«Разберемся по-семейному»

Разберемся по-семейному (fb2) - Разберемся по-семейному 594K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Иванович Галданов

Виктор Галданов Разберемся по-семейному

Предуведомление автора

Все события, о которых рассказывается в этой книге, полностью вымышлены, имена героев взяты произвольно, всякое совпадение может быть лишь чисто случайным. И вообще, речь, скорее всего, идет о какой-то другой стране.

Глава первая

Он заметил их, еще не выходя из самолета.

Валерий Барский привык к осторожности. Благодаря ей он до сих пор оставался в живых. Хотя его деятельность уже пере-стала быть связанной с риском, и он позволил себе даже отрастить изрядное брюшко и облениться, привычка моментально оглядываться, оценивая обстановку, стала его второй натурой. Вот и теперь он на мгновение остановился, прежде чем начать спускаться по трапу самолета. Уголки его большого полногубого рта слегка дрогнули.

Опять что-то стряслось, машинально отметил он, обнаружив двоих помятых мужичков в плащах с поднятыми воротниками, которые ждали у трапа. Холодный ночной туман висел над полем. Их внимательные глаза профессионально оценивали спускавшихся пассажиров. Сходя с трапа, Барский заметил, как они обменялись взглядами.

Похоже, что ждали они именно его.

На их лицах было написано сумрачное удовлетворение. Тот, что пониже, с болезненно-бледным под цвет тумана лицом отбросил сигарету. Они двинулись ему наперерез, стараясь при этом не упускать из виду пассажиров, унылой гурьбой направившихся к зданию аэропорта.

Барский хорошо выспался за время перелета и теперь решил немного поразвлечься.

Ростом он был в метр девяносто, широкоплечий и подтянутый, несмотря на свой вес в сто десять кило. Внешне он производил впечатление здоровенной кегли: со своей крупной, стриженной ежиком головой, объемным животом и широкими брюками. От влажного воздуха его коротко стриженные волосы с сединой на висках слегка закручивались, обветренное лицо с крупным, явно сломанным в юности носом было покрыто загаром. При ярком свете, падавшем из окон аэровокзала, цвет его глаз напоминал свежую брагу. Ту самую чистую и свежую бражку, которую делают в Средней полосе России, когда снег еще глубок, из ноздрей лошадей вырываются клубы пара, а на здоровенные двухчетвертные бутыли надевают резиновые перчатки и они стоят, надутые, и помахивают окружающим, истекающим слюной в ожидании срока готовности. (Кодовое название механизма — «рука Москвы»). Весь багаж Барского ограничивался видавшим виды «дипломатом», которым он небрежно помахивал на ходу. Как бы не видя их, он направился прямо к воротам.

Потом, резко остановившись, он ухмыльнулся и, ухватившись за их плащи, резко дернул к себе. Пытаясь удержаться на ногах, сыщики столкнулись головами. Шляпы упали под ноги пассажиров, которые не преминули пройтись по ним. Бледный вырвался из рук Валерия, подобрал шляпу, попытался вернуть ей первоначальную форму и, натянув ее на лысеющую голову, с ненавистью воззрился на хохочущего великана.

— Слушай, Валера, нечего тебе… — начал он и остановился, глядя на партнера и пытаясь сообразить, чем бы можно было припугнуть великана, — …рассчитывать на поблажки со стороны ФСБ.

— Надо же, сто лет мечтал о поблажках, а тут — накося, выкуси. И это совершенно естественно, — закончил тот за него. Он издевательски покачал головой, как бы сокрушаясь. — Неужели Контора решила отправить таких великих экспертов, как Коржанов и Сияпин в такую гнусную погоду специально, чтобы сказать мне об этом?

Федор Сияпин (служебное прозвище «Надо-Федя») был долговязым мужчиной с костлявым лицом. Его партнер Борис Коржанов был на полголовы ниже Барского. Он смотрел в его светло-карие глаза с таким выражением, будто вспомнил что-то неприятное.

Сияпин расправил помятую шляпу и проворчал:

— Опять ты перебегаешь нам дорогу, Барский.

— Разве? Я только что с самолета и собираюсь заняться своими делами.

Сияпин проводил глазами группу плетущихся к аэровокзалу пассажиров и поглядел на Коржанова.

— Боюсь, что тебе все же придется на некоторое время посвятить себя нашим делам, — заявил тот.

Барский любезно улыбнулся.

— Дела? Я и не знал, что у вас есть какие-то дела. — Он подхватил их под руки и потащил к припозднившемуся автобусу, который подрулил к трапу самолета, когда везти было уже некого, кроме них троих.

— Пошли. Посидим в тепле.

Сияпин и Коржанов бурно завозмущались, и тогда Барский спросил:

— Одно из двух, мужики, либо вы меня арестовали и ведете на допрос, чему я без ордера буду активно сопротивляться, либо просто хотите поболтать, и тогда я выбираю место для беседы, в данном случае буфет.

— Я же тебе говорил, без ордера тащиться глупо! — буркнул Коржанов.

— Тогда уж требовал бы группу захвата, — кисло оправдывался Сияпин.

Вскоре они заняли столик с видом на посадку. Заспанная официантка плеснула каждому по пластмассовой чашке мутного пойла. Барский насыпал в свою чашку сахар из припасенного «аэрофлотовского» пакетика, поудобнее устроился в зыбком пластмассовом кресле, откинулся назад и зевнул.

— Итак, в связи с чем такая честь? — Он зажег сигарету и бросил спичку в стеклянную пепельничку.

— Скажи пожалуйста, в связи с чем это ты так быстро здесь объявился? — враждебно спросил Коржанов. — Может быть, тебе из каких-либо источников стало известно, что у нас здесь что-то произошло?.

— Да ладно, живу я здесь, — засмеялся Барский. — Правда, все, что мне нужно, я покупаю в гастрономчике через дорогу и голосую за ЛДПР, но я не знал, что за это уже сажают. Я всегда говорил шефу, что мне нельзя уезжать с ним на курорт. Стоит на недельку-другую смотаться из столицы, и всю страну начинает трясти.

— Скажите, Барский, — протокольным тоном начал Сияпин, — что вам известно о Марине Козинской, директрисе притона под названием «Труба».

— Во-первых не притона, а ночного ресторана, — спокойно ответил Барский, с интересом взглянув на него. — Во-вторых же, доподлинно о ней мне известно только то, что у нее родинка на попе. С ле… нет, с правой стороны, внизу. Впрочем, это смотря с какой стороны глядеть.

— Хохмить изволите, — тяжело засопел Коржанов. — А нам вот после недолгих поисков стало известно, что вы, дражайший господин Барский, доверенное лицо правительства и самого президента, член Комиссии по чрезвычайным ситуации и эксперт-консультант по вопросам безопасности, являетесь совладельцем этого притона. На что, как государственный служащий вы не имеете никакого права.

— А умереть с голодухи на зарплату, которую мне платит государство, я имею право? — осведомился Барский.

— Никто из нас с голоду не помирает, — возразил Сияпин.

— Естественно, а о чем тебе беспокоиться с такой комплекцией? Да и чего с тебя требовать, доходяги? — буркнул Барский. — Ладно, мужики, решили заложить, да? Только учтите, что вступил я в учредители еще в восемьдесят девятом, когда все это вовсе не запрещалось, и за все эти годы мне не было выплачено еще ни рубля дивидендов.

— Ну а зачем деньги, когда натурой брать можно, — многозначительно подхватил Сияпин.

Коржанов в этот момент прикуривал и едва успел расслышать сдавленное: «Твою мать…» — затем ему пришлось приложить титанические усилия, чтобы разжать могучую лапищу Барского, вцепившуюся в тощую глотку Сияпина.

— Я уверен, что Федя не имел ввиду ничего предосудительного, — примиряюще сказал он, обдав своего компаньона взглядом, полным ледяного презрения.

— Но-но, петухи, ишь, расфуфырились! — прикрикнула на них буфетчица.

— У нас полный порядок, теть Мань! — просипел Федя и опять закашлялся.

— Ты же понимаешь, получаешь ты с этого подвала дивиденды или нет никого не фачит, когда дело доходит до принципов, — негромко продолжал бубнить Коржанов. — Это такой мощный козырь для твоих кремлевских сослуживцев, что они не преминут тебя подсидеть. И твой «шеф» вынужден будет тебя убрать, пока про тебя не появилась заметочка в «Сексомольце». Так что, видишь, тебе просто необходимо помогать нам, чтобы хоть как-то реабилитировать себя…

— Узнаю родное ведомство! — восхитился Валерий. — Полный арсенал: шантаж, угрозы, запугивание, не хватает только снимочков с голой шалавой.

— А ты как думал? — окрысился Сияпин. — Думал, что из ГБ можно уволиться, как с маргаринового завода? Или решил, что раз ты теперь крутишься при правительстве, то уже можешь игнорировать наше влияние?

— Ша! — сказал Барский, стукнув ладонью по столу. — Если это официальная вербовка, то я хочу слушать не шестерок, а шефа. Если же вы просто щупаете меня на бздливость, то учтите, вы оба завоняете раньше, чем я. И посмотрим, кто кому лучше сможет испортить жизнь.

— Прежде чем вы снова вцепитесь друг другу в глотки, — примирительным тоном начал Коржанов, — я хочу, чтобы ты, Валера, ответил на пару вопросов.

— Я не буду отвечать ни на какие… — начал было Барский, но Коржанов оборвал его неожиданно резко:

— Будешь, еще как будешь. И сказать тебе, почему? Не потому что ты перессал наших намеков, а потому что тебе позарез хочется знать, зачем тебя вызвала твоя подружка. А она сама ни черта не знает, только боится. Вся информация у нас, потому что мы занимаемся этим делом. Так что тебе придется ответить на наши вопросы, чтобы получить ответ на свои. Лады?

Барский пожал плечами и со вздохом признал свое поражение словами:

— Вот речь не мальчика, но мужа.

— Итак, Марина Козинская, тридцати трех лет…

— А я был уверен, что ей еще нет двадцати семи…

— … после четвертого развода решила не узаконивать своих взаимоотношений с мужчинами. По образованию актриса, Щукинское, выступала в музкомедии, танцевала в варьете. В молодости имела приводы в милицию за проституцию…

— Это я ей давно простил, — быстро вставил Барский.

— Наркотиками пробавлялась…

— Если она и пробовала раньше, то давно бросила, — резко сказал Барский. — И не черта шить девке дело на пустом месте. Что у родного ведомства против нее?

— Она живет в Крылатском. И по чистой случайности ты последние полгода указываешь этот же адрес и телефон, как свои. Два дня назад Марина звонила тебе в Сочи.

— Боюсь, что вы не много узнали, не так ли?

— Подслушивать правительственную линию нам не разрешили, — сказал Коржанов.

Барский важно надул щеки.

— Ну вот, хоть какая-то польза от этой поганой работы. Хоть не каждому топтуну ты по зубам.

— Черт бы тебя побрал! — взорвался Коржанов и, оглянувшись, понизил голос. — Ну, ладно. Твоя подружка нам как-то по фигу. Но у Марины есть сестра. Наташа. Лет на пять-восемь моложе Марины, так что ей сейчас около двадцати пяти. Тоже художница. Была замужем за поэтом, который не вернулся из гастролей по Аргентине…

— Богэма, епыть… — угрюмо буркнул Федя.

— Теперь она утешилась с дружком, которого зовут Ефим Абрамович Лифшиц.

— Правильно говорят: в семье не без еврея, — кивнул Барский. — Ну и чем же вам не угодил наш еврей? На вид он скромняга-парень. Хохмач, помешанный на своих машинках. Они с Наташкой вроде бы затевали что-то более-менее серьезное. («Если у этих двоих вообще может быть на уме что-либо серьезное» — добавил он про себя.)

— Его в последний раз видели тринадцать дней назад, когда он высадил Наташу на Ленинском около метро, а сам уехал на выходные предположительно в Питер. Мы не думаем, что ему удалось добраться туда. Мы не смогли найти ни одного человека, который бы видел его самого или машину. Ты помнишь ее, чехардак типа «антилопы-гну» вишневого цвета. Парень помешался на старинных автомобилях.

— Вы теперь работаете в бюро по розыску пропавших?

— Да, когда пропавшим оказывается инженер-электронщик, принимающий участие в закрытом правительственном проекте, — отрезал Сияпин.

Барский застыл на мгновение с открытым ртом, а потом вполне натурально зевнул.

— Интересно. Ну, за внутреннюю безопасность полностью отвечает ФСБ. Не скучайте, мужики. — Он потянулся и встал. — Звоните мне, когда окончательно запутаетесь. У меня есть на примете хорошее частное детективное бюро. Кстати, своим они валютой платят.

— Ты хочешь сказать, что вернулся вовсе не для того, чтобы разыскивать Лифшица? — потребовал ответа Коржанов.

— Точно. Хотя у меня есть кое-какие соображения относительно того, где он может быть.

— Да? — Оба агента быстро поднялись на ноги.

— Он сейчас торчит где-нибудь на проселочной дороге с пустой канистрой. Эти старые модели просто взахлеб жрут бензин, — со смехом сказал Барский, подхватывая свой «дипломат».

— Черт бы тебя… — кулаки Коржанова сжались.

У двери Барский задержался ровно на столько, чтобы успеть посоветовать им:

— Не теряйте времени, выслеживая меня. Я буду у себя в «Трубе». А потом, я думаю, провожу Маришку домой. Сами понимаете, дело семейное.

* * *

Итак, история достигла своей кульминации. И разрешится, наверняка взрывом. Она, наверное, и не могла кончиться иначе — уж слишком истеричными, неистовыми и яростными были те порывы чувств, которые обрушивались на кораблик их маленькой семьи.

Да он и звал их так «моя маленькая семья». Вся история началась пять лет тому назад, в конце перестроечного года, когда в кабинет Барского привели заплаканную девочку и очень попросили помочь. Он успокоил девочку, как мог, налил ей чаю, предложил закурить, сходил за пепельницей (сам Барский тогда не курил) и, вернувшись обнаружил превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя. Зареванная чумичка с обвисшими влажными космами превратилась в очаровательную блондинку с невероятно чистыми скандинавского типа глазами. Она не имела права зваться иначе, чем Наташей, предположил Валерий — и угадал.

Затем последовала история, лишний раз подтвердившая постулат Толстого о том, что все несчастные семьи несчастны по-своему. История семьи Козинских-Малютиных изобиловала приключениями, бурными страстями, загадочными взлетами и сокрушительными падениями. Глава семьи, талантливый книжный иллюстратор, получил Сталинскую премию за цикл графических работ на тему «Ленин и дети», затем отправился в лагерь за портрет Сталина, в котором кто-то что-то не то усмотрел, затем вновь получил премию. Его супруга — артистка Большого — собрала все мыслимые и немыслимые награды и сплетни, развелась и вышла замуж за голландского миллионера, который оказался проходимцем, вернулась в страну и снова вышла замуж… Как зачарованный Валерий Барский слушал эту захватывающую историю, пока она вдруг не подошла к логическому концу. Итогом брака были две очаровательных девочки, одна из которых приняла фамилию матери, а другая — отца. Родители же вскоре один за другим последовали в могилу, и девочки остались без средств к существованию. Впрочем, обе были к тому времени уже вполне самостоятельными, старшая зарабатывала на хлеб танцами и древнейшим способом, младшая писала картины и участвовала в различных «акциях» хиппующей богемы, так что порой за ее картины удавалось что-то получить. Но после одного задушевного разговора сестрички решили взяться за ум и открыть, как выразилась Наташа «нечто вроде театрального кафе-шантана, клуба художников и поэтов, где каждый мог бы испить из живительного источника Искусства, вложить в него частицу себя и пообщаться с себе подобными». А в итоге получился полутемный подвал со стенами, изрисованными братьями-художниками так, что неподготовленного человека могло стошнить, и исписанными похабными стишками. Гонорары свои художники и поэты сами предложили получить выпивкой и даже вполне могли обойтись своей закуской, на что девочки вначале радостно согласились, однако спустя неделю с ужасом стали убеждаться, что их шантан в одночасье превратился в вульгарный бордель, прибежище бомжей и прочей пьяни. В довершение ко всему на хозяек наехали рэкетиры и потребовали сумму, которой кабак не смог бы дать и за год. Залившись слезами девочки обегали всех своих знакомых и собрали деньги. Но через день приехала другая группировка и тоже потребовала денег. Как посоветовали знакомые, девочки свели тех и других, чтобы те разобрались и (втайне лелеяли надежду девочки) перестреляли друг друга. Но мафиози решили чисто по-деловому и потребовали платить и тем, и другим. Назавтра истекал последний назначенный срок и…

— А продать свой вонючий кабак вы не пробовали? — спросил Барский, искренне желая помочь.

— Я лучше лягу под этого Куска! — побелев, выкрикнула Наташа.

— Это кличка его, Кусок, да? — вдруг заинтересовался Барский и затребовал к себе дело этого парня.

Выяснилось, что молодой человек с указанной кличкой уже год как состоит в розыске за убийство милиционера на Тушинском рынке. Так что, когда на следующий день команда подъехала к «Трубе», ее окружили ребята в масках и бронежилетах, а Куску, который попытался сопротивляться, шальная пуля угодила в печень, и он истек кровью, не приходя в сознание.

На следующий день с главарем очередной, приехавшей за данью команды беседовал лично Барский, прочая же команда лежала на снегу, заложив руки за головы. Их, пожурив, отпустили, задержав только одного дурня с «лимонкой». Главарь же по кличке Дупель еще долго приходил к Барскому и исправно стучал на всех своих коллег по преступному миру. Тогда же начался бурный, в одночасье закончившийся роман Валерия и Наташи; роман этот, как сказал бы поэт, сгорел, подобно Фениксу, чтобы на углях его разгорелось пламя истинной Любви. После знакомства с Мариной, Валерий еще несколько дней по наитию считал себя влюбленным в Наташу, и приходил по утрам на работу, как сомнамбула, тело его сладко ныло от любовных пыток, которым его подвергала по ночам молоденькая, но уже изощренная в этом искусстве художница, перед глазами же стоял облик ее более взрослой сестры.

В Марине не было Наташиного импульсивного накала страстей, она ненавидела жизнь на грани фола, не одобряла экзальтированность и фиглярство. Барского страстно тянуло к ней, и когда это наконец произошло, и Наташа на несколько дней исчезла в студии какого-то непризнанного рок-экспериментатора, Барский получил возможность по душам поговорить с Мариной и переселился к ней.

К тому же времени относится и расцвет «Трубы», интерьер которой спроектировали поляки, а выполнили турки, на кухне появился итальянец-повар, и в меню кабачка прочное место заняли улитки по-бургундски, лягушачьи лапки и «свежие устрицы в белом вине», под видом которых подавали обыкновенных мидий.

После всех этих благодеяний девушки дружно избрали Валерия в состав учредителей и едва ли не против его воли оформили все это документально. Он выторговал себе лишь право не получать дивидендов до той поры, пока предприятие прочно не встанет на ноги, на что сестрички милостиво (но с надутыми губками) согласились.

* * *

Стоял март, в Москве в это время года порой неожиданно бьют морозы. Они приходят с северными ветрами. Тогда же иногда и прорываются дожди. Дождь размывает огни витрин и множит их отражения в мокрых мостовых. Светофоры, регулирующие движение в районе Садового кольца, выходят из строя из-за перепадов температуры. Впрочем, в столь ранние часы водители полностью их игнорируют.

Крупные капли дождя продолжали падать сквозь туман. Такси проскочило на красный свет и остановилось у тротуара напротив «Трубы». По дороге Барский несколько раз поглядывал назад. Света фар позади не было. Тогда он расплатился с таксистом, перебежал через тротуар, вошел в подворотню, оттуда во двор и сразу направо, спустился вниз на пятьдесят пять гранитных ступенек, проложенных в жерле круглого тоннеля и остановился перед дубовой, зачерненной горелкой дверью. Она представляла собой здоровенную, потемневшую от времени дубовую плаху, укрепленную кованым железом на навесных петлях. Из-за двери доносились приглушенные звуки женского голоса, исполняющего джазовую партию в сопровождении фортепьяно. Игру нельзя было назвать виртуозной, но для забегаловки фортепьяно звучало вполне прилично. Певицу вряд ли можно было отнести к великим «королевам джаза», но ее чувственный голос, богатый оттенками, как нельзя лучше подходил для блюзов.

Пальцы Барского взялись за мокрую холодную ручку, и он с трудом отворил ее. Перед ним была длинная полутемная комната, напоминавшая тоннель. Вышибала двинулся ему навстречу, но, узнав, заулыбался. Старик-гардеробщик при виде него согнулся в три погибели. Барский прошел внутрь. Несколько человек околачивались около бара. С пяток проституток пасли своих клиентов, и, обернувшись к вошедшему, завздыхали. Час стриптизерок уже прошел. Нуворишей сегодня видно не было, мафиози — вроде бы тоже. Да и могло ли привлечь их к себе столь убогое заведеньице? Столы и стулья несли на себе отпечаток долгих лет службы. Темные стены покрывали рекламные плакаты различных бюро путешествий и шаржевые физиономии политических лидеров, а также репродукции гравюр на спортивные темы. Воздух был пропитан запахом пива и спиртного, табачного дыма и мокрой одежды.

В конце комнаты освещенное единственным софитом, подвешенным к потолку, на возвышении стояло фортепьяно. Барский прислушался. Марина играла скорее для себя, чем для посетителей. В конусе света плавал табачный дым, шелковым облаком блестели ее длинные волосы, тени на лице подчеркивали его изысканную прелесть. Она играла «Блюберри Хилл», и в ее исполнении эта вещь звучала пробуждающей воспоминания жалобой.

Бармен был новичком. Он оторвался от кассы и увидел, что Барский положил деньги на стойку.

— Два «Скотча» со льдом и содовой.

Бармен потянулся за стопками. Барский легонько свистнул ему, покачал головой и сказал:

— Такие напитки подаются в бокалах. Даже здесь.

Бармен с вызовом посмотрел на него, но что-то в лице клиента не позволило ему пренебречь советом.

— Бу-исде, — сказал он и поставил перед ним два бокала.

Барский забрал их и направился в конец комнаты. Свет вспыхивал в маленьких пузырьках, поднимавшихся со дна бокалов. Зажигая сигарету, он посмотрел на женщину и заметил, как огонек зажигалки отразился в ее зеленых глазах. Он улыбнулся, а ее пальцы взяли фальшивый аккорд, когда он сказал:

— Привет, Марина.

Она перестала играть, встала, выключила свет над роялем и села рядом с ним — высокая женщина с небольшой грудью и длинными ногами. На ней было синее вечернее платье. В каждом ее движении сквозила природная грация. Она подняла свой бокал.

— За то, что скрашивает дождливые ночи! За тебя, мой ненаглядный мужик, мой Барин.

Он кивнул с улыбкой, взял ее руку и поднес к губам, поцеловал ее нежную ладонь и кончиком языка обвел на ней кружок. Она прижалась к нему, и он почувствовал, как вздрогнула ее нога, а ногти легонько вцепились в его щеку.

— Эта дождливая ночь наша, или славные подвиги не могут подождать до утра?

Она освободила свою руку и взяла у него сигарету. Когда Валерий поднес зажигалку, она сказала:

— Я за то, чтобы эта ночь была нашей. Или, может быть, ты сначала хочешь поговорить с Наташей?

— Конечно. И ты знаешь, что я скажу ей.

— Прошу тебя, скажи ей только, что ты посмотришь, что можно сделать.

— Не пытайся уйти от проблемы, солнышко. Сестренке предстоит столкнуться с неприятностями. И чем скорее она набьет себе синяков, тем скорее они пройдут.

Барский угрюмо потягивал свой коктейль, думая о том, как много прекрасных женщин связывает свою судьбу с ни на что не годными мужчинами.

— А она-то тут при чем? Девке просто не повезло. Она связалась с идиотом…

— Можно подумать, что раньше она связывалась не с идиотами.

— … который внезапно куда-то подевался, — упрямо закончила Марина.

— Как и все ее великие и страстные любови. Нет, ты мне можешь сказать, что она в нем нашла?

— Разумеется, в точности то же, что и я нашла в тебе, — заявила Марина. И, взглянув в недоумевающие глаза Барского, уточнила: — обеспеченность, постоянство и нежность.

Своими коленями она обхватила его колено и немножечко сжала, не сводя с него глаз.

— Не знаю, как насчет себя, но единственный совет, который я могу дать ей, — это вычеркнуть его из своей жизни. Мариш, я знаю людей типа этого Фимки — он не годится для Наташи. Он вообще не годится в спутники жизни ни одной женщине, кроме той, которая скрутит его в бараний рог. Ты же должна это понять.

— Я-то это понимаю. Но Наташа не понимает.

— Придется. — Барский поставил пустой бокал и провел рукой по еще влажным волосам. — Ты, действительно, уверена, что он отправился в Питер полюбоваться на Пушкинские места?

— Как и в том, что дамочка, взявшая трубку, когда я звонила, была просто горничной отеля, мой милый. — Ее голос звучал хрипло, а пальцы яростно сжали его руку, пуская ногти под кожу. — Знаешь, милый, многим моим друзьям ты совершенно не нравишься. Меня уже очень давно не приглашают на разные светские тусовки, презентации и прочие приемы. Таковы правила игры, хотя мне на это и наплевать.

— Сравнивая меня с Фимой, ты ни к чему не придешь.

— Черт возьми, тебе надо пореже летать на самолетах. Ты от них тупеешь. — Она уронила сигарету на пол и яростно затоптала ее. — Я и не собираюсь сравнивать.

— Действительно? — поднял бровь Барский.

— Да я и не смогла бы. — Она взяла другую сигарету. — Прошло семь лет, и я думаю, что знаю о тебе меньше, чем в самом начале нашего знакомства. Мы можем быть вместе неделю, месяц или два. Потом по телефону с этим твоим противоподслушивающим устройством тебе кто-то звонит, говорит тебе несколько слов, и ты бросаешь все, бросаешь кабак в середине рабочего дня, бросаешь меня на половине палки и уходишь. Я знаю только, что порой за этим стоят такие большие шишки, что генералы тебе кланяются и берут под козырек. А когда ты свободен, то начинаешь возиться с какими-то подозрительными субъектами. — Она затянулась сигаретой и наклонилась к нему. — Но в одном, что касается тебя, я уверена. Я тебя люблю. И этого достаточно.

— Вот и хорошо. — Барский в глубине души лелеял надежду, что Марина никогда не узнает, что большинство подозрительных субъектов, с которыми он встречался в «Трубе», были агентами разных стран. И не только дружественных. Они превратили «Трубу» в нейтральную территорию, своего рода клуб, где противники могли бы встретиться, посидеть друг с другом, вместе выпить, рассказывая противнику небылицы и пытаясь выведать у него крупицы информации.

— Неужели ты не понимаешь, что с Наташей происходит то же самое? По твоему мнению, Фима какой-то там сукин сын, жидовская морда, пидор какой-то недоделанный. А для нее он очаровательный, рассудительный, а, может быть, даже гениальный юноша. Не важно, так ли это на самом деле. Важно, что и она любит его.

— О, женщины! — сказал Барский. — Да, согласен, он грамотный инженер, но в нем нет ничего такого… очаровательного. Мы, деревенские ребята, называем таких городских козлов пронырами. Он расчетливый, а не рассудительный. Он знает, что ему нужно от женщины, и у него хватает ума и терпения обрабатывать ее до тех пор, пока она не приползет на коленях и не отдаст сама то, что ему нужно.

— Истина, — медленно сказала Марина, — возможно, где-то посередине.

— Возможно, — согласился Барский, пытаясь представить себя, что же может увидеть женщина в Фиме Лифшице.

* * *

Высокий, довольно привлекательный, но не красавчик. Острый взгляд серых глаз, светлые волосы. Одновременно мужчина и мальчик. Человек, способный облечь в непринужденную форму то, что хочет сказать, хорошо танцует, знает кабаки с хорошай кухней и умеет пить. У него современная холостяцкая квартира в городе и небольшая дачка в районе Пушкино. Там у него отличная мастерская и гараж, где он занимается своей инженерной работой. Там же он прикупил еще пару гаражей, полных старинных машин, которые он восстановил из утиля и довел до полного блеска. Барский всегда признавал, что у Фимы Лифшица золотые руки.

— Не знаю, что думает об этом ФСБ, но они, должно быть, считают, что он еще в городе. По крайней мере, пара ребят от них приглядывает за аэропортом. — Барский рассказал ей о встрече с Коржановым и Сияпиным. — Ты можешь объяснить, зачем ему понадобилось скрываться? Он что, задумал бежать в Израиль?

— Не представляю. Когда в последний раз я видела его с Наташей, не похоже было, что его что-то беспокоит.

— Когда это было? И что он говорил?

Марина рисовала бокалом мокрые кружки на крышке фортепьяно.

— Это было вечером дня за два или три до его исчезновения. За два, я думаю. Я тогда выступала, а они сидели рядом, но я не много слышала из их разговора. Да я и не прислушивалась.

— Попытайся вспомнить.

В зале поднялся шум. Яночку напоили в усмерть, и она для двух грузинов начала танцевать стриптиз прямо в зале, без музыки. Барский дал знак бармену, чтобы для приличия включил хоть какую-то музыку. Заиграл «Отель Калифорния». Движения шлюхи стали плавнее и размереннее.

— Ну, «Автопилот» дал материал на три страницы с иллюстрациями о том, как он восстанавливает старые машины. Он говорил, что хотел бы поехать на встречу с кем-то из коллекционеров, чтобы найти еще парочку классических моделей для реставрации. — Она провела кончиком языка по губам. — А еще о том, что в газетах что-то писали о новых ракетах-перехватчиках. Ну, про эти, новые, из-за которых америкашки подняли шум в ООНе. Я думаю, он пытался объяснить ей, как действует система наведения.

Барский внутренне напрягся. «Труба» при всех ее соблазнах была совсем не тем местом, где стоило обсуждать секретные разработки.

— До сих пор никто не видел ни Фимы, ни его машины. Это может быть хорошим знаком.

— Не поминай…

— Это только предположение, — сказал Барский. — Я бы сказал, что он инсценировал свое исчезновение. На самом деле никто не похищал его. Я пока не знаю, над чем он работал в последнее время, но могу представить общее направление его работы, и я слышал, что штатники по-своему подошли к решению тех задач, которые стоят перед ним. По крайней мере, они добились результатов, не уступающих нашим. Меня тревожит другое. Я знаю, что Фима себе ни в чем не отказывает, и еще слышал, что он отчаянный игрок, причем играет с крутыми ребятами. Вполне возможно, что с него потребовали долг, а ему платить пока нечем, вот он и решил исчезнуть, пока не придумает какой-нибудь выход. Если бы до него добрались, то не стали бы мараться с его машиной. Это штучная работа — такую найдут в два счета. Ее бы просто бросили где-нибудь на стоянке. Но пока о ней ничего не слышно, вот я и предполагаю, что Фима хорошенько ее припрятал там же, где укрылся сам.

— Я бы в это поверила, Барский. Но Наташа не поверит.

Барский пожал плечами.

— Я и не собираюсь предлагать ей эту версию, пока не выслушаю ее. Как думаешь, она сейчас дома?

— Два часа назад была дома.

— Я загляну к ней. Я тебе позвоню, если освобожусь раньше, чем ты закроешься. А если нет, то встретимся дома.

— Д-да… — ее губы прижались к его, кончик языка быстро пробежал по его губам. — Спасибо, Барский.

— Ни-за-что. — Он прошел с «дипломатом» в мужской туалет, прикрепил автоматический браунинг к ноге и вызвал такси. Проходя через бар, он еще ощущал сладкий вкус ее губ. Марина снова сидела за фортепьяно. Яночка уже разделась донага и, хлопнув в экстазе бокал шампанского, вдруг повалилась под стол без сознания. Ее откачивали. Посоветовав новичку-бармену не торопиться вызывать «скорую помощь», пока свои подружки не приведут девочку в порядок, Барский толкнул тяжелую дверь и вышел.

В воздухе висела водяная пыль. Над городом по-прежнему стоял туман, в котором расплывались огни фонарей.

«Интересно, сколько глаз смотрит на меня из темных окон», — подумал он, садясь в такси.

* * *

Квартира Наташи была в монументальном сталинском доме с видом на Семеновскую набережную. Было холодно и промозгло. Ссутулившись, Барский поднялся по ступенькам. Входная дверь не была обременена кодовым замком. Он пересек тускло освещенный вестибюль и начал подниматься по лестнице. Дом был постройки тридцатых годов. На первых двух этажах располагались по три квартиры. Наверху, под стрельчатой крышей со шпилем, размещались две маленькие квартирки. Из-за закрытых дверей доносились звуки радио и телевизоров. По меньшей мере, в одной квартире в самом разгаре была вечеринка.

Он нашел дверь Наташи Малютиной и нажал кнопку звонка. Из квартиры донесся знакомый звук, но ничего не изменилось. Он снова нажал на кнопку. Никакого результата. Он попытался вспомнить, был ли в окнах свет, когда он подъезжал на такси. Барский достал из кармана небольшой кожаный футляр, осмотрел замок и остановил свой выбор на узкой стальной полоске. Раздался легкий щелчок.

Он распахнул дверь и проскользнул внутрь квартиры. К тому времени, когда он щелкнул выключателем, браунинг уже был у него в руке. Когда зажегся свет, он прыгнул вправо, надеясь, что Наташа не успела переставить мебель, и, налетев на кресло, растянулся на ковре. Он перекатился через голову, поджав под себя ноги. Его глаза, за которыми следовал пистолет, быстро обежали комнату.

Мужчина на кушетке пристально смотрел на него.

Барский сдавленно ругнулся. В квартире царил хаос. Кожаная обшивка кресла, на которое он налетел, была изрезана ножом, а само кресло перевернуто. Ящики маленького письменного стола вместе с содержимым валялись на полу. Рисунки Наташи углем были сорваны со стен, отделанных полированными сосновыми панелями, и валялись на полу. Там же была вся одежда и все, что стояло на полках в кухоньке. Всюду валялись кукурузные хлопья, мука, растоптанное печенье и приправы.

Мужчина на кушетке так и не отводил от него своих глаз. Это был крупный экспонат самца с плохим прошлым и еще худшим настоящим. Нож, лежавший рядом с ним, был тоже не маленький — роскошная финка тюремной работы, с наборной из зубных щеток ручкой и острейшим отполированным лезвием. Как раз такой и нужен, подумал Барский, чтобы оставить зияющую дыру в его горле.

Когда Валерий последний раз присмотрелся к пятнам крови, губы его сложились в трубочку, как будто он собирался свистнуть. Вся стена над кушеткой на высоту примерно полутора метров была покрыта кровавыми пятнами. Кровь стекала на кушетку. Очевидно, нападающий полоснул свою жертву по горлу, и задрал ему голову так, что фонтан крови из сонной артерии ударил вверх. Осторожно шагая, чтобы не наступить на пятна крови на полу, он подошел к кушетке и потрогал тело. Оно еще не остыло, и Барский предположил, что его убили не больше часа назад. Он порылся в памяти и пришел к выводу, что раньше этого мужчину не видел.

Он отступил назад и осмотрел кухоньку и ванную. Там никого не было. Он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул. Судя по всему, убийство не потревожило соседей. Он вышел, запер дверь и бесшумно спустился по лестнице. Спустившись вниз, он сделал пару звонков.

Бензозаправка в квартале от «Трубы» была закрыта. Барский расплатился с таксистом, нашел карточку и набрал ночной номер дежурки.

Трубку снял Федя Сияпин. Барский продиктовал ему адрес.

— Там жмурик, — добавил он.

— Не вешайте трубку, — резко сказал Сияпин. — Вы должны были вызвать милицию, а не звонить сюда. Назовите свое имя, и я направлю к вам нашего сотрудника. Откуда вы говори…

— Умолкни, мудень, — прервал его Барский. — Вы же ищете Фимку Лифшица. А все это стряслось в квартире его подружки.

Сияпин продолжал что-то говорить, но он повесил трубку и быстро направился к тускло освещенной вывеске над «Трубой». Время было закрываться, и никого из посетителей не осталось. Бармен протирал стаканы. Марина сидела в профиль к нему за фортепьяно и, не двигаясь, смотрела на чашку кофе, стоящую перед ней. Рядом с ней сидела Наташа.

Барский представил себе, как умирал мужчина в квартире на третьем этаже, и почувствовал, что ему надо выпить.

Он зашел за стойку, взял бутылку виски и пару стаканов.

— Эй! — бармен-новичок бросил полотенце и направился к нему. — Что это ты…

Марина повернулась и окликнула его:

— Все в порядке, Жора.

— Ладно… — тот взглянул на Барского и пожал плечами.

Валерий поставил стаканы на фортепьяно и плеснул виски в них и в чашечку кофе. Марина внимательно смотрела на него.

— Барский, что случилось? — спросила она

Вместо ответа он кивнул на стаканы.

— Давайте лучше вздрогнем.

Что-то в выражении его глаз заставило Марину и Наташу последовать его примеру. Наташа сморщилась. Неразбавленный «Джим Бим» был для нее слишком крепким.

— Привет тебе, роскошный мужчина, — сказала Наташа с нейтральной улыбкой.

— Привет, сестренка. — Он достал сигарету и при свете зажигалки всмотрелся в ее лицо. Оно казалось более полным, чем у сестры за счет широких скул, но губы были такие же: соч-ные, чувственные, манящие. Волосы Наташи были того же оттенка, что у Марины, но у той они подстрижены короче и вились. — Давно здесь?

Она взглянула на часы.

— Примерно двадцать минут.

— А до того?

— Что ты хочешь сказать? — В ее голосе прозвучало беспокойство.

— Меня интересуют последние несколько часов. Скажем, начиная с половины одиннадцатого.

— Барский! Что за допросы без повестки? В чем дело? — спросила Марина.

— Подожди, солнышко, пожалуйста, — он повернулся к Наташе. — Ну?

— Я была в «Американском баре». А что?

— В этой забегаловке на набережной? И долго?

— Я приехала туда около одиннадцати на машине. Внутрь не заходила. Я ждала на стоянке.

— Наверное, Фиму? — вздохнул Барский.

Карие глаза Наташа прищурились.

— Нет. Не совсем так. Кто-то позвонил мне сегодня. Мужик какой-то передал, что Фима хотел бы видеть меня, но не может прийти ко мне. Я спросила, почему, но он сказал, что это не телефонный разговор. Он сказал, куда мне надо поехать и где ждать. Еще он сказал, чтобы я набралась терпения, потому что Фима может опоздать… Барский, что случилось?

— Кто-то выманил тебя из твоей квартиры, чтобы без помех обыскать ее. И оставил после себя покойника.

— Фима? — Она дрожала, и он подумал, что она вполне может закричать.

— Нет. Я того типа не знаю, — поспешил успокоить ее Барский. — Похоже, произошла какая-то ошибка.

— Барский… — Марина замолчала. Бармен направился было к ним, но она отрицательно покачала головой. Он вернулся к своим стаканам, а она тихо сказала: — О Господи…

Наташа дрожала, уставившись невидящими глазами на занавес за фортепьяно. Барский налил ей еще виски, и она беспрекословно выпила.

— Нам нужно действовать очень аккуратно. Я думаю, сюда вскоре нагрянет ментура, РУОПовцы, не говоря уже о моих бывших сослуживцах.

— Нет, — вырвалось у нее. — Барский, я даже не…

Барский успокаивающе сжал ей руку.

— Конечно, сестренка. Ты ничего не знаешь. Но если ты не хочешь до утра беседовать с ментурой, доказывая свое алиби, тебе, пожалуй, лучше пойти со мной. — Он поймал взгляд Марины и поправился: — С нами.

— Послушай, — сказала Марина. — Но ведь ей все равно придется рассказать все, что она знает.

— Конечно, — Барский снова отхлебнул виски. — Через пару часов менты скорее всего придут к выводу, что убить такого самца не под силу хрупкой женщине. Они выяснят у Наташи все, что она знает, и отпустят ее. До тех пор, пока я не узнаю, как зовут или, точнее, как звали покойника и что он там делал, я не хочу, чтобы Наташа показывалась на людях.

— Но у меня там ничего не было, Барский, — сказала Наташа. — Что они могли там искать?

— Может быть, и не было. Было другое — твоя любовь не показывается уже пару недель, а его разыскивают. Я не знаю, кто его ищет и сколько их, но по крайней мере, один из них думал, что у тебя можно что-то найти, — твердо сказал Барский. — Точнее, речь идет о двух людях: убитом и убийце. Квартира твоя разгромлена, но я не думаю, что им удалось найти то, что искали. И тогда им придет в голову, что то, что они ищут, нахо-дится у тебя или что ты знаешь, где это спрятано.

Марина соскочила со стула, скрылась в нише и появилась завязывая пояс прозрачного плаща.

— Машина с другой стороны, Барский. Куда мы сейчас? К нам?

Барский поднял свой кейс.

— На встречу с лягавыми? — Он задумчиво потер щеку. — Думаю, не стоит. Я знаю одну гостиничку, которая вполне сойдет на несколько часов.

Наташа накинула кожаный плащ с меховой норковой оторочкой и спрятала волосы под широкий берет с помпонами. Барский провел их через заднюю дверь в переулок, где стояла ее машина. Он сел за руль и протянул руку:

— Ключи.

Затем он завел двигатель, вывел машину на улицу и направился в пригород. По дороге они разминулись с желто-синим «козликом» с весело искрящейся мигалкой, направлявшимся, судя по всему, в сторону «Трубы».

* * *

Гостиница «Таймыр» не позже года-двух тому назад именовалась студенческой общагой и была расположена недалеко от лесопосадки. Двухэтажное здание закрывало стоянку со стороны улицы. Вывеска гласила, что в гостинице есть бар, ресторан, казино, междугородний телефон, но умалчивала, есть ли в ней свободные комнаты. Администратор спал. Он притащился в фойе в халате на голое тело, и бросил на Барского недобрый взгляд.

Тот достал из бумажника стодолларовую купюру и положил ее на стойку.

— Двойной номер со смежными комнатами, — коротко сказал он и начал заполнять карточку.

Администратор оценивающе посмотрел на его помятый костюм, на небритое лицо и фыркнул. Мельком бросив взгляд на купюру, он надел очки и посмотрел на женщин, ожидавших в креслах.

— Поздновато, — раздраженно заметил он. — Сколько вас?

— Нас трое. — Барский пожевал губу и написал: «Димитрий Иванович Донской, Куликовский р-н, с. Мамаево».

— Ваши паспорта, — строго потребовал администратор.

Барский положил ручку на место и добавил аналогичную банкноту.

— Этот стольник считает, что мы можем обойтись без формальностей.

— Думаю, что могу с ним согласиться. — Администратор взял ключи с полки. — Но я для вас вынужден снять номера с брони. Так что за размещение все равно придется доплатить. Еще сотню — и никаких вопросов. Второй этаж, два последних номера по коридору. Отличный вид из окна.

Барский бросил ему еще одну стодолларовую бумажку, подмигнул и вышел из фойе. Он поставил машину на стоянку, запер ее и проводил женщин в номера. Пол был покрыт коврами, в каждой комнате стояла двуспальная кровать и телевизор. Из окон открывался вид на лесок, озерцо и причал для лодок. Сейчас они были закрыты жалюзи из белых жестяных планок. Он открыл дверь, соединяющую оба номера.

— Выбирайте, что вам нравится, девушки. — Он чувствовал, что Марина наблюдает за ним, и старался не встречаться с ней глазами. Он пробыл на курорте двадцать дней и остался бы еще на десять, если бы она не позвонила. — Говорить о наших планах пока не будем, потому что я сам еще ничего не знаю. Я вымотался до предела и собираюсь в душ. Спокойной ночи.

Он плотно закрыл за собой дверь ванной. Мыльную пену он смывал почти кипятком, чувствуя, как вместе с обжигающими струями смывается усталость. Когда же после этого он пустил холодную воду, контраст был так велик, что у него перехватило дыхание. Он вытерся стареньким полотенцем и вернулся в спальню. Там было темно. Лишь тускло светился ночник на тумбочке рядом с кроватью.

На кровати, закинув ногу на ногу, сидела Марина и курила. На губах ее играла двусмысленная улыбка. Она накинула прозрачный пеньюар, но даже при свете ночника было видно, что под ним ничего не было.

— Марина… — остановился он и повел глазами в сторону двери, ведущей в соседний номер. Дверь была закрыта.

— Не будь идиотом, Барский. Сестренка не возражает.

Его глаза разом охватили изысканные линии ее тела, где не было ничего лишнего, бедра, как будто выточенные из слоновой кости.

Она встала и притянула его к себе. Ее широко открытые глаза светились, дыхание перехватывало. Она распахнула пеньюар на груди. Ее соски напряглись, и она потерлась ими о его грудь. Пальцы лихорадочно развязывали пояс. Пеньюар распахнулся окончательно, и она изо всех сил прижалась к мужчине. Острые зубы теребили его ухо, она шептала:

— Барский… Барин мой…

Барский сбросил пеньюар с ее плеч и отнес ее на кровать. Она не выпускала его из своих объятий, и он чувствовал, как ее ногти глубоко вонзаются в кожу на его мускулистых плечах.

— Погоди, погоди, не так резко, я еще не совсем готова… — прошептала Марина, выскользнув из-под него. — Ты должен меня сначала разжечь. Так ведь?

— Да…

— Ну разжигай. Где твой горячий язычок? Мой кремешек тут.

Валерий послюнил палец и коснулся его подушечкой горячего скользкого бугорка. Марина тихонько застонала и придвинулась к нему. Ее пальцы нежно гладили его напрягшийся ствол, то обнажая головку, то вновь одевая ее покровом кожицы.

Неожиданное дуновение ветра заставило обоих обернуться.

Наташа, закутанная в простыню, стояла на пороге комнаты.

— Господи, горе ты мое, тебе еще что надо? — раздраженно бросила Марина.

— Люди, — с рыданием в голосе произнесла та, — пожалейте меня! Мне страшно и холодно одной!

Она кинулась к Марине и прижалась к ней, дрожа, как осиновый лист.

— Ну, пожалеем деточку? — спросила та, обернувшись к Валерию.

— Не знаю, — пробормотал он, пожав плечами.

— Давай-давай, ложись с нами, — прошептала Марина, укладывая сестру между собой и Валерием. — Сейчас мы будем баиньки. Тебя поцеловать перед сном? — Наташа совсем по-детски закивала головой и запрокинула ее, полураскрыв рот.

Марина приподнялась и прижалась к ней губами. Это был бесконечный поцелуй, во время которого языки сестер вибрировали, лаская друг друга, тела соприкасались, а руки ласкали самые чувствительные и трепетные уголки их тел.

Барский лежал рядом, напряженный как струна, и чувствуя собственную ненужность на этом лесбосском пиршестве. Неожиданно он ощутил прикосновение к своей щеке. Наташа ласкала губами груди Марины, а та тянулась к Валерию — еще мгновение, и их губы слились в поцелуе.

— Иди сюда, мой знойный мужчина, покажи, какой роскошной штучкой ты хочешь нас порадовать, — негромко произ-несла Марина.

Барский приподнялся повыше на кровати, и Марина приникла к его гордо воздетой плоти. Ее язык энергично задвигался, скользя по крепкому узловатому стволу из мышц и вен вниз и вверх, то покусывая и втягивая в рот яички, то быстрыми шажочками взбираясь вверх и остужая горячую головку.

Наташа что-то недовольно прохныкала.

— Ты что, тоже хочешь пососать сосочку? — спросила Марина, как заботливая мать у трехлетней малышки. — Ну иди сюда. Дядя же нас пустит? Дядя ругаться не будет? — осведомилась она, глядя на Валерия блестящими глазами.

Тот покачал головой и застонал, почувствовал прикосновение зубов Наташи. За истекшие семь лет она так и не поменяла своей манеры общения с мужчинами. Если Марина отдавалась в постели мужчине полностью, без остатка, принимая наслаждение, как законное вознаграждение за ласку, то Наташа стремилась в первую очередь урвать свою долю кайфа, не заботясь о партнере. Вот и теперь голова ее заходила ходуном, заглатывая член почти без остатка с такой интенсивностью, что Барский уже готов был разрядиться, если бы не мягкий, ласковый взгляд Марины, которая поцеловала его в щеку и прошептала:

— Только постарайся оставить хоть чуточку и для меня. Ладно?

Глава вторая

Барский сидел на кровати, скрестив ноги. Приканчивая кофе, которое с большой неохотой организовала коридорная, он щурился от дыма тонкой сигареты, просматривая утреннюю прессу, и не мог не поражаться скудности информации, содержащейся в ней. Разумеется, никто не проронил ни звука ни об исчезновении Лифшица, ни об убитом в квартире его подруги. Пришлось ему сделать пару звонков в низовые структуры, где его еще помнили, как человека, просьбам которого не принято было отказывать.

Покойника идентифицировали, как Гришку Насоса. За последние годы милиция не раз заводила на него дела. Он считался второстепенным «боевиком» нахабинской группировки.

Милиция обнаружила свидетеля, видевшего, что Насос вошел в дом за час двадцать три минуты до того, как анонимный звонок поставил их в известность о совершившемся преступлении.

Милиция не нашла ничего, что могло бы связать Насоса и Наташу Малютину, двадцати пяти лет, хозяйку квартиры. Кроме того, они пока не нашли и саму Наташу.

Милиция призналась, что у нее нет никакого разумного объяснения тому, что вообще там делал Насос, кроме того, что он или убийца, или оба они устроили в квартире обыск. Невозможно было также установить, что при этом пропало. Под конец информатор посоветовал Барскому либо не соваться в это дело, либо влезать в него по самые уши, поскольку фээсбэшники вокруг трупа и этой квартиры вьются, как мухи на навозе. В милицию не поступило также ни одного упоминания о «Трубе», несмотря на то, что Наташа была совладелицей заведения, а само оно было хорошо известно милиции как место, где собираются люди с не совсем обычными профессиями и не вполне стандартной репутацией.

Барский положил трубку и оглядел свою «семью». Наташа как всегда что-то задумчиво вырисовывала в блокноте, Марина уже взялась за вязание. Две милых маленьких женщины с большими страстями. В этот миг даже самый самый подозрительный моралист не мог бы себе представить насколько разнузданную плотскую оргию затеяли они втроем накануне ночью. Впрочем, какое до этого дело моралистам? «Хороша она или плоха — это моя Родина»: филосоФСБи говорят в таких случаях американцы, когда им в нос тыкают Гранадой или Вьетнамом. Перефразируя эту поговорку Барский мог сказать: «хороша или плоха — это моя семья». А значит не могло быть вопроса, браться ему за дело или нет, браться предстояло в любом случае и решить его следовало так, чтобы оградить от неприятностей девчонок и, по возможности, себя.

Итак, Фима Лифшиц. В «Трубе» он появился примерно три года назад. Наташа познакомилась с ним на каком-то джазовом «сейшне» (оба были помешаны на хорошем джазе) и притащила в «Трубу» всем на удивление и посмеяние. Долговязый сутулый лысеющий блондинчик, он классически картавил и знал массу еврейских анекдотов. Больше того, он любил надевать черную ермолку (при этом всех учил, что правильно называть ее «кипой») и этим настолько шокировал публику, что несколько состоятельных клиентов из националистов, облюбовавших было этот кабачок, наотрез отказались посещать «Трубу».

Барский недолюбливал его, хотя, как знать, может быть, по той же причине, по какой он недолюбливал любого Наташиного ухажера?

— Ты не понимаешь его, Валера, — сказала ему однажды Наташа, задумчиво чертя что-то на салфетке. — Ты не можешь простить ему еврейства, да? Так вот, евреи бывают разные. Есть Мойша Рабинович, а есть Альберт Эйнштейн. Твоя нелюбовь к нему гораздо глубже. Дело в том, что Фимка принадлежит не твоему миру.

— А какому еще? — скрипнул зубами Барский. — Потустороннему?

— Можно сказать и так. Вспомни Ильфа-Петрова. Есть мир мелочный, чайников, примусов, коммунальных квартир, где суетятся, бегают, горланят какие-то людишки — и это мир твой, Маришки, всего этого сброда, — она обвела рукой внутренность кабачка, — а есть мир в котором творят Ландау, Роберт Оппенгеймер, Спиноза. Фимка принадлежит их миру. Он — гений, ты понимаешь? Обыкновенный гений, со всеми своими гениальскими зай…бами, привычками, дурью. Ты знаешь, что ему чуждо даже чувство любви? Оно — слишком земное, это чувство, оно принадлежит нашему мирку.

— Вот как? — поразился Барский. — А как же…

— Я? — в голосе девушки звучали слезы. — А никак. Он ко мне просто привык. Я ему стараюсь не очень надоедать. И поэтому мы с ним сосуществуем. В этаком симбиозе. А я его люблю… — И Наташа заплакала.

Этого Барский тем более не мог простить Фимке и всякий раз при упоминании об этом человеке, поскрипывал зубами и сплевывал.

* * *

— Кто-то держит все это дело под колпаком, — сказал Барский. Он был слегка разочарован, так как надеялся, что через милицию найдет достаточно информации для того, чтобы начать собственное расследование, не прибегая к помощи ФСБ. — Однако у каждого постового и гаишника уже есть фотография и приметы Фимы и его тачки. Тебе хоть известно, чем он занимался в последнее время на основной работе?

— Он сказал, что каким-то «русским щитом». Это что-то вроде противоракетной системы.

— Знаю, — кивнул Барский.

Идея «Русского щита» отчаянно дебатировалась в научно-военных журналах США. Информация об этой новой системе защиты территории от возможного ракетно-ядерного удара просочилась на Запад еще года три назад. Идея эта отчасти брала начало со схемы «звездных войн», но станция слежения по отечественной версии базировалась не в космосе, а в ионосфере, где постоянно должны были барражировать три сверхскоростных и сверхвысотных самолета с радарным оборудованием. В случае запуска ракет на наземные пульты отдавалась соответствующая команда, и поднимавшиеся в воздух ракеты сбивали ракеты противника, не позволяя им долететь до границы. После полуторагодовых дебатов Запад дружно решил, что сделать наведение ракет «щита» достаточно точным возможно только на компьютерах следующего тысячелетия.

— Он как-то показал мне один американский журнал и сказал, что америкашки выполнили за него всю работу, — продолжала Наташа. — Они произвели все мыслимые варианты расчетов и пришли к выводу, что выполнить эту задачу сможет только компьютер на базе 786-го процессора. А он почему-то раньше думал, что можно обойтись 686-м.

— 686-х компьютеров не существует, — буркнул Барский. — Все, чего достигла человеческая мысль — это 586-е — то есть пентиумы.

— Раз их еще не существует, значит он их придумал, — упрямо сказала Наташа.

— Он не мог их придумать.

— Послушай, ты его не знаешь, а я его знаю. Всякий раз, когда он покупает себе очередную рухлядь на колесах и лезет под нее, он выполняет какой-то очень важный этап своих работ и передает их вниз, исполнителям. Он, конечно, и сам мог бы делать эти электронные штучки, но он считал достаточным того, что он их придумывает, а собирают потом пускай другие. А сам предпочитал возиться с напильником и горелкой под своими самокатами.

— Значит ты всерьез думаешь, что он изобрел 786-й процессор? — насупился Барский.

— Я не говорю, что он уже сделал его и опробовал, но то, что он придумал, как его сделать — это точно. Я даже скажу на основе чего — на основе какой-то там супер… нет, «сверхпроводимости трансурановых». Тебе это что-нибудь говорит?

Барский закивал головой.

— Еще как говорит. Если бы он изобрел новую бомбу, ракету или самолет, за ним бы охотился четко очерченный круг лиц, а именно — разведки сверхдержав, чтобы воспользоваться изобретением. Или какие-нибудь чехи или болгары, только чтобы перепродать эту информацию. Ну и, разумеется, Израиль. Но раз он изобрел суперкомпьютер, и информация об этом просочилась на Запад, то в охоту за ним пустится любая страна мира, любой электронный концерн, работающий над той же проблемой, любой шантажист или прохиндей, сообразивший как погреть на этом руки. Неудивительно, что ФСБ и милиция сбились с ног, разыскивая его.

— Похоже, они не особенно стараются найти меня, — заметила Наташа.

— Ошибаешься. К этому времени каждый мент в Москве и области уже получил твое описание, — возразил Барский. — Просто они пока об этом помалкивают. И это нам на руку. Мы сможем отсиживаться здесь, пока они не обнародуют твое фото в газетах и по телевидению.

— Мы обе?

— Да.

— Нам понадобится одежда и все остальное, — сказала Марина.

— Я загляну домой и подберу кое-что. Наташа, запиши мне твои размеры, и я постараюсь подобрать все необходимое на несколько дней.

— Но ведь милиция наверняка следит за квартирой, — предположила Марина.

— Возможно. Это не имеет значения. Мне все равно надо переговорить со следователем, ведущим это дело, и с фээсбэшниками, чтобы разузнать, как обстоят дела на самом деле. — Он сунул ноги в туфли и завязал галстук, не глядя в зеркало. Надевая пиджак, он спросил: — Я тебе оставлю пушку, солнышко?

— А зачем она мне? — отозвалась Марина.

— Если кто-нибудь, кроме меня, попытается войти сюда, воспользуйся ей, — сказал Барский, положил на кровать пистолет, взял шляпу и вышел.

* * *

Федя Сияпин смотрел на Валерия без особой симпатии. Было похоже, что ему так и не удалось заснуть этой ночью. Он закрыл папку, лежавшую перед ним на столе.

— Где ты, черт тебя побери, был? И куда ты дел своих баб? — потребовал он.

Барский ухмыльнулся.

— Спал. Доктора рекомендуют в моем возрасте не менее семи часов здорового крепкого сна каждую ночь. Полагаю, что в твоем возрасте надо спать не меньше десяти часов. Успокойся. Женщины в надежных руках. В моих.

— Когда-нибудь, Барский, когда-нибудь я обещаю тебе…

— Кроме того, люди пожилого возраста должны следить за своим давлением, — любезно заметил Барский. — Ну, а теперь что ты хочешь мне сообщить?

— Сообщить? — заорал Сияпин. — Ты заставил меня целую ночь тебя разыскивать, а теперь у тебя хватает наглости требовать от меня отчета! Слушай…

— К этому времени ты, конечно, уже связался с Сочами и с Лубянкой и получил распоряжения относительно меня. Поделись.

— Ах, вот так?!

— Поделись, старикаша, — нежно улыбнулся Барский.

— Ты уже засвидетельствовал свое почтение майору Зацепину? — Сияпин зажег сигарету и бросил спичку в корзину для бумаг. — Милиция не прочь задать тебе несколько вопросов.

— Я загляну к нему попозже. Выкладывай.

— Ну-ну, — Сияпин открыл папку. — Гришка Насос был босяк, громила, которого нанимали время от времени в разных местах. Грабежи, рэкет, пять изнасилований. Мы думаем, что за ним числится несколько убийств, но пока он еще ни разу не засыпался. До сих пор неизвестно, связывает ли его что-нибудь с Лифшицем. А как насчет этой Малютиной? Может, она его знает?

Барский покачал головой.

— Нет. Это точно. И насколько я знаю, он ни разу не был в моем заведении.

— Ага, — Сияпин сделал пометку. — Мы не знаем, на кого он работал и что искал. Пока девушка не побывает в квартире, мы даже не можем сказать, пропало ли там чтонибудь. Лучше бы ты нам ее доставил, Барский.

— Со временем. Искали чтото небольшое, может быть, бумаги. Козел, который это делал, сорвал со стен все Наташины рисунки.

— Моя промашка. Я должен был сразу же узнать твой голос, когда ты звонил сюда. — Он пристально посмотрел на Барского. — Ты взял что-нибудь оттуда?

— Ничего. Я приехал туда, чтобы поговорить с Наташей, увидел жмурика и сразу же дернул оттуда.

— Это мы знаем. Ты там был всего одиннадцать минут.

Барский сделал вид, что его полностью занимает процесс доставания сигареты из пачки и некоторое время усердно разминал ее.

— Я вот чего никак не могу понять. Как вы точно узнали время, когда там появился Насос?

— Это не мы, — Сияпин достал отчет, напечатанный на машинке. — «Почтовый ящик», на который работал Лифшиц, чрезвычайно заинтересован в том, чтобы найти его. Они поручили начальнику своей службы безопасности, Ваське Игнатову, посмотреть что к чему. Кстати, отставной майор, следователь по уголовным делам, работал на Петровке, уволен из органов в связи с сокращением. У Лифшица в последнее время были проблемы с деньгами. В городе у него было три или четыре девочки, но только Наташа могла быстро раздобыть приличную сумму. Игнатов решил, что если Фима Лифшиц где-нибудь и покажется, то скорее всего у нее. Он видел, как Насос зашел в дом, но не знал, к кому тот направляется. Аналогичным образом он засек и тебя.

— Наташа уехала примерно в половине одиннадцатого, — сказал Барский.

— Этого он не видел. Гаражи выходят в проулок за домами. Мы полагаем, что она уехала именно этим путем. Убийца, очевидно, тоже воспользовался черным ходом. Задняя дверь в доме обычно заперта, но любой пионер откроет ее за две минуты.

— Ага, — Барский перебросил сигарету из одного угла рта в другой. — А что там за финансовые трудности у Лифшица?

— Насколько нам известно, у него восемь-девять тысяч долга в казино по всей Москве. Обычно казино не играют в долг, предпочитают сразу получать наличными. Но он считался роскошным, состоятельным клиентом, и с него брали расписки. Многие из этих долгов он сделал довольно давно. У нас тут есть один специалист по азартным играм, Борис Баторин. Считается, что долговые обязательства, которые он держит, составляют тысяч семнадцать баксов. Мы с ним потолковали пару часов назад.

— Баторин? И что же он говорит?

— Заявил, что ничего не знает. Признался, что Лифшиц ему должен, но говорит, что не очень беспокоится. У того и раньше были трудности, но он как-то выкручивался.

— На этот раз ему не достанутся деньги Наташи Малютиной. Можешь так и передать этому козлу, — угрюмо сказал Барский.

— Хорошо. Будь спокоен. Это останется между нами. Деньги не уйдут из вашей семейки.

Барский протянул руку и ухватил Сияпина за рубашку.

— Кто-нибудь помоложе был бы сейчас уже без зубов, — негромко сказал он.

Сияпин вырвался и с сожалением взглянул на место, где совсем недавно была пуговица.

— Ладно, ладно. Пошутить нельзя.

— Сказать, чем пахнут твои шутки? Рассказывай дальше.

— Хорошо. Да, собственно, и осталось-то немного. Мы знаем, что Лифшицу нужны деньги, знаем, что должает он не в первый раз, но раньше он как-то устраивался. И теперь нам захотелось узнать, где он доставал деньги раньше. — Он написал что-то на листке блокнота, оторвал и передал Валерию. — Это шалавы, с которыми он встречался больше двух раз за последние месяцы. Мы их проверяем. Пока ничего нет.

Барский покачал головой.

— Иногда у меня возникает вопрос, что у некоторых в голове вместо мозгов? Перед нами игрок, постоянно нуждающийся в деньгах. Можно предположить, что ради баб и бабок он пойдет на что угодно. И, несмотря на это, он получает допуск к секретной оборонной работе.

— Не жди от меня утешения, — раздраженно ответил Сияпин. — я об этом казанове вообще услышал в первый раз только когда он пропал. Он у них считался гением, вундеркиндом или чем-то в этом роде. Институт он закончил в двадцать лет и к тому времени был, насколько я знаю, автором тридцати научных работ. Возможно, через месяц он бы эмигрировал в Израиль, как и вся его родня, но его вовремя призвали в армию и, к счастью, не отправили в стройбат, а заперли в «почтовый ящик», закрытый завод, он же научно-исследовательский институт электронно-вычислительной техники. Его профессор, подрабатывавший в МГУ, а в основном вкалывавший в «почтовом ящике», уговорил директора забрать юношу к себе. И уж там-то он себя показал! Истерики, вопли, наглые выпады в адрес начальства, вопиющие нарушения трудовой дисциплины и неприкрытое хамство в адрес руководителей завода, а также страны, партии и правительства.

— И ему все это спустили с рук? — удивился Барский.

— Более того, весь первый отдел «почтового ящика» только и занимался тем, что отлавливал анонимки против этого наглого рядового Ефима Моисеевича, как он требовал себя называть. Первый вопрос директора завода, когда он приходил поутру на работу, был: «Ну и что за эту ночь натворил жиденок наш пархатый?» А пацан наотрез отказался жить в казарме и потребовал на заводе отдельной комнаты с телевизором и радиоприемником. Потом ему стали доставлять все западные журналы, каких он только мог пожелать от «Физикал ревью» до «Плейбоя», сигареты только «Мальборо», это в восьмидесятом-то году. Ну и представь себе, что на него нарвался сам генерал Кравцов Генрих Эдуардыч во время инспекции завода. Шел себе тихо-спокойно в сопровождении директора и его камарильи, и вдруг услышал звуки рок-н-ролла. У него сходу нюх срабатывает, он шасть вбок, по коридорчику, за угол, остальные в ужасе только поспевают за ним. И что же — в накуренной комнате, стены которой увешаны плакатами с голыми шлюхами из «Плейбоя», на полу валяются пивные банки! (оцени, в восьмидесятом-то году), а на тахте возлежит юнец двадцати лет отроду и тащится под музыку «Роллингов»! Генерал от ужаса и ярости дар речи потерял, только захрипел что-то и руками замахал. А нахал так нагло и заявляет: «Господа военные, вы-таки мне немножечко мешаете.» Генерала выводят под белы ручки, и тут ему вдогонку звучит израильский гимн «Шолом-Алейхем». Итог — сердечный приступ у генерала, директора завода сняли, а что у пацана, как думаешь?

— Дисбат? — с надеждой спросил Барский.

— Дембель, ласточка моя, и не только дембель, но и трехкомнатная квартира в центре города, автомобиль и дача. Кстати, именно в том году меня не пустили на работу в Лондон из-за того, что моя дочка умудрилась попозировать какому-то итальяшке-фотографу, учти, в совершенно одетом виде.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Барский. — И этой гниде доверили работу над сверхсекретнейшим оборонным проектом?

— А кому же еще нужно было ее доверить, как не автору? — вопросом на вопрос ответил Сияпин. — Больше того, ты помнишь прошлогоднюю сделку с Малайзией о продаже ей наших истребителей? Мы на этом заработали почти восемьдесят миллионов долларов. Так вот, эти летающие гробы и гроша ломаного не стоили бы, если бы не компьютерные системы автопилотирования и наведения, которые придумал Фима Лифшиц. В результате сейчас он живет так, как ни в каком Израиле бы не смог. У него нет проблем с жильем, приходящие домработницы поддерживают дом и дачу в идеальном порядке, холодильник по утрам забит битком продуктами, когда он желает съездить на работу, к дому подкатывает черный лимузин с шофером. Правда, с деньгами еще не все ладно, поскольку началась конверсия и завод частично перепрофилировался и зарплаты стали выдаваться заметно реже, а премии вообще прекратились.

— То есть, вы создали ему все условия для того, чтобы он задумался об эмиграции.

— Он невыездной до конца жизни.

— То есть, вы и это ему объяснили? Тогда неудивительно, что лошадь увели из стойла, — коротко сказал Барский.

— Может быть, и нет. По мнению руководителей проекта, Лифшиц и так в последние месяцы не знал, над чем работал. Они ставили перед ним конкретные требования, и он разрабатывал схемы, которые могли бы функционировать определенным образом в пределах заранее заданных параметров. Но он не имел представления о том, над чем шла работа в целом.

— Да ну? — скептически обронил Барский.

— По крайней мере, так они говорят.

— Остается надеяться, что это действительно так, — отозвался Барский. вставая.

— Эй! Меня не интересует, как ты там строишь отношения с оборонкой, — торопливо сказал Сияпин. — Мне надо поговорить с этой его любовницей.

— Никаких проблем. Дам тебе знать через пару часов.

Барский вышел, не обращая внимания на то, что пытался втолковать ему Сияпин.

* * *

— Не нравится мне это дело, — сказал майор Зацепин. — И от тебя я что-то не вижу помощи, Валера.

Барский смотрел поверх головы следователя на портрет Дзержинского. Интересно, подумал он, почему в зданиях, где люди служат закону, всегда царит угрюмая атмосфера?

— Девушка ничего не знает об убийстве.

— Это я сам решу, — сказал Зацепин, глядя на Барского через нижнюю половину бифокальных очков. — Я не хочу думать, что она замешана в этом деле. Из материалов о ней следует, что она девушка порядочная, хоть и взбалмошная. Единственный человек с сомнительной репутацией в ее окружении — это ты. Но в силу каких-то причин в ее квартире прирезали урку. Ты говоришь, что девушку выманили телефонным звонком незадолго до того, как это случилось. Совершенно очевидно, что в ее квартире было нечто, привлекающее внимание не только блудного урки. Не думаю, что мое желание задать ей несколько вопросов выглядит так уж неразумно.

— Как насчет завтра? — спросил Барский.

— Какого черта, завтра? — парировал Зацепин. — Убийца разгуливает на свободе, а ты хочешь, чтобы я отказался от встречи с девкой, у которой может быть необходимая мне информация, только на том основании, что ее это расстроит. Послушай, Барский…

— Мне безразлично, расстроится она или нет. Мне не безразлично то, что ее могут прихлопнуть. Мы имеем дело не с убийцей-одиночкой, — прервал его Барский. — Я предлагаю сделку. Ты мне отдаешь Фиму Лифшица, и через полчаса Наташа будет у тебя.

— Лифшиц, — проворчал Зацепин. — Всем он нужен, и тебе, и ФСБ, и вы пытаетесь обскакать друг друга, чтобы заполучить его раньше других. Я бы тоже не отказался побеседовать с ним пару часов, хотя бы для порядка.

— Ты хочешь сказать, что Лифшицем должен заниматься именно ты? — вопросительно поднял бровь Барский.

— Бред! ФСБ считает, что его нет в городе, а они редко ошибаются. Сияпин думает, что ты ввязался в это дело из-за этой его девчонки и ее сестрицы. Из всех ее знакомых только он один выбивается из общего ряда. И поскольку им так интересуются наверху, то мы, низовая розыскная структура, должны отойти на второй план. — Он чиркнул зажигалкой и начал раскуривать сигарету. — Я почти решил положить этому конец.

— То есть? — мягко спросил Барский.

— Я могу тебя засадить за то, что ты мешаешь правосудию. Прячешь потенциального свидетеля. Не сообщаешь о преступлении. Укрываешь…

— Именно я сообщил о преступлении. И давай не будем говорить об этом, потому что ничего такого ты мне не сделаешь. И я не собираюсь объяснять, почему именно.

Зацепин пожал плечами.

— Может быть, в другой раз. Почему бы тогда тебе не пойти отсюда на хер? В таком случае я мог бы закрыть дело вне зависимости от тебя.

— Идет. Только скажи мне, что ты нашел в квартире.

— Ты же там был.

— У меня не было времени заниматься отпечатками пальцев.

Зацепин вздохнул.

— Сохранившиеся отпечатки ничего не дают. Несколько твоих. Несколько — того парня на вещах, которые он потрошил. Отпечатки Наташи и Марины. Из них свежие принадлежат только Наташе и жмурику. Внутренняя дверная ручка вытерта.

— А Лифшиц?

— Мы нашли несколько отпечатков, которые могли принадлежать ему, но все они старые. Возможно, три или четыре недели.

— На ноже тоже ничего?

— Ну да. Ручка кустарная, на лезвии следов нет. Он сделан их рессорной стали, довольно прочной. Другими словами, у нас нет ничего, кроме сильного желания поговорить с хозяйкой квартиры.

Барский встал и потянулся.

— Звучит вполне разумно. Подожди пару часов. Я тебе позвоню.

Судя по выражению лица Зацепина, он не очень в это верил.

* * *

Барский не пытался оторваться от черной «девятки», пристроившейся за ним у прокуратуры. Такая же машина ждала его возле дома.

Он не спеша собрал кое-что из одежды Марины и аккуратно сложил свои вещи в большую кожаную сумку. Потом он позвонил в бутик женской одежды, где знали Наташу, и оставил заказ. Там пообещали, что через полчаса все будет готово. После этого Барский связался с Зацепиным.

— Наташа Малютина будет у тебя через три часа, если ты готов выслушать мои условия.

— И что это за условия? — с недоверием в голосе спросил Зацепин.

— Сними наблюдение с моей квартиры и избавь меня от хвоста. Когда закончишь разговор с ней, посади ее в такси и не пытайся проследить, куда она поедет.

— Существует вероятность, что после окончания разговора с ней у меня возникнет желание запереть красотку. Так что не пойдет.

— Мне наплевать, запрешь ты ее или нет, хотя я думаю, что тебе вряд ли придется это сделать. Я просто не хочу, чтобы ее проследили до того места, где я ее прячу. И уж, конечно, я не хочу, чтобы об этом пронюхали убийцы Насоса. По-моему, это честно.

— Обычно тут еще бывают какие-нибудь уловки.

— Никаких уловок, — раздраженно ответил Барский. — Черт, я же даю тебе девушку. Но не хочу, чтобы ты ее просто взял и запер в камеру.

— А если мы решим, что она нуждается в защите милиции? Что тогда?

— Ну, так и охраняйте ее. Главное, чтобы ее не убили, когда она начнет разгуливать по улицам. — И Барский повесил трубку.

Налив себе воды, он выглянул на улицу. Через несколько минут обе милицейские машины уехали. Он решил, что неплохо было бы доложиться начальству, и открыл ключом небольшой шкафчик, в котором стоял телефон со скремблером. Это была прямая правительственная линия, та самая, которая во времена оны именовалась «вертушкой».

— Барский, — сказал он оператору. — Соедините меня с генералом Кравцовым, пожалуйста.

Голос генерала звучал так, как если бы он доносился из ледяной пещеры. Барский представил себе аскетический кабинет без окон где-то в недрах Сибири, хотя на самом деле покинул его всего два дня назад, и было это в славном городе Сочи, где в эти дни отдыхал президент, а при нем неотлучно находилась вся служба чрезвычайных ситуаций, возглавлял которую генерал Кравцов, а Барский исполнял обязанности эксперта-консультанта.

— Кравцов слушает. Докладывайте, Барский.

— Пока никаких следов Лифшица. Опознанный уголовник убит неизвестным. Продолжаю работать.

— Задание отменяется. Все, что у вас есть, передайте ФСБ.

Барский отнял трубку от уха и воззрился на нее в полном изумлении. Дисциплина боролась в нем с естественной потребностью думать самостоятельно.

— Есть, — коротко ответил он и зажег сигарету. — Могу я спросить, почему?

— В этом нет необходимости, — отрезал Кравцов.

— Мне бы не хотелось, чтобы между нами возникло недопонимание, товарищ генерал. В прошлом мои суждения были достаточно убедительны, и президент решил поддержать их.

— Барский, я… — он услышал, как вздохнул Кравцов. — Я знаю об этом. Но это дело не совсем наше, и вы знаете это. Что же касается вас, Лифшиц оказался другом других друзей. Его исчезновение — это проблема внутренней безопасности, так что пусть им занимается контрразведка. Что же касается убийства, то кто бы там ни был замешан, это дело местной милиции. Мне и так уже устроили веселую жизнь из-за того, что вы скрываете свидетеля и плюете на всех и вся. Мы не можем это оправдывать, так что пора положить этому конец. Согласны?

Барский медленно опустился в кресло. Он пытался убедить себя, что во всем этом нет ничего неожиданного. Кравцов был абсолютно прав. Каждая федеральная служба ревностно охраняет свою сферу деятельности, а он переступил эту границу.

— Согласен, — сказал он наконец. — И все-таки, товарищ генерал, не отрицайте, что к этому вашему решению в какой-то мере подмешано и личное чувство. Мне известно, что лет пятнадцать назад вы имели не самую приятную для вас встречу с Лифшицем. Мне этот тип неприятен гораздо в большей степени, чем вам, поскольку я с ним встречался не единожды. Однако тут замешана моя семья — моя невеста и ее сестра. Кроме того, тут действительно сложилась чрезвычайная ситуация, поскольку, если изобретение Лифшица уйдет на Запад, то мы все двадцать первое столетие будем закупать компьютеры у Америки. Если же перехватим его, то они станут клянчить их у нас. Если вы не знаете, как оформить это задание документально, то ставлю вас в известность, что мне уже года два как полагается отпуск. Если вы обратите внимание на мой последний рапорт, то увидите, что я просил предоставить мне его еще три месяца назад («Прощай, Майорка!» — горестно подумал он). Прошу считать меня в отпуске с позавчерашнего дня.

В ответ последовала продолжительная пауза. Кравцов всегда считался тугодумом, однако все знали, что раз приняв решение, он обычно идет до конца. Так же случилось и в августе девяносто первого, когда, просидев почти пятнадцать часов в своем кабинете, он вместо того, чтобы направить «дельтовцев» на штурм Белого дома, отправился туда лично. Там же он встретил Барского, который явился туда по собственной инициативе, и поручил ему командование силами самообороны Дома. С тех пор оба работали, как выражался Кравцов, в одной упряжке.

— Я еще не прочитал до конца ваш отчет, — сказал, помолчав, Кравцов. — Похоже, вы предвидели развитие ситуации.

— Да. Я думал, что мы будем действовать как обычно, но раз так не получается, я ухожу в отпуск. Для меня это дело — сугубо семейное.

— Считайте, что отпуск вам предоставлен.

— Благодарю вас.

— Постарайтесь не вляпаться в историю, Барский. Теперь вы действуете на свой страх и риск, как частное лицо.

— Естественно, — отозвался Барский. — Постараюсь не уронить чести семьи. До свидания.

Он положил трубку и запер шкафчик. Теперешнее изменение его статуса не очень расстроило его. Испытывая легкое удовлетворение, он задумчиво потягивал виски.

Как частное лицо, он действует теперь не от имени правительства, а исключительно от своего собственного. Теперь он может сам решать, какие шаги ему следует предпринять, учитывая, конечно, их последствия.

Он прикинул, что ему предстоит сделать.

Прежде всего надо найти Фимку Лифшица и выбить из него все, что тот знает.

Глава третья

Наташа отправилась в Генпрокуратуру на такси. Барский поехал за ней следом и остановился на стоянке для служебных машин. Он вошел в здание вместе с Наташей. В кабинете майора Зацепина сидел Борис Коржанов. Увидев Барского, он широко улыбнулся.

— Очень хорошо, что вы привезли ее, Валерий Николаевич. Можете подождать в коридоре, — сказал он.

— Я, пожалуй, побуду здесь, — ответил Барский.

— Вы побудете там, — отрезал Коржанов. — Если вам что-то не ясно, позвоните своему начальству. Насколько мне известно, вы этим делом больше не занимаетесь.

Наташа нервно следила за перепалкой двух мужчин. Барский подмигнул ей.

— Наталья Владимировна хочет, чтобы при беседе присутствовал ее адвокат.

— Ну, так пойдите и вызовите его, — сказал Зацепин. — И, пожалуйста, оставьте кабинет. Я не шучу, Барский.

— Конечно, я все понял. Дело в том, что в течение тринадцати лет я был членом Московской коллегии адвокатов. Сейчас я представляю интересы Натальи Владимировны. Доверенность показать или как? Давайте лучше приступим к делу.

Зацепин с надеждой посмотрел на Коржанова. Тот сокрушенно покачал головой.

— Так оно и есть.

— Я так и знал, что здесь будет какая-то подлянка, — проворчал Зацепин и включил магнитофон.

* * *

Они освободились только во второй половине дня. К концу допроса Зацепин и Коржанов знали не больше, чем в его начале.

Барский был доволен тем, что Наташа ничего не знала ни о покойнике, ни о месте пребывания Фимы Лифшица. Из того, как формулировались вопросы ему удалось подцепить несколько ниточек. Он посадил Наташу в такси и, отпустив его от себя на три квартала, последовал за ним на машине Марины. Насколько он мог судить, за ними никто не следил. В нескольких кварталах от гостиницы он обогнал такси и остановился. Перед перекрестком Наташа остановила такси и пересела в его машину.

— Без этих фокусов обойтись нельзя? — спросила она, устало откинувшись на спинку сиденья. Ее лицо казалось осунувшимся.

— Сегодня прозвучало несколько очень неприятных имен. Судя по всему, наш дружок Фима общался с довольно крутыми ребятами. Теперь они его ищут, и он им нужен до такой степени, что они были готовы разгромить твою квартирку, чтобы получить хоть какую-нибудь информацию о нем.

Дрожащими пальцами она вытащила сигарету и прикурила от зажигалки на приборной доске.

— Валера, я ничего не понимаю. Фима никогда не говорил мне об этих людях. Я наблюдала за тобой и поняла, что ты их знаешь, но я…

— Точно, сестренка, — ответил Барский. — Вот это-то мне и не нравится. Ты ведь знаешь, что я всегда был не высокого мнения о твоем избраннике. Я знаю, что главное для него — получить от других все, что ему нужно. При этом получать можно любой ценой, не взирая ни на какие моральные и этические нормы. Он считает, и все вы в нем это мнение поддерживаете, что гениям законы не писаны. И вот по какой-то причине последние месяцы московская шпана и уголовные авторитеты всерьез заинтересовалась им. Зацепин и Коржанов называли многих, но одно имя привлекло мое особое внимание. Это Ризван Казиев.

Он припарковался возле винного магазина.

— Но я никогда не слышала этого имени, — сказала она.

Он заглушил мотор.

— Ты была еще ребенком, да и я только поступил в Вышку, когда он уже выпал из обращения. В середине шестидесятых Ризван Казиев был одним из крупнейших уголовных авторитетов столицы. С него началось проникновение в Москву кавказской мафии. Казиев высоко котировался в то время, пока не загремел по обвинению в убийстве, мошенничестве, продаже наркотиков… Словом, он настолько надоел власть предержащим, что на него навесили всех возможных собак и влупили полную катушку. Он отсидел всю эпоху застоя и всю перестройку, и его аккуратно вычеркивали из ежегодных списков на амнистирование. Еще года два назад он отсиживал свой срок на Колыме. Сейчас он на воле и старается вести себя так, чтобы не вызвать нареканий.

— Но почему он?..

— Вот именно. Почему? — Барский выбрался из машины. Он заглянул в винный магазин и приобрел то, без чего, как он считал, им не обойтись. Сумку, полную бутылок, он устроил на заднем сиденье и выехал со стоянки.

— По идее бедняга Казиев сейчас сидит без копейки. Об этом еще двадцать лет назад побеспокоились наши власти. Они забрали его дома, машины, добрались до его подпольных цехов и заводов и до других нор, где он припрятал денежки. Однако он по-прежнему ухитряется жить на широкую ногу, считается, что в долг. Только вот кто ссужает ему деньги и почему?

— Господи Боже мой, Валер, мне-то откуда знать?

Он рассмеялся.

— Конечно, ты тут не при чем, мой котеночек. Да и какое мне до этого дело? Нам бы только твоего избранника найти.

— Я не… — она прикусила губу, — я не уверена, что пойду на все ради этого. Я от него не отрекаюсь, но лучше бы подождать. Если я ему нужна, и если он еще жив, он найдет способ дать о себе знать.

Они подъехали к гостинице. Барский поставил машину на стоянку и выключил зажигание.

Забрав сумку с бутылками, он сказал:

— Сестрица, мне наплевать на то, что нужно Фимке Лифшицу. Сейчас меня больше интересует тот бандюга, которого прирезали в твоей квартирке.

Она с силой зажмурила глаза, и он увидел, как побелели костяшки ее стиснутых пальцев. Она казалась маленькой, красивой и испуганной. Испуганной потому, что столкнулась с насилием и была не в состоянии что-либо понять. Наташа была самым мягким человеком из всех, кого когда-либо встречал Барский. Но мягкость — это не слабость, подумал он. Порой она требует незаурядной силы.

— Пошли, — сказал он. — Я сегодня приглашаю вас с Мариной на ужин, а потом отправлюсь кое-что разузнать. У тебя есть ключ от Фиминой квартиры?

— Да, есть, — она вспыхнула и полезла в сумочку.

— Потом, когда он мне больше не будет нужен, я его выкину.

Ее утвердительный кивок был еле заметен. Они вошли в здание.

* * *

Войдя в квартиру Лифшица, Барский на секунду задержался у двери. Ему показалось, что от жившего здесь человека мало что осталось. Первый же мимолетный взгляд убедил его, что домработница, убиравшая квартиру, уже побывала здесь после исчезновения хозяина. Пепельницы блестели чистотой и были аккуратно расставлены на столах, на мебели почти не было пыли. Дом представлял из себя совершенно невообразимую смесь бетона и витражей. Фасад был отделан декоративным камнем. Здание было спроектировано так, чтобы обеспечить жильцам максимальные удобства. В цокольном этаже был размещен гараж, куда можно было спуститься на лифте с любого из семи этажей. С улицы в дом вело не менее десятка подъездов.

В квартире была одна спальня, но первоначально она была рассчитана на двоих. Барский тихонько переходил из комнаты в комнату (всего их было пять). В гостиной был небольшой камин. Рядом стоял большой цветной телевизор, поодаль — чрезвычайно дорогая по виду стереосистема. На стенах висели Наташины акварели в рамках. Барский перешел в спальню. Кровать была огромной. Барский познакомился с ней поближе и заключил, что она служила Лифшицу не только для сна. В ногах валялись пульты дистанционного управления для стереосистемы и видика. На противоположной стене висел небольшой телевизор. Здесь же под рукой был радиоприемник, миниатюрный холодильник и бар. Однажды Валерий был здесь на вечеринке. Демонстрируя гостям свои апартаменты, Фима, доведя их до спальни объявил, что это его «спортплощадка». «А во что ты здесь играешь, Фимк!» — давясь от смеха, спросила одна из девушек. — «Как во что? В буек, разумеется!» — под хохот присутствующих объяснил хозяин. Судя во зеркалу, вделанному в потолок, результаты матчей можно было видеть весьма наглядно. Барский начал обыск. Большой комод был полон белья, частично еще в упаковке. Встроенный шкаф во всю стену тоже был полон одежды. Костюмы из фешенебельных магазинов, шелковые рубашки, обувь ручной работы. На полке лежали мотоциклетный шлем и защитные очки для гонок. Голубые комбинезоны были аккуратно сложены рядом. После недолгих поисков он обнаружил замаскированную видеокамеру и стопку видеокассет без названий. Воткнув одну из кассет в щель видика, он убедился, что Наташа действительно без ума от своего избранника. Во всяком случае от одной из наиболее выдающихся частей его тела. При виде того, что она вытворяла с этой частью Фиминого тела, покраснела бы сама Чиччолина.

Барский направился в комнату, которую Лифшиц использовал как библиотеку и кабинет. В книжных шкафах стояли работы по электронике, физике, техническим дисциплинам. Было очевидно, что владелец активно пользовался ими. Многие книги были посвящены автомобилестроению за последние полвека.

Осмотрев книжные полки, Барский занялся письменным столом и шкафчиком с картотекой.

В столе он не нашел ничего интересного. В записной книжке было уйма телефонных номеров, но не было имен, и Барский сунул ее в карман, чтобы пообстоятельней разобраться на досуге.

Один из ящиков картотеки с надписью «Проекты/ Патенты» был пуст. Барский решил, что это работа ФСБ. В другом ящике хранились финансовые документы за целый ряд лет. Судя по ним, Фима Лифшиц имел ежемесячный доход в пяти-шести, а в последний год и в семизначных цифрах.

В последнем ящике хранились конверты из плотной бумаги. Барский быстро просмотрел их и пришел к выводу, что для Лифшица старые автомобили были не только увлечением, но и бизнесом. Конвертов было около двух десятков. В каждом содержались подробные сведения о расходах по восстановлению каждой машины и фотографии давно исчезнувших с улиц «фордов», «ракстонов», «мормонов» и многих других. Барский присвистнул, прочитав, что «форд-Т» 1911 года выпуска был куплен за сто восемьдесят семь тысяч рублей и бутылку водки, а после восстановления продан за сто тринадцать тысяч долларов.

Последняя подборка документов была по «хорьху», вместе с которым Лифшиц и исчез. Снимка машины не было, но прилагался журнальный разворот, а также список замененных деталей и произведенных работ. Только на окраску ушло четыреста долларов. Судя по документам, Лифшиц уплатил бывшей владелице автомобиля, Ирине Матвеевой, три тысячи триста долларов.

Последним был листок бумаги с именами, телефонами и суммами. Барский решил, что это список предполагаемых покупателей. Он совсем было решил отложить бумаги, как вдруг заметил, что против одной из фамилий не было суммы. Резо Долидзе. Это имя показалось ему смутно знакомым, и он решил переписать весь список.

Напоследок он решил еще раз взглянуть на журнальный разворот.

Это была фотография лимузина в три четверти с темноволосой смеющейся девушкой за рулем. Улыбка у нее была вполне профессиональная. Барский узнал ее.

Он избегал «голубых ящиков для идиотов», но именно это лицо он мельком видел прошлой ночью на экране телевизора в баре «Трубы». Это и была Ирина Матвеева. В ночной передаче по местному каналу она брала интервью у людей, которых в какой-то степени можно было считать местными знаменитостями. Барский вспомнил, что впечатление у него осталось так себе, но все же это было лучше всего остального дерьма, которое обычно крутят по ночам. Он решил узнать, какое отношение эта девушка может иметь к такому необычному автомобилю и позвонил на телевидение.

— Ирина Игоревна где-то здесь, но сейчас она на телефонные звонки не отвечает, — объяснила телефонистка. — Она будет в зале для репетиций еще примерно час.

— Это из милиции звонят, — сказал Барский. — Конечно, я могу вызвать ее повесткой, но тогда у нее совершенно точно возникнут проблемы со временем.

— Не вешайте трубку, пожалуйста. Я постараюсь ее поискать.

Спустя некоторое время в трубке раздался мелодичный голос.

— Матвеева слушает. В чем дело?

— Вас беспокоит капитан Валерий Барский. Я расследую исчезновение одного мужчины.

— С теми, что были у меня, все в порядке, — в ее голосе звучала ирония.

— Я видел вашу передачу и охотно верю. Может быть, вы и не сможете мне помочь, но тот, кого я ищу, в последнее время ездил на машине, купленной у вас. Зовут его Ефим Лифшиц. Не помните такого?

Наступило молчание. Когда девушка снова заговорила, ее голос зазвучал резко.

— Если вы найдете эту сволочь, сделайте мне одолжение и сверните ему шею.

— Вы так не любите его?

— А как бы вы отнеслись к человеку, ради которого вам пришлось бы выложить почти две тысячи долларов за съемку, павильон, найти рекламодателей, собрать массовку, потратить чертову уйму сил, чтобы организовать все остальное, и который после этого взял бы и все отменил.

— Наверное, я не очень бы хорошо к нему отнесся, — говоря это, Барский покривил душой. Однажды на послепутчевой волне, в период эпидемии всеобщих разоблачений он тоже согласился было принять участие в разоблачительной телепередаче, но позорно сбежал из телестудии, когда узнал, на какие вопросы ему придется отвечать и с кем придется сидеть за одним столом. — Расскажите мне поподробнее.

— У меня нет времени — репетиция в разгаре. Это хуже, чем месячные у женщин.

— С меня пакет «Олвейс Классик». Буквально пару слов. А поподробнее я хотел бы поговорить с вами после вашей передачи.

Он слышал, как она вздохнула.

— Хорошо. Этот старый «хорьх» был в ужасном состоянии, когда я решила продать его. Я сама отогнала его к Лифшицу и увидела некоторые из машин, которыми он занимался. Он из них делал просто чудо. И вот тогда у меня возникла сумасшедшая идея использовать его и его дурацкое хобби для моей передачи. Мы все засняли, сценарий был уже готов, и тут он отказался.

— Понимаю. И никаких объяснений?

— Ничего. Неделю назад он позвонил по телефону за девять часов до передачи и сказал, что должен срочно уехать. Господи!

— Неделю назад? — переспросил Барский. — Вы уверены, что это было неделю назад?

— Это черный день в моем календаре. — Она сказала что-то в сторону от трубки. — Извините, мне надо идти. Вы можете подъехать сюда вечером. Хорошо?

— Конечно. Только я хотел бы взглянуть на материалы для этой передачи.

— Пожалуйста. У меня сохранилась та пленка. Но если вы найдете Лифшица, то привезите и его, а я этой коробкой с пленкой у вас на глазах расплющу ему голову. Пропуск для вас я закажу. Пока.

Барский подумал минутку и набрал номер ресторана Дома журналистов. Когда бармен снял трубку, он спросил:

— Пузырь тут?

— Подожди. Я ему сейчас покричу.

Барский ждал. Владлен Пузыревский по прозвищу Пузырь был ночным существом, без зубов, но с хорошим слухом. Старый спившийся репортер, он обладал знакомствами на самых различных уровнях и совершенно феноменальной памятью. Он всегда умудрялся знать, что происходит в сумеречных зонах города. Он столько лет дневал и ночевал в Домжуре, что стал неотъемлемой частью его интерьера.

— Да… привет… я на проводе.

— Это Барский. Слушай, один нескромный вопрос. Ты знаешь такого Резо Долидзе?

— Конечно. Любой дурак знает Слизняка.

— А я не знаю. И имени такого не слышал.

— Естественно, не слышал. Мы зовем его Слизняком, потому что у него вечно течет из носа, глаза слезятся, и плюется вечно, харкает, как верблюд. И вообще, скользкий он тип. Но зовем не при нем, конечно. Он этого не любит.

— Хорошо, Пузырь. Так кто такой этот Слизнякак и чем он занимается?

— Он адвокат. И не работает ни на кого постоянно. Если у кого возникают проблемы с городскими властями, так ему дают поручение выйти на них и разобраться с ними, или, скажем, проблема раздела территорий, или когда нужно свести двух крутых ребят, чтобы они головы друг другу не поразбивали. Ну, сам знаешь.

— Ага, — теперь Барский представил себе, что такое Резо Долидзе. Адвокат мафии, буфер между любыми уголовными сторонами, находящимися в состоянии конфликта. — Ты не знаешь, он не интересовался старыми коллекционными автомобилями?

Пузырь хрюкнул.

— У него и обычного-то автомобиля никогда не было. Он хоть и мультимиллионер, но живет, как нищий, чтобы никто не позавидовал.

— Может, он имел дело с одним евреем по имени Лифшиц? Фима Лифшиц?

— Он может иметь дела с кем угодно, но я ошивался по казино и твоего еврея знаю. Игрок и бабник еще тот. У него тут недавно была одна кобыла из кордебалета, пока она не впуталась в неприятное гавнецо с наркотой.

— Резо не смог уладить?

— Пойми меня правильно, Валек, все что делает Резо, он делает в рамках закона. Поэтому ему так много и удается.

Барский вздохнул и еще раз приложился к бутылке. Ему начало казаться, что пришло самое время перекусить. После омара, который был у него на ужин, прошло уже три часа.

— Ну, ладно. Только учти, что между Лифшицем и Резо протянулась какая-то ниточка. У Лифшица записаны его имя и номер телефона. Поспрошай у людей.

— Какого черта, Вале, почему я? Ты хочешь узнать, так почему бы тебе самому и не позвонить? Телефон Резо у тебя есть.

— Он может не захотеть разговаривать со мной, — Барский закурил. — Загляни в «Трубу» и скажи бармену, что я велел дать тебе сто баксов на расходы.

— Если я что-нибудь раздобуду, ты первым об этом узнаешь. Позвони мне сюда, ладно? Как я понял, сотня в день?

— Пока я не отменю заказ. Договорились, Пузырь.

Барский положил трубку.

Он не сомневался, что исчезновение Фимы Лифшица исключительно дело его собственных рук. Либо Лифшицу прищемили хвост, и он решил залечь под корягу, либо он уже тайком эмигрировал.

Ну, ничего. Скоро ему еще раз прищемят хвост. На этот раз это сделает лично он, Барский.

С бутылкой в руках, содержимое которой ощутимо сокращалось, Барский бродил по квартире и неожиданно натолкнулся на пачку нераспечатанных писем, лежавших на самом виду на проигрывателе. Он кинулся на кухню и поставил чайник на плиту.

Вскоре чайник начал посвистывать, Барский вторил ему.

Глава четвертая

Подержав письма над паром, он одно за другим стал открывать их. Три он сразу же отложил. Все они были от коллекционеров автомобилей. Один из них хотел взглянуть на «хорьх», двое других предлагали свои услуги по продаже восстановленных автомобилей. Еще одно письмо было из английского научного журнала и касалось дискуссии на актуальные проблемы чего-то там такого, в чем словарный запас Барского оставался бессильным. Потом ему подвернулись счета из компании сотовой телефонной связи и рекламные листовки.

По подсчетам Барского, всего за месяц было сделано около сорока телефонных звонков на общую сумму два миллиона четыреста тысяч рублей. Из них с десяток звонков на добрые девятьсот тысяч были сделаны в один день по коду 903 уже после исчезновения Ефима. Звякнув куда надо, Барский выяснил точный номер абонента (тоже сотовой связи) и его имя: Иван (или все же Вано?) Гоготишвили.

Сияпин и Коржанов утверждали, что свидетельств того, что Лифшиц добрался до Питера, не было. Может быть, и не было, но вот звонил же он какому-то незнакомцу по имени Вано уже после своего исчезновения.

Очевидно, будучи растяпой в личных делах, Ефим был большим педантом в общении с государством. Он из него вытягивал все, что мог. Вероятно, родной завод оплачивал ему расходы на автомобиль, потому что среди бумаг Барский нашел и чеки автозаправочных станций, последние сведения поступили из фирмы «Rezina» в тот же день, что был указан на чеке сотовой компании. Указывалось, что Лифшиц заплатил за две покрышки по сто двадцать три «у.е.» за каждую, плюс НДС. Барский засунул бумаги в карман и решил, что надо будет включить в свою программу поездку по Ленинградке.

Конверты он бросил на стол, не потрудившись снова их заклеить.

И только он собрался уходить, как в дверях появился мужчина с блестящей лысой головой и наставил на него здоровенный пистолет. Барский сразу же остановился и аккуратно поднял руки вверх.

— Очень хорошо, — похвалил его пришедший. — Осложнения нам ни к чему.

— Господи, да кому они вообще нужны? — отозвался Барский.

Мужчина шагнул в комнату, ногой захлопнул за собой входную дверь и пристально посмотрел на него.

— Вот тупица, — сказал он коротко. — Мог бы и раньше догадаться, что застану здесь именно вас. Ведь вы Барский?

— Да, такова моя фамилия. Поговаривают, что таков же и образ жизни. Кстати, зачем вам нужно направлять на меня эту штуку? — Барский не спускал глаз с незнакомца. Тот был невысок, но коренаст, с шеей борца. Лысину обрамлял венчик седоватых волос. Нос у него был пуговкой, на лице невинное выражение. Но вот глаза производили совершенно другое впечатление. Полуприкрытые тяжелыми веками, под густыми и неожиданно черными бровями, они говорили, что этот человек имеет непосредственное отношение к органам, во всем мире считающимися «компетентными».

Револьвер отправился в кобуру под мышкой, а в руке у него появилась красная книжечка-удостоверение.

— Меня зовут Василий Петрович Игнатов. Я работник службы безопасности некоего предприятия…

Барский опустил руки.

— Это вы следили за квартирой Наташи Малютиной прошлой ночью?

Тот уныло кивнул.

— Как тот кот, что караулил мышиную нору с другой стороны. Если бы нас было двое, можно было бы перекрыть заднюю дверь, и, глядишь, что-нибудь и получилось бы.

— По тому, как складываются дела, — сказал Барский с симпатией, — вы ожидаете, что мальчик Фима появится здесь сегодня. Как насчет остограммиться?

Игнатов провел рукой по лысине.

— А закусь у него есть? А то у меня с самого с ранья росинки маковой во рту не было. Вообще-то нам уже сказали, чтобы мы полностью положились на ФСБ и не мешали им работать. Но мы-то знаем, что родное гэбэ переменилось только на словах. Начни вы применять к нему свои спецметоды ведения допросов, и весь проект можно считать загубленным. А на нем держится весь завод.

— В старые времена оборонные заводы доверяли госбезопасности приглядывать за своим персоналом.

— Так то ж когда было! — присвистнул Игнатов. — А нынче нам предоставили полную самостоятельность. Придумываете что-нибудь новенькое — получите госзаказ и выходите на экспорт. А сели в говно — не обессудьте, можете клепать сковородки и грильницы. Так что мы тоже присматриваем за своими кадрами.

Барский пригласил его на кухню, достал из холодильника початую бутылку «Абсолюта», банку оливок и, разлив водку в стаканы, протянул один Игнатову.

Тот опрокинул стакан и, с удовлетворением крякнув, принялся за оливки. Он уселся верхом на стул и бросил взгляд на стопку конвертов.

— На черта вам понадобилось их отпаривать, если вы не собирались снова их заклеивать?

— Я поначалу думал заклеить, а потом решил, что не стоит. Их уже отпарили и склеили до меня. Да и уж больно мерзкий вкус у клея.

— Особенно после водки, — согласился Игнатов. — Было что-нибудь интересное?

Барский решил поделиться информацией в надежде получить что-нибудь взамен.

— Сюда после исчезновения хозяина пришли счета за телефонные звонки. Сотовая уточнила, откуда он звонил, поскольку принимали его по областной сети. Чуть ли не из Бологого.

— Черт, это я знаю. Он был также в Клину.

— Да? — Клин находился на полпути между Москвой и Тверью. — Это точно?

— ФСБ подняло всех ментов в городе и области отсюда и аж до Питера, чтобы проверить заправочные станции. Но их не так-то легко проверить. Там же никакой отчетности. Многие работают в четыре смены и пока найдешь сменщиков, которые вспомнят этот допотопный автомобильчик, пройдет уйма времени. Так вот, Лифшиц заправился в Клину в день своего исчезновения, а на следующий день — отметился в Вышнем Волочке. Там же ему выписали штраф за стоянку в неположенном месте. Квитанция так и осталась неоплаченной.

— Но вы-то ищете его здесь.

Игнатов пожал своими массивными плечами.

— Здесь его можно ждать с таким же успехом, как и в любом другом месте. По крайней мере, здесь, в городе, у меня есть связи. Если хотите знать мое мнение, то я думаю, что наш парниша припрятал где-то свою машину, потому что уж больно она заметная. Нанять такси или купить какую-нибудь «копейку» за полштуки или занять ее на время у приятеля несложно. Кроме того, есть еще автобусы и самолеты.

— Но сейчас его ищут по всей стране.

— Естественно. Но только теперь. Он же нам такие истерики закатывал по поводу того, как он, дескать, устал от постоянной слежки. Сволочь какая! Вся страна не устала, а он, видите ли, устал! — Совершенно искренне возмутился он. — Ну и наши посчитали во сколько обходится круглосуточная слежка за ним — и прослезились. Вот и получилось, что наше юное дарование смылось за неделю до того, как его начали искать. А до этого он мог делать все, что ему заблагорассудится.

— Его правда, никто не видел?

— Точно. Никто. — Игнатов допил стакан и печально посмотрел на пустую бутылку. — У него там еще не осталось этого добра? Да, и кстати, может, сухарики найдутся?

Барский нашел новую бутылку и разлил ее по стаканам. Игнатову он налил, не жалея.

— Вы ведь не случайно появились здесь именно сегодня. Вы знали, что здесь кто-то есть.

— Я плачу одной старушке напротив по чирику в день, чтобы она держала меня в курсе, — язык Игнатова начал слегка заплетаться, и ему не удалось закурить сигарету с первого захода.

Барский поднес ему горящую зажигалку и спросил, глядя в глаза:

— Что будет, если вы найдете Лифшица?

Игнатов глотнул и пожал плечами.

— Н-не знаю. М-мне велели найти его. Может быть, его посадят. Дай-то Бог. Мы вложили в его сраные ракеты киеву тучу бабок, и государство не потерпит, чтобы всякие, вроде этого Сруля Мордухаевича, валяли с ним дурака.

— Насколько я знаю, планы правительства не зависят больше от господина Лифшица, — резко сказал Барский. — Мне сказали, что его допуск к работе с секретными материалами был ограничен несколько месяцев назад, а теперь он вообще лишен его. Вам не удастся даже отвести его на рабочее место. Если они захотят его уволить, им придется встретить его у ворот завода, потому что дальше его не пустят.

— Да ну?! — выдохнул Игнатов и, моргая своими маленькими глазками, уставился на Барского.

Барский подлил водки в его стакан и продолжал:

— Давай-ка начистоту, дружище. Ты его ищешь потому, что он нужен лично тебе. Как и лично мне.

— Действительно? — неубедительно прозвучало в ответ.

— Так получается. Ты возглавляешь службу безопасности на заводе. Другими словами, командуешь вахтерами на воротах. Допусками персонала занимается первый отдел, ФСБ и еще несколько работников секретных служб. — Барский придержал свой стакан у рта, видя по выражению лица Игнатова, что он попал в точку. — Когда Лифшиц не вышел на работу, тебя послали узнать в чем дело. Найти его не удалось. Тогда этим делом занялись другие. Но ты продолжаешь выслеживать его. Чего ради?

— А что, разве есть закон, запрещающий делать это?

— Есть закон, запрещающий убийство, — холодно ответил Барский.

— Ну, ты, бляха-муха… — Игнатов начал подниматься из-за стола.

Барский наклонился и толкнул его в кресло.

— Заткнись и слушай. Если бы я поделился своими соображениями с Зацепиным или с ФСБ, тебе бы сейчас было жарко. Пока что ты — единственный известный нам человек, находившийся неподалеку от квартиры Наташи, когда там прикончили Насоса. Ну, и что ты на это скажешь, отставная ментура?

Игнатов сделался красным, как рак. Подавшись вперед, он заорал на Барского:

— Слушай, ты, курва!.. Ты что, намекаешь на то, что я прирезал этого гондона? Я хоть человек и не молодой, но из тебя эту дурь выбью!

Барский небрежно ткнул его пальцем в основание горла. Хватая воздух ртом, толстяк рухнул в кресло. Барский снова наполнил его стакан, улыбнулся и сказал:

— Выпей. Разве я сказал, что думаю, что это твоих рук дело? Если бы я так думал, ты был бы уже в другом месте. Я просто опасаюсь, что тебе запретят заниматься этим делом. А именно этого и следует ожидать.

Игнатов с ненавистью взглянул на него.

— Хорошо. Но если ты попробуешь выключить меня из этого дела, мы еще посмотрим кто кого. — Он залпом осушил стакан. — На самом деле, мне плевать на твоего Лифшица. Ты знаешь такого Ризвана Казиева? По глазам вижу, что слышал о нем. Ну, так вот. Похоже, что он интересуется Лифшицем. А мне от Казиева надо кое-что получить.

— Что, например? — Барский вспомнил, что в ходе допроса Наташи Зацепин и Коржанов упоминали как имя этого бывшего мафиози, так имена и других отборных представителей уголовного мира.

Игнатов положил на стол свои мощные кулаки и начал:

— Все это началось примерно тридцать лет назад. Я работал тогда в ментовке. Казиев был тогда такой крупной фигурой, что мог в этой деревушке делать все, что хотел. Короче говоря, однажды в городе произошло то, что было дружно обозначено, как «ограбление века». Бронированный автомобиль, перевозивший из Гохрана на ювелирный завод слитки золота на сумму около четырехсот пятидесяти тысяч баксов (еще тогдашними!), исчез по дороге, и четверо парней смылись с грузом. Тридцать с лих…ем кило груза. Дело немедленно стало известно Брежневу, и тот возьми и брякни: такого в нашей стране быть не может. Потому что не бывает. Нас всех поставили на уши…

— Помню-помню, и нас тоже, — закивал Барский. — Я тогда только в армию призвался, нас всех на дороги кинули.

— Пару дней спустя мы взяли одного из этих придурков, но это и было все. Мы узнали, что ребята были с Кавказа, а из этого априорно выходило, что все они связаны с Казиевым. Вот так.

— Документально участие Казиева в этом деле установить не удалось?

— Конечно, нет! — заорал Игнатов. — Он в это время рыбу ловил на Селигере. С ним был капитан из рыбнадзора и помощник районного прокурора. Казиев никогда не подставлялся. Для этого были другие, калибром поменьше.

— Ребят, которых вы взяли, не удалось разговорить?

— А они все отправились ногами вперед, — с отвращением сплюнул Игнатов. — Конечно, Казиеву пришлось не сладко. Но в те дни с государством шутить было опасно. Его вызвали куда надо и допросили с пристрастием. Но он все отрицал. Конечно же он немедленно поднял все свои связи, но его уже ничто не могло спасти. Если сам Брежнев интересовался ходом следствия… Короче, мужика надо было засадить, и будь он святее папы римского его засадили бы, это у нас умеют. Ему предложили на выбор «полную катушку» или пулю при побеге, и он выбрал первое.

— А он не собирается снова забираться наверх?

— Может, и собирается. Но теперь ему приходится начинать с самого начала. С той поры ведь много воды утекло. Москвой заправляли и чечены, и грузины, теперь вот вообще на районы поделили. Трудно сейчас вернуть былое влияние, не воюя ни с кем. Когда он сел, его организация развалилась, а всякая шушера устроила драку за то, что осталось. Вот он и оказался без гроша в кармане.

— Если не считать целого состояния в золотых слитках, до которых он, вполне возможно, никак не может добраться.

Игнатов закурил следующую сигарету.

— Думаю, что золото все же у него, или он, по крайней мере, знает, где оно. Я уже сказал, что в то время ничего не происходило без ведома Казиева. Тех, кто думал иначе, находили мертвыми. Или вообще не находили.

— Фиме Лифшицу в то время было семь или восемь лет, — сказал Барский. — Ты думаешь, он тоже усомнился в святости этого пророка?

— Не городи херню, — ответил Игнатов. — Единственное, что я знаю, это то, что Казиев сейчас живет как вполне обеспеченный человек. Я даже не знаю, есть ли связь между ним и Лифшицем. Но крутые ребята, похоже, связанные с Казиевым, крутятся вокруг Лифшица. Вот и я решил покрутиться.

— Зачем? Ты же больше не милиционер.

— Дело так и не было закрыто. Знаешь, старик, я никогда ни у кого не брал ни копейки, понимаешь? Те, кто брал, живут припеваючи, а я, как ты сказал, караулю ворота. — Он смял сигарету и еще раз глотнул из стакана. — Ну, ладно. Мне доставит некоторое удовлетворение найти эти деньги. Кроме того, я уточнил, они уже сейчас считаются кладом. А, значит, там есть еще двадцать пять процентов вознаграждения.

— Ну, вот, — сказал Барский, — теперь я тебя понимаю. — Он разлил остатки водки по стаканам. — Ну, давай на посошок.

Глава пятая

Барский ждал, стоя за кулисами. Софиты грели немилосердно. Наконец свет погас, зрители начали пробираться между рядами кресел, а миниатюрная девушка с летящей походкой и темными блестящими волосами до плеч, которые колыхались при каждом ее шаге, устремилась за кулисы. Худой мужчина в очках с толстой оправой и в наушниках перехватил ее и указал в его направлении.

— Это вы Барский? Здрасьте! — она протянула совершенно сухую руку, хотя целый час перед этим жарилась в свете юпитеров. — Пошли поговорим, пока я буду снимать грим.

Ее гримуборная была совершенно крошечной. Ирина скрылась за ширмой, и оттуда донесся шорох. Вечернее платье, в котором она была во время передачи, упало на пол. Она выскочила из-за ширмы в тесно облегающем ее халате и скрылась за дверью. В течение секунд тридцати он слышал шум текущей воды, после чего она снова появилась, снимая с вешалки красный трикотажный костюм. Барский забился в угол, чтобы не оказаться затоптанным.

— Две минуты пятьдесят две секунды, — сказал он, не скрывая восхищения, когда она отложила губную помаду. — Вы можете открыть курсы и заработать целое состояние.

Она рассмеялась, показав маленькие белые зубки.

— Будь я одна, я бы еще и волосы побрила там, где надо. А вы кто, господин Барский?

— Что-то вроде следователя. Скажем так, человек, который разыскивает другого человека.

— Мой друг из одной газеты сказал, что вы — владелец ночного клуба. Время от времени. Он также намекнул, что вы порой занимаетесь секретными делами на очень высоком уровне, и жутко хотел разузнать, что у вас ко мне за дело.

— И что вы ему сказали?

Вообще-то у Барского было врожденное, идущее со времен «застоя» чисто профессиональное неприятие прессы. Просто всю жизнь ему внушалось, что госбезопасности надо держаться подальше от газетчиков. Лично сам он не имел ничего против газет, но сейчас ему не очень хотелось, чтобы журналисты крутились под ногами, пытаясь связать исчезновение Лифшица и убийство Насоса.

— Я предположила, что вы, может быть, имеете в виду предложить мне чистую пионерскую дружбу.

— Славная идея, — ухмыльнулся Барский.

Она смерила его взглядом своих черных глаз.

— Вы предпочитаете, чтобы ваши женщины были высокого роста?

— Я люблю своих женщин любого роста.

— Мой знакомый упомянул о вашей белокурой любовнице царственного вида. Мне показалось, я уловила в его голосе то ли зависть, то ли скрытое желание. Поскольку с этой темой мы покончили, чем мы займемся теперь?

— Мне бы хотелось поговорить с вами о Лифшице и посмотреть фильм, который вы сняли, но так и не смогли использовать.

— Сюда. Мы сможем прокрутить его на видаке в лаборатории.

Из ящика своего гримировочного столика она достала объемистую коробку с пленкой и провела его через лабиринт коридоров и пустых помещений в небольшую комнату. В ней стоял видеомагнитофон размером с приличный шкаф, большой монитор и около десятка комфортабельных кресел. Ирина заправила пленку в видеомагнитофон, отрегулировала его и спросила:

— У вас есть какие-нибудь вопросы, или сначала посмотрим весь фильм?

Барский поудобнее устроился в кресле.

— Будет лучше, если мы сначала посмотрим.

— Мы снимали его в течение пяти или шести месяцев. Основной идеей было показать, сколько усилий надо затратить, чтобы восстановить старый автомобиль.

Она включила «воспроизведение» и села рядом с ним.

Фильм был цветной и озвученный. Вначале автомобили спускались по узкому серпантину и останавливались перед дачей, окруженной белым забором. Парад открывал черный кабриолет «дюзенберг», а затем «паккард» с шофером в ливрее и с лакеем, «форд-Т» с медными фонарями и радиатором, электромобиль, походивший скорее на аквариум на колесах, пожарная машина на колесах с литыми шинами. Замыкал вереницу автомобилей грузовичок с «хорьхом» на буксире. По мнению Барского, лимузин выглядел не лучшим образом, поскольку краска на нем пооблупилась, а откидной верх сбился куколем.

Присутствующие столпились вокруг «хорьха». Из кабины грузовичка выбрался мужчина, в котором Барский узнал Лифшица, измазанного с ног до головы машинным маслом. Он рассмеялся в объектив, отцепил буксир, сел в лимузин и завел двигатель. Возникло огромное облако черно-голубого дыма, и раздался ужасный грохот. Затем Лифшиц беседовал с Ириной, показывая ей снимки автомобиля, когда тот был еще новым, и утверждал, что после восстановления он снова будет таким же. Он объяснил, что ему предстоит сделать, и предложил всем снова встретиться через несколько недель.

Затем камера показала автомобиль уже полностью разобранным на детали, лежавшие на цементном полу мастерской. Картина сопровождалась комментариями об очистке, проверке и замене необходимых деталей, многие из которых изготавливались здесь же. Корпус, очищенный от краски, стоял на козлах. Огромный мотор был подвешен на цепях. Рама лежала поодаль.

— …машина сделана так, чтобы служить вечно, — объяснял Лифшиц. — Одни поперечные тяги изготовлены из труб десяти сантиметров в диаметре…

Затем следовала завершающая стадия сборки, двенадцать слоев покраски, и автомобиль, скользящий по Тверской, пробегал мимо Кремлевской стены и останавливался перед гостиницей «Метрополь» с Лифшицем за рулем и Ириной, сидящей рядом с ним.

Экран погас.

— Вот и все. Все остальное мы собирались показать во время шоу. Такая передача погибла! — Она начала перематывать фильм. — Знаете, Валерий, я, действительно с удовольствием убью вашего Лифшица.

— Это можно понять. Значит, вы собирались выйти с этим в эфир ровно неделю назад?

— Да. И знаете что? Если он объявится через неделю или через три месяца, мне все равно придется делать эту передачу, быть любезной и веселой и вести тебя так, как будто он самый удивительный человек на свете. И все потому, что мой продюсер вложил в этот фильм две тысячи баксов и нахватал рекламы еще на пятьдесят тысяч. А кто-то еще говорит о проституции.

Барский потянулся в кресле.

— Помимо подготовки передачи у вас были какие-нибудь другие контакты со Лифшицем? Я имею в виду…

Заметив, как холодно она взглянула на него, он постарался поправиться.

— Я не хочу вмешиваться в ваши личные дела, но это очень важно. Мы до сих пор не знаем, скрылся ли он по собственному почину, или с ним что-то случилось. Я могу сказать вам конфиденциально, что он работал над оборонными проектами, и федеральные службы обеспокоены. А тут еще убийство, которое, как мы думаем, связано с этим делом. Поэтому приходится проверять каждый след.

Он услышал тихий вздох и увидел, как белые зубки покусывают полную нижнюю губу.

— Вы хотите знать, не наследил ли он в моей постели?

— Именно.

— Я не вижу причин не отвечать на ваши вопросы. Наши отношения были приятными, но сугубо деловыми. Всего, я полагаю, мы встречались раз пять для того, чтобы обсудить фильм и сценарий передачи. Лифшиц не всегда знал, сколько ему потребуется времени, чтобы подойти к определенной стадии работы. Однажды возникли трудности с поставкой запчастей. В другой раз ему пришлось уехать из города на несколько дней. Несколько раз мы вместе ужинали или выезжали в город после съемок. В благодарность за мои старания он попытался переспать со мной, и был страшно разочарован, когда выяснилось, что я, как ни странно, даю не каждому.

Барский почувствовал, что он снова зашел в тупик.

— Следовательно, вас связывал только автомобиль. Мне казалось, что он и купил-то его у вас.

— Ну да. Я однажды заехала перекусить, а он припарковался в своем черном «дюзенберге», который вы видели в фильме. Он представился и сказал, что он коллекционер и хотел бы купить мой «хорьх». К тому времени я была готова продать его за любые деньги. Он жрал литр бензина на километр, двигатель постоянно барахлил, и я вечно попадала из-за этого в дурацкое положение на работе. На стоянке он занимал место двух машин, а чтобы на нем развернуться, требовалось футбольное поле.

— Как такая миниатюрная девушка вообще могла завести себе такого монстра?

Она усмехнулась.

— Старина, я ведь занимаюсь телебизнесом. Я просто обязана привлекать внимание, а это стоит денег. Бюджет моей передачи невелик, а конкуренция со стороны других программ огромная. Давайте называть вещи своими именами — я работаю за чашку кофе и булочку, да еще за то, чтобы мое имя регулярно появлялось на экране. Тогда, может быть, через пару лет я и займу положение получше. Пока же я не могу позволить себе водить белого медведя на веревочке, но могу потратить тысчонку долларов на чудовище, которому каждый невольно смотрит вслед и говорит: «Вань, а Вань, вон вишь, проехала та лахудра, которая ведет эту передачу, как ее, блин, «В мире моем». И в следующий раз он обязательно будет сидеть у экрана во время моей передачи только для того, чтобы громогласно сообщить всем, что две недели назад видел, как я мимо него проехала. А ведь это просто такой имидж. Я даже привязалась к этому рыдвану.

— Где вы его раздобыли?

— Купила у одного чувака в Южном порту. Я не помню его имени, где-то в купчей записано.

— Да это и не важно, я думаю, — вставая, ответил он. — Вы были очень добры, уделив мне столько времени, хотя, наверное, очень устали после передачи. Могу я предложить вам пообедать?

Ирина положила пленку в коробку.

— Можете, если пригласите в свой кабак. Мой приятель сказал, что это странное место и посетители там особенные. Он носит какое-то странное название, кажется, «Дыра»?

— «Труба», — негромко уточнил Барский. — Поехали. Сами увидите.

* * *

В этот вечер кабачок был набит битком. Жаждущие стояли перед баром в два, а то и в три ряда. Все столики были заняты. Посетителей обслуживали три бармена и две официантки, разносившие коктейли и закуски. Седой мужчина наигрывал на фортепьяно.

Барский оглядел зал наметанным глазом — внутри было не меньше ста двадцати пяти человек. Он сразу же заметил с десяток постоянных посетителей.

Сеня, главный бармен, поднял глаза от ряда стаканов со льдом, куда он на глазок наливал виски. Затем он быстро прошелся по ряду стаканов с полуторалитровой бутылкой «Швепс-содовой» и сказал:

— Господи, Валек, я так надеялся, что ты покажешься. Тут одновременно нагрянули и местные, и театральная публика. Марины нет, а эти уроды, которых мы набрали, цементный раствор не в состоянии замешать. Я половину времени трачу на то, чтобы приглядеть за ними. Хочешь поработать?

— Я хочу выпить. И моя дама тоже. — Он обернулся к Ирине — «Хайболл» подойдет? — Она согласно кивнула. — Сделай-ка мне пару стакашек. Мы к кому-нибудь пристроимся.

— Хорошо, что напомнил. Какой-то парень дожидается тебя неподалеку от фортепьяно. — Сеня передал Барскому карточку. — Это он оставил.

Барский взял карточку. На ней был выгравирован маленький черный ястреб в атаке с вытянутыми вперед когтями. Барский опустил карточку в карман, пытаясь представить, что может быть на уме у Ивана Красилина.

Он взял Ирину за руку и потащил ее сквозь толпу. Музыка, насколько он мог понять в этом шуме, никуда не годилась. Пианист колотил по клавишам с полным безразличием к конкретному результату, прилепив к губе окурок папиросы.

— Я думала, что у нас на студии царит хаос, — прокричала Ирина ему в ухо, пока они огибали группу женщин в дорогих мехах и элегантных платьях. — Здесь же просто сумасшедший дом.

В ответ он только ухмыльнулся. Он заметил за столом в углу полнолицего мужчину и темноволосую женщину. За столом были свободные места. Красилин встал им навстречу.

— Привет, Валер. Познакомься с Долорес. Синьора привезла сюда мексиканскую фольклорную труппу «Лос Мехиканос», кажется, да?

— Но, «Мексиканос», синьор.

Женщина была молода, Барский не дал бы ей больше двадцати пяти лет, и она была мексиканка с очень небольшой примесью индейской крови, судя по светлой коже и тонким чертам лица. На ней было черное платье, пошитое, скорее всего, не в Мексике. Оно было с высоким воротом, но отнюдь не скрывало красоту ее груди. Она крепко пожала руку Барскому и улыбнулась ослепительно белыми зубами. Валерий поздоровался с ней по-испански и представил Ирину.

— Я из-за вас проиграль сувой пари, сеньор, — сказала ему мексиканка. — Мой пилот поспорил на боттл шампань, что сувой перви слова ви сказат по-испански, а не по-русски.

Барский еще раз улыбнулся.

— Не платите. Это было не пари. Он действовал наверняка.

Официантка принесла бокалы с «хайболлом». Пока она расставляла стаканы, Барский негромко спросил Ивана Красилина по-польски:

— Что-нибудь срочное?

В ответ Красилин моргнул, что Барский воспринял как знак крайнего удивления.

— Ты просил меня прийти, — ответил он на том же языке.

— Черт, — пробормотал Барский. Он распорядился, чтобы спустя некоторое время официантка снова принесла им коктейль и записала на счет заведения.

Он неторопливо потягивал напиток, выжидая, когда будет удобно отлучиться и перекинуться парой слов с Красилиным.

Красилин был примерно его роста, но казался почти толстым. На самом деле он не был толст — просто он весь был ровный и широкий, и у него было круглое лицо. Деловая визитная карточка с атакующим ястребом была известна в Каире и Палермо, в Валенсии и Осло, в Мехико и Мюнхене, в Мельбурне и сотне других городов мира. В родном для них обоих ведомстве он считался ведущим специалистом по транспорту. Когда в ведомстве возникали проблемы с переброской агентов, доставкой спецкорреспонденции, спецотправлений, эвакуации агентов или засыпавшихся резидентов, начальник отдела снимал трубку и звонил Красилину. Тот мог устроить джонку в Сингапуре, ослов в Мексике и подсказать в какой сицилийской деревушке лучше нанять грузовичок, чтобы успеть к отходу парома на материк, лишь бы цена была подходящая, но главным в его занятиях была авиация. Он мог доставить самолетами все, что угодно, куда угодно, в какое угодно время, не обращая внимание ни на какие границы.

В его распоряжении были самые различные самолеты. Некоторые из них еще разыскивались их законными владельцами. Один из них был реактивным штурмовиком «Старфайтер», только что полученным бундесвером из США. Красилин появился на сборочном заводе с поддельными документами бундесвера, поднял жуткий крик по поводу того, что самолет, который он собирался перегонять на авиабазу, еще не заправлен, сам проследил за заправкой и рванул оттуда, как ошпаренный кот. Говорят, именно поэтому канцлеру Вилли Брандту пришлось подать в отставку, а немцы, разъярясь выдворили с полсотни наших посольских работников и похватали тучу своего народу.

Эта выходка сошла Красилину с рук не потому, что он был так уж хитер, а потому, что он был одним из лучших разведчиков страны. Сейчас в связи с временным сокращением аппарата разведки Красилин возглавил собственную авиакомпанию и занимался оживленной коммерческой деятельностью. Выгодные контракты ему устраивало, как родное ведомство, так и оборонщики. Его ребята пользовались репутацией пилотов, способных доставить своих клиентов или их груз в любое место или вывезти их оттуда. Это был надежный способ следить за тем, кто что и где затевает.

Барский взглянул на Ирину. Она отбивала пальцами ритм музыки, которую исполнял пианист, и задумчиво наблюдала за ним. Извинившись перед девушками, Барский и Красилин прошли по коридору в раздевалку за баром. Там же был стенной шкаф, в котором хранились половые щетки и веники. Войдя в шкаф, Барский закрыл за собой дверь и повернул трубу, на которой висели рабочие халаты. Боковая стенка шкафа повернулась, и они оказались в следующей комнате. Она была чуть больше стенного шкафа и абсолютно пустая. Барский поморщился от ударившего в уши звука. Он напоминал вой ветра, то резко усиливающийся, то затихающий, тональность его менялась в пределах двух октав совершенно произвольно. Разговаривать в таких условиях было нелегко, подслушивать невозможно.

— Так это не от тебя? — Красилин вытащил из кармана своего клубного пиджака телеграмму и передал ее Валерию.

Тот нахмурился. «Готовь Анюту. Помоги ребятам с бумажками». И подпись — «Вал. Б.». Место отправления — Екатеринбург.

— Это не моя, — сказал Барский. Телеграмма была отправлена десять дней назад. — Я тогда еще жарился на солнышке. Что-нибудь случилось?

— Мне по факсу пришел контракт на вполне приличную сумму. Один нидерландская фирма закупила у одного нашего «почтового ящика» какие-то конверсионные железки и отправляет их за бугор. Конкретно — в Голландию.

— Надеюсь, не в обход «Росвооружения»?

— Упаси боже! Какое-то микрометрическое оборудование. Ну, да там все бумажки выправлены, разрешение на вывоз есть, подпися все собраны, разумеется, подлинные. Ну и они попросили, чтобы я во время очередного рейса прихватил их груз. Заодно показали и эту бумажку. Я помог им оформить все документы на выезд, но почувствовал, что это дурно пахнет, когда узнал, что во время отправления телеграммы ты сопровождал нашего деятеля на отдых. Так что я и решил тебя поискать.

— «Почтовый ящик», — задумчиво сказал Барский. — Это не номер ли «пятьсот сорок пять»?

— Да. Можешь предположить, кто стоит за этим?

— Вроде бы. Правда, я и не работаю сейчас в этом ведомстве. Да и вообще, я в отпуске.

— Я слышал об этом. Я брякнул сегодня старику, и он мне сказал, что ты взял отгулы. Мне показалось, что он был не очень доволен.

— Это дело ему тоже совершенно не нравится.

— Та что же нам делать?

— Вернуться к нашим дамам.

— Ты в самом деле так думаешь? — поднял брови Красилин.

— Конечно. Подождем немного, и этот человек выйдет на тебя.

— Ты так говоришь, как будто знаешь его.

— Кто-то знает о нашей с тобой дружбе — это раз. Кто-то в курсе, как мы кличем твой самолет — это два. Только один пидор способен подобным образом воспользоваться моим именем… — Помрачневшее лицо Барского не предвещало ничего хорошего. — Но он сейчас в бегах — это три. И он понятия не имеет о моей связи с тобой — это четыре.

— И от кого же он бегает?

— Представления не имею. Я не думаю, что за ним какое-то преступление, но им интересуются довольно крупные персонажи. Ты знаешь мою Маринку, ну, и представь, у ее сестры роман с этим говнюком. Прошлой ночью кто-то разгромил ее гнездышко и оставил там трупца.

— Очень мило. И что мне прикажешь делать с этим другом, если он объявится?

— Придержи его и вызови меня. Я с ним потолкую по семейному.

— А если это будет кто-то другой?

— Действуй по обстоятельствам. Пойдем все-таки, выпьем.

«Труба» закрылась. Красилин со своей подругой ушел одним из последних, а Ирина решила подождать, пока Барский и Сеня не подсчитают выручку.

* * *

Валерий сосчитал пустые бутылки и сравнил с ворохом денег, лежавших в кассе. Затем он взял за шиворот обоих временных барменов и затащил их в свою маленькую контору. Вслед за ним туда же прошел и Сеня. Барский пихнул обоих к стене и запер дверь.

— Выкладывайте все и забудем об этом, — предложил Барский. Его глаза горели.

— Что ты о себе воображаешь? — начал один из них сердито, потирая следы от его пальцев на шее.

— Детки, не считайте себя крутыми «хопрами», а нас — обманутыми вкладчиками. Я хочу, чтобы вы вернули деньги, — вежливо объяснил Барский.

— А не фиг тебе права тут качать, — ответил второй бармен. — Хочешь, я на тебя Солнцевскую мафию напущу? — Он украдкой взглянул на партнера и отвел глаза.

— Он весь вечер штаны поддергивал, — сказал Сеня.

— Снимайте штаны, монсеньор, — приказал Барский.

— Ничего у тебя из этого не выйдет, — запротестовал бармен. — Заплати мне, сколько полагается за смену, а завтра у тебя будут разборки с нашими ребятами.

Он даже не успел заметить, как Барский двинул ему в солнечное сплетение. Бармен согнулся пополам, судорожно глотая воздух. Барский ухватил его за пояс. Ремень лопнул. Послышался треск рвущейся ткани. Брюки скользнули вниз. Барский сдернул трусы, и деньги посыпались на пол. Развернув парня лицом к стене, он со всего размаху ударил его ногой по заднице. С воплем тот врезался в стену.

— Подними деньги и давай их сюда, — приказал Барский.

Придерживая брюки одной рукой, бармен начал собирать деньги с пола.

— Триста сорок пять баксов. Неплохо, если бы получилось, — сказал Барский. — Ну! — повернулся он ко второму.

Тот, не говоря ни слова, снял полусапожки и потряс их. К прежним Барский прибавил еще пятьсот пятьдесят долларов, передал деньги Сене и сказал: — Вы, пташки, можете лететь. Запомните и другим расскажите тоже. Мы уважаем мафию, но не любим мелких пакостников.

* * *

Он проводил Ирину до машины, и она объяснила ему, как доехать до ее дома. Вскоре Барский заметил, что позади, в полуквартале от него появились фары. Автомобиль держался сзади и не делал попыток обогнать его, хотя дорога была пустынна. Он остановился, когда Барский притормозил перед домом Ирины.

— Я бы пригласила вас на чашечку кофе, но моя соседка сегодня дома и уже спит, — сказала она с вежливой, но твердой улыбкой.

— Тогда в другой раз, — отозвался Барский. — Мне сейчас предстоит встреча.

— Что?

— За нами следили. — Он полез рукой в кобуру, но с запозданием вспомнил, что оставил пистолет Марине. Пожав плечами, он оставил руку под пальто и направился к поджидавшему его автомобилю, «линкольну» последней марки.

— Не стреляйте, Барский. Я согласен жениться на вашей дочери. — В «линкольне» вспыхнул свет, и Барский узнал Бориса Баторина. Известный на весь город профессиональный игрок был в смокинге и шляпе. Когда он улыбнулся, то стал похож на дружелюбную лошадь. Баторин был один.

Барский опять пожал плечами и полез в машину.

Глава шестая

— Я видел, как вы сидели с этим небесным тихоходом, и решил, что нам надо перекинуться парой слов, прежде чем начнутся недоразумения.

Барский наблюдал за лицом Баторина. Баторин был игроком со стажем и не позволял себе дешевых трюков.

— Какие у нас могут быть недоразумения? — поинтересовался Барский.

— Лично я считаю вполне серьезным недоразумением потерю восемнадцати штук.

— Чтоб я сдох, но я не должен тебе ни копейки.

— Правильно, Валерий Николаевич. Зато именно столько был должен мне Фима Лифшиц.

— Насколько я в курсе, это так.

Баторин покачал головой, и на его лошадином лице появилась печальная улыбка.

— Не хочешь ничем поступиться, Валера.

— Мне нечем поступаться. Я не знаю, где сейчас этот гондон. Я знаю только, что мне очень бы хотелось это выяснить, а затем я готов переквалифицироваться в бармены или снова засесть на Лубянке, что в принципе одно и то же.

— Это точно? — быстро спросил Баторин.

— Да что б я сдох, в натуре.

— Говорят, Валерий Николаич, за тобой числятся дела и похуже.

— Таких, как этот жиденок, я прикрывал. Было дело.

Баторин пожал плечами.

— Раз ты так говоришь…

— Я слышал, у тебя была встреча с операми Зацепина и с фээсбэшниками. У них сложилось впечатление, что ты не очень беспокоишься о Фимкиных долгах, — Барский прикурил от автомобильной зажигалки.

— Раньше этот мальчик меня не подводил.

— Но на этот раз ты забеспокоился, хотя перед нашими сделал красивую мину.

Баторин рассмеялся.

— Нет. Мне просто стало интересно. Между нами говоря, я эти долги уже продал за семь косых. Одиннадцать штук, правда, потерял, зато сохранил остальное.

— Так, так, — согласился Барский. Интересно, подумалось ему, кому понадобились эти долговые расписки и зачем. Он потянулся и подумал, что неплохо было бы сейчас прилечь. — Полагаю, это произошло в течение последних двух дней?

— В начале месяца.

— Три недели назад Лифшиц еще был в городе.

— Вот поэтому я сейчас им и озабочен. — Баторин облизал сигару и зажег ее. — Я не хочу, чтобы возникло впечатление, что между мной и им что-то не в порядке. Даже косвенно. Это плохо влияет на дела.

— Кто скупил его расписки?

— Если бы я знал, то не сидел бы здесь с тобой.

— Какой-то совершенно посторонний человек? — с улыбкой спросил Барский.

— Почти, — серьезно ответил Баторин. — Слизняк. И разумеется, не для себя. Но правила игры не позволяют спрашивать у Резо, кого он представляет.

— Мне этот Резо уже на слух попадался, — заметил Барский. — А кроме того, всплыло и имя некоего Казиева. Между ними есть связь?

Баторин покачал головой.

— Если и есть, то не прямая. У Резо всюду знакомства. И у Ризвана кругом связи.

Барский помолчал некоторое время.

— Логически рассуждая, любой может прийти к выводу, что кто-то скупил расписки Лифшица, чтобы прижопить его.

— Мне это тоже приходило в голову. И если это так, то мне очень не хочется думать, что меня использовали, чтобы на-пугать этого дурачка и заставить его прятаться, пока не уляжет-ся пыль. Пойми правильно, мы — игроки, наше дело — работать с азартными чуваками, грести с них бабло, исправно платить свою долю в мусоровку, мафии, ну и в остальные места. Но когда орда фээсбэшников начинает шерстить все казино, бары, притоны с рулетками, совершать облавы и нервировать порядочных людей — поверь мне, не хер нам все это усралось?! Я сейчас выступаю от имени серьезных людей — мотали мы в душу все эти бабки, только оставьте нас в покое! Сколько надо отстегнуть, мы отстегнем, но на хрена же ломать нам бизнес, греб вашу мать! — Чувствовалось, что Баторин всерьез разнервничался.

— Но вокруг чего она поднялась, эта пыль? — спросил Барский. — Отчего гавенный игрочишка вдруг стал предметом столь острой заботы мафии? Или у тебя эти восемнадцать штук последние?

Баторин снова улыбнулся и включил зажигание.

— Валерий Николаевич, если бы я знал, отчего все это произошло, я, возможно, перестал бы так беспокоиться. Можете мне поверить, я и все мои коллеги только и мечтаем о том, чтобы все это уладилось к обоюдному удовольствию, и если вы согласитесь принять от нас скромный презент тысяч этак в пять гринов…

— Мелко плаваете, киса, — ухмыльнулся Барский, похлопав его по плечу, и вылез из машины. — Фрайера мы найдем, не сомневайтесь, но все-таки вам следует постараться и разузнать, кто сделал заказ Слизняку.

Он вернулся в гостиницу, пытаясь угадать, спит ли уже Марина.

Она еще на спала.

* * *

Барский лениво тыкал вилкой в остатки завтрака, состоявшего из небольшого бифштекса из вырезки, четырех яиц, полной джезвы кофе и двух кусков кремового торта.

Он рассматривал колыхание верхушек деревьев в лесопосадках и кипень ломающегося льда вокруг пристани и пытался разобраться в свалившихся на него проблемах.

— Наташа, в разговорах с тобой Фима упоминал такого Вано Гоготишвили?

Наташа оторвалась от созерцания струйки дыма, поднимавшегося над сигаретой.

— Не думаю. А что?

— Кем бы этот Вано ни был, Фима звонил ему на следующий день после своего отъезда из Москвы. Кроме того, он купил две покрышки в Клину. — Наташа и Марина, не прерывая его, выслушали рассказ о происшедшем в квартире Лифшица. — На «хорьхе» надо было менять покрышки?

— Нет, — ответила Наташа. — Он совсем недавно купил особые покрышки по триста долларов за штуку.

— Может быть, это и не важно. Может быть, — сказал Барский, поднимаясь. — Самое время начать тревожить добрых людей.

— Барский, сколько нам еще сидеть в этой дыре? — спросила Марина, изучая в зеркальце, насколько хорошо наложена губная помада. — Мне морально тяжело выкладывать по триста баксов в день, когда у нас есть собственное жилье, и довольно неплохое.

Барский потер щеку.

— До тех пор, пока я не выясню, почему Насоса пришили в квартире у Наташи, лучше держаться в тени. Хотя бы из уважения к тем, кто с такой легкостью убивает боевиков мафии.

— Я не смогу там больше жить, — негромко сказала Наташа.

— Конечно. Почему бы пока не поискать себе что-нибудь другое? Просто снять какую-нибудь квартирку. По крайней мере, вам будет чем заняться.

— А чем ты будешь заниматься тем временем? — спросила Марина. — Выяснять, кто такой этот Гога… как его там?

— Гоготишвили. Этому следу уже две недели. Прежде все-го, мне нужно выяснить в городе пару вещей. И начну я с человека по имени Резо и по кличке Слизняк.

Он расплатился за завтрак и остановил такси перед рестораном.

Пузырь был на месте, когда он позвонил ему.

— Ну, Лер, ты мне вздохнуть не даешь. А твой гребанный халдей сказал мне, что не видит оснований отстегивать мне эту сумму.

— Я ему сразу же позвоню, Пузырек, — терпеливо сказал Барский. — Что-нибудь всплыло?

— Ну, Резо совершает свои обходы как обычно, с одной только разницей. Последние пару дней с ним постоянно ходят двое амбалов. Как их зовут, я не знаю, но похоже, что они работают на Гершковича. Ты его знаешь?

— Ага. Слышал. Держит «черный банк» и дает деньги под бешеный процент.

— Точно. Они со Слизняком старые кореша.

— Чем занимался последнее время?

— Чем занимался, на том и попался.

— Отлично. Копай дальше, Пузырек. Я сейчас же позвоню в бар. — Барский повесил трубку. Затем он позвонил в «Трубу», распорядился выдать Пузырю сто долларов и, поймав такси, отправился в прокуратуру.

* * *

В кабинет Зацепина он ворвался подобно бешеной фурии.

— Ты не все мне сказал, сука! — заорал Барский на следователя. — Ты не сказал мне, что Лифшица оштрафовали за неправильную парковку. Мне пришлось самому попотеть, чтобы узнать это.

Зацепин отнесся к его упрекам совершенно равнодушно.

— Мы знали, что на автомобиль выписана квитанция. А был он за рулем или нет, нам неизвестно.

— Оставим это. Я разузнал, откуда он звонил, пока его считали пропавшим.

Зацепин слегка улыбнулся.

— Так зачем говорить об этом?

Барский откинулся назад и положил ногу на ногу.

— Я кое-что тебе поведаю. Просто так. Но мне хотелось бы узнать, что ты из этого выжмешь.

— Вовсе это не «просто так». Ты хочешь, чтобы прокуратура делала за тебя грязную работу, Барский. — Тот ухмыльнулся.

— Я полагал, что у вашей конторы отличные отношения со Слизняком, — продолжал следователь.

Барский растерянно моргнул, услышав слово, которое произнес Зацепин.

— Чему ты удивляешься? Слизняк — наш осведомитель. — невозмутимо заявил Зацепин. — Мы используем Резо, Резо использует нас, — размеренно продолжил он. — Иногда получается неплохо. Но Резо никогда не откровенничает с милицией о собственных делах. В подобном случае он готов напустить на нас целую стаю продажных адвокатов, прежде чем мы успеем спросить, как его зовут.

— Я так понимаю, что последнее время с Резо ходит парочка громил-телохранителей. Не исключено, что это ребята Гершковича.

— Это легко установить. — Зацепин набрал номер, переговорил с кем-то и записал два имени в своем блокноте.

— Ты угадал, Барский. Двое крутых пацанов крутятся рядом с ним на правах его телохранителей. Сашка Крот и Мишка Бубон. Оба — боевики, работают на Гершковича. — Зацепин повертел в руках трубку. — Здесь что-то не сходится. На фига ему охрана? Почему именно от Гершковича? И вообще, почему ты науськиваешь меня на Слизняка?

— Ты же все равно его не возьмешь?

— Я могу тряхнуть его, если от этого будет польза. Ты можешь связать его с исчезновением Лифшица?

— А ты можешь связать Лифшица с неким усопшим, Гришкой Насосом? — Зацепин снова повторил это слово.

— Ты же знаешь, что сделать это наверняка мы не можем. У нас есть покойник в квартире Малютиной и тот факт, что она была любовницей Лифшица. Практически ничего, но ведь с чего-то надо начинать.

— Я заинтересовался Резо, потому что прошлой ночью в квартире Лифшица нашел его имя в бумагах нашего пропащего. Пока я размышлял об этом, появился еще один занятный человечек по имени Вася Игнатов, он работает на «почтовый ящик», где служил Лифшиц и является там главой службы безопасности. Мы выпили около литра хозяйской водки, и он поведал мне интересные, хотя и несколько туманные факты.

— Опять то же самое, — резко сказал Зацепин. — Мои пацаны обшарили всю квартиру Лифшица и всю его дачу. — Он фыркнул. — И ничего не нашли.

— Так всегда получается, когда смотришь не там, где нужно, — отозвался Барский. — А теперь информация вообще задаром. У Лифшица в бумагах было что-то вроде списка возможных покупателей на его последнюю машину. Одним из них был Резо Долидзе. В Москве и по стране могут быть, конечно, еще два или три Резо Долидзе, но я что-то в этом сомневаюсь.

Зацепин закачался на своем скрипучем стуле.

— Рассказывай дальше. Что ты выудил у Игнатова?

— Странная история. Он занялся делом Лифшица, потому что надеялся выйти через него на такую странную личность — монсеньора Казиева. — Барский вкратце рассказал ему историю, которую ему поведал Игнатов.

— Точно. Я помню это ограбление, — кисло сказал Зацепин. — Нас всех тогда еще премии лишили из-за этого налета. Я-то думал, что этот козел уже сдох в своем лагере. Ладно, ты себя повел как мужик, и я тебе кое-что расскажу. Власти тоже не забыли об этом золоте. Они подсаживали к Казиеву своих ребят и в тюрьме, и в колонии, но так ничего и не узнали. Они продолжают приглядывать за ним с тех пор, как он вышел, и опять ничего. Он живет тихо и не ввязывается в неприятности.

— Кто его содержит? — потребовал Барский.

— Во всяком случае не райсобес, — угрюмо ответил Зацепин. — Первое время он практически побирался. Мы за ним внимательно приглядывали, и за его корреспонденцией. Примерно три месяца назад какой-то мужик подарил ему роскошный особняк за городом. Потом еще какой-то неустановленный товарищ положил на его имя пять миллионов рублей в сберкассу. Затем он начал получать занятные переводы без обратного адреса, но из одного и того же почтового отделения. Зная Казиева, легко можно было предположить мошенничество, потому что жить он начал явно лучше. Однако ничего такого мы ему инкриминировать не могли. К нему на дачу зачастили иномарки, у него появилась до зубов вооруженная охрана, и тем не менее он продолжает раз в неделю исправно являться в райотдел и отмечаться у участкового. Ну скажите, что мы ему можем инкриминировать? Разве что уклонение от уплаты налогов, но и то не ранее, чем через год.

— И больше ничего? — пробормотал Барский.

— Ничего.

— А что, если все-таки именно он провернул это дело тридцать лет назад? — предположил Барский. — Допустим, что он украл это золото, затем оно было припрятано, и кто-то из его людей его теперь достал.

— За ним так следят, что провернуть все это и не попасться просто невозможно, — твердо сказал Зацепин. — Да и сам Казиев такой человек, что родной матери не доверится, когда речь идет о полумиллионе баксов в золотых слитках.

— Так. Слушай, старик, из того, что ты знаешь, можно заключить, что за этими роскошными подарками стоит Гершкович?

— Я знаю Гершковича. Он — главный банкир мафии. Я уже сказал, что эти деньги не от райсобеса. Но установить, откуда берутся эти доброхотные даяния пока не удается.

— Шантаж?

— Нет! Те, кого он мог бы пошантажировать или просто потребовать свою долю, быстренько бы его ликвидировали. И вообще, прошла треть века! Сменилась целая эпоха. Конечно, он везде считается авторитетом, но он уже бронтозавр, реликт эпохи застоя. А урки не так уж чувствительны к ветеранам. И вообще, когда его сажали, то органы от злости загребли всю его семью, весь его клан, всех его родственников, их жен, детей, дедов и бабок до седьмого колена, разрыли их дома и сады, сожгли и просеяли даже листья в садах и хворост в сараях. Он бросил вызов сверхдержаве, и сверхдержава в отместку решила его уничтожить.

— Пусть даже не имея доказательств его вины, — устало констатировал Барский.

— Совершенно верно. А чего тут чикаться? Логика одна: «тебя пасодють, а ты не воруй!» А у кого уворовал и чего там — до фени! «Получай, фашист, гранату!» — и все тут. И лично я считаю, что это — высшая форма пролетарской защиты от преступности, и совершенно правильная. Если бы мы и по-прежнему так вот сажали и гноили гадов этих в тюрьмах и лагерях, не было бы того беспредела, который мы сейчас имеем.

— Если честно, то ваш беспредел был ничуть не лучше нынешнего. Ну да ладно, — устало согласился Барский. — Давай думать дальше. Если этот Казиев ни в чем доли не имеет, никого не шантажирует и дел никаких не проворачивает, откуда же у него дача, бабки и охрана? Ну? Хули глазами лупаешь? Совсем что ли оперативную работу забыл? Выходит, что этот старый пер что-то кому-то продал. Так или не так? Сколько его дача стоит? Баксов триста косых будет? А машина? Небось подарили ему не хилее трехсотого «мерса»?

— Золото, — устало сказал Зацепин и обеими руками взялся за голову. — Золото, которое украли те четверо черножопых и скоропостижно скончались. Давай не будем рассчитывать, что за этим стоит именно Казиев. В те дни он был крупной фигурой, но были и другие ребята, способные организовать это дело.

— И за четверть века это золото не всплыло бы наружу?

— Всплыло бы, обязательно, — угрюмо констатировал Зацепин. — Золотишко было роскошное, 999-й пробы. Из царских запасов. Если бы его хоть грамм всплыл хоть у ювелира, хоть у дантиста, мы бы живо клубочек раскрутили. Но оно пропало. Просто пропало, и все тут. Хотя вообще-то я думаю, что, если бы похищение золота организовал он, тех ребят бы не убили. Сам понимаешь, Кавказ все-таки, кровнородственные отношения. Там бы родственники вычислили их подельника и уложили бы хоть в тюрьме, хоть на зоне.

— Так за что же ему подарили дачку и иномарку? За что кормят его и поят? Сам же говоришь, что от урков почтения к ветеранам ждать не приходится.

Зацепин с грохотом свалил чайник со стола.

— Черт! Я не знаю. Можно повернуть все немного по-другому. Вот у нас Казиев. Только что из тюрьмы, связей не осталось, денег нет, родственники тоже гниют по тюрьмам. Он достаточно хитрый лис, чтобы понимать, что мы с него глаз спускать не будем. Тогда он решает намекнуть сегодняшним уголовным авторитетам, что золото припрятано, но сейчас он до него добраться не может. Они решают поддержать его в ожидании момента, когда он сумеет наконец раздобыть это золото. И тянуться вся эта благотворительность будет до тех пор, пока у них не лопнет терпение.

Барский зевнул и поднялся.

— Чем дольше об этом думаешь, тем страшнее картина. Пока, Миш.

* * *

Он зашел в соседний бар и немного расслабился за бутылкой пива «Гролш». Он смотрел на потемневшие влажные кружки на темном дереве бара, не видя их, и постепенно погружался в состояние транса, которое так не любила Марина. Детективная работа не была ему по душе. Он не любил это медленное собирание фрагментов информации, каждый из которых мог оказаться крайне важным, а, может быть, — и нет.

Расследование — это коллективные усилия, а он по своей природе был волком-одиночкой. Он быстро ориентировался в незнакомой обстановке, умел найти общий язык с нужными людьми, ему не составляло труда выпутаться самому и вытащить своих людей из безвыходной ситуации, но ему никак не удавалось найти одного-единственного человека в родном городе.

Больше того, он никак не мог разыскать автомобиль весом в три с половиной тонны.

Барский заказал еще пива и подумал, что, если так пойдет и дальше, придется и впрямь выходить в тираж и становиться за стойку бара.

Он допил пиво и решил, что все дело стопорится потому, что касается его лично. Он не мог абстрагироваться от него и взглянуть трезвым взглядом. Он ввязался в эту историю из-за Наташи, но теперь уже не был уверен, что сама она относится к этому положительно.

Он направился к телефонной будке в углу бара и позвонил капитану Шерстобитову из городской автоинспекции. Он назвал модель и номерной знак машины Лифшица.

— Это федеральное дело, браток. Провентилируй это со своим электронным чудовищем и подготовь мне список всех владельцев этой телеги с того момента, когда на заводе вышла эта модель. Позвони мне сюда через полчаса, и тебе обеспечена ночь в «Трубе» за счет заведения.

Через полчаса выяснилось, что и эта идея не очень продвинула его расследование. В течение десяти минут Барский записывал имена и адреса шестнадцати владельцев, а также даты продажи. Ризван Казиев среди них не числился.

Знакомым было только имя Ирочки Матвеевой.

Допив пиво, он взглянул на электрические часы над стойкой. Четверть первого.

Барский снова сграбастал телефонный аппарат, набрал номер родного ведомства и попросил к телефону Федю Сияпина.

— Казиев, говорят, под колпаком из-за пропавшего золота. Ты не сможешь разузнать, когда и где произошло нападение на броневик Гохрана и где нашли свой конец бандиты? Это было лет тридцать тому назад.

— Пошел к черту, — проворчал Сияпин.

— Ничего себе обращение с личным представителем президента России по особым ситуациям. Придется доложить куда надо…

— Повторяю: к черту, на хер и еще в одно место! — Барский набрался терпения и вскоре услышал, как зашелестели бумаги и застучали пальцы по клавиатуре компьютера. Минутой позже Сияпин сказал: — Это произошло на окружной дороге между Каширским и Варшавским шоссе. Самосвал столкнул гохрановский броневик в кювет двадцать шестого апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года в двенадцать тридцать четыре. Подозрительные лица обнаружены на следующий день в районе Колоколамска. Все мертвы, с признаками отравления цианидами. На следующий день арестованы их родственники в Дагестане и Ингушетии. Все интернированы. Имена нужны?

— Не беспокойся. Покойники меня в этом деле не интересуют. Мне нужны живые.

Барский повесил трубку и вышел на улицу.

* * *

В мрачном здании из красного гранита с зачерненными окнами, прозванном горожанами «крематорием», в трех кварталах от Сухаревки располагался офис фирмы «Росаудит-консалтинг». Это название на двух языках было написано золотом на черном матовом стекле двери. Барский распахнул ее и вошел внутрь. В приемной он увидел двоих мужчин. Один стоял, прислонившись к старому обшарпанному столу, другой сидел. Оба читали газеты. При появлении незваного гостя они отложили газеты и уставились на него наминающими глазами. Он с шумом захлопнул дверь и посмотрел на них.

— Скажите Слизняку, что к нему посетитель.

Тот, что сидел за столом, встал. Он был значительно крупнее Барского, со сломанным носом и давно немытыми светлыми волосами.

— Здесь таких нет, папуля. Почему бы тебе не выйти и не попытать счастья снова?

— Прошу прощения, — улыбнулся Барский. — Мне нужен господин Долидзе.

— Совсем другое дело, ваши документы.

Изучив его паспорт, Мишка Бубон поднял телефонную трубку.

— К вам посетитель, — буркнул он и назвал имя. Выслушав ответ, он поднял лицо к Барскому и сказал: — Сегодня неприемный день.

— Что?

— Зайдите в другое время.

— В какое?

— После дождичка в четверг.

— Ну ты че, братан, не в понятке, что ли? — сказал Сашка. — Уе отсюда, пока ребры целы. Понял?

Барский снял плащ, бросил его на старенькую кожаную кушетку, стоявшую напротив стола, и подошел к телохранителю.

— Сынок, я уже здесь, — негромко сказал он. — Или ты думаешь, что у тебя хватит силенок выставить меня отсюда?

— Мишка, займись, — сказал тот, что сидел за столом.

Мишка был не таким громилой, как Сашка Крот. У него были черные глаза и тонкая полоска черных усов. Его кожаная куртка была приталена так, чтобы подчеркнуть ширину его плеч, и весь он из себя был чистенький и отутюженный. Разве что спортивные штаны с лампасами не вязались с обликом истого джентльмена. Он протянул свою мозолистую и волосатую руку, намереваясь ухватить Барского за шиворот.

Тот увернулся от руки и врезал ему прямо в нос. Удар был очень убедительным. Послышался треск сломанных хрящей, кровь хлынула ручьем. Мишка Бубон перелетел через стол и тяжело рухнул на пол. Крот кинулся на Барского.

От его удара правой Валерия развернуло и отбросило к кушетке, на которой он и растянулся. Ему показалось, что все ребра с левой стороны у него переломаны и вдавлены в грудную клетку. Он перекатился на бок, уходя от удара в лицо, поймал Крота за ногу и дернул ее с поворотом. Крот заорал. Барский крутанул еще раз, и Крот рухнул на пол.

Бубон вскочил на ноги и попытался ударить Барского по голове шипастой дубинкой. Вся грудь у него была залита кровью из носа, зрачки сузились до размера булавочной головки. Барский отдернул голову, и удар пришелся по плечу. Левую руку обожгло болью, а пришедший в себя Крот дернул его за ноги.

Мешая друг другу, они накинулись на Барского, норовя ударить его чем попало. Почувствовав кровь на разбитой нижней губе, он подумал, что, может быть, действительно, следовало выйти и попробовать зайти в другой раз. Извернувшись, он освободил руку и изо всей силы ударил Крота в переносицу. Громила заревел, и Барский увидел, как слезы ручьем хлынули у него из глаз. Он увернулся от Бубона, пнул его каблуком в колено и почувствовал, как поддалась под ударом его коленная чашечка. Бубон пронзительно вскрикнул и снова упал.

Крот качался как пьяный. Его огромные ручищи бесцельно месили воздух в паре метров справа от Барского. Глаза его разъехались и смотрели в разные стороны. Валерий почувствовал, что его левая рука онемела. Шагнув в сторону, он резко ударил ребром правой руки по шее Крота. Того повело в сторону, и он с грохотом упал.

Краем глаза Барский уловил движение Бубона. Опираясь на здоровое колено, он доставал тяжелый пистолет из кобуры под мышкой. Барский развернулся и ударил его ногой, раздробив запястье Бубона. Пистолет улетел на софу. Он схватил Бубона за шиворот и поднял его. Тот скривился от боли в поврежденном колене. Барский толкнул его в направлении внутренней двери.

— Позови Слизняка, — рявкнул он, подкрепив свои слова ощутимым пинком под зад. Всей тяжестью Бубон врезался в дверь. Задвижка не выдержала, и он влетел в кабинет.

Крики боли были прерваны выстрелами. Их было два, и они прозвучали почти одновременно.

Бубон рухнул на ковер почти такого же цвета, что и его кровь.

Барский с револьвером наготове был уже в кабинете. Он перепрыгнул через труп.

— Славная работа. А ну, бросай свою пукалку! — скомандовал он.

Резо выронил револьвер. Его оттопыренная нижняя губа дрожала, и он, глотая воздух, смотрел на Барского через очки в толстой роговой оправе.

— Господи Боже… — пробормотал он. Его взгляд то останавливался на Барском, то перебегал на труп телохранителя.

Барский подобрал револьвер с пола, затем вышел в приемную, поднял пушку Бубона и нашел еще одну у Крота. Тот застонал и зашевелился, когда Барский обыскивал его. Барский ударил его за ухом рукояткой его же револьвера и оставил лежать в приемной.

После этого он вернулся к Слизняку. Резо скорчился в своем огромном, обитом кожей кресле. Он не мог оторвать глаз от лужи крови, которая натекла под Бубоном. Барский подумал, что ему давно не приходилось видеть такого странного телосложения. Длинный, вытянутый череп Резо Долидзе был покрыт черными жесткими волосами, торчащими в разные стороны. Узкие плечи переходили в короткие руки, весь сэкономленный материал был сосредоточен в середине его тела. У Резо был одновременно огромный живот и необъятная задница. Глядя на него, Барский представил себе, что получится, если двести кило свиного жира постараться запихать в бурдюк емкостью в сто кило. К тому же лицо Долидзе и цветом своим напоминало свиное сало.

— Кто… Что вы хотите? — хрипло каркнул он.

— Можешь звать меня своим ночным кошмаром. — Барский вынул обоймы из пистолетов и швырнул их на пол. — Мне нужна информация, Резо. И я собираюсь немедленно получить ее. Даже таким способом. — Он кивнул в сторону тела Бубона.

Ручки толстяка затрепетали. Барский заметил золотой перстень с большим камнем на мизинце его левой руки. Слизняк завозился в кресле, достал платок из нагрудного кармана своего черного костюма и начал протирать слезящиеся глаза, затем очки, затем сопливый нос и рот. Он моргал, близоруко глядя на Барского.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду… э… товарищ…

— Если уж на то пошло, можешь звать меня «милостивым государем», а еще лучше «батоно».

Барский пересек кабинет и сел на край стола.

— Начни с того, что тебе нужно от Фимки Лифшица. Зачем тебе понадобились его расписки?

Резо Слизнякак покачал головой и выжал из себя слабенькую улыбку.

— Извините. Он не мой клиент. Я такого человека не знаю.

Барский сокрушенно покачал головой, затем быстро обошел стол и разорвал рубашку на груди Долидзе. Толстая складка жира свисала на пояс его брюк. Барский крепко ухватил ее и начал выкручивать.

Слизняк заверещал и завертелся в кресле. Барский продолжал крутить, медленно считая до десяти. Пот выступил на лице Долидзе.

— У меня не так много времени, дорогой жиртрест. Но достаточно, чтобы сделать тебе больно. Ты уж поверь мне.

— Хорошо, хорошо. — Пухлые пальчики Долидзе осторожно поглаживали быстро багровеющий синяк на животе. — Единственное, что я знаю, это то, что мне поручили установить контакт с этим… Лифшицем. Я клянусь, что не лгал вам, когда говорил, что не знаю его. Я несколько раз разговаривал с ним по телефону, но мы ни разу не встречались.

Барский поднял руку, и Долидзе сжался.

— Этого недостаточно, батоно Резо.

Губы Долидзе дрожали, и он с трудом проглотил слюну.

— Слушайте, вы что, знаете, кто я?

Барский отвесил ему затрещину. Голова Долидзе мотнулась.

— Да. Знаю. Ты — сука по имени Резо, по кличке Слизняк. Придет время, и я вытоплю из тебя все твое сало. Давай, толстячок. Попробуй свой выпендреж на мне. Я с удовольствием посмеюсь.

Долидзе потер щеку, на которой уже появились красные отпечатки пальцев Барского.

— Нет, нет. Я не это имел в виду, ради Бога. — В голосе его уже звучали слезы. — Пожалуйста, больше не бейте меня. Я имел в виду другое. Вы знаете, как я работаю? Я стараюсь знать только то, что мне необходимо, и ничего больше. Тот, кто знает слишком много, легко может нарваться на неприятности. Здесь то же самое. Я знаю только то, о чем спрашивал Лифшица и что он мне ответил. Это я и передал своему клиенту.

— Предположим, что именно это ты передашь и мне, — улыбаясь, сказал Барский. — Только ничего не опускай.

— Это было э… — глаза Долидзе остановились на календаре, — около двух месяцев назад. Меня попросили связаться с Лифшицем и купить у него автомобиль. Я начал э… переговоры.

— От чьего имени? — потребовал Барский.

Долидзе закрыл рот и пожевал губу желтыми зубами. Барский поднял руку.

— От имени господина Гершковича. Арнольда Гершковича, — быстро сказал Долидзе.

— Зачем ему понадобилась эта колымага?

— Я не знаю.

Барский шагнул вперед, и Долидзе сжался в кресле.

— Но это правда! Клянусь! Мне в таких случаях совершенно не нужно знать причину. У клиента было поручение, и я его выполнил.

— Хорошо, — Барский вздохнул с отвращением. — Насколько я понимаю, речь шла о лимузине модели «хорьх». И, похоже, ты ничего не добился.

— Пока не добился. Однако…

— Однако Лифшиц чего-то испугался. И это, скорее всего, были головорезы, охранявшие твою крысиную нору, — коротко сказал Барский. — Он перессал, смылся и забрал с собой рыдван.

— Я так и не понял, почему это произошло, — медленно сказал Долидзе. — И поверьте мне, я, действительно, не имею об этом ни малейшего представления. Я никак не угрожал ему. Более того, я был уверен, что все пройдет вполне нормально, а он получит неплохую прибыль за эту развалину.

— Что ты называешь неплохой прибылью?

— Мое последнее предложение было восемнадцать тысяч долларов. Восемнадцать штук — это ведь действительно, неплохо, когда речь идет о машине, которой уже полвека. Пускай на ней и ездил сам адмирал Канарис.

— Так в чем дело? Лифшиц придерживался другого мнения? Он заломил бешеную цене?

— Я не знаю, о чем думал ваш Лифшиц, — неохотно сказал Долидзе. — В самом начале я думал, что они сойдутся где-то около двадцати пяти тысяч. Он мне сказал, что у него есть и другие покупатели. Кроме того, он не желал продавать машину немедленно, потому что, дескать, пообещал предоставить ее для какого-то там телевизионного шоу. Он дал понять, что продаст ее сразу же после этого. Ну и…

— Вы накатили на него?

— Ни в коем случае! Мой клиент немедленно поднял цену до пятидесяти тысяч баксов! За драндулет, который видел Гитлера! О, рами-да шен! Шени дедац!..

— И что Лифшиц? Не купился?

— А он взял да и смылся! Клянусь, эти евреи! Что за народ! Вай-да-дан-вай!

Барский зажег сигарету.

— И ты не имеешь ни малейшего представления, почему он это сделал.

— Нет.

— Может быть, он был испуган? Может быть, он почувствовал, что кто-то собирается прижать его?

— Я совершенно определенно…

— Ты совершенно определенно потратил семь тысяч, принадлежавших, возможно, Гершковичу, чтобы собрать подписанные Фимкой долговые расписки. У того уже довольно давно было туго с деньгами. Когда от него потребовали уплаты, самым естественным для него было попытаться раздобыть где-то хотя бы часть денег. Семи штук ему вполне хватило бы, чтобы на время отделаться от кредиторов. Ты ему предложил расписки в обмен на старую развалину. Но он не стал продавать машину даже за такие огромные бабки и слинял.

— Баторин… — пробормотал Слизнякак.

— Баторин не при чем, — отрезал Барский. — ты можешь удостовериться через своих ребят в прокуратуре, он по-прежнему утверждает, что у него были на семнадцать тысяч расписок от Лифшица. Он уверяет, что продал свой долг и никому иному, как тебе.

— Это хорошо, — медленно выдохнул Долидзе. — Мне нравится Баторин.

— Мне тоже, — любезно согласился Барский. — И если с ним что-нибудь случится, я опять загляну к тебе и мы потолкуем об этом.

Слизняк протестующе замахал руками.

— Рассказывай дальше, Резо. Я полагаю, что Гершкович предпочитает покупать новые машины. Так кому из его клиентов понадобился этот «хорьх»?

— Не имею об этом ни малейшего представления, — снова выдавил улыбку Долидзе.

Барский схватил его за ухо и потянул из кресла. Приподняв его, он снова отвесил ему затрещину, и Долидзе, всхлипывая, снова рухнул в кресло.

— Я привык раскалывать серьезных мужиков за тридцать-сорок минут. Ты, мразь, и пяти минут не продержишься, — с отвращением сказал Барский. — Не строй из себя героя. Хватит валять дурака, Резо. Давай-ка сводить концы с концами. Давай вспомним Ризвана Казиева, который пару лет назад был нищим зеком, а теперь владеет роскошным загородным домом и получает еженедельно деньги ни за что. Вспомним Гершковича, банкира мафии, серьезного финансиста, готового выложить кучу денег за эту уродскую телегу. А еще вспомним того босяка, которого пришили на хате у девчонки Лифшица.

— О Казиеве я не знаю ничего, — угрюмо сказал Долидзе. — И знать ничего не хочу. Уж поверь мне.

— Ничего? Ровным счетом ничего? — холодно спросил Барский.

Слизняк перевел взгляд на остывающее на полу тело. Барскому показалось, что ему искренне хотелось бы рассказать как можно больше, чтобы избавиться от неприятностей. Барский на всякий случай посмотрел, что творится в приемной. Крот пока не шевелился.

— Ну, раз ничего, то я, толстячок, сейчас отчалю, — сказал Барский, бросил сигарету на ковер и пошел к двери.

— Эй! — вскочил на ноги Резо. Барский решил, что он, действительно, похож на Слизняка. Тот облизал губы. — А что вы мне теперь прикажете делать с покойником?

Барский остановился в дверях.

— Интересный вопрос. Я как-то сразу и не подумал. А знаешь что? Ты ведь его застрелил. Ты сам и улаживай это дело. Только не советую тебе расчленять труп, тебе могут добавить «особую жестокость», а это лишних пять лет.

Он обошел неподвижное тело Крота и вышел на улицу.

Глава седьмая

В зале было лишь несколько послеполуденных посетителей. Когда Барский вошел в «Трубу», Сеня сидел в углу, разбираясь с кассовым аппаратом. Он поднял глаза, ухмыльнулся и сказал:

— Ну и губа у тебя, шеф. Никак на ветру целовался.

Барский нахмурился. Он прошел к бару, взял бутылку, стаканы и вернулся к столу, за которым сидел Сеня.

— Мне кажется, что у меня и голова такая же, — он налил водку в стопку и аккуратно отпил. Алкоголь обжег разбитую губу.

Барский поморщился и отпил еще.

— Было что-нибудь необычное?

— Насколько я знаю, в этом заведении никогда не бывало ничего обычного, — филосоФСБи заметил Сеня. — А когда ты собираешься показаться Марине?

— Наверное, через несколько дней.

— Я надеюсь. С ней здесь гораздо легче поддерживать порядок. Самые отпетые козлы не решаются буянить, когда она здесь. — Сеня отхлебнул виски. — Заходил Красилин, спрашивал тебя.

— Что ему было нужно?

— Сказал, что его не будет несколько дней и что его заказчик так и не показался.

— Ясно. — Барский нетерпеливо подумал, что же происходит вокруг. Отъезд Ивана Красилина означает, что он получил новый приказ (или заказ?). В старом амбаре, тщательно сохраняемом так, чтобы он выглядел как старый амбар, перекрашивается очередной самолет.

В одну из последующих ночей он взлетит с военного аэродрома, расположенного скорее всего в Жуковском, а может быть, в Тушино. У него на борту будет агент разведки, своей или чужой, а может быть, и человек, скрывающийся от закона и надеющийся перебраться в другое место, где, как он надеется, климат для него будет более благоприятным. Очень жаль, подумал Барский. Если его именем для контакта с Красилиным действительно воспользовался Фима Лифшиц, то самым верным способом найти его было сидеть и ждать, пока он не появится сам.

— Что-нибудь еще интересное?

— Голландец нарисовался, — ответил Сеня.

— Что говорил?

— А разве он говорит? — Сеня начал подводить итоги в своей амбарной книге. — Просто болтался здесь последнее время с таким видом, будто ожидал, что ему должны поднести за счет заведения.

— Ясно. В следующий раз поднеси ему. — Барский закурил сигарету, пытаясь сообразить, имел ли Голландец отношение к событиям последнего времени или забрел просто так. Звали Голландца Ян Ван дер Стуул, он был аккредитован при «Ассошиэйтед Пресс» и работал одновременно на ЦРУ, Интеллидженс Сервис и шведскую разведку, обычно в одиночку. Барский знал, что порой он вел двойную или даже тройную игру. Агент он был не блестящий, но дело свое знал. Поговаривают, что ту нашу подлодку, которую шведы выловили на отмели, сдал шведам именно он. Рассекретили его довольно давно, а при Андропове чуть не выдворили из страны, но здравый смысл возобладал — зачем было лишаться столь удобного и изученного объекта для наблюдений?

Барский прошел в кладовку и позвонил оттуда в сыскное агентство, которое действовало по всей стране и действовало неплохо, и продиктовал адреса и имена предыдущих владельцев автомобиля Фимы Лифшица.

— Люди не сидят на месте, а эта колымага была впервые продана в 1944 году. Говорят, что принадлежала самому адмиралу Канарису. Вам повезет, если вы разыщите хотя бы половину из ее хозяев, — сказал он представителю агентства. — Меня особенно интересует, в чьих руках была машина двадцать шестого апреля 1966 года. А также не связан ли кто-нибудь из владельцев с неким Ризваном Казиевым, который в то время держал в своих руках Москву. Начните с первого владельца. Задействуйте столько людей, сколько нужно. Результаты я должен иметь как можно быстрее. Что? Предоплата? Сколько-сколько баксов? Ласточка моя, если тебя в течение трех дней не закроют, не явятся с обыском и не лишат лицензии, можешь считать, что ты получил от меня всю необходимую предоплату. Усек? Ну, лети, голубь.

Он шваркнул трубку на рычаги. Интересно, подумалось ему, как идут дела у тех, кто разыскивает дражайшего нашего Ефима Мойшевича? Ведь его делом занимаются многие: милиция, ФСБ, цвет уголовного мира, возможно, даже команды, которые специализируются на несостоятельных должниках, очень может быть, и доблестная вышневолочекская ГАИ, так и не дождавшаяся оплаты квитанции за неправильную парковку, а еще бывший мент в надежде на вознаграждение, не считая уж его самого.

Так от кого же прячется Фимка Лифшиц — от закона или от сил беззакония? И прячется ли вообще?

Не исключено, что он больше ни от кого не прячется. Сидит он себе в родимой Хайфе и взахлеб рассказывает чиновникам Моссада, как он всю совковую контрразведку на одном месте повертел и кинул. А те ему подхихикивают, мацу с гусиной шейкой подкладывают… Хотя, вполне возможно, что он уже и умер. Лежит себе на дне какой-нибудь речушки и кормит рыбок, ершиков там разных, плотвичку всякую, которые благословляют своего рыбьего бога за нежданно свалившееся к ним лакомство. Или тихо преет себе под лежалой листвой, а червячки и прочие личинки тянутся на запах его разлагающейся плоти… Барский искренне надеялся, что до этого дело не дошло. Ему очень хотелось перемолвиться парой слов с этим человеком.

Он запер кладовку и вышел из бара через служебный выход.

* * *

Их было двое. Они были в рабочей одежде и дожидались его, прислонившись к борту «каблука». В руках у них были пушки, и смотрела эта карманная артиллерия прямо на него.

Одна из этих пушек была обрезом двуствольного ружья и обещала при малейшем лишнем движении разворотить ему живот с кишками, почками и печенью двумя зарядами крупно нарубленных гвоздей. Вторая пушка именовалась пистолетом «ТТ» и непохоже было, что бы кто-то вздумал зарядить его газовыми патронами.

Дверь за ним захлопнулась, и Барский остановился, понимая, что путей для отступления у него не осталось. Переулок был длинный и узкий, весь заставленный баками для мусора. Если он побежит, то его подстрелят, прежде чем он одолеет десять метров. Если попытается повыеживаться, результат будет такой же.

— Руки в гору, сука. Будешь рыпаться, схлопочешь прямо здесь, — сказал тот, что стоял слева. У него было худое, загорелое лицо, и измятый полушубок смотрелся на нем странно.

Барский поднял руки, и тогда второй двинулся к нему, наглядно показывая своей пушкой, что Барский должен упереться руками в стену и расставить ноги. После этого он аккуратно его обыскал. Он знал свое дело и проверил все места, где могло быть спрятано оружие.

— Теперь шевелись, — скомандовал он. — Полезай в кузов.

Барский направился к открытой дверце кабины, но его оттолкнули.

— Поедешь сзади. Там ты можешь попробовать все свои штучки. Только не очень старайся, а то схлопочешь раньше времени то же, что Мишка получил от тебя.

Задняя дверца «каблука» тоже была открыта, и Барский увидел, что сесть там было не на что, кроме запасного колеса. Окон в кузове не было. Барский оглянулся на парочку.

— Его застрелил Слизняк. Я его не убивал.

— А Резо говорит по-другому, — сказал второй. У него были сальные волосы и синий нос картошкой. — Кому сказал, лезь, гондон штопаный!

Барский пожал плечами. Спорить с ним было бессмысленно. Это были мелкие шавки, выполнявшие приказы. Он забрался в кузов, и дверь за ним захлопнулась. Затем он услышал, как щелкнул замок, и оба бандита сели впереди. Включили зажигание. Машина дернулась, и Барский покатился по полу.

Барский прижался ртом к стенке багажника.

— Может, скажешь, куда мы едем? — закричал он, перекрывая шум мотора.

— Лично ты едешь прямиком в могилу! — сказал синеносый, поцеловал дуло своего обреза и ухмыльнулся.

* * *

Его привезли к приземистому зданию из шлакоблоков. Над воротами висела выцветшая вывеска «Слава КПСС!». Синеносый откатил ворота и закрыл их снова после того, как каблучок заехал внутрь.

Здесь стоял устойчивый запах машинного масла, бензина и резины. Освещали гараж три голые пятисотсвечовые лампы. Стекла окон вдоль крыши были замазаны краской. Барский услышал, как щелкнул замок дверцы кузова. Водитель стоял напротив двери с пистолетом в руках.

— Вылезай, — скомандовал он, — и не делай резких движений.

Барский пристально взглянул ему в глаза, улыбнулся и выбрался наружу. Синеносый ждал поодаль. Он указал на деревянную дверь.

— Он здесь. Мы ждем, — закричал он.

Дверь открылась. Барский вошел в обшарпанную комнату, служившую конторой. Там была пара столов и деревянных кресел. На стенах висели календари, на которых не обремененные одеждой девицы с объемными молочными железами рекламировали продукцию автомобильной промышленности. В конторе стояли диван с продавленными сиденьем и шкафчик с картотекой. На одном из столов возвышался старомодный телефон из черного эбонита и с высокими рычагами.

Взглянув на ожидавших его, Барский решил, что тут его не ждет ничего хорошего.

Слизняк, в упор глядя на него, сжимал и разжимал кулаки. На углу одного из столов сидел Сашка Крот. Его лицо распухло, черно-синяя опухоль почти закрывала оба глаза.

Крот посмотрел на Барского и расплылся в улыбке.

Двое других развалились на низком кожаном диване. Один был высок, с косым пробором в гладких черных волосах. На нем были очки в золотой оправе, он был хорошо выбрит и производил впечатление общей ухоженности, которое еще больше усиливал его блестящий костюм. Барский прикинул, что в магазине «М-1» похожий костюм он видел за тысячу долларов.

Ему уже доводилось видеть это лицо в газетах, порой оно мелькало по телевидению. Несколько раз он принимал участие в различных благотворительных шоу. Он был председателем правления «Промсервискредитбанка» по имени Арнольд Гершкович.

Второй был глубокий старик ниже его ростом и плотнее. Он был одет в измятый пиджак, не подходящий по тону к брюкам, клетчатую рубашку и туфли на толстой подошве. Ризван Казиев своей густой белой шевелюрой, круглым невыразительным лицом, седой бородкой и усами напоминал главного грека столицы. Несмотря на то, что в колонии ему, очевидно, были созданы самые тепличные условия, тридцать лет Колымы никому не проходят даром. Его взгляд был опустошен и безрадостен.

Барский взглянул на них.

— Ну и что? — спросил он.

Синеносый встал в дверях. Смуглый прислонился к стене справа от него. Казалось, что они наконец позволили себе расслабиться, но оружия из рук не выпускали.

— Давайте я его немного утихомирю. Да и разговор пойдет побыстрее, — предложил Крот. Он поудобнее перехватил дубинку и направился к Валерию.

— Заткнись, Сашка. И сядь, — приказал Казиев. — А еще лучше, вышел бы отсюда на хер.

— Мне нужен этот козел, — упрямо сказал Крот, тронув пальцем синяк под глазом. — За ним должок.

— Проследи, чтобы нас никто не беспокоил, — негромко сказал Казиев. — Пока мы еще не можем отдать его тебе.

Крот посмотрел на него, пожал плечами и вышел.

— Ну? — переспросил Барский. Он стоял посредине комнаты и хмуро смотрел на них.

Арнольд Гершкович прокашлялся. Черт возьми, подумал Барский, он и ведет себя как настоящий банкир.

— Чего ты пытаешься добиться? — спросил тот, поправив свой галстук в полоску. — Чего ищешь? Зачем суешься не в свои дела?

— А если я не скажу?

Что-то мелькнуло у него за спиной, и острая боль обожгла затылок. Барский упал на колени. Сине-зеленый рисунок на поцарапанном линолеуме поплыл у него перед глазами. Сквозь туман, застлавший глаза, он заметил синеносого, который стоял над ним, помахивая пистолетом.

— Скажешь, — заверил его синеносый.

— Поднимите его, — распорядился Казиев.

Барский почувствовал, что ноги вроде бы снова держат его. Он покачнулся и потряс головой, чтобы прийти в себя.

— А теперь, если ты не хочешь, чтобы тебе пришлось совсем плохо, скажи, что тебе нужно, — сказал Гершкович.

— Мне нужен Фима Лифшиц, — помолчав, сказал Барский. — Похоже, что вы тоже разыскиваете его.

— Зачем, он тебе? — настаивал Гершкович.

— Чтобы сделать одолжение хорошему человеку. Девушке, которая оказалась связана с ним.

— Ты имеешь в виду эту шлюху-художницу? — поинтересовался Казиев.

— Для тебя она Наталья Владимировна.

Казиев от души расхохотался.

— И не такие умники, как ты, здесь раскалывались. Стоит мне сказать слово, и Сашка тебя на запчасти разберет. Ты не в детском садике, парнишка. Так ты ее имеешь в виду или нет? У Лифшица их была целая конюшня.

— Да, это она.

— Передай ей, чтобы она забыла об этом бродяге. Сделай ей одолжение, — сказал Казиев.

— Я тоже так думаю, но она пока не готова принять это. Кроме того, один из ваших подонков решил умереть у нее на квартире. Такие вещи девушек нервируют.

— Да, — тихо сказал Казиев. — Так ты пришил и Гришку?

— Нет, — спокойно сказал Барский. — Но ведь он был ваш, а?

Казиев пожал плечами.

— Он просто там оказался.

— Что ему понадобилось?

— Жизнь стала трудной, — снова пожал плечами Казиев. — Может быть, он решил позаимствовать деньжат на кусок хлеба, чтобы свести концы с концами.

— Но если у человека есть, скажем, тридцать кило чистого золота, жизнь уже не так беспросветна. Правильно, Ризван?

Казиев вспыхнул.

— Ты это о чем? — рявкнул он.

Барский почувствовал, с каким вниманием они уставились на него, ожидая ответа. Очень медленно он достал сигарету и закурил.

— Насколько я могу судить, эту историю знают многие. Кое-кто из ментуры считает, что это ты провернул в 1966 году историю с гохрановским броневиком.

— Это ложь! — закричал Казиев. — Вы, суки, посадили меня ни за что! Ни за что! Я отсидел тридцать лет! Тридцать лет, хотя такого срока даже в УК нету!

Барский кивнул:

— Согласен. Это было жестоко и противоправно. Думаю, что ни против тебя ни против твоей семьи не было выдвинуто сколько-нибудь серьезных обвинений. Но разве ты не знал, в каком государстве живешь? Преступность в тоталитарном государстве существует только до тех пор, пока государство разрешает ей существовать. Потому что тоталитаризм — это тоже мафия. Главная мафия страны. Точно так же Муссолини, придя к власти, уничтожил сицилийскую мафию. Так же Гитлер истребил еврейскую мафию. И уверяю тебя, для этого им не потребовалось ни улик, ни доказательств, ни суда. Достаточно было, чтобы трое указали на тебя, как на главного мафиози города, и тебя схватили, не взирая ни на какое алиби, и начали считать ребра в подвалах Лубянки, хотя сто человек показали, что ты в тот день был у всех на виду. Но все, абсолютно все знали, что ты стоял за этим налетом. Поскольку никому другому такая операция была не под силу. Потому-то вся твоя семья с бабами и детьми сгнила в Сибири, потому-то весь твой клан был разорен дотла, а сам ты спустя тридцать лет в этой жизни уже даже не отрезанный ломоть, а черствый позеленевший сухарь. Все помнят про это золото, и если тебе до сих пор позволяют жить, то лишь потому, что надеются отыскать его. Неудивительно, что некоторые банкиры, — Барский в упор глянул на Гершковича, — открывают тебе безграничный кредит под его возврат. Но они не знают, что родные органы тоже с большим интересом приглядываются к тебе. А учитывая, что сказал мне Слизняк сегодня утром, я начинаю думать, что Лифшиц здесь тоже замешан. Я только пока не знаю как.

Они молча смотрели друг на друга. Арнольд Гершкович сосредоточил все свое внимание на подготовке и раскуривании длинной и тонкой сигары.

— Если ты будешь слишком много об этом болтать, тебе может быть очень больно, — сказал наконец Казиев.

Барский фыркнул.

— Вы меня и привезли сюда, чтобы сделать больно. Так чего мы тянем?

— С удовольствием, — пробормотал синеносый, поднимая пистолет.

— Засохни… твою мать! — заорал Казиев. — И жди, пока тебе не скажут.

Синеносый нахмурился и отошел к двери.

— Давай не будем валять дурака, — сказал Барский. — Ты действительно был крупным авторитетом шестидесятых. Ты держал Москву в кулаке. Такие налеты в те годы без твоего ведома не делались, а если и делались, то тебе отстегивалась щедрая дань. Ты или сам это все организовал, или знаешь, кто это сделал и куда ушел товар. Но еще несколько месяцев назад ты припухал. Насколько я знаю, сидел ты без гроша. Понятное дело, кому нужен амнистированный старый зек без гроша в кармане, от которого отвернулись все друзья и родственники, и небось в родных горах кто-то еще кинжал на тебя точит. А теперь, непонятно почему, у тебя дачка, иномарка, денег завались. Не удивлюсь, если даже счет имеется в каком-нибудь «Вор-сервис-грабь-банке». Только банкир, который сидит здесь, бесконечно под обещания тебя кредитовать не будет. Он хочет, чтобы ты доставил товар, а у тебя неувязка. Тебе сначала надо найти Лифшица. Значит на нем у тебя все замкнулось.

— Продолжай. Только не забудь сказать, что ты собираешься делать дальше, — поощрил его Казиев.

Барский пожал плечами.

— Да меня все это не очень колышет. Я вообще, может быть, ошибаюсь. Лифшиц в то время был пацаном. Не исключено, что он нужен вам совсем по другой причине. А может быть, он вам вообще не нужен. Если исходить из того, что сказал Резо, вы просто собирались купить у него этот старый «хорьх». Он когда-нибудь принадлежал тебе, Ризван? Или ты тайный поклонник адмирала Канариса? Я знаю, что официально ты его владельцем не был, но может, кто-то из твоих друзей? Есть, наверное, что-то связанное с этой телегой, что приведет к золоту. Тогда было бы понятно, почему вы его так разыскиваете.

Казиев снова фыркнул.

— Что-то ты разболтался, керя. Несешь всякий вздор. Что-бы ты больше не мучился, скажу тебе, что я никогда не владел этой машиной и представления не имею, чья она. У меня есть личные мотивы, чтобы накрутить хвост этому жиденку. Пусть думает, что нам нужна его телега. Это часть общего плана.

Криво усмехнувшись, Барский глубоко затянулся сигаретой.

— Возможно. Только имей в виду, Ризван, что, если между этой телегой и золотом есть хоть какая-то связь, если есть хоть какая-то зацепка, способная позволить ему узнать, где оно сейчас, то он это уже обнаружил. Он ведь не просто еврей, а умный еврей, шахматист, математик и технарь. Он эту тачку разобрал по винтику и снова собрал. И если он что-нибудь нашел, то, скорее всего, не сразу понял. Что это могло быть? Какой-то план? Это вполне возможно, потому что Гришка выдрал все рисунки из рам, когда обыскивал гнездышко этой девчонки. Это должно быть что-то очень небольшое.

Казиев уставился на него с яростью.

— Этот Лифшиц — сообразительный парнишка, — продолжал Барский. — Не даром же он придумал компьютер, который стоит в десять раз больше всего твоего золота. Он аналитик, программист. Допустим, он нашел карту острова сокровищ, и сразу не понял, что это. А в это время бывший главный мафиози столицы как раз начал подсылать к нему своих людей и предлагать сумасшедшую цену за машину. Думаю, ему не сложно было сопоставить это и отправиться самому на поиски сокровищ. Как тебе схема?

Теперь Казиев с яростью смотрел на Слизняка. Арнольд Гершкович жевал сигару и, нахмурившись, разглядывал их обоих. Казиев махнул синеносому.

— Все, братва, разговор закончен. Больше он ничего конкретного не знает. Разберитесь с ним и заканчивайте разговор.

Пистолет синеносого снова обрушился на череп Барского. Пока его тащили из комнаты, Барский старался не упасть.

За дверью его уже ждал Сашка Крот, нетерпеливо похлопывая дубинкой по ладони. Он взглянул на синеносого и его партнера.

— Ну, как?

— Давай, сделай так, чтобы ему жизнь медом не показалась, — кивнул синеносый.

Барский попытался уклониться от удара дубинкой. Но удар пришелся по лбу, и он почувствовал, как лопнула кожа. Перед глазами вспыхнул ослепительный свет, потом все залило красным. Следующий удар пришелся по шее. Он упал.

Сначала его били по почкам, и только через десять минут он перестал что-либо чувствовать.

Глава восьмая

Вонь и дым не давали ему дышать. Барский решил, что он в сортире и сортир этот горит. Инстинктивно он попытался отползти в безопасное место, но при первом же движении на него обрушилась волна боли. Казалось, что все его тело раздроблено и размозжено, а вместо головы большое разбитое яйцо. Он собрался с силами и попытался осторожно приподнять это яйцо, крепко зажмурив глаза. Когда тошнота прошла, он открыл их.

Он валялся на свалке. Над тлеющей слева от него мусорной кучей поднимался вонючий дым. Неподалеку бродячий кот бился с крысой. Он был рад, что кот оказался рядом, потому что еще одна здоровенная крыса сидела в двух метрах от него, разглядывая его своими крохотными глазками.

— Спасибо тебе, храбрый кот, — пробормотал он. Барский потряс головой и начал осматриваться. Руки и ноги двигались. Весь он был измазан сажей и пеплом, и ему казалось, что все это въелось в его кожу. Он перекатился на живот, постарался встать и чуть не упал.

— Ну, браток, кто-то очень не любит тебя.

Барский приподнялся и взглянул на говорившего. На низкорослом коренастом мужичке была выгоревшая рубашка, джинсы заправлены в сапоги. В руках он держал потрепанную шляпу и толстый свитер. Его испещренное морщинами темное лицо походило на кусок грязи. Совершенно неожиданно на нем блеснули белоснежные зубы, когда он улыбнулся Валерию.

— Меня многие не любят, — слабо отозвался тот.

Темные глаза мужичка остановились на нем.

— Ну ты здоровяк, брат. Чтобы так тебя отделать, нужно было много народу.

Барский попробовал шагнуть, но сразу же споткнулся. Собеседник подхватил его и положил его руку себе на шею.

— Давай, надо же выбираться отсюда.

— Да. Я бы очень напрочь.

Барский ощупал карманы. Ключи и бумажник были на месте. Опираясь на плечо своего спутника, порой повисая на нем, Барский дотащился до края свалки, где на деревянных подставках стоял старый автобус прозванный в народе «буханкой». Из его заднего окна торчала труба печки, окна были забиты досками и фанерой.

— У меня ты можешь почиститься маленько. Здорово болит?

— Порядком. Вы так и живете здесь, в этой вонище?

На темном лице появилась улыбка.

— Меня не трогают, и все, что сюда привозят, мое. Вот сегодня тебя привезли. — Барский не мог не рассмеяться.

— День на день не приходится. Что со мной было?

— Тебя решили закопать живьем. Отрыли могилу, бросили туда…

— А потом?

— А потом приехали мусоровозы и стали вываливать свое добро. Прямо на тебя. Во всяком случае, им так показалось. Но выяснилось, что в твою могилку не так много понавалило, раз ты выбрался.

— Это ты мне помог? И не испугался этих?

— Не люблю, когда людей хоронят живьем, — зло пробормотал мужичок. — Меня и самого так же вот похоронили когда-то…

Барского поразило то, что он увидел внутри. Совершенно очевидно, что все содержимое автобуса поступало со свалки. Но внутри было чисто и опрятно.

На примусе кипел чайник, рядом стоял холодильник, поверх которого хозяин взгромоздил небольшую морозильную камеру. Барский взглянул на себя в большое, до пола треснувшее зеркало. Он был чернее трубочиста и не выглядел воплощением здоровья.

— Меня тут зовут Вовка. А тебя?

— Валера.

Они пожали друг другу руки, и Вовка занялся хозяйством. Он налил воды в кружку, достал пластмассовый стакан, на котором еще сохранилась наклейка от сыра «Виола», и плеснул туда бесцветной жидкости из бутылки.

— Ну-ка, глотни. Это тебя малость поправит, братан.

Барский с сомнением посмотрел на стакан, сел и одним махом проглотил его содержимое. Впечатление в целом было такое, как будто он проглотил ручную гранату. Он залил пожар глотком воды и только после этого отдышался.

— Ничего себе, — с трудом проговорил он, — похоже на хорошую самогонку, только не из бражки, а из пороха.

Вовка ухмыльнулся и глотнул из горла бутыли.

— Вполне возможно. Мало ли что сюда сбрасывают — а все в дело идет. Убивает быстро, но не без мучений. Слушай, там у меня в углу бак с водой. Иди, приведи себя в порядок, а я пока попробую выбить грязь из твоей одежды.

— Спасибо. Очень любезно с твоей стороны.

Барский начал раздеваться, и, когда он увидел, что стало с его одеждой, ярость снова накатила на него. Когда-то это был прекрасный твидовый костюм, пошитый специально для вручения ему ордена в специальной мастерской, где только и шились такие костюмы, и портной, обшивавший всех членов Политбюро, очень гордился своей работой. Он открыл кран бака и намылился сильно пахнущим желтым мылом. Вся его кожа горела, но он очень надеялся, что это мыло достаточно эффективно, чтобы убить блох, которых он наверняка набрался, валяясь на помойке. Он представления не имел, сколько он там пролежал. Во всяком случае уже темнело.

Горячая вода смыла боль, но дышать было еще трудно, и, когда он неосторожно кашлянул, ему показалось, что все внутренности оторвались. Он был весь в синяках с ног до головы.

Вовка старательно чистил его пиджак.

— У тебя отличный костюм, братан. Когда на тебе такая дерюга, поневоле чувствуешь себя человеком.

— Был отличный костюм, — угрюмо сказал Барский. — Он тебе нравится? У нас с тобой правда разные размеры, но ты его подгонишь. Давай я оставлю его тебе, а ты мне дай что-нибудь чистое.

— Ну-ну, — рассмеялся Вовка. — После хорошей чистки он будет как новенький. А одежку я тебе одолжу. Потом вернешь.

— Я не шучу. Костюм твой. — Барский взял сигарету из пачки, лежавшей на столе. — Я думаю, что ребята, которые испортили его, скоро купят мне новый. — И он с давно забытым трепетом затянулся «Беломором».

Вовка помолчал.

— Ну и взгляд же у тебя. Если ты на них так посмотришь, я думаю, они, действительно, купят тебе новый костюм. — Он показал ему на шкаф. — Покопайся там. Бери, что тебе подойдет.

Барский подобрал себе пару рабочих штанов серого цвета, рубашку в тон и какую-то хламиду вроде куртки. Он застегнул ремень с пустой кобурой, протер туфли тряпкой и сунул в них босые ноги. Взгляд Вовки остановился на пустой кобуре.

— Так куда же меня к черту занесло? — спросил Барский.

— Мы примерно в десяти кэмэ за окружной. Вон те огни — это ТЭЦ.

Барский обшарил свой пиджак и извлек из подкладки скатанные в спицы две купюры по сто долларов — эн-зэ на самый черный день, которого он не рассчитывал так быстро дождаться. Он развернул купюры и одну прижал бутылкой с пойлом, а другую сунул в карман.

— Как мне выбраться отсюда?

— Телефона тут нет, а то бы вызвали такси, — рассмеялся Вовка. — Единственно, что могу сделать, это договориться с водителем мусоровоза. Он сейчас как раз заезжает на свалку.

— Согласен на все, кроме катафалка. Пошли.

* * *

Водитель оказался армянином, развеселым парнем с гортанным голосом. Он обрадовался, что у него будет попутчик, и пообещал довезти клиента до города, тем более, что было по пути, но от предложенных денег гордо отказался. Потому что, как он сказал, «я еще на бомжах не наживался!»

Марина выбежала на балкон, когда мусоровоз с грохотом отъезжал от гостиницы. Она уставилась на Валерия, и он никак не мог сообразить, плачет она или смеется.

— Господи Боже мой! Это должно быть ужасно интересно. Иди и расскажи мне о своей новой работе.

Он с трудом поднялся по лестнице. Свалкой от него уже не пахло, но ничто не могло перебить мощный аромат желтого мыла. Сбросив с себя одежду, он схватил бутылку «Бон Аквы», закрыл глаза и пил прямо из горла, ощущая облегчение от того, что больше не нужно возиться с пуговицами на рубашке. Марина достала свежее белье и вынула костюм из шкафа. Увидев синяки и ссадины, она вздрогнула и начала гладить их холодными пальцами, приговаривая:

— Барский, ради Бога, когда же ты научишься быть поосторожней?

Он улыбнулся разбитыми губами и подмигнул ей подбитым глазом.

— Я предлагаю конкурс. Угадай, сколько на мне синяков, и тебя ждет приз.

— Какой еще приз? — Она не могла смотреть на него. Он негромко рассмеялся. — Ты все равно еще долго не сможешь расплатиться со мной, даже если я угадаю.

Она помогла ему добраться до ванной, затем сама вымыла его, отвела в постель и поправила подушку.

— Дай-ка я тебе сготовлю твой любимый коктейль. А потом ты мне все расскажешь.

— Хорошо. Где Наташа?

— Она прислушалась к твоему совету и подыскивает себе новое жилье.

— Это хорошо, — вздохнул он. — Солнышко, как она сейчас? В полном расстройстве, я думаю?

Марина плеснула виски в стакан, положила лед и добавила содовой.

— Я не знаю, Барский. Она странная девочка. Невозможно догадаться, о чем она думает. За все время, пока мы были здесь, она практически не упоминала его имени. Когда я пробовала заговорить о нем, она уходила от разговора. Хочешь знать, что я думаю?

— Я-то, по крайней мере, и предположить ничего не могу.

— Я думаю, она просто не хочет говорить об этом ни с кем, особенно с теми, кто не скрывает своей антипатии к Фиме. Соглашаться она не любит и поэтому просто молчит.

Барский нахмурился и покачал головой.

— А что будет, если Фима вдруг вновь возникнет на ее горизонте с какой-нибудь душераздирающей историей?

Марина не скрывала своей тревоги.

— Не знаю. Но когда она думала, что осталась одна, то обзвонила все места, где он мог быть— его квартиру, дачу, друзей с которыми, он обычно проводил время. Даже его шалав. Мне об этом сказала коридорная, тут же чертовски дорогой телефон.

— Хорошо, что Бог заботится о детях и дураках. — Барский налил еще виски, допил свой стакан и закрыл глаза. Он чувствовал, как руки Марины осторожно гладят его избитое тело.

— Ты что?

— Пытаюсь сосчитать синяки.

* * *

Барский проспал все ночь, но утром он с трудом мог пошевелиться. После горячей ванны и бутылочки с бальзамом он почувствовал себя несколько лучше.

Марина заглянула в ванную.

— Слушай, ты отсюда в Америку не звонил?

— Ты же знаешь, что нет?

— Дело в том, что они хотят повесить на нас счет за телефонные переговоры долларов этак на пятьсот.

— Ну, это форменный грабеж. Собираемся, — он выбрался из ванны. — Наташа нашла себе новое жилье?

— Говорит, что нашла. В районе Речного вокзала.

Со стоном и кряхтением Барский вытерся и оделся. Из чемодана он достал пистолет, зарядил его и засунул в кобуру.

— Поехали.

— Домой?

— Сначала туда. А потом мне нужно будет заглянуть в бар. — Он взялся за чемоданы. — А где Наташа?

— Она уже уехала.

— Что-то мне это не нравится.

— Она не хотела тебя будить.

— Как же, не хотела будить! Интересно, почему она так спешила.

— А в чем дело? — спросила она его, когда они спускались по лестнице к машине.

— Не исключено, что она получила весточку от своего ненаглядного, — он сел за руль и закурил. — Честное слово, если это так, я ее хорошенько выпорю.

Марина смотрела на него с удивлением и тревогой.

* * *

— Летун вернулся, — доложил Сеня, ткнув пальцем куда-то в глубину зала. Иван Красилин сосредоточенно отдирал этикетку с пятой по счету бутылки «Левенбрау».

— Что случилось? Муж вернулся не вовремя? — спросил он.

— Заткнись и угости меня пивом. Я думал, ты уехал.

Сеня принес ему бутылку пива, а Красилин подождал, пока он отойдет.

— Тут что-то неладно. Можешь себе представить, что меня решил нанять именно наш Голландец.

— Рассказывай. Куда он собрался?

— Официально в родные Нидерланды, но попутно выяснилось, что он хочет подбить меня на «левую» незарегистрированную посадку. Он не хотел говорить куда. Я начал тянуть. Он сказал только, что это займет не больше десяти часов. Две посадки — одна на аэродром, другая — на базу. Один или два пассажира туда и обратно и груз. Утверждает, что общий вес не больше шестисот килограммов.

— Когда и откуда?

— Я ему объяснил, что я зарегистрирован как международная компания, а он сказал, что это хорошо. Я попытался вколотить в его тупую башку, что мне нужно знать размеры груза и количество мест, чтобы рассчитать балансировку самолета, но он или не знает, или не хочет говорить.

— Десять часов полета, — прикинул Барский. — Сколько ты делаешь в час, двести?

— Чуть меньше. Ощутимо меньше при встречном ветре. Больно у него фюзеляж большой. — Красилин сунул в рот сигарету и поджег ее. — Я ему сказал, что у меня есть другие обязательства, а потом потребовал по пять лимонов за каждый день ожидания. Он побарахтался, но выдал мне аванс за три дня.

— Ну, так ты можешь угостить меня чем-нибудь поприличнее этого. — Барский знаком показал Сене, чтобы тот налил ему стаканчик. — Что-нибудь слышал о тех, кто зафрахтовал тебя от моего имени?

Красилин со стоном расстался с деньгами, которые взял с него Сеня за выпивку хозяина.

— Что же произошло, когда Голландец вдруг решил полетать?

— Пришлось импровизировать, — ответил Красилин. — Мне кажется, это связано с какой-то шпионской акцией. Я связался с ребятами из контрразведки. Они меня благословили, и они же за мной присмотрят. Если мои пассажиры и груз окажутся достаточно занятными, я дам им знать, и они нас посадят.

— Это не годится. Ты же держишься только на том, что всегда в целости и сохранности доставляешь и людей, и груз.

Красилин ухмыльнулся.

— Если так будет продолжаться, то кое-кто может начать во мне сомневаться. Вообще-то сначала надо посмотреть, что там такое будет.

— Получил добро на операцию?

— Прямо от генерала. Кстати, тебе привет.

— Да уж, конечно.

— К телефону, шеф, — сказал подошедший Сеня.

Барский прошел в контору. Звонок был из частного сыскного агентства.

— С этим «хорьхом» не все пока ясно, — сообщил детектив. — Канарис попользовался им лишь с месяц, машина постояла в его гараже, пока хозяина не расстреляли, затем она принадлежала миссии Красного Креста, которая бросила все и слиняла во время наших бомбежек. Потом машина перешла в руки советского коменданта восточной части Берлина, в 1949 году переехала в Москву и вместе с хозяином угодила под арест (у бывшего коменданта жена оказалась еврейкой, а вдобавок ко всему еще и стоматологом, ее угораздило чересчур болезненно выдернуть зубик у сынишки наркома и тот обвинил ее в участии в «заговоре врачей»). Всю семью быстренько расстреляли, но через год амнистировали, а имущество выставили на распродажу среди аппарата Старой площади. Тогда-то машину и приобрел зампредисполкома области, Григорий Степанович Бурмашев. Примерно через год она была зарегистрирована на его имя, и в интересующее вас время, 26 апреля 1966 года, владельцем был он. Бурмашев умер в пятьдесят девятом, угодив в тюрьму за взяточничество, но конфисковать у него ничего не сумели, потому что он архимудро все свое имущество записывал на имя жены и родственников. Но его вдова еще жива. За ней никаких грехов не числится, кроме того, что над ее домом развевается красный флаг и во дворе вечно гремят совковые гимны. Кстати, семейство очень зажиточное. Наворовали на сто лет вперед, думаю, еще и внукам останется. Большой дом в Колоколамске. Как вы и сказали, они продали машину в шестьдесят седьмом. Потом ей владел завмаг, которого шлепнули в шестьдесят восьмом, потом художник, которого взяли за наркоту в семьдесят третьем, потом руководитель спортобщества «Трудрезервы»…

— Которого взяли за антисоветчину в семьдесят пятом, — закончил Барский.

Собеседник помолчал, потом тихо произнес:

— Э-э-э… вообще-то за контрабанду и ввоз порнопродукции из-за рубежа, но если у вас есть другие данные…

— Нет, продолжайте.

— Пока нам не удалось найти ничего по последующим владельцам…

— Думаю и они пали жертвой этой проклятой машины. Последняя владелица этого «хорьха», слава Богу, жива, но машина и ей успела подгадить. Ну, хорошо. Существует какая-нибудь связь между Бурмашевым и Ризваном Казиевым? Или с другими, ему подобными?

— Тут все очень зыбко. Мы нашли одного старого пера, который работал в то время в облисполкоме. Он уверяет, что зампреды всю жизнь занимались отводом земельных участков под дачное строительство, садовые товарищества и прочее в этом роде. По его словам, Бурмашев первым организовал столь наглую распродажу земли в эпоху ее целомудренного распределения. Значительная часть средств прилипала к его рукам. Возможно, во времена хрущевской оттепели он рассчитывал, что грядут новые товарно-денежные отношения? Так или иначе, но он опередил свое время ровно на четверть века. Жил он тихо, шума вокруг него никогда не было. Его вдове, кстати, сейчас около шестидесяти, но говорят, что выглядит она, скорее, на пятьдесят, старички еще на нее засматриваются, а на курортах она производит фурор среди отставников. Говорят, что после ее отъезда количество микроинфарктов на душу отдыхающих резко повышается.

— Может быть, мне придется повидать ее. Где она живет? Ишь, куда забралась! — Он записал адрес. — Хорошо. Пожалуй, можете закрывать расследование. Так и скажите шефу, что с меня поллитра политуры.

Барский взглянул на часы и вернулся к Красилину. Было двадцать минут двенадцатого.

— Ты когда-нибудь бывал в Колоколамске? — спросил он.

— Один раз доводилось, — ответил Красилин. — Боюсь, что без смокинга тебя и на пять километров к этой деревушке не подпустят.

— Может быть, обойдусь одной корочкой? — предположил Барский, доставая спецпропуск, украшенный двуглавыми орлами и печатями. — Сколько тебе понадобится времени, чтобы подбросить меня туда?

— Пока я получаю пятьсот штук в день за то, что вообще никуда не летаю. Выясни это у моего начальства, а за мной дело не станет.

— Ну что же, попробуем пройтись по верхам. — Валерий набрал номер генерала, курирующего автоинспекцию.

— Дядя Женя? Это ваш незадавшийся зять говорит. Как поживает Симочка? Мне надо заскочить в Колоколамск. Сможете дать мне какой-нибудь вертолет? Нет, пилот должен будет подождать меня там. Я думаю, что на все уйдет меньше трех часов. Сам я сейчас не на службе, но дело это сугубо федеральное.

— А хоть бы оно и не было федеральным, так мы его сделаем таким. Подожди. — Барский не успел выкурить полсигареты, как генерал снова взял трубку. — Сейчас как раз готовится к вылету одна «вертушка». Будь в аэропорту Жуковского через полчаса. Подходит?

— Это прекрасно. Но я смогу добраться туда за полчаса только если мне очень повезет перехватить другой вертолет.

— Тогда подожди. Я пришлю за тобой машину. Другая будет ждать в Колоколамске.

— Еще раз спасибо, дядь Жень. Вам может нагореть, если из этого ничего не выйдет.

— Уже обоссался, — фыркнул генерал и повесил трубку.

Барский улыбнулся. У него стало легко на душе. Он достал из ящика зубную щетку, пасту и удостоверение сотрудника УВД, затем плеснул Красилину и себе.

— Это, значит, и все сборы? — сказал Красилин.

— А почему бы и нет? — они чокнулись.

— Полегче там, — подмигнул Красилин. — Эти шишки требуют особого обращения.

— На все есть свои правила.

* * *

С улицы донесся вой сирены. Барский выскочил из бара как раз в тот момент, когда черный «мерседес» с мигалкой в нарушение всех правил притормозил перед «Трубой». Он вскочил в машину еще до того, как она остановилась. Сирена взвыла, и молоденький паренек, сидевший за рулем, проскочил перед носом у двух грузовиков и рванул по левой стороне улицы, до предела утопив педаль газа. Барский закрыл глаза.

— Застегните ремень, — сказал паренек, не выпуская изо рта обгорелый окурок сигареты. — Заранее не угадаешь, какому придурку вдруг придет в голову, что сирена его не касается.

Барский пристегнулся и, подумав, что эта поездка вполне может стать последней в его жизни, решил хотя бы получить от нее удовольствие и открыл глаза.

Завизжав покрышками, «мерседес» вылетел на полосу аэродрома и остановился у лениво хлопавшего винтами вертолета.

— Имел дело с этими пташками? — прокричал пилот. Барский кивнул, надевая шлем. Затем он забрался в кабину, подключил радио, махнул пилоту и сказал: — Поехали!

* * *

Через час с небольшим «вертушка» тяжело опустилась на военной базе под Колоколамском. В отличие от столицы в провинции день выдался неожиданно теплым, не по-весеннему солнечным. Солнце палило нещадно.

Теперь его ждал «козлик», водитель был в штатском. Мчался он еще быстрее «мерседеса», если это вообще было возможно, но трясло его по ухабам нещадно. Барский велел водителю выключить сирену за несколько километров до нужного ему дома.

* * *

Участок перед домом занимал не меньше двух гектаров, на которых были разбросаны голубые кремлевские ели, великолепные дубы и цветущие кусты, названия которых Барский не знал. Сам дом был выдержан в псевдодревнегреческом стиле, с традиционными колоннами и крышей из красной черепицы. Все вокруг было ухожено и пахло большими деньгами.

Поднимаясь по дорожке к входной двери и нажимая кнопку звонка, Барский чувствовал себя не совсем уютно в своем шерстяном, давно не глаженном костюме.

На звонок никто не вышел. Он позвонил еще раз подольше и, не дождавшись ответа, пошел вдоль забора, опоясывавшего дом. Он прошел мимо гаража на три машины, две из которых были на месте, и вышел к тому месту, где прутья забора держались некрепко. Пробравшись мимо кустов ежевики, он вышел к небольшому, новой постройки бассейну. На краю бассейна лежала стройная загорелая темноволосая девушка в символическом купальном костюме. В руках у нее была банка с пивом. Она подняла ее, потрясла и, капризно выпятив губу, бросила в воду. Барский окликнул ее. Услышав его, она повернулась на бок, и тоненькая полоска купальника чуть не лопнула под напором ее молодой полной груди. Она посмотрела не него сквозь темные очки.

— Кто бы вы ни были, будьте умницей и принесите мне пива. Оно вон там на столе.

На столе под тентом в миске со льдом стояли банки с пивом. Барский открыл две из них, одну протянул девушке, из другой отхлебнул сам.

— Мы вообще-то не общаемся с репортерами, — сказала она, — но я не прочь выпить пивка с теми, кто забредает сюда. У вас есть закурить?

Барский протянул сигарету и дал ей прикурить. Он открыл бумажник и показал свое удостоверение.

Она моргнула и поболтала в воздухе бронзовой от загара ножкой.

— Похоже, я опять попалась. А откуда вы узнали, что это я на той неделе удрала от гаишников? Эх, права мои тю-тю.

— Я не из местного ГИБДД, — объяснил он. — Я совсем из другой конторы. Меня зовут Валерий, фамилия Барский, и я хотел бы поговорить с Еленой Федоровной.

Брюнетка пустила струйку дыма.

— Вот о мамашке-то я и не подумала. А что она натворила?

— Вы ее дочь? — спросил Барский. — Я не думаю, что ваша мама что-нибудь натворила, деточка. Во всяком случае не в последние десять лет. Мы хотели бы задать ей несколько вопросов в связи с одним давним делом.

— Вы звонили в дверь?

— Никто не отвечает.

— Она там. Наверное, слушает свою музыку. — Она встала, и Барский заметил, что она выше, чем показалось сначала. У нее были длинные и стройные ноги, по-крытые маслом для загара. Темные как смоль волосы падали на плечи. Она была так очаровательна, что Барский залюбовался.

— Со мной еще один человек в машине. Боюсь, он там перегреется.

— Господи, да ведите его сюда. Угостите его пивом. А еще лучше, организуйте ему выпить чего-нибудь из того, что есть в баре. Вы производите впечатление человека, умеющего обращаться с бутылкой.

Барский пошел и привел сержанта.

— Папуля, я запомню этот адрес, — сказал тот, взглянув на девушку, стоявшую к ним спиной.

Барский занялся приготовлением напитков в баре, благословляя судьбу за то, что там оказался кондиционер. Появилась девушка и уселась на высокий табурет перед стойкой.

— Мама идет. Сегодня мы пьем джин с тоником. Только ради Бога, возьмите стаканы побольше.

Барский испытал небольшое потрясение при виде Елены Федоровны. Вдова Бурмашева двигалась с природной грацией, напоминавшей ему Марину, и ей, действительно. нельзя было дать больше тридцати пяти, хотя детективное агентство и уверяло, что ей ближе к шестидесяти. Они были очень похожи с дочерью, хотя волосы матери были гораздо светлее.

— Милиция, — констатировала она после того, как они представились. — К тому же из столицы. Чем я могу быть вам полезна, товарищи?

Барский отпил из стакана. Напиток получился терпким и был хорош на вкус.

— Как ни странно это звучит, Елена Федоровна, но нас интересует то, что произошло больше двадцати лет назад. Вполне допускаю, что вы не сможете нам помочь. Речь идет об автомобиле марки «хорьх». Он был сделан на заказ в Германии и приобретен сначала вашим мужем, а затем был зарегистрирован на ваше имя.

— Чудовище, — отреагировала она немедленно. — Конечно же, я помню. Григорий купил его по завершении своей первой большой сделки после нашей женитьбы. Он был так велик, что вечно возникали проблемы с парковкой. Кроме того, он был слишком тяжел для женщины. Нам пришлось нанять шофера. — Мимолетная тень появилась на ее лице и сразу же исчезла.

— Понимаю. Кстати, не случалось ли, чтобы им пользовались другие?

— Никогда, — твердо сказала она. — О Господи, неужели наше «Чудовище» еще живо? Я была уверена, что эта машина давно уже на свалке.

— Сейчас она принадлежит одному коллекционеру. Помимо всего прочего, нам бы хотелось найти его. — Он снова отпил джина, прислушиваясь, как позвякивают кубики льда о стенки стакана. — Позвольте задать вам один вопрос. Не сохранилась ли у вас в памяти дата — двадцать шестое апреля 1966 года?

Она задумчиво посмотрела на него.

— Почему я должна была запомнить этот день?

— Вы правы. — Барский заметил, что сержант втянул девушку в разговор, и по выражению ее лица можно было предположить, что ему удалось закрепиться на плацдарме. — Вряд ли после стольких лет вы могли запомнить, где был автомобиль в какой-то определенный день.

— Я еще могу вспомнить, где была я, но автомобиль… Дайте-ка мне подумать… — Она достала сигарету из элегантного портсигара, и Барский зажег спичку. — Мне кажется, я кое-что могу вспомнить. Я собиралась в больницу. Это было накануне рождения Насти. В Клину, где мы тогда жили, было очень жарко, и мы собирались перебраться в другое место, где у нас был домик. Машину муж тогда забрал, она была нужна ему по работе, и он умчался на какое-то сверхсрочное заседание. А наш шофер, должен был, не дожидаясь его, взять автомобиль, о котором мы говорим, и приехать за мной.

— Следовательно, в тот день автомобиль как бы ушел из-под вашего контроля. А как называлось это место?

— Он должен был съездить в Каширу.

— Сходится, — сказал Барский. Он помнил, что четверо, участвовавшие в нападении на бронированный автомобиль, были убиты именно по дороге в Каширу. — Как бы мне найти этого шофера?

— Его звали Амир, и вы вряд ли найдете его. Он мертв. Он позвонил мне тогда и сказал, что не сможет приехать… что его брат и еще трое его друзей попали в какую-то историю. Я так разволновалась, что начала рожать. Так на свет появилась Настенька. Это было…

— Двадцать шестого апреля 1966 года. Благодарю вас, Елена Федоровна. Скажите, ваш шофер с тех пор так и не появлялся?

— Нет. Машина так и стояла в нашем гараже в том домике, а самого его нашли спустя несколько дней. В реке…

Елена Федоровна неожиданно всхлипнула и, прижав платочек к глазам, быстро вышла из комнаты. Вернулась она спустя несколько минут и передала Барскому шкатулку из бересты. Внутри он обнаружил свидетельство о рождении на имя Амира Газыоглу, удостоверении о награждении медалью «За взятие Берлина» и фотографию, которая заставила его бросить быстрый взгляд на Настеньку. Ему стало ясно, откуда в роду Бурмашевых появились брюнетки. Да и девушка оказалась не столь юной, как ему подумалось вначале.

— Он не просил вас позвонить кому-нибудь? Или передать записку? Или…

Елена Федоровна быстро закивала головой.

— Да, совершенно идиотская просьба. Позвонить какому-то дяде и сказать, что племянники приглашют его на дачу покушать грибов.

— Каких еще грибов?

— Ры… кажется рыжиков. Не правда ли глупо? Чтобы я в моем состоянии звонила…

— Но вы позвонили?

— Да. Странно, правда, почему он сам не мог позвонить этому дяде?

— Потому что вокруг было слишком много желающих отведать рыжиков, — заключил Барский, вставая. — Но дядюшка их любил больше всего на свете. Даже больше родных племянничков.

Глава девятая

Вертолет уверенно барражировал в безоблачном небе над Ленинградским шоссе.

— Мы можем сесть в Клину? — спросил Барский пилота.

— Вы что, думаете, что мы имеем право садиться на любой крыше? — Пилот коротко переговорил с землей. — Вообще-то можно, но ветер мне не нравится. Как насчет Подсолнечной?

— Вы же пилот. Только дайте и мне звякнуть в пару мест.

Барский связался по телефону с местным управлением внутренних дел, и за ним пообещали прислать машину.

Вертолет сделал разворот и пошел на снижение. На поляне их ожидал белоснежный «форд-корона» с мигалками — краса и гордость местной милиции.

Барский сбросил шлем и взглянул на часы.

— Сейчас пять, — сказал он пилоту. — Стемнеет через пару часов. Если я найду тех, кто мне нужен, в восемь мы сможем вылететь обратно. Если же нет, то придется переночевать здесь, если у вас нет срочных дел в городе.

— До пятницы я совершенно свободен, — сыронизировал тот. — Главное, чтобы начальство не возбухало.

— Хорошо. Значит, пока располагайте собой. Только дайте знать диспетчеру, где вас можно найти.

* * *

Следователя звали звали Олегом Ермилиным, и он был совершенно не похож на мента. Высокий, худощавый, очень юный на вид и скорее похожий на нападающего школьной баскетбольной команды, каковым, как выяснилось, он и был в свое время.

— Будет очень здорово, если вы сможете помочь нам закрыть это дело. То ли из-за этого козла, то ли из-за его тарантаса, но эфэсбэшники перевернули в нашей округе все вверх ногами, проверили каждую заправочную, каждую кафешку. И что мы имеем? Ровным счетом ничего, кроме нервотрепки, — сказал он, бросив толстый конверт на сиденье машины.

— Этой информации уже две недели, и я сомневаюсь, что она вам поможет. Но кто знает? — сказал Барский и назвал ему магазин, где Лифшиц пользовался своей кредитной карточкой.

— Я знаю тамошних ребят. Пару месяцев назад мы им помогли разобраться с местной шпаной и, если они что-нибудь знают, то расскажут, — сказал тот.

* * *

Магазинчик был небольшой, но, как говорится, «навороченный», блистал зеркальными витринами в пластиковых рамах и модной пластмассовой черепицей на крыше. Гордое название «REZINA from AMERIKA» реявшее на фасаде и на флагах с эмб-лемами «Тойоты» и «Мерседеса» до слез умилило Барского.

Старший менеджер взглянул на фотографию, которую Ермилин показал ему, затем сосредоточенно уставился на ряды покрышек на полках.

— Знаете, я вообще не понимаю, зачем мы установили автомат для этих гребанных карточек. — пробурчал он. — Но шеф сказал надо, значит надо. Он говорит, что в нашем магазине все должно соответствовать мировым стандартам.

— Естественно, название обязывает, — подхватил Барский.

— Точно, я помню этого парня. Крупный такой, симпатичный, со светлыми волосами. Я еще спросил его, нужны ли ему камеры, а он ответил, что у него они есть. Покрышки были 7-50-17, и мы их прямо сразу и установили.

— На легковую машину? — быстро спросил Барский.

— Да нет. Машины у него не было. Колеса он привез на пикапе. Здоровые такие колеса. Видно, эта штука, с которой он их снял, весит немало.

— Хромированные со спицами? — продолжал спрашивать Барский.

— Ни то, ни другое. Диски сплошные, порядком облупившиеся.

Ермилин выпустил дым из ноздрей.

— Миш, ты этот пикап раньше видел?

— Не уверен, но, похоже, он мне попадался. Двухцветный «форд» сорок девятого или пятидесятого года. Классная штучка.

— Это как раз то, что я хотел узнать. Покатили, старик.

Они сели в машину, и Ермилин повернул в сторону шоссе, ведущего на Питер.

— Этот пикап принадлежит одному местному подонку, за которым мы уже давно приглядываем. Зовут его Санька Спица. В Чуприяновке у него шарашка, которую он называет ремонтной мастерской, но на самом деле они, кажется, раскулачивают уг-нанные машины. Мы знаем, что он со своими корешами может за час разобрать на запчасти любую тачку. Пока нам просто не удавалось поймать его на этом.

— Подожди с этим, — ответил Барский. — Здесь где-то должен быть еще Вано Гоготишвили, от которого звонил Лифшиц. Сначала нам нужен он. Знаешь, где его найти?

— Конечно. У него казино на хуторе. Три или четыре раза в год мы шманаем его, но тоже покамест взять не можем.

Ермилин повернул на восток, и выбрался на шоссе.

Барскому показалось, что вокруг нет ничего, кроме полей и лесов. Странным казалось, что кто-то может здесь что бы то ни было засевать, вспахивать или выращивать. Они свернули на проселочную дорогу, немного попетляли среди дубравы, выскочили на опушку леса, и неожиданно перед ними выросло трехэтажное здание из красного кирпича явно неоевропейской архитектуры. Дом, обнесенный забором чугунного литья, стоял в окружении высоких дубов.

Ермилин несколько раз позвонил. Им открыл немолодой грузин с морщинистым лицом.

— Доставай свою чачу, Вано. Надо поболтать.

— Входите, таварыщ капитан, — улыбаясь, тот распахнул дверь. — На этот раз вы приехали напрасно. Нет ни одного наркомана, ни единого вора, прастытутки, ни одного пьяницы, кроме меня.

Двое громил кавказского разлива в прихожей смерили вошедших пронизывающими взорами, но промолчали. Ермилину их взгляды сразу не понравились и он потребовал их документы. Барский решил подыграть, он велел им поднять руки и обыскал. Взгляды громил сразу стали робкими и боязливыми, как у кроликов.

— Срок регистрации кончается, — отрывисто пролаял Олег одному из вышибал. — Послезавтра приедешь ко мне в горотдел.

Вано суетливо пригласил их в апартаменты. Путь их лежал через игорный зал, где при виде их поднялись и по струнке встали двое мальчиков во фраках и хорошенькая девушка в вечернем платье.

— Вольно, — махнул рукой Барский.

Привольная, ничем себя не стесняющая роскошь била в глаза со всех стен. Казалось, только титанические усилия над собой не позволили хозяину позолотить даже каминную кочергу. В кабинете Гоготишвили смахнул с дивана бумаги, принес большую бутылку мутноватой жидкости и три стакана.

Ермилин представил Барского. Следуя неписаному протоколу, они не приступали к разговору, пока не выпили по первому кругу и снова не наполнили стаканы.

Осушив стакан, Вано вытер губы.

— А теперь, господин Барский, — обратился к нему Олег, — расскажите мне, что вам нужно узнать.

Барский достал из кармана записную книжку и сделал вид, что перелистывает ее.

— Некоторое время назад от вас звонил один человек. По сотовому телефону. Телефон был оформлен на имя Ефима Лифшица. Правильно?

Гоготишвили подался вперед, и его темное лицо сделалось суровым.

— Точно. А в чем дело? Он звонил какому-то нехорошему человеку?

— Нет, нет, — успокоил его Барский. — С этим все в порядке. Нас интересует, как он к вам попал?

— Как он ко мне попал? — повысил голос Гоготишвили. — Черт возьми, этот Лифшиц приперся сюда и купил у меня машину. Дурак чертов!

— Дурак? — переспросил Ермилин.

— Конечно! Я годами ждал, когда же кто-нибудь оттащит эту рухлядь. Ездить она не могла, да и передние колеса были разодраны в клочья. На кой черт она могла понадобиться?

— Что это был за автомобиль, Вано-джан? — спросил Барский.

Гоготишвили опять разлил чачу.

— Обычный старый чехардак. Немецкий. За это время я кое-что от него приспособил по хозяйству.

— Я имею в виду марку.

— Ах, это. Теперь таких больше не делают. Он еще с довоенных времен у меня. Эта марка «Хорьх», и вначале он был сделан по заказу самого Гитлера. Потом его привезли Сталину. Но ему машина не понравилась, брони на ней не было. И он отдал его Берия. А тот ее переправил в Абхазию, чтобы она его возила, когда он наезжал. А когда его шлепнули, ее купил мой дядя…

Барский задержал дыхание и потом медленно выдохнул. Все сходилось. Правда, он боялся, что картина, которая в конце концов сложится, может оказаться очень простой и вполне невинной. Он знал, что и раньше Лифшицу доводилось разбирать старые машины на запчасти. Если уж человеку так не повезло, что он стал владельцем «хорьха», то кое-какие запчасти ему явно не помешают.

— Хорошо, — сказал он, — еще один вопрос напоследок. Лифшиц поставил на эту машину новые покрышки, прежде чем отбуксировал ее?

— Никто ее никуда не буксировал, — серьезно сказал Гоготишвили. — Он просто сел на эту штуку и поехал. Я ему говорил, что она не поедет, а он только ухмыльнулся и говорит: «Она сделана для того, чтобы ездить», — поковырялся в ней, и она-таки поехала!

Хотя Гоготишвили настаивал, чтобы они выпили с ним еще по стаканчику, они уехали.

— Спасибо. Заеду как-нибудь на чачу, Вано. — Попрощался с ним Ермилин.

Тот расхохотался.

— Идите к черту, капитан!

* * *

Местный «Мулен Руж» располагался на окраине соседнего поселка — дискотека с баром и казино. Вокруг стояли с полсотни мотоциклов и машин, группки молодежи стекались к монументальному зданию бывшего Дворца Культуры местного пивзавода. При мысли о том, что внутри его может встретить еще и местный стриптиз, Барского передернуло. Однако пронесло.

Внутри в кромешней тьме, изредка прорезаемой сполохами прожекторов и мигалок, содрогалось в конвульсиях поколение, избравших пепси. Походя поймав одного из эпилептиков за раскрашенный гребень на бритой голове, Ермилин притянул его к себе и проорал что-то на ухо. Тот ткнул пальцем в угол и, отпущенный на свободу, вновь принялся исполнять ритуальную пляску команчей, вышедших на тропу войны.

Спица оказался тощим блондином с сухими узкими губами, весь затянутый в черную кожу с металлическими заклепками. Примерно так же были выряжены трое его друзей и четверо девушек, которые, сидя на лавках поодаль от танцплощадки, уси-ленно накачивались портвейном «Казачья пристань» и джин-тониками из банок.

Ермилин тихонько свистнул и, когда блондин поднял глаза, поманил его пальцем.

Парень выбрался из-за лавки, подмигивая и ухмыляясь своим друзьям. Засунув большие пальцы за пояс брюк, он вразвалочку направился к ним. Несмотря на худобу, это был крепкий, жилистый малый, и Барский подумал, что приличная встряска пошла бы ему на пользу.

Они вышли на улицу и подошли к «форду».

— Садись сзади, Санек, — спокойно сказал Ермилин.

Спица нагло ухмыльнулся и поскреб свой щетинистый подбородок.

— Я бы предпочел что-нибудь поинтереснее, командир.

— Шевелись, или я тебе глаз на джинсы натяну, — сказал Ермилин, не повышая голоса. — Итак, скучно тебе жить на белом свете без нас, — констатировал он, потянувшись и открывая заднюю дверцу.

Парень посмотрел на него, пожал плечами и подмигнул своим, которые сгрудились на ступенях Дворца.

— Об чем речь на этот раз?

— Делай, что тебе говорят, и все будет в порядке, — сказал Ермилин, выезжая на улицу. — Думаю, самое время заглянуть к тебе и сверить кое-какие номера.

— У меня на все есть бумаги, — тупо сказал Спица. Он сунул сигарету в рот. Руки его дрожали.

— И на то, что ты Митричу на той неделе крыло ровнял, тоже есть? — ухмыльнулся Ермилин. — Может, у тебя и квиточек есть на те поллимона, которые ты с него содрал? Налоговая ну очень тобой интересуется, юноша.

— Поллимона, говорите? — переспросил Барский. — За одно крыло? Ну, бизнесмен… — Он пристально взглянул на Спицу и понял, что тот, что называется, готов.

— Ладно, говорите, что надо, — сдавленно пролепетал он.

Машина медленно двигалась к центру города.

— Вот и расскажи нам о своей дружбе с Фимой, владельцем роскошного трофейного «хорьха». Мы знаем, что пару недель назад ты с ним снюхался и провернул одно дело… Мы хотим знать, чем вы с ним занимались и что стало с автомобилем.

— И это все?

— Все, Санька. Да не трясись ты, машина его, не угонная, тут все в порядке. Пока, вроде, все по закону. Нас пока просто интересует что это за птица и чем промышляет.

Спица затянулся и выкинул сигарету в окно.

— А я ничего и не знаю, начальник.

— Ты не представляешь себе, сколько всего можно вспомнить, посидев пару недель в СИЗО, Санек.

— Это-то я знаю, — поспешно ответил парень. — Я ведь не вру. Я даже не знал, как его звали. Вы говорите Фима, значит, Фима. Он подкатился ко мне и сказал, что у нас общие знакомые по Байк-клабу. Я кое-кого из байкеров московских знаю. Он предложил мне три сотни баксов только за то, что он на сутки арендует мою мастерскую с инструментами и пикап. Он заплатил деньги вперед, а раз у меня нет пока работы, на остальное мне наплевать.

— И это все? — резко спросил Барский. — Он просто арендовал на денек твою мастерскую? И ты не подглядывал в окно, чтобы посмотреть, чем он там занимается?

Спица рассмеялся.

— Да нет у меня в мастерской окон.

— Давай все-таки взглянем, — предложил Барский.

Ермилин заехал в проход между домами и остановился у обшарпанного дома с облупившейся штукатуркой. В стене были ворота, а рядом маленькая дверь.

— Открывай, Санька, — распорядился Ермилин.

Выключатель был рядом с дверью. Спица зажег свет, и они вошли в мастерскую. В помещении примерно десять на десять метров стояли верстаки, токарный и сверлильный станки, на стелажах лежали инструменты и различные приспособления, на цепях висел мотор. На балках висели дверцы, бамперы, крышки капотов.

— Значит, он пришел вот сюда, сделал свое дело и ушел, — констатировал Барский. — У него было две тачки. Два «хорьха». Так?

— Да. У него их было два, и один этот гад оставил здесь. По крайней мере, он бросил здесь достаточно деталей, чтобы собрать его, если это, конечно, кому-то понадобится, — Спица показал на кучу деталей в дальнем углу. — Что мне теперь с этим металлоломом делать — ума не приложу.

Барский узнал знаменитые фирменные фонари, бывшие отличительной чертой «хорьха». Там же лежали ржавый радиатор, капот, часть рамы, колеса, оси.

— Набор «Сделай сам», — пробормотал про себя Барский. — Или, может быть, «Разбери сам»? И все это он сделал за ночь?

— Да, я думаю, — ответил Спица. — Или чуть дольше. Это было в субботу, а все воскресенье я на рыбалке отрывался и сюда не заходил. Когда я открыл мастерскую в понедельник, все это валялось как попало.

Барский некоторое время бродил по гаражу. Он взглянул на замасленную схему сборки заднего моста, нашел фонарик и занялся осмотром деталей разобранного «хорьха». Он попытался сообразить чего здесь не хватает. Насколько он мог судить, недоставало двух-трех узлов. Он вспомнил фрагмент фильма, где автомобиль лежал в разобранном виде на полу гаража Лифшица, и попробовал вспомнить, как выглядят недостающие узлы.

— Знаете что, Олег, доставьте меня как можно быстрее к вертолету, — сказал он, направляясь к выходу.

— Эй, а что со мной! — закричал им вслед Спица.

— Порезвись пока, — бросил ему Ермилин. — Радуйся. что тебе выпал последний шанс стать честным человеком.

Он круто развернул машину и включил сирену.

— Не представляю, что вы смогли выяснить, глядя на эту кучу утиля.

— Может быть, это и бред, — ответил Барский, упираясь в приборную доску, когда автомобиль резко свернул за угол, — но в одном я уверен. Мы должны найти Лифшица как можно скорее. Я имею в виду, найти его, пока он еще жив.

Глава десятая

— Я пришел к тебе с приветом, — сказал Барский. — Когда у тебя день рождения? У меня есть подарок. И не требую ничего взамен.

— Бойтесь греков с подарочком за пазухой, — отозвался майор Зацепин, глядя в окно, по которому стекали дождевые потоки. — Ты уверен, что твоя фамилия все же не Ламврокакис?

— В жизни не был в Греческом зале. — Барский содрал обертку с новой пачки сигарет и полез за куревом. — Я дарю тебе свежераскрытое убийство.

Зацепин откинулся на стуле и всплеснул руками.

— Неужто? Я хотел, чтобы оно было в подарочной упаковке. С розовым бантиком. Я понимаю, что на это уйдет масса оберточной бумаги.

— Вчера в адвокатской конторе Резо Долидзе уложили одного молодого человека. Прямо на глазах охваченного ужасом свидетеля. Я имею в виду себя.

Зацепин хихикнул, порылся в пачке сообщений, выудил нужное ему и пробежал его глазами.

— Тут есть кое-что интересное. Пару дней назад ты, сидя в этом же кресле, предложил мне информацию, не претендуя на вознаграждение. Был упомянут Слизняк, потом всплыли имена Сашки Крота и Мишки Бубона. По стечению обстоятельств, меньше чем через двадцать четыре часа Мишку нашли в Яузе, он плавал вниз лицом. Я надеюсь, что когда-нибудь найду там и тебя, плавающим лицом вверх. Все-таки разнообразие. Хотя, опасаюсь, что утонуть тебе не суждено. Тебе на роду написано помереть в воздухе.

— Итак, ты не рад моему подарку? — поскучнев, спросил Барский.

— Нам убийство урки погоды не делает. Если хочешь знать, завтра мы его все равно спишем на мафиозную разборку. У нас должно быть определенное количество нераскрытых преступлений, иначе нам урежут бюджет, неужели не понятно? — Зацепин выпил воды из горлышка графина, и поставил его на подоконник. — К тому же все молчат, как обычно. Резо утверждает, что Бубон пошел пообедать и не вернулся. Крот и Гершкович подтверждают это.

— В результате чего их благодарят за готовность сотрудничать со следственными органами и говорят, чтобы они шли себе с Богом и больше не грешили, — добавил Барский со смешком.

Зацепин снова рухнул на свой стул и принялся изучать его лицо.

— Странная вещь. Когда Мишку выудили из воды, у него обнаружили множество ссадин, синяков и выбитую коленную чашечку. А нос его выглядел так, будто его двинули «демократизатором».

— Остается найти человека с дубинкой.

— Когда мы забирали его, то поначалу решили, что он в маске. Однако, когда присмотрелись, выяснилось, что кто-то врезал ему промеж глаз.

— Опять?

Зацепин не обратил на него внимания.

— Теперь, глядя на твою физиономию, я, как эксперт, могу определить побои двухдневной давности и разбитую губу. Мне для этого не нужно даже обращаться к врачу.

— И я не обращался. Впрочем, может, я и впрямь напрасно притащился. Пойду домой, прилягу.

— Сидеть! — окрысился Зацепин. — Послушай, Валера. Попал в дерьмо — сиди и не чирикай. Ты приходишь и вешаешь на адвоката убийство его же собственного телохранителя. Затем мы устанавливаем, что все они втроем были избиты до полу-смерти, а одного еще и пришили. Теперь приперся еще и ты, тоже избитый. Так что же, черт возьми, произошло? Ты что, отправился побеседовать с Резо, держа Мишку перед собой?

— А что тебе даст, даже если ты будешь знать? У тебя на руках покойник. Можешь называть это мафиозной разборкой. Его кореши, придуриваются, а ты вместо того, чтобы бросить их в кутузку, отпускаешь их.

Зацепин встал и прошелся по комнате, время от времени бросая мрачные взгляды на Барского. Тот казался вполне довольным собой.

— Предположим, что мы здесь просчитываем события больше, чем на один ход вперед, — коротко сказал Зацепин. — Допустим, что в данный момент лучше не просто раскрыть ерундовую разборку внутри банды, а дать им погулять на свободе, а потом добиться крупного выигрыша. А Бубона, старикаша, нам все равно не оживить. Да и не следует этого делать, даже если бы смогли. Тех, кто это сделал, мы можем прихватить в любое время.

— Быть по сему, — вздохнув, сказал Барский, встал и направился к двери.

— А ну сядь, черт бы тебя побрал! — заорал Зацепин. — Тебе-то какого черта нужно?

— Не обращай внимания. Это касается одного дельца, которым ты не будешь заниматься, и я не могу тебя за это винить. Я просто хотел тебе помочь, чтобы тебе в дальнейшем не пришлось открывать дело по еще одному трупу.

— Ну? — Зацепин пнул стол ногой. — Кто на этот раз?

— Для начала кандидат физмат наук, лауреат всех мыслимых премий Ефим Моисеевич Лифшиц. — Барский бросил окурок сигары в корзину. — Может, и еще кто-то.

— Милиция плевать хотела на Лифшица, пока он не стал нашим клиентом. Официального заявления об угрозе его жизни нет? И прекрасно. Обращайся с этим к Коржанову и Сияпину.

— Хорошо, — снова поднялся Барский.

— Сядь! — лицо Зацепина побагровело. — Кто еще?

— Резо, конечно. — Барский с интересом наблюдал, как от брошенного им окурка в корзине для бумаг начинался небольшой пожар. — Слизняк уже отмечен. Черная Рука уже воткнула булавку в куколку, очень напоминающую нашего доброго адвоката.

— Почему ты так думаешь?

— У тебя в корзине пожар, — сказал Барский.

— Боже всемогущий, дай мне силы! — выдохнул Зацепин, посмотрел на Барского, потом на корзину, схватил графин и вылил его в корзину.

— Ты хотя бы его сначала открыл, — заметил Барский, подождав, когда поток проклятий у его друга несколько иссяк.

Зацепин сдерживался из последних сил. Наконец он снова рухнул в свое кресло, достал из ящика стола милицейскую дубинку и аккуратно положил ее на стол.

— Барский, выслушай меня внимательно. Или ты станешь вести себя прилично, или я покажу тебе, что я делал, когда был дружинником в нашем добром старом университете. — Он поднял дубинку. — А теперь… Выкладывай все и начистоту.

Барский пожал плечами.

— Да и выкладывать особенно нечего. Я собирался поговорить с Резо. Он изо всех сил пытался перекупить «хорьх» у Лифшица, и я хотел узнать почему. Сашка и Мишка попытались мне воспрепятствовать в этом, и у нас возникла небольшая размолвка. Ну, и когда Мишка побежал сказать Резо, что я пришел, Резо занервничал и застрелил его. Откровенно говоря, я думаю, что это была случайность, и в предумышленном убийстве его можно будет обвинить только в крайнем случае.

— Ты это видел?

— Видел.

— Сашка Крот тоже был там?

— Да, но в виде тела. Он перед этим получил удар по голове неизвестным нам тупым инструментом. Я думаю, что Резо потом сказал ему, что это я ухлопал Мишку.

— Я кажется, догадался о каком тупом инструменте идет речь, — проворчал Зацепин, глянув на его ободранные кулаки и потянулся к телефону.

— Куда ты собираешься звонить?

— Я собираюсь прихватить эту парочку по подозрению в убийстве. Заодно и тебя, как особо важного свидетеля, если ты и дальше будешь доводить меня.

— Подожди! Я пришел вовсе не за этим.

— Да? — остановился Зацепин. — Что же тебе конкретно нужно?

— Сначала дай мне досказать. После этой легкой перепалки за мной на «каблуке» приехала пара рассыльных, которые отвезли меня на ассамблею ложи. Там были и Гершкович, и Казиев, но я не разобрался, кто из них король, а кто кардинал. Кроме того, там были Резо и Сашка Крот. И вот в ходе нашей беседы всплыли интересные вещи.

— Ну? — заинтересовался Зацепин.

— После того, как Мишка получил свое, Резо выложил мне кое-что из своего загашника. Он признал, что оказывал давление на Лифшица, чтобы заставить того продать автомобиль, и что делал он это по поручению Гершковича. Гершкович и Казиев очень хотели узнать, зачем я разыскиваю Лифшица. Так мы походили вокруг да около и в конечном итоге выяснилось, что существует несомненная связь между тачкой Лифшица и тем давним золотым делом. Казиев практически признал, что Гришка Насос, когда его пришили, выполнял его задание.

— Вот черт, — пробормотал Зацепин. — А ведь это дело числится за нами, Барский. У меня хватает своих забот, чтобы еще впутываться в дела ФСБ. Можно составить целую телефонную книжку имен из тех, с кем имел дело Казиев. Единственный очевидный факт, связывающий Лифшица с убийством, это то, что жмурика нашли в квартире его девушки. Когда мы его найдем, то, конечно, зададим ему и этот вопрос.

— Не исключено, что для этого тебе понадобится Юрия Лонго. Для вызывания духов из астрального мира.

— Да? Ну-ка, выкладывай все остальное.

— Остальное проходит не по твоему департаменту, — сказал Барский. — Но я вчера съездил на юг. Одним из тех, кто участвовал в захвате золота, оказался шофер дамочки, которой принадлежал в то время «хорьх». Во время нападения машина была у него, но пока я не знаю, использовали ли ее в этой операции. У меня это вызывает сомнения — слишком уж этот автомобиль бросается в глаза. Этот шофер сразу после ограбления попросил дамочку позвонить его дяде и пригласить его на «рыжики». Как я думаю, племяннички этими рыжиками и подавились. Наверное дядя решил их сначала убрать, а после поискать рыжье. Но племянники оказались гораздо смышленее, чем они предполагал, и ухитрились хорошенько припрятать золото. Абстрагируясь от этой темы скажу еще, что Фима Лифшиц купил еще один «хорьх» сразу же после того, как уехал из города. Он поставил на него две новые покрышки. А потом он на денек арендовал мастерскую и разобрал его до основания. Зачем он это сделал, свидетель не ведает.

— Подробности, Барский.

Барский достал конверт из кармана и бросил его на стол.

— Это копия отчета, который я приготовил для Сияпина. Просто, чтобы доказать ему, что всегда готов сотрудничать.

— Ты имеешь в виду, что всегда готов вмешиваться не в свои дела.

— Это уж как тебе угодно.

— Вернемся к золоту. Почему ты думаешь, что Лифшица собираются убить? Прежде всего, я сомневаюсь, что кто-то действительно ищет его, чтобы убить.

— Прежде всего, ты должен предположить, что существует определенная связь между его автомобилем и ограблением, и в чем бы эта связь ни заключалась, именно здесь лежит разгадка того, куда девалось золото. Во-первых, прежде чем восстановить автомобиль, Лифшиц разобрал его до винтика, из чего можно заключить, что он нашел то, что нужно Казиеву. Поначалу за этим ничего не последовало. Но фотография автомобиля появилась в журнале, и Казиев каким-то образом увидел ее. Он, естественно, захотел вернуть автомобиль, но в то время он сидел без гроша.

— Это было раньше. А теперь он катается как сыр в масле.

— Потому что он пошел к банкиру Гершковичу и продал ему этот мыльный пузырь. Он поручил Резо вести переговоры, но машину Лифшиц продавать не собирался отчасти потому, что у него было соглашение с телевизионщиками. А тут появляются ребята в пиджаках и цепурах и начинают давить на него. Одновременно растет предлагаемая ему сумма. Лифшиц — не дурак. Он начал интересоваться, чем все это вызвано, поспрошал здесь и там и выяснил, кто за этим стоит. У этого малого целая научная библиотека на дому, работать он умеет, я думаю, он кое-что узнал и о Казиеве, и о том давнем ограблении. Казиев, наверное, думал, что машина уже давно на автомобильном кладбище, но теперь выяснилось, что он ошибался, и у него появился шанс снова оказаться среди сильных мира сего. Лифшиц выяснил, где находится план и что на нем было обозначено крестиком. Он отправился туда, нашел награбленное, но вместе с ним обрел новые проблемы. Во-первых, хранение золота незаконно. Да и как сбыть с рук тридцать кило такого товара? Во-вторых, даже если это и удастся провернуть, то как после этого остаться в живых?

— Неплохой вопрос, — сказал Зацепин. — Взвесив все «за» и «против», не думаю, что у него есть хотя бы малейший шанс.

— Я тоже так думаю, но Лифшиц не знает всех «за» и «против».

— Допустим, что это так. Что, по-твоему, мы должны делать? Заставить «Известия» опубликовать наши «за» и «против» в спортивной колонке?

— Надо или взять Казиева, Гершковича, Слизняка и всех, кого ты вспомнишь, или, не трогая их, установить за ними круглосуточную слежку. Если взять только Резо и Сашку, остальные просто лягут на дно.

— Какие им при этом предъявят обвинения?

— Ты же милиционер, не я. Обвини их в групповой мастурбации, если тебе больше ничего в голову не приходит.

— Кончай выражаться.

— Это из Энциклопедического словаря.

Зацепин откинулся на спинку кресла. В деталях изучив грязные разводы на потолке, он наконец перевел взгляд на Барского.

— На сколько их надо задержать?

— Трех дней, я думаю, будет достаточно. Я почти уверен в этом.

Расчеты Барского основывались на том, что резервирование Голландцем самолета Ивана Красилина связано с этим делом.

— Я не могу тебе объяснить, почему я так думаю.

— Не тебе ставить условия.

— Извини, — непреклонно заявил Барский. — Это касается федеральной службы, деятельность которой совершенно секретна.

Зацепин присвистнул.

— А хорошо, наверное, быть невидимым. Чувствуешь себя богом или чем-то в этом роде. Ну, ладно — устанавливаем слежку.

— Сойдет и это, — сказал Барский, поднимаясь. — Я тем временем займусь другим персонажем.

— Эй, погоди, — поспешно спросил Зацепин, — почему ты думаешь, что Резо получит свое?

— Резо провалил порученное ему дело, что само по себе плохо. Дальше: когда я его прижал, он заговорил. Как любят говорить в телевизионных постановках, он слишком много знает.

Зацепин кивнул, молча соглашаясь с ним.

* * *

Федя Сияпин постучал пальцем по машинописному тексту.

— Это очень интересно, старина. Хорошая работа. Годы проведенные тобой вне родного ведомства, не отразились на твоей квалификации. Я, признаться, не думал, что из этого хоть что-нибудь выйдет.

— Тебя еще не ударили, а ты уже стонешь, — откликнулся Барский. — Этот документ существует в трех экземплярах. Один — у тебя, другой — у Зацепина, третий — у меня. Ты знаешь, что я занимаюсь этим по собственной инициативе. Пока за мной числятся кража со взломом и нападение. Кроме того, я своевременно не сообщил властям об убийстве. Я уж не говорю о моральных терзаниях, связанных с тем, что я зарегистрировался в гостинице с двумя женщинами под вымышленным именем, воспользовался вертолетом ГАИ и выдавал себя за опера. Ничто так не огорчит мое начальство, как этот отчет о моих действиях.

— Неужели? — недоверчиво спросил Сияпин.

— Считай, что так, — ответил Барский. — Теперь твоя очередь. Что удалось узнать дополнительно?

— Не много. У нас было только несколько часов. — Сияпин сверился со своими заметками. — Наши люди побеседовали с Бурмашевой и подготовили предварительный доклад. Дом, в котором в шестьдесят шестом пришили грабителей, находился в получасе езды от дома Бурмашевых. Ребята уже там, простукивают стены и проверяют все вокруг металлоискателем. Пока ничего.

— Разговор с продавцом магазина в Клину, где были куплены покрышки, тоже нового ничего не дал. Они отправились к Гоготишвили, и бедный старик погорел.

— Как? — выпрямился Барский. — На чем?

— Да практически ни на чем. Оказалось, что старый придурок не успел продлить лицензию на продажу спиртного. Ребята из полиции опечатали его шарашку, а его самого прихватили с собой.

— Недоумки, — забушевал Барский. — У него была хорошая избушка, да и персонал ничего. Надо будет попробовать это дело замять. А кто вообще науськал на него этих лягашей?

— Боюсь, что это наша работа, — признался Сияпин. — Они давно уже точили зуб на это казино, и как узнали, что наши собираются туда в гости, увязались следом. Пойми правильно, в этом расследовании нам с ними приходится работать рука об руку.

— Да-а, — протянул Барский. — Беда с некоторыми конторами. Ведь они предлагают своим людям ознакомиться с инструкциями. и те действительно читают их.

— Мы, кроме того, увезли все, что осталось от «хорьха».

— Это-то зачем?

— Мы хотели его собрать.

Эта новость убила Барского. Он всегда завидовал людям, которые могли позволить себе заниматься бессмысленными делами.

— Собрав его, мы сможем понять, зачем Лифшицу понадобилось разбирать его, — пояснил Сияпин.

— Можно мне позвонить от тебя?

— Сделай одолжение. Мне выйти?

— Господи, да нет, конечно, — Барский начал набирать номер. — Я просто собираюсь пригласить Марину пообедать. Она одна умеет привести меня в чувство, когда у меня начинает ум за разум заходить.

* * *

Маленький итальянский ресторанчик был пуст, хозяин, толстопузый неаполитанец, встретил их низкими поклонами. Официанты мигом засуетились.

— Наташа уже устроилась? — спросил Валерий Марину, запивая пивом сочную вырезку в палец толщиной. Та опустила глаза.

— Да. Я отогнала туда ее машину.

— Так в чем дело?

Ее лицо вспыхнуло. Некоторое время она жевала молча.

— Я все думаю о том, что ты сказал вчера. О том, что она получила весточку от Фимки и утаила это от нас.

— Значит, так оно и есть, — проворчал Барский. Сотни людей, включая его самого, разыскивали Лифшица. А Наташа знала, где он, и промолчала. Ведь, по большому счету, он и впутался в эту историю только из-за нее.

— Я прямо этого не утверждаю, — негромко произнесла Марина. — я просто спросила ее об этом, но она все отрицала. Однако… Я просто знаю, когда она врет.

— Когда это было?

— Сегодня утром. Я отправилась к ней сразу после того, как ты уехал. — Она не смогла справиться с приступом гнева и плотно закрыла глаза.

— Малыш, — нежно сказал Барский, — да забудь ты об этом.

— Я… я не знала, что мне делать — то ли свернуть ей шею, то ли поплакать у нее на плече. Когда я вошла, она была в туалете. Ей было плохо. Я обычная любопытная женщина и не смогла удержаться от того, чтобы не сунуть нос на кухню и в спальню и все такое прочее. И знаешь, что обнаружила? Ничего.

— Ничего? — рассеянно отозвался Барский. Он решил, что Марина сама доберется до сути, и занялся своим бифштексом.

— Я знаю привычки своей сестры. Где бы она ни оказалась, через три часа кажется, что она жила здесь всегда. На кухне запас продуктов, одежда аккуратно разложена, книги, пластинки и все остальное — на своих местах. На этот раз ничего подобного, только разве что банка растворимого кофе, пара бананов, банка лосося и еще чего-то там маринованное. Я не нашла ни мольберта, ни красок, ни кистей, ничего из того, что удалось забрать с ее старой квартиры. Одежда так и осталась в чемоданах.

— Может, ее вещи еще не подвезли.

— Знаешь что… — судя по тону, Марина готова была взорваться. Он взял ее за руку. Она дрожала, пытаясь справиться с собой. — Со мной все в порядке. Мне осталось доказать совсем немного. Я позвонила маклерше, через которую Наташа сняла квартиру. Она сказал, что Наташа проплатила только за месяц вперед. Мне она сказала, что внесла аванс за полгода.

— Продолжай, — Барский почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. — Это не противоречит предположению, что она готова уехать в любую минуту.

— Затем я полезла в ее сумочку и обнаружила там квиточек из туристического бюро. Я позвонила туда, Бог знает, что наговорила, и выяснила, что Наташка и впрямь выезжает в Болгарию.

— Ну, курица не птица, Болгария не заграница…

— Очень даже заграница! После этого мне достаточно было сделать еще один звонок и выяснить что еще квартира в высотке уже продана.

Валерий отодвинул от себя тарелку. Аппетит пропал окончательно. Он провел рукой по волосам.

— Наташа не должна была так поступать, — пробормотал он. — Ни с тобой, ни со мной. Она прекрасно понимает, что мы оказались по уши в этой истории только из-за нее. После того, что произошло, я просто не могу себе представить, как она могла решиться уехать со Лифшицем. Она вполне могла согласиться встретиться с ним, но только для того, чтобы первой выслушать его рассказ, ведь она должна была остаться с нами. Я это знаю! И нет никаких причин…

— Господи… — Марина положила вилку. — Есть причина. И очень серьезная.

— Да?!

— Я же сказала тебе, что она была в туалете и ей было плохо. Вспомни, что я тебе сказала о том, что у нее было из еды. Я женщина, и в таких случаях мне приходит в голову самое неприятное. Я дозвонилась до нашей знакомой врачихи и дожала ее.

Барский рассеянно взглянул на нож, который он, не отдавая себе отчета, согнул почти пополам.

— Она беременна? — спросил он.

Марина кивнула.

— Я убью эту сволочь.

Глава одиннадцатая

Барский шепотом матерился по-итальянски и испански, время от времени переходя на русский. Он не видел, как поодаль стоящий хозяин то бледнел, то багровел, очевидно, принимая потоки сочной ругани на счет своего заведения.

— Успокойся, — Марина достала сигарету и терпеливо ждала, когда он зажжет спичку. — Это очень неприятно, но ведь и Наташа не ребенок. Она — женщина. А чтобы совершить такую ошибку, нужны вообще-то усилия двух людей.

— Черт возьми, если это двое нормальных людей, то это и не ошибка вовсе. — Он протянул ей горящую спичку.

— Что ты имеешь в виду под «двумя нормальными людьми», дорогой мой?

— Господи… Ну, тебя, меня, — объяснил он растерянно.

Она негромко рассмеялась и на щеках у нее появился румянец.

— Да? При нашей-то жизни? Только не подумай, что я тебя не люблю или что у меня хоть раз родилась мысль о том, что ты можешь оставить меня и уйти к одной из тех женщин, с которыми ты время от времени сталкиваешься. Просто я никогда не знаю, когда ты снова схватишь свой дипломат и увижу ли я тебя опять. Вот такие дела.

— И что?

— Я не имею ничего против. Просто мне показалось, что ты чего-то договариваешь. Если, конечно, ты не передумал.

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду?

Она прищурилась.

— Я не хочу, чтобы ты сожалел о том, что сказал, не подумав. Я не хочу тебя связывать ни в чем.

— Да это тебе и не удастся, дорогая. — Он поднялся из-за стола, достал деньги из бумажника и положил их рядом с тарелкой. — Грация, синьор, — ободрил он улыбкой приунывшего хозяина. — Тебе пора бы уже знать, что все, что я говорю, я обдумываю заранее.

Она опять начала подкрашивать свои пухлые губки.

— Ты отвезешь меня домой?

— Еще чего, домой, — кровь пульсировала у него в висках, когда он глядел на нее. — Тут за углом есть гостиница, которой наши ребята время от времени пользуются. Сарай, конечно, но кровати в номерах имеются.

Он взял ее под руку, и его пальцы с такой силой сжали ей руку, что ей стало больно.

Перед гостиницей с вывеской «Клуб 19» не стояло ни единого автомобиля, на дверях висела веная вывеска «Мест нет», за занавешанными наглухо окнами никогда не чувствовалось ни единого движения. Но Барского узнал администратор и без разговоров выложил на стойку ключи. Барский кивнул ему, не сбавляя шага, на ходу прихватил ключи и направил Марину к лифту.

Он с силой сунул ключ в скважину, распахнул дверь, толкнул Марину в комнату и захлопнул дверь.

Она зацепилась за ковер, туфелька на высоком каблуке соскочила, и она растянулась на кровати. В ее широко открытых глазах было дикое выражение, щеки пылали.

— Барский… — в ее голосе смешались страх и ярость, и желание. Пуговицы сыпались с его рубашки.

— Какое славное платье. Шелк или что-то в этом роде, — сказал он хрипло. — Ужасно не хотелось бы его рвать.

Она встала и платье упало к ее ногам.

Она начала расстегивать лифчик.

— Как ты медленно это делаешь. — Одним движением руки он разорвал его. Вздрогнув, она прижалась к нему, а его сильные руки скользили по изгибам ее тела и, на мгновенье остановившись на тонких кружевах, снова с силой рванули.

Она обхватила его ногами, и они упали на постель.

* * *

Позже Барский подумал, что сознательно хотел сделать ей больно, но она ответила тем же, и его хриплый вскрик разорвал тишину комнаты. Его спину обожгло огнем, и он с изумлением увидел следы крови на ее пальцах, когда она снова прижалась губами к тому месту на плече, где ее зубы оставили отметину. Но теперь прикосновения ее языка были ласкающими, исцеляющими. Пожалуй, в первый раз после всего не было ни затяжки сигареты, ни обычных слов. Они молча оделись и медленно вышли из номера — высокий мужчина с синяками и ссадинами на лице и с кровью, проступавшей на рубашке, на которой не хватало пуговиц, и высокая белокурая женщина, двигавшаяся с природной грацией. Лифта уже не было, и, крепко взявшись за руки, они пошли пешком по лестнице.

* * *

Когда он появился в «Трубе», его уже ждала записка с номерами телефонов, по которым следовало позвонить. Ему не хотелось разговаривать ни с Иваном Красилиным, ни с Федей Сияпиным. На него нахлынула сентиментальность, ему вновь захотелось оказаться в просторной постели, в объятиях Марины. Ему даже пришло в голову, что когда человеку уже перевалило за сорок семь, то самое время перестать носиться по свету, ввязываясь в различные передряги. Первым он набрал номер Красилина.

— Отряхни пыль с плаща и заточи кинжал, — сказал Красилин. — Черная птица летит сегодня.

— Выкладывай, — сказал Валерий, перевернул ящик и уселся на него. — Когда и откуда?

— Похоже, планы изменились. Я все давил на то, что моя фирма зарегистрирована, как международная компания, и Голландец сказал, что его это устраивает. О времени вылета разговора не было, но я должен быть готов в любой момент после захода солнца.

— Но ты хоть попытался узнать что-нибудь?

— Конечно. Я сказал, что мне нужны метеоусловия, и это была неправда, и что мне нужно заполнить формы для полета. Тогда он посмотрел на меня своими поросячьими глазками и сказал, что я чертов брехун, и это было правдой. Потом я решил изобразить жлоба и заявил, что не собираюсь терять летательный аппарат стоимостью миллион баксов за какие-то паршивые пять штук, и что теперь моя цена двадцать пять тысяч. Некоторое время он приходил в себя, но потом перестал вопить, как раненая пантера, и заплатил.

— Все двадцать пять? — изумленно спросил Барский.

— Половину. Каковую я уже заначил и о каковой никто, кроме меня и тебя, никогда не услышит. В первую очередь, я имею в виду любопытных дяденек из нашей конторы.

Барский присвистнул.

— Что-нибудь конкретное о грузе?

— Пока ничего. Он сказал, что это его заботы. Но тут вот еще что. Пассажиров будет не двое, а трое.

— Если так пойдет, то ты и взлететь не сможешь.

— Мы-то справимся. Решать тебе. Если скажешь, что лететь не надо, я не пошевелю ни одним крылом.

— Да. Но официально я здесь никто. Ты забыл?

— Ты что, милый? Не слышал новости?

— Какие еще новости?

— Ты снова главная крыса, отвечающая за сыр.

— Черт! Кто это сказал, и с каких пор?

— Так сказал Великий Белый Отец с час назад. Можно было подумать, что генерала выпустили под залог при совершенно безнадежном деле.

— О, радость! — наконец откомментировал эту новость Барский. — Может быть, он еще и объяснил почему?

— Насколько я знаю, дружище Сияпин признался своему боссу, что ты раскопал нечто такое, что они пропустили. А тут еще наш стукач из Швейцарии возник с информацией, что на счет Голландца в Берне было положено шестьсот тысяч, хотя они и не знают, почему. А тут еще гаишный генерал, которого ты подставил со своим вчерашним полетом, начал интересоваться, почему он должен прикрывать мою «Анюту». Все они пытаются найти какое-нибудь прикрытие, и ты как раз очень подходишь для этого.

— Ублюдки, — прошептал Барский. — Черт, а с другой стороны, я не могу их в этом винить. Им всем надо перед кем-то отчитываться. Только нашей конторе не надо.

— Точно. Так везу я Голландца или нет?

— Я тоже умею играть в эти игры. Делай, что ты считаешь нужным.

Иван Красилин рассмеялся.

— Первым делом я считаю нужным получить оставшуюся часть четвертачка.

— Ну, это-то само собой разумеется, — ответил Барский и повесил трубку.

В ФСБ трубку сняли после первого же гудка.

— Где ты был? — ехидно спросил Сияпин. — Если ты еще не слышал, то «господин назначил тебя любимой женой». Теперь ты у нас главным в этой операции. И ты, дорогой начальник, нам всем сейчас очень нужен.

— Нужен я тебе, как триппер на конец. Ты мне можешь объяснить, наконец, что произошло?

— А только то, что Сам пристрастился к твоему виски и чуть не блеванул от коктейля, который ему смешал кто-то из новеньких. Сразу разорался «А где Валерка? Уж который день не вижу». Ему на тебя и стали аккуратненько стучать, что ты мол в отпуске, ищешь зятя, дело, дескать, скользкое и семейное, а он как заорет: «Какое, на хер, семейное? Пропал человек, понимаешь, благодаря которому мы на второе место по продаже вооружений вышли, а вы чем занимаетесь? Валерка ищет, грите? Ну и пусть ищет, а вы все ему помогайте». Так что, Валер, мы сейчас все в твоем подчинении, и ежели ты вдруг прикажешь нам всем танцевать на месте, все наше здание заходит ходуном.

Барский помолчал, переваривая новость, потом спросил:

— Ну и чего нового в Датском королевстве?

— Мы перехватили ментовскую рацию. Ваську Игнатова достали. Он, как бы это помягче сказать, не совсем живой.

— Игнатов?..

— Глава институтской службы безопасности, который пас Лифшица и вынюхивал припрятанное добро. Да проснись ты!

— Да, я понял. Ты знаешь где, как и почему?

— На даче Лифшица. Следы ударов тупым орудием по голове. Примерно полдня назад. А вот за что его так сурово, я не знаю. Если хочешь, съезди посмотри сам, то там еще ничего не трогали. Коржанов уже там и обороняется от местных лягавых.

— Обычно я теряюсь на месте преступления, но все равно придется двинуть туда. Постараюсь не путаться у вас под ногами.

— Уж постарайся, — вздохнул Сияпин. — Это не поднимет наш авторитет в твоих глазах, но я все-таки должен тебе объяснить, что у нас на руках пара горящих дел, и мы не смогли направить сотрудников, чтобы постоянно приглядывать за этим местом.

— Это я знаю. Если бы у вас там кто-нибудь был, Игнатову не удалось бы забраться туда и закончить там свои дни.

— Это еще не все. Самое интересное в амбаре,

— Я должен догадаться или тебе доставляет удовольствие казнить себя?

— Он просто прелесть, этот фашистский «хорьх». Злорадствуй.

Глава двенадцатая

Осматривая тело экс-лягавого, Барский пришел к выводу, что тот до последнего дрался за свою жизнь. Нос у него был разбит, губы рассечены и четыре зуба выбиты. Пальцы на левой руке были сломаны от удара острым и узким предметом. Причиной смерти была, очевидно, рана на левой стороне головы. Трудно представить, что кто-либо мог бы выжить, после такого удара. Похожий на мышь судмедэксперт бормотал что-то о черепно-мозговой травме. Не обращая на него внимания, Барский повернулся к Коржанову.

— Может, есть что-нибудь по-настоящему интересное, вроде заверенного признания?

— Откуда? Мы же все это время только и делали, что стояли вокруг да ковыряли в носу, дожидаясь тебя. Ребята опрашивают окрестных жителей на предмет, кто входил сюда, кто выходил. Необходимая процедура, но в этом случае я не думаю, что им удастся что-либо найти. Все дачки здесь далеко отстоят от дороги и друг от друга. Поскольку ты у нас главный, то и приказывай, что нам делать.

— Для начала, похороните бедолагу, — проронил Барский. — Да и откуда мне знать, что делать дальше? Я не милиционер.

— Ну вот, кое в чем наши мнения уже совпадают.

— Но он-то был ментом, — сказал Барский, кивнув в сторону тела. — Он знал то, что ему нужно. Я думаю, он нашел то, что искал. И тут-то его и достали.

— Можно им сказать, чтобы увозили его?

— Да. Впрочем, подожди минутку.

Барский подошел к телу. Оно лежало почти посередине гостиной. Комната была просторной, как в многих старых сельских домах. Вдоль стен стояло несколько стульев, письменный стол и кушетка. Было невозможно сказать, началась ли схватка прямо в гостиной или только закончилась здесь. В любом случае ее исход сомнений не вызывал. Кровотечение было сильным и Игнатов лежал в красно-коричневой луже. На нем был серо-зеленый мятый костюм и белая спортивная рубашка. Было что-то непотребное в том, как блестела его лысина в лучах послеполуденного солнца.

Внимание Барского привлекли пятна на пиджаке покойного. Он потер их пальцем. Похоже на солидол. Он распахнул пиджак и начал проверять карманы.

— Мы его уже обыскали, — сказал следователь, — его вещи лежат на столе.

— Среди них есть что-нибудь такое… Непривычное для него? — спросил Барский.

— Старая инструкция по пользованию автомобилем. В доме таких много. Может быть, он нашел ее здесь, а может, принес с собой.

Барский подошел к столу. Перед ним на газетке было сложено содержимое карманов покойного, то, что обычно встречается в карманах, — расческа, бумажник, ключи, футляр с визитками, карандаш и две шариковые ручки, записная книжка и блокнот. В записной книжке ему не встретилось ничего на первый взгляд примечательного. Свои записи Игнатов делал, используя сочетание стенографии и кода. Барский отложил блокнот для более тщательного исследования в дальнейшем.

Корешок инструкции был измазан кровью. Барский раскрыл ее. В ней давалось описание восьмицилиндрового «хорьха» 1944 года выпуска и рекомендации по его эксплуатации. На форзаце было написано имя, адрес и номер телефона. Он сравнил почерк с записями в записной книжке Игнатова и решил, что это одна и та же рука.

Он передал книгу следователю.

— Свяжитесь по радио с вашим управлением. Пусть они заглянут к этому человеку и узнают, его ли это книжка, сам ли он отдал ее Игнатову и все остальное. Если он будет упираться, позвоните в ФСБ и попросите задержать его.

— Слушаюсь.

— Есть ли какие-нибудь следы взлома? — спросил Барский.

— Никаких, — ответил ему кто-то.

— Тогда как сюда попал Игнатов?

— Когда мы сюда приехали, задняя дверь была не заперта. Не исключено, что и он попал сюда таким же образом, — пояснил Коржанов.

— Хорошо. Когда с ним это произошло? — спросил Барский у следователя.

— Чем скорее мы проведем вскрытие, тем раньше узнаем.

— Приблизительно.

— Мне бы не хотелось гадать, — пожал плечами тот и моргнул своими маленькими глазенками. — От десяти до четырнадцати часов назад.

— Точно и научно, — проворчал Барский.

— Точно и научно только после вскрытия, — парировал эксперт. — Если вы позволите нам заниматься своим делом, то вскоре получите ответы на все ваши вопросы. И вообще-то, кто вы, черт возьми?

— Да так, просто псих, который вечно во все впутывается, — рассеянно ответил Барский. Его глаза постоянно возвращались к пятнам смазки на одежде Игнатова. Потом он задумчиво посмотрел из окна на амбар. Затем он нагнулся над телом, повернул остывающий труп на бок и осмотрел спину. Он провел по пятнам пальцем и понюхал. — Грязь. Обычная грязь, — пробормотал он.

Хлопнула дверь, и опер, которого послали переговорить по радио, сказал:

— Они нашли этого мужика. Он действительно одолжил книгу Игнатову. Два или три дня назад.

— Что-нибудь еще?

— Только то, что он сказал, что не знаком с Игнатовым. Похоже, тот нашел его через клуб любителей старинных автомобилей и попросил одолжить книжку. Тот не возражал при условии, что он вернет ее.

Барский начинали надоедать коллекционеры автомобилей и в первую очередь те, кто испытывал особую приверженность к «хорьхам».

— Этот тип тоже псих по части автомобилей?

— Говорит, что нет. У него тоже есть «хорьх» и раза два в год ему регулярно предлагают продать его.

— Хорошо. Спасибо.

Барский взял инструкцию у помощника шерифа и перелистал ее. Книжка легко раскрывалась на одной из страниц ближе к середине, как будто ее часто перегибали именно здесь. На странице была изображена ходовая часть в разобранном виде, вид сверху.

Он внимательно изучил схему ходовой части, мысленно сравнивая ее с набором деталей и узлов, сваленных в беспорядке в мастерской у Спицы. Передача, рулевое управление, оси, колеса, сама рама, двигатель…

— Что касается меня, то здесь можно закругляться, — сказал он. — Почему бы нам не взглянуть на само «Чудовище»? — спросил он Коржанова.

* * *

Превращенный в мастерскую амбар выглядел примерно так же, как и в телевизионном фильме. Барский нащупал выключатель, и яркий свет залил просторное помещение, отражаясь в хромированных фарах и бамперах пяти свежеокрашенных восстановленных автомобилей. «Хорьх» стоял вплотную к широким двойным воротам. Барский обошел его, отмечая нанесенную толстым слоем краску цвета слоновой кости, мягкую внутреннюю отделку из красной кожи, сверкающее крепление ветрового стекла, разделенного на две половины.

— От этой чертовой штуки даже и пахнет так, будто она совершенно новенькая, — пробормотал он, заглядывая под капот. Закрепив машину на козлах, он разыскал доску на колесиках, полез под машину и принялся внимательно исследовать ее, подсвечивая себе ручным фонариком.

— Передайте мне молоток, — попросил он.

Барский начал простукивать один за другим все узлы ходовой части, пытаясь определить на слух толщину металла. Наконец, удовлетворенный, он выбрался из-под машины и отряхнулся.

— Можно ее опускать, — сказал он. — Коржанов, хочешь я подброшу тебя до города?

Вместе они направились к его машине.

— Может быть, поделишься секретом? — спросил Коржанов.

— Каким секретом? — с невинным видом осведомился Барский.

— Ты обстукивал все железки и вылез довольный, как слон, — проворчал Коржанов. — Знаю я эту твою ухмылку. Это значит, что ты придумал что-то такое, до чего остальные еще не додумались.

— Может быть. А может быть, ничего на самом деле и нет. — Барский включил фары.

— Если собираешься обвинить кого-то в убийстве, ошибаться не стоит.

— Я и не имел в виду убийство, — ответил Барский, поворачивая влево в сторону «Рязанки».

— Я-то думал, — раздраженно заметил Коржанов, — что ты приехал из-за убийства. Если это не так, то все эти люди совершенно напрасно теряли время, дожидаясь тебя.

— Это дело второстепенное, — заметил Барский. — Пусть местная милиция ломает себе голову с этим убийством. А мы ищем почти полмиллиона золотом.

— И для этого ты улегся под этот рыдван и начал колотить по нему молотком?

— На золотую жилу я еще не напал, — терпеливо пояснил Барский. — Но если я не ошибаюсь, мы доберемся до нее еще до исхода ночи.

— Кто это «мы»? — потребовал Коржанов.

— Все мы, федералы, — ответил Барский. — И ради Бога, перестань ты дергаться. Я не собираюсь быть выскочкой. Ты же знаешь, даже имя мое не должно появляться в газетах. Мне здесь нужно только одно.

— Как всегда, какой-нибудь трюк.

— Никаких трюков. Мне нужен Фима Лифшиц. Без свидетелей. Ненадолго.

— Знаю я этот твой тон. Мы не можем позволить тебе сделать это.

— Сделать что?

Коржанов повернулся к нему всем телом и какое-то время пристально смотрел на профиль Барского.

— Прикончить его. Даже если у тебя есть для этого причины.

— Он не умрет, — угрюмо сказал Барский. — Он просто очень-очень захочет умереть.

Автомобиль несся на север, навстречу сплошной веренице машин, отправлявшихся из города на дачи после рабочей недели.

* * *

Ветхая пятиэтажка пряталась в густо разросшихся кустах.

— Ты уверена, что не ошибаешься, золотко? — спросил Барский, когда они остановились на первом этаже и остановились перед дверью, ведущей в квартиру Наташи. Марина остановилась.

— Абсолютно уверена. Я раскопала еще кое-что. Она к тому же продала и облигации на шесть штук баксов.

— Очень мило, — пробормотал Барский и нажал на кнопку звонка.

— Кто там? — приглушенно донеслось из-за двери.

— Это я, — отозвалась Марина.

Дверь открылась. Улыбающееся лицо Наташи застыло, когда она увидела Барского. Он заметил, что она непроизвольно сглотнула.

— Привет, братик, — она наконец справилась со своей растерянностью. — Извините, я тут убираюсь в квартире, если можно, чуточку попозже…

— Привет, детка, мы и решили помочь тебе пропылесосить коврики, — улыбнулся Барский, вошел в квартиру, отодвинув ее в сторону и, потрепав ее по волосам своей большой рукой, стремительно вошел в соседнюю комнату.

Хлопнула дверь. Послышались шаги бегущего человека, вскрик, тяжелый удар и все затихло. Дверь открылась.

— Взял его, Сеня? — окликнул, выглядывая в окно, Барский.

— То, что дохтур прописал. — Тяжело шагая, из глубины кустов показался Сеня. Он тащил за собой Фиму Лифшица, крепко держа его за воротник плаща. Лифшиц стонал, с трудом удерживаясь на ногах.

— Брось его, — распорядился Барский.

Сеня без церемоний подсадил его, а Барский ухватил за шиворот и, подняв, швырнул его на ковер, покрывавший пол гостиной. Лифшиц с трудом встал на ноги, держась за затылок и с трудом сфокусировал свой взгляд.

Наташа переводила взгляд с худощавого блондина на жесткий профиль Барского и обратно. Поколебавшись, она бросилась к Барскому.

— Сволочь, кто дал тебе… — гневно начала она.

Марина перехватила ее и резко дернула к себе.

— Заткнись, ты! — Она с силой тряхнула ее. — Я сказала, заткнись. Ты сама все это затеяла, дуреха. А теперь его очередь расхлебывать. Пошли.

Она потащила Наташа к шкафу, распахнула его и схватила первое, что подвернулось под руку. Это оказался норковый жакет. Наташа взглянула на жакет, потом на свой розовый свитер и черные брюки.

— Марина! Но я же не могу…

— Слушайте, какого черта… — начал Лифшиц.

Не глядя, Барский наотмашь ударил его. Тот перелетел через кушетку и врезался в стену. Лежа на спине, он слабо затряс головой.

— Солнышко, убери ее отсюда, — коротко приказал Барский, — пока я не сказал то, о чем потом буду сожалеть.

В глазах Наташи вспыхнула ярость.

— Ты, негодяй…

— Вон!

— Пошли, Наташа, — сказала Марина. Ее голос прозвучал почти нежно. — Я знаю, что у тебя неприятности. Мы поговорим об этом в машине.

Прежде чем дверь за ними закрылась, Наташа обернулась, посмотрела на них полными слез глазами и пронзительно крикнула:

— Фима!..

Дверь закрылась. Лифшиц с трудом поднялся и рухнул на кушетку. Он осторожно потер пальцами голову и взглянул на Барского. В его прищуренных серых глазах горела ненависть.

— Мне остаться, шеф? — спросил Сеня, глянув на Лифшица. — По-моему, с него достаточно.

Барский методично снял пиджак и рубашку.

— Подожди снаружи. Мне не нужны свидетели.

Сеня подмигнул и вышел. Мощные мышцы Барского перекатывались в свете люстры, когда он двинулся к Лифшицу. Он ухватил его за лацканы вельветового пиджака, рывком поставил на ноги и прислонил спиной к массивному столу у стены. Шагнув вперед, он поставил ногу между ногами Лифшица, прижав его к столу. Почти ленивыми движениями раскрытых ладоней он начал бить Лифшица по лицу.

Лифшиц попытался закрыть лицо руками, но Барский ребром ладони ударил его между основанием шеи и плечом, а потом ткнул большими пальцами ему под мышки.

Руки Лифшица повисли, он пронзительно вскрикнул, но удар мозолистой руки по губам заглушил его крик. Из уголков его рта потекла кровь.

— Валер, ради Бога! — умоляюще сказал Лифшиц.

— Заткнись! — Барский продолжал молотить его. Голова Лифшица упала на грудь, и он повис всей тяжестью на Барском. Тот дал ему упасть и пошел искать ванную. Там он включил ледяную воду, оттащил Лифшица, бросил его в ванну и уселся, ожидая, когда тот придет в себя.

Четыре раза он пытался выбраться из ванны, и четыре раза Барский снова окунал его в холодную воду. На пятый раз он не стал мешать ему, и аккуратно вытер руки.

— Вот теперь поговорим, — сказал он.

Лифшиц кивнул. Потемневшие от воды светлые волосы прилипли ко лбу. Его трясло. Рот был в крови, глаза заплыли. Барский отвел его на кухню и позволил сесть.

— Ты причинил мне массу неприятностей, юноша, — объяснил он.

Лифшиц кивнул, глотая кровь.

— Валер, поверь, я же не хотел…

— Я полагаю, что ты много чего не хотел, — холодно прервал его Барский. — Скажи, например, переспать с Наташей.

Лифшиц вспыхнул и покачал головой.

— Ты ни хрена не понимаешь. Мы с Наташей…

— Думаю, все я понимаю, — снова прервал его Барский. — Об этом поговорим потом.

— Мне бы надо выпить, — зубы Лифшица стучали. — Правда, Валер. Так ведь и до воспаления легких недалеко.

— Считай, что тебе повезет, если отделаешься только этим, — проворчал Барский. — Ну, ладно.

— В буфете справа.

Барский повернулся к нему спиной и нашел в буфете бутылку «Тичерз» и стакан, плеснул туда виски и толкнул стакан к Лифшицу.

Тот схватил его дрожащей рукой и поднес к губам. Барский заметил, как он дернулся от боли, когда жидкость обожгла разбитый рот. Он допил и поставил стакан.

— Что тебя интересует?

— Начни с того, что ты вытворял последние две недели.

Лифшиц поколебался, потом взял бутылку и налил себе еще немного. Держа стакан в руке, он заговорил:

— Валер, я пытался остаться в живых. Мной занимались крутые ребята.

— Рассказывай, — ласково поощрил его Барский. — Это почему же кому-то пришло в голову так обойтись с таким интеллигентным молодым человеком.

— Обычная история, — потерянно сказал Лифшиц. — Я ведь люблю играть и играю по-крупному. Ты сам это знаешь. Я веду активный образ жизни, и это порой обходится в копеечку. Я увязал все глубже, и мне никак не удавалось выбраться. Подонок, у которого было много моих расписок, продал их. А потом появились покупатели и потребовали все деньги сразу. Ты знаешь, как это бывает.

— Я знаю больше, чем ты думаешь. Продолжай.

— Ну, деньги я мог бы достать, но не сразу. У меня были кое-какие ценные бумаги, дача, но ведь их так сразу не реализуешь. Скоро должны были прийти дивиденды на газпромовские акции, которые у меня были. Вот я и решил на некоторое время исчезнуть, а потом вернуться и расплатиться сполна.

— Ну да, — язвительно сказал Барский, — ты решил исчезнуть вместе с этим своим автомобилем, который привлекает больше внимания, чем какой-нибудь слон. Считаешь, это было умно?

— Ты ведь меня не сразу нашел, правда? — Лифшиц достал из кармана насквозь мокрую пачку сигарет. Барский бросил ему из своих сигарет и чиркнул спичкой.

— Да. И тебе повезло, что это был я, а не Казиевские ребята.

— Казиев? — резко переспросил Лифшиц. — Что ты знаешь об Казиеве?

— Что он тебя ищет, — Барский затянулся. — Зачем бы ему это понадобилось, как думаешь?

— Я уже сказал. Мои долговые обязательства… — Дрожащей рукой Лифшиц налил себе еще.

— А зачем ему понадобились твои расписки? — настаивал Барский.

Лифшиц зажмурился и обхватил голову руками.

— Не знаю, Валер. Думаю, он купил их по дешевке, а из меня решил выколотить все сумму. Черт, я ведь собирался заплатить…

— Ну да. Когда-нибудь, — Барский пустил ему в лицо струю дыма. — А теперь поговорим об убийствах.

— Убийствах? — слабо спросил Лифшиц.

— Первое — в старой квартире Наташи. Кто-то уложил мелкого урку по кличке Насос. Я думаю, ты слыхал об этом.

— Да. Что-то такое слышал, — Лифшиц отвел глаза.

— Это случилось в ту ночь, когда я вернулся. Я свернул свои дела, чтобы посмотреть, не удастся ли мне вытащить твою никому не нужную жопу из этой заварушки. Я хотел это сделать только ради Наташи. Но мне не стоило ввязываться в эту историю.

— Она не должна была просить тебя…

— Это не существенно, — отрезал Барский. — Она попросила, и я занялся. Как ты думаешь, почему этому бродяге перерезали там горло? Неужели он с кем-то не поделил фамильные Наташины бриллианты?

— Откуда мне знать. Ты знаешь больше меня.

— Может быть, оно и так, — угрожающе протянул Барский. — Значит, тебе прищемили хвост. И сколько же контор тобой занимается?

— Что?

— Одна банда? Две? Три? Ты должен знать, кто тобой интересуется.

— Я думаю, только Казиев. Перед тем, как мне скрыться, ко мне подкатывались разные крутые чуваки. Но, насколько я знаю, они все из одной конюшни.

— И что им было нужно?

— Бабки. Много. На круг почти двадцать шесть кусков.

Барский присвистнул с издевкой.

— Ладно. Надеюсь, у тебя есть надежное алиби на то время, когда пришили Насоса.

— Это будет не просто.

— Это всегда не просто.

— В ту ночь я… я был в городе. Я провел ночь с одной э-э-э… дамой. Но у меня не все получается со временем.

Барский ухмыльнулся.

— Не горюй. Учитывая, что из себя представляет Насос, тебе вряд ли предъявят обвинение в предумышленном убийстве. Так, три или четыре года. И очень даже могут оправдать или дать условный срок, учитывая настоятельные просьбы твоего краснознаменного и орденоносного завода, то бишь института.

Фима не был готов разделить его шутливый тон.

— Ты странный человек, Ефим Мойшевич, — сказал Барский, не скрывая своего отвращения. — Эта девушка на свое несчастье влюбилась в тебя. Она вызвала меня, чтобы я вытащил тебя из дерьма. А тебе не пришло в голову позвонить ей, хотя бы для того, чтобы сказать, что ты жив и здоров, или чтобы спросить, как она там? Черта лысого ты позвонил. Ты спрятал нос в какую-то дыру и любезно позволил ей, Марине и мне выручать тебя из беды. Нет, определенно, странный ты человек!

— Ради Бога, Барский! — горячо возразил Лифшиц. — Я пытался звонить тебе. Дома тебя не было. Я несколько раз звонил в «Трубу», но так и не застал тебя, а номер своего телефона оставить не решился. Вы были, как выяснилось потом, в какой-то общаге. Наташа разыскивала меня по всем телефонам и вчера, наконец, застала на даче. Это правда!

— А ты, значит, велел ей перебраться сюда, ждать тебя и ни словом не обмолвиться ни мне, ни Марине. Так?

Лифшиц кивнул.

— Я не хотел, чтобы кто-нибудь знал, где я.

— Вот именно. То, что вчера ты оказался на даче, очень неудачно для тебя, потому что некий небезызвестный тебе месье Игнатов был найден убитым в твоей гостиной. Ты не хотел бы уточнить, где ты был, когда его пришили?

— Господи, да я не знаю! Я и представления не имею, ко-гда его убили. Я остановился в одной дыре на берегу речки вместе с автомобилем, который занял у приятеля. «Хорьх» я загнал в гараж. Я подумал, что если машина останется на месте, это поможет мне сбить их с моего следа. После наступления темноты, я пригнал его туда и оставил. Все, что мне было нужно, я уже забрал. Выбрался я оттуда на электричке.

Барский выдувал колечки дыма. Потом он сел напротив Лифшица и положил кулаки перед собой на стол.

— Тухлая у тебя какая-то история.

— Может быть, но это правда, — упрямо сказал тот.

— Ты стоишь гораздо больше, чем твой долг этой публике. По нашим данным, дача твоя не заложена и, учитывая нынешние цены, она одна по крайней мере в два раза перекрывает твои карточные долги. Плюс твои коллекционные автомобили, четыре счета разных банков, чьими кредитными карточками ты пользуешься, все это наши ребята быстро обнаружили, может быть, еще что-то. — Барский смял сигарету. — Фима, ты же мог просто обратиться в любой банк и под залог этой собственности получить свои вшивые двадцать шесть штук.

— Я тебе уже сказал, — поспешно произнес Лифшиц. — Я пытался раздобыть бабки. А когда я услышал об убийстве Насоса, то решил послать все к черту и убраться куда-нибудь подальше.

— Может быть, — пожал плечами Барский. — Ты можешь объяснить это Зацепину в горпрокуратуре. Теперь вернемся к Наташе. Перебравшись сюда, она так и не распаковала свои вещи. Ты собираешься забрать ее с собой?

— Она поедет со мной, — ответил Лифшиц. Решительность его тона удивила Барского.

— Она беременна, — коротко сказал Барский. — Кроме того, помимо прочей информации, я узнал, как ты обошелся с одной из своих девушек.

— Ее я не любил, — спокойно ответил Лифшиц. — А Наташу люблю.

— Ну да. Ты это уже продемонстрировал, — покачал головой Барский. Он устал от разговора с этим увертливым человеком, у которого на все случаи жизни был готов ответ, вполне похожий на правду. — Ты скорее любишь ее деньги. Квартира за семьдесят тысяч, облигации, может быть, картины. Речь идет, я думаю, по меньшей мере о сотне тысяч баксов.

— Это ты так думаешь. Я вполне могу заработать на жизнь нам обоим.

— Прячась все оставшуюся жизнь от мафии? — ядовито уточнил Барский.

Лифшиц развел руками. Он собрался что-то возразить, но дверь распахнулась. Наташа взглянула на его разбитое лицо и бросилась к нему.

Барский хотел удержать ее, но остановился, увидев, как стоявшая в дверях Марина отрицательно покачала головой.

— Все складывается против тебя, Барский. Забудь о своих планах.

— Почему?

— Они оказывается уже женаты, — сказала она и швырнула свою сумочку через всю комнату.

Глава тринадцатая

Барский не скрывал своего отвращения. Пока он одевал рубашку и пиджак, Наташа завернула лед в полотенце и положила холодный компресс на лицо Лифшицу.

— А ты бы, сестренка, могла сказать нам об этом, — упрекнул ее Барский.

— Валера, я… мы боялись, — призналась она, не сводя с него глаз.

— Детка, мы же члены одной семьи, — сказала Марина.

— Я знаю. Мне ужасно неловко, — ответила Наташа.

— Чего же ты боялась, сестренка? — спросил Барский.

— Тебя, Барский, — невнятно пробормотал Лифшиц распухшими губами. — Мы знали, что ты меня терпеть не можешь.

— Ты — тупица.

— Но ведь это правда? — попыталась защитить Лифшица Наташа.

Барский прошелся по комнате.

— Фимка, ты думаешь, что ты — плейбой. Но это не так. На самом деле ты не плейбой, и не фат, не игрок и не хайлайфист, а самый натуральный дешевый стиляга. Мы с Мариной не любим стиляг. Но у тебя есть мозги, ты неординарная личность. — Он остановился и закурил. — Как ты используешь свои мозги — это твое личное дело. Нас беспокоит сестренка, но и она уже достаточно взрослая. У нее есть право распорядиться своей жизнью, как ей заблагорассудится, без постороннего вмешательства. Мы всегда будем на ее стороне. И, если нам удастся, мы постараемся помочь тебе выбраться из этой передряги, в которую ты влип исключительно по своей вине.

Слезы навернулись на глаза Наташи.

— Извини, Барский. И ты, Марина. Но я не такая, как вы. Вы знаете, как решать жизненные проблемы. А я никогда не умела. Вы всегда все решали за меня. Я ничего не говорила, но всегда чувствовала ваше превосходство. Барский, я меньше всего хотела, чтобы ты впутался в эту историю. Я сказала Марине, что Фима исчез. Это она настояла на том, чтобы вызвать тебя.

— Детка, ты была так расстроена, — сказала Марина. — Никто лучше Валеры не знает, как разбираться с такими проблемами.

— Я знаю, — пробормотала Наташа. — Я знаю, сестра.

Барский выпустил в воздух длинную струю сигаретного дыма, затушил окурок и сказал:

— Теперь, девушки, двигайте отсюда. Посидите минутку в соседней комнате.

Когда дверь за ними закрылась, он повернулся к Лифшицу.

— Я по-прежнему не люблю тебя, старикаша. Но ты, по крайней мере, женился на ней. Мы с Мариной не склонны бросать камни в домочадцев.

Лифшиц кивнул.

— Во вторник будет шесть недель, как мы поженились.

— Пришлось?

— Нет. — Лифшиц покачал головой и попытался улыбнуться. — Похоже, я перестаю быть стилягой.

— Ладно. Ты теперь член семьи. Но из-за этого неприятностей не стало меньше.

— Я знаю.

— Если хочешь, я постараюсь помочь тебе.

— Я думаю, мы справимся. А что ты имеешь в виду?

— Перестань мне врать. Расскажи, почему эта публика так настойчиво разыскивает тебя. Если ты замочил Насоса, так и скажи. Я думаю, мы сможем это уладить. С Игнатовом будет потруднее, но ведь это он, в конце концов, забрался в твой дом. Это можно представить, как самооборону.

Лифшиц внимательно посмотрел ему в глаза и отрицательно покачал головой.

— Раз так, — сказал Барский, — продолжай скрываться. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

— Ты действительно думаешь, что я способен прирезать двух человек?

— Я вернулся, чтобы найти тебя, — Барский закурил новую сигарету, — и я тебя нашел, а если тебе моя помощь не нужна, это твое дело.

Лифшиц опустил глаза.

— В любом случае, спасибо.

— Не давай девушку в обиду. Ты понял меня?

Лифшиц кивнул. Барский развернулся и вышел из комнаты.

— Он в твоем полном распоряжении, сестренка, — сказал он Наташе и взял Марину под руку.

Они вышли в ночь и туман.

* * *

В черной «девятке», стоявшей напротив подъезда, кроме Феди Сияпина было еще трое сотрудников. На лицах у всех было написано угрюмое нетерпение.

— Бери машину, солнышко, и поезжай домой, — сказал Барский Марине.

— Я бы не хотела, — ответила она. — Учитывая, что Наташа…

— За сестренкой я пригляжу. Поезжай домой, — твердо сказал он.

Она легонько коснулась его губами и уехала.

— Он еще там? — спросил Сияпин.

— Да. Все идет не так гладко, как я думал. Глупая девчонка вышла за него замуж.

— А разве мы тебе этого не сказали? Значит как-то упустили из виду. Мы думали, что ты знаешь. Все это совершенно бессмысленно, — покачал головой Сияпин. — Другой выход мы тоже перекрыли.

— Не думаю, что они задержатся здесь надолго. Как с погодой?

— Ветер северный, умеренный, до сильного. У Красилина есть разрешение на вылет.

Барский открыл дверцу и уселся на переднее сиденье.

— Что с Голландцем?

— Роет землю. Ему это золото нужно позарез.

— А остальным — нет? — просил Барский.

— Похоже на то. Кое-кто из наших выдвинул версию, что золото собираются скупить китаезы, — ответил Сияпин.

Барский потянулся.

— Что слышно об Казиеве и Слизняке?

— После разговора с тобой Зацепин положил на них глаз. Однако в деле Игнатова эта компания не замешана.

— Так, — протянул Барский почти грустно. — Выходит, что это Фимкина работа. А ведь я пытался дать ему шанс, но он отказался.

— Единственно, что я хочу знать, где, черт возьми, это золото, — сказал один из сидящих на заднем сиденье.

— Объявится, — уверенно сказал Барский.

— Главное, чтобы оно снова не уплыло. Черт знает, сколько народу потеряло из-за него сон и покой, — сказал агент.

— Сколько их пасет сейчас? — просил Барский.

— Восемь наших, пятеро из другого отдела, — ответил Сияпин.

— Чтобы взять одного проходимца, который и так будет в аэропорту, как в мышеловке? — удивился Барский.

— Мы хотим разом закрыть это дело, — объяснил Сияпин, — и взять заодно и всю банду Казиева.

— Да? — протянул Барский с сомнением. — И как ты планируешь пристегнуть его к этому делу?

— Мы организовали небольшую утечку информации. Он тоже будет там.

— О, Господи. Не забывайте о девушке. Мы не должны подвергать ее опасности, — сказал Барский.

— Мы постараемся изолировать ее, прежде чем она поднимет шум, — сказал Сияпин. Ожило радио под приборной доской. Сияпин выслушал, взял микрофон: — Принято, мы их контролируем.

Увидев, что в арке здания зажглись фары, Сияпин включил стартер. Когда автомобиль выехал на улицу, Барский узнал его. Это была машина Наташи. В ней были видны силуэты двух человек. Машина повернула в другую сторону от аэропорта, к набережной.

— Интересно, не собираются ли они сыграть с нами шутку, — пробормотал Барский.

— Не думаю, — ответил Сияпин. — Они собираются разделиться. Он отправится за товаром в одиночку. Она, может быть, даже и не знает, в чем дело.

Автомобиль впереди свернул на Варшавское шоссе и остановился перед светофором. Дверца со стороны пассажира распахнулась, из автомобиля ктото выскочил и побежал к стоявшему неподалеку такси. Сияпин поспешно схватил микрофон.

— Четвертый. Отпустите девушку на несколько кварталов и берите ее. Доставьте ее в ближайшее отделение милиции и обеспечьте безопасность.

Они продолжали следовать за такси. Барский заметил, как ничем не примечательная машина развернулась и последовала за машиной Наташи, свернувшей в боковую улицу. Через мгновение послышался гудок сирены, радио ожило и сообщило:

— Объект задержан.

Такси остановилось у одного из зданий на шоссе. Сияпин припарковался поодаль. Из ворот выехала тентованная «газель» и свернула на набережную.

— Смотри, как просели рессоры, — заметил Барский. — Почему бы нам не взять его прямо здесь?

— Можно бы, но как мы тогда доберемся до Казиева, Гершковича и Слизняка? — возразил Сияпин. — Надо бы взять их тоже. Нам может больше никогда не представиться такого случая.

— Ну, смотри.

— Вам что, наплевать на это? — спросил один из агентов на заднем сиденье.

— Это заботы вашего ведомства, — ответил Барский. — Что до меня, то похоже, вы собираетесь устроить пальбу, когда в этом нет необходимости. Мне это не нравится.

— Нам тоже, — тот похлопал по стволу автомата, — но мы к этому готовы.

— Вижу, — заметил Барский, достал пистолет из кобуры и проверил обойму.

Радио заговорило снова.

— Первый. Это Шестой. Казиев, Резо и еще трое с ним только что прибыли в аэропорт. Они устроились так, чтобы наблюдать за самолетом Красилина.

— Первый Шестому, — сказал Барский в микрофон. — Лифшиц примерно в пяти минутах от аэропорта в крытом грузовике. Пропускаем его прямо к самолету. Что делают твои?

— Ничего особенного. Один вернулся в машину и сел за руль. Красилин греет двигатели. К самолету подъехала машина, один вышел.

— Кто он? — спросил Барский.

— Минутку. Похож на Ван дер Стуула, которого вы зовете Голландцем. Да, это он. Огляделся, направился к самолету. Разговаривает с Красилиным.

Дальше они ехали в полном молчании. Когда впереди загорелись огни аэропорта, Сияпин свернул налево.

— Пусть грузовик едет прямо к самолету. Мы заедем через боковые ворота.

* * *

— Очень мне все это не нравится, — сказал Барский, когда они, объехав летное поле, направились к ангарам. В темноте смутно вырисовывались очертания двухмоторного самолета. Его медленно вращающиеся лопасти поблескивали в свете прожекторов, освещающих линию ангаров. Из-за них выехала «газель» и медленно задним ходом начала сдавать к самолету. Кто-то вышел из кабины и направился к заднему борту грузовика. Автомобиль с погашенными огнями тронулся со стоянки к самолету. Металлический голос из динамика сообщил:

— Шестой — Первому… Машина Казиева едет к самолету.

— Мы его видим. Держитесь сзади и в случае чего прикройте нас огнем, — приказал Сияпин. Агент с автоматом передернул затвор.

— Вы знаете, кто в самом центре этой заварухи? — сказал Барский напряженным голосам. — Красилин. Я гарантирую, что если с ним что-нибудь случится, то заплатить придется очень дорого. — Он пожевал губу. — А кроме того мне не по душе вот так прямо взять и подъехать к ним. Это неизбежно приведет к большому шуму.

— Мы сначала предложим им сдаться, — сказал Сияпин.

Барский фыркнул. Он обвел взглядом летное поле. Возле третьего от них ангара от громоздкого «Ил-76» отъехал тягач с трейлером. Барский указал на него.

— Перехвати-ка эту тележку, — коротко сказал он.

— Что? — изумленно переспросил Сияпин.

— Я сказал, перехвати ее. Прикрываясь ей, мы сможем по-добраться к ним.

Сияпин пожал плечами, нажал на газ, и машина рванулась вперед. Она проскочила мимо амфибии и трех человек, стоявших рядом. Барский узнал Красилина, Лифшица и Голландца. При помощи небольшой лебедки они перегружали что-то из грузовика в самолет. Тягач свернул за ангар. Сияпин вскочил на его подножку и показал удостоверение.

— Государево дело, дружище. Нам понадобится твоя тачка на несколько минут.

Водитель тягача затормозил и уставился на высыпавших из машины людей.

— Кто вы такие, хули вам тут нужно?

Увидев оружие в их руках, он вытаращил глаза и, дрожа, вывалился из кабины.

— Успокойся, браток, — сказал Барский. — Можешь пока посидеть в машине.

Он натянул на голову фуражку водителя и взобрался на сиденье. Пистолет он зажал между ног, чтобы иметь возможность выхватить его той рукой, которая окажется свободной.

— А что с нами? — спросил один из агентов.

— Спрячьтесь в трейлере и заранее выберите каждый себе мишень. Я беру Лифшица.

Кивнув, они полезли на прицеп. Их прикрывали высокие деревянные борта. Кроме того, между досками были широкие щели. Барский отпустил сцепление и тягач дернулся. Поэкспериментировав с рулем, Барский определил радиус его разворота. Когда они выехали из-за ангара, второй автомобиль подрезал нос самолету, взвизгнули тормоза, и он резко остановился.

Из машины вывалились четверо. Все они были вооружены и двигались профессионально быстро. Несмотря на сумерки, он узнал Ризвана Казиева, Арнольда Гершковича и Сашку Крота. Четвертый чем-то смахивал на синеносого, но Барский не был уверен.

Он увидел, как Фима Лифшиц замер, отпустив конец веревки и груз, висевший на блоке, тяжело упал на землю. Потом он медленно поднял обе руки.

Голландец и Иван Красилин с поднятыми руками прижались к борту самолета.

Тягач находился примерно в пятидесяти метрах от самолета и быстро сокращал это расстояние. Казиев повернулся и взглянул на них. Свет прожектора упал на тягач и Барский увидел, что Казиев узнал его. Он что-то закричал, указывая на них, но рев двигателей самолета и шум мотора тягача перекрыл его голос.

Тогда он поднял пистолет. Барский схватил свой пистолет, выстрелил, пригнулся, насколько позволяла кабина, и резко крутанул руль. Тягач вместе с трейлером резко занесло вправо. Пуля ударила в раму и с воем отрикошетила. Барский рванул ручной тормоз и, выпрыгнув из кабины, выстрелил второй раз. Казиев пошатнулся и, выронив пистолет, схватился за правое плечо.

Барский услышал, как-то закричал:

— Милиция! Бросай оружие!

Синеносый выстрелил в сторону трейлера. Очередь из автомата буквально разорвала его шею. Ударил фонтан крови, и он, скорчившись, рухнул на землю.

Голландец, опустившись на четвереньки, пытался забраться под самолет. Как только началась стрельба, Иван Красилин бросился на землю и откатился в сторону.

Арнольд Гершкович взглянул на тело синеносого, потом на Казиева, сидевшего на земле и придерживавшего здоровой рукой раненую, и побежал к машине.

Послышался гулкий выстрел из помпового ружья, и Гершкович упал на землю, корчась от боли в раздробленном левом колене.

Обернувшись, Барский увидел, как кто-то перебрался с заднего сиденья и сел на руль машины Казиева. Взревел мотор, и автомобиль, круто развернувшись, устремился прочь от самолета.

Раздался еще один выстрел, пуля пробила капот. Мотор заглох. Двое из группы захвата подбежали с двух сторон к остановившемуся автомобилю. У одного в руке был еще дымящийся пистолет, другой был вооружен дробовиком. Тот, что с пистолетом, рывком распахнул дверцу водителя.

Оттуда выбрался трясущийся Резо. Он сам, не дожидаясь приказа, заложил руки за голову и, как рыба, беззвучно открывал и закрывал рот.

— Эй! Стоять, или я стреляю!

Развернувшись, Барский увидел, что Фима Лифшиц уже сел за руль своей «газели» и заводил двигатель. Федя Сияпин целился в него из своего «стечкина».

— Нет! — Барский ударил Сияпина по руке, и пуля ушла вверх. — Он мой!

Грузовичок устремился прямо на него. Барский отскочил в сторону и почувствовал, что левое переднее крыло прошло в миллиметре от его ноги. Лифшиц затормозил и резко свернул вправо, едва не столкнувшись с вращающимся пропеллером. Правая дверца грузовика распахнулась и ударила Барского по плечу.

Падая, он схватился за борт и понял, что его тащит по бетону. Краем глаза он заметил омоновцев с оружием наготове. Вести огонь они не могли, потому что он оказался на линии стрельбы. Казалось, еще немного, и его руки выдернет из плечевых суставов. Пистолет он обронил.

Огромными усилиями он подтянулся и почувствовал, что висит в воздухе. В следующий момент всей тяжестью тела он резко качнулся в сторону. Грузовик вильнул и его инерцией прижало к борту. Дверь с грохотом захлопнулась. Лифшиц сидел за рулем, вобрав голову в плечи.

Грузовик мчался поперек летного поля, подпрыгивая на заросшей травой грунтовой полосе, разделявшей рулежную дорожку и взлетно-посадочную полосу. Барский стоял между тентом и кабиной и изо всех сил колотил по крыше.

— Остановись, Фимка! — кричал Барский. — Поздновато ты в чак-норрисы метишь! Тебе не уйти!

Впереди на сотни метров не было никаких препятствий, и Лифшиц, зажав ногой руль, повернулся и дважды выстрелил за спину, в заднее стекло кабины.

Барский почувствовал, что первая пуля обожгла ему левое плечо, вторая прошла выше.

— Последний шанс, студент! — снова закричал он. — Тебе не выбраться отсюда!

В ответ прогремел еще один выстрел. Грузовичок ударился колесом о бортик рулежной дорожки и вильнул. Лифшиц вцепился в руль, чтобы предотвратить занос.

Барский собрался и прыгнул вниз, целясь на ступеньку возле места водителя. Правой рукой он с силой ударил Лифшица по шее.

Тот всем телом упал на руль. Барский повис в окрытом окне, удерживая руль одной рукой, другой пытался нащупать замок зажигания. Ему наконец удалось открыть дверь и сесть на место водителя, но тут рука Лифшица провалилась внутрь рулевого колеса и грузовик повело вправо. Барский ничего не мог поделать с его безжизненным телом. Последовал удар, грузовик сначала медленно, потом все быстрее начал кувыркаться. Слышался скрежет рвущегося металла. Барский, вцепившись в сиденье, другой рукой старался удержать тело Лифшица. Машина перевернулась вверх колесами, и левая дверца раскрылась. Медленно, как будто в невесомости, Лифшиц вылетел из кабины.

Грузовик перевернулся еще четыре раза и замер вверх колесами.

Барский с трудом выбрался из кабины. Вокруг раздавалось завывание сирен пожарных машин и ослепительно вспыхивали аварийные огни. Он встал на ноги и решил, что, скорее всего, ничего не сломано, хотя многое определенно не в порядке. Оглядевшись, он потащился туда, где бесформенной кучей виднелось в темноте тело неудавшегося гения.

Когда Барский присел рядом с ним, Лифшиц застонал и перевернулся.

— Умираю, — прошептал он разбитым ртом.

— Ты сам сделал этот выбор, — не без участия заметил Барский. Он быстро ощупал тело Лифшица. У него возникло впечатление, что вряд ли можно говорить о чем-то более серьезном, чем синяки и ссадины. Он упал на мягкую землю и был в состоянии двигать руками и ногами.

— Мы с самого начала все знали об этом золоте. Тебе бы никогда не удалось им завладеть.

— Золото — это не цель, а средство, — пробормотал Лифшиц.

— Когда ты узнал о нем? Когда разбирал машину?

— Не совсем. Я не подозревал об этом, пока не столкнулся с требованиями банды Казиева. Они предъявили мне ультиматум — расписки в обмен на машину, и уже готовы были забрать ее, но я не успел собрать мотор. Они мне дали ночь на то, чтобы собрать его. Тогда я решил разобраться, почему они так заинтересованы в том, чтобы увести у меня эту машину, и что в ней такого особенного. Я очень долго не мог сообразить, в чем же дело. Перед этим я ведь разбирал ее до винтика. Однажды я совершенно случайно загнал ее на весы и увидел, что она слишком уж тяжела. Существовало только одно место, где могла быть скрыта причина этого избыточного веса.

— Ясно, — Барский оглянулся. — остальные сейчас будут здесь. Расскажи мне о Насосе и Игнатове.

— Почему бы и нет, — Лифшиц застонал и попытался улыбнуться. — Сейчас уже можно. У тебя есть закурить?

Барский выудил из пачки мятую сигарету, раскурил ее и передал Лифшицу. Рядом остановился автомобиль, из которого выскочил Сияпин и другие сотрудники. Взмахом руки Барский дал им понять, чтобы они не подходили.

— Давай, Фима.

— Ладно. С Насосом так получилось, скорее всего, из-за того, что я собрался в ту ночь забрать Наташу и смотаться из города. Я не стал ей звонить, потому что думал, что ФСБ меня разыскивает из-за неявки на работу. Я боялся, что они станут подслушивать телефонные разговоры.

Он глубоко затянулся.

— Я зашел к ней, но там уже вовсю орудовал Насос. Она сидела в углу, трясясь, как осиновый лист. Он принялся за меня и вложил мне так, что я вырубился. Когда я очнулся, то обнаружил, что связан. А он, похохатывая, валит Наташку на диван…

— Что?

— Все так и было. Он приставил нож к ее горлу, повалил на диван и стал расстегивать штаны… Но когда он вводил в нее член, то выпустил из рук финку, и она…

— Нет!

— … она перехватила нож и полоснула его по шее. А потом держала голову так, чтобы кровь не залила ее.

— Ты врешь… — скрипнул зубами Барский.

— Ты же осматривал место происшествия, и обратил внимание, что…

— Точно, — тряхнул головой Барский. — Штаны у него в впрямь были расстегнуты. Я — осел!

— А кроме того, удар, наверное нанесен справа налево, а ведь я, как ты можешь обратить внимание — левша.

— Верно. Я же сказал тебе, что от этого обвинения будет не сложно отмазаться, а ты мне не поверил.

— Я тебе поверил, Валер. Но ведь был еще и Игнатов. Я думаю, он в конце концов вычислил, что они тридцать лет тому назад сделали с золотом, и начал вынюхивать. Выследил меня, залез под машину и разобрался что к чему. И тут уж мое обычное везенье — как раз в этот момент я и появился. Этот гад предложил мне сдать товар, а вознаграждение поделить с ним, или он меня арестует, и все деньги пойдут только ему.

— И тогда ты прикончил его.

Лифшиц приподнялся на локтях и потряс головой.

— Мне уже получше. Нет. Все было не так. Меньше всего я хотел убивать его, в этом не было проку. Но он попытался схватить меня, а ведь ты знаешь, Валер, что он был здоровый, как бык. Началась борьба, и я всерьез решил, что он собрался убить меня. В этот момент вбежала Наташа, закричала, затем ей под руку подвернулся гаечный ключ, и она ударила его этим ключом. Ни она, ни я не хотели убивать его, но его было просто невозможно остановить — он лез напролом.

— Звучит правдоподобно, — признал Барский. — И опять удар нанесен справа налево. Хороший адвокат мог бы вывести тебя из-под удара Через год ты бы был на свободе.

— Я умираю, Барский.

— Мне доводилось видеть умирающих. Я не врач, но мне кажется, что у тебя ничего серьезного, кроме ушибов, нет. — Он выпрямился и закурил. — Ты уж лучше не умирай. Твоему ребенку будет нужен отец.

— От меня мало толку. Меня не выпустят из этой страны еще долго. Просто у него будет хорошая мать. Он родится богатым, в свободной стране. Я думаю, что сейчас они уже приземлились.

— Напрасно ты так считаешь, — грустно усмехнулся Бар-ский. — Мы задержали ее сразу же, как только ты выскочил из машины.

— Скажем так, вы думаете, что вы ее задержали.

— Что ты хочешь этим сказать? — заорал Барский. — Разве не она с тобой поехала?

— Марина вернулась, уговорила ее остаться и подождать, пока мы отъедем. А от Речного до Шереметьева полчаса езды. Билеты у туристической фирмы были куплены заранее.

— Предатели… — ошеломленный пробормотал Барский.

— Никакие мы не предатели. Просто, кроме тебя, у Марины появился еще и племянник, и она подумала о нем. Мы посовещались и решили, что он должен родиться в другой стране. Где дети не будут его дразнить и учителя не станут ставить двойки только за то он «Мойшевич». И если он будет талантливым человеком, его не станут держать взаперти. А если он угодит в историю, то ему, прежде чем арестовать, зачитают его права. И если ему станут угрожать бандиты, то он сможет смело обратиться в полицию. А если он откроет свой ресторан, то ему не потребуется «крыша». И не расстраивайся ты так. Относись ко всему этому, как к сугубо семейному делу. Все будет хорошо. Мы все по-прежнему тебя очень любим. Не вешай нос, милый — ты еще послужишь на благо родины.

Показалась «скорая помощь». Барский подошел к фээсбэшникам.

— С ним все в порядке. Лучше послать с ним кого-нибудь.

Один из агентов отделился от группы и направился туда, где медики укладывали Лифшица на носилки.

* * *

Барский сел в машину.

— Поехали, — сказал он Сияпину.

Сияпин, нахмурившись, смотрел на накрытого одеялом ученого.

— Куда?

— Надо же забрать это чертово золото.

Глава четырнадцатая

Возле самолета уже стоял «черный ворон». Барский заглянул внутрь. Съежившись в углу, там уже сидел несчастный Резо под присмотром угрюмого омоновца в полной форме с маской на лице.

Рядом с автомобилем на земле сидели Ризван Казиев и Арнольд Гершкович. Человек в белом халате разрезал ему брюки, чтобы обработать раненую ногу. Плечо Казиева было уже забинтовано.

Один из прочных деревянных ящиков оставался в самолете, второй, полуразвалившийся, лежал на земле. Иван Красилин, прислонившись к фюзеляжу самолета, поглядывал на него. На его лице и руках кровоточили глубокие царапины, одежда была в пыли и разорвана.

— Прямо скажем, удирал ты, не мешкая, — сказал Барский.

Красилин сплюнул.

— Я чувствую себя хуже тех, кого вы подстрелили. Я было хотел поучаствовать на вашей стороне, но не был уверен, все ли меня знают. Нет никакого резона дать себя прихлопнуть по ошибке.

— Абсолютно никакого, — согласился Барский. — У тебя есть какой-нибудь ломик?

Красилин достал из ящика для инструментов массивную стальную полосу, расплющенную с одного конца. Барский сорвал несколько досок с треснувшего ящика.

— Похоже на обрезок трубы, — сказал Сияпин. — Обычный кусок согнутой трубы.

— А это и есть кусок согнутой трубы, — терпеливо ответил Барский. — А внутри у нее пятнадцать кило золота. То же самое в другом ящике.

Он достал складной нож из кармана и поковырял в трубе.

Выпрямившись, он показал им небольшой кусочек блестящего металла со следами черной краски.

— Ну, вот и все, — сказал Барский. — А теперь я поехал домой. Вы уж, ребята, сами решите между собой, кому что делать. Главное, чтобы не упоминалось мое имя.

Он огляделся, пытаясь сообразить, на чем бы ему доехать.

— Эй! — схватил его за руку Сияпин. — Все это затеял ты. Ты нам ничего не рассказывал, только отдавал приказания, а мы носились как оглашенные, выполняя твои распоряжения. Как насчет того, чтобы хоть сейчас дать нам объяснения?

— А ты спроси у Казиева. Он тебе все расскажет.

— Как же, — возразил Сияпин. — Мне расскажешь ты.

— Ладно, — Барский слегка пнул ногой трубу, набитую золотом. — Эта штука была частью рамы «хорьха». Машина принадлежала семейству Бурмашевых, и их шофер, малый не промах, помог нескольким своим родственникам гробануть золотишко в добром старом шестьдесят шестом году. За этим, как и за всем, что случалось тогда в столице, стоял Казиев. Я не знаю, кому принадлежала эта светлая идея, возможно, и Казиев уже не помнит, но они знали, что золото надо хорошенько припрятать.

Бурмашевы не были даже знакомы с Казиевым. Но их автомобиль был у него под рукой, а конструктивно в его раме были использованы эти полые трубы. Расплавить золото, залить его в трубы и оставить там месяца на два было делом несложным. Не исключено, что Казиев в дальнейшем планировал угнать автомобиль. Но тут он как раз попался на крючок и надолго загремел в тюрьму. Потом началась эпоха застоя, афганская война, потом перестройка, прошло много лет, и Казиев, очевидно, решил, что автомобиль пошел на лом. Он продолжал думать так, пока ему не попался журнал с материалом о Лифшице. Остальное ты знаешь сам.

— Ни черта я не знаю, — сказал Сияпин. — Ты сам-то в этом уверен? «Хорьх» Лифшица стоит целехонек. Думаю, если его проверить, то и трубы эти на месте.

— Они там, конечно, стоят, — согласился Барский. — Только они с другого «хорьха», который Лифшиц купил в Подсолнечной. Я именно тогда начал понимать что к чему. А до тех пор я предполагал, что речь идет о карте или о чем-то другом в этом роде. Вторую машину он разобрал полностью и оставил в мастерской все, кроме этих труб. Он поставил их на свой автомобиль вместо тех, которые собирался вывезти за границу при содействии Голландца. Теперь ясно?

— Я всем этим уже сыт по горло, — устало сказал Сияпин.

— Тогда все по домам.

— Как скажешь.

— Я скажу спокойной ночи всем.

— Эй минуточку, — остановил его один из мужчин в штатском. — Вы твердо уверены, что в этой трубе пятнадцать кило?

— Да, а что?

— Мне кажется, что не больше десяти… Да и золото какое-то странное.

Барский кинулся наперерез «скорой помощи», рывком от-крыл дверь и упал на Лифшица, схватил его за грудки и яростно затряс.

— Где золото? Отвечай, паскуда! Куда ты его дел? Наташа просто физически не смогла бы пронести эти тридцать кило в самолет.

— Ты отстал от жизни, — криво усмехнулся тот. — Кто же сейчас таскает с собой золото? Золото надо держать в банковском сейфе. И тогда отделение этого банка в совсем другой стране открывает тебе кредит… Вернее не тебе, а мамаше одного жидовского мальчугана, который ближе к осени вылупится на свет божий.

— Голландец! — воскликнул Барский. — Где эта сволочь?

— Голландец, кстати, в переполохе смылся. — мрачно констатировал Сияпин.

Барский засопел, вылез из «скорой» и сел прямо на траву.

— Гениально! — только и смог воскликнуть он.

— Что — гениально? — осторожно спросил Сияпин.

— То, как они разыграли нас. Они заманили нас в мышеловку, где в роли сыра выступал сам Фимка! Покинуть страну он не мог ни в коем случае — это раз. Его доставали бандиты — два. Ему страстно хотелось, чтобы сын его родился за границей — три. И тут ему подвернулся Голландец, который взялся превратить золото в доллары. После этого оставалось только хорошенько поводить нас за нос, чтобы мы не кинулись выяснять, откуда и как пришли Голландцу в Швейцарию деньги, подставить нам этих поганых мафиози, чтобы мы их засадили по всем возможным статьям и тем самым обезопасить себя от их мести!.. Но как он мог довериться этому старому шпиону? Кто его вывел…

— Послушай, а кому еще можно доверять в этом мире, как не родственникам? — спросил Сияпин, и когда Барский в изумлении поднял на него глаза, терпеливо объяснил: — Ну хватит тебе, не прикидывайся козлом. Ты же сам рассказывал, что мамаша этой Наташки однажды сбежала в Голландию с каким-то проходимцем по фамилии Ван дер Сту…

— … твою мать… — только и смог прошептать Барский.

— Он уже лет десять как помер. А этот наш Голландец по всем статьям его родной братец. Так что Наташа выходит ему ни кем иным, как племянницей. То-то он для нее и расстарался.

— Но погоди, сволочь! — заорал Барский вслед «скорой», потрясая кулаками. — Казиевские урки тебя и в тюрьме достанут.

— Не достанут, — хмуро буркнул Сияпин. — В институте уже готов приказ о переводе Лифшица в сибирское отделение.

— Но он же украл у страны шестьсот тысяч долларов.

— Успокойся. Может, он и стоит этих денег. Говорят, американцы хотят купить патент на его микросхему. За два миллиона баксов. А японцы предложили сразу десять…

Барский не дослушав его, махнул рукой и побрел по летному полю. Поблизости от диспетчерской он остановил патрульную машину и попросил подбросить его до «Трубы».

У него еще оставались кое-какие незавершенные дела. И это не могло подождать до завтра.

* * *

Снова начался дождь, и, еще стоя у дверей бара, он услышал звуки фортепьяно и низкий голос Марины, напевавшей одну из тех композиций, которые он называл «ласкающими душу». Он распахнул тяжелую дверь и вошел.

— Привет! Рады видеть вас, босс!

Барский поднял глаза. Сеня один работал за стойкой. В баре было около сорока человек, и верный бармен трудился в поте лица.

— Ты снова решил работать по ночам? — хмуро спросил Барский.

— Опять проблемы с кадрами. Будем считать, что я работаю в две смены.

Барский вздохнул. Он долгим взглядом посмотрел на Марину, кивнул и жестом, козырнув двумя пальцами, показал ей, что все более или менее в порядке. Затем он снял пиджак, закатал рукава и встал рядом с Сеней.

В конце концов, заявление об отставке можно подать и завтра. А клиенты изнывали от жажды.

Оглавление

Предуведомление автора

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg