«Кости»

Кости (fb2) - Кости (Алекс Делавэр - 23) 1584K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джонатан Келлерман

Джонатан Келлерман Кости

Посвящается Лайле

Особые благодарности

Ларри Малмбергу и Биллу Ходжмену

Глава 1

«Все так делают» — это не оправдание!

Неправда.

Если все так делают, значит, это нормально, верно? Проведя исследование, Ченс убедился, что не сделал ничего неправильного.

Он «погуглил» «мошенничество в старшей школе», поскольку в его наказание входила необходимость написать эссе. И обнаружил, что четыре из пяти учеников старшей школы — чертовы восемьдесят процентов! — мошенничают.

Правило большинства. Совсем как та штука в учебнике по социальным мерам… социальные нормы.

«Социальные нормы — это цемент, скрепляющий общество».

Когда Ченс попытался пошутить на эту тему с родителями, они не смеялись.

Точно так же, как когда он сказал им, что существуют гражданские права и что школа не может заставлять его заниматься общественными работами за пределами школьной территории. Это противоречит Конституции. Самое время позвонить в ACLU[1].

Отец неодобрительно сощурился. Ченс повернулся к маме, но та отвела глаза.

— ACLU? — Отец громко и смачно откашлялся, словно выкурил слишком много сигар. — Потому что мы платим немаленькие пожертвования в ACLU? — Он тяжело задышал. — Каждый чертов год. Ты это хочешь сказать?

Ченс ничего не ответил.

— Мило, ужасно мило… Ты на это намекаешь? Так вот что я тебе скажу: ты обманываешь. Постоянно. И ACLU срать хотела на то, что ты им скажешь.

— Следи за языком, Стив, — вмешалась мама.

— Не начинай, Сьюзен. У нас чертовски серьезная проблема, а я, похоже, единственный, кто не намерен накласть на это с большим прибором.

Мама поджала губы и занялась было своими ногтями, но потом повернулась спиной к мужу и сыну и стала возиться с тарелками на кухонной стойке.

— Это его проблема, Сьюзен, а не наша, и если он ею не займется, мы можем поцеловать Оксидентал — или любой другой мало-мальски приличный колледж — в задницу.

— Я займусь этим, пап, — пообещал Ченс с выражением лица, которое Сарабет называла «Мистер Искренность».

Она смеялась, когда он расстегивал ее лифчик: «Все покупаются на Мистера Искренность, Ченси, кроме меня. Я-то знаю, что это Мистер Обман».

Отец уставился на него.

— Эй, — продолжил Ченс, — признай, по крайней мере, что у меня хорошая зрительно-двигательная координация.

Отец длинно выругался и, топая ногами, вышел из кухни. Мать вздохнула:

— Он смирится с этим, — но тоже ушла.

Ченс выждал, дабы убедиться, что никто из них не вернется, и только потом улыбнулся.

Он был доволен своей зрительно-двигательной координацией.

Переведя свою «Моторолу Рейзор» в режим вибрации, он засовывал ее в боковой карман своих широких штанов-карго. Телефон с удобством размещался поверх кучи хлама, который Ченс напихал туда, чтобы создать своеобразную подставку.

Сарабет, сидевшая через три ряда от него, присылала эсэмэски с ответами на контрольную. Ченс ловко списывал их, зная, что его не поймают, потому что Шапиро — близорукий олух, который не выходит из-за своего стола и ничего не видит.

Кто мог знать, что Беркли придет поговорить о чем-то с Шапиро, зорко окинет взглядом класс и заметит, что Ченс пялится в свой карман? Весь класс делал то же самое, у всех в карманах вибрировали телефоны. Все списывали контрольную от начала до конца, потому что Шапиро был таким наивным дураком: вся параллель знала, что он не заметит, даже если в класс войдет голая Пэрис Хилтон и расставит ноги.

«Все так делают» — это не оправдание!

Рамли укоризненно покачивал своим длинным носом и говорил скорбным тоном, точно на похоронах. Ченс хотел ответить: «Значит, оно должно быть таковым, чувак». Вместо этого он сидел в кабинете Рамли, зажатый между родителями и, опустив голову, старался принять виноватый вид. Вместо этого вспоминал, как выглядел зад Сарабет в стрингах, — а в это время Рамли толкал бесконечную речь о чести, этике и истории Виндуордской подготовительной школы, и о том, что если школа решит известить администрацию Оксидентала, это будет иметь тяжелые последствия в том, что касается учебы Ченса в колледже.

Это заставило мать расплакаться.

Отец просто сидел, мрачно взирая на мир, и даже не протянул руку, чтобы взять со стола Рамли бумажный носовой платок, так что директору самому пришлось встать и протянуть платок матери Ченса. Одновременно он недовольно посмотрел на отца Ченса, из-за которого ему пришлось так утруждаться.

Сев обратно в кресло, Рамли снова завел свои нудные речи.

Ченс притворился, будто слушает; мама всхлипывала; у отца был такой вид, словно он хочет кого-нибудь побить. Когда Рамли наконец завершил речь, отец начал разглагольствовать о вкладе его семьи в жизнь Виндуордской школы, упомянув об участии Ченса в баскетбольных матчах и вспомнив то время, когда сам играл в школьной футбольной команде.

В конце концов, взрослые пришли к соглашению, и на их лицах появились довольные улыбки. Ченс чувствовал себя марионеткой, но старался сохранять серьезный вид: проявления радости были бы уже чем-то из разряда плохого кино.

Наказание 1: ему придется написать другой вариант контрольной — Шапиро составит этот вариант специально для него.

Наказание 2: больше никаких мобильников в школе.

— Быть может, этот прискорбный случай приведет к хорошим последствиям, молодой человек, — заявил Рамли. — Мы подумываем о всеобщем запрете мобильников в школьном здании.

«Ну, давайте, — подумал Ченс. — Я оказал вам услугу, вам следовало бы не наказывать меня, а вообще заплатить, как за консультацию».

Пока что все шло хорошо, и на секунду Ченс решил, что легко отделался. Затем:

Наказание 3: эссе. Ченс ненавидел письменные работы, обычно эссе за него писала Сарабет, но здесь она ничего не могла для него сделать, поскольку ему предстояло корпеть над работой в школе, в кабинете Рамли.

Но это все еще было ничего.

Потом последовало Наказание 4: «Поскольку частью всего этого должна быть определенная материальная ответственность, юный мистер Брендт».

Мать и отец согласились. Они втроем явно сговорились против него.

Ченс притворился, что согласен.

«Да, сэр, мне нужно расплатиться с долгами, и я сделаю это как можно быстрее, с должным прилежанием».

Он произнес какие-то заученные слова. Отец смотрел на него с выражением «кого ты разыгрываешь, парень?» — однако на мать и Рамли это, похоже, произвело впечатление.

Директор пожевал губами.

«Общественные работы».

О, черт.

И вот к чему это привело.

Он сидит в офисе Организации спасения Болота в одиннадцатый вечер своего тридцатидневного наказания. Мерзкая тесная комнатка со стенами цвета дерьма, на которых нарисованы утки, жуки и прочая пакость. Единственное грязное окошко выходит на стоянку, где припаркованы только две машины — его и Дабоффа. В углу лежит стопка наклеек на бамперы, которые, по идее, положено выдавать любому посетителю.

Но посетителей не было, и Дабофф оставил Ченса одного, и ему оставалось только размышлять о том, как глобальное потепление нагревает утиные задницы, что заставляет птиц бросаться на самолеты, большие ли члены у жуков, и так далее.

Чертовы тридцать вечеров, испортившие ему все летние каникулы.

Сидеть тут с пяти до десяти вечера, вместо того чтобы гулять с Сарабет и друзьями, — и все из-за социальной нормы, которой придерживаются четыре из пяти человек.

Когда звонил телефон, Ченс чаще всего игнорировал его. А когда он отвечал, это всегда оказывался какой-нибудь неудачник, которому нужно было указать дорогу к болоту.

«Зайди на чертов веб-сайт или воспользуйся услугами “Мэпквест”, придурок!»

Ченсу не было позволено звонить отсюда кому бы то ни было, но со вчерашнего дня он приладился разводить Сарабет на секс по мобильному телефону. Она влюбилась в него еще сильнее за то, что он не сдал ее Рамли.

Ченс сидел, пил из жестянки ставший теплым «Джолт»[2]. Нащупал в кармане штанов пакет с едой, но решил: «Попозже».

Еще девятнадцать вечеров строгого заключения. Он начинал чувствовать себя одним из членов «Арийского братства»[3].

Две с половиной чертовых недели, пока он, наконец, не будет свободен от этих лютер-кинговских работ. Ченс взглянул на свои наручные часы. Девять двадцать четыре. Еще тридцать шесть минут, и он сможет уйти.

Телефон зазвонил.

Ченс проигнорировал его.

Телефон продолжал звонить — десять звонков.

Ченс позволил ему умереть своей смертью.

Минуту спустя телефон зазвонил снова, и он решил, что, наверное, нужно ответить: вдруг это Рамли проверяет его?

Откашлявшись и войдя в образ Мистера Искренность, Ченс поднял трубку.

— Организация спасения Болота.

Молчание на другом конце провода заставило его улыбнуться. Кто-то из друзей разыгрывает его, скорее всего, Итан. Или Бен, или Джаред.

— Слушай, колись, все и так всплыло.

Странный шипящий голос произнес:

— Всплыло? — Жутковатый смешок. — Кое-что потонуло. И погребено в вашем болоте.

— Ладно, приятель…

— Заткнись и слушай.

От такого обращения кровь бросилась Ченсу в лицо, как бывало в те моменты, когда он готов был перехватить мяч у какого-нибудь разгильдяя из команды противника, а потом принять невинный вид, когда тот начинал хныкать, что его оттолкнули.

— Отвали, чувак, — сказал Ченс.

Шипящий голос продолжил:

— Восточная сторона болота. Взгляни и найдешь.

— Можно подумать, мне…

— Мертвое, — перебил его Шипящий. — Кое-что очень-очень мертвое. — Смешок. — Чувак.

И связь оборвалась прежде, чем Ченс успел сказать ему, чтобы он засунул свое «кое-что мертвое» в…

Голос от двери спросил:

— Ну, как дела?

Лицо у Ченса все еще горело, но он опять напустил на себя вид Мистера Искренность и поднял взгляд.

В дверях стоял Дабофф в футболке с эмблемой «Спасем Болото», дурацких шортах, слишком сильно открывавших его тощие белые ноги, и пластиковых сандалиях, совершенно по-тупому выглядевших на старике с седой бородой.

— Здравствуйте, мистер Дабофф, — ответил Ченс.

— Привет-привет. — Дабофф отсалютовал ему, подняв кулак. — Ты взглянул на цапель перед тем, как прийти сюда?

— Пока нет, сэр.

— Невероятные птицы. Величественные. Вот такой размах крыльев. — Он вытянул в стороны морщинистые руки.

«Зря ты считаешь, будто мне есть до этого дело».

Дабофф подошел ближе; от него кошмарно воняло органическим дезодорантом, который он пытался всучить еще и Ченсу.

— Совсем как птеродактили. И умелые рыболовы.

Ченс полагал, будто цапля — это и есть рыба, пока Дабофф не сообщил ему обратное.

Тот устроился поблизости от стола, обнажив в улыбке ужасные зубы.

— Богачи в Беверли-Хиллз не любят, когда в сезон кормления птенцов цапли прилетают и поедают их драгоценных карпов-кои. Кои — это извращение. Мутация, которой люди подвергли бурого карпа, перепутав все ДНК, чтобы получить эту дикую расцветку. Цапли — это сама Природа, великолепные хищники. Они кормят птенцов и восстанавливают истинный природный баланс. Чтоб эти типы из Беверли-Хиллз провалились, ага?

Ченс улыбнулся.

Должно быть, эта улыбка была недостаточно широкой, потому что Дабофф вдруг нахмурился.

— Ты ведь живешь не там, если я правильно помню?

— Нет, сэр.

— Ты живешь в…

— Брентвуде.

— В Брентвуде, — повторил за ним Дабофф, точно пытаясь сообразить, что бы это значило. — Твои родители не держать карпов-кои?

— Нет. У нас даже собаки нету.

— Это хорошо с вашей стороны, — отозвался Дабофф, похлопав Ченса по плечу. — Они все равно что рабы, эти домашние питомцы. Вся эта идея ничем не лучше рабства.

Его рука по-прежнему лежала на плече Ченса, и тот задумался — может быть, этот тип педик?

— Ну да, — произнес он, слегка отодвигаясь.

Дабофф почесал колено, опять нахмурился и потер розовый волдырь.

— Остановился у болота, чтобы проверить, не накидали ли там мусора. Должно быть, там меня кто-то укусил.

— Обеспечивать едой братьев наших меньших — хорошее дело, — сказал Ченс.

Дабофф смотрел на него, словно пытаясь понять, не морочит ли парень ему голову.

Ченс снова напустил на себя облик Мистера Искренность, и Дабофф, решив, что тот говорил от души, улыбнулся.

— Полагаю, ты прав… ладно, я просто подумал, что надо зайти и проверить, как у тебя дела, перед тем как твоя вахта завершится.

— У меня все отлично, сэр.

— Ладно, попозже я еще зайду.

— Эм-м, сэр… мне вроде как скоро уходить, — напомнил Ченс.

Дабофф улыбнулся.

— Ну да, конечно. В десять можешь закрывать офис. Я приду потом. — Он направился к двери, потом остановился и оглянулся. — Ты делаешь благое дело, Ченс, что бы ни сподвигло тебя на это.

— Совершенно верно, сэр.

— Зови меня Сил.

— Договорились, Сил.

— Ты ничего не хочешь мне передать? — осведомился Дабофф.

— Что именно, сэр?

— Были звонки или сообщения?

Ченс улыбнулся, сверкнув идеальными белыми зубами, которыми был обязан пяти годам посещения кабинета доктора Вассермана.

— Ничего не было, Сил, — с абсолютной уверенностью в голосе ответил он.

Глава 2

Бобу Эрнандесу были нужны деньги.

Ничто, кроме денег, не могло дать ему возможность выбраться из ситуации.

В пять часов утра «Тихоокеанские общественные склады» походили на заполненный туманом мусорный контейнер — словно одно из тех мрачных местечек, которые используют в качестве декораций к фильмам о серийных убийцах и наркоторговцах. Здание было открыто круглосуточно, но большинство ламп, которые должны были освещать проходы между отсеками, были выкручены, и аукционисту приходилось светить ручным фонариком.

В этот час еще никто до конца не проснулся, не считая этого азиата. Жалкое зрелище по сравнению с другими аукционами, на которых доводилось присутствовать Бобу. Только он, еще четыре человек и аукционист, седовласый тип по имени Пит в костюме и при галстуке. Костюм был коричневый и дешевый, а галстук висел мятой тряпкой. Этот тип напомнил Бобу одного из тех неудачливых адвокатов, которые болтаются вокруг здания городского суда, ожидая, когда им перепадет какое-нибудь дело.

Лос-анджелесские законники, совершенно не похожие на тех, которых можно увидеть в фильме «Закон Лос-Анджелеса». Или «Юристы Бостона», если уж на то пошло.

Боб хотел бы иметь дело только с симпатичными девушками-адвокатами, которые страстно защищали бы его — и после того, как спасут его задницу, не менее страстно предлагали бы ему уединиться где-нибудь вдвоем…

Вместо этого ему назначили Мэйсона Сото из отдела государственной защиты, который учился в Беркли и три раза за разговор упомянул об этом. Пытался подружиться с Бобом, словно они были в детском саду, говорил об иммиграции, о «Ла раса»[4].

Мэйсон Сото вырос в Сан-Франциско и считал, что страна должна открыть границы для всех. Боб рос в Западной Ковине. Его отец был из семьи мексиканцев, перебравшихся в Америку три поколения назад, и, отслужив в морской пехоте, устроился пожарным. Мать была из семьи шведских эмигрантов, живших в США уже четыре поколения, и работала в полиции диспетчером. Оба брата Боба стали копами, и вся семья, включая его самого, считала, что люди должны играть по правилам, а тех, кто этого не делает, следует отправлять куда подальше пинком под зад.

Он говорил Сото: «Я вас слушаю», — надеясь, что это заставит адвоката приложить побольше усилий; тогда не придется выплачивать штрафы за нарушение правил дорожного движения, а также за неявку в суд.

В течение всего заседания Сото щелкал клювом, и в итоге Боба приговорили к огромному штрафу и десяти дням заключения в окружной тюрьме, которые потом сократились до пяти, а затем и вовсе до одной-единственной ночевки в камере, поскольку тюрьма была переполнена. Но, черт побери, одного дня в этой адской дыре было более чем достаточно.

Штраф был куда более тяжелой проблемой. Три с половиной тысячи баксов, которые ему нужно было где-то найти за шестьдесят дней; но случайные заработки все никак не подворачивались, и ему даже нечем было заплатить за жилье. Не говоря уже об алиментах. Если Кэти решит доставить ему неприятности, он влип.

Боб скучал по детям, живущим сейчас в Хьюстоне у родителей Кэти.

Честно говоря, он скучал и по Кэти.

И он сам был во всем виноват. Нечего было перепихиваться с женщинами, на которых ему было совершенно плевать, — он до сих пор не понимал, зачем это делал.

Пятьсот долларов Боб взял в долг у матери, сказав, что они пойдут на уплату штрафа. Но городские власти не принимали выплаты по частям, поэтому ему нужно было найти какой-то заработок, чтобы отдать деньги за жилье и выплатить сумму штрафа.

Вчера ему перезвонили из компании по перевозке деревьев в Согасе и сказали, чтобы он приехал и заполнил анкету, — может быть, что и подвернется.

А пока что Боб делал все, что мог. Поднялся в четыре часа утра и выехал из Альгамбры в Плайя-дель-Рей, чтобы быть возле складского здания, когда оно откроется.

Он прочел о заброшенном аукционном складе несколько месяцев назад в Интернете и забыл об этом — до тех пор, пока на него не свалилась необходимость выплачивать штраф. Боб был не настолько глуп, чтобы считать, будто ему повезет наткнуться на одно из тех сокровищ, о которых пишут в газетах, — бейсбольную карточку Хонуса Вагнера или редкую картину. Он связывал все свои надежды с «И-бэй». Потому что там люди могут купить все, что угодно. На «И-бэй» ты можешь продать даже образец табуретки с витрины магазина.

Пока что Боб посетил четыре аукциона, доехав до самой Голеты, — но это обернулось только лишними расходами. Однако он наткнулся на золотую — серебряную, если точнее — жилу почти рядом с домом.

Помещение на складе в Пасадене, размером семь на семь футов, заставленное аккуратно запечатанными коробками. В большинстве из них оказалась старая потрепанная одежда, которую Боб в конце концов бросил в ящик для пожертвований неимущим. Но, помимо того, там нашлись несколько пар джинсов с дырами тут и там, по новой моде, и стопка футболок с эмблемами рок-групп восьмидесятых годов — они хорошо раскупались на «И-бэе».

И сумка. Небольшой мешочек из синего бархата с надписью «Краун ройял», полный монет, включая пятицентовики с головой индейца и несколько серебряных долларов. Боб толкнул их все скупщику монет в Санта-Монике и получил двести двадцать баксов. Это была фантастическая прибыль, учитывая, что за все содержимое лота он заплатил лишь шестьдесят пять.

Боб подумал о том, чтобы вернуть долг матери, но решил обождать до тех пор, пока все не будет улажено.

Его одолевала зевота, глаза закрывались. Аукционист Пит кашлянул, затем сказал:

— Итак, следующий лот: четырнадцать пятьдесят пять.

Все потянулись вдоль по сумрачному коридору к одной из запертых дверей, через равные промежутки видневшихся в бетонной стене.

Хлипкие двери с хлипкими замка́ми; Боб мог бы вышибить любую из них пинком. За хранение склад получает две сотни в месяц, к слову о прибыли из воздуха.

— Четырнадцать пятьдесят пять, — без всякой необходимости повторил Пит. Потирая красный нос, он перебирал ключи, собранный в связку.

Остальные участники торгов изо всех сил старались выглядеть незаинтересованными. Две коренастые пожилые женщины с волосами, заплетенными в косы, были похожи, словно сестры, — может быть, даже близнецы. Они купили опечатанный корабельный сундук за сорок восемь баксов. Позади них стоял высокий тощий тип, напоминающий металлиста, в майке с эмблемой группы «Эй-си-ди-си», штанах из искусственной кожи и высоких мотоциклетных ботинках. Его жилистые руки были почти сплошь покрыты синими татуировками. Он выиграл последние два лота: за сто пятьдесят долларов приобрел комнату, полную грязных, изрядно помятых книг в бумажных обложках, и за тридцать — какой-то ржавый хлам.

Последним из участников был азиат, в возрасте от тридцати до сорока лет, атлетического вида, в безупречно чистой темно-синей рубашке-поло, отглаженных черных штанах и черных спортивных туфлях без носков. Пока что он не выторговал ничего. Этот тип, свежевыбритый и пахнущий лосьоном, приехал на «БМВ» с откидным верхом, и вид у него был весьма солидный. Боб гадал — может быть, это какой-то скупщик произведений искусства, наделенный хорошим нюхом?

Надо бы к нему присмотреться.

Пит нашел ключ от помещения номер 1455, снял замок и, открыв дверь, предупредил:

— Не заходить, частная собственность. — Каждый чертов раз он твердил одно и то же.

Из-за каких-то диких законов штата брошенные вещи принадлежали владельцу до того момента, пока их не купят. И это означало, что к ним нельзя подойти или потрогать их, пока ты их не купишь. А тогда право владельца испарялось, словно плевок на раскаленной крыше.

Боб никогда не понимал такую юридическую систему. Когда с ним толковали законники, они с тем же успехом могли говорить по-марсиански.

Пит обвел лучом фонарика содержимое тесной каморки. Боб слышал о людях, которые незаконно проводили в такие складские ячейки электричество и жили там, однако не верил в такие рассказы. Это надо быть совсем чокнутым.

— Итак, — произнес Пит, — начнем торги.

— Не могли бы вы посветить еще раз? — попросил азиат.

Пит нахмурился, но выполнил просьбу. Каморка была почти пуста, не считая велосипедной рамы и двух черных мусорных мешков.

Пит снова кашлянул:

— Вы увидели все, что хотели?

Азиат кивнул и повернулся к двери спиной. Может быть, он просто притворялся, намереваясь влезть в торг в последний момент. А может быть, его действительно не интересовало содержимое.

Боб не видел смысла торговаться за это. Пока что, насколько он видел, в мешках для мусора был в основном мусор. Хотя ему нужно что-то выставить на «И-бэй», так что если никто не будет делать ставок и ячейка уйдет достаточно дешево…

— Делайте ставки, — сказал Пит и без паузы затараторил: — Пятьдесят, кто даст пятьдесят, пятьдесят, пятьдесят долларов.

Молчание.

— Сорок, сорок долларов, торгуемся за сорок, металлическая рама за сорок долларов. — Однако скороговорка его звучала без всякого энтузиазма. Пока что его комиссионные не достигли и цены отбивной в ресторане.

— Сорок? Никто не даст сорок? Тридцать пять, тридцать пять…

Не оборачиваясь, азиат бросил:

— Двадцать, — и Боб уловил в его голосе нечто… не то чтобы хитрое, скорее расчетливое.

Прикинув, что металл велосипедной рамы может кое-чего стоить — да и педали могут пригодиться кому-нибудь на замену, — Боб заявил:

— Двадцать пять.

Тишина.

— Тридцать пять? — начал Пит. — Кто даст тридцать, поднимем до тридцати, тридцать долларов…

— Есть, — перебил его азиат, пожав плечами, как будто ему было все равно.

Боб подождал, пока Пит затараторит снова, потом поднял ставку до тридцать пяти.

Азиат наполовину обернулся.

— Сорок.

— Сорок пять, — сказал Боб.

Пожилые женщины, похоже, заинтересовались. «Ох ты…» Но пока что стояли, не переходя к действиям. Металлист сместился поближе к открытой двери.

— Пятьдесят, — прошептал он.

— Шестьдесят, — поднял ставку азиат.

Атмосфера в коридоре стала напряженной и бодрой, как будто все хлебнули по чашке крепкого кофе.

Азиат достал смартфон «Блэкберри», прочел что-то на экране и выключил устройство.

Может быть, этот велик суперредкий, и даже рама от него принесет хорошие денежки. Боб слыхал, что старые велосипеды «Швинн» — вроде того, который он выкинул, когда достиг шестнадцатилетия и получил права на вождение мотоцикла, — сейчас уходят за бешеные бабки.

— Шестьдесят пять, — сказал металлист.

Азиат поколебался.

— Семьдесят, — обронил Боб.

— Семьдесят пять, — поддал азиат.

— Восемьдесят, — едва ли не выкрикнул Боб. Все смотрели на него. Азиат пожал плечами.

Пит посмотрел на металлиста, который уже шагал прочь, на ходу потирая татуировки.

— Восемьдесят долларов за этот лот, — зачастил он. — Кто даст восемьдесят пять? Восемьдесят пять долларов, поднимаем до восьмидесяти пяти? — Никто не спешил поднимать ставку. — Восемьдесят долларов раз, восемьдесят долларов два… продано за восемьдесят.

Он ударил пластиковым молоточком по своей планшетке, нацарапал что-то на прикрепленном к ней листке бумаги и обратился к Бобу:

— Вы выиграли аукцион за эту ячейку. С вас восемьдесят баксов наличными.

И он протянул испещренную старческими пятнами руку за деньгами.

Все заулыбались, как будто это была какая-то тайная шутка, адресованная Бобу. Что-то холодное и скользкое заворочалось у него в животе.

— Наличные, сэр, — поторопил его Пит.

Боб полез в карман.

* * *

Позже, на стояке, загружая мешки и половину велосипеда в свой грузовичок, он перехватил азиата до того, как тот уселся в свой «бимер».

— Вы часто этим занимаетесь?

— Я? — Мужчина вежливо улыбнулся. — Вообще-то в первый раз. Я анестезиолог, и мне нужно быть в больнице Марина-Мерси к шести часам утра. Я решил, что это поможет мне проснуться. И действительно помогло.

— Почему вы торговались за лот четырнадцать пятьдесят пять?

Этот вопрос, казалось, удивил азиата.

— Я собирался то же самое спросить у вас.

* * *

Боб вернулся домой к семи; над араукариями, растущими перед многоквартирным домом, где он обитал, жужжали мухи, сквозь пыльные окна в квартиру проникало безжалостное солнце. Боб сгрузил мешки на пол в своей неприбранной маленькой гостиной.

Он решил, что надо бы немного поспать, потом опрокинуть первый за день стакан «Кровавой Мэри», затем прошерстить свою добычу, а затем позвонить в компанию в Согасе.

Он рухнул на кровать, не снимая пропыленной одежды, в которой был на аукционе, и закрыл глаза.

Подумал о Кэти. О штрафе. О том, что говорят за его спиной его братья.

Поднялся, взял кухонный нож и вспорол первый мешок.

Внутри были коробки с играми — «Монополия», «Скрэббл», «Риск», — но в них не было ни фишек, ни карточек; ничего, кроме досок с полями, да и то помятых.

Отлично.

Во втором, более тяжелом мешке, обнаружились пожелтевшие газеты. Пресса. Зачем кому-то понадобилось платить за хранение этого дерьма?

Ощущая нарастающую боль в желудке, Боб уселся на пол и начал перерывать многонедельные стопки «Лос-Анджелес таймс». Ничего по-настоящему старинного, никаких исторических заголовков, только новости и тупая реклама, которую суют повсюду.

О черт, лучше бы он не вылезал из постели…

Вслух обозвав себя идиотом, Боб изучил останки велосипеда.

Дешевый хлипкий хлам. На том, что осталось от руля, красовалась табличка «Made in China», а раму Боб мог бы согнуть голыми руками.

Он прошел в кухонный закуток, смешал себе «Кровавую Мэри», сел на пол и с отвращением выпил. При мысли о зря потраченных восьмидесяти баксах навалилась неимоверная усталость, однако валяющиеся в гостиной мешки с хламом каждую секунду напоминали ему, какой он дурак.

«Надо выкинуть все это барахло в контейнер».

Прикончив выпивку, Боб с трудом поднялся на ноги, побросал газеты во второй мешок и поднял его.

На дне мешка что-то загремело.

«Может быть, почудилось?» Он с силой встряхнул мешок.

Стук-стук-стук — словно один из тех маракасов, которые продавали на Оливера-стрит. Кэти еще купила пару маракасов во время одного из первых свиданий с Бобом. Почему бы и нет? Он был наполовину мексиканцем, так что ему наполовину должно было нравиться это.

Порывшись в газетах, Боб добрался до дна мешка и обнаружил источник стука.

Деревянная шкатулка, темная и блестящая. Длиной с обувную коробку, но шире, с инкрустацией из латунных завитков, покрытая слоем лака, она была закрыта на маленькую латунную защелку.

«В самый раз для “И-бэй”!» Сама шкатулка… ее можно назвать экзотической, привезенной откуда-то издалека; может быть, сочинить целую историю, как она попала к нему из… Малайзии? Нет, что-то более загадочное, где там у нас гора Эверест — в Тибете?.. Из Непала, да.

Экзотическая коробка — экзотический ларец для украшений — из гор Непала, сделанный из тщательно выбранного на склонах… похоже на красное дерево, это можно обыграть… из тщательно выбранного на склонах красного дерева. Быть может, с пометкой «Купите сейчас» за сто или сто тридцать долларов. А теперь посмотрим, что внутри. Даже если это всего лишь сухая фасоль, какая разница? Одна только шкатулка означала, что он уже не идиот.

Боб откинул латунную защелку и поднял крышку. Внутри был поддон, обтянутый золотистым бархатом. Пустой; стук доносился из-под него.

Боб вынул поддон, открыв нижнее отделение. Внутри лежали… маленькие белые узловатые штуки.

Он поднял одну. Гладкая и белая, с тонким концом, — и внезапно Боб понял, что это такое.

Хотя в биологии он никогда не был силен, однако в колледже со второй попытки сдал ее на «удовлетворительно».

Кость.

Из кисти руки или из стопы ноги. Или из лапы.

Множество маленьких костей, так много, что они почти до отказа заполнили отделение и почти не гремели.

Примерно… три-четыре десятка.

Боб сосчитал их.

Сорок две.

Он изучил собственную кисть. Три косточки в каждом из четырех прямо поставленных пальцев и две — в большом, итого — четырнадцать.

Из трех рук. Или из трех лап. Нет причин считать, что эти кости не принадлежали какому-то животному. Потом Боб подумал, что эти кости, возможно, были взяты у скелетов, которые использовались в медицинских учебных заведениях. Иногда люди завещали свои скелеты для научных целей. Эти тела расчленяли и изучали, а потом восстанавливали скелеты, скрепляя кости проволочками.

Нет, в этих костях не было отверстий для проволоки. Странно.

Боб взял одну из самых мелких косточек и приложил к ногтевой фаланге своего указательного пальца.

Не такая длинная, как у него.

Может быть, это кость небольшой собаки. Или женщины. Или ребенка…

Нет, это слишком… должно быть, собачья. Или кошачья. Сколько костей в лапе?

У кошки они слишком маленькие.

Собака средних размеров, как Альф. Да, Альфу эти кости были бы в самый раз.

Живя в Далласе с Кэти, Боб скучал по Альфу.

Закрывая защелку, он думал обо всем этом.

Коробка загремела.

«Кости».

Надо провести исследование в Интернете. Быть может, можно продать это как собрание редкостей — с каких-нибудь археологических раскопок индейского поселения. Где-нибудь в… Юте. Или в Колорадо. Колорадо звучит более… экзотически.

«Древняя коллекция экзотических костей».

Подобные штуки хорошо идут на «И-бэй».

Глава 3

Благодаря новому начальнику полиции должность Майло получила забавное название: «Следователь по особым делам в чине лейтенанта». Или, как говорил сам Майло, «фу-ты-ну-ты-перья-гнуты-подсадной-селезень». Сводилось это к тому, что он уклонялся от большинства бумажной работы, сопряженной с его званием, сохранил свой тесный кабинет в отделении Западного Лос-Анджелеса и продолжал расследовать убийства, если только ему не звонили из центрального офиса и не направляли куда-нибудь еще.

За последние четырнадцать месяцев таких звонков было два, и оба касались перестрелок между бандами — эти дела находились в ведении отделения Рэмпарт. Никакого отношения к расследованиям по особым делам они не имели, однако до начальника, все еще не освоившегося в Лос-Анджелесе, дошли слухи о недавних случаях коррупции в Рэмпарте, и он хотел подстраховаться.

Слухи оказались ложными, и Майло занимался в основном тем, что старался не путаться под ногами. Когда оба дела были закрыты, начальник настоял на том, чтобы в рапорты внесли фамилию его подчиненного.

«Хотя от меня было столько же пользы, как от слепого стрелка по тарелочкам, это сделало меня достаточно известным».

Несложная метафора: в то утро, когда он изрек ее, мы вдвоем палили по летающим тарелочкам на стрельбище в Сими-Вэлли.

Конец июня, сухая жара, синее небо, буровато-зеленые холмы. Майло задействовал все активируемые голосом мишени на пяти позициях и выбил 80 процентов без особых усилий. В прошлом году он противостоял вооруженному психопату, и в левом плече у него до сих пор сидело некоторое количество дроби.

Я опустошил целую коробку патронов, прежде чем случайно попал в один из ярко-зеленых дисков, подброшенных автоматикой вверх. Когда я убрал на место «Браунинг» и сделал глоток теплой газировки, Майло заметил:

— Когда стреляешь, ты закрываешь левый глаз.

— И что?

— И то, что ты можешь быть правшой, но с ведущим левым глазом, и это сбивает тебя с толку.

Он заставил меня сложить из ладоней треугольник и разместить пальцы так, чтобы мертвое дерево к востоку от нас оказалось в промежутке между ними.

— Закрой левый глаз. Теперь правый. Когда оно смещается сильнее?

Я знал этот тест на ведущий глаз и даже проводил его много лет назад, будучи интерном по специальности «психотерапия» и исследуя асимметрию функций головного мозга при обучении детей-инвалидов. Но я никогда не проводил его на себе. Результат меня удивил.

Майло засмеялся.

— Твои глаза тебя обманывали. Теперь ты знаешь, что делать. И прекрати ненавидеть эту чертову штуку.

— О чем ты? — спросил я, хотя точно знал, что он имеет в виду.

— Ты держишь его так, словно хочешь побыстрее от него избавиться. — Он взвесил в руках дробовик и передал его мне. — Обними его и наклонись вперед… да-да, вот так.

Я стрелял из пистолетов и длинноствольного оружия, когда это требовалось. Хотя огнестрельное оружие любил не больше, чем лечение у стоматолога, однако ценил полезность и того, и другого.

Дробовики, с их изящной убойной простотой, относились к иной категории. До сегодняшнего дня я избегал их.

«Ремингтоны» двенадцатого калибра были любимыми игрушками моего отца. «Вингмастер» с помповым взводом, приобретенный на полицейском аукционе, стоял в углу отцовского шкафа, почти всегда заряженный.

Точно так же, как отец почти всегда был «под мухой».

Каждое лето — в конце июня — он брал меня с собой охотиться на белок и мелких птиц. Стрелять по мелким зверушкам из абсурдно мощного оружия, потому что он хотел лишь одного — нести смерть. Он заставлял меня отыскивать кровавую пыль и приносить ему осколки костей, клювы или когти, потому что я был послушнее, чем собака. И боялся перепадов его настроения сильнее, чем боялась бы любая собака.

Кроме того, мне полагалось держать рот на замке и таскать его камуфляжную сумку со снаряжением. В ней, помимо набора для чистки ружья, коробок с патронами и старого номера «Плейбоя» с загнутыми уголками, лежали посеребренная фляжка с виски, клетчатый термос с кофе и запотевшие банки пива «Блю риббон».

По мере того, как день клонился к закату, дыхание отца все сильнее пахло алкоголем.

— Готов, Зоркий Глаз? — спросил Майло. — Закрой правый, открой левый и наклонись… сильнее, еще сильнее, стань частью оружия. И вперед. Давай. Не целься, просто направь ствол. — Он обвел взглядом стрельбище. — Пли!

Полчаса спустя он заявил:

— Ты выбил больше, чем я, приятель. Вот это монстра я создал!

* * *

В половине одиннадцатого мы грузили снаряжение в багажник моей «Севильи»[5], и тут мобильник Майло сыграл первые шесть нот песни «Мой путь».

Майло поднес телефон к уху, следя за полетом краснохвостого ястреба. На его широком бледном лице появилось напряженное выражение.

— Когда… ладно… через час. — Он нажал кнопку отбоя. — Пора направляться обратно к антицивилизации. Поехали, и побыстрее, пожалуйста.

Когда мы выехали на трассу 118 и направились на восток, он пояснил:

— В Птичьем болоте в Плайя найден труп, какой-то волонтер обнаружил его вчера вечером. Тихоокеанское отделение занимается этим.

— Но… — начал было я.

— В Тихоокеанском отделении не хватает людей из-за «проблем с подавлением активности банд». Единственный, кто свободен, — какой-то новичок, которого Его Высочество желает «улучшить».

— Проблемный ребенок?

— Кто знает? Во всяком случае, такова официальная версия.

— Да, вот и гадай, что бы это значило.

Майло убрал прядь черных волос с испещренного мелкими рытвинками лба, вытянул ноги, провел ладонью по лицу, словно умываясь без воды.

— Болото — вопрос политический, верно? А наш шеф — политик.

* * *

Пока мы ехали обратно в город, он уточнял детали по телефону и составлял краткое описание.

Недавнее убийство, белая женщина, от двадцати до тридцати лет, странгуляционная борозда на шее.

Кисть правой руки отсутствует, разрез хирургически точны.

— Одно из этих, — произнес Майло. — Держи оба глаза широко раскрытыми, Доктор.

* * *

Птичье болото занимало два акра в полумиле к востоку от океана и представляло собой нелегкий компромисс треугольной формы. Здесь пересекались бульвары Калвера, Джефферсона и Линкольна. Все три стороны треугольника выходили на многополосные улицы, над южным краем нависали откосы, застроенные жилыми домами; со стороны Лос-Анджелесского аэропорта то и дело доносился механический гром.

Топи располагались в углублении, похожем на чашу; его края скрывали болото от взглядов проезжающих автомобилистов. Припарковавшись на другой стороне улицы, я увидел лишь выгоревшую на солнце траву и вершины ив и тополей в отдалении. В Лос-Анджелесе то, чем нельзя полюбоваться из окна несущейся машины, словно бы и не существует, и федеральный закон об охране флоры и фауны, запертой посреди всего этого прогресса, никак не мог добраться сюда.

Пять лет спустя киностудия, которой владела горстка самозваных прогрессивных миллиардеров, попыталась купить эту землю, чтобы устроить тут «природоохранную» съемочную площадку за счет средств налогоплательщиков. Этот план, тщательно скрываемый от общественности, продвигался в хорошем темпе, как всегда бывает, когда большие деньги встречаются с маленькими мозгами. Потом желчные сплетники все же прознали об этом и накинулись на «заговорщиков», словно бешеные росомахи, вынудив тех наперебой отказываться от заключенных ранее договоренностей, лишь бы не оказаться запачканными этим скандалом.

Вскоре после этой успешной атаки сформировалась добровольческая Организация спасения Болота, приняв в дар от миллиардеров две «Тойоты Приус». И до сих пор ни один бульдозер на эту территорию въехать не посмел.

Я выключил двигатель, и через несколько минут мы с Майло получили возможность насладиться пейзажем. Небольшие аккуратные указатели, сделанные из досочек и напоминавшие о летних скаутских лагерях, находились слишком далеко, чтобы можно было прочитать выжженные на них надписи. Прошлым летом мы с Робин побывали здесь, и я знал, что эти знаки разрешают уличную парковку, — но сейчас в подобной милости полиция не нуждалась, хватало оранжевых конусов и желтой ограждающей ленты.

Надпись на большом белом щите предписывала пешеходам не сходить с тропы и не беспокоить животных. Мы с Робин тогда пошли прогуляться, но тропа охватывала менее одной пятой периметра болота. В тот день я увидел тощего бородатого старика с нагрудным знаком «Спасем Болото» и спросил его, почему нельзя подойти к берегу. «Потому что люди — враги», — ответил он.

— Вперед, — сказал Майло, и мы перешли улицу. Полицейский, стоящий перед заграждением, выпятил грудь, словно голубь в брачный сезон, и преградил нам путь, выставив ладонь. Нагрудный значок Майло сверкнул золотом, коп произнес: «Сэр!» — и отступил в сторону. Вид у него был такой, словно его обманули.

Между конусами были припаркованы две машины — белый фургончик выездного патологоанатома и серый «Форд Эксплорер» самого обычного вида.

— Тело увезли вчера ночью, но следственная бригада зачем-то вернулась, — заметил я.

— Занятно.

В сотне футов к северу еще два полицейских выбрались из кустов и вскарабкались по склону на тротуар. Затем появился коренастый широкоплечий мужчина в брюках цвета хаки, отряхивавший мусор с лацканов своего синего блейзера.

Человек в блейзере внимательно рассматривал нас, но Майло, проигнорировав его, уставился вдаль, на жилые дома.

— Там минимум сотни квартир, Алекс. Всем этим людям из окон отлично видно болото, но кто-то все же решил утопить здесь тело…

— Всем этим людям отлично видно ничего, — возразил я.

— Почему ничего?

— Вокруг болота нет фонарей. После заката здесь темным-темно.

— Ты бывал здесь ночью?

— На Плайя-дель-Рей есть магазин гитар, где время от времени проводят концерты. Несколько месяцев назад я ходил туда послушать фламенко. Я ушел в девять или полдесятого, и тут не было ни души.

— Темным-темно, — повторил он. — Почти первозданный уголок природы, сохранившийся здесь…

Я рассказал ему о том, как был тут в дневное время и о том, что подходы к болоту ограничены.

— Пока ты здесь бродил, тебе не попадался зловещего вида тип, ошивающийся вокруг болота, который предъявлял бы всем крупно напечатанный бейджик со своим именем и предлагал взять у него образец ДНК?

— Извини, это слишком редкий вид, даже здесь вряд ли водится.

Майло засмеялся и снова изучил застроенную домами горку. Потом повернулся и окинул взглядом болото. Копы по-прежнему были неподалеку, но человек в синем блейзере исчез.

— Тут полно птиц, лягушек и прочей живности, но рассказать нам о том, что случилось, никто не может.

* * *

Мы пролезли под ограждение и направились к белому флагу, развевавшемуся на высоком металлическом шесте. Шест был укреплен примерно в пяти футах от тропы — воткнут во влажную землю достаточно глубоко, чтобы не падать. Но несколькими ярдами дальше земля превращалась в затянутую ряской топь.

Тропа тянулась еще чуть дальше, затем делала резкий поворот. Из-за поворота доносились голоса, и, проследовав туда, мы узрели три фигуры в белых пластиковых комбинезонах, сидящие на корточках в мелкой воде. Их частично скрывали из глаз заросли осоки и камыша.

Погружение в воду замедляет разложение, но сырость в сочетании с доступом воздуха могут ускорить его. Аналогично действует и тепло, а в нынешнем июне было жарко, как в июле. Я гадал, в каком состоянии был труп.

И не был готов к тому, чтобы думать о том, кем этот труп был когда-то.

Из-за второго поворота возник мужчина в блейзере и направился к нам, на ходу снимая зеркальные очки. Молодой, с грубоватым лицом и светло-русыми коротко стрижеными волосами.

— Добрый день, лейтенант. Я — Мо Рид из Тихоокеанского отделения.

— Здравствуйте, детектив Рид.

— Лучше просто Мо.

— Это доктор Алекс Делавэр, наш консультант-психолог.

— Психолог? — переспросил Рид. — Это из-за руки?

— Это потому, что никогда не знаешь, что понадобится, — ответил Майло.

Рид пристально посмотрел на меня, затем кивнул. Без очков его глаза оказались ясными, круглыми и младенчески голубыми. Блейзер прямого покроя делал его фигуру более коренастой, чем на самом деле. Брюки цвета хаки с отворотами аккуратно отглажены, белая рубашка явно только что из стирки, на шее сине-зеленый галстук, а на ногах — коричневые ботинки-«оксфорды» с мелкорифленой подошвой.

Он был одет, как пожилой преподаватель колледжа, однако ему не исполнилось еще и тридцати, а телосложением — крепкая выпуклая грудь, чуть коротковатые руки и ноги — он напоминал скорее борца. Волосы цвета ячменной соломы обрамляли его круглое гладкое лицо; пахло от него, как от отдыхающего на пляже, — только что нанесенным спреем от солнечных ожогов. Похоже, кожа у него была чувствительная: небольшой участок на левой щеке он пропустил, и на этом месте уже начал образовываться солнечный ожог.

Наше внимание привлек звук захлопнувшейся автомобильной дверцы. Из фургончика патологоанатома вылезли два санитара. Один зажег сигарету; второй смотрел, как его напарник курит. Майло взглянул на женщину в белом комбинезоне, сидящую в воде.

— Специалисты по следственной антропологии, — пояснил детектив Мо Рид.

— Тело было закопано?

— Нет, сэр, его оставили у берега, даже не попытавшись спрятать. На нем также были оставлены документы. Селена Басс, проживала в Венисе. Я ездил по указанному адресу сегодня в семь утра. Это переделанное из гаража жилье, дома никого не было. В любом случае, по словам антропологов, видимость в воде очень плохая, поэтому я решил, что нужно привлечь кого-нибудь из К-9[6] и поискать поблизости отделенную от тела руку. Мы ее не нашли, но собака неплохо порезвилась. — Рид потер крыло носа. — Оказалось, что есть некоторые сложности.

* * *

Собака породы бельгийский малинуа, по имени Эдит («сыскная собака, специализируется скорее на живых людях, чем на трупах, однако, похоже, это не всегда имеет значение») прибыла со своим проводником в половине второго ночи, обнюхала сырую почву, затем бегом бросилась вглубь территории болота. Остановившись в тридцати футах южнее того места, где лежал труп, Эдит спрыгнула на выступающий над водой край углубления в солоноватой глинистой грязи футах в шести от берега.

Замерла на месте. Залаяла.

Когда сопровождающий замешкался, она начала выть.

Ей приказали вернуться на берег, но собака продолжала сидеть на выступе. Проводник попросил принести ему болотные сапоги. Это заняло еще полчаса, и собака оставалась на месте в течение десяти минут, а потом вдруг куда-то помчалась.

И, тяжело дыша, уселась на другой точке, еще дальше вглубь болота.

— Казалось, она очень гордится собой, — рассказывал Мо Рид. — И похоже, на то была причина.

* * *

К пяти часам утра были обнаружены еще три трупа.

— Остальные представляют собой в основном кучу костей, лейтенант, — пояснил Рид. — Возможно, это какой-то индейский похоронный ритуал.

Водитель одной из машин подошел ближе и возразил:

— Судя по запаху, к древней истории это никакого отношения не имеет.

— Может быть, это природный газ.

Тот ухмыльнулся:

— Или чили, который кто-то съел на обед. Или бобы, растущие на болоте.

— Я сообщу вам, когда уезжать, — сказал Мо Рид и повел нас к троице антропологов.

Женщины, стоя почти по пояс в буро-зеленой воде, что-то громко обсуждали, стоя около еще одного недавно установленного шеста с белым вымпелом — флаг безжизненно висел в неподвижном теплом воздухе. Если они нас и заметили, то не подали вида. Мы пошли дальше. За следующим поворотом показались еще два флага. Словно какое-то странное поле для гольфа.

Мы повернули обратно. Две антропологички были молоды — одна белая, другая чернокожая. Обе прятали пышные волосы под одноразовыми пластиковыми шапочками. Третья женщина, в возрасте, с коротко стриженными седыми волосами, увидела Рида и махнула ему рукой.

— Здравствуйте, доктор Харгроув. Есть новости?

— В обычной ситуации мы сделали бы разметку для раскопок, но это природоохранная территория, и я не знаю, что мы можем предпринять.

— Я попытаюсь узнать.

— Нам уже позвонили из офиса волонтерской организации, скоро кто-то должен прийти. Что важнее, почва местами такая мягкая — я бы даже сказала, жидкая, — что, боюсь, от наших действий будет больше вреда, чем пользы, ведь нужно найти все, что только возможно найти. — Она улыбнулась. — По крайней мере, можно с уверенностью сказать, что это не зыбучие пески.

Девушки засмеялись. В руках у них поблескивали какие-то небольшие металлические инструменты.

— И что вы планируете делать, доктор Харгроув? — спросил Мо Рид.

— Нам понадобится некоторое время на изыскание. Возможно, лучшим вариантом будет постепенно подвести что-нибудь под то, что находится там, медленно поднять на поверхность, надеясь, что ничего не выпадет. Одно я могу сказать точно: находки не палеонтологические. Под нижней челюстью этой находки присутствует плоть, и ниже колен, вероятно, тоже. Кожа, которую нам удалось обнаружить, выглядит темной, но, возможно, это результат разложения.

— Свежий труп? — спросил Рид.

— Далеко не такой свежий, как тот, что нашли у берега, но точно я вам сказать не могу. Вода может замедлить или ускорить гниение, в зависимости от многих факторов. В образцах непосредственно с места наблюдается слабая кислотность, несмотря на большое количество органических частиц, но может присутствовать и некий смягчающий эффект — благодаря отдельным видам растительности, которые уменьшают воздействие кислотных дождей, продуктов разложения зелени и все такое. Я действительно не смогу сказать определенно, пока мы не извлечем и не изучим все.

— Мягкие ткани, — напомнил Рид. — Это значит, что труп недавний, верно?

— Возможно, но не обязательно, — возразила Харгроув. — Несколько лет назад в братской могиле в Пенсильвании откопали тело времен войны Севера и Юга. Бедный покойник оказался в бедном кислородом и влагой «кармане» вблизи подземных пещер, и на его лице сохранились кожа и мышцы. Ткани мумифицировались, но не все. Борода выглядела так, словно ее недавно подстригли.

— Невероятно, — произнес Рид, заметил, что чернокожая антропологичка следит за ним, и отвернулся. — А вы не можете сообщить мне свои предположения, доктор? Неофициально?

— Неофициально я сказала бы, что этим трупам нет и десяти лет. Ясно одно: у всех них отсутствует правая рука. Но мы еще не приступили к тщательному изучению; возможно, не хватает и других частей.

— Съедены животными? — предположил Рид.

— Вряд ли койоты или еноты стали бы нырять в болото, но кто знает… Некоторые крупные птицы — цапли, аисты, даже пеликаны или чайки — могли отхватить пару кусочков. Или это мог сделать человек — какой-нибудь собиратель необычных трофеев… Мы поднимем записи о погоде и попытаемся узнать, мог ли ветер спровоцировать волнение и изменение температуры воды.

— Сложное дело, — заметил Майло.

Харгроув усмехнулась.

— Мы этим живем, но вас, парни, мне жалко.

Чернокожая девушка, симпатичная, с лицом в форме сердечка и полными губами, что-то сказала Харгроув.

— Спасибо, Лиз, — ответила та и снова обратилась к нам: — Доктор Уилкинсон просила передать вам, что все три тела, похоже, были обращены лицом на восток. То, которое нашли на берегу, — тоже?

Рид задумался.

— Вообще-то, да. Интересно…

Доктор Уилкинсон возразила:

— С другой стороны, речь идет о маленькой выборке — небольшом количестве образцов, по которому мы пришли к столь значительным выводам.

— Четыре из четырех — вполне значительная выборка, док, — ответил Рид.

Уилкинсон пожала плечами. Вторая девушка, веснушчатая и розовощекая, заметила:

— На восток, как бы глядя на восходящее солнце? Какой-то ритуал?

— Лицом к Мекке, — фыркнула Харгроув и поморщилась. — Вряд ли это к чему-то нас приведет.

Рид по-прежнему смотрел на Лиз Уилкинсон.

— Спасибо за то, что поделились своим наблюдением.

Та поправила полиэтиленовую шапочку.

— Я просто решила, что вам следует это знать.

Глава 4

Мы с Ридом и Майло вернулись ко входу на территорию болота. Фургон патологоанатома уже уехал. Два полицейских, оставшихся охранять вход, похоже, отчаянно скучали. Один из них сказал:

— Стервятники отправились урвать кусочек.

— Есть какие-нибудь мысли, лейтенант? — спросил Рид.

— Похоже, у вас и так все схвачено.

Молодой детектив повертел в пальцах свои очки.

— Вот что я скажу: я рад любой помощи.

— Почему?

— Кажется, это дело для целой команды, верно?

Майло ничего не ответил, и солнечный ожог на щеке Рида сделался совсем алым.

— Сказать по правде, лейтенант, я отнюдь не Шерлок Холмс.

— Давно вы на этой работе?

— Я пришел в полицейский департамент после колледжа и стал детективом два года назад — сначала в Центральном отделе расследования краж. В отдел убийств меня перевели только в прошлом феврале.

— Поздравляю.

Рид нахмурился.

— С тех пор я вел два дела. Не считая этого, конечно. Одно было закрыто через неделю, но с этим мог справиться кто угодно, убийцей был полный идиот. Второе — исчезновение человека, полный «глухарь»; не думаю, что его когда-нибудь раскроют.

— Тихоокеанское отделение передает случаи с пропажей людей в убойный отдел?

— В целом — нет, — ответил Рид. — Когда вовлечены люди с большими связями, которым хотят угодить, но…

— У преступлений — свой собственный ритм, — заметил Майло. — Требуется время, чтобы войти в него.

Я видел, как он терял сон, набирал вес и испытывал перепады артериального давления из-за неразгаданных дел.

Рид изучал мягкую бурую болотную почву. Сверху спикировал коричневый пеликан, целясь массивным клювом куда-то вниз, потом передумал и повернул обратно к океану.

— Поговорим о Селене Басс, — предложил Майло.

Рид вытащил свой планшет.

— Женщина-европеоид, двадцать шесть лет, рост пять футов пять дюймов, вес сто десять фунтов, волосы каштановые, глаза карие. На нее зарегистрирована одна машина, «Ниссан Сентра» две тысячи третьего года; она стояла возле дома Селены, и, похоже, машину никто не трогал, так что об угоне речи нет. Никаких следов взлома. Возможно, жертва отправилась сюда с кем-то знакомым, но случилось что-то нехорошее.

— Где именно в Венисе находится ее дом?

Рид зачитал адрес: на Индиана-стрит, к югу от Роуз-стрит и к западу от бульвара Линкольна.

— Там орудуют банды, верно? — уточнил Майло.

— Пара-тройка. Если ее прикончили возле дома, ехать оттуда сюда было недалеко. Так что, конечно, можно было бы решить, что это обычная попытка избавиться от трупа. Но другие тела…

— Это тоже могут быть жертвы, жившие неподалеку.

— Дело об убийствах, совершаемых бандами?

— Или дело о маньяке, — дополнил Майло. — Выслеживает, преследует, убивает.

— Тогда связь проследить будет трудно. — Рид нахмурился.

Громкой «эй!» заставило нас обернуться.

К нам, размахивая руками, направлялся тощий кривоногий бородатый старик в белой футболке, коротких зеленых шортах с карманами и резиновых шлепанцах. Тот же тип, который три месяца назад обронил мрачное замечание по поводу того, что люди — враги.

— Эй! — повторил он.

Никто не ответил.

— Что происходит?

— Вы… — начал Мо Рид.

— Силфорд Дабофф, Организация спасения Болота. Это моя территория. Я должен присматривать за всем, что здесь творится.

— Ваша территория? — переспросил Рид.

— Всем остальным на нее плевать.

Рид протянул руку, и Дабофф неохотно пожал ее, словно боясь испачкаться.

— Что происходит?

— Происходит то, сэр, что сегодня утром отсюда вывезли труп молодой женщины, которую кто-то убил и оставил лежать на берегу болота. При обследовании местности мы нашли по меньшей мере еще три тела.

Силфорд Дабофф помрачнел.

— При обследовании? Вы копаете тут?

— Не очень интенсивно.

— Без разницы. — Дабофф заметил белый флаг, отмечавший место обнаружения трупа Селены. — Что это такое?

— Там мы нашли первую жертву, сэр. И, как я уже сказал, трупы трех других женщин. Убиты и утоплены в болоте.

Дабофф почесал бороду.

— Это катастрофа.

Рид снял солнечные очки. Его светло-голубые глаза были прищурены.

— Я бы тоже сказал, что четыре трупа — это катастрофа.

— Вы сказали «по меньшей мере, три». Вы предполагаете, что их может быть больше?

— Три — это то, что мы обнаружили на данный момент, мистер Дабофф.

— О, черт… а где остальные? Мне нужно это увидеть.

Дабофф направился было к флагу, но сильная рука Майло удержала его на месте.

— В чем дело? — осведомился старик.

— Доступ запрещен, сэр.

— Это совершенно неприемлемо.

— Это в высшей степени приемлемо. — Майло осклабился.

— И почему же? — спросил Дабофф.

— На месте обнаружения трупов работают сотрудники полиции.

— В каком смысле — работают?

— Изучают подробности.

Дабофф подергал себя за бороду.

— Это природоохранная зона; нельзя допустить, чтобы копы парковали свои грязные…

— Судебные антропологи, сэр.

— Антро… они тут копают? Я непременно должен поговорить с ними, сейчас же!

— Мы понимаем ваше беспокойство, мистер Дабофф. Но эти люди — ученые, и относятся к месту расследования с должным уважением.

— Это не просто место, это…

— Красивое место, — закончил за него Майло. — Уверяю, они не потревожат ничего, кроме улик.

— Это возмутительно!

— Как и любое убийство, сэр.

— Это намного хуже, — возразил Дабофф.

— Хуже, чем четыре трупа? — переспросил Рид.

— Я не… я понимаю, что здесь погибли люди. Но люди только и делают, что нарушают равновесие — копают, уничтожают; и эти убийства — идеальное тому доказательство.

— Доказательство чего?

— Мы постоянно убиваем природу, а потом гадаем, почему жизнь так жестока.

— Судя по всему, вы считаете, будто от людей один вред, — заметил я.

Дабофф уставился на меня, не выказав ни малейших признаков узнавания.

— По сути, я закоренелый мизантроп, но покамест не убил ни одно создание, дышащее кислородом. — Он указал на свои шлепанцы. — Органическая резина. — Потом снова взглянул на белый флаг. — Я хочу сказать, что нужно обеспечить сохранность этому мирному уголку природы, которые сейчас встречаются так редко.

— Похоже, покой этого уголка и так уже нарушен, — сказал Рид.

— Тогда давайте не усугублять это. Мне нужно поговорить с этими копальщиками.

Рид посмотрел на Майло. Тот заявил:

— Только после того, как вы ответите на несколько вопросов.

* * *

Он навис над Дабоффом и начал забрасывать его вопросами, которые, казалось, были никак не связаны между собой. Тот постепенно начинал злиться. И наконец Майло спросил о том, где Дабофф находился в последние двадцать четыре часа.

— Вы подозреваете меня? — возмутился тот.

— Сэр, нам необходимо получить ответ…

— Какое вам дело, где я был вчера вечером? Но ладно, мне совершенно нечего скрывать. Я был дома, читал. — Он вздернул подбородок. — Наслаждался перелистыванием журнала «Атне ридер»[7], если вам это интересно.

— Вы живете один? — поинтересовался Майло.

Дабофф улыбнулся.

— Да, но у меня часто остается ночевать подруга. Умная, альтруистичная, эмоциональная женщина, которая сейчас находится в Себастополе[8], на музыкальном фестивале «Зеленая нить». Когда произошло это убийство?

— Мы еще не определили это, сэр.

— Оно должно было случиться после восьми часов вечера, — заявил Дабофф, — потому что в восемь часов я останавливался возле болота, и, можете мне поверить, никаких трупов там не было.

— Как долго вы пробыли там?

— Я только по-быстрому проверил, нет ли на берегу мусора. После этого я купил сэндвич в круглосуточном магазине на бульваре Калвера. С зеленью и темпе, если вы хотите это знать. Потом заскочил в офис нашей организации, чтобы проверить, что поделывает наш волонтер. — Он фыркнул. — Богатенький сопляк, которого в наказание приговорили к общественным работам. С ним все было в порядке, так что я оставил его, доехал до Санта-Моники и съел свой сэндвич на набережной Оушн-Фронт. Потом в десять минут одиннадцатого вернулся в офис, чтобы удостовериться, что сопляк запер его. И правильно сделал, потому что он об этом забыл. К половине одиннадцатого я был дома, читал «Атне».

— Вы нашли у болота какой-нибудь мусор? — поинтересовался Майло.

— В этот раз — нет… ах да, Альма — моя подруга — должна была позвонить мне из Себастопола в четверть двенадцатого. И позвонила.

— Ваш волонтер, — вмешался Мо Рид. — За что он был наказан?

— За какие-то делишки в школе, — ответил Дабофф. — Я не спрашивал, мне на это плевать. От него почти никакого толка, но и проблем никаких.

— Альма, — напомнил Рид, доставая планшет. — Назовите ее фамилию, пожалуйста.

Глаза Дабоффа грозно выкатились.

— Зачем вам разговаривать с ней?

— Стандартная проце…

— Ушам своим не верю. Я охраняю это болото, и вы шьете мне дело?

— Это несколько грубо с вашей стороны, сэр, — отозвался Рид.

— Грубо? А по-моему, нет.

— Альма… так как? — настаивал Майло.

— Да черт бы вас… ладно, ладно. Рейнольдс. Альма Рейнольдс. — Он на память назвал нам телефонный номер. — Довольны? А теперь пропустите меня.

* * *

Вслед за Дабоффом, который передвигался едва ли не бегом, мы проследовали к месту работы антропологов. Мо Рид догнал старикана и спросил, знакомо ли ему имя Селены Басс.

— Единственный bass[9], до которого мне есть дело, — это полосатый окунь. К сожалению, его численность сильно уменьшилась из-за избыточной рыбной ловли в угоду американским обжорам.

— Люди, — произнес я, гадая, вспомнит ли он меня наконец.

— Эта песенка — полная чушь, — хмыкнул он. — Барбра совершенно ничего не поняла[10].

* * *

Команда доктора Харгроув извлекла из болота несколько мелких кусков бурого цвета и разложила их на синем брезентовом полотнище, расстеленном на берегу. Все три женщины уже снова были в воде и, низко склонившись к поверхности, просеивали что-то, внимательно вглядываясь.

— Что это? — спросил Дабофф.

— Человеческие кости, — ответил Рид.

Дабофф приложил ко рту сложенные рупором ладони и гаркнул, обращаясь к ученым:

— Аккуратнее там, вы!

Женщины обернулись к нему.

— Этот джентльмен охраняет болото, — пояснил Майло.

— Не говорите об этом так небрежно, — прошипел Дабофф.

— Этот джентльмен делает важное дело, охраняя болото.

— Сэр, мы чрезвычайно аккуратны, — сказала доктор Харгроув, — и стараемся ничего и никого не потревожить.

— Само ваше присутствие тревожит болото.

Харгроув, Лиз Уилкинсон и веснушчатая девушка уставились на него.

Дабофф снова бросил взгляд на кости.

— Сэр, нам нужно уйти отсюда и позволить им выполнять свою работу, — произнес Майло. — К слову сказать, вы где-нибудь работаете, мистер Дабофф?

— На что вы намекаете?

Майло не ответил.

— У меня была работа. В книжном магазине на Миднайт-Ран.

— Он закрылся в прошлом году.

— Я же сказал — была, — фыркнул Дабофф. — Я много лет понемногу вкладывал деньги то туда, то сюда, и теперь могу уделить время охране природы. И не надо шуточек о нефтяных и газовых скважинах. У меня их нет.

— Боже, это, наверное, ужасно тяжело, — вздохнул Майло.

— Что именно?

— Вести войну со всем человечеством.

Дабофф разинул рот. Майло взял его за локоть, сказал:

— Рад был знакомству с вами, сэр, — и препроводил его обратно на тротуар.

* * *

Мы с Ридом смотрели, как они идут к пыльному «Фольксвагену Джетта» Дабоффа.

Старик погрозил Майло пальцем, но на того это, похоже, не произвело впечатления. Продолжая ругаться, Дабофф сел в машину и уехал прочь.

Майло вернулся к нам и изобразил рукой щелкающие челюсти.

— Странный и озлобленный тип, — заметил Рид, — но, полагаю, если б он был виновен, то попытался бы вести себя более дружелюбно. Одна часть его истории определенно правдива — он заходил в офис после девяти и разговаривал с волонтером. Этого парнишку зовут Ченс Брендт, и отчасти благодаря ему мы вообще нашли Селену — именно это я собирался вам сказать, когда нас прервал этот чокнутый «зеленый».

— Так расскажите сейчас.

Рид посмотрел на часы.

— Может, нам лучше сейчас поехать и поговорить с самим парнем, а по пути я вам все выложу? Я беседовал по телефону с его отцом, чтобы убедиться, что я все понял правильно. Через полчаса мне назначена встреча у них дома, и если не выехать прямо сейчас, то мы опоздаем.

— Тогда подвезите нас туда, детектив Рид.

* * *

Майло сел на переднее сиденье ридовского сине-черного «Форда Краун Виктория», а я забрался назад.

— «Мо» — это сокращение от «Моисей»?

— Да, сэр.

— А, ясно.

— Вы подумали о младенце, плавающем в корзинке среди камышей[11], и как-то увязали это с болотом?

— Мне действительно пришла в голову эта картина.

Рид рассмеялся.

— Когда я родился, моя мать слегка увлекалась Ветхим Заветом. — Несколько секунд спустя он добавил: — Моисей так и не увидел Земли Обетованной.

— Расскажите нам о юном Брендте, — напомнил Майло.

Глава 5

Красавчик с надменным взглядом.

Ченс Брендт валялся на огромном, обитом парчой диване в огромной гостиной огромного особняка в средиземноморском стиле на Олд-Оук-роуд в Брентвуде. В доме пахло пиццей и дорогим парфюмом.

Ченс был одет в майку и шорты для занятий теннисом, как и его мать, великолепная длинноногая блондинка с изумрудно-зелеными глазами и явно доминантным набором хромосом. Ее перламутровая помада частично смазалась, и губы казались бледными. Она хотела взять сына за руку, но не осмеливалась.

С другой стороны от дивана сидел отец; темноволосый, крепкий, надменный, с лысой головой, он все еще был облачен в синюю рубашку и золотой галстук от «Эрме».

Разъяренный законник — неизменно приятно такое видеть.

— Невероятно. Теперь еще и это. — Стив Брендт глядел на сына так, словно здесь вот-вот должна была разыграться драма Эдипа.

Парень не ответил ничего.

— Я занимаюсь завещаниями и недвижимостью, — продолжил Брендт. — Ничем не могу помочь, Ченс.

— Я уверена, что помогать тут незачем, — отозвалась Сьюзен Брендт.

Муж метнул на нее полный яда взор. Она прикусила нижнюю губу и скрестила руки на груди.

— Ченс, расскажи нам о том, что произошло, — попросил Мо Рид.

— В отсутствие адвоката? — фыркнул Стив Брендт. — Да ни за что.

— Сэр, если он всего лишь поговорил с кем-то по телефону, и адвокат совершенно не нужен.

Ченс улыбнулся. Его отец побагровел.

— Что в этом смешного, ты, гений?

Сьюзен Брендт судорожно вздохнула, словно напоровшись на колючую проволоку, в зеленых глазах показались слезы.

— Как уже объяснил детектив Рид, — сказал Майло, — мы расследуем убийство. Если Ченс к этому причастен, ему действительно потребуются услуги адвоката, и мы хотим, чтобы он воспользовался ими как можно скорее. Но у нас нет свидетельств его причастности. Несомненно, вы имеете право затребовать адвоката в любой ситуации, и если вы выберете этот вариант, наш разговор будет проходить в полицейском участке, в комнате для допросов, с видеозаписью, заполнением бумаг и так далее.

— Вы угрожаете мне, — с неприятной улыбкой заявил Стив Брендт.

— Ни в коем случае, сэр. Мы просто информируем вас о том, как будем действовать. На данный момент Ченс, похоже, выступает всего лишь как свидетель — тот, кто принял телефонный звонок. Так что я совершенно не понимаю, почему вы не хотите пойти на сотрудничество с нами.

Ченс перевел взгляд на нас. В его глазах была уже не надменность, а растерянность.

Стив Брендт сложил руки на груди.

— Хорошо, сэр, тогда мы просим вас проследить, чтобы Ченс был здесь завтра в семь утра, когда за ним приедет полицейский наряд. Или, если ордер будет получен быстрее, то сегодня вечером, — сказал Майло и начал вставать.

— Погодите, — произнес Брендт-старший. — Позвольте мне поговорить с сыном наедине. Затем я сообщу вам, как мы решили уладить всю эту… неразбериху. Это достаточно справедливо.

Майло уселся обратно.

— Мы делаем все, чтобы справедливость восторжествовала.

* * *

Сто пятьдесят восемь секунд спустя отец и сын вернулись в гостиную, держать друг от друга на расстоянии примерно четырех футов.

— Он расскажет вам все, — обронил Стив. — Но не могли бы вы просветить меня, как дошло до такого? Просто чтобы я знал, был ли он честен со мной.

Его сын уставился в окно на бассейн с дном, выложенным черной плиткой.

Мо Рид посмотрел на Майло. Тот кивнул.

— В половине двенадцатого вечера мы получили звонок о том, что у Птичьего болота лежит мертвое тело. Звонивший услышал об этом от кого-то, кто узнал об этом от Ченса.

— Откуда вам это известно? — осведомился Брендт-старший.

— Звонивший сказал, что кто-то позвонил в офис Организации по защите Болота парой часов раньше, говорил с Ченсом и рассказал ему о трупе. Ченс решил, что это шутка, но наш информатор воспринят это всерьез.

— И кто информатор?

— Мы устанавливаем это.

Мальчишка по-прежнему сидел развалившись, но на лбу у него выступил пот.

— Слухи из третьих рук? — хмыкнула Сьюзен Брендт. — Звучит не очень убедительно.

Муж мрачно посмотрел на нее. Она начала покусывать ноготь большого пальца с французским маникюром.

— Подростки часто болтают чушь и фантазируют, — сказал Стив, — вот и всё.

— Может быть, — отозвался Рид, — вот только мы действительно нашли труп. И причина смерти — убийство. — Он повернулся к Ченсу. — Нам нужно знать, что именно произошло.

Парень молчал. Отец положил руку ему на плечо; толстые пальцы впились в белый трикотаж майки — в этом жесте не было ни малейшей нежности. Ченс вывернулся из его хватки.

— Скажи им, что ты знаешь, и покончим с этим.

— Как вы сами сказали, кто-то позвонил в офис, — произнес Ченс.

— Кто? — уточнил Рид.

— Какой-то ублюдок со странным голосом.

— Следи за языком, Ченс, — слабым голосом предупредила Сьюзен.

— В каком смысле — странным? — уточнил Мо Рид.

— Ну… типа как шипящим.

— Шипящим?

— Ну, шепчущим. Как в каком-нибудь ужастике, когда предупреждают о чьей-то смерти, и все такое.

— Кто-то маскировал свой голос шипением?

— Ну да.

— Ты можешь это сымитировать, показать, как это звучало?

Ченс рассмеялся.

— Сделай это, — приказал ему отец.

— Мы не в студии драмы, папа.

— Ты и так уже вносишь в жизнь нашей семьи достаточно драмы.

— Ну и что? — Ченс пожал плечами.

— Сделай это.

Парень приоткрыл рот, словно намереваясь послать отца подальше. Костяшки пальцев Стива побелели.

— Кто-то шипел в трубку, Ченс, — напомнил Майло. — Что он сказал?

— Ну… типа… что что-то утонуло в болоте. Что-то мертвое.

— Что еще?

— Это всё.

— Мужской голос или женский?

— Мужской… кажется.

— Ты не уверен.

— Ну, он так… шипел. Странно.

— Чтобы не узнали, — кивнул Рид.

— Ну да. Я решил, что меня разыгрывают.

— Кто?

— Да кто угодно. Друзья.

— «Пожарники, пожарьте мне картошку!» — сказал Майло.

Ченс смотрел непонимающе.

— Что-то мертвое в болоте, да? — уточнил детектив.

— Ага.

— Что еще сказал этот, с шипящим голосом?

— Ничего, — ответил Ченс. — Это звучало глупо, так что я даже не сказал об этом мужику, который пришел сразу после того.

— Какому мужику?

— Ну, который заправляет там всем, вроде как начальник над болотом. Он вечно меня проверяет.

— И как зовут этого начальника?

— Дабофф. Видок у него, как у хиппи, про которых мы по истории читали.

— Мистер Дабофф вошел в офис сразу после того, как ты принял звонок?

— Я его не принимал. Просто послушал и повесил трубку.

— И через какое время после этого пришел Дабофф?

— Ну, типа, сразу же.

— Он пришел, чтобы проверить, что ты делаешь?

— Да.

— И что ты ему сказал?

— Что всё в порядке.

— Ты не упомянул об этом шипящем звонке?

— Я решил, что это шуточки, — напомнил Ченс. — Итан, Бен, Шон… да кто угодно. — Произнося эти имена, он искоса посматривал на нас, явно пытаясь понять, кто его выдал.

— В какое время поступил этот шипящий звонок? — уточнил Рид.

— Ну… э-э-э… типа, где-то в полдесятого.

— Что ты мямлишь? — рыкнул Стив Брендт. У его жены был такой вид, словно она вот-вот заплачет.

— Ты можешь назвать более точное время? — спросил Рид.

— Ну, типа как… — начал Ченс. — А, да, я как раз перед этим посмотрел на часы, было девять двадцать с чем-то; так вот, позвонили срезу после этого.

— То есть примерно в девять тридцать.

— Ну да, кажется, так.

— Боже, — вздохнул Стив Брендт, — можно подумать, это ядерная физика.

Ченс сгорбился. Его мать искусала нижнюю губу докрасна.

— По-моему, — сказал отец, — сразу видно, что математика — не его сильная сторона, вот почему он вообще во все это влип. Пренебрежительное отношение к контрольной по алгебре, которую можно было сдать с минимальными усилиями.

Ченс тоже начал кусать губу. Генетика? Или жизнь в одном доме со Стивом Брендтом кого угодно доведет до такого?

Брендт-старший ослабил свой галстук.

— Мы все еще пытаемся понять, есть ли у него сильные стороны.

Его жена охнула.

— Посмотри правде в глаза, Сьюз. Если б он не жульничал, нам сейчас вообще не пришлось бы разговаривать с копами. — Он обратился к нам. — Может быть, пока вы здесь, нам следует придумать что-нибудь для моего сына? Есть какая-нибудь программа, в которую вы включаете малолетних правонарушителей? Например, поработать в морге, чтобы поближе соприкоснуться с реальностью…

Сьюзен вскочила и выбежала прочь — лишь мелькнули изящные загорелые ноги. Взгляд Ченса не отрывался от багрового отцовского лица.

— Да-да, сынок, я очень зол, — подтвердил Брендт. — У меня куча работы, а я вынужден приезжать домой посреди дня ради вот этого всего. Ты что, играешь в теннис?

— Мама сказала, что мне нужно упражня…

Стив жестом велел ему замолчать и повернулся к Майло.

— У вас всё еще устраивают экскурсии в морг?

— Не уверен в этом, сэр. Насколько я помню, их проводили для юных любителей вождения в пьяном виде, и так далее.

— Ну, значит, он снова легко отделался.

Губы Ченса шевельнулись.

— Что ты сказал? — переспросил его отец.

Молчание.

— Мистер Брендт, — сказал Майло, — мы понимаем, что вы рассержены тем, что Ченс сделал в прошлом. Но вы же видели, он пошел на сотрудничество с нами. Если он всего лишь сказал кому-то о том, что ему позвонили и попытались его разыграть, ему совершено незачем от этого «отделываться». А если он какие-то образом замешан в этом убийстве, то экскурсия в морг здесь не поможет.

Лицо Стива Брендта сделалось менее красным.

— Конечно же, он не замешан. Я просто пытаюсь предотвратить какие-либо… неприятности в дальнейшем.

— Я — неприятность? — спросил Ченс.

Его отец усмехнулся:

— Поверь, ты не хочешь знать ответ на этот вопрос.

Парень, в свою очередь, покраснел.

— Ну так сделай то, что должен; проверь меня на каком-нибудь долбаном детекторе лжи…

— Захлопни свою грязную пасть, тупица, и оставь этот поганый тон…

Ченс вскочил на ноги, стиснув кулаки.

— Не смей называть меня так! На хрен, не смей!

Стив Брендт, тяжело дыша, ударил обеими руками по парчовой обивке дивана.

Ченс дышал еще чаще, чем отец.

Майло вклинился между ними.

— Немедленно успокойтесь, пожалуйста. Ченс, сядь вон туда, где сидела твоя мама. Мистер Брендт, позвольте нам заниматься своей работой.

— Не думаю, что я делаю что-то…

— Это дело об убийстве, сэр, и нам предстоит долгая работа. Нужно убедиться, что после нашего ухода нас не вызовут обратно по делу о домашнем насилии.

— Это нелепо. Я когда-нибудь бил тебя, Ченс? Хоть раз?

Молчание.

— Было такое?

Парень улыбнулся и пожал плечами.

— Вот ведь гадюка! — выругался его отец.

Ченс по-прежнему стоял.

— Сядь, — велел Майло. Мальчишка повиновался.

— Ченс, мне нужен ответ: как скоро после звонка пришел мистер Дабофф?

— Прямо сразу. Через пару секунд.

Это соответствовало рассказу Дабоффа. Или он сам бросил на берегу тело Селены Басс, или убийца ждал, пока Дабофф уйдет, прежде чем приступить к делу.

Или убийце повезло, и он просто разминулся с Дабоффом.

В любом случае, об убийстве сообщили вскоре после того, как тело было брошено у болота.

Кто-то хотел, чтобы Селену Басс нашли и быстро опознали.

Убийца спрятал три других трупа, но потом обнаглел и решил похвастаться?

Считает болото своей территорией? Дабофф или кто-то вроде него?

— Кому ты рассказал об этом шипящем звонке? — спросил Мо Рид.

— Только… Сарабет. Кому она могла меня выдать?

— Как фамилия этой Сарабет?

— Остер, — ответил Стив Брендт. — Как марка парикмахерских инструментов. — Никто из нас не сказал ни слова, и он продолжил: — Это богатая семья, они живут в Брентвуд-парк. Сарабет — их единственный ребенок. Выглядит милой и невинной, но это она подсказывала ему ответы на ту проклятую контрольную по алгебре, так что я трижды перепроверил бы все, что она скажет.

Ченс зарычал.

— Ой, боюсь-боюсь, — фыркнул его отец.

Глава 6

Стив Брендт проводил нас в выложенный фальшивой брусчаткой парковочный дворик и с помощью пульта дистанционного управления открыл ворота.

— Итак, он не виноват?

— Пока что мы видим это так, сэр.

— Поверьте мне, офицер, он слишком глуп, чтобы кого-нибудь убить.

И с улыбкой горького удовлетворения Брендт-старший направился обратно в ярко освещенный дом.

* * *

Мо Рид позвонил Тому Л. Рамли, директору Виндуордской академии, и добился обещания «собрать все релевантные сведения» относительно звонка Ченсу Брендту «по стандартному тарифу». В обмен на это директор затребовал отсутствие визитов полиции в школу в ближайшее время, потому что «сейчас каникулы, и мы принимаем гостей из Дубая».

Рид перевел связь с Рамли в режим ожидания.

— Лейтенант?

— Скорее всего, все сведется к выяснению цепочки, по которой дошел слух, так что дайте ему шанс выглядеть благопристойно. Кто-нибудь голоден?

Мы вернулись к болоту, я и Майло пересели в мою «Севилью». Рид поехал следом за нами. По дороге до Лос-Анджелеса Майло спросил:

— Какие будут мысли?

— О деле или о Риде?

— О том и о другом.

— Похоже, он вдумчив и готов учиться. Об этом деле еще многое нужно разузнать.

— Четыре трупа…

— Подобный аппетит вряд ли уймется на четырех, — заметил я.

— Я всегда знал, что от тебя можно дождаться слов ободрения.

* * *

Кафе «Могул» на бульваре Санта-Моника, в нескольких кварталах от полицейского участка, служило Майло вторым офисом.

Владелица кафе, в сари и очках, широко заулыбалась, когда Майло вошел в двери, — как всегда, впрочем. Помимо огромных чаевых, она восхищалась им за его службу в полиции — считала кем-то вроде охранного ротвейлера в человеческом образе. Когда следом за ним появился Рид, в котором нельзя было не узнать копа, хозяйка кафе едва не пришла в экстаз.

— Омары, — объявила она, усаживая нас за постоянный столик Майло у стены, продолжая улыбаться и одновременно наполняя наши стаканы травяным чаем со льдом. — Я принесу чистые тарелки и вообще всё.

— Вообще всё — хорошая идея, — произнес Майло, скидывая свой китель и швыряя его на ближайший стул. Рид аккуратно снял блейзер и повесил на спинку другого стула. Рукава его белой рубашки были короткими и туго облегали его бицепсы.

Начался парад блюд.

— Должно быть, вы оставляете крутые чаевые, — заметил Рид.

— Боже, — вздохнул Майло, — и почему всё в этом мире вертится вокруг денег?

* * *

Иногда Майло любил поболтать за едой. Но бывало и так, что он рассматривал процесс поглощения пищи как священный ритуал, который не следует нарушать разговорами.

Сегодня у него явно был день Священной Трапезы. Мо Рид посмотрел, как Майло откусывает, жует, проглатывает и вытирает лицо, затем быстро подстроился к его темпу и стал опустошать свою тарелку, словно приговоренный к смерти за своим последним ужином.

Груды омаров, риса, салата-латука, баклажанов с пряностями и шпината в сырной панировке исчезали с невероятной скоростью — молодой детектив обогнал даже Майло. Сложение у него было плотное, но вряд ли на нем был хоть грамм жира — он был мощным, словно дуб.

Как раз в тот момент, когда женщина в очках принесла рисовый пудинг, его сотовый телефон запищал.

— Рид слушает… — Брови его, настолько светлые, что их нелегко было рассмотреть, круто изогнулись. — Да, сэр… подождите, пока я найду, на чем записать. — Потянувшись назад, он достал свой планшет и сделал запись. — Спасибо, сэр. Нет, не в этот раз, сэр.

И нажал кнопку отбоя.

— Директор Рамли говорит, что проследил путь распространения слуха от начала до конца. Юный Брендт рассказал все Сарабет Остер, которая тоже сочла этот звонок забавным. Она поведала о нем девушке по имени Эли Лайт, а Эли рассказала своему парню, Джастину Куперсмиту. Тот решил, что это чертовски смешно, и передал слух своему старшему брату, второкурснику университета Дьюка по имени Лэнс — тот вернулся домой на летние каникулы. Лэнс Куперсмит, похоже, оказался более серьезным, чем все остальные, — именно он позвонил нам. Сказал, что счел это своим долгом.

— Его звонок достаточно просто подтвердить.

Рид кивнул.

— Сегодня утром я запросил отчет о звонке. Он поступил на обычную линию; там разбираются дольше, чем на «девять-один-один», и не делают аудиозапись. Хотите, я сейчас проверю?

— Давайте.

Пару минут спустя Рид сообщил:

— Сотовый номер оператора «Веризон», зарегистрирован на имя Лэнса Аллана Куперсмита, проживающего в Пасифик-Палисейдс. Есть ли смысл ехать туда?

— На данный момент — нет, — ответил Майло. — У нас впереди еще долгий день, надо доесть омаров.

Достав свой собственный телефон, он запросил ордер на доступ в жилье Селены Басс.

* * *

Я оставил «Севилью» на вестсайдской парковке и снова сел на заднее сиденье машины Рида. До Индиана-авеню было двадцать минут езды, и Майло воспользовался этим временем, чтобы получить ордер.

По телефону ему дали разрешение и сообщили, что бумаги привезут следом.

— Вы проследили ее по Интернету? — спросил он Рида.

— Да. Ни на какие сайты, где тусуются плохие парни, она не заходила. Я сегодня планировал провести расширенный поиск в «Гугле» по ее имени.

Майло залогинился через мобильный терминал в машине Рида и вышел в Интернет.

— Хорошо беседовать с Господом напрямую… начинаем… два совпадения, один — точная копия второго… похоже, она учительница игры на фортепиано, представляла на концерте ученика… по имени… Келвин Вандер.

Поиск по картинке не дал ничего.

— Учителя фортепиано не входят в категорию высокого риска, — заметил Рид.

— Ничто так не портит неделю, как грустная песня, — хмыкнул Майло.

— А что насчет трех других трупов, лейтенант?

— Посмотрим, что обнаружат наши копальщики. А тем временем надо понять, что у нас уже есть.

Я высказал свои мысли о человеке, зацикленном на болоте.

— Может быть, — обронил Майло. Рид не сказал ничего.

* * *

Дом Селены Басс, переделанный из гаража, был двухэтажным и располагался за одноэтажным двухквартирным зданием, отделанным белой штукатуркой.

В самой большой квартире в этом здании, окруженном декоративными апельсиновыми и банановыми деревьями, проживала хозяйка «поместья», древняя дама по имени Анюта Розенфильд, величественно восседавшая в кресле на колесиках. Веселая горничная-филиппинка провела нас в тесную гостиную, где было не продохнуть от розовых бархатных драпировок, растений в горшках и фарфоровых фигурок на вычурных подставках.

— В январе ей исполнится сто лет!

Старуха не пошевельнулась. Глаза ее были открыты, но взгляд их казался бессмысленным, а колени ее, похоже, были настолько хрупкими, что не выдержали бы даже веса одной из ее драгоценных фарфоровых куколок.

— Это поразительно, — отозвался Майло, останавливаясь поблизости кресла на колесиках. — Мэм, можем мы получить ключи от жилища мисс Басс?

— Она ничего не слышит и не видит, — сообщила горничная. — Задавайте все вопросы мне. — Она ткнула себя пальцем в грудь. — Луз.

— Луз, можем мы…

— Конечно, офицеры! — Она извлекла ключ из кармана своей формы.

— Спасибо большое.

— С ней все хорошо — с Селеной?

— Вы ее знаете?

— На самом деле, я ее не знаю, но иногда вижу ее. В основном тогда, когда ухожу. Иногда она тоже уходит.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Хм-м… вот сейчас, когда вы это сказали, я припоминаю, что не видела ее уже довольно давно. И знаете, я не видела свет в ее доме… уже несколько дней, по меньшей мере. — Она судорожно вздохнула. — А теперь приехали вы… о, Боже!

— Несколько дней? — переспросил Рид.

— Примерно четыре, — уточнила Луз. — Может быть, пять, я не считала.

— Какой она была?

— Я никогда с ней не разговаривала, мы просто улыбались и говорили «привет». Она казалась очень милой. Красивая девушка, худая, совершенно никаких бедер, сейчас все такие.

— В какое время вы обычно уходите с работы? — спросил Майло.

— В семь часов вечера.

— Кто-нибудь работает здесь в ночную смену?

— В семь часов домой приходит дочь миссис Розенфильд, Элизабет. Она работает сиделкой в больнице Сент-Джон. — Луз заговорщицким шепотом продолжила: — Ей семьдесят один год, но ей все еще нравится работать в неонатальном отделении интенсивной терапии, с младенцами. Так я с ней и познакомилась. Я — аттестованная сиделка и тоже работала в интенсивной терапии. Я люблю младенцев, но здесь мне нравится больше. — Она погладила свою подопечную по плечу. — Миссис Эр — очень славная женщина.

На губах старухи появилась добродушная улыбка. Кто-то напудрил ей лицо, накрасил веки синими тенями, наманикюрил ногти. Воздух в комнате был спертым и густым. Розы и гаультерия.

— Что еще вы можете рассказать нам о Селене Басс? — напомнил Майло.

— Хм-м, — протянула Луз. — Я уже говорила, она милая… пожалуй, чуть застенчивая. Похоже, она не любила долгие разговоры. Я никогда не слышала, чтобы Элизабет жаловалась на нее, а Элизабет любит пожаловаться.

— Полное имя Элизабет?

— Элизабет Майер. Она вдова, как и ее матушка. — Горничная опустила глаза. — У нас троих это общее.

— А, — произнес Майло. — Сочувствую вашей потере.

— Это было давно.

Миссис Розенфильд снова улыбнулась. Трудно было понять, чем была вызвана эта улыбка.

— Кто живет во второй квартире? — спросил Майло.

— Мужчина, француз, его почти никогда не бывает дома. Он профессор; думаю, преподает французский язык. Чаще всего он во Франции. Вот как сейчас.

— Как его имя?

Луз покачала головой.

— Извините, вам нужно спросить у Элизабет. За два года я видела его всего пару раз. Симпатичный мужчина, с длинными волосами — как у того актера, такого тощего… Джонни Деппа.

— Похоже, у вас тут довольно тихое местечко, — заметил Майло.

— Очень тихое.

— К Селене когда-нибудь приходили друзья?

— Друзья — нет. Один раз я видела ее с парнем, — сказала Луз. — Он ждал Селену на тротуаре, и она села в его машину.

— Что это была за машина?

— Извините, я не видела.

— Вы можете описать его?

— Он стоял ко мне спиной, и было темно.

— Высокий, низкий? — спросил Рид.

— Среднего роста… ах да, точно одно — у него не было волос, бритая голова, как у какого-нибудь баскетболиста. От его головы отражался свет.

— Этот мужчина был белым? — уточнил Рид.

— Ну… — промолвила Луз, — не черным, точно. Хотя я полагаю, что он мог быть светлокожим черным. Извините, я видела его только со спины; полагаю, он мог быть кем угодно. Он что-то сделал с Селеной?

— Мэм, на данный момент у нас даже нет подозреваемого. Вот почему все, что вы видели, может оказаться важным.

— Подозреваемый?.. Так она…

— Боюсь, что да, — подтвердил Рид.

— О нет. — Глаза горничной увлажнились. — Это так грустно, такая молодая… о, Боже… Жаль, что мне больше нечего вам рассказать.

— Вы и так сказали многое, — заверил ее Майло. — Не сообщите ли ваше полное имя, для протокола? И контактный телефон.

— Луз Елена Рамос. Не опасно ли оставаться здесь?

— У нас нет причин так думать.

— Ох, — вздохнула Луз. — Мне немного боязно. Лучше поберечься.

— Я уверен, что с вами все будет в порядке, мисс Рамос, но осторожность никогда не повредит.

— Когда вы приехали, я догадалась, что что-то случилось. Проработав в больнице восемь лет, начинаешь понимать, как выглядят плохие новости.

* * *

Жилище Селены Басс, площадью в четыре сотни квадратных футов, несло следы своего гаражного прошлого.

Потрескавшийся бетонный пол был покрашен бронзовой краской и отлакирован, но сквозь лак проступали масляные пятна, в воздухе витал слабый запах смазки и бензина. Низкий потолок из побеленного гипсокартона делал комнату тесной. Стены были отделаны тем же материалом, небрежно прикрепленным к деревянной обрешетке. Были видны проклеенные скотчем швы; головки гвоздей торчали тут и там, словно юношеские угри.

— Высокотехнологичная конструкция, — заметил Майло.

— Возможно, уроки игры на фортепиано приносят не очень-то хороший доход, — кивнул Рид.

Мы надели перчатки и встали в дверном проеме, внимательно оглядывая помещение. Никаких видимых признаков насилия или беспорядка.

— Мы вызовем бригаду с техникой, — решил Майло, — однако не похоже, чтобы действие разворачивалось здесь.

Он вошел в дом, и мы — следом за ним.

Шкафы из черного оргалита отгораживали в углу крошечную кухоньку. Компактный холодильник, микроволновка, электрическая плита с двумя конфорками. В холодильнике: вода в бутылках, приправы, сгнивший нектарин, вялый сельдерей, картонная упаковка с китайской едой, взятой на вынос.

Мо Рид подтянул перчатки и заглянул в коробку. Курица в кисло-сладком соусе, окрасившемся в тускло-оранжевый цвет. Мо наклонил коробку.

— Все уже загустело. Этой курице как минимум неделя.

На полу лежал полутораспальный матрас, застеленный коричневым покрывалом с росписью батиком, поверх него валялась целая куча плотно набитых декоративных подушек. Майло откинул угол покрывала. Простыни лавандового цвета были чистыми и гладкими. Он принюхался и покачал головой.

— Что такое, сэр? — спросил Рид.

— Никакого запаха: ни стирального порошка, ни запаха тела, ни парфюмерии, ничего. Как будто их постелили — и ни разу на них не спали.

Он отошел к ночному столику, отделанному под полированную березу. На столике лежали низкокалорийные конфеты, ночная рубашка из белой фланели, дешевый электронный будильник и расческа.

Майло внимательно взглянул на расческу.

— Не вижу ни одного волоска, но, может быть, эксперты что-нибудь найдут. Кстати говоря, детектив Рид…

Тот позвонил криминалистам, а Майло продолжил обход комнаты. Он проверил высокое мусорное ведро из желтого пластика. Пусто. Тут и там были разбросаны подушки, на которых, видимо, предполагалось сидеть. Все они были пухлыми и твердыми, как будто ими ни разу не пользовались.

* * *

Вещи у Селены хранились в фанерном комоде с тремя ящиками и в шестифутовом стальном шкафу, окрашенном оливковой краской. Слева от шкафа находилась дверца в санузел, в котором едва мог поместиться человек. Нейлоновая шторка вместо двери, душ за загородкой из оргстекла, дешевый унитаз и раковина. На полу стоял шаткий медицинский шкафчик с ящиками.

Все безукоризненно чистое и сухое. В шкафчике пусто.

Исключением среди всей этой минималистической эстетики была стена, возле которой стояли два электронных синтезатора, усилитель, микшерная консоль, двадцатидюймовый плоский монитор на черной подставке, два черных складных кресла и несколько метровой высоты стоек со сборниками нот.

Рид изучил ноты.

— Классика… еще классика… какой-то инди-рок… и снова классика…

— Ни стереопроигрывателя, ни CD-плеера, — отметил Майло.

— Вероятно, где-то тут есть «Айпод», — отозвался Рид.

— Тогда где компьютер, через который работали все остальные гаджеты?

Рид нахмурился.

— Кто-то здесь прибрался.

* * *

Они вдвоем обследовали комод и металлический гардероб. Джинсы, футболки, ветровки, нижнее белье маленьких размеров. Теннисные туфли, ботинки, черные босоножки на высоких каблуках, красные «лодочки», белые «лодочки». На перекладине с одной стороны гардероба висело с полдюжины платьев ярких цветов.

Никаких дисков, ноутбука, ничего, связанного с компьютерными делами.

Рид опустился на колени перед комодом и открыл нижний ящиков.

— Ого!

Внутри лежал кожаный корсет, две пары сетчатых чулок, черные трусики с оранжевой отделкой и отверстием в промежности — в количестве трех штук, три дешевых черных парика и три огромных фиолетовых фаллоимитатора.

Каждый из париков был длиной до плеч, с короткой челкой. В синей виниловой шкатулке для швейных принадлежностей лежали белая пудра, черная подводка для глаз и несколько тюбиков помады цвета старого синяка. Когда Рид достал ее, из ящика выкатился маленький черный кожаный хлыст.

— БДСМ-госпожа в свободное время? — предположил Майло. — Быть может, на самом деле она жила где-то еще, а здесь просто устраивала оргии?

Рид смотрел на все эти принадлежности, словно загипнотизированный.

— Возможно, она также давала здесь уроки музыки, лейтенант.

— Сомнительно: ни настоящего пианино, ни учебников. — Майло закрыл ящик и еще раз окинул взглядом комнату. — Если это было ее основное жилье, она вела весьма тоскливую жизнь, даже если учесть то, что здесь прибрались. Мы здесь всего пять минут — и я уже готов глотать антидепрессанты.

Он вернулся к металлическому гардеробу и провел рукой по верхней полке.

— Что ж, взгляните сюда.

Майло снял с полки картонную коробку, набитую бумагами.

Наверху лежали налоговые декларации Селены Басс за прошлый год. Поступление: сорок восемь тысяч за «музыкальные консультации на вольнонаемной основе», десять тысяч вычтено на «оборудование и материалы». Помимо этого, он нашел тринадцать ежемесячных чеков, аккуратно сложенных стопкой и подшитых вместе. На четыре тысячи долларов каждый, выписаны на семейный трастовый счет Саймона М. Вандера в инвестиционной компании «Глобал», указан адрес на Пятой улице в Сиэтле.

На каждом чеке была отпечатана одна и та же пометка: «Уроки для Келвина».

— Тот парень из интернета, — припомнил Рид.

— Почти пятьдесят штук в год за то, чтобы обучать юнца стучать по клавишам, — заметил Майло.

— Один ученик оплачивает все счета. Может быть, у него серьезный талант? Самородок какой-нибудь…

— Или считает себя таковым. Может, пойдем в машину и пробьем по сети имя Саймона Вандера? И паренька тоже.

— Ладно.

Майло вернулся к изучению бумаг в коробке. Выданные в Калифорнии водительские права, на которых была фотография тонколицей большеглазой девушки с остреньким выступающим подбородком и светло-русыми волосами. Короткая челка, как у тех париков. Легче маскироваться во время переодевания?

— Зачем ей это понадобилось, если у нее уже были права? — спросил я.

— Может быть, она приехала сюда без прав, и временно получила эти? — предположил Майло.

Под правами лежали чеки из магазина распродаж «Бетси Джонсон» в Кабазоне близ Палм-Спрингс, и шестимесячной давности кредитный счет на пятьсот долларов, недавно погашенный после полугодовой просрочки со всеми накопившимися ростовщическими процентами.

На самом дне лежала одна-единственная распечатка письма из электронной почты, полученного четыре месяца назад от пользователя «Хотмейла» engrbass345. Я прочитал письмо, глядя через плечо Майло.

Сел, я так рада, что ты наконец-то нашла работу, и, судя по всему, хорошую. Пусть у тебя все будет в порядке, милая. Не пропадай снова так надолго. Целую тебя. Мама.

— Время уведомления, — вздохнул Майло.

— Твоя любимая фишка, — отметил я.

— Да, как и утопленные щенки.

Рид ворвался обратно в квартиру, размахивая планшетом; глаза его сияли.

— Похоже, что Саймон Вандер — очень крупный денежный мешок. Может быть, его инвестиционный счет и хранится в Сиэтле, но живет он здесь, в Палисейдс. Он владел сетью супермаркетов в мексиканских пригородах и два с половиной года назад продал ее за сто одиннадцать миллионов. После этого пропал с радаров, не считая трех упоминаний о Келвине — все с его концертов. Мальчишке десять лет. Я нашел одну его фотку.

Он вывел на экран зернистый черно-белый снимок симпатичного юного азиата.

Майло показал ему электронное письмо от матери Селены Басс.

— Хотите связаться с ней в Сети? — спросил Рид.

— Если она местная, встретимся с ней лично.

— Engrbass, — произнес Рид. — Может быть, она инженер? Но, думаю, начнем пока с Вандеров и проверим, знают ли они что-нибудь о личной жизни Селены…

Он назвал убитую по имени. Именно так начинают устанавливаться связи.

— Как раз это я и собирался сделать, — ответил Майло.

— Похоже, я изобрел колесо, — хмуро обронил Рид.

Глава 7

На имя Саймона Митчелла Вандера было зарегистрировано пять автомобилей по двум адресам.

На Калле-Маритимо в Пасифик-Палисейдс: «Лексус GX», купленный три месяца назад, «Мерседес SLK» возрастом в год, трехлетний «Астон Мартин DB7» и пятилетний «Линкольн Тауэр». В списке по Малибу на Тихоокеанском шоссе был зарегистрирован универсал «Вольво».

Мо Рид проверил адреса по карте.

— Лакоста-Бич и северная окраина Палисейдс. Чертовски близко.

— Может быть, ему нравится бродить босиком по песку, — предположил Майло. — Ставлю на то, что в будни его можно найти по основному адресу. Если не сработает, проведем денек на побережье.

* * *

Чтобы попасть из Вениса в Пасифик-Палисейдс, мы проехали по бульвару Линкольн — медленно, потому что везде были пробки, — ненамного быстрее по Оушн-Фронт, потом сделали короткий рывок по Ченнел-роуд и вырвались на побережье. Благословенный ветерок превращал океан в лазурный взбитый коктейль с белой пеной на поверхности. Серферы и кайтеры, а также просто те, кто любит подышать свежим воздухом, прямо-таки рвались сюда.

Калле-Маритимо оказался извилистой дорогой, поднимавшейся на холм над территорией старого музея Гетти. По мере того как высота росла, поместья становились больше, а цена земли возрастала с каждым ярдом. Рид быстро вел машину мимо изгородей из бугенвилеи и каменных стен, в просветах между которыми иногда мелькала океанская синь.

Знак гласил: «Тупик. Проезда нет». Несколько секунд спустя эту надпись подтвердили десятифутовые чугунные ворота, перегородившие путь; кованные вручную ворота, столбики которых напоминали огромные стебли кораллов, а изогнутые прутья переплетались, подобно осьминожьим щупальцам. По ту сторону от этого чуда кузнечного искусства виднелся овальный парковочный дворик, вымощенный квадратными плитами дорогого сланца. Сланец был недавно полит из шланга, местами на нем еще виднелись капли воды. Дворик был обсажен подстриженными финиковыми пальмами, а за ними маячил на удивление скромный дом. Один этаж, желтоватая штукатурка, красная черепичная крыша, закрытый портик скрывал входную дверь. Сбоку припаркованы четыре машины, зарегистрированные на Вандера.

Рид нажал кнопку вызова на домофоне. Пять гудков — и тишина.

Он попробовал снова. Еще четыре звонка. Потом голос, похожий на мальчишеский, спросил:

— Да?

— Полиция Лос-Анджелеса. Нам нужно поговорить с мистером Саймоном Вандером.

— Полиция?

— Да, сэр. Нам нужно поговорить с мистером Вандером.

Пауза.

— Его нет дома.

— Где мы можем найти его?

Двухсекундное молчание.

— Его последним местом остановки был Гонконг.

— Деловая поездка?

— Он путешествует. Я могу отправить ему сообщение.

— С кем я разговариваю, сэр?

Снова молчание.

— С управляющим мистера Вандера.

— Ваше имя, пожалуйста.

— Трэвис.

— Не могли бы вы на секунду выйти к воротам, мистер Трэвис?

— Могу я спросить, что это…

— Почему бы вам не выйти? Мы всё вам расскажем.

— Э-э… подождите немного.

Несколько секунд спустя дверь, ведущая в портик, открылась. Человек в темно-синей рубашке, светлых джинсах и большой серой вязаной шапке прищурился, глядя в нашу сторону. Рубашка сидела на нем мешком и была незаправлена; ее полы хлопали на ветру, как флаги. Джинсы собирались складками поверх белых кроссовок. Шапка была натянута так, что прикрывала кончики ушей.

Он неуклюжей походкой направился к нам — одно плечо выше другого, одна ступня на каждом шагу выворачивалась наружу, так, что он едва не спотыкался. Дойдя до ворот, он оглядел нас сквозь чугунные щупальца. Мы, в свою очередь, рассматривали его длинное худое лицо, впалые щеки, глубоко посаженные карие глаза. Трехдневная щетина, в основном черная, но местами и седая, покрывала его лицо, равно как и ту часть черепа, что виднелась из-под шапки. Рот был скошен влево, словно в гримасе неизбывной горечи. Это, вместе с ковыляющей походкой, вполне могло быть последствиями неврологического инсульта. На мой взгляд, ему было от тридцати пяти до сорока лет. Молод для кровоизлияния в мозг, но жизнь может быть жестока.

Майло показал сквозь щупальца свой нагрудный знак с именем.

— Добрый день, мистер Трэвис.

— Хак. Трэвис Хак.

— Мы можем войти, мистер Хак?

Тот нажал своим длинным пальцем кнопку на пульте дистанционного управления. Ворота открылись внутрь.

Мы припарковались под ближайшей финиковой пальмой и вышли из машины. Поместье находилось изрядно выше соседских участков и занимало минимум пять акров дорогостоящей земли на вершине холма. Подстриженные лужайки и клумбы с ползучей геранью совершенно не заслоняли вид. Границей участка служил отвесный утес, окаймленный обширным водоемом, смыкавшимся с Тихим океаном.

При ближнем рассмотрении дом оказался отнюдь не скромным. Даже будучи одноэтажным, он обеспечивал отличный вид на океан, площадь его потрясала.

Трэвис Хак сунул палец под шапку и вытер пот, выступивший за ухом. Лицо его блестело. Слишком жаркий день для того, чтобы ходить в шерстяном головном уборе. Или, быть может, он просто всегда легко потел.

— Если вы хотите, чтобы я передал какое-либо сообщение мистеру…

— Сообщение, — оборвал его Майло, — заключается в том, что женщина по имени Селена Басс была найдена убитой, и мы должны поговорить со всеми, кто знал ее.

Хак моргнул. Горестно искривленный уголок его губ дрогнул, занимая нейтральное положение, кожа вокруг глаз собралась в морщины.

— Селена? — переспросил он.

— Да, сэр.

— О нет…

— Вы знали ее?

— Она была учительницей музыки. У Келвина. Сына мистера и миссис Вандер.

— Когда вы в последний раз видели ее, мистер Хак?

— В последний раз? Я не… как я и сказал, она давала уроки. Когда они были нужны ему.

— Келвину?

Хак снова моргнул.

— Да.

— И все-таки ответьте на вопрос.

— Прощу прощения?

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Дайте подумать, — произнес Хак, словно действительно испрашивая разрешения; пот катился по его подбородку, капая на сланец. — Я бы сказал, две недели назад… — Он потуже натянул свою шапку. — Нет, пятнадцать дней. Ровно пятнадцать.

— Как вы это подсчитали?

— Мистер Вандер и Келвин уехали на следующий день после того, как у Келвина был урок. Это было пятнадцать дней назад. Келвин играл Бартока.

— Уехали куда?

— На каникулы, — ответил Хак. — Сейчас лето.

— Путешествуют всей семьей? — уточнил Рид.

Хак кивнул.

— Можно спросить, что случилось с Селеной?

— На данный момент мы можем сказать вам лишь, что ничего хорошего, — отозвался Майло.

Повисло молчание.

— Значит, в последний раз вы видели ее ровно пятнадцать дней назад?

— Да.

— В каком настроении она была?

— По-моему, в хорошем. — Глаза Хака впились в мокрый сланец. — Я впустил ее в дом, потом видел, как она ушла. С ней все было в порядке.

— Вы не знаете, хотел ли кто-то причинить ей вред? — спросил Рид.

— Причинить ей вред? Она приходила сюда, чтобы давать уроки. Как и все остальные.

— Какие остальные?

— Келвин на домашнем обучении. Преподаватели приходят на дом. Рисование, гимнастика, каратэ… Куратор из Гетти обучает его истории искусства.

— Келвину не нравится учиться в обычной школе? — полюбопытствовал Майло.

— Келвин слишком талантлив для обычно школы. — Одна нога Хака подкосилась, и он схватился за капот машины; лоб у него был мокрым.

— Талантлив и хорошо играет на пианино, — заметил Мо Рид.

— Он играет классическую музыку, — дополнил Хак, как будто это проясняло все.

— Как давно Селена Басс обучает его?

— Она… сейчас вспомню… примерно год. Чуть больше или чуть меньше.

— Где проходят уроки? — спросил Майло.

— Где? Да прямо здесь.

— И они никогда не проводились дома у Селены?

— Нет, конечно же, нет.

— Почему «конечно»?

— У Келвина очень плотное расписание, — сообщил Хак. — Нет возможности тратить время на то, чтобы ехать куда-то, а потом еще обратно.

— Для уроков музыки не было постоянного места в расписании.

— Совершенно верно; все зависело от того, когда они были нужны, — кивнул Хак. — Они могли проходить раз в неделю или каждый день.

— В зависимости от того, когда это было нужно Келвину?

— Если ему предстояло выступать на концерте, Селена приезжала сюда чаще.

— Келвин часто выступал на концертах?

— Не так уж часто… Все еще поверить не могу… она была такой славной.

— Что еще вы можете сказать нам о ней, сэр?

— Славная, — повторил Хак. — Тихая. Любезная. Всегда приходила вовремя.

— Ей хорошо платили за обучение Келвина? — спросил Мо Рид.

— Я об этом ничего не знаю.

— Вы не выписываете чеки?

— Я просто присматриваю за домом.

— А кто выписывает чеки?

— Бухгалтеры мистера Вандера.

— Кто его бухгалтеры?

— Они в Сиэтле.

— Вы заботитесь не только об этом доме? — осведомился Майло.

— Прошу прощения?

— Еще есть дом на побережье. — Майло ткнул большим пальцем в сторону океана.

— А, тот, — произнес Хак. — В том доме мистер Вандер жил до того, как женился. Он нечасто бывает там.

— Но он держит там машину.

— Тот старый универсал? Аккумулятор, должно быть, сдох.

— Дом прямо у пляжа, — вздохнул Майло. — Жалко им не пользоваться.

— Мистер Вандер много путешествует, — напомнил Хак.

— Это часть надомного обучения Келвина?

— Прошу прощения?

— Просвещение — повидать мир, ознакомиться с другими культурами…

— Иногда. — Лоб Хака блестел, словно смазанный яичным желтком. — Это очень нервирует.

— Вам нравилась Селена?

— Да, но… просто дело в том, что когда кого-то знаешь, а он вдруг… — Хак вскинул руки. — Мистеру Вандеру нужно узнать об этом. И Келвину, и миссис Вандер тоже. Они будут… как я могу связаться с вами?

Рид протянул ему визитку. Хак беззвучно прочитал надпись на ней.

— Мы пытаемся найти ближайших родственников Селены, — произнес Майло. — Вы не знаете, как мы можем выйти на них?

— Нет, прошу прощения, — ответил Хак. — Бедный Келвин… Ему понадобится новый преподаватель.

* * *

Мы спустились обратно к Тихоокеанскому шоссе и несколько минут ехали в направлении Лакоста-Бич, потом Рид заложил разворот и припарковался перед оградой из кедровых плашек.

Участок сорок на сорок футов в нескольких шагах от шоссе. Справа от ограды стоял гараж, тоже из кедра. Калитка была заперта. Майло позвонил, но никто не ответил. Он оставил свою визитную карточку, вставив ее в ручку калитки.

Когда мы вернулись в город, Мо Рид спросил:

— Что вы думаете о Хаке?

— Странный тип.

— Он очень обильно потел. И что-то еще… не могу сказать точно, но… он словно был слишком насторожен. Я неправ, лейтенант?

— Он, несомненно, нервничал. Но это может быть просто беспокойство наемного работника, который боится обеспокоить своего работодателя. Не хочешь что-нибудь добавить, Алекс?

Я озвучил теорию об инсульте.

— Меня удивило то, что он в такой жаркий день носит шапку, — заметил Рид. — Непохоже, чтобы под ней было много волос. Среднего роста белый мужчина — он мог быть тем бритым налысо типом, которого Луз Рамос видела с Селеной.

Майло поразмыслил об этом — и снова полез в Интернет.

* * *

Судимостей за Трэвисом Хаком не числилось, а на фотографии из отдела регистрации транспортных средств он был изображен с густой кудрявой шевелюрой черного цвета. Его права были обновлены три года назад, в качестве адреса он указал дом на Калле-Маритимо.

Майло продолжал поиски. В Интернете ни одного упоминания об этом человеке не встречалось.

— Бритье головы и несколько странное поведение — не основание для ордера на арест, но надо не упускать его из вида.

— А что насчет того крикуна с болота — Дабоффа? — поинтересовался Рид. — Как вы и сказали, доктор, он помешан на этом болоте. Просто одержим им. Что, если оно имеет для него некое сексуальное значение, потом он и топит тела своих жертв там?

— Серийный природоохранник, — хмыкнул Майло.

— Я бы приглядывал и за ним тоже, — ответил я. — Но, как вы и сказали, Мо, он не пытается отвести от себя подозрения. Напротив, высказывает нам все прямо в лицо, и признаёт, что был у болота, совсем рядом с тем местом, где нашли Селену.

— А это не может быть реверсивная психология? — спросил Рид. — Или просто наглость — если он считает себя умнее нас? Как те идиоты, которые пишут послания или возвращаются на место преступления, чтобы похвастаться…

— Возможно.

Пальцы Майло плясали по клавиатуре.

— Что ж, взгляните на это. Личное дело мистера Дабоффа.

* * *

За десять лед Силфорд Дабофф был арестован семь раз — и каждый раз это было столкновение на какой-нибудь протестной акции.

Антиглобализационный митинг на Сенчури-плаза, требование повысить зарплату гостиничным служащим в Сан-Франциско, сидячий митинг против строительства ядерной электростанции в Сан-Онофре, протест против строительной деятельности в прибрежной зоне в Окснарде и Вентуре. Седьмой арест был за борьбу против захвата миллиардерской съемочной компанией Птичьего болота.

Шесть раз он был арестован за сопротивление, но на антиглобализационном митинге его обвинили в нападении на полицейского и нанесении побоев и приговорили к выплате штрафа. Два года спустя было подано встречное обвинение, когда апелляционный суд рассмотрел коллективный иск по обвинению Лос-Анджелесского полицейского департамента в провоцировании волнений.

— Я помню тот случай, — заметил Майло. — Был жуткий бардак. Значит, этот тип любит сидеть посреди улицы и орать лозунги? Однако за ним не числится серьезного насилия. Это даже не назовешь списком преступлений. Скорее так, списочек.

— Антиглобализация привлекает анархистов и им подобных, верно? — сказал Рид. — Это возвращает меня к шапке Хака. Те ребята носили что-то подобное. Что, если Хак и Дабофф познакомились на этих митингах и обнаружили у себя общий интерес к более темным делишкам?

— Они бывали на одних и тех же митингах, Дабофф был арестован, а Хак — нет?

— Дабофф — тип прямолинейный, без капли хитрости. Хак — более скользкий тип. Может быть, именно это я в нем и учуял.

— Нечестивая парочка, — промолвил Майло. — Днем они агитируют за защиту всего на свете, а после захода солнца убивают женщин, отрубают им руки и бросают трупы в трясину.

Рид прибавил скорости.

— Полагаю, это слишком надумано.

— Сынок, на данный момент надуманное — лучше, чем ничего. Конечно же, надо приглядывать за ними обоими. Если вы найдете имя сеньора Хака в списке участников любой протестной группы, где состоял сеньор Дабофф — любую связь между ними, какую угодно, — у нас будет след, ведущий к банде убийц.

— Паре убийц легче избавляться от трупов, — добавил я. — Один паркует машину, другой тащит тело. Или тащат оба, тогда им проще будет донести его и поскорее смыться оттуда.

— Думаю, надо еще поговорить с бухгалтером мистера Вандера, — сказал Мо Рид, — и узнать о других учителях, дающих уроки на дому, верно?

— Думаете, кто-то может знать Селену по этой работе? — спросил Майло.

— Скорее кто-то, работавший там, может рассказать нам больше о Хаке. Быть может, мы не нашли никаких свидетельств ее обычной жизни потому, что работа учительницей Келвина Вандера мешала ей заниматься какими-то иными интересами. — Он покачал головой. — Пятьдесят тысяч за обучение одного-единственного ребенка… что, если именно связь Селены с этой семьей была причиной смерти?

— Селены и трех других женщин без правой руки?

Рид не ответил. Несколько секунд спустя он произнес:

— Никакой сторонней жизни — зато там был этот корсет и все прочее. Как вы и сказали, лейтенант, она могла участвовать в развлечениях где-то на стороне. И пока что единственное известное нам место, где она проводила время, — это дом Вандера.

— Вдалбливала в мальчика произведения Бартока, — усмехнулся Майло, — а потом ускользала в крытый бассейн на БДСМ-вечеринку с тренером по каратэ.

— Или с Хаком. Или с самим мистером Вандером, если уж на то пошло.

— С водопроводчиком, с уборщиком бассейна, с флористом, с садовником…

Рид промолчал.

— Да, конечно, позвоните бухгалтерам и узнайте все, что возможно, о наемном персонале. Все равно, пока мы не опознаем другие жертвы, у нас все глухо.

— Пятьдесят тысяч могут свидетельствовать о том, что босс ждал от нее многого, — прикинул Рид. — Хак сказал, что Вандер уехал за границу, но богачи не делают грязную работу сами, они нанимают для нее кого-нибудь.

— Богат — значит, злодей, — обронил Майло.

— Я просто думаю, что их тоже надо внести в список.

— Для меня и для вас, Мо, пятьдесят штук — серьезные деньги. Такие люди, как Вандер, платят больше за страховку своих кастрюль и сковородок. Но, конечно же, займитесь этим, посмотрим, что вы сможете откопать. Кстати, проверьте, как дела у антропологов.

— Проверю, — согласился Рид. — Спасибо, лейтенант.

— За что?

— За обучение.

— Во-первых, мы пережили вместе уже достаточно, чтобы вы называли меня Майло. Во-вторых, я пришлю вам счет за обучение. — Он потянулся и улыбнулся. — Пятидесяти тысяч будет достаточно?

Глава 8

Вернувшись в свой тесный кабинет, Майло перечитал распечатку письма от engrbass345. Включив компьютер, он ввел в поиск слова engineer и bass — выпало множество результатов, но ни одного совпадения.

— Надо пробить по адресу электронной почты… есть… веб-сайт Эмили Николь Грин-Басс — похоже, она держит магазин старинных украшений в… Грейт-Нек, штат Нью-Йорк. Вот ее фото со всякими блестяшками. Фамильное сходство налицо, да?

Тонколицая женщина лет пятидесяти с небольшим, стоящая за прилавком, на котором под стеклом красуются браслеты. Большие глаза, острый выступающий подбородок. Короткие волосы белого цвета зачесаны вперед, образуя неровную челку.

Селена Басс в среднем возрасте, до которого ей не суждено было дожить.

— Генетика, — произнес я.

— Это будет занятно. — Сделав глубокий вдох, лейтенант взял свой телефон.

* * *

Несколько минут спустя, повесив трубку, Майло зевнул. Это не свидетельство скуки, а попытка вобрать побольше воздуха — признак усталости.

Эмили Грин-Басс кричала, плакала, бросала трубку. Перезвонив через минуту, она извинилась, но продолжала плакать.

Майло слушал ее, жуя незажженную сигару. Когда женщина умолкла, он начал выжимать из нее сведения.

Селена была единственным ребенком Эмили от второго брака. В первом родились двое сыновей, один из которых жил в Окленде. Именно там сейчас она и находилась — в честь рождения ее внучки.

— Я думала, это счастливейший момент в моей жизни, — всхлипнула Эмили. Она не видела Селену пять лет. Это письмо было одним из многих, которым они обменялись в последнее время — после того, как Селена вышла на связь. Наконец-то.

Майло спросил, почему они не контактировали так долго, и Эмили снова разразилась рыданиями.

— Я прилечу завтра.

* * *

В четыре часа дня заместитель начальника по имени Генри Уэйнберг позвонил нам, чтобы узнать, как продвигается расследование относительно убийства на болоте.

Майло перевел его звонок на громкую связь.

— Пока что ноль плюс ничего, сэр.

— Возможно, самое время обратиться с этим в СМИ, лейтенант.

— Я бы придержал это до тех пор, пока антропологи не смогут бросить нам косточку.

С другого конца наступило молчание. Майло продолжил:

— Таким образом…

— Я услышал вас, лейтенант, — отозвался Уэйнберг. — Славная шуточка. Мы поставим вас перед видеокамерами. Хотите устроить комик-шоу?

— Бог меня упаси, сэр.

— Бог и босс, лейтенант. И не спрашивайте меня, кто из них кто. Позвоните этим искателям костей сейчас же. Убедитесь, что они работают быстро.

* * *

Доктор Харгроув все еще была на болоте. По телефону ответила доктор Лиз Уилкинсон.

— Здравствуйте, лейтенант. У нас есть кое-какой прогресс по Неизвестной Номер Один. Судя по переносице, это, скорее всего, была чернокожая женщина, возраст предположительно от двадцати до тридцати пяти лет. — Это описание вполне соответствовало самой Лиз, но ее тон был сугубо научным.

Майло записал эти сведения.

— Что-нибудь еще?

— Она, вероятно, родила как минимум одного ребенка и перенесла перелом правого бедра, достаточно тяжелый, чтобы ей понадобилось установить металлический имплант. Сам титановый стержень мы не нашли, но обнаружили отверстия от винтов. Не удивлюсь, если она хромала.

— Перелом недавний?

— Вокруг него образовался значительный костный нарост, то есть после него прошли не месяцы, а годы, однако он случился уже во взрослом возрасте. Помимо этого, к интересным находкам относится сломанная подъязычная кость. И, конечно же, отсутствие руки.

— Задушена?

— Скорее всего. По нашим предположениям, труп пролежал под водой несколько месяцев, но это всего лишь предположение. Элинор… доктор Харгроув все еще там, работает вместе с Лизой — доктором Чаплин — над двумя другими точками. Однако на это потребуется время, разъединение частей скелетов зашло слишком далеко, а мы не хотим ничего упустить. Я здесь потому, что Элинор попросила меня сделать записи о том, что мы уже нашли. Я перешлю вам по электронной почте то, что я вам сейчас сказала.

— Спасибо.

— И еще одно, лейтенант. Едва я вышла из болота, тот волонтер — бородатый тип — явился снова. Полицейский, охраняющий место расследования, не пустил его, и он начал ругаться. Завтра я хотела бы начать работы рано утром — как только встанет солнце и я буду одна, потому что Элинор и Лиза не смогут приехать раньше девяти. Было бы хорошо, если б мне никто не помешал.

— Я обеспечу охрану до того, как вы прибудете.

— Благодарю. Это красивое место, но оно может оказаться несколько… зловещим.

Майло вызвал на экран список без вести пропавших лиц, зарегистрированных в полицейском управлении, и стал искать в нем чернокожих женщин, попадающих в указанный доктором Уилкинсон возрастной интервал. Обнаружилось пять случаев, самый недавний — полгода назад. Никаких упоминаний о хромоте или переломах ног, но Майло все-таки распечатал данные.

— Надо проверить по другим округам. Надеюсь, она не из тех бедолаг, до пропажи которых никому нет дела.

Раскурив сигару, он наполнил крошечный кабинет вонючим дымом. Закашлялся, ослабил галстук, сплюнул кусок табака в мусорную корзину, промахнулся и потянулся к клавиатуре.

Печатал он яростно и молча.

Я, не сказав ни слова, вышел из кабинета.

* * *

Дорожные пробки и перекрытие полос без какой-либо видимой причины превратили путь домой в настоящее испытание, и до Беверли-Глен я добрался почти в шесть часов вечера.

Старая аллейка, ведущая к моему дому, оказалась неожиданным островком покоя. Сам дом, обсаженный соснами и сикоморами, радовал глаз белизной стен и простотой архитектуры.

Я позвал Робин, но не получил ответа. Бросив пиджак, взял бутылку пива, спустился по кухонной лестнице и вышел в сад, миновав пруд.

Различив мои шаги, карпы-кои начали штурмовать края пруда. Двенадцать взрослых и пять юных. Половина мальков погибла, не достигнув и дюйма в длину, но выжившие уже вымахали в целый фут и постоянно были голодны. Я бросил им гранулированный корм и наблюдал, как спокойный прежде водоем превращается в бурлящее месиво — это рыбы кинулись за едой. Пару минут я наслаждался иллюзией всемогущества, затем пошел дальше по галечной тропинке к студии Робин.

Иногда она так и сидела за работой, пока я не отвлекал ее. Но сегодня вечером ее рабочий верстак был пуст, а сама Робин сидела на диванчике, рассеянно накручивая локон на палец и читая книгу о лютнях времен Возрождения.

Бланш примостилась у нее на коленях, опустив острые уши и сморщив плоскую мордочку так, что та напоминала измятый бархат.

Еще одной дамой в моей жизни была двадцатифунтовая французская бульдожиха ванильной масти, с аккуратной манерой еды, которая редко встречается у этой породы, и ангельским характером. Некоторые из моих пациентов требовали, чтобы она присутствовала на сеансах. Я все еще пытался понять, какая роль в этом отводится ей.

Они с Робин выглядели похожими. Новый олимпийский вид спорта: синхронная улыбка. Я поцеловал Робин в щеку и чмокнул Бланш в макушку.

— Питомец и девушка в равной цене? — спросила Робин.

— Она благодарно пыхтит.

— А еще она мочится в кустах.

— И в чем проблема?

— О, не соблазняй меня.

Мы поцеловались, и я присел рядом с ней. Ее кожа и волосы пахли кедром и парфюмом от «Армани». Прохладные пальцы легли мне на затылок.

— День был хорошим.

— Сейчас он стал куда лучше.

Бланш наблюдала за нашим поцелуем, склонив голову набок и поставив уши торчком.

— Присматриваешь, подруга? — сказала Робин.

Бланш улыбнулась.

* * *

Мы приготовили омлет с грибами и сыром, и я спросил ее, чем она занималась.

— Почти ничего не делала — так, сидела, сложа руки. Я могу к этому привыкнуть.

Неделю назад она завершила крупный заказ: копии четырех старинных гибсоновских инструментов для интернет-бизнесмена, который пожертвовал деньги от их продажи на благотворительность. Робин поговаривала о том, чтобы взяться за новый проект, но пока что ограничивалась ремонтом.

Я вспомнил про шестидесятилетнюю гитару фламенко, все еще пахнущую деревом и лаком, у которой нужно было укрепить гриф.

— Ты закончила с «Барберо»?

— Да, это оказалось проще, чем я думала. Пако забрал ее пару часов назад. Должно быть, ты сегодня действительно замотался. Только что звонили со службы, сказали, что ты сегодня не отзвонился. Какому-то адвокату нужна твоя консультация.

Она назвала мне имя этого адвоката.

— Если он оплачивает свои счета, — заметил я, — то он мог бы нанять кого-нибудь. — Затем допил пиво и потянулся.

— Ты выглядишь совершенно загруженным, — заметила Робин.

— Этот груз свалили на Майло. Я просто околачивался рядом и смотрел.

— Смотрел на что?

Я поколебался: инстинкт защитить женщину от неприятных новостей никак не желал сдаваться. В прежние времена я избегал разговоров о делах в полиции. После нескольких ссор и примирений я начал делиться информацией.

Я в общих чертах обрисовал ей случившееся.

— Болото? — переспросила Робин. — То, где мы пытались погулять?

— Именно то.

— Знаешь, это жутковатое место.

То же самое сказала Лиз Уилкинсон.

— Почему это?

— Я не могу назвать точную причину. Мне кажется, оно какое-то недружелюбное. Где нашли эти трупы?

— Самый недавний лежал прямо у восточного входа. Остальные были утоплены дальше по тропе.

— Привезти тело и избавиться от него, — промолвила Робин. — Машина вызвала бы подозрения, Алекс. Это место видно сверху, там же целый квартал.

— Приехать ночью, выключить фары, и никто ничего не увидит впотьмах. В том числе и сверху.

Отодвинув тарелку, она смешала клюквенный сок с несколькими каплями «Грей гуз»[12].

— Три трупа утоплены, а один оставлен на открытом месте… Что бы это могло значить?

— Может быть, преступник стал слишком самоуверен?

— Похвастался, — кивнула Робин. — Как будто это то, чем можно гордиться.

* * *

Тот интернет-бизнесмен прислал в подарок Робин целую коробку фильмов с Одри Хепберн. Мы просмотрели большинство DVD-дисков, а «Шараду» приберегли для долгой спокойной ночи.

Через десять минут после начала фильма зазвонил телефон. Я проигнорировал его и привлек Робин поближе к себе. Несколько секунд спустя звонки возобновились. Я поставил фильм на паузу.

— Завтра в десять утра ты свободен, верно? — спросил Майло. — Прилетает мать Селены.

— Конечно.

— Всё в порядке?

— Абсолютно.

— Я вклинился во что-нибудь?

— В высокие интриги, где задействованы прекрасные люди.

— А, киношка…

— Ты просто выдающийся детектив.

— В реальной жизни такого не бывает. Возвращайся к своей кинодраме. О костях я расскажу тебе завтра.

— А что именно о костях?

— Эй, я не хочу отвлекать тебя от Робин, собачки и выдуманных прекрасных людей.

— Так что?

— Доктор Харгроув управилась быстрее, чем думали. Все три скелета утопленных жертв составлены полностью, не считая отсутствующих правых рук. Неизвестная Номер Два — чернокожая женщина, в том же возрастном интервале, что и Номер Один — та, что со сломанной ногой, — и тоже, вероятно, удушена. Судя по длине ее бедер, рост минимум пять футов семь дюймов, и степень деформации указывает на то, что у нее, видимо, был значительный лишний вес. Харгроув предположила, что этому захоронению примерно полгода, но точно установить она не может. Номер Три — белая женщина, старше, чем другие, около пятидесяти лет, среднего роста, тоже сломана подъязычная кость, никаких особых примет не найдено. Давность захоронения — возможно, та же самая, что и у Номера Два, а может быть, и больше, трудно сказать. Еще один кусочек информации: в списке департамента полиции Сан-Диего числится пропавшая чернокожая женщина по имени Шералин Докинз. Двадцать девять лет, аресты за попрошайничество и наркотики; пять лет назад она сломала ногу в автокатастрофе, и после этого хромала.

— Сто двадцать миль отсюда, — прикинул я. — Наш преступник — путешественник?

— Это именно то, что мне было нужно. Я сказал Риду найти ее родных, съездить к ним и удостовериться. Нужно, чтобы он почувствовал, что может чего-то добиться; у парня низкая самооценка, а?

— Он узнал что-нибудь у бухгалтеров Вандера?

— Ничего. «Глобал инвестментс» направили его к адвокату Вандера, где его отфутболили к секретарше, а та — к своей секретарше. Которая заставила его подождать, а потом уведомила, что перезвонит ему. За Трэвисом Хаком или Силфордом Дабоффом тоже ничего особенного не числится. И никакой связи между ними не выявлено.

— Захватывающий мир сыска, — вздохнул я.

— Посмотрим, что Рид сможет узнать от родных Шералин Докинз. Может быть, она переехала в Лос-Анджелес, и мы сможем проследить какую-нибудь связь с кем-нибудь.

— Если она действительно переехала, следует подумать вот о чем: болото находится не так далеко от Лос-Анджелесского аэропорта, а вокруг него полным-полно уличных проституток.

— Хм-м… мне это нравится. Ладно, возвращайся к своей киношке. — Кстати, что именно ты смотришь?

— «Шараду».

— Беготня по Парижу и короткие разговоры… Если б все преступления были такими интересными!

— Хочешь, одолжу тебе после того, как мы посмотрим?

— Нет, — отказался Майло. — Сейчас мне не до выдумок.

Глава 9

Я прибыл как раз вовремя, чтобы успеть на разговор с матерью Селены Басс. Чиновник в гражданской одежде сообщил мне:

— Они уже начали. Комната Д наверху.

Дверь была не заперта. В комнате работал кондиционер. Майло сидел напротив Эмили Грин-Басс. Его галстук был аккуратно завязан, лицо выражало сочувствие. Я видел, как он практикуется перед зеркалом для встреч с убитым горем родственниками жертв. Расслабить мышцы. Убрать из глаз хищный блеск.

Белые волосы Эмили Грин-Басс теперь отросли и были заплетены в косу. Одета в черную водолазку, длинную серую юбку и черные замшевые мокасины. Хозяйка ювелирного магазина — без единого украшения. Черты ее лица были острыми, словно вырезанными лазером, — слишком острыми, чтобы быть красивыми. В лучшие времена она, несомненно, была прекрасной женщиной; сейчас же превратилась в ледяную статую.

Сбоку от стола сидели два массивных мужчины в возрасте чуть за тридцать. На старшем были желтая рубашка для гольфа, черные штаны и парусиновые туфли. Светлые волосы с рыжиной разделены надвое пробором. Чисто выбритый, толстошеий, с красноватым носом.

Тот, что помоложе, был немного смуглее, такого же массивного телосложения, но черты лица у него были тоньше. Он был одет в тускло серый свитер с надписью «Дэвид Линч рулит», помятые штаны с карманами и высокие шнурованные ботинки. Волнистые каштановые волосы достигали плеч, а подбородок скрывала белая треугольная бородка. Из заднего кармана свисала хромированная цепочка, и когда мужчина повернулся ко мне, она зазвенела.

Майло представил меня им, потом сообщил:

— Доктор Делавэр, это мать и братья Селены.

Эмили Грин-Басс протянула мне длинную белую руку, которая была такой холодной, словно ее только что вытащили из морозильника. Я коротко пожал ее обеими руками, видя, что в серых глазах женщины стоят слезы.

Бритый сказал:

— Крис Грин.

— Марк, — пробормотал бородатый.

— Мы только что обсудили жизнь Селены в Лос-Анджелесе. Марк поддерживал контакт с Селеной после того, как она перебралась сюда.

— Она навещала меня в Окленде, — пояснил Марк. — Сказала, что у нее все хорошо. И то же самое написала маме.

Эмили Грин-Басс не отводила от меня взгляд.

— Я рада, что здесь психолог. То, что произошло… это мог сделать только псих. В жизни Селены не было ничего экстремального. Уже долгое время.

— Не было никогда, — добавил Марк Грин. — Лишь обычные взбрыки в молодые годы.

— Это ты так считаешь, Маркус. — На губах женщины появилась холодная улыбка. — Когда мне приходилось иметь с ними дело, это совсем не выглядело так.

Марк дернул плечом и ссутулился. Цепочка снова зазвенела, и он протянул руку, чтобы прекратить этот звон.

— Я выкидывал то же самое, и Крис, ага. Единственная разница в том, что мы лучше прятались. — Он взглянул на брата, ожидая подтверждения.

— Угу, — согласился Крис.

— К несчастью для Селены, — продолжил Марк, — у нее была манера сознаваться во всем. Правда?

Крис горько улыбнулся.

— Как у католика на исповеди. Только мы не католики.

— Сначала она опробовала сценарий на нас, — сказал Марк. — «Я выкурила косяк», «я смотрела порно по кабельному», «я соврала маме о том, где была». Мы ей отвечали: «Не говори об этом нам, балда. И уж точно не говори маме». Но она, конечно же, говорила.

Эмили Грин-Басс заплакала.

— Типичное для подростка поведение, — резюмировал Майло.

— Мы зря тратим время, — хмыкнул Марк Грин.

— Она была просто без ума от музыки, — заметил Крис.

— Ну и что?

— Марк, остынь. Я хочу, чтобы они узнали все факты.

— Факт лишь в том, что она оказалась не в то время и не в том месте — и наткнулась на реинкарнацию Теда Банди[13].

Наступило молчание. Затем Марк Грин снова заговорил:

— Быть может, для всех замешанных это и новость, но то, что она увлекалась музыкой, не делает ее чокнутой. Изначально Селена была совершенно нормальной. Встретив людей, с которыми я ошивался, она сочла их странными.

— Что это за люди? — спросил Майло.

— С работы, — ответил Марк.

— А точнее?

— Какое это имеет значение?

— Маркус, он пытается помочь, — вмешалась его мать.

— Я рад за него, — фыркнул тот и обратился к Майло: — Я работаю везде, где мне платят.

— Марк получил диплом инженера-акустика, — пояснила Эмили.

— Я делаю звукозапись, настраиваю усилители — в основном на концертах и частных видеосъемках. Сейчас мы делаем официальную серию рекламы, а братец Крис работает на «Старбакс», невразумительную кофейную компанию в Сиэтле.

— Маркетинг и доставка, — пояснил Крис.

— Когда Селена приезжала к вам, Марк? — спросил я.

— Год назад, и примерно полгода спустя после этого. В первый раз я работал на съемках, и Селена болталась поблизости. Тогда она и сказала мне, что люди, с которыми я общаюсь, странные. Думаю, относительно той съемочной бригады это было верно. Половина диалогов была на итальянском, другая шла пантомимой — некая дань памяти Пазолини, но никто из них по-настоящему не знал итальянского.

— И «Оскар» им точно не присудили, — бросил его брат.

— Ну не всем же повезло прицепиться к тележке с кофе.

— А второй визит Селены? — напомнил Майло.

— Это было, когда я попросил ее приехать на выходные, чтобы я познакомил ее с Клео — на тот момент моей девушкой, сейчас уже женой. У нас на днях родился первый ребенок, и мне бы сейчас следовало быть дома. Можно закончить все это побыстрее?

Майло откинулся на спинку кресла и скрестил ноги.

— Если вам больше нечего нам сказать, вы можете идти.

Марк почесал бородку, заправил прядь волос за левое ухо. На шее его красовалась сине-зеленая татуировка «Клео» в венке из виноградных лоз. Я понадеялся, что брак его будет долгим.

— Какого черта, — фыркнул он. — Я забронировал билет на девять вечера, и менять его нет смысла.

— Селена виделась с тобой дважды, да? — сказал Крис. — Это на целых два раза больше, чем то, сколько раз она озаботилась перезвонить мне.

— Наверное, она была слишком занята для болтовни о корпоративных делах.

Крис отвернулся от брата.

— Вы звонили ей? — уточнил Майло.

— Просто чтобы узнать, как она поживает.

— Когда вы в последний раз разговаривали с ней?

— Ну, не знаю… года два назад.

— Несомненно, мы очень дружная семья, — съехидничал Марк.

Эмили Грин-Басс пояснила:

— Я рассталась с отцом Криса и Марка, когда мальчикам было три года и год соответственно, и с тех пор о нем ничего не было слышно. — Она хмуро взглянула на сыновей, словно те были в этом виноваты. — Год спустя я встретила отца Селены. Дэн был добр к моим сыновьям.

Возражений не последовало.

— Дэн умер, когда Селене было шесть лет. Я растила ее одна и, уверена, кое-кто скажет, что я все испортила.

— Ты все делала правильно, мама, — заспорил Крис.

— Может быть, не будем отвлекаться от Селены? — напомнил Марк.

Наступило молчание.

— Так на чем мы закончили? — продолжил он. — Селена была талантливой, но до изумления честной. Я не говорю, что она никогда не врала. Но даже когда они с мамой враждовали, Селена никогда не делала никаких гадостей, не пыталась подставить никого другого. Совсем наоборот. Мы когда-то дразнили ее «сестра Си». Ну, как будто она монашка.

— Она сама называла себя так, — добавил Крис.

— У нее были парни? — спросил Майло.

— Не было, — ответил Марк.

— Миссис Грин-Басс?

— Нет, я никогда ее ни с кем не видела.

Женщина закрыла лицо руками. Марк протянул руку и погладил ее по плечу. Она отстранилась и проговорила сквозь пальцы:

— О, Боже, это так ужасно…

Губы Марка дрогнули.

— Мама, я хочу лишь сказать, что Селена не виновата в своей смерти. Так бывает; жизнь — дерьмо. Все равно, что сойти с тротуара и попасть под тачку какого-нибудь стервеца. Со мной так и произошло. Сразу после того, как Клео родила Федру. Я вышел из больницы, чтобы купить шампанского; я буквально парил в воздухе. Сделал шаг на «зебру» — и хренов грузовик «Сан-Франциско экзаминер» появился, словно ниоткуда и разминулся со мной буквально на миллиметр.

— Маркус, не рассказывай мне такие вещи! Я не хочу их слышать!

— Значит, вы не знаете о том, был ли у нее парень, — напомнил Майло. — А что насчет подруг? Она с кем-нибудь дружила в Лос-Анджелесе?

Наступила пауза, потом Эмили произнесла:

— Она была счастлива, когда нашла работу. Именно тогда и написала мне и-мейл.

— Она обучала того богатенького мальчишку, — пояснил Марк. — Говорила, что это работа мечты. Она позвонила мне, чтобы рассказать об этом, потому что я тоже занимался музыкой — играл когда-то на басухе. Не то чтобы я и близко достиг того же уровня, что и Селена. У меня было умение, у нее — талант. Она села за пианино, когда ей было три года, и сразу заиграла. К пяти она играла Гершвина со слуха. Дайте ей что угодно, и Селена это сыграет. Я видел, как она взяла кларнет и сразу заиграла, как профи, — мгновенно поняла, как надо дуть.

— Судя по вашим словам, она была гением, — заметил Майло.

— Никто ее так не называл, мы просто считали ее потрясающей, — отозвалась Эмили Грин-Басс. — Я была слишком занята тем, что зарабатывала всем нам на жизнь, и меня радовало то, что ей есть чем заняться.

— Однажды я пришел домой, — это было много лет назад, когда Селене было восемь или девять лет, — сказал Марк. — Она сидела в гостиной и тренькала на моей гитаре. Гитара была совсем новой, подарок на день рождения, и я разозлился, что она взяла ее без разрешения. Но потом я осознал, что она действительно извлекает из нее музыку. Никто не учил ее, она сама научилась по сборнику мелодий с аккордами — и попадала в ноты лучше, чем я.

— Когда ей было одиннадцать, я заметила, что она готова хоть весь день сидеть за пианино, — подхватила Эмили, — поэтому я нашла для нее учителя. Тогда мы жили в Эймсе, в Айове. У компании «Эймс бэнд эквипмент» была программа поддержки для школ. Селена превзошла первого учителя, которого они ей назначили, а потом еще двух. Тогда мне сказали, что нужно найти кого-то, способного дать ей серьезную классическую подготовку. Когда мы перебрались на Лонг-Айленд, я нашла в городе старую женщину, которая была профессором музыки в Советском Союзе. Миссис Немирова… мадам Немирова была просто древней и носила бальные платья. Селена училась у нее до пятнадцати лет. Потом вдруг просто бросила заниматься, заявив, что ненавидит классическую музыку. Я сказала ей, что она впустую тратит данный Богом талант и никогда больше не будет играть. Дочь ответила, что я ошибаюсь. Все зашло далеко — это был один из наших самых больших… споров. Тогда мне пришлось трудно. Селена совершенно забросила уроки в школе, получала одни плохие оценки. Она утверждала, что жизнь способна научить ее большему, чем любая дурацкая школа.

— Не жук чихнул, — пробормотал Марк.

— Она перестала играть? — спросил я.

— Нет. Я действительно ошиблась. На самом деле. Она стала играть больше, просто отошла от классических произведений. Хотя время от времени играла что-нибудь из Листа или Шопена. — Женщина горько улыбнулась. — Этюды Шопена… Ей нравились те, что играются в мажорном ключе. Или, по крайней мере, она так говорила, — я почти не разбираюсь в музыке. Селена унаследовала талант от своего отца: он играл на гитаре, на банджо, на чем угодно. В основном в стиле блюграсс[14], он был родом из Арканзаса. Мадам Немирова говорила, что не многие из ее учеников были способны так быстро считать с листа и сыграть что-нибудь, как Селена, и что у девочки идеальный слух. По ее мнению, она, если б захотела, стала бы одной из величайших пианисток.

— Но Сел считала, что концертные турне, где нужно исполнять Бетховена для ценителей во фраках и накрахмаленных рубашках, не дадут ей жить нормальной жизнью.

— А разве то, что вышло, было лучше? — отозвалась Эмили. — Абсолютно ничего не делать до двадцати одного года, потом собраться и уехать в Лос-Анджелес, ничего не сказав мне… Без малейших перспектив найти работу…

— Она сбежала из дома? — спросил Майло.

— О совершеннолетних так не говорят. Я пришла домой, и оказалось, что она собрала свои вещи и оставила записку о том, что уезжает «на побережье», и чтобы я не пыталась ее остановить. Я разозлилась. Через несколько дней она позвонила, но не сказала, где находится. Наконец я выжала из нее, что она в Лос-Анджелесе, однако Селена так и не сказала, где именно. Она утверждала, что зарабатывает «гастролями», что бы это ни означало.

— Она подрабатывала в клубах для свиданий, играя на синтезаторе, — сообщил Марк.

Мать внимательно посмотрела на него.

— Я впервые слышу об этом, Маркус.

— Значит, хорошо, что я здесь и могу просветить тебя.

Ладонь Эмили Грин-Басс взлетела в воздух и устремилась к его лицу, однако женщина в последний момент удержалась, вздрогнув всем телом.

— Лейтенант, у меня не имелось постоянного контакта с Селеной, но это был ее выбор, не мой. Она полностью отгородилась от меня. Я понятия не имела, чем моя дочь занималась все эти годы. Это было адски тяжело — не знать. Я звонила в полицию, но не могла сообщить адрес, так что они не знали, с каким участком меня связать. А поскольку Селена была уже совершеннолетней и покинула дом добровольно, никто ничего не мог сделать. Максимум, что они могли предложить, — чтобы я наняла частного детектива. Но даже не считая того, что это дорого, я знала, что подобное разнюхивание разозлит Селену, поэтому я занималась своей жизнью и убеждала себя, что моя дочь жива и здорова.

— Когда вы звонили в полицейское управление? — поинтересовался Майло.

— В самом начале. Где-то… четыре года назад или пять. Я продолжала надеяться, что она попросит денег, — по крайней мере, мне казалось, что она это сделает. — Женщина развернулась к Марку. — А теперь ты говоришь мне, что все это время знал, чем она занимается…

Марк Грин ухмыльнулся.

— Это было неважно.

— Для меня — важно.

— Она не хотела, чтобы ты знала, что она делает. Считала, что ты попытаешься остановить ее.

— А зачем мне было ее останавливать?

Ответа не было.

— Я не стала бы останавливать ее, — сказала Эмили Грин-Басс. — А теперь расскажи нам все, что тебе известно, Маркус. Все.

Тот взъерошил свою шевелюру.

— Сейчас же, Маркус!

— Это ерунда. Я уверен…

— Заткнись и рассказывай, Маркус!

— Отлично. Она не хотела, чтобы ты это знала, потому что то, где она выступала, ее совершенно не трогало. Она просто играла музыку.

— О чем ты говоришь?!

— Мама, она взяла с меня слово хранить тайну. У меня нет причин нарушать…

— Теперь есть, — напомнил Майло.

— Да, но все это совершенно ни к чему не привело. Как я и сказал, Селена играла по клубам. И ее приглашали на вечеринки. — Он повернулся к матери. — Она не хотела бы, чтобы ты знала о некоторых ситуациях, потому что понимала, что ты разозлишься.

— О каких ситуациях?

Молчание.

Эмили схватила сына за запястье и притянула поближе к себе.

— Ты считаешь, что я древняя, как мамонт, Марк? Что я полностью оторвана от реальности? Я люблю рок-музыку. А твоя сестра мертва! Эти люди должны знать всё!

Марк облизал губы.

— Речь не о музыке, мама. Селена бывала на… особенных вечеринках… свингерских вечеринках, понимаешь? Этим чокнутым нужно было музыкальное сопровождение.

Эмили Грин-Басс выпустила его рукав.

— О Боже…

— Ты хотела знать, мама; теперь ты знаешь. Селена бедствовала, сидела без денег, поэтому искала вакансии в газете бесплатных объявлений — и нашла объяву о том, что на частную вечеринку требуется клавишник. У нее был «Корг» и прочая техника — все то, что ты подарила ей на восемнадцатилетие.

— Ко всему этому нужен компьютер? — уточнил Майло.

— И еще шнур и разъем, — ответил Марк. — Конечно же, к этому прилагался компьютер.

— Мы не нашли компьютер в ее квартире.

— Все остальное было на месте?

— Похоже, да.

— Странно.

— Кто-то захотел заиметь «Мак»? — предположил Крис Грин.

— Или им нужны были ее данные, — отозвался Марк.

— Какие данные это могли быть, Марк? — спросил Майло.

— Не знаю, я просто прикинул.

— Прикинули что?

— Эти вечеринки… может быть, она делала заметки о том, что видела там, и кто-то решил сохранить тайну.

— Сумасшедшие, — произнесла Эмили Грин-Басс. — О Господи…

— Расскажите нам об этих вечеринках, Марк, — попросил Майло.

— Селена сказала лишь, что это были чокнутые вечеринки в частных домах. Мы не вдавались в подробности. Правду сказать, я и знать не хотел.

— Скажи всю правду, Маркус, — велела Эмили.

— Это и есть вся правда.

— Ты постоянно твердишь это, черт побери. А потом выдаешь все новые и новые куски… Ты всегда любил дразниться, Маркус!

Марк скрипнул зубами.

— Я знаю только, что Селена играла музыку для людей, занимавшихся групповым сексом в частных домах. Я знаю только, что она рассказывала, будто им нужно было трахаться под живую музыку, потому что это были гребные эксгибиционисты, и трахаться на глазах у долбаной настоящей музыкантши для них было невдолбенной частью их крутого перепихона.

— Не выражайся… Боже, лейтенант, а что, если кто-то заставил ее заниматься… не только музыкой?

— Она никогда не говорила ни о чем подобном, мама. Никогда. Она играла музыку, только и всего. Получала хорошие деньги и была очень довольна.

— Она говорила, сколько получает? — уточнил Майло.

— Нет, и я не спрашивал. — Марк дернул за цепочку и начал перебирать ключи. — А теперь, когда мы разобрали Селену на атомы и рассмотрели под микроскопом ее частную жизнь, может быть, вы пойдете и займетесь расследованием?

— Остынь, брат, — посоветовал Крис.

Марк сгорбился.

— Когда именно она рассказала вам об этих вечеринках? — спросил Майло.

— Когда приезжала ко мне во второй раз.

— Полгода назад.

— Она знала, что я — единственный из родственников, кто не осудит ее. По сути, она сама смеялась над всем этим. Голые немолодые люди трахаются и сосут, пока она играет «Эйр сэпплай». Потом она нашла ту преподавательскую работу, и это было еще круче.

— Как она ее нашла?

— Она не сказала.

— Может быть, один из этих чокнутых извращенцев присоветовал? — предположила Эмили.

— Мы обязательно проверим это, мэм, — пообещал Майло. — Селена рассказывала вам о своей работе с юным Вандером?

— Она сказала, что у нее теперь есть постоянная работа по обучению юного гения. Написала мне по электронной почте, и я сразу же ответил. Попросил ее позвонить — и она позвонила. Но только один раз. У нас был всего один разговор. Голос у нее был довольный… — Марк всхлипнул. — Я думал, что потом она позвонит снова. Сказал ей, что горжусь ею, попросил ее приехать домой, хотя бы в гости. Она ответила, что подумает об этом, но так и не приехала.

— Селена хранила распечатку вашего письма, мэм, — сообщил Майло. — Оно, несомненно, много значило для нее.

— Спасибо.

Детектив повернулся к братьям.

— Вы знаете что-нибудь о том, как она могла познакомиться с Вандерами?

Крис покачал головой.

— В музыке многое решают устные рекомендации… а-а, вы думаете, что они тоже были сумасшедшими — услышали, как она играет, на одной из этих пошлых вечеринок и наняли ее?.. Да, в этом есть некий смысл.

— Почему вы так считаете?

— Эти поганые богачи делают, что хотят.

— О Господи… — вздохнула Эмили.

— Делать необоснованные умозаключения — плохая идея, — укорил его Майло. — Все, что мы знаем о Вандерах, — что они наняли Селену обучать мальчика игре на фортепиано. Но это именно то, что нам нужно, — любые возможные связи с людьми, принимавшими участие в жизни Селены. Если у кого-то есть еще какие-нибудь мысли, пожалуйста, озвучьте их.

— Мне кажется, моя идея насчет богатеньких козликов вполне имеет смысл, — настаивал Марк. — Селена встретила их на этом шоу уродов, и они решили заплатить ей…

— Ты слышал, что тебе сказали? — оборвал его брат. — Это слишком глупо…

Марк развернулся к нему.

— А ты можешь предложить какие-то другие мысли? Отвянь.

Лицо у Криса стало свекольно-багровым.

— Пасть заткни!

— Прекратите! — вмешалась Эмили Грин-Басс. — Это невыносимо, как будто все кругом прогнило насквозь!

Глава 10

Мы смотрели, как мать и сыновья уезжают в трех разных арендованных машинах.

— Ни намека на единство, — заметил Майло. — И похоже, что Селена была чужой им всем.

— Люди приезжают в Лос-Анджелес, чтобы потерять себя, — отозвался я.

— Ты имеешь в виду меня, себя или всех?

— Всех, кому это подходит.

Вернувшись в офис, я сказал:

— Частные выступления на свингерских вечеринках могут объяснить наличие секс-игрушек. Селена начала с обеспечения звукового сопровождения, потом перешла к другого рода развлечениям.

— Милая девушка, вся из себя такая маленькая мисс Невинность — идеальная внешность для распутницы… — Майло усмехнулся. — Последний раз я слышал это слово в каком-то пошлом бродвейском мюзикле. — Он выудил из ящика стола сигару, развернул и покрутил ее. — Что ты думаешь о Злом Брате?

— Он единственный, кто поддерживал хоть какие-то отношения с Селеной, однако несдержанность может завести его слишком далеко.

Лейтенант проверил, есть ли в нашей базе что-нибудь на Марка.

— Чисто. Так что, возможно, нам следует доверять его инстинктам: Вандеры действительно могли платить пятьдесят штук в год не просто за уроки фортепиано.

— Если этот пацан такой гений, как ты думаешь, могла его семья нанять известного преподавателя, а не нищую музыкантшу, не прошедшую официальное обучение? С другой стороны, какое прикрытие могло быть лучше для их делишек с Селеной?

— Потыкать в клавиши, потыкать в папочку и мамочку…

— Это может объяснять чрезмерную потливость Трэвиса Хака. И ту каменную стену, в которую уткнулся Рид, когда пытался поговорить с бухгалтерами Вандеров. А Вандеры на момент смерти Селены просто случайно оказались в заграничном путешествии.

— Стиль жизни богатых и развратных, — ответил Майло. — Вполне возможно, что у Марка Грина просто зудит классовая зависть, однако это не значит, что он непременно ошибается.

Он потер лицо ладонями.

— Дом в конце дороги, за высокими воротами, никаких соседей в пределах видимости… Идеальное место для интересных вечеринок. Селена сказала Марку, что ей нужны деньги. Что, если она получала дополнительную плату за отнюдь не музыкальные занятия, а потом увидела нечто, из-за чего захотела уйти оттуда?

— Или ей кто-то в буквальном смысле угрожал.

— Шантаж?

— Большие тайны — большие деньги.

— Да, это всегда так.

— С другой стороны, истина может быть намного мрачнее, — произнес я.

— В каком смысле?

— А если она исчерпала свой «срок годности», и от нее просто избавились? Это может быть ниточкой к Шералин Докинз. А может быть, и к другим неопознанным покойницам, если они тоже зарабатывали на жизнь сексом.

— Использовали и выкинули?

— Свингерам вечно нужно что-то новенькое, — пояснил я. — Старое быстро наскучивает и надоедает. Сначала на какое-то время нанимают проститутку. Затем появляется Селена — внешне полная невинность. Это может придать огоньку их вечеринкам.

— Может, она была невинной не только внешне, — дополнил Майло. — Двадцать шесть лет и никогда ни с кем не встречалась, пока не попала в дурную компанию… Как ты считаешь, за столько лет работы по клубам это возможно?

— Возможно все, — ответил я. — Это и делает нашу работу интересной.

* * *

Он позвонил в морг и выяснил, что вскрытие Селены Басс назначено через три дня. На просьбы Майло ускорить процедуру ему ответили многочисленными «ну, может быть». Как раз в тот момент, когда он повесил трубку, раздался звонок от заместителя начальника полиции Генри Уэйнберга: тот желал узнать, когда можно будет опубликовать новости об убийствах на болоте.

— Скоро, — бросил Майло и долгое время сидел, безучастно слушая собеседника.

По окончании разговора я сказал:

— Берусь предположить: «немедленно» лучше, чем «скоро».

— У начальства уже написан и вычитан текст, который можно сразу растаскивать на цитаты. Чертовы акулы пера любят пресс-конференции, потому что это позволяет им притвориться, будто они делают нечто важное.

— Рискну поспорить, — отозвался я. — При наличии двух неопознанных жертв СМИ могут оказаться полезными.

— СМИ — это как укол пенициллина, Алекс. Боль в заднице, иногда в малых дозах бывает полезно. Это всегда обоюдоострый клинок: если рассказать слишком много, люди будут напуганы… Давай посмотрим, что выяснили наши дамы-костеискательницы.

Элинор Харгроув была на болоте. Все кости были извлечены, помечены и приготовлены к перевозке в ее лабораторию. Доктор предполагала, что ей вряд ли удастся извлечь что-либо ценное из их исследования, хотя у неизвестной Номер Три было «кое-что интересное с зубами».

— В каком смысле — интересное? — уточнил Майло.

— Два молочных клыка у нее так и не выпали, и она родилась без зубов мудрости. Если вы найдете записи стоматолога, то можно будет ее опознать.

Майло поблагодарил ее, позвонил Мо Риду, убедился, что молодой детектив завтра едет в Сан-Диего и назначил встречу через час за обедом в кафе «Могул».

— Он любит индийскую кухню? — спросил я.

— А какая разница?

* * *

Когда мы пришли в кафе, Рид пил чай. Тот же самый блейзер и брюки, точно такая же рубашка и галстук. За время, проведенное на солнцепеке, его лицо обгорело полностью; выглядел он усталым.

Женщина в сари принесла нам то же, что подавали в тот день.

Майло съел все, что поставили перед ним, но Рид не притронулся ни к чему.

— Не любишь индийские блюда? — спросил Майло.

— У меня был поздний завтрак.

— Где?

— В «Ай-эйч-оу-пи»[15].

— Немецкие блинчики с яблочной подливой?

— Просто яйца.

— Парень, тебе нужно как следует нагрузиться углеводами перед долгой поездкой. — Майло похлопал себя по объемистому животу. — Есть что рассказать-показать?

— Я говорил с Альмой Рейнольдс, подругой Дабоффа. Такая же ненормальная, как и он сам, постоянно твердит о том, что болото — священное место, несмотря на то, что она атеистка. Вот я и подумал: может быть, отсечение правых рук — это какой-то религиозный ритуал? Но я прошерстил все крупные религии, и ни в одной из них подобного нет, даже в викке или в вуду. Рейнольдс подтвердила, что в указанное Дабоффом время ее не было в города, и я не обнаружил пока в ее прошлом ничего примечательного. Бывший начальник Дабоффа в том букинистическом магазине сказал, что тот не склонен к насилию; он даже пауков и тараканов не убивал, а выносил на улицу и отпускал.

— Гитлер был вегетарианцем, — заметил Майло.

Детектив устремил на него взгляд своих голубых глаз.

— Вот как?

— Der Führer und der Tofu[16].

Рид улыбнулся.

— Как сказал бы Трэвис Хак, я тоже получил кучу ничего. Но кое-что в нем по-прежнему смущает меня, лейтенант. Какой-то он нервный и уклончивый.

— Может быть, он защищает Вандеров?

Майло изложил то, что мы узнали от Марка Грина.

— Вечеринки извращенцев, — произнес Рид. — Нам нужно побольше узнать об этих людях.

Дверь открылась, и в кафе ворвался шум уличного движения. В зал вошел приятного вида чернокожий мужчина. Возраст чуть за тридцать, рост шесть футов, коротко стриженые волосы, атлетического телосложения, одет в черный костюм хорошего покроя. Шелковая рубашка ярко-синего цвета блестит не хуже, чем черные низкие ботинки из крокодиловой кожи.

Женщина в сари подошла к нему и спустя несколько секунд разговора широко улыбнулась. Мужчина направился к нашему столику изящной скользящей походкой.

— Привет из прошлого, — прокомментировал Майло.

Мо Рид поерзал на стуле. Выражение его лица резко изменилось: он поджал губы и сощурился так, что светлая радужка глаз была едва видна из-под полуприкрытых век. Полицейский крепко сжал в руке свой стакан с чаем.

Впереди мужчины плыл легкий травянистый аромат одеколона. Черты лица у него были четкие, кожа — безупречная, как у молодого Белафонте. Продолжая улыбаться, он протянул руку Майло:

— Поздравляю вас с недавним продвижением в звании, лейтенант Стёрджис.

Костюм его был явно сшит по индивидуальному заказу, острые лацканы пиджака безукоризненно-гладкие, петли на рукавах обметаны идеально. На синей рубашке красовалась монограмма «ADF». Ботинки выглядели абсолютно новыми.

— Давно не виделись, бывший детектив Фокс, — отозвался Майло. — Это доктор Алекс Делавэр, наш консультант-психолог, а это…

— Мы знакомы, — оборвал его Мо Рид и отвернулся.

Мужчина пару секунд смотрел на него, сжав зубы, а потом улыбнулся мне:

— Аарон Фокс. Приятно познакомиться, доктор. Этому миру следует почаще прибегать к услугам психологов.

Я пожал его теплую сухую ладонь.

Придвинув стул от соседнего столика, Фокс поставил его задом наперед и уселся верхом, лицом к спинке. Затем налил себе чая и отпил глоток.

— О, приятно освежает… По вкусу похоже на белый чай с ноткой жасмина.

Рид смотрел в окно; руки его были сжаты в кулаки.

— Значит, представлять вас двоих друг другу не требуется, — произнес Майло.

Аарон Фокс засмеялся.

— Разве что кто-то из нас страдает болезнью Альцгеймера. — Он положил руку на мощное плечо Рида. — Твой мозг функционирует исправно, Моисей? Насколько я могу судить, у меня с этим всё в порядке.

Рид сидел в прежней позе. Фокс продолжил:

— Такие мозги, как у тебя, Моисей, вероятно, пребудут в добром здравии в обозримом будущем.

Рид смотрел мимо него.

— Он всегда был скромником, — заметил Фокс. — Когда мы были детьми, я использовал каждую лишнюю монетку для наиболее выгодных и презренных целей. Маркетинг и реклама, верно? Недостаточно получить продукцию, ее еще нужно продать. Младший братец в это не верит. Он умнее меня. Но так и не отточил свое умение.

Рид снял со своего плеча руку Фокса и с демонстративной аккуратностью положил на стол.

— Я всегда так делал, — сообщил Аарон. — Стыдил его. Прерогатива старшего брата.

— Вы что, братья? — удивился Майло.

— А вы не знали? — отозвался Фокс. — О да, две капли из одного и того же генетического резервуара, но только по икс-хромосоме: одна и та же мама, разные папы. Я всегда подозревал, что его она любила сильнее. Он, вероятно, утверждал обратное. Ведь так, Моисей?

Рид вышел из-за стола и направился в туалет.

— Не знал, что я по-прежнему произвожу на него такой эффект, — усмехнулся Фокс и сделал еще глоток чая.

Майло указал на стоящие на столе блюда.

— Вы любите индийскую кухню?

— Ничего не имею против нее, Майло, но предпочитаю смешанную кухню. Китайско-английскую, средиземноморско-калифорнийскую, суси в стиле Юго-Запада… Искусное смешение культур дарит нам наилучшие плоды человеческого творчества. Бывали в том новом заведении на Монтана-авеню? Говядина вагю из Японии — там коровам делают массаж, перед тем как перерезать им глотки. Чем-то похоже на департамент полиции, верно?

Майло улыбнулся.

— Давно вы оставили эту работу, Аарон?

— Целую вечность, — ответил Фокс. — Если точнее, в сентябре будет три года. Наверное, нужно будет устроить вечеринку по этому поводу.

— Похоже, вы в ладах с частным предпринимательством.

— Я ничего не имею против него, так почему бы нам не ладить? — Он коснулся шелкового рукава своей рубашки. — Да, это круто, Майло. Вознаграждения за инициативы и достижения, море свободы; единственное начальство — люди, которые выписывают чеки, и только они уполномочены чего-то от меня требовать.

— Неплохо, — заметил Майло. — До тех пор, пока ты выдаешь требуемое.

— Пока что все хорошо, — отозвался Фокс.

Мо Рид вернулся, отодвинул свой стул подальше от Фокса и сел.

— Почему мне кажется, что вы здесь не случайно, Аарон? — сказал Майло. — И не ради еды.

— Определенно не ради еды, — подтвердил Фокс. — У меня был поздний завтрак с перспективным клиентом в отеле «Бель-Эр».

— Абрикосовые крепы с их фирменным соусом?

— Вкусно, но для первой встречи слишком неупорядоченно, Майло. Просто яйца, запеченные со шнит-луком.

— Позвони на телеканал «Фуд нетворк», — пробормотал Рид.

— Ты прав, брат, хватит болтовни, — согласился Фокс. — Я здесь не ради всякой ерунды, а ради Селены Басс.

— А что такое? — осведомился Майло.

— Могу предоставить вам подозреваемого и ничего не попрошу взамен.

Рид фыркнул.

— Кто? — коротко спросил Майло.

— Тип по имени Трэвис Хак.

— Мы уже проверили его, за ним ничего не числится, — возразил Рид.

Фокс ухмыльнулся.

— Под этим именем — не числится.

— Он носит фальшивое имя?

— Не то чтобы совсем фальшивое, — протянул Фокс. — На самом деле его зовут Эдвард Трэвис Хакстадтер. — Фамилию он выговорил особо тщательно. — Никто не хочет это записать?

— От чего он бежит, Аарон?

— От чего же, как не от своего прошлого?

Глава 11

Аарон отставил стакан с чаем и сунул руку во внутренний карман своего пиджака. На стол перед Майло шлепнулась стопка газетных вырезок. Благодаря отличному покрою пиджака, до этого она совершенно не выпирала изнутри.

— Почему бы вам не дать краткий обзор нам, скромным государственным служащим? — произнес Майло.

— С удовольствием. Эдвард Трэвис Хакстадтер вырос в Феррис-Рэвин, одном из тех захудалых фермерских городишек, каких полно вглубь континента от Сан-Диего. Отец неизвестен, мать — чокнутая алкашка. Когда юному Эдди было четырнадцать, он подрался с одноклассником, и тот умер. Эдди был обвинен в убийстве, провел некоторое время в тюрьме для подростков, затем попал в сиротский приют. Неслабая психологическая история, док.

— Четырнадцать, — сказал Мо Рид. — Сейчас ему тридцать семь. И ни одного привода за двадцать три года?

— Отсутствие арестов не означает примерного поведения, Моисей. Смысл в том, что некогда он убил человека, а сейчас как-то связан с жертвой другого убийства. Помимо того, совершенно неизвестно, что он делал и где был с тех пор, как ему стукнуло восемнадцать. Ни карточки социального страхования, ни налоговых квитанций — до тех пор, как три года назад Трэвис стал под измененным именем работать на богатенького типа Саймона Вандера. Несомненно, он солгал, чтобы получить эту работу, потому что вряд ли денежный мешок стал бы нанимать сомнительного бродягу, отсидевшего в тюрьме. Вы с ним встречались. Хотите сказать, что никаких тревожных признаков не увидели?

— Откуда вы знаете, что мы с ним встречались? — поинтересовался Майло.

— Да так, разнюхал.

— А вы сами встречались с Хаком, Аарон?

— Пока не имел такого удовольствия, но последние двадцать четыре часа наблюдал за ним.

— Зачем?

— После того, как ваше дельце попало в новости, кое-кто нанял меня сделать это.

— О Селене не объявляли в новостях.

— По телевизору — нет, — сказал Фокс. — И в «Таймс» тоже. Зато «Ивнинг аутлук» уделила ей один параграф. Вам добыть экземпляр?

— Нет, спасибо. Вы что-нибудь заметили, пока следили за ним?

— Пока что он лишь покупал продукты. Но у него шаркающая походка и кривая улыбка.

— Тебе просто не нравится, как он выглядит. Для тебя это уже улика, — заявил Рид. Хак был у него подозреваемым номер один, но он спорил просто ради того, чтобы не соглашаться с Фоксом.

Тот лишь похлопал по стопке вырезок.

— Он убил человека, будучи подростком.

— Двадцать три года назад.

— У тебя на примете есть кто-нибудь получше?

Рид не ответил.

— Так я и думал. Я дал вам серьезную улику. Что вы будете с ней делать — решать вам.

— Записи о подростковых преступлениях засекречены, — сказал Майло. — Как вы всё этой узнали?

Фокс улыбнулся.

— Это действительно полезно, — произнес Рид.

Золотисто-карие глаза Фокса сверкнули. Приподняв манжету, он взглянул на свой «Патек Филипп» с синим циферблатом.

— Похоже, вы реально ставите на то, что Хак и есть плохой парень в этой истории, — заметил Майло.

Аарону потребовалась доля секунды, чтобы решить, какую эмоцию изобразить. Он остановился на безмятежности.

— Не ставлю — просто осознаю факты.

— Кто нанял вас, чтобы следить за этим типом?

— Увы, не могу вам сказать.

— И предполагается, — съязвил Рид, — что мы затребуем ордер на основании сведений двадцатитрехлетней давности, полученных незаконно неким информатором, который слишком труслив, чтобы распорядиться ими самостоятельно?

Братья склонили головы и исподлобья уставились друг на друга, точно собираясь бодаться, и на миг будто снова стали враждующими между собой мальчишками.

Фокс первым отвел взгляд, улыбнулся и пожал плечами.

— Моисей, меня совершенно не касается, как детектив Стёрджис распорядится данными, которые я безвозмездно дарю ему. — Он встал. — Я исполнил свой гражданский долг. Приятного вам дня, господа.

— Твой мозг настолько хорошо функционирует, что ты ловко обходишь законы, если они тебе мешают, — хмыкнул Рид.

Фокс расправил воротник шелковой рубашки.

— Братик, ты можешь воспринимать это так, но я знаю, что ты просто производишь дым и шум — больше, чем любой из тех драндулетов, которые ты водишь. — Он повернулся к Майло: — Ходят слухи, что на болоте найдены тела и других жертв. И что впереди маячит пресс-конференция. Если б мне предстояло сидеть на сцене, я предпочел бы заготовить несколько фактиков к тому моменту, как на меня посыплются неудобные вопросы.

Майло пролистал вырезки квадратным ногтем большого пальца.

— Мы тщательно обдумаем то, что нам предстоит сказать, Аарон. А если вы скажете нам, кто и зачем нанял вас следить за Хаком, это придаст фактам некоторую достоверность.

— Их достоверность даже не обсуждается, — отозвался Фокс. — Вопрос лишь в том, когда вы соберетесь последовать им. — Вынув из кошелька крокодиловой кожи двадцатидолларовую купюру, он позволил ей плавно опуститься на стол.

— Не нужно, — сказал Майло.

— Спасибо, но нет, — ответил тот. — Я всегда плачу за свои трапезы.

Коротко отсалютовав, Аарон вышел из кафе. Мо Рид так и сидел, наклонив голову.

— Ничего себе, братец у тебя, — хмыкнул Майло.

Рид кивнул.

— В отделе по борьбе с проституцией на Шералин-Докинз нет ничего, но надо пройтись по улице, ведущей к аэропорту, и попробовать что-нибудь разузнать — до того, как я поеду в Сан-Диего.

Вскочив со стула, он выскочил на улицу прежде, чем Майло успел что-либо ответить.

— О, эти радости семейной жизни, — вздохнул детектив.

— Хак тоже из окрестностей Сан-Диего, — заметил я.

— Забавно. Однако зачем давать Фоксу лишний повод для гордости?

* * *

Вернувшись в офис Майло, мы изучили вырезки. Три статьи из «Вестника Ферис-Рэвин», опубликованные с промежутком в месяц и написанные некоей Корой А. Браун, издателем и главным редактором газеты. Одна статья полностью освещала трагедию. Две последующих не добавили к этому ничего.

Факты сводились к тому, что кратко изложил нам Аарон Фокс: жарким майским днем восьмиклассник Эдди Хакстадтер, которого учителя считали застенчивым и нелюдимым ребенком, наконец-то ответил на многомесячные оскорбления со стороны девятиклассника-переростка по имени Джеффри Ченур. Во время ссоры на школьном дворе Эдди, сильно уступавший габаритами противнику, толкнул того в грудь. Джеф Ченур отшатнулся назад, споткнулся, но восстановил равновесие и бросился на Эдди с кулаками. Однако, не успев нанести удар, он закричал и замертво рухнул навзничь.

— Звучит скорее как несчастный случай или, максимум, самооборона, — сказал Майло. — Я удивлен, что Хаку вообще дали срок.

Я пролистал вырезки.

— Фокс хотел, чтобы ты это увидел. Может быть, есть еще что-нибудь.

В Интернете по Эдди Хакстадтеру не нашлось ничего, это имя не фигурировала ни в одном банке данных по криминалу.

— Неудивительно, — подал плечами Майло. — Если б Фокс нарыл еще какую-нибудь грязь, он бы и ее преподнес мне. — Он встал. — Скоро вернусь, а то чай уже просится наружу.

За время его отсутствия я набрал номер «Вестника Феррис-Рэвин», ожидая, что попаду на отключенный телефон. Но мне ответил женский голос:

— «Вестник» слушает.

Я коротко представился и спросил, с кем разговариваю.

— Кора Браун. Я редактор, издатель, главный колумнист и глава рекламного отдела. Помимо этого, выношу мусор из редакции. Полиция Лос-Анджелеса? Что вам надо?

— Это касается истории, о которой вы писали некоторое время назад. Мальчик по имени Эдди Хакстадт…

— Эдди? Бедный мальчик снова сделал что-нибудь? Хотя… он уже взрослый мужчина. У него неприятности?

— Его имя всплыло во время следствия — пока он фигурирует как свидетель. Изучая его прошлое, мы наткнулись на ваши статьи.

— Следствие по поводу чего?

— По поводу убийства.

— Убийства? Вы хотите сказать…

— Нет, мэм, он всего лишь свидетель.

— О, — вздохнула она. — Хорошо… но неужели он стал преступником? Это была бы трагедия.

— Почему вы так считаете?

— Он стал плохим из-за того, что с ним дурно обращались.

— В тюрьме для подростков и в сиротском приюте?

— Да, но и до этого тоже, — сказала Кора Браун. — Его мать. Очень многое в жизни зависит от того, повезло ли тебе изначально, верно? Бедному Эдди вот не повезло. Если хотите знать мое мнение, он с самого начала был обречен. Мальчик, которого он толкнул, был сыном богатого фермера. Там вся семья — сплошные задиры, которые делают, что хотят, и никто им не указ. Они ужасно обращались с наемными работниками-мигрантами, прямо как с рабами. Как вы думаете, каким мог стать ребенок, росший в таком окружении?

— Семья Ченуров все еще живет в городе?

— Последнее, что я слышала о них, — это то, что они перебрались в Оклахому. Много лет назад продали свою землю агропромышленной фирме и отправились разводить абердин-ангусских коров.

— Сколько лет назад это было?

— Сразу после того случая с Джефом. Сэнди — его мать — так и не оправилась от этого.

— Богатая семья, — произнес я. — А если взять Эдди…

— Он жил в трейлере с сумасшедшей матерью. Случившееся в тот день было всего лишь школьной дракой, какие происходят постоянно. — Она помолчала. — Но во время школьных драк не погибают дети. Это трагедия. Джеф был злым мальчишкой, но все же он был ребенком. Должно быть, у него что-то было с сердцем, раз он умер вот так.

— Эдди не мог настолько сильно толкнуть его?

— Нет. Но это не помешало отправить его в тюрьму для несовершеннолетних и забыть о нем еще до того, как он вышел на свободу.

— Кому не помешало?

— Вы сказали, что читали статьи. Я решила, что вы имеете в виду все статьи.

Я зачел ей даты на вырезках.

— Нет, их было больше. Я написала продолжение год спустя.

— Продолжение о чем?

— Об оправдании Эдди. Общественный адвокат из Лос-Анджелеса заинтересовалась этим делом. Как же ее звали… Дебора что-то там… погодите, я включу компьютер. Мой внук просто технический гений — для своего научного проекта он отсканировал и каталогизировал в сетевом хранилище нашу подшивку за пятьдесят лет, еще с тех времен, когда издателем был мой отец… а, вот оно. Дебора Валленбург. — Она произнесла фамилию по буквам. — Дайте мне адрес своей электронной почты, и я пришлю вам статью.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Я очень надеюсь, что Эдди не стал злодеем.

Когда Майло вернулся, я помахал распечаткой файла.

— Вот часть, которую упустил Фокс. Общественный адвокат рассматривала апелляцию по другому заключенному колонии для несовершеннолетних, и один из надзирателей рассказал ей о мальчике, который подвергся побоям и получил несколько сотрясений мозга.

— Неврологические симптомы Хака?

— Вполне вероятно. Охранник сказал, что Эдди вообще не должен был попасть сюда. Адвокатша — Дебора Валленбург — заглянула в приговор Эдди, согласилась и подала срочную апелляцию. Месяц спустя Эдди был освобожден, все обвинения с него сняты, и он отправился в сиротский приют, поскольку его мать признали недееспособной. Я проверил Валленбург по сайту ассоциации юристов — теперь она частный адвокат, держит практику в Санта-Монике.

— Хороший адвокат всегда причиняет добро, — констатировал Майло.

— Может быть, Фокс не нашел эту статью. А может, нашел и решил утаить… Что он за человек?

— Я не настолько хорошо знаю его. Некоторое время он работал в Уилширском отделении и пользовался репутацией крутого, умного и амбициозного следователя. Перевелся в Западный Лос-Анджелес примерно четыре года назад, но вскоре уволился со службы.

— Уволился — или его попросили уйти?

— Я слышал, что он ушел сам.

— В нем трудно найти семейное сходство с Ридом, — заметил я. — И я не имею в виду расовую принадлежность.

— Черепаха и заяц, — кивнул Майло. — Нет разборок хуже, чем разборки между братьями. Фокс определенно любил дразнить беднягу Мо. А Рид реагировал именно так, как и предполагалось.

— Подпихнуть Рида для Фокса было дополнительным выигрышем. Теперь он может вернуться к своему клиенту и заявить, что задача выполнена.

— Кто-то платит ему за то, чтобы он нацелил нас на Хака.

— И хорошо платит, — отозвался я. — Фокс носит сшитые на заказ шмотки и часы за десять тысяч долларов.

— Может быть, кто-нибудь во владениях Вандеров знает, что мы шныряем вокруг, и хочет, чтобы мы смотрели только в нужном этому «кому-нибудь» направлении…

— Хак выглядит странно, так что, естественно, решили подставить именно его. С другой стороны, он действительно может быть нужным нам субъектом. Первое, о чем спросила меня Кора Браун, — не стал ли бедный маленький Эдди преступником из-за того, что ему пришлось пережить.

Откинув со лба черные волосы, Майло прочитал статьи.

— Обвинен, потом оправдан, но некоторое время провел среди настоящих отбросов общества и получил несколько сотрясов.

— А потом выброшен без средств к существованию, попал в систему патронажа, и с ним могло случиться все, что угодно.

— Он успешно скрывался до тех пор, пока не объявился три года назад… да, это свидетельство в пользу того, что вы, мозгоправы, называете высоким риском девиантного поведения.

— А как это называете вы, детективы?

— Возможной уликой.

Глава 12

Пресс-конференция освещалась в одиннадцатичасовых новостях. Майло стоял чуть в стороне и изображал манекен, в то время как Уэйнберг распинался перед камерами, настойчиво взывая к общественному мнению.

На публику было представлено довольно мало фактов: Селена Басс и три неопознанных тела в Птичьем болоте, без упоминания об отсеченных руках. Все четыре канала воткнули в пятнадцать секунд, отведенных для привлечения внимания, короткий рассказ о прогрессивных миллиардерах, пытавшихся купить эту территорию, после чего пошла стоковая подборка фотографий цапель, аистов и уток.

Майло знал, что так будет, поэтому подключил Мо Рида сразу после его поездки в Сан-Диего. Они вдвоем взялись отвечать на телефонные звонки. К часу дня поступило шестьдесят три звонка. За следующие полчаса — еще пять. К трем часам все эти звонки, за исключением одного, в котором было названо имя «начальника» Шералин Докинз, были признаны бесполезными.

Запрос Рида на установку наблюдения за Трэвисом Хаком был передан в Тихоокеанской отделение патрулирования. Ответа до сих пор не поступило.

— Полагаю, надо начать с этого типа, Дюшена, — сказал Рид.

— Сутенером займемся с утра, — решил Майло. — Вот уж цель, ради которой стоит просыпаться!

* * *

Джо Отто Дюшен решительно отвергал подобное именование своей профессии.

— Считайте меня менеджером человеческих ресурсов.

Согласно документам, Дюшену в марте исполнилось сорок три года. Тощий, с серой кожей, белыми волосами и частично отсутствующими зубами, он выглядел настолько старым, что сам себе годился в отцы. В отделе по борьбе с проституцией нам сказали, что сутенер присматривает за четырьмя или пятью женщинами вдоль дороги к аэропорту и что у него высокий оборот средств.

Дюшен с удобством расположился на стуле в допросной. На удивление членораздельная речь. На удивление неопрятная одежда. Его досье было подлинным гимном двадцатилетней героиновой зависимости, хотя он уверял, что «семь месяцев даже не прикасался». Несмотря на жаркое утро, манжеты его рубашки были застегнуты.

Он явился к нам добровольно, и Майло предоставил ему побольше места, отодвинув стол в угол и обеспечив неформальную атмосферу. Мы с Мо Ридом наблюдали из соседней комнаты по кабельному телевизору. Молодой детектив ловил каждое слово, словно слушатель платных курсов «Как быстро разбогатеть».

Именно Рид нашел Дюшена спустя шесть часов утомительной работы: расспросы местных патрульных, проституток, работающих вокруг аэропорта, и других мелких сутенеров, ошивающихся вокруг отелей с почасовой сдачей комнат.

Одна из женщин вспомнила Шералин Докинз и подтвердила, что пропавшая женщина работала «на того тощего белого парня, Джо Отто, вы найдете его в “Сентинеле”».

Рид показал ей фотографию, которую привез из Сан-Диего.

— Да, Шери, хромоножка, — сказала женщина. — Для работы выгодно.

— Хромота выгодна?

— Да, многим мужикам это нравится, — пояснила проститутка. — Может быть, мне тоже надо заполучить какое-нибудь увечье.

Дюшен не скрывал свой «новый бизнес-план».

— В последнее время я использую «Крейгслист»[17], чтобы устраивать встречи.

— Я уверен, что с таким деловым подходом вы сохраняете все телефонные номера и адреса электронной почты, — поддакнул Майло.

Дюшен ухмыльнулся, показав источенные кариесом клыки и зияющие провалы вместо передних зубов.

— Я же сказал — в последнее время. Всего несколько недель.

— А как вы заполняете вакантные места?

Он помедлил с ответом.

— Я делаю поставки по старинке.

— То есть выставляя «товар» у обочины, — кивнул Майло.

Дюшен пощупал пальцем дырку на месте зуба.

— Я предпочел бы называть это маркетингом в режиме реального времени.

Помимо арестов за наркотики, он пять раз привлекался за сводничество, но рассматривал проведенное в тюрьме время и штрафы как «корпоративные накладные расходы».

— Радости бизнеса, — констатировал Майло.

— У меня диплом по бизнес-администрированию, лейтенант. Я окончил университет Юты двадцать один год назад, работал в «Ай-би-эм», и это чистая правда. Позвоните им и убедитесь.

— Я верю вам, Джо Отто. Расскажите мне о Шералин.

— Вы действительно думаете, что это она?

— Мы не можем быть уверены, но приметы совпадают с найденным нами трупом.

Дюшен кивнул.

— Нога. Я познакомился с ней прошлой зимой — кажется, в феврале. Может быть, в январе… нет, в феврале. Она только что приехала в город и просто шаталась тут и там одна. Я нанял ее, потому что больше никто этого не сделал.

— Почему нет?

— Из-за ноги. Бедняжке трудно было долго стоять на ногах, и это сказывалось на ее продуктивности. Я раздобывал ей разного рода обувь. Стельки, вкладыши, гелевые подушечки, что угодно. Ничто особо не помогало, но она не сдавалась. Славная девочка, настоящая труженица.

— Вам она нравилась?

— Славная девочка, — повторил Дюшен. — Не самый острый нож в наборе, но было в ней… некое тепло. Я взял ее из сострадания, однако оказалось, что ее нога тоже может быть полезна.

— Каким образом?

— Это привлекало отдельный клиентский сегмент.

— Тех, кому нравится хромота? — уточнил Майло.

— Тех, кому нравится уязвимость.

— Кто-нибудь когда-нибудь пользовался ее уязвимостью, Джо Отто?

— Нет, сэр, — возразил Дюшен. — Именно за этим я и нужен. — Он выпятил впалую грудь и сжал костистый кулак, явив собой воплощение напыщенной добродетели.

Мо Рид, глядя на экран, покачал головой.

— Никто никогда не был груб с ней, Джо Отто? — продолжал расспросы Майло.

— Никогда.

— Вы в этом уверена?

— Лейтенант, она работала на меня всего месяц, и в этот месяц все шло гладко.

— Что она рассказала вам о себе?

— Только то, что приехала из Оушнсайда. Военные маневры, хе-хе. Военная полиция решила прикрутить развлечения и усугубила ее жизненную ситуацию. По-моему, нечестно это, так? Мы посылаем юнцов сражаться за наши свободы, но даже не даем им насладиться краткими мгновениями отпуска на берегу.

— И она перебралась в Лос-Анджелес.

— Тут пастбище попышнее, — согласился Дюшен.

— Она что-либо рассказывала о своей жизни в Оушнсайде?

— Сказала, что у нее есть ребенок, о котором заботится ее мать.

— В Оушнсайде?

— Она не вдавалась в подробности, даже не сказала, мальчик это или девочка, а я и не настаивал. — Глаза Дюшена перестали бегать, взгляд стал пристальным. — Деловая этика, понимаете?

Майло кивнул.

— Сообщите мне что-нибудь полезное, Джо Отто.

— То есть… ах да, она говорила, что была замужем за моряком, но он вскоре бросил ее. Не могу сказать, правда ли это, но не вижу смысла врать о таких вещах. — Дюшен пошатал непрочно сидящий клык. — Лейтенант, если вы действительно нашли ее останки, мне очень жаль. Я-то думал, что она просто ушла от меня. Мне следовало знать, что она так не поступит.

— Она просто взяла и скрылась?

— Накануне была на месте, а назавтра пропала, — пояснил Дюшен. — В последний раз, когда я видел ее, она выглядела довольной. Придя в следующий раз, я увидел, что ее нет, нет ее вещей, и ни записки, ни уведомления. — Он нахмурился. — Правду сказать, я был озадачен.

— Почему вы считаете, что она не бросила бы вас?

— Потому что я обращался с ней лучше, чем все, кого она когда-либо знала. И все же…

— Что? — спросил Майло.

— С девушками никогда не знаешь, что они выкинут. Можно попросить кока-колы?

— Конечно.

Мо Рид поднялся. Через минуту, когда он вернулся в комнату, Дюшен уже прихлебывал газировку из жестяной банки.

— Джо Отто, как вы считаете, почему Шералин могла уйти от вас?

— Именно этот вопрос я постоянно задаю себе, лейтенант. Может быть, это как-то связано с ее ребенком, с ее матерью… Но у меня не было никаких способов это выяснить.

— Быть может, она нашла себе работу получше?

Губы Дюшена плотно сжались.

— Это возможно, Джо Отто?

— Лучше — это какую?

— Вот вы мне и скажите.

— Я вам не лгу. Она была довольна.

Майло смотрел, как Дюшен пьет кока-колу. Сутенер поставил опустевшую банку на стол, переждал отрыжку.

— Я взял ее на работу, хотя никто больше не брал.

— У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, кто мог желать причинить ей вред?

— Я уверен, что многие люди хотели бы причинить ей вред. Такова жизнь. Могу ли я назвать кого-то конкретного? Увы, нет. Когда она работала на меня, никаких проблем не было.

— У нее были постоянные клиенты?

Дюшен медленно покачал головой.

— Требуется время, чтобы их набрать. Честно говоря, она работала у меня примерно двадцать ночей.

— Где она жила в течение этого времени?

— Со мной.

— Где именно?

— В разных местах, — ответил Дюшен. — Предпочитаю не быть привязанным к одному месту жительства.

— В мотелях?

— Типа того.

Майло продолжал задавать ему вопросы относительно названий мотелей. Дюшен поколебался, сообщил несколько, попросил еще банку колы. Когда он допил ее, лейтенант бросил на стол рамку с шестью фотографиями, расположенными в два ряда. Полдюжины бритоголовых белых мужчин, Трэвис Хак — внизу справа.

— Один из них сделал это? — спросил Дюшен.

— Узнаёте кого-либо из них?

Сутенер изучил фото, одно за другим, глядя на каждое непроницаемым взглядом в течение десяти секунд. Потом покачал головой.

— Извините, нет.

— Вы не помните, был ли в списке клиентов Шералин кто-либо лысый?

— Лысый? — Дюшен, похоже, был удивлен. — Нет, извините еще раз.

— Джо Отто, — произнес Майло. — Она вам понравилось, вы взяли ее к себе. А потом кто-то поступил с ней по-настоящему плохо.

— Знаю, знаю… правду говоря, профессиональная деятельность Шералин всегда начиналась с наступлением темноты, и у меня были другие работницы, действовавшие так же.

— Вы никогда не видели ее мужчин?

— Не всегда, — признал Дюшен. — Если б возникли проблемы, меня вызвали бы. — Он снова выпятил грудь. — Но такого не было.

Его левая нога начала подрагивать, потом замерла.

— Джо Отто, вам сейчас что-то пришло в голову, — отметил Майло. — Может быть, что-то имеющее отношение к лысому типу?

Глаза Дюшена тревожно сверкнули.

— Приятель, ты что, психоаналитик?

— Я вижу, когда кто-то беспокоится.

— С чего бы мне беспокоиться?

— С того, что вы заботились о Шералин, знали, что она не покинула бы вас, а это значит, что кто-то заставил ее уйти — может быть, тот самый человек, который убил ее и выкинул в болото, словно мусор.

Тощие пальцы Дюшена сжали пустую банку, пытаясь смять ее, но оставили лишь крошечное углубление в тонкой жести. Он отставил банку в сторону и снова начал ощупывать дырку от зуба во рту.

— Джо Отто?

— Был такой тип. Но не с Шералин, еще до нее.

— С другой девушкой?

Дюшен кивнул.

— Меня вызвали, потому что он хотел извратов. Как вы сказали, бритоголовый; она, тяжело дыша, сказала мне спасти ее от скинхеда. Но когда я пришел в номер, он уже смылся.

— Девушка была ранена?

— Небольшой синяк. Она была крупной женщиной и могла постоять за себя.

— Каких «извратов» хотел этот человек?

— Он хотел связать ее; мы постоянно твердим, чтобы девушки не соглашались на такое. Когда она отказала, он достал нож. Не обычный нож, скорее медицинская штучка — так она это назвала.

— Скальпель.

— Он пытался напугать ее, показав, как эта штука режет бумагу — Дюшен изобразил удар снизу вверх.

— У нее был синяк, но не было порезов? — уточнил Майло.

— Слава богу, не было, — подтвердил Дюшен. — Она испугалась и бросилась прочь из номера. Он кинулся за ней и схватил ее, потом ударил рукой — не ножом, слава богу — еще раз. Попал ей сюда. — Он потер висок. — Костяшками пальцев, так, что даже отметины были видны; на следующий день у нее пол-лица распухло. Огромный темный синяк, даже на ее коже был виден.

— Темнокожая женщина? — догадался Майло.

— Большая и красивая.

— Как ее звали?

— Мы называли ее Большая Лора.

— А по документам?

— Не знаю, — ответил Дюшен. — Нам хватало и «Большой Лоры».

— Высокая?

— И крупная. Сто с лишним кило веселья.

— Где ее можно найти.

Последовала долгая пауза.

— Не знаю, лейтенант.

— Еще одна ночная беглянка, Джо Отто?

Дюшен набожно сложил ладони.

— Такие люди ведут непостоянную жизнь.

Снабдив его третьей банкой колы и двумя батончиками «Херши», Майло задал ему вопрос о белых проститутках пожилого возраста.

— Не в моем ведении, я больше по части души, — ответил Дюшен. — Могу я идти?

— Конечно, спасибо. Свяжитесь, если вспомните или узнаете что-нибудь.

— Несомненно, лейтенант. Подобные вещи плохо сказываются на бизнесе.

* * *

Мы с Мо Ридом вошли в допросную после того, как Дюшен ушел.

— Крупная женщина по имени Лора, — произнес Майло.

— Соответствует неизвестной Номер Два, — заметил Рид. — Интересно, что две жертвы были из «конюшни» Дюшена.

— Ты что-нибудь чуешь относительно него?

Рид задумался.

— Трудно сказать. Ему не обязательно было приходить сюда и рассказывать нам что-либо. Если только не считать его достаточно хитрым, чтобы он смог нас разыграть, — сказал я. — Может быть, кто-нибудь вынюхал его слабость. Вычислил, чьими девушками можно воспользоваться.

— Пес невысокого ранга в стае, — кивнул Майло. — Это имеет смысл. Полагаю, Дюшен рассказал нам все, что знал, Моисей. Пора вернуться на трассу и попробовать выкопать что-нибудь еще. Я попробую отыскать ту, которая больше всего похоже на Шералин. В идеальном мире кто-нибудь из нас додумался бы, что именно сделало ее жертвой. Но, по крайней мере, мы можем взять образец тканей у ее матери или ее ребенка и сравнить с генетическим материалом костей. Не то чтобы я ждал, будто неизвестная Номер Один окажется кем-то другим…

— А что насчет Большой Лоры?

— Я попробую что-нибудь разузнать хотя бы по прозвищу. Что касается неизвестной Номер Три, то срок смерти у нее самый давний, а память у уличных девиц короткая. Но, может быть, кому-нибудь и запомнилась пожилая белая женщина.

— Если она из этого района, значит, злодейства на какой-то промежуток времени были локализованы географически, — продолжил мысль Рид. — Потом ему захотелось перейти на новый уровень, и он переключился с проституток на Селену. Ее квартира не так далеко от аэропорта. Или от болота, если уж на то пошло.

— Психологически Селену от других отделяет большое расстояние, — заметил я. — Могут быть и промежуточные жертвы.

— Например? — спросил Майло.

— Не проститутки, но из кругов, расцениваемых как низший класс.

— Он поднимается по социальной лестнице?

— Собака не нашла в болоте больше ничего, — напомнил Рид, — но К-9 проводил поиски только у восточного берега.

— Бодрящая мысль, — хмыкнул Майло. — Будь это обычная топь, мы получили бы ордер и пригнали бы экскаватор. Но мы имеем дело со священной землей.

— Может быть, убийца тоже считает ее таковой, — сказал я.

Майло достал из кармана сигару, и Рид настороженно приподнял светлые брови.

— Не волнуйся, парень, я не буду лишать тебя свежего воздуха… Что же касается хлопот с получением разрешения на раскопки в других частях болота, давайте сначала проясним дело с теми трупами, которые у нас уже есть. Пора поработать на улице.

Когда мы направились к дверям, Мо Рид промолвил:

— Плохо, что Дюшен не опознал Хака.

— Этот идиот утверждал, что никогда не видел клиентов, если с ними не было проблем, и я ему верю, — отозвался Майло. — И какой с него прок был Большой Лоре, когда она влипла в неприятности с тем скинхедом? Обалденная манера вести бизнес.

— Лысый мужчина со скальпелем, — сказал Рид. — Для того чтобы отсечь руку, нужно кое-что покруче, верно, док?

— Я не по этой части, — ответил я, — но да, именно так. Лучше всего подошла бы хирургическая пила.

— Любая пила, достаточно острая, — поправил Майло. — Даже поганый китайский кухонный топорик пойдет, если мужик достаточно сильный и ловкий.

— Может быть, преступник учился на врача? — предположил Рид.

— Двадцать лет назад я смотрел бы именно в эту сторону, — вздохнул Майло. — А теперь в Интернете кто угодно может найти что угодно, в любой момент времени.

— Свобода, — хмыкнул Рид.

— Только она и стоит того, чтобы ради нее жить, парень, однако это хитрая концепция. — Развернув сигару, Майло сунул ее в угол рта. — Я собираюсь закурить, сынок, предупреждаю честно.

Мы вышли наружу и перешли через улицу к служебной парковке. Рид направился к блестящему черному «Шевроле Камаро».

— Это не драндулет, — сказал Майло.

— То есть?

— Ну, то, что говорил твой брат.

— Он полагает, будто знает все, — отозвался Рид.

Сев в машину, он громко газанул двигателем и рванул с места так, что покрышки взвизгнули по асфальту.

Глава 13

Мы с Майло направились на юг по Батлер-авеню. Суровые правительственные здания сменились бунгало послевоенной постройки и жилыми домами, и даже небо обрело более глубокий синий цвет, словно для соответствия.

Майло спросил:

— Есть какие-нибудь новые мысли относительно Хака? Или чего-нибудь еще?

— Итак, два появления лысого парня: того, которого Луз Рамос заметила вместе с Селеной, и мистера Скальпеля. Это мне нравится уже больше. Но пока что я не знаю, что ты можешь сделать, помимо того, что наблюдать за Хаком.

— Слишком рано приглашать его на разговор? — спросил он.

— Если учесть, насколько хорошо просчитаны преступления, он, скорее всего, выкрутится. Прежде чем стрелять, нужно зарядить оружие.

Мы прошли еще полквартала, прежде чем Майло произнес:

— Тот «Камаро», на котором уехал Рид, он, скорее всего, одолжил или взял напрокат. Судя по данным «Авто-Трека», он действительно ездит на драндулетах. Хэтчбек «Додж Кольт» семьдесят девятого года, куплен им с рук десять лет назад. До того он катался на универсале «Датсун» семьдесят третьего года.

— Собираешь подробное досье на сотрудников? — усмехнулся я.

— Даже и не думал.

С тех пор как коррумпированного частного детектива и нескольких копов арестовали за передачу официальных данных, правила запрещали выслеживать кого-либо, кроме подозреваемых.

— А чем тебя так заинтересовали тачки Рида? — спросил я.

— Похоже, это камень преткновения между ним и Фоксом.

— Один из множества.

— Вот именно. Мне совершенно не нужно, чтобы личные разборки мешали следствию. — Он коротко улыбнулся. — Вот в таком роде.

— А на чем ездит Фокс?

— На новеньком «Порше C4S».

— Черепаха и заяц, — снова заметил я.

Майло закурил, выдувая кольца дыма в небеса. Он притворялся беспечным, но желваки под челюстью выдавали его притворство.

— Фокс и Рид беспокоят тебя, — отметил я.

— Я кое-кого поспрашивал. Отцом Фокса был патрульный из Юго-Западного отделения по имени Дарий Фокс, убитый на службе тридцать нет назад. Это было еще до меня, но я знаю об этом деле. Все о нем знают, потому что используют его в качестве примера во время обучения. Как образец того, что может пойти не так.

— При вызове на семейные разборки? — спросил я. — Или кого-то не того остановил на дороге?

Майло вынул изо рта сигару.

— Ты что, и на кофейной гуще гадать умеешь?

— Просто прикинул вероятные случаи.

— Рутина — рано утром остановил «Кадиллак» с разбитым задним поворотником, на тридцать седьмой трассе к западу от плотины Гувера. Машина оказалась в угоне, но прежде чем это выяснилось, Дарий с напарником адски сглупили. Вместо того чтобы проверить номера по базе сразу, напарник занялся этим, а Дарий пошел к машине, чтобы взглянуть на права водителя. Это было задолго до всеобщего распространения Интернета, все сведения получали по радио, данные не были компьютеризованы, и проверка занимала много времени. Тем больше причин для осторожности.

— Новички? — предположил я.

— Напротив, Дарий к тому времени служил уже восемь лет, его напарник — шесть, и почти все это время работал вместе с Фоксом. Может быть, это сыграло свою роль — привычка, что тебе постоянно прикрывают спину, слишком многое воспринималось как данность. К тому же было это под конец смены, возможно, им хотелось поскорее пойти отдыхать, да и усталость накопилась. Что бы ни послужило причиной, Дарий подошел к «Кадиллаку», постучал в окошко, стекло опустилось, оттуда высунулся ствол, и… — Майло трижды гулко хлопнул в ладоши.

Эти хлопки всколыхнули послеобеденную тишину. Старушка, ухаживавшая за цветами, подняла взгляд и, увидев улыбку Майло, покрепче перехватила свои садовые ножницы. Мы прошли мимо.

— Прямое попадание, в упор, — продолжил он. — Дарий оставил вдову и маленького сына: Аарону было три года. Напарник дал по радио сигнал о нападении на патруль, нырнул в укрытие и начал стрелять. Ему удалось попасть в заднее стекло «Кадиллака», но это не помешало тому уехать прочь. Напарник подбежал, чтобы помочь Дарию, но тот был мертв еще до того, как упал на землю. По всему городу был объявлен перехват, проверяли больницы и частных врачей — на тот случай, если напарнику Дария удалось кого-нибудь ранить. Ничего, а две недели спустя «Кадиллак» нашли на свалке около Уилмингтонских доков. Окна выбиты, сиденья выдраны, бамперы скручены, ни отпечатков пальцев, ничего. Дарию устроили похороны с музыкой, а его напарник попал под следствие, получил выговор и понижение в звании. Вскоре после этого он ушел из полиции. Насколько мне известно, некоторое время этот парень работал на стройке, покалечился, еще пять лет жил на пенсию по инвалидности и умер от печеночной недостаточности.

— Допился до смерти?

— Или, может быть, болел и прежде… не знаю, Алекс. — Глубоко затянувшись, Майло разом скурил полдюйма сигары. — Семь месяцев спустя после похорон Дария Фокса его напарник женился на вдове в Лас-Вегасе. А через два месяца после свадьбы она родила ребенка. — Он бросил сигару и впечатал ее подошвой в тротуар, потом поднял и понес в отставленной руке. — Прослеживаешь ход действия, доктор Всезнайка?

— Напарником был отец Мо Рида.

— Человек по имени Джон Рид, по прозвищу «Джек». Говорят, он изо всех сил пытался быть хорошим папой для обоих мальчиков.

— Но несколько лет спустя тоже умер, — дополнил я.

— А мама еще два раза вышла замуж. И только что похоронила четвертого мужа.

— К слову о грузе прошлого.

— Это целый багажный вагон, приятель. Будем надеяться, что он не обрушится на нас.

* * *

Вернувшись в офис, Майло нашел на автоответчике полдюжины сообщений и сел отзваниваться. Дойдя до пятого номера, он резко выпрямился в кресле и произнес:

— Хорошо, мэм, я очень благодарен вам за то, что вы уделили время, а теперь не будете ли любезны сказать ваше…

Длинный гудок. Майло вытянул руку с трубкой.

— Должно быть, я что-то случайно нажал.

Он попытался перезвонить, но гудков не было вообще. Новая попытка — с тем же результатом.

— Что-то, что стоит услышать? — поинтересовался я.

— Некая женщина, пожелавшая остаться неизвестной, сообщила, что один из трупов в болоте может принадлежать девице по имени Ларлин Ченовет, она же Большая Лора.

Он проследил номер звонившей и уперся в тупик: мобильный телефон, безымянная сим-карта с предварительной оплатой.

— Неизвестная доносчица с предоплаченной картой может быть местной проституткой. Слухи разносятся быстро, если девушка узнала о визите Дюшена к нам, то могла сообразить, что это значило.

Поиск по имени Ларлин Ченовет принес нам фотографию нахмуренного черного лица, круглого, словно луна, и увенчанного шапкой оранжевых волос. Тридцать три года, рост пять футов три дюйма, вес двести семьдесят фунтов, никаких шрамов или татуировок. Четыре ареста за торговлю телом, один — за кокаин, два — за буйство в пьяном виде, три обвинения в нанесении побоев — все за драки в барах.

— Большая и буйная, — заметил Майло.

— Она сумела уйти от ножа Скинхеда потому, что быстро рванула к двери, — сказал я. — Может быть, что-то в нем насторожило ее заранее, и она была осторожна.

— Явный безумец? Плохо, что он добрался до нее впоследствии. — Закинув ноги на стол, Майло распустил шнурки своих высоких ботинок и пошевелил пальцами ног. — Две девицы, работавшие на Дюшена, погибли. Что, если все это сводится к какой-нибудь дурацкой дележке территории между сутенерами, а Скинхед был просто наемным подручным?

— Если это так, то почему Дюшен все еще в бизнесе? — спросил я. — Не сказать, чтобы он был такой уж внушительной фигурой. И как сюда вписывается Селена?

— Три уличных девки и преподавательница фортепиано. Ты верно отметил.

— Преподавательница фортепиано, которая играла на свингерских вечеринках.

— Как ты сам сказал, богачи постоянно ищут свежатинку.

— Если у богачей есть тайна, это может объяснить, почему они наняли Трэвиса Хака.

— Он тоже как-то в этом замешан?

— Или просто человек с темным прошлым.

— Измученная душа наконец-то находит легальную работу — с видом на океан… Да, это может внушить верность. «Управляющий поместьем» — это ведь богатые так называют закупщика, верно? Хак, по сути, просто поставщик, которого посылают за покупками.

— За цветами, за готовыми блюдами, за вечерней жертвой, — уточнил я.

Майло рассмеялся с металлическими нотками в голосе.

— Джо Отто понятия не имеет, какая он мелочевка.

* * *

Мать Большой Лоры жила в ухоженном домике в районе Креншо. Беатрис Ченовет была такой же высокой, как дочь, однако тощей, словно палка.

Одета она была в мятно-зеленую блузку, расклешенные черные брюки и балетки. Гостиная ее была оформлена в синем цвете с белой отделкой, обивка маленьких диванов и изящных кресел с цветочным принтом была подобрана в тон, на стенах висели репродукции картин импрессионистов.

Наше известие она восприняла с горечью, однако глаза ее оставались сухими.

— Я так и знала…

— Мэм, мы не можем быть уверены…

— Но я уверена, лейтенант. Много ли на свете женщин подобных габаритов, избравших такую дорожку?

Майло не ответил. Беатрис продолжила:

— У меня четыре дочери. Две из них — школьные учительницы, как и я сама, еще одна — стюардесса. Ларлин была третьей по старшинству. И мы с ней постоянно воевали.

— Мэм, — снова начал Майло, — я не собираюсь вам говорить, будто с Ларлин определенно случилось самое плохое, и я искренне надеюсь, что нет. Но если вы не против дать мне мазок изо рта для анализа…

— О, несомненно, оно случилось, лейтенант. Я целый год боялась этого момента. Потому что именно год назад я в последний раз общалась с Ларлин. Что бы ни случилось, она звонила всегда. Всегда. Это начиналось, как искренний разговор: «Как у тебя дела, мамочка?» Но заканчивалось неизменно одним и тем же. Ей нужны были деньги. Деньги были той причиной, по которой она вообще пошла по этой дорожке. Если точнее — кое-что, стоящее уйму денег.

Голос ее повышался, но лицо оставалось бесстрастным.

— Это началось в старшей школе, лейтенант. Кто-то дал ей амфетамины, чтобы она похудела. Это не сработало, она не потеряла ни фунта. Однако этого хватило, чтобы получить зависимость, и это стало началом конца.

— Мне жаль, мэм.

— Ларлин была единственной толстушкой среди моих дочерей. Пошла в своего отца. У других моих девочек никогда не было проблем с лишним весом. Вторая вообще когда-то была моделью.

— Должно быть, для Ларлин это было тяжело, — заметил я.

Голова Беатрис поникла, словно внезапно сделавшись невыносимо тяжелой.

— Для Ларлин все было тяжело. Она была самой умной из четырех, но лишний вес разрушил ее жизнь. Над ней смеялись.

Она беззвучно заплакала. Майло выудил из кармана пачку бумажных платков и протянул ей один.

— Спасибо. Только недавно я осознала, как ей было трудно. Все эти споры насчет лишнего масла на бутерброде… она родилась с весом в одиннадцать фунтов. Ни одна из других моих дочерей не весила больше восьми.

— Началось все с амфетаминов, — напомнил Майло.

— Началось, да, — согласилась Беатрис Ченовет. — Во что еще она впуталась, я не знаю; вероятно, тут вы можете рассказать мне больше, чем я вам.

Майло ничего не ответил.

— Я хочу знать, лейтенант.

— Судя по протоколам ее арестов, проблемы были в кокаине и алкоголе, мэм.

— Да, алкоголь, я так и знала. Ларлин однажды арестовали за то, что она напилась.

Дважды. Но Майло не стал ее поправлять.

— Она связывалась с вами после своего ареста?

— Вы имеете в виду, не просила ли она у меня помощи с залогом? Нет, она сказала мне об этом только впоследствии.

— Кто-то другой внес за нее залог?

— Она сказала, что внесла его сама, лейтенант. Именно за этим и звонила. Похвастаться. Я спросила ее, откуда она взяла деньги, а Ларлин только рассмеялась, и мы… поспорили. Полагаю, я и тогда знала, чем она зарабатывает на жизнь. Просто решила притвориться, будто не знаю.

Она откашлялась.

— Принести вам воды, мэм? — предложил Майло.

— Нет, спасибо. — Беатрис коснулась своей шеи. — Дело не в жажде.

— Мэм, что вы можете сказать нам о друзьях Ларлин?

— Ничего, — коротко ответила женщина. — Она не посвящала меня в свою личную жизнь, а я, как уже сказала, не хотела знать. Это звучит как равнодушие, да, лейтенант?

— Конечно, нет…

— Это не было равнодушием. Это была… адаптация. У меня еще три дочери и пятеро внуков, которым требуется мое внимание. Я не могу… не могла… — Ее голова снова склонилась. — Каждый консультант, с которым мы говорили, утверждал, что Ларлин должна нести последствия за свои действия.

— А консультантов было много? — спросил я.

— О да. Сначала из школы. Потом мы обратились в клинику, которую порекомендовала наша страховая медицинская организация. Там был славный индиец, доктор Сингх. Он сказал то же самое. Ларлин должна захотеть измениться. Он предложил мне и Хорасу пройти несколько сеансов, чтобы научиться с этим справляться. Мы согласились, и это оказалось полезно. Потом он умер. Хорас, я имею в виду. Инсульт. Месяц спустя, когда я пыталась связаться с доктором Сингхом, мне сказали, что он вернулся в Индию. — Она нахмурилась. — Очевидно, здесь он был в качестве интерна.

— Вы можете назвать нам кого-нибудь из тех, кто был знаком с Ларлин? — осведомился Майло.

— С тех пор, как она выбрала тот образ жизни — нет, я никого из них не знала.

— Сколько ей было, когда она…

— Шестнадцать. Она бросила школу и сбежала; звонила, только когда ей были нужны деньги. Она была боевой девушкой, лейтенант. Вы можете сказать, что она могла бы одолеть проклятую тягу к наркотикам…

— Это бывает очень сложно, мэм.

— Знаю, знаю. — Длинные костлявые пальцы Беатрис смяли черную ткань брюк. — Когда я сказала «боевая», я имела в виду буквальный смысл этого слова, лейтенант. Ларлин не останавливалась ни перед чем ради своей цели. Иногда отцу приходилось утаскивать ее из дома, чтобы она остыла. Один раз Ларлин так сильно ударила свою маленькую сестру, что едва не свернула ей шею, и Шармейн потом долго мучилась от боли. Дошло до того — Боже, прости меня за эти слова, — что мы были благодарны, когда Ларлин перестала к нам приезжать.

— Я могу понять это, мэм.

— А теперь кто-то поступил плохо с ней. — Женщина встала и разгладила свои брюки. — Мне надо немного успокоиться, а потом я позвоню сестрам Ларлин, и им придется придумывать, что сказать своим детям. Это уже на их усмотрение, я хочу лишь хорошо проводить время вместе с внуками… Не будете ли вы любезны уйти?

Глава 14

— Похоже, участие Дюшена — веский фактор, — сказал Мо Рид, пока мы ждали, чтобы женщина вернулась из туалета.

Мы с Майло сидели на оранжевой пластиковой скамье в забегаловке, где подавали курицу и блинчики, на бульваре Авиэйшн. В кафешке пахло палеными перьями и горелым жиром; то и дело помещение сотрясал рев реактивных двигателей, заставляя дребезжать грязные стекла и угрожая обрушить штукатурку с покрытого потеками потолка.

Перед нами стояли три нетронутые чашки с кофе, бурую поверхность жидкости затянуло радужной масляной пленкой. Женщина заказала хрустящие бедрышки и крылышки в сладком соусе, двойную порцию вафель с корицей и большой стакан апельсиновой газировки. Она прикончила одну тарелку курятины, заказала вторую и умяла половину сладостей перед тем, как ей понадобилось отлучиться «по женским делам».

Ее звали Сондра Синди Джексон, и она называла себя Син[18]. Двадцатитрехлетняя чернокожая женщина с красивым лицом, скорбными глазами, длинными острыми ногтями, накрашенными синим лаком и частично выложенными блестками. Зубы у нее были ровные, но на левом резце блестела золотая коронка. Сложная прическа из дредов явно тестировала на прочность теорию струн.

Син была восемнадцатой проституткой, которую Мо Рид расспрашивал за два дня прочесывания «горячей зоны» аэропорта, и первой, которая утверждала, что знает нашу неизвестную Номер Три.

Она была сложена, как танцовщица, но аппетит у нее был потрясающий. Пока что Син только флиртовала, поглощала еду и прикидывалась невинной овечкой.

Рид ерзал от нетерпения, Майло излучал буддистское спокойствие.

За те же сорок восемь часов он принял бесчисленное множество бесполезных звонков, ничего больше не узнал о Большой Лоре Ченовет, не сумел найти родных Шералин Докинз где бы то ни было в Сан-Диего, в округах Ориндж и Лос-Анджелес. Подобные вещи часто истощали его терпение, но иногда срабатывали в обратную сторону.

Рид неотрывно смотрел в сторону женского туалета. Наш стол размещался так, что Син не могла уйти из кафе, не пройдя прямо перед нами.

— Когда она вернется, я на нее надавлю.

— Конечно, — поддакнул Майло. — Или можешь позволить ей поиграть еще немного.

Молодой детектив переоделся из костюма с галстуком в серую рубашку-поло, посередине которой проходила широкая красная полоса, в чистые синие джинсы и белоснежные кроссовки «Найк». Глаза у него были ясные, красное от загара лицо чисто выбрито. Под рубашкой выпирали мощные мышцы груди и плеч.

Одеваясь подобным образом, он намеревался слиться с толпой, но с тем же успехом он мог облачиться в форму. Сондра Синди Джексон сразу поняла, кто он такой. Шестьдесят долларов и обещание накормить обедом побудили ее сесть к нему в «Камаро».

— Обязательно затребуй возмещение расходов, — посоветовал Майло.

— Посмотрим по итогам, — отмахнулся Рид.

— Я вернулась! — объявил радостный голосок.

Розовый бархатный топик и белые кружевные шортики Син подчеркивали цвет ее кожи. Девица была стройной, не считая груди, увеличенной до мультяшных размеров — где-то она раздобыла на это деньги.

— Добро пожаловать обратно, — произнес Майло. — Приятного аппетита.

Син сверкнула золотым зубом, скользнула за стол и принялась трудиться над второй тарелкой курятины.

Четыре куска спустя она сказала:

— Вы такие молчаливые!

— Мы ждем вас, — отозвался Рид.

— А чего же вы ждете? — Она похлопала ресницами. Рид тоже моргнул.

— Вашего рассказа, — напомнил Майло.

— Рассказа?.. Ах да, про Мэнтут.

— Мэнтут? — переспросил Рид.

— Так ее звали, детектив Рид.

— Мэнтут?

— Ага.

Рид открыл свой планшет.

— Это ее имя?

— Фамилия, — ответила Син. — Долорес Мэнтут, но мы звали ее просто Мэнтут[19], потому что ей это шло. — Она дважды подмигнула. Рид молча смотрел на нее.

— Зуб. Жевать. Вы любите эту песню? — спросила Син. — Мы жевали весь… что? Вы не слышали этот блюз?

— Должно быть, я упустил его из виду, — сказал Майло.

— «Мы жевали весь день напролет», — подсказал я. — Бонни Рэйтт.

— Ага, — подтвердила Син. — Славная песенка. Вот такая и была Мэнтут. У нее был такой рот.

— Рот — в смысле… — уточнил Рид.

— А? — не поняла Син.

— Кто был ее сутенером? — вмешался Майло.

— Джером.

— Джером — а дальше?

— Джером Джером, — ответила Син. — Я не шучу, у него одинаковые имя и фамилия. Я не стану утверждать, что так его назвала мамочка, но именно так его все называли. Джером Джером. Только вы его не расспросите — он умер.

— От чего он умер?

— От передоза. — Аккуратно держа крылышко двумя пальцами, Син жадно обглодала его до кости.

— Когда? — спросил Рид.

Она лишь пожала плечами.

— Я просто слышала, что он умер.

— От передоза?

— А от чего же еще?

— Вы полагаете, он превысил дозу?

Взгляд Син был исполнен жалости.

— Детектив Рид, Джером ширялся каждый день, и не по разу, а потом умер. Вы полагаете, он скончался от старости?

— Долорес никогда не работала на Джо Отто Дюшена? — поинтересовался Майло.

— Да ни за что. Джо Отто работает с черными, на белых и не смотрит.

— Расскажите нам о Долорес.

Син помахала куриной косточкой.

— Старая. Белая. Уродливая.

— Когда вы в последний раз видели ее?

— Ну-у… с год назад?

— Старая — это сколько лет?

— Сто, — рассмеялась Син. — Может быть, сто пятьдесят. Она выглядела ужасно потасканной.

В ее ротике один за другим исчезали шарики персикового мороженого, однако никаких новых сведений этот ротик взамен не выдал. Рид протянул ей свою визитку, и девица взглянула на нее так, словно это было некое экзотическое насекомое.

Когда она выпорхнула из кафешки, мы дошли до парковки и смотрели, как она, покачивая бедрами, удаляется по Авиэйшн. В «Камаро» Рида не было компьютера, поэтому Майло пригнал со служебной парковки полностью оборудованный седан «Шевроле».

В базах данных не обнаружилось никакой Долорес или Делорес Мэнтут. Небольшая игра с перестановкой букв наконец позволила нам идентифицировать ее: Демора Джин Монтут. Светлые волосы, зеленые глаза, рост пять футов пять дюймов, вес сто сорок фунтов, родилась пятьдесят один год назад, тридцать лет арестов за мелкие правонарушения. Никаких упоминаний о непорядке с зубами, однако поисковик и не был нацелен на такие тонкости.

Майло позвонил в отдел по борьбе с проституцией и через пару секунд получил имя ее сутенера. Джером Ламар Макрейнольдс. Было подтверждено, что он умер четырнадцать месяцев назад: передозировка кокаина и героина, заключение о смерти сделано на основании следов от уколов и анализа крови, вскрытие не производилось.

— Он отбросил копыта, — сказал Майло, — и Демора осталась без «крыши», уязвимая. Злодей учуял это и начал действовать.

— Идеально для некоторых богатых хищников, — заметил Рид, массируя выпирающий бицепс.

— Главное — превратить женщину в жертву, — кивнул лейтенант.

Глава 15

Три дня не особо удачной охоты.

Майло и Рид прочесали всю трассу, ведущую к аэропорту, и выяснили, что больше ни одна проститутка не сталкивалась с бритоголовым клиентом, размахивающим ножом. Младший детектив Диана Салазар арестовывала Демору Монтут несколько раз и полагала, что родом та из Алабамы, однако не была в этом уверена. По налоговым ведомостям штата никто с такой фамилией не проходил.

— Вы, случайно, не знаете ее стоматолога, Диана?

— Угадали, Майло, не знаю. Равно как и ее парикмахера и личного тренера.

— Какой она была?

— Славная женщина, не очень умная; никогда не поднимала шума, если мы загребали ее при ловле на живца. Много лет назад она была действительно симпатичной.

— Единственный снимок, который я видел, был сделан два года назад.

— Ну, как обычно, — подала плечами Салазар.

* * *

Никто не слышал, чтобы Демора, Шералин Докинз или Большая Лора Ченовет работали на частных вечеринках.

— Если б они этим занимались, то похвастались бы, — сказал один сутенер. — Большая Лора — особенно, она любила выставляться, пускать пыль в глаза. А если с ней не соглашались, лезла в драку.

— С вами такое бывало? — спросил Рид.

— Что?

— Драки с Большой Лорой.

— Не, не было такого. Если б она полезла на меня, я бы ее прибил.

— Ее кто-то и прибил.

— Да плевать. Мне идти надо.

Проститутка по имени Чарвей, юная, все еще стройная, без шрамов на теле, полагающая, что у нее еще вся жизнь впереди, поглаживала свои груди, смеялась и говорила чувственным голосом:

— Они? С богатенькими типами? Для каких же вестсайдских вечеринок могут понадобиться такие старые кошелки?

* * *

На обратном пути в офис Майло угрюмо молчал. Видимо, почувствовав это, Мо Рид вел машину быстро.

— Может быть, Вандеры не имеют к этому никакого отношения, просто Хак — маньяк-одиночка?

Наблюдение за управляющим было установлено. То, что поместье Вандеров располагалось на вершине холма в конце дороги, ограничивало число выгодных точек обзора на Калле-Маритимо — ближайшая была в двух кварталах от ворот. Наблюдение не дало ничего: Хак не покидал дом.

Майло решил продолжать наблюдение до наступления темноты, сказав Риду, что они поделят смены между собой.

— Издали мы ничего не узнаем, лейтенант, — ответил Рид. — Надо прощупать самого этого типа.

— И как мы сделаем это, парень?

— Доверьте это мне, — ответил Рид. — При все моем уважении к вам…

— Тебе что, совсем не нужен сон?

— Я мало сплю. Меня никто не заметит, я умею сливаться с местностью.

— И как ты этому научился? — спросил Майло.

— Я был младшим сыном.

* * *

Практически вся взрослая жизнь Хака была пустым листом, и заполнить хотя бы часть этого сплошного пробела могла лишь Дебора Валленбург, адвокат, которая вытащила его из тюрьмы для несовершеннолетних. Однако спрашивать у нее не было смысла; адвокатша, скорее всего, будет молчать, как камень, о делах своего клиента — и это в лучшем случае. В худшем же она уведомит Хака, и, если тот в чем-то виноват, он сбежит.

Мои услуги не требовались, и я занялся консультациями по делам заключенных; это не отнимало много времени, оставляя мне возможность лениво погулять с Бланш и пообедать с Робин.

Посреди всего этого мне позвонила с Лонг-Айленда Эмили Грин-Басс.

— Я узнала ваш номер на психологическом сайте штата, доктор. Надеюсь, вы не в обиде.

— Ничуть. Чем могу быть полезен?

— Я звоню вам, а не лейтенанту Стрёджису, потому что… это не совсем касается дела Селены… — Голос ее прервался. — Поверить не могу, что я использую это слово.

Я ждал. Она продолжила:

— Я уже говорила с лейтенантом Стёрджисом и знаю, что дело стоит на месте. А вам я звоню… на самом деле, я не знаю, почему я звоню вам… Наверное, я… извините, что зря трачу ваше время, доктор.

— Не зря.

— Вы говорите это просто потому, что… простите, я не знаю, что делаю.

— Вы прошли через такое, чего большинство людей и отдаленно не могут себе представить.

Молчание. Когда Эмили, наконец, заговорила, голос ее был тихим и хриплым.

— Наверное… наверное, мне нужно… Доктор Делавэр, я все время думаю о той беседе. В участке. Мои мальчики… должно быть, мы выглядели совершенно сумасшедшей и недружной семьей. На самом деле, это не так.

— То, что случилось, на сто процентов нормально, — заверил я.

— Правда?

— Да.

— Вы видели других людей в такой ситуации?

— Многих людей. Четкой схемы поведения не существует.

Долгая пауза.

— Спасибо. Наверное, я хотела, чтобы вы поняли: на самом деле мы совершенно нормальные, обычные люди, но сейчас, когда я говорю это вслух, мои слова звучат нелепо. Какая разница, какое мнение у вас будет о нашей семье?

— Вы пытаетесь обрести хотя бы какой-то контроль над ситуацией.

— Что совершенно невозможно.

— И все же иногда следует хотя бы попытаться, — сказал я. — Я увидел в ваших сыновьях привязанность и любовь, к вам и к Селене.

Всхлип задребезжал в мембране телефона, словно отдаленный раскат грома. Я ждал, пока звук утихнет.

— Я не знаю, что могла бы сделать, начнись все сначала, — выдавила Эмили. — Я имею в виду — в отношениях с Селеной. Может быть, останься Дэн в живых… Он был хорошим отцом. У него нашли рак мозга. Он ничем не заслужил это; он не пил, не курил, не… это просто случилось, врачи сказали, что это одна из тех вещей, которые просто случаются. Наверное, надо было объяснить это Селене. Но она была такой маленькой, и я подумала… — Эмили судорожно втянула воздух. — Она потеряла отца, а я потеряла любовь всей моей жизни. После этого все посыпалось.

— Мне жаль, что вам пришлось испытать все это.

Молчание.

— Миссис Грин-Басс, то, что случилось с Селеной, не было связано с тем, что она потеряла отца.

Может быть, это и ложь, но кому какое дело?

— А с чем тогда?

— С чем-то еще, что невозможно определить.

— Но если б она не переехала в Лос-Анджелес… — Хриплый смешок. — «Если то», «если это», «если б только», «могло бы», «следовало бы», «было бы»… Она полностью порвала со мной.

— Так или иначе, дети отдаляются, — произнес я. — Если не географически, то психологически.

Перед моими глазами пронеслось мое собственное путешествие через всю страну — мне тогда было шестнадцать лет. Череда вокзалов, пустошей за окном вагона, киосков с гамбургерами… Потрясение при виде силуэта большого города впереди. Перспективы новой жизни, внушающие восторг и ужас.

— Отдаляются, — согласилась Эмили Грин-Басс. — Полагаю, это необходимо.

— Именно. Люди, остающиеся на одном месте, нередко чахнут.

— Да-да… Селена поступала именно так, как хотела. Всегда. Она была упорным ребенком. Всегда знала, чего хочет, и добивалась этого. Вот почему так тяжело думать, что кто-то ее… одолел. Она была хрупкой, но сильной личностью, доктор. Сто десять фунтов веса — но легко было забыть, какая она… маленькая. — Снова раздался всхлип. — Она была моим ребенком, доктор.

— Я вам очень сочувствую.

— Знаю… у вас добрый голос. Если вы узнаете что-нибудь, вообще хоть что-нибудь, вы позвоните мне?

— Конечно.

— Глупый вопрос, — вздохнула Эмили. — Кажется, я часто задаю глупые вопросы.

* * *

Закончив с очередной консультацией, я писал отчет, когда мне позвонил Майло.

— Не пойти ли нам пообедать?

Было три часа дня.

— Как-то уже поздновато, минимум на час…

— Тогда назовем это «перекусить». Я через полчаса встречаюсь с Ридом, он попросил.

— В чем дело?

— Он оставил сообщение на моем автоответчике, но ничего не уточнил. Голос у него был слегка взволнованный.

— Хорошо, буду, — ответил я. — Карри и что-то там тандури?

— Не-а, пицца. Парню нужно разнообразие в питании. А также местечко, где его не найдет его братец.

* * *

«Разнообразием» оказался похожий на амбар «Пицца-Палаццо» на Венис-Бич неподалеку от Сотела. Скамьи и столики для пикника. Благодаря неурочному часу зал, пропахший залежавшимся сыром, был почти пуст, не считая двух дальнобойщиков, чья фура занимала половину парковки. Огромные пироги для огромных мужчин.

Тишину нарушали лишь гудки и писки, доносившиеся от игровых автоматов, выстроившихся у дальней стены. Покинутые автоматы взывали, требуя внимания.

Мы с Майло прибыли одновременно. На парковке не было видно черного «Камаро», однако Мо Рид обнаружился в зале пиццерии. Он снова влез в блейзер и галстук, и вид у него был такой, словно ему не по себе. Полицейский сидел за столиком, потягивая из кружки безалкогольное корневое пиво.

— Новые колеса, парень? — спросил Майло.

— То есть?

— Не вижу ничего черного, блестящего или шевролёвого.

— А, он был взят напрокат, — ответил Рид. — Теперь я взял другую.

— Драндулет в ремонте?

Рид покраснел.

— Дай, угадаю, — сказал Майло. — Ты берешь машины напрокат, чтобы следить за братом. Ты хотя бы заполняешь бланки, чтобы тебе возместили расходы?

Рид покачал головой.

— Разориться хочешь, парень?

— Я просто не думаю о таких вещах.

— Тц-тц-тц, дядюшка Майло безутешен… Ладно, как давно ты его выслеживаешь?

— Ну… с того дня, как он сам явился к нам. Это не отразится на работе, лейтенант, обещаю. Я использую свободное время. Он ждет, что я буду за рулем какого-нибудь хлама, так что это было несложно, на «Камаро» он внимания не обратил. Но для полной уверенности я вчера поменял машину.

— Прокачался до «Феррари»? — поддел Майло.

— «Кадиллак» цвета мокрого асфальта, — ответил Рид. — С тонированными стеклами, так, на всякий случай. Поскольку Хак явно никуда не выходит, я решил, что, наверное, надо попробовать узнать, кто заплатил за то, чтобы на него пало подозрение. Не то, чтобы я считал это уликой — просто хотел знать, кто желает, чтобы мы думали на Хака. Может быть, эти люди могут рассказать нам что-нибудь еще…

Рид умолк и стал разглядывать дощатую столешницу. Он нервничал, словно ребенок, который только что закончил оправдываться перед рассерженным родителем.

— В этом есть некий смысл, — кивнул Майло. — Узнал что-нибудь?

— На самом деле — да.

* * *

Рид наблюдал за тем, как Фокс ездит на множество деловых встреч («В «Айви», в «Гриле-на-Аллее», в «Жан-Поле», все в его стиле»). Проверив по базе данных номера машин сотрапезников Фокса — каким бы ненадежным это ни казалось, — Рид нашел кое-какие ответы.

— Новый «БМВ-трёха» зарегистрирован на имя Симоны Вандер по адресу в Брейкторн-Вуд. Это в холмах, округа Беверли-Хиллз. По имени выяснилось — белая женщина, тридцать один год, в розыске не находится, арестов и приводов нет, физические данные соответствуют женщине, которую я видел с ним в «Джеффри».

— В Малибу?

— Да.

— Живет в Беверли-Хиллз, но обедает на побережье, — заметил Майло. — Кто она, еще одна бывшая жена?

— Дочь, — поправил Рид. — Я нашел ее свидетельство о рождении. Родилась в медицинском центре Сидарс-Синай, отец — Саймон Вандер, мать — Келли. Я проверил и Келли тоже. «Вольво» пятилетней давности, адрес в Шерман-Оукс с номером квартиры.

— Папочка и вторая жена ведут роскошную жизнь, первая жена ютится в квартирке.

— Но у дочери, Симоны, довольно неплохое жилье, — отметил Рид. — Дом в коттеджном поселке — тихое зеленое местечко.

— Вы заезжали туда?

— Сегодня утром.

— Саймон и Симона, — хмыкнул Майло. — Миленько. Как бы ты это определил, Алекс? Привязка, эмоциональное отождествление?

— Еще пара таких вопросов, и будешь платить мне как частному психоаналитику.

Он снова повернулся к Риду.

— Какую пиццу хочешь? Я вот воображаю штуковину размера экс-экс-экс-эль, с высоким краешком, с поджаристой корочкой, наполовину с колбасой, наполовину с анчоусами, наполовину с мясными тефтелями, наполовину со строганой олениной.

Рид сразу приуныл.

— Я что, зря потратил время?

— Не совсем, но сначала мы поедим. Так с чем тебе пиццу, детектив Рид?

— Ну… просто с сыром. Пару ломтиков.

— Дай себе волю, парень. Я закажу для себя среднюю колбасную, дополнительно с толченым чесноком и перцем. Заказывай, потом пойди к автомату со жвачкой и купи мятную без сахара. Мы не хотим рисковать тем, что оскорбим нюх мисс Симоны.

Глава 16

Рид оставил свой «Кадиллак» на стоянке у пиццерии, и мы погрузились в машину Майло.

Брейкторн-Вуд оказался крутой, небрежно вымощенной дорогой над Бенедикт-Кэньон; извилистой, узкой и резко пахнущей старой конной дорогой; я чувствовал себя совсем как дома.

У Симоны Вандер была одна общая черта с ее отцом: любовь к тупикам. Границу ее владений отмечали простые железные ворота со столбами, сложенными из старого кирпича. Таким же кирпичом был отделан коттедж с мягкой кровлей, видневшийся за оградой. Там, где кирпичной отделки не было, темнели мореные сосновые доски. Окна с переплетом в ромбик, дубовая дверь с речной резьбой и флюгер, сделанный в виде ведьмы на метле, дополняли этот неопейзанский вид.

На выложенном брусчаткой автодворе был припаркован «БМВ 335i» цвета спелого томата с откидной крышей. Машина и земля вокруг нее были усыпаны сосновыми иглами. Средиземноморские сосны росли по всему участку, бросая тень на крышу дома. Сквозь сплетение ветвей виднелись проблески ярко-зеленого и бежевого: холмы в отдалении.

В течение всего пути Рид нервничал и постоянно пытался как-то оправдаться за то, что следил за своим братом, хотя Майло ни словом не упрекнул его.

«Может быть, это и ерунда, но, по крайней мере, мы сможем узнать, что ей известно о Хаке».

«Может быть, она когда-то жила в том доме. Или приезжает туда, а если даже нет, если даже она ничего не может сказать нам о Хаке, вечеринках и обо всем прочем, может быть, мы все-таки сможем понять, происходило там что-то странное или нет».

«В самом крайнем случае мы узнаем, что там нечего узнавать, и нам не придется искать другие подходы. Не то чтобы я считал, будто в Хаке нет ничего подозрительного, я по-прежнему думаю, что есть. Иначе зачем ей платить за то, чтобы на него бросили тень?»

И теперь, глядя на кнопку вызова у ворот Симоны Вандер, молодой детектив сунул руки в карманы и прикусил губу.

— Вперед, твой выход, — подбодрил его Майло, воздевая палец в воздух.

— На чем, по-вашему, мне следует сосредоточиться? — спросил Рид.

— Следуй своему чутью.

Рид нахмурился.

— Это награда, а не кара, Моисей.

Рид нажал кнопку.

— Отлично справляешься, — хмыкнул Майло, — я доверю тебе покрутить руль. Но только когда машина будет на подъездной аллее.

Молодой женский голос из домофона осведомился:

— Да?

На заднем плане что-то красиво пел другой женский голос.

— Мисс Вандер? Я детектив Рид из полиции Лос-Анджелеса.

— Что-то случилось?

— Мы просим вас уделить нам несколько минут, мэм. Это касается Трэвиса Хака.

— О! — Музыка умолкла. — Хорошо, пару секунд.

Прошло несколько минут, прежде чем резная дубовая дверь отворилась. В проеме стояла женщина среднего роста, бледная, худая и длинноногая, с узким мальчишеским лицом. Длинные черные волосы были уложены в высокую прическу. Она была одета в блузку в бело-розовую полоску, с вырезом-лодочкой, в белые бриджи длиной до колен — их манжеты были застегнуты на хлястики в виде бантов. На ногах у нее были розовые босоножки на шпильках, без задников. Золотые серьги-кольца, настолько крупные, что их было видно через весь двор, отбрасывали солнечные блики.

Женщина некоторое время изучала нас, потом помахала рукой.

Мо Рид махнул в ответ. Нажав кнопку на пульте дистанционного управления, женщина открыла ворота.

— Я Симона. В чем дело? — Мягкий, мелодичный голос чуть подрагивал, отчего в каждом слове чудилась неуверенность. Она была из тех людей, которые при близком рассмотрении выглядят лучше. Фарфоровая кожа, голубоватая сетка крошечных сосудов на висках, тонкие черты лица, изящество в движениях. Расширенные зрачки выдавали любопытство. Брови ее были искусно выщипаны.

В руке, словно выточенной из слоновой кости, женщина небрежно держала пульт дистанционного управления. Когда она улыбнулась, то эта улыбка сделала ее на несколько лет моложе.

Мо Рид назвал свое имя, потом представил Майло и меня, не упомянув, впрочем, мою должность. Не было смысла усложнять дело.

— Так много людей, — сказала Симона Вандер. — Полагаю, это что-то важное.

Прежде чем Рид успел ответить, позади нас раздался рык двигателя.

За воротами стоял, фырча мотором, серебристый кабриолет «Порше». Крыша была откинута, открывая салон, обитый кожей терракотового цвета. За рулем сидел Аарон Фокс в зеркальных очках бежевом льняном пиджаке и черной рубашке.

— О, хорошо, — произнесла Симона, нажимая кнопку на пульте, чтобы включить его.

Фокс вылез из машины, застегивая пиджак. Льняные брюки идеального покроя дополняли его образ. Над краем черных сверкающих туфель из змеиной кожи виднелись носки кофейного цвета.

— Частный детектив Фокс, — обронил Майло.

— Лейтенант Стёрджис. Я был по соседству и решил заехать.

Он направился к Симоне Вандер, но Мо Рид преградил ему путь.

— Что такое? — спросил Фокс.

— Сейчас не время.

— Я вызвала Аарона сразу же, как вы позвонили в домофон, — пояснила Симона. — Как быстро он добрался!

— Зачем вы вызвали его, мэм? — осведомился Майло.

— Не знаю… я просто подумала, что он будет нужен нам. Он знает все о Трэвисе.

Рид полуобернулся, чтобы видеть ее. Рядом с ним, сложенным, как грузчик, она выглядела хрупкой, как соломинка.

— Вы заплатили ему за то, чтобы он это узнал.

Симона Вандер не ответила.

— У мисс Вандер есть полное право нанимать меня для любой легальной деятельности, — заявил Аарон Фокс. — И как она уже сказала, все, что ей известно о мистере Хаке, рассказал ей я. Так почему бы нам просто не…

— Мы будем поступать так, как нам нужно, — прервал его Рид, расправляя плечи, чтобы казаться еще крупнее. Сложением он был мощнее Фокса, но ниже на пару дюймов. Фокс выпрямился, чтобы еще сильнее возвышаться над ним.

Симона Вандер смотрела на них.

Дуэль за доминирование. Кто кого?

— Аарон, мы ценим вашу преданность клиентке… — начал Майло.

— Не говоря уже о почасовой оплате, — вклинился Рид.

— …но сейчас нам нужно поговорить с ней наедине.

Гладкое коричневое лицо Фокса не выражало ничего.

— Наедине, мистер Фокс, — подчеркнул Рид.

Улыбка Аарона была слишком неожиданной и широкой, чтобы ее можно было принять за выражение искреннего веселья. Расправив лацканы льняного пиджака, он пожал плечами.

— Я буду поблизости, Симона. Позвоните мне, как закончите.

— Хорошо, спасибо.

Все еще улыбаясь, Фокс хлопнул брата по плечу — так, что эхо хлопка отразилось от стены дома. Мышцы на руках Рида бугрились и перекатывались.

— Всегда рад видеть тебя, братец.

Фокс уселся в «Порше» и рванул рычаг передач. Мотор взревел. Аарон высунулся поверх лобового стекла и поднял большой палец, обращая жест в основном к Риду.

— Молодец, «Кадиллачек».

* * *

Гостиная Симоны Вандер была милой, уютной и сплошь заставленной мебелью — кресла, обитые тканью с узором, дубовый стол, возможно, даже старинный, изображения цветов в убогих белых рамочках. На буфетной стойке, отделявшей гостиную от выложенной ярко-красной плиткой кухни, выстроилась коллекция японских кукол. Пол был застлан лавандово-кремовым обюссоновским ковром[20].

Из музыкального центра «Бэнг энд Олафсен» лился голос Тори Эймос, поющей о черной голубке.

Кофейным столиком служил китайский сундук из камфорового дерева. На крышке, в окружении цветов и свеч, стояли три фото в золоченых рамках. На двух снимках была изображена Симона Вандер: верхом на изящной лошади каштановой масти и с чашкой кофе на фоне океана. Самая большая фотография, размещенная в центре, являла собой парадный портрет: высокий, сутуловатый мужчина лет шестидесяти, с бородой и редкими седыми волосами, зачесанными вперед в неуклюжей попытке скрыть залысины, рядом с ним — крошечная симпатичная азиатка минимум на двадцать лет моложе его, а между ними — мальчик лет восьми с раскосыми глазами, держащий обоих за руки. Мужчина и мальчик одеты во фраки, на женщине — длинное вечернее платье красного цвета. Оба взрослых улыбаются, узкие губы мальчика плотно сжаты.

Симона Вандер коснулась рамки ногтем с французским маникюром и улыбнулась.

— Это мой брат Келвин. Он гений.

Она выключила музыку, и мы с Майло и Ридом опустились на самый длинный из диванов. Под нашим общим весом пышные диванные подушки продавились как минимум на фут. Симона спросила, не желаем ли мы чего-нибудь выпить, и, когда мы отказались, села в кресло с жесткой спинкой, закинув ногу на ногу. Кресло было высоким, и, чтобы видеть ее лицо, нам приходилось смотреть снизу вверх.

Симона теребила рукав; розовая босоножка покачивалась, готовая упасть на пол.

— Извините, что позвонила Аарону. Просто он действительно был мне очень полезен.

— В расследовании относительно Трэвиса Хака? — спросил Рид.

— Ну да. — Она убрала густую черную прядь за свое изящное ушко. Такая же, как на висках, сеточка голубоватых капилляров виднелась на углу челюсти и мочке уха, словно кожа женщины была совершенно прозрачной.

Она обхватила себя руками.

— Наверное, вы хотите знать, почему я вообще наняла его?

— Да, мэм, — подтвердил Рид.

— У Аарона были отличные рекомендации, — сказала она, вглядываясь в наши лица в поисках согласия или отрицания.

— Кто посоветовал его вам, мэм?

— Человек, который работал с моим отцом — занимался сделками с недвижимостью. Он пользовался услугами Аарона до того и считает, что тот справляется лучше всех. Я не знала, как это делается, все это казалось мне ужасно странным — в смысле, найм частного детектива. Но я просто чувствовала, что должна это сделать — после того как услышала про Селену.

— Вы знали Селену? — спросил Рид.

— Она была учительницей игры на фортепиано у моего брата. Иногда мы встречались с ней в доме моего отца и разговаривали. Селена казалась мне очень славной девушкой. Я была так расстроена, когда услышала, что с ней случилось!

— О чем вы разговаривали? — уточнил Рид.

Симона улыбнулась.

— Да так, о пустяках. Она казалась очень доброй. Моему брату Келвину она нравилась. У него было много учителей — строгих, настоящих профессионалов, профессоров из консерватории. Они не давали ему поблажек, и Келвину это надоело. Он играет на фортепиано с трех лет и устал практиковаться по шесть часов в день. То, что ты гений, не означает, что ты должен быть рабом, верно? К тому же он решил, что с него довольно классической музыки, теперь он сам хочет писать песни. Папа и Надин — мама Келвина — позволили ему это. Они отнеслись к этому совершенно иначе, чем отнеслись бы в такой ситуации другие родители.

— В какой ситуации?

— Когда их ребенок — гений. Дарование, — объяснила Симона. — Судя по тому, что я видела, Селена отлично подходила Келвину. Она сказала, что когда-то прошла через такую же муштру. Когда от талантливого человека ждут, что он все время будет упражняться. — Она нахмурилась. — Это ужасно. Келвин будет горевать.

Рид взглянул на Майло. Тот сказал:

— Значит, вам нравилась Селена.

— Она не могла не нравиться. — Симона убрала руку, которую прижимала к щеке, на коже остался слабый розовый отпечаток. — Я была в ужасе, когда узнала. Я как раз собиралась выйти из дома и слушала новости — краем уха, понимаете? Услышала имя Селены и подумала — нет, это какая-то ошибка. Тогда я зашла на сайт одного из телеканалов, но там эту новость тогда еще не опубликовали, и я забыла о ней. Но на следующее утро это было уже во всех новостях. Я поверить не могу…

— Почему вы заподозрили мистера Хака? — спросил Мо Рид.

— Не могу сказать, что я его заподозрила, ничего столь определенного не было. Я просто… первое, что я сделала, когда узнала, что произошло с Селеной, — позвонила отцу. Обычный его телефон был выключен, меня переадресовало на международный сотовый, потому что отец находился в Гонконге. У него шло совещание, но я рассказала ему. Он был потрясен и сказал, что сообщит Надин и Келвину, когда будет им звонить.

— Они не с ним?

— Нет, они в Тайване, навещают родных Надин. А отец занимается какой-то недвижимостью в Гонконге.

— Относительно Хака… — напомнил Мо Рид.

— Да. Не могу сказать, что я его подозреваю, но он производит… странное впечатление. — Она помолчала. — И я точно знаю, что он интересовался Селеной.

— В каком смысле интересовался, мэм?

— Не нужно называть меня «мэм», — попросила Симона.

— Итак, Хак интересовался Селеной…

— В физическом смысле. Не то чтобы я видела или слышала, чтобы он говорил или делал что-то нехорошее, но женщина всегда может определить такие вещи. — Она слабо улыбнулась. — По крайней мере, мне кажется, у меня есть чутье.

— Что он делал?

— Смотрел на нее. Ну, понимаете, таким взглядом… С большой буквы «В». — Она подергала себя за прядь волос. — Я не хочу, чтобы у кого-то были неприятности… правду говоря, иногда я чувствовала, что он так же смотрит на меня. Это неважно, Хак никогда не переходил границ, и в обычных обстоятельствах я не стала бы упоминать об этом. Но… когда узнала о том, что случилось — вы ведь не скажете ему, да? — я наняла Аарона.

— Конечно, не скажем, — заверил Рид. — Этот человек вел себя подозрительно, и у вас были все основания для найма сыщика.

Симона вздохнула.

— «Подозрительно» — слишком сильное слово. Не хочу обвинять Трэвиса в чем-либо, но у него есть манера вести себя так, словно он действует… не то чтобы исподтишка, скорее… тайно? Как шпион? — Она нахмурилась, не находя нужных слов.

— Скрытно, — подсказал Майло.

— Да, именно так, скрытно, словно шифруясь. Как будто он все время оглядывается через плечо, и от этого тебе тоже хочется оглянуться, понимаете? Я очень прямолинейный человек… но моему отцу он нравится, а отец отлично умеет вести дела, и кто я такая, чтобы высказывать ему все это?

— Что вашему отцу понравилось в Хаке?

— Он не говорил, но это и так понятно. Вот почему я не стала поднимать шум. Отец хорошо разбирается в людях, отчасти потому добился такого успеха. — Она хмыкнула. — Как вы думаете, кто купил мне этот дом? Я, конечно же, не могла бы на него заработать, и совершенно не собираюсь этого скрывать.

— А чем вы занимаетесь?

— Работаю с детьми. Няня, учительница дошкольных курсов, провожу коррекционное обучение. И… наверное, не следовало бы говорить об этом, но я, как и все остальные, хотела действовать. Однако хотеть — это одно, а сделать — совсем другое. Сейчас я вроде как отдыхаю от работы; может быть, займусь чем-нибудь совершенно иным. В любом случае, папа совсем не такой, каким обычно представляют людей, занимающих столь высокое положение, как он. Он разбирается в людях и доверяет своим инстинктам. И всегда говорит, что предпочитает поверить и разочароваться, чем быть циником. «Циник знает цену всему, но ничего и никого не ценит», — вот его любимая цитата.

— Трэвис Хак пока еще не разочаровал его? — спросил Рид.

— Очевидно, нет, — ответила Симона Вандер. — Может быть, потому, что у Трэвиса нет своей жизни, он всегда под рукой, чтобы исполнить какое-нибудь поручение. Я знаю, что это удобно и отцу, и Надин, но, вероятно, именно это меня беспокоит. Возможно, Трэвис слишком много участвует в жизни их семьи?

Она подалась вперед, сложившись, словно бумажная фигурка-оригами.

— Быть помощником — это не просто работа. Он живет в их доме. — Вздох. — Вот зачем я наняла Аарона — чтобы узнать, есть ли какие-то причины для беспокойства. И вам известно, что он обнаружил. Трэвис убил человека.

Она снова обхватила себя руками.

— Мистер Фокс объяснил вам подробности? — поинтересовался Мо Рид.

— Я знаю, что это была детская потасовка. Но тем не менее человек погиб, а Хак отправился в тюрьму. Я думала об этом вчера вечером, и мне едва удалось заснуть.

Взгляд ее карих глаз обратился на Майло.

— Аарон сказал, что вы всегда доводите следствие до конца, лейтенант. И никогда не сбиваетесь со следа.

Глава 17

Симона Вандер проводила нас до ворот. Майло медленно повел машину вниз по Бенедикт-Кэньон.

— Она знакома с Хаком, — сказал Мо Рид. — Думаю, это смещает акцент на него как на маньяка-одиночку, лейтенант.

Ответом было лишь ворчание.

На Лексингтон-роуд Рид попробовал снова:

— Это не будет проблемой, лейтенант.

— Что не будет?

— Мои отношения с Аароном.

— Я никогда и не считал, что они будут проблемой.

— Она дала нам один ключ: непохоже, чтобы Вандеры бежали от чего-либо. Что мы думаем о тех секс-вечеринках, на которых играла Селена?

— Хороший вопрос.

— Так Вандеры по-прежнему потенциальные подозреваемые?

— Нет причин исключать их. Или кого-либо еще. — Майло улыбнулся. — С альтернативным образом жизни. Было ли это тем, что привело к смерти Селены и других женщин? Да черт его знает.

— Пропажа компьютера Селены свидетельствует, что убийца хотел сохранить что-то в тайне, — напомнил я.

— Или просто плохой парень хотел избавиться от любых намеков на то, что он как-то был связан с Селеной, — возразил Рид. — И значит, это был кто-то, кого она знала. И она знала Хака. А теперь мы знаем, что он пускал на нее слюнки. Добавим того лысого типа, которого видела Рамос, — и Хак кажется все более и более вероятным подозреваемым.

— Жуткий тип, — кивнул Майло. — Но не для Вандеров. У Саймона, как у успешного бизнесмена, острое чутье. По словам его дочери, он склонен доверять, однако она не сказала, что он наивный сосунок. Зачем ему давать Хаку работу, которая подразумевает проживание в доме Вандеров?

— Тот самый странный, то есть альтернативный образ жизни?

Майло не ответил, пока мы не проехали примерно милю по Сансет-роуд.

— Ладно, мы пригласим мистера Хака на допрос, но мягко, мягко; может быть, он не бросится сразу звонить адвокату. Однако не сегодня — нужно понаблюдать еще пару дней. Если нам повезет, он наконец-то выйдет из дома, направится прямо на Центральный бульвар и снимет девицу прямо у тебя на глазах, детектив Рид. При самом лучшем раскладе он попытается сделать что-нибудь плохое, и ты героически арестуешь его. Тогда ты будешь красоваться на пресс-конференциях, а я — заполнять бумажки.

— Ты думаешь, он настолько глуп? — хмыкнул Мо. — Учитывая то, что мы нашли все эти трупы, он снова пойдет туда?

— Это тебе впёрлось понаблюдать за ним, парень.

Молчание.

— Да, это было бы глупо, — продолжил Майло, — но не будь глупых преступников, наша работа была бы такой же веселой, как раковая опухоль. И, с точки зрения Хака, ничего особенного не происходит. Мы пару минут поболтали с ним — и больше не возвращались, а на пресс-конференции сказали, что никаких улик нет. Ему должно казаться, что мы ни хрена не знаем. Что, в общем-то, близко к истине.

— Он почувствует себя уверенно и нанесет новый удар? — предположил Рид.

— Почерк убийств указывает на растущую самоуверенность, — сказал я. — Преступник начал с женщин, которых вряд ли кто-то стал бы искать, и спрятал тела понадежнее. Никто их не хватился, и тогда он перешел к той, пропажу которой точно обнаружат, оставил ее труп на виду, да еще и позвонил для верности.

— Мистер Шипящий, — кивнул Рид. — И все крутится вокруг болота. Это он что, остается в своей географической зоне комфорта?

— Болото может быть частью сценария, позволяющего ему пощекотать нервы.

— Это место его заводит? Каким образом?

— Доктор Харгроув назвала его священным местом. Убийства, совершаемые ради удовлетворения, часто включают в себя осквернение святых мест — оно дает ощущение власти. Какое место лучше подойдет для того, чтобы выставить напоказ дело рук своих? К тому же, могут быть и практические причины. Доступ к болоту для посторонних ограничен. Если б он продолжил прятать трупы в трясине, о его преступлениях еще много лет так никто и не узнал бы.

— Но вместо этого он решил прорекламировать себя. — Рид негромко присвистнул. — Жизнь — как в кривом зеркале.

— Первый шаг к тому, чтобы стать отличным детективом, парень, — произнес Майло.

— Что именно?

— Понимание того, что ты живешь в другом мире.

* * *

По крыше арендованного «Кадиллака» Рида разгуливали голуби.

— История всей моей жизни, — проворчал он.

Звучало это невероятно похоже на высказывания Майло.

Телефон детектива зазвонил.

— Рид… Мне очень жаль, мэм… да, конечно, мэм.

Он достал планшет, что-то записал и завершил звонок.

— Это была Мэри Льюис, мать Шералин Докинз. Она живет в Фоллбруке. Что важнее — следить за Хаком или поговорить с ней?

— Поговорить, — решил Майло. — Захвати набор для взятия анализов. В крайнем случае, мы точно подтвердим, Шералин это или нет. А я пригляжу за Хаком.

— Судя по тому, что она сказала, я могу выехать прямо сейчас, провернуть все дела и вернуться к дому Вандеров часов в восемь-девять.

— Поспешишь — людей насмешишь; сейчас повсюду пробки, так что не торопись. Возьми набор для ДНК-проб, упакуй дорожную сумку и выезжай, когда на трассах будет посвободнее. Езжай вдоль побережья, переночуй в Капистрано или где-нибудь там. Поужинай морепродуктами, посмотри телик и навести мисс Льюис с утра.

— Есть предложения, где лучше заночевать?

— Департамент не станет платить за «Ритц-Карлтон», так что тебе повезет, если тебе компенсируют койкоместо и чизбургер из торгового автомата. И ради бога, заполни бланки на компенсацию… хотя нет, забудь, я сделаю это за тебя.

— Я это сделаю, — пообещал Рид. — Честное слово.

— Бла-бла-бла, — фыркнул Майло.

* * *

Они отъехали от «Пицца-Палаццо», а я направился домой. По пути позвонил Робин и спросил, не купить ли мне чего-нибудь на ужин.

— Я тебя опередила, — ответила она. — Купила ростбиф.

— И по какому поводу?

— По поводу того, что мне попался ростбиф. Я подумала, что можно пригласить Майло и Рика. Если, конечно, Рик свободен, что бывает редко.

— У тебя гостеприимное настроение?

— У меня есть платье для приема гостей, шейкер для мартини и достаточно говядины, чтобы накормить восьмерых — так что Майло голодным не останется. Мне это пришло в голову, когда он позвонил тебе сегодня утром. Я уже сто лет с ним не общалась, а их обоих мы не видели в нерабочей обстановке еще дольше.

— Хорошая мысль, — отозвался я, — но Майло сегодня занят наблюдением.

— А, ясно… И с какого часа?

— После наступления темноты.

— Тогда давайте поужинаем пораньше.

— Ты нормально себя чувствуешь?

— А что?

— У тебя какой-то странный приступ общительности.

— Я живу слишком замкнуто, милый. Ты куда-то ходишь, встречаешься с людьми. А я разговариваю с Бланш и кусками дерева.

— Я позвоню Майло.

— Я сама позвоню. Ему будет трудно отказать мне.

* * *

Для обоих приглашенных это был приятный сюрприз.

У доктора Рика Сильвермена как раз закончилось дежурство в больнице.

— Красное мясо? — уточнил Майло. — Общественная безопасность подождет.

Рик прибыл первым; он был одет в шелковую рубашку цвета красного дерева, отутюженные джинсы и низкие туфли с сетчатым верхом. В руках у него был огромный букет орхидей для Робин. Его серебристые волосы отросли длиннее обычного, тонкие усы были подбриты с хирургической точностью.

Робин взяла цветы и поцеловала его. Бланш потерлась головой о его джинсы. Рик опустился на одно колено и погладил собаку.

— Ты прекрасна. Можно, я заберу ее к себе домой на ответную вечеринку?

— Я люблю тебя, Ричард, — ответила Робин. — Но не настолько.

Он еще немного поиграл с Бланш, взирая на ростбиф, шкворчащий на сковороде.

— Пахнет великолепно; хорошо, что я взял лишнюю дозу «Липитора»[21]. Тебе помочь с чем-нибудь?

— Тут не с чем помогать. «Манхэттен» со льдом, добавить «Мэйкерс Марк», красный вермут, немного апельсинового биттера, без хереса, верно?

— Впечатляет, — произнес Рик. — Не то чтобы это было способно отвлечь меня от такой компаньонки. — Он уселся, и Бланш устроилась у его ног; свесив длинную руку вниз, Рик чуткими пальцами почесывал ее брыла. — Здоровяк будет здесь с минуты на минуту.

— Он звонил полчаса назад, — отозвалась Робин. — Сказал, что ему позвонили из Центрального управления и что если он не сможет добраться, то сообщит. С тех пор от него ничего не слышно.

— Центральное управление? Опять…

— Что опять?

— Новый начальник — ужасный зануда. Майло к этому никак не привыкнет. Это, пожалуй, лучше, чем было прежде, но личное внимание к делам — палка о двух концах. Верно, Алекс?

— Работа под давлением, — ответил я.

— Вот именно.

Рик позвонил на мобильник Майло, попал на автоответчик, но не стал оставлять сообщение.

Робин принесла ему коктейль и повернулась ко мне:

— Тебе «Чивас», солнце мое?

— Спасибо.

Пока она наливала мне виски, Рик со своим «Манхэттеном» отошел к кухонному окну, глядя на деревья и в небо.

— Я уже забыл, как здесь красиво. — Он сделал глоток. — Похоже, это болотное дельце нескоро получит завершение, да, Алекс?

Я кивнул.

— Ужасно, — продолжал Рик. — Несчастные женщины… Хотя я мыслю эгоистично, даже нарциссически до отвращения. Меня пригласили произнести речь на сборище бывших студентов, и я подумал, что мы оба могли бы отправиться туда, а после скататься в Новую Англию. Майло никогда там не был.

— Начальные курсы в Брауне или медицинский колледж в Йельском универе? — спросила Робин.

— В Йеле. — Он рассмеялся. — Ладно, невелика важность, такие сборища всегда ужасно скучные.

Хлопнула входная дверь, и хриплый голос прорычал:

— Я чую плоть!

Майло протопал в кухню, обнял всех по очереди и вобрал в легкие, казалось, весь воздух в помещении. На лице Рика отразилось облегчение.

За три минуты Майло выпил весь сок из холодильника, прикончил пиво, осмотрел ростбиф, как будто это была важная улика, обмакнул палец в соусницу, стоящую на стойке и попробовал на вкус.

— О, это должно быть круто… Что у нас в плане винишка?

Мы вчетвером жадно прикончили мясо и заполировали его бутылкой новозеландского «Пино».

Когда Робин спросил у Майло, как у него дела, тот воспринял вопрос буквально и стал излагать основные пункты болотных убийств.

— Способствует аппетиту, — заметил Рик.

Майло провел пальцем по губам — «молчу, молчу».

— Нет, мне интересно, — сказала Робин.

— Тебе, может, и интересно, но доктору Рику противно, а Алексу это надоело хуже горькой редьки. У кого есть другие темы, предлагайте.

Завязался разговор о пустяках. Майло в нем почти не участвовал, продолжая уминать еду с методичностью комбайна. Рик изо всех сил старался не обращать внимания на скорость поглощения съестного; он постоянно пытался заманить Майло на врачебный осмотр.

Бланш, дремавшая в углу, проснулась. Она была единственной собакой, которая нравилась Майло — по его собственным словам, — но когда потерлась о его ногу, он не обратил на нее внимания. Рик посадил Бланш к себе на колени и стал чесать ей уши.

— Ага, — произнес Майло, глядя в пространство.

— Десерт? — спросила Робин.

— Спасибо, я наелся, — ответил Рик.

— Поздравляю, — фыркнул Майло.

— С чем?

— С этим. Говори за себя.

Мы вышли в сад и, сидя у пруда, ели фрукты, пили кофе и смотрели на рыб, пытаясь определить созвездия на безлунном небе.

— Звездочка, гори, — пробормотал Майло и зажег сигару.

— По крайней мере, снаружи ты не будешь травить хозяев, — заметил Рик. Детектив погладил себя по голове.

— Как заботливо с моей стороны.

— О том, что ты делаешь со своими легкими, мы говорить не будем.

Майло приложил к уху согнутую ладонь.

— Ась, о чем это ты, сынок?

Рик только вздохнул.

— Я выше дурацкой химии, — заявил Майло.

— А, эта твоя теория… Позвони в Нобелевский комитет.

— Какая теория? — спросила Робин.

— Он так много работает, что его внутренние органы обратились в камень и не подвержены воздействию никаких ядов.

— Гранитный Человек, — подтвердил Майло, жадно затягиваясь. Потом поднес свои наручные часы к тусклой лампочке и сказал: — Оба-на, мне пора.

Он затушил сигару о камень, обнял всех на прощание и отбыл.

Рик поднял окурок, держа его двумя пальцами.

— Куда это выкинуть?

* * *

К полуночи мы с Робин лежали в постели, укрывшись чистыми до хруста простынями.

Она быстро уснула, а я лежал, привычно выметая из головы мысли, чтобы заставить мозг выключиться на ночь. Я снова был в Миссури и держал в руках «Ремингтон» отца, чувствуя себя выше и сильнее папы, выше и сильнее медведя… и тут зазвонил телефон.

— Эй, Ал, вот ты и попался, — сказал отец.

Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь.

Что за глупости — в лесу нет никаких телефонов.

Я натянул простыню на голову.

И остался огромным и сильным.

Глава 18

Робин проснулась около шести часов и вскоре ушла работать в свою студию.

Когда я вошел, она водила бритвенно-острым рубанком по идеально гладкому прямоугольнику еловой древесины. Судя по размерам и толщине деревяшки, это была будущая дека большой гитары.

— Копия гитары от «Стромберг», — пояснила Робин. — Хочу попробовать сделать диагональные крепления; может быть, получатся какие-нибудь интересные звуковые нюансы.

— Я тебе кофе принес.

— Спасибо. У тебя глаз непромыт… ага, теперь все чисто. Выспался?

— Я ворочался во сне?

— Немного. Тебе с работы что-нибудь сообщали?

— Еще не проверял. — Я зевнул. — А что, что-то было?

— Два звонка. Без двадцати час, а потом в пять, оба от Майло.

* * *

Перезвонив, я застал Майло в офисе.

— Хак что-то сотворил?

— Хак, как обычно, не делал ничего. Но на болоте еще один труп.

— О, нет… Несчастная женщина.

— Не совсем.

* * *

Предыдущим вечером, с половины восьмого до девяти, Силфорд Дабофф и его подруга, Альма Рейнольдс, наслаждались веганским ужином в «Риал фуд дейли» на бульваре Ла-Сьенега.

— Точнее, я наслаждалась, — говорила Рейнольдс, сидящая по другую сторону стекла с односторонней прозрачностью. — Сил был мрачен. О чем-то напряженно думал. Я никак не могла вызнать у него о чем. Он портил мне настроение, но я старалась сохранять спокойствие. Сил заказал свой любимый пункт в тамошнем меню — «Телеужин». Обычно это хоть немного помогало, но на этот раз нет — он окончательно замкнулся в себе. Так что через некоторое время я перестала его расспрашивать, и мы просто ели.

Она рассказывала Майло эту историю уверенно, но как-то отстраненно, словно читая лекцию студентам.

Рейнольдс была высокой и крепкой женщиной лет пятидесяти с небольшим; орлиный нос, тяжелая челюсть, пронзительные голубые глаза, полуседые волосы туго заплетены в косу, спускающуюся по спине до пояса. Лекторский тон был для нее естественным: в течение пятнадцати лет она работала учителем в колледже в Орегоне, преподавала политологию и экономическую историю, но затем уволилась из-за «урезания бюджета, безразличных учеников и бюрократического фашизма».

Сейчас она сидела напротив Майло, выпрямив спину, с совершенно сухими глазами; на ней, как и в прошлый вечер, была голубая хлопчатобумажная рубашка, заправленная в серые фланелевые брюки; на ногах сандалии с джутовыми ремешками. На шее висели на цепочке очки в черепаховой оправе. В ушах покачивались серебряные серьги с бирюзой.

— Вы не знаете, о чем он думал? — спросил Майло.

— Понятия не имею. Он бывал таким. Неразговорчивым, как большинство мужчин.

Майло не стал возражать, но Альме Рейнольдс было все равно. Она продолжила:

— Мы доели десерт и вышли. Сил вел себя так, что я решила скрасить себе этот вечер хорошей книгой и попросила его отвезти меня к моей квартире, дав понять, что он отправится после этого к себе домой.

— Вы оба живете в Санта-Монике?

— В двух кварталах друг от друга, но любое расстояние может быть огромным, если кто-то этого хочет. Вчера мне этого как раз хотелось.

— В ваших отношениях было много таких моментов?

— Не так уж много, — ответила Альма Рейнольдс. — Но и не мало. С Силом временами бывало трудно.

— Как и с большинством мужчин.

— Я мирилась с этим, потому что он был прекрасным человеком. Если вы хотите сделать из нашего разговора какой-то вывод, лейтенант, запомните этот факт.

Альма сделала глубокий вдох через рот.

— Впрочем, ладно, — произнесла она. — Нет смысла бороться с этим.

— Бороться с чем, мэм?

— Вот с этим.

По ее щекам заструились слезы, и, вцепившись в свои густые волосы, она зарыдала в голос.

Майло выждал, прежде чем попросить ее рассказать все до конца.

Вместо того чтобы отвезти Альму домой, Дабофф свернул на юг, к Птичьему болоту. Она запротестовала, но он не обратил на это внимания. Последовал «спор», во время которого Альма сказала ему, что надо избавляться от этой одержимости болотом. Дабофф возразил, что отвечает за это место. Она сказала, что это чертово место в полном порядке. Он потребовал, чтобы она не называла болото так. Она ответила: «Ты не в себе; ничего из того, что сделала полиция, не причинило болоту серьезного вреда, оставь уже это, Сил».

Он проигнорировал ее слова.

Это была последняя соломинка; Альма сорвалась.

Впервые со времен своего развода она повысила голос. Напомнила ему, что ничуть не меньше его заботится о природе, но он уже путает экологическую сознательность с обсессивно-компульсивным расстройством.

Он не обратил на это внимания.

Она велела ему остановить машину.

Он продолжал ехать к болоту.

Если б у нее был сотовый телефон, она позвонила бы в полицию, но ни у Альмы, ни у Сила мобильников не было. Эти вышки, что бы кто ни говорил, вызывали рак и были настоящим бедствием для птиц и насекомых, так что Рейнольдс предпочла бы бедствовать где-нибудь в Тимбукту, чем вести токсичный образ жизни.

Она настаивала на том, что ему нужно остановиться.

Он поехал еще быстрее.

— Что в тебя вселилось?

Он притворился, что не слышит ее.

— Черт тебя побери, Сил! Поговори со…

— Я должен кое-что проверить там.

— Что?

— Кое-что.

— Это не ответ.

— Я совсем недолго, детка…

— Не называй меня деткой, ты же знаешь, я терпеть не мо…

— А потом мы поедем домой и заварим чай…

— Ты поедешь к себе домой, а я — к себе, и буду пить чай одна.

— Успокойся.

— Тебе плевать, чего я хочу, да?

— Не драматизируй, Альма. Мне нужно кое-что проверить.

— Ты удерживаешь меня силой — это психологически токсичное поведе…

— Это будет недолго.

— Что именно?

— Неважно.

— Тогда зачем тебе это проверять?

— Неважно для тебя.

— Что ты несешь?

— Кое-кто позвонил мне и сказал, что там я найду ответ.

— Ответ на что?

— На то, что случилось.

— С кем?

— С теми женщинами.

— С женщинами, которых нашли…

— Да.

— Кто? Кто тебе звонил?

Молчание.

— Кто, Сил?

— Он не представился.

— Ты врешь, я же вижу.

Молчание.

— Тебе позвонил неведомо кто, и ты подчинился, словно робот?

Молчание.

— Это абсурд, Сил. Я требую…

Молчание.

— Слепое повиновение убивает душу…

— Важно только болото.

— Это чертово болото в полном порядке, можешь ты это понять своей тупой башкой?

— Похоже, нет.

— Невероятно. Кто-то звонит, и ты бежишь, как дрессированная собака…

— Быть может, это и нужно, Альма.

— Что?

— Собака. Именно так они нашли тех женщин.

— О, теперь ты стал детективом? Ты этим хочешь стать, Сил? Роботом в форме?

— Это не займет много времени.

— А что я должна делать, пока ты вынюхиваешь там что-то?

— Просто посиди в машине пару минут. Это не займет много времени.

Но это заняло очень много времени.

* * *

Сидя в машине, припаркованной на бульваре Джефферсона, поблизости от восточного входа, Альма чувствовала нарастающую тревогу, потом страх. Ей не было стыдно признавать это. Потому что, честно говоря, данное место всегда пугало ее, особенно по ночам, и особенно жутким оно было в эту ночь — безлунную, глухую, когда небо казалось черным и тяжелым, как деготь.

Никого вокруг. Ни единой души.

Эти дурацкие жилые дома, извращенное порождение человеческого нарциссизма, нависали над болотом; кое-где в окнах горел свет, но толку от него не было — они были так далеко, словно на другой планете.

Она ждала Сила.

Пять минут. Шесть, семь, десять, пятнадцать, восемнадцать.

Где он, черт побери?

Тревогу Альма преодолевала при помощи гнева — этому приему она научилась от коллеги по орегонскому колледжу, который преподавал когнитивную психологию. Замена обессиливающей эмоции на ту, что придает сил.

Это сработало. Она злилась все сильнее, думая про то, что Сил вел себя беспардонно, грубо и чертовски неразумно.

Оставил ее сидеть в этой клятой машине.

Когда он вернется, расплата будет жестокой.

* * *

Прошло двадцать пять минут, а от него по-прежнему не было ни слуху ни духу, и гнев снова стал уступать место тревоге.

Чему-то худшему, чем тревога. Это был страх, и Альма не стыдилась признаться в этом.

Пора было применить другую стратегию. Справиться с беспомощностью при помощи действия.

Она вылезла из машины и зашагала к болоту.

Оказалась в полной темноте и остановилась.

Окликнула его по имени.

Ответа не было.

Позвала громче.

Ничего.

Альма сделала шаг вперед, поняла, что ничего не видит, и снова остановилась — где Сил со своим фонариком? Потом сказала:

— Тащи сюда свою задницу и забрось меня домой, будь ты проклят. И не звони, пока я не позвоню тебе.

Удар заставил ее пошатнуться.

Сильный удар твердым кулаком в живот, нанесенный с такой силой, что ей показалось, будто костяшки пробили брюшную стенку.

Боль электрическим разрядом прошила тело, лишив дыхания.

Второй удар пришелся чуть выше уха, и Альма упала.

Последовал сильный пинок в поясницу.

Она сжалась в комочек, молясь о том, чтобы новых ударов не было.

Нападение закончилось так же внезапно, как и началось.

Звук шагов растворился в ночи.

Не было слышно шума мотора, и Альма лежала, думая: «Он смотрит».

Она долго ждала, прежде чем задать себе важный вопрос.

Был ли это Сил?

И если нет, то где Сил?

* * *

Дабоффа пырнули ножом на тропе. Кровь пятнала землю в двенадцати футах дальше того места, где нашли тело Селены Басс. Кто-то озаботился подмести почву вокруг до самого тротуара, скрывая отпечатки ног. Ни случайного волоска, ни физиологических жидкостей — помимо тех, что принадлежали Дабоффу, — ни следов шин по обе стороны дороги.

Рана, нанесенная в спину, была глубокой, нож пронзил левое легкое Дабоффа; удар был настолько силен, что треснуло ребро. Затем, когда Силфорд уже лежал на земле ничком, ему перерезали горло от уха до уха.

— Преступник, вероятно, поднял его за волосы, — предположил Майло. — Вздернул голову — и вжик!

Коварное нападение в темноте заняло не более нескольких секунд. Альма Рейнольдс просидела в машине почти полчаса, и у убийцы было достаточно времени, чтобы замести следы.

Позвав Дабоффа по имени, она выдала убийце свое присутствие. Последующая фраза дала ему возможность засечь ее местонахождение, и он набросился на нее.

Напал на потенциальную свидетельницу, но даже не попытался ее прикончить.

Слишком спешил удрать оттуда.

Он ожидал встречи один на один, но Дабофф, несмотря на сопротивление Альмы Рейнольдс, привез ее с собой, подвергнув смертельной опасности.

— С вами всё в порядке, мэм? — спросил Майло. — Вы сильно пострадали?

Этот вопрос оскорбил ее.

— Я уже сказала, что не пострадала совсем, если не считать моего эго.

Альма выпрямилась, едва заметно вздрогнув.

— Какая же он скотина, — произнесла она, выходя из допросной. — Мне будет ужасно его не хватать.

* * *

Мы с Майло переместились в его офис. Я сказал:

— Дабофф был чокнутым мизантропом, но он поверил кому-то в достаточной степени, чтобы встретиться с ним в темноте. Альма Рейнольдс знает, что он лгал, когда говорил, будто не знает, кто звонил. Приманкой была разгадка всех этих убийств.

— Довольно неуклюже, — ответил Майло. — Почему он на это попался?

— Фанатичный активист обставляет копов и сохраняет священную землю нетронутой?

— Полагаю, так.

— Дабофф не боялся находиться на болоте после наступления темноты. Альма сказала, что он бывал там регулярно — включая тот вечер, когда нашли Селену, ведь он тогда разминулся с преступником лишь на чуть-чуть.

— Может быть, слишком на чуть-чуть, Алекс.

— Думаешь, он в этом участвовал?

— Как ты и говорил раньше, двоим сделать эту работу было бы проще. И речь идет о человеке, неистово любящем болото, вдобавок весьма странном. Вначале мы рассматривали его причастность, но отказались от этой мысли, когда не нашли никаких свидетельств преступной деятельности или связей с Хаком. Может быть, это просчет.

— Он поехал поговорить со своим сообщником? — удивился я. — Тогда зачем взял с собой Рейнольдс?

— Дабофф думал, что это будет короткий разговор, как он и сказал ей. Но его застали врасплох.

— Будет интересно, если имя Хака обнаружится в подписных листах рассылок этой организации — «Спасем Болото».

— Будет интересно узнать, где Хак был вчера вечером. Именно потому я сидел на своей каменной заднице и рассматривал кусты. Никаких признаков того, что он покидал поместье или возвращался туда, — но это мало что значит. Хак мог выехать до моего прибытия и вернуться после того, как я уехал, получив звонок относительно убийства Дабоффа.

— Когда поступил этот звонок?

— Сразу после полуночи. Но это было сильно после убийства Дабоффа. Альма не носит часов, но она знает, что они покинули ресторан вскоре после девяти, а напали на нее примерно в десять тридцать. Это означает, что Дабоффа пырнули ножом приблизительно в десять часов вечера. Она пролежала, боясь пошевелиться, еще с полчаса, потом наконец встала и начала искать Дабоффа. Это было глупо, но адреналин часто мешает мыслить здраво. Найдя его, Альма с криками побежала обратно в сторону улицы. Никто ее не услышал: как ты и сказал, по ночам это место становится призрачным. Поэтому она вернулась к машине Дабоффа, доехала до Тихоокеанского отделения и сообщила об убийстве. Это обращение было зафиксировано в одиннадцать часов тридцать две минуты. Ее усадили в кабинете, приняли заявление, отрядили на болото патрульную машину, подтвердили наличие трупа и позвонили Риду. Он был в Солана-Бич, поэтому позвонил мне. Я как раз в это время отошел отлить, увидел сообщение, перезвонил ему и галопом помчался на болото. Что давало Хаку массу времени и возможностей вернуться домой.

Он потер лицо ладонями.

— Я сглупил, Алекс. Надо было доехать до дома Вандеров и позвонить в ворота. Если Хака и не было дома, возможно, был кто-то еще — горничная, да кто угодно, — но тогда я мог бы узнать точно.

— Тебя вызвали на место убийства, и ты поехал.

— Дабофф все равно уже был мертв, к чему тогда спешить? — Майло выругался. — Да, это была логичная реакция. Она же — полное отсутствие креативного мышления.

— Невероятно, — произнес я.

— Что именно?

— Самобичевание Гранитного Человека.

— Верно, — вздохнул лейтенант. — Думаю, для этого надо применить наждачный круг.

Глава 19

Обыск в квартире Дабоффа не дал ничего полезного. Единственный сюрприз был из разряда философии: полное собрание сочинений Айн Рэнд в мягких обложках с загнутыми уголками, спрятанное под матрасом, словно какая-нибудь порнография.

— Ни ножей, ни пистолетов, ни удавок, ни секс-игрушек, ни странных телесных жидкостей, ни подозрительных записок, — резюмировал Майло. — Компьютера тоже нет, но Рейнольдс говорит, что у Дабоффа его никогда и не было. Холодильник, набитый фруктами, овощами и цельнозерновой гадостью. Гимн здоровому образу жизни.

Мо Рид вернулся из Фоллбрука с образцами ДНК не только матери Шералин Докинз, но и пятнадцатилетнего сына покойной. Мать работала экономкой на ранчо какого-то фермера, разбогатевшего на выращивании авокадо. Девон Докинз учился в колледже, а в свободное время подрабатывал на ферме. Смерть матери потрясла его.

— Славная женщина, — сказал Рид. — Описанный ею перелом ноги у Шералин до мелочей совпадает с приметами неизвестной Номер Один. Она не стала откровенничать при Девоне, но потом услала его и выложила все. Шералин со старших классов была проблемной девушкой. Низкая самооценка, алкоголь, наркотики, плохие парни…

— То же самое, что рассказывала нам мать Большой Лоры, — заметил Майло. — Какая-то конкретика по тем «плохим парням» есть?

— Она имела в виду те времена, когда Шералин еще не было двадцати, но даже тогда ее мать не знала никого по имени. В том-то и проблема — Шералин держала свою личную жизнь в тайне и ничего не говорила матери. Они не общались между собой годами. У меня сложилось впечатление, что такой расклад вполне устраивал мать — она хотела попробовать вырастить Девона должным образом. Очень милый парнишка, тяжело было сообщать ему плохие новости.

— Как давно их семья живет там? — спросил я.

— Они переехали в Сан-Диего сразу после того, как отец Шералин ушел из армии. На гражданке он работал снабженцем при школьном округе. Умер двенадцать лет назад. Шералин родилась в Сан-Диего, но после школы, отучившись пару лет в колледже, сбежала из дома. Ее мать никогда не слышала о Трэвисе Хаке, и фотографии, среди которых была и его физиономия, ничего ей не сказали.

— Жизнь и не должна быть простой, — вздохнул Майло.

— Она сказала мне одну вещь, которая может оказаться интересной. Естественно, не при Девоне. У Шералин был пунктик на боли. Не причинять боль, а испытывать ее. Мать сказала, что в подростковом возрасте Шералин резала себе руки, выдергивала ресницы, иногда прижигала себя сигаретами. Иногда, после свиданий с парнями, у нее на шее и плечах виднелись синяки. Мать угрожала отвести ее к психиатру, а Шералин в ответ кричала, чтобы та не лезла не в свое дело, убегала из дома и где-то слонялась по несколько дней. Окончательно дошло до точки, когда Шералин забеременела в шестнадцать лет и отказалась говорить, кто отец ребенка. Она уже сидела на наркотиках, и ее родители опасались рождения инвалида. Когда Девон родился совершенно здоровым, они пытались заставить Шералин, чтобы та позволила им усыновить его. Но девчонка взбесилась, забрала ребенка и сбежала. Три года от нее не было вестей, потом она без предупреждения приехала и оставалась дома пару дней — и все, казалось, было в порядке. Потом вдруг посреди ночи тайно выбралась из дома и уехала, бросив Девона.

— Пунктик на боли, — повторил Майло.

— И на том, чтобы ее душили, — добавил Рид. — Что делает ее легкой целью для садиста, верно? Начали с игры в удушение, как она считала, ради забавы и за деньги; потом он завелся и надавил сильнее, застав ее врасплох. Годится как версия, док?

— Идеально, — согласился я. — Это может быть также мостиком к делу Селены. Вечеринки, на которых она играла, могли стать экстремальными, и девушка могла к этому присоединиться.

— Считала, что у нее все под контролем, но ошиблась, — продолжал теоретизировать Рид.

— История Шералин также напоминает историю Селены, — сказал Майло. — Плохие отношения между матерью и дочерью, побег из дома…

— И что теперь? — спросил Рид.

— Мне звонил шеф, — ответила Майло. — По делу Кейтлин Фростиг.

— Я куда-то влип? — Рид устало сгорбился.

— Нет, у тебя всё в порядке. Он хотел узнать, как у нас продвигается дело об убийствах на болоте. Я дал ему честный ответ, и он притворился понимающим и терпеливым. А потом поднял вопрос о Фростиг.

— Проверяет меня, — вздохнул Мо.

— Его Свирепость лично заинтересован в делах своих подчиненных.

— Он считает, что я должен сделать еще что-то относительно случая Кейтлин? Потому что я сделал все, что только мог.

— Он хотел убедиться, что ты оставил дело Кейтлин до тех пор, пока мы не закончим следствие относительно болотных убийств. Это было еще до сообщения о смерти Дабоффа. Теперь наверняка шеф вдвое сильнее настаивает на этом.

— Ну, ладно… что насчет подкреплений, лейтенант?

— А тебе они нужны?

— Да нет, просто я подумал — еще один труп, и все такое… Ничего пока нет, рекордов по скорости расследования я не ставлю…

Майло похлопал Рида по плечу.

— Это детективный сериал, парень. А значит, никто не ставит никаких рекордов; мы неспешно продвигаемся вперед и надеемся, что всплывёт хоть что-нибудь. Ни один человек, у которого есть хотя бы зачатки мозга — а у нашего Царя-Солнце они есть, — не ждет, что разгадка отыщется уже к четвертой рекламной паузе.

— Ладно, — махнул рукой Рид. — Он действительно упомянул имя Кейтлин?

— Имя и фамилию.

— Наверное, ему позвонили. Ее отец работает у важной шишки из технарей.

— Кейтлин — пропавшая девушка, которую вы ищете? — уточнил я.

Рид кивнул.

— Студентка колледжа. Ушла с работы тринадцать месяцев назад, и с тех пор ее не видели. След холоден, как замороженные крабовые палочки, и они передают это дело мне — второе мое расследование. Если я кого-то разозлил и это свалилось на меня в наказание, я никак не могу понять, кого и как.

— Ты распутал свое первое дело, — напомнил Майло. — Это уже пятьдесят на пятьдесят.

— К сожалению, у нас не бейсбольный матч. — Рид потуже затянул галстук. — Так когда нам можно будет поговорить с Хаком?

* * *

Под «Астон Мартином», «Линкольном» и «Мерседесом» Саймона Вандера растекались лужи воды, мокрый сланец автодворика потемнел от сырости.

— День помывки машин, — отметил Рид. — Или у них есть соответственные службы, или Хак делает это сам. «Лексуса» не видно; может быть, он где-то гоняет на нем. Или это делает мойщик машин.

Он нажал кнопку домофона. Ответа не было. То же самое последовало на следующие две попытки.

Майло поискал номер домашнего телефона Вандеров, позвонил на него, попал на автоответчик и оставил сообщение, деловым тоном попросив Трэвиса Хака выйти на связь. Сердечно так, словно пригласил на игру в покер.

Мы ошивались поблизости от ворот-осьминога. Через двадцать минут появился почтальон и бросил в щель на одном из воротных столбов рекламные листовки и пачку корреспонденции. Рид подошел к нему.

— Вы знаете этих людей?

Почтальон покачал головой.

— Никогда никого здесь не видел. — Он поскреб пальцем ворота. — Привожу заказы и оставляю их здесь; никто даже не выходит, чтобы расписаться.

— Нелюдимый народец, да?

— Богачи. — Почтальон пожал плечами. — Такие люди всегда держат тебя на расстоянии.

— Какого рода заказы?

— Вино, упаковки с фруктами, деликатесы. Хорошо живут, а?

Поправив сумку на плече, он потопал вниз по дороге.

Майло подождал, потом сам спустился по Калле-Маритимо, скрывшись за поворотом. Он вернулся несколько минут спустя.

— Ничего и ни фига, пора отбывать. Можешь оставить ему свои наилучшие пожелания, Моисей.

Рид бросил одну визитку в щель почтового ящика, вторую сунул между воротами и столбиком.

— Думаешь, Хак может просто прятаться?

— Всегда есть такая возможность.

* * *

Мы выехали на Тихоокеанское шоссе. Солнце лило желтоватый свет на океан, напоминающий полурастопленную сине-зеленую мозаику. Перед прибрежным домом Вандеров не было ни следа «Лексуса». Попытки позвонить в ворота и здесь не принесли успеха.

Мо Рид стукнул по высокому деревянному забору, отгораживавшему пляж.

— Что дальше — ров выкопают?

— Это и значит — иметь денежки на что угодно, — философски отозвался Майло.

Мы проехали по шоссе туда-сюда, проверив все заправки до самого Броуд-Бич, нет ли где «Лексуса». На заправке в Палисейдс за галлон высокооктанового бензина брали почти пять баксов. Это не мешало водителям выстроиться в очередь за «обедом» для автомобилей. Хака среди них не было.

Майло предложил:

— Давайте вернемся назад, позвоним патологоанатомам, спросим, как дела со вскрытием Дабоффа. Может быть, они сделали предварительное заключение, да и данные визуального осмотра не будут лишним. Потом надо подтвердить, что неизвестная Номер Три — действительно Демора Монтут. Личность жертв в этом деле вряд ли играет большую роль, но мы не можем позволить себе ошибаться и пустить все на самотек. Та проститутка сказала, что Демора была из Алабамы, но это может быть и Арканзас… что угодно к югу отсюда. Черт, это может быть Аризона или даже Албания. Если мы сможем найти хоть какую-нибудь ее родню, может быть, нам повезет: вдруг Демора рассказывала кому-нибудь о каком-нибудь особо страшном клиенте…

— Вроде того типа, от которого удрала Большая Лора.

— Вроде него, — согласился Майло. — В идеальном мире все так и было бы.

* * *

По возвращении в участок гражданский служащий, которого я никогда прежде не видел, сказал:

— Я пытался дозвониться вам, лейтенант.

— Я не получал сообщений, — ответил Майло.

— Ну, я пытался.

— По какому номеру вы звонили?

Служащий зачитал номер. Последняя цифра была совсем не та.

— Ну, мне его выдали, — без малейшего раскаяния заявил служащий. — В любом случае, с вами пришли поговорить, он все еще наверху, так что это неважно.

Джеймс Роберт (коротко — Боб) Эрнандес был колоритной фигурой — синие глаза, шесть футов роста, мускулистое сложение, волосы цвета меди гладко зачесаны назад; такого же цвета клиновидная бородка достигала четырех дюймов в длину. Он был одет в подвернутые снизу джинсы, потрепанные мотоциклетные ботинки и клетчатую рубашку с закатанными почти до самых плеч рукавами. От мощных запястий до выпуклых бицепсов тянулись татуировки цвета воды в плавательном бассейне. Птичка Твити, Попай-морячок, целующиеся ангелочки. На правой руке красовалось выведенное каллиграфической вязью уверение в вечной верности некоей Кэти. Профессиональная работа, не тюремные наколки. Записей о правонарушениях у Эрнандеса было минимум: вождение в пьяном виде, нарушение ПДД, неявка в суд.

Проверив его по базам данных, Майло вернулся в допросную и уселся на свое место. Во время его недолгого отсутствия я беседовал с Эрнандесом о спорте.

Мо Рид ушел заниматься красивой деревянной шкатулкой, которую Эрнандес принес нам для осмотра. Сначала Рид позвонил патологоанатомам и получил разрешение лично отнести шкатулку в лабораторию доктора Харгроув.

— Человеческие кости, — произнес Майло.

— Именно так они и выглядят, — подтвердил Боб Эрнандес. — Я имею в виду, что я не ученый, но посмотрел картинки в Интернете, и эти кости — точь-в-точь как человеческие пальцы. Достаточно для трех цельных кистей рук.

— Решили проверить?

— Не хотел зря тратить ваше время, сэр.

— Спасибо вам за это. Расскажите еще раз, как вы их нашли?

— Я их не нашел, я их купил, — поправил Эрнандес. — То есть не то чтобы именно их. Целую кучу хлама. Брошенная складская ячейка — если за них не платят несколько месяцев, содержимое идет с аукциона. Так же, как вы поступаете с конфискованными машинами. — Эрнандес улыбнулся. — Я так лишился «Эль Камино».

— Что еще было в той ячейке?

— Мусорные мешки со всяким хламом. Велосипедная рама — я думал, она может оказаться ценной, но оказалось, что это просто металлолом. Несколько старых настольных игр, газеты… Я выкинул все, кроме шкатулки. Она оказалась красивой, резное дерево. Потом я обнаружил, что лежит внутри. Я был совершенно уверен, что это кости пальцев, потому что ни на что другое они не походили. Поэтому я позвонил в Тихоокеанское подразделение, и меня направили к детективу Риду, а он сказал прийти сюда. Ну, вот я и здесь.

— Шкатулка была завернута?

— Да, в один из мусорных мешков. Оказалось, это бразильский палисандр — редкое дерево, находится под угрозой исчезновения. Было бы лучше, если б в ней оказались драгоценности или деньги.

— Как давно это было, мистер Эрнандес?

— Две недели назад. Я пытался найти, чем бы еще эти кости могли быть, но, судя по всему, они человеческие. Так что я не мог выставить их на «И-бэе», это было бы неправильно.

— На «И-бэе» принимают такие вещи?

— До этого я не дошел, — признал Эрнандес. — даже и не пробовал. Может быть, я и смог бы продать их, но потом услышал по телевизору об этих убийствах. — Он внимательно посмотрел на Майло. — Четыре женщины, а это болото довольно близко к тому складу… Я знаю, что тут три руки, а не четыре; возможно, это ничего не значит, но я подумал, что надо бы заявить о такой находке.

— Вы правильно поступили, мистер Эрнандес. Где находится этот склад?

— Тихоокеанские общественные склады, на бульваре Калвера почти у самого перекрестка с бульваром Джефферсона.

— А вы живете в Альгамбре?

— Ага, именно там.

— Вы приехали на аукцион издалека.

— Не так уж это и далеко по сравнению с другими местами, где я бывал, — возразил Эрнандес. — Один раз я доехал до Сан-Луис-Обиспо. — Он улыбнулся, показав желтые зубы. — Черт, да я поехал бы и в Лодай, если б наклевывалась хорошая сделка.

— Аукционы — ваше основное занятие?

— Неа; я выучился на ландшафтного рабочего и ищу работу.

— Давно ищете?

— Слишком давно. — Эрнандес откинулся на спинку стула и ухмыльнулся. — Мои братья сказали, что так и будет.

— Как — так?

— Ну, что будут личные вопросы. «Давай, будь примерным гражданином, Бобби, но на тебя будут смотреть, как на подозреваемого, потому что у нас такая работа. Мы никому не верим».

— Ваши братья служат в полиции?

— Джен — в полицейском департаменте Ковины, Крейг — в Южной Пасадине. Отец — отставной пожарник. Даже мать на госслужбе — полицейский диспетчер в Западной Ковине.

Майло улыбнулся.

— А вы нонконформист.

— Не обижайтесь, лейтенант, но полиция не сможет заплатить мне достаточно для того, чтобы я согласился все время торчать в машине или в офисе. Дайте мне экскаватор и пять акров — и я проверну все моментом. К слову сказать, мне надо бы идти. У меня собеседование в парке Канога. Они пересаживают большие пальмы, и я знаю, что это работа по мне.

Майло записал его данные, снова поблагодарил его и пожал ему руку.

Уже от двери Эрнандес сказал:

— Еще одно, сэр. Это не главная причина, по которой я приехал, но мне назначено судебное слушание относительно моих штрафов, и если вы не против замолвить за меня словечко…

— Вам посоветовал это ваш адвокат?

— Нет, это была моя идея. Но он подумал, что это может помочь. И мои братья тоже. Вы можете позвонить им, они скажут. Если я слишком многого прошу, просто скажите, и я не буду поднимать этот вопрос.

— Кто ваш адвокат?

— Какой-то свеженький выпускник, из государственной защиты, — ответил Эрнандес. — Мэйсон Сото. Его куда больше интересует, как остановить войну в Ираке.

Майло записал имя и телефон Сото.

— Я скажу ему, что вы оказали огромную услугу полиции Лос-Анджелеса, Боб.

Эрнандес просиял.

— Спасибо, сэр, я очень это ценю. Те кости… сначала я подумал, что они могут быть от какой-нибудь анатомической модели. Ну, знаете, по которым учатся врачи. Но в них не было никаких отверстий, за которые их могли бы скрепить друг с другом. Это просто разрозненные кости.

Он коротко, с силой дернул себя за бороду.

— Не знаю, зачем человеку в здравом уме могло бы такое понадобиться.

Глава 20

Тихоокеанские общественные склады представляли собой целый квартал выкрашенных в бежевый цвет бетонных зданий-коробок, обнесенных двадцатифутовым решетчатым ограждением. Надпись на рекламном щите, начертанная десятифутовыми ярко-оранжевыми буквами, обещала особо выгодные условия хранения. Логотипом компании был штабель чемоданов.

Мы проехали мимо и засекли, за какое время отсюда можно добраться до болота, потом повернули обратно. Шесть минут в одну сторону, при умеренной скорости езды.

На столбе над въездом на стоянку при складах торчала камера наблюдения. Роль офиса исполнял сборный домик из гофрированного железа. За рабочим столом сидел один-единственный молодой человек коренастого сложения, явно отчаянно скучавший. На его оранжевой рубашке-поло был изображен все тот же логотип, а нагрудный бейджик извещал, что служащего зовут Филип. На стойке обложкой вверх лежала раскрытая биография Томаса Джефферсона. Из радиоприемника неслись оживленные реплики спортивного комментатора.

Майло взглянул на книгу.

— Любитель истории?

— Студент. Чем могу помочь вам?

— Полиция.

При виде полицейского значка Филип моргнул.

— В одной из ваших ячеек обнаружено нечто незаконное, — сообщил Майло. — Номер четырнадцать пятьдесят пять.

— Незаконное? Типа наркотиков?

— Давайте просто остановимся на «незаконном». Что вы можете сказать об этой ячейке?

Филип полистал гроссбух.

— Она свободна.

— Мы знаем это, мистер…

— Фил Стиллуэй.

— Обсуждаемый предмет был обнаружен, когда содержимое было продано с аукциона две недели назад, мистер Стиллуэй.

— Я работаю здесь всего неделю.

Майло постучал пальцем по гроссбуху.

— Не могли бы вы проверить, кто брал в аренду эту ячейку?

— В этом формуляре ее нет, здесь только занятые ячейки.

— Занятые? Вы поселяете туда жильцов?

Филип икнул.

— Нет, сэр, я имею в виду — занятые материальными принадлежностями. Никто в них не живет, это противозаконно.

Майло подмигнул и ухмыльнулся.

— А, вы пошутили, — вздохнул с облегчением Филип.

— Кто арендовал ячейку четырнадцать пятьдесят пять и когда?

Филип сделал два шага, сел за компьютер и начал клацать по клавиатуре.

— Здесь сказано, что за нее не платили два месяца, и две недели назад… хм… действительно был аукцион, и все содержимое оттуда вывезли. — Клац, клац. — Сказано, что договор аренды был заключен четырнадцать месяцев назад. Один год был оплачен вперед, потом двухмесячная задолженность.

— Как оплачивалась аренда.

Клац-клац-клац.

— Написано, что наличными.

— Кто арендовал?

— Некий Сойер, запятая, инициал Т.

— Адрес?

— Абонентский ящик тридцать четыре восемьдесят девять, Малибу, Калифорния, девяносто сто пятьдесят шесть.

Почтовый индекс Малибу был 90265. Майло, нахмурившись, скопировал информацию.

— Какие еще сведения предоставил этот Сойер, Т.?

Филип зачел телефонный номер с кодом 818.

Код Малибу был 310, но с повсеместным распространением сотовых телефонов это теряло смысл.

— Хорошо, давайте глянем на записи ваших камер, — сказал Майло.

— То есть?

— Камера на въезде.

— А, эта, — сообразил Филип. — Она работает только с восьми вечера, когда ворота закрываются, а арендаторы хотят попасть к ячейкам.

— Вы запираете ворота в восемь вечера?

— Да, но те, кто внесли залоговую сумму, могут получить электронный ключ с круглосуточным доступом.

— Когда именно включаются камеры?

— Когда в офисе никого нет.

— В какое время?

— Вечером, после восьми, — ответил Филип.

— У Т. Сойера был электронный ключ?

Филип снова заклацал по клавиатуре.

— Проверяем ячейку… Да, похоже, он так и не вернул этот ключ, так что залог ему не возместили. Двести долларов.

— Ясно, — кивнул Майло. — Давайте посмотрим записи. Давностью более двух недель.

— Это было бы хорошо, но увы, невозможно, — ответил Филип. — Перезапись идет каждые сорок восемь часов.

— Два дня, а потом все стирается? Ничего себе, крутая у вас безопасность…

— Эта незаконная вещь — она опасна? Типа токсичных отходов или еще чего-нибудь такого? Мои родители не в восторге от того, что я тут работаю, — опасаются относительно вещей, который мы принимаем на хранение.

— Ничего ядовитого или радиоактивного, — заверил Майло. — Кто-нибудь из служащих компании может рассказать нам что-либо о мистере Сойере?

— Я могу спросить, но вряд ли. Все, что нам нужно, хранится здесь. — Он постучал по компьютеру.

— Давайте взглянем на записи за последние сорок восемь часов.

— Конечно. — Филип потянулся влево и включил видеомагнитофон, выведя запись на монитор. Экран стал серым — и остался таким.

— Хм-м, — произнес Филип и снова застучал по клаве. Ничего не изменилось. — Что-то не показывает. Я не знаю…

— А вы сделайте, чтобы показало, Фил.

После многочисленных обращений к меню «Помощь» и нескольких фальстартов монитор выдал зернистую черно-белую картинку въездных ворот. Статический снимок, но хотя бы время на нем было отмечено. Камера висела наклонно, давая вид на выезд к стоянке — пятнадцать футов асфальта довольно далеко от парковочных мест.

— Все, что вы хотели знать о подъездной дорожке, но боялись спросить, — съязвил я.

Фил улыбнулся было, но заметил выражение лица Майло и передумал.

Экран снова стал серым. Затем всплыло сообщение об ошибке.

— Похоже, техника неисправна, — сказал Филипп. — Надо сообщить об этом.

— Включите быструю перемотку; проверим, есть ли еще что дальше.

Филип подчинился. Больше ничего на записи не было.

— Дайте нам ключ от ячейки четырнадцать пятьдесят пять.

— Наверное, это можно…

— Подумайте вот о чем, — напомнил Майло. — Если там есть что-то опасное, то влипнем мы, а не вы.

— Мне все равно придется остаться здесь, — ответил Филип, залезая в ящик стола. — Вот этот должен подойти. Если нет, я не знаю.

* * *

По пути к ячейке я произнес?

— Т. Сойер.

— Приятель Гека… или Хака?[22] Ха-ха, очень смешно.

Внутри здания, перекрещиваясь, тянулись узкие сумрачные коридоры со стенами, сложенными из бетонных блоков. Через равные промежутки в стенах были расположены фанерные двери с разнообразными навесными замками, порой весьма серьезного вида.

На ячейке 1455 висел стандартный замок — видимо, за счет компании. Майло надел перчатки, отпер дверь, и за ней открылись пятьдесят квадратных футов темной пустоты.

Пол чисто выметен, ни пылинки. В коридор просачивался запах хлорки.

Лейтенант потер глаза и пробежался лучом фонарика по всем поверхностям.

— Стоит ли тратить зря время и силы экспертов?

— Зависит от того, насколько сильно тебе нужно прикрыть свою задницу.

— Скажу им проверить все с люминолом; может, повезет.

Мы вернулись в офис. Филип играл на служебном компьютере в какую-то игру — по экрану бегали ярко одетые ниндзя, космические пришельцы и женщины с темными раскосыми глазами и бюстами, не поддававшимися воздействию гравитации.

— Уже? — спросил он, продолжая орудовать мышкой.

— В освободившихся ячейках всегда проводится уборка? — осведомился Майло.

— Угу.

— С хлоркой?

— Это специальное распоряжение, которое мы получили из головного офиса, — объяснил Филип. — Убивает все, так что следующему арендатору не нужно беспокоиться ни о чем.

— Какая заботливость! — хмыкнул Майло.

— Ага. — На экране из огромного фиолетового облака вылез размахивающий копьем демон. Филип моргнул, подался вперед и приготовился к схватке.

* * *

Майло рванул машину с места и всю дорогу до участка изображал гонки NASCAR по боковым улицам. Ему не терпелось проверить, не пришел ли ордер на обыск жилья Трэвиса Хака в доме Вандеров.

От помощника прокурора, с которым он разговаривал до сих пор, толку было мало, но у Майло была еще парочка в запасе.

— Джон Нгуен иногда идет нам навстречу в таких вопросах.

— Прокурор-сёрфинг, — усмехнулся я.

— К слову о токсичных отходах.

Я оставил его бодаться с исполнительной системой и поехал домой, думая о коренных зубах и резцах.

Деморе Монтут, основной кандидатке на неизвестную Номер Три, был пятьдесят один год — по стандартам уличных тружениц она уже была древней, как помет мамонта. На снимке десятилетней давности, который откопал Мо Рид, мы увидели морщинистое лицо с впалыми щеками и набрякшими веками, голову венчала спутанная шевелюра платинового цвета. Жизнь, которую она вела, не способствовала физическому и психическому здоровью — на вид ей было далеко за шестьдесят.

И все же она сохранила зубы.

Удачная генетика? Или полный набор зубов был последним, что осталось от ее гордости, результатом тщательнейшего ухода?

Я поискал заведения, предоставляющие бесплатные стоматологические услуги в округе Лос-Анджелес, нашел восемь и стал обзванивать их, пользуясь своей врачебной должностью.

Мне повезло на четвертом номере — районная поликлиника при стоматологическом колледже располагалась на Роуз-авеню, к югу от бульвара Линкольна. В пешей доступности от гаражной квартиры Селены Басс.

И в нескольких минутах езды от Птичьего болота.

Я спросил регистраторшу, когда мисс Монтут посещала их в последний раз.

— Она числится в наших записях; это все, что я могу вам сказать.

— Кто был ее стоматологом?

— Доктор Мартин. Она сейчас принимает пациента.

— Когда она освободится?

— У нее занят весь вечер — вы сможете подождать на линии?

— В этом нет необходимости.

* * *

Вспомогательный стоматологический центр Западного округа представлял собой переделанную розничную лавочку, вклиненную между кафе-мороженым и магазином винтажной одежды. Оба соседних заведения посещали вполне приличные люди, но перед широко открытой дверью клиники ошивались двое бездомных — они курили и громко смеялись. Имущество одного из них было свалено прямо на тротуаре. Другой держал в руках вставные челюсти и шамкал черным беззубым ртом:

— С ними так круто, мистер Лемон!

— Дай мне попробовать! — потребовал Мешочник.

— С тебя банка супа!

— По рукам!

Увидев меня, они приостановили обмен. Две обветренных руки преградили мне путь, когда оба бездомных начали одновременно клянчить у меня деньги:

— Монетку на завтрак, прохвессор!

— Уже вечер, мистер Лемон. Блинчиков для народа!

— Пудры для народа!

Они стукнулись ладонями и хрипло, булькающе рассмеялись.

Я дал каждому по пятерке, и бомжи, удивленно ухнув, отошли в сторонку. Когда они попытались провернуть тот же самый трюк с женщиной в цветных леггинсах, которая вышла из кафе-мороженого, сжимая два рожка пломбира, посыпанного колотой карамелью, она просто рявкнула:

— А ну, отцепитесь!

* * *

В приемной клиники, выкрашенной в голубой цвет, сидела полная женщина с испуганными глазами, держа на руках завывающего ребенка; она то и дело бросала взгляд на старикашку с испитым лицом, прикорнувшего на стуле. Одежда у него была грязная. Будь он не в приемной, а снаружи, вместе с теми двумя типами, сцена называлась бы «Три товарища». В углу, напряженно выпрямив спину, сидел тощий, но при этом дряблый парень лет двадцати, с «ирокезом» на голове, с наколками на руках, без переднего зуба и с мрачным взглядом.

Регистраторша была симпатичной, белокурой и крепкой. Черная майка-топик открывала гладкие загорелые руки и плечи. Когда я назвался, она вспомнила мое имя, и ее улыбка погасла.

— Доктор Мартин все еще занята, сэр.

— Я подожду.

— Это займет некоторое время.

— Когда у нее будет перерыв, сообщите ей, пожалуйста, что Демора Монтут, возможно, мертва.

— Мерт… — Она судорожно прижала ладонь к губам. — Что вы за врач такой?

Я показал ей свою карточку консультанта Лос-Анджелесской полиции.

Губы у нее дрогнули, вид сделался совершенно больной.

— О, Боже… Подождите.

Она скрылась за задней дверью.

Парень с «ирокезом» пробормотал:

— Все умирают.

* * *

Фэй М. Мартин, врач-стоматолог, была красивой женщиной лет тридцати с небольшим, с кожей цвета слоновой кости и лицом в форме сердечка, обрамленным блестящими каштаново-рыжими волосами; глаза у нее были темные и большие, а роскошную фигуру не мог скрыть даже белый халат. Потрясающее сходство с Робин — она могла бы быть младшей сестрой Робин, и черт меня побери, если у меня ничего не шевельнулось в штанах.

Стараясь сохранять профессиональное спокойствие, я пожал ей руку. Ее деловитость и мои размышления о Деморе Монтут помогли этому.

Проведя меня в пустой кабинет, она спросила, что психолог делает в полиции. Я выдал ей краткую сводку, которой она, похоже, и удовлетворилась.

В комнате пахло сырой вырезкой и мятой. На стенах висели плакаты, рассказывающие о правильном уходе за ротовой полостью, и устрашающие фотографии того, что происходит, если этим уходом пренебречь. Емкости с бесплатными зубными щетками и пастой соседствовали с хромированными щупами, щипцами и баночками с ватными шариками. На краю стола лежала ярко-красная амбулаторная карта.

Фэй Мартин устроилась на вращающейся табуретке, положив руку на карту. Она закинула ногу на ногу и расстегнула халат, явив моему взору черную блузку, черные брюки и неправильной формы кусок аметиста, висящий на золотой цепочке. Фигура у нее была чуть полнее, чем казалось с первого взгляда. Сама доктор Мартин, похоже, совершенно не сознавала, какое впечатление производит.

Помимо табурета, единственным сидением в кабинете оставалось стоматологическое кресло с полностью откинутой спинкой. Доктор произнесла: «Извините», — встала и привела спинку кресла в вертикальное положение. Я неловко уселся на это ложе пыток.

— Откройте рот и покажите зубки… извините, я просто в ужасе от известий про Демору, отсюда и дурацкие шутки.

— Да уж, тут не до шуток, — согласился я.

— Думаю, да… Полагаю, это была насильственная смерть?

— Если труп, который мы нашли, ее, — то да.

— Труп. — Фэй Мартин снова уселась на табурет. — Бедная Демора. Вам известно, кто это сделал?

— Пока нет. Точное опознание жертвы может нам помочь. — Я описал аномалии с зубами, которые перечислила нам доктор Харгроув.

— Это она, — кивнула Фэй Мартин. — Черт!

— Вам не нужно проверять по рентгеновским снимкам?

— Я проверю, прежде чем утверждать это под присягой, но я уже знаю, что это она. Такое сочетание аномалий — большая редкость. Мы с Деморой обычно шутили на этот счет. Молочные зубы… «Наверное, я никогда не повзрослею, доктор».

Она взяла со стола карту, несколько секунд читала ее, потом положила обратно.

— У нее был приятный смех. Все остальное в ней было… именно таким, как можно ожидать при ее образе жизни. Но зубы у нее были, как у здоровой женщины.

Доктор Мартин колупнула ненакрашенным ногтем пуговицу своего халата.

— Она была хорошим человеком, доктор Делавэр. Почти всегда веселой. Мне это кажется очень примечательным, учитывая ее ситуацию.

— Похоже, вы довольно хорошо ее знали.

— Настолько, насколько можно знать человека при таком раскладе. Не считая детей, мы обычно обслуживаем случайных клиентов. Но Демора регулярно приходила на осмотр и профилактику.

Фэй снова сверилась с картой.

— Она ходила к нам три года. В первые шесть месяцев наблюдалась у доктора Чена. Он ушел на пенсию, и она перешла ко мне.

— У ваших пациентов есть постоянные стоматологи?

— Когда рабочая нагрузка позволяет, мы стараемся набрать как можно больше частной практики. С Деморой работать было легко, ей нужна была только чистка… а, да, еще в самом начале она заменяла амальгаму.

— Зачем ей требовалась постоянная чистка ротовой полости?

— У нее довольно быстро образовывался зубной камень — но в этом нет ничего необычного. — Фэй снова повертела в руках карту. — К доктору Чену она ходила два раза в год, но я назначала ей прием каждые три месяца — чтобы следить не только за ее зубами, но и за общим состоянием здоровья. Я видела, что она будет регулярно ходить к врачам только в том случае, если я ее направлю.

— Демора доверяла вам?

— У меня всегда находилось время на то, чтобы выслушать ее. Честно говоря, мне нравилось болтать с ней. Иногда это было забавно. К сожалению, она перестала приходить… — Доктор Мартин перевернула страницу. — …пятнадцать месяцев назад. Когда она умерла?

— Вероятно, примерно тогда же.

— Мне следовало знать, что что-то случилось, — она всегда была пунктуальной. Но номер телефона, который она оставила, был неактивен, и я никак не могла связаться с ней.

— Меня удивляет, что она так следила за своими зубами.

— Корни зубов у нее были чрезвычайно длинные — трудная задача для врача. Это ей сказал другой стоматолог — много лет назад, — и для нее это стало предметом гордости. И к тому же ее фамилия… «Монтут — это карма, доктор[23]. Я — Зубная Королева». В других отношениях гордиться здоровьем ей не приходилось.

— Какие проблемы со здоровьем у нее были?

— Какие угодно, — пожала плечами Фэй Мартин. — Артриты, бурситы, острые приступы панкреатита, больная печень, как минимум один раз перенесенный гепатит А, о котором мне известно, обычные венерические заболевания… По крайней мере, ВИЧ у нее не было. Не то чтобы это теперь имело какое-то значение.

— Куда вы направили ее с этими проблемами?

— В бесплатную клинику «Марина-Мерси». Я звонила туда, чтобы узнать, последовала ли она моему направлению. Однако Демора приходила только за предписаниями и рецептами, но не на регулярные процедуры.

— Там она не доверяла никому, — предположил я.

Карие глаза Фэй Мартин, обрамленные густыми ресницами, пристально взирали на меня. Щеки ее порозовели.

— Кажется, я вторглась в вашу область медицины, не имея на это лицензии…

— И это хорошо. Вы первая, кто хоть что-то о ней знает, — насколько нам удалось хоть что-нибудь отыскать. Мы не нашли ни ее родственников, ни друзей.

— Это потому, что у нее не было друзей. Или так она утверждала. Она говорила, что не любит людей, и больше всего ей нравится гулять в одиночестве. Она называла себя «одинокой плохой девчонкой». С семьей она порвала еще тогда, когда жила в Канаде.

— А где именно в Канаде?

— В Альберте.

Я рассмеялся.

— А нам говорили, что в Алабаме.

— Ну, и то, и другое на «А», — пожала плечами Фэй Мартин.

— Почему она порвала с родными?

— Они были фермерами, религиозными фундаменталистами. Демора почти ничего о них не говорила. Она приходила очистить зубы от камня, она что-то говорила, я слушала. Такое случается чаще, чем можно подумать. — Она откинула с лица прядь волос. — На стоматологическом факультете психологию не преподают, но мне это, несомненно, пригодилось бы.

— Есть в ее карте что-нибудь такое, что помогло бы нам узнать о ней побольше?

— Официальные записи касаются только состояния зубов и десен; все остальное, что рассказывала мне Демора, оставалось между нами. Но я сделаю для вас копию. Если у вашего патологоанатома будет время, он — или она — может провести официальное сравнение. Если нет, то пришлите мне ваши данные, и я сама это сделаю.

— Спасибо. А что именно оставалось между вами?

— То, чем она зарабатывала. Демора хотела, чтобы я с самого начала знала, что она «плохая девчонка». Занимается любовью за деньги — хотя такие термины она не использовала. Не подумайте, будто мы только об этом и говорили — обычно это была просто пустая болтовня. Демора приходила веселая, смеясь над какой-нибудь шуткой, которую услышала на улице, пыталась пересказать эту шутку, сбивалась, и мы обе хихикали. На некоторое время я забывала о том, кем она была, мы были словно две подружки, беседующие о пустяках. Но в ее последний визит, пятнадцать месяцев назад, все было иначе. Во-первых, она выглядела куда лучше, чем прежде. Хороший макияж — не та дикая раскраска, которую она наносила для работы. Приличная одежда, волосы вымыты и уложены… Конечно, годы маргинальной жизни ничто не сможет отменить, но в тот день я получила представление о том, как она могла бы выглядеть, обернись все по-другому.

— Мы видели только снимок, сделанный во время одного из ее приводов в полицию, — сказал я.

Фэй Мартин нахмурилась.

— В строении лица я разбираюсь хорошо, а у Деморы оно было пропорциональным и симметричным. У нее были все задатки для того, чтобы стать красавицей, доктор Делавэр. В тот день это наглядно проявилось. Я сказала ей, что она хорошо выглядит, и спросила, не готовится ли она к чему-нибудь важному. Демора ответила, что у нее свидание с бойфрендом. Это меня удивило — она никогда не говорила о каких-либо мужчинах, кроме клиентов.

— Вы сомневались в ее утверждении относительно бойфренда?

— Даже со здоровыми зубами и в приличном виде Демора выглядела сильно побитой жизнью. А мужчина, которого она описывала, был моложе ее, к тому же симпатичный.

— Насколько моложе?

— Она не уточняла, однако называла его «мальчиком». «Чудесный мальчик, я могла бы быть его мамашей, но он любит зрелых баб». Честно говоря, я считала, что она все придумывает, или, по крайней мере, преувеличивает. После того, как я закончила работать с ее зубами, и моя ассистентка вышла из кабинета, Демора начала рассказывать о сексуальной стороне своих отношений с «бойфрендом», и впервые я увидела намек на… думаю, это можно назвать возбуждением. Хотя я гадала, не стала ли Демора жертвой какой-нибудь жестокой шутки. Она могла принять деловые отношения с одним из клиентов за личные.

— Влюбиться в клиента? — уточнил я.

— Она сказала мне, что это какой-то не такой клиент, что ему нравится причинять ей боль. И что ей нравится, когда ей причиняют боль.

— Каким образом это происходило?

— Я не спрашивала. Подробности этого садо-мазо меня не интересовали — даже, наоборот, отталкивали, если говорить честно. Я предупредила ее, чтобы она была осторожна, но Демора сказала, что они просто играют в игры.

— Она использовала именно это слово?

— Да, игры. Потом она сжала руками свое горло, высунула язык и свесила голову набок. Как будто ее задушили. — Фэй прищурила темные глаза. — Именно так она и умерла?

— Патологоанатомы обнаружили следы, указывающие на удушение, однако от тела остались только кости.

— Боже мой, — выдохнула дантист. — Это не было ее фантазией, это действительно случилось!

— Что еще она сказала об этом «бойфренде»?

— Дайте я подумаю. — Доктор Мартин потерла гладкий лоб между тщательно оформленными бровями. — Она сказала… теперь я желаю, что не выжала из нее подробности… так вот, она сказала, что любит гладить его по голове, и что он — ее талисман на удачу. Это была одна из игр, в которые они играли, — она гладила его по голове, а он делал то, что хотел; именно так она сказала — «он делает то, что хочет, все, что хочет». Демора сказала, что ей нравится его голова, такая гладкая… «Как попка у младенца». Так что, полагаю, он был лысый. — Доктор нахмурилась. — Я выдала ей новую зубную щетку и тюбик «Колгейт Тотал». — Она снова поднялась с табурета. — Давайте, я сделаю для вас копию карты.

— Это может оказаться полезно, — согласился я. — И вам не следует сожалеть о том, что было.

Дантист обернулась и улыбнулась.

— По крайней мере, кто-то прошел курс психологии.

Глава 21

Помощник окружного прокурора Джон Нгуен поглаживал бейсбольный мяч.

Драгоценный мяч от команды «Лос-Анджелес доджерс», украшенный множеством автографов знаменитостей. Еще три мяча в пластиковых упаковках красовались на полке вместе со сводами законов и папками с делами. Нгуен занимал достаточно высокое положение, чтобы расположиться в угловом офисе на семнадцатом этаже Центра криминального правосудия имени Клары Шортридж Фольц. Фольц была первой женщиной-адвокатом на Западном побережье. Я гадал, что бы она подумала об этом безликом двадцатиэтажном здании, носящем ее имя.

Из окон были видны крыши делового центра и бездушно-правильные парковочные площадки; зелени здесь почти не было. Мы с Майло и Ридом расположились возле рабочего стола Нгуена, и в кабинете стало тесно.

— Вот как? — переспросил юрист, лаская туго зашнурованный шов мяча. — У возможной жертвы был возможный клиент, и он — также вероятно — был воображаемым бойфрендом с лысой головой?

— Плюс то, что Большая Лора Ченовет едва удрала от бритоголового убийцы, — напомнил Рид, — а Селена Басс села в машину с каким-то лысым.

— Оба случая воспроизведены со слов третьих лиц, по их воспоминаниям, что делает их дважды недостоверными. Вы что, не следите за массовой культурой? Бритая голова — это новый шик. — Нгуен коснулся собственных черных густых волос, коротко остриженных «под ежик». — Извините, но никто не даст вам ордер на этом основании.

— Ну же, Джон, тут не только это, — сказал Майло. — Трэвис Хак явно проявляет скрытность.

— Не быть дома, когда вы соизволите явиться без предупреждения, — это скрытность? К тому же он был в шапке, и вы не можете быть уверены, что он бреет голову.

— То, что было видно из-под шапки, явно было чисто выбрито.

— А что, если он бреет голову по бокам, а на макушке оставляет волосы? Как тот чудик в старом фильме Дэвида Линча… ну, вы поняли, о ком я.

Молчание. Нгуен продолжил:

— Бритоголовый. А что, если вы сорвете с него шапку — и обнаружите под ней дреды длиной в фут? Вы полагаетесь на какие-то расплывчатые описания, которые могут не стоить даже блошиного плевка. Но я не буду вас останавливать, стройте предположения и дальше. Я просто не смогу никому замолвить за вас словечко, слишком все шатко.

Его глаза остановились на снимке Трэвиса Хака, сделанном при регистрации на права.

— Тут у него достаточно длинные лохмы. Но, допустим, он побрил голову. Вам придется доказать, что это произошло в определенный период, который совпадает с тем временем, когда Селену видели в компании бритоголового парня. Да нет, еще дальше — к с моментом исчезновения Монтут. Когда это было, два года назад?

— Пятнадцать месяцев, — уточнил Майло.

Нгуен снова поигрался с бейсбольным мячом.

— Я уверен, что ваши инстинктивные догадки в адрес этого типа верны, Однако улики слишком слабые. Но давайте немного погрешим против истины и скажем, что вы накопали достаточно свидетельств, чтобы мистер Хак стал явным подозреваемым. У нас по-прежнему проблемы с тем, чтобы попасть в дом. Это не его жилье, оно принадлежит его работодателю. Который подозреваемым не является.

— Пока нет, — обронил Мо Рид.

Нгуен покатал мяч в пальцах.

— Вы что-то хотите мне сказать? Дополнить картину?

Майло рассказал о свингерских вечеринках, которые Селена Басс описывала своему брату, и о последующем ее найме в качестве учительницы фортепиано для Келвина Вандера. Напомнил о том, что семья Вандеров уехала из города.

— Ну ладно, от плохой девчонки до преподавательницы Баха — это прогресс, — сказал Нгуен. — И что?

— Или Бах был прикрытием для того, чтобы она постоянно появлялась в этом доме, — произнес Рид.

— Богатые люди с причудами? — фыркнул Нгуен. — Парень, это голый-вудский сценарий. Кто скажет, что «свингерские вечеринки» представляют собой что-то большее, нежели славные, невинные забавы для взрослых? Нет никакой связи с садо-мазо-штучками, в которых предположительно участвовали две ваших проститутки. И, честно говоря, та, другая проститутка, как ее там… Ченовет? Не похоже, чтобы она позволила кому-нибудь связывать ее. Совсем наоборот.

— Мы нашли у Селены стек…

— Может, она любила верховую езду. Девушкам иногда это нравится. — Нгуен развернулся вместе с креслом, положил бейсбольный мяч на пластиковую подставку и любовно накрыл его сверху прозрачной коробочкой. — Знаю, что я веду себя как сволочь, но в противном случае вы можете влипнуть еще хуже, так что лучше действовать осторожно.

— То есть?

— Найдите свидетельства повесомее.

— Если Вандеры дадут разрешение на обыск, будет ли это распространяться на жилье Хака? — спросил я.

Нгуен откинулся на спинку кресла.

— Интересный вопрос… это может зависеть от того, какое соглашение Хак заключил с Вандерами. Являются ли его комнаты неотъемлемой частью его платы? Если так, то это законно обусловленное место проживание, точно так же, как любое другое съемное жилье, и только его обитатель может дать разрешение на вторжение.

— Если обитатель все еще находится по месту проживания.

Нгуен улыбнулся.

— Вы могли бы быть законником, док. Да, если он освободил жилье и Вандеры дадут разрешения, то добро пожаловать. А если не было никакого формального соглашения, входящего в условия работы, и он просто поселился в их доме, полагаю, его можно рассматривать как гостя. Сколько он прожил там?

— Три года, — ответил Рид.

— Нет, это уже явно не гость. Следует помнить еще об одном: даже если вы получите бумагу на обыск в комнатах, вещи Хака не подпадают под это разрешение, если только он не бросил их. Тут нельзя действовать поспешно и небрежно; должны быть явные свидетельства того, что имущество оставлено владельцем. Именно на такие вопросы частной собственности суд особенно обращает внимание… хотя внешние поверхности постоянно стоящей в комнатах мебели, которая прежде принадлежала Вандерам, могут быть… вы вполне сможете осмотреть мебель хотя бы снаружи. — Юрист почесал в затылке. — Честно говоря, без более тщательного расследования я даже не буду строить догадки. Это не те вещи, которые могут всплыть сами собой. — Он улыбнулся. — Вы можете даже довести дело до суда, но при этом упустить преступника.

— Если мы получим разрешение от Вандеров и обнаружим что-нибудь подозрительное при визуальном осмотре… — начал Майло.

Нгуен прижал ладони к ушам.

— Что? — спросил лейтенант.

— Это может сработать для тупого головореза из бара. Ну, конечно, при визуальном осмотре. Хак не отвечает на ваши телефонные звонки — он явно не намерен сотрудничать. И кто поверит, что он оставит на виду улики?

— Тупые преступники существуют, — произнес Мо Рид. — Без них наша работа была бы такой же веселой, как инфаркт.

Майло метнул на него острый взгляд, в котором сквозило веселое изумление, потом снова повернулся к Нгуену.

— Детектив Рид верно отметил, Джон. Что если Хак решил, будто под него не подкопаешься, и стал слишком самоуверен? Мы должны попасть в его комнаты и застать его врасплох, иначе не получится.

— Если он вообще там, Майло. За два дня наблюдения никто из вас не видел, чтобы он входил или выходил, а «Лексус» так и пропал с концами. Вы детективы. Для вас это не выглядит как внезапный побег?

— Ты баллотируешься на должность президента Клуба Пессимистов, Джон?

— Я думаю об этом, — ответил Нгуен, — но в этом клубе слишком веселый народец.

— Даже если и так, это даст нам преимущество, — вставил Мо Рид. — Если кто-то сбежал, не намереваясь возвращаться, то вещи, которые он оставил, можно считать брошенными, верно?

Нгуен внимательно изучил молодого детектива.

— А в полиции Лос-Анджелеса, однако, подрастают умники… Да, если будут неоспоримые свидетельства того, что он выехал безвозвратно, то вы можете спокойно обыскивать его шмотки. Но, поверьте мне, это нелегко — суд будет настаивать на том, что это был всего лишь отъезд в отпуск с сохранением права на частную собственность.

— Отъезд подальше от нас? — переспросил Рид. — Это указывает на виновность.

— Подальше от работы, скуки, чего угодно, от чего ему хочется сбежать, детектив Рид. Идея в том, что Отцы-Основатели пожелали, дабы люди могли насладиться красотами Йосемитского парка, не боясь по возвращении домой обнаружить, что полиция перевернула их жилище вверх дном. А для этого конкретного подозреваемого побег может быть расценен чем-то иным, нежели свидетельством виновности. В конце концов, в детстве он попал в тюрьму по сфабрикованному обвинению. Какой повод может быть весомее для того, чтобы избегать общения с копами?

Рид, приуныв, оттянул пальцем воротник своей рубашки.

— Послушайте, — продолжал Нгуен, — если вы получите разрешение от Вандеров, это уже будет кое-что. Но обязательно получите его в письменном виде. По крайней мере, вы сможете войти в дом, осмотреть комнаты, пообщаться с другими людьми — горничной, садовником, кем-нибудь еще… Вдруг у них найдется что-нибудь на Хака.

— Пока что мы не видели присутствия другого персонала, помимо самого Хака, — сказал Майло.

— Но поместье огромное, там должен быть кто-нибудь еще, — возразил Рид.

Нгуен встал.

— Рад был поболтать с вами, парни, но сейчас у меня совещание.

* * *

Когда мы вышли на стоянку, у Рида зазвонил мобильник.

— Лиз Уилкинсон, — сообщил он по завершении разговора и покраснел. — То есть доктор Уилкинсон. Она хочет поговорить насчет костей рук.

— Патологоанатомичка в десяти минутах езды, — прикинул Майло. — Поехали.

— Она снова на болоте, изучает фотографии, которые сегодня утром сделал с воздуха дрон.

На этих аэросъемках настоял сам Рид.

— Что-нибудь это дало? — спросил Майло.

Рид покачал головой, запрыгнул в свою «Краун-Вику» и рванул с места. Мы дошли до машины Майло.

— Поработаешь шофером, Алекс? Мне надо позвонить в несколько мест.

— Разве это не против правил?

— Ну да. Но мне нужно взбодриться.

Я вел большую неуклюжую машину на запад, пока Майло звонил в фирму в Беверли-Хиллз, занимавшуюся всеми юридическими делами Саймона Вандера. Первой, кто держал оборону, была дама-адвокат по имени Сара Лихтер, однако когда лейтенант надавил на ее секретаршу, выяснилось, что миссис Лихтер представляла интересы мистера Вандера «по деловому вопросу несколько лет назад», но основным юристом мистера Вандера «по большинству деловых вопросов» был мистер Олстон Б. Уэйр.

Секретарь Уэйра оказался дружелюбным, но толку от него тоже не было; он перенаправил Майло на паралегала[24] Вандеров, а тот поставил звонок на ожидание. Майло переключил телефон на громкую связь, зевнул, потянулся и стал рассматривать улицы за окном.

Машина давно не проходила техобслуживание, мне приходилось изо всех сил налегать на руль, и мое уважение к работе Майло изрядно возросло.

Бодрый, медоточивый голос произнес:

— Бадди Уэйр. Чем могу быть полезен полиции?

Майло изложил ему суть вопроса.

— Трэвис? Это слегка шокирует, — сказал Уэйр.

— Вы с ним знакомы?

— Я встречался с ним. Я имею в виду то, что человек, которого наняли Саймон или Надин, мог оказаться… я искреннее надеюсь, что это не так. Что касается того, чтобы попасть в дом… полагаю, учитывая все обстоятельства, что ни Саймон, ни Надин не будут сильно против визита под наблюдением. Вы действительно считаете это необходимым?

— Считаем.

— О, Боже, — вздохнул Уэйр. — если вы правы относительно того, что Трэвис замешан в чем-то криминальном — это действительно шокирует, — то, по моим предположениям, Саймон и Надин будут благодарны вам за помощь.

— Помогать — наша работа, сэр.

— Спасибо, детектив. Позвольте, я проверю, смогу ли я связаться с Сай… мистером Вандером.

— Симона сказала, что он уехал в Гонконг.

— Правда? Это полезные сведения. И еще одно, детектив. Криминальная юстиция — не моя специальность, но я не уверен, что полученное от Саймона или Надин разрешение войти в дом избавит вас от юридических помех в будущем.

— Какого рода юридических помех, сэр?

— Адвокатские приемчики, — пояснил Уэйр. — Если, конечно, до этого дойдет.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Как я уже сказал, это не моя область деятельности, но я сразу же могу прикинуть несколько закавык с правом владения. Если жилье Трэвиса находится в формальном найме, либо прямо, либо в качестве дополнительной оплаты труда…

Он разливался соловьем, почти слово в слово повторяя недавнюю речь Джона Нгуена. Майло слушал молча, только сложил пальцы утиным клювом и похлопывал ими, изображая «бла-бла-бла».

Когда Уэйр завершил речь, Майло сказал:

— Мы будем помнить об этом, сэр.

— Вернемся к ключевому пункту: необходимости связаться с Саймоном и Надин, находящимися в Гонконге.

— Миссис Вандер в Тайване, в гостях у своих родных.

— Вот как? — произнес Уэйр. — Хорошо, это тоже полезная информация. Если я смогу связаться с кем-нибудь из них — будем мыслить позитивно и скажем «когда»… то я попрошу их отправить мне по факсу ограниченное юридическое разрешение. Тогда я смогу провести вас в дом.

— Спасибо, сэр. Пожалуйста, внесите туда и дом на побережье.

— Пляжный дом? — уточнил Уэйр. — Хорошо, почему бы и нет?

— И еще один вопрос, — сказал Майло. — Кто еще работает в основной резиденции, помимо Трэвиса Хака.

— Я не совсем уверен… — начал Уэйр.

— Горничные, экономка, кто-нибудь еще в этом роде.

— Бывая там, я видел садовников, но не встречал кого-либо из постоянной обслуги.

— В таком большом месте? — деланно удивился Майло. — Кто же следит за чистотой?

— В поместье распоряжается Трэвис; возможно, он как-то устраивает эти дела — например, вызывает клиниговую службу. Не знаю, лейтенант. Мы не оплачиваем счета, они идут через частный банк в Сиэтле… да, вот, «Глобал инвестмент». Он зачитал номер.

— О, Боже…

— Что такое, сэр?

— Если Трэвис Хак действительно решает, когда в доме пора проводить уборку, — сказал Бадди Уэйр, — то у него есть все возможности избавиться от улик, верно?

— Вот почему мы хотим получить доступ как можно скорее.

— Конечно… Лейтенант, строго между нами: насколько это серьезно?

— Дело идет об убийстве, мистер Уэйр, но я не могу точно сказать вам, что преступник именно мистер Хак.

— Однако вы подозреваете его?

— Мы им интересуемся.

— Замечательно, — снова вздохнул Уэйр. — Просто замечательно. Мне необходимо связаться с Саймоном.

Глава 22

Я свернул на Беверли-бульвар, пока Майло звонил в Сиэтл, в «Глобал инвестмент».

Спустя несколько мелких служащих и одного частного банкира он ухитрился выжать тот факт, что в обоих домах Вандеров производила уборку клининговая служба «Веселые руки», находящаяся в Палисейдс и приезжающая тогда, когда нужно.

— Кто определял, когда их услуги нужны? — спросил Майло.

— Откуда мне знать? — отозвался банкир.

Вызов завершился. Майло свирепо посмотрел на телефон и сунул в карман.

— Итак, весь процесс под контролем у Хака. Чутье подсказывает мне, что он этим пользуется. Но, как я сказал, публичность — штука всегда обоюдоострая. Учитывая, что Хак скрывался от всех с того времени, как вышел из тюрьмы, и до того, как три года назад его наняли Вандеры, нажим может заставить его только зарыться поглубже.

— Жизнь в подполье многому учит, — заметил я.

— Что ты имеешь в виду?

— Может быть, он и был невиновен в том, за что его посадили, но опыт и последующие события могли посеять в нем дурные привычки.

— Например, к пыткам и удушению ради забавы и выгоды… Как такой тип мог попасть к Вандерам?

— Может быть, они просто добры.

— Добросердечные и щедрые богатеи.

— Такое бывает.

— Ты так считаешь?

— А ты — нет?

— Я уверен, что нечто подобное случается, но мне лично кажется, что для накопления такой кучи бабла требуется склад личности, исключающий всякую доброту.

— Крутой детектив Владимир Ленин.

— Власть народу, хлеб голодным! — Он потряс сжатым кулаком, при этом был вынужден согнуть руку, чтобы не стукнуться о крышу машины. — Поезжай в «Могул». От всех этих неудач у меня аппетит разыгрался.

— То же самое ты говоришь об успехах.

— По крайней мере, я последователен.

* * *

Мы оставили машину на служебной парковке и направились в ресторан. В зале царило оживление. Два длинных стола полностью занимали наши коллеги, а угловую выгородку оккупировали Мо Рид и Лиз Уилкинсон.

Они сидели ближе друг к другу, чем это требовалось для делового разговора. Тарелки с едой стояли на столе нетронутые. Рид был в пиджаке, однако снял галстук и расстегнул воротник. Распущенные волосы Лиз Уилкинсон ниспадали массой блестящих завитков. Платье зеленовато-синего цвета гармонировало с цветом ее кожи.

Мо улыбнулся, Лиз рассмеялась, они стукнулись локтями и расхохотались уже оба. Они увидели нас одновременно и вздрогнули, словно дети, застигнутые за игрой в доктора.

Рид вскочил с места.

— Лейтенант, док, привет. Доктор Уилкинсон хочет рассказать нам кое-что интересное относительно тех пальцевых костей. Самое время узнать хоть что-то, верно?

Он тараторил, словно пулемет. Лиз Уилкинсон чуть удивленно взирала на него снизу вверх. Майло созерцал тарелку с бараниной.

— Я подсадил тебя на карри, детектив Рид?

— Ей… доктору Уилкинсон нравится.

— Так вышло, что это одна из моих любимых кухонь мира, — сказала Лиз, — так что когда Моисей предложил заехать сюда, я решила, что это круто. Добавлю это кафе в свой список.

— Присоединяйтесь, — пригласил Рид куда более громко и энергично, чем это требовалось.

Из дальней части ресторана показалась женщина в очках. Сегодня ее сари было кроваво-красного цвета. При виде Майло она просияла и бегом бросилась обратно на кухню.

— Тетка определенно рада, — заметила Уилкинсон.

— Он хороший посетитель, — отозвался Рид. — В смысле, наш лейтенант.

Несколько мгновений спустя на стол было торжественно водружено блюдо с омарами.

— Ого, кое-кто здесь VIP-персона, — восхитилась Лиз. — Спасибо, что позволили нас упасть к вам на хвост, лейтенант.

— Называйте меня Майло, доктор. Так что вы хотите нам поведать?

— Мы составили фаланги, найденные в шкатулке, и у нас получилось три полных комплекта. Согласно замерам левых рук всех трех погребенных в болоте жертв, было довольно легко подобрать парные к ним. У Лоры Ченовет кости заметно крупнее, чем у двух остальных. А у Номера Три — мисс Монтут — были явные признаки артрита. В остальном это кости, подвергшиеся очистке в кислотной среде. Если говорить точнее, в серной кислоте, разведенной до уровня очистки — когда она растворяет мягкие ткани, но не причиняет серьезного вреда костям. Я полагаю, они также подверглись обработке. Поверхность намного более гладкая — фактически, отполированная, — чем можно было бы ожидать от костей, подвергшихся воздействию времени, воды и разложения. Я сделала соскобы и нашла следы серной кислоты в поверхностном слое костей всех трех жертв.

— Такая обработка свидетельствует, что их расценивали как личный трофей, — отметил Мо Рид.

— Как и то, что их поместили в резную шкатулку, — добавил я. — Вопрос в том, зачем идти на такие сложности, чтобы потом бросить кости там, где их гарантированно найдут? Это заставляет меня задуматься о том, что, возможно, вначале они были некими сувенирами, но потом превратились в нечто иное: в предмет хвастовства.

— «Посмотрите, что я сделал!» — Майло кивнул.

— Это соответствует играм, которые Эрнандес нашел в складской ячейке.

— Он с нами играет.

— А что за игры? — спросила Лиз Уилкинсон.

— Только поля от настольных игр — «Монополия», «Жизнь», — ответил Рид.

— Деньги и базовое существование, — произнесла она. — Первичный уровень.

— Деньги, существование и прекращение существования кого-то другого, — дополнил Рид.

Он подвинулся ближе к ней. Она, похоже, была не против.

— Убийство Селены также соответствует действиям напоказ, — теоретизировал я. — До нее убийца выбирал в жертвы тех, кого считал отбросами и прятал тела там, где они могли лежать до скончания времен неопознанными. Об убийстве Селены нас известили звонком, тело ее было оставлено на открытом месте, в сумочке лежали документы. Он хотел, чтобы мы знали, кто она такая и что он сделал с ней.

— И при этом надеялся, что, обнаружив ее труп, мы обыщем болото и найдем остальных.

— Если б вы этого не сделали, нас так или иначе навели бы на них.

— Он перестал платить за склад, зная, что ячейку выставят на аукцион примерно тогда, когда он займется Селеной. Все это — чертова постановка?

Лиз Уилкинсон поморщилась.

— То, что парень обработал пальцы кислотой, означает, что он некоторое время хранил трупы у себя. Возможно, играл с ними.

— С тобой всё в порядке? — спросил Рид.

— Все отлично. Просто обычно я не сталкиваюсь с этой стороной дела. — Она потянулась, чтобы убрать волосы, упавшие ей на лицо, и ее пальцы скользнули по манжету его рубашки. — Меня постоянно спрашивают, не противно ли мне работать с останками. Когда я говорю, что мне это нравится, на меня странно смотрят. Но когда работаешь на уровне тканей тела, можно не заморачиваться. Когда же я начинаю думать о человеке, которым когда-то некогда было то, что лежит на моем столе… — Она отодвинула тарелку подальше. — Наверное, мне лучше вернуться. Если хочешь, Моисей, об остальном можно поговорить позже.

— Я провожу тебя до машины.

Когда Рид вернулся в кафе, Майло спросил:

— Об остальном — это о чем?

— То есть?

— О чем еще вы собираетесь говорить с добрым доктором?

Рид залился краской.

— А, это… Она составляет для меня список книг по патологоанатомии. Я решил, что мне надо изучить этот предмет.

— Знание — сила. Ты будешь есть эту баранину?

— Оставляю тебе, лейтенант. Полагаю, мне тоже нужно ехать.

— Куда?

— Наверное, прокачусь к дому Вандеров; может быть, смогу поймать Хака, если он будет выходить или входить.

Майло покачал головой.

— Я дожал Его превосходительство, и теперь там посменно дежурят полицейские в штатском. У тебя сегодня более важная и интересная задача.

— Какая?

— Поискать в масштабах всей страны информацию о преступлениях, включающих в себя отсутствующие конечности и обработанные кислотой части тела. Начни с рук, но не ограничивай себя.

— Руки, ноги, что угодно, — хмыкнул Рид.

— Головы, плечи, колени и ступни. Мне все равно, лишь бы что-нибудь было отрезано.

— Ты полагаешь, он мог поменять схему?

— Как любит напоминать мне доктор Делавэр, постоянные схемы хороши для заводского производства. — Детектив повернулся ко мне. — Если преступник хранил тела, чтобы забавляться с ними, то имение Вандеров вряд ли могли быть местом преступления. Даже для управляющего поместьем было бы слишком рискованно устраивать там лабораторию доктора Франкенштейна.

— Если только Вандеры сами не причастны ко всем этим штучкам, — возразил Рид.

— Даже в этом случае, Моисей.

— У них в доме живет ребенок. Одно дело — групповушки после того, как малыш отправится спать — да и в этом случае вряд ли, ведь у нас нет никаких свидетельство того, что эти люди извращенцы. Но расчленять трупы в особняке, по которому бегает Вандер-младший, — это чересчур.

— Значит, у Хака есть другое местечко.

— Может быть, именно поэтому мы его не видим — он прячется в своем бункере для убийств. Надо проверить в налоговой, платит ли парень какие-либо налоги на недвижимость. Вот съемное помещение будет проблемой — мы никак не сможем это отследить, если только публично не объявим его в розыск, а я к этому не готов.

— Когда мы были на Тихоокеанских складах, ты пошутил насчет живущих там людей, и дежурный сразу начал отпираться, — напомнил я. — Однако я уверен, что такое бывает.

Майло обдумал это.

— Следует проверить, в том числе и на самих Тихоокеанских складах. Мы не показывали дежурному фотографию Хака… Что, тебе положили слишком много еды, Мо?

— Да нет, даже как-то маловато, — отозвался Рид. — Делись.

— Уже нечем. Ты точно не хочешь пообедать?

— Нет, спасибо, отпусти уже меня.

* * *

Прикончив заказанную Ридом и Уилкинсон еду, Майло завершил трапезу омарами и двумя мисками рисового пудинга. Потом он вернулся в офис, а я поехал домой и повторил поиск по ключевым словам «Трэвис Хак, Эдвард», «Эдди Трэвис Хак», «Эд Хакстадтер», но не нашел ничего.

Поиск по словам «Саймон Вандер» выдал продажу сети продуктовых магазинов за восьмизначную сумму и пару упоминаний Вандера и его жены в различных благотворительных сообществах: в пользу музея искусств, зоопарка, Хантингтонской библиотеки. Ненавязчивая фоновая филантропия.

Если в жизни Саймона и Надин Вандеров и была темная сторона, они успешно скрывали этот факт от интернет-пространства.

В половине пятого я вышел из сети и обсудил с Робин меню ужина. Оба сошлись на спагетти. Она все еще работала, и я отправился на рынок в конце Вэлли-Глен, а по возвращении проверил, звонил ли кто на мой служебный телефон.

Одно сообщение от Альмы Рейнольдс.

Оператор передал:

— Она сказала, что если вы забыли ее имя, то она — любовница Сила Дабоффа.

— Я помню ее.

— Интересный способ обозначить себя, правда, доктор Делавэр? Чья-то любовница… Хотя вы работаете с самыми разными людьми.

* * *

Телефон Альмы Рейнольдс выдал восемь гудков, и я уже собирался дать отбой, когда она взяла трубку.

— Лейтенант Стёрджис не перезвонил, и я решила обратиться к вам, — сказала женщина. — Я ездила в морг; они обещают отдать тело Сила через несколько дней. Он всегда говорил о кремации, но чтобы это было сделано экологически чисто. В идеале, конечно же, всех нас следовало бы просто поместить в компостную яму.

— Что еще?

— Есть что-нибудь новое по делу?

— Пока нет, извините.

— Я кое о чем подумала, пока размышляла о том, что могло погнать Сила на болото в тот вечер. Не то, чтобы его нужно было подгонять, он постоянно туда наведывался. Убрать мусор, убедиться, что никто не бродит по закрытой зоне… У него был пунктик насчет этого места. Правду сказать, он был в некотором роде одержим. И я знаю почему. Его родители были битниками, которые переехали из Анн-Арбор в сельскую часть Висконсина. Его семья жила в хижине возле… угадайте, чего?

— Озера с тростниками?

— Огромного болота, которое подпитывалось водой одного из Великих Озер. Сил сказал, это было идеальное, идиллическое место, пока поблизости не открылся бумажный комбинат и не загрязнил все вокруг. Вся рыба подохла, воздух ужасно вонял, и в конце концов семье Сила пришлось уехать в Милуоки. Его родители умерли от рака, и он был убежден, что виной тому — отравленный воздух и вода. Несмотря на то, что его отец выкуривал по три пачки сигарет в день и умер от рака легких, а рак груди в семье его матери был наследственным. Но попробовал бы кто сказать это Силу. Попробовал бы кто сейчас сказать ему что угодно…

— Я понимаю, почему Птичье болото было для него так важно.

— Одержимость, — повторила Альма. — Иногда это мешало.

— Чему или кому?

— Нам. Бывало так, что мы отдыхали, и он вдруг вскакивал и заявлял — мол, ему нужно ехать и убедиться, что всё в порядке. Это раздражало меня, но я редко говорила на эту тему, поскольку видела, что под этим идеализмом кроется глубинная психология. Но в тот вечер он… в тот вечер я совершенно не хотела туда ехать, но он не слушал меня. Это, вероятно, было что-то важное.

— Он сказал вам, что звонивший обещал разгадку убийств.

— И я ему поверила. Когда были найдены все эти трупы, Сил воспринял это близко к сердцу — как если бы допустил, чтобы что-то случилось с его ребенком. Он также волновался, что эти убийства будут использованы как предлог, чтобы лишить болото неприкосновенности и открыть дверь всяческим инновациям. Я знаю, это звучит параноидально, но Сил никогда не танцевал ни под чью дудку. Наоборот, там, где весь мир вальсировал, он маршировал.

— При таком уровне тревожности он готов был броситься по любому следу, — согласился я.

— Вот именно. Хорошо, что я связалась с вами, а не со Стёрджисом.

— Сил не дал никаких намеков на то, кто ему звонил?

— Нет, — ответила она. — Я думала об этом, пыталась вспомнить, не было ли в его словах каких-либо указаний на это… но нет. Вы считаете, что кто-то, кого он уважал, мог заманить его туда?

— Кто-то, кто поддерживал его труд. У вас есть список участников организации «Спасем Болото»?

— Я никогда не видела этого списка и даже не знаю, существует ли он.

— Кто сейчас занимается делами в их офисе?

— Не знаю и знать не хочу, — отрезала она. — Я умываю руки.

* * *

В офисе «Спасем Болото» никто не отвечал.

В совете директоров организации числились те самые прогрессивные миллиардеры, которые пытались «облагородить» это место, а помимо них — Силфорд Дабофф, женщина по имени Чапаррел Стивенс и два мужчины: Томас Фридкин, доктор медицины, и Лионель Мергсамер, доктор философии.

Чапаррел Стивенс была ювелиром-дизайнером и жила в Сьерра-Мадре. Доктор Фридкин оказался девяностолетним офтальмологом, почетным профессором медицинского факультета в университете Юты. Профессор Мергсамер занимался астрономией в Стэнфорде.

Не очень похоже на банду преступников, однако я на всякий случай записал их имена.

Я поискал тех, кто вносил пожертвования в поддержку болота, нашел три коктейльных вечеринки в Вестсайде, но списка гостей не было.

Отвлекшись от деревьев, я подумал о лесе: почему Силфорда Дабоффа заманили навстречу его смерти?

Его убийство не подпадало под схему поведения сексуального маньяка, ищущего удовлетворения. Единственный осмысленный мотив — Дабофф слишком много знал. И это знание могло попасть к нему как самыми невинными путями, так и, наоборот, преступными.

Еще какие-то кости, сокрытые в трясине? Съемка с воздуха не дала ничего, однако у земли есть свойство поглощать и переваривать все умершее.

Или Альма Рейнольдс была права, и желание Дабоффа поиграть в спасителя — дабы совладать со своей детской травмой — завело его в ловушку?

Это казалось аналитически перспективно, но я снова и снова вертел это в уме и не находил ничего больше. Негромкий стук в мою дверь прервал закольцованные размышления.

— Похоже, ты загружен по уши, — сказала Робин.

— Нет, я уже закончил.

— Если так, я могу приготовить ужин.

Я встал, и мы вместе отправились на кухню.

— Со-труд-ни-чес-тво, совсем как в «Улице Сезам», — отметила Робин. — Хочешь быть Бертом или Эрни?

— Пожалуй, Оскаром.

— День выдался трудным, да?

Бланш протопала на кухню и села, улыбаясь нам во всю пасть.

— А она пусть накроет на стол, — усмехнулся я.

Глава 23

— Голова, руки и ноги в Миссури, — перечислил Мо Рид. — Голова, кисти рук и ступни в Нью-Джерси. — Три кисти и только ступни в… — Он сверился со своими записями. — В штатах Вашингтон, Западной Виржинии и Огайо.

— Ничего, где были бы только кисти рук, — отметил Майло.

— Ничего. И никакой очистки кислотой. К тому же в трех случаях они почти точно знали, кто это сделал, но не нашли достаточно улик, чтобы выдвинуть обвинения.

Мы сидели в допросной комнате Вестсайдского участка; завершался еще один день бесплодных усилий. Майло еще раз звонил Бадди Уэйру — не дозвонился; в ответ от паралегала пришло сообщение, что он «все еще работает над этим». Наблюдение за домом на Калле-Маритимо не выявило никакой деятельности, не считая прихода бригады садовников.

Они понятия не имели, дома ли Хак, и когда Майло убедил одного из них позвонить в дверь особняка, никто не ответил.

Хак продолжал игнорировать предложения поговорить с полицией, оставленные ему через оператора сотовой связи.

— Случай в Джерси — явно уличное нападение, — продолжил Рид. — Жертву опознали по хирургическому шраму на спине.

— Какой-то итальяшка с проблемами с позвоночником. Что-нибудь еще?

Рид покачал головой.

— Есть ли случаи, когда была отсечена только одна рука? — спросил я.

— Нет.

— Отсечение рук используют, чтобы помешать расследованию. Наш случай не имеет с этим ничего общего. В данном случае, руки — это символ.

— Символ чего? — уточнил Майло.

— Мой конек — вопросы, а не ответы, — отозвался я. — Но, может быть, это имеет какое-то отношение к тому, что Селена играла на пианино?

— Люди играют на пианино обеими руками, Алекс.

— Правая рука ведет мелодию.

Выражение их лиц можно было перевести как «спасибо, но нет».

— Альтернативный вариант, — продолжил я. — Возможно, кто-то пытается сделать так, чтобы убийства выглядели странно?

— Закос под сексуального маньяка? — хмыкнул Майло. — Чтобы скрыть — что?

— Я постоянно возвращаюсь мыслями к Селене. Она сильно отличается от других. Что, если все это было затеяно ради ее смерти, а остальные жертвы были лишь подготовкой?

— Больше года подготовки? — усомнился Майло. — Что же такого важного в Селене?

— Что-то, известное ей, сделало ее существование угрозой для кого-то. Что-то достаточно серьезное, чтобы забрать ее компьютер. Та же самая причина, по которой был убит Дабофф.

— Долгосрочное планирование обычно касается денежных вопросов.

— А у Вандеров много денег — подхватил Рид. — А значит, мы снова возвращаемся к ним. И к Хаку, который на них работает.

— Если ты прав относительно этих женщин, то от того что мы раскапываем их прошлое, толку не будет никакого, — проворчал Майло.

— Убийца все равно должен быть как-то связан с ними, — возразил я, — так что это еще может принести свои плоды.

— Я обшарил трассу до аэропорта вдоль и поперек, но никто не помнит Хака, — сообщил Рид.

— Народ там постоянно меняется. А у людей по множеству причин бывает очень короткая память.

Майло встал, начал расхаживать по комнате туда-сюда, достал сигару. Мо Рид напрягся, но когда сигара снова исчезла в кармане лейтенанта, расслабился.

— Если этот тип охотился на проституток, кто сказал, что он ограничивался одним районом?

— Другая трасса? — предположил Рид.

— Хак живет в Палисейдс, — напомнил я. — Ради чистого развлечения он мог заниматься своими делами в Вестсайде. Но когда маньяк ищет жертву, он отправляется туда, где меньше вероятности, что его опознают.

— Может быть, куда-нибудь поближе к своему бункеру для убийств, — теоретизировал Рид. — Это может быть относительно недалеко от дома Вандеров. Только я не нашел ничего ни в записях налоговой, ни где-либо еще.

— Аэропорт, болото и та складская компания — это все довольно близко друг к другу, — отметил Майло. — Так что его убежище тоже может быть поблизости.

— Чтобы найти съемное жилье, нам придется дать делу огласку и надеяться, что кто-нибудь наведет нас на след.

— Это может понадобиться, Моисей, но еще рано. Давай пока попробуем проверить другую трассу. Если мы сможем найти еще каких-нибудь проституток, к которым Хак подкатывал с предложением жесткого секса и, возможно, даже игр в удушение, то это поможет нам выбить ордер на обыск.

— Я могу обследовать бульвар Линкольна дальше на север.

— Хорошая идея. Если не сработает, переместимся на Сансет-Стрип. А вообще — не будем ждать. Сегодня вечером ты займешься бульваром Линкольна, потом Сансет от Догени до Фэрфакса. Я беру на себя Сансет от Восточной до Рэмпарта, затем в Центре. Перешлю фотографию Хака в отдел по борьбе с проституцией; может быть, кто-нибудь что-нибудь и вспомнит.

— А что насчет наблюдения за домом?

— Мы по-прежнему оставляем это патрульным. Если Хак не появится в скором времени, полагаю, надо будет обратиться к высоким чинам насчет пресс-конференции. Вдобавок к тому, что он может закопаться поглубже, у нас нет на него ничего, а он когда-то уже был жертвой несправедливого обвинения. Так и слышу вступительную речь адвоката на суде… — Он повернулся ко мне. — Вполне возможно, что Дабоффа пырнул ножиком еще какой-нибудь защитник болота, но проверка всех эко-активистов у нас далеко не на первом месте.

— Посмотрю, что мне удастся найти, — сказал я.

— Почему бы тебе просто не стать полицейским, док? — спросил Рид.

Майло тут же срезал его:

— Следи за языком. Он мой друг.

* * *

Организация «Гражданский комитет по спасению Болота» размещалась в каркасном бунгало бежевого цвета, стоящем на Плайя-дель-Рей, где городской район переходил в милую деревеньку, состоящую в основном из кафе и магазинов. В двух милях от болота, еще ближе к Тихоокеанским складам.

Окна здания были закрыты наружными жалюзи, дверь заперта. На трехместной стоянке — ни одной машины. И никаких памятных табличек по Дабоффу — вообще ни одного свидетельства того, что он был убит.

Я перешел улицу, направляясь к кафе под названием «У дофина». Белые деревянные стены, синие жалюзи, навес над крыльцом, нехитрый ассортимент. Я заказал рогалик с кофе и съел половину, а потом спросил у владелицы кафе, действительно похожей на француженку, не знает ли она, кто в ответе вон за то бунгало.

— Non, m’sieur[25], — ответила она, — я никогда и никого там не видела.

Я начал обзванивать людей, числящихся в списке «Спасем Болото».

В ювелирной мастерской Чапаррел Стивенс звуковым фоном для автоответчика служило журчание воды, перезвон «музыки ветра» и птичье чириканье. Голос Стивенс на записи был низким и страстным, говорила она с легкой запинкой. Женщина заявляла, что испытывает «тантрический экста-аз» в связи с предстоящим ей «шестимесячным духо-овным о-отдыхом в заповедном тума-анном лесу Монтеверде в невероятной Ко-ста-Ри-ике», однако это было больше похоже на вялость после курения конопли.

Секретарша в Офтальмологическом центре Юты сообщила, что доктор Томас Фридкин уже много лет не появлялся там.

— По крайней мере, я никогда его не видела. Мне кажется — я могу ошибаться, — что он уже скончался.

— О, жаль, — отозвался я.

— Вы его коллега?

— Бывший студент.

— А, — произнесла она. — Подождите, пожалуйста, на линии, я проверю.

Несколько секунд спустя:

— Да, мне очень жаль, он скончался в прошлом году. Еще один его бывший ученик, доктор Эйзенберг, сказал, что погребение проходило на корабле. Рассеяли пепел над водой, понимаете?

— Доктор Эф любил природу.

— Всем бы нам так, верно? Вернуться туда, откуда мы пришли, и перестать превращать планету в свалку.

— Доктор Эф занимался охраной Птичьего болота.

— Как мило! Я люблю птиц.

* * *

Профессор Лионель Мергсамер отправился на год в творческий отпуск в Королевскую Гринвичскую обсерваторию в Англии.

Все отдыхали. А когда удастся отдохнуть мне? Я проверил студию, которой владели прогрессивные миллиардеры, и получил именно то, что предвидел: долгое ожидание на линии и в итоге — сброс вызова.

Отсутствующий совет директоров с церемониальными званиями означал, что управление организацией было сброшено на того, кто желал нести ответственность за это.

То есть на Силфорда Дабоффа.

Кто еще мог знать об этой группе?.. Парень-волонтер, принявший звонок от убийцы. Ченс Брендт.

Никаких контактов резиденции в Брентвуде у меня не было, однако в телефонной книге значилась юридическая контора Стивена А. Брендта. Я вспомнил его враждебные манеры, решил, что он будет упираться или впадет в ярость, и вместо этого позвонил в Винуордскую школу. Сообщил свою должность в полиции и твердым тоном попросил соединить меня с директором Рамли, после чего выдавил-таки из секретарши номер сотового телефона юного Брендта.

— Да?

Я сообщил ему, кто я такой.

— Да? — повторил она.

— Ченс, кого ты видел в офисе, кроме мистера Дабоффа?

— Да?

На заднем плане слышалось девичье хихиканье и басовые ритмы хип-хопа.

Я повторил вопрос.

— А, в том месте… — Он умолк. Его подружка продолжала хихикать.

— Так что насчет офиса, Ченс?

К девичьему смеху присоединился мужской.

— Кого ты видел, Ченс?

— Да…

— Ладно, поговорим в полицейском участке.

— Никого, ясно?

— Никого, кроме Дабоффа?

— Это все его задвиги. Болотник. — Веселье на заднем плане набирало обороты. — Типа как он трахается с ним. Со всей этой грязью.

Парень использовал настоящее время: убийство Дабоффа все еще не попало в новости. Я подумал было сообщить ему, но вместо этого повесил трубку. Отнюдь не для того, чтобы защитить тонкие чувства юноши. Боюсь, у него их не было.

Глава 24

Мо Рид ворвался в кафе «Могул», подавшись вперед всем мощным телом и ссутулив плечи. Поза его была агрессивной, но он улыбался, как будто рвался навстречу победе.

Я впервые видел его довольным.

Майло дожевал своего цыпленка тандури и вытер губы.

— Хотя бы у кого-то выдался хороший день.

Он провел весь вечер в тщетных розысках хотя бы одной уличной девицы, знавшей Трэвиса Хака. Утром ему пришлось сидеть в офисе и вести бесконечные телефонные споры со все более вышестоящими чинами относительно того, обнародовать или нет подозрения относительно Трэвиса Хака.

Спор дошел до начальника департамента, и сверху, точно глас с небес, спустился ответ: учитывая несправедливый приговор, вынесенный когда-то Хаку, нужно поискать еще больше улик.

Если только не обнаружится новая жертва. «Никакой политики отсчета трупов».

Я как раз закончил рассказывать ему о поведении Ченса Брендта.

— Поколение Ти — тупые, — хмыкнул он.

Рид сел и помахал блокнотом.

— Две проститутки.

Майло отложил вилку.

— Это ответ на вопрос: «Какие еженедельные льготы полагаются конгрессмену?»

Рид улыбнулся.

— Я нашел их на Сансет-Стрип, лейтенант. Они продали Хака за сорок баксов. Обе уверена, что это он — вплоть до искривленного рта. И знаете что? На нем не было шапки, и он был совершенно лысый.

Полицейский перевернул страницу.

— Шамейн ле Дювалье, настоящее имя Коринна Дагуорт, и Тэмми Линн Адамс, ее, похоже, действительно так зовут. Обе работают на Сансет, в основном между Ла-Сьенега и Фэрфакс. Хак снял Шамейн возле Фэрфакс примерно месяц назад, Тэмми Линн подцепила его двумя кварталами западнее. Она прикинула, что это было около шести недель назад. Оба раза Хак приезжал часа в три-четыре ночи на «Лексусе SUV», цвет и стиль по описанию совпадают с машиной Вандера. Хак использует тачку босса для развлечений.

— Какие-нибудь необычные сексуальные пристрастия?

— Обе вспоминают, что он был ужасно тихий. Адамс призналась, что он напугал ее.

— Призналась?

— Эти девицы любят притворяться, будто улица их закалила, и им все нипочем. Я слегка надавил на нее, и она сказала, что да, он типа как ее испугал.

— Каким образом?

— Тем, что был таким тихим. Он даже не притворялся, что испытывает какую-то симпатию, как бывает с большинством клиентов. Словно он уже привык платить за такие услуги, и это была просто еще одна короткая сделка.

— В отличие от нее, — хмыкнул Майло. — Она-то романтична до мозга костей, ага.

— Судя по тому, что я видел, — отозвался Рид, — этим девушкам нужно чувствовать, будто у них все под контролем, поэтому они притворяются крутыми. Многих клиентов это нервирует. Но не Хака. Похоже, ему было все равно: вот деньги, давай товар.

— За что он платил? — спросил я.

— За оральный секс.

— Какие-нибудь признаки агрессии? — поинтересовался Майло. — Хватал их за волосы, разговаривал жестким тоном?

— Ничего, — ответил Рид. — Мне кажется, он напугал их обеих, но только Адамс созналась в этом. Она работает на улице пять лет и утверждает, что у нее есть чутье на то, от каких мужиков надо держаться подальше. И Хак показался ей одним из таких.

— Но тем не менее она подцепила его.

— С первого взгляда с ним все было в порядке: хорошо одетый, на приличной тачке… Только когда он подошел к ней, она занервничала.

— Из-за того, что он вел себя тихо и по-деловому?

— Из-за того, что он с ними не разговаривал, — пояснил Рид. — Даже не пытался завязать диалог.

— Ты записал номера телефонов этих девиц?

— Мобильники с предоплаченным тарифом, как и следовало ожидать. Что касается адреса, то ни у одной из них нет водительских прав, и обе утверждают, что все еще ищут постоянное жилье.

— Ах, роскошная жизнь, — иронически вздохнул Майло.

— Да, но хотя бы такую мелочь мне удалось добыть, лейтенант. Обе они согласились поспрашивать своих товарок насчет Хака. Наивно думать, что девчонки пойдут на сотрудничество, но, может быть, мои расспросы о нем напугают их еще больше. Если он попытается снять кого-то из них снова, они наверняка сообщат мне.

Он подозвал женщину в сари и заказал чай со льдом.

— Есть что-нибудь будете? — спросила та.

— Нет, спасибо, только чай.

Официантка пошла прочь, покачивая головой.

— Превосходная работа, детектив Рид, — сказал Майло. — Жаль, что я не знал всего этого час назад. — Он сообщил краткий итог своих переговоров относительно пресс-конференции. — Не то чтобы я был уверен, что это помогло бы. Там, наверху, очень боятся, что дело рассыплется из-за отсутствия улик, а Хак выдвинет встречное обвинение.

— Они действительно думают, что ему хватит на это пороха? — фыркнул Рид.

— Лучшая защита — хорошее нападение, сынок. Если мы ткнем в него пальцем, не имея веских доказательств, он перехватит инициативу. Прикинь, как он будет стоять перед всеми, а какой-нибудь адвокатишка будет в подробностях расписывать, что бедняжке Хаку пришлось пережить в тюрьме для несовершеннолетних.

— А что, если назвать его не «подозреваемым», а «лицом, представляющим интерес»?

— Это может купить нам немного времени, — признал Майло, — но в Центре к этому не готовы.

Его телефон заиграл мелодию Брамса.

— Стёрджис слушает. Кто?.. О чем?.. Ага. Да-да, конечно, говорите адрес.

Он встал из-за стола.

— Поехали.

— Что случилось, лейтенант?

— Во мне возрождается вера в цвет нашей молодежи.

Женщина в сари смотрела, как мы идем к выходу, и в руках у нее был стакан с чаем, заказанным Ридом. Когда за нами закрылась дверь, она залпом выпила его.

* * *

Рост девушки едва достигал пяти футов, а возраст — семнадцати лет, однако у нее была роскошная фигура и прелестный загар, великолепные рыжие волосы, чуть заметные веснушки и васильково-синие глаза. Юная версия своей матери. Они вдвоем сидели, держась за руки, на обширной тахте, обтянутой густо-синей тканью, словно две феечки, примостившиеся на цветке.

Гостиная, отделанная алым шелком, переливалась всеми оттенками свежей крови в свете хрустальной люстры. Светильник был подвешен к сводчатому потолку высотой в двадцать футов, украшенному позолотой, на длинной золотистой цепи, переплетенной голубой атласной лентой. Окна с причудливым переплетом выходили на бархатистую с виду лужайку. В обоих торцах комнаты зияли огромные камины, сложенные из камня. Над одним висела картина Ренуара, над другим — Матисса; обе выглядели подлинниками.

Мы ждали в привратном доме Брентвуд-парка несколько минут, прежде чем нам позволили войти внутрь.

— Я так горжусь Сарабет, — произнесла Хейли Остер. Она была одета в костюм от «Джуси кутюр» из бархатистого трикотажа цвета спелой сливы. День был жарким, но в особняке было зябко, словно на холодильном складе супермаркета. Девушка была облачена в такой же костюм, самого маленького размера в линейке, темно-зеленого цвета.

«Остер — как марка парикмахерских инструментов».

— Мы тоже гордимся ею, мэм, — подтвердил Майло. Его улыбка заставила Сарабет теснее прижаться к матери.

— Вы точно не хотите чего-нибудь выпить? — спросила Хейли Остер. — Было очень мило с вашей стороны приехать сюда и избавить нас от поездки в полицейский участок.

— Нет, мэм, спасибо. Мы благодарны, что вы нам позвонили.

— Это самое меньшее, что я могла сделать, лейтенант. Когда Сарабет оказалась втянута в этот школьный скандал с Ченсом Брендтом, мы ясно дали понять, что так продолжаться не может. Верно, дорогая?

Она улыбнулась дочери, одновременно ткнув ее локтем в бок.

Сарабет опустила взгляд и кивнула.

— С точки зрения моей и моего мужа, лейтенант, привилегии — это благо, которое нельзя использовать во зло, — продолжала Хейли. — Ни он, ни я не происходим из богатых семей, и не проходит ни дня, чтобы мы не благодарили нашу счастливую звезду за то, чего нам удалось добиться. Мы с Харви верим, что за добро надо воздавать добром. И не потерпим дурных людей в окружении. Вот почему мы всегда испытывали опасение из-за того, что Сарабет дружит с Ченсом.

Девушка, похоже, готова была заспорить, но передумала.

— Я знаю, ты считаешь, что я жестока, девочка моя, но когда-нибудь ты поймешь, что я права. Ченс бездуховен. Внешний блеск, но за этим блеском ничего не стоит. Более того, у него отсутствует моральный стержень. В каком-то смысле это заставляет меня еще сильнее гордиться Сарабет. Хотя и оказалась в компании аморального типа, она не утратила способность мыслить независимо.

Девушка закатила глаза.

— Почему бы тебе не рассказать все нам, Сарабет? — спросил Майло.

— Я все уже рассказала маме.

— Скажи им, — велела Хейли Остер. — Им нужно услышать это из твоих собственных уст.

Сарабет вздохнула и встряхнула головой.

— Ладно… ладно. Кто-то позвонил вчера вечером домой к Шону.

— Как фамилия этого Шона? — уточнил Рид.

— Капелли.

— Еще один пустой молодой человек, — пояснила Хейли. — В этой школе их словно нарочно выращивают.

— Итак, кто-то позвонил Шону, — напомнил Майло.

— Неа, — возразила Сарабет. — Позвонил Ченсу. Мы все были у Шона.

— Просто собрались?

— Ну да.

— Расскажи нам о звонке.

— Он назвался копом. Одним из вас. Спросил, не приходил ли кто еще в офис, когда Ченс был там. Тот валял дурака, постоянно твердил «да, да». Он решил, что это забавно.

— То, что ему позвонили?

Девушка не ответила.

Еще один тычок локтем заставил ее охнуть.

— Бедняжка, — произнесла Хейли Остер сквозь сжатые зубы. — Давай поскорее покончим с этим, Сарабет.

— Он солгал, — сказала Сарабет. — В смысле, Ченс. Потому что кое-кто приходил туда.

— В офис?

— Да.

— Кто?

— Он сказал только, что знает его, но не собирается говорить, потому что тогда копы снова потащат его в участок, и отец надерет ему жо…

— Сара!

— Что-нибудь.

— Воистину «что-нибудь», дочь моя. Следи за языком, чтобы не пачкать его неприличными словами.

Сарабет лишь пожала плечами.

— Ченс сказал тебе, что солгал, чтобы его снова не расспрашивали? — уточнила Майло.

— Ага… то есть да.

Хейли Остер усмехнулась.

— Похоже, это сработает в обратную сторону.

* * *

Мы нашли парня в теннисном клубе «Ривьера» — он играл в теннис со своей матерью. Увидев, как мы идем через корт, та едва не выронила ракетку.

— Что теперь?

— Мы соскучились по вас, — ответил Майло. — В частности, по вашему сыну.

— О, черт, — произнес Ченс.

— Вот именно.

* * *

Информацию удалось выжать быстро. Ченс потел под жарким солнцем, и вместе с по́том, казалось, с его лица стекала маска крутого хитрого парня.

Он не знал того человека, он его узнал.

— Ты видел его на вечеринке? — переспросил Майло.

— Ага.

— У кого?

— У них. — Ченс ткнул большим пальцем в сторону Сьюзен Брендт.

— О чем ты говоришь? — возмутилась она. — Когда мы в последний раз устраивали вечеринку? Ты же знаешь, что твой отец их терпеть не может.

— Да не то, — фыркнул ее сын. — Одно из этих сборищ на благотворительность — скучная хрень, куда вы меня все таскаете.

— Какая именно скучная хрень? — спросил Майло.

Ченс отбросил с глаз желтую прядь.

— Да какая-то, не помню.

— Постарайся вспомнить.

— Да неважно.

— Ради бога, — вмешалась Сьюзен Брендт, — просто скажи им то, что им нужно, и мы, наконец, будем свободны от всего этого.

Ченс постучал о покрытие корта теннисным мячиком. Его мать вздохнула, переложила ракетку в левую руку, а правой с силой ударила его по лицу. Брызнули капли пота. На щеке парня проступили алые отпечатки пальцев.

Ченс был на добрых шесть дюймов выше и на пятьдесят фунтов тяжелее ее. А когда он выпрямился и стиснул кулаки, то показался еще выше.

— Если продолжишь выделываться, получишь еще, — пообещала Сьюзен.

— Не нужно этого делать, мэм, — сказал Майло. — Давайте уладим все по-хорошему.

— У вас есть дети, лейтенант?

— Нет, мэм.

— Тогда вы ничего не знаете.

— Конечно, не знаю. Но все равно…

— Ладно, это был мужик, — произнес Ченс. — На таком сборище, типа как Малибу, занудная фигня, где все были в гавайках и притворялись сёрферами.

— А, эта, — припомнила Сьюзен Брендт и пояснила нам: — Он говорит о благотворительном празднике Берегового Союза, где мы были в прошлом году — прошлой осенью. Не слушайте, что он говорит, мы никогда не заставляли его ходить на благотворительные мероприятия, но в тот раз все было в неформальной обстановке — свободный дресс-код, барбекю на свежем воздухе, все с детьми. Это затевалось как семейный праздник, там была рок-музыка и хот-доги. — Она снова повернулась к сыну: — Ты ел, танцевал, потом вернулся домой. Неужели это было так плохо?

Ченс потер щеку. Его мать продолжила:

— Мы ни с кем там не были знакомы, и поехали туда только потому, что фирма Стива вносила пожертвования, а старшие партнеры были в Аспене, но кому-то нужно было присутствовать.

— Я видел, как тот мужик пил пиво.

— Где происходила вечеринка? — поинтересовался Майло.

— В клубе «Сет», — ответила Сьюзен.

— Опиши этого человека, Ченс.

— Старый. — Он ухмыльнулся. — Как папа. Светлые волосы, фиговый причесон.

— Волосы крашеные?

— Ага. Какой-то старый хрен, пытающийся косить под сёрфера. Морда типа как «Бондо» намазана.

— «Бондо»? — переспросила его мать.

— Это мастика, которую используют для косметического ремонта автомобилей, — пояснил Мо Рид.

Ченс продолжал тереть свою щеку. Отметины от пальцев понемногу бледнели.

— Наверное, тот человек делал себе пластическую операцию, — предположил Майло.

— Думаете? — хмыкнул парень.

— Ченс, — предупреждающим тоном произнесла его мать.

Глаза мальчишки вспыхнули.

— И что, ты снова ударишь меня? На глазах у копов? Я могу засудить тебя за плохое обращение с ребенком, верно?

— Полегче, — проворчал Майло.

— Ты никогда раньше меня не била, что это тебе взбрело в голову?

— Потому что… — Сьюзен Брендт заломила руки. — Прости, я просто не знала, что…

— Ну да, это типа как для моего же блага.

Она коснулась его плеча, парень яростно оттолкнул ее прочь. Рид отвел женщину на несколько футов в сторону. Глядя Ченсу в глаза, Майло сказал:

— Итак, светлые волосы, подтяжка кожи; что еще?

— Ничего.

— Сколько ему примерно было лет?

— Как папе.

— Средний возраст.

— Этот тип — полный кретин: черт-те что на башке себе устроил.

— В каком смысле черт-те что?

— Все взлохматил и залил лаком. Такое ретро-дерьмо, как у… Билли Айдола, вот. И морда такая, типа «я офигеть какой реально крутой перец».

— Расскажи нам про этого типа и Дабоффа.

— Он появлялся там.

— Сколько раз?

— Один.

— Когда?

— Не знаю.

— Это было ближе к началу твоей отработки или к концу?

Парень задумался.

— К началу.

— Значит, три-четыре недели назад.

— В самом начале.

— Значит, этот человек пришел повидать Дабоффа. Что дальше?

— Не пришел, приехал. Стоял на парковке. Я сидел внутри, скучал, как черт, смотрел в окно — и увидел их двоих.

— Что они делали?

— Разговаривали. Я не слышал, о чем они говорили, да и мне было насрать. Поэтому я и не сказал вам ничего, когда вы позвонили.

— Когда Дабофф и этот человек разговаривали, это была дружеская беседа?

В глазах парня отразилась напряженная работа мысли.

— Этот тип что-то дал Дабоффу. Тот был доволен.

— Что он дал ему?

— Конверт.

— Какого цвета?

— Не знаю… белого, кажется. Ага, белого.

— Большой или маленький?

— Обычный конверт.

— И Дабофф обрадовался?

— Он пожал этому чуваку руку.

— А что было потом?

— Тот тип уехал.

— На чем?

— На «Мерседесе».

— Какого цвета?

— Черного… или серого, — ответил парень. — На кой хрен мне это помнить? — Глядя исподлобья, он окликнул мать: — Ну давай, Сьюзи, попробуй еще раз.

Миссис Брендт заплакала.

— Мы покажем тебе несколько фотографий, Ченс, — сказал Майло.

* * *

Когда мы отъезжали от клуба, Рид произнес:

— Когда-нибудь нас вызовут в их дом по поводу семейного насилия — и хорошо, если не убийства.

— Вполне может быть, — согласился Майло. — Увы, от всего, что рассказал мальчишка, толку почти ноль. Тип с высветленными волосами, который ездит на «Мерседесе», — и который вовсе не Хак, как утверждает парень.

— Возможно, этот человек за что-то платил Дабоффу, — напомнил я.

— За что? — хмыкнул Рид. — За привилегию поплавать в болоте?

Майло засмеялся.

— Поздравляю, детектив Рид.

— С чем?

— С едким сарказмом. Теперь ты достиг оптимального рабочего настроя. Ставлю на то, что этот тип делал пожертвования в пользу цапель и чаек. Ченс видел его на благотворительном океанском празднике, то есть речь идет о ком-то экологически сознательном.

— Любитель воды, — сказал Рид.

— А тем временем мы тонем.

Глава 25

Рабочий стол Майло был завален распечатками сообщений.

Три официальных заметки от СМИ относительно «болотных убийств»; два заместителя начальника департамента запрашивали подтверждение того, что лейтенант получил уведомление о снятии наблюдения за Трэвисом Хаком.

Он поупражнялся в метании бумаг в корзину для мусора, одновременно продолжая читать.

— Ага, вот это уже что-то. От мистера Олстона «Бадди» Уэйра. И еще что-то, от Марка, брата Селены, из Окленда.

— Брат, наверное, хочет узнать, как продвигается следствие.

— Позвони по телефону в центральном кабинете да узнай.

После того как Рид вышел, Майло набрал номер Уэйра и переключился на громкую связь.

— Разделим унижение на двоих.

Трубку, как обычно, взял паралегал, но Уэйр быстро вышел на связь.

— Лейтенант, спасибо, что перезвонили. — Его медовый голос сейчас звучал выше и напряженнее.

— В чем дело, сэр?

— Я обеспокоен. Саймон не отвечает на мои звонки и электронные письма, а когда я позвонил в отель «Пенинсула» в Гонконге, мне сообщили, что он выехал на прошлой неделе. Я немедленно связался с Роном Балтером из «Глобал», но он тоже понятия не имеет, где Саймон. Я попросил его проверить все последние платежи Саймона, и мы обнаружили, что Саймон действительно вылетел обратно в Штаты. Но с тех пор он не пользовался своей кредиткой.

— Он прилетел в Лос-Анджелес?

— Нет, в Сан-Франциско.

— Это характерно для мистера Вандера?

— Вполне, — заверил Уэйр. — Саймон и Надин любят Сан-Франциско, посещают ярмарки искусств и прочие мероприятия подобного рода. Обычно они останавливаются в «Ритце», однако сейчас нет записей о том, чтобы кто-то из них поселился в этом отеле.

— Мистер Вандер часто ведет себя настолько скрытно?

— Несомненно, он совершенно не любит открытости. Но обычно он отвечает на звонки. И всегда пользуется кредитной картой, почти не носит с собой наличные. Это еще не всё, лейтенант. Я пытался связаться с Надин в Тайване, и ее родные сказали мне, что они с Келвином уехали примерно тогда же, когда Саймон улетел из Гонконга.

— Ее родные сказали почему?

— Нет, — ответил Уэйр, — но, возможно, я что-то недопонял из-за плохого знания языка.

— Возможно, Вандеры решили утроить себе семейный отпуск и побыть вместе.

— Да, конечно. Но кредитные карточки, лейтенант. И Саймон, и Надин пользуются ими повсюду. Я звонил Симоне, чтобы узнать, известно ли ей что-либо. Она ничего не знает и чрезвычайно тревожится… относительно Трэвиса Хака.

— Она думает, что Хак что-то сделал с ее родными?

— Она не знает, что и думать, лейтенант.

— Известно ли Хаку их местопребывание в Сан-Франциско?

— Я не знаю. После разговора с Симоной я решил, что нужно что-нибудь сделать, поэтому поехал к ним домой, чтобы посмотреть, что там и как. Похоже, Хак действительно удрал. В его комнатах пусто, все чисто прибрано. Полагаю, это может свидетельствовать о том, что он виновен в чем-то… я просто не знаю.

Майло беззвучно выругался и потер лицо.

— Как тщательно вы проводили осмотр?

— Я выдвинул несколько ящиков, огляделся по сторонам. Он исчез.

— Вы ездили туда один?

— Нет, с Симоной. Я решил, что в сложившихся обстоятельствах она, как близкий родственник семейства, имеет право войти в их дом. На самом деле, не знаю, почему я не подумал об этом раньше, когда вы просили меня о разрешении. Что вы думаете относительно побега Хака?

— Трудно сказать, сэр.

— Возможно, — предположил Уэйр, — ваши расспросы напугали его. И все же, если он ни в чем не виноват, зачем ему удирать? А может быть, он просто решил взять и уйти — типично калифорнийское поведение…

— Сумасбродство.

— Похоже, переносится ветром, лейтенант.

— Когда нам можно будет взглянуть на его комнаты? — спросил Майло.

— Назовите время, и я пришлю кого-нибудь из офиса, чтобы встретили вас там.

— Через час, может быть?

— Через час? Не знаю… у нас сегодня целый день совещания… дайте, я проверю. Да, сплошные деловые встречи до завтрашнего полудня. Быть может, завтра в одиннадцать утра? Я пришлю Сандру, она наш лучший паралегал.

— Вы проверили дом на берегу?

— Мы с Симоной заехали взглянуть, но похоже, там уже давно никто не бывал. Я удостоверюсь, что у Сандры будут ключи и от того дома тоже.

— Спасибо, сэр.

— Я уверен, что с Вандерами все в порядке, — вздохнул Уэйр. — Нет никаких причин считать иначе.

* * *

Майло связался с Министерством внутренней безопасности и проверил расписание рейсов, которыми летели Саймон, Надин и Келвин Вандеры. Все трое летели первым классом на самолете компании «Сингапур эрлайнз», и Саймон прибыл в международный аэропорт Сан-Франциско на сутки раньше, чем его жена и сын.

Следующий звонок был в частный банк в Сиэтле, где Майло все же добрался до неуловимого Рональда У. Балтера, специалиста по финансовому планированию, и получил подтверждение, что после перелета по кредитным картам Вандеров не совершалось покупок.

— У них есть жилье в Северной Калифорнии?

— Дом? — переспросил Балтер. — Нет.

— А как насчет съемного жилья?

— Нет.

— Есть какие-либо догадки относительно того, где они могут быть, сэр?

— Конечно, нет.

— Конечно?

— Я управляю их денежными средствами, — ответил Балтер, — и не причастен к частной жизни этих людей.

— Мистер Уэйр, похоже, обеспокоен.

— Я в этом уверен.

— Почему?

— Он куда теснее вовлечен в их частную жизнь.

* * *

Вернувшись в офис, Мо Рид поднял большой палец.

— Марку Грину не нужен был отчет. Он вспомнил еще кое-что, услышанное от Селены.

— Внезапная вспышка памяти? — спросил Майло.

— Мне кажется, он не хотел говорить этого при матери. Похоже, за несколько месяцев до своей смерти Селена начала встречаться с кем-то. Марк не смог точно вспомнить, когда именно, но ему помнится, что она сказал ему об этом три-четыре месяца назад. Мужчина был старше Селены.

— Насколько старше?

— Она не сказала. Марк утверждает, что она стыдилась этого, так что разница в возрасте вполне может оказаться значительной. Самая сочняга заключается в том, что Селена сохранила привычку во всем исповедоваться, и она призналась Марку, что тот мужик любит секс пожестче. И ей тоже это нравится, так что нашел горшок крышечку — по ее собственным словам.

— Звучит так, как будто она могла услышать это от того мужчины.

— Согласен, лейтенант. Итак, у нас есть пунктик на доминировании мужчины, совпадающий с тем, что был у Шералин и Деморы. Может быть, в этом отношении Селена не так уж отличалась от остальных? Как ты считаешь, док?

— Это выставляет дело в совершенно новом свете, — признал я.

— Тип в возрасте с пунктиком на жестком сексе, — пробормотал Майло. — Она рассказывала о нем что-нибудь?

— Нет, ничего, — ответил Рид. — Возможно, это какой-нибудь свингер, с которым она встретилась на одной из тех вечеринок, верно?

— В возрасте, — продолжал размышлять лейтенант. — Саймон Вандер определенно подходит. И Хак тоже, ему тридцать семь, он на одиннадцать лет старше Селены… Сеть, похоже, стягивается. И все может оказаться куда грязнее, чем мы думали.

Он изложил новости о возвращении и исчезновении Вандеров.

— Саймон больше смахивает на жертву, чем на преступника, — сказал Рид. — Если только он не совершил преступление и не решил залечь на дно… но мне по-прежнему кажется, что Хак — первый кандидат. Нам нужно найти его, Майло, очень нужно.

Он впервые обратился к боссу по имени.

Оптимальный рабочий настрой.

Глава 26

В семь часов вечера следующего дня полиция Лос-Анджелеса упомянула имя Трэвиса Хака в пресс-релизе, прошедшем в СМИ. Время было выбрано идеально: слишком поздно для газет или шестичасовых новостей, но достаточно рано, чтобы новость попала в одиннадцатичасовой выпуск. Или, по словам Генри Уэйнберга, начальника полиции, «подавать новости струйкой, а не потоком; мы слишком уязвимы, лейтенант».

Департаментские писаки именовали Хака «лицом, представляющим интерес» и упоминали о «заключении по ложному обвинению». Имя ни одной из четырех женщин, чьи тела были найдены в болоте, не упоминалось. О Вандерах не было ни слова.

Но еще до того мы с Майло и Ридом совершили обход обеих резиденций Вандеров. Сначала посетили пляжный дом, но не нашли никаких свидетельств того, что семейство вообще когда-либо обитало здесь. Мебель, обитая отсыревшей кожей, стояла на фиолетовом ковре, занимавшем весь пол. Запах соли, ржавчины и старой отслаивающейся краски буквально кричал о заброшенности. В шкафу стояли весла и висел мужской гидрокостюм — это место практически так и осталось холостяцким логовом.

За тяжелыми двойными дверями особняка на Калле-Маритимо скрывалась обширная анфилада просторных и высоких комнат, обставленных со вкусом, пусть и несколько скучновато; отделка стен — нежного оттенка цветов ванили, пол вымощен золотистым известняком. На паре каминных полок стояли семейные фото, в простенках между окнами тут и там висели картины в абстрактном стиле. В углу дальней комнаты приютился рояль. В спальне Келвина, выполненной в небесно-голубых тонах, стояло маленькое пианино.

Жилье Трэвиса Хака состояло из маленькой комнатки, расположенной за огромной, словно в ресторане, кухней, и такого же тесного санузла. Двуспальная кровать, гардероб из «ИКЕА», алюминиевая лампа для чтения. Монастырская обстановка, которую оживлял вид на океан, открывавшийся из окна. Располагалось это жилье в крыле для прислуги и, судя по всему, изначально было задумано в качестве комнаты горничной.

Здесь не было никаких следов борьбы или телесных жидкостей, или чего-либо еще, но Майло все же вызвал группу криминалистов. Помощница, которую Бадди Уэйр отрядил присматривать за нами, встревожилась, однако связалась с юристом, и тот посоветовал ей содействовать полиции.

Судя по огромному списку задач, криминалистов можно было ожидать «на днях», и звонок Майло в их офис ничего не изменил. Он попытался связаться с начальством, не смог к нему пробиться и мрачно улыбнулся.

— Все еще едем на малой скорости? — поинтересовался Мо Рид.

— Небеса препятствуют нам, сынок.

Рид улыбнулся.

— Я учусь.

* * *

Я оставил детективов предаваться разочарованию и поехал домой. Новость о любовнике Селены разрушила мою теорию о том, что смерть трех остальных женщин была лишь подготовкой к ее убийству. Случай снова сводился к зловещему сценарию сексуального садизма.

Убийца, постепенно становящийся самоуверенным. Селена — несчастная жертва перехода на новый уровень. Я позвонил Марку Грину, чтобы проверить, не вспомнил ли тот еще что-нибудь.

Он с трудом сдерживал приступ ярости, и мой голос заставил его перейти грань.

Я подождал, пока он перестанет орать.

— Знаю, это тяжело, но я все же должен спросить. Вы можете сказать что-нибудь еще…

— Еще? Разве всего того, что я уже сказал, недостаточно?!

И он с грохотом повесил трубку.

* * *

Я съездил в округ Креншо и нанес повторный визит Беатрис Ченовет, матери Большой Лоры, — готовый к тому, что снова стану мишенью для чьей-нибудь ярости. Если кто и был подготовлен к такому, то это я.

Однако она встретила меня приветливо, подала кофе и шоколадные вафли и подождала, когда я перейду к сути вопроса со всей тактичностью, на которую был способен.

— Позвольте уточнить: вы хотите знать, нравилось ли Ларлин, когда ей причиняли боль?

— Мы нашли свидетельства того, что у других жертв была такая склонность, так что…

— Ответ — да, доктор. Я не упомянула об этом в первый раз… потому что была потрясена вашим приездом. Я думала о том, чтобы позвонить вам, но говорить о подобных вещах очень трудно. Не стану притворяться, что у нас с Ларлин были доверительные отношения, но она все же была моей дочерью. И когда я думаю о том, что с ней случилось, мне очень больно.

— Извините.

— Вы что-нибудь узнали?

— Пока не очень много.

— Но вы опознали других жертв, которые… о, Боже… с тех пор, как Ларлин вышла работать на улицу, я отчасти ожидала чего-то такого. — Тощие квадратные плечи женщины поникли, руки затряслись. — Нравилось ли ей испытывать боль? В детстве — совсем наоборот, это Ларлин била других и влипала из-за этого в неприятности. Я твердила ей, что из-за того, что она такая большая, ей надо быть вдвое аккуратнее. — Беатрис нахмурилась. — Я только недавно осознала, какой проблемой был для нее лишний вес, и поняла, насколько неправильным было то, что я говорила… любила ли она боль… похоже, да. Я говорю о более поздних временах, когда Ларлин уже ушла из дома. Когда стала работать. — Она схватила носовой поток, пытаясь унять внезапный поток слёз. — Как будто это можно назвать работой!

Женщина откашлялась и попыталась снова придать своему тону твердость.

— Пару раз, когда она приезжала попросить денег, я замечала у нее синяки. Здесь и здесь. — Она приложила пальцы к своей шее. — Сначала я не была уверена, что это синяки. Ларлин была темнокожей, пошла в отца. Сначала она пыталась скрыть их, носила шарф. И именно поэтому я их заметила. Ларлин никогда не любила шарфики. Я заметила что-то фиолетовое под тканью, дотронулась пальцем, но она отмахнулась от меня.

Женщина моргнула.

— Она не просто отвела мою руку, она отбила ее. Но я могла быть не менее упрямой, чем она; я настаивала. Тогда она ужасно разозлилась, сорвала шарф и спросила: «Довольна?» Я ответила: «Я недовольна тем, что кто-то делает тебе больно, Ларлин». Она ответила: «Никто не сделает со мной ничего такого, чего я не захочу». Потом ухмыльнулась. Я была в ужасе, и это забавляло ее. Она закатала рукава, и я подумала — вот оно, сейчас она покажет мне следы от иглы, чем еще эта девчонка собирается напугать меня? Но вместо этого она показала синяки на запястьях. Мне было неприятно это видеть, я отвернулась, но это лишь подзадорило ее. Ларлин сказала, что люди охотно платят за дополнительные услуги, и что она справится со всем, она в этом уверена. Конечно же, я стала выговаривать ей, сказала, что это опасный путь, ведущий… ну, не буду перечислять вам все это. Она засмеялась и ушла. — Женщина улыбнулась. — Вот и все, что было, сэр.

— Вам многое пришлось пережить, — промолвил я.

— Остальные мои дочери живы и здоровы. Может быть, налить вам еще кофе?

* * *

— У Лоры это тоже было, так что все сходится, — сказал Майло.

Я затормозил перед полицейским участком как раз в тот момент, когда лейтенант вышел из дверей и отправился прогуляться.

— Сколько физической активности, — заметил я. — Я начинаю волноваться за тебя.

— Просто послеобеденная прогулка неспешным шагом, — отозвался он. — Когда я чувствую себя бесполезным, стены давят на меня. Сегодня утром ты, наверное, устроил себе пробежку миль в пять.

Мы шли все мимо тех же зданий, но на этот раз небо так и оставалось серым, воздух был густым и душным.

— Полиция аэропорта нашла «Лексус» Вандера на долгосрочной стоянке, но мы не обнаружили никаких свидетельств того, что Хак куда-то улетел, — сообщил Майло.

— Старейший из классических трюков.

— Мы с молодым Моисеем на всякий случай прочесали ближайшие отели и мотели. Потом проверили все модные местечки от Сан-Франциско до Санта-Барбары в поисках Вандеров. Проверили также частные чартерные рейсы. Ноль результатов по всем направлениям. Как будто какой-то дикарь вышел на охоту за всеми подряд, а потом куда-то скрылся.

— Четыре убийства с сексуально-садистским мотивом, развлечение с костями трех из жертв, — стал перечислять я. — Потом Дабофф, потом Вандеры… Трудно усмотреть что-то общее.

— А оно должно быть? — огрызнулся он. — Этот придурок в Канзасе убивал женщин, мужчин, детей, всех, кого находил в доме. То же самое касается Рамиреса, Зодиака и всех прочих, бла-бла-бла.

— В этих случаях мужчины были случайными жертвами.

— То же самое может быть и здесь. Как насчет такой теории: Хак работал на Вандера три года и положил глаз на Надин. Но прежде чем подкатить к ней, ему надо избавиться от ее муженька и отпрыска.

— Он сумел заманить их из Азии обратно в Штаты?

— Придумал какую-нибудь ложь, чтобы заставить их вернуться. У таких людей все должно быть под контролем, верно? Ты можешь придумать более крутую игру во власть, чем передвигать богатых людей туда-сюда, словно шахматные фигуры? Мы копаем насчет Селены, он понимает, что это лишь вопрос времени, и скрывается.

Я обдумал это.

— Их заставило бы вернуться какое-нибудь несчастье в семье. Допустим, если б Симона заболела или покалечилась. Саймон и Надин верили Хаку, у них не было причин перепроверять его слова. Но как во все это укладывается Дабофф?

— Когда прищучим Хака, тогда и узнаем. Давай смотреть правде в глаза, Алекс: если отбросить все дерьмо, то не останется вопроса о том, кто это сделал. Основной подозреваемый был у нас под носом с самого начала — ему было о чем париться.

Десять шагов спустя Майло добавил:

— Одному богу ведомо, что делал Хак в те годы, когда скрывался где-то — до того, как Вандеры наняли его. Так что, конечно же, он отплатил им на свой метафизически последовательный манер.

— Плохой поступок, — заметил я.

— Возьму это девизом, — отозвался Майло. — Нехорошо связывать людей, убивать их, выбрасывать, точно мусор, и оставлять гнить.

— Слишком длинно для наклейки на бампер.

Глава 27

По телеканалам тридцать четыре раза показали фотографию Эдварда Т. Хакстадтера, он же Трэвис Хак.

Майло и Мо Рид потратили на бесплодные поиски два дня.

Человек, который работал в тюрьме для несовершеннолетних, когда там сидел Хак, сообщил Риду, что от Хака ему «всегда было не по себе. Он постоянно плакал по какому-нибудь поводу, но у него были такие глаза…».

— То есть? — уточнил Рид.

— Хитрые, понимаете? Как будто он что-то замышляет. Я ни за что не выпустил бы его на волю.

— Он сделал что-нибудь плохое за время своего пребывания в тюрьме?

— Насколько я помню, нет. Ну и что, все равно я был прав. Такие типы любят затаиться где-нибудь и выжидать, словно змеи.

В списках платежей за билеты на поезда и автобусы, покидавшие Лос-Анджелес, имени Хака не было, однако если он заплатил наличными, то мог без труда ускользнуть. После некоторых юридических обсуждений Бадди Уэйр дал разрешение на то, чтобы «Лексус» Вандеров осмотрели в транспортной полицейской лаборатории.

— Но прошу вас, лейтенант, не причините никакого ущерба. Я не хочу, чтобы Саймон и Надин по возвращении домой обнаружили нечто подобное.

* * *

Никто не обратил внимания на убийство Силфорда Дабоффа, но я не мог отделаться от мыслей об этом происшествии. Позвонив Альме Рейнольдс, я послушал длинные гудки в трубке.

Автоответчика у нее не было, и она хвасталась, что ни у нее, ни у Сила сотовых телефонов не имелось. Возможно, не было также ни компьютеров, ни телевизоров; я гадал, узнала ли она вообще о поисках Трэвиса Хака.

С преподавательской должности в колледже Альма уволилась, о какой-либо другой работе не упоминала. Я позвонил Майло — проверить, не указан ли в ее файле номер рабочего телефона. Лейтенант был в аэропорту, просматривал списки отбытий, и я решил поговорить с Мо Ридом.

— Дай проверю, — сказал он. — А, вот, врачебный кабинет, Западный Лос-Анджелес. И что, по-твоему, она может тебе сказать?

— Вероятно, ничего.

— Ты часто оказываешь помощь лейтенанту, да?

— Когда он просит.

— Он просил тебя проверить Рейнольдс?

— Иногда я импровизирую.

— Ага, — подтвердил Рид. — Он мне говорил.

* * *

Учитывая образ жизни Альмы Рейнольдс, я полагал, что она занимается какими-нибудь гомеопатическими или экологически чистыми лекарственными средствами. Однако ее начальник оказался самым обычным офтальмологом, работающим в обычном здании на Сепульведа-бульваре поблизости от бульвара Олимпик.

В приемной было полно народа. Для чтения в основном предлагались небольшие брошюрки о лазерной коррекции зрения.

Должность Рейнольдс именовалась «координатор офиса». Регистраторша, сидевшая в приемной, похоже, была рада оторваться от рабочей рутины. Она была примерно моего возраста, с короткими темными волосами и беспечной улыбкой.

— Извините, она ушла на обед.

— Без пятнадцати три, — заметил я. — Поздновато.

— Мы все утро крутились без передышки; наверное, у нее только сейчас выдалось время.

— Вы не знаете, где она обедает?

— Это насчет ее бойфренда?

— Да. Она говорила о нем?

— Только о том, что скучает по нему. И хочет увидеть, как заплатит тот, кто сделал такую ужасную вещь… кстати, вы ведь контактные линзы не носите?

— Нет.

— Я так и думала. У вас глаза естественного серо-голубого цвета, а с цветными контактными линзами они всегда слишком голубые… Альма любит мексиканскую кухню, тут в трех кварталах западнее торговый центр.

* * *

Возле торгового центра нашлась почти пустая стоянка, а внутри — шесть ресторанов национальной кухни. Альма Рейнольдс была единственной посетительницей в «Кочино де Кабо». Она сидела в выгородке из синей пластмассы, наслаждаясь рыбными такос, синим маисом и банкой колы-зеро. Несмотря на жару, Альма была все в тех же мужских шерстяных брюках, но в белой футболке с треугольным вырезом смотрелась фунтов на десять стройнее, чем в грубой рубашке, которая была на ней во время визита в полицейский участок. Длинные полуседые волосы были стянуты сзади в «конский хвост», и, кажется, я заметил легкий тональный крем на лице. Ярко-голубой цвет ее глаз заставил меня задуматься о цветных контактных линзах.

Я помахал ей, она прижала ладонь к груди.

— Вы преследуете меня?

— Только ради вопросов общественной безопасности. Можно присесть?

— А я могу вам помешать?

— Если вы против…

— Я просто шучу. Sentarse[26]. Думаю, это правильное слово, раз уж мы в «Кабо». — На ее мощной челюсти проступили желваки, она устремила взгляд в свою тарелку. — Сил был веганом, я время от времени ем рыбу.

— Я подумал: может быть, вам в голову пришло еще что-нибудь?

— Гражданская сознательность? — Она поджала губы. — Ответ — нет.

— Мы все еще пытаемся понять, как смерть Сила вписывается в череду прочих убийств.

— Возможно, и не вписывается.

Я ждал.

— Это все, — продолжила Альма. — Возможно, он и не вписывается. Может быть, это сделал какой-нибудь чокнутый подражатель. Разве что негодяй, заманивший его туда, пытался скрыть что-то относительно прошлых убийств…

— Он заманивал его, обещая разгадку тех убийств.

Ее ладонь, прижатая к груди, чуть сместилась, и я заметил золотой блеск. Она сдвинула пальцы обратно.

— Да.

— Как вы думаете, может ли это быть кто-то, кто знал Сила достаточно хорошо, чтобы манипулировать им?

— Кто?

— Друг или просто знакомый, понимавший, насколько Сил привязан к болоту.

— Из друзей у него была только я, — возразила Альма. — То же самое касается знакомых.

— Ограниченный круг общения.

— По собственному выбору. Люди бывают утомительны.

— А те, кто знал его не в личном общении, а по работе?

— Возможно, кто-то и был, но он никогда не упоминал ни одного имени.

— Мы не смогли найти список участников Организации спасения Болота.

— Потому что никакой настоящей группы не существует. В самом начале, когда Сил спас болото от тех сволочей-миллиардеров, был учрежден совет директоров. Но это были просто состоятельные люди, пытавшиеся притворяться добродетельными. Не провели ни одного собрания. Во всех практических отношениях организацию представлял один Сил.

— Кто оплачивал счета?

— Какие-то богатенькие сволочи. Я говорила Силу, что это рискованно, потому что, если он станет слишком зависим от них, они будут вертеть им, словно продавцы наркотиков. Но он ответил, что хочет выжать из них все, что они отдадут, до единого доллара, а о последствиях будет думать потом.

Ее нижняя губа задрожала, и женщина на секунду отняла ладонь от груди. Этого было достаточно, чтобы я увидел крупную жемчужину на цепочке.

Альма взяла один тако, откусила, положила обратно на тарелку.

— Если вы не против, я хотела бы остаться одна.

— Потерпите мое присутствие еще немного, пожалуйста. Какой заработок имелся у Сила?

— Это была стипендия. Таким образом миллиардеры уклонялись от уплаты налогов. Двадцать пять тысяч в год. Сил говорил, что человек может вполне жить на это, если не роскошествовать.

Ее рука снова коснулась жемчужины.

— Красивая вещь, — заметил я.

Шея Альмы покраснела.

— Сил подарил мне ее на день рождения. Я ненавидела это, говорила ему, что не буду ее носить, что она слишком претенциозная. Теперь ношу.

Я кивнул.

— Не притворяйтесь, будто вы что-то понимаете, — резко сказала Альма, — потому что вы не понимаете ничего. Такие люди, как я и Сил, достаточно умны для того, чтобы играть по правилам и жить в роскоши и жире, как все прочие городские роботы. У меня степень магистра по двум дисциплинам, а Сил был бакалавром физики.

Она подалась вперед, словно намереваясь поведать некую тайну.

— Мы сами выбрали возвращение к основам. Но даже Сил мог быть романтиком. На нашу последнюю годовщину он хотел подарить мне что-то красивое. Даже идеалистам нужно привносить в свою жизнь красоту.

— Согласен.

— Я говорила ему, что не хочу это украшение, требовала вернуть его в магазин. Он отказался. Мы поссорились. Сил переспорил меня. И теперь я рада, что он это сделал.

Ее взгляд обратился к стеклянной стене ресторана.

— Это ваша машина? Зеленое что-то там.

— «Севилья».

— «Кадиллак», — произнесла она. — «Севилья». В нем же нет ничего испанского, почему лжецы из корпораций так его назвали?

— Ради продаж.

— Вы водите архаичный пожиратель бензина. Чем вы это объясните?

— Эта машина у меня двадцать лет, и мне не хватает духа обменять ее на что-то помоложе и покрасивее.

Альма уронила руку и сделал глубокий вдох, словно демонстрируя кулон. Жемчужина была слишком большой, неотбеленной, кремового цвета. Слишком тяжелой для цепочки, которая казалась дешевой, возможно, просто позолоченной.

— Итак, миллиардеры оплачивали счета, а Сил занимался делами, — подытожил я. — Кто-нибудь еще вносил пожертвования?

— Конечно, люди время от времени присылали чеки, но Сил называл это «карманными расходами». Без братцев-миллиардеров ему пришлось бы туго. Могу я спокойно доесть свой обед? Мне очень не хочется больше думать об этом.

Я поблагодарил ее и направился к двери.

— Вы не особо экологически сознательны, но, по крайней мере, верны, — бросила Альма мне вслед.

* * *

Регистраторша в приемной у врача спросила:

— Вы не нашли ее?

— Нашел, спасибо вам за указания. Похоже, она сильно подавлена.

— А вы бы не были?

— Наверное, мне было бы еще хуже… может быть, эта роскошная жемчужина порадует ее.

— Сомневаюсь, — ответила регистраторша. — Но это хотя бы что-то. Она купила ее себе вчера. Мы все были изумлены.

— Это не в стиле Альмы?

— Совершенно.

— Горе меняет людей, — заметил я.

— Думаю, да… Чем еще могу быть полезна?

— Да нет, наверное, ничем. — Я повернулся, чтобы уйти.

— Тогда зачем вы…

— Просто хотел поблагодарить вас за содействие.

И прежде, чем она успела распознать ложь, я закрыл за собой дверь.

Глава 28

Я проехал на квартал западнее торгового центра, где обедала Альма Рейнольдс, и сделал несколько кругов, прежде чем отыскать парковку, с которой открывался вид на «Кочина де Кабо».

Рейнольдс вышла через пятнадцать минут и направилась к месту своей работы пешком. Она шла широким медленным шагом, вид у нее был мрачный. Я следовал за ней так медленно, как только мог, и остановился в половине квартала от офтальмологического кабинета.

Она прошла мимо входа и спустилась по пандусу к подземной стоянке.

Мне не пришлось долго ждать, прежде чем по пандусу выехал наверх старый, побитый «Фольксваген-жук» желтого цвета. Рейнольдс сидела за рулем, подавшись вперед, словно убеждая машину ехать быстрее. Из выхлопной трубы вырывался черный дым. Тц-тц-тц.

Она направилась прямо к зеленому зданию на Четырнадцатой улице, чуть севернее Пико. Номер дома совпадал с домашним адресом, который сообщил мне Рид. Судя по всему, компания, обслуживающая здание, относилась к своим обязанностям небрежно; пальмы перед ним разрослись, но зато они хотя бы отчасти скрывали облупившуюся штукатурку на фасаде. Менее гламурная сторона Санта-Моники. Но проживание здесь все же давало свои привилегии: парковочные места, предназначенные только для жителей. Я отъехал чуть подальше.

Альма Рейнольдс изо всех сил пыталась втиснуть «жук» в крохотное пустое пространство, без видимого раскаяния стукая машины по обеим сторонам. Наконец, захлопнув дверь с такой силой, что «Фольксваген» завибрировал, она вошла в здание.

Я остановился возле пожарного гидранта и стал слушать музыку. Тридцать пять минуть спустя я решил, что Рейнольдс уже не выйдет, и направился домой.

Про пути я снова попытался связаться с Майло и оставил ему сообщение. Едва я доехал до Вествуд-Вилледж, как мой сотовый запищал.

— Здравствуйте, доктор, это Луиза из службы связи. Только что звонила доктор Ротман.

— Натали Ротман?

— Она не назвала свое имя, но просила перезвонить как можно скорее. Что-то относительно мистера Трэвиса.

* * *

Я общался с Натали Ротман впервые за несколько лет.

— У меня как раз закончился обход, Алекс, но если хочешь, можем поговорить позже.

— Ты знаешь Трэвиса Хака?

— Знаю? Это немного… извини, Алекс, пара секунд. — После недолгой паузы она произнесла: — У нас одна врач только что родила, персонала не хватает, мне даже присесть некогда, надо бежать. Я смогу поговорить с тобой во время ужина — скажем, в шесть?

— Не намекнешь, в чем дело?

— Слишком долго и сложно. В шесть часов подойдет?

— Я позвоню тебе в это время.

— Нет, давай встретимся лично. У Джеррода, моего старшего, в семь часов баскетбольный матч, и я обещала ему, что обязательно приду посмотреть. Ты все еще живешь в Глен?

— Да. Ты меня интригуешь, Натали.

— Это совсем рядом. Встретимся где-нибудь поблизости от школы Джеррода.

— А где эта школа?

— В Брентвуде, — ответила она. — Винуордская академия. Как насчет того таиландского ресторанчика, который мне так нравится. «Пэд-Палейс», знаешь?

— Найду.

— Вкусная, низкокалорийная еда, — сообщила Натали. — Я иногда беру на вынос. Даже слишком часто.

Еще один торговый центр — длинный, одноэтажный. Быть может, когда-нибудь земля станет слишком дорогой, чтобы они оставались рентабельными.

«Пэд-Палейс» выжал все из того, что у него было: магазинное помещение с ограниченным бюджетом на дизайн. Ширмы и сосновые столы с претензией на изящную простоту. Стены окрашены в различные оттенки желтовато-зеленого. Стройные, молчаливые официантки-азиатки обслуживали радостных громкоголосых хипстеров.

Меню было в основном вегетарианским с добавлением яиц, можно было заказать что-нибудь чисто веганское. Похоже, экологическая сознательность сегодня преследовала меня. Я почти ожидал, что в двери войдет Альма Рейнольдс. Но, возможно, она придерживалась мест, где водится рыба.

Белый «БМВ» Натали Ротман, со сдвижной полотняной крышей, подъехал к ресторану через пять минут после того, как я устроился за столом с кружкой чая. Она ворвалась в зал, словно пуля: маленькая, быстрая, прямолинейная. Рост четыре фута десять дюймов, девяносто фунтов мышц. Лицо у нее было нежное и гладкое, словно у подростка, вокруг него облаком колыхались неприбранные темно-русые волосы. Сорок два года, мать двоих сыновей, она была замужем за застройщиком, владевшим участками на Уилширском бульваре. Сама Натали уже много лет работала в службе «скорой помощи» в педиатрическом центре Западного округа. Я познакомился с ней, когда она только-только окончила Йельский университет и получила должность ординатора. Затем — старшего ординатора, после чего быстро продвинулась до полноправного врача. Многие важные шишки в больнице считали ее слишком резкой и неуживчивой. Я понимал, что отчасти они правы, но мне Натали нравилась.

Она махнула мне рукой и подлетела к одной из официанток.

— Я доктор Ротман. Мой заказ готов?

Не успела девушка кивнуть, как Натали уже плюхнулась за стол напротив меня.

— Я заранее заказала все по телефону. Привет, Алекс. Выглядишь прекрасно; криминальная сторона жизни, должно быть, очень приятна. Не хочешь вернуться и заняться своей настоящей работой?

— Я тоже рад видеть тебя, Натали.

Она рассмеялась.

— Нет, я не на психостимуляторах, хотя надо бы. Значение этой дряни сильно преувеличено. Я говорила Чарли, но он мне не верит… Ладно, к делу: я случайно увидела в новостях по телику мистера Хака, и, как добропорядочный гражданин, позвонила по указанному внизу номеру. Какой-то коп по фамилии Рид сказал, что хотел бы поговорить со мной, но, по-моему, он врал.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что я сказала ему, зачем звоню, но он ответил, что сейчас в поле и свяжется со мной потом. Что копу делать в поле — траву косить? Я так у него и спросила. Но он не оценил мой юмор. Ты его знаешь?

— Молодой детектив-новичок.

— Что ж, ему еще надо поучиться работать с законопослушными источниками потенциально полезной информации. Он начал давить на меня: кто я такая, почему звоню. Как будто это я подозреваемая! Когда я сказала ему, что я терапевт из Западного педиатрического, его, похоже, осенило. Он успокоился, сказал мне, что кое-кто, некогда работавший в Западном округе, как раз консультирует их по этому делу, и спросил, знаю ли я тебя Я сказала — конечно, уже давно. Он заявил, что это хорошо и не поговорить ли мне с тобой. Не обижайся, Алекс, но у меня было впечатление, что меня просто отфутболили. Он должен был передать тебе, что я звонила. Передал?

— Пока нет.

— Ну, конечно. Ладно, идем дальше. Новичок-детектив Рид, возможно, не захочет испытать когнитивный диссонанс, но придется.

— Диссонанс с чем?

— С мистером Хаком.

— Так ты знаешь его?

— Это слишком сильное слово. Я однажды встречалась с ним. Но этого достаточно, чтобы я считала его героем.

Ей принесли тарелку прозрачной, словно целлофан, лапши и соевой курятины. Натали сделал несколько глотков, потеребила кольцо с бриллиантом на пальце — крупный квадратный камень. Ювелирные украшения меня не особо интересовали, но огромная жемчужина Альмы Рейнольдс заставила меня обращать внимание на такие вещи.

— Мы встретились с ним десять лет назад. Мне как раз до смерти надоели пациенты, и я взяла ночные смены, чтобы пореже встречаться с людьми. Примерно в три часа ночи меня позвала медсестра из приемного покоя. Кто-то принес окровавленного младенца. Сначала все думали, что это будет просто как в фильме ужасов, но когда бедняжку помыли, оказалось, то никаких ран нет, даже булавочного укола. Маленькая девочка семи месяцев от роду. Она замерзла и была неспокойна, но в остальном с ней все было хорошо.

Натали подцепила кусочек тофу.

— Добрым самаритянином, который ее принес, оказался ваш знакомый, мистер Хак. Он не назвал свое имя, но я уверена, что это он, такое лицо трудно забыть. Он был истощен, едва стоял на ногах, состояние у него было ужасное. Я не могла не отметить, что у него явно было какое-то повреждение головного мозга — возможно, давняя закрытая ЧМТ или микроинсульт.

— Искривленные губы, — кивнул я.

— Да, — отозвалась Натали, изображая букву V из пальцев. — Я знала, что это он. Походка у него была нетвердая, так что медсестра сперва решила, что Хак пьян, и боялась, что он уронит ребенка. Ребенок кричал, был весь в крови — сцена та еще. В новостях сказали, что Хак представляет для вас интерес в связи с убийствами. Что это значит?

— Это значит, что полицейский департамент в сомнениях.

— Почему?

— Все слишком сложно, Натали.

Она посмотрела на меня долгим взглядом.

— Честный ответ. Но между нами: его подозревают в этих убийствах?

Я кивнул.

— Ого! — произнесла она. — Должна сказать тебе, Алекс, я не почувствовала тогда в нем ничего зловещего. Он нервничал, был напряжен, возможно, напуган еще сильнее, чем девочка. Он сказал, что нашел ее на тротуаре, когда вышел пройтись: услышал крик и решил, что это раненое животное. Когда он увидел, что это младенец, то сразу схватил ее и отнес к нам. Это добрые две мили, от Силверлейк до Восточного Голливуда, холодной ночью. Он снял свою куртку, чтобы закутать ребенка, и остался в футболке и дешевых клетчатых штанах — забавно, какие вещи запоминаются… Вероятно, купил их в секонд-хенде, они были подпоясаны веревкой. И зубы у него клацали от холода.

— А почему он не позвонил в «девять-один-один»?

— Может быть, решил, что доберется до нас быстрее, не знаю.

Или понимал, что, рассказав такую историю, немедленно попадет под подозрение…

— Напугал ли он нас вначале? — продолжала Натали. — Конечно. Он сам был весь в крови, словно в одном из тех отвратительных фильмов, которые так любят мои мальчишки. Мы не хотели причинять ему вреда, но пытались задержать его до прибытия полиции. Когда он увидел, что с ребенком все в порядке, то вылетел на улицу мимо нашего охранника. Ну, ты помнишь, какой у нас охранник.

— Старый, слабый, ленивый, подслеповатый.

— И это еще мягко сказано. Кроме того, полиция приехала очень нескоро, а мы все заняты были младенцем. Теперь, когда я вспоминаю об этом, меня это действительно беспокоит. Что, если Хак на самом деле маньяк-убийца?

— А откуда ты знаешь, что нет?

— Потому что дело было закрыто сразу же. Это официальный термин, верно? Закрыто, не распутано.

— Ты неплохо в этом разбираешься, Натали.

— Чарли любит детективные сериалы.

— Каким образом закрыли дело?

— Мы направили полицию туда, где, по словам Хака, он нашел ребенка. Они обнаружили кровавый след, прошли по нему и наткнулись на тело, лежащее в кустах. Это оказалась мать младенца, семнадцатилетняя девушка по имени Бренди Лоринг. Она жила в нескольких кварталах оттуда вместе с матерью-алкоголичкой, отчимом и единоутробными и сводными братьями и сестрами. Девочку звали Брендин, уменьшительное от «Бренди», я полагаю. Семья знала, кто убил девушку: ее бывший парень, тоже юный, всего на год старше нее. Очевидно, она порвала с ним перед рождением дочери, и он преследовал ее. Едва полицейские явились к нему домой, он раскололся и сознался, что забил ее до смерти. Это доказывали ободранные костяшки его пальцев и сломанное запястье; к тому же на лице, шее и груди Бренди нашли его кровь. Когда копы спросили, почему он оставил ребенка там, прямо на тротуаре, парень лишь тупо посмотрел на них. Дескать, «ой, я совсем об этом забыл».

— Кто сообщил тебе эти подробности?

— Детектив, который занимался бумажной работой. Так он сам это называл. «Я делаю бумажную работу, док, Шерлокам Холмсам не до того».

— Ты помнишь его фамилию?

— Лейбовиц, — ответила она. — Детектив-еврей, кто бы мог подумать.

* * *

Перед тем как попрощаться, я спросил, нравится ли ее сыну в Винуордской школе.

— Интересное место, — сказала Натали.

— В каком смысле — интересное?

— На самом деле это две школы — в социологическом аспекте. Умные богатые детки и не особо умные очень богатые детки.

— Я чувствую в этом нечто общее.

— Плата за обучение размером в сорок тысяч — вот это «общее», Алекс. Чарли считает, что это нелепо, и я, видимо, тоже. А в какую группу попадает Джеррод, зависит от того, в какой день ты меня об этом спросишь. Ты же знаешь подростков — никакого контроля за импульсивными побуждениями; посмотри, что стало с несчастной Бренди Лоринг. Я бы не против отправить Джеррода в общеобразовательную школу, и Чарли тоже очень этого хотел. Но наш принц возжелал войти в университетскую бейсбольную команду, а в общеобразовательной школе он не набрал бы нужных баллов. Полагаю, это делает его одним из категории умных деток. Он знает свои пределы.

* * *

Я позвонил в Голливудское подразделение и спросил детектива Лейбовица. Служащий никогда не слышал о таком, равно как и дежурный офицер.

— Тогда позовите детектива Коннор.

— Ее сейчас нет.

Я набрал номер мобильника Петры. Она сообщила:

— Барри Лейбовиц уволился вскоре после того, как я пришла туда работать. И нет, между этими событиями нет никакой связи. Барри было уже за шестьдесят.

Я засмеялся.

— Ты не знаешь, где его найти?

— Извини, нет. Можно спросить, зачем он тебе?

Я рассказал ей о младенце, спасенном Трэвисом Хаком.

— Ваш преступник совершил доброе дело? — хмыкнула она. — Тед Банди работал на «горячей линии» для самоубийц.

* * *

— Это ни черта не значит, — заявил Майло. — Деннис Рейдер[27] был президентом церковной конгрегации.

— Именно об этом я и подумал, док, когда она позвонила, — сказал Мо Рид. — Я собирался передать тебе, но погряз в работе, просматривая записи по пассажирам поездов и автобусов и проверяя договоры на найм автомобилей.

— Значит, сомнений в том, что мать ребенка убил ее бойфренд, нет? — спросил Майло.

— Так детектив Лейбовиц сказал доктору Ротман, — ответил я.

— Лейбовиц… не знаю такого.

— Он ушел в отставку сразу после того, как Петру направили в Голливудское подразделение. Я собирался поискать его, но если ты считаешь, что это пустая трата времени, то не буду.

— И какой в этом смысл?

— Если Лейбовиц в ходе следствия сумел найти Хака и расспросить его, это могло бы позволить нам узнать кое-что о личности Хака.

— Лично я хотел бы узнать, почему Хак гулял по темной пустынной улице в Силверлейке в три часа ночи, но так и быть, действуй, — промолвил Рид. Мы знаем, что именно в это время суток он снимает уличных девиц. Может быть, когда не может никого подцепить, то подглядывает за людьми в окна или что-нибудь похуже…

— По крайней мере, мы знаем, где он был десять лет назад, — отметил Майло. — Бродяга, без социальной страховки, так что ставлю десять к одному — он зарабатывал на жизнь чем-то незаконным. Посмотрим, что нам дадут записи относительно уличных грабежей за тот период, особенно в Восточном Голливуде и Силверлейке. Я займусь этим, Моисей, а ты продолжай работать с транспортными записями и принимать звонки.

— Так точно.

— Хак сказал, что принес ребенка в госпиталь пешком, — напомнил я. — Если это правда, следовательно, у него не было машины. А это значит, что он мог жить недалеко от того места, где нашел девочку.

— Он ищет развлечений на бульварах, а потом уползает в какую-нибудь нору в холмах, — предположил Рид.

— Может, и так, — согласился Майло, — но не кидайся прочесывать бульвары. Там не осталось уже никого, кто ошивался там десять лет назад. А вот те, кто живет по соседству, — другое дело. Если скататься туда, где был найден младенец, возможно, мы обнаружим кого-то, кто помнит Хака.

— Или еще лучше, — подхватил я, — найдем самого Хака, вернувшегося в прежнее укрытие.

Майло задумчиво пожевал губу.

— Дом там, где сердце, а?

— Обратно в прежнюю зону комфорта, — кивнул Рид. — Может звучать заманчиво, если ты прячешься от полиции.

Глава 29

Тело Бренди Лоринг было найдено на Апаш-стрит, поблизости от западной окраины Силверлейка, в четырех кварталах к северу от Сансет-Стрип, вверх по холму.

Район был застроен в основном хлипкими каркасными домами, некоторые из которых были не больше сарая, а более крупные строения поделены на отдельные квартирки, сдаваемые в аренду. Точка, где, по словам Трэвиса Хака, лежала маленькая Брендин, располагалась на тротуаре, покрытом трещинами и буграми; корни гигантского баньяна постепенно взламывали старый асфальт.

Полтора часа мы стучались во все двери вверх и вниз по Апаш-стрит, встречая лишь недоумевающие взгляды и заверения в полном неведении — в основном на испанском языке. Женщина по имени Марибелла Олмос, старая и морщинистая, но сохранившая ясный ум, вспомнила тот давний инцидент.

— Младенец, — сказала она. — Это сделал добрый человек. Смелый.

— Вы знали его, мэм?

— Хотела бы знать. Он очень смелый.

— Потому что спас ребенка?

— Спас ребенка, отнес к врачу. А кругом разъезжают бандиты, стреляют… Сейчас стало лучше, но тогда было так. Герой.

— Бандиты разъезжали по улицам в три часа ночи?

— Когда хотели. Иногда я спала и слышала выстрелы. Сейчас стало лучше. Вы хорошо работаете.

Схватив ладонь Майло, она прижала ее к своим морщинистым губам.

Это был один из тех немногих случаев, когда я видел его застигнутым врасплох.

— Спасибо, мэм.

Марибелла Олмос выпустила его руку и подмигнула.

— Поцеловала бы вас прямо в губы, но не хочу, чтобы ваша жена ревновала.

* * *

Следующий пункт: последний известный нам адрес матери и отчима Бренди Лоринг.

Анита и Лоуренс Брейкл когда-то жили в розовом двухэтажном доме довоенной постройки, поделенном на четыре квартиры. Но никто из нынешних обитателей квартала даже не слыхал об этом семействе, о смерти Бренди и о спасении младенца.

Остаток дня мы потратили на то, что разъезжали по всему Силверлейку и показывали фотографию Хака людям, которые могли бы помнить его, — в основном ориентируясь на возраст.

Пустые взгляды, отрицательное покачивание головами. Чтобы запить поражение, Майло остановился возле уличного лотка-тележки и купил два стакана тамариндовой газировки со льдом. На тротуаре стояли и другие торговцы — в основном выставив прямо на землю корзины с разного рода одеждой. Майло с интересом окинул взглядом незаконную ярмарку и жадно выпил газировку. Мимо, подскакивая на выбоинах и колдобинах, проезжали машины.

Усевшись обратно в автомобиль, он сказал:

— Все равно надежды было мало. Если по-прежнему хочешь найти Лейбовица, то вперед. Я возвращаюсь в офис, расширю область поиска по недвижимости на соседние округа — просто на тот случай, если Хак ухитрился-таки уехать куда-нибудь. А еще подниму старые материалы по грабежам в Голливуде. Может быть, найду чью-нибудь отрезанную руку.

— О Вандерах ничего не слышно?

— Пока нет, и Бадди Уэйр продолжает звонить, постепенно впадая в истерику.

— Юрист, которому есть дело до клиентов, — отметил я.

Майло фыркнул:

— Куча оплаченных часов, спущенных в канализацию.

* * *

Тридцать секунд поиска в интернете выдали нам фотографию Барри Лейбовица в компании трех других мужчин; снимок был сделан на благотворительном любительско-профессиональном турнире по гольфу в прошлом году. Гольф-клуб «Три оливы» на курорте «Лейжер лайф» в Палм-Спрингс.

Пустыня может показаться копу в отставке вполне подходящим местом для проживания. Я увеличил групповое фото. Барри Лейбовиц оказался седовласым мужчиной с усами, как раз подходящего под описание возраста; на снимке он стоял во втором ряду. Дальнейший веб-сёрфинг дал отрывок из клубного бюллетеня с краткими биографиями четырех игроков-любителей, вышедших на первые места. Два стоматолога, один бухгалтер и «детектив Лейбовиц, бывший служитель закона. Ныне он охотится за призами, а не за преступниками».

Я позвонил в «Три Оливы», назвав свое настоящее имя и должность, но выдав придуманную историю о том, что звоню якобы по поручению Западного педиатрического центра, поскольку руководство больницы разыскивает актуальные контакты мистера Лейбовица.

— Приз, который он завоевал на нашем недавнем турнире «Девять лунок в пользу детей», был отправлен по почте, но вернулся невостребованным, и мы очень хотели бы передать ему этот приз.

В худшем случае секретарь клуба что-то заподозрит, свяжется с больницей и узнает, что я действительно числюсь среди персонала, но что никакого приза не существует.

— Минутку, доктор, — произнесла секретарша.

* * *

Отставной детектив третьего ранга Барри З. Лейбовиц отнюдь не наслаждался пустынным воздухом.

Он жил в двухкомнатной квартире на Пико к западу от Бевервиль-драйв. Я позвонил туда, никто не ответил, но я все равно поехал по указанному адресу.

Квартира Лейбовица располагалась в огороженном жилом комплексе под названием «Хиллсайд-Манор». Не очень-то крутое местечко — всего лишь сотня ярдов подъездной дороги, вдоль которой выстроились дома-коробки песчаного цвета; однако с юга жилой комплекс граничил с роскошным полем окружного клуба «Хиллкрест» на восемнадцать лунок.

Соседство с клубом отлично соответствовало увлечениям Лейбовица, однако я сомневался, что отставной детектив в состоянии платить тамошние членские взносы.

Под домофоном справа от ворот висел список из тридцати фамилий жильцов. Я набрал код, указанный напротив фамилии Лейбовица. Низкий голос ответил:

— Да?

Я начал объяснять, кто я такой.

— Вы хотите меня нанять?

— Не совсем. Я работаю с детективом Стёрджисом. Дело касается Трэвиса Хака…

— Подождите немного.

Пять минут спустя на западной стороне обсаженной деревьями улицы появился мужчина, которого я видел на фото; он был одет в рубашку-поло золотистого цвета, черные льняные брюки и сандалии. Мужчина был выше и крепче, чем мне показалось по фотографии; его торс, напоминающий бочку, опирался на короткие мощные ноги. Седые волосы Лейбовица уже сильно поредели, однако навощенные усы оставались густыми. Вид у него был забавный; отставной детектив напоминал бодрого типа с моноклем из «Монополии».

Когда он подошел к воротам, я показал свое удостоверение консультанта.

— И что вы этим хотите сказать?

— Показать свои честные намерения.

— Я только что позвонил Стёрджису. — Створка ворот отъехала в сторону. — Я слышал о нем, но никогда с ним не работал. Это может быть интересным.

— У него бывают интересные дела.

Лейбовиц изучающе посмотрел на меня.

— Конечно. Именно это я и имел в виду.

* * *

Безупречно чистая, почти стерильная квартира располагалась на втором этаже в задней части дома. В углу стояли две кожаные сумки с клюшками для гольфа. В передвижном баре виднелись бутылки с выдержанным виски и первоклассным джином. Больше десятка призов за гольф красовались на полке вместе с книгами в мягких обложках. В основном детективными романами.

Лейбовиц увидел, что я смотрю на них, и усмехнулся.

— Думаете, что я отдыхаю так же, как работал? В реальном мире мы вычисляем максимум шестьдесят-семьдесят процентов преступников. Это творческие люди — все сто процентов. Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо.

— Я налью себе шестнадцатилетний «Макаллан». Вы точно не хотите?

— Вы меня убедили.

Лейбовиц снова хмыкнул.

— Гибкость мышления — свойство умного человека.

Взяв с нижней полки бара пару старомодных стаканов, он посмотрел их на просвет, отнес на кухню, вымыл, высушил, снова осмотрел и повторил ритуал.

В просвет между кронами сосен из кухонного окна был виден кусочек великолепного зеленого поля. На вершине пологого холма фигура в белом, похоже, загоняла мяч в лунку.

— Прекрасный вид, верно? — заметил Лейбовиц. — Я как тот мифический персонаж — Тантал. Все блага на расстоянии вытянутой руки, но не достать.

— Парк Ранчо не так далеко, — отозвался я.

— Вы играете?

— Нет. Я просто знаю про Ранчо. После того, как О. Джея[28] судили в первый раз, он играл на общедоступных полях.

Лейбовиц рассмеялся.

— О. Джей Симпсон… Слава богу, я никогда с ним не встречался.

Он разлил напиток по стаканам и устроился в кресле с подставкой для ног. Первую половину своей порции детектив пил мелкими медленными глотками, а остаток прикончил одним махом.

— Шотландцы знают толк в выпивке… Итак, вы хотите узнать про Эдди Хакстадтера — это имя он использовал в ту пору. В рамках того дела, которое вел я, он выступал как один из хороших парней, особенно учитывая обстоятельства его тогдашней жизни.

— И что это были за обстоятельства?

— Он был бомжом. То есть, прошу прощения, «лицом без определенного места жительства, о котором нельзя судить по общим меркам». — Рассмеявшись, Лейбовиц потянулся к бару и налил себе еще на палец виски. — Правду говоря, доктор, я и не сужу. Теперь уже нет. После того, как уходишь с работы, начинаешь смотреть на все под другим углом. Как со Стёрджисом. Когда начинал работать, я ни за что не согласился бы сотрудничать с таким, как он. А теперь? Он справляется со своим делом? И кого волнует его частная жизнь? — Он пристально посмотрел на меня. — Если вас обижают мои слова, ничего не поделаешь.

— Я не в обиде. Итак, Хакстадтер скрылся с места действия. Как вы его нашли?

— Благодаря своей гениальности. — Снова смех. — Не совсем. В больнице мне дали его описание, я передал это описание патрульным, и пара наших копов, работавших на бульваре, сразу узнали его. Эдди был просто уличным бродягой. Мы нашли его на следующий же день.

— Он околачивался в Голливуде?

— Обычно слонялся возле Китайского театра и дальше, возле театра «Пантэйджес». Видимо, там, где бывали туристы. Волосы у него были длинные, в носу пирсинг, прочая фриковатость… Так их тогда называли — уже не хиппи, а фриками.

— Патрульные узнали его потому, что арестовывали раньше?

— Нет, он же был бомжом. Просто у него была характерная внешность — кривой рот, да и хромота… — Лейбовиц скривил губы, подражая выражению лица Хака; усы сместились следом. — Они привели его ко мне, я расспросил его, он выдал ту же самую историю, что и медсестрам в больнице, но к тому времени от нее все равно не было прока. Дело было закрыто ввиду немедленного признания со стороны преступника — молодого хрена по имени Гибсон Деполь. Гибби. — Лейбовиц произнес это прозвище с явным презрением и снова пригубил напиток. — И все же, раз уж патрульные постарались отыскать и доставить Эдди, я не хотел, чтобы они чувствовали, будто их труды были напрасными. Я сам когда-то ездил на патрулирование, десять лет в Ван-Найсе, потом четыре года в Вест-Вэлли, прежде чем решил работать этим… — он постучал себя согнутым пальцем по лбу, — …а не этим. — Точно такое же постукивание по бицепсу.

Подняв стакан повыше, детектив точно так же залпом допил и вторую порцию виски.

— Когда-то я жил в Вэлли, когда моя жена еще была жива… Вкусное пойло, его выдерживают в бочках из древесины вишни. Вам не нравится?

Я выпил, наслаждаясь вкусом, а затем ощущением жара в пищеводе.

— Очень нравится.

— Хакстадтер действительно стал преступником? — спросил Лейбовиц. — Стёрджис сказал мне об этом, и я расстроился. Я совершенно упустил это из виду.

— Вы не слышали об этом в новостях?

— Нет, никогда не смотрю эту чушь. Жизнь слишком коротка. У меня в спальне девятнадцатидюймовая «плазма», но я смотрю только спортивные передачи.

— Значит, Хакстадтер не выглядел склонным к насилию?

— Нет, однако я не особо долго с ним общался, да и психоаналитика — не мой конек.

— И все же вы удивлены.

— Я всегда удивляюсь, — ответил Лейбовиц. — Это помогает сохранить молодость. Гибкость, как я уже сказал.

— Что тогда представлял собой Эдди?

— Просто еще один печальный случай, док. В Голливуде их всегда полно. Что не шикарно, то печально.

— У него не было арестов после совершеннолетия.

— Хотите сказать, что он был малолетним преступником?

— Некоторое время он провел в тюрьме для несовершеннолетних, но дело было пересмотрено.

— И что за дело? — спросил Лейбовиц.

Я описал то, что знал о совершенном Хаком убийстве.

— Искривленный рот — вероятно, результат травмы головы, полученной в тюрьме.

— Что ж, я считаю, это могло его озлобить, — произнес отставной детектив.

— Хак выглядел озлобленным?

— Нет. Просто испуганным. Как будто не любил показываться на свет божий.

— У него были проблемы с наркотиками?

— Меня бы это не удивило. Наркота, выпивка или сумасшествие — то, что приводит людей к жизни на улице. Но если вы спросите меня, видел ли я отметины от уколов, красный нос, выглядел ли он обколотым, пьяным или похмельным, ответ — нет. Да и особых признаков сумасшествия не было Хак был вполне разумен, логически изложил все случившееся от начала до конца. Максимум, что я могу сказать, — он выглядел подавленным.

— По какому поводу?

— Думаю, из-за того, куда завела его жизнь. Будучи бездомным, легко впасть в депрессию, верно? Но я не нанимался быть его психоаналитиком, док. Я взял показания, а когда он закончил, предложил подвезти его туда, куда он скажет. Хак поблагодарил, но отказался, сказал, что пройдется пешком. А теперь вы сообщаете мне, что он совершил что-то серьезное… Это сбивает меня с толку, док. Я не видел ни одного признака того, что он на это способен. Если ли свидетельства того, что он уже тогда душил девиц?

— Нет.

— Нет или пока нет?

— Пока нет.

— Эти убийства на болоте — точно его рук дело.

— Похоже, что все указывает именно на это.

— Черт, — выругался Лейбовиц. — Кто бы мог подумать… Я ничего такого в нем не видел. Ничего.

— Может быть, никаких признаков и не было, — отозвался я.

— Он был достаточно хитер, чтобы скрыть свои темные наклонности?

— Да, — ответил я. — Именно это я и имел в виду.

* * *

Я смог дозвониться на мобильник Майло только вечером.

— Нашел какие-нибудь интересные грабежи? — спросил я.

— Единственное интересное дело было закрыто, остальные — просто обычные ограбления: украшения, стереосистемы… Никаких краж трусиков, ничего жуткого. И пока что Хак не поддался буму на покупку недвижимости. У него нет никакой собственности.

— Можно было и не тратить много времени на поиски в налоговой. Десять лет назад Хак был бездомным, и трудно предполагать, что он обзаведется особняком.

— Трудно было предполагать, что он превратится из бездомного в управляющего в крупном поместье.

— Может быть, Вандеры действительно добросердечны, — сказал я. — Или же к моменту, когда они познакомились с ним, он уже вел другой образ жизни.

— Отлично, но как такие люди, как они, могли познакомиться с таким, как он?

Я поразмыслил над этим.

— Быть может, через какую-нибудь временную работу — допустим, благотворительная организация подыскала Хаку работу официанта или бармена… Или же это была просто случайная встреча.

— Он одурачил их, притворяясь, будто изменился? Для этого действительно нужно быть сентиментальными идеалистами, Алекс.

— Такими же идеалистами нужно быть, чтобы жертвовать деньги на спасение болота.

Молчание. Потом Майло произнес:

— Интересно.

— К сожалению, я не смог найти список жертвователей в пользу Организации спасения Болота, а Альма Рейнольдс утверждает, что никакой официальной благотворительной группы просто не существует. Все дело держится на баксах миллиардеров, которые, похоже, оплачивали счета и выдавали Дабоффу жалование в двадцать пять тысяч. Я вот думаю — может быть, у старикана был дополнительный источник финансирования? Наподобие того типа с высветленными волосами и подтяжкой лица, которого видел Ченс Брендт.

— Если в том конверте были деньги, тогда за что «сеньор Бондо» платил Дабоффу?

— Не знаю, но вполне возможно, что, несмотря на низкое жалование, Дабофф откладывал кое-какие дополнительные денежки, и теперь Альма добралась до них.

Я описал огромную жемчужину, которую Рейнольдс пыталась спрятать, и то, что она купила ее вскоре после смерти Дабоффа, но лгала, будто это был подарок от него.

— Или решила побаловать себя, но стыдилась в этом признаться, — сказал Майло. — Ведь она — самоотверженный веган-аскет, и все такое.

— Она ест рыбу, — возразил я. — И не удивлюсь, если мясо тоже.

— Лицемерка?

— Что-то скрывает. Едва она увидела меня, как попыталась спрятать жемчужину. Потом сменила тактику и стала ее выпячивать, словно подначивая меня устроить из-за этого большой шум. Но то, что я увидел это украшение, явно вывело ее из душевного равновесия. Вместо того чтобы вернуться на работу, она поехала домой.

— Может быть, от рыбы у нее случилось несварение желудка?.. Ну ладно, может быть, ты прав, и там были какие-то финансовые махинации, но это не значит, что они имеют отношение к убийствам. А если Дабофф и прятал где-то денежки, то явно не в своей квартире. Я лично проводил там обыск. Я могу нажать на эту Альму, но не прямо сейчас, слишком много дел. Надо еще найти мистера Хака. Трюк с машиной на стоянке аэропорта, может, и старый, как помет мамонта, но он сработал. Нет ни единой зацепки, где сейчас может быть Хак.

— Может быть, он напишет нам письмо, — хмыкнул я.

— Это было бы очень мило с его стороны. Дядюшке Майло та-а-ак одиноко!

Глава 30

На следующее утро ни Рид, ни Майло не звонили мне и не отвечали на вызовы.

Разбуженный утренним солнцем, я стал размышлять о Трэвисе Хаке.

Петра и Майло были правы: одно-единственное доброе дело не значило ничего, потому что маньяки — отличные актеры, и маска альтруизма позволяет им творить зло, когда им того хочется.

Публичное признание подпитывает жажду власти и внимания. Этакое танго «посмотри-что-я-могу». От убийств на болоте так и несло показухой: избрать священное место для избавления от трупов, сообщить по телефону об убийстве, хранить кости в резной шкатулке…

Зачем укладывать трупы четырех женщин лицом на восток?

С самого первого дня никаких выводов из этого так и не было сделано.

Единственное, что приходило мне в голову — это географический символизм: Надин Вандер была родом из Индокитая, и в последний раз — до прилета в Сан-Франциско — ее видели в Тайване.

Саймон возвращался из Гонконга.

Быть может, все действительно вращалось вокруг семьи Вандеров? Или их исчезновение — просто венец этой кровавой оргии? Уничтожь богатых и сильных, и унаследуешь их дух… если таков был мотив преступления, то почему убийца не предъявил их тела? Но единственной жертвой, выставленной напоказ, оказалась Селена, внешне застенчивая молодая женщина, которая развлекала музыкой участников настоящих оргий, прежде чем перейти к садомазохистским игрищам.

Как бы я ни крутил и ни вертел все эти свидетельства, убийства неизменно сводились к серии преступлений на сексуальной почве. И, может быть, звеном, которое связывало это все с семейством Вандеров, была еще одна молодая женщина.

Являлась ли Надин с самого начала целью Хака, как предположил Рид? Хозяйка особняка, на которую Хак взирал издали с вожделением? А ее муж и сын — лишь сопутствующие жертвы?

Может быть, Трэвис Хак и был способен на все это, но совершенный им акт милосердия десятилетней давности не был способом привлечь внимание. Совсем наоборот; он сбежал в тот же момент, когда убедился в благополучии Брендин Лоринг.

Или, может быть, тогда у Хака водились темные секреты, которые он не желал раскрывать?

Выращенный матерью-алкоголичкой, попавший в заключение по несправедливому обвинению, подвергавшийся дурному обращению, до тех пор пока в восемнадцать лет он не был спасен из узилища. Его жизнь до второго чудесного спасения — которое осуществили Вандеры — оставалась загадкой.

За полтора десятка лет жизни на улице могло случиться многое.

Я раздумывал над этим еще с час, в итоге запутался и вынужден был выпить лекарство, чтобы унять головную боль. Переключившись на работу, которую мог исполнять машинально, я оплатил счета и навел порядок в кабинете. Вышел на пробежку, потом минут пятнадцать погулял с Бланш, размялся и принял душ.

И сказал Робин, что мне нужно ехать.

Она не удивилась.

* * *

Желтого «Фольксвагена» Альмы Рейнольдс на Четырнадцатой улице не было. Я позвонил врачу, у которого она работала.

Рейнольдс взяла больничный.

Я решил, что Майло выкроил время чтобы поговорить с ней, и сейчас она сидит в допросной комнате в участке. Я попробовал позвонить ему. Ответа по-прежнему не было.

Предположение Мо Рида о том, что Хак держался в своей зоне комфорта, имело смысл, и я задумался, не относилось ли то же самое к покупке Альмой украшений. Проверив магазины в Санта-Монике, я нашел два, специализировавшихся на жемчуге.

Реклама первого, как выяснилось, не соответствовала истине — это оказался просто ларек в старинном лабазе, торговавший бижутерией. Во втором, «Лё Накр» на Монтана-авеню, в витринах на сером бархате лежали нити жемчуга и отдельные жемчужины, включая крупный жемчуг южных морей.

Я рассматривал один поддон с мерцающими шариками за другим. Белые, черные, серые, зеленоватые, голубоватые, золотистые. Ценников в витринах не было.

В центральной витрине я заметил подвеску, которая могла бы быть близнецом «грешного удовольствия» Альмы Рейнольдс.

Продавщица, с виду лет сорока, с волосами, выкрашенными в платиновый цвет, и остреньким лисьим лицом, была одета в облегающий черный костюм с синтетическим кружевом, который прямо-таки кричал о долгих часах мучений в спортзале. Она позволила мне присмотреться к товару, затем неспешно подошла и указала на кулон:

— Красивый, верно?

— Красивый и огромный, — согласился я.

— Именно это отличает жемчуг южных морей — величина и качество. В этом полных семнадцать миллиметров. Они могут вырастать до двадцати, но редко увидишь семнадцатимиллиметровый жемчуг такой превосходной формы, с таким блеском и толщиной перламутрового слоя. У этой жемчужины слой достигает целого миллиметра. Хорошая форма и гладкость. Это последняя в нашем ассортименте.

— У вас их было несколько?

— Две. Они поступили из Австралии, и первая была продана всего несколько дней назад. Поверьте мне, эта тоже уйдет быстро. Качественный жемчуг не залеживается.

— Его обладательнице повезло. Подарок на день рождения или в качестве извинения?

Продавщица улыбнулась.

— А что требуется вам?

— Подарок ко дню рождения. Но, возможно, через некоторое время понадобится и искупительный дар.

Она хихикнула.

— Конечно, вы правы. Но на самом деле та женщина купила его сама. Сказала, что ее мать всегда носила жемчуг, и пора побаловать себя чем-нибудь красивым.

— Эта подвеска не просто красива. Можно на нее взглянуть?

— О, конечно.

Пока она отпирала витрину, я выслушал краткую лекцию о классификации и выращивании жемчуга.

— Какой оттенок кожи у вашей жены — это ведь для вашей жены, верно?

К чему увертки?

— Среди ее предков были итальянцы и испанцы. Цвет кожи у нее в основном оливковый, хотя и с легким розоватым оттенком.

— Я точно могу сказать, что вы ее любите, — заявила продавщица. — Если мужчина вот так сразу может описать внешность женщины, значит, он питает к ней настоящие чувства. Оливковый цвет кожи с розоватым оттенком — значит, это идеально ей подойдет. Розоватые жемчужины даже более ценны, чем кремовые. Несколько месяцев назад к нам поступала такая, шестнадцать миллиметров в диаметре, и была продана в тот же день, как мы выставили ее на витрину. Но розовый идет не всем. Женщинам с оливковой кожей лучше подходит кремовый цвет. Я уверена, что ей понравится.

— И сколько?

Она перевернула крошечный ярлычок, изучая код.

— Вам повезло, мы закупаем товар по хорошим ценам, так что всего шесть тысяч четыреста, включая цепочку. Цепочка восемнадцать карат, Италия, ручная работа, с крошечными алмазными вставками через равные промежутки. Очень советую вам преподнести подарок вместе с цепочкой; она идеально подходит к подвеске, мы в этом уверены.

— А кто-то снимает с цепочки? — спросил я. — И что делать с отдельной жемчужиной?

— Я тоже не понимаю, но у людей свои идеи. Женщина, которая купила второй кулон, просила продать только жемчужину, сказав, что цепочка у нее своя. Я решила было, что она имеет в виду нечто антикварное, доставшееся ей от матери. И тут женщина достала дешевую позолоченную цепочку, просто хлам. — Девушка высунула кончик языка. — Называется, сэкономила несколько баксов… Мне больно смотреть, как жемчуг подвешивают на такую дешевку, но люди иногда бывают странные. Уж она-то точно странная.

— У нее просто были свои идеи.

— Не думаю, что она способна оценить вещь такого качества. — Продавщица коснулась цепочки. — Итак, вы собираетесь порадовать жену до того, как сделаете что-то нехорошее, и вам придется извиняться?

— А цена твердая?

— Хм-м, — произнесла она. — Вам я могу сделать скидку в десять процентов.

— Скиньте двадцать, и по рукам.

— Извините. Пятнадцать — это максимум. Если подумать о том, сколько сто́ят крупные бриллианты, это роскошная сделка.

— Я не очень разбираюсь в жемчуге…

— Зато я разбираюсь, и поверьте мне, оно того сто́ит. Семнадцать процентов, и не больше. Вам повезло, что вы имеете дело со мной, а не с моим мужем. Если я продам ее вам за такую цену, то мы вообще не получим прибыли, и когда Леонард придет и увидит, на что я пошла ради вас, он будет недоволен. — Она коснулась моего запястья теплыми гладкими пальцами. — А найти искупительный подарок для него не так-то просто.

* * *

И без того большие карие глаза Робин сделались размером с блюдечки.

— Что это?

— Импровизированная покупка. Просто захотелось.

— Знаешь… это чудесная подвеска, милый, но для меня слишком крупная.

— А по-моему, в самый раз.

— И куда мне ее надевать?

— Мы найдем повод.

— Нет, правда, Алекс, я не могу.

— Надень хотя бы раз. Если тебе не понравится, вернем в магазин.

— Ты невозможен. — И через несколько секунд, проведенных перед зеркалом: — Я люблю тебя.

— Идеально подходит под твой цвет кожи.

— Так непривычно… она такая огромная.

— Так носи ее с гордостью.

Робин вздохнула.

— Черт побери…

— Тебе вправду не нравится?

— Не в том смысле «черт побери», — ответила она. — Черт меня побери, если я не намерена сделать так, чтобы все на это смотрели.

* * *

Долгий ужин в «Бель-Эр», вино и занятия любовью умотали меня достаточно сильно, чтобы к ночи я крепко заснул. Однако воспоминание о жемчужине, красующейся на груди Робин, заставило меня проснуться. Теперь подвеска на цепочке лежала на комоде в нашей спальне, а когда я выглянул в кухонное окно, в студии горел свет.

Я снова позвонил Майло, наконец-то смог связаться с ним по сотовому и спросил, не разговаривал ли он с Альмой Рейнольдс.

Вместо ответа лейтенант сказал:

— Только что мне звонили эксперты-криминалисты. В комнате Трэвиса Хака в особняке все чисто, но они нашли кровь в сточной трубе его ванной комнаты. Четвертая группа. У нас нет данных по группе крови Хака, так что теоретически это может быть и его кровь. Но ты знаешь, насколько редко встречается четвертая группа, и каковы шансы, что два человека с такой группой попадутся в одном месте?

— И кто же первый?

— Саймон Вандер. Судмедэксперт позвонил Симоне и получил подтверждение. У ее отца всегда был интерес к донорству. Рид тоже поговорил с Симоной, и она собирается предоставить нам образец ДНК; проверим, есть ли родственная связь. Она вне себя от беспокойства, почти в панике. Меня не удивит, если явится Аарон Фокс и предложит свою блистательную помощь нам, бедным неграмотным крестьянам. А пока я собираюсь позвонить Его Святейшеству. Имеющегося должно быть достаточно, чтобы напрямую назвать Хака подозреваемым и объявить в полномасштабный розыск.

— Кровь только в сточной трубе, — заметил я. — А раковина и душевая кабина?

— Только раковина, Алекс. Это вполне объяснимо, если преступление случилось где-то еще. Хак мог заметить пятно на своей одежде и решил его застирать. Он был достаточно осторожен, чтобы отмыть саму раковину. По сути, то, как тщательно прибрана его комната, не менее подозрительно, чем если бы люминол выдал нам фиолетовый цвет повсюду. Там просто все простерилизовано. Но мерзавец не догадался, что мы решим развинтить сантехнику.

— Это стандартная процедура для криминалистов?

— Если я говорю им сделать это, то да. Я считаю, что он заманил Вандеров в Сан-Франциско, забрал их из аэропорта, прикончил их где-то в Северной или Центральной Калифорнии, закопал тела, поехал обратно в Лос-Анджелес и снова притворился честным работником.

— На север вдоль побережья сплошные леса.

— О да.

— Вожделение в адрес Надин может объяснить то, что трупы были уложены лицом на восток, — поделился я своей догадкой. — В знак ее восточного происхождения.

Дыхание Майло участилось.

— Что такое? — спросил я.

— Алекс, у меня чувство, что все начинает складываться. Послушай, мне нельзя надолго занимать линию, вдруг наш Зевс позвонит с Олимпа. Если хочешь помочь, попробуй выдвинуть гипотезу о том, где может прятаться Хак.

* * *

В шестичасовых новостях и газетах вновь появилось имя Трэвиса Хака — теперь уже в качестве главного подозреваемого.

Новый вал звонков от сознательных граждан в следующие сорок восемь часов буквально не давал поднять головы Майло, Мо Риду и двум другим детективам.

Ничего полезного не поступило.

Я пытался вычислить, где мог бы скрываться Хак, смотрел на карты, рисовал схемы.

Полюбовавшись пару дней на жемчужину, Робин спрятала ее в сейф.

Я доехал до дома Альмы Рейнольдс, увидел ее «Фольксваген» и постучал в дверь.

— Кто там?

— Алекс Делавэр.

— Вы действительно преследуете меня. Уходите.

— Шесть тысяч за жемчужину, — произнес я. — Мама гордилась бы.

Альма издала звук, который мог выражать ярость или страх. Последующее молчание дало понять, что она не ухватила приманку.

Примерно с час я сидел в машине, припаркованной в квартале оттуда. Как раз в тот момент, когда я уже собирался сдаться, Рейнольдс выскочила из дома и села в свой желтый «Жук».

Я проследил за ней до отделения банка «Вашингтом мьючуал» на бульваре Санта-Моника. Альма пробыла в банке сорок две минуты, затем поехала к кабинету офтальмолога, где работала, но остановилась у здания лишь на секунду, после чего направилась обратно в Пико и припарковалась у корейского барбекю-ресторана на Сентинел-бульваре.

Благодаря стеклянному окну во всю стену проследить за ее действиями было несложно.

Я подождал, пока принесут ее заказ.

* * *

Огромная тарелка ребрышек и кружка пива.

— Празднуете? — спросил я.

Альма подавилась, закашлялась, и на секунду мне показалось, что придется вызывать «скорую».

Она яростно прожевала то, что было у нее во рту, и проглотила. Зубы ее скрипели.

— Убирайтесь.

— То, что жемчужина находится на хранении в банковском сейфе, не значит, что вы сможете оставить ее себе.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Ваша матушка могла бы гордиться вашим вкусом к ювелирным изделиям, но одобрила бы она источник финансирования?

— Убирайтесь к черту.

— Вы были с Дабоффом много лет и рассматривали себя как его полноправную наследницу, — и я не собираюсь оспаривать это. Проблема в том, каким образом он получил эти деньги. Даже если это не связано с самим преступлением, налоговая наверняка заинтересуется.

Рейнольдс взяла с тарелки ребро, и на секунду я решил, что она воспользуется им как оружием.

— Чего вы ко мне привязались?

— Дело не в вас, — ответил я, — а в четырех других женщинах. — Я дотронулся до ребра. — Кости.

Лицо ее побагровело, она вскочила и бросилась в туалет.

Пять минут, десять, пятнадцать.

Я проверил и обнаружил, что обе кабинки пусты. Черный ход вел в переулок, где воняло мусором. К тому времени, как я вернулся к основному входу в ресторан, желтый «Фольксваген» исчез.

Глава 31

Я припарковался в трех кварталах от дома Альмы Рейнольдс, пешком дошел до угла и стал наблюдать, спрятавшись за старым, пыльным коралловым деревом.

Мастер Тайный Оперативник.

Я чувствовал себе нелепо, а мозг мой буквально кипел.

Сорок минут спустя Рейнольдс так и не вернулась, и я решил, что испортил все и вынудил ее сбежать. Я был уверен, что она купила жемчужину на неучтенные деньги, которые Дабофф прихранил для себя. Конверт, переданный на парковке? Пожертвование или взятка? В любом случае, ничто не указывало, будто это как-то связано с убийством Дабоффа.

Я вернулся к своей «Севилье» и проехал примерно квартал, когда мне позвонил Майло.

— На нас вышла адвокатша Хака.

— Так вы его поймали?

— Не совсем.

* * *

Юридическая фирма Деборы Валленбург занимала два этажа похожего на ледяной куб здания в Уилшире, в пяти кварталах к востоку от океана. На двери теснились таблички с именами; фамилия Валленбург стояла второй.

Ей было около пятидесяти лет; зеленые глаза, круглые румяные щеки, пухлое тело, облаченное в серый кашемировый костюм. Платиновые кольца, бриллиантовый серьги и тройная нитка жемчуга причудливо отражали свет. Жемчуг был розовато-серебристый, изрядного размера; на мой слегка образованный взгляд — от десяти до пятнадцати миллиметров. Симпатичная женщина, уверенная в себе; волосы, совпадающие по цвету с костюмом, уложены в прическу с отдельными распушенными прядками. Она отклонила приглашение Майло приехать в участок и настояла на том, что лучше будет побеседовать в ее офисе.

Теперь она сидела за столом, столешница которого была обита кожей, и слушала по телефону кого-то по имени Лестер. Стол украшали позолоченные бронзовые вещицы от «Тиффани», в том числе изящной работы лампа с абажуром из стекла тонкой работы — он был сделан так, чтобы напоминать бумажный, даже складки были в наличии. На дальней стене висела картина пастелью — Мэри Кассат, портрет матери с ребенком, идеальное воплощение нежности и заботы. Отсутствие в кабинете семейных фотографий или еще чего-либо, связанного с детьми, превращало произведение искусства в пропагандистский плакат.

Мы с Майло и Ридом стояли, словно просители, пока Валленбург смеялась над какими-то словами Лестера. Кабинет площадью в тысячу квадратных футов был воплощением роскоши: кроваво-красная с золотыми узорами отделка стен, лепнина, напоминающая слоеный торт, потолок с лиственным орнаментом медного цвета, зеленовато-лавандовый обюссоновский ковер на полу из тикового дерева. Из окна четырнадцатого этажа открывался вид на черно-серую улицу, алюминиевого цвета воду и ржавые когти прибрежной суши, впившиеся в океан.

Я попытался прикинуть, виден ли отсюда дом Вандеров, и решил, что я слишком много думаю.

— Ты шутишь, Лес, — произнесла Валленбург и повернулась, так, что я невольно проследил за ней, и взгляд мой упал на боковую стену, увешанную дипломами Лиги Плюща[29] и почетными грамотами от ассоциации адвокатов. — Ладно, спасибо, Лес, — сказала она и повесила трубку. — Садитесь, если желаете, джентльмены.

Мы расположились возле стола.

— Спасибо, что согласились встретиться с нами, мисс Валленбург, — начал Майло.

— Спасибо, что проделали весь этот опасный путь из глуши Западного Лос-Анджелеса. — Валленбург холодно улыбнулась, глядя на часы.

— Если вы знаете, где находится Трэвис Хак…

— Прежде чем мы перейдем к этому, лейтенант, я хочу официально заявить: вы ошибаетесь относительно Трэвиса. Вы не могли бы ошибиться сильнее. Какими свидетельствами вы подтвердите то, что назвали его подозреваемым?

— При всем должном уважении, мэм, я обязан задать все необходимые вопросы.

— При всем должном уважении, лейтенант, я обязана предотвратить еще одну огромную несправедливость. Шаг Первый в этом процессе — удостовериться, что вы знаете нечто, дающее вам право разрушить жизнь моего клиента. Снова.

— И каков же Шаг Второй?

— Это зависит от того, как пройдет первый.

— Мисс Валленбург, я понимаю вашу точку зрения, но эти сведения будут оглашены лишь тогда, когда — и если — мистеру Хаку будет предъявлено обвинение в преступлении.

— Звучит так, словно вы уже осудили его.

Майло не ответил. Дебора Валленбург взяла со стола ручку «Тиффани» и задержала ее в пальцах.

— Извините, что вынудила вас приехать сюда впустую. Вам подписать пропуск с парковки?

— Мэм, если вы укрываете Хака, вы можете подвергать себя…

— Вот и началось. Завуалированные угрозы. — Зеленые глаза прищурились. — Можете пытаться дальше, лейтенант. Я уже составляю бумаги для обширного гражданского иска.

— Это уже Шаг Второй? — осведомился Майло.

— Я уверена, что у всех нас много дел, лейтенант.

— Вы намерены подать в суд по требованию мистера Хака? Или это ваша собственная идея?

Валленбург покачала головой.

— Вы не выжмете из меня никаких сведений.

— Мэм, сейчас не время для рыцарских поединков. Речь идет о пяти уже известных убийствах и, вероятно, еще нескольких неизвестных. Жестоких, просчитанных убийствах. Вы действительно хотите ввязываться во что-то подобное?

— Ввязываться? Меня не интересует публичность, лейтенант Стёрджис. Совсем наоборот. В последние десять лет я занимаюсь корпоративными тяжбами, потому что уже сыта фарсом, который почему-то именуется системой уголовного правосудия.

— Десять лет? — переспросил Майло. — Прошу прощения, но, возможно, вы вышли за пределы своей компетенции?

— Или вы, сэр, — парировала Дебора Валленбург. — По сути, я знаю, что это так и есть. Трэвис Хак — честный человек, а я не мягкосердечная добродетельная фиалочка, отрицающая существование зла. Я видела немало в своей жизни.

— Корпоративные иски бывают настолько ужасными?

— Глупые шутки, лейтенант. Вот что я скажу: я не укрываю Хака и не имею представления о его местонахождении.

— Но вы связывались с ним.

Она щелкнула ручкой.

— Дам вам бесплатно юридический совет: избегайте фасеточного мышления, и сможете предотвратить большие неприятности для всех замешанных в деле.

— Какие-либо предположения относительно других подозреваемых, мэм?

— Это не моя работа.

Мо Рид фыркнул. Если Валленбург и заметила, то никак не показала этого. Мо Рид продолжил:

— Хак сбежал. Невиновные люди так себя не ведут.

— Так ведут себя те, кто однажды уже несправедливо пострадал от системы.

— Он позвонил вам, потому что вы спасли его в тот раз. Вы посоветовали ему не сообщать вам о том, где он находится или о степени его вины. Таким образом, вас не могут вынудить разгласить эти сведения. Все законно, мисс Валленбург, однако остается моральная дилемма. Если Хак снова убьет кого-либо, не будет ли это на вашей совести?

— О, прошу вас, лейтенант, не надо. Вам бы писать сценарии для кино.

— Оставлю это занятие разочарованным адвокатам.

Валленбург перенесла внимание на меня, явно ища, кто в этом классе хороший мальчик. Когда я не отреагировал, она посмотрела на Рида. Тот сказал:

— Хак все равно будет найден, обвинен и судим. Упростите этот процесс.

— Для кого?

— Прежде всего — для родных жертв.

— Упростить дело для всех, кроме Трэвиса, — возразила Валленбург. — Двенадцать лет назад его растоптали, словно окурок, судили незаконным судом, пытали…

— И кто его пытал? — спросил Майло.

— Его так называемые смотрители. Вы что, не читали мою апелляцию?

— Нет, мэм.

— Я перешлю вам копию.

— То, что произошло тогда, не отменяет того, что происходит сейчас, — возразил Майло. — Вы уверены в его невиновности, но вам нечем это подтвердить.

Валленбург засмеялась.

— Действительно думаете, что если будете оскорблять меня, то выжмете из меня какие-то факты? А может быть, вам следует самим предоставить какие-либо свидетельства? Давайте, убедите меня в его виновности. Единственное связующее звено — его шапочное знакомство с Селеной Басс.

— Это он вам так сказал, — утвердительно произнес Майло.

— Вот и подтверждение — у вас нет ничего. Почему я не удивлена?

— Вы считаете, что мы просто выбрали его имя по телефонному справочнику? — съязвил Рид.

— Я считаю, что вы ищете удобного кандидата для того, чтобы повесить на него всех собак.

— Если я скажу вам, что у нас есть вещественная улика, это заставит вас изменить мнение? — спросил Майло.

— Зависит от того, что это за улика и как тщательно она сфабрикована.

Рид рассмеялся.

— Снова О. Джей.

— Думайте, что хотите, джентльмены. Факт в том, что если б я и могла принять участие в этом фарсе, то не стала бы.

— Что вы называете фарсом? — уточнил Майло.

— Попытку засудить Трэвиса. Повторно. Вам действительно следовало бы прочитать мою апелляцию. Его избивали так сильно, что необратимо повредили нервную систему. И за что с ним так обошлись? За то, что он толкнул своего обидчика. Посмел сопротивляться богатому и сильному.

— Почему вы не подали встречный иск? — спросил я.

Валленбург моргнула.

— Трэвис не был в этом заинтересован. Он не мстителен.

— Учитывая, что в первом случае имел дело произвол, вы выступаете в той истории как героиня. Но это не имеет отношения к нынешней ситуации, — произнес Майло.

— Героиня? Не льстите мне, лейтенант. Я всего лишь исполнила основной долг юриста.

— Так же, как вы делаете это сейчас.

— Я ничего не обязана объяснять вам.

— Жизнь Трэвиса от освобождения до найма к Вандерам — полный ноль, — заметил я. — Когда он вышел из тюрьмы, вы хотели помочь ему заново интегрироваться в общество, но он скрылся от вас. Стал бездомным. С молодым инвалидом на улице могло случиться что угодно. Почему вы считаете, будто он остался тем же самым человеком, которого вы спасли?

Валленбург отложила ручку и взяла в руки промокательный ролик.

— Речь о девятнадцати годах без работы, жилья и документов, — напомнил Майло. — Подобная скрытность подразумевает, что ему есть, что скрывать.

— Это не подразумевает ничего подобного.

— Что тогда?

Дебора провела по ролику длинным серебристым ногтем.

— Вы и понятия не имеете, — ответила она.

— Думаю, имеем, — возразил я. — Он был травмирован, одинок и настолько отчаялся, что не захотел принять вашу помощь в реабилитации.

Ответа не было.

— Какую часть картины мы упускаем, мисс Валленбург?

Юридическая сталь в ее глазах уступила место чему-то человеческому. Миг — и они вновь сделались твердыми, словно нефритовые диски.

— Что случилось с ним за эти годы в бегах? — спросил я.

Зазвонил телефон. Она взяла трубку и произнесла:

— Да, слушаю. Здравствуй, Морт, что случилось?.. А, это… Я отослала его вчера, ты должен получить его с минуты на минуту. Вот как? Абсолютно. Нет, просто воспринимай это спокойнее.

С демонстративно небрежным видом она откинулась на спинку кресла, произнесла в телефон несколько дежурных фраз, выслушала ответ, и наконец посмотрела на нас. Выразила удивление по поводу того, что мы все еще здесь, и продолжила разговор.

Высокая белокурая ассистентка почти в таком же, как у Валленбург, костюме и в туфлях на убийственно острых шпильках вошла в кабинет.

— Джентльмены, звонили из гаража. Ваша машина готова.

* * *

— Ничего не могу поделать, Майло, — развел руками Джон Нгуен.

— Даже если она укрывает беглеца?

— Она признала, что укрывает его?

— Она утверждает, что нет.

— У вас есть свидетельства обратного?

— Абсолютно очевидно, что Хак связывался с ней. Я уверен, что она в курсе, где он затаился.

— Ты по-прежнему ставишь меня в такое положение, — вздохнул Нгуен.

— В какое положение?

— Необходимость быть мистером Ледяная Ванна. То, что у тебя есть, Майло, не значит ничего, и ты достаточно опытен, чтобы это понимать.

Мы сидели в кафе на Шестой улице, чуть западнее Центра. Нгуен уничтожал жаркое из мяса и морепродуктов, мы с Ридом ограничились газировкой. Майло сделал заказ, но у него не было аппетита, а это означало, что близится конец света.

— Во имя всего святого, Джон, ты знаешь, насколько высокопрофильным может оказаться это дело?

— Видел напоминания об этом. И еще слышал, будто твой начальник тормозит процесс.

— Ну а теперь мое начальство хочет все ускорить. Я сказал Валленбург, что считаю, будто она намеренно морочит нам головы, и она не стала спорить.

— На ее месте я сделал бы так же, Майло.

— Джон, у нас на свободе шляется серийный сексуальный маньяк, и она может помочь нам найти его.

— Возможно.

— В истории Хака она выступает как героиня-спасительница, и я уверен, что он обратился к ней после того, как скрылся. Даже без точного знания о ее местонахождении у нее наверняка есть обоснованные догадки.

— Докажи, что она укрывает его, и я попробую найти способ обернуть дело в твою пользу.

— Наблюдение за ней могло бы…

— Решать тебе, но я не стал бы на это рассчитывать. Дебора будет готова к твоим действиям, и если ты оступишься, она прихлопнет тебя гражданским иском.

— Значит, у юристов есть особые привилегии, — заметил Рид.

— Именно поэтому и становятся юристами. — Нгуен подцепил на вилку большой кусок мяса, потом передумал и разрезал его пополам. — Что ты ожидаешь узнать, наблюдая за ней? Она не намерена мчаться на своем «Феррари» прямо к убежищу Хака.

— У нее есть «Феррари»?

— И «Майбах» — супер-«Мерседес», — дополнил Нгуен. — Где-то четыреста тысяч, включая налог на неэкономичное потребление бензина.

— Защита преступников — доходное дело, — заметил Рид.

— Я езжу на «Хонде», не заставляй меня плакать. Я знал Дебору еще тогда, когда учился в универе, а она преподавала уголовное право. Она была превосходным лектором и одним из лучших специалистов в городе.

— Она заработала все эти деньги, роясь в корпоративных документах? — фыркнул Майло.

— Не напрямую, — ответил Нгуен. — Вскоре после того как она переключилась на корпоративное право, ее привлекли к составлению контрактов по нескольким сделкам на дохреналлион долларов. Она разузнала все тонкости и провела документы так, что комар носа не подточит. Не знаю, зачем ей и дальше заниматься делами.

— Может быть, ее от этого прет, — предположил Майло.

— Ха-ха-ха! — Нгуен обмакнул омара в растопленное масло и пригубил мартини.

— Джон, если я попрошу тебя надавить на нее…

— Я спрошу: «Когда ты намерен выступать в театре комедии?»

— Все эти женщины мертвы, Джон. И, возможно, Вандеры тоже. Возможно, десятилетний ребенок лежит где-нибудь мертвый, с отсеченной рукой.

Нгуен посмотрел на свое жаркое и вздохнул.

— Нас будут носить на руках, если мы распутаем это дело, — продолжил Майло.

— Ты не можешь прижать ее, Майло. Она — его адвокат, а не его подружка.

— Кто знает? — бросил Рид.

— У тебя есть свидетельства их интимных отношений?

— Пока нет.

— Найди их — найди что угодно, свидетельствующее о том, что ее поведение незаконно.

— Если адвокатша его подружка, то она самая тупая умная женщина в мире, — заметил Майло. — Его сексуальные партнерши в итоге оказываются мертвыми и без правой руки.

— И лежащими лицом на восток, — дополнил я, гадая, сочтет ли Нгуен это интересным. Он не счел.

— Я действительно хотел бы помочь вам, парни. Быть может, вам следует забыть о Деборе и искать Хака старыми добрыми методами?

— То есть? — уточнил Майло.

— Поиски следов, опрос людей — все, что вы можете сделать, чтобы найти его. — Он снова занялся жарким и без видимого удовольствия стал жевать кусок мяса. — Это еще одна причина не злить Дебору. Когда вы доберетесь до Хака, нам придется столкнуться с ней за столом судебных заседаний. И тогда это будет моя головная боль.

— Вы считаете, что она оставит своих корпоративных клиентов и будет защищать его?

— Судя по всему, что вы мне сказали, она верит в его невиновность, — промолвил Нгуен. — Даже если она не будет его основным адвокатом, то будет в этом участвовать. Я знаю Дебору.

— Она упряма, — согласился я.

— Превыше всякого вероятия, доктор.

— «Феррари», «Майбах»… — проворчал Рид. — Она может позволить себе играть в Чудо-Женщину.

— Это должно смотреться мило, — хмыкнул Нгуен.

Глава 32

Мне несколько раз приходилось участвовать в похоронных процессиях. Обратная дорога в участок оставило такое же чувство — тягостное, подавляющее.

— Такая умная женщина, и купилась на его рассказы, — произнес Майло.

— Так же, как те дуры, которые связываются с заключенными, — добавил Рид. — Что за этим кроется, док?

— Обычно — низкая самооценка и жажда внимания.

Ничто из этого не было применимо к Валленбург, но зачем покушаться на их негодование?

Майло потер ладонями лицо.

— У нее куча бабок, но жизнь ее пуста, и она хочет снова почувствовать себя борцом с несправедливостью.

— Освободительница на лимузине, — фыркнул Рид.

Уголок губ Майло дернулся, однако он удержался от улыбки.

— Давно о таких не слышал, Моисей.

— Моя мать говорила, что отец называл их именно так.

— Есть предложения, как нам переубедить Валленбург, Алекс?

— Будь это кто-то еще, я попробовал бы набросать кровавых подробностей — фотографии жертв, снимки со вскрытия, подчеркнуть, какие страдания пришлось испытать тем женщинам… Но в случае с Валленбург это, скорее всего, лишь усилит ее сопротивление.

— Потому что она считает себя Железной Девой.

— Спасение Хака было одним из главных событий ее жизни, она не может считать его жестоким убийцей — это подорвет ее самооценку. Но если удастся найти серьезные свидетельства — что-то, что достучится до ее рационального мышления, — вы сможете прорваться сквозь ее отрицание.

— Именно этим ты занимался в ее кабинете. Хак больше не тот невинный подросток, каким был когда-то, однако это ее не убедило.

— У нас есть кровь в стоке, — напомнил Рид.

— Я подумывал сказать ей об этом, но не хотел давать зацепок, — признался Майло. — Первым делом она заявила бы: «Группа крови — это еще не ДНК».

— Даже если мы получим полное признание из уст Хака, она, вероятно, все равно будет защищать его, — проворчал Рид. — Бедную маленькую жертву системы. — Он встряхнул головой. — Дебби на «Феррари».

— Хочешь последить за ней, Моисей? — подначил Майло.

— Конечно, — подтвердил Рид. — Департамент полиции оплатит мне «Мазерати»? Если она решит удрать от меня, то на обычной тачке я ее не догоню.

— Ну, если ты сможешь найти гоночную тачку за тридцать баксов в день…

— Я мог бы хвастаться тем, что катаюсь на крутой машине, — вздохнул Рид, — но небеса препятствуют мне в этом невинном желании.

* * *

Вернувшись домой и избавив себя от их черного юмора, я задумался, не солгала ли Дебора Валленбург относительно того, что ей неизвестно местонахождение Хака.

Умные люди постоянно совершают глупые ошибки, и моя профессия процветает за счет этого. Но если Валленбург превысила полномочия и укрывает опасного беглеца, то, я полагаю, мы его никогда не найдем.

Я подумал о Хаке — бесприютном, загнанном. И о его неожиданном появлении в качестве супергероя — спасителя младенца.

Добрый поступок Деборы Валленбург создал долговременную связь между ней и Хаком. Что, если то же самое относится к Хаку и семейству Бренди Лоринг?

Поиск в интернете по словам «Анита и Лоуренс Брейкл» не дал ничего, однако по словосочетанию «Ларри Брейкл» отыскалась трехлетней давности полицейская сводка в «Дейли ньюс». Сорокатрехлетний мужчина был арестован в Ван-Найсе за вождение под воздействием одурманивающих веществ.

Продолжения истории не было, но поиск по фото помог выловить снимок двухлетней давности — Брейкл на празднестве в боулинг-клубе Мидоуларкской ассоциации в Канога-парке. Дюжина улыбающихся боулеров. Брейкл завоевал место в середине первого ряда, поскольку размер имеет значение. Даже в сравнении с худощавыми женщинами рядом с ним он выглядел маленьким — тощим, жилистым, с черными волосами, зализанными назад, и бакенбардами, тянущимися до углов челюсти.

Я «погуглил» «Мидоуларкская ассоциация» и вышел на группу домовладельцев в жилом комплексе в Шерман-Оукс.

Восемьдесят девять «роскошных» зданий на трех акрах к северу от бульвара Вентура, чуть восточнее трассы 101. Цены варьировались от умеренных шестизначных чисел за двухкомнатный «номер в асьенде» до почти миллиона за «ранчо 3 сп. 2с/у».

На снимках в высоком разрешении красовались белые домики с красными крышами, яркость которых оттеняли папоротники, пальмы, банановые деревья и гевеи, растущие вокруг. «Замечательные дорожки для прогулок», три бассейна, два из которых «с вихревым спа-эффектом», а также кинозал и спортивный зал «с просторной парилкой и сауной». Неплохое улучшение жизни по сравнению со съемным жильем в Силверлейк, которое Брейкл и его семья называли своим домом десять лет назад.

Я проверил имена других боулеров. Ни одна из женщин не была Анитой Брейкл. Может быть, она не любит боулинг. Или, возможно, Ларри продолжал пить, и она ушла от него.

Вместе с маленькой Брендин?

Я поискал во внешности Брейкла признаки алкогольной деградации, но увидел лишь тощего низкорослого веснушчатого мужчину, который весело проводил время в компании приятелей.

Записав адрес Мидоуларкской ассоциации, я сказал Робин, что мне снова нужно уезжать.

— На этот раз ты не просто обеспокоен, — заметила она. — У тебя глаза горят.

Я рассказал ей про Брейкла.

— Хак помог их семье, и теперь они помогают ему? — спросила она.

— Я попробую проверить.

— Не проверишь — не узнаешь. — Она поцеловала меня. — Будь осторожен.

Когда я уже был у двери, Робин добавила:

— Будет хорошо, если та девочка жива и здорова.

* * *

При реальном рассмотрении оказалось, что белая штукатурка домов «Мидоуларка» посерела от времени и грязного воздуха, а пальмы нужно было подстричь, на их листьях и стволах осел толстый налет гари из-за соседства с автотрассой.

Меры безопасности были механическими, но эффективными: решетчатые железные ворота, запертые на электронный замок. Я проверил реестр жильцов, не нашел фамилии Брейкла и решил, что он давно съехал или сдает свое жилье в аренду.

Потом мое внимание привлек один пункт в самом низу списка. «Ранчо-5». Один из самых дорогих домов.

Я был намерен так или иначе попасть на территорию, и тут в ворота въехал курьер из службы доставки. Я успел проскочить следом за ним, прежде чем они захлопнулись. Миновал первые два бассейна — ни души, вода густо усеяна опавшей листвой.

«Асьенды» представляли собой скопление двухэтажных зданий, сгрудившихся в северо-восточном углу территории и отделенные низкой стеной из бетонных блоков.

Оранжевая дверь «Ранчо-5» была почти не видна за широкими листьями бананового дерева, которое ухитрялось разрастаться даже в тени, но, вероятно, не давало плодов.

Я позвонил в дверь. Женский голос спросил:

— Ларри, ты опять забыл ключ?

Я пробормотал что-то, что могло быть расценено и как «да», и как «нет».

Дверь мне открыла невероятно худая женщина средних лет с темно-русыми волосами, одетая в слишком просторный для нее белый трикотажный топик и черные спортивные штаны; в руке она держала сигарету. Женщина была босиком, ногти на ногах были накрашены розовым лаком, а на руках — ярко-красным. На щиколотке одной ноги с явными признаками варикоза болтался золотой браслет-цепочка. Длинная изящная шея, лицо со следами былой красоты. Складки вокруг широких тонких губ делали ее похожей на обезьяну-капуцина. Круги под глазами свидетельствовали о тяжелом прошлом, которое так и не давало забыть о себе.

— Вы не Ларри. — В голосе ее звучала характерная для курильщицы хрипотца. Я почувствовал запах застарелого табачного дыма и «Шанели».

— Миссис Вандер?

— А кто вы такой, чтобы спрашивать?

Я назвал свое имя и помахал перед ней своим удостоверением консультанта.

— Доктор? С Ларри что-то случилось?

— Нет. Я приехал поговорить с ним.

— О чем?

— О старых друзьях.

— Его нет дома. — Келли Вандер начала закрывать дверь.

— Когда мистер Брейкл намерен вернуться? — спросил я. — Это важно.

Дверь перестала закрываться.

— Миссис Вандер?

— Я вас услышала.

За ее спиной виднелась просторная, ярко освещенная комната с высоким потолком. Плазменный телевизор, розовые кожаные диванчики. На приставном столе стояла полугалонная бутылка «Фрески»[30]. Играла музыка. Джек Джонс советовал какой-то девушке причесать волосы и поправить макияж.

— Он вышел за сигаретами, — сообщила Келли Вандер.

— Нет проблем. Я с радостью подожду снаружи.

— Какого рода старых друзей вы упомянули?

— Например, Трэвиса Хака.

— Трэвис, — произнесла она.

— Вы его знаете?

— А почему нет? Он работает у моего бывшего мужа.

— Вы с мистером Вандером регулярно общаетесь?

— Мы разговариваем.

— Вы говорили с ним в последнее время?

Она покачала головой.

— Это имеет какое-то отношение к Саймону?

— Ларри помогал Трэвису выполнять работу у Саймона? — спросил я.

Она затянулась сигаретой.

— Я не могу говорить за Ларри. И за кого бы то ни было. Оставьте мне ваш номер, я ему передам.

— Я лучше подожду.

— Как хотите.

Дверь сместилась еще на пару дюймов. Я сообщил:

— О Саймоне ничего не известно вот уже две недели. Так же, как о Надин и Келвине.

— Они, скорее всего, путешествуют. Они постоянно в разъездах.

— Две недели назад они прилетели из Азии в Сан-Франциско. У вас есть какие-то догадки относительно того, где они могли остановиться?

— Понятия не имею. Какое отношение это имеет к Ларри?

— Вы не слышали о Трэвисе?

— А что я должна была о нем слышать?

Я рассказал ей.

— Это просто безумие какое-то.

— Что именно?

— То, что Трэвис якобы мог сделать что-то подобное. Он любит нас.

— Любит всю семью?

— Почти, — ответила она. — То, что произошло с теми женщинами, ужасно. Невероятно ужасно. О, Боже… — Она сжала ворот своего топика. — Я уверена, что с ними всё в порядке — с Саймоном и Келвином. И с Надин. Келвин — милый мальчик. Играет на фортепиано, как Элтон Джон. Он называет меня «тетя Келли».

— Как часто вы видитесь с ними?

— Нечасто.

— Что вы имели в виду под «почти»?

— То есть?

— Вы сказали, что Трэвис любит почти всех в вашей семье.

— Он любит всех. — Рука, держащая сигарету, дрогнула; пепел осыпался на грудь Келли. Она смахнула его, оставив полосы на белом трикотаже. — Вы не окажете мне услугу? Посмотрите, пожалуйста, условия стирки на ярлычке.

Женщина оттянула пальцем заднюю часть шейного выреза и наклонилась вперед. Топик был достаточно свободным, чтобы я мог заметить плоский бюст и впалую грудь.

— Только сухая чистка, — сообщил я.

— Так я и знала.

— Значит, Трэвис любит всех? — уточнил я.

— А кого ему не любить? — Она усмехнулась, показав бурые кариесные зубы. Сигарета выскользнула у нее из пальцев и упала на ее босую ступню, рассыпая искры. Это должно было причинять боль. Женщина уставилась на дымящуюся палочку, словно оценивая свою потерю.

Я наклонился и поднял сигарету. Она выхватила ее у меня и снова сунула в рот.

— Извините, что расстроил вас, — сказал я.

— Расстроили? Да нет, не в том дело… Покажите-ка мне еще раз ваше удостоверение.

Глава 33

Розовые диванчики Келли Вандер были пухлыми и податливыми. Ее квартирка имела расхристанный вид временного жилища.

Из семидесятидюймового телика лилась музыка — то ли кабельный, то ли спутниковый канал, транслирующий «классику легкой музыки». Джек Джонс сменился Эйди Горме, «винящей во всем босса-нову».

Келли потянулась к бутылке с газировкой.

— Пить хотите? У меня тут «Фреска». Если вам нужен кофеин, есть диетическая «Пепси»…

— Да нет, спасибо.

Она скурила сигарету до фильтра, затушила бычок в раковине, нашла пачку легких «Уинстон» и закурила снова.

— Некоторые считают, что диетическое вредно, а по-моему, все лучше, чем жрать столько сахару. Ларри скоро вернется.

Она сняла что-то со стены и протянула мне.

Газетное объявление, вставленное в застекленную рамочку. Цветная реклама калифорнийских универмагов «Мэй компани». Распродажа платьев и свитеров для девочек-подростков. И дата — тридцать один год тому назад.

— Вот это я.

Она указала на белокурую девчушку в клетчатом джемпере. В губах Келли Вандер даже без морщин все равно было что-то обезьянье. Я бы ее сразу узнал.

— Вы работали моделью?

Она присела на уголок розового сиденья.

— Во мне сейчас пять футов пять дюймов. До того, как у меня усох позвоночник, я была на дюйм выше. Но все равно этого слишком мало, чтобы стать настоящей моделью. Поначалу мне давали рекламировать только детские шмотки. У меня и грудь-то поздно отросла, потому что… А как только я отрастила сиськи, агентство запихало меня в подростковые, и там я и осталась. Так я и с Саймоном познакомилась. Он тряпками торговал, толкал вязаную синтетику одной крутой фирмы. Была выставка-продажа, показ проводили в «Шотландском уставе», все скрипело, как в доме с привидениями…

— Это в Хэнкок-Парке, — заметил я, проверяя, вызовет ли какую-нибудь реакцию упоминание места, где выступал Келвин Вандер. — Недалеко от Эбелла.

— Да-да, именно там, — сказала Келли Вандер. — Это карма. — Она налила себе «Фрески». — Точно не хотите?

— Нет-нет, спасибо. Почему «карма»?

— То, что мы с Саймоном встретились. Мы, девушки, все построились, и костюмы нам выдавали кому какой. И так вышло, что мне достался один из костюмов его фирмы. Синий, двубортный. С блестящими пуговками, как у моряков. У меня даже была матросская шапка!

Она коснулась головы и позволила себе улыбнуться, снова показав кариесные зубы.

— Гадкий, кусачий полиэстер, мне так не терпелось его поскорее снять! Саймон подошел ко мне после показа. Он получил большой заказ, хотел меня поблагодарить. Он был чуть постарше меня, культурный такой…

Она выдохнула дым. Никотиновые испарения заклубились над бокалом, придав газировке вид ведьминского зелья.

— А вы ж психолог, да? Я их кучу перевидала. Были хорошие, были так себе…

— Ну, я-то не из худших.

— Вы в полиции работаете?

— Подрабатываю.

— Интересная, наверно, работа.

— Да, бывает.

Женщина широко улыбнулась.

— А какой случай был самый запоминающийся?

Я только улыбнулся в ответ.

— Да я их не виню, — сказала она. — Всех этих психологов, которые пытались мне помочь. Я сопротивлялась изменениям. «Хроническое расстройство пищевого поведения, сопротивление изменениям»… Мне говорили, что, мол, если не бросишь морить себя голодом, можешь умереть на месте от сердечного приступа. Да, мне было страшно — но не настолько, понимаете? Как будто у меня в мозгу было две отдельных части: разумная — и упорствующая. Один из докторов, что лечили меня, говорил, мол, главное — обзавестись новыми привычками. Он заставлял меня выполнять упражнения — в уме, я имею в виду. Чтобы разумная часть стала доминирующей. Вам не кажется, что это ерунда какая-то?

— Не кажется.

— Ну, сейчас-то у меня всё в порядке. — Она провела руками вдоль своего костлявого тела. — Нет, я, конечно, все еще могу откинуть копыта от того, что творила с собой раньше, но пока… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

— Однако вы были достаточно здоровы, чтобы родить ребенка…

— Вы Симону видели? Она ведь точь-в-точь такая же, как я… Надо бы зубы вставить. В глаза бросается, да? Это они от булимии попортились, все говорят, что если б я вставила зубы, то выглядела бы на десять лет моложе. Я только не уверена, надо ли мне оно.

— Выглядеть моложе?

— Ну да, — сказала Келли. — Каждый раз, как я смотрю на себя в зеркало и меня передергивает, мне это напоминает, как я вообще дошла до жизни такой. А вот вы что скажете? С точки зрения профессионала. Нужно ли мне такое напоминание?

— Я вас недостаточно хорошо знаю, — ответил я.

— Бздынь! Правильный ответ.

Она вскинула кулак и посмотрела на часы на стене.

— Где же Ларри?.. Я наконец-то получила кое-какие инсайты. Третий раз решает все.

— Вы с Ларри на реабилитации познакомились?

Келли покачала головой.

— Я не стану говорить за Ларри. Что мое — то мое, а на его эмоциональную территорию я вторгаться не буду… Да, кстати!

И она посмотрела на дверь.

Я прислушался, ожидая услышать шаги, но ничего не услышал. Несколько секунд спустя оранжевая деревянная дверь распахнулась, и в комнату ворвался Ларри Брейкл: приземистый, ниже ее, в темных очках, аляповатой гавайке, с сальным белым пакетом. Из-под мышки у него торчал блок легкого «Уинстона».

— Радость моя, я тебе пончиков принес! Хрустящие, с кленовым сиропом, грецким орехом и кори… — Он снял очки. — Кел, у нас гости?

— Это к тебе, Ларри, — ответила Келли Вандер. — Все ради тебя, зайчик мой.

* * *

Ларри Брейкл стряхнул пепел в кофейную чашку.

— То есть вы хотите сказать, что Трэвис — маньяк, Джек Потрошитель? Сэр, вы не обижайтесь, но это бред какой-то.

— Да я уж ему говорила, мой сладкий, — сказала Келли Вандер.

Они сидели вплотную друг другу, колено к колену, курили в унисон и одновременно прихлебывали «Фреску».

Я ответил:

— Полиция рассматривает его как основного подозреваемого.

— Полиция и в прошлый раз так думала, — сказал Брейкл.

— Вам известна история Трэвиса.

Он замялся.

— Ну да. Это же было в газетах.

— В местных газетах этого не было.

Мужчина ничего не ответил.

Я сказал:

— В «Вестнике Феррис-Рэвин» ничего конкретного не говорилось, мистер Брейкл. Разве что эта история известна вам из других источников?

Брейкл обернулся к Келли Вандер. Ее лицо оставалось непроницаемым.

— Да по фиг, — сказал он. — Слышал от кого-то.

— Вам рассказал сам Трэвис?

— Да по фиг.

— Вы с ним на реабилитации познакомились?

— Слушайте, сэр, я хочу быть добропорядочным гражданином, но за Трэвиса я говорить не стану. Что его — то его, мне своего дерьма хватает. Без обид.

— Что ж, — сказал я, — давайте поговорим о вас. Когда вы с ним познакомились: до того, как он принес Брендин в больницу, или после?

Брейкл пожевал губами. Коротышка-коротышкой, но запястья и кулаки у него были мощные и жилистые.

— Ох, как жрать-то охота!

Он вскочил, убежал на кухню и вернулся с ломтем кекса на бумажной тарелочке.

— Пополам, радость моя?

— Нет, это все тебе!

Брейкл чмокнул ее в щеку.

— Я могу поделиться.

— Ты такой милый! Но у меня пузико полное, — сказала Келли Вандер. — Я уж подожду до ужина.

— Точно? Смотри, какой вкусный кекс!

— Точно, мой сладкий.

— Ну ладно. Давай тогда на ужин сделаем стейки?

— Стейки — это тебе, Лар. Для меня это тяжеловато.

— А я тебе на маленькие кусочки порежу!

— Ну, поглядим.

— Ты же в прошлый раз такое ела.

— Ну да, было очень вкусно, но я даже не знаю. Я ужасно сыта.

Я сказал:

— По-моему, вы были знакомы с Трэвисом до того, как он нашел Брендин. Он пошел искать ее и Бренди, чтобы выручить вас.

— Знаете что, сэр, давайте не будем в угадайку играть. Трэвис — мужик порядочный.

— А я не говорю, что он плохой. Я знаю, что он не убивал Бренди.

Руки Брейкла сжались в кулаки так, что костяшки побелели.

— Разумеется! Какого черта? Все же знают, кто ее убил!.. Сэр.

— Гибсон Деполь.

— Ублюдок! Ему влепили пожизненное, так он и там сокамерника убил! Его отправили в тюрьму строгого режима, Пеликан-Бэй!.. Сэр.

— Вы что, следите за его судьбой?

— Нам присылают уведомления, как пострадавшим.

— «Вам» — это вам двоим? Или вам и вашей бывшей?

— Чего там ей присылают — понятия не имею.

— Где сейчас Анита?

— Вам лучше знать.

— Вы не поддерживаете отношений?

— Анита не меняется. Даже не пробует.

— А дети?

— Я с ними на каникулах вижусь, — сказал Брейкл. — А ваше какое дело? Откуда такой интерес к моему семейству?

— Прошу прощения. Меня интересует в основном Трэвис.

— Тогда вы работаете вхолостую, сэр. Он никого не убивал. Ни тогда, ни сейчас.

— Интересно… — сказал я.

— Что интересно?

— Полиция считает его основным подозреваемым, но при этом то и дело появляются люди, которые держат его за святого.

— Это кто, например?

— Например, Дебора Валленбург.

Брейкл и Келли Вандер переглянулись. И внезапно разразились хохотом.

— Не понял юмора… — произнес я.

— Святые! — сказал Брейкл. — Святых не бывает, мы об этом все время говорим. Все люди грешники, сэр, грешники в разной степени, и все, что надо — это научиться отпускать себе грехи, не дожидаясь, пока это сделает какой-нибудь проповедник.

Я сказал:

— То есть вы оба познакомились с Трэвисом на реабилитации.

Тишина в ответ.

— Всем известно, что реабилитация может длиться очень долго.

— Трэвис имеет право на личную тайну, сэр.

— Если человек обратился за помощью, ему нечего стыдиться, мистер Брейкл. Напротив. Он же приводит себя в порядок.

Келли Вандер сказала:

— Ну да, хорошо, мы познакомились с ним на реабилитации.

Я спросил:

— Это вы рекомендовали его Саймону за то, что он спас внучку Ларри?

— Золотая у вас голова, — сказал Брейкл. — И почему бы вам не употребить свой ум на что-нибудь толковое?

— За сколько времени до убийства Бренди вы с ним познакомились?

— Незадолго. Ну, за полгода, может. Месяцев за семь. Я уже решил бросить Аниту, потому что она не желала браться за ум, и я понимал, что если я останусь с ней, мне конец. Единственное, что меня останавливало, — это дети. Трое ее детей — в том числе Бренди, и общий наш ребенок, Рэнди. Он сейчас в армии, в Ираке служит, медаль вот получил…

— Рэнди — чудесный мальчик, — с легкой завистью заметила Келли.

Брейкл сказал:

— Ну, и мы договорились… да, тут мы и встретились с Трэвисом. Мы втроем пытались привести себя в порядок. За его терапию платила та адвокатша, Валленбург. Я думал, что это чертовски благородно с ее стороны. Я ему так и выдал. Сказал ему, что надо пользоваться этим удивительным великодушием и приводить себя в порядок. Я-то сам ходил, на собственные бабки, плюс пособие по нетрудоспособности — оно стоило как крыло от самолета.

Келли сказала:

— А мне Саймон оплачивал. Хотя мы были в разводе.

— Когда это было? — спросил я.

— Двенадцать лет назад. Мы с Саймоном разошлись за три года до этого, но остались друзьями. Я заставила его пережить слишком многое, и он меня разлюбил, но по-прежнему хорошо ко мне относился. Я ни при каких обстоятельствах не повышала на него голос. Никогда не пыталась выдоить из него лишних денег, даже когда он всерьез разбогател. Я считала, что не заслуживаю любви, вот и позаботилась о том, чтобы он перестал меня любить. У Симоны был переходный возраст, у меня все валилось из рук, и Саймон сказал: «Келл, попробуй начать все заново, ты просто обязана это сделать, ради себя самой, найдем хорошее место, со всеми удобствами». Принес мне буклеты. Мне понравился Пледжс — там столько зелени…

— Пледжс в Южной Пасадине?

— А вы его знаете, да?

— Хорошее место, — сказал я. — Закрылось несколько лет тому назад.

— Отличное было место! — согласился Ларри Брейкл. — Их перекупила одна из этих чертовых корпораций, и ублюдки сравняли его с землей.

Келли сказала:

— И в первый же день, как туда приехала, я встретилась с Ларри. Я ему понравилась, и он меня полюбил — но прошло много лет, прежде чем он в этом сознался, потому что тогда он был еще женат. Ну, и мне тогда было не до того — я просто не представляла себя в новых отношениях.

— И давно вы уже вместе?

Брейкл ответил:

— Официально — девять лет. Ну, а тут, — он коснулся сердца, — целую вечность!

Келли Вандер сказала:

— Мы мгновенно подружились и приняли друг друга. У меня такого с мужчиной никогда еще не бывало. Саймон хороший человек, но я все время чувствовала, что подвожу его. Невозможно ведь жить, чувствуя себя неудачницей…

Я сказал:

— Копы говорят, что Трэвис употреблял сразу несколько разных наркотиков.

Нет ответа.

— Вам двоим психотерапия пошла на пользу, а ему нет. Два года спустя он оказался на улице.

— Там я его и встретил, — подтвердил Ларри Брейкл.

— На улице?

— Я тогда в Голливуде работал, в здоровенном многоквартирном доме, приятное такое местечко к западу от Ла-Бреа, техником-смотрителем. Домой я обычно возвращался по бульвару, мимо китайского театра. И как-то раз я увидел там Трэвиса: тот клянчил деньги у туристов. Выглядел он хреново. Ну, по сравнению с тем, что было в Пледжсе. Волосы свалялись, бородой оброс, ссутулился весь… Туристы ему тоже особо не подавали, поскольку ему наглости не хватало, Трэвис — он такой, он за руки хватать не станет. Я обогнул квартал, подъехал и сунул ему двадцатку. Он увидел, что это я, расплакался, извиняться стал, что дошел до такого.

Келли сказала:

— Перед тем, как разъехаться, мы трое обещали друг другу держать связь и обращаться друг к другу, если вдруг нахлынут дурные мысли. Мы с Ларри так и поступили — вот почему у нас все хорошо. А с Трэвисом мы связь утратили.

Брейкл кивнул.

— Я ему сказал: «Мужик, никто тебя не винит. Поехали ко мне, ванну примешь, поужинаешь…» Он сбежал, и на следующий день его там не было. И потом всю неделю тоже. Но потом я увидел его снова, опять с протянутой рукой, и выглядел он еще хуже. На этот раз он согласился поехать ко мне. Анита распсиховалась — говорит, у нас что, лишних комнат много, ты, гений? Мы с ней, ребята, да еще две собаки у нас было… Я ей сказал, что могу и во дворе переночевать, если уж на то пошло. Она сказала, мол, валите во двор оба. Кончилось дело тем, что Трэвис поселился у нас в сарае. Я там прибрался, матрас положил, и он мог приходить и уходить в любое время, когда угодно. Я его подстриг. Без волос стало видно, что у него все уши в серьгах. Как у пирата. И еще с хромой ногой — ну как есть пират. Детям серьги понравились, а Аниту они прямо взбесили.

— Но Анита потом привязалась к Трэвису, — вставила Келли.

— Аниту что подкупило — он был добр к детям. Скоро она уже разрешала ему рассказывать им сказки. Потом он и малышку взялся нянчить — он хорошо управлялся с малышкой. Анита, конечно, временами бывала непредсказуемой, из-за выпивки и «травки», так что не всегда дела шли так уж гладко. Но в целом мы уживались мирно.

Он глубоко затянулся сигаретой.

— Малышку Трэвис действительно очень любил… господи, как же давно это было! А теперь вы мне тут рассказываете, будто Трэвис — чудовище-убийца? Нетушки. Я, конечно, не психолог, но в людях худо-бедно разбираюсь. Трэвис человек хороший.

Я сказал:

— Расскажите про тот вечер, когда исчезла Бренди.

— Бренди не исчезла, сэр. Она ушла с этим. С этим подонком, которого мы по имени не называем. Вот уж кто был злодей до мозга костей! Его собственная родня боялась. Когда Бренди не вернулась домой, мы пошли прямо к ним — Трэвис и я. Они перепугались, сказали, мол, этот засранец собирался привести в гости Бренди с малышкой, и больше они ничего не знают. И мы с Трэвисом пошли искать по району. Трэвис взял часть улиц на себя, часть улиц взял на себя я. Он нашел малышку. Увидел кровь и отнес ее в больницу.

— То есть он знал, что с Бренди что-то случилось.

— Бренди была спрятана — так потом сказали копы, спрятана где-то в кустах. А малышка лежала на виду. Он думал о малышке.

— Почему же он пошел в больницу вместо того, чтобы связаться с вами?

— Перепугался. А вы бы не перепугались на его месте? — сказал Брейкл. — Его уже раз посадили за то, чего он не делал, а тут ребенок, и весь в крови! Не то, чтобы он сам это сказал, — это как я себе представляю. Парень жил в страхе — я проходил мимо сарая и слышал, как он стонет, сны ему снились дурные. А наяву у него глаза были такие… как это называется… затравленные. Он чувствовал себя затравленным, понимаете? Любой бы так чувствовал себя на его месте, после всего, что с ним сделали. Он, небось, забоялся, что копы все свалят на него. Но, несмотря на страх, все равно позаботился о том, чтобы с малышкой все было в порядке.

Я сказал:

— То есть с ним вы это никогда не обсуждали.

— Не-а. Трэвис принес Брендин в больницу и исчез.

— А откуда вы знаете, что это был он?

— Копы его описали. Спросили, знаем ли мы, что это за человек был, но мы его не выдали. Мы все и так с ума сходили из-за того, что произошло с Бренди, нам не хотелось еще сильнее усложнять ситуацию. Главное было найти, кто с ней это сделал, мы им так и сказали.

Я напомнил:

— Трэвис прошел пешком две мили в холодную погоду.

— А Трэвис вообще много ходил, сэр. Он бо́льшую часть времени только и делал, что ходил.

— Где?

— Да везде, — ответил Брейкл. — Только не поймите меня неправильно: это не потому, что Трэвис псих какой-то. Он просто любил ходить пешком.

— Ходьба — лучший вид физических упражнений, — сказала Келли. — Я раньше миль по десять в день проходила. Сейчас прохожу миль по пять.

Вокруг глаз Ларри четко обрисовались морщины. Он натянуто улыбнулся.

— Ну да, вот именно — спорт, свежий воздух, парень хотел свежего воздуха… Нет, сэр, он просто любил гулять!

Я спросил:

— А как Трэвис сошелся с Саймоном?

Келли сказала:

— Это было много лет спустя. Мы о нем довольно долго ничего не слышали, а потом он вдруг взял и позвонил Ларри, чтобы сказать, что его дела пошли лучше.

— Наконец-то получил помощь, которая пошла ему на пользу, — сказал Брейкл.

— Откуда?

— Он не говорил, а я не спрашивал. Судя по голосу, с ним все было в порядке. Слышно было, что он изменился. Я его пригласил зайти выпить кофейку у нас с Келли. Он выглядел неплохо.

— Глаза ясные, — сказала Келли. — Умные. Раньше этого было не заметно, потому что Трэвис все время находился в депрессии. Он сказал, что ищет постоянное место работы и готов на все, лишь бы честно зарабатывать. А я знала, что Саймону как раз нужен человек, следить за домом. Он уже накололся пару раз, ему нужен был кто-нибудь надежный. Ну, Саймон и сказал — да, конечно, он попробует взять Трэвиса. И все вышло как нельзя лучше.

Я спросил:

— Трэвис не говорил, чем он занимался с тех пор, как вы его видели в последний раз?

— Нет, сэр, — сказал Брейкл.

— А где он жил?

— У меня сложилось впечатление, что он путешествовал.

— Вы, случайно, не знаете где?

— Мы не лезли его расспрашивать, — сказала Келли. — Мы были так рады, что с ним все хорошо… Все вышло как нельзя лучше для всех. Саймон мне потом спасибо говорил, что я нашла ему Трэвиса. Очень мягкий человек, никогда никого не обижает… Знаете, а вот теперь я, пожалуй, проголодалась!

Брейкл сказал:

— Ага, обеденный перерыв! Мы бы пригласили вас к столу, сэр, но мы всегда готовим ровно на двоих.

* * *

Я приехал обратно в город. У моего дома был припаркован желтый «Фольксваген». Машина пуста, мотор остыл, Альмы Рейнольдс нигде не видно.

Мое упоминание о жемчугах ее матери напугало ее.

Может быть, Робин впустила ее в дом?

Когда я начал подниматься на крыльцо, чей-то голос у меня за спиной сказал:

— Ну вот, теперь я вас преследую!

Она вышла из-за угла моего дома и направилась ко мне. В руках у нее был зеленый виниловый «дипломат». Новенький, только из магазина, с ярлычком, болтающимся на ручке — примерно такой же, как тот, с которым ходит Майло, когда дело об убийстве становится слишком толстым для папки. На ней была клетчатая рубашка, джинсы, тяжелые башмаки. Седые волосы развевались во все стороны. Глаза горели.

— Вот, нате! — сказала она и сунула «дипломат» мне. — Дело окончено!

Я не протянул руки.

Женщина ткнула меня «дипломатом» в грудь.

— Не бойтесь, он не взрывается! Берите, берите.

— Давайте поговорим.

Альма отдернула «дипломат» и расстегнула замки. Внутри были пачки двадцатидолларовых купюр, перетянутые резинками. Поверх денег лежал черный бархатный футляр.

— Плюс эти чертовы жемчуга, — сказала она. — Хватит с вас?

Я спросил:

— Решили облегчить себе жизнь?

— Не вредничайте! Вы этого хотели? Вот, держите!

— Мне были нужны сведения.

— А что, разве вот это не говорит само за себя?

— Оно подразумевает. Давайте вы зайдете ко мне, и мы потолкуем.

— Психотерапия, да? У вас и кушетка есть? На сайте коллегии психотерапевтов этот дом значится как ваш кабинет. Могли бы быть и поосторожнее, раз вы тут живете. А вдруг я социопатка какая-нибудь?

— А что, мне есть чего бояться?

— А то как же! Я вооружена и очень опасна!

Она расхохоталась, вывернула карманы, поставила «дипломат» на землю, подошла к «Фольксвагену», повернулась ко мне спиной и положила руки на капот.

— Так правильно?

— Идемте, — сказал я. — Уделите мне всего несколько минут вашего времени.

Альма выпрямилась и обернулась ко мне. Глаза у нее были на мокром месте.

— Это Сил меня научил. Он привык автоматически занимать такое положение во время митингов. Иногда копы все равно его били. Он был человек принципиальный. И вот к чему это привело. Так что… черт, да с чего мне рассчитывать на что-то хорошее?

— Я уверен, что он был человек твердых принципов. Тем более шокирующе выглядит эта его заначка.

— Послушайте, — сказала она, — вот, я принесла ее вам, все до цента. Руки у меня чисты. Прощайте!

— Давайте уточним несколько моментов, это действительно позволит со всем покончить.

— Это вы так говорите!

— Насколько я вижу, вы и сами человек твердых принципов, — сказал я. — А я вам не враг.

Альма скрестила руки на груди, вытерла глаза и ткнула чемоданчик массивным носком ботинка.

— А, какого черта! Я ж раньше была католичкой. Исповедью больше, исповедью меньше…

Глава 34

Альма Рейнольдс подпрыгнула на моей кушетке и фыркнула.

— У вас действительно есть кушетка! Ах, если б кожа могла говорить…

Я поставил «дипломат» на пол между нами.

— Это еще что, — спросила она, — алтарь вечной истины? Предполагается, что я при виде его сразу расколюсь?

Я отодвинул чемоданчик в сторону.

— Что бы вы себе ни думали, Сил действительно был человек твердых принципов. Может, он и взял деньги, но он их не тратил.

— Полиция прошерстила всю его квартиру. Где вы их нашли?

— А что, это важно?

— Его убили. В этом деле все важно.

— Понятия не имею, почему, но так и быть: у него в машине, вот где. В багажнике, прямо на виду. Я к чему и говорю: это дело не из тех, чего он мог бы стыдиться. Никакой великой тайны тут нету. Люди посылали небольшие денежные вспомоществования, и Сил, вместо того чтобы то и дело мотаться в банк, складывал их, чтобы потом внести сразу все на счет «Спасем Болото».

— Карманные расходы.

— Ага, так вы, значит, все-таки слушали!

— Он вам рассказывал об этих деньгах?

— Нет, но это единственный логичный вариант.

— Сил управлял счетом.

— Сил его открыл. «Спасем Болото» — это он и был, я же вам уже объясняла. Все до единого пенни шло на болото.

— Не считая зарплаты сотрудников.

— Он никогда не повышал себе зарплату. Мы вообще не говорили о грубо материальных вещах. Теперь, когда я вижу, как вы живете, я понимаю, почему до вас никак не дойдет. Тут у вас все обставлено по последним калифорнийским стандартам. И сколько жилье в этом районе стоит, я тоже знаю. Вы живете ради денег, а Сил был бессребреник. Сам факт, что он оставил «дипломат» прямо на виду, доказывает, что это честные деньги.

— И сколько там?

— Пятнадцать тысяч. Ну да, я пересчитала. Кто бы на моем месте не пересчитал?

— Это с жемчужиной?

Она покраснела.

— Да возьмите ее себе, жемчужину эту проклятую, все равно она мне не идет, а для вас она прямо как бельмо на глазу. Берите, жене подарите, если у вас есть жена.

Слава Богу, что Робин работает в отдельном здании! Я сказал:

— Но жемчужина ведь ваша, с чего вам ее отдавать?

— Ах как мило!.. Нет уж, забудьте. Я умываю руки и не желаю больше иметь никакого отношения к этому безобразию. Прав был Сил: грязные деньги — пятно на всю жизнь!

Я сказал:

— Деньги, кстати, вполне возможно, тоже ваши — если он не оставил завещания на кого-то другого.

— Нет, не оставил, — сказала она. — Ни он, ни я завещаний никогда не писали. Мы совместно приняли решение избежать эти жалкие попытки контролировать ситуацию из могилы.

— Тогда я бы сказал, что деньги ваши. Вы же были его половиной.

— Вы тупой или притворяетесь? Не нужны мне эти деньги — и не рассказывайте, будто копы не попытаются их конфисковать! Это же часть схемы. Вся эта так называемая «борьба с наркотиками» — просто метод извлечения дохода.

— Копы, с которыми я работаю, занимаются расследованием убийств. А жемчуг детектив Стёрджис носить не станет — ему не пойдет.

— Ага, какой вы лапочка! — сказала она. — У вас были мягкие, любящие родители? Вы привыкли добиваться своего благодаря тому, что вы так милы, да? В последний раз говорю: эти деньги мне не нужны, и жемчуг этот чертов мне не нужен. Пропади я пропадом, если знаю, что на меня вообще нашло. Так что прекратите меня преследовать. Выследили меня до самого ювелирного, с ума сойти! Детектив хренов!

— Альма, — сказал я, — я просто пытаюсь выяснить, что же произошло на болоте.

— Нет, вы меня выслеживаете! Еще насчет матери разнюхали… Вы что, действительно нашли тот ювелирный?

— Все дело в мотивации, Альма.

— Ну, вы даете!.. Так вот, если хотите знать, я не собиралась покупать там ничего особенно дорогого. Так, безделушку на память о Силе. А почему нет? Какого черта? Мне было так горько… — Она шмыгнула носом. — Он был, и вот его больше нет. Попробуйте-ка заполнить всю эту пустоту!

— Я вас понимаю…

— Ага, конечно! Вы меня просто за нос водите.

— Нет, я просто пытаюсь вычислить, кто же все-таки убил вашего любимого мужчину. И еще многих других людей.

— А кто сказал, что это все один и тот же человек?.. Даже если и так, разговоры о деньгах тут ничего не дадут. Я же говорила: это все были небольшие пожертвования.

— Общим счетом пятнадцать тысяч баксов, — добавил я.

— Ну, накопилось, — сказала она уже менее уверенно.

— И все купюрами разного достоинства?

Тишина в ответ.

— Это же нетрудно проверить.

— Ну да, там одни двадцатки… — сказала она.

— Но это просто совпадение.

— Ну, видимо, Сил в какой-то момент взял и поменял все на двадцатки… чтобы считать было проще.

— Если он все равно ходил в банк, чтобы поменять купюры, не проще ли было положить их на счет?

Альма вскочила.

— У меня руки чистые! Забудьте весь этот католический бред! Я самобичеванием заниматься не собираюсь!

Я сказал:

— Кое-кто видел, как Сил принимал конверт от какого-то мужчины.

— Что-о?!

— На парковке за своим офисом.

— А кто именно видел?

— Свидетель.

— Кто?

— Не могу вам сказать.

Она ухмыльнулась.

— «Анонимный источник», да? Вроде тех, кого всегда находят власти?

— Свидетель, у которого не было причин лгать.

— Это вы так говорите.

— Возможно, в этом не было ничего такого, Альма, но это действительно имело место.

— Ну, привез кто-то пожертвование лично… Подумаешь!

Я описал человека с высветленными волосами и лицом после пластической операции.

— Ну, обычный мужик из Лос-Анджелеса, — сказала она.

— И вы представления не имеете, кто это?

— А почему я должна это знать? До свидания. Не вздумайте потратить все это в одном месте!

— Еще один вопрос, — исказал я.

— Ну да, конечно, у таких как вы всегда есть «еще один вопрос»!

— У таких, как я, — это у кого?

— У представителей власти.

Я сказал:

— Кругом сплошная политика…

— Да уж не сомневайтесь!

— А нож в животе Сила — это тоже политика?

Альма стиснула руки.

— Ах, вы!.. Весь из себя чуткий, при этом в вас есть подспудная жестокость, которую вы демонстрируете по своему желанию.

— Я пытаюсь докопаться до истины. И подумал, что, возможно, эта цель у нас общая.

— Истина — это чушь. Что считать истиной — зависит от контекста.

— Именно контекст-то меня и интересует, Альма. Хотите канонизировать Сила — пожалуйста. Но если вы сумеете снять шоры с глаз и принять во внимание другие возможные варианты, у нас, может быть, и получится найти убийцу.

Я не удивился бы, если б она развернулась и ушла. Но она не ушла.

— Каковы возможные варианты?

— Предположим, что Силу за что-то платили. Ничего противозаконного — так, мелкие нарушения правил. И я думаю, что тот, кто ему платил, и заманил Сила в болото. Этот человек хорошо знал болото и считал, что Сила надо заставить замолчать.

— Богатые ублюдки, — сказала она. — Кругом действительно сплошная политика.

— О ком из богатых ублюдков конкретно может идти речь?

— Как насчет этих прощелыг-киношников, для начала? Деньги развращают, а денег у них несчитано. Да, они поддерживали Организацию спасения, но, могу поручиться, все равно хотели прибрать эту землю к рукам. Сил брал у них деньги, но презирал их.

— Согласился бы он пойти куда-то посреди ночи с одним из их прихвостней?

Молчание.

Я спросил:

— Альма, кому он доверял?

— Никому. Сил был человек недоверчивый. Я единственная, с кем он бывал откровенен, — и то не до конца.

— То есть?

— Он был очень непредсказуем. Мог уйти в себя, как черепаха, стать совершенно непроницаемым. Но это не значит, что он мог кому-то продаться. Эта чертова лужа была для него всем. А потом, чего ради кому-то ему платить?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю… Ну всё, до свидания.

Я открыл чемоданчик, достал футляр и сунул его ей в руку. Она энергично замотала головой, но футляр не оттолкнула.

— Посмотрим, как все уладится — может, я вам еще и деньги сумею вернуть.

— Да не нужны они мне… Слушайте, какого черта? Кто вы такой? Что вы за человек?

— Ну… У меня были любящие родители.

Она пристально посмотрела на меня.

— Если я была неправа, извините. Но сути это не меняет. Все равно вы работаете на правительство.

— Да не за что тут извиняться. В конце концов, я на вас давил.

— Вот именно.

Альма стиснула футляр в руке.

— Это был ад, мне надо как-то из этого выбраться.

Пока я провожал ее к выходу, она внимательно разглядывала каждую комнату, через которую мы проходили. Когда мы подошли к «Фольксвагену», она сказала:

— Единственное, что Сил мог… да нет, это ерунда. Не могло это стоить пятнадцать сраных тысяч.

— Все равно, расскажите.

— Там есть другая дорога на болото. Прямо напротив официального въезда, на западной стороне. Собственно, изначально официальный въезд хотели сделать там, но потом в этом месте разрослись разные растения, и Сил настоял, чтобы ту сторону не трогали. Будь его воля, он бы вообще закрыл туда доступ для любых посетителей.

— Где именно на западной стороне?

— Четко посередине. Там все заросло, с улицы не видно, но если продраться через заросли, то там есть калитка. Сил ее запирал на навесной замок. Он часто туда ходил. Это было его тайное место. Иногда он и меня с собой брал. — Она покраснела. — Там так красиво! Громадные ивы, высокие тростники, солоноватые озерца, заселенные лягушками и головастиками… И тучи птиц, потому что там ближе к океану.

— И часто Сил там бывал?

— Не знаю. Он меня туда водил всего раза три-четыре, всегда по ночам. Мы стелили плед, любовались на звезды, и Сил говорил: «Это вид на миллиард долларов. Если б кто знал!» Но это была чистая фигура речи. Ну кто станет платить пятнадцать тысяч за пятачок земли для пикника? И почему это могло быть опасно для Сила?.. — Она покачала головой. — Вы гоняетесь за собственным хвостом.

— Все равно спасибо.

— За что? За то, что несу какой-то бред?

— Это называется «вдохновение», — сказал я. — Видит Бог, оно нам не помешает.

Глава 35

Я поехал на болото и принялся разыскивать потайной вход.

Западная граница заказника представляла собой густые заросли эвкалиптов и ивняка в добрые двадцать футов глубиной, обнесенные четырехфутовыми металлическими столбиками, сделанными в форме деревьев. С третьего захода я, наконец, нашел просвет. Миновав несколько ярдов зарослей, где меня лупили по лицу низко нависающие ветки, я обнаружил второй забор.

Кедровые колья, висячий замок — все, как говорила Альма Рейнольдс. Но в высоту всего фута три, перелезть раз плюнуть. Очутившись на той стороне, я снова двинулся сквозь строй цепких сучьев, отдирая от себя ветку за веткой и стараясь не споткнуться на неровной земле, заваленной палой листвой.

Шел я медленно, поскольку высматривал следы человеческого присутствия.

Ярдов через десять я их нашел. Отпечатки ботинок, по большей части расплывчатые, но один вполне четкий — нога мужского размера, окруженная точками.

Листва шелестела над неподвижной водой. Закачались камыши: голубая цапля, громадная, со змеиной шеей и мертвенным взглядом охотящегося птеродактиля, неуклюже взмыла и, хлопая крыльями, полетела восвояси в сторону океана. К тому времени, как цапля скрылась из виду, она наконец-то выровнялась и летела более или менее изящно.

На несколько секунд воцарилась тишина, потом в кустах кто-то зашуршал.

Я опустился на колени и пригнулся, разглядывая следы. Точки выглядели какими-то необычными, но я не специалист. Я снял след на мобильный, думая, что делать дальше.

Впереди простиралось сплошное море зелени: деревья, достаточно высокие, чтобы закрыть собой небо и отбрасывать на землю черные тени.

Может быть, это место и в самом деле не более чем тайный сад…

Укромное местечко для пикника стоимостью в пятнадцать тысяч?

Не так уж и глупо, как это может показаться. В таких местах, как Лос-Анджелес и Нью-Йорк, ничто так не подогревает вожделение, как угроза отказа. Вот почему изготовители бархатных веревок без работы не останутся. Для чего дураки в костюмах часами караулят на утренних тротуарах, убалтывают вышибал и унижаются, как школьники, ради того, чтобы купить втридорога несколько коктейлей и поплясать под мозголомную музыку?

В таких местах, как Лос-Анджелес, некоторые забивают свои записные книжки — и головы — двумя списками: «места, где я бываю», и «места, которых я избегаю». «Нет, на тот конец болота я не хожу — туда все ходят, это вчерашний день! Но знаешь, детка, есть там одно местечко — оно куда круче…»

Ченс Брендт видел светловолосого мужчину, который вручил Силу Дабоффу конверт с деньгами на благотворительной вечеринке. На тусовке, куда собираются люди, которым небезразлична судьба океана — или которые делают вид, будто она им небезразлична.

Нет никаких причин подозревать мистера «Бондо» в дурных намерениях. Возможно, в конце концов окажется, что эти деньги — мелкая подачка, уплаченная богатеем за романтическую ночь под звездами.

Но тогда почему Дабоффа заманили навстречу смерти? Пырнули ножом и перерезали горло. Еще один труп. На общедоступной стороне болота.

Я стоял, не зная, не таится ли в этом очаровательном уголке угроза.

Скину-ка я эти фотографии следа на компьютер и отправлю их Майло на электронную почту. Мало ли, вдруг пригодятся.

* * *

На следующее утро, в восемь, я услышал в трубке его сонный голос:

— Рид сумел проследить за Валленбург, но этот след оказался тупиком. Мы обедаем завтра в полдень, как обычно. Если тебя вдруг осенит очередное прозрение, я приберегу место для десерта.

— Фотки получил?

— Ботинки, — ответил он. — Вероятно, ботинки Дабоффа, но я отправлю их тому, кто в этом разбирается.

* * *

На этот раз Рид держался наравне с Майло, пережевывая пищу со скоростью комбайна. Карьерный рост, однако.

Когда я сел, он отложил вилку.

— Валленбург живет в охраняемой части Палисейдс, за Мандевиль-Кэньон. Дальше ворот я попасть не сумел. Я подумал, что напал на след, когда она в одиннадцать была еще дома. Но тут к проходной подъехал прокатный «Шевроле», а за ним — микроавтобус «Хертц». Вскоре после этого микроавтобус уехал, и в нем сидели двое мужиков вместо одного. Минут через пятнадцать выехала Валленбург на «Шеви». Хм, думаю, она раздобыла себе другую машину, маскируется! Это становится интересным. Она едет в Мар-Висту, останавливается у дома, который явно ниже ее уровня доходов. Ага, думаю, вот оно, логово злодея! Адвокатша открывает дверь своим ключом, через десять минут выходит и уезжает. И мне, значит, приходится выбирать: постучаться в дом или следовать за ней.

Он оттянул галстук.

— Я выбрал постучаться. Никто не открыл. Я попробовал с черного хода — никого, занавески задернуты. И вот я теперь думаю — возможно, Валленбург заметила меня и обвела вокруг пальца. Возможно, она этот дом просто снимает, а сама поехала в настоящее логово.

— Ты сделал правильный выбор, парень, — сказал Майло.

— Ну, тебе виднее.

— А вы уверены, что Хак там не живет? — спросил я.

— Соседка говорит, там живет семья по фамилии Адамс — приятные, тихие люди. Я показывал фотографию Хака — с волосами и без. Его никто не опознал. — Он начертил на столе квадратик. — Возвращаемся на поле один!

— «Семейка Адамс», — заметил я.

— Ага, ну да. При других обстоятельствах я бы даже счел это смешным.

— А большая семья-то, ты не в курсе?

— Я не спрашивал. А что?

— Если там живут женщина и девочка примерно лет десяти, это может быть Брендин Лоринг, та самая девочка, которую Хак спас младенцем, и ее бабушка, Анита Брейкл. А Хак может по-прежнему гостить у них, что бы там ни говорили соседи. Провести его в дом можно было и в темноте. Если он сидит и не высовывается, кто узнает, что он там?

Майло спросил:

— Для начала, что заставляет тебя предположить, что Анита прячет беглеца у себя?

— Это всего лишь гипотеза, и не особо обоснованная при этом. Однако в определенных кругах Хак весьма популярен.

Я пересказал свою беседу с Ларри Брейклом и Келли Вандер.

— Жена номер один, ага? — сказал Рид. — Это объясняет, как Саймон взял Хака на работу, но не объясняет всего остального. Ты же сам говорил, что Анита Хака недолюбливала — это Ларри его у себя поселил.

— Однако потом Анита переменила мнение насчет Хака. Зачастую самые твердые верующие — это раскаявшиеся еретики.

— Это какая же вера нужна, чтобы принять его в дом, когда у тебя ребенок? — сказал Майло.

— Считается, что ребенка он спас, — напомнил я. — Откуда мы знаем, может, Хак вообще регулярно общался с Брендин — по той китайской пословице, что если ты спас человека, теперь ты навсегда за него в ответе. Кстати, может быть, и Дебора Валленбург руководствуется теми же соображениями…

— Все всех спасают, — сказал Рид. — А у нас тем временем куча трупов. Ты действительно считаешь, что Хак способен внушать людям такую привязанность?

— Келли с Ларри уверены, что он чуть ли не святой.

— Типичный психопат, — заметил Майло. — Хоть сейчас на выборы.

Рид поскреб стриженую макушку и снова принялся есть.

Я сказал:

— Даже если госпожа Адамс — это не Анита, она может оказаться еще одной знакомой по психотерапии. Несчастье объединяет, и узы в результате образуются довольно прочные. Если Валленбург не водила вас за нос, она побывала в том доме не случайно. И окна там занавешены тоже не случайно.

Майло сказал:

— Если у Хака осталась куча знакомых после психотерапии, значит, у него могут быть укрытия по всему городу.

— Геро… — начал было Рид. И тут что-то привлекло его внимание у дверей ресторана. Он стиснул нож в кулаке.

К нам направлялся Аарон Фокс. Как всегда, одет с иголочки, в черном костюме из шелка-сырца, рубашка цвета морской волны, желтый платочек в нагрудном кармане. Однако в его походке не было ничего от денди.

Рид встал, глядя ему в глаза.

— Ты не вовремя. Мы тут заняты.

— Разумеется, братишка. Но не настолько заняты, чтобы не уделить время мне.

Он опустился на свободное место рядом с братом. Взгляд у него был пристальный, но глаза красные. Побрит кое-как, в тени под челюстью виднелись царапины и волдыри.

— Что, Аарон, тяжелая выдалась ночка? — спросил Майло.

— И не одна. Этот разговор может дорого мне обойтись, — сказал Фокс. — И вообще, возможно, это вопрос денежный и вдобавок незаконный.

— Что, влип? — спросил Рид.

Фокс нахмурился.

— Я что, неясно выразился, братец? Ну да, влип. Мелкие головоломки — это часть моей работы, но на этот раз дело другое. Можно?

Он взял стакан с водой, жадно выпил, налил себе еще и выпил и его тоже. Затем отломил кусочек чапати, растер в пальцах. Еще кусочек. Через несколько секунд перед ним возвышалась горка хлебных крошек.

Мо Рид со скучающим видом смотрел, как Фокс смахнул крошки со стола, вытер руку салфеткой, вытащил платочек из нагрудного кармана и уложил его на стол треугольничком.

— Когда Симона Вандер наняла меня выслеживать Хака, она сказала, что это ее идея, и точка. Она запретила мне обращаться к деловым партнерам ее отца. Я сказал ей, что обычно я так не работаю. Если ей нужны библиотечные исследования, может заниматься этим сама.

— «Ваша миссия, если вы за нее возьметесь…» — сказал Рид.

— Моисей, прекрати. — Фокс обернулся к Майло. — Нанимая меня, Симона сказала, что она не просто хочет узнать насчет Хака. Она посулила мне куда более серьезное дело: раскрыть финансовый заговор против ее отца. «Затеянный его прихвостнями» — это были ее слова. Когда я спросил, почему, она ответила, что он был хороший бизнесмен, но его постоянно обманывали, как это бывает с богатеями.

Майло спросил:

— А кто конкретно из прихвостней ее тревожил?

— Все до единого. Папочкины адвокаты, бухгалтеры, финансовые управляющие… Она рассматривала их как пиявок, которые только и знали, что тянуть с него деньги. Особенно подозрительными ей казались адвокаты.

— Олстон Уэйр, — сказал Майло.

— Уэйр и все его помощники. Она говорила, что не удивится, если окажется, что вся фирма была в сговоре, чтобы растащить его наследство, и что, возможно, Хак из той же шайки.

— Это уже паранойя какая-то.

— Ну да, смахивает на паранойю, но с богатеями ведь никогда не знаешь: у них действительно есть что воровать. Уж кого-кого, а вороватых сотрудников я навидался.

— Она подозревала Хака в каких-то финансовых махинациях? — спросил Рид.

Фокс покачал головой.

— В нем ее сильнее всего пугала сама его личность — то, как он сумел втереться в семью. Особенно то, как он подлизывался к Келвину. Она утверждала, что Хак портил мальчишку. А потом, когда Селену нашли мертвой, она всерьез перепугалась и вызвала меня.

— Пока что ничего нового, — сказал Рид.

— Так вот, Моисей: новое тут то, что она мне врала. Начиная с того, что тут есть другое дело, и заканчивая тем, что она меня кинула. Не заплатила по счету ни гроша, и на связь не выходит: на и-мейлы не отвечает, трубку не берет. Ну, я сам дурак: не стал аванс брать, решил, что дело плевое. Дело и впрямь было плевое, да и деньги-то небольшие. Но я все же привык, чтобы мне платили.

— А мы, значит, у тебя вместо коллекторов?

— Так о какой сумме идет речь, Аарон?

— Четыре куска, ни больше, ни меньше.

— Это за интернет-расследование? Неплохо…

— Результаты которого я сообщил вам, парни! Хотя — да, конечно, вы все это и сами могли бы разузнать…

— Мы вам признательны, Аарон, — сказал Майло. — Но, я так понимаю, самое интересное еще впереди?

— О да! — сказал Фокс. — Она меня разозлила, и это была плохая идея. У меня принцип: никому не прощать ни гроша. Вцепляйся, как бульдог. Нельзя прослыть лохом. Ну, и я взялся за нее. Начал с проверки данных. Нарыл кое-что интересненькое: куча приводов за наркотики в возрасте от восемнадцати до двадцати двух, метамфетамин и «травка»; папочкины адвокаты ее отмазали, отделалась условным.

— А с тех пор было что-нибудь?

— Официально — нет, но это, ребятки, еще не все! Она мне не только про крупное дело наврала — она вообще врет как дышит. Когда я с ней познакомился, Симона наплела мне с три короба: она, дескать, и певица, и балерина, и финансовый аналитик хедж-фонда…

— Нам она представилась просто учительницей, — заметил Рид.

— Коррекционного обучения, — добавил я.

— И это тоже, — сказал Фокс. — Очевидно, она просто любит деток. Но ее истинная любовь — это балет.

Майло утер губы.

— Балерина, стал быть?

— Она утверждала, будто танцевала «в балетной труппе Нью-Йорк-Сити», но потом повредила ногу и погубила блестящую карьеру. В труппе о ней, разумеется, никто не слышал. — Он позволил себе улыбнуться. — А я еще думал, будто разбираюсь в людях!.. Ну, тут, разумеется, я завелся и стал следить за ее домом. В мусоре порылся…

— Самая приятная часть работы, — сказал Майло.

Ухмылка Фокса сделалась шире.

— Зато познавательная! Я выяснил, что она питается воздухом. В смысле, диетической газировкой и протеиновыми мюслями — причем мюслей не так уж много. Кроме того, сидит на рецептурных антигистаминах и риталине. Я поневоле вспомнил про те случаи с метом. Она просто перешла на легальные спиды!

Я сказал:

— Риталин может иметь отношение к ее фантазиям насчет проблемных детей. Если у нее самой были проблемы с обучением, возможно, она представляет себя в роли учителя. Кроме того, это лекарство помогает бороться с лишним весом, если не бояться побочек. И антигистамины тоже. А по части пищевых расстройств ей есть с кого брать пример.

— С кого?

Я бросил взгляд на Майло. Тот кивнул. Я описал борьбу Келли Вандер с анорексией.

— Яблочко от яблони недалеко падает, — сказал Фокс. — Когда встречался с ней, я об этом не задумывался. На Вестсайде половина девок на скелеты смахивает… Ага, точно, тогда все сходится.

— Ну хорошо, — сказал Рид, — она недокормленная прошмандовка. И при чем тут Хак?

— Я к тому все и веду, Моисей. Она врет и, возможно, употребляет наркотики. Это значит, у нее психологические проблемы, ага? Возможно, это объясняет то, что я нашел у нее в мусорке: фотографию ее отца, мачехи и брата в рамке, всю изрезанную, с разбитым стеклом. — Он вскинул стакан с водой, словно провозглашая тост. — Она выкинула свою семью в помойку, ребята. Буквально!

— Отец и сын в черных галстуках, мама в красном платье? — спросил я.

— Она самая.

— Это фото стояло у нее на журнальном столике. Она нарочно привлекла к нему наше внимание. «Это мой брат Келвин. Он такой талантливый!»

— Ну так вот, талантливый брат потерял лицо, — сказал Фокс. — Буквально. Очаровательное личико изрезано на конфетти, как будто его бритвой кромсали. И вдобавок чертова фотка была завернута в туалетную бумагу. Не хотел бы испортить вам аппетит, но туалетная бумага была использованная. Не зря говорят, что работа у нас грязная!

— Эту фотку выставили напоказ специально для нас, — сказал Майло. — Дружная семья, типа.

— А теперь она ей больше не нужна, — сказал Рид. — Потому что… Господи! А ведь про Вандеров уже две недели ни слуху, ни духу…

Фокс потянулся за новой чапати.

— Постойте, это еще не всё! Позвоните прямо сейчас и получите настоящий японский нож и автоматическую фиговину в придачу. Поскольку эта лживая халявщица нравилась мне все меньше, я решил последить за ней еще. В первый день она занималась обычными делами богатенькой девицы: шопинг, массаж, опять шопинг. Несколько легкомысленно для человека, который так переживает из-за своих родных. Второй день начался примерно так же. Дорогой универмаг, прогулка по торговому центру, заходит в ювелирный «Тиффани», «Джудит Рипка», покупает темные очки в «Порше дизайн». Потом проезжает два квартала — лос-анджелесские девушки пешком не ходят — до офисного здания на углу Уилшира и Канона. Судя по указателю в вестибюле, там сидит адвокатская контора, которой пользуется папочка. Часть тех мужиков, которых Симона передо мной поливала, а теперь, значит, пришла их навестить. Я сажусь напротив, жду, когда она выйдет. Выходит она — и садится не в свою «бэху», а пассажиркой в «мерс», за рулем мужик какой-то. Они поехали прямиком в отель «Пенинсула», и приятель Симоны дал швейцару на лапу достаточно, чтобы бросить машину прямо у входа. Два часа спустя оба выходят все такие расслабленные и натрахавшиеся. А я тем временем пробил «мерс» по своим каналам — только не спрашивайте по каким, ладно?

— Даже и не думали, — сказал Майло.

Фокс сказал:

— Машинка эта принадлежит Олстону Уэйру, присяжному паралегалу. Уж такой негодяй, такой засранец, что она к нему на выстрел не подойдет… А сама трахается с ним в обеденный перерыв.

— Этот Уэйр, он лысый? — спросил Рид.

— Ты думаешь, Моисей? Вдруг у человека могут быть какие-то еще причины носить на голове неопрятную копну поддельных волос цвета мочи? Прям как на Хэллоуин, ребята! Белокурая швабра на голове. А что самое странное — это что одеться мужик умеет. Костюм от «Зегна», галстук от «Риччи», туфли от «Магли». Короче, все такое стильное — и тут он все портит своим поганым париком. Представляете?

— Может, у него преувеличенное представление о себе? — предположил Майло.

— Это в смысле?

— Может, он думает, что выглядит лучше, чем он есть, оттого, что у него рожа сделанная?

Фокс нахмурился.

— Ну да, и это тоже… Так вы уже всё знаете? То есть я зря слил клиента?

Тишина в ответ.

— Ну, блин, круто! Вы, значит, сидите и слушаете, как я перед вами распинаюсь… Что, Моисей, смешно тебе? — бросил он брату.

Рид улыбнулся. Но в его улыбке не было ни иронии, ни неприязни. Улыбка была теплая, я бы даже сказал, даже братская.

— Ну, чего?! — осведомился Фокс.

— Мы знали кое-что из этого, Аарон. А теперь мы знаем намного больше.

* * *

Мы вышли из ресторана все вчетвером. Фокс с Ридом шагали плечом к плечу и, казалось, готовы были заговорить. Но начинать беседу не спешили ни тот, ни другой.

Майло спросил:

— Аарон, ты Симонин мусор, случайно, не сберег?

— Вам повезло, Майло. Я человек запасливый. Вон, Моисей подтвердит. Его половина комнаты смахивала на монашескую келью, а моя — на склад игрушек.

— На склад барахла, — заметил Рид.

— Сами заберете или вам подвезти? — спросил Фокс.

— Мы к тебе подъедем, Аарон. И спасибо тебе.

— Я подумал, что надо. Не понравилась мне эта девка. Не получится сделать так, чтобы мое имя нигде не фигурировало?

— Ну, мы постараемся.

Фокс потеребил свой платочек, посмотрел на свой «Порше».

— То есть нет.

— Ну ты же знаешь, как оно бывает, Аарон, — сказал Майло. — Смотря как пойдет расследование. А пока окажи нам еще одну услугу — обожди предъявлять счет Симоне.

— До каких пор?

— До тех пор, пока потребуется.

— То есть никогда.

— То есть до тех пор, пока потребуется.

— Ну вот, — сказал Фокс, — ты заговорил как лейтенант!

* * *

Водительские права Олстона Уэйра, любовника Симоны, мы раздобыли за несколько секунд. Сорок пять лет, светлые волосы, голубые глаза, бета-каротиновый загар на массивном лице, отмеченном одновременно и избытком пластической хирургии, и проигрышем в битве с земным тяготением. Скучающее, надменное выражение лица — у этого человека явно были дела поважнее, чем позировать какому-то клерку. К биологической подлинности парика в стиле поздних шестидесятых ни у кого претензий не было. Не судим, но есть жалоба в коллегию адвокатов, до сих пор не закрытая, на незаконное расходование средств.

На то, чтобы разыскать Ченса Брендта, ушло больше часа. В конце концов мы отыскали мальчишку в Вестсайде, в доме приятеля по имени Бьерн Лофтус. Родители в отпуске, перед домом — навороченный джип, из дверей несется оглушительная музыка и крепко тянет марихуаной. Бьерн открыл дверь и уставился на нас. Затем понес какой-то бред, неуклюже оправдываясь, пока Майло не приказал привести Ченса немедленно. Вскоре в дверях появились оба.

Ченс ухмыльнулся.

— Что, опять?

— Узнаешь этого мужика? — спросил Рид.

— Ну да, это он самый.

— Кто?

— Ну, тот чувак, который давал конверт Дабоффу-удабоффу… — Он тряхнул головой и сделал паузу в ожидании взрыва смеха, но никто не засмеялся. — Мистер «Посмотрите на меня, я весь такой…» — Глаза у Ченса затуманились в поисках остроумной фразы.

— Распишись тут под фотографией, — сказал Майло.

Почерк у Ченса был нетвердый. Рид заставил его расписаться еще раз.

Бьерн Лофтус тупо хихикнул.

— Все, чувак, теперь свидетелем будешь!

— Ни фига подобного! — сказал Ченс и посмотрел на нас, ожидая подтверждения.

Майло сказал:

— Мы с тобой свяжемся.

— Слыхал, чувак? Они вступят с тобой в связь, чувак!

— Что они, педики, что ли? — спросил Ченс и уполз в дом.

— Чува-ак! — сказал Бьерн.

* * *

Майло рассматривал подписанную фотографию.

— У меня башка сейчас треснет. Пора скушать таблеточку и обсудить, что нам уже известно, а что пока нет.

Я сказал:

— Мой дом в десяти минутах отсюда, и там найдется пакет со льдом, чтобы приложить его к шее.

— У меня голова болит, а не шея.

— Я имею в виду хлыстовую травму от всех этих метаний туда-сюда.

Они с Ридом рассмеялись.

— Да, точно, поехали к нему в Белый дом. У него там хорошо, Моисей. И собачка славная… Может, хоть она во всем разберется.

— Есть еще дополнительный бонус, — сказал я. — Пятнадцать тысяч баксов.

Глава 36

Рид и Майло сели на кожаную кушетку. Попрыгать на ней никто не попытался.

Бланш устроилась на коленях у Майло. Она улыбалась. Тот не обращал на нее внимания.

Оба полицейских не сводили глаз с денег.

— И когда Рейнольдс тебе это привезла? — спросил Рид.

— Вчера, — ответил я. — Я как раз собирался вам сказать, когда пришел Аарон.

Майло сказал:

— Пятнадцать кусков — это тебе не на пикник съездить. Возможно, пора вызывать антропологов. И сыскных собак.

Бланш насторожила уши.

— Ну, не обижайся!

Рид спросил:

— Уэйр и Симона платили Дабоффу за доступ на западный конец болота с какими-то грязными целями? Он обнаружил, чем они занимаются, и за это его убили?

— Вряд ли он узнал, тогда бы он сразу разорался, — сказал я. — Но они не могли рисковать тем, что он узнает.

— Мужик распоряжался на болоте, как у себя дома; если б кто-то и мог все узнать, так это он. А что, если он действительно узнал и попытался на этом навариться?

— Давить на серийного убийцу в надежде навариться на этом — довольно глупо, — заявил Майло. — А уж тем более идти с ним встречаться среди ночи. Я думаю, приманка была другая: у меня тут есть кое-что, что сделает тебя героем. И Дабофф поверил тому человеку на слово, потому что тот был знаком с секретной частью болота.

Рид поразмыслил.

— Логично, лейтенант. Дабофф взял с собой Рейнольдс, потому что не ожидал никаких неприятностей. Мужик уже считал себя хозяином болота. Но что бы там ни нарыл Аарон, Хака со счетов сбрасывать нельзя.

— Верно подмечено, детектив Рид. Ладно, попробуем как можно быстрее получить данные по тому следу от ботинка.

— Хак-то сбежал, лейтенант. И чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится мысль, что в этом замешаны все они.

— Три Мушкетера-Злодея? А зачем тогда Симона наняла Аарона следить за Хаком?

— Они с Уэйром использовали Хака, но с самого начала планировали от него избавиться.

— Слабое звено, — сказал Майло. — Уголовное прошлое, проблемы с наркотиками, ходит по шлюхам… Ну да, все сходится.

Я сказал:

— Убийства проституток заставляют задуматься, не организовали ли эти убийства нарочно, чтобы подставить Хака, раз известно, что он их постоянный клиент.

— Кровь у него в стоке, может, и настоящая, а может оказаться подставной уликой, — сказал Рид. — Но в любом случае от него дурно пахнет.

— Отсюда вытекает новая проблема, — сказал Майло. — Если его рассматривали как расходный материал, дать ему шанс расколоться — очень скверная идея…

Рид уставился на него.

— То есть ему такого шанса не дали, и мы сейчас разыскиваем покойника?

— Или Хак — одинокий маньяк-убийца, а Симона — просто разгневанная девица с патологической склонностью ко лжи.

— А то, что она изрезала семейное фото? Искромсала лицо своего брата? А, док? — спросил Рид.

— Зашкаливающая вспышка гнева. И ее родные исчезли.

— Ладно, — сказал Майло, — давайте предположим пока, что Симона, Уэйр и Хак были заодно. Очевидный мотив — избавиться от Вандеров.

— Мотив на сто миллионов? — спросил Рид. — Да, черт возьми.

— Тогда как сюда вписываются женщины в болоте?

— Ложный след, как уже говорилось раньше, — ответил я. — Если б Вандеров нашли мертвыми без предварительного контекста, это сразу заставило бы обратить внимание на деньги. И на Симону, как единственную выжившую. Но если Хак заранее известен как убийца по сексуальным мотивам, Вандеров могут счесть случайно пострадавшими — жертвами слетевшего с катушек психопата. Это соответствует последовательности преступлений: убийца спрятал остальные трупы, но позаботился о том, чтобы Селену нашли — и ее убийство вывело нас на Вандеров.

— Тот склад, — напомнил Рид. — Настольные игры. С нами и впрямь ведут игру.

Майло сказал:

— Учитывая, что те кости промыты в кислоте и обработаны, видимо, остальные женщины были убиты без спешки. Возможно, тела где-то хранились, а потом были брошены в болото одно за другим.

Рид промолвил:

— Откуда мы знаем, может, они вообще хранились на сухом льду в какой-нибудь ячейке.

Я уточнил:

— Один вопрос: тот лысый злодей. Хак или Уэйр без парика?

— А тебе как кажется? — спросил Майло.

— Не могу решить. Но это совпадение может быть еще одним способом подставить Хака.

— Алекс, Нгуен верно заметил, что лысых сейчас полным-полно. Но чем больше я об этом думаю, тем больше похоже на то, что Хака подставили как минимум отчасти. Если уж он поубивал кучу народу и все это время ему хватало ума не оставлять следов, с чего Хак тогда вдруг сбежал и навлек на себя подозрения?

— Возможно, страх пересилил благоразумие, — предположил я. — Или до него дошло, что Уэйр с Симоной планируют от него избавиться. Поскольку речь шла о таких деньгах, он должен был понимать, что никогда не будет равноправным партнером.

Рид произнес:

— Да, тридцать три миллиона — многовато за мокруху. Но его все устраивает, потому что ему нравится убивать.

— Или потому что его соблазнила Симона.

— Еще один тройничок?

— Почему бы и нет? — хмыкнул я. — Но в конце концов Хак сообразил, что его предназначили в расход, и смылся. Может быть, он каким-то образом пронюхал о расследовании Аарона. Или просто занервничал оттого, что ваше расследование набирало ход.

Майло сказал:

— Симона вывалила все это на Аарона: мол, Хак чрезвычайно странный человек, она его всегда боялась. А Хак, как назло, и в самом деле странноватый.

— Не удивлюсь, если его труп всплывет в точно рассчитанный момент: явное самоубийство с прилагающейся собственноручно написанной записочкой с признанием и указанием места, где зарыты Вандеры. Сразу целая куча дел оказывается закрыта, а Симона станет одной из самых богатых девиц в Лос-Анджелесе.

Майло потер лицо.

— Сто миллионов! Войны начинались из-за меньшего.

Рид фыркнул.

— Если Хак и в самом деле смылся, Уэйр с Симоной сейчас небось с ума сходят.

— Может, — сказал я, — оттого-то Симона и искромсала фотографию?

— Низкая терпимость к разочарованию, — заметил Майло.

— Если это действительно так, они с Уэйром сейчас должны разрабатывать план Б. Избавиться от любых улик, которые свидетельствуют против них, раздуть дело против Хака…

Тут меня осенило.

— Так вот зачем понадобилось убивать Дабоффа! Он был свидетелем того, что Уэйр имеет отношение к болоту…

Рид вздохнул.

— Вот черт! Эти прямо не люди, а пришельцы какие-то.

— Мы кое-что забыли, — сказал Майло. — Если б Хак был мертв, Валленбург не стала бы его прикрывать.

— Может быть, она думает, что он жив, — возразил я. — Эсэмэску-то кто угодно отправить может.

— А кто тогда такие эта семья Адамс, которых она только что навещала? Какие-то стремные придурки, с которыми Валленбург просто случайно знакома? Алекс, включи-ка комп.

* * *

Рид печатал быстрее Майло и помнил пароли наизусть. Не прошло и нескольких секунд, как он залез в архивы округа.

Анита Брейкл, урожденная Лоринг, два года назад вышла замуж в третий раз. Гражданская церемония состоялась в районном суде Ван-Найса. Счастливый новобрачный — Уилфред Юджин Адамс, чернокожий, шестидесяти двух лет, проживает в Мар-Виста. За ним значилось три случая вождения в пьяном виде, последний раз — шесть лет тому назад.

— Небось еще один роман со времен психотерапии, — сказал Рид.

— Или на сайте «свиданий вслепую» познакомились, — парировал Майло. — Ладно, проверим.

— С собаками и антропологами погодим пока?

— Нет-нет. Позвони доктору Уилкинсон, — он чуть заметно улыбнулся. — И кстати, пусть заодно проверит западный конец болота.

Рид уронил челюсть. Майло усмехнулся.

— Это часть нашей работы, сынок.

— Что именно?

— Долгие бесплодные поиски, оживляемые разочарованиями.

* * *

Рид позвонил. Мы с Майло ждали его в машине без опознавательных знаков. Когда он появился, вид у него был пришибленный.

— Наверно, она отказала ему во втором свидании, — заметил Майло.

Молодой детектив плюхнулся на заднее сиденье.

— Всё в порядке, Майло?

— Ее нет, я оставил сообщение.

— Ты чем-то расстроен?

— Эсэмэски! Я должен был об этом подумать.

— Почему? Потому что ты из технопоколения, а я — мужик с картинки с лошадью и плугом, и только что отказался от «Бетамакса»?

— А это что такое?

— Нечто вроде кучерского кнута.

* * *

На дорожке, ведущей к домишке Уилфреда и Аниты Лоринг-Брейкл-Адамс, стоял микроавтобус «Додж». Если Уилфред и был дома, он не спешил об этом сообщать. Голос Аниты был как несмазанная дрель, угрожающая просверлить запертую дверь насквозь.

— Убирайтесь отсюда!

— Мэм…

— Все равно не открою, и вы меня не заставите!

Эту мантру она произносила уже в четвертый раз.

— Мы ведь можем вернуться с ордером, — сказал Майло.

— Вот вернетесь с ордером, тогда и поговорим!

Майло надавил на кнопку звонка. Когда он отпустил звонок, Анита Адамс расхохоталась. Звук был — как камни в дробилке.

— В дверь звоните, на психику давите… Вы мне тут еще рэп врубите на всю улицу! Посмотрим, что на это скажут соседи! Особенно когда выяснится, что у вас не было никаких причин!..

Мы с Майло вернулись в машину. Ее насмешливые вопли преследовали нас до самой мостовой.

— Милая дамочка, — отметил он. — Вот бы моя мама была такая!

Мы сели в машину и стали наблюдать за домишком. Я пил остывший кофе, Майло прихлебывал «Ред Булл». Минут через пять он позвонил Мо Риду. Лиз Уилкинсон и трое интернов из «костяной» лаборатории уже выехали на западный конец болота. Световой день подходил к концу, так что провести тщательные поиски не представлялось возможным, но он собирались провести точечный осмотр. Уилкинсон предложила провести съемку с воздуха, и да, собаки тоже будут кстати.

По следу от ботинка никаких сведений не поступало.

Майло как раз закончил разговор, когда сзади нас остановилась машина. «Майбах» стального цвета. Дебора Валленбург вышла из автомобиля, окинула взглядом улицу и подошла к нашей машине. Костюм «Аква Шанель», серебристые волосы туго собраны на затылке, вся в бриллиантах.

— Что, госпожа адвокат, «Шевроле» вам надоел?

Валленбург вздрогнула, но быстро пришла в себя.

— Вы за мной следите. Очаровательно.

— Вы в последнее время общались со своим неуловимым клиентом?

Валленбург расхохоталась.

— У вас пластинку заело?

— Тут нет ничего смешного, госпожа адвокат, если не считать вашего отношения к ситуации. Это вам не фольклорный фестиваль.

— По-моему, это театр абсурда.

— Если Хак вам действительно настолько небезразличен, я бы рекомендовал вам принимать это всерьез.

— Ваши надуманные обвинения?

— Кончину вашего клиента.

Щеки у Валленбург дернулись. Но долгий опыт судебных разбирательств заставил ее выдержать паузу.

— Что вы имеете в виду?

— Когда вы в последний раз именно разговаривали со стариной Трэвисом?

Валленбург дернула бедром, демонстрируя непринужденность, но сощуренные глаза выдавали внутреннее напряжение.

— Так я и думал, — кивнул Майло.

— Видимо, в этот момент ваши искусные подначки должны были заставить меня выдать какую-то важную информацию, да, лейтенант?

— В этот момент я могу вам сказать, что знаю: Хак вам не звонил. Вы просто получили текстовое сообщение и сделали выводы. Не обижайтесь, госпожа адвокат, но, возможно, дело в возрасте. Вы — «чайник» в том, что касается современной техники.

— Вы псих, — бросила Валленбург.

— Да нет, я просто задолбался.

— Я имею в виду, что у вас не все дома.

— Оскорбление принято, усвоено и вскоре будет забыто.

— В данный момент мои клиенты, которые имеют к вам отношение, — это мистер и миссис Адамс, — отрезала она. — Они требуют, чтобы вы оставили их в покое.

— Где же ваша корпоративная солидарность? — сказал Майло. — С чего вы вдруг защищаете пару алкашей из рабочего класса, которые случайно познакомились с Трэвисом во время лечения?

— Ла-адно, — протянула Валленбург. — Теперь мы, стало быть, перешли к войне классов и очернению людей, которые имели мужество взять себя в руки.

— Мой папа тоже не в офисе штаны просиживал, и выпивох я повидал достаточно. Но сейчас разговор не о политике, а об убийстве.

Валленбург ничего не ответила.

— Черт возьми, — продолжил Майло, — ну в самом деле, что такое несколько придушенных теток с отрубленными руками для такого закаленного ветерана судебных процессов, как вы?

— Это омерзительно!

— Дело в том, — отозвался Майло, — что вы даже не выполняете своих адвокатских функций. Ваш клиент — не главный подозреваемый. Я считаю, что его использовали и выбросили. Найти настоящего преступника — в наших общих интересах.

Дебора Валленбург покачала головой. Заколыхались бриллиантовые серьги.

— Вы несете чушь.

— Вот и докажите это. Если Хак еще жив, помогите нам с ним связаться. Если он согласится сотрудничать, все мы расстанемся друзьями.

Валленбург цокнула языком.

— Не вариант. И прекратите донимать Адамсов; они порядочные люди, и у вас нет никаких причин их беспокоить. А то я слышала, что в последнее время в судах взвинтили цены.

— Конь педальный, ущерб моральный, — сказал Майло. — А на каком основании?

— Я что-нибудь придумаю.

Валленбург повернулась, чтобы уйти.

— Хак — простой солдат, госпожа адвокат. А я ищу офицеров.

— Ну что за люди, — фыркнула Валленбург. — Одна война на уме!

— Вооруженный конфликт, как минимум. Докажите, что Хак жив, — приведите его к нам.

— Он ни в чем не виновен.

— Вам это известно, потому что…

Валленбург пошла прочь.

— Время — деньги, Деб! Когда мы получим ордер на этот дом, разговаривать будет поздно.

— Спуститесь на землю, Майло! Это разговор ни о чем.

— Судье Стерн расскажете.

— Мы с Лизой в одном классе учились.

— Тогда вы знаете, как она относится к правам пострадавших. И как смотрит на попытки представителей судебной власти вмешиваться во внепроцессуальные вопросы.

Валленбург провела по губам наманикюренным пальцем.

— Надо же, какой милашка!

Она села в «Майбах» и унеслась прочь.

— А когда ты общался с судьей Стерн? — спросил я.

— Года два назад, — ответил лейтенант. — Разборка между бандами, верняк, пара пустяков.

— Наука войны…

— Скорее выстрел наугад.

* * *

В шестнадцать сорок семь к дому подъехал школьный автобус Лос-Анджелесского округа. Из автобуса вышла белокурая девочка в красной футболке, джинсах и кроссовках. Лет десяти на вид, тоненькая, ручки-палочки, она шаталась под весом гигантского рюкзака.

— Малышка Брендин, — сказал я, больше затем, чтобы произнести это вслух, чем обращаясь к Майло.

— Слушай, прямо голова кругом… Как они быстро растут!

Не успела девочка подойти к двери, как дверь распахнулась. Низенькая, толстая, седовласая тетка высунулась и затащила девочку внутрь. Но вместо того чтобы снова захлопнуть дверь, гневно зыркнула в нашу сторону. За спиной у нее материализовался мужик: высокий, чернокожий, бородатый. Глаза усталые — даже отсюда было видно.

Уилфред Адамс что-то сказал жене. Та огрызнулась, сделала неприличный жест в нашу сторону и захлопнула дверь.

Майло сказал:

— Может быть, Хак все-таки жив. Кого-то она точно защищает.

У него снова запиликал телефон. Мо Рид отзвонился во второй раз, с западного конца болота. Никаких внешних признаков ничего необычного, но ищейка по трупам уже на месте и «проявляет интерес».

— Славное местечко, — съязвил Рид. — Прямо Эдемский сад, да и только.

— Найди мне в этом саду змия, — потребовал Майло.

Он закурил сигару и успел дважды затянуться, как с севера примчался «Майбах» Деборы Валленбург. Машина резко затормозила бок о бок с нашей. Бесшумно опустилось тонированное стекло.

Волосы у Валленбург были растрепаны. Она освежила макияж, но усталости скрыть не могла.

— Вы по мне соскучились! — сказал Майло.

— Вся исчахла… Ладно, может быть, мы сумеем договориться, но сперва определим правила. Я знаю, что по закону вы имеете право лгать подозреваемому, как последний ублюдочный социопат. Но я бы не советовала лгать адвокату, ведущему дело!

— А кто у нас клиент?

— Я требую, чтобы вы говорили со мной напрямую.

— Я искренен, как никогда!

— То, что вы сказали мне в прошлый раз, — что не считаете Трэвиса главным злодеем. На самом деле это бред сивой кобылы?

— Нет.

— Серьезно, лейтенант. Мне нужны гарантии, что мы действуем в общем контексте. И плюс никаких репрессивных мер.

— Вы о чем?

— Никаких штурмовых групп, порчи собственности и перепуганных детей. Я, со своей стороны, могу обещать сообщить всю информацию.

— О чем?

— В данный момент уточнить не могу.

Майло выпустил колечко дыма, потом выпустил второе сквозь первое.

— Вам придется поверить мне на слово, — сказала Дебора Валленбург.

Он откинул голову на подголовник сиденья.

— Когда и где?

— Эти подробности будут сообщены в нужное время. Могу я предположить, что доктор Делавэр тоже будет присутствовать?

— Хак нуждается в консультациях специалиста по душевному здоровью?

— Мне будет спокойнее, если он там тоже будет. Вы же не против, доктор?

А меня ведь даже не представили!

— Да, конечно.

— Мэл Верти, Триш Мэнтл и Лен Кробски состоят в том же теннисном клубе, что и я, — сказала она.

Три семейных адвоката-тяжеловеса.

— Передавайте им привет.

— Все они хорошего мнения о вас. — Валленбург вновь обратилась к Майло: — Значит, договорились. Я сам позвоню.

И многозначительно подмигнула:

— Или эсэмэску кину.

Глава 37

Трэвис Хак трясся.

По его вискам змеились набухшие вены, уходящие вверх, за линию волос, сквозь густую черную щетину на черепе. Глаза, так глубоко посаженные, что они были видны только при самом ярком свете, смотрели в никуда. Щеки запали, как у покойника. Осунувшееся лицо само по себе могло поведать целую историю.

Дебора Валленбург купила ему новенькую рубашку. Небесно-голубую, хрустящую, с еще не расправившимися складками. Хак выглядел как кандидат на досрочное освобождение.

Она выдвинула свой стол на несколько футов вперед и села там рядом с Хаком, отгородившись таким деревянным барьером. Мать и дитя кисти Мэри Кассатт взирали на происходящее с неуместной безмятежностью. Мягкий свет, который включила Валленбург, ничуть не успокаивал ее клиента. Он раскачивался в кресле и истекал по́том. Возможно, под лампами дневного света в полицейском участке ему было бы еще хуже. А может быть, это все вообще не имело значения.

Было четыре часа утра. Эсэмэска Валленбург разбудила Майло в четверть третьего, мне он позвонил двадцать минут спустя. По пустынным, словно пески Сахары, улицам мы домчались до Санта-Моники в два счета. Если б не череда янтарно освещенных окон верхнего этажа, офис Валленбург был бы похож на гранитную лопату, вонзенную в беззвездное небо.

Как только машина Майло остановилась у въезда на парковку, железная решетка раздвинулась и наружу вышел охранник в форме.

— Будьте любезны, ваши документы.

Нагрудный знак Майло явно был именно тем, что он ожидал увидеть.

— Лифт вон там, парковаться можете где хотите.

Охранник указал на безбрежное море свободных мест. Единственной машиной на стоянке был «Феррари» медного цвета.

— Ее спортивная машина, — заметил Майло. — Надеюсь, это все не игра.

Мо Рид на заднем сиденье звучно зевнул и протер глаза.

— Ну, поиграем…

* * *

Дебора Валленбург взяла Хака за руку. Он отстранился. Она села прямее. Седая шевелюра волосок к волоску, макияж по всей форме, бриллианты.

Профессиональная уверенность поколебалась лишь тогда, когда адвокатша взглянула на Хака. Он пребывал в своем отдельном мире и в глаза не смотрел.

— Будете готовы, Трэвис, можем начинать, — сказала Валленбург.

Прошла минута. Потом еще тридцать секунд. Мо Рид закинул ногу на ногу. И Хак, как будто среагировав на это движение, произнес:

— Единственным, кого я убил, был Джеффри.

Валленбург нахмурилась.

— Трэвис, но это же был несчастный случай!

Хак слегка отвернулся, словно выражение «несчастный случай» показалось ему оскорбительным.

— Я теперь много думаю о Джеффри. Раньше не мог.

— До того, как?.. — подсказал я.

Хак втянул в себя воздух.

— Я как во сне жил все это время. А теперь протрезвел и очнулся, но это не всегда… хорошо.

— Слишком о многом приходится думать? — предположил я.

— О плохом, сэр.

— Трэвис! — обронила Валленбург.

Хак повернулся, и мягкий свет коснулся его лица. Зрачки расширены, лоб как маслом намазан. Вокруг ноздрей какая-то сыпь, будто мелкие ягодки по бледной коже.

— Меня терзают дурные сны. Я — чудовище.

— Никакое вы не чудовище, Трэвис!

Хак ничего не ответил.

— Разве вы можете не чувствовать себя отверженным, если люди постоянно относятся к вам с предубеждением? — спросила она, делая вид, что говорит с ним, но на самом деле обращаясь к суду.

— Дебора, — он понизил голос до шепота, — вы редкая птица, вы летаете вольно. Но я-то знаю, кто я такой!

— Вы хороший человек, Трэвис.

— Среднестатистический немец.

— Прошу прощения?

— Человек из толпы, — сказал Хак. — Довольный своим костюмом и приличными туфлями. А вони можно и не замечать.

— Трэвис, нам следует сосредоточиться на…

— Дахау, Дебора. Руанда, Дарфур, невольничьи корабли, Камбоджа, плавящиеся пустыни… Обычный человек сидит в кафе и кушает кремовые пирожные. Он знает, куда дует ветер, вонь бьет ему в нос, но он делает вид, будто ничего не замечает. Вы выбрали свободный полет, Дебора. Толпа выбирает клетку. И я выбрал клетку.

— Трэвис, сейчас речь не о войне и…

Хак развернулся к ней.

— Речь о войне, Дебора. Война дышит в нас всех. Совершить набег на соседнюю стаю, разорить деревню, сожрать детенышей. В добром мире быть человеком означает не быть животным. Вы выбрали не быть животным. А я…

— Трэвис, мы пришли сюда, чтобы вы рассказали им то, что знаете…

— Я почуял ветер, и вонь ударила мне в голову. Я допустил это, Дебора.

Прежде чем Валленбург успела что-нибудь возразить, я произнес:

— Вы допустили все эти убийства.

Хак вцепился в стол, будто боялся упасть. Длинные, узловатые пальцы вдавились в кожу, соскользнули, оставив блестящие следы пота, будто от проползшей улитки. Он прикусил впалую щеку.

Валленбург промолвила:

— Трэвис, вы тут абсолютно ни при чем…

— Я мог это предотвратить! Я недостоин того, чтобы жить!

Он оголил запястья, подставляя руки наручникам. Дебора Валленбург заставила его опустить руку. Хак окаменел.

— Когда вы узнали? — спросил я.

— Я… этому не было начала, — выдавил Хак. — Оно просто было тут. Тут. Тут. Тут-тут-тут-тут…

Он хлопал себя по голове, по щеке, по груди, по животу, с каждым ударом все сильнее.

— Вы предчувствовали надвигающееся насилие.

— Келвин, — выдохнул он. Опустил голову и забормотал, обращаясь к кожаной поверхности: — Я водил его гулять. Мы почти не разговаривали. Келвин тихий. Мы видели оленя, ящерок, орлов, койота. Келвин любит слушать океан; он говорит, что океан поет басовую тему, а вселенная гудит, как григорианский хорал.

Я напомнил:

— А теперь Келвин…

Хак уставился на меня.

— Вся их семья убита? — уточнил я.

Хак отрывисто всхлипнул. Над искривленным ртом нависли сопли. Дебора Валленбург предложила ему платок, он не обратил на это внимания, и она сама утерла его верхнюю губу.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Где они? — простонал он.

— Вы не имеете представления, где они?

— Я-то думал, она их любит! Я думал, она способна любить…

Он протянул руку, словно просил милостыню. Ладонь была отмыта добела, ногти неровно обгрызены. Когда Хак распрямлял пальцы, я увидел на костяшках шрамы: белые, блестящие — судя по всему, старые ожоги.

Я поинтересовался:

— «Она» — это?..

Он не ответил.

— Кто это, Трэвис?

Он вымолвил ответ — одними губами. Звук включился секунду спустя, как на тормозящем плейере:

— Симона…

Мо Рид сощурил глаза. У Майло глаза по-прежнему были закрыты, руки сложены на животе. Со стороны могло показаться, будто он спит. Но я-то знал, что лейтенант не спит: он не храпел.

— Вы утверждаете, что Симона убила семью Вандеров? — переспросил я.

Хак вздрагивал от каждого слова.

— Это ваше предположение, Трэвис? Или вам известно это как факт?

— Это не… я знаю… потому что она… я-то думал, она уязвимая, а не… потому что она ранила себя.

— Ранила себя? Как?

— Раны, в таком месте, что их не видно, если не… это секретная игра.

— Симона режет себя.

Кивок.

— И пробует собственную кровь.

— Когда мы с ней встречались, то никаких ран не заметили…

— Она выбирает потайные места… — Он облизнул губы.

— Вам это известно, потому что…

Голова у него дернулась вперед. Холодный, хриплый звук вырвался сквозь стиснутые губы.

— Вы с Симоной были близки, — сказал я.

Придушенный смех. Хак снова вцепился в столешницу.

— Дурацкие мечты. У нее были другие планы.

— Расскажите им о ней все то, что рассказывали мне, Трэвис, — вмешалась Валленбург.

Молчание.

— Трэвис, расскажите, как она вас соблазняла!

Хак яростно замотал головой.

— Нет-нет. Это звучит романтично. А там никакой романтики не было, там… там…

— Рассказывайте, а не то я сама расскажу.

— Дебора! — умоляюще простонал Хак.

— Трэвис, я обещала им, что вы сообщите факты. Если вы не расскажете им факты, они вам не поверят.

Прошло несколько секунд. Хак выдавил:

— Я… это… в общем, она пришла. В главный дом пришла. Дома никого не было. Я на нее заглядывался. Потому что она прекрасна. Физически. Заговорить с ней было немыслимо: она — дочка, я — наемный работник. Но она сама со мной заговорила. Это было так, как будто она знала мои мозги все насквозь. С ней как будто окно открылось настежь.

— Ей это было нетрудно, — сказал я.

Кивок.

— Она съежилась. Мы смотрели на океан. Она пришла ко мне в комнату. Положила голову мне на… она показала мне свои раны. Плакала мне в рубашку. Это было откровение. География плоти. Прижимать ее к себе, когда она плачет… — Хак потер блестящие костяшки.

— В географии плоти вы разбирались.

Он уставился в кожаную столешницу.

— Для нее — лезвия, для вас — огонь, — произнес я.

Кривая улыбка.

— Раньше я нуждался в наказании.

— В тюрьме?

— Потом.

Он умолк, ожидая упреков Валленбург. Та ничего не сказала.

— Извините, Дебора. Когда я вышел на свободу, мне в голову постоянно лез Джеффри… Я не хотел вас беспокоить. — И обратился ко мне: — Мне было нужно чувствовать хоть что-нибудь.

— Чем именно пользуется Симона? — спросил я.

— Да всем. Бритвы, кухонные ножи, нож для бумаги… У нее и пистолеты есть, Саймон ей дарил. Когда он женился на Надин, та сказала: будьте любезны, никаких пистолетов в доме. Симона с ними возится, разговаривает о них, пистолеты дорогие, она вставляет себе дуло в рот, делает вид, будто… она совала себе руки в глотку, чтобы вызвать рвоту. Иногда расцарапывает себе горло, харкает кровью… Ей нравится собственный вкус.

Рид беззвучно выдохнул.

Майло по-прежнему дремал в кресле, его широкая грудь вздымалась. Валленбург посмотрела на него, потом на меня.

— Что еще вы намерены нам рассказать о Симоне? — спросил я.

Хак продолжил:

— В первый раз, когда она мне показала свежие… стигматы — она это так называла, — я ее обнял. Потом мы… она побрила мне голову, сказала, что я ее жрец, что у меня кость красивая. Я думал… я мечтал ей помочь, но это были только мечты.

— Как долго длились эти ваши отношения?

Глаза у него закатились — и встали на место, как шары в игровом автомате.

— Вечность.

— Назовите, пожалуйста, более конкретные сроки.

— Два месяца, — вклинилась Дебора Валленбург. — Это кончилось примерно полгода назад.

— Это так, Трэвис?

Кивок.

— Как вы узнали, что Симона — не тот человек, за кого вы ее принимали?

— Я ее преследовал.

Рид напряг плечи. Майло не шелохнулся.

— Вы неудачно выразились, Трэвис, — произнесла Валленбург. — Просто сообщите им факты.

— Но я же ее преследовал, Дебора! — возразил Хак.

— Вы тревожились и начали наблюдать за ней.

Я напомнил:

— Вы следили за Симоной.

— Я звонил целую неделю, она не брала трубку. Я растерялся. В последний раз, когда мы были вместе, она… очень ласково говорила со мной. А потом вдруг раз — и ничего. Я начал тревожиться, что с ней что-то случилось. Потом подумал, а вдруг она ждет чего-то от меня. Что я сделаю что-нибудь спонтанное, неожиданное. Она говорила, что ее заводит спонтанность, что мне надо быть посвободнее. А я боялся… импровизировать. Сюрпризы — не… не люблю я их. И Симона знала, что мне не нравится отступать от сценария. Значит, нужен был сюрприз.

— И вы внезапно явились к ней домой?

— Всего один раз.

— Когда?

— Три месяца назад, — сообщила Валленбург.

— Саймон с Надин и Келвином поехали на выходные в Охай, — сказал Хак. — Они поехали потому, что Келвин хотел познакомиться с Никругским, композитором. В доме было тихо, Симона не отвечала на звонки. И тишина подействовала на меня… вернулись старые желания.

— Жара и боли.

— Я нашел спички. Зажег их, но не стал жариться. Я позвонил куратору. Мы поговорили, но не о том, что на самом деле было у меня на уме. Тишина становилась все громче и громче. Я сказал себе: давай, давай, давай, будь спонтанным! Поехал в ущелье Малибу, нарвал цветов, сделал букет, перевязал кухонной бечевкой, налил в винную бутылку виноградного сока, повязал ленточкой — черной, ее любимый цвет. Взял крекеры на воде из кладовки. Две коробки. «Хавершамс», из Англии, поставщики королевского двора; Симона почти ничего не ест, кроме этих крекеров, зато уж на них как наляжет… Я видел, как она умяла две коробки зараз. Потом она их… извергает обратно. Горло у нее кровоточит, это выглядит как каша с клубникой.

— И вы пошли к ней в дом, — сказал я.

— Я хотел сделать сюрприз любимой женщине. На стук она не открыла. Я пошел на зады — Симона любит быть под открытым небом. В любую погоду, раздевается донага, и… Она именно под открытым небом пускает себе кровь. У нее пятна на мебели. Тиковая мебель. Дворик крошечный, заросший, за домом сразу крутой склон, и маленькая беседка, она там спит. Я еще не успел подойти, как услышал: Симона с кем-то другим. Мои мозги все поняли, но ноги шли дальше сами собой. Я нашел место, откуда можно подглядывать. Смотрел. Зря смотрел, я уже знал, что происходит…

Хак задохнулся и уставился в потолок.

— Что вы увидели? — спросил я.

— Они лизались. Как кошки. Ласкали, лизали, лизали, ласкали… — Он облизнул губы. — Лизали, рычали. Хохотали, говорили непристойности.

— Симона и…

Долгая тишина.

— Кто с ней был, Трэвис?

— Этот, в парике.

— Назовите нам имя.

— Ну, он, — сказал Хак. — Улыбчивый парик, Уэйр-адвокат. Ночной кошмар. Она говорила мне, что ненавидит его, что он мерзавец, что обворовывает Саймона, что она все ему расскажет. Только чтобы я ничего не рассказывал, она сама все расскажет, кинет дерьмо на вентилятор, научит этих козлов уму-разуму, и тогда мы будем свободны…

— Но там, во дворе…

— Они лизались. Никакой ненависти. Кроме общей.

— У них была общая ненависть? — переспросил я.

Молчание.

— К кому именно, Трэвис?

Дыхание Хака участилось, глаза забегали.

— К кому, Трэвис?

— Лизались, хохотали, и это отвратительное слово…

— Какое слово?

— «Чурка».

— Надин? — спросил я. — Потому что она азиатка?

— Они выплевывали его, как блевотину: чурколюб, чуркин муж, чуркотрах, долбаная чурка, чурка косоглазая, из помойки вылезла…

Он стиснул кулаки, и старые ожоги выцвели до жемчужной белизны.

— Моя голова… я этого наслушался, и мне захотелось сжечь себя всего. Я пошел домой, нашел еще спичек. Кинул их в воду. Позвонил другому куратору. — Глаза у него наполнились слезами. — А Саймону так и не сказал!

— Симона ненавидит своих родных.

— Она их не просто ненавидит, — выговорил Хак. — Она… она их… таких и слов-то нет!

— Симона когда-нибудь демонстрировала недовольство по поводу новой женитьбы Саймона?

— Нет-нет-нет-нет-нет, наоборот! Она обожала Надин. «Надин умная, Надин стильная, Надин красавица», не то что ее мать. Я знаю Келли, она человек хороший, но не поддерживала Симону; ладно, я всё понимаю, мы все всё понимаем, но…

— Симона утверждала, что любит Надин.

— Она говорила, что хотела бы, чтобы ее воспитывала Надин. Они обнимались, они целовались, Надин относилась к Симоне как к сестренке. Когда Симона приходила в дом, она играла волосами Келвина. Чудесные волосы, всегда говорила она. В щеки его целовала. «Он такой милый, Трэвис! Я так его люблю, Трэвис! Он гениальный, Трэвис, я его люблю. Золотые руки, я его так люблю, Трэвис!»

— Золотые руки…

— Золотые, бриллиантовые, платиновые, волшебные руки. Она говорила, что в его музыке звучит чистая любовь, и его руки напрямую связаны с душой.

— Но в тот день, во дворе, никакой любви…

— Мой мир сгорел дотла, — выдохнул Хак. — Я уполз обратно в свою клетку.

— Вы ничего не сказали Вандерам, — промолвила Валленбург, — потому что у вас не было доказательств. Кто бы вам поверил?

Хак улыбнулся.

— Возражение отклоняется.

— Но, Трэвис…

— Я ничего не сказал, потому что я трус.

— Это же смешно, Трэвис. У вас побольше храбрости, чем у многих других.

— Возможно, Дебора права, — подтвердил я.

Мо Рид вскинул бровь. Майло по-прежнему не шевелился.

Я продолжил:

— Это в самом деле был трудный выбор, Трэвис. Вскрыть нарыв в надежде, что удастся увернуться от потока гноя, или молиться, чтобы все ограничилось только словами.

— Оправдания, — повторил Хак. — Типичный немец…

— Ох, Трэвис, ради всего святого! — взмолилась Валленбург. — Мы сюда не о космосе и философии беседовать пришли, речь идет о чисто юридических вопросах. Вы никоим образом не могли предвидеть, что они замышляют, и были совершенно не обязаны разглашать то, что подслушали.

Майло приоткрыл один глаз.

— Если только он не был замешан в этом сам.

Валленбург фыркнула.

— Ой, я вас умоляю! Вы хоть не спали последние десять минут?

— Не спал. Выслушал интересную историю…

— Все логично, Дебора, — произнес Хак. — Я убил человека, я покупал секс за деньги…

— Трэвис, помолчите!

— Давайте поговорим о других жертвах, — предложил я.

— Три женщины, — кивнул Хак.

— Шералин Докинз. Ларлин Ченовет. Демора Монтут.

Никаких признаков узнавания. Никаких попыток отрицать.

— Я о них услышал по телевизору, — сказал Хак. — Тогда и сбежал.

— Почему именно тогда?

— Из-за того, чем они зарабатывали. Я хожу к таким женщинам, как они. Я начал чувствовать, что знаю их. Может быть, я действительно что-то сделал…

— А что вы сделали?

— Иногда я плохо соображаю, что делаю.

Я повторил имена. Он ответил:

— Нет, вряд ли.

Валленбург стиснула зубы.

— Трэвис! Это не то, что вы рассказывали мне!

— Деб…

Рид вытащил три полицейских снимка. Хак долго рассматривал их, потом покачал головой.

— Он к этому никакого отношения не имеет, — сказала Валленбург. — Он запаниковал и сбежал.

— Вы никогда не снимали женщин у аэропорта? — спросил я.

— Нет.

— А где вы их берете?

— На бульваре Сансет.

— А почему не в аэропорту?

— Мне надо быть поближе к дому, вдруг я понадоблюсь Саймону и Надин.

— Зачем вы можете им понадобиться?

— Отвезти что-нибудь, привезти из круглосуточного ресторана — иногда Надин вдруг хочется есть посреди ночи. Иногда я покупаю Келвину диски в «Тауэр рекордс» на бульваре Сансет. Раньше покупал. Теперь они закрылись, и я хожу в «Вёрджин».

Оба магазина были в нескольких минутах езды от того места, где Рид нашел проституток, которые знали Хака.

— Быть на связи двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю… — произнес я.

— Такая у меня работа.

— Симона знала, что вы ходите к проституткам?

Чуть заметная, загадочная улыбка.

— Что тут смешного? — спросил Рид.

Хак вздрогнул.

— Ничего, ничего! Просто я не то чтобы к ним ходил. Так… захаживал.

— Так Симона знала? — спросил я.

— Я ей признался.

— Зачем?

— Мы разговаривали. Заполняли пробелы.

— Откровенничали?

— Да.

— И какие пробелы заполнила Симона?

— Что ей нравится вкус собственной крови. Что ей нужно что-то чувствовать. Что она мечтает о совершенном теле, что постоянно чувствует себя жирной, ненавидит зеркало, в котором видит все эти груды сала…

— А что вы говорили ей про проституток?

— Я сказал, что до нее у меня были только такие женщины. Я сказал, что быть с ней для меня все равно, что высадиться на Луну.

— Новая жизнь.

— Новая вселенная.

— Так что когда вы застали ее с Уэйром, это было…

Хак хлопнул в ладоши.

— Полный крах.

Я покосился на Майло. Тот снова прикрыл глаза и погрузился в мнимую дремоту.

— Трэвис, расскажите нам о Силфорде Дабоффе.

Затуманенный взгляд.

— О ком?

— О том человеке, который охраняет Птичье болото.

— Я никогда не бывал на Птичьем болоте.

— Никогда?

— Никогда.

Я повторил имя Дабоффа.

— Я должен его знать, да? — спросил Хак. — Извините…

— Ну, давайте поговорим о человеке, которого вы знаете. Селена Басс.

Хак, похоже, был готов к этому вопросу.

— Из-за Селены-то я и понял наверняка.

— Что вы поняли?

— Что ненависть Симоны словами не ограничится.

— Вы решили, что Селену убила Симона?

— Селена пришла от Симоны.

— В каком смысле «пришла от Симоны»?

— Это Симона ее нашла. Сказала, что сделала это ради Келвина. Симона привела Селену в дом.

— Нашла учительницу для Келвина?

— Нашла подругу, которая — вот же совпадение! — вдобавок гениальная пианистка и преподавательница.

— Симона называла Селену своей подругой?

— Они и вели себя как подруги.

— Как именно?

— Счастливые стройные девушки, все время смеются, — промолвил Хак. — И эти джинсы с низкой талией…

— А откуда вы знаете, что они не были подругами?

— Мне Симона сказала. Потом. Сказала, что услышала, как Селена играет на пианино на вечеринке. У Селены были волшебные руки, золотые руки, как и у Келвина, она идеальная учительница для него. А к Келвину ходила ворчливая старая училка, он все хотел бросить уроки. Симона сказала Селене, что тут можно неплохо заработать. Мне следовало знать, что дело не только в этом.

— А что еще?

— В первый раз, когда я принес покупки, подъехала машина Симоны; с ней была другая девушка, они хихикали. Я вошел в дом. А они — нет. Когда я вышел, чтобы забрать еще покупки, они смотрели на море. Они стояли обнявшись. И Симона положила руку на… на задницу Селены.

— Селена с Симоной состояли в сексуальной связи.

— Может быть.

— Это было еще до того, как вы с Симоной вступили в связь?

— Да.

— И это не заставило вас задуматься?

— О чем?

— Ну, о Симониных сексуальных предпочтениях.

Глаза у Хака вспыхнули.

— Да мне было все равно!

Я сказал:

— Позднее, когда вы вступили в связь, Симона сказала вам, что встретилась с Селеной на вечеринке?

Кивок.

— Она не говорила, что это была за вечеринка?

— Ну, просто вечеринка.

— Чай с печеньем?

Молчание. Затем Хак произнес:

— Потом я начал подозревать…

— Что именно?

— Тогда, во дворе… когда они перестали лизаться, он встал, и Симона вытянулась на тиковом шезлонге, и…

Он скривился.

— У нее было бритвенное лезвие. Он вернулся, попробовал ее на вкус. Он принес с собой разные вещи. Веревки… шарики на веревке… большие, огромные, пластиковые… Я отвернулся, не хотел на это смотреть, но мне все было слышно. Он сказал: «Отличная вечеринка!» Она сказала: «Золотые руки! Девочка. Не хватает только ее и пианино».

Хак потряс головой, и капли пота разбрызгались по столешнице. Дебора Валленбург заметила непорядок, но вытирать не стала.

Я прикинул вслух:

— «Отличная вечеринка» — это значит…

— Селена участвовала в тех же самых забавах. — Он посмотрел на меня, ожидая подтверждения.

— Когда вы услышали о том, что Селена убита, у вас возникла гипотеза о том, что с ней случилось?

— Ощущение.

— Когда мы пришли и рассказали вам о Селене, вы об этом ощущении не упоминали.

— Я был… я не… у меня от вас в голове помутилось. Но наконец туман развеялся, и у меня возникло это ощущение. Я не знал, что теперь делать.

Майло, не открывая глаз, произнес:

— Вы могли снять телефонную трубку…

— И что бы он вам сказал? — возразила Валленбург. — Это же только интуиция.

Майло одарил ее отеческой усмешкой.

— Когда неизвестно, кто это сделал, мы хватаемся за все подряд, госпожа адвокат.

— Ну да, конечно! Так бы вы ему и поверили.

— Я собирался сказать Саймону, — сказал Хак. — Если вообще…

— Что «если вообще»? — спросил я.

— Если вообще смог бы рассказать кому-нибудь.

— Если, если… Самое длинное слово в словаре, — заметил Рид.

— Я об этом думал, — возразил Хак. — О том, чтобы сказать Саймону. Но она же его дочка, он ее любит… А я так, посыльный.

— И вы так ничего и не предприняли, — подытожил Рид.

— Нет, я… я позвонил ему, чтобы услышать его голос — может, тот подскажет мне, что делать. Саймон не взял трубку. Я все звонил, звонил, а он не отвечал. Я написал и-мейл. Он не ответил. Я тогда написал и-мейл Надин, и она тоже не ответила. Тут я забеспокоился. А потом стало известно про тех других женщин… Я услышал про них и сказал себе: «Это те самые женщины, к которым ты ходишь».

— И тогда вы сбежали? — уточнил я.

— Я убил человека, я покупаю секс за деньги, был знаком с Селеной. И все остальные — богачи. — Он обернулся к Валленбург: — Вы мне говорили вернуться, а я не послушался.

— Трэвис, это не тема для обс…

Майло встал, подошел к столу, уставился на Хака.

— Это вся история, приятель?

— Да, сэр.

— Бред сивой кобылы.

— Посадите меня обратно в клетку, сэр. Я заслуживаю всего, на что вы меня осудите.

— Ах, вот как?

Валленбург вскочила на ноги, вытянула руку между Хаком и Майло.

— Это не признание!

Майло хмыкнул:

— Селена, шлюхи, целый заговор — и все только затем, чтобы оклеветать тебя… Как удачно!

— Ради всего святого, ну как же вы не видите? — взвилась Валленбург. — Ведь на первый взгляд он идеальный козел отпущения!

— Только на первый взгляд?

— Вдумайтесь в суть: перед вами человек, который ни за что ни про что попал в тюрьму, но не держит зла. Человек, который вел жизнь, абсолютно чуждую насилию. Ради всего святого — ведь он же спас ребенка!

— Да не спасал я ее, Дебора. Я просто взял ее с тротуара и…

— Помолчите, Трэвис! Вы же видели, как Брендин на вас смотрит. Если б не вы, этот ублюдок мог бы вернуться и забить ее насмерть, как забил насмерть ее мать!

— Дебора…

— Ну что «Дебора», Трэвис? Пора вам уже взяться за ум и начать заботиться о себе. Вам хватило глупости сбежать, хватило глупости не вернуться, когда я вам говорила, что надо вернуться. А теперь вы ведете себя как круглый идиот!

— Я…

— Да, Трэвис, жизнь — дерьмо, мы все это поняли. Но в данном конкретном несчастье вы не виновны, и, если будете держаться фактов, полиция вам поверит!

И посмотрела на Майло.

Тот остался нем.

Хак сказал:

— Но ведь я допустил, чтобы все это случилось, Дебора…

— Трэвис, вы были всего лишь посыльным, а не всеобщим сторожевым псом. Если б вы сказали о Симоне что-нибудь плохое, то остались бы без работы, а она по-прежнему спокойно продолжала бы охмурять отца и выполнять свой план.

— О каком плане идет речь? — спросил Рид.

— О плане на сто тридцать три миллиона долларов, — отозвалась Валленбург. — Эта девчонка от своего не отступала. Никогда!

Майло хмыкнул.

— Какие точные цифры!

Валленбург ответила ледяной усмешкой.

Лейтенант продолжил:

— Если это действительно так, мы говорим о долгосрочных, далеко идущих планах. Убивать проституток на протяжении года и трех месяцев, складывать их в болото — и все только затем, чтобы выдать смерть Вандеров за убийство в состоянии аффекта?

— Лейтенант, речь идет о мотивах ценой в сто тридцать три миллиона. Убийство Селены обратило ваше внимание на Вандеров и вывело вас на Трэвиса. Убийство трех женщин позволило выдать это за дело рук маньяка. Хитроумная сучка преподнесла вам Трэвиса на тарелочке! Зная его историю, она понимала, что вы нацепите шоры.

— Бож-же мой! — съязвил Майло. — Ну и в чем же тут соль?

— Сто тридцать три мил-ли-она, лейтенант! Такой горшочек с золотом стоит того, чтобы выстроить планы на год вперед.

— Классная киношка выйдет.

— «Оскар» за лучший документальный фильм, лейтенант.

— И мы должны воспринять все это нутром из-за чувств мистера Хака… Прямо вот тут! — Он потер свой выпяченный живот.

— Нет, потому что это правда, потому что все это логично, и потому что у вас нет ни единого доказательства причастности Трэвиса хоть к одному акту насилия.

Майло, ухмыльнувшись своей волчьей усмешкой, перегнулся через стол так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Хака. Тот нервно облизнул губы.

Валленбург начала:

— И вовсе ни к чему его запу…

— Трэвис, мне понравились твои истории. Расскажи мне еще одну.

— Какую, сэр?

— О той крови, которую мы нашли в сливе раковины у тебя в комнате.

Кадык Хака подпрыгнул у него на шее.

— Я… ну, может быть, я порезался… Я был выбит из равновесия. Голова болела, может быть, я порезался и смыл кровь в раковину.

— Порезы остались? Он оглядел руки Хака.

— Нет, все чисто.

— Ну, посадите меня в клетку, мне все равно, — сказал Трэвис.

— Какая у тебя группа крови, сынок?

— Первая положительная.

— У тебя в сливе нашли четвертую.

Хак побелел.

Майло прихлопнул своей лапищей его руку. Хак вцепился в него, будто ребенок, ищущий защиты.

— Расскажи-ка нам про четвертую группу, сынок.

— Это Саймон, — сказал Хак. — У него редкая кровь. Его все время зовут в доноры.

— Ага, и он поделился своей редкой кровью с твоей раковиной… Расскажи что-нибудь получше, сынок.

Валленбург парировала:

— Если некто расчетливо и продуманно убивал людей, ему не составило бы труда подлить кровь в эту чертову раковину. Симона имела доступ в дом — могу поручиться, что и Уэйр тоже; разумеется, он имел доступ, принимая во внимание его отношения с Симоной, ей достаточно было дать ему этот чертов ключ, и…

Хак, по-прежнему сжимая запястье Майло, протянул свободную руку.

— Посадите меня в клетку!

— Трэвис, ни слова больше!

— Госпожа адвокат, мы, кажется, пришли к некоему соглашению, — сказал Майло. — Вставай, сынок. Сейчас зачитаем тебе права и поедем в кутузку.

— Хорошо, — согласился Хак.

Валленбург вскочила и схватила его за плечи.

— По какому обвинению?

— Начнем с кучи сто восемьдесят седьмых[31], а там посмотрим.

Теперь она задрожала.

— Вы совершаете чудовищную ошибку!

— Вы очень привязаны к этому типу, — сказал Рид. — Я чего-то не понимаю?

Валленбург беззвучно выругалась.

— Лейтенант, мы же с вами однозначно договорились…

— Что мы его выслушаем, — довершил Майло. — Мы его выслушали, теперь мы его арестовываем.

Валленбург пожевала губами.

— Как это прекрасно, как предсказуемо!.. Лейтенант, я заранее уверяю вас, что все это окажется напрасно. И позаботьтесь о том, чтобы с ним обращались как следует. Как только вы выйдете за дверь, я начну составлять ходатайство.

— Ну разумеется, мэм, ничего другого я от вас и не ожидал. Давай, сынок, вставай.

Хак повиновался.

— Выйди, пожалуйста, из-за стола. — Майло достал наручники.

Валленбург спросила:

— Вы будете держать его в Западном округе или в Центре?

— Подержим в Западном, пока не сумеем организовать перевод.

— Все согласно протоколу, — сказала Валленбург. — А мы еще говорим об обычных немцах… кстати, вам стоит за ним последить — человек склонен к самоубийству.

— Я все равно мертвый, — отозвался Хак.

Валленбург занесла было руку, словно собиралась дать ему затрещину. Посмотрела на свои трясущиеся пальцы и уронила руку.

— Спасибо вам за все, Дебора, — произнес Хак.

— Сплошные неприятности от тебя! — прошипела она.

* * *

В лифте, по пути на подземную парковку, Хак промолвил:

— Ну, вам ничего другого не оставалось.

— Почему она о вас так заботится? — спросил Рид.

Трэвис моргнул.

— Она когда-то рассказывала мне про свою волонтерскую деятельность. Про приюты для животных… Она не может иметь детей.

— И вы ей как сын? — спросил Рид.

— Не то чтобы сын, но она говорила, что когда спасаешь животное из приюта, то потом отвечаешь за него.

— Что-то вроде щенка, значит?

Хак улыбнулся.

— Наверное, да.

Двери открылись. Майло взял Трэвиса под локоть руки, скованной наручниками, и направил к машине.

— Больше ты нам ничего рассказать не хочешь?

— Да нет. Вы все равно не поверите.

— Это вас на психотерапии обучают пассивности?

Хак выдохнул.

— Жизнь оказалась долгой. Дольше, чем я думал.

— А теперь, значит, пора все бросить.

— Когда есть что делать, я делаю. Но сейчас мне ничего не осталось.

— Не факт, — возразил я.

Глава 38

Майло запер Хака в пустующей допросной в полицейском участке Западного Лос-Анджелеса, отобрал у него ремень и шнурки. Не зарегистрировал, отпечатки не снял, фотографий не сделал. Выдал высокую кружку с водой, грубое одеяло и еще раз обыскал — безрезультатно.

При первом обыске, в коридоре у офиса Деборы Валленбург, в карманах у него нашлись катышки с одежды, синяя ручка «Бик», сильно погрызенная, три десятицентовых монеты, квитанция на парковку и желтая бумажка-самоклейка с адресом на бульваре Вашингтон.

— Трэвис, что там находится?

— Интернет-кафе.

— Мар-Виста?

— Да.

— Ваша связь с миром.

Молчание.

— Наличных у вас нет?

— Все истратил.

— Дебора собиралась пополнить?

Нет ответа.

— Налегке путешествуем, приятель? — спросил Майло.

Хак пожал плечами.

— А документы где?

— Я… я их потерял.

— Ну да, конечно!

— Ну вы же знаете, кто я.

— Еще бы. — Майло помахал парковочным квитком. — Он совпадает с тем, который мы нашли в «Лексусе» Саймона.

— Извините, — сказал Хак.

— За что?

— За то, что я его там оставил.

— Чтобы сбить нас со следа. Этим уловкам в обед сто лет, приятель.

— Простите.

— Твоя была блестящая идея, или Деборина?

— Моя, — слишком поспешно ответил Хак. — За эвакуацию я заплачу.

* * *

Мы с Ридом смотрели сквозь стеклянную, прозрачную с одной стороны стену, как Майло подошел к Хаку сзади, потом встал с ним лицом к лицу. Хак оперся на спинку стула.

— Сядь, Трэвис.

— Ничего, я постою.

— Нет, все-таки сядь.

Хак повиновался.

— Так что же еще ты хотел мне рассказать, а, Трэвис?

— Больше ничего припомнить не могу, сэр.

Майло молчал и ждал.

— Нет, действительно, сэр.

— Ладно, посиди пока тут. Тебе не холодно?

— Нет.

— Замерзнешь — у тебя есть одеяло.

— Спасибо.

Майло вышел и присоединился к нам в наблюдательной. С той стороны на стекле было белесое пятно: то ли высохший пот, то ли еще какая-то физиологическая жидкость. Хак сидел так, что пятно оказалось у него над головой.

Человек под облаком.

Трэвис сидел, мы наблюдали. Наконец он отошел в угол и лег. Закрыл глаза локтем и свернулся клубочком, сделавшись таким маленьким, что я бы даже не подумал, что такое возможно.

Мо Рид зевнул.

— Похоже, приключенческое кино откладывается до утра.

Через несколько секунд рот у Хака открылся. Он крепко спал.

— Он довольно спокоен для человека, который, по идее, весь терзается раскаянием, — отметил Рид.

— Возможно, он просто прячется от реальности, — предположил я.

— Может быть, его развели, но трудно поверить, что он полностью чист.

— Мне кажется, у него голова работает иначе.

— Так ведь о том-то и речь, а, док? Он — псих, использовать его — раз плюнуть.

— Я знаю, что очевидный подозреваемый обычно как раз и есть преступник, но мне с самого начала не нравилось то, как нас через твоего брата вывели прямиком на Хака. Его рассказ о том, что Симона ненавидела своих родных, соответствует изуродованным фотографиям, которые Аарон нашел у нее в мусорке. Ее ложь о том, как она ненавидит Уэйра, тоже сходится с тем, что видел Аарон, как и тот факт, что Симона и Уэйр состоят в отношениях.

— Кровь и игрушки, — сказал Рид. — Тоже мне, отношения!

— Скудость пищевых отходов в мусорке Симоны, — сказал я, — подтверждает то, что у нее булимия — так же, как ее воспитание и масса ее тела. В целом рассказ Хака похож на правду. А без парика Уэйр вполне может оказаться тем самым лысым мужиком, которого видела горничная Селены. Кроме того, он больше Хака подходит под описание того обаятельного и властного мужчины, о котором говорила Демора Монтут. После знакомства на секс-вечеринке Уэйр мог знать, где живет Селена, потому что встречался с ней — или потому, что узнал от Симоны. Так или иначе, ему было несложно забрать ее компьютер. Но при этом оставить игрушки, которые он нашел в комоде.

— Лысый мужик с тем же успехом мог быть и Хаком, — сказал Рид. — Помните, как он говорил о Селене — пришла с Симоной, хихикала, джинсы с низкой талией… Для меня это выглядело так, будто он хотел их обеих. Мужику это нравится, получить он такое может только за деньги, а тут появляется парочка таких горячих девушек, и у него разыгрывается воображение. Наконец он не выдерживает и взрывается. И еще одно, док: Хак отращивает волосы. Это идеальный выход, если он собирался исчезнуть. Что-что, а уж исчезать-то Хак умеет!

— Но он же явился добровольно.

— Потому что знал, что мы его и так взяли в кольцо.

Я напомнил:

— Он говорит, что голову ему обрила Симона. Идеальный ход, если она пыталась найти прикрытие для Уэйра.

Рид почесал стриженую макушку.

— Это он так говорит. Все зависит от того, верим мы ему или нет.

— Уэйр обычно ходит в парике, — произнес Майло. — Он был в парике, когда расплачивался с Дабоффом.

— Еще один вопрос, — сказал я. — Кому это было выгодно? Какие у Хака были мотивы убивать Дабоффа? Когда я упомянул Дабоффа, он не узнал это имя, и я не заметил никакой реакции. Уэйр же имел дело с Дабоффом — передавал ему деньги на парковке. Наверно, это была плата за доступ в тайный сад.

— Пятнадцать кусков за пикничок? И Дабофф ничего не заподозрил?

— Это очень по-лос-анджелесски, — хмыкнул я. — VIP-зал. Уэйр соответствовал представлению Дабоффа о богатом спонсоре: адвокат из Беверли-Хиллз, заботится о сохранении окружающей среды. Дабофф решил, что мужик урвал крупный куш и делится радостью. Учитывая скудный бюджет старика, он наверняка был в восторге. И, скорее всего, поверил Уэйру, когда тот сказал, что кое-что выяснил насчет этих трупов на болоте.

— Западный край, — произнес Майло. — Ладно, если там что-нибудь обнаружат, я готов изменить свое мнение.

— Вот именно. Пока что я предпочитаю Хака, — заявил Рид.

Я сказал:

— Меня, конечно, так же легко одурачить, как и любого другого, но все-таки Хак не кажется мне достаточно доминантным. Если он разыграл перед нами представление, почему же не обернул дело так, чтобы его отпустили? Сказал бы, мол, что ничего не знал. Вместо этого он поведал нам, что подозревал о готовящемся насилии, ничего об этом не сообщил и теперь чувствует себя виноватым. Мужик просто напрашивался на то, чтобы его арестовали.

— Возможно, это еще один хитрый план, — предположил Рид. — Сделать ставку на двойную ответственность за одно преступление: мы преждевременно выдвигаем ему обвинение, Валленбург устраивает свои адвокатские игры, вытаскивает его на свободу — и всё, больше нам до него не дотянуться.

Майло посмотрел на спящего Хака.

— Да, я могу представить, что Валленбург возвела подобный замок. А вот насчет Хака… Не знаю. Не настолько он хитроумен, Мо.

— Она его просто натаскала, лейтенант.

— Натаскала, конечно. Но всему же есть предел. И что-то с этим мужиком не то… Он исчезал на годы, мог бы и от нас куда дольше прятаться. Весь вопрос в том, можем ли мы поверить, что Симона настолько плохая девочка?

— Рискуя удариться в психоложество… — начал я.

Он улыбнулся.

— Ну?

— Страсть к боли — испытывать боль, причинять боль — подтверждается макияжем Симоны.

— Ну, она режет себя лезвиями, — припомнил Рид. — Предположительно.

— Она режет себя лезвиями, она морит себя голодом, она выросла с ущербной матерью, у нее полно амбиций, которые она не в силах удовлетворить. Это могло привести к серьезному искажению образа тела и эмоциональной глухоте. Иногда подобным людям требуется стимуляция крайне сильными раздражителями.

— Не испытываешь боли — не испытываешь милосердия, так? — спросил Майло. — Речь идет о запредельной жестокости, Алекс.

— Ну нашел же Аарон ту фотографию.

— Ой, зря она Аарону плату зажилила… — буркнул Рид.

— Предположим, Симона встретила Селену на вечеринке, — продолжил я, — затеяла сексуальные игры с нею и с Уэйром, и в конце концов познакомила Селену со своей семьей. Все могло начаться с поисков работы для подружки и попытки добиться расположения отца. Но потом, когда они с Уэйром разработали свой план, Селена оказалась идеальной жертвой.

— Живет одна, с родными не общается, возможно, ведет двойную жизнь… ну да, наверное, — согласился Рид.

— Кто бы ни убил Селену, ее использовали как приманку. Первые три трупа были спрятаны, а ее бросили на виду, да еще анонимно позвонили и сообщили о ее местонахождении. Оч-чень хотелось бы увидеть распечатку звонков с телефонов Симоны и Уэйра на тот момент. И Хака тоже. Это позволило бы сильно продвинуться в выяснении, кто тут замешан.

— Лейтенант, есть у нас основания для запроса к оператору?

— Дождусь восьми — позвоню Джону.

— Кости в шкатулке были еще одной приманкой, — теоретизировал я. — Если б вы их не обнаружили — не беда. Ну, а если б обнаружили — это еще один ход в игре.

— И вдобавок, — фыркнул Майло, — забавно, небось, баловаться с частями тела.

— И это тоже.

— То есть ты утверждаешь, — спросил Рид, — что Селена, по сути, была живым… точнее, неживым маячком, который навел нас на Вандеров?

— Которые исчезли, — дополнил я. — А тем временем Симона нанимает Аарона, чтобы просветить нас насчет Хака.

— Когда Хак оказался под подозрением, — сказал Майло, — мы обнаружили, что Вандеры пропали, и стали думать о маньяке-психопате со стариной Трэвисом в роли Пол Пота. Он к тому же очень кстати слинял. Черт, да если б его даже и не нашли, все равно Симона с Уэйром вне подозрений — и она оказывается законной наследницей ста тридцати миллионов баксов!

— Ста тридцати трех, — поправил Рид. — Но кто там их считает! Я лично даже представить себе не могу такую гору бабла.

— На что поспорим, Симона может? — отозвался я. — Особенно после того, как Уэйр просветил ее насчет размеров отцовского состояния. Я подозреваю, что план возник больше года назад — может быть, после того, как они убили и утопили Демору Монтут во время игр со связыванием, которые зашли чересчур далеко. А это привело к поискам новых уличных женщин и возникновению накатанной схемы.

— И кто же у них главный, Симона или Уэйр? — спросил Рид.

— Не знаю. Уэйру, по всей вероятности, нужны только деньги. А Симона хочет большего…

— То есть сто тридцать три лимона — это тебе не мотив? — поинтересовался Майло.

— Мотив, конечно, — сказал я, — но для Симоны важно еще и уничтожить конкурентку. Речь идет об идеальном ограблении.

— Чужая тетка, которая захапала себе папочку вместе с его баблом…

— И самого папочку тоже. За то что бросил.

— А что насчет Келвина?

— Конкурент за наследство, и чертовски талантливый вдобавок, — предположил я. — Вундеркинд, который дает концерты, в то время как сама Симона даже на работу толком устроиться не может. Отсюда — отрубленные руки и трупы, лежащие лицом на восток. Теоретически, конечно, это все тоже могут быть ложные улики — попытки выдать себя за сексуального маньяка. Но почему именно эти фирменные знаки? Нужно поговорить об их символическом значении…

— «У Келвина золотые руки», — напомнил Рид.

— Могу себе представить, как Симона бесится из-за этого долгими холодными ночами. Правая рука ведет тему, именно она завершает исполнение.

— А лицом на восток — значит, лицом к Азии, как ты и думал, — заметил Рид.

— Если Хак говорит правду, ненависть Симоны имеет расовый подтекст.

— Слово на «Ч», — добавил Майло. — Премилая штучка эта наша Симона!

— Если вы правы и она практически пытается уничтожить свою новую семью, каковы шансы, что ее мать тоже в этом замешана? — осведомился Рид.

— Не думаю. Келли меланхолична, но в целом пассивна. И она обожает Хака.

— Злая девчонка, — сказал Майло, — настропаленная алчным адвокатом.

— Это лишнее, — возразил Рид.

— Тебе не нравится госпожа Валленбург, а, Моисей?

— Мне нравятся ее машины. А сколько времени пройдет, прежде чем она примется нажимать на пружины, чтобы выручить Хака?

— Пусть себе нажимает. Мы загребли его за серийное убийство; выпустят — снова посадим.

Майло посмотрел сквозь затемненное стекло. Рот Хак закрыл, но не шевелился.

У Рида в кармане зачирикал мобильник. Взглянув на номер, он заметно просиял, но тут же овладел собой и напустил на себя почти комическую серьезность.

— Привет… что, в самом деле? О, Господи… дай запишу… что-что? Да, конечно! Потом, да, хорошо. — Он покраснел. — Прошу прощения? — Покосился на Майло. — Не знаю, как шеф скажет… Ну да, и я тоже. Ага. Пока.

— Дай угадаю, — предложил Майло. — У доктора Уилкинсон приятные новости для всех нас, и она хочет снова пообедать в индийском ресторанчике.

Рид покраснел еще сильнее.

— Она приехала туда вместе с интернами, работали всю ночь, при прожекторах… — Тут он слегка побледнел. — Лейтенант, собаки нашли еще четыре трупа.

— Кто еще, кроме Вандеров?

— Двое взрослых Вандеров плюс еще два скелета. Последние разрозненные, невозможно сказать, в какую сторону они были обращены, и руки вроде все на месте. Вероятно, женщины; один череп определенно афро-американский, с другим неясно пока. Саймона и Надин идентифицировали без труда. Они не успели толком разложиться, к тому же тела оттащили далеко в болото, но оставили на берегу одетыми, и их бумажники и кошельки валялись поблизости.

Он перевел дух.

— Правые руки отсутствуют, лежат лицом на восток. Плюс нашли куриные кости, нечто похожее на старые остатки картофельного салата, капустный салат… Похоже, там действительно устраивали пикники.

— А мальчика нет, — отметил Майло.

— Ну, может, его пожалели…

— Или наоборот, Моисей.

Рида передернуло.

— То есть для маленького мистера Золотые Руки приберегли что-то похуже? Твою ж мать…

— Есть вариант, что его тело тоже в болоте, но его не нашли?

— Они до сих пор ищут; может быть, после восхода станет полегче. Кроме того, они сняли второй слепок с отпечатка ботинка, который обнаружил доктор Делавэр, и обнаружили еще несколько следов той же обуви. Похоже на какие-то кроссовки, но необычные, у нас тут таких не носят; может быть, их даже в базах данных нету. Но, в любом случае, лаборатория обещает дать ответ сегодня к вечеру.

Я заставил себя выбросить из головы судьбу Келвина Вандера и предположил:

— То, что скелеты разрозненные, может означать, что те два тела более старые, чем первые три. А отсутствие характерных признаков говорит о том, что это началось с тех пор, как Симона с Уэйром увлеклись играми в связывание и стали избавляться от жертв просто ради забавы. А уже когда вошли во вкус, то адаптировали свои методы под крупную финансовую махинацию.

Наше внимание привлекло движение по ту сторону стекла. Хак перевернулся так, что теперь лежал к нам спиной. Он съежился еще сильнее, обхватил себя за плечи.

— Помнишь, Алекс, — сказал Майло, — ты тогда в гараже говорил: возможно, он сможет что-то сделать. Ты еще упоминал о гражданском долге…

— Если он действительно невиновен, то, возможно, согласится.

— Есть ли смысл говорить ему про Вандеров? Чтобы понаблюдать за его реакцией и дать ему дополнительные мотивы?

— Только если ты всерьез собираешься взять его на службу, — сказал я. — Буря эмоций — штука слишком рискованная.

— А что, мы его на службу берем?! — удивился Мо Рид.

Майло указал на мобильник Рида.

— Возьми-ка ты свою трубу, Моисей.

— А кому звонить?

— Позвони брату.

Глава 39

Тема: сама знаешь

8:32 по ТЛВ[32]

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

это я. я все знаю. могу сохранить в тайне. но это стоит денег.

Тема: сама знаешь

8:54 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

ты там? у тебя еще час, а потом…

Тема: сама знаешь

9:49 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

ты где

9:49 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

неважно. найди способ отправить $50 тыщ

10:11 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

ты шутишь

10:15 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

не слышишь LOL послушай чурка чуркотрах золотые руки. и пианистка и шлюхи все на меня. Нехорошо. хм… нет, не пятьдесят тыщ, 100 тыщ.

10:18 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

что?????

10:22 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

для тебя это пустяки тебе достанется намного больше $$$$$, ты даже и не заметишь. Давай!!!

10:28 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

надо поговорить. не по электронке.

10:34 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

нетушки LOL хочешь со мной как с другими? ты с лысым париком LOL видишь? я все знаю!

10:40 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

ты думаешь ты знаешь, ничего ты не знаешь. надо встретиться. в безопасном для тебя месте. в доме на берегу?

10:46 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

да, конечно, на твоей территории! давай ты уж сразу меня пристрелишь

10:54 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

больше никакой переписки я удаляю все privacykeeper'ом. ты где в каком-нибудь и-кафе???

10:59 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

100 сколько раз тебе повторять? Ладно, повторяю 100 100!!!

11:04 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

не будь пароноиком, в доме на берегу нормально, снаружи открытый пляж, люди кругом, что может случиться?

11:08 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

оставь ворота открытыми сегодня в полвосьмого, в 19:30 то есть!!! сама до 19:45 не выходи. дверь гаража оставь открытую, чтобы я видел, что тебя нет. и лысого парика тоже. отлив около 8. приходи на линию отлива не позднее 20:10, возьми большую клетчатую сумку, как у торговцев, бумагу, заверни $$$ в пленку, чтобы не промокли.

Приноси сразу все!

11:12 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

потребуется время чтобы собрать пятьдесят тыщ но наверно ок. если задержусь, можно будет тебя найти по этому мылу?

11:16 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

пятьдесят? LOL. сотня. без разговоров.

11:21 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

жопа ты. шестьдесят, я больше не нагребу, ваще под ноль. ты чего такой злой, случилось что???

11:29 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

шестьдесят мне не нравится. я достоин большего. ну ладно. просто хочу свалить. что случилось? это ты меня спрашиваешь? LOL. LOLLOLLOL!!!!!

12:05 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

не LOL. мне же не все равно. ты мне небезразличен.

12:11 по ТЛВ

От: rivrboat38@hotmail.com

Кому: hardbod2673@tw.com

лучшая забота — это $$$. хватит разговоров.

12:14 по ТЛВ

От: hardbod2673@tw.com

Кому: rivrboat38@hotmail.com

разговоры помогают. все будет ок обещаю. мы же по-прежнему друзья, да?

Ответа не поступило.

Глава 40

Мо Рид рассказывал. Аарон Фокс сидел за столом темного стекла с неровными краями и слушал. В офисе Фокса царила глухая тишина.

Майло отправил Рида изложить ситуацию — возможно, в порядке обучения молодого детектива.

Или он просто хотел дать братьям шанс поговорить?

Не было смысла гадать — он ни за что не признался бы в этом.

Фокс сохранял бесстрастное выражение лица. Когда Рид завершил рассказ, он произнес:

— Мелкая сучка-убийца. Я знал, что она плохая девчонка, но чтобы настолько… Ты уверен, что Хак справится с делом?

— Мы не уверены, но он так утверждает.

— А его слова хоть чего-то стоят?

— Кроме него, у нас ничего нет. И мы будем наблюдать, понимаешь? Она сама предложила дом на берегу, это действительно открытое место.

— Ну да, открытое, — согласился Фокс, — но что помешает ей заплатить ему, а потом выследить его?

— Если она это сделает, мы будем готовы.

Фокс оттянул воротник белоснежной шелковой рубашки.

— Есть и другая возможность: Уэйр засядет на чердаке домика со снайперкой с прицелом ночного видения и пристрелит бедолагу. Выстрелит в момент, когда волна ударяет в берег, и шум замаскирует выстрел.

— Мы будем наблюдать за домом и офисом Уэйра. Если он появится, мы изменим план.

Не говоря уже о том, что Робин звонила в офис Уэйра, представившись потенциальной клиенткой. Секретарша записала названное ею вымышленное имя и сообщила, что у мистера Уэйра весь день занят деловыми встречами, но она передаст ему сообщение.

— Измените план — значит отмените все к чертям? — уточнил Фокс.

— Изменим — значит изменим.

— Лакоста — частный пляж, Моисей. Как вы собираетесь туда попасть?

На шее Рида набухли жилы.

— Ты заделался пессимистом?

— Я реалист, братишка. А значит, продумываю все заранее.

— У нас есть доступ к участку по соседству. Наша наблюдательная машина будет стоять по другую сторону Тихоокеанского шоссе. Все предусмотрено. Таков наш план, Аарон. А ты что скажешь?

Фокс провел пальцем по окружности серебристого циферблата настольных часов.

— Уже четыре часа; кто сказал, что Уэйр уже не пробрался туда и не затаился?

— Мы следим за этим, Аарон, — ответил Майло.

— Ладно, ладно. Вам удалось попасть на Малибу? Вы правильно подбираете себе друзей. Могу я узнать, через кого вы получили допуск?

— Через одного знакомого доктора Делавэра, — отозвался Рид.

Фокс потянулся, блеснули ониксовые запонки.

— Похоже, нам с доктором Делавэром надо познакомиться получше… Ладно, пойду за своими игрушками.

Когда он вышел из комнаты, Майло заметил:

— Шикарное рабочее место, уж точно круче, чем на государственной службе.

Дом Фокса, совмещенный с его рабочим офисом, находился на Сан-Винсенте вблизи от Уилшира, в юго-восточной части Беверли-Хиллз. В кабинете стояли жесткие итальянские кресла, обтянутые кожей, стены обиты угольно-серым фетром, кругом хром, бронза, стекло и репродукции кубистов. Здание представляло собой двухквартирный дом постройки двадцатых годов — один из немногих реликтов, сохранившихся с тех пор, как это место было всего лишь тихой жилой улочкой. Теперь дом окружали торговые и офисные центры.

Рабочий кабинет Фокса некогда был хозяйской спальней. Просторный, светлый, с окном, выходящим в засаженный кактусами сад. Под фетром скрывалась звукоизолирующая подложка. Жилые комнаты располагались на втором этаже, куда надо было подниматься по витой лестнице из тикового дерева — вероятно, снятой с какой-нибудь яхты.

— Наверное, переворачивает весь дом вверх ногами, — предположил Рид. — Аарон всегда любил так действовать.

Фокс вернулся с коричневым замшевым футляром и снова устроился за своим стеклянным столом. Выудил черную коробочку размером с сигаретную пачку, положил на стол, добавил нечто похожее на ручку, потом крошечную белую пуговицу, закрепленную на тонком шнуре со штекером. Такие же провода тянулись от прочих составных частей. Весь комплект умещался в брючном кармане.

Коричневые ладони Фокса парили над оборудованием, словно руки войскового капеллана, благословляющего оружие.

— Всё в одном флаконе, джентльмены.

— Точно всё? — уточнил Майло.

— Плюс мой ноутбук. Данные обрабатываются программой; одно нажатие кнопки, и мы получаем DVD-запись для потомства.

— Мило.

— Частная инициатива.

Майло указал на черную коробочку.

— Это диктофон?

— Диктофон и передатчик, — ответил Фокс. — Вот это, — он коснулся белой пуговицы, — камера. Не спрашивайте меня, сколько это стоило. Высокое разрешение, инфракрасные линзы, пронзает любую темноту, словно нож — кусок трансжира. — Ловкие пальцы перепорхнули к ручке. — Хороший микрофон, но, честно говоря, не что-то суперпревосходное. Производитель утверждает, что ловит на расстоянии двух тысяч футов, но я обнаружил, что тысяча — это ближе к истине; иногда вырубается. Высокие технологии — это как Конгресс: обещают больше, чем делают. Для лучших результатов вашей подсадной утке лучше держаться не более чем в десяти футах от девицы. У меня есть другой микрофон, чуть более надежный, но он вмонтирован в карман джинсовой куртки, и если обнять человека покрепче, микрофон можно засечь.

— Как мы будем подключать нашу подсадку? — спросил Рид.

— Диктофон кладем в карман брюк, проделываем отверстие, проводим один провод к ручке в кармане рубашки, я заменяю одну из его пуговиц на эту — и запускаю видеосъемку. Кто-нибудь из вас умеет шить?

Молчание.

— Отлично, мне еще и портным придется побыть… Проследите, чтобы он надел рубашку с карманом и пуговицами вот точно такого цвета. И даже не думайте просить меня одолжить одну из моих. Есть некие пределы.

— Он одет в голубую рубашку с белыми пуговицами, — сообщил Рид. — Совершенно новую, подарочек от его адвокатши.

— Валленбург, — кивнул Фокс. — Я думал, она занимается делишками корпораций… Что у нее вообще общего с ним?

— Это сложный вопрос, — ответил Майло. — Ты когда-нибудь работал с ней?

— Хотел бы я… эй, если у нас все получится, может быть, замолвите за меня словечко и она поручит мне какое-нибудь крупное дельце — например, по транснациональной корпорации.

— «Если»? — переспросил Рид.

— Я желаю вам максимальной удачи, — пояснил Фокс, — но техника — это одно, а человеческий фактор — другое. Когда я работаю с этими игрушками, у меня все под контролем — я надеваю их сам или навешиваю на кого-нибудь из своих внештатных сотрудников. Обычно у моих людей есть аккредитация в Гильдии киноактеров. А вы работаете с человеком, у которого проблемы с головным мозгом.

— Зато у него есть мотивация, — возразил Рид.

— А что происходит с добрыми намерениями?

— Ими мостят дорогу в рай, — отозвался Майло.

— Ну, если вы так говорите…

Когда Трэвису Хаку разъяснили план, его поведение резко изменилось. Страх исчез, он улыбнулся достаточно широко, чтобы почти скрыть кривизну рта. Я задумался, не входит ли в его концепцию рая безвременное прибытие в этот самый рай, но не сказал ничего. Какой смысл?

— Вы уверены, что хотите, чтобы я лишь сидел на заднице ровно и проверял переданные данные? — спросил Фокс.

— Больше от тебя ничего не требуется, — отозвался Майло.

— Фу, тоска зеленая…

— Если хочешь действовать, Аарон, всегда можешь вернуться к настоящей работе.

— Черт, и почему я об этом не подумал? Полагаю, что оплата времени, которое я потрачу на эту работенку — не говоря уже о том, чтобы полиция застраховала мое оборудование, — чистая мечта?

— Если с оборудованием что-то случится, я возмещу все из своего кармана, — заверил Майло. — И кто знает, если все получится, может быть, ты и загребешь те бабки, которые тебе должна Симона.

— О, я их получу, так или иначе, — ответил Фокс.

Глава 41

19:50, Лакоста-Бич, Малибу

Мир сжался до пространства, ограниченного черной рамкой девятнадцатидюймового экрана ноутбука.

Зеленовато-серый мир, видимый в инфракрасном свете. На заднем плане в ленивом, почти сексуальном ритме перекатывались волны.

У линии прибоя неподвижно стоял человек.

Я сидел за длинным старинным сосновым стволом. Со своего места мне смутно был виден экран. Майло пялился в ноутбук, то и дело почти утыкаясь в экран, а потом отстраняясь, чтобы сделать еще глоток «Ред Булла».

Фокс сидел слева от него. Он небрежно, почти лениво пил из своей персональной бутылки воду «Норвежский фиорд». Между глотками Аарон жевал жвачку со вкусом корицы.

Стол был длиной в семь футов, вощеный, с виднеющимися в древесине сучками; его испещряли отметины от ножа, похоже, нанесенные нарочно. Он занимал большинство обеденного пространства в доме, расположенного десятью участками дальше пляжной хижины покойного Саймона Вандера. Как и домик Вандеров, это здание представляло собой тесную двухэтажную коробку на пропитанных креозотом сваях, и стоимость его исчислялась восьмизначной суммой. В отличие от бунгало Вандеров, отделанного досками, стены здесь были покрыты серовато-голубой штукатуркой, на оконные стекла нанесено напыление медного цвета, а петли на дверях и окнах сделаны из нержавеющих материалов. Уютный интерьер, потолок с выступающими балками, вдоль которых тянулись провода для современнейшей видео- и аудиосистемы. Стены были отделаны снежно-белой рельефной штукатуркой, на них тут и там висели произведения искусства — из разряда тех, о которых люди шутят, что их даже трехлетние дети способны рисовать не хуже.

Мебель совершенно не гармонировала со всем этим — она явно осталась от тех времен, когда этот дом был просто «береговым коттеджем в глуши». Ротанг, лоза и простые массивные деревянные предметы, многие из которых словно были куплены на фермерской распродаже. Стояли они на выцветших коврах фабричного производства, слегка тронутых плесенью. Кухня была такой тесной, что там едва могли разместиться два человека. Холодильник из нержавеющей стали и кухонные шкафчики с красноватыми гранитными столешницами еще больше сужали пространство.

Но сегодня обстановка не имела значения. Я подозревал, что она никогда не играла особой роли — главное, что западная стена, представлявшая собой сплошную раздвижную дверь из стекла, давала отличный вид на Тихий океан.

Дверь была открыта, океан грохотал; выглянув из-под нависающего козырька крыши, я могу уловить в небе отблески звезд.

Потом я снова обратил взгляд на экран.

Миниатюрный мир оставался неподвижен. Я коснулся гладкой вощеной поверхности стола. На ощупь она была приятной; может быть, этот стол действительно был «спасен» из монастыря в Тоскане, как утверждала нынешняя обитательница дома.

Она была сестрой владельца, с удовольствие жившей за его счет. Сам владелец, изгнанная из Британии рок-звезда, ныне катался по Европе с туром в честь своего возвращения к истокам. Мо Рид доверил мне найти место под наблюдательный пункт, но в действительности я вышел на это место через Робин, которая работала над гитарами упомянутой рок-звезды уже несколько лет, и он оплачивал ее работу согласно отдельному бизнес-плану.

Помимо пляжного домика, в списке недвижимости, которой он сейчас владел, числились еще четыре резиденции: в Бель-Эр, Напе, Аспене и временное пристанище в Сан-Ремо, к западу от Центрального парка.

Его сестре было пятьдесят три года, она представлялась всем как «помощник продюсера». Звали ее Нони, фамилию она назвать не потрудилась, словно мы не заслуживали большего, чем самый минимум. Высокая, загорелая, волосы белокурые с проседью, завязанные узлом полы блузки открывали пупок, который ей совершенно не следовало прокалывать. Она изо всех сил старалась выглядеть на тридцать лет, и это была единственная ее работа за много лет. Она ясно дала нам понять, что ставит полицейских лишь чуть выше чистильщиков туалетов, и что мы с Майло, Ридом и Фоксом должны каждые десять секунд возносить хвалу за то, что нам позволили пребывать в ее обиталище.

Ее брат не одобрил бы подобное настроение. Сам он называл сестру «невыносимой тунеядкой», и, когда Робин позвонила ему в Лондон, рокер с готовностью согласился предоставить нам дом на этот вечер.

— Спасибо, Горди.

— Звучит волнующе, солнышко.

— Надеюсь, волноваться будет не о чем.

— Что… ах да, конечно. Как бы то ни было, он твой на все время, пока он тебе нужен, солнышко. Спасибо, что почистила звукосниматель на «Телекастере». Я только что играл перед семидесятивосьмитысячной аудиторией, и гитара буквально пела.

— Отлично, Горди. Ты сообщишь Нони, что мы придем?

— Я уже это сделал и велел ей всячески содействовать вам. Если она будет вам мешать, скажите ей, что я всегда могу выставить ее; пусть живет, как знает.

Несмотря на звонок Горди, Нони решила покочевряжиться. Майло избрал более дипломатичный подход, чем предлагал Горди, и терпеливо слушал, как Нони называет громкие имена, одновременно ероша свои волосы, глотая бренди и изо всех сил пытаясь выглядеть важной персоной в отраженном свете славы своего брата.

Когда она умолкала, чтобы передохнуть, он наводил ее на разговор о столе из Тосканы, хвалил ее тонкий вкус, пытаясь не преувеличивать. Несмотря на то, что на самом деле Нони никогда не выезжала за пределы Штатов, она утверждала, что самолично приобрела этот стол.

Женщина с подозрением взирала на Майло, но в конце концов капитулировала перед его настойчивостью и собственным желанием казаться важной птицей.

Когда подошло время операции, лейтенант вручил ей сто долларов и попросил — ради ее собственной безопасности — уйти из дома и вкусно поужинать где-нибудь за счет полиции Лос-Анджелеса. Однако эта сотня была из его собственного кармана. Нони взглянула на купюру.

— Там, куда я хожу, на это и выпивку не купишь.

Майло достал еще несколько банкнот. Она приняла их с таким видом, словно шла на великую жертву, подхватила свою сумку от «Марк Джейкобс», накинула шаль от «Прада» и направилась к двери в туфлях от «Маноло Бланик» — на высоченных каблуках, с ремешком на пятке.

Мо Рид проводил Нони до ее «Приуса» и подождал, пока она не вырулила лихо на Тихоокеанское шоссе, едва избежав столкновения с едущим по основной дороге универсалом, а потом умчалась прочь, сопровождаемая возмущенными гудками.

Прежде чем вернуться в дом, Рид обратил взор на юг, хотя вряд ли он мог разглядеть за пятьсот футов отсюда детектива Шона Бинчи, сидящего в неприметном седане перед закрытой пиццерией. На пассажирском сиденье машины стоял дешевый ноутбук, запрограммированный на прием того же материала, который Аарон Фокс выводил на свой компьютер. Заставить этот «устаревший хлам» работать с оборудованием Фокса пока что оказалось для нас главной трудностью; Аарон радостно мучил полицейскую «железку», пока не добился успеха. Но даже после того, как связь была установлена, изображение шло пятнами, а звук заглушался шумом машин, несущихся по шоссе.

Бинчи получил ноутбук от Майло в шесть часов, и к тому времени, как мы прибыли в домик Горди, уже примерно час наблюдал за бунгало Вандеров. Никто не входил и не выходил, и гаражные ворота были открыты, согласно требованиям Трэвиса Хака.

Сам Хак стоял на пляже.

* * *

Ровно восемь вечера. Восемь часов одна минута.

Пять, десять, двенадцать минут девятого… мы начали гадать, не было ли все это впустую.

То, что гаражные вороты были открыты, являлось добрым знаком, и мы продолжали надеяться.

Восемь часов пятнадцать минут. Хака, похоже, это не тревожило. Потом я вспомнил, что у него нет часов.

Это наконец-то случилось в восемь шестнадцать, неожиданно и резко, как сердечный приступ.

Первым заметил Мо Рид. Он указал на экран, едва не воспаряя над своим сиденьем.

На пляже возникла Симона Вандер. Буквально из ниоткуда. Камера, встроенная в пуговицу Трэвиса Хака, уловила ее тощий силуэт, плывущий над песком. Мне показалось, что это русалка, выплывшая из океана.

По мере того как он приближалась, пакет в ее руках обретал более четкие очертания. Большой, бумажный, с логотипом «Трейдер Джо». Пока что все шло по плану.

Одежда Симоны была сухой — возможно, она научилась ходить по воде?

Худая, как тростинка, девушка, волосы развеваются по ветру. Она шла вдоль пляжа. Босые ступни погружались в песок. Шла уверенной походкой богатой девицы, привыкшей к уединенности частного пляжа — руки и ноги двигаются свободно, небрежно, пакет раскачивается из стороны в сторону, как будто для нее в мире не существует никаких забот.

Хак стоял неподвижно.

— Откуда она взялась, черт побери? — спросил Майло.

— Не знаю, — ответил Фокс. — Камера отлично ловит вблизи, но на определенном расстоянии изображение фокусируется не сразу.

Словно иллюстрируя его слова, Симона приблизилась к Хаку на пятнадцать футов, окинула его взглядом и остановилась; лицо ее в объективе камеры постепенно обрело четкость. Возможно, выражение этого лица было чуть более напряженным, чем можно было предположить по ее небрежной походке. Зеленоватая подсветка мешала видеть как следует. Лицевые кости выступали сильнее, чем мне запомнилось.

И все же она оставалась красивой девушкой.

Одета Симона была в стиле «южнокалифорнийская милашка 101»: джинсы с заниженной талией, темная блузка, открывающая плоский живот, звенящие металлические браслеты, крупные серьги-кольца. В пупке красовались две сережки. Ветер откинул темные волосы с ее левого уха, открыв одинокий алмазный «гвоздик», поблескивающий в хряще. Изображение было просто отличным.

Хак не шевелился, Симона в течение несколько секунд тоже стояла неподвижно.

— Трэвис. — Звук шел с небольшими помехами, и ее голос казался высоким и отдаленным, чуть приглушенным. Как будто она говорила, набрав полный рот взбитых сливок. Или крови.

— Симона.

— Куда ты собираешься уехать?

— Неважно.

Симона улыбнулась и сделала шаг к нему, покачивая пакетом.

— Бедный Трэвис.

— Бедный Келвин.

Улыбка Симоны стала ледяной.

— Твой маленький приятель.

— Твой маленький брат.

— Брат наполовину, — отозвалась она.

— Брат-чурка, — произнес он.

Она вздрогнула, прищурилась и сделала шаг назад, пытаясь понять, откуда он взял это слово. Потом сказала:

— Я не знала, что ты расист.

— Я слышал, как ты сказала это, Симона. — Голос Хака изменился, стал глубже, напряженнее. Фокс уловил это.

— Похоже, он что-то замыслил. Если он на нее нападет, мы слишком далеко, чтобы его остановить.

Никто ему не ответил.

— Ты выслеживал меня, — бросила Симона Вандер.

— Выслеживал.

Она засмеялась над этим бесстыдным признанием.

— Я трахалась с тобой четыре раза, и ты так и не оправился от этого.

— Пять.

— Четыре. Неудачник. Первый раз был игрой. Чтобы назвать это трахом, ты должен был засунуть, прежде чем спустить. — Она расхохоталась еще громче. Последние ноты ее жестокого смеха потонули в шипении набежавшей волны. Она подошла ближе к мужчине. — Ты — озабоченный неудачник и дурак, Хак.

— Знаю.

Его спокойное согласие разозлило ее; взгляд стал острым, словно скальпель. Она остановилась, слегка погрузившись ногами в песок, сделала шаг в сторону, ища более твердую почву. Пакет в ее руке качнулся сильнее.

— Ты думаешь, если признаешь, что ты неудачник, то сможешь избавиться от этого? Что, этой фигне тебя научили на реабилитации?

Хак не ответил.

— Ты — неудачник, умственно отсталый, озабоченный никчемный тупица. Так что не думай, будто можешь играть со мной, Трэвис. Я здесь только потому, что мне жалко тебя, понял? И прикинь, что ты сделаешь, как только получишь мои денежки?

Молчание.

— Ну, прикинь, даун.

Молчание.

Симона встряхнула волосами, перехватила пакет обеими руками.

— Первым делом ты сделаешь вот что — и сделаешь это сразу же. Ты все мои деньги, до цента, потратишь на наркоту — и вынюхаешь ее или вколешь прямиком в вену. Может быть, нам обоим повезет и ты склеишь ласты. Как ты полагаешь, милый? Разве это не будет отличным выходом для всех?

Хак не ответил.

Океан ворочал валы.

Я задумался о том, потеет ли сейчас Хак. Мо Рид точно вспотел. И Майло тоже. Темные круги расплылись и в подмышках белой шелковой рубашки Аарона Фокса. У меня на голове под волосами выступила испарина, во рту пересохло.

Набежала еще одна волна — высокая, мощная.

— Просто сделай это, Трэвис, — сказала Симона. — Как в слогане «Найк». Обдолбайся до смерти и избавь всех от забот.

— Зачем ты это сделала, Симона?

Она снова засмеялась.

— Зачем я трахалась с тобой? Хороший вопрос, безмозглый.

— Зачем ты их убила?

Симона не созналась, но и не стала отрицать. Она смотрела куда-то мимо Хака, словно ожидая чьего-то появления.

Мы все четверо напряглись.

Прошло несколько секунд.

— Всех их. Келвина, — продолжил Хак. — Как ты дошла до такого?

Смех Симоны был внезапным, резким, обескураживающим.

— Ты же знаешь, насколько я аккуратна, милый. Пора было избавиться от грязи.

Хак молчал. Быть может, он был потрясен. Или достаточно умен — с большим опытом пациента психотерапевтов, — чтобы использовать молчание как орудие.

Симона взмахнула пакетом и выгнула спину, словно демонстрируя свой скудный бюст.

— Она ни за что не остановится, — заметил Аарон Фокс. — Когда мы впервые с ней встретились, она была сплошная сексуальность.

— Забавно было поболтать с тобой, тупица, но давай просто сделаем это, — сказала Симона. Хак не ответил. Она снова посмотрела в сторону океана. — Теперь ты еще и онемел, дебил?

Молчание.

— Скажи что-нибудь, пусть болтает дальше, — прошептал Фокс. На его челюсти играли желваки, все его безразличие куда-то подевалось, и я понял, как он выглядел, когда работал в отделе убийств.

Симона подошла ближе к Хаку — на расстоянии вытянутой руки. Изображение с камеры не дрогнуло — значит, Хак стоял неподвижно.

Он не сдвинулся с места с того мгновения, как пришел на указанное ему место на пляже.

— Вот так, — произнес Трэвис.

— Как?

— Ты заплатишь мне — и будешь свободна от греха.

— От греха? — переспросила Симона. — Что это за хрень?

— Шестая заповедь.

— Что за… а, да хватит этого бла-бла-бла.

— Все ради денег, — обронил Хак, и в голосе его звучало сочувствие.

— Нет ничего слаще.

— Не только это, — продолжил Трэвис. — Ты завидовала Келвину. Всегда завидовала.

— Завидовала, — повторила она, словно это слово было ей незнакомо.

— У него был талант. У тебя были проблемы.

Симона смотрела прямо в камеру, ее грудь тяжело вздымалась. Она улыбнулась.

— Ты знаешь, в чем моя проблема, Трэвис? В том, что я торчу здесь и разговариваю с тобой, дебил, хотя могу просто отдать тебе бабло, чтобы ты мог обколоться или обнюхаться. Так что хватит разговоров — ты всегда любил поговорить.

— Ты была добра ко мне, чтобы управлять мной.

— Добра?

— Притворялась.

— Милый, ты такой управляемый…

— Чтобы ты могла прибраться в доме.

— Веник, тряпка, полироль, — пропела она.

— Твой отец давал тебе все, чего ты просила, Симона. Ты могла получить все, не убивая ее.

— Правда? — съязвила она. — Все мне и ничего ей? Ты действительно идиот.

— Достаточно ходить вокруг да около, Симона.

Она сунула ему пакет.

— Бери и захлопни пасть.

Ее изображение сделалось меньше — Хак попятился примерно на фут.

— Бери.

Майло подался вперед. Мо Рид бормотал:

— Давай, давай, давай…

— И все потому, что ты хотела золота для себя, Симона, — произнес Хак.

Она фыркнула:

— Я и получила золото. Неудачник.

— Мальчик, Симона. Ты обнимала его, целовала, играла с его волосами. Ты обнимала Надин. А теперь они чурки?

— Они всегда были чурками…

— Ты целовала их.

Симона расхохоталась.

— Как там говорили мафиози в «Крестном отце»? Сначала ты получишь поцелуй, а потом — пулю.

— Легко ли это было, Симона? Смотрела ли ты им в глаза — смотрела ли ты в глаза Келвину?

Смех Симоны стал громче.

— А что в этом такого? Все умирают одинаково.

— Продолжай говорить, — шептал Майло.

— Ты смотрела им в глаза, — утвердительно произнес Хак.

— Глаза меняются, — отозвалась Симона, и изобразила это сама — взгляд ее стал расплывчатым, туманным. — Это все равно что смотреть, как гаснет свет. Ни с чем не сравнимо. — Она снова выгнула спину. — Я видела, как гаснет свет в ее глазах, и кончила при этом.

Майло взмахнул сжатым кулаком.

— Попалась.

Симона уронила пакет на песок.

— Вот то, что ты хотел. Удачи тебе в смерти.

Камера не дрогнула.

— Ты считаешь, что я тебя разыгрываю, неудачник? Подойди и посмотри.

— Что ты с ними сделала, Симона?

— Съела, — ответила она. — С бобовой подливкой и «Кьянти»… а что я могла с ними сделать? Если б я даже засунула им в задницы динамит и взорвала — кому какое дело? Бери это и уползай прочь, червяк.

Она наклонилась над пакетом, запустила туда руку, достала перевязанную пачку банкнот и швырнула в Хака. Он не стронулся с места. Деньги упали на песок. Симона посмотрела на них.

— Что?

— Всё в порядке, — ответил Трэвис. — Оставь их и уходи.

Симона пристально смотрела на него.

— Оставь их и уходи, — повторил Хак. — Живи той жизнью, которую, как ты считаешь, ты заслужила.

— Что это — проклятье, какое-то колдовство? — съязвила Симона. — Да любое твое проклятье — это благословение.

Она повернулась, чтобы уйти. Остановилась, развернулась. Снова сунула руку в пакет и достала что-то, что не было деньгами. Длинное и тонкое. Она вскинула это перед собой.

— О черт! — выдохнул Фокс, когда Симона кинулась на Хака.

Камера поймала ее взгляд, пылающий и ледяной одновременно. Бесстрастное выражение ее лица, когда она нанесла удар ножом.

Руки Хака попали в поле зрения камеры, когда он попытался перехватить оружие.

Симона рванулась, вырвалась, зарычала. Брызнула кровь.

Хак не издал ни звука, в то время как она наносила ему удар за ударом.

Майло кинулся к лестнице, ведущей на пляж, Рид бежал за ним по пятам, потом обогнал его.

Фокс неотрывно смотрел на экран. Выбегая следом за Майло и Ридом, я увидел выражение его лица. Сейчас при взгляде на Аарона никто не назвал бы его элегантным и уверенным в себе.

Из динамиков ноутбука доносился повторяющийся звук — влажные тупые удары, и этот звук преследовал меня, даже тогда, когда я выскочил на пляж и оказался далеко за пределами слышимости того, что происходило в доме.

Глава 42

Когда мы добрались до места, где Симона Вандер напала на Трэвиса Хака, он сидел на песке, скрестив ноги, словно йог, и со спокойным выражением лица смотрел, как кровь струится из его ладоней, рук и груди.

Симона распростерлась в нескольких футах от него, у самого края воды. Ее плоский живот был обращен к небу, и две сережки в пупке блестели в свете луны.

Сбоку в ее шее торчал нож. Кухонный нож с длинным лезвием и деревянной рукоятью. Ее тело извивалось, словно она пыталась сбежать. Глаза были белыми и пустыми.

Мо Рид припал к песку, словно бейсбольный ловец. Без всякой необходимости проверил пульс. Потом выпрямился, покачал головой и подошел к Майло, стоящему над Трэвисом Хаком. Лейтенант все еще не мог отдышаться после бега. Пытаясь угнаться за Ридом, он одновременно ухитрился вызвать «скорую помощь».

Они с Ридом занялись ранами Хака, разрывая свои рубашки, чтобы наложить повязки. Через несколько секунд майка Майло, которую тот носил под рубашкой, и голая грудь Рида оказались залиты кровью.

Вся эта суета, казалось, забавляла Трэвиса.

Две перетянутых резинками пачки денег лежали на песке. Позже мы обнаружили, что в обеих были однодолларовые бумажки, и только сверху и снизу каждой пачки лежало по двадцатке для маскировки. Суммарно — по семьдесят долларов в пачке.

Аарон Фокс изучил место событий. Затем подошел к телу Симоны и посмотрел на нее так, словно она была чем-то чуждым и склизким, что выбросил на сушу океан.

Волны перекатывались через ее труп, оставляя на лице хлопья пены, пузырьки лопались, рассыпаясь водяной пылью в теплом ночном воздухе.

Окна соседних домов были темны. Рай для любителей отдохнуть в конце недели. К рассвету всю кровь смоет океанский прилив, но сейчас песок был липким, словно смола.

Мы с Фоксом стояли поодаль, пока Майло и Рид, действуя молча и идеально слаженно, сумели приостановить поток крови. Хак был бледен, потом лицо его сделалось сероватым, голова начала клониться набок.

Майло поддержал его за плечи, Рид взял его руки в ладони.

— Держись, приятель, — промолвил молодой детектив.

Трэвис посмотрел на тело Симоны, пошевелил губами.

— Й-й-я…

— Не разговаривай, сынок, — сказал Майло.

Взгляд Хака оставался прикован к Симоне. Он пожал плечами. Кровь снова потекла сильнее.

— Не двигайся, — попросил Мо Рид.

Трэвис пробормотал что-то.

— Ш-ш-ш, — произнес Майло.

Голова Хака поникла, глаза закрылись. Он заставил себя говорить членораздельно.

— Я снова это сделал, — выговорил он.

Я раздумывал над его словами, когда какое-то движение в пляжном домике привлекло мое внимание.

Что-то промелькнуло под домом, там, где лампочка, закрепленная на фундаменте, отбрасывала слабый свет на опоры и перемычку под зданием.

Что-то шевельнулось там. Никто больше этого не заметил. Я направился туда.

К стропилам на цепи была подвешена надувная лодка «Зодиак». Позади нее виднелась дверь, слегка приотворенная. Она была подвешена заподлицо с фанерой, которой была обита перемычка.

Замка на двери не было — вероятно, она вела в лодочную кладовку и приоткрылась от сквозняка.

Но сегодня ночью ветра не было. Хотя, может быть, случайный порыв…

Я пробрался между свай, чувствуя запах соли, дегтя и сырого песка. Над головой нависал пол нижнего этажа домика. «Зодиак» был полностью сдут. На стропилах, словно колбасы в трактире, висели и другие вещи. Маленькая металлическая байдарка, два комплекта весел. Старая жестяная вывеска с рекламным слоганом «Кока-колы», проржавевшая так, что ее нелегко было опознать. Она была приколочена к потрескавшейся, изогнутой от возраста поперечной балке.

«Всё становится лучше с…»

Я добрался до двери. Она была настолько узкой, что я едва протиснулся в проем. Внутри не было ни движения, ни света. Вряд ли эта кладовка была глубже нескольких футов, судя по положению перемычки. И, вероятно, уже давно пустовала.

Я распахнул дверь настежь — просто чтобы удостовериться.

И в лицо мне уставилась черная восьмерка.

Двойной ствол дробовика. Над смертоносной восьмеркой маячило лицо — местами кожа обвисла, местами была неестественно натянута.

Безволосое — ни бровей, ни ресниц.

В рассеянном тусклом свете похожее на маску.

Лысая голова, светлые глаза. Темная футболка и спортивные штаны, темные кроссовки.

Большое кольцо с бриллиантом на одном из пальцев, лежащих на спусковом крючке.

Насколько я мог видеть, приклад дробовика был полированным, идеальной формы. Металлическая гравировка возводила это оружие в ранг произведения искусства. Совершенно иной уровень, нежели «ствол», из которого мой отец палил по птицам.

Один экземпляр из драгоценной коллекции, от которой Саймон Вандер избавился по просьбе второй жены.

Бриллиант в кольце мигнул, когда Бадди Уэйр сильнее сжал пальцы.

— Спокойно, — произнес я.

Уэйр тяжело дышал через рот. Теперь была его очередь потеть.

Дряблый с виду мужчина с покатыми плечами, от которого едко пахло страхом.

Более опасный, чем если б он был в ярости.

Бледные глаза смотрели мимо меня на то, что происходило на берегу.

Кольцо дрогнуло снова. Ствол приблизился, замерев в считаных дюймах от моего носа.

Странное, великолепное безразличие охватило меня, и я услышал свой собственный голос:

— Не тот глаз.

Уэйр замер в замешательстве.

— Вы правша, но у вас может быть ведущий левый глаз. Закройте сначала один, потом второй и проверьте, какой сильнее приблизит мое лицо. К тому же вам нужно перестать бороться с оружием — оно не любит, когда с ним сражаются. Наклонитесь, обнимите его, станьте частью его. Давайте, моргните, проверьте свои глаза.

Уэйр смотрел пренебрежительно, свысока, но неосознанно повиновался, и дробовик в его руках дрогнул.

Я быстро пригнулся и изо всех сил ударил его в живот, а потом нанес жесточайший пинок в пах. Он захрипел, сложился пополам, ствол дробовика взлетел вверх.

Громовой выстрел.

Отколотые от потолка щепки.

Уэйр все еще корчился от боли, когда я вложил весь свой вес в удар с двух рук по его затылку.

Он рухнул на песок, по-прежнему сжимая дробовик.

Я наступил ему на руку, сломал пару костей и выхватил оружие.

Красивый охотничий дробовик, вероятно, итальянского производства. Приклад был сделан из чудесной ореховой древесины, металлическая гравировка изображала охотников времен Возрождения, преследующих сказочных зверей.

Уэйр застонал от боли. Позднее я узнал, что его локтевая кость разлетелась на осколки и никогда не срастется, как прежде.

Я посмотрел, как он извивается, и позволил себе миг удовлетворения, в котором никогда никому не призна́юсь.

Майло, услышав выстрел, примчался с пистолетом в руке. Он перевернул Уэйра и связал его найденной здесь же синтетической веревкой по рукам и ногам, как раз в тот момент, когда прибыла бригада «скорой помощи» из Малибу.

Одна бригада — одни носилки. Приоритет был отдан Трэвису Хаку. Уэйру предстояло страдать.

Во время короткого перерыва в его стенаниях я услышал что-то из-за перемычки.

Слабое, глухое постукивание. Будь шум волн сильнее, я не расслышал бы этот стук.

Майло тоже услышал его. Сжимая пистолет в руке, он указал на дверной проем, остановился, заглянул туда и скрылся в кладовке.

Я последовал за ним.

Привалившись к сложенной из бетонных блоков стене, сидел мальчик. Запах мочи, экскрементов и рвотных масс едва позволял дышать. Мальчик был завернут в черные мешки для мусора и связан поверх них нейлоновой веревкой, словно колбаса для копчения. На глазах у него была повязка из черного муслина, рот был заткнут резиновым шариком ярко-оранжевого цвета. Ноздри его были свободны, но забиты соплями. Голова обрита наголо.

Он пинал маленькими босыми ступнями фанерную стену кладовки.

Шесть квадратных футов. Приговоренные к пожизненному заключению убийцы обитают в более просторных камерах.

Мы с Майло бросились освобождать его. Лейтенант подоспел первым, позвал его по имени, сказал, что он спасен и всё в порядке. Когда с темных миндалевидных глаз спала повязка, Келвин Вандер посмотрел на нас.

Сухими глазами.

Из другого мира.

Я коснулся его щеки. Он закричал, словно попавший в капкан енот.

— Все хорошо, сынок, не надо бояться, теперь ты в безопасности, — заверил Майло.

Взгляд мальчика был устремлен ему в глаза — острый, изучающий. На щеке его виднелись синяки, припухлости, мелкие порезы.

Обе руки его были целы.

— С тобой все будет в порядке, сынок, — повторил Майло и склонил голову, чтобы ребенок не видел его лица.

Не распознал ложь.

Глава 43

Дело закрыто. Крупное дело. Начальник полиции был счастлив. Или, по крайней мере, убедительно это изображал.

Работа заместителя прокурора Джона Нгуена только начиналась, но он тоже улыбался. При всем своем тщательном планировании, Симона Вандер и Бадди Уэйр оставили замечательную цепочку улик — телефонные звонки в течение года с лишним, еще одна арендованная складская ячейка, на этот раз в сердце Западного Лос-Анджелеса, за которую исправно вносилась ежемесячная плата чеками с личной подписью Уэйра.

В ячейке обнаружились еще несколько коробок с настольными играми и бумаги, удостоверяющие успехи Уэйра в национальных турнирах по скрэбблу, нардам и бриджу. Записи по кредитным картам свидетельствовали о ежемесячных поездках в Лас-Вегас, часто в компании Симоны. Выигрыши Уэйра в блэкджек и покер, похоже, превосходили его проигрыши — хотя подчиненные Нгуена, все еще перелопачивавшие финансовые дела Уэйра, пока не раскопали все подробности.

Одна милая деталь: отпечаток подошвы на западной стороне болота соответствовал шестисотдолларовым водительским ботинкам от «Леньяни», найденных в шкафу в доме Уэйра в Энсино.

В ячейке также обнаружились три шкатулки из полированного дерева, точно такие же, в которой хранились кости пальцев. В каждой из них обнаружилась пачка фотографий.

Уэйр и Симона при полных садомазохистских регалиях.

Женщины — пять женщин — частично одетые, потом обнаженные. При сличении трех из них с полицейскими снимками можно было без труда опознать Шералин Докинз, Ларлин (она же Большая Лора) Ченовет и Демору Монтут. Оставшиеся две фенотипически соответствовали костям, найденным на западной стороне болота, однако на их идентификацию ушло больше времени. С помощью отдела по борьбе с проституцией Майло и Мо Рид в конце концов раскопали их имена: Мария Хуанита Томпсон, двадцати девяти лет, и Джун Полетт, тридцати двух лет, — проститутки, работавшие на трассе возле аэропорта. Эта новость не привлекла внимание СМИ ни на мгновение, и департамент полиции решил не поднимать этот вопрос на пресс-конференции.

Описания того, как Уэйр и Симона заманивали каждую жертву и расправлялись с нею, были совершенно одинаковыми, словно сценарий некоего ритуала: сначала плата наличными за услуги, потом сближение посредством сладких улыбок и постепенное приближение к ужасному финалу: связывание, кляп во рту, смерть от удушения. Посмертный снимок крупным планом, на котором неизменно фигурировал садовый секатор с зелеными рукоятями — иногда в руках Уэйра, иногда у Симоны.

Кости.

Майло был слишком умен, чтобы считать все это счастливым концом, однако звонок из офиса шефа с требованием поднять еще пять «висяков» окончательно поверг его в раздумье и раздражение.

Мо Рид получил назначение на перевод в Западный Лос-Анджелес, но исполнительный ордер на расследование относительно исчезновения Кейтлин Фростиг задерживал его в Венисе.

Он позвонил мне и спросил, не могу ли я ему помочь.

Я согласился встретиться, чтобы ознакомиться с делом, но мое внимание было сосредоточено на другом.

* * *

Однажды, направляясь в участок, чтобы сообщить свое экспертное заключение относительно «болотных убийств», я увидел Рида, который шел по тротуару, держась за руки с доктором Лиз Уилкинсон. Оба смеялись. До тех пор я не видел, чтобы молодой детектив хотя бы улыбался.

В тот вечер мы с Робин отправились на ужин в отель «Бель-Эр».

Она надела жемчужный кулон.

* * *

Трэвис Хак провел два месяца в больнице «Сидарс-Синай». Большинство ударов ножом пришлись в мягкие ткани; некоторые повредили нервные волокна, вызвав перманентную слабость и болезненные ощущения. Глубокие порезы на левой руке были чреваты инфекцией и полной неподвижностью конечности. Врачи обсуждали возможность ампутации, и Ричард Сильвермен, доктор медицины и начальник отделения экстренных случаев, подтвердил такую вероятность.

Рик, которого Майло просил держать его в курсе состояния Хака, сказал, что физически пациент выздоравливает.

— Однако я не могу сказать о нем того же в психологическом отношении, Алекс. Он находится в состоянии некого странного аффекта, ты не находишь?

— Улыбается, — кивнул я.

— Вот именно. Несмотря ни на что. Даже после отказа от обезболивающих лекарств.

— Полагаю, для него это был правильный выбор.

— Может, и так, но ему же больно!

* * *

Навещая Хака, я обнаруживал его неизменно спокойным; лицо Трэвиса было настолько расслабленным и безмятежным, что даже морщины отчасти разгладились. Медперсонал называл его самым лучшим пациентом. На языке вечно занятых медсестер и санитарок это означало «послушный и тихий».

Он много смотрел телевизор, читал и перечитывал все семь томов «Гарри Поттера», съедал небольшую часть фруктов и сладостей, которые передавала ему Дебора Валленбург, но в основном отдавал их кому-нибудь.

Валленбург предложила свои услуги в процессе Бадди Уэйра. Джон Нгуен вежливо отклонил это предложение. Потом он признавался мне, что, вероятно, «лишил себя всех шансов заняться корпоративным правом».

Однажды на подходах к палате Хака я столкнулся с Келли Вандер и Ларри Брейклом, вышедшим оттуда. При виде меня Келли залилась краской стыда и бросилась прочь. Брейкл задержался, словно намереваясь поговорить.

Я улыбнулся.

Он побежал следом за Келли.

Больничный охранник, сидевший у двери палаты Хака, когда у него было на это время, засуетился.

— Здравствуйте, док. Когда она назвалась, я не хотел их впускать. — Он ткнул в сторону двери большим пальцем. — Мистер Хак сказал, что все в порядке, но я обыскал ее сумку, там не было ничего такого.

— Сколько они пробыли там?

— Двадцать минут, — ответил охранник. — Я слушал, что там происходит, док, но никаких проблем не возникло. Один раз я заглянул, они меня не заметили. Она держала мистера Хака за руку. Ближе к концу заплакала, и, кажется, он попросил ее простить его, или что-то вроде того, а она ответила — мол, нет, это ей надо просить прощения. И потом опять стала плакать.

— А что делал второй посетитель?

— Просто сидел там.

Я поблагодарил его и приоткрыл дверь.

Хак мирно спал, лежа на спине. Он не проснулся к тому времени, как я просмотрел его медицинскую карту и поболтал с его терапевтом. Потом я вышел и поехал в другую больницу.

* * *

В стационарном реабилитационном центре при педиатрической больнице Западного округа Келвин Вандер занимал отдельную палату, которую круглые сутки охраняли частные агенты, нанятые посредством субподряда через Аарона Фокса. Треть платы за каждый час, отработанный его вольнонаемными служащими, шла непосредственно на банковский счет Фокса.

Новые адвокаты Келвина платили с радостью. Их собственные почасовые чеки оплачивались с семизначного счета, привязанного к поместью Вандеров. Само поместье оценивалось в сто семьдесят миллионов. Семейный адвокат, назначенный Келвину, обещал присматривать за деньгами мальчика. Если дела пойдут вразнос, он урежет годовое жалование юристов на миллион-другой.

За прошедший три недели я провел с Келвином около сотни часов и мог бы сам прислать ему счет, но у меня на уме было другое.

Когда я приходил, мальчик смотрел прямо на меня.

Миновал целый месяц. И до сих пор от него никто не услышал ни слова.

Я пробовал рисовать, подсовывать ему игры, просто сидеть рядом. Сам же доброжелательно молчал.

Исчерпав все средства, я позвонил юристу и сделал запрос.

— Хм-м… — произнес он. — Творческий подход, доктор. Думаете, это сработает?

— Я полагаю, что он уже готов к этому, но предсказывать не возьмусь.

— Понимаю, что вы имеете в виду. Я сам приезжал навестить его. Славный, но похож на застывшую статую. Конечно, я дам распоряжение.

На следующий день я был в палате Келвина, когда туда привезли маленькое пианино и табурет с выдвижным ящиком. В ящике лежали папки с нотами, которые я нашел на стейнвеевском рояле, стоявшем в доме на Калле-Маритимо, в комнате с видом на океан.

Достав часть нотных тетрадей, я разложил их на больничной койке Келвина.

Он закрыл глаза.

Я немного подождал и вышел из палаты. Я сидел на сестринском посту и делал записи, когда зазвучала музыка — сперва неуверенно, потом громче. Она лилась из-за двери, заставив насторожиться частного агента, несшего дежурство.

Все слушали.

— Что это? — спросила медсестра. — Моцарт?

— Шопен, — ответил я. — Один из этюдов, я совершенно в этом уверен.

Этюд повторялся снова и снова.

Я поехал домой и перерыл коробку с CD-дисками.

Десять минут спустя я нашел его: Опус 25, этюд номер 2, фа-минор. Технически сложный, местами радостный, местами грустный. Позже медсестры сказали мне, что мальчик играл весь день, до позднего вечера.

Сноски

1

ACLU (англ. American Civil Liberties Union, Американский союз защиты гражданских свобод) — некоммерческая, неправительственная организация США, провозгласившая своей целью «защиту и охрану частных прав и свобод, гарантированных каждому человеку в этой стране конституцией и законами Соединенных Штатов».

(обратно)

2

Марка газированного прохладительного напитка.

(обратно)

3

«Арийское братство» — крупнейшая организованная преступная группировка белых расистов в США, имеющая около 15 000 членов внутри и за пределами тюрем.

(обратно)

4

«Ла раса насьон» (исп. La Raza Nation, LRZ) — преступная группировка, действующая в США; основана в 1972 г. Цвета группировки — зеленый, белый и красный (так же, как у мексиканского флага).

(обратно)

5

Модель автомобиля производства компании «Кадиллак».

(обратно)

6

К-9 — кинологическое подразделение, обычная выездная единица — собака с сопровождающим.

(обратно)

7

«Атне ридер» — американский ежеквартальный журнал, перепечатывающий статьи из альтернативных периодических изданий на тему политики, культуры и проблем окружающей среды.

(обратно)

8

Себа́стопол (англ. Sebastopol) — город в округе Сонома, штат Калифорния, к северу от Сан-Франциско.

(обратно)

9

Bass (англ.) — окунь.

(обратно)

10

Отсылка к песне Барбры Стрейзанд «Люди» («People»).

(обратно)

11

Фамилия детектива Рид (Reed) переводится с английского как «камыш».

(обратно)

12

Популярная на Западе марка водки.

(обратно)

13

Теодор Роберт (Тед) Банди (1946–1989) — американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е гг.; его жертвами становились молодые девушки и девочки. Незадолго до своей казни признался в 30 убийствах, однако настоящее количество его жертв может быть гораздо больше.

(обратно)

14

Блюграсс — стиль музыки кантри, происходящий из региона Аппалачей, в первую очередь штата Кентукки («штат мятлика»), которому обязан своим названием (bluegrass — мятлик).

(обратно)

15

«Ай-эйч-оу-пи» (англ. IHOP, International House of Pancakes, «Международная блинная») — сеть ресторанов быстрого питания, специализирующаяся на завтраках.

(обратно)

16

«Фюрер и тофу» — пародия на лозунг «Фюрер и нация». Тофу — соевый пищевой продукт.

(обратно)

17

«Крейгслист» — сайт электронных объявлений.

(обратно)

18

По написанию и звучанию совпадает с английским словом sin — «грех».

(обратно)

19

Фамилию Мэнтут (Mantooth) можно перевести как «мужской зуб».

(обратно)

20

«Aubusson rug» — фирма, выпускающая роскошные ковры ручной работы.

(обратно)

21

«Липитор» — препарат, снижающий уровень холестерина в крови.

(обратно)

22

Подразумевается Том Сойер, персонаж одноименной повести М. Твена. Его другом был Гекльберри Финн (англ. Huckleberry Finn), имя которого на русский традиционно транскрибируется именно так, а сокращается как Гек, хотя правильнее было бы Хак (Хаклберри).

(обратно)

23

В оригинале — Montouthe, что на смеси французского и английского дает «мой зуб».

(обратно)

24

Паралегал — наименование профессии в англоязычных странах. Паралегалы, не имея высшего юридического образования, являются помощниками юристов и выполняют часть их функций; в то же время они не могут исполнять функции, на которые по закону имеют право юристы, то есть предлагать от своего имени юридические услуги, занимать постоянные должности в правоохранительной системе и судах. С другой стороны, для паралегалов не действуют кодексы служебного поведения, обязательные для юристов, работающих в официальных учреждениях.

(обратно)

25

Нет, месье (фр.).

(обратно)

26

Садитесь за стол (исп.).

(обратно)

27

Деннис Линн Рейдер — американский серийный убийца.

(обратно)

28

Орентал Джеймс (О. Джей) Симпсон — американский профессиональный игрок в американский футбол и актер. Получил скандальную известность после того, как был обвинен в убийстве своей бывшей жены и случайного свидетеля преступления.

(обратно)

29

Лига плюща (англ. Ivy League) — ассоциация восьми старейших университетов Америки: Гарварда, Принстона, Йеля, Брауна, Колумбии, Корнелла, Дартмута и Пенсильвании. Считается эталоном престижности высшего образования в США.

(обратно)

30

«Фреска» — марка безалкогольного газированного напитка.

(обратно)

31

Статья 187 «Убийство» уголовного кодекса штата Калифорния.

(обратно)

32

Тихоокеанское летнее время, время часового пояса Лос-Анджелеса.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg