«Смерть на взлетной полосе»

Смерть на взлетной полосе (fb2) - Смерть на взлетной полосе [сборник] (Полковник Гуров — продолжения других авторов) 737K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Иванович Леонов (писатель) - Алексей Макеев

Алексей Викторович Макеев, Николай Иванович Леонов Смерть на взлетной полосе (сборник)

Смерть на взлетной полосе

Глава 1

— Лев Иванович, задержись на минуту!

Закончив утреннее совещание, генерал Орлов уже отпустил офицеров, но в последний момент вдруг вспомнил, что один вопрос так и остался нерешенным.

Полковник Гуров, направлявшийся с коллегами к двери, остановился и удивленно посмотрел на генерала.

— Ты когда последний раз ездил в командировку? — хитро улыбаясь, поинтересовался Орлов, когда кабинет опустел и они с Гуровым остались один на один.

— Буквально на днях, — не моргнув глазом соврал тот, сразу догадавшись, к чему задан вопрос.

— Не вводи руководство в заблуждение. После Нового года еще ни разу не ездил. Не скучно? Все в Москве да в Москве?

— Я люблю родной город.

— Это хорошо. Но прекрасного и в других местах много. Например, есть такой очень интересный город Покровск. А рядом с ним очень интересные объекты.

— А на объектах очень интересные происшествия?

— Угадал. Там авиабаза недалеко, одна из самых крупных у нас. Слышал про самолеты, «Белые лебеди»? Бомбардировщики «Ту‑160». Вот уж красавцы! Глаз не отвести. Съезди, полюбуйся.

— Да я по телевизору посмотрю, — тут же отреагировал Лев, все еще надеясь отделаться от этой нежданно‑негаданно свалившейся на него командировки.

— По телевизору в этот раз не получится, Лева, — становясь серьезным, проговорил Орлов. — С одной стороны, у нас конкретный сигнал есть, а с другой — и объект это стратегический, не какая‑нибудь там шарашка. Здесь, можно сказать, вопросы государственной важности затрагиваются. Если на подобные беспорядки сквозь пальцы смотреть, то о какой национальной обороне мы вообще сможем говорить?

— А речь о национальной обороне?

— Можно и так сказать. Если командиры частей в мирное время один за другим на тот свет отправляются, о чем здесь, по‑твоему, может идти речь?

— По‑моему, о чем угодно. Слабое здоровье, нервные стрессы, пьяные драки…

— Не смешно, Лев!

— Простите, если что не так. Но этот Покровск — самая глубинка. В диверсию как‑то плохо верится.

— А вот ты и выясни. Разберись, что там к чему. Диверсия ли это, или личные счеты, или просто несчастный случай. Объект важный, да и потерпевшие люди не последние. Не какой‑нибудь там лейтенантик желторотый, сам командир части жертвой оказался. Причем не один, а двое.

— Вот даже как? Еще и второй? Это уж как‑то и впрямь необычно.

— О том я тебе и толкую. Не простая там ситуация. Разберись. Дело нам прислали, материалы Степанов тебе передаст, посмотришь. А вкратце могу сказать, что вся петрушка эта у них закрутилась после того, как они вертолет испортили.

— Какой вертолет?

— Хороший. Современный, боевой. «Ночной охотник» называется, слышал, наверное. Там у них на базе самолеты в основном. Истребители да вот еще «Лебеди» эти. Вертолетов немного. Но у них техническое оснащение очень хорошее, кадры опытные. Поэтому к ним иногда из других частей присылают технику на ремонт, в том числе и вертолетную. Вот так и попал туда этот «Охотник».

— То есть он для них даже не «родной»?

— Нет. Только на починку прибыл. А вместо этой починки они его «нечаянно» уработали так, что в результате не текущий, а капитальный ремонт пришлось делать.

— Ловко!

— Еще как ловко. Когда начали разбираться, вообще за голову схватились. Выяснилось, что боевую машину довели до ручки не по какой‑то там серьезной уважительной причине, а, мягко говоря, в результате несанкционированного использования.

— Покататься захотелось? — усмехнулся Гуров.

— Именно! Представляешь себе? Это все равно что на танке в булочную съездить. Только танк‑то, скорее всего, целым останется, даже если и управлять им не сумеют. А с летной техникой в этом плане сложнее. Тут уж если с управлением не справился, машину, считай, потерял.

— Что, в хлам разбили? — заинтересованно спросил Гуров.

— Да нет, говорю же — на капитальный ремонт ушла. Значит, оставалось еще что ремонтировать. Но командира части, при котором это произошло, в должности, конечно, понизили. И, я тебе скажу, еще очень гуманно поступили. За такое и под суд попасть недолго. Хороши игрушки — боевой вертолет!

— Наверное, боевые товарищи поддержали, не дали в обиду, — предположил Лев.

— Может быть. Всех тонкостей я не знаю, это уж тебе придется на месте выяснять. А я хочу сейчас в общих чертах обрисовать обстановку. После того как командира этого сместили, на его место заступил новый товарищ. Сначала как и. о., а потом и на постоянный режим перевели, все как положено оформили.

— Сработался, значит, с коллективом?

— Может быть, и сработался. Только, как оказалось, ненадолго. В целом не проработал он в этой части и полугода. И уже будучи постоянным ее начальником, в один прекрасный день пустил себе пулю в лоб. Из собственного табельного пистолета.

— Вот это да!

— Вот тебе и «да». Сорок три года, жена, двое детей, отличный послужной список, прекрасные отзывы отовсюду. Со всеми ладил, с каждым мог найти общий язык, ни запоев, ни депрессий даже в помине не было. И — такой финал. Самоубийство, можно сказать, во цвете лет. И без каких бы то ни было видимых причин.

— Чем дальше, тем интереснее.

— То ли еще будет! — обнадежил Орлов. — Хочешь верь, хочешь нет, а не прошло и двух недель после этого самоубийства, как убитым нашли и предыдущего командира.

— Того, при котором разбили вертолет?

— Да.

— Тоже самоубийство?

— Нет, тут гораздо интереснее. Оказывается, у этого бывшего командира, фамилия его Курбанский, были какие‑то счеты с одним подчиненным. Рядовой авиаинженер, из молодых. Он и в части‑то недавно, только‑только институт окончил. А вот поди ж ты. За короткое время так сумел начальству насолить, что этот Курбанский, если верить слухам, чуть ли не травлю ему организовал. Все, как водится, всё знали, но вмешиваться, разумеется, не спешили. Кому нужны лишние проблемы? Смещенный он или не смещенный, а все же начальник. На неприятности нарываться никто не хочет. Так что инженера этого он доставал систематически и без помех со стороны. И, похоже, в какой‑то момент достал. Как‑то велел ему этот Курбанский вертолет осмотреть…

— «Ночной охотник»?

— Нет, попроще, «Ми‑8», кажется. Да это в деле есть, сам посмотришь. Фишка не в том, какой вертолет, а в том, что в результате этого осмотра Курбанский с ножом в горле оказался. А на рукояти — отпечатки того самого авиаинженера.

— Нормально! Но тогда все здесь, кажется, ясно. Самоубийство — оно самоубийство и есть, а в случае с убийством — убийца налицо. И сам на месте, да еще и улики неопровержимые. В чем тут разбираться? Похоже, командировка не нужна вовсе.

— Не спеши с выводами. Во‑первых, ехать придется в любом случае, хотя бы уже потому, что, как я тебе сказал, оттуда сигнал поступил. У этого парня, авиаинженера, невеста очень активная. В виновность его она не верит и уже обошла с жалобами все предыдущие инстанции. Остались только мы.

— На ноже его отпечатки, а она не верит?

— Представь себе. Но даже не в невесте дело. Отпечатки отпечатками, Лева, но если хочешь знать мое мнение — не все в нем так просто, слишком уж явно, слишком очевидно выстроились обстоятельства. Как будто специально этот парень сам себе так все подстроил, чтобы его с поличным взяли. Пырнул ножом своего врага и сидел рядом, поджидал, когда их обоих обнаружат. Не дурак же он, в самом деле. Как‑никак авиаинженер, хоть какое‑то соображение иметь должен. Да и сам он все отрицает, несмотря на отпечатки. Да и самоубийство это… Странно все как‑то. Непонятно. Что‑то загадочное в этой части творится. Убийство за убийством. Вот и среди новобранцев там недавно убийство случилось.

— Еще одно?! — изумленно вскинул брови Гуров. — Просто какой‑то урожай на убийства.

— То‑то и оно. Правда, в этом случае, как я понял, убийство произошло по неосторожности. Наверное, кто‑то из новичков не сориентировался в обстановке да и попал «под раздачу». Такое бывает. Но в целом ситуация складывается довольно двусмысленная. Так что это заявление от невесты, по сути, только повод. Официальная причина — произвести проверку. Вот и произведи. Ты человек опытный, сразу поймешь, что к чему. Иди сейчас к Степанову, возьми у него дело, а завтра можешь выезжать. Или вылетать, как тебе удобнее. Туда и поездом, и самолетом можно добраться. А я с коллегами созвонюсь, предупрежу, чтобы тебя ждали.

— Не забудьте про хлеб‑соль напомнить. Я караваи с поджарочкой люблю, — усмехнулся Лев.

— Обязательно напомню. Приветственную делегацию тебе организую от муниципалитета, — сострил в ответ Орлов. — Кстати, нужно попробовать номер в гостинице забронировать. Этот Покровск — не такой уж всемирный туристический центр, места должны быть. Прикажу Ольге подсуетиться. Чтобы на месте ты устроился без хлопот и сразу приступил к делу, не отвлекаясь на постороннее.

Генерал вызвал секретаршу, а Гуров отправился к одному из своих коллег, следователю Степанову. Забрав увесистую папку с документами по делу, он прошел в свой кабинет. Там первым делом посмотрел в Интернете расписание, чтобы определиться, когда и на чем ему лучше отправиться в «интересный город Покровск». Оказалось, что самолеты прибывают туда в очень неудобное время — как раз к концу рабочего дня. Поезд же, хотя и идет почти целую ночь, приходит как раз тогда, когда нужно — ранним утром.

«Ничего страшного, что дорога займет больше времени, — подумал Лев, заказывая билет. — Зато можно будет спокойно почитать дело».

Решив основные вопросы, касавшиеся предстоящей командировки, он занялся текущими делами.

Его рабочее время, как обычно, было насыщено до предела, и в течение дня он так и не нашел свободной минутки, чтобы изучить содержимое папки. Поэтому несколько часов свободного времени, которые обеспечивало путешествие в поезде, оказывались очень кстати.

К вечеру текущие дела были приведены в порядок. Теперь полковник с чистой совестью мог отлучиться на несколько дней, не опасаясь, что его отсутствие отрицательно скажется на основной работе.

— Маша, собери мне саквояж походный, — едва успев войти в квартиру, огорошил Гуров неожиданной новостью жену. — Я сегодня вечером уезжаю.

— Вот тебе раз! Что за срочность такая? Покушение на президента?

— Почти. Вопрос национальной безопасности, — слегка усмехнулся Лев, вспомнив озабоченное лицо Орлова. — Быстренько меня покорми, да, пожалуй, и отправлюсь. Скоро поезд, нужно успеть.

— Ты хоть скажи, куда едешь. Или военная тайна?

— Нет, почему тайна? На авиабазу в Покровск. Там что‑то количество убийств на единицу летного состава все мыслимые нормы превысило. Орлов отправил разбираться.

— Правильно, больше ведь некому.

— Не сердись. Я отбрыкивался как мог, но, видно, судьба.

— Не иначе.

Саркастически усмехнувшись, Мария пошла собирать «походный саквояж», а Гуров остался за столом, торопливо доедая картофельное пюре.

Времени до отхода поезда и впрямь оставалось немного. Он вызвал такси и, чмокнув на прощание жену, отправился на вокзал.

В купе, кроме самого Гурова, ехал только один пассажир. Это был пожилой, совсем не общительный мужчина, который почти сразу лег спать.

Довольный, что ему достался такой ненавязчивый сосед, Лев вытащил наконец дождавшуюся своего часа папку. Перебирая находившиеся там документы, он принялся внимательно изучать дело об убийстве, которое предстояло ему расследовать повторно, по следам покровских оперативников.

О том, что местом преступления на сей раз явилась кабина вертолета, он уже знал из рассказа Орлова, поэтому протокол осмотра читал бегло, фиксируя лишь основные моменты. Но на самой середине бесконечно‑подробного описания кабины сбавил скорость и стал читать внимательнее.

«…множественные повреждения приборов, а также наличие инородных фрагментов указывают на использование взрывного устройства. В связи с характером повреждений определить тип устройства не представляется возможным».

— То есть это что же получается? — вслух недоуменно проговорил Лев. — Получается, что этот инженер сначала бомбу заложил, а потом еще и ножом пырнул ненавистного начальника? Хм. Занятно. Это как же нужно было человека довести.

Но ответом на этот риторический вопрос был только храп, донесшийся с верхней полки, и он стал читать дальше.

Если верить протоколам, убийца был задержан на месте преступления. Он находился тут же, в кабине вертолета, причем пребывал в «неадекватном состоянии» и, по‑видимому, не собирался никуда убегать.

Это был некто Китаев Максим Юрьевич, служивший в той же части и выполнявший обязанности авиаинженера. Поскольку убийцу взяли с поличным, за протоколом осмотра сразу же следовал протокол допроса.

Китаев все отрицал. Он утверждал, что понятия не имеет, откуда на ноже могли взяться его отпечатки, говорил, что ничего не знает ни о какой бомбе. Единственный пункт, по которому следователям удалось получить подтверждение, — это взаимная неприязнь между ним и бывшим командиром части. Здесь Китаев отказываться не стал, но и в подробности не вдавался. На вопросы отвечал коротко и с явной неохотой, которая просматривалась даже сквозь сухие протокольные строки.

Относительно причины, по которой он оказался в кабине вертолета, авиаинженер тоже высказался несколько странно.

Он утверждал, что пошел туда, выполняя распоряжение Курбанского, чтобы протестировать гидросистему «Ми‑8», в которой, по утверждению последнего, имелись неполадки. На замечание о том, что подобные функции входят скорее в обязанности техников, а не авиаинженеров, Китаев ответил, что выполнял приказание старшего по званию. А приказы не обсуждаются.

Так было записано в протоколе. Но, вникнув в смысл этой фразы, Лев решил, что следователь, проводивший допрос, по‑видимому здесь многое смягчил.

Кем бы ни был этот «старший по званию», заставлять дипломированного специалиста выполнять неквалифицированную работу по меньшей мере странно. А если учесть «личные счеты», о которых в разговоре упоминал Орлов и от которых не отказывался и сам Китаев, тогда подтекст этой отредактированной фразы становился понятен.

«Похоже, эксплуатировал парня по полной, — думал Гуров. — Пускай и пониженный в должности, но для него‑то этот Курбанский так и остался начальником. «Старшим по званию» во всех смыслах. Так что при желании «сладкую жизнь» мог устроить очень легко. И желание это у него, похоже, имелось. Чем же он ему так досадил, этот Китаев?»

Следователя, который допрашивал Китаева, этот вопрос, видимо, тоже интересовал, так как вскоре полковник обнаружил его в протоколе. Но ответ подозреваемого снова не порадовал подробностями.

«Не сумел свои грехи на меня свалить, поэтому и мстил», — прочитал Гуров загадочную фразу.

Что эти слова означают, следователю выяснить не удалось. На все уточняющие вопросы Китаев отделывался не менее загадочным: «Спросите у своих коллег».

Полковник не удивился тому, что, задав еще несколько незначительных вопросов, следователь закончил допрос. В подобных «упорных» случаях он и сам не всегда находил способ вытянуть информацию.

Да и о чем еще было спрашивать? Каковы бы ни были отношения Китаева с бывшим командиром части, факт остается фактом — парня взяли с поличным на месте преступления. Все яснее ясного, и, в сущности, надо было только соблюсти формальности, необходимые для передачи дела в суд.

Но, как ни странно, после ознакомления с протоколом допроса Гуров никакой ясности не ощущал.

«Прав Орлов, что‑то здесь не так, как‑то слишком уж все очевидно. Чересчур. Как будто спектакль срежиссированный. И бомба эта… Для чего она понадобилась? Можно, конечно, предположить, что парень заранее установил ее в этой кабине, как‑то узнав, что туда вскоре пойдет Курбанский. Но соваться самому, подставляя себя под удар, да еще и дополнительно совать в горло нож, а потом оставаться после этого преспокойно ждать, когда его застанут рядом с трупом и отпечатками, — это как‑то уж слишком. Это нужно совсем в голове серого вещества не иметь. Что‑то здесь не так».

После протокола допроса основного подозреваемого шли еще несколько протоколов с опросами свидетелей. Из них Гуров узнал, что в здании, где размещалась администрация части, услышали взрыв, после чего несколько человек отправились на летное поле, чтобы выяснить, в чем дело. Подойдя к вертолету, они обнаружили Китаева и Курбанского.

Опросы сослуживцев также подтвердили, что между авиаинженером и бывшим командиром части были неприязненные взаимоотношения.

Больше ничего особенного из материалов дела Гуров не узнал. Впрочем, было совершенно очевидно, что следователи и не старались слишком глубоко «копать». Для них, по‑видимому, все было ясно с самого начала.

Но, к счастью для Максима Китаева, на его стороне оставались люди, не готовые столь поспешно доверять очевидному.

После протоколов и документов с результатами экспертиз, подтверждающими первоначальные предположения следствия, Гуров обнаружил в деле многочисленные копии заявлений некой Ларисы Петровой.

Это были очень эмоциональные опусы, разительно отличавшиеся от обычного сухого стиля официальных бумаг. Там содержались хотя и ничем не обоснованные, но очень пылкие и настойчивые утверждения о полной непричастности Максима к убийству, а также заверения в том, что все это подстроено тем же Курбанским, задумавшим «сжить со свету» ее жениха.

Ничуть не смущаясь тем, что в итоге именно Курбанский и оказался главным потерпевшим во всей этой истории, возмущенная девушка призывала органы внутренних дел «раскрыть глаза» и «восстановить истину».

На каждом последующем заявлении красовался все более солидный адрес, пока очередь не дошла до Москвы.

Содержание везде было приблизительно одинаковым, и, пробежав глазами последнюю бумагу, Гуров решил, что с девушкой тоже не мешало бы пообщаться.

«Как знать, может, кроме этих всплесков, у нее найдется что‑нибудь более конкретное. Факты, наблюдения. Не может быть, чтобы такая твердая уверенность базировалась на одной лишь пламенной любви. Должно быть и что‑то реальное».

Когда Гуров закончил читать дело, был уже третий час ночи.

Аккуратно собрав бумаги в папку, он разложил казенную постель на нижней полке. С удовольствием растянувшись на узком ложе, он вскоре последовал примеру своего соседа, давно уже видевшего сладкие сны.

В Покровск поезд прибыл точно по расписанию. Ровно в девять утра Гуров сошел на перрон и, выйдя на привокзальную площадь, взял такси.

— В прокуратуру! — коротко бросил он в ответ на вопросительный взгляд обернувшегося к нему водителя.

После этих слов взгляд из вопросительного моментально превратился в настороженно‑испуганный. Втянув голову в плечи, как будто зная за собой некоторые грешки, шофер завел машину и в полном молчании довез Гурова до нужного места.

— Пожалуйста, — притормозив, проговорил он.

Внутренне усмехаясь инстинктивному испугу провинциального водилы, полковник рассчитался и вошел в здание прокуратуры.

Когда он показал дежурному удостоверение и сообщил, по какому делу прибыл, то сразу отметил большое оживление. Парень в стеклянной будочке, до этого момента казавшийся пребывающим в летаргическом сне, начал активно нажимать какие‑то кнопки, куда‑то звонить и минуты через три этой лихорадочной деятельности взволнованно сообщил:

— Пройдите на третий этаж, пожалуйста. Кабинет 311. Вас там встретят.

Поднявшись в лифте и пройдя по пустынным коридорам, Гуров уже собирался вежливо постучать в дверь, на которой красовалась цифра «311», но тут она сама отворилась, как по волшебству, и в проеме появился средних лет светловолосый мужчина. Он счастливо улыбался, будто встретил долгожданного гостя, и протягивал руку для пожатия.

— Здравствуйте, здравствуйте! Мне уже звонили насчет вас. Еще вчера. Говорили, что вы приедете. Проходите, присаживайтесь, — все так же радостно улыбаясь, говорил он. — Сколько хлопот из‑за нас! Таких важных людей напрасно побеспокоили. Добилась‑таки своего эта малахольная. И до Москвы дошла.

— А вы, значит, думаете, что напрасно?

— Конечно, напрасно! Дело выеденного яйца не стоит. Все на поверхности. И мотив, и орудие.

— И преступник, — внимательно вглядываясь в своего собеседника, проговорил Гуров.

— Да, и преступник. Отпечатки на ноже — какие еще доказательства нужны? Яснее ясного. Нет же, ей все неймется.

— А вы… простите, как ваше имя‑отчество?

— Сырников. Сырников Сергей Степанович. Можно просто Сергей. И на «ты». У нас тут по‑простому.

— Хорошо, Сергей. Если я правильно понял, ты ведешь это дело, так?

— Да, я.

— А ты разговаривал с ней, с этой «малахольной»? Узнавал, почему она так уверена в невиновности своего жениха? Может, у нее есть какие‑то факты, доводы. Может, это действительно меняет дело?

— Да какие там у нее факты! А то я баб этих не знаю. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» — вот и все доводы. Вы не подумайте, я не просто так. Не с ветру вам говорю. Мы тут тоже не лыком шиты, работу свою знаем. И факты все я перепроверял, и с Ларисой этой встречался. Все как положено. Только нет там ничего. Не от чего делу меняться. Все как с первого раза выяснилось, так до сегодняшнего дня и осталось. Так что хотя и рады мы встретить у себя московских, как говорится, коллег, но что до всего прочего — могу только повторить: напрасно вы время теряете. Зря приехали. Нечего там доследовать. Все, что было, уже исследовали.

— Но раз уж я все‑таки приехал, может, ты устроишь мне встречу с обвиняемым? Хотелось бы поговорить с ним.

— Не вопрос. Вам всегда зеленый свет. Чем сможем, обязательно посодействуем. Сейчас позвоню в изолятор, скажу, чтобы доставили его в комнату для допросов. А то в госпитале вам, наверное, неудобно будет беседовать.

— Китаев в госпитале? — изумленно спросил Гуров. — А что случилось?

— Но как же… Вы читали дело?

— Да, разумеется.

— Тогда как же… Ведь там написано. В кабине вертолета была заложена бомба.

— Да, я помню, об этом написано в деле.

— Тогда что же вас удивляет? Бомба взорвалась, Китаев получил ранения. И Курбанский тоже. А уже после этого, увидев, что взрыв оказался слабым и насмерть Курбанского не убил, Китаев добил его ножом.

Сырников излагал все это с таким беззаветным простодушием, что полковник не знал, что и думать. Ни в выражении лица, ни в интонациях не замечалось ни малейшего подвоха или иронии, и в то же время невозможно было поверить, что взрослый здравомыслящий человек может серьезно говорить подобные вещи.

«Китаев заложил бомбу, чтобы Курбанский погиб от взрыва, и сам устроился рядом. Не иначе как для того, чтобы самолично оценить, будет ли сила взрыва достаточной, чтобы «убить насмерть». А когда понял, что заряда маловато, «добил ножом», благо в тот момент очень кстати находился поблизости. Кто из нас троих идиот? Сырников? Китаев? Или я сам? — не переставая изумляться, думал Гуров. — Какой дурак, подложив взрывное устройство, сам полезет под удар вместе с жертвой?»

Но, похоже, его покровский коллега никаких противоречий в подобной ситуации не находил. Напротив, она казалась ему совершенно естественной и даже дополнительно подтверждающей вину Китаева.

— Все эти ранения только для отвода глаз, — убежденно говорил Сырников. — Вот, мол, и я тоже пострадал, значит, непричастен. А нож и бомбу барабашка подсунул. Неизвестный тайный злодей. Понятно, теперь он что угодно может говорить. И про то, что от ужасного взрыва сознание потерял, и про то, что не видел и не слышал ничего. Только вся эта «конспирация» белыми нитками шита. Мы‑то уж знаем. Не первый день по убийствам работаем. Повидали всяких.

Сказав это, Сырников взял трубку и набрал чей‑то номер.

— Борис Петрович? Сырников беспокоит. У тебя кто в изоляторе сегодня дежурит? Витя? Хорошо. Предупреди его, что сейчас к нему по поводу Китаева подъедут. Да, как я говорил, гости наши из Москвы. Да уже прибыли. Гуров Лев Иванович. Прошу любить и жаловать. Распорядись там, чтобы Китаева из госпиталя доставили. Ну как куда, в шестнадцатую, как обычно. Там тихо, спокойно. Посидят, поговорят. Все проверят, — усмехнулся Сырников, бросив короткий взгляд на Гурова. — Пускай столичные коллеги воочию убедятся, что мы тут тоже не баклуши бьем, дело свое знаем. Сделаешь? Лады!

Закончив разговор, Сырников вновь с улыбкой взглянул на Гурова:

— Вы, наверное, в городе пока не ориентируетесь, так что могу сказать кому‑нибудь из ребят, кто на машине, чтобы до места вас доставили. А то прямых маршрутных рейсов у нас к изолятору нет, полдня будете добираться.

— Буду благодарен, Сергей.

Сырников ненадолго вышел из кабинета, чтобы договориться о машине. Результаты этих переговоров превысили все ожидания Гурова. Оказалось, что из уважения к столичному гостю транспортным средством решил поделиться непосредственный начальник Сергея. Он предоставил полковнику свою служебную машину с водителем, передав через следователя, что уважаемый гость может распоряжаться ею по своему усмотрению.

Через несколько минут Лев уже сидел в черной «Волге», слушая неумолкающую болтовню бойкого вихрастого парня по имени Сеня.

— У нас тут в последнее время только и разговоров, что об этой «летке», — говорил Сеня. — То убийства у них там, то самоубийства. Да вот еще курсантика какого‑то тоже шлепнули. Типа — нечаянно.

— Как это — шлепнули? — уточнил Гуров.

— А кто их знает, как, — легкомысленно ответил Сеня. — Говорят, то ли взорвалось у них там что‑то, то ли обрушилось. А парнишка слабым оказался, взял да и помер. Теперь как убийство по неосторожности квалифицируют. Только что‑то за последнее время многовато стало у них там неосторожностей этих.

— А про самоубийство что говорят? — поинтересовался полковник.

— Про самоубийство? Про это почти ничего. Самоубийство — оно самоубийство и есть. Что там говорить? Тем более — большой начальник. О таких делах не больно‑то распространяются, сами понимаете.

Тем временем «Волга» выехала на городскую окраину и вскоре притормозила возле невзрачного трехэтажного здания.

— Вот он, изолятор, — доложил Сеня. — Милости просим. Сходите, поговорите. А я вас подожду. Можете не беспокоиться, обратно тоже с комфортом доставим.

Лев вошел в здание изолятора, показал дежурному удостоверение, и тот сразу же провел его в комнату, где находился подозреваемый.

В небольшом помещении перед столом сидел молодой парень. Взглянув на него, Гуров сразу вспомнил всемирно известные фотографии Юрия Гагарина. Открытое лицо с правильными и довольно приятными чертами меньше всего склоняло к мысли, что перед вами — злодей. В глазах читалась усталость, но в общем выражении лица не было ни угрюмости, ни озлобленности. Из‑под свободной рубашки, в которую было одет парень, выглядывали бинты, а на правом плече виднелись следы ожога.

Гуров отослал охранника, присматривавшего за Китаевым, пока его не было, и устроился за столом.

— Добрый день, — проговорил он. — Меня зовут Гуров Лев Иванович. Мне поручено провести дополнительное расследование по вашему делу. Максим Китаев, правильно?

— Правильно, — нахмурившись, произнес парень. — Хотя не сказал бы, что день такой уж добрый.

— Что вы можете добавить к своим показаниям?

— А что там добавлять? Все, что знал, я рассказал.

— Хорошо. Давай так, — сказал Лев, поняв, что сухим официозом здесь многого не добьешься. — Своим ты рассказал, они твой рассказ, как смогли, зафиксировали, и я протоколы изучил. Но сам я здесь человек посторонний, обстановку не знаю. Расскажи мне, как было дело. В документах есть нестыковки, я действительно хочу разобраться.

Китаев вопросительно глянул в лицо полковнику, как бы решая, верить или не верить. Но через минуту произнес:

— Ладно. Может, и правда что выйдет. Если вы от них не зависите, тогда… В общем‑то, ничего особенного там не было, — подумав, продолжил он. — Этот вертолет, в котором все произошло, — он старый, по‑моему, даже списанный давно. Но у Курбанского он чем‑то вроде личного авто был. Куда он только на нем не летал. И к друзьям на фазенды, и по делам своим личным. Соответственно за машиной тщательно следили, чтобы все было в исправности, чтобы с дорогим начальником чего нехорошего в полете не случилось. Хотя, строго говоря, никто не обязан был списанную машину обихаживать. Но тут уж, как говорится… приказы не обсуждаются.

— То есть он не только тебя заставлял исполнять свои прихоти? — уточнил Гуров.

— Да почти всех! — в сердцах бросил Максим. — Вся часть от него стонала. А об этих курсантиках бедных и говорить нечего, как только он их не мучил!

— Но, если я правильно понял, особое внимание он оказывал именно тебе. Почему, если не секрет?

— Потому что все «косяки» свои хотел на меня свалить и на занимаемой должности остаться. А не получилось. Вот и решил, что это я во всем виноват. Хотя не я его, а наоборот, он меня принуждал нарушать правила. Считай, силком в этот вертолет затащил, управлению мешал, не знаю, как вообще сели, а потом меня же во всем и обвинил.

— Погоди, какой вертолет? — в недоумении спросил Гуров. — Это тот «Ми‑8», где, как ты сказал, все произошло?

— Да нет, другой. Это раньше было. Тот случай, из‑за которого его сместили.

Поняв, что ему предоставляется шанс узнать подробности, которые не прочитаешь ни в каких протоколах, Гуров навострил уши.

— Он ведь не только на «Ми‑8» катался, — продолжал Максим. — Мог и другую технику запросто «освоить». Разве что на истребителях не устраивал «экскурсии» своим знакомым. А что попроще, кажется, все уже перепробовал. Как приедет кто «в гости», так и начинается. Сначала напьются в кабинете, потом в раж войдут, на приключения тянет. Вот и в тот раз так же вышло. Прислали к нам вертолет на ремонт. «Ночной охотник». Хорошая боевая машина. И неполадки‑то не особенно глобальные были. С приборами там… хотя ладно, вам это неинтересно. В общем, привели мы его в порядок и уже отправлять «домой» собирались, когда к Курбанскому в очередной раз дружбаны нагрянули. А я, как на беду, как раз в ту ночь дежурил. Напились они, как водится, и Курбанский давай хвастаться, что он здесь царь и бог. Это у него любимая тема. Дескать, что хочу, то и ворочу, любую технику могу по своему желанию использовать. Тут и взбрело ему, что, мол, раз уж на дворе ночь, нужно на «Ночном охотнике» полетать. «Тестирование, — говорит, — сделаем». И, как назло, я ему на глаза не вовремя попался. «Будешь, — говорит, — у нас за пилота».

— А ты разве пилот?

— В том‑то и дело, что нет! — воскликнул Максим. — Конечно, когда учился, была у нас и такая практика. Надо же знать, как оно все в действии работает, приборы и прочее. Доводилось и летать, и часы у меня есть, это само собой. И все же я ведь не летчик. А машина серьезная, боевой вертолет. Но ему разве объяснишь? Глаза вытаращил, орет как бешеный. Как с ним разговаривать?

— Значит, бывший командир хотел устроить на «Ночном охотнике» экскурсию для своих друзей?

— Да, я же сказал.

— Но, насколько я знаю, в боевых машинах не предусмотрены места для пассажиров. Как же он собирался их там разместить?

— Вот именно! В том‑то и дело, что не предусмотрены! Я ему так и сказал. Ничего, говорит, я его к тебе на коленочки посажу. Шутник! В «Ми‑8», там только два места — для пилота и для оператора, или, по‑другому, для стрелка, как кому больше нравится. Так он умудрился на каждое место по два человека засунуть. Одного ко мне впихнул, действительно чуть не на колени, а с другим сам внизу уселся. Там такая конструкция кабины, что оператор ниже пилота размещается. Набились мы туда, как сельди в бочку, а он доволен, дружков своих подбадривает: «Теперь будете всем хвастаться, что на боевом вертолете летали».

— И что, никак нельзя было отказаться? — спросил Гуров.

— А как я ему откажу? Он — начальник. Запросто может уволить. А у меня отец… Мой отец всю жизнь в этой части работает. Можно сказать, ветеран. Он так рад был, что я тоже по его стопам пошел. Говорит — династия. Он бы не пережил, если бы меня из части вышвырнули. Приходилось терпеть. В общем, влезли мы в эту кабину, Курбанский и говорит — заводи, мол, полетели. Как будто это мопед ему. Шутник! Тут еще этот друг его перегаром дышит, того гляди задохнешься. Я понял, что просто так не отделаться. Подумал — в воздух машину подниму, авось успокоятся.

— В такой ситуации еще и в воздух смог поднять? — удивленно взглянул на парня Лев.

— Смог. Да там все почти автоматизировано. Не очень сложно. Другое дело, что настоящий дурак любую электронику свести с ума может. Это да. С этим проблема. А мне, похоже, в соседи как раз дурак и попался. Все ему интересно, везде лезет. В общем, от аэродрома мы недалеко улетели. Не знаю, чего он там сделал, только стала машина крениться, перебои пошли, и я уж думал, что полет этот последним окажется. И не только для машины. Правда, высоту я небольшую держал. Мне и Курбанский такие «ценные указания» выдал, давай, говорит, на сверхмалых попробуем. Этот вертолет, что нам прислали, он современной модификации, может даже на пяти метрах от земли летать. Вот и попробовали. На сверхмалых. Короче, сели мы, можно сказать, набок. И винт повредили, и… Эх, да что там говорить! Уделали машину так, что любо‑дорого. Ладно, хоть без человеческих жертв обошлось. А этот — нет чтобы спасибо сказать за то, что жив остался, так он еще всю вину на меня попытался свалить. Сам меня заставил, его друзья мешали мне управлять, и я же еще оказался виноват.

— В чем? — уточнил Гуров.

— Самовольно взялся пилотировать машину, не имея допуска.

— Ловко!

— Еще как ловко! Я когда об этом узнал, просто дар речи потерял. То есть выходит, что порча вертолета полностью на моей совести оказывалась. Что сам Курбанский не только здесь ни при чем, а даже как рачительный начальник взыскание готов наложить. Хорошо, отец мне помог. Если бы не он, так бы и засудили. Но уж он постарался. И с людьми говорил, и подписи собирал. Конечно, по полной, как следовало бы, Курбанский тоже не получил, но зато хоть сам я под суд не попал. Так на нет и сошло. С меня вроде основные обвинения сняли, но и он в части остался, только в должности понизили. А какая разница? Низший или высший, для меня он так и остался начальником. А поскольку афера его не удалась, начал мстить. Дескать, не мытьем, так катаньем со свету тебя сживу. По каждой мелочи придирался. Чуть что не так — сразу рапорт. Вот и с вертолетом этим тоже. То есть я не про «Охотника» сейчас, я «Ми‑8» имею в виду. Разве это авиаинженера обязанность проверять ее, гидросистему эту столетнюю? У меня, если уж на то пошло, даже специализация совсем другая. Да и вообще это техники должны делать, а он меня заставил. И попробуй возразить. Приказы не обсуждаются.

— Так, Максим, отсюда давай поподробнее, — сразу сосредоточился Гуров. — Значит, в тот день Курбанский велел тебе проверить исправность гидросистемы на старом «Ми‑8». Так?

— Так.

— Что было дальше?

— А что было? Ничего особенного. Прошли мы к вертолету, стал я проверять, что там и как, а Курбанский тут же рядом отирался, контролировал. Потом я двигатели запустил, они начали мощность набирать. И тут ни с того ни с сего как рвануло! Я даже не понял откуда. В плечо ударило, обожгло, я сознание потерял. А когда очнулся, смотрю — приборы разворочены, а на полу Курбанский лежит. И нож у него торчит в горле. Потом голоса услышал, гляжу — от администрации целая толпа к вертолету направляется. Там у нас недалеко от летного поля здание административное находится, — пояснил Максим, — где все наше начальство заседает.

— У Курбанского кабинет там же? — поинтересовался Гуров.

— Да, и у него. Взрыв мощный был, а сейчас лето, окна открыты, наверное, услышали и решили посмотреть, что случилось. Этот «Ми‑8», он в качестве такси недалеко от здания стоял, чтобы всегда, как говорится, под рукой быть.

— А до того как от администрации подошла эта толпа, рядом с вертолетом кто‑нибудь был? Мог кто‑нибудь видеть, что там происходит?

— Если кто‑нибудь был, увидел бы, — тяжко вздохнул Максим. — Не сидел бы я сейчас здесь, если бы нашлись свидетели. В том‑то и дело, что никого не было. У нас вообще по летному полю без дела гулять не принято, а тогда еще как раз и обед был. Так что алиби мое подтвердить некому.

Ситуация складывалась двойственная. С одной стороны, полковник видел, что Китаеву доказать свои слова нечем, и версия следователя Сырникова имеет полное право на существование. Но с другой — несуразности, которые отметил он в этой версии, отнюдь не прибавляли ей достоверности, а бесхитростный рассказ парня, помимо воли, вызывал доверие.

«Если это не Китаев, тогда кто? — размышлял Гуров. — Все устроено так, чтобы подставить этого парня. А погиб между тем Курбанский. Что это может значить? Истинный убийца по‑настоящему ненавидел именно бывшего командира части и наказать хотел именно его. А Китаева использовал как пешку в игре. Зная, что у него с Курбанским трения и что о них всем известно, он подстроил все так, чтобы у окружающих сложилось впечатление, будто здесь сыграла некая вендетта.

Предположение казалось правдоподобным, но и оно оставляло много открытых вопросов. Чтобы подложить бомбу в кабину вертолета, нужно было заранее знать, что Курбанский там появится, и знать, когда именно.

Каким образом убийца мог загодя получить подобную информацию? Этого полковник пока не знал.

— Хорошо, Максим, я тебя понял, — вновь обратился он к парню. — Правда, с доказательствами у тебя, конечно, слабовато, но если существуют какие‑то факты, подтверждающие твой рассказ, я их найду.

— Правда? — с надеждой взглянул на него Максим.

— Правда. Я за этим и приехал.

— Хорошо бы. Хотя и то уже хорошо, что вы хоть выслушали меня спокойно. А то местные наши следователи даже в предположении мой рассказ не принимают. Мол, все выдумки, да басни.

— Посмотрим, — осторожно сказал Гуров. — Чуда я тебе не обещаю, но что смогу, сделаю.

— Спасибо и на том. Хоть не напрасно Ларка пороги обивала.

Выйдя из изолятора, Гуров вновь устроился на мягком сиденье «Волги».

— Послушай, Сеня, — сказал он. — А как твое начальство посмотрит, если мы с тобой сейчас не в прокуратуру, а на авиабазу съездим? Как думаешь, одобрят такой план?

— Не знаю, — растерянно ответил Сеня, явно застигнутый новостью врасплох. — Это мне позвонить нужно. Вы посидите тут, отдохните. Я сейчас.

Он вышел из машины и, отойдя в сторонку, стал эмоционально говорить что‑то в трубку.

Не очень понимая смысл этой конспирации, полковник терпеливо ждал.

— Порядок! — наконец сообщил Сеня, вновь садясь за руль. — План одобрили, можем ехать.

Глава 2

Авиабаза, на которой произошли недавние трагические события, располагалась на значительном расстоянии от Покровска. Но жилой комплекс, где обитала основная часть личного состава, находился в черте города.

— Вот она, наша «летка», — сказал Сеня, указывая на фундаментальный железобетонный забор, давно уже тянувшийся с левой стороны дороги.

— Закрыто надежно, — оценил Гуров. — Что, такой секретный объект?

— Был когда‑то. Теперь‑то уж давно там все открыто. Только объезжать каждый раз приходится. Чтобы внутрь заехать, нужно всю эту ограду обогнуть.

Предвидя, что ему, возможно, придется побывать здесь без сопровождения, Гуров внимательно осматривал местность, которую они сейчас проезжали.

Вскоре в массивном ограждении действительно замаячила брешь, и у основной трассы появилось ответвление, уводящее влево.

— Вот. Отсюда можно заехать, — кивнул на поворот Сеня. — Сюда и маршрутка ходит. Вон, видите, остановка. А уж на базу общественным транспортом не попасть. Там только служебные автобусы.

Слушая его, Лев изучал открытый проем в заборе, куда уводила прилегающая дорога. Судя по наблюдениям, доступ в этот жилой комплекс был свободным. В проеме не было ни шлагбаумов, ни контрольно‑пропускных пунктов, и на территорию летного городка, по‑видимому, мог без всяких ограничений попасть любой желающий. Выяснив это, он с удовлетворением отметил, что и у него не должно возникнуть проблем, если ему вдруг захочется навестить кого‑нибудь из родственников Максима или побеседовать с его невестой.

Тем временем черная «Волга» приближалась к обширной территории, на которой располагалась одна из крупнейших в стране авиационных баз.

Огромное летное поле, где стройными рядами стояли разномастные военные самолеты, произвело на Гурова неизгладимое впечатление.

Две главные линии на этой своеобразной «стоянке» образовывали «Белые лебеди», поражавшие габаритами, а также мощные, с забавно приплюснутыми носами «Медведи», бомбардировщики «Ту‑95».

Колонны истребителей, уступавших разве что размерами, но имевших не менее впечатляющую внешность, и небольшой парк вертолетов довершали картину.

— Что, впечатляет? — улыбаясь, спросил Сеня, перехватив взгляд полковника.

— Более чем, — честно признался тот. — Наяву это гораздо внушительнее, чем, например, по телевизору, — добавил он, вспомнив разговор с Орловым.

— Еще бы! Но вы, наверное, с кем‑то из руководства хотите пообщаться, не с летчиками. Вам тогда в администрацию нужно. Вон, видите здание кирпичное? Там они все квартируют.

— Дождешься меня?

— Конечно! У меня ведь тоже своя администрация есть. Мне поручено, я исполняю. Не волнуйтесь, буду на месте.

С кем именно из администрации надо поговорить, Гуров определил для себя, еще выезжая из СИЗО. Поэтому, предъявив удостоверение на проходной, он без обиняков заявил, что ему нужен командир части.

Ознакомившись с документами, дежурный не выразил ни малейшего удивления, как будто только и ждал того момента, когда прибудет полковник из Москвы. Он позвонил куда‑то по внутренней линии и, закончив разговор, коротко сориентировал:

— Второй этаж, налево. Кабинет 212.

Перейдя «вертушку», Лев поднялся на второй этаж и вскоре уже входил в просторное помещение, где современная офисная мебель была расставлена на коврах, сплошняком устилавших пол в лучших традициях советской эпохи.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он с высоким темноволосым мужчиной, поднявшимся из‑за стола ему навстречу. — Полковник Гуров. Я провожу дополнительное расследование по поводу обстоятельств гибели Курбанского Леонида Григорьевича. Вашего, по‑видимому, предшественника.

— Обстоятельств убийства, вы хотели сказать? — с некоторым нажимом уточнил собеседник.

— Дело не в названии, — уклонился от прямого ответа Лев. — Вы, как я понимаю, не так давно на этой должности. Если не секрет, раньше вы имели какое‑то отношение к этой воинской части?

— Самое прямое. Я работал заместителем у Игоря Михайловича.

— Это прекрасно, но, к сожалению, в отличие от вас сам я не имел к этому подразделению такого непосредственного касательства. Игорь Михайлович — это?..

— Иванников Игорь Михайлович. Его назначили командиром части после того, как сместили Курбанского. Присаживайтесь, пожалуйста, неудобно разговаривать стоя.

— Вот оно что, — вполголоса, как бы про себя произнес Гуров, опускаясь на стул. — То есть вы были хорошо знакомы с этим… с Игорем Михайловичем?

Он вновь вспомнил разговор с Орловым и то недоумение, с которым генерал упомянул про «самоубийство во цвете лет» командира, назначенного после проштрафившегося Курбанского.

Узнав, что очередной руководитель части до этого работал в самом тесном контакте с самоубийцей, полковник подумал было, что это поможет внести ясность в обстоятельства его загадочной смерти. Но дальнейшая беседа показала, что надежды эти были ничем не оправданны.

— Мы вместе работали и, разумеется, общались. Но только в деловых рамках. Мы не дружили семьями, если вы это имели в виду, — отрывисто обронил его собеседник, сохраняя на лице полное отсутствие выражения.

— Но… простите, ваше имя‑отчество?

— Гремин Василий Захарович.

— Но, Василий Захарович, ведь для того чтобы составить мнение о человеке, необязательно дружить семьями. Вы виделись и контактировали каждый день, этого вполне достаточно, чтобы понять характер человека, определить, что он собой представляет. Как по‑вашему, Иванников был склонен к эмоциональным, спонтанным решениям? Часто он действовал, находясь под властью порыва?

— По‑моему, нет. Игорь Михайлович был очень уравновешенным человеком. Он не только не принимал решений, руководствуясь какими‑то порывами, но я даже не слышал, чтобы он когда‑нибудь голос повышал. Это был очень корректный, сдержанный и воспитанный человек. И, признаюсь, я не совсем понимаю, почему вы обо всем этом спрашиваете.

— Причина очевидна. Ведь в части произошло не только убийство. Незадолго до этого здесь имел место суицид, и в обоих случаях в качестве жертвы выступает, так сказать, первое лицо. Два командира части, бывший и действующий, один за другим отправились на тот свет, согласитесь, это не может не вызывать вопросов.

— А вам поручено расследовать суицид? — холодно и как‑то отчужденно проговорил Гремин.

— Мне поручено провести комплексную проверку, — в тон ему ответил Гуров.

— Так или иначе, мне больше нечего добавить к сказанному. С Игорем Михайловичем мы встречались только на работе, и его самоубийство для меня такая же неразрешимая загадка, как и для всех.

— Хорошо, — кивнул Лев, поняв, что по этой теме больше ничего не добьется. — Но, надеюсь, относительно недавнего убийства вам есть что сказать. Есть версия, что между Курбанским и авиаинженером существовала давняя неприязнь. Что вам известно об этом?

— То же, что и всем. Ходили слухи, что они из‑за чего‑то повздорили, но в чем именно там заключалось дело, я не вникал. Считаю недопустимым вмешиваться в чужие личные отношения. И не люблю, когда вмешиваются в мои.

Чем дальше продолжалась эта крайне неконструктивная беседа, тем больше Гуров убеждался, что от нее никакого толку не будет.

«Такое ощущение, что он заранее ответы на все вопросы себе на бумажку записал и наизусть вызубрил, — размышлял он, выслушивая очередную дежурную фразу. — Предварительная подготовка ощущается явно. Не для того ли Сеня консультировался с начальством, прежде чем меня сюда везти? Он доложил своим, те доложили Гремину. Атас, дескать, полная боевая готовность — неприятель близко. Нет, похоже, у вышестоящих мне здесь больших результатов не добиться. Нужно попробовать окунуться в массы».

Лев поднялся с места и не хуже самого Гремина изобразил на лице официально‑доброжелательную улыбку:

— Что ж, спасибо за содержательную беседу, вы мне очень помогли. Дополнительно мне бы хотелось осмотреть место преступления, но если к этому есть какие‑то препятствия…

— Нет, отчего же, — тоже вставая, произнес Гремин. — Никаких препятствий. Я сейчас распоряжусь, вас проводят.

И как только Гуров вновь показался у проходной, ему навстречу поднялся молодой парень, чем‑то напоминавший Сеню, только одетый в специальную униформу. По‑видимому, это был один из техников, обслуживающих самолеты.

— Здрасте! — бодро проговорил он. — Это вы хотели вертолет посмотреть? Идемте, я покажу.

Пока шли к вертолету, Лев раздумывал о том, у кого можно получить достоверную информацию о внутренних взаимоотношениях в части. В происшествии с Курбанским, несомненно, немалую роль сыграли интриги, и, чтобы получить четкое представление о ситуации, вопрос этот необходимо было прояснить. «Неплохо было бы пообщаться с личным составом вдали от начальственного контроля, — думал он. — Сейчас тут, похоже, все предупреждены и вооружены. Нерушимой стеной стоят на страже «чести мундира». Нужен какой‑то неофициальный случай. Ситуация, в которой развяжутся языки. Нужен подходящий повод».

Но повода «поговорить по душам» с кем‑то из личного состава у полковника пока не было, и приходилось довольствоваться тем, что посылает судьба.

В данный момент она послала ему кудрявого веснушчатого парня, по‑видимому, очень жизнерадостного и оптимистичного. Сопровождая Гурова к вертолету, он все время улыбался.

— Вот он, страдалец наш, — сказал парень, подходя к машине. — Видите, как досталось бедному. Теперь тут ремонта на месяц. Да и неизвестно еще, как выйдет. Приборы менять нужно, а они устаревшие все, таких уж, наверное, и не выпускают давно.

— А для чего тогда его ремонтировать? — на ходу ловя шанс выйти на нужную тему, спросил Лев. — Если машина настолько устарела, что даже приборов под нее не выпускают, списать ее, да и вся недолга. Для чего она такая нужна?

— Не знаю, может, на что и сгодится, — уклончиво ответил веснушчатый парень. — Это не ко мне вопрос. Это к начальству.

— А что, начальство им очень дорожит, этим вертолетом? — дожимал Гуров.

Почуяв, что разговор выходит на скользкую тему, парень окончательно смутился и даже отошел немного назад, как бы устраняясь от дальнейшего общения.

— Не знаю, — растерянно пробормотал он, и, видимо, на сей раз и вправду затрудняясь с ответом. — Вы тут смотрите, что хотели. А я… я приду сейчас. — И, быстро отойдя к одной из технических построек, стал ковыряться возле нее, делая вид, что сосредоточенно чем‑то занимается.

«Да, подготовительная работа, похоже, проведена на совесть, — усмехнулся про себя Гуров. — Вот и попробуй поищи здесь поводы для откровенных разговоров. Начальство выносить сор из избы явно не хочет, а подчиненным нарываться на неприятности еще меньше резона. Вот и ищи здесь истину».

Он подошел вплотную к вертолету и начал осматривать развороченную взрывом кабину. С первого взгляда было понятно, что заряд использовался довольно мощный. Прямо перед креслом, предназначенным для пилота, в корпусе зияла внушительная воронка, а от приборов, расположенных на передней панели, остались только воспоминания.

«Интересно, а вот эти вот вывороченные куски железа проверяли на отпечатки? — думал полковник, рассматривая повреждения. — Если рассказ Максима правдив и здесь действовал кто‑то третий, он мог появиться только в небольшой промежуток времени между взрывом и моментом, когда парень пришел в себя. То есть, вполне возможно, где‑то в кабине есть его отпечатки. Ведь взрыв уже произошел, и он не мог их уничтожить. Убийце нужно было нанести удар, причем довольно сильный. А здесь и без того тесновато, а в тот момент, когда в кабине находились два человека, наверное, вообще нельзя было развернуться. Чтобы как следует ударить, убийце нужна была точка опоры, и на этой точке он неминуемо должен был оставить свои пальчики.

Кроме того, чтобы успешно воплотить в жизнь свой замысел, преступник постоянно должен был держать ситуацию под контролем. Ему важно было вовремя подключиться к процессу и довести дело до конца, а для этого необходимо было знать, что происходит в кабине вертолета. Находиться внутри он не мог, значит, скрывался где‑то поблизости».

Выглянув из кабины, Лев осмотрелся вокруг в поисках подходящего места и сразу понял, что таких мест здесь больше чем достаточно.

Даже небольшая постройка, возле которой стоял сейчас его незадачливый «конвоир», вполне подходила для подобной цели. «Если Курбанского убил, а точнее, добил, не Китаев, все могло происходить примерно так, — продолжал он размышлять. — Убийца заложил бомбу и спрятался за одной из этих загадочных конструкций. Экскурсии по летному полю здесь, похоже, происходят нечасто, так что вполне вероятно, что этих маневров никто не заметил. Тем более если парень из местных и внутренний распорядок знает хорошо. Он дождался, когда в кабине окажутся Китаев и Курбанский, и привел в действие бомбу. Скорее всего, устройство в данном случае было радиоуправляемым. После взрыва неизвестный злодей вышел из укрытия, чтобы проверить результаты. Выяснив, что оба «пациента» остались живы, он вложил нож в руку находившегося без сознания Максима, чтобы образовались отпечатки. А после этого вонзил его в шею Курбанскому, смерть которого и являлась истинной целью всех этих хитрых маневров. Кстати, откуда он взялся здесь, этот нож? Нужно будет уточнить у Сырникова».

За всем этим стоял еще один самый главный вопрос, на который пока не было ответа: каким образом убийца мог знать, что Курбансикй и Китаев окажутся в данное время в данном месте?

— Я закончил, — громко произнес Гуров, повернувшись к кудрявому парню, и вполголоса добавил: — Веди меня, страж ты мой бдительный.

Вернувшись к «Волге», в которой терпеливо ждал его Сеня, он велел ему ехать обратно в прокуратуру.

Короткая «разведка боем» со всей очевидностью показала, что официальными путями на авиабазе ничего не добиться. Куда бы он ни пошел и с кем бы ни захотел поговорить, его, несомненно, так и будут сопровождать по пятам, прикрываясь самыми благовидными предлогами. А очередной «респондент», конечно же, загодя будет предупрежден о его приближении и встретит его заранее подготовленными ответами на все вопросы, так же, как встретил его Гремин.

Такой расклад Гурова совершенно не устраивал. Поэтому он решил внушить своим не в меру настойчивым опекунам мысль о том, что собирается устроить себе «перерыв на обед», надеясь, что, узнав о том, что он в ближайшее время не собирается предпринимать активных действий, от него отстанут, и он сможет спокойно поработать.

— Хочу передохнуть немного, — сказал Лев, вновь поднявшись в кабинет Сырникова. — Я ведь к вам прямо с поезда, даже в гостиницу еще не заходил, а для меня номер специально забронировали. Надо хоть появиться там, не зря же люди старались.

— Да, конечно, — с энтузиазмом поддержал Сырников, явно очень довольный такими планами приезжего «контролера». — Разумеется, вам нужно отдохнуть с дороги. В поезде‑то от Москвы целую ночь, поди, тряслись.

— Да почти двенадцать часов.

— О, тогда конечно! Конечно, нужно отдохнуть. А в какой гостинице? Где вам оставили номер? Если хотите, я скажу Сене, он отвезет. Машина на сегодня в полном вашем распоряжении, так что не стесняйтесь.

— Буду очень признателен, — расплылся в благодарной улыбке полковник, поняв, что от дружеской помощи не отбиться. — Да, кстати! Хотел уточнить. Этот нож, который нашли в горле Курбанского, как он оказался в кабине?

— Нож? — в каком‑то странном замешательстве переспросил Сырников. — А что нож? Понятно, откуда нож. Его Китаев захватил с собой, когда собирался совершить преступление. Это же совершенно очевидно.

— В самом деле?

— Конечно! А как иначе? Он ведь не мог знать точно, сможет ли с помощью взрыва покончить с Курбанским. Это не давало стопроцентной гарантии, поэтому и прихватил нож, чтобы в случае чего, так сказать, оперативно отреагировать.

Чем дальше говорил Сырников, тем увереннее звучал его голос, но первоначальная его заминка не ускользнула от внимания Гурова. Он понял, что его собеседник раньше не задавался вопросом о том, откуда в кабине вертолета мог появиться нож, и этот вопрос явился для него полной неожиданностью.

— А сам подозреваемый что на это говорит? — поинтересовался он. — Подтверждает, что принес нож с собой?

— Подозреваемый‑то? — снова слегка замялся Сырников. — Он… он, конечно, все отрицает. И нож не его, и убивал не он. Уперся как баран, хоть ты тресни. Отпечатки совпали — какие еще доказательства нужны? Но — нет. Не убивал, и все тут! Вместо того чтобы чистосердечным признанием смягчающие обстоятельства себе заработать, он как будто специально хочет еще больше свою вину усугубить. Уж говорил ему, говорил. Нет! Ни в какую! Что в лоб, что по лбу.

По мере продолжения этого прочувствованного монолога Сырников все больше распалялся. Последние слова он выкрикнул в сердцах и с таким чувством, словно Максим был ближайшим его родственником, за которого он искренне переживал. Но опытный оперативник за этим шквалом эмоций видел лишь желание прикрыть недобросовестно сделанную работу и боязнь, что допущенные оплошности будут выявлены.

«Да, расследование проведено со всей тщательностью, тут ничего не возразишь, — с саркастической усмешкой думал он, выходя на улицу. — Похоже, после того, как на рукоятке ножа обнаружили отпечатки, никакими дополнительными вопросами никто даже не задавался. Главным фактором, склонившим всех к тому, что виновен именно Китаев, были его натянутые отношения с Курбанским. Все знали, что они «в контрах». Поэтому, когда Курбанского нашли мертвым, да еще рядом с Китаевым, ответ на вопрос: «Кто виноват?» — возник автоматически. А материалы дела, осознанно или подсознательно, просто подгонялись под готовую версию. Впрочем, даже и подгонять особенно не пришлось. Отпечатки‑то на ноже именно Китаева, а не чьи‑то. Да, если парня хотели подставить, сделано это просто виртуозно, нельзя не признать. Здесь и знание психологии, и прекрасная ориентация во всех тонкостях местных интриг. И ум, и сообразительность. Да и в готовности рисковать товарищу не откажешь. Можно сказать, прямо у всех на глазах провернул дело. Кто же это здесь такой способный?»

За размышлениями полковник не заметил, как прошел мимо знакомого черного силуэта. Лишь когда услышал позади себя резкий автомобильный сигнал, он вспомнил, что гостеприимные хозяева твердо решили сопровождать его во всех передвижениях.

Гостиница, в которой ему забронировали номер, по странному стечению обстоятельств, называлась так же, как и машина, — «Волга».

— А, эта! — уверенно произнес Сеня, услышав название. — Эту я знаю. Она в самом центре. Правда, подъезжать туда неудобно, ну да ладно, справимся как‑нибудь.

Прокуратура города Покровска тоже была расположена недалеко от центра, так что путь до гостиницы занял считаные минуты.

— Я бы спокойно пешком дошел, — сказал Лев, вылезая из машины.

— Ничего, ничего, — успокоил его Сеня, по‑видимому решивший, что человеку неловко оттого, что он других утруждает по пустякам. — Вы — гость. Вам полагается.

Гостиница «Волга» представляла собой небольшое аккуратное строение, чистенькое и ухоженное, своим внешним видом наводившее на мысль об уютной респектабельности. Внутреннее содержание тоже соответствовало этому неявному посылу.

Предъявив документы и получив ключи от номера на втором этаже, Гуров прошел по бесшумным, застеленным коврами коридорам и вскоре оказался в небольшой комнате, такой же чистенькой и ухоженной, как и все здание. Здесь имелось все необходимое для комфортного кратковременного пребывания.

Полковник принял душ и заказал в номер кофе и легкий завтрак.

Через полчаса он уже был готов продолжать свое дополнительное расследование по этому неоднозначному делу, на первый взгляд казавшемуся таким очевидным.

Размышляя обо всем увиденном и услышанном в это утро, Гуров все яснее убеждался, что всякая попытка завести «доверительный разговор» с кем‑либо из личного состава заранее обречена на провал. Любой потенциальный собеседник наверняка окажется либо специально проинструктированным по данному вопросу, либо сам не захочет говорить, опасаясь нарваться на неприятности.

Единственным, кому в этом плане было нечего терять, кроме самого Максима Китаева, был его отец. Он, как и сын, не только не был заинтересован в том, чтобы скрывать «домогательства» Курбанского в отношении своей семьи, но наверняка готов будет поделиться и такой информацией, которую все остальные предпочтут скрыть за семью печатями.

В деле, которое передал ему Орлов, имелись координаты основных фигурантов. Семья Китаевых жила в той самой «летке», мимо которой недавно вез его на авиабазу словоохотливый Сеня. И полковник хорошо запомнил его слова о том, что туда ходит маршрутка. А уж если в эту местность ходил общественный транспорт, в том, что маршрут освоен таксистами, можно было не сомневаться.

Позвонив на ресепшен, полковник попросил, чтобы ему вызвали машину, и через несколько минут снова садился в «Волгу», но на сей раз уже в желтую.

«Похоже, в Покровске это самая распространенная марка автомобиля», — с усмешкой подумал он.

Приблизительно через полчаса пути Гуров увидел с левой стороны уже знакомое бесконечное ограждение. Проехав его по периметру, машина повернула на территорию летного городка.

Миновав ряды старых пятиэтажек, стоявших вдоль автомобильной дороги, водитель свернул в какие‑то загадочные лабиринты деревьев и домов. Поблуждав среди них минут пять, он остановился перед древним трехэтажным строением, весьма условно подходящим под наименование «жилой дом».

— Вот он, шестнадцатый, — произнес таксист, кивая на невзрачный фасад, покрытый живописными трещинами и многочисленными «ранами» от облупленной штукатурки. — Вам сюда.

Расплатившись, Гуров вышел и осмотрелся на местности.

Он находился внутри дворовой территории, образованной несколькими панельными девятиэтажками и допотопными строениями вроде дома № 16. Здесь, если верить адресу, указанному в деле, должен проживать Китаев Юрий Петрович, отец и, как недавно выяснилось, коллега главного обвиняемого.

Рабочее расписание Китаева‑старшего полковнику не было известно, поэтому не факт, что он сейчас находится дома. Но Гурову не первый раз приходилось действовать наугад, и, поднявшись на второй этаж, он решительно надавил на кнопку звонка, находившуюся рядом с дверью квартиры № 6.

За дверью послышались неторопливые шаги, щелкнул замок, и Лев увидел перед собой седого мужчину среднего роста и плотного телосложения, одетого в майку и поношенные треники.

— Добрый день, — приветливо улыбнулся полковник, довольный, что хозяин оказался на месте. — Китаев Юрий Петрович?

— Да, — в замешательстве ответил мужчина.

— Очень приятно. Полковник Гуров. Вот, пожалуйста, — протянул он удостоверение. — Я из Москвы. Мне поручено провести дополнительное расследование по факту гибели Леонида Курбанского. Мы можем поговорить?

Появление гостя для Юрия Китаева, по‑видимому, было большой неожиданностью. С минуту он молчал, переводя удивленный взгляд с самого Гурова на его «корочки» и обратно. Потом, собравшись с мыслями, отступил немного назад в квартиру и сказал:

— Проходите.

— Благодарю, — ответил Лев. — Извините, что без предупреждения явился прямо домой, но мне хотелось пообщаться в неофициальной обстановке. Это не займет много времени, у меня всего лишь несколько вопросов.

Произнося эти дежурные фразы, Лев хотел успокоить хозяина квартиры, явно не знавшего, как ему вести себя в такой ситуации, и, конечно, даже предположить не мог, что начатая беседа не только займет гораздо больше времени, чем он планировал, но вообще затянется до позднего вечера.

Поначалу Китаев держался настороженно и отчужденно. Но когда понял, что Гуров не «купленный» московский чиновник, приехавший лишь для того, чтобы соблюсти формальность, а что он действительно хочет во всем разобраться, Китаев стал гораздо откровеннее.

Он угостил полковника чаем и в неспешной беседе поведал ему много нового и интересного об истории своей семьи, а также о внутренних взаимоотношениях на авиабазе…

… Юрий Петрович Китаев работал авиатехником и считался старожилом в части. Он был очень доволен, что сын поддержал семейную традицию и, выучившись на инженера, стал работать вместе с ним. Думал, что складывается династия.

Но в самом начале служебной карьеры Максима произошел случай, перевернувший с ног на голову всю жизнь и послуживший причиной самых разнообразных и неожиданных неприятностей, которые стали происходить впоследствии и привели к столь трагичному и неожиданному финалу.

— Этот Курбанский, он всегда творил что хотел, — рассказывал Китаев. — Как же, большой начальник. И до случая с вертолетом, да и после тоже. Не особенно‑то его напугали. Но это расследование хоть немного его остепенило, а раньше вообще никакой меры не знал. Разные там внеплановые «экскурсии» у него чуть не каждую неделю случались — перед знакомыми своими все покрасоваться хотел. Ему, мол, море по колено. Все ему подчиняются, на любой технике, хоть какой секретности и последнего образца, кого захочет «покатать» может. Этот «Ми‑8», где их нашли‑то с Максимом, он у него вроде личного автомобиля был. Чуть ли не на дачу на нем летал. А это, между прочим, тоже и горючее, и износ. Техника — она ухода требует, подготовки, профилактики. А тут вместо того, чтобы тренировочные полеты готовить, причуды Курбанского исполняй.

— Вам тоже приходилось исполнять эти «причуды»?

— Нет, этого не скажу. Нас, стариков, он не больно донимал, побаивался. Нам его «великая» власть не в диковинку, мы и отпор дать можем, а ребята кто помоложе, так тем просто житья от него не было. Это ведь тоже нарушение, в личных‑то целях использовать такую технику. И выходит, что они тоже как бы причастны. Это ведь и под ответ попасть недолго. А ничего не поделаешь, начальник приказал — делай, приказы не обсуждаются. Вот и мой на эту удочку попался. Напились они как‑то с друзьями, Курбанский этот, да двое пришлых каких‑то, по‑моему, вообще гражданские были. Под пьяную руку, как водится, захотелось ему себя показать. Вот и вызвал Максимку моего, дескать, я друзей хочу на боевой машине покатать, а ты у нас за пилота будешь.

«Ночной охотник» на ремонте стоял, зато был «Ми‑8», вертолет. Вот и взбрело ему на нем полетать. Дескать, раз уж сейчас ночь, так давайте мы, гости дорогие, на ночной машине попутешествуем. И заставил Максима. А тот в части‑то, считай, и полугода еще не отбыл, только‑только в институте отучился, где уж ему возражать. Даже мне не сказал. А он, между прочим, не летчик, он авиаинженер, — с нажимом и какой‑то даже обидой говорил Китаев, как будто кому‑то что‑то доказывая. — Конечно, учили их там, и часы у него есть. Практика летная. Должен же он знать, как все это в деле работает. Но профессия‑то другая. — Он вздохнул и, махнув рукой, продолжил: — Ладно, что теперь говорить. Теперь уж не поправишь. В общем, поднял он машину, Максимка‑то. Мне потом рассказывал, дескать, сам удивился, что получилось. А эти, Курбанский с дружками своими, нет чтобы спокойно сидеть — давай руководить. И это не так делаешь, и то не этак. А он и так еле справляется — первый раз в жизни на такой машине, да еще ночью, а тут эти лезут. В общем, падать они стали. Хорошо еще, Максимка высоту держал, скажем так, предельно низкую. Кое‑как сориентировался — сели. Но не на аэродроме, а в поле. И садились‑то кое‑как, да и перинки никто не подстелил. В общем, если привезли нам машину на профилактический ремонт, то после этого полета встала она на капитальный, да и это еще хорошо. Спасибо Максимке моему. А эти — нет чтобы поблагодарить, что живы остались, так его же еще и обвинили во всем. Представляешь? — возмущенно глянул на Гурова Китаев, незаметно для себя переходя на «ты». — Сам же этот Курбанский, считай, против воли заставил Максима вертолет в воздух поднять, сам управлять мешал, и на него же всю вину свалил. Такая подлая сволочь! Но тут уж я вступился. Это вам не «Ми‑8» столетней давности, это боевая машина, да еще и не из нашей части. Это не шутки. Нецелевое использование боевой техники, порча имущества. Подсудное дело. Максимке моему для первого года службы как‑то уж и многовато будет.

— Так что, и суд был? — спросил Гуров.

— Сначала внутреннее расследование назначили. Курбанский‑то думал с нахрапа взять, дескать, вот он вам, виновный, берите, казните. Только и мы тоже не лыком шиты. Максимка, конечно, ничего здесь не мог, но сам‑то я давно в части. Поговорил с тем да с этим, так, мол, и так, надо выручать парня, а то и впрямь засудят ни за что ни про что, а этот так и будет здесь командовать. А Курбанский уже многим надоел, не только мне. А что, приятно, что ли, когда тебя словно шавку бессловесную шпыняют? Поди туда, поди сюда. Ладно бы еще по работе выпендривался, а то — только в своих личных целях. Ребятам тоже надоело, так что многие согласились мне помогать. Большинство, конечно, анонимно, но мне все впрок пошло. Насобирал на него компромат, да и представил. Так, мол, и так, Максим мой участвовал не по своей воле, а командир далеко не в первый раз и не с ним одним такие штуки проделывает, на что имеются подтверждения. Да и не только это. Он там и приворовывал, и другое разное всякое. Много чего за ним было. А тот как увидел, что жареным запахло, давай искать ходы‑выходы, чтобы дело как‑нибудь замять. Раньше‑то вон как кипятился. А тут присмирел. Только из‑за того, что с самого начала вся эта история шум подняла, просто так замять уже не получилось. Под суд его, конечно, не отдали, но в должности понизили и ущерб нанесенный заставили возместить. Выплачивал потом. Аккуратно. Однако хоть и понизили, но по отношению к Максиму он все равно начальником остался, и после всего, что случилось, вышло так, что от начальника этого хоть вон из части беги. Совсем парню житья не стало.

— То есть во всех своих бедах он обвинял Максима?

— Само собой, — возмущенно фыркнул Китаев, — не себя же ему обвинять. Максима, да и меня, старого, вниманием своим не обходил. И главное, в лицо всегда такой вежливый, слова грубого не скажет. Как будто подчеркивает даже — ты, мол, вот как со мной поступил, а я тебя даже пальцем не трогаю. Но зато уж исподтишка, да чужими руками каких только пакостей он нам не делал! Вот хотя бы недавний случай. Проводили тестирование приборов, и ни с того ни с сего непонятно что взорвалось. У Максима ожог был чуть не на половину тела, до сих пор еще следы остались, а виновных нет. Самовозгорание. Изоляция на проводах, говорят, была повреждена. Да когда это у нас изоляция бывала повреждена?! У нас здесь что, кухня коммунальная? У нас военный объект! Каждая деталь, каждая мелочь так отработана — комар носа не подточит! Изоляция.

— Вы думаете, что это было подстроено? — спросил Гуров, очень внимательно слушавший этот рассказ и отмечавший для себя все подробности.

— Да я не думаю, я уверен! — воскликнул Китаев. — На все сто процентов уверен, что подстроено. И это, и другое всякое. Короче сказать, житья нам не стало от начальника от этого. Он когда командиром части был, столько вреда нам не делал, как после того, как его понизили.

«Это‑то как раз совсем неудивительно, — подумал Лев. — Курбанский, похоже, думал, что, свалив аварию вертолета на Максима, сможет, как обычно, легко отделаться. А тут встрял старый техник, и дельце не выгорело. Мало того, поскольку изначально сам он постарался все это как можно сильнее раздуть, то и замять без шума и пыли в итоге уже не получилось. Так что с тем, почему Курбанский имел зуб на Максима, все предельно ясно. Жаль только, что именно это и показывает лучше всего, что самые большие претензии к самому Курбанскому мог иметь именно Максим».

— Даже к Лариске подсылал всяких там. К невесте‑то Максимкиной, — между тем продолжал Китаев.

— А к ней зачем? — удивленно взглянул на него Гуров.

— Ну как же. Чтоб приставали. Дескать, кинется Максимка защищать, так они его под этим соусом‑то и уработают. Сам же гадит исподтишка, сам же издевается. Сволочь подлая!

— И что, ничего нельзя было доказать? Если Курбанский действовал не сам, должны же быть свидетели, очевидцы. Да вот хотя бы сами «посыльные» эти. Неужели они не могли рассказать, кто их подослал?

— Да кто ж его выдаст? Его хоть в должности понизили, но связи‑то остались. Он их всех в бараний рог скрутить мог. Да и не только их, и поважнее кого. Там ведь круговая порука — один за всех, все за одного, не один же он куролесил‑то. Поэтому и отмазался так легко. Шутка ли — боевой вертолет уделать. А отделался легким испугом, считай.

— Послушайте, а вот вы сказали, что этот Курбанский внешне не показывал своей неприязни, — вернул полковник беседу в нужное русло. — То есть, что касается работы, у вас с ним были как бы вполне адекватные отношения?

— Как сказать? Внешне, пожалуй что, и адекватные. Ведь эта история прогремела на всю часть, открыто враждовать ему как бы не с руки было.

— Неудобно перед коллегами?

— Типа того. И так, считай, на виду у всех в лужу сел. Сам же проштрафился, сам же еще и претензии начал предъявлять. Но если представлялась возможность устроить какую‑нибудь пакость, он ни за что не упускал. Мог и специально подстроить, если был уверен, что никто ничего не заподозрит. Как вот с Максимом. Отчего оно возникло, это возгорание? Поди теперь найди. А парень в больнице месяц пролежал. Да и меня тоже не забывал, я говорил уже. Чуть что случится, первый вопрос — а не Китаев ли готовил техническую часть? Или мог, например, приказ какой‑нибудь особенный отдать, так что для исполнения либо инструкцию нарушить приходится, либо в неподчинении обвинят.

— Но вы справлялись?

— Выкручивался. Мы ведь тоже не лыком шиты. Я тут подольше этого Курбанского работаю, повидал всякого. Максимку вот жалко, замучил он его совсем.

— Послушайте, Юрий Петрович, но ведь вы не можете не понимать, что все, что вы сейчас мне рассказали, по сути, свидетельствует против Максима. Если этот Курбанский так донимал вашего сына, сама собой напрашивается мысль о мотиве.

— Да о каком мотиве?! — снова в сердцах воскликнул Китаев. — Да вы… Эх!

Чувствуя, что от нахлынувших эмоций не способен говорить внятно, Китаев снова замолчал. Но через пару минут, немного успокоившись, все же продолжил:

— Это вы просто Максима не знаете, поэтому так говорите. Какие здесь могут быть мотивы? У парня невеста, он семью собирался создавать, новую жизнь начинать. Главным в этой жизни был совсем не Курбанский, почему никто не хочет этого понять? Да, конечно, он доставал, создавал неприятности. Но из‑за этого калечить свою жизнь, все планы пускать под откос? Да это просто была бы глупость, больше ничего. А мой Максимка — он, может, и импульсивный парень, может, иногда близко к сердцу принимает чего не надо, но только не дурак. Для чего ему в самом начале жизни убийство на свою совесть взваливать? Да еще и подставляться так. Слыхали, что говорят эти следователи? Мол, пырнул ножом, да и сидел себе рядышком, дожидался, когда придут, на месте преступления его застанут. Где это видано? В каком пруду они, дураки такие, водятся?

Аргумент был резонным. Размышляя об этом деле, Гуров и сам приходил к подобной мысли. Но предположения о невиновности Максима не приближали к ответу на вопрос, кто же мог быть виновен в действительности.

— Послушайте, Юрий Петрович, — сказал он. — Вы сами сказали, что очень давно работаете в части. Наверняка знаете все тонкости местных взаимоотношений. Если, как вы утверждаете, ваш сын невиновен в смерти Курбанского, кто же тогда, по‑вашему, мог иметь весомый мотив? Кому Курбанский досадил еще больше, чем вашему сыну, досадил так, что этот человек не остановился перед убийством?

— Трудно сказать, — помолчав немного, видимо, обдумывая ответ, произнес Китаев. — От него многие страдали. Я же говорил — всей части житья не было. Зуб на него многие могли держать. Только я так мыслю, что не наши это. Не из технического персонала. Там все свои, нормальные ребята. Да и Максим со всеми в хороших отношениях был. Нет, из наших ему никто такую подставу бы не устроил, это я перед кем хочешь отвечу. Мыслю — из вышестоящих это кто‑то. Если и не сами сделали, то, как говорится, заказать всегда могли.

— Почему вы так уверены?

— А как же? Это ведь с ними Курбанский свои темные делишки прокручивал. Вы думаете, за ним вертолет только? Куда там! У него в трудовой биографии, если покопаться, столько интересного насобирать можно, что на несколько уголовных дел хватит. Другое дело, что все это они шито‑крыто, втихаря обделывали. И не один, конечно, Курбанский там участвовал. Поэтому вполне может статься, что чего‑нибудь они там между собой не поделили, да и повздорили не на шутку. А Максимка мой в крайних оказался. Он ведь на тот момент главным‑то уже не был, Курбанский‑то. Может быть, запросил не по рангу или еще что. Мало ли. А тем не понравилось. Вот вам и мотив.

— То есть вы хотите сказать, что Курбанский занимался хищениями? — спросил Гуров.

— Еще как занимался! У него даже подразделение специальное для этих целей было выделено. «Отдел научных разработок» называется. Научных‑то разработок мы немного оттуда видели. Еще когда Иван Николаевич был, когда план сверху спрашивали, тогда еще делали что‑то. А потом уж и это перестали. Не требуют, и не надо. Только для галочки существовал отдел. Но разные способы, как государственные деньги налево уводить, это у них хорошо получалось придумывать.

— И Курбанскому все сходило с рук?

— А почему нет? Он ведь не один там пользовался, я же говорил вам. А когда все замешаны, тут уж предательства опасаться нечего. Тут уж рука руку моет. Вот если между собой чего не поделили, тогда да, тогда все возможно.

— Даже убийство?

— Даже. Потому что, я вам говорил уже, да и еще сто раз могу повторить, Максим здесь ни при чем. Подставили его, и подставили явно, очевидно для всех. В жизни этого никогда не было, чтобы убийца спокойно рядом с трупом сидел и дожидался, когда его обнаружат. Даже если вы Максима не знаете, одно это уже должно насторожить. Но следователям этим, похоже, ни до чего дела нет. Лишь бы галочку в отчете поставить.

— Но мне галочки не нужны. Я хочу выяснить, как все происходило в действительности. И в этом вы можете мне помочь.

— Я? Как это?

— Мне нужно пообщаться с людьми в неофициальной обстановке. Я сегодня уже был в части и, кажется, только зря потратил свое время. О чем бы я ни спросил — в ответ слышал либо заранее заготовленные фразы, либо вообще ничего внятного не слышал.

— А‑а, вот оно что, — усмехнулся Китаев. — Это вполне возможно. Очень может быть, что начальство предупредило, чтобы не распускали языки. А что вы хотите? У нас как‑никак военный объект. Кому нужно, чтобы про нашу базу по всей стране слава пошла? И так уж с этим вертолетом нахлебались.

— Это понятно, но установлению истины по вашему делу, как вы и сами, наверное, догадываетесь, отнюдь не способствует. Люди либо боятся отвечать на вопросы, либо отбарабанивают заранее заученные ответы. Подскажите мне, как добиться если уж не доверительного, то хотя бы неформального отношения?

— Хм, — задумался Китаев. — Трудно сказать. К каждому подход свой. Единственное, что могу посоветовать, — не опрашивать всех скопом. Тогда точно ничего не добьетесь. Разговаривайте с каждым отдельно и лучше после обеда.

— Когда от сытости настроение улучшится? — усмехнулся Лев.

— Вот‑вот. Конечно, самый идеальный вариант — это на ночном дежурстве. Ночью лучше всего языки развязываются. Но вас навряд ли пустят на базу ночью.

— Да, это навряд ли, — согласился Гуров.

Он хорошо запомнил слова Китаева о том, что «наших», то есть технический персонал базы, он склонен подозревать меньше всего. Но для себя решил, что проверить нужно всех — и техников, и вышестоящих.

«Если Курбанский приворовывал, недоразумения при дележе «добычи» возникнуть вполне могли, тут Китаев подметил верно, — думал полковник. — Это мотив не такой уж редкий и, можно сказать, даже классический. Но не исключено, что и среди техников мог оказаться кто‑то, у кого не выдержали нервы.

Конечно, совет общаться с людьми после обеда и недурен, но навряд ли я смогу им воспользоваться, так как проникнуть на базу, минуя дежурного, навряд ли удастся».

В поисках способа поговорить с сотрудниками в неофициальной обстановке он прокручивал в голове разные варианты, и вдруг его озарила идея.

— Послушайте, Юрий Петрович, а на чем вы добираетесь на работу? — спросил Лев.

— Я‑то? На маршрутке. То есть на служебной маршрутке. За нами в семь утра и в семь вечера микроавтобус присылают, смотря кому в какую смену. Я вот, например, вчера с ночи пришел, сегодня отдыхаю. А завтра, значит, утром поеду, к восьми.

— А можно мне завтра вместе с вами отправиться?

— Наверное, можно, — как‑то нерешительно проговорил Китаев. — Если вы говорите, что в части уже побывали и вас знают…

— Да, меня там видели. Но вы, кажется, не поняли, что я имею в виду. Я не собираюсь ехать в часть. Мне нужно только узнать место, где останавливается ваш микроавтобус, и встретить со смены ваших коллег. Просто проводите меня на эту «контрольную точку», и больше я вас не побеспокою.

— Хотите пообщаться вдали от начальственного глаза? — проницательно взглянул на него Китаев. — Думаете, так проще будет разговорить?

— Именно.

— Что ж, может, в этом и есть резон. Конечно, я провожу. Мне не жалко. Я выхожу в половине седьмого, за полчаса как раз успеваю дойти.

— Вот и договорились, — улыбнулся Гуров и уже собрался попрощаться, как вдруг раздался звонок в дверь.

— Извините, я сейчас, — проговорил Китаев, выходя в коридор.

Уверенный, что это пришла супруга, Лев отправился следом за хозяином, внутренне укоряя себя за то, что так засиделся, и очень удивился, когда из коридора послышался молодой женский голос, никак не подходивший для супруги человека столь почтенного возраста.

— Юрий Петрович! Как вы? Забежала на минутку вас проведать, — торопливо говорила девушка. — У нас тут новости. Вы представляете, мне прислали ответ.

— Ответ? — недоуменно спросил Китаев. — Какой ответ?

— Ну как же! Я ведь говорила вам, что писала в Москву. Помните? Вы еще так усиленно отговаривали, сказали, что не будет от этого никакого толку. Насчет толку пока непонятно, но в бумаге написано, что дополнительное расследование все‑таки назначили. Должны прислать кого‑то. Так что не совсем уж напрасно я это сделала. Теперь надо ждать, может, и правда кого‑нибудь пришлют. Хоть не из местных будет, и то хорошо.

— Лариса… подожди минуту.

— Что?

— Ничего особенного, — выходя в коридор, произнес Гуров. — Просто присланный уже прибыл.

— Ой… Здравствуйте, — смущенно проговорила миловидная белокурая девушка. — Юрий Петрович, вы, оказывается, не один. Что же вы не сказали? Извините, я, наверное, вам помешала.

— Да нет, совсем не помешаете, мне уже пора уходить, — улыбнулся полковник. — А вы оставайтесь, спокойно обсуждайте свои дела. Не буду вам мешать.

— Лариса, это он.

— Кто «он»? — удивленно уставилась на Китаева девушка.

— Тот самый человек. Тот, которого ты ждать собиралась. Он уже приехал. Познакомься.

— А! О… Вот это да! Вот это оперативность. То есть, значит… Значит, вы уже приехали?

— Выходит, что так.

— Так ведь это… ведь это же чудесно! Юрий Петрович! Теперь вы видите? Видите, что не зря были все эти мытарства, все эти бесконечные петиции? — возбужденно проговорила Лариса.

— Вижу, вижу. Только человек уже, наверное, устал, давай мы его отпустим, а потом с тобой обо всем поговорим.

— Да, конечно. То есть… что же вы, вот так вот сразу и уйдете?

— Почему же сразу? Мы с Юрием Петровичем успели уже о многом поговорить.

— Найдите его! — воскликнула Лариса, проникновенно взглянув в глаза полковника. — Максим не виноват, даже не сомневайтесь в этом! Найдите настоящего преступника!

— Я именно для этого приехал сюда, — обнадежил Гуров, покидая квартиру старого техника.

Несмотря на то что беседа с Китаевым намного превысила все возможные и невозможные нормы времени, Лев не считал, что эти несколько часов потрачены зря. Он получил немало конкретной дополнительной информации и теперь гораздо отчетливее представлял себе, каковы тайные пружины, приводящие в движение механизм внутренних взаимоотношений.

Глава 3

На следующее утро в шесть часов полковник уже вновь ехал в такси по направлению к летному городку.

Он не забыл о своем намерении побеседовать с обслуживающим персоналом авиабазы вдали от бдительного начальственного контроля. Служебный автобус, увозивший в часть утреннюю смену, несомненно, должен был привезти оттуда вечернюю, и Гуров решил, что не следует упускать такую возможность.

За пределами базы сотрудники вряд ли так уж строго поддерживали «внутреннюю дисциплину» и заботились о «неразглашении». Поэтому техники и инженеры, возвращавшиеся с работы, представляли собой весьма подходящую аудиторию для бесед на интересующие полковника темы.

Сидя в такси, Лев вспоминал свой вчерашний разговор с Китаевым и те размышления, на которые навела его полученная новая информация.

Он очень внимательно выслушал и очень хорошо запомнил все, что Китаев говорил о денежных махинациях Курбанского. Несомненно, здесь мог крыться мотив, и тогда инициатором убийства действительно мог быть кто‑то из «вышестоящих».

Вдобавок он отметил и еще кое‑что. Загадочное самоубийство Иванникова, заступившего на пост непосредственно после Курбанского, не выходило у него из головы. И то, что на первый взгляд оно выглядело абсолютно беспричинным, только заставляло лишний раз задумываться над этим вопросом.

Без причин ничего не происходит в этом мире, а уж тем более такой акт, как расставание с жизнью. Что‑то здесь, несомненно, крылось, и, узнав о хищениях, Гуров сформулировал некую предположительную версию.

Судя по всему, Кубанский имел большое влияние в части и, даже смещенный с должности, мог оказывать воздействие на происходящее и на принимаемые решения. С другой стороны, способы этого воздействия, судя по рассказу Китаева, не отличались особым благородством. Даже те немногочисленные намеки, которые сделал в разговоре отец Максима, давали ясное понятие о том, каким образом бывший командир части добивался своих целей. Прямота и открытость явно не были ему свойственны. Он предпочитал делать все исподтишка и чужими руками.

Трудно было судить о том, какой характер был у Иванникова, но краткая характеристика, которую еще в Москве дал ему Орлов, да и отзыв Гремина наводили на мысль, что он был полной противоположностью Курбанскому. Волне возможно, что это и породило конфликт.

Курбанский понял, что «преемник» не собирается плясать под его дудку, к тому же и получать «дополнительные доходы» от махинаций, скорее всего, стало проблематичным.

«Не мешало бы поподробнее разузнать про это самоубийство, — думал Лев, подъезжая к «летке». — Его ведь могли элементарно спровоцировать. А могли даже и «помочь». Как именно все произошло? Орлов говорил, что новый командир застрелился из табельного оружия. Но точно ли сам он это сделал или здесь та же история, что и у Максима с этим ножом? Вопрос. Если в самоубийстве Иванникову «помогли» или как‑то спровоцировали на такой поступок, наверняка все сразу догадались, кто за этим стоял. А это — еще один существенный мотив для убийства Курбанского. В данном случае инициатором мог выступать кто‑то из близких Иванникова, решивший отомстить. Если Иванников не из «местных», до Максима Китаева ему и соответственно его близким очень мало дела. Им нужно было отвести подозрения от себя, а для того, чтобы избежать тюремного срока, как известно, все средства хороши. В этом ключе свалить все на Максима — способ очень неплохой. О его вражде с Курбанским знали все, оставалось только подстроить все так, чтобы он оказался в нужном месте в нужное время. Да, тема вырисовывается интересная. Только как, спрашивается, к ней подобраться? Этот Гремин и на простые‑то вопросы толком отвечать не хочет. А если с ним разговор о махинациях в отделе научных разработок завести, так он вообще онемеет. Нет, лучше не рисковать. Попробую как‑нибудь своими силами эти тайны вызнать. Спросить у Китаева? В этом стане «чужих» он пока единственный мой надежный союзник»…

Гуров подъехал к дому № 16 как раз вовремя. Не успел скрыться из глаз синий «Рено», подвозивший его до места, как из подъезда показался Китаев. Сейчас он был одет уже не в гражданское, а в специальную форму.

— Доброе утро! — улыбнувшись, приветствовал он. — Вы уже здесь?

— Как видите.

— Что ж, тогда в путь. Наша остановка на самой окраине, идти не очень близко. Впрочем, я уж привык. Вместо утренней физзарядки.

Территория летного городка была густо усажена деревьями и с виду напоминала собой большой парк, посреди которого стояли жилые дома. Вот и сейчас, направившись следом за Китаевым, полковник углубился в живописную аллею, по обе стороны которой стояли развесистые вязы, создававшие почти непроницаемую тень в это солнечное утро.

— Красиво у вас тут, — издалека начал он.

— Правда? А многие, наоборот, пугаются. Как, говорят, в таких домах вообще можно жить.

— Я природу имел в виду, — уточнил Лев. — Смотрите, какие деревья. Настоящая роскошь. А что касается домов, тут вы, конечно, правы. Ремонт явно не помешал бы, причем желательно капитальный.

— Какое там! — безнадежно отозвался его спутник. — Не то что капитальный — штукатурку в подъездах не могут обновить. Все средств у них не хватает. Все стены облуплены, в трещинах, как после бомбежки. А уж канализация эта — даже смотреть страшно. Вся дрянь вниз, под дома стекает, считай, на воде живем. Венеция!

— А начальство ваше тоже в таких домах живет?

— Эти нет. Они больше в пятиэтажке квартируют. Все наши высокие чины там гнездятся. Считай, единственный на всю «летку» нормальный дом. Недавно построили.

— Это такая, с белым цоколем?

— Да, как в белых тапочках, — усмехнулся Китаев.

— Хм, то есть получается, что все вы тут друг от друга недалеко.

— В том‑то и дело, — согласился Китаев. — За семь верст не ходить. Руку протянул — вот тебе и Максим, вот тебе и Лариса. А у него, у Курбанского‑то, шушеры этой здесь, на побегушках, считай — все. Начальник же. Был. А теперь не то что раньше, теперь всяких тут у нас много, сплошная пьянь‑рвань. Как «перестроились», так и пошло. Работать они не хотят, да и не могут уже, а выпить на что‑то нужно. Вот и пробавляются кто во что горазд. А для разных подлых штучек такой контингент — самое оно. Вот он и использовал их, Курбанский‑то. К Ларисе пристать или Максиму подножку какую подставить — милое дело.

Гуров внимательно слушал и мотал на ус. «Контингент», подходящий для «подлых штучек», который «вовсю использовал» Курбанский, мог пригодиться, конечно же, не только для того, чтобы пристать к Ларисе. Выходило, что возможности насолить Иванникову у него имелись. И даже очень широкие.

Оставалось выяснить, было ли желание.

«Нужно трясти Сырникова, — подумал он. — По факту самоубийства расследование наверняка проводили, хотя бы формально. Командир части все‑таки. Пускай хоть из‑под земли достает мне это дело».

— Послушайте, Юрий Петрович. Если судить по вашим рассказам, получается, что Курбанский — это человек подлый, беспринципный и для достижения своих целей не останавливающийся ни перед чем.

— А что, так оно и есть. Точнее, было. Конечно, о покойнике, как говорится, или хорошо, или ничего, но я лично об этой «потере» нисколько не жалею. Да и другие, думаю, тоже не особенно плачут. Он, видите как — считай, и после смерти мстить нам продолжает. Так подставить Максима! Это ж надо додуматься все так подстроить!

— Но, надеюсь, вы не думаете, что подстроил это Курбанский?

— Да, было бы забавно, — ответил Китаев. — Сам себя, как говорится. Конечно, я так не думаю. Но ведь и не Максим. А кто? Непонятно. Пока все против нас.

— Мы начали говорить о начальстве, — вернулся Лев к интересующей его теме. — Я, собственно, к чему про Курбанского упомянул. Мне интересно знать, неужели такой человек после того, как его сместили с должности, лишили привилегий и власти, смог вот так вот спокойно смириться с тем, что на его месте — кто‑то другой? После назначения нового командира как складывались отношения в части? Бывший и новый начальники ладили друг с другом?

— Вот это вы спросили! Да откуда же я могу знать? Нам про такие тонкости не докладывают.

— Но ведь вы же знали, что он ворует. Даже знали, каким именно способом. А про это вам тоже, наверное, специально не докладывали.

— Ну это уж вы преувеличиваете, — лукаво улыбнулся Китаев. — Единственное, что я знал, — так это то, что он через научный отдел как‑то эти деньги крутит. Но об этом все знали. А про начальника… Да он и проработал здесь всего ничего, толком и приглядеться к нему не успели. Так нормальный вроде мужик. Солидный, рассудительный. Даром что молодой.

— Он раньше работал в части?

— Нет. Прислали откуда‑то. Чуть ли не из Москвы даже… — Китаев немного подумал, потом уверенно произнес: — Да, точно! Точно — из Москвы. Вспомнил, ребята мне говорили.

— А с Курбанским они как? Сработались?

— Наверное, сработались. По крайней мере, насчет скандалов между ними слышно не было.

— А вообще есть какие‑то версии о его самоубийстве? С чего вдруг он заторопился на тот свет, если вокруг все так хорошо складывалось?

— Ох… Какие вы все вопросы задаете, — тяжко вздохнул Китаев. — Откуда же я могу это знать? Да и какое мне дело, как оно там, у начальства. Мне бы со своим разобраться.

— Но вы ведь не хотите сказать, что после того, как в части произошло самоубийство, да не чье‑нибудь, а недавно назначенного командира, все так и продолжали спокойно существовать, делая вид, что ничего не произошло. Неужели не было никаких догадок, обсуждений? Сплетен, наконец? Неужели никто не пытался объяснить происходящее, хотя бы для самого себя?

— Сплетни ходили, конечно, это уж как всегда. Только зачем внимание обращать на болтовню всякую? Сплетня — она сплетня и есть. Я не слушал. Единственное что… Вадик мне говорил. Он в тот день заходил зачем‑то в кабинет к Иванникову. Зашел — а на нем прямо лица нет. Бледный, как смерть, в пространство смотрит. Стал ему говорить, а он будто и не слышит. Сидит, как каменный, ни на что не реагирует. А потом, где‑то через час, секретарша выстрел услышала, истерику подняла. Зашли в кабинет, а он там на ковре возле стола своего и лежит. И кровь из раны. Из виска то есть. Он в висок себе выстрелил.

Гуров слушал этот рассказ, затаив дыхание и стараясь не проронить ни слова.

— Кто это — Вадик? — спросил он, когда Китаев замолчал.

— Вадик? Ну как же. Его все знают. Вадим Ушаков. Он у нас нечто вроде связующего звена. Посредник между технической частью и административной. И у нас за своего, да и с начальством как‑то умудряется дружить. Парень неплохой. И поговорить с ним можно, и в чужие уши не перенесет чего не надо.

— Значит, этот Вадик заходил к Иванникову в кабинет буквально за час до самоубийства?

— Да. А что тут такого? К нему, наверное, и не только он заходил в тот день. Это ведь начальство. Кто‑нибудь все время заходит. Вопрос решить или еще что.

— То есть вы и от кого‑то еще слышали, что в тот день Иванников был не в себе?

— Я — нет. Я только от Вадика.

— Понятно. Послушайте, Юрий Петрович, а вы не сможете мне устроить с ним встречу? В неформальной, так сказать, обстановке. Сами понимаете, под присмотром бдительного начальства он вряд ли будет откровенничать.

— Это точно, — согласился Китаев. — С Вадиком вам точно нужно где‑нибудь подальше от посторонних глаз встретиться. Он к этим сферам‑то близко, ему засвечиваться не резон.

— Вот именно, — озабоченно проговорил Гуров. — Хорошо еще, если вдали от посторонних глаз поговорить согласится, а то ведь может и вообще отказаться. Посодействуйте, Юрий Петрович. Ведь оно и в ваших интересах тоже. Если удастся разобраться во всех этих хитросплетениях, вполне возможно, что и на судьбу Максима это повлияет с положительной стороны.

— А Максим здесь при чем? — удивился Китаев. — Его же совсем по другому поводу обвиняют.

— Как знать, — уклончиво ответил Гуров. — Иногда разгадка отыскивается в самом неожиданном месте, из такого закоулка приходит, что и не подумал бы никогда. Чтобы получить ответы на вопросы, я должен во всем разобраться. Так что вы скажете по поводу встречи подальше от посторонних глаз?

— Хм. А знаете что? Он ведь сегодня с вечерним рейсом приедет. Мы‑то по сменам работаем, а он к полетам не привязан, у него повременка. Вы к семи вечера сюда же на остановку подойдите, тут и встретите его. Высокий такой, худой как жердь. Сразу узнаете. Патлы во все стороны торчат, и в очках. Он там один в очках. Сутками из‑за компьютера не вылезает. Какое тут зрение будет? Вот и поговорите с ним. На лавочке вон или еще где. Вот вам и будет неформальная обстановка.

За разговором собеседники не заметили, как дошли до небольшой площадки, находившейся на окраине летного городка. Жилая застройка осталась далеко позади. О том, что они все еще находятся на территории «летки», напоминали теперь лишь разросшиеся деревья, плавно переходящие в лесопосадку.

Эта лесопосадка тянулась вдоль грунтовой дороги, уводившей в бескрайнюю степь и терявшейся за горизонтом. Глядя на нее, полковник подумал, что, по всей видимости, на авиабазу можно попасть и иными путями, чем тот, по которому вчера вез его Сеня.

Пропустив Китаева вперед, он сбавил шаг и вскоре остановился в сторонке, наблюдая за происходящим и стараясь не привлекать к себе внимания.

Остановка, о которой говорил его провожатый, представляла собой окруженный растительностью тупичок. Сейчас там стояла пассажирская «Газель», рядом с которой оживленно переговаривалась небольшая группа мужчин в такой же форменной одежде, как у Китаева.

Его шумно приветствовали, и он почти сразу исчез из поля зрения Гурова, скрывшись внутри микроавтобуса.

Но сейчас Китаев его уже не интересовал. Гораздо больше внимания привлекала группа, отделившаяся от других и продолжавшая неспешно беседовать, в то время как остальные занимали места в салоне.

Несомненно, это была смена, вернувшаяся с ночного дежурства и собиравшаяся отправиться по домам. Именно с этими людьми и планировал пообщаться Лев, прося Китаева проводить его на остановку.

Совет Китаева «не опрашивать всех скопом» он хорошо помнил. Да и без советов опытный полковник знал, что на откровенности человек гораздо легче пускается, если общаться с ним один на один. Поэтому и не стал подходить к оживленно переговаривавшейся толпе, а подождал, пока она начнет постепенно рассасываться.

После того как от площадки отъехал микроавтобус, это произошло довольно быстро. Пройдя немного по аллее в направлении жилой части летного городка, коллеги начали постепенно прощаться и сворачивать каждый в свою сторону.

Вскоре на тропинке между деревьями остались только два парня, по‑видимому, закадычные друзья. Они оживленно и эмоционально обсуждали что‑то и даже не заметили приближения полковника.

— Ребята! — громко позвал он, чтобы привлечь к себе внимание. — Можно с вами поговорить?

Те смолкли, как по команде, и, обернувшись, удивленно уставились на Гурова.

— Вы на авиабазе работаете?

— Да, а что? — проговорил один из парней, среднего роста плотный брюнет.

— Ничего особенного. Просто мне нужно побеседовать с кем‑то из персонала. По поводу убийства. У вас ведь там убийство произошло. Так вот, я провожу дополнительное расследование. Я из Москвы.

С этими словами Гуров развернул «корочки», и две пары изумленных глаз, оторвавшись от его лица, стали изучать фотографию.

Лев заметил, что при упоминании об убийстве по лицам парней пробежал некий холодок, и в выражении возникла отчужденность. Поэтому, чтобы вновь не жалеть о напрасно потерянном времени, он старался говорить с максимальной непринужденностью, будто это «собеседование» — дело самое обычное.

— Есть версия, что этот парень, которого обвиняют, не очень дружил с бывшим начальником. С другой стороны, родные и близкие утверждают, что он ничего подобного никогда сделать не мог. Нужно разобраться.

— А мы здесь при чем? — неприязненно спросил брюнет.

— Вы — коллеги, — со всей возможной доброжелательностью улыбнулся Лев. — Да и не только вы, я со многими уже говорил, — для убедительности приврал он. — Вы общались с Максимом, хорошо знали его. Как по‑вашему, способен он на подобный поступок?

— Не знаю. Парень как парень, — все еще не желая идти на контакт, проговорил брюнет.

— А этот конфликт, о котором все говорят, из‑за чего он произошел?

— Не знаю, — повторил брюнет. — Меня там не было. Говорили, что Максим пилотировал вертолет и не смог посадить.

— Но в итоге ему, кажется, не предъявили обвинение?

— Кажется, нет.

— Вместо этого сместили командира части, правильно? Так что же выходит — командир пострадал, прикрывая проступок подчиненного?

Такой поворот явно стал для собеседников Гурова неожиданностью. Брюнет, смутившись, ничего не ответил, а второй парень, невысокого роста блондин с лицом былинного добра молодца, откровенно хмыкнул:

— Да уж, прикроет он, дожидайся. Догонит и добавит еще, вот это вернее будет.

— То есть утверждение о том, что Курбанский придирался к Максиму не по делу, имеет основания? — поспешил ухватиться за ниточку Гуров.

— Наверное, имеет, — все еще продолжая саркастически улыбаться, ответил блондин.

— Сделали героя, — ворчливо пробурчал брюнет. — Как будто он только к нему одному придирался.

— А что, были и другие случаи? — чувствуя, что лед тронулся, оживился Лев.

— А то, — откликнулся блондин. — С Китаевым это просто очень заметно вышло. Вертолет уделали, вот и вылезло все на поверхность. А так он и с остальными творил что хотел. Считай, вся часть у него на побегушках была. «Дедов» еще более‑менее не трогал, а кто помоложе или новенький, так тем иногда просто житья не было. Ладно бы еще по делу гонял, а то просто так, для развлечения изгалялся. Власть свою хотел показать.

— Да что новенькие, — подхватил брюнет. — А Миша с Генкой? — взглянул он на своего товарища. — Ты вспомни. Уж кажется, как только не обихаживали они эту его «кастрюлю», а все недоволен был. Гонял их, бедных, чуть не сутками. Каждый винтик перепроверять заставлял по сто раз.

— Кто это, Миша с Генкой?

— Это «экипажники» с «Ми‑8», — ответил за товарища блондин.

— «Экипажники»? А что такое «экипажники»?

— Ну это такие люди, которые машину к полету готовят, — сосредоточенно наморщив лоб, объяснил блондин. — И после полета тоже. Проверяют. То есть машина, считай, на полной их ответственности. Техническое состояние и прочее все. Это, так сказать, универсалы. А есть еще «группачи». Они по узкой специальности работают. Электроника там или двигатели. Их привлекают, когда серьезные поломки в каком‑нибудь конкретном узле.

— Им, наверное, проще, чем «экипажникам»?

— Еще бы!

— Работка не бей лежачего, — поддержал товарища брюнет.

— А эти Миша и Гена, значит, полностью обслуживали «Ми‑8»? Тот самый, на котором так часто летал Курбанский?

— То‑то и оно, — сказал блондин. — Максима‑то он время от времени доставал, под настроение. А уж с этих, считай, не слезал почти. И главное — вертолет‑то списанный. По‑хорошему, они и не обязаны даже были им заниматься.

— А по факту целыми днями только им и занимались, — поддержал брюнет.

— Получается, что больше всех доставалось Мише и Гене? — пытался вывести на конкретику Гуров.

— Как сказать, — задумался блондин. — Здесь трудно судить, кому больше, кому меньше. От него, в общем‑то, и Китаеву хорошо доставалось. Да и другим. Как‑то курсантика одного прямо до нервного срыва довел. Даже в госпиталь отправляли. Не знаю. Это дело индивидуальное. Трудно судить.

— А вот этот вертолет, «Ми‑8», его только Миша с Геной обслуживали, или Курбанский привлекал еще кого‑то? Например, тех же «группачей»?

— Да нет. Вроде нет, — вопросительно взглянув на товарища, проговорил блондин.

— Нет, он больше никого не привлекал, — удостоверил тот. — Зачем рисковать? Техника устаревшая, кто с такой не работал, напортачить может. А ребята эту его «кастрюлю» уже до винтика изучили. Если где и возникало что — всегда знали, в чем причина.

— Да и не возникало почти, — поддержал блондин. — Зря, что ли, он их там целыми сутками томил?

— Это точно. Хоть и старая машина была, а работала чики‑чики.

— Так, значит, к этому вертолету была прикреплена специальная бригада техников, и они содержали машину в отличном состоянии? — резюмировал Гуров.

— В общем, да, — не совсем понимая, к чему он клонит, сказал блондин.

— Но тогда как объяснить, что в тот день Курбанский велел именно Китаеву проверить исправность гидросистемы «Ми‑8»? Максим, если я правильно понял, не входил в бригаду «экипажников», да и сама машина, если верить вашему рассказу, содержалась в порядке. Неполадки в гидросистеме — серьезная проблема, вряд ли бдительные специалисты довели вертолет до такого состояния. Особенно, если, как вы выразились, и сам Курбанский их «гонял». Для чего же он отправил туда Максима?

По‑видимому, такой вопрос не приходил в головы двух друзей, и сейчас, услышав его, они молчали в глубокой задумчивости.

Но Гуров и не ждал исчерпывающих ответов. И без того было ясно, что вся история с проверкой вертолета подстроена изначально. И подстроена, скорее всего, самим Курбанским. Как же так получилось, что в результате сам он и оказался жертвой?

Несомненно, ответ на этот вопрос напрямую мог указать на настоящего преступника. Но пока этого ответа у полковника не было.

— Кстати, ребята, — вновь обратился он к притихшим собеседникам. — А кто обычно пилотировал этот «Ми‑8»? Тоже кто‑то «специально назначенный» или могли быть разные летчики?

— Кирилл обычно летал, — ответил блондин. — Другого, кажется, не было.

— Нет, не было, — подтвердил брюнет. — Кирилл машину знал, да и Курбанский доверял ему. Хотя поблажек тоже не давал. Это уж как обычно.

— Ну а сами‑то вы верите, что Максим действительно виноват? — видя, что к концу беседы отношения потеплели, спросил Лев.

— Не знаю, — помолчав, медленно проговорил брюнет. — Максим — нормальный парень. Да и вообще. Если он ножом его пырнул, чего, спрашивается, сидел там? Не знаю. Странно все это как‑то.

— Ладно, ребята. Спасибо за разговор. Не буду вас больше задерживать.

Попрощавшись, Гуров пошел своим путем, а молодые техники еще долго стояли посреди аллеи, обсуждая этот разговор и те новые и неожиданные мысли, на которые навели их вопросы полковника.

Между тем сам он тоже не мог назвать сложившуюся картину предельно ясной.

Чем дальше продвигалось расследование, тем больше появлялось потенциальных кандидатур, у которых мог быть мотив. Отомстить Курбанскому могли «вышестоящие», участвовавшие в его махинациях, если он не поделил с ними добычу. Это могли быть и родственники Иванникова, если его неожиданное самоубийство было спровоцировано какой‑то выходкой со стороны Курбанского.

А теперь, после разговора с молодыми техниками, выясняется, что и в среде обслуживающего персонала базы могли найтись недоброжелатели. И не только Максим Китаев. Если «экипажники» «Ми‑8», эти самые Гена и Миша, в какой‑то момент потеряли терпение, осуществить месть у них были все возможности. Правда, тут возникает нехороший аспект предательства по отношению к товарищу. Ведь Максима‑то все‑таки подставили. Но тут уж, как говорится, каждый выбирает для себя.

Дойдя до остановки, где пассажиров забирали уже обычные, а не служебные маршрутные «Газели», Гуров остановился в ожидании общественного транспорта, но тут увидел машину с шашечками и, тормознув новенькую «Калину», отправился в прокуратуру.

Следующим пунктом сегодняшней «программы» он наметил изучение материалов по самоубийству Иванникова, и ему хотелось нагрянуть неожиданно, чтобы никто не смог подготовиться к его демаршу и заранее принять какие‑либо меры по сокрытию или искажению информации.

Прибыв в прокуратуру и предъявив на проходной удостоверение, Лев сразу поднялся в кабинет к Сырникову.

— Ну как, разобрались? — с веселой улыбкой встретил его следователь. — Убедились, что в этом деле нет никаких подвохов? Все там яснее ясного, и ничего мы не подтасовывали и от себя не прибавляли.

— В том, что вы не прибавляли от себя, я убедился, но что в деле все яснее ясного, я бы не сказал.

— Вы серьезно?

— Да, имеются моменты, которые мне бы хотелось дополнительно прояснить. В частности, что касается этого загадочного самоубийства. Я имею в виду скоропостижную смерть командира, принявшего часть сразу после Курбанского. По этому факту проводилось дознание?

— Разумеется. Только там ведь… это же самоубийство. Сами понимаете, виновных искать здесь сложно. Тем более что произошло все, можно сказать, у всех на глазах.

— То есть? — удивился Гуров.

— Нет, он, конечно, не прилюдно это сделал, — поспешил поправиться Сырников. — Но он застрелился в кабинете, а в «предбаннике» в этот момент находилась секретарша. Она подтвердила, что на момент выстрела Иванников был один, кроме того, в течение почти часа перед этим у него не было посетителей. То есть о каких‑то внешних причинах здесь говорить не приходится. Скорее всего, поводом послужило что‑то из сферы глубоких личных переживаний.

— Может быть. Но мне все‑таки хотелось бы ознакомиться с делом. Могу я его посмотреть?

— Э‑э… то есть да, разумеется, — сразу заволновался Сырников. — Но… честно говоря, вы меня застали несколько врасплох. В данный момент под руками у меня нет этих материалов, возможно, они даже уже переданы в архив… Как вы смотрите на то, чтобы ознакомиться с ними, например, завтра утром? К этому времени я успею сориентироваться. Выясню, где сейчас находится это дело, и вы спокойно его почитаете, не тратя время на ненужные ожидания.

— Попробуй выяснить это прямо сейчас, Сергей, — мило улыбнувшись, проговорил Лев. — Я подожду, если нужно.

— Но… я даже не знаю. Боюсь, это будет неудобно. Очень неприятно было бы заставлять вас терять свое время.

— Без этой информации я все равно не могу продолжать расследование. Так что, так или иначе, получить дело мне необходимо. Да и вовсе не обязательно мне сидеть и прохлаждаться, пока ты будешь заниматься поисками. Что я за барин такой? Хочешь, вместе сходим в архив?

Несмотря на то, что Сырников явно хотел совсем другого, Гуров ясно дал понять, что не отстанет, пока не настоит на своем.

Убедившись, что оттянуть роковой момент не удастся, Сырников про архив больше не упоминал. Позвонив, явно только для вида, кому‑то из своих коллег, он «выяснил», что дело находится у его непосредственного начальника, того самого, который так любезно предоставил недавно Гурову свою машину.

— А, так оно до сих пор у него? — не очень правдоподобно разыгрывая удивление, говорил Сырников в телефонную трубку. — Надо же! А я думал, он давно уже его передал на хранение.

«Что там с ним такое, с этим самоубийством? — думал Лев, с возрастающим интересом наблюдая за неподдельным волнением следователя. — Обычная халатность в проведении дознания? Как, например, в случае с Максимом, когда все свалили на «очевидность» и не потрудились даже выяснить, откуда взялся нож? Или здесь что‑то более серьезное? Чего он так боится, этот Сырников?»

Опасаясь, что эта «боязнь» может спровоцировать следователя изъять из дела какие‑нибудь «неудобные» документы, он решил не отступать от него ни на шаг. Сказав, что не хочет «лишний раз утруждать», прошел вместе с ним в кабинет начальника и добился того, что папка с материалами по самоубийству из сейфа прямиком перешла к нему в руки, минуя посредников.

— Вот, пожалуйста, — проводив ее печальным взглядом, произнес Сырников. — Надеюсь, что смогли вам помочь.

— Да, большое спасибо. Очень благодарен за помощь, — кивнул Лев. — А здесь не найдется какого‑нибудь тихого местечка, чтобы я мог все это спокойно посмотреть?

— Да вон к Реутову в кабинет пусть сядет, — сказал восседавший за начальственным столом крупный мужчина с высоким лбом и внимательными серыми глазами. — Он все равно сейчас на ограблении, раньше трех не вернется. Проводи, Сережа.

— Да, конечно. Идемте, я вам открою.

Спустившись на первый этаж и взяв у дежурного ключи, следователь провел Гурова в небольшое помещение со стареньким компьютером и огромным количеством каких‑то бумаг.

— Вот, пожалуйста, — снова с некоторым оттенком грусти проговорил Сырников. — Проходите, устраивайтесь. Надеюсь, вам будет удобно. Когда закончите, зайдите ко мне, если нетрудно. Нужно будет закрыть здесь, да и дело на место вернуть.

— Да, конечно.

Проводив взглядом опечаленного коллегу, Лев устроился за столом и через минуту уже полностью погрузился в материалы лежавшего перед ним дела о самоубийстве…

…Подполковник Иванников был переведен в Покровск из Москвы с повышением в должности и в чине. Уже один этот факт, казалось, мог обеспечить новоиспеченному командиру и полковнику хорошее настроение на многие годы вперед. И, судя по опросам свидетелей, поначалу именно так все и складывалось.

Опросы эти проведены были довольно тщательно и, так сказать, «широкомасштабно», что не преминул отметить Гуров, отдавая должное своим покровским коллегам. Читая протоколы, он постепенно прояснял для себя картину взаимоотношений нового командира со своими подчиненными. Картина эта выглядела весьма оптимистично.

Упоминания о сдержанности и рассудительности, ровном характере и безупречном воспитании вновь назначенного руководителя встречались практически в каждом протоколе. Причем в этих отзывах не чувствовалось ни малейшей натянутости. Уравновешенность действительно была характерной чертой Иванникова. Предполагать в таком человеке склонность к импульсивным поступкам, а уж тем более к суициду, было абсурдно.

Однако, продолжая изучать протоколы опросов, Лев вскоре заметил и еще один общий момент, который встречался в нескольких из них.

Все, кто заходил в кабинет к Иванникову в день убийства, в один голос утверждали, что на нем, по недавнему образному выражению Китаева, «не было лица». В этот день по разным вопросам к нему заходили пять человек, и каждый отметил, что начальство не в себе. Но о причинах такого состояния никто не пытался даже высказывать предположений. «Все шло хорошо» — вот краткое резюме, в которое выливались все ответы на дотошные вопросы следователей о возможных непредвиденных случаях, которые могли бы расстроить новоиспеченного командира.

«Действительно, похоже на «что‑то из сферы глубоких личных переживаний», — вспомнил Гуров замысловатую формулировку Сырникова. — Но тогда отчего же так волновался наш уважаемый следователь? Дознание проведено профессионально, опросы очень тщательные и подробные. Даже более чем. Сразу видно, что следователи действительно стремились докопаться до этой самой «сферы». Результаты, конечно, в итоге оказались небогатые, но в чужую душу ведь не влезешь. Откуда посторонним людям знать, о чем там мог про себя переживать этот Иванников?»

Как бы в ответ на эти размышления, перелистнув очередную страницу дела, он увидел перед собой протокол допроса супруги Иванникова. Она утверждала, что накануне муж был в отличном настроении и утром, отправляясь на работу, тоже был бодр и весел.

«Если супруга не врет, то, кажется, и о глубоких переживаниях здесь говорить не приходится, — вновь с недоумением подумал Лев. — В чем же дело?»

И только когда внимательно и во всех деталях изучил скучнейший протокол осмотра кабинета Иванникова, он понял, отчего так волновался Сырников. Среди бесконечного перечисления предметов, находившихся на рабочем столе Иванникова и в разных других местах, мелькнул почти незаметный пустячок, который коренным образом менял представление об этом самоубийстве.

Дотошные следователи проверили все, не поленившись заглянуть даже в мусорную корзину, стоявшую под столом. По всей видимости, к моменту самоубийства Иванникова мусора там накопилось немного. Все описание содержимого корзины уместилось в двух строчках.

«Смятые листки с черновыми записями, упаковка от степлера, испорченная флэш‑карта, непригодная для использования».

Сначала это краткое перечисление не остановило его внимания. Но уже через минуту, озаренный неожиданной догадкой, он перечитывал его последний пункт с живейшим интересом.

«Непригодная для использования. Что должно случиться, чтобы стала непригодной флэшка? Это ведь не телевизор или компьютер, которые могут сломаться оттого, что внутри у них что‑то переклинило. Просто кусок железа. И чтобы его испортить, необходимо приложить специальные усилия. Намеренные и целенаправленные. Заметные невооруженному глазу. Как следователи догадались, что флэшка была испорчена? Уж, наверное, не потому, что в компьютер ее вставляли, вытащив из корзины для мусора. Абсолютно ясно, что «испорченность» эта была очевидной и бросалась в глаза. Наверняка этот кусочек памяти либо разломали, либо раздавили, либо расщепили и расчленили, причем так, чтобы о том, что хранится в недрах этой памяти, никто уже не смог узнать».

Теперь причины внезапной перемены в настроении Иванникова можно было объяснить. Хотя бы в виде гипотезы.

По утверждениям жены, на работу в тот день Иванников отправился в прекрасном расположении духа. А сослуживцы, посетившие его кабинет через очень небольшое время, уже нашли его выбитым из колеи.

Один этот факт сразу делал несостоятельными все попытки объяснить самоубийство Иванникова «глубокими личными переживаниями». Если бы они были, то, конечно, не укрылись бы от внимания супруги.

Очевидно, что неприятный и неожиданный сюрприз, так резко изменивший настрой командира части, произошел уже на работе. И весьма вероятно, что испорченная флэшка имеет к этому изменению самое непосредственное отношение.

Нерешенные вопросы оставались, но тем не менее многое в ситуации для Гурова прояснилось. Ему стало понятно, почему так беспокоился Сырников. Флэшка — прямой путь к «невидимым врагам», спровоцировавшим самоубийство. А если верить материалам дела, на нее не только не обратили должного внимания, но даже не потрудились к этим материалам приобщить.

Что здесь сыграло решающую роль — обычная невнимательность или преступная халатность, — по‑видимому, так и останется тайной за семью печатями. Несомненно одно — задним числом, по‑видимому, уже после того, как уборщица освободила корзину от мусора, озарение все же снизошло в чью‑то голову. Но время было упущено.

Возможно, специалисты смогли бы восстановить содержание карты памяти, даже испорченной, но к тому моменту в наличии уже не имелось самой карты.

«Поэтому он и трясется, — с усмешкой думал полковник, вспоминая волнение Сырникова. — Шутка ли — главную улику профукали. Но, по большому счету, дела это не меняет. Страстно желать испортить репутацию новому командиру мог только один человек из всей части — командир бывший».

Поняв, что его предположения о косвенной причастности Курбанского к смерти Иванникова подтверждаются, Гуров подумал, что неплохо было бы выяснить, на чем могли подловить новоприбывшего командира. Судя по тому, что удалось узнать о нем в ходе расследования, порочащих фактов или связей за Иванниковым не числилось. Да и не назначили бы руководителем крупнейшего в стране авиационного подразделения человека, замеченного в чем‑либо неблаговидном.

«Может быть, его уже здесь как‑нибудь невзначай смогли «запачкать», — предположил он. — В сущности, организовать такую «подставу» не так уж сложно. Иванников человек новый, местных внутренних раскладок не знает. Организовать встречу с каким‑нибудь «нужным человеком», да потом и объяснить, с кем это он на самом деле общался и как это может отразиться на его дальнейшей карьере. А если еще, в дополнение к этому, хороший компьютерный специалист под руками окажется, умеющий комбинировать съемки, то тут простор для полета фантазии просто безграничный открывается. А характеристики личности Курбанского, которые довелось услышать, лишь красноречиво подтверждают, что фантазии в подобных вещах ему было не занимать».

Раздумывая, где можно было бы получить информацию на подобную деликатную тему, Гуров решил, что полезно будет пообщаться с супругой Иванникова. Точнее, уже со вдовой. Конечно, сейчас у нее не самый простой период, но выбирать не приходилось. Только она могла дать какие‑то наводки относительно отклонения от обычного режима существования своего мужа.

Кроме того, вполне возможно, такой разговор даст что‑то полезное и в плане ответов на другие вопросы. Связывают ли родственники Иванникова его гибель с именем Курбанского? И соответственно, стоит ли включать их в список подозреваемых в убийстве последнего? Прояснение этих пунктов полковник считал очень важным и для лучшего понимания обстоятельств самоубийства Иванникова, и для успешного проведения своего основного расследования.

— Спасибо, я ознакомился с делом, — сказал он, вернувшись в кабинет к Сырникову и протягивая ему папку. — Благодарю за оперативную помощь. Надеюсь, что не доставил много беспокойства.

— Какое там беспокойство, что вы! — Сырников улыбался, но глаза его были тревожны. — Если эти материалы помогли вам в чем‑то разобраться, я очень рад.

— Да, помогли, — спокойно ответил Гуров, как бы не замечая немого вопроса в глазах собеседника. «Догадался или не догадался?» — так и читалось в них.

«Они тут какие‑то суперчувствительные все, — с легкой усмешкой подумал Лев. — Не ровен час, еще и этот от расстройства себе пулю в лоб пустит. Что я тогда делать буду?»

Но высказывать вслух свои опасения он не стал. Вместо этого решил уточнить, где обитает сейчас вдова Иванникова, с которой он намеревался поговорить.

— Послушай, Сергей, а ты не знаешь, что стало с семьей Игоря Михайловича после… этого трагического случая? — спросил он. — Наверное, они поспешили уехать отсюда?

— Точных данных у меня нет, но на момент проведения следствия все они так и проживали в летном городке. Времени с тех пор прошло не так уж много, вполне возможно, они и сейчас там. — Видя, что разговор не касается опасной для него темы, Сырников понемногу успокоился и говорил более уверенно.

— Хорошо. Спасибо за информацию и за готовность к сотрудничеству, — еще раз поблагодарил Гуров, собираясь покинуть кабинет. — Твоя помощь пришлась весьма кстати.

— Так как же там с этим убийством? — вдогонку ему проговорил Сырников. — Неужели вы серьезно уверены, что Китаев невиновен?

— Я пока не определился с этим вопросом, — ответил Гуров, закрывая за собой дверь.

Глава 4

Нелли Иванникова проживала в той самой пятиэтажке «в белых тапочках», которую в утреннем разговоре с Гуровым Китаев‑старший охарактеризовал как «единственный на всю «летку» нормальный дом». Когда в часть прибыл новый командир, ему выделили там трехкомнатную квартиру, и вдова с детьми все еще жила в ней, никуда не выезжая.

Адрес Гуров нашел в материалах дела и, выйдя из прокуратуры, вновь взял такси.

Доехав до места и поднимаясь на четвертый этаж, он очень надеялся, что если его разговор со вдовой бывшего командира и не окажется максимально информативным, то хотя бы будет искренним и непредвзятым.

— Добрый день, — поздоровался Лев с высокой статной брюнеткой, открывшей ему дверь. — Иванникова Нелли Витальевна?

— Да, это я, — вопросительно глядя на него, ответила женщина.

— Полковник Гуров. Я провожу проверку в связи с чрезвычайными происшествиями, которые в последнее время случились на авиабазе. В частности, мне необходимо уточнить некоторые обстоятельства… кончины вашего супруга. Мы можем поговорить?

При упоминании о муже лицо женщины исказила болезненная гримаса. Но она быстро справилась с волнением и вежливо произнесла:

— Да, если это необходимо. Проходите. — Она шире раскрыла дверь, пропуская гостя, и, проведя его в зал, указала на одно из кресел возле журнального столика: — Присаживайтесь.

— Благодарю. Я постараюсь быть кратким. У меня всего лишь несколько вопросов. Буду благодарен, если вы сможете ответить на них.

— Спрашивайте, — так же сдержанно и без эмоций проговорила Нелли.

— Если я правильно понял, то, что произошло с вашим мужем, явилось для всех большой неожиданностью. У вас есть какие‑то предположения о причинах такого его поступка?

— Нет.

— Как у Игоря Михайловича складывались отношения с сослуживцами? Он ведь здесь человек новый. Могли возникнуть недопонимание, трения… В каком настроении он возвращался с работы?

— Он возвращался усталым. Но о трениях я ничего не слышала. Игорь умел ладить с людьми, и, насколько я знаю, отношения с сослуживцами складывались у него неплохо.

— То есть на работе конфликтов практически не было?

— Он не рассказывал мне всех подробностей.

— Но если бы произошло что‑то серьезное, вы как супруга, наверное, заметили бы и сами. Негатив подобного рода всегда отражается на настроении человека, тем более родного человека.

— Да, наверное.

— Но вы ничего подобного не замечали?

— Я уже сказала, что нет.

По мере продолжения этой не слишком содержательной беседы Гуров все яснее понимал, что на особую откровенность тут рассчитывать не приходится.

«Этой и предварительный инструктаж не нужен, — с досадой подумал он, — и без него держится, как партизан на допросе. Неужели ей самой неинтересно, почему застрелился муж? Или, может быть, она в отличие от всех остальных это прекрасно знает?»

Но, так или иначе, информацию необходимо было добывать, и Лев решил зайти с другой стороны:

— Переезд в Покровск, наверное, многое поменял в вашей жизни. Режим дня Игоря Михайловича сильно отличался от того, каким он был в Москве?

— Нет, не очень. Он позже приходил домой, а в остальном все было как обычно.

— А вообще за то время, что вы живете здесь, случалось что‑то неординарное? Какой‑то случай, который вы могли бы назвать из ряда вон выходящим? Скандал, недоразумение? Возможно, не с вами лично, но происшествие, которое вам пришлось наблюдать или невольно участвовать?

— Нет, кажется ничего такого, — в недоумении глядя на полковника и, кажется, не очень понимая смысл вопроса, ответила Нелли.

— Я имею в виду что‑то необычное, чего не случалось раньше, — пытался пояснить Лев. — С вами или с Игорем Михайловичем.

— Необычное? Не знаю. Разве что… Однажды он очень сильно выпил. Так, что даже не мог стоять на ногах. Это было действительно необычно. Игорь, он вообще не пьет. Не пил, — снова болезненно сморщив лицо, поправилась она. — А в тот раз… Это было в день, когда пришел приказ о его окончательном утверждении в этой должности. Он сказал, что приедет поздно, его пригласили отметить это событие. И действительно, приехал он как никогда поздно, в третьем часу ночи. Бывали, конечно, дежурства, когда он приходил только утром, но ведь это совсем другое. В тот раз он не дежурил. Его привезли на машине и буквально занесли в квартиру. Он был совершенно не в себе, не мог даже идти. Никогда его таким не видела.

— Он как‑то объяснил потом свое состояние?

— Сказал — выпили. «Немного перебрал». Но какое там немного! На следующий день даже на работу не пошел, настолько плохо себя чувствовал.

— Раньше подобного с ним не случалось?

— Никогда. Даже на семейных праздниках, когда что‑то отмечали, он пил всегда в меру. А уж так, чтобы на следующий день не мог встать… нет, такого я не припомню.

— Вы упомянули о том, что отметить назначение Игоря Михайловича кто‑то пригласил. То есть не сам он был инициатором?

— Нет.

— А вы не знаете, кто именно? С кем он отмечал это событие?

— Я не знаю. Это — дела мужа, я не вмешивалась. Только если он сам расскажет.

— Но в тот раз он не рассказал?

— Нет.

— Кроме этого случая, после вашего приезда сюда не происходило ничего экстраординарного?

— Нет. Кажется, нет. По крайней мере, ничего похожего на это происшествие я не припоминаю.

— Понятно. Что ж, спасибо, что уделили мне время. Надеюсь, что не слишком побеспокоил вас своим визитом.

Попрощавшись, Гуров спустился вниз и вышел на улицу.

Вечерело, и, взглянув на часы, он решил, что уезжать из летного городка уже нет смысла. Близилось время последней запланированной на сегодня встречи.

Когда из подъехавшей «Газели» начали выходить люди в униформе, очень похожие на тех, которых он видел сегодня утром, Лев сразу выделил среди них нужного ему человека.

Описание внешности Вадима Ушакова, данное Китаевым, было очень точным. Как только из машины показался высокий худой парень со взъерошенными, будто со сна, волосами, он понял, к кому нужно адресовать интересующие его вопросы.

Круглые очки делали Ушакова чем‑то похожим на Гарри Поттера, и общее впечатление от его внешности у полковника сложилось положительное. Такие люди обычно общительны и легко идут на контакт. Поэтому Гуров не сомневался, что уж здесь‑то не будет проблем с тем, чтобы завязать доверительный разговор.

Но дальнейшее показало, что внешность иногда бывает обманчива.

Как и в первый раз, Лев немного проводил компанию возвращавшихся с работы парней, дожидаясь, когда она поредеет и он сможет спокойно поговорить с Ушаковым. Сейчас ему повезло даже больше — немного пройдя по аллее, Ушаков попрощался с товарищами и свернул на боковую тропинку. Вскоре Гуров нагнал его и попытался завязать разговор, используя приблизительно такое же вступление, какое использовал сегодня утром, обращаясь к двум друзьям‑техникам.

Но в отличие от них Вадим оказался гораздо более «тяжелым на подъем».

Уже одно то, что он видел перед собой незнакомца, по‑видимому, настораживало. А узнав, что Гуров — проверяющий из Москвы, он окончательно замкнулся и на все вопросы стал давать лишь однотипные, ничего не значащие ответы.

— В день, когда произошло самоубийство, вы заходили к Иванникову? Вам ничего не показалось странным при общении с ним? Все было как обычно? — спрашивал Гуров.

— В целом да, — коротко отвечал Ушаков, и было совершенно ясно, что больше он не прибавит ни слова.

— Многие говорят, что бывший командир части Курбанский был в натянутых отношениях с Максимом Китаевым. Вам что‑нибудь известно об этом?

— Я лично с Курбанским не ссорился, а какие у него были отношения с другими, не выяснял. Это не мое дело.

Вести беседу в таком ключе не имело ни малейшего смысла, и, задав еще пару вопросов и получив еще пару очень похожих ответов, Лев счел за лучшее попрощаться.

— Спасибо, вы мне очень помогли, — с едва заметной иронией произнес он.

— Обращайтесь, всегда рад буду побеседовать, — в тон ему ответил Ушаков и скрылся в подъезде невзрачного трехэтажного дома, очень похожего на тот, в котором жил Китаев.

Полковника огорчило, что беседа с Ушаковым не принесла желаемых плодов и он снова лишь напрасно потерял свое время. Но, поразмыслив, он пришел к выводу, что это как раз тот случай, когда отсутствие результата — тоже результат.

Он помнил, что Китаев называл Ушакова «связующим звеном» между технической и административной частями. Именно он поведал старому технику о неадекватном состоянии Иванникова в день самоубийства. И понятно, что далеко не каждый на авиабазе мог вот так вот запросто зайти в кабинет к командиру части. Следовательно, Ушаков мог знать много такого, что простым смертным было недоступно. И то, что в разговоре с ним он не захотел этими знаниями делиться, только лишний раз подчеркивало, что для подозрений есть все основания.

«Если этот Вадик так усердно шифруется, значит, есть причина, — думал он. — Значит, не все там так кристально чисто, в этих высших сферах. Значит, и предварительная версия о том, что Курбанскому могли отомстить подельники, пока тоже остается в силе», — идя к остановке, думал Лев.

Он снова не дождался «общественной» «Газели» и, поймав такси, отправился в гостиницу.

И в дороге, и по прибытии в номер Лев не переставал анализировать полученную сегодня информацию, пытаясь сделать хоть какие‑то внятные выводы и сформулировать хотя бы начальные, предварительные версии.

Но пока это получалось плохо.

Разговоры сегодняшнего дня и новая информация, которую удалось из них почерпнуть, переворачивали все, что он знал до этого, с ног на голову и заставляли трактовать все события с точностью до наоборот.

Выходило, что каждый, кто так или иначе имел соприкосновение с Курбанским, мог иметь повод убить его. И вдова Иванникова, и обслуживающий персонал эскадрильи, и коллеги по работе, особенно те, с кем вместе он «прокручивал» государственные деньги, — все они могли быть недовольными поведением смещенного командира.

«Эти ребята, которые обслуживали его вертолет, хлебали, наверное, бедолаги, полной ложкой, — думал Гуров. — Не было бы ничего удивительного в том, что в один прекрасный день они сговорились отправить любимого начальника на тот свет. А эта Нелли? «Железная» вдова. Такой бабе заказать человека — как чашку кофе выпить. С шоколадкой. Переживает она, похоже, не на шутку, а значит, супруга своего, суперправильного, любила. И если догадалась, с чьей подачи он пулю себе в лоб пустил, отомстить вполне могла. Сама, конечно, с ножом не бросилась бы, но заказать… Заказать могла. Без сомнения. А уж что касается этого пресловутого отдела научных разработок, тут даже говорить не о чем. Смещенный Курбанский уже не имел такой неограниченной власти, и если в какой‑то неудачный момент он что‑то не по делу вякнул, убрать его могли не задумываясь».

Итог складывался весьма своеобразный. Если из неискренних и заранее «отредактированных» вчерашних официальных бесед следовало, что убить мог только Максим, то из сегодняшних неофициальных выходило, что убить мог кто угодно.

И обиженные «технари», и безутешная вдова, и жадные подельники — все они могли претендовать на роль подозреваемых. Причем в первом и третьем случаях мог иметь место сговор, что значительно осложняло дело.

Чем больше полковник размышлял над этим, тем яснее понимал, что все три направления практически равнозначны, и если начинать последовательно отрабатывать каждое из них, это дополнительное расследование может затянуться на годы.

«Нет, это стратегия бесперспективная, — решил он. — Нужно зайти с другой стороны. С точки зрения мотивов мы дело рассмотрели. Похоже, мотивы были у многих. Попробуем теперь подойти с точки зрения самого преступления. Как действовал убийца? Он каким‑то образом узнал, что в такой‑то момент времени Курбанский будет находиться вместе с Китаевым в кабине вертолета, и подложил туда бомбу. Затаился в неприметном месте, чтобы проконтролировать процесс и в случае надобности внести свои корректировки, для чего и прихватил с собой нож. Что это может означать? Во‑первых, убийца очень хорошо ориентируется в обстановке, следовательно, он — «местный». Во‑вторых, он хорошо знаком с техникой. Может заложить взрывное устройство и знает, куда именно нужно его заложить, чтобы достигнуть цели. Таким образом, у нас есть уже две характеристики — «местный» и «технарь». В‑третьих, он не боится рисковать. Все действие происходит как на сцене, вертолет — на открытой со всех сторон площадке, тем не менее убийца спокойно прячется неподалеку и в нужный момент вступает в игру. Это может означать либо то, что ему нечего терять, либо то, что у него весьма своеобразный, склонный к рискованным авантюрам характер. И железные нервы в придачу. Вот такой вот «крепкий орешек».

Нарисовав мысленный портрет убийцы, Гуров понял, что на сей раз перед ним достойный соперник.

Несмотря на то, что его изыскания пока не дали каких‑то глобальных результатов, он все больше убеждался в непричастности к убийству главного официального подозреваемого. Все новые данные, которые удавалось ему получать, свидетельствовали, что и у многих других были не менее, а иногда и гораздо более весомые мотивы.

А в сочетании со всевозможными несуразностями в доказательствах вина Максима Китаева вообще становилась чем‑то призрачным и эфемерным.

Но кто же тогда настоящий преступник?

Размышляя о том, как было задумано преступление, Гуров не сомневался, что изначально «экскурсию» на вертолет задумал сам Курбанский. Наверняка это «тестирование» было очередной провокацией, которые мстительный начальник время от времени подстраивал Максиму Китаеву.

Парень не входил в число «экипажников», обслуживающих вертолет. Да и машина, если верить рассказу двух друзей, работала отлично. Для чего могла понадобиться эта внеплановая проверка? Ответ очевиден.

Задумав очередной «казус», Курбанский мог поделиться с кем‑то своей остроумной мыслью, и таким образом об этом узнал убийца. Другого способа не существует. Посторонние могли узнать тайную мысль Курбанского только в том случае, если он ее кому‑либо высказывал. А поскольку подобными мыслями никогда не делятся с кем попало, вывод напрашивается сам собой. Несомненно, убийца — либо человек, близкий к самому Курбанскому, либо он близок к тому, кто близок Курбанскому.

Так или иначе, здесь приходилось сталкиваться уже со средой «вышестоящих», а по опыту полковник уже знал, что именно в этой среде с ним меньше всего склонны будут делиться информацией. Воздействовать напрямую не получится, значит, необходима провокация. Нужно сделать так, чтобы убийца сам выдал себя.

Гуров имел полное право проводить официальные допросы. И если до сих пор не пользовался им, то лишь по одной причине — потому что сразу понял, что официальными способами ничего интересного не узнает. Но сейчас он собирался прибегнуть именно к официальным путям. Понимая, что враг затаился и предпочитает наблюдать из укрытия, хотел заставить его переменить тактику.

«Нужен хороший, классический «шмон», — решил полковник. — Нагрянуть туда завтра утром, да и выстроить их всех в лучших традициях приснопамятного Советского Союза. Пускай попрыгают. А то они, чай, и позабыли уже, что в отношении их проверка проводится. Так я напомню. В целом известно мне уже немало. Закинуть одно‑другое словечко, дать понять, что мне известно кое‑что очень интересное, и посмотреть на реакцию. Не может такого быть, чтобы такое трогательное внимание с моей стороны осталось безответным. У моего «тайного друга» было достаточно времени насладиться покоем. Пора уже ему переходить к действиям».

На следующее утро, как и запланировал накануне, Гуров отправился на авиабазу. В этот раз у него не было поводов воспользоваться служебной черной «Волгой». На место он прибыл на такси, начав уже привыкать к такому способу передвижения по городу Покровску.

Около восьми часов машина затормозила возле административного здания, стоявшего недалеко от летного поля.

Пройдя мимо дежурного, который тотчас его узнал, Лев направился прямиком в кабинет Гремина.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он, совершенно не замечая удивленного недоумения на лице собеседника. — Хотел посоветоваться с вами. Мне нужно опросить кое‑кого из ваших сотрудников, и в то же время не хотелось бы слишком уж нарушать ваши трудовые процессы. Как нам удобнее будет поступить? Мне вызывать каждого в прокуратуру, или, может быть, мы могли бы поговорить прямо здесь? Я думаю — какой смысл понапрасну гонять туда‑сюда людей? На мой взгляд, это будет несколько нерационально. Как по‑вашему?

Поколебавшись между двумя одинаково неприятными для него вариантами, Гремин наконец определился с выбором. Он решил, что, если процесс будет происходить поблизости, так сказать, «на глазах», за ним проще будет проследить и, в случае возникновения чего‑то непредвиденного, подкорректировать.

— С кем именно из сотрудников вы хотели бы пообщаться? — стараясь не показывать чувств и эмоций, бушевавших внутри, проговорил он.

— Для начала я бы хотел поговорить с сотрудниками отдела научных разработок, — с самым простодушным видом пустил полковник первую стрелу.

— А какое отношение…

Начав фразу, Гремин осекся и не договорил. По‑видимому, он был в курсе тайной миссии этого отдела. Даже если новый командир части сам не принимал участия в темных делах Курбанского, то, несомненно, многих из его «подельников» знал лично.

Поняв, чем может грозить собеседование с сотрудниками отдела, и видя, что уже не успеет их предупредить и проинструктировать, Гремин заметно пал духом.

На этот раз ему не удалось сохранить хладнокровие, и в ожидании ответа полковник с интересом наблюдал за сменой выражений на лице собеседника, в котором, как в зеркале, отражались все нюансы внутренних переживаний.

— Впрочем, разумеется, — смирившись с неизбежным, снова заговорил он. — Конечно, вы можете опрашивать всех, кого сочтете нужным.

— Благодарю, вы очень любезны, — ответил Гуров, решивший ни на йоту не отступать от правил безупречно‑официальной вежливости. — Где я могу устроиться? Найдется какое‑нибудь помещение, которое я мог бы временно занять?

— Да, конечно. Людмила Сергеевна! — выкрикнул Гремин в направлении двери.

Она тотчас открылась, и в ней возникла секретарша — упитанная и ухоженная женщина средних лет.

— Проводите, пожалуйста, нашего гостя в «тридцатую».

— Да, и еще мне нужен будет список сотрудников отдела, — собрав все дарованное природой очарование, улыбнулся Лев. — Должен же я знать, кого мне приглашать для беседы.

— Разумеется, — тоном осужденного без права на помилование ответил Гремин. — Людмила Сергеевна вам все подготовит.

«Тридцатая» была небольшая комната, расположенная в самом конце коридора. Внутренним убранством она напоминала одновременно кабинет, архив и просто склад ненужных вещей. Но необходимый минимум в виде стола и двух стульев там имелся, и помещение полковника вполне устроило.

Плохо было другое. Отдел научных разработок располагался здесь же, на одном этаже с кабинетом Гремина, но только в противоположном конце коридора. От кабинета начальника до него было намного ближе, чем от комнатки, где сидел сейчас Гуров. И полковник хорошо понимал, что, пока он будет беседовать со своим первым «интервьюируемым», Гремин имеет полную возможность «правильно настроить» всех остальных.

Но хотя от сегодняшних опросов Лев изначально больших результатов не ждал, это его не слишком огорчало. В конце концов, главная цель его визита на авиабазу состояла не в этом.

В ходе предполагаемых бесед он собирался не получить, а наоборот, передать информацию. У него был заранее заготовлен целый список провокационных вопросов, которые, по замыслу, должны были вызвать множество домыслов, спровоцировать разговоры и обсуждения и в итоге заставить настоящего убийцу занервничать и сделать неосторожный шаг.

Гуров очень рассчитывал, что этот неосторожный шаг многое поможет прояснить и покажет, в каком направлении нужно «копать», чтобы докопаться до истины в этом запутанном и неоднозначном деле, где с первого взгляда все казалось таким очевидным.

Он уже успел устроиться за столом в заваленной бумагами комнатке и даже немного соскучиться в одиночестве, когда перед ним вновь предстала ухоженная секретарша.

— Вот, пожалуйста, — сказала она, протягивая ему листок бумаги.

Взглянув на него, Лев увидел несколько фамилий. Напротив каждой из них значилась занимаемая должность.

— Отлично! Благодарю вас, — быстро пробежав взглядом список, сказал он. — Вас не очень затруднит пригласить сюда… да вот прямо по алфавиту. Арсеньев Владимир. Можно его ко мне позвать? Не сочтите за труд.

— Да, конечно, — ответила вышколенная секретарша. — Сейчас позову.

Владимир Арсеньев в списке фигурировал как инженер‑конструктор и по совместительству начальник отдела. Под его руководством в отделе работало еще два человека с той же специальностью, а также несколько второстепенных сотрудников.

Но гораздо большее внимание полковника привлекла другая фамилия. Просмотрев список до конца, он обнаружил, что в этом же отделе числится и Вадим Ушаков, тот самый, с которым вчера вечером ему так и не удалось наладить контакт. Напротив его фамилии стояло: «системный администратор». Прочитав это, Гуров сразу вспомнил слова Китаева о том, что «связующее звено» между техниками и административной частью сутками «не вылезает из‑за компьютера».

Минут через десять после того, как удалилась секретарша Гремина, Лев услышал неуверенный стук в дверь и громко проговорил:

— Открыто!

Дверь распахнули, и в проеме возник высокий светловолосый мужчина средних лет.

— Проходите, присаживайтесь, — вежливо пригласил Гуров. — Владимир Арсеньев, правильно?

— Да, это я.

Беседа с Владимиром Арсеньевым, поначалу не особенно бойкая, вскоре приняла характер оживленный и эмоциональный.

— Да откуда я могу знать, отчего у него изменилось настроение?! — отчаянно отбивался он, теряя остатки самообладания под мощным давлением наседавшего полковника. — Он мне о своих делах не докладывал. С какой стати?

— А Курбанский? Он тоже не докладывал о своих делах? — не теряя темпа, дожимал Лев. — Вы — руководитель отдела. И вы хотите серьезно уверить меня, что ничего не знаете о финансовых махинациях, которые здесь прокручивал Курбанский?

— Да какое это имеет отношение… — В сердцах Арсеньев чуть было не проговорился, но быстро поправился: — Лично я ни о каких махинациях ничего не слышал и не понимаю, какое это может иметь отношение к убийству.

— Правда? Действительно не понимаете? — ехидно усмехнулся Гуров. — Тогда вас можно только поздравить. Тогда вы, конечно же, и впрямь не замешаны ни в каких нелицеприятных аферах и совершенно не представляете, что бывает, если кто‑то захочет урвать себе слишком большой куш, а остальным это не понравится.

— Совершенно не понимаю, о чем вы говорите, — нервно дернулся Арсеньев.

Беседа с остальными сотрудниками отдела научных разработок проходила в том же ключе.

Гуров жестко давил, доводя до истерики взрослых мужчин, и параллельно под разными соусами и предлогами доводил до их сведения, что ему известны некоторые не весьма распространенные факты о закулисной деятельности отдела, а может быть, и не только о ней.

Допросив с пристрастием всех, кто занимал в отделе более‑менее значимые должности, он снова вызвал к себе секретаршу Гремина.

— Людмила Сергеевна, не могли бы вы проконсультировать меня, — вежливо улыбаясь, обратился он к женщине, покрывшейся красными пятнами от волнения. — Вот здесь написано: «Белавин Николай, инженер‑конструктор». Правильно?

— Да, — едва дыша, пролепетала секретарша.

— Значит, правильно. А, между тем, как ни пытался я его пригласить для беседы, ничего у меня не вышло. От всех я слышал какие‑то невнятные заявления о том, что его сейчас нет, а по какой причине — непонятно. Ведь сотрудники отдела, кажется, работают не по сменам?

— Да.

— Тогда почему же сейчас этого работника нет на рабочем месте?

— Он… отсутствует. Временно.

— В отпуске? — Видя, что мадам вот‑вот упадет в обморок, Гуров старался демонстрировать максимальную доброжелательность.

— Нет… То есть да. Он… у него неприятности. Личные. Он пока не может выходить на работу, — собрав волю в кулак, выдавила из себя несчастная Людмила Сергеевна.

— Вот оно что. Значит, пока не может, — глубокомысленно потупившись, проговорил Лев. — Хм. Ладно. На «нет», как говорится, и суда нет. А по поводу бригады, обслуживающей «Ми‑8», что вы можете сказать? Хоть они‑то сейчас на месте?

— «Ми‑8»? — изумленно подняла брови секретарша, как будто в жизни не слыхивала подобной странной аббревиатуры.

— Да, «Ми‑8», — повторил Гуров. — Тот самый вертолет, в котором произошло убийство. Насколько мне известно, эту машину обслуживали два техника. Геннадий и Михаил, если не ошибаюсь? Они еще выходят на работу? И если так, то нельзя ли пригласить их сюда? Я бы хотел задать несколько вопросов.

— Хорошо, я сейчас узнаю, — чуть не плача проговорила секретарша и вылетела из заваленной бумагами комнатки.

Слушая торопливый стук каблуков по коридору, Гуров удовлетворенно улыбнулся и потер руки.

«Запрыгали голубчики! Подождите, то ли еще будет».

Но в этот раз ему самому пришлось ждать. После того как стихло в коридоре цоканье каблуков, прошло еще минут двадцать, прежде чем он вновь услышал осторожный стук в дверь.

— Войдите! — громко произнес Гуров и приступил ко второму действию задуманного им спектакля.

Геннадий Кочетков и Михаил Березин оказались молодыми ребятами, вполне приятными и даже какими‑то очень «правильными» на вид. Но каким бы положительным ни было первое впечатление, отступать от своих планов Лев не собирался.

— Садитесь, ребята, — спокойно произнес он и без лишних предисловий поинтересовался: — Вы всегда носите с собой ножи, или они обычно находятся в кабинах пилотов?

— Что?

— Какие ножи?

Две пары изумленно вытаращенных глаз в недоумении посмотрели на Гурова.

— Ну как же? — без малейших эмоций продолжил он, как будто речь шла о чем‑то само собой разумеющемся. — Ведь Курбанского зарезали ножом. Правильно? А для этого его нужно было где‑то взять. Поэтому я и спрашиваю. Нож всегда находился в кабине, или вы принесли его с собой?

— Да какие ножи… Да мы… да мы вообще, — от волнения не находя слов, заговорил Гена, высокий худощавый брюнет с плакатно‑правильными чертами лица. — Да мы здесь вообще ни при чем! — выкрикнул он, так и не подобрав логических аргументов для оправдательной речи.

— Тихо, тихо, — успокаивающе проговорил Лев. — Не нужно так волноваться.

Дальнейший разговор представлял собой ритмичное чередование кратких и невозмутимых реплик полковника с продолжительными и эмоциональными ответами собеседников. Волнуясь и путаясь в словах, Гена и Миша в два голоса доказывали, что ни в чем не виноваты. А «жестокий тиран» спокойно наблюдал за этой бурей страстей, изредка вставляя словцо‑другое «для подогрева» и дожидаясь, когда напряжение достигнет нужного накала.

Парни дошли до нужной кондиции довольно быстро. С начала интересной беседы не прошло и получаса, а лица уже раскраснелись, бешеные глаза готовы были выскочить из орбит, и полковник чувствовал, что на него вот‑вот заорут матом.

— Ладно, ладно, — слегка улыбаясь, примирительно произнес он. — Я ведь не говорю, что кто‑то собирается предъявить вам обвинение. Мне просто нужно было уточнить некоторые детали, прояснить неясности. Спасибо, что согласились помочь мне. Пока можете быть свободны.

Провожая взглядом своих взволнованных гостей, едва не подпрыгивающих от возмущения, Гуров улыбнулся еще шире — ребята ему понравились.

Кроме того, эта беседа в отличие от предыдущей послужила не только инструментом «психической атаки». Из разговора с техниками он сделал для себя важные выводы и даже получил некоторую дополнительную информацию.

— «Пока можете быть свободны»! — послышался из коридора возмущенный голос. — Нет, ты слышал? Главное — «пока».

Ответ на эти слова донесся до слуха полковника уже в виде невнятного «бу‑бу‑бу», но за всем тем он лишний раз убедился, что выбранная им стратегия вновь принесла нужные результаты.

Не было никаких сомнений, что в самое ближайшее время среди технического состава авиабазы начнется оживленное обсуждение недавнего разговора. Если предполагаемый тайный убийца скрывается именно там, это должно заставить его забеспокоиться и начать действовать, чего Лев и добивался.

Дополнительным бонусом, который он извлек из разговора с техниками, обслуживающими «Ми‑8», была информация о ноже. Теперь Гуров был уверен, что нож принес с собой убийца, и это в очередной раз подтверждало, что в преступлении не было никакой спонтанности.

«Если принять, что убийца — Максим Китаев, действия его можно объяснить только влиянием нечаянного эмоционального порыва. Происходит взрыв, он видит, что Курбанский без сознания и беззащитен, вспоминает все причиненное им зло, проникается ненавистью, хватает нож и наносит удар. Ни о каких предварительных «заготовках» здесь не может быть даже и речи. Курбанский не стал бы заранее предупреждать своего врага о новом задуманном им издевательстве. И уже тем более не дал бы ему возможности втихаря подсунуть в свой личный вертолет взрывное устройство. Если убийца — Максим, он должен был действовать спонтанно и, следовательно, нож должен был находиться где‑нибудь под рукой. Он должен был быть в кабине, а в кабине, если верить утверждениям Гены и Миши, ничего такого никогда не было. Китаев‑младший невиновен, это ясно как божий день. Но кто же настоящий убийца?»

Не забывая, что, собственно, затем и пришел сюда, чтобы попытаться получить ответ на этот интересный вопрос, полковник приступил к третьей, заключительной части своей сегодняшней программы.

Он достал блокнот и начал выписывать из него на листок бумаги какие‑то фамилии. Закончив работу, снова пригласил к себе очаровательную Людмилу Сергеевну. На сей раз секретарша явилась, окруженная аурой дурманяще‑приятного запаха валокордина.

— Нельзя ли пригласить ко мне вот этих сотрудников? — протянул ей Лев листок с фамилиями.

В списке были фамилии людей, заходивших в кабинет к Иванникову в роковой день самоубийства. Еще во время просмотра дела, которое дал ему Сырников, Гуров переписал их к себе в блокнот. Он сделал это, надеясь найти случай поговорить с этими людьми в неофициальной обстановке. Вполне возможно, что в ходе неформального общения удалось бы выяснить дополнительные подробности, ускользнувшие от внимания следователей, проводивших официальный допрос.

Но чем дальше продвигалось дело, тем ему становилось понятнее, что все, кто близок к «верхам» в иерархии авиабазы, совершенно не склонны идти на контакт.

Поэтому он решил пустить в дело свою «заначку».

В разговоре с сотрудниками отдела научных разработок полковник оперировал тем, что ему известно «кое‑что» о махинациях Курбанского. В беседе с техниками намекал на то, что у них были весомые мотивы и полная возможность для убийства.

Теперь в качестве провоцирующего момента он собирался использовать тезис о том, что любой из посетителей того дня мог подбросить Иванникову роковую флэшку.

Одним из таких посетителей был Владимир Арсеньев, руководитель отдела научных разработок. Помня, что это был первый из тех, с кем он общался сегодня, эту фамилию Гуров в список включать не стал.

Кроме Арсеньева, в тот день в кабинет к Иванникову заходили еще несколько человек, в основном для того, чтобы получить подпись.

Первой в самом начале рабочего дня к нему зашла секретарша, эта самая Людмила Сергеевна. Если верить ее показаниям, утром у начальства никаких отклонений в самочувствии не наблюдалось, Иванников был «в нормальном настроении» и выглядел адекватно.

Людмилу Сергеевну Гуров в свой список тоже не включил, решив, что если появится необходимость, то он побеседует с ней дополнительно.

Почти сразу следом за ней к Иванникову зашел некто Борис Кравцов из метеорологической службы. Он тоже не заметил в поведении и внешнем виде руководителя никаких отклонений. Однако все, кто заходил после, в один голос утверждали, что Иванников был не в себе.

Гуров понимал, что совсем необязательно, что флэшку подкинула секретарша или этот самый Кравцов. Наоборот, правдивые ответы о том, что Иванников выглядел адекватно, скорее всего, были самым верным доказательством их невиновности. Он склонялся к мысли, что «компрометирующую» флэшку подкинули загодя, и во время посещений секретарши и Кравцова Иванников просто не успел еще ее просмотреть.

Но сообщать об этих своих догадках «гостям», которых сейчас ждал, Лев вовсе не собирался. Наоборот, планировал провести с каждым очень жесткое интервью, давая понять, что у него нет никаких сомнений, что именно его собеседник и есть человек, подбросивший роковую флэшку.

Это удалось ему блестяще.

Первый же визитер, присланный Людмилой Сергеевной, уже через несколько минут после начала беседы находился на грани нервного срыва.

— Что было на флэшке? — глядя на него в упор, раздельно чеканил Гуров. — Видео? Фотографии? Записи переговоров? Что?

— Какие фотографии? На какой флэшке? — срывающимся от волнения голосом говорил сидевший перед ним пожилой мужчина с лысиной во всю голову и несчастными глазами затравленного зверя. — Я понятия не имею, о чем вы говорите.

Василий Ладынин, один из старожилов части, всю жизнь проработавший в ремонтной службе, в тот день заходил к командиру по личному вопросу. Если бы он мог предполагать, что невинное посещение впоследствии обернется подобным кошмаром, он, конечно же, обходил бы кабинет начальника за семь верст.

— Так, значит, вы утверждаете, что в тот день не подбрасывали в кабинет Иванникову флэшку? — сделав зверское лицо, давил полковник.

— Какую флэшку? В какой кабинет? Не знаю я ничего! Не знаю!

— Ладно, — сразу смягчил тон Гуров, увидев, что на этот раз, пожалуй, перестарался. — Не стоит так волноваться. Если не приносили, нужно было так и сказать. Спасибо, можете быть свободны.

Подвергнув приблизительно такому же допросу еще несколько человек, он решил, что поставленная на сегодня задача выполнена — наверняка все вокруг уже кипит и клокочет, — и нисколько не сомневался, что извержение этого вулкана произойдет в нужном ему направлении.

Глава 5

Закончив допросы и выходя из здания, Гуров всей кожей ощущал у себя за спиной гудение растревоженного улья.

Переговорив со всеми, кто его интересовал, он еще раз зашел в кабинет Гремина. Официальным предлогом было желание «попрощаться и поблагодарить», в действительности же полковник хотел дополнительно убедиться, что предпринятые им действия дали нужные результаты.

Предположения перешли в уверенность, едва лишь он успел переступить порог кабинета. Гремина он нашел непривычно благодушным и улыбчивым. В сочетании с запахом дорогого коньяка, незримо присутствовавшем в помещении, это наводило на мысль, что все пущенные стрелы благополучно попали в цель.

«Бинго! — злорадно подумал Лев. — Будете теперь знать, чем оборачиваются попытки скрывать от проверяющих информацию».

Обменявшись с Греминым вежливо‑официальными фразами о взаимной готовности к дальнейшему сотрудничеству, он покинул административное здание и снова вызвал такси. Но на этот раз возвращаться в гостиницу Гуров не собирался, так как сегодняшний список неотложных дел еще не был исчерпан. Он велел таксисту ехать в «летку».

Мысли его постоянно возвращались к Вадиму Ушакову, человеку, с которым он так безуспешно пытался наладить контакт накануне.

Еще при первой встрече, по тому, как упорно шифровался его собеседник и отмалчивался, не желая говорить, полковник сделал вывод, что он может рассказать что‑то интересное. Теперь же, узнав, где и кем работает Вадик, он окончательно уверился в правильности своих догадок. Находясь в самой непосредственной близости к «высшим сферам», Ушаков многое знал и еще о большем догадывался. Задачей Гурова было заставить его этими знаниями поделиться, и он прекрасно понимал, что в данном случае давление — совершенно не тот прием, который может обеспечить успех.

Поэтому, устраивая свой «блицопрос» на авиабазе, Вадика он не тронул. Опытный полковник собирался пойти другим путем.

Из разговора с Китаевым он понял, что тот в хороших отношениях с Вадиком, поэтому решил вновь зайти к нему в гости и уговорить сделать ему некую протекцию. Если Ушакову представит его коллега и знакомый, а в особенности если объяснит, что Гуров действует в интересах Максима, можно было надеяться, что настороженная отчужденность Вадика уменьшится и следующий разговор с ним будет более откровенным.

Именно за этим Гуров направлялся сейчас в «летку».

Когда он выезжал с базы, до окончания рабочей смены оставалось не так уж много времени, и он рассчитывал, что ему не придется долго ждать возвращения Китаева.

Когда желтая «Волга» завернула на огороженную железобетонным забором территорию, Лев попросил водителя остановиться.

— Пройдусь пешочком, — сказал он. — Подышу воздухом.

Торопиться и впрямь было некуда. Неспешным шагом продвигаясь посреди домов и деревьев, он продолжал размышлять о том, что сегодня сделано и что сделать еще предстоит. Прокручивая в голове свои беседы с сотрудниками научного отдела, вдруг вспомнил про инженера, которого не оказалось на месте.

«Кто он такой, этот Белавин? И почему в действительности его нет на работе? Что это за «личные неприятности», о которых упомянула уважаемая Людмила Сергеевна? Семейная ссора? Или что‑то посерьезнее? Выражение лица у этой мадам было довольно‑таки двусмысленное. Она явно не горела желанием распространяться на эту щекотливую тему. А кто бы, например, мог распространиться?»

Поразмыслив, полковник решил, что при наличии доброй воли об этом может поведать тот же Вадик. Он ведь работал, можно сказать, «на общей территории» с Белавиным и наверняка ежедневно с ним общался.

За этими раздумьями он не заметил, как дошел до пятиэтажки «в белых тапочках», где совсем недавно ему довелось побывать в гостях.

Это направило его мысли в другое русло.

Он вспомнил рассказ Нелли Иванниковой о своем муже и то, что еще во время разговора одна деталь этого рассказа невольно обратила на себя его внимание.

Игорь Иванников, молодой здоровый мужчина, ведущий, если верить рассказам о нем, размеренный и очень «правильный» образ жизни, этот Игорь Иванников настолько плохо чувствовал себя после обычной попойки, что не смог даже выйти на следующий день на работу? Это было очень странно. Что‑то тут не так.

Не может на столько сильно подействовать обычная водка. Может, ему чего‑то подсыпали? Интересно, кто был инициатором вечеринки? Как говорила Нелли Иванникова, именно «пригласили». Значит, не он все это организовал. Тогда кто? А главное — зачем? Скорее всего, если предположить, что на испорченной флэшке, которую нашли в кабинете Иванникова, содержались те или иные постановочные сцены с «праздника», его изменившееся настроение вполне объяснимо.

Вопрос в том, что именно могли придумать такого эти тайные «друзья», чтобы человек не задумываясь пустил себе в лоб пулю?

Вопрос этот оставался пока без ответа.

Зато не было никакой неопределенности с вопросом «Кому выгодно?».

«Если верить отзывам, великодушие и щедрость не были главными чертами Леонида Курбанского, — продолжил размышлять Гуров. — Видя на своем «законном» месте другого человека, он наверняка и злился, и ревновал. А если этот Иванников еще и мешал ему прокручивать привычные финансовые аферы, тогда тема вообще приобретает глобальный характер. И если Курбанский был заинтересован в том, чтобы убрать с дороги Иванникова, это автоматически дает версию о том, кто был заинтересован в смерти самого Курбанского. Око за око. Сама вдовушка, конечно, с ножом кидаться не будет. Но заказать такая могла. И даже очень».

Тем временем солнце уже клонилось к закату, и Гуров решил, что пора отправляться в гости к Китаеву. Наверняка он уже дома.

— Добрый вечер! — приветствовал Лев старого техника, отворившего ему дверь. — А я снова к вам. Требуется ваша протекция.

Китаев удивленно и с некоторым недоумением посмотрел на него, но впустил.

Рассыпаясь в извинениях, Гуров постарался как можно короче объяснить, что ему нужно.

— Вы, если я правильно понял, с этим Вадиком знакомы лично. Замолвите за меня словечко. Похоже, с посторонними он не склонен общаться на такие темы, а я для него, увы, человек совершенно посторонний. Между тем, не получив нужной мне информации, я не смогу вычислить настоящего убийцу Курбанского. А Вадик, несомненно, такой информацией обладает. Или хотя бы ее частью. Скажите ему, что я гарантирую полную конфиденциальность, что никто не будет знать о моем источнике, а главное, что это в интересах Максима.

— Значит, вы поняли, что он невиноват?

Судя по загоревшемуся взгляду Китаева, из всей проникновенной речи полковника он услышал только последние слова.

— Да, понял. Но понять — мало. Нужны доказательства. И нужен настоящий убийца. А у меня пока нет ни того ни другого. Помогите мне, Юрий Петрович, ведь это и в ваших интересах тоже. Поговорите с Вадиком. Он явно что‑то знает. Что‑то такое, что и мне необходимо узнать, чтобы суметь доказать вину настоящего убийцы и оправдать Максима.

— Хорошо, я попробую, — медленно, как бы все еще раздумывая, проговорил Китаев. — Но сразу скажу — ничего не обещаю. Не такие уж мы с ним закадычные друзья, с этим Ушаковым. Я ведь вам говорил, он все больше возле начальства отирается. Мы, простые работяги, от этих сфер далеко.

— Но вы говорили, что Вадик общается со всеми, не только с начальством. «Связующее звено» — это ведь ваши слова.

— Общается, да. Я от своих слов и не отказываюсь. Но одно дело — общаться, а другое — доносить. Ведь фактически получается, что я его сейчас должен уговорить «заложить» кого‑то. Правильно? Может быть, даже кого‑то из коллег, сослуживцев. Кого‑то из тех, с кем он каждый день общается. Я же не знаю, кого вы там подозреваете.

— Беседа будет проходить неофициально и, разумеется, не будет нигде фиксироваться, — веско проговорил Гуров, которому такая трактовка совсем не понравилась. — Так что насчет «заложить» — это вы, пожалуй, немного преувеличили. Я прошу лишь объяснить ему, что я действую в интересах вашего сына, и моя задача — установить, кто в действительности убил Курбанского. А он может в этом помочь. Позвонить и объяснить ему это — вот и все, что от вас требуется.

— Я понял, — ответил Китаев. — Хорошо, попробую. Хотя после вашего сегодняшнего визита это, наверное, будет сложнее.

— А что, визит произвел впечатление? — улыбнулся Лев.

— Еще какое! — с чувством отозвался Китаев. — Думаю, до сих пор вся контора на ушах стоит.

«Что ж, значит, не зря я старался», — с удовлетворением подумал Гуров и уже собирался продолжить разговор, как вдруг раздался звонок в дверь.

— Лариска, наверное, — предположил старый техник, направляясь в коридор. — Волнуется тоже. Заходит чуть не каждый день. Что да как? А я откуда могу знать? Мне не докладывают.

Но за дверью оказалась совсем не Лариса. На лестничной площадке стоял хлипкий мужичонка в грязной одежде и сам не мывшийся, наверное, месяца три. Покачиваясь, он протянул Китаеву какой‑то загадочный предмет, по‑видимому, предлагая его приобрести:

— Бери, Петрович. Самая настоящая. Первый сорт!

— Что это? — в недоумении поинтересовался Китаев.

— Как что? Компас! — важно произнес мужичонка, делая ударение на последнем слоге. — Самая настоящая! Старинная. Бери, недорого отдам.

— На кой черт он мне сдался? — сказал техник, вертя в руках железяку. — Ты где взял‑то его?

— Как где, — бегая глазами по сторонам, ответил мужичонка. — От родственника. Наследство мое. На память мне осталось. На, говорит, тебе на долгую, вечную твою память. Бери, Петрович, я недорого отдам. За полтину.

— Да не нужно мне. Дрянь какая‑то. Да и не старинный он, с вертолетов со старых. Как с вооружения снимут, так начинается. Чего только не несут.

— И все вам? — вклинился в эту интересную беседу Гуров, тоже вышедший в коридор.

— Да нет, не только мне. Вообще говорю — тащат. Где что плохо лежит, сразу умыкнут. А я навигацию разную собираю. Коллекционирую, так сказать. Интересно следить, как это все с самого начала, с нуля развивалось. С обычных магнитных компасов до современной радиоэлектроники. А эти знают, что я собираю, вот и несут. И с Дону, и с моря. Чего надо и чего не надо. Железяку эту вообще следует выбросить, ни на что не годна. Ты где, на помойке, что ли, нашел наследство‑то это свое? — снова обратился Китаев к мужичонке.

— Да что ты, Петрович! Бери, она настоящая. Старинная. Недорого, за полтинник отдам.

— Ладно, на тебе, — не выдержав, проговорил Китаев, вручая мужичонке пятьдесят рублей и принимая от него «компас». — До утра не отстанет, — недовольно пробурчал он, обратившись к полковнику.

Мужичонка, очень довольный, убрался восвояси, а Китаев, небрежно положив только что приобретенный металлолом в углу прихожей, прошел в комнату, продолжая бубнить себе под нос:

— Ходят, ходят. Вроде и жалко их, некоторые раньше нормальными людьми были. Только на всех ведь не напасешься. Где мне их набрать, полтинников‑то?

Не особо прислушиваясь к тому, что говорил хозяин квартиры, Гуров сосредоточился на загадочном приборе, лежащем сейчас на полу. Что‑то в нем привлекло внимание полковника.

Взяв прибор в руки и внимательно осмотрев, он быстро понял, что именно.

Неизвестного назначения запчасть с циферблатом, по виду и впрямь напоминающая некий навигационный прибор, имела вид весьма поношенный и непрезентабельный. Исцарапанная и покореженная, ощетинившаяся обрывками проводов и огрызками металлической обшивки, донельзя перепачканная железяка с одной из своих сторон являла глазу неожиданное украшение в виде нескольких чистеньких, совершенно новых разноцветных проводков. Аккуратно выведенные из недр прибора в одном месте и столь же аккуратно заведенные внутрь в другом, проводки нигде не обрывались, явно соединяя собой какие‑то неведомые внутренние контакты, причем расположены были так, что не сразу бросались в глаза.

Исполненный нехороших предчувствий, Лев поднес агрегат к уху, прислушиваясь, не раздается ли из его глубин характерное тиканье. Но ничего такого не раздавалось.

Однако опытный полковник знал: для того, чтобы привести бомбу в действие, существуют очень разные способы. Совсем необязательно использовать для этого именно часовой механизм. Рискуя ввести в убыток сострадательного хозяина, он решил разобраться с подозрительным предметом.

— Юрий Петрович! — окликнул Лев Китаева. — Вам действительно не нужна эта штука?

— А? Что? — рассеянно переспросил хозяин квартиры, вновь появляясь в коридоре. — А, это! Да нет. Нет, конечно. Для коллекции здесь ничего интересного, а металлолом я не собираю.

— Тогда вы, наверное, не расстроитесь, если я сейчас проведу небольшой эксперимент.

В квартире Китаевых имелся балкон, который, по счастливому стечению обстоятельств, выходил на довольно широкую полосу отчуждения. Она разделяла жилые постройки и железнодорожные пути. Рельсы проходили прямо по территории городка и, по всей видимости, служили для транспортировки всяких секретных грузов, необходимых в работе авиабазы.

Именно на этом обширном и совершенно пустом в данный момент пространстве Гуров и собирался провести «эксперимент», о котором говорил Китаеву.

Отправляясь в Покровск, он не забыл прихватить с собой и табельное оружие. Оставлять такую вещь в гостинице посчитал рискованным, поэтому пистолет всегда находился за поясом, прикрытый «официальным» костюмным пиджаком.

Теперь, выйдя на балкон, он собирался произвести нечто вроде стрельбы «по тарелочкам».

Если в железяке заряжено взрывное устройство, от выстрела оно сдетонирует, и бомба взорвется в воздухе, никому не повредив. Если же ничего такого нет и подозрения безосновательны, агрегат просто рухнет на землю, получив, в дополнение к уже имеющимся, еще одно небольшое повреждение.

Но, выстраивая в уме этот план, Лев недооценил любознательность Китаева.

Направляясь к балкону, чтобы убедиться, что вокруг никого нет и «стрельба по тарелочкам» не создаст угрозы мирному населению, он машинально передал «компас» старому технику и, уверенный в его совершенном безразличии к своему недавнему приобретению, даже не посмотрел в его сторону, весь сосредоточенный на изучении прилегающей территории.

Тем временем Китаев с интересом повертел в руках железяку и, в конце концов, тоже заметил выделявшиеся на общем непрезентабельном фоне красивые проводки.

— А это что такое странное? — вполголоса пробубнил он себе под нос, тоже выходя на балкон. — Откуда это идет? Что оно тут, закреплено, что ли?

Убедившись, что пространство свободно и в этот вечерний час по полосе отчуждения никто не разгуливает, Гуров вытащил пистолет, обернулся, чтобы взять из рук Китаева прибор, и только тогда заметил, что тот с усилием тянет за один из проводков с явным намерением выяснить, где он закреплен и что собой соединяет.

— Не сметь! — во весь голос гаркнул Лев, выхватывая «компас» из рук Китаева и швыряя его в воздух.

Стрелять не пришлось. По‑видимому, опытный техник потянул именно за тот проводок, за который было нужно, и железяка взорвалась, едва лишь Гуров выпустил ее из рук.

Ошарашенный Китаев, вытаращив глаза, смотрел на красочный фейерверк, полыхнувший в вечереющем небе, и не в силах был произнести ни слова.

— Это ведь Леха, — проговорил он через несколько минут, с каким‑то детски‑беспомощным выражением оборачиваясь к Гурову. — Мы же с ним начинали вместе. Как же так?

— То есть вы хотите сказать, что знакомы с этим парнем? — мгновенно ухватив суть сказанного, спросил полковник.

— Знакомы, как же, — рассеянно проговорил Китаев. — Он раньше механиком был. Потом пить стал, уволили. Я ему помогал иногда по старой памяти. Вместе же работали, иначе нельзя. А он вон что удумал. Как же так?

— То есть вы полагаете, что это Леха зарядил в эту железяку взрывное устройство?

— А кто же? Как же? — все еще пребывая в недоуменной прострации, произнес Китаев.

Но у полковника были другие версии.

— Выходит, работать он сейчас неспособен, а соорудить из подручных материалов бомбу — это пожалуйста? — жестко проговорил он.

— Но как же? Кто же тогда?

Гуров ничего не ответил, понимая, что сейчас не время вдаваться в пространные объяснения. Если догадки его правильны и устроенная с помощью Лехи провокация — ответ «тайного друга» на его сегодняшний визит на авиабазу, нужно было торопиться.

Пропивающий остатки разума Леха наверняка был лишь пешкой в чужой игре, но он мог вывести на «заказчика», и полковник спешил ковать железо, пока горячо.

— Послушайте, Юрий Петрович, а вы, случайно, не в курсе, где он живет, этот Леха? Я бы сходил, поговорил с ним.

— Леха‑то? — все еще не в силах прийти в себя, медленно произнес Китаев. — У него квартира есть. С матерью вдвоем они прописаны. Только он там почти не бывает. Зимой еще заходит иногда, а так с дружками тут, возле кафе обычно отирается. Вы, когда сюда шли, видели, наверное, сарай, железом обитый. На нем еще надпись: «Бар». Видели?

— Да, видел. Это и есть кафе?

— Оно самое. Наша местная забегаловка. Там они все, компании‑то эти «теплые», обычно тусуются. Ну, и Леха там, с ними. Какой парень был раньше, а теперь — глаза бы на него не глядели!

Еще раз напомнив Китаеву о том, что он обещал переговорить с Вадиком, Гуров поспешно вышел на улицу и отправился к вышеупомянутому «кафе» в надежде отыскать вероломного Леху и получить от него какую‑нибудь интересную информацию.

Подойдя, он сразу понял, что полученные от Китаева пятьдесят рублей быстро нашли себе достойное применение. «Теплая компания» уже, несомненно, успела повысить градус.

Несколько мужчин оживленно переговаривались возле входа в «Бар». Вероятно, по случаю хорошей погоды они не желали заходить внутрь, предпочитая наслаждаться общением на свежем воздухе.

Непрезентабельным внешним видом эти граждане очень напоминали Леху. Вскоре и сам он показался из дверей забегаловки, бережно держа в руках поллитровку, наполненную какой‑то темной жидкостью.

— Вот! — блаженно улыбаясь, сказал он, ласково взглядывая на бутылку. — Маня удружила. Свежак! Говорит, вчера только выгнали.

Верные друзья подставили пластиковые стаканчики, и через минуту лица засветились счастьем, а беседа стала еще более оживленной.

— Слышь, парень, можно тебя на минутку? — улучив момент, окликнул Леху Гуров.

— А? Чего? — недоуменно и немного испуганно глянул тот.

— Подойди, поговорить надо.

Отойдя вместе с Лехой в сторонку, он с заговорщицким видом наклонился к нему и шепнул на ухо:

— Это ты недавно мужику одному компас приносил?

— Какой компас? — несмотря на довольно заметное опьянение, сразу насторожился Леха.

— Ладно тебе! Не бойся, тут все свои. Мне тоже такой нужен. Для дела. Принеси. Я денег дам.

— Да откуда ж я возьму? У меня нету, — колеблясь между возможностью подзаработать и опасностью нарваться на неприятности, ответил Леха.

— А тот ты у кого взял? Там и второй возьми. А я — вот. — Гуров достал из кармана пятьдесят рублей и помахал перед носом у нерешительного собеседника. — Если договоримся — считай, что это аванс тебе.

— Я его не брал, — горящими газами следя за купюрой, произнес Леха, — я его на улице нашел.

— Брось! — думая, что парень «шифруется», недоверчиво взглянул на него Лев.

— Честно! — со всем пылом правдивого пионера ответил Леха. — Вечером пошел вот сюда, к ребятам, смотрю — лежит. Прямо у подъезда моего. Возле кучи. У нас там куча — мешки складывают с мусором, а машина потом увозит. Иногда. А я как вышел, смотрю, возле этой кучи — прибор. Да хороший такой, старинный. Компас. А у нас тут мужик один, Петрович, он собирает разные всякие такие штуки. Вот я и подумал — снесу ему, авось пригодится. И отнес.

— Вон оно что, — уже догадываясь, что ничего особенно интересного здесь не узнать, протянул Лев. — Возле кучи, значит.

— Угу, — подтвердил Леха. — Хороший такой. Петрович сразу взял у меня. Обрадовался.

— Понятно. А я подумал, что ты источник какой‑нибудь имеешь. Полезный.

— Нет, источника не имею. Так, иногда, если попадется что.

— Что ж, извини, не буду больше задерживать. Значит, не судьба.

— Да, наверное, — проводил грустным взглядом пятьдесят рублей, исчезнувшие в кармане полковника, Леха. — Но ты, если что, заходи. У нас иногда бывает. Иногда попадается что‑нибудь интересное.

— Ладно, если что — зайду.

«Это значит, они ему просто под нос подсунули. Чтобы увидел, — идя по улице, с досадой подумал Гуров. — Даже «светиться» не пришлось. Знали, в какое время будет выходить из подъезда, знали, куда пойдет. Знали, что всегда без денег. Такой шанс грех упустить».

Расчет был безошибочный, и это в очередной раз доказывало, что действовал здесь кто‑то из местных, очень хорошо знавший все нюансы внутренних взаимоотношений.

Этот Леха — бывший коллега Китаева, и тот по старой памяти наверняка не однажды выручал его. Поэтому вполне логично было предположить, что, обнаружив «компас», пьянчуга отправится по привычному адресу. Впрочем, для верности, видимо, и следили тоже — как‑никак бомба. Подобные мероприятия пускать на самотек рискованно. Убедившись, что объект попал по назначению, Лехе предоставили спокойно пропивать полученный полтинник, а Гурову и Китаеву — разбираться с интересным устройством.

Теперь уже сложно было сказать, могла ли бомба сдетонировать от удара, или для того, чтобы произошел взрыв, необходимо было обязательно потянуть за нужный проводок. Но, так или иначе, послание из вражеского лагеря было получено, и полковник не сомневался, что верно понял его смысл.

«Предупреждают, — с усмешкой думал он, вышагивая между домами и деревьями. — Мол, знаем, где ты, и, если захотим, достанем. Ладно. Посмотри, кто первый».

Было уже довольно поздно, но запланированный визит к Вадику Лев все же решил не откладывать. Он был уверен, что за время, пока он общался с Лехой, Китаев уже успел позвонить ему.

От дома Китаева до «кафе» было не так уж далеко, но жилище Ушакова располагалось на значительном расстоянии.

Направляясь к его дому, Гуров, переваривая по дороге недавние впечатления и анализируя происшедшее, вдруг понял, что в деле прослеживается одна довольно интересная закономерность.

«Перед тем как Курбанскому в горло воткнули нож, в вертолете, если не ошибаюсь, произошел взрыв. Предупредить или напугать меня сегодня решили тоже с помощью взрыва. Весьма любопытная тенденция. Это получилось случайно или может что‑то означать? Может быть, стремление к «подрывным действиям» является характерной особенностью нашего «тайного друга»? Может, это одна из подсказок, которая поможет его отыскать? Где еще слышал я про взрыв? Помнится, что‑то такое было…»

Перебирая в памяти содержание недавних допросов и прочие свои беседы с разными людьми, Лев старался раскопать в этих залежах информации некий намек или фразу, где говорилось о взрывах. Намек был, это он хорошо помнил. Но вот от кого довелось его услышать и по какому поводу, припомнить никак не получалось.

Перебирая события в хронологическом порядке, он наконец дошел до момента своего появления в Покровске.

И тут в воображении возник говорливый шофер Сеня, весь первый день катавший его на черной «Волге» своего начальника.

«…говорят, то ли взорвалось у них там что‑то, то ли обрушилось, — возникли в памяти его слова. — А парнишка слабым оказался, взял да и помер».

«Вот оно! — мысленно воскликнул Гуров. — Убийство по неосторожности. Это ведь о нем говорил Сеня. Помнится, еще очень образно выразился. Дескать, шлепнули там какого‑то курсантика. Как будто и без того убийств мало. Только, похоже, «шлепнули» слово здесь не совсем подходящее».

Припомнив эту маленькую деталь, полковник инстинктивно почуял, что между тремя смертями, происшедшими на авиабазе, имеется некая скрытая связь.

И в «нечаянной» смерти курсанта, и в четко спланированном убийстве Курбанского присутствовал взрыв. Что касается самоубийства Иванникова, то хотя в этом случае в кабинете ничего не взрывалось, но причины, вызвавшие такое необратимое последствие, могли быть напрямую связаны с Курбанским, следовательно, и эту смерть объединяли со всеми остальными.

«Что тут творится, в этой авиачасти? — в недоумении от своих догадок, поставивших перед новыми загадками, подумал Лев. — Кто этот загадочный «подрывник» и какую роль он играет во всем этом? Он — убийца? Или только орудие в чьих‑то умелых руках? И почему именно взрывы? Попроще нельзя было? Кто из технического персонала может иметь подходящую квалификацию, чтобы вот так вот, в легкую, туда и сюда подсовывать бомбы? Или это — своеобразное хобби?»

Припоминая, как выглядело загадочное устройство, которое Леха продал Китаеву, он не мог не отметить, что «компас» был заряжен с большим знанием дела. Учитывая, что от его визита на авиабазу до визита к Китаеву прошло не так уж много времени, можно было предположить, что бомба, скорее всего, была приготовлена заранее.

Для каких целей? Это был еще один вопрос, который пока оставался без ответа.

«Так или иначе, ситуацию с этим убийством по неосторожности нужно будет прояснить, — решил Гуров. — Что именно там произошло? Что взорвалось и что обрушилось? Как знать, возможно, именно этот, на первый взгляд совсем не относящийся к смерти Курбанского случай как раз и поможет найти разгадку».

За размышлениями время в пути прошло незаметно, но когда он подходил к полуразрушенной трехэтажке, где жил Ушаков, на небе уже загорались первые звезды.

— Добрый вечер, — приветливо улыбнулся Гуров открывшему дверь Вадиму. — Юрий Петрович предупреждал вас, что я приду?

— Да, он звонил, — спокойно ответил тот. — Проходите.

Войдя в квартиру, Лев сразу понял, что парень живет не один. В прихожей рядом с мужскими ботинками стояли изящные женские босоножки, за закрытой дверью единственной комнаты негромко работал телевизор. Но за все время разговора, который собеседники проводили на кухне, подруга или жена Вадика так ни разу и не показалась.

— Садитесь, — все с тем же спокойствием предложил Вадим, подвигая полковнику табуретку. — Дядя Юра просил, чтобы я поговорил с вами, но, честно говоря, не представляю, о чем. Я понятия не имею, кто мог убить Курбанского, и не знаю, чем могу помочь отыскать этих убийц.

— Но ведь ты не думаешь, что это сделал Максим? — без церемоний, сразу обращаясь на «ты», спросил Гуров.

— Не знаю, — как‑то неопределенно ответил Вадик. — Скорее всего, нет. Но если не он, то кто? Непонятно.

— У них с Курбанским были сильные трения?

— Да, он его регулярно доставал.

— Но, насколько я понял, не его одного. Почему же выделяют именно Максима?

— Не знаю. Наверное, из‑за того случая с вертолетом. Курбанский заставил его пилотировать, хотя не имел никакого права. А потом на него же хотел свалить всю вину, утверждая, что Максим по собственной инициативе сел за штурвал, не имея допуска.

— Но ведь в итоге это не удалось. Максим сумел оправдаться, значит, у него не было таких уж сильных причин мстить фактически уже побежденному врагу.

— Не знаю. Лучше спросить у Максима.

— Максим на этот вопрос давно уже ответил. Только никто почему‑то не хочет его ответ услышать. Лично я почти уверен в его невиновности. Именно поэтому и хотел поговорить с тобой. Ты работаешь в самой непосредственной близости от высшего начальства, иногда даже контактируешь напрямую. Тебе были известны отношения Курбанского с ближайшим окружением. Неужели в этих отношениях все складывалось так гладко и безоблачно? Что, Курбанский был несправедлив только с «низшими», а со своими замами или начальниками служб становился паинькой? Неужели, кроме Максима Китаева, у него не было врагов?

— Не знаю. Были, наверное. Но об этом никто широко распространяться не будет, сами понимаете.

— Ты числишься в отделе научных разработок. Тебе что‑нибудь известно о махинациях Курбанского с финансированием?

Услышав этот вопрос, Вадим быстро и пронзительно взглянул в лицо полковнику и нехотя заговорил:

— Не знаю, что там вам про меня наговорили, но я всего лишь обычный компьютерщик. В «тайны мадридского двора» меня никто не посвящает. Сам я лично ни в каких махинациях не участвовал и соответственно знать об этом ничего не могу. А если кто и участвовал, то мне не докладывал. Так что с этим вопросом вы не по адресу.

— Никто не требует от тебя раскрывать «тайны мадридского двора». — Заметив, что на лице собеседника начинают появляться уже знакомые холодность и отчуждение, Лев старался говорить как можно мягче. — Речь идет лишь об общей тенденции. Слухи, полунамеки. Тайное всегда становится явным. И извини, но я ни за что не поверю, что, целые дни проводя в отделе, варясь, так сказать, в этом соусе, ты ничего не замечал. Я не прошу раскрывать суть финансовых афер Курбанского и готов верить, что ты ее действительно не знаешь. Мне нужно другое. Я хочу знать, с кем бывший командир части взаимодействовал по этому вопросу, и, думаю, эти люди тебе известны. Например, вот этот Арсеньев. Он ведь числится начальником отдела, если не ошибаюсь? Может ли быть такое, чтобы махинации проходили без его участия? Значит, как минимум одна кандидатура у нас уже есть.

— Да нет, вот как раз Арсеньев здесь точно ни при чем, — прерывая логические выкладки Гурова, проговорил Вадик. — Его назначили совсем недавно, когда на должность заступил новый командир. А при Курбанском он был простым инженером и, скорее всего, ни в каких махинациях не участвовал. Как и я. Рядовые трудяги вроде нас на такие «подвиги» не годятся.

— В самом деле? То есть начальником отдела Арсеньева назначил Гремин?

— Нет. Я не это имел в виду. Его назначил Иванников, тот, который пришел сразу после Курбанского. Тот, который застрелился, — понизив голос, добавил Вадим.

После этих слов в разговоре возникла довольно продолжительная пауза. Каждый думал о своем.

Вадим, хмурясь, вспоминал трагический переполох того дня и неоднозначные толки, вызванные чрезвычайным происшествием. Гуров, сопоставляя новую информацию с тем, что уже было ему известно, находил в ней новое подтверждение тому, что внезапная смерть Иванникова, по сути, не была такой уж внезапной.

«То есть, выходит, он убрал нужного Курбанскому человека, — размышлял он. — Начальник подразделения, через которое осуществлялись махинации с деньгами, не мог не участвовать в них, это очевидно. И новый командир, заступив на должность, по‑видимому, об этом узнал. Если уж даже рядовой техник Китаев догадывался, тем проще догадаться «главному начальнику». Иванников, бравый служака и человек «самых честных правил», скорее всего, не захотел поощрять подобные «порочащие» проявления. Злоупотребления он пресек, а для пущей гарантии сменил и руководителя отдела, при котором они процветали, так что Курбанский лишился всякой возможности проводить их. Тогда версия о мести «подельников», с которыми он не поделил доходы, отпадает. Зато гораздо рельефнее вырисовывается версия о мести со стороны родственников Иванникова. Он не мог не знать о том, что за человек был его предшественник и какую реакцию с его стороны могут вызвать подобные «ограничительные» действия. Вполне возможно, делился мыслями по этому поводу с кем‑то из близких. С супругой, например. И когда случилось непоправимое, она наверняка догадалась, откуда «дует ветер»…

— У Иванникова действительно был такой расстроенный вид, когда ты зашел к нему в тот день? — продолжил разговор Гуров.

— Что? — встрепенулся Вадик, углубившийся в мысли о своем. — А, вы об этом. Да. Очень расстроенный был вид. Расстроенный и какой‑то растерянный, я бы сказал.

Непонимающий.

— Получается, что с приходом Иванникова «друзей» у Курбанского в отделе научных разработок не осталось? Больше некому было помогать ему аферы прокручивать?

— Почему не осталось? Остались. Иванников ведь только Скворцова уволил, остальные как работали, так и работают.

— Да, кстати, я как раз хотел спросить. Что это за такой Николай Белавин? Хотел сегодня поговорить с ним, а его на месте не оказалось. Да ладно бы еще просто не оказалось. А то кого ни спросишь, все либо загадками говорят, либо мямлят что‑то нечленораздельное. Что там такое с ним?

— Белавин‑то? — как‑то странно усмехнулся Вадик. — А вот это он и есть — самый верный прихвостень Курбанского. Он и в отделе‑то только за счет этого и держался, потому что с начальником дружил. Кроме этого, толку от него никакого не было. Разработчик хренов! — презрительно фыркнул Вадим.

— И куда же он сейчас делся? — спросил Гуров. — Уволился, не в силах пережить потерю любимого начальника?

— Если бы. Там все гораздо интереснее. Под арестом он. В СИЗО «загорает».

— Вот оно как! — изумленно вскинул брови Лев. — Действительно, интересно. И что же произошло?

— Да ничего особенного. Очень любил в игры играть. Вот и доигрался.

— А поконкретнее?

— Куда уж конкретнее. Я ведь сказал уже, он у Курбанского был первый корефан, и все эти пакости и шуточки дурацкие, который тот так любил, очень часто именно Коля для него устраивал. Особенно любили они первое построение. Как поступят новички в часть, самая забавная потеха у них начинается. Даже пари заключали — типа, кто первым в штаны наложит.

— То есть как это? — не понимал Гуров.

— А очень просто. У Коли этого, у него хобби по жизни — пиротехника. Вот он и устраивал здесь шоу. Приветственный салют. Пацаны желторотые первый день в части и без того волнуются. Выстроят их, они, бедные, как лист колышутся, не знают, куда руки девать. А тут в самый неожиданный момент прямо под ухом как бабахнет! Реакция, конечно, у всех разная. Кто просто вздрагивает, а кто послабее, и впрямь может в штаны наложить. Смешно же. Вот так Коля у нас развлекался.

— И никто не останавливал?

— А кому неприятности нужны? Ведь все знали, что его Курбанский прикрывает. Кому жаловаться? Пойдешь ябедничать, так только самому себе проблему сделаешь.

— Но ты, кажется, сказал, что в какой‑то момент он все‑таки доигрался, этот Коля?

— Да уж. Доигрался, это точно. Как‑то он эту взрывчатку свою на козырек заложил. Для полноты эффекта, чтоб слышнее было. Там у нас из здания типа запасный выход, который прямо на летное поле ведет. И построения там обычно рядом проводятся. Прямо под окнами администрации. Вот там он его и пристроил, очередной свой «приветственный салют». А здание старое уже, козырек этот, похоже, на честном слове держался. В общем, когда взорвалась эта хлопушка, конструкция не выдержала и обвалилась. А в этот момент как раз курсантик какой‑то опоздавший из подъезда выходил. Спешил на первое свое построение по месту службы. И, выходит, успел, — невесело усмехнулся Вадим.

— Козырек обрушился прямо на него?

— Прямехонько. Хотя, если бы там только козырек был, оно, может, и не так фатально закончилось бы. Но тут получилось, что три фактора сыграли. Во‑первых, неожиданность. Он ведь, на плац поспешая, такого не мог предполагать. Во‑вторых, звук громкий. Испугался, наверное. Ну и в виде логического завершения крышка эта бетонная прямо на него упала. В результате — летальный исход.

— Убийство по неосторожности? — уже поняв, о чем идет речь, спросил Гуров.

— Да, при расследовании так окрестили. Правда, если бы написали «по предварительному замыслу», тоже не очень бы ошиблись.

— Не повезло.

— Еще как! — сочувственно отозвался Вадик.

— Так, значит, этот Коля сейчас под арестом?

— Теперь да. Сначала вроде пытался отбрыкиваться. Мол, он здесь ни при чем и ничего ни о чем не знает. Но в этот раз уже не получилось. Вся часть знала, кто устраивает эти «шутки». И вместо Коли садиться никто, конечно же, не собирался.

— Все на него показали?

— Само собой. Вот что значит утратить защиту. Как только исчез «талисман» в виде любимого начальника, так и сам он моментально попал под раздачу.

— А что. все это случилось уже после смерти Курбанского? — немного удивленный таким поворотом, спросил Гуров.

— Арест — да. Закрыли его уже после этого убийства. Хотя, можно сказать, почти сразу. Дня через два или через три. На тот момент разбирательство по поводу этой «неосторожности» уже шло. А тут вдруг — убийство. Максима в тот же день забрали. А потом, наверное, подумали и решили на всякий случай и Колю закрыть, чтобы снова чего‑нибудь непредвиденного не случилось. Там уж по неосторожности или как, а человека все‑таки уработали. С какой стати главный подозреваемый будет на свободе разгуливать? Максима, значит, посадили, а этому гулять можно? Непорядок.

— Побоялись без обвиняемого остаться? — усмехнулся Гуров.

— Наверное. Хотя, конечно, это только догадки. Как они там в действительности размышляли, об этом мне неизвестно. Но Колю закрыли, это факт. И если хотите знать мое мнение — совершенно за дело. По‑хорошему, давно пора было его приструнить.

Взглянув на прямоугольник кухонного окна, Гуров обнаружил за ним непроницаемую черноту. Так как ответы на основные вопросы, которые он собирался задать, были уже получены, он поспешил распрощаться.

Глава 6

Выйдя от Ушакова, Лев не стал сразу вызывать такси, а решил пройтись до знакомой остановки перед поворотом на территорию летного городка, подышать свежим воздухом и поразмыслить над интересной информацией, которую сообщил ему Вадим.

«Значит, вот кто у нас здесь главный пиротехник, — думал он, шагая по ночному поселку. — Интересно, интересно. Только не совсем понятно. То, что бомба на злосчастном козырьке над крыльцом — дело рук этого Коли, совершенно понятно. Но доказывает ли это, что он же подсунул и бомбу в вертолет и соответственно причастен к убийству? Не факт. Если верить Вадику, Белавин дружил с Курбанским и даже был в каком‑то смысле его протеже. Зачем ему убивать своего патрона? Даже пониженный в должности, Курбанский, похоже, сохранял немалое влияние и во многих случаях наверняка мог оказаться полезен. Тем более если Белавин действительно зависел от него. Кроме того, здесь и еще имеется нестыковочка. Если на момент убийства Курбанского Белавин был еще на свободе и теоретически поучаствовать мог, то, когда Леха принес «компас» в квартиру Китаева, он был уже арестован. Как, спрашивается, мог он проделать все это, находясь в СИЗО? Проследить за мной, узнать, что я нахожусь у Китаева, подсунуть Лехе эту железяку. Нестыковочка».

Теперь, когда главный враг семьи Китаевых был убит, некому было преследовать их, и Гуров не сомневался, что предупреждение в виде начиненного взрывчаткой компаса предназначалось именно ему. Сделать его мог только настоящий убийца Курбанского. Но если предположить, что убийца — Белавин, то на тот момент у него просто не было возможности делать какие бы то ни было предупреждения. Находясь в СИЗО, вообще довольно проблематично делать все, что заблагорассудится.

«Белавин — соучастник? — снова строил догадки полковник. — Тогда он, несомненно, — исполнитель. Но тогда кто заказчик? Иванникова? Хм. Тандем своеобразный. Жена главного конкурента заказывает преданному «прихвостню» убийство любимого шефа. Это ж какая мощная должна быть мотивация. Но, с другой стороны, расчет очень неглупый. Курбанский наверняка доверял Белавину, если так тесно с ним общался. Значит, можно было быть уверенным, что он ничего не заподозрит. Вполне возможно, что идею заставить Максима «тестировать» вертолет подсказал Курбанскому именно Белавин. Они ведь частенько вместе готовили свои забавные «шутки». И с курсантами, да и с Максимом наверняка».

Предположение о том, что Курбанского могла заказать Белавину мечтавшая отомстить за смерть мужа Нелли Иванникова, хотя и выглядело несколько экстравагантно, но многое ставило на свои места.

Оно объясняло столь активное применение взрывотехники, поскольку, по утверждению Вадима, подобные устройства были любимой «игрушкой» Белавина. Оно объясняло тот факт, что преступник заранее знал время и место, где окажется Курбанский.

Этот момент был одним из самых сложных в деле, и до сих пор Гуров не мог объяснить для себя, как убийца мог заранее получить подобную информацию. Но если исполнителем оказывался человек, близкий к Курбанскому, а тем более такой, который периодически участвовал в его «остроумных затеях», ответ на самый сложный вопрос возникал сам собой. Если идея «испытать» Максима принадлежала Курбанскому, он мог ею с Белавиным поделиться. А уж если идея эта была подсказана самим Николаем, тогда не о чем даже говорить. Как мог он не знать, где будет Курбанский, если сам указал ему место?

Кроме того, эта версия прекрасно объясняла и необычайную смелость задуманного.

Находясь в двух шагах от вертолета, каждую минуту рискуя, что кто‑нибудь появится на летном поле или заметит его от здания администрации, преступник действовал на грани фола.

Однако, если в роли исполнителя выступал Белавин, прекрасно знавший и внутренний распорядок, и расписание, то риск можно назвать вполне оправданным. Даже если бы его заметили в окрестностях вертолета, у него всегда была возможность оправдаться.

Единственное, что в этой версии выглядело не совсем правдоподобно, — это мотив. Понятно, что у Иванниковой он был достаточно весомым. Но ради чего пошел на это Белавин? Ведь ему фактически пришлось выполнить всю основную «работу».

«Чем она «купила» его? — размышлял Лев. — Деньги? Шантаж? Может, покойный муженек, изучая деятельность отдела научных разработок, накопал что‑нибудь интересное не только на своего предшественника? Может быть, в каких‑то неприятных случаях замешан был и Белавин? Может, она просто пригрозила ему, и он предпочел лучше разделаться с начальником, чем подставляться самому?»

И тут полковника осенила очередная догадка.

Ведь убийство Курбанского произошло буквально накануне того, как Белавина арестовали. То есть расследование «нечаянной» смерти курсанта на тот момент уже шло. Другими словами, Белавин догадывался, что рано или поздно ему все равно придется перекочевать на нары. Причем за действия, никак не относящиеся к убийству любимого начальника.

Кто может подумать на него? Кому придет в голову, что человек, которого вот‑вот должны «закрыть» за одно преступление, решится на глазах у всех совершить второе? Да еще такого характера — отправить на тот свет лучшего друга и любимого босса. Нонсенс, небывальщина! Любой, кто услышит, назовет это полным бредом.

«А вдовушка, похоже, баба не промах, — с удивлением и даже некоторым невольным уважением думал Гуров. — Это надо же так все скомпоновать! Белавин вот‑вот сядет совсем за другое, так что на него наверняка не подумают. Между тем Китаев, которого на глазах у всей части регулярно «доставал» Курбанский, имеет для всех очевидный и весомый мотив. Стоит лишь устроить так, чтобы он оказался в нужное время в нужном месте, да немного помочь процессу, и дело в шляпе. Главный враг устранен, исполнитель сидит за другое, и мысль о его участии никому и в голову не придет. Алиби обеспечено. А Максим… А что Максим? Кому он интересен, этот Максим? Для Иванниковой он никто, для Белавина — лишь повод позабавиться. Максим оказался пешкой в большой игре, и, использовав, его просто выбросили за ненадобностью. И забыли.

Расчет очень точный. И очень неглупый. Сейчас, даже если бы сам Белавин пожелал чистосердечно признаться в содеянном, ему, наверное, никто бы и не поверил. А он — единственный, через кого можно выйти на заказчика. Вряд ли Иванникова делилась своими планами еще с кем‑то, кроме непосредственного их исполнителя.

Правда, есть еще человек, который подсунул Лехе «компас». Но, в общем‑то, это мог сделать кто угодно. Иванникова могла проделать все это через десятые руки, могла найти тысячи объяснений (с этим у нее, кажется, проблем вообще не возникает), и никому бы даже в голову не пришло, что вечерний визит спившегося Лехи к старому технику и убийство бывшего командира части как‑то связаны между собой.

Тогда и с мотивом становится понятнее. Совсем необязательно, что это были жесткие причины, типа шантажа. Все могло быть совсем наоборот. Иванникова могла посулить помощь. Нанять хорошего адвоката, проплатить некоторые послабления режима в СИЗО. Нет, с этим Колей нужно поговорить обязательно. Да и не только с ним».

Гуров достал телефон и вызвал такси. За размышлениями он не заметил, как дошел до остановки, и теперь стоял в полном одиночестве, глядя на пустынную ночную дорогу и определяясь с действиями на завтра.

Учитывая последние новости и события, полковнику, несомненно, предстоял непростой день.

На следующее утро Гуров первым делом направился в СИЗО.

Пообщаться с Белавиным он считал задачей первостепенной важности. Именно от того, что скажет ему Николай, зависели дальнейшие его действия. Ведь доказательств пока нет, сплошные догадки. Поэтому во что бы то ни стало надо «расколоть» Белавина. Только он может указать на Иванникову. Доказать участие мадам сложно, но причастность самого Белавина очевидна. Так что выбор у него не такой уж широкий. Либо назвать заказчика, либо самому ответить по полной. Два убийства, одно из которых «неосторожным» никак не назовешь, — это аргумент железобетонный.

Но планам Гурова не суждено было осуществиться.

Приехав в СИЗО и сообщив дежурному, что ему необходимо допросить находящегося здесь Николая Белавина, он получил ответ, что такой давно уже здесь не находится.

— То есть как? — удивленно переспросил Лев. — Его ведь задержали по делу о непредумышленном убийстве.

— Да, задержали, — ответил дежурный, здоровенный детина под два метра ростом. — Задержали и почти сразу же освободили.

— Освободили?!

— То есть, конечно, не совсем освободили, — поспешил исправиться детина. — Изменили меру. Сначала было назначили изолятор, а потом передумали. Присудили домашний арест. Типа — смягчили.

— За хорошее поведение? — саркастически усмехнулся Гуров.

— Не знаю, за что. Мы в эти дела не вмешиваемся, у нас и своих хватает. Нам постановление принесли — мы выполнили. А как там, чего — это пускай у других голова болит.

— Выходит, освободили почти сразу? — никак не мог осмыслить очередную неожиданную новость полковник.

— Да. Недели не просидел. Да какое там недели. Дня три, наверное, побыл здесь и сразу на курортные условия перешел.

— То есть он сейчас находится дома?

— А где же еще? Само собой, дома. И следят за ним, и отмечаться приходит. Все как полагается.

— Ясно. Что ж, спасибо за информацию. Извините, что напрасно побеспокоил, — снова невесело усмехнулся Гуров.

— Обращайтесь.

Прямо из СИЗО Лев отправился в прокуратуру. В связи с открывшимися новыми обстоятельствами он решил поговорить со следователем, у которого находилось дело об убийстве по неосторожности.

С этим вопросом полковник, уже на правах старого знакомого, обратился к Сырникову.

— Нужно выяснить одну подробность, — простодушно улыбаясь, сказал он ему. — Дело, случайно, не у тебя?

— А почему оно должно быть у меня? — настороженно и даже с некоторым испугом посмотрел на него Сырников.

— Да нет, не должно. Просто спросил.

— Этим делом Валера занимается. Петров Валерий, — неуверенно, как бы сомневаясь, стоит ли раскрывать эту тайну, проговорил следователь.

— Валерий Петров? Что ж, прекрасно. А как бы мне переговорить с этим Валерием Петровым? Где он располагается, не подскажешь?

— Да здесь же на этаже, — с видом партизана, сдающего секретную явку, ответил Сырников. — Прямо по коридору пройдете до конца, там его кабинет и будет. Самая последняя дверь.

— Спасибо, Сергей, ты мне снова очень помог. Не знаю, что бы я без тебя и делал, — рассыпался в благодарностях Гуров, стараясь, чтобы хоть на этот раз его молодой коллега не оставался в огорчении.

Последняя дверь прямо по коридору была открыта, и, вежливо постучав, Лев вошел в кабинет.

За столом с компьютером и бумагами сидел средних лет мужчина и что‑то писал. Когда дверь открылась, он поднял голову от бумаг и устремил вопросительный взгляд на вошедшего.

— Полковник Гуров, — без лишних предисловий представился тот. — Я провожу дополнительное расследование происшествий на авиабазе.

— А‑а, — как‑то неопределенно протянул мужчина за столом. — Вы из Москвы?

— Да. А вы — Валерий Петров?

— Он самый. — Мужчина улыбнулся, и от этого лицо его сразу утратило официальность и стало каким‑то очень свойским. — Присаживайтесь, — указывая на стул рядом со своим столом, пригласил он. — Вы, наверное, по поводу дела Белавина? Из летчиков у меня больше никого нет.

— А Белавин — летчик?

— Нет, конечно. Это я так для удобства его обозначил. Чтобы проще группировать было.

— Понятно. Да, вы угадали, меня действительно интересует дело Белавина. Могу я ознакомиться с ним?

— Без проблем. Если уж нас начали проверять, то, конечно, изучить нужно все досконально.

В тоне и выражении лица Петрова Гуров заметил едва уловимый оттенок иронии. Это дало ему повод предположить, что перипетии с «изучением» дела Иванникова следователю Петрову не только хорошо известны, но и наверняка во всех деталях обсуждались им со следователем Сырниковым.

«Слава идет впереди полководца, — внутренне усмехаясь, подумал он. — Что ж, нам это только на руку».

— Хотя, если вас интересует что‑то конкретное, может быть, проще будет спросить у меня? — предложил Петров. — Дело большое, целый день будете читать.

— Вот как? Что ж, я был бы вам очень обязан. Меня действительно интересуют некоторые конкретные вопросы. Если вы поможете мне сэкономить время, это будет просто отлично.

— Спрашивайте.

— В связи с чем Белавину была изменена мера пресечения?

— А, это… — Петров замолчал, как‑то загадочно улыбнулся, затем продолжил: — Да, пожалуй, я должен был догадаться, что вас это заинтересует. Но в целом тут нет ничего необычного. С тех пор как у нас появилась возможность использовать электронные браслеты, такая мера довольно активно применяется. Изоляторы переполнены, и держать там человека, совершившего незначительный проступок, нерационально.

— Убийство — незначительный проступок? — всем видом показывая, насколько удивляет его такая неожиданная трактовка, проговорил Гуров.

Но следователя Петрова удивление полковника не смутило.

— Всякое преступление нужно рассматривать в контексте, — спокойно ответил он. — Убийство непреднамеренное, Белавин раньше не привлекался, противоправных действий за ним не числится. Хотя, конечно, с другой стороны, все это — факторы хотя и необходимые, но недостаточные. Если говорить откровенно, этот домашний арест — в основном заслуга адвоката. Очень активный у него оказался защитник. И умелый.

— И платный?

— Это уж само собой. Даже, я думаю, довольно‑таки высоко платный. По крайней мере, судя по результатам.

— Да, результаты налицо. А об условиях этого ареста что‑нибудь известно? Насколько он строгий? Может Белавин, например, выйти прогуляться? Или целыми днями должен безвылазно сидеть в квартире?

— Выходить он может, но маршруты «гуляний» ограничены. Да и время тоже. Выходить он может в период с восьми утра до восьми вечера, ему нельзя покидать территорию летного городка, запрещено появляться на авиабазе. Он не может контактировать ни с кем, кроме ближайших родственников. Все это очень четко отслеживается, и малейшее нарушение карается. Это известно и адвокату, и ему самому. После первого же нарушения режима, даже самого незначительного, Белавину придется вернуться в СИЗО, он об этом предупрежден.

— И возвращаться не хочет?

— Конечно, нет. Так что с дисциплиной там все в порядке.

— А откуда у него взялся такой способный адвокат, вы не в курсе?

— Нет, такие интимные подробности мне неизвестны. Может, какие‑то знакомые посоветовали, кто уже попадал в непростые ситуации. Его ведь не сразу арестовали, сначала он отказывался от всего. И я не я, и корова не моя.

— Но и другим тоже не очень было нужно? — понимающе заметил полковник.

— Да уж. Закрыть амбразуру охотников не нашлось, и довольно быстро выяснилось, что, кроме Белавина, эту хлопушку там поставить было просто некому. Но быстро ли, нет ли, а какое‑то время на подготовку у него имелось. Вот он и постарался. Посуетился, похлопотал, нашел опытного юриста и, как видите, не прогадал.

— Да, неплохо. На все руки парень. А что он вообще собой представляет? Какое впечатление о нем у вас сложилось?

— Скользкий тип, — немного подумав, ответил Петров. — Не хамит, не дерзит, разговаривает вежливо и ведет себя адекватно. Но после разговора ощущение такое… вымыть руки хочется.

— Вон оно как. Что ж, понятно. Выходит, тип не из приятных?

— Совсем не из них.

— Ясно. Спасибо за информацию, надеюсь я не очень помешал вам.

— А что, вопросов больше не будет? — с некоторым удивлением спросил Петров.

— Нет, я выяснил все, что хотел. Мне, собственно, только про этот арест нужно было узнать. Да, еще, кстати, адрес заодно. Точнее, адреса. Если уж Белавин арестован на дому, нужно знать, где он находится, этот дом. Да и координаты адвоката этого умелого мне тоже не помешали бы. Они, наверное, есть в деле.

— Да, разумеется. В бумаги можно даже не лезть, адреса и явки я для удобства держу в компьютере. Одну минуту, я вам сейчас найду.

Пощелкав кнопками, Петров продиктовал Гурову адрес дома Белавина и юридической фирмы некоего Селезнева Ираклия Антоновича, который выступал в качестве защитника и помощника Николая.

Записав новые данные в свой блокнот, полковник еще раз поблагодарил следователя и покинул прокуратуру.

Контора адвоката Селезнева располагалась неподалеку от покровского городского суда. Удобное местечко нравилось многим, и окрестности пестрели разнообразными вывесками юридических контор.

Но в отличие от коллег, снимавших полуподвалы, Ираклий Селезнев занимал вполне приличный современный офис на первом этаже жилой многоэтажки.

Войдя, Гуров оказался в просторном помещении, где стояли столы с офисным оборудованием. Кроме столов, в комнате находились миловидная девушка и молодой мужчина. Мысленно Гуров определил их для себя как «секретарша» и «помощник».

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулась девушка. — Чем мы можем вам помочь?

— Мне нужен Ираклий Антонович, — ответил Лев. — Могу я поговорить с ним?

— А по какому вопросу? — включился в разговор мужчина.

— По личному.

Больше ничего прибавлять он не стал, но, по‑видимому, выражение его лица было достаточно красноречивым. Переглянувшись с парнем, девушка скрылась за дверью, ведущей в соседнее помещение. Через несколько минут она вновь появилась, милостиво разрешив:

— Можете войти.

— Спасибо.

Комната, находившаяся за дверью, немного уступала предыдущей размерами, но зато выигрывала в дизайне. И мебель, и оборудование здесь были дороже и новее, чем в предназначенном для рядовых посетителей «предбаннике».

За внушительным столом важно восседал плотный рыжеволосый мужчина с юркими серыми глазами. Именно они портили общее впечатление солидности, постоянно бегая туда‑сюда и придавая своему хозяину сходство со средней руки мошенником.

— Полковник Гуров, — без лишних слов протянул удостоверение гость. — Я провожу проверку по факту недавних происшествий в местной авиачасти. Если не ошибаюсь, именно вы работали по делу Николая Белавина? Дело об убийстве по неосторожности, — для большей ясности уточнил Лев.

— Да. Я работал с ним. С этим делом.

Селезнев говорил спокойно, но юркие глазки метались из стороны в сторону, как перепуганные мыши, увидевшие кота.

Прочитав написанное в удостоверении, адвокат сразу утратил всю свою солидность. Обегая пространство быстрыми глазками, он, очевидно, гадал, в чем таком мог провиниться, что привлекло совершенно ненужное ему внимание московского полковника.

— Надеюсь, в моей работе вы не обнаружили чего‑то, что нарушало бы существующие законы? — добавил он.

— Ни в коем случае.

Чтобы узнать необходимую информацию, полковнику нужен был разговор «по душам» и пугливо‑настороженное настроение адвоката ему совсем не нравилось. Он добродушно и приветливо улыбнулся и постарался придать своей речи интимно‑доверительный тон, каким разговаривают со старым приятелем.

— Я просто хотел выяснить некоторые дополнительные детали, касающиеся этого дела. Вы как человек, занимавшийся им, так сказать, вплотную, наверняка знакомы со всеми нюансами. Собственно, я провожу дополнительное расследование по факту убийства Леонида Курбанского, бывшего командира части. Остальные происшествия меня интересуют лишь постольку‑поскольку. Но иногда случается обнаружить нужную информацию там, где совсем не ожидаешь. Вот и с этим делом тоже. Ведь, если я правильно понял, Николай Белавин был в неплохих отношениях со своим начальником? Можно даже сказать, в приятельских.

Наблюдая за лицом своего собеседника, Гуров сразу заметил изменившееся выражение, едва лишь он упомянул фамилию Курбанского. Казалось, мгновенно растаяла ледяная глыба.

Поняв, что нашел волшебный пароль, открывающий заветные двери, Лев поспешил сориентировать свою речь в нужном направлении:

— В своих беседах с подзащитным вы не касались темы убийства Курбанского? Ведь, если я правильно понял, этот случай вызвал большой резонанс.

— Да, вы совершенно правы.

Поняв, что нежданного гостя интересует совсем другое убийство, а не то, в котором замешан его подзащитный, Селезнев успокоился и теперь вновь выглядел солидно и важно.

— Убийство действительно вызвало резонанс. Да и как не вызвать? Никем не знаемый авиаинженер посягает на жизнь самого командира части, пускай даже и бывшего. Поневоле задумаешься о многом.

— То есть вы в разговорах с Белавиным обсуждали это? — не давая адвокату уклониться от сути дела, спросил Гуров. — Как он относился к происшедшему? Неужели эта размолвка с Максимом Китаевым была настолько фатальной? Может, все можно было решить мирным путем? Неужели не было возможности предотвратить такую трагическую развязку?

— Кто может предвидеть подобные вещи? — философски проговорил Селезнев. — Чужая душа потемки. Но, конечно, Николай очень переживал гибель своего командира. Они действительно были в хороших отношениях, и не только как коллеги. Можно сказать, это была настоящая мужская дружба в самом лучшем, классическом понимании этого слова.

Селезнев, похоже, вошел во вкус, и полковник уже начинал скучать, слушая беспредметные пафосные рассуждения. Но едва лишь он собрался прервать заговорившегося адвоката, снова вернув его на твердую землю, как услышал нечто настолько интересное, что вместо того, чтобы открывать рот, навострил уши.

— …и не только это, — говорил Селезнев, продолжая какую‑то фразу, начало которой Гуров пропустил. — Настоящие друзья познаются в беде, это давно известно. И в данном случае могу вам с полной ответственностью заявить: помощь и взаимовыручка никогда не заставляли себя ждать. Да что далеко ходить! Взять хотя бы этот случай. Ну мало ли что может произойти по ошибке. Конечно, жалко этого парня. Но ведь сделанного не воротишь. Зачем же калечить еще чью‑то судьбу? Но нет. Накинулись со всех сторон, давай скорее арестовывать. Как же, ведь виноватого нашли. Но Леонид Григорьевич здесь поступил просто и благородно, как это умел только он. Он позвонил мне, объяснил ситуацию, сказал, что нужно парню помочь. Кто тогда мог знать, что этот благородный поступок он совершает, можно сказать, буквально накануне собственной гибели.

— Минуточку! То есть вы хотите сказать, что взялись защищать Белавина по рекомендации Курбанского? Я правильно понял?

— Да. Именно так. Леонид Григорьевич всегда готов был прийти на помощь. И можно ли было предположить, что в то самое время, как он с такой самоотверженностью оказывал помощь человеку, попавшему в беду, кто‑то замыслил в отношении его самого подлое и коварное преступление. Всех сумел защитить, всех, кроме себя.

После этой фразы Селезневу оставалось только смахнуть скупую мужскую слезу, и Гуров так и ждал характерного жеста. Но романтический ореол благородного начальника, созданный велеречивым адвокатом, по‑видимому, глубинных струн его души не затронул, и до рыданий дело не дошло.

Между тем сам Гуров был взволнован не на шутку. Сообщение Селезнева вновь заставляло переиначивать основную версию.

«Выходит, что к «послаблениям режима», которые выхлопотал для Белавина адвокат, Иванникова не имеет никакого отношения, — думал он. — Что это может означать? Оплата услуг «исполнителя» заключалась в чем‑то другом? Или Иванникова вообще никаких услуг не заказывала? Но кто тогда мог заказать их?»

— Вы сами, наверное, тоже были в дружеских отношениях с Леонидом Григорьевичем? — стараясь вывести разговор на интересующую его тему, спросил он. — Вы говорите с таким сочувствием. Давно с ним знакомы?

— Нет, не очень. Нельзя сказать, что мы были близкими друзьями. Мне довелось участвовать в разбирательствах с крушением вертолета. Вы, наверное, слышали. Не так давно там у них произошел довольно досадный случай — по неосторожности разбили боевую машину. И почему‑то всю вину хотели свалить именно на Леонида Григорьевича. Хотя он, на мой взгляд, меньше всего был там виновен.

— Вот как? — с интересом слушая эту новую версию происшедшего, произнес Гуров. — И что, удалось вам добиться справедливости?

— Как вам сказать, — медленно, с очень глубокомысленным выражением лица проговорил Селезнев. — Частично обвинения удалось снять. Но в должности Леонида Григорьевича все‑таки понизили, и, на мой взгляд, совершенно несправедливо.

«Похоже, все трое — одного поля ягоды, — слушая эти рассуждения, думал Лев. — Белавина следователь, помнится, назвал «скользким типом». Этот Селезнев из той же породы. Видимо, друзей и адвокатов Курбанский подбирал по собственному образу и подобию».

— То есть, если я правильно понял, вы познакомились с Леонидом Григорьевичем, когда он обратился к вам за помощью в деле об испорченном вертолете?

— В целом да, — ответил Селезнев. — Хотя, в общем‑то, он не сам обратился. Меня попросили… очень солидные, уважаемые люди. Я просто не мог отказать. Но, ознакомившись с делом и пообщавшись с Леонидом Григорьевичем, совершенно не пожалел, что согласился этим заняться. Знаете, работа работой, но когда действительно удается восстановить справедливость, это само по себе всегда очень приятно. Так сказать, дополнительный бонус.

«Представляю себе, — с сарказмом подумал Гуров. — Учитывая статус этого дела, бойкий адвокат, наверное, брал «бонус» за каждое дополнительное движение мизинцем. А вот что это за «солидные и уважаемые люди» — очень хотелось бы мне узнать. Селезнев на глобальную фигуру не тянет. Хотя контора у него и в престижном месте, но сам он, похоже, из «средних». Серьезные люди работу с такими клиентами, как Белавин, передоверяют помощникам. А этот сам возится. В истории с вертолетом он, скорее всего, присутствовал больше для соблюдения формальности. Основная заслуга в «частичном снятии» обвинения, по‑видимому, принадлежит тем самым загадочным «солидным людям».

Но полковник понимал, что имена и фамилии этих людей Селезнев не выдаст даже под пыткой.

— А вам приходилось еще по каким‑то вопросам работать с персоналом авиачасти? — спросил он. — Или ваше взаимодействие ограничивалось только этими двумя делами?

— Да, только этими. Из военных, кажется, больше никто не обращался ко мне за услугами. Хотя я, разумеется, всегда готов. — При этих словах юркие глазки Селезнева застыли с выражением напряженного ожидания, как будто Гуров собирался порекомендовать ему нового клиента.

— Это я к тому, что там ведь произошел еще один загадочный случай, — осторожно проговорил Гуров. — Командир, заступивший на место Курбанского, неожиданно покончил жизнь самоубийством. Причины неизвестны, случай до сих пор вызывает у всех недоумение. Я подумал, если вы так тесно взаимодействуете с этой военной частью, может быть, к вам обращался кто‑то из родственников? Помочь в наведении справок, в выяснении каких‑либо обстоятельств…

— Нет. Кроме Леонида Григорьевича и Николая, оттуда ко мне больше никто не обращался.

Слушая ответ, Гуров очень внимательно смотрел в лицо Селезневу, но ничего подозрительного в выражении этого лица не находил. Адвокат, несомненно, говорил правду и не подозревал в заданном ему вопросе никакого подвоха. Даже его беспокойные глазки ненадолго затихли, оставив свою лихорадочную беготню по углам комнаты.

— Как вы оцениваете перспективы дела Белавина? — для страховки еще раз закинул удочку Лев. — Удастся здесь восстановить справедливость так же, как с делом о крушении вертолета?

— Я работаю над этим. — Глазки адвоката снова беспокойно забегали. — Ситуация неоднозначная, много негативных свидетельств. Хотя, согласитесь, кто же из нас хотя бы раз в жизни не ошибался.

— Действительно.

— Я не теряю оптимизма.

— Что ж, желаю вам удачи. Спасибо, что так подробно и обстоятельно ответили на мои вопросы.

— Не за что. Если возникнет еще что‑то, обращайтесь. Я всегда рад помочь.

Попрощавшись с хозяином офиса, Гуров вышел на улицу, но вызывать такси на этот раз не спешил. После разговора с Селезневым красиво разложенная мозаика снова спуталась, и он находился в недоумении. Последние слова адвоката убедили его в том, что домашний арест — это предельный максимум помощи, который мог получить по своему делу Николай Белавин. В более серьезных вопросах никаких подвижек не предвидится, и показной оптимизм Селезнева — лучшее тому доказательство.

Значит, либо Иванникова рассчиталась с Белавиным как‑то иначе, либо она вообще здесь ни при чем.

«Но чем еще можно мотивировать человека, которого не сегодня завтра отправят на нары? — размышлял полковник. — Деньги? Шантаж? Какое это может иметь значение для обвиняемого в убийстве? Деньгами он просто не сможет воспользоваться, а говорить о шантаже вообще смешно. Какими разоблачениями можно напугать того, кто вот‑вот окажется за решеткой? Для такого человека может иметь значение только одно — возможность избежать наказания. Или в лучшем случае отсидки. Но этот мотив не такой уж весомый, чтобы подвигнуть на убийство. На второе убийство, после того, как уже доказано первое. Нет, что‑то здесь не сходится».

По мере всех этих размышлений Гуров все больше сомневался в том, что Нелли Иванникова выступила в роли заказчицы убийства Курбанского.

Но главное даже не это.

Из беседы с адвокатом было понятно, что, кроме безвременно почившего начальника, к судьбе Белавина не проявил сочувствия никто. Именно по звонку Курбанского Селезнев взялся защищать Николая. И вполне возможно, что именно на его дальнейшую помощь надеялся последний.

Если бы не трагический случай, прервавший жизнь Курбанского, возможно, ему с помощью своих связей удалось бы и здесь восстановить «справедливость» так же, как и в случае с «Ночным охотником». Но случай произошел, и возможность отделаться «малой кровью» для Белавина была утеряна. Получается, что из всех, кто мог бы оказать Белавину помощь в его ситуации, наиболее вероятной кандидатурой был сам убитый Курбанский. И о чем это говорит? Только об одном. То, что Белавину в данный момент было больше всего необходимо, мог дать ему только любимый начальник. Не Иванникова, не Селезнев, не кто‑то еще. А значит, никто не имел в руках главного рычага, который мог мотивировать Белавина на такой решительный и рискованный поступок, как убийство. Выходит, что заказчика вообще не было?..

Гуров понял, что окончательно зашел в тупик. В том, что исполнитель в этом деле Белавин, он почти не сомневался. А если заказчика не существует, то разумно объяснить действия Николая представлялось практически невозможным. Выходило, что он прикончил единственного человека, способного оказать ему помощь в непростой ситуации, своими руками уничтожив для себя последнюю надежду выпутаться из нее.

«Бред какой‑то! — Лев даже тряхнул головой, как бы сбрасывая наваждение. — Для чего ему делать это? С Курбанским они дружили, он даже взялся помогать Белавину «в беде», как выразился адвокат. С какой стати ему рубить ветку, на которой он сидел? Вздор, бессмыслица!»

По‑видимому, за всем этим скрывался какой‑то подвох, некая дополнительная информация, которой полковник пока не обладал, но которая, вполне возможно, могла объяснить необъяснимое и указать на мотив.

Сам он не сомневался, что замысловатое убийство Курбанского организовано и исполнено его вероломным другом. Но для суда его личная уверенность — не аргумент. Суду нужны доказательства, а с доказательствами дело обстояло сложнее.

То, что Белавин увлекался взрывотехникой, в сущности, ничего не значило. Мало ли кто чем увлекается. Ведь никто не видел, как он закладывал в вертолет бомбу. Значит, и доказать, что сделал это именно он, практически невозможно.

«А если свидетелей нет, пусть скажет сам, — решил Гуров. — Домашний арест — неплохая идея. Почему же только Белавин может пользоваться ее преимуществами? Есть много других достойных кандидатов. Постараемся сделать так, чтобы наш домашний арестант поскорее узнал, что он не одинок в своем везении».

Новый план быстро сложился в голове, и, вызвав такси, Лев поехал в изолятор.

Там он объяснил удивленному дежурному, что повторный визит связан с необходимостью поговорить с Максимом Китаевым.

Беседа не затянулась. Уяснив план полковника и поняв, что требуется лично от него, Максим согласился с радостью.

— Неужели все это наконец‑то закончится, — устало проговорил он.

— Имей в виду, затея рискованная, — в очередной раз напомнил Гуров.

— Хуже, чем есть, уже не будет, — обводя взглядом комнату для допросов, усмехнулся Максим.

Переговорив с заключенным, полковник вернулся в гостиницу. Для осуществления задуманного ему нужно было составить официальный документ, где имелись бы железные аргументы и неопровержимые логические цепочки, приводящие именно к тем выводам, которые ему необходимы, а такая работа требовала времени и сосредоточенности.

Промучившись над бумагой около двух часов, он наконец нашел свое творение вполне удовлетворительным. Изложенные обоснования были неопровержимы, факты красноречивы, тезисы понятны и однозначны.

Оставалось только передать документ по назначению, и Гуров вновь отправился в прокуратуру.

Он торопился, опасаясь, что не застанет Сырникова на рабочем месте. Но, когда вошел в кабинет, тот спокойно сидел за столом, изучая какие‑то документы, и по его безмятежному виду можно было подумать, что он собирается просидеть так до утра.

— Сегодня у меня день повторных визитов, — улыбаясь, произнес Лев в ответ на удивленно‑вопросительный взгляд Сырникова. — То и дело приходится возвращаться.

Он подал следователю написанную им бумагу и терпеливо дождался, когда тот ее прочтет, после чего объяснил Сырникову, что требуется непосредственно от него.

— Завтра. Максимум — после обеда. Хотя лучше, конечно, с утра.

— Это просто нереально! — в волнении воскликнул Сырников. — Как я смогу успеть? Поймите, это ведь целая процедура!

— Любую процедуру можно и сократить, и растянуть. Было бы желание. В данном случае я прошу посодействовать, чтобы процедура была по возможности сокращена. Все бумажные формальности вполне можно будет осуществить уже постфактум.

— Да как же я… Да кто же меня слушать будет? Поймите, я ведь не могу там диктовать. Существуют правила.

— Никто и не просит тебя ничего диктовать, Сергей. Объясни ситуацию, скажи, что очень велика вероятность ошибки, что оставлять положение таким, как есть, неправильно. Даже несправедливо. В конце концов, можешь сказать, что я готов поручиться. Под мою ответственность.

Поволновавшись и еще несколько раз упомянув о важности правил и процедур, Сырников наконец пообещал сделать «все, что сможет».

— Спасибо, Сергей, — с чувством поблагодарил его Гуров, изначально не сомневавшийся в успехе этих переговоров. — Я знал, что могу на тебя положиться.

Выйдя из здания прокуратуры, он вновь взглянул на часы. В предпринятых им «подготовительных мероприятиях», которые необходимо было провести, чтобы приступить к выполнению задуманного плана, оставался еще один невыполненный пункт, и полковник снова поехал в «летку».

Рано или поздно встреча с Белавиным, несомненно, должна произойти, и в ожидании этого события Лев посчитал нелишним узнать, где находится его дом.

Уточнив в своем блокноте адрес, который сообщил ему следователь Петров, и поплутав в лабиринте деревьев и построек, он вскоре отыскал нужное ему здание.

В отличие от ветхих жилищ, в которых обитали Китаевы и Ушаков, квартира Белавина располагалась в одной из немногочисленных многоэтажек, имевшихся на территории городка. Впрочем, хотя в панельной «коробке» было целых девять этажей, внешний вид ее мало чем отличался от обшарпанных малоэтажных собратьев.

Дом был старый, и по сравнению с ним уже знакомая Гурову пятиэтажка «в белых тапочках» выглядела настоящим дворцом.

Медленно обходя дом, он мысленно высчитывал, на каком этаже может находиться квартира Белавина и куда выходят окна, и вскоре решил, что этаж, скорее всего, второй, а подъезд, вероятно, третий.

Взглянув на предполагаемые окна нужной ему квартиры, даже заметил, как колыхнулась занавеска, но тут же мысленно одернул себя. Ему не хотелось торопить события и раньше времени раскрывать карты. Он надеялся, что противник сам сделает первый ход.

Именно в этом заключалась главная цель его тайного плана. И именно об этом собирался сейчас поговорить с отцом Максима Китаева.

Взглянув на часы, Лев решил, что старый техник должен уже вернуться с работы, и направился к знакомому трехэтажному дому, покрытому трещинами и «язвами» от отколотой штукатурки.

Глава 7

Увидев свет в окнах второго этажа, Лев понял, что не ошибся и Китаев‑старший уже дома.

Через несколько минут стены двухкомнатной квартиры оглашались звуками беседы, не менее оживленной, чем та, что происходила недавно в кабинете следователя Сырникова.

— Но ведь Максим сам на это согласился, — убеждал Гуров. — Никто его не принуждал. Понятно, что риск есть. Но чтобы снять обвинения с вашего сына, необходимо получить улики, указывающие на настоящего преступника. Это должны быть серьезные улики. Такие, которыми можно, не сомневаясь, оперировать на суде. Иначе нет никакого смысла. Косвенными доказательствами здесь ничего не сделаешь. Вспомните — ведь на ноже отпечатки Максима.

— Да я понимаю, — озабоченно хмурился Китаев. — Понимаю я все. И что доказательства нужны, и что увяз Максимка по уши. Но поймите и вы. Это ведь риск, и не маленький. Ясно, что в тюрьме не сладко. Но лучше ли будет, если вместо тюремного срока, который судьи назначат, его без всякого суда и следствия где‑нибудь в закоулке бандиты укокошат? Вы ведь сами говорили, что этот Белавин — он Курбанскому лучший друг и что именно с его помощью тот разные «подставы» устраивал.

— Да, риск, конечно, есть. Но давайте не забывать, что за Максимом будут вести постоянное наблюдение. Так же, как и за Белавиным, кстати. И не только местные полицейские. Я сам буду поблизости. Даже если произойдет что‑то непредвиденное, помощь подоспеет вовремя, даже не сомневайтесь.

Полковник старался быть убедительным, но устранить опасения старого техника было непросто.

Разговор продлился до позднего вечера. Лишь когда за окнами сгустилась непроницаемая тьма, Гурову удалось получить неуверенное, снабженное многочисленными оговорками согласие на свой рискованный план.

Выходя от Китаева, он чувствовал такую усталость, как будто все это время не разговаривал, а копал землю.

«Упертый старик, — думал он. — Такого щелчком не собьешь. Похоже, у этого Курбанского было не так уж много шансов удолбать эту семейку, несмотря на все его связи и общение с нехорошими типами. Если сынок такой же стойкий, как папа, спровоцировать его на преступление — дело почти нереальное. А уж тем более на преступление спонтанное. Не нужно это ему. Накануне свадьбы, накануне начала новой жизни. Незачем».

Упомянутый в разговоре с Китаевым круг общения Курбанского и Белавина вернул полковника к мыслям о флэшке, подброшенной в кабинет Иванникова. Что могло на ней находиться? Если это какое‑то компрометирующее видео, наверняка не один Иванников был там действующим лицом.

Что за люди принимали участие в этом «хоумвидео»? Навряд ли они относились к сливкам общества. Скорее это был кто‑то именно из тех типов, о которых говорил Китаев.

«Где их теперь искать? Сложнее, чем ветра в поле. Но зато кто мог подбросить в кабинет саму флэшку, теперь гораздо понятнее».

Еще во время «шмона», устроенного им на авиабазе, у Гурова сложилось стойкое ощущение, что никто из заходивших в тот роковой день в кабинет Иванникова флэшку не подбрасывал.

Два первых визитера честно признались, что с утра самочувствие начальника было вполне адекватным, остальные в один голос утверждали, что он был очень расстроен.

Все выглядело логично. Придя на работу, Иванников не сразу заметил незнакомую деталь на столе, а если заметил, посетители не дали ему возможности просмотреть ее содержимое. Потом в визитах образовалась небольшая пауза, и Иванников наконец занялся флэшкой. Несомненно, она очень расстроила его. Понятно было так же и то, что ему не хотелось, чтобы эти материалы увидел еще кто‑либо. Именно поэтому он испортил носитель. Во‑первых, не хотел, чтобы о содержимом флэшки узнали, а во‑вторых, был очень расстроен. В спокойном состоянии человек просто удалит содержимое. Зачем ломать полезную вещь?

Начиная уже привыкать к ночным прогулкам по летному городку, Гуров в очередной раз неспешно зашагал к знакомой остановке, от которой забирало его такси.

Задумавшись о своем, он с удовольствием вдыхал свежий вечерний воздух, предвкушая заслуженный отдых после длинного и беспокойного дня, и вдруг, почти интуитивно, уловил едва слышный шорох, раздавшийся совсем близко.

Дальше события стали развиваться так быстро, что полковник едва успевал реагировать на них.

Непосредственно вслед за тихим звуком в шею Гурова впилась прочная стальная удавка. Уверенные, бесшумные движения, решительность, с которой, едва перекинув через голову, стал со всей силы затягивать петлю неизвестный противник, — все показывало, что действует профессионал. И ближайшая цель недвусмысленных действий этого профессионала была до обидного ясна.

Уже наблюдая тихо уплывающие вдаль фиолетовые круги и чувствуя, что до полной потери сознания остались считаные секунды, Лев резко подался назад, толкая корпусом своего врага. От неожиданности тот не удержал равновесие и вместе с ним упал на землю. Давление на шею немного уменьшилось, и Лев смог просунуть под удавку кисть руки и, удерживая тонкий шнур, грозивший рассечь ладонь, перевернулся так, чтобы оказаться лицом к своему врагу. Но теперь он не только перестал ощущать у себя на шее удавку, но неожиданно понял, что за поясом брюк нет его пистолета. Тот находился в руках лежавшего на асфальте человека, и дуло его смотрело прямехонько Гурову в лоб.

Единственное, что оставалось в такой ситуации, — психологическая атака. Не тратя даром времени, которое, несомненно, шло уже на секунды, Лев поспешил прибегнуть к проверенному способу выживания, не раз и не два доказавшему свою эффективность.

— Будешь стрелять? — напряженно уставившись в раскосые азиатские глаза противника, проговорил он. — От него знаешь какой гром? В Москве слышно.

— Я успею уйти, — с едва уловимым акцентом ответил мужчина.

— А ты чего хотел‑то? Может, тебе и нужен‑то совсем не я, и ты такой грех совершишь. Убийство. Будда этого не одобрит.

— Мне нужен именно ты. Я не ошибся.

«Хреново», — как‑то без оптимизма подумал Гуров, но постарался, чтобы голос его звучал твердо, хотя мысленно уже прощался с жизнью:

— Так вот он я. Говори, чего хотел.

— Сейчас скажу.

Слова эти могли означать только одно.

Гуров и невесть откуда свалившийся на его голову азиат, как два голубка, почти вплотную лежали на тротуаре. Понимая, что в такой ситуации увернуться от выстрела невозможно, Лев как зачарованный смотрел в направленное на него дуло пистолета, будто стараясь загипнотизировать пулю.

Но, по‑видимому, посланный ему судьбой профессионал был профессионалом в полном смысле этого слова. А первое правило профессионала — не подставляться. Прежде чем нажать на курок, он должен убедиться, что поблизости нет свидетелей.

Те доли секунды, которые понадобились азиату, чтобы мельком осмотреться перед выстрелом, и стали спасительной соломинкой для Гурова. Ухватившись за нее, он уже через мгновение развернул ситуацию в прямо противоположную сторону. Лишь только раскосые глаза неприятеля скользнули вбок, контролируя территорию, молниеносно выбросил вперед руку и, прижав опасную игрушку к телу азиата, навалился на него всей массой. Масса эта превышала массу противника как минимум вдвое. Через минуту азиат уже лежал на асфальте вниз лицом, а Гуров, упираясь коленом ему в позвоночник, стягивал удавкой запястья.

— Да ладно, ладно, — сразу утратив всю свою зловещую таинственность, канючил азиат. — Я денег хотел. Кошелек хотел украсть.

— Кошелек, говоришь? А мама тебя в детстве не учила, что кошельки воровать нехорошо?

— Ладно, пусти! Ну чего? Чего я тебе сделал?

— На твое счастье, практически ничего, — поднимая его с асфальта, ответил Лев. — Быть «закрытым» за обычное хулиганство гораздо приятнее, чем за убийство, это можешь у своего друга спросить.

— У какого друга? Не знаю я никакого друга! Ладно, пусти! Я только денег хотел.

Но Гуров не слушал причитания азиата. Слегка подталкивая впереди себя, он вел его к остановке, сгорбившегося, съежившегося, ставшего враз каким‑то несолидным и маленьким, и раздраженно думал: «Приставить ему самому ствол к башке да расколоть прямо здесь. Еще официальными процедурами заморачиваться со всякой швалью. А не скажет, кто его послал, так и пристрелить, к чертям собачьим. В рамках самообороны. Он ведь хотел убить меня. И убил бы, если бы я не отреагировал вовремя. Так что ему даже по справедливости полагается кусочек свинца на десерт».

Но, несмотря на эти кровожадные мысли, Лев понимал, что в данном случае необходимы именно официальные процедуры. То есть необходимо было добиться официального признания на протокол, а для этого нужна была «процедура».

— Ладно, отпусти. Отпусти, начальник! — обернувшись к нему, вновь заныл азиат. — Я ведь ничего плохого не сделал.

— Иди, иди, — подтолкнул его Гуров. — Это на допросе расскажешь.

В свой гостиничный номер полковник попал уже в третьем часу ночи.

Чтобы устроить своего нового знакомого в изолятор, ему, как он и предполагал, пришлось повозиться.

В сонных мозгах дежуривших в ночную смену полицейских наблюдалось заметное торможение. Гурову даже не сразу удалось объяснить, кто он такой и почему не собирается «вместе со своим собутыльником» идти «туда, откуда пришел».

Поняв наконец с кем имеют дело, покровские сотрудники правопорядка немного оживились, но процедура все равно не слишком ускорилась. К тому моменту когда, оформив все необходимые бумаги, азиата отправили в изолятор, Лев был уже на грани срыва.

«Как можно так работать? — сидя в такси, возмущенно думал он. — Сюда не одного проверяющего, сюда целый штат ревизоров нужно отправить. Полный бардак».

Прибыв в гостиницу, он перекусил на скорую руку и сразу лег спать. Главные волнения были еще впереди.

На следующее утро Гуров проснулся в спокойном и благодушном настроении. От вчерашнего раздражения не осталось и следа.

Если ночью он нервничал, думая о нерасторопности и халатности местных органов власти, то сейчас его мысли сосредоточились на позитивных моментах ситуации.

В результате ночного приключения в руках полковника оказался живой свидетель. Человек, напрямую контактировавший с Белавиным и получивший от него задание. Да не какое‑нибудь, Коля не затруднился «заказать» московского полковника, ни больше ни меньше. Это был такой многообещающий исходный пункт для беседы, что просто не терпелось отправиться в изолятор и начать допрос.

Но сначала нужно было сделать главное, то, что было запланировано еще вчера.

Взяв трубку, он набрал номер Сырникова:

— Доброе утро, Сергей. Как там моя просьба? Есть какие‑то подвижки?

— Уф! — тяжко выдохнул Сырников. — Ну и задали вы мне работы! С утра, высунув язык, по коридорам бегаю. Кажется, сто кабинетов сегодня прошел, аж взмок весь!

— Ничего, ты молодой, тебе полезно. Результаты хоть есть?

— Да. Можете не волноваться. После обеда привезут его, вашего Максима. Формальности уладить нужно, да и с технической стороны все отрегулировать. Но, думаю, к часу уже решится.

— Спасибо, Сергей, ты настоящий друг.

— Да ладно, чего там, — засмущался молодой коллега. — Вы тоже немалую лепту внесли. В вашей записке все по полочкам разложено. Четко и аргументированно.

— Ты мне, главное, скажи — выходить ему можно будет? Без этого вся затея не имеет смысла.

— Разумеется. Я же помню наш с вами разговор. Специально выделил этот пункт.

— Отлично. Это все, что я хотел знать. Значит, в час ждем нашего гостя.

Закончив разговор с Сырниковым, Лев оделся, вышел из гостиницы и отправился в изолятор.

Там уже разобрались, с чьей подачи доставили им ночного «гостя», и на просьбу полковника о свидании отреагировали вполне адекватно.

— Вы извините, если что, — смущенно сказал дежурный. — Там в отделе ребята не знали просто…

— Ладно, не переживай, — слегка усмехнувшись, успокоил его полковник. — Рапорт подавать я не собираюсь. Что это за тип, выяснили?

— Да, личность установили. Ничего особенного, обычная шпана. Некий Джункаев Муса. Драки, несколько приводов. Но серьезного ничего за ним нет.

— Работает где‑нибудь?

— Да. Дворником на авиабазе.

— Кем?!

Изумление Гурова было непритворным. В ходе вчерашней драки он безошибочно определил работу профессионала. Его противник, несомненно, знал основы восточных единоборств и имел неплохую физическую подготовку. Лев и сам был профессионалом, поэтому «коллегу» определил без труда. И теперь, узнав, что этот парень подметает тротуары в районе авиабазы, он был удивлен не на шутку.

— Могу я поговорить с этим парнем?

— Да, разумеется. Пройдите в комнату для допросов. Вы ведь уже бывали там. Я сейчас скажу, чтобы его привели.

Через некоторое время полковник сидел за столом в небольшом помещении, где обычно проходили беседы с задержанными. Напротив него на стуле, сутулясь и поеживаясь, устроился вчерашний противник.

— Так что, Муса, расскажешь мне, что тебя подтолкнуло к такому плохому поведению? — обратился к нему Гуров. — Кто надоумил тебя напасть на полицейского? Это ведь как отягчающее пойдет. Не жалко жизни своей младой?

— Да никто меня не надоумил, — заканючил Муса. — Нечаянно получилось. Просто денег хотел, вот и решил кошелек украсть. Отпустите, товарищ начальник! Больше не повторится.

Муса ныл и упрашивал, казалось, вот‑вот готовый заплакать, но Гуров ясно видел, что все это только игра. Он хорошо помнил бесстрастный, уверенный взгляд азиата, когда тот приставил пистолет к его виску. И ни минуту не сомневался, что именно в тот момент он был настоящим, вел себя так, как привык, как подсказывала ему натура.

А сейчас он кривлялся и придуривался, в общем‑то, даже не стараясь особенно скрывать это и, кажется, не особо опасаясь угрозы «отягчающих обстоятельств», на которые намекал полковник.

«Да, здесь, похоже, много не вытянешь, — внимательно вглядываясь в темные раскосые глаза, подумал он. — Может, устроить им очную ставку? Может, у Белавина сдадут нервы? Увидит дружка своего, которому полицейского заказал, да и расколется?»

Чтобы заставить своего невозмутимого визави немного поволноваться, Лев решил сменить тактику и, взяв лист бумаги, делая вид, что собирается записывать показания, резко перешел на официальный тон.

— Какие отношения связывают вас с Николаем Белавиным? — в лоб спросил он.

Ход был неожиданным, и веки азиата дрогнули. Но лицо осталось невозмутимым, и уже через пару секунд он взял себя в руки. Снова скорчил плаксивую физиономию и заканючил, по десять раз повторяя одно и то же:

— Какого Белавина? Какие отношения? Ничего я не знаю. Только кошелек хотел украсть. Отпустите, товарищ начальник!

— Где вы работаете?

— А?

— Работаешь где?

— Работаю? Да, я работаю. Дворником работаю. Зарплата маленькая, жить совсем не на что. Вот я и хотел… кошелек хотел украсть…

Задав еще несколько вопросов, Гуров окончательно убедился, что зря теряет время. Было очевидно, что в ходе обычного допроса толку от Мусы не добиться, здесь нужны были меры покруче.

«Решено, устрою им очную ставку, — подумал он, вызывая охранника. — Встретятся после долгой разлуки, обрадуются. Кто‑нибудь о чем‑нибудь да проговорится. А рассказать им наверняка есть что. Не зря же этот Муса молчит, как партизан в гестапо. Даже не хочет говорить, что знаком с Белавиным. Хотя в этом и криминала никакого нет, они же в одной организации работают. Однако не признается, значит, есть что скрывать».

В сопровождении конвоя Муса вышел в коридор, а следом за ним вышел и Лев, которому больше незачем было оставаться в изоляторе.

Проходя по коридору, он встретил еще одного арестанта, которого вели в противоположном направлении, и, не удержавшись, улыбнулся:

— На свободу с чистой совестью?

— Вроде того, — тоже с улыбкой ответил Максим, очень довольный, что покидает наконец это унылое место.

Гуров шел немного позади охранника, сопровождавшего Мусу, и в поле его зрения находились лишь затылки. Он не видел пронзительного взгляда, брошенного Джункаевым на Максима. Но когда тот перебросился с полковником короткими фразами, его всего передернуло, и это не укрылось от внимания Льва.

«Ага! — мысленно воскликнул он. — План только‑только начал осуществляться, а эффект уже просматривается. Хорошо. Значит, мы на верном пути. Посмотрим, что будет в «летке».

«Тайный план» полковника Гурова подразумевал очередную провокацию.

Он не сомневался, что нападение азиата — прямое следствие недавнего «шмона», устроенного им на авиабазе. Белавин — местный житель, наверняка знакомых у него здесь не меньше, чем у Курбанского. Если он может беспрепятственно разгуливать по территории городка, пускай даже лишь в дневное время, получать последние новости — не такая уж проблема. Наверняка кто‑то сообщил ему о происшествиях в части, он забеспокоился и решил принять меры.

Теперь Гуров хотел использовать прием более действенный, хотя и более рискованный. Если Белавин, на совести которого два убийства, прохлаждается под домашним арестом, почему не может этого сделать Максим? Особенно если он действительно ни в чем не виновен. Для парня это будет заслуженным послаблением режима, а для Белавина — еще одним раздражающим фактором. Разгуливающий по «летке» Максим будет для него чем‑то вроде красной тряпки, которой дразнят быка.

Хотя затея была связана с риском, Лев считал, что он вполне оправдан. Все улики, которые указывали на Белавина, были косвенными. А отпечатки на рукоятке ножа — доказательство самое прямое. Даже если получено оно обманным путем, этот обман тоже нужно еще доказать. Несмотря на его личную уверенность в невиновности Максима и виновности Белавина, для передачи дела в суд материалов недостаточно. И с помощью своей новой провокации он надеялся эти недостающие материалы добыть.

Максим практически сразу согласился с его предложением. Со старым техником пришлось повозиться, но в итоге и его Льву удалось уговорить.

Оставалось действовать.

Гуров составил докладную, где четко и последовательно излагал причины, по которым задержанному Китаеву необходимо изменить меру пресечения. Используя свое влияние, слегка надавил на Сырникова, в результате чего это изменение не заставило себя ждать. Выйдя из СИЗО, он увидел, как Максима сажают в служебный «уазик», чтобы отвезти в «летку», к месту нового постоянного пребывания, и с удовлетворением подумал: «Одно дело сделано. Сделаем‑ка мы еще кое‑что».

Несоответствия, замеченные им в личности Мусы Джункаева, не давали покоя. Чтобы разобраться с этими неясностями, Гуров решил позвонить в Москву:

— Стас? Здорово! Как жизнь молодая?

— Вашими молитвами, товарищ полковник. Куда запропастился?

— Я же в командировке, ты что, не в курсе?

— Я в курсе. Только не думал, что эта командировка пожизненная. Закругляйся, мы уже без тебя соскучились.

— Какая еще пожизненная?! Типун тебе на язык! Я лишнего дня в этом дурдоме не останусь.

— Что, провинция рулит?

— Не то слово. Послушай, Стас, я, в общем‑то, по делу звоню.

— Так я и знал! Нет чтобы просто так позвонить старому другу, пообщаться, узнать, как дела, обсудить наболевшее. Одна корысть на уме. Ладно, говори уже, чего надо.

— Это и есть самое наболевшее, Стас. Этим могу поделиться только с тобой, старым, проверенным другом.

— Тебя застукали при получении взятки?

— Почти. Человечка одного нужно пробить. По‑быстрому. А местные тут такие неповоротливые, неделю будут возиться. Помоги, будь умницей.

— Смотри как заговорил. Вот что значит — человек действует в личных интересах. Только и я хочу выгоду извлечь, раз ты так. Коньяк за тобой.

— Заметано. Если не засосет это болото и вернусь живым, первым делом — к тебе. С благодарностью.

— Ладно. Свежо предание. Что за человек‑то?

— Некий Муса Джункаев. Работает дворником, дерется как Ван Дам. Нестыковочка. Проясни мне эту личность, будь другом.

— Ладно, попробую. А он тебя хорошо отделал? — не преминул съязвить Крячко.

— Не так хорошо, как тебе хотелось бы, — усмехаясь, ответил Гуров. — Я его на нары отправил загорать, думал, отдохнет — разговорится. А он вместо чистосердечного признания взялся мне «дуру лепить». Проясни, в чем там дело, Стас. Насчет коньяка можешь не сомневаться.

— Этот Муса, он у тебя там главный подозреваемый, что ли?

— Думаю, соучастник. На главного подозреваемого никак не удается серьезных доказательств добыть. Поэтому и задержался. Думаю, может, через этого Мусу удастся подобраться поближе.

— Ладно, я понял. Постараюсь что‑нибудь накопать. Ждите ответа!

— Сам позвонишь или мне набрать?

— Конечно, сам. Потому‑то меня и эксплуатируют все безнаказанно, что я — сама доброта и отзывчивость.

«Доброта и отзывчивость» прервала связь, и в трубке послышались короткие гудки.

— Так, это тоже сделано, — вслух констатировал полковник. — Что еще остается? Пожалуй, только ждать.

Он не сомневался, что Максима уже доставили в «летку». Поскольку условия домашнего ареста разрешали ему прогулки, он заранее договорился с парнем о встрече.

Чтобы закинутый Гуровым крючок как можно быстрее подцепил нужную «рыбку», он хотел дать Максиму некоторые инструкции относительно того, где именно ему лучше всего гулять и как себя вести.

Назначенное время встречи приближалось, и, взглянув на часы, Лев решил, что пора стартовать.

Бесконечные метания между центром города и летным городком изрядно утомили его, но делать было нечего. Смирившись с этим неудобством своего очередного расследования, он по привычке вызвал такси и поехал в «летку».

— Прохаживайся возле его дома, наблюдай. Но и ушами тоже не хлопай. Предугадать, что они предпримут, не может никто, сам понимаешь. Следи. Ты — за ними, а я — за тобой.

Стоя рядом с Максимом в тени деревьев, полковник давал ему основные ориентировки. На данном этапе необходимо было устроить так, чтобы Белавин заметил Максима и начал нервничать.

— Он ведь не знает, что ты все еще под арестом, пускай даже и под домашним. И даже если узнает, то точно не сразу. Думаю, в прокуратуре у него нет таких прилежных осведомителей, как на авиабазе. Со спортивным костюмом — это ты хорошо придумал. Штаны широкие, браслета совсем не видно. Так и ходи. Главное, будь внимателен. Я постараюсь всегда находиться где‑нибудь поблизости, да и «опекуны» твои браслет, конечно, отслеживают. Но и сам бдительности не теряй. Какой‑никакой, а риск все‑таки есть.

В этот момент к собеседникам подошла Лариса, невеста Максима.

— Ой, как мы вам благодарны! — сияя от счастья, обратилась она к Гурову. — Вы для нас просто как какой‑то волшебник из сказки. Давно ли мы думали, что все, уже ничто не поможет. И вот — все перевернулось просто на сто восемьдесят градусов. Всего лишь несколько дней, как вы приехали, а Максим уже на свободе. Это просто что‑то невероятное!

— Ну пока не совсем еще на свободе, — смущенно улыбнувшись, поправил Максим.

— Нет, этого ты мне даже не говори, я даже слушать не хочу! — решительно запротестовала Лариса. — Теперь у нас есть надежда. Ты невиновен, нужно только доказать это. А если уж за дело взялся Лев Иванович, я не сомневаюсь, что доказательства удастся получить. Я просто уверена в этом!

Гуров поблагодарил за доверие и оставил влюбленных наедине. Но и уезжать он пока не собирался. Твердо помня свое обещание «находиться поблизости», прогуливался неподалеку, внимательно следя за окрестностями.

Однако остаток дня прошел без происшествий. «Нагулявшись», Максим вернулся домой, и полковник, знавший, что там ему уже никто не сможет угрожать, с чистой совестью поехал обратно в гостиницу.

На следующее утро в девять часов позвонил Стас:

— Здорово, Иваныч! Ну и типчика ты мне подсунул! Этот твой Муса, похоже, довольно отвратная личность.

— Правда? Что‑то подсказывало мне. Значит, он не всегда работал дворником?

— Нет, не всегда. Сначала была армия и спецназ, причем одно из элитных подразделений. Участвовал в нескольких операциях, но уже на второй был замечен в жестоком обращении.

— Это как?

— Действия проводились, так сказать, «на выезде», в одной из горных деревушек. Заданием группы было обезвредить бандитскую группировку. А в таких местах, сам понимаешь, где бандит, а где просто поселянин, не всегда угадаешь сразу.

— Муса не того обезвредил?

— Да. Но не просто так, а с особой жестокостью. На это закрыли глаза, решили, что по ошибке. Но в следующий раз он искалечил нескольких человек, и там уже на ошибку списать не получилось. Понятно было, что эти люди не имеют отношения ни к террористам, ни к бандформированиям. Мусу наказали, но особых результатов это не дало. Случаи повторялись, и в итоге его уволили со службы с лишением всех званий, которых было, кстати, не так уж много.

— Даже уволили? — удивился Гуров. — Похоже, там и правда было что‑то из ряда вон выходящее.

— Более чем. Это я тебе просто для краткости в общих чертах говорю, а если почитать его личное дело, так местами просто волосы дыбом встают.

— Вот оно, значит, как. Ай да дворник! Теперь понятно, почему он на этой непрестижной профессии остановился. В армию ему путь закрыт, а ничего другого он, похоже, не умеет.

— Вполне возможно. Но что касается профессии дворника, здесь для такого человека может иметься и привлекательная сторона.

— А именно?

— Незаметность. Ты сам сейчас сказал, что ничего другого, кроме как убивать и калечить, он не умеет. А это, по‑видимому, он умел делать хорошо. Так зачем же ему оставлять свое занятие? Что, на «гражданке» никто ни с кем никогда не дерется? Никто никого не заказывает? Ты первый скажешь, что это не так. Поэтому услуги подобного человека вполне могут быть востребованы. А профессия дворника — отличная ширма, за которой можно укрыться от подозрений. Вспомни, ты ведь сам говорил, что этот Муса — предполагаемый соучастник. Значит, услуги его востребованы и сейчас.

— Да, мысль интересная. Что ж, Стас, спасибо тебе за помощь, ты для меня многое прояснил. Теперь мне гораздо понятнее, с кем я имею дело.

— Пожалуйста. Не забудь про коньяк.

Информация, которую сообщил Стас, действительно заставила полковника немного иначе взглянуть на дело.

Что могло связывать Мусу и Белавина? Ясно, что так же, как Курбанский использовал для своих целей Белавина, так тот использовал Мусу. Но там подоплека взаимоотношений очевидна. Начальник и подчиненный. Одному казались полезными услуги не слишком озабоченного проблемами нравственности сотрудника, другому была выгодна дружба с вышестоящим начальством.

А здесь какой мотив? Что явилось базой для столь тесных взаимоотношений? То, что такой человек, как Муса, и на «гражданке» не в силах был избавиться от старых привычек? Что ж, возможно, он время от времени давал выход эмоциям. Не зря же дежурный в изоляторе упоминал про драки и приводы.

Может, Белавин что‑то знал про Мусу и помог замять? Или не помогал, а просто не сообщил никому о том, что видел. Да, это — база надежная. Если Белавин знал про Мусу какой‑то секрет, который тому очень не хотелось раскрывать, он мог заставить его сделать что угодно.

Вполне вероятно, что при совершении преступления действительно имел место сговор. Только не сговор «экипажников» «Ми‑8», доведенных до ручки начальником‑самодуром, а сговор незаметного работника научного отдела с еще более незаметным работником метлы.

«Взрывчатку в панель приборов вполне мог заложить и Белавин, этот пункт не меняется, — размышлял Гуров. — Но не исключено, что контролировать процесс он предоставил своему наперснику. Тому оно и удобнее было, да и привычнее. Маловероятно, что Белавин, каким бы он ни был безнравственным отморозком, так‑таки и совал направо и налево ножи. Для подобных действий необходима сноровка. И хладнокровие. Дело сделано чисто, не похоже, что исполнитель — новичок».

Обновленный вариант версии выглядел вполне правдоподобно. Но и он не давал ни малейших намеков на возможный мотив. Сам ли Белавин совершил это убийство или с чьей‑то помощью, вопрос «почему?» так и оставался без ответа.

Тем не менее сведения, полученные от Стаса, давали возможность вести диалог с Джункаевым в несколько ином ключе, и Лев решил еще раз навестить своего «протеже».

Однако то, что узнал Гуров, прибыв в изолятор, показало, что способности Мусы он несколько недооценил.

— Сбежал! — сокрушенно разводя руками, говорил дежурный. — Притворился, что плохо ему, повели в больничку, а он…

— То есть как? — взволнованно прервал его полковник. — Что значит — сбежал? У вас тут тюрьма или богадельня?

Стиль работы местных внутренних органов уже не на шутку начинал раздражать. Он с риском для жизни задержал преступника, можно сказать, на блюдечке с голубой каемочкой передал его коллегам, и вот он — «счастливый финал»!

— Да не волнуйтесь вы так, — принялся успокаивать его дежурный. — Никуда не денется. Уже разослали ориентировки, все смежные службы в курсе. Найдут.

«Да, найдут, — с досадой думал Гуров, выходя из изолятора. — После дождичка в четверг. Он когда у них под носом‑то был, ничего не нашли, а теперь в бега подался. Черт! Вся работа насмарку!»

Расспросив о подробностях побега, он узнал, что по дороге в медчасть Джункаеву удалось завладеть пистолетом одного из охранников. Угрожая оружием, он выбрался из здания и исчез. Мысленно одаривая своих покровских коллег всеми известными ему нелицеприятными эпитетами, Гуров покинул изолятор.

Ниточка оборвалась. Оставалось надеяться только на затеянную им провокацию с участием Максима. Если Белавин проглотит закинутый крючок и какими‑то действиями выдаст себя, возможно, все‑таки удастся получить столь необходимые доказательства его вины.

Он вновь поехал в «летку», чтобы продолжить обещанное Максиму дежурство и наблюдение. А в дороге размышлял над тем, что еще можно предпринять, чтобы сделать выбранную стратегию эффективнее, и даже не подозревал, как скоро и каким неожиданным образом сработает его план.

В «летке» жизнь била ключом.

Выполняя рекомендации Гурова, Максим вышел на очередную прогулку и уже очень скоро понял, что затеянная полковником провокация приносит плоды.

Как и договаривались, он старался «гулять» невдалеке от дома Белавина и через несколько минут заметил, что гуляет здесь не один.

Разнообразные деревья, в изобилии растущие на всей территории «летки» и превращавшие ее в большой парк, возле дома Белавина росли особенно густо. В разгар рабочего дня дворовая территория была пустынна, а палящее солнце заставляло инстинктивно искать укромные тенистые места.

Стараясь не выходить из‑под естественного укрытия, которое создавали густые ветви, Максим неспешно продвигался вперед, пока не оказался на небольшой прогалинке среди деревьев, скрытой от посторонних глаз.

Здесь перед ним как по волшебству возникли два плотных и упитанных гражданина. Угрюмые взгляды и хмурые выражения лиц не сулили ничего хорошего.

— Ну что, малой, поговорим? — хрипло произнес один из здоровяков, преградив Максиму путь.

— Вам чего, мужики? — не столько испугавшись, сколько удивившись, спросил Максим.

— А вот я тебе сейчас объясню, чего, — проговорил второй. Пригнув голову и расставив руки, он, похожий сейчас на быка, перед которым маячит красная тряпка, надвигался на Максима, недвусмысленно давая понять, что именно собирается объяснить.

Поняв, что помощи ждать неоткуда, Китаев внимательно всматривался в противника, примериваясь, какую тактику лучше избрать. В объеме и массе он уступал этому мужчине раза в полтора. Чтобы нейтрализовать его в данной ситуации, подошли бы скорее болевые приемы, чем грубая сила.

Пока неуклюжий здоровяк замахивался, Максим, более подвижный и ловкий, успел нанести сразу несколько ударов. Получив ногой по коленной чашечке, кулаком в правое подреберье и в глаз, здоровенный битюг зарычал от боли и перегнулся пополам. Перемежая стоны с нехорошими словами, он медленно опускался на землю, то прижимая руки к животу, то хватаясь за коленку, не в силах определить, где ему больнее.

Тем временем Максим, разобравшись с одним противником, переключился на второго. Но, повернувшись в его сторону, сразу понял уязвимость своего положения. В руке бугая был нож. Он шел в наступление, так же набычившись, как незадолго до этого его друг, и, несомненно, намеревался довершить начатое им дело.

Ситуация разворачивалась явно не в пользу Максима, но просто стоять и ждать, когда его укокошат, он не собирался. Даже в самых крайних обстоятельствах пассивному ожиданию он всегда предпочитал действие.

В ответ на незатейливый открытый замах Максим получил довольно жесткий перехват. Волосатая медвежья лапа так сильно сжала запястье, что он чуть не вскрикнул от боли. Положение усугублялось тем, что правая рука, которую выворачивал сейчас напавший на него отморозок, больше всего пострадала от взрыва в вертолете, и раны еще не зажили.

Следующий тактический прием Максима уже не был столь прямолинейным.

Подняв вторую руку как бы для удара и заставив своего визави сосредоточить на ней взгляд, параллельно он с размаха наступил ему на ногу, стараясь, чтобы удар пришелся по кончикам пальцев.

Здоровяк, обутый в летние сланцы, взвыл от боли и выронил нож.

Быстро нагнувшись, Максим схватил его и тут же повернулся к первому бугаю, уже поднимавшемуся с земли, ожидая новой атаки с его стороны. Но тот проявлял какую‑то странную медлительность.

Если бы Максим сейчас обернулся и увидел, что происходит у него за спиной, он, конечно, понял бы причину этой задержки. Но он полностью сосредоточился на действиях находившегося перед ним врага и догадался, что к приятелям прибыло пополнение, только когда получил мощнейший удар по почкам.

Из густых древесных зарослей на прогалинку, где шла драка, тихими шагами вышел невысокий подкачанный мужчина. Сцепив руки замком, он размахнулся и со всей силы приложил стоявшего в оборонительной позиции Максима по спине.

Удар был настолько жесткий, что у парня потемнело в глазах.

Теперь и он выронил нож, не в силах не только драться, но и вообще осуществлять какие бы то ни было действия. Лишь судорожно глотал воздух, мысленно прощаясь с жизнью. Поняв, что нападавшие никаких воздействий больше осуществлять не собираются, Максим очень удивился.

Невысокий здоровяк, появившийся последним, поднял лежавший на траве нож, для чего‑то предварительно обернув его носовым платком, и исчез так же тихо и безмолвно, как и появился.

Двое других удалялись шумно, обмениваясь впечатлениями и на разные лады обзывая Максима, но и их голоса вскоре стихли. Через пару минут укромная прогалинка меж деревьев вновь приняла мирный, буколический вид.

«Ничего не понимаю, — мелькнула в голове мысль. — Для чего они устроили все это? Приступили так, будто хотели убить, а в результате, можно сказать, и не избили даже. Ничего не понимаю».

Тем не менее гулять ему расхотелось. Финальный удар оказался весьма чувствительным, да и раненая рука ныла, потревоженная чересчур активными «упражнениями», и Максим решил вернуться домой.

Когда он уже подходил к своей родной старенькой трехэтажке, его нагнал только что прибывший в «летку» полковник.

— Здравствуй, Максим. Хорошо, что я тебя встретил, — сказал он. — Тут у нас небольшое ЧП, хотел тебя предупредить. На днях на меня напал какой‑то ублюдок, не исключено, что он может быть связан с делом. А сегодня выяснилось, что он сбежал из СИЗО. Пожалуйста, будь осторожнее. Не исключена возможность провокаций.

— Да были уже провокации, — угрюмо ответил Максим. — Поздно осторожничать.

— То есть как? — беспокойно заговорил Гуров. — Что ты имеешь в виду? К тебе подходил кто‑нибудь? Приставал?

— И подходил, и приставал. И отделали так, что до сих пор аукается. Где же вы были? Обещали, что будете контролировать процесс. Хотя… Я, конечно, не дитя малое, чтобы за мной со слюнявчиком ходить. Но их трое было. Одному в такой ситуации тяжеловато. На меня, между прочим, с ножом кидались.

— Подожди! Что значит — кидались с ножом? Кто? И потом… — Гуров внимательно осмотрел Максима с головы до ног. — Выглядишь ты вроде вполне нормально. По крайней мере, для человека, на которого напали втроем, да еще и с ножом кидались. Объясни толком, что произошло…

Глава 8

Выслушав рассказ Максима, Гуров задумался. С одной стороны, было очевидно, что намеченная им стратегия приносит плоды. За короткое время произошло сразу два нападения. Значит, пущенные стрелы попадают в цель.

С другой же — из рассказа Максима со всей очевидностью следовало, что враг и сам осуществляет некую тайную стратегию. В отличие от молодого авиаинженера опытному полковнику совсем не показалось странным, что бандит, забравший нож, поднимал его, обернув носовым платком.

Максим держал этот предмет в руках, и на рукоятке теперь наверняка красуются четкие отпечатки его пальцев.

Повторение приема, который уже использовали, организовав подставу в вертолете, еще раз доказывало невиновность Максима. Но в то же время ясно говорило и о том, что готовится новая подстава.

«Они собираются убить еще кого‑то и снова свалить все на Максима, — понял Лев. — И на этот раз планируют устроить все так, чтобы у него уже не было ни малейшего шанса выпутаться. Ход неплохой. Дескать, и в вертолете был нож, и во втором случае тоже. Прямо серия какая‑то.

А смешнее всего то, что самому парню теперь, собственно, ничего не угрожает. Наоборот, раз уж именно его хотят сделать «козлом отпущения», его будут беречь как зеницу ока. И в нужный момент, несомненно, подставят. Только вот где и как? Ответив на этот вопрос, можно поймать мерзавцев буквально за руку. Но ответить необходимо как можно скорее. Счет времени, возможно, идет уже на часы».

— Послушай, Максим, — обратился он к Китаеву. — Ты сейчас домой собирался?

— Да.

— Вот и хорошо. Постарайся сегодня больше не выходить. Да и вообще. Планы немного меняются. Теперь прогулки необязательны. Даже нежелательны.

— Это из‑за нападения? — спросил Максим, по‑видимому решивший, что Гуров опасается за его жизнь и здоровье.

— И из‑за него тоже. Но не только. Это — часть плана.

— Вечером Лариса должна прийти. Я обещал, что выйду.

— Хорошо. Обещания нужно выполнять. Но постарайся не задерживаться. Это ненадолго, я имею в виду временные ограничения.

— Хорошо, я постараюсь.

— Да, кстати. Среди этих отморозков, которые напали на тебя, случайно, не было такого худощавого парня с восточным типом лица?

— Нет. Они все были здоровые. Как шкафы. И лица у всех однозначно славянские. Хотя и довольно противные на вид.

— Ясно. Ладно, иди отдыхай. Не буду тебя задерживать.

Максим скрылся в подъезде, а Гуров неспешно пошел прочь, инстинктивно держа путь к дому, где жил Белавин. Уезжать из «летки» он не спешил. Здесь явно что‑то готовилось, и от того, насколько быстро и точно сумеет он угадать, что именно, зависела судьба Максима.

«Они почуяли, что подстроенная ими ловушка не сыграла, — думал полковник. — Ведь Максима выпустили из изолятора, пускай пока и под домашний арест. Значит, в виновности его появились сомнения. Теперь они постараются сделать все так, чтобы никаких сомнений не могло возникнуть в принципе. Еще один нож, еще одни отпечатки. Повторное преступление с тем же почерком. Да, если затея им удастся, отбиться здесь будет гораздо сложнее. Если вообще получится.

Но главный вопрос был даже не в этом. Чье еще убийство задумал Белавин? Кого он хочет убрать, в очередной раз подставив Максима? Или ему вообще все равно? Кто бы ни оказался жертвой, главное, чтобы рядом нашли нож с нужными отпечатками и уже надежно «закрыли» Максима за все преступления разом? А если предполагаемая жертва — человек не случайный, кто это может быть? Кто мог насолить Белавину уже после того, как его задержали по обвинению в убийстве? Что может быть хуже такого обвинения?»

«Только обвинения во втором убийстве», — откуда‑то из глубин подсознания прозвучал ответ.

Гуров усмехнулся, подумав, что из‑за этих постоянных раздумий об одном и том же он скоро начнет разговаривать сам с собой. Но напоминание об угрозе второго обвинения, которого Белавин, несомненно, все время опасается, вдруг направило его мысли в очень интересное русло.

Только ли со стороны Максима может прийти такая угроза? Да, конечно, если с него снимут обвинения и начнут искать настоящего преступника, не исключено, что и найдут.

Но если у Белавина был сообщник, то ведь и он может оказаться источником потенциальной опасности. В этой связи недавний арест и последующее бегство Джункаева представали в совершенно новом свете.

Если это и впрямь именно он довел до конца дело с Курбанским, значит, он много чего знает и соответственно может рассказать. А может быть, уже рассказал. Ведь Белавину неизвестно, что он делал там, в этом СИЗО. Даже если и не выдал приятеля с головой сейчас, может сделать это потом. В любой момент. К чему иметь под боком такой мощный раздражающий фактор?

Мусу ищут, и в такой ситуации ему как никогда необходима помощь. Не было бы ничего удивительного, если бы он обратился за ней к Белавину. Тому ведь разрешено выходить. Если Белавин в курсе, что Муса сбежал, для него это — отличный повод и избавиться от слишком много знающего «друга», не приносящего ничего, кроме постоянных хлопот, и заодно окончательно утопить Максима.

«Правда, здесь не совсем ясно с мотивом, — думал полковник. — Навряд ли удастся доказать, что Китаев убил дворника из‑за большой личной неприязни, как в случае с командиром. Хотя и это проблема решаемая. Муса в бегах, рисоваться перед ненужными свидетелями ему не с руки. Можно списать все на самооборону. Максим увидел где‑то Джункаева, тот решил, что он может его выдать, напал, и, защищаясь, Максим «нечаянно» его зарезал. Кроме того, Максим знал, что Джункаев задержан и должен сейчас находиться в изоляторе. Ведь они даже встретились в коридоре, когда он выходил…»

И тут Гурова осенила неожиданная догадка.

Он вспомнил свою шутливую фразу: «На свободу с чистой совестью», которой приветствовал выходившего из изолятора Максима. И сейчас воображение ясно представило ему сутулые плечи Мусы, резко передернувшиеся при этих словах. Он ведь не мог знать, что Максиму просто изменили меру пресечения. Если он решил, что его освобождают из‑под ареста, значит, должен был подумать, что дело раскрыто. Как мог он в этом случае рассуждать?

Белавин, пославший его разделаться с чересчур любознательным московским полковником, узнал, что все получилось наоборот, и Мусу «закрыли». Не надеясь, что тот будет молчать, он поспешил сообщить полицейским свою версию подробностей убийства Курбанского, свалив, разумеется, все на Мусу. И теперь вдобавок к обвинению в нападении на полицейского ему светит обвинение в убийстве командира части.

Неудивительно, что он не захотел дожидаться, когда ему об этом скажут. И, конечно же, не успокоится, пока не накажет друга за вероломство.

Это тем проще сделать, что схема уже разработана. Как можно использовать чужие отпечатки на рукоятке ножа, Джункаеву известно, оставалось только их получить. И нельзя не признать, с этим он справился блестяще.

Отморозки, напавшие на Максима, наверняка были из той же категории, что и приснопамятный Леха. А это как раз та социальная группа, в которой вращаются люди, подобные Джункаеву. Оказавшись в беде, он попросил их помочь, и они не отказали. Наверное, до сих пор пропивают награду где‑нибудь в укромном местечке под кустиками.

В целом схема выстраивается неплохая. Джункаев будет отмщен, вероломный друг наказан, а виновным в итоге окажется… Максим.

«Итак, возможных вариантов два, — подытожил Лев. — Ситуация — пауки в банке. Кто кого первым сожрет: либо Белавин Мусу, либо Муса Белавина. Осталось определиться, что в этой ситуации нужно сделать конкретно мне».

Было очевидно, что, как бы ни хотелось каждому из приятелей обвинить во всем Максима, реально преступление должен совершить кто‑то из них. Муса скрывается, и проконтролировать его действия возможности нет. Но Белавин привязан к конкретному месту, и отследить его перемещения будет несложно.

Если Муса задумал убрать его, рано или поздно он появится там, где будет находиться Белавин.

«В целом задача не так уж сложна, — думал полковник. — Нужно находиться поблизости и засвидетельствовать, что нож с отпечатками Максима вонзил в жертву вовсе не Максим. Но это, конечно, в худшем случае. В идеале хотелось бы вообще обойтись без жертв. Хотя это уж как получится».

Не зная, что конкретно задумал Муса, Гуров не мог планировать какие‑то действия. Приходилось лишь пассивно наблюдать.

Он прохаживался возле дома Белавина, отмечая все детали окружающей обстановки и внимательно следя за всем, что происходило.

Но не происходило почти ничего. Двор был пустынен, прохожие появлялись редко, и даже кошки в этот знойный день сонно зевали, укрывшись в тенечке и оставив привычное любопытство.

Время от времени Лев бросал взгляд на окна, за которыми, по его предположениям, должна была находиться квартира Белавина. Но никаких движений не наблюдалось и там.

Только около шести вечера, когда в подъезд зашел невысокий светловолосый парень, в этих окнах зажегся свет, и кто‑то задернул занавески.

«Так, похоже, сегодняшняя смена закончена, — думал Гуров. — Жаль, конечно, что я не знал, где прогуливался Коля, и подверг его неоправданному риску. Но, кажется, все обошлось. По‑видимому, Муса решил, что для сегодняшнего дня достаточно и нападения на Максима. Не все сразу. К тому же ему ведь нужно подгадать так, чтобы на момент убийства Белавина у Максима не было алиби. Прежде чем совершить преступление, Джункаев должен будет удостовериться, что в этот момент Максим совершенно один, и подстраховать его некому. А чтобы поймать такой момент, требуется хотя бы некоторое время понаблюдать. Что ж, успехов. Хорошо, что я сказал парню, чтобы выходил пореже».

Тут Гуров вспомнил, что вечером Максим должен встретиться с Ларисой, и вновь поспешил к знакомой трехэтажке. Он не собирался быть третьим на этом романтическом свидании, но, помня о том, что произошло сегодня утром, больше не хотел выпускать ситуацию из‑под контроля.

Когда полковник был уже недалеко от дома, он заметил невдалеке меж деревьями спешащую Ларису, а вскоре увидел и выходившего из подъезда Максима.

Следуя на расстоянии и стараясь быть незаметным, Гуров провожал прогуливавшуюся по центральной аллее парочку и бдительно наблюдал за прилегающими территориями. Потом, так же незаметно сопроводив влюбленных обратно к подъезду трехэтажки, терпеливо переждал трогательную сцену расставания и, убедившись, что Максим вернулся к себе в квартиру, направился к остановке.

Теперь, когда он знал, что Максим не выйдет из дома раньше следующего утра, можно было со спокойной душой вернуться в гостиницу, что Лев и сделал, в очередной раз поймав такси…

— То есть как это нет?

— А вот так вот! Очень просто! Нет, и все.

Телефон зазвонил в третьем часу ночи, и поначалу Гуров даже не сразу сообразил, с кем разговаривает.

— Вы говорили, что я могу сделать это под вашу ответственность? — возмущенно неслось из трубки. — Вот! Пожалуйста! Можете отвечать.

Из дальнейшего разговора с захлебывающимся от возмущения Сырниковым Гуров узнал, что сорок минут назад на пульт дежурному поступил сигнал о том, что Максим снял браслет, с помощью которого контролировались его передвижения.

На телефонные звонки он не отвечал, и к месту жительства, а соответственно и ареста, выехала оперативная группа.

Но дома Максима не оказалось. Не затруднившись разбудить посреди ночи, полицейские подняли на ноги следователя, а тот, в свою очередь, переадресовался к Гурову, затеявшему всю эту «авантюру».

— Сидел бы себе и сидел спокойно, — горестно причитал Сырников. — Так нет! Обязательно надо новшества вводить. Кому они нужны, эти новшества?

— Где ты сейчас, Сергей? Ты в квартире? — спросил Гуров.

— Разумеется! Где же еще мне быть! Или вы думаете, что это я все просто так? Что я все придумал? Пошутить захотелось в три часа ночи? Увы! Да, я сейчас в квартире, и вашего Максима здесь нет. Уже и след простыл.

— Камеры вы смотрели? — постарался направить беседу в конструктивное русло полковник.

— Разумеется! Только не много там высмотрели, на этих камерах. Ничего сенсационного. Просто снял браслет и вышел. Спокойно и не торопясь.

— Хорошо. Я понял. Сейчас буду.

Гуров вызвал такси. Сидя рядом с водителем, он напряженно смотрел вперед, как будто силой мысли желая ускорить движение, и то и дело напоминал сонному шоферу, что очень торопится.

«Что там такое произошло? — недоумевал Лев. — Максим сбежал? Вздор! Самого себя загонять в ловушку в ситуации, когда не сегодня завтра он может быть полностью оправдан? Безумие! Не идиот же он, в самом деле. Может, просто сдали нервы? Или все, что он до этого говорил, — искусно сфабрикованная фикция, и он действительно виновен?»

Но такое предположение казалось неправдоподобным. Гораздо более вероятно, что действия Максима были спровоцированы кем‑то извне. Ни на минуту не забывая о сбежавшем из изолятора Джункаеве, Гуров даже догадывался, кем именно.

«Что он задумал? Видимо, одним из пунктов его плана было выманить Максима из квартиры, и это ему удалось. Кстати, не мешало бы узнать, как. Ведь не может же парень не понимать, что, сняв браслет, он автоматически вносит в свой «черный список» еще одно обвинение. Тем не менее, ничуть не смущаясь тем, что все это снимается на камеру, он, по выражению Сырникова, «спокойно и не торопясь» снимает электронику и выходит из дома, как будто так и надо. Как будто нет в этом ничего особенного. Неужели он не понимает, какими будут последствия?»

Машина уже подъезжала к «летке», и Гуров видел невдалеке начало знакомого железобетонного забора, когда у него снова зазвонил телефон.

На этот раз голос Сырникова звучал гораздо менее уверенно. В нем слышалось явное недоумение.

— Тут у нас еще одна новость, — в замешательстве сказал он. — То есть вполне возможно, что это не имеет к побегу Китаева никакого отношения, но… Мне сообщили, я сообщаю вам.

— Что там еще? — в нетерпении спросил Гуров.

— ЧП на авиабазе. На летном поле заметили двух человек. Один из них вооружен. Он держит под прицелом второго, никого не подпускает. Возможно, это Китаев. А может быть, и нет. Пока неясно.

Но полковнику все было предельно ясно. Он не сомневался, что один из этих двоих действительно Максим. Только если Сырников, по‑видимому, полагал, что Максим — это тот, кто вооружен, Гуров был уверен, что именно он под прицелом.

С определением личности второго «фигуранта» полковник тоже недолго колебался. Это мог быть только Муса, других вариантов просто не существовало.

— Хорошо, я понял, — коротко бросил он в трубку. — Сейчас буду.

За стеклами машины уже показался знакомый поворот на «летку».

— Маршрут меняется, командир, — обратился Лев к таксисту. — Притормози‑ка, мне надо выйти на минуту.

Когда машина остановилась, он перешел к водительской двери и, стараясь избегать откровенно болевых приемов, извлек вяло сопротивлявшегося водилу наружу.

— Эй, ты чего?! Чего ты?! — не столько сердито, сколько недоумевающе бормотал тот.

— Извини, братан! Больно уж ты неторопливый. А я опаздываю.

Сев за руль видавшей виды «девятки», Гуров лихо повернул, шаркнув покрышками по асфальту, и углубился в покрытые растительностью дебри «летки».

Он помнил, что служебная маршрутка, возившая техников на авиабазу, ходила по «особой» дороге, которая не пересекалась с городскими трассами, а шла посреди чистого поля, начинаясь от окраины летного городка.

Хотя полковник ни разу не ездил по этому пути, он не сомневался, что по сравнению с объездной трассой, проходящей по городским магистралям, он гораздо короче. А значит, у него есть шанс прибыть на аэродром еще до того, как там случится непоправимое.

Не разбирая дороги, он гнал во весь опор, то и дело перескакивая с автомобильных на пешеходные тропы и заботясь только о том, чтобы как можно быстрее достигнуть остановки, от которой ходила служебная «Газель».

Через рекордные десять минут после старта он вылетел на знакомый пятачок и, вдавив педаль газа в пол, помчался на авиабазу.

Предчувствия не обманули его, этот путь был действительно короче в разы. Более того, он выводил не на площадку перед аэродромом, где располагалось здание администрации, а позволял попасть на территорию базы, так сказать, «с заднего фасада».

Для целей, которые преследовал Гуров, лучшего нельзя было и желать.

Поняв, что находится на дальнем краю летного поля, он вышел из машины и продолжил путь пешком.

Выступая из предрассветных сумерек, вдали виднелись стройные ряды бомбардировщиков и истребителей, но внимание его сейчас привлекали совсем не они.

Впереди по курсу вовсю бушевала красно‑синяя «светомузыка» полицейских мигалок, и даже на таком значительном расстоянии можно было услышать отрывки фраз, произносимых в «матюгальник».

— …убедительно… сложить оружие… не имеет смысла… переговоры, — с порывами утреннего ветерка доносилось до слуха полковника.

Время от времени он улавливал и еще чей‑то голос, раздраженный и злобный, выкрикивающий что‑то в ответ уже без помощи усилителей звука.

«Успел, — машинально подумал Лев. — Если полицейские предлагают сложить оружие и перейти к переговорам, значит, ничего фатального еще не произошло и ситуация не достигла критической точки».

Он прибавил темп и, укрываясь за внушительными силуэтами боевых самолетов, стал приближаться к месту главных событий.

Уже через несколько минут Гуров увидел человека, ради которого так спешил попасть на летное поле. Максим стоял, обращенный лицом и всем корпусом к полицейским машинам, из‑за которых в его сторону смотрел целый ряд снайперских винтовок. За его спиной прятался щуплый азиат, плотно прижимавший к затылку парня дуло пистолета. В ходе переговоров с полицейскими он постепенно отступал назад, увлекая за собой Максима. Это движение, несомненно, имело какую‑то цель, и, окинув взглядом окрестности, Лев сразу понял, какую именно.

На заднем плане стоял вертолет «Ми‑28». Тот самый «Ночной охотник», на долю которого здесь выпало столько приключений. Вновь приведенный в порядок, он ожидал отправки «домой», когда снова оказался объектом внимания очередного негодяя.

«Это он хочет, чтобы Максим его «на крыльях» отсюда унес, — думал Гуров, осторожно подбираясь к вертолету. — Знает, что у парня уже был опыт. В этот раз уж мешать управлению не будет. Сколько там горючего? Даже если до Эмиратов не хватит, не беда. Укрыться так, чтобы ни одна собака не отыскала, и в России очень даже возможно. У нас одних лесов дремучих — за три года не обойти. Или горы. Спрыгнет на какое‑нибудь плато, и поминай как звали. Там ведь есть парашюты. Неплохо задумано. Только, чтобы осуществить эту задумку, надо сначала взлететь».

Однако как раз этого полковник допускать не собирался.

После неожиданного ночного звонка Сырникова он очень торопился попасть в квартиру Максима и впопыхах не захватил с собой пистолет. Конечно, трудно было заранее предугадать, что события повернутся именно так, но сейчас, наблюдая за маневрами азиата, Гуров очень жалел, что за поясом нет привычного «аксессуара».

Вступать в борьбу приходилось практически с голыми руками, но тем не менее он не собирался отступать.

Между тем Муса уже вплотную приблизился к вертолету и, не спуская глаз с полицейских, ощупью пытался открыть дверцу кабины.

То, что внимание преступника сосредоточено на другом, было Гурову очень на руку. Он стоял в двух шагах, укрываясь за корпусом вертолета, и готов был напасть в любой момент.

Но внезапно пугать Мусу, буквально вдавившего дуло пистолета в затылок Максиму, было опасно. От неожиданности он мог нечаянно нажать на курок, и тогда все труды полковника окажутся тщетными.

Приходилось ждать.

Джункаеву наконец удалось открыть дверцу, и, все так же пристально следя за полицейскими, он подтолкнул Максима в кабину и грубо прикрикнул:

— Давай залезай!

Чтобы дать Максиму возможность забраться в тесное пространство, сверху донизу напичканное замысловатыми приборами, Муса вынужден был оторвать дуло от его затылка. Теперь он держал парня под прицелом на расстоянии, и Гуров понял, что момент наступил.

Дождавшись, когда со стороны полицейского эскорта зазвучат новые призывы к благоразумию, он выскочил из своего укрытия и всем корпусом налетел на Мусу.

Азиат, внимание которого отвлекли громогласные выкрики из «матюгальника», такого поворота событий не ожидал. Он выронил пистолет и упал на землю, подмятый Гуровым.

— Максим, уходи! — крикнул Лев, со всей силы молотя кулаками.

Но тот, похоже, не собирался оставаться безучастным. Выскочив из кабины, он подбежал к пистолету, вылетевшему из рук Мусы, и, схватив его, победно воскликнул:

— Все кончено! Можете больше не трудиться, он под прицелом!

Этот радостный возглас стал роковым.

Гуров, уже почти одолевший своего противника, отвлекся и на секунду утратил контроль. Этого Джункаеву вполне хватило, чтобы кардинально изменить ситуацию.

Извернувшись ужом, он, казалось, лишь на мгновение прикоснулся к своей щиколотке, и в тот же миг Гуров почувствовал у горла холодную сталь.

— Дернешься — прирежу, — обращаясь то ли к Максиму, то ли к полковнику, проговорил Муса. — Брось пистолет! Бросай!

Застывший в недоумении Максим, по‑видимому, еще не успевший осознать, что из‑за его действий произошло совсем не то, что было задумано, медленно положил оружие на асфальт.

— Пинай ко мне!

Максим слегка подтолкнул ногой пистолет, и Джункаев поймал его, придавив ступней.

— В кабину. Пошел! Прирежу его!

Муса явно нервничал, но все действия его были четкими, и пока он не допускал ошибок.

Проследив за тем, как Максим снова устраивается в кресле пилота, он коротко приказал:

— Заводи!

Уже убедившись, что возражать бесполезно, Максим начал переключать какие‑то рычаги и нажимать кнопки.

Тем временем полицейские предприняли новую попытку достучаться до совести новоиспеченного «террориста».

— Вы совершаете государственное преступление! — разносилось по полю. — Подумайте о последствиях! Сотрудничество в ваших интересах! Вам не причинят никакого вреда!

Стальное лезвие очень плотно прижималось к шее полковника, из‑под острия даже показалась красная капля. Это был тот самый нож, на котором в ходе недавней драки так неосторожно оставил свои отпечатки Максим. Неизвестно, по каким соображениям Джункаев предпочел взять его с собой, но, как показали события, такая предусмотрительность оказалась весьма полезной.

Теперь азиат стоял немного позади, вдавив острие в шею Гурова, и тот очень хорошо понимал, что при любой попытке атаковать Муса опередит его.

Чтобы получить гарантированный летальный исход, тому нужно было сделать лишь небольшое движение рукой, тогда как Гурову, чтобы вновь оказаться на равных с противником, предстояло совершить почти невозможное.

Куда бы он ни дернулся сейчас — вперед, назад или вбок, — везде его подстерегало неизбежное лезвие, казалось, ожидавшее лишь едва заметного посыла, чтобы войти в горло по самую рукоятку.

Между тем двигатели вертолета набирали мощность. Постепенно раскручивался верхний винт, и Гуров ощущал все усиливающийся ветер, который создавало быстрое перемещение воздушных масс.

— Уже можем лететь? — слегка обернувшись к Максиму, спросил Джункаев.

Лев понял, что другого шанса не будет. Ясно, что Муса не собирался брать его с собой. Воспользовавшись тем, что противник переключил внимание, он резко скользнул вниз и, ударив по коленям, заставил Мусу потерять равновесие.

Избежать ущербов от острого лезвия полковнику не удалось. После того как он вырвался из рук противника, на шее красовалась длинная кровавая линия. Но это был просто порез, незначительная царапина, которая, по сравнению с перерезанным горлом, выглядела сущим пустяком.

Когда Муса упал на землю, Гуров набросился на него и снова начал молотить кулаками.

Физической силой и массой он превосходил Джункаева. Но на стороне того были ловкость и знание восточных единоборств. При малейшей возможности он использовал болевые и даже запрещенные приемы, понимая, что терять ему нечего и что от исхода этой схватки зависит вся его дальнейшая судьба.

Тем временем Максим, увидев, что расстановка сил поменялась, снова начал активно переключать рычажки на приборной панели, несомненно намереваясь остановить работу двигателей. Винт стал крутиться медленнее, и мощные потоки воздуха уже не мешали перекатывающимся по летному полю мужчинам выяснять отношения.

А у тех страсти накалялись с каждым ударом. Поняв, что в попытках одолеть его Муса не побрезгует любыми, самыми подлыми приемами, Гуров не на шутку разозлился. Использовав небольшую оплошность полковника, коварный азиат впился ему в лицо своими тонкими пальцами, чуть не выдавив глаз, и это стало последней каплей. Отцепив растопыренную клешню, Гуров в ярости так врезал Мусе в середину корпуса, что тот чуть не потерял сознание. Несколько секунд он бессмысленно таращился в пространство, не в силах вдохнуть воздух, и эта небольшая пауза решила исход схватки.

Воспользовавшись моментом, Гуров подобрал пистолет, в ходе драки отлетевший под «брюхо» вертолета, и недолго думая выстрелил в колено настырному азиату.

Еще не придя в себя от предыдущего «подарка» полковника, Муса перегнулся пополам и взвыл от боли. Изображая чуть ли не предсмертную агонию, он упал и начал перекатываться по земле, оглашая пространство истошными воплями.

Но опытного полковника сложно было пронять подобными «цирковыми номерами». Засунув за пояс пистолет, он подошел к беснующемуся на асфальте Джункаеву и, слегка пнув его ногой, спокойно проговорил:

— Мне на руках тебя отнести? Или уж сам дойдешь?

Поняв, что игра проиграна, Муса завизжал, не в силах сдержать разрывавшей его ярости и выкрикивая на родном языке какие‑то, по‑видимому, очень нехорошие слова.

Полковнику, у которого вся верхняя часть рубашки была пропитана кровью, сочившейся из раны на шее, очень хотелось дать ему хорошего пинка и прекратить этот балаган, но он сдержался.

От полицейских машин к вертолету уже спешили спецназовцы, и нести на руках Гурову никого не пришлось.

Джункаева подняли с земли и заковали в наручники. В сопровождении нескольких спецназовцев он, прихрамывая, побрел к полицейским машинам.

В это время Максим, уже успевший полностью заглушить двигатели, неторопливо вылез из кабины.

— Меня теперь снова посадят? — Выражение безысходности, ясно отпечатавшееся на его лице, наводило на мысль, что сам себе он уже ответил на этот вопрос.

Но Гуров смотрел на дело более оптимистично.

— За что? — всем видом показывая, что вопрос кажется ему странным, проговорил он.

— Ну как же… Я ведь браслет снял, — сокрушенно покачал головой Максим. — Можно сказать, сбежал из заключения.

— Так это ты по собственной инициативе сделал? — внимательно глядя ему в лицо, спросил Лев. — По своему желанию снял браслет, пробрался на летное поле и планировал угнать боевой вертолет? Все это — твоя идея?

— Нет, но… Ведь условия я все‑таки нарушил.

— Нарушение нарушению рознь, — назидательно проговорил Гуров. — Одно дело — если ты действовал по собственному умыслу, и совсем другое — если был вынужден так поступить под давлением. Выше нос, парень! Думаю, твое дело выиграно.

Он ободряюще улыбнулся и следом за группой, сопровождавшей Джункаева, направился к своим коллегам.

Ряд полицейских машин уже не щетинился торчавшими отовсюду снайперскими винтовками, «мигалки» тоже были отключены.

Пока продолжались разборки возле вертолета, кто‑то вызвал «Скорую помощь», и сейчас к Гурову озабоченно спешила миловидная медсестра, державшая в руках небольшой ящичек с медикаментами.

— Вам необходима госпитализация. Срочно! — проговорила она, испуганно поглядывая на залитую кровью рубашку полковника.

— Да уж конечно! — презрительно фыркнул Лев. — В больницу на месяц лягу из‑за этой царапины. Перекисью протри да пластырь приклей. Больше ничего от тебя не требуется.

Девушка попыталась было возражать, но Гуров был непреклонен. Попытки убедить его в том, что подобные серьезные ранения нуждаются в серьезном подходе, ни к чему не привели. Дело закончилось тем, что медсестре пришлось ограничиться «программой‑минимум», которую озвучил полковник.

Она обработала рану, и вскоре Лев уже сидел рядом с Максимом на заднем сиденье полицейского «Форда», увозившего их обратно в Покровск.

Глава 9

— Так что же все‑таки произошло? — спросил Гуров, когда машина покинула территорию авиачасти. — Как ему удалось тебя заставить?

— Очень просто, — с волнением ответил Максим, по‑видимому вспомнив недавние переживания. — Вечером мы с Ларой гулять пошли, я ведь, кажется, говорил вам, что она должна была зайти.

— Да, говорил, — ответил полковник, вспомнив свои наблюдения за этой прогулкой.

— Вот и погуляли. То есть на прогулке все хорошо было, ничего особенного. А когда я домой пришел, вдруг обнаружил у себя в кармане какую‑то флэшку. Я‑то точно никаких флэшек с собой не брал. Да и не моя это была, другая совсем. Что, думаю, за дела такие? Вставил в компьютер, посмотрел. А там…

Слушая этот рассказ, Гуров невольно проводил параллели. Испорченная флэшкарта, которую нашли в кабинете Иванникова, сразу пришла ему на память. И теперь, когда Максим рассказывал новую историю про подброшенную флэшку, он думал, что догадки о находившемся там компромате, похоже, оказались недалеки от истины.

— В общем‑то, сначала там ничего и не было, — продолжал Максим. — Маска какая‑то и голос. Аудиозапись.

— И о чем в ней шла речь? — с интересом спросил полковник.

— О том, что кое‑кто имеет в своем распоряжении нож с моими отпечатками, и в любое время этот нож могут найти в любом трупе. Например, в трупе Ларисы. — Голос Максима дрогнул. — Или в любом другом. Потом этот человек сказал, что если я не хочу, чтобы это произошло, то должен ночью, в два часа, снять браслет и прийти к месту, откуда отходит служебная маршрутка.

— Голос не вызвал у тебя никаких ассоциаций? Может, показался знакомым?

— Нет. Он вообще был каким‑то странным. Как металлический. Скорее всего, изменили. Ведь есть такие специальные устройства, которые делают голос неузнаваемым.

— Что‑то еще было на этой флэшке? Или только аудиозапись?

— Нет, не только. — Максим снова нахмурился. — Еще были фотографии.

— Правда? — Гуров снова навострил уши. — И что же на них было изображено?

— Лариса. В подъезде, в каком‑то закоулке, на пустынной аллее. Везде одна и везде без защиты.

— Понятно. Показывали, что вонзить нож ничего не стоит.

— Да. Мне, собственно, наплевать было, что там мои отпечатки, но Ларке действительно грозила опасность, если бы я не выполнил их требования. Точнее, его.

— Есть какие‑то соображения о том, как подбросили флэшку?

— Сначала я вообще ничего не понял. Но потом вспомнил один небольшой эпизод на прогулке и догадался. Мы когда по аллее прохаживались, на меня налетел какой‑то парень. Шел, уставившись в телефон, ничего перед собой не видя, и в итоге врезался в меня. Я‑то поначалу особого значения не придал. Мало ли что случается. Каждый может зазеваться. Ничего особенного, посмеялись, да и разошлись. А потом, когда стал обо всем этом думать, понял, что неспроста это было. Это он, парень тот, мне флэшку подсунул. Долго ли в карман опустить? Думаю, это он.

— Значит, ты прослушал это «обращение» и решил, что придется выполнить их требования? — спросил Гуров.

— А что мне оставалось? Они угрожали Ларисе. Ее я не мог подставить. И без того у нее из‑за меня одни проблемы, а тут еще… Нет. Ее я не мог подставить.

— Что было, когда ты пришел на остановку?

— Сначала ничего. Я просто стоял и ждал. Ничего не происходило.

«Муса хотел убедиться, что нет «хвоста», — понял Лев. — Резонно».

— Потом из кустов выскочил этот парень и сразу приставил мне ствол к затылку, — продолжал Максим. — Велел идти на летное поле.

— Вы всю эту дорогу проделали пешком?

— Да. Там, в общем‑то, не очень далеко. Не так, как по основной трассе.

— Он сказал, зачем ведет тебя туда?

— Да, сказал.

— И сказал, куда собирается лететь?

— Нет, этого не говорил. Сказал, что я должен буду поднять вертолет, а курс он мне сообщит позже.

— Откуда на аэродроме взялись полицейские?

— Этого не знаю. Я точно не вызывал, — усмехнулся Максим. — Может быть, кто‑то нас увидел. Он все время своей пушкой мне в затылок давил, думаю, со стороны это выглядело интересно. Может быть, кто‑то был на летном поле или из окон увидел. Но не успели мы дойти до «Медведей», как из‑за администрации одна за другой стали появляться эти машины. Выстроились они на поле, кто‑то в мегафон стал орать. Потом снайпера эти вылезли. От того места, где мы на тот момент находились, до «Охотника» еще далеко было. Похититель мой, похоже, сначала растерялся, но потом ничего, освоился, только сильнее мне стволом в затылок стал тыкать. Все пугал, дернешься, мол, пристрелю. А куда уж там дергаться? Шли мы медленно, он все за меня прятался, но до вертолета в итоге все‑таки дошли. Он велел мне в кабину лезть, двигатели запускать. Я и полез. А потом вас увидел. Вот, собственно, и все, дальше вы знаете.

— Да, дальше знаю.

Рассказ Максима полностью прояснял произошедшее этой ночью. Но он не давал ответа на главные вопросы, за решением которых Гуров прибыл в Покровск.

На улице уже светало, и он решил не откладывать разъяснение дела в долгий ящик, поэтому тут же набрал номер Сырникова:

— Сергей Степанович? Как твое самочувствие? Успокоился от треволнений? Все, кажется, закончилось хорошо?

— Да, если не считать того, что мы подставили под удар уважаемого московского гостя, — смущенно, как будто извиняясь, ответил Сырников.

— Ничего, я привычный. Я, собственно, зачем звоню. Кажется, все главные фигуранты у нас в сборе. Как смотришь на то, чтобы сразу же с ними и побеседовать? Пока, как говорится, впечатления еще свежи. Зачем понапрасну тянуть время?

— Отчего же, я не против. Вы Китаева и Джункаева имеете в виду?

— Нет, я имею в виду Джункаева и Белавина.

— Белавина? А он здесь при чем?

— А вот мы и выясним. Я сейчас Максима домой отвезу, а потом сразу в СИЗО. Постарайся к этому времени их обоих туда доставить.

— Минуточку! Как это домой? Ведь Китаев сбежал из‑под ареста. Это статья. Он должен в СИЗО находиться.

— Не нужно ему в СИЗО. Парень натерпелся, пускай отдохнет. Можешь не сомневаться, больше он никуда не денется.

— Но как же…

— Послушай, Сергей. На него надавили, угрожали убить невесту. В такой ситуации даже противоправные действия, за которые полагается статья, трактуются совершенно иначе. Кроме того, я уверен, что в ходе допроса Джункаева и Белавина обвинения с Максима удастся полностью снять. Так что давай не будем цепляться к пустякам, а сосредоточим усилия на том, что важнее. К моему приезду ты должен подготовить очную ставку между Белавиным и Джункаевым. Этим и займись. А за Максима не беспокойся, с ним больше проблем не будет.

Закончив разговор, Лев повернулся к Китаеву. Тот смотрел на него сияющими от восторга глазами, кажется, боясь верить своему счастью.

— Это… это правда? Я могу ехать домой?

— Правда, правда. Ты свое отработал. Отдыхай!

Полицейский «Форд» ненадолго притормозил у подъезда ветхой трехэтажки, и, попрощавшись с Максимом, Гуров поехал в изолятор.

Очная ставка между Джункаевым и Белавиным превратилась в искрометное шоу, напоминающее фейерверк. Накал эмоций и количество взаимных претензий превышали все мыслимые нормы.

Гуров, поначалу даже с некоторым интересом слушавший этот обмен любезностями, быстро понял, что реальной пользы от этой перепалки ждать не приходится. Несмотря на то, что в ходе этого эмоционального «обмена мнениями» он даже отметил для себя несколько новых, ранее не известных ему фактов относительно доказательств чьей‑то конкретной вины в конкретном преступлении, все было так же безрадостно, как и до этой «встречи старых друзей».

— Это он, товарищ начальник, он меня заставил! — устремив на Гурова пионерски‑честные глаза, уверял Муса. — Он меня все время заставлял. Как будто я его раб. И видео подделывать заставлял, и людей разных подсылать. И с вертолетом этим. Сам бы я ни за что не решился. Это все он, он придумал!

— Чего? — презрительно кривил лицо Белавин. — Да это ты меня постоянно провоцировал. Не слушайте его, это он только сейчас такой, паинькой прикидывается. Тоже мне, ребеночек беззащитный! Жареным запахло, вот он и заскулил. Шакал вонючий! Вы бы на него в другом месте посмотрели. Ему что в консервную банку выстрелить, что живому человеку в затылок — все едино.

Еще немного послушав этот прочувствованный диалог, полковник решил, что необходимо переменить тактику, и, вызвав охрану, велел развести задержанных по камерам.

Через некоторое время, когда, по его подсчетам, волнения должны были уже несколько успокоиться, он вновь пригласил к себе приятелей для беседы, но уже по одному.

Сначала Гуров решил поговорить с Джункаевым. Что‑то подсказывало ему, что, несмотря на всю свою брутальность, он будет менее склонен искажать информацию, чем поднаторевший в интригах Белавин.

— Ладно, Муса, что было, то было, — примирительно произнес он, глядя на сидевшего перед ним азиата. — Я зла не держу. Так что и тебе обижаться незачем. В конце концов, это ты хотел меня убить. Тогда ночью, помнишь? Тебя Белавин послал?

— Не знаю. Никто меня не посылал. А этот вообще всегда эксплуатировал. Как раба.

— Нет, Муса, так дело не пойдет. Я с тобой как с умным человеком хочу поговорить, а ты мне снова «дуру лепить» начинаешь. Неинтересно. Ты пойми: причастность твоя фактически уже доказана, и попытка угнать вертолет — только дополнительный аргумент в серии этих доказательств. А еще побег из СИЗО, нападение на полицейского. Уже немало, согласись. Хочешь, чтобы вдобавок на тебя повесили убийство командира части? Если все так и будет продолжаться, когда Белавин все валит на тебя, а ты все пытаешься свалить на него, результат в итоге только один.

Раскосые глаза Мусы вопросительно уставились в лицо полковника.

— Хочешь знать, какой? Не проблема. Могу тебе сказать точно. Вину просто разделят пополам, и соответственно сроки вы будете мотать совершенно одинаковые. Оно тебе надо? Может быть, твоя часть во всем этом не такая уж большая, а ты должен будешь отвечать так, как будто именно ты все это организовал.

— Я не организовывал, — угрюмо проговорил Муса.

— Так вот я же об этом и говорю, — чувствуя, что лед тронулся, поддержал Гуров. — Давай разберемся, кто и чем здесь занимался. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Взрывчатку заложил Белавин?

— Да, он. И придумал все он. И начальнику своему мозги замутил. Мол, давай над этим молокососом еще одну шутку сыграем. Я, дескать, слабенькую заложу, он полезет проверять, она и рванет. А ты, мол, потом на некомпетентность спишешь, скажешь, что пацан этот все сам испортил.

— Поэтому Курбанский в момент взрыва в кабине находился? Чтобы самолично засвидетельствовать «некомпетентность»?

— Поэтому.

— А он не боялся? Знал, что будет взрыв, и все равно пошел на эту аферу, сидел себе преспокойно в кабине, дожидаясь, пока у него под самым носом бомба взорвется? Как‑то немного странно получается.

— Нет, он не боялся. Коля всегда очень точно рассчитывал. Он в этом деле вообще ас. До миллиметра может определить безопасное расстояние от бомбы. Работал просто ювелирно. Даже я удивлялся. Он и для командира несколько раз такие штучки устраивал. Да и на построении тоже. Это у них самая любимая забава была, над курсантиками прикалываться. Засунет Коля где‑нибудь поблизости «секретик» и в самый неожиданный момент на кнопочку‑то и нажмет. Эти молокососы, бывало, аж подскочат, бедные. Но членовредительства никогда не бывало. А если никто не пострадал, значит, никто и не виновен.

— Но один раз он, кажется, не угадал?

— Да, в тот раз не угадал.

— Но ведь и с вертолетом этим тоже. Похоже, не такая уж там слабенькая была, если два взрослых мужика в отключке оказались.

— Само собой. Ему это и нужно было. Если бы они не вырубились, как бы тогда можно было все дело провернуть?

— То есть ты хочешь сказать, что если бы Максим после взрыва был в сознании, навряд ли он согласился бы оставить на ноже свои отпечатки? — с иронической усмешкой спросил Лев.

— Да. Навряд ли согласился бы.

— Значит, пообещав, что заложит «слабенькую», Коля ввел любимого начальника в заблуждение? В действительности взрыв намеренно готовился более сильный?

— Да.

— Чем же ему так не угодил Курбанский? Вроде были друзья неразлейвода. И вдруг такой поворот. Что такого могло произойти, что отношения так круто переменились?

— Этого я не знаю.

— Неужели он совсем ничего не объяснял? Просто сказал, что вот такого‑то очень хочется отправить на тот свет, и ты с готовностью согласился помогать?

— Подробно не объяснял. Говорил, что Курбанский с ним поступил как‑то нехорошо, а что и почему, этого я не знаю.

— Откуда взялся нож?

— Я принес. Коля сам не хотел «светиться», сказал, что мне сподручнее будет. Я ведь все время хожу по территории, прибираюсь. Вот он и сказал, что даже если меня и увидят там поблизости, все равно не заподозрят. Где Курбанский, и где я. Пока они там, в вертолете, с Китаевым разговаривали, я за силовой установкой сидел. Прятался. Она там совсем рядом с этим «Ми‑8» всегда стоит. Удобно. Потом взрыв услышал, выглянул, смотрю — они уже готовы. Оба. Пульс пощупал — живые. Я нож достал, руку молокососа этого на рукоятке сжал. А потом…

— Вонзил Курбанскому в горло? — договорил Гуров, видя, что Муса не решается закончить фразу.

— Да.

— Какие были мотивы у Белавина, ты, как я понял, не знаешь. Но какие были у тебя? Убийство — серьезная статья. И по факту выходит, что совершил его ты, а не Белавин. Ради чего эти жертвы? Чем он купил тебя, что ты не остановился даже перед преступлением?

— Он меня шантажировал, — после небольшой паузы медленно произнес Муса.

— Вот даже как? И чем же, если не секрет?

— Одним старым делом.

— Что за дело?

— Неважно.

Помня, какую характеристику дал бывшему спецназовцу Крячко, изучивший его личное дело, Гуров предположил, что речь может идти еще о каком‑нибудь «убийстве по неосторожности», которое, поддавшись власти эмоций, совершил Муса. Вполне могло случиться так, что Белавин что‑то узнал об этом или нечаянно стал свидетелем, и это дало ему возможность использовать Джункаева в своих целях. Угрожая, что раскроет «секрет», он мог заставлять его выполнять свои указания.

«Похоже, неслабый там секрет, если, опасаясь его раскрытия, Муса готов даже на убийство, — размышлял полковник. — Интересно было бы узнать, что это за «скелет в шкафу».

Но, как он ни старался, на все вопросы об «одном старом деле» Джункаев отделывался лишь дежурными фразами.

Понимая, что Мусе не с руки добавлять к списку своих подвигов, и без того достаточно внушительному, еще один «интересный» пункт, Лев не стал настаивать. В конце концов, он здесь для того, чтобы разобраться в череде загадочных смертей, произошедших в авиачасти, а не для того, чтобы копаться в биографии одного отдельно взятого отморозка.

— Почему из изолятора сбежал? — спросил он. — Чего тебе не сиделось?

— Подумал, что дело раскрыли. Увидел, что молокососа отпускают, и решил, что Коля меня заложил.

— А потом собрался этого же «молокососа» и использовать?

— А что тут такого? Он будет прохлаждаться, а мне до конца дней на нарах сидеть?

— И еще раз попробовал отыграть историю с отпечатками…

— А что тут такого? Способ проверенный.

— Что за парни обрабатывали Максима?

— Просто парни.

— Да? И имен‑фамилий их ты, конечно, не знаешь?

— Конечно, нет.

«Надо будет сказать Сырникову, чтобы обратил внимание на этот пункт, — подумал Гуров. — Мне с этими отморозками ковыряться некогда, а ему как следователю, ведущему дело, даже полагается все эти подробности выяснить. Если опять не прошляпит, конечно».

— Значит, говоришь, с отпечатками — способ проверенный. Но и с флэшкой, похоже, тоже? Что вы там такое подсунули Иванникову? Мужик так расстроился, что и жить не захотел.

Узкие глаза азиата на мгновение расширились, и в них мелькнуло неподдельное изумление. Похоже, Джункаев не предполагал, что подобная информация тоже могла всплыть на поверхность.

— Ничего особенного мы не подсовывали, — медленно, подбирая слова, проговорил он. — Просто напоили его, да и повеселились немного. Он же первый доволен был. И вообще в этом деле я ни при чем, это Колина затея. Его Курбанский попросил компромат какой‑нибудь на нового командира соорудить. Видимо, не нравилось ему, что на его месте другой теперь сидит. Вот Коля и придумал. Таблетки какие‑то нашел, для кайфа, а я только девочек привел…

Слушая этот бесхитростный рассказ, Гуров начинал понимать, что именно «довело до ручки» Иванникова. Если верить рассказу его супруги, он в тот день напился как следует чуть ли не первый раз в жизни. При таком раскладе неудивительно, что кадры с устроенной Колей оргии могли на него подействовать фатально. И потом, ведь неизвестно, что они там наснимали. Может быть, просто зафиксировали все как есть, а может, и «подредактировали», в сторону усиления, так сказать. Бедный Иванников, увидев себя главным героем в подобном действе, вполне мог потерять контроль, даже если и не был склонен действовать под влиянием порыва.

В целом все, что хотел узнать от Джункаева, полковник узнал. Теперь предстояло поговорить с Белавиным и, сопоставив показания, найти ту золотую середину, которая позволила бы раскрыть подоплеку странных событий, произошедших в авиачасти.

— Ладно, Муса, больше у меня к тебе вопросов пока нет, — сказал Гуров. — Набрал ты себе, прямо скажем, полные руки, и положению твоему не позавидуешь. Убийство, побег, взятие заложника, попытка угона боевой машины. Другому за всю жизнь столько не накопить, а ты в несколько дней управился.

— Я старался, — угрюмо буркнул Джункаев.

— И у тебя получилось. Покушение на полицейского я к твоим подвигам, так уж и быть, прибавлять не буду, заявление не напишу. Я не кровожадный. Но если хочешь послушать моего совета — со следствием сотрудничай. Это всегда положительно влияет, а в твоей ситуации особенно. Иди отдыхай!

Лев вызвал охрану, и Джункаева увели.

Через несколько минут перед ним уже сидел светловолосый мужчина средних лет и смело, даже немного нахально глядя в глаза, нес околесицу.

— Да это все он, он меня на эти пакости подбивал. Если бы вы знали! Это просто вампир ненасытный. Все время крови жаждет, всегда ему мало.

— И что же заставляло вас так слепо подчиняться? — внимательно изучая собеседника, поинтересовался Гуров.

Несмотря на то что львиную долю личных огорчений доставил ему Муса, фигура Белавина почему‑то вызывала у него гораздо больше неприязни. Анализируя то, что уже было известно, он видел, что пронырливый сотрудник отдела научных разработок предпочитал добиваться своих целей чужими руками. Даже убийство Курбанского было организовано им так, что основную работу сделал опять‑таки не он.

«Нет никаких сомнений, что и в провокации, устроенной Иванникову, и в убийстве Курбанского «идейным вдохновителем» выступал именно этот Коля. А между тем по факту ему, собственно, даже нечего предъявить, — думал полковник. — Ну устроил он где‑то там веселую вечеринку. А кто их не устраивает? Отснял на видео? Так и это не запрещено. Но самолично он никому пистолеты к виску не приставлял и ножи в горло не втыкал. Белый и пушистый».

— Подчиняться? — между тем продолжал говорить Белавин. — А попробуй ему не подчиниться — загрызет. Если бы вы знали! Это не человек, это просто настоящий зверь.

Поняв, что, если не принять мер, Белавин так и будет валять дурака, Лев решил действовать жестко.

— На очной ставке из вашего разговора с Джункаевым было ясно, что вы оба причастны к убийству Леонида Курбанского. Следовательно, есть все основания предположить, что и остальные противоправные действия Джункаев совершал при вашем прямом участии. Тем более если учесть ваше заявление о том, что вы вынуждены были ему подчиняться. Таким образом, кроме соучастия в убийстве, вы обвиняетесь в подготовке нападения на полицейского, побега из СИЗО, попытке угона боевого вертолета и доведения до самоубийства Игоря Иванникова.

— Э‑э‑э, одну минуточку! — сразу стал серьезным Белавин. — Какого еще угона? Вы что, всех собак решили на меня повесить?

— Вешать на вас я ничего не собираюсь, просто делаю логические выводы из ваших же собственных заявлений.

— Я ничего такого не заявлял. Ни об угоне, ни о доведении до самоубийства. Это провокация!

— Ничуть. Если Джункаев имел на вас такое сильное влияние и мог заставить сделать все, что ему заблагорассудится, сам собой напрашивается вывод о том, что вы помогали ему во всех его рискованных затеях.

— Он?! Да кто он такой вообще? Влияние он имел! В подсобке вениками руководить — вот его влияние!

— Тогда я вообще ничего не понимаю. Вы только что утверждали, что Джункаев был для вас чуть ли не диктатором, а теперь говорите совершенно обратное. Чему я должен верить?

— Да я… да он…

Поняв, что Белавин окончательно запутался, полковник выдержал небольшую паузу, после чего проникновенным, чуть ли не отеческим тоном проговорил:

— Послушай, Коля, я думаю, ты уже понял, что вчистую тебе все равно не отмазаться. Так зачем же усугублять положение неумными выдумками? Этим ты добьешься только одного — добавишь себе срок. Зачем кивать на других и обсуждать, что сделали они? Расскажи, что сделал ты, расскажи честно и правдиво. Тогда тебя осудят только за совершенное лично тобой и не будут приписывать тебе того, что совершили другие. Бомбу в вертолет заложил ты?

— Да, — после длинной паузы с трудом выдавил из себя Белавин.

Внушение Гурова явно подействовало на него, но было видно, что откровенность требует титанических усилий.

— А нож? Кто вонзил его в горло Курбанскому?

— Это Муса.

Пока все совпадало. Но повторение истории, уже рассказанной Джункаевым, не слишком интересовало Гурова. Ему хотелось разгадать главную загадку этого дела и получить ответ на вопрос, который и сейчас, когда он знал уже почти все, оставался открытым.

— За что ты так возненавидел Курбанского? — спросил он. — Ведь вы были друзьями.

— Да. Друзьями, — снова немного помолчав, проговорил Белавин. — Хорошенькая дружба. Бегал для него высунув язык, каждую прихоть исполнял. А он только и знал, что приказания отдавать. Ни благодарности, ни… Да что там говорить! Я перед ним выстилался, как… как раб какой‑то. Можно сказать, по свистку являлся. Кто ему все эти смешные шутки устраивал? И с Китаевым с этим, да и вообще. Все Коля и Коля. А когда Колю прижало, выяснилось, что этого как бы и не было ничего. Ноль! Фикция. Все эти мои побегушки, праздники для его друзей, услуги «не в службу, а в дружбу». Все это, как выяснилось, незначительные мелочи, не стоящие внимания. Ничего. Ноль!

Обида в голосе Белавина была неподдельной, и Гуров понял, что Курбанский чем‑то действительно задел его за живое.

— Так что же все‑таки произошло? Чем тебя так прижало?

— А вы не знаете? — с сарказмом глянул на него Белавин.

— Скажи — узнаю.

— Из‑за чего я, по‑вашему, с этой дрянью на ноге должен был разгуливать?

— Убийство? Но при чем здесь Курбанский?

— Ну да, конечно. Действительно, при чем? Вот и он, похоже, так думал. Когда Коля для него по поручениям бегал, тогда он не спрашивал, при чем. А тут вдруг в одночасье все понимание потерял.

— То есть ты хочешь сказать, что попросил Курбанского помочь тебе в этом деле, и он отказал?

— Да нет, не отказал. И не отказал, и не пообещал, что поможет. Держал на длинном поводке, все «завтраками» кормил. «Погоди», да «не спеши». Меня уж вот‑вот в кутузку должны были упечь, а он все «годил».

— Но подожди, ведь если я ничего не путаю, именно Курбанский договорился о том, чтобы твоим делом занялся опытный адвокат. Как же ты говоришь, что он не помог?

— Селезнев‑то? — презрительно скривился Белавин. — Да таких «опытных адвокатов» пруд пруди. На каждом углу полно, хоть мешками собирай. Только деньги брать горазды. Я этого придурка и без Лени мог бы нанять. Толку от него, как от козла молока.

— Но какую еще помощь мог оказать в подобном деле Курбанский? — недоумевал Гуров. — У него что, были знакомые в полиции?

— У него‑то? — как‑то загадочно произнес Белавин. — У него такие знакомые были, которые очень многим даже и во сне не снились. Или вы думаете, что он за просто так сумел эту историю с вертолетом замять? И в части остался, и звание сохранил, да и понизили его так, для виду больше. Думаете, это все — случайность? По щучьему велению произошло?

— То есть, если я тебя правильно понял, с помощью своих связей Курбанский мог кардинально повлиять на расследование по твоему делу?

— Да он его вообще мог закрыть, это дело. С помощью своих связей. Что такое убийство по неосторожности? Казус, непредвиденный случай, от которого не застрахован ни один человек. Форс‑мажор, обстоятельства непреодолимой силы. Здесь даже говорить не о чем. Но я его ни о чем глобальном даже и не просил, ни дело закрыть, ничего такого. Совершил — значит, совершил, пускай остается. Просто хотел, чтобы срок условно дали. Это‑то он мог организовать? Пустяковую скидку за всю мою многолетнюю преданную ему службу? А? Мог? — Белавин вопросительно уставился на Гурова, и в голосе его было столько обиды и боли, как будто перед ним сейчас сидел не полковник, а сам Курбанский. — Но нет, не заслужили. Слишком вяло на цырлах прыгали перед дорогим начальником. Побойчее надо было.

«Вот оно что, — подумал Лев. — Вот где зарыта собака. Значит, Курбанский мог чуть ли не полностью отмазать своего наперсника от этого досадного «казуса», но сделать этого не захотел. И тогда Белавин, которому в преддверии неминуемого ареста уже нечего было терять, решил, что не уйдет неотомщенным».

— Так что, когда я понял, что садиться мне все равно придется, то подумал — пускай хоть будет за что, — как бы отвечая на его мысли, продолжал Белавин.

— То есть ты задумал реальное убийство, где ни о какой «неосторожности» речь уже не шла. Но ведь в действительности все главное сделал Муса. Как тебе удалось уговорить его?

— Еще не хватало! — снова презрительно скривился Белавин. — Кто он такой, чтобы я его уговаривал? Он мне всем, что имеет, обязан. Если хотите знать, это я его в часть устроил. Можно сказать, из грязи вытащил. Еще я его уговаривать буду! Просто сказал, что он должен сделать, он и сделал.

— Это ты подговорил его напасть на меня в ту ночь?

— То есть… как сказать, — замялся Белавин. — Я когда увидел, что вы возле дома моего околачиваетесь, мне это почему‑то очень не понравилось. Вот и шепнул Мусе — пойди, мол, объясни человеку. Но вы не думайте, ничего плохого я не хотел. Надеюсь, он не очень грубо себя вел?

— Нет, не очень.

— Хорошо. Значит, мои рекомендации выполнил, — с лукавой улыбкой произнес Белавин. — Да и то сказать, победителем‑то все равно вы остались. Кто его в «обезьянник»‑то отправил? Так что, если и было тут что с нашей стороны, вы все уравновесили.

— Да, я уравновесил. Что было на флэшке, которую подбросили Иванникову?

Этот вопрос моментально согнал с лица Белавина улыбку, и он некоторое время сосредоточенно молчал. Но, поняв, что возвращаться к отрицаниям бессмысленно, снова заговорил:

— Да ничего там не было. Ничего особенного. Просто запись с веселой вечеринки. Никто и не думал, что он это так близко к сердцу примет. Просто приструнить хотели немного, дать понять, что, если неправильно вести себя будет, это кино можно и в Сеть выложить. Обычное предупреждение. Кто же мог знать, что он все так болезненно воспримет? Может, подумал, что выложили уже? Не знаю. Мы ничего плохого не хотели.

— «Мы» — это ты и Курбанский?

— Можно и так сказать. Но тут, конечно, больше у Лени интерес был. Как и всегда, впрочем, — добавил Николай.

— Чем ему не угодил Иванников? Или это просто ревность?

— Да нет, не совсем. Он, Иванников этот, начал как‑то слишком уж активно кадровую политику проводить. Начальников отделов менять и прочее в таком духе. А у Лени здесь свои интересы были. Вот и захотел он этот пыл его немного поостудить. Но что оно так глобально получится, никто не рассчитывал.

— «Начальников отделов» — это ты отдел научных разработок имеешь в виду? — пытливо взглянул на него Гуров.

— И это тоже. Да и вообще. Слишком уж по‑хозяйски он начал распоряжаться. Лене не понравилось. Вот он и решил…

— В кабинет к Иванникову флэшку подбросил ты?

— Да. Утром, когда еще никого не было. Это ведь Ленин кабинет был, так что ключи у него имелись. Он мне дал, я зашел, флэшку на стол положил и вышел.

— Ясно. Еще один вопрос. Бомба, которую подбросили Китаеву, когда я был у него в гостях, — твоих рук дело?

— А, это, — улыбнулся Белавин. — Надеюсь, вы не обиделись? Просто шутка. Так сказать, приветственный салют. Она у меня в «запасниках» лежала, еще с тех времен, когда мы с Леней над мальчиком этим прикалывались, Максюшей. Соорудил на всякий случай, думал, авось пригодится.

— И пригодилась.

— Да ладно, не сердитесь. Ведь без жертв обошлось?

— На этот раз да. Кто Лехе ее подсунул?

— Да никто не подсовывал. Положили ее возле подъезда, он сам нашел. Эти ребята синюшные, они ведь так и рыскают, где бы чего бы этакого надыбать, чтобы на пол‑литру хватило. Вот он и надыбал.

— Ясно.

Все вопросы, интересовавшие полковника, были выяснены, и в этом загадочном и неоднозначном деле больше не оставалось белых пятен.

Отослав Белавина, он сел писать докладную, где раскладывались по полочкам все факты и делались логические выводы. На это у Гурова ушел весь остаток дня.

Закончив свое творение, Лев внимательно перечитал его и убедился, что все изложено вполне доходчиво и загадочные события, происшедшие в последнее время в авиачасти, предстают в ясном свете.

Посмотрев на часы, он увидел, что если поторопится, то сможет еще успеть на вечерний поезд. Наскоро попрощавшись с покровскими коллегами, по привычке вызвал такси и поехал на вокзал, чтобы вернуться в Москву, по которой он уже успел соскучиться. Очередное запутанное дело было раскрыто, но его ждали впереди еще многие и многие не менее запутанные и пока не раскрытые дела…

Капкан для одинокой женщины

Глава 1

При выходе из сквера он осторожно придержал ее за локоть. Анна не стала сопротивляться, как это обычно случалось. Напротив, прикосновение вызвало в ней совсем иные чувства и ощущения. По телу словно пробежал разряд электрического тока. Такого с ней давно уже не было. Она с улыбкой повернула к нему голову и невольно сфокусировала взгляд на небольшой родинке под его правым глазом. Родинке, которая не только не портила его, а наоборот, придавала какой‑то дополнительный шарм.

— Не хотите перекусить? — предложил он, по‑прежнему легонько удерживая девушку за локоток. — Я знаю тут одно хорошее кафе неподалеку. «Искус». Уютная атмосфера, великолепное обслуживание, богатое меню… Так сказать, на любой вкус.

— Я знаю это кафе, — согласно кивнула Анна. — Вы не поверите… Это мое любимое.

— Вы шутите? — удивленно изогнул он левую бровь.

— Нисколько. Но… Не поздновато ли для перекусов? Я стараюсь не позволять себе никаких изысков после шести. Берегу фигуру.

— Вам это не нужно, — улыбнулся он, продолжая безотрывно смотреть ей в глаза.

— Вы мне льстите!

— Даже и не думал. Просто констатировал очевидное. Вашей фигуре может позавидовать любая модель с обложки журнала.

Анна смущенно отвела взгляд, не найдя, что ответить на этот комплимент. Мизинец на левой руке свело судорогой. Так случалось всякий раз, когда она сильно волновалась.

— Тогда, может быть, просто что‑нибудь выпьем? — сделал он новое предложение. — В конце концов, я ведь обязан как‑то загладить свою вину перед вами. За то, что напугал вас… Там, в сквере. Поверьте, я совершенно не хотел…

— Вы извиняетесь уже шестой или седьмой раз, — рассмеялась Анна, но тут же поймала себя на мысли, что ее смех выглядит слишком нервным и неестественным. Андрей Борисович, будь он здесь, непременно обратил бы на это внимание. — Прекратите! Я уже забыла об этом.

Они шли по направлению к кафе. Мужчина слегка склонил голову и вроде бы случайно коснулся губами рассыпчатых каштановых волос Анны, и она вновь затрепетала всем телом. Ей давно уже не было так легко и приятно. Она привыкла сторониться мужчин, избегать общения с ними, но сейчас… Сейчас же все по‑другому… Он был другим, не похожим на всех остальных. Какой‑то особенный, что ли. Эта непринужденная манера общения, этот взгляд… И главное — он словно интуитивно не переступал той тонкой невидимой грани, которую она привыкла проводить между собой и остальным окружающим миром.

— Так как насчет бокала вина?

— Ну один бокал можно…

— Благодарю. Признаюсь вам честно, Анна. Мне ужасно не хочется, чтобы этот вечер заканчивался. Не хочется расставаться с вами… И я верю, что наша с вами встреча в сквере совсем не случайна…

— Вы ее подстроили? — не удержавшись, засмеялась она.

Но предательская судорога в левом мизинце никуда не делась. Анна мужественно предпочла не обращать на нее внимания. И доставать из сумочки таблетки ей сейчас совсем не хотелось. Только не при нем…

— Если бы я умел, тогда, конечно, подстроил бы… Но нет… Скорее эта встреча была предопределена свыше.

Они вошли в кафе и заняли место у окна. Официант подал меню. Мужчина галантно предоставил выбор спутнице. Анна бегала глазами по строчкам, но не видела их. Она чувствовала на себе его взгляд. Когда в последний раз кто‑то так смотрел на нее?.. В этом взгляде было все…

— Может быть, вы выберете сами? — подвинула она меню в его сторону. — Я никак не могу сосредоточиться.

— А может быть, прежде чем выпить, мы перейдем на «ты»? — откликнулся он, и его рука нежно накрыла ее руку.

— Давайте! — Она сама подивилась той легкости, с которой ей далось это решение. Наверняка, если бы Андрей Борисович видел ее сейчас, у него появился бы повод гордиться ею. — То есть давай!

— Вот и славно! — Ровные белоснежные зубы блеснули в голливудской улыбке. Рука по‑прежнему лежала поверх ее руки. Он повернулся к замершему в ожидании официанту: — Принесите нам бутылочку «Cheval Blanc» 1947 года.

Глаза Анны удивленно округлились. На мгновение забылись даже судороги в мизинце.

— Как ты узнал?

— Что именно?

— Что это мое самое любимое вино? Смесь шоколада и фруктов… — Она блаженно закатила глаза. — Я без ума от этого сочетания… Так как ты узнал?

— Догадался по твоим глазам. Они подсказали мне… И, как я уже сказал раньше, кто‑то там, наверху, предопределил нашу сегодняшнюю встречу. Это судьба, Анечка.

— Ну а если серьезно? — шутливо нахмурилась девушка, хотя было видно, что его слова доставили ей удовольствие. Пальцы их рук машинально переплелись.

— Ну а если серьезно… — Он помолчал немного и продолжил: — Причины две. Первая проста и банальна. Мне тоже нравится это вино. А вторая… Ты знаешь, что «Cheval Blanc» называют «счастливой случайностью природы»?

— Нет. Я не знала.

— Это так. И такое название как нельзя более кстати подходит к тому, что сегодня случилось с нами. Это знакомство… Сколько прошло времени с тех пор, как я напугал тебя в сквере?

— С тех пор, как наткнулся, — поправила его Анна, — а не напугал.

— Хорошо. Пусть будет так. Так сколько прошло времени? Час? Два?

— Не могу сказать точно. — Судорога в мизинце прошла, и она вдруг поняла, что таблетки ей сегодня не понадобятся. — Не больше часа, я думаю… А что?

— А у меня такое ощущение, что мы знакомы уже несколько дней.

Анна улыбнулась. Взгляд в очередной раз коснулся родинки под его правым глазом.

— Ты не поверишь, но у меня точно такое же ощущение…

— И для меня это совсем нетипично.

— Для меня тоже.

— Ты веришь в родство душ?

Она верила. Она сама говорила об этом на прошлой неделе Андрею Борисовичу. Разговор их длился почти два часа. Вернее, говорила больше она, а Андрей Борисович, по обыкновению, слушал… Анна верила в родство душ, но сильно сомневалась в том, что ей когда‑нибудь удастся встретить такое. В реальной жизни… А Андрей Борисович…

Она не успела ответить на поставленный вопрос. К столику вернулся официант с бутылкой вина, лихо откупорил ее и наполнил два фужера на длинной тонкой ножке. Поставил один фужер перед Анной, другой — перед ее спутником и молча удалился.

— За счастливую случайность? — В голосе Анны прозвучала нетипичная для нее игривая нотка.

— За нашу встречу. И за тебя! — поднял он бокал и, слегка подавшись вперед, добавил: — Я должен тебе кое в чем признаться… Кое в чем очень серьезном…

— В чем же?

— Когда мы выходили из сквера, я дал себе слово, что дождусь окончания этого вечера, чтобы тебя поцеловать. Но… Я не смогу… — И его губы коснулись ее губ.

Поцелуй длился никак не меньше минуты, но Анне показалось, что промелькнула целая вечность. Неужели?.. Неужели это все‑таки произошло с ней? По‑настоящему?.. Она ждала так долго, но только сейчас, в эту минуту, поняла, что ждала и надеялась не напрасно. Это того стоило.

— Еще по глоточку? — отстранившись, предложил он.

Анна молча кивнула. Они выпили еще.

— Ты ведь проводишь меня… до дома?

— Если ты хочешь…

— Хочу.

— Я не смел и надеяться.

— Возьми вино с собой, — попросила она. — Грех разбрасываться такими напитками.

Мужчина поднял руку, подзывая официанта. Сердце Анны бешено колотилось в груди…

— Могу я поинтересоваться, зачем мы здесь? — недовольно протянул Крячко, потягивая кофе из бумажного стаканчика. Он прошел через калитку следом за Гуровым. Капитан Алябьев поджидал сыщиков возле четвертого подъезда. — Ну обчистили какую‑то телку… Причем, как я понял, практически с ее же согласия. Какое это имеет отношение к нашему отделу? Никто же никого не убил, не покалечил… Он ведь ее и пальцем не тронул? Так? То есть чем‑то он ее, конечно, тронул, и я даже догадываюсь, чем… И опять же с ее согласия… Это не наш профиль, Лева.

— Хватит ворчать, как старая бабка, Стас, — миролюбиво откликнулся Гуров, не глядя на напарника. — Что с тобой? Не выспался?

— К твоему сведению, я вообще еще не ложился. — Крячко допил кофе, смял стаканчик и швырнул его в урну. Потянулся в нагрудный карман рубашки за сигаретами. — Помнишь ту дамочку, которая голосовала вчера вечером на Провиантской?

— Смутно.

— Как можно смутно запомнить такую дамочку? — искренне возмутился Станислав. — Ты меня пугаешь, Лева! Может, тебе пора обратиться к врачу? Как минимум к окулисту…

Алябьев шагнул сыщикам навстречу, и мужчины обменялись рукопожатием.

— Ну что тут, капитан? — сразу приступил к делу Гуров. — Докладывай.

Закурив, Крячко критическим взглядом смерил группу старушек, расположившихся на лавочке возле соседнего подъезда. Они о чем‑то активно судачили и время от времени сокрушенно качали головами.

— Потерпевшую зовут Анна Штурмина. — Алябьев коротко сверился с записями в своем блокноте. — Тридцать шесть лет. Разведенная…

— Потерпевшую? — хмыкнул Станислав. — Не думаю, что она прям‑таки терпела грабителя всю ночь напролет. Все терпела и терпела… Не могла дождаться, пока он наконец уйдет…

— Стас! — недовольно осадил напарника Гуров. — Оставь свои комментарии при себе. В конце концов, девушку ограбили.

— Или можно сказать, что она слишком дорого заплатила за доставленное удовольствие. Вот я тоже сегодня ночью был на высоте… Можете поверить мне на слово. Но не взял за это ни копейки. И эта единственная разница между тем, что произошло здесь и у меня дома.

— Стас, помолчи! Продолжай, Рома.

Алябьев откашлялся, с трудом скрывая улыбку. Крячко, почувствовав поддержку, дружески подмигнул капитану.

— Так вот… Со слов пострадавшей… — Оперативник невольно споткнулся на этом слове. — С ее слов следует, что она познакомилась с мужчиной вчера вечером. В сквере. Потом они зашли в кафе, выпили немного вина, и она пригласила его к себе… Мужчина, как водится, остался на ночь…

— Да уж. Как водится, — не удержался от очередного комментария Станислав, но его слова остались без внимания.

— А утром, когда она проснулась, его уже не было. Причем вместе с ним исчезли все деньги и драгоценности. — Алябьев снова заглянул в свой блокнот. — Согласно описи, сумма выходит немалая, Лев Иванович.

— Кто составлял опись?

— Участковый. Он и сейчас в квартире. Его вызвала Штурмина, а он уже позвонил нам. И тут такое дело, Лев Иванович… — замялся Алябьев. — Я взял на себя смелость проверить базу за последние два месяца. И сразу же наткнулся на кое‑что интересное… На прошлой неделе женщина обращалась в полицию с точно таким же заявлением. Два совершенно идентичных дела. Почерк один и тот же, а следовательно, и преступник один и тот же.

— Серийник, — кивнул Гуров.

— Получается, что так, — согласился капитан. — Я не смог сразу связаться с вами и доложил о ситуации напрямую генералу.

— Вот тебе и объяснение, почему мы здесь, — вполоборота бросил Лев напарнику.

Крячко недовольно поморщился. Клубы сигаретного дыма почти полностью скрыли его лицо. Он вновь покосился на группу старушек у соседнего подъезда.

— А как насчет имени грабителя? — поинтересовался Гуров.

— Представился как Олег, — ответил Алябьев. — Фамилию, понятное дело, Штурмина у него спрашивать не стала.

— А по аналогичному происшествию недельной давности?

— Там упоминался Игорь. Полагаю, и в том и в другом случае имя вымышленное.

— Логично, — согласился полковник. — Ну, а что с внешним описанием?

— В прошлый раз описание не составлялось. — Алябьев виновато потупил взгляд, словно это случилось по его собственному недосмотру. — Да и вообще к делу отнеслись без должного внимания. Спустя рукава, так сказать… Поэтому генерал Орлов и рекомендовал настоятельно, чтобы к делу подключились лично вы и полковник Крячко. Эксперт уже в пути, будет с минуту на минуту, и мы попытаемся составить фоторобот преступника… Двое дактилоскопистов работают на месте.

— Хорошо, — одобрил Гуров. — Поезжайте в управление, капитан. Мы тут сами разберемся, а вы… покопайтесь еще в архивах. Меня интересуют идентичные случаи в других городах. Встречались ли таковые, и если да, попробуйте собрать как можно больше информации.

— Слушаюсь, товарищ полковник! — Алябьев направился было к своей машине, но на полпути остановился: — Пострадавшая ждет вас в квартире. Она там с психологом.

— С кем? — Крячко едва не поперхнулся табачным дымом. Закашлялся и бросил окурок себе под ноги. — С каким еще психологом?

— Со своим личным. — Губы капитана тронула легкая улыбка. — Она позвонила ему еще раньше, чем участковому. Когда я приехал, он был уже здесь. Я не мог с этим ничего поделать… Штурмина сказала, что у нее серьезный стресс и никто не сможет помочь ей лучше, чем личный психолог. Я решил, что вам стоит знать об этом…

— Вот только всяких клоунов нам тут еще и не хватало, — недовольно проворчал Стас. — И так‑то дело курам на смех, а тут еще и личные психологи… Надеюсь, участковый своего психолога не приволок? А то, может, и у него стресс…

Алябьев хмыкнул, оценив шутку старшего по званию, но отвечать ничего не стал. Прошел к своей машине и занял место за рулем. Через секунду автомобиль тронулся с места и выехал из глухого затененного дворика. Станислав мрачно проводил его взглядом.

— Ну, идем, Стас, — шагнув в подъезд, окликнул напарника Гуров. — Осмотримся. И пообщаемся с потерпевшей.

— И как ты с ней будешь общаться? Через психолога?

— Если придется, то да, — спокойно парировал Лев. — Иногда в таких случаях помощь узкоквалифицированного специалиста бывает не лишней.

— Ну да, ну да… Хорошая промывка мозгов нам всем пойдет на пользу. Только предупреждаю: если он мне предложит госпитализацию, я буду стрелять на поражение. И не говори потом, что я тебя не предупреждал…

Сыщики пешком поднялись на второй этаж. Дверь в квартиру направо была гостеприимно распахнута настежь. Гуров заметил широкую спину одного из экспертов‑дактилоскопистов, колдовавшего над вешалкой в прихожей.

— Психологи не предлагают госпитализации, Стас. Только психотерапевты или психиатры.

— Ты сам‑то заметил, сколько раз в одном предложении употребил слово «псих»? — презрительно хмыкнул Крячко.

Они вошли в квартиру. Длинный и нескладный участковый с торчащими в разные стороны волосами кинулся им навстречу. Поправил сползшие на кончик носа очки.

— Доброе утро… Вы из Главного управления? Да?

— Да. Полковник Гуров. — Лев продемонстрировал служебное удостоверение в развернутом виде. — Это — полковник Крячко.

— Младший лейтенант Привалов, — представился участковый. — Меня уже предупредили о вашем визите. Пострадавшая Анна Штурмина в гостиной. Вместе с мужчиной… С психологом. Хотите с ней пообщаться?

— Разумеется, — кивнул Лев. — Но для начала пара вопросов. К вам, младший лейтенант.

— Ко мне? — удивился Привалов.

— Да. Вы давно работаете на этом участке?

— Два года. С небольшим…

— И насколько хорошо вы знакомы с потерпевшей?

Младший лейтенант неопределенно пожал плечами. Попытался пригладить ладонью непослушные волосы на макушке и покосился в сторону приоткрытой двери, ведущей в гостиную, откуда доносился приглушенный женский голос.

— Ну… Как со всеми… На своем участке. Здоровались, и только. — Он немного помедлил, раздумывая, но в итоге решил, что ничего скрывать от сыщиков не будет. — Дело в том, что… Анна Дмитриевна — женщина видная… Ну такая, понимаете, на которой невольно останавливаешь взгляд. И я… Я пару раз пытался завести с ней непринужденную беседу на улице. Там улыбнулся, там пошутил…

— А она?

— Она никак не реагировала, — грустно признался участковый. — И я, поняв, что не в ее вкусе, перестал и пытаться…

— Ну тогда у вас тем более есть стимул отыскать этого деятеля, который провел с ней сегодня ночь, — хмыкнул Крячко. — Ему‑то, как мы поняли, понадобилось всего несколько часов, чтобы затащить ее в постель. Заодно сможете узнать, какие мужчины в ее вкусе.

— Прекрати, Стас! — бросил колючий взгляд в его сторону Гуров. — Что на тебя нашло сегодня?

— Ничего. Я лишь высказал рабочую версию.

Узкое лицо младшего лейтенанта осунулось еще больше. Очки вновь съехали на кончик переносицы, но он этого даже не заметил.

— Какие‑либо заявления от Штурминой поступали ранее? — задал Лев новый вопрос Привалову.

Тот, не поднимая глаз, отрицательно покачал головой.

— Мой друг тактично пытается спросить вас, не в курсе ли вы относительно личной жизни пострадавшей? — опять вмешался Крячко. С каждым шагом он все ближе придвигался к входу в гостиную. Станиславу уже и самому было любопытно взглянуть на женщину, на которой, по словам Привалова, невольно останавливаешь взгляд. — Как часто у нее бывали мужчины?

— Этого я не знаю, — признался младший лейтенант.

— Вот и все, — обезоруживающе улыбнулся Стас. — Вопрос снят.

— Анна Дмитриевна, как мне казалось, вообще вела замкнутый образ жизни, — быстро залепетал Привалов, поправляя очки. Он словно пытался оправдать женщину в глазах сыщиков. — Я бы даже сказал: нелюдимый.

— Ну это только домыслы, — отмахнулся Крячко. — А случай, по которому мы здесь, говорит как раз об обратном.

Привалов хотел было сказать еще что‑то, но не решился. Смолчал.

— Свидетели имеются? — не отставал от участкового Гуров. — Может быть, кто‑то видел мужчину, когда он входил со Штурминой вчера? Или выходил сегодня?

— Теоретически пять человек, — неуверенно протянул младший лейтенант.

— Что значит «теоретически»? — нахмурился Лев.

— Бабушки у соседнего подъезда, — пояснил Привалов. — Они там едва ли не круглосуточно заседают. Их пятеро. И они сказали мне, что все видели. И вчера, и сегодня. Но… Мне уже приходилось беседовать с ними прежде… Трудно будет определить, где в их словах правда, а где вымысел. Очень ненадежный контингент, товарищ полковник. Я не стал их пока допрашивать. Оставил вам. Извините…

— Ясно. Разберемся, — кивнул Гуров. — Но сначала поговорим с потерпевшей. Идем, Стас!

— Мне пойти с вами? — вызвался младший лейтенант.

— Это лишнее. Лучше приведите пока свидетелей, — распорядился сыщик.

Крячко опередил напарника на пару шагов и первым вошел в гостиную. Опытный взгляд ловеласа моментально сфокусировался на «жертве». Анна сидела на диване, подобрав под себя ноги, и нервно массировала мизинец на левой руке. На ней был короткий ярко‑красный пеньюар. Каштановые волосы волнами рассыпались по плечам. Лицо было мокрым от слез, но это ничуть не делало девушку менее привлекательной. Младший лейтенант Привалов оказался прав. Станислав невольно сглотнул, и его губы тут же разъехались в чарующей приветливой улыбке.

В кресле напротив весьма вольготно расположился темноволосый коротко стриженный мужчина в темно‑синем костюме. Его пиджак и две верхние пуговицы рубашки были расстегнуты. При появлении сыщиков он не поднялся и даже не переменил позы, только лениво мазнул по ним взглядом из‑под опущенных век.

— …думала, вы будете гордиться мной, а все вышло…

Анна умолкла и, повернувшись лицом к вошедшим, проворно скинула ноги с дивана. Крячко по‑хозяйски взял стул, поставил его вплотную к дивану и сел напротив девушки. Мужчина в синем костюме остался у Станислава за спиной, и тот словно не замечал его присутствия. Гуров остановился поодаль.

— Меня зовут Станислав, — представился Крячко. — Для вас можно просто Стас. Я из уголовного розыска.

— Анна, — кивнула она, но руки не протянула.

— Приятно познакомиться, Анечка. Лично я предпочел бы, конечно, встретиться с вами при иных обстоятельствах, но… Что поделаешь? Работа у нас такая…

Мужчина в синем костюме за спиной Станислава достаточно громко хмыкнул, но полковник так и не повернул головы в его сторону.

— Расскажите мне, что с вами случилось? — Крячко, не отрываясь, смотрел в глаза девушке. — Подробно. Постарайтесь не упустить ни одной детали. Любая мелочь может оказаться важной и помочь нам в поимке преступника.

— Я… — начала было Штурмина, но тут же замолчала. По щекам ее вновь покатились слезы, и она еще энергичнее стала массировать свой левый мизинец.

— Не бойтесь, Аня, — подал голос мужчина в синем костюме. Он порывисто поднялся с кресла, прошел к встроенному в стену мини‑бару, раскрыл его и плеснул себе в стакан немного виски из початой бутылки. — Расскажите господам из уголовного розыска все то, что рассказали мне. Вы можете им полностью доверять, я ручаюсь. Не хотите выпить, господа?

— Благодарю, но мы на службе, — отрицательно покачал головой Гуров.

Крячко недовольно засопел. Его ноздри свирепо раздулись, и он с вызовом обернулся:

— А вы вообще кто?

Мужчина сделал небольшой глоток и вместе со стаканом вернулся в кресло. Створки мини‑бара остались распахнутыми.

— Андрей Борисович Лозинский. Но для вас можно просто Андрей, раз уж у нас с вами такой тут дружеский междусобойчик… Я — психолог, если это вдруг окажется для вас интересным.

— Совершенно неинтересно, — парировал Крячко. — Более того, мне бы хотелось, чтобы ты оставил нас с потерпевшей наедине, психолог. Так сказать, без лишних свидетелей.

— О, разумеется, могу и оставить, но думаю, что на самом деле от моего присутствия будет больше пользы. — Лозинский сделал еще один небольшой глоток виски и закинул ногу на ногу.

— В самом деле? — Крячко даже не пытался скрыть презрения.

— Поверьте мне на слово, — кивнул психолог и тем же скучающим тоном обратился к Штурминой: — Расскажите, Аня, как все вчера случилось. С самого начала.

Но Штурмина все еще продолжала колебаться.

— У Ани комплекс общения с незнакомыми людьми, — пояснил Лозинский. — Даже с такими напористыми ловеласами из угро, как вы, Стас. Ей это дается непросто.

— Да ну? — Крячко начал откровенно заводиться. Присутствие Андрея раздражало его все больше и больше. Гуров терпеливо наблюдал за происходящим со стороны. Станислав вновь обернулся к девушке и мазнул по ней взглядом. — Комплекс общения, говорите? Судя по вчерашним событиям, и не скажешь.

— В этом‑то все и дело. — Лозинский оставался таким же невозмутимым. Взболтал виски в стакане. — Тот человек… Олег, как он представился… Он сумел сразу сломать этот комплекс. Знал, что и как следует говорить, как себя вести. А моя клиентка — особа весьма сложная… Но он знал. С самого начала. Понимаете, к чему я клоню?

— Не совсем.

— Хотите сказать, что их вчерашняя встреча не была случайной? — заинтересовался Гуров.

— Даже совсем не случайной. Я уверен, прежде чем подойти вчера, он наблюдал за ней несколько дней. Изучал ее… Строил свою схему… Он знал о ней все.

— Как психолог? — хмыкнул Крячко.

На некоторое время выпад Станислава повис в тишине. Лозинский отреагировал на него не сразу. Поставив стакан с недопитым виски на журнальный столик, он подался вперед и пристально вгляделся в лицо сыщика. Крячко машинально напрягся, но собеседник играл с ним в гляделки недолго, от силы секунд двадцать. Затем отстранился и проговорил:

— Хотите, я вам вкратце поведаю, в чем заключается работа психолога, Стас? Буквально в двух словах. И на конкретном примере.

— Не хочу.

Но отказ не остановил Лозинского. Он его просто проигнорировал.

— Работа психолога — чувствовать человека, с которым он вступает в контакт. Видеть по его лицу, по его жестам то, чего не видят, а вернее, не замечают другие. Возьмем, к примеру, вас, Стас… Вы ведь сегодня не против психологов настроены, а против всего мира. Дурное настроение с самого утра. Не беда, — улыбнулся Андрей, — такое с каждым может случиться. Тем более я вижу, что тому есть причина. У вас была бессонная ночь, и это определенно связано с женщиной. И дело не в самой женщине… Дело в вас, Станислав. Вы остались недовольны собой… Как мужчина.

— Чего? — Чаша терпения Крячко переполнилась. Он резко поднялся со стула и машинально потянулся к наплечной кобуре. — Чего ты несешь, психолог?!

Лозинский остался сидеть в той же позе, лишь скупо улыбнулся:

— И вот оно! Ваши нынешние действия лишь подтверждают правоту моих слов, сказанных ранее.

— Стоп! — поспешно вмешался Гуров, делая шаг вперед и тем самым преграждая дорогу напарнику. — С психологами и со Стасом все более или менее понятно. Давайте вернемся к преступлению. Может, потерпевшая нам все же расскажет, что произошло?

— Конечно, — пожал плечами Лозинский. — Расскажите, Аня. Как я уже сказал, вам нечего бояться. Я буду рядом.

Крячко продолжал сопеть, как разъяренный бык перед выходом на арену. Гуров положил руку ему на плечо:

— Присядь, Стас! — Затем обернулся к Штурминой: — Мы вас слушаем, Анна Дмитриевна.

— Я… Ну я… пошла прогуляться в сквер. Это всего в нескольких кварталах от моего дома. Я люблю там прогуливаться время от времени. Андрей Борисович много раз говорил, что вечерние прогулки идут мне на пользу…

— Как часто вы ходили в этот сквер?

— Почти каждый день. Могла пропустить какой‑то вечер из‑за погоды или плохого самочувствия, но в основном каждый день.

Незаметно для Анны, но так, чтобы это мог видеть Гуров, Лозинский оттопырил один палец. Девушка смахнула слезу со щеки тыльной стороной ладони, и мизинец свело предательской судорогой.

— Продолжайте! — подбодрил ее сыщик.

— Он появился буквально из ниоткуда. Фактически налетел на меня, и я… Я немного испугалась.

— Давайте не будем преуменьшать, Аня, — вмешался Лозинский. — Господам сыщикам совершенно необязательно знать все ваши личные проблемы, но я прошу вас избегать преуменьшений. Во всяком случае, в этой истории. Это важно. Поверьте мне.

— Преуменьшений? — удивленно посмотрел на него Лев.

— Именно. — Психолог с ленцой потянулся за стаканом с виски. Сделал глоток. — Я знаю, как моя клиентка обычно реагирует на мужчин. На незнакомых мужчин… Выражение «немного испугалась» не из этой оперы.

— Хорошо, — покорно кивнула Анна. — Я сильно испугалась.

— Я чего‑то не понимаю? — еще больше насупился Крячко, буквально буравя неприязненным взглядом Лозинского. — Или это имеет какое‑то принципиальное значение? «Немного испугалась» или «сильно испугалась»…

— Это имеет колоссальное значение, — ответил психолог. — Он сильно напугал ее, а затем очень — я подчеркиваю, «очень»! — быстро нашел нужные слова успокоения. Верно, Аня?

— Да, так и было.

— Он нашел те самые слова, которые рассеяли ее страх, и тем самым моментально расположил ее к себе. — Лозинский оттопырил еще один палец.

— И что это были за слова?

— Ну… — Штурмина замялась. — Я не могу точно воспроизвести их…

— Сами слова неважны, — в очередной раз вмешался Лозинский. — Тут суть в другом — в индивидуальном подходе. Если индивидуальный подход к человеку подобран правильно, то ты можешь расположить его к себе настолько, будто вы знакомы много‑много лет. И давно уже хорошие друзья. Вы начинаете понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда… Я могу подобрать к Ане такой индивидуальный подход в той или иной стрессовой ситуации, а вы, например, нет.

— По‑моему, нас в очередной раз унизили, — ухмыльнулся Крячко. — Тебе так не кажется, Лева?

— Это не унижение, — небрежно отмахнулся Лозинский, — это наука.

— Вы хотите сказать, что преступник — психолог?

— Боже упаси! Хотя… В определенном смысле — да… В чем‑то… На самом деле я лишь указываю вам на тот факт, что преступник изучил свою жертву, прежде чем… провернуть свое грязное дельце, скажем так. Досконально изучил. Расскажите, что было дальше, Аня. Когда вы вышли из сквера.

— Он пригласил меня в кафе. Выпить.

— И сам выбрал вино. Верно?

— Да.

— Какое?

Допрос Штурминой уже, по сути, вел Лозинский, Гурову и Крячко оставалось лишь наблюдать за процессом со стороны.

— Он выбрал «Cheval Blanc».

— Это ваше любимое вино?

— Да.

Лозинский оттопырил третий палец и, чуть повернув голову в сторону сыщиков, спросил:

— Вы следите за ходом моих мыслей?

— Следим.

— Как по мне, так я наблюдаю какую‑то клоунаду, — фыркнул Крячко.

— Это лишь ваше ощущение, Стас, — улыбнулся Лозинский и заговорил быстрее: — Следите дальше. Мы опустим всю ту чепуху, которую говорил преступник, и перейдем сразу к первому поцелую. Вы ведь помните, как случился ваш первый поцелуй, Аня?

— Да, конечно.

— Он склонился к вам, и что вы почувствовали? В самый первый момент?

— Запах его парфюма.

— Точно. И что же это был за запах?

— Это был одеколон «Блэк».

— Ваш любимый?

— Да.

Лозинский победоносно оттопырил четвертый палец и произнес:

— Я думаю, комментарии излишни.

— А у меня сложилось впечатление, что вы просто подсказывали ей ответы, — парировал Крячко.

— Вовсе нет, Станислав. Я лишь отбросил всю лишнюю шелуху и вычленил главное. Те четыре «кита», на которые, как мы видим, опирался преступник. Он знал, на что опираться. И этого оказалось достаточным.

— Остается один вопрос, Андрей Борисович. — Гуров сунул руки в карманы и слегка качнулся на каблуках. — Как он все это выяснил?

— А вот это и для меня пока остается загадкой, — прищелкнув языком, признался Лозинский.

— Вы кому‑нибудь рассказывали обо всем этом, Анечка? — обратился к потерпевшей Крячко. — О своих предпочтениях? О прогулках в сквере? О вине? О парфюме?

— Она утверждает, что нет, — в очередной раз ответил за Штурмину ее личный психолог. — Но она может и не помнить этого. Так называемая «слепая память». «Мертвая зона». Я как раз пытался ее вскрыть, когда появились вы и…

— Но она рассказывала об этом тебе? — По губам Станислава мелькнула злорадная ухмылка. — Верно?

— Да. Мне Аня об этом, разумеется, рассказывала. Считаете меня сообщником преступника? Что ж… Это логично. Если хотите, можете меня даже арестовать. — И Андрей картинно протянул вперед сложенные между собой руки.

— Пока не стоит, — покачал головой Лев.

— Но город тебе лучше не покидать, — хмыкнул Крячко. — До поры до времени.

— Я никуда и не собирался. Мне, как и вам, хочется докопаться до истины. Изобличить преступника.

— Ты к нам в напарники набиваешься, что ли? Так это напрасно, психолог. Такая работенка не по тебе. Стрельба, засады и все такое… Мы не занимаемся круглыми сутками промывкой мозгов симпатичным дамочкам.

— В самом деле? А я думал, о такой возможности вы только и мечтаете, Стас…

Гуров снова собрался вмешаться, чтобы словесная перепалка между двумя мужчинами не вылилась в нечто большее, но в этот момент на пороге гостиной появился участковый Привалов.

— Там это… — Смотреть в сторону Штурминой младший лейтенант старательно избегал. — Товарищ полковник… Приехал эксперт из художественного отдела. Для составления фоторобота… И свидетели. Пять соседок. Они все здесь. В прихожей…

— Пусть эксперт проходит сюда, — распорядился Гуров. — Вы готовы помочь нам с описанием преступника?

Вопрос был обращен к Штурминой, но Анна продолжала сидеть молча. По ее щеке медленно катилась одинокая слезинка.

— Пять свидетельниц, вы говорите? — решительно поднялся с кресла Лозинский, одергивая на себе застегнутый на нижнюю пуговицу пиджак. — Колоссальный объем работы! Да, полковник? Ну ничего… Я помогу вам. Облегчу задачу. Идемте!

— Эй! Ты совсем обнаглел, психолог? — окликнул его Стас.

Но было поздно. Андрей бодрым шагом уже направлялся к выходу из гостиной. Столкнулся в проеме с сухощавым экспертом, лицо которого украшали рыжие тараканьи усы, посторонился, впуская его внутрь, и только после этого вышел в прихожую. Сыщики вынуждены были последовать за ним.

— Я убью его, — пообещал Крячко. — Клянусь, Лева! Выну ствол и… Суд меня оправдает, я уверен.

В тесной узкой прихожей столпились пять старушек, которых Станислав видел ранее на скамейке у соседнего подъезда, и с любопытством озирались по сторонам. Лозинский остановился напротив и бегло пробежался по их лицам.

— Смотрите и учитесь, Стас, — обернувшись к сыщикам, снисходительно бросил он Крячко. — Глядишь, пригодится в будущем. И тогда не придется все время иметь дело со стрельбой и засадами. Перейдете в своей работе на новый уровень. Более качественный и профессиональный.

— А в табло не хочешь? — по‑простецки предложил Крячко.

Андрей не стал ему отвечать. Его внимание вновь сосредоточилось на старушках.

— Дамы, минуточку внимания! Следствие располагает информацией, что к ограблению госпожи Штурминой причастен Василий Антонов из первого подъезда. Кто из вас видел его сегодня утром, прошу поднять руки.

Трое из пяти старушек, как по команде, вскинули правую руку вверх.

— Благодарю, — кивнул он с улыбкой. — Вы пока свободны. С вами обязательно свяжутся позже. — Дождавшись, пока три свидетельницы выйдут на лестничную площадку, Андрей снова обернулся к сыщикам: — Видите? Уже проще. Да? Никакого Василия Антонова из первого подъезда не существует. А значит, те трое просто хотели поболтать со скуки. Я сэкономил ваше время. Сейчас сэкономлю еще. — И он обратился к двум оставшимся свидетельницам: — Вы видели, как Анна Штурмина пришла вчера вечером с мужчиной?

— Я видела, — быстро закивала одна из старушек, грациозно заправляя седые пряди за уши. — И она тоже.

— Да, видела, — подтвердила подруга. — Мы вчерась сидели на лавочке, а они как раз…

— Прекрасно! — перебил ее Лозинский. — А вы видели, как час спустя тот же мужчина вышел, а затем вернулся обратно, но уже с товарищем?

Старушки коротко переглянулись промеж собой.

— Чего‑то такого я не припомню, — разочарованно протянула одна. — Может, я отвлеклась?..

— Конечно, отвлеклась, — живо отреагировала вторая. — Я еще тебе сказала: «Смотри, Степановна, опять он. Но уже с дружком». — Она горделиво выступила на шаг вперед. — Я видела, как это произошло. Сначала он вышел…

— Спасибо, — протянул ей руку психолог, и она машинально сделала то же самое. — Это очень ценная для нас информация. Но с вами мы тоже свяжемся позже. А пока вы свободны.

Старушка растерялась. Лозинский с улыбкой сам проводил ее до выхода и закрыл за ней дверь. В прихожей осталась только седовласая «кокетка» с заправленными за уши волосами. Андрей легонько приобнял ее за плечи и подмигнул сыщикам:

— Вот вам и единственный более или менее стоящий свидетель. Кто будет вести допрос?

Гуров не смог удержать улыбки.

— Давай ты, Стас, — сказал он напарнику. — Пообщайся, а я пойду посмотрю, как там дела с фотороботом. — Он дождался, пока Лозинский скроется в гостиной. — А ловкий малый, ты не находишь?

— Я нахожу его хитрым самовлюбленным кретином, — недовольно буркнул Крячко. — И я не стал бы снимать с него подозрений в соучастии, Лева. Уж слишком гладко он трезвонит.

— А я и не снимаю.

Алябьев потянулся, разминая затекшие мышцы, и довольно потер руки. На губах оперативника играла улыбка.

— Нашли то, что искали, товарищ капитан? — спросил сотрудник архива.

— Нашел, Толя, — Алябьев вновь склонился над клавиатурой компьютера, сохранил составленный им файл и закрыл его. Вставив в компьютер флэшку, взглянул на наручные часы. Поиски заняли почти два часа. — И даже гораздо больше, чем ожидал. На моей памяти в первый раз от архива такая польза…

— Ну не скажите, товарищ капитан, — слегка обиделся тот. — Архив — штука полезная и нужная.

— Я и не отрицаю. — Алябьев перекинул информацию на флэшку, вынул ее и поднялся из‑за стола. — Я лишь сказал, что на моей памяти такое впервые.

— Заходите почаще.

— Непременно.

Капитан вышел из кабинета и, остановившись в коридоре, первым делом набрал номер полковника Гурова. Этот ответил после четвертого гудка:

— Слушаю тебя, Рома.

— Не отвлекаю, Лев Иванович? Удобно сейчас говорить?

— Говори.

— Я по поводу того задания, которое вы мне поручили.

— Узнал что‑то?

— Узнал, товарищ полковник. И немало. Наш «дамский угодник» давненько уже в игре. Как вы и предполагали, идентичные случаи имели место и в других городах. А именно — в пяти: Кострома, Ижевск, Волгоград, Ялта и Санкт‑Петербург.

— Богатая география, — откликнулся Гуров. — И что? Он ни разу не был задержан?

— Ни разу. Все дела так и остались на стадии «глухарей». Ни улик, ни четкого описания преступника… Но схема прослеживается на сто процентов. Знакомство, ночь с жертвой и уход с ограблением. Спокойно, тихо, без крови… Судя по всему, к насилию наш субъект не склонен.

— А жертвы? Между ними есть что‑то общее?

— Только одно. Все они — относительно состоятельные одинокие дамочки приблизительно одной возрастной категории. Но больше ничего, товарищ полковник. Ни внешнего сходства, ни рода занятий…

— А драгоценности, которые он забирал? — помолчав немного, задал новый вопрос Лев. — Так ни разу нигде и не всплыли?

— Ни разу. Если он и сбывал их, то очень грамотно. Через какие‑то одному ему известные каналы.

— Все равно эту версию необходимо проработать. Займись этим, Рома. Список похищенных у Штурминой ценностей у тебя?

— Да. Он при мне.

— Пройдись по ломбардам, по ювелирам, потряси наших информаторов из числа скупщиков краденого… Вдруг удастся что‑то нащупать.

— Слушаюсь, товарищ полковник! Считайте, уже приступил…

— Кстати, когда наш «дамский угодник», как ты его назвал, совершил свое первое ограбление?

— Два года назад в Волгограде.

— Ясно. Будем иметь в виду. Возможно, он родом из Волгограда…

— Есть кое‑что еще, Лев Иванович.

— Что?

— Еще одно сходство. И я не думаю, что это простое совпадение… Скорее всего, тоже часть его схемы…

— Не томи, Рома! — нетерпеливо бросил Гуров. — Что там за сходство?

— Во всех пяти городах, которые я уже перечислил, он облапошил таким образом шесть жертв. То есть я имею в виду, что в каждом городе было по шесть жертв, — поправился Алябьев, — не больше и не меньше… После шестой жертвы преступник менял город и начинал все сначала.

Гуров ответил не сразу, прокручивая информацию в голове.

— Ты прав, Рома, — выдал он наконец. — Это не совпадение… В Москве у него уже есть две жертвы. Получается, в перспективе будут еще четыре. И за это время мы должны накрыть его. Между жертвами есть определенный интервал?

— Я обратил на это внимание, — ответил капитан. — Определенного нет, интервал всегда разный — от двух дней до недели. Видимо, в зависимости от того, сколько у него уходит на подготовку.

— Я тебя понял. Займись списком ценностей. И держи меня в курсе.

Гуров первым отключил связь.

— Что будете заказывать? — Официант изобразил что‑то вроде дежурного полупоклона и замер в ожидании, держа на изготовку блокнот с ручкой и не глядя в глаза ни одному из посетителей.

— Пока ничего, — покачал головой Гуров. Он выдвинул еще один стул, слева от себя. — Лучше присядьте. Нам надо задать вам пару вопросов.

— Я бы не отказался от кофе, — поспешно вклинился Крячко. — Да и перекусить чего‑нибудь было бы неплохо. Может, совместим приятное с полезным? А, Лева?

— Может, чуть позже. Присядьте, — вновь обратился сыщик к официанту.

— Извините, нам не положено.

— Для нас придется сделать исключение, — сказал Гуров, кладя на стол служебное удостоверение.

На мгновение официант растерялся, затем потянулся к бордовым «корочкам», взял их, раскрыл и молча ознакомился с содержанием.

— Хорошо, — деловито кивнул он, возвращая Гурову документ. Блокнот и ручка скрылись в нагрудном кармане белоснежной рубашки. — Что вас интересует?

— Скорее не что, а кто, — уточнил Лев. Взамен «корочек» на стол перед официантом легла фотография Анны Штурминой. — Вам знакома эта женщина?

Парень искоса посмотрел на снимок, но брать его в руки не стал. На оценку у него ушло не более десяти секунд.

— Ну как знакома? Я ее видел, да… — неопределенно повел он плечами. — Но только видел. Не знаю ни ее имени, ни фамилии, ни адреса. Ничего не знаю. У меня нет привычки знакомиться с клиентами. Мне это неинтересно… Обслужил — и все.

— Именно как клиентка «Изыска» она нас и интересует.

— Тогда да, — слегка усмехнулся официант, — тогда будем считать, что знакома. Она была тут вчера.

— Одна? — живо поинтересовался Гуров.

— Не‑а, с мужиком с каким‑то. А че с ней случилось‑то? Померла?

— Нет, с ней все в порядке, мы просто кое‑что выясняем. Вы обслуживали их столик вчера?

— Ну я…

— Как вас зовут?

Официант не стал отвечать на этот вопрос. Вместо ответа он просто молча постучал указательным пальцем по приколотому к рубашке бейджику, на котором значилось имя «Антон».

— Немногословный парнишка, — с неприкрытой иронией бросил Крячко. — Ты с девушками тоже так знакомишься, Антон? Постучал по бейджику, и все? Тогда тебе надо указать в нем адрес, размер дохода, метафизические параметры…

— Все девушки, какие нужно, меня знают, — даже не взглянул на сыщика официант. — Так че там насчет этой бабы? Какие у вас вопросы?

— Нас интересует не столько она, сколько ее вчерашний спутник, — продолжил Гуров. — Ты его запомнил? Сможешь описать?

— Не‑а… Не очень. — Парень оглянулся через плечо и приветственно кивнул кому‑то за стойкой. Крячко проследил за его взглядом. Кивок адресовался невысокой официантке с короткими светлыми волосами. — Я к нему не приглядывался. Да и сидели они недолго… Попросили вина. Я принес. Они засосались разок, почти тут же попросили счет и свалили. Вино с собой забрали.

— Но ее ты запомнил? — недоверчиво прищурился Станислав.

— Ее я видел тут раньше, — оправдался парнишка. — И даже обслуживал несколько раз. Она, типа, постоянная клиентка. То кофе зайдет попить, то перекусить… Но до этого она всегда одна приходила. С мужиком вчера только.

— А он? Он не приходил раньше один? Без нее? На этой неделе, например?

— Я не видел.

Рука Гурова скрылась во внутреннем кармане пиджака и выудила на свет лист бумаги с изображением фоторобота подозреваемого:

— Не этот мужик был с ней вчера?

На этот раз беглого взгляда официанту не хватило. Фоторобот явно заинтересовал его.

— Родинка, — коротко сказал он после непродолжительной, но вдумчивой паузы.

— Родинка? — переспросил Крячко. — Что «родинка»?

— Родинка точно его. — Парень отложил фоторобот в сторону. — Ее я запомнил. Да… Как‑то сразу обратил внимание. Родинка под правым глазом. Не то чтобы она сильно портила мужика… Не так, как какая‑нибудь бородавка или чего‑то в этом роде… Но родинку я запомнил.

Сыщики коротко переглянулись между собой, и Станислав презрительно поморщился.

— Как и говорил Лозинский, — негромко напомнил Гуров.

— Да ладно, — отмахнулся Крячко. — Все это бред, психологические выкрутасы. Родинка как родинка…

— Не скажи… — не согласился напарник и тут же снова обратился к официанту: — Так это тот человек?

— Вроде да…

— Что значит «вроде»?

— Ну, раз родинка на том же месте, значит, он…

— А если бы родинки не было? — Лев прикрыл ее подушечкой указательного пальца. — Тогда не он? Так получается?

Официант еще раз взглянул на фоторобот, и в глазах его мелькнуло сомнение, которое не могли не заметить оба оперативника. Они в очередной раз быстро переглянулись между собой.

— Так что? — нетерпеливо спросил Крячко.

Парень поерзал на стуле. Почесал кончик носа.

— Ну вроде он…

— Опять «вроде»?

— Я не уверен. Ясно? Чего вы привязались ко мне с мужиком этим? Говорю же, я его не разглядывал… Я вообще никого не разглядываю…

— И раньше ты его не видел? — не отставал Гуров.

— Нет. Не видел.

— Он лжет! — вдруг раздался развязный голос почти над самым ухом Крячко, и он резко обернулся.

Лозинский по‑хозяйски выдвинул свободный стул и без приглашения сел. Жестом подозвал официантку.

— Три чашки кофе, милая, — попросил он, когда девушка приблизилась, и тут же с улыбкой добавил, обращаясь к сыщикам: — Я угощаю, господа. Для меня жесты доброй воли — типичная штука.

— Какого черта ты тут делаешь, психолог? — нахмурился Крячко.

— Такого же, какого и вы, — невозмутимо откликнулся Андрей. Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и остался в рубашке с короткими рукавами и тремя расстегнутыми вверху пуговицами. На его покрытой густым волосяным покровом груди болтался небольшой золотой крестик. — Разыскиваю человека, обчистившего мою клиентку.

— Так ты еще и сыщик? — хмыкнул Станислав.

— Нет. Но я уже говорил вам, что могу оказаться полезен.

— Это служебное расследование, приятель…

— Но вы же не заметили, что парень лжет, а я заметил. Вот и решил помочь… Как я уже сказал пару минут назад, жесты доброй воли — типичная для меня штука.

— Проваливай! — Крячко угрожающе подался вперед, поставив локти на стол. Лозинский даже не пошевелился. — Вместе со своей доброй волей. Нам твоя помощь даром не нужна. Раньше сами справлялись, и теперь справимся…

— Сомневаюсь, — широко улыбнулся Андрей.

— Так это не проблема. Я любые сомнения на раз‑два‑три выбиваю. Вместе с зубами.

— Стас, погоди! — осадил напарника хранивший все это время нейтральное молчание Гуров. — Если Андрей Борисович действительно может помочь…

— Могу.

— Ни хрена он не может! О чем ты, Лева? Хочешь, чтобы этот клоун все мозги нам заплел?

Но полковник не обратил внимания на реплику напарника. Он пристально посмотрел в зеленоватые глаза Лозинского и спросил:

— Почему вы решили, что парень лжет?

— Да! — вскинулся официант. — Чего это я лгу?

Андрей пожал плечами. Официантка принесла на подносе три чашки ароматно дымящегося кофе и составила их на столик перед клиентами.

— Спасибо, милая, — кивнул психолог и снова обратился к сыщикам: — Я, может быть, не совсем точно выразился. Он не лжет сознательно. Но совершенно точно сознательно недоговаривает. Так называемый эффект полуправды… Я могу определять такой эффект по лицу собеседника. На основе микровыражений… Когда вы, Лев Иванович, спросили его об этом мужчине, он невольно поджал губы. А брови слегка приподнялись. Это явный признак волнения. Ну а про рефлекторное почесывание кончика носа и говорить нечего… Этому учат на первом курсе психологии. С чего бы вам волноваться, Антон? Чего вы недоговариваете? — Этот вопрос предназначался уже официанту.

— Я сказал все, что знаю! — запротестовал тот.

— Вот, опять! — улыбнулся Лозинский. — Губы сомкнуты, брови приподняты. Плюс вы начали раздувать ноздри. Едва заметно, но я успел увидеть… А это признак агрессии. Вы видели этого человека прежде? — И он подтолкнул фоторобот поближе к допрашиваемому. Сделал неторопливый глоток обжигающего кофе и с удовольствием причмокнул.

— Нет!

— Так мы будем бесконечно ходить по кругу, — недовольно буркнул Крячко. — Это основа психологии? На каком курсе этому учат?

— Немного терпения, Стас, — осадил его Андрей. — Давайте немного перефразируем наш вопрос. За последнюю неделю или две вы видели в «Изыске» мужчину, поведение которого вам показалось странным или не совсем естественным? В особенности если визиты этого мужчины совпадали с визитами той женщины, фотографию которой полковник Гуров показывал вам ранее? Вы ведь показывали молодому человеку фотографию Анны?

— Показывал, — кивнул Гуров. — И он опознал ее как постоянную клиентку.

Брови Антона машинально поползли вверх, но он усилием воли вернул их на прежнее место, расслабил губы и обернулся на барную стойку. Светловолосая официантка как раз склонилась над кассой и не заметила его взгляда. Лозинский сделал еще один глоток кофе, а сыщики терпеливо ждали, чем в итоге закончится импровизированный эксперимент психолога.

— Так как, Антон? — поторопил он официанта. — Вы ведь прекрасно поняли суть моего вопроса. И манипуляции с лицом тут уже не помогут. Просто скажите правду, и вы сами почувствуете, как вам станет от этого легче…

— Цирк бесплатный! — потянулся к своей чашке Крячко.

— Ну это… Мне ведь могло и показаться…

— Конечно, могло, — охотно согласился Андрей. — Но вы все равно скажите.

— Я сомневаюсь, что это имеет какое‑то отношение к тому, о чем мы говорим…

— Вы сами себе сейчас не верите, и легкий прищур глаз — реальное тому подтверждение. Может, нам стоит позвать на помощь Светлану? Я заметил имя на бейджике вашей подружки…

— Вот только Светку давайте трогать не будем, — нахмурился парень, и мышцы его шеи пошли буграми. — В конце концов, чего бы там ни случилось с той бабой, ни я, ни Светка не имеем к этому никакого прямого отношения.

— А вот в это я верю, — кивнул психолог. — Рассказывайте.

— Короче… — Антон смотрел не в глаза собеседнику, а немного вниз и в сторону. — Четыре дня назад тут был один мужик. Пришел в районе полуночи, под самое закрытие… Клиентов почти не было. Так… Двое или трое… Попросил коньяк и фрукты. Столик обслуживала Светка. Она еще сказала ему, что мы скоро закрываемся, но он пообещал не засиживаться долго. Пошутил, что, мол, управится быстро. А я… Я ведь не слепой, видел, как он откровенно клеился к Светке. Улыбочки там всякие, фразочки… А мужик такой… Как бы вам объяснить?.. Лошара нелепый. В какой‑то пестрой рубашоночке… Аж в глазах рябило… Волосы в разные стороны торчат. Я еще постебался на эту тему, а Светка… Она вдруг заступилась за него. Сам не знаю, с чего вдруг…

— То есть ей он нелепым не показался? — ввернул Лозинский.

— То‑то и оно. — Антон легонько хлопнул ладонью по столу. Несколько капель кофе из нетронутой чашки Гурова выплеснулись на скатерть. — Прикольный, говорит, мужик, даже симпатичный. А чего там симпатичного? У меня глаз, что ли, нет?.. Клоун, да и только… В общем, мы с ней поспорили…

— Можно даже сказать, поругались, — опять подсказал Лозинский.

— Ну, в принципе да.

— И при чем тут этот мужик? — подал голос Крячко. — Какое он имеет отношение к нашему расследованию? Я чего‑то не догоняю? Или вы просто тут сеанс психотерапии проводите?

— Анна Штурмина в тот день была в кафе? — спросил Гуров. В отличие от напарника он понял, к чему клонит Лозинский.

— Кто? — удивленно протянул официант.

— Женщина, фото которой я вам показывал.

— Ах, эта!.. Нет. В тот день нет, — покачал головой Антон. — А вот на следующий день была. Сидела и долго разглядывала карту вин. Я ее обслуживал. Ждал… Она выбирала, а думала о чем‑то своем. Очень утомительно, когда такой клиент попадается… В итоге заказала один бокал вина…

— Cheval Blanc? — спросил Лев.

— Не помню. Кажется, да… Если хотите, могу посмотреть списки заказов.

— Не стоит. — Лозинский допил кофе, промокнул губы салфеткой и небрежно бросил ее на стол. Золотой крестик качнулся на его груди. — Мы знаем ответ на этот вопрос. Не так ли, полковник Гуров?

Сыщик не ответил.

— А что тот мужчина в пестрой рубашке? — обратился он к Антону. — Он тоже пришел на следующий день?

— Да, — презрительно поморщился официант. — Зашел почти следом. Ну, пока эта дама сидела и выбирала… И получилось так, что его снова обслуживала Светка. Мы еще, типа, как в ссоре были, а ему она улыбается, кокетничает… Я думал, сорвусь. Но, к счастью, мужик тот был не в таком игривом настроении, как накануне. С похмелья, видать… Заказал салатик и чай.

— Это был он? — Палец Гурова уперся в фоторобот.

— Хрен его знает, — недовольно протянул Антон после непродолжительной паузы. — В том‑то и дело… Когда он пришел вчера с той женщиной, мне сначала показалось, что он. Но эта родинка под глазом… И прическа совсем другая, не такая дебильная. Я пригляделся и понял, что вроде не он… Хотя похож… И на фотороботе вашем вроде похож, а вроде нет… Я того мужика всклокоченного, в общем‑то, по прическе дурацкой и по рубашке запомнил.

— А со Светланой на эту тему вы говорили?

— Ну да… Я спросил ее…

— И что она?

— Сказала, что похож, но не он.

— Все ясно, — еще шире улыбнулся психолог и поочередно бросил взгляд сначала на Гурова, затем на Крячко. — На этот раз он сказал все, что знал, господа сыщики. И не соврал ни разу. Никаких сомнений… Впрочем, если у вас еще остались вопросы…

— Вопросов нет, — мрачно откликнулся Гуров. — Можете идти, Антон.

Официант поднялся из‑за столика, но Лозинский остановил его небрежным взмахом руки:

— Принесите мне еще кофе, любезный. Только на этот раз с коньячком.

— Ну и что это сейчас было? — обратился к Андрею Крячко, когда парень удалился.

— Я заказал кофе с коньяком. Хотите тоже? Это бодрит, знаете ли…

— Я не о кофе с коньяком, — нахмурился Стас, — а обо всех этих вопросах, которые ты задавал. Ты че нам пытаешься втереть, психолог? Что преступник был тут трижды в течение четырех дней, а этот дегенерат не смог его опознать? Не смог отличить одного мужика от другого? По‑твоему, это реально?

— Это более чем реально, Стас.

— Опять какая‑то там «слепая память»? Так, что ли?

— Нет, — отрицательно покачал головой Андрей. — На этот раз дело в другом. Отвлекающие элементы, о которых я уже говорил вам, когда вы составляли фоторобот со слов Анны. Я ведь вам сразу сказал, что она не запомнила точно ни его нос, ни его губы… Глаза — еще может быть, а все остальное — нет. Она описала вам то, что хотела видеть, а не то, что видела на самом деле. За исключением родинки. Она была тем самым отвлекающим элементом. Официант ведь ее тоже заметил. А в первых двух случаях он запомнил только пеструю рубашку и всклокоченные волосы. Еще два отвлекающих элемента. Но родинки под глазом не было. Отвлекающие элементы не совпали, не состыковались, так сказать, в его зрительном образе. И вуаля!.. На деле мы получаем двух разных людей.

— Чушь! — уверенно заявил Крячко и тут же обратился за поддержкой к напарнику: — Ты тоже в это веришь, Лева?

Гуров с задумчивым видом разглядывал разложенный на столе фоторобот.

— Это наука, Стас, — ответил он, не поднимая головы. — Сложно не верить в науку…

— Да какая там, к чертям, наука! — Крячко уже готов был взорваться в любую минуту, но Лозинского, казалось, это нисколько не беспокоило. — Он нам просто морочит голову. И специально запутывает следствие…

— Хотите маленький пример, Стас? — предложил психолог.

— Не хочу!

— Самый простой тест, для детей. И исключительно для того, чтобы доказать вам, насколько вы не правы.

— Я же сказал, что не хочу, — отмахнулся Крячко. — Надо поговорить с этой Светланой. Глядишь, она окажется человеком более внимательным и не подверженным никаким наукам. Я позову ее…

Он хотел было подняться, но странные действия Лозинского заставили его замереть. Андрей сунул средний палец в свою опустевшую чашку из‑под кофе, провел им по дну, затем выставил его на обозрение Крячко, но при этом немного оттопырил еще и мизинец.

— Сколько пальцев я вам сейчас показываю, Стас?

— Ты чего мне сейчас «фак» показал, умник? — побагровев, сжал кулаки Крячко. — Да я таким, как ты, и за меньшие фокусы пальцы ломал!

— Вообще‑то я показал вам два пальца, — с прежним спартанским спокойствием изрек Лозинский. — Средний и мизинец. Но вы заметили только средний. А знаете, почему? Сошлись сразу два фактора. Во‑первых, ваше взвинченное состояние как следствие необоснованной агрессии по отношению к моей персоне. А во‑вторых, я обмакнул средний палец в кофе. То есть намеренно перетянул на него внимание. Наглядный отвлекающий элемент. В итоге вы увидели не то, что было на самом деле, а то, что хотели увидеть. Как в случае с Анной и с официантом. Теперь понимаете, о чем я?

Гуров не смог сдержаться и хмыкнул. Впервые в жизни он видел, как кто‑то настолько зацепил напарника, что он буквально задыхался в бессильной ярости. Зрелище показалось ему до крайности забавным. Его реакция не укрылась от глаз Крячко, и тот набычился еще больше.

— Ну хорошо, — выдавил он наконец из себя. — Допустим, все это не туфта… Я подчеркиваю: «допустим». Каким образом все это поможет нам в поимке преступника? Есть идеи, господин ученый?

— Ну вы хотели пообщаться с еще одним свидетелем, Стас, — напомнил Лозинский. — Со Светланой. Я не думаю, конечно, что это как‑то поможет, но… давайте попробуем. — Психолог выдержал паузу и добавил: — А на самом деле мы выяснили главное. Преступник действительно выслеживал жертву. Изучал ее. И скорее всего, не только здесь, в кафе. Наверняка и в сквере, и возле дома… Остается вопрос: как он узнал, где искать…

— От тебя? — с кривой усмешкой предположил Крячко. — Ведь Аня рассказывала о своих пристрастиях только тебе. Ты сам признал это.

— Признал, — не стал спорить Андрей. — Но она могла рассказывать не только мне. Просто другие люди не пришли ей в тот момент на ум. Такое бывает… Подруг, насколько мне известно, у Анны нет. Но есть родители, с которыми она, по ее же собственным признаниям, очень близка. Она с ними делится проблемами, а они ее слушают, поддерживают… Даже периодически дают советы, как я слышал. Не самые толковые, но…

— Хочешь сказать, родители жертвы в сговоре с преступником? — Крячко не скрывал сарказма.

— Не думаю. Но пообщаться с ними стоит.

Официант принес Лозинскому кофе с коньяком. Неприязненно покосился на него, но в ответ удостоился открытой улыбки.

— Позови нам свою подружку, любезный, — сказал психолог Антону, прежде чем тот успел отойти от столика. — Светлану.

— А это еще зачем? — недовольно обернулся парень. — Я ведь вам уже сказал, что ни я, ни Светка…

— Я помню, — не дал ему закончить Лозинский. — Но вот полковник Крячко придерживается иного мнения и жаждет общения с ней. Исключительно на профессиональном уровне. Обещаю, что никто не будет заигрывать с дамой твоего сердца, парень. Я лично прослежу за этим… Позови ее.

Официант буркнул что‑то себе под нос и направился к стойке. А Лозинский как ни в чем не бывало продолжил.

— Так вы не против, господа, если я съезжу к родителям Анны и пообщаюсь с ними? Обещать ничего не могу, конечно… Но, может, и удастся потянуть какую‑нибудь ценную ниточку. Так, кажется, вы выражаетесь на своем профессиональном жаргоне?

— Съездим вместе, — ответил Крячко.

— О! Почту за честь, Станислав!

— Никакой чести. Просто я предпочитаю держать тебя в поле зрения, психолог. Для меня ты по‑прежнему подозреваемый номер один.

Он собирался добавить еще что‑то более колкое к вышесказанному, но не успел. Рядом со столиком нарисовалась светловолосая официантка, негромко поздоровалась с присутствующими и, не дожидаясь приглашения, опустилась на стул.

— Антон сказал, что у вас есть ко мне какие‑то вопросы. — С ее глубоким меццо‑сопрано она вполне могла бы сделать карьеру оперной певицы. — Вы из уголовного розыска? Да?

— Не все, — живо отреагировал Крячко, опасаясь, что Лозинский первым начнет беседу с девушкой, и придвинул к Светлане фоторобот подозреваемого: — Посмотрите внимательно, Светочка, и скажите, вы видели прежде этого человека? А конкретно — в последние несколько дней?

Официантка долго и внимательно изучала фоторобот, время от времени взмахивая своими большими пушистыми ресницами, и наконец ответила:

— Нет. Мне кажется, нет. А кто он? Преступник? Да?

— Вы уверены? В том, что никогда не видели его? А вот Антон утверждает, что несколько дней назад вы обслуживали этого человека. Правда, он выглядел немного иначе… Мужчина в пестрой рубашке и с всклокоченными волосами. Припоминаете?

— Ах этот! — Светлана снова взглянула на фоторобот. — Да нет… Это не он. Глаза похожи и… может быть, подбородок немного. А вот родинки у него точно не было…

— А если не смотреть на родинку?

— Все равно не он, — отрицательно покачала головой девушка. — Не в родинке дело. Тот, в пестрой рубашке, он… Он был какой‑то нескладный, но живой, общительный… Я бы даже сказала, что он был интересный. Ну знаете… Такой человек, который невольно располагает к себе в разговоре. А этот… Этот просто слащавый красавчик, каких тысячи…

— Ну хорошо, — вклинился в разговор Гуров. — Забудем об этом человеке, Светлана. — Он сложил лист с фотороботом пополам и спрятал его во внутреннем кармане пиджака. — Расскажите нам о том мужчине в пестрой рубашке. Он вас расспрашивал о чем‑то? Или, может быть, о ком‑то?

Светлана ненадолго задумалась, а затем вновь отрицательно замотала головой:

— Нет, он ни о чем не спрашивал. Наоборот, старался как можно больше рассказать о себе. Знаете, есть такие люди, которые совершенно не умеют никого слушать. Кроме самих себя, конечно… И жаждут поделиться частичкой своей жизни с первым встречным. Я дала ему такую возможность… Я его выслушала. А Антону это как раз и не понравилось. И чего он завелся? Обычный говорливый мужик…

— О чем он рассказывал?

— Да как‑то вроде обо всем сразу… Но в основном о своей работе. О бывшей работе, которую он потерял из‑за какого‑то конфликта с начальством. Я не помню, в чем там заключался конфликт… Ну понимаете, если я буду вникать в проблемы каждого посетителя, то мне тут уж не официанткой придется работать, а психологом. Я поняла только, что та работа была очень важна для него и вроде даже нравилась. И он говорил о том, что хотел бы найти что‑нибудь такое же. Для души, как он выразился. Но при этом рассказывал обо всем этом весело, без видимого сожаления. С шутками, прибаутками и тому подобным… Хотя, наверное, в нем говорил алкоголь…

Крячко разочарованно вздохнул.

— А я предупреждал, что этот допрос ничего вам не даст, — как бы между прочим напомнил Лозинский.

— Сиди и пей свой кофе с коньяком. Молча.

— Как скажете, Станислав…

Глава 2

Алябьев задержался на десять минут, и Гуров, недовольно нахмурившись, демонстративно постучал указательным пальцем по циферблату наручных часов. Рядом с раскрытым делом на столе сыщика сиротливо притулилась полупустая чашка с остывшим зеленым чаем.

— Прошу прощения, Лев Иванович! — Капитан переступил порог кабинета, взял стул и занял место напротив Гурова. В руках у него была синяя пластиковая папка с бумагами, которую он положил перед собой. — Пробки по всему городу. Я хотел вам позвонить, но у меня, как назло, сел мобильник. А еще эта жара сегодня…

— Что удалось нарыть, Рома? — предпочел сразу перейти к делу Лев.

— Да, честно говоря, ничего выдающегося, — поморщился Алябьев. — По ломбардам и скупкам я проехался. Оставил ориентировку. На сегодняшний день никто, хотя бы отдаленно похожий на наш фоторобот, к ним не обращался. По списку похищенного у Штурминой тоже ничего не всплыло…

— Ты оставил копии?

— Само собой. Вместе с фотороботом.

— Как с информаторами?

— Пока тоже ноль. Парень‑то наш, по всему видать, фигура залетная. Нигде пока не засветился. И с большой долей вероятности не засветится…

— Это ты сам к такому выводу пришел, капитан? — Гуров сделал глоток остывшего чая и тут же недовольно отставил чашку в сторону. — Или подсказал кто?

— Подсказали, Лев Иванович. Заварзин подсказал, один из информаторов. Он промышляет скупкой краденого на Кутузовском. Есть у него там небольшая конторка… Так вот он уверен, что гастролер наш в столице светиться не станет. Как он сказал, такие живут и работают сами по себе. «Один на льдине»… Это я вам сейчас Заварзина цитирую. На воровском жаргоне это означает…

— Я знаю, что это означает на их жаргоне, — перебил его Гуров. — Давай ближе к делу, Рома. Шансов, выходит, никаких?

— Ну почему никаких? — неопределенно повел плечами Алябьев. — Шансы всегда есть, Лев Иванович. И вам это известно не хуже меня. Но… Не стану скрывать, они минимальны. Заварзин пообещал мне, что и сам, и его люди поспрошают, поузнают… Если наш кадр хоть где‑нибудь наследил, они его срисуют и сообщат нам. И еще… — Он помолчал пару секунд, а затем легонько двинул свою синюю пластиковую папку в направлении Гурова. — Я опять покопался немного в архиве и даже созвонился с нашими коллегами из других городов, в которых «работал» наш «дамский угодник»… Хотел узнать, не было ли у них хоть каких‑то зацепок по краденому. Ведь в других городах он наверняка тоже брал из квартир не только наличность, но и драгоценности…

— Наверняка, — согласился Лев. — И что же?

— Можете ознакомиться сами, Лев Иванович, — кивнул на папку Алябьев, — я все старательно задокументировал. Но если в двух словах, то… Вы, кстати, были абсолютно правы, когда мы последний раз разговаривали с вами по телефону. Каждый раз жертвы описывают его совершенно по‑другому. Невероятно, но факт, товарищ полковник.

— Я тебе верю, — с некоторой долей грусти усмехнулся Гуров.

— Но как такое может быть? — продолжал удивляться капитан. — Ведь речь идет не о банальном гоп‑стопе в темном переулке. Они проводили с ним ночь. Нос к носу, можно сказать… Вы уж извините меня за такое сравнение.

— Ну что сказать… — Лев раскрыл папку и взял из нее верхний лист. Быстро пробежался глазами по тексту. Покачал головой. — Наш «дамский угодник» — определенно мастер своего дела. Ну а что насчет ценностей? Ты, кажется, с этого начал, капитан.

— Да… Прошу прощения, товарищ полковник, — подобрался Алябьев. — Там тоже есть информация на этот счет. На последней или предпоследней странице… Удивительное дело, Лев Иванович, за все то время, что наш кадр работает, он засветился на краденом лишь однажды. В позапрошлом году, в Ялте. Видимо, что‑то пошло не так, и ему срочно понадобились деньги. И то… Как засветился? Засветилась вещь, которая на тот момент была в розыске по одному из его дел. Золотой браслет. Он сбагрил его за полцены одному из ювелиров. Но… — Капитан поднял вверх указательный палец. — Никогда не догадаетесь, что случилось, Лев Иванович…

— Ну почему же не догадаюсь? — откликнулся Гуров, не отрываясь от изучения документов и не поднимая головы. — Готов поспорить, что ювелир тоже не сумел его описать. Верно? Ты об этом, Рома?

— Да. Об этом… — Казалось, Алябьев был до крайности разочарован такой прозорливостью полковника. Он даже тяжело вздохнул при этом и слегка переменил позу. Старенький стул жалобно скрипнул под ним. — Все, что ювелир смог запомнить, так это то, что у парня был нос заклеен пластырем. Поперек переносицы.

— Пластырь поперек переносицы? — поднял голову Лев, отрываясь от чтения листков.

— Да.

— Отвлекающий элемент…

— Что? — не понял Алябьев, но Лев только небрежно отмахнулся:

— Ничего. А как насчет документов?

— Конечно, он их предъявил. Но поддельные. Зацепка ни к чему не привела. Очередной тупик, короче… — Капитан замолчал, ожидая какой‑то реакции от старшего по званию, но ее не последовало. Гуров продолжал молча и сосредоточенно изучать документы. Алябьев пожал плечами, поднялся и, отойдя от стола, остановился на фоне окна. — Такие вот дела, Лев Иванович… Что посоветуете? В каком направлении двигаться дальше? Будем надеяться на информаторов?

И вновь полковник ответил не сразу. Просмотрел последний лист, закрыв папку, сдвинул ее на край стола и только тогда заговорил:

— Не только. На вокзалах и в аэропортах есть фотороботы?

— Так точно.

— А с первой потерпевшей в Москве пообщался?

— Нет, — вынужден был признать Алябьев, — не успел, товарищ полковник. К ней ездил Конев. Снял показания. Протокол допроса до сих пор у него. Если хотите, я сейчас разыщу его… — Он выудил из кармана мобильник, вспомнил, что тот разряжен, чертыхнулся. — Разрешите воспользоваться вашим телефоном, Лев Иванович…

— Не стоит. Я сам найду Конева и протокол допроса. К тому же… Думаю, мне стоит лично наведаться к потерпевшей. У тебя есть по ней общая информация?

— Есть. — Рука капитана нырнула во внутренний карман пиджака и извлекла потрепанный блокнот в старом кожаном переплете. — Королькова Инга Леонидовна. Тридцать два года. Разведена. Детей нет. Проживает по адресу Топольчанская, 48. Небольшой частный домик.

— Материальное состояние?

— Этого я не знаю, товарищ полковник. Опять же надо спросить у Конева. — Алябьев спрятал блокнот обратно. — Но если хотите знать мое мнение, дамочка наверняка не из бедных, мягко говоря. Других клиенток у нашего «дамского угодника» просто не бывает…

Гуров откинулся на спинку стула и уже набирал на мобильнике номер телефона младшего лейтенанта Конева. Лев знал, что не сегодня, так завтра он сам пообщается с потерпевшей Корольковой, но ему требовалось максимум предварительной информации. Генерал Орлов велел сыщику явиться к нему для отчета в два часа дня. И ему совсем не понравится, что за минувшие сутки они не сдвинулись ни на йоту. Орлов будет бушевать не на шутку. К такому Гуров за долгие годы успел привыкнуть.

— Я подъезжаю к Управлению, товарищ полковник, — доложился Конев, едва Гурову удалось с ним связаться. — Буду минуты через две‑три.

— Зайди ко мне, — распорядился сыщик. — С протоколом допроса Корольковой.

— Слушаюсь, товарищ полковник!

— А я? — подал голос Алябьев. — Я могу быть свободен? Или будут какие‑то поручения?

— Заряди свой мобильник, капитан, — мрачно посоветовал Гуров.

— Полагаю, вы уже в курсе случившегося с вашей дочерью? — подчеркнуто официально обратился Крячко к обоим родителям одновременно, усаживаясь в глубокое черное кресло, когда с формальностями знакомства было покончено.

В ответ Дмитрий Александрович что‑то недовольно буркнул себе под нос и покосился в сторону негромко работающего телевизора. Лозинский проследил за его взглядом. На экране шла трансляция баскетбольного матча, к настоящему моменту завершалась вторая четверть.

— Мы в курсе, в курсе, — раздраженно откликнулась Марина Сергеевна, скрестив руки на груди. Она была облачена в короткий розовый халат, выставлявший на всеобщее обозрение ее мясистые белые ляжки. — Только к чему этот вопрос? Простите, как вас?..

— Станислав Николаевич, — повторно представился Крячко.

— Да… Станислав Николаевич… — Штурмина презрительно скривила губы. — Я сразу задам вам встречный вопрос? Можно?

— Конечно.

— Вы действительно верите, что сможете найти этого мерзкого гаденыша, соблазнившего и обворовавшего нашу Анюточку?

— Да, верю. Мы обязательно найдем его.

— Ха! — буквально выплюнула Марина Сергеевна, и в этом «ха» в полной мере отобразилось все ее отношение к работе правоохранительных органов. Она закинула ногу на ногу, демонстрируя теперь Крячко не только свои жирные ляжки, но и край ажурных, изрядно пообтрепавшихся трусиков. Станислав машинально отвел взгляд. Такое зрелище было не для него. — Вы когда‑нибудь кого‑нибудь находили? Или только одни разговоры… «Мы найдем»… «Работа ведется»… «Виновные будут наказаны»… Вы хоть понимаете, что людей начинает тошнить от таких разговоров и пустых обещаний?..

Крячко откашлялся. Лозинский неторопливо двинулся вдоль деревянного стеллажа, заинтересованно разглядывая выставленные на нем пластиковые фигурки спортсменов. Он полностью предоставил инициативу разговора полковнику.

— У нас есть предположение, что преступник некоторое время выслеживал Анну. — Станислав смело посмотрел в широко распахнутые глаза Штурминой. — То есть на момент их знакомства ему было многое известно о ее привычках, пристрастиях и так далее… Это наводит на определенные размышления…

— Да бросьте вы! — пренебрежительно отмахнулась Марина Сергеевна. — Какие там размышления? Уж я‑то знаю… Вы и палец о палец не ударите, чтобы найти обидчика нашей дочери… Он воспользовался ею, ограбил ее… А вы просто сидите тут и разглагольствуете о том, что какие‑то там его действия наводят вас на размышления. Смешно!

— Давайте на время оставим вопрос о нашей некомпетентности, — сдержанно произнес Крячко. — Лучше скажите мне… Ваша дочь делилась с вами о том, что происходило в ее жизни? Как она предпочитала проводить время, где любила бывать…

— Разумеется. Анюточка всегда была откровенна со мной. С нами… Со мной и с Димочкой. Мы общаемся ежедневно. Если не при личной встрече, то по телефону обязательно. Я воспитала свою дочь правильно… Мы воспитали. Она привыкла не скрывать от нас ничего.

— То есть вы знали о том, что ежевечерне она любит гулять в сквере возле своего дома? Что она периодически наведывается в кафе «Изыск»? Что она…

— К чему вы клоните? — нахмурилась Штурмина. — Говорите лучше прямо и откровенно. Я вот всегда говорю откровенно. У меня нет никаких потаенных мыслей и никогда не было…

— У меня тоже, — успел ввернуть Крячко.

— Вы намекаете на то, что я… Что мы с Димочкой можем быть как‑то причастны к тому, что случилось с Анюточкой?

— Боже упаси! Я просто хочу прояснить ситуацию, Марина Сергеевна. Для нашей общей пользы. Моей, вашей, Димочки и Анюточки… Вы рассказывали кому‑то о том, чем делилась с вами дочь? Родственникам, знакомым, друзьям?..

— Конечно, нет, — фыркнула Марина Сергеевна. — Зачем нам делиться с кем‑то личными проблемами? Мы же не идиоты, да, Димочка?

— Да, дорогая, — машинально откликнулся Штурмин, не отрывая взгляда от телевизора.

Вторая четверть баскетбольного матча уже завершилась, уступив место рекламе, но Дмитрий Александрович настойчиво продолжал коситься в экран. Лозинский взял в руки одну из пластиковых фигурок, немного повертел ее, поставил на прежнее место и, подойдя к дивану, встал за спиной супругов, многозначительно обменявшись взглядами с Крячко.

— Все, что происходит в семье, остается в семье, — решительно констатировала Марина Сергеевна. — Это закон. Понимаете? Вы ведь не считаете нас за полных кретинов? Или кретин вы, Станислав Николаевич?

Крячко предпочел смолчать. Женщина раздражала его по всем параметрам — как внешне, так и своей манерой общения. Но сыщик мужественно держался. Лозинский пришел на помощь полковнику. Обогнув диван, на котором расположились супруги Штурмины, он по‑свойски вклинился между ними, хотя габариты Марины Сергеевны сделали этот процесс крайне затруднительным.

— Вы позволите?

Вопрос Андрея был риторическим, так как задал он его уже после того, как расположился на диване. Дмитрию Александровичу невольно пришлось подвинуться. Марина Сергеевна сняла правую ногу с левой, и Крячко облегченно вздохнул при этом. Жирные мясистые ляжки не исчезли из поля зрения сыщика, но теперь он хотя бы не видел потрепанных трусиков, готовых лопнуть в любую секунду.

— Любите спорт? Да? — Лозинский бесцеремонно похлопал Дмитрия Александровича по плечу. Тот вздрогнул от неожиданности и обернулся, оторвав взгляд от экрана. — Я тоже люблю. Спорт — это жизнь. И ничто не может сравниться с ощущением, когда твоя команда громит соперника. Верно, Дмитрий Александрович? Вы за кого в единой Лиге ВТБ болеете?

— За ЦСКА, конечно…

— Примитивный выбор, — поморщился Андрей. — Вы ведь наверняка не глупый человек, Дмитрий Александрович? Я прав? И вы понимаете, что ЦСКА на голову сильнее всех остальных участников Лиги, никто не сможет их обыграть. ЦСКА можно смело вешать золотые медали на шеи еще до старта чемпионата, и ничего не изменится… Верно?

— Ну… — Штурмин слегка улыбнулся уголками губ. — Тут, пожалуй, не поспоришь. Вы правы… Хотя…

— Нет тут никаких «хотя», ЦСКА — чемпион! Так какой смысл за них болеть, Дмитрий Александрович?

— Ну… — Штурмин опять уставился в экран телевизора. — Вероятно, никакого. Я просто… По инерции, знаете ли…

— И какой сейчас счет? — Рука Лозинского снова дружески опустилась мужчине на плечо. — После второй четверти?

Ответ на его вопрос последовал не сразу. Дмитрий Александрович бросил затравленный взгляд в сторону Крячко, затем поспешно отвел его и, наморщив лоб, ответил:

— ЦСКА ведет.

— Это понятно, — невозмутимо парировал Лозинский. — А с каким счетом?

— Крупно ведет…

— И все же! Счет, Дмитрий Александрович! Какой сейчас счет в матче?

— Вы что, действительно хотите сидеть тут и говорить о дурацком спорте? — не выдержала Марина Сергеевна. — Это издевательство какое‑то! Нашу дочку бессовестным образом ограбили, а вы!..

— В самом деле! — нахмурился Штурмин. — При чем тут счет в матче?

— Я скажу вам, при чем тут счет, Дмитрий Александрович, — спокойно ответил Андрей. — При том, что вы не следили за ходом матча с самого начала. С того момента, как мы пришли. Вы просто таращились в экран, избегая отвечать на вопросы полковника Крячко.

— Вы с ума сошли? Зачем мне это?

— Вы чувствуете вину. — Лозинский поднялся и встал напротив Штурмина: — Я наблюдал за вами. Вы несколько раз рефлекторно протыкали языком щеку с внутренней стороны и за все время, что мы здесь, ни разу не расплели пальцы рук. Это явные признаки вины…

Дмитрий Александрович поспешно расплел пальцы.

— Уже поздновато, — улыбнулся психолог.

— Что за ерунда? — вскинулся мужчина. — Какие еще признаки вины? Какой вины? За что я ее должен чувствовать?

— Полагаю, за то, что случилось с вашей дочерью. Не прямая, конечно, вина, а косвенная… Но она присутствует. — Оба супруга собрались одновременно что‑то возразить Андрею, но он остановил их порыв властным движением руки и продолжил: — Когда Станислав Николаевич спросил, рассказывали ли вы кому‑нибудь о проблемах Анны, ваша жена сказала правду. Она действительно никому ничего не говорила. А вот вы… Вы соврали, Дмитрий Александрович. Вы дважды нервно сглотнули при этом.

— Чушь! — фыркнул Штурмин. Его пальцы снова сплелись, а взгляд как магнитом потянуло к экрану телевизора.

— Так вы кому‑то рассказывали?

— Нет! Я не имею такой привычки…

На этот раз даже Крячко, пристально наблюдавший за Дмитрием Александровичем, заметил, как тот рефлекторно сглотнул, прежде чем ответить.

— Он опять лжет!

Лозинский с улыбкой обернулся к сыщику:

— Вы тоже обратили внимание? Да? Браво, полковник! Вы определенно делаете успехи…

Штурмин рывком поднялся на ноги:

— Повторяю: я никому ничего не рассказывал! Кем вы себя возомнили, черт возьми? Убирайтесь из нашего дома!

— Димочка! — Вдруг ставший тихим и оттого более пугающим голос Марины Сергеевны заставил Штурмина замолчать и покорно опуститься на прежнее место. — В чем дело? Я никогда не видела тебя таким раздраженным… Ты действительно что‑то скрываешь? Да? Скажи мне откровенно.

— Ничего я не скрываю, дорогая…

— Ты кому‑то рассказывал об Анюточке?

Глаза Дмитрия Александровича встретились с глазами жены, и он тут же невольно отвел взгляд. Переплетенные пальцы рук побелели от напряжения.

— Ну я… Я могу, конечно, не помнить… Может, и сказал что‑то друзьям за кружкой пива. Такое ведь нельзя помнить наверняка…

— И снова ложь! — сказал Лозинский, скрестив руки на груди. Штурмин вонзил в него взгляд, полный ненависти. Его ноздри свирепо раздулись. — Вы сказали не просто «что‑то», вы именно делились проблемами дочери, так? Можете не отвечать, Дмитрий Александрович… Я уже вижу, что это так. По вашему лицу. Есть люди, которые умеют или хотя бы пытаются скрывать свои эмоции, но вы явно не из их числа. Ложь вам не дается… Вы делились не с друзьями? Верно? — Мужчина насупленно молчал, и Андрей удовлетворенно кивнул: — Верно. С любовницей? — Он характерно изогнул левую бровь, вновь отметив для себя реакцию хозяина дома. — Серьезно? Значит, с любовницей?

— Она мне не любовница, — выпалил Дмитрий Александрович.

— Она? Кто она?

— Моя секретарша. Тамара. Я… Я переживал все то, что происходило с Аней, и мне… Мне необходимо было поделиться с кем‑то… Посоветоваться… Да просто выговориться, черт возьми!.. Неужели это так сложно понять?

— Несложно, — согласился Лозинский. — Сложно понять другое. Почему вы скрыли этот факт? И почему чувствовали вину?

— Не чувствовал я никакой вины, — неприязненно поморщился Штурмин. — Зачем мне ее чувствовать? Тамара не имеет никакого отношения к случившемуся.

— Вы сами в это не верите. Ваша Тамара, может, и впрямь непричастна к случившемуся, но вы в это не верите… Очередная ложь, Дмитрий Александрович.

— Дима!

Марина Сергеевна первой поднялась с дивана и коршуном нависла над мужем. Упертые в бока руки не предвещали супругу ничего хорошего. Причем готовую к скандалу женщину не могло остановить присутствие посторонних. Крячко откашлялся и тоже покинул кресло.

— Мы, пожалуй, пойдем. — Он уже мысленно представил, чем сегодня обернется все это для Дмитрия Александровича, и искренне посочувствовал ему. — И спасибо вам за информацию.

— Да, — поддержал Станислава Лозинский. — В итоге вы нам здорово помогли. И еще, Марина Сергеевна, — добавил он, уже направляясь к выходу. — Относительно того, что Тамара ему исключительно секретарь, а не любовница, ваш муж тоже солгал. Приятного вечера. Провожать нас не нужно. Мы сами найдем дверь…

— Какого черта? — недовольно буркнул Крячко, выходя на улицу. — Ты это специально? Или у тебя такой врожденный талант?

— Я предпочитаю думать, что талант. Бесить людей — моя профессия. Но благодаря этому мне нередко удается вытащить ценную информацию. Как сегодня, например.

— А мне всегда казалось, что психологи работают иначе. Разве они не должны, наоборот, располагать к себе людей?

— Только клиентов, — скучающе откликнулся Андрей. — Анна — мой клиент, и я защищаю ее интересы. А болтливость ее папаши вредит ей. Теперь, уверен, он будет вести себя осмотрительнее…

— Да уж наверняка, — не удержался от ухмылки Крячко, вспоминая грозную фигуру Марины Сергеевны. — А что насчет этой секретарши? Думаешь, утечка информации пошла через нее?

— Маловероятно, — пожал плечами Андрей. — Но как у вас, у сыщиков, говорится, «отработать версию стоит». Если у этой Тамары был еще кто‑то, помимо шефа, и этот кто‑то окажется хотя косвенно связан с первой жертвой… В общем, может появиться ниточка. Так?

— Опять играешь в детектива?

— Немного.

— Давай без меня. — Крячко снял машину с сигнализации и потянул на себя водительскую дверцу.

— Но к Тамаре‑то мы съездим? — не унимался Лозинский.

— Лично я еду обедать, — сев за руль, возвестил Стас. — Один. А ты можешь валить куда хочешь, психолог. Только напоминаю… Не вздумай покидать город.

Машина отъехала от обочины.

— Молодой человек, вы когда пиво допьете, не оставите мне бутылочку?

Мужчина в расстегнутой легкой ветровке, надетой поверх белой футболки с надписью «А ты записался в ЛДПР?» на груди, даже не повернул головы. Его глаза полностью скрывались за темными стеклами квадратных очков.

Бомж осторожно примостился на дальнем краю скамейки, однако его присутствие можно было ощутить по запаху. Мужчина неторопливо глотнул еще пива.

— «Эфес»? Да? — проскрипел незваный собеседник и шумно шмыгнул носом. — Это хорошее пиво. Я пробовал… Дорогое сейчас?

Мужчина вновь ничего не ответил. Его взгляд из‑под темных очков был устремлен на противоположную сторону улицы. Из СПА‑салона вышли две девушки, сердечно обнялись на прощание и разошлись в разные стороны. Одна из них села за руль желтого спортивного «Хундая», другая пешком направилась в модный бутик за углом. Мужчина в очках видел их здесь и вчера, и позавчера, но не они представляли для него интереса. Нужная ему особа находилась внутри. Она пришла в салон только сегодня. Как и предполагалось… Согласно ее же собственному графику…

— А сигаретки не будет, молодой человек? — Бомжу не сиделось тихо. Ему нужна была не столько сигарета, сколько общение. — Если есть, угостите старика… От души. С утра во рту маковой росинки не было, но если покуришь… Жрать уже вроде и не так охота…

Мужчина впервые повернул голову в сторону собеседника. Всего на одно мгновение, и тут же отвел взгляд. В темных очках отразились высокие церковные купола, расположенные сразу за сквером.

— Не курю, — коротко ответил он.

— Жаль‑жаль, — посетовал старик. — Но бутылочку‑то оставите? Вы ведь так и не соизволили ответить, милейший…

— Оставлю.

Мужчина сверился с наручными часами. По его расчетам, девушка должна была появиться в течение ближайших десяти минут.

У СПА‑салона остановилась черная «Тойота Камри» с тонированными стеклами, выпустила наружу пятидесятилетнего толстяка в голубой рубашке с короткими рукавами и тут же тронулась с места. В левой руке толстяк сжимал компактный чемоданчик. На правую он плюнул, послюнявленной ладонью пригладил «петушиный хохолок» на макушке и зашел внутрь салона.

Наблюдатель в темных очках тоже видел его здесь позавчера. И в это же самое время. Легкая усмешка тронула его тонкие губы. Очередной затяжной глоток пива почти осушил бутылку. На донышке осталось совсем немного. Бомж жадно облизнул пересохшие губы.

— Может, так оставите, молодой человек? — предложил он. — Я допью. Вам ведь эти капли все равно уже погоды не сделают, а мне приятно будет… Освежить в памяти, так сказать, вкус давно забытого… А то ведь с утра во рту еще маковой росинки не было, но если немного пивка тяпнуть… Жрать уже вроде и не так охота… Не сочтите за наглость, я лишь…

— Держи!

Мужчина в темных очках поставил недопитую бутылку на землю, и старик кинулся на нее, как хищник на добычу. Схватил трясущимися руками, припал к горлышку и допил остатки. На его пересохших губах появилась блаженная улыбка.

— Благодарствую, молодой человек. Всех благ вам. Вот прям от души… А вы сами‑то?.. Чего же?.. Из партии Жириновского? Да? — Бомж указал грязным пальцем на надпись на груди собеседника. — Агитируете?

Дверь СПА‑салона распахнулась, и из нее буквально выплыла высокая блондинка с короткой стрижкой. Ее рост достигал почти ста восьмидесяти сантиметров, она была немного широка в плечах, но это отнюдь не делало ее чересчур мужеподобной. Покачивая высоким бюстом, женщина неторопливо двинулась по тротуару, придерживая рукой изящную дамскую сумочку из крокодиловой кожи.

Мужчина в очках поднялся со скамейки и направился вслед за высокой блондинкой.

Он уже знал, что она живет где‑то неподалеку, а потому не будет пользоваться транспортом, но ему нужен был точный адрес, и сегодня он намеревался его выяснить.

Легкий прохладный ветерок налетел с запада, но ветровка мужчины осталась распахнутой. Он не хотел скрывать от посторонних глаз надпись на своей футболке.

Женщина свернула за угол. Она не смотрела по сторонам. Ее взгляд с нескрываемым налетом грусти был устремлен под ноги. Но преследователь все равно предпочитал держаться на почтительном расстоянии. Лишний риск ему был ни к чему.

— Вы кто?

Королькова встретила Гурова возле калитки. Она занималась розарием на своем участке и еще издали заметила приближение постороннего. На Инге был легкий сарафан, полами достававший почти до земли, и белые кроссовки с обрезанными задниками. Черные как смоль волосы средней длины рассыпаны по плечам. От полковника не укрылся и настороженно‑испуганный взгляд женщины. Воспоминания о недавнем происшествии еще были свежи в ее памяти.

Сыщик молча предъявил удостоверение в развернутом виде. Королькова вздохнула, но отворять гостю калитку не торопилась.

— Зачем вы здесь? — спросила она. — По какому поводу? Если все по тому же, то я уже все сказала вашему сотруднику… Тому, который приходил утром… Конев, кажется. Или он из другого ведомства?

— Нет. Из нашего. Но мне хотелось поговорить с вами лично, Инга Леонидовна. Если вы не против, конечно… Я не отниму у вас много времени.

— Хорошо, — с явной неохотой согласилась женщина. — Если уж вам необходимо лично… Проходите. — Щелкнул автоматический замок, и створка калитки плавно отъехала в сторону. — Только, если это возможно, давайте пообщаемся здесь, на свежем воздухе. Я не хочу идти в дом. Сегодня такая чудесная погода, а там… Там мне все напоминает о случившемся… Для вас ведь это непринципиально, господин Гуров? Список всего, что пропало после… после его ухода… — Инга невольно отвела взгляд. Двумя руками она сжимала огромный секатор, которым до этого подрезала подсохшие стебли роз. — Я передала господину Коневу…

— Да, я его видел. — Полковник шагнул на территорию и огляделся. Участок перед домом Корольковой был небольшим, но уютным и ухоженным. — И осматривать дом мне совершенно необязательно. Можете быть спокойны. Я лишь хотел уточнить кое‑что. В свете последних событий.

— Господин Конев рассказал мне, — кивнула Инга. — Игорь… Или как там зовут его на самом деле?.. Он обчистил еще кого‑то?

— Да. И мы полагаем, что на этом его преступления не закончатся. Нам необходимо остановить его.

— Я буду рада помочь. Чем смогу…

— Может, и сможете, — ободряюще улыбнулся Лев. — И для начала, Инга Леонидовна… Не могли бы вы взглянуть на этот портрет?

Он извлек из кармана фоторобот, составленный со слов Штурминой, и передал его Корольковой в развернутом виде. Женщине оказалось достаточно одного взгляда.

— Это не он, — грустно усмехнулась она.

— Вы уверены?

— Ну как вам сказать… Что‑то общее есть, как мне кажется. Общее впечатление… Взгляд, немного губы, немного нос, но в остальном… Я немного увлекаюсь живописью, господин Гуров. Не профессионально, конечно, а так… На уровне дилетантства… Игорь выглядел совсем по‑другому.

— Насколько по‑другому?

— Во‑первых, он был старше. — Инга слегка прикрыла глаза и наморщила вздернутый носик. — У него были роскошные густые волосы с проседью, небольшая бородка, бакенбарды… Такой, знаете, представительный мужчина под пятьдесят. А человеку на фотороботе никак не больше тридцати пяти. Он слишком слащав… И разумеется, у Игоря не было никакой родинки.

— А вы смогли бы сами нарисовать портрет человека, который обманул вас?

Гуров старательно подбирал слова, не желая лишний раз ранить женщину. Королькова, судя по всему, была особой крайне рафинированной.

— Наверное, смогла бы.

— Нарисуйте, — попросил сыщик. — А наши специалисты уже сравнят два портрета и попробуют изыскать в них сходства. В том, что это один и тот же человек, Инга Леонидовна, у нас нет ни малейших сомнений, но он… Мастер маскировки, скажем так. Хотя это и не совсем точное определение. Как вы познакомились?

— Я уже говорила.

— Расскажите еще раз. Будьте добры.

Королькова минуту, если не больше, смотрела на закрытые бутоны роз в своем цветнике, а затем подняла взгляд на собеседника. В уголках глаз появились крохотные, как роса, слезинки.

— На утренней пробежке. Я ежедневно бегаю по утрам, чтобы поддерживать себя в форме. После развода я умудрилась набрать лишний вес. Стресс, все такое… Я и раньше бегала по утрам, но в последнее время приняла решение удвоить нагрузку. Это было необходимо… А Игорь… Можно я буду звать его Игорь, хотя мы оба знаем уже, что это не настоящее его имя?

— Разумеется, — кивнул полковник. — Если вам так удобнее…

— Да… Так вот, Игорь тоже бегал по утрам. Начал недавно, как он сам потом признался. И тоже после развода. — Одинокая слезинка скатилась по левой щеке Корольковой. — В первый раз я увидела его на майские праздники. И потом мы сталкивались каждое утро… Сначала он просто улыбался, потом начал здороваться, а десятого числа… он подошел ко мне, мы разговорились, познакомились… От него веяло каким‑то теплом и уютом, — призналась женщина. — Сразу. Я еще очень удивилась… После разрыва с Костей я с трудом иду на контакт. В каждом мужчине подсознательно вижу негодяя. Но не в Игоре… Ему как‑то быстро удалось расположить меня к себе. То, что он говорил… То, как себя вел… Я о таком только в романах читала, если честно. Знаете, господин Гуров, мне ведь совсем не жаль ни денег, ни драгоценностей, которые он унес. Бог с ними! Раз ему они так были необходимы… Мне гораздо тяжелее от того, что я снова ошиблась. Обманулась в мужчине…

— Я понимаю, — искренне ввернул Лев.

— Почему со мной всегда так? Разве я недостойна чего‑то лучшего?

Полковник не нашелся, что ответить на это. Впрочем, никакие слова поддержки и не смогли бы смягчить боль женщины. Не сейчас.

— В тот же день он пригласил вас в ресторан, как я понял?

— Да. И не просто в ресторан, а в самый шикарный ресторан. В «Седьмое небо». — Инга закусила губу. — Я всегда мечтала побывать в этом ресторане, но… Как‑то не получалось. Костя не любил публичных мест, а пойти одной вроде как не солидно… Глупо, конечно… Ну а что было после ресторана, думаю, рассказывать не стоит? Вы и сами прекрасно понимаете. Мы поехали ко мне, провели вместе ночь, а утром… Вы знаете, что произошло… И на утренних пробежках с того дня Игоря я тоже больше не видела. — Она оглянулась на плетеные кресла под тентом, располагавшиеся в паре метров от розария. — Давайте присядем, господин Гуров, что‑то ноги ослабли…

— Конечно.

Полковник осторожно взял Ингу под локоть, довел до места и усадил в ближайшее кресло. Сам занял соседнее. День выдался жарким, и он позволил себе расстегнуть пиджак.

— Скажите, Инга Леонидовна, а кто знал о ваших утренних пробежках? О мечте побывать в ресторане «Седьмое небо»? Вы кому‑то рассказывали об этом?

— Ну… Об этом многие знали… Костя, конечно, знал. И все мои подруги… А у меня их немало, господин Гуров. С мужчинами мне не везет по жизни, зато с подругами, как говорится, полный порядок. Всегда выслушают, всегда поддержат… Человеку нельзя без друзей. Друзья — это единственная опора.

— Согласен, — не стал спорить полковник. — И вы со всеми своими многочисленными подругами делились своими проблемами? Рассказывали о привычках? Так?

— Да. Я — общительный человек, господин Гуров. Порой, может быть, и чересчур. — Инга потупила взгляд. — К тому же за мной водится грешок… Вы уж извините за откровенность… Я люблю жаловаться, люблю поплакаться в жилетку. Знаю, что это неправильно, и многих это, наверное, раздражает, но… Что мне остается? Я не могу держать все в себе. От этого ведь и умом тронуться можно…

— Боюсь, мне понадобятся имена и фамилии ваших подруг, Инга Леонидовна, — негромко и как можно более тактичнее произнес Гуров. — И чем полнее будет этот список, тем лучше… С указанием адресов, конечно.

— Вы считаете, что кто‑то из них навел на меня Игоря? — вскинулась Королькова.

— Пока я ничего не считаю. Но наша работа требует проверки всех возможных версий.

— Хорошо, — кивнула Инга, — я предоставлю вам список. Прямо сейчас и предоставлю… Только схожу в дом за бумагой и ручкой.

Она хотела подняться, но Лев удержал ее, слегка накрыв ее ладонь своей.

— Прошу прощения, Инга Леонидовна, но список может подождать… Лучше расскажите мне немного о вашем бывшем муже…

— О Косте?

— А у вас было несколько бывших мужей?

— Нет. Всего один. Костя. — Королькова сложила руки на коленях. — И то… По факту мужем он мне не был, мы жили вместе.

— Гражданский брак?

— Да. Полтора года. Может, чуть больше… — Грусть на лице женщины сменилась нескрываемой гримасой презрения. — Актер, красавчик, повеса… Человек, напрочь лишенный каких‑либо моральных принципов и норм поведения… При этом мелочный скряга. Ничего так наборчик, да, господин Гуров? Я не знаю, как не сумела разглядеть в нем всего этого сразу… Костя немного младше меня. На пять лет… Я влюбилась в него, как девчонка, а он… Сейчас, осмысливая все, что было между нами, я думаю, что он никогда не любил меня. Его интересовали мои деньги. На них он жил, их же умудрялся откладывать про запас… У меня даже есть подозрения, что он еще и подворовывал у меня. Жуть! — Королькову буквально передернуло всем телом. — Только я могла до такого докатиться, господин Гуров.

— Перестаньте, Инга Леонидовна. Нельзя во всем винить только себя…

— Кстати, я не сказала, — усмехнулась она. — Костя был еще и отъявленным бабником. Изменял мне направо и налево… Правда, я узнала об этом только потом.

— И вы говорите, что он тоже хорошо знал о ваших привычках, о ваших пристрастиях? — Полковник решил вернуть беседу на «нужные рельсы».

— Да.

— В каких отношениях вы расстались?

— В плохих, конечно, — фыркнула Инга. — В каких еще отношениях мы могли расстаться после всего, что я вам перечислила…

— То есть это вы его бросили? — предпочел уточнить Гуров. — Я правильно понял?

— Нет! — энергично встряхнула она головой. — Я его не бросила, господин Гуров, я его вышвырнула! Как шелудивого пса! Как он того и заслуживал… И совершенно не жалею об этом. Возможно, тогда я впервые поступила в своей жизни правильно. Хотя сидела и рыдала потом… Несколько дней, наверное.

Инга замолчала, погрузившись в невеселые воспоминания. Гуров тоже не торопился прерывать паузу. Обдумывал услышанное.

— Фамилия и адрес Кости мне тоже понадобятся, Инга Леонидовна, — сказал он наконец. — Добавьте его в список, пожалуйста.

Женщина пристально посмотрела в глаза сыщику:

— Вы думаете, это он устроил? С Игорем? Специально, чтобы поквитаться со мной? А вы знаете… Костя мог. Действительно, мог. На такое у него ума бы хватило. И как же я сразу не подумала о таком варианте? Ну не дура ли?

— Инга Леонидовна, — мягко произнес полковник. — Я отвечу вам, как и в прошлый раз. Я ничего не думаю и ничего не считаю… И вам не советую накручивать себя понапрасну раньше времени. Моя задача — отработать все возможные версии. Ваш бывший… Костя… всего лишь одна из таких версий. Не стоит бросаться обвинениями без доказательств. Хорошо?

— Да. — Распрямившиеся было плечи Корольковой вновь опустились. — Вы правы… Без доказательств не стоит.

— Я рад, что вы правильно меня поняли.

— Но такой вариант возможен? Скажите мне, господин Гуров. Ведь возможен? Да?

— Возможен любой вариант. И такой тоже, — уклончиво ответил сыщик. — Я твердо могу обещать вам только одно. Мы непременно во всем разберемся. И найдем виновных. А пока… Мне нужен список, Инга Леонидовна. И портрет. Вы обещали сделать портрет…

— Да. Конечно. Я все сделаю. — Она поднялась на ноги, и на этот раз Гуров не стал ее удерживать. — Пройдете в дом? Может, хотите чаю?

— Нет, спасибо, — отказался Лев. — Ничего не нужно. Я подожду здесь, Инга Леонидовна. На свежем воздухе. Вы правы, погода сегодня чудесная…

— Вам помочь?

Вероника обернулась. В полутора метрах позади нее стоял высокий мускулистый мужчина в синей рубашке с короткими рукавами. Мощные бицепсы можно было разглядеть даже под тканью. Черные волосы зализаны назад. Длинный шрам по левой стороне лица от виска и почти до подбородка. Хитрый прищур глаз. Ни дать ни взять мачо из порнофильмов, на просмотр которых Вероника здорово подсела в последнее время.

— А вы разбираетесь в машинах? — Невольно облизнув губы и улыбнувшись, она сделала шаг в сторону, оставив капот «Мазды» открытым.

— Есть немного. В общей сложности пятнадцать лет механиком на разных СТО проработал. Пока один из заказов едва не стал последним в моей жизни, — указал мужчина на шрам. — С тех пор решил, что к машинам больше не притронусь. Я к ним со всей любовью, а они меня чуть не угробили. Несправедливо же!

— Несправедливо, — машинально откликнулась Вероника.

Забыв о «Мазде», она смотрела на мужчину, не отрывая глаз. Сама понимала, насколько это неприлично, но ничего поделать с собой не могла. Сколько раз она прокручивала в голове такую фантазию! Поломка машины… Мускулистый механик, пропахший бензином и гарью… Он грубо хватает ее, раскладывает на капоте и накрывает мощным торсом… Жадные неистовые поцелуи… Они не могут насытиться друг другом… Словно животные…

— Ау, красавица! — Вероника вздрогнула, осознав, что мужчина о чем‑то спрашивает ее. — С вами все в порядке?

— Да… Да, конечно. — Она провела рукой по лицу, прогоняя наваждение. — Со мной все хорошо…

— А с машиной? — Мужчина приблизился вплотную, и Вероника уловила дурманящий аромат его парфюма. — Я спросил вас, что случилось с машиной.

— Не знаю, — рассеянно пожала она плечами, — не заводится.

— Давайте я посмотрю.

Он склонился над раскрытым капотом. И вновь у Вероники помутилось в глазах. Вновь очередная картинка из ее ежевечерних фантазий. Она заходит ему за спину… Обнимает за широкие плечи… Его мускулы напрягаются… Затем он резко оборачивается… почувствовав головокружение, она, чтобы не упасть, быстро шагнула в сторону автомобиля, ухватилась пальцами за водительскую дверцу и, не узнавая своего голоса, хрипло спросила:

— А как же ваше обещание не притрагиваться больше к машинам? — игриво спросила Вероника и не узнала при этом собственного голоса. В нем появилась какая‑то неестественная хрипотца.

— Клянусь, я сдержал бы его, если бы не вы, — ответил мужчина. — Но как не помочь такой красивой девушке? Это выше моих сил. Выше всех моих клятв. Выходит, вы сделали из меня клятвопреступника.

— Я не хотела, — сказала Вероника, ощущая тепло, разливающееся по всему телу.

Через какое‑то время голова мужчины с зализанными назад волосами вынырнула из‑под раскрытого капота.

— Попробуйте завести, — предложил он. — Мне кажется, я нашел, в чем была причина поломки, и устранил ее.

— О, спасибо!

— Сначала пусть заведется, а потом уже благодарить будете.

— Ну да… Разумеется.

Вероника села за руль «Мазды», но, прежде чем повернуть ключ в замке зажигания, машинально бросила взгляд в зеркало и поправила прическу. Ей показалось, что сегодня ее короткие светлые волосы были уложены особенно идеально. И макияж удался на славу. Оставшись довольной своим внешним видом, она улыбнулась.

Ключ в замке повернулся, и автомобиль мягко заурчал. Мужчина осторожно захлопнул крышку капота и, приблизившись к дверце со стороны водителя, постучал по стеклу согнутыми костяшками пальцев:

— Порядок?

— Да. Полный. — Вероника опустила стекло, но затем, посчитав, что этого недостаточно, открыла дверцу и ступила на асфальт. Они вновь оказались рядом друг с другом. При ее высоком росте почти в сто восемьдесят сантиметров мужчина был всего на полголовы выше. — Спасибо вам огромное… Мне так повезло, что вы… появились. Я ведь в машинах ничего не смыслю. Так бы и ковырялась в ней до вечера, а толку никакого… Даже не знаю, как мне вас благодарить.

— Видеть вашу очаровательную улыбку — для меня уже достойная награда. Я, кстати, не успел представиться. Сергей.

— Вероника.

— Очень приятно. — Он быстро взглянул на наручные часы. — Вы знаете, я немного опаздываю. У меня через полчаса важное собеседование. Пытаюсь найти новую работу, но… Черт! Даже не знаю, как и сказать? Я не искушен в общениях с красивыми дамами… В общем, если вы действительно хотите как‑то отблагодарить меня, позвольте встретиться с вами еще раз… Еще раз увидеть вашу улыбку. Это реально?

— Конечно. — Вероника почувствовала, что краснеет. — Почему нет?.. С большим удовольствием!

— Отлично! — обрадовался Сергей. — Так, может, сегодня вечером? Давайте где‑нибудь поужинаем, например.

— Хорошо. Где?

Он замялся на пару секунд. Вновь бросил взгляд на часы.

— Вы, наверное, привыкли к дорогим ресторанам? Да? Но мне такие походы сейчас не по карману… Во всяком случае, пока не решится вопрос с работой. Так что… Может, перекусим в «Бургер кинг»? Часиков в девять?

Теперь уже рассмеялась Вероника. Невольное смущение такого мачо, как Сергей, пришлось ей по вкусу. И позабавило.

— Да без проблем, — легко согласилась она. — Я не имею ничего против фастфуда.

— Правда?

— Правда.

Она не лгала. Даже в этом Сергей отличался от всех ее предыдущих ухажеров. Два последних свидания, к слову сказать, устроенных отцом Вероники, прошли как под копирку: дорогостоящие рестораны, заранее заказанный столик, стандартные выхолощенные комплименты, лобзание ручек, попытки произвести впечатление путем безграничной щедрости. Ее уже тошнило от этого. А тут… Простой мужик, без комплексов, открытый…

— Тогда «Бургер кинг», который в двух кварталах отсюда, на улице Ремезова. Встретимся в девять.

— Хорошо, в девять, — кивнула она.

— Я с нетерпением буду ждать.

— Я тоже… — ответила Вероника.

Глава 3

Константин критически осмотрел себя в зеркале со всех возможных ракурсов, по‑бабьи причмокнул губами и только после этого развернулся лицом к сыщикам. Помимо него, в гримерке находились еще двое актеров, и все они, как и Константин Протасов, были облачены в костюмы викторианской эпохи.

— Не знаю уж, зачем я вам понадобился, господа, — с пафосом произнес актер, глядя не на Гурова и не на Крячко, а в абстрактную точку между ними, — но я вряд ли смогу уделить вам достойное количество времени. Дело в том, что ваш визит сейчас не совсем уместен. И крайне неудобен для меня…

Крячко презрительно хмыкнул.

— И тем не менее пообщаться придется, Константин Романович, — сухо откликнулся Гуров. Он взял свободный стул и подсел поближе к Протасову. Стас остался стоять. — У нас есть к вам пара неотложных вопросов.

— Вы не понимаете? Да? — Константин двумя руками взбил локоны своего пышного парика. — Я, между прочим, на работе. Так же, как и вы. У меня спектакль…

— Начало которого через полчаса, — напомнил Лев.

— И вы считаете, что это много? — Актер картинно закатил глаза, демонстрируя, насколько плохо простой люд понимает тонкую специфику театральной профессии. — Напротив. Этого слишком мало… Мне нужно настроиться, зазернить роль, проникнуться общей идеей постановки…

— Слышь, Смоктуновский, — не выдержал Станислав, — твоей фамилии даже в программке нет.

— И что? — Внутреннее достоинство Константина никуда не делось. Он чуть приподнял голову и похлопал себя руками по подбородку. Вновь покосился в зеркало над гримерным столиком. — Пусть у меня и не главная роль, но я почти все время на сцене. На меня смотрят, меня оценивают… Атмосфера не может быть фальшивой. Как известно, короля играет свита. И я… Я как раз в этой самой свите.

— То есть, стоя весь спектакль без слов на заднем плане, в носу ковырять нельзя? Да? — саркастически уточнил Крячко.

Но Константин сарказма не уловил. Или предпочел сделать вид, что не улавливает.

— Ни в коем случае! — категорически отверг он высказывание сыщика. — Вы что?! Я — английский придворный шестнадцатого века! Как я могу ковырять в носу в присутствии царствующей особы? Любые мои неправильные действия на сцене могут пошатнуть не только режиссерскую концепцию, но и историческую достоверность. Я всегда должен оставаться в образе. Все два часа. Я и сейчас уже должен быть в образе, а ваш приход…

Гуров молча достал из кармана два листа бумаги и положил их на гримерный столик перед Протасовым. На одном листе был фоторобот, составленный со слов Штурминой, на втором — портрет в исполнении Корольковой.

— Узнаете кого‑то из них?

— Вы что, меня совсем не слушаете? — вспыхнул Константин.

— Нет, — честно признался Гуров. — Как вы сами только что и сказали, у каждого из нас своя работа, Константин Романович. Чем раньше мы получим ответы на свои вопросы, тем быстрее уйдем. И у вас останется время войти в образ.

— Не останется!

— Останется. Поверьте, я знаю, о чем говорю. У меня жена — актриса.

— В самом деле? — оживился Протасов. — И в каком театре она работает?

— Не тратьте собственное время, Константин Романович. Речь сейчас не о моей жене. Посмотрите и скажите: вам знаком кто‑то из этих людей?

Актер тяжело вздохнул, сокрушенно покачал головой, но все же исполнил просьбу полковника. Долго и сосредоточенно вглядывался в портреты, машинально накручивая на указательный палец длинную прядь парика.

— Нет. Определенно нет, — пожал он плечами. — Я не знаю ни того ни другого. А должен знать?

Гуров не ответил на его встречный вопрос. Внимательно наблюдая за лицом Константина, он не заметил в нем никаких видимых перемен. Ни волнения, ни страха. Крячко тоже не спускал глаз с актера.

— Ясно. — Лев забрал портреты со столика. — А с Ингой Корольковой вы знакомы?

Протасов мгновенно насторожился и даже слегка отпрянул. Реакция на этот вопрос с его стороны была более чем очевидной. Взгляд метнулся с Гурова на Крячко и обратно.

— Инга? — Актер невольно понизил голос до шепота. — При чем тут Инга? Это она вас прислала?

— Так вы знакомы? — жестко повторил Гуров.

— Скажем так… Мы были знакомы. — Константин нервно потер ладони. — Мы с Ингой жили вместе достаточно длительное время… Как муж и жена, но без штампа в паспорте… Если вы понимаете, о чем я.

— Понимаем.

— Но это уже в прошлом. Мы… разошлись. И я не виделся с Ингой уже бог знает сколько времени…

— Это не отменяет факт вашего знакомства, — поддержал беседу Крячко, засунув руки в карманы брюк.

— Ну да… Разумеется… Это не отменяет… — Непонятно почему, Протасов продолжал говорить шепотом. Один из актеров, деливших с Константином гримерную комнату, поднялся, вставил в рот сигарету и вышел в коридор. Второй остался сидеть за своим столиком, расчесывая парик. — Просто мне непонятно… Прошло так много времени… В чем она меня обвиняет?

— Пока что ни в чем. На днях Инга Леонидовна подверглась ограблению…

— Это не я! — тут же открестился Протасов. — Клянусь вам, это не я! В свое время у нас с Ингой были конфликты. И даже на финансовой почве, так сказать. Я готов это признать. Уверен, она рассказывала вам, что я… немного подворовывал у нее… У меня тогда были непростые времена, и… мне пришлось пойти на такую подлость. Я не горжусь этим. Более того, если Инга хочет, я готов вернуть ей те деньги. Сколько там в итоге могло быть?.. Тысяч десять… Да и то вряд ли… Я верну! Правда верну! — Лицо Константина скривилось, и казалось, что он готов расплакаться в любую секунду. В этот момент он напоминал нашкодившего тинейджера. — Но к ограблению я не имею никакого отношения. Зачем мне ее грабить?

— Чтобы отомстить, например, — подсказал Крячко.

— Отомстить?!

— Да. Мы слышали о том, что ваша бывшая сожительница выставила вас вон без гроша в кармане. Разве не так?

— Да, это было, — поморщился Константин. — И я совру, если скажу, что не затаил на нее обиду за тот случай, но… Честно говоря, я это заслужил. Инга застукала меня. С другой… Причем у нее дома… Согласитесь, было бы странно, если бы после этого она меня не выгнала. Но мстить… Нет, я не собирался ей мстить. Так что вы напрасно тратите время, господа. — Актер сумел взять себя в руки и вновь оседлал любимого конька. — Как мое, так и свое. К ограблению я не имею никакого отношения. Это кто‑то другой…

— Кто? — попытался мгновенно подловить допрашиваемого Крячко.

Но попытка не увенчалась успехом. Протасов развел руками.

— А мне откуда знать? Ищите… Мало ли с кем она еще якшалась после меня. — Он посмотрел на огромные настенные часы. — А теперь все‑таки прошу меня извинить, господа. Я должен готовиться. До начала действа почти пятнадцать минут.

— Да. Зазернить роль, — солидно покачал головой Крячко. — Мы помним… Только мне жутко интересно, а как это происходит? Какая‑то медитация или аутотренинг? «Я — Том Хенкс. Я лучше Хенкса. Я значительно лучше Хенкса. Мне нельзя ковырять в носу. Я должен продержаться два часа. Как это делает Хенкс…»

— Стас, прекрати! — осадил напарника Гуров. — Еще один вопрос, Константин Романович.

— Да?

Протасов с презрением окинул взглядом Крячко и отвернулся к зеркалу. Гуров мог видеть только отражение его лица.

— Вы рассказывали кому‑нибудь об утренних пробежках Инги? Или о ее желании побывать в ресторане «Седьмое небо»?

— А это тут при чем? — нахмурился актер.

— Если спрашиваем, значит, важно.

— Я не помню. — Ответ прозвучал с такой интонацией, словно Константин отмахивался от назойливого насекомого. — Может, рассказывал, может, и нет. Для меня эта деталь не была важной, и я ее не запомнил. У вас все?

— Пока все, — сухо отозвался Гуров. — Но если нам снова понадобится поговорить с вами, мы вызовем вас повесткой. И не рекомендую покидать столицу до окончания расследования.

Константин хотел было возразить что‑то против такого заявления сыщика, но не успел. Гуров, а следом за ним и Крячко покинули гримерку. Спустились по винтовой лестнице и покинули здание театра через черный ход. Автомобиль Гурова был припаркован в соседнем переулке.

— Мне не нравится этот хлыщ, — высказал свое мнение Стас, садясь в машину. — Какой‑то он дерганый и явно что‑то скрывает. Хотя это может и не иметь отношения к ограблениям…

— В таком случае нас это не интересует, — резонно заметил Гуров. — У всех есть свои скелеты в шкафу.

— Так‑то оно так, Лева, — задумчиво протянул Крячко. — Но я сказал: «может и не иметь». А может иметь… Давай натравим на этого доморощенного Брюса Уиллиса Лозинского. На всякий пожарный…

— Лозинского? — удивленно вскинул брови Лев. — С каких это пор ты стал доверять психологам?

— Ни с каких. Я им и не доверяю. Но Лозинский… Знаешь, у него все‑таки есть одно ценное качество… — Станислав отвел взгляд. Видимо, признавать такое ему было непросто. Гуров пристально наблюдал за напарником, сдерживая улыбку. — Он таких засранцев, как этот актеришка, на лжи ловит по щелчку пальца. И хуже‑то не будет. Ведь так?

— Так, — согласился Лев. — Хуже не будет. Тут ты прав. К тому же мы по‑прежнему не можем нащупать связь между жертвами… А она есть. Наверняка есть. Глядишь, Лозинский сможет ее отыскать…

— Не‑не‑не, — живо запротестовал Крячко. — О том, чтобы привлекать мозгоправа к расследованию, я ничего не говорил. Это уже чересчур. Психологически напихать кому‑то из потенциальных подозреваемых — одно, а работать с нами в связке — совсем другое. Давай не будем перегибать палку.

— А мне кажется, он может быть полезным.

— Чушь! Не перебарщивай, Лева!

— В любом случае позвони ему, Стас, и обрисуй ситуацию с Протасовым.

— А почему я?

— Так это же была твоя идея.

— Давай лучше ты, — замявшись, буркнул Крячко. — У меня как‑то с этим понтярщиком отношения не очень сложились… Не хочу прогибаться. А ты у нас вроде как дипломат.

Гуров ничего не ответил. Завел двигатель, и машина плавно тронулась с места.

Внешне Вероника выглядела вполне спокойной. Не было ни слез, ни трясущихся рук, ни попыток отвести взгляд. Она спокойно и уверенно смотрела в глаза Гурову, расположившемуся в кресле напротив. Единственное, что выдавало волнение женщины, так это тот факт, что она курила практически одну сигарету за другой. Вынимала окурок из длинного черного мундштука, бросала его в пепельницу, стоящую тут же, на краю смятой постели, и вставляла в мундштук новую сигарету.

Алябьев негромко отдавал какие‑то распоряжения эксперту‑дактилоскописту на фоне освещенного яркими утренними лучами солнца окна. Крячко молча прошелся по комнате. Остановился возле дальней прикроватной тумбочки, машинально выдвинул верхний ящик и тут же поспешно задвинул его обратно. Стыдливо оглянулся через плечо. Такого количества разнообразных сексуальных игрушек ему видеть еще не приходилось.

— Вот, собственно, здесь мы и провели ночь, — заговорила Вероника. — Вчера… Ну или, вернее, уже сегодня. Я заснула в половине третьего. На этой половине, — похлопала она свободной рукой по кровати. — Он соответственно на той… Сукин сын поцеловал меня перед сном и отвернулся к окну. Я хотела его обнять, но он воспротивился. Сказал, что не любит никаких физических ограничений во время сна… Ничего, что я вам так подробно?

— Это ваше право, Вероника, — спокойно ответил Гуров.

Он уже показал женщине два портрета подозреваемого, но ни на одном из них Вероника не узнала грабителя. Как и все, кого сыщики опрашивали прежде, она сказала, что какое‑то отдаленное сходство имеется, но в целом… По ее мнению, это был не тот мужчина, с которым она познакомилась вчера и провела минувшую ночь. Однако полковник был уверен, что вновь имеет дело с тем же самым преступником. Почерк не изменился.

— Я проснулась в восемь, — продолжала между тем жертва ограбления. Несмотря на то что общение с представителями власти проходило в спальне, Вероника была облачена в облегающие черные джинсы и салатного оттенка рубашку навыпуск. — Годами выработанная привычка. Во сколько бы мне ни пришлось заснуть накануне… Мне даже для этого будильник не нужен. Так вот… Его уже не было. И, как это ни странно, я почему‑то сразу заподозрила неладное. Не знаю почему. От меня и раньше мужчины уходили «по‑английски», но в этот раз… Словно щелкнуло что‑то. Я первым делом кинулась к сумочке в коридоре. Денег не было. Потом проверила шкатулку с драгоценностями… Мне много чего ценного досталось от бабушки… Уникальные изделия, выполненные на заказ. Других таких не сыщешь во всем мире… Их цена измеряется миллионами, можете поверить мне на слово… Они тоже исчезли…

— Можете предоставить опись? — спросил полковник.

— Конечно. Найти семейные драгоценности для меня важнее всего. И дело тут не в меркантильности. Это семейные реликвии. Это память.

— Что еще было украдено?

— Еще деньги. Отец на днях передал мне крупную сумму. Семьсот тысяч. Я собиралась купить новую машину. «Мазда» нынче не в моде… Мне она, правда, всегда нравилась. Я к ней привыкла, что ли… Но отец сказал, что ездить на таком старье просто не солидно. Ну и я… пошла у него на поводу. Взяла деньги и положила их в комод. В гостиной. Я покажу вам, где это… Может, найдете какие‑нибудь отпечатки или что‑то в этом роде…

— А вы говорили кому‑нибудь, что собираетесь покупать новую машину? — подключился к разговору Крячко. — Друзьям, знакомым, коллегам по работе?..

— Нет. Никому не говорила, — покачала головой Вероника. — Я и сама еще до конца не была уверена, что решусь на покупку.

— То есть об этих деньгах знал только ваш отец?

— Ну выходит так… Только он и я.

Алябьев с дактилоскопистом бесшумно покинули комнату. Эксперт что‑то шепотом доказывал оперативнику, а капитан только кивал в знак согласия.

— Расскажите нам о вчерашнем дне, — попросил Гуров. — Точнее, о том, как вы познакомились с грабителем.

— У меня сломалась машина. Он подошел и предложил помощь. Сказал, что несколько лет работал механиком. И действительно, помог… «Мазда» завелась через пару минут после того, как он сделал с ней что‑то. И это при том, что я до этого ковырялась в ней более получаса… Ну потом мы разговорились, познакомились, и он предложил вместе поужинать.

— Он представился?

— Сказал, что его зовут Сергей. Фамилией я как‑то не поинтересовалась, — усмехнулась Вероника. — И паспорт спросить в голову не пришло, уж извините.

— Я понимаю. Что было дальше?

— Дальше… Было, как и должно было быть. Мы встретились вечером, перекусили, он намекнул на чашку чая, я пригласила… В общем, стандартная ситуация. Я же не могла знать, что у него на уме. Он казался таким простым, таким открытым… Вы знаете, он как‑то сразу пленил меня, с первого взгляда… Из той породы мужиков, что мне по душе. Короче, устоять перед таким сложно. Ну, во всяком случае, мне… Сукин сын словно знал меня изнутри. Такое бывает?

— Бывает, — сдержанно откликнулся Гуров и тут же задал новый вопрос: — Мой интерес может показаться вам странным, Вероника, но… Скажите, у вас есть какие‑то привычки, постоянные увлечения? Например, места, которые вы посещаете особенно часто?

— Разумеется. Во‑первых, это мой офис. Я — риелтор. У меня есть свой штат сотрудников. Шесть человек, если быть точной. Но я привыкла всегда держать руку на пульсе и наведываюсь в офис ежедневно. Просматриваю бумаги, отслеживаю все сделки… Иногда приходится приезжать на работу и дважды в день. Вчера, кстати, так и было…

— Ясно. А что‑то помимо работы?

— Сразу так сложно сказать, — пожала она плечами. — Магазины, наверное… По жизни я консервативна и редко изменяю привычкам. Поэтому магазины всегда посещаю одни и те же. Как продуктовые, так и бутики… Иногда бываю на фитнесе… Но это редко. Раз в месяц. Иногда раз в два месяца… Каждые три дня посещаю СПА‑салон… Иногда люблю вечером прокатиться по городу. Просто так, без всякой цели. Когда уже нет пробок, прокатиться по вечерней Москве — одно удовольствие. Ну и… Наверное, это все. Странно, — хмыкнула Вероника, — пока вы не спросили, я и не догадывалась, как много у меня привычек. Вы намекаете на то, что он о них знал? Изначально?

— У нас есть такое предположение. — Гуров, как всегда, был уклончив в ответах. — Но пока это только предположение. Как насчет круга ваших знакомых? Близкие подруги? Тесные отношения с коллегами?

— Тут я вас разочарую. — Впервые за время их разговора в глазах Вероники мелькнуло что‑то похожее на затаенную грусть. — Я — не очень общительный человек. Скорее одиночка по жизни… И с годами это тоже вошло в привычку. Мне одной не так уж и плохо.

— Но в любом случае есть ведь кто‑то, с кем вы общаетесь чаще, чем с остальными, — не согласился Крячко.

— Чаще, чем со всеми остальными, я общаюсь со своим отцом.

— А кроме него?

Заслышав приближающиеся шаги, Гуров обернулся. На порог спальни шагнул Лозинский. Резко остановившись в проеме, психолог окинул взглядом каждого из присутствующих, наградил Веронику широкой приветливой улыбкой, дружески, как старому приятелю, подмигнул Крячко, а затем едва заметно кивнул Гурову. Полковник понял его без слов и поднялся с кресла.

— Прошу прощения, — сказал он, обращаясь к Веронике. — Я ненадолго покину вас. Всего на пару минут. Поговорите пока с полковником Крячко.

Они с Лозинским вышли в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь. Эксперт колдовал над ящиками комода. Алябьев куда‑то отлучился. Мужчины отошли к окну.

— Очередная жертва нашего «дамского угодника», — пояснил сыщик, кивнув в направлении спальни.

— Я догадался, — кивнул Андрей, садясь на подоконник. Сегодня он был в одной рубашке без пиджака. Верхние пуговицы традиционно расстегнуты, выставляя на обозрение золотой крест. — Я заезжал в Управление, искал вас, и меня направили по этому адресу.

— Не хотите с ней пообщаться, Андрей Борисович?

— А зачем? — довольно равнодушно откликнулся психолог. — Я уверен, что она не сообщит ничего нового. Как она описывает преступника?

— Мы еще не составляли фоторобот…

— Готов поспорить, он не будет похож на предыдущие. Ведь так?

— Скорее всего, — согласился Гуров. — По имеющимся портретам она его не опознала. И с ее слов выходит, что это был брутальный мачо со шрамом вдоль левой щеки.

— Очередной отвлекающий элемент, — кивнул Лозинский.

— Определенно. И ничего общего с предыдущими описаниями. Прямо человек‑хамелеон какой‑то.

— Красивое название, — улыбнулся психолог. — Мне нравится. И очень точно отражает его сущность. Кстати, я выполнил ваше поручение, Лев Иванович пообщался с Протасовым.

— И что?

— Да ничего. Он не имеет отношения к ограблениям.

— Вы уверены, Андрей Борисович?

— Абсолютно. — Лозинский бросил взгляд за окно. — Можете смело снять с него подозрения. Он, конечно, мерзкий до крайности тип, но не грабитель и не наводчик.

— А почему он тогда так нервничал?

— Он занервничал в тот момент, когда вы спросили его об Инге Корольковой? — уточнил психолог. — Верно?

— Да.

— Это объяснимо. Протасов испугался, что вы потянете ниточку его сексуальных связей. А они весьма беспорядочны, скажу я вам. Причем не все из этих связей гетеросексуальны. Но абсолютно все либо корыстны, либо меркантильны. Короче, Константин Протасов — обычная дешевая проститутка. Он сам признался мне в этом со слезами на глазах. И он не лжет. — Лозинский хмыкнул. — Ко всему прочему, когда вы со Станиславом заявились к нему в гримерку, там был один из его… потенциальных любовников. Протасов задолжал ему приличную сумму и теперь обхаживает. Хочет таким образом расплатиться.

— Тогда ясно, — неприязненно поморщился Гуров.

— Я же говорю, мерзкий до крайности тип. — Лозинский поудобнее расположился на подоконнике. — А что за вторая просьба, с которой вы хотели ко мне обратиться, Лев Иванович?

Гуров коротко оглянулся на закрытую дверь спальни.

— Вам выдали в Управлении все материалы по этому делу, Андрей Борисович?

— Да. Я их получил. И, признаюсь, был немного обескуражен… Но мне сказали, это ваше личное распоряжение.

— Совершенно верно, — ответил полковник. — Я хочу, чтобы вы помогли нам найти связь между жертвами. Или логику, которой придерживается преступник. В общем, пригодится любая зацепка… И я вынужден вам признаться, пока у нас нет никакой.

— Хотите подключить меня к расследованию? Почти официально? — Лозинский, если и был удивлен таким решением сыщика, виду не показал. — Рискованный шаг, Лев Иванович.

— Я вам доверяю. — Гуров был серьезен. — Вам и вашим профессиональным навыкам. Поможете?

— А Станислав в курсе?

— В общих чертах. Он не в восторге от такого решения, но… Я считаю это необходимым.

— Польщен. — Андрей легко соскочил с подоконника. — Действительно, польщен, Лев Иванович. И я, конечно, помогу. Чем смогу… Во всяком случае, постараюсь.

— Буду вам благодарен.

— Вы говорили сегодня с родителями, Аня?

— Только с мамой.

— При личной встрече?

— Нет. По телефону.

— И о чем же был ваш разговор?

Штурмина пожала плечами. Они с Лозинским сидели друг против друга, разделенные его стеклянным рабочим столом. Анна не поднимала глаз, и опытный психолог не мог не заметить ее особенно подавленного состояния сегодня. Женщина была напряжена и замкнута больше обычного. А ведь Андрей рассчитывал на открытое общение, в надежде исполнить просьбу полковника. Он подался вперед, осторожно взял Анну за подбородок и, заставив ее поднять глаза, улыбнулся:

— Ну что случилось на этот раз, Анечка? Что сказала вам мама?

В глазах Штурминой появились слезы. Она поставила на колени сумочку, раскрыла ее и потянулась за платочком.

— Она… Она была очень расстроена. И во всем винила меня…

— Опять? Но мне казалось, Анна, что мы с вами раз и навсегда однажды закрыли этот вопрос. Вы ни в чем не виноваты перед своими родителями. Ни перед мамой, ни перед папой. У них своя жизнь, а у вас своя.

— Это так… — согласилась Штурмина. — Но мама сегодня была особенно расстроенной. И в очередной раз говорила, что отсутствие моей личной жизни пагубно влияет на их отношения с папой.

— Она может говорить все, что угодно, — спокойно парировал Лозинский. — Вы ведь помните, что каждый человек вправе иметь свое собственное мнение. Но оно никак не должно влиять ни на вас, ни на ваше настроение.

— Я помню. И я стараюсь. Но… это очень трудно, Андрей Борисович.

— Знаю.

— К тому же мама упрекала меня в том, что случилось недавно…

— Когда тот мужчина обманул вас?

— Да. Обманул и… ограбил.

— Такое с каждым может случиться. Даже со мной, например.

— С вами? — вскинула голову Анна, и ее губы тронула легкая улыбка.

— Конечно. Почему нет? Этот мир полон обмана, и нам приходится с этим мириться.

— Но ведь вас невозможно обмануть. Вы же читаете людей как открытую книгу.

— Далеко не всех. Есть люди гораздо умнее и хитрее меня. Они легко могут меня обмануть. И я просто принимаю это как должное и живу дальше… И так поступают все, Анечка. То, что случилось в прошлом, осталось в прошлом. Навсегда.

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен. Знаете что? — Андрей немного наклонился вправо и достал из ящика стола бутылку виски и стакан. Плеснул себе немного спиртного. — Я, пожалуй, не стану говорить с вами о том, о чем хотел поговорить.

— А о чем вы хотели поговорить?

— Это уже неважно… Может быть, мы и вернемся к этому чуть позже, но не сейчас. — Он сделал небольшой глоток. — Хотите, я открою вам свой маленький профессиональный секрет?

— Конечно, хочу. — В глазах Анны вспыхнул азартный огонек. — Я любопытна, как и любая другая женщина, и обожаю секреты.

— Мне до чертиков надоело копаться в проблемах других людей. — Лозинский залпом допил виски и налил себе новую порцию. — От этого начинает уже изрядно подташнивать. В конце концов, у меня и собственные проблемы имеются.

— У вас?

— Конечно. А что? Я ведь такой же человек, как и все… И в связи с этим, Анечка, давайте мы сегодня забьем на ваши проблемы и займемся моими. Я хочу, чтобы вы помогли мне. Поможете?

— Я… — Штурмина растерялась, но по выражению лица было видно, что предложение психолога ей польстило. — Я с удовольствием. Только не знаю, как и чем я могу вам помочь, Андрей Борисович.

— Все очень просто. — Лозинский веером бросил на стол перед женщиной несколько фотографий. — Я уже несколько дней бьюсь над одной неразрешимой проблемой… Ночами спать перестал. Представляете? Я хочу, чтобы вы взглянули на эти фотографии, Анна, и отсортировали их. Слева от себя положите те лица, которые, на ваш взгляд, могут быть потенциальными охотниками, а справа — те, кто потенциальными жертвами. Вы ведь понимаете, о чем я?

— Да. Я постараюсь.

Штурмина осторожно взяла снимки и начала неторопливо и вдумчиво раскладывать их по стопкам, предварительно вглядываясь в каждый. Думала, изучала, анализировала…

Снимки располагались в хаотическом порядке, но среди выбранных совершенно случайно были и те, которые интересовали Андрея. Интересовала реакция Анны на них. Психолог не сводил с нее глаз. Когда Штурмина дошла до фотографии Корольковой, никакого узнавания не последовало. Она изучила ее так же, как и все остальные, после чего отправила в правую стопку. То же самое произошло и со снимком, на котором была изображена Вероника Странберг. Константин Протасов пополнил левую стопку. Никого из них Штурмина не узнала. Она отнеслась к ним точно так же, как и к остальным людям на фотографиях. А вот полковника Крячко, снимок которого имелся у Лозинского среди прочих, Анна вспомнила, слегка улыбнулась, но, к удивлению психолога, положила справа от себя.

Когда фотографии закончились, она подняла голову и сказала:

— Вот как‑то так. На мой взгляд… Я смогла помочь вам, Андрей Борисович?

— Более или менее, — задумчиво протянул Лозинский и выудил из левой стопки снимок Протасова. — А почему этого человека вы отправили к «охотникам», Анна? Мне кажется, парень выглядит вполне мило и безобидно…

— Не знаю, — пожала плечами Штурмина. — В нем есть что‑то порочное… И это только впечатление, Андрей Борисович. Я ведь не знаю никого из них лично…

— Но этого человека вы знаете, — напомнил Андрей.

Он отыскал фотографию Крячко и положил ее перед Анной. Она снова слегка улыбнулась и тихо произнесла:

— Я его видела. Это один из тех полицейских, что приходили ко мне на следующий день после… Ну вы понимаете… Однако видеть и знать — это разные вещи. Так что я бы не стала говорить, что знаю его.

— Но вы отнесли его к потенциальным жертвам. Зная, что он — полицейский. Это немного странно. Почему?

Ответом на вопрос психолога было очередное неопределенное пожатие плечами.

— Да. Он — полицейский. У него уверенный, в чем‑то даже грозный взгляд. И я помню, как он разговаривал, — ответила Анна. — Тоже уверенно и решительно. Но… На мой взгляд, это очень одинокий и в глубине души ранимый человек… Но если вы хотите, Андрей Борисович, я могу переложить его в левую стопку.

— Нет, не нужно. — Лозинский глотнул еще виски, смешал снимки и убрал их в ящик стола. Взамен достал какую‑то бумагу. — Вы мне очень помогли, Анна. И я бы даже сказал, что в вас есть задатки психолога.

— Вы шутите, — снова смутилась Штурмина.

— Ничуть. Помогите мне еще раз, но уже без всякой психологии. — Он положил на стол лист бумаги. — Здесь имена и фамилии людей. Просто посмотрите их и скажите, нет ли среди них ваших знакомых.

В списке, который Андрей предоставил Анне для изучения, значились все знакомые Корольковой и Странберг. Он был составлен полковником Гуровым и приобщен к материалам дела. В нем значились и сами жертвы. Штурмину и ее знакомых Лозинский предварительно замазал «штрихом».

Анна долго молчала, сосредоточенно морща лоб, и он не торопил ее с ответом.

— Нет, — наконец заговорила она. — Я никого из них не знаю. И даже никогда не слышала. Почему вы спрашиваете меня об этом, Андрей Борисович? Я должна кого‑то знать? Кто‑то из этого списка знаком со мной?

— Не думаю, — ответил Лозинский. По выражению лица Штурминой он видел, что она не лжет, но при этом словно продолжает вспоминать что‑то. Ее зубы слегка постукивали друг о друга. Что‑то беспокоило ее, и Андрей не торопился забирать бумагу из рук клиентки. — Сейчас ведь вы помогаете мне, а не я вам, — напомнил он. — Это исключительно моя проблема. Я лишь надеялся…

— Хотя… — прервала его Анна, — имя Инга мне кажется знакомым. Но только имя. Без фамилии. И мне кажется, что я где‑то слышала его сравнительно недавно. А ведь имя редкое…

— Редкое, — согласился Лозинский.

Штурмина положила бумагу на стол. Взгляд ее сделался привычно‑виноватым, и она чуть ли не шепотом произнесла:

— Простите, я не могу вспомнить, где и при каких обстоятельствах слышала недавно это имя. Не могу… Я подвела вас? Да?

— Нет, что вы! — улыбнулся Андрей. — Вы не можете никого подвести, Анечка, в том числе и меня. Вы уже оказали мне помощь, и я ценю это. Вы — молодец! А имя… Ну не можете вспомнить, и не надо. Может быть, вспомните позже. Верно?

— Да. — Анна заметно расслабилась. — Если вспомню, обязательно вам скажу.

— Договорились.

Лозинский сделал глоток виски. Мучить клиентку и дальше не имело смысла. Не сегодня. На сегодня с Анны было достаточно.

Прежде чем убрать бумагу обратно в стол, Андрей поставил крохотную точку напротив фамилии Инги Корольковой.

— Свободно?

Девушка даже не повернула головы. Взгляд ее голубых глаз был прикован к скачущему по секторам шарику. Она была полностью поглощена процессом. Зрачки азартно блестели, спина напряжена, тонкие длинные пальцы нервно перебирали стопку фишек.

Мужчина занял свободное место слева от нее. Небрежно свалил на стол груду собственных фишек. Приветливо кивнул крупье, с улыбкой окинул взглядом лица всех остальных игроков, столпившихся у рулетки. Его правое веко несколько раз дернулось в непроизвольном нервном тике.

Шарик остановился.

— Семнадцать, «красное», — без всяких эмоций констатировал крупье.

Над столом пронеслось несколько разочарованных вздохов. Голубоглазая девушка витиевато выругалась и с досадой бросила взгляд на горстку своих оставшихся фишек. Пальцы ее дрожали. Толстяк в полосатом костюме и с зажатой в зубах сигарой сгреб себе выигрыш. Крупье машинально поправил под воротом «бабочку» и возвестил:

— Делайте ставки, господа!

Игроки активно задвигались. Фишки полетели на зеленое сукно. Девушка не глядя взяла несколько фишек, потянулась к столу, но мужчина слева довольно бесцеремонно перехватил ее руку.

— Перестаньте! — сказал он, и его правое веко трижды нервно дернулось. — Так вы спустите все. Не стоит делать необдуманных ставок.

— А вы в этих вопросах специалист? — последовал язвительный вопрос.

— Самую малость. — Он продолжал удерживать ее руку. Одна из фишек проскользнула между ее тонких пальцев, но мужчина ловко подхватил ее на лету. — У меня есть своя система. И по большей части она работает. Держитесь меня, милая, и останетесь как минимум при своих.

Свободной рукой он поставил стопку фишек на четыре числа в ближнем углу стола, а затем еще две фишки на «нечет». Голубоглазая соседка нахмурилась. В ее взгляде мелькнула неуверенность.

— Смелее! — подбодрил ее новый знакомый. — Доверьтесь мне. Я знаю, что делаю. У меня за спиной многолетняя практика.

Она сглотнула, но уже через секунду отчаянно встряхнула каштановыми волосами и поставила половину имеющихся у нее фишек на тот же сектор, что и мужчина.

Крупье запустил «колесо».

— Ставки сделаны. Ставок больше нет.

Мужчина и девушка все еще держались за руки. Он чувствовал ее напряжение. Чувствовал, какими мертвенно‑холодными были ее пальцы. Она почти до крови закусила губу.

Шарик остановился.

— Двадцать три. Красное.

Голубые глаза вспыхнули, как два озера, освещенные полной луной. Мужчина отпустил ее руку.

— Можем забирать выигрыш.

В его голосе не было ни бахвальства, ни чувства превосходства. Он просто констатировал факт. Собрал фишки. Девушка забрала свои. Кучка перед ней не намного, но увеличилась. Тонкие алые губы растянулись в счастливой улыбке.

— Еще? — азартно предложила она.

Мужчина рассмеялся. Провел рукой по своим длинным русым волосам, затянутым на затылке в тугой «хвостик». Его правое веко вновь несколько раз дернулось. Но этот тик его ничуть не портил.

— А почему нет? Конечно. — Мужчина взял внушительную стопку фишек и почти бережно пристроил их на «нечет».

— Опять? — удивилась девушка.

— А вы снова мне не доверяете?

— Но третий раз подряд…

— Именно третий раз подряд, — со знанием дела кивнул он. — Я ведь вам сказал. У меня есть система. Она проверена и беспроигрышна на девяносто процентов. Кстати, если вам интересно, меня зовут Иннокентий.

— Светлана. — Она последовала его примеру и тоже поставила на «нечет» больше половины всех своих фишек. — А числа?

— Не в этот раз, — отказался он.

— Хорошо. Как скажете.

«Колесо» вновь закрутилось, но на этот раз Светлана уже не испытывала таких волнений, как прежде. Иннокентий заставил ее проникнуться доверием к нему самому и его системе. Девушка с интересом покосилась в его сторону. В этот момент у нее сложилось впечатление, что они уже не первый вечер играют вот так в паре, рука об руку. Она удивилась собственным мыслям и даже негромко хмыкнула.

— В чем дело? — спросил Иннокентий, следя за вращением «колеса».

— Нет. Ничего… Просто подумалось… Я не видела вас тут раньше.

— Я — не москвич. Приехал только вчера вечером, в командировку.

— Откуда?

— Из Питера.

— О! — театрально закатила глаза Светлана. — Культурная столица!

— Ну это для кого как. — Он снова рассмеялся.

— Семь, «черное». — Безликий голос крупье напоминал синтезированный автоответчик в телефоне.

Светлана и Иннокентий потянулись к выигранным фишкам одновременно. Их руки соприкоснулись. Правое веко мужчины дважды дернулось. Девушку это даже позабавило. Складывалось такое ощущение, что он игриво подмигивает ей.

— Еще? — спросила она.

— Если вы не против, я охотно.

Лицо Иннокентия вдруг сделалось серьезным, после чего он поступил совсем не так, как действовал до этого. Разделил все свои фишки, совсем немного поставил на «черное», а все остальное определил на стык чисел шестнадцать и восемнадцать. Со стороны казалось, что он идет на риск, но Светлана даже спорить не стала, сделала точно так же. Мужчина справа от нее с красными воспаленными глазами и съехавшим набок галстуком подозрительно покосился в их сторону, затем отобрал из своей кучи три фишки самого крупного достоинства и последовал примеру соседей. Одну поставил на «черное» и две — на тот же стык.

— Ставки сделаны. Ставок больше нет, — озвучил крупье.

«Колесо» завертелось. Шарик метался по секторам как сумасшедший.

— А где вы остановились в Москве? — спросила Светлана, не отрывая глаз от рулетки. — У друзей?

— Нет, — ответил Иннокентий. — В Москве у меня ни друзей, ни знакомых… Здесь жила когда‑то тетка, двоюродная… Но она уже скончалась, лет десять как, наверное. Я снял номер в гостинице.

— Это, наверное, жутко неудобно? Да?

— Вы и представить себе не можете, насколько.

Теперь они рассмеялись одновременно. «Колесо» замедлило ход, а вместе с ним и шарик. С каждым разом он переваливался из сектора в сектор все неохотнее и неохотнее. Светлана прижала обе ладони к щекам, когда шарик остановился на отметке «пятнадцать». Ее грудь вздымалась. Иннокентий оставался спокоен. «Колесо» замерло. Шарик взобрался на грань, замер на долю секунды, качнулся и упал в сектор под номером «шестнадцать». Девушка восторженно взвизгнула раньше, чем невозмутимый крупье возвестил:

— Шестнадцать, «черное».

Светлана вскочила на ноги, потянула Иннокентия за руку, заставляя подняться и его, повисла у мужчины на шее и, с жаром чмокнув в гладко выбритую щеку, завопила:

— Невероятно! Это просто невероятно! Фантастика! Я уже и не помню, когда мне в последний раз удавалось выигрывать так крупно. Система, говоришь? — Она и сама не заметила, как перешла с мужчиной на «ты». — А этому можно научиться? Научишь меня своей системе?

— Да, в общем, мне не жалко. Могу и научить. — Он опять провел рукой по волосам и предложил: — Как насчет того, чтобы отметить победу? Выпьем по бокальчику?

— А может еще? — не унималась девушка, сгребая выигрыш.

— Нужен перерыв. Не стоит так светиться, — рассудительно заметил мужчина.

— Ты прав. Тогда по бокальчику. Но мы ведь еще вернемся? К игре?

— Обязательно.

Она наградила его новым поцелуем в щеку. Правое веко Иннокентия несколько раз дернулось в нервном тике.

Гуров свернул во двор и, припарковав автомобиль напротив нужного подъезда, заглушил двигатель.

— А что с Заварзиным? — спросил он в мобильник, продолжая прерванный разговор. — От него есть какие‑нибудь сведения? Наводки? Хоть что‑нибудь…

— Сожалею, Лев Иванович, но ничего, — ответил Алябьев. — Я говорил с ним два часа назад. Никакой информации по залетному «гастролеру» ни у него, ни у его людей нет. Полный ноль. Интересующий нас объект нигде не засветился. И сбыть краденое не пытался. Ломбарды молчат, скупки молчат… Все молчат… Ни одна из украденных вещиц нигде не всплыла. И фотороботы не дают результата, Лев Иванович… Его никто не видел. Словно призрак какой‑то…

— Призраков не бывает, Рома. Наш «дамский угодник» — вполне реальный человек. А любой реальный человек оставляет следы. Он не может их не оставлять. Продолжайте искать.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

Гуров первым отключил связь и опустил мобильник в боковой карман пиджака.

— Ничего? — спросил у него Крячко.

— Ничего, — покачал головой Лев. — А как там с секретаршей Штурмина? Ты ездил к ней?

— Ездил — слишком просто сказано, — хмыкнул Станислав. — После того скандала с женой Дмитрий Александрович предпочел спрятать свою любовницу от греха подальше. Видно, боялся, что благоверная супруга в порыве ярости выцарапает ни в чем не повинной девушке глаза… Он отправил ее в отпуск за свой счет и заставил на время съехать с квартиры. Мне пришлось изрядно попотеть, старик, чтобы отыскать ее новое место жительства.

— Но ведь нашел, — не столько спросил, сколько констатировал Гуров. В его голосе не было и тени сомнений.

— Нашел, конечно, — ответил Крячко и, гордо приосанившись, добавил: — Я же сыскарь как‑никак, а не какой‑нибудь там сопливый стажер.

— И что там?

В глухой дворик через распахнутые ворота буквально ворвался на полных парах красный «Мазерати», резко ударил по тормозам и замер в нескольких сантиметрах от заднего бампера автомобиля Гурова. Даже через закрытые окна было слышно, как внутри салона на полную мощность грохочет музыка. Крячко недовольно обернулся.

— Это еще что за «мажор» тут? Кто‑то из генеральских сынков?

— Вряд ли, — скупо улыбнулся Лев. — Я так думаю, это наше с тобой подкрепление.

— Не понял…

— Так что там с секретаршей, Стас? Что удалось выяснить?

— А… С секретаршей… — рассеянно откликнулся напарник, не спуская глаз с «Мазерати». — С ней ничего. Пустышка… Я бы не стал, конечно, полностью снимать с нее подозрений, но, скорее всего, она к этому делу не причастна… По крайней мере, мне так показалось. Она подтвердила, что Дмитрий Александрович постоянно рассказывал ей о проблемах дочери, но Тамара не особо вникала в его нытье… Так она сказала, и вроде не врет… Какого черта?! — взорвался Станислав, прервав собственное повествование. — И это ты называешь подкреплением? Ты в своем уме, Гуров?!

Музыка в «Мазерати» смолкла, дверца со стороны водителя распахнулась, и перед ошарашенным взором Крячко предстал Андрей Лозинский с зажатой в зубах сигаретой. Его золотой крест в расстегнутом вороте рубашки колыхался из стороны в сторону. Глаза скрывались за зеркальными очками. Психолог приветливо вскинул руку. Гуров первым выбрался из салона ему навстречу. Крячко стремительно последовал за ним.

— Чего он тут делает? — свирепо раздувая ноздри, процедил Станислав.

— И тебе привет, Стас! — широко улыбнулся Лозинский.

— Это я его пригласил, — пояснил Гуров.

— На хрена? Он что теперь, типа, с нами в команде? Потихоньку подыскиваешь мне замену, Лева?

— Успокойся, Стас. Тебя никто и никогда не заменит. Это нереально.

— Тогда я тем более не понимаю…

Лозинский выплюнул сигарету, слегка приспустил очки на кончик носа и поднял голову, окидывая взглядом окна пятиэтажки.

— Генеральский дом? Да? — оценил он. — Тут и живут все бывшие «шишки», некогда облеченные властью?

— Преимущественно.

— В том числе и бывший сотрудник ОБХСС Марк Странберг, — кивнул Андрей. — Понимаю. Ну что ж, я давно мечтал познакомиться хоть с одним бывшим обэхээсником. Хотя, как гласит народная мудрость, они никогда не бывают бывшими. Во всяком случае, по их собственной оценке.

— Мы приехали не знакомиться, а провести опрос свидетеля, — насупленно произнес Крячко.

— Для меня это одно и то же. — Лозинский снял очки и сунул их в нагрудный карман рубашки. — Любое общение с новым человеком — знакомство.

— Как успехи со Штурминой? — спросил Гуров, когда все трое мужчин степенно направились к подъезду.

— Я говорил с ней, — пожал плечами Андрей. — Дело движется, Лев Иванович. Но не так быстро, как хотелось бы. На Анну нельзя особо давить. Дайте время.

— Боюсь, у нас его очень мало, Андрей Борисович, — сокрушенно покачал головой Лев. — «Дамский угодник» на экваторе своих московских гастролей. Три жертвы уже было. Осталось еще три. Если он, конечно, не изменит свою привычную схему. А я думаю, он ее не изменит.

Мужчины вошли в подъезд и поднялись на второй этаж. Дверь нужной квартиры располагалась справа от лестничного пролета.

— Согласен, — откликнулся Лозинский. — Но я делаю что могу. Выше головы не прыгнешь.

— Мы не в курсе, насколько высоко прыгают мозгоправы, — подал голос Крячко.

Андрей повернул голову, улыбнулся и позволил себе дружески похлопать сыщика по плечу, но Станислав резко скинул его руку.

— Так же, как и все, Стас. Мозги тут ни при чем. Кстати, мы говорили с Анной и о тебе тоже. Признаюсь, я был удивлен, но она охарактеризовала тебя как одинокого и глубоко ранимого человека. Я‑то, конечно, это и сам вижу, но она…

— Чего?! — набычился Крячко. — Может, проверим, кто из нас более ранимый? У меня есть опыт наносить раны, не совместимые с жизнью. Психологией тут не отмахаешься…

— Прекратите! — сурово осадил обоих своих спутников Гуров. — Если хотите чем‑то там помериться, то только не здесь и не сейчас. Вы же оба — профессионалы, черт возьми! Так ведите себя соответственно…

— Тогда скажи ему, чтобы не цеплялся ко мне, — огрызнулся Станислав.

— Как дети малые… — буркнул себе под нос Лев и нажал кнопку звонка.

Щелкнул замок, дверь отворилась, и на пороге квартиры перед визитерами предстал невысокого роста мужичок с реденькими, местами подернутыми сединой темными волосами. Глубоко посаженные глаза, скрытые в тени кустистых бровей, смотрели цепко и пристально. Сказывалась многолетняя практика бывшего сотрудника ОБХСС.

— Вы из угро? Да? — без всякого приветствия коротко поинтересовался мужчина. — Вероника звонила мне и предупреждала о вашем визите. Входите!

Гуров невольно отметил тот факт, что Марк Исакиевич ждал и готовился к их приходу. Об этом явственно свидетельствовал его отнюдь не домашний наряд. Он был в дорогом стального оттенка костюме, при галстуке и в начищенных до блеска туфлях. Гладко, до синевы выбритые щеки еще хранили на себе остатки лосьона. Снисходительная улыбка тронула губы Лозинского. Гуров заметил и это.

Хозяин дома провел их в светлую просторную гостиную, первым опустился в кресло рядом с окном и жестом предложил сесть остальным. Гуров расположился во втором кресле. Крячко занял место на низком диванчике. Психолог, по обыкновению, садиться не стал, вместо этого он неторопливо двинулся по периметру комнаты, осматривая обстановку. Марк Исакиевич мазнул по нему взглядом, слегка нахмурился, но ничего не сказал. Выключил негромко работавший до этого телевизор, подошел к журнальному столику из мореного дуба, на котором в хаотичном порядке были разбросаны упаковки с медикаментами, взял одну из них, вскрыв, достал небольшую таблетку и сунул ее под язык.

— Итак, — начал он привычным начальственным тоном. — Как я уже сказал, господа, Вероника предупредила меня о вашем визите… Но к чему он, для меня все равно осталось загадкой. Чем я могу помочь вам в вашем расследовании? Не понимаю… Разве что посетовать на неразборчивость моей дочери в отношении кавалеров? Для меня это не ново. Ее всегда кто‑нибудь бросает. Конечно, мне как отцу больно признавать это, но… Против фактов не поспоришь. Разница лишь в том, что до этого ее не грабили. Моя теща, царство ей небесное, передала Веронике все семейные драгоценности. Их жаль. Очень… Надеюсь, что вы сможете отыскать похищенное. У меня, кстати, есть полная опись этих драгоценностей. Я сам составил. Если желаете… — Странберг собрался было подняться с кресла, но Гуров жестом остановил его:

— Не стоит, Марк Исакиевич. У нас уже есть список похищенного. Мы хотели поговорить с вами о другом…

— О чем же?

— О тех семистах тысячах, которые вы дали дочери несколько дней назад, — напомнил полковник.

— Ах это! — Странберг сплел пальцы рук и положил их на живот. — Да, деньги тоже, конечно, жалко… Но не так, как драгоценности…

— Вам не кажется странным такое совпадение, Марк Исакиевич? — продолжил Гуров. — Вы передаете дочери крупную сумму на покупку машины, а через пару дней она подвергается ограблению.

— На что вы намекаете? — нахмурился тот.

— Словно кто‑то знал об этих деньгах.

— И?

— Вероника утверждает, что никому об этом не говорила. А вы, Марк Исакиевич?

— Что «я»?

— Вы рассказывали кому‑нибудь о том, что дали дочери семьсот тысяч?

Странберг шумно запыхтел, подобно набирающему ход локомотиву. Но его поза и выражение лица не изменились. Он открыто смотрел в глаза полковнику.

— Что‑то я не понимаю, к чему вы клоните? — В голосе бывшего сотрудника ОБХСС появились металлические нотки. — Намекаете, что это я навел преступника на Веронику? Вы меня обвиняете в пособничестве?

— Вовсе нет, — как можно более миролюбиво откликнулся Гуров. — Пока что никто никого ни в чем не обвиняет. Тем более вас, Марк Исакиевич… Мы лишь хотим знать, говорили ли вы кому‑нибудь об этих деньгах? Случайно?

— Разумеется, нет.

— Он лжет. — Лозинский сделал пару шагов вперед и остановился за спиной Странберга.

— Что?! — Марк Исакиевич нервно обернулся, но высокая спинка кресла не позволила ему поймать психолога в поле зрения. — Какого черта вы там несете? Что значит — «я лгу»?

— Только то, что вы лжете, — лениво парировал Лозинский и скосил взгляд на столик с медикаментами. — Вы лжете, что никому не говорили об этих деньгах, и с самого начала разговора проявляете беспокойство. Неподвижно сплетенные пальцы, поджатая нижняя губа, сведенные к переносице брови… Вы нервничаете, и вас гложет чувство вины.

— Вины? Какой еще вины?

— Не знаю. Это вы нам скажите.

— Вы кто вообще, черт возьми? — Странберг завертелся в своем кресле, пытаясь поймать в фокус невидимого собеседника, но его попытки оказались напрасными. Лозинский продолжал неподвижно стоять у него за спиной. — В каком вы звании, молодой человек?

— Ни в каком. Я не из полиции.

— Тогда что вы тут делаете?

— Помогаю своим товарищам докопаться до истины. — Андрей все‑таки вышел из‑за спины собеседника, но лишь для того, чтобы опуститься на корточки рядом с журнальным столиком. Сгреб сразу несколько упаковок с медикаментами. — Так вы скажете нам, что заставляет вас врать, господин Странберг? И за что вы чувствуете вину?

— Какого лешего?! — вскочил на ноги Марк Исакиевич. Его глаза покраснели, подбородок гневно затрясся. — Что вы себе позволяете? Кто дал вам право?.. Извольте объяснить ваше поведение! И немедленно!

— А вот это уже искренний гнев, — не глядя на него, продолжал перебирать препараты Андрей. Читал названия на упаковках и небрежно бросал их обратно на столик. — В него я верю.

— Кто этот человек? — Вопрос был обращен к Гурову. — И что он делает в моем доме? По какому праву?..

Полковник промолчал. Крячко тоже не спешил вмешиваться.

— У вас есть кто‑то? — невозмутимо поинтересовался Лозинский. — Я имею в виду, в сексуальном плане, господин Странберг? У вас есть женщина?

— Моя жена умерла…

— Нет‑нет, — обезоруживающе улыбнулся психолог. — Я спрашиваю про живых женщин. У вас есть такая? — В руках Лозинского осталась одна‑единственная упаковка с таблетками, и он демонстративно помахал ей в воздухе: — Если у вас нет женщины… Зачем вам «Виагра»? Тут, кстати, уже не хватает трех таблеток. Значит, либо женщина у вас есть, либо вы используете свой «инструмент» не по назначению. Для сушки носков, например. Какой вариант вам больше нравится, Марк Исакиевич?

Теперь уже все лицо Странберга сделалось красным, как свекла. Буквально захлебываясь от гнева, он открывал и снова закрывал рот, но при этом не мог вымолвить ни слова. Лозинский быстро переглянулся с Крячко, и Станислав кивнул. Невзирая на личную неприязнь к психологу, он понял его намек без слов. Стремительно поднявшись с дивана, Стас прошел к комоду и взял в руки лежащий на нем мобильник. Странберг, стоя лицом к Лозинскому, не мог видеть действий сыщика. Гуров недовольно нахмурился и тоже поднялся на ноги.

— Так вы расскажете нам про вашу женщину, Марк Исакиевич? — Андрей продолжал перетягивать внимание на себя, помахивая в воздухе упаковкой «Виагры». — Она имеет какое‑то отношение к случившемуся с вашей дочерью? Да?.. Она знала про деньги?.. Кто она?..

— Я подам на вас в суд! — выдавил наконец бывший сотрудник ОБХСС. — На вас всех! За клевету! И за вмешательство в частную жизнь! Вы этого добиваетесь?

— Мы добиваемся правды, не более того.

Крячко активировал мобильник хозяина дома и вывел на дисплей список последних вызовов. Чаще остальных Марк Исакиевич звонил абоненту, обозначенному в электронной записной книжке как «Ирочка». Сыщик несколько раз повторил про себя номер, запомнил его и положил мобильник на прежнее место.

— У меня остались связи! — все больше распалялся Странберг. — Со мной шутки плохи! Вам ясно? Вы и глазом моргнуть не успеете, как полетят не только ваши погоны, но и головы!..

Гуров тяжело вздохнул. Шагнув вперед, он встал между Странбергом и Лозинским и миролюбиво проговорил:

— Давайте не будем доводить до этого, Марк Исакиевич. Я приношу вам свои извинения за действия своего… товарища.

— Убирайтесь!

— Хорошо.

— Немедленно убирайтесь из моего дома!

Лозинский покорно положил упаковку с «Виагрой» на журнальный столик и молча направился к выходу. Крячко последовал за ним. Гуров замыкал шествие.

— Еще раз извините, Марк Исакиевич, — бросил он напоследок, но ответа не получил.

Трое мужчин, один за другим, вышли на лестничную площадку. Лев закрыл за собой дверь и грозно обернулся. Такого свирепого выражения на лице напарника Крячко никогда еще не видел.

— Вы — психи! — сквозь зубы процедил Гуров. — Вы вообще понимаете, что творите? Это беспредел. И впредь я не намерен потакать беспределу. Понятно?

Вместо ответа Лозинский молча стал спускаться по лестнице, а Крячко расплылся в улыбке:

— Да успокойся, Лева…

— Стас! Ладно, он… — кивнул в спину удаляющемуся психологу Лев. — Но ты‑то о чем думал?

— Зато у нас теперь есть номер телефона любовницы престарелого плейбоя, и по нему мы быстро установим личность и адрес… Черт! Мне начинает нравиться этот мозгоправ! Слышишь, психолог? — крикнул Станислав, перегнувшись через перила.

— Слышу! — донеслось с первого этажа. — Ты мне тоже нравишься, полковник. Но до интима у нас не дойдет. Можешь быть уверен.

Крячко громко захохотал.

— Психи! — вновь повторил Гуров.

Генерал Орлов уже и не помнил, когда в последний раз невольно фокусировал взгляд на стройных женских ногах. Даже мимолетно… По его твердому убеждению, эти времена безвозвратно остались в прошлом.

Но эти ноги обойти вниманием было нельзя. Изящные щиколотки, плотные икры, крутые бедра, очертания которых просматривались даже под плотной льняной тканью… В горле Орлова пересохло. Он налил себе стаканчик минеральной воды, сделал затяжной глоток и запоздало предложил девушке:

— Хотите?

Ольга отрицательно покачала головой. На ней был белоснежный костюм, состоящий из юбки, достигающей середины колен, и пиджака, разрез которого позволял лицезреть высокую вздымающуюся грудь. На ногах красовались такие же белые туфли‑лодочки. Светлые крашеные волосы с серебристым отливом ниспадали на плечи. Серые с поволокой глаза, слегка изогнутые книзу, смотрели на генерала открыто и даже с некоторым вызовом. Немного большеватый волевой подбородок совершенно не портил мягкого овала лица.

«Снегурочка», — невольно подумалось генералу, и это сравнение заставило его улыбнуться.

Он налил себе еще минералки, но пить не стал. Поднялся на ноги, снял китель, повесил его на спинку кресла и прошелся вдоль длинного рабочего стола. Машинально пригладил на макушке реденькие волосы.

— Я ознакомился с вашим досье, майор, — прочистив горло и с трудом оторвав взгляд от ног новой сотрудницы, решительно посмотрел он ей в глаза. — И, признаться, был поражен. Ваш послужной список впечатляет. Но… Один вопрос, Ольга…

— Викторовна, — подсказала девушка.

— Да… Ольга Викторовна. Я запомню. Так вот, один вопрос… Как так получилось, что вас отпустили в Питере и позволили отправиться переводом в Москву? Разбрасываться такими сотрудниками, как вы, на мой взгляд, неразумно.

— Это было моей инициативой, товарищ генерал, — ответила она. — Я просила руководство о переводе, и моя просьба была удовлетворена.

— Почему?

— Это личное, товарищ генерал.

— А! Понимаю‑понимаю. В таком случае не смею настаивать на ответе. Я не привык совать нос в личные дела сотрудников… Но в деле указано, что вы коренная москвичка, Ольга Викторовна…

— Это так, — не стала отрицать Старовойтова. — Я родилась в столице. И здесь же получала образование. В Питер меня отправили по распределению, и я проработала там больше десяти лет.

— То есть с жильем в Москве у вас проблем нет?

— Относительно, товарищ генерал. Я снимаю квартиру. Пока что… После моего отъезда родители продали квартиру и переехали в Германию. Мой отец — наполовину немец, по материнской линии.

— Они живы? — решил проявить участие Орлов.

— Только отец. Мама скончалась в прошлом году.

— Простите…

— Не страшно, — пожала плечами Ольга. — Вы же не знали.

— Да… Разумеется… — Генерал перелистнул сразу несколько страниц в личном деле. — У меня к вам еще один вопрос, Ольга Викторовна. И на этот раз исключительно делового характера. В вашем деле этого нет… Но я говорил с вашим бывшим начальником, генералом Красиловым. Он сообщил мне, что вы как оперативник большую часть карьеры работали агентом под прикрытием. Сколько таких операций на вашем счету?

— Около двадцати, — сдержанно проговорила девушка. — Более точной статистики я не вела, товарищ генерал. Не ставила перед собой такой задачи.

— И все были успешными?

Старовойтова впервые позволила себе скупую улыбку, и Орлов заметил в ней даже налет снисходительности.

— При всем уважении, товарищ генерал… Если бы я провалила хоть одну, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Ставкой в каждой операции была моя жизнь.

— И в качестве кого проходили внедрения?

— Условия были разными, — уклончиво ответила Ольга. — Как вы сами изволили заметить, у меня богатый послужной список.

Сказав это, она замолчала, и Орлов напрасно ждал продолжения. В кабинете повисла гнетущая тишина.

— Хорошо, — откашлялся генерал. — Я не стану вас больше мучить, майор Старовойтова. Приказ о вашем переводе спущен сверху… И мне остается только сказать: «Добро пожаловать в команду». Надеюсь, мы сработаемся.

— Сделаю для этого все необходимое, товарищ генерал.

— Вы будете работать в отделе полковника Гурова.

— Слушаюсь!

Генерал захлопнул досье, сдвинул его на край стола и коротко бросил:

— Свободны, майор!

Ольга тут же поднялась, одернула на себе льняной пиджак и направилась к выходу. Когда дверь за ней закрылась, Орлов потянулся к телефонному аппарату и набрал внутренний номер Гурова.

Глава 4

Светлана впилась ногтями в широкую спину мужчины и при этом обхватила его ногами. С полуоткрытых уст сорвался протяжный стон наслаждения.

— Мама дорогая!

Иннокентий повернулся, лег рядом и прикрыл одеялом нижнюю часть тела.

— Это было… Это было… Я не нахожу слов, — тяжело дыша, призналась она.

— Лучше, чем рулетка?

— Лучше. Или почти так же, — засмеялась она и по‑кошачьи грациозно потянулась всем телом. — Скажем так, мы нашли друг друга по всем параметрам. Ты принимал верные решения за игровым столом, а я приняла верное решение, не отпустив тебя в унылую гостиницу. В итоге все в наваре.

Иннокентий оперся на локоть и нежно провел пальцами по груди Светланы. По ее телу снова невольно пробежала дрожь.

— Прекрати! — почти взмолилась она.

— Почему? — Длинная прядь его волос выбилась из тугого хвостика на затылке и упала на лоб. Лунный свет, проникавший в спальню через окно, падал мужчине на затылок, и Светлана не могла видеть его лица.

Реплика Иннокентия вновь заставила девушку рассмеяться. Однако она уклонилась, когда его губы потянулись к ее губам.

— Четыре раза подряд — это уже явный перебор, малыш. Ты меня совсем измочалил. Я ног не чувствую… И время… Сколько уже сейчас?

— Около четырех.

— Ого! — Светлана провела рукой по лицу и сладко зевнула. — Нам просто необходим перерыв. Давай оставим что‑то и на завтра. Ты ведь останешься?

— Если позволишь…

— Оставайся. Какого черта ты забыл в этой гостинице? А так и тебе, и мне хорошо. — Она поудобнее поправила подушку под головой. Закрыла глаза. — Ты сколько пробудешь в Москве?

— Недели две.

Светлана промурлыкала что‑то в ответ, но мужчина не разобрал ее слов. Он поднялся с кровати.

— Куда ты? — едва слышно прошептала она.

— Приму душ. И глотну еще вина. Спи! — Иннокентий склонился над ней и нежно поцеловал в щеку.

— Возвращайся скорее. Мне будет тебя не хватать.

— Я мигом, одна нога тут, другая там.

Он вышел из спальни и плотно прикрыл за собой дверь. Его лицо мгновенно переменилось, сделавшись жестким и сосредоточенным. Ни в душ, ни на кухню, где еще оставалось вино, он не пошел. Знал, что там ловить нечего. Первым делом направился в прихожую и, нагнувшись, подхватил с пола небрежно брошенную Светланой дамскую сумочку. Раскрыл ее. Сумка почти полностью была набита наличностью. Общая сумма явно превышала ту, которую девушка выиграла сегодня в казино у него на глазах. Большинство купюр были смятыми.

Не считая, он выгреб все и рассовал по карманам брюк. Хотел закрыть сумочку, но в последний момент заметил на дне компактную косметичку. Многолетний опыт подсказывал грабителю, что проверить ее содержимое стоило. И он не ошибся. Очередной «улов» составили комплект золотых сережек и два кольца с бриллиантами. Драгоценности незамедлительно перекочевали в его карманы.

Сумка была отработана полностью. Пальцы мужчины быстро и проворно пробежались по всей верхней одежде в прихожей, но ничего не обнаружили. Он скорым шагом вернулся в гостиную. Комод, платяной шкаф, секретер… Вор действовал быстро и сноровисто. Все его движения были отработаны до автоматизма. Однако никаких других драгоценностей, кроме уже обнаруженных ранее в косметичке, мужчина не нашел.

Бесшумно переступая с ноги на ногу, он вернулся в спальню. Светлана мирно посапывала. Грабитель приблизился к девушке и погладил ее по волосам. Она никак не отреагировала. Сон Светланы был крепким и глубоким.

Он быстрым взглядом оглядел комнату и неожиданно обратил внимание на картину с подсолнухами, висевшую прямо напротив кровати. Шагнув к ней, осторожно снял ее со стены. Победоносная улыбка тронула его тонкие губы. Картина скрывала встроенный в стену сейф. Ключ опрометчиво торчал в замке. Мужчина дважды повернул его. Механизм негромко щелкнул, и металлическая створка легко подалась. Лунного света оказалось достаточно, чтобы увидеть содержимое сейфа. Взору грабителя предстали шесть ровных пачек с купюрами, перетянутых зелеными резинками. Он взял одну из них и присмотрелся более внимательно. Пачки состояли из купюр достоинством в сто фунтов стерлингов. Самая твердая валюта в мире.

Грабитель собрал деньги, вслушиваясь в ровное дыхание Светланы у себя за спиной, рассовал их по карманам висящего на спинке стула серого пиджака, надел его на себя.

В сейфе имелось еще что‑то. Мужчина пригляделся, протянул руку и выудил наружу маленький бархатный мешочек темно‑синего цвета. Ощупал его, высыпал содержимое на ладонь. Ограненные бриллианты разной величины заиграли в лунном свете. Грабитель удовлетворенно качнул головой, ссыпал камни обратно в мешочек и бережно опустил его в нагрудный карман рубашки. Улов получился достойный. В общей сложности гораздо больший, чем тот, на который преступник рассчитывал изначально.

Он прикрыл дверцу сейфа, повесил картину с подсолнухами на прежнее место и все так же бесшумно выскользнул из спальни. Обуваясь в прихожей, распустил хвостик, достал из внутреннего кармана пиджака легкую серую кепочку, надев ее, спрятал под нее волосы и покинул квартиру, не закрывая за собой двери.

Когда вышел на улицу, над линией горизонта уже затеплились робкие признаки рассвета. Моросил легкий дождик.

Он прошел три квартала пешком и только на углу Серпуховской и Репина вскинул руку, ловя такси. К нему почти тут же подкатила машина с «шашечками» на крыше.

— Куда? — коротко осведомился таксист восточной внешности с плохо выбритым и помятым от бессонной ночи лицом.

— Кузнецкий Мост.

— Сделаем.

Мужчине даже не пришло в голову поинтересоваться расценками на услуги. Денежный вопрос волновал его меньше всего.

— Госпожа Ирина Шепелева?

Лозинский переступил порог прежде, чем женщине пришло бы в голову захлопнуть дверь перед самым носом незваных визитеров. Он снял зеркальные очки, повесил их на отворот рубашки и пристально окинул взглядом хозяйку дома с головы до ног. Даме, обозначенной в телефоне Марка Странберга как «Ирочка», было чуть больше тридцати лет. Экстравагантная брюнетка с большими, широко распахнутыми зелеными глазами и алыми пухлыми губками, в которых ботокса было больше, чем самих губ. Легкий халатик выгодно подчеркивал ее стройную фигуру. Ногти на руках и ногах покрыты одинаковым ярко‑бордовым лаком. Определенный вкус у отставного сотрудника ОБХСС имелся.

— Да. Это я, — ответила Ирина. — А вы… кто?

— Узнаете? — Вместо ответа Андрей продемонстрировал ей один из фотороботов разыскиваемого преступника — тот, что был составлен со слов Штурминой.

Ирина, растерявшись, машинально отступила, и это позволило Лозинскому бесцеремонно проникнуть в прихожую.

Вслед за психологом в квартиру шагнул и полковник Крячко. Гуров знал, что напарник отправился к любовнице Странберга, но Станислав умолчал о том факте, что сопровождать его в этом деле будет Лозинский. В прошлый раз Лев Иванович ясно дал понять, что не намерен впредь потакать любым действиям, противоречащим букве закона. Крячко отнесся к позиции напарника с уважением и пониманием. Однако никто заранее не мог знать, как повернется разговор с Шепелевой, и Станислав чувствовал себя в обществе Лозинского свободнее и увереннее.

— Нет. Кто это? — мельком взглянув на фоторобот, покачала головой Ирина.

— Не узнаете? — раздосадованно протянул психолог. — Жаль. Это странно, но жаль… А его? — Прежде чем она успела опомниться, ей немедленно был представлен портрет в исполнении Корольковой. — Его тоже не узнаете?

— Нет, не знаю. Кто эти люди? И кто вы такие?.. Я не понимаю…

— Вы нас прямо разочаровываете, Ирина, — тяжело вздохнул Лозинский, пряча оба фоторобота обратно в карман. — Вы нас, можно сказать, прямо без ножа режете. Вы позволите пройти?

На лице Ирины за секунду сменилась целая гамма чувств — начиная с неприкрытого страха и заканчивая гневом. Зеленые кошачьи глаза недобро блеснули.

— А ордер на обыск у вас есть? — свирепо бросила она первое, что пришло в голову.

— Мы не собираемся ничего искать, — обезоруживающе улыбнулся Андрей. — Считайте наш визит исключительно дружеским. Хотя он — полицейский, — не глядя, качнул он головой в направлении Станислава, — и у него есть к вам пара вопросов, Ирина. А я бы не отказался от чаю. Нальете? Или, может, есть чего покрепче? Сегодня я не за рулем.

Лозинский пересек прихожую и вошел в гостиную. Ирина вынужденно следовала за ним как тень. Он остановился напротив бара, распахнул обе створки.

— Может, мне все‑таки кто‑нибудь объяснит, в чем дело?

— Я объясню, — охотно пошел навстречу пожеланиям хозяйки дома Крячко. — Давайте присядем, Ирина. У меня действительно имеется к вам пара важных вопросов.

Шепелева все еще колебалась, с недоверием поглядывая то на одного мужчину, то на другого. Андрей с видом человека, которого совершенно не интересует все происходящее вокруг, достал из бара початую бутылку коньяка, выдернул пробку, принюхался к содержимому.

Крячко продемонстрировал женщине свое служебное удостоверение. Это заметно успокоило Ирину, но не до конца.

— А он? — кивнула она в сторону психолога.

— Он со мной. Присаживайтесь.

Станислав почти насильно заставил Шепелеву опуститься в кресло, а сам разместился напротив. Лозинский налил себе полстакана коньяку и остался стоять. Лицо женщины находилось в поле его зрения.

— Но… У вас ведь нет никакого права… Разве вам не нужен ордер на обыск или что‑то в этом роде?

— Нет, — огорчил ее Станислав, — не нужен. Как и сказал мой друг, мы не собираемся ничего искать. Пока что…

— Пока что? — живо отреагировала Ирина.

— Именно. Все дальнейшие наши действия будут зависеть от вашей искренности. Но заверяю вас сразу… Мы не намерены делать ничего противозаконного. Если нам потребуется обыск вашей квартиры, мы непременно вернемся с соответствующей бумагой. То же самое касается и ареста…

— Как ареста? За что?!

— Это лишь одно из возможных последствий. Успокойтесь, Ирина, прошу вас. Пока мы хотим с вами просто поговорить. И для этой стандартной процедуры нам не нужно никаких ордеров…

— Неплохой коньяк, — произнес Лозинский, сделав пару глотков.

Шепелева не обратила внимания на его реплику. Сейчас ее гораздо больше интересовало то, что говорил Крячко.

— О чем вы хотите со мной поговорить? — спросила она.

— Вы знакомы с Марком Странбергом?

— Да…

— А с его дочерью?

— С Вероникой? Ну… — Ирина заколебалась. — Не то чтобы знакома… Мы виделись с ней пару раз. И при этом практически не общались…

— Понятно, — кивнул Крячко. — А вам известно о том, что случилось с Вероникой Странберг?

— Вы имеете в виду ограбление? Да… Я об этом слышала. От Марка… Исакиевича. Это все очень неприятно…

— А вы знали о том, что за несколько дней до ограбления Марк Исакиевич передал дочери крупную сумму денег? — продолжал Крячко.

— Крупную сумму? Нет.

— Она лжет, — ввернул Лозинский. — Во‑первых, переспросила, а во‑вторых, ответила слишком быстро. Не раздумывая ни секунды. Это явные признаки лжи.

— Что? — Ирина повернула к нему голову. — Я лгу? Нет же! Я не лгу вам! С чего вы взяли? Я не знала ни о каких деньгах.

— И вы снова переспросили. То есть снова солгали.

— Да как вы?!.

Андрей не дал ей договорить. Поставив недопитый стакан в раскрытый бар, приблизился к Шепелевой и присел на подлокотник кресла, на котором она сидела, заставив ее невольно посторониться, и с улыбкой произнес:

— Давайте‑ка я вам кое‑что поясню, Ирочка, чтобы в дальнейшем у нас не возникало недоразумений. Вы слышали когда‑нибудь про игру в хорошего и плохого полицейского? Можете не отвечать. По вашему лицу я уже вижу, что слышали… Так вот, это не игра, а вполне реально практикуемый метод. Станислав Николаевич — хороший полицейский. Я вам ручаюсь. И он хочет вам только добра… А я, будучи вообще не полицейским, исполню сегодня роль плохого. Знаете, кто я по специальности?

— Нет…

— Я — психолог. Я умею вытаскивать из людей гораздо больше информации, чем хорошие полицейские. Например, гипнозом. Слышали про гипноз, Ирочка? Неприятная штука… — Шепелева хотела было вскочить, но Лозинский удержал ее, тяжело опустив ладонь на плечо. — Не стану отрицать, это незаконно, но напомню — сегодня я исполняю роль плохого «неполицейского». При помощи гипноза я вытащу из вас все. Даже то, что не относится к делу, но… может существенно нанести вред вашей репутации. Такие «скелеты в шкафу» есть у каждого. И у вас наверняка они тоже есть. Но у вас есть и право выбора. Либо вы общаетесь с полковником Крячко по доброй воле, либо со мной… уже против воли.

Лицо Ирины сделалось белым как мел, а на лбу выступили капельки пота. Она взирала на Лозинского снизу вверх, как кролик на удава. И продолжала упорно хранить молчание.

— Ну что ж… — вздохнул Андрей и, сунув руку в карман брюк, достал круглые старинные часы на длинной металлической цепочке. — Тогда приступим.

Крячко покорно ждал продолжения. Ему было отлично известно, что Лозинский блефует, но неискушенная в подобных вопросах женщина не выдержала.

— Нет! — вскрикнула она. — Не надо! Прошу вас!.. Не надо никакого гипноза. Я скажу… Я скажу вам все, что знаю. — Она повернулась лицом к Станиславу: — Даже о своих подозрениях…

— Я слушаю, — кивнул тот, закидывая ногу на ногу.

— Я знала об этих деньгах. — Ирина затараторила так быстро, словно боялась, что ей не поверят и опять прибегнут к угрозе гипноза. Губы, раскачанные ботоксом, дрожали от волнения. — Более того, это я предложила Марку, чтобы он дал их дочери. Мы с Марком… мы любим друг друга. Но Вероника… Я не выношу эту девицу и знаю, что она тоже меня не выносит. Я хотела, чтобы мы с Марком уехали из Москвы или вообще из России… Он долго не соглашался, говорил, что Вероника не так поймет его, не простит и так далее… Но мне удалось найти выход. Я сказала, что все решают деньги… С деньгами Вероника почувствует себя увереннее и сможет быстрее устроить личную жизнь. Тогда ей станет уже не до папы… Верно?

— Я по‑прежнему не улавливаю связи, полковник, — вставил Лозинский. — А вы?

— Я, честно говоря, тоже, — признался Крячко.

— Ну как же! — Зеленые глаза Шепелевой на мгновение вспыхнули и тут же погасли. — Деньги… Короче, мы знали, и я, и Марк, что никакую машину Вероника покупать, конечно, не будет. Она влюблена в свою старенькую «Мазду» по уши… И деньги у нее просто осядут. Мы бы с Марком уехали, а через пару месяцев он бы выслал ей еще одну крупную сумму, месяца через три‑четыре — еще одну… И совесть его была бы чиста.

— Сильный план, — хмыкнул Андрей, но Ирина не уловила сарказма в его голосе.

— Я тоже так думала. А тут это нелепое ограбление…

— К которому вы не причастны?

— Я… Не знаю… Не уверена, — озадачила собеседников своим ответом Шепелева. — Когда это случилось… с Вероникой, я постоянно думала, а что, если это моя вина?

— Как это? — Крячко подался вперед. — Вы кому‑то рассказывали об этих деньгах?

— В том‑то и дело, что да. — Ирина отвела взгляд. — Я так мечтала, что все закончится… Что Марк будет только моим. И хвасталась тем, как ловко все придумала с этими семьюстами тысячами. Почти тут же рассказала об этом всем своим подругам, своему парикмахеру, своему брату… Даже своему бывшему сказала об этом. Сама не знаю, зачем… Просто сорвалось с языка, и все тут. Тайны у меня не держатся. Ни свои, ни чужие… Вот я и думаю, мог ли кто‑то воспользоваться ситуацией? Что, если Веронику ограбили по моей случайной наводке? Такое ведь возможно?

— Вполне возможно, — согласился Крячко.

— Ну надо же!.. Я не хотела. Честное слово, не хотела! Если Марк узнает об этом… Если он узнает, что это моя вина… Скажите, — неожиданно вскинулась женщина, — а если грабителем окажется кто‑то из моих знакомых, меня посадят? Как соучастницу? Или наводчицу? Посадят? Да?

Крячко собирался было ответить, но Лозинский опередил его:

— Если вы поможете следствию, Ирочка, вам это зачтется, и тогда суда можно будет избежать…

— Я готова, — живо откликнулась женщина. — Чем я могу помочь?

— Ну, по‑моему, это очевидно. Нам нужны имена всех тех, кому вы рассказали об этих деньгах. Включая парикмахера, дворника, парковщиков стоянки и вашего бывшего… Сможете всех припомнить?

— Я постараюсь.

— С указанием адресов, конечно. Этот облегчит работу оперативников.

— Разумеется. — Предложенный психологом вариант явно обрадовал Ирину. Ее зеленые глаза вновь загорелись. Она порывисто поднялась на ноги. — Сейчас принесу бумагу и ручку, — и, шлепая босыми ступнями по кафелю, опрометью кинулась в соседнюю комнату.

Крячко и Лозинский обменялись улыбками.

— А она ничего, — заметил Андрей. — Даже обидно, что такой цветок достался такому старому козлу, как Странберг. И ведь она с ним не из‑за денег. Она действительно его любит. Я видел, что в этом она не врет. Странно, правда?

— Да. Интересно, чем он ее взял…

— «Виагра», Стас! — Лозинский назидательно поднял вверх указательный палец. — «Виагра» творит чудеса. А ты ведь видел, какие у него запасы. Кстати, тебе тоже пора задуматься об этом.

— Да пошел ты! — скривился Крячко и хотел еще что‑то добавить, но ему помешало пиликанье мобильного телефона в левом кармане пиджака. Он достал аппарат, взглянул на дисплей: — Вот черт! Это Гуров! — и, приложив палец к губам, ответил на вызов: — Да, Лева!.. Общаюсь вот с Шепелевой… Что? Твою ж мать! Да, хорошо… Уже выезжаю. Диктуй адрес… Все понял. Считай, уже в пути.

Мобильник вернулся обратно в карман. С мрачным выражением лица Стас повернулся к Андрею:

— Новая жертва, четвертая по счету. Нам не угнаться за этим сукиным сыном!

— Мне поехать с тобой? — предложил Лозинский.

— Не надо. Гурову ни к чему знать, что мы были вместе. Вот если он сам тебе позвонит… Короче, сними лучше показания с Шепелевой. Справишься?

— Без проблем. Езжай. Я выжму из этой дамочки полный список.

— Добро!

Мужчины обменялись рукопожатием, и Крячко скрылся в прихожей. Через секунду до слуха Лозинского донесся звук хлопнувшей двери.

Ирина вернулась в гостиную с листком бумаги и с ручкой.

— А где же… полицейский? — растерянно огляделась она.

— Я за него, — широко улыбнулся Андрей. — Решил, что присутствие человека, облеченного властью, будет нам только мешать. А вам нужно так много вспомнить, Ирочка. Верно?

— Да… Конечно…

Она села в кресло, Лозинский вновь распахнул стеклянные створки бара и предложил:

— Как насчет коньячку? Составите компанию? Буквально пару капель для улучшения мозговой деятельности. Рекомендую как психолог.

— Ну… Хорошо, — кивнула Ирина.

Улыбка психолога стала еще шире.

— Отпечатки есть?

Гуров дождался, когда эксперт закончит наносить на поверхность сейфа специальную смесь. Картина с подсолнухами лежала на кровати.

— Да, и очень четкие, Лев Иванович, — ответил патлатый парнишка с поблескивающей серьгой в левом ухе, разворачиваясь к нему лицом. — Похоже, что грабитель не шибко парился на этот счет. Его отпечатки везде. Впрочем, как и во всех предыдущих случаях… Нам еще предстоит провести сравнительный анализ, но я уже сейчас готов поспорить на что хотите, что это тот же самый человек. Только… Какой прок от его отпечатков пальцев, если их нет в картотеке?

— Отпечатки — доказательство его вины, — назидательно произнес полковник.

— Это да, — согласился парнишка. Он жевал жвачку, активно работая челюстями и время от времени смачно причмокивая. — Но это если мы его поймаем, Лев Иванович…

— Когда мы его поймаем, — сурово поправил молодого эксперта Гуров, — а не если.

В ответ паренек только неопределенно дернул плечами и вернулся к прерванной работе. Сыщик бегло осмотрел спальню, не обнаружил ничего достойного внимания и вернулся в гостиную. Пострадавшая Светлана Хохрякова сидела за столом, уронив голову на руки. Алябьев расположился напротив, быстро делая записи в своем потрепанном стареньком блокноте. Гуров приблизился к ним. Капитан молча показал полковнику последнюю запись, относящуюся к похищенной из сейфа сумме. Сыщик, не удержавшись, присвистнул:

— А у вас, как я вижу, немало было отложено на черный день, Светлана Игоревна! И это при том, что, по вашим же собственным словам, вы нигде сейчас не работаете. И не работали раньше…

Хохрякова подняла голову. Глаза ее были красными от слез, но самих слез уже не было. Губы поджаты, ноздри раздуты.

— Это не мои «бабки», — сказала она. — В том‑то вся и проблема, черт возьми! Были бы мои, я, может быть, так и не парилась.

— А чьи они?

— Брата. А я у него вроде как на содержании… Давно уже. С тех пор, как погибли родители. — Светлана обхватила голову руками. — Вы ведь дадите мне расписку?

— Какую расписку? — не понял Гуров.

— Ну или не расписку… Я не знаю, как это у вас называется… В общем, какую‑то бумагу, что эти деньги у меня были украдены… Для брата. Он ведь решит, что я спустила их все на рулетке. Хотя… Какая разница? — обреченно буркнула девушка. — Он так и так башку мне теперь оторвет. И даже на место приставлять не будет, скажет, что так и было…

— Такого мы не допустим, Светлана Игоревна, — утешил потерпевшую Гуров. — А почему ваш брат хранит свои сбережения в вашем доме?

— Это сложно объяснить. — Девушка потянулась к стакану воды и сделала небольшой глоток. Машинально поправила сбившуюся челку. — Гена — вообще сложный человек. Многие его поступки вызывают у меня недоумение. Впрочем, не только у меня… Вы будете смеяться…

— Не буду, — пообещал Гуров.

— Он хранил у меня деньги, потому что боялся ограбления. — Светлана не удержалась и хрюкнула, что, по‑видимому, означало едва сдерживаемый смех. Однако полковник, как и обещал, остался серьезен. — У него прямо паранойя была на этот счет. Он сам признавался, что много раз просыпался в холодном поту, видя во сне, как кто‑то умыкнул его капиталы… Боялся, что его ограбят, надуют, кинут… По этой же причине он никогда не доверял банкам. И никакой другой валюте, кроме английской. Каждый добытый рубль немедленно переводил в фунты. Ну… как говорится, у всех свои тараканы… Но он меня прибьет теперь, точно! И вы не сможете меня защитить!..

— Мы все же постараемся. А чем занимается ваш брат?

Светлана удивленно перевела взгляд на Гурова. У нее был такой вид, словно сыщик поинтересовался, верит ли она в существование летающих тарелок. Алябьев, воспользовавшись паузой, отложил блокнот, забрал со стола опустевший стакан Хохряковой и скрылся вместе с ним в кухне.

— Я не знаю, — искренне ответила она, и полковник ни на секунду не усомнился в том, что девушка говорит правду. — Гена никогда не рассказывал, а я никогда не спрашивала. У нас как бы так принято… Не лезть в чужие дела. Тем более я — сестра‑содержанка. Вопрос добычи денег — не моего ума дело.

Алябьев вернулся с наполненным стаканом воды. Поставил его перед Светланой и занял прежнее место. Вновь раскрыл потрепанный блокнот. Он слышал, что рассказывала полковнику пострадавшая.

— А те деньги, что были у вас в сумке? — напомнил капитан. — Они чьи?

— Это мои. — В голосе Хохряковой неожиданно прозвучал вызов. — На расходы… Ну и вчера мне подфартило немного. Удалось кое‑что выиграть… Откровенно говоря, крупно выиграть.

— Вы играете? — нахмурился Гуров.

— Нечасто. В основном балуюсь. Так, знаете, для повышения адреналина…

На этот раз сыщику даже не понадобилась бы помощь Лозинского, будь он тут. Гуров и сам без труда заметил признаки лжи на лице собеседницы. К тому же он помнил, как несколько минут назад Светлана сама нечаянно обмолвилась о рулетке. За ней водился грешок, и брат знал об этом.

— Где вы играли вчера, Светлана?

Она глотнула свежей водички и решительно покачала головой. Первый шок от случившегося уже прошел, и девушка стала заметно увереннее. Даже ее глаза уже выглядели не такими красными и воспаленными.

— О! Нет! — протянула она и при этом демонстративно погрозила сыщику тоненьким указательным пальцем. — Об этом я не буду вам рассказывать. И не пытайтесь меня подловить. Азартные игры сейчас запрещены, и если я солью вам одну из подпольных точек в Москве, вы ее обязательно прикроете. А это уже не в моих интересах. Да и вообще!.. Какого черта вы спрашиваете об этом? Хотите дополнительную звездочку на погоны? Типа, ловили грабителя, а заодно и незаконное казино накрыли?

— Мне звездочек хватает, — сдержанно отреагировал на выпад Светланы Гуров. — Я лишь хочу полностью прояснить картину. Где вы познакомились с грабителем, в этом подпольном казино?

Светлана ничего не ответила.

— Понятно. Значит, там. Понимаете, в чем дело? Вы — не первая и, боюсь, не последняя жертва этого человека. И каждый раз он выбирал свою жертву не просто так, Светлана. Не наобум, что называется… Прежде чем совершить преступление, он выслеживал ее. Заранее знал обо всех ее привычках, пристрастиях и так далее… Вы — не исключение из правил. Поэтому мой интерес относительно казино носит отнюдь не праздный характер. Меня не интересует ни название вашей подпольной точки, как вы выразились, ни ее местонахождение. Я лишь хочу знать, насколько часто вы там бывали?

Девушка внимательно выслушала полковника, но все еще не торопилась с ответом. Она колебалась. Гуров видел это и продолжал терпеливо ждать.

— Я бываю там каждый день, — призналась наконец Светлана и инстинктивно отвела взгляд. — Но названия казино я вам все равно не скажу.

— И не нужно, — успокоил ее Гуров. — Как много людей знали о том, что вы посещаете это место ежедневно?

— До хрена, — поморщилась Светлана, — я не делала секрета из своей игорной зависимости. Может, это и неправильно… Может, оттого нормальные мужики всю дорогу и шарахаются от меня, но… мне плевать. Я такая, какая есть. А кому не нравится…

— У вас есть еще какие‑то привычки?

— В каком смысле? — не поняла Хохрякова.

— Места, где вы любите бывать. Увлечения, хобби…

— Пороки… — с усмешкой продолжила она предложенный список.

— Я этого не говорил.

— Но подумали, черт возьми! Верно? — усмехнулась еще раз Светлана. — Нет, никаких других пороков у меня нет. Мне и одного за гланды хватает.

Заслышав шаги у себя за спиной, полковник обернулся. В гостиную вошли два человека и тактично остановились на пороге. Одним из них был Крячко, вторым — эксперт‑художник, державший под мышкой компактный ноутбук. Гуров кивнул обоим в знак приветствия, жестом предложил пройти и вновь обратился к пострадавшей:

— Хорошо, давайте оставим в покое казино, Светлана. Хотя бы на время… Если понадобится, мы вернемся к нему позже. Расскажите нам о человеке, с которым вы вчера познакомились. Как он выглядел?

«Художник» молча занял место за столом по правую руку от капитана Алябьева. Раскрыл ноутбук, нажал несколько клавиш, запуская нужную программу. Крячко разместился поодаль на диване таким образом, чтобы держать в поле зрения и напарника, и допрашиваемую им девушку. Привычным взглядом неискоренимого ловеласа окинул Хохрякову с головы до ног, но остался при этом равнодушен. Такие девушки были не во вкусе Станислава. По его мнению, Светлана выглядела не совсем ухоженной. Плоскогрудая, нескладная, узкоплечая, лишенная каких‑либо признаков макияжа… Пальцы рук и ног больше похожи на мужские, чем на женские.

— Как он выглядел? — тем временем переспросила Хохрякова. — Даже затрудняюсь так сразу вам ответить… Сказать, что он красавчик, было бы явным преувеличением. Но при этом в нем есть что‑то… что принято называть харизмой. Я правильно назвала это слово?

— Правильно, — кивнул Лев.

— Ну вот… Он был с харизмой… Немного заостренный нос и скулы, как мне показалось, правильный овал лица… Длинные русые волосы, забранные на затылке в хвостик… В левом ухе серьга… Знаете? — Светлану неожиданно осенило. — Я только сейчас поняла, на кого он был похож. На Нагиева… в молодости. Помните, каким он был в «Модерне»? И в «Каменской»? Вот Иннокентий на него очень похож.

— Иннокентий, — машинально повторил Гуров и нахмурился. Переглянулся с «художником». Все прежние фотороботы, составленные со слов жертв, даже отдаленно не напоминали актера Нагиева.

— А еще у него было нервный тик, — добавила Хохрякова.

— Нервный тик?

— Да. Тоже как у Нагиева, но не по жизни, а когда он начинал придуриваться. Это всегда было смешно… Но Иннокентий не придуривался, у него тик был всамделишный… То есть, я хочу сказать, натуральный. Под правым глазом… Или нет… Под левым. — Светлана задумалась, старательно припоминая. — Не, не под левым, точно под правым.

— Новый отвлекающий элемент, — подал голос Крячко.

— Даже несколько, — заметил Гуров. — Хвостик, серьга, тик…

— И главное, он, гаденыш, не повторяется, — скрипнул зубами Станислав. — За четыре раза хоть бы одно совпадение! Но нет…

— О чем это вы? — Светлана несколько раз недоуменно моргнула. Ее спина распрямилась. Девушка была уверена в том, что ее показания помогут поймать и изобличить преступника. — Я очень хорошо его вспомнила. Вот с утра еще плохо… А сейчас, когда вы стали спрашивать… Я смогу описать его совершенно точно. Вы сумеете поймать его, а я верну деньги брата. Он еще две недели пробудет в Таиланде. Мы ведь уложимся за этот срок? Да? В итоге все окажутся в наваре.

Никто из присутствующих не разделил ее оптимизма. Слегка моросящий с самого раннего утра дождик усилился, и по стеклу за спиной Хохряковой поползли длинные мокрые полосы. Гуров потер широкой ладонью лоб.

— Что там еще из украденного? — протянул он руку к блокноту Алябьева. Пробежался взглядом по записям. — Ограненные бриллианты? А это у вас откуда, Светлана? Тоже от брата?

— Да. Камни тоже его. Не знаю, где он их взял. Сказал только как‑то, что достались по случаю. Удачный бартер, или что‑то в этом роде… Я не вникала.

— Светлана Игоревна, — вернув блокнот Алябьеву, кивнул в сторону эксперта с раскрытым ноутбуком Лев, — это наш сотрудник, который попробует составить с ваших слов фоторобот преступника. Постарайтесь описать его как можно точнее.

— Я, конечно, опишу, — кивнула Светлана. — Я же сказала, что хорошо запомнила этого мерзавца.

— Вот и отлично. Приступай, Олег, — отдал распоряжение полковник, и они с Крячко вместе вышли из гостиной. — Четвертая жертва, Стас! Четвертая! Из шести возможных.

— Да, — поскреб пальцами в затылке Станислав, — наши шансы тают на глазах. Хотя… Мне кажется, я нашел, за что зацепиться.

— Поделись.

Крячко заложил руки в карманы брюк и слегка качнулся на носках. Покосился в сторону гостиной.

— Ирина Шепелева, к которой я ездил, — негромко заговорил он, — оказалась весьма полезной свидетельницей. Грабитель или как минимум наводчик, работающий в связке с грабителем, — почти наверняка один из ее знакомых. Уж больно удачно все сложилось с деньгами Вероники Странберг. Согласись? А Шепелева разболтала об этом многим.

— Есть список тех, с кем она разговаривала?

— Будет, — после недолгой паузы произнес Крячко, и Гуров заметил, как напарник виновато отвел взгляд. — Ты как раз позвонил мне, когда мы дошли до списка. Думаю, в эту самую минуту список уже готов. Я лично пройдусь по нему…

— Ты уехал, не взяв у нее список? — нахмурился Лев.

— Я сказал, что заеду за ним через пару часов…

— На тебя это не похоже, Стас. В чем дело? Ты что‑то скрываешь от меня?

— Кто? Я? Брось! — Станислав натянуто улыбнулся и тут же хлопнул напарника по плечу. — Как я могу от тебя что‑то скрывать? И зачем? Мы же с тобой как братья, Лева. Откуда такое недоверие? Даже обидно…

— Стас! — Гуров не сводил с него пристального взгляда.

— Что? Я же сказал… Заеду к Шепелевой через пару часов…

— Стас! — еще жестче повторил сыщик.

— Хорошо… Могу поехать прямо сейчас.

— Стас!

— Ладно‑ладно, — неохотно сдался Крячко. — Каюсь. Только не злись. Хорошо? Я оставил с ней Лозинского. Она составит при нем список, и он лично привезет его в Управление. А я, как и сказал, займусь каждым из знакомых Шепелевой. Лично. Да в чем дело‑то? Хватит хмуриться! Ты ведь сам сказал, что Лозинскому можно доверять… Что он способен помочь…

— Сказал, — не стал отрицать Гуров. — И я от своих слов не отказываюсь. Но я также сказал, что против тех методов, которые он порой использует в работе со свидетелями. Разве не так? А тебе, похоже, эти методы по душе, Стас. Я видел, как у тебя в прошлый раз глаза загорелись…

— Послушай, Лева… — попытался оправдаться Крячко, но напарник не дал ему такой возможности.

— Нет, это ты меня послушай, — жестко прервал он. — Лозинский — психолог. Он может общаться с людьми так, как считает нужным. Но ты — оперативник, Стас. Ты обязан следовать букве закона. И ты должен понимать не хуже меня, что есть преступники, есть подозреваемые и есть просто свидетели… Мы не имеем права мешать с дерьмом всех, кого нам заблагорассудится, даже если это в итоге помогает раздобыть полезную информацию. Надеюсь, ты понимаешь, что будет, если Орлов узнает о таких вот нетрадиционных методах?

— Понимаю, — буркнул Крячко. — Я сейчас позвоню мозгоправу и…

— Не надо, — остановил его Лев. — Я сам поговорю с Лозинским. Нам нужна его помощь. Но только в определенных вопросах. Пусть пообщается с жертвами, пусть найдет связь… Но в оперативной работе мы обойдемся без его вмешательства.

— Как скажешь, — пожал плечами Крячко. — Когда я с тобой спорил, Лева?

— Всегда.

Гуров извлек из кармана мобильник, нашел в записной книжке номер Лозинского и нажал кнопку вызова. Крячко отошел в сторону.

Анна вскрикнула и отпрянула, как напуганное огнем животное, когда рядом с ней резко затормозила черная «Ауди». Зонтик едва не выскользнул из рук. Несколько капель дождя угодили на ее сиреневый плащ. Широко распахнув небесно‑голубые глаза, Штурмина со страхом наблюдала за тем, как открывается дверца со стороны водителя.

Крячко выбрался из салона, бросил недокуренную сигарету в лужу и открыто улыбнулся девушке. Узнав его, Анна немного успокоилась и даже позволила себе улыбнуться в ответ, но затравленное выражение лица не исчезло полностью. Станислав шагнул на тротуар.

— Я напугал вас, Анечка. — Он галантно склонился и поцеловал женщине руку. — Простите, совсем не хотел вас пугать. Это вышло… случайно. И потом… Андрей сказал мне, что вы скорее относитесь ко мне как к жертве, нежели как к охотнику?

— Андрей Борисович? — Анна перехватила зонтик правой рукой. Левый мизинец предательски свело судорогой.

— Да, Андрей Борисович. Он рассказал мне про какие‑то тесты.

— Ах это! — припомнила Штурмина и облегченно выдохнула. — Когда он показывал мне разные фотографии… Да, это было… Но я не хотела вас обидеть, Станислав…

— Просто Стас. И я ничуть не обижен. Кстати, — игриво подмигнул он женщине, — один момент, Анечка! У меня для вас небольшой, но приятный сюрприз.

Крячко вернулся к машине, открыл заднюю дверцу, на пару секунд скрылся в салоне, а когда вынырнул вновь, в его руках был огромный букет чайных роз.

— Это вам, Анечка. Двадцать пять штук. Согласно вашему возрасту…

Его слова заставили девушку рассмеяться.

— Мне не двадцать пять, Стас. Мне гораздо больше.

— Я вам не верю.

Анна приняла букет, взглянула на цветы, затем на Крячко и снова на цветы. В ее взгляде промелькнула растерянность, смешанная с удивлением.

— То есть… — начала было она, но запнулась. Хотелось помассировать сведенный судорогой мизинец, но обе руки были заняты. — Вы здесь не случайно? Да? Не просто проезжали мимо?

— Нет, — честно признался Крячко. — Я здесь потому, что хотел увидеть вас.

— Зачем?

Станислав тяжело вздохнул. В его памяти до сих пор хранился образ этой женщины в откровенном ярко‑красном пеньюаре и с рассыпанными по плечам каштановыми волосами. Не говоря уже о ее стройных аппетитных ножках. Эта увиденная однажды картина неотступно преследовала Крячко.

— Давайте я подвезу вас, — предложил он.

— Это необязательно. Я ведь живу тут недалеко…

— Я знаю, где вы живете. Но дождь усиливается. Зачем вам мокнуть? — Стас распахнул дверцу «Ауди» с пассажирской стороны: — Присаживайтесь, Анна. Не бойтесь, я не обижу вас… Просто подвезу до дома, а заодно и объясню цель моего визита.

Штурмина поколебалась еще секунду, затем решительно качнула головой:

— Хорошо.

Сложив зонт и бережно прижимая его вместе с букетом роз к груди, она заняла место в салоне. В ее блуждающем взгляде по‑прежнему читались растерянность и волнение. Крячко расположился за рулем автомобиля. «Ауди» плавно тронулась с места.

— Я буду с вами откровенен, Анечка, — мягко и вкрадчиво заговорил Станислав, ощущая, как салон заполнился ароматом женских духов. — Я здесь не по долгу службы… Я здесь ради женщины, которая мне понравилась…

— Вы говорите про меня? — Анна смотрела прямо перед собой, на скрывающийся под колесами автомобиля мокрый асфальт.

— Да. Про вас. — Крячко помолчал, то ли ожидая от Штурминой какой‑то реакции, то ли обдумывая собственные дальнейшие слова. — Мне известно о том, что вы — натура крайне ранимая, о том, как много и часто вы обжигались в своей жизни… на отношениях с мужчинами. Особенно последний опыт, когда в вашу жизнь ворвался этот сукин сын, извините за выражение…

— Извиняю, — осторожно улыбнулась Штурмина. — Тем более что вы правы, никак по‑другому его и назвать нельзя. Но я до сих пор не понимаю, к чему вы клоните, полковник…

— Стас, — напомнил Крячко.

— Хорошо. Стас… Так к чему вы?

Крячко не сразу нашелся с ответом.

— Я обещал быть откровенным, — напомнил он. — И буду… У меня нет намерения ранить вас, Анечка. Вы мне нравитесь. Очень… И для начала я хотел бы пригласить вас куда‑нибудь. На свидание.

Машина остановилась, но Анна не спешила покидать салон. Она сидела неподвижно, уткнувшись носом в чайные розы. Крячко с нетерпением ждал ответа.

— Сходить на свидание можно, — наконец заговорила Штурмина. — Хуже от этого никому не станет. Верно?

— Верно, — живо поддержал Крячко.

— Только не в «Изыск».

— Как скажете. Выбор времени и места я оставляю за вами.

— Тогда завтра, в восемь вечера. Вас устроит?

— Вполне.

Сердце Станислава бешено заколотилось. Перед глазами вновь невольно всплыл образ Аниных стройных ножек.

— Приезжайте сюда к восьми. Я спущусь и скажу вам, куда мы поедем ужинать. К этому времени я уже придумаю. А сейчас, Стас, — взглянула она на часы, — мне пора. Через десять минут начинается мой любимый сериал, заключительная серия. Не хочу опаздывать. Извините. И спасибо за все. За цветы, за то, что подвезли. — Анна нагнулась и легко поцеловала Крячко в плохо выбритую щеку. — До завтра.

— С нетерпением буду ждать. — Он первым выбрался из автомобиля, проворно обогнул салон и распахнул перед Штурминой дверцу. Подал ей руку, помогая ступить на мокрый асфальт. Дождь почти прекратился. — Вас проводить? Может, даже выпьем по чашечке чая?

Она отрицательно покачала головой:

— Не будем торопить события. Как говорит Андрей Борисович, всему свое время и место…

— Да, он — просто гений! — воскликнул Станислав, а про себя подумал, что неплохо бы свернуть Лозинскому голову. — Обожаю Андрея Борисовича!

— И я. Он очень мне помогает. Не знаю, как бы без него справлялась.

— Я тоже, — буркнул Крячко.

Он ждал, что Анна наградит его еще одним прощальным поцелуем, но этого не произошло. Она лишь развернулась и быстро зашагала в сторону подъезда.

— Где Крячко? — хмуро бросил Орлов, распуская тугой узел галстука. Генеральский китель привычно покоился на высокой спинке кресла.

Старовойтова сидела слева, Гуров — справа. Никого больше из сотрудников Орлов к себе в кабинет не пригласил.

— Работает со свидетелями, — машинально, как уже заученную за много лет фразу, откликнулся Лев.

— Да ладно! — махнув рукой, с презрением бросил Орлов. — Я что, дурак, по‑вашему, полковник Гуров? С какими там еще свидетелями!.. В лучшем случае со свидетельницами. Но он у меня когда‑нибудь допрыгается. Ой, допрыгается! Помяни мое слово, Гуров. Вот лопнет мое терпение, и отправлю я его улицы патрулировать. В звании лейтенанта. Младшего…

Полковник ничего не ответил. Такие угрозы в устах Орлова давно стали нормой. Но и Гуров, и Крячко прекрасно понимали, что дальше угроз дело не пойдет. Старик поворчит и успокоится.

— По какому делу он работает со свидетелями? — Генерал откинулся на спинку кресла и покосился в сторону Старовойтовой.

Сегодня Ольга была не в белом костюме, как при их первой встрече. На ней были серые облегающие джинсы, рыжая кашемировая водолазка и такие же рыжие полусапожки. Роскошные светлые волосы забраны в хвостик. От первоначального образа «снегурочки» не осталось и следа.

— По делу «дамского угодника».

— Чего? — нахмурился Орлов, а затем выразительно хмыкнул: — «Дамского угодника»? Да? Это вы сами так окрестили негодяя? Да вы поэт, Лев Иванович… Сентиментальный поэт. Прямо Асадов какой‑то!.. Не ожидал от вас.

— К слову пришлось, товарищ генерал.

— Ну к слову так к слову. Мне плевать, как вы там его называете. Меня интересует другое. Почему этот человек все еще на свободе? Я рассчитывал на то, что вы управитесь с этим делом гораздо быстрее. В чем загвоздка, Лева?

— Там много загвоздок, товарищ генерал, — мрачно ответил Гуров. — Показания свидетелей расходятся, прямых зацепок нет, информаторы безмолвствуют… Трудно поймать человека, который практически нигде не оставляет следов.

— Так не бывает, — не согласился Орлов.

— Не бывает. Но мы ищем, товарищ генерал. Работа ведется.

— Слишком медленно, Лева. Слишком медленно. — Орлов снова бросил короткий взгляд на сохранявшую молчание Старовойтову: — Вы уже познакомились с майором, полковник?

— Так точно.

— Да, — коротко и лаконично ответила Ольга.

Генерал удовлетворительно качнул головой.

— Ввели в курс дела?

— Ольга Викторовна еще только вникает. Дайте ей время, товарищ генерал. У нас в разработке много нераскрытых дел…

— Меня не интересуют другие дела! — Орлов хлопнул ладонью по столу. Сиротливый лист бумаги взметнулся вверх, но тут же опустился на прежнее место. Вена на шее генерала опасно вздулась. — Пока не интересуют… Мне нужен арест этого вашего «дамского угодника», как вы его красиво именуете. Это ясно, полковник Гуров?

— Ясно.

— Подключите к делу майора Старовойтову. Немедленно! — Орлов шумно выдохнул и уже более миролюбиво обратился к Гурову: — К твоему сведению, я ознакомился с материалами дела, Лева. Преступник соблазняет, а затем грабит женщин. Майор Старовойтова — женщина. Используйте ее как приманку, в конце концов. У нее есть опыт подобной оперативной работы. Она много раз работала «под прикрытием»…

— Мне это уже известно. Только в данном случае такой ход не сработает.

— Почему же?

— Приманивать не к чему, товарищ генерал, — признался Гуров. — Мы не знаем, по какой схеме работает преступник. Как он отбирает своих жертв…

— Так выясните!

— Над этим и работаем.

— Работаем? — вновь вспыхнул Орлов. — Это все, что ты можешь сказать, Гуров? Я тебя не узнаю… Ты вообще отдаешь себе отчет в том, что происходит? Повторюсь: я читал материалы дела. Преступник проворачивал такие делишки и раньше. В других городах. Тебе об этом известно?

— Известно.

— А тебе известно, что он совершал шесть ограблений, а затем менял город? Исчезал бесследно?

— Да. Об этом мне тоже известно, — сдержанно ответил Лев.

— И сколько ограблений он уже совершил в Москве?

— На данный момент — четыре.

— На данный момент! — фыркнул Орлов и еще больше распустил узел галстука. Вена на его шее продолжала угрожающе пульсировать. — То есть не исключен вариант, что, пока мы тут с вами мило беседуем, могла появиться и пятая жертва? Так? Из шести возможных? Вам не кажется, полковник, что вы сильно отстаете от графика? Сказать, что преступник опережает вас на шаг, — значит не сказать ничего. Он ушел от вас так далеко вперед, что уже и очертаний его не видно. Майор Старовойтова, — развернулся генерал всем корпусом к Ольге, — немедленно подключайтесь к расследованию этого дела.

— Слушаюсь, товарищ генерал!

— Определите его схему, возьмите его «на живца»… В общем, делайте что хотите, но поймайте его раньше, чем он закончит здесь свои грязные делишки и покинет столицу.

— Мы сделаем все возможное, товарищ генерал…

— Это я уже слышал, Гуров! А теперь прекращай кормить меня обещаниями и сделай мне результат! Иди работай! Оба идите!

Гуров, а следом за ним и Старовойтова покинули генеральский кабинет.

— Не волнуйтесь, Ольга, — подбодрил новую сотрудницу полковник. — Генерал у нас человек вспыльчивый, но отходчивый. И вообще он, по сути, добрый старик.

— Все нормально, — сдержанно ответила Старовойтова. — У меня бывали начальники и посуровее. А чтобы выбить меня из колеи, нужно что‑то гораздо большее, чем пульсирующая вена на шее и суровый взгляд. Лучше расскажите мне об этом «дамском угоднике», товарищ полковник. Может, я и в самом деле смогу вам помочь.

— Вряд ли. Мы справимся, майор.

— И тем не менее… Разрешите хотя бы попытаться. Я могла бы повторно пообщаться с жертвами. Ведь все они — женщины, и я, возможно, смогу подобрать к ним ключ, который не удалось подобрать вам.

Гуров ответил не сразу. Пару минут он пристально смотрел девушке в глаза, затем слегка опустил взгляд и заметил краешек какой‑то татуировки чуть выше запястья. Ольга, заметив это, поспешно одернула задравшийся рукав водолазки.

— Ну если вы так рветесь в бой, Ольга Викторовна… Извольте… Я введу вас в курс дела. Хотите кофе? Почти напротив Управления есть приличное местечко. С приличным кофе. Там и поговорим.

— Хорошо. Идемте, — согласилась Старовойтова.

Они спустились по лестнице, миновали «дежурку» и вышли на улицу. Гуров указал рукой нужное направление и галантно пропустил даму вперед. Однако Ольга, сделав пару шагов, резко остановилась:

— Я забыла свою сумочку.

— Не страшно, — ответил полковник, — у нас в Управлении не воруют.

Ему казалось, что столь невинная шутка должна была снять исходившее от новой сотрудницы напряжение, но этого не произошло. Ольга оставалась такой же серьезной, как и прежде.

— Дело не в этом, — сказала она. — Там кошелек. Он понадобится мне…

— Об этом тоже можете не беспокоиться, майор. Сегодня я угощаю. И это не попытка завязать с вами какие‑то неслужебные отношения, а элементарная вежливость. И московское гостеприимство, если хотите. Я могу только догадываться, насколько вам непросто адаптироваться к новым условиям, к новому коллективу.

— Вовсе нет, товарищ полковник. К адаптациям я привыкла. Это часть моей работы.

— Наслышан.

Они перешли на противоположную сторону улицы, преодолели полтора квартала и оказались в небольшой кофейне с неброским названием «Арабика». Заняли ближайший к выходу столик. Гуров взмахнул рукой, привлекая внимания официантки.

— Как обычно, черный без сахара, Лев Иванович? — с улыбкой подошла к ним молоденькая девушка в белоснежном переднике.

— Да. Как обычно.

— А вам? — обратилась она к Старовойтовой.

— Мне то же самое.

— Тоже черный без сахара?

— Да.

— Два черных, — кивнула девушка. — Желаете что‑то еще?

— Нет, спасибо. Кофе будет достаточно.

Все это время полковник с интересом наблюдал за своей спутницей. Ольга вызывала в нем исключительно положительные эмоции, и интуиция подсказывала Гурову, что со временем они сработаются. Он видел, что перед ним профессионал своего дела.

— Расскажите мне немного о себе, Ольга, — попросил сыщик.

— Зачем это? — удивленно вскинула она брови. — Я думала, что это вы собираетесь делиться со мной информацией, товарищ полковник.

— Разумеется. Но сначала немного о вас. Я, видите ли, привык знать, с кем мне придется работать. Можете считать меня старомодным, майор, но…

— Простите, но я не люблю говорить о себе, товарищ полковник, — перебила его Старовойтова. — Во всяком случае, не вот так сразу. Не обижайтесь, но мы еще слишком мало знакомы… Я люблю свою работу, товарищ полковник, и, на мой взгляд, это все, что вам необходимо знать обо мне как о сотруднике.

Гуров невольно улыбнулся. В словах Ольги, бесспорно, было зерно истины, и ему импонировал такой деловой подход.

Официантка принесла две чашки кофе. Поставила их на столик перед посетителями и тут же удалилась. Старовойтова сделала небольшой глоток. Она молчала, намеренно предоставляя инициативу разговора старшему по званию.

— Хорошо, — сказал Лев. — Вы правы, ваша личная жизнь никоим образом меня не касается. Но знайте… Если когда‑нибудь захотите чем‑нибудь поделиться, я всегда готов выслушать.

— Благодарю, товарищ полковник.

— Тогда сразу перейдем к делу. — Гуров придвинул к себе чашку дымящегося кофе, машинально сверился с наручными часами. — К человеку, которого мы именуем «дамским угодником».

Слегка сутуловатый мужчина в серой куртке‑ветровке неторопливо прошелся вдоль книжных стеллажей и остановился напротив раздела с зарубежными детективами. С этой точки вход в магазин просматривался идеально. Он поправил указательным пальцем широкие старомодные очки на переносице, за увеличительными стеклами которых его глаза казались значительно больше.

Сухонькая женщина за прилавком не обращала внимания ни на него, ни на трех других покупателей. Она сосредоточенно заполняла какие‑то бумаги, не поднимая головы. Продавщица лишь на мгновение оторвалась от своего занятия, когда в очередной раз звякнул дверной колокольчик. В магазин зашла женщина и прямиком направилась к стеллажам с классической литературой. Мужчина в очках отследил ее взглядом. У него в руках уже была одна отобранная чуть ранее книга с интригующим названием «Если женщина посылает вам импульсы…».

Ни на кого не глядя, новая покупательница довольно быстро и уверенно отобрала для себя сразу три книги. «Поединок» Куприна, один из последних романов Апдайка и еще какую‑то, разглядеть которую мужчина не успел. Направилась к кассе.

Это была не та особа, которую он поджидал. Не Юля…

Мужчина снял с полки первую попавшуюся книгу и бездумно пролистал ее. Время ускользало, как песок сквозь пальцы, а ОНА все не появлялась… Может быть, не сегодня? Такое развитие событий было вполне возможным… Но он умел ждать.

Книга опустилась обратно на полку. Дверной колокольчик снова звякнул. Продавщица опять на мгновение оторвалась от своих дел, равнодушно мазнула взглядом по очередной покупательнице и вернулась к своим бумагам.

Крашеная брюнетка лет тридцати пяти в голубой рубашке мужского покроя и расклешенной клетчатой юбке обогнула ближайшие стеллажи и направилась к полкам с литературой по психологии. Мужчина в очках тут же двинулся следом. Они остановились в метре друг от друга. Мужчина снял с полки крайнюю книгу. «Как стать душой компании?» — гласило название. Взял ее и присовокупил к той, что уже выбрал ранее, краем глаза наблюдая за действиями брюнетки. Женщина водила пальцем по корешкам книг, отыскивая что‑то определенное. Мужчина догадывался, какая книга ей нужна. И если она выберет именно ее, значит, это Юля. Вне всяких сомнений.

Женщина наконец нашла то, что искала, и радостно кивнула, отвечая каким‑то своим собственным мыслям. Она действительно выбрала ту самую книгу — с длинным, но заумным названием «Стань королевой в этом жестоком мире мужчин». Ничего больше искать она не стала и направилась к кассе. Из‑под клетчатой юбки торчали пухлые ноги.

Мужчина в очках попытался обогнать ее, но не рассчитал виража, и они столкнулись. Все четыре книги шлепнулись на пол.

— Извините! Я не заметил вас, — присел он на корточки, собирая свои покупки.

— Все в порядке. — Она тоже опустилась рядом и подобрала свою книгу. — Я сама виновата. Вечно не смотрю по сторонам.

— Надеюсь, я не сделал вам больно?

— Нет же… Говорю вам, все в порядке.

Они распрямились одновременно и встретились глазами. Поправив очки, мужчина робко улыбнулся:

— Слава богу, иначе я ни за что не простил бы себе, если бы покалечил такую милую особу. Для меня это было бы… — Он замолчал, словно поперхнувшись словами. — Господи! Какую чушь я несу! Вечно со мной так… Если девушка красива, я тут же… То есть я не то хотел сказать… Я смутил вас? Да? Смутил?

— Нет‑нет, — поспешно ответила она и, сама того не осознавая, машинально коснулась рукой его руки. — Успокойтесь! Вы меня не смутили. И не обидели. И не сделали больно… Вы такой забавный, право! Меня давно уже никто не называл милой. И уж тем более красивой. Но мне приятно.

Они вместе прошли к кассе. Продавщица неохотно оторвалась от своих бумаг и подняла голову. Женщина первой протянула свою покупку.

— Позвольте, я хотя бы заплачу и за вашу книгу тоже, — неуверенно подал голос мужчина. — Это хоть как‑то загладит мою вину…

Она хотела было отказаться от его предложения, но в последний момент передумала. Мужчине явно требовалось совершить какой‑то поступок для повышения самооценки, и она была не вправе отказать ему в этом.

— Хорошо.

— Так вам вместе считать? Или отдельно? — раздраженно спросила продавщица.

В магазин зашли еще двое покупателей.

— Вместе. — Мужчина ненадолго снял очки, протер стекла платочком и водрузил их на прежнее место. — И спасибо, что позволили…

Продавщица озвучила сумму. Он достал из заднего кармана брюк потертое портмоне и долго шелестел купюрами, смущенно бормоча что‑то себе под нос.

— Вам хватает? — участливо поинтересовалась брюнетка.

— Да‑да… Все в порядке. Мне хватает. Хватает…

Он извлек из портмоне все купюры, дважды пересчитал их, протянул продавщице, а затем принялся выгребать из отдельного бокового кармашка мелочь. Продавщица закатила глаза. Женщина в клетчатой юбке отошла в сторону, не желая еще больше смущать нового знакомого своим присутствием. Но продолжала с улыбкой наблюдать за ним. Поведение мужчины забавляло и умиляло ее одновременно. Не каждый день встретишь такого представителя «сильного пола». Да и книги, которые он купил, говорили сами за себя.

Мужчина пересчитал мелочь и добавил ее к бумажным купюрам.

— Хватает? — спросил он у продавщицы, со скромной улыбкой глядя поверх очков.

— Впритык, — коротко ответила она.

— Это хорошо…

Он забрал все четыре книги, отошел от кассы и тут же передал одну брюнетке. Она поспешно спрятала ее в сумочку.

— Едва не вышел очередной конфуз, — признался мужчина и опять осекся на полуслове. — Наверное, мне не стоило говорить об этом. В таком ведь не принято признаваться даме, едва познакомившись… Да?

— Справедливости ради надо отметить, что мы с вами еще не познакомились. Юля, — протянула она ему руку, и он неловко пожал ее:

— Артур Константинович.

Затем распахнул перед ней дверь магазина, пропустил вперед, и они вместе вышли на улицу. Дождя не было, но небо продолжало хмуриться.

— А можно просто Артур? — скрывая улыбку, спросила Юлия.

— Что? А! Да, конечно… Можно просто Артур… Это я как‑то по привычке…

— Вы — преподаватель?

— Как вы догадались? — удивленно вскинулся мужчина.

— По имени и отчеству представляются по привычке либо большие начальники, либо преподаватели, — проявила сообразительность женщина. — На большого начальника вы, уж извините за откровенность, не похожи. Вот я и предположила…

— Вы правы. Я действительно преподаватель. Удивительная проницательность. И логика… Выходит, вы не только красивы, но и умны, Юля. Редкое сочетание… — Он замолчал, не зная, что еще добавить к сказанному, но женщина охотно пришла ему на помощь:

— Может, зайдем куда‑нибудь, Артур? Перекусим. Или просто выпьем чаю.

— Я бы с превеликим удовольствием, — замялся он, — но… похоже, я оставил все свои средства там… — и кивнул на книжный магазин.

— Ничего страшного. Я угощаю.

— Нет‑нет, — решительно запротестовал мужчина. Он снял очки и протер стекла. Убирая платочек обратно, промахнулся мимо кармана и уронил его на землю. Негромко чертыхнулся себе под нос, но поднимать платок не стал. — Этого я никак не могу позволить. Вы же дама… Но и прощаться с вами вот так, едва узнав вас, мне тоже совсем не хочется…

— В таком случае что же нам делать? — В голосе Юлии появились игривые интонации, которых она и сама прежде за собой не замечала.

Артур облизал губы. Он думал. Женщина не торопила его. Опять же потому, что он должен был принять самостоятельное решение. Она чувствовала, как для него это важно.

— А давайте просто прогуляемся, — предложил наконец он.

— А давайте! — рассмеялась Юля и взяла его под руку.

Глава 5

— Какой‑то новый тест?

— Да. Я собираюсь кое‑что выяснить.

— Это связано с тем, что со мной случилось недавно?

— Пока не знаю. — Лозинский был откровенен с клиенткой. — Но я хочу, чтобы вы сосредоточились, Анна.

— Я постараюсь.

— Не стану скрывать, сегодня на вас лежит большая ответственность. Но я уверен, что такой подвиг вам вполне по силам…

— Подвиг? — испуганно переспросила Штурмина.

Психолог обезоруживающе улыбнулся. Сидя на краешке стола, он, как карточную колоду, перетасовал несколько картонных прямоугольников.

— Подвиги бывают разные, Анна. Необязательно бросаться на амбразуру или спасать человечество, как это делает Брюс Уиллис почти в каждом своем фильме… Накормить бездомного котенка или спасти раненую птицу — это тоже подвиг. — Он выдержал небольшую паузу и пояснил: — Подвиг — это то, что мы делаем, Анна, вопреки нашим человеческим возможностям. Что‑то, ради чего совершаем над собой усилие. Пусть даже и незначительное…

— Я не способна на подвиги, Андрей Борисович…

— Вы способны, я знаю это наверняка. А вы ведь доверяете моему мнению?

— Безоговорочно.

— Значит, вы способны на подвиг, Анна. — Лозинский неторопливо разложил на столе шесть картонок прямоугольной формы, на каждой из которых было что‑то написано крупными печатными буквами. Штурмина подалась вперед. — Как я уже сказал, все, что вам нужно, — это только сосредоточиться. Большую часть работы я проделал за вас… Здесь написано несколько ключевых слов. Возможно, они имеют между собой какую‑то связь, а возможно, и нет. Я хочу, чтобы вы посмотрели на эти шесть слов, хорошенько подумали и ответили мне, есть ли связь между ними. Только не торопитесь. Подумайте, Анна.

Женщина склонилась над столом. На крайней карточке было написано: «Ресторан «Седьмое небо». На следующей — «Автосалон «Гроза». Далее располагались «Подпольное казино», «СПА‑салон «Эльмира», «Третьяковская галерея» и «Кафе «Либретто». Анна окинула взглядом их все, затем более внимательно присмотрелась к каждой. Лозинский терпеливо ждал, наблюдая за лицом клиентки.

Штурмина поочередно брала в руки каждую из картонных карточек и снова опускала их на место. Ничего не происходило. Ее лицо не выражало никаких эмоций.

Вдруг Анна прищурилась, в ее зрачках мелькнул свет. Она взяла карточку с надписью «СПА‑салон «Эльмира» и положила ее справа от себя. Затем ее пальцы тут же подхватили новую карточку. «Подпольное казино». Она тоже легла рядом. Через секунду к этим двум присоединилась и третья. «Ресторан «Седьмое небо». Оставшиеся карточки Анна небрежно сдвинула в сторону, они не вызвали в ней интереса. А вот те три… Женщина разложила их перед собой, склонила голову набок, еще больше прищурилась и негромко произнесла:

— Здесь есть связь, Андрей Борисович. Во всяком случае, для меня…

— Какая?

Анна не ответила. Ее мозг продолжал работать. Она силилась припомнить что‑то, но у нее не получалось. Психолог пришел на помощь клиентке. Не задумываясь, он быстро положил рядом с тремя отобранными Штурминой карточками еще одну. Четвертую. Но ту, которой не было прежде. На карточке тем же крупным печатным шрифтом значилось одно‑единственное имя. «Инга». Глаза Анны широко распахнулись. Она вспомнила. Лозинский понял это по ее лицу. А через мгновение на лице отобразилось и еще одно чувство. Чувство восторга. Штурмина вскинула голову и радостно улыбнулась:

— Да, я вспомнила, Андрей Борисович! Я знаю! Я знаю, в чем связь… Это «Клуб брошенных жен»…

— Что? — Лозинский спрыгнул со стола и занял привычное место в кресле. — «Клуб брошенных жен»? Что это за клуб, Анна? О чем вы?

— Ну… — стушевалась Штурмина. — Это такой интернет‑форум. Называется «Клуб брошенных жен». Для общения… Вы ведь как‑то сами сказали мне, что я должна общаться с другими людьми… И я зарегистрировалась на этом форуме. Где‑то пару месяцев назад. Там почти все такие же, как я. У всех почти такие же проблемы… Мы делимся, советуем что‑то друг другу, утешаем… И имя Инга — это тоже оттуда. С форума. В прошлый раз я не вспомнила, а теперь…

— А это? — Лозинский поочередно ткнул пальцем в каждую из трех карточек, отобранных Штурминой.

— Это тоже с форума, — кивнула она. — Я ведь вам говорю, люди общаются там… Помню, кто‑то упоминал про подпольное казино, причем совсем недавно. Дескать, игра на рулетке лучше всего помогает отвлечься от повседневных проблем. Кто‑то говорил про «Седьмое небо». Кто‑то про «Эльмиру»…

Лозинский уже не слушал девушку. Одной рукой он запустил стоящий на его рабочем столе компьютер, а другой извлек из кармана мобильник и набрал номер Гурова.

— Я помогла вам? — осторожно поинтересовалась Анна.

— Еще как! Вы просто молодец, Анечка! Это и есть тот подвиг, о котором я говорил и на который способен… Лев Иванович! — бросил в трубку психолог, едва абонент ответил на вызов. — Это Лозинский. Я нашел то, что вы просили… Да! Схему, по которой он работает… По телефону не объяснить. Приезжайте ко мне в офис… Чем скорее, тем лучше. Жду! — Он отключил связь, оставил мобильник на столе и вновь обратился к клиентке: — Берите свой стул, Анечка, и садитесь поближе. Покажите мне этот форум.

Штурмина беспрекословно подчинилась. Заняла место рядом с Лозинским. Экран монитора засветился. Анна придвинула к себе клавиатуру и быстро набрала нужное словосочетание в поисковой строке. Затем перешла по ссылке на форум. Андрей не сводил сосредоточенного взгляда с экрана.

— Вот он, — сказала Штурмина. — Видите, Андрей Борисович? Люди пишут… Делятся своими проблемами. Кстати, вот как раз одно из последних сообщений Инги. «Утренние пробежки перестали приносить удовольствие. Никакой разрядки. Хочется просто сидеть дома и смотреть телевизор. Что делать?». Видите? — повторила Анна.

— Вижу.

— Хотите, я ей отвечу? — предложила она.

— Нет, не нужно, Анечка.

Психолог полностью погрузился в изучение форума. На сообщение Инги уже ответили две женщины. Одна советовала не сдаваться и продолжать бегать по утрам, вторая советовала сходить в клуб «Три икса» и как следует развеяться. Писала, что ей лично такие походы здорово помогают.

Лозинский быстро сделал пометку на листе бумаги. «Клуб «Три икса». Напротив обозначил и имя писавшей. Ангелина. Двинулся дальше по переписке.

Анна отошла в сторону и скромно заняла место на низеньком диванчике у стены. Она прекрасно понимала, что Андрею Борисовичу сейчас не до нее, но и уйти не могла. Андрей Борисович не объявил их сегодняшний сеанс завершенным.

Лозинский не отрывал взгляда от экрана монитора. Какая‑то разведенная дама под ником «Леди» посредством длинного и слезливого монолога рассказывала о своем недавнем разрыве с близким человеком. «Я звонила ему сразу же, как обнаружила пропажу трусов, но он, услышав мой голос, просто бросил трубку. И больше на мои звонки не отвечал…» И все остальное в том же духе. Андрей промотал ниже и наткнулся на сообщение от Вероники, датированное вчерашним вечером. Женщина сообщала о том, как сбросила накопившийся адреналин, гоняя два часа на автомобиле по пустынному ночному городу. В заключение всем рекомендовала поступать так же. «Выше нос! — гласила последняя строка Вероники Странберг. — Все будет если не отлично, то как минимум хорошо. Терпения и мудрости вам…» Сложно сказать, кого она хотела подбодрить этой фразой, себя или подруг по форуму…

Лозинский продолжал читать. Наткнулся и на откровения Светланы Хохряковой и Анны Штурминой… Время от времени психолог делал какие‑то пометки на листе бумаги. Анна молча наблюдала за ним с дивана. Время шло…

В дверь вдруг постучали.

— Да! Войдите! — бросил Андрей, не поворачивая головы.

Гуров, а следом за ним и Крячко переступили порог кабинета психолога. Заметив сидящую на диване Штурмину, Станислав дружески улыбнулся женщине, но она лишь скупо кивнула в ответ. Лозинский наконец обернулся к пришедшим. Глаза его азартно блестели. Он развернул плоский плазменный монитор своего компьютера на сто восемьдесят градусов, хлопнул ладонью по корпусу и победоносно сообщил:

— Вот оно! Лев Иванович! Стас! Присаживайтесь. Сейчас я покажу вам, как этот гаденыш вычисляет своих жертв. Хотя что тут вычислять… Они фактически сами идут к нему в руки. Ему и никаких усилий‑то предпринимать не приходится.

— Что вы нашли, Андрей Борисович? — Гуров взял стул и сел. Его взгляд уперся в экран монитора.

— Интернет‑форум. Называется «Клуб брошенных жен». Пока я ждал вас, ознакомился почти с половиной содержимого форума. Все жертвы зарегистрированы на нем и делятся самым сокровенным. Смотрите! — Андрей протянул полковнику исписанный лист. — Я сэкономил ваше время и сделал соответствующие пометки. Например, Инга Королькова. Она неоднократно пишет об утренних пробежках, о своем бывшем и о том, что ее в нем не устраивало. А также о том, что его не устраивало в ней… Пишет о мечте посетить «Седьмое небо». Понимаете, Лев Иванович? Имея такое подробное психологическое досье, я мог бы прямо сейчас отправиться к Корольковой и предстать перед ней мужчиной ее мечты. И для этого необязательно быть психологом. Это можете сделать и вы… И даже Стас…

— Что значит «даже»? — вскинулся Крячко. — Я могу стать мужчиной мечты для любой женщины и без всякого досье на нее!

Он коротко переглянулся с Анной, и Лозинский, успев это заметить, слегка нахмурился.

— И с остальными то же самое? — уточнил Гуров, просматривая записи психолога.

— Абсолютно, — кивнул Лозинский. — Полное досье и на Хохрякову, и на Странберг. И на мою клиентку тоже. С упоминанием мест, привычек, увлечений… Получается, дамочки сами предоставляли такое досье по собственной инициативе. И, уж извините меня, Анечка, по собственной глупости.

Брови Гурова сосредоточенно сошлись над переносицей. Крячко изучал записи, стоя за спиной напарника и заглядывая ему через плечо.

— И что же получается, Андрей Борисович? — задумчиво протянул сыщик. — Наш «дамский угодник» зарегистрирован на том же форуме? И если мы узнаем, под каким ником он скрывается, то сможем вычислить его через «ай‑пи»?

— К сожалению, нет, Лев Иванович, — покачал головой Лозинский. — Я не думаю, что преступник регистрировался на форуме. Это определенный риск, а риск ему ни к чему. Чтобы видеть все сообщения на форуме, необязательно регистрироваться на нем.

— Тогда нам это ни черта не дает, — раздраженно бросил Крячко. — Все твои психологические изыски псу под хвост.

— Не скажи, Стас, — загадочно улыбнулся Андрей. — Наш преступник не лазает по всему форуму от начала и до конца. Он планомерно идет по схеме снизу вверх. Посмотрите на мои пометки в самом начале, и вы поймете, к чему я. Очередной жертвой «дамского угодника» будет либо Ангелина, которую он выследит через ночной клуб «Три икса», либо Юлия, которой завсегдатаи форума активно советовали прочесть книгу «Стань королевой в этом жестоком мире мужчин». Дескать, эта книга, прочитанная уже многими, помогает подняться над собой и своими комплексами… Чушь полная, но, судя по переписке, Юлия в это поверила. А проживает она, как видно из ее личных сообщений, в районе станции метро «Кропоткинская». Я сверялся с картой, господа… При таком выборе жертвы точкой их пересечения будет книжный магазин «Азбука» на Дзержинской.

Он замолчал. Не торопились нарушать установившуюся тишину и сыщики. Гуров еще раз пробежался взглядом по заметкам психолога и положил бумагу на край стола. Крячко тяжело сопел у него за спиной.

— Значит, либо Ангелина и «Три икса», либо Юля и «Азбука», — негромко произнес Гуров, не столько обращаясь к присутствующим, сколько к самому себе.

— Я уверен, — решительно заявил Андрей, но затем добавил с нотками сожаления в голосе: — Правда, мне придется огорчить вас еще раз, господа сыщики…

— Чем же?

— Определить, кто именно из них жертва, вы уже не успеете. Так же, как и предотвратить очередное преступление. Процесс запущен. И мы проигрываем ЕМУ во времени.

— В таком случае я рискну повториться, мозгоправ, — хмыкнул Крячко. — Нам это ни черта не дает.

— Тогда и я рискну повториться, — покачал головой Лозинский. — Не скажи, Стас… Ангелина или Юлия станет его пятой жертвой. Но мы знаем, что будет и шестая…

— Она же — последняя, — констатировал Гуров.

— Но на ней мы его и возьмем. Я сам возьмусь устроить ему ловушку. — Андрей с удовольствием хрустнул костяшками пальцев. — Зарегистрируюсь на форуме под каким‑нибудь женским именем и сделаю так, что он клюнет.

— Звучит не слишком надежно, — высказал сомнение Гуров.

— А у вас есть предложения получше, Лев Иванович?

— К сожалению, нет…

— Тогда так и поступим.

Лозинский развернул монитор обратно, сел в кресло и энергично застучал пальцами по клавиатуре. Его нательный крест на груди легонько покачивался из стороны в сторону. Всеми забытая Анна Штурмина по‑прежнему беззвучно сидела на краешке дивана.

— А на свидание потом с ним ты тоже сам пойдешь? — хмыкнул Крячко. — Под каким‑нибудь женским именем…

На этот раз Андрей отнесся к словам сыщика серьезно. На мгновение оторвался от компьютера и переглянулся с Гуровым.

— Нет. Нам понадобится «подсадная утка», Лев Иванович. Чисто теоретически мы, конечно, можем…

— У нас есть такая, — ответил полковник.

— В самом деле? — удивился Крячко. — И кто же?

— Ах да! — Гуров лукаво прищурился. — Я и забыл, Стас, что ты еще не видел новую сотрудницу нашего отдела.

— А есть на что посмотреть?

Гуров ничего не ответил.

Они прошли по Дзержинской и, свернув на Большую Затонскую, двинулись в сторону небольшого уютного сквера. Тучи рассеялись. Юля по‑прежнему держала спутника под локоть, а он при этом свободной рукой прижимал к груди книги.

— А что вы преподаете, Артур? — спросила женщина, чувствуя, что неловкое молчание затягивается.

Собеседник из ее нового знакомого был никакой. Но при этом она отчего‑то ощущала себя рядом с ним комфортно. Словно опекала ребенка, которого у нее никогда не было, но о котором она всегда мечтала. И разумеется, Артур был полной противоположностью ее бывшему мужу, воспоминания о котором не вызывали у Юли ничего, кроме отвращения.

— Вы будете смеяться, — посмотрел он на нее через слегка запотевшие очки.

— Обещаю, что не буду, — заверила его Юля.

— Я — преподаватель психологии. Забавно? Правда? Я учу людей тому, как в дальнейшем помогать таким, как я… Парадокс получается.

— А какой вы?

— Что?

— Вы сказали, что ваши ученики в дальнейшем будут помогать таким, как вы, — пояснила Юлия. — А «таким» — это каким, Артур? Какой вы?

Он долгое время молчал, прежде чем ответить, и женщина уже стала думать, что ее вопрос обидел спутника, задел его за живое. Она прикусила нижнюю губу и мысленно обругала себя.

Артур неожиданно остановился. Остановилась и Юлия, удивленно глядя на него. До сквера, к которому они направлялись, оставалось всего несколько метров.

— Посмотрите на названия, — предложил Артур, протягивая книги, купленные в магазине.

Она уже видела их, но, желая подыграть ему, посмотрела еще раз и в недоумении пожала плечами. Артур снова сунул книги под мышку.

— Наверное, нельзя признаваться в таком женщине… Тем более женщине, которая тебе нравится… Извините за откровенность… Но я — донельзя закомплексованный и неуверенный в себе человек. Я пытаюсь как‑то изменить это в себе. При помощи умных книг, например… И тех приемов психологии, которые преподаю студентам. Но выходит не очень…

— Вам не нужны книги. — Юлия взяла его за руку, и пальцы соприкоснулись. — И психология тут не поможет, Артур. Только сама жизнь может расставить все по своим местам. Социум жесток… — добавила она после небольшой паузы. — И именно он вгоняет нас в комплексы. Вы можете мне не верить, Артур, но я и сама немало натерпелась. От родителей, от бывшего мужа… От человека, который был у меня после мужа… Я, как это принято сейчас говорить, типичная «брошенка»…

— Вы? Не может быть!

— Может. — Они вновь неторопливо двинулись в сторону сквера. Легкий ветерок раздувал расклешенную клетчатую юбку. — И когда тебя все время бросают, когда никто не понимает тебя, ты невольно начинаешь думать, что дело в тебе. Однако это не так… Во всяком случае, я не хочу верить, что дело во мне. Я борюсь с этими мыслями.

— И получается? — живо поинтересовался Артур.

— Иногда, — честно призналась Юля. — Хотелось бы чаще, но… В общем, порой мне удается убедить себя, что проблема не во мне, а в социуме. И бороться с ним бессмысленно… Помочь может только одно. Если рядом появится человек, который поймет, услышит, почувствует… Понимаете? Рядом с таким человеком все остальное уже не будет иметь значения. Вместе вам станет глубоко безразлично мнение социума.

— Тут вы, наверное, правы, — признал Артур. — Но где найти такого человека?

Юлия промолчала. Они вошли в сквер и двинулись по тенистой алее. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь свежие омытые дождем листья. Она вдруг почувствовала себя невероятно счастливой. Хотелось петь, в буквальном смысле этого слова. Могла ли она еще утром подумать о том, что сегодняшний день преподнесет ей такую судьбоносную встречу? И где? В книжном магазине… Сейчас Юлия была уверена в том, что сама судьба привела ее в «Азбуку»… А в судьбу она верила. Свято.

— А чем занимаетесь вы? — рискнул прервать затянувшееся молчание Артур.

— Да как вам сказать? — Меньше всего ей хотелось говорить о своем прошлом, но вопрос спутника обязывал к откровенности. — В некотором смысле я, наверное, бизнес‑леди. — Она засмеялась. — Мой бывший муж был весьма состоятельным человеком. Я бы даже сказала, богатым. А когда мы разводились… Мне попался хороший адвокат. Да и муж, неоднократно уличенный в супружеской неверности, не стал особо жадничать… В общем, мне досталось кое‑что из его бизнеса. Пара складских помещений, которые я теперь сдаю в аренду, и парикмахерская. Но я даже ничем не руковожу. Просто получаю деньги, и все…

Навстречу им прошла дама с коляской. Пропустив ее, Артур снова остановился. Пару минут они с Юлей молча смотрели в глаза друг другу. Она видела, как на лбу у него выступили мелкие капельки пота. Стекла огромных очков запотели еще больше. Он явно волновался.

— Я не знаю, какая вы бизнес‑леди… — Слова давались Артуру с трудом. Он старательно подбирал их, и это было заметно. — Хорошая или плохая… Но человек вы — точно хороший. И милый… И… красивый. Я не знаю, как об этом принято просить, но я очень хочу поцеловать вас… Прямо сейчас…

— А вы не просите. — У Юли тоже перехватило дыхание. — Я и сама не знаю, как об этом просят. И просят ли вообще…

— Да… Наверное, не просят.

— Если хотите поцеловать, просто поцелуйте… Без спроса…

— Прямо без спроса?

— А почему нет?

— И вы не оттолкнете меня? Не обидитесь?

— Давайте попробуем, Артур. Рискните!

Юлия первой подалась ему навстречу. Состояние счастья и умиротворения одновременно захлестнуло ее с головой. Женщина почувствовала дрожь в ногах. Прикрыла веки в тот самый момент, когда почувствовала его губы на своих губах. Время остановилось. Они оба перестали замечать все происходящее вокруг. Казалось, поцелуй длился целую вечность… До тех пор, пока книги не выпали из рук Артура и не упали ему под ноги. Он машинально отстранился.

— Извините…

— Вам не за что извиняться, Артур, — с улыбкой произнесла Юлия. — Оставьте уже эту привычку… Я рада, что вы решились. Можете мне не верить, но это было необходимо для нас обоих.

Он присел на корточки, собирая книги. Юля не стала ему помогать. Все с той же улыбкой она взирала на него сверху вниз. Чувство, которое она испытывала в этот момент, называлось нежность. Женщина огляделась по сторонам и, заметив пустую скамейку, предложила:

— Давайте присядем, Артур. И еще, может, перейдем на «ты»? Если вы согласны, конечно.

— Я не против. Перейдем.

— Вот и славно.

Какая‑то пара подростков двинулась к той же пустующей скамейке, но Юля и Артур опередили их. Он протер стекла очков указательным пальцем, но этого оказалось недостаточно. Тогда Юлия бережно сняла с него очки, достала из сумочки собственный носовой платок с вышитыми инициалами, старательно протерла запотевшие стекла и водрузила очки обратно на переносицу Артура.

— Так лучше? — спросила она.

— Гораздо. Спасибо… тебе.

Он хотел добавить еще что‑то, но не успел. Юля быстро склонилась и запечатала ему рот страстным поцелуем.

Насвистывая что‑то бравурное, но не слишком разборчивое себе под нос, Крячко толкнул дверь, перешагнул порог рабочего кабинета и замер, как громом пораженный. Взгляд Станислава буквально вонзился в роскошное декольте сногсшибательной блондинки, расположившейся слева от рабочего стола Гурова и сосредоточенно просматривающей какие‑то бумаги. Казалось, высокий манящий бюст незнакомки готов был выпрыгнуть из выреза нежно‑голубой блузки в любую секунду. Стас с трудом опустил глаза ниже и невольно сглотнул. Девушка сидела, закинув одну ногу на другую, и глубокий разрез ее юбки открывал вид почти до середины бедра. Туфелька цвета слоновой кости игриво болталась на кончиках пальцев.

Самого Гурова в кабинете не было. Крячко сглотнул еще раз, не в силах оторвать глаз от ровной аккуратной пятки, и слегка откашлялся, привлекая внимание нимфы к своей скромной персоне. Девушка обернулась. Туфелька соскользнула с ноги. Первым же порывом Крячко было кинуться на колени к ногам блондинки и самолично помочь ей обуться, но холодный суровый взгляд незнакомки остановил его.

— Добрый день! — Ее голос был таким же чарующим, как и все остальное. Она надела туфельку, поставила ноги ровно, поправила юбку. — Вам кого?

— Теперь я уже и не знаю, — не закрыв за собой дверь, сделал несколько шагов вперед Стас, расплываясь в улыбке. Девушка поднялась ему навстречу. — Ваше великолепие сразило меня наповал. Я ослеплен и сбит с толку. Вам уже говорили, что вы — богиня, сошедшая с небес на землю для того, чтобы радовать глаз таких простых смертных, как я?

— Много раз, — кивнула блондинка. — Может, не в этих самых вычурных выражениях, но суть была приблизительно та же. А вы не ответили на мой вопрос.

— Какой вопрос? — Станислав вновь не удержался от того, чтобы не нырнуть взглядом в разрез блузки собеседницы и только после этого встретился наконец с ней глазами.

— Вы кого‑то ищете?

— Искал. Да… Долго и упорно, — продолжал он лучезарно улыбаться. — Но вот теперь, кажется, нашел. И оно того стоило… Я имею в виду, столь долгие поиски.

— Прекратите паясничать, — нахмурилась девушка. — Вы хотите сделать заявление?

— О да! Хочу… Я хочу заявить на вас.

— На меня?

— Конечно. Это преступление быть такой красивой.

Крячко сделал еще пару шагов вперед, оказался рядом со своим рабочим местом, машинально, по привычке, снял пиджак и небрежно бросил его на стол. Девушка, стоя слева от него, не смогла сразу заметить висевшую на правом плече кобуру. Станислав расстегнул ремешок и достал табельное оружие. Хотел положить его рядом с пиджаком, но не успел. Реакция блондинки оказалась молниеносной. Заметив оружие, девушка рванулась вперед и первым делом рубанула ребром ладони по кисти полковника. Пистолет упал на пол, она ловко отшвырнула его носком туфельки.

— Какого?! — Крячко был откровенно сбит с толку.

Улыбка стерлась с его лица, а уже в следующую секунду кулак врезался ему в челюсть. Станислав пошатнулся. Девушка ударила сыщика коленом в живот, заставив его сложиться пополам, а затем новая сокрушительная атака пришлась на его могучую шею. Воздух со свистом вырвался из легких, в глазах потемнело. Стас отчаянно попытался удержать равновесие, но не смог — девяностокилограммовое тело рухнуло на паркетный пол. Блондинка стремительно оседлала его сверху и закрутила обе руки за спину. Крячко и глазом не успел моргнуть, как на его запястьях с лязгом защелкнулись наручники.

— Ты чего творишь, зараза?!

Обездвиженный полковник угро смог только повернуть голову. В дверном проеме кабинета появился Гуров с двумя бумажными стаканчиками кофе. Его брови лишь на мгновение удивленно изогнулись, а затем он как ни в чем не бывало прошел к своему столу и сел в кресло. Поставил стаканчики.

— Лева!..

— Отличная работа, майор Старовойтова! — сдерживая улыбку, похвалил блондинку Гуров. — Вижу, навыки рукопашного боя у вас на достойном уровне. Жаль, я пропустил саму схватку…

— У него было оружие, товарищ полковник. — Ольга продолжала удерживать Крячко на полу.

— Да знаю. У него есть привычка носить с собой пистолет. Вы его обезоружили?

— Так точно.

— Тогда можете уже отпустить его. Без пистолета и в наручниках он все равно остается опасен для общества, но не настолько. — Сыщик сделал небольшой обжигающий глоток из бумажного стаканчика. — Я, кстати, и вам принес кофе, Ольга. Угощайтесь!

Но она все еще не торопилась отпускать своего пленника. Крячко попытался сбросить с себя девушку, но его попытка не увенчалась успехом.

— Что происходит, Лева? — недовольно рыкнул Станислав. — Что за шутки? Кто эта бестия?

В лице Старовойтовой появилась растерянность. Она недоуменно взглянула на Гурова:

— Вы его знаете, Лев Иванович?

— Немного. И как раз собирался познакомить вас сегодня, но, вижу, вы уже познакомились и без меня. Ольга, это полковник Крячко, мой давний напарник. Стас, это майор Старовойтова, новый сотрудник нашего отдела. Я тебе о ней уже рассказывал.

— Полковник Крячко? — переспросила девушка и густо покраснела. — Простите… Я не знала… — Она быстро сняла со Станислава наручники и поднялась на ноги. Привычно одернула юбку. Ее аппетитные лодыжки находились от Крячко на расстоянии вытянутой руки. — Прошу извинить меня, Станислав Николаевич. Вы не представились, а я, увидев в кабинете незнакомого человека с оружием, среагировала по ситуации. Инстинктивно… Вам стоило сразу сказать мне, кто вы, Станислав Николаевич.

— Просто Стас, — ответил Крячко, все еще пялясь на ноги Ольги из положения лежа. — После того, что произошло между нами пару минут назад… После того, как вы были на мне… Как честная женщина, вы просто обязаны выйти за меня замуж.

Но Старовойтова не отреагировала на его шутку должным образом. Она оставалась серьезной и лишь немного смущенной.

Крячко поднялся с пола, отряхнул брюки и обменялся коротким взглядом с напарником. Гуров прикрыл рот ладонью, скрывать улыбку ему было все сложнее.

— Приятно познакомиться, майор, — протянул руку Ольге Станислав.

Она ответила крепким рукопожатием, но на этот раз Крячко проявил чудеса ловкости. Он склонился и поцеловал девушке пальцы так быстро, что она не успела отдернуть руку.

— Уверен, после такого незабываемого знакомства мы непременно поладим с вами, Оленька, — сказал Стас, глядя в ее серые с поволокой глаза. — Я ведь могу звать вас Оленькой?

— Лучше Ольга, — сдержанно ответила она. — Мне так привычнее.

— Как скажете, Оленька, — пожал плечами Крячко.

Гуров сделал еще один глоток кофе. Поставил локти на стол и, насмешливо глядя на обоих, произнес:

— Ну, если с формальностями покончено… И с вашими борцовскими поединками тоже… Я предлагаю вернуться к работе. Присаживайтесь, коллеги. Я уже ввел Ольгу в курс дела до твоего прихода, Стас. И рассказал ей о плане Лозинского. Майор согласилась на роль «подсадной утки» для нашего «дамского угодника». Кстати, хочу напомнить вам обоим, что права на ошибку у нас нет. Или мы возьмем его, или… упустим безвозвратно. Не хотелось бы доводить до второго варианта.

— Мы этого не допустим, Лев Иванович. — Ольга заняла прежнее место слева от Гурова и взяла в руки бумаги с рукописными заметками Лозинского. — Мой потенциальный ник на форуме уже запущен?

— Да. Я говорил с Лозинским. Он уже зарегистрировался под именем «Ольга» и приступил к общению с завсегдатаями форума. Хотите взглянуть на разработанную им «легенду»?

Лев включил компьютер и развернул монитор таким образом, чтобы Старовойтова могла видеть текст на экране. Крячко подобрал свое оружие, положил на стол рядом с пиджаком, а затем, взяв стул, расположился рядом с Ольгой.

— Ну что, Стас, — спросил Гуров, — как тебе запущенная им история? Не слишком слезливая? Не перебор?

— Ну… Мозгоправу виднее, — пожал плечами Крячко. — На то он и мозгоправ. Работа у него такая, Лева. И если он считает, что клиент клюнет… А наше дело — накрыть мерзавца.

Гуров с усмешкой покачал головой. Протянул Старовойтовой стаканчик с кофе. Девушка машинально сделала глоток, и ее взгляд снова вернулся к экрану монитора. В этот самый момент Лозинский, находясь у себя в кабинете, за собственным компьютером, отписал очередной комментарий, советуя какой‑то девушке занятия йогой.

Мужчина осторожно отбросил одеяло и сел на кровати. Юлия что‑то пробормотала во сне. Он оглянулся. На прикроватной тумбочке с противоположной стороны остался гореть ночник. Женщина, ничем не прикрытая, спала на левом боку. Мужчина невольно отметил плавные изгибы ее обнаженного тела. Без одежды Юля была гораздо краше, чем в ней. Он отметил этот факт еще накануне вечером, когда она предложила остаться своему новому знакомому на ночь.

С минуту или чуть больше он молча наблюдал за ней. За тем, как при ровном дыхании вздымается ее грудь с острыми маленькими сосками, как слегка подрагивают ее длинные ресницы. В Юлии было что‑то, чего не было во всех его предыдущих жертвах. Какая‑то детская непосредственность. В определенный момент вчера он даже испытал по отношению к ней ничем не объяснимый прилив нежности. Это было странно… Но он сумел подавить это чувство.

Нагнувшись, мужчина подобрал с пола джинсы и рубашку. Неспешно оделся. Огромные очки, аккуратно пристроенные на стуле, он надевать не стал, просто сунул их за брючный ремень. Бесшумно, крадучись выскользнул из спальни и прямиком направился в гостиную. Опытный глаз еще вчера, когда они пили вино за круглым стеклянным столиком, заприметил больших размеров шкатулку на каминной полке. Сейчас он к ней первым делом и направился. Снял с полки, поставил на пуфик и откинул резную крышку. Интуиция не подвела его. В шкатулке Юля хранила все свои драгоценности. Штук десять золотых колец с различными драгоценными камнями, четыре комплекта сережек, две цепочки и увесистый змеевидный браслет с вкраплениями бриллиантов. В той же шкатулке сиротливо притулилась и небольшая пачка стодолларовых купюр. Мужчина быстро и сноровисто рассовал находки по карманам. Закрыл шкатулку, но поставить ее на прежнее место не успел. В гостиной вспыхнул яркий верхний свет. Мужчина резко обернулся. Юля стояла в проеме спальни и смотрела на него, подслеповато щурясь со сна. Одежды на ней по‑прежнему не было.

— Артур?

Шкатулка все еще находилась у него в руках.

— Что ты делаешь?

Он медленно поставил шкатулку на каминную полочку. Мозг лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. Подобных проколов в его работе еще не случалось. Хотя он, конечно, знал, что рано или поздно такое может произойти, и теоретически был готов к этому… Но одно дело — теория, и совсем другое — практика.

— Артур!..

— Мне не спалось… Старая привычка готовиться ночами к лекциям… — Он потянулся к заткнутым за пояс очкам, но передумал. В этом уже не было смысла. Юлия успела заметить, что очки ему ни к чему. — Ворочался с боку на бок… А ты так сладко спала, что мне не захотелось мешать тебе. Это было бы слишком эгоистично.

Она не поверила, мужчина видел это по ее глазам. Юлия перестала щуриться. В ее лице не было ни страха, ни гнева, ни укора. Только удивление. Детское и наивное удивление… Точно такое же, какое он так часто видел раньше в глазах своей покойной жены. Мужчина только в эту секунду вдруг осознал, насколько похожи друг на друга эти две женщины. Юля и та, которую он любил когда‑то…

— Ты рылся в моих вещах, Артур? Зачем?

Так вот почему он испытывал то странное чувство вчера! Тот же взгляд, тот же овал лица, те же губы… И та же детская непосредственность.

— Я не рылся… Нет. Что ты! — Он натянуто улыбнулся. — Зачем мне это? Я только посмотрел. Мне стало любопытно…

Юля двинулась к каминной полке. Мужчина невольно отступил на шаг влево. Выход был только один. Другого он не видел…

Она взяла шкатулку и открыла ее. И вновь не испытала ничего, кроме искреннего удивления.

— Ты забрал мои драгоценности. — Это был не вопрос. Это была констатация факта. — Все… Ты ограбил меня, Артур…

Выход был только один!

Он быстро шагнул к ней, коротко замахнулся и ударил кулаком в лицо. Юля вскрикнула. Из разбитой губы брызнула кровь. Она закрыла лицо руками и машинально втянула голову в плечи. Мужчина ждал этого момента. Подхватив с каминной полки тяжелый подсвечник, он обрушил его на темечко жертвы. Юля без звука осела на пол. Глаза ее закатились. Кровь из разбитой губы тонкой струйкой стекла по подбородку.

Мужчина поставил подсвечник на прежнее место и присел на корточки рядом с телом. Осторожно коснулся двумя пальцами шеи Юлии. Тонкий, едва различимый нитевидный пульс свидетельствовал о том, что женщина жива. Грабитель удовлетворенно кивнул. Вешать на себя «мокрое дело» совсем не входило в его планы. А так… Он был уверен, что с ней все будет в порядке. Очухается через какое‑то время…

Он распрямился и еще с минуту сосредоточенно смотрел на нее сверху вниз. Ему было жаль, что пришлось поступить так именно с НЕЙ. Пожалуй, Юлия была единственной из всех его многочисленных жертв, кто не заслужил подобного обращения. Образ женщины, распластанной на полу у его ног, смешался с образом покойной жены. Минуло уже почти три года, но он до сих пор помнил, как нашел ее в такой же позе на кухне их съемной квартиры в Брянске. Только в отличие от Юли Марина была мертва. Круг почти замкнулся. Почти…

Мужчина склонился над жертвой еще раз и, сам себе не отдавая отчет в собственных действиях, машинально убрал со лба Юли выбившуюся прядь волос. Провел рукой по щеке… Однако приступ человечности длился не более тридцати секунд, после чего лицо его вновь сделалось холодным и непроницаемым. Усилием воли он отогнал все воспоминания. Развеял призраки прошлого…

Оставив женщину на полу в гостиной, он, как и планировал ранее, методично обшарил всю квартиру. Однако, кроме хранившихся в шкатулке драгоценностей и денег, ничего ценного у Юли больше не оказалось. Не считая, конечно, скромной наличности в ее сумочке. Но он, не брезгуя, выгреб и ее.

Забрал книги, купленные в «Азбуке», и покинул квартиру. Дверь оставил распахнутой настежь. На ближайшем перекрестке швырнул книги в урну. Остановился и достал из кармана мобильник. Палец уже ткнулся в сенсорный экран с намерением набрать номер «Скорой помощи», но в последний момент мужчина передумал. Какого черта?.. Что за сентиментальность? Она жива и выкарабкается. Ему не стоило и думать об этом. А уж тем более проявлять какое‑то беспокойство. Через пару‑тройку дней грабитель планировал навсегда покинуть Москву и никогда уже более не возвращаться сюда. Но прежде еще одна жертва… Последняя. Он намеревался четко придерживаться выработанного плана.

Ближайшее интернет‑кафе располагалось в четырех кварталах от того места, где он находился. Мужчина двинулся в этом направлении. С каждым шагом его походка становилась все более уверенной и развязной. Образ Юли остался в прошлом. Так же, как и все остальные…

К великому разочарованию Крячко, Анна явилась на свидание в скромном брючном костюме, под пиджаком которого просматривалась тонкая водолазка с высоким горлом. С тем же успехом, по мнению полковника, она могла нарядиться монашкой. Никакого визуального удовольствия… И это в сравнении с теми прелестями, которые так откровенно демонстрировала майор Старовойтова!.. Станислав разочарованно вздохнул.

— Что‑то не так? — с тревогой в голосе поинтересовалась Штурмина, занимая предложенное спутником место за столиком.

Крячко запоздало вспомнил о том, с какой тонкой и ранимой натурой имеет дело.

— Нет‑нет, — поспешно парировал он и расположился напротив. — Как может быть что‑то не так, когда я рядом с тобой, Анечка? Одним своим присутствием ты освещаешь все вокруг.

— Но ты вздохнул.

Они сами не заметили, как непроизвольно перешли на «ты».

— Это шлейф, который я не успел отбросить, — солгал полковник. — И он связан исключительно с проблемами на работе.

Официантка подала им меню. Крячко машинально перелистнул несколько страниц. Он пребывал в растерянности. После знакомства с Ольгой ему совершенно не хотелось идти на сегодняшнее свидание. С гораздо большим удовольствием он провел бы лишнее время в отделе. Станислав знал, что Ольга будет сидеть там допоздна, поддерживая переписку на форуме по заданному Лозинским шаблону. Он едва не вздохнул еще раз, но мужественно сдержался и открыто улыбнулся своей спутнице.

— Как продвигается поиск грабителя? — Анна достаточно быстро определилась с заказом и, закрыв меню, отложила его на край стола. — Андрей Борисович мне ничего не говорит по этому поводу…

— И правильно делает, — решительно отогнал ненужные в этот момент мысли Крячко и добавил: — Тебе ни к чему вспоминать об этом. Зачем? Что было, то прошло. А работа… Работа ведется в нужном направлении. Виновный будет обязательно пойман и справедливо наказан. Это все, что тебе необходимо знать, Анечка.

— Но ты упомянул про проблемы на работе, — не отставала она.

Станислав беспечно махнул рукой:

— Это по другому расследованию. У нас в разработке множество дел.

— Каких? Расскажи мне…

— Зачем?

— Любопытно, — пожала плечами Штурмина. — Я ведь раньше полицейских только в кино видела. — Она положила руки на стол и принялась непроизвольно массировать левый мизинец. — Так что для меня ты — как человек из кино. Эта работа и правда такая интересная, как показывают в фильмах?

— Неправда, — честно ответил Станислав.

Он вынужден был прерваться, когда к их столику вернулась официантка. Девушка старательно внесла заказ в блокнот и молча удалилась.

— В кино показывают только яркие моменты, Анечка, — продолжил Крячко. — А в большинстве своем работа сыщика нудная и рутинная. Никто не станет снимать об этом фильм, потому что никто не станет такой фильм смотреть.

Штурмина рассмеялась. Ее легкий непринужденный смех, ее чарующая улыбка, ее ровные белоснежные зубы заметно приободрили Станислава. Образ майора Старовойтовой на время улетучился. Полковник протянул руку и накрыл своей широкой ладонью изящную кисть спутницы. Анна оставила в покое свой мизинец, и в глазах ее почему‑то мелькнул приступ паники.

— Что ты делаешь? — глухо спросила она.

— Ничего. Просто взял тебя за руку. Это дружеский жест, и в нем нет ничего страшного, — успокоил ее Крячко. — Дружеский жест и выражение симпатии. Я ведь уже говорил, что ты мне нравишься?

— Говорил.

Он осторожно погладил ее по тонким пальцам. Анна по‑прежнему была напряжена, но первоначальный испуг в глазах почти исчез.

— Лучше расскажи мне о себе, — попросил Станислав. — Только не о родителях, не о бывших и не о том, о чем вы обычно разговариваете с Лозинским. О чем‑нибудь хорошем. Ведь у тебя наверняка есть масса хороших и приятных воспоминаний…

— Я почти не помню ни одного, — грустно призналась Штурмина. — В этом и есть моя основная проблема, с которой борется Андрей Борисович… С которой мы боремся вместе, — поспешно поправилась она. — Негативные восприятия практически полностью заблокировали позитивные.

— Это чушь! — поморщился Крячко. — Так не бывает, Анечка.

— Так говорит Андрей Борисович…

— Ну… — Станислав лукаво прищурился. — Я не ставлю под сомнения слова Андрея Борисовича… Однако уверен, что не все в жизни подчиняется психологии. Например, любовь. Психология — наука, а как любовь может подчиняться науке? В твоей жизни была любовь? Настоящая, всепоглощающая… Такая, что весь мир рядом с ней переставал существовать?

— Была. Наверное… — Анна не отдергивала руку, но избегала смотреть полковнику в глаза. — Я не помню… Если такое и было со мной, то очень давно. И я давно перестала отличать любовь от простого влечения. Вот как случилось недавно… с грабителем.

— Да забудь ты об этом грабителе, — как можно небрежнее произнес Крячко. — Он и воспоминаний‑то твоих не стоит. Его посадят, награбленное вернут законным владельцам.

— Дело не в ограблении. Дело в обмане… Он обманул меня.

— А кого не обманывают, Анечка? Все кругом всех обманывают. В нашей жизни ведь как? Не обманешь ты, обманут тебя. Слышала такую поговорку?

— Слышала, — улыбнулась Штурмина.

Официантка принесла салаты, нарезанные фрукты и бутылку вина. Самолично разлила спиртное в два высоких бокала.

— Не обижайся, Анечка, — сказал Крячко, дождавшись, когда официантка уйдет, и поднял свой бокал. — Но я хочу выпить за этого грабителя…

— За него? Зачем?

— Потому что благодаря ему я познакомился с тобой. Вот и получается, Анечка, что все события как бы предопределены свыше. И психология тут ни при чем.

Они подняли бокалы, чокнулись и сделали по небольшому глотку вина, глядя друг на друга. Вдруг чье‑то легкое постукивание костяшками пальцев по краю стола отвлекло их.

— Тук‑тук за себя. Можете открывать глаза. Кто не спрятался, я не виноват.

Полковник скрипнул зубами. Он узнал этот голос прежде, чем повернул голову. Анна вздрогнула от неожиданности и удивленно протянула:

— Андрей Борисович?

— Он самый. — Лозинский взял стул от соседнего столика, передвинул его и вольготно разместился рядом со Штурминой. — Не помешаю?

— Нет, конечно, — смущенно произнесла женщина. — Но… Как вы здесь оказались?

Взгляды Крячко и Лозинского на мгновение скрестились, как шпаги двух дуэлянтов.

— Ну как же, Анна? Вы ведь сами рассказали мне об этом свидании… Вот я и решил заглянуть. Узнать, все ли у вас в порядке.

— У нас все в порядке, — ядовито улыбнулся Станислав и тут же обратился к Штурминой: — Ты рассказала ему о нашем свидании? Зачем?

— О! Я вижу, вы уже на «ты»! — Лозинский щелкнул пальцами, привлекая внимание официантки. — Вино, фрукты… Романтика! Похоже, у Стаса самые серьезные намерения в отношении вас. Да, Стас?

— Серьезнее не бывает, — с трудом сдерживая рвущиеся наружу эмоции, сквозь зубы процедил Крячко. — И присутствие третьего лишнего в таких ситуациях нежелательно.

— Понимаю, понимаю, — закивал Лозинский и тут же бросил подошедшей официантке: — Мне только бокал, милочка. Пустой. У моих друзей все остальное уже есть, — после чего вновь повернулся к полковнику: — Но я — психолог, Стас. Психолог не может быть лишним. Вдруг у вас что‑то пойдет не так… Возникнет какое‑то недопонимание, например. А я тут как тут. К вашим услугам. Правда, Анна?

— Конечно, Андрей Борисович…

— Видишь, Стас? Твоя дама не возражает против моего присутствия.

— А вам не кажется, что вы чересчур бестактны, Андрей Борисович? — Крячко продолжал медленно закипать, но, не желая расстраивать Анну, не торопился вступать с Лозинским в открытую конфронтацию. — Как‑то это не очень типично для психолога…

— А вы разбираетесь в психологии? Не знал…

— Я разбираюсь в людях. И немного в анатомии внутренних органов.

— Например?

— Например, почки, печень…

— Это интересно. Правда, Анна? — Официантка достаточно быстро принесла Лозинскому пустой бокал, и он, не спрашивая ни у кого разрешения, плеснул себе добрую порцию вина. — Любопытно было бы послушать, Стас. Но как‑нибудь в другой раз. Сейчас меня интересует немного другое. Вы уверены, что готовы к новым отношениям, Анна? Причем я спрашиваю вас не только как ваш психолог, но и как ваш друг… Полковник Крячко — непростой человек…

— Да, вы говорили… — глухо откликнулась Штурмина.

— Говорили? — переспросил Крячко. — То есть вы частенько обсуждали мою персону? Я польщен. Но стою ли я такого внимания, Андрей Борисович?

Лозинский глотнул вина и презрительно поморщился:

— Кислятина! Отвратное вино, должен вам сказать, Станислав Николаевич. Не знал, что к числу ваших недостатков относится еще и скупость. Учту на будущее… А теперь отвечаю на ваш вопрос: да, вы стоите внимания. Пристального внимания, Станислав Николаевич. Приходите как‑нибудь ко мне на прием. Для вас я по дружбе даже готов сделать скидку… — Андрей достал из нагрудного кармана рубашки визитку и протянул ее через стол Станиславу. Затем машинально сделал очередной глоток вина и опять поморщился.

— Я приду, — скупо ответил Крячко, раздувая ноздри. Его терпение было на исходе. — А пока… Вы не оставите нас с Аней наедине?

— Нет.

— Могу я узнать, почему? — сжав кулаки, процедил Станислав.

— Мне одному скучно. Ненавижу проводить вечера в одиночестве. А с вами так весело, так уютно. Позвольте мне остаться! — Лозинский издевательски подмигнул полковнику и вновь обратился к своей клиентке: — Можно, Анна?

— Конечно…

Сказать, что женщина была сбита с толку, было бы явным преуменьшением. Анна вконец растерялась и совершенно не понимала, как ей себя вести в подобной ситуации. Как с Лозинским, так и с Крячко. Она рассеянно переводила взгляд с одного на другого.

— Ну если Анечка не против, — с расстановкой, делая ударение на каждом слове, произнес Крячко, — значит, не против и я. Желание прекрасной дамы для меня — закон.

— Как это замечательно и красиво сказано, Станислав, — расплылся в улыбке Лозинский. — Я мысленно аплодирую. Поверьте.

Крячко слегка отодвинулся назад вместе со стулом и с неприкрытым вызовом предложил:

— Не хотите выйти перекурить, Андрей Борисович?

— Да. Хорошая мысль. — Лозинский поднялся одновременно с сыщиком. — Вы извините нас, Анна?

Штурмина молча кивнула.

— Мы всего на пару минут, — пообещал Крячко.

Мужчины вышли из кафе. Как только они оказались на улице, Стас резко развернулся и схватил Лозинского за грудки:

— Какого черта тебе надо, мозгоправ?!

— Полегче, Стас! — Андрей попытался высвободиться, но не сумел. Одна из пуговиц на его рубашке оторвалась и покатилась по пыльному асфальту. — Я всего лишь оберегаю свою клиентку.

— От чего?

— Не от чего, а от кого. — Глаза психолога тоже недобро блеснули. — От тебя, Стас. И от очередной ошибки, конечно, которая причинит ей новую боль.

— Я не собираюсь причинять ей боль. Так что проваливай и дай нам спокойно поужинать.

Психолог отрицательно покачал головой.

— Исключено! — Он был полон решимости. — Я не позволю твоему бушующему либидо нанести Анне травму. Если бы я увидел в тебе хотя бы намек на искренние чувства, то…

Андрей не успел закончить фразу. Крячко резко дернул его на себя, заставив затрещать ткань рубашки, и врезался лбом в переносицу психолога. Затем отпустил противника, коротко замахнулся и ударил его кулаком в челюсть. Лозинский не устоял на ногах. Нелепо взмахнув руками, он опрокинулся на спину, но тут же вскочил и кинулся на полковника. Кулак летел Станиславу в лицо, но искушенный в рукопашных схватках оперативник легко уклонился от удара, а выброшенное вперед колено поймало Лозинского на противоходе и впечаталось ему в живот. Психолог сложился пополам. Дыхание его сбилось.

— Как тебе такой намек на искренность, мозгоправ? — спокойно поинтересовался Крячко. После того как он «спустил пар», ему стало гораздо легче. — Достаточно? Или нужны еще аргументы?

— Эй‑эй, мужики! Вы чего? — Какой‑то прохожий отважно кинулся к месту схватки. — А ну, завязывайте!

Лозинский с трудом распрямился, жадно хватая ртом воздух. Глаза его налились кровью. Травмированная челюсть уже начала медленно, но неотвратимо опухать. Крячко был готов к новому удару, однако прохожий‑«миротворец» вдруг прыгнул полковнику на спину и обхватил его за плечи обеими руками. Лозинский не позволил себе упустить столь благоприятный момент. Рванув с места, он без замаха ударил Станислава в лицо. Под левый глаз.

— Ах ты сука! — Крячко одним движением стряхнул с себя несвоевременно вмешавшегося прохожего.

Лозинский выбросил кулак еще раз. Станислав убрал голову в сторону, и удар психолога пришелся в нос мужчины за спиной полковника. «Миротворец» неестественно хрюкнул, голова его дернулась, из разбитого носа брызнула кровь. Он застонал и тяжело опустился на колени, закрывая лицо руками. Лозинский, не обращая на него никакого внимания, предпринял третью атаку, но Крячко ловко перехватил руку и взял ее на излом. Замахнулся сам, целясь кулаком в левое ухо Андрея. Полковник знал наверняка, что такого удара психолог не выдержит, его ждал глубокий нокаут…

Но этого не случилось.

— Что вы делаете? — На пороге кафе появилась Штурмина. — Боже мой! Вы с ума сошли! Андрей Борисович… Стас!.. Не надо!

Крячко повернул голову. На лице Анны застыло неподдельное выражение самого настоящего ужаса. Широко распахнутые глаза с пушистыми ресницами наполнились слезами.

— Стас, пожалуйста!..

Он послушно отпустил своего противника и двинулся Анне навстречу:

— Извини. Я просто…

— Не трогай меня! — отпрянула Штурмина. Ее руки дрожали. — Наш ужин закончен, Стас. Не забудь расплатиться. А я возьму такси.

Она резко развернулась и почти бегом устремилась к ближайшему переулку. Крячко чертыхнулся себе под нос, провожая ее грустным взглядом. Лозинский приблизился к сыщику со спины и скептически поинтересовался:

— Доволен?

— А ты? — не оборачиваясь, бросил Станислав.

— Я доволен. Я избавил ее от тебя… И мне удалось даже разок врезать тебе. Непередаваемое чувство удовлетворения! — Андрей осторожно коснулся опухающей челюсти. — Честное слово!

— Я тебе верю, — мрачно откликнулся Крячко.

Опасаясь вновь потерять равновесие, Лозинский ухватился за плечо сыщика, перед глазами у него все плыло. Стас не стал сбрасывать его руку. Он чувствовал себя виноватым за то, что сорвался. И сожалел о погубленном свидании.

— Не парься, Стас, — миролюбиво произнес Лозинский, словно прочитав его мысли. — Я бы все равно не дал тебе с ней переспать.

— Даже если бы я тебя убил? — хмыкнул Крячко.

— Даже если бы убил… Мы пойдем допивать вино? Оно, кстати, совсем не кислое. Я соврал. Отличное вино, Стас!

— Я знаю. Отличное и дорогое… Тебе придется оплатить половину.

— Справедливо, — признал Лозинский. Его все еще мутило.

— Половину всего счета за ужин, — уточнил Крячко.

— Согласен. Но только если поможешь добраться до столика…

И мужчины вернулись в кафе.

— Что у вас с лицами? — нахмурился Гуров, едва Крячко и Лозинский переступили порог кабинета.

Старовойтова с включенным ноутбуком сидела на диванчике для посетителей, подобрав под себя ноги. Юбка достигала лишь середины колен, позволяя мужчинам лицезреть ее изящные упругие икры. Туфли цвета слоновой кости аккуратно стояли на полу рядом с диваном. Лозинский рельефно изогнул бровь.

— Даже не думай, — шепнул Крячко. — Она тебе не достанется. Око за око. Понял?

— Понял. Не дурак.

Сыщик не поверил ему, но предпочел промолчать. До поры до времени. Под левым глазом Станислава красовался ярко‑сливового цвета синяк. Точно такого же цвета синяки, но под обоими глазами, имелись и у Лозинского. Неприглядную картину завершала изрядно опухшая с правой стороны челюсть психолога.

— Так что у вас с лицами? — повторил Гуров.

— Какой‑то урод подрезал у девушки сумочку, — небрежно отмахнулся Крячко, занимая место на диване рядом с Ольгой. Покосился в ее сторону, ожидая реакции, но таковой не последовало. Старовойтова осталась совершенно равнодушной к его словам. Ее внимание было полностью сосредоточено на экране ноутбука. Лозинский придвинул стул и сел напротив девушки. — Пришлось вмешаться. А этот… — пренебрежительно кивнул в сторону психолога Стас, — полез зачем‑то поперек меня. Вот ему и прилетело по полной программе. Надо соизмерять свои силы, мозгоправ.

— Не мог же я допустить, чтобы какой‑то подонок причинил вред бедной девушке, — многозначительно произнес Андрей.

Станислав недовольно зыркнул в его сторону. Для него в отличие от остальных присутствующих намек был слишком прозрачным.

— Не хотите взглянуть на труды нашего совместного творчества, Андрей Борисович? — оторвав взгляд от экрана, спросила у Лозинского Ольга.

Она протянула психологу ноутбук, сбросила ноги с дивана и проворно обулась.

— Охотно, — ответил Лозинский. — Только не зовите меня «Андрей Борисович», хорошо? Вы — не моя клиентка, а я — не семидесятилетний старик.

— Договорились. Не буду. — Ольга позволила себе легкую улыбку.

Андрей водрузил ноутбук на колени и быстро пробежался взглядом по новостной ленте форума. Лицо его сделалось сосредоточенным. Наткнувшись на последнее сообщение Ольги, он чуть склонил голову набок, внимательно вчитываясь в текст. Гуров вышел из‑за стола и встал за спиной психолога.

— Отлично, отлично! — довольно проговорил Лозинский и даже характерно прищелкнул языком. — Он клюнет. Никаких сомнений! Мы все сделали грамотно. Правда, давайте, Ольга, для полной гарантии добавим еще одну слезливую историю. О вашем неудачном романе после развода, мол, он тоже оказался негодяем, похлеще бывшего муженька… И почему вас все время тянет к такому типу мужчин? А хочется чего‑то иного… Я сейчас накидаю ваш идеальный образ. Это даст пищу для размышлений преступнику. Он же бьет наверняка. В самое «яблочко». Вот мы ему в этом и поможем…

— Я полагаю, что мне уже сегодня нужно отправляться на йогу? — полувопросительно, полуутвердительно произнесла Старовойтова.

— Да. Непременно, — откликнулся Лозинский, не отрываясь от ноутбука. — Он начнет вас выслеживать. Вы — хорошая актриса, Ольга?

— С этой ролью я справлюсь. Не сомневайтесь.

— Отлично…

У Гурова зазвонил мобильник, и он отошел к своему рабочему столу. Когда разговор завершился, лицо полковника стало мрачнее тучи.

— Что случилось, Лева? — заметив это, спросил Крячко.

— Пятая жертва. Юлия Симоненко. Как вы и предполагали, Андрей Борисович…

— Я редко ошибаюсь, господа, — удовлетворенно кивнул Лозинский. — Это часть моей профессии, уж извините за излишний пафос. Только я не понимаю, что вас так огорчило, Лев Иванович? — Андрей продолжал стучать по клавиатуре. — Мы ведь были готовы к этому, не так ли? И раз уже есть пятая жертва, значит, наша «подсадная утка» будет следующей… Извините за сравнение, Ольга. На утку вы совсем не похожи.

— Ничего, — рассмеялась Старовойтова. — Я поняла. И не обиделась.

— Все не так просто, — подал голос Гуров. — На этот раз грабитель применил насилие. Юлия Симоненко в больнице с черепно‑мозговой травмой.

Пальцы Лозинского замерли над клавиатурой.

— Насилие? Почему?

— Пока мы не знаем… Капитан Алябьев отправился поговорить с потерпевшей. Наверное, что‑то в его плане пошло не так. Может, жертва застукала его на месте преступления. Этот вопрос прояснится через пару часов, но… Важно другое. Наш «дамский угодник» — не такой уж белый и пушистый, как мы предполагали. Он опасен и готов оказать сопротивление в случае крайней необходимости. Возможно, даже вооруженное. Понимаете, о чем я, Ольга? — коротко взглянул Лев на Старовойтову.

— Так точно, товарищ полковник, — подобралась девушка, — понимаю. Но уверяю вас, что я смогу за себя постоять.

Однако ее ответ не удовлетворил Гурова. Полковник осознавал, насколько велика его ответственность в этой операции. В случае провала Орлов спросит именно с него. Спросит строго, и будет прав…

— Андрей Борисович, — обратился сыщик к Лозинскому, вновь склонившемуся над ноутбуком. — Как вы считаете, насколько велика вероятность, что преступник нанесет новый удар уже сегодня?

— Без предварительной подготовки? — не поднимая головы, ответил психолог. — Честно говоря, не готов ничего гарантировать. Обычно он так не поступал… Но учитывая случившееся… Я имею в виду, что ему пришлось применить насилие… Да, он может ускорить процесс, чтобы как можно быстрее покинуть столицу.

— А может он совсем отказаться от шестого ограбления и свалить прямо сейчас? — вмешался Крячко.

— Такое тоже возможно. — Лозинский закончил писать и, не закрывая ноутбука, передал его Старовойтовой. — Но маловероятно, Стас. Это противоречит его психологическому портрету…

— Опять ты со своей психологией, — поморщился Станислав.

— В этом деле без нее никуда, уж извини… Но, насколько я сумел «прочесть» нашего противника, предположение полковника Гурова кажется наиболее вероятным. Преступник предпочтет быструю атаку поспешному отступлению. И он выберет Ольгу. В этом я уверен. Мы на сто процентов подвели его сейчас к такому выбору жертвы… Сегодня в шесть вечера, согласно вашим собственным признаниям на форуме, вы отправитесь в клуб «Лотос» на ежедневные занятия йогой, Ольга. Я уже созвонился с одним из инструкторов. Это моя старая знакомая, из бывших клиентов. Она проведет вас по документам как давнюю и постоянную посетительницу. Я поеду с вами. Для подстраховки.

— Исключено! — решительно вмешался Гуров. — Без обид, Андрей Борисович… Вы очень нам помогли, но… Страховать Ольгу вы не будете. Этим займемся мы сами.

— Мне не нужна страховка, — попыталась было воспротивиться Старовойтова, но, наткнувшись на холодный непроницаемый взгляд полковника, покорно замолчала.

— Гуров прав, — поддержал напарника Крячко, и в его голосе промелькнули нотки торжества. — Такая работа — не для дилетанта. Поимка преступника — это тебе не мозги вправлять психологически неустойчивым дамочкам. Я пойду с Олей в «Лотос».

— Ты поедешь в больницу к Симоненко, Стас, — распорядился Гуров. — Поможешь Алябьеву. Узнаешь на месте, что и как там случилось. А сопровождать майора Старовойтову буду я. Если «дамский угодник» не выйдет на нее сегодня, завтра меня сменишь. Послезавтра с Ольгой отправится Алябьев… И так по очереди…

— Тогда пару советов, Лев Иванович. Вы позволите? — обратился к нему Лозинский.

— Слушаю.

— Во‑первых, не «светитесь». Человек, с которым мы имеем дело, — далеко не дурак. Если он почувствует хоть малейший признак опасности, он не станет соваться.

— Не учи, мозгоправ, — вклинился Крячко. — Мы тут не пальцем деланные.

— Во‑вторых, — пропустил мимо ушей колкость Станислава Андрей. Сейчас ему было не до препирательств. — Я не думаю, что преступник подкатит к Ольге прямо в «Лотосе». Даже уверен в этом… Там он ее только вычислит, а «неожиданная встреча» произойдет где‑то в другом месте. На улице, в кафе, возле дома… Так что советую вам, Ольга, немного побродить по городу после занятий. Дайте ему время присмотреться к вам…

— Хорошо.

— И наконец, в‑третьих… — Лозинский откинулся на спинку стула. — Где вы его собираетесь брать, Лев Иванович?

Гуров поочередно переглянулся с коллегами.

— Ну, полагаю, нам необязательно брать его с поличным. У нас есть его отпечатки пальцев, показания свидетелей… Вести его к самому финалу не имеет смысла… Но и с арестом в общественных местах мы тоже рисковать не станем. Будем брать, когда они с майором войдут в квартиру.

— В какую квартиру?

— В мою, — ответила Старовойтова.

Лозинский отрицательно покачал головой и полез рукой в правый карман джинсов.

— Согласно разработанной «легенде», вы — богатая дамочка, Оля. Я не видел вашей квартиры, но, боюсь, она не соответствует вашему образу. — Он достал из кармана связку ключей и бросил ее Ольге. Девушка ловко поймала ее на лету. — Мой дом подойдет для этого лучше. Я напишу адрес. Ведите его туда. Меня там не будет, обещаю. Я не стану вам мешать, Лев Иванович. Но только одна просьба… Так сказать, личного характера… Если там будет полковник Крячко, проследите, пожалуйста, чтобы он ничего не трогал руками.

Гуров и Старовойтова не удержались от того, чтобы не рассмеяться. Крячко, напротив, насупился.

— Вещи у меня в большинстве своем дорогие и эксклюзивные, — с улыбкой пояснил Лозинский.

— Вот сукин сын, — буркнул Станислав, но особой злобы в его голосе не было. — Ты ведь понимаешь, Лева? Раз мы не дали ему возможность провести время с Оленькой тет‑а‑тет, он решил произвести на нее впечатление своим домом. И дорогими, мать их, эксклюзивными вещами. Надеюсь, речь идет не о нижнем белье, мозгоправ?

— Нет. Но его тоже не трогай… И я, кстати, не думал ни на кого производить впечатление, я только хочу помочь, не более того.

Психолог развернулся на стуле таким образом, чтобы его лицо не мог видеть никто, кроме Станислава, и лукаво подмигнул сыщику, давая тем самым понять, что на самом деле его догадка была верной. Крячко мужественно стиснул зубы.

— Хорошо, — согласился Гуров. — Мы учли все ваши рекомендации, Андрей Борисович. Пишите адрес. Теперь все за дело! Стас, отправляйся в больницу. — Он выудил табельное оружие из наплечной кобуры, быстро проверил его боеспособность и сунул обратно.

Ольга решительно поднялась с дивана…

Глава 6

Лозинский почти лежал в кресле, водрузив обе ноги на рабочий стол и постоянно поглядывая на часы. Для пущего удобства он даже надел часы на кулак по принципу кастета. По расчетам психолога, в эту самую минуту Ольга Старовойтова должна покидать «Лотос». Предпримет ли «дамский угодник» попытку обработать свою шестую жертву уже сегодня?.. Он поймал себя на том, что очень нервничает.

Штурмина молча сидела напротив, опустив глаза в пол и старательно массируя левый мизинец.

— Я рад, что вы нашли в себе мужество прийти сегодня, Анна, — сказал Андрей и вновь рефлекторно бросил взгляд на часы. — После случившегося инцидента…

— Я не могла пропустить сеанс, Андрей Борисович, — негромко откликнулась женщина. — Мне необходимы эти встречи… с вами. Необходима ваша помощь.

— Я понимаю. И тем не менее мне стоит для начала извиниться перед вами, Анна. То, чему вы стали невольной свидетельницей, это… Это было безобразно. И не профессионально. Простите меня за эту выходку.

— Я сержусь не на вас, Андрей Борисович, а на полковника Крячко. И на себя… А вы… Вы ведь пытались защитить меня. Как обычно… Верно?

— Да. Но я все равно был не прав. — Лозинский сверился с часами. Мысль о том, что Гуров держит ситуацию с Ольгой под личным контролем, немного успокаивала его, но ему было бы легче контролировать ситуацию, находись он сам неподалеку от места событий. — Равно как и вы, Анна. Вам не стоит сердиться на полковника. И уж тем более на себя.

— Вы думаете?

— Я в этом уверен. Давайте я просто честно и откровенно обрисую вам ситуацию. Наверное, мне стоило сделать это раньше, прежде чем вы отправились на свидание со Станиславом, но… Лучше поздно, чем никогда. Полковник Крячко — хороший человек. И вы, безусловно, ему нравитесь. Он сам в это верит.

— Но обманывается… — осторожно предположила Анна.

— Можно и так сказать. — Очередной взгляд на циферблат, затем Лозинский покосился в сторону бара. — Полковник искренен во всех своих чувствах, но в силу своего природного темперамента он, увы, не способен на длительные серьезные отношения. Это не тот человек, который готов жениться, обзавестись семьей с кучей детишек… Я не могу сказать, насколько длительными были бы ваши с ним отношения. Может быть, всего одна ночь, может быть, целый месяц… Но не более, Анна. И я не имею ничего против таких отношений. Вопрос исключительно в вас. Готовы ли вы к этому? Психологически. Если да, то проблемы нет, а если не готовы… Тогда возникает новый вопрос: зачем вам это?

— А как считаете вы? — Штурмина нервно сглотнула и на время оставила в покое свой многострадальный мизинец. — Я готова?

— Я не могу ответить за вас. Но я могу дать совет… Если позволите, — улыбнулся Андрей.

— Дайте.

— Вам нужны такие отношения, Анна, — легкие и ни к чему не обязывающие. Обычный флирт. Понимаете? И необязательно с полковником Крячко. С ним или еще с кем‑то… Чем больше в вашей жизни будет таких случайных связей, тем лучше. Это новые знакомства, общение, интересные люди, возможность разорвать тот замкнутый круг, в котором вы так долго уже находитесь… — Заметив неподдельный испуг в глазах клиентки, он поспешно поправился: — Не поймите меня неправильно, Анна. Я не советую вам пускаться во все тяжкие. И уж тем более не рекомендую беспорядочные сексуальные связи. Боже упаси! Я говорю о флиртах, о легких романах… Не требуйте от жизни больше, чем она может вам дать на данном этапе… Но это лишь совет. Решение принимаете только вы сами. И степень готовности к такому шагу никто, кроме вас самой, определить не сможет. — Но одну вещь я, как психолог, запрещаю вам делать. Категорически, Анна!

— Какую?

— Прекратите общение с неудачниками. Причем с психологически неуравновешенными неудачниками. Это совершенно точно не пойдет вам на пользу.

— Кого вы имеете в виду, Андрей Борисович? — удивленно захлопала глазами Штурмина.

— Я имею в виду этот идиотский форум, — презрительно скривился Лозинский. Взгляд в очередной раз мазнул по циферблату наручных часов. Согласно его же собственным рекомендациям, Ольга должна немного прогуляться после занятий йогой. Под бдительным присмотром Гурова, разумеется. Сколько времени она будет гулять? Час? Два? Андрей ждал звонка, но его мобильник упорно молчал. — «Клуб бывших жен». Завязывайте с этим маразмом, Анна. Завязывайте прямо сегодня, не откладывая в долгий ящик.

— Но…

— Когда я посоветовал вам больше общаться с людьми, я, во‑первых, имел в виду живое общение, а не безликую переписку, — пояснил Лозинский, прежде чем клиентка успела что‑то возразить. — А во‑вторых, от общения вам нужно черпать больше позитива, а не негатива. На форуме «Клуб бывших жен» позитивно настроенных людей нет и не будет. Сам формат этого форума не предусматривает присутствия там таких людей. Понимаете, о чем я?

— Понимаю, — покорно произнесла Анна.

— Значит, договорились? С форумом завязано?

— Определенно. Да… Раз вы говорите, что так нужно… я больше не зайду на него.

— Вот и прекрасно. А в остальном, как я уже сказал, все зависит от вас, Анна. Я могу только советовать…

Штурмина долго и пристально смотрела в глаза психологу. Несколько раз нервно прикусила нижнюю губу, но мизинец уже не массировала. Лозинский видел, что женщина собирается спросить его о чем‑то, но не решается. Он не стал помогать ей. Просто терпеливо ждал.

— Андрей Борисович… Вы… Я хочу задать вам один вопрос. Всего один. Можно?

— Конечно. Задавайте.

— Вы… бросаете меня?

— В каком смысле?

— Как клиентку…

— С чего вы взяли?

— Ну… Ваши слова… Весь ваш этот монолог, который вы только что произнесли… Все это прозвучало как напутственная речь. Последнее слово… Как будто мы прощаемся с вами, и вы даете мне возможность жить дальше самостоятельно. Без вас…

Едва ли не впервые в жизни слова собеседницы заставили Лозинского на мгновение растеряться. Он рывком поднялся с кресла и прошел к бару. Стремительно распахнул левую створку и достал наполовину испитую бутылку виски. Затем взял стакан, наполнил его больше чем наполовину, сделал внушительный глоток и обернулся к Анне.

— Я не бросаю вас, Анна, что вы? Я никогда не бросаю клиента, если он еще нуждается в моей помощи. Мы можем продолжить наши встречи, согласно прежнему графику. Но мне показалось…

— Я не хочу, — негромко обронила Штурмина, опустив глаза в пол.

— Что? — не расслышал Андрей.

Она подняла голову. В ее взгляде вдруг появилось что‑то новое. Что‑то, чего Лозинский не видел в нем прежде. Он сделал еще один глоток виски и вместе со стаканом вернулся обратно за стол.

— Я не хочу, — повторила Анна, но уже значительно громче и увереннее.

— Чего вы не хотите?

— Не хочу, чтобы мы продолжали наши встречи, согласно прежнему графику. Я больше не хочу быть вашей клиенткой, Андрей Борисович. — Она подалась вперед и взяла из рук Лозинского стакан с виски. Залпом осушила его и вернула ошарашенному психологу. — Но и расставаться с вами я не хочу. Вы нужны мне, Андрей Борисович… Не как психоаналитик, не как друг, а как мужчина. Без перспектив, без обязательств, без взаимных претензий… Легкий, ни к чему не обязывающий роман. Флирт, как вы сами выразились… Я принимаю такое решение. Сама. По собственной инициативе. Вы не против?

Лежащий на столе мобильник вдруг ожил, призывно гудя и вибрируя. Не спуская глаз с Анны, Лозинский схватил аппарат и ответил на вызов:

— Слушаю!

— Ольга уже у вас дома, — сообщил Гуров. — «Дамский угодник» так и не появился.

— Он был где‑то неподалеку, Лев Иванович. Можете мне поверить, — облегченно переводя дух, проговорил в трубку Андрей.

— Ясно. Будем на связи!

Мобильник вернулся на стол. Лозинский снял часы с кулака и надел их на запястье. Сидящая напротив женщина с трепетом ожидала его решения. Он поднялся, снова прошел к бару и, повернувшись к Анне, предложил:

— Желаете еще виски, Анечка?

— С удовольствием!

По большей части выполненный из стекла корпус «Лотоса» позволял Станиславу видеть происходящее внутри. Не полностью, конечно, но Ольга Старовойтова находилась в его поле зрения. И это полностью устраивало Крячко. Во всех смыслах…

Он поудобнее расположился на сиденье автомобиля, слегка опустил спинку и закурил сигарету. Приспустил боковое стекло с густой тонировкой. Если «дамский угодник» ошивается где‑то поблизости, он не должен обратить внимания на сыщика, не должен заподозрить никакого подвоха…

От Ольги невозможно было оторвать глаз. Темно‑зеленые облегающие лосины и такого же цвета майка с длинными рукавами выгодно подчеркивали все формы ее идеальной фигуры. Помимо нее, в той же группе занимались еще семь человек. Четыре женщины, ни одна из которых даже близко не выглядела столь сексуально, как майор, и трое мужчин. Мог ли среди последних быть тот, кого они пытались поймать? Вполне… Любой из них. Крячко не стал сбрасывать со счетов даже семидесятилетнего старика, долго и упорно пытавшегося при помощи инструктора принять нужную позу. «Дамский угодник» был мастером конспирации и неплохим актером. Двое других мужчин были моложе, что‑то в районе тридцати пяти или сорока лет, по оценке полковника. Один из них, горбоносый брюнет восточного типа, расположился рядом со Старовойтовой, беспрерывно болтая с ней и демонстрируя крупные белые зубы в широкой улыбке. Ольга охотно отвечала ему тем же, и Крячко чувствовал, как начинает медленно закипать. Даже если «кавказец» окажется не их «клиентом», Станислав дал себе слово при случае подпортить самоуверенную физиономию горца.

Женщина‑инструктор приблизилась к Ольге и дала ей пару каких‑то советов. Девушка согласно кивнула. Крячко погасил окурок в пепельнице под приборной панелью и, неторопливо развернув предусмотрительно купленный в «Макдоналдсе» чизбургер с двойной порцией сыра, жадно впился в него зубами.

В этот момент у «Лотоса» остановился вишневый «Опель» и выпустил наружу стройного подтянутого мужчину со спортивной сумкой через плечо. Его волнистые от природы волосы были стянуты в хвостик на затылке. Не оглядываясь, мужчина зашел в здание центра и остановился возле ресепшена. Крячко машинально проверил наличие табельного оружия в наплечной кобуре. Мобильник лежал на соседнем сиденье — Гуров отдал четкое распоряжение держать его в курсе операции.

Мужчина со спортивной сумкой прошел в глубь здания и скрылся из виду. Ольга продолжала свои занятия йогой, попутно не забывая флиртовать с кавказцем. Она четко придерживалась образа, прописанного на форуме.

Из «Лотоса» вышел еще один мужчина. Крепкий, загорелый, с широкими, чуть покатыми плечами. Он нацепил темные очки и закурил сигарету. Никуда уходить мужчина не торопился. Он словно ждал кого‑то. Но в сторону зала для занятий йогой не смотрел.

Нервы Крячко сдали. Быстро дожевав чизбургер и забрав мобильник с соседнего сиденья, он распахнул дверцу с водительской стороны, шагнул на асфальт и решительно двинулся в направлении центра. Загорелый мужчина в темных очках лениво попыхивал сигаретой. На приближение сыщика никакой реакции с его стороны не последовало. Станислав мазнул по нему взглядом и зашел в «Лотос». Молоденькая девушка восточной внешности с распущенными черными волосами на ресепшене старательно заполняла какие‑то бланки. При приближении Крячко она оторвалась от своего занятия, подняла голову и приветливо улыбнулась:

— Добрый вечер! Я могу вам чем‑то помочь?

— Да. — Полковник расположился вполоборота, чтобы держать в поле зрения одновременно и зал для занятий йогой, и вход в здание. — Друзья посоветовали мне ваш центр… Сказали, что, мол, пора следить за фигурой. Как вы считаете? Стоит?

— Конечно. Всем стоит следить за фигурой. И за здоровьем. А мы готовы поддержать ваши начинания.

— И что посоветуете? — Крячко коротко огляделся. — Йогу?

Мужчины с хвостиком нигде не было видно. Из троих потенциальных подозреваемых в зале по‑прежнему только кавказец проявлял к Ольге неподдельный интерес. До конца Ольгиных занятий оставалось чуть меньше пяти минут. Загорелый крепыш на улице докурил сигарету, бросил окурок себе под ноги и, немного сместившись в сторону парковочной стоянки, взглянул на часы. В здание вошел еще один мужчина. Его бритая «под ноль» голова блестела, как бильярдный шар. Глаза скрывались за зеркальными очками. От середины затылка и до плеча тянулась красочная татуировка в виде крыла дракона, а далее большую часть рисунка скрывала черная майка‑борцовка.

— Можно и йогу, если хотите. — Девушка на ресепшене продолжала дежурно улыбаться Крячко. — У нас великолепная программа, квалифицированные инструктора…

— Но йога как‑то… — выразил сомнение Станислав. — Не слишком ли это по‑женски?

— Ну что вы? У нас этим занимаются и мужчины. Но если вы желаете что‑то другое…

— А что у вас еще есть?

Мужчина с татуировкой приблизился к ним. Занятия йогой закончились, и Ольга в числе прочих направилась к выходу из зала. Кавказец неотступно следовал за ней, продолжая болтать без умолку.

— Прошу прощения! — Голос мужчины с татуировкой был низким и с легкой хрипотцой. — Я насчет работы. У вас должно быть мое резюме.

— Одну секунду. — Девушка за стойкой улыбнулась и ему, а затем вновь обратилась к полковнику: — Если вы хотите что‑то более мужественное, у нас есть секции восточных единоборств. Ушу, кунг‑фу, айкидо… Есть даже специальная программа, основанная на вековых знаниях тибетских монахов.

— Даже так?

Направляясь в душ, Старовойтова, проходя мимо Крячко, на мгновение встретилась с ним глазами и едва заметно покачала головой. По ее мнению, кавказец был не тем человеком, которого они поджидали. Загорелый мужчина на парковке закурил новую сигарету и покосился в сторону «Лотоса».

— Вот здесь имеется перечень всех услуг нашего центра, — протянула Крячко листок девушка. — Посмотрите, подумайте… И если вас что‑то заинтересует, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.

— Спасибо, — кивнул Станислав.

Взгляд девушки обратился к мужчине с татуировкой:

— Я вас слушаю. Вы насчет трудоустройства? Да?

— Да. Я отправлял вам свое резюме… — повторил мужчина.

Крячко вышел на улицу. Солнце уже плавно катилось за горизонт. Подозрительный загорелый мужчина все еще был тут. Стас вернулся в свою машину, сел за руль и снова положил мобильник на соседнее сиденье. Загорелый мужчина двинулся к «Лотосу». Крячко взглянул на наручные часы. Со стороны Старолитейной появился еще один мужчина. На нем были белые джинсы и пестрая рубашка навыпуск. Мужчина слегка прихрамывал на правую ногу и шел прямиком к зданию центра…

Ольга вышла из женской раздевалки с компактной спортивной сумкой «Адидас» через плечо и огляделась. Навязчивого кавказца нигде не было видно, и она облегченно перевела дух. То, что это не тот человек, который им нужен, Ольга определила практически сразу. Все предыдущие жертвы «дамского угодника» утверждали, что преступник умеет расположить к себе едва ли не с первых минут. Кавказец таким даром не обладал. Он скорее вызывал с первых минут раздражение, нежели какое‑то иное чувство. Но и отшить навязчивого поклонника в грубой форме она тоже не имела права. «Грабитель» мог быть неподалеку и отслеживать каждое ее действие. Анализировать…

Девушка двинулась через холл. На ней были белоснежные бриджи и голубая рубашка мужского покроя навыпуск. Две верхние пуговицы расстегнуты. Забранные во время занятий в высокий хвостик волосы теперь волнами спадали на плечи. Взгляд зафиксировал двух мужчин — одного у стойки и второго на улице. Тот, что стоял на улице, коротко оглянулся через плечо.

— И сколько времени это займет? — спросил мужчина у стойки.

Ольга слегка повернула голову, и первое, что бросилось ей в глаза, — это татуировка в виде крыла дракона, растянувшаяся от затылка мужчины до его плеча. Сам дракон скрывался под майкой‑борцовкой.

— Не могу вам сказать, — виновато пожала плечами сотрудница ресепшена. — Мы вам позвоним. В течение суток, вероятно.

— Хорошо. Спасибо. — Вздохнув, мужчина двинулся от стойки в сторону выхода и плечом задел проходившую мимо Старовойтову. — Простите. Это вышло случайно… Уверяю вас.

— Все в порядке, — ответила Ольга. — Хотя, надо заметить, плечо у вас как каменное. Хорошо, что я сама немного тренируюсь.

Они вместе двинулись к выходу из «Лотоса». Глаза мужчины скрывались за зеркальными очками, но его улыбка, которой он наградил Ольгу, мало чем уступала голливудской.

— Айкидо? Карате? Тхэквандо? — поинтересовался он, галантно распахивая перед девушкой дверь. — Или, может быть, тайский бокс?

— Шутите? — усмехнулась Старовойтова.

— Шучу, — честно признался мужчина. — У меня в этом плане глаз наметанный. По внешним признакам я без труда могу определить, каким видом спорта занимается человек.

— В самом деле? И каким же занимаюсь я?

— Фигура у вас — дай бог каждой! — последовал ответ. — Извините уж за прямоту, но я человек военный, привык рубить правду‑матку, невзирая на личности, так сказать… В общем, фигура у вас — закачаешься! А значит, ни о каких силовых видах спорта и речи быть не может. Аэробика или гимнастика. Не более…

— Почти угадали. Я хожу на йогу, — рассмеялась Ольга.

Спортивная «адидасовская» сумка соскользнула с ее плеча и упала на асфальт. Она поспешно нагнулась и подняла ее. Условный сигнал Крячко был подан. Девушка на девяносто процентов была уверена в том, что человек с татуировкой — тот самый, кто им нужен.

— Устали? — спросил он и тут же легко предложил: — Давайте я вам помогу. Занятия йогой тоже изматывают неслабо. Невзирая на личности, так сказать… Вы на машине?

— Нет. Мне отсюда до дома шесть кварталов. Дольше в пробках стоять придется.

Мужчина забрал у нее сумку, и Ольга поразилась тому, как непринужденно у него это вышло, она даже не смогла отказать ему. Возникло странное ощущение, что рядом с ней старый знакомый, которого она знает много лет.

— Пробки — это беда, — согласился он. — Пешком действительно удобнее.

— А вы чем занимаетесь? — спросила Ольга.

— В данный момент ничем, — пожал плечами мужчина. — Я приходил в «Лотос» устроиться на работу. Инструктором или тренером. Могу преподавать любой из видов восточных единоборств. Невзирая на личности, так сказать… Навыки имеются. И опыт тоже. Я несколько лет провел в Южной Корее.

— Воевали там?

— Нет. Что‑то вроде спецподготовки. А воевал я в других местах. В разных. — Он бросил это с такой небрежной интонацией, что сразу становилось понятно: разговоры на эту тему ему не по душе. — Я, кстати, не представился. Николай. — Мужчина на пару секунд приподнял свои зеркальные очки и тут же опустил их на прежнее место. Однако Старовойтова успела заметить, что глаза у него карие.

— Ольга.

— Приятно, Ольга. Реально приятно. — Он повесил ее компактную сумку на противоположное плечо, на то, где красовалось драконье крыло. Николай словно сознательно привлекал внимание к татуировке. И майор понимала, зачем он это делает. — А знаете, Оля? Я ужасно проголодался. Организм требует немедленного принятия калорий. Невзирая на личности, так сказать… Я ведь прилетел в Москву только сегодня днем. Ну и пока туда‑сюда, закрутился… В общем, не успел ни пообедать, ни поужинать. Не хотите составить мне компанию? Я вам расскажу что‑нибудь про йогу. Мне известны такие секреты, какие ни один инструктор вам не поведает. Даже самый квалифицированный.

— Вы меня заинтриговали, — с улыбкой призналась Старовойтова.

— Так я того и добивался.

Они рассмеялись одновременно. Ольга вдруг неожиданно осознала, что ей и играть‑то ничего не нужно, достаточно просто оставаться самой собой. Николай, или как там его звали в реальности, сам направлял разговор, сам управлял настроением… Одним словом, он вел эту партию. Привычно и профессионально.

— Так как? — легонько взял он ее под локоток. — Согласны перекусить?

— После шести я не ем, — ответила Старовойтова. — Но чай попью с удовольствием. Без сахара.

— Договорились, — кивнул он. — Только подскажите, где. Я в этом городе еще не ориентируюсь. Невзирая на личности, так сказать…

— Тут есть по дороге приличное кафе. А вы, выходит, в Москве впервые?

— Да. Не приходилось бывать раньше. Столько городов повидал, столько стран… — Николай характерно прищелкнул языком. — А в столицу нашей родины так и не занесло ни разу. До сих пор…

— А откуда вы родом?

— Из Ярославля. Детский дом № 8.

— Из Ярославля? — Ольга остановилась и удивленно взмахнула ресницами. Краем глаза покосилась на проезжую часть. Автомобиля Крячко в поле зрения не было. — Вот так совпадение, Николай! Я ведь тоже из Ярославля. — Эта информация соответствовала «ее записям» на форуме. — Правда, только родом. Родители переехали из Ярославля в Воронеж, когда мне было три года. У меня ведь папа тоже военный. До сих пор. До генерала дослужился, — выдала она еще одну вымышленную информацию с форума. — Большой человек теперь в Москве. Но до этого помотал нас с мамой по стольким городам, что вспомнить боязно. Да я, наверное, все и не вспомню. А вы в каком чине, Николай?

— Сержант. — Он провел ладонью по бритой голове и с улыбкой добавил: — Но, как говорится, плох тот сержант, который не мечтает стать сержантом запаса.

— А вы — забавный, — снова рассмеялась Ольга, игриво повела плечом.

— Может, перейдем на «ты»? — предложил ее спутник. — Невзирая на личности, как говорится…

— Ну, если невзирая на личности, то можно и на «ты», — кивнула она и показала рукой на противоположную сторону улицы, где располагалась кофейня «Рестретто». — Вот тут очень уютно. И перекусить можно, и чай попить, и просто посидеть в тишине. Хорошее место, одним словом. Я часто тут бываю.

— Меня все устраивает. К тому же у меня и выбора‑то особо нет. Придется положиться исключительно на твой вкус.

— Невзирая на личности? Да? — игриво подмигнула Ольга.

— Точно. — Казалось, Николай был немного смущен тем, что девушка подловила его на фразе‑«паразите», но все же позволил себе скромную улыбку. — Невзирая на них, так сказать…

Они перешли на противоположную сторону улицы и зашли в кафе. Ольга забрала свою спортивную сумку у мужчины, быстро оглянулась через плечо и, прежде чем двери «Рестретто» закрылись, впустив посетителей, заметила, как машина Крячко припарковалась у обочины.

На улице смеркалось. Опущенные шторы на окнах заставили комнату полностью погрузиться в полумрак. Но ни Гуров, ни Алябьев, сидя в глубоких креслах просторной гостиной, включать свет не стали. Капитан расположился возле окна таким образом, чтобы сквозь прорезь между шторами видеть подъездную дорожку. Полковник вполголоса вел переговоры по мобильному телефону.

— Как долго они там?

— Минут пятнадцать, — ответил Крячко. Было слышно, как мимо Станислава с музыкой промчалась какая‑то машина. — Но проблема в том, что я их не вижу, Лева. Они вне поля моего зрения.

— Не суетись, — успокоил напарника Гуров. — Просто стой там и жди… И не лезь ему на глаза.

— Не суетиться? Помнится, ты сам говорил, что этот человек может быть опасен.

— Только когда дело доходит до ограбления. А какой смысл ему сейчас причинять вред жертве?

— А если он что‑то заподозрит? — не унимался Крячко.

— В этом случае он просто отступит. Но Ольга этого не позволит, поверь мне, она не даст ему уйти. Майор Старовойтова — опытный оперативник. Вспомни, как она легко скрутила тебя.

Станислав помолчал немного. Гурову было слышно, как тяжело и напряженно сопит напарник.

— Давай я возьму его, — вдруг решительно предложил Крячко. — Какого хрена ждать?

— Нет, — категорически отрезал Гуров. — У него может быть при себе оружие. За Ольгу я не беспокоюсь, но за других людей в кафе и на улице… Короче, не глупи, Стас! Не глупи и успокойся. Прояви терпение.

— Но я не вижу их, — повторил Крячко. — Может, я хотя бы зайду в кафе… Осмотрюсь.

Гуров театрально вздохнул, сокрушенно качая головой. Эмоции Станислава не раз уже брали вверх над его здравым смыслом. Иногда это шло на пользу делу, но чаще всего приводили к обратному эффекту.

— Жди в машине! — коротко в приказном порядке ответил он. — И будь на связи.

— А вы уверены, что это он, Лев Иванович? — подал голос Алябьев из полумрака гостиной. — Ну… Тот самый, которого мы ищем.

— Вне всяких сомнений, Рома. Иначе майор Старовойтова не пошла бы с ним в кафе. Она действует наверняка.

Капитан тактично откашлялся. Полковник давно заметил, что подчиненный нервничает, и эта его нервозность никак не связана с сегодняшней операцией. Алябьев чувствовал себя не в своей тарелке. Какой‑то вопрос упорно вертелся на кончике его языка, но Роман никак не решался озвучить его.

— Лев Иванович…

— Да.

— Разрешите спросить? — Он все же созрел.

— Спрашивай.

— Я… Последние пару дней я в некоторой растерянности, товарищ полковник… Возникли сомнения, да и жена меня пилит с утра до вечера… Она капает мне на мозги, и я невольно…

— Ближе к делу, Рома, — поторопил капитана Гуров. — Что за привычка у тебя заходить издалека? Если есть вопрос — задавай. Без лишних экивоков.

— Хорошо. — Алябьев шумно выдохнул. — Это связано с переводом майора Старовойтовой в наш отдел.

— И что с ним не так?

— Что будет со мной, Лев Иванович? Меня теперь отцепят? Да? Переведут в другое ведомство? Из‑под вашего начала… Мне нравится работать с вами и с полковником Крячко… Жена говорит, что меня вообще могут перевести куда‑нибудь в провинцию. А ведь тут еще и финансовый вопрос, Лев Иванович… Который, как ни крути, имеет немаловажное значение. Жена говорит…

— Остановись, капитан! — Гуров позволил себе улыбку, которую подчиненный не мог видеть в темноте. — Не тараторь! Я понял твою глубокую мысль. И задам только один встречный вопрос. Твоя жена — генерал Орлов? Нет? Тогда не стоит брать в расчет ее мнение. Решение по тебе может принять только Орлов, и никто больше…

— Но каково ваше мнение, Лев Иванович? — Ответ полковника не успокоил Романа. — Вы ведь давно уже в Главном управлении…

— Если хочешь знать мое мнение, капитан, то никто тебя никуда не переведет. Ты останешься в отделе. С нами. И приход Ольги Викторовны на это никак не влияет. Насколько я помню, ты начинал у нас с лейтенанта, Рома?

— С младшего лейтенанта, — машинально уточнил Алябьев.

— Тем более. А теперь ты — уже капитан. Растешь, Рома, растешь! А если тебе дают расти, значит, ценят. Можешь так и передать своей жене. Слово в слово.

— Легко сказать, — хмыкнул Алябьев. — Она мне весь мозг вынесла, Лев Иванович. Она у меня такая… И профессию мою толком за профессию не считает…

Капитан хотел добавить еще что‑то, но его прервал бесшумно завибрировавший телефон Гурова. Полковник подхватил мобильник со стола и ответил на вызов.

— Они вышли из кафе, Лева, — доложил Крячко. — Мило болтают, смеются… Такое ощущение, что «дамский угодник» покорил сердце нашего майора.

— Ты невыносим, Стас! Ольга просто играет свою роль. Куда они направляются?

— К вам. Ну, типа, он провожает ее до дома, как я понимаю. Там попросится на чашку кофе, и… Стандартная схема. От кафе до дома Лозинского всего три квартала, даже чуть меньше. Так что… Минут через пять, я думаю, они будут у вас.

— Понял тебя. — Свободной рукой Гуров взял пистолет, снял его с предохранителя и положил обратно на стол. Все движения полковника были плавными и спокойными. Он знал, что делает. — Сохраняй дистанцию, Стас. Не попадайся ему на глаза. Я уверен, что он успел «срисовать» тебя у «Лотоса». И наверняка запомнил.

— Вот только не надо со мной как со стажером сопливым, Лева, — обиделся Крячко. — Я таких, как этот пижон, пачками брал. И ты знаешь об этом не хуже меня.

— Знаю, — не стал отрицать Гуров. — Но сегодня ты какой‑то дерганый, Стас. Возьми себя в руки, и тогда я перестану тебя поучать.

Крячко, не прощаясь, бросил трубку. Гуров пожал плечами, сунул мобильник в карман брюк и сообщил Алябьеву:

— Они на подходе, капитан.

— Понял.

Алябьев слегка сдвинул штору. Всего на пару сантиметров, но образовавшийся зазор позволял ему теперь видеть не только подъездную дорожку к дому, но и ведущий к ней переулок. Рука капитана нырнула за отворот легкой куртки‑ветровки, и пальцы привычно расстегнули кожаный ремешок наплечной кобуры.

Расчеты полковника Крячко оказались верными. Буквально через пять минут в дальнем конце проулка появились две фигуры и двинулись в сторону дома.

— Кто‑то есть, Лев Иванович.

Неосвещенный переулок не позволял Алябьеву разглядеть лиц.

Гуров машинально кивнул.

Фигуры продолжали неторопливо двигаться в полумраке и, лишь миновав темный переулок, оказались в тускло‑желтом свете фонарей. Алябьев узнал Ольгу и смог достаточно хорошо разглядеть вышагивающего рядом с ней мужчину. Спортивная сумка Старовойтовой висела на его плече.

— Это они.

Гуров снова кивнул. Он вдруг почувствовал облегчение. Лев до последнего не верил, что план Лозинского сработает. Риск ошибиться был слишком велик. Но психолог все рассчитал верно… И Гуров знал, что теперь уже не упустит грабителя.

Старовойтова и ее спутник остановились возле калитки. Алябьев продолжал наблюдать за ними. Мужчина не торопился возвращать Ольге ее сумку. Они негромко беседовали о чем‑то, а затем он слегка склонился и поцеловал девушку в щеку. Она мило улыбнулась ему в ответ. В сторону дома Ольга не смотрела. Свет фонарей отражался от бритой наголо макушки мужчины.

Полковника Крячко нигде не было видно. Нервы капитана в отличие от старшего по званию товарища были на пределе. Казалось, время тянулось вечно, пока Ольга наконец не отворила калитку. Она первой шагнула на территорию. Мужчина последовал за ней. Его пальцы нежно коснулись ее запястья. Затем он почти грубо привлек ее к себе и снова поцеловал. На этот раз в губы. Ольга не воспротивилась.

Алябьев отлепился от окна и откинулся на спинку кресла. Выудил табельное оружие из кобуры. Положил его себе на колено. На крыльце послышался звук приближающихся шагов и задорный смех Ольги…

— Ты уверена, что хочешь этого? — Мужчина вновь взял Ольгу за руку, когда они вместе поднялись на крыльцо. Ключ ловко юркнул в замочную скважину, но еще не успел совершить оборот вокруг собственной оси. — Ты мне нравишься, конечно, но… Для меня непривычно, когда отношения с девушками развиваются так быстро. Невзирая на личности, так сказать…

— Перестань! — небрежно отмахнулась Старовойтова. — Быстро, не быстро… Какая разница? Мы — взрослые люди. К тому же, как я понимаю, у тебя в Москве все равно никого нет.

— Нет.

— И пойти тебе, получается, не к кому.

— Получается так…

— И что же? Пойдешь в гостиницу? — Она наконец повернула ключ и распахнула дверь вовнутрь. Дом был погружен в непроницаемый мрак. — А я предлагаю тебе вариант лучше… Переночуешь, а завтра решишь, как и что. Работа, жилье…

— Будь моя воля, я бы провел с тобой всю свою жизнь. Невзирая на личности, так сказать…

Ольга вошла в расположенную полукругом прихожую. Широкий арочный проем соединял ее с гостиной. Забрав спортивную сумку из рук Николая, девушка небрежно бросила ее на пол, захлопнула входную дверь и протянула руку к настенному выключателю. Ярко вспыхнувший свет на мгновение ослепил мужчину. Он несколько раз сморгнул и только после этого заметил сидящего в кресле полковника Гурова. Наметанный взгляд преступника моментально сфокусировался и на оружии с краю журнального стола. Он затравленно оглянулся назад, зло покосился на Ольгу, но сумел достаточно быстро совладать с нахлынувшими эмоциями. Лицо грабителя сделалось непроницаемым.

— Проходите, — гостеприимно предложил Гуров.

Алябьев поднялся с кресла и прошел вперед так, чтобы тоже держать преступника в поле зрения. Дуло пистолета в правой руке капитана смотрело в пол.

— Вы и не представляете, как давно мы мечтали познакомиться с вами. — Лев был само радушие. — Признаться, начали уже думать, что эта встреча никогда не состоится. Но нет… Земля, как видите, круглая. Дорожка узкая… У вас есть при себе документы?

— Чего‑то я не понимаю. — Мужчина изобразил на лице растерянность и повернулся лицом к Ольге: — Ты специально заманила меня сюда? Да? Это что?.. Ограбление? Невзирая на личности, как говорится… Но только это напрасно. Вы выбрали неудачную жертву, ребята. У меня ни хрена нет. Я еще даже на работу не устроился…

— Прекратите ломать комедию! — поморщился Гуров, по‑прежнему не поднимаясь с кресла. — Мы — из уголовного розыска, и нам прекрасно известно, кто вы такой. То есть вашего настоящего имени мы еще по‑прежнему не знаем, но нам известно о тех пяти ограблениях, которые вы совершили в Москве… И о тех, которые совершили в других городах… Я повторю свою вопрос: документы при себе есть?

— Какие ограбления? — Мужчина машинально отступил назад, но уперся спиной в запертую дверь. Слева от него качнулось овальное настенное зеркало. — Вы, наверное, меня с кем‑то перепутали… Я лишь проводил девушку до дома… Она пригласила меня…

— Возможность ошибки не исключена, — не стал спорить полковник, — во всяком случае, на данном этапе. Но вам все равно придется проехать с нами в Управление. Мы снимем с вас отпечатки пальцев и сравним их с теми, что были обнаружены на местах преступлений… И вот тогда я уже совершенно точно скажу вам, перепутали мы вас с кем‑то или нет. Понимаете?

Мужчина понял. По его лицу пробежала мрачная тень. Дыхание едва заметно участилось. Но он не видел выхода из той ловушки, в которую его загнали. Входная дверь заперта, два вооруженных оперативника, Ольга перекрывает путь в кухню… Он не мог понять только одного. Как?!. Как они сумели его вычислить? К такому повороту событий грабитель готов не был. Даже теоретически… В правом заднем кармане лежал билет на поезд Москва — Саратов. Завтра в полдень он намеревался покинуть столицу.

Алябьев двинулся в сторону преступника.

— Документы! — требовательно протянул он свободную от оружия руку.

Решение созрело спонтанно. Подобно загнанному зверю, мужчина не собирался покорно сдаваться на милость охотников. Поджимать хвост было не в его правилах. Стремительно выбросив левый локоть в сторону, он от души врезал им по настенному зеркалу. Осколки разлетелись в разные стороны. Гуров мгновенно подхватил со столика пистолет и вскочил на ноги. Капитан тоже вскинул оружие, но преступник оказался куда проворнее, чем они ожидали. Быстро нагнувшись и подобрав с пола один из осколков зеркала, грабитель нырнул за спину Старовойтовой, схватил ее за волосы и приставил к горлу импровизированное оружие. Зеркальный осколок коснулся нежной девичьей шеи.

— Назад! — Голос его сорвался на высокие ноты. Хрипотцы в нем уже не было. Взгляд сделался колючим и холодным. По локтю грабителя текла кровь. Несколько капель упали ему под ноги, одна угодила на рубашку Старовойтовой. — Назад оба! И бросьте пушки! Живо! Я не шучу… Бросайте, или я перережу вашей подружке глотку!

Капитан опустил дуло пистолета. Оглянулся на Гурова. Тот коротко кивнул. Пальцы Алябьева разжались, и табельное оружие с глухим стуком приземлилось на пол. Свой пистолет Гуров положил обратно на журнальный столик. Действия оперативников немного успокоили грабителя. Но в его глазах по‑прежнему таилась растерянность.

— Не глупи! — спокойно посоветовал Лев мужчине. — Я знаю, на тебе нет крови. Ты работал чисто, без насилия… Последний случай с Юлией Симоненко — исключение из правил. У тебя просто не было выбора… Кстати, если тебе интересно, она жива и здорова…

— Это хорошо, — машинально откликнулся преступник. Продолжая удерживать Ольгу за волосы и не убирая осколка от ее шеи, он немного сместился в сторону кухни и кивнул на входную дверь: — Открой!

Приказ был обращен к капитану Алябьеву, но тот даже не шелохнулся. Гуров встретился глазами со Старовойтовой. Она на пару секунд прикрыла веки, давая ему понять, что готова к атаке в любой момент. Однако Лев не торопился подавать ответный сигнал. Он давал преступнику шанс.

— Отпусти ее! — Голос полковника звучал почти устало. — Тебе все равно не уйти. Мы не допустим этого… А ты не причинишь никому вреда.

— С чего ты взял? — хмыкнул мужчина. — Мне ведь уже терять нечего. Так? Да и какого черта?.. Если не дадите мне спокойно уйти, я прирежу ее. Клянусь!

— Это лишь усугубит твое положение. Не бери грех на душу…

— Я — атеист. И я не верю в правосудие. Ни в людское, ни в господнее. — В лице преступника на мгновение мелькнуло что‑то человеческое. — Если бы оно существовало, сейчас все было бы не так… И мне не пришлось бы стать тем, кем я стал. Впрочем, вы не поймете…

— Почему же? Мы не глупее тебя, приятель. Объясни.

— Нечего тут объяснять. Пусть он откроет дверь и позволит нам выйти. В противном случае…

— Ты перережешь ей горло. Да, мы уже поняли. Это твое окончательное решение? — Брови полковника сурово сошлись в области переносицы.

— А есть другое?

— Всегда есть другое решение, поверь мне.

Гуров кивнул. Старовойтова только и ждала этого сигнала. Резко отбросив голову назад, она ударила затылком неприятеля в лицо. Раздался характерный хруст ломаемой переносицы. Мужчина взвыл от боли и в ту же секунду пропустил еще один мощный удар. Локоть майора впечатался ему в грудь. Дыхание его сбилось, мышцы словно сковало, рука с зажатым в ней осколком зеркала, как парализованная, плетью повисла вдоль тела. Ольга развернулась на сто восемьдесят градусов, оказалась лицом к лицу с ним и для верности ударила его ребром ладони в кадык.

Мужчина выронил осколок, захрипел и двумя руками схватился за разбитый нос. Привалившись к стене, он медленно сполз на пол. Лицо покрылось мертвенной бледностью, глаза выкатились из орбит. Алябьев, наблюдая за ним, нагнулся и подобрал свое оружие.

— С ним все будет в порядке? — обеспокоенно поинтересовался он.

— Да. — Старовойтова застегнула одну из пуговиц на своей рубашке. — Меня научили выводить неприятеля из строя, не убивая его и не нанося серьезного вреда. Очухается через пару минут, капитан. А нос… Нос будет в порядке недели через полторы.

— Надень на него наручники, Рома, — улыбнувшись, сказал Гуров и спросил, уже обращаясь к Старовойтовой: — И где же такому учат, майор? Какое‑то специальное подразделение?

— Можно и так сказать, — пожала плечами Ольга. — Только скорее не специальное, а специфическое, я бы сказала. «Тюрьма» называется, Лев Иванович.

Алябьев с опаской покосился на девушку, но уточнять ничего не стал. Промолчал и полковник. Он уже знал, насколько неохотно Старовойтова делится воспоминаниями из своего прошлого. Если захочет, расскажет сама. А если нет… Это ее право.

— Почему?.. — прогундосил задержанный грабитель, сидя на полу и все еще не отрывая ладоней от разбитого носа. Он постепенно приходил в себя. Бледность спала, дыхание восстановилось. — Почему так?.. Ведь это несправедливо… Эта мразь до сих пор разгуливает на свободе, а я… Я попадаюсь. Почему я, а не она?..

Вопросы не были обращены к оперативникам. Мужчина разговаривал сам с собой. Алябьев заставил его растянуться на полу лицом вниз, завел ему руки за спину и надел наручники. Порезанный зеркалом локоть продолжал кровоточить. Гуров опустился на корточки рядом с задержанным и извлек из его заднего кармана паспорт. Подхватил на лету выпавший железнодорожный билет и бегло ознакомился с содержимым обоих документов.

— О чем вы, Леонид Константинович? — вполне буднично поинтересовался он. — Какая мразь до сих пор разгуливает на свободе?

Мужчина с трудом принял на полу сидячее положение и привалился к стене. Его губы и подбородок были обильно залиты кровью. Потухшие глаза смотрели не на Гурова, а мимо него. Однако полковник успел заметить, как его визави коротко покосился в сторону погруженной во мрак кухни.

— Убийца моей жены, — тихо, почти шепотом произнес задержанный. — А вы думаете, с чего я вдруг ступил на этот путь?

— Признаться, я об этом вообще не думал, — честно ответил Гуров. — В сферу моей деятельности не входит установление причин психологических расстройств преступников…

Но мужчина не обратил внимания на слова полковника. В эту минуту он не замечал ни его, ни двух других оперативников. Для того чтобы выговориться, слушатели ему были не нужны.

— Я не первый и, думаю, не последний, кто проворачивает грязные делишки подобным образом. Соблазняет женщин, остается на ночь, затем забирает все ценное и уходит. Навсегда и не оглядываясь… Но вы правы… Я не хотел насилия. Я избегал его. Но не все поступают так же благородно. — Грабитель криво усмехнулся. — С моей женой, например, поступили совсем не так. Совсем не так… Хотя начало, как я полагаю, было таким же типичным. Разводка, приглашение на ночь, секс, но потом… Не просто грабеж, а грабеж с убийством… Видимо, из опасения, что жертва опознает преступника. Только так я могу объяснить себе, почему моя жена в итоге оказалась мертва…

Гуров, не перебивая, внимательно слушал эту исповедь. Алябьев и Старовойтова, стоя за спиной полковника, тоже хранили молчание.

— Я был тогда в командировке… — продолжал мужчина, смахнув ладонью кровь с подбородка. — В Питере. Меня не было две недели, а когда вернулся… Это я обнаружил ее. Я нашел ее мертвой. И она была мертва уже несколько дней. — Он замолчал. Вновь бросил взгляд в темноту кухни.

— Когда это случилось? — спросил Гуров.

— Три года назад.

— Где?

— В Волгограде.

— И его до сих пор не поймали? Убийцу вашей жены?

Задержанный покачал головой, и его губы вновь тронула кривая ухмылка.

— Не его, а ее, — поправил он полковника. — Это была женщина. Чертова лесбиянка! Или выдававшая себя за лесбиянку… А ведь я даже и не догадывался о скрытых наклонностях своей жены. Та мразь знала, а я нет… Как же я был слеп…

— Так ее поймали? — на этот раз вопрос прозвучал в исполнении капитана Алябьева.

— Нет. Не поймали. Эта мразь до сих пор где‑то на свободе… А вот меня поймали. Ну, разве это справедливо? Разве есть на земле вообще справедливость?

Он снова смахнул ладонью кровь с подбородка. Попытался было подняться на ноги, но не смог. Поморщился от боли. Гуров взял его под руки и помог принять вертикальное положение. Тот скупо кивнул в знак благодарности, но уже в следующее мгновение боднул полковника в грудь и рванул в сторону кухни. Алябьев вскинул пистолет, однако фигура человека в наручниках растворилась во мраке. До слуха оперативников донесся звон разбивающего стекла. Грабитель высадил его плечом, вскочил на подоконник и буквально вывалился наружу. Старовойтова первой бросилась за ним. Зажгла свет в кухне. На рваных осколках, торчащих из рамы, остались следы крови и клочок черной майки‑борцовки.

— Лежать, гнида! — раздался грозный окрик с улицы, и Гуров без труда узнал голос Крячко. — Я сказал, лежать и не дергаться! Вот так!

Лев прошел к окну и распахнул его настежь. Свет из кухни осветил круглую клумбу, по центру которой, неловко подвернув под себя ногу, распластался мужчина в наручниках. Крячко сидел на нем сверху, дуло пистолета уперлось преступнику в затылок.

— Все в порядке, Стас? — окликнул напарника Гуров.

Тот обернулся. Лицо его выражало крайнюю степень недовольства. Глаза Станислава встретились с серыми глазами Ольги, и недовольство мгновенно испарилось. Крячко растянул губы в улыбке и ответил:

— В полном, Лева. Я взял этого гада. И чем вы только думаете? Еще секунда, и он улизнул бы… Капитан, кинь‑ка мне наручники!

Алябьев смущенно откашлялся.

— Так это… Они на нем, товарищ полковник. То есть я хочу сказать, что он уже в наручниках.

Задержанный попытался повернуть голову, но Крячко ему не позволил. Дуло пистолета еще плотнее впечаталось грабителю в затылок.

— Отличная работа, Стас! — похвалил напарника Гуров. — Держи его, а капитан пока подгонит машину.

— Спасибо за помощь, товарищ полковник, — наградила Крячко чарующей улыбкой Ольга. — Лучшего прикрытия у меня еще не было за все время службы в полиции.

— А… Ну, это… — замялся Крячко. Он все‑таки сунул оружие в наплечную кобуру, но слезать с задержанного не торопился. — Я старался, Оленька. На какой только подвиг не пойдешь ради твоих прекрасных глаз. Как насчет того, чтобы поужинать вместе? Как друзья и коллеги. У меня ведь еще толком не было возможности познакомиться с тобой поближе… Например, завтра? Устроит?

— Я подумаю, — пообещала Старовойтова. — Только вот не припомню, когда мы с вами перешли на «ты», товарищ полковник.

— Только что. — Такой мелочью смутить Крячко было невозможно. — Обстановка, так сказать, располагала, и я воспользовался случаем.

— И, кажется, я просила вас не называть меня Оленькой, для меня это совсем не привычно.

— Что я могу сказать на это? Привыкайте, Оленька, — пожал плечами Стас.

Гуров отошел от окна и обратился к Алябьеву:

— Подгоняй машину, Рома. А я позвоню Лозинскому.

— То есть вот так запросто? — Крячко допил пиво, промокнул рот ладонью и потянулся в карман за сигаретами. Он сидел против солнца и потому вынужден был прикрыть глаза темными солнцезащитными очками. — Вчера она еще твоя клиентка, а сегодня ты уже спишь с ней? Неплохой способ развода.

— Я никого не разводил, — небрежно отмахнулся Лозинский. — Аня сказала, что я нужен ей как мужчина, и… отказать девушке с моей стороны было бы как минимум грубо. К тому же я таким образом решил проблемы с ночевкой на то время, пока вы с вашей операцией захвата лишили меня крыши над головой.

Гуров скромно улыбнулся. В отличие от двух других мужчин он отказался от пива и заказал себе минеральной воды. День сегодня выдался особенно жарким. Солнце припекало не хуже, чем в середине июля.

— У меня, кстати, до сих пор не было возможности поблагодарить вас, Андрей Борисович, — сказал он. — И не только за то, что вы предоставили нам свой дом… А за все в этом деле. Без вашей поддержки нам вряд ли удалось бы поймать грабителя.

— Ой, только не надо, Лева! — скривился Крячко. — А то он сейчас начнет с нами через губу разговаривать. Знаю я этих мозгоправов.

— Обращайтесь в любое время, Лев Иванович. — Лозинский жестом попросил официантку принести еще два бокала пива. — Мне и самому было приятно поработать с вами.

— Ну вот, началось, — недовольно буркнул Станислав. — Что я говорил! Не хватало еще, чтобы он навечно прилепился к нам. Лучше вернемся к Штурминой…

— Я не хочу обсуждать это с тобой, Стас. — Психолог даже не взглянул в его сторону. — За последние пять минут у тебя дважды обозначились жесткие складки в области губ. А это означает, что ты занимаешься самоуничижением.

— Чего? Каким еще самоуничижением?

— Тебе неприятно, что ты проиграл мне в отношении Анны, — пояснил Лозинский. — Но при этом ты не ревнуешь. И лишь по той простой причине, что у тебя сейчас появилось новое увлечение. Майор Ольга Старовойтова. Но чувство досады осталось… И неуверенность в том, что с Ольгой у тебя тоже что‑то получится.

— В этом можешь не сомневаться, — приосанился Крячко. — С Ольгой у меня все на мази.

— Заметили, как дернулся его кадык при этом, Лев Иванович? А это значит, что он бессовестно врет. И нам, и самому себе.

Гуров предпочел промолчать. Ему совершенно не хотелось становиться участником назревающей перепалки.

— А в репу хочешь? — нахмурился Станислав. — Это я могу. И тут точно нет никаких сомнений.

— А вот сейчас он не врет.

Официантка принесла пиво. Один высокий бокал поставила перед Лозинским, второй — перед Крячко. Психолог сдул пенную «шапку» и, сделав небольшой глоток, облизал губы.

— Я сегодня ужинаю с ней, — сказал Станислав, и в его глазах появилось мечтательное выражение. — С Ольгой. Она согласилась. И это только начало…

— Ни о чем это не говорит, — не согласился Лозинский. — Хочешь, дам тебе совет, Стас?

— Не хочу.

Но при этом полковник знал, что его отказ не остановит психолога. Так оно и оказалось. Андрей перевел взгляд на Крячко и долго сосредоточенно вглядывался в его лицо. Станислав невольно заерзал на стуле.

— Майор Старовойтова — очень сложный человек, Стас. — В голосе Лозинского не было ни капли присущей ему иронии. На этот раз он был абсолютно серьезен, и Крячко невольно прислушался к его словам. — Там крайне тяжелое и запутанное прошлое. Ольга не просто, как это принято говорить, спряталась в раковину. У нее этих раковин несколько штук. И снимать их слой за слоем придется не один год. А в итоге… В итоге даже я не в силах сейчас предсказать, что окажется внутри. Ты готов к такому?

— Я готов, — решительно кивнул Крячко. — Оля нравится мне. Очень. Здесь все совсем не так, как было у меня раньше. С другими женщинами.

Лозинский не сводил с сыщика глаз.

— Врет? — с улыбкой поинтересовался Гуров, но ответ психолога озадачил его.

— Нет. Во всяком случае, я не вижу ни единого признака лжи.

За столиком установилась продолжительная пауза. Солнце на время скрылось за облаками, и Станислав позволил себе поднять очки на лоб. Мимо выносного кафе продефилировала девушка в короткой юбке, но Крячко даже не бросил взгляда в ее сторону.

— Ну, что ж… — пожал плечами Лозинский. — Тогда мне остается только пожелать тебе удачи, Стас.

— Спасибо. Но удача мне ни к чему, мозгоправ. У меня есть опыт. Однако… Благодарю за совет. Я учту все, что ты сказал.

В кармане психолога зазвонил телефон. Он достал трубку, бросил взгляд на дисплей и поднялся из‑за столика:

— Прошу прощения, господа, я на минуту.

Отойдя метров на пять, Андрей ответил на вызов.

— Знаешь, — понизив голос до шепота, слегка склонился к напарнику Станислав. — Я, конечно, не психолог и не умею видеть людей насквозь… Но его я вижу. Поверь мне, Лева. Это тот еще жук. Он сам положил глаз на Ольгу.

— Думаешь?

— Уверен. Я видел, какие взгляды он на нее бросал.

— Ну… Тогда тягаться с ним тебе будет сложновато, Стас. — Полковник налил себе новую порцию минеральной воды.

— Я справлюсь, — хмыкнул Крячко.

Оглавление

Алексей Викторович Макеев, Николай Иванович Леонов Смерть на взлетной полосе (сборник)

  Смерть на взлетной полосе

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

  Капкан для одинокой женщины

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg