«Нежная отравительница»

Арто Паасилинна Нежная отравительница

Глава 1

Аккуратная маленькая старушка на фоне опрятной финской деревни — какая идиллия. Во дворе хутора, состоявшего из нескольких выкрашенных красной краской строений, хлопотала симпатичная старушка. В руках у нее была желтая лейка, которой она поливала фиалки у стен. Ласточки, свившие себе гнездо под крышей, щебетали у нее над головой, изредка взмывая в ярко-синее небо. Шмели сонно жужжали, на лужайке лениво дремала сытая кошка.

Поодаль, на краю леса, стояла простая деревянная банька. Дело было к вечеру, и из трубы поднимался сизый дым. Возле тропинки, ведущей к бане, виднелся колодец, на крышке которого стояли два красных пластиковых ведра.

Старинный двор был на зависть чистым и ухоженным. Метров двести южнее виднелась деревня: несколько дворов, пленочный парник, молотилка и коровники, на задворках — разбитые проржавевшие машины, заросшие крапивой. Из деревни доносился Раздражающий стрекот мопедов, а откуда-то издалека — ровный шум железной дороги.

Дело бьло в северном Сиунтио в отдаленной деревеньке Хармисто, где имелись свой магазинчик, почта, сберкасса, ржавеющий ангар и десятка с три дворов. До Хельсинки — пятьдесят километров.

Старая женщина отнесла в баню несколько ведер воды. На пути от колодца ей пришлось несколько раз остановиться, чтобы перевести дух. В бане она подкинула дров в печку, проверила температуру воды и немного прикрыла заслонку дымохода.

Глядя на нее, можно было подумать, что старушка родом из этих мест, всю жизнь прожила в этой деревеньке и теперь благополучно доживает свои последние годы в избушке с кошкой и фиалками. Но этот вывод был бы ошибочным. Потому что если приглядеться к рукам старой женщины, то можно заметить, что на нежных руках ее с тонкими пальцами не было мозолей, оставленных тяжелой работой. Эти руки не знали тяжелой работы в поле, никогда не приходилось им доить сотни коров на господской ферме. Свои длинные седые волосы пожилая женщина причесывала на городской манер, осанка тоже выдавала в ней горожанку. Одета старушка была в чистый хлопчатобумажный костюмчик в бело-синюю полоску. Она была больше похожа на довольную жизнью богатую дачницу, чем на крестьянку, измученную варикозом и перхотью.

Сегодня старушка получила пенсию в сберкассе в Хармисто. Можно было предположить, что получка еще больше украсит этот чудесный летний денек, но не тут-то было. На самом деле, старушка ненавидела день, когда ей выдавали пенсию, потому что именно в этот день она ожидала неприятный визит из Хельсинки. И так уже несколько лет подряд.

Стоило пенсионерке вспомнить о предстоящем визите, как настроение у нее резко ухудшилось.

Обессиленная, она упала на садовые качели, прижала к себе кошку и выдохнула:

— Господи, избавь меня от этой пенсии!

Старушка бросила осторожный взгляд в сторону проселочной дороги, по которой должны были приехать гости из Хельсинки. Ее так и подмывало выругаться. Выругаться грубо, как ругаются мужики и солдаты в армии, но пенсионерка сдержалась. Ведь она была женщина воспитанная и приличная, и к тому же вдова, которой не пристало употреблять бранные выражения. Но во взгляде, обращенном на дорогу, полыхала ненависть.

Старушка резко вскочила и поспешила к бане, кошка последовала за ней. Плеснув воды на каменку, она с такой силой двинула заслонку, что с печки посыпалась побелка.

Эта пожилая приятная женщина была полковница Линнеа Раваска, в девичестве Линдхольм, родившаяся в Хельсинки в 1910 году. Вдовой полковника Райнера Раваски Линнеа стала в 1952 году, в том самом году, когда Хельсинки принимал у себя Олимпийские игры. Выйдя на пенсию, она поселилась в Хармисто в избушке, в которой из современных удобств было только электричество. Она одна вела хозяйство, это было не так сложно, потому что одинокой старой женщине с кошкой много не надо. Но если бы все было так просто… Дела у старой вдовы полковника обстояли куда хуже, чем это можно себе представить.

Глава 2

Трое молодых парней в самом расцвете сил неслись на бешеной скорости на угнанной красной машине по дороге на Обо. Они как раз проехали Вейкколу. В машине было душно и жарко. За рулем сидел самый молодой — двадцатилетний Яри Фагерстрём, рядом с ним Кауко — Каке — Нююссёнен, которому уже стукнуло тридцать, а на заднем сиденье — Пертти, или Пера, Лахтела, на вид ему можно было дать лет двадцать пять. Мужчины были одеты в джинсы и пестрые футболки с эмблемами американских университетов, провонявшие потом. На ногах у них были столь же дурно пахнувшие кроссовки. В салоне воняло потом и пивным перегаром. Друганы направлялись к бабушке попариться в бане.

На выезде из Хельсинки кореша немного поцапались из-за того, что тачка была краденой. Кауко Нююссёнен ныл, что не стоило угонять тачку. Можно было поехать в деревню и на автобусе. Зачем красть новую машину каждый раз, когда они отправляются за город? За такое баловство можно схватить реальный срок в тюряге, а ему уж очень не хотелось гнить в камере из любви к поездкам на природу.

Яри Фагерстрём за рулем и Пертти Лахтела сзади резонно возразили, что в такую жару неприятно трястись в переполненном автобусе. Куда приятнее проехаться на машине с ветерком, раз уж есть такая возможность.

Проезжая Вейкколу, они перевели разговор на ворон, усевшихся вдоль шоссе и с выжиданием разглядывающих проносящиеся мимо машины. Кореша озадачились вопросом: что воронам делать на шоссе? Возникли две теории: согласно первой, вороны на шоссе искали камни, чтобы проглотить их для улучшения пищеварения. Нююссёнен где-то слышал, что именно так они и делают. Друганы поржали, но заявили, что это полная чушь. Они были убеждены: вороны разделились на отряды и наблюдают за дорогой, и если какое-нибудь бедное животное угораздит попасть под машину, они созовут собратьев, чтобы полакомиться трупом.

Потерпевший поражение в споре о подозрительном поведении ворон, Каке сменил тему разговора.

Он заставил друганов поклясться, что они будут вести себя прилично по прибытии на место. Каке был сыт по горло неприятностями, которыми оборачивались эти поездки. Он напомнил корешам, что они едут в деревню не просто так, а навестить его любимую бабушку, женщину не первой молодости, это надо понимать.

Друганы решили, что Каке боится, как бы старуху не хватил удар при виде любимого внучка. Они заявили, что это он раз в месяц настаивает на том, чтобы навестить бабулю и сам учиняет все эти свинства, о которых так много болтают в городе, а они тут вовсе ни при чем. Они на такое просто не способны.

На это Нююссёнен ответил, что бабушка, собственно говоря, ему не родная бабушка. Он объяснил, что старуха была женой его покойного дяди… то есть скорей теткой, чем бабушкой, несмотря на ее солидный возраст.

Нююссёнен начал хвастаться тем, что его дядя был настоящим полковником, крутым мужиком, который не раз попадал в переделку на войне, и что русские до сих произносят его имя шепотом, хотя старик уже лет сто как помер.

Яри Фагерстрём за рулем и Пертти Лахтела заявили, что мертвый полковник их нисколько не интересует. Им вообще была по барабану вся эта херня с родственниками.

Все это время разговор велся исключительно на финском мате, причем в его самых грязных и вульгарных выражениях. Речь молодых людей настолько изобиловала непристойностями, что из обычных слов там остались только связующие частицы типа «и» и «но».

Когда они свернули на проселочную дорогу, Каке Нююссёнен вдруг пожелал узнать, где они сперли тачку и что потом думают с ней делать. Он четко дал понять, что не желает иметь с угоном транспортного средства ничего общего. Каке не хотел рисковать из-за мелкого воровства, а кража тачки — именно такая мелочь и есть.

Яри Фагерстрём вспомнил, что тачку он увел с улицы Ууденмаанкату. Он планировал покататься на ней пару дней, а затем «забыть» где-нибудь в овраге. По мнению Яри, опасно было пользоваться одной и той же машиной слишком долго. Здорово было бы послезавтра расколотить ее о сосну или спустить в карьер. Яри обожал избавляться от машин. Нююссёнен же должен был быть ему благодарен за халявную поездку, а не ныть по поводу краденых тачек.

На заправке в Хармисто приятели затарились дюжиной бутылок пива средней крепости и заправили тачку десятью литрами бензина. Пока продавец заправлял машину, Пера спер с табачной витрины пять пачек сигарет. Ему помог Яри, который начал так вопить возле мясного прилавка, чтобы ему дали нарезки, что кассирша бросила кассу и кинулась его обслуживать. В машине Пера расстроился, так как второпях натырил сигарет не той марки.

Кауко Нююссёнен вспомнил, что они забыли купить бабуле цветы. Обычно он всегда привозил тетушке цветы или, на худой конец, шоколадку. Каке считал себя в определенной степени джентльменом. А джентльмены не являются в гости к женщинам с пустыми руками.

Яри Фагерстрём притормозил у заброшенной железнодорожной станции. Вдоль дороги тянулись заросли шиповника. Яри вытащил из кармана стилет и срезал пару колючих веток с куста.

— Черт возьми, вот те и роскошный букет!

Они покатили дальше по извилистой проселочной дороге к дому Линнеи. Машина на такой скорости въехала во двор хутора, что из-под колес полетели камни, напугав кошку до полусмерти. Впрочем, животине еще повезло, что она не оказалась у приятелей на пути.

Кауко Нююссёнен протянул испуганной Линнее Раваске колючий букет и представил своих спутников. Яри Фагерстрём и Пертти Лахтела стояли, сунув руки в карманы, но, получив тычок от Каке, догадались подать старой полковнице руку.

— Где тут у вас холодильник? — поинтересовался Пера с пакетом пива в руках.

Они зашли в дом, состоявший из одной комнаты и кухни. На стенах — выцветшие обои в цветочек. Из мебели — старая двуспальная кровать, предназначенная для более просторных помещений, широкий кожаный диван и два кресла. На большее места не хватило. На окнах — кружевные занавески, тоже прибывшие сюда из городской квартиры, в которой Линнеа когда-то жила с мужем.

Пера запихнул пакет с пивом в холодильник. Вернувшись в комнату, он выразил удивление по поводу того, что в холодильнике не нашлось ничего перекусить. Из съестного там обнаружились только старая сухая селедка и банка с кошачьим кормом. Пера проголодался и живо интересовался информацией о том, где госпожа хранит продукты, может, в погребе?

Линнеа Раваска запричитала, что у нее не хватает денег на еду, но она может сварить кофе.

Кофе никому не хотелось. Приятели заявили, что уже выпили сегодня кофе, но вот от булки к кофе они не отказались бы. Когда пиво охладилось, друганы приступили к трапезе. Они попихали в рот куски булки и запили все это пивом. Парни поинтересовались, сама ли Линнеа испекла булку, потому что с голодухи она им показалась очень вкусной. Линнеа ответила, что купила ее магазине, потому что пекарь из нее неважный.

— Из нас тоже, — загоготали гости.

Нююссёнен попросил приятелей выйти на минутку. У него был к Линнее приватный разговор.

Когда Лахтела и Фагерстрём выползли из избы, Линнеа спросила, что за люди эти друзья Кауко. Вид у них какой-то криминальный, уж не преступники ли они?

— Тебе, Кауко, не следовало бы водиться с такими людьми, — пожаловалась она.

— Не ворчи, Линнеа. С ними все в полном порядке, а, кроме того, они — мои приятели, а не твои. Ты пенсию-то получила?

Со вздохом старая полковница Линнеа Раваска достала из ридикюля конверт, который протянула племяннику своего покойного мужа. Кауко Нююссёнен разорвал конверт и вытащил пачку банкнот, которые тщательно пересчитал, прежде чем сунуть себе в бумажник. Он был недоволен мизерной суммой, что и не преминул отметить. Линнеа Раваска пыталась защитить себя, объясняя, что в Финляндии пенсии очень маленькие, и к тому же никто их не индексирует, как зарплаты.

Кауко Нююссёнен был того же мнения. Действительно, это свинство какое-то, до чего мизерны пенсии в Финляндии. Каке видел в этом огромную социальную несправедливость.

Где это видано, чтобы вдова полковника должна жить на эти жалкие гроши! Нююссёнен аж вышел из себя из-за такой несправедливости. Полковник Раваска принимал участие в стольких войнах, готов был жизнь отдать за родину, и чем ему эта родина отплатила? Где благодарность за его подвиги? Да и вообще социальная политика в этой блядской стране никуда не годится!

Линнеа Раваска высказала неудовольствие по поводу крепких выражений, которые употреблял в речи ее родственник. Каке ее слова проигнорировал, спросив готова ли баня. Попариться ему бы не помешало. Выглянув из окна, он увидел, что Лахтела и Фагерст-рём загнали кошку на яблоню и теперь пытаются достать ее длинным шестом.

Нююссёнен вышел на улицу, сунул Яри Фагерст-рёму в руку пару бумажек и велел сгонять за водкой. Потом можно будет собираться в баню.

Купи Линнее ликёру, — шепнул он.

Спасибо, мне ничего не нужно, — поспешно отказалась старушка.

Яри не надо было долго уговаривать. Мотор взревел, на дороге взметнулась пыль, и автомобиль скрылся из виду.

Лахтела тем временем бросался камнями в кошку, чтобы согнать ее с дерева, но прекратил под мольбами Линнеи не мучать бедное животное.

— Ну, ладно… по мне так эта чертова скотина может сидеть там хоть до Рождества, — пробормотал Лахтела, однако швырнул напоследок еще один камень в кошку, которая жалобно мяукала, вцепившись в ветку.

Позже, выпивая в бане, Нююссёнен принялся петь тетушке дифирамбы. Знают ли приятели другую такую старушку, которая решилась бы помочь родственнику в беде? Нет, даже родные матери Яри и Перы не выносят одного их вида. Другое дело он, Каке, но так ведь и происхождение у него более культурное. Не в каждом роду есть, например, полковники.

Приятели же заметили Нююссёнену, что, насколько им известно, отец Каке был гармонистом и рыночным шутом родом из Саво, который в голодные годы оказался в Хельсинки, а потом спился где-то на Рускеасуо. Каке это взбесило, он принялся объяснять, что у семьи его отца было огромное поместье на востоке Финляндии и что фамилия Нююссёнен происходит от имени греческого бога виночерпия Диониса, а у матери в семье все были военные, что лучше приятелям держать язык за зубами, если только они не хотят схлопотать по роже. Однако Лахтела и Фагерстрём все равно продолжали утверждать, что его тетушка дает ему деньги вовсе не из любви к родне, а что это Каке заставляет Линнею раз в месяц отдавать ему свою законную пенсию. Яри с Перой это знают, и все это знают. Но им все равно, потому что не каждому повезло иметь богатую старую тетушку, из которой можно безнаказанно качать деньги.

Заявление это чуть было не привело к драке, но Нююссёнен вдруг вспомнил про кошку на яблоне. Его тетушка была особой чувствительной и могла распе-реживаться, останься кошка на ночь на дереве.

Полуголые, парни отправились спасать кошку. Общими усилиями подтащили к дереву садовые качели и, громко ржа, стали забираться наверх. Ветки ломались, дерево качалось, кошка шипела, один за другим парни пошлепались с дерева на землю и на качели, которые под их весом разлетелись на куски. Наконец Лахтеле удалось забраться на макушку яблони. Он вопил, что он Тарзан, выл так, что слышно было на всю деревню, и раскачивал дерево до тех пор, пока перепуганная насмерть кошка не свалилась прямо на него и не вцепилась когтями ему в грудь. Лахтела заорал от боли, схватил бедняжку за хвост и вознамерился швырнуть несчастное животное через весь двор, но кошка так сильно вцепилась в него, что ее было не оторвать. В результате они вместе с кошкой рухнули вниз на раскуроченные качели. Кошка бросилась спасать свою жизнь под сарай, а израненный Лахтела с трудом поднялся на ноги. Он был чертовски зол.

— Б… Ты мне за это заплатишь, старая ведьма, дорого заплатишь! — заорал взбешенный Лахтела на Линнею, застывшую от страха на крыльце.

Лахтела рванулся было к старушке, но та в ужасе оросилась в избушку и заперла дверь изнутри. Лахтела начал ломиться в дом, в бешенстве оторвал дверную ручку, но подоспевшие вовремя Нююссёнен и Фагер-стрём стали его усмирять.

— Вы видели, что эта сволочь со мной сделала? — выл Лахтела. — Я убью эту старуху, я этого так не оставлю, это я вам гарантирую.

Нююссёнен и Фагерстрём все-таки уговорили Лахтелу вернуться в баню. Там еще осталась водка, и Пере налили первому. Нююссёнен вернулся к дому, постучал в окно и попросил пластырь. Линнеа впустила родственника внутрь, дала ему бинт и пластырь и прилегла на кровать, хватаясь за грудь. Нююссёнен спросил, что с ней. На Лахтелу не стоит обращать внимания. Пера человек нервный, но не опасный. Уж не собирается ли бабушка спать средь бела дня?

— Кауко, я так испугалась, что у меня аж сердце прихватило. Вы ведь не останетесь на ночь, я очень надеюсь, что вы вернетесь в Хельсинки, ты же получил деньги.

Нююссёнен сказал, что это нужно обдумать, но ему кажется это неблагоразумным, потому что они все выпили и вряд ли кто-то в состоянии вести машину.

Когда Кауко Нююссёнен ушел, Линнеа Раваска поднялась с кровати, заперла входную дверь, достала из ридикюля баночку с таблетками, набрала на кухне воды из ведра с холодной водой и приняла две таблетки. Из бани доносились мужские вопли. Со вздохом старушка задернула занавески, разделась, надела ночную рубашку и легла в постель. Она закрыла глаза, но боялась заснуть. С телефоном было бы поспокойнее, но его Кауко продал еще прошлой зимой. Линнеа взмолилась, чтобы этот визит не закончился так же плохо, как все предыдущие.

Глава 3

Баня у приятелей затянулась до поздней ночи. При этом они производили ужасный шум в парилке, в предбаннике и во дворе. Пили водку, орали, дрались, носились по двору голышом, травили анекдоты и ржали, как кони.

Пенсионерка Линнеа Раваска пыталась заснуть под весь этот шум, но ей мешало учащенное сердцебиение. Раньше слабое сердце нечасто напоминало Линнее о себе, но визиты родственника это изменили. Линнеа была уже немолода: она родилась в 1910 году, что означало, что в этом году 21 августа ей исполнится 78 лет. В этот же день родились такие знаменитости, как Сиири Ангеркосян, принцесса Маргарет и Каунт Бейзи. Маргарет была, конечно, еще совсем юной, но вот Сиири и Каунт были старше самой Линнеи, Сиири на восемь, а Каунт — на шесть лет. При этом оба уже успели скончаться. Из любопытства Линнеа даже сходила на похороны первой, когда еще жила в Тёёлё.[1] Красивое мероприятие.

Как быстро летит время… Девчонкой она думала, что все люди старше тридцати — старики. И тут вдруг ей самой стукнуло тридцать, а потом и сорок, тут уж Линнеа занервничала. К тому же, как раз тогда умер Райнер… Кстати, в некотором роде облегчение… и не успела Линнеа оглянуться, как ей уже все пятьдесят. Так же быстро пришли шестьдесят и семьдесят и теперь приближались восемьдесят лет. В этом возрасте годы все равно что месяцы, а месяцы все равно что недели: одна неделя — лето, другая — уже зима. Рассуждая таким образом, Линнеа подсчитала, что ей осталось, в лучшем случае, недель десять. Надо бы съездить в Хельсинки к своему старому врачу Яакко и спросить, сколько точно ей осталось жить. Яакко Ки-вистё был семейным врачом Раваска еще со времен войны и считался хорошим другом. Когда Линнеа овдовела, у них с Яакко случился небольшой роман. Линнеа считала, что самое главное преимущество в романе с врачом — это то, что они большие чистюли и не устраивают в своей квартире бардак. Другим преимуществом было то, что теперь она могла пользоваться врачебными услугами Яакко совершенно бесплатно. Он, конечно, тоже немолод, всего несколькими годами моложе Линнеа, но она ему доверяла, и Яакко всегда прислушивался к жалобам пациентов на здоровье.

Кроме того, доктор медицинских наук Яакко Ки-вистё был джентльменом. Чего не скажешь о Кауко Нююссёнене и его криминальных товарищах.

Посреди ночи Линнеа на цыпочках пробралась в кухню, выпила стакан воды и выглянула из-за занавески во двор. Веселье у бани было в самом разгаре. Пьяный галдеж, наверняка, слышен был на всю деревню.

Линнее стало стыдно: неужели молодые люди не могут веселиться как цивилизованные люди? Раньше для молодежи устраивались вполне пристойные праздники и ничуть не скучные, особенно до войны. Тогда люди умели веселиться в меру. Конечно, после войны ситуация изменилась, но это было вызвано поражением страны, а не тем, что люди перестали быть воспитанными и культурными.

Вскоре после окончания войны полковник Раваска узнал, что ему грозит обвинение в сокрытии оружия, и он на последние деньги уехал в Бразилию. Там полковник неплохо устроился. Еще раньше в Бразилию смылся генерал Пааво Талвела, его хороший приятель, который пристроил своих друзей на работу в местное представительство финской целлюлозно-бумажной компании.

Финны в то время опасались, что русские приберут страну к рукам, опасения, впрочем, не были беспочвенными. Линнеа не забыла, как Хертта Куусинен говорила, что этим-то все и кончится. Напуганная угрозами Хертты, Линнеа купила билет на пароход и отправилась к мужу в Рио-де-Жанейро. Какое это было веселое время! Конечно, денег не хватало, но все равно они умудрялись закатывать шикарные вечеринки для бывших военных со всех стран Европы.

В Южной Америке в то время обреталось множество финнов и их друзей-немцев, а также венгров, воевавших на стороне Германии, и представителей прочих национальностей, которым пришлось бежать из их стран после Второй мировой войны. Впрочем, фашисты среди них Линнее не попадались, хотя слухи об их наличии ходили. Но ведь всех злостных преступников повесили сразу после окончания войны, а оставшихся — после Нюрнбергского процесса, разве нет?

Политика всегда вызывала у Линнеи неприятие. По ее мнению, раз война кончилась, то нечего обсуждать еще тысячу лет вопрос о сотрудничестве финнов с немцами в военные годы.

Вечеринки интересовали ее куда больше. Гости палили по бумажным фонарикам из пистолетов, опустошали десятки бутылок с вином, после чего валялись несколько дней в постели с тяжелым похмельем, пока работа не напоминала о своем существовании. И несмотря на это, они никогда не вопили так, как эти молодые люди в бане, при том, что они были офицерами и голоса у них были командные, такого беспредела, как на торппе[2] Линнее, они никогда не допускали.

Но конечно, есть разница между офицером и рядовым солдатом. Если первый, выпив стопку, тут же начинал горланить, то офицер мог пить несколько дней подряд и при этом ни разу не повысить голоса, особенно в присутствии дамы.

Молодые люди тем временем продолжали париться и выпивать. Огонь в печке потух уже несколько часов назад, но, пьяные в хлам, они продолжали плескать воду на холодные камни, не обращая внимания на отсутствие пара. Парни валялись на полках с сигаретами во рту, лакали водку из горла, лениво хлестали друг друга лысыми вениками и жаловались на жару в бане. Временами они выскакивали на двор «поостыть».

Под утро у них начался пьяный бред. Нююссёнен начал петь дифирамбы своей щедрой и великодушной тетушке и утверждать, что без нее он не стал бы тем, кем он стал. Кауко признался, что Линнеа ухаживала за ним с самого детства… как за собственным сыном… потому что его собственная мать была, как бы это сказать… не совсем адекватна. У Линнеи же не было своих детей с полковником Раваска. Каке всегда мог рассчитывать на тетушку, они с дядей на летние каникулы забирали его к себе из детского дома, покупали ему еду и одежду…

— Тетка даже навещала меня в исправительной колонии и привозила мне сладости! — растроганный, воскликнул Каке. — А когда меня посадили в тюрягу, она присылала мне деньги и передачи. Нет, скажу я вам, братва, вам о такой бабуле можно только мечтать!

Потом Каке принялся рассказывать длинную и нудную историю десятилетней давности. Он пошел на неудачное дело, все было против него… получилось так, что…

Приятели, по горло сытые этой историей, только поддакивали, что, мол, знают о чем речь. Каке всегда по пьяни рассказывал одну и ту же историю, и она им порядком поднадоела. Дело это началось с банальной кражи со взломом, перешло в ограбление с нанесением телесных повреждений и кончилось полной жопой. Вот как все было: Каке заныкался в одной конторе перед окончанием рабочего дня, чтобы ночью что-нибудь стырить, но наткнулся на обнимающуюся парочку сотрудников фирмы, с перепугу надавал им тумаков и смылся с парой тысяч марок.

Нююссёнен тут же поправился: все-таки он урвал больше двадцати штук, да и сотрудники не особо-то пострадали. К тому же, кто их просил задерживаться после работы в офисе, чтобы потрахаться. Могли бы и дома этим заняться. Или не лезли бы не свое дело и не мешали Каке работать. Каке вообще считал, что любопытство только вредит людям, особенно мужикам.

Деньги Каке с успехом растранжирил за две недели, проведенные в Стокгольме и Копенгагене, из которых он ничего не помнил. Но в карманах обнаружились билеты и ресторанные счета, из чего можно было сделать вывод, что таковая поездка имела место быть. Каким образом Каке, синий, дрожащий и опухший от похмелья, попал обратно в Хельсинки — до сих пор непонятно. Ему некуда было больше податься, кроме как в квартирку Линнеи в районе Тёёлё. Неплохая фа-тера, набитая всякой старинной дребеденью, креслами, картинами, занавесками. В прихожей на постаменте — гипсовая статуэтка Маннергейма на горе с биноклем на пузе и меховой шапкой на голове.

Тем временем дело об ограблении с нанесением телесных повреждений приобрело огласку. Пострадавшие опознали Каке и позвонили Линнее, требуя компенсации ущерба, что, на взгляд Каке, было просто верхом наглости. К тому же, они начали шантажировать его, угрожая обратиться в полицию… и все это из-за пары синяков… Концовка истории была всем известна. Линнеа Раваска в который раз вызволила из беды племянничка: она все уладила и всем проплатила, так как не могла допустить, чтобы родственника упекли в тюрягу на много лет. Каке клялся и божился, что вернет ей деньги и даже написал долговую расписку, поэтому Линнеа продала свою трехкомнатную квартиру на улице Калониуксенкату за мизерную цену — дело было срочным, а покупателей было мало. Стороны пришли к соглашению. На оставшиеся деньги Линнеа купила маленький домик в деревне Харми-сто, куда и переехала на время, пока Каке не выплатит ей долг. Линнеа заплатила за него несколько тысяч марок-по тем временам сумма умопомрачительная, так что у Каке и мысли не было о том, чтобы когда-нибудь ее вернуть.

Линнеа Раваска, конечно, всеми способами пыталась вытянуть из него деньги. Говорила о каком-то там данном слове, совала под нос долговую расписку, жаловалась и умоляла, но все безрезультатно.

Каке не работал, это как-то входило вразрез с его мироощущением, да и как можно заработать честным трудом, горбатясь на какой-нибудь стройке, такую кучу денег!

Должно же у старушки быть хоть какое-то понятие о жизненных реалиях.

В конце концов, Линнеа начала угрожать тем, что обратится в суд, она трясла перед ним распиской с его собственноручной подписью, но и это не помогло. Каке сообщил ей, что взять с него нечего; кроме того, как Линнеа объяснит полиции, что она дала взятку потерпевшим, чтобы помешать правосудию свершиться? Да и на фиг поднимать шум из-за какой-то бумажки, которую можно запросто разорвать на кусочки и запихать ей в задницу. С этими словами он вырвал расписку из рук Линнеи и разорвал на мелкие кусочки, однако осуществлять вторую часть угрозы не стал. Со слезами на глазах Линнеа смела обрывки расписки веником на совок и сунула их в печь. Это было уже несколько лет назад.

После истории с распиской Линнеа окончательно разочаровалась в племяннике покойного мужа. От любви и доверия не осталось и следа. Отношения стали напряженными, но Каке Нююссёнену это ничуть не мешало. Даже лучше, что старуха переехала из столицы в деревню, там было легче ныкаться от легавых, чем в городе, где его хорошо знали. Время от времени такая необходимость возникала: Каке объявляли в розыск, чтобы допросить или вызвать в суд, но на чердаке сарая в Хармисто можно было валяться хоть все лето, не рискуя быть обнаруженным полицией. К тому же, теперь ему было куда съездить на природу с друзьями, чтобы отвлечься от шумного города. Ну как вам, парни, финское лето с банькой и винищем, разве не прелесть?

Линнеа Раваска с отвращением смотрела в сторону бани. Голые обезьяны скакали вокруг бани, кого-то вырвало прямо на крыльцо, кто-то справлял нужду рядом. Белесое туловище Кауко с торчащим вперед пузом выглядело просто нелепо до омерзения. Как из того младенца, которого она пеленала и кормила из бутылочки, могло вырасти такое чудовище? Но в детстве Кауко был совсем другим. Он смотрел на нее своими наивными глазенками и называл бабушкой… Впрочем, он до сих пор так ее называет. Какая мерзость.

Если бы ее муж был жив, он бы сразу положил конец этим издевательствам. Полковник Раваска был горяч на руку, особенно когда выпьет. И Линнеа не сомневалась: увидь все это — он бы выхватил свой военный пистолет, завел бы Кауко за баню и прикончил как презренного пса.

Глава 4

Так всегда бывает: сперва теряешь способность соображать, а уже потом заканчивается спиртное.

Подчиняясь законам природы, гости Линнеи Ра-васки под утро констатировали, что вволю нагулялись в мужской компании и что теперь им не хватает женского общества и ласки. Линнею они за женщину не считали из-за преклонного возраста, поэтому единодушно приняли решение отправиться на поиски спиртного и женщин.

Начались поиски одежды, в которой они приехали. Найденное алкаши кое-как напялили на себя. Затем троица, держась друг за друга, доковыляла до угнанной машины и разместилась там, громко хлопнув дверцами.

Беспокойный сон Линнеи прервал рев мотора; она вскочила, бросилась к окну и увидела, как красный автомобиль удаляется по дороге в деревню. Растущие на обочине молодые осинки долго еще тряслись после того, как машина исчезла за поворотом. Линнеа взмолилась небесам, чтобы троица отправилась домой в Хельсинки и больше не возвращалась. Она вышла на улицу и позвала кошку, которая только теперь отважилась выбраться из-под сарая. Прижимая к себе кошку, Линнеа пошла по росистой траве к бане, чтобы убедиться, что гости и в самом деле убрались восвояси.

В бане ее встретил страшный беспорядок. В животе у старушки все сжалось от ужаса: баня была засыпана листьями, шишками и огрызками веников, крышка с бака исчезла, везде валялись пустые пачки из-под сигарет, битые бутылки на полу и на лавках, в корзине для дров — блевотина.

В раздевалке обнаружились предметы мужской одежды, что означало, что поспешный отъезд носил временный характер и что вскоре можно было ждать возвращения гостей и продолжения банкета.

Ранняя поездка ватаги Кауко Нююссёнена в поисках женщин и бухла охватила обширный район западной части губернии Уусимаа: сначала братва отправилась в Нуммелу в Вихти, но оставаться там они не осмелились, потому как понимали, что состояние сильного опьянения может затруднить разговор с дорожным патрулем. Людные места они старались обходить стороной, и поэтому отправились в объезд города Лохья в направлении Ханко, а оттуда в Вирккалу, затем устроили разведывательное ралли в Лохьясаари, поспрашивали у местных, где можно найти женщин и вина, и поскольку желаемого ответа не получили, то повалили несколько заборов и справили нужду в почтовые ящики у дороги.

Бензин уже был на исходе, но заправляться на круглосуточных заправках было плохой идеей, потому как охранники могли сообщить в полицию о пьяных за рулем. К счастью, на западе Уусимаа есть еще заправки, где ночной охраны нет: в самый последний момент на такую заправку они и наткнулись в районе Карккилы.

Они смело взломали стеклянную дверь, разбили кассовый аппарат, из холодильника в баре набрали в пластиковый мешок пива и бутербродов с яйцом и анчоусами, затем залили полный бак бензина с ручной колонки, несчастный замок на которой запросто свернули с помощью найденного в здании заправки лома.

— Двухтактный немного дымит, но вряд ли движок заклинит, даже если и погазуем слегка, — заметили непрошенные гости Линнеи Раваски — Бак полон, так что собираем свое хозяйство и в тачку.

Можно было ехать, но прежде друганы решили прикончить немецкую овчарку, которую владелец заправки, по обычаю, оставил у кассы сторожить хозяйскую собственность. Домкратом Пера размозжил собаке голову, а Яри стилетом отрезал бедняге хвост по самый копчик. Проехав пару километров, они сделали привал у песчаного карьера, чтобы выпить холодного пивка и закусить бутербродами. Где-то заливался козодой, создавая приятную атмосферу. Пера нашел на склоне карьера моток ржавой проволоки, с помощью которой привязал только что отрезанный хвост собаки к антенне. Здорово, когда во время езды на ветру развевается хвост овчарки, словно знамя свободы.

На обратном пути парни вдруг озаботились состоянием окружающей среды и с энтузиазмом поколотили проснувшегося ни свет ни заря фермера, чтобы обработать свое поле опасным ядохимикатом. Мужика вытащили из трактора и надавали по репе, отчего он потерял сознание. Пожалев злодея, они сунули ему под комбинезон пару банок холодного пива, чтобы утешился, когда придет в себя.

Трактор же они сообразили отогнать с поля так Далеко в лес, чтобы не слышно было мотора, который они оставили работать, при этом расколотив фары, и ушли.

Со смехом они констатировали, что мужикам на сегодня хватит работы, чтобы натаскать солярки в лес, если, конечно, они вообще отыщут свой «Зетор» там, куда Макар телят не гонял.

На этом турне еще не закончилось. В соседней деревне им пришло в голову пробраться в свинарник, где они долго умилялись малюсенькими поросятками, а на прощание прихватили одного двухмесячного поросенка, которого живьем швырнули в багажник машины.

Охваченный ужасом поросенок орал благим матом в темном багажнике машины, которая на огромной скорости неслась в деревню Хармисто. Яри Фа-герстрём уверенно вел машину. Пера был за штурмана. В летней ночи импровизированное ралли проходило по извилистым проселочным дорогам, и как того следовало ожидать, пьяный водитель потерял управление над транспортным средством. Красная машина на полной скорости влетела в лес, повалила с десяток оказавшихся перед ней молодых березок, перевернулась и осталась лежать крышей вниз. Какое-то время слышался только треск стекла и вопли порося, затем из-под машины вылезли парни, все в синяках. Серьезных травм никто не получил: алкашне снова повезло.

Машину тут же поставили на колеса, но вытолкать ее обратно на дорогу не удалось: канава оказалась слишком глубокой, а местность слишком пересеченной, да и силенок вытащить машину из леса было маловато. Так что Яри принялся за любимое свое занятие — бить машины. Он разбил ее в лепешку. Сдавал назад, бил о столетние сосны, газовал, разгонялся, и так до тех пор, пока машина не стала короче на целый метр. Разумеется, багажник тоже сплющился, причем вместе с поросенком, который не замедлил испустить дух. Парням стоило немалого труда вытащить тушку из разбитой машины. Стилетом поросенку отделили голову, а затем вся троица отправилась наугад по лесу к дому Линнеи.

Пиво, бутерброды и приконченный поросенок серьезно замедляли движение по лесу, и к хутору шайка вышла только под утро.

Линнеа чувствовала, что вернутся парни назад отнюдь не в лучшем настроении, поэтому она сварила крепкий кофе и вытащила на улицу круглый стол, на котором накрыла завтрак на троих, надеясь тем самым умилостивить банду, чтобы они не устроили на хуторе погром.

Оборванные, в синяках и измазанные свиной кровью, они появились из лесу, подобно остаткам возвращающейся с войны армии. Зрелище эта понемногу трезвеющая пьянь представляла собой печальное. С мрачным видом троица уселась за завтрак, велев освежевать свиную тушку. Мужчины сделали свое дело, и в доме снова есть настоящее мясо.

Линнеа затащила тушку в сарай, принесла нож и топор, горячей воды и принялась освежевывать поросенка. Слезы так и лились из ее глаз.

Утомительная ночная баня и последовавшая за ней поездка по всей западной Уусимаа отняли все силы у мужской компании. Проглотив скудный завтра Линнеи, они улеглись на траве где попало, чтобы соснуть.

Пару часов во дворе хутора было спокойно. Но потом летнее солнышко начало припекать, мужики проснулись и потребовали внимания. Линнее пришлось снова нагреть воды в бане, чтобы они могли помыться. Вымывшись, парни вспомнили, что настало время обеда. Разломанные садовые качели разобрали на дрова, и посреди двора разожгли костер, решив устроить шашлык. Что еще делать, когда в доме трое голодных мужчин и свеженькая тушка поросенка. Они понатаскали всякого хлама и соорудили приличный вертел. На него насадили тушку и повесили над огнем. Из клумбы друганы вытащили несколько камней и подперли ими конструкцию. Можно было приниматься за жарку. Линнею они отправили в магазин за горчицей и специями для шашлыка и парой десятков банок пива. Линнея пожаловалась, что у нее совсем нет денег, чем вызвала праведный гнев всей компании. Какой тут крик поднялся. Каке заявил, что бабуля вовсе не так бедна, как она утверждает. На что она, например, потратила остаток тех денег, которые получила с продажи хаты? Не станет же она утверждать, что потратила все на покупку этого сарая в глуши и на ту давнюю ссуду Каке? Наверняка старуха припрятала пару тысяч марок и пусть не думает убедить их, что все потратила в этой дыре, где нет даже приличного ресторана!

Вдова полковника пыталась избежать ссоры любой ценой. Она пообещала купить пиво и специи в кредит. Может, хозяин лавки ей разрешит, ведь он давно ее знает.

Покупки Линнее удалось сделать. Хозяин лавки расспросил, как она пережила визит родственника и его друзей. Он сказал, что они заезжали в лавку, купили пива, заправились, а потом ночью он слышал крики и рев мотора. У Линнеи не было сил обсуждать все это, она сказала только, что сыта по горло племянником своего покойного мужа и его друзьями-бандюганами. Она всегда с пониманием относилась к молодежи, но в последнее время они ее только расстраивают.

Хозяин лавки придерживался того мнения, что на селе еще можно изредка встретить приличных молодых людей. Линнеа позволила себе выразить в этом сомнение.

Лавочник от природы был человеком добрым и отзывчивым и предложил подвезти Линнею со всеми ее сумками до дома на машине. Но во двор он въезжать не отважился и высадил ее в паре сотен метров от хутора, объяснив, что не хочет вмешиваться в дела семейные.

Остаток пути Линнее пришлось тащить покупки на себе, и она несколько раз останавливалась передохнуть. Надо было признать, что годы берут свое. Пенсионерка не спала всю ночь, утром ей пришлось вытаскивать стол из дома, готовить завтрак, разделывать целого поросенка, убираться в бане да еще и ходить в магазин за двадцатью банками пива. Линнея знала, что надо прилечь, иначе ей совсем станет плохо.

Но визит еще не закончился. По возвращении Каке сообщил Линнее, что старушка должна написать завещание; разве она не согласна, что самое время это сделать? Они ведь об этом уже говорили, не так ли? Проблема была в том, что Каке не мог быть наследником своей тетушки без завещания: слишком дальним было родство… Пока Линнея ходила за покупками, парни уже успели найти бумагу и ручку и составили необходимый документ, которому недоставало только подписи Линнеи. Пера Лахтела и Яри Фагерстрём изъявили желание выступить в роли свидетелей, а Кауко Нююссёнен пообещал по приезду в Хельсинки отнести документ для регистрации к нотариусу или куда там еще его нужно было отнести. Каке пообещал самым тщательным образом прояснить этот вопрос.

«Теперь еще и это», — с горечью подумала Линнеа. Она попросила время на обдумывание, поскольку она, находясь в здравом уме и твердой памяти, сама хотела бы решить, как распорядиться своим имуществом.

Упрямство Линнеи только спровоцировало Перу и Яри на издевательства над приятелем. Они принялись громко подтрунивать, что и они того же мнения, мол, старуха в полном душевном здравии, вне всякого сомнения, женщины с годами только умнеют, это каждый знает.

Они перевернули поросенка, натерли его специями, солью и горчицей. Когда все доски от качелей закончились, Яри стал отдирать крышку колодца. Линнеа попыталась было ему помешать, но он толкнул ее так, что бедная женщина шлепнулась на землю. Яри влетел в дом, схватил стул, демонстративно разломал его и сунул обломки в огонь.

Дрожа от гнева, Линнеа поднялась на ноги и захромала в дом. Она сложила в сумку свою лучшую одежду, косметичку, документы и пошла к сараю. Парни спросили, чего это она задумала, и Линнеа ответила, что идет стирать. Каке тут же решил, что она заодно может постирать и их тряпки, потому что они все в грязи и поросячьей крови и в таком виде в город ехать неприлично. Пусть заодно и зашьет их. Линнеа ничего не ответила. Но прежде чем отпустить старушку к реке, ее заставили подписать собственное завещание. Подписывая, Линнеа уронила на бумагу слезу, но, к счастью, Каке этого не заметил, не то старушка легко могла схлопотать.

Вкусный запах жареной свинины распространился по хутору. Мужчины отрезали от тушки ломти мяса и с жадностью заглатывали, напрочь забыв про полковницу. Линнеа заперла дом и пошла искать кошку, которая оказалась на чердаке сарая. Линнеа надеялась, что они не слишком мучили кошку, пока она была в магазине.

Вдова полковника Раваска сунула кошку под мышку, взяла сумку с одеждой в другую руку, прошмыгнула за сараем и бесшумно побежала в лес. Со двора доносился воодушевленный мужской гвалт, троица с аппетитом кромсала покачивающуюся на вертеле свиную тушу и запивала купленным Линнеей пивом. На лесной опушке Линнеа еще раз посмотрела в сторону своей красной избушки. Несмотря на усталость, взгляд ее был полон ненависти.

Глава 5

Полковница Линнеа Раваска шла по тенистой лесной тропинке, кошка семенила вслед за вдовой; сзади, со стороны хутора, доносился шум, издаваемый пьяной шайкой Каке, пока на смену ему не пришло спасительное пение птиц. С собой Линнеа тащила тяжелую сумку с одеждой, поэтому время от времени ей приходилось отдыхать в тени деревьев. Вдова сняла сандалии, чтобы они не намокли в сырой траве, растерянно погладила кошку и продолжила свой путь вглубь леса. Страх заставил ее покинуть свою избушку, но теперь она уже знала, что надо предпринять.

Первым делом нужно переодеться в чистую одежду. Уборка в бане и разделывание поросенка превратили ее домашнюю одежду в грязные лохмотья, в которых стыдно было показаться людям на глаза, не говоря уже о том, что сделали с кожей бессонная ночь и все эти переживания из-за Кауко.

Линнеа отыскала подходящее место и достала из сумки косметичку. С досадой пенсионерка отметила, что в спешке забыла положить зеркальце. У Линнеи было несколько зеркал: одно — на стене в избе, одно — в бане, одно — в ящике комода, так называемое дорожное зеркало, и именно его она забыла, когда собирала вещи.

Линнеа сложила вещи обратно в сумку и продолжила путь. Она хорошо знала этот красивый лес, и когда тропинка разветвилась, старушка пошла вместе с кошкой по менее исхоженной тропке. Вскоре она вышла на лесную прогалину, заросшую осокой. Посреди поляны бил ключом источник с прозрачной, освежающе прохладной водой. Возле леса стоял покосившийся серый бревенчатый сарай для сена. В синем безоблачном небе заливался бекас.

Линнеа Раваска аккуратно поставила сумку с вещами на сухую кочку на берегу, оглянулась по сторонам и присела в высокую траву переодеться. Она сбросила с себя всю грязную одежду, засунула ее в пластиковый пакет и положила его на самое дно сумки. Затем она снова удостоверилась, что, кроме нее, на поляне никого нет, и вошла в прохладную воду. Плавно, без брызг, Линнеа доплыла до середины источника и легла на воду, позволяя холодным струям ласкать тело, усталое, но поразительное гибкое для ее возраста.

Спустя какое-то время Линнеа спокойно поплыла к берегу, достала из пакета душистое мыло, шампунь и начала мыться в чистой холодной воде. Она намылила волосы шампунем и тщательно прополоскала, потом вышла из воды и встала на солнце, давая его лучам высушить капельки воды на теле.

Внезапно подул ветерок, напомнивший ей 1934 год, год, когда Эстер Тойвонен стала «Мисс Европа»… да, именно так… красивое стояло тогда лето… Линнеа поехала с матерью в отпуск в Выборг, они заехали также в Терийоки и искупались в море. Море было холодным, как этот родник, — интересно, почему вода в море всегда холоднее, чем в озере, подумала Линнеа, ведь озера зимой замерзают, а море — нет. Ключи вот тоже не замерзают.

В Терийоки Линнеа Линдхольм встретила лейтенанта Райнера Раваску. Райнер тогда был еще молодым энтузиастом военного дела. Его недавно назначили то ли секретарем, то ли адъютантом инспектора, наблюдавшего за строительством оборонительных сооружений.

Линнеа вспоминала, как Райнер рассказывал ей под большим секретом военные тайны, в которых девушка ничего не понимала: как где-то в Инкиле были проинспектированы оборонительные сооружения, орудийные позиции и блиндажи… там должны были разместить 47-миллиметровые корабельные орудия, отлитые на Обуховском заводе. Сам Райнер как прогрессивно мыслящий офицер больше склонялся на сторону 12-миллиметровых пулеметов Виккерса. Их убийственная огневая мощь была бы в сто раз эффективнее устаревших обуховских орудий… Райнер взял с Линнеи слово, что она ни в коем случае не проговорится об этих совершенно секретных военных планах. В тенистых аллеях Терийоки легко было пообещать все, что угодно.

Тогда Линнеа думала: болтай, что хочешь, солдат, военные тайны меня ни капельки не интересуют. Но позже Линнеа заметила, что была не права.

Мужчины всегда говорят о своих делах. Солдат воспевает армию и оружие. Поэт читает стихи собственного сочинения. Врач, как Яакко, описывает страшные болезни и методы их лечения, словно человеческие страдания — подходящая тема для разговора за обедом.

Как следствие, за время замужества Линнеа получила изрядный объем знаний о военном деле. Сначала они были на уровне знаний младшего офицера, потом к ним добавились сложные военные стратегии, и, в конце концов, Линнеа вышла на уровень майора Генерального штаба.

Молодой лейтенант с таким энтузиазмом интересовался всем, что касается войны и смерти, что Линнеа начала испытывать к нему почти материнскую привязанность. К тому же Райнер смотрелся очень эффектно в своей военной форме. Без нее весь эффект сразу пропадал. Когда они пошли купаться, Линнеа украдкой разглядывала голого Райнера и удивлялась тому, каким обычным он кажется без формы. Но когда они после купания грелись в лучах солнца, она решила, что, может, все же стоит выйти замуж за этого лейтенанта.

Ох уж этот прохладный морской ветер, ласкающий соленую от воды кожу!

Линнеа была готова лежать на песке со своим лейтенантом хоть до самой темноты, но сестра Райнера, которая была с ним на море, всегда находила их и предлагала пойти в павильон, на танцы, или в отель. Линнеа уже тогда подумала, что от Эльзы Раваски, сестры Райнера, нельзя ждать ничего, кроме неприятностей. Нервная девица со странностями, никогда не отличавшаяся большим умом, под конец войны она вообще спятила и так и не выздоровела. Но хуже всего было то, что на старости лет Эльза умудрилась выйти замуж за какого-то бездельника по фамилии Нююссё-нен и родить от него сына. Подумать только! Кауко родился в 1958 году, когда Эльзе было уже за сорок. Конечно, пришлось делать кесарево сечение. От этого здоровье ее, и умственное, и физическое, еще больше ухудшилось. Пошли осложнения. Но чего тут удивляться, если родила она Кауко Нююсёнена.

Полковница вернулась от воспоминаний к суровой действительности. Она достала косметичку и нанесла на тело тонкий слой увлажняющего крема, подушила стратегические точки, надела сначала белье, а потом синий костюм для прогулок. Волосы она увлажнила специальным бальзамом и распустила по плечам. Напоследок Линнеа занялась лицом. Сначала увлажнила лицо кремом «Гетпорс», потом припудрила пуховкой, на щеки нанесла малиновых румян, глаза подвела «Эоловой арфой», ресницы подкрасила черной с синим тушью, ногти — лаком «Горный кристалл», а губы Линнеа накрасила красной с блеском помадой.

На все это ушло немало времени, поскольку марафет пришлось наводить в экстремальных условиях. Ей пришлось приседать, чтобы рассмотреть свое отражение в воде, но, в конце концов, она осталась довольна результатом. Трудно было поверить, что эта женщина еще утром разделывала свиную тушу в полутемном сарае.

Линнеа Раваска придерживалась того мнения, что делать макияж — это все равно, что готовить страну к военным действиям. Например, в зимнюю войну Финляндия была все равно что ненакрашенная деревенская деваха, оказавшаяся по милости господ в большом городе и утратившая девичью честь. К следующей войне, напротив, страна намазалась чересчур сильно, широкими, агрессивными мазками боевой раскраски. Но дева Финляндия забыла, что при этом надо еще и мыться, и запах пота пробивался через дешевый немецкий одеколон, столь любимый девицами легкого поведения.

В деле подготовки к войне, как и в случае макияжа, страна, как и женщина, должна помнить о чувстве стиля, чтобы не лишиться чести или независимости и избавить себя от необходимости проливать кровь и слезы. Закончив, Линнеа убрала косметичку в пакет и поманила кошку.

Затем она вернулась по тропинке назад до развилки и там свернула в лес. Через несколько минут вышла к железной дороге. Кошка бежала вдоль рельсов, а Линнеа переступала со шпалы на шпалу, делая широкие шаги, чтобы не поцарапать туфли о гравий.

Впервые за долгое время Линнеа чувствовала такую легкость во всем теле. Вот как меняет человека купание и чистая одежда, подумала пенсионерка. Линнеа приготовилась к предстоящей битве своим, женским, способом. Сперва нужно было вернуть чувство собственного достоинства, которое столько лет попирали грубыми подошвами эти грубые мужики — Кауко и его приятели.

Вскоре дорога уперлась в заброшенную станцию Хармисто. Линнеа прошла мимо старинных станционных построек и вошла в сельскую лавку, где ее эффектное появление заставило продавца и посетителей удивленно приподнять брови. Линнеа спросила, можно ли ей воспользоваться телефоном.

В подсобке Линнеа Раваска позвонила в полицию. Она рассказала, что уже много лет живет в страхе и что сегодня ее вынудили покинуть свой собственный дом и уйти в лес. Она сообщила, что на хуторе бесчинствует шайка хулиганов, которые уже двое суток творят всякие зверства. Линнеа выразила пожелание, чтобы полиция приехала и задержала троих нарушителей, начала расследование преступления и передала негодяев в руки правосудия.

Дежурный констебль принялся жаловаться на малочисленность личного состава. А насколько дело срочное? Избили ли там кого? Не относится ли это дело к компетенции гражданского суда, раз речь идет о дальнем родственнике и его товарищах, визит которых несколько затянулся? Не преувеличивает ли госпожа серьезность присходящего?

Линнеа заявила, что абсолютно уверена в том, что, по меньшей мере, мужчины виновны в вождении машины в нетрезвом виде и краже: они украли, как минимум, один автомобиль и одну свинью. Автомобиль, как ей было сказано, брошен в канаве в лесу, а свинью подло убили. Бандиты также нанесли ущерб ее дому в виде разбитых садовых качелей и стула и даже заставили ее подписать фальшивое завещание. Все визитеры имеют за плечами по нескольку судимостей. Разве этого полиции недостаточно?

По словам дежурного, таких компаний, состоящих из молодых людей, так много теперь развелось, что чтобы уследить за всеми, не хватит никакой полиции. Но он обещает сделать все от него зависящее.

По завершении разговора полицейский в сердцах сказал сослуживцу, что у него на проводе опять была какая-то истеричная старуха. Родственник немного выпил в бане у бабки, а та истерику устраивает. Надо, наверное, отправить туда патруль?

Через полчаса возле магазина появилась полицейская машина. Трое полицейских в форме вальяжно вошли в магазин и спросили, кто звонил. Линнеа и хозяин лавки доложили обстановку. Лавочник также предупредил, что на торппу без оружия лучше не соваться. Это произвело впечатление на полицейских, и они спросили, как проехать на хутор. Затем патруль уехал в указанном направлении. Сразу перед хутором полицейские сообразили врубить сирену, так что шайка побросала жареную свинью и бросилась в лес.

Полицейские обследовали местность, с облегчением констатировали, что злоумышленники скрылись. По радио они доложили обстановку в участок и запросили дальнейших инструкций. Патрулю был дан приказ задержать хулиганов, нарушающих общественное спокойствие, а если это не представляется возможным, то обеспечить в указанном районе безопасность.

Двое полицейских совершили рутинную пробежку по ближайшему лесочку, третий в это время орал в рупор, призывая преступников сдаться властям. Природа отвечала ему молчанием, нарушаемым только птичьими трелями в ельнике.

Кауко Нююссёнен, Пертти Лахтела и Яри Фагер-стрём привычно бросились в разные стороны леса. Кауко по тропкам убежал довольно далеко до какой-то поляны, посреди которой был пруд, а рядом с ним старый разваливающийся сарай. Каке зарылся в высокую траву, стиснув зубы. С горечью думал он о Линнее, которой пришло в голову вызвать полицию. Она еще об этом пожалеет.

Перед глазами Каке предстала вся его никудышная жизнь: вечные погони, никогда ему не дают пожить спокойно, по-человечески. Что бы он ни делал, это всегда заканчивалось проблемами с полицией, повесткой в суд и нудной отсидкой. Но чтобы на него доносила родная тетка, это уже слишком! Неужели она совсем спятила, что осмелилась натравить на него полицию? Каке вспомнил, как восхвалял Линнею перед приятелями, и это благодарность? Как мерзок этот мир лжи и предательства! Каке беззвучно выругался.

Вытащив из кармана джинсов завещание, подписанное Линнеей, он посмотрел на него и мстительно подумал, что эта затея с полицией ей дорого встанет.

Мокрый, пьяный и злой Каке лежал в осоке на берегу родника и матерился про себя. Завещание он сунул в бумажник рядом с предательскими деньгами, полученными от коварной Линнеи. Ох, как сильно он ненавидел старуху в тот момент! Как человек, а особенно женщина, мог донести в полицию на родную плоть и кровь, было выше его понимания.

Тут Кауко бросилась в глаза синяя пластмассовая штуковина в траве. Перед лицом Каке в траве валялась синяя пластмассовая баночка. Он поднял ее и обнаружил, что это мыльница для туалетного мыла. Что это, черт побери, значит? — с подозрением подумал Каке. Он и не догадывался, что мыло забыла его тетя. Парень резко замахнулся и швырнул мыльницу далеко в лес. Потом он попытался утолить жажду из родника, но это было совсем не то, что выпить прохладного пивка, и, разозленный, Каке расстегнул брюки и нас-сал в родник, далеко выпустив струю своего гнева.

Поскольку полицейским не удалось задержать подозреваемых хулиганов, они остались поддерживать порядок на хуторе. Приказ пришелся им по душе, потому как посреди двора на вертеле над горячими углями покачивалась половина аппетитного жареного поросенка.

Представители властей притащили из сарая несколько ящиков из-под картошки, уселись вокруг костра и начали отрезать жирные ломти от поросенка. Как по заказу, рядом оказался стол с пивом, горчицей и специями для шашлыка. Полицейские успели изрядно проголодаться, поэтому они отдали должное обеду из жареной свинины на фоне девственной финской природы.

Вдова полковника Линнеа Раваска не осмелилась вернуться на хутор. Она оставила кошку на попечение хозяина лавки, заплатила утренний долг и вызвала такси.

Линнеа попросила водителя отвезти ее в Хельсинки. Когда машина отъезжала от деревни Харми-сто, она даже не оглянулась. Кошка жалобно мяукала на крыльце.

Глава 6

В Хельсинки Линнеа Раваска дала таксисту адрес доктора Яакко Кивистё на улице Дёбельнинкату в районе Тёё-лё, но попросила проехать через улицу Калониуксенка-ту: ей хотелось взглянуть на улицу, на которой она когда-то жила. Линнее пришлось объяснять деревенскому шоферу как проехать на нужную улицу, потому что откуда уроженцу Сиунтио знать, как проехать к Тёёлё.

В городе было жарко, но он не казался таким вымершим, как в былые годы в летнее время. Раньше жители Тёёлё с наступлением лета выезжали за город, в городе оставались только чиновники по долгу службы, и, разумеется, рабочие, хотя в Тёёлё их практически не было, они вольготнее чувствовали себя в таких районах, как Хаканиеми и Сёрняйнен.

На улице Калониуксенкату Линнеа попросила водителя ехать помедленнее, чтобы пенсионерка могла взглянуть на окна своей прежней квартиры. Там ее ждало разочарование! Шторы были другие! Она хорошо знала свои окна на четвертом этаже, и теперь там висели какие-то мерзкие зеленые тряпки. Во времена Линнеи там висели красивые тюлевые занавески, подвязанные ленточками по бокам.

Линнее вспомнилось последнее военное лето. Ожесточенные сражения на Карельском перешейке уже закончились, говорили о перемирии. Райнер приехал на побывку в Хельсинки. Он пригласил в гости нескольких немецких офицеров на прощальный ужин. Тогда был дефицит продуктов, так что ничего приличного Линнее не удалось приготовить. Отсутствие еды и безнадежность, царившая на Восточном фронте, не придавали офицерам бодрости. Поэтому с горя все напились. Ночью один немецкий капитан вздумал покончить с собой. Он открыл окно на кухне и собирался уже было спрыгнуть с четвертого этажа.

Ситуация была неприятной, а Линнее хотелось избежать скандала. Конечно, немецкие солдаты в те годы мерли как мухи, но чтобы кто-то выбросился из ее окна, ну уж нет!

В последнюю секунду Линнеа успела схватить капитана за мундир, но он только выскользнул из кителя и собрался прыгать в пустоту. Тогда Линнеа вцепилась в его подтяжки, но капитан оказался слишком тяжелым и потянул ее за собой в окно. Линнеа начала звать на помощь. Капитан болтался под окном, пытаясь вцепиться в водосточную трубу. Он уже раскаялся в том, что хотел расстаться с жизнью, и умолял Линнею ни за что не отпускать его.

Полковник Раваска вместе с парой других офицеров сбежали вниз, чтобы поймать своего товарища, который, вцепившись в трубу, начал медленно по ней сползать вниз.

Подтяжки растянулись аж на два метра. В конце концов, застежки не выдержали, и капитан стремительно соскользнул по трубе в объятия поджидавших внизу товарищей.

Все это породило множество слухов и анкедотов, которые все лето и всю осень ходили по городу и привели к тому, что немецкий капитан все-таки застрелился. Конечно, это было не единственной причиной самоубийства. Вышеозначенный офицер испытывал огромное разочарование по поводу Второй мировой войны. Утверждали, что он владел процветающей хлебопекарней в довоенной Германии. Особенно досаден был тот факт, что перед самоубийством капитан пригласил чету Раваска в гости в Германию и из-за случившегося поездка так и не состоялась.

Пока Линнеа предавалась воспоминаниям, такси подъехало к улице Дёбельнинкату. Линнеа рассчиталась и поднялась на лифте на седьмой этаж. На двери была латунная табличка: «Яакко Кивистё, лиценциат медицинских наук».

Яакко Кивистё чрезвычайно обрадовался визиту старой подруги. Он давно уже овдовел и жил один в своей огромной квартире, по совместительству служившей ему консультацией. Яакко было за семьдесят, он почти никого не принимал и даже отказался от услуг медсестры-ассистентки. Новых пациентов у доктора не было, но старыми он еще продолжал заниматься, пока не помрут.

Линнеа отметила, что Яакко со времени их последней встречи постарел. Ему этого, она, конечно, не сказала, поскольку не хотела ранить своего бывшего любовника, который, в какой-то мере, ей по-прежнему нравился. Теперь же Яакко был худым, бледным, лысым и говорил едва слышно.

Линнеа сообщила, что приехала не только на ежегодный медицинский осмотр, но и что ей нужен совет, и возможно, помощь. Яаако, разумеется, сказал, что он полностью к ее услугам. Линнеа рассказала, что хотела бы остановиться в Хельсинки — если Яакко не против, потому что ей нужно продать дом в деревне, там стало небезопасно. Яакко Кивистё ответил, что поскольку медсестры у него больше нет, Линнеа спокойно может оставаться у него, сколько пожелает, не боясь сплетен. Она может выбрать себе любую комнату.

Когда Линнеа устроилась, Яакко ее осмотрел. Пожилая дама была относительно здорова. Сахар в крови в норме — спасибо таблеткам, небольшой недостаток кальция и проблемы с кишечником, так что Яакко выписал ей новые лекарства. Когда осмотр закончился, Линнеа спросила:

— Сколько мне осталось жить, хотя бы приблизительно?

В роду Линдхольмов было много долгожителей, так что не было никаких причин предвещать Линнее скорую смерть. Состояние здоровья у нее было хорошее, несмотря на солидный возраст. Учитывая все эти факторы, Яакко сделал вывод, что вдове полковника суждено жить еще, по меньшей мере, лет десять, а может, и все двадцать. Если, конечно, она на старости лет не приобретет «вредные привычки» или не станет жертвой какого-нибудь несчастного случая.

— Какой ужас, — пожаловалась полковничья вдова, — а я-то планировала умереть через год-два.

Такой неутешительный прогноз означал только одно: с жизнью надо что-то делать, чтобы прожить эти годы с удовольствием. А для этого нужно было, прежде всего, избавиться от Кауко Нююссёнена и его приятелей-хулиганов.

Яакко Кивистё попросил Линнею поведать ему о своих проблемах. Не является ли их источником ее подозрительный родственник, который ему никогда не нравился?

Линнеа рассказала о последних годах, проведенных в Хармисто в Сиунтио.

Приятно, когда есть кому рассказать о твоих злоключениях, пусть даже это мужчина. Яакко Кивистё сварил кофе и налил Линнее шерри, который оказался как нельзя кстати.

На протяжении двух часов Линнеа рассказывала обо всем, что произошло в эти два злополучных года. Закончив, она вздохнула с облегчением. Яакко положил руку подруге на плечо и сказал, что то, что она ему поведала, просто уму непостижимо. Он обещал Линнее свою полную поддержку и помощь во всем. Разумеется, не возвращаться в Хармисто-самое разумное решение. Кивистё вызвался также помочь с продажей дома.

— Ни за что бы не поверил, что такая сильная женщина, как ты, Линнеа, могла позволить унижать себя какому-то молодому засранцу! Ты ведь всегда умела постоять за себя!

Яакко подумал о браке Линнеи и полковника Ра-васка, особенно в последние военные годы. В семье решения принимала Линнеа. Она заботилась о доме и о муже, и это ее заслуга, что муж вырос до чина полковника. А что касается романа Линнеи с Яакко, то и на нем отразилась требовательная, если не сказать, императорская натура. Казалось невероятным, что такая властная и уверенная в себе женщина могла позволить унизить себя и оскорбить какому-то ничтожеству.

Линнеа в буквальном смысле пригрела у себя змею на груди в лице осиротевшего племянника мужа. Эльза Нююссёнен мало того, что была ненормальной, так еще и скончалась вскоре после рождения сына.

Линнеа сказала, что ей страшно за свою жизнь. Ее заставили подписать завещание, по которому Кауко Нююссёнен оставался единственным наследником. Линнеа не страдала старческим маразмом и прекрасно понимала, что это может означать. При любом удобном случае Кауко мог организовать «несчастный случай» со смертельным исходом.

Яакко Кивистё заметил, что, по его мнению, у Линнеи почти нет никакой собственности. А при таком раскладе это завещание — просто ненужная бумажка. Неужели Нююссёнен настолько глуп, чтобы убивать человека ради какой-то развалюхи в деревне?

Линнеа призналась, что, хоть она и обеднела за последние годы, кой-какое имущество у нее все же осталось. Треть денег, полученных от продажи квартиры, она держала в виде облигаций в банке, и оставался еще дом в Хармисто. А для Кауко одного этого дома достаточно, чтобы пойти на преступление. Яакко Кивистё позвонил своему адвокату Лаури Маттиле и рассказал про завещание. Тот заверил его, что страхи Линнеи напрасны. Завещание не имело никакой юридической силы, но, на всякий случай, он советовал написать новое завещание, которое бы аннулировало все предыдущие. К тому же, шантаж — серьезное преступление. Адвокат пообещал приготовить новое завещание и даже послать его Кауко Нююссёнену, чтобы он знал, что не сможет нажиться на смерти родственницы.

Линнеа сообщила, что собирается продать свой дом в Хармисто. Не мог бы адвокат помочь ей и с этим делом тоже? Маттила согласился, у него были связи в сфере торговли недвижимостью. Он сказал, что проблем с продажей не будет, сейчас на деревенские домики за городом повышенный спрос.

Успокоенная, Линнеа приняла горячую ванну и легла в постель. Яакко Кивистё зашел к ней пожелать спокойной ночи и принес чашечку чаю.

Когда он вышел, Линнеа снова подумала: как же Яакко состарился. Модный доктор превратился в испуганного старикашку, слабого и пугливого. Но он по-прежнему оставался джентльменом, и Линнеа была ему благодарна за помощь. Жаль, конечно, что мужчины доходят до преклонных лет в куда худшей форме, чем женщины, подумала Линнеа, провожая его взглядом. Если Маттиле удастся найти приличного покупателя для хутора, она может вполне задержаться в квартире, на радость старому другу.

Пока Линнеа спала, утомленная событиями последних дней, в Тёёлё в Хельсинки, ночь наступила и в Хармисто. Полицейские нажрались жареной свинины, и охранять порядок на пустом хуторе им надоело. Патруль удалился с места происшествия, констатировав, что подозреваемых нарушителей порядка задержать не удалось, несмотря на активный розыск.

Когда полицейская машина исчезла из виду, прятавшиеся в лесу злоумышленники выползли из темного ельника злые, как тролли, и голодные, как волки. Они тут же набросились на остатки поросенка, оставленные полицейскими на вертеле над потухшим костром. Вскоре от порося остались одни обглоданные кости. Хулиганы разбросали их по двору: часть попала на крышу дома. Оставшуюся горчицу размазали по окнам. Поскольку больше никакого интересного занятия не нашлось, взбешенные негодяи отправились пешком к лавке. Там они разбудили лавочника и заставили вызвать им такси.

Поджидая машину, они заметили на заднем дворе кошку Линнеи, поймали ее и забили до смерти о бак с бензином. Лавочник заперся в доме, но вызвать полицию не отважился. Когда приехало такси и забрало хулиганов, он вышел из дома и убрал останки кошки. Ему было жаль свою старую покупательницу Линнею Раваску. Похоже, вдова поступила недальновидно, позвонив в полицию. В нынешние время не стоит многого ждать от правосудия.

Ночью Линнею Раваску разбудил кошмар. Ей показалось, что она по-прежнему в своей постели на хуторе, и старушка зарыдала от страха, но затем она увидела светлые занавески на большом окне, совсем не таком, как в ее избушке. Линнеа включила ночник и с облегчением констатировала, что она в городе, далеко от Хармисто, в безопасности, в доме хорошего человека. Линнеа облачилась в халат, на цыпочках пробралась в библиотеку и достала последний том энциклопедического словаря. Открыла букву «я» и начала читать статью под выделенным жирным шрифтом заголовком «Яд»:

1. биол. Чуждое для живых существ вещество, которое даже при малых дозах вызывает серьезные нарушения в организме, сильные отравления, которые в некоторых случаях приводят к смерти. См. Смерть.

Линнеа Раваска долго читала сей опус, после чего на лице ее появилась хитрая улыбка. Она закрыла книгу и вернулась в постель. Впервые за долгое время на лице ее было написано счастье. Она возьмет судьбу в свои руки.

Глава 7

Кауко Нююссёнен, Пертти Лахтела и Яри Фагерстрём вернулись в Хельсинки после насыщенной событиями поездки в баню в Сиунтио. Собственно говоря, ни у кого из них не было своего жилья, если не считать таковым подвал, который Кауко Нююссёнен снимал на улице Ууденмаанкату. Официально место это для жилья не подходило, там не было туалета, только свет и кран с холодной водой. В раковину можно было пос-сать, если встать на табуретку, но по более серьезной нужде приходилось бегать в туалет ночного бара по соседству. Время от времени Нююссёнен ночевал в подвале, но обычно ему удавалось устроиться на ночь у приятелей. У Перы Лахтелы, например, была добросердечная подружка, некая Райя Ласанен, повариха, у которой была однокомнатная квартирка на улице Ээкрикинкату. Райя, или, как ее называли, Райкули, была пухленькой молодой женщиной, одного с Перой возраста, родом из Сяюнятсало, но с небольшой задержкой в умственном развитии. Слабоумной ее назвать было нельзя, но уж очень она была простовата. Пере дозволялось приводить на ночь приятелей, в основном, это были, конечно, Каке и Яри.

Парни проторчали в квартире пару дней, залечивая синяки, полученные во время поездки, и восстанавливая понесенные потери. Из магазинов Яри спер три пары брюк и рубашек взамен порванных в лесу. Како Нююссёнен же получил свою законную пенсию, выплачиваемую ему социальным фондом два раза в месяц. Для этого ему, правда, пришлось смотаться в Каллио* и постоять в очереди, но 1893 марки того стоили. Пера тоже получил свое социальное пособие в размере тысячи марок в месяц плюс надбавку как «питающемуся вне дома». Эти двое получали пособие от государства, Яри же существовал на законное пособие по безработице: он несколько месяцев проработал зимой на бензоколонке в Лауттасаари.[3] Трудовые отношения пришлось разорвать из-за нелепого недоразумения, связанного с учетом товаров, продававшихся на бензозаправке. Яри вышвырнули, но в полицию дело передавать не стали. Таким образом гарантировав ему стабильный доход в размере около сорока пяти марок в месяц.

В качестве помощницы повара в ночном баре в Рускеасуо хозяйка квартира Райкули зарабатывала три тысячи марок в месяц, большая часть из которых уходила на плату за квартиру. При таком положении дел она не могла постоянно помогать деньгами своему сердечному другу Пертти Лахтеле, как бы ей того не хотелось.

Сейчас троица играла на хате в карты. На столе стояли пиво и дешевое красное вино. Все трое пребывали в мрачном расположении духа. Воспоминания о поездке в Сиунтио и полицейском патруле были еще свежи в памяти. Тот факт, что Линнеа могла натравить на них полицию, не давал им расслабиться и наслаждаться жизнью. Единодушно друганы в который раз сошлись во мнении, что чем старше баба, тем она хитрее и наглее. Линнеа Раваска была самым ярким примером такой подлой старой бабы.

Помимо полковницы и мусоров, горечь вызывало и царившее в обществе неравноправие. Разве это справедливо, что какая-то старуха получает в месяц пять тысяч марок только потому, что она была женой полковника? Тогда как Каке не получал и малую долю того, что платили тетке! Нююссёнен знал, что в Финляндии есть и такие счастливчики, которым платят пенсию по десять штук в месяц. Чем Каке заслужил такое мизерное пособие? Да разве можно вообще сравнивать образ жизни старухи и молодого мужчины? С какой стати тощая беззубая Линнеа получает пенсию в сто раз больше, чем молодой мужчина в расцвете сил, которому нужно хорошо питаться! Не говоря уже о других расходах. Каке не какой-нибудь там пенсионер, доживающий свои дни в деревенской глуши. Жизнь молодого здорового мужчины в огромном городе чрезвычайно дорого обходится и включает в себя вынужденные расходы на путешествия, ночевки в разных местах и питание в ресторанах, поскольку у Каке не было собственной квартиры с кухней, не говоря уже о жене, которая могла бы ему готовить. Линнеа могла пойти в лавку хоть в ночной рубахе, ей бы никто и слова не сказал, но в Хельсинки одежда стоила офигенных бабок. О том, чтобы этого мизерного пособия хватило на выпивку и сигареты, можно было даже не думать!

Разница в доходах и расходах Каке и Линнеи была просто вопиющей.

А стоило в этой стране нуждающемуся человеку прибрать к рукам краюшку хлеба, как на него тут же наседали легавые. Нет, определенно, Финляндия — полицейское государство, а уровень социального обеспечения сравним разве что с каменным веком.

Пертти Лахтела понимал дело так: винить надо было во всем политиков, особенно коммунистов, это из-за них страна в таком бедственном положении. Пертти помнил, что когда принимались эти убогие законы о социальном обеспечении, при власти были коммуняки. Всем известно, что коммунисты происходят из рабочего класса, а рабочий люд и понятия не имеет о приличных зарплатах. Вот и сделали они пенсии такими же маленькими, какими были у них зарплаты. Именно по этим причинам Пертти всегда голосовал за коалиционную партию.

Кауко Нююссёнен же считал, что Пера в политике ни хрена не понимает. Сам он давно пришел к мысли, что ходить на выборы — пустая трата времени. Он считал, что нормальные люди должны абстрагироваться от политики, оставить всех этих болтунов наедине самих с собой. Вот это был бы настоящий протест. Только прикиньте: ни один политик на выборах не получает ни одного голоса! Да в стране началась бы настоящая революция! А без победы какого-либо кандидата нельзя было бы созвать парламент, а без парламента нельзя было бы принять ни одного закона. А к такой высокой цели, как страна без законов, действительно стоит стремиться.

Яри и Пера заподозрили, что Кауко над ними издевается. Каке что не знает, что в Финляндии каждый год находятся сотни тысяч придурков, которые тупо прутся на все выборы!

— Но я же теоретически! — защищался Нююссёнен. — Вам, братаны, кстати, не помешало бы почитать политическую историю заместо ваших Джерри Коттонов,[4] — добавил он многозначительно. Сам он не особо разбирался в политической истории, но было приятно ввернуть в разговор что-нибудь этакое. Пера и Яра вспылили, потому что, по их мнению, вся эта политика — полное дерьмо: не важно, голосуешь ты или нет.

В это лето глубокие мысли о хлебе насущном посещали Кауко особенно часто. Будущее сулило мрачные перспективы. Он уже был в том возрасте, когда мужчине пора обзаводиться домом и капиталом. Но что ему ждать от жизни? В молодости Кауко Нююссё-нен думал, что легко проживет жизнь, прожил день — и ладно, но к тридцати жизнь стала его утомлять. Теперь настало самое время серьезно заняться планами на будущее, и, в первую очередь, надо решить проблему нехватки денежных средств.

Кауко начал размышлять, а не совершить ли ему крупное преступление. Сколько можно получить денег, если, например, ограбить банк? Стоит ли на это идти? Нет, это он знал точно. С угрозой для жизни можно, конечно, урвать пару тысчонок, но куда больше риск угодить за решетку.

Можно, собственно говоря, пойти на мошенничество. Для этого надо было всего-навсего основать фирму, купить какой-нибудь хрени в кредит, например, экскаваторов, продать их и, не платя налогов и взносов, признать себя полным банкротом и мотать со всех ног, пока тебя не замели.

Но даже зная все это, Кауко чувствовал, что крупный мошенник из него не выйдет. Он в свое время не получил никакого образования, а для этого нужно, по крайней мере, быть бухгалтером. Двойная бухгалтерия, подставные фирмы и мошенничество с документами требовали элементарных экономических знаний и связей, которых у Каке не было. Среди друзей Кауко не было ни одного крупного мошенника, который мог бы помочь ему советом, как провести налоговиков. Даже приличного адреса у него не было, а для того, чтобы зарегистрировать фирму, нужно иметь хотя бы адрес — одним абонентским ящиком теперь не обойдешься. Кроме того, нужен был стартовый капитал в размере не меньше пятнадцати тысяч марок. Кредит Кауко Нююссёнену никто не даст. У его корешей даже лишней сотенной бумажки не найдется, чтобы ему одолжить. Так что стартовый капитал пришлось бы спереть, а как-то не хотелось с этого начинать собственное дело.

Нет, все-таки, Финляндия — рай для господ. У нищего мошенника из низших слоев нет никаких шансов даже попробовать свои силы в настоящем мошенничестве: ему приходится довольствоваться случайным воровством, нанесением телесных повреждений и мелким жульничеством. Вся крупная работа достается господам, они могут сколь угодно набивать карманы денежками из государственной казны и транжирить их за границей.

Кауко своей спиной чувствовал всю тяжесть классовых различий в этой стране. Это его подавляло, лишало тяги к действиям. Ему хотелось забыться, напиться до беспамятства, выйти ночью на улицу и задушить первого попавшегося прохожего.

Какое-то время они мрачно лупили картами об стол. Затем Яри Фагерстрём снова вспомнил о Линнее Раваске и заметил:

— Собственно говоря, енту старуху неплохо бы пришить.

Пертти Лахтела горячо поддержал предложение. Каке должен, наконец, встряхнуться и отнестись к оскорблению серьезно. Дом в Хармисто легко можно было продать, а на вырученные бабки купить «Мерс». Пертти был не прочь порулить свою собственную тачку для разнообразия. А пока Линнеа жива, изба только стоит без дела в Сиунтио и гниет потихоньку.

Кауко Нююссёнен положил карты на стол. Он признался товарищам, что несколько раз серьезно думал об этом. Теперь у него, к тому же, есть завещание… но парням не стоит забывать, что за убийство светит большой срок, неважно кого ты пришил — молодого или старого, что, по мнению Каке, было несправедливо. Каке считал, что наказание за смертоубийство должно варьироваться в зависимости от количества лет, которое оставалось жить жертве. Если, например, убьешь младенца, который, поди знай, прожил бы еще лет семьдесят, то можно отсидеть десятку, а может и больше. Но если пришьешь какую-нибудь старую кошелку, то можно ограничиться штрафом: потеря для общества небольшая.

Каке стал развивать свою мысль дальше. Убийство смертельно больного человека должно было бы рассматриваться как помощь обществу, а убийство во всех отношениях здорового человека должно, разумеется, наказываться лишением свободы. К сожалению, уголовный кодекс не считает возраст и состояние здоровья жертвы смягчающим обстоятельством при убийстве. Что, в случае с Линнеей Раваской, является высочайшей несправедливостью. Каке аж расстроился от таких мыслей.

По мнению Перы, можно было не удивляться странности законов. Богатые старые буржуи их придумали, потому что боялись, что их пришьют и заберут все бабло.

Яри эти теории совершенно не интересовали. Он был человеком дела, к тому же молодым и горячим. Обыгрывая приятелей, он рассуждал так:

Пера прав, Каке, старуху надо убрать.

Правда, правда, Каке, эту Линнею стоит убрать.

Кауко Нююссёнен представил, как он стоит и смотрит на убиенную тетушку на полу избы в Хармисто. С разбитой головой? Вывернутой челюстью? Сломанной рукой? Картинка была одновременно и заманчивой, и омерзительной. Все-таки Линнеа заботилась о нем с самого детства.

Кауко Нююссёнен заметил своим корешам, что них совсем нет сердца.

— Иногда мне кажется, что я сижу среди убийц! — воскликнул он.

Приятели с удивлением посмотрели на Нююссё-нена. Затем они начали дико ржать. Прошлой осенью Яри Фагерстрём избил до смерти одного старика на Рускеасуо, а Пертти Лахтела несколько лет провел в детской исправительной колонии в Кераве за убийство с особой жестокостью.

Глава 8

Жизнь полковницы Линнеи Раваски в просторной квартире Яакко Кивистё быстро вошла в спокойную колею. В доме царил мир, впервые за долгое время Линнее не нужно было бояться неожиданных визитов банды шальных парней, как это было на хуторе в Хар-мисто. Даже шум от движения на улице Рунебергин-кату не мешал пенсионерке по ночам спать. Линнеа всю жизнь прожила в городе, и ей даже нравилось слышать сквозь сон грохот первых утренних трамваев.

Яакко Кивистё вел себя как настоящий джентльмен. Он предоставил Линнее шкаф под одежду и даже освободил полочку в ванной, чтобы она могла поставить туда косметику. Он также взял за привычку каждое утро готовить роскошный завтрак и приносить его на подносе Линнее в постель.

Обедать они предпочитали вдвоем в ресторанах, чаще всего в «Элите», популярном месте сбора людей искусства. Вместо ужина Линнеа делала бутерброды или легкую закуску, к которой они открывали бутылочку вина.

Пару дней в неделю Яакке принимал своих старых пациентов. В такие дни Линнеа надевала белый халат и встречала посетителей вместо медсестры. Вся ее работа заключалась в том, чтобы предложить им сесть и подождать, пока доктор освободится, а заодно и расспросить о всех их недомоганиях. Это у Линнеи получалось хорошо, потому что у нее самой был обширный опыт разных старческих недомоганий, и она охотно делилась им с посетителями.

Раз в неделю в квартиру приходила расторопная уборщица, пылесосила полы и вытряхивала ковры, но, несмотря на это, Линнее доставляло удовольствие протирать пыль, чистить серебро и следить за тем, чтобы в каждой комнате стояли живые цветы. Также раз в неделю она относила грязное белье в прачечную. Гладя свою одежду, она не забывала и о рубашках Яакко. Современные рубашки было легко стирать, у них не было жестких воротничков, которые надо было крахмалить, как в прежние времена. К тому же у Яакко не было мундира, а Линнеа была сыта по горло уходом за военной формой своего мужа. В этом смысле заботиться о враче было куда легче, чем об офицере, суконная одежда которого уже на следующий день воняла потом и дегтем.

Дни шли своим чередом. Свободного времени у пенсионерки было более чем достаточно, потому что в городе не нужно было ухаживать за садом, носить воду из колодца, колоть дрова и работать по дому, как на хуторе в Хармисто. Жизнь была бы прекрасна во всех отношениях, если бы ее не преследовали мысли о Кауко Нююссёнене и его банде. Линнеа не сомневалась, что шайка затаила на нее злобу после звонка в полицию в Хармисто, и она страшилась их мести. Линнеа хорошо знала Кауко: он не только был способен на насилие, он и его приятели-негодяи могли пойти и на убийство.

Рассуждая так, Линнеа пришла к выводу, что ей, как никому другому, надо обзавестись сильным и эффективным ядом. Оказавшись в безвыходном положении, она могла бы спастись от мучений, приняв быстродействующий яд. Старой и беспомощной женщине просто необходимо было иметь хоть какое-то средство защиты. Кроме того, Линнеа Раваска уже была в том возрасте, когда рискуешь тяжело заболеть, а ее приводила в ужас одна мысль о том, чтобы провести остаток жизни прикованной к больничной койке. Она смертельно боялась рака и болей, которые он вызывает. Сегодняшние врачи старались поддерживать жизнь до конца даже в самых безнадежных больных, но Линнею это не устраивало. Уж лучше иметь при себе яд, который мог бы положить конец всем ее мучениям, будь в этом необходимость.

К тому же приготовление яда — занятие куда более увлекательное, чем расписывание плошек или плетение ковриков. Это хобби — дело весьма полезное, хотя, конечно, нельзя отрицать, что в нем есть что-то зловещее.

С тех пор как в 1929 году Линнеа закончила Хельсинкский лицей для девочек, у нее не было возможности заняться химией, поэтому ее новое хобби требовало предварительной подготовки. На помощь пришла медицинская литература из библиотеки Яакко.

Яды оказались исключительно интересным предметом для изучения. А страх быть застигнутой врасплох Яакко над книгой о ядах, делал чтение еще более увлекательным. Как врач он наверняка был бы против такого хобби: врачи ведь дают клятву всеми силами спасать жизнь пациента — не важно: друг он или враг. Линнеа решила изготовить такой сильнодействующий яд, чтобы в случае чего его хватило бы, чтобы отравить половину Хельсинки. Из книги старушка узнала, какие ей для этого необходимы ингредиенты. Например, достаточно было 8-10 мг вещества под названием ботулин, чтобы убить человека. Линнеа предположила, что данная единица — мг — является сотой частью грамма. Но в аптеке его раздобыть не удалось, поэтому пришлось исключить его из рецепта. Зато там можно было купить дигитоксин, разумеется, по рецепту, но Линнеа легко скопировала почерк Яакко и написала нужную бумажку. Без лишних вопросов аптекарь выдал ей сильнодействующее вещество. Согласно литературе, достаточно было 0,01 грамма дигитоксина, чтобы убить человека. Линнеа также раздобыла фосфор, ционид натрия, щавелевую кислоту и стрихнин. Из аптечки Яакко она стянула морфий и несколько сильнодействующих барбитуратов. Потом пенсионерка предприняла поход на рынок в Тёёлё, чтобы посмотреть, нельзя ли там раздобыть грибов. Торговки на площади сказали, что, к сожалению, грибная пора позади, но, если госпоже очень нужно, то они достанут. Одна торговка припасла строчков для собственного использования, но готова была продать немного Линнее. «Они немного помялись», — сообщила она.

— Главное, чтобы они не успели высохнуть, — забеспокоилась полковница. Она читала, что при сушке яд из строчков испаряется.

Торговка сказала, что собиралась насушить грибов, но из-за спешки совсем позабыла. Линнеа заказала два литра. На следующий день она забрала свой заказ и, разделив пополам, одну половину отложила, а из второй приготовила Яакко и себе на ужин вкуснейшую запеканку. Из оставшихся грибов она сделалг пасту, добавила щепотку фосфора и чуть-чуть морфия Эту смесь Линнеа положила в герметически закрытую стеклянную бутылку, чтобы использовать впоследствии в качестве клейковины для яда.

Довольная, она вспомнила старую книжку о грибах, в которой под рисунком строчка стояло три красных креста, предупреждая о том, что они ядовитые. Если она правильно помнила, яд действовал разрушительно на почки и печень.

В магазине «Семена» полковница приобрела баночку сильнодействующего пестицида. Стоило только открыть банку и понюхать вещество, как в глазах и горле появлялось жжение. «Не помешает», — подумала Линнеа относительно своего нового приобретения. На заправочной станции Линнеа купила антифриз: она слышала, что только в Хельсинки в зимнее время от него умерло несколько десятков бомжей, употреблявших его в качестве горячительного.

Для переработки ядов и их хранения Линнее потребовалось огромное количество стеклянных бутылок с плотно закрывающимися пробками, пробирок и воронок. Руки она защищала с помощью резиновых перчаток, старалась не дышать испарениями от варева и старательно проветривала свою комнату.

На этом этапе своего нового проекта Линнее потребовалось надежное место для хранения ядов. Она решила, что для этой цели идеально подойдет туалетный столик покойной жены Яакко Кивистё. На дверцу столика она навесила маленький замок. Яакко она, разумеется, доверяла, джентльмен не станет рыться в личных вещах его гостьи. Но в отношении уборщицы стоило проявлять осторожность.

Собрав все необходимые компоненты, Линнеа старательно перемешала их и перелила в четыре стограммовые стеклянные бутылочки. Ядовитый раствор издавал резкий запах, цвет у него был отвратительно желтый, и из него шел сильный пар. Стоило капнуть на бумажную салфетку несколько капель, как она начинала дымиться, и яд быстро испарялся, оставляя на бумаге зловещий желтый след. Высохшее пятно затвердевало и при прикосновении превращалось в желтоватую пыль. Ради эксперимента Линнеа собрала ее в наперсток и подожгла, раздался треск, и комната наполнилась удушающим дымом.

Линнеа стащила также у Яакко пару шприцев, чтобы проверить яд на текучесть. Результат оказался хорошим: при необходимости яд можно было ввести прямо в вену.

Сгорая от нетерпения, Линнеа стала искать объект, на котором можно было бы испытать действие нового яда — ее собственного изготовления. Сама она не смела попробовать: риск был слишком велик. На данном этапе разработки яда ей пока не хотелось испытывать вещество на людях. Наконец Линнеа решила приготовить раствор яда в пропорции 1:10 и впрыснула его во французский батон. Хлеб она положила в целлофановый пакет, сунула в сумочку и отправилась в парк Сибелиуса кормить голубей.

Линнеа Раваска всю свою жизнь была против бессмысленных и мучительных опытов на животных. Когда голуби доверчиво подлетели к ней, в старушке проснулась совесть. Однако Линнеа успокоила себя тем, что, во-первых, смерть не должна быть мучительной, а, во-вторых, испытание было необходимо для усовершенствования рецепта. Линнеа отламывала крошки и бросала их на песчаную дорожку, где с полдесятка голодных голубей ждали от доброй старушки свой обед.

Голуби с удовольствием склевали все крошки. Однако вскоре они стали вести себя беспокойно, зашатались, как пьяные, и начали взлетать. Хлопая крыльями, стая шумно взлетела в воздух. Птицы отчаянно били крыльями, пытаясь набрать высоту, пока не начали одна за другой шлепаться на землю. Потрясенная, Линнеа убрала хлеб в сумочку и, стараясь не привлекать внимания, поспешила прочь из парка.

На следующий день Линнеа решила испытать новый свой яд на Яакко Кивистё. Одну-единственную каплю сильно разбавленного раствора она добавила в фужер с вином, которое Яакко и выпил за вечерней трапезой. В напряжении Линнеа следила за действием яда. В душе она надеялась, что применила не слишком сильную дозу. Если уж на то пошло, то Яакко сейчас был самым важным в мужчиной в ее жизни, и было бы жаль, если бы он умер в результате невинного опыта с ядом.

Яакко же сказал, что сегодня вино вкуснее обычного. Что это за вино? Странно, но обычно у «Божоле» аромат послабее… видимо, в этом году компании «Ал-ко» удалось закупить во Франции вино хорошего урожая. Напрасно ругают вино, продающееся в Финляндии, иногда оно бывает совсем неплохим.

— Оно действительно горячит кровь, — радовался Яакко.

После вина Яакко стал сам не свой: он вылакал всю бутылку и начал нести какую-то чушь, но спохватился, извинился и удалился в спальню, где рухнул на кровать и уснул, не раздеваясь. Всю ночь он страшно храпел. Испуганная и раскаивающаяся в содеянном, Линнеа всю ночь провела у него под дверью, время от времени проверяя Яакко пульс и прикрывая старичка одеялом. Терзаемая угрызениями совести, она за всю ночь не сомкнула глаз, переживая за «подопытного кролика».

На следующее утро Яакко было стыдно за свое вчерашнее поведение. Он проспал и принес завтрак с опозданием, жалуясь на то, что странно себя чувствует. Доктор решил, что это на него так действует старость: раньше он никогда не страдал похмельем. Яакко умолял Линнею простить его… Наверняка, он вел себя непозволительно прошлым вечером.

Линнее стало жалко Яакко. Она попросила его весь день отдыхать, ей хотелось всячески ухаживать за ним. Она проветрила квартиру, приготовила здоровый обед, помассировала Яакко затылок и виски. Вечером Линнеа предложила Яакко чай с медом. Так старый доктор быстро поправился, и в квартире вновь воцарились счастье и покой.

На основании реакции, полученной от голубей и Яакко, Линнеа сделала вывод, что ей удалось приготовить смертоносный яд. Теперь у нее в распоряжении было вещество, с помощью которого она могла в любой момент завершить свое бренное существование. Яд давал ей ощущение свободы и уверенности в себе. Теперь она готова была к схватке с беспощадной бандой Кауко Нююссёнена. Лучше уж покончить с собой, чем снова подвергнуться унижению и издевательствам.

Глава 9

Бюро адвоката Маттилы известило через несколько дней Линнею и Яакко о том, что они выставили тор-ппу в Хармисто на продажу и несколько потенциальных клиентов желают взглянуть на хутор поближе.

Яакко Кивистё предложил сам заняться продажей дома и перевозом вещей Линнеи, все равно на пенсии у него была куча свободного времени. Линнеа с радостью приняла это предложение. Ей и подумать было страшно о том, чтобы снова поехать в Хармисто: такими горькими были воспоминания, связанные с хутором. Кроме того, лавочник сообщил ей по телефону о трагическом конце ее любимой кошки, так что в присутствии Линнеи особой нужды не было.

Итак, в субботу Яакко Кивистё вместе с представителем адвокатской конторы поехал в Хармисто заниматься продажей дома. Линнеа дала ему ключи и сообщила, какие вещи нужно непременно забрать из дома.

Доктор задержался в Хармисто на весь день и опоздал к ужину. Линнеа заволновалась: не попала ли его машина в кювет? Наконец, в десять вечера, Яакко вернулся домой в ужасном состоянии, с подбитым глазом и залепленными пластырем руками и лицом.

Яакко рассказал, что, как и было договорено, он показывал дом покупателям. Их было трое, и каждый сделал предложение. По мнению маклера, лучшее стоило принять: за старый дом предлагали почти двести тысяч марок. Деньги у покупателя были, так что сделку можно заключить в любой момент.

После осмотра покупатели вместе с маклером уехали, а Яакко принялся укладывать вещи Линнеи в машину. Однако он успел погрузить только белье, как во дворе хутора показались трое небритых молодых мужчин, от которых несло спиртным, и стали спрашивать Линнею. Яакке признал в старшем Кауко Ню-юссёнена. Очевидно, они услышали о продаже тор-ппы и заявились на хутор, чтобы выяснить в чем дело.

Шайка с самого начала повела себя угрожающе. Яакко Кивистё понял, что у визитеров нехорошие намерения. Они непременно хотели знать, где в настоящее время проживает Линнеа и не намеревается ли она продать дом, не посоветовавшись предварительно с родственниками, и что вообще Яакко здесь делает.

Яакко Кивистё попросил мужчин удалиться, но те и не подумали послушаться. Напротив, они зашли в дом и принялись избивать Яакко. Началась драка. Яакко подбили левый глаз, исцарапали руки и лицо и напоследок дали в пах. Доктор пытался защищаться, но нападающие были сильнее и превосходили количеством. Но он не раскрыл им место пребывания Линнеи. Перед уходом хулиганы пригрозили убить его, если еще увидят. Потом они сели в машину и уехали. Яакко высказал предположение, что эти парни явно не желают Линнее добра. После их отъезда Яакко, собравшись с силами, погрузил вещи в машину, запер дом и поехал в больницу в Йорви за первой помощью.

Теперь он, наконец-то дома, а вещи лежат в машине внизу. Если Линнеа не против, он принесет их завтра утром, сегодня он слишком устал, но, если они ей нужны, можно разбудить консьержа.

Линнеа ответила, что не стоит его беспокоить из-за каких-то вещей. Она попросила у Яакко ключи и сама затащила вещи в квартиру. Потом она налила Яакко горячую ванну и приготовила ему чай. «Теперь отдыхай», — велела она. К щеке Яакко старушка приложила замороженный бифштекс, чтобы снять опухоль. Врач не очень-то верил в эти народные средства, но доверился заботам Линнеи. Перед тем, как лечь спать, пенсионеры решили как можно скорее обзавестись глазком и цепочкой для входной двери. Они обсудили также, стоит ли заявлять о случившемся в полицию. Но у них не было свидетелей и опасно было вмешивать полицию, когда имеешь дело с такими откровенными негодяями.

— Как ты могла так жить? — воскликнул Яакко, когда Линнеа обрабатывала его раны.

Линнеа посмотрела на раненого. Сердце ее переполняло сочувствие к Яакко, который так мужественно защищал ее интересы на хуторе. Ей вспомнилась осень 1941 года. Райнер только что получил повышение. Батальон под командованием Раваски вел тяжелые бои все лето и нес большие потери, пока не окопался где-то в Карелии. Райнер не был ранен, но его одолела дизентерия, такая сильная, что он отбросил бы коньки, если бы Линнеа не поехала на фронт ухаживать за мужем.

Линнеа варила ему полезные для желудка жидкие каши. Даже главный врач госпиталя признался, что именно каши Линнеи спасли подполковника от гибели. Когда Райнер, провалявшись несколько недель на больничной койке, попал, наконец, домой, на улицу Калониуксенкату, Линнеа закормила его всяческими деликатесами, которые в то время еще можно было достать. Линнеа поставила на ночной столик Райнера красивую плетеную корзину с бутылкой шампанского, всевозможными шоколадными конфетами и пирожными, которыми Райнер лакомился всю ночь. Он потом хвастался, что шампанское убило последние бациллы у него в желудке.

На следующее утро Яакко не стал вставать. Линнеа отнесла ему завтрак и вернулась на кухню. Теперь у нее была прекрасная возможность заняться своими ядовитыми снадобьями, не рискуя быть застигнутой врасплох Яакко. Престарелая отравительница расставила на кухонной стойке стеклянные бутылочки и набрала полные дозы шприцев. Потом перелила остатки в совсем маленькие бутылочки с помощью мерного стаканчика и убрала все в туалетный столик. Она проветрила комнату и уничтожила все следы своей деятельности, но забыла помыть мерный стаканчик — и на дне его осталась капля яда.

Линнее пришла в голову идея побаловать пострадавшего за нее Яакко тем же способом, которым она в свое время лечила от дизентерии Райнера. Речь шла не о жидких кашах, а о деликатесах, которые, как она была уверена, быстро поднимут Яакко на ноги. Загоревшись идей, Линнеа поспешила в магазин. Она выбрала «Стокманн», где прямиком направилась к прилавку с деликатесами. Там она наполнила корзинку всевозможными деликатесами: гусиной печенью, устрицами, крабами, лучшими швейцарскими сырами с плесенью, датским маринованным луком, зелеными оливками, фаршированными перцем, спаржей, лососем, шампиньонами, солеными огурчиками-пикулями, копченым языком, бараниной, экзотическими фруктами, пирожными, тающими на языке, шоколадом, мармеладом, желе, хрустящими французскими крекерами, чесночными багетами…

Вдова полковника, уже забывшая о такой роскоши, отовариваясь последние годы в сельской лавке в Хармисто, просто ошалела от всех этих вкусностей и все наполняла и наполняла корзинку, забыв про чувство меры.

После всех этих немыслимых покупок Линнеа забежала еще и в «Алко» купить огромную бутылку розового шампанского. Все деликатесы полковница красиво сложила в плетеную корзину, которую обернула серебристой бумагой и повязала бантом. Довольная она потащила корзину домой на улицу Дёбель-нинкату. Стоила она сумасшедших денег, но это Линнею не заботило. Теперь, когда ей больше не нужно было отдавать все деньги Кауко, она могла немного потратить и на себя.

Неожиданно в голову Линнее пришла мысль получше. А что если эту прекрасную корзину с провизией подарить Кауко Нююссёнену? Линнеа знала, что Кауко любит поесть и особенно охоч до экзотических деликатесов. Кауке просто лопнул бы, если бы получил такой царский подарок.

Линнеа представила как Кауко ест. На лице у парня было бы выражение полного блаженства: он думал бы только о хорошем, и, может, он смягчился бы по отношению к Линнее, способной на такой широкий жест? Может, с помощью такого дорогого подарка, можно наладить отношения с этой агрессивной молодежью — Кауко несомненно пригласит и своих дружков отведать деликатесов. Линнее ее мысль стала казаться превосходной.

Линнеа вспомнила, что Кауко всегда нравился приготовленный ею фламандский салат и решила положить в корзину и его тоже. С большим энтузиазмом она приступила к делу: искрошила целый кочан салата, смешала с четырьмя яйцами, добавила столовую ложку сливочного масла, соли, черного перца, две столовые ложки винного уксуса и незаметно для себя оставшуюся в мензурке каплю яда собственного приготовления. Линнеа так торопилась, что даже не успела сама попробовать салат, но она могла приготовить его даже во сне, и всегда он удавался на славу. Полковница выложила салат в пластиковый контейнер и поставила в корзину с прочей едой.

Теперь оставалось только доставить корзину с деликатесами Каке Нююссёнену на дом. Но тут была одна проблема. Линнеа помнила, что, по крайней мере, в прошлом году Каке обитал в каком-то подвале на Ууденмаанкату. Она была там один раз, когда Кауко велел привезти деньги ему в город. Но где именно был подвал, она не помнила. С возрастом память начинала ее подводить. Корзина с деликатесами весила килограммов десять, тащить ее на себе не было никаких сил. Линнеа заказала такси. Она попросила водителя медленно ехать по улице Ууденмаанкату от Пунавуори до Эроттая.

— Постарайтесь понять меня, я не помню адреса, но думаю, что вспомню дом, когда увижу его, — объяснила полковница шоферу.

Такси со скоростью улитки потащилось по улице Ууденмаанкату. Линнеа выглядывала из окна такси, рассматривая серые стены каменных домов. Между улицами Фредрикинкату и Аннанкату она попросила таксиста остановиться. Вот он, нужный дом. Линнеа заплатила и вышла из машины.

Через ворота она прошла во внутренний двор дома. Все верно, знакомый двор, она бывала тут раньше. Линнеа узнала окна в подвале Кауко. Пару минут пенсионерка стояла и думала, стоит ли попросить консьержа передать подарок Кауко. Но мужество ее покинуло, и она поспешно вернулась на улицу.

Тут ей пришло в голову зайти в ближайший цветочный магазин. Вдова купила несколько красных роз и написала адрес подвала Кауко Нююссёнена на карточке, там же Линнеа написала несколько слов Кауко и его товарищам, предложила пойти на мировую и пожелала приятного аппетита. Старушка попросила продавца цветочного магазина доставить цветы и корзину по указанному адресу. Линнеа пояснила, что посыльному стоит попросить у консьержа ключ, если по адресу никого не окажется.

Довольная собой, она оплатила услугу и вышла из магазина. Престарелая дама надеялась, что после того, как Кауко Нююссёнен и его бандиты-приятели слопают содержимое этой роскошной корзины, они оставят ее в покое.

Глава 10

Бандитская шайка Кауко Нююссёнена в лице Каке и Яри, как всегда, с похмелья, направлялись в затхлый подвал Каке с пакетом, набитым пивными банками. Они собирались мрачно напиться в сыром подвале, обсуждая мировую несправедливость, и, может, сыграть пару партий в картишки.

Подвал Нююссёнена, который они прозвали своей «штаб-квартирой», представлял собой холодное и сырое помещение на улице Ууденмаанкату. В этой дыре было одно маленькое замызганное окно под самым потолком. Из мебели — старый диван, в котором прочно обосновались крысы, проложившие внутри свои ходы. Перед диваном стоял шаткий деревянный столик, спертый с чьей-то дачи. Его никогда не мыли и не вытирали. У стены напротив стояла массивная чугунная скамья из парка Эспланада, рядом — шаткий табурет. На полу валялась пара грязных матрасов, предназначавшихся для гостей, остававшихся на ночь. Проржавевшая раковина, пыльная лампочка, болтающаяся над столом, и забитое сточное отверстие в полу были единственными удобствами в этой пещере.

Обычно в подвале воняло крысиными экскрементами, отсыревшим бельем и старой пылью, покрывавшей бетонный пол сантиметровым слоем. Но сегодня чуткие ноздри Нююссёнена уловили необычный запах, стоило ему переступить через порог. В воздухе пахло розами, фруктами, шоколадом, свежим хлебом и вкусной едой. Нююссёнен зажег свет и увидел огромный букет роз и подарочную корзину с бантом, полную разных вкусностей.

Сказочная находка сперва вызвала у пришедших подозрение. Парни начали осторожно разгружать корзину — словно обезвреживая мину. Они доставали один за другим деликатесы, о которых даже не смели мечтать. Нююссёнен решил, что это какая-то ошибка: не мог он заказать такую роскошь себе на дом. Однако посылка была адресована именно ему. На букете болтался конверт с его именем и адресом подвала. В конверте оказалась карточка, подписанная Линнеей.

Значит, эту роскошную корзину с подарками ему отправила полковничья вдова Линнеа Раваска! Старая добрая Линнеа! У Каке дрогнуло сердце при мысли о старушке. Линнеа таким вот подарком вспомнила о нем, боже, как трогательно… а ведь он только что был в Хар-мисто и искал Линнею, чтобы покончить с ней навсегда!

Яри Фагерстрём видел все в ином свете: Линнеа так перетрусила, что попыталась такой взяткой улучшить отношения с Каке. Она решила, что какие-то деликатесы смогут умилостивить Каке. Яри считал, что сентиментальности тут не место: корзину они съедят, а с бабкой рассчитаются попозже.

Теперь появился повод для хорошей гулянки. Каке велел Яри бежать на квартиру Райкули Ласанен и позвать на празднество Пертти Лахтелу. У Райкули вечерняя смена, но и на ее долю хватит: корзина пре-болыиущая.

Оставшись один, Кауко, у которого слюнки так и текли, разложил деликатесы на столе. Его так и подмывало открыть консервные банки, но он сдержался. Вместо этого Каке открыл банку с пивом и влил в себя теплую жидкость. Руки дрожали от нетерпения. Он уже пару дней ничего толком не ел: только пару пакетов простокваши, от которой живот разболелся, и поглодал свиные ребрышки. Теперь на него напал такой лютый голод, что у него аж голова заболела. Конечно, голова болела у него больше с похмелья, чем от голода, но что поделаешь… Когда пьешь, нередко забываешь про закуску, да и денег часто хватает только на что-то одно.

В раковине валялась пара гнутых немытых вилок. Каке сполоснул их и положил на угол стола. Потом начал все-таки открывать консервные банки. По комнате поплыли экзотические запахи. Каке не удержался и лизнул нарезку из лосося и наверно запихал бы все в рот, если бы в подвал не влетели запыхавшиеся приятели.

Можно было начинать!

Мужчины поудобнее уселись за столом. С помощью двух вилок и стилета они принялись запихивать деликатесы в голодные пасти. В пещере Нююссёнена никогда еще не устраивали такой блестящей трапезы.

Кореша отламывали руками куски от багета, намазывали их толстым слоем гусиной печенки, накрывали устрицами и пикулями и отправляли себе в рот. На следующий кусок намазывался сыр рокфор и накладывались крабы. В промежутке они высыпали в рот фаршированные оливки, спаржу, шампиньоны и маринованный лук, которые закусывали лососем. Потом ради разнообразия перешли на баранину с кукурузой. Особое внимание они уделили фламандскому салату, который приготовила Линнеа собственноручно.

Иногда шайка отрывалась от основного блюда, чтобы закусить тающими во рту пирожными, дорогими шоколадными конфетами с разными начинками, мармеладками; слизывали желе прямо из банки, заедая французскими крекерами. Потом возвращались к более серьезной пище: снова запихивали в себя язык, сыр с плесенью, баранину, спаржу, лосося и устриц. У салата был странный привкус, но это никак не отразилось на их аппетите.

Наконец наступила очередь шампанского. Кауко Нююссёнен похвалился, что ему не раз приходилось открывать бутылки с шампанским. В этом была своя специфика. Бутылку нельзя было встряхивать без надобности, иначе вино начинало пениться и могло выстрелить прямо в стену или потолок.

Да и вообще к благородным напиткам стоило относиться нежно и учтиво. Их ароматы не выносят грубого обращения. Дегустация вина была своего рода искусством, вино нельзя пить словно пиво — его нужно пить понемножку, взять в рот, ощутить вкус языком и гортанью и только после этого вино можно было глотать. И не забыть при этом понюхать, чтобы почувствовать изысканный аромат хорошего вина.

Яри и Пера заявили, что хотят хлебнуть из горла и что доклад о правильной дегустации вина их не интересует. Кроме того, они сомневаются, что Каке самому приходилось когда-либо пить вино таким изысканным образом, как он тут распространяется.

Кауко Нююссёнен мастерски открыл бутылку, с хлопком, умудрившись не пролить ни капли. Проделал он это мастерски: вино осталось в бутылке. Яри обеими руками схватил огромную бутылку, намереваясь засунуть ее в глотку, но Каке ударил другана по пальцам. Не годится пить дорогое шампанское прямо из горла. Таким благородным напитком нужно наслаждаться из бокала для шампанского, разве Яри неведомы даже самые простые правила этикета?

Бокалов для шампанского в хозяйстве Нююссё-нена в данный момент не оказалось, да и никаких других стаканов тоже. Так что пришлось довольствоваться тремя сполоснутыми бутылками из-под пива, в которые и принялись переливать шампанское. Огромной бутылки хватило на два захода. Первые «бокалы» выпили торжественно, встав и чокнувшись.

— На здоровье! — торжественно произнесли приятели.

Когда пузырящееся шипучее вино смешалось в желудках едоков с фламандским салатом, яд активизировался и начал всасываться в кровь. Щеки загорелись, сердца забились, парней потянуло петь. Речь их стала невнятной, головы закружились, подвал начал вращаться вокруг них. Дрожащими руками разлили остатки шампанского по бутылкам. Им стало не хватать воздуха. Спотыкаясь, шайка добралась до дверей и выползла на улицу.

Покачиваясь и спотыкаясь, приятели пересекли двор и через ворота вышли на улицу. Там они пошли, Держась за стены домов и дорожные знаки. Яри ногой расколотил одно окно, и с жуткими криками, опираясь друг на друга, они потащились по улице Ууденма-анкату в направлении Эроттая. Встречные люди в ужасе уступали троице дорогу. Окрестности заполнились дикими воплями и шумом.

Понемногу шум и гам сошли на нет, мужчины по одному свалились на мостовую: сначала Фагерстрём, затем рухнул Лахтела, последним упал Нююссёнен. Парни валялись кто где по всей улице Ууденмаанкату, так что идущим на Эроттая автомобилям приходилось маневрировать между телами. Вскоре на место прибыла полицейская машина.

Для констеблей оказалось довольно трудоемким занятием поднять троих отключившихся бродяг в машину. Пивные бутылки они собрали с мостовой и сложили в корзину для мусора, сделав вывод, что парни перепили пива. Полицейские подумали, что пиво средней крепости нужно бы исключить из свободной продажи, и покачали головами. Затем они закрыли заднюю дверь машины и поехали по направлению к ближайшему вытрезвителю.

Глава 11

Банда Нююссёнена все еще валялась без сознания в холодном и темном вытрезвителе в Тёёлё, когда в районе семи утра их стали выгонять на улицу. Полицейские растолкали их и велели убираться восвояси. Нююссёнен, Лахтела и Фагерстрём запротестовали. Они желали поспать подольше на бетонном полу кутузки. В данный момент свобода их не прельщала. Алкаши ныли, что они больны и что их подло отравили.

Полицейские изучили рапорт о вчерашнем задержании и констатировали, что троицу забрали в вытрезвитель в состоянии сильного опьянения и что на месте происшествия было найдено пиво средней крепости. Представители власти удивились, как пиво могло вызвать такое сильное опьянение, что они даже на следующее утро на ногах не стояли.

Полицейские заметили, что это вытрезвитель, а не дом отдыха.

Нююссёнен талдычил, что он и его приятели стали жертвами преступления. Их пытались убить при помощи сильного яда. И что стоит за этим преступлением женщина, Линнеа Раваска, приемная тетка Каке восьмидесяти лет… настоящее чудовище.

Полицейские не поверили россказням Каке и не стали составлять протокол: слишком частыми гостями в вытрезвителе были Нююссёнен и его сотоварищи.

Мысль о том, что какая-то престарелая старушка могла отравить этих кабанов, казалась полицейским абсурдной. А если и так, то оно только к лучшему. Должна же быть в мире какая-то справедливость. Так что, граждане тунеядцы, собирайте свое барахло и валите отсюда. А бабке передайте, чтобы она в следующий раз наливала дозу побольше.

Униженные и непонятые, пройдохи потащились прочь из вытрезвителя. Сердца колотились, глаза слезились, шум от машин резал уши. На дрожащих ногах они шли в сторону центра, часто останавливаясь, чтобы передохнуть. Наконец, после часового хождения по мукам, они добрались до улицы Ууденмаанкату. Кауко Нююссёнен вытащил из кармана ключ от подвала. Обессилевшие, они рухнули на грязный пол. Прежде чем отключиться, Нююссёнен смахнул со стола присланные Линнеей цветы.

Они проснулись под вечер в куда более бодром состоянии и бросились к крану утолять жажду. Голод их тоже одолевал, но парни не осмеливались трогать оставшиеся от вчерашнего деликатесы. После долгого раздумья трио пришло к выводу, что, по крайней мере, консервы можно есть без опаски. Видимо, Линнеа подсыпала яду только в салат.

Молча, друганы преступили к невеселой трапезе. Хотя надо было признать, что консервы старушки все еще были отменного вкуса.

За едой приняли единогласное решение прикончить полковницу. Рьяней всех за убийство выступал Яри Фагерстрём, самый жестокий из банды. Он считал, что слишком долго они миндальничали со старухой. Полковница оказалась кровожадной ведьмой, которая становилась опасной для банды. По мнению Яри, Линнеа только выжидала подходящего случая, чтобы уничтожить всю их команду. Последнее отравление — лучшее тому доказательство. Линнею надо убрать, пока не поздно.

Итак, решение было принято, но кто его осуществит? Кауко Нююссёнен сказал, что ему глубоко противны мысли об убийстве родственницы. Пертти тоже сказал, что морально не готов к такому мероприятию. Оставался Яри. Он был озадачен поведением приятелей, но вызвался пришить старушку, если братаны помогут ее отловить.

Они набросали план действий. Яри поручили спереть тачку, в которой можно будет траспортировать труп. Каке Нююссёнен должен был раздобыть топор и мешки для мусора. Задачей Пертти было выяснить, где Линнеа живет, и выманить ее в квартиру Райкули. Они решили, что безопасней всего будет пришить ее в квартире Райкули, а труп вывезти за город и там от него избавиться. План был готов.

Покончив с планированием, приятели снова отрубились на вонючих матрасах.

На следующий день Пертти отправился на улицу Дёбельнинкату высматривать Линнею. Поразмыслив, друганы пришли к выводу, что старуха может обретаться в квартире Яакко Кивистё, того старпера, которому они устроили взбучку в Хармисто. Пера вернулся в квартиру с известием, что предположение было верно. Настала пора действовать. Доктор Кивистё покинул дом утром вместе с Линнеей. Пара отправилась обедать в «Элиту». Потом Кивистё сел на трамвай, идущий в центр, а Линнеа вернулась в квартиру на Дёбельнинкату.

Яри Фагерстрём вручил Пертти свой стилет, но последний по рассеянности спросил, что с ним делать. Яри терпеливо объяснил, что стилет понадобится ему, чтобы выманить Линнею из квартиры.

— Ах, да, понятно. Ну, я пошел. Покедова, братва!

Яри собирался тем же вечером спереть тачку и пригнать ее на Ээкрикинкату. Может, ему удастся угнать пикап. Для таких дел пикапы идеально подходят.

Пертти Лахтела с невозмутимым видом проследовал из центра в Тёёлё, но на душе у него скребли кошки. Он оказался помимо воли втянутым в убийство, да еще и женщины. А когда речь идет о таком деле, в голову лезут всякие нехорошие мысли. Хоть не хошь, а задумаешься о жизни и смерти.

Опыт в таких делах у Перы Лахтелы был: он уже пришил одного человека семь лет назад в пьяной драке. Они с корешами пили на Пунавуори, что-то не поделили, завязалась драка, пошли в ход ножи. Последствия были не слишком хорошие. Мужчина скончался, а Лахтелу осудили за убийство. Срок он тянул в колонии для малолеток в Кераве. Даже по прошествии многих лет Лахтела не мог забыть весь этот ужас, и часто по ночам его мучали кошмары, а днем по углам мерещились родственники убитого, жаждущие мести.

И вот теперь он снова соучастник убийства. Ну и что, что жертва почти при смерти. Нююссёнен сказал, что нет ничего страшного, чтобы пришить старушку, которой и так недолго осталось. Но Нююссёнен — мастер находить оправдания. Почему же тогда он сам не пришьет тетку?

Особенно отвратительно было то, что речь шла об убийстве женщины. Женщин можно было убивать только в самых исключительных случаях. От одной мысли Лахтелу бросало в дрожь. Мужчину еще можно было кокнуть в целях самозащиты или по большой необходимости, но женщину… поднимать руку на беззащитную женщину это было как-то низко…

Пертти Лахтела шел по улице Рунебергинкату. Скоро покажется Дёбельнинкату. Еще есть время подумать. Может, вернуться и сказать, что Линнее удалось от него улизнуть? Женщины, если захотят, бывают очень хитрыми и проворными. Пертти решил заглянуть в близлежащую «Элиту» и обдумать этот вариант за кружкой пива.

Но, к несчастью для Линнеи, зоркий швейцар пресек его попытку присоединиться к господам, обедающим в ресторане. И неудивительно, у Лахтелы был вид закоренелого преступника. Охранник решил, что этот громила или пьян, или под кайфом, или просто сумасшедший. Рожа ему показалась знакомой: охранник вспомнил, как Пера пару лет назад затеял потасовку на летней террасе ресторана. К тому же от гостя жутко воняло потом и перегаром, словно он всю ночь провалялся в вытрезвителе.

— В другой раз, приятель.

Пере не оставалось ничего другого, как вернуться на улицу. Внутри у него все кипело. Как они смеют так с ним обращаться! Теперь уже и в кабак нельзя зайти, чтобы промочить горло! Да у него с самого утра, как его вышвырнули из трезвяка, ни капли во рту не было! Этот инцидент и решил судьбу Линнеи Раваски.

Все сомнения как рукой сняло. Теперь Пера думал только о том, что все буржуи и угнетатели должны быть стерты с лица земли. Теперь казалось вполне справедливым осуществить план, задуманный с приятелями.

Пертти Лахтела поднялся на лифте и позвонил в дверь Яакко Кивистё. Через минуту дверь открыла перепуганная старушка. Пера рванул в дверь, велев женщине молчать. Только тогда Линнеа признала в незваном госте приятеля Кауко и чуть не умерла со страху.

Глава 12

Резким тоном Пертти Лахтела приказал Линнее следовать за ним. Они пойдут в одну квартиру на Ээкри-кинкату, а там дальше видно будет.

Линнеа была в шоке. По глазам незваного гостя видно было, что намерения у него недобрые. Ей стало страшно за свою жизнь. Картины дикого разгула на ее торппе в Хармисто пролетели перед глазами. Неужели она никогда не избавится от Кауко и его больных на голову приятелей?! Линнеа собралась бьшо позвать на помощь, но Пертти втолкнул ее в спальню и сказал, что убьет, если старуха издаст хоть один звук.

Линнеа набралась смелости и вежливо поинтересовалась, как чувствует себя Кауко Нююссёнен. Он здоров?

Пертти Лахтела ответил, что именно из-за этого он и здесь. Линнеа пыталась отравить Каке, Яри и его самого. Только чудом им удалось выжить.

Линнеа отрицала эти обвинения и говорила, что она хотела только порадовать Кауко и его друзей чем-нибудь вкусненьким. Что в этом плохого? Но ее уговоры на Перу Лахтелу не действовали. Он только еще раз приказал ей одеваться и отправляться с ним. Линнеа начала причитать, что это похищение, но Лахтела только прошипел, что если старуха не заткнется, Пера шлепнет ее прямо здесь. По его лицу видно было, что это не пустая болтовня.

— Боже праведный, мне же нужно взять с собой пару личных вещей, — засуетилась Линнеа.

Она отперла туалетный столик и начала вытаскивать разные банки и склянки, которые бывают у женщин. Терпение Перы было на исходе. Он сказал, что им недалеко идти и не нужно с собой ничего брать. Собственно говоря, ей вообще никакие вещи больше не понадобятся, но этого Пера не сказал, только велел поторапливаться, а то их ждут.

Но Линнеа продолжала складывать вещи в пакет, заявив, что женщина, заботящаяся о своей внешности, не может просто так выйти из дому с малознакомым мужчиной, да еще без косметички. К тому же, пояснила она, я женщина старая и больная, и мне в дороге могут понадобиться лекарства. Линнеа продемонстрировала Пере шприц, наполненный желтой жидкостью. Она объяснила, что должна делать уколы через определенные промежутки времени, иначе у нее откажет поджелудочная железа.

Пертти подумал, что после этой прогулки ей уже никакие лекарства не понадобятся, но опять промолчал.

Вместо этого он спросил, где у них телефон. Линнеа показала ему гостиную. Пера подивился просторности помещения и красивой старинной мебели, погладил плюшевые портьеры на окнах и констатировал, что у лекаришки денег куры не клюют.

Лахтела оставил дверь в спальню открытой, чтобы видеть из гостиной, что делает Линнеа. Он решил, что Линнеа от старости плохо слышит и можно безопасно говорить по телефону. Он набрал рабочий номер Райи Ласанен.

— Позовите Райкули! Привет, это Пера. Я тороплюсь. Хотел только сказать, чтобы ты не приходила домой и не звонила на хату. Сможешь переночевать где-нибудь еще? У меня там одно дельце. О'кей, увидимся завтра. Пока!

Линнеа изо всех сил напрягала слух, но не могла ничего расслышать, кроме того, что Пера говорил о какой-то квартире на улице Ээкрикинкату. Разговор был коротким, но его продолжительности хватило на то, чтобы Линнеа успела запихнуть в пакет свою старую облезшую меховую муфту и разные мелочи, вроде шприца с ядовитой жидкостью. Прежде чем сунуть муфточку в пакет, Линнеа ее любовно погладила. Ей вспомнились довоенные годы, когда она по тогдашней моде брала муфту с собой на зимние прогулки. Она так приятно грела руки. А какой у Линнеи был гордый вид, когда она обручилась с Райнером и обзавелась меховой шубкой, в которой дефилировала по городу снежными вечерами. Где теперь эта шубка? Линнеа напрягла память, которая с годами начала ее подводить. Может, она вынуждена была продать шубку на черном рынке в голодные военные годы? Ну конечно же! Она обменяла шубу на половину поросенка в феврале 1943 года. Сделка была стоящая: шубка хоть и была каракулевой, но целая половина поросенка по тем временам была во сто крат ценнее.

А теперь вот и муфта ей пригодилась. В ней как в сумке можно было пронести пару полезных вещей. Лахтела поразился тому, что она тащит с собой этот облезлый кусок меха. На дворе ведь лето, не жарко ей будет в этой хреновине? Линнеа сказала, что она старая и больная и ей нужно держать руки в тепле из-за старческого ревматизма.

Теперь они могли идти. Линнеа боялась, что это будет ее последний путь. В лифте Пертти схватил ее за предплечье и прорычал, что старуха должна следовать за ним без единого звука. Линнеа вынуждена была послушаться. Со стороны это выглядело очень мило. Словно внук поддерживает любимую бабушку.

Как поняла Линнеа, шли они на улицу Ээкрикин-кату. Бодро вышагивая, Лахтела волок за собой старушку по улице Хесперианкату в сторону Хиетаранта, где располагались крематорий, кладбище и парк. Видимо, он намеревался дойти до центра пешком.

— Не сжимай так крепко руку, а то у меня будут синяки. И муфту я могу потерять, — жаловалась Линнеа, но ее похититель не ослабил хватку. Линнее казалось, что ее ведут на плаху. От мужчины зловеще веяло смертью.

В этот час по-летнему зеленые парки были совершенно пустынны. Линнеа потеряла всякую надежду на спасение. Кричать она не осмеливалась: этот тип мог со злости сломать ей руку или вообще убить. Да и кто в большом городе бросится на крик о помощи одинокой женщины? На улицах каждый день грабят и избивают беспомощных пенсионеров, а прохожие даже «скорую» вызвать не удосуживаются. Каждый радеет только о своей шкуре, ему наплевать на ближнего своего. Люди стали жестокими, как в послевоенные годы, когда, проведя пять лет на фронте, солдаты вернулись в Хельсинки. Сняв мундиры и облачившись в гражданскую одежду, они продолжали мародерство и в мирное время. Но с какой войны вернулись сегодняшние преступники? Границу какой страны они защищали? Сколько лет этот Пертти провел в окопах?

Линнею всю затрясло от гнева, когда она посмотрела на этого бодро вышагивающего юного наглеца. Неужели у нее нет ни единого шанса на спасение, и ей уже не вернуться с этой прогулки? Где эта чертова Ээкри-кинкату? Скорей бы уже.

Их путь лежал через кладбище. Линнеа попросила на обратном пути задержаться у могилы Кекконена,[5] она видела ее только на фотографии. Лахтела ответил, что некогда ему пялиться на всякие там могильники.

Линнее казалось, что ее ведут на казнь. Мысли ее снова вернулись к военному времени. Тогда ходили слухи, что немцы свозят всех евреев в концентрационные лагеря, но мало кто верил. Линнеа часто думала о том, каково это, когда тебя хватают, увозят из дома и отправляют неизвестно куда без надежды вернуться обратно. Трудно было представить такое, это можно только пережить. Но теперь Линнеа чувствовала то же, что и евреи, которых отправляли в лагерь. Ты словно парализован, покорно следуешь за палачом, передвигая ноги, как кукла, и вспоминаешь какие-то незначительные мелочи. Чем дольше путь, тем меньше вера в спасение.

Линнеа начала плакать. Пертти забеспокоился. Что это старуха начала распускать нюни в общественном месте? Он цыкнул на старушку, но та уже не могла унять слезы.

Тогда Пертти тоже начал всхлипывать, чтобы изредка попадавшиеся им навстречу люди подумали, что они посещали могилу безвременно ушедшего родственника. Одновременно он начал фальшивым голосом утешать старушку и говорить, что все будет хорошо. В добавление он спер букет со свежей могилы, чтобы дополнить картину скорбеющей старушки, поддерживаемой добрым внуком.

Взбешенная его лицемерием, Линнеа утерла слезы.

Они прошли мимо роскошного надгробия из красного гранита. Под ним покоился капитан Шёст-рём, умерший от туберкулеза сразу после войны. Линнеа покраснела, вспомнив, как они развлекались с молодым Шёстрёмом в Яанислинне[6] перед самой войной. Скоро уже Лапинлахти, а там, перейдя через улицу Руохолахденкату, они будут на месте. Но Линнеа продолжала ныть, и, под конец, Пера согласился посидеть на кладбищенской скамейке.

Линнеа протерла лавку, прежде чем присесть, пожаловавшись на то, что голуби гадят где попало. Пертти Лахтела не хотел пачкать джинсы. Минуту он колебался, а потом увидел муфту, и ему пришла в голову идея подложить ее под зад. Он велел Линнее положить ее на скамью. Старушка вздрогнула: в муфте она прятала шприц с ядом. Что теперь делать? Она положила муфту на лавку, и Пертти Лахтела плюхнулся со всего размаха на тонкую меховую муфту. Тонкая игла тут же вонзилась ему в ягодицу. Перрти дернулся, но решил, что эта какая-то застежка, его больше интересовало, чего это старуха там возится с муфтой у него под задницей.

Но внезапно у Перы появились страхи посерьезнее. Вся его пятая точка вдруг похолодела, ноги стали ватными, в голове зашумело, как в тот день, когда они угощались деликатесами. Пертти Лахтела вскочил со скамейки, схватился обеими руками за зад, увидел шприц, торчащий из муфты, и понял, что случилось самое страшное. Линнеа Раваска поняла, что Пера понял, и поспешила спрятаться за соседним надгробием. Пертти Лахтела рванулся за ней, но ноги уже его не слушались. Мужчина схватился за скамейку, все поплыло перед глазами, колени подогнулись, и он рухнул на скамью, и так и остался там лежать. Какое-то время его конечности еще подергивались, но сердце Пертти уже остановилось, и он перестал дышать. На кладбище воцарилась мертвая тишина.

Полковничья вдова Линнеа Раваска вылезла из своего укрытия посмотреть на дело своих рук. Она уложила труп в позу спящего, подложив одну руку под голову, чтобы это выглядело так, словно пьяный решил вздремнуть чуток после обеда. Потом Линнеа закрыла ему глаза и отвернула лицо от дороги. Муфту Линнеа засунула в пакет.

За свою долгую жизнь Линнеа часто оказывалась лицом к лицу со смертью. Полковник Раваска был профессиональным военным, привыкшим убивать людей. Во время войны человеческая жизнь ценилась не слишком высоко. Но все равно к смерти нельзя привыкнуть, считала Линнеа. Внезапная смерть этого заблудшего молодого человека огорчила ее. Но одновременно принесла облегчение.

— Наконец-то ты получил по заслугам, — прошептала она.

Линнеа обыскала карманы покойного. Там оказалась масса мусора: смятые купюры, связка ключей, лотерейный билет. Старушка взяла ключи и билет, остальное положила обратно. Потом окинула взглядом кладбище. Ни единой души. Только пара пушистых белок прыгали меж могил и выпрашивали лакомство. Линнеа подумала, что это закон подлости: каждый раз, когда она оказывается на кладбище в Хиетаниеми и там полно белок, у нее собой нет ничего вкусненького. Но когда ты нарочно берешь орехи и отправляешься кормить белок в парк, их как ветром сдувает.

— Будете себя хорошо вести, получите орешки завтра утром, — пообещала белкам Линнеа.

Она прихватила украденный Пертти с могилы букет. Ее намерением было положить цветы обратно на могилу, с которой их спер Пертти, но могил было так много, что пенсионерка не смогла вспомнить, ка-i кая именно ей нужна. Поэтому она решила отнести цветы на могилу Урхо Кекконена.

У Линнеи возникло странное чувство, что Лахте-ла умер исключительно для того, чтобы Линнее представилась возможность посетить могилу Кекконена. Могильная плита была мрачной и помпезной, поверхность ее украшала скульптурная волна, больше похожая на вспаханное поле. В этом был смысл. Кекконен немало попахал в своей жизни. Линнеа хорошо помнила Кекконена. Упрямый, как осел, мужик, но интересный. Дослужился бы до генерала, если бы выбрал военную стезю.

Линнеа положила цветы на плиту. На ленте, украшавшей букет, было написано:

«Мы чтим память нашего любимого отца и учителя. Общество женщин, получивших высшее образование губернии Уусимаа».

Полковница Линнеа Раваска не спеша отправилась обратно в Тёёлё. Давно уже у нее не было так легко на сердце.

Глава 13

На улице Дёбельнинкату возвращения Линнеи Рава-ски уже ждал обеспокоенный Яакко Кивистё. Врач спросил, где Линнеа была, пояснив, что спрашивает не для того, чтобы ограничить свободу передвижения, а потому что он действительно беспокоится за свою давнюю подругу Линнеа сказала, что была на прогулке и дошла до кладбища в Хиетаниеми. Яакко Кивистё заметил, что теперь приходится быть осторожной, когда гуляешь одна по улицам. Пожилых людей средь бела дня грабят и избивают на улице, вот до чего мир докатился.

Линнеа пожаловалась на головную боль: у нее часто болела голова после сильных переживаний. Она сказала, что лучше пойдет в свою комнату и немного вздремнет. Ей нужно было побыть в одиночестве и все обдумать. Яакко Кивистё с пониманием отнесся к желанию старой женщины. Он сказал, что купил в городе цветы. Яакко ходил за ними на рынок и заодно прикупил немного зелени. Он пообещал приготовить вечерний чай, добавив, что Линнеа может спать спокойно хоть до самого вечера.

Действительно, на маленьком столике в спальне Линнеи стоял букет желтых тюльпанов. Линнеа с восхищением оглядела душистые тюльпаны. Яакко был настоящим джентльменом: никогда не забывал приносить своей женщине цветы и спрашивать, как она себя чувствует. Райнер никогда не спрашивал о ее самочувствии: ему такое и в голову не могло прийти. Военных готовили убивать людей, в отличие от врачей, призванием которых было лечить. Если Райнер и приносил Линнее цветы, то это означало только одно — совесть его была нечиста. Обычно это означало какую-нибудь интрижку, пьянку или азартные игры, до которых Райнер был охоч. По мнению Линнеи, офицерам не пристало играть на деньги: не те у них были доходы, но, несмотря на это, они нередко этим занимались. Линнеа даже представить не могла, что Яаакко играл бы в покер с приятелями-врачами, да еще на деньги.

К Яакко вернулось его хорошее расположение духа. Скоро небось начнет свататься к Линнее, как это бывало прежде. А почему бы и нет? Яакко ей всегда нравился. Но после сегодняшних событий она была не в состоянии думать о мужчинах, даже о таких приятных, как Яакко.

Линнеа прилегла и начала размышлять, что ей делать с трупом Пертти Лахтелы.

Может, стоит позвонить в муниципалитет и сообщить — разумеется, анонимно, — что на скамейке в парке лежит труп. А может, лучше обратиться в похоронное бюро? Полицию Линнеа не хотела вмешивать. А, может, лучше вообще ничего не делать, и все само как-нибудь разрешится. Линнеа зажмурилась и попыталась забыть о случившемся. Совесть ее не мучала. Может, она слишком стара для таких переживаний. Мысль рассмешила Линнею, на губах ее появилась улыбка, и она сама не заметила, как задремала.

Утром Линнеа проснулась полная сил и энергии. Энергия была весьма кстати: в последнее время в ее жизни произошло столько перемен. Нужно присесть и вспомнить все, что случилось с ней. Во-первых, она порвала отношения с Кауко Нююссёненом и его товарищами-бандюганами. Потом она покинула торппу и переехала в город. Кошку злодейски убила шайка Кауко. Линнеа теперь живет с мужчиной: в ее возрасте это тоже было значительным событием. Потом Линнеа занялась приготовлением ядов, что привело к смертельному случаю. Жизнь ее стала беспокойной, и будущее не сулило ничего хорошего.

Перво-наперво, нужно избавиться от трупа Лахтелы. Продажа дома и сожительство с Яакко Кивистё пока могут подождать.

Как обычно, Яакко Кивистё принес ей в постель вкусный завтрак и пожелал своей старой подруге доброго утра. Когда он вышел, Линнеа быстро съела завтрак, умылась, оделась и нанесла легкий утренний макияж. Потом занялась изучением ключей и лотерейного билета, найденных в карманах Пертти. На брелоке для ключей было нацарапано: «Райкули и Пера». Линнеа решила, что ключи эти от квартиры на улице Ээкрикинкату. Лотерейный купон был заполнен простым круглым почерком молодой женщины. Там были и имя, и адрес отправительницы: «Райя Ла-санен, улица Ээкрикинкату». Наверно, Райя попросила Перрти отнести купон в лотерейный киоск и дала денег, а Пертти их, естественно, прикарманил, забыв выбросить купон.

Линнеа решила пойти взглянуть, как обстоят дела с трупом. Потом она думала позвонить Райе и выяснить, что поделывают Кауко с Яри.

Яакко Кивистё хотел пойти с ней на утренний променад, но Линнеа ответила, что хочет побыть одна: в ее возрасте ей это полезно. Она сказала, что купит орешков и пойдет кормить белок на кладбище. Еще пожилая женщина хотела посетить могилы старых друзей. Яакко с пониманием отнесся к ее желанию.

Стояла прекрасная летняя погода. Линнеа пошла тем же маршрутом, которым ее вчера вел Пертти. Восхищаясь красотой парков и видом на море, она прошла к кладбищу в Хиетаниеми. Постепенно пенсионерка приближалась к месту вчерашнего убийства. Разумно ли было так скоро приходить сюда смотреть на труп: что если там полиция поджидает убийцу в засаде? Говорят же, что убийца всегда возвращается на место преступления. В ее случае это было правдой, хотя Линнеа и не считала себя убийцей. Пертти сам уселся на шприц с ядом, так что она усматривала в случившемся руку судьбы.

Относительно трупа у Линнеи не было никакого плана. Было только чувство, что нужно сходить посмотреть на него: нельзя было оставлять труп без присмотра. Линнеа чувствовала себя ответственной за этого покойника — она поспособствовала его смерти и не может допустить, чтобы он оставался гнить на кладбищенской скамье.

Линнеа подумала, что отношение к покойникам у женщин и мужчин разное. Мужчинам, в особенности военным, наплевать на трупы: они не испытывают по отношению к ним ни сочувствия, ни уважения, даже если эта смерть-их рук дело. Это хорошо видно по событиям прошедшей войны. Мужчины хладнокровно хоронили солдат противника в братских могилах, не заботясь ни о крестах, ни о гробах. Если бы на их месте были женщины, они бы уж точно позаботились о том, чтобы павших похоронили с должным уважением. Они украсили бы гробы цветами и организовали церемонию прощания с ушедшими в последний путь.

Наконец, Линнеа добралась до места. Кладбище оказалось пустынным: не видно было ни полицейских, ни «скорой», ни самого трупа. Скамейка была пуста. Ничто не указывало на то, что вчера тут погиб человек и его тело валялось на скамейке.

С чувством облегчения Линнеа опустилась на скамейку. Она размышляла над ситуацией: кто-то убрал труп, сам он с кладбища уйти не мог. Кто можеть за этим стоять? Полицейские? Кладбищенский сторож? Кауко Нююссёнен? Райя Ласанен? Может, кто-то посторонний унес труп для своих нехороших целей? Случалось, что из моргов пропадали трупы, и как потом выяснялось, с их участием устраивали ужасные оргии. Хотя было маловероятно, что потасканный труп Пертти Лахтела мог заинтересовать сатанистов.

Голова лопалась от вопросов, ответы на которые не давало пустынное кладбище.

Линнеа достала из сумки миндальные орехи, которыми запаслась для белок. Она стала подзывать белок. Как и следовало ожидать, всех белок как ветром сдуло. Линнеа рассыпала орешки на могилы и медленно побрела домой. Да, она уже думала о квартире Яакко как о своем доме. Даже престарелый человек может быстро приспособиться к новым условиям, особенно если они хорошие.

На обратном пути Линнеа заглянула в вино-во-Дочный магазин и купила для Яакко маленькую бутылочку коньяка, а себе немного шерри. У нее было такое чувство, что сегодня вечером стоит пропустить несколько рюмочек. Линнеа с удовольствием угостила бы и ту добрую душу, которая убрала труп Пертти Лах-телы с кладбища.

В телефонной будке Линнеа нашла телефон Райи Ласанен и позвонила ей домой. В трубке послышался возбужденный голос Кауко Нююссёнена. Линнеа тут же повесила трубку. Обычно она не поступала так невежливо, но в случае с Кауко выхода у нее не было.

Глава 14

Кауко Нююссёнен и Яри Фагерстрём сидели без дела в квартире Райи Ласанен на улице Ээкрикинкату и не знали, что и думать. Еще вчера Пертти Лахтела должен был привести в квартиру старуху, но он куда-то пропал. Яри, как было договорено, угнал пикап «Вольво» с полным баком. Кауко Нююссёнен запасся мешками для мусора и топором. Все было готово для устранения подлой старухи. Но Перы все не было, и соответственно, полковницы тоже.

Яри и Каке позвонили Райкули в бар. Девица сообщила, что днем раньше немного нервный Пера позвонил откуда-то из города и сказал, что хотел бы побыть один в квартире на Ээкрикинкату.

— У него было там какое-то дело, ничё больше сказать не могу.

Райкули провела ночь у какой-то подружки с работы и ничего не знала о Пертти. К тому же у Перы была привычка время от времени, а точнее частенько, исчезать на несколько дней. Иногда он пропадал и по две недели, но всегда возвращался, когда кончались деньги.

Райкули, разумеется, ничего не стали рассказывать о «деле», из-за которого Пера пропал, но все равно девица заявила, что следующую ночь она намерена провести дома и чтобы к вечеру их там не было.

Яри Фагерстрём заподозрил, что Пера наложил от страху в штаны и отпустил старуху. С самого начала к делу Линнеи нужно было отнестись с большей серьезностью. Если бы Яри сам занялся этим, старуха давно уже гнила бы на дне песчаного карьера. Кауко Нююссёнен попросил Яри выказывать больше почтения в разговоре о его тете. Линнеа все-таки приходится ему дальней родственницей, даже если и пыталась их отравить.

Парни задумались над тем, как Линнее удалось вырваться из лап Лахтелы. А может, Пера в данный момент гоняется за ней по всей Финляндии?

Оставалась, разумеется, еще возможность, что Линнеа предприняла что-нибудь нехорошее в отношении Перы. Но это было слишком невероятно. Чтобы слабая и беспомощная старуха могла навредить такому рослому мужику, как Пера, даже если бы оказала сопротивление: это уму непостижимо.

Во второй половине дня в квартире раздался странный звонок. Нююссёнен взял трубку. Хоть бы это был Пера. Но звонивший бросил трубку. Яри решил, что звонил Пера, но звонил он из телефонной будки, а всем известно, телефоны там плохо работают: хулиганы ломают автоматы быстрее, чем их успевают ремонтировать.

Нююссёнен заметил, что Яри за свою жизнь сам расколотил не меньше сотни телефонных автоматов. За этим замечанием последовала ссора, которую прервал новый звонок. Звонили из полиции и просили к телефону Райю Ласанен.

Нююссёнен ответил, что Райя в это время на работе, и спросил, какое у полиции к ней дело. Он заверил, что Райя — девушка порядочная и что полицейские пошли по ложному следу, если подозревают ее в чем-то незаконном.

Полицейский не стал вдаваться в подробности и повесил трубку.

Через час на Ээкрикинкату прибыла Райкули, вся мокрая от слез. Она рассказала, что ей на работу позвонили из полиции и сказали, что на кладбище в Хиетаниеми обнаружен труп Пертти Лахтелы.

— Пера просто лежал на скамейке на кладбище, подложив руку под голову. Кто-то проходил мимо и принялся орать на него: дескать, пьяным на кладбище не место и что такие вот бродяги опрокидывают и разбивают надгробья… а Пера не откликался. И тогда этот тип подошел и схватил Перу за рукав и велел убираться. А Пера его не послушался, ясно, ведь он был мертвый. А потом этот мужик так сильно дернул Перу, что тот свалился на землю, и тут до него дошло, что это покойник. Так мне полицейский рассказал, а теперь мне надо еще в морг идти опознавать Перу, они хотят вскрыть его и все такое. Какой ужас!

От известия о смерти лучшего друга Яри Фагер-стрёма и Кауко Нююссёнена словно парализовало. Когда же Райкули спросила, что за дела у Перы могли быть в Хиетаниеми, мужчины сделали вид, словно вообще ничего не знают. Парни сказали, что даже сама мысль о смерти Перы кажется им невероятной. Райкули попыталась вызнать у них, не стоит ли за всем этим какое-нибудь сумасбродное дело, но Каке и Яри ответили, что у них и в планах не было ничего незаконного. Оставшиеся члены банды разъяснили Райкули, что не хотят быть замешанными в дело о смерти Перы не потому, что им есть что скрывать, а как раз наоборот — скрывать им нечего, а потому дело их не касается, и с полицией они говорить не желают: они слишком скорбят из-за смерти лучшего друга.

Нююссёнен и Фагерстрём сказали, что пойдут в подвал Кауко, потому что Перу можно больше не ждать. Они обешали позвонить Райкули попозже, чтобы узнать новости. На улице друганы принялись жарко обсуждать случившееся. Как смерть Перы отразится на них? И что с Линнеей? Неужели эта старуха отравила Перу? Как ей это удалось? Как теперь узнать правду? Кауко решил позвонить доктору Кивистё. Но он был так взволнован, что два раза набирал неверный номер, пока не попал, куда надо. Трубку подняла Линнеа.

— Частная консультация лиценциата медицинских наук Яакко Кивистё. Чем я могу вам помочь? Хотите записаться на прием?

Кауко Нююссёнен ахнул. Линнеа сама осмелилась подойти к телефону!

Каке выдавил из себя:

— Линнеа, черт побери… ты жива?

Это Линнею оскорбило. Конечно, она жива. Как же иначе? И почему Кауко ее преследует? Она сыта по горло им и его отвратительными приятелями.

Каке сообразил спросить о Пертти Лахтеле. Не заходил ли Пера поздороваться? Линнеа холодно ответила, что этот негодяй звонил в дверь, но она ему не открыла, да и Кауко она не открыла бы, так вот. Линнеа предупредила, чтобы Кауко никогда больше ей не звонил, это к добру не приведет. И положила трубку.

Весь потный, Кауко Нююссёнен вышел из будки. Он сообщил Яри, что Линнеа жива и еще стервознее прежнего. Говорит, что Пера у нее был, но она его в дверь не пустила.

Мужчины стали обдумывать ситуацию. Яри решил, что Линнеа прикончила Перу.

Каке был того же мнения.

— У меня такое чувство, что следующими будем мы, — серьезно заявил Кауко Нююссёнен.

Когда мужчины ушли, Райкули Ласанен пошла в ванную, умыла заплаканное лицо и ярко накрасилась.

Она посмотрела на свое отражение в зеркале: круглолицая молодая женщина, глуповатая, но милая и добрая. Впервые в жизни Райкули осталась без мужика. Она чувствовала себя вдовой Перы. Не то, чтобы по-настоящему: они с Перой были только тайно обручены, но все же. У Пертти были какие-то дальние родственники в деревне, то ли в Холлоле, то ли еще где, туда-то и надо отправить тело. Или это входит в ее обязанности — организация похорон? Во сколько ей это обойдется? Девица снова зарыдала. Все ее бросили, сначала мать, потом отец, потом ее пару раз бросал Пера, которого теперь угораздило умереть, но и после его смерти Райя должна ему прислуживать. В довершение всего она страшно боялась идти в морг на опознание.

В последующие дни Райе пришлось столкнуться с кучей бюрократических проблем. Сперва у нее был разговор с полицией, где ей сообщили то же самое, что и раньше по телефону. Констатировали, что у Лах-телы не было других родственников в городе и что Райя, как его сожительница, обязана организовать похороны за свой счет. Затем девушка пошла в морг на опознание.

Пера выглядел совершенно обычно, как он выглядел при жизни после нескольких дней пьянки. Рожа опухшая, небритая, на лице застыло выражение удивления.

Но несмотря на это, морг был местом крайне неприятным. Райя не посмела реветь в холодильном помещении, но на улице она разрыдалась и долго не могла успокоиться.

Судебно-медицинская экспертиза показала, что причиной смерти Пертти Лахтелы стала передозировка наркотического вещества. Наркоман вколол дозу в левую ягодицу, что является, как было сказано в заключении, довольно странным способом приема наркотика. У Райи Ласанен снова спросили, не употребляет ли она сама наркотики, не был ли Лахтела наркокурьером и прочую чушь. Потом полицейские явились и перекопали всю квартиру. Они удивились, зачем под диваном в городской квартире лежит топор: вроде, в городе дрова колоть не надо? Райя на это ответить ничего не смогла. Это ведь был топор, который принес Кауко Нююссёнен, он же и забыл его под диваном. Полицейские задумались, стоит ли приложить топор к делу, решили, что все-таки стоит, забрали его и выдали Райе расписку об изъятии. Ну и пусть.

Теперь у Райи была масса всяких бумаг о Пере: свидетельство о смерти, протоколы допроса и квитанция. При жизни такого живого внимания Пертти не оказывали, как теперь его трупу.

Райя отправилась к Каке и Яри в подвал на улице Ууденмаанкату, где те отсиживались, трясясь от страха, и хлебали теплое пиво. Райя предложила им провернуть какое-нибудь небольшое дельце, чтобы собрать денег на похороны Перы. Разве она много просит? Кауко Нююссёнен и Яри Фагерстрём пришли в ужас. Как Райкули смеет предлагать им пойти на преступление, да еще во время похорон их лучшего кореша? В один голос они заявили, что не пристало хоронить друга на деньги, добытые нечестным способом. Кроме того, такие дела быстро не делаются. Пера гнить начнет, прежде чем они соберут деньги ему на похороны. Нююссёнен предложил Райкули разыскать родителей Перы: они пусть и займутся похоронами. Райкули ответила, что Пера вырос в детском доме и при жизни не хотел ничего о них знать, да и вряд ли они живы.

Какие же Каке и Яри порядочные сволочи! Обычно они проворачивали всякие дела просто потому, что они по натуре — воры и обманщики, а теперь, когда несчастная одинокая девушка молит их о помощи, они все вдруг заделались честными. Расстроенная и злая, Райя вернулась домой. Она не знала, что делать.

— Черт побери, до чего же дорого обходятся эти мужики! — запричитала безутешная Райя. Если бы у нее была хоть одна родная душа, с которой можно было бы поделиться всеми проблемами, но никто никогда не принимал Райкули всерьез. Райя чувствовала, что люди считают ее дурой. Может, так оно и есть. Райя знала, что не отличается большим умом, но почему все люди такие злые по отношению к тем, кто глупее их? Это так несправедливо. Дома Райю с детства звали дурочкой, в школе она постоянно оставалась на второй год и считалась полной тупицей. После школы ей пришлось довольствоваться самой малооплачиваемой работой, которую поручают одним придурковатым. Ее называли деревенщиной и высмеивали все, что она говорила и делала. Это так несправедливо. От этого люди впадают в депрессию. Нельзя так издеваться над людьми, как это делают Каке и Яри. Мужчины в этом отношении еще хуже женщин.

Зазвонил телефон, звонила какая-то приличная старая дама, голос у нее был слабый и вежливый. Она говорила красиво и культурно и спросила, не помешала ли она своим звонком Райе. Дама поинтересовалась, не понесла ли мадмуазель Ласанен недавно невосполнимую потерю в своей жизни и не может ли она как-то помочь ей?

— Ага, у меня дружок помер, нажрался героину или чего-то вроде того. Я и не знаю, как теперь из этой передряги выбраться, — принялась жаловаться Райя незнакомке.

Женщина в трубке выразила свои соболезнования и предложила встретиться. Нужно обсудить все с глазу на глаз, поговорить по душам, как только могут женщина с женщиной. Может, этот разговор поможет Райе? Дама рассказала, что сама она уже довольно стара и жить ей осталось не так уж и долго, и поэтому она решила последние свои дни провести, оказывая помощь ближним своим и утешая их в печали. Это совершенно неофициально. Дама сказала, что она обычный человек, радеющий о других, у которого есть время и желание и некоторые возможности для такого милосердного занятия, если можно это так назвать.

— А вы, что, Перу знали или чё звоните? — спросила тронутая сердечностью женщины Райя.

Голос в трубке ответил, что она не очень хорошо знала покойного, видела его пару раз, но об этом она могла бы рассказать побольше при встрече.

Женщины договорились встретиться в кафе «Эк-берг» на Булеварди. Райкули с большим удовольствием поболтала бы с незнакомой госпожой в ближайшем матросском кабаке, но звонившая усомнилась в том, что это шумное место подойдет для конфиденциального разговора.

Глава 15

На следующий день полковница Линнеа Раваска пришла к кафе в условленное время. Когда Райя Ласанен по телефону спросила, как она узнает госпожу, та ответила, что ей почти восемьдесят лет и одета она будет в голубой костюм и такого же цвета шляпку, украшенную слева небольшим темно-серым цветком. С такими приметами ошибиться будет трудно. Линнеа выбрала столик у стены со стороны улицы и села ждать сожительницу Пертти Лахтелы. Она сделала заказ: два чая и сахарные пирожные.

Вскоре в кафе вошла молодая круглолицая женщина лет двадцати, одетая в ярко-синюю юбку и черную блузку с длинным рукавом. На лице — яркий макияж, от подмышек разит дешевыми духами. Женщина посмотрела на сидевших в кафе людей, увидела Линнею и подошла к ней. Она представилась Райей Ласанен, можно просто Райкули. Линнеа, не вставая со стула, протянула руку и так невнятно произнесла собственное имя, что даже сама ничего не разобрала.

Принесли чай и пирожные.

По речи молодой женщины видно было, что никакого особого образования она не получила, да и вообще ее умственные способности оставляли желать лучшего. Однако она по-своему была милой и простодушной и производила благоприятное впечатление. Линнеа сразу же отметила, что Райя ей нравится, хотя она явно принадлежала к более низкому социальному классу, нежели вдова полковника Раваски.

В последнее время девушка много плакала и, очевидно, не высыпалась. Лицо у нее было слегка опухшим. Выглядела она усталой, но в остальном Райю можно было назвать хорошенькой молодой женщиной. У нее была чистая кожа. Правильный макияж, и она вообще будет красавицей. На данный момент, к сожалению, по бедняжке было видно, как худо ей приходится.

Линнеа разговаривала с Райей мягким, почти материнским голосом. Вскоре она полностью завоевала ее расположение. Линнеа отметила, что Райя отвечает ей, как отвечала бы собственной матери или лучшей подруге. Она, ничего не скрывая, рассказывала о своей жизни и нынешнем своем положении, о Пере, его смерти, его приятелях и обо всех тех горестях, которые выпали на ее долю.

— Как раз таким, как ты, милым и порядочным девушкам я и хочу, если только ты позволишь, помогать, — сказала Линнеа между делом, но совершенно искренне.

Райя рассказала Линнее, что ей пришлось пойти в морг на Кютёсуонтие на опознание тела, как это было ужасно. Затем она подробно рассказала, где нашли Перу и отчего он скончался. Пера и Райя были помолвлены: прошлой замой они тайно обручились, и тогда же Пера перебрался жить к ней. Пера говорил, что у него есть приятели с хорошими связями, у которых к тому же где-то в глухомани Сиунтио живет вредная старуха, у которой прорва денег и которая вот-вот отдаст концы. Райя Ласанен принялась рассказывать об этой вредной старухе. Это была какая-то полковничья вдова, очень богатая старушенция, но такая скупая, что не поверишь, даже отказалась помогать своему приемному сыну, когда тот попал в беду. Этот ее воспитанник, некий Кауко Нююссёнен, все равно раз в месяц ездил справиться о здоровье старухи, не забывал о ней. Но в благодарность за заботу сумасшедшая старуха попыталась даже выставить Каке с приятелями и еще и полицию на них натравила.

Они могут быть исчадьями ада, эти старые бабы, — вздохнула Райя Ласанен. Затем, спохватившись, добавила, что, разумеется, не все старые люди такие вредные, например, госпожа — настоящий ангел. Но как бы то ни было, Пера пообещал, что как только Кауко Нююссёнен доберется до денег старухи, они смогут пожениться и отправиться в свадебное путешествие, по-минимуму, в Копенгаген, а то и прямиком на Канары.

Сколько у него было всяких планов, только вот никогда из этого ничего не получалось. Пера был, конечно, хороший парень, когда трезвый, а как выпьет, всегда колотил меня. Я вся в синяках ходила.

Райя показала руки, усеянные огромными синяками и кровоподтеками.

— Это собственноручно покойничек понаставил, — прочувствованно пояснила Райя. — Вот и все, что у меня осталось… Последняя память о Пере… Я их даже замазывать не буду. Пусть все видят.

Девица рассказала, что в последнее время Пера очень нервничал. Сначала его забрали в вытрезвитель, и когда Райя не выразила ему должного сочувствия, начал ее избивать. Райя пожаловалась, что даже не могла летом носить блузки с коротким рукавом из-за вечных синяков. К тому же у Перы была отвратительная привычка загонять ее прямо в одежде в душ и не разрешать потом переодеваться. Райя считала, что это не совсем нормально.

— Иногда мне было страшно. Кто знает, что придет ему в голову после свадьбы. Теперь-то, конечно, он меня уже не побьет и не засунет в душ прямо в одежде, раз уж он… помер…

Райя зарыдала. Линнеа протянула ей носовой платок и потрепала ее по плечу. Вскоре Райя успокоилась и сказала, что никто еще так хорошо к ней не относился, как пожилая госпожа. Линнея велела ей обращаться к ней на «ты» и солгала, что ее зовут Туне. Но Райя продолжала обращаться на «вы», слишком большое уважение у нее вызывала культурная старушка.

Линнеа спросила, когда похороны и кто их организует. Райя расстроенно сообщила, что власти поручили ей заниматься организацией похорон, раз уж они с Пе-рой были тайно обручены — читай, жили в гражданском браке, — и выдали ей свидетельство о смерти. Но у Райи не было денег на похороны. Все, что оставалось от ее зарплаты после платы за квартиру и покупки еды, забирал Пера, у которого никогда не водилось денег, потому что он не работал. Пера говорил, что он не из их тех парней, что хватаются за любую первую попавшуюся работенку. Райя страшилась похорон: она слышала, что стоят они баснословно дорого. Скоро Райе дадут зарплату, после квартплаты у нее останется 1700 марок, а еще 500 из них сразу придется отдать Пере.

Линнеа заметила, что Пере эти деньги больше не надо отдавать.

— Ох, да, конечно, я совсем забыла, — спохватилась Райя. — Но все равно этого не хватит на похороны. Я всю ночь не спала — думала об этом.

Райя увлеченно начала рассказывать, как можно сэкономить деньги в такой ситуации. Например, если Перу кремировать, то можно взять гроб похуже: он ведь все равно сгорит вместе с телом. Райя сказала, что она хорошая рукодельница, и сама сошьет Пере саван. Гроб она тоже отделает сама тканью… Тело Рай-кули тоже сама может обмыть, чтобы не платить за это бешеные деньги. Все равно Райя привыкла мыть Перу, когда он был мертвецки пьян, так что тут нет никакой разницы: живой мужик или мертвый. И лицо ему она припудрит, чтобы он не лежал в гробу такой бледный. Зачем платить погребальной конторе за то, что можешь сделать сама? Райе не раз приходилось замазывать Пере синяки, которые он получал в драках. Даже венок она могла сплести сама: надо только раздобыть еловых веток и можжевельника, может, наломать в центральном парке? Конечно, потратиться тоже придется. Например, на еду для поминок. Придут, конечно же, все те же Каке и Яри, других корешей у Перы не водилось. Поминки можно справить в квартире, если прибраться и украсить все черной креповой бумагой.

— Мне еще повезло, что у меня такая низкая квартплата, а то мне вообще негде было бы жить. Я плачу всего полторы штуки в месяц, и пару раз в месяц хозяин квартиры меня трахает. А другого выхода у меня нет.

Райкули рассказала, как сложно бывает найти приличную квартиру в центре, если у тебя мало денег или слишком высокие моральные устои. Все бедные девушки так и живут, что в Хельсинки, что в Турку. Одна дивчина трепала, что если хочешь жить в Турку рядом с собором — плати натурой.

— Так что мне еще повезло. Хозяин моей квартиры живет в Лахти и приезжает меня трахать всего два раза в месяц. К тому же от него приятно пахнет, подмышки он поливает дезодорантом, не оставляет засосов на шее и вообще обращается ко мне на «вы». Собственно говоря, я б и бесплатно ему давала — такой импозантный мужчина.

Линнее стало жаль эту самоотверженную и смелую девушку, и она пообещала помочь ей с организацией похорон. Линнеа сказала, что за свою долгую жизнь она успела проводить в последний путь столько друзей и родственников, что у нее есть определенный опыт в этих делах. Райе не стоит переживать из-за денег. Похороны не так дороги, как ей кажется, жить куда дороже в наше время. Линнеа предложила прямо сейчас пойти в похоронное бюро узнать расценки, а там будет видно, что сделать самим, а что предоставить гробовщикам.

Линнеа оплатила чай и пирожные. В телефонном справочнике они нашли ближайшее похоронное бюро на улице Аннанкату. Это оказалось старое респектабельное похоронное бюро «Боргин и K°».

В погребальной конторе женщины сказали, что хотят организовать скромные похороны, и спросили о минимальной стоимости, за которую человека сегодня можно похоронить в лоне матушки-земли, не уронив при этом его человеческого достоинства.

С печальным выражением лица гробовщик тут же сделал стоящее предложение. Бюро оформляет разрешение на захоронение, предоставляет гроб, перевозку и небольшой венок на крышке гроба, устраивает кремацию и обеспечивает урну. И все это за 2800 марок, если заказчик согласен на церемонию в Малмской часовне. Если они пожелают захоронить пепел на кладбище в Хиетаниеми, то там кремированием занимается местный крематорий, и это обойдется на 400 марок дороже. С другой стороны, если хоронить в колумбарии в Хиетаниеми, то можно сэкономить на урне, потому что там прах покойного можно закопать просто так. Урны стоят, в зависимости от качества и модели, от 410 до 690 марок.

Райя Ласанен была приятно удивлена низкими ценами. Она протянула свидетельство о смерти гробовщику и сказала, что она согласна оформить заказ. Линнеа достала из сумочки пятьсот марок задатка. Оставшуюся часть суммы они договорились внести за день до кремации. По понятным причинам похоронное бюро отказывалось хоронить людей в кредит: были случаи, когда взыскать расходы на захоронение после похорон и надлежащего отпевания было не с кого. Некоторые родственники выказывали полное равнодушие к денежным делам и к памяти умершего — стоило покойнику оказаться в земле, они тут же забывали про долги, словно вместе с умершим хоронили и счета-фактуры. Это поведение родственников похоронное бюро находило донельзя неприличным.

Глава 16

Полковница Линнеа Раваска не стала раскрывать Райе Ласанен ни свое настоящее имя, ни адрес. Пенсионерка мотивировала это тем, что не хочет вмешиваться в жизнь тех, кому она помогала, и хотела бы оставаться для них случайной знакомой, добрым самаритянином.

— Конечно, я понимаю, вы хотите быть правильно понятой, — сказала Райя Ласанен.

Договорились, что связь поддерживаться будет, в основном, по телефону и что госпожа сама будет звонить Райе.

Несмотря на то, что похороны Лахтелы были поручены похоронному бюро, Райе Ласанен все равно пришлось решать еще кучу вопросов. Ей нужно было разослать приглашения на отпевание, приобрести для себя траурный костюм, приготовить еду для поминок, по крайней мере, кофе, и так далее.

Линнеа пообещала Райе испечь поминальный торт. Она передала его Райе в кафе «Экберг», ставшем для женщин традиционным местом встреч. Вместе с тортом Линнеа подарила девушке черную кружевную вуаль, ту самую, которая была на ней во время похорон матери Кауко Нююссёнена. Линнеа сказала, что для собственных нужд у нее есть еще достаточное число вуалей, она подсчитала, что за последние десятилетия была, по крайней мере, на тридцати траурных церемониях.

— Ох, чем старше становится человек, тем чаще он посещает похороны, такова жизнь.

Райкули рассказала, что отпевание будет через три дня в крематории, а прах будет захоронен в колумбарии через неделю. Дело в том, что зола должна хорошо остыть, прежде чем ее можно будет закапывать в землю. Линнеа запомнила дату похорон, но сказала, что не хотела бы принимать участие в отпевании: как они и договорились, она была просто дальней приятельницей Райи Ласанен и таковой хотела оставаться.

Теперь у полковницы Линнеи Раваски нашлось время, чтобы разложить в квартире Яакко Кивистё привезенные из Хармисто вещи. Старушка была в прекрасном настроении и с удовольствием раскладывала их по шкафам, вспоминая события, с которыми они были связаны. Среди вещей было много оставшихся от Райнера: в свое время Линнеа не осмелилась их выбросить. Офицерский пистолет, бинокль, компас, планшет с картами укрепленных районов Карельского перешейка… Все построенные Райнером бункеры после войны остались на русской стороне. Для чего Линнеа хранила помазок и опасную бритву Райнера? Униформа была попорчена молью, и Линнеа решила, что ее пора отнести на помойку. А вот погоны можно было спороть с мундира и оставить на память. Пара орденов… газеты военного времени: «Сигнаа-ли», «Хаккапелиитта», «Суомен Кувалехти».

Мемориальный список павших в Зимней войне под названием «Цена нашей свободы». Ложечка для сапог, портупея, карманное зеркало в серебряной оправе и серебряный портсигар.

Зеркало и портсигар Линнеа подарила Райнеру на тридцатипятилетие. Это случилось 18 декабря 1941 года. В то лето Райнер получил повышение и стал подполковником, а в декабре японцы напали на Перл-Харбор. Англия объявила Финляндии войну, да еще из вредности сделала это прямо в день Независимости, но это никого особенно не взволновало. У немцев были проблемы под Москвой, но Райнер успокоил Линнею, сказав, что ничего страшного, Москву немцы захватят, как только спадут морозы и заведутся танки. Линнеа верила мужу: наверняка молодой подполковник знает о военных делах больше, чем его жена.

Линнеа расставила серебряные вещи на полке шкафа и взяла в руку пистолет Райнера. Это был тяжелый темно-синий парабеллум в потертой кобуре и с двумя обоймами патронов. Во время войны Линнеа несколько раз стреляла из него: ее учил Райнер. Стреляла Линнеа метко, даже лучше, чем ее муж, но, скорее всего, вследствие того, что Райнер и прочие офицеры развлекались стрельбой после бурных возлияний.

Линнеа убедилась, что пистолет не заряжен, взвела курок и выстрелила. Пистолет действовал безотказно, на нем не было и тени ржавчины. Полковница положила его в свою сумочку. Он может ей пригодиться для защиты от Кауко Нююссёнена и его приятелей. В случае необходимости можно застрелиться, если не удастся вовремя проглотить яд.

Безработного Пертти Лахтелу отпели и кремировали в указанном порядке. Его сожительница, глуповатая повариха Райя Ласанен организовала поминки в своей квартире на улице Ээкрикинкату, на которых присутствовали лишь несколько его друзей и знакомых, никто из которых не отличался законопослуша-нием. Они выпили кофе и слопали испеченный полковницей Линнеей Раваской вкусный торт. Каке Ню-юссёнен произнес короткую речь в память о погибшем товарище. В своей речи Каке Нююссёнен затронул вселенское зло и горькую долю, выпавшую Пертти Лахтеле при его жизни. К вечеру поминки продолжились в пивном кабаке «Канна».

Тремя днями позже прах покойного был захоронен в колумбарии Хиетаниеми. Тело было сожжено, кладбищенский сторож передал урну с прахом Райе Ласанен. Сопровождали ее Яри Фагерстрём и Кауко Нююссёнен, которым сторож тут же выдал лопату и сказал, что покажет дорогу. Они гуськом прошли от крематория к северной части кладбища, где в отдалении была небольшая поросшая травой унылая ложбинка, рядом с которой стояли мрачная колоннада со сложенными из сланца колоннами и странная абстрактная скульптура, назначением которой было, по всей видимости, вызывать у пришедших страх перед смертью. Безрадостное место. В руке у Райи был букет тюльпанов.

Полковница Линнеа Раваска заблаговременно добралась до кладбища, чтобы посмотреть, как будут закапывать прах Лахтелы. Она спряталась за памятником недалеко от колумбария, метрах в пятидесяти. С собой у Линнеи был театральный бинокль, в который уже издалека можно было увидеть прибытие траурной процессии в колумбарий. В руках у Линнеи были муфта, сумка, а в сумке — военный пистолет Райнера.

Сторож крематория объяснил, что группа может вырыть в любом месте лужайки колумбария небольшую ямку, только перед этим надо снять слой дерна с травой, высыпать прах в ямку и вернуть дерн на прежнее место. Урну захоранивать нельзя, потому как она является собственностью крематория и предоставляется родственникам вместе с лопатой только на момент похорон. Сторож удалился из колумбария, напомнив скорбящим не забыть вернуть ему урну и лопату.

Райя Ласанен выбрала подходящее место для праха Перы. Яри Фагерстрём взял лопату и принялся долбить утрамбованный донельзя дерн. Кауко Нююс-сёнен стоял рядом с урной в руках. Время от времени копальщики менялись местами. Райя Ласанен плакала.

Линнеа Раваска с отвращением рассматривала Нююссёнена и Фагерстрёма в театральный бинокль: она еще не забыла, как негодяи издевались над ней в Хармисто. Линнеа опустила бинокль на надгробие; на нем было выбито имя похороненного под ним: Уолеви Прусти, родился в 1904-м, умер в 1965-м. «Каким был этот мужчина при жизни?» — подумала Линнеа, доставая из сумки пистолет. Она положила пистолет на надгробие Прусти, завернула его в муфту и нагнулась, чтобы прицелиться. В голове промелькнула безумная мысль застрелить Кауко Нююссёнена и Яри Фагерстрёма прямо в колумбарии. Линнеа посмотрела в бинокль: Кауко с лопатой в руках был отличной мишенью. Ах, как легко было бы выстрелить Кауко Нююс-сёнену в грудь, на таком расстоянии попадание гарантировано. Линнеа ужаснулась своим мыслям: как бы сильно она не ненавидела этих мужчин, она не могла вот так хладнокровно нажать на спусковой курок. Хотя справедливости ради, негодяи это заслужили.

Линнеа вся напряглась, рука сама легла на курок, она прицелилась в обтянутую джинсовой курткой грудь Кауко Нююссёнена…

Неожиданно жаждущая внимания белка прыгнула на надгробие Уолеви Прусти, а оттуда на ствол пистолета с целью выпросить у доброй старушки что-нибудь вкусненькое; Линнеа Раваска вздрогнула от появления незваной гостьи, потеряла равновесие и случайно спустила курок. Пистолет выстрелил, пуля с визгом унеслась в сторону ложбинки и попала прямо в лопату. Белка с распушенным от шока хвостом взнеслась на самое высокое дерево кладбища.

Яри Фагерстрём и Кауко Нююссёнен молниеносно укрылись за ближайшими надгробиями, Райя Ласанен, застыв от ужаса, так и осталась стоять посреди колумбария с урной в руках. Потрясенная Линнеа Раваска спрятала пистолет в муфту и бесшумно поспешила прочь в сторону кладбищенских ворот. Она влетела в часовню на холме и забилась в самый дальний ее уголок, где возле стены рухнула в позу молящейся и скрестила руки внутри муфты. Парабеллум все еще был там. Линнеа решила, что если ее найдут здесь, она уложит выстрелом первого же вошедшего в дверь, чтобы схватить ее.

Линнеа сделала вид, что молится, сама тем временем обводила взглядом часовню. Взгляд ее упал на плиту, на которой было выбито: «Текла Грёнмарк, в девичестве Салмисенсаари, 1904–1987». Боже праведный, так это же могила Теклы, прямо перед ней! Значит, Текла умерла только в прошлом году, и как эта кокотка умудрилась дожить до глубокой старости! И почему Линнею не позвали на похороны? Какое неприличие! Расстроенная Линнеа даже не подумала о том, что родственники Теклы могли и не знать адрес полковницы Раваски в Сиунтио в Хармисто. Линнеа не получала в Сиунтио газету «Хувудстадбладет», она могла позволить себе только временами покупать местную газету.

Глядя на могилу Теклы, Линнеа испытывала теплые чувства. Она знала покойную еще с тридцатых годов, они познакомились в Выборге. Текла всю свою жизнь была красивой и необычайно легкомысленной женщиной. Настоящая пожирательница мужчин, она срывала их, словно ягоды, выжимала все соки, облизывала жадным красным ртом, а потом выплевывала. И Райнера она прибрала к рукам на несколько недель в 1938 году, но Линнеа обставила все так, что до скандала не дошло. Текла была дочерью незначительного питерского лесоторговца, была в ней наверняка и русская кровь. Затем, повзрослев, Текла трижды выходила замуж, последним был некий Грёнмарк, с пигментными пятнами на лице, умерший в том же году, когда закончилась война в Корее.

Предавшись воспоминаниям, Линнеа почти забыла о происшествии в колумбарии. Можно ли уже выходить? Линнеа сунула пистолет в сумочку и оставила могилу Теклы. Она медленно пробралась обратно на кладбище, там все было спокойно. Линнеа прошла к ложбинке. Прах Перы был захоронен и прикрыт дерном.

Линнеа купила в киоске на улице Хиетаниемен-кату букет красных роз и отнесла на кладбище к памятной доске Теклы Грёнмарк. Она подумала, что буйно прожившая свою жизнь красавица заслужила эти розы от своей старой подруги и прежней соперницы.

«Розы — цветы красивых женщин, розы приносят на могилы шлюх», — подумала Линнеа, с печалью и триумфом глядя на пылающий перед урной Теклы Грёнмарк букет.

Вернувшись с кладбища, Линнеа позвонила Райе Ласанен. Девушка была совершенно очевидно потрясена, но не похоронами своего сожителя, а прозвучавшим там выстрелом. Райя рассказала Линнее о происшедшем. Каке и Яри были абсолютно уверены, что за этим инцидентом стоит подлая старуха из Сиунтио. Каке сказал, что будет отсиживаться на улице Ууден-маанкату и закроет на замок двери и окно своего подвала, да еще подопрет дверь изнутри. Райкули казалось, что Каке боится за свою жизнь.

— Да и Яри считает, что лучше некоторое время не казать носу в Хельсинки, он сказал, что отправится на следующие выходные сперва в Рованиеми на рок-концерт «Напапиирирокки», он и меня звал с собой, но я не могу поехать — у меня еще траур. Яри грозился, что когда вернется из Рованиеми, то прикончит эту старуху. Мне страшно, я уверена, что так он и сделает. Яри иногда такой злой.

Линнеа пообещала Райе перевести на ее счет недостающую сумму по расходам на похороны Пертти Лахтелы сразу же, как только из похоронного бюро пришлют счет. Она сказала, что позвонит Райе на следующей неделе. Девушка поблагодарила добрую старушку, по ее голосу было понятно, как она тронута ее поддержкой.

На следующий день в газете «Илта Саномат» вышло интервью с кладбищенским сторожем, который рассказал о происшедшей в колумбарии перестрелке. Сторож пожаловался, что в окрестностях Хиетаниеми стало неспокойно из-за хулиганов. В старое доброе время на кладбищах не стреляли. Молодежь действительно стала вести себя донельзя безобразно, неужели покойники не могут лежать спокойно в своих могилах. Даже им приходится терпеть безобразные выходки молодежи! Напоследок сторож продемонстрировал дыру в лопате, через которую можно было просунуть палец.

Глава 17

В Рованиеми на рок-концерте у Яри Фагерстрёма было время обдумать последние события. Тетка Каке Нююссёнена стала за прошедшее лето просто невыносима. Старуха вышла на тропу войны, и Яри был уверен, что именно она натравила на них полицию на хуторе, а потом пыталась отравить всю компанию. Смерть Перы — тоже дело ее рук.

Чтобы молодой здоровый парень вот так просто отбросил коньки — где это видано? Как старухе удалось угробить Перу — хотел бы Яри знать.

Яри не мог наслаждаться поездкой в Рованиеми, и виновата в этом была только Линнеа. Рок-концерт его не радовал, настроение было паршивое. Трудно было веселиться, когда все время в башку лезут мысли о бедном Пере и кровожадной Линнее. Прикончить старуху становилось его навязчивой идей. Только избавившись от злодейки, Яри снова сможет спокойно вздохнуть.

Конечно, разбираться со своей теткой должен был бы Каке. Это он заварил всю эту кашу. Но Яри хорошо его знал: Каке все дела откладывал на завтра и никогда ничего не доводил до конца. У Яри было чувство, что если он сам не займется этим, тетка проживет до ста лет.

Яри принимал во внимание также тот факт, что если он пришьет старуху, то по справедливости Каке должен отдать ему половину ее денег. Сколько у старухи может быть припрятано на черный день? Яри был уверен, что вдова полковника не могла быть такой нищей, как она утверждала. Стопудово, она припрятала денежки, которые после смерти достанутся им с Каке.

На обратном пути в Хельсинки Яри придумал, на его взгляд, великолепный план. Под каким-нибудь предлогом Линнею нужно было заманить на паром в Швецию, а там незаметно скинуть за борт где-нибудь в районе Аландских островов. Старушенция пойдет на корм рыбам!

Яри Фагерстрём подходил к ликвидации Линнеи с практической точки зрения. Моральная сторона дела его не интересовала. Он представлял, как все произойдет: на борту судна, на верхней палубе, в сумерках летней ночи. Быстрым движением схватить бабку в охапку, рукой закрыть рот, а потом — одним броском через стальные перила вниз, в пустоту. Старуха в свободном полете, поплиновый жакет развевается на ветру, последний вопль отчаяния, крики чаек, всплеск, небольшой круговорот воды в месте падения… и все кончено.

Яри один раз уже убил человека, забил до смерти одного старика в Рускесуо, и даже не попался. Но это был скорее несчастный случай, чем запланированное убийство, и иногда его даже мучала совесть. Если же теперь спровадить Линнею в море, этот старый случай стерся бы из памяти, затменный спланированным и профессиональным убийством полковницы. К тому же у него есть весомые причины пришить старуху.

В подвале на улицу Ууденмаанкату Яри Фагерстрём ознакомил с планом Кауко Нююссёнена. Он пообещал, что если Каке удастся заманить Линнею в круиз, то он, Яри, возьмет на себя практическую сторону дела. Но при условии, что Каке не забудет его при дележе оставшегося после старухи наследства.

— Ну как тебе идея: выкинуть бабку за борт — плюх! И не видать старухи! Шикарная? — расхваливал Яри свой план.

По мнению Каке, план был не ахти какой гениальный. Такой кому угодно мог прийти голову. Только как Яри планирует заманить Линнею на борт? Вот задачка… Яри ответил, что в любом случае он провернет какое-нибудь дельце со взломом, чтобы раздобыть деньги на поездку. А Каке тем временем нужно придумать способ заманить бабулю на паром. Яри рассчитывал утопить старуху в море уже по пути в Швецию, чтобы не платить за обратную дорогу.

Каке поразмыслил и сказал, что им понадобится пишущая машинка. Если Яри удастся ее спереть и обеспечить деньги на билеты, то он, Каке, займется остальным. На этом и порешили.

Как деятельный человек, Яри пошел в пивнушку готовиться к делу. Весь вечер он изучал телефонный справочник, просматривал список организаций, прихлебывая из кружки, а когда пивнушку стали закрывать, вышел на улицу. Нужно было просто забраться в какое-нибудь государственное учреждение или контору. В ночное время там никого нет, и, как правило, там имелись и пищущие машинки, и даже деньги.

На Булеварди напротив парка возле Старой кирхи пьяный взломщик зашел в первый попавшийся дом, в котором оказалось полным-полно мелких контор и бюро, так что ему было из чего выбирать.

На четвертом этаже обнаружилась роскошная входная дверь из дерева ценной породы, на латунной табличке которой было написано: «Embajada Argentina Cancilleria y Section». Яри решил, что в таком замке ковыряться не стоит, там может быть сигнализация. А вот рядом была такая ординарная зачуханная дверца, что устоять было невозможно. Яри достал из кармана приобретенную для таких случаев пластиковую полоску и вставил ее в дверную щель. Пара ловких движений — дверь щелкнула и открылась. Бесшумно взломщик вошел внутрь, прислушался: все было тихо. Он нащупал на стене выключатель, включил свет и осмотрелся по сторонам.

Яри понял, что он в какой-то канцелярии. Несколько комнат, на столах бумаги и пишущие машинки, на стеллажах папки. Бумаги были на каком-то странном языке, на испанском, что ли?

Он набрел на небольшую кухню, и — о, чудо! — холодильник ломился от пива. За кухней было что-то вроде кабинета для совещаний, в котором стоял длинный блестящий стол, а вдоль стен стояли шкафы с книгами, редкими и дорогими на вид, а в углу — стеклянная витрина с хрустальными фужерами и невообразимым количеством бутылок с вином. Да это просто божественное место!

Яри прислушался к тишине дома, готовый в любой момент сорваться и удрать. Затем он принес из холодильника пиво и налил в хрустальный фужер. Он поднял фужер, поклонился своему отражению в стеклянной дверце книжного шкафа и поднес фужер к губам.

Парой часов позже счастливый взломщик был уже настолько пьян, что сидел, как чурбан, за длинным столом для совещаний, с растрепанными волосами, расставленными перед собой бутылками с дорогим вином, и блаженно улыбался. Его тянуло петь. Яри никуда не спешил: до утра было еще далеко. Рука по привычке потянулась к бокалу: что он теперь пьет — коньяк или ром?

На этой счастливой ноте торжество и закончилось. Суровая действительность в лице охранника предстала перед Яри. Яри рванул в заднюю комнату, успев прихватить машинку и ценную на вид коробку, вылетел на лестницу и бросился вниз. Сверху доносились хлопанье дверей и голоса. Вор выбежал на улицу и понесся в направлении улицы Ууденмаанкату. Задыхающийся, он прибежал в подвал к Каке, захлопнул за собой дверь и рухнул на пол. Прежде чем вырубиться, он похвастался добычей:

— Черт подери, Каке, вот пишущая машинка и целый ящик денежных облигаций государственного банка Аргентины!

Утром украденный Фагерстрёмом ящик открыли: там не было никаких ценных бумаг, а только 2000 отпечатанных пригласительных билетов, которые обычно посольство Аргентины рассылает гостям, приглашаемым на дипломатические рауты. Кроме того, в ящике было сто пятьдесят штук уже заполненных приглашений, запечатанных в конверты и с наклеенными почтовыми марками: речь шла о важном дипломатическом обеде, который должен был состояться через полторы недели в «Каластаяторппе». Приглашения эти Каке и Яри рассылать не стали, а, напротив, разочарованные, отнесли сомнительную добычу в мусорный бак, а потом и вообще об этом забыли. С полдесятка пустых бланков для приглашений они все же оставили для собственного употребления, заполнили их и, подписав на аргентинский манер, отправили на домашние адреса самым доставшим их полицейским и тюремным надзирателям Хельсинки и губернии Уусимаа.

Этот случай привел к большому скандалу в дипломатических кругах: на организованный Аргентинским посольством торжественный обед не явился ни один из приглашенных гостей, если не принимать во внимание нескольких одетых в парадную форму полицейских и тюремных надзирателей, которые предъявили на входе в «Каластаяторппу» официальные приглашения на раут.

Когда протокольный отдел министерства иностранных дел принялся искать пропавшие пригласительные письма, то все закончилось обвинениями в адрес Управления почты и телекоммуникаций. Почтовое ведомство отвергло обвинения в утере почтовых отправлений, но, разумеется, пресса им не поверила. Общественность потребовала увольнения генерального директора почтового ведомства Пеки Тарьянне. По всей видимости, он даже отправил письмо с заявлением об увольнении, но оно так и не дошло до адресата.

Тем временем украденная Яри пишущая машинка принесла пользу.

Кауко Нююссёнен напечатал на ней Линнее Ра-васке письмо, выдержанное в официальном тоне. В письме поздравляли получательницу приза, который она выиграла на конкурсе, проводившемся предыдущей весной на выставке садоводов, — бесплатного круиза в Стокгольм. Каке приложил к письму билет, дающий право на место в каюте на палубе «Б». Кроме того, в письме давались прочие необходимые указания: победительница должна была ночевать в Стокгольме в отеле «Рейзен», где у портье ее ожидал ваучер отеля и обратный билет. «Еще раз поздравляем победительницу!» Нююссёнен подписал наградное письмо от имени замдиректора по оргвопросам Общества садоводов Финляндии Тойво Т. Похьялы.

Бумагу бережно препроводили на почту и отправили заказным письмом.

Полковница Линнеа Раваска открыла письмо и, ошеломленная, прочитала счастливую новость. Она действительно была весной на выставке садоводов, пенсионерка регулярно посещала такие выставки, пока жила в Хармисто, но Линнеа не припоминала, чтобы она принимала участие в каком-либо конкурсе. Но наверно ее просто опять подвела память. Может быть, приз разыгрывался среди всех, кто купил входной билет? А не все ли равно, призовая поездка была как нельзя кстати. Линнеа испытала большой стресс в последнее время, и ей не помешало бы отвлечься, съездить куда-нибудь отдохнуть. Как приятно будет прогуляться по улочкам летнего Стокгольма, навестить Старый город, вспомнить прошлые времена. Еще лучше было бы, если бы поездка была на две персоны: она могла бы взять с собой Яакко. Ну да ладно, в другой раз. Линнеа решила, что привезет Яакко какой-нибудь хороший сувенир.

Еще до начала круиза Яри Фагерстрёму нужно было еще раз сходить на дело, чтобы раздобыть денег на поездку. К тому же Яри намеревался привезти из Стокгольма немного наркоты, для собственного, в основном, потребления. Теперь он все делал на трезвую голову: ограбил парочку сельчан в парке Кайсаниеми и, таким образом, обеспечил себя деньгами для поездки. Ему еще и повезло, потому что побить пришлось только одну из жертв, другая отказалась от своего бумажника добровольно.

Жажда путешествий начала одолевать и Яри тоже.

Глава 18

В пятницу днем Яри Фагерстрём и Линнеа Раваска заблаговременно уложили вещи в дорогу. Паром в Швецию отходил в восемнадцать часов. Линнеа взяла с собой небольшую дорожную сумку, в которую наряду с обычным дорожным набором положила и свою любимую муфту. Линнеа подумала, не стоит ли взять с собой пистолет Райнера, но отказалась от этой мысли: на что обычной туристке, отправляющейся в поездку в мирный Стокгольм, пистолет? Кроме того, с пистолетом могут возникнуть проблемы на таможне. Но на всякий случай Линнеа прихватила шприц с ядом. В наше время старой беспомощной женщине смертельный яд в дороге не помешает.

У Яри приготовления были не столь масштабные. Он изучал бумажник, который забрал у одного из ограбленных сельчан. Там были права, выписанные на имя некоего Хейкки Лаунонена, родившегося 20.05.1943. Из удостоверения личности выяснилось, что ограбленный Лаунонен был родом из Иматры и работал автослесарем. В бумажнике были две небольшие фотографии, на которых были дети школьного возраста — смеющаяся девчушка и мальчишка с огромными ушами. Изучив фотографию на правах, Яри отметил, что и у отца были заметно выделявшиеся уши. Странно, когда он дубасил Лаунонена, то на уши особого внимания не обратил. «Добрался ли этот Лаунонен уже до дому или все еще валяется в больнице?» — подумал Яри Фагерстрём, выбрасывая пустой бумажник в мусорную корзину.

В бумажнике у Лаунонена оказалось 3400 марок. Вторая жертва принесла только 600. Так что на поездку у Яри около четырех тысяч. На эти деньги, правда, пришлось купить билет для Линнеи, однако, как подсчитал довольный Яри, денег хватало и на покупку хорошего запаса дури.

Яри Фагерстрём прибыл в терминал, откуда уходили лайнеры в Швецию, заблаговременно, уже в пять часов. Каке пришел его провожать, он хотел убедиться в том, что Линнеа получила письмо и поднялась на борт. Мужчины устроились возле стены терминала в тени колонны, откуда можно было следить за потоком идущих на посадку пассажиров.

За полчаса до отправления судна появилась Линнеа в сопровождении Яакко Кивистё. Кивистё протянул полковнице цветы и обнял ее на прощание. Линнеа была одета в светлый прогулочный костюм, в одной руку у нее был поплиновый жакет, в другой — небольшая дорожная сумка. На голове у старой полковницы была широкополая летняя шляпа, украшенная цветами.

— Ну и вырядилась баба, видать, денег у нее куры не клюют, — пробормотали Каке и Яри, прячась за колонной зала терминала. — Хорошо еще, что не стали тратиться на обратный билет. Старуха пойдет на корм рыбам, — утешали они себя.

Когда Линнеа поднялась на борт, а Яакко Кивистё покинул зал, Каке попрощался с приятелем. Крепко ударили по рукам. Обстановка была торжественной. Ведь Яри отправлялся в поездку, которая сулила им важные перемены в жизни.

— Привези гашиша и будь мужчиной, — сказал на прощание Кауко Нююссёнен — И не забудь швырнуть Линнею в море уже по пути туда, чтобы она не устроила в Стокгольме скандал из-за номера в отеле и обратного билета.

— Каке, на меня ты можешь положиться. Мне не впервой заниматься такими делами, — ответил Яри. Затем и он поднялся на борт и направился прямиком к стойке бара ждать начала обслуживания.

Настроение у него было хорошее. Яри многого ожидал от этой поездки. Сделав первый глоток, он почувствовал в желудке приятное тепло. Как-то все это волнительно: шикарный лайнер, летний морской круиз, наступающая ночь, в которую Яри покажет, на что он способен. Яри казалось, что он — перст судьбы, сильный, хладнокровный и неподкупный. Губы его растянулись в улыбке, и он заказал еще выпивки.

Полковница Линнеа Раваска устроилась в своей каюте, где ее попутчицей оказалась женщина лет тридцати, вежливая и культурная. Звали ее Сиркка Исса-кайнен. Попутчица рассказала, что она по профессии психолог и направляется на западное побережье Швеции в Тролльхэттан изучать, как приспособились к тамошним условиям заводские рабочие — выходцы из Финляндии. Речь шла о перекрестном научном исследовании, участие в котором принимали также и социологи. В университете Тампере было отмечено, что работающие на шведских автозаводах молодые мужчины, уроженцы Финляндии, более подвержены заболеванию алкоголизмом, нежели шведские рабочие. Женщина собиралась основательно изучить этот интересный феномен.

Когда Линнеа рассказала, что получила эту поездку в качестве приза от Общества садоводов Финляндии, Сиркка Иссакайнен воодушевилась. Оказалось, она тоже увлекается садоводством. Сиркка жила в Тампере в районе Херванта и летом выращивала цветы и томаты у себя на балконе. Муж у нее родом из Кокколы, все его родственники — заядлые огородники. Сиркке они каждую весну дарят роскошную рассаду томатов. Психолог Иссакайнен пообещала следующей весной отправить своей попутчице в Тёёлё такую же рассаду.

Женщины договорились поужинать вместе в ресторане а-ля карт. Жирная еда со шведского стола их не интересовала.

Яри тоже встретил в баре приятное общество; он сидел и травил байки двум дальнобойщикам, пока к ним не присоединился некто Сеппо Рахикайнен, который хвастался, что работает на норвежской нефтяной платформе в Северном море. Рахикайнен щедро угощал и рассказывал о тяжелой работе посреди бушующего моря. Он возвращался из отпуска обратно на работу. Дома в Конгинкангасе он провел две недели с бутылкой самогона в одной руке и шлюшкой — в другой, а в соседнем ольшанике дежурило такси на случай, если ему понадобится в город. Рахикайнен похвалялся, что делает двенадцать тысяч норвежских крон за две недели, так что какой-то там счетчик такси его отпуску не мешает. Раньше, в старину, когда Рахикайнен работал на автозаводе фирмы «Сааб» в Тролльхэттане и был вынужден считать каждый грош, все деньги уходили на спиртное. А теперь можно было пить сколько хочешь, и все равно деньги оставались, вот такое дело эта нефтедобывающая отрасль.

Яри Фагерстрём хитровато смотрел на Рахикай-нена. Затем он сказал, что работает лимнологом и что в его сфере тоже можно делать деньги. Он показал нефтянику свою пачку денег.

Но Рахикайнен не очень-то представлял, чем занимаются лимнологи. Яри, что, работает на лимонадной фабрике?

Яри Фагерстрём так и взорвался от смеха. Черт тебя подери! Да это же исследование воды, он все знает о море и о рыбах.

Выпили еще. Яри сказал, что едет в Гётеборг, на автопалубе у него цистерна, полная финской озерной воды из озера Пяйянне. 20000 литров, а в воде многие тысячи мальков налима. Их он доставит в Вяттерн, забросит на рыборазводную фабрику, а в Гётеборге возьмет попутный груз.

— Мальков морской камбалы! Я повезу их в Финляндию 100 000 штук. Это долгая дорога, надо без остановок добраться до самого севера. Видишь ли, мальков выпустят в озеро Инари, исследования показали, что в холодных водах севера они чувствуют себя лучше, нежели в море. Мне за этот груз платят за каждого малька десять пенни за штуку, подсчитай, парень, ради интереса, сколько это будет.

Нефтедобытчик воодушевился: на буровой платформе иногда ели морскую камбалу, это шикарная рыба, особенно если поджарить ее на растительном масле. Это прекрасная идея выпустить их в озеро Инари. Рахикайнен пообещал когда-нибудь в будущем поехать на озеро Инари половить камбалу. Довольные мужчины договорились в 1990 году вместе поехать на рыбалку, именно тогда камбала достигнет наилучших размеров. Ударили по рукам и выпили.

Яри подумал, что если вечерком удастся заманить Рахикайнена сыграть в карты, пьяный нефтяник с деньгами станет легкой добычей. Вот почему нужно создать образ человека, который не мелочится.

С самого начала Рахикайнен вел себя доверчиво, а когда Яри рассказал о некоторых деталях рыбораз-водного производства, нефтяник поверил, что приобрел нового друга, знающего все о рыболовной отрасли лимнолога. Яри свел все к игре в секу, разновидности покера, увлек Рахикайнена так, что тот пригласил гидроспециалиста на вечер в свою каюту. У самого Яри места в каюте не было.

До того как обчистить Рахикайнена, Яри хотел узнать, где устроилась Линнеа. На борту уже объявили о втором заходе на ужин, и Яри решил посмотреть, не пошла ли старая полковница навестить шведский стол. Новый приятель Рахикайнен неотлучно следовал за ним.

В зале Линнеи не было видно. Яри решил заглянуть в ресторан с обслуживанием. Он был почти пустой, возле окна было занято всего лишь несколько столиков. Там и сидела Линнеа, в обществе какой-то незнакомой женщины. Яри уселся так, чтобы Линнеа не могла его видеть, а Рахикайнен присел рядом. Когда пришла официантка, Рахикайнен заказал обоим горячие бутерброды, в этом ресторане нельзя было просто пить, ничего не заказывая на закуску.

Рахикайнен заметил, как его приятель время от времени бросает взгляды на один из столиков, за которым сидела весьма приличная баба лет тридцати в обществе то ли матери, то ли бабушки, как показалось Рахикайнену. Рахикайнен так заинтересовался женщиной помоложе, что встал и, покачиваясь, отважно пошел через зал к столику женщин. Яри рассердился: пьяный нефтяник мог все испортить.

Яри подумал, что Рахикайнена отправят обратно за свой столик, стоит ему открыть рот. Приличные дамы не станут разговаривать с пьяными работягами. Но что это такое? Женщина помоложе достала из сумочки блокнот и ручку и принялась задавать Рахикайнену различные вопросы. Рахикайнен уселся за столик, заказал женщинам напитки, его смех доносился до столика Яри. Огорченный, Яри встал и вернулся в бар.

Сиркка Иссакайнен очень обрадовалась тому, что случайно, уже по пути в Швецию, встретила подходящий объект для исследования. Рахикайнен работал в Тролльхэттане, что выяснилось в самом начале разговора. Иссакайнен начала делать пометки в блокноте. Рахикайнен откровенно и с юмором рассказывал об условиях и образе жизни финнов в мужских общежитиях на автозаводе «Сааб». Иссакайнен удалось записать в свою записную книжку поистине уникальные сведения. Но, к сожалению, интервьюируемый начал хмелеть и приставать, но все равно такую великолепную возможность упускать не следовало. Соседке Иссакайнен по каюте Линнее Раваске создавшаяся ситуация не понравилась, и она отправилась спать.

Яри Фагерстрём пропустил в баре несколько стаканчиков, а затем решил пойти глянуть, сидит ли Лин-неа еще в ресторане. Увидев, что старуха ушла, он осмелился присоединиться к компании Рахикайнена и Иссакайнен и принялся разглагольствовать о лимнологии. Рахикайнену это не понравилось, и он посоветовал Яри убраться. Мужчины повздорили. Сиркка Иссакайнен испугалась и убежала в свою каюту. От этого Рахикайнен еще больше разозлился и схватил Яри за грудки. Яри пнул буровика в пах, тот упал, падая, потащил за собой скатерть, стаканы и весь стол, а затем вновь бросился на приятеля. Драка была в самом разгаре, когда прибежали двое охранников, которые потащили драчунов из ресторана прямо в судовую кутузку. Для верности их разместили в отдельных камерах.

Яри Фагерстрём исступленно пинал стальную дверь своей камеры, орал, что это непозволительно, что с ним обошлись несправедливо и что он не виноват в этой драке, но его так и не выпустили. Из машинного отделения доносился грохочущий звук судовых дизелей, откуда-то издалека доносились звериные рыки Рахикайнена. С мрачными мыслями Яри Фагерстрём лег. Находясь за решеткой ничего нельзя было предпринять в отношении старухи. Линнеа снова осталась в живых по вине какого-то чокнутого нефтяника.

Потрясенная, психолог Сиркка Иссакайнен рассказала о своих ресторанных приключениях и о драке, которую затеяли мужчины. Она пожаловалась на жуткое поведение финских мужчин. Линнеа принялась рассказывать попутчице о своем опыте общения с нынешней молодежью. У старушки был собственный приемный сын, ставший алкоголиком и уголовником, который вместе со своими дружбанами-преступника-ми был настоящей головной болью. Слава богу, один из них уже умер.

Сиркка Иссакайнен констатировала, что жить в этом мире было бы хорошо, если бы большинство мужчин не были алкоголиками и придурками. С другой стороны, у нее как у психолога тогда не было бы столько работы.

Глава 19

В Стокгольме было пасмурно, но тепло. Пройдя таможенный контроль, Линнеа взяла такси и предложила подвезти психолога Сиркку Иссакайнен, которая собиралась продолжить путешествие на поезде. Высадив попутчицу на центральном вокзале, Линнеа поехала дальше в отеле «Рейзен» на набережной.

Жаль, но уровень обслуживания в «Рейзене» понизился с тех пор, когда Линнеа останавливалась там последний раз в 1957 году. Пожилой даме самой пришлось тащить багаж к стойке ресепшн: ни таксист, ни швейцар не предложили ей помощь. Линнеа отлично справилась: она привыкла носить ведра с водой из колодца, пока жила на хуторе. Но настроение от этого у нее не улучшилось.

Женщина за стойкой была вежливой, но безнадежно тупой и нерасторопной. Когда Линнеа спросила о ваучере на свое имя, она никак не могла его найти. Полковница поразилась такой небережности персонала отеля и, с трудом скрывая нетерпение в голосе, потребовала, чтобы ей тотчас же предоставили номер. А выяснением того, куда делся пропавший ваучер, пусть занимаются отель и Общество садоводов Финляндии. Ее — пожилую женщину — это не касается.

Служащая попросила прощения за это недоразумение и попыталась выяснить, что же случилось. Но никто не заказывал номер на имя Линнеи Раваски, и с почтой не приходили ни ваучер, ни обратный билет в Хельсинки, о которых говорила Линнеа. Кроме того, отель был переполнен.

Тогда Линнеа выудила из сумочки письмо, в котором ее извещали о призовой поездке. Она перевела его на шведский для администратора отеля, и тот слегка смягчился. Для Линнеи тут же нашелся номер, и поскольку свободных стандартных номеров уже не было, ее препроводили в «люкс», в котором, помимо спальни, были гостиная и сауна.

Из «Рейзена» тем временем позвонили в Общество садоводов Финляндии и рассказали о финской пенсионерке, которая упрямо требовала разместить ее в отеле: у нее было письмо, подписанное неким Тойво Т. Похьялой. В Обществе подумали, что тут замешано само министерство сельского хозяйства и пообещали немедленно оплатить проживание в отеле пенсионерки и обратный билет. Заместитель директора Общества, правда, недоумевал, в чем, собственно говоря, дело. К подружке министра сельского хозяйства нужно было, разумеется, относиться со всем уважением и оплатить ее расходы в Стокгольме, это любому дураку понятно. Но почему министр решил использовать в личных целях именно Общество садоводов Финляндии? В особенности замдиректора по организационным вопросам поразила смелость Похьялы. Нужны были определенная наглость и хладнокровие, чтобы после всех этих скандалов со взятками оплачивать расходы своих подружек из государственной казны. Удивительно было и то, что у Похьялы была связь с какой-то истеричной пенсионеркой. Замдиректора был о другого мнения Похьяле. На людях он производил впечатление приличного человека и достойного члена Государственного совета. Однако заместитель директора понимал, что образ честного человека политики зачастую создают лишь для отвода глаз.

— Органы сработали, — хмыкнул замдиректора.

Когда все было улажено, управляющий отелем «Рейзен» лично явился к полковнице и объяснил, что они не намерены взыскивать с Общества садоводов Финляндии разницу между стоимостью проживания в обычном номере и в «люксе» Он извинился за неудобства и распорядился принести в номер бутылочку шерри.

Первую половину дня Линнеа провела в «люксе». Она хорошо отдохнула и съела легкий завтрак. Набравшись сил, пенсионерка отправилась осматривать город. Небо прояснилось, и теперь было настоящим удовольствием неспешно прогуливаться по узким улочкам Старого города, заполненными одетыми по-летнему туристами.

Стокгольм за эти годы мало изменился. Линнеа вспомнила свою первую поездку в Стокгольм за покупками в 1936 году: это было в начале лета, тогда дальние поездки считались особым шиком. В это же время король Швеции был с визитом в Турку и Наан-тали, все стокгольмские газеты писали об этом. Газеты тогда продавали с небольших тележек на углах улиц и в них не печатали фотографий голых женщин.

Линнеа размышляла, что купить в подарок Яакко Кивистё. Придумать было трудно. У Яакко было все, что нужно: его огромная квартира была битком набита разнообразными вещами. Линнее казалось пустой тратой денег покупать дорогой подарок человеку, который скоро умрет от старости. Линнеа решила, что это должна быть мелочь, но мелочь изящная и не имеющая конкретного практического значения. Может, пресс-папье из мрамора и слоновой кости подойдет. Себе Линнеа приобрела сорочку из натурального шелка. Занеся покупки в отель, она направилась в Скансен, где провела остаток дня, наслаждаясь прекрасными видами.

Для Яри Фагерстрёма морская прогулка закончилась только тогда, когда после швартовки открылись двери судовой кутузки. Вопящий Рахикайнен был выпущен часом раньше и, к счастью, уже успел покинуть борт лайнера. Яри, с онемевшими после проведенной на твердой подстилке ночи членами, пошатываясь, прошел через таможню в порт. На пути оказалась стайка клюющих голубей. Яри ускорил шаг и пнул ближайшую птицу так сильно, что та замертво грохнулась посреди улицы. Довольный, Яри потопал в метро, на котором и добрался до центра Стокгольма.

Яри Фагерстрём болтался по улицам Стокгольма весь день, время от времени заглядывал в кабаки, чтобы промочить горло, задирал шведов, в конце концов, нарвался, получил по морде и огорчился пуще прежнего. Столкнись Яри с Линнеей в городе в таком состоянии, он набросился бы на старушку и убил прямо на месте, не обращая внимания на прохожих.

Под вечер Яри Фагерстрёму удалось купить пару доз дури по просто бешеной цене. Вколов наркоту в вену, Яри на какое-то время оживился, начал радоваться поездке, готов был обнять весь мир, пока действие вещества не кончилось и к нему не вернулось прежнее мрачное расположение духа.

К вечеру пошел дождь, воздух стал прохладнее, Яри стал замерзать. Он смертельно устал и попытался устроиться на ночлег в гостиницу. Но его не впустили по причине внешнего вида: вонючие, грязные и с одурманенным взглядом постояльцы в приличных гостиницах не приветствовались. Яри добрел до окрестностей Риддархольмена, час или два поспал за припаркованными на берегу машинами, замерз и промок. Ночью он, шатаясь, добрался по мостам до центра, оказался на улице Мальмшилнадсгатан, но, к его огорчению, все проститутки уже ушли, наверное, спрятались от дождя или вообще не работали из-за страха заразиться СПИДом. Отчаявшийся, Яри Фа-герстрём побрел в северном направлении, к парку, расположенному в конце улицы возле кирхи. Там под зонтом виднелась одинокая страшная проститутка, эмигрантка-турчанка, положение которой было настолько отчаянным, что даже отвратный вид Яри Фа-герстрёма ее не смутил.

Девушку звали Лидия. Яри угостил ее влажной сигаретой, затем парочка под одним зонтом отправилась мимо кирхи куда-то в северную часть города, где девица впустила приятеля в маленькую мрачную комнатенку, в которой нужно было ходить на цыпочках и не хлопать дверью. Там была раковина, кровать и объятия несчастной женщины, навсегда покинувшей родную Анатолию.

Глава 20

Забулдыга Яри Фагерстрём проснулся в полдень в квартире у милосердной проститутки турецкого про-исхождениия где-то на севере Стокгольма. Комната была маленькой и мрачной, больше похожей на гараж, она подозрительно напоминала «штаб» Каке Нююссёнена на улице Ууденмаанкату. Яри увидел, что спит на грязных простынях рядом с ужасно волосатой женщиной, которая доверчиво свернулась у него под боком. От женщины пахло дешевыми духами и потом. На полу валялась куча нижнего белья.

Яри посмотрел на спящую женщину. Не заразила ли его какой-нибудь гадостью эта вонючая баба? Это было вполне вероятно. СПИД? Настроение у Фагер-стрёма стало поганым, он пришел в бешенство. Он растолкал девку, начал кричать на нее и требовать справку о состоянии здоровья.

— СПИД, СПИД, — повторял он.

Яри схватил девку за запястья и стащил голую с кровати на пол. Девка подобрала какие-то тряпки с пола, чтобы накинуть на себя, и попыталась выбежать. Яри набросился на нее и принялся беспощадно избивать. Он бил ее в лицо, в грудь, пинал ногами. Но внезапно он вспомнил, что СПИД передается не только при половом сношении, но и через кровь. Он тотчас же прекратил избиение. Рыдая, черноволосая шлюха забилась в угол. Фагерстрём натянул на себя одежду и бросился вон из хибары. О плате за услуги и речи не шло.

Страдающий похмельем, Яри Фагерстрём ждал отправления парома в какой-то пивнушке. У него болел живот, в голове шумело. Да и денег оставалось всего несколько сотен, куда только они подевались? На метро Яри добрался до порта и поднялся на борт. Теперь нужно было ждать прибытия Линнеи. Яри отправился на посадочную палубу, укрылся в тени лестницы и мутными глазами следил за потоком поднимающихся на борт пассажиров. От волн его тошнило, свет резал глаза, во рту пересохло. Непонятно было: это он отходил так от вчерашней наркоты, или уже началось сегодняшнее похмелье.

Линнеа прибыла с небольшой сумкой, здоровая и в хорошем настроении. На голове — украшенная цветами шляпка, на лице — довольная улыбка отдохнувшего человека. «Значит, старухе удалось раздобыть билет на обратную дорогу, да еще и с местом в каюте», — с горечью подумал Яри. Он тайком проследовал за Линнеей до палубы «Б» и запомнил номер каюты: 112. Когда старуха вошла в каюту, Яри вернулся в бар. Судно отправилось, начали наливать, и Яри стало получше. После первой кружки холодного пива Фа-герстрёму стало казаться, что вряд ли он подцепил от своей ночной спутницы какую-нибудь опасную болезнь. Уж не такой этот СПИД и распространенный. Понемногу успокаиваясь, Яри решил, что по статистике он не мог заразиться. Если даже каждая пятая шлюха в Стокгольме является носительницей опасного вируса, а проституток в городе насчитывается около десяти тысяч, то, по крайней мере, восемь тысяч из них должны быть здоровы. Разумно было предположить, что турчанка принадлежит именно к их числу. К тому же внешне она выглядела вполне здоровой. Кожа с нее не облезала, да и вонючих гнойников на теле он не заметил. Это что-то да значит, утешал себя Яри. Он заказал водки и колы со льдом. Теперь он уже думал, что напрасно поколотил Лидию — тут ему и имя вспомнилось. Надо было адрес запомнить. Никогда не знаешь, когда снова окажешься в Стоке, вдруг решишь зайти к знакомой бляди поздороваться.

Но зря Яри себя обманывал. Он уже являлся носителем ВИЧ-инфекции. Несчастная турецкая проститутка заполучила это профессиональное заболевание полгода тому назад, а теперь зараза прицепилась и к Яри. В будущем его подстерегали имуннодефицит и мучительная смерть, но он об этом даже не подозревал. У него были куда более важные проблемы. Например, необходимо покончить с мерзкой старухой. Недолго ей осталось.

На этот раз Яри был осторожен. Пил он медленно, чтобы не опьянеть. Вечером Яри отправился на дискотеку потанцевать. В полутемном зале атмосфера была приятная, и Яри чувствовал себя превосходно. Наркоты у него с собой не было, но, если поразмыслить, оно и к лучшему. Засветись он с наркотой на таможне в Катаянокке, пришлось бы оттянуть приличный срок из-за какой-то контрабандной дури.

Яри решил, что по прибытии в Хельсинки он отдохнет пару дней и затем провернет какое-нибудь дельце поприличней. Каке пусть спланирует все детали, и тогда все будет отлично. Все еще стояло лето, период отпусков был в самом разгаре, так что можно было бы обчистить кое-какие квартиры в Кайвопуйсто, там-то уж наверняка найдутся и картины, и сереб-ришко, а за них сегодня дадут побольше, чем за стереосистемы и телевизоры. Но сейчас нужно было быть начеку. Вот-вот придет время бросать Линнею в море. А это лучше делать на трезвую голову.

Часа в три поутру Яри прокрался на палубу, где располагались каюты класса «Б». Он постучал в дверь Линнеи; старушка, у которой был очень чуткий сон, проснулась и спросила «кто там?». Яри изменил голос и попросил открыть дверь, за ней ждет ее старый друг.

Полусонная старушка оделась, взяла сумочку и приоткрыла дверь, недоумевая, кому она могла понадобиться в такое время. Проснулась и соседка Линнеи по каюте, поэтому старушка вышла в коридор, дабы не мешать ей спать.

Яри Фагерстрём зажал рот старушке своей широченной ладонью и притворил плечом дверь каюты. Затем схватил Линнею в охапку и потащил к лестнице. Там он огляделся по сторонам: путь был свободен. Яри добежал со старушкой до пустынной палубы со спасательными шлюпками и опустил ее там возле фальшборта. Сердце билось в груди у старушки, как перепуганный птенец. В полумраке Линнеа разглядела лицо своего похитителя и застыла от ужаса.

Яри тяжело дышал. Забег вверх по лестнице даже с такой легкой ношей дался ему нелегко. Пора бы заглянуть в тренажерный зал. Он буркнул Линнее, чтобы та не вздумала кричать, и убрал руку, чтобы поправить себе волосы. Линнеа умоляла Яри отпустить ее: может, они смогут договориться? Яри прикурил сигарету, убедился что на палубе нет других пассажиров, затем поднял Линнею под обе подмышки. Старушка поняла, что Яри собирается бросить ее за борт.

— Яри, сжалься, позволь мне хотя бы принять лекарство, я умоляю… у меня есть яд…

Линнеа плакала. Дрожащими руками она открыла сумочку и вынула шприц с ядом. Убийца насторожился. Лекарство? Черт побери, да у старухи полный шприц наркоты! Конечно, ей дал Кивистё. У врачей ведь есть доступ к бесплатным наркотикам — героину, опию, как же он не догадался. Даже эта полковница, вся из себя такая приличная, и та пользовалась наркотиками! Какое лицемерие! В данной ситуации Яри доза была куда нужнее, чем этой старой селедке!

Молодой человек выхватил шприц из дрожащих рук Линнеи, закатал рукав и вогнал иглу в вену. Тут же в мозгу зашумела кровь, товар был классный, ха-ха, колени у него ослабели, сердце забилось в грудной клетке, как подстреленная птица. Мужчина замертво рухнул на палубу. Линнеа вытащила пустой шприц из руки Яри, поправила рукав рубашки и спряталась за ближайшей спасательной шлюпкой.

Труп молодого человека лежал возле перил. Грохот судовых дизелей смешивался с шумом моря. Было холодно и сыро. Линнеа знала, что, прежде всего, она должна успокоиться. Стоит ли ставить в известность о том, что произошло, команду судна? Не рассердится ли капитан, если она расскажет о трупе на палубе? Какая жуткая ситуация.

«К смерти нельзя привыкнуть, — подумала полковница Линнеа Раваска — Но, Господи, он заслужил такой конец!»

Внезапная смерть молодого человека стала облегчением для Линнеи.

Эрик Севандер, лесничий «Раума-Репола», всю ночь дулся в карты со своей партнершей по игре и кровати медсестрой Аннели Вяхя-Руоттила. Севандер возвращался из Штутгарта с профсоюзного конгресса, организованного отделом Евросоюза по работе с лесной отраслью, в котором принимала участие и медсестра Вяхя-Руоттила, записанная как коллега по работе Севандера.

На обратной дороге они ради забавы сыграли в каюте Севандера сначала в «казино», а затем в «рятти-покка» — покер на раздевание, который закончился победой обеих сторон. Затем немолодой уже лесничий предложил совершить ночную прогулку по палубе и подышать свежим воздухом. К несчастью, стоило им только выйти на палубу, как они споткнулись о труп Яри Фагерстрёма.

И хотя Севандер любил выпить хорошего коньячку, его раздражало то и дело натыкаться на пьяных финнов, которые пьют до одурения и валяются потом по всему парому. Севандер наклонился над телом Фагерстрёма и попытался разбудить его. Но финн не подавал признаков жизни. Севандер разозлился. Поднял тело за подмышки и пошлепал по щекам.

— Надо бы отнести его обратно в третий класс. Вот ведь нажрутся, как свиньи… — раздраженно сказал Севандер.

Медсестра Аннели Вяхя-Руоттила пощупала у Фагерстрёма пульс и констатировала самое страшное. Перед ними был не просто отключившийся пьяница, хоть от него и разило спиртным, а настоящий покойник.

Лесничий Эрик Севандер сообразил, что попал в очень неприятную ситуацию. Умерший при невыясненных обстоятельствах человек — это означает пристальное полицейское расследование и, как следствие, допросы свидетелей. Под подозрение может попасть и сам Севандер. А ему хотелось избежать скандала в фирме «Раума-Репола». И дело было не только в трупе, но еще и в том, что там была замешана медсестра Вяхя-Руоттила. Раскройся ее присутствие на судне, и семейного скандала не избежать: свободным мужчиной Севандер был только во время таких носящих особый характер поездок, как эта. Его жена и трое взрослых детей — все глубоко верующие — поднимут такой шум, если узнают, что верный муж и любящий отец оказался замешан в смерти при невыясненных обстоятельствах, да еще перед этим занимался распутством без всяких угрызений совести.

Еще будучи молодым практикантом, Севандер был на сплаве на реке Кеми, там он научился совершать смелые поступки и разрешать самые трудные проблемы. Если случился затор, его нужно было взорвать и обеспечить движение, иначе река разнесет бревна по лугам. А такого решительный сплавщик ни за что не допустит.

Севандер спросил у медсестры Вяхя-Руоттилы, действительно ли мужчина мертв. Женщина обследовала тело Яри Фагерстрёма более основательно и вскоре сказала, что нет никакой надежды, даже искусственное дыхание не поможет. Мертвецки мертв. Вскрытие может прояснить причину смерти.

— Ну, вскрытие в сложившейся ситуации бьшо бы лишним, — решительно произнес Севандер, поднял труп и перекинул через перила в пустоту. Земные останки грешного Яри Фагерстрёма плюхнулись в темное море. Раздался всплеск, на месте падения образовалась воронка, где-то в небе шлепала крыльями одинокая чайка.

Лесничий Севандер вместе с Аннели Вяхя-Руот-тила какое-то время постояли у перил, глядя на волны. Потом парочка удалилась с палубы: Севандер придерживал одной рукой свою спутницу, которую немного пошатывало.

Полковница Линнеа Раваска была единственным человеком, ставшим свидетелем этого неприятного происшествия. Когда все уже закончилось, Линнеа вышла из-за спасательной шлюпки, тоже посмотрела на ночное бушующее море и отправилась обратно в свою каюту. Бесшумно она разделась и забралась под одеяло. Линнеа была настолько потрясена, что не могла осознать, что же именно произошло на палубе.

Ближе к осени замысловатые морские течения принесли труп умершего от яда Яри Фагерстрёма к Аландам, где он оказался в акватории к югу от Эккере и застрял на мелководье. А в это время огромный угорь, возвращавшийся в Балтику после нереста в Саргассовом море, застал труп Фагерстрёма в достаточно разложившемся виде, с радостью воспользовался случаем и раздобрел несказанно на таких кормах. Заодно угорь подхватил и опасную ВИЧ-инфекцию. Однако угорь не погиб от этой опасной заразы, которой так страшится человечество. Жирный и беззаботный, этот обжора заплыл в мережу девяностотрехлетнего рыбака Альбина Васберга.

— Черт побери, какой огромный угорь, — обрадовался Альбин, вытаскивая из мережи зараженного СПИДом морского проныру. И хотя угорь сопротивлялся, он не смог обмануть судьбу: Альбин Васберг прибил его за хвост к стене сарая, в котором держал лодку, помял, снял кожу, разрезал на куски и положил в казан. Затем он сварил и закоптил угря и смаковал, нарезая кусками и кладя на местный хлеб, смазанный растопленным сливочным маслом.

Вирус, приобретенный турецкой проституткой, выдержал богатое приключениями путешествие из Стокгольма до самых Аландских островов, но, оказавшись в луженом желудке Альбина, скончался, не оставив после себя и следа.

Глава 21

Сразу по возвращении Линнеи из круиза до Стокгольма Яакко Кивистё заметил, что с давней его подругой не все в порядке. Линнеа держалась напряженно, замкнуто, совершенно ничего не хотела рассказывать о своей поездке. Казалось, что вдова боится чего-то ужасного, но рассказать о своих страхах не осмеливается.

Если бы Линнеа была помоложе, Яакко мог бы понять ее угнетенное состояние и беспокойство: климакс со всеми вытекающими из этого последствиями негативно действует на женскую психику. Однако Линнеа уже давным-давно прошла через все эти климактерические беды, поэтому ее симптомы тревожили доктора.

Поскольку настроение Линнеи не улучшалось, Яакко решил спросить напрямую, что ее беспокоит. Что произошло на пароме? Отчего подруга все время такая грустная? Яакко клялся, что она может довериться ему и что он с пониманием отнесется к любой правде.

У Линнеи не оставалось иного выхода, как довериться своему другу. Она начала свой драматический рассказ с появления Пертти Лахтела в квартире, потом рассказала о его смерти и похоронах и о том, что случилось на обратном пути из Стокгольма. От этой истории у Яакко помутнело глазах. Бедная Линнеа два раза оказывалась перед лицом смерти, и оба раза ей удалось остаться в живых.

Яакко Кивистё выписал Линнее успокоительные таблетки. Старики решили, начиная с этого момента, держаться вместе, будь что будет. Яакко поклялся, что будет защищать Линнею, если понадобится — даже ценой своей собственной жизни. Единодушно они решили скрыть оба смертельных случая от полиции.

Смерть двух молодых мужчин была фактом, с которым нельзя было ничего поделать. Рассуждая логически, фактом было так же то, что оба стали жертвой приготовленного Линнеей яда. Яакко решил, что самым разумным будет конфисковать снадобье у Линнеи и запереть в свой шкафчик, чтобы при случае отвезти на станцию переработки химических отходов. Упомянутый в рассказе пистолет Райнера Яакко тоже изъял, мотивировав тем, что небезопасно носить его с собой.

Двое негодяев были мертвы, но оставался еще третий член банды, гнусный Кауко Нююссёнен. Старики знали, что теперь разъяренный Кауко представляет для жизни Линнеи еще более серьезную опасность.

Про себя Яакко Кивистё решил что-нибудь предпринять. Он был мужчиной и считал своим долгом защищать старую слабую женщину, жизнь которой была в опасности.

Последний член банды, Кауко Нююссёнен пришел встречать Яри Фагерстрёма в порт. Он предвкушал хорошие новости: как приятно будет услышать, что Линнеа, наконец, утонула. Еще приятнее будет увидеть друга и услышать все подробности поездки. Но самое замечательное — укол дозы привезенной наркоты, скрашивающий серые будни.

Однако Фагерстрёма нигде не было видно. Где там приятель задерживается? Каке думал, что Яри воодушевленно рванулся бы в числе первых к трапу, чтобы увидеть своего кореша.

Удивлению Нююссёнена не было границ, когда он увидел, что вместо Фагерстрёма по трапу спускается полковница Линнеа Раваска. Что это значит? Фа-герстрёму не удалось прикончить Линнею! Старушка встала в очередь на такси живехонькая, как и прежде, только на лице ее было еще более решительное выражение. Нююссёнен тяжело вздохнул. Эта бабка живучая, как кошка, но где же Яри, черт его побери?

Кауко Нююссёнен прождал в порту больше часа, пока лайнер не опустел. Яри так и не появился. Не остался ли он покутить в Стокгольме? В глубоком раздумье Нююссёнен ушел из пассажирского порта. Он купил вечернюю газету и внимательно прочитал ее. Но там новостей о смерти Яри не было. Но почему-то Каке подозревал самое страшное. Линнеа становилась опасной для жизни.

О судьбе Яри Фагерстрёма Кауко Нююссёнену стало известно через несколько дней, когда лиценциат медицинских наук Яакко Кивистё нанес визит в его пещеру. Кивистё раздобыл адрес у Линнеи и решил сам взяться за дело. Вооружившись военным пистолетом Райнера Раваски и изображая крутого, доктор ворвался в подвал Каке.

Нююссёнен опешил от выходки чокнутого старикана. Кивистё вел себя настолько непрофессионально: угрожая оружием, которым вряд ли умел пользоваться, требовал, чтобы Нююссёнен оставил Линнею в покое, иначе он наймет профессионального киллера, который уберет Каке. Кивистё изображал из себя мафиози, сурово сводил брови и язвительно посмеивался, как в дурацком кино. Но актер из него был никудышный, угрозы не произвели на закоренелого преступника должного впечатления. Напротив, своей речью он выдал Каке, каким образом скончались Лах-тела и Фагерстрем. Страхи Каке оправдались. Линнеа убрала обоих его лучших приятелей. А теперь этот старый дурак приперся и угрожает Каке, наивно думая, что такой профессионал, как Кауко Нююссёнен, воспримет серьезно эти нелепые киношные угрозы. Черт побери, не пора ли старику заканчивать? Кауко Нююссёнен напустил на себя испуганный вид и поклялся Кивистё, что навсегда уберется за границу, если только доктор его пощадит. Это удовлетворило Кивистё. Бросая на Кауко злобные взгляды, он удалился из подвала. На улице он облегченно вздохнул и поздравил себя с удачной вылазкой. Теперь Яакко Кивистё был уверен, что Кауко Нююссёнен больше не посмеет вредить Линнее.

Яакко Кивистё был так воодушевлен своим представлением в подвале, что зашел в отель «Марски» пропустить пару стаканчиков. Спокойный мужчина редко выходит из себя, но если он это делает, тогда держитесь все! Его крепкая мужская рука уверенно обхватила рюмку коньяка. Кивистё подумал, что ему уже давно нужно было вмешаться в то, что творят эти преступники. Может быть, тогда удалось бы спасти от смерти двух несчастных уголовников, определив их в исправительные учреждения. А то бедной Линнее пришлось одной бороться с закоренелыми преступниками. Но теперь все изменится. В таких делах не обойтись без твердой руки настоящего мужчины.

Довольный лиценциат медицинских наук Яакко Кивистё вернулся домой к Линнее, но, разумеется, не стал рассказывать о встрече с Нююссёненом. Пожилая дама достаточно уже настрадалась из-за своего воспитанника, с этого момента Кивистё позаботится о ее безопасности, полагаясь на свои руки, свои силы и ум.

Выпроводив Яакко Кивистё из своего подвала, Кауко Нююссёнен принялся раздумывать: неужели эти старые калоши совсем спятили, что старик, что старуха? Линнеа и в самом деле стала опасной, и Кауко решил убрать ее со своей дороги прежде, чем она доберется и до него тоже. После этого, как знать, может, он прибьет и старикана тоже, это ему раз плюнуть. Да этот придурок чуть в штаны не наложил со страху, пока изображал крутого бандюгана перед Кауко. Нююссёнен хмыкнул: как можно быть таким наивным, чтобы верить, что какой-то идиотский любительский спектакль может сбить с толку настоящего профессионала? Он, что забыл, какую взбучку ему устроили в Хармисто?

Но сейчас не было времени думать о чокнутом старикане, были дела поважнее. Сперва надо было заняться Линнеей. Перебрав несколько способов убийства, Кауко Нююссёнен все-таки решил утопить старушку. Для этого надо было только раздобыть приличную лодку и в туманный день выйти в море. С собой ему понадобятся ящик пива, топор, мешок с камнями и старуха.

Глава 22

Арматурщик Ойва Сярьессало, сорока четырех лет от роду, рассорился со своей дражайшей половиной. Жена стала постоянно укорять Ойву за выпивку, причем в непозволительной манере и угрожающим тоном. Вступившие в переломный возраст дети встали на сторону матери. Но были ли у семьи в действительности причины жаловаться на Ойву? Ойва Сярьессало построил в Пакила приличный дом, купил катер и машину, одел и обул неблагодарную бабу и ненасытную ребятню. И если такой мужик иногда, а может и часто, опрокинет стопку, ну и что с того? Это, черт побери, еще не повод устраивать скандал.

Отношения накаляло также и заявление жены о том, что она могла бы принять культурное потребление спиртного в цивилизованных дозах в спокойной семейной обстановке, но эти бессмысленные и шумные пьянки она больше терпеть не намерена.

Перебранка перешла в настоящую ссору, которая завершилась тем, что Ойва Сярьессало кинулся на жену и нещадно избил ее до синяков. Дети убежали на улицу, а вскоре за ними последовала и истерично всхлипывающая жена. И почему все всегда кончается одним и тем же?

В пьяном виде Ойва Сярьессало прыгнул в машину и погнал на бешеной скорости к лодочной пристани в Кайвопуйсто, где спокойно покачивался на воде «Лохту-3»[7] — его десятиметровый семейный катер с двумя каютами, изготовленный в Инко и отделанный сосной.

С налившимися кровью глазами Сярьессало открыл последнюю свою бутылку с водкой и вылакал всю ее в каюте. Под вечер он дополз до самого дальнего уголка передней каюты возле якорного бокса и по привычке там отключился. Свернувшись в клубок и засунув большой палец в рот как соску, он мирно посапывал, временами оглушая каюту громким храпом и смачными причмокиваниями.

Ночью на лодочную пристань пробрался Кауко Нююссёнен с целью отобрать подходящее суденышко, на котором можно было бы смело совершить поездку в открытое море, чтобы утопить старуху. Он прошелся по причалу из конца в конец и решил украсть большой деревянный катер, которым и оказался «Лохту-3» Ойвы Сярьессало. Пару лет назад Кауко Нююссёнен был на таком же катере на прогулке по хельсинкским шхерам; судно тогда угнал покойный Пера Лахтела. Каке позволили управлять катером и следить за дизелем, и он был уверен, что и это судно без особых проблем будет слушаться руля нового капитана.

Нююссёнен заметил, что дверь каюты незаперта. Он вошел внутрь и попытался завести мотор. Проходящие под приборной доской провода оказалось очень легко соединить, и двигатель мигом завелся. Каке проверил уровень топлива: похоже, что бак заправлен почти полностью. Штурвал ходил свободно. Довольный, Каке перерубил швартовые канаты и включил задний ход.

Катер послушно отошел от причала и гордо развернулся в сторону открытого моря. Нююссёнен прибавил скорости. В море был ночной штиль, и вскоре Каке уже попыхивал сигареткой в открытом море севернее острова Пихлаясаари. Он открыл люк рубки и высунул голову. Приятное дуновение морского ветерка ласкало лицо.

У Кауко Нююссёнена был четкий план. Этой ночью нужно было привыкнуть к катеру, обкатать судно где-нибудь в спокойных водах. Утром нужно было вернуться к берегу: Каке нашел для катера подходящее гостевое место на лодочном причале в бухте Тай-валлахти в Тёёлё. В прошлые дни он тайно следил за Линнеей Раваска и отметил, что у нее была привычка выходить на прогулку в первой половине дня, как раз к вышеозначенному причалу. Там Линнеа кормила уток и бормотала себе под нос, что она никогда больше не будет убивать невинных птичек… ни голубей… ни уток. Неудивительно, подумал Каке, двинутая старуха предпочитала убивать людей. Даже собственного приемного сына она не пожалела бы. Ну да ладно, если все пойдет по плану, он уже на следующее утро затащит бабку в лодку и избавится навсегда от этого чудовища.

Через полчаса с лишним управляемый Нююссё-неном «Лохту-3» подошел к острову Эспоо. Морское движение в это время суток незначительное, на ходу был всего один экипаж. Обгоняя этих ночных любителей парусного спорта, Каке заметил, что его по-товарищески поприветствовали поднятием руки. Было просто трогательно чувствовать, что здесь, на просторах открытого моря, и у него были настоящие друзья.

На северном фарватере острова Лехтисаари Каке неожиданно увидел, что со стороны Порккалы навстречу идет сторожевой катер пограничной морской охраны: оранжевые опознавательные знаки на баке видны были за несколько километров. Каке разволновался: какие дела могут быть у сторожевого катера посреди ночи? Наверное, какой-нибудь придурок все-таки заметил угон катера с причала в Кайвопуйсто и оповестил полицию о происшествии. Каке быстро принял решение и повернул штурвал так, что катер стал уходить, минуя остров Лехтисаари, в открытое море. Нююссёнен надеялся, что на полных оборотах он успеет добраться до дальних скалистых островков еще до того, как морская охрана решит идти на захват. Однако тяжелый деревянный катер с глубокой осадкой был безнадежно медленным для такой попытки бегства. Экипаж патрульного катера заметил странно ведущее себя судно, которое внезапно сошло с фарватера. Они решили выяснить причину странного поведения штурвального. Двигатель пограничного катера без особых усилий разогнал судно до нужной скорости и начал настигать деревянное судно, изменившее курс.

Задергавшись, Кауко Нююссёнен попытался проскочить между Твихъяльпом и Альшяром и скрыться за видневшимися в сумраке за ними лудами,[8] но судно с глубокой осадкой тут же налетело на отмель; винт разлетелся на куски; двигатель взвыл на повышенных оборотах. Нююссёнену не оставалось ничего другого, как остановить движок и бросить катер. Он прыгнул в воду и поплыл к ближайшей скале. К счастью, было еще темно, и Нююссёнен верил, что у него есть надежда на побег. Проплыв с полсотни метров, он вскарабкался на скользкие камни и спрятался за скалами. На берег накатывались спокойные волны, ноздри щекотал запах сине-зеленых морских водорослей. Катер морской охраны с шумом подошел к «Лох-ту-3», до Каке доносились усиленные громкоговорителем слова команды. По спине Нююссёнена пробежал холодок, должностные лица любят из таких ситуаций устроить шумный спектакль. Пусть себе шумят, лишь бы не нашли спрятавшегося среди скал Каке. Спустя некоторое время пограничный катер удалился, взяв на буксир потерпевшее аварию деревянное судно. Кауко Нююссёнен облегченно вздохнул. По крайней мере, на этот раз он одержал победу над властями.

Он ощутил себя значимым. Он, Кауко Нююссёнен, сам одержал победу в поединке с морскими профессионалами, несмотря на то, что он в открытом море всего второй раз в жизни. Каких высот Каке достиг бы, выбери он флот делом своей жизни. В этой полицейской Финляндии столько пропадает талантов просто потому, что одаренных людей преследуют за то, что они отказываются ограничивать себя нелепыми и бессмысленными законами.

Радость победы оказалась кратковременной. Кауко Нююссёнен вынужден был мерзнуть в насквозь промокшей одежде на холодной скале почти целые сутки. Мимо проходили катера с отдыхающими в течение всего следующего дня, но пассажиры либо не видели, как он махал руками, либо не обращали на это никакого внимания. Некоторые экипажи неправильно понимали Каке и радостно махали ему в ответ. И только к вечеру отчаявшегося морского героя подобрал проходивший мимо речной трамвай «Эс-поо-1». Огромное судно не смогло из-за мели подойти к берегу, и Каке пришлось брести по горло в воде, пока его не подняли на борт.

Обратный путь привел его в замешательство. Нююссёнен обнаружил, что его спасителями была группа крепких шведских девушек. Они учились на последнем курсе лыжной гимназии Ялливаары и приехали всем классом на экскурсию в родной город Марьо Матикайнен, королевы лыжного спорта Северных стран, и теперь эта веселящаяся ватага во главе со своим идолом, исполнявшей обязанности гида, совершенно случайно проходила мимо скалистого островка, оккупированного Кауко Нююссёненом.

Нююссёнен сочинил для буйной девичьей оравы легенду о своих приключениях на островке: как ему пришлось километр за километром плыть в открытом море, оказавшись из-за затонувшего катера на милости природы. Вместе с катером он потерял также сеть с значительным уловом лосося.

Шкипер судна предложил передать по радио сообщение обществу спасения на водах и морской охране, однако Кауко Нююссёнен отважно заявил, что в этом нет необходимости. Морской волк в одиночку переносит последствия морских крушений, из-за таких мелочей не стоит беспокоить вечно спешащих чиновников. У них есть дела поважнее, скромно заявил Нююссёнен.

Шведские ученицы лыжной школы получили образцовое представление о суровом финском мужчине и по прибытии в Ялливаару рассказали своим родителям — и особенно своим дружкам, — какой самоотверженный, мужественный и непритязательный народ живет в стране Суоми.

По дороге участницы похода поделились с Нююссёненом своей теплой одеждой. Высадившись из речного трамвая на пристани Ноккала в районе Ма-тинкюля в Эспоо, он, к собственной радости, заметил, что вышагивает в направлении ближайшего кабака в спортивной куртке Марьо Матикайнен. На ней были вышиты названия многих фирм-спонсоров. В местном ресторане «Таскуматти» Нююссёнену не стоило большого труда продать редкостную куртку королевы лыжни по цене в тысячу марок. Так что морское путешествие принесло кое-какой доход. Хор местных завсегдатаев пивной щедро выказывал Нююссёнену почтительную зависть, когда тот скромно пояснил, что он является нынешним бойфрендом Марьо Матикайнен, хотя, в порядке исключения, в данный момент зашел чуть-чуть выпить. Но руководство для тренировок Марьо он составил с учетом наступающего сезона соревнований заранее и очень жесткое. Если он немного и выпьет, то это не представляет никакой опасности для будущей лыжной славы Суоми.

Для владельца «Лохту-3» Ойвы Сярьессало устроенная Кауко Нююссёненом авария стала неприятным сюрпризом. О самом происшествии он ничего не помнил.

Что и неудивительно после такой пьянки. Но обычно Ойва ничего такого не вытворял, если не считать небольших семейных склок. На этот раз он очнулся в каюте своего катера оттого, что его трясли рассерженные сотрудники погранохраны. Сярьессало приказали выйти на палубу. Ойва поразился тому, что на дворе была ночь и что они находились вдали от родного порта. Тест на содержание алкоголя в крови показал два и восемь десятых промилле. Ойва Сярьессало пытался убедить патруль, что у него нет привычки выходить в море в пьяном виде. И что просто уму непостижимо, что его подозревают в этом. Если бы только он мог вспомнить, что произошло вчера вечером… Сярьессало высказал предположение, что какая-то подлая душа намеренно сняла его с якоря, и «Лохту» отнесло течением из Кайвопуйсто сюда… а, кстати, где именно они находятся?

Услышав, что его «донесло» в кромешной ночи из Кайвопуйсто по фарватеру, петляющему среди множества островов и скал, из Эспоо до самых дальних шхер, Сярьессало пришел в уныние. Он решил стать трезвенником, если это поможет. Можно ли как-то уладить это дело по-хорошему?

Но проблема была в том, что представители власти отказываются выслушивать даже самые разумные предложения, исходящие от пьяных нарушителей порядка. Арматурщик Ойва Сярьессало вместе со своим катером были отбуксированы к берегу, где его передали полиции и заперли в КПЗ. Позднее в суде ему пришлось отвечать за управление судном в состоянии сильного алкогольного опьянения и создание опасности для морского движения, получить условно три месяца тюрьмы и, в довершение всего, заплатить внушительный штраф.

Приговор примерно соответствовал тому, который ему вынесли бы за избиение жены. К расходам прибавился также и испорченный гребной винт катера. Зло всегда бывает наказано, даже если опосредованно. На этот раз посредником у правосудия оказался Кауко Нююссёнен. Это был первый и последний раз, когда Каке принес обществу хоть какую-то пользу.

Глава 23

Оправившись от кораблекрушения и последовавших за этим кабацких похождений, изобиловавших морскими рассказами, Кауко Нююссёнен украл очередную лодку, которая на этот раз была обычной открытой алюминиевой лодкой в длину всего пять с половиной метров. Нашел он ее в Вуосаари и легко отцепил от причала, перебив камнем тонкую ржавую цепочку. Теперь у него была новая лодка. С двигателем мощностью в сорок лошадиных сил моторная лодка развивала скорость до тридцати узлов — это с двумя пассажирами на борту. Нююссёнен надеялся, что на такой быстрой лодчонке он легко сможет уйти от морской охраны, если возникнет такая необходимость.

В течение двух дней Нююссёнен следил за Лин-неей в Тёёлё. Как и прежде, старушка прогуливалась в парке Хесперии и доходила во время своих прогулок до лодочной пристани в Тайваллахти, где в то время обитала довольно приличная популяция вечно голодных уток.

Плохо было то, что на той же пристани постоянно ошивались местные алкаши, чье присутствие раздражало Нююссёнена. Ему не нужны были свидетели похищения.

Нююссёнен перегнал лодку через старую часть города из Вуосаари в Тайваллахти. Мотор работал хорошо, лодка во всех отношениях была превосходной. Там было два спасательных жилета, весла и штурвал. Впрочем, хватило бы и одного спасательного жилета. Для Линнеи Нююссёнен припас мешок, который он наполнил камнями и крепко завязал. Мешок получился тяжеленный, и должен был легко утянуть за собой старушонку на дно морское.

Занимаясь приготовлениями, Каке вспомнил, что кто-то из приятелей рассказывал, что если хочешь утопить человека профессионально, мешок надо привязывать не к ногам, а к туловищу. Так тело уйдет на дно не головой вперед, а ногами, и останется там в стоячем положении, потому что в легких всегда сохраняется воздух. Тогда тело нескоро всплывет на поверхность. Нююсёнен задумался, как такое возможно…

За топором Нююссёнен сходил к Райе Ласанен, но девушка объяснила, что полицейские в свое время конфисковали его и унесли с собой, и даже показала квитанцию. Нююссёнен выбросил квитанцию, не пойдет же он требовать у полиции орудие убийства. К тому же Каке не вдохновляло использовать топор, из старухи дух можно вышибить и веслом, а море позаботится об остальном.

Когда все эти приготовления были выполнены, Кауко Нююссёнен залег в лодке, выслеживая на пристани Тайваллахти Линнею. Утро обещало быть туманным, собственно, отличная погода для утопления, но вдруг Линнеа откажется от прогулки из-за повышенной влажности? Кроме того, на мостках засели два алкаша.

Нююссёнен вылез из лодки и подвалил к пьянчугам:

— Дуйте-ка отсюдова. Это частный пляж.

Но алкаши не горели желанием убираться. Они как раз опохмелялись простоквашей и чистили колбасу на завтрак. Когда Нююсёнен еще раз предложил им убраться в весьма грозном тоне, алкоголики заявили, что у них тоже есть право сидеть где-нибудь. И так их отовсюду прогоняют. Где же им тогда жить?

Нююсёнен не стал больше пререкаться с алкашами, он набросился на них, одного повалил, из руки другого выбил ногой пачку простокваши, и схватил несчастных за волосы. С громкими воплями мужики вскочили и, прихрамывая, бросились прочь с пляжа. Нююсёнен попреследовал их немного с криками и угрозами прибить, если еще раз здесь увидит.

Вскоре на набережной показалась Линнеа. В руках у нее была муфта и мешочек с крошками для уток. Нююсёнен поспешил спрятаться в лодке, чтобы Линнеа его не заметила.

Линнеа вышла на причал, чтобы насладиться одиночеством и морским воздухом. Завидев ее, утки подплыли к причалу и радостно забили крыльями.

— Уточки мои, милые, — засюсюкала Линнеа, раскрывая мешочек. Она была так поглощена утками, ожидавшими угощения, что не заметила Кауко Нюю-сёнена, притаившегося в лодке совсем рядом с причалом.

Нююссёнен резво выбрался из лодки, пружинисто спрыгнул на причал, бесшумно подкрался к Линнее сзади и схватил старушку в охапку. Без особого труда он поднял вырывающуюся полковницу и швырнул в лодку. Оттолкнув лодку ногой от причала, Кауко повернулся к тетке и изобразил широчайшую улыбку, словно все происшедшее было всего лишь шуткой.

— Не ори! Мы с тобой покатаемся по морю на моей новой лодке!

В то же мгновенье Каке завел двигатель, лодка дернулась и рванула прямо в открытое море.

— Держись, Линнеа! — заорал Каке.

Линнее ничего не оставалось, как подчиниться. Какой кошмар! Уже в третий раз за это лето ее насильно похищали. Пенсионерка вцепилась в перила, муфта слетела и упала на дно лодки, крошки высыпались из мешочка, ветер взметнул их как снежные хлопья. Лодка промчалась под мостом Лауттасаари, пролетела мимо Мелки, и они оказались в открытом море. Кауко Нююссёнен сбавил скорость и притворно засмеялся.

— Я решил устроить тебе сюрприз, — сообщил он старушке. — Разве не чудесно иногда отправиться на морскую прогулку? Вот так взять и поплыть без лишних приготовлений!

Но Линнее эта поездка не казалась прогулочной. В ногах у полковницы валялся огромный мешок, она потрогала его ногой: уж не камни ли там внутри? Похоже, мешок был набит камнями. Вот тебе и морская прогулка.

Из-за тумана в море была плохая видимость, но Каке это не мешало. Он уверенно шел на юг, все больше удаляясь от берега. Двигатель работал вполсилы, и лодка легко летела вперед, оставляя за собой пенистый след на воде. Линнеа поняла, что это ее последняя поездка. По напряженному голосу племянника видно было, что на уме у него что-то нехорошее.

— Кауко, золотце мое, давай вернемся, ты заблудишься в таком тумане.

Нююссёнен заглушил мотор, осмотрелся вокруг, он тоже изрядно нервничал из-за тумана и того, что ему предстояло сделать. Из-под скамьи он достал пару банок пива, открыл одну, а вторую пнул так, что та покатилась по днищу прямо к Линнее.

— Спасибо, Кауко, но я не пью, да и ты бы не пил, в море ведь с алкоголем шутки плохи.

Нююссёнен выпил банку до дна, отрыгнул, затем с явной неприязнью посмотрел на старушку на носу лодки и грубым голосом произнес:

— Бери и пей, пока дают.

Линнею пробил озноб. Она чувствовала себя совершенно одинокой и беспомощной в открытом море, затянутом туманом, с глазу на глаз с закоренелым преступником, в глазах которого была жгучая ненависть.

Как ни в чем ни бывало, Кауко Нююссёнен заметил Линнее:

— Кстати, ты случаем не знаешь, от чего умер Пера и что случилось с Яри?

Линнеа вздрогнула. О чем Кауко говорит? Лахте-ла же умер бог знает когда, да и про Яри она ничего не знает… не лучше ли им помириться и вернуться по-хорошему на берег, уж в море, да еще в тумане не стоит устраивать разборки…

— Этот твой лекаришка заявился ко мне домой и начал размахивать пистолетом прямо перед моим но сом. Вот герой, блин, нашелся. И знаешь, что он мне сказал? Что это ты убила Перу и Яри. Я так и знал! Можешь мне не врать. Ты всадила Пере в зад шприц с ядом, а бедный Яри пошел на корм рыбам в Балтийском море, так похвалялся твой старикашка. Вот уж повезло мне с приемной матерью.

У Линнеи закружилась голова. Яакко, что, совсем потерял способность здраво мыслить? Зачем ему понадобилось идти к Кауко и рассказывать ему все это? Нет, Линнеа определенно не могла постигнуть мужскую логику.

— Кауко, дорогой, ты же ему не поверил? Яакко старый человек, поди весть что придумывает. Уж ты-то меня знаешь, знаешь, что я и мухи в своей жизни не обидела. Давай вернемся обратно и поговорим обо всем, например, за обедом в ресторане…

Нююссёнен поднял банку, которую перед этим швырнул Линнее, открыл ее и жадно выпил содержимое. Адамово яблоко у него подрагивало. Затем он снова завел мотор и направил лодку на юг, так, по крайней мере, казалось Линнее. Туман был такой густой, что вообще непонятно было, куда они держат курс.

Через какое-то время Нююссёнен заглушил мотор и прислушался. Из тумана доносились гудки. На море был полный штиль. Нююсёнен осторожно повел лодку в прежнем направлении, прислушиваясь к сигналам других судов. Линнеа видела, что ему не по себе из-за тумана или по другой какой причине. Неужели он хочет утопить свою приемную мать? Мешок с камнями на дне лодки намекал именно на это. И эта его мрачная решимость… У Линнеи появилось предчувствие, что эта поездка не сулит ей ничего хорошего.

Неожиданно полковница Линнеа Раваска принялась орать во всю глотку, так, словно ее убивают, что, собственно говоря, и было правдой. Откуда-то из тумана ей ответили звуком сирены, а затем послышались и мужские голоса, хотя слов было не разобрать.

Разъяренный Кауко Нююссёнен прыгнул с кормы на скамью и наотмашь рукой ударил Линнею по лицу. Из носа старушки хлынула кровь. Линнеа растянулась на дне лодки. Нююссёнен потерял равновесие, резко покачнулся, ударился коленкой об алюминиевую скамью, попытался рукой ухватиться за борт лодки, и тут в бок ему со страшной силой вонзилась уключина; лодка начала заваливаться на бок; и Каке всей тяжестью собственного тела рухнул на дно лодки. Послышался жуткий грохот. Нююссёнен пару секунд корчился за металлической скамьей на мешке с камнями, а затем притих.

Лодка перестала раскачиваться, Линнеа приподнялась посмотреть на Кауко. Мужчина лежал на дне лодки, тяжело дыша, с искаженным от боли лицом, изо рта вырывался сплошной поток брани.

— Кауко, хороший мой, разве я не говорила, что нужно вернуться? Как ты там?

Нююссёнен попытался встать, но, по всей видимости, у него было сломано несколько костей, от боли он не мог сделать ни единого движения.

— Дай пива, — прохрипел он со дна лодки. Линнеа послушно выполнила просьбу: нашла пиво и протянула ему, стараясь не слишком приближаться к своему воспитаннику. Кауко пил с вожделением, но так он пил всегда, независимо от того, целы его кости ли нет.

— Теперь можешь звать на помощь, — решил Нююссёнен. — Но помни, ни слова спасателям о наших делах. Не смей даже поминать Яри или Перу полиции.

Линнеа принялась звать на помощь, но голос у нее был слабый и тонкий. Удивительно, но теперь, когда ее жизнь была вне опасности, у нее почти пропал голос, и крики о помощи старой женщины были едва слышны.

— Черт возьми, кричи громче! Такой писк никто не услышит. Только что орала, как оглашенная, — рассердился Кауко.

Линнеа снова принялась кричать, но результат был такой же, к тому же голос вообще стал пропадать. Теперь и Нююссёнен присоединился к этому хору, но из его глотки не вылетало ничего, кроме хрипа. Наверное, у него были сломаны ребра, потому что он очень быстро отказался от новых попыток.

Под действием ветра лодку начало относить в неизвестном направлении. Кауко Нююссёнен со страдальческим видом лежал на дне лодки, обнимая банку с пивом. Как только банка оказывалась пустой, Линнеа протягивала ему новую. Благо Кауко основательно запасся бухлом.

— Может тебе стоит чуть поменьше пить пива, а то ко всем бедам ты еще и писать захочешь? — предложила Линнеа.

Нююссёнен угрюмо молчал, не отвечая. Через какое-то время Линнеа снова нарушила молчание:

— Признайся, Кауко, ты ведь собирался меня убить, да?

Никакого ответа.

После нескольких часов странствования по морю в молчании туман начал рассеиваться, и Кауко Нююссёнен приподнял голову со скамьи. Теперь видимость была хорошая, и издалека, с южной стороны, доносился шум мотора. Если приглядеться, можно было различить темное пятно. Корабль или большой катер.

Нююссёнен приказал Линнее подавать судну сигналы SOS. Линнеа принялась размахивать муфтой, но ясное дело, никто ее не увидел. Тогда Нююссёнен приказал привязать к лопасти весла спасательный жилет и широко размахивать им, может быть, тогда на большом судне заметят терпящую бедствие лодку. Как было приказано, Линнеа привязала жилет рукавами к тяжеленному веслу и подняла его кверху. «Ох, как тяжело, — запричитала Линнеа, — как же ей размахивать такой громадиной, призывая на помощь?»

Руки у нее дрожали, весло покачивалось, как гигантский маятник, оранжевый жилет болтался на ветру высоко в воздухе.

Нет, я больше не могу, нельзя ли мне отдохнуть?

Закрой пасть и маши веслом, а не то я тя скину за борт, — разъярился Кауко Нююссёнен.

Линнеа старалась изо всех сил, тяжелое весло болталось из стороны в сторону высоко над лодкой с привязанным на конце спасательным жилетом, описывая при этом все большую и большую дугу: теперь-то их бедственное положение вполне могли заметить с большого судна.

Наконец силы старушки иссякли, она больше не могла удерживать весло вертикально, оно выпало из ее рук и рухнуло вниз — прямо на голову Кауко Нююс-сёнена. Как назло, лопасть весла ударила парню точно в висок, раздался жуткий треск и оранжевый жилет шлепнулся ему на грудь. И затем тишина.

Линнеа подтянула весло к себе и в ужасе уставилась на своего приемного сына, на виске которого осталась вмятина от весла.

Затухающим взором Кауко Нююссёнен искал на горизонте спасительное судно, но увидеть его уже не смог. Линнеа закрыла страдальцу помутневшие глаза.

Неожиданная смерть молодого человека не вызвала у Линнеи Раваски совершенно никаких угрызений совести. Она только вздохнула:

— Ты получил по заслугам.

Но к смерти нельзя привыкнуть. Линнеа отвернулась, чтобы не видеть труп. В такие моменты матери, даже приемные, начинают оплакивать своих сыновей. Но глаза Линнеи оставались сухими.

Туман снова опустился на воду. Солнце скрылось за сизой пеленой. Тишину нарушали только жалобные звуки предупредительных сирен.

Глава 24

Старуха и море: полковницу Линнеа Раваска долго носило по пустынным волнам вместе с ее покойным приемным сыном. Серый туман скрывал своей пеленой это грустное суденышко от остального мира. Бог знает, сколько времени они провели в открытом море. Не слышно стало даже сирен.

Вскоре солнце опустилось за горизонт, и наступила ночь. Словно птичка на ветке, Линнеа сидела на скамейке, не зная, что ей делать.

Ее мучила жажда. За весь день у нее во рту не было ни крошки хлеба, ни капли воды. Есть ей не хотелось, но жажда была просто нестерпимой. Линнеа представляла холодную чистую воду, и от этого становилось еще хуже.

Линнеа вспомнила о пивных запасах племянника мужа. Старушка открыла банку и осторожно пригубила холодное пиво. Божественно. Теперь Линнеа понимала, почему мужчинам так оно нравится. Она быстро опустошила всю банку.

Поллитра пива на голодный желудок оказали на старушку неожиданное воздействие. Плохое настроение как рукой сняло. Линнею охватила жажда деятельности.

Сперва она прибралась в лодке, как прибирается наседка в своем гнезде. Все пустые пивные банки пенсионерка наполнила морской водой и отправила на дно. Потом она развязала мешок на дне лодки. Там и правда оказались камни. С большим удовольствием она выбросила их за борт один за другим. Они с плеском исчезали в пучине морской, как в детстве, когда она проделывала то же самое, будучи маленькой. Пустым мешком Линнеа прикрыла лицо покойному после того, как сложила ему руки на груди. Потом старушка надела спасательный жилет и вставила смертоносное весло обратно в уключину. Закончив уборку, она решила выпить еще баночку пива: все равно никто не видит.

В каюте капитана российского минного тральщика «Стаханов» сидел седобородый мужчина с выражением полной безнадежности на лице. Это был капитан третьего ранга Анастас Тройталев. Ему было почти шестьдесят, скоро в отставку. Была ночь. «Стаханов» находился посреди Финского залива на своем обычном сторожевом посту. Капитан сидел в кресле один, как сыч, перед ним стояла кружка с остывшим чаем, а на полу, в тени ножки стола — наполовину выпитая бутылка дешевой водки. Капитан третьего ранга Тройталев был пьяницей, старым горьким пьяницей.

Днем капитан не смел прикладываться к водке даже в собственной каюте. Нынешние трезвые ветра на суше донесли свое осушающее дыхание и до моря. Ему было известно о доносах, которые кропали такие партийные шестерки, как боцман Кондарьевский. У Тройталева вошло в привычку сидеть ночами за своим столом и пить в одиночестве, с красными глазами, уронив свою бедную голову на руки.

Тройталев не всегда ходил в этих мрачных холодных водах. По молодости он увлеченно строил карьеру в военно-морском флоте, стал офицером на Черноморском флоте, в расцвете лет получил под свое командование гордость красного флота-авиакрейсер «Киров», одного с «Киевом» класса. В начале семидесятых годов Анастас ходил через Босфорский пролив в Средиземное море, с гордостью демонстрируя величественный военно-морской флаг из красного, как кровь, кумача. Под его командованием флот дымил и в Индийском океане, где советские войска играли роль сильного политического фактора. В своей каюте Тройталев угощал лучшим грузинским шампанским саму Индиру Ганди в то время, когда Индия и Советский Союз вели переговоры о размещении военно-морских баз.

Те времена прошли. Тяжелый тропический климат выработал у Тройталева привычку потреблять водку сверх меры. Он совершил несколько навигационных ошибок, младшие офицеры клепали на него кляузные рапорты, завистники мечтали занять его место.

Вскоре после смерти Брежнева капитан третьего ранга получил перевод на Балтийский флот. Ему не доверили даже среднего эскадренного миноносца, а дали этот старый ржавый галеон, минный тральщик «Стаханов», экипаж которого, все как один трезвые болваны, бился друг о друга в узких коридорах судна. Тройталев не хотел вспоминать былые дни величия, зная, что их уже не вернуть. Он довольствовался настоящим-своим одиночеством в этой затхлой каюте, куда не поступали даже ежедневные навигационные сводки новостей.

Капитан Тройталев чувствовал себя единственным на судне подлинным революционером, ему частенько хотелось устроить плотное минное поле посреди этого мрачного холодного моря и потом заставить экипаж «Стаханова», всю эту шваль, пойти на собственные мины. Это было концом всего, красивый уход, и как знать, может однажды он, Тройталев, это еще сделает.

Дело не в том, что Тройталев ненавидел Горбачева, он лично был не знаком с этой сухопутной крысой, но чувствовал, что во всем должна быть мера.

Еще будучи молодым офицером, Тройталев тешил себя мыслью, что когда-нибудь его корабль спасет терпящую бедствие русалку с белой шеей, украшенной ожерельем из ракушек, и с прохладной бутылкой шампанского меж грудей. Теперь ему сгодилась бы и портовая девка с бутылкой водки.

Мужчина с возрастом меняется. Меняются и его мечты. К чему фантазии? Разве можно в этих мрачных холодных водах ждать появления доброй феи, которая скрасила бы одиночество старого морского офицера.

В этот момент в дверь каюты постучали, и вошел один из самых тупых болванов на судне — второй штурман Ежов, который произнес:

— Товарищ капитан, разрешите доложить.

— Ну…

— На борт поднята терпящая бедствие женщина.

Капитан третьего ранга бросил вопрошающий взгляд.

— Иностранная гражданка в нетрезвом состоянии. У нее с собой спиртное.

— Черт побери! Давай выкладывай все, что знаешь!

Второй штурман доложил, что больше у него нет никакой информации о происшедшем. Женщина — иностранка, судя по тому, что не говорит по-русски, то есть она знает несколько слов, но, в основном, это военные термины, и весьма унизительные для советской армии. Женщина процитировала отрывок из стихотворения с примерно следующим содержанием: «Русаку врежь промеж глаз, он коньки откинет враз».

Капитан третьего ранга буркнул, что не стоит серьезно воспринимать бредни пьяного человека.

— Товарищ капитан, при женщине имеется еще и труп.

Тройталев приказал привести женщину в его каюту. После ухода штурмана он глотнул водки и удрученно подумал: «Неужели его вековечная дурацкая мечта о русалке с шампанским наконец осуществилась, или он просто допился до белой горячки?» Последний вариант выглядел более правдоподобно.

Вскоре к капитану третьего ранга Тройталеву привели худосочную маленькую женщину, которая шаталась, поддерживаемая двумя матросами. Капитан указал женщине на стул и приказал матросам удалиться.

Тройталев присмотрелся к полковнице Линнее Раваске. Капитан отметил, что для русалки она довольно пожилая. Вот так всегда ему не везет. Ну да ладно. Значит госпожа иностранка, а говорит ли по-английски? Нет… а по-немецки?

По-немецки Линнеа ответила, что является гражданкой Финляндии, вдовой полковника и пенсионеркой. Ее, что, задержали русские?

Тройталев объяснил, что о задержании речь не идет. Только о предварительном допросе. Почему госпожа Раваска исполнила перед экипажем оскорбительную для советской армии песню? Разве финны что-то имеют против Красного флота?

Линнеа извинилась. У нее и в мыслях не было никого оскорбить, просто это было единственное, что она знала по-руски. Разумеется, не стоило было горланить глупые военные частушки перед ее спасителями. Но после долгого плавания в одной лодке с трупом у нее помрачился рассудок. В силу обстоятельств она вынуждена была утолять жажду пивом, и это тоже сказалось на ее умственных способностях.

Тройталев приказал матросам принести пиво в его каюту и поставить в холодильник. Снова оставшись с капитаном наедине, Линнеа предложила выпить пива. Ей бы тоже не помешали пара глотков.

— Неплохо! Даже получше нашего пива, — похвалил капитан. — Хотя я пиво не люблю, это напиток для матросов.

Линнеа была того же мнения. Она тоже, как правило, не пьет его, разве что после бани полбутылочки, чтобы утолить жажду. Но сейчас исключительная ситуация.

Тройталев вернулся к более официальному тону и заявил, что гражданка находится на минном тральщике «Стаханов» и ей необходимо правдиво отвечать на все задаваемые вопросы. Стоит начать с рассказа о предшествующих задержанию событиях и, в особенности, о трупе, найденном в лодке госпожи.

Линнеа вкратце рассказала о событиях, начиная с того момента, как Кауко Нююссёнен похитил ее в заливе Тайваллахти в Хельсинки. Тройталев что-то записывал. Он спросил, были ли у гражданки основания бояться за свою жизнь во время этой необычной лодочной прогулки. Линнеа ответила, что насколько ей известно, нет, если не считать тумана. Просто ее приемный сын Кауко Нююсёнен был совсем неуправляемым, и в голову ему все время приходили глупые идеи. Вот и на этот раз ему не повезло: он скончался от случайного удара веслом по голове.

Радист судна время от времени приходил справиться, нужно ли отправить радиограмму о трупе и спасенной женщине в Палдиски? Тройталев решил, что пока рано.

Судовой врач отрапортовал, что труп осмотрен визуально: труп с виду финнский, смерть наступила от пролома черепа. Также имеются переломы костей: сломаны два нижних ребра с левой стороны и бедренная кость.

Тройталев отдал приказ сунуть труп в холодильник. На этот раз глупый стюард возразил капитану, что, мол, только неделю назад холодильник судна был загружен продовольствием, там полно свиных и говяжьих туш…

— Ну тогда вытащите оттуда какую-нибудь прогорклую свиную тушу и заправьте щи, а вместо нее суньте финна!

О происшествии составили подробный протокол допроса в трех экземплярах, который штурман судна от руки переписал набело, а полковница Линнеа Рава-ска и капитан третьего ранга Тройталев заверили своими подписями. Линнеа спросила, что, разве на борту нет пишущей машинки, раз документы составляются от руки?

Тройталев только хмыкнул, что на такой развалюхе нет даже годного самовара, это минный тральщик, а не плавканцелярия. Хорошо еще, что нашелся грамотный офицер и составил протокол допроса.

Это заставило Линнею подумать, что капитан обладает теми же чертами характера, что и ее покойный муж, полковник Райнер Раваска. Линнеа рассказала капитану, что полковник сражался против Красной Армии на Восточном фронте. Линнеа подчеркнула, что это объяснялось не личной ненавистью к Стране Советов, а тем, что Райнер был военным по роду своей деятельности.

Капитан третьего ранга рассказал, что и его отец Владимир Тройталев воевал в сухопутных войсках, по воле случая тоже на Восточном фронте, что означало в Вооруженных силах СССР военные действия против японцев на территории Манчжурии. Высказывать свою точку зрения на отцовские мотивы борьбы с японцами Тройталев не хотел.

Разговор перешел в интересную и познавательную военно-политическую дискуссию, которая и продолжалась до самого утра. Во время беседы Тройталев рассказал иностранной гражданке о своей карьере на флоте. Линнеа сделала обзор военных усилий Финляндии во время Второй мировой войны, подчеркивая участие финнов в окончательном разгроме немцев во время Лапландской войны. Тройталев пустил из истрепанных морскими ветрами глаз несколько слезинок, рассказывая о нынешней своей жизни в этих мрачных и трезвых водах. Линнеа была тронута и тоже разоткровенничалась, рассказав об убийствах прошедшего лета, обо всех трех, и о своем участии в них. Пожимая друг другу руки, пожилые единомышленники отметили, что управляемый молодежью мир непригоден для жизни, и в особенности, для старых людей.

В силу того, что пиво закончилось, и по причине присутствия на «Стаханове» иностранной гостьи, капитан третьего ранга Тройталев приказал открыть по такому случаю припасенную в холодильнике судна бутылочку розового шампанского. На возражения стюарда капитан ответил, что они в данный момент находятся в холодных водах Финского залива и что на борту волею случая оказалась в качестве гостьи представительница дружественного государства, к тому же вдова высокопоставленного офицера. Если единственная на судне бутылка шампанского не окажется здесь сию минуту, то капитан расстреляет стюарда прямо на месте.

Снова приперся радист. Нельзя ли, наконец, раз уже наступило утро, дать в военный порт Палдиски сообщение о ночных событиях и доставить иностранную гражданку и труп в Таллин для допроса?

С помощью Линнеи Тройталев наговорил радисту краткое сообщение на финском языке для финских морских пограничников, что, мол, минный тральщик в виде исключения и без переговоров представителей погранслужб утром в 11.00 по финскому времени готов передать двух граждан Финляндии: одного живого, второго умершего. При них находится протокол допроса о происшествии. В качестве места встречи капитан третьего ранга предложил широту в международных водах недалеко от батопорта Хельсинки. Конец.

Радиограмма вызвала переполох в штабе военно-морских сил Финляндии. Однако в предложенное время к месту встречи подошла канонерка «Новая Ладога».

Последняя на борту минного тральщика «Стаханов» бутылка шампанского была очень удачно допита к одиннадцати часам: капитан третьего ранга Тройталев обнял полковницу Линнею Раваску на минной палубе своего судна. Пожилой даме помогли пересесть в отправленную с канонерки шлюпку.

Труп Кауко Нююссёнена опустили по минным рельсам в украденную покойным лодку; на этом официальная часть закончилась. Корабли отсалютовали друг друга флагами. Линнеа помахала муфтой старому доброму капитану третьего ранга Тройталеву, который ответил ей тем же с минной палубы «Стаханова».

Туман рассеялся, суровые скалы на подступах к Хельсинки купались в ярких лучах утреннего солнца. Линнеа Раваска стояла на капитанском мостике «Новой Ладоги», поддерживаемая двумя матросами, и смотрела на любимую отчизну. Она снова возвращалась домой, везя с собой труп последнего члена шайки негодяев.

Глава 25 Послесловие

Жизнь коротка, но не у всех. Линнеа прожила до 96 лет, однако до этого много чего произошло.

Полковница Линнеа Раваска приплыла при попутном боковом ветре на канонерке «Новая Ладога» в военный порт Суоменлинны вместе с трупом своего приемного сына Кауко Нююссёнена и протоколом допроса, самым подробным образом составленным на минном тральщике «Стаханов». Это вызвало среди финских официальных лиц большой переполох. Полиция заявила о начале широкомасштабного расследования по факту смерти, происшедшей при довольно странных обстоятельствах. Однако, поразмыслив здраво, от расследования отказались, поскольку протокол русского капитана третьего ранга не мог не вызывать полного доверия, и, к тому же, в полицию поступило соответствующее пожелание из Министерства иностранных дел и штаба военно-морских сил. В пожелании акцент делался на том, что излишняя возня с этим делом вполне возможно вызовет определенное раздражение у дружественно настроенного к Финляндии ближайшего соседа и может вызвать проблемы, прежде всего в его бюрократическом аппарате, сравнимом разве что с финским болотом.

Так что полиция ограничилась формальным расследованием, безвредном во внешнеполитическом плане, и выяснила, что же именно произошло с лодкой, похищенной в Вуосаари. На проведении расследования настаивал законный владелец лодки некий Калеви Хуйттинен, заявлявший, что лодка получила значительные повреждения при буксировке неким иностранным военным кораблем. Кроме того, пострадавший требовал возмещения утраченного отпуска, в который, по причине отсутствия лодки, ему пришлось отравиться к занудным родственникам жены в Сиика-харью в Лоймаа. Это тоже было занесено в протокол.

Суд приговорил пенсионерку Линнею Раваску, урожденную Линдхольм, к штрафу, а также к выплате компенсации за незаконное пользование данной лодкой и создание условий, приведших к ее повреждению. Штраф и компенсацию выплатил взбешенный лиценциат медицинских наук Яакко Кивистё, который однако не пожелал обжаловать приговор в высших судебных инстанциях.

Тело Кауко Нююссёнена было в обычном порядке захоронено в урне в Хиетаниеми. Во время похорон Линнеа испытывала глубокую печаль по поводу смерти своего приемного сына.

После траура, который продолжался двое суток, Яакко Кивистё и Линнеа Раваска вступили в брак. В свадебное путешествие они отправились в Бразилию. Там Линнеа смогла показать новобрачному места, в которых побывала после последней войны.

Остаток свадебного путешествия провели в Хар-мисто в Сиунтио на хуторе Линнеи, от продажи которого отказались, поскольку ничто больше не препятствовало спокойному летнему отдыху на лоне природы. Все нарушители спокойствия теперь благополучно обретались на полях Туонелы.[9]

Помощницу повара Райю Ласанен взяли в услужение к госпоже и господину Кивистё в качестве домработницы и медсестры; кроме того, жалея ее, завещали ей все свое состояние, которое оказалось таким значительным, что после смерти стариков Райкули стала одной из ярких представительниц ночной жизни Хельсинки.

Лесничий Севандер и медсестра Вяхя-Руоттила так и продолжали сожительствовать, однако исключительно во время поездок в южные страны. Для этого у них появились прекрасные возможности после того, как Севандер стал директором по маркетингу древесных волокон отдела лесной промышленности фирмы «Раума-Репола».

Ойва Сярьессало приобрел известность благодаря своим статьям в газетных рубриках «Нам пишут». Во всех газетах он продвигал идею создания в микрорайонах Хельсинки «городков для мальчиков», предназначенных для детей мужского пола из неблагополучных семей. Известный теперь как ярый трезвенник, Сярьессало требовал общественной поддержки в добровольном широкомасштабном и перспективном деле оказания поддержки жертвам семейного насилия.

Капитан третьего ранга Тройталев вскоре после передачи Линнеи вышел в отставку по особым причинам. Во время церемонии передачи обязанностей ему на грудь прикрепили почетный флотский орден «За храбрость на море» 1-й степени. Его он обменял на приличную дачу, кстати, ту самую, куда по ночам в свое время хаживали к барышням Илья Репин и Отто Куусинен. Капитан третьего ранга со временем стал фанатичным поклонником и знатоком творчества Репина. К политической истории стран-лимитрофов[10] особенного влечения он не испытывал.

Оказавшиеся в преисподней Пертти Лахтела, Яри Фагерстрём и Кауко Нююссёнен быстро нашли друг друга. На новом месте условия их пребывания были отвратительные: шайка негодяев должна была выполнять изнурительную и однообразную принудительную работу, иногда просто до изнеможения, что было противно присущему им убеждению о бесполезности труда.

Удрученные и охваченные жаждой мести, они основали адское братство и стали дожидаться смерти полковницы Линнеи Раваски и возможной новой встречи в аду. Они от всего сердца молились, чтобы Линнее не удалось проскользнуть в рай и избежать их мести.

Молитвы негодяев были услышаны. В свое время полковница Линнеа Раваска также оказалась в преисподней — как это рано или поздно случается со всеми представителями финской нации, ушедшими из жизни.

Но осуществить кровную месть шайке было не суждено, так как на защиту Линнеи в преисподней встали, кроме настоящего джентльмена лиценциата медицинских наук Яакко Кивистё, еще и полковник Раваска, и его старый добрый друг — сам Люцифер.

Дама — она и в аду дама.

Примечания

1

Один из центральных районов Хельсинки.

(обратно)

2

Коттедж, как правило, состоящий из одной комнаты и крытого крыльца.

(обратно)

3

Район Хельсинки.

(обратно)

4

Автор детективов (примеч. перев.).

(обратно)

5

Кекконен, Урхо Калева — президент Финляндии (1956–1982)

(обратно)

6

Название Петрозаводска, переименованного после захвата города финскими войсками в 1941 г.

(обратно)

7

Утеха.

(обратно)

8

Луда — небольшой каменистый остров, лишенный растительности.

(обратно)

9

Загробный мир из народного эпоса «Калевала».

(обратно)

10

Пограничные государства.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25 . Послесловие . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте