«Компания чужаков»

Посвящается Джейн

и памяти моего отца (1922–1980)

Дозволь нам, о любовь,

Друг другу верным быть. Ведь этот мир, что рос

Пред нами, как страна исполнившихся грез, —

Так многолик, прекрасен он и нов, —

Не знает, в сущности, ни света, ни страстей,

Ни мира, ни тепла, ни чувств, ни состраданья,

И в нем мы бродим, как по полю брани,

Хранящему следы смятенья, бегств, смертей,

Где полчища слепцов сошлись в борьбе своей.

30 октября 1940 года, Лондон, 54-я ночь блицкрига

Она бежала, бежала, задыхаясь и крича, как в страшном сне, только на этот раз то не был сон, хотя огненные вспышки, оседавшие на землю медленно, как лепестки, и желтый свет, и темные улицы, и оранжевое марево на фоне померкшего неба — все это уже снилось ей раньше.

Страшный взрыв прогрохотал на соседней улице, земля затряслась под ногами, дрожь отдавалась во всем теле — еще немного, и она бы рухнула наземь, лицом в разбитые камни, беспомощно разбросав ноги. Удалось сохранить равновесие, оттолкнувшись обеими руками от низкой кирпичной стены, и вновь послышалось эхо ее торопливых шагов. Завидев пожарную машину возле того дома, она ускорила бег. Из брюха машины вызмеивались все новые шланги, присоединяясь к тем, что спутанным клубком спагетти лежали на стеклянно-черном асфальте, все больше воды проливалось на заднюю часть дома, который был уже не домом — лишь уцелевшей половиной. Стену полностью снесло взрывом, роскошный рояль двумя ножками завис над разверзшейся бездной, крышка его распахнулась, словно рояль облизывался от невыносимого жара; пламя пожирало струны, рвало их одну за другой, скручивало в мертвую, черную спираль.

Она стояла, прижав ладони к ушам, не впуская в себя жуткий гул разрушения. Но глаза и рот невольно раскрылись при виде того, как задняя часть дома неторопливо обрушилась в соседский сад и обнажилась кухня — противоестественно мирная, совсем не задетая взрывом. Шипение выползавшего из разорванных труб газа вдруг прорвалось огненным валом, прокатилось по улице, сшибая спасателей с ног. В кухне осталась лежать неподвижная фигурка в горящей одежде.

Подбежав к невысокой ограде дома, она закричала в раскаленный жар погибающего дома:

— Папа! Папочка!