«Мистер Кларнет»

Ник Стоун Мистер Кларнет

Хорошо рассчитал, но жестоко просчитался.

Гаитянская поговорка

Посвящаю Хайачинт и Себу

А также светлой памяти Филомена Пола (Фофо), Бена Кодри, Эйдриэна «Скип» Скипси и моей бабушки Мэри Стоун

Пролог

Нью-Йорк, 6 ноября 1996 года

Таких условий ему еще никогда не предлагали. Десять миллионов долларов, если удастся сотворить чудо. То есть вернуть мальчика живым. Пять миллионов, если будет найдено лишь его мертвое тело, и еще пять, если к этому телу он присовокупит убийц – не важно, живых или мертвых.

Макс Мингус задумался. Бывший коп, ставший впоследствии частным детективом, специализировавшийся на розыске пропавших людей, в основном детей. У него к этому был талант. Так полагали все, кто знал Макса. Но 17 апреля 1989 года начал отсчитываться его семилетний срок в «Рикерс-Айленд»[1] за убийство, и он навечно утратил право заниматься частным сыском.

Клиента звали Аллейн Карвер. Его малолетний сын, Чарли, пропал. Предположительно похищен.

Неплохо выйти из тюрьмы миллионером и остаток жизни провести в роскоши, ни в чем не нуждаться, не иметь никаких забот. В общем, жить в свое удовольствие. Очень неплохо, если бы не маленькое уточнение – расследование придется вести на Гаити.

– Гаити? – переспросил Макс.

– Да, – подтвердил Карвер.

Хреново.

Ну, о Гаити знает почти каждый. Культ вуду, СПИД, Папа Док,[2] Бэби Док,[3] беженцы, приплывающие к берегам Флориды на лодках, и наконец, недавнее американское военное вторжение, так называемая операция по восстановлению демократии. Это показывали по телевизору.

Макс имел дело с выходцами из Гаити. Правда, очень давно, когда был копом и часто посещал Малый Гаити – район в Майами с весьма сомнительной репутацией. У этих ребят не находилось ни единого доброго слова о своей родине. «Дыра» было самым распространенным и мягким определением.

Но большинство знакомых гаитян Макс вспоминал с теплотой. Вообще-то они достойны восхищения. Честные, работящие, оказавшиеся в Америке на самом конце цепочки питания, в которой каждое последующее звено служит пищей предыдущему, эти гаитяне тем не менее не опустились, оставались людьми.

К сожалению, такими были далеко не все. Ничего не поделаешь, нет правил без исключений. Об этих других выходцах с острова Гаити Макс предпочитал не вспоминать.

Короче, перспектива отправляться на Гаити его не вдохновляла. Он только что выбрался из одного дерьма. Зачем лезть в другое?

Как зачем? Деньги.

* * *

Чарли исчез 4 сентября 1994 года, в свой третий день рождения. С тех пор тишина. Никто не видел, как было совершено похищение. Требования выкупа тоже не поступало. Некстати пришлась и американская интервенция. Карверы были вынуждены на время приостановить поиски мальчика из-за комендантского часа и ограничений в передвижении по острову для всего населения. Поиски возобновились лишь в конце октября, когда все следы поостыли и даже замерзли.

– Считаю своим долгом предупредить вас, – добавил Карвер. – Эта работа, если вы за нее возьметесь, будет опасной… я бы сказал, очень опасной.

– В каком смысле? – спросил Макс.

– Ваши предшественники… их постигла печальная участь.

– Они погибли?

Карвер несколько секунд молчал. Максу показалось, он побледнел.

– Это была не просто смерть. А хуже. Много хуже.

Часть первая

1

В переговорах с возможным клиентом откровенность и прямодушие не всегда полезны, но Макс, если предоставлялась малейшая возможность, старался не врать. Это улучшало ночной сон.

– Не могу, – ответил он Карверу.

– Не можете или не хотите?

– Не хочу, потому что не могу. Понимаете, я не могу выполнить эту работу. Найти мальчика, пропавшего два года назад, в стране, ввергнутой в хаос.

На губах Карвера появилась легкая улыбка. Едва обозначилась, совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы Макс понял: его считают наивным. Эта смутная улыбка объяснила Максу также, с какого рода богачом он имеет дело. Не просто с состоятельным выскочкой, нуворишем, а богатым по-настоящему, в нескольких поколениях. Это означало, что для таких людей все розетки доступны, пожалуйста, подключайтесь, во всех домах горит полный свет, и для них все всегда дома. Сейфы в многоэтажных банковских хранилищах у подобных людей до отказа набиты акциями преуспевающих компаний, а в зарубежных банках открыты счета под высокие проценты. Эти люди «на ты» с любым, кто что-либо собой представляет, и их могущества достаточно, чтобы в любую минуту стереть тебя в порошок. Таким людям нельзя говорить «нет», они к этому не привыкли.

– Но вы добивались успеха в делах и посложнее, – произнес Карвер. – Творили… настоящие чудеса.

– Я никогда не воскрешал мертвых, мистер Карвер. Только их выкапывал.

– Я готов к худшему.

– Нет, – возразил Макс, – не готовы. Если обратились ко мне. – Он сожалел о своей прямоте. Тюрьма изменила его характер. Прежде Макс был тактичен, теперь стал грубоват. – Впрочем, в известном смысле вы правы. В свое время я без колебаний погружался в адские бездны, но это были американские адские бездны, и всегда можно было рассчитывать, что в нужный момент приедет автобус и вывезет. Я не знаю вашей страны. Никогда там не был и – не в обиду будет сказано – никогда не имел желания там побывать. Черт возьми, как я могу работать в стране, языка которой не знаю?

Вот тогда-то Карвер и сказал ему о деньгах.

Работая частным детективом, Макс не нажил больших денег, но на сносное существование хватало. Домашней бухгалтерией занималась жена, каждый месяц откладывая кое-что на три сберегательных счета на «черный день». Кроме того, они имели долю в одном успешном предприятии в центре Майами, которым владел друг Макса, Фрэнк Нуньес. У них были дом и два автомобиля, причем куплено все не в рассрочку. Каждый год ездили отдыхать на три недели и раз в месяц ужинали в модных ресторанах.

На себя Макс тратил немного. Одежда у него была всегда хорошо сшита, но редко дорогая. Разве что костюмы для особых случаев. А так, что для работы, что для обычного досуга – брюки цвета хаки, джинсы, свитера, футболки. На работе он перестал появляться в дорогих вещах после второго дела, когда его пятисотдолларовый костюм залили кровью. Потом этот костюм окружной прокурор изъял как вещественное доказательство для предъявления на суде. Каждую неделю Макс покупал жене цветы, преподносил щедрые подарки на дни рождения, Рождество и годовщину свадьбы. Не скупился и на подарки ближайшим друзьям и крестнику. У него не было вредных привычек. Курить бросил, в том числе и травку, когда ушел из полиции. С выпивкой пришлось побороться немного дольше, но и она исчезла из его жизни. Единственной слабостью оставалась музыка – джаз, особенно свинг, ритм-энд-блюз, рок-н-ролл, соул, фанк и диско. В коллекции было пять тысяч компакт-дисков, виниловых альбомов и синглов. Причем они стояли не просто так, для красоты. Макс постоянно слушал их, знал наизусть большинство текстов песен, а у многих произведений чуть ли не каждый такт. Однажды не выдержал, потратился – отдал четыре сотни баксов на аукционе за виниловый альбом Фрэнка Синатры «В эти коротенькие предрассветные часы» с его автографом. Вставил в рамку и повесил в своем кабинете напротив стола. Жене соврал, будто купил по случаю дешево на распродаже в Орландо.

В общем, на жизнь Максу было грех жаловаться. Чего еще, собственно, человеку нужно? Живи и радуйся.

А он вдруг взял и застрелил троих в Бронксе. И колеса соскочили с рельсов, пошли юзом, громко визжа, и остановились в самом неподходящем месте.

Так получилось, что Макс потерял почти все. Нет, после выхода из тюрьмы у него во владении по-прежнему сохранились дом и автомобиль в Майами. Плюс девять тысяч долларов на сберегательном счете. Остальное ушло на адвокатов. На эти деньги он мог бы жить четыре или пять месяцев, но потом придется искать работу. Но кто его возьмет? Бывший коп, бывший частный детектив, бывший заключенный – три минуса и ни одного плюса. Сорок шесть лет. Староват, чтобы осваивать что-нибудь новое, и еще молод, чтобы сдаваться. Куда, черт возьми, ему податься? В бар, рабочим на кухне? Или в магазин упаковщиком покупок? На стройку? Охранником в торговый центр?

Правда, оставались несколько друзей, а также люди, которые были у него в долгу. Но он ни разу в жизни ни у кого ничего не просил и не собирался начинать сейчас, когда оказался на коленях. Это все равно что просить милостыню. В свое время Макс помогал людям не ради процентов, а просто потому, что мог. Жена говорила, у него только сверху бетонный панцирь, опутанный колючей проволокой, а внутри там все мягкое, как кондитерский зефир. Наверное, она права. Может, ему следовало быть немного эгоистом. Была бы его жизнь сейчас иной? Видимо, да.

Макс видел свое будущее достаточно отчетливо. Наступит день, а он обязательно наступит, и Макс поселится в однокомнатной квартире с обоями в пятнах, с агрессивными тараканами и корявыми неграмотными надписями на двери, сделанными на испанском. Каждый день он станет слышать, как соседи ссорятся, разговаривают друг с другом, дерутся – наверху, внизу, слева и справа. Из посуды у него будут лишь тарелка с обитыми краями, нож, вилка и ложка. Он будет зачеркивать цифры на карточках спортлото и смотреть розыгрыши тиражей – для него всегда мимо кассы, – за экране переносного телевизора с подрагивающей картинкой. Медленное умирание, одна клетка за другой.

Предстояло выбрать: примириться с такой судьбой или принять предложение Карвера.

А началось так. Он получил письмо из Майами.

«Уважаемый мистер Мингус. Меня зовут Аллейн Карвер. Я сочувствую вам и восхищаюсь. Ваше дело…»

На этом месте Макс бросил читать и отдал письмо сокамернику, Веласкесу, на самокрутки. Веласкес искурил все его письма, кроме личных, за что получил прозвище Сжигатель Мусора.

Макс был знаменитым заключенным. Процесс над ним показывали по телевидению, о нем писали во всех газетах. Его поступок обсуждала вся страна. Более шестидесяти процентов были за и около сорока против.

В первые шесть месяцев отсидки он получал по мешку писем в неделю. И ни на одно не ответил. Его оставляли равнодушным даже самые искренние доброжелатели. Макс всегда относился с презрением к тем, кто переписывался с преступниками. То есть прочитали в газетах или увидели по телевизору, и ну писать. Некоторые даже объединялись в идиотские клубы друзей по переписке с заключенными. Это сейчас они такие добренькие, а если бы тот же самый преступник прикончил кого-нибудь из близких, они бы первыми стали требовать для него смертный приговор. Макс прослужил копом одиннадцать лет и в каком-то смысле оставался им до сих пор. Многие его ближайшие друзья по-прежнему служили полицейскими, защищали людей от этих самых животных, которым те писали восторженные письма.

Письмо от Карвера пришло спустя много лет, когда корреспонденция Макса ограничилась письмами от жены, родни и друзей. Его фанаты давно переключились на более отзывчивых «героев». Таких как О. Дж. Симпсон[4] и братья Менендес.[5]

На молчание Макса Карвер отреагировал еще одним письмом, две недели спустя. Оно, как и первое, осталось без ответа. Через неделю Макс получил очередное письмо, затем еще два. Веласкес был очень доволен. Ему нравились письма Карвера, в смысле бумага. Толстая, кремовая, с водяными знаками, фамилией «Карвер», адресом и контактными телефонами, вытисненными изумрудной фольгой в правом верхнем углу. В этой бумаге было что-то особенное. Когда Веласкес заворачивал в нее свою травку, она приобретала новое качество, отчего он балдел сильнее, чем обычно.

Пытаясь привлечь внимание Макса, Карвер менял тактику. Использовал разную бумагу, писал от руки, но все равно его письма шли Сжигателю Мусора.

В конце концов письма закончились, начались телефонные звонки. Макс понимал, что у этого Карвера должны быть мощные связи, причем на самом верху, потому что разговаривать по телефону заключенным этой тюрьмы позволялось лишь в особых случаях. А тут охранник по нескольку раз в день являлся в кухню, где Макс работал, и вел его в одну из камер для свиданий, куда подключили телефонный аппарат специально для него. В первый раз он слушал Карвера примерно полминуты – достаточно, чтобы определить по выговору, что он англичанин, – затем прервал его и попросил никогда больше не звонить.

Но Карвер не сдавался. Макса тащили к телефону с любой работы, с прогулок по тюремному двору, во время еды, из душа. Звонки продолжались даже после отбоя. И его поведение всегда было одинаковым. Он говорил «алло», слышал голос Карвера и вешал трубку.

Макс обратился к начальнику тюрьмы. Тот очень удивился. Ему жаловались на что угодно, только не на назойливые телефонные звонки. Он посоветовал Максу не валять дурака и пригрозил поставить телефон к нему в камеру.

При очередной встрече со своим адвокатом, Дэйвом Торресом, Макс рассказал ему о звонках Карвера. После чего они прекратились. Торрес также предложил кое-что разузнать о Карвере, но Макс лишь пожал плечами. На свободе он наверняка полюбопытствовал бы, а в тюрьме это было как-то ни к чему, как прежняя одежда или наручные часы.

За день до освобождения Макса вызвали на свидание с Карвером. Он отказался, и Карвер оставил ему свое последнее письмо, опять на той самой почтовой бумаге.

Макс преподнес Веласкесу последний подарок.

* * *

После выхода из тюрьмы Макс должен был лететь в Лондон.

Его жена давно мечтала о кругосветном туре. Ее привлекали разные страны, их история, культура, нравы. Она ходила в музеи, стояла в очередях на всевозможные выставки, посещала лекции, семинары и, конечно, читала журналы, газетные статьи, книги. Отчаянно пыталась заразить своим энтузиазмом Макса, однако он не проявлял интереса, даже для вида. Она показывала ему фотографии южноамериканских индейцев, которые могли носить на нижней губе тарелки с пиццей, африканских женщин с шеями, как у жирафов, но это его не трогало. Макс бывал в Мехико, на Багамах, Гавайях и в Канаде, но ему с лихвой хватало и одних Штатов. Тут тебе с одной стороны арктические льды, и жаркие пустыни с другой, а в промежутке между ними все, что душе угодно. Так зачем же ездить за границу, если дома всего полно?

Жену звали Сандра. Они познакомились, когда Макс еще служил в полиции. Сандра была наполовину кубинка, наполовину афроамериканка. Красивая, умная, энергичная и немного странная. Он никогда не звал ее Санди, только Сандра.

Она собиралась широко отметить десятилетие их свадьбы, большим путешествием по миру, чтобы увидеть страны, о которых читала. Если бы дела обстояли иначе, Макс скорее всего уговорил бы ее поехать на неделю на Кис,[6] пообещав через несколько месяцев скромное заграничное путешествие в Европу или Австралию, но он находился в тюрьме, и отправиться после отсидки куда-нибудь подальше от Америки, ему показалось неплохой идеей. Он согласился.

Сандра возилась с этим четыре месяца. Разработала маршрут так, чтобы они оказались дома на годовщину свадьбы. Им предстояло увидеть всю Европу, начиная с Англии, затем Россию Китай, Японию. После чего они должны были полететь в Австралию и Новую Зеландию, продолжить путешествие в Африке, на Среднем Востоке и закончить в Турции.

Свидания у них были каждую неделю. И чем больше Сандра рассказывала Максу о предстоящем путешествии, тем острее он предвкушал его. Брал в тюремной библиотеке книги, где описывались те места, какие им предстояло посетить. Читал, перечитывал. Вначале это был еще один способ скрасить существование, но чем сильнее он проникался мечтаниями жены, тем ближе становился к ней, возможно, ближе, чем когда-либо.

Она расплатилась с туристическим агентством и в тот же день погибла в автомобильной катастрофе на шоссе. Перестраивалась в левый ряд и неожиданно выехала на встречную полосу прямо под грузовик. На вскрытии обнаружилось, что Сандра умерла еще до столкновения. От аневризмы сосудов головного мозга.

Начальник тюрьмы сухо сообщил ему это известие. Макс был настолько потрясен, что никак не отреагировал. Кивнул и молча покинул кабинет. Остаток дня провел как обычно. Убирался в кухне, работал на раздаче, загружал посуду в мойку, протирал полы. Ничего не сказал Веласкесу. В тюрьме это не принято. Горе и прочие эмоции следует держать при себе, потому что обнаруживать их – признак слабости. А слабых здесь не жаловали.

То, что Сандры больше нет, до него дошло лишь на следующий день. Это был четверг, день свиданий. Сандра не пропустила ни одного. Вчера вечером ездила к тетке в Куинс, а сегодня придет повидаться с ним. Обязательно придет. Около двух часов Макс обычно заканчивал свои дела в кухне и болтал с поваром Генри, ждал, когда по громкой связи его вызовут в комнату свиданий. Сандра будет ждать его по другую сторону стены, за стеклом. Как всегда безукоризненно одета, чуть подкрашены губы, улыбка, глаза светятся, как на их первом свидании. Они побеседуют о том, о сем, как Макс себя чувствует, Сандра расскажет ему новости, потом о себе, что успела сделать. В общем, все как обычно.

Макс договорился с Генри. Тот помогал ему по четвергам, чтобы можно было не мешкая сразу же пойти, как только объявят фамилию. А Макс помогал Генри по воскресеньям, когда приходила на свидание его семья, жена и четверо детей. Макс прекрасно ладил с Генри, стараясь не замечать, что у того пожизненное заключение с минимальным сроком пересмотра приговора через пятнадцать лет, он получил за вооруженное ограбление. Макс старался не думать о том, что по вине Генри погибла беременная женщина и что он какая-то шишка в нацистском «Союзе арийцев».

В тот четверг Макс проснулся с мучительным ощущением пустоты, которое не проходило. В ушах гудело, а на лбу пульсировала жилка. Он хотел сказать Генри, что его жена на этой неделе не придет, а на следующей неделе объяснить почему, но не смог заставить себя это сделать. Макс знал: как только произнесет хотя бы слово, мгновенно потеряет над собой контроль и сломается.

Ему нужно было чем-нибудь занять себя, чтобы не думать. Плита была совершенно чистая, но он взялся протирать ее. Там в середину приборной доски были вделаны часы. Помимо воли Макс поглядывал на них, наблюдая, как черные стрелки рывками подбираются к двум.

Он начал вспоминать их прошлое свидание, каждую секунду, проведенную в последний раз вместе. Вспоминал каждое слово Сандры – о скидке, какую она сумела получить на один авиационный перелет, о бесплатных ночевках в номерах люкс, которые выиграла на конкурсе, о том, как она впечатлена его знаниями истории Австралии. Говорила ли она что-нибудь о приступах головной боли или головокружениях, о том, что ей иногда становится дурно и течет кровь из носа? Макс снова и снова видел ее лицо сквозь пуленепробиваемое стекло, испещренное отпечатками пальцев и губ в тех местах, где многие сотни осужденных касались и виртуально целовали своих любимых. Они подобными глупостями не занимались. Зачем? Как будто у них больше не будет возможности сделать это по-настоящему. Теперь он жалел, что они ни разу не поцеловались через стекло. Это было бы лучше, чем ничего.

– Макс! – окликнул его Генри, стоящий у раковины. – Пора идти исполнить супружеские обязанности.

Через пару минут часовая стрелка должна была остановиться у цифры два. Макс начал машинально снимать передник и замер.

– Она сегодня не придет. – Он уронил передник на пол, чувствуя жжение в глазах от наворачивающихся слез.

– Почему?

Макс не ответил. Генри подошел, вытирая руки посудным полотенцем. Увидел скривившееся лицо Макса, слезы на щеках и удивленно вскинул брови. Даже шагнул назад. Как и любой в этой тюряге, он считал Макса крутым парнем. Бывший коп всегда ходил с высоко поднятой головой и не разводил нюни.

Генри улыбнулся. Насмешливо, издевательски. Ведь крутые парни не плачут. Это удел достойных презрения хлюпиков. Макс, уже окунувшийся с головой в свое горе, заметил насмешку на лице Генри.

Гудение в ушах стихло.

Он ударил Генри. Быстрый, короткий правый хук в челюсть. Генри охнул и стал ловить ртом воздух. Крупный мужик – он мог выжать килограммов сто семьдесят и не вспотеть – вдруг повалился на пол с тяжелым глухим стуком.

Макс пулей вылетел из кухни.

Неразумный поступок. В тюремной иерархии Генри занимал видное место. Через него шли поставки наркотиков в тюрьму. Этого Максу не простят.

Генри пролежал в больнице три дня. Макс замещал его на кухне и ждал расплаты. В чем-чем, а в убийцах здесь недостатка не было. Явятся четверо или пятеро. Предупрежденные заранее охранники будут смотреть в другую сторону. Макс молился лишь о том, чтобы они били точнее, сразу в жизненно важные органы. Он не хотел выезжать на свободу в инвалидной коляске.

Но ничего не случилось.

Генри объяснил тюремному начальству, что поскользнулся на пролитом масле. Вернулся в кухню как ни чем не бывало. Он, конечно, слышал о потере Макса и первое что сделал, – пожал ему руку и похлопал по плечу. На душе у Макса стало еще пакостнее.

Хоронили Сандру в Майами, в открытом гробу. В похоронном бюро ей надели черный парик. Зачем? У нее свои волосы были замечательные. Курчавые, каштановые с рыжеватым оттенком. И макияж тоже слишком густой. При жизни она почти не пользовалась косметикой. Макс поцеловал холодные, застывшие губы, захватил пальцами безжизненные ладони. Постоял, пристально вглядываясь, прощаясь навеки. За свою жизнь он повидал много мертвецов, но, когда это самый дорогой тебе человек, все воспринимается совершенно иначе.

Макс опять поцеловал Сандру. Отчаянно хотелось приподнять веки и заглянуть в глаза, в последний раз. Когда они целовались, она их никогда не закрывала. Он заметил на воротнике ее темно-синего в тонкую полоску делового костюма пыльцу, осыпавшуюся с белых лилий, и тщательно его вытер.

Во время заупокойной службы младший брат Сандры, Кальвин, запел «Давай не расставаться», ее любимую песню. В последний раз он пел ее на их свадьбе. У Кальвина был удивительный голос, печальный и пронзительный, как у Роя Орбисона.[7] Для Макса это явилось последней каплей. Он не плакал с детства, а тут слезы хлынули так, что намок воротник рубашки и опухли глаза.

По пути обратно в тюрьму Макс решил поехать в этот тур, на организацию которого Сандра потратила последние дни своей жизни. Чтобы воплотить ее мечту, частично чтобы увидеть то, чего она уже никогда не увидит, и главным образом потому, что не знал, куда деваться.

Дэйв Торрес, адвокат, встретил Макса у ворот тюрьмы и повез в «Авалон-Рекс», небольшой дешевый отель в Бруклине, в нескольких кварталах от Проспект-парка. Номер был скромный, но по сравнению с тюремной камерой воспринимался как дворцовые покои. Макс проведет здесь двое суток, после чего вылетит из аэропорта Кеннеди в Лондон. Торрес протянул ему билеты, паспорт, три тысячи баксов наличными и две кредитные карточки. Макс поблагодарил адвоката за все, и они распрощались, пожав руки.

Первое, что сделал Макс после ухода адвоката, – открыл дверь и вышел из номера. Затем вошел и закрыл за собой дверь. Ему так понравилось, что он проделал это раз семь, пока не поблекла прелесть новизны, что, оказывается, он может входить и выходить, когда захочется. Потом Макс разделся и осмотрел себя в зеркале гардероба.

Он не видел себя обнаженным все семь лет, с тех пор как попал в тюрьму. Вроде бы ничего. Широкие плечи, рельефные бицепсы, массивные предплечья, крепкая шея, брюшной пресс похож на булыжную мостовую, мощные бедра. Натершись маслом и приняв эффектную позу, Макс мог бы претендовать на звание Мистер Заключенный. И вообще, в тюрьме, чтобы тебя уважали, нужны незаурядные способности. Причем не обязательно быть здоровым бугаем. Конечно, это неплохо, когда ты отбрасываешь внушительную тень. От тебя обычно держатся подальше и дважды подумают, стоит ли задирать. Но слишком выделяться тоже вредно, ведь ты можешь стать мишенью для молодых отморозков, делающих первую ходку. Им охота завоевать репутацию. По-идиотски выглядит здоровяк, отдаюший концы, потому что ему всадили в яремную вену заточку, сделанную из зубной щетки.

Макс к тюрьме был хорошо подготовлен. В юности трижды завоевывал приз «Золотые перчатки» в среднем весе и постоянно поддерживал форму. Бегал, плавал, участвовал в тренировочных боях в спортзале. В тюрьме ему позволяли заниматься этим полчаса в день. И он занимался. Возился с гирями и штангой шесть дней в неделю, накачивал торс и ноги. Каждое утро в камере делал три тысячи отжиманий и пятьсот «скручиваний» брюшного пресса.

Макс по-прежнему был красив той брутальной красотой, которая часто обманывала женщин, склонных к грубому сексу, но теперь его лицо не было таким, как прежде. Кожа, хотя и не обвисла, но побледнела из-за недостатка солнечного света, и ее испещрили морщины. Голубые глаза потускнели, а углы губ чуть опустились. И он поседел, сильно. В тюрьме это не было заметно, поскольку Макс перед посадкой остриг свои темно-каштановые волосы наголо, чтобы иметь более угрожающий вид. Он позволил волосам отрасти в последние несколько недель перед освобождением. Теперь увидел, что это было ошибкой, которую нужно исправить до отъезда.

Следующим утром Макс вышел. Во-первых, надо купить пиджак, пальто и шапку, если он собирался опять подстричься наголо. А во-вторых, хотелось прогуляться. На воле. Утро выдалось ясным. Морозный воздух обжигал легкие. Улицу заполнили люди. Неожиданно Макс растерялся. Не понимал, куда идет и зачем. Все вокруг стремительно двигались по своим делам, зарабатывать деньги, и никаких там улыбок и благодарностей, никакой предупредительности. Ему бы следовало знать заранее и как-то подготовиться, но он чувствовал себя инопланетянином, прибывшим на Землю. Семь лет сорвались с привязи и ринулись на него, раскрыв оскаленные пасти. Все изменилось – одежда, прически, походки, лица, товары, цены, даже речь – слишком много, чтобы вот так сразу впитать в себя, разложить по полочкам и начать анализировать и сравнивать. Слишком рано после тюрьмы, где за это время ничего не изменилось. Макс вроде умел плавать, но почему-то забыл, как двигать руками. Он брел, держа дистанцию в два шага от тех, кто впереди, и от тех, кто сзади. Так ходят каторжники, скованные общей цепью.

Может, вообще никакой свободы не существует и все мы узники, каждый по-своему? Или мне просто нужно время, чтобы очнуться и наладить отношения с действительностью?

Макс выскользнул из толпы и юркнул в небольшое кафе. Оно было набито людьми, принимающими дозу кофеина перед тем, как отправиться в офисы. Он заказал эспрессо. Ему вручили его в картонном стаканчике с ручкой и предупреждением, напечатанным сбоку, что напиток очень горячий. Макс попробовал. Кофе был чуть тепловатый.

«Что я делаю в Нью-Йорке? Это же не мой город. Какое, к черту, путешествие по миру, если я еще не был дома, не сориентировался, не приспособился к свободе?»

Сандра не одобрила бы это. Она бы сказала, что бессмысленно убегать оттуда, куда все равно придется вернуться. Правда. Чего я испугался? Что ее нет, она ушла? Мне придется к этому привыкнуть. Иначе жить невозможно. Нужно найти в себе силы и примириться с потерей. И двигаться дальше.

«Да пошло оно все к чертям собачьим! Я возвращаюсь в Майами первым же рейсом».

Из отеля Макс позвонил в аэропорт. Билеты на все рейсы были проданы на следующие два с половиной дня. Значит, придется сидеть здесь до полудня пятницы.

Он понятия не имел, чем заняться, когда наконец доберется до Майами, однако все равно почувствовал себя лучше, увереннее, даже повеселел.

Необходимо принять душ и поесть что-нибудь, а потом сходить в парикмахерскую.

Зазвонил телефон.

– Мистер Мингус?

– Да.

– Это Аллейн Карвер.

Макс молчал.

«Как он меня здесь нашел? Ну конечно же, Дэйв Торрес. Он единственный знал, где я нахожусь. Как давно он работает на Карвера? Наверное, с тех пор, как я рассказал ему о телефонных звонках в тюрьму. Этот прохиндей никогда не упустит возможности подхалтурить».

– Алло. Вы меня слушаете?

– В чем дело? – спросил Макс.

– У меня есть работа, которая, вероятно, вас заинтересует.

Макс согласился встретиться с ним на следующий день. К нему вернулось любопытство.

Карвер назвал адрес на Манхэттене.

– Мистер Мингус? Я Аллейн Карвер.

Первое впечатление: высокомерный властный идиот.

При появлении Макса Карвер поднялся с кресла, но не подошел, а лишь шагнул вперед, чтобы обозначиться, а затем замер в свободной позе, заложив руки за спину. Король, принимающий посла некогда сильного, но теперь обнищавшего государства.

Высокий, худощавый, в отлично сшитом темно-синем шерстяном костюме. Светло-голубая рубашка и в тон ей шелковый галстук. Карвер напомнил Максу актера массовки из мюзикла двадцатых годов, когда показывали сцены на Уолл-стрит. Короткие белокурые волосы зачесаны назад с пробором посередине. Крепкая челюсть, длинное заостренное книзу лицо, загорелый. Кожа ухоженная, гладкая.

Короткое крепкое рукопожатие.

Карвер указал на черные кожаные кресла-бочонки, стоящие перед круглым столом красного дерева. Подождал, пока Макс сядет, и занял место напротив. У кресла была высокая спинка, и Максу, чтобы увидеть, что находится справа или слева, нужно было податься вперед и вытянуть шею.

Сзади находился бар со стойкой во всю стену, где были выставлены, наверное, все существующие в мире спиртные напитки – зеленые, голубые, желтые, розовые, белые, коричневые. Весело посверкивали прозрачные и полупрозрачные бутылки. Не хватало лишь занавесок из пластикового бисера, неизменного атрибута хорошего борделя.

– Что будете пить?

– Пожалуйста, кофе. Со сливками, без сахара.

Карвер взглянул в дальний конец зала и поднял руку. Немедленно кошачьей походкой приблизилась официантка. Тощая, с высокими скулами и пухлыми губами. Все работники этого клуба, какие попались Максу на глаза, выглядели как модели. Оба бармена точно сошли с рекламных плакатов мужских рубашек и лосьонов после бритья. Служащий за стойкой регистрации был из каталога магазина мужской одежды, а охранник, посматривающий на экран монитора в офисе сбоку, вылитый парень с рекламы диетической колы.

Макс не сразу нашел этот клуб. Здание было настолько неприметным, – обычное пятиэтажное в тупике недалеко от Парк-роу, – что он дважды прошел мимо, прежде чем заметил номер 34, скромно прилепившийся на стене рядом с дверью. Сам клуб располагался на третьем этаже, куда он поднялся в шикарном лифте, сплошь в зеркалах и с полированными медными ручками. Зеркала устроены так, что его отражение простиралось в бесконечность.

Великолепный вестибюль, напоминающий фешенебельный отель. Тишина, как библиотеке. Полы устланы толстыми коврами, повсюду одинаковые черные кресла-бочонки, поставленные так, что сидящих в них людей не видно. Макс даже решил, что кресла свободные, пока не заметил облачко сигарного дыма, поднимающееся из-за спинки одного. Приглядевшись, он увидел торчащие из-за другого кресла мужские ноги в бежевых туфлях-мокасинах. На ближней к нему стене висела картина. Мальчик, играющий на флейте. На мальчике была великоватая ему поношенная военная форма, как показалось Максу, времен Гражданской войны.

– Вы член клуба? – спросил он, желая нарушить молчание.

– Это наше владение, – отозвался Карвер. – Мы имеем сеть таких клубов во всем мире.

– То есть вы занимаетесь клубным бизнесом?

– Не совсем. – На лице Карвера отразилось приятное удивление. – Мой отец, Густав, открыл этот клуб в конце пятидесятых для проведения встреч с особо важными клиентами. Затем появились другие, в том числе и в Лондоне, Париже, Стокгольме, Токио, Берлине… Это вроде как бонус. Если фирма заключает с нами серьезный контракт на определенную сумму, человек, представляющий фирму, становится пожизненным членом клуба. Бесплатно. Мы побуждаем их давать рекомендации своим приятелям и коллегам, которые, разумеется, платят за членство. Так что эти клубы дают немалую прибыль.

– Значит, членом этого клуба нельзя стать, просто заполнив бланк?

– Нет, – усмехнулся Карвер.

Выговор Карвера – приглушение некоторых гласных и подчеркивание других – выдавал «истинного американца», аристократа с восточного побережья. Английская школа, диплом «Лиги плюща».[8]

Амплуа Карвера – герой-любовник. И стареет он с достоинством, не пытается молодиться. Макс прикинул его возраст в сравнении со своим – вероятно, на год или два моложе. Сбалансированная диета, следит за здоровьем. Однако шея в тонких морщинках и в уголках небольших острых голубых глаз «гусиные лапки». С такой золотистой кожей он мог сойти за белого латиноамериканца, аргентинца или бразильца, с корнями в Германии. Несомненно, красив, вот только рот подкачал. Плотно сжатые тонкие губы, точно по ровному месту полоснули опасной бритвой.

Принесли кофе в белом фарфоровом кофейнике. Макс налил себе чашку, добавил из кувшинчика сливок. Кофе был ароматным и крепким, а сливки не оставляли на поверхности маслянистой пленки. Напиток для гурманов. Зерна только что прожарили и смололи. Не то что непонятно какое пойло, получающееся из продукта, который вы прихватываете в супермаркете.

– Я слышал о смерти вашей жены, – произнес Карвер. – Примите соболезнования.

Макс склонил голову, показывая, что принимает к сведению. Затем перешел к делу:

– Вы говорили, что у вас есть для меня работа?

Карвер рассказал о Чарли. Макс выслушал и отказался. Карвер назвал сумму гонорара, и Макс задумался. А Карвер тем временем протянул ему большой коричневый конверт. Внутри лежали две глянцевые черно-белые фотографии девочки.

– Мистер Карвер, мне показалось, вы упоминали о сыне. – Макс показал на фотографии.

Карвер поморщился.

– Понимаете, у Чарли был какой-то пунктик насчет волос. Мы прозвали его Самсоном, потому что он никому не позволял к ним прикасаться. Он родился с необычно длинными волосами и уже в год немедленно поднимал крик, заметив, что нему приближаются с ножницами. Причем это был не просто детский плач, когда ребенок капризничает. Чарли вопил оглушительно, как от жуткой боли. Слышать это было невозможно. В конце концов мы оставили его в покое. Решили подождать, пока подрастет.

Макс кивнул.

С лица Карвера на несколько мгновений сползла пелена холодного высокомерия, оно стало более человечным. Для Макса, чтобы проникнуться к нему теплыми чувствами, этого оказалось недостаточно, но начало было положено.

Он внимательно рассмотрел первую фотографию. Чарли не похож на отца. Глаза и волосы очень темные, рот большой, полные губы. Мальчик не улыбался. Казалось, он был расстроен, что его отвлекли от какого-то занятия. Взгляд взрослый и пронзительный.

На второй фотографии Чарли стоял перед кустами бугенвиллеи с почти таким же выражением лица. Длинные волосы заплетены в две тугие косички. В веселеньком платье с оборками, в цветочках.

Макса чуть не затошнило.

– Это не мое дело, мистер Карвер, и я не психолог, но так наряжать парня не годится.

– Моей жене почему-то захотелось.

– Вы не похожи на подкаблучника.

Карвер коротко рассмеялся, будто откашлялся.

– Видите ли, у нас на Гаити даже хорошо образованные люди не свободны от… хм, разного рода суеверий.

– Вуду?

– Мы называем этот культ вуду, мистер Мингус. Гаитяне на девяносто процентов католики и на все сто вудуисты. И в этом нет ничего дурного. Во всяком случае, не хуже, чем поклоняться прибитому к кресту полуголому мужчине, пить его кровь и есть его плоть.

Он вгляделся в лицо Макса, ожидая реакции. Макс спокойно смотрел ему в глаза.

«Можешь поклоняться хоть тележкам в супермаркете, это твое дело…»

Макс снова посмотрел на фотографию Чарли в платье. Бедный ребенок.

– Мы его искали, – продолжил Карвер. – Всюду. Почти весь девяносто пятый год во всех газетах, по телевидению, радио каждый день объявления. Где только можно расклеили плакаты с его фотографией и обещанием солидного вознаграждения за любую информацию и много больше за самого Чарли. Как понимаете, в желающих получить вознаграждение недостатка не было.

– Что-нибудь толковое удалось узнать?

– Ничего. До вас за дело брались несколько частных детективов. С тем же успехом.

«Это он тебе бросает наживку. Не поддавайся. Зачем тебе нужно это дерьмовое соперничество?»

И все же Максу было любопытно. Сколько человек работали по данному делу? Почему потерпели неудачу?

Он изобразил на лице безразличие.

– Не станем опережать события. В данный момент мы просто ведем разговор.

Карвер, наверное, был уязвлен. Ему не часто приходилось слушать отказы. Скорее всего его окружали люди, которые заразительно смеялись его шуткам и стремглав неслись выполнять любую просьбу. Таковы они все, очень богатые, родившиеся и выросшие в роскоши. Они плавают в своих собственных водоемах и не дышат тем же воздухом, что и простые смертные. Живут в параллельных мирах, своей особой жизнью, им неведомы неудачи. Ждал ли когда-либо Карвер конца месяца, когда получит жалованье и купит себе пару ботинок? Отвергала ли его какая-нибудь женщина? Ездил ли он по городу, чтобы купить что-нибудь дешевое на распродаже? Едва ли.

Затем Карвер сказал Максу об опасности, если он возьмется за расследование. Намекнул, что с его предшественниками случилось нечто ужасное. Но Макс по-прежнему не поддавался на провокации. Он шел на встречу с Карвером на тридцать процентов уверенный, что не возьмется за работу. Теперь процент повысился до пятидесяти.

На Карвера произвело впечатление его безразличие, и он перевел беседу на Чарли. Как ребенок начал ходить, какой у него обнаружился замечательный музыкальный слух. Потом начал рассказывать о Гаити. Макс слушал с притворным интересом, а сам пытался кое-что сообразить.

Ничего не получалось. Просматривались лишь два очевидных мотива похищения ребенка – деньги и какие-то дела, связанные с этим самым вуду. Но поскольку требование выкупа так и не поступило, то, видимо, следует предполагать второй мотив. О вуду Макс знал немного больше, чем показал Карверу.

Кстати, а может, и Карвер тоже знает много больше? Например, о Соломоне Букмане? Наверняка знает. Как может не знать, если на него работал Торрес? О чем еще осведомлен этот надутый богач? Не припрятано ли у него что-нибудь в рукаве?

Макс не любил начинать работу с недоверия клиенту.

Он пообещал Карверу подумать над предложением. Тот вручил ему свою визитную карточку и попросил дать ответ не позднее, чем через сутки.

Макс ехал в отель на такси, разложив на коленях фотографии Чарли Карвера. Размышлял о десяти миллионах долларов и о том, что мог бы с ними сделать. Продать дом и купить апартаменты где-нибудь в тихом приличном месте, например в Кандле, фешенебельном пригороде Майами. Поселиться в курортном местечке на острове. Или вообще уехать из Майами.

Потом Макс начал думать о Гаити. Взялся бы он за это дело до тюрьмы? Да. Его привлекла бы сложность задачи. Никаких юридических препятствий для расследования, просто загадка в чистом виде, работа для мозгов, возможность помериться умом с серьезным преступником. Но его талант сыщика чах в тюрьме от неупотребления, так же, как мускулы слабеют, если их не нагружать. Очевидно, такое дело теперь ему не по зубам.

* * *

В номере отеля Макс поставил фотографии на стол, прислонив к стене, и пристально вгляделся.

У него не было детей. Он не хотел их иметь. Дети раздражали его. Макс не находил себе места, если рядом плакал ребенок, а родители не желали или не могли утихомирить его. Но по иронии судьбы почти все его дела, как частного детектива, были связаны с пропажей детей, иногда совсем маленьких. И он их находил – живых, а иногда, к несчастью, мертвых, – но находил. Всегда. Хорошо бы отыскать и Чарли. Но здесь его может ждать провал. Эти глаза, так по-взрослому смотревшие на него, с какой-то странной укоризной… Макс расхаживал по комнате, а они всюду находили его и призывали. Необыкновенные, магические глаза.

Чарли Карвер умолял Макса вызволить его.

Макс вышел на улицу, хотел найти какой-нибудь тихий бар, где можно спокойно выпить и обдумать ситуацию. Но повсюду, куда он ни заходил, было полно людей, причем молодых, веселых и шумных. Везде праздновали. Билла Клинтона переизбрали президентом. Максу было на это плевать. Он решил взять бутылку виски в винном магазине.

Выискивая магазин, Макс случайно столкнулся с парнем в белом пуховике и лыжной шапочке, надвинутой на глаза. Из куртки парня что-то выпало. Прозрачный пластиковый пакет на плотной застежке с пятью жирными косяками марихуаны. Макс поднял его и повернулся, чтобы отдать, но парень уже исчез в толпе прохожих.

Макс сунул пакет в карман пальто и двинулся дальше. Зашел в винный магазин. Нужного ему виски там не оказалось. Тогда он вспомнил о косяках с марихуаной. Почему бы и нет?

И купил дешевую пластмассовую зажигалку.

* * *

В давние времена Макс Мингус и его напарник Джо Листон любили расслабиться с небольшим косячком марихуаны, которой их снабжал осведомитель, торговец наркотой по прозвищу Шестипалый. Он давал им патентованное зелье плюс несколько бесплатных унций «карибской королевы», очень сильной травки с Ямайки, ее Шестипалый употреблял сам.

Вот это была отрава так отрава. Не то что мусор, который он сейчас курил.

Прошел час, а Макс все сидел неподвижно на кровати, пристально глядя на стену, смутно ощущая какие-то движения в желудке. Затем лег на спину и закрыл глаза. Вспомнил Майами. Дом.

Они жили в Ки-Бискейн.[9] Тихими погожими вечерами располагались на веранде, любовались центром Майами во всем его гипнотическом великолепии, вдыхали запахи залива Бискейн, которые приносил прохладный ветерок. И всякий раз в ощущениях возникало что-нибудь новое. Какой там Манхэттен! Да он не шел ни в какое сравнение с их городом, особенно в хороший день. Жизнь у них была прекрасна и обещала стать еще лучше. Сандра мечтала о будущем, когда у них наконец появятся дети.

Максу следовало бы рассказать ей о вазектомии, иссечении семявыносящего протока, которую ему сделали за несколько месяцев до их знакомства, но у него на это так и не хватило – да, да, так и не хватило – мужества.

Как он мог привести в этот мир детей, после всего увиденного? Ведь некоторых, кого он находил в ходе расследования, приходилось собирать буквально по кусочкам. Нет, это невозможно. Ведь его дети должны были всегда находиться перед глазами. Макс запер бы их в доме и выбросил ключ. Не позволил бы ходить в школу, играть во дворе, общаться с друзьями, потому что опасно. Могут похитить. Он тщательно проверил бы всех родственников, близких и дальних, и знакомых на случай, нет ли среди них скрытых педофилов. Что же это была бы за жизнь – для него, для жены, для всех? Сплошной ужас. Поэтому самым лучшим было забыть о том, что нужно завести детей, забыть о продолжении рода, полностью закрыть вопрос.

Тысяча девятьсот восемьдесят первый год. Скверное для него время. В тысяча девятьсот восемьдесят первом году в Малом Гаити орудовал главарь банды Соломон Букман по прозвищу Король Мечей.

Сандра поняла бы, если бы Макс с самого начала был с ней искренним. Но когда они только стали встречаться, Макс придерживался холостяцкой привычки врать каждой женщине, изображая серьезные намерения, говорить ей то, что она хочет услышать, чтобы потом спокойно трахнуть ее и скрыться в сторону моря. У него было много возможностей признаться Сандре еще до женитьбы, но он боялся потерять ее. Она выросла в большой семье и любила детей.

Теперь Макс жалел, что не сделал операцию по восстановлению детородной функции. Он думал об этом в первые годы семейной жизни, когда близость Сандры изменила его к лучшему, и мало-помалу его отношение к тому, чтобы завести детей, менялось. Теперь бы у него был кто-нибудь, оставшийся от Сандры, которого он мог бы любить и лелеять, как любил и лелеял ее.

Как же хорошо им было вместе!

Макс часто сидел допоздна в их большой кухне со стойкой посередине, размышляя над делом, которым занимался, раскладывая все по полочкам. Иногда рядом садилась Сандра.

Макс представил ее: в футболке и тапочках, волосы растрепаны, в одной руке стакан воды, в другой фотография Чарли.

– Я думаю, Макс, тебе следует взять это дело, – произнесла она, глядя на него заспанными глазами.

– Почему? – услышал он свой голос, задающий вопрос.

– Потому что у тебя нет выбора, дорогой. Или это, или сам знаешь что.

Он проснулся и уставился в белый потолок. Во рту было сухо с привкусом тухлятины.

Комната провоняла травкой. Сразу вспомнилась камера. Веласкес покурил на ночь и теперь читает молитву, нараспев по-латыни.

Макс встал, проковылял к столу. В голове стучали двадцать отбойных молотков. Он все еще был немного под балдой. Открыл окно, впустил в комнату холодный морозный воздух. Несколько раз глубоко вдохнул. Туман в голове рассеялся.

Он решил принять душ и переодеться.

– Мистер Карвер? Это Макс Мингус.

Девять утра. Он вернулся из кафе, где плотно позавтракал. Омлет из четырех яиц, четыре тоста, апельсиновый сок и две чашки кофе. Обдумал все еще раз, за и против, риск, деньги. Зашел в телефонную будку.

Карвер слегка запыхался, вероятно, только что вернулся с утренней пробежки.

– Я стану искать вашего сына, – произнес Макс.

– Замечательная новость! – воскликнул Карвер.

– Мне нужен контракт в письменном виде.

– Конечно. Приходите через два часа в клуб. Контракт будет готов.

– Хорошо.

– Когда вы сможете начать?

– Если быстро попаду в Майами, то буду на Гаити во вторник.

2

В аэропорту Майами Макс взял такси. Попросил водителя поехать кружным путем, чтобы посмотреть, насколько далеко в его отсутствие продвинулся город. Захотел узнать, что там теперь между двумя полюсами – от района, населенного латиноамериканцами, до квартала миллиардеров.

За домом присматривал тесть Макса. Он же оплачивал счета. Макс ему должен три тысячи долларов, но сейчас это пустяки, поскольку Карвер выдал ему в Нью-Йорке после подписания контракта аванс двадцать пять тысяч наличными. Макс прикинулся дурачком и привел с собой Дэйва Торреса, чтобы тот просмотрел контракт и свидетельствовал при подписании. Было забавно наблюдать, как Торрес и Карвер притворялись, что незнакомы друг с другом. Адвокаты большие артисты, почти такие же, как их подопечные.

Макс смотрел в окно, но ничего особенного не видел. Майами, восемь лет спустя… Перед глазами мелькали сверкающие пятна автомобилей, пальмы, голубое небо. Во время посадки самолета шел дождь, один из жутких ливней, какие случаются в Солнечном штате,[10] когда капли ударяются о землю с такой силой, что отскакивают почти на метр. Дождь прекратился за несколько минут до того, как Макс вышел из здания аэропорта. На окружающем сосредоточиться было невозможно – все его мысли занимало возвращение в свой дом. Неужели родственники жены устроят в честь его прибытия вечеринку? Они добросердечные люди, всегда действуют из лучших побуждений, но не нужно сейчас ему это. Совсем не нужно.

Такси миновало Малую Гавану и курортный район Корал-Гейблс, а Макс даже не заметил. Теперь уже был виден поворот на шоссе Рикенбакер.

Сандра всегда встречала его в аэропорту, когда он возвращался из поездок. Спрашивала, как все прошло, хотя знала заранее, посмотрев на него. Они выходили из зала прилетов, и Макс ждал, пока Сандра пригонит автомобиль. Если дела шли хорошо, он садился за руль. По пути домой рассказывал ей о том, как закончилось расследование. Иногда сухо и бесстрастно, порой более эмоционально. Но бывали редкие случаи, когда он выходил в зал прилетов сияющий, с победным блеском в глазах. Значит, все разрешилось быстро и счастливо. Они отправлялись куда-нибудь отметить это событие. Поужинать и потанцевать, чаще всего в L-бар. Но в двух случаях из трех автомобилем управляла Сандра, потому что лицо у Макса было такое, что лучше не спрашивать. Значит, тот, кого он искал, обнаружен мертвым. Он сидел, печально потупившись, а жена заводила разговор о всяких домашних пустяках. Вот, мол, недавно починила шторы и вычистила ковры, купила какой-нибудь новый бытовой прибор. В общем, болтала чепуху, заставляя Макса чувствовать, что жизнь продолжается, несмотря на страшное известие, которое он будет вынужден сообщить надеющимся на чудо родителям, супругам, родственникам или друзьям.

Сандра всегда стояла у ограждения, ждала его.

И он искал ее сегодня, шагая по залу прилетов. Заглядывал в лица женщин, те, наверное, тоже ждали мужчин. Но ни одна из них не была даже отдаленно похожа на жену.

Макс не мог поехать сейчас домой. Не мог. Он не был готов жить в музее счастливых воспоминаний.

– Водитель, двигайтесь прямо, не сворачивайте.

– Куда мы едем?

– Отель «Рэдиссон».

– Неужели Макс Мингус? Это ты? – пробубнил в трубке Джо Пистон, когда Макс позвонил ему из своего номера.

– Рад слышать твой голос, Джо. Как поживаешь?

– Хорошо, Макс, хорошо. Ты дома?

– Нет. На несколько дней остановился в отеле «Рэдиссон».

– Что-то не в порядке с твоим домом, старина?

– Там пока живут кузены Сандры, – соврал Макс. – Я решил, пусть немного похозяйничают.

– Вот как? – усмехнулся Джо. – А откуда они там взялись?

– Как откуда?

– Вот что, Мингус, хватит трепаться. – Джо перестал усмехаться. – В твоем доме никого нет, старина. С тех пор как погибла Сандра, я каждый день посылаю к твоему дому патрульную машину. На всякий случай.

Макс должен был догадаться. Ему стало неловко.

– Так что не надо темнить, – продолжил Джо. – Скажи просто, в чем дело.

Макс молчал. Джо тоже. Макс слышал в трубке разные звуки. Там у Джо вовсю кипела жизнь. Кто-то говорил что-то, раздавались телефонные звонки, открывались и закрывались двери, гудели пейджеры.

– Извини, Джо, – промолвил Макс. – Я просто не мог туда поехать.

– No es nada, mi amigo,[11] – отозвался Джо. – Но тебе надо что-нибудь с этим делать. Постоянно бегать от прошлого невозможно. Необходимо идти вперед, иначе погрязнешь в дерьме.

– Я знаю, – сипло проговорил Макс. – И уже начал работать. Вообще-то у меня к тебе просьба. Мне нужны протоколы, досье, старые документы, все, что у тебя есть по Аллейну Карверу. Он из Гаити и…

– Я его знаю, – буркнул Джо. – Пропавший ребенок, верно?

– Да.

– Он приезжал сюда, подавал заявление.

– Но ведь мальчик пропал на Гаити?

– Ему сообщили, будто ребенка видели здесь, в Хайалии.[12]

– Кто сообщил?

– Одна сумасшедшая старуха заявила, что у нее было видение.

– И что?

Джо рассмеялся. Искренний, веселый смех, но с примесью цинизма, классический смех копа, который вырабатывается за два с лишним десятка лет службы.

– Макс, эта старуха из Малого Гаити. А там всюду развешаны плакаты с лицом мальчика. Рядом приписка: «Пятьдесят тысяч долларов вознаграждения за информацию».

– У тебя есть адрес этой женщины?

– Ты взялся за это дело? – с беспокойством спросил Джо.

– Да.

– Не понимаю. Ведь Карвер приезжал главным образом из-за тебя. Все выспрашивал, сетовал, что с тобой невозможно связаться. Ты передумал?

– Мне нужны деньги.

– Тогда тебе понадобится ствол, – заметил Джо.

– Я хотел просить тебя об этом.

Максу было пожизненно запрещено иметь оружие. Он ожидал, что Джо откажет.

– А что еще?

– Материалы, какие у тебя есть, на ребенка Карвера и всю их семью.

Он услышал, как Джо записывает.

– Нет проблем. Как насчет того, чтобы встретиться сегодня в нашем старом месте, в L-баре, например, часов в восемь, а?

– Но сегодня пятница. Давай выберем какое-нибудь более тихое место?

– Сейчас открыли еще зал, первого класса. Там спокойно.

– Хорошо.

– С нетерпением жду встречи, Макс! – воскликнул Джо. – Столько лет не виделись. Даже не верится.

– Мне тоже, – ответил Макс.

Джо собирался сказать что-то еще, но замолчал. Макс слышал, как он сопит в трубку.

– Что тебя беспокоит, Джо? – Между ними по-прежнему сохранилась телепатическая связь старых напарников.

– Может, тебе не следует ехать на Гаити? Ведь еще не поздно дать задний ход.

– А в чем дело, Джо?

– Там опасно.

– Я знаю положение в этой стране.

– При чем тут положение? – возразил Джо. – Речь идет о Букмане.

– Букмане? Соломоне Букмане?

– Ага.

– А что с ним?

– Он вышел, – произнес Джо, понизив голос.

– Что? Он же сидел в камере смертников! – крикнул Макс и удивился своей реакции.

Семь лет в тюрьме он сдерживал свои чувства. Выдавал лишь минимум. Там нельзя показывать людям, что у тебя что-то не в порядке или, наоборот, в порядке, ведь это всегда могут использовать против. Значит, он уже привыкает к жизни на свободе.

– Этого идиота Клинтона переизбрали, и он выдал Букману бесплатный билет домой, – объяснил Джо. – Мы сейчас отправляем преступников по домам. Всюду, и власти штатов, и федералы.

– Они знают, что он сделал?

– А им без разницы. Зачем зря расходовать деньги налогоплательщиков, содержа его в нашей тюрьме, когда можно отправить домой? Вот как они рассуждают.

– Значит, он на свободе?

– Да, но теперь это проблема властей Гаити. И твоя тоже, если ты с ним там встретишься.

Макс опустился на стул.

– Когда это случилось, Джо? Когда он вышел?

– В марте.

– Надо же, такой подонок…

– Не говори.

Видимо, в кабинет Джо вошел какой-то подчиненный. Джо положил трубку на стол. Макс слышал, как он говорит что-то, постепенно возбуждаясь. Все расслышать не удалось, но было ясно: подчиненный что-то напортачил. Диалог превратился в монолог. Джо уже не говорил, а рычал. Затем он схватил трубку:

– Макс! Увидимся вечером! Тогда и побеседуем! – В трубке раздались гудки.

Макс рассмеялся, представив бедного подчиненного. Да, получить от Джо нагоняй, этому не позавидуешь. Мало того, что он был начальник, но еще и гигант, два метра ростом, который возвышался над тобой, смотрел сверху вниз, заглядывая в глаза, словно ты кусок собачьего дерьма, на которое он наступил, направляясь в церковь.

Макс оборвал смех, вспомнив первого ребенка, принесенного в жертву этими изуверами. Тело, которое он увидел на столе в морге.

Соломон Букман – убийца детей. На свободе.

Соломон Букман – устроивший массовую резню. На свободе.

Соломон Букман – убийца полицейских. На свободе.

Соломон Букман – главарь банды, наркобарон, сутенер, отмыватель денег, похититель детей, насильник. На свободе.

Дело Соломона Букмана стало последним делом Макса в полиции. Этот подонок был последним, кого он арестовал и едва не погиб.

На суде Соломон выбрал момент и посмотрел ему в глаза.

– Теперь у меня есть стимул, чтобы продолжать жизнь. Это – ты.

Произнесено это было громким театральным шепотом с улыбкой, от которой у Макса пошел мороз по коже. После этих слов их отношения приобрели очень личный характер.

Макс тогда ответил:

– Ты скоро будешь гореть в аду, ублюдок.

Значит, он ошибался.

Букман возглавлял банду «Ночной клуб Барона Субботы», сокращенно НКБС. Барон Суббота, он же Барон Самеди, – бог смерти в культе вуду. Члены этого клуба безоглядно верили, будто их главарь обладает сверхъестественной силой, может читать мысли и предсказывать будущее, может находиться одновременно в двух местах, материализоваться, как это делают персонажи сериала «Звездный путь». Считалось, что он получает энергию от каких-то демонов, которым поклоняется, их зовут лоа. Но Макс и Джо захватили этого дьявола и перестреляли банду.

Макс дрожал от гнева. Кулаки сжаты, лицо покраснело, жилка на лбу пульсировала и извивалась, как угорь на сковородке. Он гордился захватом Соломона Букмана, это было очень не просто.

И вот теперь Букман на свободе. Он победил и унизил систему. Он победил и унизил Макса. Помочился ему в лицо. Это слишком для первого дня в родном городе.

3

Макс и Джо дружили двадцать пять лет. Начали в полиции напарниками в патрульной службе и вместе поднимались по служебной лестнице.

В полицейском управлении Майами эту пару называли Рожденные Прорваться. Прозвище им придумал босс, Элдон Бернс. Стоящие рядом, они напоминали ему персонажей с обложки знаменитого альбома Брюса Спрингстина, где друг к другу прислонились тощий певец и гигант-саксофонист Кларенс Клемонс в затрапезной шляпе. Сравнение довольно удачное. Джо имел комплекцию футбольного защитника, сдерживающего целую команду, при росте два с лишним метра без обуви, и был вынужден нагибаться, заходя почти в любое помещение. Рядом с ним любой казался карликом.

Прозвище нравилось Джо. Он любил Брюса Спрингстина. Имел все его альбомы и синглы, а также сотни часов записей живых концертов на кассетах. Слушал постоянно. Когда Спрингстин приезжал на гастроли во Флориду, Джо всегда сидел в первом ряду на всех его концертах, а затем, насмотревшись своего кумира во плоти, он во время дежурства имел обыкновение описывать Максу каждый концерт в мельчайших подробностях, песню за песней, напевая, хмыкая, притоптывая. Концерты Спрингстина в среднем длились три часа. Отчеты Джо все шесть. И это при том, что Макс терпеть не мог Спрингстина и не понимал, из-за чего вокруг него такой шум. Ни мелодии красивой, ни голоса. Чего парни в мотоциклетных куртках так фанатят? И Джо тоже. Ведь Спрингстин не поет, а вроде как откашливается, прочищая горло. Однажды Макс спросил Джо, что он находит привлекательного в подобном пении.

– Тут понимаешь как: одного это трогает, а другого оставляет равнодушным. Либо да, либо нет. Музыка и голос Брюса, они вообще совсем другие. Ты меня понял?

Макс не понял, но уточнять не стал. У друга скверный вкус. Что тут поделаешь? Придется примириться.

Впрочем, прозвище это ему не мешало. Напротив, оно означало, что они на виду. Когда друзья стали детективами, Макс сделал на правом предплечье татуировку, обложку альбома «Рожденные прорваться». Год спустя на левом предплечье появилась традиционная коповская татуировка – щит с черепом и двумя скрещенными шестизарядными револьверами, окруженными надписью: «Смерть неизбежна – Жизнь нет».

L-бар получил свое название из-за формы здания. Детектив Фрэнк Нуньес первый углядел это с полицейского вертолета, когда преследовал фургончик с грабителями, мчавшийся по центру Майами. Вскоре он предложил нескольким друзьям, включая Макса и Сандру, войти в долю во владении баром.

Они внесли двадцать тысяч долларов. До тех пор, пока им не пришлось продать свою долю, чтобы оплатить счета адвоката, бар приносил каждый год в два раза больше, чем они вложили. Он пользовался большой популярностью у разного рода бизнес-публики. Бар был битком набит практически в любой день недели.

Здание ничем особенным не выделялось. Широкие окна с черными ставнями и неоновой вывеской, на которой вспыхивающие буквы появлялись, будто выдавливаемые из тюбика зубной пасты. Сейчас там два входа. С правого сразу попадаешь в большой зал с высоким потолком и деревянным полом, покрытым лаком. На стенах развешана разнообразная морская атрибутика – корабельные штурвалы, якоря и акульи гарпуны. Через левый вход поднимаешься в салон первого класса. Посетители могут наблюдать за происходящим в нижнем баре через окно во всю стену из тонированного стекла, оставаясь невидимыми. Идеальное место для первых свиданий и тайных деловых встреч, потому что зал разделен на уютные кабинки, обеспечивающие замечательное уединение. Каждая снабжена золотисто-красными лампами в китайском стиле, дающими мягкий свет. Здесь подают лучшие коктейли в Майами.

Макс сразу увидел Джо. Тот сидел рядом со средней кабинкой, близкой к окну. В синем костюме и галстуке. Макс почувствовал себя неловко в своей трикотажной рубашке, брюках хаки и кроссовках.

– Лейтенант Листон!

Джо широко улыбнулся – на темном лице вспыхнул яркий полумесяц зубов, – и встал. Макс уже забыл, какой он огромный. Джо прибавил в весе несколько фунтов, лицо округлилось, но он по-прежнему выглядел очень внушительно.

Они крепко обнялись. У Макса плечи не маленькие, но грудь Джо вдвое шире. Он похлопал Макса по спине и отступил на пару шагов, чтобы получше рассмотреть.

– Вижу, тебя там кормили.

– Я работал на кухне.

– А я подумал, в парикмахерской. – Джо погладил стриженую голову Макса.

Они сели. Джо занял большую часть пространства со своей стороны кабинки. На столе лежало меню в папке, скрепленной металлическими кольцами. Подошел официант. Джо заказал диет-колу и рюмку бурбона. Макс попросил обычную кока-колу.

– Ты завязал с выпивкой? – поинтересовался Джо.

– Пытаюсь. А ты?

– Снизил темпы настолько, что можно сказать, тоже завязал. Возраст, черт бы его побрал. Плохо переношу похмелье, не то что в былые времена.

– Да…

Джо изменился не сильно, лишь волосы теперь росли дальше ото лба и были длиннее, чем прежде. Макс заподозрил, что они там где-то в середине поредели.

В салоне находились несколько пар, мужчины в деловых костюмах. Из скрытых в углах колонок доносилась приглушенная безликая музыка.

– Как Лина? – спросил Макс.

– Спасибо, хорошо, старина. Передает тебе большой привет. – Джо полез в карман пиджака, вытащил несколько фотографий, протянул Максу. – Вот снимки. Посмотри, может, кого узнаешь.

На первой фотографии была вся их семья с Линой посередине. Рядом с Джо она выглядела маленькой, почти ребенком. Джо познакомился с ней в местной баптистской церкви. Особенно религиозным он не был, но знакомиться в церкви лучше и дешевле, чем таскаться по барам и клубам или встречаться с приятельницами из полиции. Он называл церковь «прекрасным прибежищем холостяков».

Особых симпатий к Максу Лина не питала. Он не обижался. Во время знакомства у него на воротничке были следы крови. Задерживаемый преступник укусил его за мочку уха. Она подумала, что это губная помада, и начала относиться к нему соответственно. Всегда смотрела немного осуждающе. Их отношения не выходили за рамки вежливой необходимости. Ничего не изменилось и после того, как он ушел из полиции. А его женитьба на Сандре вообще привела Лину в смятение. Чтобы белый мужчина взял в жены темнокожую женщину… Это было для нее непостижимо.

Когда Макс сел в тюрьму, у Джо было трое детей. Мальчики. Вот они на фотографии – старший, Джетро, и Дуэйн с Дином, погодки. Но теперь прибавились две девочки, на коленях у Лины.

– Слева Эшли, а справа Брайони, – с гордостью пояснил Джо.

– Близнецы?

– Да. Двойные заботы. Стерео.

– Сколько им?

– Три года. Мы не собирались заводить еще детей. Так получилось.

– Говорят, незапланированные – самые любимые.

– Много чего говорят, и большая часть – это бред собачий. Я люблю своих детишек всех одинаково.

Малышки славные, похожие на маму, такие же глаза.

– Сандра мне о них ничего не говорила, – произнес Макс.

– Вам было о чем поговорить, – отозвался Джо.

Официант принес колу и бурбон. Джо пролил немного на пол из низкой рюмки, затем поднял ее.

– Помянем Сандру!

Джо всегда проливал немного из рюмки, когда поминал кого-либо из близких. Они помолчали.

Макс взялся рассматривать фотографию своего крестника. Джетро держал кончиками широко раздвинутых пальцев баскетбольный мяч. Мальчику двенадцать, но по росту и ширине плеч вполне может сойти за шестнадцатилетнего.

– Похож на папу.

– Джетро любит баскетбол.

– Может, станет когда-нибудь звездой?

– Кем он станет, это мы еще посмотрим, а пока пусть как следует занимается в школе. У парня неплохая голова на плечах.

– Ты не хочешь, чтобы он пошел по твоим стопам?

– Я же сказал, у парня неплохая голова на плечах.

Они чокнулись.

Макс вернул ему фотографии и посмотрел в окно на бар внизу. Он был набит битком. Служащие банков, бизнесмены, разные «белые воротнички» с ослабленными галстуками, сумки поставлены на пол, пиджаки беспечно повешены на спинки стульев так, что рукава касаются пола. Его внимание привлекли двое в одинаковых светло-серых костюмах, с бутылками пива «Будвайзер», которые беседовали с двумя девушками. Несомненно, только что познакомились, узнали имена друг друга, завели первый разговор и теперь ищут подходящую тему для продолжения. Для Макса было очевидно, что оба заинтересовались одной и той же девушкой, яркой блондинкой в темно-синем деловом костюме. Ее подруга знала это и уже оглядывала бар. Давным-давно, в свои холостяцкие времена, Макс специализировался на том, что из двух подруг всегда клеил ту, что пострашнее. Рассуждал он примерно так: та, что красивее, ожидает внимания и, вполне возможно, будет «крутить динамо», до нее быстро не доберешься, а вот счет в конце вечера может оказаться солидным. Вторая же не ожидает, что ее станут клеить, и, вероятно, окажется податливой. В девяти случаях из десяти это работало, иногда с неожиданным бонусом – та, что красивее, вдруг начинала с ним кокетничать. Большинство женщин, с которыми Макс встречался, ему не нравились. С претензией, ершистые, требовали возни. Все изменилось после того, как он встретил Сандру, но теперь, когда она ушла, старые инстинкты зашевелились, пробуждаясь, подобно тому, как дает о себе знать призрак ампутированной конечности.

Макс не занимался сексом восемь лет. А после кончины Сандры даже не думал об этом. Словно похоронил свое либидо вместе с ней.

Он был верен Сандре. Всегда. И сейчас даже не представлял, как можно быть с какой-нибудь другой женщиной. Они ему не нужны. Эти дерьмовые разговоры, необходимость притворяться нежным, чутким, когда единственная причина, почему ты с ней связался, – трахнуть, и ничего более. Макс смотрел на разыгрываемую внизу сцену с легкой брезгливостью.

Джо пододвинул к нему папку.

– Вот, нарыл немного по Карверу из Гаити. В основном старые истории, из недавнего почти ничего. На видео есть много новостного материала об интервенции на Гаити. Где-то там и Аллейн Карвер.

– Спасибо, Джо. – Макс взял папку, положил на стул. – Там что-нибудь интересное?

– Из криминала лишь случай в особняке Густава Карвера, папаши. Это в Корал-Гейблс. Шесть лет назад к нему туда залезли.

– Что взяли?

– Ничего. Но ситуация забавная. Представляешь, кто-то влез в особняк ночью, достал из буфета обеденную фарфоровую тарелку, наложил на нее целую кучу, поставил на стол в столовой и убрался без всяких следов.

– А камеры наблюдения?

– Nada.[13] Да там толком ничего и не расследовали. Есть протокол на двух страницах, и все. Наверное, это какой-нибудь обиженный бывший слуга.

Макс рассмеялся. На его памяти было много более странных преступлений, но представить Аллейна Карвера, спустившегося из своей фешенебельной спальни утром позавтракать и обнаружившего на столе такое, – уморительно.

Затем он вспомнил о Букмане и помрачнел.

– Что произошло с Соломоном Букманом? Когда я уезжал в Нью-Йорк, он сидел в камере смертников. Имел право одной последней апелляции перед иглой.

– Мы не в Техасе, – усмехнулся Джо. – Во Флориде все требует времени. Даже время требует времени. У адвоката есть право на апелляцию до двух лет. Значит, все замораживается на два года. Потом еще два года, прежде чем его рассмотрит судья. Сиди и получишь девяносто пятый год. Последнюю апелляцию Букмана, как я и полагал, отклонили, однако…

– Эти сволочи взяли и отпустили его. – Макс повысил голос почти до крика.

– Знаешь, сколько стоит билет на Гаити? – спросил Джо. – Примерно сто баксов плюс налог. А сколько стоит штату содержание преступника в камере смертников? Вот то-то и оно. А знаешь, во сколько обходится штату казнь преступника? Тысячи. Улавливаешь логику?

– А какую логику должны «улавливать» родственники погибших от его поганых рук? – с горечью воскликнул Макс.

Джо молчал. Чувствовалось, его что-то тревожит.

– Что там у тебя еще, Джо, выкладывай, – попросил Макс.

– После того, как Букмана отправили, там убирались, в его камере. Нашли это. – Джо протянул Максу вырванный из школьной тетради листок. Внизу карандашом печатными буквами, ровно, как по линейке, было написано: «Теперь у меня есть стимул, чтобы жить. Это – ты». Под словами изображены контуры острова Гаити. Что хотел сказать этот сукин сын?

– Эти же слова он прошептал мне на суде, когда я давал показания, – произнес Макс.

– Более страшного чудовища, чем Букман, я не встречал, – продолжил Джо. – Помнишь, как мы вломились туда, в это обиталище зомби?

– Он всего лишь человек, Джо. Ненормальный, извращенный, но человек. Из плоти и крови, как мы.

– Когда я приложил его, он лишь слегка застонал.

– Ну и что? Думаешь, он летает на метле?

– Мне безразлично, старина, сколько тебе обещал Карвер, но не надо туда ехать.

– Как только я встречу Букмана на Гаити, сразу передам ему от тебя привет. А потом убью, – с усмешкой проговорил Макс.

– С этой тварью не так легко справиться, – сердито буркнул Джо.

– Ты прав, не легко.

– Я приготовил тебе ствол. – Джо понизил голос и подался вперед. – Новая «беретта», две сотни патронов. Обычные пули и экспансивные, с углублением в основной части. Напиши на бумажке номер твоего рейса, и тебе передадут его после проверки, перед посадкой в самолет. Только, пожалуйста, назад не привози. Оставь на Гаити.

– У тебя могут возникнуть крупные неприятности, ты вооружаешь только что отсидевшего срок уголовного преступника, – пошутил Макс, закатывая рукава рубашки.

– Я не знаю никаких уголовных преступников. У меня есть друг, который оступился. – Джо улыбнулся.

Они чокнулись.

– Спасибо, старина. Спасибо за все, что ты для меня сделал. Я твой должник.

– Ни черта ты мне не должен. Копы обязаны заботиться друг о друге. Так было и так будет всегда.

Попавших в тюрьму полицейских система защищает. Насильников и педофилов, разумеется, это не касается, но за остальными присматривают, не важно, в каком штате они отбывают срок. За теми, кто пристрелил подозреваемых, или был пойман на получении взятки, или с наркотиками. Иногда копов-преступников неделю-другую держат в тюрьме строгого режима, а потом незаметно переводят на общий режим, для «белых воротничков». Если нет возможности перевести в тюрьму с более легким режимом, падший коп в этой тюрьме будет отделен от остальных, сидеть в одиночке и есть из общего котла с охраной. Ему позволят принимать душ и заниматься физическими упражнениями одному. Если одиночное заключение невозможно, например, нет свободных камер, копа поместят в общую, но под постоянной страховкой двух охранников. Если кто-нибудь из заключенных станет мешать падшему копу жить, этого человека незамедлительно посадят в карцер на долгий срок, а тем временем распустят слух, будто он стукач. Так что как только этот зэк выйдет, его прирежут. Макса арестовали в Нью-Йорке, но у Джо не было проблем организовать другу сносное существование в тюрьме «Рикерс-Айленд».

– До отъезда ты должен повидаться с Клайдом Бисоном, – сказал Джо.

– С Бисоном? – удивился Макс.

Частный детектив Клайд Бисон являлся его главным конкурентом. Макс презирал его, особенно после дела Букмана.

– Он работал на Карвера. Не слишком удачно.

– А что случилось?

– Лучше, если ты услышишь это от него.

– Он не станет мне рассказывать.

– Станет, если ты сообщишь, что собираешься на Гаити…

– Ну что ж, съезжу к нему, если найду время.

– Пожалуйста, найди время!

Наступила полночь, час пик в нижнем баре. Все стали пьянее, развязнее, походка во время посещений туалета была нетвердая, голоса громче, посетители старались перекричать музыку, которая переплеталась с их беседами. Через стекло оттуда доносился приглушенный гул.

Макс проверил, как дела у тех двоих с девушками. Оказалось, блондинка и один мужчина сидят за столом ближе к задней части бара. Свободные позы. Мужчина снял галстук и закатал рукава. Девушка в открытом черном платье. Красивые загорелые руки. Наверное, занимается фитнесом. Мужчина «работал» – подался вперед, касался ее руки. Что-то говорил, а она громко смеялась. Скорее всего это было не так уж смешно, но смех предписывался правилами игры. Ее подруга ушла, второй мужчина-соперник тоже, видимо, порознь. Проигравшие редко уходят вместе.

Макс и Джо долго общались. Обсудили, кто ушел в отставку, кто умер. Таких трое – рак, пули, утонул пьяный. Кто женился, развелся, какая сейчас служба, как изменилась обстановка после истории с Родни Кингом.[14] Они смеялись, качали головами, вспоминали. Джо рассказал о пятнадцати концертах Брюса Спрингстина, на которых побывал, пока Макс сидел в тюрьме. Детали, к счастью, сократил до минимума. Они пили колу, оценивающе посматривали на пары, сетовали, что стареют. В общем, славно провели время. Макс даже забыл о Букмане.

К двум ночи нижний бар почти опустел, остались лишь несколько пьянчуг. Пара, за которой следил Макс, ушла.

Они тоже направились к двери.

На улице было прохладно и ветрено. Макс глубоко вдохнул воздух Майами – море с примесью болотных испарений и автомобильных выхлопных газов.

– Как тебе здесь после долгого отсутствия? – спросил Джо.

– Ходить уже вроде приспособился, скоро попробую начать бегать, – ответил Макс. – Почему ты ни разу не навестил меня?

– А ты этого ожидал?

– Нет.

– Вот именно. Копы не должны сидеть в тюрьме, старина, – произнес Джо. – Это противоестественно. Кроме того, я чувствовал за собой какую-то вину за случившееся. Будто мог что-либо предотвратить и не сделал.

– Человеческую натуру изменить нельзя, Джо.

– Нельзя, это верно. Однако можно предостеречь от бессмысленных поступков.

– Ладно, Джо, но все равно мы остаемся друзьями?

– Всегда.

Они обнялись.

– Увидимся после моего возвращения.

– Целым и невредимым, старина. Только в таком виде я готов тебя встретить.

– Встретишь. Передай привет детям.

– Береги себя, брат.

Они разошлись.

Открывая дверцу взятой напрокат «хонды», Макс осознал, что Джо назвал его «братом» впервые за их двадцатипятилетнее знакомство. Это кое-что значило.

«Ох, не сладко мне придется на Гаити…»

По пути в отель Макс вспомнил о Соломоне Букмане, и снова вскипела кровь. Он начал кричать и проклинать власти, бить по рулевому колесу. Дело дошло до того, что пришлось свернуть к обочине и выключить двигатель. Макс сделал несколько дыхательных упражнений, успокоился и приказал себе сосредоточиться на Чарли Карвере. Только на нем, а все остальное отбросить в сторону. Букман сейчас на Гаити. Он вернулся туда после исчезновения Чарли, так что к этому не имеет никакого отношения.

«Но если я его встречу, то обязательно убью. Иначе он убьет меня».

4

В отеле Макс принял душ и попытался заснуть, но сон не шел. Продолжал думать о Букмане, который вышел на свободу, когда он еще сидел в тюрьме. Букман, истребивший столько детей, теперь смеялся ему в лицо.

«Почему я его не пристрелил, когда была возможность?»

Макс встал, включил свет, взял папку, которую ему дал Джо. Стал читать и не мог остановиться, пока не закончил.

Никто точно не знал, откуда родом Карверы и когда впервые появились на Гаити. Согласно одной версии, они потомки польских солдат, в 1790-е годы скопом дезертировавших из наполеоновской армии и примкнувших к повстанцам Туссен-Лувертюра. Другие связывали их с шотландским кланом Макгарверов, которые поселились на острове в восемнадцатом веке, выращивали на плантациях кукурузу и сахарный тростник.

Зато достоверно известно, что в 1934 году дед Аллейна, Фрейзер Карвер, стал мультимиллионером. Не только самым богатым человеком на Гаити, но и на всех островах Карибского моря. Нажил состояние на торговле дешевыми необходимыми продуктами – рис, бобы, молоко (порошковое или сгущенное), кукурузная мука, кокосовое масло. Все это было куплено с огромной скидкой и привезено на остров бесплатно американскими военными. Фрейзер очень быстро разорил большинство мелких торговцев и стал монополистом практически на любой импортный пищевой продукт, продаваемый в стране. В конце тридцатых годов Фрейзер Карвер открыл здесь второй национальный банк – Народный банк Гаити.

Фрейзер Карвер умер в 1947 году, оставив империю отцу Аллейна, Густаву. Брат-близнец Густава, Клиффорд, погиб в пятьдесят девятом году в автомобильной катастрофе. Такова официальная версия, хотя в ущелье возле тела никакой разбитой машины (впрочем, и целой тоже) не обнаружили. Ходили слухи, будто кости Клиффорда были переломаны еще до падения. В папке лежала выдержка из отчета ЦРУ с показаниями некоего неназванного свидетеля, видевшего полицейских, которые схватили Клиффорда у его дома и запихнули в машину. В отчете сказано, что Густав Карвер расправился с братом с помощью друга и компаньона, президента страны Франсуа Дювалье, по прозвищу Папа Док.

Густав Карвер познакомился с Франсуа Дювалье в Мичигане в 1943 году. Дювалье был одним из двадцати гаитянских врачей, посланных на стажировку в местный университет. Карвер приехал в город по делам. Их познакомил общий приятель по просьбе Дювалье. Позднее Густав Карвер сказал этому приятелю, что Франсуа Дювалье ждет блестящее будущее. Он станет президентом Гаити.

В это время три четверти населения страны страдали от фрамбезии, заразной и очень тяжелой тропической болезни, напрочь съедавшей у людей конечности, носы и губы. Ее жертвами в основном являлись босоногие бедняки. Именно через босые ноги в организм проникали вредоносные спирохеты.

Дювалье послали в самый тяжелый район Гаити, сильнее всего пораженный эпидемией. Он начал работать в клинике Гресье, в пятнадцати милях от Порт-о-Пренса. Запасы пенициллина быстро истощились, а новая партия должна была прибыть из Соединенных Штатов лишь через неделю. Он обратился за помощью к Густаву Карверу, и тот немедленно направил ему десять грузовиков с пенициллином, а также кровати и палатки.

В результате Дювалье вылечил весь регион от фрамбезии и стал кумиром бедняков. Они прозвали его Папа Док.

В 1957 году Густав Карвер финансировал его президентскую кампанию. У него также имелись определенные возможности оказать давление на тех строптивых избирателей, которые не соглашались поддержать «доброго» доктора. Выборы Дювалье выиграл, получив подавляющее большинство голосов. Карвер был вознагражден монополией на торговлю в стране кофе и какао.

Вскоре Гаити вступил в самую темную эпоху своей истории, когда Папа Док провозгласил себя пожизненным президентом, став одним из самых страшных и жестоких тиранов на земле. Армия и полиция мучили и убивали тысячи гаитян по приказу, но чаще по собственной инициативе, чтобы завладеть землей и имуществом.

Густав Карвер продолжал множить состояние благодаря теплым отношениями с Дювалье. Тот не только сделал его полным монополистом, включая сахарный тростник и цемент, но и прокручивал в Народном банке Гаити миллионы долларов финансовой помощи США, которую получал каждые три месяца. Большую часть денег он переводил на счета в швейцарских банках.

Папа Док умер 21 апреля 1971 года. Его место пожизненного президента занял сын Жан-Клод, в возрасте девятнадцати лет, прозванный Бэби Доком.

Но Бэби Док никакого интереса к управлению страной не имел и все отдал на откуп матери, а позднее жене Мишель, свадьба с которой в 1981 году попала в Книгу рекордов Гиннесса как третья самая дорогая свадьба в мировой истории. А в это время в отчете МВФ республика Гаити была причислена к одной из самых беднейших стран Западного полушария.

Забрезжил рассвет, первые солнечные лучи заставили померкнуть большинство звезд. Макс закончил чтение и вышел на балкон. Было ясно: безжалостные авантюристы Карверы должны иметь длинный список врагов.

По-прежнему веяло прохладой, но Макс был уверен: день настанет прекрасный. Впрочем, каждый день на свободе прекрасный.

5

Клайд Бисон опустился ниже некуда. Наверное, жизнь не просто ударила его по зубам, а придумала кое-что похитрее. Тот факт, что он теперь обитал в трейлерном парке, причем одном из самых заброшенных, самых вонючих во всем Майами, говорил сам за себя.

В прекрасный солнечный день под ясным светло-голубым небом это место казалось еще более запущенным.

Адрес Максу дал консьерж дома, в котором Бисон жил в свою лучшую пору – роскошный комплекс апартаментов с видом на Приморский парк, где по утрам совершали пробежки трусцой довольные жизнью, благополучные люди. Яхт-клубы тоже здесь под боком. А из окон апартаментов можно наблюдать превосходные, как на открытках, флоридские закаты. Консьерж подумал, что Макс – агент по взысканию долгов, и попросил при встрече переломать этому засранцу ноги.

Трейлерный парк – не приговор. Они бывают разные. Сортом повыше маскируют свою сущность, скрываясь за аккуратно покрашенными заборами, обсаженными кустарниками роз. Ухоженные лужайки, почтовые ящики, все честь по чести. Некоторые даже заходят настолько далеко, что присовокупляют к своим названиям знаменитые фамилии, например Линкольна, Вашингтона или Рузвельта. Но большинство трейлерных парков не столь амбициозны. Они не канителятся, а поднимают руки и честно признаются, что собой представляют. И местоположение выбирают где-нибудь рядом с мусорной свалкой.

Та, что соседствовала с пристанищем Бисона, выглядела так, будто над ней недавно пронесся ураган. Нагромождение сломанных микроволновых печей, телевизоров, холодильников, выпотрошенных автомобилей. И мусор, везде мусор. Его было так много, что он вписывался в ландшафт, а предприимчивые обитатели на кучах поставили указатели в виде стрелок с номерами трейлеров. Сами трейлеры, во всяком случае снаружи, находились в таком жутком состоянии, что Макс принял их за предметы свалки, пока не заметил в окнах людей. Нигде ни одного исправного автомобиля. Ни собак, ни детей. Здесь жили люди, лишенные социальных пособий, героиновые наркоманы, мелкие преступники, конченые горемыки, прирожденные неудачники.

Трейлер Бисона, стоящий на красных кирпичных блоках, тоже был весь разбитый. Облупившаяся некогда белая краска. По обе стороны от крепкой на вид коричневой двери с тремя замками, сверху, посередине и внизу, виднелись два окна, закрытые изнутри ставнями.

Макс остановил машину.

Постучал в дверь и отошел, чтобы его можно было увидеть в окно. За дверью послышался собачий лай на низких тонах, царапанье когтей. В левом окне ставня приоткрылась.

– Мингус?! Макс Мингус? – крикнул Бисон.

– Да, ты угадал. Открывай, надо поговорить.

– Кто тебя послал?

– Никто.

– Если ищешь работу, то у меня туалет давно не чистили. – Бисон усмехнулся.

– Конечно, я этим займусь, – сказал Макс. – После того как поговорим.

Этот паразит не утратил способности смеяться над неудачами других. Голос прежний, нечто среднее между писком и глухим ворчанием.

Ставня открылась, и Макс увидел лицо Бисона. Круглое, обрюзгшее, бескровное. Он проверял, нет ли кого рядом с Максом.

Через несколько секунд за дверью зазвенели цепочки. Их было много, штук пять-шесть. Бисон принялся открывать замки. Внутренняя часть двери у него, наверное, похожа на корсет садомазохистов.

Бисон приоткрыл дверь, щурясь от света. Толстую цепочку оставил на двери, на уровне шеи. У его ног в дверную щель высунул морду питбуль. Посмотрел на Макса и гавкнул.

– Чего тебе, Мингус? – спросил Бисон.

– Хочу поговорить о Чарли Карвере.

Судя по позе, которую принял Бисон, Макс не сомневался, что в одной руке у него пистолет, а в другой собачий поводок.

– Тебя послали Карверы?

– Нет, к тебе не посылали. Просто я занимаюсь сейчас этим делом.

– Едешь на Гаити?

– Да.

Бисон снял цепочку и распахнул дверь. Кивком пригласил Мингуса входить.

Внутри было темно, особенно после яркого дневного света, отчего вонь казалась еще более интенсивной. Привычный ко всему, Макс чуть не потерял равновесие. Зловоние застало его врасплох, ударило в лицо смесью экскрементов, гниения и прочей мерзости настолько сильно, что он ощутил позывы к рвоте. Прижал платок к носу, дышал ртом, отчего тут же начало щипать язык.

Повсюду мухи. Жужжали, лезли в лицо, садились на руки. Макс не успевал отмахиваться. Бисон потащил питбуля в угол и к чему-то привязал.

– Следи за своей машиной, иначе эти малолетние паршивцы живо соскребут с нее краску.

Он открыл левую ставню и вгляделся. Мухи с громким жужжанием ринулись на яркий свет.

Макс забыл, какой Бисон коротышка – метра полтора, не более, – и насколько непропорционально огромной была его голова, похожая на столовую ложку.

В отличие от большинства здешних частных детективов Бисон никогда не служил в полиции. Он начал трудовой путь ходатаем по темным делам в отделении демократической партии во Флориде, собирая грязь на соперников и союзников в равной мере и конвертируя это в политическую валюту. В семьдесят шестом, после выдвижения Картера на пост президента, бросил политику и занялся частным сыском. Не брезговал ничем, никакими мерзостями, губил людей, разрушал браки, политические карьеры, обваливал бизнес. В общем, выполнял любые заказы. И нажил миллионы. Одевался, ездил на машинах, ел, трахался – все по высшему разряду. Макс вспомнил, как выглядел Бисон в свои лучшие времена. Костюмы от модных модельеров, сшитые на заказ мягкие, украшенные кисточками мокасины из лакированной кожи, рубашки такие белые, что светились, вокруг облако косметики, наманикюренные ногти, на мизинце массивное кольцо. К сожалению, комплекция гнома не позволяла Бисону выглядеть эффектным даже при всем богатстве. В своем костюме за несколько тысяч долларов он всегда напоминал Максу нервного мальчика, направляющегося к первому причастию в воскресном костюмчике, который выбрала для него мама.

Теперь на нем была дешевая черная рубашка с короткими рукавами и оранжевыми и зелеными пальмами на груди. Сверху грязный жилет.

Но не это потрясло Макса. Не рубашка и не жилет.

Памперс.

Клайд Бисон носил памперс, похожий на детский, но большой.

Что за чертовщина?

Макс оглядел трейлер. Он был почти пуст. Потертый линолеум, зеленоватое кресло с вылезшей наружу набивкой у спинки, упаковочная клеть, которая служила столом. Пол грязный, первоначальный желтый цвет угадывался лишь в трещинах, проделанных когтями питбуля. И повсюду собачье дерьмо – свежее, засохшее и полузасохшее.

Как Бисон докатился до такой жизни?

Окна справа закрывали сложенные у стены картонные ящики. Большей частью мокрые и покореженные. Свет в помещение проникал сквозь щели в ставнях, прорезая густые слои табачного дыма. Мухи бились в окна, страстно желая вырваться из этой помойной ямы.

Пес из своего мрачного угла посверкивал глазами на Макса и время от времени рычал.

Можно было предположить, что там сзади у Бисона кухня с кучей грязной посуды и гниющими остатками пищи. Как выглядит спальня и ванная комната, Максу думать не хотелось.

К всему прочему в комнате было удушающе жарко. Макс покрылся потом.

– Давай проходи, Мингус. – Бисон поманил его пистолетом. Это был «магнум», массивный, с длинным дулом, похожий на тот, с которым Клинт Иствуд действовал в «Грязном Гарри». По величине пистолет был соизмерим с его рукой.

Макс не сдвинулся с места. Замер с прижатым к носу платком.

– Ну что ж, стой, если тебе так удобнее. – Бисон пожал плечами и усмехнулся. Колючие лягушачьи глазки были отягощены крупными мешками сероватой плоти. Со сном у него наверняка не все ладно.

– От кого ты прячешься? – спросил Макс.

– Просто прячусь. Значит, тебя нанял Аллейн Карвер искать мальчика?

Макс кивнул. Хотел убрать носовой платок, но вонь в комнате была непереносима.

– И что ты ему сказал?

– Я сказал ему, что мальчик скорее всего мертв.

– Непонятно, как ты вообще в этом городе заработал хотя бы доллар с таким подходом к делу, – проворчал Бисон.

– Искренность себя оправдывает.

Бисон рассмеялся. Очевидно, он выкуривал по три пачки или больше, потому что его смех вызвал громкий, сиплый кашель. Грудь заходила ходуном. Бисон выхаркнул на пол крупную мокроту и растер подошвой. Макс не удивился бы, если бы там были следы крови.

– Я не облегчу тебе работу, Мингус, пока ты мне не заплатишь, – произнес Бисон.

– Ты не изменился.

– Это все по привычке. Деньги мне сейчас все равно не помогут.

Макс не выдержал. Подошел к двери и распахнул ее. В трейлер ворвался свет, а вместе с ним и свежий воздух. Макс несколько секунд глубоко дышал, очищая легкие от скверны.

Питбуль зарычал, натянул поводок. Ему тоже очень хотелось сбежать из выгребной ямы, в которой его заставляли жить.

Макс вернулся на прежнее место, аккуратно ступая, чтобы не вляпаться в собачье дерьмо. Бисон не возражал против открытой двери.

Мухи стремительно ринулись на свободу.

– Как ты дошел до такой жизни? – спросил Макс.

Он не верил ни в судьбу, ни в карму. С человеком что-то случается без особых причин. Просто случается, и все. Причем редко с теми, с которыми нужно. Ты мечтаешь, ставишь перед собой какие-то цели, работаешь для их достижения. Иногда добиваешься успеха, чаще терпишь неудачу. Этому Макса научила жизнь. Но теперь, стоя здесь, в трейлере, глядя на Бисона, он был вынужден изменить убеждения. Если это не возмездие свыше, то что же такое?

– Что? Пожалел меня? – усмехнулся Бисон.

– Нет, – ответил Макс.

Бисон скользнул взглядом по Максу.

– Ладно, какого хрена. Я тебе расскажу. – Он сел в кресло, положил пистолет на колени. Вытащил из кармана рубашки пачку «Пэл-Мэл», прикурил. – Я ездил на Гаити. В прошлом году, в сентябре. Пробыл там три месяца. Я знал, что дело дохлое, как только Карвер описал мне детали. Выкуп не потребовали, свидетелей нет, никто ничего не видел и не слышал. Но работа есть работа. Я утроил гонорар, поняв, что Гаити – это не Багамы. Он согласился, даже глазом не моргнул. Потом заговорил о бонусе. Ну наверное, то же самое, что и тебе.

– Сколько?

– Лимон, если притащу тело, и целых пять, если найду ребенка живым. Тебе он тоже столько обещал?

Макс кивнул.

– Ну что ж, я сказал себе: мальчик мертвый, мертвее не бывает. Папа это понимает и только хочет его похоронить или сжечь, не знаю, что они там делают с мертвыми. Прикинул, что добыть лимон будет легко плюс отдохну немного. Там работы самое большее на две недели.

Бисон докурил сигарету до «фабрики» и прикурил от нее следующую. Окурок уронил на пол и растер голой пяткой, даже не поморщившись. Макс предположил, что он сейчас под каким-то серьезным наркотиком, кондовым болеутоляющим, который замораживает тело, но мозг держит в сумеречном состоянии.

Рассказывая, Бисон не сводил с Макса глаз.

– Так не получилось. Первые три недели я всюду бегал, показывал фото ребенка, а в ответ слышал одно и то же имя – Винсент Пол. Кто это такой, выяснить было несложно. Некоронованный король трущоб. Истинный правитель страны. Говорили, будто Винсент Пол построил настоящий современный город, однако никто не знает, где он находится. Там у него фабрики наркотиков, где все работают голыми, в масках Билла и Хиллари Клинтонов. То есть он вроде как кладет на нас с прибором. Мол, забудьте Аристида, эту обезьяну-марионетку, какую там Клинтон посадил. Вот такой этот парень Пол. Гангстер высшей лиги. Все наши здешние негры-бандиты по сравнению с ним выглядят как кролик Багс Бани. Плюс ненавидит Карверов. Так и не узнал почему.

– Ты решил, что мальчика похитил он?

– Это ясно как день. Мотивов и мускулов более чем достаточно.

– Ты с ним говорил?

– Пытался, но с Винсентом Полом ты поговорить не можешь. Он станет говорить с тобой. Если захочет. – Последние две фразы Бисон произнес очень медленно.

– И он поговорил?

Бисон замолчал. Опустил голову. Макс смотрел на его голую макушку. Лишь по бокам сохранились жидкие пряди рыжеватых волос. Бисон оставался в такой позе минуту. Макс собирался сказать что-то, когда Бисон поднял голову. До сих пор его взгляд был дерзким. Теперь в нем сквозил страх. Он посмотрел в окно, полез за сигаретой и закашлялся. Долго, захлебываясь. Наконец приступ закончился. Бисон подался вперед.

– Понимаешь, мне и в голову не приходило, что я приближаюсь к пропасти. Однажды я просто заснул вечером в своем отеле и проснулся в какой-то странной комнате с желтыми стенами. Как я туда попал? Привязанный к кровати, голый, лицом вниз. Вошли люди. Один всадил мне в задницу укол – и… бац. Я отключился. Словно вырубили свет.

– Ты видел этих людей?

– Нет.

– Что было потом?

– Я проснулся. Мне казалось, все происходит во сне. Я летел в самолете «Американ эйрлайнз», высоко в воздухе. Обратно в Майами. Никто не бросал на меня никаких странных взглядов. Спросил стюардессу, долго ли я проспал. Она сказала, больше часа. Поинтересовался у людей, сидевших сзади, может, они видели, как меня занесли. Нет, не видели. Когда они вошли, я уже спал.

– И ты не помнишь, как попал в самолет? Как прибыл в аэропорт? Ничего?

– Ничего. В аэропорту Майами я получил свой чемодан. Все было на месте. И только по дороге домой заметил рождественские украшения. Схватил газету и увидел, что сегодня четырнадцатое декабря! Понимаешь, два чертовых месяца выпали из памяти! Целых два, Мингус!

– Ты звонил Карверу?

– Надо было, но… – Бисон глубоко вздохнул. Коснулся груди. – Но у меня болело вот тут. Все горело. Добравшись до места, я наконец снял рубашку. А там вот что.

Бисон встал, расстегнул рубашку, приподнял грязный жилет. Его торс был покрыт густой порослью курчавых темнокоричневых волос, по форме смутно напоминающей бабочку. Волосы покрывали плечи и заканчивались у пупка. Но посередине они не росли. Там, где проходил длинный, шириной в полдюйма, розовый шрам, начинающийся чуть ниже шеи, простирающийся по груди, животу, вплоть до лобка.

У Макса пробежали мурашки по коже.

Конечно, это не работа Букмана, но все выглядело зловеще знакомым.

– Вот что они со мной сделали! – буркнул Бисон. – Проклятые ублюдки.

Он опустил жилет и откинулся на спинку кресла. Затем схватился руками за голову и заплакал. Его жирное тело подрагивало, как желе. Макс хотел предложить ему свой носовой платок, но передумал. После Бисона его пришлось бы выбросить.

Макс не переносил вида плачущих мужчин. Он никогда не знал, что сказать или сделать. Утешать их, как утешают женщин, казалось ему неуместным. И сейчас он стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, дожидаясь, когда Бисон выплачется.

Всхлипывания постепенно затихли. Бисон засопел и вытер ладонями слезы.

– Я проверился в больнице. Все органы на месте. Только… – Он показал глазами на памперс. – Это выявилось после первой еды. Все сразу вышло. Эти гаитяне сделали так, что дерьмо во мне не задерживается ни на секунду. Непрерывный понос.

Макс почувствовал жалость. Бисон напомнил ему тюремных педиков, которых он встречал на прогулках во дворе. Они ходили вразвалку в памперсах, поскольку их сфинктерные мышцы, запирающие прямую кишку, были постоянно расслаблены по причине многочисленных групповых изнасилований.

– Полагаешь, это сделал Винсент Пол?

– Уверен. Чтобы я не путался под ногами.

Макс покачал головой:

– Зачем же так сложно? Подобная операция требует времени. Кроме того, я тебя знаю, Бисон. Ты пугливый. Если бы они просто вломились к тебе в номер и приставили пистолет к горлу, ты вылетел бы оттуда, словно в зад воткнули горящую паклю.

– Приятно слышать, – отозвался Бисон, прикуривал очередную сигарету.

– Ты до чего-нибудь докопался?

– Что?

– Ну, нарыл что-либо о ребенке? Нащупал какие-нибудь ниточки? Определился с подозреваемыми?

– Ничего. Полный облом. Лишь одна старая жидовка наплела всякой ерунды.

– Ничего? – спросил Макс, заглядывая Бисону в лицо.

– Говорю же тебе, ничего.

Макс не верил ему. Но Бисон в любом случае не расколется.

– А почему, ты думаешь, они поимели меня вот так? Чтобы послать весточку Карверу?

– Вероятно. – Макс пожал плечами. – Как получилось, что ты оказался здесь?

– Что-то во мне изменилось. Вот тут. – Он постучал пальцем по виску. – Разорился вконец. Не мог больше работать. Все бросил. Сдался. Был должен клиентам за незаконченные дела. Много должен. Так что ничего не осталось. Но я радовался, что по крайней мере вылез оттуда живым.

Макс кивнул. Он понимал Бисона.

– Мингус, тебе не следует ехать на Гаити, – пробурчал Бисон. – Там очень дерьмово.

– Теперь уже поздно давать задний ход, даже если бы я этого хотел, – ответил Макс и в последний раз оглядел трейлер. – Знаешь, Клайд, я тебя никогда не любил. И теперь не люблю. Ты никудышный пес-ищейка, алчный, лицемерный предатель без всякой морали. Но знаешь, даже ты такого не заслуживаешь.

– На ужин не останешься? – усмехнулся Бисон.

Макс развернулся и направился к двери. Бисон поднялся с кресла, сжав рукоятку «магнума». Поковылял вслед за ним, раздавив по пути несколько кучек, наложенных питбулем.

Макс остановился, вдыхая свежий воздух. Он надеялся, что вонь к одежде и волосам не прилипла.

– Эй, Мингус! – крикнул Бисон, стоя в дверях.

Макс повернулся.

– Тебя в тюрьме трахали?

– Что?

– Ты был подружкой какого-нибудь ниггера? Он называл тебя Мэри? Ты получал кайф, Мингус, когда тебя имели в задницу бандиты?

– Нет.

– Тогда какого хрена? Чего это ты заявился сюда такой сочувствующий? Прежний Макс Мингус сказал бы, что я получил по заслугам, а потом ударил бы меня в сопатку и вытер о нее ноги.

– Клайд, постарайся снова стать человеком, – произнес Макс. – Если ты сам себе не поможешь, это не сделает никто.

Он сел в автомобиль и отъехал, ощущая оцепенение во всем теле.

б

Макс направил машину в Малый Гаити.

В юности, в шестидесятые годы, у него была подружка, Джастин. Она жила в этом районе. Тогда его называли Лимонный Город. Его населяли большей частью белые из среднего класса. Сюда многие ездили делать покупки. Мать Макса часто покупала там подарки к Рождеству и дням рождения.

Десять лет спустя, когда Макс стал копом, все белые отсюда уехали, кроме самых бедных. Магазины закрылись, прежде процветающий район пришел в упадок. Здесь начали селиться кубинские иммигранты, затем раскупили дешевые дома зажиточные афроамериканцы. В семидесятые годы, во время правления Бэби Дока, стали прибывать гаитяне.

Между афроамериканцами и гаитянами начались конфликты, часто заканчивающиеся поножовщиной. Поначалу страдали гаитяне, пока не организовались в банды. Самая жестокая стала известна как «Ночной клуб Барона Субботы». И верховодил в ней Соломон Букман.

В последний раз Макс был в этом районе в восемьдесят первом, когда ликвидировали банду Букмана. Тогда улицы в Малом Гаити были завалены мусором, окна магазинов заколочены досками, много брошенных домов и ни единой души.

Теперь, через пятнадцать лет, Макс ожидал того же, если не хуже, но, выехав на Пятьдесят четвертую улицу, подумал, что ошибся, попал не в то место. Чистота, на улице полно людей, магазины, выкрашенные в яркие, живые тона – розовые, голубые, оранжевые, желтые, зеленые, – где можно найти все, от одежды и продуктов до деревянных скульптур, книг, музыкальных инструментов и картин. Множество небольших ресторанов, баров и открытых кафе.

Макс остановил машину и вышел. Он был единственным белым в квартале, но не ощущал характерного напряжения, когда находишься в черном гетто.

Солнце уже клонилось к закату, и небо приобрело слабый пурпурный оттенок. Макс отыскал то место, где когда-то стоял мебельный магазин. Подростком он ездил однажды сюда с родителями покупать кухонный стол. Теперь тут располагался большой карибский рынок, копия старого скобяного рынка в Порт-о-Пренсе.

Он вошел, потолкался у лотков с продуктами, компакт-дисками, одеждой и католической утварью. Кругом говорили на креольском, гаитянском диалекте, смесью французского и языков западноафриканских племен. Речь звучала агрессивно, будто горячо спорили. На креольском не разговаривают, а почти кричат. Такое впечатление, словно вот-вот начнут махать кулаками. Но, присмотревшись к жестикуляции и мимике разговаривающих, можно понять, что они просто невинно болтают друг с другом.

Напротив рынка высилась церковь гаитянской Богоматери, а рядом гаитянский католический центр имени Пьера Туссена. Центр был закрыт, и Макс вошел в церковь. Его представления о религии и Боге были весьма смутными, но он любил церкви. Там тихо и обычно пустынно. Хорошо думается. Во время службы в полиции Макс завел привычку заходить в церкви. Много дел удалось расколоть, сидя в одиночестве на скамье с блокнотом в руке. Церковь помогала ему сосредоточиться. Он никогда не рассказывал об этом никому, даже жене.

Сейчас в церкви была лишь пожилая женщина. Сидела на средней скамье, читала вслух креольский молитвенник. Услышав шаги, повернулась посмотреть на Макса, не прерывая чтения.

Макс сел у стены с витражными окнами и росписью, изображающей путешествие гаитян с их родины в южную Флориду. С небес за ними наблюдали Пресвятая Дева Мария и Младенец Иисус. Воздух пропах ладаном, к которому примешивался цветочный аромат. Белые и розовые лилии в изобилии стояли в вазах на металлических подставках по обе стороны алтаря.

Женщина продолжала читать вслух, не сводя с Макса черных пронзительных глаз. Он чувствовал ее взгляд, как ощущают камеру наблюдения в подвале банка. Женщина хрупкая, седоволосая. Лицо испещрено глубокими морщинами. Макс изобразил улыбку – открытую, широкую, доброжелательную. Обычно это на потенциально враждебных незнакомцев действовало, но выражение лица этой женщины не изменилось. Макс медленно двинулся по проходу к дверям.

Он бросил взгляд на книжный шкаф в углу. Там стояли Библии на креольском, французском и английском, а также разнообразные книги о святых. Рядом с книжным шкафом висела большая пробковая доска, занимавшая часть стены. Вся в фотографиях гаитянских детей. Под каждой прилеплена желтая бумажка с именем ребенка, возрастом и датой. Дети всех цветов кожи, в возрасте от трех до восьми лет. Мальчики и девочки. Многие в школьной форме. Он поискал фотографию Чарли Карвера. Вот она, небольшая, в правом нижнем углу, затерялась среди нескольких десятков других. Под ней подпись: «Чарлз Пол Карвер, 3 года, 9/1994». Год и месяц, когда он пропал. Он посмотрел даты на других снимках. Самая ранняя – 1990 год.

– Вы из полиции? – произнес сзади мужской голос с четкой артикуляцией. Акцент французский.

Макс повернулся. Перед ним, заложив руки за спину, стоял священник. Чуть выше Макса, но худощавее. Круглые стекла очков в серебряной оправе отражали свет и прятали глаза. Волосы с проседью, как и козлиная бородка. Возраст – лет пятьдесят.

– Нет, я частный детектив, – ответил Макс. Он никогда не лгал в церкви.

– Небольшая разница, – буркнул священник.

– На мне написано, что я сыщик?

– Нет, но догадаться несложно.

– В церковь заходят сыщики?

– Да. Вы заглядываете сюда по пути на Гаити. Вы и журналисты.

– Надо же откуда-то начинать, – проговорил Макс, поежившись под испытующим взглядом священника. – Все эти дети…

– Пропавшие дети.

– Похищены?

– На самом деле их гораздо больше. Ведь бедные гаитяне не могут позволить себе иметь фотоаппарат.

– И давно это началось?

– Дети на Гаити пропадали всегда. Я начал помещать фотографии на этой доске в девяностом, как только приступил к службе. В другой нашей религии детская душа пользуется большим спросом. С ее помощью можно отпереть много дверей.

– Значит, здесь замешан культ вуду?

– Кто знает?

Голос священника звучал устало и печально. Чувствовалось, что он говорит об этом в миллионный раз.

Макс сообразил, что пропажа детей касается священника лично. Оглядел доску, тщетно поискал среди фотографий сходство.

– Который из них ваш?

Священник удивленно вскинул брови, затем широко улыбнулся.

– Вы очень проницательный. Наверное, Бог вас выбрал.

– Это было нетрудно, падре.

Священник приблизился к доске и показал фотографию девочки, справа от Чарли.

– Моя племянница, Клодетта. Признаюсь, я повесил тут снимок, чтобы на нем отразилась аура богатого мальчика.

Макс прочитал подпись: «Клодетта Тодор, 5 лет, 10/1994».

– Пропала через месяц после Чарли. Ваша фамилия Тодор?

– Да. Александр Тодор. Клодетта – дочь моего брата, Каспара. Я дам вам его адрес и номер телефона. Он живет в Порт-о-Пренсе.

Священник достал из кармана блокнотик, написал, вырвал листок и протянул Максу.

– Что вам рассказывал брат?

– Дочка пропала среди бела дня, точно растворилась в воздухе.

– Я сделаю все, чтобы найти ее.

– Спасибо, – улыбнулся священник. – Имейте в виду, на Гаити бытует поверье, что детей похищает какой-то страшила по прозвищу Тонтон-Кларнет. Мистер Кларнет.

– Почему именно кларнет?

– С его помощью он завлекает детей.

– Как Дудочник из сказки?

– Говорят, Тонтон-Кларнет служит Барону Самеди, богу мертвых культа вуду, – пояснил отец Тодор. – Он похищает души детей на потребу мертвым. Одни полагают, что он человек-птица. Другие – просто птица с одним глазом. Но видеть его могут только дети. Потому что он сам погиб ребенком. Согласно мифу, в восемнадцатом веке среди французских солдат на Гаити был мальчик, сын полка. В те времена было распространено иметь в войске ребенка. Он считался талисманом, приносил удачу. Этот мальчик развлекал солдат игрой на кларнете. Рабы на полях слушали и проникались еще большей ненавистью к поработителям. Они связывали музыку мальчика с неволей. Потом рабы восстали, разгромили полк, в котором служил мальчик. Заставили играть на своем проклятом инструменте и казнили его товарищей. – Это было поверье, но Тодор воспринимал его очень серьезно. – Призрак этого мальчика появился на Гаити сравнительно недавно. Во всяком случае, в моем детстве ни о чем таком не упоминали. Впервые я услышал о Мистере Кларнете около двадцати лет назад. Говорят, он оставляет особое клеймо в тех местах, где был.

– Какое клеймо?

– Сам я не видел, но нечто вроде креста с раздвоенной нижней частью. Напоминает расставленные ноги.

– Вы сказали, что дети на Гаити пропадали всегда. Сколько примерно лет?

– Не знаю, – развел руками Тодор. – Страна очень отсталая, большинство родителей о пропаже детей не сообщают. У бедняков ведь вообще нет свидетельств ни о рождении, ни о смерти. Это для богатых. А пропавшие дети из бедных семей. Исчезают, и все. Будто никогда не существовали. Все изменилось, когда похитили сына Карвера. Неожиданно пропажа детей оказалась в центре внимания. Да и здесь, в Майами, не лучше. Если пропадет черный ребенок, кому до этого дело? Ну, станут искать от силы двое местных полицейских. Но если пропадет белый ребенок, мобилизуют Национальную гвардию.

– При всем уважении к вам, падре, это ваше последнее утверждение не совсем верно, – произнес Макс, стараясь выглядеть спокойным. – Когда я служил здесь копом, детей искали независимо от цвета кожи. Всегда.

Священник пристально посмотрел на Макса. У него у самого были глаза копа, мгновенно отличающего правду от вранья. Затем он протянул Максу руку. После твердого рукопожатия отец Тодор благословил его и пожелал удачи. А на прощание прошептал:

– Очень прошу вас, найдите ее.

Часть вторая

7

Рейс на Гаити задержали на час. Ждали депортируемого преступника с двумя сопровождающими судебными исполнителями.

Салон самолета был полон. Пассажиры, в большинстве гаитяне-мужчины, каждый с множеством вещей. Сумки с продуктами и одеждой, коробки с мылом, а также телевизоры, радиоприемники, видеомагнитофоны, вентиляторы, микроволновые печи, компьютеры, мощные стереоколонки. Все дешевое. Что-то удалось втиснуть на полки для багажа, наполовину или на четверть, что-то под сиденья или поставить в проходе, в нарушение всех правил безопасности.

Стюардессы не обращали внимания. Похоже, привыкли. Двигались среди этих куч с прямыми спинами, прилепив к губам профессиональные улыбки.

Макс легко отличал гаитян-американцев, которые летели повидать родину, от просто гаитян. По прикиду. Американцы навешали на себя золотые цепочки, серьги, браслеты. Мода гетто. Просто гаитяне одеты много скромнее. Дешевые опрятные слаксы и рубашки с короткими рукавами у мужчин, простые платья у женщин.

Все оживленно болтали, проявляя полное безразличие к задержке. Креольские восклицания, тирады, смех. Казалось, все знакомы друг с другом. Звучная гортанная речь заглушала музыку и объявления.

– Большинство этих людей живут в домах без электричества, – сказала женщина, сидящая у окна рядом с Максом. – Они покупают эти вещи в виде украшений. Как мы скульптуры или картины. Для них это статусные символы.

Ее звали Уэнди Эббот. Она и ее муж, Джордж, жили на Гаити уже тридцать пять лет. Руководили начальной школой в горах, недалеко от Порт-о-Пренса, где учились дети и богатых родителей, и бедных. Богатые платили деньгами, бедные натурой. Конечно, доход был только от богатых, потому что лишь очень немногие бедные понимали важность образования. После окончания школы дети продолжали учебу либо в «Юнион скул», где преподавали по американским учебным планам, либо в более дорогом и престижном французском лицее, который давал степень французского бакалавра.

Макс представился, назвав свою фамилию.

В середине салона устроились примерно пятьдесят канадских военных, видимо, из корпуса миротворцев ООН. Белые и розовые потные лица, волосы зачесаны налево, у многих усы. Молчаливые, напряженные.

Наконец прибыл преступник под конвоем двух судебных исполнителей, громко позвякивая солидными цепями. Хлопчатобумажные брюки без пояса, белая футболка, бело-голубой головной платок, никакого золота, камней. Бандит самого низкого ранга. Наверное, пойман за продажей героина или когда возвращался со своего первого убийства, пропахший травкой и пороховым дымом. Мелкая сошка, не поднявшаяся даже на вторую ступеньку в иерархии гетто. Он сел, выпятив грудь, но Макс видел его растерянность. Парень явно не ожидал так скоро выйти на свободу.

Гаитяне не обращали на него никакого внимания, а канадцы наоборот. Смотрели на судебных исполнителей, словно ожидали, что один из них встанет и объяснит в чем дело.

Но никто не встал. Судебный исполнитель с козлиной бородкой подозвал стюардессу. Объяснил, что они хотят сидеть рядом с дверью. Стюардесса возразила что-то. Судебный исполнитель достал из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, протянул ей. Она взяла, прочитала и исчезла за занавесями.

– Интересно, понимает ли он трагизм ситуации? – сказала Уэнди, глядя на преступника. – Ведь он прибудет на Гаити, как в свое время его предки. В цепях.

– Не думаю, что это его заботит, мэм, – ответил Макс.

Преступник сидел потупившись, но, почувствовав взгляды Макса и Уэнди, посмотрел в их сторону.

Уэнди сразу опустила голову, а Макс спокойно продолжал смотреть. Преступник, очевидно, распознал в нем бывшего зэка, улыбнулся и едва заметно кивнул. Макс кивнул в ответ.

В тюрьме такое было бы невозможно. Черные и белые заключенные общались по необходимости, чтобы купить что-нибудь или продать. Как только тебя заперли в тюряге, все либеральные взгляды побоку. Между белыми и цветными всегда существовало напряжение. Холодная война, иногда переходящая в горячую. Черные и латиносы не прочь опустить белых, поскольку те олицетворяли для них систему, подавлявшую цветных с момента рождения. В тюрьме надо быть смышленым, иначе не выживешь.

Стюардесса вернулась и попросила троих, сидящих в первом ряду секции Макса, пересесть. Те высказали недовольство. Стюардесса пояснила, что они полетят в первом классе и получат бесплатное шампанское. Услышав это, пассажиры поспешно встали и собрали веши. Это были монахини. Судебные исполнители усадили преступника на среднее сиденье, сами заняли места по бокам.

Через десять минут самолет покинул международный аэропорт Майами.

* * *

С воздуха Республика Гаити была похожа на клешни омара и выглядела уныло после сочной зелени Кубы и других островов, над которыми они пролетали. А тут, похоже, вообще ни травы, ни листвы. Когда самолет сделал круг над островом, можно было ясно увидеть границу. По одну сторону пустыня, Республика Гаити, по другую – оазис, Доминиканская Республика.

Этой ночью Макс спал мало. Он ездил к Джо на работу. Вначале сделал копию досье на Соломона Букмана и его банду, потом искал в базе данных материалы на членов банды.

Основатель «Ночного клуба Барона Субботы» Букман делил власть с двенадцатью заместителями. Все они были беззаветно преданы ему, безжалостные хладнокровные убийцы. Шестеро уже мертвы. Двое казнены в штате Флорида, один в Техасе, двое убиты полицией, и еще один в тюрьме. Из оставшихся один отбывал пожизненное заключение в тюрьме самого строгого режима с правом апелляции через двадцать пять лет, а пятеро депортированы на Гаити с марта 1995 года по май 1996-го.

Руди Кревекер, Жан Десгротте, Салазар Фостин, Дон Моис и Соломон Букман, самые страшные преступники, с какими Макс встречался. Первые четверо были инфорсерами, то есть надзирающими за бандой. Моис, Кревекер и Десгротте прямо ответственны за похищение детей, которых Букман приносил в жертву на своих ритуальных церемониях.

Салазар Фостин отвечал в банде за операции с наркотиками. Бывший Тонтон-Макут, гвардеец Дювалье, организовал эффективную доставку в Майами кокаина из Гаити. Наркотик покупали непосредственно у боливийских производителей, затем перевозили на Гаити в двухместных пассажирских самолетах, которые садились на тайные летные поля на севере страны. Там пилота сменяли, дозаправляли самолет, и он летел в Майами. Американская таможня не проверяла его, потому что он из Гаити, где наркотики не производили. В Майами кокаин привозили в «Сансет Марки», дешевый отель, которым владел Фостин со своей матерью Мари-Фелиз. Здесь в подвале кокаин сдабривали глюкозой, а потом отправляли на реализацию через уличных торговцев, членов банды, орудующих во Флориде.

Салазар и Мари-Фелиз Фостин получили пожизненное заключение, но потом были депортированы на Гаити. 8 августа 1995 года у них состоялась в аэропорту трогательная встреча.

Самолет приземлился в два сорок пять. Служащие аэропорта в темно-синих спецовках подкатили к дверям белую лестницу. До здания придется идти пешком. Правда, это не очень далеко. Блеклое неопрятное прямоугольное строение с облупившейся краской. Справа контрольно-диспетчерский пункт, посередине три пустых флагштока и надпись на фасаде черными печатными буквами: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ПОРТ-О-ПРЕНСА».

Командир попросил пассажиров подождать, чтобы первым покинул салон преступник.

Дверь открылась. Судебные исполнители в темных очках вывели преступника из самолета.

Прямо в дверях на Макса набросилась жара. Его будто окутали плотным, не пропускающим воздух покрывалом. Легкий ветерок не охлаждал. По сравнению с этим даже самые жаркие дни во Флориде казались прохладными.

Он последовал за Уэнди по ступенькам вниз с тяжелой сумкой в руке. По пути к терминалу она произнесла:

– Знали бы вы, что здесь творится летом. Это все равно что в ад прибыть в меховой шубе.

У грузовиков суетились американские морские пехотинцы в рубашках с короткими рукавами.

Макс наблюдал, как судебные исполнители передают преступника трем гаитянам в гражданской одежде с ружьями. Один судебный исполнитель наклонился открыть ключом кандалы на ногах. Издали это могло сойти за проявление заботы. Судебный исполнитель перед расставанием завязывает подопечному шнурки.

Закончив дело, судебные исполнители залезли в американский военный джип, который повез их к самолету. Гаитяне тем временем разговаривали с преступником, массирующим запястья и лодыжки. Потом повели его к боковой двери в дальнем конце терминала.

Послышалась музыка. Ансамбль из пяти человек исполнял у входа креольскую песню. Приятная простенькая мелодия. Слов, конечно, Макс не понимал, но чувствовал, что песня грустная.

Музыканты были пожилые, тощие, сутулые, в одинаковых рубашках, купленных в дешевом пляжном магазине в Майами, с пальмами на фоне заката. Небольшой сдвоенный барабан бонго, бас-гитара, клавиши, гитара-соло и вокал. У стены стояли ящики с усилителями. Макс заметил, как прибывшие пассажиры покачиваются в ритме и даже подпевают.

– Песня называется «Мой дорогой Гаити». Жалоба изгнанника, – пояснила Уэнди, когда они проходили мимо ансамбля.

Дальше в зале были две стойки – для граждан Гаити и иностранцев.

– Здесь мы расстанемся, Макс, – сказала Уэнди. – У меня двойное гражданство, поэтому удастся отделаться быстрее.

Они пожали друг другу руки.

– Да… у багажной «карусели» будьте начеку, – предупредила она, становясь в очередь к паспортному контролю. – Ее не меняли с шестьдесят пятого года.

Макс взял свой паспорт, проштампованный красным штемпелем, и двинулся в зал прилета, который был совмещен с залом отлета, таможней, билетными кассами, прокатом автомобилей и прочим. Людей здесь было – не протолкнуться. Молодые, старые, мужчины, женщины – все суетились, сновали туда-сюда, тащили что-то, пихались, кричали, напрягая голоса. Среди толпы под ногами металась курица, испуганно кудахтала, хлопала крыльями, гадила на пол. За ней гонялся человек, видимо, хозяин. В Майами перед посадкой Макс позвонил Карверу. Назвал номер рейса и время прибытия. Карвер сказал, что в аэропорту его встретят.

Макс тщетно высматривал в толпе плакатик со своей фамилией. Затем слева увидел толпу, по четыре-пять человек в ряд, собравшихся в конце зоны прилета. Люди теснились, пытались протолкнуться вперед, возбужденно кричали. Макс понял: где-то там «карусель».

Чемодан в любом случае надо забрать. Вначале он деликатничал, осторожно обходил людей, но вскоре начал действовать, как остальные. Ринулся вперед, интенсивно работая плечами и локтями, остановившись лишь раз, чтобы не наступить на курицу и ее хозяина. Наконец в поле зрения возникла «карусель». Она не двигалась и выглядела так, словно стояла без движения многие годы. Половина заклепок на хромированных боках отсутствовала, отчего зазубренные края опасно отогнулись вперед. Конвейерная лента из черной когда-то резины во многих местах стерлась до стальных пластин.

Над головой едва колыхали воздух держащиеся на честном слове вентиляторы, угрожающие в любую минуту обвалиться и обезглавить людей внизу. Макс пригляделся и понял, что транспортерная лента движется и багаж прибывает, но чрезвычайно медленно, по нескольку дюймов в минуту.

Народу вокруг «карусели» собралось во много раз больше, чем было в самолете. Большинство пришли что-нибудь украсть. Макс быстро научился отличать законных пассажиров от воров. Те хватали любой чемодан, до которого могли дотянуться. Постоянно возникали потасовки. Владельцы стойко защищали свою собственность. Воры сопротивлялись, затем сдавались и проталкивались обратно к «карусели», чтобы снова попытать счастья. Багаж никто не охранял. Бери что хочешь.

Макс решил, что не стоит начинать пребывание на Гаити с мордобоя. Он пробился как можно ближе к жерлу, откуда выплывал багаж. Но прежде чем появился его черный чемодан фирмы «Самсонит», миновала целая вечность. Схватив его, он стал прокладывать себе путь через толчею.

Выбравшись на свободное место, Макс опять увидел курицу. Счастливый хозяин тащил ее к выходу.

– Мистер Мингус, – произнес сзади женский голос.

Макс развернулся и увидел ее. Большой рот, полные губы, ослепительно белые зубы. Это первое, что бросилось в глаза.

– Я Шанталь Дюпле. Мистер Карвер прислал меня забрать вас. – Она протянула руку.

– А я Макс. Привет. – Он пожал ей руку. Небольшую, на вид хрупкую. Однако пожатие оказалось крепким.

Шанталь была настолько красива, что Макс не удержался от улыбки. Светло-коричневая кожа, вокруг носа и на щеках несколько веснушек, большие карие глаза с медовым оттенком и прямые прикрывающие плечи черные волосы. На каблуках она была чуть ниже его ростом. В темно-синей до колен юбке и свободной блузке с короткими рукавами. Верхняя пуговица расстегнута, открывая тонкую золотую цепочку. Выглядела она лет на двадцать пять.

– Извините, но именно так у нас получают в аэропорту багаж. Мы собирались вам помочь, но вы отлично справились сами.

– У вас тут нет охраны? – удивился Макс.

– Есть. Но ваши военные отобрали у них оружие. – Ее голос отвердел. Макс попытался представить Шанталь в минуты гнева, как она все крушит перед собой. – Разоружая нас, они не понимали, что гаитяне уважают только вооруженную власть.

Возразить Максу было нечего. Он понятия не имел, что здесь и как, но знал: в мире американцев ненавидят за то, что они всюду лезут наводить порядок. Наверное, наломали дров и на Гаити.

«Да, меня здесь ждет нелегкая работа. Если Шанталь так настроена – а ведь она должна быть на моей стороне, – то что же тогда остальные?»

– Не обращайте внимания, – добавила Шанталь, вспыхивая яркой белозубой улыбкой. В углу рта справа Макс заметил у нее небольшую овальную родинку. Красивую. – Добро пожаловать на Гаити!

Макс кивнул. Теперь он прибавил ей возраста, лет до двадцати восьми. В ней чувствовалась дипломатическая сдержанность, свидетельствующая об определенном жизненном опыте.

Шанталь повела Макса к стойке таможенного контроля, где бегло проверили содержимое его чемодана. В отдалении за ними наблюдали двое высоких мужчин. Усы, темные очки, сбоку под незаправленными рубашками отчетливо выпирали пистолеты.

Шанталь улыбнулась таможенникам. Те улыбнулись в ответ, помахали руками и проводили выразительными взглядами. Увидев, какова она сзади, Макс присвистнул. Нежные изящные плечи, прямая спина, элегантная шея, безукоризненные ноги – и лодыжки, и икры, и все остальное. А попка вообще превосходная – высокая, круглая и крепкая.

Они вышли из здания аэропорта и направились к двум темно-голубым внедорожникам «тойотам». Шанталь открыла багажник первого автомобиля, чтобы Макс поставил туда свой багаж, а сопровождающие сели во второй.

Макс влез на переднее сиденье рядом с Шанталь. Он изнемогал от жары. Понимая это, Шанталь включила кондиционер.

Он посмотрел в окно на здание аэропорта и увидел преступника, которого недавно передали местным властям. Тот стоял у входа, растерянно озираясь. Выглядел потерянным и, вероятно, тосковал по своей тюремной камере. К нему приблизилась женщина в потрепанной одежде, что-то спросила. Парень пожал плечами и показал ей свои пустые ладони. Беспокойство на его лице постепенно сменял страх. Макс поразвлекался пару секунд мыслью, не изобразить ли доброго самаритянина и подвезти бедолагу до города. Но разумеется, делать этого не следовало.

– Его подвезут, – произнесла Шанталь, словно прочитав мысли Макса.

– Кто?

– В здешнем преступном сообществе есть что-то вроде профсоюза. Депортированных из тюрем США подбирают и внедряют в банды. Говорят, всем этим заправляет Винсент Пол.

– Винсент Пол?

– Да. Король Города Солнца. Это самый большой район трущоб в стране. Находится рядом с Порт-о-Пренсом. Считается, что тот, кто правит Городом Солнца, правит Гаити. Все решается там, включая падение Жана-Клода Дювалье.

– За этим стоял Пол?

– Люди говорят разное. Здесь много чего говорят. Состояние экономики таково, что единственное, что остается людям, – это болтать. Работы нет. Делать нечего. Вот и болтают.

– А я могу встретиться с Винсентом Полом?

– Он сам вас найдет, когда пожелает.

– Вы думаете, это когда-нибудь случится? – спросил Макс, вспоминая Бисона.

Шанталь наверняка тоже встречала его в аэропорту. Интересно, знает ли она, что с ним произошло?

– Трудно сказать. Вероятно, это он организовал похищение, а может, и нет. Пол не единственный, кто ненавидит Карверов. У них много врагов. Я вас напугала? – Шанталь заглянула ему в лицо и рассмеялась. Смех у нее был очень эффектный – громкий, хриплый, прокуренный и немного вульгарный. Так смеются забалдевшие от травки, которым море по колено.

Они отъехали.

8

Дорога была пыльная, молочно-серая и длинная. Вся в рытвинах и ухабах. Чудо, что здесь еще кое-где остались ровные участки. Шанталь ловко объезжала большие ямы, тормозила перед выбоинами. Автомобили в обе стороны двигались точно так же. Правда, некоторые водители позволяли себе лихачество.

– В первый раз на Гаити? – спросила она.

– Да. Надеюсь, тут не все дороги такие.

– Остальные хуже, – произнесла она и засмеялась. – Но мы привыкли по ним ездить.

Макс рассматривал встречные автомобили. Они были только двух типов: роскошные и раздолбанные. «Мерседесы», «БМВ», «лексусы» и много джипов. Попадались лимузины. Вот проехал «бентли», за ним «роллс-ройс». Но на каждый такой было десятка два проржавевших, извергающих дым крытых грузовиков с кузовами, набитыми людьми. В иных они просто свисали с боков или примостились на крыше кабины. Туда-сюда шастали старые ярко разрисованные мини-фургончики. Шанталь объяснила, что это здешние такси, тап-тапы. Они тоже были под завязку забиты людьми и доверху загружены вещами – корзинами, картонными ящиками, тюками. Максу это напоминало бегство от стихийного бедствия.

– Вы поселитесь в доме Карверов в Петионвилле, – пояснила Шанталь. – Это пригород Порт-о-Пренса. В столице сейчас останавливаться опасно. Вас будет обслуживать горничная, ее зовут Руби. Она очень исполнительная и любезная. Будет вам готовить, стирать. Видеть вы ее будете редко, если только не станете сидеть весь день дома. Там есть телефон, телевизор, душ. Все необходимое.

– Спасибо, – промолвил Макс. – А какие обязанности исполняете у Карверов вы?

Шанталь усмехнулась:

– Я помощница Аллейна.

Дорога тянулась по бесконечной сухой равнине, поросшей желтой травой. Слева темнели облепленные низкими облаками горы. Время от времени встречались знаки разрешенной скорости, на которые никто не обращал внимания, не говоря уже о том, чтобы соблюдать рядность и прочее. Шанталь держала скорость ровно семьдесят.

Попадались большие щиты с рекламой международных и местных брэндов. В промежутках между ними реклама банков, радиостанций, лотерей. Иногда возникало напряженное лицо Чарли Карвера. На плакате вверху бросалась в глаза надпись «Вознаграждение», крупными красными буквами, а внизу «$1 000 000». Слева – номер телефона.

– Давно это висит? – спросил Макс.

– Последние два года, – ответила Шанталь. – Их каждый месяц меняют. Выцветают.

– Звонков, наверное, было много.

– Сначала да, но потом все затихло, когда люди поняли, что за блеф ничего не получат.

– Расскажите мне о Чарли.

– Я видела его однажды, перед американским вторжением. Он тогда был еще очень мал.

У Шанталь – умеренный французский акцент. Видимо, родилась и выросла на острове, а образование получила где-то в Штатах или Канаде. Возраст – около тридцати лет. Красивая. Максу хотелось прильнуть к ее пухлым полуоткрытым губам, ощутить их вкус. Он отвернулся к окну, боясь выдать себя взглядом или чем-либо еще.

Людей попадалось немного. Мужчины в соломенных шляпах и драных рубашках пасли небольшие стада худых, грязных коз, другие вели осликов, нагруженных корзинами; женщины и мужчины, парами и порознь, несли на плечах канистры с водой и объемистые тюки. Все двигались очень медленно, лениво, чуть наклонившись вперед. Вот и первая деревня. Скопление убогих лачуг, покрашенных в яркие цвета – оранжевый, желтый, зеленый. На всех крыши из гофрированного железа. На обочине сидели женщины за столиками, продавали коричневые сладкие тянучки. Поблизости играли голые дети. Мужчина присматривал за стоящим на огне котелком, над которым поднимались струйки белого пара. Рыскали собаки, обнюхивали землю. И все это жарилось под ярким палящим солнцем.

Шанталь включила радио. Макс ожидал услышать «Мой дорогой Гаити», но из приемника раздался знакомый рэп. Любимую песню Сандры «Я никто» рэпер испортил до неузнаваемости.

– Вы любите музыку? – спросила Шанталь, покачивая головой в такт пению.

– Нет, – ответил Макс, глядя на нее, – я люблю хорошую музыку.

– Какую? – Она кивнула на его татуировку. – Брюса Спрингстина?

Макс помолчал. Правду насчет татуировки рассказывать не хотелось.

– У меня старомодные вкусы. Мне нравится спокойная красивая музыка. Например «Мистер Голубые Глаза».[15]

– Синатра? Ну, это уж совсем из бабушкиного сундука. – Она окинула его быстрым взглядом.

На мгновение их глаза встретились. Макс давно уже не ухаживал за женщинами, очень давно. Лет пятнадцать назад в подобной ситуации он бы знал, что делать. А теперь – нет.

– Самая популярный стиль здесь компас, – объяснила Шанталь, не отрывая взгляда от дороги. – Приблизительно можно перевести как «состоящий из нескольких частей». Одна длинная песня, которая длится полчаса и дольше, состоящая из множества коротких песенок. В разных темпах.

– Вроде попурри?

– Да, вроде попурри, но не совсем. Чтобы понять, нужно послушать. Компасы исполняет наш самый известный певец Симпатяга Мики.

– Симпатяга Мики? Похоже на прозвище клоуна.

– Его зовут Мишель Мартелли. Это смесь Боба Марли и крутого рэпа.

– Интересно.

– Он много выступает в Майами. Вы ведь из Майами, да?

– Не только, – сказал Макс, пытаясь определить, много ли она о нем знает.

– Еще есть группа «Фугис». Ее-то вы наверняка слышали.

– Нет. Они тоже играют компас?

Она рассмеялась. Макс вдруг представил себя и ее в постели. Не смог удержаться. Восемь лет без женщины – это очень трудно.

– Так… расскажите мне об этой группе, как вы их назвали? – произнес он, почти задыхаясь.

– «Фугис». Их трое, два парня и девушка, певица. Парни гаитяне-американцы, девушка афроамериканка. Они играют хип-хоп соул, их самый последний альбом «Что почем» разошелся по всему миру тиражом несколько миллионов экземпляров. У них есть знаменитые хиты «Готов или нет», «Фуджи-ла» и «Убивая меня нежно».

– Песня Роберты Флэк?

– Да.

– Из нее тоже сделали рэп?

– Нет. Лорин исполняет оригинальный текст. Уислеф подпевает ей, произнося «однажды… однажды». Но все это в ритме хип-хопа.

– По-моему, кошмар.

– Это хорошо, поверьте, – проговорила Шанталь покровительственным тоном. В смысле что тебе объяснять – все равно не поймешь. – Лорин действительно хорошая певица. Я сейчас попытаюсь поймать какую-нибудь их запись. Они постоянно в эфире.

Она повернула ручку настройки и начала ловить станции, ухватывая обрывки фанк-музыки, рэгги, калипсо, передачи «Первые сорок из журнала „Биллборд“», креольской песни, хип-хопа, но нигде не было группы «Фугис».

Когда Шанталь откинулась на сиденье, Макс стал разглядывать ее грудь. В прогалинах между пуговицами блузки виднелся белый лифчик на липучках с отороченными кружевом колпачками. По краям выпячивались небольшие светло-коричневые груди. Он заметил ее улыбку – Шанталь прекрасно понимала смысл его взгляда, и это ей нравилось.

– Расскажите о себе, – попросил Макс. – Где вы учились?

– На экономическом, в университете в Майами. Окончила в девяностом. Несколько лет работала в «Сити-банке».

– Давно вернулись?

– Три года назад. Заболела мама.

– Иначе бы остались в Штатах?

– Да. Мне там интересно.

– У Аллейна Карвера вы тоже занимаетесь экономикой?

– Что-то в этом роде. Он собирался начать выпуск кредитных карт, но придется ждать, пока окрепнет экономика. Штаты обещали пакет помощи, но мы не увидели ни единого доллара. Думаю, и не увидим.

– Нас здесь недолюбливают, верно?

– Просто от вашего присутствия пока никакого толка.

Макс кивнул и стал смотреть в окно.

* * *

Через двадцать минут они прибыли в город. Всюду пыль, старые, облупившиеся дома, разбитые дороги.

Шанталь затормозила и свернула на главную улицу, забитую людьми. Оборванные, изможденные, с усталыми лицами, они куда-то двигались, больше по привычке, чем по необходимости. Недавние рабы. Некоторые толкали перед собой грубо сколоченные тележки с песком, другие несли на головах или плечах плетеные тростниковые корзины. Тут же животные вышагивали на равных – черные свиньи, собаки с выгоревшей на солнце шерстью, ослики, тощие козы, коровы с выпирающими ребрами, куры. Подобную нищету Макс видел лишь по телевизору, в репортажах из страдающих от голода африканских стран или южноамериканских трущоб.

– Это Петионвилл, – сказала Шанталь. – Здесь неподалеку вы будете жить.

Она повела машину вверх по крутому склону, приняла влево и выехала на проселочную дорогу, всю в рытвинах, с белыми домами по бокам. В конце росли две пальмы, между ними въезд. К стволу каждой прикреплена доска с надписью «Тупик Карвера».

Шанталь свернула на дорожку, окаймленную густыми, не пропускающими света пальмами. Дорожка идеально ровная. Макс думал, что тут таких вообще нет.

Дом стоял в самом конце. Шанталь въехала через открытые ворота во двор, над которым тоже нависали пальмы. Дом – оранжевое одноэтажное строение с крышей из гофрированного железа с крутыми скатами – стоял на сваях, поднятый над землей метра на полтора. На веранду вели шесть широких каменных ступеней. У стен росли бугенвиллеи и олеандр.

Шанталь выключила двигатель. Через несколько секунд во дворе появилась машина с охраной.

– Вечером вы приглашены к Карверам на ужин. За вами приедут около восьми.

– Вы там будете?

– Нет. Пойдемте. Я покажу вам дом.

Дом оказался небольшой – две спальни, гостиная, кухня и ванная комната. Полы плиточные. Кругом идеальная чистота. Пахло мылом и мятой.

Шанталь посоветовала Максу прогуляться по саду и протянула руку для прощания. Ее улыбка была просто вежливой, не более, но Максу показалось, что он уловил в ней крупицы теплоты. Или это ошибка, и он принял желаемое за действительное? Вдовец, восемь лет не занимался сексом. Ничего удивительного, что он завелся впервые за много лет, пообщавшись с красивой женщиной.

9

Ночь на Гаити наступает быстро. Только что день клонился к вечеру, было еще светло, а через мгновение вдруг стемнело, словно кто-то щелкнул выключателем.

Макс обогнул дом. Там оказался ухоженный сад камней в японском стиле. В конце большой круглый стол из белого металла и шесть стульев. Все в идеальном порядке, лишь слегка запылились. В центре стола видны красные частички воска, стекшие со свечи. Он представил любящих мужчину и женщину, они сидели здесь вечерами, при свечах, потягивая коктейли, держась за руки. Наслаждались моментом. Сандре бы очень это понравилось. Он вспомнил первую годовщину их свадьбы, как они ели испеченную на вертеле рыбу у дома, который снимали на острове. Каждый день любовались рассветами и закатами, танцевали на берегу под звуки прибоя. Странно, что она пропустила Гаити. Кажется, это было единственное место, о котором Сандра никогда не упоминала.

Сад заканчивался небольшой пальмовой рощей. Деревья молодые, года два, еще тонкие и хрупкие. Рядом росли манго, апельсины и лаймы. Все это великолепие было обнесено высоким забором с колючей проволокой наверху. Проволока находилась под током, негромко гудела, на манер камертона. Забор с обеих сторон плотно увит темно-зеленым плющом. Макс прошел в дальний конец к высокой белой стене, также увенчанной острой колючкой. Земля перед стеной была усыпана разбитым стеклом. В одном месте в стене оказалась брешь, достаточная, чтобы разглядеть, что там за ней. Стена выходила на овраг, тянувшийся по всей длине усадьбы. Его ближний склон был укреплен опорами, на которых стояла стена, а дальний, много круче, терялся в сумерках. Там росли высокие деревья, наклоненные над оврагом. Половина корней висела в воздухе. На дне оврага блестела маслянисто-черная вода. Дальше виднелись автозаправочная станция «Тексако» и закусочная.

С улиц доносился шум. Макс прислушался. В каждом городе свой шум. Особый. В Нью-Йорке это клаксоны автомобилей и сирены «скорой помощи». В Майами ровный гул потока машин, торможение, движение юзом, хлопки, тарахтенье мотоциклов, взвизги малолитражек. В Петионвилле автомобили грохотали так, будто тащили за собой чугунные решетки. Сигналы клаксонов резали слух, словно фальшивили саксофонисты.

Наконец наступил момент, когда ничего не стало видно. Вокруг звенели цикады и сверчки, в чернильной тьме точками обозначились жуки-светляки. Вспыхивали на долю секунды зеленовато-лимонным светом и пропадали навсегда. В ясном небе мерцали тысячи звезд. Они были здесь много ближе, чем Макс когда-либо видел в Америке. Казалось, эти белые брызги можно запросто поймать рукой.

Макс направился обратно к дому. И вдруг остановился как вкопанный, услышав новый звук, доносящийся откуда-то издалека. Он прислушался, пытаясь определить направление.

Справа, сверху, с гор. Барабанный ритм, чередующийся каждые десять-двенадцать секунд – бум… бум… бум… бум.

Барабан был басовый. Звук сильный, интенсивный, как биение сердца великана.

Макс почувствовал, как этот звук входит в его тело, проникает в грудь и сливается с биением собственного сердца.

10

К восьми приехали те же двое, что были в аэропорту. Повезли на ужин. В конце улицы машина свернула налево и двинулась вверх по крутому склону. Вскоре появился бар с неоновой вывеской «Купол». У дверей околачивались несколько белых мужчин с бутылками пива в руках, разговаривали с местными женщинами в обтягивающих коротких юбках. Макс узнал земляков. По одежде. Брюки хаки, как у него, рубашки такого же покроя, какие и он взял в поездку. Военные. Отдыхают, транжирят деньги американских налогоплательщиков. Он решил на обратном пути обязательно заглянуть туда. Поиски Чарли Карвера уже начались.

Дальше тянулись владения Карверов, банановая плантация, одна из самых производительных на Гаити. Согласно данным ЦРУ, с которыми Макс ознакомился у Джо, семья тратит ежегодную прибыль от нее на благотворительность. Содержит «Ноев Ковчег» – школу для бедных детей.

Дом роскошный, как Макс и ожидал. Великолепное четырехэтажное здание в колониальном стиле, пастельных тонов, белого и голубого. К ярко освещенному входу вела широкая закругленная лестница. Перед домом простиралась ухоженная лужайка с фонтаном посередине. Рядом пруд с соленой водой, полный рыбы. По краям парковые скамейки. Среди окружающих участок высоких деревьев можно было разглядеть вышки с прожекторами, освещавшими все вокруг, как на стадионе.

Машина объехала лужайку, приблизилась к лестнице, где ее встретил охранник с автоматом и доберманом на специальном поводке. Макс с ходу определил, что пес натренирован хватать людей. Сейчас послушно стоит рядом с хозяином, но по приказу мгновенно вцепится тебе в горло.

Горничная проводила Макса в гостиную, где его ждало семейство Карверов. Аллейн, его отец, Густав, и жена.

Аллейн встал, направился к Максу, постукивая каблуками по полированному паркетному полу в черно-белую клетку. Улыбка была той же самой, но в остальном он сильно изменился. Выглядел не таким холодным, как в Нью-Йорке, менее солидным. Волосы не прилизаны. И вообще Аллейн помолодел лет на пять.

– Добро пожаловать, Макс! – Они пожали руки. – Хорошо добрались?

– Да, спасибо.

– Как дом, все в порядке?

– Замечательно, спасибо.

Аллейн выглядел как выпускник школы менеджеров отелей, в брюках хаки, светло-голубой рубашке с короткими рукавами, которая так шла его бесстрастным глазам, и коричневых спортивных ботинках. Руки у него были худые и веснушчатые.

– Проходите.

Карверы сидели за длинным стеклянным кофейным столиком. Посередине ваза с розовыми и оранжевыми лилиями. На нижней полке пять аккуратных стопок журналов. Старик Густав расположился в черном кожаном кресле, окантованном позолотой. Жена Аллейна, яркая блондинка, на небольшом диванчике.

Слабо пахло мебельной полировкой, очистителем окон, мастикой для полов и застоялым табачным дымом.

Макс был в бежевом льняном костюме, купленном в торговом центре в Нью-Йорке, белой рубашке, черных кожаных туфлях. Слева на поясе кобура с «береттой». У входа его не обыскали. Странно.

– Это моя жена Франческа, – произнес Аллейн.

Франческа Карвер слабо улыбнулась, словно протянувшиеся из-за кулис невидимые руки натянули ей улыбку, причем с большим напряжением. Ее ладонь была холодной и влажной.

Их взгляды на мгновение встретились и задержались. У нее были бледно-голубые глаза, точно на белую ткань капнули чернил, а потом несколько раз постирали. Взгляд вконец измотанного копа – усталый, испытующий, недоумевающий, раздраженный.

Франческа была хороша собой, но такого рода красота на Макса никогда не действовала. Изысканная, отстраненная, лишенная сексуальности. Нежная, фарфорово-белая кожа, правильные черты лица, ничего лишнего, все в самый раз, симметрично и на нужном месте. Выступающие скулы, заостренный подбородок, слегка вздернутый нос. Манхэттенская аристократка, флоридская красотка, принцесса Палм-Спрингс, голубая кровь Бель-Эйр. Чтобы приблизиться к женщине с таким лицом, как у Франчески Карвер, надо иметь хорошие связи и годовое членство в десятке фешенебельных загородных клубов. Макс представлял ее жизнь следующим образом: обед в четыре, эффективная диета, ежемесячные промывания кишечника, маникюр, педикюр, косметические маски, массаж, инъекции ботокса, два раза в неделю посещение парикмахерского салона, гувернантка, личный тренер, возможность тратить деньги без ограничения. Для Аллейна Карвера она являлась замечательным фоном. Первоклассный партнер, подающий реплики исполнителю главной роли.

Но здесь не все сходилось. Несколько штрихов ломали образ. Во-первых, Франческа выпила, наверное, рюмки четыре неразбавленного виски, а во-вторых, ее прекрасные белокурые волосы были собраны в строгий тугой пучок, открываюший лицо и привлекающий внимание к худобе и бледности, к теням под глазами и жилке, напряженно пульсирующей на левом виске.

Франческа не произнесла ни слова, но Макс ощутил ее неприязнь. Странно, поскольку родители, нанимавшие Макса искать пропавшего ребенка, обычно смотрели на него как на божество.

– А это мой отец, Густав Карвер.

– Рад познакомиться, – произнес Густав сиплым глубоким тоном, какой бывает у курильщиков и исполнителей блюзов.

В пожатие отец Аллейна вложил минимум усилий, однако оно было крепким. Еще бы, Густав имел лапы размером с бейсбольные рукавицы.

Он поднял тяжелую черную трость с серебряным набалдашником, которая покоилась на подлокотнике кресла, и постучал по диванчику.

– Садитесь сюда, мистер Мингус.

Макс оказался достаточно близко к старику, чтобы почувствовать исходящий от него слабый запах ментола. Сын совершенно не похож на отца. Лицо Густава Карвера напоминало горгулью. Массивная голова с густой гривой седых волос. Широкий, похожий на клюв, нос, плотно сжатые губы, небольшие темно-карие глаза, вглядывающиеся из-под обвисших век. Два посверкивающих свежеподжаренных кофейных зерна.

– Хотите выпить? – произнес Густав, скорее приказывая, чем предлагая.

– Спасибо, – ответил Макс.

– Вам следует попробовать наш ром. Лучший в мире. Я бы присоединился к вам, но у меня не все в порядке на насосной станции. – Густав усмехнулся и похлопал по груди. – Вы выпьете его и за меня.

– Ром «Барбанкорт»? – спросил Макс. – У нас в Майами он тоже есть.

– Здесь ром иного сорта. Люкс! – отрывисто бросил Густав. – За границу его не вывозят.

– Я не пью, мистер Карвер!

– Вы не похожи на завязавшего алкоголика. – Густав пристально вгляделся в его лицо.

– Я бросил, прежде чем достиг этой стадии.

– Жаль. Вам бы ром понравился.

– Ром не по моей части. Прежде я был привержен к бурбону и пиву.

– Так что же вам предложить?

– Воду, пожалуйста.

– Вода у нас здесь тоже люкс.

Макс рассмеялся. Густав буркнул что-то, и из ближайшего дверного прохода возник слуга. Видимо, стоял там. Приказ принести Максу воду прозвучал как выстрел из стартового пистолета.

Макс взглянул на Аллейна, сидящего на другом конце диванчика, глядящего пустыми глазами в пространство, теребящего пальцы, и осознал, что он перестал ощущать его присутствие в комнате как только был представлен Густаву. Франческа на диванчике напротив тоже сидела с таким же выражением лица. Спина прямая, руки сложены на коленях.

Ситуация в семье прояснилась. Всем командует Густав Карвер. Он абсолютный монарх. Сейчас это его шоу, и все вокруг статисты, даже члены семьи.

Старик высасывал из них всю энергию и преобразовывал в свою. Вот почему Аллейн выглядел изменившимся. Он был понижен в звании, с маршала до рядового. Вот почему Франческа играет роль молчаливой «конфетки»,[16] когда ее глаза пронзительно провозглашают, что она кое-что собой представляет.

«Не дай Бог расти рядом с таким отцом, как Густав, – подумал Макс. – Такой тип сломает кого угодно».

Гостиная большая. Три стены уставлены шкафами с антикварными книгами. Их там сотни. Переплеты с золотым тиснением, корешки темно-бордовые, зеленые, ярко-синие, шоколадно-коричневые. Мебель к ним как бы приложение. Интересно, сколько из этого Карверы прочитали?

Надо быть особым человеком, чтобы читать книги. Макс к таким не относился. Он предпочитал двигаться, чем сидеть за чтением. И вообще он не ребенок, чтобы читать выдуманные истории. До тюрьмы Макс читал лишь газеты и материалы, имеющие отношение к расследуемому делу. В их семье читательницей была Сандра, жадной и ненасытной.

Освещение в гостиной обеспечивали светильники на потолке и торшеры, поставленные во всех четырех углах. Они создавали необыкновенно теплую цветовую гамму, близкую к золотистой охре. Как будто в комнате горел камин, свечи или масляные фонари.

В правой части гостиной Макс увидел рыцарские доспехи, нагрудники и остроконечные шлемы, на постаментах по обе стороны от книжных шкафов. На стене напротив, между двумя сводчатыми окнами, висел большой портрет женщины, под ним камин с длинной полкой, уставленной фотографиями в рамках.

– Ваша фамилия Мингус. Обычно такие фамилии носят чернокожие американцы, да? – произнес Густав.

– Вы правы. Мой отец родом из Нового Орлеана. Неудавшийся джазовый музыкант. Сменил фамилию до того, как встретился с моей мамой.

– В честь Чарлза Мингуса?[17]

– Да.

– У него есть одна композиция…

– «Гаитянская боевая песня», – подхватил Макс.

– Это о наших петушиных боях, «Ла Гагю», – пояснил Густав.

– У нас в Майами тоже устраивают петушиные бои.

– Здесь они много свирепее. – Карвер улыбнулся. Зубы у старика были песочного цвета, черные у оснований.

Макс посмотрел на лилии в вазе. Они казались какими-то неправильными, дисгармонировали с обстановкой в гостиной.

– Вы любите джаз? – спросил Густав Карвер.

– Да. А вы?

– Кое-что. Был на концерте Мингуса в отеле «Олфссон», когда он приезжал в Порт-о-Пренс. Много лет назад.

Густав замолчал, посмотрел на портрет на стене и стал подниматься, опираясь на трость.

– Пойдемте.

Макс сделал попытку помочь ему, но старик отмахнулся. Роста он был с Макса, но сутуловат и у́же в плечах. Они приблизились к каминной полке. Густав обвел рукой фотографии.

– Вот здесь наш «Зал Славы» или «Бесславия», это уж как вам угодно.

Каминная полка была гранитная, окаймленная золотым тиснением в виде перевитых лавровых ветвей. Она много шире, чем казалось, и сильнее выступала вперед. Макс начал рассматривать фотографии. Их там было, наверное, более сотни, пять рядов, каждая поставлена так, чтобы было удобно смотреть. Все рамки черные, с тем же узором, что и на каминной доске.

Предки Карвера – мужчины, преимущественно старики, женщины, в основном молодые. Все белой расы. Потом Макс узнал молодого Густава. Рыбачит, играет в крокет в брюках гольф, свадебная фотография, но чаще пожимает руки знаменитостям, среди которых Джон Кеннеди, Фидель Кастро (эти фотографии стояли рядом), Джон Уэйн, Мэрилин Монро, Норман Мейлер, Уильям Холден, Энн-Маргарет, Кларк Гейбл, Мик Джаггер, Джерри Холл, Трумэн Кайпот, Джон Гилгуд, Грэм Грин, Ричард Бертон и Элизабет Тейлор. Причем Карвер представал на фотографиях абсолютно как равный. На некоторых выглядел даже импозантнее и значительнее, чем стоящая рядом звезда. Словно это для них честь сфотографироваться вместе с ним.

Две фотографии Синатры – одна, где он в обнимку с Густавом, на другой целует в щеку сияющую Джудит Карвер.

– Как вы познакомились с Синатрой? – спросил Макс.

– А что особенного он собой представляет? Так, головастик, вообразивший себя акулой. К тому же жутко вульгарен. Лицедей низкого пошиба. – Карвер усмехнулся. – Но моя жена обожала его, поэтому я прощал ему практически все. Он до сих пор пишет мне. Впрочем, скорее всего это делает за него секретарша. Недавно прислал свой последний компакт-диск.

– «Лос-Анджелес – Моя Прекрасная Леди»?

– Нет. «Дуэты».

– Надо же, самый новый, – заволновался Макс.

Он считал Синатру лучшим певцом. Теперь жалел, что перед отъездом не сходил в музыкальный магазин. До тюрьмы обычно покупал новые диски по вторникам и пятницам.

– Могу вам подарить, если хотите, – проговорил Карвер с улыбкой. – Я его даже не распечатал.

– Да что вы!

– Все в порядке, вы его получите. – Карвер дружески похлопал Макса по плечу и поднял взгляд на портрет.

Джудит Карвер здесь была постарше, чем на фотографиях. Аллейн безусловно похож на нее. Она сидела скрестив ноги, руки на коленях. На заднем плане на подставке стояла ваза с лилиями. Такая же, как на кофейном столике.

Только теперь Макс догадался, что его смущало в цветах. Они были искусственные.

Густав кивнул на портрет:

– Моя жена Джудит.

– Когда вы ее потеряли?

– Пять лет назад. Рак. – Он повернулся к Максу. – Мужьям тяжело хоронить своих жен. Лучше бы наоборот.

Макс кивнул. Он увидел, что на глаза Густава навернулись слезы, нижняя губа задрожала, и старик прикусил ее. Ему захотелось сказать что-нибудь успокаивающее, как-то отвлечь, но он не нашел подходящих слов.

Только сейчас Макс заметил, что они одеты одинаково. Густав тоже был в бежевом льняном костюме, белой рубашке и начищенных черных кожаных туфлях.

– Excusez-moi, Monsieur Gustav,[18] – произнес слуга сзади. Он принес Максу воды. Высокий бокал со льдом и ломтик лимона на широком круглом подносе.

Макс взял бокал и поблагодарил слугу кивком и улыбкой.

Карвер достал с полки фотографию. На ней старик, сияющий, сидел в кресле с младенцем на руках. С Чарли.

– Снято после крестин этого маленького мужчины, – пояснил Густав. – Какая прелесть.

Макс видел, старик действительно любит внука. Густав протянул фотографию Максу и двинулся вдоль камина, остановившись почти в самом конце. Достал небольшую фотографию из заднего ряда. Постоял, вглядываясь, потом показал Максу. На ней фотограф запечатлел всю семью. В центре патриарх с внуком. По бокам четыре дочери. Три похожи на мать, – красивые, а последняя была невысокая, полная, похожая на молодого папу в женском платье. Рядом с ней стояли Франческа и Аллейн. С другого края примостился еще мужчина, примерно возраста Аллейна, но выше ростом, с темными короткими волосами. Видимо, зять.

Прихрамывая на левую ногу, Густав Карвер вернулся к креслу. Взял у Макса фотографию. Наклонился.

– Я очень рад, что вы согласились работать. – Он понизил голос до шепота. – Для меня честь иметь дело с таким человеком, как вы. У которого есть принципы.

– Я говорил вашему сыну, счастливого конца может не быть, – тихо промолвил Макс. Обычно в общении с клиентами он оставался бесстрастным, но сейчас был вынужден признаться, что старик ему понравился. Несмотря на все, что он о нем читал.

– Мистер Мингус…

– Мистер Карвер, зовите меня просто Макс.

– Ладно, Макс… понимаете, я стар. У меня был инсульт. Мне не так уж много осталось жить на этом свете. Год, может, чуть больше. Я очень хочу снова увидеть мальчика. Он мой единственный внук.

Глаза Густава снова повлажнели.

– Я сделаю все возможное, мистер Карвер. – Макс говорил совершенно искренне, хотя был почти на сто процентов уверен, что Чарли Карвер мертв. Он уже приходил в ужас от мысли, что ему придется сообщить об этом старику.

– Я верю, что вы это сделаете! – воскликнул Густав, с восхищением глядя на Макса.

Максу захотелось немедленно начать поиски.

«Я обязательно найду Чарли Карвера. Если не тело, то хотя бы место, где лежат его останки. Выясню, что с ним случилось и кто преступники. Узнаю причину. И на этом остановлюсь. Правосудия вершить не стану. Карверы справятся сами».

Его взгляд уперся в текст, выгравированный золотом на каминной стойке. Разглядеть текст можно было, если только подойти близко. Пятая строфа из Псалма 23, начинающегося словами:

«Господь – Пастырь мой… Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена».

Подошла горничная:

– Le diner est servi.[19]

– Спасибо, Карин, – сказал Карвер. – Пойдемте поужинаем. Надеюсь, вы приехали с пустым желудком.

Они направились к двери. Аллейн и Франческа поднялись и последовали за ними. Макс вдруг понял, что на некоторое время полностью забыл об их существовании.

11

Ужин подавали две горничные в черных платьях и белых фартуках. Молчаливые, ненавязчивые, несуетливые. Возникали и исчезали как тени.

Первое блюдо – два перекрещенных ломтика пармской ветчины, обложенные кусочками охлажденной канталупы, белой мускатной дыни, подмаренника и арбуза, отформованных в виде раковин улитки, квадратиков, треугольников и звездочек.

Пол в столовой, был такой же, как в гостиной – паркет в черно-белую клетку. Здесь доминировал большой банкетный стол на двадцать четыре персоны. Столовая ярко освещалась двумя огромными канделябрами. Слева на стене висел портрет Джудит, стол украшали три вазы с искусственными лилиями. Густав занял место во главе стола. Справа Аллейн, слева напротив него Франческа, рядом с ней Макс.

Столовый прибор его озадачил. Он не был знаком ни с какими церемониями, ни с этикетом. Водил жену в рестораны, а еще раньше подружек, но там все было по-простому. Еще проще на вечеринках копов, похожих на студенческие. Все шутили и прикалывались.

Занимаясь ветчиной, Макс поглядывал на Карверов. Они почему-то начали с арбуза. Ели молча, не глядя друг на друга. Тишину в этой просторной столовой нарушало лишь постукивание металла о фарфор. Густав зафиксировал взгляд на еде. Макс заметил, как подрагивает его рука, когда он подносил вилку ко рту. Аллейн накалывал кусочки, словно пытался раздавить острием карандаша двигающегося зигзагами муравья. Он подносил кусочки арбуза ко рту и хватал, как ящерица проглатывает муху. Франческа держала столовые приборы, как вязальные спицы. Разрезала ломтик арбуза на еще меньшие кусочки, отправляла в рот, практически его не открывая. Макс обратил внимание, какие у нее тонкие и бледные руки. Франческа чуть подрагивала. Казалось, внутри у нее кипело какое-то беспокойство. Несчастная пара. Ничего не осталось. Спят в разных спальнях. Вероятно, продолжают ссориться или уже вообще почти не разговаривают друг с другом. И ребенок тут ни при чем. Макс был уверен: у Карвера на стороне кто-то есть. Он следит за своей внешностью и вообще еще хоть куда. А Франческа сдала. Бедная женщина.

– Вы давно живете на Гаити, миссис Карвер? – спросил Макс, полагая, что нужно завести беседу. Его вопрос прозвучал неожиданно громко. Отец и сын посмотрели на него, потом на Франческу.

– Давно, – промолвила та поспешно и почти шепотом, словно какое-то неписаное правило запрещало ей разговаривать с Максом. Голову она не повернула, лишь стрельнула глазами.

Макс с трудом проглотил кусочек ветчины и принялся за другой.

– Расскажите, Макс, как там в тюрьме? – неожиданно спросил Густав.

– Отец! – Аллейн шумно вздохнул, недовольный бестактностью старика.

– Я не против поговорить об этом, – отозвался Макс, глядя на Аллейна. Он ожидал, что Густав станет расспрашивать его о прошлом. – Понимаете, мне не следовало брать дело Гарсиа. Там было много личного. Мы дружили семьями. Вначале это были друзья жены, потом стали моими. Иногда они оставляли у нас свою дочку Мануэлу.

Она снова возникла перед мысленным взором. Четырехлетняя, но уже проглядывали черты взрослой девушки. Изящный нос, карие глаза, каштановые волосы, дерзкая улыбка.

Маленькая индианка. Она любила Сандру, звала ее «тетя». Иногда просилась к ним провести ночь, даже когда родители находились дома.

– У Ричарда и Луисы было все, что может пожелать человек. Семья миллионеров. Они много лет пытались завести ребенка, однако постоянно возникали сложности. У Луисы было три выкидыша, доктора утверждали, что забеременеть она больше не сможет. Когда на свет появилась Мануэла, это восприняли как чудо. Они обожали маленькую дочку.

Мануэла характером была в отца, спокойная, рассудительная. К Максу она относилась настороженно, но виду не подавала. Была с ним неизменно вежлива, в лицо называла «дядя Макс», а за глаза «Макс» или «он». Макс слушал и улыбался.

– Когда от них потребовали выкуп, они сразу позвонили мне, – продолжил он. – Я сказал, идите к копам, они ответили: похитители предупредили, что девочка умрет, если они обратятся в полицию. Обычное дерьмо, какое показывают в кино и по телевизору. Никогда не нужно доверять похитителям детей, и то, что они предупреждают не обращаться к копам, ничего не значит. В девяти случаях из десяти жизнь ребенка все равно под угрозой. Я сообщил об этом Ричарду, но он по-прежнему хотел играть по их правилам. Попросил меня стать посредником. Я должен был оставить выкуп в условленном месте и ждать звонка похитителей, когда они объяснят, где найти Мануэлу. Положил конверт с деньгами рядом с кабиной телефона-автомата в Орландо. Его подобрал какой-то парень на мотоцикле. Меня он не видел. Я прятался на противоположной стороне улицы. Мне удалось записать номер мотоцикла. Они так и не позвонили. Я передал описание мотоцикла и приметы парня своему другу, с которым раньше работал в полиции. Парня быстро вычислили. Это был один из служащих Ричарда. Я вытянул из парня всю нужную информацию, а затем сдал в полицию. Он заявил, что Мануэлу держат в одном доме, в Орландо. Я поехал туда, но ничего не нашел. Она пропала.

Макс видел, как Франческа Карвер сжимает салфетку под столом. Отпускает и опять стискивает изо всей силы.

– Парень, который забирал выкуп, назвал мне имена сообщников. Их было трое, два парня и девушка. Чернокожие. Все имели приводы в полицию. Девушка сбежала из дома, стала проституткой. Один из парней являлся кузеном главаря местной банды.

Вошли горничные, унесли тарелки, наполнили бокалы водой и соком. Аллейн и Густав слушали с напряженным вниманием. Ловили каждое слово Макса. Франческа сидела отвернувшись. Жилка на ее виске пульсировала.

– Объявили розыск, вначале по штату, потом федеральный. Подключилось ФБР. Мануэлу и похитителей искали шесть месяцев и не нашли. Я тоже искал. Ричард предложил мне миллион долларов, но я делал это бесплатно.

Макс отчетливо помнил поиски. Как он мерил бесконечные мили по бесконечным шоссе, дни и недели, проведенные в пути, во взятых напрокат автомобилях, у каждого своя неисправность – нет кондиционера, нет обогрева, не работает указатель левого поворота, плохо переключаются скорости, нет приемника, есть, но работает слишком громко, кабина пропахла фастфудом. Номера в мотелях, рейсы в самолетах туда-сюда, усталость, стимуляторы, запитые кружкой кофе, звонки домой, звонки Гарсиа, ощущение безысходности.

– За годы работы я навидался всякого. Порой люди совершают такие поступки, что невозможно даже вообразить. Но я всегда был вроде как в порядке. Это являлось частью расследования. Мне удавалось забывать увиденное, не думать о нем. Иначе я бы не сумел жить. Но оказывается совсем другое дело, когда это касается лично тебя. Ты больше не профессионал. Думаешь об этом день и ночь. Постоянно вместе с ее родителями. Знаете, детективов учат сообщать родственникам плохие новости. Это не так просто. Меня учили профессиональные психологи и преподаватели актерского мастерства из Голливуда. Я считался лучшим в нашей группе. Знал, как утешить, как подойти, что сказать. Тогда я пробовал применить все это к себе. Не получалось. В конце концов я нашел Мануэлу Гарсиа, почти через год после похищения. В Нью-Йорке. Она была мертва уже шесть или семь месяцев. Над ней надругались. Ужасно. – Макс замолчал, не желая вдаваться в детали.

Горничные принесли основное блюдо. Гаитянское грильо – нарезанную кубиками свинину, поджаренную с чесноком, перцем и чили, сдобренную лимонной приправой, обложенную кусочками поджаренного золотисто-коричневого банана, а также фасолью и рисом с местными грибами дион-дион. Отдельно подали салат из помидоров.

Макс подумал, что, вероятно, Карверы вообще не едят местную пищу, а это приготовили специально для него, ради экзотики. Они положили себе в тарелки по чуть-чуть, но он решил не обращать внимания и набросился на еду.

Что ел Густав, он не видел. Аллейн тыкал в тарелку вилкой. Франческа порезала кубик свинины на маленькие частицы, развернула на тарелке веером и внимательно рассматривала, как гадалка карты.

Макс старался жевать медленно, не спеша, но это не удавалось. Он проголодался, а еда была вкусной. Первая по-настоящему вкусная еда за восемь лет.

Разговор возобновился, когда тарелка Макса опустела. Густав подождал, пока он допьет воду, и спросил:

– И что было дальше, Макс?

– Знаете, существует целая армия психоаналитиков, которые специализируются на изучении сознания преступников. Они исследуют его и анализируют, почему он совершал подобные мерзости. Также есть изворотливые адвокаты по уголовным делам, защитнички, являющиеся на суд, чтобы объяснить: мол, такой-то спятивший сукин сын совершил то-то и то-то, поскольку с ним жестоко обращались в детстве, а его родители тоже были сучьи дети. Я на такое дерьмо не покупаюсь. Никогда не покупался. Считаю, что большинство людей умеют отличить добро от зла, и если вы столкнулись в детстве со злом, то, будучи взрослым, станете искать добра. Но для большинства американцев сеансы у психоаналитика – это вроде как исповедь, а сами они как священники. Вместо того, чтобы читать «Аве Мария», они винят своих родителей.

Густав Карвер рассмеялся и зааплодировал. Аллейн натянуто улыбнулся. Франческа принялась терзать салфетку.

– Я знал, эти подонки не получат то, что им полагается. В Нью-Йорке нет смертной казни. Они разыграют карту тяжелого детства и победят. Двое из них были наркоманы, а это смягчающее обстоятельство. Они начнут все сваливать на главаря, который работал у Ричарда. Он старше, это организовал и так далее. Тем временем о том, что случилось с Мануэлой, преспокойно забудут. Суд станет заниматься их судьбой. Пресса и телевидение начнут следить за процессом и в репортажах показывать обществу, как тяжело живется юным афроамериканцам. Они получат от пятнадцати до двадцати лет. В тюрьме их, конечно, опустят, изнасилуют. Ребята подхватят СПИД. Вероятно. Но это ничего не меняет. Ведь Мануэлы нет и не будет, а они останутся жить, пусть пустой и гнилой жизнью, но жить. Мне удалось добраться до девицы. Это трудно не было. Она работала – принимала клиентов за героин. Девица привела меня к тем двоим. Они залегли на дно в Гарлеме. Думали, что я коп. Сразу признались, выложили все до последней дерьмовой детали. Я выслушал, окончательно убедился, что это они… и перестрелял их.

– Прямо вот так? – спросил Аллейн. Его голос подрагивал от ужаса.

– Да, прямо вот так.

Впервые Макс подробно рассказал об этом деле. Ему не нужно было никакого сочувствия и понимания. Он просто желал облегчить душу.

Густав приветливо улыбался. В его глазах горел огонек. Было видно, что он тронут и одновременно воодушевлен рассказом.

– Но вас в конце концов признали виновным лишь в непредумышленном убийстве, и приговор оказался очень мягким. Значит, та же система, которую вы критиковали, позаботилась и о вас.

– У меня был хороший адвокат, – произнес Макс – и замечательный психоаналитик.

Густав рассмеялся. Аллейн тоже.

– Бра-во! – рявкнул Густав.

Аллейн одобрительно кивнул.

Макс был смущен и начал жалеть, что поведал им правду, а не накормил ложью, как копов, адвоката и судью, о том, что был вынужден защищаться. Отец и сын Карверы вели себя не лучше, чем эти фанатики-линчеватели, которые писали ему в тюрьму.

Веселье оборвала Франческа.

– Я знала! – выкрикнула она, зло сощурившись на Макса. – Чарли тут ни при чем.

– Франческа расстроена, ее можно понять. – Аллейн посмотрел на Макса.

– Расстроена? – почти взвизгнула Франческа. – Я не расстроена! Это не то слово. – Ее лицо стало малиновым, голубые глаза выпучились. Пульсирующая жилка на виске побагровела. – Вы же знаете, почему вас сюда пригласили, верно? – спросила она Макса. – Они пригласили вас не для того, чтобы найти Чарли. Они уверены, он мертв. И уверены были с самого начала. Вас пригласили найти похитителей. Тех, кто осмелился выступить против могущественного главы клана Карверов! История, которую вы рассказали, это подтверждает. Вы не частный детектив, а профессиональный наемный убийца.

Макс смотрел на нее, плотно сжав губы.

– Франческа, пожалуйста, перестань, – промолвил Аллейн умоляющим тоном.

– Заткнись! – закричала она, швырнула салфетку и встала так резко, что перевернула стул. – Ведь ты обещал найти Чарли!

– Мы только этим и занимаемся, – пролепетал Аллейн.

– С ним? – Франческа показала на Макса.

– Франческа, пожалуйста, сядь.

– Катись ко всем чертям, Аллейн… и вы тоже, Густав! Знать вас не желаю!

Она бросила на Макса полный ненависти взгляд. В глазах блеснули слезы. Губы дрожали. Странно, но этот взрыв сделал ее моложе и человечнее. Франческа повернулась и выбежала из комнаты. Макс увидел, что она босая, и на левой лодыжке у нее небольшая татуировка.

В комнате повисла тишина. Было слышно, как во дворе скребет лапами доберман и стрекочут сверчки. Аллейн покраснел. Его отец сидел, откинувшись на спинку кресла, спокойно наблюдая за унижением сына. На его толстых губах играла довольная улыбка.

– Я приношу извинения за поведение моей жены, – сказал Аллейн, обращаясь к Максу. – Она очень тяжело переживает пропажу сына. Разумеется, мы все переживаем, но на нее это подействовало особенно сильно.

Макс кивнул:

– Понимаю.

И он понимал. Родители похищенных детей – двух типов. Одним удавалось смириться с потерей, другим нет. Первые не ломались. Они замыкались в себе, становились раздражительными, мрачными, но продолжали жить. Вторые так и не приходили в себя. Потеряв то, ради чего жили, они гибли. Умирали молодыми – рак, алкоголизм, передозировка наркотика. Макс с ходу определял тип, при первой встрече, когда еще ничего не было ясно, и настоящее горе не пришло. До сих пор он не ошибался. Ему казалось, Карверы относятся к первому типу. Взрыв Франчески показал, что это не так.

Он положил себе в тарелку еще мяса.

– Она находилась с Чарли в машине, когда его похитили, – произнес Аллейн.

– Расскажите, как это случилось, – попросил Макс.

– Это произошло незадолго до вторжения американцев. Франческа повезла Чарли в Порт-о-Пренс показаться стоматологу. По пути на них напала толпа отребья. Они разгромили машину, тогда же Чарли исчез.

– А что с ней?

– Она потеряла сознание. Пришла в себя, когда все уже закончилось.

– С ними был охранник?

– Да, шофер.

– Один?

– Этого было достаточно.

– И как он?

– Похоже, он погиб.

Макс прожевал кусочек свинины.

– Вашу жену здесь часто показывали по телевизору? Помещали фотографии в газетах?

– Нет. Пожалуй, лишь однажды, когда был прием в американском посольстве несколько лет назад. Почему вы спросили?

– А ваш сын? О нем писали в прессе?

– Нет. Не понимаю, куда вы клоните Макс.

– Расскажите о водителе.

– При чем тут он?

– Как его имя?

– Эдди. Эдди Фостин.

Фостин? Сердце Макса екнуло. Может, он имеет отношение к Салазару Фостину, члену банды «Ночной клуб Барона Субботы»? Но говорить об этом пока рано.

– Он не мог организовать похищение Чарли?

– Какое там похищение! – воскликнул Густав. – У Эдди Фостина не хватало мозгов, чтобы завязать себе шнурки. Но он был хороший человек. Очень преданный. Готовый в любой момент подставить за нас шею. Однажды он принял пулю, которая предназначалась мне, и представляете, через неделю вышел на работу. Как ни чем не бывало. Он и его брат в свое время служили в полиции. Кое в чем перегибали палку, такое было время. Многие их не любили, но боялись все.

Макс кивнул.

Да, те еще ребята. Салазар в прошлом служил в тайной полиции на Гаити. Прошел школу жестокости. Он рассказывал на допросах о церемонии посвящения, когда на них выпускали разъяренных питбулей и требовали забивать людей до смерти голыми руками. Серьезная публика.

– Вероятно, толпа остановила автомобиль, чтобы расправиться с ним?

– Мы думали об этом, но до него можно было добраться в любое время, – объяснил Аллейн. – Все знали, что он работает у нас, где нас найти.

– В том числе и похитители. Вы уверены, что он не мог быть с этим связан? – Макс посмотрел на Густава.

– Нет, – промолвил старик. – Эдди не имел к похищению никакого отношения, голову даю на отсечение. Даже если что-нибудь и кажется подозрительным.

Макс согласился с Густавом. Похищение человека – операция сложная. Необходимо найти надежное место содержания похищенного и очень четко спланировать весь процесс – наблюдение за жертвой, собственно похищение, доставка на место. Ни в одном звене не должно быть сбоя. Организатор обязан хорошо соображать. А Густав говорит, что этот Эдди был тупица. Значит, он действительно ни при чем.

Что касается толпы, то она скорее всего использовалась для отвлечения внимания. Пока они занимались с Эдди, похитители спокойно ушли с ребенком. Наверное, они даже были в этой толпе или подъехали позже.

– Где обнаружили тело Эдди?

– Тела не было, – сказал Аллейн.

– Как?

– Лишь лужа крови у машины. Мы решили, что это его кровь.

– Любая кровь выглядит одинаково. Она могла принадлежать кому угодно, – произнес Макс.

– Верно.

– Так что пока я перевожу Эдди из категории погибших в категорию без вести пропавших. А что свидетельница? Я имею в виду вашу жену.

– Он помнит только, как толпа напала на автомобиль.

– Если бы Эдди оказался жив, он бы точно знал, куда исчез Чарли.

– Но в том-то и дело, что Эдди мертв, – вздохнул Густав. – Его растерзала толпа, я уверен.

– А как зовут брата Эдди?

– Салазар, – ответил Аллейн, бросив взгляд на отца.

– Из банды Соломона Букмана, – объяснил Густав. – Которого вы арестовали.

– Если вам известно это, – продолжил Макс, – то, полагаю, вы также знаете, что их всех депортировали сюда.

– Да, – кивнул Густав. – Вас это беспокоит?

– Не хотел бы с ними встречаться, – ответил Макс.

– У вас будет надежный сопровождающий, – сказал Аллейн. – Все, что нужно, покажет и переведет. Впрочем, вы уже с ней познакомились. Это Шанталь.

– Шанталь? – удивился Макс.

– Да, ваша будущая помощница.

Густав захохотал и подмигнул Максу.

– Как-то непривычно, чтобы женщина…

– Она знает здесь все ходы и выходы, – заверил его Аллейн.

– Точно! – подтвердил Густав и снова засмеялся.

«Интересно, – подумал Макс, – кто из двоих ее трахал? Может, оба? Наверное, все же Аллейн. Вон как покраснел, до корней волос».

Он вдруг почувствовал, что ревнует.

Почему? Отчего? Идиотизм…

С такими деньгами можно трахать кого угодно. Он попытался представить Аллейна и Шанталь в постели и не сумел. Они почему-то вместе не смотрелись.

«Да плевать мне на это. Надо выбросить ее из головы, думать о ней как о коллеге, напарнице. И все».

Макс положил себе еще мяса. Оно остыло, но все равно было вкусное. К тому же очень хотелось есть. Макс добавил большую ложку салата из помидоров.

– Моему сыну сильно не везло с детективами, – сказал Густав.

– Но… – начал Аллейн.

– Я думаю, тебе следует рассказать Максу, с чем он может столкнуться. Это было бы справедливо, верно?

– Перед отъездом я встречался с Клайдом Бисоном, – заметил Макс.

Густав усмехнулся:

– Медду повезло еще меньше.

Аллейн сердито посмотрел на отца.

– Когда Медд начал работать? – спросил Макс.

– В этом году, в январе. Даруин Медд, бывший спецназовец. Очень опытный. Раньше много занимался наркотраффиком из Южной Америки. Но здесь он продвинулся не слишком далеко.

Аллейн замолчал, отвел взгляд от Макса.

– Медд исчез без следа, – продолжил за него Густав. – Сказал, что отправляется в Содо. Есть здесь такой священный для исповедующих культ вуду водопад. Туда приходят паломники. Что-то вроде французского Лурда. Будто там видели Чарли. Так вот, он поехал туда и пропал.

– Вы знаете, кто сообщил ему о Чарли?

– Нет.

– Потом к этому водопаду кого-нибудь посылали?

– Да. Никто ничего там о Чарли не слышал.

– Медд получил большой аванс?

– Меньше, чем вы.

– В аэропорту проверяли?

– А также в портах и на границе. Нигде ничего.

Макс помолчал.

Из любой страны можно выбраться не только официальным путем. И Гаити не исключение. Достаточно вспомнить, сколько людей приплывают отсюда к берегам Флориды на лодках. Медд вполне мог сбежать в Доминиканскую Республику. Ведь граница неохраняемая.

Ну, допустим, он жив, сбежал. Но почему так быстро?

– Почему ты не рассказываешь все до конца, Аллейн? – проворчал Густав.

– Потому что это к делу не относится.

– Еще как относится, – возразил Густав. – Понимаете, Макс, до Бисона и Медда искать Чарли пытался еще один…

– Отец, зачем это нужно знать Максу?

– Эммануэль Мишелянж, – продолжил Густав, повысив голос до рычания.

– Он тоже исчез? – спросил Макс, глядя на Аллейна.

Тот сидел, опустив голову. Густав пошевелился. Собирался заговорить, но Макс просигналил ему, приложив палец к губам. Аллейн не заметил. Он побледнел, лоб покрылся капельками пота.

– Нет… исчез только Медд. – Голос Аллейна дрожал. – А Манно, ну, Эммануэль, его нашли в Порт-о-Пренсе.

– Мертвым?

Аллейн попытался ответить, но слова застряли в горле.

– Разрубили пополам? – предположил Макс.

Аллейн прижал ладони к вискам.

– Что с ним случилось, мистер Карвер? – настаивал Макс. Аллейн отрицательно покачал головой. Максу показалось, что он сейчас заплачет. Наверное, Эммануэль Мишелянж был его близким другом.

– Мистер Карвер, пожалуйста! – Макс наклонился к нему, чтобы создать некоторое подобие интимности. – Я знаю, вам тяжело говорить, но мне действительно необходимо знать, что с ним произошло.

Аллейн молчал.

– Расскажи ему! – взорвался Густав.

Макс и Аллейн одновременно подняли головы и увидели, что старик стоит, вскинув трость. В следующую секунду она с оглушительным стуком обрушилась на стол. Осколки стекла и фарфора разлетелись по комнате. Густав пошатнулся, подался вперед.

– Делай, что я говорю. Рассказывай. – Он ткнул тростью в Аллейна.

Макс заметил, что к ней прилипли раздавленная фасоль, рис и еще что-то.

– Нет! – крикнул Аллейн, свирепо глядя на отца.

Макс приготовился вскочить, чтобы предотвратить стычку. Кто его знает, какие у них тут нравы?…

Густав смотрел на сына несколько секунд, затем ухмыльнулся, вытер трость о скатерть и опустился в кресло.

– Эммануэль Мишелянж местный. Я был против. Местные тупы и ленивы, но сын настоял. Ну что ж, давайте попробуем. Толку от него никакого не было. Эммануэль проработал две недели, а потом парня нашли в Порт-о-Пренсе, в его джипе. С машины сняли колеса, двигатель и еще много всего. Он сидел за рулем, правда, самого руля тогда уже не было. Пенис и тестикулы у него были отрезаны. Для этого использовали ножницы.

Макс почувствовал неприятное ощущение в желудке.

Густав не сводил глаз с Аллейна. Тот смотрел на него, сжав кулаки, но Макс чувствовал, что он не собирается пускать их в ход. Отец это прекрасно знал.

– Мишелянжа задушили его собственными гениталиями, – произнес Густав. – Забили пенис в горло. А каждый тестикул подложили под щеку, вот так…

Густав продемонстрировал, вставив указательные пальцы в рот и оттопырив щеки. Он выглядел отвратительно, но смешно. Теперь его сходство с горгульей было поразительным.

– Полагаю, Шанталь о подобном исходе беспокоиться не следует, – проговорил Макс.

Густав зашелся смехом и ударил ладонями по столу.

– Наконец-то! – проревел он. – У нас появился человек с настоящим чувством юмора!

– Ты ублюдок! – крикнул Аллейн.

Макс подумал, что это относится к нему, но сын по-прежнему смотрел на отца. Затем выбежал из комнаты.

Они долго сидели молча. Максу хотелось поскорее убраться из этого дома.

Наконец Густав позвал горничных. Они вошли, все вокруг убрали. Потом одна вернулась с пепельницей, зажигалкой и коробкой с сигаретами. Он сказал что-то еле слышно, так что она была вынуждена наклониться. Старик схватил ее за плечо.

Горничная ушла. Густав взял из коробки сигарету без фильтра, прикурил.

– До инсульта я обычно выкуривал по сорок сигарет в день. Теперь могу позволить лишь одну. Чтобы поддерживать воспоминания. А вы?

– Бросил.

Густав кивнул.

Некоторые люди рождаются курильщиками. Карвер из таких. Он любил свою привычку. Вдыхал дым и надолго задерживал в легких, прежде чем медленно выдохнуть.

– Извините за инциденты, свидетелем которых вы стали. Во всех семьях возникают ссоры. Это нормально. Ваши родители живы, мистер Мингус?

– Нет. Мама умерла. Где отец, не знаю. Думаю, тоже умер. Где-то живут кузены и племянники, но о них ничего не известно.

– А родственники вашей покойной жены? Вы с ними встречаетесь?

– Иногда.

Густав кивнул.

– Аллейн рассвирепел насчет Эммануэля, потому что они друзья детства. Я сделал так, чтобы Эммануэль закончил школу, а потом колледж. Его мать была нянькой Аллейна. Он ее любил больше, чем мать. – Карвер пожал плечами. – Здесь, на Гаити, к слугам особое отношение. И называем мы их не слугами, а… с креольского это можно приблизительно перевести как «те, с кем пребываешь». Тут слугам не платят. Они живут с нами, «пребывают» с нами. Мы их одеваем, кормим, даем достойное жилье. Они за это готовят для нас, убирают, выполняют работу по дому, в саду. Феодальные порядки, я это знаю. – Карвер улыбнулся, показав зубы цвета жженого сахара. – Но посмотрите на эту страну. Девяносто восемь процентов населения получают огонь трением. Это вас не удивляет?

– Нет, – отозвался Макс. – В тюрьме тоже дикие нравы.

Густав усмехнулся:

– Тут не такое варварство, но рабство у гаитян в крови. И нет смысла пытаться изменить их природу. Своих людей я опекаю, как могу. Их дети ходят в школу. Многие кое-чего добились, перебрались в Америку, стали средним классом.

– Каким был Эммануэль?

– Очень способным, но имел слабость к женщинам. Это его сильно отвлекало.

– Мать Эммануэля, видимо, гордилась им.

– Не успела. Умерла, когда ему было пятнадцать.

– Жаль.

Густав раздавил сигарету в пепельнице. Вернулась горничная. Положила что-то перед Максом на стол. Это был компакт-диск Синатры «Дуэты» с автографом, написанным синими чернилами.

– Большое спасибо, – сказал Макс.

Густав улыбнулся:

– Надеюсь, вы получите удовольствие. В доме, где вы остановились, должен быть проигрыватель.

Они посмотрели друг на друга. Макс имел возможность убедиться, что Густав очень жесток, но, несмотря на это, старик ему нравился. Была в нем какая-то фундаментальная искренность, располагающая к себе.

– Я бы с удовольствием попил с вами кофе, но мне пора спать.

– Спасибо… – Макс на мгновение замолчал. – Не могли бы вы рассказать мне… о Винсенте Поле?

– Я бы мог говорить о нем всю ночь, хотя многое вам было бы неинтересно. Скажу лишь одно: я считаю его главным подозреваемым в похищении Чарли. Он не единственный, кто на это способен, но единственный, кому это было бы безусловно интересно.

– Почему?

– Он меня ненавидит. Многие ненавидят, такова жизнь. Но он особенно.

– Его допрашивали?

– Здесь не Америка. – Старик коротко рассмеялся. – Кроме того, кто осмелится его допрашивать? При одном упоминании имени этой обезьяны даже храбрые мужчины могут наложить в штаны.

– Но, мистер Карвер, – Макс смутился, – вы… человек с положением. Могли бы заплатить людям, чтобы…

– Убить его? Арестовать? С какими уликами, если пользоваться вашей терминологией? По подозрению в похищении моего внука? Неубедительно. Поверьте мне, я много думал о том, чтобы «допросить» Пола, как вы сказали. Невозможно. Винсент Пол тут большая шишка, очень могущественный. Только троньте его без причины, и мгновенно может вспыхнуть гражданская война. Но если будут доказательства, то я смогу его потревожить. Так что добудьте мне их. И верните мальчика. Пожалуйста. Умоляю вас.

12

Сидя в машине, которая везла его обратно в Петионвилл, Макс испытывал огромное облегчение. Он радовался, что выбрался наконец из этого дома. Надеялся, что больше с Карверами ему ужинать никогда не придется. Только сейчас Макс осознал, какое испытывал напряжение. Рубашка вся пропитана потом, болит голова. Нужно пройтись, успокоиться, побыть одному, подышать свежим воздухом, подумать.

Макс попросил сопровождающих высадить его у бара «Купол». Поначалу они возражали, говорили, им приказано привезти его к дому, ходить здесь ночью опасно, но ему удалось убедить их. Он сказал, что все будет в порядке, что это недалеко от дома.

Они отъехали, даже не посмотрев на Макса. Он проводил взглядом габаритные огни машины, которые быстро исчезли во мраке, затем попытался сориентироваться.

Впереди виднелся центр Петионвилла, рыночная площадь с каруселью, освещенная яркими оранжевыми огнями, совершенно пустая. Все остальное тонуло во мраке. Правда, кое-где над дверями висели голые лампочки, в домах светились окна, но темноту это не разгоняло. Макс помнил, что ему нужно свернуть на боковую улицу, пройти до конца, найти «Тупик Карвера», а там и дом. Все очень просто, кроме маленькой детали. Он не знал, по какой боковой улице идти. Их было четыре.

Макс решил, что будет пробовать каждую, пока не найдет нужную. В молодости ему часто приходилось возвращаться домой ночью пьяным, когда не клеилось дело. И он ни разу не заблудился. И сейчас все будет нормально.

Но прежде необходимо чего-нибудь выпить. Только одну рюмочку. Может, этого шестизвездочного роскошного «Барбанкорта», который так расхваливал старик Карвер? Это помогло бы расслабиться. Макс вспомнил Клайда Бисона в памперсах. Но, оказывается, двое детективов, которых Карверы нанимали искать пропавшего Чарли, кончили еще хуже. Даруин Меда пропал, скорее всего погиб. А Эммануэлю Мишелянжу, местному парню, вообще отрезали член и засунули в горло. Наверное, он еще какое-то время жил. Страшно представить его мучения. И еще тут где-то бродит Букман. Ждет встречи.

Бар «Купол» помещался в небольшом ярко-синем строении с ржавой крышей из гофрированного железа. Вдоль карниза протянулась цепочка мерцающих многоцветных лампочек. Такие же окружали вывеску, лист жести, на котором было написано название бара, белой краской, грубыми неровными буквами, частично прописными и прямыми, частично строчными и наклонными. Небольшие фонари высвечивали на стенах выщербины и трещины в штукатурке. Окна заколочены досками. Справа от входа надпись черной краской-спреем «Мы приветствуем США», а ниже перечень подаваемой выпивки и цены. Пиво «Бад», яблочная водка и кола.

Внутри тихо играла музыка, отчетливо чувствовался только бас. На площадке перед входом полно людей, в основном местные. Ходили, разговаривали, но негромко.

На старом мотоцикле без крыльев сидел стриженный наголо подросток в грязном белом костюме, без рубашки и обуви. Из сиденья в углах вылезли пружины. Около парня столпились мальчишки, тоже наголо стриженные, смотрели на него с благоговением. Прямо библейская картина – парень из трущоб Гаити в образе Иисуса, в испачканном костюме-диско Джона Траволты.

Макс вошел в бар. Свет внутри тусклый, ржавого оттенка, Но он разглядел, что сзади к дому сделали пристройку. На покраску денег не хватило, так что стены передней части были ярко-синими, как и наружные, а дальше шла неоштукатуренная кирпичная кладка. Пол в баре ровный, цементный.

По периметру зала стояли столы со стульями. Ни одной одинаковой пары, все разные. Некоторые столы высокие, круглые, другие приземистые, квадратные, один изготовили из четырех сбитых вместе школьных парт, а еще один отпилили от большого стола. Несколько столов металлические, а один и вовсе выглядел антикварным.

Народу в зале полно. Почти все мужчины, белые. Американские военные на отдыхе и миротворцы ООН. Макс без труда отличал соотечественников. Почти все как на подбор бугаи, в два раза крупнее коллег из сил ООН. Ребята занимаются спортом – это конечно, но тут свою лепту внесли и переедание, и гены. Сильные руки, широкие плечи, небольшие головы, короткие шеи. Макс легко вписывался в эту компанию. Даже немногочисленные женщины сложены примерно так же. Они весело общались друг с другом, рассказывали истории, шутили, смеялись. Пили пиво или колу из бутылок. Макса оглядели, когда он проходил мимо. Уж слишком он был хорошо одет, выделялся в своем костюме и начищенных до блеска черных туфлях, когда все остальные в зале щеголяли в джинсах, шортах, футболках и кроссовках.

Он держал путь к бару. Там можно только стоять, прислонившись к стойке. Никаких табуретов. Но зато выставлена бутылка рома «Барбанкорт», одна-единственная, нераспечатанная, с желтой бумажной наклейкой на колпачке. Пиво и кола стояли в ящике со льдом.

Макс заказал ром, удивив бармена. Он взял бутылку, открыл, налил в пластиковый стаканчик чуть больше, чем на треть. Собирался бросить туда горсть льда, но Макс вспомнил предупреждение не пить здесь водопроводную воду, и отрицательно покачал головой. Дал ему два бакса. Без сдачи.

Музыка доносилась из внутреннего дворика, через проход без двери. Забавно выглядящий диджей-гаитянин стоял за проигрывателем, а из колонок звучала чудовищная дрянь. Певец или певица, различить пол было невозможно, исполнял с немецким акцентом что-то несусветное, рифмуя «любовь» и «кровь», а несколько десятков свободных от службы миротворцев танцевали, изображая эпилептиков, с которыми случился приступ на катке с искусственным льдом.

Макс почувствовал на себе взгляд. Повернул голову. Из угла ему улыбались две гаитянки. Проститутки. Он ощутил прилив желания. Женщины с черной и коричневой кожей – его слабость. Всегда притягивали.

Одна, в облегающем черном платье, начала двигаться к нему, неловко ступая на высоких серебристых каблуках. Макс внимательно смотрел на них. А они мгновенно почуяли его тягу. Пришлось остановить женщину взглядом. Ее улыбка сразу погасла. Он покачал головой и, потягивая из стаканчика, стал разглядывать танцующих и диджея.

Ром был на удивление хорош. Сладкий, мягкий, легко шел. Нутро Макса приготовилось к беспощадному удару, а получило ласку. Первая выпивка за десять лет. Словно встретился с добрым старым знакомым.

Ведь окончательно бросить нельзя. Такого не бывает. Ты можешь не прикасаться к спиртному до конца жизни, но в тебе постоянно будет сидеть «это», готовое в любой момент толкнуть в спину, если поскользнешься. Лучше всего бросить на подъеме, когда все хорошо. Сохранишь приятные воспоминания и не будешь испытывать особой тоски, как по людям, с которыми познакомился на отдыхе, а потом благополучно забыл.

Макс не был алкоголиком, но выпивал после каждой смены. Рано утром, часов в семь-восемь они с Джо заходили в первый открывшийся бар и смешивались с теми, кто принимал по пути на работу или опохмелялся после вчерашнего загула. Славно было выпить утром после смены бокальчик ирландского виски, чистого, без льда.

Макс пил, но не настолько, чтобы потерять контроль. Это помогало забыться. Хорошо шло с едой в одинокие вечера. Помогало затащить кого-нибудь в постель. Очень помогало. Он также выкуривал пачку «Мальборо» в день. За выпивкой больше. Баловался и с марихуаной. Они с Джо знали, где достать отличную травку с Ямайки. Джо бросил, прочитав, что от травки может съехать крыша и начнут расти груди. Макс утверждал, что все эти страшилки придумали в отделе психологической помощи ФБР, и продолжал гнуть свое.

Сандра помогла ему бросить все – выпивку, травку, вообще курение и полицейскую работу. Только после этого согласилась выйти замуж.

За вечер до свадьбы Макс купил бутылку виски и пачку «Мальборо». До этого не принимал ни то, ни другое целый год. Захотелось встретиться в последний раз со старыми друзьями, сигаретами, выпивкой и одиночеством, сказать им «прощай».

Он поехал к морю. Сел на песок, попробовал. Вкус у сигарет был ужасный, виски обжигало горло, и вообще все было отвратительно. На пляже оживленно сновали разные бездельники, туристы, помешанные на фотографировании, мелкая шпана. На горизонте ходили круизные суда. Он загасил сигарету в бутылке, завинтил крышку, зашвырнул бутылку в море и пошел прочь. Прощания не получилось.

Теперь бутылку волны принесли обратно.

В баре никто не курил. Макс допил бокал и заказал другой. Ром действительно помог расслабиться. Она начал размышлять.

Карверы. Густав ужасен, но великолепен. Макс им восхищался. Старик, несмотря на хвори, заправлял всем. Когда он умрет, сыну придется разжимать его холодные застывшие пальцы и с трудом вытаскивать струны.

Аллейн, наверное, неплохой человек. У него иные представления, как вести бизнес, но папаша сына ни во что не ставит. Макс думал, что Аллейн все же способен на решительные поступки. Любви между отцом и сыном, разумеется, нет, однако существует уважение. По крайней мере со стороны Аллейна. Кроме того, семью объединяет Чарли.

Франческа ненавидит мужа. Макс догадывался почему и жалел ее. Она бы очень хотела расстаться с Карверами, покинуть Гаити, но не сделает это никогда, пока не узнает, что стало с ее мальчиком.

Карверы – семья неблагополучная, но не самая безнадежная. Макс встречал много хуже. Эти как-то поддерживают друг друга. Каждый по-своему.

Чарли, похоже, похитили, чтобы отомстить старику. Сын тут ни при чем. У Густава злейших врагов должно быть столько, что хватит на телефонную книгу. Если враги богатые и влиятельные, то вполне могли заказать похищение. Наемники даже не знали, на кого работают. Или знали?

Три частных детектива потерпели неудачу. Одного зверски убили, второй пропал без вести, третий ходит в памперсах. Все трое близко подобрались к цели. Но вероятно, их кто-то вел, заставляя в это поверить.

Бисон запуган настолько, что сломался вконец. А ведь однажды он получил пулю в живот, но сразу вернулся к расследованию, как только выписался из больницы. Ради денег он был готов на все.

И где Даруин Медд? Что с ним произошло?

Макс пропустил третью порцию рома. Он стоял довольно далеко от основной массы. Наблюдал. Двое американцев разговаривали с проститутками. Оживленно, но не по делу. Девушки вели себя незаинтересованно. Наверное, солдаты боялись подхватить СПИД, не доверяли презервативам. Ведь согласно легенде эта болезнь впервые появилась именно на Гаити.

Какой-то странный гаитянин не отходил от группы американцев. Внимательно слушал разговор, жадно ловя каждое слово и по-попугайски повторял те, которые понимал. Если кто-нибудь произносил «трахнуться» или «дерьмо», упоминал какой-нибудь брэнд или известную фамилию, гаитянин эхом повторял, ударяя себя по бедрам и заливаясь смехом. Иногда кивал и говорил, стараясь копировать американский выговор: «Здорово» или «Вот это да». Слова в его произношении звучали, как китайская песня йодлем. Американцы посматривали на парня и смеялись. Кто снисходительно, а кто насмешливо. Некоторые молчали. Непрошеный гость был им неприятен. Макс видел это на их лицах, как они морщились, когда слышали его имитацию английских слов. Он мешал им спокойно провести вечер.

Гаитянин был в обвисшей футболке со звездами и полосами на груди и спине, мешковатых джинсах и кроссовках «Найк». Бейсболка надета задом наперед. Истинный фанат интервентов.

Вскоре Макс понял, что там происходит.

Гаитянин, оказывается, беседовал с кем-то в середине группы, которого загораживали спины товарищей. Поэтому Макс его не видел. Но потом один из солдат направился к бару за выпивкой.

Тот, что вел беседу с гаитянином, был блондин, стриженный под «ежик», с маленьким носом и густыми усами. Он веселился, притворяясь, что учит парня английскому, а на самом деле издевался.

Макс прислушался.

– Повторяй за мной: «Я», – сказал стриженый, двигая руками, как дирижер оркестра.

– Йаа…

– Живу…

– Шииву…

– В…

– Ффф…

– Зоопарке…

– Зооо…ркее…

– Под…

– Поот…

– Названием…

– Нас… нас…

– Ну давай же… На-зва-ни-ем…

– Нас…фа…нииеее…

– Хорошо… Я живу в зоопарке под названием… Гаити.

– …Айти.

– Ну что ж, сойдет. Как бы ни называли черножопые свою дыру, она все равно дырой останется. – Стриженый засмеялся, и остальные тоже. Кроме нескольких отщепенцев. Один поймал взгляд Макса и пожал плечами, вроде извиняясь. Как бы говоря: это все они, я тут ни при чем.

Макс сочувствовал гаитянину. Отвратительная сцена. Он вспомнил, как смотрел по видику хулиганские шоу в Лас-Вегасе, где Сэмми Дэвис-младший порол собачью чушь в духе «Дяди Тома». Фрэнки и Дин, конечно ради шутки, унижали его на сцене, одаряя разными вежливыми расистскими эпитетами, публика весело смеялась, а Сэмми хлопал себя по бедрам и хохотал, точь-в-точь как этот гаитянин. Макс удивлялся, зачем это Сэмми нужно. Неужели ради денег? Гаитянину было проще, чем Сэмми. Он не понимал, что говорит стриженый.

Бывали моменты, когда ему становилось стыдно, что он американец.

Макс повернулся к бару, встряхнул стаканчиком, показывая бармену, чтобы снова налил. Тот плеснул ему четвертую порцию рома, спросил, нравится ли напиток. Макс ответил, что ром замечательный.

Подошел человек, заказал на креольском выпить. Пообщался немного с барменом, заставил его засмеяться. Затем с вежливой улыбкой повернулся к Максу. Кивнул:

– Как вам здесь?

Макс не знал, что он имеет в виду, бар или страну. Ром начинал пробирать как следует. Он не мог решить, стоит ли остановиться или пуститься во все тяжкие.

– Ведь вы Макс Мингус? – спросил незнакомец.

Макс промолчал, ожидая следующего шага. Уверять, что тот обознался, было бессмысленно.

– Я Шон Хаксли. – Незнакомец улыбнулся и протянул руку. Макс не пожал ее. Тогда тот добавил: – Расслабьтесь… я журналист.

Располагающий вкрадчивый тон, располагающая улыбка, располагающие мимика и жесты. Подобную искренность имитирует торговец подержанными автомобилями.

– Послушайте, у меня есть список всех, кто прибыл сегодняшним рейсом. Мингус Макс, место АА147. Фамилия запоминающаяся.

Франко-американский выговор. Не гаитянин и не потомок французов, живущих в дебрях Луизианы и до сих пор говорящих на родном языке. Канадец?

Внешне симпатичный, гладкая светло-коричневая кожа, восточные глаза, тонкие усики, волосы обесцвечены и аккуратно пострижены. Одежда: брюки хаки, белая рубашка с короткими рукавами, прочные черные ботинки.

– Отвали! – буркнул Макс.

– Да полно вам… подумаешь, большое дело! Давайте выпьем, побеседуем.

– Нет. – Макс отвернулся.

– Я понимаю ваше отношение к прессе, Макс. Перед вашим процессом эти ребята из «Геральд» вели себя по-хамски… а сколько неприятностей они доставили вашей жене…

Макс свирепо посмотрел на Хаксли. Он не любил журналистов, даже когда формально играл с ними в одной команде. После того как процесс над ним приобрел общенациональную известность, пресса вылила на него столько грязи, сколько смогла. Основной мотив: один из самых именитых героев-копов Флориды, известный уважаемый детектив в действительности построил свою блистательную карьеру на подтасовке доказательств и выбивании признаний из подозреваемых. Они расположились у его дома лагерем. Человек десять. Им не давало покоя, как это белый женился на чернокожей. Белые журналисты спрашивали Сандру, не работает ли она у него уборщицей, а черные называли ее продажной Тетей Джейн.[20]

– Послушай! – громко рявкнул Макс, чтобы посетители бара оторвались от беседы и посмотрели. – Я тебя не трогаю. Но если ты еще раз упомянешь мою жену, оторву тебе голову. Понял?

Хаксли кивнул. Он оцепенел. Наступил момент, когда Макс мог поиграть с его страхом, побаловаться, довести до ужаса и немного выпустить пар, но не стал этого делать.

«Пошло оно к чертям! Этот парень, как и все парни из медиа, делает свое дело, гоняется за сенсациями. Тут нет места жалости, порядочности и прочим глупостям. Надо топтать людей, тогда поднимешься сам. Если бы я был правильным копом, не срезал углов, делал все по уставу, пресса была бы на моей стороне, защищала. А я отбыл срок в тюрьме за убийство. Так что нечего жаловаться».

Максу потребовалось отлить. В последний раз он был в туалете перед отъездом к Карверам. Сейчас мочевой пузырь был переполнен. Он оглядел бар, но не увидел двери, за которой люди скрывались, не говоря уже о какой-то табличке. Спросил у бармена. Тот указал направо, туда, где стояли проститутки.

Макс пошел. Девушки оживились, выпрямились, расправили платья, устремили на него приглашающие взгляды. Хаксли вел себя примерно так же. Быстрорастворимое дружелюбие – просто положи одну ложку и размешай, – доверительность, готовность выполнить любое твое пожелание, только заплати. Продавец торгует своей душой, мечет ее, как икру, частицу за частицей.

«Говоришь, журналисты и шлюхи одним миром мазаны? А ты сам сильно от них отличаешься? Работаешь на любого, кто наймет. Так устроен мир. В конце концов, почти каждый вынужден продавать себя».

В туалете Макс обнаружил две кабинки, мужскую и женскую. Соответствующие символы были аляповато нарисованы на дверях ярко-синей и розовой краской. Пыльный покатый пол. Двери в кабинках высотой по пояс. Между кабинками комната, скрытая за занавесью из деревянных шариков. Там стояла раскладушка, на ней подушка без наволочки, рядом фонарь на перевернутом ящике из-под пива. Наверное, здесь спит бармен или ночной сторож.

Внутри кабинки черный блестящий сливной бачок висел низко, на уровне лица Макса. Сиденье отсутствовало. Сильно пахло хлоркой.

Макс слышал, как кто-то прошагал мимо кабинки, закурил, глубоко затянулся. Он вышел и увидел Шона Хаксли рядом с кабинкой. Одна нога приподнята, опирается на стену.

– Что, интересно? Записываешь на пленку процесс? – Макс презрительно усмехнулся. Он был пьян. Не сильно, но достаточно, чтобы иметь проблемы с координацией движений.

– Сын Карвера, – сказал Хаксли. – Ты приехал сюда искать его, верно?

– Допустим, – ответил Макс, пристально вглядываясь в лицо Хаксли и невольно брызнув в него слюной.

Хаксли моргнул, но не утерся. Макс сфокусировал взгляд на небольшой жемчужной капельке, повисшей на усах журналиста, с краю, близко к губе. При желании ее можно было бы слизнуть.

«Оказывается, я пьянее, чем думал. Прошел точку возврата и даже не заметил. Ай-яй-яй. Это же было давным-давно, когда я брызгал в людей слюной. Последняя стадия».

– Я могу помочь, – произнес Хаксли, затягиваясь сигаретой.

– Зачем ты мне нужен! – буркнул Макс, рассматривая Хаксли. При ярком свете журналист оказался еще более хрупким, будто сидел на диете из сельдерея, воды и сигарет.

– Я здесь уже почти три года. Приехал за несколько месяцев до вторжения. Завел много знакомств. Знаю, какой код надо набрать, чтобы открылись некоторые двери.

– У меня имеется отмычка получше. – Макс подумал о Шанталь и улыбнулся.

– Вполне вероятно, но у меня есть интересные соображения относительно того, кто похитил мальчика.

– Да? Кто же? И почему ты до сих не докопался, если обещано такое вознаграждение?

– С этим делом мне одному не справиться. – Хаксли докурил сигарету до фильтра, уронил на пол и раздавил каблуком.

«Шутит Хаксли или нет? Беда с этими журналистами. Им нельзя доверять, никогда. Коварные, вероломные существа. Зачем Хаксли предлагает мне помощь? Что за этим кроется? Ведь журналисты никогда никому не помогают, кроме себя. Зачем Хаксли забросил удочку? Наверное, из-за денег. Похищение Чарли Карвера вряд ли попадет на первые полосы газет в Северной Америке».

Макс решил вступить в игру с Хаксли, но действовать осторожно. Он в чужой стране, загадочной и опасной. Хаксли может быть полезен.

– Ты встречал кого-нибудь из моих предшественников?

– Коротышку пижона.

– Клайда Бисона?

– Да. Видел его часто в отеле… где я живу.

– Каком?

– «Олфсон».

– Что он там делал?

– Ошивался вокруг журналистов, нахватывался разных отрывочных сведений.

– Похоже на правду, – пробормотал Макс. – Что тебе о нем известно?

– Однажды вечером в баре я слышал, как он спрашивал дорогу к водопаду.

– Водопаду? Место паломничества вудуистов?

– Да. Он сказал, что нащупал какой-то след. В тот вечер я видел его в последний раз. – Хаксли посмотрел на Макса. – Ты его знаешь?

– Да. Он частный детектив из Флориды.

«Бисон тоже поехал к водопаду. Что же это за след?»

– Вы приятельствовали? – поинтересовался Хаксли.

– Как раз наоборот, – усмехнулся Макс. – Но я встречался с ним перед отъездом. Он был в полном дерьме. Это мягко говоря.

– А что с ним?

– Не спрашивай.

Хаксли улыбнулся и посмотрел Максу в глаза. Улыбка была особая. Так улыбаются люди, когда хотят показать, что знают больше, чем на самом деле. Макс не собирался покупаться на подобную дешевку. Он и сам порой использовал такие приемы.

– Бисон упоминал в разговоре Винсента Пола?

– Упоминал, – кивнул Макс.

– Винсент Пол. Перепуганная богатая публика зовет его Королем Города Солнца, чуть ли не как Людовика Четырнадцатого. По сути прозвище оскорбительное.

– Почему?

– Город Солнца правильнее было бы называть Городом Дерьма. Это гигантский трущобный пригород Порт-о-Пренса, у побережья. Ваши трущобы по сравнению с этими выглядят как Парк-авеню.[21] Вообще-то Город Солнца – явление уникальное. Такого во всем мире не сыщешь. Я бывал в трущобах Бомбея, Рио, Мехико – так они, если сравнивать со здешними, просто рай. В этом Городе Солнца на шести квадратных милях, покрытых нечистотами, живут полмиллиона человек, почти десять процентов всего населения. Там есть даже собственный канал – Бостонский канал, как они его называют, – заполненный отработанным мазутом с электростанции.

Макс мотал на ус. Он немного протрезвел, сознание прояснилось.

– И там можно найти Винсента Пола?

– Думаю, да. Говорят, что тот, кто правит Городом Солнца, правит и Гаити. Тамошние люди настолько бедны, что, если им пообещают еду, чистую воду и одежду, станут кидать камнями в любого, на кого покажут. Ходят слухи, что Пол на службе ЦРУ. Когда в Америке хотят свергнуть президента, он получает шифровку с приказом взбаламутить Город Солнца.

– Полагаешь, это правда?

– Спроси его самого, но ты не сможешь. Он решает, с кем разговаривать, а не наоборот.

– А с тобой он беседовал?

– Была назначена встреча, давно, но он передумал.

– Почему?

– Не сказал, – усмехнулся Хаксли.

– А что это за город, который он вроде бы построил?

– Никто не знает, где этот город. Там никто никогда не был.

– Но город существует?

– Может, да, может, нет. В Гаити ни о чем нельзя сказать ничего определенного. Тут царят мифы, слухи, сплетни. А правда где-то по дороге теряется, ей не верят.

– Ты считаешь, Винсент Пол имеет какое-нибудь отношение к исчезновению Чарли Карвера?

Хаксли улыбнулся и раздавил очередной окурок.

– Давай встретимся, например, завтра или послезавтра и поговорим как следует. Может, мы действительно сумеем помочь друг другу.

– А у тебя в чем интерес? – спросил Макс.

– Хочу получить Пулитцеровскую премию. Пишу книгу об американском вторжении и его последствиях. Ну, понимаешь, там будет такой материал, которого никогда не найдешь в газетах. Люди должны знать, как все происходило на самом деле.

– А как все происходило?

В этот момент в туалет вошел стриженый. Он взглянул на Макса и Хаксли и ухмыльнулся, показав волчьи клыки.

– Привет, голубки.

Его зеленоватые глаза были маленькие и холодные.

Стриженый шагнул в комнату между кабинками, и они услышали, как он опорожняет мочевой пузырь на кровать, ящик и пол. Макс и Хаксли посмотрели друг на друга. Стриженый закончил и появился из комнаты, застегивая молнию на ширинке. Снова взглянул на них и рыгнул, не отворачиваясь.

Макс с трудом сдержался. Но с такой компанией подвыпивших американских вояк ему не справиться. Лучше сидеть тихо. К тому же инциденты сейчас совершенно ни к чему.

Стриженый вышел в коридор.

Хаксли вытащил еще сигарету. Начал прикуривать дрожащими руками. Макс взял у него зажигалку и высек пламя.

– Вот о таких сволочах я и пишу. – Хаксли выпустил струю дыма. Его голос подрагивал от злости. – Чертовы американцы должны стыдиться самих себя, что среди них есть подонки, как этот. Он ведь тоже прибыл сюда сражаться во имя демократии.

Макс был с ним согласен, но развивать тему не стал.

– Так ты гаитянин, Шон?

Хаксли выглядел застигнутым врасплох.

– От тебя ничего не скроешь, Макс! Родился я здесь, но меня в четыре года усыновили супруги-канадцы после смерти родителей. О своем происхождении я узнал перед поступлением в колледж.

– То есть сейчас ты вроде как вернулся к корням?

– Можно назвать и так, – промолвил Хаксли. – Во всяком случае, судьба родины мне небезразлична.

Макс все больше проникался к нему симпатией. И дело было не в принятом роме и не в том, что их обоих возмущало поведение стриженого парня. В Хаксли чувствовалась искренность, какую никогда не встретишь у журналиста. Видимо, он только начинает и еще не полностью утратил иллюзии. Думает, будто выполняет миссию, борется за правду. У Макса тоже в свое время имелись идеалы, когда он служил копом. Молодым он верил во всякое фуфло, типа, что каждый человек склонен к добру, мир можно изменить к лучшему. Воображал себя супергероем. Хватило нескольких недель оперативной работы на улицах Майами, чтобы Макс превратился в циника.

– Как с тобой связаться?

– Я живу в отеле «Олфсон», – сказал Хаксли, – самом знаменитом на Гаити.

– А чем он знаменит?

– Там останавливался Грэм Грин.

– Кто?

– И Мик Джаггер. Я даже живу в том номере, где он написал «Избавление». Похоже, тебя это не сильно впечатлило, Макс. Ты не фанат «Роллинг Стоунз»?

Макс усмехнулся:

– Кто еще из знаменитых гостил в этом отеле?

– Из известных тебе никто. – Хаксли засмеялся и протянул ему визитную карточку.

Макс сунул ее в карман пиджака, рядом с подписанным Синатрой компакт-диском, который подарил ему Густав Карвер.

– Я свяжусь с тобой, как только тут освоюсь.

– Хорошо, буду ждать.

13

Макс ушел из бара примерно в два часа ночи. Голова кружилась, но приятно. Опьянение сейчас было совсем не таким, как прежде. Больше похоже на наркотический приход. Макс улыбался, на душе было легко, мир казался хорошим.

Справа и слева темнели телеграфные столбы, наклоненные вперед, к ярко освещенному центру Петионвилла. Провода провисли настолько, что Макс мог бы их коснуться, если бы захотел. Он двинулся по улице, чувствуя в теле необыкновенную легкость. Только вот мешала гравитационная сила, делала все, чтобы он распластался на земле лицом вниз. Сзади люди выходили из бара. До него доносились обрывки разговоров, смех, затем все постепенно стихало. Некоторые солдаты-американцы разрывали тишину выкриками. Кто-то рычал, а кто-то мяукал.

Макс не знал, куда сворачивать. Может, сюда? Вроде бы нет. Он вспомнил, что на той улице стены магазина были исписаны граффити. А здесь нет магазина. Следующая улица? Или та, что за ней? Надо было спросить у Хаксли, между четырьмя или пятью стаканчиками, которые они вместе пропустили. Макс собирался, но забыл. И вообще он перестал беспокоиться после того, как потерял счет выпитому. «Барбанкорт» сам покажет дорогу к дому. Без проблем.

Туфли вдруг стали жать. Он их ненавидел, эти замечательные сияющие кожаные мокасины, купленные в торговом центре на Пятой авеню. Не надо было их надевать. Его раздражало мерное постукивание каблуков.

И эти барабаны. Они не приблизились, но Макс воспринимал их отчетливее. Сейчас это была настоящая канонада басовых и малых барабанов, тамтамов и тарелок. Ритм рваный, неровный. Барабаны общались непосредственно с его пьяными мозгами, минуя органы восприятия. Голова, наверное, будет болеть утром ужасно.

Его дернули за левый рукав.

– Blan, blan.[22]

Голос детский, хриплый.

Макс огляделся, но никого не увидел. Развернулся, посмотрел назад. Вдалеке слабо светился бар, дорога пустая.

– Blan, blan.

Он едва разглядел в темноте мальчика.

– Чего тебе?

– Ban moins dollah![23] – крикнул мальчик.

– Что?

– Kob. Ban moins ti kob![24]

– Не понимаю.

Мальчик приблизился. Протянул руки и завопил:

– Dollah! Ban mois dollaaarrrggh!

Макс заткнул уши. Надо же, как орет этот маленький паршивец!

– Доллар? Деньги? Ты просишь денег? – Макс поднял руки, показывая пустые ладони. – Нет денег.

– Ban mois dollah, – заскулил мальчик.

– Нет доллара. И песо нет, нет даже медного цента, – сказал Макс и двинулся дальше.

Мальчик не отставал. Макс прибавил шаг. Мальчик шел сзади, причитая:

– Blan! Blan!

Макс не поворачивался. Сзади постукивали босые ступни мальчика.

Он пошел быстрее. Мальчик тоже.

Вот, кажется, та улица, где нужно сворачивать. Макс резко остановился. Мальчик налетел на него сзади и толкнул. Внизу, под коленями. Макс дернулся вперед и потерял равновесие. Сделал пару идиотских шагов, а затем его нога попала в лужу. Он поскользнулся и начал падать. Дергал руками, извивался. Ничего не помогало. Макс упал лицом вниз, ободрав подбородок.

Он пролежал неподвижно несколько секунд, пытаясь оценить размер ущерба. Вроде все было в порядке. То место, которым он загремел, болело, но не сильно. Скверно.

Мальчик стоял над его головой и смеялся.

– Blan sa sou! Blan sa sou![25]

Макс с трудом поднялся. Злой как черт. Чарующее действие рома пошло насмарку. Застучало в голове, затошнило. Брючина вымокла в какой-то дряни.

– Пошел прочь! – закричал он.

Но теперь рядом с мальчиком стояли еще десять. Он различал очертания их голов и поблескивание глаз. Они едва доставали ему до плеча, но их было много.

Кругом сплошная темень. Где-то далеко мерцали огни бара, не больше булавочной головки. «Неужели я так далеко зашел?» Макс вгляделся в улицу слева, куда собирался сворачивать. Там тоже стояли мальчики, в два ряда. Загораживали путь. Вероятно, это даже не та улица. Нет, нужно вернуться к бару и спросить дорогу.

Макс двинулся назад и увидел, что оставил туфлю в луже. Стал вглядываться. Нигде никакой лужи. Везде твердая дорога. Асфальт.

Барабаны неожиданно стихли, будто музыканты заинтересовались происшедшим и подошли посмотреть. У Макса заложило уши. Он снял вторую туфлю, сунул в карман пиджака и двинулся вперед, в гору. Остановился. Ребят было больше, чем Макс думал. Они стояли в несколько рядов, перегородив дорогу. Он собирался сказать что-то, но услышал сзади шорох. Оглянулся. Там тоже стоял кордон, отрезая путь вниз с холма. А мальчики все прибывали и прибывали. С чем-то в руках. Палки, биты?

«Они собираются меня убить?»

Макс пригляделся и увидел, что они передают друг другу камни, по цепочке. Перешептываются.

«Они вооружены и сейчас обрушат на меня град камней. А другие изобьют до смерти битами».

Во рту пересохло. Макс не знал, что делать. Протрезветь не удавалось. Неожиданно снова стал действовать ром. Во всем теле похорошело, боль в подбородке притупилась. Голова стала легкой. Макс был смелым и непобедимым.

«Какого черта я испугался этих маленьких ублюдков? Ведь приходилось попадать в переделки и похлеще. Пробьюсь. Надо попробовать».

Он отступил на пару шагов, расправил плечи для рывка и замер.

«Я собью с ног троих-четверых. Они начнут швырять камни. Я прикрою голову и побегу.

И далеко ты убежишь? Пьяный. И уже совсем не молодой.

Они тебя догонят, и что тогда?

Сколько их тут?

Не менее сотни. В общем, мне крышка».

Ром опять перестал благотворно действовать. Теперь уже окончательно. Зато возобновился барабанный бой. Теперь звучал лишь один басовый, тот самый, что вначале. Раскалывал череп, бил по позвоночнику, заставлял подергиваться и морщиться.

«Думай, – приказывал Макс себе. – Надо прорваться».

– Вам что, нужны деньги? – крикнул Макс.

Они молчали. Продолжали передавать друг другу камни. Внезапно он вспомнил о пистолете.

«Я вооружен, у меня полная обойма».

Зарычал мотоцикл. Съехал вниз с холма. На нем тот парень в белом костюме. Мотоцикл затормозил, сделал круг. Парень заглушил двигатель, подошел к Максу, заложив руки за спину.

– Sa wap feh la, blan?[26] – спросил он низким сиплым тоном.

– Не понимаю. – Макс мотнул головой. – Ты говоришь по-английски?

– Анги-и-и?

– Да, по-английски. Говоришь?

Парень молчал. А затем неожиданно в его руке оказалась тяжелая бита. Он взмахнул ею, целясь в голову. Макс увернулся и провел быструю яростную комбинацию ему в ребра и солнечное сплетение. Парень охнул и сложился пополам, подставив подбородок точно под правый хук. После чего распластался на земле. Макс присел, схватил парня за горло и сунул ему в рот дуло «беретты».

– Убирайтесь, подонки, или он умрет!

Парень крутился, брыкался, пытался вырваться. Макс наступил ему на руку пяткой и услышал, как треснула кость. Из горла парня вырвался сдавленный стон. Но ни один из мальчиков, стоящих вокруг, не пошевелился.

Макс пытался сообразить, что делать дальше.

«Тащить парня за собой до самого дома? Но ведь надо еще найти нужную улицу. Исключено. Использовать его как щит, пройти дальше, а потом отпустить? Не получится. Эти мерзавцы не дадут пройти. Открыть стрельбу? И это нельзя. Я не сумею заставить себя стрелять в детей. Пусть даже они звереныши. А если начать стрелять в воздух? Может, они попадают на землю или разбегутся в панике?»

– Убери пистолет!

Макс вскочил. Гулкий голос доносился откуда-то сзади, с холма. Не отпуская парня, Макс развернулся. Где-то там, не очень далеко, стоял человек. Его почти не было видно, но Макс чувствовал, что это гигант.

– Я не буду повторять дважды.

Макс вытащил дуло изо рта парня и сунул в кобуру.

– Теперь отпусти его.

– Он собирался меня убить! – крикнул Макс.

– Отпусти его! – рявкнул гигант так, что несколько мальчиков уронили камни.

Макс отпустил парня. Гигант прорычал что-то по-креольски, и вспыхнули автомобильные фары, ярко осветив все вокруг. Макс загородился ладонью от слепящего света. Парень продолжал лежать на земле, его костюм был залит кровью.

Наконец-то Макс увидел детей. Они стояли, окружив его в три ряда. Тощие, одетые в грязные лохмотья, тоже заслонялись руками от света. Гигант снова прорычал по-креольски. Дети побросали камни и стали разбегаться. Их было больше сотни. Они бы разорвали Макса на куски. Потом заработал двигатель, судя по звуку мощного автомобиля, скорее всего военного джипа. Почему же не было слышно, как он подъехал?

Выговор у гиганта был чисто британский. Макс чувствовал, что гигант разглядывает его. Затем он приблизился, но увидеть лицо по-прежнему было невозможно.

Гигант схватил парня за ворот пиджака и поднял с земли, как пушинку. Максу удалось рассмотреть его голую руку с массивными мускулами. Бицепс раза в два больше, чем у Джо, а кулак размером с кузнечный молот. Ему показалось, что у гиганта шесть пальцев. Во всяком случае, Макс насчитал не четыре костяшки, а пять, когда гигант собрал в горсть пиджак парня.

Макс догадался, что этот исполин и есть Винсент Пол.

Фары блеснули в последний раз. Газанул двигатель.

Джип задним ходом быстро съехал с холма. Достиг карусели на площади, повернул налево и скрылся.

14

Макс поковылял по опустевшей дороге. Опьянение накатывало волнами и отступало, дурман в голове чередовался с прояснениями. В конце концов он нашел нужную улицу, которая привела его к «Тупику Карвера».

Это была самая первая, куда он собирался свернуть, перед тем как его окружили дети.

Войдя в дом, Макс двинулся в свою комнату. Вытащил бумажник, отстегнул кобуру с пистолетом, уронил на кровать. Снял пиджак, который из бежевого превратился в коричневый, весь пропитанный потом. Костюм был испорчен. Брюки воняли. Левая брючина черная и липкая до колена.

В спальне было жарко и влажно. Макс включил вентилятор. Руки дрожали, сердце колотилось. Из головы не вылезали эти подростки. Хотелось вернуться и отдубасить их как следует. Еще больше хотелось поскорее убраться прочь из этой забытой Богом страны, а также свернуться калачиком, сделаться маленьким и спрятаться куда-нибудь от стыда.

Макс вспомнил о визитной карточке Хаксли и диске Синатры в кармане. Карточка на месте, а диск исчез. Очевидно, выпал во время всей этой кутерьмы из кармана. Он скомкал костюм и швырнул в угол. Снял рубашку, обтерся, затем сбросил белье и прошел в ванную комнату, где кинул в корзину для грязного белья. После чего встал под душ.

Пустил только холодную воду. Охнул, когда она полоснула по коже, и собрался закрыть кран, но решил терпеть, стиснув зубы. Открыл его до отказа, так что труба завибрировала, угрожая сорваться с кронштейна. Ледяная вода – это хорошо. То, что нужно сейчас, чтобы как-то справиться с перенесенным унижением.

Его опозорили. Да, опозорили малые дети. Они бы убили его, если бы не Винсент Пол. А это был он, кто же еще. Интересно, что бы сделали вы, если бы на вас напали дети, угрожая лишить жизни? Вы бы их поубивали, да? А если бы не решились, они бы прикончили вас. Вот так. Все одинаково скверно. Его гнев метался-метался, а потом нашел какую-то дыру и юркнул туда, затаившись.

Макс вытерся, вернулся в спальню. Но о сне не могло быть и речи, слишком он был возбужден, взвинчен. Хотелось еще рома. Он знал, что пить нельзя, это путь обратно к алкоголизму, но в данный момент ему было наплевать.

Макс переоделся в брюки хаки, белую футболку и побрел в кухню. Открыл дверь, включил свет.

За столом сидела Франческа Карвер.

– Черт возьми, как вы здесь оказались? – воскликнул Макс.

– Пришла побеседовать с вами.

– А как вошли?

– Так это же наш дом, вы забыли?

– О чем вы хотите поговорить?

– О Чарли… Решила сообщить вам кое-что полезное, прежде чем вы начнете поиски.

Макс принес блокнот и диктофон. На столе перед Франческой стояли бокал с водой и бутылка. Она курила французские сигареты «Житан». Симпатичная пачка, синяя с белым. Элегантно выпуская дым, Франческа была похожа на героиню фильмов сороковых годов.

Макс предположил, что не учуял запах дыма из-за вони, которая исходила от костюма.

– Прежде мы должны договориться, – произнесла она, когда Макс сел за стол.

– Я вас слушаю.

Сейчас Франческа выглядела другой, симпатичнее, не такая разбитая. Она переоделась в бледно-голубую блузку, длинную юбку из ткани деним и туфли на резиновой подошве. Причесалась иначе и на лицо наложила немного косметики.

– Вы ничего не скажете Густаву.

– Почему?

– Потому что, если он узнает, у него может не выдержать сердце. Оно и так висит на волоске. Обещайте, что не скажете.

«Вранье, – подумал Макс. – Она терпеть не может Густава Карвера. А меня держит за дурака, изображает грусть, пытается разжалобить. С такими способностями ей бы надо поступить в театральное училище».

– Почему не надо ему рассказывать? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.

Франческа спокойно встретила взгляд Макса, выдержала его. Ее глаза говорили: я навидалась в жизни всякого, так что пошел ты…

– Если Густав узнает о нашем разговоре, он очень обозлится.

– Чарли не его внук?

– Да вы что?

Она покраснела. Глубоко затянулась сигаретой и уронила ее в чашку с водой, которую взяла вместо пепельницы. Окурок зашипел.

– Извините, – улыбнулся Макс. – Это всего лишь предположение.

Франческа действовала точно по сценарию. Только неизвестно, задел ли он оголенный нерв правды или это просто благородное негодование. Макс бил наугад, испытывая глубину ее искренности. Пока она выдерживала.

– Рассказывайте, миссис Карвер, то, что собирались.

– Вначале дайте слово.

– Зачем?

– Затем.

Он рассмеялся.

«Высокомерная стерва. Хочет, чтобы я дал слово. Пожалуйста. Подумаешь, большое дело. Его всегда можно нарушить. В первый раз, что ли. Слова, обещания с пожатием рук, клятвы – все это имеет значение лишь в общении с друзьями».

– Я даю вам слово, миссис Карвер, – твердо заявил Макс, глядя ей в лицо. Казалось, это ее удовлетворило.

Макс незаметно включил диктофон. Он уже давно записывал тайно все разговоры с клиентами, свидетелями и подозреваемыми.

– Сегодня за ужином вы правильно заподозрили Эдди Фостина, – начала она. – Он причастен к похищению. Наверняка.

– Почему вы не сообщили об этом тогда?

– При Густаве нельзя. О Фостине он не желает слышать ничего плохого. Ведь этот человек почти святой, заслонил его от пули. – Франческа затянулась очередной сигаретой. – Густав упрямый. Я ему подробно рассказывала, что тогда произошло, а он отмахивался. Говорил, что я скорее всего что-либо путаю, потому что теряла сознание. Не убедило его и то, что нашли в комнате Фостина.

Франческа замолчала, потерла лоб кончиками пальцев, делая круговые движения. Это выглядело театрально.

– И что там отыскали?

– Фостин жил в помещении старой конюшни, позади дома. Ее переделали в небольшую квартиру для доверенных слуг. После похищения квартиру осмотрели и в ящике под кроватью обнаружили куклу. Из тех, что используют в ритуалах вуду. Эта кукла изображала меня.

– Он вас ненавидел?

– Наоборот. Был безнадежно влюблен. Кукла являлась его амулетом. У нее были мои волосы и ногти. Видимо, он платил кому-либо из горничных, и она собирала для него обрезки. Не знаю.

– Вы раньше подозревали, что он этим занимается?

– Нет. Фостину у нас доверяли. Он всегда вел себя вежливо, был исполнительным.

– Наверное, вы когда-нибудь чувствовали на себе его взгляд? Вам не казалось, что он смотрит как-то особенно?

– Нет. Здешние слуги знают свое место.

– Понимаю, – кивнул Макс. – И как же произошло похищение?

Франческа загасила сигарету и почти сразу прикурила следующую.

– В тот день Чарли исполнилось три года. Утром на горизонте в бухте Порт-о-Пренса показались американские военные корабли. Говорили, что американцы будут бомбить Национальный дворец. За день до этого в Порт-о-Пренсе возникли волнения, мародерство. Народ грабил магазины. Началась анархия. В воздухе висел запах горящей резины – верный признак беспорядков. Бунтовщики перекрывали дороги баррикадами из горящих шин. Нужно было только выглянуть в окно. Если над Порт-о-Пренсом поднимаются клубы черного дыма, значит, все плохо. Именно так и было, когда мы поехали в город на внедорожнике с пуленепробиваемыми стеклами. На заднем сиденье я, Чарли и его нянька, Роза. Мальчик вел себя на удивление спокойно. Позволял мне играть с его волосами, я шевелила их. Мы ехали на улицу Марсовых полей, недалеко от Национального дворца. В тот день в городе постоянно стреляли. Я потеряла счет мертвецам, валяющимся на улицах. Фостин сказал, что нужно остановиться где-нибудь в укромном месте и переждать, пока стихнет стрельба. Мы остановились на бульваре Вдов. Там обычно все забито, но в тот день бульвар был пуст. Фостин почему-то сильно нервничал. Потел и посматривал на меня в зеркало заднего обзора. Во всех наших автомобилях под сиденьями лежало оружие, пистолеты. Я проверила под своим. Ничего. Фостин увидел, что я ищу, встретился со мной взглядом и улыбнулся, как будто говоря: «Там нет ничего, верно?» Дверцы автомобиля он запер с самого начала. Я боялась, но старалась не подавать виду. Выстрелы прекратились. Роза спросила, почему мы не едем. Фостин накричал на нее, велел не лезть не в свое дело. Я приказала ему придержать язык, а в ответ он повернулся и заявил, чтобы я заткнулась. Вот тогда-то и стало ясно, что дела действительно плохи. У меня началась истерика. Я кричала на него, требовала выпустить нас из машины. Фостин не отвечал. Затем появились уличные дети. Увидели наш автомобиль и подошли. Заглянули внутрь. Один узнал Фостина и стал громко выкрикивать его имя. Собралась толпа. Откуда они взялись, понятия не имею. Взрослые, с мачете и битами. У них также были шины и канистры с бензином. Они скандировали: «Фостин-убийца, Фостин-убийца». При Дювалье Фостин служил полицейским. Нажил много врагов, желающих его смерти. Толпа сгрудилась вокруг автомобиля. Кто-то бросил камень в заднее стекло. Он отскочил, ничего не повредив, но это послужило вроде как сигналом. Они кинулись трясти машину. Фостин поехал, но они забаррикадировали дорогу. Он попробовал задним ходом, ничего не получилось. Нас окружили.

Франческа замолчала и глубоко вздохнула. Она побледнела.

– Не спешите, – сказал Макс.

– А люди все прибывали, – продолжила она. – Выкрикивали «Фостин-убийца» и лупили автомобиль камнями и битами, пинали и раскачивали. Пытались разбить окна. Несколько человек залезли на крышу и стали долбить. Фостин вытащил из-под сиденья автомат. Роза закричала. Наверное, и я тоже. А Чарли был спокоен, смотрел, словно это представление. Последнее, что я помню, – как провела рукой по его волосам, обняла и сказала, что все будет хорошо. А потом… очнулась на дороге. Я лежала на той же улице, но в сотне ярдов от машины. Не знаю, как оказалась так далеко. У мастерской сидела старуха в розовом платье, смотрела на меня.

– У какой мастерской?

– Обувной.

– Что было дальше?

– Я вернулась к автомобилю. Он был перевернут. На улице никого. Повсюду кровь.

– Вы были ранены?

– Небольшое сотрясение мозга. Несколько ссадин, пара порезов. Роза была мертва. Фостин исчез. И мой маленький мальчик тоже.

Франческа опустила голову и заплакала. Сначала тихо, потом навзрыд.

Макс выключил диктофон. Сходил в ванную комнату, принес несколько салфеток. Обнял Франческу за плечи и подождал, пока она выплачется.

Она вытерла слезы и встала.

– Давайте я сварю кофе.

Макс откинулся на спинку стула, наблюдая, как Франческа достает из шкафа кофейник и круглую металлическую коробку с кофе. Наливает воду из бутылки, насыпает кофе и ставит на плиту. Из другого шкафа она достала чашки и блюдца. Протерла кухонным полотенцем, которое лежало на холодильнике. Казалось, Франческа получала от этого удовольствие, на ее губах заиграла слабая улыбка, глаза заблестели. Макс подумал, что Франческа скучает по жизни без слуг.

Часы показывали четыре пятнадцать. За окнами было по-прежнему темно, но в саду уже зачирикали первые птицы. Шанталь должна приехать к восьми. Так что идти спать уже поздно. Впереди его ждал трудный день.

Кофейник негромко загудел. Франческа процедила кофе в специальный термос и принесла к столу на подносе вместе с чашками, блюдцами, ложками, кувшинчиком сливок и сахарницей. Макс попробовал. Кофе тот же, что и тогда в клубе Карвера. Наверное, этот сорт у них самый любимый.

Они посидели молча. Макс похвалил кофе. Франческа выкурила пару сигарет.

– Миссис Карвер…

– Зовите меня просто Франческа.

– Франческа… зачем вам понадобилось ехать в тот день в Порт-о-Пренс?

Макс снова включил диктофон.

– У нас была назначена встреча.

– С кем?

– С Филиусом Дюфуром. Это необычный человек. Жрец вуду, хунган.

– Вы везли Чарли на встречу с жрецом вуду в его день рождения? – удивился Макс.

– Я возила его к Филиусу раз в неделю в течение шести месяцев.

– Зачем?

– Филиус помогал нам… Чарли и мне.

– Как?

Франческа посмотрела на часы. Макс незаметно перевернул пленку в диктофоне, одна сторона уже записалась. Нажал на запись, как только Франческа начала говорить.

– Чарли родился в Майами четвертого сентября девяносто первого года. С густой копной черных волос. Сестры в родильном отделении удивлялись. Такое порой бывает. Через три недели мы вернулись на Гаити. Страной тогда правил Аристид, вроде как демократ. Многие были вынуждены уехать. Не только бедняки на лодках, но и богатые бизнесмены. Густав настоял, чтобы остаться, хотя Аристид дважды намекал в своих речах на белых людей, которые «ограбили» несчастных чернокожих гаитян. Густав знал, что Аристид долго не продержится. Он дружил с военными и с некоторыми ключевыми людьми в окружении Аристида.

– И с теми и с другими?

– У Густава правило: «К друзьям держись близко, а к врагам еще ближе».

– А у него есть друзья?

Франческа рассмеялась, затем на мгновение задержала на нем взгляд. Макс понял, что ее насторожил вопрос. Видимо, не обнаружив ничего подозрительного, Франческа продолжила:

– Аристида свергли тридцатого сентября. В честь этого Густав устроил вечеринку. Аристида должны были убить, но потом передумали. Вечеринка все равно получилась веселая. Чарли окрестили месяц спустя. Я знала, что с ним что-то не так, с самого начала. Лет в двенадцать-тринадцать мне приходилось сидеть со своими маленькими племянниками. Они были совсем не такие, как Чарли. Племянники на все живо реагировали, узнавали меня. Чарли нет. Он вообще на меня не смотрел. Не тянулся ко мне, не улыбался. И еще в нем была одна странность… Он не плакал.

– Совсем?

– Никогда. Издавал, конечно, звуки, как все дети, но я никогда не слышала, чтобы он плакал. Младенцы плачут постоянно. Когда мокрые, голодные, хотят внимания. А Чарли нет. Лежал тихо, будто его не было в комнате. Доктор приезжал к нам каждую неделю. Я говорила ему об этом, а он шутил, что надо пользоваться его спокойствием, это скоро пройдет. Но не проходило. Аллейн успокаивал меня тем, что его отец, Густав, сам начал говорить почти в пять лет. – Франческа прикурила сигарету. – И что странно, Чарли всегда улыбался Густаву. Даже смеялся, когда старик гримасничал и щекотал его. Они были по-настоящему близки. Густав очень гордился Чарли. Сидел с ним вечерами, кормил, переодевал. Однажды даже свозил в банк. Это была очень трогательная пара. Я никогда не видела Густава счастливее. К внучкам он относился не слишком ласково. А Чарли – его единственный внук. Он мечтал передать ему свое дело.

Макс налил еще кофе. Первая чашка прогнала усталость и прояснила мозги.

– Так вы возили Чарли к жрецу на сеансы психотерапии?

– Что-то вроде этого. Дело в том, что у Чарли был еще один пунктик. Насчет волос…

– Я знаю, – кивнул Макс. – Видел фотографию, где он в платье.

– Чарли никому не позволял их остричь.

– Но зачем было одевать его в платье? – удивился Макс.

– Ради него самого, – ответила Франческа. – Каждый раз, когда к Чарли кто-нибудь приближался с ножницами, он кричал.

– Да, Аллейн говорил мне.

– А он рассказывал вам, как мальчик кричал? Словно от страшной, мучительной боли. Утверждали, будто его крик был слышен за две мили.

Воспоминания расстроили Франческу. Она замолчала, прикусила губу, пытаясь не заплакать. Макс выключил диктофон. Он хотел опять обнять Франческу, успокоить, но сейчас это казалось неуместным.

– Но все же зачем платье? – произнес он, когда она справилась со слезами.

– Волосы Чарли так ни разу и не остригли. Их нужно было куда-то девать, как-то прятать. Стали заплетать косички. Проще было надеть на него платье и представлять всем как девочку, чем объяснять, почему у него такие волосы.

– А как вы связались с жрецом вуду?

– Загадочным образом. Однажды Роза принесла мне от него записку. В ней говорилось обо мне и Чарли такое, чего никто не мог знать. Абсолютно никто.

– Что именно?

– А вот это я вам не скажу, – усмехнулась она. – Вы же опытный детектив, так что докопаетесь сами. Не сомневаюсь.

– Откуда Роза знала жреца?

– У него работала ее приятельница, Эльяна.

– Понимаю. – Макс уже начал составлять список подозреваемых. – Роза могла знать то, что вы не хотите мне сообщить?

– Нет.

– Уверены?

– Да.

– Ладно. Значит, вы повезли Чарли к жрецу. Как прошла первая встреча?

– Он побеседовал со мной, потом с Чарли. С каждым отдельно.

– Сколько тогда было Чарли, два года?

– Два с половиной.

– Он разговаривал?

– Нет. Ни слова.

– Как же они общались?

– Не знаю. Но это помогло, потому что Чарли изменился. Начал смотреть на меня, даже улыбаться такой милой улыбкой, от которой пела душа.

Франческа понизила голос до шепота, затем высморкалась и прикурила сигарету. Достала последнюю из пачки.

– Как часто вы ездили к жрецу?

– Раз в неделю.

– В один и тот же день и в одно время?

– Нет, в разные. Роза говорила, когда нужно ехать.

– Мне надо с ним увидеться.

Франческа достала из нагрудного кармана сложенный листок бумаги и протянула Максу:

– Здесь адрес Филиуса и как доехать. Он ждет вас сегодня в два часа дня.

– Ждет? Меня?

– Он видел ваше прибытие сюда. Два месяца назад. И сказал мне об этом.

– То есть он знал, что я сюда приеду два месяца назад? Но я тогда сам не знал, что возьмусь за это дело.

– Он ясновидящий.

– Тогда почему же вы так вели себя за ужином?

– Я не знала, что это именно вы.

– И побеседовали после с Дюфуром?

– Да.

– Вот, значит, почему вы пришли сюда.

Франческа кивнула.

– Он имеет на вас какое-то влияние?

– Вряд ли это можно назвать влиянием.

– Вы рассказывали о нем моим предшественникам?

– Нет. Лишь о похищении.

– Почему?

– Эммануэль был приятный парень, но большой болтун. Клайда Бисона я просто ненавидела и не слишком жаловала Медда. Они старались только ради денег.

– Это их кусок хлеба, Франческа, – мрачно заметил Макс. – Кто-то работает в офисе, кто-то на заправочной станции, кто-то копом или пожарным – все они занимаются своим делом ради денег. А те, кто этого не делает, либо счастливчики, либо дураки.

– Тогда вы, наверное, дурак, Макс. – Она улыбнулась и посмотрела ему в лицо. – Потому что вы явно не счастливчик.

Франческа поведала Максу еще кое о чем, после чего он проводил ее до ворот. Они пожали друг другу руки, она извинилась за свое поведение за ужином. Умоляла его найти Чарли. Он обещал, что сделает все возможное. Они расстались. Франческа двинулась по дорожке к тому месту, где ее ждал автомобиль.

Занимался рассвет. Над двором и садом повис голубовато-серый туман. Чирикали птицы, видимо, завтракавшие насекомыми.

У двери дома Макс услышал, как заработал двигатель автомобиля. Дверца закрылась, машина тронулась с места.

15

Макс умылся, побрился, сварил еще кофе. Сел на веранде с чашкой. Солнце уже поднялось и за считанные секунды затопило все пространство ослепительным светом. Он потягивал кофе. Не чувствовалось ни усталости, ни даже похмелья. Посмотрел на часы. Шесть тридцать. В Майами время то же самое. Джо наверняка уже встал, готовит завтрак для жены и детей.

Макс зашел в дом, набрал номер его телефона. Аппарат здесь был старого типа, с круговым номеронабирателем.

– Джо, это Макс.

– Привет, старина. Представляешь, я только что думал о тебе.

– Значит, начинает действовать вуду, – произнес Макс, вспоминая жреца и Чарли.

Джо рассмеялся.

– Ты в кухне?

– В кабинете. Здесь идеальная звукоизоляция. Можно спокойно слушать Брюса. Жена ведь его не выносит, как и ты.

– Рад за тебя. – Макс засмеялся. – Послушай, мне нужна кое-какая информация. Это сложно?

– Нет. Теперь я могу это сделать прямо тут. Включу компьютер, войду в базу данных, и порядок.

– Неужели?

– Да, мы очень подружились с Интернетом, – сказал Джо. – Теперь можно много сделать дома, не выезжая на службу. Технология сильно изменилась, пока ты отсутствовал, Макс. Но вообще-то поиск займет время. Все зависит от того, сколько пользователей в данный момент работают с системой.

– Время у меня есть. Лишь бы у тебя было, Джо. Посмотри, пожалуйста, в базе Интерпола. Имя: Винсент, фамилия: Пол. Пишутся, как произносятся.

– Он гаитянин?

– Да.

Макс слышал, как пальцы Джо стучат по клавиатуре. На заднем плане звучала приглушенная музыка. Голос Брюса Спрингстина и аккорды его акустической гитары. Вспомнился подаренный Густавом диск Синатры. Очевидно, лежит где-то там на дороге.

– Макс, в нашей базе Винсента Пола нет, а в Интерполе действительно числится. Но не серьезно. Он там проходит как без вести пропавший. Его разыскивают британцы. Скотленд-Ярд. – Джо снова постучал по клавишам. – Тут есть его фотография. Тот еще красавец. Похож на композитора Айзека Хайеса, но много здоровее. Здесь приведен его рост, где-то два метра с мелочью. В общем. Голиаф. Есть еще ссылки, но программа работает медленно. Послушай, это может занять час, а мне надо идти завтракать с детьми. Я поставлю эту штуку на автопоиск и отбор. Как только получу данные, позвоню тебе. Какой у тебя номер?

Макс назвал.

– Но лучше я позвоню тебе, Джо. Потому что не знаю, когда вернусь.

– Хорошо.

– Если понадобится, ты можешь обеспечить кое-какую судебную экспертизу?

– Зависит от материала.

– ДНК, тип крови, отпечатки пальцев.

– С этим порядок. Несложно. Только не посылай все тело… или «цыпленка».[27]

– Постараюсь. – Макс рассмеялся.

– Как там дела? – спросил Джо.

– Только начинаю.

– Если бросишь прямо сейчас, то потеряешь лишь деньги. Помни это, брат.

Макс забыл, насколько хорошо его знает Джо. Очевидно, уловил в голосе неуверенность. Он хотел рассказать о подростках, чуть не убивших его по дороге из бара «Купол», но решил, что самое лучшее – это забыть. Все мысли должны быть сосредоточены на деле.

– Я буду помнить, Джо, не беспокойся.

В трубке звучала музыка. Брюс вовсю молотил по гитаре и верещал на губной гармошке. Макс заключил, что у Джо сейчас один из блаженных моментов. Он слушает музыку рядом с любимой семьей.

Будь счастлив, дружище!

Часть третья

16

– Макс, от вас пахнет спиртным, – сказала Шанталь и рассмеялась.

Да, вчерашняя ночь даром не прошла. Он умылся, почистил зубы, но ромом разило. Причем не только изо рта, но и отовсюду. В салоне автомобиля это чувствовалось отчетливо.

– Извините, – пробормотал Макс и начал разглядывать в окно пригороды Порт-о-Пренса.

– Не обижайтесь, это я так. – Она улыбнулась.

– А я и не обиделся. Мне нравятся люди, которые говорят то, что думают. С ними легче найти общий язык.

Сама Шанталь благоухала. Ее окутывал свежий, изысканный аромат цитруса, делал невосприимчивой к его запахам. Она была в бирюзовой блузке с короткими рукавами, линялых синих джинсах и туристских ботинках. Волосы собраны сзади в «хвостик». Солнцезащитные очки, в кармане блузки авторучка и небольшой блокнот. Шанталь была готова к работе.

Она приехала рано, в семь тридцать, в запыленной «хонде». Ветровое стекло выглядело, будто его не мыли год. Макс завтракал. Он сказал горничной Руби, чтобы она поджарила яичницу-глазунью, но Руби его не поняла и приготовила омлет с лепешками из маниоки. Все равно было сытно и вкусно.

Он запил омлет крепким черным кофе и бокалом грейпфрутового сока.

– Повеселились ночью? – спросила Шанталь.

– Пожалуй, да.

– Ходили в «Купол»?

– Откуда вы знаете?

– Здесь поблизости не так много баров.

– Вы там бывали?

– Нет, мне в баре появляться нельзя. – Она засмеялась. – Принимают за шлюху.

– Ну что вы, – возразил Макс, – для шлюхи вы слишком элегантны.

Вот, сделан первый шаг. Комплимент, который можно понимать и так и этак. Теперь могут быть два варианта развития событий: либо она подхватит пас и отобьет в его сторону, либо даст понять, что тут не клюет.

Шанталь ухватилась за руль чуть крепче, чем следовало, устремила взгляд на дорогу.

– Не думаю, что ваши соотечественники понимают разницу.

Она не приняла пас. Это не был категорический отказ, но и не поощрение. Не исключено, что Шанталь уже обожглась с одним или двумя мужчинами. Вот и ведет себя настороженно.

Она включила приемник, прибавила громкость. Машина резко свернула налево, и стал виден Порт-о-Пренс, распростершийся в нескольких милях внизу.

В центре было очень много американских военных. Над Национальным дворцом реял красно-голубой флаг Республики Гаити. Вокруг десяток джипов «хаммеров» с пулеметами, морские пехотинцы в бронежилетах. Здесь обитал президент, преемник и бывший соратник Аристида, бывший пекарь и, по слухам, алкоголик, по фамилии Преваль. Он будет править этой страной, пока хозяева дергают за ниточки.

– Чертовы американцы! – буркнула Шанталь и посмотрела на Макса. – Не обижайтесь.

– Я и не обижаюсь. Вам не нравится, что здесь происходит?

– Вначале нравилось, но потом осознала, что интервенция – просто предвыборная пиаровская акция Клинтона. Он прокололся на Сомали, где США подверглись унижению, доверие к нему пошатнулось. А тут под боком беззащитная страна с чернокожим населением, куда можно явиться для установления «свободы и демократии». Вы знаете, что переговоры с хунтой вел Джимми Картер?

– Да, – отозвался Макс, – видел по телевизору. Я его терпеть не могу, этого Мистера Права Человека, придурка. Он смешал Майами с дерьмом.

– В восьмидесятом? Когда было нашествие в бухту Мариэль?[28]

– Да. Славный был город. Добропорядочные пенсионеры, в основном евреи. Если кубинцы, то исключительно непримиримые противники Кастро. Все тихо, мирно, преступность почти на нуле. И вдруг Кастро посылает сюда на лодках своих психов и уголовников, а этот идиот их принимает. Там, конечно, были и нормальные законопослушные беженцы, которые мечтали о жизни на свободе, но зачем же было всех брать без разбора. Копам тогда досталось, скажу я вам. Вначале мы не понимали, что за напасть нас поразила. Только что Майами был милым городком, куда привозили на отдых детей, и неожиданно в считанные месяцы стал криминальной столицей США.

– Полагаю, вы голосовали за Рейгана?

– В восьмидесятом за него отдали голоса все копы в Майами.

– Я-то была за демократов. В девяносто втором голосовала за Клинтона, а до него за Дукакиса. – Шанталь помолчала. – Слышали, как проходили так называемые переговоры между Картером и главой хунты генералом Седрасом?

– Нет. Расскажите.

– Прибыл Картер. Ну, свита, репортеры, телевидение. Он встретился с генералом Седрасом и его женой. Собственно, переговоры вела миссис Седрас. Она уговорила Картера согласиться, чтобы каждому члену хунты выплатили по десять миллионов долларов, обеспечили свободный выезд из страны и никакого судебного преследования. Вот так решили вопрос. Потом ей захотелось, чтобы американцы взяли под защиту их дома. Картер дал уговорить себя, чтобы правительство США взяло в аренду их дома для персонала посольства. И этот вопрос решили. Наконец – вот здесь чуть все не рухнуло – миссис Седрас обнаглела и потребовала, чтобы в Венесуэлу, куда они отправлялись, перевезли ее любимый черный кожаный диван. Картер отказал. Почему? Не был уполномочен платить транспортной компании за перевозку. Его тревожило лишь это. Они долго препирались, но дело не сдвигалось с мертвой точки. Когда переговоры оказались под угрозой срыва, Картер позвонил Клинтону, поднял его с постели, объяснил ситуацию. Клинтон пришел в ярость. Устроил Картеру разнос, кричал на него так, что слышали в соседней комнате. Однако потом согласился, и диван поехал в изгнание с хунтой.

Макс захохотал:

– Невероятно!

– Это слух, но очень похож на правду.

Машина объехала пьедестал со статуей генерала Анри Кристофа, одного из первых вождей Гаити. У подножия собралась группа молодых гаитян. Они сидели, стояли, глазели на американцев, провожали взглядами проезжающие машины. Некоторые просто отрешенно смотрели перед собой.

Столица Гаити произвела на Макса удручающее впечатление. Не город, а мусорная свалка. Когда-то в этом районе жили богатые. Теперь дома стояли брошенные, бесхозные, дверей нет, ставни сорваны с петель. Там кто-то жил, Макс видел, как в окнах мелькали люди, но никто не озаботился привести внешний вид хотя бы в относительный порядок.

Светофоров нигде не было. Макс видел один, на выезде из Петионвилла, но и тот не работал. Мостовые в рытвинах. Автомобили, сплошь старье, латаные-перелатаные, тарахтели, набитые людьми. Куда они ехали? Зачем? Иногда вдруг появлялись шикарные машины, стоившие десятки тысяч долларов. Непонятная жизнь. Как вести расследование?

Если такова столица, как же выглядит все остальное? Им попалось несколько интересных старых зданий, частично сохранивших прежнее великолепие. Долго ли они простоят?

– Я помню визит сюда папы римского, – сказала Шанталь, делая радио тише. – В восемьдесят третьем году, за год до моего отъезда в Штаты. Тогда у власти еще находился Жан-Клод Дювалье, Бэби Док. На самом деле страной правила его жена Мишель. Она приказала очистить улицы от нищих и мелких торговцев. Папа римский ничего этого не должен был видеть. Мостовые подремонтировали, дома покрасили. За несколько часов до въезда понтифика на спецавтомобиле Мишель приказала полить улицы духами «Шанель». Из шлангов. Я видела это своими глазами. Запах был такой крепкий, что у меня заболела голова, и держался он на одежде много месяцев, хотя мама несколько раз стирала ее. С тех пор у меня на «Шанель» аллергия. Если кто-нибудь рядом ими надушился, у меня начинается головная боль.

– А что стало с нищими-калеками?

– Тогда это были только остатки. Потому что в середине семидесятых, когда страну решили сделать более привлекательной для туристов, большинство нищих собрали и перевезли на остров Гонаив. Это в бухте, недалеко от Порт-о-Пренса.

– Да… – Макс похлопал себя по карманам, ища блокнот. Его не было. – Они по-прежнему там?

– Не знаю. Наверное, кто-нибудь остался. Немного. – Шанталь пожала плечами. – Кому до них дело?

Макс продолжал искать блокнот. Шанталь полезла в нагрудный карман, достала свой блокнот, протянула ему. Макс поблагодарил. Быстро сделал несколько заметок.

– Кто такой Тонтон-Кларнет?

– Персонаж страшилки, которым родители пугают детей. Если станешь вести себя плохо, тебя заберет Тонтон-Кларнет. Он вроде Крысолова, гипнотизирует детей музыкой и уводит навсегда.

– А исчезновение Чарли с ним связывали?

– Разумеется. Когда расклеивали плакаты, люди на улице подходили и говорили: «Вы никогда не найдете ребенка. Его забрал Тонтон-Кларнет, как и остальных детей».

Макс вспомнил Клодетту Тодор.

– Видите вон ту улицу? – Шанталь указала направо. – Сейчас там запустение, а когда-то это был район красных фонарей. Бордели, гей-бары, клубы. Настоящее злачное место. Веселье всю ночь. А теперь здесь ночью можно проехать только на военной машине.

– Когда все закрыли?

– Тоже в восемьдесят третьем. Началась эпидемия СПИДа. Богатые американские геи перестали приезжать, поскольку в вашей прессе пустили слух, будто родина СПИДа – Гаити. По приказу Жан-Клода всех местных геев арестовали.

– Тоже отправили на Гонаив?

– Никто не знает, что с ними стало.

– Может, их поубивали?

– Не исключено. Просто проблему геев и лесбиянок на Гаити решили раз и навсегда. С тех пор их тут нет. Так, во всяком случае, считается, – усмехнулась Шанталь. – Раньше другое дело. Ведь известно, что сам Жан-Клод одно время был бисексуалом. Очевидно, виной тому был кокаин, а также сознание, что он может трахнуть здесь любую женщину. Вот его и потянуло на мужчин. Говорят, у него был шикарный любовник, Рене Сильвестр. Крупный толстый парень, ездил в «роллс-ройсе», инкрустированном золотыми пластинами, носил платья.

– Почти как певец Либерейс.

– У него было прозвище – Пробуждающий к Жизни.

– Это связано с песней «Ты пробуждаешь меня к жизни»?

– Вы ее знаете?

– Конечно. У меня дома есть эта сорокапятка.

– У вас? – улыбнулась Шанталь.

– Да.

– Не шутите?

– Нет. А в чем дело? Я очень похож на Тони Манеро.

– Совсем не похожи.

– Присмотритесь внимательнее.

– Присмотрюсь.

17

Они выехали на бульвар Гарри Трумэна, тянущийся вдоль берега. Широкий, окаймленный пальмами и без ухабов. На горизонте вырисовывались силуэты танкера и военного корабля. Неподалеку в порту ржавели наполовину затонувшие гаитянские суда. Дорогу пересекла колонна солдат в голубых касках ООН.

Народный банк Гаити, жемчужина бизнеса Карверов, располагался во внушительном кремовом здании в форме куба, больше подходящем для библиотеки или суда. Он стоял в стороне, на вершине невысокого холма с пологими склонами, в окружении буйной растительности. Здание было обнесено каменной стеной с колючей проволокой наверху, замаскированной яркими белыми и розовыми цветами. У массивных ворот дежурили вооруженные охранники. Когда Шанталь подъезжала, один в это время говорил по рации. Ворота открылись без промедления.

– В эти ворота въезжают только члены семьи, служащие высшего ранга и особые клиенты, – пояснила Шанталь, когда они приблизились к вращающейся входной двери. Автостоянка рядом была полупустая.

Выходя из машины Макс заметил, что чуть поодаль остановился «мерседес», откуда вылезли четверо здоровяков латиноамериканской внешности, подошли к багажнику.

Макс знал, что они оттуда вытащат. И действительно, вскоре его и Шанталь у двери догнали эти ребята. Каждый нес два тяжелых чемодана.

– Особые клиенты? – спросил Макс.

– Наверное, – пожала плечами Шанталь.

Макс был уверен, что Народный банк Гаити прокручивает большие суммы «наркотических» денег. С начала восьмидесятых по меньшей мере десять-пятнадцать процентов мирового кокаина шло через Гаити. Вряд ли Карверы активно участвуют в наркобизнесе, Густав достаточно мудрый делец, чтобы не влезать в это с головой, но никому не отказывает в услугах.

Макс решил начать расследование с изучения клиентов. Чем больше он о них знал, тем легче оказывалось вычислить врагов.

Они пропустили парней с чемоданами вперед. Внутри, как Макс и ожидал, было великолепно. Огромный холл, мрамор, стекло, бронза, сталь. Потолок высотой метров тридцать, подпираемый внушительными дельфийскими колоннами из черного мрамора. На нем роспись, изображающая светло-голубое небо с кучевыми облаками и Божьи руки, низвергающие на землю дождь из всех основных имеющих хождение в мире бумажных денег. Доллары, франки, фунты марки, лиры, кроны, песеты, йены и рубли. Гаитянские деньги, гурды, отсутствовали.

Кассы находились в дальнем конце зала. Там располагались примерно тридцать пронумерованных кабинок из гранита с пуленепробиваемыми стеклами. Макс обратил внимание, как хорошо одеты клиенты, будто перед посещением банка они заглянули в магазин одежды, а потом в парикмахерскую. Он предположил, что на Гаити счет в банке дает особый социальный статус, человек получает пропуск в круг избранных. Поэтому посещение банка – своего рода ритуал, вроде причащения.

Парней с чемоданами проводили к правым кабинкам. У двери стояли два охранника с помповыми ружьями.

В центре зала полированный гранитный пол был инкрустирован огромным национальным флагом Гаити. Макс обошел его, чтобы получше рассмотреть. На фоне двух горизонтальных полос, темно-голубой и красной, пальма, по обе стороны которой симметрично располагались пушки, сигнальные мачты и мушкеты с примкнутыми штыками. Сверху на пальму надет форменный головной убор, голубой с красным, а внизу на свитке надпись по-французски: «Наша сила в единении».

– Флаг Дювалье, черная полоса вместо голубой, смотрелся много лучше, – сказала Шанталь. – Его изменили десять лет назад. Пришлось переделывать пол. Цвета, голубой и красный, взяты из французского триколора, а белый, символизирующий белого человека, удалили.

– Макс! – К ним направлялся Аллейн Карвер. Несколько состоятельных клиенток, стоящих в очереди в кассовые кабинки, повернули головы.

Они пожали друг другу руки.

– Добро пожаловать! – произнес Карвер. Теплая улыбка, костюм с иголочки, сидит превосходно, волосы аккуратно причесаны. Он снова у власти, снова владыка. – Жаль, но мне не удастся поводить вас по банку. На весь день привязан к клиентам. Этим займется наш шеф службы безопасности, мистер Кодада.

Аллейн провел их мимо охранников к специальному входу в прохладный длинный коридор, застеленный синим ковром, который заканчивался у лифта. Они остановились у двери кабинета, единственного в коридоре. Аллейн дважды постучал, затем распахнул дверь, точно надеясь застать обитателей врасплох, занимающихся чем-нибудь запрещенным.

Мистер Кодада говорил по телефону, забросив одну ногу на стол. Взрыв смеха вызвал легкое трепетание кисточек его фирменных кожаных мокасин. Он бросил взгляд через плечо, взмахнул рукой и продолжил беседу, не меняя позы.

Кабинет просторный. На стенах две картины. Современное белое здание у водопада и праздник на улице возле церкви. Письменный стол почти пустой. Лишь телефон, блокноты и нескольких черных деревянных фигурок.

Наконец Кодада произнес:

– A bientot ma cherie,[29] – пару раз чмокнул трубку и положил на аппарат. Затем развернул кресло лицом к гостям.

Аллейн Карвер, продолжая стоять у двери, обменялся с ним несколькими репликами на креольском, показал на Макса, называя его. Кодада кивнул. На лице смесь профессиональной серьезности и оставшегося после телефонного разговора веселья. Макс понял расклад. Кодада – человек Густава и сына ни во что не ставит.

Аллейн улыбнулся Шанталь и Максу.

– Желаю приятно провести время. Пообщаемся позднее.

Когда за Аллейном закрылась дверь, Кодада поднялся из-за стола. Поцеловал воздух у обеих щек Шанталь, тепло потряс ее руку. Она представила его Максу.

– Bienvenu a la Banque Populaire d'Haiti, Monsieur Mainguss,[30] – исторг из себя Кодада, наклонив голову и показав Максу лысую макушку. Потом взял его руку и энергично потряс. Он был невысок и худощав, но пожатие оказалось крепким.

Шанталь сказала, что мистер Кодада не говорит по-английски и она будет переводить.

Кодада повел их к главному входу, по дороге показывая направо и налево и быстро комментируя на креольском. Шанталь едва за ним поспевала.

– Колонны привезли из Италии… полы тоже… это флаг Гаити… кабинки тоже из Италии… а персонал нет… ха, ха, ха.

Он двинулся вдоль очереди клиентов, пожимая руки, хлопая по плечам, целуясь с дамами, как политик во время предвыборной кампании. Он даже поднял ребенка и поцеловал.

Кодада был очень похож на циркового клоуна в гриме. Широкий плоский нос, рыжий, прическа «афро», характерная для рыжих бледная кожа усыпана веснушками. Губы красные, пухлые. Он их постоянно увлажнял розовым кончиком языка, который резко выскакивал изо рта, как у жука-богомола. Глаза, жареные кофейные зерна, скрывались под полуприкрытыми тяжелыми веками.

В Кодада было много нелепостей. Например, ювелирные украшения. Множество золота – на запястьях толстые браслеты, на мизинцах похожие на болванки кольца. Улыбаясь, он показывал ряд золотых зубов, а когда метался туда-сюда по залу, было слышно, как у него под рубашкой что-то позвякивает. Макс не сомневался, что это золотые цепочки. Штуки три, а то и более висят на шее.

И это шеф службы безопасности банка?! Макс удивлялся. Люди, выполняющие подобную работу, обычно замкнуты и сдержанны. Мало говорят, но много смотрят и думают. Кодада был полной противоположностью. Ему нравилось привлекать внимание. Работники службы безопасности стараются не выделяться из толпы, видя в каждом потенциальную угрозу. Одежду предпочитают приглушенных тонов. А у этого – белые парусиновые брюки, темно-синий блейзер, темно-бордовый с белым галстук. Кодада можно было принять за метрдотеля круизного лайнера, арендованного геями.

Они сели в лифт, весь в зеркалах, поднялись на следующий этаж в отдел бизнеса. Кодада стоял слева от двери, так что мог видеть Шанталь в полный рост в трех измерениях. Макс вначале заподозрил, что он гей, но эти несколько секунд, проведенные с ним в лифте, убедили его в обратном. Он очень внимательно исследовал бюст Шанталь, заостряя взгляд на деталях. Перед тем как открылась дверь, он посмотрел на Макса, перевел взгляд снова на грудь Шанталь, потом снова вернулся к Максу и слегка кивнул, словно намекая, что их вкусы сходятся. Шанталь ничего этого не заметила.

В отделе бизнеса пол был вымощен плитками, работали кондиционеры. В коридорах фотографии сооружений, которые финансировал банк, с датами. От церкви до супермаркета. Кодада провел Макса и Шанталь мимо кабинетов, где сотрудники, трое-четверо одинаково одетых мужчин и женщин, сидели за столами с компьютерами и телефонами, но ничего не делали. Вообще Максу показалось, что на этаже ничего не происходит. Экраны многих компьютеров были погашены, телефоны не звонили, а сотрудники даже не пытались скрыть своего безделья. Сидели на столах, болтали друг с другом, читали газеты, спали. Макс посмотрел на Шанталь, ожидая объяснения, но она молчала.

На следующем этаже, где давали ссуды под недвижимость частным лицам, было оживленнее. Часть компьютеров была включена, и люди работали. Кодада объяснил через Шанталь, что гаитяне склонны строить дома, а не покупать готовые, подержанные, поэтому им нужны деньги на покупку земли, оплату архитектора и строительство.

Кабинет Густава располагался на верхнем этаже. В лифте Кодада посмотрелся в зеркало, пригладил волосы, оправил пиджак. Шанталь поймала взгляд Макса и улыбнулась.

Из лифта они попали прямо в приемную с секретаршей, восседающей за столом красного дерева. Рядом комната ожидания с низкими кожаными черными креслами, кофейным столиком и термосом с холодной водой. В углу у окна вооруженный автоматом охранник в бронежилете, в противоположном конце другой. Кодада подвел их к тяжелой двойной двери слева. Набрал код на пультике на стене. Справа их пристально разглядывала телевизионная камера. Дверь открылась, и они вошли в коридор, который заканчивался у другой двери.

Кабинет Густава Карвера. Кодада назвал себя в микрофон внутренней связи, и дверь открылась. Секретарша Густава, внушительная светлокожая женщина лет сорока восьми, приветствовала Кодада безразличным кивком. Он представил ей Макса, она пожала ему руку. Ее фамилию он не расслышал, а на столе тоже нигде не было написано.

Они коротко поговорили. Затем Кодада спросил ее о чем-то, и она покачала головой. Он поблагодарил и повел Макса и Шанталь из кабинета дальше по коридору.

– Густава Карвера в кабинете нет, – прошептала Шанталь. – Он спросил, можем ли мы посмотреть кабинет, но Жанна отказала.

– А кабинет Аллейна?

– Он вице-президент. Его кабинет на первом этаже. Мы туда заходить не будем.

Кодада повел их вниз по лестнице на цокольный этаж. Макс протянул ему двести баксов, чтобы поменять на гаитянские гурды. Кодада легко двинулся к кассам, по дороге радушно приветствуя клиентов.

Вернулся через несколько минут, зажав указательным и большим пальцами пачку местной валюты. Еще бы, ведь доллар стоил сейчас от пятидесяти до ста гурдов. В зависимости от банка. У Народного банка Гаити был самый щедрый обменный курс.

Макс взял пачку денег. Банкноты чуть влажные и жирные и, несмотря на различные цвета – синий, зеленый, пурпурный и красный, – все имели серовато-коричневый оттенок. Чем меньше достоинства была купюра, например пять гурдов, тем больше она покрыта грязью. Иногда даже не видно цифр. А купюры высокого достоинства, например пятьсот гурдов, запачканы меньше. От всех купюр исходил неприятный запах.

Кодада вывел Макса и Шанталь на площадку перед банком. Они попрощались. В этот момент из дверей появились парни с чемоданами, теперь пустыми. Кодада прервал прощание, приблизился к ним и тепло обнялся с каждым.

Макс и Шанталь направились к машине.

– Ну как? – Она посмотрела на него.

– Густав – щедрый человек, – промолвил Макс.

– В каком смысле?

– Платит жалованье множеству людей, которые ничего не делают.

Он хотел причислить к ним и шефа безопасности, но воздержался. Никогда не следует судить людей по внешности и первому впечатлению. Хотя прежде интуиция не подводила его.

– Густав понимает менталитет гаитян, – сказала Шанталь. – Помоги человеку сегодня и приобретешь друга на всю жизнь.

– Я полагаю, это палка о двух концах.

– Да. Мы пройдем лишнюю милю, чтобы помочь другу, и двадцать, чтобы похоронить врага.

18

Они поехали на бульвар Вдов, где похитили Чарли.

Поставили машину, вышли. Жара обрушилась на Макса потоком расплавленной лавы. Немедленно по спине потекли струи пота, пропитывая рубашку. Рядом с банком жару еще можно было переносить, потому что с моря дул ветерок, а здесь воздух был совершенно сухой и неподвижный. По тротуарам, высоко поднятым над проезжей частью, двигался нескончаемый людской поток. Продавали, меняли, покупали, но большинство слонялись и разговаривали. Макса и Шанталь провожали глазами, особенно Макса. Он ощущал на себе подозрительные, а то и враждебные взгляды, к которым привык во время посещений американских черных гетто. При их приближении люди расступались и отворачивались.

Максу казалось, что город едва ли не на последнем издыхании. Непонятно, как в нем теплится жизнь? Бульвар Вдов когда-то был вымощен небольшими шестиугольными плитками. Теперь почти все они исчезли. Остались лишь у самых краев. Постоянно попадались водостоки, пробитые в бордюре, и довольно глубокие провалы на мостовой, над ними вились мухи. Сюда сваливали разнообразный мусор. Ямы также выполняли роль общественных туалетов, где все без исключения, на виду, нисколько не смущаясь, справляли большую и малую нужду. Воняло испражнениями, гнилью и тухлятиной.

Ко всему этому следует добавить пыль, которую ветер приносил с окружающих столицу гор. Раньше они все были покрыты густым лесом, но поколения неразумных гаитян вырубили деревья на постройку домов, повозок и топливо. Оставшись голыми, горы оказались открыты для эрозии. Солнце высушило некогда плодородную почву, превратив ее в пыль.

Кругом были расклеены плакаты с фотографией Чарли. Они почти всегда соседствовали с яркими цветными афишами выступлений гаитянских певцов в Майами, Мартинике, Гваделупе и Нью-Йорке.

Макс сорвал один, внимательно рассмотрел. Слева пририсован широкий крест, слегка закругленный посередине, с круглым верхом и раздвоенным основанием. Оказалось, что остальные плакаты также все отмечены таким знаком. Он показал знак Шанталь.

– Символ Тонтон-Кларнета, – объяснила она.

Они начали искать на бульваре свидетелей похищения Чарли. Заходили в магазины, самые разнообразные, убогие, торгующие товарами сомнительного качества. Везде получали один ответ: «Я ничего не видел».

Пробовали спрашивать на улице. Шанталь показывала плакат. Никто ничего не знал. Все мотали головами, пожимали плечами, отвечали одной-двумя фразами или выдавали длинные гортанные тирады, смущенные вниманием белого мужчины и светлокожей дамы.

Спустя час с лишним Макс решил найти обувную мастерскую, о которой упоминала Франческа. Нигде не было ничего похожего. Может, мастерская находилась где-то в самом начале, а они ее не заметили, или она давно закрылась. Ведь большинство этих людей ходили босые.

Они направились к автомобилю. Там рядом стоял старик с деревянной тележкой, торговец сноуконами.[31] У него был даже небольшой морозильник. Весело поблескивали бутылки с разноцветными сиропами.

Было видно, что старик ждет их. Он уже давно околачивался поблизости со своей тележкой, а теперь вот пришел к машине. Старик заговорил. Макс отмахнулся, подумав, что он хочет продать им свое грязное лакомство.

– Его надо выслушать, – произнесла Шанталь. – Он хочет сказать что-то о похищении.

Старик действительно был свидетелем происходящего. Стоял напротив машины, через дорогу. Он рассказал примерно то же, что и Франческа.

Фостин остановил автомобиль и долго ждал. Старик слышал, как он кричал на женщин. Вскоре машину окружила толпа. Фостин опустил стекло и заявил, чтобы они убирались отсюда, шли по своим делам. Они не подчинились, тогда он вытащил пистолет и пару раз выстрелил в воздух. В это время Роза вцепилась в него сзади, и он застрелил ее.

Люди в толпе узнали Фостина и набросились на автомобиль. У них в руках были мачете, ножи, дубинки, металлические пруты и камни. Они дважды перевернули автомобиль прыгнули на крышу, начали долбить ее. Старик полагал, что их там было около трех сотен.

Потом они вытащили Фостина через крышу. Он был весь в крови, но еще жив. Пронзительно кричал, не хотел умирать. Толпа растерзала его. Старик сказал, что они сделали из бывшего полицейского фарш, потому что, когда все разошлись, от его тела почти ничего не осталось. Лишь большая лужа крови, с плавающими внутренностями, горсткой костей и обрывками одежды. Старик видел, как ему оторвали голову, насадили на палку и побежали по улице. У Фостина был ненормально большой язык, как у коровы или осла. Они пытались вырвать его, как это сделали с глазами, но ничего не получилось. Язык держался очень крепко. Его оставили свисать на подбородок. Он очень смешно подпрыгивал и хлопал, когда толпа несла голову в трущобы. Люди пели и танцевали.

А вот куда девался мальчик, продавец сноуконов не знает. Некоторые из нападавших остались, стали разбирать автомобиль на части. Затем на трех джипах появился Винсент Пол со своими людьми, и все разбежались. Пол начал кричать, бегать туда-сюда по улице, спрашивать, где мальчик и его мать. Кто-то показал туда, где скрылась толпа с головой Фостина. Люди Пола затащили тело Розы на заднее сиденье джипа и умчались.

Старик сказал, что так никто и не знает, куда девался мальчик. Через несколько дней на острове высадились американцы, кругом много стреляли, были пожары. Может, кто-нибудь что-либо и видел, но с тех пор миновало много времени. Где их сейчас найдешь?

Макс поблагодарил старика, дал ему пятьсот гурдов. Продавец сноуконов потряс руку Макса и пообещал принести в его честь жертву, когда в следующий раз пойдет в храм.

19

Старуха оказалась именно такой, какой ее описала Франческа. Сидела у крыльца обувной мастерской в дальнем конце бульвара Вдов. На фасаде дома красовалась реклама – чернокожий мужчина в рабочем комбинезоне и белой рубашке с закатанными рукавами прибивал на ботинок подметку, рядом стоял босоногий мальчик, а за ними с неба наблюдал ангел. Дверь была открыта, но в проходе чернела темнота. Прямо напротив дома на столбе висел плакат с Чарли.

Шанталь обратилась к старухе. Та попросила ее подойти ближе и говорить ей в ухо. Действительно, на улице было очень шумно.

Старуха выслушала Шанталь и ответила громко, как все слабослышащие.

– Она утверждает, что все видела, – сказала Шанталь. – Находилась рядом.

– Что она видела? – спросил Макс.

Шанталь перевела. Старуха тут же ответила.

– Она хочет, чтобы ей заплатили.

Старуха улыбнулась и показала Максу все, что осталось от ее зубов. Два кривых коричневых клыка, похожих на собачьи. Бросила взгляд в открытый дверной проход сзади, кивнула и затем тихо произнесла что-то. Шанталь насмешливо улыбнулась и перевела:

– Она хочет, чтобы вы заплатили больше, чем тому, с кем недавно беседовали.

– Я заплачу, но только если она скажет правду, которая будет мне полезна.

Старуха выслушала перевод и засмеялась. Затем показала длинным согнутым пальцем через дорогу. Туда, где был приклеен плакат с Чарли.

– Он стоял там, – перевела Шанталь.

– Кто? – спросил Макс.

– Большой человек… очень большой.

«Неужели Винсент Пол?» – подумал Макс.

– Вы видели его прежде?

– Нет.

– А Винсента Пола знаете?

– Нет.

Макс посмотрел на Шанталь.

– Напомните ей, как его называют люди.

Оказалось, что старуха не знает никакого Короля Города Солнца.

– Ладно. Что делал этот человек?

– Бегал. – Старуха указала на плакат на столбе. – Бегал с мальчиком.

– С этим мальчиком? – спросил Макс, кивнув на фотографию Чарли. – Вы уверены?

– Да, – ответила старуха. – Этот человек нес мальчика на плече, как пустой мешок из-под угля. Мальчик брыкался, махал руками.

– Что произошло дальше?

Старуха снова продемонстрировала Максу гнилые клыки. Макс полез в карман и показал ей свернутые в рулон засаленные гурды. Она протянула руку.

Макс улыбнулся и покачал головой. Показал на нее пальцем и сделал характерное движение. Старуха тоже улыбнулась и сказала что-то Шанталь. Та переводить не стала, хотя слова старухи вызвали у нее улыбку. Старуха, очевидно, доживала последнюю четверть столетия. Остатки волос, выбивавшиеся из-под зеленого платка, были совершенно седые, равно как и брови. Нос плоский, как у боксера, а глаза темнее ее кожи, с бежевыми белками.

– Примчалась машина из района трущоб, – перевела Шанталь. – Большой человек сел в нее с мальчиком и уехал.

– Она видела водителя?

– Нет. Там были черные окна.

– Какая машина?

– Хорошая машина, в какой ездят богатые люди.

– Пусть расскажет подробнее. Большой автомобиль или маленький? Какого цвета?

– Темная машина с темными окнами, – продолжила Шанталь. – Она говорит, что видела ее здесь и раньше несколько раз. Автомобиль всегда приезжал оттуда.

– А после она ее видела?

Старуха мотнула головой, а потом заявила, что устала. Это случилось давно, и от воспоминаний ее клонит в сон.

Макс выдал ей восемьсот гурдов. Старуха быстро сосчитала деньги, лукаво подмигнула ему, будто между ними существовала какая-то тайна. Взглянув через плечо, она разделила деньги. Пятьсот гурдов положила на подол платья, а остальные весьма искусно засунула в туфлю. Платье было старое, выцветшее, заплатанное, а на ногах разные туфли. Одна черная, стоптанная, другая коричневая со сломанной застежкой. Туфли были очень маленькие, почти детские. Макс не представлял, как туда можно засунуть деньги.

«Чего она все оглядывается? Кто там еще есть в мастерской?»

Макс посмотрел. Темень, не слышно ни звука.

– Мастерская закрыта, – произнесла старуха, словно прочитав мысли Макса. – Все нужно закрывать вовремя.

20

– Неужели Винсент Пол действительно похитил Чарли?

– Не знаю, – ответил Макс. – Нет доказательств, ни за, ни против.

Они сидели в машине на улице, пили воду. Перед отъездом Макс предусмотрительно положил в переносной холодильник несколько бутылок.

Мимо проехал джип с символикой ООН, таща на буксире маршрутное такси.

– Винсента Пола тут обвиняют во всем плохом, что происходит, – промолвила Шанталь. – Во всех преступлениях. Ограбили банк? Винсент Пол. Угнали автомобиль? Винсент Пол. Ограбили заправочную станцию? Винсент Пол. Вломились к кому-то в дом? Тоже Винсент Пол. Бред собачий. Но люди здесь так тупы, апатичны и напуганы, что верят во все, во что хотят верить, не важно, насколько это глупо и бессмысленно. Но ведь слухи распускают образованные люди, бизнесмены, которые должны понимать, что к чему.

– Это неудивительно, судя по состоянию города, – усмехнулся Макс. – А что вы думаете о Винсенте Поле?

– Полагаю, он занимается чем-то серьезным.

– Наркотики?

– А что же еще? Винсент Пол подбирает всех преступников, которых Клинтон высылает к нам. В аэропорту всегда дежурят его люди.

– И где у них база?

– В Городе Солнца. Это район трущоб, я вам вчера о нем рассказывала.

– Тот, кто правит Городом Солнца, правит этой страной? – Макс посмотрел на нее.

– Да. – Шанталь улыбнулась и глотнула воды. – Вы что-нибудь знаете о нем?

– Кое-что. – Макс пересказал то, что узнал от Хаксли.

– Не ходите туда без провожатого и кислородной маски. Не дай Бог заблудитесь.

– Вы меня проводите?

– Вот уж нет! Я не знаю там ничего и знать не хочу!

– Жаль. Я собирался поехать туда завтра. Посмотреть что и как.

– Вы ничего не найдете.

– Может, что-нибудь увижу. Вы только объясните дорогу. Не смотрите на меня так. Со мной все будет в порядке. – Макс улыбнулся. – И вашему боссу я ничего не скажу.

Шанталь тоже улыбнулась. Они попили еще воды.

– Что произошло между Винсентом Полом и Карверами? – спросил Макс.

– Густав обанкротил его отца. Перри Пол был крупным оптовым торговцем. Очень дешево продавал товары, которые ему поставляли венесуэльцы и кубинцы. Густав использовал свое влияние в правительстве и вытеснил его из бизнеса. Потеряв все, Перри застрелился. В это время Винсент находился в Англии, еще совсем молодой. Вот откуда у него ненависть к Карверам.

– А чем он занимался в Англии?

– Учился. Школа, колледж.

Макс вспомнил вчерашнюю ночь. Гигант с английским выговором.

– Вы с ним когда-нибудь встречались?

– Нет. Все это мне рассказывали. Как говорится, за что купила, за то и продаю.

Они помолчали.

– Куда сейчас поедем, детектив? – поинтересовалась Шанталь.

– На улицу Марсовых полей.

– Что там?

Макс прочитал из блокнота:

– Филиус Дюфур.

– Дюфур? – Шанталь удивленно вскинула брови. – Предсказатель?

– А что, это серьезно?

– На Гаити настоящую власть над людьми имеют не политики, не Карверы и даже не президент. А такие люди, как Филиус Дюфур. Он был личным предсказателем Папы Дока, который никогда не предпринимал ничего важного, не посоветовавшись с ним. – Шанталь понизила голос, словно боялась, что ее могут услышать. – Вы знаете, что о смерти Папы Дока объявили только через два месяца? Он боялся, что враги похитят его дух, и приказал похоронить себя в потайном месте. До сих пор никто не знает где. Кроме Филиуса Дюфура. Говорят, он руководил погребальным обрядом. Утверждают, будто в день смерти Папы Дока он женил его сына, Бэби Дока, на матери. Это редкий ритуал вуду, он проводится у священного водопада. Очень немногие жрецы знают, как его выполнять. С помощью данного ритуала обеспечивается переход могущества от отца к сыну. После свержения Дювалье все связанные с ним либо бежали, либо оказались в тюрьме, либо погибли. Все, кроме Филиуса Дюфура. Его побоялись тронуть.

– Я думал, он просто жрец вуду.

– Хунган? Нет, Дюфур войан. Это слово можно перевести как «предсказатель», но смысл гораздо глубже. Например, вы хотите женщину, которая вам недоступна. Она счастлива в замужестве или вы ей просто не интересны. Идите к своему хунгану, вероятно, он вам поможет.

– Как?

– Заговорами, жертвоприношениями. У каждого хунгана свои методы. Он может посоветовать вам пить воду, в которой кипятили использованные прокладки этой женщины, или умываться ее выделениями.

– И это работает?

– Из моих знакомых никто услугами хунгана в таких целях не пользовался. Но я видела здесь много уродов мужчин, прогуливающихся под ручку с красивыми женщинами. Так что выводы делайте сами.

– А чем занимается этот, как вы его назвали…

– Войан. К вашему сведению, они вообще не имеют никакого отношения к вуду. Хотя иностранцы в это никогда не поверят. – Шанталь вгляделась в Макса, чтобы убедиться, что он воспринимает ее слова серьезно. Макс быстро писал что-то в блокноте.

– Гадание распространено во всем мире – на картах таро, на ладони, цыганки, экстрасенсы, медиумы. Войаны вроде бы занимаются тем же самым, но у них все гораздо основательнее. Они не используют трюков. Это им не нужно. Они могут действительно предсказать будущее. Например, через месяц у вас свадьба, но есть сомнения. Вы идете к войану. Он смотрит на вас, делает какие-то пассы, а потом рассказывает, что вас ждет. Войан чаще всего не дает советов – просто показывает вам будущее. Решайте сами.

– Вроде психологического «телефона доверия»?

– Не совсем. Но это простой войан. А гран войан – совсем иное. Их всего два на весь Гаити, и Филиус Дюфур, несомненно, самый могущественный. Они могут изменить ваше будущее. Если вам не нравится предсказание, гран войан поговорит с духами. С теми, кто присматривает за вами.

– Вроде ангелов-хранителей?

– Да. Гран войан может с ними договориться.

– Договориться? Но конечно, успех зависит от того, верите вы в это или нет.

– Гран войан поможет и неверующему тоже. Предсказать, что жена, с которой вы прожили пятнадцать лет, уйдет к вашему злейшему врагу или забеременеет ваша юная дочь.

– А откуда вы так много об этом знаете?

– Моя мать была мамбо – жрица. Филиус Дюфур посвятил ее в тринадцать лет. Он посвятил и меня тоже.

– Как?

– Это особая церемония. Мать дала мне выпить какого-то зелья. После чего на некоторое время моя душа покинула тело и воспарила над ним. Не высоко, всего лишь в паре футов.

Макс кивнул.

– Когда вы в последний раз видели Дюфура?

– С тех пор ни разу. А что вам от него нужно?

– Понимаете, мне стало известно, что перед исчезновением мальчика шесть месяцев возили к Филиусу Дюфуру. Каждую неделю. Когда его похитили, они направлялись именно к нему.

– Тогда поехали поговорим с ним, – сказала Шанталь, заводя машину.

21

На улицу Буайе когда-то можно было въехать только через ворота. Там стояли шикарные дома, росли кокосовые пальмы, благоухали розарии. Папа Док поселил на этой улице своих приближенных, а при Бэби Доке построили еще два дома, где открыли эксклюзивные бордели с проститутками из Лос-Анджелеса, блондинками, которые брали по пятьсот долларов за час, развлекая глав колумбийских картелей, приезжающих надсматривать за распространением своего товара и отмывать нажитое в национальных банках. Приближенные и шлюхи исчезли вместе с режимом Бэби Дока, а народные массы сразу разграбили дома, растащив все вплоть до половых досок, а потом эти дома заселили.

Макс не представлял, почему здесь остался Дюфур. Улица загажена точно так же, как в самом низкопробном трейлерном парке.

От ворот остался лишь покореженный стальной каркас. Мостовая в рытвинах. Дома, ободранные до основания, годны разве что на снос. Можно представить, кто в них жил. Вот они выглянули из окон, то ли старики, то ли молодые, не отличишь. Глазеют на проезжающий автомобиль.

Дюфур жил в тупике, самом последнем доме, который отличался от остальных. Очень чистый, бледно-розовый, увитый плющом от фундамента до балконов. Ставни белоснежные, все закрыты. В переднем дворе ухоженная зеленая лужайка. К ступеням веранды ведет выложенная камнем дорожка.

На подъезде к дому играли дети. Они затихли, угрюмо наблюдая, как Макс и Шанталь выходят из автомобиля. Позади них кто-то свистнул. Макс заметил мальчика, скрывшегося за углом дома. Дети засуетились и, сбившись в плотную группу, загородили дорогу. У каждого в руке оказался невесть откуда взявшийся камень.

Эти дети не были похожи на тех, которых Макс видел на улицах города. На них была приличная одежда и обувь, они выглядели здоровыми и сытыми. Лет по восемь, но лица решительные и не по-детски суровые. Макс попытался улыбнуться девочке с бантами в волосах, однако наткнулся на свирепый взгляд.

Шанталь заговорила с ними, но никто не ответил. Все стояли молча, крепко стискивая в руках камни. Боеприпасов у них было достаточно. Вся улица усыпана камнями.

Макс взял Шанталь за руку и отодвинул назад, на несколько шагов.

Неожиданно опять появился мальчик. Он свистнул и прокричал что-то. Дети как по команде побросали камни и принялись играть. Шанталь облегченно вздохнула.

22

Дверь открыла девочка-подросток с пластинкой для исправления зубов. Она приветливо улыбнулась и проводила Макса и Шанталь в холл, а сама побежала на второй этаж по широкой покрытой ковровой дорожкой лестнице.

Поначалу прохлада в доме была очень приятна, но через несколько минут начало пробирать холодом. Шанталь потирала руки, пытаясь согреться.

Холл тускло освещался откуда-то сверху, но Макс не увидел ни светильников, ни выключателей на стенах. А за пределами холла царила темень.

На стене висела большая картина, писанная маслом. Темнокожая женщина, за ней двое мужчин испанского типа с худыми костлявыми лицами. На всех одежда времен Гражданской войны. Мужчины напоминали ребят из боевика пятьдесят третьего года «Игроки с берегов Миссисипи» – черные сюртуки, серые брюки в тонкую полоску. Женщина в оранжевом платье с белым гофрированным воротником. В руке зонтик.

– Один из этих парней Дюфур? – спросил Макс.

– Оба, – прошептала Шанталь, продолжая рассматривать картину.

– У него что, был брат-близнец?

– Не слышала об этом.

Наверху лестницы появилась девочка и жестом позвала их.

Стена вдоль лестницы была увешана черно-белыми фотографиями, на некоторых даты. Разглядеть их как следует было трудно, и чем выше они поднимались, тем меньше становилось света. Внимание Макса привлекла одна фотография – чернокожий мужчина в белом плаще и очках беседует на природе с группой детей.

– Папа Док, когда еще был хороший, – пояснила Шанталь.

Через широко открытую дверь девочка завела их в комнату.

Внутри было темно, хоть глаз выколи. По-прежнему улыбаясь, она взяла руку Шанталь и попросила ее взять за руку Макса. Они медленно двинулись, не видя абсолютно ничего.

Подошли к дивану. Сели. Девочка чиркнула спичкой и осветила комнату. Макс успел ухватить взглядом Дюфура, сидящего справа в кресле, колени укрыты пледом. Он смотрел на них и улыбался. Спичка догорела, и девочка подожгла фитиль небольшой масляной лампы. Макс теперь не видел Дюфура и не очень сожалел, поскольку вид прорицателя ему не понравился. Дюфур был похож на индюка-монстра. Длинный острый нос, казалось, вырастал из какого-то места между глазами, а прямо из-под нижней губы свисали дряблые мешки плоти. Ему было лет сто, а может, и более.

От лампы исходило слабое бронзовое сияние. Макс с трудом различал Шанталь, стол красного дерева, серебряный поднос с кувшином охлажденного сока лайма и двумя бокалами с синими узорами. Больше ничего видно не было.

Дюфур, к удивлению Макса, заговорил не по-креольски, а по-французски. Тихо, мягко объяснил, что знает только три английских слова: «Здравствуйте», «Спасибо» и «До свидания». Шанталь перевела это Максу и спросила, не возражает ли Дюфур, чтобы она находилась здесь как переводчица. Он сказал, что не возражает, называл ее «мадемуазель». Старик явно был из другой эпохи, когда при виде дамы мужчины касались края шляпы, вставали, отодвигали стулья и целовали руку.

– Извините за темноту, – произнес Дюфур, – но от света у меня начинается головная боль. Рад приветствовать вас в моем дома, мистер Мингус.

– Мы постараемся не отнимать у вас много времени, – промолвил Макс, кладя на стол блокнот и диктофон.

Дюфур пошутил, что он стареет, а вещи становятся все меньше. Вспомнил времена, когда были катушечные магнитофоны, тяжелые и громоздкие. Посоветовал попробовать лимонад, специально приготовленный для них.

Шанталь налила себе и Максу. Его удивил восточный узор на бокалах. Там были изображены мужчины и женщины в разных сексуальных позах. Обычные и экзотические, для выполнения которых требовалась ловкость профессионального акробата. Интересно, когда в последний раз этим занимался Дюфур?

Они поговорили немного, потягивая сок. Он был сладкий, с горчинкой и очень освежал. Дюфур спросил Макса, как давно он на Гаити и что думает о стране. Макс ответил, что приехал недавно и еще не сформировал мнения. Дюфур коротко рассмеялся и заявил:

– Ну что ж, давайте начнем.

23

Макс раскрыл блокнот и нажал на диктофоне кнопку «запись».

– Когда вы впервые увидели Чарли Карвера?

– Мать привезла его ко мне за несколько месяцев до исчезновения. Точную дату не помню.

– Как вы с ней познакомились?

– Она нашла меня. Была очень встревожена.

– Чем?

– Поскольку она вам об этом не сказала, не могу сообщить и я.

Ответ вежливый, но твердый. Макс чувствовал, что этот согнутый старик обладает железной волей. Шанталь приходилось напрягать слух, Дюфур говорил едва слышно.

– Каким вам показался Чарли?

– Умный и веселый мальчик.

– Вы часто встречались с ним?

– Раз в неделю.

– В один и тот же день?

– Нет, дни менялись от недели к неделе.

– Но каждую неделю?

– Да, каждую.

Было слышно, как Дюфур отворачивает крышку. Запахло керосином и гнилыми овощами. Шанталь скривилась и отвернулась. Макс нажал на диктофоне кнопку «пауза».

Дюфур ничего не объяснил. Натер ладони, запястья и предплечья, помассировал пальцы. Вонь перешла из стадии терпимой до почти непереносимой. Макс тоже отвернулся и окинул взглядом комнату. Его глаза уже привыкли к полумраку. Слева были видны окна с закрытыми ставнями. Свирепое солнце пробило в них светящиеся точки и тире.

Дюфур завинтил крышку сосуда и сказал что-то Шанталь.

– Он говорит, что готов продолжать, – передала она Максу.

– Хорошо. – Макс включил диктофон и всмотрелся в темноту, где смутно угадывались контуры хозяина дома.

– Кто назначал встречи, вы или миссис Карвер?

– Я.

– Как вы давали им знать?

– По телефону. Элани, моя служанка, которая встретила вас, звонила Розе, няне Чарли.

– За сколько времени вы их предупреждали?

– За четыре-пять часов.

Макс сделал пометку в блокноте.

– Был кто-нибудь с вами во время этих встреч?

– Только Элани.

– А в дом кто-нибудь приходил?

– Нет.

– Вы сообщали кому-нибудь о приезде Чарли?

– Нет.

– Кто-нибудь видел, как его привозили сюда?

– Вся улица.

Как только Шанталь перевела, Дюфур рассмеялся, показывая, что шутит.

– Соседи знали, кто он такой? – спросил Макс.

– Вряд ли.

– Может, за вашим домом кто-нибудь наблюдал?

– Нет.

– Почему вы так уверены?

– Я бы увидел.

– Но вы не переносите свет.

– Для того чтобы видеть, мне свет не нужен, – перевела Шанталь.

«Пристегните ремни, держитесь крепче – мы въезжаем в зону диснейлендовской мистической мумбо-юмбо».

Максу захотелось произнести это вслух, но он сдержался. Ему уже приходилось общаться с разными экстрасенсами и изотериками. Полная ерунда.

– Пока вы мне не задали ни одного правильного вопроса, – промолвил Дюфур.

– Да? А что мне следовало спросить?

– Не знаю. Я не детектив.

– Вам известно, кто похитил Чарли?

– Нет.

– Но я слышал, что вы можете видеть будущее.

– Не все.

«Надо же, как удобно. Это я вижу, а то нет. Например, не могу сказать человеку, когда умрет его близкий».

– Кстати, – продолжил Дюфур, – я не могу сказать людям, когда умрут их близкие.

Сердце Макса скакнуло. Он сглотнул слюну.

«Совпадение? Или старик читает мои мысли? Чушь, абсурд. Никакой телепатии не существует».

Сзади что-то зашевелилось. Макс услышал, как скрипнула половица, словно кто-то наступил. Он оглянулся, но ничего не заметил. Посмотрел на Шанталь. Она не выказывала никакого беспокойства.

– Чем вы занимались с Чарли во время встреч?

– Разговаривали.

– Разговаривали?

– Да. Мы беседовали молча.

– Понимаю. Вы использовали телепатию? Экстрасенсорное восприятие?

– Общались наши души.

– Ваши души?

«Ну что ж, буду подыгрывать ему. Ублажу старого хрыча».

– Да, наши души. То, что у нас внутри. Сущность каждого воплощена в душе. И у вас она, конечно, есть. А ваше тело просто дом, в котором вы живете, пока находитесь на земле.

«Он, очевидно, считает меня идиотом».

– Это для вас обычно – разговаривать с чьей-то душой? – спросил Макс.

– В общем, да. Но Чарли был особенный, не такой, как все.

– О чем вы разговаривали?

– О нем.

– Что он вам рассказал?

– Вам известно, почему он приезжал ко мне?

– Потому что ребенок пока не начал говорить и…

– Он объяснил мне, почему это происходит.

Макс заметил, как справа что-то мелькнуло. Быстро повернулся, но опять ничего не увидел.

– Чарли вам объяснил… вернее, его душа… что с ним не так, почему он не разговаривает?

– Да.

– И что с ним не так?

– Я сказал его матери. Если она вас не осведомила, не стану делать и я.

– Это могло бы помочь расследованию, – напомнил Макс.

– Нет.

– Позвольте мне судить об этом.

– Не поможет, – твердо произнес Дюфур.

– Его мать взяла с вас слово, что вы никому не сообщите о том, что рассказал вам Чарли?

– Нет, об этом не было речи. Вначале она, как и вы, весьма недоверчиво относилась к моим словам.

– Но потом передумала? Почему?

– Если она захочет рассказать вам, пусть расскажет. Я же не стану.

Макс понимал, что таким способом ничего из старика не вытянет. Придется побеседовать с Франческой и Аллейном.

– А ваши души по-прежнему общаются? Ваша и Чарли. Вы с ним сейчас поддерживаете контакт?

Шанталь перевела. Дюфур не ответил.

Макс осознал, что не видел, как служанка покинула комнату. Значит, она сейчас здесь? Он вгляделся в то место, где должна быть дверь, но темнота была слишком густой.

– Да, – проговорил наконец Дюфур, пошевелившись в кресле.

– И давно вы с ним общались?

– Сегодня утром.

– Он жив?

– Да.

Во рту у Макса пересохло. Возбуждение подавило все его сомнения и неверие.

– Где он?

– Мальчик не знает.

– Но может как-то описать место, где находится?

– Нет. Объяснил, что о нем заботятся мужчина и женщина. Они ему как родители.

Макс сделал пометку в блокноте, хотя разговор записывался на пленку.

– Он сказал что-нибудь насчет того, какая там обстановка?

– Нет.

– С ним все в порядке?

– Да. За ним хорошо ухаживают.

– Он говорил, кто его похитил?

– А вот это вы должны выяснить сами, – произнес Дюфур, повысив голос, в котором прозвучал гнев. – За этим вы сюда и приехали. Это ваше предназначение.

– Мое предназначение? – Макс положил блокнот. Ему не нравились нотки высокомерия в голосе старика.

– Каждый приходит на эту землю с предназначением, Макс. Порой оно меняется, иногда их несколько.

– А у меня?

– В данный момент это ваше предназначение. Как все будет развиваться зависит от вас, не от меня.

– То есть вы хотите сказать, я чуть ли не рожден, чтобы найти Чарли?

– Я не говорил, что вы его найдете. Это еще не решено.

– Вот как? И кто же это решает?

– Мы пока не знаем, зачем вы здесь.

– Кто «мы»?

– Мы не знаем, что вас здесь держит. У других это было легко видно. Они находились здесь ради денег. Наемники. Плохо. Но вас сюда привело иное.

– Но уж точно не здешний климат, – усмехнулся Макс и вспомнил сон, приснившийся в номере отеля в Нью-Йорке, когда Сандра сказала ему, чтобы он взялся за это дело, потому что у него «нет выбора». Макс вспомнил, каким мрачным казалось ему будущее. Старик прав, он приехал сюда, чтобы спасти свою жизнь, как и жизнь Чарли.

«Интересно, что он еще обо мне знает?»

– При рождении Бог дарует нам свободу воли и интуицию, способность проникновения в сущность вещей, – произнес старик. – Очень немногим Он дает в достатке и того и другого, многим дает больше одного, чем другого, ну а большинство ограничивает и в том и в этом. Первые, у которых и того и другого в достатке, осознают свое будущее. Политики видят себя президентами, служащие менеджерами, солдаты генералами, актеры суперзвездами и так далее. Они знают, чего хотят от жизни, уже в ранней молодости, когда им еще не исполнилось и двадцати. Иногда, когда вы неразумно используете время, ведете себя слишком скромно, в общем, уклоняетесь от своего предназначения, Бог вмешивается и ставит вас на правильный путь. Обычно вы воспринимаете это как «случайное совпадение». Более проницательные распознают Его руку и следуют по указанной дороге. Вам, Макс, было предназначено прибыть сюда.

Макс глубоко дышал. Вонь из комнаты исчезла. Сейчас здесь приятно пахло лаймом. Он вытащил из кармана постер с фотографией Чарли, развернул на столе. Показал на символ в виде раздвоенного внизу креста.

– Вы это можете разглядеть?

– Да, – ответил Дюфур. – Тонтон-Кларнет. Это его знак.

– Но ведь Тонтон-Кларнет – миф.

– На Гаити все факты основаны на мифах.

– Так что, он реально существует?

– Раскрыть это – ваша задача, – усмехнулся Дюфур. – Отправляйтесь к источнику мифа. Выясните, как он зародился.

Макс вспомнил Бисона и Медца. Хаксли сказал, что они поехали к водопаду. Сделал в блокноте пометку: «Поговорить с Хаксли».

– Вернемся к Чарли. Он видел Тонтон-Кларнета?

– Да.

Макс бросил взгляд на Шанталь. В ее глазах мелькнул страх.

– Когда?

– В последний раз, когда мальчик был тут, он сообщил мне, что видел Тонтон-Кларнета.

– Где?

– Он не уточнил. Сказал только, что видел его.

Макс быстро написал в блокноте: «Опросить слуг в доме Карверов».

– Я слышал, здесь похищают детей.

– Да, – согласился Дюфур, – подобное случается довольно часто.

– Почему это происходит?

– А почему это происходит в вашей стране?

– В девяноста процентах случаев похищениями занимаются педофилы. На втором месте стоит выкуп, и, наконец, похищения заказывают бездетные пары, которые не хотят обращаться в агентства по усыновлению, и одинокие женщины, бесплодные, одержимые манией материнства.

– Тут у нас детям находят иное применение.

Макс задумался и вспомнил Букмана.

– Вуду?

Дюфур покачал головой:

– Нет, не вуду. В культе вуду нет ничего предосудительного. Если угодно, это разновидность индуизма, только с другими богами. Детей в культе вуду никогда в жертву не приносили.

– Сатанизм? Черная магия?

– Правильно. Черная магия.

– Почему в черной магии приносят в жертву детей?

– По разным причинам. Большей частью этим занимаются психически ненормальные. Одурманенные черной магией идиоты считают, что если они сделают что-нибудь совершенно ужасное, то прискачет из ада дьявол, пожмет им руки и исполнит три желания. Но здесь люди знают точно, что делают. Вам известно, что за всеми нами присматривают охраняющие духи?

– Ангелы-хранители?

– Если хотите, называйте их так. Так вот, самую мощную защиту может обеспечить душа ребенка, ставшая вашим, как вы говорите, ангелом-хранителем. Дети невинны. Чисты. Они не подпустят к вам никакую порчу.

Макс задумался. Букман приносил в жертву детей, чтобы накормить какого-то демона, которого вызывал в воображении.

– Значит, детские души становятся мощными ангелами-хранителями, потому что дети невинны и чисты. Но Чарли похитили не из-за этого?

– Нет, – сказал Дюфур. – Хотя Чарли особенный. Защита, какую может обеспечить его душа, много мощнее. Он не просто чист, а вечно чист. Очень немногие имеют подобных охранителей. Я в их числе. Такие люди обычно обладают даром ясновидения.

– А можно ли «украсть дух» у одного и передать другому?

– Да, конечно. Но это сложная процедура, доступная немногим. Производится крайне редко.

– Вы способны это сделать?

– Да.

– Вы это совершали?

– Чтобы творить добро, нужно познать зло. Вы, Макс, больше, чем остальные, понимаете, о чем я говорю. Да, мне приходилось это делать. Однажды. Очень давно. Согласен, гордиться тут нечем. – Дюфур помолчал. – А детей на Гаити иногда похищают именно с такой целью, как я сказал. Чтобы использовать их чистую душу.

Шанталь закончила переводить, и тут же вошла служанка.

– Вам пора, – сказал Дюфур.

Они попрощались. Служанка вывела их из комнаты. В дверях Макс оглянулся. Он мог поклясться, что видел неясные контуры не одного, а двоих, которые сидели на месте Дюфура. Наверное, обман зрения.

24

Они поехали обратно в банк. Макс сел за руль. Он уже начал привыкать к запущенным улицам Порт-о-Пренса. Ему предстояло высадить Шанталь у банка и вернуться домой. В голове стучало. На сегодня достаточно. Он с трудом соображал. Полученную информацию необходимо обработать, рассортировать на полезную и бесполезную, затем снова отсортировать, попробовать найти какие-нибудь связи, намеки, нащупать нить, за которую можно ухватиться.

После того как они ушли от Дюфура, Шанталь молчала.

– Спасибо за помощь, Шанталь. – Макс ее оглядел. Она была бледная и дрожала. – Что с вами?

– Остановите машину.

Макс подъехал к тротуару. Шанталь выпрыгнула, сделала несколько шагов и опорожнила желудок, вызвав недовольство мужчины, который писал рядом у стены.

Макс подержал ее за плечи, когда опять начались позывы. Потом прислонил к машине и заставил глубоко дышать. Достал бутылку с водой, смочил носовой платок, вытер ей лоб.

– Мне уже лучше, – проговорила она. Ее щеки порозовели.

– На вас так подействовало общение с Дюфуром?

– Я сильно нервничала.

– Я не заметил.

– Поверьте, нервничала.

– Вы сегодня замечательно поработали, – похвалил Макс. – Так что завтра я даю вам выходной.

– Поедете в Город Солнца?

– Пожалуй, съезжу. Посмотрю, что там.

Они сели в автомобиль, Шанталь нарисовала Максу схему проезда. Посоветовала купить хирургические маски и перчатки – они продаются в центральных супермаркетах – и обязательно специальную обувь, которую можно потом выбросить. Там буквально все завалено дерьмом – животных, но большей частью человеческим. И чтобы долго там не задерживался. Это опасно для здоровья.

– Будьте крайне осторожны. Обязательно возьмите с собой пистолет. Машину без особой надобности не останавливайте.

– Похоже, у нас в Либерти-Сити спокойнее.

– Макс, учтите, Город Солнца – не шутка.

Он отвез ее в Народный банк Гаити, подождал, пока она исчезнет за входными дверями. Шанталь не оглянулась. Он не стал мучить себя вопросом, значит это что-нибудь или нет.

25

Макс позвонил Аллейну Карверу из дома, коротко отчитался о проделанной работе. Рассказал о планах на ближайшие дни. Судя по тому, как Аллейн слушал, одобрительно хмыкал и не задавал вопросов, было ясно, что Шанталь уже проинформировала его.

Затем он позвонил Франческе. Там никто не ответил.

* * *

Усевшись на веранде с блокнотом в руке, Макс прослушал запись, сделанную на диктофоне. В голове вертелись вопросы. Самый главный: почему похитили Чарли? Деньги? Но выкуп так и не потребовали. Месть? Вероятно. У богатых всегда есть заклятые враги. Это неизбежно. А у Карверов их наберется, наверное, целая телефонная книга.

Странности Чарли…

Он не говорил. Но многие дети начинают говорить поздно. Особенно мальчики. Пунктик с волосами.

Но ведь это ребенок. Макс помнил, что маленьким вдруг начинал плакать, когда кто-нибудь громко смеялся. Чего только не случается в детстве! Однако Дюфур нашел что-то в мальчике. Об этом знали похитители? В таком случае мотивом похищения мог быть шантаж. Карверы шантаж не упоминали, но это не значит, что его не было.

Дальше. По рассказам, Густав часто общался с ребенком. Он не видел его странностей? А Франческа сказала, что это от него скрывали. Похищение для целей черной магии? Не исключено.

Нужно перебрать всех врагов Караверов, выяснить, не связан ли кто с черной магией. Но как это сделать? Страна перевернута с ног на голову, в ней едва теплится жизнь. Нет нормальной полиции, не ведется учет преступлений, нет архива, где можно ознакомиться с делами прошлых лет. Придется идти самым трудным путем – искать под каждым камнем, гоняться за любой тенью.

И наконец, Эдди Фостин. Он причастен к похищению, несомненно. Похоже, главный игрок. Необходимо перетрясти его подноготную. Кто этот «большой человек», которого видела старуха из обувной мастерской? Фостин? Но его растерзала толпа, обезглавила. К тому же Эдди, как и его брат, был среднего роста, худощавый.

Винсент Пол? Дюфур сказал, что Чарли жив. Возможно ли это? Да, если похититель сам Дюфур и держит мальчика у себя.

Знает ли Дюфур, кто похитил Чарли? Смотри выше.

Насколько велико его влияние на Франческу? Он богата и ранима. Очень подходящий объект эксплуатации. Это сейчас едва ли не на каждом шагу. Разные фальшивые экстрасенсы и мистики охотятся за одинокими людьми, которых предали, обездолили, наивными, склонными к депрессиям. Эти мерзавцы обещают полный душевный комфорт всего за $99.99 плюс налог.

А если Дюфур настоящий? Поживем – увидим. Можно ли Дюфура причислить к подозреваемым?

Трудно сказать. Человек, близкий к папаше и сынку Дювалье, вполне мог справиться с несложным похищением. Для него не составило бы труда найти нескольких безработных полицейских, нуждающихся в деньгах и тоскующих по славным временам. Они к таким делам привычные. Но какой тут мотив? В его возрасте, когда жить осталось всего ничего? Может, Густав в прошлом поимел и его семью? Сомнительно. Вряд ли Густав стал бы связываться с фаворитами Папы Дока. И все же пока ничего исключать нельзя.

Макс лег в постель, попытался заснуть, но сон не шел. Он побрел в кухню, нашел в одном из шкафов непочатую бутылку рома «Барбанкорт». За ней в углу что-то стояло. Проволочная фигурка высотой примерно десять сантиметров. Человечек в соломенной шляпе расставил ноги, заложил руки за спину.

Макс налил себе рома, глотнул и внимательно рассмотрел фигурку. Голова покрашена черной краской, одежда – рубашка и брюки – темно-синяя. Из кармашка торчит красный платочек. За плечо заброшена небольшая сумка, похожая на школьный ранец.

Ром прошел хорошо, наполнил внутренности успокаивающей теплотой, которая скоро распространится по телу и преобразуется в приятное ощущение беспочвенной надежды. Похоже, он начал привыкать к зелью.

26

Шанталь и Хаксли предупреждали его, но все равно он был ошеломлен, медленно двигаясь в автомобиле по трущобам Города Солнца.

Главной транспортной магистралью здесь служила узкая колея в грязи. Направо и налево тысячи убогих лачуг. Колея вилась между ними. Присмотревшись, Макс обнаружил там определенную иерархию. Примерно четверть домов – саманные хижины с крышами из гофрированного железа. Они выглядели довольно крепкими и пригодными для жилья. Классом ниже шли лачуги из тонких досок с крышами из пластика, которые мог снести несильный ветер. Но в любом случае эти жилища были лучше лачуг из картона, составляющих большинство. Видимо, саманные хижины принадлежали старожилам трущоб, а картонные – новичкам. В деревянных жили те, кто посередине. Некоторым служили жильем выпотрошенные легковые автомобили, автобусы и грузовики.

Из дыр в крышах вырывались густые клубы черного дыма. Они образовывали в небе облако серого тумана в форме дирижабля, ветер крутил его, но не рассеивал. Макс чувствовал на себе сотни взглядов. Обитатели лачуг вылезали посмотреть на автомобиль. Истощенные, еле двигающиеся, похожие на скелеты, они стояли, опираясь спинами на стенки своих лачуг.

Кварталы хижин сменялись незастроенными участками. Тут сухого места было мало, в основном топь непролазная. Возле куч грязи играли тощие рахитичные дети. Несколько раз попались повозки, везущие какой-нибудь скарб. Лошади такие же изможденные, как и их хозяева. В воздухе витали разнообразные мерзкие запахи. Причем один смешивался с другим, умножался на два и так до бесконечности. Падаль, всевозможнейшие отбросы и экскременты – все это смердело. Вонь стояла такая, что Макса затошнило. Пришлось надеть одну из масок, которые он купил перед поездкой сюда.

Макс пересек Бостонский канал по временному мосту, сделанному из связанных металлических балок. Густая река из отработанных нефтепродуктов разделяла Город Солнца пополам. Извергала ядовитую жидкость в море. Такого кошмара он еще не видел. В аду, наверное, чище и дышится легче. Не верилось, что войска США и ООН оккупируют страну уже два года и ничего не сделали с Городом Солнца.

Где же тут может обитать Винсент Пол? Никаких автомобилей и джипов.

Макс поднялся на возвышенность и вышел из машины осмотреться. По совету Шанталь он купил специальную обувь, которую потом можно выбросить. Недалеко от «Тупика Карвера» торговала женщина. У нее в корзине было много разного старья. Максу достались обшарпанные армейские ботинки со стертыми каблуками. Вскоре он убедился, что поступил очень разумно, потому что, пройдя несколько метров, провалился по щиколотку в грязь так, что с трудом вытащил ноги. Глубокие следы немедленно затянуло липкой маслянистой мерзостью.

Слева послышалось гудение двигателей. Метрах в пятидесяти шла небольшая колонна военных автомобилей – три грузовика, сзади джипы. Они направлялись к морю.

Макс побежал к машине и завел двигатель.

27

Он последовал за колонной к площадке у моря, где полукругом стояли большие темно-зеленые палатки. Над двумя развевались флаги Красного Креста. Сотни обитателей Города Солнца стояли в очереди к длинным столам, за которыми солдаты подавали им бесплатную еду в картонных тарелках Они быстро съедали порцию и снова становились в очередь, другие с ведрами и канистрами стояли в очереди к цистерне с водой. Дальше Макс увидел еще три «хвоста», где давали рис, кукурузную муку и уголь. В очередях соблюдался идеальный порядок. Люди стояли тихо. Каждый знал, что хватит на всех.

Макс начал думать, что был не прав: войска ООН действительно что-то делают для облегчения страданий этих отчаявшихся людей, которых освободили от диктатуры. Но, присмотревшись внимательнее, нигде не обнаружил символики ООН. На солдатах не было знаменитых лазурных головных уборов, на машинах надписей. И оружие у них было не фирменное, а разношерстное, бандитские стрелялки. Автоматы, помповые ружья и автоматические карабины.

Макс осознал, что это боевики Винсента Пола, за несколько секунд до того, как увидел его самого, когда он вышел из медицинской палатки. Винсент Пол был во всем черном – футболке, брюках военного образца и ботинках парашютиста. Он был высокий, массивный, лысый и чернокожий. Уж как здоров был Джо, а этот казался ростом выше. Достаточно посмотреть, какую тень он отбрасывал.

Гигант направился к одному из столов, где раздавали еду, и стал помогать. Подавал людям тарелки, разговаривал, смеялся. Смех – рокот на низких частотах, напоминающий рев идущего на посадку реактивного самолета. И голос очень запоминающийся. Макс сразу узнал его. Да, в ту ночь его от детей-грабителей спас действительно Винсент Пол.

Подав несколько тарелок, Пол двинулся вдоль очереди. Наклонялся к детям, говорил что-то, даже приседал на корточки, общался с мужчинами, женщинами, тоже нагибался, чтобы услышать их реплики. Пожимал руки, принимал объятия и поцелуи. Когда одна старуха поцеловала его руку, он поцеловал ее, и люди пришли в восторг. Они забыли про очередь, столпились вокруг.

Вскоре Макс услышал странные свистящие звуки, будто декламировали речитативом.

Ссен-ссен… ссен-ссен… ссен-ссен…

Звуки становились громче, к декламации присоединялись все больше людей. И тогда он наконец разобрал.

Вин-ссен… Вин-ссен… Вин-ссен…

Обитатели Города Солнца, забыв о голоде и страданиях, славили своего благодетеля. А он продолжал легко двигаться между ними, пожимая руки, принимая объятия. Макс заметил двух женщин в форме. Они наблюдали за толпой, на бедрах висели кобуры с пистолетами.

Пол поднял руки, и толпа затихла. Он на голову возвышался над самым высоким человеком, так что его хорошо было видно. Начал говорить глубоким баритоном. Толпа жадно впитывала каждое слово, взрываясь возгласами, аплодисментами, свистом, воплями, топаньем ног. Даже его люди, которые, должно быть, слышали это миллион раз, хлопали с неподдельным энтузиазмом.

Макс видел подобное на улицах Майами. Каждые несколько лет разные мафиози – из тех, кому повезло не попасть в тюрьму и просто остаться живыми благодаря жестокости, деньгам и хорошим связям, – решали «отдать кое-какие долги» общине, которой стояли поперек горла своими наркотиками и войнами за дележ территории. На Рождество они выезжали с бригадами в район трущоб и раздавали жареных индеек, подарки и даже деньги. У них было все, что могли вообразить их примитивные мозги, – богатство, женщины, власть. Но им нужны были еще любовь и уважение.

Филантропия Винсента Пола – иного толка. В этой стране выжить можно было, лишь покинув ее, как делали многие, рискуя жизнью, добираясь на лодках до Флориды. Оставшимся должен был кто-то помочь. Поскольку США и ООН это делать не собирались, помогать взялся тот, кого называли самым крупным наркобароном на Карибах.

Наблюдая за Полом, Макс был уверен, что видит перед собой похитителя Чарли Карвера. Он вполне мог забрать ребенка и спрятать где угодно. Ему тут всё подчинялось.

28

Во второй половине дня Винсент Пол влез в джип и покинул трущобы. За ним последовали грузовик и два автомобиля. Макс сел им на «хвост». Они выехали из города и направились в горы по узкой извилистой дороге. К вечеру добрались до плато, где горел небольшой костер. Колонна остановилась. Автомобили поставили так, чтобы фары полностью освещали ровную каменистую площадку.

Автомобиль Макса, с погашенными огнями, подкатил немного ближе, и Макс вышел из машины. Осмотрелся и подобрался к площадке. Задний борт грузовика был открыт. Оттуда слышалась какая-то возня, крики. Вскоре на землю выпал человек. Боевик Винсента поднял его и прислонил к грузовику. Через некоторое время вылетели еще несколько. Они падали друг на друга. Макс сосчитал, их было восемь. Затем пленников повели в центр площадки.

Макс приблизился. За происходящим наблюдала группа людей, по виду местные жители. Он зашел слева, оставаясь в темноте. Оттуда были отчетливо видны пленники, их выстроили в ряд. Они были в форме войск ООН, азиаты.

Пол, заложив руки за спину, прошелся вдоль шеренги, осмотрел внимательно каждого с головы до ног.

– Кто-нибудь из вас понимает английский?

– Да, – ответили они нестройным хором.

– Кто у вас старший?

Один шагнул вперед. Он пытался встретиться взглядом с Полом, но не удалось. Слишком сильно пришлось бы откинуть назад голову.

– Кто ты?

– Капитан Рамеш Саггар.

– Это твои люди?

– Да.

– Знаешь, почему вас сюда привезли?

– Нет. Кто ви такие? – Капитан говорил с сильным акцентом.

Пол бросил взгляд на группу местных жителей, затем опять на капитана.

– Ты знаешь, почему вы находитесь в этой стране?

– Не понять?

– С какой целью вы прибыли на Гаити? Что вы здесь делаете? Ты, твои люди, полк Бангладеш войск ООН?

– Я… я… я не понять?

– Чего ты не понял? Вопрос? Или чем вы тут занимаетесь?

– Почему ви спрашивать меня это?

– Потому что я задаю вопросы, а ты на них отвечаешь. Вопросы простые, капитан. Я не стану требовать, чтобы ты выдавал военные тайны.

Пол говорил твердым ровным тоном, без эмоций. Но Макс чувствовал, что это прелюдия перед взрывом. Точно также вел себя и Джо. Использовал свою комплекцию, чтобы сбить с толку и запугать подозреваемого спокойным рассудительным тоном. Вроде: «Послушай парень, ты только расскажи мне то, что я хочу знать, а я попробую замолвить за тебя словечко перед окружным прокурором». А затем, если это не срабатывало, или подонок был особенным сукиным сыном, или у Джо сегодня просто был неудачный день, он взрывался: «Ах ты сволочь!» – и лупил его тыльной стороной кисти, сбивая с ног.

– Отвечай на вопрос. Пожалуйста.

– Ми сдес, чтобы сохранят мир. – Голос капитана дрожал.

– Чтобы сохранять мир? – повторил Пол. – И вы это делаете?

– Что?

– Отвечай на мой вопрос. Вы делаете свою работу? Вы сохраняете мир?

– Да, йа…йа так думать.

– Почему?

– Сдес нет гражданский война. Люд не воюйт.

– Это верно. Пока. – Пол посмотрел на семерых солдат, беспокойно переминающихся с ноги на ногу. – Вот ты сказал, что ваша работа здесь сохранять мир, и вы ее выполняете хорошо. Как по-твоему, вы обязаны защищать местных жителей, гаитян?

– Защи…защищат?

– Да, защищать. Ну, следить, чтобы им никто не причинял зла. Ты понял? – Теперь в голосе Пола прозвучала злость.

– Да.

– Так что? Вы это выполняете?

– Йа…йа…йа думать так.

– Ты так думаешь? Ты так думаешь?

Капитан кивнул. Пол свирепо посмотрел на него. Капитан опустил голову. Он уже почти совсем скис.

– Ну так скажи мне, капитан. Могут ли те, кто призван защищать гаитян, насиловать местных женщин? Вернее, не так. Лучше конкретнее. Как ты считаешь, капитан Саггар, защитник гаитян может избить и изнасиловать местную девочку-подростка?

Саггар молчал. Его губы дрожали, лицо тряслось.

– Так что?

Молчание.

– Отвечай на мой вопрос, скотина! – рявкнул Пол, и все, включая его боевиков, встрепенулись.

Макс почувствовал, как дрогнуло его нутро, точно басовую колонку включили на полную мощность.

– Йа…йа…йа…

– Йа…Йа…Йа… – передразнил его Пол пидорастическим голосом. – Тебе что, в жопу фитиль вставили? Нет? Тогда отвечай.

– Н…н…н…нет это не… но…но…но…

Пол поднял руку, как бы требуя всеобщего внимания. Саггар сжался.

– Ты, я вижу, знаешь, о чем идет речь.

– Извиняйт! – выпалил капитан.

– Что?

– Ми говорить ми очень извиняйт. Ми написал письмо.

– Письмо? Это? – Пол вынул из кармана сложенный лист бумаги и начал читать: – «Уважаемый мистер Лефен». Вон там стоит человек у джипа, в красной рубашке, это он. «Я приношу извинения за своих людей и за миротворческие силы ООН за достойный сожаления инцидент, случившийся с вашей дочерью и несколькими солдатами моего подразделения. Мы приложим старание, чтобы подобные инциденты никогда не повторялись. Искренне ваш капитан Рамеш Саггар».

Пол медленно сложил письмо и сунул в карман.

– Ты знаешь, что девяносто процентов населения Гаити неграмотные? Ты это знаешь, капитан?

– Н…н…нет.

– Нет? А то, что тут почти никто не понимает по-английски? И мистер Лефен тоже.

– Да.

– Так зачем же ты написал письмо по-английски, а? И что может дать эта ничтожная мерзкая бумажка девочке Верите Лефен? Ты знаешь ее, капитан?

Саггар промолчал.

Пол обернулся и негромко сказал что-то, протянув руку. Вышла девочка, хромая. Встала лицом к Саггару. Они были одного роста, хотя девочка была очень сгорблена. Макс не мог увидеть ее лицо, но, судя по лицу капитана, девочка выглядела скверно.

– Ты узнаешь ее, капитан?

– Йа очен извиняйт, – произнес Саггар, обращаясь к ней. – То, что ми сделат вам, бил плохо.

– Я же тебе объяснял, капитан, она тебя не понимает.

– П…п…пожалуйста, переведит.

Пол обратился к девочке. Она в ответ прошептала Полу на ухо. Он посмотрел на Саггара.

– Она сказала, чтобы ты отправлялся в maman ou, буквально в половой орган мамы. А фигурально «убирайся к дьяволу».

– Что… что ви собирайтс сделат с нам?

Пол полез в нагрудный карман. Вытащил что-то и протянул Саггару. Тот посмотрел, и его лицо окаменело от ужаса. Это была фотография.

– Откуд… откуд ви это взял?

– В твоем кабинете.

– Но… но…

– Симпатичные девочки. Как их зовут?

Саггар взглянул на фотографию и начал всхлипывать.

– Назови их имена, капитан?

– Если… если ви… ви причинит вред кому-то из нас, то у вас будут много неприятност для вас.

Пол жестом подозвал солдата, стоящего в конце шеренги. Поставил его напротив Саггара, отошел на несколько шагов, выхватил пистолет и выстрелил солдату в висок. Саггар вскрикнул. Солдат рухнул на землю, из раны заструилась кровь.

Пол убрал пистолет в кобуру, подошел и пнул тело в бок.

– Так как зовут твоих дочерей, капитан?

– М…М…М…Мина и Сссс…Су…Су…Сунита.

– Мина? – Пол показал на фотографию. – Старшая? С бантом?

Саггар кивнул.

– Сколько ей?

– Ттт…ри…тринадцат.

– Ты ее любишь?

– Да.

– Что бы ты сделал со мной, если бы я изнасиловал ее?

Саггар не ответил.

– Не смотри на свои ноги, капитан – смотри на свою дочку. А теперь представь, что я ее изнасиловал. Можешь? Вообрази сцену: однажды я и мои приятели едем по улице в машине. Нас восемь человек. Мы видим Мину, она идет одна. Мы останавливаемся, заговариваем с ней. Предлагаем сесть с нами. Она отказывается, но мы забираем ее силой. Прямо на улице, среди бела дня, есть много свидетелей, которые нас опознают. Но мы ничего не боимся, поскольку мы в военной форме и у нас автоматы. Да, я забыл упомянуть одну маленькую деталь. Мы не просто военные, а миротворцы ООН. Мы прибыли защищать вас. Только люди, которых мы защищаем, нас проклинают и ненавидят. Знаешь почему? Потому что мы хватаем молоденьких девочек на улице, таких как Мина.

Саггар опустил голову, уставился в землю. Он был подавлен, испуган, но еще не осознал своей судьбы. Не мог поверить, что Пол убьет их всех. Макс понимал происходящее. Ох как понимал. У него с этими подонками, которые похитили Мануэлу, возникла сходная ситуация. Он тоже попытался использовать для примера сестру парня, который у них верховодил, чтобы заставить почувствовать боль потери. Ничего не получилось. Парень заявил Максу, что он однажды так одурел от наркотиков и «ангельской пыли», что трахнул свою младшую сестру в задницу. А спустя пять месяцев свел ее с педофилом. Макс выбил этому сукину сыну мозги и нисколько не раскаивался.

– Мы повезли твою дочку в пустынное место, – продолжил Пол. – Она храбрая девочка, твоя дочка, Мина. Молодец. Она дралась с моими приятелями, одному чуть не откусила палец. Что ж, ему пришлось выбить ей зубы прикладом автомата. А потом он схватил ее за уши и силой впихнул свой член ей в горло, а остальные держали ее. Все получили свое по очереди. Все, кроме меня и водителя. Я не такой. Если мне приспичит, я беру два кондома и иду к шлюхам-доминиканкам рядом с нашими казармами. А водитель просто отказался в этом участвовать. Когда мои ребята сделали ей в рот, они потом изнасиловали ее, маленькую Мину. Дважды. Каждый. Лишили невинности, по-настоящему вскрыли эту маленькую сучку, разорвали ей все внутри. Буквально. Она истекала кровью. Мы, конечно, заметили. И как ты думаешь, что сделали мои ребята? Опомнились и повезли к доктору? Нет. Они перевернули ее и начали трахать в задницу. Дважды. Каждый. А знаешь, что сделали потом? Поссали на нее и уехали искать других девочек. Мину нашли через два дня. Чудо, что она не умерла. Знаешь, сколько швов ей наложили на вагину? Сто восемьдесят три! А ей всего тринадцать лет.

Саггар начал плакать.

– Я…я…я…я…я не делать ничего.

– Ты стоял рядом и не возражал. Это же твои люди, ты ими командуешь. Одно твое слово, и они бы прекратили издевательства. Ты несешь за это полную ответственность.

– Послушайть… сообщить об этом мой начальник. Я подписать признание. Они…

– …накажут тебя в соответствии с военным уставом ООН? – воскликнул Пол. – Родители девочки, прежде чем пойти ко мне, были у твоего командира. Ты это, конечно, знаешь. И знаешь также, как поступил твой командир. Он заставил тебя послать родителям письмо с извинениями. И как же он накажет тебя сейчас? Заставит вымыть мою машину?

– Пожалуйст. – Саггар упал на колени. – Пожалуйст, не убивайть меня.

– Если бы я так надругался над твоей дочкой, ты бы убил меня, верно?

– Пожалуйст, – громко зарыдал капитан.

– Отвечай на мой вопрос.

– Я бы передать вас в орган правосудия! – заголосил Саггар.

– Тебе известно, что у нас на Гаити нет законов? Никаких. Билл Клинтон разорвал в клочки нашу конституцию, и ему придется заплатить своим адвокатам из Арканзаса, чтобы они написали нам новую. А до той поры давай будем пользоваться законами Бангладеш. Ты не возражаешь, капитан? Скажи, какое наказание в твоей стране предусмотрено за изнасилование?

Саггар молчал.

– Давай же. Говори. Ты знаешь.

Саггар всхлипнул.

– Я поинтересовался, сколько у вас дают за изнасилование, – произнес Пол. – Просто хочу услышать это от тебя.

– С…С…С…Смерть.

– Не понял.

– Смертный наказаний.

– Значит, в твоей стране изнасилование считается тяжким преступлением, которое карается смертью. А здесь все будет в порядке, да? Думал, если здесь нет законов, значит, не будет никакого наказания? Ошибаешься. Я тут вершу закон и исполняю наказания.

– Мои люди только… они не хотеть причинить девочке плохо.

– Так вот она, эта девочка. Ты объясни это ей. Ты знаешь, что эти ублюдки не только навсегда изуродовали ее лицо, но и повредили ей позвоночник, так что она никогда не сможет нормально ходить? Не сможет ничего носить на спине. А в этой стране женщины носят на спине все. Вы погубили ее жизнь. Лучше бы вы убили ее.

Лицо Саггара блестело от слез. Пол показал направо.

– Стань там.

Саггар поковылял к указанному месту.

– Стоп! – рявкнул Пол.

Двое боевиков нацелили ружья в голову капитана.

Пол подошел к бангладешским солдатам. Схватил одного за руку. Осмотрел его ладонь и выдернул из шеренги. Солдат пытался сопротивляться. Пол потащил его за воротник рубашки и поставил на место, где только что стоял Саггар.

– Ты Санджай Веджа?

– Да! – крикнул тот с вызовом. Он был лысый и чисто выбрит.

– Она укусила тебя за палец, и ты разбил ее лицо автоматом. Ты был первым и издевался больше всех. Хочешь что-нибудь сказать?

– Нет, – буркнул Веджа.

– Снимай штаны.

– Ч…ЧТО?

– Шта-ны, – по слогам повторил Пол. – Штаны снимай, понял?

Веджа оглянулся на сослуживцев, которые стояли, отвернув глаза, и начал медленно расстегивать брюки. Пол принялся искать что-то на земле. Поднимал камень, взвешивал на ладони, отбрасывал, брал другой. Наконец нашел то, что хотел – два больших плоских камня, примерно размером с его ладонь.

– И трусы тоже! – бросил он, не оборачиваясь.

Веджа снова оглянулся на товарищей по оружию и спустил длинные белые трусы.

Пол приблизился, держа руки за спиной.

– Подними свой инструмент. Вот так, хорошо. Теперь расслабься. Я даю тебе команду «вольно».

Макс напряженно наблюдал. Пристально глядя в глаза солдату, Пол согнулся, принял позу принимающего в бейсболе, глубоко вдохнул носом, а затем рывком двумя руками, в каждой по камню, прихлопнул свисающую мошонку солдата. Макс услышал два звука. Вначале громкий треск камней, а следом негромкий всплеск, будто лопнул воздушный шарик. Челюсть солдата отвисла, точно перестали действовать мускулы. Глаза вылезли из орбит, жилы на лысом черепе набухли.

Он вскрикнул неестественно низким тоном. Затем вместе с болью пришло наконец осознание того, что с ним произошло, и крик трансформировался в безумный вопль. Макс почувствовал позывы к рвоте. Двое сослуживцев Веджи упали в обморок, остальные, включая капитана Саггара, обмочились.

Но Пол еще не закончил. Он крепко ухватил гениталии солдата обеими руками, закрутил, словно собирался выжимать мокрое белье, на мгновение замер и с глухим ворчанием оторвал их.

Веджа отшатнулся – два шага, три, один, – открывая рот в беззвучном крике.

Макс видел глубокую рану у него между ног, по бедрам стекали малиновые ручейки крови. Веджа потянулся к промежности и коснулся чего-то кашеобразного, что осталось от его половых частей. Пол зашвырнул пропитанные кровью камни вместе с оторванной плотью в дальний угол площадки. Веджа поднес окровавленные пальцы к глазам, внимательно изучил их, качнулся назад и рухнул на землю, разбив голову о камень.

Он был мертв.

Пол вытащил пистолет и выстрелил ему в голову. Вскоре выдернул из строя еще одного солдата. Этот кричал, умолял. Пол ударил его по лицу своей огромной окровавленной лапой.

– Стой здесь и смотри на приятелей. Так, как ты смотрел, когда они насиловали девочку. – Затем он крикнул двоим, которые держали под прицелом Саггара. Они толкнули его группе местных людей, молча наблюдавших за происходящим.

– Ты монстр! – заорал Саггар. – Ты будишь за это наказать.

Пол свистнул, и полетели камни.

Первый залп сделала семья девочки. Насильники пытались увернуться, но их отовсюду ждал град камней. Солдаты попадали на землю. Саггар ползал на четвереньках, из раны на лбу сочилась кровь, вместо одного глаза зияла кровавая рана. Их обступили гаитяне, возглавляемые семьей Лефен, с мачете и палками в руках.

Все продолжалось не более двух-трех минут. Солдаты вскрикивали, но после воплей Веджи это был какой-то жалкий писк. Люди работали молча, яростно вымещая на подлых насильниках всю свою ненависть к завоевателям. Они покинули площадку, оставив за собой пульпу алого цвета, мерцающее вязкое озерцо.

Боевики подошли проверить, не остался ли кто жив, но так, для порядка. Пол посмотрел на последнего солдата, которого заставил наблюдать происходящее.

– Ты водитель. Ты не стал принимать участия в этом злодеянии, поэтому я дарую тебе жизнь. Возвращайся в Порт-о-Пренс, в казармы, и расскажи все, что видел. Начни со своих приятелей сослуживцев, потом расскажи командиру-офицеру. Сообщи, что все организовал я. Винсент Пол. Ты понял?

Водитель кивнул, стуча зубами.

– Передай от меня следующее: если еще раз произойдет изнасилование или нашим людям будет причинен какой-нибудь вред, мы расправимся с преступниками вот так. – Он показал на кровавое месиво на площадке. – И если вашему начальству взбредет в голову нам отомстить, мы вообще всех вас перережем до одного. Это не угроза, а обещание. Теперь иди.

Водитель двинулся, очень медленно, опустив голову, сгорбившись. Прошел несколько метров и бросился бежать, исчезнув в темноте.

Надо было уходить, но Макс продолжал стоять. Его захлестнули противоречивые чувства. Он ненавидел насильников и вначале был полностью на стороне Пола. Действительно, солдаты совершили неслыханное злодеяние, а как их наказали власти? Это же издевательство, оскорбление потерпевшей девочки. Мерзавцы. Но с другой стороны, чего добился Пол? Девочке здоровье не вернешь. Значит, лишь получил удовлетворение от страданий насильников. Конечно, это сдержит остальных. Войска ООН, наверное, совершали нечто подобное и в других местах, куда прибывали с «миссией мира». Но не лучше ли было бы привлечь внимание прессы, поднять по поводу этого изнасилования большой шум и заставить руководство ООН ужесточить наказания в войсках, чтобы подобные случаи не повторялись?

Неожиданно Макс вспомнил о Сандре и спросил себя, что бы он сделал на месте Пола, если бы это случилось с ней. Задержал бы их и ждал год, пока какой-нибудь судья, может, приговорит насильников к пожизненному заключению с правом подачи апелляции через пятнадцать лет, если окажется достаточно доказательств? Нет. Он бы тоже кастрировал эту сволочь голыми руками.

Пол прав? Да, прав. Потому что правила составлены так, что если играть по ним, то всегда проигрываешь.

Макс сел в машину и уехал.

29

Когда Макс добрался до рыночной площади, ночная жизнь Петионвилла, вернее, ее суррогат, была в полном разгаре. Несколько баров и ресторанов широко распахнули двери, зажгли цветные огни, демонстрируя, что готовы к приему посетителей. Но их было немного.

Для восстановления равновесия Максу нужно было выпить, и обязательно в обществе. Миновало много лет с тех пор, как он видел умирающих людей. Собственно, когда он прикончил тех подонков, это и был тот самый последний раз. Они заслужили смерть, однако на душе тогда было тягостно. Частица смерти всегда остается с тобой. Хорошо, что сейчас у него не было особой причины цепляться за жизнь, и смерть людская переносилась легче. Несколько раз Макс видел, как людей казнили на электрическом стуле, головы вспыхивали огнем под капюшонами, а плоть оплавлялась с костей, точно воск со свечи. Он видел, как копы убивали преступников и преступники убивали копов. Достаточно людей убил и он сам. При исполнении служебных обязанностей, и один или два раза их преступая. Он не знал сколько, – не мог заставить себя сосчитать, но помнил их лица. Вот его босс, Элдон Бернс, вел счет всем, кого прикончил. Любил порядок. На его столе в прозрачной коробке лежал табельный револьвер с зарубками на рукоятке. По числу убитых. Макс насчитал шестнадцать.

Проезжая «Купол», Макс увидел Хаксли. Журналист стоял в дверях, разговаривал с тремя уличными мальчиками. Макс поставил машину и направился к бару.

– Рад тебя видеть, Макс, – сказал Хаксли.

Они обменялись теплым рукопожатием. Мальчики, с которыми журналист беседовал, отошли. Потом самый рослый возбужденно что-то произнес, показывая на Макса.

– Что он хочет? – поинтересовался Макс, догадавшись, что мальчик был среди тех, кто напал на него ночью.

– Он говорит, чтобы я передал тебе его извинения за ту ночь, – пояснил Хаксли. – Он не знал, кто ты такой.

– И кто же я такой?

Хаксли спросил мальчика. Тот ответил.

– Он говорит, ты друг Винсента Пола.

– Вот как?

– Он говорит, Пол приказал им охранять тебя, – удивленно перевел Хаксли. – Ты встречался с ним?

– Пошли лучше чего-нибудь выпьем, – улыбнулся Макс, увлекая Шона Хаксли к бару.

Когда Макс рассказал о том, что случилось ночью, Хаксли рассмеялся.

– Тебе нужно было отнестись к мальчику хотя бы с небольшим уважением, и он отстал бы. Грубить ночью в таком месте очень опрометчиво. Тебе крупно повезло, что вовремя появился Винсент Пол.

Бар был почти пуст, музыка не играла. Но во дворе собралась большая группа американцев, по выговору со Среднего Запада. Потягивали через соломинку коктейль.

Макс приканчивал свой третий неразбавленный «Барбанкорт». А порции здесь были щедрые. Выпитое уже начало действовать.

– Как тебе показался наш Город Дерьма? – усмехнулся Хаксли, прикуривая сигарету. – Ты ведь там сегодня побывал, верно?

Макс изумленно посмотрел на него.

– Да что ты, Макс! – воскликнул Хаксли. – От тебя смердит, будто ты переночевал со скунсом. Очень характерный запах, гаитянину трудно перепутать.

Макс только сейчас осознал, что он в одноразовых ботинках с затвердевшей грязью Города Солнца.

– Извини.

– Чепуха! Нашел там что-нибудь?

– Совсем немного. – О том, чему он был свидетелем, Макс сообщать не собирался. – Видел, как Винсент Пол занимается благотворительностью.

– Зеленые палатки? Да, он этим знаменит. Вот почему его так любят в трущобах. Он им помогает. Ходит слух, что он то ли строит, то уже построил какой-то мифический город. Рай для бедных, больницы, школы и прочее. Все бесплатно, за счет прибылей от наркоторговли. В общем, наш собственный кокаиновый Кастро.

Макс рассмеялся.

– Ты знаешь, где этот город находится?

– Нет. Он как Эльдорадо. Никто не знает, где он и как туда добраться, но все уверены, что город существует. – Хаксли посмотрел на Макса. – Как идет расследование?

– Только началось. – Макс глотнул рома.

Вошли американцы. Морпехи, примерно человек тридцать, вооруженные, лица и руки закамуфлированы черным. Одеты по-полевому.

– Что происходит? – тихо промолвил Макс. – Облава?

– Нет. – Хаксли улыбнулся и покачал головой, наблюдая, как морпехи выходят на улицу. – Чтобы не заскучали, им тут каждые две недели устраивают учения. Они и подразделения миротворцев ООН. Миротворцы обороняют старые казармы в Каррефоре – это район Порт-о-Пренса, – морпехи пытаются взять их.

– Забавно!

– Там есть одна хитрость.

– Какая?

– Они частично используют боевые патроны.

– Да что ты?

– Истинная правда.

– Неужели?

– Клянусь матерью.

– Она жива?

– Конечно.

– И что, есть убитые и раненые?

– Не так много, как можно ожидать. Двое-трое с обеих сторон, но высокое командование все покрывает, объясняет как несчастные случаи.

– Даже не верится.

– Я тоже не верил, пока не увидел своими глазами, – произнес Хаксли, вставая.

– Куда ты?

– У меня в машине видеокамера. Поеду сниму что-нибудь и перегоню в Си-эн-эн. Хочешь, поедем вместе?

– Сегодня не могу. Очень устал. Давай в другой раз. Не попади под пулю.

– Ты тоже береги себя.

Они пожали друг другу руки. Хаксли двинулся за морпехами. Макс заказал еще выпить и долго смотрел на дымящийся окурок, который журналист оставил в пепельнице. Конечно, это шутка, насчет боевых патронов. Но сейчас ему это безразлично.

30

Утром Макс позвонил Аллейну Карверу. Сказал, что хотел бы опросить всех слуг, которые работали в доме во время похищения Чарли. Аллейн ответил, что организует это на следующий день.

Макс опрашивал слуг в небольшой комнате на втором этаже, ее окна выходили на лужайку и окружающие усадьбу деревья. Из мебели в комнате стояли лишь стол и два стула, на которых сидели он и Шанталь. Макс понял, что это специально. Слуги всегда должны разговаривать с хозяевами стоя. Во время беседы они бросали быстрые испуганные взгляды на картину, висевшую за спиной Макса. Большое полотно, на нем теперешний Густав, в бежевом костюме и черном галстуке, сердито смотрел, держа на толстом кожаном поводке бульдога.

Слуги Карверов подразделялись на кулинаров, уборщиков, механиков, садовников и охранников. Причем у Густава имелись свои слуги, а у Аллейна и Франчески свои.

Опрос представлял собой обычную рутину. Макс начал с людей Густава. Имя, фамилия, чем занимаются, с кем работают, как долго здесь, где находились в день похищения, видели или слышали что-нибудь подозрительное в недели, предшествовавшие этому. Ответы были все примерно одинаковые, кроме имен и рода занятий. Четвертого сентября девяносто четвертого года все работали в доме или на участке, так что их видели несколько человек. Абсолютное алиби.

Вопросы об Эдди Фостине показали, что телохранитель был им практически не знаком. Все знали, как он выглядит и кто такой, но не более. Густав Карвер запретил слугам вступать в контакты с его телохранителями. Даже если бы кто-нибудь захотел завести приятельские отношения с Фостином, это было бы почти невозможно, ведь он проводил весь день вне дома. И после его никто не видел, поскольку Фостин жил не в помещении для слуг, а в главном доме, на первом этаже.

Для Макса все слуги были на одно лицо. Одинаковые кроткие улыбки, почтительные манеры. Он едва отличал одного от другого.

Они прервались на обед, который им принесли в комнату. Жареная рыба, салат из помидоров, фасоли и перцев. Потом Шанталь позвонила в колокольчик, вошли слуги и убрали посуду.

– Я собираюсь поговорить с вами о «Ноевом Ковчеге», – сказал Макс, пролистывая блокнот в поисках чистой страницы.

– Спросите любого из них, – произнесла Шанталь. – Они знают об этой школе гораздо больше меня, потому что почти все там учились.

Он так и поступил при опросе слуг Аллейна и Франчески. Выяснилось, что слуги в доме Карверов в разное время учились в этой школе для бедных. Эти слуги выгодно отличались от слуг Густава тем, что каждый имел индивидуальность. Они разоткровенничались насчет Фостина. Некоторые видели, как он рылся в мусоре Франчески, доставал что-то и уносил в свою комнату. После его гибели там нашли куклу вуду, у нее были волосы и ногти Франчески. Материалом для изготовления куклы послужили использованные салфетки Франчески, тюбики от губной помады и прокладки. Максу поведали также, что телохранитель брал в Петионвилле светлокожих шлюх-доминиканок, платил им, чтобы они надевали длинные блондинистые парики. Фостин также регулярно посещал бар «Черный и Красный», который содержит его приятель, бывший полицейский. Наконец один вспомнил, что случайно услышал, как Фостин говорил, будто владеет в Порт-о-Пренсе домом.

Они закончили около пяти часов. Когда спускались к Петионвиллу, Макс открыл окна, что впустить свежего воздуха. Шанталь выглядела очень усталой.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил Макс. – Не знаю, что бы я без вас делал.

– Давайте поедем куда-нибудь, посидим, немного выпьем? – предложила она, улыбнувшись.

– Конечно. Куда вы предлагаете?

– Я уверена, у вас есть на примете одно место.

– Вы имеете в виду бар, который посещал Эдди Фостин?

– Да. Везите меня в это «классное» заведение! – рассмеялась Шанталь.

31

Бар назвали в честь флага Гаити времен Дювалье. Черный и красный. Папа Док убрал с флага голубой цвет и заменил его черным, чтобы закрепить окончательный разрыв страны с колониальным прошлым и подчеркнуть наличие в стране чернокожего этнического большинства. Он вообще был приверженцем нуаризма, теории о превосходстве черной расы. Впрочем, теорией он пользовался избирательно. На его жену, светлокожую мулатку, это не распространялось, также как на США, где в то время еще не был принят Акт гражданских свобод и чью военную и финансовую помощь Дювалье с радостью принимал. Для многих людей изменение цветов флага символизировало самый темный и кровавый период в трагической истории страны.

Максу флаг Дювалье напоминал флаг нацистов. Он красовался за баром между фотографиями папы и сынка Дювалье. Папа чернокожий, седоволосый. Очки в черной оправе с толстыми стеклами придавали этому чудовищу человеческий вид. Его сын, Жан-Клод, имел бронзовую кожу. Меланхолик с сонными глазами. Одутловатое лицо арабского типа, рыхлое сложение.

Бар располагался в стоящем отдельно небольшом доме на въезде в Петионвилл. Его можно было легко пропустить и так же легко найти. Если ищешь.

Первое, что бросилось здесь в глаза Максу, – это не флаг и не фотографии, а грузный старик, подметающий пол. С потолка на гибком шнуре свисала единственная лампочка, которая горела так ярко, что, казалось, из нее вот-вот вытечет расплавленная жидкость и прожжет дырку в бетонном полу.

– Добрый день, – произнес Макс.

– Добрый вечер, – поправил его старик.

Он был в белой рубашке с короткими рукавами, линялых синих джинсах, поддерживаемых красными подтяжками, в поношенных сандалиях. Старик смел грязь в коричневатую кучку.

За стойкой стоял термос с холодной водой. Дальше ряд бутылок. А в самом конце перед вентилятором черная доска, на которой большими печатными буквами мелом было написано «TAFFIA». Ниже изображено равенство: бокал = ладонь с пятью поднятыми пальцами. Еще ниже: бутылка = две ладони со всеми поднятыми пальцами.

Макс поискал, где можно присесть, но стульев не было. У стены стояли упаковочные клети, которые, видимо, служили завсегдатаям и столами, и стульями.

Старик заговорил с Шанталь резким скрипучим тоном. Макс дважды различил фамилию «Карвер».

– Он говорит, что если вы пришли сюда искать мальчика Карвера, то зря теряете время, – перевела Шанталь. – Он скажет вам то, что и вашим предшественникам.

– А что он им говорил? – спросил Макс, безуспешно пытаясь поймать взгляд бармена.

Старик выслушал вопрос, ответил что-то и рассмеялся.

– Я никакого мальчика не похищал. До свидания, – перевела Шанталь.

Макс вспотел. В баре было душно и воняло застоялым куревом.

– Вас никто и не подозревает.

– Еще как подозревают. Ведь Эдди Фостин был моим лучшим другом. – Бармен кивнул на фотографию на стенке справа.

Макс сразу узнал Фостина. Те же характерные черты, что и у мамы и старшего брата. Крупная голова, нос картошкой, выступающий вперед подбородок, злые глаза, щуплое сложение.

На фотографии Эдди Фостин стоял в середине. По бокам его брат Салазар и вот этот бармен с пистолетом. Нога в ботинке водружена на распростершееся перед ними мертвое тело. Земля рядом забрызгана кровью. Руки и ноги у трупа связаны. Троица гордо улыбалась в объектив.

– Хорошие были времена, – усмехнулся бармен.

– Кто фотографировал? – поинтересовался Макс.

– Не могу вспомнить. – Бармен улыбнулся, показав гнилые зубы, и крепче сжал метлу.

В этот момент мотылек с тихим шорохом ударился о лампочку и, чуть дымясь, упал на пол. Некоторое время он лежал на спинке, шевелил лапками, пытаясь подняться и взлететь. А потом, наверное, осознал, что крылья обгорели, и затих.

Бармен смел мотылька в кучку. Макс пригляделся и понял, что вся кучка состоит из мертвых мошек и мотыльков. Метла у бармена была грубая, самодельная – к длинной ручке снизу привязан пучок сухого тростника.

– Как вас зовут?

– Бедуин, – ответил бармен приосанившись.

– Бедуин… Дезир? – спросила Шанталь.

– Oui. Le même.[32]

– Dieu…[33] – прошептала Шанталь, делая шаг назад.

– В чем дело? – спросил Макс.

– Потом расскажу, – сказала она. – Когда уйдем отсюда.

Еще один мотылек-камикадзе ударился о лампочку. Он упал на голову Макса и отскочил на плечо. Макс смахнул его. Дезир неодобрительно хмыкнул что-то себе под нос, подошел с метлой и проворно смел мертвое насекомое в кучку, будто это была хоккейная шайба. Затем посмотрел на Макса и жестом показал на выпивку.

– Таффия?

Макс кивнул и последовал с Дезиром к стойке. Дезир вытащил откуда-то снизу бумажный стаканчик, налил из пластиковой бутылки прозрачной жидкости, источающей острый химический запах, похожий на бензиновый, и протянул Максу. Тот взял, понюхал. Поморщился. Испарения жгли глаза.

– Люди пьют это?

Дезир усмехнулся:

– Да. Этим также чистят предметы и заправляют машины, когда нет бензина. Получается не хуже. Это ром, проверенный на сто восемьдесят процентов. Только нужно соблюдать осторожность. Можно ослепнуть.

Макс глотнул чуть-чуть таффии. Она была настолько крепкая, что не имела вкуса, и сильно обожгла язык и горло.

– Господи! – Ему захотелось выплюнуть эту гадость.

Дезир засмеялся и жестом показал Максу пропустить весь стаканчик одним глотком. Макс подумал, что, может, после этого бармен разговорится и сообщит что-нибудь важное о Фостине и похищении. В стаканчике было жидкости примерно с палец толщиной.

Он глубоко вдохнул, выдохнул и опрокинул в себя таффию. Она взорвалась во рту, как зажигательная бомба, и потекла к желудку, подобно потоку лавы.

Эта доза была эквивалентна по меньшей мере пяти бурбонам на пустой желудок. Причем подействовала почти мгновенно. Разом придавила Макса, наполнив голову колышащимся туманом. В глазах все поплыло, предметы закачались. По щекам потекли слезы. В висках застучало. Он ухватился за стойку, но потные ладони заскользили. В желудке началось коловращение. Макс втягивал носом воздух, но ничего не ощущал, кроме таффии.

«Какого черта я надумал пить эту дрянь?»

– Bravo blan![34] – воскликнул Дезир и зааплодировал.

– Как вы, Макс? – прошептала Шанталь ему на ухо, поддерживая за спину.

«Что со мной происходит?»

Макс глубоко вдохнул и медленно выпустил из легких воздух. Проделал это упражнение несколько раз. Воздух на выходе изо рта был горячий. Он повторил дыхательное упражнение, не сводя глаз с Дезира, который наблюдал за ним с огромным удовольствием, не сомневаясь, что Макс сейчас рухнет на пол.

Макс проделал несколько вращательных движений головой, и тошнота прошла. Он наклонился к Шанталь:

– Я в порядке. Спасибо.

Дезир засмеялся и выдал длинную тираду.

– Он говорит, вы единственный белый человек, который выпил таффию и не отключился. На такое способны очень немногие гаитяне.

– Сильная вещь! – Макс показал большой палец. – Скажите ему, что я угощаю его.

– Спасибо, – передала Шанталь. – Но он это пойло ни разу не пробовал.

Макс и Дезир рассмеялись.

– Эдди Фостин тоже пил его?

– Oui, bien sur,[35] – ответил Дезир, доставая из-под стойки бутылку «Барбанкорта» и наливая в бумажный стаканчик. – Перед гибелью он пил больше, чем обычно.

– Говорил почему?

– Он чувствовал, должно что-то произойти, и нервничал.

– Эдди знал, что скоро умрет?

– Вроде бы нет. Он сообщил мне, что получил хорошее предсказание от хунгана. Очень хорошее. Связанное с женщиной. – Дезир глотнул рома и похотливо посмотрел на Шанталь. Потом достал из кармана кисет с табаком, свернул самокрутку. – Эдди был влюблен в блондинку, женщину Карвера. Я советовал ему выбросить это из головы. Кто он и кто она? – Бармен чиркнул спичкой о стойку. – И он отправился к Лебаллеку.

– Это хунган?

– Да, но занимается только черной магией, – объяснила Шанталь. – К нему идет тот, кто готов продать душу. Он не берет деньги, как другие черные маги… он берет… я не знаю что. Никто не знает.

– Фостин рассказывал вам, что происходило у хунгана? – спросил Макс.

– Нет. Но после этого он изменился. Прежде обычно болтал, смеялся, вспоминая старые времена. Любил играть с нами в домино и карты. А как повидался с Лебаллеком, начал просто пить. Он обычно стоял на этом месте, где вы сейчас стоите. Иногда выпивал целую бутылку.

– Этого дерьма?

– Да. Однако оно на него не действовало.

Макс задумался.

«Может, Фостин похитил Чарли по поручению этого хунгана?»

– Он говорил вам что-нибудь о мальчике, о Чарли.

– Да, – засмеялся Дезир. – Мол, мальчик ненавидит его. Читает его мысли. Однажды даже заявил, что был бы рад, если бы Чарли куда-нибудь сгинул.

– Он так сказал?

– Да. Но Фостин не похищал его.

– А кто это сделал?

– Никто. Мальчик умер.

– Откуда вам известно?

– Я слышал, его убили люди, которые напали на машину. Затоптали.

– Но трупа не нашли.

– Cela se mange,[36] – сказал Дезир и погасил сигарету, зажав горящий конец.

– Что он сказал, Шанталь?

– Le peuple avait faim. Tout le monde avait faim. Quand on a faim oublie nos obligations.[37]

– Он сказал… – пробормотала Шанталь. – Он сказал, что они съели его.

– Че-пу-ха!

– Так он сказал.

В животе и груди у Макса все горело.

– Этот Ле…

– …баллек, – закончила Шанталь.

– Да, Лебаллек. Где он живет? Как его найти?

– Далеко.

– Где?

Шанталь спросила бармена Дезира. Тот разразился пространным ответом. Слишком пространным, потому что Шанталь прерывала его несколько раз, задавая еще вопросы. Макс прислушивался и в конце концов распознал единственное знакомое слово. «Кларнет».

– Что он объяснил насчет кларнета?

– Он говорит, что Лебаллек живет в Содо.

«У водопада вуду? Куда ездили Бисон и Медд…»

– А при чем здесь кларнет?

– Так называется небольшой город, недалеко от водопада. Кларнет. Лебаллек живет там. Фостин ездил к нему туда.

– Вы слышали об этом городе, Шанталь?

– Конечно. Но у нас могут назвать городом какую-нибудь захудалую деревню с несколькими домами.

Макс посмотрел на Дезира.

– Вы рассказывали об этом городе кому-нибудь еще? Другим белым людям, приходившим сюда?

Дезир усмехнулся:

– Нет, мсье. Они не прошли испытания таффией.

– Отключились?

– Нет. Отказались выпить. Поэтому я им ничего не рассказал.

– Так почему же они все равно поехали туда… к этому водопаду?

– Понятия не имею. Я им не сообщал. Видимо, кто-нибудь другой. У Эдди были друзья. Они искали там Лебаллека?

– Не знаю.

– Тогда, наверное, они отправились туда по иной причине.

– Очевидно, – произнес Макс.

Мотылек ударился о лампочку и упал на пол. Потом еще один, а следом сразу два шмякнулись на пол и затряслись.

Дезир дружески похлопал Макса по плечу.

– Ты мне понравился, белый, и я дам тебе совет. Не отправляйся в Содо после полуночи.

– Иначе что? Придут зомби и заберут?

Дезир нахмурился.

– Белая магия – хорошая магия, честная магия, – ее ритуалы совершаются до полуночи. А черная магия после. Помни это.

– Почему ты решил мне помочь? – поинтересовался Макс.

Дезир рассмеялся.

– А почему бы и нет?

32

Шанталь отвезла Макса в кафе, где заказала кофейник крепкого кофе и бутылку воды. Через час Макс почти протрезвел.

– Вы всегда такой отчаянный? Ведь это могла быть аккумуляторная кислота.

– Я из тех, кто рискует попробовать хотя бы раз что угодно, – объяснил Макс. – И вообще, зачем ему травить меня?

– Это же Бедуин Дезир. Тип с темным прошлым. У него было прозвище Бедуин-Жеребец. И не потому, почему вы подумали. Когда Бедуин Дезир служил прежней власти, его «специальностью» было насиловать жен на глазах мужей, матерей перед детьми, дочерей перед отцами. Возраст не имел значения.

– Как получилось, что он до сих пор жив и не скрывается?

– Люди и по сей день боятся тантон макутов, – объяснила Шанталь. – Очень немногие из них получили по заслугам. Некоторых растерзали толпы, нескольких судили, но большинство исчезли. Рассеялись по стране, уехали за границу, перебрались в Доминиканскую Республику. Самые умные пошли служить в армию или в охрану Аристида.

– Неужели? – удивился Макс. – Я думал, он являлся противником режима Дювалье.

На город спустилась ночь. Кроме них, в кафе никого больше не было. Над головой негромко шумел вентилятор, по радио гоняли гаитянскую музыку. С гор доносилось ритмичное буханье барабанов.

– Вначале он являлся противником, – сказала Шанталь. – Я ему верила. Многие верили. Не только бедные.

Макс улыбнулся.

– Неужели белые американцы, закоренелые расисты, решили, что не потерпят очередного комми у своего порога, особенно черного, и организовали его свержение?

– Не совсем, – возразила Шанталь. – Аристид превратился в Папу Дока быстрее, чем Папа Док стал тем, кем стал. По его приказу стали посылать толпы черни, которые избивали и даже убивали его оппонентов. Когда Папал Нунсио выступил с критикой политики, проводимой Аристидом, он приказал избить его, раздеть голым и бросить на улице. Наконец разумные люди решили, что хорошего понемногу, и армия взяла власть. С благословления президента Буша и ЦРУ.

– Что случилось потом?

– Потом Билл Клинтон захотел переизбраться на новый срок. В девяносто третьем, когда он начал свой первый срок, Штаты жутко прокололись в Сомали. Его рейтинг сильно упал. Нужно было что-то сделать, чтобы вернуть кредит доверия. Почему бы не восстановить во власти президента соседней страны, свергнутого толпой бунтовщиков? Кому это делать, как не Америке, чемпиону мира по демократии. Не важно, что Аристид – это третий Дювалье. Сейчас американцы держат его на поводке. Но что будет, когда они наконец уйдут? Надеюсь, в это время я уже буду далеко отсюда. – Шанталь посмотрела в окно, где остановился автомобиль с символикой ООН и водитель протянул прохожему блок сигарет.

– Куда вы собираетесь уехать? – поинтересовался Макс.

– Обратно в Америку. Может, в Лос-Анджелес. Во Флориде мне делать нечего. – Шанталь пожала плечами. – А вы? Куда отправитесь, закончив расследование?

– Понятия не имею, – усмехнулся Макс.

– Не хотите куда-нибудь переехать?

– Что? В Лос-Анджелес? – Макс встретился с ней взглядом. Она опустила голову. – Лос-Анджелес не для меня, Шанталь.

– Вы же сказали, что рискуете попробовать хотя бы раз что угодно.

Он засмеялся.

– Лос-Анджелес я уже пробовал. Вел там несколько дел. Город мне не понравился. Слишком растянутый, аморфный. Я работал там в два раза быстрее, чтобы поскорее выбраться. Кругом сплошная чушь – кино, женские сиськи, каждый живет в своей норе, но все будто читают хором одну и ту же страницу. Лучше остаться здесь, чем перебраться туда.

Шанталь отрицательно покачала головой:

– Я не останусь тут ни секундой дольше, чем должна.

– Так скверно?

– У меня было счастливое детство, – вздохнула она. – Но когда я вернулась, тут все изменилось.

В кафе вошла пара, пожали руку официанту. Лет по двадцать восемь, хорошо одеты. Макс решил, что они встречаются недавно. Присматриваются друг к другу. Оба в джинсах и спортивных рубашках с короткими рукавами. У нее бирюзовая, у него бутылочного цвета. Официант проводил их к столику в углу. Шанталь наблюдала за парой с легкой улыбкой.

– Расскажите о хунгане, к которому ездил Фостин.

– Лебаллек? – Она понизила голос. – Во-первых, он не хунган. Хунганы хорошие. А Лебаллек бокор – черный маг. Считается таким же сильным, как Дюфур, но злой. Ведь в жизни не все получается, как хочется. Например, вы влюблены, а девушка не обращает на вас внимания. Или вы хотите получить престижную работу, ваша квалификация позволяет это, но нет вакансий, или вы не понравились старшему менеджеру. Большинство людей пожимают плечами и двигаются дальше. Но вы не желаете смириться и идете к своему хунгану или мамбо. Те исследуют ваше будущее и смотрят, есть ли там место для указанных событий. Если есть, могут попытаться помочь вам, а если нет…

– Я иду к Лебаллеку?

– Да, к таким, как он. Их называют Тени Бога. То есть они прячутся в Его тени, стараются не попадаться Ему на глаза. Они дают то, что вам не положено иметь, – прошептала Шанталь.

– Как?

– Помните, что Дюфур сказал о черной магии? Об использовании душ детей как ангелов-хранителей?

– Лебаллек убивает детей?

– Не знаю. – Шанталь откинулась на спинку стула. – Никто точно не знает, что они делают. Кроме людей, которые к ним обращаются.

– А что это за люди?

– Потерявшие всякую надежду. Отчаявшиеся. На пороге смерти.

– Такое может случиться с каждым, – произнес Макс. – А чего не хватало мерзавцу Фостину? Хотел влюбить в себя Франческу Карвер, и будь что будет? Видимо, поэтому похитил Чарли. Дюфур сказал, что Чарли был особенный. И Лебаллек того же мнения.

– Наверное, похищение Чарли было платой, – проговорила Шанталь.

– Платой?

– Тени Бога никогда не просят денег. Они работают за услуги.

– Вроде похищения ребенка?

– Или убийства.

– А что бывает, если их заклинания не срабатывают?

– Они не требуют от вас сделать что-нибудь для них наперед. Только после того, как вы получите желаемое.

– А Лебаллек примерно какого возраста? Такой же старый как Дюфур?

– Не знаю, – ответила Шанталь. – Из моих знакомых его никто не видел. Кстати, в начале восьмидесятых здесь был такой случай. Тогда еще о СПИДе лишь поговаривали. Значит, у Жан-Клода Дювалье были любовница и любовник. Он был бисексуал. Любовницу звали Вероника, в любовника Роберт. Вероника приревновала Бэби Дока к Роберту и поехала к Лебаллеку. Неизвестно, что она просила, но вскоре Роберт умер. Неожиданно, в самом центре Порт-о-Пренса. За рулем. При вскрытии в его легких обнаружили воду, будто он утонул.

– Его утопили, а потом посадили в машину?

– Нет. Исключено. Роберта видели очень много людей. Он остановился на несколько минут купить сигареты, потом сел в автомобиль и умер. Жан-Клоду доложили, что Веронику видели в Содо у дома Лебаллека. Говорят, что его боялся даже Папа Док. Жан-Клод порвал с Вероникой. А через месяц она, ее мать и два брата утонули дома в бассейне.

– Какая-то дьявольщина, – покачал головой Макс. Он чувствовал после таффии невероятную усталость.

– Вы все же решили поехать к нему? – спросила Шанталь. – Когда?

– Завтра.

– Нет, лучше послезавтра. Туда долго ехать, а дороги плохие. Отправляться придется рано, часа в три-четыре утра. А вам нужно отдохнуть, отоспаться. Особенно после таффии.

Она была права. Туда, где один из его предшественников бесследно пропал, а другой вернулся с нутром, вскрытым от шеи до пупка, необходимо отправляться с ясной головой.

33

Утром Макса разбудил телефонный звонок Аллейна Карвера. Через три часа его ждали в школе «Ноев Ковчег».

После таффии похмелье было тяжелейшим. В животе тяжесть, точно туда положили камней, ужасно трещала голова. Оно и понятно. Интересно, какая будет утром голова, если выпить тормозной жидкости?

После четырех чашек крепкого кофе и пары сильных таблеток от головной боли Максу удалось привести себя в относительный порядок.

Школа «Ноев Ковчег» находилась недалеко от бульвара Гарри Трумэна. Аллейн встретил Макса и Шанталь около ворот из кованого железа и повел по выложенной красным кирпичом дорожке. Они миновали цветущую лужайку, затененную наклонившимися кокосовыми пальмами. Справа располагалась игровая площадка с качелями, детской горкой, решеткой для лазанья и каруселью. Дорожка упиралась в ступени солидного трехэтажного здания с белоснежными стенами и темно-синей черепичной крышей. Входная дверь и оконные рамы тоже темно-синие. Над дверью висела школьная эмблема – темно-синий корабль с домом вместо паруса.

Первое, что бросилось в глаза в холле, – большая картина, написанная на стене. Белый человек в костюме сафари, держа за руки одетых в лохмотья гаитянских детей, мальчика и девочку, уводит их из мрачной деревни. Он смотрит прямо на зрителя, выпятив челюсть в суровой решимости. Великолепный героический образ. Грозовое небо освещалось вспышками молний на горизонте. На деревню обрушивались потоки дождя, но герой и его подопечные были сухими. Их омывали золотистые лучи восходящего солнца.

– Это мой отец, – пояснил Аллейн.

Макс присмотрелся и наконец узнал молодого Густава. Художник ему очень польстил, изобразив много больше похожим на сына, чем на себя самого.

Они двинулись по коридору. Аллейн сообщил, что Густав оказал большую помощь своему другу Франсуа Дювалье в ликвидации эпидемии тропической фрамбезии, тяжелого инфекционного заболевания, вызывающего болезненные мокнущие язвы на всем теле. У больных полностью сгнивал нос, губы, а конечности подобно оставленной зажженной сигарете превращались в пепел и отваливались. Густав купил в Америке лекарства и оборудование, помог переправить их Дювалье. При посещении деревни, изображенной на картине, он подобрал двух сирот, мальчика и девочку, и вскоре основал эту школу.

Стены коридора пестрели фотографиями школьных выпусков, начиная с шестьдесят второго года. Висели там также пробковые доски с рисунками детей, от четырех до двенадцати лет. Были и рисунки тинейджеров, но немного. В основном двоих, видимо, особенно одаренных.

Аллейн сказал, что в школу «Ноев Ковчег» некоторые дети попадают в младенческом возрасте, и их ведут до окончания колледжа. Кормят, одевают, дают кров, образование в соответствии с французскими или американскими учебными планами. Основным языком в «Ноевом Ковчеге» является французский, но многие ученики, обнаружившие способности к английскому, что неудивительно, поскольку в их жизни большое место занимает американское телевидение и музыка, переведены на американскую систему. Занятия на французском языке проходят внизу, а на английском наверху. После окончания школы желающие поступают в колледж. Обучение полностью оплачивается из фонда Карвера.

По обе стороны коридора тянулись классные комнаты, куда можно было заглянуть через стекла в дверях. Учеников в классах было немного, мальчики и девочки, одеты в симпатичную форму – голубые юбки или шорты и белые рубашки или блузки. Все в безукоризненном порядке. Внимание на учителя полное, даже на задних партах. Макс не мог представить подобную дисциплину ни в одной американской школе. Невероятно, чтобы ученики слушали учителя с таким интересом.

Они поднялись на следующий этаж.

– Какую вы имеете от этого выгоду? – спросил Макс.

– Выгоду?

– Бизнесмены денег на ветер не бросают. Что вы с этого имеете?

Аллейн улыбнулся:

– Дети заканчивают учиться и приходят к нам работать.

– Все дети?

– Да. У нас бизнес по всему миру. Они работают в Штатах, Англии, Франции, Японии, Германии.

– А если где-нибудь им сделают заманчивое предложение?

– Чтобы избавить наших воспитанников от искушения, – Аллейн засмеялся, – мы предлагаем им в шестнадцать лет подписать контракт, по которому они будут обязаны трудиться у нас до тех пор, пока не погасят затраты на их обучение и прочее.

– Они должны погасить затраты? – удивился Макс. – С каких это пор затраты на благотворительность требуют погашения?

– А я разве говорил, что это благотворительность?

На следующем этаже находились такие же классы с образцовыми учениками.

– Задолженность погашается обычно за шесть-семь лет, – добавил Аллейн. – У девушек этот срок больше, примерно восемь-девять лет. Конечно, тот, кто может выплатить сразу всю сумму, совершенно свободен.

– Но откуда им взять такие деньги? – В голосе Макса прозвучало сдерживаемое раздражение. – Ведь таких, как вы, мистер Карвер, немного.

– Макс, я не виноват, что родился богатым, как и они не виноваты, что родились в нищете, – ответил Аллейн. Его тонкие губы сложились в смущенную улыбку. – Мне понятны ваши опасения, но поверьте, никто не считает это кабалой. Наши выпускники счастливы. И мы не остаемся внакладе. Девяносто девять процентов вложенного возвращается. Возьмем, например, здешних преподавателей. Вот это Элоиза Кроляк. – Он показал на миниатюрную светлокожую женщину в свободном темно-зеленом платье, близком по покрою к монашескому. – Одна из наших выпускниц. Теперь директор школы.

– Кроляк? Полячка? – Макс внимательно разглядывал директрису. Черные волосы, убранные сзади в строгий пучок, небольшой рот с неправильным прикусом. Она была немного похожа на маленького грызуна.

– Элоизу привезли из поселения близ города Жереми. Там много светлокожих с голубыми глазами, как у Элоизы. В этих местах стоял польский полк, который дезертировал из наполеоновской армии и примкнул в сторонникам Туссен-Лувертюра. В благодарность за то, что они помогли Туссену одолеть французов, он подарил им Жереми. Солдаты все переженились и произвели красивое потомство.

«С некоторыми исключениями», – подумал Макс, разглядывая директрису школы.

Они поднялись на следующий этаж, где располагались столовая и помещения для персонала. Комната отдыха преподавателей, кабинеты.

– А где спят дети? – спросил Макс.

– В Петионвилле. Каждое утро их привозят и в конце дня забирают. В этом здании учатся дети до двенадцати лет. Для старших – дальше по дороге, недалеко отсюда.

– Ваши слуги тоже закончили эту школу?

– Да. Не всем же предназначено летать, Макс. Некоторые вынуждены ходить.

– Как же вы их разделяете? На тех, которые ходят и летают?

– А разве для вас новость, что есть дети, способные к учебе, тянущиеся к знаниям, а есть инертные, тупые, им невозможно ничего вдолбить в голову? Мы каждому находим занятие по способностям. Каждому даем возможность заработать себе на кусок хлеба. И не только. Работа у нас позволяет им построить или купить дом, достойную одежду, хорошо питаться. Вы видели бедняков на улицах? Так вот, наши выпускники не такие. Конечно, лучше было бы обеспечить всех, но мы, к сожалению, не настолько богаты.

– И у вас никогда не случались ошибки? Эйнштейн не был поставлен чистить туалеты?

– Нет, – произнес Аллейн с вызовом. – Способных детей мы выявляем в раннем возрасте.

Макс кивнул.

– Средняя продолжительность жизни на Гаити, – продолжил Аллейн, – примерно сорок восемь лет. А наши люди живут гораздо дольше. Доживают до старости. Видят своих детей взрослыми. Как все нормальные люди. Когда наши сотрудники появляются в деревнях, многие жители бросают своих детей, будто они сироты, чтобы забрали их. Это для них большое счастье. Присмотритесь внимательнее к здешней обстановке, Макс, и вы увидите, что иначе мы организовать это дело не можем.

34

На следующий день в четыре часа утра они выехали в Содо. За рулем сидела Шанталь. Водопад находился всего в сорока милях на север от Порт-о-Пренса, но тридцать из них надо было преодолеть по ужасной дороге. В хороший день поездка туда и обратно занимала в среднем десять часов. В плохой – в два раза дольше.

Шанталь приготовила плетеную корзину с едой.

Пищу здесь надо есть только свою. Конечно, по дороге им встретятся несколько кафе, и у водопада есть небольшой туристический поселок Вильбонейр, но в тамошних заведениях могут подсунуть домашних грызунов под видом свинины, курятины или говядины.

– Зачем, собственно, мы направляемся в Содо? – спросила Шанталь.

– Во-первых, хочу поговорить с этим Лебаллеком. Фостин знал, кто похитил Чарли. Он мог рассказать это ему. Во-вторых, в городок Кларнет ездили мои предшественники. Надо выяснить, что их туда потащило, что они там увидели или услышали. Вероятно, натолкнулись на что-либо.

– Вы не думаете, что организаторы похищения уже давно приняли меры, чтобы там не осталось никаких свидетельств?

– Да, – кивнул Макс. – Но ничего нельзя знать заранее. Вдруг они что-нибудь недоглядели? Всегда есть шанс.

– Небольшой.

– Главное, что есть. Я, например, всегда надеюсь, что мой противник окажется тупее меня. Иногда везет. – Макс усмехнулся.

– Вы еще не упомянули ссылку на водопад Филиуса Дюфура.

– Эту чушь насчет того, чтобы «идти к источнику мифа»? Последнее, что я собираюсь делать, – это следовать советам предсказателя. Мне нужны факты, а не фантазии. Свяжешься с оккультизмом, – и все, на расследовании можно поставить крест.

– Вы ошибаетесь, – промолвила Шанталь.

– А почему он мне ничего не сказал, если что-то знает о похищении Чарли? Неужели ему не жаль ребенка?

– Может, ему не позволено говорить.

– Кем не позволено? Духами, с которыми он общается? Шанталь, Дюфур знает столько же, сколько я. То есть ничего.

Примерно час они ехали в полной темноте. Оставили позади Петионвилл, пересекли равнину. Дорога пока была на удивление ровной. Но вот машина завернула за первый холм, и началась тряска. Шанталь сбавила скорость и включила радио. Радиостанция американских войск передавала «Я хотел бы уметь летать» Роберта Келли. Шанталь крутанула ручку настройки, и зазвучала песня «Америка умирает медленно» в исполнении Клана Ву-Тан. Она продолжала крутить ручку. Заговорило гаитянское радио, потом трансляция церковной службы, потом станции Доминиканской Республики, угостившие смесью сальсы, болтовни и спортивного репортажа. Еще одна церковная служба, все на испанском.

Ей надоело, и она вытащила из сумочки кассету. Нажала кнопку «воспроизведение».

– Это Хипповый Мики.

Запись была сделана с концерта. Голос у Хиппового Мики напоминал звук, который издает терка для сыра, когда ее чистят наждачной бумагой. Пения вообще не было, лишь крики, рев, вопли, смех. И все на высоких нотах в неистовом ритме, который не ослабевал и не смягчался. Шанталь увлеклась песней, пританцовывала, постукивала ладонями по рулю и ногой по педали, двигала головой, торсом и бедрами. Улыбаясь, повторяла шепотом припев, складывая ладонь в форме пистолета и пуляя в воздух. Ее глаза блестели.

– О чем он пел? – спросил Макс, когда Хипповый Мики закончил. – Агитировал за мир во всем мире?

– Нет, – улыбнулась Шанталь. – Он пел о танце, который исполняют на карнавале, когда двигаются по городу, переходят из деревни в деревню. Карнавал длится несколько дней. Проходит бурно, с оргиями и даже убийствами.

– Веселый праздник.

– Вероятно, вы увидите его.

– Когда он проходит?

– Перед Пасхой.

– Ну это вряд ли.

– Вы собираетесь находиться тут, пока не найдете Чарли?

– Да. Но надеюсь, это не займет у меня так много времени.

Шанталь улыбнулась:

– А что вы будете делать, если след простыл?

– Он и сейчас не горячий. Пока я лишь проверяю слухи. Ничего любопытного.

– А если и это иссякнет? Что тогда?

– Посмотрим.

– А если мальчик действительно погиб?

– Скорее всего так оно и есть. Однако моя задача – найти место, где он похоронен, отыскать убийц, выяснить, почему они это сделали. Мотивы – важная вещь. – Макс посмотрел на нее. – В общем, рутина.

– Вы не из тех, кто сдается.

– Просто не люблю оставлять работу незавершенной.

– Вы привержены этому с юности?

– Пожалуй, да. Но это у меня не от родителей. Отца я не знал. Он ушел, когда мне было шесть лет, и не вернулся. Фактически мне заменил отца Элдон Бернс. Коп-боксер, который тренировал подростков в Либерти-Сити. Я поступил к нему в двенадцать лет. Он научил меня драться и еще много чему. Элдон тренировал и одновременно воспитывал. Например, в раздевалке на видном месте повесил свод правил. Одно из них гласило: «Всегда заканчивай то, что начал». Если это бег и ты плетешься последним, все равно не дури и не переходи на шаг. Беги, пока не достигнешь финиша. Если схватка и тебя побили, не ползи к своему табурету, сражайся, пока не зазвонит колокольчик. – Макс улыбнулся. – «Держись, – говорил он, – и когда-нибудь тебе воздастся». Хорошее правило.

– Из-за него вы стали копом?

– Да. Потом он был моим боссом в полиции.

– Вы с ним общаетесь?

– Редко.

Они поссорились перед тем, как Макс сел в тюрьму, и не разговаривали более восьми лет. На суде Элдон свидетельствовал в его пользу и был на похоронах Сандры, но и то и другое делал по обязанности, как бы отдавая долги. Теперь они в расчете.

Шанталь ощутила, как Макс напрягся, и снова включила радио. Завертела ручку настройки и нашла ненавязчивое фортепианное соло с импровизацией на тему «Я хочу быть рядом».

Поднималось солнце, впереди показались горы. Черные силуэты на фоне рассветного неба.

– Как ваша мама? – спросил Макс.

– Умирает, – вздохнула Шанталь – Медленно. Страдает. Говорит, что не дождется, когда все закончится.

– Чем занимается ваш папа?

– Я его не видела. Мама забеременела во время обряда. Тогда она была одержима духом, как и мой отец. Духа звали Шевалье. По-французски «рыцарь», а по-нашему «божественный».

– Значит, вы дитя Бога?

– А разве мы все не Божьи дети, Макс?

– И этот Шевроле как-то повлиял на вас?

– Не Шевроле, а Шевалье, – поправила она с шутливыми негодованием. – Нет, не повлиял. В последний раз я присутствовала на обряде, когда мне было пятнадцать.

– Все еще впереди, – сказал Макс.

Она взглянула на него так, что перехватило дыхание. Он не мог оторвать глаз от ее рта и небольшой темно-коричневой, похожей на запятую, родинки под нижней губой. И уже не в первый раз Макс подумал, какова же Шанталь в постели. Решил, что потрясающая.

Стало совсем светло. Дорога была по-прежнему ухабистой. Кругом ни деревьев, ни кустов – одни кактусы. В Штатах тоже есть места с подобными пейзажами. Макс знал об этом по открыткам.

Они поднимались в горы, которые были совершенно не похожи на Скалистые горы и Аппалачи, здесь они напоминали огромные кучи коричневой мертвой земли. Трудно представить, что когда-то весь остров покрывал тропический лес. Таковы результаты экологической катастрофы. Макс предположил, что живущие тут люди должны выглядеть как узники фашистского концлагеря или жертвы голода в Эфиопии.

Но он ошибся.

Селяне, конечно, были тоже очень бедны, однако жили лучше, чем городские бедняки. Дети, хотя и тощие, но не рахитичные и в отличие от своих ровесников в Порт-о-Пренсе не смотрели, как загнанные голодные зверьки. Деревни, которые Макс и Шанталь проезжали, не были похожи на трущобы. Домишки с крытыми тростником крышами и толстыми стенами, покрашенными в яркие цвета. Животные тоже выглядели лучше. Свиньи меньше похожи на коз, козы меньше похожи на собак, собаки меньше похожи на лис, а куры меньше похожи на страдающих отсутствием аппетита голубей.

Дорога стала совсем скверной, и машина медленно поползла. Приходилось объезжать рытвины глубиной почти два метра, тащиться на крутых поворотах на случай, если кто-нибудь выедет навстречу. Но Макс пока не увидел ни одного движущегося автомобиля. Правда, несколько стояло на обочине, разбитых вдребезги, ободранных до каркасов. Что же стало с их водителями?

Кондиционер в машине работал, поддерживал прохладу, но жара снаружи все равно проникала в салон.

– Аллейн, когда рассказывал о контрактах, которые подписывают в «Ноевом Ковчеге», забыл упомянуть, как ребят к этому готовят, – произнесла Шанталь. – Неудивительно. Ведь вы все так критически воспринимали.

– Разве я сказал что-нибудь не то?

– Нет, вроде все нормально. Однако Аллейн насторожился.

– О чем же он умолчал?

– Что детям постоянно напоминают, откуда они пришли и кому должны быть за все благодарны. Их возят в Город Солнца, в Каррефор, в другие отвратительные места. Показывают людей, умирающих от голода и болезней, чтобы они прониклись благодарностью к своим спасителям Карверам.

– Промывают мозги.

– Да. Вместе с грамматикой и таблицей умножения они усваивают также истину: покинув «Ноев Ковчег», они могут в ту же минуту оказаться в этих трущобах.

– Так что, когда им исполняется семнадцать-восемнадцать и выплывают контракты, они их с радостью подписывают, закабаляясь на всю жизнь, – заключил Макс. – Так готовят рабов для империи Карверов?

– Да.

– Как получилось, что они наняли вас?

– Аллейну нравится брать на работу людей со стороны, – объяснила Шанталь. – Кроме слуг.

– Но этот контракт за границей юридической силы не имеет. Скажем, вы учились в Америке и захотели пойти на работу не к Густаву Карверу, а к Моргану, они вас могут остановить?

– Официально нет, но остановят. – Шанталь понизила голос, как будто ее могли услышать.

– Как?

– У них есть рычаги давления. Это очень богатые и влиятельные люди. Попробуйте нарушить договоренность, и от вас останется мокрое место.

– Подобное случалось?

– Разумеется, они этим не хвастаются, но я уверена, что случалось.

– А как поступают с детьми, которые не подчиняются правилам? С проблемными детьми, сидящими на задних партах?

– Они об этом открыто не говорят, но Аллейн однажды обмолвился, что детей, которые не справляются со школьной программой, возвращают туда, откуда взяли.

– Цивилизованно, – горько усмехнулся Макс.

– Это жизнь. Она везде нелегка, а здесь – сущий ад. Поэтому дети стараются и внимательно слушают учителей на уроках.

– Спасибо, – сказал Макс.

– За что?

– Вы подсказали мне еще одно направление расследования – «Ноев Ковчег».

– Полагаете, похититель мог быть оттуда?

– Не исключено, что Карверы ему чем-то сильно насолили.

– Вам виднее.

35

Для большинства гаитян Содо – место, где творятся чудеса. Согласно легенде, 16 июля 1884 года женщина стирала белье у водопада. Там ей явилась Дева Мария, которая потом превратилась в белую голубку и скрылась в водопаде, навеки пропитав его силой Святого Духа. С тех пор Содо каждый год посещают тысячи паломников. Они приходят окропиться святой водой, громко молясь об излечении от болезней, облегчения от долгов, прося у Господа хорошего урожая, новый автомобиль или визу в США. День появления Богородицы тут отмечают знаменитым фестивалем у водопада, длящимся весь день и всю ночь.

Увидев это место, Макс попал под обаяние легенды. После многочасовой езды по бесплодной пустыне он не ожидал обнаружить кусочек тропического рая. Но вот он мираж, ставший реальностью, великолепный оазис, грустное напоминание о том, каким был раньше остров.

Макс и Шанталь двинулись к водопаду через густой тропический лес. Деревья переплетены лианами, и запахи как в настоящей сельве. Вскоре открылся вид на широкую протоку с водопадом вдали. Макс и Шанталь не были одни. Чем ближе подъезжали к месту назначения, тем оживленнее становилась дорога. Большинство паломников шли пешком, некоторые ехали на осликах и усталых лошадях. Всем нужно одно и то же. Чудо. Достигнув протоки, они войдут в воду и торжественно направятся к водопаду высотой тридцать метров. Несмотря на сильный гул падающей воды, в лесу стояла глубокая тишина, будто от водопада его отделял чудодейственный экран. Преисполненные благоговения люди шли, не проронив ни слова.

Макс увидел, что на некоторых деревьях стоят свечи и прикреплены фотографии людей, христианских святых, автомобилей, домов, почтовые открытки – большинство с видами Майами и Нью-Йорка, – а также картинки, вырезанные или вырванные из журналов и газет. Это были деревья с толстыми стволами и тонкими веретенообразными ветвями, с них свисали фрукты, похожие на огурцы. Шанталь пояснила, что это деревья мапу, священные в культе вуду, корни являются каналами связи с богами лоа. Деревья сыграли выдающуюся роль в истории Гаити. Восстание рабов, в результате которого Гаити получил независимость, началось под деревом мапу в городе Гонаив, когда похищенного белого ребенка принесли в жертву дьяволу, чтобы он помог победить французов. Под тем же самым деревом в 1804 году провозгласили и независимость Гаити.

Они вышли к протоке. Макс поставил корзину на землю. Шанталь открыла ее, достала затягивающуюся шнурком сумку из пурпурного бархата. Извлекла четыре металлических подсвечника, расставила между ветвями дерева мапу в форме ромба. Двигаясь против часовой стрелки, она установила четыре свечи – белую, серую, красную и бледно-лиловую. Затем вытащила из бумажника фотографию, поцеловала и прикрепила в центре ромба. Из небольшого прозрачного флакона окропила ладони жидкостью, пахнущей сандаловым деревом. Протерла предплечья. Тихо шепча, зажгла свечи спичкой и затем, откинув голову и подняв руки, посмотрела в небо.

Макс отступил немного назад, чтобы она могла чувствовать себя свободнее. В просвет между деревьями был хорошо виден водопад. Водяная пыль и солнечные лучи образовали над ним гигантскую радугу. Вокруг было много людей. Некоторые взобрались на камни прямо под водопадом, подставляя тела стремительно падающей воде. Другие примостились у краев, где струи не такие мощные. Все монотонно произносили что-то нараспев и вздымали руки к небу примерно так, как делала Шанталь. Иные встряхивали ударными инструментами, похожими на маракасы, большинство просто прихлопывали и пританцовывали. Все были обнажены. Подходя к водопаду, паломники сбрасывали одежду в протоку, ее мгновенно уносило течение. Затем, стоя по пояс в воде, они начинали мыться, натираясь какими-то травами и желтым мылом, купленным у мальчиков, торгующих на берегу. Делая это, они постепенно впадали в транс. Несколько паломников застыли, раскинув руки. Иные тряслись всем телом, двигали головами вперед-назад, выпучив глаза, бешено вращая высунутыми языками.

Подошла Шанталь, положила руку на плечо Макса.

– Я исполнила ритуал для своей больной матери.

– Зачем они выбрасывают одежду? – спросил Макс, кивая на паломников.

– Таков обряд. Вначале нужно сбросить груз прошлого, вместе со всеми невзгодами – его символизирует одежда, – потом вымыться и уже начисто ополоснуться в водопаде. Это напоминает крещение. Кстати, избавляясь от одежды, они приносят жертву. Ведь большинство паломников бедняки.

Шанталь стала спускаться к воде с пустой бутылкой в руке.

– Вы пойдете туда? – произнес Макс.

Она улыбнулась:

– А вы нет? – В ее улыбке был намек.

Макс поборол искушение.

– Пожалуй, в следующий раз.

Шанталь купила у мальчиков мыло и траву, вошла в протоку и двинулась к темным камням у водопада. По пути сняла и уронила в воду рубашку. Намылила лицо и голый торс, ринулась к камням, где сбросила джинсы, туфли и все остальное.

Макс не мог оторвать от нее глаз. Без одежды Шанталь была даже лучше, чем он воображал. Дивной формы ноги, плоский живот, чудные плечи, небольшие налитые груди. Тело не спортсменки, а танцовщицы – гибкое и грациозное.

Шанталь сознавала, что он смотрит на нее. Улыбалась и махала рукой. Макс смущенно махал в ответ.

Она вошла под водопад, в самую его середину, подставила спину. Макс потерял ее из виду. Под водяными струями все паломники выглядели одинаковыми.

Вдруг он почувствовал, что за ним наблюдают откуда-то слева. Причем не из любопытства, как смотрели на него паломники по пути сюда. Сейчас его разглядывали внимательно и оценивающе. В бытность копом Макс выработал в себе умение мгновенно распознавать подобные взгляды. Этим мастерством владеют большинство преступников-рецидивистов. Они параноидальны и очень чувствительны к любым подозрительным взглядам. Они чуют их, почти так же хорошо, как слепые ощущают слабые запахи и звуки. Вот почему «золотое» правило наблюдения копов гласит: «Никогда не смотри прямо на цель, всегда бери на пять градусов правее или левее, держа объект в зоне периферийного зрения».

Наблюдающий не знал этого, так же как и второго важного правила: «Смотри, но сам оставайся невидимым».

Он стоял на камнях в стороне от падающей воды, частично скрытый в тумане. Среднего роста, в поношенных синих брюках и футболке с длинными рукавами с символикой «Роллинг Стоунз», порванной в нескольких местах. Он смотрел на Макса без всякого выражения. Впрочем, его лицо было скрыто под густой копной дредлоксов.[38]

Шанталь залезла на камни, стряхнула воду с волос, отбросила их назад. Затем вошла в протоку и начала двигаться к Максу.

Одновременно шагнул в воду и двинулся в том же направлении парень с дредлоксами. Он держал что-то в руках, старался не замочить. Паломники, которые не пребывали в трансе, уходили прочь с его пути, обмениваясь тревожными взглядами. Некоторые поспешили к берегу. Одержимая трансом женщина сделала резкое движение, пытаясь схватить то, что он держал. Парень ударил локтем ее в лицо, и она опрокинулась в воду. Из носа потекла кровь. Вселившийся в женщину дух понес ее по протоке.

Парень в дредлоксами был уже близко от берега. Макс махнул рукой Шанталь, чтобы она шла обратно к камням. Что делать? Вытащить пистолет? Но если парень псих, это вряд ли поможет. Таким безразлично, пристрелят их или нет.

Парень с дредлоксами замедлил движение и остановился напротив Макса. По колено в воде. Протянул то, что держал в руках – старую жестяную коробку из-под печенья с бледным рисунком. Большая голубая роза.

– Йва! Йва!

Макс осмотрелся. Это кричали мальчики, продающие мыло и травы. Самому старшему из них было, наверное, лет двенадцать.

Со всех сторон в парня с дредлоксами полетели камни.

– Йва! Йва!

Паломники осмелели и тоже стали забрасывать парня камнями. Тот уворачивался, но наконец случилось прямое попадание. Парень уронил коробку, она исчезла под водой и вынырнула в нескольких метрах дальше. Преследуемый градом камней он бросился за ней и исчез в протоке.

Когда стало ясно, что псих не вернется, все возобновили свои занятия. Духи снова вселились в тела паломников, они принялись намыливаться, залезать на камни у водопада, мальчики продолжили торговлю.

Шанталь вылезла на берег. Макс протянул ей полотенце и новый комплект одежды.

– А что означали эти крики? – спросил он, наблюдая, как она вытирает волосы.

– Йва – это слуга дьявола, – объяснила она. – Тот, кто общается с бокорами. Но я не думаю, что парень из таких. Похоже, местный сумасшедший. Здесь их много. Это те, кто не может выйти из транса.

– Чего он хотел от меня?

– Видимо, считал, что вы бог, лоа, – сказала Шанталь, надевая лифчик.

– Ну тогда другое дело, – засмеялся Макс.

Нет, от этого инцидента не следует отмахиваться. Макс был уверен, что парень знал, кто он такой и что здесь делает. Парень намеренно смотрел на него так пристально, желая привлечь внимание. И только после этого двинулся к берегу. В коробке наверняка что-то было.

Что?

36

Кларнет с равным успехом мог называться и деревней, и городком. Большая его часть располагалась на вершине холма с видом на водопад, а на склонах в беспорядке были разбросаны дома, хижины и просто дощатые лачуги.

Надо ли говорить о том, что когда Макс и Шанталь вышли из машины, то стали предметом всеобщего внимания. Взрослые внимательно рассматривали непонятно откуда взявшихся пришельцев, их автомобиль, после чего неспешно двигались по своим делам. А дети разбегались. Особенно их испугал Макс. Одни бежали к родителям, показывали на него пальцами, другие звали приятелей, собирались в группу и с криками разбегались, как только Макс бросал на них взгляд. Он не понимал, чего они боятся. То ли дети впервые видели белокожего мужчину, то ли это инстинктивный страх, передающийся по наследству.

Самым высоким зданием в Кларнете являлась церковь. Башенка из армированного бетона горчичного цвета, увенчанная соломенной крышей с простым черным крестом. Следующее по величине строение, в четыре раза меньшее, бунгало с синими стенами подчеркивало мизерность остальных домишек, в беспорядке сгрудившихся вокруг. Макс предположил, что вначале тут воздвигли церковь, а потом уж образовалось поселение. На вид церкви можно было дать не более пятидесяти лет.

Облака, окутывающие деревню плотным слоем непроницаемого тумана, висели настолько низко, что касались верхушки креста. Уж как палило солнце, а все равно не могло пробить его. В непривычно свежем воздухе пахло апельсинами, дикими травами и готовящейся едой. Мощный гул водопада, до которого отсюда было около мили, воспринимался как журчание ручейка.

Они двигались по деревне, заговаривая с людьми. Никто ничего не знал. Ни о Чарли, ни о Бисоне, Медде, Фостине и даже о Лебаллеке. Максу показалось, что люди не врали. Вопросы о Тонтон-Кларнете вызывали у них смех. Макс начал сомневаться, что Бисон и Медд вообще здесь появлялись. На исключено, что Дезир намеренно направил его по ложному пути.

Когда они приблизились к церкви, оттуда донеслись удары барабанов. Тот самый гипнотический ритм, проникающий в душу.

Дверь была заперта на висячий замок. На стене висела доска объявлений с крупным изображением Девы Марии. Шанталь прочитала объявления и рассмеялась.

– Макс, мы с вами ошиблись. Это не церковь, а бонфор, храм вуду. И это не Дева Мария, а Эрзули Фреда, наша богиня любви, наша Афродита, одна из высших и почитаемых богинь.

– Надо же, – удивился Макс, – а выглядит как Дева Мария.

– Это для отвода глаз. Давно, во времена французского владычества, на острове пытались искоренить культ вуду и обратили всех привезенных из Африки рабов в католицизм. Сопротивляться было бесполезно, рабы это знали и для вида подчинялись церковным правилам. Ходили в церковь, как положено, но поклонялись там не христианским святыням, а своим богам лоа. Святой Петр стал у них папой Легбе, богом заблудших, Святой Патрик стал Дамбаллой, змеем-лоа, святой Иаков стал Огун Ферраем, покровителем воинов.

– Умный ход, – заметил Макс.

Шанталь улыбнулась:

– Как раз сегодня в шесть у них состоится очередной праздник богов. Давайте останемся. Хочу сделать жертвоприношение за здоровье мамы.

Макс кивнул:

– Конечно.

Это означало, что возвращаться в Петионвилл придется в кромешной тьме, но он намеревался побывать на празднике, удовлетворить любопытство. Макс никогда не присутствовал на отправлении ритуалов вуду. По крайней мере от поездки будет хоть какая-то польза.

В конце деревни росли два дерева мапу, а за ними стояло брошенное недостроенное здание из песчаника. От него открывался великолепный вид на водопад внизу.

– Надо же, придумал кто-то строить у черта на рогах, – произнесла Шанталь.

– Может, в этом вся и суть, – промолвил Макс.

Деревья мапу украшали горящие свечи, ленты, локоны волос, фотографии и записки. Чуть дальше к ущелью Содо тихо струил воды мелкий ручей. Идиллическую картину портили играющие в воде два ротвейлера.

Их хозяин, невысокий, полноватый мужчина в джинсах и свежей белой рубашке, стоял на противоположной стороне ручья, наблюдая за собаками и за незнакомцами, казалось, с одинаковым интересом. В левой руке у него было помповое ружье «моссберг».

– Бонжур! – крикнул он. – Американец?

– Да, – ответил Макс.

– Военный? – Выговор у него был американский.

– Нет.

– Побывали у водопада? – Он прошел по берегу ручья поближе к ним. Собаки тоже переместились.

– Да, побывали.

– Понравилось?

– Конечно, – сказал Макс.

– Как в сравнении с Ниагарой?

– Не знаю, – пожал плечами Макс. – Никогда там не был.

– Если пройти туда чуть дальше, то по плоским камням можно перебраться на эту сторону, не заходя в воду.

– А что на той стороне?

– Французское кладбище.

– Почему французское?

– Там похоронены французские солдаты. Из армии Наполеона. В старину на этом месте находилась табачная плантация, а гарнизон стоял как раз там, где сейчас деревня. Небольшой гарнизон. Все было хорошо, пока однажды ночью рабы не поднялись и не захватили гарнизон. Пригнали солдат сюда, прямо где вы стоите, между этими двумя мапу. Одного за другим ставили на колени у веве, посвященном Барону Субботе, – веве это что-то вроде алтаря, – и резали горло. – Он провел пальцем по горлу и щелкнул языком. – А кровь сцедили и выпили. Потом рабы переоделись в форму солдат и стали бесчинствовать. Перебили всех белых в округе. После, когда Гаити завоевал независимость, они обосновались тут.

Макс посмотрел на деревья и землю вокруг, будто ища следы этой жуткой казни, и двинулся вместе с Шанталь по берегу к камням, чтобы перейти ручей.

Он прикинул, что они с владельцем собак примерно одного возраста, лет сорок пять, но теперь, подойдя вплотную, увидел, что тот старше. Чернокожий, круглолицый, небольшие глаза искрились весельем, точно ему только что рассказали потрясающий анекдот и он еще не отошел от смеха. Лоб испещрен морщинами, на щеках серебрилась щетина. Он выглядел крепким и здоровым. Сильные руки, бочкообразная грудная клетка. Вероятно, в молодости был профессиональным культуристом. Наверное, и сейчас раз в неделю занимается со штангой, поддерживая мышечный тонус. По неуловимым признакам – осанка, манера смотреть, интонация, – которые для непосвященного ничего не значат, Макс безошибочно определил, что этот человек отсидел срок в тюрьме.

Они пожали друг другу руки. Макс представил себя и Шанталь.

– Меня зовут Филипп. – Он засмеялся, показав замечательные зубы, каких Макс у местных не видел. Голос хриплый, и Макс предположил, что это оттого, что ему здесь не с кем поговорить. – Пошли! – произнес он с энтузиазмом. – Я покажу вам кладбище.

Они пересекли поле, ручей и оказались у апельсиновой рощи. Вот откуда в деревне этот дивный запах. Филипп шагал впереди, обходя кучи гниющих фруктов. Дикие апельсины были очень крупные, размером с грейпфрут. Таких Макс никогда не видел. Кожура толстая и чуть розоватая. Внутри мякоть испещрена красными крапинками. В роще стоял гул. Гниющими апельсинами лакомились мухи и осы.

Кладбище было довольно обширное. Прямоугольный участок, обнесенный невысоким забором из металлических прутьев, зарос высокой травой, в которой прятались надгробия.

Шестьдесят могил тянулись в пять рядов по двенадцать в каждом. На серых камнях крупными печатными буквами были высечены имена и фамилии солдат.

– Я не рассказал до конца, – промолвил Филипп, ведя Макса и Шанталь вдоль могил. – Рабы не только выпили кровь солдат и переоделись в их форму. Они взяли себе их имена и фамилии. Видите? – Он показал на камень с именем «Валентин». – В деревне большинство фамилий и имен отсюда.

– А зачем? – удивился Макс. – Если они освободились от рабства, зачем было брать имена рабовладельцев?

Филипп улыбнулся:

– А затем, чтобы вырвать рабство с корнем.

– Для чего им надо было их хоронить?

– Гаитяне очень уважают мертвых. Даже белых. Они боялись, что их станут преследовать привидения-французы. Но все равно кое-что не получилось. – Филипп вышел на широкую поляну, отделяющую могилы солдат от остальных захоронений. На одном из камней надпись отсутствовала. – В армии Наполеона служили мальчики-сироты. Восьмилетние и чуть старше. Считалось, что они приносят удачу. В здешнем гарнизоне вообще служили одни молодые. Командиру было лет двадцать. А вот могила, – показал Филипп, – мальчика-талисмана этого гарнизона. Не знаю его имени, и сколько ему было лет. Он играл на кларнете рабам, вкалывающим на плантации. Его они прикончили в последнюю очередь. Заставили мальчика играть на кларнете, пока резали глотки его товарищам и сцеживали кровь в кувшины. Кларнетиста резать не стали. Просто положили в ящик и похоронили заживо. Вот тут. И он играет на кларнете до сих пор. Когда ветер дует отсюда, в деревне отчетливо слышны звуки инструмента. Барон Суббота, призвав к себе мертвых, обнаружил, что мальчик еще жив. Он сделал его своим приближенным, поручил надсматривать за умершими детьми.

– То есть он стал детским богом смерти?

– Ну, не совсем богом, поскольку ему никто не поклоняется, как Барону. Он просто призрак. И не ждет, когда дети умрут, а забирает их живыми.

Макс вспомнил разговор с Дюфуром. Тот посоветовал ему посетить место, где зародился миф о Мистере Кларнете. Вот он сейчас здесь, у истоков мифа, но расследованию это никак не поможет.

– Откуда вы все знаете? Про солдат и мальчика?

– Я тут вырос. Моя мать рассказывала, когда я был ребенком. А ей рассказывала ее мать и так далее. – Он посмотрел на Макса. – Если чутье мне не изменяет, то вы именно ее и ищете. Мою маму. Верно?

Макс встретился с ним взглядом.

– Ваша фамилия…

– …Лебаллек, – закончил Филипп с улыбкой.

– Почему вы сразу не сообщили?

– А вы не спрашивали, – усмехнулся Филипп. – Вы приехали разузнать что-нибудь о похищении мальчика, Чарли Карвера. Сюда кое-кто уже наведывался.

Сзади в роще с глухим стуком что-то шмякнулось на землю. Шанталь и Макс обернулись и увидели, как к забору покатились три больших апельсина. Один проник в щель и остановился у ног Шанталь.

– Ваша мама… она?…

– Да, она бокор. Спорю, вы этого не ожидали? Женщины на Гаити занимаются чем угодно, кроме управления страной. Если бы им доверили управление, Гаити не превратился бы в Дерьмовилл.

– А где она сейчас?

– Недалеко. Пойдемте. – Филипп двинулся к воротам кладбища, но вскоре развернулся и посмотрел в лицо Максу. – Когда ты вышел на свободу?

– Недавно, – промолвил Макс. – А ты?

Он не удивился, что Филипп его расколол. Это было неизбежно.

– Два года назад. – Губы Филиппа растянулись в широкой улыбке.

– Тебя репатриировали?

– Конечно. И избавили от похоронного мешка. Я был одним из первых, кого постигла эта участь.

– Ты когда-нибудь встречался с Винсентом Полом?

– Нет.

– Знаешь, кто он такой?

– Разумеется.

Филипп прошел несколько метров и снова остановился.

– Чтобы ты не гадал, за что я тянул срок, скажу сразу: за убийство. Предумышленное. Влип в дерьмовую ситуацию с одним парнем. Дело кончилось тем, что пришлось вышибить ему мозги. Единственное, о чем жалею, так это что попался. А ты за что?

– Примерно за то же самое, – сказал Макс.

37

Дом Лебаллеков находился в получасе ходьбы от кладбища. Добротный, крепкий одноэтажный дом. Стены выложены из того же песчаника, что и недостроенное здание рядом с деревней Кларнет.

Филипп попросил Макса и Шанталь подождать у крыльца и пошел поговорить с матерью.

Макс прислушался к отдаленному шуму водопада и вспомнил первые месяцы в «Рикерс-Айленд». Плеск окружающей тюрьму воды должен был успокаивать и умиротворять, однако эффект получался обратный. Эти звуки сводили людей с ума. В плеске волн им чудились какие-то слова, их кто-то звал. Но Максу удалось пройти через это с минимальными потерями. Он научился слушать воду.

В окне, ближайшем к входной двери, мелькнул темный силуэт. На мгновение застыл и исчез. Отворилась дверь. Филипп кивнул, приглашая войти. Собаки остались во дворе.

В доме было темно и прохладно. Приятно пахло кондитерской с хорошим ассортиментом. Ароматы шоколада, ванили, корицы, аниса, мяты, апельсина странным образом воспринимались каждый отдельно, не формируя единого запаха.

Филипп проводил Макса и Шанталь в комнату, где за круглым столом, покрытым черной шелковой скатертью с золотой и серебряной отделкой, в инвалидной коляске сидела его мать. Она была в синем платье с длинными рукавами, застегивающемся спереди на крупные деревянные пуговицы.

В комнате отсутствовали окна, но ее ярко освещали толстые пурпурные свечи, выставленные на полу в форме ромба и в медных канделябрах, стоящих на разных предметах. Часть этих предметов покрывала черная материя.

Казалось, при таком количестве горящих свечей в комнате должна стоять адская жара, однако было вполне терпимо, даже чуть прохладно, благодаря работающему на полную мощность кондиционеру и вентилятору. Ветерок заставлял пламя свечей волнообразно колыхаться, создавая иллюзию, будто стены медленно поворачиваются.

Филипп наклонился к матери и почтительным нежным тоном представил Макса и Шанталь. Было очевидно, что сын любит мать и одновременно боится.

– Макс Мингус, позволь представить тебе мадам Мерседес Лебаллек, – произнес он и отошел в сторону.

– Здравствуйте. – Макс слегка поклонился.

– Рада приветствовать вас в своем доме, мистер Мингус.

Прорицательница говорила по-английски с французским акцентом, отчетливо произнося каждое слово. Макс не сомневался, что таким тоном она разговаривает со всеми визитерами. На вид ей было лет семьдесят. Определить возраст Мадам Лебаллек мешало то обстоятельство, что она была совершенно лысая. Глядя на ее гладкий поблескивающий череп сложно было представить, что у нее когда-то были волосы. На лице прорицательницы выделялся лоб, высокий, выпуклый. Остальные черты мелкие. Макс с трудом разглядел глаза. Отсутствие ресниц не компенсировалось никак, а на месте бровей она нарисовала две черные жирные дуги, начинающиеся у висков и заканчивающиеся у плоского носа, имеющего форму раструба. Рот тоже небольшой, губы чуть вытянуты, как у рыбы. Раздвоенный подбородок по форме напоминал лошадиное копыто. Максу она показалась похожей на состарившуюся киношную диву, живущую в затворничестве после химиотерапии. Он бросил взгляд на Филиппа, сидевшего ссутулившись на табурете сзади матери, и не обнаружил между ними никакого сходства.

Мерседес Лебаллек царственно взмахнула рукой, приглашая садиться.

– Вы ищете мальчика Чарли?

– Да, – ответил Макс. – Он у вас?

– Нет.

– Но Эдди Фостина вы знаете?

– Знала. Эдди мертв.

– Почему вы решили, что он мертв? Ведь тело так и не нашли.

– Эдди мертв, – повторила мадам Лебаллек, подкатывая кресло ближе к столу.

Макс заметил у нее на шее цепочку из нержавеющей стали, к которой был прикреплен большой свисток. Чтобы подзывать собак и Филиппа?

– Эдди говорил вам, кто поручил ему похитить мальчика?

– Если бы он говорил, мы бы здесь сейчас не сидели.

– Почему?

– Потому что я получила бы щедрое вознаграждение от родителей мальчика, а вы бы не приехали.

Позади нее слева Макс разглядел покрытый скатертью стол, в центре стояло медное скульптурное изображение молитвенно сложенных рук. По бокам две длинные свечи на стойках в форме дельфийских колонн. За скульптурой полукругом были расставлены различные предметы: чаша, пустая стеклянная бутылка, собачий череп, кинжал, игральные кости, металлическое Пресвятое Сердце[39] и тряпичная кукла. Особое место среди вещей занимало медное блюдо. Скорее всего оно являлось частью церковной утвари, предназначенной для облаток Святого Причастия, но сейчас на блюде лежали фарфоровые глаза размером с шарики для пинг-понга. Они смотрели прямо на Макса.

Это был алтарь черного мага. Макс находил много таких в Майами в начале восьмидесятых, когда там орудовали кубинские уголовники.

– Значит, Эдди не сообщал вам ничего о людях, организовавших похищение?

– Нет.

– Совсем ничего? Даже не сказал, мужчина это или женщина? Белые они или чернокожие? А может, иностранцы?

– Ничего.

– Вы не спрашивали?

– Нет.

– Почему?

– Меня это не интересовало.

– Но вы знали, что он замышляет? – Макс подался вперед, как обычно делал во время разговора с каким-нибудь упрямым свидетелем. – Вы знали, что он собирается похитить ребенка?

– Мне до этого нет никакого дела, – невозмутимо отозвалась Мерседес Лебаллек.

– Но вы, конечно, считали, что он затеял плохое дело? – настаивал Макс.

– Я никому не судья.

– Ладно. – Макс откинулся на спинку стула. Бросил взгляд на Шанталь, внимательно следящую за происходящим, затем на Филиппа. Тот зевал.

Стена за алтарем была выкрашена бирюзовой краской. На ней по диагонали висел большой деревянный крест, ощетинившийся грубо забитыми длинными гвоздями. Некоторые были погнуты.

– Как давно вы знакомы с Эдди?

– Я помогала ему получить работу в семье Карверов. – Мерседес слегка улыбнулась, заметив, что Макс рассматривает алтарь и стену.

– Как помогли?

– Сделала кое-что.

– Что именно?

– Догадайтесь сами. – Ее губы растянулись в улыбку, показав ряд мелких зубов.

– Черная магия?

– Называйте как хотите.

– А что ему мешало поступить на работу к Карверам?

– У мистера Карвера был выбор. Кроме Эдди, на эту работу претендовали еще трое. Эдди принес кое-какие вещи, принадлежащие соперникам, и я принялась за работу. Но любое везение, полученное от черной магии, рано или поздно должно быть оплачено. С процентами. – Мерседес откатила кресло назад.

– Говорят, Эдди умирал плохо. Это была плата?

– Эдди накопил много долгов.

– Вы ему помогали не только получить работу?

– Да. Потом он приходил ко мне со своими проблемами. Я ему помогала.

– С какими проблемами?

– Обычными. Женщины, враги.

– У него были враги?

– Еще бы. Эдди был макутом, а значит, его смерти желал каждый, над кем он издевался. Родственники тех, кого он убил, женщины, которых изнасиловал. У всех у них имелся к нему свой счет.

– А вам он как заплатил?

– Это вам знать не обязательно, – твердо проговорила она.

– Ладно. – Макс помолчал. – Он хотел с вашей помощью приворожить Франческу Карвер?

– Да. Я предупреждала его, что это безумие ничем хорошим не закончится. Эдди не слушал меня. Он желал заполучить ее тем же способом, каким получал в своей жизни все остальное. Он думал, будто любит эту женщину.

– А разве не любил? – удивился Макс.

Мерседес усмехнулась:

– Эдди было недоступно такое чувство, как любовь. Он либо покупал женщин, либо насиловал.

– И вы помогали такому человеку?

– Это моя работа. – Она рассмеялась утробным смехом, не открывая рта. – А вы сами работали лишь на ангелов? Вы тоже помогаете тому, кто вас нанял.

– У вас получилось приворожить к нему миссис Карвер?

– Чего я только не пробовала. Все напрасно.

– Подобное с вами прежде случалось?

– Нет.

– Вы сообщили об этом Эдди?

– Нет.

– Почему?

– Он был выгодным клиентом.

– Вы солгали ему?

– Нет. Я решила исполнить очень редкий обряд. Весьма рискованный.

– Какой?

– Этого я вам не скажу.

– Почему?

– Мне не позволено.

Макс понимал, что давить бесполезно.

– Сработало?

– Вначале.

– Как?

– Эдди сказал, что у него появилась возможность уйти с женщиной Карвера.

– Уйти? В смысле тайно сбежать?

– Да.

– Он не уточнял как?

– Нет.

– И вы не спрашивали, потому что вас это не интересовало?

Мерседес кивнула.

– Но у него ничего не вышло?

– Как могло что-либо выйти у Эдди, если он погиб.

– От кого вы узнали о его смерти?

– От него.

– От Эдди? – воскликнул Макс.

– Да.

– Как это происходило?

Мерседес подкатила кресло ближе к столу.

– Вы действительно хотите знать?

От нее пахло ментоловыми сигаретами.

– Да. Хочу.

– Как у вас с нервами?

– Порядок.

– Очень хорошо. – Мерседес откатила кресло и тихо посовещалась с Филиппом на креольском.

– Пожалуйста, встаньте и отойдите от стола, чтобы мы могли подготовить. – Филипп показал направо.

Макс и Шанталь остановились у двери. Стена здесь была полностью завешана деревянными полками, от пола до потолка. Их было двенадцать. На каждой стоял цилиндрический стеклянный сосуд с прозрачной желтой жидкостью, в которой что-то плавало. Макс увидел, что в одном находится большое яйцо, в другом змея, черная мамба. Там были также маленькая человеческая ступня, летучая мышь, человеческое сердце, толстая жаба, куриная лапа с когтями, золотая брошь, ящерица, мужская кисть…

– Для чего это? – шепотом спросил Макс.

– Для заговоров, – объяснила Шанталь. – Хороших и плохих. У моей мамы имелось несколько таких амулетов. Яйцо используют в заговоре для облегчения женщине родов или помощи в зачатии. А вот эта ступня – видите, как она профессионально отпилена выше лодыжки, – ее используют при лечении сломанных костей, а можно сделать кого-нибудь калекой. А эта кисть, – она указала на сморщенную, высохшую человеческую кисть серовато-зеленого цвета, – кстати, это кисть женатого мужчины. Видите обручальное кольцо на безымянном пальце? Так с помощью этой кисти можно способствовать созданию семьи или ее разрушению. Тут каждый предмет можно использовать для добра и зла. Кто что просит. Заговоры на добро творят до полуночи, на зло – после. Но я не думаю, что тут творилось много добра.

– Где она это все достала? – спросил Макс.

– Купила.

– У кого?

– Здесь продается все, Макс, – улыбнулась Шанталь. – Даже будущее.

Он оглянулся посмотреть, чем занимаются мать и сын Лебаллек.

Филипп снял скатерть со стола, за которым они сидели. Обычный деревянный стол с полированной крышкой, на которой лицом к Мерседес были вырезаны крупные прописные буквы, образующие две дуги одна под другой. В первой шли буквы от A до M, во второй – от N до Z. Дальше, отделенные горизонтальной чертой, шли цифры от 1 до 10. В верхнем углу каждой дуги вырезаны слова «Oui»[40] и «Non»,[41] а с другой стороны «Au revoir».[42]

Филипп посмотрел на Макса:

– Это не игра «Монополия». Подходите, начинаем.

– Итак, – Мерседес улыбнулась, – будем считать это моим подарком. Вы понравились мне гораздо больше, чем те, что приходили раньше, мистер Бисон и мистер Медд.

– Вы с ними встречались?

– Бисон был высокомерен и груб. Перед уходом обозвал меня шарлатанкой. Медд вел себя вежливо. Поблагодарил перед уходом за то, что я уделила ему время. Но тоже не пожелал ни во что вникнуть.

– Они больше не появлялись?

– Нет. – Она посмотрела на Макса. – Так что, начнем?

Он кивнул.

Стол был оборудован всем необходимым для спиритических сеансов. Блокнот, карандаш, массивная указка из прозрачного стекла. Они сели вокруг стола – Макс напротив Мерседес, Шанталь напротив Филиппа, – опустив головы, держась за руки. Будто молились. Макс, конечно, этой ерунде не верил, но делал все, что остальные.

– Эдди? Эдди Фостин? Ou la?[43] – громко позвала Мерседес.

«Сплошной обман, – подумал Макс, – но работает она хорошо. Вкладывает в дело душу».

Мерседес напрягла лицо, затем сморщилась так, что ее невозможно было узнать. Сильно сжала руки Шанталь и Филиппа. Те даже поморщились от боли. В комнате потемнело. Максу показалось, на полках что-то задвигалось. Предметы в сосудах вроде засветились и ожили. На мертвой кисти забился пульс, на ступне задвигались пальцы, змея начала быстро высовывать язык, а на скорлупе яйца образовались трещины. Но когда он сосредоточивал внимание на каком-то одном предмете, этот предмет снова становился безжизненным. Филипп и Шанталь крепче сжали руки Макса и зашевелили губами.

Атмосфера в комнате изменилась. Стало что-то давить на грудь и спину.

Первый звук Макс не воспринял. Решил, что это шумит вентилятор. Когда же он услышал его снова – звук раздался ближе и громче, – то понял, что это имеет отношение к происходящему. Собственно, звуков несколько – слабый удар, точно шлепнули по столу свернутой газетой, потом что-то заскреблось и, наконец, вроде как застегнули молнию.

Он посмотрел на крышку стола. Указка задвигалась по буквам и остановилась напротив Е.

Шанталь и Филипп отпустили его руки.

– Продолжай, – потребовала Мерседес.

Указка самостоятельно задвигалась и остановилась напротив буквы D.

Во рту у Макса пересохло. «Интересно, как она это делает?»

Мерседес записала в блокнот первые две буквы. Указка повернулась направо и двинулась по крышке стола к букве I. Движения были прерывистые, но уверенные, словно ее вела невидимая рука.

«Чушь, а выглядит впечатляюще, – подумал Макс. – Наверное, под столом у них какой-то механизм, управляющее устройство. Но заглядывать нельзя, иначе этим все и закончится».

Обе руки Мерседес покоились на столе. Указка двинулась обратно к букве Е и остановилась.

– Он здесь. Спрашивайте.

– Что?

– Что хотите! – раздраженно бросила Мерседес. – Задайте ему вопрос.

– Кто похитил Чарли? – произнес Макс, чувствуя себя полным дураком.

Указка не пошевелилась.

– Спросите снова.

– Он понимает по-английски?

Мерседес с сердитым видом кивнула.

Макс собирался пошутить насчет того, что у Эдди, видимо, сели батарейки, когда указка дернулась и пришла в движение. Начала носиться по буквам, ненадолго останавливаясь у каждой. Мерседес записывала, и указка двигалась дальше. Указка замерла, и Мерседес подняла блокнот. Там было написано:

«H-O-U-N-F-O-R».

– Это храм.

– Храм вуду? – уточнил Макс.

– Да.

– Где он? Здесь?

Мерседес спросила, но указка не двинулась. Она пробовала снова и снова, но ничего не получалось. Макс даже пытался очистить мысли от всех сомнений, внушить себе, что он действительно верит в общение с духами, однако указка оставалась неподвижной.

– Эдди ушел, – заключила Мерседес после того, как попыталась связаться с ним в последний раз. – Странно. Обычно он говорит «до свидания». Наверное, его что-то испугало. Может, вы, мистер Мингус.

– Что это было на самом деле? – спросил Макс, когда они шли обратно через апельсиновую рощу.

– А вы заметили какой-то подвох? – произнесла Шанталь.

– Если я не заметил, это не значит, что его не было.

– Неужели вы не верите, что иногда случается невозможное?

– Пытаюсь, – пробормотал Макс, – но у меня плохо получается.

Он был убежден, что всему происходившему в доме Лебаллеков существует рациональное объяснение. Принимать только что увиденное за чистую монету – идиотизм.

Макс не верил в жизнь после смерти.

38

Вернувшись в деревню Кларнет, они начали выискивать пожилых жителей и задавать вопрос: кто давал деньги на строительство домов? Ответ был единственный:

– Мсье Пол. Хороший человек. Очень щедрый. Построил нам дома и храм.

– Не Винсент Пол, – объяснила Шанталь, – а его покойный отец, Перри.

Как давно это было?

Никто точно не знал. Здесь измеряли время как-то иначе. Некоторые утверждали, что это было пятьдесят лет назад, хотя сами выглядели не старше сорока, другие упоминали о двадцати годах.

Шанталь прикинула, что это происходило между серединой шестидесятых и началом семидесятых годов, перед банкротством Пола.

Каким был мсье Пол?

– Хороший человек. Щедрый и добрый. Он построил нам дома и храм. Привозил еду и лекарства.

«Сын продолжает дело отца», – подумал Макс.

– В то время дети пропадали?

– Да. Двое. Дети сумасшедшей Мервилл Гаспеси. Брат и сестра, исчезли в один день, – отвечали люди, качая головами.

И все рассказывали одну и ту же историю: дети Гаспеси любили играть рядом со стройкой. Им было лет семь-восемь. Однажды они отправились играть и не вернулись. Их искали повсюду, но не нашли. Одни утверждали, что они утонули в протоке у водопада, другие – будто дети встретили у кладбища Тонтон-Кларнета.

Миновали годы, и однажды их мать, Мервилл, уже старуха, пошла по домам своих добрых знакомых с радостной вестью, что ее сын вернулся. Приглашала всех прийти посмотреть на него. Люди собрались, она привела их в свой дом, но сына там не было. Никого не было. Мервилл уверяла, что мальчик вернулся, хорошо одетый, богатый. Показала толстую пачку денег, которую он ей дал, все новенькие купюры. Сказал, что их похитил – его и сестру, – человек с изуродованным лицом.

Людям пришлось ей поверить, ведь она неожиданно стала самой богатой в деревне. Однако все считали Мервилл сумасшедшей.

Она тщетно ждала возвращения своего мальчика. Ждала и ждала, боялась выйти из дома. А вдруг он появится. Снова и снова выкрикивала его имя. Борис.

В конце концов она действительно тронулась умом. Начала галлюцинировать, отгоняла от себя людей. Из ее дома постоянно доносились крики.

Но вот однажды они стихли. Когда люди набрались смелости и заглянули в дом, там никого не было. Мервилл исчезла без следа. Что с ней произошло, так и осталось тайной.

– Ну что вы на это скажете, детектив? – произнесла Шанталь, вытирая губы бумажной салфеткой.

– О пропавших детях? – Макс пожал плечами. – Вероятно, их похитили, а сын этой женщины потом каким-то образом вернулся. Откуда же еще у нее могли взяться деньги? Но скорее всего это просто очередной миф.

Они сидели в машине, обедали. Сандвичи со свиным филе, авокадо и корнишоны, хлеб домашней выпечки, тушеный картофель, красный перец, бананы и пиво «Престиж». Приемник был настроен на американскую радиостанцию, которая передавала выступления разных рок-групп: «Иглз», «Бостон», «Блюойстер культ», «Рео спидваген». Макс не выдержал и повернул ручку настройки. Динамик забубнил по-креольски.

Наступал вечер. Свет тускнел, облака загустели.

– А Винсент Пол?

– Он по-прежнему числится у меня главным подозреваемым. Единственный, у кого имелись для этого четкие мотивы. Например, похитил Чарли, желая отомстить Карверам за отца. Разумеется, у меня нет никаких доказательств. – Макс допил пиво. – Хорошо бы поговорить с Полом, но мне легче встретиться один на один с Биллом Клинтоном. Кроме того, я думаю, Бисон, Медд и этот местный парень Эммануэль Мишелянж попытались сделать именно это и, очевидно, поэтому закончили так, как закончили.

– А если это не он? – сказала Шанталь – И мальчика похитил кто-то, о ком вы пока не знаете?

– Придется подождать и посмотреть. Такова рутинная работа детектива. Наблюдать и ждать.

Шанталь засмеялась.

– Так иногда говорил мой бывший муж, когда не мог сдвинуться с мертвой точки. Он служил в полиции. То есть он по-прежнему коп. В полицейском управлении Майами.

– Да? Как его фамилия? – Макс удивился, но вскоре сообразил, что, если не принимать во внимание всю эту ерунду с вуду, Шанталь была добропорядочной, консервативной и надежной. Именно на таких женщинах копы и женятся.

– Рей Эрнандес.

– Что-то не помню.

– Да? А он вас знает. Внимательно следил за вашим процессом. Просил меня записывать новости, когда был на службе. Боялся что-либо пропустить.

– Так вы все обо мне знали? Почему ничего не сообщили?

– А зачем? В любом случае, я думаю, вы догадались, что Аллейн рассказал мне кое-что о вас.

– Вы правы, – согласился Макс.

– Рей презирал вас. Говорил, вы убийца с полицейским жетоном. Вы, Джо Листон, Элдон Бернс и весь ваш отдел, от которого одни неприятности. Он ненавидел многих из вас. Считал, что вы дискредитируете доброе имя полиции.

– А чем занимался ваш Реймонд? В каком служил отделе?

– Начинал сыщиком в штатском. Проституция, затем наркотики. Хотел попасть в отдел по расследованию убийств, но для этого надо было поддерживать хорошие отношения с людьми вашего типа.

– Понимаю… понимаю.

Макс хорошо представлял, что за тип был ее супруг. Лицемерная сволочь, уверенная в своей правоте, амбициозный сукин сын, который наверняка пролез в службу внутренней безопасности, поскольку там быстрее продвигаются и поощряют злословие за спиной и предательство.

– Почему вы расстались?

– Он мне изменял.

– Какой идиот! – Макс рассмеялся, и она его поддержала.

– Да, вот такой был у меня муж. А вы были верны жене?

– Да.

– Не сомневалась.

– Почему?

– У вас до сих пор на лице печать горя.

– Это видно?

– Да, Макс, видно, – произнесла она, глядя ему в лицо. – Вы приехали сюда не из-за Чарли и даже не из-за денег. Что было бы понятно. Вы приехали сюда, надеясь убежать от воспоминаний, от вины перед вашей покойной Сандрой.

Макс отвернулся к окну. Возражать и отрицать нет смысла. Правда слов Шанталь глубоко впилась в него, разбередила едва затянувшуюся рану.

Двери храма напротив были распахнуты, туда заходили люди.

Забили барабаны. Их медленный ритм начал возбуждать Макса, наполняя энергией, побуждая двигаться, идти, бежать, танцевать.

Внутри храм оказался много просторнее, чем Макс ожидал. Четыре ряда скамей занимали половину пространства. Там сидели верующие, наверное, более сотни. У стены расположился оркестр барабанщиков. Инструменты самодельные – пустотелые древесные чурки, металлические бочки из-под горючего и собственно барабаны в виде натянутых на каркасы выделанных шкур животных. Они неплохо выполняли роль тамтамов, малых и басовых барабанов, бонго и литавр. Музыканты расселись где кому удобнее, но достаточно близко друг к другу. Дирижера не было, и никаких знаков им никто не подавал. Они наблюдали за происходящим и стучали руками по инструментам, создавая необыкновенный ритмический рисунок.

Макс понимал, что это лишь прелюдия.

В прикрепленных на стенах консолях горели факелы, освещая пространство теплым янтарным светом. Вентиляции, конечно, не было, поэтому неудивительно, что в храме стояла жара, как в парной. К потолку поднимались облака фимиама и вскоре возвращались в виде легкого тумана. В воздухе пахло густой смесью камфоры, розмарина, лаванды, гардении, мяты, корицы, человеческого пота и старой засохшей крови.

Исполнение обряда вуду еще не началось, а Макс уже почувствовал легкое опьянение, похожее на наркотическое. Он одновременно расслабился и возбудился. Участился пульс.

Вскоре верующие покинули скамьи и стали танцевать на площадке в центре храма вокруг толстой колонны из черного камня, имеющей форму дерева мапу. Танцуя, они нараспев произносили слова заклинания. Колонна высовывалась из большого круглого отверстия в крыше. На ее торце установлен крест, который Макс видел с улицы. Как и на настоящем дереве зажжены десятки свечей. Верующие быстро прикрепляли фотографии и записки и присоединялись к танцующим.

Пол в храме был земляной. В углу Макс увидел амулеты вуду в виде змей, выложенных зернами кукурузы. Одна обвилась вокруг шеста, показывая высунутым языком на вход в храм. Вторая заглотнула свой хвост. Между змеями стоял гроб, разделенный на четыре отделения. В каждом песком было нарисовано распятие и глаз.

– Лоа Геде, – сказала Шанталь, показывая на амулет в виде гроба. – Бог смерти.

– Так его же называют Барон Суббота, – удивился Макс.

– Барон бог мертвых, а Геде совсем другое.

Макс заметил, что она ведет себя немного странно, будто уже выпила третью рюмку чего-нибудь крепкого.

– Геде не только бог смерти, но и секса. – Шанталь засмеялась своим характерным смехом. – Скоро начнется обряд в его честь. Банда.

– Что за обряд?

Вместо ответа Шанталь начала танцевать, сотрясаясь всем телом. Не прерывая танца, она взяла его руку, и они стали медленно двигаться к колонне, изображающей дерево мапу. Макс танцевал против воли, подражая Шанталь. Барабаны помогали ногам держать нужный ритм.

Он ощутил на себе чей-то внимательный взгляд, но при таком количестве народа обнаружить наблюдающего было невозможно.

В дальнем правом углу храма Макс заметил небольшой бассейн с пузырящейся серой водой. Вокруг собралась толпа. Люди бросали в бассейн монеты. Два полуголых мальчика, стоящие по пояс в воде, жестами манили к себе собравшихся. Наконец к ним присоединилась женщина в светло-синем платье. Мальчики схватили ее и окунули в воду, с головой, словно собирались утопить. Вскоре отпустили и отошли назад. Женщина, на которой теперь осталось лишь нижнее белье, медленно вылезла из бассейна. Она была вымазана серой грязью. Сделав несколько шагов, распростерлась на полу и начала конвульсивно извиваться, как в припадке эпилепсии, бить ладонями по полу, размазывать на себе грязь, запихивать ее в рот. Затем поднялась, подскочила к группе танцующих, схватила первого попавшегося мужчину за рубашку и выпустила ему в лицо струю пурпурной жидкости. Тот отчаянно закричал, попятился, вытирая жидкость с лица и глаз. Женщина ухватила его за руку, подвела к бассейну и толкнула. Два мальчика подхватили его и окунули, как перед этим женщину. Потом мужчина, теперь совершенно голый, медленно вылез из воды. Он тоже был весь измазан грязью. Скорчившись на полу, мужчина принялся глазеть на танцующих.

Шанталь прикрепила к колонне фотографию матери и зажгла свечу. Пробормотав что-то по-креольски, она присоединились к остальным, танцуя и напевая.

Барабаны застучали быстрее, заставляя вибрировать бедра Макса.

Он танцевал, следуя за Шанталь, повторяя ее движения. Покачивал бедрами, касался пола левой рукой, правой, складывал руки и разводил, как бы изображая взрыв. Он не осознавал своих действий. В воздухе витали пары какого-то наркотического вещества. Надышавшись ими, Макс почувствовал, что его душа покинула тело и витает над головой. Его органы чувств кто-то завернул в хлопчатобумажную материю, засунул в чертежный тубус и швырнул в теплую глубокую реку. Тубус медленно поплыл прочь, теперь до него уже нельзя было дотянуться. Макс безразлично наблюдал, как тубус с его органами чувств удаляется. Он испытывал блаженство.

Барабанщики тем временем били все отчаяннее, требуя быстрее двигать ногами.

Макс услышал свой голос. Оказывается, он уже давно что-то напевал вместе со всеми. И не как попало, а в лад, без единой фальшивой ноты. Дело в том, Макс не умел петь. Даже в детстве никогда не пел в церкви. Стеснялся. Любил музыку, а слуха не было. Такое встречается среди меломанов. В пять лет отец попытался учить его музыке, засаживал за пианино, нервничал, ругался. Ничего не получалось. Вскоре оставил сына в покое, заявив, что ему медведь наступил на ухо. А здесь у Макса все получалось, и очень даже хорошо.

Он посмотрел на Шанталь. Она была очень красивой и сексуальной.

Танцующие впадали в транс, особенно женщины. Покидали круг, стояли покачиваясь, вращая глазами, высунув языки. У некоторых на губах появилась пена. А вымазанные грязью, то есть рожденные заново, вылезали из бассейна, брызгались пурпурными струями, хватали танцующих и тащили к серой воде.

Макс улыбался. Он чувствовал себя чудесно. Внутри все ликовало. Тем более что рядом находилась Шанталь. Они уже вышли из круга танцующих и под барабанную вакханалию медленно переступали с ноги на ногу. Вдруг она, посмотрев ему в глаза, положила его ладони себе на груди и стала сжимать, а потом, прильнув, несколько раз провела пальцами по его промежности. Он блаженно закрыл глаза.

А когда открыл, ее не было.

Макс начал приходить в себя, будто пробуждаясь от глубокого сна. Поискал Шанталь и в ужасе обнаружил, что обстановка в храме изменилась. Вымазанные серой грязью мужчины выхватывали из круга танцующих женщин, валили на пол, срывали одежду и грубо совокуплялись. Женщины не сопротивлялись, а большинство, кажется, были очень довольны.

Барабаны разошлись не на шутку. Их яростные звуки сверлили мозг. Макс заткнул уши, морщась как от боли. И в этот момент к нему подскочил один из одержимых, голый, вымазанный серой грязью, и выпустил в лицо струю пурпурной жидкости. Макс успел увернуться, но несколько капель попали на руку. Жидкость обжигала, как кислота.

Одержимый крепко схватил его руку и потащил. Макс сильно толкнул его в грудь. Одержимый отлетел на несколько метров, упал, но мгновенно вскочил и ринулся на Макса. Его красные глаза горели безумной яростью.

Максу ничего не оставалось, как провести в голову одержимого быструю комбинацию прямых и боковых ударов. Парень вырубился.

Шанталь нигде не было. Макс стал метаться туда-сюда. Танцующие, взявшись за руки, загораживали ему дорогу. Не давали пройти. Барабаны продолжали бить по голове как миллион отбойных молотков. Вокруг буйствовала оргия. Пары яростно совокуплялись во всех мыслимых и немыслимых позах. В воздухе пахло потом и сексом.

Макс увидел Шанталь у бассейна. Один из одержимых уже сорвал с нее рубашку, теперь срывал лифчик. Она не возражала. Сонно улыбаясь, наблюдала остекленевшими глазами за действиями безумца.

Макс рванулся к ним. Отправил безумца в бассейн головой вперед, схватил за руку Шанталь. Но она ее высвободила и ударила его по лицу, разразившись тирадой на креольском. Пока он соображал, что делать дальше, Шанталь охватила его шею руками, прижалась губами к губам, отчаянно заработала языком. Ухватилась за промежность Макса, притянула к себе и начала имитировать совокупление.

Макс не успел ничего предпринять, поскольку в него врезался тот самый безумец. Падая, он успел сильно ударить ему коленом в солнечное сплетение. Затем подхватил и снова швырнул в бассейн.

Шанталь стояла на том же месте, не глядя в его сторону. Возле нее суетился еще один мужчина, не такой одержимый, но голый и готовый к половому акту. Она улыбалась. Макс схватил Шанталь за руку и повел к выходу. Вначале она ворчала, пыталась вырваться, но чем дальше они отходили от колонны, тем инертнее становилась, а вскоре и вовсе обмякла.

Почти у самого выхода ему преградила дорогу группа человек из десяти. Макс забросил Шанталь на плечо. Вытащил пистолет, снял предохранитель. Никто в группе не пошевелился. Затем вперед вышел парень с дредлоксами. Направился к Максу с коробкой в руках.

Макс нацелил пистолет ему в голову.

– Стой!

Парень прислонил коробку к его груди и быстро прошел мимо. Макс едва успел подхватить ее свободной рукой и оглянулся. Парень исчез. Путь к выходу тоже был свободен.

Макс двинулся к двери. В одной руке пистолет, в другой жестяная коробка, не плече одуревшая Шанталь.

* * *

Большую часть обратного пути Шанталь проспала. Максу пришлось надеть на нее свою рубашку. Стекло было опущено, приемник включен. Передавали гаитянское ток-шоу. Он не понимал ни слова, но это было лучше, чем на других станциях, где царствовал Бон Джови.

Шанталь проснулась, когда они уже въехали в Петионвилл.

– Что случилось?

– А вы не помните? – Макс выключил радио.

– Помню. Мы танцевали в храме… вместе.

– А потом?

Шанталь пожала плечами. Пришлось рассказать ей. Конечно, с купюрами. К его удивлению, она стала возмущаться.

– Никто не просил вас вмешиваться, Макс! – сердито буркнула Шанталь. – Это банда, ритуальная оргия. Люди входят в транс и совокупляются друг с другом.

– Для меня это выглядело так, будто парень собирался вас изнасиловать, – произнес Макс. – Хотя я давно не служу в полиции, однако не могу оставаться безучастным. Даже если это обряд вуду. И потом, как это можно, с совершенно незнакомым мужчиной, без предохранения? А если у него СПИД?

– Вы хотите сказать, что у вас с незнакомыми женщинами никогда ничего не было?

– Было, но не так.

– По форме может быть не так, а по сути одно и то же. Только у нас это проникнуто глубоким смыслом.

– О, я имел шанс понаблюдать за вашими интеллектуальными забавами, – усмехнулся Макс. – Куда нам до вас, испорченным, бездуховным американцам. Пустые случайные связи – это единственное, на что мы способны. Другое дело вы с вашими обрядами вуду. Оказывается, то, что мы называем свальным грехом, у вас – религиозное переживание. В любом случае я уверен, в нормальном состоянии вы бы никогда не стали заниматься этим с парнем, покрытым отвратительной грязью.

– Откуда вы знаете? – проворчала Шанталь.

Макс крепко сжал руль и стиснул зубы.

«Зря я засуетился. Надо было оставить эту неблагодарную стерву там. Пусть бы ее поимели человек десять в грязи».

Впереди показались огни Порт-о-Пренса.

39

Он подъехал к дому, когда еще было темно, но птички во дворе уже запели. Значит, скоро рассвет. Прослушал на автоответчике сообщение от Джо. Часа через два можно будет позвонить.

В коробке, которую всучил ему парень с дредлоксами, лежал бумажник из крокодиловой кожи с большим количеством карточек – «Виза», «Мастеркард», библиотечных, донорской, элитного спорткомплекса. Они все принадлежали Даруину Медду.

Макс нашел в бумажнике также и полдюжины черно-белых визитных карточек, соединенных канцелярской скрепкой. Медд работал в Талахасси,[44] специализировался на поиске пропавших. В последнее время брал разные корпоративные дела, видимо, почувствовал приближение старости. Работа в бизнес-секторе безопаснее, надежнее и оплачивается много лучше. Сидишь за столом, возишься с бумажками. Под рукой телефон, факс, компьютер. С клиентами встречаешься за обедом, ужином или просто за выпивкой. Если ты специалист в своем деле, то работа всегда будет. Некоторые компании держат детективов на окладе, как адвокатов, чтобы в любой момент можно было воспользоваться их услугами. Чем выше твоя квалификация, тем выше и оклад. В общем, живи в удовольствие. Скучно, конечно, чертовски, но полезно. Макс тоже подумывал одно время перейти сюда.

Денег в бумажнике, разумеется, не было, но в отделении для мелочи лежал сложенный листок бумаги. Страничка, вырванная из гаитянской телефонной книги 1990 года. Буквы от F до I. Синим маркером помечены все Фостины в Порт-о-Пренсе, числом тринадцать.

«Медд взял какой-то след. Кто этот парень с дредлоксами? Почему он дал мне коробку? Может, это был сам Медд? Нет. Парень с дредлоксами чернокожий, ненормальный и вдобавок немой. Ни у водопада, ни в храме он не произнес ни звука. Наверное, парень с дредлоксами видел Медда, когда тот посещал Мерседес Лебаллек. Может, Медд подружился с ним? Или парень нашел тело Медда и взял бумажник? Просто нашел бумажник? Положил в коробку и отдал первому белому человеку, который появился у водопада?»

Нужно поговорить с парнем, и все станет ясно. Но для этого придется снова поехать в Содо, чего Максу очень не хотелось. Может, удастся обойтись без поездки?

В шесть тридцать он позвонил Джо. Тот ответил после второго гудка. Он был в кухне. Негромко работал телевизор, передавали новости. Две девочки переговаривались, смеялись.

– О Винсенте Поле удалось кое-что разузнать.

– Что?

– Его разыскивает британская полиция, чтобы допросить.

– По какому делу?

– Пропажа человека.

Макс крепче сжал трубку.

– Кого?

– Женщина, – произнес Джо. – Пропала давно, в семидесятые годы. Винсент Пол был тогда студентом Кембриджского университета. Встречался с местной девушкой, которую звали… – Макс услышал, как Джо листает блокнот, – Джозефина. Джозефина Латимер, художница. Ко всему прочему, видимо, любительница выпить. Однажды вечером на автомобиле сбила насмерть человека и уехала. Свидетельница запомнила машину и номер. Джозефину арестовали, посадили в тюрьму до выплаты залога. Ее отец в этом небольшом городке был какой-то шишкой. Его все знали, поэтому история с дочкой стала хитом всех местных новостей. Полиции захотелось выпендриться, показать, что перед законом все равны. Выплату залога отложили на целых две недели, а за это время над девушкой в тюрьме прилично поиздевались. Она вышла в тяжелейшей депрессии, пыталась покончить с собой. Через год, в семьдесят третьем, состоялся суд. Ее признали виновной в непредумышленном убийстве. Через два дня должны были огласить приговор. Говорили, ей дадут минимум пять лет. Но Джозефина не такая дура, чтобы снова отправляться в тюрьму. Она уже там побывала и знает, что это такое. В общем, в день оглашения приговора девушка исчезает. Объявили розыск, вначале местный, потом общенациональный. Ее приятель, Винсент, тоже исчез. Такому гиганту – рост два с лишним метра, – сам понимаешь, спрятаться очень трудно. Однако первые сведения о нем полиция получила лишь через два месяца. Их видели на корабле, отплывающем в Голландию. Его и девушку. Она до сих пор числится в Англии в розыске по обвинению в непредумышленном убийстве и бегстве от правосудия. Но это мелкое дело. Они ведь не Бонни и Клайд.

– Согласен.

– Ты видел Винсента Пола?

– Да.

– Разговаривал?

– Пока нет. Это произойдет, если он захочет пообщаться со мной.

– Он там у них вроде Господа Бога?

– Да, – рассмеялся Макс.

– А женщина? Джозефина? Ее ты видел?

– Как она выглядит?

– У меня нет фотографии. Но когда ты увидишь этого Винсента Пола, сообщи ему, что Джозефину по-прежнему разыскивают.

– Скажу, когда представится возможность.

– Вообще-то ребята из Скотленд-Ярда ездили на Гаити, искали ее.

– Уверен, что ничего не нашли, – усмехнулся Макс.

– Конечно. Ты полагаешь, Винсент откупился от них?

– Вряд ли. Мне кажется, ему было бы проще убить их, чем откупаться.

Они рассмеялись.

– Ты знаешь такого копа, Рея Эрнандеса? – спросил Макс.

– Конечно, знаю. – Джо понизил голос, чтобы дети не слышали. – Между собой мы его зовем Рей Говнюкандес.

– Правильно.

– Откуда ты его знаешь?

– Его фамилия выплыла тут во время беседы за выпивкой, – соврал Макс.

– Занимался наркотиками. Трахал жену напарника. Потом обнаружил, что напарник замешан в чем-то, и стукнул в отдел внутренней безопасности. Его наградили кабинетом, сделали лейтенантом. В общем, большая сволочь. А если бы ты видел его жену! Просто красотка. Каким же надо быть кретином, чтобы изменять такой женщине.

Макс догадался, что сейчас жены Джо в кухне нет. Потому что более ревнивую женщину трудно представить. Она может устроить сцену, если застает Джо любующимся какой-нибудь женщиной на фотографии в журнале.

– У меня к тебе еще просьба, Джо.

– Давай говори.

– Посмотри, что можно найти на Даруина Медда. Он частный детектив из Талахасси.

– Нет проблем. Макс!

– Что?

– Я кое-что почуял.

– Неужели?

– Твой голос изменился.

– Как изменился, Джо?

– В нем снова зазвучала сталь. Ты поверил, что сумеешь найти этих сучьих детей, похитителей мальчика. Я уловил это в твоем голосе, старина Мингус.

– Ну если ты уловил…

– Да. Давай заканчивай там и скорее возвращайся.

– Постараюсь, Джо.

Макс улыбнулся. Пока он не имел ни малейшего представления, как подобраться к этим сучьим детям. У него не было ни единой зацепки.

Макс лег в постель, когда солнце уже светило в окно.

Ему снилось, что он в храме вуду. Весь измазанный серой грязью, под грохот сбесившихся барабанов трахает Шанталь на земляном полу. Вокруг двигаются в танце Джо, Аллейн, его сокамерник Веласкес и бывший босс в полиции Элдон. Потом он увидел Чарли. Мальчик сидел на коленях у Дюфура и внимательно разглядывал Макса. Лицо прорицателя скрывала глубокая тень. Макс попытался встать, но Шанталь не отпускала, тянула назад, ухватившись за него руками и ногами. Когда ему наконец удалось освободиться, Чарли и Дюфур исчезли. На их месте сидели трое тинейджеров, которых он убил в Гарлеме. У одного в руке был его пистолет. Парень направил пистолет на Макса и выстрелил. Макс упал. Он был еще жив, смотрел на крест через отверстие в крыше. Подошла Сандра, встала над ним, улыбнулась. Она держала за руку девочку. Красивую, но печальную. Макс узнал Клодетту Тодор, пропавшую племянницу священника из Малого Гаити, и вспомнил, что забыл навестить ее родителей. Он сказал девочке, что увидится с ними утром, перед тем как отправиться искать дом Фостина. Сандра наклонилась к нему и поцеловала. Он потянулся коснуться ее лица и проснулся. Рука шарила в воздухе.

За окном уже был вечер. Макс посмотрел на часы. Семь. Он проспал двенадцать часов. Во рту сухо, щеки влажные. Неужели плакал во сне? Во дворе стрекотали сверчки, а барабаны выдавали с гор свои точки и тире. Живот заурчал, давая понять, что необходимо поесть.

40

Каспар и Матильда Тодор, родители исчезнувшей в октябре девяносто четвертого Клодетты, жили в Порт-о-Пренсе на улице Конюшен, спрятанной в тени гигантских пальм, рядом со старыми казармами. Такие незаметные улочки есть в любом городе. Чужие сюда заходят очень редко, разве только, когда хотят сократить путь.

Макс позвонил Матильде узнать, как к ним добраться. Мать Клодетты свободно говорила по-английски, с выговором уроженки Среднего Запада, может, Иллинойса.

На улице Конюшен сильно пахло цветочной эссенцией и мятой. Макс и Шанталь вышли из машины, осмотрелись. В метрах десяти впереди человек мыл тротуар шваброй. Рядом стоял кувшин. Все участки здесь были обнесены высокими стенами с колючей проволокой наверху, за которыми можно было разглядеть лишь верхушки деревьев и кое-где спутниковые тарелки. Почти из-под каждых ворот слышалось напряженное собачье дыхание. Но ни одна псина не залаяла, чтобы предупредить хозяев. Значит, собаки обучены. Они почти никогда не лают. Позволяют постороннему зайти далеко, а потом нападают.

Макс не любил, когда в задержании или облаве участвовали собаки. Как правило, это были противные избалованные твари, признающие только того, кто с ними работает. Их ничем нельзя урезонить. Полицейские бойцовские псы натренированы хватать человека за определенное место. В каждом штате разное. Во Флориде они хватали за яйца, в Нью-Йорке за предплечья и за икры. В некоторых южных штатах собаки норовили вцепиться подозреваемому в лицо, в других – за горло. В Калифорнии они обычно откусывали кусок задницы, а в Техасе были неравнодушны к бедрам. Макс не знал, как обстоит с этим дело на Гаити, и не собирался выяснять. Он надеялся, что у Тодоров нет собаки.

Человек со шваброй внимательно проводил их взглядом, не прерывая работы. Шанталь кивком поздоровалась. Вместо ответа тот хмуро прищурился.

– Я уверена, он сириец. Моет тротуар раствором, настоянным на мяте и розовой воде. Так у них принято. Считается, что это отвращает злых духов и призывает добрых. Лет сорок-пятьдесят назад сюда понаехали сирийцы. Открыли небольшие лавки с товарами для бедных. Я помню, они каждое утро мыли тротуары рядом со своими магазинчиками травяным настоем. Верили, будто это приносит удачу. Некоторым, наверное, приносило.

Улица Конюшен была самой чистой, какую Макс видел на Гаити. Не то что мусорных куч, даже соринки нигде не видно. Ни бродячих собак, ни вообще бродяг. Ровная, вымощенная серым камнем мостовая. Аккуратные тротуары. Ни ям, ни рытвин, ни граффити на стенах. Точно такая же улочка вполне могла быть где-нибудь в Майами, Лос-Анджелесе, Новом Орлеане. В районе, где живет средний класс.

Макс постучал в ворота четыре раза, как велела Матильда. Вскоре за стеной послышались шаги.

– Qui la?[45]

– Это…

– …Мингус? – спросила женщина.

Заскрипел засов, отворились ворота.

– Я Матильда Тодор. Спасибо, что пришли.

Она захлопнула за ними ворота, пожав руки Максу и Шанталь. Пожатие крепкое, под стать ее прямому взгляду. Матильда выглядела бы вполне симпатичной, даже красивой, если бы больше улыбалась. Но ее лицо было лицом женщины, познавшей скверные стороны жизни. В тренировочных брюках, футболке с символикой «Быков»[46] и кроссовках.

В глубине двора стоял аккуратный одноэтажный домик с покатой жестяной крышей, обсаженный неухоженными кустами. Растущая сзади пальма с толстым стволом бросала на дом густую тень, испещренную желтыми солнечными пятнами. Справа Макс увидел детскую площадку с качелями. Цепи проржавели. Видимо, Клодетта была единственным ребенком. У стены, близкой к площадке, стояла большая собачья конура. Рядом две ярко-зеленые миски – одна с едой, другая с питьем.

– Наш пес не кусается, – произнесла Матильда, заметив, что Макс внимательно смотрит на конуру.

– Совсем?

– Да, совсем. Он умер.

– Извините.

– Еду и воду мы ставим для его духа. Как и все в этой стране, мы не свободны от суеверий.

Гостиная тесная, поскольку была чересчур загромождена мебелью. На стенах фотографии. На каждой Клодетта – в младенческом возрасте, в школьной форме, с родителями, с бабушкой и дедушкой, с родственниками. Симпатичная веселая девочка. Улыбалась, гримасничала, на каждом снимке была центральным персонажем. Очень фотогеничная. На одной фотографии она стояла с дядей Александром у церкви в Майами. Снято сразу после церковной службы. Он в сутане, на заднем плане нарядно одетые люди. Еще снимок, где Клодетта обнимала черного добермана. По крайней мере на дюжине фотографий Клодетта была снята с отцом. Она была на него похожа и любила, кажется, больше, чем всех остальных. Во всяком случае, на снимках с матерью она так широко не улыбалась.

Каспар пожал руки Максу и Шанталь и пригласил садиться.

Коренастый широкоплечий крепыш с сильными руками совсем не был похож на своего брата. Подстрижен коротко. Волосы с сильной проседью поредели на макушке. Лицо угрюмое, на вид лет сорок пять.

Матильда налила гостям сок и села рядом с мужем.

– Вы болеете за «Быков»? – спросил Макс, глядя на Каспара.

Он молчал до тех пор, пока Матильда не толкнула его локтем.

– Мы из Чикаго, – ответил Каспар, не поднимая головы.

– Давно здесь живете?

Каспар молчал. Пришлось вступать в разговор Матильде:

– Семь лет. Вернулись, когда свергли Бэби Дока.

– Лучше бы нам не рыпаться, – добавил Каспар.

Он сказал что-то еще, но Макс не уловил. Голос у него был сиплый, речь неразборчивая.

Матильда многозначительно посмотрела на Макса и подняла глаза, намекая: вот такой он теперь постоянно. Макс понял, что Каспар так и не оправился после исчезновения дочери.

Он нашел фотографию отца с дочерью. Оба смеялись. У Каспара тогда волосы были темнее и гуще. Клодетта выглядела, как на снимке, который дал Максу ее дядя.

– У вас были еще неприятности?

– Кроме пропажи дочери? – с горечью произнес Каспар. Глаза у него были покрасневшие и сердитые. – Много неприятностей. Это место проклятое. Вы уже заметили, что тут ничего не растет? Ни трава, ни деревья.

– Каспар работал в пожарной службе в Чикаго, – вмешалась Матильда. – После несчастного случая ему выплатили страховку, и мы решили переехать сюда. Мы давно поговаривали об этом, а тогда представился благоприятный случай.

– А почему вы отсюда уехали?

– Нас вывезли родители в начале шестидесятых. Мой отец был связан с заговорщиками в Майами и Нью-Йорке. Они пытались совершить государственный переворот, но неудачно. До организаторов Папе Доку добраться не удалось, но местных всех похватали. Рано или поздно макуты пришли бы и за нами, но мы успели уехать.

– Зачем вернулись? – спросил Макс. – Разве вам в Чикаго было плохо?

– Вот за это я ругаю себя с утра до вечера, – проворчал Каспар.

– Понимаете, мы выросли в Америке с ощущением потери родины, – пояснила Матильда. – Всегда называли Гаити своим домом. Мечтали о возвращении. Перед свадьбой дали друг другу слово, что вернемся, когда свергнут тиранию. И вот Бэби Док сбежал. Мы приехали, купили заправочную станцию с небольшим магазином на деньги, которые Каспару выплатили по страховке. Товары для бедных по низким ценам. Кое-кому наш приезд не понравился. О нас начали распускать гнусные слухи. Мол, мы нечисты на руку, трусливо сбежали, когда тут было плохо, а теперь вернулись на все готовое.

– Простые люди к нам относились по-доброму, – добавил Каспар. – Другое дело состоятельные. И это при том, что мы никого не трогали. Действовали примерно как корейцы в черных пригородах Чикаго. Наняли нескольких местных, хорошо ладили с ними, были со всеми вежливы. Но соседи в Петионвилле, где мы вначале поселились, не желали нас терпеть. Намекали, чтобы мы убирались. Обзывали разными грязными словами.

– Завистливые люди везде одинаковы, – вздохнула Шанталь. – Их полно не только тут.

– В общем, через некоторое время мы переехали сюда. – Матильда похлопала мужа по руке. – Правда, здесь стало лучше? Соседи все такие же, как и мы – иммигранты.

– Да, – согласился Каспар, – у нас крепкая община. Поддерживаем порядок, по очереди убираем улицу, даем отпор чужакам.

– А когда родилась Клодетта, – подхватила Матильда, – наше счастье стало полным. Мы не собирались заводить детей, уже не тот возраст, но она сделала нашу жизнь такой наполненной.

Матильда замолкла и посмотрела на мужа. Макс не видел ее лица, однако по тому, как смягчился взгляд Каспара, догадался, что она готова заплакать. Каспар нежно обнял жену за плечи и притянул к себе.

Макс размышлял, разглядывая фотографии на стене. Тодоры – хорошие люди. Душой и движущей силой семьи была, разумеется, Матильда. Требовательная, нежелающая мириться с разгильдяйством. Вот почему дочка тянулась к отцу, выполнявшему все ее прихоти. Макс вспомнил Аллейна и Франческу. Неизвестно, какие у них были отношения до пропажи ребенка, но теперь ни о какой теплоте или близости не могло быть и речи. Он знал, что потеря ребенка корежит даже самые крепкие браки, а неблагополучные разваливаются. А вот Тодоров исчезновение Клодетты сблизило. Всякое бывает.

Макс сосредоточился на фотографии среднего размера. Клодетту на качелях раскачивает отец. За ними из будки наблюдает доберман.

Матильда высморкалась.

– Поначалу здесь дела шли неплохо, несмотря на нестабильность политической обстановки. Мы первыми узнавали о том, что происходит, ведь наша станция была недалеко от дворца. Дело в том, что бензин к нам поступал из США, а там, если желали сместить президента, прекращали поставки. Потом возобновляли. В общем, дела шли средне, пока нашу заправочную станцию не сожгли. Как раз перед высадкой морских пехотинцев.

– Кто сжег? – спросил Макс.

– Военные. Хотели, насколько возможно, усложнить жизнь интервентам. Они сожгли много предприятий коммунального хозяйства. Это было направлено не лично против нас.

– Как это «не лично»? – вскипел Каспар. – Они разрушили нашу жизнь, а ты говоришь «не лично».

Матильда промолчала, отвернулась, стала рассматривать фотографии.

Макс оглядел комнату. На экране телевизора лежал толстый слой пыли. Видимо, его давно не включали. К подоконнику был прислонен дробовик. Он встал, приблизился к окну. Выглянул во двор. Качели, собачья конура, ворота.

– Что случилось с вашей собакой? – спросил Макс, вернувшись к столу.

– Пса убили, – вздохнула Матильда. – Отравили. Те, кто забрал нашу девочку.

– Они приходили сюда?

Она встала.

– Да. Пойдемте, я вам покажу кое-что.

Матильда привела Макса в комнату Клодетты.

Родители отказались признать факт, что больше никогда не увидят свою маленькую девочку. В ее комнате было все оставлено так, как в день исчезновения. Повсюду развешаны рисунки Клодетты. Это папа (высокий), а это мама (пониже), а это сама Клодетта (маленькая) и собака (между ней и мамой). Все нарисовано цветными карандашами. Папа всегда синий, мама красная, Клодетта зеленая, собака черная. Остальные рисунки абстрактные – квадраты, закрашенные одним цветом. Внизу рукой взрослого было написано: «Клодетта».

Макс посмотрел на кровать. Низкая белая подушка, голубое покрывало, откуда выглядывала тряпичная кукла. Посередине покрывала он заметил вмятину – там, где сидела девочка, – и представил, как родители заходят сюда и играют с куклой, вспоминают доченьку и плачут навзрыд. Можно не сомневаться, Каспар тут бывал гораздо чаще.

– В день, когда она исчезла… я пришла разбудить ее, – тихо проговорила Матильда. – Увидела, что постель пустая. Окно широко распахнуто. А во дворе Тото, наш пес, лежит рядом с качелями.

– Все окна в доме были целы? – спросил Макс.

– Да.

– А входная дверь?

– Да.

– Замок? Если в нем ковырялись, то ключ потом плохо подходит.

– Он работал нормально. И сейчас тоже.

– Здесь жили только вы трое?

– Да.

– У кого-нибудь еще имелись ключи от дома?

– Нет.

– А предыдущий владелец?

– Мы сменили все замки.

– Кто их менял?

– Каспар.

– Вы уверены, что в тот день надежно заперли входную дверь?

– Да. Уверена.

– Тут есть черный ход?

– Нет.

– А что в подвале?

– Подвала нет.

– Что расположено за домом?

– Пустое здание. Там раньше, давно, находилась художественная галерея, теперь закрыта. Да и стены тут пять метров высотой. Правда, я потребовала снять колючую проволоку. Не хотела, чтобы моя дочка просыпалась и первое, что видела, это колючку. Как в тюрьме.

– Я вас понимаю, – промолвил Макс.

«Ставь, не ставь колючую проволоку – если они решили забрать ребенка, они заберут. Найдут способ».

Он вышел во двор, двинулся к воротам. Справа вдоль стены росли кусты. Если прыгать на них, будет большой шум. Значит, похитители зашли с левой стороны, где от края стены до земли было метра три с половиной. Наверное, принесли с собой лестницу. Иначе с улицы не поднимешься. Они должны были предварительно разведать обстановку. Узнали, где собачья конура, с какой стороны заходить.

Макс направился к дому.

«Значит, похититель отравил собаку. Что дальше? Комната Клодетты слева от входной двери. Сколько их было? Один, двое?»

Макс увидел Матильду в окне комнаты дочери. Она стояла, скрестив руки, наблюдала за ним.

«Окна целы. В замках не ковырялись. Двери тоже целы. Вход в дом один. Как же они вошли?»

Матильда открыла окно, что-то сказала. Макс не расслышал. В это время она случайно смахнула с наружного подоконника какой-то предмет.

Макс поднял раскрашенную проволочную фигурку с птичьим лицом. Оранжевое туловище, черная голова. Человечек-птица без левой руки, а присмотревшись, можно заметить, что у него отсутствует половина лица.

Теперь Макс начал догадываться, что здесь произошло.

– Кто дал ей это? – Он показал Матильде фигурку.

Она молча взяла, зажала в кулаке.

Макс вернулся в комнату Клодетты. На наружном подоконнике были выстроены в ряд шесть фигурок человечков-птиц.

Из комнаты их не было видно. Все одинаковой формы и цвета, кроме последней, которая шире. Потому что объединяла двух человечков – человечка-птицу и девочку в сине-белой форме.

– Откуда это у нее?

– Приносила из школы, – объяснила Матильда.

– Кто ей давал?

– Она не говорила.

– Мужчина, женщина?

– Какой-нибудь мальчик или подружка. У нее было двое приятелей из «Ноева Ковчега».

– Школы Карверов?

– Да. Это недалеко от лицея Святой Анны, где училась Клодетта.

– Ваша дочка когда-нибудь рассказывала, что познакомилась с кем-то у школы?

– Нет.

– А о Тонтон-Кларнете когда-либо упоминала?

Матильда тяжело опустилась на кровать. Нижняя губа у нее дрожала. Она раскрыла кулак и вгляделась в фигурку.

– Миссис Тодор, вы мне не все сообщили?

– Я не думала, что это важно…

– Что?

– Оранжевый.

Макс быстро оглядел рисунки, нет ли там человека с половиной лица, но ничего не увидел. Вспомнил рассказы об исчезновении брата и сестры в деревне Кларнет. Вернувшийся сын сказал матери, что их увел «человек с изуродованным лицом».

В дверях появилась Шанталь.

– Макс, идите посмотрите.

Рядом с ней стоял Каспар с рулоном бумаги в руках.

В картинках Клодетты ее приятель, Оранжевый, был наполовину человеком, наполовину машиной. С единственным большим серым глазом с красной точкой в центре, который постоянно выпадал. Его приходилось придерживать рукой. Оранжевый издавал странные звуки.

Каспар смеялся, когда она ему рассказывала о своем приятеле. Он питал слабость к фантастическим фильмам. Его любимыми были «Робокоп», «Звездные войны» и два «Терминатора». Он часто смотрел их на видео с дочкой. Матильда возражала, говорила, что Клодетта еще мала для таких фильмов, но они смотрели. Каспар представлял Оранжевого немного роботом из «Звездных войн», немного Терминатором. Он не воспринимал это всерьез, считая, что приятель дочки не более реален, чем киношные роботы.

Матильда еще меньше была склонна верить в рассказы дочки об Оранжевом. В детстве у нее тоже был воображаемый друг. Она была единственным ребенком в семье, и ее часто оставляли одну и вообще не очень много уделяли внимания.

В общем, родители Клодетты нисколько не встревожились, когда за полгода до исчезновения дочь начала рисовать своего друга все чаще и чаще.

– Вы видели этого Оранжевого? – спросил Макс.

– Нет, – ответила Матильда.

Они сидели за столом, разложив перед собой рисунки. Их было более тридцати, от маленьких карандашных набросков до картин.

Обычный человечек, каких рисуют дети, не наделенные способностями к живописи. Но у этого человечка голова была особенная. Во-первых, очень большая. Во-вторых, имела форму буквы D, вернее, состояла из двух половин – прямоугольника слева и полукруга справа. В полукруге при желании можно было разглядеть рот, нос, правда мизерный, глаз и даже намек на ухо. Другая половина выписана более детально и выглядела довольно мрачно. Тут доминировал выпученный глаз и рот, откуда торчали свирепые, похожие на кинжалы, клыки. Левая рука у Оранжевого отсутствовала.

– Вы ее расспрашивали?

– «Мы иногда встречаемся» – это единственное, что я от нее слышал, – отозвался Каспар.

– И ничего больше? Не упоминала, приходил он один или еще с кем-нибудь?

– Нет.

– Может, приезжал на автомобиле?

– Неизвестно.

Макс перебрал рисунки. Очевидно, Оранжевый потратил время, чтобы завоевать доверие девочки. На первых рисунках он стоял в отдалении, всегда в профиль, выглядывал из-за дерева или куста. Чаще всего рядом находились четверо детей, все тоже оранжевые. Время шло, и количество детей сократилось до двух, а потом до одного. Это была сама Клодетта. Она стояла перед ним, похожая на проволочную фигурку из тех, что были выставлены на подоконнике. Потом пошли рисунки, где Оранжевый и Клодетта держались за руки. На нескольких Оранжевый разглядывал собачью конуру.

«Клодетта знала похитителя. Она его впустила. И ушла с ним добровольно».

– Почему она прозвала его Оранжевым?

– Это я его так прозвал, – объяснил Каспар. – Она всегда раскрашивала его в оранжевый цвет.

– А ее школьные приятели? Они что-нибудь о нем упоминали?

– Вроде нет. – Матильда посмотрела на Каспара, тот пожал плечами.

– В школе пропала только Клодетта или еще кто-либо из детей?

– Кажется, только она.

Макс полистал блокнот.

– Итак, вы обнаружили, что Клодетта пропала. Что дальше?

– Начали искать, – сказал Каспар. – Ходили по домам, всполошили соседей. Довольно скоро нам в помощь собралась группа. К концу дня обыскали в районе каждый дюйм. Опросили всех, кого смогли. Никто ничего не видел. Никто ничего не знает. Продолжали искать две недели. Один из соседей, Тони, он типограф, сделал плакаты с ее фотографией. Мы их повсюду расклеили. Ничего.

Макс сделал в блокноте несколько заметок.

– Выкуп требовали? – спросила Шанталь.

– Нет. Да у нас и нет ничего, чтобы похищать ребенка ради выкупа. – Голос Каспара дрогнул. Матильда взяла его руку, он накрыл ее своей.

– Я обещал вашему брату помочь с поисками девочки, – произнес Макс. – Сделаю, что сумею.

– Как продвигаются поиски Чарли Карвера? – поинтересовалась Матильда.

– Пока не очень.

– Винсент Пол считает, что похищение Чарли и Клодетты – дело рук одних злодеев, – заметил Каспар.

Макс вздрогнул.

– Винсент Пол?

– Да. Вы его знаете?

– Понаслышке, – ответил Макс, вставая.

Шанталь показывала глазами на одну фотографию. Она висела в углу, вторая от края. Клодетте здесь года три, она, как всегда, в центре. Матильда и Каспар помоложе и веселее, Александр Тодор тоже, а рядом сияющий Винсент Пол. Они со священником стояли в обнимку.

«Видимо, часть доходов из наркобизнеса Винсент Пол вкладывает в Малый Гаити».

Макс вернулся к столу.

– Потом мы попросили помощи у морских пехотинцев, – продолжила Матильда. – Мы с мужем граждане США, Клодетта тоже. Знаете, как с нами обошлись? Нас принял капитан и сразу стал укорять, зачем мы уехали из Штатов в эту «поганую дыру». Заявил, что у него нет свободных людей на организацию поисков. На обратном пути мы зашли в бар, а там морские пехотинцы «занимались восстановлением демократии», нагружаясь пивом и наркотиками.

– А Винсент Пол?

– Когда американские военные нам отказали, мы отправились к нему.

– Почему вы не пошли к нему вначале?

– Я… – заговорила было Матильда, но Каспар ее прервал:

– Вы много о нем знаете?

– Слышал хорошее и плохое, – промолвил Макс. – Больше плохого.

– То же самое и Матильда. Она не хотела, чтобы мы обращались к нему.

– Вовсе не потому, – возразила Матильда. – Я не хотела, чтобы он рисковал, занимаясь поисками нашей дочки. Ведь Винсент дружил с Раулем Седаром, главарем хунты, которую свергли интервенты.

– Мне казалось, что Аристид для Пола предпочтительнее, – заметил Макс.

– Аристид-священник действительно был хорошим. Помогал бедным, заботился о людях. Но, как только его избрали президентом, он сразу превратился в Папу Дока. Прикарманил миллионы иностранной помощи. Через две недели Винсент возненавидел его.

– Не думал, что у таких людей, как Пол, есть принципы.

– Винсент очень отзывчивый человек, – сказала Матильда.

– Он вам помог?

– Сделал очень много. Целый месяц со своими людьми искал Клодетту по всему острову. По его заданию ее искали в Нью-Йорке, Майами, в Доминиканской Республике и на других островах. Он даже обращался за помощью к войскам ООН.

– Единственно, что он забыл сделать, – нанять частного детектива, – усмехнулся Макс.

– Винсент сказал, что если он не сможет ее отыскать, то не сможет никто.

– До меня у Карверов работали двое детективов из Америки. Они с вами разговаривали?

– Нет, – ответил Каспар.

Макс пролистал блокнот. Был еще один интересный вопрос, который он хотел задать Матильде и Касперу.

– Мне известно, что на Гаити пропадает много детей. К Винсенту Полу должны были обращаться за помощью многие. Но он помогал лишь вам. Почему?

Супруги Тодор молчали.

– Послушайте, – сказал Макс, – я знаю, чем занимается Винсент Пол, и мне на это глубоко наплевать. Я приехал сюда найти Чарли Карвера и Клодетту. Пожалуйста, будьте со мной откровенны. Почему Винсент помогал вам?

– Мой брат и Винсент друзья, – объяснил Каспар.

– Пол дает деньги церкви в Малом Гаити, где служит ваш брат?

– Не церкви. На деньги Винсента мой брат содержит приют для беженцев, приплывающих на лодках в Майами. И вообще он многим помог встать на ноги в Малом Гаити. Очень хороший человек.

«Конечно, хороший, – подумал Макс, – если не принимать во внимание, откуда деньги. Если не принимать во внимание, сколько десятилетних мальчишек в Либерти торгуют наркотиками, поставляемыми Винсентом Полом, сколько людей по его милости превратились в дерьмо. Но семье Тодор сейчас нет до этого никакого дела. И кто их осудит?»

Он улыбнулся:

– Спасибо за беседу. Не вините себя за то, что случилось с Клодеттой. Вы ничего не могли сделать. Совсем ничего. Взломщиков и убийц еще как-то можно вычислить. На них стоит клеймо. А такие, как Оранжевый, невидимы. Это обычные люди, внешне похожие на вас и на меня. Их подозреваешь в последнюю очередь.

– Найдите нашу дочку… пожалуйста, – прошептала Матильда.

41

– Вы считаете, Винсент Пол похитил Чарли? – спросила Шанталь в машине. Они ехали искать дом Фостина по первому адресу, указанному на странице, вырванной из телефонной книги.

– Пока еще рано делать выводы. То, что он занимался поисками Клодетты, абсолютно ничего не значит. Точно станет известно лишь после разговора с ним. – Макс положил две проволочные фигурки и несколько рисунков Оранжевого в ящичек под приборной панелью. Он собирался послать фигурки Джо для идентификации отпечатков пальцев.

– Вы знаете, как с ним связаться?

– Я чувствую, что он сам найдет меня, – ответил Макс.

Шанталь вела себя так, будто ничего не было. Улыбалась, иногда даже смеялась. Была очень искренней в своей неискренности.

– Муж обсуждал с вами свои дела?

– Нет. Мы договорились не брать работу на дом. А вы?

– Я женился, когда уже ушел из полиции. Но Сандра была в курсе моих дел.

– Давала вам советы?

– Да. И пару раз даже помогла раскрыть преступления.

– Это вас не раздражало? Не заставляло сомневаться в своих способностях?

– Нет, – улыбнулся Макс. – Напротив, я гордился ею. По-настояшему гордился.

Они остановились. Шанталь внимательно посмотрела на него. Макс попытался сообразить, что это значит. Но так и не понял. Они двинулись дальше.

* * *

Первые пять домов, где должны были жить Фостины, из списка Макса, были разрушены. Пожар, толпа погромщиков, военные, ураган. На последний дом упал вертолет войск ООН. Эдди Фостина никто из живущих поблизости не знал.

Следующий дом, который они посетили, располагался в самом начале трущобного района Каррефор. Единственное целое строение на улице. Он стоял немного в стороне, к входной двери вели ступеньки. Окна не занавешены. Стекла грязные, но целые. Как и следовало ожидать, на стук в дверь никто не отозвался. В окно ничего толком разглядеть не удалось. Макс поднял Шанталь, чтобы она посмотрела через стену во двор. Там на веревке висели выстиранные простыни.

Они спросили двоих прохожих, кто тут живет. Те сказали, что не знают и в этот дом уже давно никто не входит.

Макс решил прийти сюда ночью и внимательно все посмотреть. Он не хотел впутывать в это дело Шанталь. С нее и так достаточно.

Они поехали по остальным адресам в списке. Все дома оказались брошенными, занятыми беднотой. В одном они застали трапезу. Люди ели такую гадость, что Макса чуть не вырвало. Захотелось отдать им все деньги, какие были в кармане, но Шанталь посоветовала лучше купить еды.

Они нашли магазин, купили несколько пакетов кукурузы, риса, бобов и бананов. Вернулись и оставили во дворе. Дети и взрослые проводили их равнодушными взглядами.

Макс и Шанталь закончили объезжать дома Фостинов только к концу дня. В одном жили две пожилые дамы, предложившие им лимонад и черствые булочки, в другом мужчина на веранде листал старую газету. Потом были еще механик с сыном, женщина, попросившая почитать ей Библию на немецком языке, и еще одна, которая узнала Макса по передачам по телевизору и сказала, что он хороший человек. У Макса не было никаких доказательств, но теперь он был уверен, что дом в Каррефоре принадлежал – или, возможно, еще принадлежит – Эдди Фостину.

Он отвез Шанталь и поехал обратно туда.

42

Макс подождал наступления темноты и перелез через стену. Спрыгнул на засохшие кусты. Открыл засовы задней двери, вошел. Включил фонарик. Толстенный слой пыли выглядел как снег на рождественской открытке. Сюда уже очень давно никто не заходил.

В доме было два этажа и подвал. Макс поднялся наверх. Большие комнаты, дорогая мебель. Шкафы, комоды, столы, стулья – все из красного дерева. Ножки везде медные, с когтями. Крышки кофейных столиков мраморные и стеклянные. Металлические кровати с качественными матрацами, кожаные кресла, диваны.

Дом не был еще достаточно обжит, но соседство трущоб владельца, видимо, не смущало. На окнах не было решеток. В дом до сих пор никто не вломился. Наверное, владельца здесь хорошо знали и предпочитали не связываться.

Макс спустился в подвал. Там было жарко, влажно, пахло гнилью. Луч фонарика осветил у стены кучу хлама. Макс заметил какие-то предметы в середине.

Удалось найти выключатель. Вспыхнула голая лампочка. В центре подвала, на полу, располагался большой черный амулет вуду, похожий по форме на бумажного змея. Он был нарисован кровью и разделен на четыре секции. В первых трех символы, в последней фотография. На ней Чарли на заднем сиденье автомобиля, вероятно, внедорожника. Смотрел прямо в объектив.

Символы следующие: знак Мистера Кларнета, глаз, круг с четырьмя крестами и череп. В центре амулета красовался венчик из пурпурного воска. Похоже, Эдди Фостин перед похищением Чарли исполнил обряд вуду. Макс сунул фотографию в бумажник. Больше в подвале ничего интересного не было.

Он снова поднялся, начал обшаривать комнаты. Потревожил пыль, расчихался. Ничего. Простукал стены. Монолит. Посмотрел все ящики, шкафы. Сдвинул мебель, даже тяжелый шкаф. Ничего. Передвинул ореховый гардероб. На пол что-то упало.

Видеокассета.

Вернувшись в Петионвилл, Макс сразу просмотрел кассету.

Она начиналась кадрами с мальчиком, идущим по улице. Он был в форме школы «Ноев Ковчег» – голубые шорты и белая рубашка с короткими рукавами. На спине ранец. Возраст – шесть-восемь лет.

Съемку вели из автомобиля.

Экран почернел, и возникла группа примерно из двенадцати детей, все в форме. Собрались у ворот школы «Ноев Ковчег». Камера делает панораму. Дети смеются, играют, гоняются друг за другом, стоят парами, разговаривают. Наконец камера находит мальчика с первых кадров, болтающего с двумя приятелями. Камера делает наезд. На экране его лицо крупным планом, не красивое, но миловидное. Широкий улыбающийся рот. Камера отъезжает, показывая голову мальчика и торс. Движется вправо и останавливается на девочке, наклонившейся завязать шнурок. Мальчик забрасывает ей на спину юбку. Он и его приятели хохочут, но девочка не замечает, продолжает завязывать шнурок. И никто из них не замечает оператора, сидящего в машине. Девочка распрямляется, юбка опускается, мальчики, смеясь, разбегаются.

Следующий сюжет: мальчик в классе. Снято через окно снаружи. Оператор стоял в кустах. Они то появляются в кадре, то исчезают. Мальчик слушает учительницу, записывает что-то, часто поднимает руку. Когда мальчика вызывают отвечать, его лицо светлеет, он улыбается. И продолжает улыбаться, уже сев на место. Он первый ученик в классе, дисциплинированный, понимающий важность и ценность образования. Гордость родителей. У него живые, умные, пытливые глаза.

На экране замерцали шумовые точки.

Макс промотал пленку. Его сердце колотилось. Он ощущал знакомую вибрацию под ложечкой, о которой почти забыл. Это бывало в первые годы, когда он начинал как частный детектив. Находясь на грани какого-то зловещего открытия, Макс одновременно предвкушал его и страшился. И почти всегда получалось ужаснее, чем он ожидал, и не было предела, на котором мог остановиться один человек, причиняя страдания другому. Когда пришла пора садиться в тюрьму, Макс уже выработал в себе иммунитет к таким вещам. Если жертву убивали одним пистолетным выстрелом в голову, он считал убийцу чуть ли не воплощением милосердия. Еще бы, у подонка было такое количество возможностей, а он выбрал самый быстрый и простой способ лишения жизни.

После тюрьмы этот иммунитет исчез, и Макс снова стал чувствительным к разным мерзостям.

Экран несколько секунд был белый, затем голубой, прежде чем появился очередной сюжет. Бетонное здание типа авиационного ангара. Кругом цветущая растительность. Макс активировал стоп-кадр и внимательно рассмотрел место. Ничего определенного. Это могло быть снято где угодно на Гаити. Там, где сохранились деревья.

Следующий сюжет: внутренность здания. Обширный зал, через высокие окна струится солнечный свет.

Колонна детей – мальчики и девочки, возраст около десяти, – двигаются к столу, застеленному красно-черной шелковой скатертью. Дети аккуратно одеты в черное и белое – черные юбки и белые блузки для девочек, черные костюмчики и белые рубашки для мальчиков. Они приближаются к столу и пьют по очереди из большой золотистой чаши. Очень похоже на Святое Причастие, но без облаток и священника. В кадре виден человек, который для каждого ребенка из какой-то емкости – ее не видно – золотистым черпаком добавляет в чашу бледно-зеленой жидкости.

Знакомый по первым сюжетам мальчик подходит к чаше, берет ее, пьет жидкость. Ставит чашу точно на то место, откуда взял, и пристально смотрит в объектив камеры. Глаза пустые. Живость, мысль, какие были видны на предыдущих кадрах, исчезли. Мальчик вместе с остальными детьми в колонне направляется к выходу. Медленно, будто что-то внутри его управляет им, заставляя двигаться. У всех детей такая же неуверенная походка.

Макс знал, что это за жидкость. Знал, для чего она. Зелье, делающее из людей зомби.

В киноужастиках зомби, как правило, ожившие мертвецы. В культе вуду зомби – живые люди, приведенные в состояние глубокого кататонического ступора. Это нормальные люди, которых отравили зельем, полностью лишающим дееспособности. Но их сознание работает. Они могут мыслить, но не двигаться и не говорить. Иногда перестают даже дышать. Пульс почти не ощущается. Зомби символически «хоронят», после чего хунган или бокор, опоивший людей этим зельем, оживляет их, давая противоядие. К ним возвращается способность двигаться и говорить, они становятся почти такими же, как прежде. Такими же, да не такими. Эти несчастные люди становятся рабами жреца или того, кому он их продаст. Они станут делать, что прикажут.

Соломон Букман использовал в своих мерзостных делах зомби.

Макс продолжал смотреть.

Мальчик в первом ряду в другой классной комнате. На сей раз он сидит, тупо уставившись в одну точку, ничего не воспринимая из происходящего. Камера показывает учителя.

Это Элоиза Кроляк, директриса школы «Ноев Ковчег».

– Ах ты сучья тварь, – прошептал Макс, нажав на стоп-кадр, когда ее лицо появилось крупным планом. Мордочка озлобленного грызуна.

Теперь Макс знал, что дальше на пленке будет все хуже и хуже. И все равно нажал на воспроизведение. Он оказался прав.

Закончив, Макс долго сидел, наблюдая мерцающие точки на экране, неспособный сдвинуться с места. Он давно не испытывал подобного потрясения.

43

Макс хотел сразу рассказать о пленке Аллейну, но передумал. Решил подождать, собрать больше материала. Он скопировал запись, сложил в пакет оригинал вместе с фигурками и отправился в офис «Федерал экспресс» в Порт-о-Пренсе.

Перед этим позвонил Джо, предупредил о посылке. Попросил также выяснить, что у них есть на Бориса Гаспеси.

Макс поехал в «Ноев Ковчег». Поставил машину на дороге, зафиксировал зеркальце заднего обзора так, чтобы были видны ворота. Сходил к школе, убедился, что Элоиза Кроляк на месте. Увидел, как она проводит урок, точно так же как с зомбированными детьми на видео. Вспомнил, что они творили с этими детьми, и почувствовал тошноту.

Вернулся к машине и стал ждать, когда Элоиза Кроляк выйдет.

В полдень пошел дождь.

Такого дождя Макс никогда не видел. В Майами лило как из ведра, иногда целый день, всю неделю, случалось, и месяц. Но дождь там шел, то есть вода собиралась в лужи, частично просачивалась в землю, частично испарялась.

А на Гаити дождь обрушивался.

Небо почернело, и с него на Порт-о-Пренс хлынул поток, промочивший город насквозь, в течение нескольких мгновений превративший совершенно сухую землю в сплошную грязь.

Сточные трубы быстро вышли из строя, по улицам потекли бурные черные и коричневые реки. В домах резервуары на крышах наполнились до краев, трещали, ломались, поскольку были ржавые, сваливались на землю. Свет погас, зажегся, затем снова погас. Ветер срывал с деревьев листву, фрукты и даже кору. Некоторые дома лишились крыш. Люди метались в панике, также животные, домашние и бродячие. Вскоре пошли крысы. Многие сотни выползли из своих нор и спускались вниз к бухте, повизгивая от страха. Жуткая серая лавина. Вспыхнула молния, небо расколол оглушительный раскат грома. На несколько секунд ярко осветился каждый сантиметр поверженного города. Затопленные улицы, заваленные грязью и дерьмом, несметное количество крыс. А затем опять все погрузилось во тьму, казалось, навеки.

Гроза прекратилась так же внезапно, как началась. Тучи понесло в море.

Элоиза Кроляк вышла из школы в шесть тридцать. Села в серебристый «мерседес» с тонированными стеклами. Макс последовал за ней. Они миновали город, свернули к Петионвиллу. Начало темнеть. Машин было много, все ползли еле-еле, потом и вовсе остановились. Встречная полоса была свободна. Казалось, в этот час ни у кого не возникало желания ехать в столицу. Появилась колонна автомобилей ООН. Два джипа, грузовик, сзади еще джип, откуда мощным фонарем освещали каждый автомобиль, застрявший в пробке.

Луч скользнул по Максу. Он смотрел прямо перед собой, положив руки на руль. Услышал, как джип остановился. Через пару секунд в окно постучали. Макс забыл взять паспорт, в бумажнике лежала лишь кредитная карточка «Америка экспресс».

– Bonsuir, monsieur,[47] – произнес офицер в голубом шлеме.

– Я говорю только по-английски, – сказал Макс.

Офицер нахмурился.

– Фамилия?

Макс назвал. Неожиданно офицер нацелил ему в голову пистолет. Его заставили выйти из машины. Теперь уже ему в голову целились пять автоматчиков. Приказав поднять руки, Макса обыскали, забрали пистолет и, толкая в спину, повели к грузовику и трем джипам. Он протестовал, требовал позвонить Аллейну Карверу и в американское посольство.

Затем почувствовал как что-то кольнуло его в левое предплечье. Увидел шприц с утопленным поршнем и понял, что наконец-то встретится с Винсентом Полом.

«Интересно, какой орган у меня удалят или сделают так, чтобы он перестал работать, как прежде?»

Ему бы следовало встревожиться, но наркотик начал действовать.

«Ну и плевать. Главное, что дерьмо они мне вкатили первоклассное».

Часть четвертая

44

– Как самочувствие? – спросил Винсент Пол, предлагая Максу сесть в кресло у письменного стола.

Кабинет у него был скромный. Кондиционер, книжные шкафы, на стенах фотографии, вымпелы.

– Где я нахожусь? – прохрипел Макс.

Его продержали двое суток в комнате без окон. Он очнулся, когда инъекция перестала действовать, и в смятении стал ощупывать тело. Искал шрамы, повязки. Все цело. Пока.

Макса регулярно навещали. Доктор и сестра плюс трое вооруженных охранников. Проверяли. Доктор с сильным немецким акцентом задал ему много вопросов, но он не ответил ни на один. Через день доктор с сестрой приходить перестали.

Кормили три раза, приносили американские газеты, где ничего не было о Гаити. Около кровати стоял телевизор с кабельными программами. Утром, перед встречей с Винсентом Полом, Макса побрили, в том числе и голову, вернули одежду, выстиранную и выглаженную.

– Расслабься, – произнес Пол низким глубоким тоном. – Если бы я хотел твоей смерти, то еще в ту ночь позволил бы детям разорвать тебя на части.

Теперь Макс рассмотрел его. Очень темная кожа, глубоко посаженные глаза, похожие на двух жуков-светляков. Лицо чуть тронуто морщинами. Пол выглядел так, как Макс предполагал, лет на пятьдесят. Лысый череп, длинный изящный нос, массивная челюсть, густые брови, короткая плотная шея, совсем не жирный, мускулистый. Сравнений напрашивалось несколько. И Майк Тайсон, и ствол дерева мапу, и статуя величественного жестокого тирана. Даже сидя он производил впечатление. В нем все было преувеличенно монументально.

– Меня не смерть беспокоит, – сказал Макс. – А в каком виде ты меня выпустишь живым.

Макс нервничал, но виду не подавал. Впервые он попал в ситуацию, когда полностью зависел от милости хозяина, не ведая, что тот замышляет.

«Если Пол превратит меня в Бисона, я вышибу себе мозги как только представится случай».

– О чем ты говоришь?

Пол нахмурился. Руки, раздавившие и оторвавшие тестикулы солдата войск ООН, были скрещены на груди. Неохватные, пугающие своими размерами, к которым природа, видимо, из чисто эстетических соображений, прибавила по лишнему мизинцу. Ногти блестели. Винсент Пол делал маникюр.

– Твои эскулапы порылись в нутре у одного моего предшественника, и он теперь не может держать в себе говно, – объяснил Макс.

– Не понимаю, – медленно проговорил Пол.

– Разве не твои ребята разрезали Клайда Бисона пополам и что-то там внутри переместили?

– Нет.

– А гаитянин, который работал по этому делу? Эммануэль Мишелянж, которого нашли у пристани с пенисом, засунутым в глотку, и с яйцами за щеками? Это твоя работа?

– Нет. – Пол отрицательно покачал головой. – Об этом позаботился один человек, чью жену трахал Мишелянж.

– Вранье! – выпалил Макс.

– Если бы ты удосужился навести справки, то знал бы, что это не вранье.

– Карверам известно об этом?

– Могли бы знать, если бы не были так ленивы.

– А что, собственно, случилось?

– Муж застиг в спальне жену с этим жеребцом и прямо на ее глазах проделал экзекуцию. Он сам признался.

– Кому?

– Властям ООН.

– Его арестовали?

– Конечно. Выслушали, а потом отпустили. Он владеет отелем и казино в Петионвилле. Преуспевает. Можешь с ним побеседовать, если захочешь. Заведение называется «Родео». Его зовут Фредерик Дави.

– А что жена?

– Она от него ушла. – Лицо у Пола было по-прежнему непроницаемым, но взгляд лукавым.

– Ладно. А Даруин Медд? Где он? Ты убил его?

– Нет. – Пол удивленно вскинул брови. – Я не знаю, где он. Зачем мне убивать его?

– В устрашение другим. Как ты поступил с насильниками из армии ООН. – Макс говорил с трудом, в горле пересохло.

– Так это было не устрашение, а наказание. И представь, с тех пор во всей округе ни одного случая изнасилования. – Пол улыбнулся, показав великолепные белые зубы. Неожиданно выражение его лица сделалось приятным и даже добрым. – Я знал, что ты следуешь за мной. Тебя трудно не заметить. Хорошие машины в такие места не заезжают.

– Почему же ты ничего не сделал?

– А мне нечего от тебя скрывать. И ты тоже постарайся ничего не скрывать от меня. Расскажи вначале о своих предшественниках.

Макс сообщил. Пол слушал с серьезным видом.

– Это не я. Даже не думай. Хотя, честно говоря, Клайда Бисона мне нисколько не жаль. – Выговор Пола был чисто британский. – Мерзкий окурок. Ничтожный алчный человечишка.

Макс не смог удержаться от улыбки.

– Значит, ты с ним встречался?

– Я приказал привести их обоих сюда. Задал несколько вопросов.

– Что они тебе рассказали?

– Как идет расследование. И тебя я попрошу рассказать то же самое.

– Но это конфиденциальная информация, только для клиента, – заметил Макс.

– Ты много обо мне знаешь, Мингус?

– Ты главный подозреваемый в похищении Чарли Карвера.

– Не удивляюсь. Здесь на меня вешают всех собак.

– Но есть свидетели, которые видели тебя на месте похищения.

– Я там был. – Пол кивнул. – Что из того?

– Тебя видели, как ты убегал с ребенком на руках.

– Кто тебе это сказал? Старуха из обувной мастерской? – Пол усмехнулся. – Она слепая. Бисона и Медда накормила тем же самым. Если не веришь, пойди и проверь, когда мы закончим. Посмотри мастерскую. Там у нее недалеко от двери скелет умершего мужа в стеклянном ящике. Ты заметил, что она постоянно оглядывалась, будто оттуда кто-то наблюдает?

– Зачем ей врать мне?

– А белым людям здесь все врут. Не принимай это лично на свой счет. Такая у нас наследственность, – улыбнулся Пол. – Что еще у тебя есть в мешке?

– Ты наркобарон, и тебя разыскивает британская полиция в связи с пропажей женщины в Англии. Кроме того, ты ненавидишь Карверов. Это пока все.

– Хм… лучше, чем у тех двоих. Во всяком случае, об Англии они не знали. Я понял так, что это тебе сообщил твой друг. – Пол взял папку, перелистнул несколько страниц, нашел нужную. – Джо Листон. У вас славное прошлое. Рожденные прорваться, Элдон Бернс, Соломон Букман. В этом разделе, – он постучал пальцем по странице, – собрано все о твоей службе в полиции. Но есть и другие разделы.

– Не сомневаюсь, ты можешь достать что угодно.

Макса не удивило, что Пол собрал на него досье. Однако насторожило упоминание о Джо.

Пол положил папку, посмотрел на расставленные на столе фотографии. Солидные массивные рамки соответствовали столу, фундаментальному сооружению из темного дерева. Почти все на нем казалось на размер или два больше нормального. Черная перьевая ручка величиной с футляр для сигары, огромный телефон с гигантской трубкой и круглым номеронабирателем, фарфоровая кофейная чашка размером с суповую пиалу, а таких исполинских настольных ламп с изменяющимся углом наклона Макс никогда в жизни не видел. Казалось, лампа специально изготовлена для великана.

Они молча смотрели друг на друга. Пол откинулся на спинку кресла. Тишина ширилась и наконец застыла, охватив их со всех сторон. Не было слышно, что происходит снаружи. Наверное, стены в комнате были звуконепроницаемые. В одном углу громоздился массивный диван. Рядом на полу раскрытая книга, лицом вниз. Диван чуть шире односпальной кровати. Макс представил, как Пол лежит на нем и увлеченно читает один из томов, какими набиты книжные шкафы.

Комната была больше похожа на мемориальный музей, чем на кабинет. На одной стене висел флаг Гаити в рамке. Изорванный в клочья, грязный, с прожженной дырой на белом поле в центре. На другой стене увеличенная черно-белая фотография – высокий лысый мужчина в черном костюме в тонкую полоску держит за руку мальчика. Они спокойно и внимательно смотрят в объектив, даже чуть вопросительно. Особенно мальчик. Позади, не в фокусе, виден президентский дворец.

– Твой отец? – Макс кивнул на фотографию. Отец мог запросто сойти за средиземноморца. Он был значительно светлее, чем сын.

– Да. Большой был человек. Понимал эту страну. – Пол не сводил пристального взгляда с Макса.

Макс поднялся с кресла, подошел к фотографии, чтобы лучше рассмотреть. Лицо отца было ему почему-то знакомо. На Винсенте был такой же костюм. Отец и сын не улыбались. Казалось, они куда-то спешили, а их остановили, попросив попозировать. И они согласились из вежливости.

Макс был уверен, что где-то видел Перри Пола. Но где?

Он возвратился в свое кресло. Ему в голову пришла идея, которую пришлось отбросить как невероятную.

Винсент Пол подался вперед с улыбкой, будто прочитал его мысли. Свет наконец упал ему на глаза, и Макс увидел, что они удивительно красивые.

– Я расскажу тебе сейчас то, чего не рассказывал никому, – тихо проговорил Винсент.

Макс напрягся, предчувствуя что-то удивительное.

– Чарли Карвер мой сын.

45

– Женщину которую тебе представили как Франческу Карвер, – начал Винсент, – когда-то звали Джозефина Латимер. Франческа – ее второе имя. Мы познакомились в Кембридже в семидесятых годах. Я был студентом, а Джози жила там с родителями. Я увидел ее в пабе однажды вечером. Услышал ее смех, прежде чем увидел. Посмотрел – она сидела в противоположном конце зала – и заметил, что она смотрит на меня. Джози была изумительно красива.

Винсент тепло улыбнулся воспоминаниям, чуть откинув голову назад, устремив взгляд в потолок.

– Я знаю, – произнес Макс, – ты помог ей бежать из страны, избавил от тюрьмы, которая ей грозила за наезд на человека со смертельным исходом. Потрясающе благородный поступок. Ведь ради любви ты пожертвовал своим будущим.

Высказывание Макса смутило Пола.

– Я не жертвовал своим будущим, – возразил он.

– То есть ты и сейчас бы сделал то же самое?

– А ты бы не сделал? – Пол улыбнулся.

– Наверное, сделал. – Макс тоже улыбнулся. – А почему ты ненавидишь Карверов?

– Только Густава.

– А что, Аллейн хороший?

– Он не похож на отца, – ответил Пол. – Слушай дальше. Мы с Джози прибыли на Гаити, отправились в дом моих родителей в Петионвилле. Они жили в большом поместье на вершине холма. Я не предупредил их о приезде. Значит, мы подъезжаем и видим на месте пяти больших домов, один из которых, я помню, отец построил практически своими руками, ровное место. Густав Карвер приказал снести дома и разровнять участок бульдозерами. Мой отец задолжал ему. Он получил долг, сполна.

– Как это случилось?

– Карвер не терпел конкурентов. А мой отец довольно успешно занимался импортом-экспортом и строительством. Некоторые товары он продавал много дешевле. Карвер терял клиентов. Отец также собирался построить в Содо отель для паломников. Проект был интересный и обещал высокие прибыли. Густав Карвер скрежетал зубами от злости. День и ночь думал, как насолить нам, и придумал. Тайком купил «Банк Дессалине», где отец взял кредит для расширения бизнеса, и потребовал возврата долга. У отца не было на руках наличных, и Густав закрыл наши предприятия, сделав нас банкротами. Потом захватил контроль над проектом в Содо и окончательно разорил отца. При этом распространял о нас грязные слухи. В довершение всего, знаешь, что он сделал? Приказал построить здание своего нового банка из кирпичей нашего поместья. Отец был человек достойный, очень гордый, но не боец. Он не выдержал и застрелился.

– Боже! – выдохнул Макс. Теперь ему стала ясна причина ненависти Винсента к Густаву. – У тебя еще есть родственники?

– Две сестры и брат. Они уехали и больше сюда никогда не вернутся.

– А мать?

– Умерла в Майами, вскоре после нашего приезда. Рак поджелудочной железы. Я даже не знал, что она болела. Мне никто не говорил.

– А дяди, тети, кузены?

– На Гаити родственников у меня нет. Кроме сына… если он еще жив.

– А друзья?

– Настоящие друзья большая редкость везде, а на Гаити, да еще среди богатых, где мы вращались, их днем с огнем не сыщешь. Знакомые и те исчезают при одном намеке, что ты разорился. Самое страшное для них – потерять деньги. Они обходят тебя стороной, как прокаженного, боясь заразиться невезением. Я попросил у одного из очень давних «друзей» отца немного взаймы, пока не встану на ноги. Этому человеку мой отец когда-то помог. А он мне отказал, причем высокомерно, даже не соблюдая приличий. Заявил, что давать мне деньги в долг – неоправданный риск, – с горечью закончил Винсент.

Максу приходилось встречаться с такими людьми, как Пол. Их предали, всадили нож в спину, однако они выжили. Обычно они добивались в жизни очень многого, но порой совершали ужасные поступки.

– Как же ты выкрутился? У тебя имелись какие-то деньги?

– Ни цента, – грустно рассмеялся Винсент. – Но была Анаис, моя няня. Фактически мать. Она ухаживала за мной с рождения. Мы были очень близки. Я бы не удивился, если бы она оказалось действительно моей матерью. Папа, да и дедушка тоже, не являлся приверженцем моногамии. Анаис нас приняла. У нее был маленький домик в Ла-Салин. Мы спали и ели в одной комнате, умывались под рукомойником во дворе. Я никогда не жил такой жизнью, но хотя бы видел ее, а Джози об этом даже не подозревала. Поначалу она была растеряна, а потом примирилась. Ведь тюрьма в Англии все равно хуже.

– Вас кто-нибудь искал?

– Нет, но рано или поздно след привел бы копов сюда. Мы прожили в Ла-Салин полтора года. В полной безопасности. В подобное место кто попало не сунется. Ни тогда, ни сейчас.

– А как к вам относились соседи?

– Прекрасно. Конечно, Джози для них была пришелицей из космоса, но мы жили без проблем. Работали на заправочной станции, и в конце концов нам удалось купить ее. Мы там кое-что усовершенствовали, открыли дешевую закусочную, организовали мойку, построили гараж, магазин. Анаис занималась закусочной, Джози магазином. Она перекрасилась в шатенку. Я брал на работу только жителей Ла-Салин. Приходилось платить за «защиту» двоим – Эдди Фостину и его брату, тинейджеру Салазару. Вот тогда Эдди воспылал чувствами к Джози. Каждый раз, когда я ездил получать товар, он являлся к ней с подарком. Она отказывалась, но вежливо, чтобы не обидеть.

– А ты?

– А что я? Ничего. С макутами тогда были шутки плохи. Но дела у нас шли прилично. Через два года мы купили в городе небольшой дом. Расслабились. Никто нас не преследовал. Джози привыкла к жизни на Гаити. Привыкла к людям, а они к ней. Разумеется, скучала по родителям, переживала, что не может послать им даже открытку. Это было опасно. Так ей приходилось расплачиваться за свободу. Неприятности начались в то утро, когда у нас остановилась заправиться машина Густава Карвера. Я отказался обслуживать его. Водитель вышел, наставил на меня пистолет и приказал залить в бак бензин. В ту же минуту автомобиль окружили человек двадцать – все, кто был поблизости, – некоторые с пистолетами, остальные с мачете и ножами. Скажи я хоть слово, они бы убили и водителя, и старика Карвера, но мне было приятно видеть его унижение. Я вырвал пистолет у водителя и приказал убираться с моей территории. Ему пришлось толкать автомобиль три мили под горячим солнцем до следующей заправочной станции, ведь тогда мобильных телефонов не было. Густав Карвер волком смотрел на меня через заднее стекло, пока не увидел Джози. Он вдруг заулыбался, причем не ей, а… мне. Может, все пошло бы иначе, если бы я согласился тогда заправить машину. Не знаю. Но это был бы не я. Невозможно представить ситуацию, чтобы я когда-нибудь кланялся этой сволочи. В общем, весь тот день и следующий я ожидал приезда макутов.

Винсент замолчал, стиснул зубы и отвернулся к фотографии, где он с отцом. Похоже, ему впервые за много лет выпал шанс поведать кому-то самое сокровенное. Излить душу.

– Я понимаю, Винсент, тебе трудно об этом говорить, – тихо произнес Макс.

Винсент Пол несколько раз глубоко вздохнул и продолжил:

– Через несколько недель исчезла Джози. Кто-то видел, что она уехала в автомобиле с Эдди Фостином. Я послал людей на поиски, но безрезультатно. Сам ходил к дому Фостина. Их там не было. Мы прочесали весь город. Были во всех местах, где околачивался Фостин. Ее нигде не было. Однажды я вернулся домой, а там сидит Густав Карвер, дожидается меня. Оказывается, после случая на заправочной станции он времени зря не терял. С ним меня ждали два детектива из Скотленд-Ярда со всеми бумагами на Джози и кипой английских газет, где описывалась ее история и бегство из страны. В некоторых газетах утверждалось, будто я ее похитил, и были карикатуры, изображающие меня в виде Кинг-Конга. Густав Карвер сказал, что очень похоже. Он также сообщил мне, что имел с Джози долгую беседу, она поняла свое затруднительное положение и согласна с его условиями. Теперь все зависит от меня. Если я откажусь, нас с Джози арестуют и депортируют в Англию. Если соглашусь, детективы уедут и доложат кому надо, что не нашли нас на Гаити.

– Он потребовал, чтобы ты отказался от Джози?

– Да. Он захотел женить на ней своего сына Аллейна. Мне же категорически запрещалось встречаться с ней. Ни при каких обстоятельствах. Вот так. А в остальном я свободен. За исключением одного: я был обязан лично заправлять машину Карвера, когда бы он ни подъехал.

– И ты согласился?

– У меня не было выхода. Я прикинул, что он отправит меня в Англию одного, а Джози оставит на Гаити. А так я останусь тут, все-таки близко от нее.

– Странно, – сказал Макс. – Густав погубил твоего отца. Почему он не избавился от тебя?

– Ты, видимо, не понял этого человека, Мингус, – усмехнулся Винсент. – Ты же был у него в доме. Видел псалом, написанный золотом рядом с портретом его покойной жены? Псалом 23, стих 5.

– Да.

– Прочитал?

– Да я знаю его наизусть: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена». Это из знаменитого псалма «Господь – пастырь мой». Но при чем тут псалом?

– Важно не только знать псалом наизусть, но и понимать его суть. А она состоит в следующем: в древние времена самой полной формой мести врагу считалась не смерть и не лишение свободы, а чтобы враг наблюдал, как ты прекрасно живешь и процветаешь. Враг ненавидит тебя, желает болезней, смерти, а ты здоров и счастлив.

Макс был вынужден согласиться. Он действительно неправильно оценил Густава Карвера.

– Значит, он хотел, чтобы ты наблюдал, как Аллейн счастливо живет в браке с женщиной, которую ты любишь?

– Да, но счастливый брак тут был в принципе невозможен.

– Почему?

– Макс, ты хороший детектив, но здесь дал маху. Прошляпил.

Макс молчал.

– Ты действительно ничего не заметил? – воскликнул Винсент. – В Аллейне?

– А что я должен был заметить?

– Послушай, ты ведь родом из Майами, семь лет провел в тюрьме. Да ты просто обязан за милю определять гомосексуалиста.

– Неужели Аллейн… – Макс был в шоке. Вот уж чего он не ожидал. Обычно для него определить сексуальную ориентацию ничего не стоило. В Америке, особенно в Майами, это просто. Люди не скрывают, каким образом наслаждаются жизнью.

«Неужели мое чутье настолько притупилось?»

– Да, Аллейн Карвер гомосексуалист. У нас таких называют массисси. Если по правде, Мингус, то ты не виноват, что не заметил. Аллейн ведет себя очень сдержанно и тщательно это скрывает. Слухи насчет него здесь ходили, но и то смутные. Аллейн поступал правильно. Для забав уезжал на уик-энды в Майами, Сан-Франциско или Нью-Йорк. Там и раскупоривал то, что тут было закупорено.

– Откуда тебе известно?

– У меня есть доказательства. Фотографии и видео. Кстати, эту работу для меня проделал Клайд Бисон. Я нанял его – анонимно, через вторые руки – примерно десять лет назад. И порекомендовал мне его не кто иной, как ты.

– Я?

– Не помнишь? Хм… а почему, собственно, ты должен помнить? Вначале я предложил эту работу тебе, но ты ответил: «Я не выуживаю говно из туалетов. Идите к Клайду Бисону. Он может сделать это бесплатно».

Макс засмеялся.

– Я не помню этого, но мне много раз предлагали подобные дела. В основном чтобы получить развод. Но это не по моей части.

– А здесь, да и на всех Карибских островах, к геям относятся плохо. Гомосексуализм у нас считается извращением, грехом.

– Бедный Аллейн! – вздохнул Макс. – При его деньгах, влиянии, положении вынужден притворяться, что он не такой. Действовать украдкой.

– Вообще-то он неплохой парень, – заметил Винсент.

– Зачем же ты собрал на него материал?

– Чтобы очернить. Я намеревался передать фотографии в гаитянскую прессу.

– Для чего?

– Инь и ян. Инь – чтобы освободить Аллейна, избавить его от необходимости таиться. Ян – чтобы отомстить Густаву, привести его в смятение. Время тогда было удачное. У старика начались нелады со здоровьем, умерла жена, свергли Бэби Дока. Я подумал, что публичный позор подкосит его. И он просто-напросто отдаст концы.

– Почему же ты не довел дело до конца?

– Не захотел пакостить Аллейну, только чтобы добраться до отца. Мне стало его жаль.

– Но ты же мог расправиться с Густавом иначе. Пристрелил бы старика, и все.

– Пробовал один раз, не получилось. Его загородил Эдди Фостин.

– Ах вот оно что! – кивнул Макс. – Ну и как развивались события после того, как Густав женил сына на Франческе?

– Отвратительно. Густав ведь хотел продолжения рода. Жаждал внука. А дочери пока ему подарили только внучек. Поскольку Аллейн к этому не был способен, он взял дело в свои руки. – Винсент посмотрел на Макса. – Ты меня понял? Густав вынудил ее спать с ним. Как ему это удалось, не станем гадать, но целых десять лет Густав упорно старался, чтобы Франческа забеременела. У Джози было два выкидыша, один ребенок родился мертвый, а дочка прожила всего шесть месяцев. В конце восьмидесятых мы начали встречаться. Когда она родила Чарли, Густав решил, что ребенок его, в стране считали, будто он от Аллейна, и только мы с Джози знали: он наш. Кроме того, я сделал анализ крови, подтвердивший отцовство. У нее уже к тому времени с Густавом ничего не было. Рожать Франческа ездила в Майами. Аллейн был с ней. Вообще-то они добрые друзья. Он ей очень помог в первое время. В принципе Аллейн и Джози находились в одной лодке, но в разных концах. Их в одинаковой мере подавлял своей тиранией старик Густав.

– Какие у тебя были отношения с сыном? – спросил Макс.

– Я виделся с Чарли раз в неделю.

– Кто выбирал ему имя?

– К сожалению, не я.

– А почему он так себя вел?

– Мальчик страдает аутизмом, – тихо проговорил Винсент.

– Неужели?

– Это большое несчастье для нас… и для него. – В его голосе прозвучала боль.

– Почему это держалось в тайне?

– Чтобы не травмировать Густава.

– Когда вы заметили у него аутизм?

– Как только Чарли начал ходить, мы поняли: с ним что-то не так. Ребенок очень странно на все реагировал. Потом его посмотрел врач, очень хороший специалист.

– И что?

– Первое время мы были просто убиты. Хотя доктор сказал, что в двух случаях из десяти с возрастом аутизм элиминируется, сглаживается. На это вся надежда. Но в любом случае он мой ребенок, сын, и я буду его любить, каким бы он ни был.

– А Густав Карвер?

– Эта скотина считает Чарли своим и тоже любит его. По-своему. После инсульта Густав уже не тот, реакция притупилась, и об аутизме он не подозревает. Общение с малышом его даже как-то облагораживало. Хотя если бы старик узнал правду о мальчике, он бы задушил его своими руками.

– Но у тебя же есть деньги, – произнес Макс. – Взял бы Франческу… ну, Джози… и сына и уехал бы куда-нибудь в тихое место, где вас никто не знает.

– Мои дела так просто не завяжешь. На это необходимо время.

– Правда, – согласился Макс. – Но зачем ты вообще с этим связался?

– Чтобы вернуть Джози. Я выбрал самый быстрый путь достижения богатства и власти, чтобы помериться силами с Густавом Карвером, когда наступит момент. Я дружил с нашими военными, а они давно занимались контрабандой кокаина из колумбийского картеля. Мне удалось модернизировать систему, сделать ее более эффективной. Итог: за двадцать лет нажил свыше миллиарда долларов.

– Не скрою, Винсент, твой рассказ меня поразил, – признался Макс. – В том числе и причина, почему ты стал заниматься наркотиками. Мне приходилось иметь дело с наркодельцами, и они все изображали жертв. Говорили, будто у них не было выхода, винили во всем окружение. Мать не такая, приятели, бедность и прочее. Но тебя вынудила заняться наркотиками любовь. Невероятно. – Макс тихо рассмеялся. – И еще невероятнее то, что это правда. Винсент, о тебе нужно писать книги, снимать фильмы.

– Надеюсь, до этого дело не дойдет, – усмехнулся Винсент Пол. – Итак, сегодня вечером ты возвращаешься к работе. Для Аллейна и Шанталь придумай что-нибудь.

– Хорошо.

– А теперь давай обсудим другие вопросы.

46

Максу завязали глаза и посадили на заднее сиденье внедорожника. Поездка в Петионвилл заняла приличное время. Было много подъемов и спусков по тряской дороге. Видимо, база Пола располагалась в горах. Кроме Макса, в машине находились еще двое, Винсент Пол и водитель. Они болтали по-креольски, иногда смеялись.

Макс прокручивал в голове недавний разговор. Он еще не оправился от потрясения. Винсент Пол – отец Чарли. Подобное невозможно представить. Хотя фотография Винсента с отцом наводила на некоторые размышления. Чарли был поразительно похож на дедушку. Те же глаза, то же выражение лица, та же осанка, Винсент показал Максу альбом семейных фотографий конца восьмидесятых годов, где почти у каждого родственника имелись какие-либо черты пропавшего мальчика. Дело в том, что все его родственники были белые или светло-желтые. Такое положение сохранялось до появления черной бабушки. Винсент объяснил, что фокусы с цветом кожи, как у Чарли, на Гаити явление не редкое. Если учесть, сколько тут намешано кровей. Макс вспомнил Элоизу Кроляк и голубоглазых, почти белокожих потомков польских солдат в городе Жереми. Чтобы не было никаких сомнений, Винсент даже показал Максу результаты анализа крови для установления отцовства Чарли.

Они побеседовали о расследовании. Винсент рассказал, что примчался на место, узнав, что происходит с машиной, в которой везли Чарли. Видел, как разъяренная толпа с криками и танцами уносила в трущобы голову Фостина, насаженную на остроконечный шест. Чарли исчез. Никто не видел, как его забрали из автомобиля, как Франческа оказалась на приличном расстоянии от него. Винсент предположил, что она так крепко ухватилась за ребенка, что похитители были вынуждены тащить ее, пока она не разжала пальцы. Люди видели только, как Франческа шла по улице.

Винсент проверил Фостина. Побывал в Содо, поговорил с Мерседес Лебаллек, осмотрел его дом в Порт-о-Пренсе. Видел амулет. Но больше ничего. Он боялся, что Чарли мертв. Думал, мальчика похитил кто-нибудь из многочисленных врагов Густава и тайно вывез через Доминиканскую Республику. Там тоже искали, но безуспешно.

Они обсудили похищение Клодетты Тодор. Пол не считал, что оно связано с Чарли.

Макс рассказал о том, что удалось ему. Кроме видеокассеты, школы «Ноев Ковчег» и подозрений, что детей на Гаити похищают для промывания мозгов и превращения в сексуальные игрушки для зарубежных педофилов.

Винсент знал, что он следит за кем-то из «Ноева Ковчега». Макс сказал, что пока рано выводы делать. Нужно время для сбора необходимого материала. Винсент предложил помощь. Макс поблагодарил, но сказал, что пока не нужно. Они договорились о связи.

Повязку с глаз Максу сняли в пригороде Петионвилла.

Он смотрел на мелькающие дома. Приближалось Рождество, однако никаких признаков праздника на улицах видно не было. Ни Санта-Клаусов, ни елок, ни мишуры. Интересно, каким был Гаити до всех этих несчастий? И было ли здесь вообще когда-нибудь хорошо? Сейчас Макс по-новому смотрел на эту страну, более внимательно, пытаясь осознать, как мог тут появиться такой человек, как Винсент Пол, которым он восхищался. Его бизнеса Макс не одобрял, хотя понимал причины, заставившие его им заниматься. Он спрашивал себя, а не пошел бы он сам по этому пути, если бы ему выпала подобная судьба? Скорее всего да, если не развалился бы на части. Мог бы Винсент пойти по пути Макса? Наверное, нет, но если бы отправился, то следовал бы по нему неукоснительно и никогда не совершил бы ошибок, какие совершил Макс. А нравился бы ему Винсент, если он просто был законопослушным богачом? Странный вопрос. Они бы никогда не встретились.

– Я не сообщил тебе еще об одном, – проговорил Винсент, когда они свернули к «Тупику Карвера».

Макс вопросительно посмотрел на него.

– Соломон Букман.

Макс вздрогнул.

– Он у тебя?

– Да.

– Давно?

– Как только его привезли сюда. Это действительно опасные люди – убийцы, насильники, главари банд. Мы забирали их в аэропорту.

– Как ты с ними поступил?

– Запер, пусть гниют.

– А почему бы просто не убить?

– Они не совершили здесь никакого преступления.

– А других, не таких отъявленных? Ты даешь им работу?

– Нет. Уголовники мне не нужны.

Машина остановилась у ворот дома.

– В общем, насчет этого подонка можешь не беспокоиться, – промолвил Винсент, передавая ему кобуру с «береттой». – Он сидит в клетке.

Они пожали друг другу руки. Макс вышел из автомобиля.

– Кстати, – добавил Винсент, – помнишь, я рассказывал, как Густав Карвер приказал разровнять наши владениями бульдозерами? Так вот, это случилось тут. На месте дома, который построил мой отец, он воздвиг вот этот. Счастливо. – Винсент улыбнулся, поднял тонированное стекло, и машина отъехала.

47

На автоответчике его ожидали пять сообщений. От Джо, от Аллейна и три от Шанталь.

Вначале он позвонил Аллейну. Сказал, что провел несколько дней, идя по следу, который никуда не привел. Ни слова о видеокассете и об Элоизе Кроляк. Аллейн поблагодарил его за старание, пожелал успехов.

Джо на месте не оказалось.

Макс принял душ, сварил кофе. Допивал первую чашку, когда зазвонил телефон. Это была Шанталь.

Услышав его голос, она облегченно вздохнула. Они долго беседовали. Макс сообщил ей то же, что и Аллейну. Шанталь пожаловалась, что матери стало хуже, и она вряд ли протянет до Рождества. Макс воспользовался поводом и разрешил ей завтра не приезжать. Он не хотел вместе с Шанталь следить за Элоизой. Заявил, что прикроет ее перед Аллейном. Шанталь согласилась, но ему показалось, неохотно.

Закончив разговор, Макс вышел посидеть на веранде. Вечерний воздух был наполнен стрекотанием насекомых. Легкий ветерок доносил слабый аромат жасмина. Он размышлял.

«Знает ли Шанталь, что Аллейн гей? Наверняка. Женщины к таким вещам особенно чувствительны. А теперь главное: кто же похитил Чарли? Кто-нибудь из врагов Винсента Пола, знавший, что он его отец? Что случилось с Бисоном и Меддом? Очевидно, они подобрались ближе, чем я, и заплатили за это».

Мысль, что Бисон добыл что-нибудь ценное раньше Макса, расшевелила дремлющий азарт соперничества. Он разозлился, представив, что этот хлюпик почти раскрыл дело, тогда как сам он до сих пор не знает, с какой стороны подступиться.

Затем Макс вспомнил, какая Бисона постигла судьба, и успокоился.

«Надо попросить Джо, чтобы его задержали и узнали, что он накопал. А пока придется заняться Элоизой Кроляк. Связана ли она с похищением Чарли, выяснится очень скоро».

48

На следующий день Макс наблюдал, как ровно в шесть часов Элоизу подобрал у школы «Ноев Ковчег» серебристый внедорожник. Он сел им на «хвост». В Петионвилле автомобиль с Элоизой выехал на подъездную дорожку двухэтажного дома на улице, обсаженной деревьями. Недалеко от центра.

Макс поставил машину в конце улицы. Через час вышел проверить обстановку. На улице темно. Нет прохожих, и окружающие дома кажутся необитаемыми. Ни в одном нет света. Звуков тоже никаких, кроме треска цикад. Зловещая тишина. Даже с гор не доносился барабанный бой.

Он обошел дом, где скрылась Элоиза. Где-то наверху работал телевизор. Может, Элоиза смотрела по видео кассету, похожую на ту, что у него?

Макс вернулся в свой автомобиль.

Внедорожник отъехал от дома ровно в семь утра и немедленно влился в поток машин. У крытого рынка, массивного здания горчичного цвета с коричневой жестяной крышей, уже было не протолкнуться. На улицах шла оживленная торговля. Мужчины и женщины продавали рыбу, яйца, живых и забитых кур, ощипанных и неощипанных, а также подозрительно выглядящее красное мясо, разные сладости домашнего приготовления, картофельные чипсы, прохладительные напитки, сигареты и спиртное. Страна еле волочила ноги, но подобной энергии и напористости у людей рано утром Макс не ощущал ни в одном американском городе.

Двадцать минут ушло на то, чтобы добраться до дороги на Порт-о-Пренс, и еще пятьдесят тащились до места. Элоиза вышла у «Ноева Ковчега», помахала рукой внедорожнику. Тот прогудел клаксоном и двинулся к бульвару Гарри Трумэна.

Макс следовал за ним. Вот появился Народный банк Гаити. На внедорожнике вспыхнул указатель поворота направо, к въезду для персонала и VIP-клиентов.

Макс прогазовал мимо, когда внедорожник въезжал в ворота, затем развернулся и приблизился к банку. Нашел въезд для клиентов.

Добравшись до автостоянки, Макс наконец увидел водителя серебристого внедорожника. Он направлялся к главному входу. Теперь наконец все стало ясно.

Макс понял, почему Клодетта рисовала своего похитителя оранжевым. Из-за волос. Они были ярко-рыжие, подстриженные под «афро».

Оранжевый.

Морис Кодада, начальник службы безопасности.

Макс вернулся домой и сразу позвонил Винсенту Полу. Сообщил обо всем, что обнаружил. Винсент молча выслушал и тихо произнес:

– Через несколько часов они будут у нас. Я хочу, чтобы допросил их ты. Вытяни все, что возможно. Сделай так, чтобы они заговорили.

49

В начале четвертого Макса забрали люди Винсента и повезли к дому, где жили Морис Кодада и Элоиза. Их держали в разных комнатах в подвале.

Макс побывал у них обоих, прежде чем идти осматривать дом.

Он пересек вестибюль, пол которого был выложен красными и черными плитками, и попал в гостиную. Свободная планировка, большой телевизор, видеомагнитофон, диван, несколько кресел и пальм в горшках. Справа бар. Настоящий. Стойка, обитые кожей табуреты. В самом баре шикарный выбор. Макс проверил его весь. Кассовый ящик набит банкнотами и монетами. Все гурды с физиономиями Папы Дока и Бэби Дока. Под стойкой он обнаружил заряженный пистолет тридцать восьмого калибра и стеллаж с компакт-дисками гаитянской и южноамериканской музыки. Рядом с баром на стене висел флаг Гаити времен Папы Дока, черный и красный. Теперь стало понятно, почему на полу в вестибюле такие плитки.

Тема Дювалье продолжилась наверху. Стены коридоров покрывали десятки черно-белых фотографий. Вот молодой Папа Док в белом пальто улыбается в центре группы бедняков. Они жалкие, в лохмотьях, но тоже счастливо улыбаются. У многих отсутствуют конечности, руки ноги. Наверное, жертвы эпидемии фрамбезии. И еще один снимок привлек внимание Макса. У ног Дювалье расположилась группа детей с суровыми лицами. Все чернокожие, кроме одного – светлокожего мальчика с веснушками. Это Кодада.

По фотографиям можно было проследить эволюцию Кодада от малолетнего бандита до взрослого головореза. Он позировал с Бедуином Дезиром и братьями Фостин в форме макутов. Темно-синяя рубашка и брюки, пестрый шейный платок, на поясе пистолет, глаза спрятаны за темными очками в массивной изогнутой оправе. Нога в тяжелом ботинке придавила к земле только что убитого человека. На лице улыбка.

Макс остановился у серии фотографий, где Кодада руководит на строительной площадке. На заднем плане храм вуду деревни Кларнет.

Он двинулся в спальню. Кодада и Элоиза спали в кровати с пологом на четырех столбиках. Рядом телевизор с большим экраном. На стене картина. Мальчик в синем мундире и красных штанах играет на флейте. Макс вспомнил, что такая же картина висела в клубе на Манхэттене, где он впервые встретился с Аллейном Карвером. Он видел ее где-то еще, кажется, в кабинете Кодада в банке.

«Флейтист» Эдуара Мане.

Из коридора послышались голоса. Макс выглянул. Двое боевиков Винсента вышли из дальней комнаты.

Он направился туда. Это был кабинет. Просторный, богатый. Солидный письменный стол, ближе к двери стол с компьютером. В дальнем конце книжный шкаф. Темно-зеленое кожаное кресло и телевизор с большим экраном. За компьютером работала женщина.

Ящики столов выдвинуты, содержимое вывалено в кучу на столе. Пять пачек потертых стодолларовых купюр, много фотографий, шесть компакт-дисков – все разного цвета – и две канцелярские корзины дискет с наклейками от 1961 до 1995 года.

Макс направился к книжному шкафу, задержавшись перед очередным портретом Папы Дока. Этот был особенный. Здесь диктатор в одеянии Барона Субботы – фрак, цилиндр, белые перчатки, – сидел в комнате с алыми стенами во главе длинного стола. Пристально смотрел в объектив. Вокруг него расположились соратники, но разглядеть их лица было невозможно. Все в глубокой тени, размазаны. Просто темно-коричневый фон. Посередине стола лежал белый сверток. Макс присмотрелся. Это был младенец.

Он начал разглядывать книги. Они были расставлены по цвету – синие, зеленые, красные, темно-бордовые, коричневые и черные. На корешках вытисненные золотом названия. Довольно странные. «Georgina A». Следующая книга носила название «Georgina B», а следующая «Georgina C».[48]

Макс вытащил, раскрыл. Это был видеокейс, замаскированный под книгу, вроде пустотелой Библии, какую наркодельцы используют для хранения товара. Макс вытащил кассету. К ней приклеена фотография. Девочка лет девяти испуганно смотрит в объектив. Макс достал кейсы A и B, там тоже фотографии этой девочки. На первой она улыбалась, на второй выглядела смущенной. Книжный шкаф набит кейсами с именами девочек на корешках. Мальчиков нигде нет.

Но он нашел Клодетту Т. А также Элоизу.

– Что-то интересное? – спросила женщина, сидящая за компьютером. У нее был нью-йоркский выговор.

– Видеокассеты. А что в компьютере?

– Торговая статистика. Материалы сканированы с бухгалтерских книг, начиная с 1985 года. Есть и база данных. Эта парочка продавала детей мужчинам.

– Я подойду через несколько минут.

Макс вставил в видеомагнитофон кассету «Элоиза А».

Дата съемки не указана, и в ребенке с большим трудом можно уловить намек на взрослую Элоизу. Ей тут лет пять-шесть. Когда начались мерзости, Макс нажал кнопку «Стоп».

Женщина сидела, откинувшись на спинку кресла. Лицо в смятении. Увиденное поразило ее.

– Давайте посмотрим, что вы наработали, – сказал Макс, подходя к ней.

Она вызвала на экран лист бумаги, разграфленный на шесть колонок, озаглавленных по-французски: «Имя», «Возраст», «Цена», «Клиент», «Дата продажи», «Адрес». Начиная с августа 1977 года здесь было указано, какой ребенок какому клиенту был продан и куда направлен.

Макс посмотрел в последнюю колонку. Из тринадцати девочек в списке четыре ушли в США и Канаду, две в Венесуэлу, по одной во Францию, Германию и Швейцарию, три в Японию, одна в Австралию. Были приведены фамилии и имена покупателей.

Они посмотрели в базу данных. Все было в идеальном порядке.

Раздел «Год» имел подразделы «Страны».

Кроме фамилий, адресов, дат рождения, рода занятий и мест работы покупателей (в базе данных их называли «клиентами»), тут имелись также сведения о доходах, сексуальной ориентации, семейном положении, количестве детей, включая имена, и связи в бизнесе, политике, медиа, сфере развлечений и прочее.

Первая сделка зарегистрирована 24 ноября 1959 года, когда Паттерсон Брюстер-III, директор-распорядитель компании «Соления и Консерванты», «усыновил» гаитянского мальчика Сезара Гезнера. Усыновление обошлось ему в 575 долларов.

Сравнительно недавнее «удочерение» девочки Исмаэль Клуэ банкиром из Санта-Моники, Калифорния, Грегсоном Пеппером, стоило 37 500 долларов (С).

(С) означало стандартное обслуживание. То есть без излишеств, без скидок, по упрощенной схеме, никаких бонусов. Покупатель выбирает «Продукт» (так назывались дети в базе данных), платит и забирает его. Цены держались постоянными.

Если одним и тем же ребенком интересовались несколько покупателей, то устраивался Аукцион (А), со стандартной стартовой ценой.

Самую высокую цену 500 000 долларов заплатил на аукционе за шестилетнюю девочку канадец, президент нефтяной компании в Кувейте. Это произошло в марте 1992 года.

Были и иные категории обслуживания.

(Б) – бон ами (добрый друг). В этом случае покупатель мог заказать ребенка из меню вне конкуренции. Цены тут выше, 75-100 тысяч долларов, в зависимости от популярности ребенка и «дополнительной ценности» покупателя (находится в отдельной секции базы данных «контакты»). То есть каким влиянием обладает покупатель. Связи в правительстве и прочее. Чем выше «дополнительная ценность», тем ниже клиент записан в колонке.

(М) – мелёр ами (лучший друг). Этот покупатель получал почти все, что хотел. Ему доставали товар откуда угодно. За такую привилегию приходилось платить от 250 тысяч до миллиона долларов.

Многие покупатели маркировались буквой (П) – повторная покупка. В индексе указывалось, сколько раз данный покупатель пользовался услугами. У большинства индексы были ПЗ или П4, у нескольких двузначные цифры. Самая большая П19.

Всего в базе данных зарегистрировано 2479 покупателей – 317 из Северной Америки. Сенаторы, конгрессмены, банкиры, дипломаты, биржевые брокеры, копы высокого ранга, духовенство высокого ранга, военные высоких званий, доктора, адвокаты, бизнесмены высокого уровня, актеры, рок-звезды, кинопродюсеры и режиссеры, газетные магнаты и один бывший ведущий популярного ток-шоу. Макс встретил несколько знакомых фамилий.

«Меню» представляло собой папки с фотографиями детей – одна поясной портрет и три в полный рост (в одежде, в нижнем белье и нагишом), которые посылали по электронной почте покупателям. Покупатели сообщали о своем выборе.

До появления Интернета с покупателями встречались в закрытых клубах и передавали папки в бумажном виде. Некоторые и по сей день предпочитали этот метод, потому что электронную почту могли взломать хакеры.

Там были еще папки с фотографиями детей и покупателей, снятых скрытой камерой.

В одном файле сосредоточены фотографии покупателей, выбирающих детей на месте. Макс узнал это место. То же самое, что и на кассете, найденной в доме Фостина. Они осматривали детей, заглядывали в рот. Дети стояли на возвышениях, похожих на аукционные подставки. Макс не сомневался, что съемка велась скрытой камерой.

На нескольких фотографиях покупатели поднимались на борт небольшого судна. Виднелась часть береговой линии.

– Вы знаете, где это находится? – спросил Макс.

– Выглядит, будто снимали на острове Гонаив. Это недалеко отсюда.

– Посмотрите в базе одну девочку. Ее зовут Клодетта, через два «т», фамилия Тодор.

Женщина напечатала данные в строке запроса. Клодетту продали Джону Саксби в феврале 1995 года. Его адрес: Форт-Лодердейл, Флорида.

Макс воспрянул духом. Значит, можно освободить всех детей, проданных в рабство в Северную Америку.

«Я передам данные Джо. Мой друг станет героем. Когда все закончится и будет вынесено обвинительное заключение, его сделают начальником полиции».

Но сейчас важно другое.

Он направился в подвал.

50

– Мистер Кодада, может, вы чего-нибудь хотите? Воды? Кофе?

Макс всегда начинал допрос с предложения к сотрудничеству. При нем был переводчик, невысокий плотный человечек с восточной внешностью. Волосы напомажены бриолином.

Руки Мориса Кодада за спиной были стянуты наручниками, лодыжки тоже. Прямо над головой горела голая лампочка. Элоиза Кроляк сидела в соседней комнате.

– Да, я кое-что хочу. Чтобы вы убрались из моего дома ко всем чертям. – К удивлению Макса, Кодада ответил по-английски, правда, с сильным французским акцентом.

– Я думал, вы не говорите по-английски.

– Вы думали неправильно.

– Очевидно, – согласился Макс.

Морис Кодада был в брюках из акульей кожи и черной шелковой рубашке в тонкую полоску. Три верхние пуговицы расстегнуты, открывая бледно-молочную грудь с золотыми цепочками. Макс сосчитал – их было четыре. От Мориса пахло мускусным лосьоном после бритья. Его схватили, когда он вернулся домой из ночного клуба в горах.

– Как вы полагаете, почему мы здесь? – спросил Макс.

– Ищете у меня мальчика Чарли, – ответил он, произнеся имя «Чарли» как «Тшарли».

– Правильно. Так что давайте не будем отнимать друг у друга время. Он у вас?

– Нет.

– А у кого?

– У Бога. – Кодада воздел глаза к небу.

– Вы хотите сказать, он мертвый?

Кодада кивнул. Макс посмотрел ему в глаза. Взгляд твердый, решительный. Наверное, еще не сообразил, что ему так и так крышка.

– Кто его убил?

– Люди… которые убили Эдди Фостина… En meme temps…[49]

– Вы утверждаете, что толпа, напавшая на Эдди Фостина, убила и Чарли? Да?

– Да.

– Откуда вы знаете?

– Я… расследовать.

– Вы это расследовали?

Кодада кивнул.

– И у вас есть свидетели?

– Да, свидетели. Те, кто находился тогда там. Они мне рассказали.

– Сколько их было? – Макс прищурился. – Один? Два?

– Больше. Много. Десять. Двадцать. Это был большой-большой скандал. Как если бы похитили дочь Клинтона. – Кодада выдавил улыбку. Блеснул золотой зуб. – Чарли мертв. Я сказал это его отцу очень много раз. «Ваш сын мертвый», я говорил, а он не слушал.

– Вы говорили это Аллейну Карверу? – Макс прикинулся тупым.

– Нет. Я говорил его отцу. – Кодада улыбнулся, шире. – Густав Карвер – отец Чарли.

Макс пока не собирался выбивать почву из-под его ног. Он тоже улыбнулся.

– Расскажите об Эдди Фостине. Вы были хорошими друзьями?

– Не друзьями.

– Вы его не любили?

– Не в этом дело. Он и его брат Салазар работали у меня в полиции.

– Вы имеете в виду Тонтон-Макутов?

– Да, мы были макутами. – Кодада попытался выпрямиться. Это не удалось, и он примирился.

– Потом, когда макутов не стало, Эдди работал на вас?

– Нет.

– Вы с ним виделись?

– Только когда он возил мсье Карвера.

– Разговаривали?

– Практически нет.

– Встречались, выпивали?

– Выпивать? С Эдди? – Кодада удивленно посмотрел на Макса, точно тот предположил невозможное и даже абсурдное.

– А почему нет? Побеседовать о старых временах, что в этом плохого?

– О старых временах? – Кодада рассмеялся. – Когда мы были макутами, Эдди Фостин работал у меня. Я был его боссом.

– Значит, зверствовать вместе можно, а потом вспомнить старые добрые времена за рюмочкой нельзя? Потому что он являлся вашим подчиненным? Довольно странный у вас подход, скажу я вам. – Макс покачал головой и пристально посмотрел на Мориса. – Вы знали о том, что Эдди Фостин собирался похитить Чарли?

– Нет. Неправда.

– Да, правда.

– Я говорю, неправда.

– Почему?

– Эдди… хороший человек. Он никогда не делал плохого мсье Карвер. Он любил мсье Карвер как… как его отец.

– Эдди говорил вам это?

– Нет. Я видел. Знал. Чувствовал.

– Вот как? Видели, знали, чувствовали? Ладно. А вот мне известно, что Эдди работал на похитителей Чарли. Вот почему в тот день он поехал по этой дороге. И остановился, ждал их прихода.

– Нет.

– Да!

– Кто сказал вам эту чушь?

– Я тоже проводил расследование, – усмехнулся Макс. – И это не чушь.

По лицу Мориса было видно, что он ему не верит.

Макс решил сменить тему. Он взял видеокассету с Клодеттой.

– Расскажите о вашем бизнесе.

– Бизнесе? – удивленно воскликнул Кодада.

– Да, о бизнесе.

– Но я не занимаюсь бизнесом.

– Значит, похищение детей не бизнес?

– Я не похищал детей.

– Врешь! – рявкнул Макс. – Ты и твоя команда похищали детей и продавали богатым извращенцам. Это твой бизнес!

– Нет! – буркнул Кодада и попытался встать, но упал лицом вниз.

Макс поставил ему на спину ногу и сильно надавил, пока не хрустнули позвонки.

– Да! Ты похищал детей, грязная сволочь! – Макс не выдержал и ударил его ногой в бок. Кодада охнул от боли. – Ты крал детей, перевозил их на остров Гонаив и продавал насильникам, таким же, как ты сам. Уверен, скоро мы там найдем твою последнюю партию товара. Ты, вонючий мешок с дерьмом!

Макс снова пнул распростершуюся на полу мерзкую тварь и велел охранникам:

– Поднимите его!

Они посадили Мориса на стул.

Макс открыл коробку с видеокассетой Клодетты, показал ему фотографию.

– Знаешь ее?

Кодада молчал, морщился от боли.

– Ее купил Джон Саксби. Расскажи о нем. Чем он занимается? Какой человек? И не ври, ведь у нас все твои бухгалтерские дела, учет твоих коммерческих операций. Отвечай.

– Я не стану ничего говорить! – бросил Кодада, глядя мимо Макса остекленевшим взором.

– Ах, ты не станешь ничего говорить? Ну что ж, Морис, не желаешь – не надо. Твое дело выбирать. Думаешь, я тебя сильно прижал? Нет, Морис, сейчас сюда придет Винсент Пол, вот он прижмет тебя по-настоящему и заставит говорить. Ты меня понял?

– Добрый коп, злой коп?

– Тут нет никаких копов, Морис. В том числе и добрых. Тебе конец. Ты меня слышишь? С тобой все кончено. А я пойду поговорю с Элоизой. И заставлю ее сообщить мне то, что ты не хочешь. Ты меня понял? – Макс помолчал. – Ты по-прежнему не станешь ничего говорить?

Кодада не ответил.

Макс повернулся и вышел из комнаты.

51

Элоиза стрельнула глазами в Макса и опустила голову.

– Элоиза, меня зовут Макс Мингус. Я расследую похищение Чарли Карвера.

Молчание.

– Я знаю, вы говорите по-английски не хуже меня, – продолжил Макс. Она молчала, разглядывая платок, слегка подавшись вперед, будто хотела подтянуть колени к груди. – Давайте проясним ситуацию. Она очень паршивая для вас обоих. – Голос Макса звучал тихо, мягко, в нем не чувствовалось ни тени угрозы. – Вы знаете, кто такой Винсент Пол. Мне довелось видеть, как он поступает с людьми, которые ему не нравятся. Поверьте, это зрелище не для слабонервных.

Она не пошевелилась.

– Элоиза, я не такой. Я хочу вам помочь. Я видел видеозапись. Видел, что сделал с вами этот человек, который находится в соседней комнате, когда вы были девочкой. Если вы мне поможете, я обещаю поговорить с Винсентом. Объясню ему, что это не ваша вина, вас вынудили ввязаться. У вас хороший шанс выйти отсюда живой.

Молчание.

Из коридора донесся бубнящий говор Винсента Пола.

– Элоиза, спасите себя, пока еще есть возможность! – взывал Макс. – Если вы мне не поможете, Винсент Пол убьет вас. Он не станет принимать во внимание ваше прошлое, разбираться в том, что когда-то вы были маленькой девочкой, а этот дьявол во плоти, этот подонок увел вас из дома и надругался. Он будет видеть то, что у него перед глазами: учительница, даже директор школы, которой вверили воспитание юных незащищенных созданий, детей-сирот, не только позволяла подонкам, нелюдям издеваться над ними, но и сама принимала в этом участие. Я не стану судить его за это, Элоиза. Подумайте. Подумайте как следует. Я предлагаю вам выход. Этот мешок с дерьмом в соседней комнате того не стоит.

Макс вышел. Винсент стоял в коридоре. Они улыбнулись друг другу.

– Передай ей это. – Винсент положил на ладонь Макса что-то небольшое и влажное.

Макс глянул и вернулся к Элоизе.

– Узнаете?

Ее глаза расширились. Она узнала, откуда этот окровавленный кусочек металла на ладони у Макса.

– Не трогайте его! – хрипло взвизгнула Элоиза.

– Если вы не расскажете нам то, что мы хотим знать, от него будут отрубать кусок за куском. – Макс схватил ее руку и прижал к ладони золотой передний зуб ее любимого.

Элоиза посмотрела на него, и столько в ее взгляде было ненависти, что он понял: она не жертва. Нет. Она виновна так же, как Кодада, если не больше.

– Вы же все равно нас убьете, – усмехнулась Элоиза.

В этот момент вошел Пол, таща за ноги Мориса Кодада.

Элоиза вскрикнула, попыталась встать.

– Сиди! – проревел Макс. – Ты ответишь на мои вопросы, или этот мерзкий насильник потеряет не только зубы. Ясно?

Он не стал ждать ответа.

– Чарли Карвер? Что вы с ним сделали?

– Ничего. Мы к нему не имеем никакого отношения. Вы пришли не по адресу, детектив.

– Неужели? – Макс подошел к ней вплотную. – А где Клодетта Тодор?

– Я не знаю, кто она такая.

Макс вытащил из бумажника фотографию, показал ей.

– Это не моя.

– Что значит не твоя?

– Я с ней не работала.

– Не понимаю.

– Я ее не готовила.

– К чему?

– Не учила этикету. Как вести себя за столом и всему остальному, что необходимо, когда вращаешься в приличном обществе.

Кодада что-то пробормотал.

– Он говорит, что согласен отвечать на твои вопросы, – перевел Винсент.

– Вот как? Хорошо. Но отложим разговор. Пока убери его отсюда.

Винсент поволок Мориса из комнаты. Макс повернулся к Элоизе:

– Так-так продолжай. Расскажи об этой подготовке.

– Вы не понимаете, что это такое? – Элоиза усмехнулась.

– Я знаю, что это такое, – насмешливо промолвил Макс. – Просто хочу услышать это от тебя.

– Наши клиенты очень богатые люди, вращаются в высшем обществе. Они хотели иметь товар, соответствующий определенному стандарту.

– Товар – это дети?

– Да. Перед продажей мы учили их хорошим манерам и правильному поведению со взрослыми.

– То есть говорить «спасибо» и «пожалуйста», когда тебя насилуют?

Молчание.

– Отвечай.

– При чем тут это? – с возмущением воскликнула она.

– Ни при чем?

– Люди с плохими манерами не смогут добиться в жизни ничего.

– Ах вот оно что! – крикнул Макс. – Ты им помогаешь? Учишь правильно держать нож и вилку за столом у какого-нибудь педофила? Боже мой, какая же ты мерзость! Ответь, почему ты делала это, Элоиза? Я видел записи. Видел, что с тобой произошло.

– Вы смотрели, но не видели, – возразила она, впившись в Макса твердым взглядом. – Посмотрите снова.

– Может, ты просто подскажешь, что я пропустил?

– Морис любит меня.

– Чушь!

– Почему? Вы представляли меня жертвой, беспомощной, плачущей? Этакое взрослое дитя. Пример из учебника, по которому вас учили. Эту жертву можно легко умиротворить каким-нибудь простым односложными психологическим лепетом, успокаивающим хрюканьем. – Она говорила с вызовом, очень зло, ее голос возвысился почти до крика. И одновременно ее речь была лишена страсти, накала, будто она репетировала ее всю жизнь, и слова давно потеряли смысл, превратившись в ряд акустических символов, которые она должна произносить, пока они не иссякнут. – Вам легко рисовать нас невинными, ранимыми маленькими жертвами, но мы не все такие. Некоторым удалось победить систему и подняться.

– Ты называешь это подняться наверх? – Макс обвел руками комнату. – Закончить жизнь вот так?

– Никто не относился ко мне лучше, чем он. Никогда. Я ни о чем не сожалею. Если бы у меня появилась возможность что-либо изменить в своей жизни, я бы отказалась.

– Как тебя похитил Морис? Что это была за техника?

– Он меня не похищал! – возбужденно произнесла она. – Он меня спас.

– Ладно, называй как хочешь, – вздохнул Макс. – Просто расскажи, как он это сделал.

– Я хорошо запомнила его камеру. У него тогда была «Супер-8». Она закрывала половину лица. Обычно я видела его по утрам. Мы махали ему, я и мои приятели. Он подходил к нам, заводил разговор, дарил подарки. Печенье, конфеты, маленькие проволочные фигурки. Меня он выделял с самого начала. Шутил, смеялся. Мои приятели ревновали. – Элоиза улыбнулась. – Однажды он спросил, хочу ли я уйти с ним, совершить путешествие в волшебную страну. Я согласилась. И в следующий момент оказалась в машине рядом с ним. Незабываемое воспоминание.

Макс с трудом сглотнул, во рту пересохло. Элоиза оказалась совсем не такой, как он ожидал. Ему было известно все о стокгольмском синдроме, когда жертвы похищения влюблялись в своих похитителей, но он никогда не встречался с этим прежде в делах о надругательстве над малолетними.

– Но… как же твои родители?

– Мои родители? Вы имеете в виду моих добродетельных маму и папу, таких, как у вас в Америке? Ведь вы так представляете моих родителей? Так вот, позвольте вам сообщить, они были совсем не такие. То немногое, что я о них помню, я бы с радостью забыла. Восемь человек в одной маленькой комнате, чудовищная бедность, и постоянно хочется есть. А вы знаете, какую пищу мы ели каждый день?

Элоиза замолчала и с вызовом посмотрела на Макса, побуждая к каким-нибудь действиям, он никак не отреагировал, и она забеспокоилась. Глубоко вздохнула и задержала дыхание. Закрыла глаза, опустила голову. Ей удалось удерживать воздух в легких минуту. Глазные яблоки интенсивно двигались под веками, пальцы перекручивали носовой платок, губы шевелились, точно в беззвучной молитве. Наконец Элоиза выдохнула ртом, открыла глаза, посмотрела на Макса.

– Я расскажу вам все, что вы желаете знать. Сообщу, где мы держим детей и кому продаем. Кто, кроме нас, этим занимается, и на кого мы работаем.

– На кого вы работаете?

– Вы думали, Морис управляет всем этим один, самостоятельно? – Элоиза засмеялась.

В комнату вошел Винсент Пол и сел рядом с Максом.

– У Мориса много достоинств, но ум в их число не входит. – Она хихикнула и добавила деловым тоном: – Я расскажу вам абсолютно все… но при одном условии.

– Каком? – спросил Макс.

– Вы отпустите Мориса.

– Об этом не может быть и речи!

– Вы отпустите Мориса, и я вам расскажу все. Потому что он лишь винтик в огромной машине. Мы оба винтики. Если вы его не отпустите, я не стану рассказывать. Можете прямо сейчас расстрелять нас.

– Хорошо, – неожиданно вмешался Винсент, заставив Элоизу вздрогнуть. – Я отпущу его, как только проверю информацию, которую ты нам сообщишь.

– Дайте слово, – сказала Элоиза.

– Я даю слово.

Элоиза кивнула.

Винсент похлопал Макса по плечу, давая знак продолжать допрос.

– На кого вы работаете?

– А вы не догадываетесь?

– Элоиза, зачем играть в кошки-мышки и умничать? Давай договоримся, я задаю тебе вопрос, а ты отвечаешь. Причем правду. Все очень просто. Поняла?

– Да.

– Хорошо. На кого вы работаете?

– На Густава Карвера.

– Какую чушь ты несешь, Элоиза! – воскликнул Макс. – Я и без тебя знаю, что он твой босс. Владеет школой «Ноев Ковчег», банком, где трудится твой любимый насильник детей.

– Но вы спросили…

– Пожалуйста, не дури! – Макс наклонился к ней. – Если ты продолжишь вот так надо мной потешаться, то, клянусь перед Богом, я пойду и придушу Мориса собственными руками.

– Но я же говорю вам, что это Густав Карвер! Он наш босс. Он стоит за всем этим. Он владелец предприятия. Он это начал! Он придумал! – настаивала Элоиза. – Густав Карвер. Он занимается этим почти сорок лет. Организовывает похищение детей, промывает им мозги и продает для секса. Густав Карвер и есть Тонтон-Кларнет.

52

– Морис впервые встретился с мсье Карвером, с Густавом, в сорок шестом или сорок седьмом году. Он жил в деревне на юго-западе острова, примерно в пятнадцати милях от Порт-о-Пренса. Тогда на Гаити возникла эпидемия фрамбезии. Район, где жил Морис, был заражен сильнее всего. Первой заболела его мать. Вначале высохли руки, затем отпали губы, потом нос. После болезнь перекинулась к отцу. Морис остался один.

– Как же он не заразился? – спросил Макс.

– Его спас Дювалье… Папа Док. Он разбил лагерь с госпиталем неподалеку от их деревни. Морис был первым, кого Папа Док привил.

– Ясно, – усмехнулся Макс. Пока это была обычная адвокатская трепотня. Мол, он сам жертва, видите, в каких условиях рос.

– Вскоре у них появилась проблема. Местное отребье повадилось по ночам наведываться в лагерь, воровать, что подвернется под руку. Морис организовал бригаду для охраны. Ребята его возраста, некоторое младше. Они охраняли доктора Дювалье во время работы и госпиталь ночью. Очень эффективно. Использовали рогатки, ножи и дубинки. Носили свое оружие в макутах, соломенных ранцах, какие вы и сейчас можете видеть у крестьян. Дювалье назвал их «mes petits tontons macoutes» – мои маленькие мужчины с ранцами. Название прижилось.

– Но когда появился Густав Карвер?

– Мсье Карвер был первым белым человеком, которого увидел Морис. Он привез из Америки медицинское оборудование и лекарства. Морис любил доктора Дювалье, но они не были любовниками. Даже не думайте. – Элоиза многозначительно посмотрела на Макса.

– Я и не думал. Продолжай. Что дальше?

– Морис пошел работать к доктору Дювалье. Он отвечал за его безопасность во время президентской кампании.

– Когда они начали похищать детей?

– Франсуа Дювалье был не только доктором, но и бокором. Вы знаете, что это такое? – Элоиза нервозно улыбнулась, показав желтоватые передние зубы. Она сейчас была похожа на старую крысу. Не хватало лишь усиков.

– Знаю, – кивнул Макс. – То есть Папа Док практиковал черную магию?

– Да. Он общался с мертвыми, с духами. Вот почему ему необходимы дети. Вернее, их души. Он приносил детей в жертву.

– Морис и его команда похищали детей для Папы Дока?

– Да. Но не кого попало. Папа Док давал четкие указания, какой именно ему нужен ребенок. Иногда мальчик, иногда девочка. Определял дату рождения, регион. Кроме того, душа оставалась чистой, если ребенок был не старше десяти лет.

– А Густав Карвер знал об этом?

– Не только знал, но и являлся ответственным за поставку детей. Доктор Дювалье давал ему указания, а потом они вместе с Морисом ездили по острову, фотографировали понравившиеся экземпляры. Приносили доктору Дювалье, а он выбирал.

У Макса кровь стыла в жилах. Элоиза не лгала. Это правда. Густав Карвер действительно был близок к Папе Доку, они приятельствовали много лет. Густав – авантюрист, пройдоха, наверное, видел в Дювалье родственную душу.

– Как все-таки Папа Док использовал детские души? Для чего?

– Чтобы обманывать врагов.

– Как?

– У каждого из нас есть дух-охранитель, ну, ангел-хранитель… он нас защищает. Доктор Дювалье заставлял детские души обманывать хранителей своих врагов, выведывать у них тайны и все такое. Он всегда знал, кто и что против него замышляет.

– А президентство ему обеспечил, говорят, сам Барон Суббота?

– Да. Детские души давали ему власть над всеми врагами.

– И ты в это веришь?

– Морис утверждал, что Барон Суббота появлялся во время обрядов.

– Может, он все это видел в каком-нибудь фильме ужасов?

– Иронизируйте сколько хотите, мистер Мингус, но доктор Дювалье был очень могущественным человеком…

– …который убивал детей, беззащитных, невинных существ, – прервал ее Макс. – Это могущество, Элоиза? Нет. Я называю это слабостью и трусостью. Твой Папа Док был обыкновенным людоедом.

– Называйте, как хотите! – буркнула Элоиза. – Но его магия работала. Ни одно покушение не удалось. Его не свергли, и не было никакой иностранной интервенции. Ходит слух, что когда Джон Кеннеди приостановил поставку помощи Гаити, Папа Док совершил обряд и истыкал иголками восковую фигурку Кеннеди. А вскоре его убили в Далласе.

– Я уверен, что это чистое шарлатанство. К тому же твой Папа Док все равно умер, и довольно рано. Прожил всего шестьдесят четыре года. Мог бы и больше, при таком-то могуществе. Ладно, не будем спорить. Расскажи лучше о Густаве и Морисе. О похищении детей. Когда это стало бизнесом?

– Когда доктор Дювалье пришел к власти, он хорошо вознаградил мсье Карвера. Предоставил ему монополию в бизнесе. А Морис стал советником Папы Дока по безопасности. Многие, кто поддерживал президента, потом по разным причинам попали в немилость, но только не мсье Карвер и Морис. Они находились рядом с ним до самой его смерти.

– Трогательно, – усмехнулся Макс. – Значит, Густав построил свою теперешнюю бизнес-империю на похищении детей?

– Морис рассказывал мне, как это началось. На Гаити прибыл генеральный директор одной крупной компании, занимающейся добычей бокситов. На острове открыли богатые залежи. Мсье Карвер, естественно, нацелился захватить бизнес себе, но у него обнаружились сильные конкуренты в Доминиканской Республике. Он нанял частного детектива, чтобы тот разнюхал насчет менеджмента этой корпорации. Оказалось, что директор-распорядитель там педофил. Ему нравились гаитянские мальчики. И в Порт-о-Пренсе у него был дом, где он держал одного такого мальчика. Вышколенного, обученного этикету…

– Потом вы начали таких готовить?

– Да.

Макс видел, как элементы ужасной головоломки становятся на свои места. Да, Густав Карвер был не творец, а паразит. Рожденный в богатстве и стремившийся добыть еще больше, но через махинации, а не предпринимательство.

– Продолжай, – пробормотал он.

– Директор-распорядитель был семейный человек, богатый, уважаемый, с хорошими связями в правительстве Доминиканской Республики. Скандал такого рода погубил бы его.

– Густав Карвер прижал директора-распорядителя, показал материалы и заставил согласиться на сделку?

– Не совсем, – произнесла Элоиза. – Мсье Карвер не разбирался в добыче бокситов, так что в любом случае ему пришлось сделать доминиканцев партнерами.

– Успех окрылил его, – продолжил Макс. – Он обнаружил, что педофилы – настоящий клад. Им можно поставлять детей, а в обмен получать деньги и выгодные контракты.

– И самое главное, связи с очень нужными людьми, – добавила Элоиза. – Вот так мсье Карвер построил свою бизнес-империю.

Она замолчала и принялась сворачивать и разворачивать на коленях носовой платок. Сложила очень аккуратно слева направо в треугольник, потом вдвое, расправила поверхность, посмотрела, развернула и снова начала складывать.

– Влияние на людей для него, наверное, значило больше, чем деньги, – резюмировал Макс. – Он имел на всех на них серьезный компромат. На очень высоких и могущественных особ. Компромата было достаточно, чтобы похоронить их по меньшей мере десять раз. Он ими владел. Имел над ними власть. Они были его рабами. Марионетками. Ему оставалось лишь дергать за веревочки. Верно?

Элоиза кивнула.

– Аллейн Карвер в этом участвовал? – поинтересовался Винсент.

– Аллейн? Нет. – Она захихикала.

– Что тут смешного?

– Мсье Карвер тяготился Аллейном. Говорил, что если бы знал, что сын станет педиком, отдал бы его кому-нибудь из клиентов бесплатно. – Она засмеялась.

– Забавно, – задумчиво промолвил Винсент. – По его понятиям геи – извращенцы, а педофилы – нет.

– Все равно странно, что Аллейн ничего не знал, – заметил Макс.

– Я тоже об этом ничего не знал, – сказал Винсент.

– Но ты не сын Густава.

– Дело не в этом, – вздохнул Винсент. – Я ей верю. Знаю Аллейна. Он не в курсе даже законного бизнеса отца. А уж какие возможности были у меня. Да, должен признаться, здесь Густав нас переиграл. Столько лет держал в тайне такое дело. И где – в крохотной стране, где все на виду. И так, что я даже ничего не слышал об этом…

– Все были повязаны друг с другом, – произнесла Элоиза. – Вот почему не возникло ни одной утечки. Если бы он кого-нибудь заподозрил…

– …то немедленно бы стер в порошок, – закончил Винсент.

– Какую роль в этом играла школа «Ноев Ковчег»? – спросил Макс.

– Отбор детей, подготовка. Никто ничего не подозревал. Все считали это чистой благотворительностью. Для части детей так оно и было.

– Для какой части?

– Лишних. У нас ведь как в любом хорошем бизнесе предложение превышает спрос.

– Как складывалась их судьба?

– Мсье Карвер находил им работу.

– То есть безотходное производство. – Макс посмотрел на Винсента. Тот сидел насупившись, стиснув зубы. Макс боялся, что Винсент может вскочить и оторвать Элоизе голову.

– Когда ты начала участвовать в данном деле?

– Мне было лет пятнадцать или шестнадцать. Мсье Карвер очень гордился мной. Я была его любимицей, – улыбнулась Элоиза. – Мсье Карвер хорошо разбирался во всех премудростях вуду, особенно в зельях, превращающих людей в зомби. К тому же он почти профессионально владел гипнозом.

– Его идея делать из здешних детей послушных секс-рабов с хорошими манерами?

– Да.

– Он по-прежнему этим занимается? Гипнотизирует детей?

– Иногда, но основную работу выполняли те, кто работал на острове Гонаив. Он научил их.

Макс сосредоточенно разглядывал длинную тонкую трещину, тянущуюся по стене. Сейчас он себя чувствовал… Трудно описать, что творилось у него в душе. Макс вспоминал разговор с Густавом, как смотрел на портрет миссис Карвер, как сочувствовал старику. Ведь они оба были вдовцы, потеряли любимых жен. Он считал Густава Карвера человеком при всех его недостатках. И даже то, что рассказал ему Винсент, не полностью изменило отношение. Но это… Ему очень хотелось, чтобы Элоиза лгала. Но она не лгала.

– А с этими «усыновленными» детьми все проходило всегда гладко? Они не пытались сбежать, сообщить кому-нибудь о том, что с ними случилось?

– Против этого принимались меры. Во-первых, владельцев снабжали сывороткой, которая… – она замолчала, подыскивая нужное слово, – поддерживала ребенка в состоянии сотрудничества. А во-вторых, в нашей фирме есть специальные люди, следящие з а этим. В случае, если что-либо сильно не заладилось, клиент набирал нужный номер и они выезжали на место.

– То есть у вас было налажено гарантийное обслуживание?

– Да, – улыбнулась она. – Так это, кстати, и называлось – «Гарантийное обслуживание». Сюда входило повторное зомбирование ребенка, а в серьезных случаях изъятие его из обращения.

– Иными словами, убийство?

– Если было необходимо, то да. Но подобное случалось не часто.

– А когда дети взрослели, их что, устраняли?

– Редко. Обычно они подрастали и уходили. Иногда оставались с владельцем.

– Ты поступила именно так?

– Да.

– А если у клиента специфические требования? Например, он хочет азиатского ребенка.

– Это легко организовать. У нас налажены контакты во всем мире. Потребуется лишь время, чтобы привезти ребенка.

– Тебе что-нибудь известно о Чарли Карвере? Кто его похитил?

– Его никто не похищал. Он мертвый. Я уверена. И Морис уверен. Он говорил со многими свидетелями нападения толпы на автомобиль. Все утверждали, что видели своими глазами, как толпа растерзала Эдди Фостина, а вместе с ним и ребенка.

– Но его тела не нашли.

– Мальчику было три года. Вероятно, кто-нибудь утащил, ради одежды.

Макс покосился на Винсента. Тот сидел с бесстрастным лицом. Чувствовалось, что он верит Элоизе.

Макс сомневался. Интуиция подсказывала, что это не так.

«Филиус Дюфур совершенно определенно заявил, что мальчик жив», – говорил один голос.

«И ты веришь этому шарлатану-предсказателю?» – возражал другой.

«Шарлатану было бы гораздо проще подтвердить расхожее мнение, что мальчика убили. Какой смысл ему вводить меня в заблуждение? Поначалу я даже заподозрил его в похищении. Теперь вижу, что это абсурд».

– Густав Карвер осуществлял только общее руководство или лично сам в чем-либо участвовал?

– До инсульта участвовал, и активно. Я же сказала вам: он Тонтон-Кларнет.

– Что это значит?

– Он занимался гипнотизированием детей.

– Как?

– Вы видели компакт-диски в кабинете?

Макс кивнул.

– Слушали?

– Еще нет. А что там записано?

– До-ре-ми-фа-соль… отдельные ноты, исполняемые на кларнете с короткими паузами. Некоторые ноты звучат дольше. На разных дисках эти ноты разные. Например, на синем это ре, на красном – фа и так далее. Своеобразный код, который вбивается в сознание ребенка при гипнозе. Процесс гипноза делится на шесть этапов. Первые три посвящены тому, чтобы очистить сознание ребенка, стереть его, как резинкой, превратить в чистый лист, а в следующие три этапа на листе записывается то, что мы хотим. Например, девяносто процентов детей мы берем из простых семей. Они понятия не имеют, как вести себя за столом, пользоваться ножом и вилкой. Едят, как обезьяны, руками. Под гипнозом им дается установка делать не это, а то. Что-то забыть, а что-то выучить.

– Но их можно было бы просто научить этому. Зачем же гипноз? – спросил Макс.

– Во-первых, тут большая экономия времени, а во-вторых… гипноз в основном для иного. Чтобы при определенных сигналах привить детям определенную модель поведения.

– Как собаке Павлова, которую научили сидеть и вилять хвостом, как только зазвонит колокольчик?

– Совершенно верно, – кивнула Элоиза. – Это называется психологической обработкой с использованием условных рефлексов.

– То есть извращенцы использовали коды для приведения детей в нужное состояние?

– Да. Коды Кларнета стимулируют реакции Павлова. Клиенты воспроизводят определенный набор кодов, и дети ведут себя соответствующим образом. Для секса это один код, для безукоризненного поведения в обществе другой. Вы меня поняли?

– Да, – пробормотал Макс, поморщившись. – Понял. – Он посмотрел на Винсента, тот едва сдерживал ярость. – Но зелье вуду для превращения детей в зомби вы тоже использовали?

– Откуда вам известно?

– Видел видеозапись, – сказал Макс.

– Запись? – встревожилась Элоиза. – Где вы ее нашли?

– Неважно. Итак, зачем вы применяли сыворотку зомби?

– Чтобы сделать детей послушными и восприимчивыми к психологической обработке. Притуплённым одурманенным сознанием легче манипулировать.

Макс тряхнул головой, потер виски.

– Я только не понял, на этих компакт-дисках на кларнете играет сам Густав Карвер?

– Да, – произнесла Элоиза. – Но долгое время он лично сам проводил сеансы гипноза. Сидел, играл на своем кларнете, обрабатывал детей. Когда вы будете на главной базе, на Гонаиве, то найдете хранилище видеоматериалов. Там много кассет и фотографий, где он играет на кларнете группе детей. Однажды Морис спросил, почему он не запишет свое исполнение, и тогда бы сеансы можно было проводить и без него. Мсье Карвер ответил, что на этих сеансах он ближе всего подходит к абсолютной власти.

– Когда Густав перестал играть?

– В середине восьмидесятых годов, когда стало плохо со здоровьем. Но миф продолжал существовать.

– Мистер Кларнет – Тонтон-Кларнет?

– Да. Тонтон-Кларнет – это мсье Карвер… Густав Карвер.

– Но если все держалось в тайне, как же возник миф?

– За эти годы, – тихо проговорила она, – несколько детей сбежали. Не от нас, от своих хозяев. Трое по-прежнему на свободе.

– Одного зовут Борис Гаспеси?

– Да. Откуда вы знаете?

– Не важно. Кто остальные?

– Две девочки – Лита Рави и Ноэль Перрин.

Макс записал.

Все, хватит. Он обшарил взглядом крысиную мордочку Элоизы в поисках чего-то похожего на стыд или сожаление. Но не обнаружил ни того, ни другого. Видимо, эти человеческие чувства были ей неведомы.

Он кивнул Винсенту, встал и вышел из комнаты.

53

Макс прогулялся по улице рядом с домом. В голове крутились откровения Элоизы.

«Прежде чем встречаться с Густавом, нужно убедиться, что все это правда. Но Элоиза не должна была лгать хотя бы из инстинкта самосохранения. К тому же лжецы часто путаются в деталях. У Элоизы все сходится.

О чем думал Густав, приглашая чужаков расследовать исчезновение Чарли? Он не предполагал, что они могут по ходу дела раскрыть его бизнес? Неужели не учитывал риск? Конечно, учитывал. Он не учел одного – что мы будем вдвоем с Винсентом Полом. А так, докопался я до его бизнеса, не докопался, какая разница? Чем обыкновенный человек может угрожать Густаву Карверу, этому богу во плоти? Да стоит ему пальцем пошевелить, и меня не будет. Он считал себя неприкасаемым и имел на это все основания.

Может, Густав расправился с Бисоном и Меддом, когда они подобрались слишком близко? Нет. Во всяком случае, не Бисон. Тот попытался бы шантажировать Густава, и был бы убит. Зачем уродовать Бисона и оставлять живым, давать возможность что-либо рассказать?

Что все-таки произошло с Чарли? Неужели мальчик мертв?

А Эдди Фостин? Он, несомненно, играл какую-то роль, но какую? Ожидал тогда похитителей в машине, а затем появилась толпа, и все для него закончилось плохо. А может, все так и было задумано? Эдди Фостина похитители обманули, подставили? Наняли сброд, чтобы начали потасовку у автомобиля, убили бывшего макута. А сами незаметно скрылись с мальчиком.

Но Кодада сказал, что Фостин был предан Густаву Карверу, любил его как отца. Зачем ему предавать его? Что могли предложить ему похитители?

Знал ли Фостин о бизнесе Густава? Имело ли к этому отношение похищение? Не ясно. Что теперь делать? Куда идти? Какой путь выбрать?

Кругом тупики».

Через полчаса к нему подошел Винсент.

– Она подробно рассказала, что и как на острове Гонаив. Там сейчас держат около двадцати детей. Доставляют на грузовом корабле. Запасы «товара» пополняют каждый месяц. Завтра вечером мы освободим их.

– Но там же стоят войска ООН, – напомнил Макс.

– Это будет наша совместная операция. Командующий войсками – мой хороший друг.

– А Густав?

– Его арестуешь ты.

– Я?

– Да, Макс, ты. Завтра. Это самый легкий и безопасный способ. Если мы явимся к Карверу, начнется стрельба. Там довольно близко расположение американцев, они мгновенно прискачут. Зная их, я уверен, что Густав останется на свободе. Возникнет болтовня о правосудии, адвокатах и прочем дерьме. Эта сволочь станет по-прежнему процветать.

– Но у него полно охраны!

– Ты начни, а мы их всех потихоньку нейтрализуем. Связь будем держать по радио. Выведешь подонка на дорогу, и мы его заберем.

– Не забудь сказать Франческе, чтобы она держалась подальше. И Аллейн тоже.

Винсент кивнул:

– Разумеется.

– Как там Кодада и Элоиза? – спросил Макс. – Ты оставишь их жить?

– А ты бы оставил?

54

Утром Макса разбудил телефонный звонок. Это был Джо. Извинился. Сказал, что был очень занят. Макс спросил насчет Клайда Бисона. Джо объяснил, что поэтому он сейчас и звонит.

Бисон найден мертвым в своем трейлере. Судмедэксперты утверждают, что он пролежал там самое малое две недели. Питбуль полностью отъел ему ногу и, когда копы взломали дверь, работал над второй. Медицинское заключение пока не готово, но все выглядит как самоубийство. Выйти из игры Бисону помог его «магнум».

Макс принял новость спокойно. Конечно, жаль, что он унес на тот свет тайну своего пребывания на Гаити. А то, что Бисон умер вот так скверно, его не удивило. Так и должно было случиться.

– Что скажешь по поводу усопшего Клайда Бисона? – спросил Джо.

– Умер, как жил. По-скотски, – произнес Макс.

55

Увидев Макса на пороге гостиной, Густав Карвер расплылся в улыбке. Брови взметнулись, превратившись в острия стрел, лоб наморщился, бледно-розовые ленточки губ вытянулись и скривились.

– Макс! Прошу!

Они пожали друг другу руки. Густав неловко подался вперед, стукнулся о плечо Макса и потерял равновесие. Макс поддержал его. Старик выпрямился и хихикнул, заметив смущение на лице Макса. Почти кокетливо. От него крепко пахло выпивкой, сигаретами и мускусным одеколоном.

В углу, рядом с портретом Джудит Карвер, Макс увидел рождественскую елку, украшенную золотым и серебряным дождем, разными игрушками, ее верхушку венчала золотая звезда. Там были еще лампочки, спрятанные в хвое. По елке последовательно пробегали волны красного, пурпурного и синего, затем она на пару секунд озарялась белым светом, потом все повторялось. Елка нелепо выглядела среди стильной обстановки гостиной.

Густав будто прочитал мысли Макса.

– Это для слуг. Они в восторге. Что поделаешь, простаки. Раз в году я отдаю комнату в их распоряжение. Покупаю подарки им и их детям, кладу под елку, все как положено. А вы, Макс, любите Рождество?

– Теперь, наверное, уже нет, мистер Карвер, – тихо проговорил Макс.

– А я его ненавижу. Ведь именно на Рождество я потерял Джудит.

Макс молчал. Он больше не сочувствовал этому мерзкому старику. Густав взглянул на него с любопытством и взмахнул тростью в сторону кресел.

– Давайте сядем.

Он медленно погрузил себя в кресло и произнес:

– Как насчет выпить?

По тону это было не предложение, а почти приказ.

Густав хлопнул в ладоши. Из темноты дверного прохода возникла горничная в черно-белой форме. Видимо, она стояла там все время. Густав потребовал виски.

Макс занял кресло рядом. Густав наклонился к кофейному столику с серебряной коробкой с сигаретами без фильтра. Взял одну, придвинул к себе пепельницу из дымчатого стекла с серебряной зажигалкой. Прикурил, сделал глубокую затяжку, задержал дым и затем медленно выпустил.

– Эти из Доминиканской Республики. – Он поднял сигарету. – Но такие изготавливали и тут. Набивали вручную. Был в Порт-о-Пренсе магазин, который держали две женщины, бывшие монахини. Маленький. Назывался «Табак». Они находились весь день в витрине и набивали сигареты. Однажды я наблюдал за ними чуть ли не час. Сидел в автомобиле и смотрел. Чистая работа. Потрясающее мастерство, настоящее искусство. Иногда заходили посетители купить сигарет. Одна их обслуживала, вторая продолжала свое занятие. А я тогда купил сразу две сотни. И представьте, все сигареты были абсолютно одинаковыми. Вы не смогли бы отличить одну от другой. Разве не удивительно? Какая точность, какая увлеченность работой. Вы знаете, я приказывал своим служащим посидеть у магазина и посмотреть, как эти дамы трудятся. Чтобы они увидели такое настоящее усердие и внимание к деталям. Сигареты у них были чудесные, – продолжил Густав. – Богатый вкус, густой ароматный дым. Лучшие из всех, какие я курил. Эти не так плохи, но с теми не идут ни в какое сравнение.

– Что стало с магазином? – спросил Макс скорее из вежливости, чем из интереса. Он приказывал себе расслабиться, но пока не получалось.

– Одна женщина заболела болезнью Паркинсона и не смогла работать. Пришлось закрыть магазин. Так я слышал.

– По крайней мере это был не рак.

– Они не курили, – засмеялся Густав. Появилась горничная с бутылкой виски, водой, льдом и двумя бокалами на подносе. – В это время года я всегда пью и курю. К черту докторов! А вы? Может, закурите, доставите себе удовольствие?

Макс покачал головой.

– Ну хотя бы выпейте со мной.

Макс попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Густав снова бросил на него любопытный взгляд, видимо, начиная что-либо подозревать.

Его внимание отвлекла горничная, налив в бокал неразбавленного виски. Макс плеснул себе немного и долил бокал почти до краев водой, добавил льда. Они с Густавом чокнулись и выпили за здоровье друг друга, наступающий новый год и успешное окончание расследования. Макс притворился, что сделал глоток.

Дома он долго размышлял, как лучше сообщить Густаву, что он разоблачен. Просто войти и выложить все, что стало известно о его грязном бизнесе, а затем вывести за ворота? Этот вариант Макс в конце концов отверг.

Он решил заставить Густава признаться, объяснить свои действия и, может, даже оправдать их. Макс провел целый день, составляя план. Как будет впихивать старика все глубже в сеть, закрывать пути к отступлению, пока он официально не признает свою вину. Опрокинет короля на шахматной доске. Макс разрабатывал стратегию поведения, просчитывал вероятные повороты в разговоре, готовил варианты ответов. Он репетировал вопросы, работал над голосом, пока не достиг легкого открытого тона, почти дружественного и даже беспечного. Кругом расставлены наживки, и нигде не видно крючков.

В полдень позвонил Винсент, сообщил, что они едут на Гонаив. Сказал, что договорился с Аллейном. Тот скоро позвонит и пригласит Макса к себе для обсуждения хода расследования. Аллейн очень расстроился, ведь Густав для него все равно остается отцом.

К вечеру план сложился. Макс принял душ, побрился, переоделся в свободную рубашку и брюки. Около девяти позвонил Аллейн. Макс понял, что операция Винсента прошла успешно.

Вскоре прибыли на джипе люди Винсента. Ему передали незаклеенный конверт, который надо будет вручить Густаву в нужное время, и предложили надеть записывающее устройство.

Это было неприятно, но необходимо. Во-первых, следует иметь документальное подтверждение разговора с Густавом Карвером, а во-вторых, должна быть связь, а идти туда с рацией нельзя.

Макс побрил грудь, и под соском ему прикрепили микрофон, а под брюками спрятали приемопередатчик. Проверили систему. Его голос звучал громко и отчетливо.

Макс спросил, как дела на Гонаиве. Ему ответили, что все прошло очень хорошо.

Направляясь к поместью Карверов, он думал, что все скоро закончится и можно будет забыть и Карверов, и Гаити. Лучшего подарка на Рождество ему не надо.

«Больше мне здесь нечего делать, – размышлял Макс. – Чарли Карвер убит, а его тело найти невозможно. Толпа растерзала Эдди Фостина, а вместе с ним и мальчика. Скорее всего случайно».

Все вроде логично, но подобная логика его не устраивала. Он не мог с этим примириться. Нужны доказательства, что мальчик мертв. Но как их добыть? И зачем?

«Для чего я дурачу себя этой чепухой сейчас? Я ведь больше не частный детектив. Все закончилось. Я сам завершил свою карьеру, когда убил троих подонков в Нью-Йорке. Пересек линию возврата. Отсидел в тюрьме. А теперь вот приходится разбираться с клиентом, который оказался неслыханным злодеем».

У Густава был очень хороший виски, что, впрочем, неудивительно. Макс чувствовал превосходный запах из своего бокала, хотя набухал туда уйму воды.

– Скоро приедут Аллейн и Франческа, – произнес Густав.

«Не приедут, – подумал Макс. – Вероятно, больше ты их вообще никогда не увидишь».

– Ну так что? – Густав посмотрел на Макса. – Как идет расследование?

– Не слишком успешно, мистер Карвер. Кажется, я опять попал в тупик.

– В вашей профессии это случается, как и в большинстве других, где требуются мозги и напористость. Попали в тупик? Так возвращайтесь к началу и ищите иной путь.

Густав Карвер сверлил Макса пронзительным взглядом. Он был одет так же, как в прошлый раз за ужином. Бежевый костюм, белая рубашка, черные туфли, начищенные до ослепительного блеска.

– Насколько я понимаю, в этот тупик вы попали совсем недавно? Несколько дней назад Аллейн сказал мне, что вы что-то нащупали, очень близки к раскрытию. – Густав раздавил в пепельнице сигарету. Почти немедленно появилась горничная и заменила пепельницу точно такой же, чистой.

– Я действительно кое-что нащупал, – подтвердил Макс.

– И?…

– Это оказалось не то, чего я ожидал.

Густав несколько секунд внимательно изучал лицо Макса, точно увидел в нем что-то, чего не замечал прежде. Он улыбнулся и промолвил:

– Вы найдете моего внука. Я знаю, найдете. – И опрокинул в рот содержимое бокала.

У Макса было подготовлено несколько вариантов ответа, но он предпочел промолчать. Тоже улыбнулся и опустил голову, чтобы Густав подумал, будто он польщен.

– Я вас не узнаю, – проговорил Густав. – Вы не похожи на себя.

– А каким я должен быть?

– Таким, каким были тут в прошлый раз. Каким я восхищался. Тем, кто вышиб мозги у бандитов. Джоном Уэйном.[50] Может, вы что-то подхватили у местных проституток? Я забыл предупредить вас. У них между ног весь набор венерических заболеваний. – Густав усмехнулся, пока еще ни о чем не догадываясь.

Макс покачал головой.

– Так что же с вами? – Старик быстро наклонился, хлопнул Макса по спине и засмеялся. – Черт возьми, вы даже не пригубили из своего бокала.

Макс твердо посмотрел на Густава, и тот перестал смеяться.

– Понятно, понятно. – Он откинулся на спинку кресла. – Винсент Пол, верно? Вы с ним встречались. И он рассказал вам обо мне.

Макс молчал. Его лицо оставалось бесстрастным.

– Я уверен, он рассказал вам обо мне нечто ужасное, что заставило вас задать себе вопрос: зачем вы работаете на такого «монстра». Но вы должны помнить – Винсент Пол меня ненавидит. А человек, переполненный ненавистью, всегда будет работать сверхурочно, чтобы оправдать ее и – это очень важно – заразить ею других. – Густав усмехнулся, но не стал встречаться с Максом взглядом. Он потянулся и взял сигарету из коробки. Постучал обеими концами по ладони, сунул в рот, прикурил. – Но вы-то не должны были поддаваться на его провокации.

– Он не похищал Чарли, – произнес Макс.

– Чушь! – прорычал Густав, сминая сигарету в кулаке.

– Он действительно был в тот день на месте похищения Чарли, однако не имеет к этому отношения.

– Мингус, что с вами случилось? Я говорю вам, что это он.

– А я говорю вам совершенно категорически, что не он. Винсент Пол этого не делал. Он не способен похищать детей, мистер Карвер, – добавил Макс со значением.

– Он способен на все, что угодно. Он торговец наркотиками.

– Это не мое дело.

– Ну и что же рассказал вам Винсент Пол?

– Многое, мистер Карвер. Очень многое.

– Например? – Густав раскинул руки в насмешливом приглашении. – Он рассказал вам, как я поступил с его отцом?

– Да. Вы погубили его дело, и…

– Я не «губил его дело». Несчастный дурак, размазня, все равно бы вылетел из бизнеса. Я просто избавил его от страданий.

– И приказали снести его дома, которые он построил своими руками. Зачем вы это сделали?

– Он был мне должен. Я получил долг. В любви и на войне все средства хороши, мистер Мингус. А бизнес – это война, и мне нравится воевать.

Густав ехидно рассмеялся и налил себе виски.

– И как вы себя чувствуете после слезливой истории, которой вас накормил Пол?

– Я понял, почему он вас ненавидит, мистер Карвер, – ответил Макс. – Я симпатизирую ему. А еще я понял вас, мистер Карвер. Вы всегда поступали и поступаете только так.

– Вы считаете меня монстром? Стали членом клуба моих врагов?

– Да. Если угодно, это так, мистер Карвер, – произнес Макс, не повышая голоса.

– Забавно. – Густав вздохнул, проглотил виски, уронил сигарету в бокал, и она зашипела. – Вы сказали, это не ваше дело, что Пол наркоторговец. Но вы же полицейский, мистер Мингус. Отсидевший в тюрьме, но полицейский. Бывший коп всегда остается копом. Вам ли не знать, какой вред вашим соотечественникам и их детям наносит яд, который распространяет этот человек. Вы это хорошо знаете. Так же как ваши друзья и коллеги. Наркотики – самое страшное, что угрожает западному обществу. И тем не менее вы чуть ли не с радостью принимаете сторону одного из главных поставщиков этого яда.

– Мистер Карвер, мне известно, чем занимается Винсент Пол. А совсем недавно я выяснил, чем занимаетесь вы.

– Я не понял.

– Ладно. Хватит ходить вокруг да около. Вот сейчас, в эту самую минуту, ваше предприятие на острове Гонаив перешло к новому владельцу. Ваш бизнес закрыт.

Удар был столь неожиданным, что Густав буквально остолбенел. У него не было времени прикрыться, и на несколько секунд Макс как бы увидел его совершенно голым, без нижнего белья. Разоблаченный, испуганный, растерянный старик. Но он сумел взять себя в руки. Потянулся за сигаретой.

Макс снял предохранитель на пистолете. Ради предосторожности. Он сомневался, что у старика при себе или где-то поблизости есть огнестрельное оружие.

Из тени появилась горничная, заменила бокал и пепельницу на чистые и, опустив голову, поспешила прочь.

Макс не собирался давить на него, этого не требовалось. Старик заговорит, когда придет в себя. Густав налил еще виски, на сей раз почти до краев. Прикурил сигарету и устало откинулся на спинку кресла.

– Полагаю, ты знаешь, что люди Пола найдут на Гонаиве?

– Да.

– Там около двадцати детей, – подтвердил Густав со спокойствием и открытостью, которые Макса смутили.

– Я знаю, у вас налажен образцовый учет. Данные на каждого ребенка, на каждую продажу – кто, что, куда.

– А как же! – кивнул Густав. – Все снято на видео, сфотографировано. Но не в этом дело. Вы хоть представляете, куда залезли?

– А куда?

– В Ящик Пандоры, который с виду похож на коробку с солеными орешками.

– У вас хорошие связи, мистер Карвер, – бесстрастно произнес Макс.

– Хорошие связи! – Густав засмеялся. – Хорошие связи? Да ты просто дурак, Мингус! Один телефонный звонок, и ты исчезнешь с лица земли, словно никогда не существовал. Все вы исчезнете. Вот какой властью я располагаю. Вот насколько у меня хорошие связи.

– Не сомневаюсь, мистер Карвер. Только звонков от вас не будет.

– Почему?

– Потому что ваш дом окружен, а телефонная связь отрублена. Попробуйте. – Макс указал на телефонный аппарат.

Густав презрительно фыркнул и затянулся сигаретой.

– Чего ты от меня хочешь, Мингус? Денег?

– Нет. – Макс покачал головой. – Хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы.

– И главный у тебя припасен такой: зачем я этим занимаюсь?

– Ну что ж, – согласился Макс, – давайте выясним это.

– К твоему сведению, у древних греков и римлян секс с детьми был широко распространен. Тогда это считалось рядовым явлением. И сегодня на Востоке девочек выдают замуж за взрослых мужчин в двенадцать лет. Да что там, у вас беременных тинейджеров легион. Секс с несовершеннолетними, Мингус, был, есть и будет. Повсюду.

– Но не с детьми.

– Пошел ты к черту, Мингус, со своей идиотской моралью! – воскликнул Густав, захлебываясь. Он выхватил изо рта сигарету и глотнул виски. – Такие люди, как ты, с фарисейским кодексом поведения, нелепой этикой, с извечными фантазиями насчет добра и зла, всегда заканчивали тем, что работали на таких, как я. Людей свободных, не обремененных подобной дуростью. Я делаю то, о чем бы ты даже не посмел думать. Ты воображаешь себя очень крутым, Мингус? Да ты ничто по сравнению со мной.

– Некоторым детям, занесенным в вашу базу данных, было не более шести лет, – спокойно заметил Макс.

– Да? Ты до этого докопался? А знаешь, что по моему приказу однажды похитили новорожденного младенца прямо из-под носа матери, потому что так пожелал один мой клиент? Это стоило ему два миллиона долларов. А еще я приобрел на него пожизненное влияние. Игра стоила свеч.

От Густава разило виски, но перед Максом был не пьяный, распоясавшийся хвастун, которому море по колено, пока не наступило похмелье. Он и трезвый бы в сходных обстоятельствах заявил то же самое и вел бы себя точно так же. Каждое произнесенное им слово следовало воспринимать серьезно.

Появилась горничная, заменила бокал, пепельницу и быстро удалилась.

– Что, Мингус, не ожидал? – Густав насмешливо усмехнулся и хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Думал, я запричитаю: «Mea culpa»?[51] От меня не дождетесь!

Макс сомневался, что старик действительно осознает свое положение. Десятилетиями все всегда шло, как он хотел. И это его ослепило, притупило бдительность. Ему не попадались люди, которых нельзя подкупить, развратить или уничтожить. На его пути не стояло препятствия, которое нельзя снести бульдозером или выкупить. Сейчас он, наверное, полагал, что все его клиенты-педофилы бросятся на помощь, сюда прискачет кавалерия извращенцев и спасет его. Вероятно, надеялся, что ему удастся подкупить Макса, и тот его отпустит. Или, может, у него имелось в рукаве что-нибудь еще, какой-либо люк поблизости или дверца. Она внезапно откроется, и он вылетит на свободу.

Снаружи послышался шум, вскрики, звон разбитого стекла. Затем все стихло.

– Но у вас же у самого есть дети… – проговорил Макс.

– Такая чепуха никого никогда не останавливала, и ты это знаешь! – бросил Густав. – Я профессионал и держу эмоциональную дистанцию между собой и делом, которым занимаюсь. Это позволяло мне выполнять самые неприятные задачи без вреда для здоровья.

– То есть вы признаете, что это было вам…

– Неприятно? Разумеется! Я ненавижу людей, с кем имею дело. Я презираю их.

– Но вы занимались этим…

– Да, около сорока лет. А почему? У меня нет совести. Я вырвал ее из себя с корнем очень давно. Иметь совесть накладно. – Густав подвинулся ближе к Максу. – Я педофилов ненавижу, однако понимаю. Не их пристрастия, а природу. Они все одинаковые. И никогда не меняются. Они стыдятся, что они такие. А большинство приходят в ужас от мысли, что их могут когда-нибудь разоблачить.

– И вы это эксплуатировали?

– А как же! – воскликнул Густав. – Я бизнесмен, Мингус, предприниматель. Для меня это был всего лишь рынок с надежной базой клиентов и большой повторной продажей.

– И возможностью шантажа.

– Я никогда никого не шантажировал, как ты изволил выразиться. Ни единого из моих клиентов.

– Потому что они уже знали, что к чему?

– Вот именно. Они все вращаются наверху. Для них репутация – все. Я никогда не злоупотреблял нашими отношениями, не просил больше двух одолжений у одного человека.

– И что это были за «одолжения»? – спросил Макс. – Что они вам давали? Монополию торговли? Доступ к конфиденциальным документами правительства США?

Густав усмехнулся:

– Контакты.

– Еще педофилов? Рангом повыше?

– Правильно. Когда ты посвящен в тайные интересы своих клиентов, Мингус, ты становишься к ним много ближе. А я имел дело не с кем попало.

– А лишь с такими, из которых можно что-нибудь вытянуть?

– Я бизнесмен, а не работник социальной сферы. Они должны были представлять для меня интерес. Риск обязан оправдываться вознаграждением. – Густав потянулся за другой сигаретой. – Как, ты думаешь, мы добрались до тебя в тюрьме? Телефонные звонки. Ты когда-нибудь размышлял об этом?

– Я полагал, у вас имелись большие связи.

– Связи! – Густав взорвался смехом, передразнивая выговор Макса. – Ха-ха! Ты чертов Янки Дудл со своим жаргоном! Конечно, у меня были связи, Мингус! Да они все были у меня в кармане, все до одного! Понял? Как тебе такая связь: один видный сенатор с восточного побережья, который в очень хорошей дружбе кое с кем в руководстве этой чертовой тюрьмы? Нормально? – Густав прикурил сигарету.

– Почему я? – спросил Макс.

– Ты считался одним из лучших частных детективов в стране, если не самым лучшим, насколько можно судить по соотношению твоих раскрытых и нераскрытых дел. Все мои друзья пели тебе дифирамбы до посинения. Ты даже дважды чертовски близко подошел к раскрытию нашей сети. Чертовски близко. Я был впечатлен.

– Когда?

– А это уж докапывайся сам. – Густав улыбнулся и выдохнул через нос две белые струи дыма. – Как вы узнали обо мне? Кто сломался? Кто дал трещину? Кто меня предал?

Макс не ответил.

– Да ладно тебе, Мингус! Расскажи! Какое это имеет теперь значение?

Макс покачал головой. Густав сузил глаза и крикнул:

– Я приказываю тебе назвать фамилию!

Он схватил стоящую рядом с креслом трость и поднялся.

– Сидите, Карвер!

Макс вскочил, вырвал у старика трость и грубо усадил его обратно в кресло. Густав раздавил дымящуюся в пепельнице сигарету и злобно посмотрел на Макса.

– Можешь забить меня этим до смерти, – он кивнул на трость, – но все равно живым отсюда не выйдешь.

– Я не собираюсь убивать вас, – сказал Макс, оглядываясь через плечо. Ожидая увидеть кучу слуг, ринувшихся на защиту хозяина. Однако никто не появился.

Он уронил трость на диван и сел.

– А ваши слуги, они все из «Ноева Ковчега»?

– Конечно, – отозвался Густав.

– Оказались недостаточно хороши для клиентов?

– Правильно.

– Им повезло.

– В самом деле? Ты называешь их жизнь «везением»?

– Да. Их в детстве не насиловали.

Густав изумленно посмотрел на него.

– Сколько ты пробыл в этой стране, Мингус? Три, четыре недели? Знаешь, почему тут люди заводят детей? Бедные, которых большинство. Не по тем претенциозным причинам, как у вас в Америке. Бедные их вообще не заводят. Это получается случайно. Они просто плодятся. Вот и все. Трахаются, размножаются. Это амебы в образе людей. И как только дети начинают ходить, родители нещадно эксплуатируют их. Большинство людей здесь рождены на коленях, рождены рабами, рождены, чтобы прислуживать. Они ничем не лучше, чем их жалкие предки.

Густав замолчал. Перевел дух, прикурил очередную сигарету.

– А я давал этим детям жизнь, на которую они не могли даже надеяться. Жизнь, о какой их тупые, неграмотные, горемыки родители не могли мечтать, у них для этого не было мозгов. Не все дети страдали. Я давал образование почти всем, которых не мог продать, а потом обеспечивал работой. Многие начали преуспевать. Если хочешь знать, я создал в этой стране средний класс. Я помог ей стать немного нормальнее, ближе к Западу. А тех, кого я продал… хм, ты знаешь, Мингус, чем некоторые из них закончили? Те, что поумнее и покруче. Повзрослев, они сообразили, что к чему, и стали играть на своих богатых пожилых поклонниках не хуже, чем на твоем пианино. Разбогатели. Большинство живут нормальной жизнью в цивилизованных странах. Взяли себе новые имена и фамилии, документы, а от прошлого остались лишь туманные воспоминания. Да и то скудные. Ты считаешь меня дьяволом, однако я подарил тысячам людей честь, достоинство и деньги. Я дал им возможность уважать себя, когда они смотрелись в зеркало. Да и само зеркало я им дал тоже. Короче, Мингус, я дал им жизнь!

– Ну прямо Господь Бог.

– А разве нет? Учти, белый человек с деньгами здесь всегда почитался богом. Рабство у этих людей в крови.

– Позволю с вами не согласиться, мистер Карвер, – промолвил Макс. – Я недостаточно хорошо знаю Гаити, но кое-что все же увидел. Его очень сильно поимели такие люди, как вы. Богачи, нацеленные лишь брать, брать, брать и ничего не давать взамен. Вы никому, кроме себя, не помогали, мистер Карвер. А таким, как я, просто дурили голову, чтобы они не обращали внимания.

– Ты говоришь прямо как Винсент Пол. Сколько он тебе заплатил?

– Он мне ничего не платил, мистер Карвер. Я хотел бы все-таки знать, почему вы решили пригласить меня сюда искать Чарли, когда я чуть не застукал вас однажды.

– Тут важно слово «чуть», – усмехнулся Густав. – Ты видел только то, что мог доказать, во что мог поверить. Ты интересовался отдельными пикселями, а не всей картинкой.

– Вы полагали, что я нацелюсь искать Чарли и наплюю на остальное?

– В общем и целом да.

Макс усмехнулся:

– Значит, в общем и целом вы ошиблись.

Густав отвернулся и вдруг заплакал. Тихо, почти неслышно, подрагивая плечами.

Макс посмотрел на коробку с сигаретами, и безумная тяга неожиданно выскочила ниоткуда и прыгнула ему на плечи. Остро захотелось закурить, выпить подряд несколько бокалов виски, как-то разрядиться. Он сделал над собой титаническое усилие и отмахнулся от соблазна.

– Я знал, что маленький Чарли… – пробормотал Густав, не поворачиваясь к Максу, обращаясь к книжным шкафам. – Знал с самого первого раза, как только увидел его. Он не мой. Она пыталась скрыть это от меня. Но я знал. Знал…

– Как? – спросил Макс.

– Чувствовал, что не мое, – продолжил Густав тем же тоном, будто не слышал вопроса. – Знал также, что у него аутизм. Эта жуткая болезнь.

– Откуда?

– О, я умею наблюдать за поведением детей, – вздохнул Густав. – Ты забыл, какой у меня опыт?

Макс вытащил из кармана конверт, который накануне получил от людей Винсента. Достал оттуда два листка ксерокопий и протянул старику. Затем встал и отошел в сторону.

Густав Карвер чихнул и вытер слезы. Развернул листки, просмотрел первый, сощурился и засопел. Просмотрел еще раз, внимательнее, и ошеломленно раскрыл рот. Стал перебирать листки – первый, второй, второй, первый, – вглядываясь в каждый. Наконец взял по листку в руки и начал смотреть то на один, то на другой, туда-сюда. Глаза сощуривались все сильнее и сильнее, пока окончательно не скрылись под веками. Складки на его щеках стали ярко-красными и затряслись. Он застыл, сделал глубокий вдох. И, глядя на Макса, начал мять листки в руках, пока они не превратились в катышки. После чего уронил их на пол.

В конверте лежали копии результатов анализов крови, доказывающие отцовство Винсента Пола. Там же лежала записка от него.

«Макс, передай это Густаву Карверу в подходящий момент».

Густав Карвер затих на своем кресле, его лицо стало пепельным, глаза пустыми, воинственность исчезла. Монумент рухнул на землю.

Он сидел молча очень долго, уставившись в Макса невидящим взглядом, пустым, как у мертвеца.

– Что ты собираешься сделать со мной, Мингус? – тихо спросил Густав.

– Арестовать.

– Арестовать? – Он нахмурился. – А куда поместить? Тут же нет тюрьмы.

– Я передам вас Винсенту Полу. Считаю, что сейчас он единственный в этой стране может вершить правосудие.

– Ты передашь меня ему? – Густав горько рассмеялся. – Он меня убьет, Мингус! Я вообще не желаю говорить с этим… этим хамом!

– А это уж ваше дело, мистер Карвер. – Макс снял с пояса наручники.

– Погоди минутку. – Густав поднял руку. – Могу я выпить в последний раз и выкурить последнюю сигарету?

– Давайте, – согласился Макс.

Густав налил себе еще большую порцию виски и прикурил сигарету. Макс сидел, откинувшись на спинку кресла.

– Мистер Карвер, я не понимаю, как вы со своими возможностями так и не сумели добраться до Винсента Пола?

– Потому что я был единственный, кто мог устранить его. Все это знали. Началась бы гражданская война. – Он затянулся сигаретой и глотнул виски. – Мне никогда не нравились с фильтром. Он убивает вкус. – Густав подул на оранжевый уголек и засмеялся. – Мингус, как ты думаешь, в аду есть сигареты?

– Откуда мне знать, мистер Карвер? Я не курю.

Раздались гулкие шаги. В гостиную вошли двое боевиков Винсента и остановились в дверях.

– Послушай, у меня к тебе просьба, – сказал Густав.

– Слушаю вас.

– Позволь мне выйти из моего дома самому. Не между этими двумя головорезами. – Он сверкнул глазами на боевиков, стоящих у двери.

– Да, но я надену на вас наручники. Это необходимо.

Густав закончил курить, допил виски и протянул запястья. Макс заставил его встать, развернул и завел руки за спину. Когда наручники защелкнулись, Густав застонал.

– Вперед. – Макс повел его к двери, крепко держа, поскольку Густав спотыкался и хромал.

Они прошли пять шагов, и он остановился. Задышал в лицо Максу виски и табаком.

– Макс, пожалуйста, только не это. У меня в кабинете есть пистолет. Позволь мне закончить жизнь самому. Можешь оставить в барабане один патрон. Я старый, мне все равно уже недолго жить.

– Мистер Карвер, вы похитили сотни детей, разрушили им жизнь, родителям тоже. Но самое главное, вы похитили их души и погубили. Лишили будущего. Такого наказания для вас недостаточно.

– Ты лицемерный идиот! – взорвался Густав. – И этот безжалостный хладнокровный убийца будет еще читать мне мораль, да ты…

– Вы закончили? – прервал его Макс.

Густав опустил голову. Макс потащил его к двери. Боевики двинулись вперед. Густав проковылял несколько шагов и снова остановился.

– Я хочу попрощаться с Джудит.

– С кем?

– С Джудит, моей женой. Позволь посмотреть на ее портрет в последний раз. Он такой хороший, она на нем как живая. Так похожа. – Голос Густава дрогнул.

– Зачем вам прощаться? Вы, наверное, скоро с ней увидитесь.

– А если нет? А если там ничего нет? Дай мне взглянуть на нее в последний раз, Мингус.

Макс подумал о Сандре и смягчился. Он махнул рукой боевикам, чтобы они вернулись, и подвел Густава к портрету. Поддержал старика, пока он пристально смотрел на изображение жены и бормотал что-то на смеси французского и английского.

Бросил взгляд на «Зал Славы» – каминную полку, уставленную фотографиями, где Густав обменивается рукопожатиями и похлопывает по плечу великих и знаменитых. Интересно, нет ли кого-либо из этих знаменитостей в базе данных Мориса Кодада?

Густав перестал бормотать и зло произнес:

– Никто из них не был моим клиентом. Но они все одного круга. Помни это. Одного круга.

– Ладно, пошли! – Макс взял руку Густава.

– Убери от меня свои грязные руки! – Он резко вырвался, шагнул назад и, потеряв равновесие, тяжело рухнул на пол, на спину, на запястья в наручниках. Макс не пошевелился, чтобы ему помочь.

– Поднимайтесь, Карвер!

Тяжело дыша, со стонами старик перевернулся на бок, затем на живот. Подогнул левую ногу, попытался приподняться, но это была больная нога, для поддержки которой нужна трость. Нога скользнула по полу, и он опять перекатился на живот. Отдышался, прищурился, заморгал. Поднял на Макса взгляд.

– Пристрели меня, Мингус. Я хочу умереть. Пристрели меня здесь, перед моей Джудит. Пожалуйста!

– Вставайте, Карвер, – бесстрастно произнес Макс. Он, грубо схватив за наручники, рывком поставил старика на ноги.

– Не передавай меня Винсенту Полу, пожалуйста, Макс. Пожалуйста. Он сотворит со мной немыслимое. Пристрели меня. Пожалуйста. Я хочу принять смерть от тебя.

– Не превращайтесь в ничтожного попрошайку, Карвер, – проговорил Макс ему в ухо.

– Пристрели меня, Мингус.

– Карвер, попытайтесь сохранить хотя бы каплю достоинства. Видите это? – Макс расстегнул три пуговицы и показал Густаву прикрепленный к груди микрофон. – Желаете, чтобы люди Винсента Пола потащили вас отсюда?

– Это называется «полицейская ловушка»?

– Да, но не здесь. Пошли.

Макс вывел Карвера из дома. Во дворе стояли три джипа, полные боевиков. Слуги и охрана расположились посередине газона, охраняемые четырьмя автоматчиками.

– В Америке я предстал бы перед справедливым судом, – буркнул Густав.

– В Америке вы имели бы самого лучшего адвоката, какого только можно купить за ваши деньги. А Фемида слепая, но определенно не глухая. И вы знаете не хуже меня, как громко звучит шелест денежных купюр.

Несколько слуг крикнули что-то Густаву испуганно и жалобно. Наверное, спрашивали, что случилось.

– Макс, знаешь, что со мной сделает это животное? Разорвет меня на клочья и бросит на съедение диким псам. Хочешь, чтобы это было на твоей совести?

Макс передал ключи от наручников боевику, другой ухватил Густава за руку.

– А я поступлю, как вы, – сказал Макс.

– Как?

– Обойду свою совесть.

– Сволочь!

– Я? – Макс почти рассмеялся. – А кто же тогда вы?

– Достойный человек, – пробубнил Густав.

Макс велел боевикам увести Густава. Вот тут старик взорвался:

– Будь ты проклят, Макс Мингус! Будь проклят! И будь проклят Винсент Пол! И будьте прокляты вы все, обезьяны с автоматами! Будьте прокляты! И… и будь проклят этот маленький ублюдок и сучка-предательница, которая его выносила! Я надеюсь, ты никогда не найдешь его! Я надеюсь, что он мертвый!

Он свирепо, с дикой ненавистью взглянул на Макса. Во дворе стало совсем тихо, словно вопли Густава высосали оттуда остальные звуки. Все смотрели на Макса, ожидая его ответа.

– А я надеюсь, подонок, что ты скоро подохнешь, как бешеный пес. – Макс посмотрел на боевиков. – Уберите отсюда этот мешок с дерьмом и заройте как можно глубже!

56

На обратном пути Макс остановился у бара «Купол». Веселье там было в полном разгаре. Повсюду рождественские украшения. Мишура, блестки, серпантин, на стенах вспыхивали многоцветные лампочки, выложенные в форме елок. Музыка ужасная. Попурри рождественских гимнов в стиле техно-бит, которые исполняла немка, чудовищно коверкая английские слова. Однако атмосфера преобладала праздничная, дружественная. Люди улыбались, танцевали во дворе и в зале, наверное, и в ванной комнате тоже. Музыку перекрывали взрывы смеха. Американские солдаты смешались с миротворцами ООН, и к ним примкнули местные. Макс заметил, что сегодня гаитян больше. Он увидел, что женщины все проститутки – тесно облегающие платья, избыток макияжа, в париках, призывные взгляды, – а мужчины их сутенеры. Эти держались в стороне, но засекали каждого подходившего мужчину.

Макс взял двойной ром и двинулся во двор посмотреть на танцующих. По дороге пьяный морской пехотинец поинтересовался, не из военной ли он полиции, потом еще кто-то спросил его насчет ЦРУ. Краснощекая девушка с большими золотыми серьгами в ушах держала над головой пластиковую омелу[52] и целовала ее мокрыми от пива губами. Она спросила Макса, не хочет ли он потанцевать, и он ответил, что сейчас нет желания, спасибо, может, позднее. Выговор у нее – чистая Оклахома. Он наблюдал, как она отошла и спросила то же самое у гаитянина, стоявшего рядом с кабинкой диджея. Несколько секунд спустя они танцевали, тесно прижавшись друг к другу.

Макс все еще не мог прийти в себя. Сейчас Густав сидит где-нибудь, ждет прихода Винсента Пола и приговора. И поделом. В голове прокручивались ужасы, увиденные на видеокассетах.

Он не сразу решился пристрелить тех троих, которые мучили Мануэлу. Думал, это ничего не даст, со временем все становится хуже и хуже, и сегодняшние жутчайшие преступления завтра будут казаться детскими забавами. Но потом он вспомнил, почему взялся за дело, посвятив расследованию почти два года жизни. Ему улыбнулась Мануэла. Однажды. Когда они отдыхали на пляже – он, Сандра и Мануэла. Сидели под зонтиком в шезлонгах. Неподалеку прогуливалась пара. Супруги. Она чернокожая, он белый. Она беременна, на шестом или седьмом месяце, во всяком случае, животик выпирал заметно. Они говорили о чем-то, трогательно держась за руки. Макс посмотрел на сидящих рядом Сандру и Мануэлу, и ему впервые захотелось детей. Мануэла по какому-то странному наитию поймала его взгляд и улыбнулась, будто прочитав мысли.

Расстреливая ее убийц, он думал о ней. Последний, Сайрус Ньюбери, не хотел уходить тихо. Он визжал, плакал, умолял оставить ему жизнь, пытался вспомнить какие-то молитвы. Макс дождался, когда он потеряет голос, и вышиб ему мозги.

Ром оказал свое успокаивающее действие. Подавил расстройство, оттеснил его куда-то на периферию. Хороший напиток. Приятный, болеутоляющий.

Его зажали с двух сторон проститутки в прямых черных париках. Смотрели, улыбались. Они были очень похожи, точно двойняшки. Макс покачал головой и отвернулся. Одна наклонилась и прошептала что-то ему на ухо. Ничего не было слышно, рядом грохотала музыка. Он пожал плечами, мол, не понял. Девушка рассмеялась и показала в середину площадки. Макс вгляделся в покачивающуюся людскую массу – джинсы, кроссовки, футболки, тенниски, жилетки, – там ничего не было. И в этот момент его осветила вспышка фотокамеры. Несколько танцующих удивленно повернули головы посмотреть. Но ненадолго.

Макс поискал глазами фотографа. Ничего. Девушки отошли. Он шагнул на танцевальную площадку, начал проталкиваться к месту, откуда возникла вспышка. Спросил нескольких танцующих о фотографе. Они сказали, что видели лишь вспышку.

Макс вернулся к стойке, стал искать девушек. Они разговаривали с двумя морскими пехотинцами. Макс приблизился, хотел спросить о фотографе, но заметил, что это не те девушки. Извинился, потолкался немного. Спросил бармена, заглянул в туалет. Там никого. Вышел на улицу, посмотрел туда-сюда – везде пусто.

Макс вернулся к стойке, принял еще рома. Разговорился с сержантом Алехандро Диасом из Майами. Диас был уверен, что Макс из ЦРУ. Он подыгрывал сержанту, усмехался, не подтверждая и не опровергая его подозрения. Они побеседовали о Майами, о том, как сильно скучают по городу. Диас принялся рассказывать о местах, которые давно перестали существовать для Макса. Клубы, рестораны, магазины звукозаписи, танцевальные залы. Он усиленно рекомендовал Максу одно заведение, клуб, куда вход разрешен только членам. Тамошние танцовщицы на коленях[53] – большие специалистки своего дела. Дал Максу карточку с названием клуба и логотипом – улыбающимся карикатурным крокодилом в котелке и темных очках. В одной лапе он держал гусиное перо для письма, а в другой бутылку шампанского. Внизу номер телефона. Диас сказал, что, если позвонить, там спросят пароль. Макс поинтересовался паролем, но Диас не смог вспомнить.

Домой он отправился около трех часов ночи, через двадцать минут был у ворот.

Вошел в гостиную, снял кобуру с пистолетом, бросил на кресло. И увидел, что до сих пор снят предохранитель. Такого с ним не случалось ни разу, с тех пор как в самом начале службы в полиции чей-то ребенок внезапно схватил его пистолет.

Макс достал «беретту», осмотрел. Все нормально. Забыл. Ничего не поделаешь, день сегодня выдался очень напряженный. До постели тащиться не хотелось.

Он сел в кресло и заснул.

57

Утром его разбудил телефонный звонок. Аллейн назначил днем встречу.

Аллейн был бледен, небрит, под глазами круги. Макс был уверен, что он спал в одежде. Пиджак, рубашка, все помято. Галстук перекосился, верхняя пуговица расстегнута. Волосы причесаны, но неаккуратно, некоторые пряди торчали. До бриолина, видимо, дело не дошло. Все выглядело так, словно кто-то взял прежнего Аллейна, которого Макс впервые увидел в клубе на Манхэттене, и прошелся по нему жесткой проволочной щеткой. Его можно было легко узнать, но лоск пропал.

Они сидели в банке, в комнате для совещаний на верхнем этаже. Друг против друга за круглым столом. Через окно с тонированным серым стеклом открывался прекрасный вид на море. Макс думал, что в графине перед ним вода, но когда налил себе в бокал, в нос ударил запах алкоголя. Он попробовал. Чистая водка. Свой бокал Аллейн уже прикончил. И это в три часа дня.

– Извините, – рассеянно промолвил Аллейн, – я перепутал день с ночью.

Он не был пьяный.

На столе перед ним лежал билет на самолет для Макса. Рейс на завтра, на одиннадцать тридцать.

– Вас отвезет Шанталь, – сообщил Аллейн.

– Где она?

– Во вторник умерла ее мать. Она повезла прах в город, где мать родилась.

– Печально слышать, – сказал Макс. – Она знает, что произошло?

– Да. Кое-что. В детали я ее не посвящал. И был бы вам очень благодарен, если бы вы сделали то же самое.

– Разумеется.

Макс спросил о рейде на остров Гонаив. Аллейн рассказал, что там обнаружили. Его губы тряслись, он не выдержал и расплакался.

Макс дождался, когда Аллейн придет в себя, и задал еще несколько вопросов. Говорил ли отец ему когда-нибудь о Гонаиве? Нет, никогда. Играл ли ему отец когда-нибудь на кларнете? Нет, но он знал, что отец играет. И не только на кларнете. Густав был также весьма приличным трубачом. Не задавался ли Аллейн когда-нибудь вопросом, почему у отца столь обширные связи? Нет. А почему он должен что-либо подозревать? Карверы занимали видное положение на Гаити. Он вспомнил встречу с Джимми Картером, перед тем как тот стал президентом. На Гаити? Нет, в Джорджии. Отец заключил сделку на импорт орехов с плантаций Картера, когда на Гаити случился неурожай. Здесь они тоже встречались, Картер приезжал вести переговоры о мирной сдаче хунты. Макс спрашивал, Аллейн отвечал, глядя на него печальными покрасневшими глазами, слегка затуманенными то ли горем, то ли алкоголем. Макс все больше убеждался, что он действительно ничего не знал о том, что происходило вокруг.

– Вероятно, вам это неизвестно, но он меня ненавидел! – выпалил Аллейн. – За то, кем я был и кем не был.

Он пригладил ладонью волосы. Макс заметил на левом запястье у него широкий розовый шрам.

– А вы, Аллейн? Ненавидели его?

– Нет, – ответил он сквозь слезы. – Я бы простил Густава, если бы он попросил.

– Даже сейчас? После того, что вы узнали?

– Я ни в коей мере не оправдываю его, – сказал Аллейн. – Но отец есть отец.

– Он с вами использовал какие-то психологические приемы?

– Что? Гипноз? Нет. Он хотел пригласить психоаналитика, чтобы тот меня «выправил», но мать не позволила. Она была ко мне очень привязана. – Аллейн вгляделся в свое расплывшееся отражение в крышке стола. Допил бокал и вытер рот тыльной стороной кисти. Потом вдруг щелкнул пальцами и похлопал по карману пиджака. – Чуть не забыл. Это для вас – Он вытащил смятый запечатанный конверт, протянул Максу, держа между пальцами.

Макс раскрыл конверт. Там лежала квитанция о денежном переводе на его счет в Майами. Пять миллионов долларов. Макс потерял дар речи. Огромная куча денег на тарелочке.

Завтра он вернется в Майами. И сможет начать новую жизнь. С такими деньгами.

– Но… – Макс оторвал взгляд от нулей.

Он вспомнил, что это за деньги. Плата за Клодетту Тодор и сотни других детей, проданных в рабство. Империя Карверов создана на их плоти и крови.

– Этого недостаточно? – Максу показалось, что Аллейн испугался. – Я буду рад заплатить больше. Назовите сумму.

Макс покачал головой.

– Я еще никогда не брал денег за невыполненную работу. А мне так и не удалось разобраться, что произошло с Чарли.

– Винсент не желает больше возвращаться к этому делу, – произнес Аллейн. – А мой отец относился к вам с большой симпатией. Считал вас достойным человеком.

– Да, но вчера мы сильно испортили отношения, – усмехнулся Макс. – И я не могу принять его деньги. – Он положил квитанцию на стол.

– Но деньги уже у вас на счете. Они ваши! Кроме того, деньги, как говорится, не пахнут.

– Для меня пахнут, – заявил Макс. – И это большая проблема. Я переведу их вам обратно, как только получу возможность. До свидания, Аллейн.

Они пожали друг другу руки. Макс вышел из зала заседаний и направился к лифту.

* * *

Он поставил машину рядом с католическим собором с пастельно-розовыми стенами и направился к центру Порт-о-Пренса. Недалеко от рынка остановился у здания, на котором было написано «Церковь», несмотря на то, что оно выглядело снаружи как товарный склад. Толкнул дверь, вошел и оказался в незамысловатой, но очень красивой часовне. В конце прохода, за алтарем, всю стену, от пола до трех закрытых ставнями окон под сводом, покрывала фреска метров семь высотой. Макс прошел между скромными деревянными скамьями и сел во втором ряду. В разных местах сидели и молились на коленях человек десять, в основном женщины.

На сюжете, посвященном Рождеству Христову, доминировала Дева Мария в желтом одеянии и синей накидке. Она двигалась к верующим, прижав руки к сердцу. За ней два ангела поддерживали концы накидки. Вдалеке стояла крытая соломой хижина, очень похожая на те, какие он видел из окна автомобиля на подъезде к Петионвиллу. На фреске, наверху и по бокам, ангелы играли на арфах и трубили в трубы, спускали вниз цветочные гирлянды, а на остальной поверхности была показана жизнь Иисуса, от начала до Воскресения, как единое действие.

Макс помнил времена, когда в церкви к нему приходили блестящие идеи, после чего удавалось быстро раскрыть дело. Он сидел час, иногда дольше, рассматривая роспись, витражи, дыша застоялым воздухом, насыщенным испарениями свечей, слушая тишину. Это помогало разложить в голове все по полочкам.

А теперь что дальше?

Возвращение домой, где нет Сандры? А есть лишь воспоминания, которые обступят его со всех сторон? Он начал думать о Сандре, и сразу нахлынула непереносимая тоска.

Он вернется в Майами, где ему запрещено заниматься частным сыском. И вообще нигде в Штатах. То есть конец всему. Это единственное, что он умел делать, и, как ни странно, до сих пор хотел этим заниматься, несмотря ни на что. Ни на опасность, с чем была связана его работа, ни на страх, что он потерял квалификацию и уже не так хорош в деле, как прежде.

Что он привезет с собой с Гаити? Что здесь приобрел? Не деньги, не удовлетворение от хорошо сделанной работы, ведь впервые за свою карьеру частного детектива он не раскрыл дело. Так и уезжает, оставив незавершенным. Лицо мальчика будет преследовать его до конца жизни. Он так и не выяснил, что с ним произошло. Только предположения домыслы, догадки, слухи. Бедное дитя.

Разумеется, Макс помог разоблачить международную банду педофилов, по крайней мере инициировал процесс. Спас жизнь бесчисленному количеству детей и избавил их родителей от страшного горя, потери ребенка. Но что станет с теми детьми, которых освободили? Будет ли за ними присмотр? Сумеют ли они восстановиться, стать такими, как до похищения? Надо подождать и посмотреть.

«Ждать. Неужели это единственное, что мне осталось в жизни?»

От этой мысли его бросило в дрожь.

Через час Макс вышел из церкви. Спросил женщину у входа, какая это церковь.

– Собор Святой Троицы, – ответила она.

На улице опять солнце, жара. Он добрался до места, где оставил автомобиль. Его там не было. Осколки разбитого стекла на тротуаре намекали на то, что здесь произошло.

Ну и плевать.

Макс снова двинулся к рынку. Напротив стоял длинный ряд тап-тапов, ожидающих пассажиров. Побитые купе и седаны шестидесятых годов, расписанные символикой вуду. Он спросил водителя, первого в очереди, поедет ли он в Петионвилл. Тот кивнул и пригласил садиться.

Ждать пришлось сорок минут. Люди все подходили и подходили. С корзинами овощей, риса, бобов, с живыми курами и рыбой. Макса притиснула в угол крупная женщина, рядом ухитрились поместиться еще четверо.

Наконец водитель решил, что достаточно, и поехал. Макс безразлично смотрел в окно на улицы столицы. А внутри машины царило оживление. Казалось, все знают друг друга, разговаривают, смеются. Ясное дело, кроме Макса, который не понимал ни слова.

Он уложил вещи и пошел поужинать в ресторан рядом с баром «Купол».

Поел рис, рыбу, жареные бананы, оставил хорошие чаевые симпатичной улыбчивой девушке, его обслуживавшей.

Возвращаясь к дому, он смотрел на детей. Грязных, тощих, рахитичных, одетых в лохмотья. Одни рылись в мусоре, другие играли в какие-то игры, третьи слонялись по улице, некоторые ковыляли куда-то за родителями.

«Неужели я спас их для такой жизни?»

58

Утром приехала Шанталь. Он выразил ей соболезнования по случаю кончины матери. Она ничего не ответила, только кивнула.

Машина двинулась в аэропорт.

– Вообще-то для нее смерть облегчение, – неожиданно произнесла Шанталь. – В последние дни мама сильно мучилась. У нее были жуткие боли. Никому не пожелаю таких страданий.

Максу нечего было сказать. Он сам совсем недавно испытал горечь потери и знал, что слова утешения бесполезны.

– Что собираетесь делать? – спросил он.

– Аллейн хочет, чтобы я пока осталась, помогла ему. Он же теперь главный. Ему очень трудно перенести такой удар.

– Да. И я вам благодарен, что вы согласились отвезти меня.

– Как же я могла допустить, чтобы вы уехали, не попрощавшись.

– Почему обязательно это должно быть прощанием? Мы могли бы сказать друг другу «увидимся» или «до скорой встречи». Почему бы вам не позвонить мне, когда вы приедете в Майами? Или давайте лучше я вам позвоню.

Шанталь бросила на него печальный взгляд. Макс почувствовал себя глупо, неловко и очень жалел, что затеял этот разговор.

– Извините.

Она покачала головой. Он так и не понял, что это значило.

Машина остановились у здания аэропорта. Шанталь взяла Макса за руку.

– Не звоните мне. Вы не готовы. Ни для меня, ни для кого. – Она попыталась улыбнуться дрожащими губами. – Поезжайте домой и окончательно похороните жену. Погорюйте о ней, поплачьте, выпустите все, что накопилось, наружу. Только тогда вы сумеете двигаться дальше.

Часть пятая

59

В Майами он вновь поселился отеле «Рэдиссон». Номер ему дали другой, но точно такой, как прежний. Две кровати с шерстяными клетчатыми покрывалами, коричневым и желтым, прикроватный столик с Библией издательства «Гидеон» в ящике, письменный стол, стул, телевизор со среднего размера экраном. Из окна вид был иной. Бакалейный магазин, книжный, кафе-мороженое, склад ковров и дешевая китайская закусочная. Дальше стояли скромные домики, скрытые деревьями и кустами. Погода хорошая, небо ярко-синее, а солнце хотя и палило, но не так беспощадно, как на Гаити. В такси Макс не раздумывая назвал адрес этого отеля. Он принял решение еще в самолете, сразу после взлета. Не захотел проводить Рождество и встречать Новый год дома, в музее своего былого счастья. Он вернется туда, когда будет готов.

Оказалось, что все продолжается. Чарли Карвер не шел из головы. Где мальчик? Что с ним случилось? Макс никогда не бросал дела незаконченными именно по этой причине. Они держали его в напряжении, преследовали, не давали существовать.

Он поехал в Малый Гаити. Магазины, бары, рынок, клубы. Он был там единственным белым. Его никто не беспокоил, не приставал. Ему казалось, он узнает знакомые лица, которые встречал в Порт-о-Пренсе и Петионвилле, но это были не те.

Макс поужинал в гаитянском ресторане «Тап-Тап». Еда великолепная, обслуживание замечательное, обстановка шумная, но теплая. Он отправился туда и на следующий день. Сел за тот же стол, лицом к доске объявлений с плакатом с фотографией Чарли посередине.

Макс прокручивал в голове дело. И так и сяк. Тасовал свидетельства. Раскладывал, складывал. Присматривался к малейшим деталям. Подоплека, история, люди. Не сходилось. Было здесь что-то такое, чего он не увидел. Вернее, так и было задумано, чтобы он не увидел.

Что именно? Нет, заканчивать никак нельзя.

Он должен выяснить, что произошло с Чарли Карвером.

60

Двадцать первое декабря. Утром позвонил Джо. Сообщил, что они освободили Клодетту Тодор и арестовали Саксби. Этот негодяй начал колоться, как только на нем защелкнули наручники. Сразу стал договариваться о смягчении приговора в обмен на конфиденциальные сведения о приватном клубе в Майами и мертвых телах, закопанных в Национальном парке Эверглейдс.

Отец Александр уже выехал в Форт-Лодердейл за племянницей.

Джо спросил Макса, зачем он остановился в «Рэдиссоне». Макс не смог придумать ничего умного, поэтому сказал другу правду. К его удивлению, Джо сказал, что понимает это, Максу действительно нужно время, чтобы привыкнуть, осмотреться. Зачем бередить открытую рану? Надо подождать, когда она затянется.

Они договорились встретиться завтра вечером в L-баре. Впервые после возвращения Макса. Все это время Джо был сильно занят: Рождество всегда приносит копам всякие сюрпризы.

* * *

Макс заглянул в кабинку.

– Что, лейтенант, выпьем сегодня?

Джо встал, расплылся в улыбке. Они обнялись.

– Вот теперь, Макс, ты выглядишь гораздо лучше. Не как в прошлый раз, будто провисел десять лет вверх ногами в пещере.

– Я что-то не пойму. – Макс вскинул брови. – Мне кажется, ты похудел.

Конечно, по сравнению с Винсентом Полом любой теперь будет выглядеть стройным, но Джо изменился. Глаза стали пошире, появился намек на скулы, заострился подбородок и вообще.

– Да, сбросил несколько фунтов.

Они сели. Подошел официант. Макс заказал двойной ром «Барбанкорт», чистый. Джо то же самое, но с колой.

Двое старых друзей принялись разговаривать, легко и спокойно, им некуда было торопиться. Начали с малого, постепенно перешли к большому. Официант периодически подносил выпивку. Макс рассказал всю историю, довольно подробно. Последовательно описывал эпизод за эпизодом, как что происходило, начиная со встречи с Аллейном Карвером в Нью-Йорке и заканчивая последним разговором с Густавом в Петионвилле. Джо не проронил ни слова, но Макс видел, как он сжимает и разжимает кулаки.

– Интересно, что Винсент Пол сделал с Густавом?

– Не исключаю, что он мог отдать его родителям похищенных детей.

– Это было бы хорошо, – прохрипел Джо. – Каждый бы отрезал от него кусок. По одному за ребенка. Как же ненавижу эту сволочь, старик! Ненавижу!

– А как движется дело с разоблачением извращенцев?

– С нашими, из Флориды, мы справимся. Уже сформировано специальное подразделение, идут аресты. Думаю, это продлится неделю. В ближайшие дни закончу передавать информацию своим приятелям из других штатов. Федералы тоже возьмут свой кусок. Предстоит большая работа. Но в прессу попадет это еще не скоро.

Он чокнулись.

– Да, у меня есть кое-что для тебя. – Джо протянул Максу коричневый конверт. – Наверное, теперь это уже не так интересно, но я все равно приготовил. Насчет Даруина Медда. Он убит.

– Когда?

– В апреле нынешнего года. Береговая охрана задержала корабль из Гаити, искали нелегалов. Среди груза в бочке обнаружили труп Медда. Голый, руки и ноги связаны, язык отрезан. В протоколе вскрытия сказано, что он пролежал в бочке по крайней мере два месяца. Язык ему отрезали, когда он был еще живой, и в бочке он тоже некоторое время жил.

– Боже!

– Вероятно, это сделали те же умельцы, которые поработали с Клайдом Бисоном. Я провел раскопки. Медд подрядился расследовать это дело на Гаити, чтобы избежать ареста. Он был на крючке у ФБР. Его подозревали в перевозке наркотиков. Медд помогал бывшему своему клиенту переправлять наркотики из Венесуэлы. Ребята, с которыми я говорил, полагают, что это их работа. На бочке штампы Венесуэлы, и корабль останавливался там перед тем, как идти на Гаити.

– Язык отрезали чисто?

– Профессионально, скальпелем. Все как положено. А кровотечение не остановили намеренно.

Макс глотнул рома.

– Что у тебя еще?

– Этот вещдок, который ты мне переправил. Отпечатки пальцев на видеокассете помогли раскрыть старое дело.

– Неужели?

– Помнишь, перед отъездом ты просил меня посмотреть материалы о семье Карверов? Единственное, что я обнаружил в наших файлах, – «проникновение со взломом» в их дом в Майами. Ничего не похищено, но грабитель справил большую нужду в одну из изящных сервизных тарелок и оставил на обеденном столе. – Джо рассмеялся. – Так вот, отпечатки на видеокассете оказались теми же, что и на этой обосранной тарелке.

– Правда?

– Ага. Но все гораздо лучше. – Джо наклонился ближе. – Мы тогда в Штатах не нашли больше отпечатков этого Засранца, так мы его прозвали. У нас он больше нигде не отметился. А теперь вот выяснилось, что в Канаде его знают.

– Кто он?

– Тот, которого ты просил меня посмотреть, – ответил Джо. – Борис Гаспеси.

Макс почувствовал, как по позвоночнику покатилась холодная волна. Заколотилось сердце.

– Расскажи подробнее.

– Его разыскивают в Канаде за два убийства. Этот Борис, похоже, один из детей Карвера, его усыновил Жан-Альберт Лебеф, хирург. Известно, что Лебеф был педофил. Постоянно ездил на Гаити. Борису было двенадцать, когда он его убил. Разрезал от горла до живота. Между прочим, довольно точно. Потом он рассказал детективам, которые его допрашивали, что так называемый приемный отец давал ему уроки хирургии, заставлял смотреть видеозаписи операций. Любил повторять, что то же самое сделает с ним, если он кому-нибудь расскажет, что происходит между ними. Борис назвал копам свою настоящую фамилию, Гаспеси, и рассказал, что его похитили, а потом одурманили. На Гаити. Документы на усыновление у хирурга были в полном порядке, а на Гаити никто проверять, конечно, не стал. На суде к мальчику отнеслись снисходительно. Поместили в психлечебницу в пригороде Ванкувера. Он пробыл там около шести месяцев, вел себя хорошо, никаких нареканий. Образцовый пациент. Однажды совершенно неожиданно подрался с мальчиком, тоже пациентом. Свидетели утверждали, что тот бросился на Бориса с ножом и он был вынужден защищаться, немного превысив пределы необходимой самообороны. Ты меня понял? Нападавший оказался в коме. А дальше все стало развиваться, как в кино. Бориса поместили в охраняемое крыло психлечебницы. И там на него снова напали, на сей раз медбрат, поступивший на работу месяц назад. Пытался вкатить ему шприц адреналина.

– Карвер приказал убрать Бориса, – произнес Макс.

– Сейчас это выглядит именно так. Но тогда кто знал? Только Борис, я полагаю, ведь вскоре сбежал и до сих пор пребывает в бегах. Его искали, но не нашли.

– В каком году это все происходило?

– С семидесятого по семьдесят первый.

Подошел официант. Они заказали дозаправку.

– Теперь Бориса разыскивают в Канаде за два убийства. Банкира Шона Майклза и бизнесмена Фрэнка Хаксли.

– Как ты сказал? – Сердце Макса забилось еще сильнее.

– Шон Майклз и Фрэнк Хаксли. Эти фамилии тебе о чем-нибудь говорят?

– Да, – пробормотал Макс. – Продолжай.

– Отпечатки пальцев Бориса были найдены повсюду на телах. Прежде чем убить, он пытал их дня три.

– Как он их убил?

– Перерезал дыхательное горло скальпелем.

– Очень хорошо, – пробурчал Макс и раскрыл конверт. Вынул пачку ксерокопий, соединенных большой скрепкой. Первым шел отчет об убийстве. Макс пролистал страницы и в середине нашел ксерокопию фотографии с паспорта Бориса Гаспеси. Копия была нечеткая, но он сразу узнал в неулыбчивом тинейджере своего знакомого, журналиста Шона Хаксли.

Это и был Борис Гаспеси.

«Он держал в руках видеокассету, которую я отыскал в доме Фостина. А сам дом, его адрес, был указан на странице, вырванной из телефонной книги. Страница лежала в бумажнике Даруина Медда, а бумажник в коробке, ее сунул мне парень с дредлоксами в Содо.

Я не видел его лица. Неужели парень с дредлоксами – Борис Гаспеси? Почему я вообще отправился в Содо? Меня направил туда Хаксли. Он сказал, что там побывали Бисон и Медд. Значит, Хаксли похитил Чарли».

Пол закачался под ногами Макса.

– Есть еще один нюанс, Макс, – промолвил Джо. – У тебя с Борисом имеется знакомый.

– Кто?

– Аллейн Карвер. Примерно в то время, когда произошел инцидент с дерьмом на тарелке в доме Карверов, дорожная полиция США задержала «Шона Хаксли». Он управлял автомобилем в пьяном виде. Его поместили в камеру для алкашей. Он назвался журналистом, сделал телефонный звонок. Через два часа приехал Аллейн Карвер и освободил его под залог. Ты знаешь, я нашел это случайно. Было поздно, и я решил попробовать в последний раз. Поискать Гаспеси среди заключенных. Так, на всякий случай. И совершенно машинально, сам не знаю почему, наверное, от усталости, вместо «Гаспеси» напечатал «Шон Хаксли».

– Потрясающее везение, – восхитился Макс.

– Верно. – Джо усмехнулся, затем посерьезнел. – Что ты будешь с этим делать, Макс?

– Полагаешь, я могу с этим что-либо сделать?

– Если бы я так не думал, я бы тебе ничего не рассказывал.

61

– Винсент? Это Макс Мингус. – Телефонная связь была не очень качественная. На линии трески и писки.

– Привет, Макс. Как дела?

– Хорошо, Винсент, спасибо. Кажется, я знаю, кто похитил Чарли.

– Что?

– Я завтра приезжаю.

– Приезжаешь? – Винсент не мог скрыть удивления. – Сюда? На Гаити?

– Да. Завтра. Первым рейсом, на какой удалось купить билет.

– Тебе не обязательно приезжать, Макс. Я сумею справиться здесь один. Только скажи.

– Нет, пожалуйста, позволь мне завершить работу. Это займет самое большее неделю. Если у меня ничего не получится, я сообщу тебе все, что знаю, и смоюсь к чертям собачьим. Если со мной что-нибудь случится, информацию тебе передаст Джо Листон. У него есть номер твоего телефона. Если через неделю, начиная с завтрашнего дня, от меня не будет никаких известий, он тебе позвонит и все расскажет.

– Договорились.

– Но мне от тебя кое-что нужно. Первое, о моем возвращении должны знать лишь твои самые доверенные люди.

– Тебя встретят на взлетно-посадочной полосе и проведут через выход для военных.

– Хорошо. Дальше, мне необходим хороший автомобиль.

– Ясно.

– И пистолет.

Свою «беретту» утром перед отлетом Макс разобрал и выбросил в сточный коллектор в Петионвилле.

– Считай, договорились.

– Спасибо. Я позвоню тебе перед отлетом.

– Да.

– Итак, я начинаю работать. До скорой встречи.

– До скорой, Макс! И…

– Что?

– Спасибо.

Часть шестая

62

Он подождал, пока Шанталь загрузит два чемодана в багажник машины, а когда она стала запирать входную дверь, подкрался и похлопал ее по плечу.

– Макс! – Она испуганно вздрогнула и смущенно улыбнулась.

Шанталь была в джинсах со светло-синей блузкой, золотых сережках, тонкой цепочкой, на лице минимум макияжа.

– Где Аллейн?

– Уехал. За границу. – Она встревожилась, увидев, что Макс загораживает ей путь к автомобилю. – Я тоже уезжаю. Вылет через два часа, пока доберусь, так что…

– Шанталь, ты никуда не поедешь. – Макс вытащил «глок», которым его снабдил Винсент Пол, когда забирал из аэропорта.

Она заволновалась:

– Послушай, до вчерашнего дня вообще все было тихо. А рано утром прибыл Аллейн, я только проснулась. Сказал, что отпускает меня. И сам тоже вылетает в Нью-Йорк. У банка какие-то неприятности, и надо посоветоваться с адвокатами. Когда вернется, не знает. Заявил, что перевел на мой счет в Майами деньги, дал квитанцию. Сказал, это выходное пособие.

– Ты пыталась выяснить, что произошло?

– Конечно. Позвонила приятельницам в банк, но там никто ничего не знает.

– Сколько он тебе дал?

– Меньше, чем тебе.

– Но сколько?

– Миллион.

– Это большие деньги, Шанталь.

– Аллейн – щедрый человек.

– Какие ты еще оказывала ему услуги, кроме того, что была личной помощницей?

– Никаких! – бросила она. – Как ты смеешь…

– Где Чарли?

– Чарли? Не знаю.

Она была испугана, но, кажется, не лгала.

– Чем Аллейн занимался перед отъездом?

Шанталь молча вглядывалась в него, пытаясь сообразить, куда он клонит. Макс нетерпеливо похлопал пистолетом по ноге.

– Сделал много денежных трансферов. Я случайно услышала, как он кричал на кого-то по телефону, торопил. Я приняла несколько телефонных сообщений банков на Каймановых островах, в Монако и Люксембурге.

– Ты знаешь, сколько он перевел денег?

– Нет. Что случилось, Макс?

Он протянул ей фотографию Гаспеси, с паспорта.

– Ты видела его с Аллейном?

– Но это же мальчик.

– Теперь нет. Он вырос. Стал крепким крутым парнем. Его зовут…

– Шон Хаксли, – предположила Шанталь.

– Ты его знаешь?

– Да. Он журналист, старый друг Аллейна.

– Ты их часто видела вместе?

– Два или три раза. Он приходил к Аллейну в банк. В последний раз появился на прошлой неделе. Приглашал меня на уик-энд покататься на водных лыжах. Он сейчас живет в доме Аллейна на берегу.

– Где? – спросил Макс.

Она рассказала. Туда было три часа езды. Он попросил ее написать, как добираться.

– Что еще ты знаешь о Хаксли? О чем они с Аллейном говорили?

– В последний раз много смеялись. – Шанталь посмотрела на него в ужасе. – Они похитили Чарли?

– А почему, ты думаешь, я вернулся?

– Но это невозможно!

– Тогда позволь мне кое-что тебе рассказать.

Он сообщил ей насчет сексуальной ориентации Аллейна, настоящей фамилии Хаксли и о том, что Винсент – отец Чарли. Шанталь слушала в полном замешательстве. Оперлась спиной о стену, словно вот-вот упадет в обморок. Он подождал, пока она придет в себя.

– Я ничего этого не знала, Макс. Уверяю тебя.

Их глаза встретились.

– Я хочу тебе верить, – промолвил он.

Его уже поводили за нос достаточно людей. Аллейн, Хаксли, Густав. Жаль, если в списке окажется и Шанталь.

– Я рассказала тебе все, что знаю. Пожалуйста, позволь мне уехать. Я опаздываю на самолет.

– Нет. – Он покачал головой и крепко сжал ее руку. – Ты пропустишь этот самолет и следующие. Пока все не прояснится.

– Но мне ничего не известно.

Сзади его автомобиля стоял еще один. Макс махнул рукой. Оттуда вышли мужчина и женщина.

– Не выпускайте ее из дома, пока я не дам команду, – велел Макс. – Обращайтесь хорошо. Не обижайте.

63

Загородный дом Аллейна Карвера располагался на маленьком кусочке рая. В нескольких десятках метров от красивого песчаного пляжа, в бухточке, глубоко спрятанной среди темных скал. С одной стороны горы, с другой – синее-синее море. Как на открытке.

Макс сверху наблюдал, как Хаксли и две девушки сели в быстроходный катер. Поехали кататься на водных лыжах. Затем подошел к дому.

Такие виллы в испанском стиле эмигранты среднего достатка покупают в Майами, когда отходят от дел. Она была окружена массивной, метров семь высотой, бетонной стеной. Сверху колючая проволока и битое стекло. Но когда Макс толкнул металлические ворота, они распахнулись. Стал виден мощеный двор, плавательный бассейн, шезлонги. Видимо, нужды запирать ворота не было. Место превосходно маскировали скалы, заросли кактусов и кокосовых пальм с желтовато-зелеными листьями.

Макс захлопнул за собой ворота.

Единственным человеком, которого Аллейн Карвер любил почти так, как себя, и даже немножко больше, являлась его мать. В углу гостиной он воздвиг настоящий алтарь. Гранитная полированная плита с вмонтированными черно-белыми фотографиями. Снятые профессиональными фотомастерами студийные портреты делали ее пленительной и отстраненной. Подлинной звездой. Внизу золотом вытиснены даты ее рождения и смерти. Алтарь завершал небольшой водоем, в котором плавали круглые пурпурные свечи.

На всех остальных снимках в доме, висевших на стенах и расставленных повсюду, был только Аллейн. Начиная с подросткового возраста. Макс удивленно разглядывал их. Аллейн садился в автомобиль и выходил из него, занимался виндсерфингом, сплавлялся на плотах по бурным рекам, летал на дельтапланах, лазил по горам, прыгал с парашютом, на батуте и спускался на веревке со скалы. Почти на всех фотографиях он широко улыбался, явно чувствуя себя в своей стихии, живя полной жизнью и, насколько возможно, ближе к краю.

Как мало, оказывается, Макс знал о нем. Вот здесь Аллейн Карвер был действительно самим собой.

В дальнем конце гостиной у окна, выходящего на веранду и дальше на море, стоял обеденный стол с двумя стульями. Превосходное место для интимных ужинов при закате. В противоположном конце комнаты кожаный диван, рядом деревянный кофейный столик, на стене телевизор с большим экраном. Одну стену занимал четырехсекционный книжный шкаф, где было все, от энциклопедий в кожаных переплетах до эротической гей-прозы. Отдельный островок посередине комнаты образовывал еще стол, два легких округлых кресла и торшер. На столе – музыкальный центр и круглый стеллаж с компакт-дисками, в основном классическими.

В доме пахло табаком, марихуаной и косметикой.

Макс поискал оружие и нашел восьмизарядный револьвер «смит и вессон», приклеенный пленкой под обеденным столом. Патроны переложил к себе в карман. Он двинулся в кухню. Холодильник и морозильник полны продуктов. Его поразило изобилие свежих фруктов. Макс нашел бутылку воды и выпил половину. В углу на полке лежала стопка много раз пролистанных поваренных книг, на другой – пачка вырезанных из журналов кулинарных рецептов. Посудомойка была включена. На холодильнике Макс увидел еще револьвер. Тоже разрядил. Затем посетил ванную комнату, очень просторную. Ванна в виде бассейна, душевая кабина, полно туалетных принадлежностей, мужских и женских.

В главной спальне основное место занимала огромная кровать с медным каркасом. Из окна открывался тот же замечательный вид на море, как из гостиной. Постель разобрана, на полу разбросано белье. Большей частью женское. В ящичке рядом с кроватью обнаружился револьвер. Макс пополнил свою коллекцию патронов.

Он направился в следующую спальню. Там все было в полном порядке. У двери стоял синий туристический чемодан, рядом дорожная сумка. Чемодан заперт на висячий замок. Макс открыл сумку, в ней – билет авиакомпании «Бритиш эйруэйз», в первом классе Санта-Доминго – Лондон, на завтра. В боковом кармане Макс нашел британский паспорт на имя Стюарта Бойла. На фотографии красовался небезызвестный Шон Хаксли. Здесь он без усов и с отросшими волосами. Прическа «афро». Улыбался в объектив.

В доме было очень тихо. Слышался даже плеск волн.

Еще в одной спальне стояли два небольших чемодана, видимо принадлежащие девушкам. Там также был грязный аппарат ксерокс и коробка. Аппарат отключен от сети. Макс открыл крышку. Ничего. В коробке тоже. Он осмотрел комнату. Ничего подозрительного не обнаружил. Пригляделся к ксероксу. Отодвинул от стены. Там пыль, засохшие насекомые. Оружия нет.

Макс вернулся в главную спальню. Посмотрел в окно.

Катер возвращался.

64

Девушки вошли первыми. Возгласы на креольском, смех. Потом Хаксли. Говорил что-то, захлопывая дверь. Смех.

Макс находился во второй спальне, рядом с чемоданом Хаксли.

Неожиданно вспомнил о бутылке с водой, из которой пил. Она была непочатая, он ее открыл. Если они зайдут в кухню, то узнают, что в доме кто-то побывал.

В главной спальне рядом что-то глухо стукнуло, раздались голоса, короткий смех. Мимо двери прошагала девушка в шлепанцах. Вдруг ручка скрипнула. Макс прижался к стене, поднял пистолет. Тишина. Заработал кондиционер.

Он ждал.

Девушка двинулась дальше. Другая, босая, протопала по коридору в гостиную. В туалете спустили воду. Опять мимо двери прошагала та, что в шлепанцах. Наконец из главной спальни раздались игривые вскрики девушек, затем рычание Хаксли, следом стоны. Одна девушка что-то сказала, все засмеялись.

Тишина. Макс прислушался.

«Заснули, что ли? Надо пойти убрать воду».

Ладонь на рукоятке «глока» вспотела. Макс вытер ее о рубашку. «Глок» – не его любимый пистолет. Он предпочитал оружие более тяжелое и крупное. Например, «беретту», «кольт». «Глок» был похож на игрушку. Винсент Пол дал ему новый «глок» сорок пятого калибра, с тринадцатью обоймами. Такой был у Джо. Он любил «глоки», утверждал, что их едва чувствуешь в руке.

По коридору в туалет опять прошлепали босые ноги. Потом обратно. В спальне рядом разговор, хихиканье. Макс приблизился к двери. Прислушался. Что-то пробубнил Хаксли. Заскрипели пружины кровати. Макс приоткрыл дверь. Тихо. Хаксли опять что-то сказал. Снова послышались охи, стоны, все громче, пронзительнее.

Макс напрягся.

«Спокойно. Я здесь ради Чарли, чтобы узнать, где они его держат или где похоронили. Я не собираюсь мстить. Завершу дело и сразу уеду. У меня преимущество. Они не ожидают моего появления».

Опять заговорил Хаксли.

«Теперь самое время».

Макс неслышно шагнул в главную спальню. Там сцена из порнофильма. Две девушки в постели, голые, занимались лесбийскими ласками. Напротив Хаксли в кресле в желтой футболке с мотоциклетной символикой, шортах, шлепанцах, заинтересованно наблюдал с улыбкой.

Макс нацелил «глок» в его голову. Хаксли был так поглощен своим шоу, что не заметил Макса, подошедшего почти вплотную. Макс откашлялся. Одна из девушек подняла голову и вскрикнула. Хаксли уставился на Макса, решив, что это галлюцинация, которая сейчас исчезнет. Когда этого не случилось, он запаниковал. Ноздри затрепетали, глаза расширились, рот приоткрылся.

Вторая девушка тоже вскрикнула. Они сели, потянули на себя одеяло, чтобы прикрыться. Обе темнокожие, с высокими скулами, пухлыми губами, красивые. У Хаксли прекрасный вкус.

Макс многозначительно посмотрел на них и приложил палец к губам. Затем посмотрел на Хаксли.

– Чарли Карвер. Он мертвый или живой?

Хаксли улыбнулся и заговорил чуть ли не радостно:

– Я говорил Аллейну, что ты вернешься. Особенно после того, как вернулись деньги. Он не верил. А я знал, что ты на нас выйдешь. Рано или поздно, но обязательно придешь закончить свою работу. Аллейн все же всполошился и сбежал, будто ему в задницу всунули горящий фитиль.

– Отвечай на вопрос.

– Чарли жив.

– Где вы его держите?

– Он в безопасности. На границе с Доминиканской Республикой.

– У кого?

– У семейной пары. – Голос Хаксли осекся. – Они его не обижали. Он был им практически как сын.

– Поехали за ним! – велел Макс.

65

Машину вел Хаксли. Макс сидел рядом, направив пистолет ему в поясницу.

– Когда ты в последний раз видел мальчика?

– Три месяца назад.

– И как?

– Очень хорошо. Здоровый.

– Говорит?

– Что?

– Он может разговаривать?

– Нет. Не может.

Шел четвертый час. Хаксли объяснил, что они проедут Петионвилл, поднимутся по горной дороге, мимо поместья Карвера, к границе с Доминиканской Республикой. К вечеру будут на месте.

– Что за люди присматривают за ним?

– Карл и Эрта. Старики, им за семьдесят. Тихие, мирные. Из оружия у них в доме лишь мачете, которым они вскрывают кокосовые орехи. Карл бывший священник, его предки выходцы из Уэльса. Он очень хорошо знал мать Аллейна. Помог ему в юности, когда обнаружилось, что он гей.

– А сам Карл?

– Нет. Его главные пристрастия – женщины и спиртное.

– Вот почему его поперли из священников?

– Он ушел сам, когда влюбился в Эрту, свою горничную. Миссис Карвер поддерживала его. Купила им дом рядом с границей. Аллейн следил, чтобы они ни в чем не нуждались. Это добрые люди, Макс. Они относятся к Чарли как к родному. Ему там хорошо.

– А почему вы не убили его? Зачем все эти хлопоты, риск быть пойманными?

– Макс, мы не звери. Это никогда не входило в наши планы. И мы любим Чарли, он чудесный мальчик. Густав Карвер, со всей своей мощью, деньгами и связями, этот старый дурак, даже не подозревал, что ребенок не его. Не говоря уже о том, что он сын Винсента Пола, его заклятого врага.

Когда они въехали в Петионвилл, Хаксли сбавил скорость наполовину, а потом машина и вовсе поползла, оказавшись в набитом людьми центре города, где невозможно отличить тротуар от проезжей части. Они начали подниматься в гору. Миновали бар «Купол».

– Как ты нас вычислил? – поинтересовался Хаксли.

– Помогла видеокассета, которую ты подложил в доме Фостина. Ты прокололся на ней. Оставил отпечатки пальцев. Вот за эту ниточку я и ухватился.

– То есть если бы не это…

– Нет, Аллейн не зря дал деру. Чувствовал, что земля горит у него под ногами. Так что Винсент непременно добрался бы до тебя.

– Я собирался уехать завтра, – с горечью произнес Хаксли. Он сжал руль так крепко, что побелели костяшки пальцев.

«Руки бойца», – подумал Макс.

– Винсент Пол ничего бы обо мне не узнал. Нас с Аллейном никто вместе не видел. А фамилию мою знала лишь Шанталь. И то одну из нескольких.

– Шанталь связана с данным делом?

– Нет. Аллейн каждый день выслушивал ее доклады о том, где ты был, с кем встречался, но она знала об этом не больше, чем ты.

– Может, ты расскажешь теперь, что произошло на самом деле?

– А ты сам как это представляешь?

Они ехали по горной дороге с крутыми опасными виражами.

– Только в общем. Вы с Аллейном похитили Чарли. Мотив: свалить Густава. У Аллейна на первом месте были деньги, на втором месть. У тебя наоборот. Первым делом ты хотел расплатиться за себя и сестру, а деньги потом. Как?

– Очень неплохо, – усмехнулся Хаксли. – С чего начинать?

– Выбирай сам.

– Ладно. Давай я расскажу тебе о Тонтон-Кларнете, Мистере Кларнете?

– Давай. Я весь внимание.

66

– У моей сестры Патрис – я звал ее Трис, – были прекрасные глаза. Зеленые, как у Смоки Робинсона.[54] Кошачьи глаза и темная кожа. Люди останавливались, смотрели на нее, такая она была красивая. – Хаксли улыбнулся.

– Сколько ей было лет?

– Не больше семи. Возраст я определяю на глаз. Ведь мы росли в деревне Кларнет в семье неграмотных бедняков. Как только научились ходить, сразу начали помогать родителям добывать еду. Я помогал матери собирать фрукты. Потом мы продавали их паломникам, которые шли в Содо.

– А твой отец? – спросил Макс.

– Я его боялся. У отца был очень скверный характер. Мог избить ни за что. Стоило как-то не так на него посмотреть, он хватал палку и бил меня по заднице. Но сестру обожал. Я ревновал. Помню день, когда в деревню приехали грузовики. Большие бетономешалки. Я думал, это чудовища пришли нас съесть. Отец сказал, что люди, которые на них приехали, говорят, будто здесь построят большие дома и мы все станем богатыми. Он пошел работать на стройку, тогда она принадлежала Перри Полу. Перри собирался открыть несколько дешевых отелей для паломников. Ведь им здесь негде было остановиться. Тогда же построили и храм. Я полагаю, он намеревался создать в тех местах своего рода Мекку вуду. Вскоре Пола из бизнеса вытеснил Густав Карвер. Стройка еще продолжалась, но все стало по-другому. И вот однажды появился странный человек. Я таких никогда не видел. Белый, с оранжевой шевелюрой. Он не работал, а все присматривался к детям. Играл с нами в футбол. Купил мяч. Вскоре он стал нашим другом. Это был веселый человек. Смешил детей. Рассказывал нам истории, дарил подарки – сладости, одежду. Добрый отец и старший брат в одном лице. У него была портативная кинокамера «Супер-8», он постоянно ею снимал. Выглядело очень забавно, будто у него половину лица занимает страшный черный предмет, а один глаз круглый, стеклянный. Он снимал мою сестру Трис тоже. Однажды мы отправились с ним гулять. Наш друг обнял Трис и сообщил, что уезжает. Мы очень расстроились. Сестра заплакала. Он тогда сказал, что если мы хотим, то можем с ним поехать. Мы с радостью согласились. Он взял с нас обещание ничего не рассказывать родителям, и мы опять согласились. На следующий день мы сбежали из дома, не сказав никому ни слова. Наш друг встретил нас на машине недалеко от деревни. С ним находился еще человек. Он не понравился нам. Мы испугались, стали говорить, что хотим вернуться домой. Но они вдвоем запихнули нас в машину. Сначала Трис, потом меня. Мы плакали, брыкались, а они нам вкололи что-то. Дальше я ничего не помню, очнулся уже на острове Гонаив.

Автомобиль миновал поместье Карвера. Дорога пошла вся в рытвинах. Затрясло. Долго объезжали сломавшийся грузовик, остановились пропустить стадо тощих коз, спускающееся с горы.

– Ты же видел пленку, которую я для тебя оставил.

– Откуда она у тебя? – спросил Макс, переложив пистолет из одной руки в другую.

– Потом расскажу. Ты видел, нам давали зелье?

– Да, – кивнул Макс.

– Оно сильно влияет на психику. Разрушает ассоциативные связи. Конечно, жрецы вуду дают пойло покрепче, когда хотят ввергнуть людей в состояние кататонии, но и это тоже не подарок. А нас им пичкали каждый день. Потом были сеансы гипноза. Густав Карвер сидел в белой комнате посередине, играл на кларнете. А мы стояли кругом, держались за руки. Вот так мы получали «инструкции».

– Ты был там вместе с сестрой? – спросил Макс.

– Нет. Ее я больше так и не увидел. А меня продали канадскому пластическому хирургу Лебефу. Если бы ты знал, какая это была сволочь. Редкостный подонок. Он заставлял меня присутствовать на своих операциях. Прокручивал видеозаписи. Научил делать разрезы. Я оказался очень способным, быстро овладел основами работы с хирургическими инструментами. Потом сам прочитал много медицинских книг. Когда я его убил, правосудие было на моей стороне. Но Густав остался ни при чем. Меня выслушали, я сообщил о похищении на Гаити, о том, что нам промывали мозги, о Тонтон-Кларнете, о сестре. Но Густав позаботился, чтобы все это оставили без внимания. Старик повсюду раскинул свои щупальца. Я сбежал из госпиталя, поскольку меня там дважды пытались убить по его приказу. Никто не верил ни единому моему слову. И правильно, ведь это был сумасшедший дом. Чтобы выжить, мне пришлось заниматься проституцией. Я делал то, что был вынужден делать, нравилось мне или нет. Постоянно думал, прикидывал, сопоставлял. Пытался понять, кто за этим стоит. Разыскал приятеля Лебефа, банкира Шона Майклза. Выследил его. Заставил рассказать все о бизнесе Карвера.

– А потом ты его убил?

– Да, – кивнул Хаксли. – У меня в руках оказалась его записная книжка. С педофилами, которых он рекомендовал для обслуживания Карверу.

– Ты начал охотиться за ними?

– Достал только одного.

– Фрэнка Хаксли? – спросил Макс.

– Да. У него имелось много видеокассет, где было запечатлено то, что происходило на Гонаиве и в «Ноевом Ковчеге». Кассета, которую ты нашел, составлена из фрагментов этих записей. Как анонс к фильму ужасов.

– А что остальные из книжки?

– До них было трудно добраться.

– Когда же на сцене появился Аллейн?

– В Канаде, когда я занимался проституцией. Два знакомых парня похвастались, что трахаются с очень состоятельным гаитянином. Мне стало любопытно. Я выяснил, кто он такой. Пошел в бар, куда Аллейн всегда наведывался, чтобы снять мальчика. Мы познакомились и подружились. Выяснилось, что он ненавидит своего старика почти так же сильно, как я.

– И ты задумал свалить Густава?

– Не сразу. Мотивы, конечно, у нас были разные. Аллейн – избалованный богатый мальчик. Несчастный, потому что его не любит отец по причине сексуальной ориентации. Он бы с этим худо-бедно примирился, но один из его любовников, служивший в адвокатской фирме в Майами, обслуживающей Карвера, однажды поведал ему, что старик полностью исключил сына из завещания. Оставил все родственникам и ближайшим сподвижникам.

– Похитить мальчика была твоя идея?

– Да, – ответил Хаксли. – Аллейн очень хотел добраться до денег, но у него на это не хватило бы смекалки. В конце концов мы решили похитить Чарли, спрятать где-нибудь в надежном месте, пригласить толкового частного детектива и направить расследование в сторону Густава.

– Направить в смысле подбросить кое-какие свидетельства?

– Да.

– Или передать из рук в руки, как это сделал ты…

– …у водопада? Да. Это был я в парике.

– Тебе он идет, – мрачно заметил Макс.

Стемнело. Хаксли сбавил скорость. Они были единственными на дороге. Макс оглянулся посмотреть, продолжает ли следовать за ними машина с людьми Винсента Пола. Никого не было. Наверное, отстали.

– Конечно, было важно также, чтобы ты связался с Винсентом Полом, – произнес Хаксли. – Он должен был довериться тебе, раскрыться. С Бисоном и Меддом этого не получилось.

– Поэтому ты их убил?

– Пришлось, – вздохнул Хаксли. – Согласен, получилось по-варварски, но слишком многое было поставлено на кон, чтобы церемониться.

– А что они не так сделали?

– Бисон, скотина, быстро сообразил, кто здесь правит бал, и докладывал все лишь старику, минуя Аллейна. Плюс он прокололся с Винсентом Полом. В общем, Бисон оказался нам не нужен. А Медд повел себя с Аллейном очень нагло, к тому же от него тоже не было никакого толку. Пришлось избавиться.

– А Эммануэль?

– Просто ленивый идиот. Думал о бабах, а не о работе. Я бы сам отрезал ему член, но меня опередили.

– А затем появился я.

Дорога стала ровнее. Двигатель зарокотал успокаивающе. В небе начали появляться звезды, очень низко, напоминая кристаллы горного хрусталя. Хаксли вел себя спокойно и уверенно. Ни разу не спросил, что Макс собирается с ним сделать. Неожиданно ему пришло в голову, что Хаксли везет его не за Чарли Карвером, а туда, где расправился с Бисоном и Меддом. Но на сей раз у него ничего не получится. Макс прикончит его при первом же намеке, если что-либо пойдет не так. Но это вряд ли. Хаксли прожил большую часть жизни, мечтая об отмщении за сестру и себя. Теперь, когда он его получил, ему безразлично, что произойдет потом.

– Ты идеально подходил для нашей задачи, – произнес Хаксли. – Я следил за твоим процессом каждый день. Читал о тебе. И одобрял то, что ты сделал. Чувствовал, что, если бы мы встретились, ты был бы на моей стороне, понял, что мне пришлось пережить. Ведь тебя жизнь тоже потрепала.

– Моя жизнь вообще сплошной провал, – неожиданно признался Макс. – Как на нее ни смотри. Делал я что-то, не делал – какая разница? Если моя работа что-нибудь и значила, то только для меня. Мертвые не воскресали, стрелки часов не поворачивались вспять, и все не становилось таким, как прежде. Я находил детей, но в основном убитыми, замученными. Разве родителям это помогало? Нет. Это не помогало оправиться от потери. Они уносили горе с собой в могилу. А в довершение ко всему я потерял единственного дорогого для меня человека. Жену. Она умерла, когда я сидел в тюрьме. Я так больше и не обнял ее, не прикоснулся к живой, не поцеловал, не был с ней близок. Так и не сказал ей, как сильно люблю ее. Вот такие дела.

Макс долго смотрел через ветровое стекло в темноту, затем спросил:

– Как получилось, что Густав позволил Аллейну нанять меня?

– Он не позволял, – ответил Хаксли. – На том ужине были твои смотрины. Собеседование с Густавом. Если бы ты ему не понравился, то следующим рейсом летел бы обратно в Майами.

– Но этого не случилось.

– Да. Мы с Аллейном сделали правильный выбор.

Они снова помолчали. Макс засунул «глок» в кобуру. Пока он ему не нужен.

– Расскажи об Эдди Фостине.

– Это тоже была моя идея, – произнес Хаксли. – Использовать его.

– Как же тебе удалось? Он был так предан старику.

– У каждого своя цена.

– Какая у Эдди?

– Франческа. Она была девушкой, из-за которой у него случались ночные поллюции. Бокор, мадам Лебаллек, по моей просьбе убедила его помочь нам в обмен на Франческу. Мерседес была хорошей приятельницей моей матери.

– Погоди, – сказал Макс. – Значит, миссис Лебаллек пророчествовала для него по твоему наущению? То есть она мошенница?

– И да и нет. У нее, наверное, есть какая-то сила, ведь она ведьма, занимается черной магией. Ей многие верят, хотя ложь входит в ее репертуар.

– Когда мы находились у нее, и она вызвала «дух» Эдди, который велел идти в храм…

– …там ты встретил меня, и я дал тебе коробку с адресом Эдди, где ты нашел видеокассету.

– Ты заплатил ей, чтобы она показала нам дорогу?

– Да. Кстати, она вообще-то не хромая и Филипп ей не сын, а любовник. А насчет того, как она все это делает во время сеанса, меня не спрашивай, потому что я не знаю. – Хаксли рассмеялся.

– Надо же! – удивился Макс. – А что Фостин?

– Эдди постоянно переживал, ожидал расправы. Они с братом сильно нагрешили, когда были макутами. Он посещал мадам Лебаллек раз в месяц, она предсказывала ему будущее. Мы ей хорошо заплатили, и она предсказала Фостину, что очень скоро он счастливо соединится с девушкой своей мечты. К нему подойдет незнакомый человек и предложит выполнить одно тайное задание. После этого его мечты сбудутся.

– И ты с ним встретился?

– Да, вечером, у бара, где подают таффию. Ты туда заходил. Когда он услышал, о чем идет речь, сразу отказался. Снова ринулся к мадам Лебаллек. Мы это предвидели. Она, естественно, повысила гонорар. После чего уговорила Фостина. Сказала, что в Чарли Карвера вселился «дух» Барона Субботы. Мальчика нужно передать посланцу Барона Субботы, то есть мне.

– Вот это да!

– Он клюнул.

– Боже!

– Фостин был глуп до феноменальности.

– Похищение прошло по плану?

– Да.

– Но эта толпа…

– Так и было запланировано. Фостина ненавидели все. Мы заплатили людям, сообщили, в каком месте искать его. Долго уговаривать не пришлось.

– Но нянька, Роза, она погибла.

– Ее убил Фостин.

– Ты заранее предвидел его гибель?

– Да.

– А кто взял Чарли?

– Я находился в толпе, переодетый и загримированный. Когда они раздолбали машину, я схватил мальчика и исчез.

Они миновали маленькую спящую деревушку с хижинами, крытыми соломой.

– Так кто же был этим мистером Кларнетом? Карвер или Кодада?

– Оба. Кодада снимал детей на пленку, а потом похищал. Густав Карвер убивал их души и продавал тела.

– А символ? Согнутый крест, раздвоенный внизу?

– Ты что, не узнал?

– Нет.

– Это же «Флейтист» Эдуара Мане. Помнишь картину? Мальчик-солдат с флейтой. Она стала эмблемой организации, своеобразным паролем. Одна копия висела в клубе, где ты впервые встретился с Аллейном. Он усадил тебя так, чтобы ты заметил ее. Вторую ты видел в кабинете Мориса Кодада, куда Аллейн привел тебя познакомиться с начальником службы безопасности. Третью ты должен был увидеть в «Ноевом Ковчеге», в классе Элоизы Кроляк. Копия «Флейтиста» висела в каждом клубе. А символ – это просто его очертания.

– А почему ты не поступил проще? Можно было прислать мне анонимное письмо, рассказать, что и как.

– Нет, – возразил Хаксли. – Ты начал бы докапываться, кто автор письма, и пришел бы к нам. Ну а официально действовать, поднимать шум в прессе вообще бесполезно. Ты не забыл про Канаду? То же самое получилось бы и в Штатах. У Густава везде все было схвачено.

Они замолчали. Макс пытался сосредоточиться на предстоящей встрече с Чарли. Наконец-то он выполнит свой долг, вернет мальчика родителям. Ведь ради этого он сюда и приехал. А что делать с Хаксли?

– Ты знаешь, куда поехал Аллейн?

– Понятия не имею, – пожал плечами Хаксли. – Он мне не сообщил. Но рассчитался по-честному. Думаю, мы больше не увидимся.

– Значит, ты на этом кое-что заработал?

– Разумеется. Неужели снова идти ублажать разных геев? – Хаксли свернул направо. – Теперь уже недалеко.

Макс посмотрел на часы. Девятый час. Вдалеке мерцали огни города. Он догадался, что они уже в Доминиканской Республике.

– В отличие от тебя, Макс, я ни о чем не сожалею, – продолжил Хаксли. – Они исковеркали мою жизнь, у сестры ее вообще отобрали. А я отобрал все у них. Аллейну было наплевать на этих детей. Конечно, он приходил в ужас от поступков своего отца, но это, пожалуй, и все. Ему важно было только избавиться от папы и смыться с его деньгами. Он любил повторять, что единственное, чем стоит заниматься в жизни, – делать деньги. Мне такая философия чужда. – Хаксли помолчал. – Вот ты сказал, что твоя жизнь сплошной провал. Твоя работа никому не принесла ни пользы, ни облегчения. Ты не должен так думать, Макс. Ты находил детей живыми, изобличал преступников и, наконец, пристрелил трех выродков и спас очень многих, которых эти выродки могли погубить. Я поступил точно так же.

Дорога пошла под гору. Они приближались к границе. Слева, на ближайшем холме, Макс увидел огни.

– Это вон там, – промолвил Хаксли, сворачивая. – Скоро увидим Чарли.

67

Хозяева вышли встречать их. Эрта, полная креольская женщина в свободном коричневом платье и сандалиях. Есть люди, которых просто невозможно представить злыми. Вот она была из таких. Доброе лицо, кроткий взгляд. Карл рядом с ней казался невероятно тощим. Его крупная голова словно была надета на ручку от метлы. Седая грива сохранилась лишь у висков, но зато вымахала почти до плеч. Лицо морщинистое, обветренное, рябое, обрюзгшее, вареное, было лицом классического пропойцы, какие Максу уже давно не попадались, а глаза на удивление ясные, прохладные, голубые. Похоже, он завязал с выпивкой в самый раз, точно поспел к концу жизни.

Посмотрев на Хаксли, супруги перестали улыбаться и насторожились. Холодно оглядели Макса, уже зная, зачем, вернее, за кем, он приехал.

Хаксли поговорил с ними примерно минуту, не удосужившись представить Макса. Потом они вошли в дом, остановились у комнаты с открытой дверью. Посторонились, пропустив вперед Макса.

На полу сидел пятилетний мальчик, Чарли. Сосредоточенно нанизывал на длинный шнурок кольца открывалок жестяных банок. Макс заметил, что глаза у него такие же, как на фотографиях. Только стали немного больше и поблескивали умом. Очень красивый ребенок, причем теперь было очевидно, что он похож на отца, а не на маму. Макс ожидал массу волос, заплетенных в многочисленные косички, но, видимо, за это время что-то произошло. Мальчик был коротко подстрижен и аккуратно причесан с пробором посередине. В синих шортах, красной с белым тельняшке с якорем на груди, белых носочках и блестящих черных туфлях. Он был совершенно не похож на похищенных детей, каких Макс прежде вызволял. Здоровый, довольный жизнью ребенок. Наверное, ухаживали за ним с любовью. Макс вспомнил разговор с предсказателем Дюфуром. Неужели он действительно общался с Чарли?

Макс присел на корточки.

– Здравствуй, Чарли. Меня зовут Макс Мингус. Я приехал за тобой по поручению твоих родителей.

Чарли смутился, с надеждой посмотрел на Хаксли. Тот тоже присел на корточки рядом и заговорил с мальчиком по-французски. Макс услышал, как он дважды произнес его имя. Затем Хаксли взъерошил ему волосы, поднял и развернул. Глаза Чарли вспыхнули, он засмеялся. Но не произнес ни слова.

Хаксли вышел поговорить с Карлом и Эртой, а Чарли пригладил растрепанные волосы, сел и продолжил свое занятие, не обращая внимания на Макса, словно его не было в комнате.

Макс выглянул в коридор. Эрта стояла, прислонившись лицом к стене у большой фотографии, где была изображена группа священников в черном одеянии, в их числе молодой Карл. Кусала руку, чтобы не заплакать.

Карл отвел Хаксли в сторону, что-то сказал. Тот повернулся к Максу и прошептал:

– Карл просит забрать Чарли без промедления, не мучить Эрту.

Хаксли шагнул в комнату, поднял Чарли с пола. Мальчик отпустил свое ожерелье, и кольца посыпались на пол. Он покраснел и насупился. В коридоре попытался встретиться взглядом с Эртой или Карлом. Но они стояли, отвернувшись. Эрта с трясущимися плечами зарылась лицом в грудь Карла. Он нежно гладил ее затылок.

У выхода Чарли начал брыкаться, тянуть к ним руки. Макс напрягся, ожидая какой-то невиданной истерики, но Чарли заревел, как самый обычный ребенок. Ничего особенного. Они вышли, Макс захлопнул за собой дверь. И сразу же заголосила Эрта, выпуская горе наружу. Макс открыл дверцу машины, Хаксли посадил мальчика на заднее сиденье.

– Что теперь?

Макс протянул руку, Хаксли пожал ее.

– Держись подальше от дороги, – произнес Макс. – Тут где-то неподалеку должен быть Винсент Пол.

– Спасибо, Макс.

– Прощай, Шон… прощай, Борис.

– Береги себя, Макс Мингус! – Хаксли взмахнул рукой и скрылся в темноте.

Макс сел в автомобиль, завел двигатель, начал спускаться с холма. Выехал на дорогу. Он знал, что Винсента долго ждать не придется.

И верно, минут через пять впереди засверкали фары приближающейся колонны.

68

Рано утром за ним заехал Винсент Пол. С Франческой и Чарли.

Винсент вел машину, Макс сидел рядом. Франческа и Чарли сзади. Они поговорили о том о сем, большей частью о несущественном. Только чтобы убить время, чтобы не воцарилась тишина. О погоде, политике, розовых костюмах Хиллари Клинтон.

Чарли прижался лбом к окну. Внимательно следил за проносящимся мимо пейзажем. Он был в джинсах, голубой футболке и кроссовках. Макс только сейчас заметил, какие у мальчика длинные ноги. Наверное, будет таким же высоким, как отец.

Франческа задумчиво поглаживала спину сына и иногда вставляла в беседу какие-то реплики, не переставая улыбаться.

Макс летел самолетом ООН. То есть без таможни и прочих формальностей. Они въехали через боковые ворота прямо на взлетно-посадочную полосу, где стоял небольшой военный самолет. Дверь для пассажиров была открыта, лестницу уже подкатили. Больше на полосе ни одного самолета не было.

– Я единственный пассажир? – спросил Макс.

– Да. – Винсент выключил двигатель.

– Что с Шанталь?

– Я отпустил ее. Через несколько часов она улетает в Майами. – Он посмотрел на Макса. – А вот Гаспеси смылся. И Аллейн в бегах. Не знаю, надо ли искать.

– Не надо, Винсент, – улыбнулся Макс. – Оставь их в покое. Они ведь нам помогли. Удалось вернуть Чарли здоровым и невредимым. Будем им за это благодарны. Все могло сложиться гораздо хуже.

Винсент молчал, смотрел на взлетно-посадочную полосу.

– А ты? – спросил Макс. – Что собираешься делать?

– Да вот, – Винсент кивнул на жену и сына и улыбнулся, – намереваюсь кое-что изменить в своей жизни.

Они вышли из автомобиля. Рядом остановились два джипа с боевиками. Винсент направился к ним.

Макс осознал, что не разговаривал с Франческой с той ночи. Ее, разумеется, тогда привез к нему Винсент, после того, как разогнал детей с камнями.

– Как вы? – спросил он.

– Теперь очень хорошо. – Она засмеялась и обняла Чарли за плечи.

Макс присел перед мальчиком.

– Ну, прощай, Чарли.

– Пожелай счастливого пути Максу. – Франческа взяла руку Чарли и помахала.

Макс улыбнулся. Чарли улыбнулся в ответ.

– Пусть у тебя все будет хорошо. – Он потрепал ему волосы.

Чарли немедленно пригладил их. Франческа обняла сына и поцеловала в щеку.

– Спасибо, Макс.

Они пожали друг другу руки, и он направился к самолету, где под наблюдением Винсента двое боевиков заносили в салон тяжелый армейский вещевой мешок и сумку.

– Это тебе, – произнес Винсент.

– Что там?

– Двадцать миллионов долларов. Десять за благополучное возвращение Клодетты, десять от нас за Чарли.

Макс ошеломленно молчал.

– Ты же согласился работать у Аллейна ради денег. А второй раз вернулся на Гаити только ради нашего сына. Вот за это мы тебе и заплатили.

– Я не знаю, что сказать, – проговорил Макс.

– Скажи «До свидания».

– До свидания.

– Счастливо! – Пол направился к жене и сыну.

Макс поднялся по ступенькам. Добравшись до верха, помахал им троим, а потом персонально Чарли. Мальчик некоторое время раздумывал, но тоже взмахнул рукой.

Макс посмотрел на Гаити в последний раз. Невысокие горы, серое небо, сухая земля, скудная растительность. Очень хотелось, чтобы здесь наконец люди зажили по-человечески. Он не думал, что когда-нибудь вернется сюда.

Эпилог

Когда самолет поднялся в воздух, Макс открыл мешок. Там действительно лежали двадцать миллионов долларов США в стодолларовых купюрах. Он не смог удержаться. Достал одну пачку. Сорвал бумажную обертку. Ему еще никогда не доводилось видеть столько денег, даже на полицейских облавах у наркодельцов. Макс сунул несколько купюр в бумажник, остальные положил в рюкзак. Посмотрел, что в сумке. Там лежали еще деньги, а сверху белый конверт с его именем. Макс распечатал его. Достал полароидный снимок. С трудом узнал себя. Потом вспомнил свой последний поход в «Купол», фотовспышку.

На снимке он стоял и смотрел в объектив. Усталый и пьяный. Слева одна из двух шлюх, которые тогда к нему пристали, а справа… наставив ему в голову пистолет, стоял Соломон Букман и широко улыбался.

Макс перевернул фотографию.

Там почерком Букмана, его неповторимыми печатными буквами, было написано: «Теперь у меня есть стимул, чтобы продолжать жить. Это – ты». То же самое, что и в записке, найденной в его камере.

Сердце Макса заколотилось.

Самое удивительно в том, что Букман держал его «беретту». Макс вспомнил, как тогда удивлялся, что забыл поставить на место предохранитель. Оказывается, не забыл. Макс снова посмотрел на фотографию. Букман чуть ли не приставил «беретту» к его голове. Это он снял предохранитель. Как это произошло? Непостижимо.

«Теперь у меня есть стимул, чтобы продолжать жить. Это – ты».

У Макса внутри все похолодело. В конверте он нашел также записку от Винсента:

«Макс, фотографию мы нашли в доме Карверов, где ты жил. В спальне, на подушке. Букман сбежал. Я не стал тогда тебе сообщать, чтобы не расстраивать. Мы его ищем. Не беспокойся, этот подонок от нас не уйдет. Береги себя. В.П.».

«Нет, вы его не найдете, – подумал Макс. – Надо было сразу пристрелить, когда он попал к вам в руки».

Он вгляделся в лицо Букмана на фотографии.

«Мы встретимся. Не завтра, но когда-нибудь в будущем обязательно встретимся. Это неизбежно. Потому что у меня с тобой дело не закончено».

Сочельник.

Макс вышел из здания аэропорта Майами, остановил такси. Положил сумки сзади, сел.

– Куда? – спросил водитель.

Макс задумался. Он собирался вернуться в «Рэдиссон», возможно, на неделю. Окончательно успокоиться, а уж потом…

– Домой. – Макс назвал водителю адрес своего дома в Ки-Бискейне. – Отвезите меня домой.

Благодарности

Особую благодарность выражаю своему неутомимому агенту Лесли Торн и замечательному редактору Беверли Казинз.

А также тем, без которых…

Папе, Могучим Бромфилдам, Сесил, Люси, Грегори, Дэвиду, Соне, Колин, Джанис, Брайану и Линетт, Ноулин, Эрролу и Дуэйн Томпсон, Тиму Хиту, Сьюзенн Лоуэлл, Энджи Робинсон, Руперту Стоуну, Жану и Ви, Салли и Дику Галлахер, Ллойду Стрикленду, Паули и Тине Тоивола, Рику Саба, Кристин Стоун, Роберту и Соне Филиппе, Элу и Педро Диас, Дженет Кларк, Томасу Карратерсу, Чазу Кук, Клэр Оксборроу, Майклу и супругам Шмидт, Георгу и супругам Бишоф, Хаарму ван Маанену, Биллу Пирсону, Линдси Лесли-Миллер, Клэр Харви. Эмме Риддингтон, Лизе Годуин, Биг Ти, Максу Аллену, Алексу Уэлчу, Стиву Пердому, Надин Рэдфорд, Саймону Барон-Коэну, Марселле Эдварде, Майклу Мастранджело, Торру, Симусу «Легенде» и Кэлу де Граммон, Скоттиш Джону, Энтони Армстронгу, Шахиду Икбалу, Абдуле Моките, Кой Кван-Кио, моему собрату Фуаду, Уиттардсу и Риглис.

Спасибо вам всем!

Автор также глубоко признателен сотрудникам «Трес эскриторес» Ке Пьерден Динеро и Калье Очо; Майами, Флорида. Спасибо, друзья, хорошо быть дома.

Примечания

1

Нью-йоркская тюрьма строгого режима, расположенная на острове Рикерс. – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Прозвище Франсуа Дювалье, врача, бывшего министра здравоохранения, который в 1957 г. стал диктатором и правил страной вплоть до своей смерти в 1971 г.

(обратно)

3

Сын Франсуа Дювалье, Жан-Клод, получивший прозвище Бэби Док; в 1986 г. он был свергнут и бежал в Париж с награбленными миллионами долларов.

(обратно)

4

Знаменитый американский футболист и актер, убивший в 1995 г. свою бывшую жену и ее друга.

(обратно)

5

В 1989 г. застрелили своих родителей.

(обратно)

6

Архипелаг из 1700 коралловых островов, в 25 километрах от Майами.

(обратно)

7

Орбисон, Рой (1936–1988) – американский певец, автор песен, пионер рок-н-ролла.

(обратно)

8

Объединение восьми старейших привилегированных университетов на северо-востоке США.

(обратно)

9

Пригород Майами, фешенебельный курорт на острове Ки-Бискейн.

(обратно)

10

Прозвище штатов Флорида и Южная Дакота.

(обратно)

11

Ничего, пустяки, дружище (исп.).

(обратно)

12

Пригород Майами.

(обратно)

13

Ничего (исп.).

(обратно)

14

Таксист, афроамериканец, стал известен после его задержания полицией Лос-Анджелеса с применением большой жестокости. Сцену задержания снял на видео случайный прохожий, и это вызвало большой резонанс в обществе.

(обратно)

15

Прозвище Фрэнка Синатры.

(обратно)

16

Красивая девушка рядом с известным актером, политиком или бизнесменом на светском мероприятии.

(обратно)

17

Выдающийся американский джазовый музыкант-контрабасист, руководитель оркестра, композитор.

(обратно)

18

Извините, мсье Густав (фр.).

(обратно)

19

Ужин подан (фр.).

(обратно)

20

Негритянка, предающая интересы негров; женский вариант Дяди Тома.

(обратно)

21

Один из фешенебельных районов на Манхэттене.

(обратно)

22

Белый (креол.).

(обратно)

23

Дай доллар! (креол.)

(обратно)

24

Денежку. Дай мне твою денежку! (креол.)

(обратно)

25

Белый напился пьяный! (креол.)

(обратно)

26

Что, белый, попался? (креол.)

(обратно)

27

На полицейском сленге – обезглавленное или расчлененное тело.

(обратно)

28

С апреля по октябрь 1980 г. с Кубы началось массовое бегство населения на лодках при намеренном попустительстве Ф. Кастро.

(обратно)

29

До скорого, дорогая (фр.).

(обратно)

30

Добро пожаловать в Народный банк Гаити, мсье Мингус (фр.).

(обратно)

31

Вид сладостей, изготавливаемых из дробленого льда, смешанного с фруктовым сиропом.

(обратно)

32

Да. Он самый (фр.).

(обратно)

33

Боже (фр.).

(обратно)

34

Браво, белый человек (фр.).

(обратно)

35

Да, конечно (фр.).

(обратно)

36

Он был съедобный (фр.).

(обратно)

37

Люди были голодные. Тогда все голодали. А когда голоден, забываешь, что ты человек (фр.).

(обратно)

38

Прическа, состоящая из большого числа коротких косичек.

(обратно)

39

Атрибут католического праздника Пресвятого Сердца Иисуса, знак благодарности Господу за любовь и дарованное спасение.

(обратно)

40

Да (фр.).

(обратно)

41

Нет (фр.).

(обратно)

42

До свидания (фр.).

(обратно)

43

Где ты? (фр.)

(обратно)

44

Столица штата Флорида.

(обратно)

45

Кто там? (фр.)

(обратно)

46

Знаменитый профессиональный баскетбольный клуб, базирующийся в Чикаго.

(обратно)

47

Добрый вечер, мсье (фр.).

(обратно)

48

Французское имя Жоржина.

(обратно)

49

Тогда же (фр.).

(обратно)

50

Уэйн, Джон (1907–1979) – знаменитый американский киноактер, «король вестерна», его герои считаются воплощением мужества и индивидуализма.

(обратно)

51

Виноват, моя вина (лат.).

(обратно)

52

В англоязычных странах традиционное украшение дома на Рождество.

(обратно)

53

Эротический танец, практикуемый в некоторых стрип-клубах, при котором танцовщица во время исполнения танца садится на колени к посетителям.

(обратно)

54

Робинсон, Уильям Смоки (1940 г.р.) – знаменитый американский автор, исполнитель песен в стиле ритм-энд-блюз и соул.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть первая

  1

  2

  3

  4

  5

  б

Часть вторая

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

Часть третья

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

Часть четвертая

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

Часть пятая

  59

  60

  61

Часть шестая

  62

  63

  64

  65

  66

  67

  68

Эпилог

Благодарности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте