За завтраком, по обыкновению, Окошкин рассказывал истории, которыми его начинял начальник музея Грубник — ходячая летопись всех уголовных происшествий во всем мире.
— Вот еще тоже ничего себе фрукт был, аферист класса «экстра», — говорил Вася, засовывая в рот непомерно большой кусок хлеба с маслом и тараща глаза, — некто Отто Стефан, не слышали, Иван Михайлович?
— Не слышал.
— Это после войны четырнадцатого года случилось, после империалистической бойни, когда в Берлин, в Германию, приехала комиссия военного контроля…
— Между прочим, что Берлин в Германии — мне известно, — сказал Лапшин.
— Ну вот, — продолжал Окошкин, — вы слушайте, Иван Михайлович, это здорово интересно. Встретил комиссию прусский генерал Тюдерен, и притом в полной парадной форме. Приветствовал чин чинарем и о багаже так любезно позаботился. Багаж, конечно, пропал. На целые миллионы.
— Про миллионы — соврал, — шурша газетой, заметил Лапшин. — Сознайся, Василий. А?
Но Окошкин захохотал и не сознался. Немецкая марка тогда ничего не стоила — вот в чем все дело. Так что по тем ценам багаж, может быть, и в миллиарды обошелся комиссии военного контроля.
— А у тебя за них душа болит, да?
— Не болит, но должны же мы знать преступное прошлое, — возразил Окошкин. — Изучать должны, анализировать.
— Ты свою квартирную кражу на Васильевском лучше бы анализировал, — посоветовал Лапшин. — Уже вроде бы третий месяц анализируешь.
Окошкин сделал оскорбленное лицо и сходил к почтовому ящику за газетой. Когда он вернулся, из репродуктора доносились тоненькие звуки музыкальной передачи для детей, Патрикеевна — домоуправительница Ивана Михайловича — сердито убирала со стола, а Лапшин делал пометки в своем «псалтыре», так в обиходе называлась его записная книжка в потрепанном клеенчатом переплете. Так как Василий Никандрович не умел долго молчать, то он почитал кое-что из газеты вслух и прокомментировал Лапшину и Патрикеевне новости:
— Ничего себе собаки! — сказал Вася. — Совсем расхамились. Чиано и Риббентроп встречаются на днях в Вене — делить Чехословакию. Видали?
— То ли еще будет, — рассеянно ответил Лапшин.
Патрикеевна с хлебницей в руке сказала зловеще:
Комментарии к книге «Один год», Юрий Павлович Герман
Всего 0 комментариев