«Засада в сумерках»

Поль Кенни Засада в сумерках

Глава I

В игорном зале на втором этаже хартумского «Гранд-отеля» шла игра в рулетку. Глаза игроков, сидевших вокруг стола, не отрывались от маленького капризного шарика, который плясал и подпрыгивал на красных и черных номерах. Внешне бесстрастный крупье бдительно оглядывал стол.

Вентиляторы с широкими деревянными лопастями не могли разогнать влажный, горячий воздух, насыщенный тяжелыми запахами. Казалось, воздух сгустился от дыма сигар и сырости.

Круг останавливался. Шарик дернулся, замер, потом судьба бросила его в ячейку под номером восемнадцать. Тотчас все взгляды перешли с него на одного из игроков — мужчину лет сорока с жестким профилем.

С безразличным выражением лица, Франсис Коплан даже не стал дожидаться, пока крупье объявит результат. Он встал и оттолкнул стул. Он поставил на семнадцать. Куча жетонов, сложенных стопкой, была увезена лопаткой крупье: тысяча египетских фунтов, или миллион французских франков.

В то время как присутствующие собирались прокомментировать игру, герой вечера, Меллован, слегка пьяноватый, сказал высоким и звонким голосом:

— А мои двести фунтов?

Коплан остановился и посмотрел на него, оценив степень опьянения англичанина.

— Я вам должен, — сказал он холодно, — но, согласитесь, момент требовать их выбран неудачно.

Он раздвинул зрителей, продолжавших смотреть на него со смесью сочувствия и тайной радости, а еще разочарования, потому что его лицо совершенно не отражало внутренних чувств. Выиграв три тысячи фунтов, он все проиграл меньше чем за полчаса.

Он прошел в зал, а игра возобновилась. Меллован, на мгновение опешивший, стал кирпично-красным. Он пристально посмотрел в затылок Коплану злым взглядом и пробормотал неразборчивую фразу, на которую никто не обратил внимания, потому что рулетка снова закрутилась.

Коплан спустился в бар. Его белый смокинг подчеркивал загар лица и ширину плеч. Элегантность костюма никак не соответствовала той черной дыре, в которой он оказался. Кольцо с большим бриллиантом и изящный золотой портсигар были последними предметами былой роскоши.

В баре Коплан встретил Фридела, Якобсена и Гурского. Со всеми ними он поддерживал знакомство, пока жил в Хартуме.

— Виски, — сказал Коплан бармену. — Двойное и неразбавленное.

Он приветливо махнул рукой своим приятелям европейцам, потом взобрался на высокий табурет и облокотился на стойку.

— Разбогатели? — спросил Фридел, держа свой стакан со льдинками возле губ.

Он держался очень прямо, его волосы были сбриты на висках, а левую щеку пересекал шрам. В приоткрытом рту были видны стальные коронки, что еще добавляло суровости его холодному лицу. Причины его пребывания в Судане, как у большинства белых, были довольно неопределенными.

— Проигрался, — лаконично ответил Коплан, доставая сигарету.

Он закурил, выпустил дым и отпил глоток виски, не глядя на троих мужчин, которые, хотя и были удивлены, не показывали своего любопытства.

У Якобсена, северянина с льняными волосами, были мускулатура дровосека и прозрачные глаза, чистота которых почти смущала; рост в метр восемьдесят и необычный цвет мягких волос делали его очень заметным. Рядом с ним Гурский — поляк, прибалт или русский — казался жалким ублюдком. Он выглядел хилым из-за покатых плеч и невзрачной внешности.

Его присутствие в этом тропическом дворце показалось бы шокирующим, если бы в Хартуме уже давно не обосновались самые странные люди.

— Рана, нанесенная кошельку, не смертельна, — заявил Фридел, прежде чем смочить губы в стакане.

— Конечно, — согласился Коплан. — Но пока мне нужно сменить гостиницу и найти работу... У вас ничего нет для меня, Фридел?

Лицо немца сморщилось в гримасе, отдаленно напоминавшей улыбку.

— Вы шутите? — удивленно произнес он. — Неужели вы не можете выкрутиться?

Коплан неопределенно махнул рукой и пожал плечами.

— Выкрутиться всегда можно, — ответил он глухим голосом. — Я ищу только временное занятие... Немного деньжат, чтобы сменить обстановку и начать сначала в другом месте.

Фридел счел возможным нарушить правило, гласившее, что в этом космополитическом обществе, где каждый занимался собственными делами, вопросов не задают.

— А каким бизнесом вы занимаетесь?

Коплан искоса посмотрел на него, потом взгляд его вернулся к виски, которое он собирался выпить.

— Перламутр, кожи, бриллианты, — перечислил он, — но я работаю также и на других рынках, когда представляется случай.

Немец кивнул головой. Якобсен и Гурский, казалось, потеряли интерес к разговору. Никто из них ни на мгновенье не поверил в то, что говорил француз. Если бы такой вопрос задали им, они бы ответили все, что угодно, только не правду.

— Хотите сотню фунтов, чтобы поправить дела наверху? — предложил Фридел, взявшись за свой бумажник.

— Не давайте денег этому идиоту, — произнес вдруг сзади голос Меллована, прежде чем Коплан смог отклонить это любезное предложение. — Он все просадит в рулетку, и вы их больше не увидите.

Коплан неторопливо допил виски, положил сигарету на край пепельницы, потом, развернувшись на табурете, схватил Меллована за ворот, без резкости, но твердо.

— Вы начинаете меня нервировать, — заявил он вполголоса. — Вы слишком часто оказываетесь рядом со мной, и ваши замечания меня раздражают. Идите спать.

Легким толчком он отпихнул англичанина на три шага. Меллован пошатнулся. Он хотел броситься на Коплана, но тяжелая лапа Якобсена схватила его за плечо и пригвоздила к полу.

— Будьте джентльменом, Меллован, — посоветовал скандинав, неподвижный, как скала. — Несчастливый период может быть у каждого.

— Спасибо, Якобсен, — сказал Коплан с насмешливой улыбкой.

Англичанин сохранил достаточно разума, чтобы понять, что его шансы против двух противников такого роста невелики. Бросив презрительный взгляд на маленькую группу, образованную четырьмя иностранцами, он буркнул: «Аll right», поправил свой костюм и, не сказав больше ни слова, развернулся и ушел нетвердой походкой.

— Он мне надоел, — раздраженно сказал Коплан. — Я не могу сделать и трех шагов, чтобы он не оказался позади меня.

— В этом нет ничего странного, — вступил в разговор Гурский с каким-то кудахтаньем, сморщившим все его лицо. — Здесь за каждым кто-то следит по той или иной причине.

Он снова хохотнул и добавил:

— "Хвосты" бывают у крупных хищников.

Его каламбур не имел никакого успеха. Коплан заказал новый стакан виски, потом обратился к Фриделу.

— В Хартуме я больше не поставлю ни пиастра, — продолжил он, как будто забыв инцидент, вызванный Меллованом. — Спасибо за ваше предложение, но пока я не дойду до точки, я ни у кого не займу денег.

Он потушил сигарету в пепельнице, положил измятые деньги на стойку рядом со стаканом, который поставил перед ним бармен.

Он одним глотком осушил второй стакан, сунул сдачу в карман и слез с табурета.

У Фридела, Якобсена и Гурского карманы были набиты наличными и чековыми книжками, и они смотрели на Коплана с некоторым сочувствием. Они знали, что в этой стране опасно остаться без денег, а потерять почву под ногами очень легко.

Коплан пожелал им удачно провести вечер. Выйдя из бара, он пересек холл, где сирийские и ливанские торговцы хлопком спорили, сильно размахивая руками.

Под взглядами людей, присутствовавших при его разорении в игорном зале, Коплан прошел к отделу регистрации и попросил служащего приготовить ему счет. Затем поднялся к себе в номер, переоделся и начал складывать вещи.

Это была довольно трудная работа. Ему пришлось уложить тропические костюмы, охотничье снаряжение, европейскую одежду, белье, купленное во всех уголках света, и кучу предметов (абсолютно бесполезных), которые путешественники таскают с собой.

Когда два маленьких и один большой чемоданы, а также, металлический сундук были наполнены, Коплан снял трубку телефона, чтобы вызвать носильщиков, но в этот момент в дверь его номера скромно постучали.

— Входите! — нетерпеливо бросил он.

Гостя он узнал сразу, едва тот появился: это был директор отеля, араб, одетый по-европейски, с благородным и на редкость изящным лицом.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, войдя в комнату и заметив краем глаза приготовления клиента к отъезду. — Меня только что проинформировали о том, что вы пережили серьезный проигрыш за игорным столом... Могу ли я вас спросить, не поставила ли эта неудача вас... гм... в стесненные обстоятельства?

Озабоченное лицо Коплана расслабилось в бледной улыбке.

— Я бы солгал, сказав, что это меня не беспокоит, — искренне ответил он. — Однако я еще могу оплатить мой счет.

— Я в этом не сомневаюсь, сэр, — быстро ответил директор, слишком хороший дипломат, чтобы демонстрировать свою радость. — Я просто хотел вас успокоить на случай, если у вас возникла нехватка наличности. Если маленький аванс мог бы...

—...помочь мне покинуть Судан? — договорил Франсис. — Это очень любезно с вашей стороны, но не уладит проблему. Нет, железнодорожный билет, подаренный дирекцией неудачливому игроку, меня не привлекает. Я предпочитаю выкарабкиваться в одиночку, и прямо здесь.

Араб потер руки, слегка поклонился.

— Могу ли я по крайней мере подать вам бутылочку шампанского? — предложил он.

— Не стоит, через полчаса я освобожу этот номер. Я как раз собирался звонить носильщику, когда вы вошли. Может быть, мои финансы позволят мне вернуться в «Гранд-отель» позднее.

— Я был бы очень рад этому, — уверил директор. — Я благодарю вас за то, что вы уклонились от скандала после неудачных слов, произнесенных мистером Меллованом.

Естественно, что он был в курсе. В этом заведении все слова собирались и передавались незамедлительно.

— Эти англичане лишены умения жить, — сказал Коплан с высокомерным равнодушием. — До такой степени нагло вести себя на публике из-за такого пустяка, как две сотни фунтов, — это почти ребячество.

Директор вежливо согласился.

— Мне осталось только пожелать вам удачно провести время в столице, — заключил он. — Надеюсь, что эта неприятность быстро сотрется из вашей памяти.

Он еще раз поклонился и вышел.

Коплан снял трубку телефона, вызвал носильщиков и такси. Спустившись в холл, он заплатил по счету, что пробило серьезную брешь в его последних средствах. Теперь у него оставалось двадцать фунтов.

Когда его багаж погрузили в такси, он велел отвезти себя в Северный Хартум, на правый берег Голубого Нила — предместье, соединенное с центром мостом длиной в семьсот метров. Он нашел там дешевую гостиницу последней категории, приемлемую для белого человека и помпезно названную «Оксфорд».

Коплан сам втащил чемоданы и сундук в невзрачную комнатушку на втором этаже, а потом заполнил регистрационную карточку для полиции. Хозяин заведения, черный, как южная ночь, нубиец, отзывался на имя Донгола. Элегантность одежды клиента произвела на него большое впечатление, и он почувствовал желание повысить обычный тариф, но был врасплох захвачен Копланом, спросившим:

— Стоимость пятнадцать шиллингов в день, не так ли? Если больше, я сразу уеду.

— Да, да, пятнадцать шиллингов, — поспешно подтвердил хозяин гостиницы. — Включая обслуживание.

Коплан кивнул, бросил взгляд на часы, висевшие в холле, и увидел, что уже без десяти одиннадцать. Лучше сразу лечь спать.

Он поднялся в свой номер и с тоской посмотрел на багаж. Разбирать его снова ему вовсе не хотелось. Он ограничился тем, что достал из чемоданов несколько предметов, включил вентилятор и после последней сигареты лег в постель.

Утром следующего дня он нашел ломбард, где заложил свое кольцо и портсигар. Он настойчиво спорил, чтобы получить цену в два раза выше по сравнению с той, что ему предлагал еврей-ростовщик. Наконец они пришли к соглашению на сумме семьдесят пять фунтов, хотя оба предмета стоили втрое дороже.

После полудня Коплан пошел пешком на бульвар Китченера. Он прошел мимо памятника генералу Гордону, убитому в те времена, когда суданцы еще не оценили преимуществ цивилизации.

Сохранение этого памятника было симптоматичным: несмотря на свой уход, англичане по-прежнему имели в стране определенное влияние. Несколько британских советников оставались прикомандированными к местной администрации.

Такого типа, как Меллован, например, не следовало недооценивать. У него были большие возможности, хотя официального поста он не занимал.

На углу Сидар-стрит Коплан вошел в бар, где надеялся увидеть знакомые лица. И действительно, он наткнулся на Якобсена, который вместе с Киффманом и Пиццолато пил целую серию аперитивов, призванных победить жару.

— Хелло! — приветствовал его скандинав. — В каком вертепе вы обосновались? Меллован бегает из гостиницы в гостиницу, чтобы напомнить, что вы должны ему двести фунтов.

— Пусть побегает, — флегматично ответил Коплан. — Рано или поздно узнает, что я живу в полной тараканов хижине в Северном Хартуме: в отеле «Оксфорд».

Он бесцеремонно сел за стол, занятый троицей, и заказал неразбавленный чинзано.

Киффман и Пиццолато были здешними жителями: первый, импортер, имел деловой офис в «Катан билдинг» и дом на юге города на берегу Голубого Нила. Второй, приехавший из Эфиопии итальянец, занимался хлопком и шелком.

Они любили общаться с иностранцами, бывавшими в городе проездом, и уже видели Коплана в «Гранд-отеле».

— "Оксфорд?" — удивился Киффман, пораженный глубиной падения француза.

— Мне нужно растянуть мои сбережения, чтобы успеть связаться с нужными людьми и сделать себе немного денег.

Якобсен нахмурился:

— Значит, то, что вы вчера говорили Фриделу, было серьезно? Вы на мели?

— Полностью. Наступило молчание.

— А вы не можете вернуться на родину? — спросил Пиццолато.

Коплан с иронией взглянул на него:

— Вы что ж, думаете, что если бы я мог вернуться во Францию, то потел бы здесь? Почему вы сами не возвращаетесь в Италию, а Киффман в Германию?

Якобсен кашлянул, его друзья посмотрели в другую сторону. Были темы, намекать на которые запрещала элементарная благовоспитанность.

Коплан выпил свой ледяной аперитив.

— Я что-нибудь придумаю, — заявил он. — Я знаю массу профессий; даже был инженером.

Скандинав подумал.

— Сходите к Махмудие, — предложил он вдруг. — Этот тип занимается многими делами на востоке Африки.

Глава II

Махмудие, богатейший араб родом из Йемена, считался одним из наиболее удачливых коммерсантов Хартума. Одеваясь то как эмир, то в европейский костюм, но с феской на голове, он передвигался исключительно в роскошной американской машине. Чтобы быть принятым такой личностью, Коплану понадобилась серьезная рекомендация. Якобсен дал ее. Роскошный дом Махмудие находился за городом. Это был маленький белый дворец в восточном стиле, с куполом, внутренними двориками и бесчисленными залами, полными слуг-нубийцев.

Встреча состоялась в одной из самых дальних комнат — своего рода салоне, завешанном коврами и обставленном диванами.

Махмудие — мужчина с немного расплывшимся лицом и редкой черной бородой, остановил на госте блестящие глаза.

— Кажется, вы ищете работу? — произнес он гортанным голосом на английском, одновременно указывая Коплану на низкий стул возле стола с медной столешницей.

Небрежность жеста и высокомерный тон, каким был задан вопрос, сразу вызвали у Франсиса антипатию.

— Скажем, что я ищу способ выйти из затруднительного положения, — поправил он. — Я не собираюсь навсегда поселиться в Судане.

Он вел себя не как проситель-бедняк, готовый согласиться на что угодно.

— Вы французский подданный?

— Да.

— Как попали в Хартум?

— Я полагаю, что рассказ о пяти последних годах моей жизни будет для вас малоинтересным. Я проехал по Кении, Эфиопии и собирался отправиться в Египет, но события на Суэце задержали меня здесь на более долгое время, чем я предполагал.

— Что вы умеете?

— Я знаю Африку от Кипра до Кейптауна и знаю, как в ней ведут дела. Умею управлять самолетом и кораблем. Кроме того, я имею диплом инженера по радиоэлектронике и могу чинить большинство моторов, работающих на бензине или мазуте.

На лице Махмудие появилось недоверие.

— Судимости есть?

Коплан пристально посмотрел на собеседника и спросил:

— Это желательно?

— Да, — четко ответил Махмудие. — Я ненавижу всех европейцев, кроме стоящих вне закона.

— Тогда сожалею. В моем активе еще нет ни одной судимости.

Делец подумал несколько секунд, потом проронил:

— Я нанимаю только людей, в которых уверен, людей, которых могу держать в руках и у которых нет холода в глазах.

— Я вас понимаю, — сказал Франсис, — но у меня принцип не давать власть над собой первому встречному. Пусть даже мне придется класть кирпичи...

Он встал. Махмудие, взяв кончиками пальцев палочку с медным наконечником, легко ударил ею в гонг. Вошел слуга-негр.

Араб велел ему проводить гостя, и через две минуты Коплан оказался на улице.

После недолгого раздумья Коплан решил сообщить Якобсену о своей неудаче.

Он вернулся в центр города и, издали увидев Меллована, уклонился от встречи. Самый настырный его кредитор еще не скоро увидит свои двести фунтов.

Убедившись, что англичанин идет не в «Гранд-отель», Коплан пошел чуть быстрее. Через несколько секунд он переступил порог гостиницы, почтительно приветствуемый портье.

Скандинава в баре он не нашел, но Фридел и Гурский были там и освежали себе горло сильно разбавленным джином.

— Вы не видели Якобсена? — спросил их Франсис, прежде чем заказать выпивку.

— Нет, — ответил Фридел. — Наверное, он скоро придет. А что у вас нового?

— Ничего особенного. Я от Махмудие. Это ничего не дало.

Гурский округлил глаза.

— Вы не смогли с ним договориться? — удивленно спросил он. — А ведь ему нужны такие люди, как вы!

— Конечно, — сказал Коплан. — Плохо то, что он слишком далеко заходит в своем любопытстве. Он старается вас исповедовать, чтобы потом лучше держать в руках. Меня это не устраивает.

Он поднял свой стакан за здоровье обоих приятелей и наполовину осушил его.

Фридел заметил, что на безымянном пальце француза больше нет бриллианта. Он обратил внимание также и на то, что тот берет сигареты из пачки, а не из золотого портсигара.

— В этом захолустье не так много возможностей, — заявил он тусклым голосом. — Особенно для иностранца. Если власти узнают, что вы остались без средств, они вполне могут вас выдворить. Почему вы не обращаетесь в ваше посольство?

На лице Коплана появилась циничная улыбка.

— Ваша идея гениальна, Фридел, — усмехнулся он. — Самое странное, что я об этом не подумал.

Он осушил свой стакан, потом добавил:

— Вы заплатите, а? Скажите Якобсену, что ничего не вышло, но я все равно благодарю его.

Махнув на прощанье рукой, он направился к выходу.

Сумерки надвигались быстро, как во всех тропических странах. Дышать становилось легче.

Не обращая внимания на толпу негров, лениво двигавшихся вокруг него, Коплан направился в сторону «Оксфорда».

Теперь, когда он привык к городу и экзотика потеряла очарование новизны, он начал скучать. Даже короткие встречи с другими европейцами становились жутко скучными. В душе он не хотел ничего: ни ходить, ни читать, ни пить. Если бы случай поставил на его пути женщину, он бы даже не попытался ее соблазнить.

Он медленно шел по мосту через Нил. Уже зажглись уличные фонари. Бросив пустую сигаретную пачку через парапет, он спросил себя, где сможет поужинать, потом его мысли вернулись к Махмудие.

Араб говорил довольно откровенно. Явное предпочтение лиц, имевших нелады с законом, давало вполне четкое представление о его моральных принципах и даже о характере «дел».

Уже подходя к своей гостинице, Коплан заметил, что за ним следует человек. Он бросил на него взгляд и увидел, что это негр с губастым лицом, одетый в своего рода платье, перепоясанное веревкой.

— Мистер Коплан? — спросил он.

— Да, — ответил Франсис, не останавливаясь.

— Вы хотите совершить путешествие?

— Почему бы и нет? — произнес Коплан, сунув руки в карманы. — Ты из туристического агентства?

— Нет, мистер, — ответил суданец, открывая два впечатляющих ряда острых зубов, — но если вы любите путешествовать, идите за мной.

— Куда?

— Недалеко отсюда. Всего десять минут ходьбы.

Коплан слегка пожал плечами и кивнул в знак согласия.

Они прошли в Омбурман — квартал столицы, населенный исключительно местными жителями. Посреди улицы вопили голые дети; возмущенная толстая негритянка шлепала своего отпрыска.

Проводник Франсиса продолжал улыбаться, но ничего не говорил. Время от времени он оборачивался и с симпатией смотрел на Коплана, как будто они были старыми знакомыми.

Следуя за своим гидом, француз вошел в глинобитный дом. Висевшая на проводе голая лампа едва освещала коридор. Подойдя к тяжелой дубовой двери, суданец постучал в нее и сказал что-то на непонятном языке.

Дверь открыла старая негритянка под покрывалом. Двое мужчин вошли в комнату с полом из утоптанной земли, но со стенами, украшенными коврами.

Лежавший на диване темнокожий африканец с грязным лицом приподнялся. Он был одет в сомнительной чистоты бурнус и носил тюрбан.

— Masa el-Khair[1], месье Коплан, — церемонно поздоровался он.

Затем он произнес по-английски:

— Не угодно ли вам сесть в моем скромном жилище? Он указал на кожаный пуф, потом отпустил негра. Коплан сел, уперся локтями в колени.

— Вы хотели со мной познакомиться? — осведомился он, не показывая ни малейшего удивления этим странным приемом.

— Это мое самое горячее желание, — уверил африканец, наливая чай с мятой в две крохотные чашечки. — Ходят слухи о ваших неприятностях. Это верно?

— Возможно, немного преувеличено. Я почти лишился денег, но это ничего. Вы филантроп?

Хозяин дома протянул ему чашку и ответил без малейшей иронии:

— В каком-то смысле да. Я оказываю услуги многим людям. Нужно, чтобы они имели хорошую рекомендацию и не поддерживали слишком тесных отношений с полицией.

— За нее или против? — спросил Франсис.

— Не имеет значения. Полагаю, это именно ваш случай?

— М-м... да, — согласился Коплан с крайней сдержанностью.

— Тогда, — продолжил хозяин, — если у вас широкие взгляды и есть минимум инициативы, думаю, я смогу вам помочь поправить положение.

Вдруг он бросил неожиданно суровый взгляд на своего гостя и добавил:

— Примете вы мое предложение или откажетесь, я требую полного молчания. Это само собой разумеется.

— Согласен.

— Готовы ли вы перевезти в Афины маленькую посылку?

Коплан куснул верхнюю губу.

— Полагаю, речь идет не о сахарном песке? — прошептал он, прищурив глаза.

— Пф... Почти! Для почтенного путешественника, чье описание известно таможенным службам, это станет детской игрой. Именно по этой причине я иногда использую одних и тех же курьеров. Кроме того, я должен им очень доверять, понимаете?

Коплан кивнул головой.

— Понимаю, — сказал он. — Кокаин?

— Героин, — поправил суданец, поднося чашку к губам.

— Сколько?

— Килограмм, в пакетиках по пять граммов.

Коплан похлопал себя по карманам, ища пачку сигарет. Видя его движение, хозяин дома протянул ему шкатулку, инкрустированную перламутром. Франсис взял сигарету с белым табаком и закурил ее.

— Очень опасно, — заметил он после первой затяжки.

— Нет, — возразил его собеседник, снова развалившийся на подушках. — Но может стать опасным, если вы попытаетесь меня обмануть, поскольку на обратном пути нужно везти деньги.

— Я не вижу, какую прибыль вы рассчитываете извлечь из этой операции. Количество слишком мало, чтобы окупить путешествие в Европу и обратно, к тому же надо оплатить мои услуги.

— Я покрою расходы, — сказал суданец. — Большего я не прошу. Так всегда бывает при создании нового рынка сбыта. Вы получите сто фунтов, не считая возмещения затрат на дорогу.

Коплан задумчиво почесал щеку.

— Когда нужно ехать? — спросил он.

— Через три дня. Вы сядете на пароход «Атена» в Порт-Судане. Греческую визу вы можете получить за двадцать четыре часа.

После некоторого размышления Коплан наконец решился:

— Ладно, я согласен. Каковы детали операции?

Суданец нагнулся вперед и заговорил вполголоса, живо жестикулируя темными пальцами.

Коплан слушал его, держа сигарету в углу рта. Он несколько раз кивнул головой.

Наконец тот закончил:

— Я дам вам пакетик, чтобы вы могли как можно лучше изучить способы спрятать двести точно таких же. Товар будет доставлен в «Оксфорд» в течение сорока восьми часов. После этого забудьте обо мне. Одно лишнее слово может стоить вам жизни. Вы согласны на этот риск?

— Согласен, — ответил Коплан. — Одна деталь... Как ваше имя?

— Абдул Джабар. По крайней мере, для вас и афинского корреспондента.

Суданец достал белый пакетик, чуть побольше двух почтовых марок, наполненный порошком.

— Вот образец. Не пытайтесь пробовать наркотик: их могут употреблять все, кроме тех, кто продает.

— Я не сумасшедший, — сказал Коплан, убирая пакетик в карман. — Вы дадите мне денег на покупку билетов на поезд и пароход?

Абдул Джабар встал, подошел к инкрустированному шкафчику, отпер замок, достал деньги и отсчитал двадцать купюр по десять фунтов.

— Этого вам будет более чем достаточно. Путешествуйте первым классом: на греческих судах это недорого. Главное, не оставайтесь в Афинах дольше, чем нужно, после того как будет сделано дело и получены деньги. Вознаграждение получите по возвращении.

Коплан кивнул и сунул деньги в карман.

— Спасибо, — сказал он. — Я буду ждать вашего человека послезавтра, около восьми часов вечера.

Вернувшись в гостиницу, Коплан лег на кровать, но свет не выключил.

То, что Абдул Джабар обратился к нему, не очень удивляло его. У него были все необходимые качества, которые могли заинтересовать торговцев наркотиками. Но правильно ли он поступил, согласившись участвовать в этой махинации?

Подумав с полчаса, он вытянул руку, чтобы выключить свет. Поедет ли он в Афины или нет? Точно он этого еще не знал.

Он заснул.

Проснувшись от яростных ударов в дверь, он раздраженно закричал:

— Ну что там?

— Откройте! Полиция! — ответил грубый голос.

Коплан встал, чувствуя, что у него внезапно сжался желудок. Он машинально бросил взгляд на свои часы: шесть утра.

В дверь снова энергично застучали.

— Ладно! Иду, — буркнул он, вставая.

Он надел брюки, набросил рубашку. Чего от него хотели эти полицейские с антрацитовой кожей?

Они вышибли дверь в тот самый момент, когда он отодвинул засов.

Их было трое, все вооружены и с озлобленными лицами. Двое сразу набросились на него и безо всяких предупреждений нацепили на его запястья наручники.

Потом вошел инспектор в штатском, смерил арестованного взглядом и сухо спросил по-английски:

— Где героин?

Коплан вздохнул. Трюк был отлично организован.

— В левом кармане моего пиджака, — устало ответил он. Один из полицейских схватил пиджак, мгновенно обыскал его и достал белый пакетик, который отдал инспектору.

Тот оторвал уголок, высыпал немного порошка на палец, понюхал его и попробовал кончиком языка.

— Высшее качество, — объявил он с мрачным удовлетворением. Потом приказал своим подчиненным: — Уведите. Я приду через полчаса.

Коплана посадили в машину, стоявшую возле тротуара и окруженную толпой любопытных. Несколько ловких ударов дубинками освободили путь. Машина тронулась с места.

Десять минут спустя арестованный был помещен в одну из камер центрального управления полиции. Оставшись один, Коплан опустился на край нар. Теперь все уже ясно: он не поедет в Афины и Абдул Джабар испытает тоскливый ужас. Власти нигде не миндальничают с торговцами наркотиками.

Около восьми часов утра надзиратель принес кофе и хлеб. Он снял с Коплана наручники, не сказав ни слова. После его ухода время, казалось, остановилось.

Ближе к полудню два полицейских вывели его из камеры и отвели в один из кабинетов инспектора Коссабы, арестовавшего его.

Допрос, проводившийся на английском языке, начался с обычных вопросов. Затем инспектор сообщил причину ареста: хранение токсичных веществ.

— Прежде чем передать ваше дело следователю, я бы хотел выяснить один пункт, — сказал Коссаба. — Советую вам ответить честно. Кто вам передал этот пакетик героина?

— Я имел его еще до приезда в Судан, — заявил Франсис. — Мне передали его не здесь.

— Если это правда, я должен добавить к обвинению дополнительный пункт, — заметил инспектор. — Ввоз наркотиков на территорию нашей республики запрещен. Так что подумайте хорошенько.

— Все обдумано. Я получил пакетик не в Хартуме. Коссаба соединил кончики пальцев, и в его глазах загорелся непонятный огонек.

— Мы очень негативно относимся к некоторым видам деятельности, — сказал он фальшиво, добродушным тоном. — Кроме того, мы не любим, когда над нами издеваются. Вы приехали в Хартум не ради удовольствия проиграть тысячу фунтов в «Гранд-отеле». У вас была цель. Какая?

— Спросите типа, который донес на меня. Он, кажется, хорошо информирован о моих действиях, — сказал Коплан. — Если только ловушку не изобрели вы сами.

Лицо суданца посерело.

— На что вы намекаете? — буркнул он.

— Махмудие могущественный человек, — произнес Франсис.

Озадаченный Коссаба не только секунд с яростью смотрел на него, потом взорвался:

— Не впутывайте в дело таких уважаемых граждан нашего города! И не пытайтесь меня убедить, что вы стали жертвой подстроенной махинации! Это не пройдет! Я хочу знать, кто вам дал или продал эти пять граммов наркотика!

— Не рассчитывайте, что я назову вам хотя бы одно имя, — ответил Коплан так спокойно, что инспектор взбесился.

— Нет? — прошипел он. — Посмотрим...

Он нажал кнопку; конвоиры вошли в кабинет. — Специальный допрос, — приказал Коссаба. — И покажите ему, что наши методы не хуже европейских.

Глава III

Негры схватили Коплана, чтобы заставить его встать. Потом один из них отвесил ему прямой правый в челюсть, а второй ударил в живот. Затем они принялись методично избивать его. Через две минуты инспектор сделал им знак остановиться. У Коплана ныли ребра, заплыл глаз, из разбитой губы текла кровь; он качался.

— Ну? — спросил Коссаба. — Будешь говорить?

— Нет, — ответил Коплан.

— Продолжайте, — приказал инспектор полицейским. Те от души взялись за свою работу.

У Коплана, на которого удары сыпались с двух сторон, вдруг перехватило дыхание от острой боли в животе. Он упал на колени, оперся ладонями о пол. Тогда его стали бить ногами по плечам, в лицо, пнули в почки, каблук раздавил ему пальцы.

— Поднимите его, — сказал Коссаба.

Поднятого с пола Коплана удержали в вертикальном положении. У него болело все тело, но рассудок оставался ясным.

— Имя? — упрямо настаивал инспектор.

— Я не знаю, — прошептал Коплан распухшими губами.

— Ладно, — сказал Коссаба. — Поскольку вы не понимаете мягкого обращения, вас отведут в камеру.

Потом он обратился к одному из своих подчиненных:

— Кляп и кнут.

Коплана выволокли из кабинета и снова бросили в камеру. Трое суданцев заперлись в ней вместе с ним. Полицейские сорвали с него рубашку, надели наручники и зацепили цепочкой за один из прутьев решетки на окне.

Вокруг головы ему обмотали шарф. Он представлял из себя удобную мишень.

Один из полицейских снял свою полотняную куртку и взял кнут.

— Десять ударов для начала, — указал инспектор.

Ремень рассек воздух и с сухим звуком ударил по влажной загорелой коже арестованного, прочертив на ней красную линию. Коплан прогнулся.

Следующие удары сыпались с интервалом в одну секунду, вырывая у истязаемого хриплые стоны.

Коллега палача развязал шарф. Коплан прерывисто дышал, он не мог держать голову.

— Как ваша память? — с издевкой спросил Коссаба, сунув свой кулак ему под подбородок, чтобы заставить поднять голову.

— Еще... хуже... чем остальное, — пробормотал Коплан, весь потный и со страшно пересохшим горлом.

— Знаете, — сообщил инспектор, — даже осел рано или поздно сдается. Я дам вам передышку в двадцать четыре часа, потом праздник начнется снова и будет продолжаться до тех пор, пока вы не сдохнете.

Он отпустил подбородок Франсиса и повернулся к своим людям.

— Развяжите его и принесите кувшин воды, но никакой пищи.

Он ушел, обозленный своей неудачей.

Через две минуты дверь захлопнулась за обоими полицейскими.

У скорчившегося на полу Коплана не было сил даже для того, чтобы доползти до нар. Он пролежал в прострации больше получаса. Все тело жгла нестерпимая боль.

Надзиратель принес и поставил рядом с дверью глиняный кувшин, потом, покопавшись в замке, ушел.

Следующие часы были долгим страданием, усиленным послеполуденной жарой.

Коплан попытался пошевелиться, жестокая боль заставила его двигаться очень осторожно. Ему потребовалось более пяти минут, чтобы добраться до кувшина; у него не было сил поднять его, поэтому он, наклонив его и лежа на полу, стал ловить ртом струйку воды. Он пил, лока хватило дыхания, потом снова лежал с четверть часа.

Затем он взял полотенце, лежавшее на краю умывальника, и стал вытирать запекшуюся кровь.

Как долго эти негодяи будут бить его, чтобы заставить заговорить?

Если бы ему предсказали, что однажды его будут бить за то, что он откажется назвать полиции имя торговца наркотиками, он бы расхохотался.

Наконец он лег на нары и попытался заснуть, чтобы не чувствовать боль.

Вопреки его ожиданиям, на следующий день его оставили в покое.

Избитый, голодный, без сигарет, с грудью, сжимаемой, как в раскаленных тисках, он со страхом ждал нового визита Коссабы и его подручных до самого вечера. Прошла вторая ночь в тюрьме.

Наутро дверь открылась и двое полицейских, которых он еще не видел, велели ему встать. В грязных брюках, разорванной рубашке, со всклокоченными волосами и трехдневной щетиной, он имел вид настоящего преступника.

Введенный в кабинет инспектора, он получил разрешение сесть.

— Надеюсь, вы будете менее упрямы, чем в прошлый раз, — очень спокойно начал полицейский.

— Взаимно, — сморщился Коплан. Черное лицо Коссабы посуровело.

— Как вам угодно, — заявил он ледяным тоном. — Но прежде чем продолжить обработку, должен вам сообщить, что на вас принесена жалоба. Некто Меллован, британский подданный, обвиняет вас в краже у него двухсот фунтов.

— О? — изумился Коплан. — У этого типа странное видение вещей.

— Вы не отрицаете, что украли у него деньги?

— Я взял двести фунтов в долг, что не одно и то же. Если бы я не проиграл в рулетку столько денег, я бы их ему вернул.

— Вы угрожали ему действием в баре «Гранд-отеля», при свидетелях.

— Потому что он при свидетелях говорил со мной крайне вызывающе.

Губастое лицо негра растянулось в злобной улыбке.

— Вызывающе? — саркастически переспросил он. — Вы слишком щепетильны, мистер Коплан.

Он хлопнул ладонью по лежавшей на столе папке и повысил голос:

— Я сообщил о вашем аресте в Интерпол, это обычно делается в случае торговли наркотиками. Сведения, полученные мною от Интерпола, очень интересны: вы еще та мразь!

Коплан сжал зубы, но ничего не ответил. Коссаба торжественным жестом открыл досье.

— Семь лет тюрьмы за покушение на безопасность государства, — прочитал он с болезненным удовольствием, — два года за сутенерство... Сразу видно, что для вас деньги никогда не имели запаха! Соучастие в вооруженном грабеже в Ницце. И это не все!.. Скотленд-Ярд хотел бы допросить вас по поводу торговли оружием; по тем же причинам на вас заведено дело голландской полицией. Хорошенький жизненный путь, верно?

Арестованный молчал как камень. Коссаба продолжил:

— Теперь я понимаю, почему вы с первой минуты не завопили о провокации. Белые, которых нам приходится арестовывать, обычно принимают высокомерный вид и требуют помощи у своего посольства, но у вас есть веские причины не следовать их примеру, правда?

Инспектор закрыл свое досье, потер сухие ладони.

— Вы попались, — заговорил он со смехом. — Продолжайте изображать хитреца, и хартумская тюрьма станет самым заметным воспоминанием в вашей жизни, поверьте мне. Кто вам передал пакетик с героином?

Опустив голову, Коплан сделал вид, что не слышал. Полицейский насмешливо отчеканил:

— Вы узнаете, во что обходится упрямство. Отныне вы не выйдете из камеры, пока не начнете на коленях умолять надзирателя позволить вам написать полное признание.

Он вызвал двух конвоиров, ждавших за дверью, и сказал им:

— Бросьте его в камеру и всыпьте ему двадцать ударов! Десять минут спустя снова избитый Коплан был брошен на пол.

Ночь не уменьшила его страданий. В жару, с содранной на спине кожей, он не мог сдерживать стоны, вырывавшиеся у него при малейшем движении.

На следующий день его пришел осмотреть чернокожий врач и перевязал раны. Около полудня ему принесли миску с едой, и это было все.

В три последующие дня он оставался в строгом одиночестве. Ему не давали табака, не разрешали ни прогулок, ни даже бриться.

Коплан почти радовался этому заточению; пока он не видел вспыльчивого инспектора, ему не грозили новые пытки. На четвертый день резкий щелчок замка заставил его вздрогнуть. Предвидя новые мучения, он тревожно уставился на дверь.

Но в камеру вошел очень элегантный негр в очках, одетый по-европейски и державший под мышкой портфель. Надзиратель закрыл за ним дверь.

Посетитель представился по-английски:

— Омар Табук из хартумской коллегии адвокатов. Я думаю, мистер Коплан, что вам понадобится юридическая помощь.

Тот скептически и тоскливо посмотрел на него.

— Сомневаюсь, что вы сможете мне помочь, — заявил Коплан усталым голосом. — Я не просил адвоката.

— Но он вам необходим, — уверил негр, кладя портфель на стол. — Защищать можно самые безнадежные дела.

Он вынул из кармана портсигар, открыл его и протянул Коплану. Тот разом взял шесть сигарет, спросив:

— Вы позволите? Сейчас это мне нужнее всего.

Лицо суданского адвоката на мгновение выразило детское удивление.

— Э... Да... Конечно, — с опозданием пробормотал он. — Я полагаю, что... э... ваше пребывание здесь не очень приятно.

Коплан прикурил от его зажигалки, сделал несколько затяжек, потом сел на нары и признал:

— Действительно, развлечениями меня не балуют. Вы очень хотите взять на себя мою защиту, мэтр Табук?

Негр приблизился к нему и сказал, нахмурив брови:

— Да, я очень хочу этого. Что бы вы мне дали, если бы была признана ваша невиновность и вас бы освободили?

Коплан посмотрел на него с немного насмешливым видом.

— Я не люблю сказки, — сказал он с болезненной гримасой, вызванной тем, что он прислонился к стене. — Вы адвокат или колдун?

Омар Табук не обиделся:

— Ответьте на мой вопрос. Готовы ли вы заключить сделку при условии вашего освобождения?

Коплан пожал плечами.

— От такого заманчивого предложения я откажусь, только если вы запросите слишком большую цену, — ответил он с оттенком недовольства.

Адвокат сел рядом с ним и заговорил убедительным тоном:

— Вообразите, что экспертиза установит, что образец героина, найденный у вас, всего лишь безобидная смесь кодеина, порошка из горького миндаля и сульфированного эфира. Вообразите, что я перешлю Мелловану чек на двести фунтов. Вы ни в чем не признались, против вас не существует никакого официально подписанного заявления. Обвинение рушится, как карточный домик.

— Чудесно, — согласился Коплан. — А что взамен? Его первоначальная недоверчивость постепенно таяла. В душе загорелся огонек надежды. Адвокат заметил изменение в его поведении и приободрился.

— Вы просто поставите свои знания и умение на службу... хм... одной группировке... финансовой группе. Заметьте, что это положение будет вам предложено в награду за ваше мужественное молчание. Абдул Джабар умеет быть благодарным.

Коплан задумчиво сделал несколько затяжек, глядя в пустоту. Он что-то не помнил, чтобы говорил Абдул Джабару о своих знаниях и умениях.

— Давайте говорить откровенно, — сказал он вдруг. — Если я соглашусь работать на приславшего вас, он вытащит меня из этой дыры. В противном случае меня будут бить как собаку, до тех пор, пока я не признаюсь в чем угодно?

— Инспектор Коссаба честолюбив, он хочет продвинуться по службе. Это вполне нормальное желание, — заметил Табук, разводя руками и с двусмысленной улыбкой на губах.

Сердце Коплана подскочило. На секунду он забыл про свою боль.

— Вы рискуете провести в тюрьме много лет, — продолжал суданский адвокат. — Если вы согласитесь, вас ждет интересная жизнь. Как вы можете колебаться?

— Я не колеблюсь, — ответил Коплан, — я размышляю. Мне бы хотелось знать, на что я соглашаюсь. Какая роль мне отводится?

Понимая, что почти выиграл партию, Табук встал и поправил очки на плоском носу.

— Только европейцы могут справляться с некоторыми деликатными делами, — объяснил он, подняв указательный палец. — Сегодня некоторым слаборазвитым странам отчаянно не хватает технических специалистов. Помощь белых, не работающих на колонизаторские страны, может быть полезной. Вы видите, что такой человек, как вы, может быть ценным сотрудником. О подробностях я с вами пока говорить не буду: задачи, которые вам придется выполнять, будут разнообразными и зависеть от обстоятельств. Но могу гарантировать, что вам будут хорошо платить. По-королевски. Ведь лучший способ приобрести верность работника — это поделиться с ним прибылью, верно? Коплан проворчал:

— Я не верю в чудеса — предпочитаю цифры. Оплата ниже двухсот фунтов в неделю странным образом снижает мои способности.

Табук улыбнулся.

— В принципе это кажется мне приемлемым условием, — заявил он.

Он взял портфель, сунул его под мышку и протянул заключенному руку.

— Я буду действовать быстро, — пообещал он. — Это дело на сорок восемь часов. Я позабочусь, чтобы вас больше не били: по крайней мере лицо у вас должно быть в полном порядке.

Коплан пожал негру руку, затем тот постучал в дверь, зовя надзирателя. Через тридцать секунд адвокат с важным видом вышел из камеры.

Коплан глубоко вздохнул, прикурил вторую сигарету от первой и лег на нары.

Впервые за несколько недель он спокойно смотрел в будущее.

На следующий день арестованному разрешили вымыться и побриться. Ему также выдали чистое белье, взятое из его вещей, ботинки и сигареты.

Врач, осмотрев начавшие зарубцовываться раны, оставил на месте мази, компрессы, вату и пластыри.

С этого времени Коплан проводил светлое время суток, ухаживая за собой, возвращая гибкость все еще больным мускулам.

Инспектор Коссаба больше не появлялся, но заключение продолжалось на два дня дольше, чем предполагал Омар Табук. Возможно, адвокат был так же хитер, как его европейские коллеги, и умышленно соврал, чтобы заставить своего клиента подождать.

Он пришел рано утром, слишком надушенный, с почти наголо выбритой головой и с веселой улыбкой.

— Я вас забираю, — заявил он, едва войдя. — Вы стали жертвой печальной ошибки. Как защитнику мне поручено передать вам извинения полиции.

— Подонки, — проскрипел Коплан, занимаясь последними приготовлениями. — Когда я могу получить мои вещи? Полагаю, что они конфискованы?

— Конечно, — подтвердил Табук, — но не беспокойтесь: все наверху. Ваши чемоданы уже грузят в мою машину. Что же касается ваших документов и бумажника...

Он открыл свой портфель, вынул из него названные вещи и вернул их владельцу.

— Проверьте деньги, — посоветовал он. — Двести девяносто фунтов.

Коплан, причесываясь, спросил с небрежным видом:

— Откуда вы знаете, что мое богатство равно этой сумме?

После почти незаметной паузы Табук уверил:

— Мне сообщил инспектор Коссаба.

— У меня такое впечатление, что вам сообщили очень многое, — рассеянно произнес Коплан, глядя на себя в зеркало.

Он надел легкий пиджак и положил паспорт и бумажник во внутренний карман, не проверив содержимое.

— Я к вашим услугам, — объявил он.

Следуя за адвокатом, он с облегчением перешагнул порог своей камеры, дверь которой надзиратель оставил открытой.

Они поднялись на первый этаж и вышли из здания.

На другой стороне улицы стояла машина с откинутым верхом и шофером в белой куртке.

— Черт! — восхитился Коплан. — У вас, кажется, богатые клиенты... Сколько в Хартуме жителей?

— Около ста тысяч, — ответил Табук, когда машина тронулась с места. — Вы знаете Средний Восток, месье Коплан?

— Немного, — ответил Франсис, ослепленный ярким светом, заливавшим улицы. — Во время службы в армии я бывал в Ливане и в Сирии, после войны ездил в Иран, где тайно закупил партию нефти. Это было во время остановки перерабатывающих заводов Абадана. Помните?

— Еще бы! — ответил Табук. — А кому вы должны были поставить ту нефть, если не секрет?

— Уже не помню... Единственное, что я знаю, — товар не дошел по назначению. Французские военные корабли перехватили груз в Мессине.

Адвокат разочарованно скривился.

— Не повезло, — заключил он. — В общем, не так уж плохо, что вы немного в курсе этих вопросов...

Машина выехала из Хартума и теперь мчалась вдоль правого берега Голубого Нила.

Коплан догадался, куда его везет адвокат.

Глава IV

Вскоре машина остановилась перед маленьким дворцом Махмудие. Омара Табука и Коплана проводили в комнату, где неделю назад произошла первая встреча Коплана с дельцом.

Заметно более радушный, Махмудие встал, чтобы встретить гостей. Он поприветствовал Коплана по-арабски, поднеся руку ко лбу, а потом к сердцу.

— Наша новая встреча была предписана свыше, — произнес он с тонкой двусмысленной улыбкой. — Прошу садиться...

Суданский адвокат, чувствовавший себя очень свободно, заговорил на гортанном языке, непонятном Франсису. Несомненно, он объяснял, при каких условиях смог добиться немедленного освобождения арестованного.

Йеменец коротко ответил ему, потом обратился к Коплану по-английски.

— В прошлую нашу встречу вы проявили очень большую сдержанность в отношении своего прошлого, месье Коплан, — заметил он, снова садясь на диван. — Это скромность, осторожность или робость?

Коплан посмотрел ему прямо в лицо.

— Откровенность — обоюдоострое оружие, — ответил он. — Я всегда остерегаюсь собеседника, пытающегося вызвать меня на откровенность.

— Сильный человек говорит мало, — согласился Махмудие, засунув руки в широкие рукава своего бурнуса. — Правда, если бы я точно знал, с кем имею дело, вы бы избежали больших неприятностей. Если бы не я, вы бы еще долго гнили в камере хартумской тюрьмы.

— Может быть, я бы туда даже не попал, — коварно подчеркнул Коплан.

— Это известно одному Аллаху, — ответил йеменец. — Но что бы вы ни думали, в мои намерения не входит брать вас к себе на службу. Вы не хотели бы создать себе состояние в Сирии?

Коплан подумал и произнес:

— Там или в любом другом месте...

Омар Табук вмешался в разговор и пересказал то, что Коплан поведал ему о своих прошлых пребываниях на Среднем Востоке. Это заинтересовало Махмудие, и он попросил подробности. Коплан сообщил их очень сдержанно, но счел нужным уточнить:

— В настоящее время я потерял там все связи. Куда мне предстоит отправиться?

— В Дамаск, — ответил Махмудие. — Временно, пока не войдете в курс ваших новых обязанностей.

— Какого рода поручения я буду выполнять? Йеменец уклончиво развел руками.

— Пока что мне неизвестно, — уверил он с совершенно естественным видом. — Однако я бы не послал вас туда, если бы не думал, что эта работа соответствует вашим способностям. Кроме того, если вы по-настоящему способный человек, то сможете разбогатеть довольно быстро. Мои сирийские друзья очень щедры...

— Я вам доверяю, — произнес Коплан с едва заметным ехидством.

Он взял свой бумажник, вынул из него двести фунтов и положил их на низкий столик перед собой.

— Полагаю, вы знакомы с Абдул Джабаром? — спросил он небрежно. — При случае верните ему это от моего имени. Что бы вы ни думали, я честен в делах.

— Я в этом убедился, — сказал Махмудие. — Именно поэтому вы сейчас находитесь здесь. Я постараюсь найти человека, чье имя вы назвали... Но вспомните позднее, что аналогичную сумму я уплатил Мелловану, чтобы он вел себя спокойно.

— Я всегда плачу свои долги, и проценты тоже, — уверил Франсис.

— Возьмите эти деньги. Считайте, что получили их на транспортные расходы в Дамаск. Желательно, чтобы вы прибыли в этот город как можно быстрее. Мэтр Табук проводит вас в посольство Египта, Иордании и Сирии для получения виз. Вы полетите самолетом линии Хартум — Каир — Амман — Дамаск.

— Хорошо. А потом?

— В Дамаске вы нанесете визит Зайеду Халати. Улица Халбуни, дом двадцать шесть. Он будет предупрежден о вашем приезде.

Коплан покинул суданскую столицу три дня спустя, не зайдя в «Гранд-отель». Египетский самолет, на котором он летел, приземлился в Дамаске утром следующего дня.

Поев прямо в аэропорту, Коплан взял такси, чтобы отправиться по адресу, данному йеменским коммерсантом.

Дамаск — большой город, стоящий у подножия Ливанских гор. Он выплеснулся далеко за крепостные стены, защищавшие старый город.

По улицам сирийской столицы ездят трамваи и автобусы. Население состоит из мусульман-суннитов, армян и курдов, одевающихся по-европейски или в свои традиционные национальные костюмы. Многочисленные мечети вздымают к прозрачному голубому небу свои квадратные или восьмигранные минареты, не такие, правда, изящные, как в Каире.

Такси въехало в новый квартал Салихие и покатило по великолепному бульвару, застроенному виллами с мраморными фасадами. Затем оно свернуло в одну из боковых улиц и, миновав посольство Саудовской Аравии, остановилось перед домом двадцать шесть.

Франсис оставил багаж в камере хранения аэропорта, не зная, придется ли ему искать себе жилье или оно для него уже приготовлено.

Он позвонил. Открыл ему слуга в феске, спросил его имя и пошел впереди него в дом.

Дом был меблирован в строго восточном стиле, с большим количеством ковров, искусно сработанных медных сосудов, бесценного старинного оружия и изящных столов с перламутровыми инкрустациями.

Коплана проводили в расположенный на втором этаже рабочий кабинет. Мужчина лет сорока, смуглый и черноглазый, поднял голову, оторвавшись от работы, и молча, пристально стал разглядывать Коплана.

Тот, не моргнув, выдержал этот пронзительный волевой взгляд, в котором горел огонек фанатизма.

Зайед Халати был тяжелым человеком, это чувствовалось сразу. Он заговорил на безупречном французском:

— Кажется, вы принесли рекомендательное письмо от Махмудие?

— Верно, — ответил Коплан, вынимая конверт из внутреннего кармана.

Он передал его сирийцу. Пробежав глазами записку, Халати снова посмотрел на гостя и сказал:

— Необходимо маленькое предварительное объяснение, месье Коплан. Поскольку нам придется работать вместе, вам лучше сразу узнать, что от вас требуется. Приказы, которые я отдаю, должны исполняться буквально; я не терплю возражений. Кроме того, для вас было бы крайне опасно разглашать кому бы то ни было содержание разговоров, ведущихся в этом кабинете.

— Я не болтлив, — ответил Коплан, — и знаю, что такое дисциплина. А теперь со всей откровенностью скажу вам, что не люблю, когда мне наступают на ноги. Я никогда не был лакеем.

Сириец задумчиво посмотрел на него, потом резко проговорил:

— Я обращаюсь с каждым так, как он того заслуживает. В какой гостинице вы остановились?

— Я приехал сразу сюда, к вам, и еще не снял номер.

— Хорошо. Тогда вы поселитесь в «Нью-Семирамис», но только на двое суток. Я объясню, в чем заключается ваше первое задание. Садитесь и курите, если хотите.

Халати встал и, подойдя к большому деревянному ящику, поднял его крышку. Там лежало много рулонов бумаги. Сириец взял один, помеченный буквой "И", развернул его.

Это была очень подробная карта Иордании. Чтобы не дать ей свернуться, Халати расстелил ее на столе, положив на углы различные предметы, потом обернулся к Коплану:

— Взгляните. Вам будет легче понять. Коплан внимательно склонился над картой.

— Смотрите: здесь, вблизи сирийской границы, находится городок Мафрак. Там стоит небольшой гарнизон, охраняющий два нефтепровода, сходящиеся к востоку от местечка. Один идет из Ирака, другой — из Саудовской Аравии. Они идут почти параллельно километров пятьдесят. Начальник гарнизона — поседевший на службе иорданский солдат старой школы.

Халати отошел от карты, предложил Коплану сесть.

— Вы отправитесь туда в качестве туриста. С вами будет одна молодая женщина. Официально вы остановитесь в Мафраке, чтобы посетить руины Умм-эль-Джемаля, найденные в самом углу, образуемом обоими нефтепроводами в месте, где они расходятся. Цель вашей миссии очень проста: нужно отвлечь военные патрули, ходящие вдоль нефтепроводов, с двух до четырех часов ночи с двадцать восьмого на двадцать девятое ноября.

Коплан озабоченно поджал нижнюю губу.

— Сегодня двадцать четвертое, — заметил он.

— Я знаю, — сухо перебил сириец, — но задача не такая уж сложная.

Он сел в кресло, уперся локтями в стол и соединил кончики пальцев.

— Я уверен, что в Мафраке действуют агенты военной контрразведки, следящие за капитаном. Скажем в скобках, что его зовут Саббах... Отношения между Сирией и Иорданией враждебные, и иорданские агенты насторожатся, если с капитаном встретится сирийский гражданин. Для француза это станет детской игрой, особенно если у него будет уважительная причина для встречи... и средство убеждения.

Халати замолчал. Коплан спросил:

— Что вы хотите сказать?

Жестокие губы сирийца искривила циничная улыбка.

— Саббах неподкупен, — сообщил он, — но имеет слабость к женщинам. Поэтому вы поедете с дамой.

Наступило молчание. Коплан рассматривал проблему со всех сторон.

— Что случится, если у меня не получится? — спросил он.

— Это было бы очень серьезно. На вашем месте я бы постарался, чтобы получилось. Так надежнее. И намного более выгодно для вашей последующей карьеры. Однако я не хочу выкручивать вам руки: если вы считаете, что это выше ваших сил, я поручу вам менее сложную работу. Управление грузовиком, например.

— Хорошо, — ответил Коплан. — Я постараюсь. Но мне нужно как можно больше сведений об этом гарнизоне.

— Секунду, — заметил Халати. — Сначала я должен рассказать вам о вашей спутнице. Вы должны крепко держать ее в руках, поскольку она может воспользоваться поездкой, чтобы попытаться удрать.

Коплан поднял брови.

— Да, — продолжил сириец деловым тоном. — В моем распоряжении большая группа девушек — все родом из Европы, — которые подписали контракт на работу танцовщицами на Ближнем Востоке. После стажировки в одном кабаре Бейрута, как и предусматривалось в контракте, их отправили в другие места, где теперь они занимаются гораздо более простым ремеслом. Большинство возражает, но это ничего не значит: их быстро вразумляют. Если они оказываются чересчур упрямыми, их отдают на одну ночь десятку бедуинов. После этого они уже не рыпаются. Та, которая поедет с вами, прошла через этот опыт и укрощена; но, оказавшись почти на свободе, она может задумать побег. Вы отвечаете передо мной за ее возвращение в Дамаск, поскольку у этой малышки есть талант... Впрочем, вы в этом скоро убедитесь сами: она будет выдавать себя за вашу жену.

Коплан постучал кончиком сигареты по ногтю и сунул ее в угол рта.

— Хм... — буркнул он. — И когда же я получу это секретное оружие?

— Немедленно, — ответил Халати. — Вы должны приехать в отель «Нью-Семирамис» парой, как будто прилетели в Дамаск вместе.

Он ударил в гонг, чтобы позвать слугу. Тот бесшумно вошел в кабинет, и сириец отдал ему приказание по-арабски. Поклонившись, слуга вышел.

— Пока она собирается, я улажу с вами несколько второстепенных моментов, — вновь заговорил Халати по-французски. — Отсюда до Мафрака всего несколько часов езды на поезде, если не будет задержек на границе. Возьмите минимум багажа.

Он продолжал сообщать необходимые сведения об иорданском городке и способах войти в контакт с капитаном Саббахом.

Его речь, прерываемая время от времени вопросами Коплана, внезапно оборвалась, когда слуга появился снова в сопровождении элегантной молодой женщины с недовольным лицом.

Она бросила на Коплана быстрый взгляд и стала ждать, пока к ней обратится Халати.

— Представляю тебе твоего соотечественника, — произнес он с плохо скрытой иронией. — Ты станешь его партнершей и будешь его слушаться, да?

В голубых глазах молодой женщины мелькнул огонек интереса и сразу же погас. За долгие недели она привыкла беспрекословно подчиняться приказам и капризам Халати. Она устало пожала плечами и покорно согласилась.

— Мадемуазель Клодин Серве, танцовщица, — представил ее Халати своему гостю. — Пустая голова, но восхитительное тело.

Коплан был невозмутим, хотя в глубине души был вынужден признать, что у этой девушки было все необходимое, чтобы покорить мужчину.

Блондинка с нежной кожей, прекрасным цветом лица и высокой красивой грудью. Лицо, правда, было немного усталое, но обладало тем таинственным шармом, который вызывает неприязнь других женщин и сразу радует мужчин. Ее тонкая талия, какую можно встретить только у парижанок, очень гармонично переходила в бедра, еще не совсем развившиеся. Что касается ног, то достаточно было увидеть их от лодыжки до колена, чтобы догадаться, что выше они еще восхитительнее.

Ноги были обтянуты изысканного цвета чулками, и это делало их еще более соблазнительными. Несомненно, Клодин Серве была первоклассной приманкой. Если капитан Саббах устоит перед ней, значит, в его жилах течет не кровь.

Коплан вяло пожал девушке руку.

Халати внимательно рассматривал пару. Довольный, он заявил:

— Вы можете стать хорошей командой. Вы неплохо смотритесь вдвоем.

Затем он обратился к Коплану:

— Возвращайтесь из Иордании утром двадцать девятого, но ко мне приходите, только когда стемнеет. Надеюсь, все пройдет хорошо.

Были оговорены последние детали; около половины двенадцатого Коплан и Клодин вышли на улицу, более смущенные, чем хотели показать.

— Меня зовут Франсис, — сказал он, оглядываясь в поисках такси. — Будет лучше, если мы сразу перейдем на «ты». Это более естественно.

— Еще бы, — ответила она с тягучим произношением уроженки парижского предместья. — Что это за махинация? Ты работаешь на этих парней?

Он повел ее к бульвару, не глядя на нее.

— Я работаю на кого угодно, лишь бы мне платили, — непринужденно ответил он. — А потом, у меня аллергия на вопросы. Если хочешь, чтобы мы поладили, спокойно делай свою работу и не нервируй меня.

— Ладно, — ответила она, насупившись. — Тебе виднее. Я приняла тебя за другого.

Наконец они нашли такси. До аэропорта доехали меньше чем за десять минут. Коплан, заплатив за хранение багажа, отнес его в машину и велел шоферу ехать в отель «Нью-Семирамис».

По дороге Клодин все же нарушила молчание:

— Я бы все-таки хотела, чтобы ты мне сказал, что это за комедия... Зайед Халати держит меня взаперти в своем гареме целых шесть недель, а потом отправляет в поездку вместе с тобой. Ты меня купил или что?

Коплан понял, что ей совершенно ничего не известно. Он бы предпочел, чтобы сириец сам рассказал ей о роли, которую она должна сыграть.

— Мы с тобой коллеги, — объяснил он, повернувшись к ней. — Для всех мы женаты. Мы поедем туристами в Иорданию и остановимся в Мафраке. Там тебе придется соблазнить одного парня, возможно, переспать с ним. Об остальном не беспокойся.

Такси обогнуло вокзал, проехало по проспекту до моста Виктория и наконец остановилось перед одним из четырех самых лучших Отелей столицы.

— А теперь, — предупредил Коплан сквозь зубы, — будь благоразумна и внимательна: поскольку ты считаешься моей благоверной, веди себя прилично и с достоинством.

— Пошел ты... — прошептала она тем же тоном.

Но когда он вышел из такси и подал ей руку, чтобы помочь выйти, она поставила ногу с таким изяществом, что ее одобрила бы даже знатная дама. Она посмотрела сквозь портье, как будто он был прозрачным, и громко сказала:

— Как жаль, дорогой, что мы не сможем пробыть в Дамаске дольше. Какая восхитительная обстановка для медового месяца!

Он взял ее под руку. Когда они входили в роскошный холл, он шепнул ей:

— Очень хорошо, но не переигрывай.

Они подошли к стойке. За ними следовал носильщик с их чемоданами, взятыми из такси.

Коплан поговорил несколько минут с администратором, потом решил взять номер на пятом этаже. Узнав время отправления поезда на Амман, он попросил разбудить их завтра в семь утра.

Вместе с молодой женщиной он поднялся на лифте и вошел в их номер. Комната была огромной; номер дополняла просторная ванная.

Когда дверь за ними закрылась, Коплан и Клодин озабоченно посмотрели друг на друга. Эта вынужденная близость, к которой их не подготовили, застала обоих врасплох.

Чтобы скрыть легкое чувство смущения, Клодин спросила:

— А почему нужно, чтобы я опутала этого типа из Мафрака? У него много денег?

Франсис почесал за ухом.

— Не очень, — ответил он. — Это военный. Она нахмурила брови.

— Военный? А что в нем особенного?

— В нем? Ничего... Его главное достоинство в том, что он охраняет участок территории, по которому проходят нефтепроводы.

Глава V

Они пообедали вместе в ресторане отеля, погуляли по Дамаску и, как полагается туристам, осмотрели мечеть Омейадов, дворец Азем и базар в центре старого города.

По молчаливому согласию они не вспоминали о предстоящей поездке в Мафрак и мало-помалу между ними возникло ворчливое товарищество.

Вечером, когда они остались одни в номере отеля, нерешительность медленно погасила разговор.

— Слушай, — сказал наконец Франсис, — не будем продолжать игру в аббата и цветочницу. Давай разденемся и ляжем в постель. Мне хочется спать.

Она нерешительно посмотрела на Коплана. Не то чтобы она отказалась в который раз уже отдать свое тело объятиям, если бы это пришлось сделать. Просто она не верила в его искренность.

Не обращая на нее внимания, он снял пиджак и расстегнул рубашку, одним движением освободил торс.

Клодин увидела страшные фиолетовые полосы на его груди и спине и уставилась на него расширившимися глазами.

— Господи, — пораженно прошептала она. — Что с тобой сделали?

— Воспоминания о Судане, — ответил он, беря из чемодана коробку с зубным порошком.

По-прежнему ошеломленная, она подошла к нему и осторожно погладила больную кожу кончиками пальцев.

— Тебе больно? — спросила она со сжавшимся при виде свежих шрамов сердцем.

— Сейчас нет. Только ночью. Иногда. Он прошел в ванную и включил душ.

Клодин подошла к открытому окну, чтобы посмотреть на улицу.

Странный спутник начинал серьезно ее занимать. Она различила в нем противоречивые наклонности. Может быть, он был бандитом, проходимцем, авантюристом, способным на крайнюю жестокость. Однако в нем было что-то глубоко человечное. Ей бы очень хотелось, чтобы он почувствовал к ней симпатию.

Он вернулся в комнату, одетый в пижаму.

— Ты что, — удивился он, — не хочешь отдохнуть? Она быстро обернулась, как будто он застал ее за чем-то нехорошим.

— О, я замечталась, — прошептала она с полной горечи улыбкой.

Подавив вздох, она расстегнула пуговицы блузки. Она выглядела бы нелепо, если бы показала, что чувствует что-то вроде стыдливости. Решительным движением она сняла блузку, юбку и комбинацию.

Коплан, не обращавший на нее внимания, закурил последнюю за день сигарету; он откинул покрывало на широченной кровати, освещенной двумя бра.

Франсис посмотрел на Клодин без всякого интереса, когда она снимала второй чулок.

— Если я начну храпеть, толкни меня, — посоветовал он, прежде чем лечь на ослепительную простыню.

Ему понадобилось усилие воли, чтобы отвести взгляд от почти обнаженной молодой женщины, чья открытая грудь предстала теперь во всем своем великолепии. Он мимолетно увидел ее изящные бедра, прикрытые черным кружевным поясом для чулок. И это окончательно прогнало сон.

Клодин прошла в ванную.

Франсис уткнулся головой в подушку, устроился поудобнее и решительно закрыл глаза.

Хотя он не остался равнодушным к прелестям Клодин, ему было противно начинать любовные игры в таких условиях. Возможно, это было идиотизмом, но главным препятствием являлось то, что Клодин была проституткой, а он не хотел обращаться с ней как с таковой.

Коплан погасил одно бра, дернув за шнурок, но оставил включенным второе, освещавшее вторую подушку.

Он постарается настроить свои мысли на Зайеда Халати и капитана Саббаха. Ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое... Нефтепроводы...

Наконец Клодин легла, и волнующий запах ее духов атаковал его, как коварное приглашение. Гибкие движения совсем близкого прекрасного женского тела нервировали его.

— Ты спишь? — спросила она, лежа на спине, положив руки за голову.

— Нет, — ответил он, лежа к ней спиной.

— Ты не женат?

— Нет.

Молчание. Второе бра погасло, и комната погрузилась во мрак.

— Сколько времени будет продолжаться наш туфтовый брак?

— До двадцать девятого.

— А потом?

— Потом? Полагаю, что мы разойдемся каждый в свою сторону. Это зависит от Халати.

Снова молчание.

— Ты на меня дуешься? — спросила она шепотом.

— Нет. Почему ты так решила?

— Ты не разговорчив.

— Я хочу спать.

Она пошевелилась, почти коснувшись бедром ноги Коплана.

— Ты не будешь возражать, если я положу голову тебе на плечо?

Он решительно вздохнул.

— Нет, — сказал он, неподвижный как камень. — Ложись, как хочешь, только перестань вертеться.

Ее светлые волосы легли на затылок Франсиса, и она свернулась калачиком, не касаясь его спины.

— Какие мерзавцы тебя избили? — спросила она еле слышно.

— Легавые.

Он закрыл глаза, но заснул только через час.

Звонок телефона вырвал его из блаженного забытья. Клодин открыла глаза одновременно с ним. Они посмотрели друг на друга с сосредоточенной серьезностью людей, чей мозг еще затуманен.

— Сними трубку, — прошептала молодая женщина. Он протянул руку, поднес трубку к уху и пробормотал слова благодарности. Его мысли разом прояснились. Он отбросил простыню, сел и спустил ноги на ковер.

— В путь, — произнес он вслух, чтобы придать себе мужества. — Поезд отходит через час с четвертью.

Клодин зевнула, с наслаждением потянулась, изогнувшись. Ее грудь натянула прозрачную ткань ночной нейлоновой рубашки и обрисовалась с дерзкой четкостью.

Коплан, направлявшийся в ванную, не смог не бросить взгляд на свою спутницу. Он был доволен собой. Мужчина, не способный справляться со своими чувствами, — погибший человек.

Капитан Саббах проверит это на себе.

После бесконечно долгой поездки — поезд останавливался на каждой станции — Коплан и Клодин около четырех часов дня вышли в маленьком иорданском городке Мафрак. Неся чемодан, Коплан пошел по улочкам, ища маленькую гостиницу, адрес которой дал ему Халати. Клодин, шедшая рядом с ним, производила сенсацию.

Европейских туристов в Мафраке было мало. Последние годы они почти совсем перестали ездить в эту страну, охваченную внутренними раздорами и подвергавшуюся угрозам со всех сторон.

Иордания переживала тяжелый период. Эта маленькая страна, получившая от англичан автономию, не находила мира. Три противоположные силы постоянно оказывали на нее давление: чрезвычайно амбициозная Сирия, поддерживаемая Советами; Саудовская Аравия — яростный враг Хашимитской династии, царствующей в Иордании и Ираке; наконец, Израиль — пария Среднего Востока.

Коплан отклонил многочисленные предложения услуг носильщиков, гидов и переводчиков. По пути он заметил несколько гаражей, где машины сдавались напрокат для экскурсий и поездок по стране.

Утомленные дорогой, мокрые от пота, Франсис и его спутница были рады оказаться в прохладе весьма невзрачной комнаты. Они дали себе два часа отдыха, что возвратило им силы, затем приступили к туалету.

Немного взволнованная Клодин вдруг спросила:

— А как я должна взяться за тою капитана? Знаешь, я не говорю ни по-арабски, ни по-английски.

— Не ломай себе голову, — раздраженно ответил Коплан.

Он надел легкий пиджак, переложил бумажник и паспорт во внутренние карманы. Теперь рубцы начали чесаться.

Поджав губы, Клодин закончила свой туалет. Одетая в легкое платье без претензий, но облегавшее ее как перчатка, она была еще привлекательней, чем накануне.

Перед уходом Коплан бросил взгляд на заметки, сделанные у Халати. Он вспомнил некоторые детали, мельчайшие подробности, которые сириец сообщил о личности Саббаха.

— Пошли, — сказал он ей менее ворчливым тоном. Они вышли; Клодин с самым естественным видом взяла его под руку. Через пятьдесят метров они увидели гараж и вошли в него.

Коплан с большим трудом смог нанять на вечер машину с шофером по разумной цене. Хозяин, изъяснявшийся на смешанном жаргоне, в котором английские слова были в явном меньшинстве, наконец понял, что машина должна отвезти двух туристов в военный лагерь в двух километрах к северу от города. Он отдал громкие инструкции здоровяку шоферу подозрительного вида, одетого, как кочевник — в длинное белое платье, спускавшееся до пят, и с сероватым платком на голове, который удерживался красным обручем.

Они сели в машину — старый синий «воксхолл», — и она поехала к перекрестку, где ответвляется шоссе, идущее через пустыню на Багдад.

— Вообще-то мы намереваемся посетить руины Умм-эль-Джемаля, — сказал Франсис, показывая польцем на восток. — Видишь, два нефтепровода идут вдоль этой дороги, но отсюда можно видеть только один, а второй уходит на северо-запад примерно в десяти километрах за руинами.

Клодин из вежливости посмотрела в окно и увидела толстую стальную змею.

— Какая связь между мной, тем офицером и этой трубой? — спросила она.

— Узнаем утром двадцать девятого, — уклончиво ответил он.

Машина ехала вдоль заграждения из колючей проволоки. Внутри заграждения были разбросаны палатки и несколько бараков. На мачте развевался иорданский флаг.

Машина подъехала к воротам, которые охранял часовой в полевой форме и с покрывалом на голове, удерживаемым двумя параллельными жгутами. Солдаты с автоматами на груди стояли неподвижно.

Такси остановилось. Шофер окликнул ближайшего солдата и объяснил ему по-арабски, что привез двух иностранцев, желающих встретиться с капитаном Саббахом. Хмурый часовой заглянул в машину. В его бархатных глазах блеснул огонек, когда он увидел Клодин, но лицо осталось суровым. Убедившись, что приехавшие не имеют фотоаппаратов, он громко свистнул.

Из лагеря прибыл дежурный. Часовой в двух словах объяснил ему, в чем дело.

Тем временем, предвидя бесконечные переговоры, Коплан и Клодин вышли из машины. Солнце заходило, окрашивая небо в красноватый цвет. На этом плато, расположенном на высоте в тысячу метров, воздух был кристально чист.

Пять минут спустя дежурный вернулся с инструкциями, и часовой знаками объяснил приезжим, что они могут вернуться в машину; затем он сказал шоферу, что автомобиль может проехать в лагерь. Дежурный сел рядом с водителем.

По разбитой дороге такси, переваливаясь, подъехало к одному из бараков и остановилось перед широко открытой двустворчатой дверью. На пороге стоял офицер.

Он поприветствовал гостей, коснувшись рукой лба, а потом сердца. Потом он протянул Коплану руку и представился по-английски:

— Капитан Саббах... Добро пожаловать.

Это был мужчина лет пятидесяти, худой как палка, с лицом, выдубленным ветрами пустыни, безбородый, с тонким властным ртом. У него был потухший взгляд человека, который, устав служить в дальнем гарнизоне, что равнозначно ссылке, смирился с тем, что закончит службу в том же звании. Хотя коран и запрещает употребление алкоголя, Саббах унаследовал от английских инструкторов серьезную склонность к виски. Это было заметно по большим мешкам у него под глазами.

— Добрый вечер, капитан, — ответил Коплан. — Представляю вам мою жену...

Клодин томно протянула руку, которую офицер почтительно взял.

— Я очарован, мадам, — заявил он с внезапно пересохшим горлом.

Затем, оробев, он решил проводить гостей в свой кабинет.

— Туристы крайне редко бывают у меня, — сказал он извиняющимся тоном, предлагая им жалкие стулья. — Итак, чем могу быть полезен?

— Приехав сюда, мы имели две цели, — произнес Коплан. — Первая — передать привет вам от майора Баки Нагиба, с которым мы познакомились в Дамаске.

— Да? — переспросил приятно удивленный офицер. — Я не видел его уже семь лет.

По его лицу пробежала меланхолическая тень, и он продолжил:

— Как у него дела?

— Хорошо, — ответил Коплан. — Переоснащение армии идет ускоренными темпами. Благодаря этому продвижение по службе тоже ускорилось, что всегда приятно для солдата.

Саббах помрачнел.

— Да, — вздохнул он, незаметно бросая взгляд на ноги Клодин. — Сирийским офицерам везет, а мне...

Он облокотился на стол, наклонился вперед и добавил более тихим голосом:

— ... я пять лет служил под началом Глубб паши. В глазах молодых фанатичных офицеров это большой недостаток. Как вы знаете, в королевстве сотрясаются основы.

Он равнодушно махнул рукой, как бы отгоняя грустные мысли, а потом бросил:

— А какова ваша вторая цель?

Коплан секунду смотрел на Клодин нежным взглядом.

— Вторая — просьба, которая может показаться вам странной, — ответил он. — Представьте себе, моя жена хотела бы получить небольшой эскорт, чтобы осмотреть руины Умм-эль-Джемаля... Она боится отправляться со мной в этот пустынный район, поскольку население настроено против европейцев.

Губы капитана раздвинула улыбка, и на загорелом лице сверкнули белые зубы.

— Хотя ее опасения безосновательны, я вполне могу исполнить это желание, — произнес он, разглядывая молодую женщину уже с большей смелостью.

— Она не понимает по-английски, — предупредил Коплан.

— О... мне... очень... жаль... — сказал Саббах на французском.

Клодин как будто проснулась. Ее глаза встретились с черными глазами капитана, и она оживилась.

— Так вы говорите по-французски? — восхищенно воскликнула она.

— Очень-очень мало, — пробормотал офицер с сильным английским акцентом.

Он прикусил губу и снова обратился к Коплану:

— Когда вы хотите совершить эту экскурсию?

— Завтра или послезавтра. Но, скорее всего, вы ведь не сможете оторвать несколько человек от обычных обязанностей? Я бы не хотел злоупотреблять вашей любезностью.

Саббах поднял обе руки ладонями вверх.

— В этом нет ничего страшного, — уверил он. — К тому же руины Умм-эль-Джемаля находятся на обычном пути моих патрулей. Можно просто сдвинуть время одного из них. Скажите мне, в какое время вы хотите туда отправиться.

— Что вы посоветуете?

— В это время года — рано утром или после шести часов вечера.

Коплан повернулся к Клодин, перевел ей последние фразы капитана и спросил:

— Когда тебе больше нравится? Утром или вечером?

Она чуть не сказала, что ей на это наплевать, но, насторожившись под внимательным взглядом иорданца, решила:

— Вечером. Например, завтра. Офицер кивнул, показывая, что понял.

— Я буду ждать вас здесь в половине шестого... Или нет: я пришлю за вами в гостиницу джип.

— Ваша доброта меня смущает, — заявил Коплан. — Вы окажете нам удовольствие, поужинав с нами сегодня вечером?

Седеющие брови капитана сдвинулись. Он посмотрел на свои наручные часы, потом расписание дежурств, висевшее на стене.

— Думаю, это возможно. Но я прошу вас извинить меня за короткую отлучку. Мне нужно отдать приказы моим офицерам.

— Прошу вас, — ответил Коплан.

Капитан встал, вышел из кабинета и закрыл дверь. Быстрым гибким движением Коплан вскочил со стула, чтобы рассмотреть различные таблицы с расписаниями, графиками и порядком передвижения подразделений.

— Что ты делаешь? — прошептала встревоженная Клодин.

Повелительным жестом он заставил ее замолчать.

Глава VI

Коплан сразу убедился в бесполезности своей попытки: для непосвященного, тем более иностранца, эти таблицы были абсолютно непонятны.

Маршрута подразделений охраны нигде не было.

Военная карта северной части Иордании содержала мельчайшие географические детали, но на ней не было и следа путей передвижения патрулей.

Разочарованный Коплан сел рядом с Клодин и сказал нормальным голосом:

— Капитан очень любезен... Но, кажется, жизнь в этой глуши невеселая.

Клодин поняла, что он хочет просто обменяться с ней несколькими банальными фразами, чтобы создать видимость нормального разговора супругов. Она легко включилась в игру, и они болтали до возвращения офицера.

— Ну вот, — сказал Саббах, — теперь я могу ехать со спокойной совестью.

Пара встала и по знаку капитана направилась к двери. Коплан услышал, что в одном из соседних помещений работает радиоприемник. Через треск и помехи гортанные голоса обменивались репликами.

— У нас есть телефонная связь, — сообщил Саббах, вышедший вместе с гостями на улицу. — Это самое современное, что есть в лагере.

Втроем они разместились на заднем сиденье «воксхолла». Клодин оказалась между мужчинами. Машина покатила к воротам.

Они проехали мимо маленькой колонны из трех вездеходов, в которых сидели солдаты в полевой форме. Саббах посмотрел на часы.

— Это взвод, вернувшийся с западного участка, — сказал он.

Выехав на дорогу, «воксхолл» набрал скорость.

— Обычно вы очень заняты? — обратился Коплан к иорданцу.

— Еще как! Мой пост не синекура. Часть выполняет здесь задачи, которые в других странах ложатся на гражданскую администрацию. Теоретически мой гарнизон прикрывает сто километров границы. А фактически мы выполняем полицейские функции на обширной территории: охраняем нефтепровод, участвуем в ликвидации стихийных бедствий и так далее.

Саббах был рад возможности поговорить о хорошо знакомых вещах. Это отвлекало от магнетизма, исходившего от прижатой к нему молодой женщины.

— Бывают у вас инциденты? — спросил Франсис.

— Знаете, политическая напряженность создает немало проблем.

Вскоре машина подъехала к первым домам Мафрака.

— Доверяю вам выбор ресторана, — сказал Коплан. — Мы не очень хорошо знаем возможности города.

Капитан насмешливо поморщился.

— Я тоже, — признался он. — Боюсь, они очень скудны.

Однако после секундного раздумья он обратился к шоферу и назвал адрес. Повернувшись к Клодин, он произнес по-французски:

— Иорданская кухня не очень хороша... Смесь английской кухни с арабской.

— Я обожаю экзотические блюда! — бойко соврала она. — Это будет чудесно.

Действительность разрушила иллюзии. Блюда были едва съедобными. Компромисс между двумя противоположными гастрономическими концепциями сделал меню весьма причудливым.

Однако ужин привел к желаемому результату. Капитан с огромным трудом скрывал свои чувства к молодой женщине. Ей совершенно не пришлось усиливать его желание тонкими маневрами: Саббах пожирал ее глазами, а в отношении Коплана проявлял немного натянутую любезность.

Около полуночи Саббах с сожалением расстался со своими друзьями перед их гостиницей. Прощание несколько затянулось. Наконец капитан решил вернуться в свой лагерь.

— Уф, — сказала Клодин, когда вместе с Фрэнсисом вошла в их номер. — Я думала, он никогда не уйдет. Тебе не кажется, что он клюнул?

Коплан закрыл дверь, задвинул щеколду, потом снял пиджак и повесил его на спинку стула, после чего закурил сигарету, так и не ответив.

— Ты что, оглох? — спросила Клодин с ноткой раздражения.

— Нет. Стараюсь решить одну проблему.

— Самое время! Поможешь мне расстегнуть платье? Он встал у нее за спиной, приподнял локоны, чтобы найти застежку. Затем он расстегнул «молнию».

— Готово, — сказал он, отступая.

Она со спокойным бесстыдством стянула платье через голову. Комбинации на ней не было.

В трусиках, чулках и туфлях она прошлась по комнате, остановилась перед зеркалом, вытерла свои накрашенные губы бумажной салфеткой.

— В чем заключается проблема? — спросила она, изучая свое лицо в зеркале.

Стоя на высоких каблуках, слегка наклонившись вперед, она представляла собой очень соблазнительное зрелище.

— Скажи, — обратился к ней Коплан, — тебе очень трудно надеть халат? Здесь ты не у Халати.

Она обернулась с искаженным лицом.

— Я ведь не заставляю тебя смотреть на меня, правда? Зачем ты меня привез? Чтобы я переспала с тем военным. И у тебя еще хватает наглости делать мне замечания?

— Э! Спокойнее, — добродушно произнес он. — Какая муха тебя укусила?

Ее трясло от возмущения, но грусть, казалось, брала верх над гневом; ее лицо дрожало, как будто она собиралась расплакаться.

— За кого ты меня принимаешь? — горячо упрекнула она. — С того момента как мы познакомились, у тебя не нашлось для меня ни единого доброго слова. Ты едва отвечаешь, когда я обращаюсь к тебе. А ведь мы могли поладить. Ты показался мне симпатичным. Но ты видишь во мне уличную девку, всего лишь уличную девку...

Ее голос сломался, из глаз брызнули слезы. Она пробежала по комнате, бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку, обхватив голову руками. Но из ее горла не вырвалось ни одного всхлипа.

Коплан спокойно погасил сигарету.

Он подошел к молодой женщине, сел рядом с ней и погладил ее плечо.

— Послушай, малышка, — шепнул он. — Это будет самой противной штукой, которая может с нами случиться, если мы привяжемся друг к другу, понимаешь? Между двумя одинокими неприкаянными людьми, вроде нас, это почти неизбежно. Поэтому я и сохраняю дистанцию. Через несколько дней, закончив эту работу, мы расстанемся. И что тогда?

Он чувствовал, как подрагивает под его пальцами полное жизни нежное тело, и изо всех сил сопротивлялся желанию продолжить ласку.

Клодин тяжело вздохнула, потом повернулась и посмотрела на Коплана влажными глазами.

— Вот именно, — произнесла она слабым голосом. — Мы знаем, что это продлится недолго. Так не надо портить эти несколько дней. Мы можем стать хотя бы друзьями.

Озабоченно нахмурив лоб, Коплан пожал плечами.

— Знаешь, в подобных случаях трудно оставаться просто друзьями. Это быстро переходит... А потом, ты воображаешь, я бы спокойно думал о том, что ты проведешь ночь с Саббахом, если бы полюбил тебя?

Она приподнялась на локте. В ее голубых глазах появилась нежность.

— Вот видишь, — сказала она, — ты можешь быть милым. Со мной уже давно никто так не говорил. Ты совсем не такой, как остальные.

— Вот еще! — язвительно отозвался он, укрывая Клодин простыней до подбородка. — Я не смешиваю дела и чувства, вот и все. В остальном...

— Нет, — задумчиво проговорила она. — Не знаю, что ты скрываешь и почему хочешь выглядеть грубым, но я вижу тебя таким, каков ты есть. И я сделаю все, что угодно, лишь бы ты полюбил меня. Хотя бы немного.

Он по-братски потрепал ее по щеке и прищурил глаза.

— Тогда не искушай меня; не расхаживай в соблазнительном виде. Не напоминай мне каждую секунду, что побывала у Халати. Это меня расстраивает.

Он дружески поцеловал ее за ухом. Вдруг он встал, сунул руки в карманы и резко изменил тон:

— Завтра, во время посещения Умм-эль-Джемаля, ты разогреешь капитана до такой степени, чтобы он совсем потерял голову. Раскалишь его добела, убедишь, что мечтой твоей жизни всегда было стать рабыней воина пустыни; будешь только незаметно строить глазки и слегка касаться его. Но лишь в необходимых дозах, чтобы все выглядело серьезно. Если он очень сильно прижмет тебя, отодвигайся, покраснев. Нужно, чтобы к возвращению в лагерь он горел. Усекла?

— Я все сделаю наилучшим образом, — пообещала она покорно, хотя и разочарованно.

— Я устрою так, чтобы оставить вас вдвоем раза два-три на довольно большое время. Он в любом случае не изнасилует тебя в руинах. Особенно если ты дашь ему понять, что будешь рада встретиться с ним тет-а-тет.

Он перестал ходить по комнате, начал снимать рубашку.

Потом встал перед умывальником, открыл холодную воду и плеснул ее себе на лицо и шею. Схватил полотенце и энергично вытерся.

Клодин разделась под покрывалом.

Ее трусики, пояс, чулки и туфли упали на пол.

— Я могу сегодня спать у тебя на плече? — спросила она. Он взял одну из подушек и бросил ее на ковер возле постели.

— Этой ночью нет, — сухо ответил он. — И в следующую тоже.

Экскурсия в развалины старинного христианского города, от которого остались только куски стен, несколько арок и разбитые колоннады, прошла именно так, как надеялся Коплан.

Обещанный капитаном эскорт был очень невелик: он сам да два солдата, которых на время осмотра оставили у крепостной стены.

Затем Коплан и Клодин снова поужинали с иорданским офицером, и Коплан заметил, что Саббах вцепился в крючок всеми зубами.

Прежде чем Саббах вернулся в лагерь, Франсис горячо поблагодарил его.

— Послезавтра мы возвращаемся в Дамаск, — сообщил он, — но, может быть, мы выкроим время угостить вас последним стаканчиком. Я могу позвонить вам в лагерь?

— Конечно, — быстро ответил офицер. — Номер шестьсот семьдесят восемь — телефонист Мафрака понимает английский.

Он бросил из-под век вопросительный взгляд на Клодин. Молодая женщина незаметно взмахнула ресницами в знак согласия.

Наконец Саббах ушел, а Коплан и Клодин поднялись в свой номер, довольные тем, что могут стать самими собой и прекратить комедию, продолжавшуюся почти семь часов.

— Ты хорошо поработала, — сказал Франсис, обняв свою спутницу за плечи. — В некоторые моменты мне казалось, что наш друг взорвется. Теперь он созрел...

Она мягко высвободилась, подошла к зеркалу и сняла клипсы, украшавшие ее уши.

— Не так уж и трудно играть соблазнительницу, — заявила она с презрительной улыбкой в уголках губ. — Если хочешь знать мое мнение, я недовольна. Какую гадость ты готовишь этому бедняге?

Лицо Коплана насупилось.

— Не собираешься ли ты пожалеть его? — сказал он.

— Почему бы нет? В конце концов, это могло бы облегчить мне работу.

Он посмотрел на отражение Клодин в зеркале и сделал к ней три шага. Взяв молодую женщину за талию, он заставил ее повернуться. Глядя ей в глаза, сказал сдерживаемым голосом:

— Если я просил тебя раскалить его добела, то именно для того, чтобы избавить тебя от неприятной работы, намеченной Халати.

Удивленная как его жестом, так и утверждением, Клодин отступила.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что достаточно было, чтобы ты влюбила его в себя до безумия. Остальное я беру на себя.

Он отпустил ее, повернулся спиной и закончил:

— Теперь у тебя есть дополнительная причина пожалеть принца пустыни.

Пока он развязывал галстук, Клодин смотрела на него, затем подошла к нему и взяла за руку.

— Ты... немного ревновал?

— Шиш! — буркнул он. — Просто я нашел лучший способ.

Он решительно взял свою подушку и бросил ее на пол с намерением провести ночь на коврике.

Около одиннадцати часов вечера двадцать восьмого к капитану Саббаху прибежал дежурный.

Сильно взволнованный солдат объявил, что загорелся склад возле вокзала. Фляги с маслом, стоявшие на земле, взрываются одна за другой.

Саббах бросился в свой штаб.

Лагерь был поднят по тревоге. В темноте звучали свистки, воздух наполнил рев моторов.

В барак прибежали лейтенант и два сержанта. Саббах выяснял расположение своих людей и подсчитывал средства, которые мог немедленно бросить на помощь.

Короткими отрывистыми фразами он изложил ситуацию своим подчиненным и отдал им приказы. Главное было ограничить очаг огня, чтобы он не перекинулся на дома города.

Несколько минут спустя, включив фары, моторизованное подразделение на полной скорости помчалось к вокзалу Мафрака.

Одновременно по радио предупредили взводы, патрулировавшие к западу от местечка, и приказали им срочно отправиться к вокзалу. Не был оголен только сектор обоих нефтепроводов. Район, включавший в себя шоссе на Багдад, сирийскую границу, железнодорожный путь и насосную станцию, как и обычно, оставался под охраной трех взводов.

Саббах все время был в своем кабинете. Включенный громкоговоритель соединял кабинет с радиостанцией, установленной в соседнем бараке, и капитан был в курсе развития ситуации.

В половине первого ночи, несмотря на энергичные усилия солдат и части населения, пожар все еще бушевал и по-прежнему угрожал зданию вокзала.

Нервничая, капитан принял решение мобилизовать подкрепление. Он отправил в город всех имевшихся у него людей на двух грузовиках.

Без четверти час зазвонил телефон, стоявший у него на столе. Офицер быстро снял трубку.

— Капитан, — сказал ему встревоженным голосом Коплан, — вы должны мне помочь. Пропала моя жена.

— Что? — крикнул иорданец. — Это невероятно! Когда?

— Примерно в половине двенадцатого... Мы пошли смотреть на пожар, и я потерял ее в толпе. Я пошел в гостиницу, надеясь, что она вернулась туда, но ее нет. Я теперь не нахожу себе места. С ней наверняка что-то случилось.

Саббах сжал кулак. Такая привлекательная женщина одна, без защиты, на улицах Мафрака подвергалась огромному риску. Как знать, может быть, ее уже похитили бедуины-кочевники.

Кровь офицера застыла.

— Почему вы так долго ждали, прежде чем предупредить меня? — в ярости закричал он. — Если немедленно не установлю вокруг города оцепление, вы никогда не увидите вашу жену!

— Я надеялся, что она вернется с минуты на минуту, — извинился ошарашенный Коплан. — В каком точно месте вы потеряли друг друга? — спросил Саббах, сходя с ума от ярости.

— Совсем рядом с церковью...

— И где вы сейчас?

— В гостинице.

— Никуда не уходите, чтобы я мог созвониться с вами в любой момент.

Он бросил трубку.

Перед ним встала ужасная дилемма. Он не мог отвлекать своих солдат от борьбы с пожаром ради поисков христианки. Под рукой у него никого не было.

Оставался единственный выход, но он требовал нарушения военного устава. Хотя, с другой стороны, если эта слишком привлекательная белая женщина не будет немедленно найдена, это может вызвать дипломатический инцидент.

Две минуты Саббах терзался сомнениями. Наконец безудержное желание, которое он испытал к Клодин, определило его решение.

Он отозвал патрули из восточного сектора и направил их в Мафрак.

Глава VII

В середине ночи грузовик, остановившийся в степи возле иорданской границы, но на сирийской стороне, тихо тронулся на юг, погасив огни. Он вез шесть человек и специальное оборудование.

Автомобиль с трудом ехал по каменистой, выжженной солнцем земле. Стоя на кабине шофера, наблюдатель всматривался в бинокль для ночного видения в огромное пустынное пространство, расстилавшееся перед ним. Темноту нарушал только слабый свет звезд.

В этой глуши точная линия границы не определена, но через четверть часа шофер понял, что она осталась позади. Наблюдатель тоже понял это и удвоил бдительность. Ему гарантировали, что между двумя и четырьмя часами иорданских патрулей в районе не будет, но он предпочитал смотреть повнимательнее.

Грузовик ехал еще минут двадцать, прежде чем в объективах бинокля появилась черная линия нефтепровода.

Наблюдатель дважды стукнул каблуком по крыше кабины, предупреждая водителя. Тот опустил доску, отделявшую его от четырех человек, сидевших в кузове, и велел им приготовиться.

Несколько секунд спустя все участники экспедиции вышли возле трубы нефтепровода; следуя тщательно разработанному плану, они начали действовать.

На соединении двух секций трубы они отвинтили нижние болты огромными гаечными ключами на длинных рукоятках. На землю потекла тоненькая струйка нефти. Теперь нужно было действовать очень быстро, поскольку сильный запах растекающейся нефти мог отравить диверсантов. Кроме того, достаточно было гаечному ключу сорваться и высечь искру, чтобы вспыхнул огромный пожар и молниеносно изжарил саботажников и их грузовик.

Работа продолжалась. Развинченные по всему диаметру, две части нефтепровода медленно разошлись. Теперь нефть лилась ручьем.

Место было выбрано хорошо: вместо того чтобы скапливаться и образовывать озеро, зловонная жидкость стекала по небольшому склону и должна быть образовать лужу в естественной впадине метров на сто дальше.

Затем сирийцы вооружились толстыми стальными прутьями, оттолкнули одну из секций трубы и сдвинули ее с обычного места. Они отодвинули ее примерно на метр от обычного положения, а нефть тем временем лилась большой струей из обеих разделенных секций.

Та же операция была проделана и со второй секцией. Потом с помощью тяжелых молотков, обернутых войлоком, концы труб были смяты, чтобы помешать их дальнейшему использованию.

Без четверти четыре шофер велел группе сложить оборудование в машину и возвращаться. Они сделали хорошую работу: нефтепровод был выведен из строя на значительное время.

Шестеро мужчин сели в машину, и она поехала к границе.

Насосная станция еще в три часа ночи определила, что происходит падение давления в нижней части трубы. Это могло быть только утечкой.

По багдадскому шоссе на запад срочно выехала ремонтная бригада. Одновременно станция известила по радио военный лагерь Мафрака, что участок нефтепровода, находящийся под его охраной, поврежден, и спросила, не заметил ли патруль чего-либо странного.

Услышав это сообщение, капитан Саббах побледнел. Он впервые нарушил правила, и надо же было аварии случиться именно сегодня!

Возможно, он сумеет оправдаться, если придется давать объяснения, поскольку пожар мобилизовал личный состав его части почти полностью, но в любом случае тюрьмы не избежать. И поскольку огонь к этому времени был практически потушен, капитан смог отдать моторизованным подразделениям приказ немедленно отправляться на багдадское шоссе и возобновить патрулирование границы. Он рассчитывал, что сможет скрыть двухчасовое «окно», во время которого район был оставлен без какого бы то ни было охранения.

Саббах полностью реорганизовал передвижение своих подразделений, приказал, чтобы любое кочевое племя останавливали и подвергали проверке с целью узнать, не была ли им насильно увезена белая женщина.

Около пяти часов утра капитан узнал еще одну новость, самую ужасную: северный нефтепровод, принадлежащий ИПК[2], стал объектом умышленного вредительства; работа была выполнена специалистами, и труба оказалась полностью выведенной из строя.

Смертельно бледный Саббах немедленно сообщил об этом военному начальству, как и должен был поступить. Теперь он был почти уверен, что предстанет перед трибуналом. Удар был нанесен сирийцами, а теперь они уже были в недосягаемости...

Цедя сквозь зубы ругательства, офицер проклинал непредвиденные обстоятельства, превратившие эту ночь в долгий кошмар. Его обычная философичность больше ему не помогала. Разум его восставал против непонятного рока, желавшего, чтобы все несчастья обрушились разом в тот момент, когда их меньше всего ждешь.

Около шести часов он почти равнодушно принял информацию, что пропавшая была найдена в самом центре города и что молодую женщину проводили в гостиницу с надежным эскортом.

Когда она потерялась в толпе, ее окликнули арабы. Она испугалась и спряталась в церкви. Там, дрожа от страха, она просидела в исповедальне всю ночь, боясь высунуться наружу.

Утром она наконец решилась выйти из здания и через несколько секунд была остановлена солдатами.

Хотя Саббах падал от усталости и нервы его были напряжены до предела, он не думал об отдыхе. Мало-помалу события входили в нормальное русло, но дело с нефтепроводом далеко не закончилось. Оно несомненно получит огласку в Аммане и за границей.

Иракцы и нефтяники встанут на дыбы. Этого можно было ожидать.

В десять часов, когда капитан боролся с новыми трудностями, Коплан и Клодин приехали в лагерь на машине. Прежде чем уехать в Дамаск, они хотели горячо поблагодарить офицера за его неистощимую любезность.

Саббах уделил им несколько минут.

Видя его измученное и мрачное лицо, Коплан и Клодин почувствовали укол в сердце. Бедняга действительно заслуживал их сочувствия.

— У вас утомленный вид, капитан, — заботливо сказал Коплан. — Этот пожар доставил вам, наверное, большие неприятности?

Саббах горько поморщился.

— Это еще не самое страшное, — ответил он хриплым голосом. — Этой ночью была совершена диверсия на нефтепроводе.

— Да? — оглушенно спросил Коплан. — У вас в районе есть диверсанты?

— Возможно, сирийцы, — ответил удрученный офицер. — Кстати, контроль на границе будет намного строже, чем при вашем приезде. Я дам вам пропуск, чтобы вам не очень досаждали.

На бумаге с официальным грифом королевства он написал по-арабски, поставил свою подпись и передал документ Коплану, который убрал его в карман, снова рассыпавшись в благодарностях.

В момент прощания во взгляде Клодин блеснула непритворная симпатия, когда она пожимала капитану руку. Теперь она спешила уйти, потому что начала понимать последствия сыгранной ею роли.

Однако она заговорила об этом только тогда, когда Франсис и она вновь оказались наедине в купе первого класса поезда Амман — Дамаск.

— Это ты поджег тот склад? — небрежно спросила она, когда поезд шел по пустыне.

— Да, — признался он, глядя в открытое окно.

— Нужно было заставить Саббаха использовать всех своих людей до последнего, чтобы можно было повредить нефтепровод?

— Полагаю, у Халати была именно эта цель, — согласился по-прежнему рассеянный Коплан.

— И что будет с капитаном после этой диверсии?

— Не знаю, это меня не касается.

Клодин внезапно дернула его за рукав, чтобы заставить повернуться к ней.

— Послушай, — сказала она с неожиданной решительностью. — Хватит и того, что из меня сделали девку. Я больше не буду участвовать в историях вроде мафракской. Я этим не занимаюсь!

Он весело посмотрел на нее. Ее щеки порозовели, глаза блестели.

— Первое, — спокойно сказал он, — все претензии к Халати. Посмотрим, будешь ли ты такой же разговорчивой с ним. Второе: на что ты жалуешься? Ты получила туристические каникулы, период целомудрия, да еще недовольна?

— Нет. Рано или поздно подобные трюки плохо заканчиваются. От этих дел мерзко пахнет.

Коплан, сидевший напротив нее, откинулся на подушки. Он закинул ногу на ногу и достал из кармана пачку сигарет.

— Жаль, — произнес он, склонившись к пламени спички. — А я как раз собирался заняться твоим будущим.

Он сделал несколько затяжек, выпустил дым из ноздрей и снова посмотрел в окно. Клодин взглянула на него.

— Как это «заняться» моим будущим?

Он поставил локти на колени, поднял на нее глаза.

— Ну да. Какие у тебя перспективы? Ты вернешься в Дамаск и снова станешь игрушкой Халати. Через некоторое время он запрет тебя в доме, где будет продавать типам, от которых надеется что-то получить. Когда ты потеряешь красоту, то закончишь жизнь в дешевом борделе. Это станет последней стадией падения. Убежать от этой жизни ты не сможешь. Куда бы ты ни отправилась, за тобой будет охотиться банда, привезшая тебя на Восток. Эти люди не прощают. Такая программа тебя устраивает?

Она приняла упрямый вид, свойственный женщинам, когда им открывают глаза на вещи, подумать о которых у них не хватает смелости.

— А что мне предлагаешь ты? — недоверчиво спросила она. — Замок в Иль-де-Франс?

— Взлеты и падения, жестокие удары, а при случае и побои, черный хлеб сегодня и дворец завтра. Но вдвоем.

Он взмахнул сигаретой, подчеркнув последнее слово, произнесенное им.

Клодин молчала. Постукивание поезда на стыках рельсов не способствовало напряженной умственной работе.

— Думай сколько угодно, — сказал Коплан, усаживаясь поудобнее. — Это не горит.

Через секунду она возобновила разговор:

— А Халати? Думаешь, он согласится?

— Посмотрим. Но я не хочу ничего предпринимать, не узнав, согласна ли ты.

Одним прыжком она вскочила к нему на колени, обхватила голову руками и запечатлела на его губах поцелуй, от которого у него закружилась голова.

Он помимо воли обнял ее гибкое тело, прижал его к себе.

Вдруг, ценой неимоверного усилия, Коплан отстранил Клодин от себя. Задыхаясь, он прошептал:

— У тебя странная манера говорить «да»! Сколько я тебя ни просил.

— Ты никогда ни о чем меня не просишь, — упрекнула она, и ее дыхание коснулось его лба. — Ты или отказываешь, или требуешь, бандит.

Он удержал ее возле себя.

Сблизив головы, они смотрели на бегущую за окнами однообразную каменистую землю.

Возле сирийской границы поезд замедлил ход. Прежде чем он остановился у платформы маленького вокзала Рамтхи, Клодин вернулась на свое место и пригладила волосы.

Таможенный и визовый контроль был очень придирчивым, но пропуск, выданный Саббахом, сократил количество вопросов, заданных двум путешественникам.

Шестью километрами дальше, на сирийской территории, формальности были не менее утомительными, но здесь было неловко использовать документ, подписанный иорданским офицером.

Остаток пути прошел без происшествий, и поезд прибыл на вокзал Дамаска в шесть часов вечера.

Коплан отдал чемодан носильщику, остановился перед киоском и купил местную газету, издающуюся на французском языке. На первой странице в глаза бросался заголовок:

НОВАЯ ПРОВОКАЦИЯ: ИОРДАНЦЫ ПОВРЕЖДАЮТ НЕФТЕПРОВОД ИНК

Ниже, более мелким шрифтом, шло:

Долго ли губернатор будет терпеть, чтобы зачинщики беспорядков из Аммана вредили нашей экономической жизни?

Франсис сложил газету, откладывая на потом чтение этой воинственной прозы. Его миссия в Мафраке предстала перед ним в совершенно новом свете.

Коплан и Клодин приехали в отель «Нью-Семирамис», где заняли тот же самый номер, что и до отъезда. Когда они собирались войти в лифт, Коплан слегка вздрогнул. К нему приближался здоровяк с бесцветными волосами, чье лицо освещала загадочная улыбка.

Ошибиться было невозможно: Якобсен.

— Удачно съездили? — спросил скандинав, протягивая Франсису свою лапищу и искоса поглядывая на Клодин.

— Неплохо, спасибо, — ответил Коплан, не демонстрируя особой радости от встречи в Дамаске с одним из свидетелей своих хартумских передряг.

— Добрый день, мистер Якобсен, — поздоровалась Клодин, как будто давно знала этого человека.

Сильно удивленный, Коплан, однако, произнес естественным тоном:

— Забавное совпадение, а? Когда вы приехали в Дамаск?

— Позавчера, — ответил Якобсен. — Самое удивительное, что я тоже остановился в отеле «Нью-Семирамис». Позвольте мне подняться? Мне было бы приятно побеседовать с вами минут пять.

Под его шутливым тоном угадывалась властная нотка. Лифтер ожидал перед открытым лифтом, пока трое клиентов изволят войти.

— Ладно, — сказал Франсис. — Пойдемте с нами... Они вошли в кабину, бесшумно поднявшую их на пятый этаж, прошли по коридору и вошли в номер. Едва дверь закрылась, Якобсен фамильярно хлопнул Клодин по заду. Та подскочила.

— Как поживаешь? — осведомился он с добродушием, имевшим оттенок похотливости. — Хорошо повеселились?

Странная вещь: притворяясь в Хартуме, что не знает французского, здесь он выражался на этом языке относительно свободно.

— Вы поднялись из-за меня или ради нее? — сухо спросил Коплан.

Якобсен удивленно посмотрел на него.

— Из-за вас, естественно, — произнес он. — Но, надеюсь, вы не будете возражать, если я немного полапаю Клодин?

— Я бы предпочел, чтобы для подобных развлечений вы нашли другой номер.

— Ладно, ладно, — буркнул выбитый из колеи гигант. Он рухнул в одно из кресел, скрестил руки на животе и вытянул вперед ноги.

— Вам неплохо удался ваш трюк в Мафраке, — мягко произнес он, указывая на газету, которую Франсис бросил на ночной столик.

Смущенная Клодин выкладывала вещи, лежавшие в чемодане. Коплан опустился на край кровати, развязал галстук.

— Я не очень силен в разгадывании загадок, — заявил он, подняв голову. — О чем вы говорите?

— Хорошо, хорошо, очень хорошо! — оценил Якобсен. — Вы обладаете хладнокровием. Вот только нет нужды пытаться обмануть меня. Представьте себе, что в большей или меньшей степени мы коллеги и если я здесь, то лишь потому, что Халати дал мне ваш адрес.

Коплан остался неподвижным. Якобсен продолжил:

— Вы должны были отправиться к Халати сегодня вечером, но в программе произошли небольшие изменения. С сегодняшнего утра за домом нашего друга следит тип, который не догадывается, что его засекли. Вы поможете мне поймать его и заставить выложить все, что он знает.

Глава VIII

Коплан слегка дунул на огонек сигареты.

— Клодин, ты знакома с мистером Якобсеном? Молодая женщина ответила, не поднимая головы:

— Я много раз видела его у Халати.

— Еще бы ей меня не знать! — вмешался скандинав со смешком, полным скрытого смысла. — Мы не скучали на праздниках, которые устраивает Халати. Увидите сегодня вечером.

Он сунул руку в карман пиджака, вытащил плоский пистолет калибра семь шестьдесят пять и бросил его на кровать рядом с Копланом.

— Держите, — сказал он. — Возьмите эту пушку. Может быть, она вам скоро понадобится.

Коплан взял оружие, вынул обойму, положил ее на ладонь, потом вставил на место.

— Один патрон в стволе, — предупредил Якобсен. Взяв сигарету, положенную на пепельницу, Коплан спросил:

— Кстати, о том типе... Как будем действовать? Якобсен соединил руки, наклонился вперед:

— Это будет нетрудно. Классический трюк. Я сыграю роль приманки, а вы нападете сзади. Детали я объясню на месте, так будет понятнее.

Коплан кивнул:

— Едем сейчас? Скандинав посмотрел на часы.

— Рановато. Еще слишком светло. Сначала мы могли бы поужинать... Опасности, что тип смотается, нет. Если он все-таки уйдет, один наш коллега проследит, где он живет.

— Как хотите, — согласился Коплан.

— А что буду делать я? — спросила Клодин, внезапно испугавшись при мысли, что останется одна.

— Ты, — ответил Якобсен, — можешь прийти к Халати к десяти часам. Сегодня вечером будет маленький праздник. Коплан и я придем, как только закончим работу.

Франсис проигнорировал ответ скандинава. Он поправил:

— Я заеду за тобой сюда. Мы поедем к Халати вместе. По лицу Якобсена пробежала тень недовольства, но он ничего не сказал.

По взаимному согласию они решили устроить холодный ужин.

Во время скромной трапезы Коплан свел разговор на Хартум. Они обменялись мнениями о различных людях, которых знали в Судане.

— В общем, — сказал Франсис, отпив глоток вина, — у вас была задняя мысль, когда вы послали меня к Махмудие.

Якобсен тщательно прожевал кусочек хлеба, потом заявил без обиняков:

— Да. Вы казались мне человеком именно такого склада, какой был нам нужен. Поэтому я был разочарован, когда узнал, что вы не смогли договориться с йеменцем. Это отчасти благодаря мне он выручил вас потом.

Коплан взял кончиками пальцев газету, купленную им, на глазах у скандинава подчеркнул ногтем строчки заголовка, потом бросил газету и поинтересовался:

— Халати... Его прикрывает сирийское правительство или он действует в качестве вольного стрелка?

Якобсен покачал головой, не переставая жевать.

— Ни то, ни другое, — шепнул он, заметно смущенный присутствием Клодин. — Когда вы лучше познакомитесь с организацией, вы поймете.

Коплан не стал настаивать.

Около восьми часов мужчины вышли из отеля. Скандинав фамильярно взял Коплана под руку и шепнул ему на ухо:

— Не нужно откровенно разговаривать при этой девке. Между нами говоря, могу вам сказать, что, если умеешь помалкивать, работать на Халати и остальных чертовски здорово... У них столько денег, что они не знают, куда их девать. Настоящая золотая жила.

— Тем лучше, — сказал Коплан. — Мне чертовски нужны деньги. Когда мне заплатят?

— Сегодня вечером. Перед маленькой праздничной вечеринкой по случаю дела с нефтепроводом.

Они подошли к синему «крайслеру», и Якобсен открыл дверцу для Коплана. Затем он обошел машину, сел за руль, включил мотор и поехал.

— Я остановлюсь довольно далеко от дома Халати, — сказал он. — Я знаю пустынный уголок, туда и заманю этого типа. Вы будете ждать там. Незачем идти за ним по пятам, как только он пойдет за мной: он может заметить.

Коплан счел излишним объяснять своему спутнику, что достаточно натренирован в деле ведения слежки так, чтобы объект ни на секунду не заметил этого.

Скандинав добавил:

— Вам придется подождать минут сорок, пока я схожу к Халати.

— Вы уверены, что этот тип пойдет за вами?

— Почти. Ну а если он останется торчать около дома, я все равно приду к вам, и тогда мы вдвоем нападем на него.

Через десять минут Якобсен остановил машину на темной и пустынной улице. Прежде чем выйти, он дал последний совет:

— Не убивайте парня: он должен быть в состоянии говорить. Вступайте в дело, когда я обернусь.

— Ладно, — лаконично ответил Франсис. Якобсен скрылся за поворотом улицы.

Часы на приборной доске показывали восемь. Коплан решил, что может пробыть в машине еще полчаса, прежде чем отправиться на поиски укромного места. Задумавшись, он тихо включил радио.

Выход на сцену скандинава открыл ему новые перспективы.

А кстати, скандинав ли он? В Хартуме все в это верили, и сам он охотно подтверждал это. Может быть, слишком охотно. Банда Халати, должно быть, имела многочисленные ответвления, и в ней состояло много людей. Что же касается задания на этот вечер, оно представлялось ему очень неприятным.

Около девяти часов Коплан выключил радио и огни в машине. Он проверил, свободно ли открываются все дверцы, потом вышел на тротуар.

Ему хватило нескольких минут, чтобы найти укромное местечко, откуда была видна улица.

Минут через пятнадцать послышались тяжелые шаги Якобсена.

Коплан отступил и стал ждать.

Появился скандинав. Он шел, сунув руки в карманы и опустив голову, как будто пытался решить трудную задачу. Прошел мимо «крайслера» ровным шагом и даже не взглянул на машину.

Он прошел метров пятьдесят, когда вдруг показался еще один силуэт, двигающийся вдоль фасадов. Он шел бесшумным шагом, осторожно, но не крадучись.

Неизвестный перешел на другую сторону метрах в семи от Коплана и приблизился к «крайслеру».

На другом конце улицы Якобсен резко развернулся и пошел назад, к преследователю.

Сразу увидев, что раскрыт, тот, повернувшись, хотел убежать, но наткнулся на неожиданное препятствие: кулак, твердый как камень, ударивший его в лицо прежде, чем он успел понять, что путь ему преградил второй противник.

Оглушенный ударом, неизвестный не успел дать отпор. Прямой в челюсть швырнул его на землю. Тип перекатился с боку на бок и лег щекой на свою согнутую руку.

Коплан вздрогнул. Он уже видел где-то это лицо. Подскочивший Якобсен открыл заднюю дверцу «крайслера» и подхватил лежащего под мышки.

— Мастерская работа, — поздравил он, пока Коплан, взяв жертву за щиколотки, помогал засунуть его в машину.

Брошенный, как мешок, на заднее сиденье, несчастный преследователь пришел в сознание в тот момент, когда Якобсен трогал с места. Коплан схватил его за воротник, с силой поднял и прижал к спинке, говоря:

— Не двигайся, или я всажу тебе в кишки всю обойму. Тот тупо уставился на него.

— Ты меня слышишь? — проскрежетал Коплан, еще сильнее вцепляясь в него. — Не двигайся и молчи.

— Ладно, я не глухой, — с трудом проговорил человек, наполовину задушенный натянутым воротничком.

— Возьмите у него пушку, если она у него есть, — посоветовал Якобсен, не поворачивая головы.

— Уже сделал, — ответил Коплан, по-прежнему держа пленного за горло левой рукой.

Машина сворачивала то налево, то направо, чтобы выбраться из лабиринта узких улочек на широкие бульвары. Скандинав знал Дамаск, как свой карман.

Проехав несколько сот метров по шоссе, ведущему в Хомс, он свернул налево, на грунтовую дорогу, включил фары и нажал акселератор.

Наконец; Коплан разжал руки. В темноте человек смотрел на него вопрошающим взглядом. Франсис остался невозмутимым, сидя боком, чтобы лучше наблюдать за пленным, держа в руке пистолет.

— Начинайте допрос, — предложил Якобсен, внимательно следя за дорогой. — Если он не будет слишком упрямым, нам, возможно, не придется ехать до конечной остановки.

Машина, подскакивая на рытвинах, ехала по пересеченной местности, говорившей о близости гор.

— Конечная остановка будет невеселой, — предупредил Коплан пленника мрачным тоном. — Вам лучше рассказать все сразу... Кто вас надоумил следить за входящими к Халати?

— Моя теща, — флегматично ответил человек.

— Вы зря строите из себя героя, — сказал Коплан, уверенный, что имеет дело с парижанином. — Какого черта вы сшивались перед домом?

— Просто стоял.

— Ладно! — взорвался Якобсен. — Раз он хочет шутить, не настаивайте. Через десять минут у него возникнет безумное желание рассказать нам всю свою жизнь.

Свет фар выхватил из темноты глинобитные стены домов спящей деревни, потом «крайслер» въехал на разбитую дорогу, не приспособленную для рессор автомобиля. Теперь он ехал по высушенной солнцем ложбине, окруженной горами.

Иногда пленный бросал беглый взгляд на своего охранника. Лицо Коплана сохраняло каменную неподвижность.

Вдруг машина, сильно качаясь, свернула с дороги и поехала к скоплению больших камней, которые обогнула, не останавливаясь.

— Вот мы и приехали, — довольно заявил Якобсен. — В это время уголок пуст, как при сотворении мира. Никакой опасности.

Погасив все огни и поставив машину на ручной тормоз, он достал из отделения для перчаток тряпку. Внутри машину наполнял голубоватый свет, едва достаточный, чтобы осветить трех пассажиров.

— В последний раз взываю к вашему инстинкту самосохранения, — усмехнулся скандинав, обращаясь к неизвестному. — Кто вы? Откуда? Что ищете?

— Поберегите вашу слюну, — ответил тот с презрительной гримасой. — Вы прекрасно знаете, что человек нашей профессии не раскалывается.

— Мы уже такое видели, — возразил Якобсен. — И посмотрим еще раз прямо сейчас, поверьте мне.

— Ну, выкладывайте, — приказал Коплан убеждающим тоном. — Не будьте идиотом, вы же погибнете.

— Ну и что? — с вызовом спросил тот. — Мое место займет коллега, и в конце концов мы поймаем вас всех.

— Хм... — хмыкнул Якобсен. — Второе бюро[3], да?

— Нет, универмаг «Галери Лафайет», — иронично ответил пленный.

Коплана охватило очень неприятное чувство. В его мозгу словно что-то щелкнуло: он вспомнил, что видел фотографию этого человека в картотеке Службы... Ближневосточный отдел.

Лицо Якобсена изменилось. Оно выражало только непреклонную жестокую волю.

— Подержите пару секунд, — попросил скандинав глухим голосом, протягивая тряпку Коплану.

Он открыл дверцу и исчез в темноте.

Французы услышали, как он поднял крышку багажника и передвигает какие-то предметы. Опустив крышку, Якобсен подошел к дверце и открыл ее.

— Выходите, — приказал он.

В ярости схватив своего преследователя за плечо, скандинав сдернул его с сиденья. Он был наделен необыкновенной силой; пленный вылетел вперед на камни, но тут же был поднят мощной рукой.

С тряпкой в одной руке и пистолетом в другой, Коплан вышел из машины. Он увидел, что Якобсен обыскивал человека с ног до головы и вытащил все, что было у него в карманах.

— Вот увидите, он быстро изменит мнение, — проворчал Якобсен.

Он вытащил веревку, обмотал ею запястья пленного и завязал ее двойным узлом. Затем засунул свой платок в рот жертве.

— Теперь, если захотите говорить, кивнете головой, ладно?

Якобсен поднял канистру с бензином, стоявшую до того времени в темноте.

— Если пошевелитесь, получите пулю в лоб и все равно сдохнете, — предупредил он.

Со зловещим бульканьем бензин вылился на связанные руки француза, смочил веревку и стал стекать с рук.

Якобсен закрыл канистру, поставил ее назад, в багажник. Это входило в сценарий: тип должен успеть понять, что его ждет.

— Ну? — спросил Якобсен, вытирая руки тряпкой. — Понимаете, что произойдет? Я включу зажигалку, поднесу пламя к вашим рукам и единственное, что вы сможете сделать, это попытаться убежать петляя, с этим живым факелом перед вами. Вы будете говорить?

Рука Коплана так сжала рукоятку пистолета, что захрустели пальцы. Так или иначе, бедняга был обречен: его согласие или отказ ответить на последний вопрос скандинава будут иметь одинаковое продолжение.

Наступила зловещая тишина. Голова связанного человека не опустилась ни на миллиметр.

— Тем хуже, — заключил Якобсен, демонстративно доставая из кармана зажигалку. — Вы немного поджаритесь здесь, прежде чем отправитесь в ад.

В темноте вспыхнуло пламя.

Пленный отступил, наткнулся на бампер машины и с энергией обреченного бросился вперед на своего мучителя.

Скандинав, несомненно, предвидел такой бросок. Воспользовавшись тем, что его руки длиннее, он остановил своего противника мощным прямым ударом. Пленный зашатался на месте, Якобсен резким движением включил зажигалку и поднес ее к намоченным бензином запястьям.

Вспыхнул сноп огня, прозвучали неописуемо страшный вопль и выстрел, прокатившийся по горам. Убитый наповал пулей в голову, мученик упал. Его руки продолжали гореть.

— Вы выстрелили слишком рано, — буркнул Якобсен, физиономия которого была освещена зловещим костром.

Он не догадывался, что никогда еще не был так близок к смерти, как в то мгновение.

В воздухе распространился отвратительный запах горелого мяса.

— Уходим, — мрачно сказал Коплан.

Якобсен сел за руль, быстро задним ходом выехал из окруженной скалами лощины, потом, развернувшись, погнал «крайслер» по дороге, по которой они приехали.

— Система не сработала первый раз, — признался он чуть позже, явно обескураженный. — Этот тип точно был из Второго бюро. Что вы об этом думаете?

— Я? — переспросил Коплан угрюмо. — У меня нет на этот счет никаких идей. Зачем французской разведке интересоваться вашими делами?

— Да, верно, вы у нас новенький, — признал скандинав. — Так вот: запомните, что у французской разведки есть очень веские причины заниматься нами. Я думаю, что мы являемся кошмаром для ее руководства.

— Кроме шуток? — произнес Франсис. — А почему?

На лице Якобсена появилась двусмысленная улыбка, когда он поворачивал «крайслер» на шоссе Хомс — Дамаск.

— Во-первых, потому...

Он замолчал, вдруг испугавшись своей далеко зашедшей откровенности. Затем, уже менее возбужденным тоном, заговорил снова:

— Хм... Халати расскажет вам сам, если сочтет нужным. А во-вторых, потому что мы уничтожили уже полдюжины их агентов, брошенных по нашим следам.

Наконец, вместо заключения, он проронил:

— И будьте уверены, что сегодняшний был не последним.

Глава IX

Заехав в «Нью-Семирамис» за Клодин, Коплан и Якобсен приехали к Зайеду Халати. Их проводили в рабочий кабинет сирийца, и тот прежде всего спросил Якобсена о результатах допроса похищенного агента.

— Нам не удалось из него ничего вытянуть, — пожаловался недовольный скандинав. — Он предпочел сгореть, но не раскрыл рта.

Халати раздраженно ударил кулаком по краю письменного стола.

— Это невероятно! — воскликнул он. — Вы все-таки должны были вырвать у него хоть какую-нибудь информацию. Надо было узнать, откуда он получил мой адрес.

— Я понимаю, — согласился Якобсен. — Но парень оказался очень упрямым. Кроме того, он над нами насмехался.

Он вздохнул, достал из карманов то, что взял у француза, и выложил всю добычу на стол.

— Вот, — сказал он, — все бумаги, что были при нем. Может быть, вы что-нибудь сможете по ним узнать. По-моему, этот парень работал во Втором бюро: он это фактически признал.

Сириец сгреб документы и сунул их в ящик.

— Я посмотрю это позже, — заявил он язвительным тоном. — В следующий раз постарайтесь быть половчее.

Коплан, молчавший до сих пор, спокойно сказал:

— Если подобная история повторится, доверьте пленного мне. На мой взгляд, способ сожжения рук ничего не стоит: сначала тип считает, что речь идет об обычной угрозе, и не сдается. Потом, когда он понимает, что с ним не шутят, уже слишком поздно: у него такие боли, что, даже если бы он и захотел говорить, он не в состоянии это сделать.

Якобсен искоса взглянул на Коплана. Ему не понравилось, что его критикуют при Халати, тем более что тот, казалось, разделял высказанное Копланом мнение.

— Разумеется, — сказал сириец. — Это может пройти с впечатлительными людьми, но как только нападаешь на крутого, назад вернуться не можешь и сам лишаешься возможности узнать.

Он остановил на Коплане полный симпатии взгляд.

— Поздравляю вас. Вы прекрасно справились в Мафраке, — сказал он. — Не знаю, какой способ вы избрали, но цель достигнута. Мои люди смогли действовать совершенно спокойно. Они не видели ни одного иорданского солдата.

Франсис принял комплимент, не выразив радости, которую, как предполагалось, должен был чувствовать.

— Мне очень помогла Клодин, — уверил он, рассматривая свои ногти. — Эта девушка первоклассная актриса. Она может оказать большие услуги, при условии, что ею будут хорошо руководить.

Расслабившийся Халати согласился; с игривым огоньком в глазах, он сказал улыбаясь:

— За время этого маленького путешествия вы смогли оценить все ее достоинства?

— Вы заблуждаетесь, — возразил Франсис. — Любовные игры и работа несовместимы. Я их никогда не смешиваю.

Сириец пристально посмотрел на Якобсена.

— Слышите? — саркастически спросил он. — Это то, что я называю правильным мышлением. Намотайте это себе на ус.

Скандинав, пожав массивными плечами, пробурчал с недовольным видом:

— Не понимаю, что это меняет, если в перерывах между делом порезвишься с девочкой.

— Это вопрос принципа, — отрезал сириец. — Нельзя полностью доверять человеку, слишком падкому на женские прелести.

Он снова повернулся к Коплану и сказал:

— Вы на правильном пути, продолжайте в том же духе. У нас серьезных людей ждет хорошее будущее.

Он открыл ящик стола, достал огромную пачку банковских билетов, но прежде чем начать считать деньги, спросил Якобсена, указывая на Коплана пальцем:

— Как, по-вашему, он вел себя сегодня вечером?

— Неплохо, — с неохотой признал скандинав. — Он энергичен и быстро соображает.

— Хорошо, — согласился сириец.

Он опытным движением пересчитал пачку с удивительной быстротой; отделив затем часть, он протянул Коплану.

— Вот ваша первая плата, — сказал он. — Две тысячи сирийских фунтов. Хватит вам этого для начала?

— Все честно, — ответил Коплан.

Он сложил двадцать стофунтовых купюр и убрал их во внутренний карман, пока Халати отсчитывал другую сумму для Якобсена.

Когда тот тоже спрятал гонорар, Халати заявил:

— А теперь — отдыхать! Я пригласил парней, участвовавших в акции на нефтепроводе, естественно, несколько девочек, но при них молчок. Наши дела их не касаются. Идите за мной.

Мужчины поднялись на верхний этаж и вошли в большую комнату, где раздавались смех и голоса.

Шесть празднично одетых мужчин и девять женщин, в том числе Клодин, находились в гостиной, обставленной широкими диванами, маленькими круглыми столиками и яркими пуфами. Пол и стены покрывали толстые ковры, из медной курильницы шел ароматный дым, приглушенный свет струился из розовых трубовидных ламп, расположенных на верхней части карниза. Только длинный ряд бутылок шампанского, поставленных охлаждаться в серебряные ведерки, привносил современную нотку.

Появление Халати и его подручных вызвало вопль. Эта была прелюдия к празднеству, которое — и это знал каждый — быстро превращалось в вакханалию. Сириец представил Коплана гостям. Среди участников диверсии на нефтепроводе было трое европейцев балканского происхождения и три субъекта неопределенной расы со смуглой кожей и волосами цвета воронова крыла. Впрочем, все изъяснялись на плохом французском, хотя вполне понятном.

Что же касается женщин, то все они без исключения были европейками, и все очень хороши.

Тщательно отобранные среди сотен несчастных, попадающих в сети торговцев живым товаром и отправляемых в разные уголки мира, они держались с напускной веселостью, обычной для их отвратительной профессии.

Крепко схваченная здоровенным верзилой с жадными руками, Клодин расцвела, когда увидела Коплана. Она тут же подбежала к нему, ища защиты, и проявила предупредительность, способную обескуражить ее первого кавалера.

Халати, пребывавший в хорошем настроении, замечал все. Он в долю секунды представил себе задания, которые мог поручать этой паре. Потом, отбросив заботы руководителя, он подал знак к началу праздника.

Льющаяся из невидимого источника тихая музыка сопровождала шум разговоров, прерываемый густым смехом или тоненькими, фальшиво-сердитыми возгласами.

После тоста за ИПК с ироническими восклицаниями и насмешливыми ухмылками мужчины принялись безудержно пить.

Одна из девиц — она несомненно была в ударе — вскочила на стол и, задрав юбку до пояса, принялась отплясывать французский канкан, что вызвало невероятный энтузиазм мужчин. Мощные руки стащили ее со стола и, задрав юбку, повалили на диван, и тут же она была осыпана грубыми ласками возбужденных поклонников. Меньше чем за минуту ее платье было разодрано на куски, невзирая на пронзительные протесты, только веселившие навалившихся на нее парней.

— Давай, Муссали! — завопили два или три типа, знавшие пылкий темперамент своего коллеги. — Не стесняйся, она только этого и ждет!

Сцена привлекла взгляды всех присутствующих. С горящими глазами они присоединили свои подбадривающие крики к словам веселых парней, державших девицу за руки и за ноги, не давая ей двигаться. Дрожь нездорового удовольствия быстро прекратила реплики, бросаемые многочисленными голосами, и повисла тяжелая тишина.

Тот, кого звали Муссали, больше не осознавал, что происходит вокруг него. Стиснув зубы, с натянутыми как струны нервами, он лихорадочно действовал на глазах у всех. Из горла лежавшей женщины вырвались смущенные хриплые крики.

Это продолжалось всего несколько секунд и закончилось в хоре игривых замечаний и нервных аплодисментов. Зрители потеряли интерес к происходящему в этом уголке гостиной, хотя у Муссали уже появился преемник.

Коплан и Клодин сидели, обнявшись: они не хотели выделяться и вели себя почти так же, как остальные члены банды, но сохраняли голову холодной.

— Видишь, — шепнула ему на ухо Клодин, — все время одно и то же. А когда они напьются, становится еще хуже. Только не отпускай меня от себя.

Он успокоил ее легким объятием.

Халати с двумя девицами на коленях давал полный выход своим наклонностям. Он объяснял своим спутницам, чего ждет от них, и вверялся их опытным ласкам.

В другом месте Якобсен ревел от радости, лапая подряд всех женщин, оказавшихся вблизи него. Он был пьян и переходил от одной к другой, вызывая резкий протест приятелей, которым не нравились его вторжения.

Вдруг скандинав заметил Клодин, полулежавшую рядом с Фрэнсисом среди нагромождения подушек.

Прельстившись, он сел рядом с ней, непринужденным жестом сунул руку ей под платье и провел ею до паха, лаская ногу молодой женщины.

Коплан, смотревший в потолок, ничего не видел, но почувствовал, как напряглось тело Клодин, и быстро опустил глаза.

Посмеиваясь, Якобсен ловко продолжил свою непристойную ласку.

Коплан, вскочив с удивительной быстротой, ударил скандинава кулаком в лицо. Колосс не увидел, откуда пришелся удар. Оглушенный, но не нокаутированный, он тупо смотрел на своего противника. Его рука отпустила Клодин.

— Убирайтесь отсюда, — приказал Коплан с недобрым видом.

Изумление Якобсена перешло в ярость.

— Что? — произнес он. — Месье хочет устроить сцену ревности?

— Ревности или нет, но смените сектор, — ответил Франсис. Вместо ответа Якобсен выбросил обе ноги с сокрушительной силой. Коплан уклонился от удара, вовремя повернувшись на четверть оборота, и одновременна обрушил свой левый кулак на живот скандинава.

Схватка, которая до сих пор была незамеченной, привлекла внимание остальных приглашенных. Но прежде чем они успели вмешаться, начался бой.

Якобсен сумел встать на ноги; он, как горилла, обхватил Коплана руками, словно собирался раздавить его о свою грудь. Франсис сунул палец ему в нос и запрокинул голову назад, с силой давя снизу вверх. Скандинаву пришлось разжать руки. Коплан воспользовался мгновением, чтобы ударить гиганта хуком по ребрам. Потом ударил его еще раз — левой в челюсть.

Сильно пострадавший Якобсен покачнулся. Но ярость исказила его лицо, и, не думая об ожидающем его приеме, он попытался снова схватить противника, чтобы задушить его и переломать ему кости.

Коплан понял, что действительно имеет дело со скандинавом, возможно норвежцем. В схватке они больше борются, чем дерутся. Дзюдо — идеальный способ противостоять им.

В тот момент, когда Якобсен пытался схватить противника, он вдруг почувствовал, что его ноги отрываются от пола, и с невероятной быстротой рухнул.

Коплан собирался сломать ему руку, когда в свою очередь был скручен двумя типами, напавшими на него. Полуголые женщины с расширившимися от ужаса глазами пронзительно кричали.

На полу Якобсен сражался с двумя типами, которые просто хотели помочь ему подняться, но, видя его агрессивность, оглушили ударом бутылки по голове.

— Ну и?..

Это восклицание, брошенное Халати, щелкнуло, как пистолетный выстрел. Оно было тем более убедительным, что сириец действительно держал в руке револьвер. Коплан, который ничего не предпринимал, чтобы освободиться от двух подручных Халати, демонстрировал замечательное хладнокровие.

— Ничего особенного, — сказал он посреди тяжелой тишины. — Якобсен стал слишком назойливым и нуждался в уроке.

— Возможно, — ответил Халати, — но мой дом не ринг. Я не позволю моим людям драться между собой. Запомните это.

— Хорошо, шеф, — недовольно согласился Франсис.

Успокоенный этим мгновенным подчинением, Халати тут же забыл про свое раздражение. Он убрал револьвер в карман и велел подручным:

— Ладно, отпустите его. Второго суньте в ванную и закройте дверь.

Девицы пытались поправить туалеты, было наведено какое-то подобие порядка, потом развлечения продолжились, как будто ничего не было.

Клодин, побледневшая, села возле Коплана и шепнула:

— Эта драка могла тебе дорого стоить. Здесь позволено все кроме ссор; на этот счет Халати непреклонен.

— Не бери в голову, я знаю что делаю, — еле слышно ответил Франсис.

Он надеялся, что этот инцидент избавит Клодин от судьбы танцовщицы и других присутствующих женщин, терпевших циничные и повторяющиеся ласки. Однако если бы она стала объектом вожделения еще одного из присутствующих, он не смог бы вмешаться вторично, не подвергаясь опасности.

Несмотря на свое внешнее спокойствие, он все еще кипел. Он жалел, что не сломал скандинаву два или три сустава. Его бесстыдное поведение по отношению к Клодин послужило предлогом, но главным образом мускулы Коплана наэлектризовала сцена в лощине. Эта маленькая драка не исчерпала счет.

Выпив бокал шампанского, Франсис вдруг стал более активно оказывать Клодин знаки внимания. Он начал ласкать ее, целуя в губы, прижимал ее к себе, гладя по спине.

Она с жаром отвечала ему, думая, однако, что поведение Франсиса, может быть, продиктовано вовсе не чувствами, а чем-то другим.

— О... нет... — прошептала она прерывающимся голосом. — Или прекрати, или иди до конца.

— Не здесь, — ответил он, тоже опьяненный, но сохранивший ясность рассудка. — Я отвезу тебя в отель. Здесь слишком шумно.

— Ты так считаешь? — спросила она с веселым огоньком в голубых глазах.

Франсис закрыл ей рот поцелуем и продолжил свои галантные маневры, не заботясь о происходящем вокруг них. Впрочем, некоторыми группами уже овладела усталость.

Пройдя наивысшую точку, вечер заканчивался попойкой.

Два типа дремали в объятиях усталых девиц. Трое других вели бессвязный разговор с неожиданной серьезностью. Шестой, более крепкий, демонстрировал свою силу, катая повисших на нем трех женщин. Что касается Халати, то, утомленный знаками внимания со стороны двух своих любимиц, он лежал между ними, бледный, с заострившимися чертами.

Около трех часов ночи он объявил, что праздник окончен. Каждый привел свою одежду в порядок в той степени, в какой это было еще возможно: ни одно платье не осталось целым, чулки порвались, туфли потерялись, во всех углах валялись трусики.

Коплан со строгим видом подошел к Халати проститься.

— Я прошу прощения за ту стычку, — сказал он, внешне вполне искренне. — У вас очень весело.

Халати великодушным жестом показал, что инцидент исчерпан.

— Вы мне позволите увезти Клодин? — спросил Франсис. — Ее багаж все еще в отеле.

Сириец посмотрел на него с удивлением.

— Черт, — проронил он. — Вы еще не устали?

Поскольку он не обращал на поведение Франсиса особого внимания, то полагал, что тот вел себя так же, как и все остальные.

— Не в этом дело, — ответил Коплан. — Эта девушка меня интересует. Из нее можно кое-что сделать. Я бы хотел с вами поговорить об этом завтра.

Халати равнодушно пожал плечами.

— Забирайте ее. Мне в любом случае нужно будет завтра поговорить с вами. Приходите к девяти вечера. Меня беспокоит один момент в отношении вас.

— Да? — переспросил Коплан, не придавая особого значения фразе. — Тогда не сомневайтесь, я обязательно приду. И спасибо за...

Он подмигнул, показывая на Клодин. Халати кивнул. Быстро простившись с остальными членами группы, Коплан взял Клодин под руку и спустился вместе с ней по лестнице. Счастливая, она прижалась к нему.

Стояла чудесная ночь. Слабый бриз, прилетевший со Средиземного моря, шевелил пальмы. Небо было усыпано звездами.

Вдыхая полной грудью, чтобы забыть тяжелые запахи, витавшие в доме Халати, Коплан решил пойти пешком. Клодин охотно согласилась пройти несколько сотен метров.

— На этих празднествах всегда присутствуют одни и те же? — небрежно спросил Коплан.

— О нет... одни бывают довольно часто, другие только раз. С девушками то же самое.

— И как долго ты жила у Халати?

— Шесть или семь месяцев.

Он прошел несколько шагов молча, потом спросил:

— У тебя никогда не возникало чувство, что среди гостей был тип, чуть повыше, чем парни, пришедшие сегодня вечером? Ты понимаешь, что я хочу сказать? Шеф, босс того же ранга, что Халати... или даже повыше.

Она подумала.

— Знаешь, в этих обстоятельствах мне было не до разглядывания людей. Для меня это банда мерзавцев и грязная работа. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Простое любопытство, — ответил он. — Вдруг один из них произвел на тебя сильное впечатление?

— Ты с ума сошел, — обиженно ответила она. Она бы предпочла, чтобы он говорил о другом.

А он спрашивал себя, каким безотказным способом банда Халати перехватила одного за другим агентов Второго бюро.

Глава X

В «Ныо-Семирамис» заботы Коллана мгновенно исчезли, едва он открыл дверь номера. В течение нескольких минут он не произнес ни слова, и между ним и Клодин возникла натянутость. Оба были до предела напряжены, покорены повелительным голодом плоти.

Не говоря ни слова, не обращая друг на друга внимания, они разделись, легли в постель и выключили свет. Но едва комната погрузилась в темноту, непреодолимая сила потянула их друг к другу и они соединились в страстных объятиях.

Потом погрузились в счастливый сон. Они крепко проспали до десяти утра, а когда проснулись, обнялись, охваченные невыразимым блаженством.

Но мало-помалу к Коплану вернулось чувство реальности, и спокойствие его исчезло. Почти сразу же он столкнулся с неприятными проблемами. Чтобы не вступать в трясину бесплодных предположений, он встал, несмотря на протесты Клодин.

Его беспокоила предстоящая встреча с Халати. Что сириец хотел сказать своей безобидной фразой?

Ровно в девять часов вечера он вошел в дом на улице Халбуни. Халати принял его немедленно. Сидя перед крохотными чашечками кофе, они начали разговор о ничего не значащих вещах, потом сириец внезапно спросил:

— В Хартуме в разговоре с Махмудие вы упомянули о сделке по нефти, заключенной вами несколько лет назад.

Коплан вздрогнул.

— Это так, — ответил он.

— Я никогда не принимаю слова за чистую монету, — заявил Халати, опустив глаза. — Поскольку я располагаю большими возможностями, я захотел проверить. Вы вели переговоры с сенатором по имени Баджистан, не так ли?

— Да. Кстати, мы с ним пришли к соглашению.

— Мне известно. Но я хотел бы узнать, почему вскоре после этого иранская служба безопасности арестовала вас.

Загадочная улыбка заиграла на губах Коплана.

— Трюк англичан в качестве наказания, — сказал он. — Они хотели посадить меня за решетку, потому что моя маленькая операция нарушала блокаду, объявленную ими в ответ на национализацию нефтеперерабатывающих заводов. Они меня скомпрометировали, обвинив в убийстве.

Несколько секунд Халати раздумывал. Коплан был далеко не так спокоен, как выглядел. Его объяснение могло пройти при условии, что сириец не знал некоторых подробностей. В частности, истинной причины пребывания Коплана в Тегеране в то время.

— Хм... Это правдоподобно, — признал наконец Халати, поглаживая свою щеку. — Но если я правильно понимаю, вам лучше больше не появляться в Иране.

— Для меня не может быть и речи о возвращении туда, — заявил Коплан. — Отправляйте меня куда хотите, только не туда.

Халати поглаживал свою плохо выбритую щеку. Наконец он поднял глаза на собеседника и сказал:

— Жаль. У меня бы нашлась для вас работа в этой стране. Она была бы вам по плечу. Ладно, не будем больше об этом думать.

Коплан мимикой выразил сожаление.

— Может, этим мог бы заняться Якобсен? — предположил он.

Халати взмахом руки отверг предложение.

— Он слишком похож на русского, — задумчиво проговорил он.

С души Коплана свалился огромный груз. Раз сириец сказал это, значит, у него не было сомнений на этот счет.

— А в районе Багдада? — спросил Халати. — В этом городе у вас никогда не было неприятностей?

— Я ни разу не бывал в Ираке.

— В таком случае я отправлю вас туда. Незачем вам болтаться в Дамаске, где я пока не могу предложить вам ничего интересного. Вы ведь инженер, не так ли?

— Да, но не работаю по специальности уже давно.

— Неважно. Главное, чтобы вы умели ориентироваться в технических вопросах. Я считаю, что вы можете одинаково успешно справиться как с активной операцией, так и...

Он поискал выражение и произнес с хитринкой:

— ... так и с дипломатической миссией.

— Вам решать, — сдержанно сказал Коплан. — О чем речь?

Халати закурил длинную сигарету с белым табаком. Остановив на Франсисе пронзительный взгляд, он спросил вместо того, чтобы ответить:

— Что вы хотели мне сказать насчет малышки Серве? Коплан принял серьезный вид.

— Клодин слишком умная девушка, чтобы заниматься вульгарной проституцией, — ответил он. — У нее есть достоинства, которые можно использовать с гораздо большим успехом. Посмотрите... В Мафраке она в лучшем стиле в два счета вскружила голову тому гарнизонному офицерику. Я направлял ее действия так, чтобы она по-настоящему свела Саббаха с ума, даже не поцеловав его. Такая девушка, если ею хорошо руководить, эффективнее незаполненного банковского счета с подписью или автомата. Нужно еще сыграть на ее настроении и не принуждать ее слишком грубо.

— Вы хорошо изучили проблему, — сыронизировал Халати. — Понятно, почему вас осудили за сутенерство. Сколько таких работало на вас?

— Три, не больше, — невозмутимо ответил Коплан. — Они действовали на Елисейских полях. Клиентура была, естественно, высокого полета. Дела шли неплохо.

— Забавно, — заметил сириец. — Вы похожи на кого угодно, только не на сутенера.

— Да, смешно, — весело признал Коплан. — А вы скорее наоборот.

Сириец не воспринял это двусмысленное замечание как оскорбление. Скорее оно польстило ему.

— Короче, — заключил он, — вы хотите закрепить Клодин за собой?

— Я даже готов купить ее у вас, если это можно. На мой взгляд, это хорошее вложение капитала.

— Я сдам вам ее во временное пользование, — согласился Халати. — За собой я оставлю право забрать ее у вас в случае необходимости.

— Спасибо, — сказал Коплан. — В любом случае, я буду использовать ее для нашего общего блага. Это само собой разумеется.

— Именно так я вижу дело. Ладно, везите ее в Багдад и крепко держите в руках.

Довольный успехом, Франсис спросил:

— Что там нужно делать?

Халати щелчком стряхнул пепел с сигареты.

— Вы поступите в распоряжение одного из моих коллег, руководящего деятельностью нашей организации в Ираке. Я вам расскажу, как можно с ним связаться.

Через день, утром, самолет, на котором летели Коплан и Клодин, приземлился в аэропорту иракской столицы.

Окруженная пустынными равнинами, столица раскинулась по обоим берегам Тигра. На центральной улице, шедшей параллельно реке, движение машин было затруднено невообразимой толпой торговцев, перегруженных осликов и даже трудолюбивых верблюдов с их благородной походкой. Этот проспект, эр Рашид-стрит, был самым современным в Багдаде. Здесь были известные отели, дорогие магазины, учреждения и банковские конторы.

На проспект выходили узенькие улочки, еще более заполненные людьми и невероятно зловонные.

Выполняя указание Халати, Коплан и Клодин остановились в «Регент-паласе» на эр Рашид-стрит. Едва устроившись, Коплан захотел пройтись. Клодин не выразила желания сопровождать его, и он ушел в старый город халифов один.

В скопище извилистых старых улочек было проложено несколько новых проспектов, но, искусственно прорубленные и застроенные жалкими домишками, они никак не напоминали улицы большого города.

В основном город состоял из бесконечного лабиринта мрачных, пропахших мочой и горелым жиром улочек, что характерно для всех мусульманских городов.

Несколько куполов и минаретов не вызывали воспоминаний о древней славе Багдада. Зато опытный глаз легко находил следы британского присутствия. Хотя королевство стало независимым, оно не порвало экономической связи с Великобританией, тем более что доходы оно получало от единственного богатства — нефти.

После этой прогулки, которая помогла ему познакомиться с современным Багдадом, Коплан вернулся в отель поужинать с Клодин. Та, все еще радостно изумленная тем, что ускользнула от ужасной власти Халати, проявляла к Франсису искреннюю привязанность, в которой физическая любовь соединялась с боязливым восхищением. Однако это не мешало молодой женщине говорить свободно.

Когда они выбрали столик в ресторане отеля и сели, она вдруг забеспокоилась о причине их присутствия в Багдаде, особенно о том, что касалось ее.

— Я пока и сам не знаю, — ответил ей Коллан. — Сначала я должен увидеть типа, адрес которого мне дал Халати.

— Мне пойти с тобой?

— Нет. Я выведу тебя на сцену, когда это будет совершенно необходимо.

— Какой ты хороший, — с признательностью проговорила она. — Но я буду смертельно скучать, пока тебя не будет.

— Я не думаю, чтобы эта встреча была долгой. Полагаю, меня просто введут в курс дела.

Они провели вторую половину дня в номере, за гораздо лучшим занятием, чем хождение по зловонным улочкам столицы.

Около десяти часов вечера Коплан вышел из отеля, остановил одно из многочисленных такси, ездивших по городу.

— Ночной клуб «Тамерлан», — сказал он шоферу.

Тот подумал две секунды, потом, прежде чем тронуться с места, назначил цену за проезд.

Удивленный Коплан заметил, что в машине нет счетчика. Он быстро подсчитал в уме, что запрошенная сумма соответствует примерно четыремстам франкам, согласился, и такси отправилось в путь.

Ехали недолго. Через три минуты машина остановилась перед заведением с неоновой вывеской, и Франсис заметил, что начал вечер не с самой удачной сделки: машина проехала всего триста метров.

Заплатив, он вошел в ночное заведение.

В прихожей бархатный занавес синего цвета закрывал вход в собственно зал. Чисто выбритый мужчина в смокинге, с набриолиненными волосами, поприветствовал европейца с профессиональной почтительностью.

— Я от Зайеда Халати, — сказал ему Коплан.

Лицо человека тотчас изменилось. Он сбросил угодливую маску, его неестественная улыбка исчезла.

— Как ваше имя? — спросил он как равный равного.

— Франсис Коплан.

Тот кивнул головой в знак одобрения.

— Пойдемте, — сказал он.

Он указал на дверь, которую Коплан не заметил, поскольку она сливалась со стеной прихожей. Только очень тонкая щель очерчивала ее контуры.

Человек провел гостя по винтовой лестнице, потом по коридору, где витал тяжелый пряный запах.

Подойдя к двери, он нажал на кнопку звонка. Дверь бесшумно открылась; Коплан увидел, что дверь стальная и имеет внушительную толщину.

Проводник сделал еще несколько шагов по коридору, разделенному пополам металлической дверью, потом, дождавшись сигнала — вспышки маленькой красной лампы, — ввел Коплана в кабинет, обставленный с поразительной роскошью.

Хозяин помещения — щеголь, одетый по-европейски, но турок или армянин по происхождению — сидел в глубоком кресле около стола и спокойно курил. Он бросил томный взгляд на вошедших, не выпуская янтарный мундштук, который держал в руке.

Проводник заговорил с ним по-арабски, несомненно представляя европейца. Взмахом длинных ресниц владелец «Тамерлана» отпустил своего подчиненного.

Коплан уже начал себя спрашивать, не является ли этот субъект с замашками сатрапа немым, когда наконец тот произнес слащавым голосом:

— Дайте мне ваш документ, выданный Халати.

— Простите, — ответил Коплан. — Кто вы?

— Полагаю, вы должны об этом догадываться?

— Естественно, но мне этого недостаточно. Я хочу быть уверен.

— Нури Гарибьян, ответственный за иракское отделение.

— Прекрасно. Вот документ.

Коплан сделал два шага вперед и подал листок бумаги, сложенный вчетверо. Гарибьян тряхнул листок, чтобы развернуть его. Он неторопливо прочел текст, написанный его сирийским коллегой, и мягко уронил бумагу на ковер.

— Значит, вы француз? Вы говорите по-английски без малейшего акцента.

— Три года в колледже Итен. Гарибьян кивнул.

— И вы инженер, судя по тому, что мне сообщают. Вы умеете обращаться со взрывчатыми веществами?

— Да, с распространенными видами взрывчатки: динамитом, нитроглицерином, пластиком.

Армянин вновь погрузился в раздумья.

— Я предполагаю поручить вам достаточно деликатную работу, — произнес он наконец. — Скажите мне прямо, способны ли вы успешно выполнить ее или предпочитаете, чтобы я поручил ее кому-нибудь другому?

— Объясните, о чем идет речь?

Гарибьян спокойно положил янтарную трубку на край подноса и с усилием выбрался из кресла.

— Вы знаете эту страну? — рассеянно осведомился он, подходя к шкафу, служившему баром и секретером одновременно.

— Нет, совсем не знаю, — сказал Коплан.

Владелец заведения со взятой из шкафа картой вернулся к столу и развернул ее.

— Посмотрите, — пригласил он.

Сунув руки в карманы, Коплан встал рядом с Гарибьяном. Тот был надушен, как танцовщица. Указательным пальцем, украшенным огромным драгоценным камнем, он показал две точки на карте:

— Мосул... Киркук... Это основные центры нефтяного производства в Ираке.

Его палец прочертил линию между городами. Жест сопровождался комментариями:

— Нефтепровод, идущий от первого месторождения, соединяется с тем, который транспортирует продукцию второго. Таким образом, по следующему участку транспортируется вся нефть, добытая в Ираке для нужд Европы. Вы понимаете?

— Прекрасно понимаю, — согласился Франсис.

Указательный палец Гарибьяна прочертил прямую линию влево, потом остановился на перекрестке, образованном тремя черными линиями.

— Здесь главный трубопровод разделяется на четыре: два диаметром в двенадцать дюймов идут в Триполи, в Ливан; один, в тридцать дюймов — в Банияс, в Сирию; последний, проходящий через Иорданию, выходит на средиземноморское побережье Ливана, в Сайду.

Этот был знаком Коплану лучше. Именно его несколько дней назад повредили вблизи Мафрака люди Халати. Гарибьян продолжал:

— Здесь, — сказал он, рисуя маленький кружок, — возле местечка Хадита на Евфрате, находится жизненный центр распределения иракской нефти. С одной стороны поступает нефть с месторождений, в другую уходят четыре трубы. Все эти нефтепроводы сходятся в мощной насосной станции, защищенной небольшим фортом.

На оливковом лице армянина появилась тревожащая улыбка.

Коплан, оторвав глаза от карты, посмотрел на своего собеседника. Тот обошел стол и снова сел в кресло, словно устал так стоять.

— ИПК — компания, семьдесят пять процентов акций которой контролируют иностранные фирмы, ее продукция снабжает большую часть Западной Европы. Вы сделали вывод? Он напрашивается!

Коплан, нахмурившись, вернулся в центр комнаты.

— Да, — сказал он, — вижу. Но в чем практически выразится эта работа?

Гарибьян произнес удивительно мягким голосом:

— Надо просто взорвать эту насосную станцию.

Глава XI

— Я должен буду выполнить эту работу один или мне будет помогать группа? — спросил Коплан.

— Это решайте сами, — заявил Гарибьян, беря наргиле. — Я могу дать вам некоторые предварительные сведения, но затем вам придется съездить и посмотреть место самому. Район наш набит археологическими достопримечательностями, ученые со всего мира шныряют там без конца. Ваше присутствие в Хадите не вызовет подозрений. Это позволит вам разработать план атаки, дающий максимум шансов на успех.

Коплан озабоченно почесал затылок.

Представлявшийся ему случай был фантастическим, но, с другой стороны, он внутренне сопротивлялся нанесению такого ужасного удара по снабжению нефтью Франции и Англии. Он не мог ни принять, ни отвергнуть это неожиданное предложение.

— На первый взгляд, — произнес он, — подобная операция представляет собой огромный риск. И не только при ее выполнении, но и после. Такая акция поставит на ноги все военные и полицейские силы страны.

— Согласен, — безмятежно ответил Гарибьян, — но это не самое страшное: следует также опасаться ответных мер британской Интеллидженс Сервис[4] и французского Второго бюро. Поэтому мы готовы заплатить большую сумму и предоставить вам безупречный способ бегства.

— Что вы называете большой суммой?

— Десять тысяч фунтов стерлингов золотом, в слитках или песком по вашему выбору.

У Коплана захватило дух.

Эквивалент двадцати кило золота за диверсию — это сумма. Правда, прямой ущерб и его последствия будут исчисляться десятками миллиардов.

Коплан машинально взял пачку сигарет, достал одну и закурил.

— Дело нужно обдумать, — сказал он, выпуская дым. — Я не хочу браться за него вслепую. Я дам вам твердый ответ после осмотра местности.

— Конечно, в такое предприятие не следует бросаться очертя голову, — одобрил Гарибьян. — Нужна тщательная подготовка. Я бы даже сказал, что она необходима.

Он сунул левую руку во внутренний карман своего пиджака, достал пачку банкнот и взглядом прикинул сумму.

— Это вам на покрытие первых расходов, — сказал он. — Не знаю, сколько здесь точно, но думаю, не меньше двухсот динаров. Приходите ко мне через несколько дней, после того как съездите в Хадиту.

Франсис взял деньги.

— Как можно добраться до этого захолустья? — спросил он.

— Возьмите напрокат автомобиль, без шофера. Дорога довольно приличная, на расстоянии более двухсот километров.

— Понятно, — сказал Коплан. — Вы получите от меня известия в самом ближайшем будущем.

Франсис уже собирался уйти, но Гарибьян окликнул его:

— Одну секундочку, пожалуйста. Халати мне сообщил, что с вами приехала одна из его пансионерок. Я знаю, что у него хороший вкус. Мне было бы очень приятно, если бы вы привели эту девушку на нашу следующую встречу.

Несмотря на любезный тон хозяина заведения, его пожелание было не просьбой, а приказом. Под женоподобной внешностью этого субъекта открывалась непреклонная и волевая натура, доходящая до жестокости.

— Я об этом подумаю, — пообещал Коплан.

Он взялся за ручку двери, но та не открывалась. Он обернулся к Гарибьяну и вопросительно посмотрел на него. Армянин бледно улыбнулся, протянул левую руку к полке, закрытой занавеской, сунул пальцы под ткань. Замок щелкнул.

Коплан повернул ручку, открыл дверь и, кивнув на прощанье, покинул своего нового шефа.

Стальная дверь в коридоре открылась автоматически. Он к ней практически не притронулся. Спустившись по винтовой лестнице, он снова оказался в прихожей.

Напомаженный сторожевой пес продолжал нести вахту. Он заговорщицки подмигнул Коплану, когда тот перешагивал порог входной двери.

Коплан вернулся в «Регент-палас» пешком. Он был рад немного подышать свежим воздухом.

На следующий день он вместе с Клодин поехал в Хадиту на взятом напрокат старом «роллс-ройсе». Мотор почтенной машины работал безупречно, и первые пятьдесят километров они проехали за час, поскольку загруженность дороги не позволяла развивать большие скорости.

Переправившись через Евфрат, путешественники поехали вдоль реки по равнинам Месопотамии. Вскоре они достигли маленького городка Хит и остановились там пообедать.

Не найдя ничего, что напоминало бы ресторан, они были вынуждены купить слишком сладкие пирожные, вкус которых смыли несколькими стаканами чая.

Потом поехали дальше.

До Хадиты было уже недалеко, когда им попался постоялый двор. По настойчивой просьбе Клодин Франсис остановился на несколько минут, чтобы они смогли полюбоваться экзотическим зрелищем: расхаживая между стоявшими и лежавшими верблюдами, бедуины в длинных платьях разных цветов носили полные бурдюки. Женщины, закутанные в покрывала, дети в лохмотьях своими криками добавляли картине живописности.

— Должно быть, то же самое происходило и двадцать веков назад, — задумчиво произнес Коплан. — В их жизни нефть ничего не изменила.

— Им на это наплевать, — уверила Клодин с великолепным апломбом.

— Этим — да, — согласился Франсис. — Но некоторые не воспринимают вещи с такой философичностью.

Они проехали еще километров тридцать по пустыне. Вдруг Коплан коснулся Клодин локтем и объявил:

— Смотри, вон насосная станция.

— Мы остановимся там?

— Да, — сказал он, глядя на белое здание, возле которого переплетались трубы.

Огромная труба, шедшая с другого берега Евфрата, исчезала под землей и шла к шлюзам и насосам, находившимся внутри строения. На западной стороне трубы выходили на поверхность и расходились двуми удаляющимися друг от друга линиями в пустыню.

Возле насосной станции стояло еще одно строение, несомненно предназначенное для жилья персонала. Построенное в строгом стиле с большими, широкими окнами, оно не выглядело промышленным зданием.

Этот важный стратегический пункт, через который проходил непрерывный поток нефти, не был защищен ничем, кроме непрочного забора из колючей проволоки и примитивного форта, воздвигнутого в сотне метров дальше, на возвышении. Вокруг была пустынная месопотамская степь, выжженная солнцем, только на западе голубели холмы Джезириха.

Машина быстро подъехала к перекрестку шоссе с дорогой. На углу этих двух тысячелетних путей возвышался, словно символ, технический комплекс, воздвигнутый сверхмеханизированной цивилизацией.

Было пять часов пополудни, страшная жара начинала спадать.

Припарковав машину в тени насосной станции, Коплан вышел из нее сам и помог Клодин. Охваченные странным чувством, они пошли вдоль проволочных заграждений.

Они не видели ни души. Можно было подумать, что оборудование, шум которого они слышали, работало автоматически, без участия человека.

Однако, когда они подошли к воротам, внезапно появился охранник. Он на английском поинтересовался причиной их визита.

— Ничего особенного, — ответил Коплан. — Я просто хотел встретиться с инженером, чтобы попросить у него некоторые объяснения.

Почти все европейцы, проезжавшие по дороге, просили о том же. Человек устало пригласил гостей пройти в небольшой прохладный холл с полом, вымощенным плиткой, где стоял сильный запах нефти.

Охранник пересек холл, привел в действие невидимый механизм, потом открыл дверь, и тут же рокот машин стал громче, но затих, когда дверь закрылась.

Таблички со стен кричали красными буквами: «Не курить — смертельно опасно».

Через секунду охранник вернулся в сопровождении крепкого мужчины с блестящим от пота лицом, одетого в белый халат, заляпанный масляными пятнами. Светло-каштановые волосы и кожа кирпичного цвета, как и сдержанное поведение, выдавали подданного Ее Величества королевы Великобритании.

— Джон Пенфолд, — представился инженер, извиняясь жестом за грязные руки. — Чем могу быть вам полезен?

— Простите, что отрываем вас от работы, — сказал Коп-лан, — но возможности получить эти сведения на этом шоссе довольно незначительны. Моя жена и я едем в Абу Кемаль, чтобы посмотреть на архелогические раскопки Мари. Есть ли поблизости место, где мы могли бы переночевать? Если судить по карте и путеводителю, это весьма проблематично.

— О? — произнес англичанин. — Не ломайте себе голову. Вы можете остановиться в соседнем здании. В нем есть комнаты для проезжающих. Обратитесь к консьержу.

— Превосходно! — обрадовался Франсис. — А поесть можно тоже?

— Разумеется! Есть столовая. Вы будете гостями ИПК. Он посмотрел на Клодин, машинально вытер руки о кусок пакли.

— Может быть, мы будем иметь удовольствие увидеться снова?

— Конечно. Мое дежурство заканчивается в шесть часов.

— О'кей. До скорого? — бросил Франсис.

Через пять минут он вошел в другое белое строение, где любезный консьерж, выслушав его объяснения, посоветовал подогнать машину к подъезду, чтобы облегчить выгрузку багажа.

Затем приехавших проводили коридорами, чистыми, как в больнице, к уютной комнате, имеющей душ, — неожиданная роскошь в этой каменистой пустыне. Консьерж сообщил, что ужин бывает между пятью тридцатью и восемью часами в общей столовой и что путешественники освобождаются от всякой платы.

Когда Коплан и его спутница остались одни, Клодин произнесла глухим голосом:

— Вот видишь, везде одно и то же. Нас принимают по-доброму, а ты готовишь этим ничего не подозревающим милым людям гадость.

— Отстань! — раздраженно ответил он. — Ты собираешься читать мне мораль всякий раз, когда мы будем работать вместе?

С обнаженным торсом, он открыл два больших чемодана, привезенные из Багдада, чтобы переодеться.

Раздосадованная Клодин сбросила платье и осталась в одних трусиках.

— А я? Кого еще мне придется очаровывать? — спросила она через некоторое время.

— Никого. Улыбайся и помалкивай. Это все, что я у тебя прошу.

Она подошла к нему и прижалась к его груди как можно крепче.

— Ты не в духе? — спросила она, ласкаясь.

Он отодвинулся, развернул ее и слегка шлепнул по заду.

— Нет, — ответил он. — Вот только, представь себе, у меня тоже бывают причины для недовольства. В эти моменты мне лучше не надоедать. Прими душ, а об остальном не заботься.

Через час, одетые более элегантно, хотя и без претензий, они вошли в зал столовой.

Разговоры десятка людей, собравшихся в этом зале, разом прекратились. Все взгляды обратились на вновь пришедших, и появление гостей было встречено почти тягостным молчанием.

Коплан поздоровался с присутствующими, поклонившись и сказав:

— Джентльмены...

Встав из-за столика, инженер Пенфолд отложил салфетку, чтобы пойти гостям навстречу.

— Будьте как дома, — радушно сказал он, — Садитесь, куда хотите... — Он покраснел. -...можете за мой столик.

Он указал рукой на два свободных места напротив его прибора.

— Охотно, — ответил Коплан.

Улыбающаяся Клодин молча кивнула.

За едой беседа касалась самых различных тем: достопримечательностей Ирака, жизни в Багдаде, мировой политики и других классических тем для разговора людей, никогда раньше не встречавшихся. Разговор неизбежно зашел о нефти вообще и ИПК в частности.

Клодин страшно скучала, тем более что она не понимала ничего из ведущихся при ней разговоров.

Около девяти часов вечера, сидя перед стаканами виски и куря одну сигарету за другой, мужчины все еще оживленно разговаривали.

— Это невероятно, — говорил Франсис. — Вы находитесь на жизненно важном пункте, в самом важном месте на пути перегонки иракской нефти к Средиземному морю, и лишены какой бы то ни было защиты. После диверсии против ваших нефтепроводов в Иордании и Сирии вы не принимаете никаких мер безопасности. Это безумие.

— А почему вы решили, что мы не защищены? — спросил Пенфолд, широко открывая наивные глаза.

Коплан сморщился, изображая осуждение и скептицизм.

— Может быть, вы и защищены, — сказал он, — но я этого не вижу. Если, конечно, вы не считаете защитой жалкий забор из колючей проволоки, который в Европе ставят по краям пастбищ.

Лицо Пенфолда осветилось улыбкой.

— Не доверяйте внешним признакам, — посоветовал он, подмигнув. — Забор служит для определения границ территории и мешает верблюдам расхаживать между внешними трубами.

Совершенно убежденный в эффективности системы обеспечения безопасности сооружений, он продолжал:

— Наиболее уязвимы насосы и шлюзы, открывающие различные трубопроводы, но они находятся внутри здания. Следовательно, для их разрушения нужно сначала проникнуть в здание.

— Это просто, — заметил Коплан. — Я и моя жена вошли на станцию без малейших помех.

— Да, в холл! — воскликнул Пенфолд. — Но пройти дальше вы бы не смогли. Следующая дверь запирается на замок, открыть который может только охранник снаружи. Кроме того, она стальная. Если дверь попытаются открыть силой, персонал, находящийся внутри, успеет предупредить гарнизон форта и взять оружие, стоящее в пирамидах на случай нападения. И это еще не все. Кроме постоянного наблюдения, осуществляемого солдатами, непрерывно патрулирующими окрестности, ночной радар сообщит радиооператору о любом постороннем присутствии в радиусе десяти километров. Если бы вы знали, сколько раз тревогу поднимали из-за безобидных животных!

Коплан принял скептический вид.

— Да, конечно, это несколько меняет дело, — согласился он. — Но что произойдет в случае, если массированную атаку предпримут люди, вооруженные автоматическим оружием?

— Не волнуйтесь, у нас есть пулеметы, — ответил Пенфолд. — А при первой же очереди радист вызовет подкрепления со станций Т-1 и Н-1, где есть вертолеты. Меньше чем за полчаса террористам придется иметь дело не только со здешним персоналом и двадцатью солдатами форта, но и с сорока бойцами с соседних станций. Всего это составит сотню смелых вооруженных людей. Вам не кажется, что это может отбить охоту у самых дерзких? Не считая того, что им некуда было бы отступать!.. Оставшихся в живых захватили бы прежде, чем они ушли на пятьдесят километров.

Коплан начинал понимать, почему Гарибьян предлагал десять тысяч фунтов стерлингов тому, кто преодолеет все эти трудности. Кажется, армянин был осведомлен куда лучше, чем показывал.

— Скажу честно: вы меня успокоили, — заявил Франсис, осушая свой стакан скотча. — После дела с Суэцким каналом уничтожение этого нефтепровода стало бы самой мерзкой штукой.

— Спите спокойно, — шепнул британский инженер. — Неприятности могут случиться дальше, трубу могут вывести из строя в другом месте, но только не здесь.

— Кстати, — спросил Коплан, — мне было бы очень интересно осмотреть вашу станцию. Полагаю, это не запрещено?

— Ничуть. Нужно только выполнить две маленькие формальности: дать себя обыскать, чтобы мы были уверены, что у вас нет оружия, и отдать паспорт, чтобы мы знали вашу личность. И все.

— В таком случае, я хватаюсь за эту возможность обеими руками, — сказал Франсис после очень короткого колебания. — Когда мы, моя жена и я, сможем осмотреть сооружение?

— Когда хотите. Завтра утром или немедленно. Но не надевайте элегантные вещи.

Коплан сделал вид, что советуется с Клодин.

— Давайте завтра утром.

Глава XII

Через день вечером Коплан пришел в «Тамерлан» один.

Телохранитель Гарибьяна, стоявший в прихожей, сразу узнал его и вместо того, чтобы направить в зал, снова провел его по маленькой потайной лестнице, ведшей в кабинет хозяина заведения.

Перед железной дверью Коплан заметил, что его проводник нажал на кнопку звонка не так, как в прошлый раз: сигнал изменился. Он, несомненно, менялся каждый день.

Впущенный в кабинет, Коплан поприветствовал Гарибьяна взмахом руки и сказал:

— Добрый вечер, шеф.

Гарибьян, одетый с иголочки, томно лежал в своем кресле и ответил ему взмахом длинных черных ресниц.

— Ну что? — спросил он мягким голосом.

Коплан, выражая мимикой сомнение, прислонился к столу и сунул обе руки в карманы.

— Конечно, нет ничего невозможного, — заявил он, глядя в пустоту. — Но дело кажется мне очень сложным, а шансы оставить там свою шкуру, на мой взгляд, слишком велики.

Брови Гарибьяна поднялись.

— Вы отказываетесь? — презрительно спросил он.

— Все будет зависеть от средств, которые вы сможете предоставить в мое распоряжение. Не скрою от вас, они должны быть значительными.

Армянин непринужденно махнул рукой, показывая тем самым, что это мелочи.

— Какие практические сведения вы смогли собрать?

Коплан подробно пересказал ему свой разговор с инженером Пенфилдом, потом то, что смог увидеть во время осмотра установок насосной станции.

— Из всего этого, — заключил он, — можно сделать несколько интересных выводов. Для успеха атаки нужно: отвлечь бдительность гарнизона форта и патрулей; помешать персоналу насосной станции воспользоваться рацией, чтобы вызвать помощь; действовать до наступления темноты, чтобы радар не подал сигнал тревоги, обнаружив в окрестностях посторонних; заставить охранника открыть железную дверь, закрывающую проход внутрь станции; наконец, надо действовать быстро, прежде чем персонал успеет вмешаться... Как видите, это требует серьезной подготовки, наличия группы решительных людей и довольно значительного снаряжения. А потом — недостаточно, чтобы участники акции осуществили свою программу. Нужно, чтобы они смогли уйти от охоты, которая начнется в ближайшие минуты.

Гарибьян смотрел на него с напряженным вниманием.

— Могли бы вы набросать мне топографический план обоих зданий и указать стратегические пункты?

— Конечно, — сказал Коплан, отходя от стола. — Это первое, что нужно для выработки плана. У вас есть бумага?

Хозяин заведения встал с кресла, зашел за письменный стол и открыл ящик.

— Вот, — сказал он, бросая Франсису несколько листков для печатной машинки. — Нарисуйте и напишите основное из того, что рассказали мне.

Коплан принялся за работу. В течение четверти часа он изобразил детали, выясненные за короткое пребывание на К-3: расположение проволочных заграждений, внешние трубы, расположение радиопередатчика, места входа и выхода нефтепроводов, размещение людей на станции, в прилегающем здании и в находящемся поблизости форте.

Мало-помалу он изобразил Гарибьяну точный план местности, сопроводив рисунок комментариями, призванными показать армянину, как люди ИПК могут отразить различные попытки диверсии.

Теперь Гарибьян хорошо понимал, почему замысел взорвать насосную станцию столкнулся с огромными трудностями. Одновременно он признавал проницательность и предусмотрительность человека, собравшего все эти сведения. Этот Коплан, который был далеко не дурак, возможно, мог бы справиться с подобным заданием. Но — и это было очевидно — потом организация его использовать больше не сможет.

Как бы отвечая мыслям Гарибьяна, Франсис коснулся наиболее щекотливой темы:

— Остается узнать, как можно будет уйти потом... Если предположить, что я сумею проникнуть на станцию и установить взрывные заряды замедленного действия так, чтобы персонал этого не заметил, мне остается десять минут, чтобы исчезнуть. Как только произойдет взрыв, форт предупредит штаб в Багдаде и по нашим следам будут брошены солдаты. С того момента придется бежать с огромной скоростью. Но куда и как?

Гарибьян несколько минут молчал. Он задумчиво поглаживал свои блестящие волосы. Коплан заговорил вновь:

— Не упускайте из виду, что люди К-3 не обязательно все погибнут при взрыве. Кое-кто останется в живых... Они меня знают и поймут, что нападение организовал я. Мой словесный портрет разошлют во всех направлениях. Воспользоваться общественным транспортом — поездом или самолетом — будет невозможно. Кроме того, как вы понимаете, я не стану продолжать подготовку к операции до тех пор, пока не будут улажены два момента: выплата десяти тысяч фунтов и мой последующий уход.

Армянин сел в кресло. Забыв про свое наргиле, он взял роскошный портсигар и протянул его Коплану.

— Если вы достигнете поставленной цели, — начал он, — я буду кровно заинтересован в том, чтобы обеспечить вам надежное убежище. Во-первых, потому, что я получу доказательство, что вы ценный человек; во-вторых, ради моей собственной безопасности. Если вы попадете в руки иракцев, я не дам и гроша за свою жизнь, потому что они сумеют вырвать у вас все, что известно вам об организаторах заговора. Так что не ломайте себе голову: я изучу этот аспект с особой тщательностью. А теперь, можете ли вы разработать план действий, определяющий роли людей, которые будут участвовать в деле вместе с вами? Кстати, сколько человек вам нужно?

— Не слишком много, но и не слишком мало, — ответил Коплан. — Четверо, но решительные парни, чьи достоинства вам известны и кому вы полностью доверяете.

— Я могу их вам предоставить. Составьте также список необходимого снаряжения, оружия и машин. Затем мы совместим ваш план с тем, что я подготовлю для вашего бегства.

— Согласен. Между прочим, я подумал и предпочитаю, чтобы гонорар мне выплатили золотым песком. Его удобнее перевозить и реализовывать.

Гарибьян кивнул головой в знак согласия, одновременно спрашивая себя, не будет ли наиболее надежным способом обеспечить свою безопасность после осуществления акции просто-напросто устранение тех, кто в ней участвовал. Кроме того, этот выход был более экономичным.

С непроницаемым лицом владелец ночного заведения поднял глаза на Коплана.

— Приходите ко мне завтра вечером, — сказал он. — Мы вместе доработаем детали и назначим дату.

— Договорились, — согласился Коплан. — Я немедленно примусь за работу. Всего хорошего, месье Гарибьян.

В глазах армянина блеснул огонек.

— Разве я не просил вас привести вашу очаровательную подружку Клодин, когда придете сюда вновь? — насмешливо напомнил он. — Я бы хотел увидеть эту девочку.

— Сегодня вечером она была не в форме, — сказал Коплан. — Она придет завтра.

— Не забудьте, — желчно сказал Гарибьян.

Он нажал кнопку, отпиравшую замок, и Коплан вышел. Охранник внизу тоже нажал кнопку, вделанную в стену, как только гость прошел мимо него.

Из дома, расположенного на другой стороне улицы, вышел торговец с лотком фиников и направился следом за Копланом.

Франсис нашел Клодин в их номере. Лежа на кровати в одной короткой нейлоновой рубашке, молодая женщина читала старую газету и ела рахат-лукум. Ее длинные ноги с благородными линиями выделялись на ярко-красном покрывале.

Коплан рассеянно поцеловал ее в губы, потом с озабоченным лицом снял пиджак и налил себе стакан виски.

— Что-нибудь не так? — спросила Клодин, заметившая его задумчивый вид.

— Все нормально, — ответил он. — Только мне придется заняться писаниной, и это обещает быть трудным. Мне грозит просидеть за этой работой добрую часть ночи.

— Черт! — воскликнула раздосадованная Клодин. — Теперь ты превращаешься в канцелярскую крысу?

Он поднял указательный палец и поправил:

— В стратега, моя дорогая. Оставив свой веселый тон, он добавил:

— И в этой стратегии тебе, к сожалению, придется тоже сыграть роль.

— О, — вздохнула она, — незачем употреблять громкие слова. Моя роль всегда одна и та же.

Она поставила коробочку с лукумом на ночной столик, сунула ноги в туфли и подошла к Франсису.

— Кто на этот раз? — устало спросила она.

Он взял ее за талию, посмотрел нежным взглядом.

— Тип, на которого мы работаем, — произнес он вполголоса. — Хозяин «Тамерлана».

Она положила свою белокурую голову на мускулистое плечо Коплана, обняла его обеими руками.

— Ты рассчитываешь на меня, чтобы улучшить свое положение? — удивилась она.

Руки Коплана, как тиски, замкнулись на нежных бедрах девушки.

— Сумасшедшая, — буркнул он, задетый за живое. — Ты когда-нибудь избавишься от мышления проститутки?

Обиженная, она, побледнев, прикусила губу.

— Прости, — прошептала она, сильно огорченная. — Я должна была догадаться, что...

— Ты ни о чем не можешь догадываться, — ответил он со снисходительной строгостью. — Подожди хотя бы, пока я тебе не объясню.

Он подвел ее к креслу, сел и посадил к себе на колени. От ее нежного теплого тела шел опьяняющий аромат, такой же волнующий, как округлости ее бедер и вызывающая грудь.

— Я надеюсь, что все пройдет так же, как в Мафраке, — продолжил он, — но здесь будет опаснее для нас обоих. Может быть, тебе придется уступить Гарибьяну.

Она выпрямилась и посмотрела в его глаза.

— От твоих слов у меня пошли мурашки. Что ты готовишь?

Он хотел все рассказать, чтобы она сознательно сыграла свою роль, но решил не вызывать у нее слишком сильного беспокойства.

— Гарибьян, хозяин того заведения, должно быть, очень пылкий тип, несмотря на свою ледяную внешность, — продолжил он более легкомысленным тоном. — Соблазни его, но помни, что это шеф, человек ранга Халати. Ты лучше меня знаешь, какую технику применить: холодность, дерзость, презрение. Надо его помучить, чтобы он понял, что сразу у него ничего не получится. Поскольку он не хочет портить со мной отношения, он пока не посмеет показать зубы. Сечешь?

Она не очень хорошо понимала, куда клонил Франсис.

— Слушай, что это значит? — спросила она. — Ты работаешь на него или против?

— Пятьдесят на пятьдесят... Что же касается реальных целей твоей кампании по очаровыванию, вот в чем они заключаются. В первую очередь надо узнать, как ГарибьЯн открывает и закрывает на расстоянии двери, ведущие в его кабинет. Во-вторых, отвлечь его, чтобы освободить мне руки в нужный момент.

Сочтя это объяснение пока что достаточным, он встал, держа Клодин на руках, сделал три шага со своей приятной ношей и опустил молодую женщину на кровать.

— Спокойной ночи, — пожелал он в отличном настроении. — Я тебя предупредил, что быть моей помощницей не всегда радость.

Он выключил весь свет, кроме маленькой лампы на секретере. Затем, вооружившись стопкой писчей бумаги и ручкой, он взялся за работу.

Проблемы, которые ему предстояло решить, были куда сложнее, чем полагал Гарибьян. Он должен был проработать все очень тщательно, не забыв ни малейшей детали.

К четырем часам утра в основном план был готов. Оставив на следующий день составление списка снаряжения, Коплан скользнул под простыню, стараясь не разбудить Клодин, спавшую без снов.

Они пришли в «Тамерлан» к одиннадцати часам вечера; путем, уже ставшим для Франсиса знакомым, их проводили в логово Гарибьяна. У того просветлело лицо, когда он увидел Клодин. Его обычно бегающий взгляд окинул ее и изучил с головы до ног.

На ней было вечернее платье из черного бархата, скромное, но элегантное, украшенное стразами. Матовая ткань облегала ее юные формы.

— Поздравляю, — пробормотал армянин, обращаясь к Франсису. — Если ее пыл соответствует манерам, ваша протеже должна уметь защищаться.

Делая вид, что игнорирует этот осмотр, Клодин открыла сумочку, посмотрелась в зеркало и небрежно поправила свою прическу.

— Хорошая штучка, — подтвердил Коплан свысока. — Одна проблема: поганый характер. Она не всегда соглашается. У мадам есть свои принципы, и твердо сформировавшиеся.

— Понимаю, — сказал Гарибьян с кошачьей любезностью, очарованный светлыми волосами и аппетитной фигурой европейки. — Может быть, выпьем шампанского?

Вопрос адресовался Клодин.

— Я его терпеть не могу, — заявила она. — К тому же то, что подают на Востоке, просто омерзительно.

Она села в одно из кресел, закинула ногу на ногу. Послышалось шуршание чулок. Открывшиеся круглые колени привлекли взгляд армянина. Поскольку кресло было очень низким, Гарибьян увидел чуть больше, чем красивые колени, обтянутые шелком.

— Тогда виски? — предложил он.

— Ну, на худой конец... — соизволила ответить Клодин. Хозяин указал Коплану на маленький бар.

— Налейте, — сказал он с жестом знатного вельможи. Коплан взял три бокала, нашел среди бутылок ту, где было виски. Он вернулся к Гарибьяну и протянул ему бокал, до трети наполненный сильно окрашенным напитком. Затем он налил Клодин, а третий оставил себе. Они выпили молча.

— Я принес вам бумаги, — заявил Коплан. — Может, сначала покончим с серьезными делами?

Гарибьян кивнул в знак согласия.

— Она могла бы спуститься в кабаре, — решил он. — Я провожу ее. Мои люди внизу посмотрят за ней, пока мы не закончим.

Как уверенный в себе шеф он взглядом велел Клодин встать. Она знала нравы преступного мира: приказы босса надо выполнять.

Гарибьян легко сжал руку молодой женщины и вышел вместе с ней через дверь, которой Коплан еще не пользовался. Когда она открылась, звуки игравшего в зале оркестра стали слышнее.

Держа бокал в руках, Франсис ждал. Через несколько минут владелец заведения вернулся.

— Красивая девочка, — твердо сказал он. — Вы дадите мне ее на вечерок, да?

Коплан, тоже знавший традиции, быстро кивнул.

— Когда захотите, месье Гарибьян. Но, между нами, мне кажется, что в ваших интересах не слишком торопиться. Она намного лучше, когда ей не выкручивают руки. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Армянин с горящими глазами принял хитрый вид.

— Вышколить ее — ваша забота. Пришлите ее ко мне, когда она будет расположена поразвлечься.

— Я займусь этим, — пообещал Коплан, вынимая из кармана пачку листков. — Не хотите ли взглянуть на это? Я считаю, что план сработан хорошо.

Около часу он подробно объяснял Гарибьяну, как собирается атаковать насосную станцию К-3 и как должны следовать друг за другом фазы операции. С безупречной точностью почти до секунд отвлекающий маневр, нападение на радиоточку, проникновение на станцию и закладка снарядов должны были идти одно за другим в установленном порядке, хотя атакующие не имели возможности поддерживать между собой связь. Программа заканчивалась следующими словами: «Прикрываемый номером 5, сидящим с автоматом в машине, номер 1 садится в нее и едет в направлении Багдада, в то время как номера 2, 3 и 4 бегут к сирийской границе».

— Вот, — добавил Коплан, — здесь должен быть задействован ваш план эвакуации.

Подумав, Гарибьян заявил:

— Последний абзац следует изменить. Я наметил участие вертолета, который заберет вас всех одновременно. Он приземлится в сотне метров от станции в указанное вами время и доставит вас в безопасное место.

— Браво! — бросил Коплан. — Это лучше, чем я мог надеяться. Но куда он нас доставит?

У Гарибьяна не было никаких причин молчать. Он знал, что ни один из членов группы не спасется: все они будут перебиты через два часа после приземления.

— Он доставит вас на нейтральную территорию Тавал, — ответил он.

Глава XIII

— Тавал? — повторил Коплан, которому это название не говорило ровно ничего. — Где это?

— Это малоизвестное место, — ответил Гарибьян. — Анклав в форме ромба между Ираком и Саудовской Аравией, одна из вершин его касается эмирата Кувейт. Несколько квадратных километров пустыни с поселком в центре, на перекрестке трех дорог. Непонятно, почему эта территория пользуется особым статусом ничейной земли. Вы можете прожить там хоть десять лет, а полиция об этом не узнает.

— Да? — удивленно спросил Коплан. — И кто-нибудь там даст нам приют?

— Да, на столько, на сколько вы захотите.

— Ну что же, этот выход кажется мне лучше любого другого, — сказал Коплан. — Нам остается только установить дату рейда и закончить подготовку.

Гарибьян подумал, поглаживая свой подбородок.

— Чтобы достать запрошенное вами снаряжение, мне потребуется три дня. Скажем, четырнадцатого декабря?

— Хм... Да... Четырнадцатого, в сумерках. Час "Ч", например, девятнадцать ноль-ноль.

— Хорошо, — согласился армянин. — Накануне мы устроим совещание всех участников, чтобы распределить роли и уладить последние детали.

Франсис собрал бумаги, разложенные на столе, и сунул их в карман со словами:

— В этих условиях дело не может сорваться. А вопрос оплаты?

— Его уладить легко, — уверил Гарибьян. — Пилот вертолета будет кружить над местом четверть часа после того, как возьмет вас всех на борт. Сверху он увидит, взорвется станция или нет. В первом случае ваша плата будет выдана сразу по прибытии самим эмиром. Если дело сорвется, вы получите право на премию в тысячу динаров.

Коплан подумал, что этот способ в обоих случаях предоставлял минимум гарантий.

Но, внешне довольный, он заключил:

— Пойдет, но предупредите пилота, что мы впятером будем держать его в качестве заложника до исполнения контракта. Если он попытается наврать эмиру, то до старости не доживет.

На мгновение плутовская физиономия Гарибьяна посуровела.

— В случае победы на вас будут смотреть как на героев, — пообещал он. — Зачем нам лишать себя ваших услуг, не сдержав своего слова?

— Это было бы неудачным расчетом, — сказал Коплан. — Ну вот, теперь, когда все выяснено, вы можете позвать Клодин.

— Я схожу за ней, — решил Гарибьян. — Наливайте виски.

Через четыре дня после этой встречи в «Тамерлане», то есть 14 декабря, в день, назначенный для рейда, Коплан встал в семь утра и заставил свою помощницу последовать его примеру.

— Ты с ума сошел? — заупрямилась Клодин. — Ты вернулся в два часа ночи и хочешь, чтобы мы уже встали?

— Да, и быстро, — заявил Франсис. — Сегодня у нас много работы.

Верный себе, он абсолютно ничего не говорил Клодин ни о своих делах с Гарибьяном, ни о намеченной операции на насосной станции К-3. Он отвечал на ее вопросы уклончиво, и никакая настойчивость Клодин не могла заставить его нарушить это правило.

После Мафрака она стала подчиняться Франсису, не пытаясь понять его. Уступила его приказу она и на этот раз, но была очень недовольна. Около четверти девятого Коплан закурил сигарету и, сев напротив Клодин, начал объяснять ей обстановку.

— Слушай меня очень внимательно, — сказал он ей с необычной для него серьезностью. — Этот день станет поворотным в нашей жизни, и многое будет зависеть от тебя.

Это вступление усилило тревожные предчувствия, которые владели Клодин с самого пробуждения. Коплан продолжал:

— Начиная с приезда в Багдад я не мог сделать ни шагу, чтобы за мной по пятам не ходил «хвост». Полагаю, тебя это не особо удивляет, коль скоро в Дамаске Халати поручил тебе следить, куда я хожу. Правда?

Он смотрел ей прямо в глаза взглядом ни добрым, ни злым, но проникавшим до глубины души.

— Правда, — просто призналась она.

— Когда мы вернулись из Мафрака, — сказал он, — Халати прислал ко мне Якобсена, чтобы заставить меня участвовать в ликвидации, которую вполне мог бы поручить одному из своих громил. Отличный способ проверить мою верность и заодно предостеречь от возможных попыток предать его. И в это время Халати получил возможность расспросить тебя. Поскольку все говорит в мою пользу, он посылает меня к Гарибьяну, а тот, не менее подозрительный, чем он, устанавливает за мной постоянную слежку. Отметь, что на его месте я поступил бы так же.

Он сделал затяжку, медленно выпустил дым, пока Клодин ждала продолжения со смесью страха и надежды.

— Сегодня, — снова заговорил Коплан тем же сдержанным тоном, — мне нужно передать в посольство Франции письмо. Гарибьян об этом знать не должен. Ни в коем случае, слышишь?

Клодин кивнула.

— Я отдам его тебе, — продолжил Франсис. — Ты отнесешь его сегодня утром. Отдашь его в руки военного атташе.

Это было сказано со спокойной властностью, без угрозы, но очень убедительно.

Не дожидаясь ее ответа, Коплан добавил:

— Мы расстанемся на весь день. Сегодня вечером, точнее, в двадцать тридцать, ты нанесешь визит нашему другу Гарибьяну. Он будет тебя ждать... Ты должна любым способом помешать ему выйти из кабинета до девяти часов.

Его голос стал резче, в серых глазах появился металлический блеск. Клодин со сжавшимся сердцем молча кивнула.

— Когда услышишь звонок, нажмешь на кнопку, открывающую дверь. Запомни: вторая слева, под занавеской. Действуй прежде, чем Гарибьян поймет, что это не условный сигнал, даже если придется ударить его, чтобы добраться до кнопки.

Коплан отвел от нее свой повелительный взгляд, сбросил с рукава кончиками пальцев крошку пепла.

— Об остальном не волнуйся, — заключил он. — Как только у тебя появится возможность, возвращайся в «Регент-палас» и жди меня столько, сколько понадобится. Возможно, ты не увидишь меня два-три дня, но не волнуйся... Собирайся, пошли.

Через несколько минут они свернули с эр Рашид-стрит в лабиринт улочек, окружающих минарет Сок-эль-Газель, и настолько узких, что по ним не всегда могли пройти рядом два человека.

Когда, сделав широкий круг, они вышли на улочку, которая вновь вывела их на эр Рашид-стрит, Франсис ущипнул Клодин за руку и шепнул ей на ухо:

— Дальше иди одна. Иди прямо и садись в такси, как только выйдешь на проспект. Я прикрою тебя. До свиданья.

Он подтолкнул молодую женщину. Вскоре он остановился перед лавочкой, где продавались изделия из меди. Он долго разглядывал цилиндрическую кофейную мельницу, очень изящную.

Он купил мельницу, попросил ее завернуть, потом, уверенный, что дал Клодин достаточно времени, чтобы оторваться от преследователя, который теперь уже не мог ее догнать, он вернулся в отель.

Когда четверть часа спустя он снова вышел из отеля, уже без мельницы, но с «маузером» калибра девять, оттягивавшим его внутренний карман, им овладела нервозность.

Он дошел до Исламского музея, устроенного в здании четырнадцатого века, и заметил машину, предоставленную в его распоряжение Гарибьяном. Это был серый «бентли» с номером ИРК 6875 на зеленой табличке.

Ключи лежали у него в кармане. Он сел в роскошную машину, не проверив, положены ли в багажник оружие и боеприпасы, запрошенные им у владельца «Тамерлана».

Франсис медленно проехал вдоль Тигра, а затем свернул в сторону Хаббанийи. Он ехал тем же маршрутом, что и шесть дней назад, когда вместе с Клодин ездил на станцию К-3. У него появилось неприятное чувство, что он приближается к катастрофе. Его мучила масса вопросов относительно эффективности его плана. Слишком уж тщательно были расписаны детали операции, и достаточно было пустяка, чтобы нарушить их осуществление.

В пять часов он сделал остановку в Хите, на берегу Евфрата.

Его мысли были очень далеки от археологии, но он сделал вид, что интересуется знаменитыми источниками, из которых, по словам Геродота, добывали битум, необходимый для цементирования кирпичей при строительстве древнего Вавилона.

Сдерживая свое нетерпение, он сел в машину только без четверти шесть. До разветвления нефтепровода оставалось проехать еще восемьдесят километров.

Солнце клонилось к закату. Под его ослабевшими розовыми и оранжевыми лучами пустыня приобретала какое-то странное очарование.

«Бентли» обогнал бедуина, ехавшего на осле. Этот мирный араб, направлявшийся в Хадиту, был не кто иной, как номер 5 — человек, который должен был прикрыть отход Коплана после закладки на станции взрывных и зажигательных снарядов.

Метрах в трехстах от К-3 Коплан посмотрел на свои часы. Без трех минут семь. Возбуждение Франсиса все усиливалось.

Он остановил машину и прислушался. Ровно в семь часов вдалеке, в стороне деревни Хадита, началась стрельба. Номер 4 и номер 3 строго выполняли приказ, по которому должны были произвести отвлекающий маневр и завлечь патрули в улочки старого города.

От форта до Хадиты было около трех километров. На верблюдах солдаты могли прибыть на место меньше чем за четверть часа. Поэтому атака на радиостанцию, расположенную в жилом корпусе, была намечена на девятнадцать двадцать. Это было задание для номера 2.

Коплан видел издалека солдат, спешащих к поселку.

Бедуин на осле приближался. Франсис видел его в зеркале заднего обзора как черную точку.

В девятнадцать семнадцать он завел мотор «бентли» и тронулся с места. Он доехал почти до насосной станции. Прежде чем поставить машину на ручной тормоз, он дружески махнул рукой охраннику, стоявшему у входа.

Двое арабов в лохмотьях (обозначенные в плане под номерами 3 и 4) выпустили в воздух несколько автоматных очередей, потом побежали к тропинке, параллельной толстой трубе нефтепровода, идущего из Киркука. Пока перепуганные жители деревни в панике разбегались во вес стороны, недоумевая, какое несчастье обрушилось на них, послышалась еще одна очередь.

Сраженные пулями, двое диверсантов повернулись вокруг своей оси и рухнули на землю, держа в руках оружие. Пули разорвали им грудную клетку, и номера 3 и 4 умерли прежде, чем их головы коснулись земли.

Когда звуки выстрелов донеслись до ушей номера 2, спокойно поедавшего фиги на обочине дороги в пятидесяти метрах от белого здания, бандит, не зная, что произошло на самом деле, обрадовался строгому соблюдению плана операции.

Он увидел, как солдаты форта вскочили на верблюдов и с криками помчались к Хадите.

Он подождал, пока отряд скроется вдали, потом спокойно достал из своего узелка пару сандалий и надел их на свои босые ноги. Затем сунул в складки пояса пистолет и гранаты.

Когда он увидел приближающуюся к станции серую машину, на его смуглом лице появилась жестокая улыбка. Он встал и пошел к белому зданию с широкими окнами, на котором была эмблема ИПК.

Радиостанция находилась на третьем этаже; идти к ней нужно было по мраморной лестнице, поднимавшейся из коридора сразу за комнатой консьержа.

Прежде чем предстать перед консьержем в облике жалкого нищего, номер 2 посмотрел на часы. Девятнадцать часов восемнадцать минут. Идеально!

Походкой изнуренного человека он прошел вдоль проволочного заграждения, свернул направо, к фасаду здания. В корпусе царила полная тишина, в окнах никого не было видно.

Человек поднялся по ступенькам к входной двери и нажал кнопку звонка, вызывая консьержа.

Тот вышел из своей комнаты. Это был плотный субъект, широкий как шкаф. Его лицо выразило недовольство, когда он увидел, что пришедший — араб. Однако он все же открыл стеклянную дверь.

Рука номера 2 выхватила «люгер», спрятанный в складках, но каким бы быстрым ни было его движение, его опередил прямой удар в лицо, швырнувший его на песок эспланады.

У араба еще хватило бы сил нажать на спусковой крючок, но он не успел этого сделать, так как трое мужчин навалились на него. Вырванный чьей-то властной рукой пистолет исчез, как по волшебству. Несколько ударов в лицо окончательно убедили номер 2, что игра проиграна. Он словно перышко был перенесен в дом, и на секунду нарушенное спокойствие снова обволокло здание ИПК.

В этот момент Коплан вошел в холл в сопровождении охранника. Не успели они сделать и пяти шагов, как бронированная дверь открылась, пропуская инженера Пенфолда и мужчину лет тридцати пяти с загорелым лицом с квадратной челюстью.

Тот обменялся с Копланом энергичным рукопожатием.

— Вы оказали нам огромную услугу, месье Коплан, — произнес он глухим голосом. — Моя фамилия Перри. Я в вашем распоряжении.

Инженер Пенфолд в свою очередь пожал руку Коплану, который ответил агенту Интеллидженс Сервис:

— Поскорее надевайте джеллабу. Через десять минут мы побежим со страшной скоростью. Ваши коллеги на месте?

— Да, — ответил Перри. — У нас было мало времени, чтобы выполнить ваши инструкции, но все, о чем вы просили, сделано. Ваше посольство предупредило наше только в десять утра сегодня.

— Предупредить вас раньше было невозможно, — отрезал Франсис.

Перри оделся в рубище, переданное ему. Должно быть, он не впервые становился бедуином, поскольку превращение заняло рекордно короткое время, за что в мюзик-холле его бы наградили бурными аплодисментами.

— Вытрите вашу руку об мое лицо, — сказал Коплан инженеру. — Испачкайте меня смазкой и маслом. Надеюсь, вы что-нибудь придумали насчет пожара?

— Увидите, — радостно сказал Пенфолд, энергично пачкая лицо и одежду Франсиса.

В этот момент зазвонил телефон, висевший на стене. Перри снял трубку, послушал, потом просто ответил: «О'кей».

Он вернулся к группе и объявил:

— Радар засек вертолет. Он приближается.

— Хорошо, бежим, — решил Франсис, взъерошив себе волосы.

С пистолетом в руке Коплан побежал к выходу, англичанин за ним. Оба выскочили из насосной станции и вместо того, чтобы бежать к дороге, помчались со всей скоростью в пустыню.

Они пробежали метров сто, когда в стороне насосной станции раздались выстрелы. Двое арабов, как будто преследуемые всеми демонами ада, неслись по дороге. Вооруженные автоматами, они дали наугад несколько очередей, чтобы ответить на огонь по Коплану и Перри.

Номер 5 издалека следил за тем, что считал драматическим бегством номеров 4,3,2 и 1. Лежа на животе, он начал палить. Окна станции разлетелись на куски, и ответный огонь стал более интенсивным.

Если бы номер 2 был менее взволнован и менее сосредоточен на спусковом крючке, он бы заметил любопытный феномен: винтовки и пистолеты защитников станции посылали пули, которые, касаясь земли, не поднимали ни малейшего столбика пыли.

Рокот между двумя автоматными очередями сообщил номеру 5, что вертолет собирается садиться. Примерно в двухстах метрах от номера 5 его соединившиеся коллеги бежали к предполагаемому месту посадки машины.

Номер 5 прижал автомат к боку и, пригнувшись, побежал к товарищам. Но пробежал он немного, потому что в дело вступил тяжелый пулемет станции, стреляющий уже боевыми патронами. Номер 5 был подстрелен как заяц, убитый на бегу зарядом дроби. Он упал, несколько раз перевернулся и замер на теплой земле.

Четыре лопасти вертолета не переставали вращаться, пока Коплан и три лжеараба садились в него.

Пилот видел, как погиб последний из пяти пассажиров, которых следовало взять на борт. Торопясь покинуть это опасное место, он нажал газ прежде, чем закрылась дверь кабины.

Вертолет взмыл свечкой, описал широкий вираж, набирая высоту.

— Пошевеливайтесь, — задыхаясь, крикнул Коплан пилоту. — Через несколько секунд все взлетит на воздух!

Он еще произносил последнее слово, когда раздался сильнейший взрыв. Мощное пламя взметнулось в небо и наглухо закрыло его черными тучами, в которых исчезли станция и прилегающее здание.

Коплан издал совершенно искренний вздох облегчения, куда более искренний, чем восклицание, обращенное к пилоту, присланному Гарибьяном:

— Готово! Они не смогли разрядить взрывчатку. На лице спасателя появилась улыбка.

— Отличная работа! — закричал он, перекрывая гул мотора. — Жаль, что один из вас погиб!

Коплан и три агента ИС, все сидевшие сзади пилота, переглянулись, в их глазах горели веселые огоньки.

— Потери неизбежны! — закричал Коплан. — Теперь летите на юг.

Потом, после короткой паузы, он спросил:

— Кстати, куда точно вы нас везете?

— В Рукахаимию, территория Тавал. Мы сядем на центральном дворе дворца эмира... при условии, что нас не перехватят иракские истребители!

Но этого нечего было бояться. Ни один иракский истребитель и не пытался преградить путь этому вертолету.

Зато бедный спасатель был неприятно удивлен совершенно неожиданным сюрпризом: удар дубинкой по затылку сразу отправил его в нокаут.

Коплан тоже умел управлять вертолетами этого типа.

Глава XIV

В восемь часов десять минут вертолет приземлился в багдадском аэропорту, вдали от посадочных полос. Несомненно, были отданы специальные приказы, поскольку полиция аэропорта не обратила никакого внимания ни на прибытие машины, ни на пассажира, вышедшего из нее.

Коплан прошел через летное поле, потом по аэровокзалу и без колебаний направился к небесно-голубой машине с откидным верхом, на которой был французский дипломатический номер.

Благодаря сообщенному ему словесному портрету водитель «пежо» с открытым верхом сразу узнал в нем человека, которого должен был на рекордной скорости доставить в Багдад.

— Привет, коллега! — сердечно сказал он, когда Коплан открывал дверцу.

— Добрый вечер. Ребята на местах?

— Да, вооруженные до зубов, — подтвердил шофер — невысокий мужчина с очень смуглым лицом.

Он резко сорвался с места, перешел на вторую скорость, на третью, выехал на шоссе в Басру и погнал в центр Багдада.

— Я — Фабиани, — сообщил он своему пассажиру. — Это вы устроили такую суматоху в посольстве?

— Боюсь, да, — ответил Коплан с двусмысленной улыбкой. — И это только начало.

— Крупное дело?

— Огромное.

Машина выехала на эр Рашид-стрит, свернула налево и уже медленнее доехала до «Тамерлана». Когда она остановилась в двадцати метрах от входа в кабаре, Коплан посмотрел на часы: восемь двадцать восемь. Если Клодин еще не пришла, то должна появиться в ближайшие секунды. Франсис решил подождать пять минут.

— Вы не выходите? — удивился Фабиани. — Мне сказали, что вы торопитесь.

— Да, но немного опережаю расписание.

Едва он успел договорить, как заметил Клодин. Она вышла из такси и вошла в ночной клуб.

— Пошли, — бросил Коплан своему коллеге.

Они оставили машину, направились к ночному заведению и вошли в прихожую. Цербера на месте не было: он провожал Клодин к Гарибьяну.

— Оставайтесь здесь и не давайте никому выходить, — шепнул Коплан.

С револьвером в руке он открыл знакомую потайную дверь, быстро поднялся по лестнице и оказался в коридоре. Клодин и ее гид как раз входили в стальную дверь.

Беззвучными прыжками Коплан бросился вперед. Охранник обернулся и получил удар рукояткой «маузера» прямо в лоб. Клодин вздрогнула от неожиданности, поднесла руки к горлу. Ее глаза и рот широко открылись.

Властным взглядом Коплан остановил крик, готовый вырваться у нее. Он удержал свою жертву, не давая ей упасть. С болтающейся головой и залитым кровью лбом, телохранитель был всего лишь сломанной марионеткой. Над дверью Гарибьяна нетерпеливо мигала красная лампа.

Кивком головы Франсис приказал Клодин войти. Она взялась за ручку, повернула ее и, похолодев от страха, вошла в кабинет.

Гарибьян, напомаженный больше, чем всегда, встретил ее бархатным взглядом, но с кресла не поднялся. Позади Клодин возникла атлетическая фигура Коплана. Армянин, совершенно ошеломленный этим внезапным появлением, не успел даже пошевелиться. Страшный зрачок крупнокалиберного пистолета в двух метрах от лица совершенно парализовал его.

— Поднимите руки, живо! — приказал Коплан. — Клодин, выйди и стой в коридоре. Не бойся, если я выстрелю.

Страшно бледный, Гарибьян медленно подчинился. Он так глубоко сидел в своем кресле, что оно удерживало его точно капкан.

— Что... Что вы... — пробормотал хозяин ночного клуба.

— Заткнитесь! — отрезал Коплан. — Через час у вас появится возможность рассказать обо всем, о чем хотите, и даже больше.

Подняв пистолет, он дважды нажал на курок. Прозвучали оглушительные выстрелы. Гарибьян позеленел.

— Выше руки! — приказал Коплан, целясь в него.

За дверью, ведущей в зал, послышался глухой топот. Музыка прекратилась, и с первого этажа донесся гул.

Дверь в глубине с треском распахнулась, и в кабинет ворвались трое мужчин в смокингах, но с револьверами.

— Привет, ребята! — сказал Коплан. — Вот груз. И обыщите эту хибару сверху донизу. Где-то здесь должен быть радиопередатчик.

— Браво, Коплан! — воскликнул один из вошедших, дрожа от радости. — Все прошло отлично.

Коллеги Франсиса бросились на Гарибьяна, вытащили его из кресла и заломили ему руки за спину.

— Дальше действуйте одни, — сказал Франсис. — Я уезжаю с Фабиани. Встречаемся через сорок восемь часов в посольстве. И хорошенько потрясите этого малого. Он многое знает.

Он убрал свой пистолет, повернулся и открыл дверь в коридор. Бледная Клодин стояла, прижавшись к стене. Франсис взял ее за руку и повел к оставшейся открытой стальной двери.

— Возвращайся в отель и выпей бокал шампанского. От него тебе станет лучше. Не волнуйся, худшее уже позади.

У лестницы они увидели Фабиани, разговаривавшего с иракскими полицейскими. Коплан обратился к соотечественнику:

— Скажите им, что в «Тамерлане» дело закончено, хотя в зале наверняка нужно взять несколько типов. А мы поедем в аэропорт.

Клодин, которая была ни жива ни мертва, высадили на углу эр Рашид-стрит.

— Эта куколка наша? — спросил Фабиани, сворачивая на шоссе, идущее из Басры.

— Да, француженка, но не из «конторы», — ответил Франсис. — Может быть, Старик и возьмет ее к нам, я не знаю. Но она мне очень помогла.

Поглощенный дорогой Фабиани больше не задавал вопросов. Он догадывался, что коллега занят своими мыслями и момент для расспросов неподходящий.

У аэровокзала Коплан спрыгнул на землю прежде, чем машина окончательно остановилась.

— До скорого? — бросил он Фабиани. — И спасибо за прогулку.

Он вошел в здание аэровокзала, прошел на летное поле и через пять минут сел в вертолет, где его ждали трое англичан и связанный пилот.

Машина сразу же взлетела и взяла курс на юг.

Через час после ее взлета два иракских тяжелых транспортных самолета выехали на взлетную полосу и поднялись в воздух с интервалом в пять минут.

Расстояние между Багдадом и Рукахаимией равно четыремстам пятидесяти километрам. Около половины двенадцатого вертолет уже летел над территорией Тавала.

Во время полета арабскому летчику объяснили, что он должен делать после приземления; его роль была несложной. Просто он должен был вести себя так, как будто действительно привез участников нападения на насосную станцию К-3. В случае добросовестного исполнения ему обещали сохранить жизнь и дать крупную сумму денег, а при первом же подозрительном движении — пристрелить.

Приближаясь к поселку, вертолет снизился. Луны не было, но света звезд оказалось достаточно, чтобы открыть пассажирам феерическую панораму.

Напротив маленькой группы почти квадратных домиков возвышался дворец из «Тысячи и одной ночи», освещенный гирляндами электрических лампочек. Два купола и четыре изящные башенки с острыми верхушками придавали ему поэтический и таинственный, почти нереальный вид. Внезапно выросший посреди тысячи квадратных километров пустыни дворец казался вознесшимся по мановению волшебной палочки.

Онемев от восхищения, четверо секретных агентов любовались этим великолепным зданием, воплощавшим грезы их детства.

Английский пилот медленно сделал круг над дворцом, пролетел возле белых башен и поискал на огромном дворе между толстыми стенами свободное место, чтобы посадить машину.

На этом дворе лежали верблюды, стояли палатки и бегали люди.

Вертолет осторожно сел. Его лопасти рассекали воздух с тихим шорохом.

Освобожденный от веревок араб, находившийся на прицеле у Коплана и двух англичан, выглядел жалким.

Когда урчание мотора прекратилось, пассажиры услышали радостные, возбужденные голоса бедуинов, собравшихся вокруг вертолета. Ударом колена Коплан дал пленному понять, что настало время играть роль.

Тот постарался изобразить улыбку. Он открыл дверцу и, обращаясь к своим единоверцам, хрипло произнес две фразы, еще более усилившие энтузиазм.

Один за другим пассажиры вертолета, за исключением британского агента, умевшего управлять машиной, спрыгнули на землю.

По толпе прошло движение, и она раздвинулась, пропуская эмира, которого окружала его личная стража, вооруженная ятаганами.

Эмир Хассани был весь в белом, на голове красовался плоский тюрбан, продленный куском ткани, падавшим на плечи. У него было хищное лицо со слегка расплывшимися чертами, выдававшими воина и любителя наслаждений, властного и безжалостного государя.

Сунув руки в широкие рукава, он остановился в трех метрах от прибывших. Его стража — парни высокого роста с непроницаемыми физиономиями — встала вокруг него, как колоннада.

Пилот-араб упал на землю перед эмиром, ткнулся лбом в пыль, потом, приподнявшись, произнес несколько слов.

Стоявшие за ним Коплан и двое агентов ИС молниеносно выхватили свои пистолеты. Три пули были выпущены одновременно и поразили в сердце троих стражников эмира. Второй залп ликвидировал трех других великанов.

Толпа завопила и в беспорядке отхлынула, в то время как Хассани, стоявший один среди шести трупов, напрягся, как хищник, и сунул руку за широкий шелковый пояс.

Из кабины вертолета ударила автоматная очередь по первым рядам зрителей, и многие упали на землю.

Воспользовавшись растерянностью эмира, чьи глаза обратились к заговорившему автомату, Коплан бросился на него и сжал ему руку железной хваткой. Атака была внезапной, принца пустыни кто-то с жестокой силой прижал к земле, а его кинжал, описав изящную дугу, упал на камни с металлическим звоном.

Под прикрытием англичан, державших под прицелом бедуинов, Коплан задал эмиру великолепную трепку. Ребром ладони, кулаками и, наконец, ботинками Франсис систематически избивал почтенного хозяина Тавала, несмотря на его попытки оказать сопротивление.

Из окон дворца начали стрелять мушкеты, и пули стали ложиться вокруг островка, образованного двумя дерущимися и агентами ИС.

Из вертолета быстро ответил автомат, всаживая пули в стрелков, засевших в здании. Револьверы англичан выплюнули наугад в толпу несколько предупреждающих выстрелов, чтобы остановить возможную массовую атаку.

С мясниковским «ха!» Коплан нанес Хассани решающий удар, покончивший с его сопротивлением. Весь в поту, он встал и тоже выхватил пистолет, чтобы присоединиться к своим союзникам.

— Им пора уже быть здесь, — крикнул он своим британским коллегам. — Мы не можем держаться бесконечно.

Стоя возле эмира, он отправил три пули в вопиющую толпу, образовавшую живую стену вокруг них на расстоянии в двадцать метров.

Гул мотора постепенно перекрыл крики, а потом и вовсе заглушил их своим мощным звуком. Все подняли глаза к небу и были поражены, увидев раскрывающиеся в нем парашюты.

Тогда ярость сменилась ужасом. Непонятно каким образом большие деревянные ворота раскрылись, и все бедуины бросились со двора в пустыню.

Когда первые десантники ворвались во дворец, в большом дворе остались только пятеро живых, десятка три трупов, с десяток бегающих верблюдов и шесть «кадиллаков», стоявших у заднего фасада здания.

Через две недели в Париже состоялось совещание представителей Интеллидженс Сервис и Второго бюро.

Англичан было трое: некий мистер Уорд, эксперт по проблемам Ближнего Востока, майор Перри из Управления политической разведки, отозванный ради этого со своего поста в Багдаде, и капитан Меллован из спецотдела МИ-5[5].

С французской стороны присутствовал шестидесятилетний мужчина со странной улыбкой в уголках губ, который представился под фамилией Левье[6].

Вместе с ним были Фабиани — резидент французской разведки на Ближнем Востоке, и Франсис Коплан — специальный агент, вернувшийся с особого задания.

Коплан начал с того, что чистосердечно пожал руку Мелловану и сказал:

— Можете поставить крест на своих двухстах фунтах. Вы их никогда не увидите.

— Ошибаетесь, — флегматично поправил англичанин. — Адвокат Омар Табук возвратил их мне.

— Да? А я совершенно забыл про его обещание, — признался Коплан. — С тех пор произошло столько событий.

Они замолчали, потому что Левье пригласил их занять места за огромным круглым столом, щедро уставленным пепельницами.

Только мистер Уорд остался стоять. Он взял слово с той величественной отчужденностью, которая характерна для англичан, когда они говорят о действительно важных вещах. Поправив очки, он заявил, не глядя ни на кого:

— Так получилось... хм... что... дружеское сотрудничество между нашими странами привело... хм... к интересному результату. На первый взгляд нам кажется возможным именно так оценить исход операции мистера Коплана, проведенной при помощи наших служб и поддержке иракских властей.

Он замолчал, нахмурив брови, и поскреб ногтем крохотное пятнышко на полировке стола.

— Захват эмира Хассани и руководителей его организации — Халати в Сирии, Махмудие в Судане и Гарибьяна в Багдаде, — не считая других, чьи адреса нам теперь известны, наносит тяжелый удар по разветвленному заговору, имевшему целью прекратить снабжение наших стран нефтью. Я считаю, что нет необходимости напоминать обо все фактах, открывших нам существование этого заговора. Назову лишь некоторые из них: постоянные повреждения наших нефтепроводов; национализация перерабатывающих заводов; взрывы на нефтяных предприятиях Кувейта; отказ Сирии ремонтировать нефтепроводы, поврежденные на ее территории; нежелание Саудовской Аравии продавать свою нефть Европе во время Суэцкого кризиса и так далее. Все это общеизвестно... Когда мы пытались раскрыть происхождение заговора порознь, мы постоянно натыкались на непреодолимую стену. И вы, и мы потеряли в той части света многих агентов. Вот почему я благодарю месье Левье за то, что он взял на себя инициативу предложить провести эту операцию совместно. Я хотел бы сказать это перед началом собственно обсуждения.

Мистер Уорд сел и принялся играть цепочкой своих часов. Руководитель французской делегации произнес, не поднимаясь со стула:

— Ваше любезное вступление, мистер Уорд, должно было адресоваться не мне. Будем рассматривать его как дань памяти нашим товарищам, замученным и убитым при защите жизненно важной нефтяной дороги.

Достав из кармана свою старую добрую трубку, он принялся набивать ее; пока проворные пальцы двигались, он продолжал:

— Изучение документов, захваченных у эмира Хассани и его сообщников, принесет еще немало открытий. Я полагаю, что ваши службы, так же как и наши, без конца открывают все новые ответвления этой сети, деятельность которой охватывает весь арабский мир. К сожалению, мы не везде можем действовать с согласия местных властей. Поэтому теперь я предлагаю вам совместно изучить возможность тихой ликвидации еще оставшихся центров.

Все присутствующие прекрасно поняли, что он хотел сказать.

— Правительство Ее Величества разделяет эту озабоченность, — с достоинством ответил Уорд.

— Тактика разложения изнутри принесла хорошие результаты, — продолжал Старик, — и мы могли бы расширить ее, вновь объединив наши силы. Совершенно очевидно, что мистер Коплан не смог бы внедриться в эту организацию, если бы вначале мистер Меллован не велел вашему двойному агенту Абдулу Джабару взять его в дело.

Коплан и Меллован подмигнули друг другу.

Они мысленно переживали свое пребывание в Хартуме, постоянные разочарования и стычки, предназначенные для публики.

— Точно так же, — продолжал Старик своим немного задыхающимся голосом, — наши агенты могли бы и дальше попадать в ловушки, если бы вы не передали нам выводы майора Перри...

— Простите, — перебил Коплан, ставший более внимательным. — Вы хотите сказать, что от Перри узнали, как наши агенты всякий раз попадали в западню?

Начальник посмотрел на него сквозь пламя спички, которую подносил к трубке.

— Ну да, — подтвердил он. — После того как исчезли трое агентов ИС, майор заметил, что все они шли по следам, выявленным из документов, найденных у политических подстрекателей. У нас было то же самое. Мы много раз находили у подозреваемых сообщения, где речь шла о нефти и таинственных корреспондентах на Среднем Востоке. Агенты, брошенные по этим следам, не возвращались. Я, как и майор, убежден, что в каждом из этих случаев речь шла об умышленном маневре, широко применяемом агентами-провокаторами эмира, чтобы завлекать в ловушки агентов разведслужб западных стран.

Коплан покачал головой. Он вспомнил беднягу, которому Якобсен поджег руки, а он застрелил его из милосердия, чтобы избавить от долгого мучения.

— Именно так, — задумчиво прошептал он. — Постоянно действующая ловушка.

Старик кивнул, потом обратился к Уорду:

— Мы можем быть почти уверены, что наша сегодняшняя победа временная. Эмир Хассани, движимый ненавистью к Хашимитской династий, был тем не менее всего лишь орудием. Кто-то пользуется междоусобицами в мусульманском мире, чтобы нанести поражение нам. Этот противник не признает себя побежденным после разгрома организации эмира. Нужно объединить наши силы, поскольку борьба продолжается.

Уорд, рассматривая кончики своих пальцев, кивнул в знак согласия.

— Да, — задумчиво произнес он. — Мы больше полувека боролись между собой за преобладание в этом регионе. Теперь уже давно пора менять нашу тактику.

Примечания

1

Добрый вечер.

(обратно)

2

«Ирак петролеум компани» — Иракская нефтяная компания.

(обратно)

3

Второй отдел французского генштаба — военная разведка и контрразведка.

(обратно)

4

Британская разведка.

(обратно)

5

От «Милитари Интеллидженс» — спецотдел британской разведки.

(обратно)

6

Старик (франц.).

(обратно)

Оглавление

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV . . . . . . .

Реклама на сайте