день такой сегодня?

Ничего по–прежнему не понимая, Юрий вытянул навстречу улыбающемуся Русакову обе руки, которые вдруг начали удлиняться. Странно, с чего бы это? Санитар начал тащить его на себя, и эта процедура напомнила Юрию сказку про волка, который зимой ловил рыбу в проруби своим хвостом. Себя он ощущал именно рыбой, которую тащат из родной стихии куда–то в иной мир, где другие законы, другие нравы. К лучшему это или к худшему?

Неожиданно всё закончилось, и Юрий осознал, что уже какое–то время стоит на полу ванной, на резиновом коврике. Что с ним было? Он начал вертеть головой, как сова, пытаясь таким образом что–то увидеть и вспомнить, увидеть и понять. Это оказалось не таким уж проблематичным делом.

— Я что, упал в ванну?

— Молодец! — похвалил его Русаков, поправляя очки. — Ставлю тебе пять. Кубов торазина! — добавил он и несколько раз как бы хрюкнул.

— Как у тебя только череп не треснул, я удивляюсь, — недоверчиво произнесла Марина; она стояла, прислонившись к раковине. — Такой звук был, я думала — всё!

— Крепкий он у меня, значит, — Юрий принялся ощупывать затылок. — Действительно, день ебанутый какой–то. Извиняюсь за нецензурное выражение, но так оно и есть.

— А мне на работу ещё! — вздохнула Марина устало.

У Русакова вдруг отвисла челюсть. Было похоже, что он вспомнил о чём–то важном.

— Блядь, я же на обеде! — произнёс он наконец очень медленно. — Мне же на работу надо! Пошёл я, наверное…

Юрий не выдержал и снова сел на край ванны. Подозреваемый собирался улизнуть — ему нужно было работать. Что же делать? Нельзя ведь его так отпускать!

— Подожди–подожди! — прозвучало это как «пжди–пжди». — Куда ты собрался? У меня к тебе ещё вопросы есть. Я имею право тебя задержать.

Добродушная физиономия санитара недовольно сморщилась.

— Ну не убивал я этого… её брата! Чего ты ко мне привязался? Мне на работу нужно!

В это время кто–то позвонил в дверь.

— О, ёб твою! — воскликнула Марина раздражённо. — Это ещё кто?!

— Кто–то с работы! — подмигнув ей, предположил Русаков. — Наверное, Галина Андреевна. Не открывай лучше, а то она на меня с пистолетом набросится.

— Ты это о чём? — не понял Юрий. Русаков лишь отмахнулся.

— А! — дошло наконец до следователя. — Тьфу ты.

Марина стояла, закусив губу и слегка покачиваясь. Она не знала, как ей поступить лучше: открыть дверь или же не открывать. Похоже, подумал Юрий, она удивлена этим звонком не меньше нас и, точно так же как и мы, понятия не имеет, кто (снова — дзынь!) пришёл.

— Я не думаю, что стоит открывать! — подал голос Русаков.

— А вот я думаю, что стоит! Пришёл наконец хоть кто–то, кто избавит меня от вашего озабоченного общества! Слава тебе, Господи!

И Марина вышла. Юрии переглянулись; санитар произнёс иронично:

— «Слава тебе, Господи»! Тоже мне, верующая нашлась.

— Ты точно не убивал её брата?

Ответа Юрий не дождался, так как из коридора донёсся чей–то женский голос, потом Маринин, а затем всё стихло. Снова щёлкнул замок.

— Ушла! — констатировал Русаков. — Соседка, поди.

В ванной вновь появилась Марина.

— Фy-y! — сказала она, поправляя волосы. — Соседка была, спрашивала, не надо ли помочь чем. Ёбнулась, блядь. Какая мне от неё помощь?

— Ну пускай хоть пол бы помыла, — внёс предложение Русаков.

— Кретин ты! Блин, я ведь даже так и не поела ещё сегодня!

— Я тоже не ел, хоть и на обеде. Накормила бы ты нас, что ли, Мариша, да и сама в клювик бы что–нибудь забросила.

— Я вам что, повар?

— Ну хоть кофе поставь!

— А мин…, — начала Марина, но тут же осеклась, взглянув на Юрия. — Кофе, говоришь?

— Ну, и заодно бы мы с товарищем следопытом все недоразумения разрешили. А то он, похоже, до сих пор уверен, что это я прибил твоего братца. И вообще, чего мы здесь в ванне–то стоим?

— В ванной, а не в ванне! — поправила его девушка. — А стоим мы здесь потому, что я ему вообще–то голову собиралась забинтовывать.

— Да хрен с ней, с головой этой! — сказал Юрий, в очередной раз касаясь раны. — Кровь не течёт уже. Мне бы закончить всё это и домой…

Русаков распахнул дверь ванной и произнёс торжественно:

— Покидаем помещение в порядке очереди! Первыми выходят дамы! — и он хлопнул Марину по ягодице. Та в ответ двинула ему куда–то в бок и, что–то пробормотав, вышла. Санитар обратился к Юрию:

— Ты следующий.

— Слушай, а где у неё туалет?

Русаков всё ему объяснил и даже помог включить свет.

В туалете

Расстегнув ширинку, Юрий извлёк член и начал мочиться. В унитазе плавало чьё–то дерьмо — вероятно, Марины. Оно было тёмно–коричневым, почти чёрным. «Что это она ела такое? — подумал следователь. — И смыть забыла…»

На несколько секунд он отвлёкся, сместив взгляд на потолок. Когда его в последний раз белили? Вон грязный какой, и извёстка вся облезла. М-да, хреновая ты хозяюшка, Марина. «Мариша, — поправил мысленно. — Так ведь тебя называет Русаков».

Моча наконец иссякла. Взгляд Юрия снова коснулся унитаза, в котором уже не было никакого дерьма, и этот странный факт заставил его озабоченно нахмуриться. Как так? Оно ведь было! Или нет?

Похоже, два удара головой о твёрдые поверхности не прошли–таки для него даром. В памяти снова мелькнули фрагменты сна: что–то про… ну, оно тоже вначале было, а потом исчезло. Кажется, во сне он, как и сейчас, переживал последствия сотрясения. Вещий сон?… Босиком… да, было там ещё что–то, связанное с ногами…

Отмахнувшись от ненужных, в принципе, воспоминаний, Юрий застегнул ширинку, смыл всё за собой и повернулся к двери. Коснулся щеколды.

И вдруг услышал истошный женский визг. Марина? О боже, что там, чёрт возьми, творится?! «Наверное, — дошло до него, — Русаков всё же начал действовать. Скотина, а ведь он уже почти убедил меня, что невиновен».

Юрий распахнул дверь и побежал на крик, думая о том, что у него по–прежнему нет с собой пистолета и это очень плохо.

Терехин и Мумурон

В тот далёкий день, в феврале 77‑го, молодая красавица–жена послала Терехина за продуктами в «Универсам» — была, кажется, суббота. Они расписались всего лишь два месяца назад — двадцатипятилетний токарь Дима и двадцатитрёхлетняя баскетболистка Екатерина. Она была метр восемьдесят ростом и очень широкой в кости — именно это его в ней и привлекло, так как он всегда любил крупных женщин, потому что они напоминали ему ныне покойную мать. Сам Терехин был тогда ещё довольно худой и носил усы — ему казалось, что они придают ему солидности.

Итак, он шёл в магазин, когда это произошло. Вначале раздалось громкое шипение, потом оно трансформировалось в свист: ш–ш–ш-шс–с–с-с! Доносился этот звук сзади, и Терехин обернулся, чтобы выявить его источник.

В нескольких сантиметрах над снежным покрытием плавно покачивалось существо, напоминающее утку без перьев. Оно было небольшим — чуть покрупнее обычной утки. «Эт–то ещё что за зверь?! — подумал Терехин тогда. — И…почему никто, кроме меня, не обращает на него внимания?!»

Да, прохожие действительно игнорировали странное существо, которое и до сих пор ещё продолжало свистеть, но уже несколько тише, словно остывая. Свист этот исходил из его клюва.

— Ну чё уставился? — спросило вдруг оно, устремляя пристальный взгляд своих чёрных глаз–бусинок прямо на Терехина. — Усы отклеятся — что жене скажешь?

Терехин испуганно схватился за усы, а утка без перьев тут же противно закрякала/засмеялась. Уши у неё были человеческими, на тонкой шее висела серебряная цепочка. Только тут Терехин заметил, что прохожие очень странно на него смотрят. Ему стало ясно, что никто, кроме него, это существо не видит, и что со стороны он, несомненно, похож на придурка.

— Похож на придурка! — передразнила его утка (она что, прочла его мысли?!). — Да ты и есть придурок!

Терехину стало стыдно. Какая–то сраная ощипанная утка оскорбляет его среди бела дня, а он ничего не может с этим поделать. Он, конечно, мог бы её и пнуть (вот тогда бы она точно заткнулась!), но что подумают люди?

А, пошла она, эта утка!

Напустив на себя равнодушный вид, Терехин продолжил свой путь в магазин. «Почему, — думал он, — только я вижу это существо? Не означает ли это, что я обладаю каким–то особым даром? Или, — он, конечно, не мог с этим согласиться, но теоретическую вероятность вполне допускал, — у меня вновь начинаются проблемы с психикой, как после смерти папы?»

Только тут Терехин обратил внимание на то, что утка, оказывается, летит рядом с ним, почти касаясь его шапки.

— Отвянь! — прошипел он. — Чего привязалась?

— Меня зовут Мумурон! — раздалось в ответ. — Меня послал твой отец, чтобы тебе помочь. Да не останавливайся ты, чёрт возьми! Иди, как шёл, и делай вид, что меня нет!

Терехину трудно было сохранить спокойствие, но он всё же сумел взять себя в руки. Странно, вначале эта утка Мумурон всячески оскорбляла его, сейчас же, наоборот, предлагала помощь. Отец… Что она сказала про отца? Что это он послал её? Но ведь папа мёртв, он умер двенадцать лет назад!

— Ты должен мне доверять! — таковы были следующие слова Мумурона. — Тогда у тебя больше не будет никаких проблем. Твой отец сказал, что ты неудачник и что тебе нужна поддержка. Для этого он и послал меня.

«Она врёт, — подумал Терехин злобно. — Она всё врёт. Отец мёртв, он не мог её послать, а я не неудачник. И у меня нет никаких проблем…»

— У тебя нет проблем? — Мумурон вновь начал/начала/начало противно крякать. — Ну тогда приготовься, парень, сейчас они у тебя начнутся!

И, по–прежнему мерзко крякая, существо принялось кружить вокруг головы Терехина, бить его крыльями по шапке и носу. Тот долго не смог этого терпеть и в течение получаса гонялся за Мумуроном по улице, пытаясь ударить его сумкой. Но чёртова утка всё время уворачивалась от ударов… а потом он очнулся в психушке. Таким образом предсказание Мумурона сбылось — у него действительно начались проблемы.

Врачи, естественно, его рассказу не поверили, чего, впрочем, и следовало ожидать. Сам же Терехин, в отличие от них, не считал себя больным. Он был твердо уверен — Мумурон существовал на самом деле, но лишь он один мог видеть и слышать его.

Спустя два месяца Терехин был выпущен из больницы и вернулся домой к молодой жене. Жизнь вновь вошла в привычное русло, ничто не нарушало её спокойного течения. Работа — дом, работа — дом. Деньги, еда, секс. И опять: работа — дом…

Но однажды, когда Катерина улетела вместе со сборной девушек на какой–то чемпионат по баскетболу (это было спустя семь месяцев после того, как Терехина выписали), Мумурон вернулся.

На этот раз он вёл себя прилично. После недолгих уговоров Терехин позволил ему войти в свой мозг, и теперь они могли общаться мысленно. Как выяснилось, Мумурона действительно послал отец Терехина, ныне покойный, а сам Мумурон был никем иным как Райской Птицей. Он мог общаться с мёртвыми, мог путешествовать сквозь времена и пространства — лишь тогда он покидал голову своего подзащитного, своего симбионта. Вместе они попытались основать Комитет По Общению С Загробным Миром (за определённую плату любой человек смог бы поговорить со своим покойным родственником), но никто не отнёсся к этой гениальной идее серьёзно, и Терехина в третий раз упрятали в психушку.

Героический поступок

Когда Юрий вбежал в кухню, визг уже прекратился, но в его ушах всё ещё продолжало звучать его эхо. Марина стояла, вжавшись в холодильник, Русаков нависал над ней — огромный, как никогда. На анализ происходящего времени не было, и Юрий, стремясь защитить Марину любой ценой, врезался в спину её обидчика, вложив в этот удар всю свою силу.

Русаков взвыл и полетел на подоконник, Марина снова завизжала и начала махать руками. Ударившись лбом о деревянную раму окна, санитар, словно мячик, отлетел назад и рухнул на пол — прямо под ноги тяжело дышащего Юрия.

— Верёвка есть? — быстро спросил следователь у Марины, которая уже вновь умолкла. Глаза девушки были расширены от… ужаса? Она попыталась что–то сказать, но смогла выдавить из себя лишь нечто вроде:

— Ты… Быы…

После этой многозначительной фразы она с того ни с сего начала хихикать. Юрий с недоумением уставился на неё, пытаясь установить причину смеха, но потом до него дошло, что у девушки просто шок. Продолжая смеяться, теперь уже истерично, Марина сползла по стенке холодильника на пол, халатик её задрался, обнажив стройные ножки. Русаков на полу захрипел. Рот у него был приоткрыт.

Во всём своём теле Юрий ощущал сильнейшую вибрацию. Да, давненько он не принимал участия в таких активных действиях. Драться по настоящему ему в последний раз приходилось на третьем курсе, а за свою следовательскую карьеру он ещё ни разу не участвовал в аресте преступника. Ну что ж, вот поучаствовал. Теперь осталось только преступника связать — и дело с концом! А как ловко Русаков убедил его в том, что невиновен! «Да, а я‑то поверил, повёлся, как дурак».

— Таракан, — вдруг произнесла Марина (она, оказывается, уже не смеялась).

— Чего? — не понял Юрий.

— Я завизжала, потому что… ха… на меня с потолка таракан свалился, вот я и испугалась. Понимаешь?

Юрий нахмурился. Таракан? С потолка?

— На потолке? — осторожно спросил он вслух.

— Чё на потолке? — удивилась девушка, поднимаясь. Лицо её было раскрасневшимся. — Таракан, что ли? Хы! Ну, был он на потолке, да. А потом с него… ну, свалился. Я же тебе уже сказала. А Юрка… он ничего мне не сделал!

— Под–дожди… Так… Это что же получается…

— А ты подумал… За меня решил заступиться, да? — Марина прищурилась. — Ну, спасибо тебе, что ж. Только когда Юрка очнётся, он тебе шею–то точно свернёт, хоть ты и мен… ми–ли–ци-о-нер! — она снова захихикала, и Юрий уловил в её смехе какие–то вульгарные нотки. — Я аж офигела, когда ты на него наскочил!

До Юрия наконец дошло, что он в очередной раз свалял дурака. Ему стало неудобно, и он вынужден был зажмуриться, чтобы таким образом избавить себя от этого неудобства. Очутиться бы сейчас дома… К чёрту всё, уволюсь! Русаков очнётся, и что тогда будет?

— О-ох! — донеслось снизу, с пола.

Юрий открыл глаза.

Итак, Русаков очнулся.

Кто–то пришёл к Марине

На удивление, Русаков показал себя, как человека сдержанного и рассудительного. Юрий думал, что он и правда свернёт ему шею, но ничего подобного не произошло. Как выяснилось, санитар даже и не успел ничего понять — только почувствовал сильный удар в спину, а затем — темнота. Его забавлял тот факт, что вначале он сам отправил следователя в нокаут, а теперь следователь — его.

— Хорошо хоть, что крови нет и очки целые, — сказал Русаков, когда они уже все сидели за столом и пили кофе. Он повторял это уже раз в третий. — Но шишка зато как надо! — санитар потрогал лоб.

— Что Нинке–то скажешь? — поинтересовалась Марина.

— С психом дрался, скажу, что же ещё?

— Ax да, — вмешался Юрий. — Насчёт убийства. Если ты всё–таки ни при чём, то, может быть, у тебя имеются по этому поводу какие–нибудь соображения?

— Соображения, — проворчал Русаков. — Никаких таких соображений у меня не имеется. Если бы имелись, то я бы ему головёнку–то открутил, пидорасу.

Взгляд Марины перебегал с одного мужчины на другого. Юрий несколько раз ловил себя на мысли, что по–прежнему хочет её физически, но что–то словно мешает сделать ему первый… вернее, уже второй шаг. Любой другой девушке он бы проехался по ушам и всё — она бы вся растаяла, но с Мариной вести себя подобным образом было нельзя. Её высокомерие заставляло Юрия чувствовать себя подростком. Вот если бы он с самого начала избрал другую линию поведения по отношению к ней… А теперь уже слишком поздно что–либо менять.

Чёрт, но откуда же взялась эта неуверенность в себе? Юрий вспомнил вдруг статью про Тома Круза, которую читал в какой–то газете. Знаменитый актёр тоже был небольшого роста, но в отличие от следователя обладал ещё и кучей комплексов. «А теперь эти самые комплексы съедают и меня! — подумал Юрий. — Дурацкое дело! Оно и правда влияет на мою психику. Кто бы мог подумать, что я начну копаться в себе, как какой–нибудь шизофреник? Зачем мне то, что мне только мешает? Я не должен так сильно уходить в себя…»

— Эй, Ю-ура! — протянула Марина. — Ты не отключайся–то, а?

— Взгляд как у коматозника, — добавил Русаков и заржал. — Тебя бы ко мне в больницу, подлечиться.

Юрий потряс головой, изгоняя ненужные мысли. Потом спросил:

— Но ты всё равно ведь как–то в это замешан?

— Нет, ну я, конечно, могу кое–что тебе рассказать, — Русаков вновь потёр свою шишку, постепенно приобретающую синеватый оттенок. — Но… неофициально как бы. Без протоколов.

— Какие там протоколы, я даже папку в машине забыл.

— Ко мне спешил! — Марина подмигнула ему.

Юрий смутился. Странная она всё–таки девушка. И почему его к ней так влечёт? Дурдом! Может, это и есть то, что называют любовью? Или же во всём виноваты два удара головой?

— Блядь, на работу же надо! — вдруг завопил Русаков, вскакивая. — Блядь, опять забыл!!! Уволят же, на хрен! Всё, я побежал!

— Эй, да подожди! — Юрий тоже поднялся. — Мы же ещё не со всем разобрались. Давай поговорим! Если ты, конечно, не хочешь, чтобы мы поговорили в другом месте.

Русаков нахмурился.

— Ладно, — сказал он после недолгих раздумий. — Только на работу я звякну всё–таки, а то потеряли, поди.

Юрий кивнул. Русаков удалился в зал. Весь его разговор был достаточно хорошо слышен.

— Аллё… О, Люси, ты? Совещание кончилось, что ли?… А–а–а… Слушай, у меня тут проблемы возникли… Да?! — удивлённо. — Да?.. Че–его?! Арестовали?!

Юрий на табуретке замер, Марина тоже. Арестовали? Кого? В связи с чем? Русаков же тем временем продолжал беседу.

— Слушай, скажи шефу, что со мной всё в порядке. Никто меня не арестовывал. И сама не расстраивайся. Просто я… Ну, я упал и ударился головой, поэтому прийти сегодня, наверное, не смогу… Нет, пока нет. В общем, Люси, ты поняла, да?.. Не, серьёзно, у меня шишка на весь лоб. Может, как у Мюнхгаузена, вишня даже какая–нибудь вырастет… Ну, у оленя, какая разница. Короче, ещё увидимся. Ну всё, целую… Конечно. Слушай, давай об этом попозже, а? Всё, ладно!

Вскоре он появился на кухне. Лицо его выражало неимоверное удивление.

— Ни хрена не понимаю! — произнёс он. — Шеф звонил Нинке — мол, меня на работе нет, а та ревёт и говорит, что меня арестовали! Бред какой–то!

Марина вдруг фыркнула.

— Ты что–то знаешь? — накинулся на неё Русаков.

— Я знаю, — сказал Юрий. — Точнее, могу легко догадаться.

— Ну и…

— Да тебя твоя же жёнушка и сдала! — закричала Марина и рассмеялась. — Спроси у… вот у него!

Русаков перевёл взгляд на Юрия. Тот храбро выдержал его и заявил:

— Короче, так. «Молчание ягнят» смотрел? Квид про кво, или как там?

— Чего–чего?

— Ты — мне, я — тебе.

— Так–так! — произнёс Русаков медленно. — Ну ни хрена ты, гражданин начальник, даёшь.

— Боже, как вы все меня достали! — Марина вскочила с табуретки и начала быстро ходить взад–вперёд по кухне, сопровождая свои слова бурной жестикуляцией. — Ну я‑то тут при чём? Идите куда–нибудь в другое место, и там и выясняйте всё, что вам надо! При чём тут я? Мне на работу скоро!

— Заткнись, сука! — оборвал её Русаков. — Тебя не спрашивают, так что молчи, если по морде получить не хочешь!

— Что? По морде? От тебя? Ой–ой, мне страшно!

Русаков тут же вмазал девушке ладонью по щеке. Та отлетела к раковине, схватилась за лицо.

— Эй, — начал Юрий, но санитару было сейчас, похоже, не до него.

— Чего ты тут корчишь из себя? — обратился он к Марине. — Да ты сейчас прямо здесь у меня в рот возьмёшь, и твой ёбарь ментовский ни хрена мне не сделает! — он начал расстёгивать ширинку.

В это время в дверь позвонили.

— Ха! — злорадно выкрикнула Марина. — Пришёл кто–то! Сам у себя отсоси, пидор несчастный! — проскользнув мимо Русакова, она устремилась в коридор.

В очередной раз удивив Юрия, санитар не стал задерживать девушку и вместо этого уселся на табурет.

— Ты не обращай внимания! — неожиданно миролюбиво сказал он. — Ей нравится, когда её бьют, обзывают. Поэтому не воспринимай всё это как реальность. Для этого есть другой термин — реальность согласованная. Ну, знаешь, как у каждой нации какие–то свои законы, приличия… Типа этого, короче. Мы с Маришей давно знаем друг друга и…

Из коридора донёсся истерический визг, потом — удар. Юрий вскочил.

Кто–то пришёл к Терехину

«У Нейрис было два выхода: один (аудио), как и положено, во рту, снабжённый встроенным динамиком, второй (аудио/видео) за левым ухом, скрытый длинными чёрными псевдоволосами. Им она пользовалась крайне редко — лишь в тех случаях, когда нужно было распечатать какую–нибудь мысль на принтере или записать на диск воспринимаемую глазными камерами информацию».

Терехин хмыкнул. Начало Сашиного рассказа «Программа для Нейрис» было многообещающим. «Что же будет с ней дальше? — подумал он. — И кто она вообще такая: биоробот или женщина будущего?».

Быстро сбегав на кухню, он достал из холодильника начатую банку сгущенки, а из стола — ложку. При супруге он есть сгущённое молоко почему–то стеснялся — ему казалось, что она осуждает его за это. Не маленький ведь мальчик уже, а к сладкому тянется, как муха к говну. Поэтому Терехин старался обычно есть сгущёнку, когда Катерины не было дома. Одна ложка, вторая, третья. Так, хватит. Надо воспитывать в себе силу воли. Хм, а может, ещё одну? Четвёртая ложка, пятая.

Когда банка опустела, Терехин с сожалением выкинул её в мусорное ведро и, вернувшись в комнату, продолжил чтение, с нетерпением ожидая, когда же у этой Нейрис начнутся какие–либо проблемы. Все сашины рассказы были построены однотипно: живёт–живёт кто–либо и вдруг у него начинаются огромные проблемы. Впрочем, на этом почти всё основано, если разобраться. Точно так же, как нет жизни без кислорода, нет жизни и без проблем.

Как вскоре выяснилось, проблемы Нейрис Ван 456/4А заключались в том, что пока она была выключена на ночь, в её второй выход проник чей–то вход. Киберманьяк изнасиловал её банк данных и, украв неизвестно для каких целей две трети информации, смылся. Чтобы найти потерянную память, Нейрис наняла частного детектива — странное трёхголовое существо с другой планеты, обладающее способностью путешествовать сквозь киберсети…

Да, фантазия у Фантазёра была что надо. Улыбнувшись и прикрыв глаза, Терехин возродил в памяти одну из тех многочисленных сценок, которые они разыгрывали в палате: он сам, Лаховский, Русаков и Люси. Сценарии обычно писал Фантазёр — они все ему доверяли. Русаков и Люси отвечали за любриканты и всякие такие штучки, которые можно было пронести с «воли», а в палате иметь не разрешалось. Он сам, Толстяк Дима, был практически никем — так, актёр на все случаи. В основном ему приходилось исполнять пассивные роли, в связи со своей импотенцией. Активность же его выражалась лишь в оральных ласках, когда он по сценарию должен был лизать у Люси.

Та сценка, которую он вспомнил, называлась «Анусофилы с Альтаира» и носила характер фантастического порнотриллера. Сюжет, написанный Лаховским, заключался в следующем. Живут себе спокойно муж–импотент и красавица–жена (исполнители Толстяк Дима и Люси), и вдруг откуда ни возьмись материализуются два альтаирца (Русаков и сам Фантазёр). У них в руках парализаторы (два игрушечных пистолета). Вот тут–то и начинается действие. «Парализовав» землян, альтаирцы начинают их насиловать — для того–то они и прилетели! Между собой анусофилы общаются на непонятном языке (абсолютная тарабарщина); земляне же говорить не могут, так как у них полный паралич.

От приятных воспоминаний Терехина отвлёк звонок. Странно, почему это Катерина звонит, если у неё есть ключ? Или это не она?

Но тогда кто же?

— Мумурон, ты здесь? — спросил он на всякий случай.

Но Мумурона по–прежнему где–то не было. Пришлось встать и направиться к двери, терзаясь разными догадками по поводу личности пришедшего. Может, конечно, это и правда вернулась с базара Катерина. Сколько она сегодня наторговала, интересно? Сможет ли она выделить ему денег на пару банок сгущёнки?

Звонок повторился. Терехин подкрался к двери на цыпочках и прильнул к глазку. На лестничной площадке никого не было.

«Может, это Русаков? — предположил он. — Но какого чёрта он меня преследует? Ведь мы больше не в больнице, Фантазёр убит, и игры окончены. Я больше не обязан быть мальчиком на побегушках».

Его руки сами собой потянулись к замку.

Так кто же это всё–таки пожаловал к нам в гости?

А пожаловал к нам…

Терехин распахнул одну дверь, затем — вторую, со стальной обшивкой.

И прямо в лицо ему уткнулся большой и чёрный пистолет. Его модель Терехин определить бы не смог — он никогда не разбирался в оружии.

Перепутала дни

— Эй, ты чего? — удивился Русаков, хватая Юрия за руку.

— Кто–то напал на неё!

— Чё, сдурел?!

— Да ты что, не слышал? Да отцепись от меня…

— А что я должен был слышать?

Юрия вдруг осенило, что его, кажется, опять посетили последствия черепно–мозговой травмы. Сперва — фекалии в туалете, теперь — визг. Самая пора идти сдаваться Назаренко. Он сел. Русаков отпустил его руку, и следователь тут же закурил.

— Так что там с моей женой? Почему это ей взбрело в голову, что меня арестовали?

— Потому что, — сказал Юрий, — у тебя на рукаве она обнаружила кровь.

— Каком ещё рукаве?!

— У рукаве… тьфу, блядь, у рубашки. Она мне позвонила сегодня, и я приехал к вам домой. Ты отдал ей в стирку рубашку, а у неё на рукаве кровь. В неё ты был одет в ту ночь, когда убили Лаховского.

— В ту ночь? — Русаков, казалось, ошарашен. — Какая ещё кровь?

Юрий начал нервничать.

— В ночь убийства ты вернулся домой очень поздно — по крайней мере, твоя жена так сказала. А вчера ты отдал ей стирать свою рубашку, в которую был одет. На её рукаве — кровь.

Неожиданно мрачное лицо Русакова расплылось в довольной улыбке, но тут же она снова исчезла,

— Нинка — дура! — сказал он. — Приду домой, и она, сучка тупая, родит раньше времени. Вот дура! И поэтому–то ты на меня и набросился с пушкой, потому что эта сука тебя навела… О, ёб, бля! А я думал, Мариша стуканула.

— А что Мариша? Я к ней пришёл, как мы и договаривались — в два. И я очень удивился, застав здесь тебя.

Русаков нахмурился.

— Договаривались? Но мне она тоже назначила в два. Вот шлюха хитрая…

— А тебе–то что вообще здесь нужно?

— Так ты не… О, блядь! Ебануться можно! У–у–у! Ни хера себе совпадения!

— Чем ты всё–таки объяснишь кровь на рубашке?

— А объяснить это просто… Кстати, Мариша что–то задерживается. Кто это там к ней припёрся?

— Никуда она не денется. Так что насчёт крови?

— Как я уже сказал — Нинка — дура! Она перепутала дни. Охуела, блядь: мужа закладывает! Короче, я, значит, в этой рубашке таскаюсь уже почти неделю. А поздно домой я пришёл… У–у–у! Как я знаю, Фантазёра убили в ночь со второго на третье августа. Я…

— Фантазёра?

— Ну, так Лаховского в психушке называли. Короче, поздно я пришёл, не второго, а первого. Второго я был в ночь вообще, и в семь утра… тьфу, блядь, вечера, уже на работе был, потому что Гаврилов раньше хотел уйти… Это всё проверить без проблем можно. Да что я тебе это всё объясняю? Не убивал я Фантазёра!

— А кровь откуда?

— А кровь вообще только вчера появилась, вот я и отдал стирать рубашку. У Люси я был вчера, она вместе со мной работает. Её это кровь. По телефону я с ней разговаривал сейчас. У неё мать в командировку уехала, а мы… ну, любовники. Вот я и отдал вчера этой сучке рубашку, чтоб постирала.

— Так а кровь–то откуда?!

— Ууу, ну порезалась она. Слушай, ну я серьёзно! Звучит наивно, может быть, но так оно и есть. А Нинка — дура пузатая, я ей устрою ещё.

Юрий ничего ему на это не ответил и ни о чём больше не спросил, поэтому мужчины замолчали. Маринин голос из коридора не доносился. «Наверное, — подумал Юрий, — она вышла в подъезд».

— Да не дыми ты на меня! — сказал Русаков тихо и немного устало. — Не выношу этот запах. Травите и себя, и других.

Юрий хмыкнул и затушил сигарету, хоть скурил её всего на две трети. В горле почему–то першило, пришлось допить остатки кофе — уже остывшего и поэтому невкусного. Да, похоже, Русаков и правда не убивал Лаховского. Но тогда кто же это сделал? Терехин?

Перекур

Открыв дверь, Марина увидела Олега, соседа.

— Привет, Мэри! — сказал тот. — Слушай, извини, конечно, ведь мы с тобой как бы в конфликте, но ты мне червонец не дашь до понедельника?

Она быстро выскользнула к нему в коридор, прикрыла дверь.

— Слава Богу! Хоть один человек нормальный пришёл!

— А у тебя что, гости?

Несмотря на то; что они вот уже два месяца как толком не общались, всё в их отношениях выглядело как и прежде. Марине всегда нравились подростки — они были такие… ну, словами это не объяснить.

— Так ты дашь червонец?

— Дам, конечно. А ты меня сигаретой не угостишь?

— А, ну давай покурим. Только у меня спичек нет.

Марина вновь скользнула в квартиру. Русаков и Юрочка на кухне о чём–то мило беседовали. Два придурка! Отыскав в сумочке десять тысяч и зажигалку, девушка опять вышла в подъезд. Олег дал ей сигарету, и они оба закурили.

— А кто там у тебя? А то я к Хэду когда пошёл, то наткнулся на типчика одного, который к тебе как раз двигал. Я его уже раньше видел… У него пистолет с собой был, кстати.

— А, это следователь! — пояснила Марина. — Расследует убийство Сашки.

— Следователь?! Ох нихера! Ой, слушай, ты, кстати, прими мои соболезнования…

— Да ладно, толку–то от них! — девушка присела на корточки. — А у тебя как дела?

— Да так себе, нормально.

— Девчонку себе не завёл?

— А что?

— Ну, — Марина прищурилась, — зашёл бы как–нибудь.

— С девчонкой?

Марина фыркнула.

— Можешь и с девчонкой, если двоих выдержишь. Но лучше всё–таки один.

— Я могу прямо и сейчас зайти, — заявил Олег, присаживаясь напротив. Его взгляд начал ощупывать её обнажённые колени. Марине вдруг стало жарко.

— Да у меня гости, говорю же. Следователь и… ещё один кретин. Подозреваемый, так сказать. Представляешь, — заговорщически зашептала она, — Сашка–то пидорасом в больнице был, оказывается! Его санитар трахал!

— Да ну? — воскликнул Олег недоверчиво.

— Милицией установлено! — соврала Марина, хотя узнала сию новость непосредственно от Русакова. — Вот сидят они у меня, дерутся иногда и оба херню какую–то несут, блин. А мент, по–моему, ко мне неравнодушен.

— Значит, сейчас у нас ничего не получится? — Олег положил ладонь ей на колено.

— Нет, Олежка, извини, не сейчас! — Марина встала и, отбросив окурок в сторону, тяжело и печально вздохнула. — А сегодня я в ночь, так что ладно, пошла я. А то потеряют меня мои сладенькие.

Олег тоже поднялся. Марина чмокнула его в щёку, прошептала «Зайди завтра» и юркнула в квартиру, с улыбкой на лице. Ну, хоть немного развеялась!

Королева Вселенной

— Ба–бах! — ухмыльнувшись, сказала Люси и сунула игрушечный пистолет обратно в сумочку. — Ты убит, Толстяк! Падай же и истекай кровью! Это говорю тебе я, Люси Первая, Королева Вселенной!

Из груди Терехина вырвался тихий стон, он рухнул на колени, затем, опрокинувшись на спину, задёргался в «конвульсиях». Только бы из соседей никто не увидел, подумал он, а то ещё расскажут Катерине. Но что здесь надо Люси?! Почему даже после того, как меня признали здоровым, они продолжают преследовать меня? А что, вдруг осенило его, если это она убила Фантазёра и теперь хочет убить и меня?

— Вставай, о презренный отрок! — прошипела Люси, касаясь туфлей его гениталий, скрытых трико. — Иначе, клянусь своей треуголкой, я раздавлю твои яйца, как… как… как куриные яйца!

— Убери ногу–то! — проворчал Терехин. — И давай поговорим нормально, а то и правда всё раздавишь.

Люси послушалась его и ногу убрала. Поднявшись, Терехин принялся отряхиваться — как никак, пол в коридоре был довольно пыльным. Где же Катерина? Если бы она была дома, посторонние бы внутрь не проникли…

Не спрашивая разрешения, Люси вошла в коридор и прикрыла за собой обе двери. Она была в джинсовой мини–юбке и белой рубашечке, сквозь которую было видно бюстгальтер. Такая же красивая, как и раньше: большие синие глаза, чуть вздёрнутый носик, пухлые чувственные губки, длинные светлые волосы. Самая красивая девушка больницы… Даже сейчас Терехин помнил всё о ней: объём груди, талии, рост, глубину влагалища и ануса (именно ему доверили измерительные приборы в сценке «Урок геометрии». Ох, и трудно же ему пришлось, но ничего, справился).

— Вернись в реальность, Толстяк! — Люси ткнула его в живот кулаком. — Мамочка пришла по делу.

— Что… что тебе от меня нужно? Почему вы не оставите меня в покое?

— Да ладно ты! — девушка игриво ущипнула его за бедро. — Короче, Толстяк, у Русика, по–моему, проблемы. Его нет на работе. Я знаю, что он вчера связывался с тобой — хотел, чтобы ты сходил домой к Фантазёру. Так что ты не сможешь от меня отмазаться, сказав, что уже две недели его не видел и не слышал. Где сейчас Русик? Слышишь, где он? Я вижу, ты знаешь!

— Ничего я не знаю!

— Послушай, Толстенький, я с работы специально отпросилась, чтобы со всем разобраться! — Люси прижалась к нему и обвила руками за шею. — Понимаешь, его жена сказала, что его якобы арестовали.

— Что? — Терехин весь напрягся. — Арестовали? Как? За что?

— За убийство Фантазёра, очевидно! Но дело в том, что около получаса назад он звонил мне на работу…

— И что он сказал?

— Говорит, что никто его не арестовывал. Но, похоже, что–то здесь нечисто, я чувствую. Шишку, говорит, набил. Мол, не беспокойся, ничего страшного. Но почему тогда Нинка сказала, что его арестовали?

Говоря всё это, Люси тёрлась об огромное пузо Терехина низом живота. Она была выше его на целых четырнадцать сантиметров и раза в три тоньше. Зная, что ей понравится, Терехин обеими руками ухватился за ягодицы девушки и начал с силой то сжимать, то разжимать пальцы. Люси тяжело задышала, но от темы не отвлеклась.

— И, понимаешь, я вот не могу врубиться, что же, чёрт побери, такое на самом деле с ним случилось. И где он… м–м–м… Толстенький, Русик в беде! Где он может сейчас быть, ты не знаешь?

— А дома нет, значит? — уточнил Терехин.

— Нет… м-м…

— Шишку, говоришь, набил?

— Ну, он так сказал.

— Наверное, он у Фантазёрки.

— Это у… сестры?

— Угу.

— Но что он там делает? Они что, снова?..

— То же самое, что и должен был сделать я. Но у меня это плохо получилось.

— Ищет сценарии?

— Ну да.

— Ты что–нибудь ещё знаешь?

Терехин решил помочь Люси всем, чем только сможет. В конце концов, подумал он, мы все как одна семья. Правда, бывшая — так сказать, в разводе, но всё равно семья.

— Я всё обыскал, но сценариев не нашёл, — быстро заговорил он, одновременно стягивая с Люси белые трусики с кружевами. — Позвонил Русик, сказала чтобы я убирался. Я и ушёл.

Два его пальца, толстеньких как сардельки, коснулись липкой промежности девушки, скользнули внутрь. Люси всхлипнула и начала вертеть тазом, насаживаясь на его пальцы поосновательнее.

— Да, Толстый, да! — зашептала она.

Вот тут–то и вошла Катерина. Это было совершенно идиотским совпадением, просто дурацким. Терехин тут же оттолкнул от себя Люси и весь съёжился от страха, в то время как сама Люси, наоборот, никакой неловкости, похоже, не испытала. Глядя на огромную как шкаф жену Терехина, она улыбнулась ей, как старой знакомой, и сказала:

— Здрасьте!

Только после этого она натянула трусики и одёрнула юбку. «Ну, уйдёт она, и мне конец! — с ужасом подумал Терехин, вытирая пальцы о трико. — Катерина меня сожрёт, и на сгущёнку больше денег не даст…»

— Так–так! — пробасила жена, опуская на пол две громадные сумки. — Чего это у вас тут такое происходит?

— Да всё нормально, тётя! — скривилась Люси. — Просто дядя меня потрогал немного — чё, нельзя?

Терехин аж побледнел, Катерина раскрыла рот, продемонстрировав всем отсутствие верхнего левого резца. Усмехнувшись, Люси открыла дверь и, бросив на прощанье:

— До встречи, дядь Дим! — покинула квартиру.

«Вот это подставила! — Терехин зажмурил глаза. — Как же мне теперь выпутаться, что же мне теперь делать? Мумурон, Мумурончик, я заклинаю тебя, помоги, помоги, помоги!»

И — о чудо! — Мумурон ответил на его вызов.

Дополнительные факты

Марина вплыла на кухню, улыбаясь.

— Надеюсь, вы меня не потеряли?

— Кто был? — поинтересовался Русаков.

— Ещё одна соседка.

— Врёшь же!

— Ну две соседки! — Марина взъерошила ему волосы и уселась на свою табуретку. — Три соседки! Четыре! Пять!

Русаков подозрительно осмотрел её с головы до ног и хмыкнул. У Юрия возникло сразу несколько вопросительных и повествовательных мыслей:

1) Почему это Марина такая довольная?

2) Русаков был прав, говоря, что они с Мариной ругались лишь в шутку. Сейчас они оба ведут себя так, как будто ничего не произошло.

3) Кто приходил?

4) Не врёт ли Русаков насчёт рубашки?

5) Меня начинает тошнить.

— Меня, кажется, сейчас вы–ырвет! — сдавленно выкрикнул он и, вскочив, заметался по кухне.

— В раковину! В раковину! — закричала Марина. — Только не на пол, блин!

Юрий закивал и поспешно склонился над раковиной. Его тут же начало рвать. Снова вернулись фрагменты сна, где он тоже блевал, но только, вроде бы, в унитаз…

Но кто же всё–таки убил Сашу Лаховского?

Закончив блевать, Юрий прополоскал рот и лишь потом повернулся к Марине с Русаковым. Те молча пялились на него: санитар — с нездоровым интересом, девушка — с брезгливостью. Вытерев губы, Юрий прокашлялся и сказал:

— Я не виноват, честное слово! Просто у меня сотрясение, кажется…

— Да не кажется, — произнёс Русаков, — а точно. Я в больнице работаю, симптомы знаю. Тем более у тебя, вдобавок, и осложнения, если у тебя слуховые глюки были.

О том, что у него были не только слуховые, но и зрительные галлюцинации, Юрий благоразумно умолчал. Ему было крайне неудобно: пришёл, понимаете, следователь, всадил пулю в потолок, получил два сотрясения, набил шишку невинному человеку, заблевал всю раковину… А ведь за пулю ещё и отвечать придётся. Ну и денёк…

— Шесть часов уже, оказывается! — сказал Русаков, посмотрев на часы. — Скоро у меня смена заканчивается.

— А мне, наоборот, на работу через полтора часа, — вздохнула Марина. — И знаете, ребята, я ещё и поесть хочу. Меня Терехин этот разбудил, я даже пожрать не успела.

— Терехин? — удивился Юрий, чувствуя удивительную ясность мысли. — Он что, был здесь?

— Да я же вроде тебе об этом говорила уже.

— А чего ему было нужно? — хоть убей, но следователь никак не мог вспомнить, чтобы Марина говорила ему о визите к ней Терехина. Русаков прокашлялся, затем потёр свою шишку.

— То же, что и мне, — произнёс он наконец. — Я посылал его, чтобы он разыскал одну вещь.

— Что за вещь?

Вытянув ноги, санитар прошипел:

— Вот не хотел я всего этого говорить, но, видно, придётся. Но только учти… как там тебя… хм, Юра, к убийству я не имею никакого отношения. И если бы я знал, кто это сделал, я бы тебе сказал.

— А он не мог забрать книжку? — вдруг спросила Марина.

— Тот, кто убил? — нахмурился Русаков. — Ну мог, наверное. Если у твоего братца хватило ума потащиться с ней на кладбище.

Юрий начал кое–что понимать.

— Пропала какая–то книжка?

— Ну д-да! — нехотя произнёс Русаков и, сняв очки, принялся протирать их подолом рубашки. Без них он выглядел каким–то беззащитным. — Записная, толстая, красного цвета. Ничего существенного, как бы, но… Слушай, а она не у вас случайно?!

Юрий помотал головой. В карманах трупа не было найдено ничего, иначе он бы знал об этом. Ничего, кроме ключа от квартиры.

— А что в этой книжке?

— Ну… скажем, я не хотел бы, чтобы это попало в руки милиции. В ваши руки. Там, конечно, ничего такого не было, но всё равно…

— Это касалось больницы?

Русаков кивнул.

— Угу, — задумчиво пробормотал Юрий, прислоняясь к плите. — А что он делал в тот день… вечер… на кладбище, ты не знаешь?

— Понятия не имею. Абсолютно. Для самого загадка.

— А я, кажется, знаю! — сказала Марина тихо. — Кажется, я только сейчас поняла.

— Ты о чём? — удивился Русаков.

— Это я убила Сашу. Я, ты — мы оба убили его.

— Можешь не спешить нас арестовывать! — обратился санитар к Юрию. — Она бредит. Эй, Мариша, ты чего?

Марина вдруг заплакала, а в дверь опять кто–то позвонил. Застонав, девушка заматерилась и пошла открывать, громко топая.

Самое главное

Когда она вышла, Юрия осенило, что он забыл выяснить у Русакова самое главное — насчёт той педерастии в больнице, о которой говорила его супруга. Может, он, конечно, ей и врал, но проверить всё же не мешало.

— И вот ещё что, — сказал он. — Не знаю, как ты к этому отнесёшься, но мне известно, чем вы занимались в больнице.

Русаков неожиданно весь как–то обмяк, попытался что–то сказать, затем махнул рукой.

— Ты принуждал Лаховского к гомосексуальным связям! — прошептал Юрий, чувствуя, что находится на верном пути. — И не только его.

— Да никого я не принуждал! — закричал вдруг санитар, стукнув кулаком по столу. — Они… они сами этого хотели! Никто никого не принуждал!

— Так–так…

— Вот тебе и «так–так», — уткнув голову в ладони, Русаков тихо застонал. — М–м–м… А я‑то думал, ты не знаешь… Почему ты сразу–то не сказал? Или это у вас, ментов, тактика такая?

— Терехин, — сказал Юрий. — Ты и его тоже? Ну ты понял…

— Чего ж ты спрашиваешь, если знаешь? Это он тебе сам сказал, да? Вы всё–таки на него вышли? Или… Боже ты мой, так сценарии всё–таки у вас?!

— Нет у нас никаких сценариев. Так вот, теперь подумай хорошо, прежде чем ответить. Мог ли… мог ли Лаховского убить и изнасиловать Терехин?

— Что?! Терехин? Да ты чё… Фу-у! — вздохнул он облегчённо. — Значит, сценариев у вас всё–таки нет… Слава те господи… Нет! Терехин не мог изнасиловать Фантазёра, да и тем более убить.

— Ты уверен?

— Да. И… по двум причинам, если на то пошло. И ещё. Я вот чё не пойму — вы что, уверены, что … хм… насильник и убийца — одно и то же лицо?

— А разве нет? — удивился Юрий.

Русаков только хотел ему ответить, но не успел. На кухню вошли Марина и блондинка лет двадцати в коротенькой юбке. Где–то Юрий её уже раньше видел.

— Ль…! — начал Русаков удивлённо и тут же замолк, как будто его выдернули из розетки.

«Я из милиции»

Промокнув слезы халатом и надеясь, что тушь не размажется («Блин, тут же вспомнила девушка, я ведь сегодня и не красилась даже»), Марина, тихо ругаясь, принялась открывать замок. Один оборот, второй. Кого это ещё принесло–то?! Когда они все от меня отстанут?

Она открыла дверь. Перед ней стояла высокая блондиночка. Явно крашеная. Марина вдруг почувствовала себя старой и некрасивой по сравнению с нею. Да, так и есть. Старая, некрасивая, затасканная шлюха — вот кто она!

— Здравствуйте! — торжественно произнесла незнакомка. Глаза у неё были ослепительно синими. Любой мужчина помчался бы за ней хоть на край света, сделал бы для неё что угодно — хоть суицид, хоть куннилингус. — Я из милиции. Вы Марина Лаховская, ведь так?

— Да-а, — удивлённо оглядывая её, ответила Марина. — А что вам нужно?

— По нашим оперативным данным, у вас сейчас может находиться особо опасный преступник. Его имя Юрий Русаков.

Марина ахнула и кивнула.

— Да, он здесь, но…

Правая рука блондинки скрылась в сумочке и извлекла оттуда… пистолет! У Марины перехватило дыхание. Такая молоденькая, подумала она, а уже следователь. Это что, получается, что она расследует убийство вместе с Юрой? И… неужели это всё–таки Русаков убил Сашу?!

Блондинка грозно поинтересовалась:

— Вы разрешите мне пройти?

— Да–да, — пробормотала Марина ошарашено. — Проходите, конечно!

— Родина вас не забудет! — с этими странными словами на прекрасных устах, девушка вошла в квартиру. Марина быстро закрыла дверь и сказала шёпотом:

— Они на кухне.

— Они?

— Русаков и тв… ваш коллега.

— А-ах, коллега! — кивнула блондинка, словно что–то вспомнив. — Да–да. Так преступник уже задержан и арестован? Наручники–то хоть одели, а то он мужик–то здоровый? Медведь, а не мужик!

— Да нет, без наручников он…

— Ну, — сказала блондинка, — тогда пошли!

Пистолет она спрятала за спину.

Под контролем Мумурона

Возникнув из ниоткуда, облезлая утка с цепочкой на шее влетела в голову Терехина. От неожиданности тот даже закачался, но на ногах устоял.

— Дима! — строго сказала Катерина. — Кто это была такая?

«Ударь её! — быстро телепатировал Мумурон. — Двинь ей в морду, пни её в брюхо и беги за Люси. Назревает весьма неординарная ситуация, и история нуждается в глазах очевидца. Ну же!»

Размахнувшись, Терехин что есть силы врезал супруге в нос. Не ожидая такого от мужа, который обычно находился у неё под каблуком, женщина ахнула и отлетела к противоположной стене.

«В брюхо, в брюхо!» — завизжал в голове Мумурон.

Колено Терехина соприкоснулось с животом Катерины. Женщина скрючилась. Уже по собственной инициативе Терехин ударил её кулаком по затылку, в результате чего она наконец упала и тоненько завыла.

«Будешь знать, кто в доме хозяин!»

— Будешь знать, кто в доме хозяин!

«Я тебе не мальчик для битья!»

— Я тебе не мальчик для битья!

— Ой, Димочка! — простонала Катерина. Из–под пальцев, которыми она прикрывала своё лицо, сочилась кровь. — Ой, Димочка, ты мне нос сломал, ка–ажется!

Терехину вдруг стало жалко её. Они ведь, если разобраться, любили друг друга, всегда любили. А тут он поднял на неё не только руку, но и ногу. Это Мумурон его заставил! И за что он её так ненавидит?

«Ещё расплачься! — презрительно произнесла Райская Птица внутри его головы–гнезда. — Чё сопли–то распустил, ты ведь взрослый мужик, Диман!»

— Что… что мне делать дальше?

— Отвези меня в больницу!

— Да не тебе я! — отмахнулся Терехин.

«Дальше? Я же уже сказал — езжай домой к Фантазёру. Будет весело, я предвижу. Ну, обувайся, живо! Иначе…»

Терехин закивал и принялся одевать ботинки. Что–то Мумурон сегодня слишком агрессивен. Супруга на полу зашептала:

— Ой, куда же ты уходишь?

— Я свободный человек! — выкрикнул Терехин. — Куда хочу, туда иду!

— Нельзя тебе никуда ходить! — Катерина начала, охая, подниматься. Нос у неё чудовищно распух. — У тебя снова обострение, Димочка!

— Я не болен!!!

— Да я ж и не говорю, что ты болен…

«Убей её!» — приказал Мумурон.

— Нет, — прошептал Терехин, тут же переходя на ментальную речь:

«О нет, Мумурон! Этого я не сделаю!»

«Тогда я сам её… ну и чёрт с тобой! — внезапно сдался тот. — Тогда бежим, пока за тобой не приехали сам знаешь кто».

— Извини, Катерина, но мне нужно отлучиться! — объявил Терехин, быстро выскакивая из квартиры. — Дела, понимаешь ли! — крикнул он уже из подъезда, и захлопнул за собой дверь.

Шутки Люси

— Это твоя коллега, Юра! — произнесла Марина.

Не успел Юрий сказать, что он понятия не имеет, кто эта девушка, как та вдруг выхватила из–за спины пистолет и, наставив его на Русакова, закричала:

— Ты арестован, мать твою! Руки вверх, ублюдок, если ты не хочешь, чтобы я тебе башку прострелила!

Русаков открыл рот, но ничего не сказал, лишь послушно поднял руки. Ничего не понимая, Юрий пробормотал:

— Простите, девушка, вы из какого отделения?

— Я из ФСБ! — заявила та. — Это дело теперь передано в наши руки. Здесь замешана английская разведка!

— Ч-ч… какая ещё разведка?! — забормотал следователь, абсолютно дезориентированный в реальности. У него вдруг закружилась голова, контуры всех предметов задрожали. Неожиданно его осенило, что происходящее может быть галлюцинацией. Да, точно! Это всё последствия двух сотрясений, и этой девушки, которую он где–то когда–то видел, на самом деле не существует.

Демонстративно отвернувшись, Юрий уставился в окно, не замечая удивлённых взглядов остальных. Всё, подумал он обречённо, совсем я свихнулся уже.

— Люси, кончай дурачиться! — донёсся до него голос Русакова. — Убери свою игрушку, и объясни нам, чего тебе надо?

Игрушка? Люси? Юрий обернулся. Блондинка спрятала пистолет в сумочку и объявила:

— Извините меня, пожалуйста, за этот небольшой спектакль. Просто мы с Русиком в одном драмкружке занимаемся, а он на занятия не пришёл. А наш главный хореограф сказал, что его арестовали, вот я и…

— Люси, да кончай ты дурачиться! — закричал Русаков. — Чего ты припёрлась? Я же тебе сказал, что всё в порядке!

— Я испугалась! — зашептала девушка. У неё был такой вид, словно она вот–вот расплачется. — Я подумала, вдруг ты в беде…

Марина и Юрий не сводили с неё удивлённых взглядов. Сумасшедшая она, что ли? «Люси»… Где–то следователь уже слышал это имя. А, это ведь с ней разговаривал по телефону Русаков. И где–то я её ведь видел, проклятье… Но где?!

— Ладно, всё, сдаюсь! — сказала Люси совершенно нормальным голосом и выставила руки ладонями вперёд. — Русик, я просто… Я была у Толстого. Мне показалось, что ты врёшь, говоря, что всё в порядке, а у тебя и правда шишка! — она хихикнула.

— Подождите, — сказал Юрий. — То есть, как я понимаю, вы не из ФСБ? Вы работаете в одной больнице вот с ним?

— Угу.

И тут следователь вспомнил, где он видел эту девушку. Это она принесла историю болезни Терехина, когда он беседовал с Назаренко. Так они все заодно, что ли? Ну да. Русаков, Люси, Терехин, Лаховский…

Положив сумочку на подоконник, Люси уселась на ту табуретку, на которой раньше сидела Марина, которая сейчас стояла. Ноги у неё (у Люси) были… ну, если не идеальные, то очень близкие к этому понятию. Стройные, длинные, гладкие, загорелые…

— Так вы его не арестовали? — спросила она у Юрия.

— Да нет, — вздрогнув, тот перестал пялиться на её ноги.

— То есть, всё действительно в порядке?

— А вот это уже как сказать.

— Послушайте, — вмешалась Марина. — Пошли вы все на хуй отсюда, а? — она сложила руки на груди.

Люси недоумённо посмотрела на неё. Она была очень красивой, и Юрий подумал, что Марина, наверное, чувствует себя в её обществе очень неуютно. Странная какая–то эта Люси…

— Надеюсь, вы на меня не в обиде, товарищ следователь? — она вновь повернулась к Юрию. — Ну, что я вот как дура себя вела…

— Да не, всё в порядке! — сказал ей он. — Послушайте, давайте, чёрт побери, доведём всё до конца. Кто из вас убил Лаховского?

— Я! — тут же выкрикнула Люси, делая шаг вперёд. — Ой, ну пошутила я, пошутила!

— Никто из нас не… — начал санитар, но вдруг умолк. Взгляд его остановился на Марине.

— Ты что, думаешь, это я его убила?! — возмущённо закричала та. — Да ты сдурел!

— Ещё неизвестно, кто из нас больше сдурел.

— Так! — сказала Марина. — Всё, убирайтесь! Все!

Несмотря на её слова, никто даже не пошевелился.

— Тогда уйду я! — и девушка выскочила из кухни, захлопнув за собой дверь. И, конечно, никто за ней не побежал.

Проясняется почти всё

— А кто тебе шишку–то набил?

Русаков головой указал на Юрия, тот скромно потупил глаза. Люси моргнула, потом спросила:

— Так убийцу что, ещё не поймали?

— Она в курсе всего, — пояснил Русаков, обращаясь к следователю. — Нет, Люси, этот мудак до сих пор на свободе, и никто, похоже, и понятия не имеет, кто он.

— Но кто–то же его убил!

— Не я. Не ты. Не Толстяк. И не Мариша.

— Но тогда кто?!

— А хрен его знает. Может, вообще какой–то левый чувак.

— Я его всё равно поймаю! — пообещал Юрий. — А потом уволюсь, на хер!

Люси сочувственно кивнула, поскребла ногтем бедро.

— А, — она посмотрела на Русакова, — а… гм… ты так и не нашёл?

— Вы про сценарии? — вставил Юрий.

Люси расширила глаза.

— Ему известно…?!

— Послушайте, Юра, Люси! — не выдержал следователь. — Расскажите мне всё по порядку, и я тоже расскажу вам всё, что знаю. Ничто не будет протоколироваться, я обещаю.

— Ха! — сказала Люси. — Ха–ха. Ха–ха–ха. Русик, как быть? Я что–то запуталась, как себя вести.

— Почему ты не на работе–то, кстати? Если ты говорила, что…

— Отпросилась.

— Ясно…

— Вопрос первый! — объявил Юрий. — Русаков, ты вот сказал… намекнул, что тот, кто изнасиловал Лаховского, не является его убийцей. Как это понимать?

— Скажи ему, — обратился санитар к Люси. — Тебе это проще будет!

— Сказать? Ему? Ну… Ладно, если ты так хочешь. Короче, никто Фа… Лаховского и не насиловал! — девушка глядела Юрию прямо в глаза, словно гипнотизируя. — В тот день мы с Русиком пришли к нему и… ну, Русик его трахнул. Это было часов в шесть вечера. Потом мы… немного поговорили, вспомнили о старых временах, которые теперь, увы, безвозвратно канули в прошлое! — она театрально закатила глаза и всплеснула руками. — Так грустно…

— А потом мы ушли, — продолжил Русаков. — В начале восьмого. Потому что в восемь должна была прийти с работы Мариша, а нам не было резона с ней встречаться.

— Так–так–так! — произнёс Юрий, постукивая ладонями по коленям. Мозаика происшедшего наконец начала складываться в его голове в единое целое. Чёрт, да они все извращенцы какие–то! Чокнутые! — Это, получается… в том случае, если вы мне не врёте… что Лаховский потом зачем–то отправился на кладбище, и там его кто–то убил?

— Выходит, что так, — Русаков.

— Бред какой–то! — Люси. — Кому могло понадобиться убивать Фантазёра? За что? Тем более, на кладбище!

— Это точно не мог быть ваш Терехин?

— Вот теперь уже я начинаю задумываться, — сказал Русаков. — Хрен его знает, дурака. А ты как считаешь, Люси?

— Я только что от него. Не думаю, что это он. Хотя… Хрен его, действительно, знает с этим его Мумуроном.

— Кем–кем? — не понял следователь.

— Ну, психоз у него, — пояснил Русаков. — Слышит вроде как голос иногда, который толкает его на различные идиотские поступки. Врачи наши, кстати, даже и не в курсе — у него официальный диагноз немного другой. Этот голос он называет Мумуроном. Мог ли он убить? Ну нет, не думаю.

— И откуда бы Толстый узнал о том, что Фантазёр пошёл на кладбище? Нет, они, конечно, могли и созвониться. Они… Но… Надо узнать у его жены! — осенило вдруг Люси. — Она нам скажет, был он в тот вечер дома или нет! — неожиданно она прыснула и тут же прикрыла рот ладонью.

— Что такое? — удивился Русаков.

Она притянула его к себе и что–то зашептала на ухо. Юрий не смог расслышать ни слова, Русаков же расплылся в улыбке.

— О чём это вы шепчитесь? — Юрий нахмурился.

— Ну, просто сейчас у Толстого дома, вероятно, проблемы! — санитар хихикнул. — Но, в принципе, можно и звякнуть. Только давай ты сам говорить будешь, а то если он возьмёт трубку, то узнает наши голоса и жену не позовёт.

— Постой, а откуда вы вообще узнали, что Лаховского убили?

— Толстый сказал, — ответил Русаков и вдруг замер. — Ч–ч–чёрт!!!

Все замолчали. Наконец Юрий встал.

— Какой у них номер?

Убийство

В результате все трое направились в зал. Марина лежала на диване и плакала, чем несказанно удивила их.

— Эй, Мариш, ты чего, вставай! — Русаков потряс её за плечо. Девушка резко села. Глаза у неё были зарёванные, губы дрожали. В руке она держала пистолет следователя, про который все почему–то забыли.

— А вот теперь, — сказала она, всхлипывая, — я надеюсь, вы отсюда наконец УБЕРЁТЕСЬ! — последнее слово она выкрикнула.

— Настоящий? — восхитилась Люси. — Ух ты!

— Это мой! — Юрий протянул руку к пистолету. — Марина, отдай, он же заряжен.

— Да чё ты с ней церемонишься? — не выдержал Русаков. — А ну отдай пистолет, ты, сука!

— Отойди, не то выстрелю!

— Ой, у неё глаза бешеные! — прошептала Люси, прячась за санитара. — Русик, я боюсь!

— Марина, кончай дурачиться! — Юрий старался говорить спокойно. — Отдай пистолет, и мы уйдём.

Русаков сделал попытку вырвать у Марины оружие. Та с визгом нажала на курок («сняла же как–то с предохранителя!» — машинально отметил Юрий) и, естественно, последовал выстрел. Пуля вошла в левую сторону груди Русакова.

Люси завизжала.

Марина, продолжая сжимать в трясущихся руках пистолет и не слезая с дивана, выкрикнула:

— Я предупреждала ведь, предупреждала!

— О боже! — прошептал Юрий. — Марина, что ты натворила?…

Он перевёл взгляд на раскинувшегося на ковре санитара. Почти под самым сердцем у того было огромное красное пятно, рубашка всё быстрее и быстрее пропитывалась кровью. Стоящая рядом с ним на коленях Люси тихо выла.

Но Русаков ещё не умер. Открыв глаза, он прошептал:

— Не ду… не думал, что всё так кончится.

Потом он закашлялся, выплёскивая из себя сгустки крови. Юрию захотелось проснуться, но он вдруг забыл, как это делается. Или он даже и не спит? Боже, что, если это и правда происходит взаправду?!

— Я вижу… вижу свет, — продолжал шептать Русаков. — Скажите Нинке, что я её пр… прощаю, хоть она и сука. Маришу тоже — она не хотела, — тут он снова закашлялся, забрызгав кровью лицо Люси.

— Не умирай, Русик! — взмолилась та, покрывая поцелуями лицо умирающего санитара. — Не умирай, ну пожалуйста!

Русаков неожиданно усмехнулся и выплеснул из себя ещё одну порцию крови.

— И совсем не больно! — выдавил он. — Только всё немеет… Охуеть, ребята, я себя со стороны вижу!

Люси вдруг захныкала, совсем как ребёнок.

— Ой, Русик! Знаешь, я никогда тебе не говорила, но я… я люблю тебя и всегда любила…

И она принялась расстёгивать ему ширинку!

У Юрия вдруг подкосились ноги, и он уселся прямо на ковёр, прислонившись спиной к дивану, на котором до сих пор ещё содрогалась в рыданиях Марина с пистолетом в руке. «А может, ничего этого всё–таки нет? — подумал он с надеждой. — Может, это всё мои галлюцинации? Что, если я ещё до сих пор не очнулся после первого удара головой… или после второго?»

Ему было плохо видно, что делает Люси, склонившаяся над умирающим, но тем не менее он знал, что она делает. И не было никакого стеснения, никакого стыда. Русаков застонал — либо от боли, либо от наслаждения; его лицо Юрий видел хорошо, оно было бледным как мел, глаза под очками закрыты,

— Этого не может быть! — прошептал следователь очень тихо. — Этого ничего не происходит… От… они все сумасшедшие…

Да, они все были сумасшедшими: Русаков, Лоси, Марина, Терехин, покойный Лаховский. И он сам, Юрий, тоже теперь почти не отличался от них, ведь вместо того, чтобы исполнять свои служебный долг, он с каким–то извращённым удовольствием наблюдал, как голова Люси поднимается и опускается над животом умирающего Русакова. Тот по–прежнему стонал и что–то бормотал, но очень уж неразборчиво. «И пускай они сумасшедшие, — отрешённо подумал следователь, — но зато у них есть то, чего нет у нас, нормальных. Единство, сплочённость, настоящая дружба».

Русаков дёрнулся, охнул, несколько раз ударил по ковру руками и затих. Голова Люси ещё некоторое время продолжала двигаться, хотя санитар, похоже, умер. Марина уже не плакала, а лежала молча, отвернувшись к спинке дивана.

Ещё одно убийство

С остекленевшим взглядом Юрий смотрел на обнажённые ноги Люси — она стояла к нему задом. Пятки у неё были слегка грязными. Что с ней–то потом делать, подумал он, и что делать с Мариной? И с трупом? Господи, отец узнает — его удар хватит. Вот и отработал я. Даже заявление подавать не надо — и так уволят.

Люси медленно распрямилась и повернулась к нему. Глаза её блестели от слез, с губ и подбородка свисали сгустки спермы.

— Он умер! — сказала она грустно и начала зачем–то расстёгивать свою рубашку. — Ну что, товарищ милиционер, может, сыграем в честь Русика последнюю сценку?

Юрий испуганно вжался в диван. Ему ничего сейчас не хотелось, кроме одного — чтобы его оставили в покое. Внезапно он вновь ощутил себя автономным сознанием, заключённым внутри клетки из плоти; ему захотелось вырваться и улететь, но прутья были слишком крепки для его ослабевшей воли. В голове вдруг всплыла фраза, показавшаяся ему странно знакомой: «Скобка треснула, надо заменять». Чёрт, ну замените, если есть чем. Почему бы не заменить?

Люси скинула рубашку, сорвала бюстгальтер. Правой рукой стёрла сперму с нижней части лица, вытерла эту руку об юбку. Юрия словно парализовало, он не мог шевельнуть даже пальцем. Сзади вдруг что–то задвигалось, заскрипело. Краем глаза следователь увидел ноги Марины, свешивающиеся вниз, с дивана. Щелчок. Ещё щелчок. Да, похоже, она уже поняла, как правильно обращаться с «Макаровым».

Люси замерла. В оба её соска были продеты кольца.

— Ты что, и меня застрелить хочешь? — тихо спросила она у Марины. — Ну давай, стреляй! Сюда! — она приподняла левую грудь и рассмеялась. — Но учти, только пули «Убик» могут убить такую прекрасную и благородную даму, как я! Учла?

— Не подходи к нему! — голос Марины звучал как из ведра. — Посмотри, что мы с ним сделали! Посмотри, чем он стал!

— Ему это только на пользу! — усмехнулась Люси. — Это же для него реальный прорыв, ты не находишь?

— Ч-чем я стал? — собственная речь показалась Юрию неестественно чужой, незнакомой. И тут Люси набросилась на Марину. Наверное, подумал следователь, она сделала это специально, так как хотела, чтобы её застрелили. В конце концов, это она была виновата в том, что Русакова убили — если бы она не пришла, ничего бы не случилось. Но в её жизни не было смысла без Русакова… Русика… А его жена? Что теперь будет с ней?

Громыхнул выстрел. Прямо в середине лица, на месте носа, у Люси расцвела маленькая дырочка–роза. Из задней части головы что–то вылетело красными брызгами. Секунды четыре труп Люси ещё удерживал вертикальное положение, потом всё–таки упал, рядом с Русаковым.

Наконец–то вдвоём

Присев рядом с Юрием, Марина сказала:

— Да, невесело всё кончилось…

Юрий не мог с ней не согласиться. Весёлого действительно было мало. Неожиданно девушка положила голову ему на плечо, так что ему ничего не оставалось, кроме как обнять её. Она ничего не имела против.

— Я убила их обоих. Что со мной за это сделают?

Помолчав немного, Юрий сказал:

— Ничего. Пистолет был мой, так что во всём виноват я.

— Но это неправильно!

— Всё неправильно. Не только это.

— Ты знаешь… я же… ну, я спала со своим братом,

Это, конечно, удивило Юрия, но не слишком. Ни эмоций, ни каких–либо чувств в нём больше не осталось, а если и остались, то он их присутствия в себе не ощущал. Все его эмоции и чувства умерли вместе с Русаковым и Люси.

В дверь позвонили. Марина хихикнула, Юрий тоже усмехнулся. Оба сидели, вытянув ноги, не обращая внимания на трупы, лежащие рядом. В руках Марины по–прежнему был пистолет.

— По моему, мне дверь надо было открытой оставить, — сказала она. — А то всё ходят, ходят! Чего надо, спрашивается?

Юрий пожал плечами. Звонок прозвучал ещё три раза, а потом визитёр удалился, поняв, что или ему не хотят открывать, или же дома просто никого нет.

— Может, я всё–таки сплю? — с надеждой спросил у Марины Юрий.

— Не знаю. Может, мы оба спим.

— Но кто… кто же всё–таки убил твоего брата?

— Наверное, он тоже спит, — усмехнулась девушка. — Хочешь, я скажу тебе то, о чём ещё никому не говорила?

— Скажи.

— Я… я хотела бы быть такой, как все. Как все эти люди, — она указала пистолетом на окно и вдруг вновь начала всхлипывать. — Им так легко жить, у них нет никаких особых желаний, ничего. Они могут выходить замуж, жениться, работать, заниматься нормальным сексом… раз в неделю, с одним и тем же человеком… А я… Боже, что мы все сделали с собой?

Юрий не смог найти слов, чтобы её успокоить, и поэтому свободной рукой принялся гладить Марину по волосам. На большее он сейчас не был способен, но, похоже, большего и не требовалось. Да, правильно она сказала. Там, за окном — нормальный мир с нормальными людьми, и раньше он, Юрий, ничем не отличался от них, в то время как сейчас осознавал себя изгоем. Взявшись за расследование этого дела, он вступил в игру и, играя, должен был соблюдать её правила. Но постепенно правила игры превратились в правила мышления, правила жизни. Сам того не заметив, Юрий ступил на тропинку, сойти с которой было невозможно.

Продолжая гладить Марину по голове, следователь думал об анальном сексе. Они все практиковали это. Один лишь он был полным дилетантом и девственником в этой области. Господи, а ему ведь даже никогда и в голову не приходило заняться этим с какой–нибудь девушкой, а тем более с парнем. Ему хватало и нормальных, обычных сексуальных отношений…

Минут через пять девушка, шмыгая носом, пробормотала:

— Саша первый опомнился. Первый задумался. Поэтому, наверное, он и пошёл на кладбище, чтобы рассказать Володе Котову, кем он стал. Придурком, который трахается и с бабами и с мужиками. И с собственной сестрой. Но знаешь, Юра, мне было с ним хорошо.

Юрий ничего не ответил. Он думал о будущем, и будущее это не предвещало ему ничего хорошего. Не было вообще никакого будущего, точно так же, как и прошлого. Только настоящее.

Они даже сами не заметили, как сменили позы, как прильнули друг к другу и начали целоваться. Марина помогла Юрию снять брюки и трусы, затем разделась сама, но у них всё равно ничего не получилось ввиду полного отсутствия у Юрия эрекции. Он заплакал, и теперь уже Марина гладила его по голове, утешая.

Примерно через минут десять Юрий позвонил отцу.

Что было дальше

Юрий — ввиду почти полной невменяемости на момент суда, являющейся прямым результатом двух сотрясений мозга, его упрятали в больницу для душевнобольных преступников. Там соседи по палате, два симулирующих сумасшествие уголовника, узнав о бывшей профессии Юрия, сделали его пассивным педерастом. В декабре 1999‑го он перерезал себе вены осколком зеркала, украденным у медсестры.

Марина — в феврале 98‑го её нашли без сознания возле собственной квартиры, с резаной раной живота. Ходили слухи, что после того, как спятивший милиционер убил в её квартире двух человек, она пошла по рукам и спилась. С работы её давно уволили, после того, как по её вине на операционном столе скончался пациент. Того, кто ранил её, так и не нашли. В больнице, где она проходила курс лечения после сложной операции, Марина познакомилась с немолодой уже кришнаиткой, и та обратила её в свою веру. Дальнейшая жизнь Марины была безупречной. В 2046-ом вместе со своими единоверцами она покинула Землю, и остаток своих дней провела в лунном лагере кришнаитов.

Терехин — в начале декабря 99‑го, незадолго до того, как умер Юрий, он был выпущен из больницы и вернулся домой к жене. Последний курс лечения пошёл ему на пользу, и в течение пяти следующих лет никаких проблем с психическим здоровьем у него не возникало. В августе 2006‑го Терехин вновь услышал голос той части своего сознания, которую называл Мумуроном, и в результате стал самым знаменитым серийным убийцей первого десятилетия 21‑го века. За те полтора года, что его ловили, он успел изнасиловать и умертвить 167 мальчиков в возрасте от десяти до двенадцати лет. Импотенция больше его не беспокоила даже несмотря на возраст. Его убили при аресте. Никто так и не узнал, что к тому времени Мумурон в нём стал доминирующей личностью.

Русакова — спустя два года после смерти мужа она снова вышла замуж. Дочку она назвала Верой.

А красную записную книжку так никто никогда и не нашёл.

1996

Оглавление

5 АВГУСТА, ВТОРНИК

  В морге

  В милиции

7 АВГУСТА. ЧЕТВЕРГ

  В морге (2)

  На кладбище

  Всё, что было известно следствию:

8 АВГУСТА, ПЯТНИЦА

  Юрий

  В морге (3)

  Марина у себя дома

  Юрий дома у Марины

  Какая–то зацепка?

  Юрий на ковре

  Кто ищет, тот находит

  Беременная

  В кафе

  Назаренко

  После работы

9 АВГУСТА. СУББОТА

  Беременная в зеркале психоанализа

  Не монстр

  Санитар

  Марина и не–монстр

  Начало дня для Юрия

  Улика

  Санитар звонит

  Санитар звонит (2)

  КАТАМНЕЗ (из эротического дневника Александра Лаховского)

  Какая–то зацепка? (2)

  Поэзия санитара

  Небольшая проблемка

  Снова санитар

  Кое–что проясняется

  Марина ждёт гостей

  Что дальше?

  Встреча

  Новый факт

  Юрий против Юрия

  Терехин

  Юрий в бездне

  Терапевты

  Юрий приходит в себя

  В ванной

  В туалете

  Терехин и Мумурон

  Героический поступок

  Кто–то пришёл к Марине

  Кто–то пришёл к Терехину

  Перепутала дни

  Перекур

  Королева Вселенной

  Дополнительные факты

  Самое главное

  «Я из милиции»

  Под контролем Мумурона

  Шутки Люси

  Проясняется почти всё

  Убийство

  Ещё одно убийство

  Наконец–то вдвоём

  Что было дальше Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg