«Мертвые возвращаются?..»

Посвящается Энтони по миллиону разных причин

По ночам, если я сплю одна, мне по-прежнему снится Уайтторн-Хаус. Во сне всегда видится весна, холодный рассеянный солнечный свет с предвечерней дымкой. Я поднимаюсь по потертым каменным ступеням крыльца и стучу в дверь. Стучу массивным бронзовым молотком, почти почерневшим от времени и тяжелым настолько, что каждый раз пугаешься его громкого стука. Пожилая женщина в переднике, с неприветливым лицом, впускает меня внутрь. Вешает большой заржавленный ключ на пояс и уходит по дорожке под падающими с деревьев лепестками цветущих вишен. Я закрываю за ней дверь.

Дом всегда пуст. В спальнях никакой мебели, и лишь мои шаги отдаются эхом, когда я ступаю по залитым солнцем половицам, поднимая к потолку круговерть пылинок. Аромат полевых гиацинтов, вплывающий в широко открытые окна, смешивается с запахом мастики для натирания пола. С оконных переплетов откалываются чешуйки белой краски, а над подоконником раскачивается усик садового плюща. Где-то за окном воркуют лесные голуби.

В гостиной, отливая в полосках яркого солнца каштановым блеском, стоит пианино с откинутой крышкой — на него почти больно смотреть. Ветер колышет пожелтевшие нотные страницы, как будто их перелистывает чья-то незримая рука.

Для нас накрыт стол. На нем пять столовых приборов — фарфоровые тарелки и винные бокалы на длинных ножках. В хрустальной вазе букет только что сорванной жимолости. Однако серебряные вилки и ложки потускнели, а плотные камчатные салфетки посерели от пыли. Портсигар Дэниела лежит на своем месте во главе стола, открытый и пустой, если не считать одинокой обгорелой спички.

Где-то в доме раздаются еле слышные звуки: какие-то шорохи, чей-то шепот. От этого у меня почти останавливается сердце. Остальные никуда не ушли; я ошиблась, подумав, что дом пуст. Они лишь где-то прячутся от меня. Они здесь, рядом, причем навсегда.

Я иду на эти еле слышные звуки и обхожу комнату за комнатой. Но всегда опаздываю. Они ускользают словно мираж, и кажется, что их голоса всегда звучат вот из-за этой двери или наверху той лестницы. Обрывок негромкого смеха, всегда сдавленного, скрип дерева. Я оставляю дверцы платяного шкафа открытыми, огибаю колонну винтовой лестницы и краем глаза улавливаю промельк движения: облезлое зеркало в конце коридора и отражение в нем моего собственного лица. Я смеюсь.