«Ментовская крыша»

Николай Иванович Леонов Алексей Викторович Макеев Ментовская крыша

Глава 1

Следователь Балуев принципиально не пользовался зажигалкой. Чиркнув спичкой, он обязательно отводил руку далеко в сторону, пережидая, пока отлетит ядовитый серный дым, и только потом подносил ее к сигарете, крепко зажатой в бледноватых тонких губах. Вот и сейчас так. Прикуривал долго, строго наблюдая за кончиком сигареты, который никак не хотел разгораться – видимо, табак был влажноват. Балуев не выпендривался и курил обыкновенную, даже не «золотую», «Яву».

Полковник Гуров и его правая рука полковник Крячко терпеливо ждали. Дело, по которому их прикомандировали к следственной бригаде, было серьезным и спешки не допускало. Речь шла об убийстве – причем убийстве, которое задевало их лично. Погиб сотрудник милиции, оперативник из МУРа, погиб нелепо, на улице и, кажется, даже не будучи при исполнении. Подробностей они пока не знали, и, скорее всего, подробности еще предстояло выяснять – опрашивать свидетелей, встречаться с коллегами и родственниками, знакомиться с делами, которые вел убитый. Начальство придавало большое значение раскрытию этого преступления. В последнее время все, что хоть каким-то боком касалось милиции, вызывало в обществе очень болезненную реакцию. Рекомендовал Гурова в бригаду сам начальник главка генерал Орлов. При этом он ссылался на личное пожелание министра раскрутить дело в самые кратчайшие сроки, не жалея ни сил, ни средств.

Гуров скептически относился к таким пожеланиям – будучи министром, можно позволить себе многое. Министры всегда говорят о кратчайших сроках. Иногда они для убедительности еще стучат кулаком по столу. Гуров ничего не имел против кратчайших сроков, но, по его мнению, главным в деле все-таки оставался результат. Краткость, говорят, сестра таланта, но не она ли – мать многочисленных ошибок? Гуров никогда не возражал против быстрого достижения результата, но терпеть не мог ошибаться. Поэтому все банальности о скорости и личном контроле, прозвучавшие из уст непосредственного начальства, Гуров пропустил мимо ушей – важно было ухватить суть. Для этого они сейчас и собрались в кабинете Балуева.

Следователь не спешил – скорее всего, потому, что самому ничего не было ясно. Следствие работает с оперативно-розыскными материалами, а с ними у Балуева как раз было неважно.

– Понимаете, ребята, – сразу же сказал он, – случай сам по себе печальный, но еще печальнее, что в распоряжении у нас с вами пока одни голые факты. Совершенно, я бы сказал, голые – гладкие, понимаешь, как степь. И ни одной приличной версии. А случай не только из ряда вон выходящий – случай довольно серьезный. Хотя, сами знаете, работенка ваша тоже не сахар, и смерть всегда рядом ходит. Однако здесь мы имеем резонанс – убитый имел опыт, заслуги, по две звезды на погонах. И обстоятельства соответственно… Если это не какая-то нелепая случайность, то просматривается особый цинизм, понимаешь… А вообще я на ваш авторитет сильно надеюсь, ребята!

Он, прищурясь, посмотрел на обоих оперативников, должно быть, полагая, что после такого комплимента они пойдут за него в огонь и в воду.

– Мы на него тоже надеемся, – поддакнул Крячко. – Надежда, как известно, умирает последней.

Его простодушное широкое лицо ничего не выражало, кроме горячего желания понравиться следователю и поскорее взяться за дело. Однако Балуеву что-то, видно, показалось сомнительным в его словах. Он подозрительно покосился на Крячко и сказал уже сухим тоном, без лирики:

– Значит, так, что мы имеем на сегодняшний день? Опер МУРа подполковник Вишневецкий был найден мертвым шестого июля утром на пустыре за Краснополянской улицей. Обнаружил тело какой-то неизвестный, у которого хватило совести позвонить в милицию, но, естественно, к приезду группы след его уже простыл, причем не исключено, что он успел хорошо пошарить у погибшего в карманах…

– Сомнительно, – перебил Гуров. – Совершивший противоправные действия вряд ли станет тревожить милицию. Если только мы не имеем дело с большим оригиналом… Но по вашим словам можно предположить, что в карманах убитого ничего интересного обнаружено не было, верно?

– Абсолютно, – кивнул Балуев. – Даже автобусного билета. Хотя, сами понимаете, он в этот район не пешком добирался. Вообще-то про билет я к слову. Его могли подвезти, конечно. Или он мог приехать на такси. Своя машина у него сейчас не на ходу. Это мы сразу выяснили у жены.

– А кстати, зачем он вообще там оказался? – полюбопытствовал Крячко. – По служебным делам или по личным?

– По правде говоря, ответ на этот вопрос я надеюсь получить от вас, ребята, – сказал Балуев. – И вообще вопросов тут больше, чем ответов. Во-первых, зачем? Во-вторых, когда? Почему один, почему на пустыре? И так далее, верно?.. Тут нам еще подгадила погода – шестого под утро шел дождь. И, надо сказать, отвратительно сработали все, начиная от райотдела милиции и кончая следователем. Дело в том, что Вишневецкий был, как обычно, в штатском, без документов… Выглядел, естественно, непрезентабельно, да и как может выглядеть в шесть часов утра труп, валяющийся под дождем на пустыре? Грязный, с пробитой головой… Его приняли за бомжа и отнеслись соответственно. То есть ни толкового осмотра места происшествия, ни опроса свидетелей, ни улик, ни следов… Какие уж там следы! Предполагаемое орудие убийства – пивную бутылку – отыскали только на следующие сутки. Хорошо, жена спохватилась и обзвонила с утра все больницы и морги. Говорит, сердце чувствовало… Все, кто проводил первоначальное расследование, получили по выговору и были отстранены. Ну и что? Теперь вот мы с вами должны отдуваться за их халатность.

– Сердце чувствовало – это как? – с любопытством спросил Крячко.

– А вот вы у нее самой и поинтересуйтесь, – предложил Балуев. – Может, она вам объяснит. Только аккуратнее все-таки – это у нас с вами следствие, а у женщины – горе.

– С нашим авторитетом мы это как-нибудь сообразим, – проворчал Гуров. – Давай ближе к делу. Выходит, хватилась жена, а как на службе? Не заметили, что пропал человек?

– Не то чтобы не заметили, а не придали значения, – сказал Балуев. – Вишневецкий последнее время расследовал покушение на заместителя фирмы «Индиго», занимавшейся грузовыми перевозками, на Елисеева Евгения Александровича. Дело это теперь тоже у меня, и, должен сказать, радости мне это не добавляет. В материалах сам черт ногу сломит. Мой предшественник, кажется, махнул на все рукой, целиком положившись на оперативников, да и то сказать, ему не до работы было – он сейчас в больнице лежит с подозрением на опухоль желудка. Вот такие дела. А в сейфе у Вишневецкого после его смерти практически ничего не нашли по Елисееву. Бардак полный, все впору начинать сначала. В общем, подбросили мне подарочек! Особенно смешно будет, если это убийство – трагическая случайность.

– То есть вышел опер на пустырь ночью – воздухом подышать, – подхватил Крячко. – А тут его бутылкой по черепу. Чисто случайно.

– Ну, это ты утрируешь, конечно, – поморщился Балуев. – Мне и самому в случайность не верится. Однако обычно милиционер от пули гибнет. Способ убийства смущает. Но уцепиться пока абсолютно не за что. Я говорю, все сначала начинать надо – контакты Вишневецкого, кто заинтересован был в его смерти, кто последний его перед смертью видел, служебные проблемы, личные… А у меня еще полтора десятка дел без этого.

– А это самое покушение… – помедлив, спросил Гуров. – Когда оно состоялось? Я что-то не припомню.

– Немудрено, – покачал головой Балуев. – Сейчас столько заказных развелось, что покушение без смертельного исхода вроде как подарок судьбы воспринимается. Кто на него внимание обращает? Ну, а вообще-то это в июне было – где-то как раз после Дня детей. Елисеев ездил по делам в Тверь – там у них что-то вроде филиала, – и на обратном пути его машину обстреляли. По счастливой случайности никто не погиб, и даже машину не сильно повредили. Вот этим делом Вишневецкий и занимался. Без особых результатов, как выясняется.

– Ничего странного, – пожал плечами Гуров. – Свидетелей нет, трупов нет, мотив неясен…

– Мотив один – передел собственности, – махнул рукой Балуев. – Вроде есть энтузиасты, которые хотели бы оттягать «Индиго» у нынешних хозяев. Но все это остается на уровне предположений. Вишневецкий должен был реализовать эти предположения, но не сумел. Или не успел. Он, конечно, не один работал. Поговорите с его группой – наверняка они владеют информацией.

– Кто владеет информацией – тот владеет миром, – важно заметил Крячко. – Я Вишневецкого знал. Замкнутый был мужик, неразговорчивый. Слова из него лишнего не вытянешь. Наверняка и группа у него такая же подобралась.

– Ну, вы-то свои люди! – улыбнулся Балуев. – Уж договоритесь как-нибудь. Это на прокуратуру все волком смотрят – и преступники, и люди в синих шинелях.

– А что экспертиза говорит? – спросил Гуров. – Врач?

– Смерть наступила в результате тупой травмы черепа с обширным внутренним кровоизлиянием, – ответил Балуев. – Вот заключение судебного медика. А по орудию убийства пока ничего. Я же говорю, бутылку только на следующий день нашли. Хорошо – нашли! Там мусора – черт ногу сломит. Плюс дождь, как я уже упоминал. К счастью, на донышке следы крови сохранились. Надеемся, что на стекле и чьи-нибудь пальцы остались, но это маловероятно…

– Ну что ж, что выросло, то выросло, – заключил Гуров. – Пальцы пальцами, а мы сначала, пожалуй, с документами ознакомимся, да и копии себе сделаем…

– Уже сделано, – возразил Балуев. – Можете забирать. Папка, видите, какая – три листка. Это все, что наработали.

– Мы с Гуровым тоже не шибко грамотные, – притворно вздохнул Крячко. – Как писать чего – просто чистое мучение, ей-богу! Мы больше люди действия.

Следователь погрозил пальцем.

– Эдак не пойдет, полковник! – сказал он без улыбки. – Все мы люди действия. Только вот отчитываемся по бумажкам. Так уж задумано на этом свете. Поэтому будьте добры бумагами меня обеспечить по полной программе, чтобы не получилось, как с Вишневецким. Искал кого-то, а кого – один бог ведает.

– Полковник Крячко шутит, – ровным голосом объяснил Гуров. – Любит пошутить. Скрашивает себе суровые милицейские будни. Разумеется, все оперативно-розыскные мероприятия будут нами отражены документально. Насчет этого можешь не беспокоиться. Мы, кстати, люди не только действия, но и слова.

– А я что говорю? – с облегчением отозвался Балуев. – Да мы с вами горы свернем! Главное, держаться одной командой и не тянуть одеяло на себя…

– Очень образно! – подхвалил Крячко. – Я просто вижу эту сплоченную под одним одеялом команду…

Следователь Балуев сунул в рот еще одну сигарету, сердито чиркнул спичкой и поспешно убрал руку в сторону.

– Никак не могу привыкнуть к вашему стилю, ребята, – пожаловался он, закуривая. – Вроде серьезные мужики, солидные, а шутите, как этот… ну, в «Аншлаге» еще…

– Нам «Аншлаги» смотреть некогда, – важно заявил Крячко. – Вон у Гурова жена – знаменитая актриса, и мы с ним можем на халяву хоть каждый день по театрам бегать, а не бегаем. Почему? Не имеем времени. Потому и шутить приходится самостоятельно – по чисто психологическим причинам. Разряжаемся таким образом. Снимаем напряжение.

– Можно подумать, я из театров не вылезаю, – обиженно сказал Балуев. – Вы меня спросите, когда я в последний раз телевизор-то включал! До поздней ночи на работе. Просто тонешь в бумагах. А вам все шуточки!

– Ну, во-первых, я тут ни при чем, – без улыбки пояснил Гуров. – С полковником Крячко я и сам периодически пытаюсь бороться. Правда, без особого успеха. Самый лучший вариант в таком случае – не слушать, что он говорит. Иногда помогает. Особенно когда знаешь, что за человек он на самом деле.

– Да, это, наверное, единственный выход, – согласился следователь. – А я, честно говоря, шуток не понимаю. Насмотришься за день на все эти рожи… – Он обреченно махнул рукой. – Никакого чувства юмора не хочется, честно вам скажу! А если уж сильно разрядиться надо, так я старым дедовским способом пользуюсь…

– Это, конечно, основной метод, – авторитетно заявил Крячко. – Жалко, в рабочее время его применение ограничено. А то бы нам, глядишь, и вообще шутить не понадобилось.

– Ну, ладно, хватит трепаться, – жестко сказал Гуров. – Случай на самом деле серьезный. Будем работать. Завтра же я с тобой свяжусь, Сергей Михалыч. Уверен, что уже сегодня мы добудем информацию, которая подскажет нам, в каком направлении двигаться.

На самом деле он не испытывал в этом абсолютно никакой уверенности. Это было чем-то вроде заклинания, которым Гуров подстегивал себя и поддерживал оптимизм в коллегах. Он считал, что в их работе оптимизм должен присутствовать всегда – даже когда для него не видно никаких поводов. Собственно говоря, таких поводов было настолько мало, что ими вполне можно было пренебречь. Из такой ситуации оставались только два выхода – или спиться, или остаться неисправимым оптимистом.

Гуров тоже немного знал покойного Вишневецкого. Тот действительно был человеком со сложным характером. Про таких говорят – не подарок. И такие люди умеют наживать врагов.

– У опера все враги! – заявил Крячко, когда они с Гуровым покинули кабинет следователя. – Совсем не факт, что смерть Вишневецкого связана с его последним делом. Тем более что там самый настоящий «висяк».

Гуров в принципе был с этим согласен, но выводы делать не спешил.

– Вот узнаем, что он делал ночью на пустыре, тогда и будем рассуждать, – заключил он. – Не с луны же он туда упал? Значит, была какая-то причина там появиться…

– Вот я и говорю, – подхватил Крячко. – У опера тысячи причин получить по башке. Но, согласись, довольно необычная смерть для нашего брата. Может, бытовуха?

– Жизнь покажет, – заметил Гуров. – Первым делом – его окружение, экспертиза, документация, «Индиго», естественно. Ну и жена, конечно, которая что-то чувствовала. Когда женщина говорит, что ей подсказало сердце, значит, она наверняка что-то знала. На пустом месте сердце не подсказывает. Вот будут в руках какие-то факты – тогда и будем рассуждать.

– К жене кто пойдет? – деловито поинтересовался Крячко. – Сегодня, скорее всего, похороны. Наверняка сослуживцы будут, от начальства кто-то, оркестр… Скажут, что безвременно ушел незаменимый и кристальнейший сотрудник, ну и все такое прочее… Не самый удобный момент.

– Зато повод удобный, – возразил Гуров. – Этим я сам займусь. Только нужно сначала позвонить. Ты иди, заводи свою колымагу, а я пока звякну.

Последнее замечание было существенным, потому что у потрепанного «Мерседеса» Крячко, на котором они приехали, с утра барахлило зажигание, и, чтобы укротить его, требовалось некоторое время. Вспомнив об этом, Крячко поспешил на улицу.

Усевшись за руль, он принялся сражаться со взбунтовавшейся техникой и так погрузился в это увлекательное занятие, что не заметил, как возле «Мерседеса» возник неизвестный гражданин. Этот гражданин несколько секунд наблюдал за мучениями Крячко, а потом согнутым пальцем деликатно постучал по стеклу.

Крячко с досадой поднял глаза и увидел коренастого, средних лет мужчину, уже начинающего лысеть, одетого в майку-сеточку. Незнакомец держал в руке допотопную авоську со странным набором – там лежали ласты для подводного плавания и консервные банки с этикеткой «Сельдь атлантическая». На плохо выбритом лице мужчины было написано нетерпение.

Крячко опустил стекло и поинтересовался, кивая на сумку:

– Рыбку сами ловите?

– В каком смысле? – подозрительно спросил мужик.

– В смысле снаряжения, – объяснил Крячко.

– Ерунда! – с вызовом сказал незнакомец. – Это шутка такая, что ли? Я вообще-то тороплюсь. Меня просто просили передать… Вы – Гуров?

Крячко удивленно приподнял бровь.

– Нет, уважаемый, – ответил он. – Гуров – это такой высокий, красивый, в галстуке и с сединой на висках. А я – Крячко.

– Ну, все равно, – мотнул головой мужчина. – Сказали, вам тоже можно…

– Да я не против, – радушно согласился Крячко. – Что передать-то?

– Да насчет жены этого Гурова… – замялся мужчина. – Типа, она женщина известная…

– Ну? И что дальше? – насторожился Крячко.

– Ну и все, – хмуро произнес незнакомец. – У всех на виду. Пусть, мол, подумает об этом на досуге…

– А ну-ка, стоп! – строго сказал Крячко и мгновенно выбрался из машины. – Давай-ка, друг, не темни! Что ты мне тут за шарады загадываешь? – Он железной рукой ухватил мужика за локоть.

Тот невольно попятился, пытаясь вырваться, и забормотал с нарастающим испугом и возмущением:

– Э, ты чего? Чего я тебе такого сказал-то? Попросили передать – я и передал. Два слова всего-навсего. Чего вяжешься-то? Отвали или я ментов позову!

– Это ты очень удачно попал, уважаемый! – с воодушевлением заметил Крячко. – Ты, видно, не в курсе, что я не просто Крячко, а полковник милиции Крячко. Так что тебе даже звать никого не надо – я уже здесь.

Человек с ластами испугался еще больше. Он перестал вырываться и сменил тон на просительный.

– Честное слово, товарищ полковник! – произнес он. – Я тут ни при чем! Меня попросили, а мне что, трудно? Вижу, мужик приличный. Вроде ничего такого… Я и не подумал…

– А вот это не оправдание! – строго сказал Крячко, отпуская, впрочем, незнакомца. – Подумал – не подумал… Все равно, как сейчас говорят, за базар отвечать должен! Во-первых, кто ты такой есть? И, во-вторых, кто тебя просил передать такую глупость? Жду конкретных ответов!

Мужчина беспомощно оглянулся и что-то поискал взглядом.

– Да вон там «жигуль» стоял, – объяснил он. – Вон за перекрестком. Теперь уже уехал. Я мимо шел, мужик, который за рулем сидел, меня подзывает и говорит: передай, мол, то-то и то-то… Я ему сказал – надо, мол, сам и передавай! Как чувствовал… Ну а он, короче, полтинник мне сунул. Ну, за полтинник-то почему не передать?

– Действительно, – согласился Крячко. – За полтинник я и сам бы не отказался. А мужика хотя бы описать можешь?

– Да как? – замялся мужчина, который так и не назвал своего имени. – Мужик как мужик. Я не больно присматривался. Такой моложавый, причесанный вроде… Да, в черных очках он был! Не в таких новомодных – полосочка такая, – а в таких, знаете, как раньше носили, на пол-лица…

Крячко уважительно покачал головой.

– Ну, мужик, умеешь ты в двух штрихах портрет нарисовать – человек просто как живой получается! Можешь даже не объяснять дальше – такой образ уже в память врезался. Номер машины усек? Нет, конечно. Ну, а свое имя хотя бы помнишь?

– Обижаете, товарищ полковник! – с нервной улыбкой сказал незнакомец. – Феофанов я, Олег Юрьевич, инженер-строитель. Сейчас в отпуске. Вот подумываю на юг махнуть. А живу тут неподалеку – если желаете, можно доехать. Там мою личность все подтвердят. А номер машины я и запоминать не стал – зачем он мне? Я же не гаишник. «Жигуль» цвета морской волны, обыкновенная «девятка». Кабы знать, что это для вас так важно…

Олег Юрьевич не был похож на злоумышленника, да, собственно, он ничего предосудительного не сделал, хотя и его поступок, и выполненная им просьба выглядели достаточно нелепо. Но задерживать мирного человека с консервами в авоське только за то, что он выполняет нелепые просьбы, было не менее нелепо. Тем более что дело было не в нем, а в том тревожном подтексте, что заключался в невинных на первый взгляд словах об известности гуровской жены.

Действительно, Мария Строева была не только женой Гурова, но и чрезвычайно популярной в Москве актрисой. После спектаклей у служебного выхода театра толпились ее поклонники с цветами и программками, на которых звезда должна была оставить автограф. Не все поклонники были столь деликатны. Иные рассчитывали на большее и вели себя довольно бесцеремонно. Они были уверены, что любимая актриса должна испытывать к ним не менее теплые чувства, и, не особенно мудрствуя, с ходу приглашали в ресторан и очень обижались, когда их предложения бывали отклонены. Правда, с тех пор как Мария стала женой полковника милиции и Гуров частенько встречал ее после вечерних спектаклей, такие конфликты возникали все реже. И вот опять всплыла похожая тема.

Крячко отпустил Феофанова, который тут же проворно убрался, и опять взялся за предательское зажигание. К тому времени, как появился Гуров, мотор заработал. Это привело Крячко в хорошее расположение духа, и он доложил Гурову о странном происшествии в несколько легкомысленном тоне. Однако Гуров воспринял рассказ очень серьезно.

– Говоришь, Мария у всех на виду и мне стоит подумать об этом на досуге? – переспросил он. – А знаешь, это очень скверно, что мне предлагают об этом подумать именно сегодня. Да, теперь я вижу, что это не случайная смерть…

– Ты имеешь в виду Вишневецкого? – уточнил Крячко.

– Разумеется. На первый взгляд вся эта чепуха не больше чем совпадение. Но тебе известен мой принцип – совпадения, как правило, тщательно готовятся. Просто кто-то решил поставить меня на место, прежде чем я начал копаться в этом деле. И знаешь, что особенно скверно?

– Кто-то из наших? – деловито сказал Крячко.

– К сожалению, – подтвердил Гуров. – О нашем с тобой назначении никто из посторонних знать не мог. Информация закрытая. И о том, что нас нужно искать именно здесь, тоже мог знать только кто-то из людей в синих шинелях, – горько усмехнулся он. – Вот такие дела. И теперь, поскольку карты основательно перемешали, следует подумать, во что такое мы, Стас, играем!

– Не знаю, что все это значит, – сказал Крячко. – Но тебе нужно идти к Орлову. Пусть выделяет для Марии охрану. Не всегда угрозы бывают пустыми. Петр поймет.

– Строго говоря, угроз еще никаких не было, – возразил Гуров. – Нам предложили подумать. Воспользуемся этим дружеским советом и будем думать. Да и потом, слишком серьезное обвинение у нас получается. А я пока еще хочу надеяться, что все-таки мы ошиблись.

Глава 2

На похоронах все примерно было так, как про то говорил Крячко, за исключением оркестра. Был и человек от руководства МУРа, и несколько оперативников из отдела, где работал Вишневецкий, и, разумеется, вдова с детьми. Надгробных речей, однако, почти не произносилось, все прошло очень сдержанно и быстро. На Гурова посматривали с любопытством – видимо, о его назначении знали уже многие. Он бы предпочел, чтобы было наоборот.

Вдова Вишневецкого, еще довольно молодая и привлекательная женщина, внешне держалась очень хорошо, и Гуров решил рискнуть. Когда церемония закончилась и все участники медленно потянулись к выходу, Гуров приблизился к вдове и представился.

– Понимаю, что сейчас вам не до того, – сказал он. – И приношу свои извинения. Но мне крайне необходимо с вами переговорить. Я привлечен к расследованию смерти вашего мужа…

Женщина посмотрела на него так, что Гуров невольно вздрогнул. В ее синих глазах было нескрываемое презрение и даже гадливость.

– Плевать я хотела на ваши расследования! – зло и громко сказала она. – Будьте вы прокляты с этими расследованиями! Как же я вас всех ненавижу!

В горячке она даже оттолкнула прижавшуюся к ней девочку лет двенадцати и быстрым шагом пошла прочь. Перед ней расступались. Кто-то взял Гурова под локоть. Он обернулся и увидел полковника Мешкова, заместителя начальника отдела, в котором служил Вишневецкий. Мешков не произносил речей и вообще во время похорон держался в тени, поэтому Гуров до сих пор его и не заметил.

– Здравствуй, Лев Иванович! – негромко сказал он. – Неподходящий момент ты выбрал. Сыплешь соль на раны, как говорится…

– Здравствуй, Сан Саныч! – ответил Гуров. – У нас с тобой профессия такая – сыпать соль на раны. И моменты подходящие, сам знаешь, редко подворачиваются. Поэтому твое замечание не к месту, я считаю.

– Может, и так, – согласился Мешков. – Только сам видишь, что получилось. Любовь Николаевна – женщина нервная, с характером. У нее с мужем постоянно стычки возникали на почве его работы. Она ведь адвокат по имущественным делам. Зарабатывала прилично, не сравнить с нашими доходами. Ну, а Анатолий Викторович был вдобавок одержимый, вроде тебя, Лев Иваныч, – сутками на службе пропадал. Отсюда, естественно, взаимонепонимание, скандалы… И вот теперь такое горе. Вообще-то она его по-своему сильно любила…

– А я ничьей любви и не оспариваю, – сказал Гуров. – У меня цель – убийцу найти. В белых перчатках этим не занимаются.

– Да найдешь ты убийцу! – поморщился Мешков. – Чтобы Гуров, да не нашел!.. Просто на твоем месте я сначала бы с ребятами поговорил. Хотя у них тоже обида есть, что расследование не им поручили. Тут ведь не только факт преступления – тут личное. Товарища убили…

– Обидчивые у вас ребята, – недовольно сказал Гуров. – Можно подумать, что я из Америки приехал. Я сам из МУРа вышел, и смерть Вишневецкого для меня такое же личное дело, как и для вас.

– Так-то оно так, – согласился Мешков. – А все-таки есть нюансы… Так ты с ребятами поговори – у них нервы покрепче.

– Надеюсь, – сказал Гуров. – А сам ты что обо всем этом думаешь?

Мешков пожал плечами:

– Версии разные есть. Вплоть до убийства на личной почве, – сказал он. – Но это так, между строк. Вроде была у Вишневецкого женщина, и как раз в том районе, где его убили. Никто точно не знает. Скрытный он был человек.

– Это мне известно, – заметил Гуров. – Только не слишком ли водевилем попахивает? Сам говорил, что Вишневецкий одержимый опер был. И вдруг адюльтер какой-то… Туфта это!

– Да я и сам не очень-то верю, – признался Мешков. – Но слухи ходят. Он в последнее время делом «Индиго» занимался. Можно предполагать, что его из-за этого убили. Но вряд ли это так – далеко он в этом расследовании не продвинулся. Можно сказать, на нуле все было. Какой смысл его убивать? Только себя обнаруживать. В принципе врагов у него, как у всякого опера, море было. Но это же все равно что пальцем в небо тыкать. А явного мотива пока не просматривается.

– Ну вот, не просматривается, – с неудовольствием сказал Гуров. – А сами обижаетесь, что дело не вам поручили. Небось, если бы просматривался, никто бы вам и слова не сказал. Флаг бы вам в руки, как говорится.

– И тут ты прав, – кивнул Мешков. – Я ребятам о том же самом говорил. У них сейчас такой настрой – всех подряд хватать, с кем Вишневецкий хотя бы словом перекинулся.

– Ну да, метод известный, – усмехнулся Гуров. – Чтобы поймать одного льва, нужно поймать десять и девять из них выпустить. К счастью, руководство у нас чуть помудрее оказалось. Так что извини, Сан Саныч, а Вишневецким я буду заниматься.

– Да я только за, – быстро сказал Мешков. – А ты все-таки, если с ребятами из его группы хочешь поговорить, поспеши. Здесь только Трегубов, Воробьев и Шнейдер. Еще один на задании. И эти мигом слиняют – мужики шустрые.

Мужики и в самом деле оказались шустрыми. У Гурова даже сложилось впечатление, что сотрудники из группы Вишневецкого намеренно спешили, чтобы избежать с ним встречи. Когда он оказался за воротами кладбища, никого из них там уже не было. Последние участники церемонии рассаживались по машинам. Гуров с досадой оглянулся. К нему опять подошел Мешков.

– Уже смылись? – сочувственно спросил он. – Я говорю, ребята шустрые!

– Даже чересчур шустрые, – заметил Гуров. – Такое впечатление, будто они у меня деньги занимали. Разбежались, как тараканы.

– А они не из-за тебя! – немного смущенно сказал Мешков. – Ты зря так думаешь. Они не сообразили просто. Торопятся на службу… Жизнь-то дальше идет, Лев Иваныч!

– Это ты верно подметил, – согласился Гуров. – Только вот люди у тебя и правда несообразительные. Не догадались, что теперь их официально на допрос вызовут. Не хотят в неформальной обстановке, будут под протокол беседовать.

– Да не специально они! – воскликнул Мешков. – Впрочем, я немедленно распоряжусь, чтобы те, кто свободен, к тебе заглянули. Не бегать же тебе за ними, в самом деле… Тебя подбросить?

– Нет, я на своей, – сказал Гуров. – И присылать ко мне никого не торопись. Я сам решу, когда им явиться.

– Ну, гляди, – пожал плечами Мешков и протянул Гурову руку. – До встречи!

– Бывай! – сказал Гуров.

Он задумчиво смотрел, как Мешков садится в машину и выезжает со стоянки. У поворота ему пришлось объехать открытый катафалк с обтянутым кумачом гробом. Сидящие у гроба люди в черных пиджаках обливались потом и с тоской посматривали на часы. Солнце будто застыло в пыльном небе. Из-за ограды горячий ветер приносил звуки заунывной траурной мелодии. Гуров очень не любил кладбища.

Он уже собирался уезжать и направился к своему «Пежо», как вдруг сзади его окликнули. Гуров неторопливо обернулся. К нему подходил высокий светловолосый мужчина в черной рубашке с засученными по локоть рукавами. Гуров никогда раньше его не видел.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – сказал мужчина. – Я – капитан Шнейдер из группы Вишневецкого. Вы меня не знаете. Я в МУРе не слишком давно. Перебрался из Казахстана.

– Поздравляю, – сказал Гуров. – И что же дальше?

– Мне показалось, что вы хотели поговорить с Любовью Николаевной, – ответил Шнейдер. – Но у вас ничего не получилось.

– Вы очень наблюдательны, – заметил Гуров. – Настоящий сыщик. А вам не показалось, что с вами мне тоже необходимо поговорить?

– Я понимаю вашу иронию, – серьезно сказал Шнейдер. – В этом отношении вы правы. У ребят не было особого желания идти с вами на контакт. Но их тоже можно понять. Вишневецкий был их другом.

– Не вижу связи, – возразил Гуров. – Они же служивые люди, а не благородные девицы. Обязаны понимать свой долг.

– Я не говорю, что не обязаны, – рассудительно произнес Шнейдер. – Я говорю, их можно понять. Слишком свежа рана…

– А ваша рана, похоже, уже зарубцевалась? – полюбопытствовал Гуров.

Шнейдер махнул рукой.

– Сначала я тоже решил проявить солидарность, – объяснил он. – Но потом понял, что это будет неправильно. Но мне в этом плане легче, чем остальным. Я очень уважал Анатолия Викторовича, но мы не были с ним близкими друзьями. Просто у нас было слишком мало времени, чтобы сойтись поближе. Наши отношения были чисто служебными.

– И о чем вы хотите мне поведать? – поинтересовался Гуров. – Вы работали с Вишневецким по делу о покушении на Елисеева из «Индиго»?

Шнейдер кивнул.

– Только «Индиго» тут ни при чем, – сказал он. – В смысле, что обстоятельства этого дела никак не повлияли на трагический конец Анатолия Викторовича. Причины нужно искать совсем в другом месте.

– Вы так уверенно об этом говорите, – удивился Гуров. – Будто совершенно точно знаете, где нужно искать эти причины.

Шнейдер, казалось, колеблется. Но потом, принужденно и коротко рассмеявшись, сказал:

– В принципе все наши об этом знают. Для нас это не является секретом. Просто ребята не хотят тревожить память своего шефа, считают, что не имеют такого права. Мальчишество, конечно. Преступника все равно надо искать.

– Послушайте, Шнейдер! – решительно сказал Гуров. – Не размазывайте мне тут кашу по тарелке! Если у вас есть что сказать – докладывайте! А то, что ваша группа состоит из тонких лириков, я давно понял. Могу предложить набор чистых носовых платков, чтобы утирать слезы. А мне, как вы остроумно заметили, преступника надо искать.

– Я вас понял, – покорно отозвался Шнейдер. – Докладываю конкретно. Наш шеф Вишневецкий любил одну замужнюю женщину. Об этом все знали – иногда после работы он ездил к ней на служебной машине, иногда его видели в том районе. Ну, и он намекал. Короче, все об этом знали, но в подробности никто, естественно, вникать не пытался. Мужики все-таки… Мы знали только, в какой район он ездит. В тот самый, где нашли его тело. Ну, и знали еще из его слов, что у той дамочки ужасно ревнивый муж. Вот, пожалуй, и все… Я не утверждаю, что наша версия верна, но она вполне правдоподобна. Поскольку вы назначены в следственную группу…

– А откуда вам, кстати, это известно? – вдруг спросил Гуров. – О том, что я назначен? По радио об этом не объявляли, по-моему.

– Слухом земля полнится, – ответил Шнейдер. – О вашем назначении в МУРе сегодня все уже с утра знали. Я-то, наверное, узнал одним из последних.

– Хорошо, – сказал Гуров. – В таком случае расскажите мне, что произошло накануне убийства, пятого июля. Вы видели Вишневецкого в тот день?

– Разумеется, – кивнул Шнейдер. – Мы занимались опросом свидетелей по делу Свищева. Это крупный предприниматель из Екатеринбурга. Он приехал по делам фирмы в Москву, и здесь его пытались убить. Это случилось четвертого июля на Беговой улице. Он постоянно снимает там квартиру. Стреляли, когда он выходил из подъезда. Три пули в грудь, но все обошлось. Свищев, похоже, в рубашке родился. Ранения тяжелые. Но не смертельные.

– Вот как? – удивился Гуров. – А я думал, что ваша группа только «Индиго» занималась.

– Ну да! Кто может позволить такую роскошь? – возразил Шнейдер. – Мы вели параллельно и другие дела тоже. А что касается «Индиго», то, честно говоря, это тупик. Думаю, скоро его отправят на полку. Ни единой зацепки. Да и сами дельцы из «Индиго» склонны рассматривать его как недоразумение. Возможно, машину Елисеева спутали с какой-то другой. Насколько нам удалось выяснить, у «Индиго» в принципе нет серьезных проблем. Кому могло понадобиться это покушение – непонятно.

– А Вишневецкий тоже так думал? – спросил Гуров.

Шнейдер непонимающе взглянул на него.

– Я, конечно, в голову к нему заглянуть не мог, – сказал он. – Но общее мнение в группе было именно таким.

– Значит, пятого июля вы опрашивали свидетелей? – сказал Гуров. – Надеюсь, этот момент отражен документально?

– Да, протоколы допросов присутствуют, – солидно сказал Шнейдер. – Со свидетелями мы закончили где-то во втором часу. Потом перекусили… Потом… Потом Вишневецкий поехал в офис «Индиго».

– Зачем?

– Н-ну, я не знаю, – замялся Шнейдер. – Сказал, нужно. Он не всегда посвящал в свои планы.

– До сих пор вы утверждали, что вся жизнь его была как на ладони, – перебил Гуров. – Вдобавок дело «Индиго» считалось у вас бесперспективным. Зачем в таком случае Вишневецкий туда опять поехал? Значит, у него были какие-то основания для этого?

– Возможно, я несколько преувеличил, – скромно сказал Шнейдер. – Просто Вишневецкий всегда был рядом. Мысли свои он, конечно, не все озвучивал. Возможно, у него и появились какие-то новые соображения насчет «Индиго», но он не стал с нами делиться, желая сначала их проверить.

– Значит, пятого июля у Вишневецкого появляются какие-то новые соображения насчет старого дела, – повторил Гуров. – Он отправляется в «Индиго» их проверить, а шестого утром его находят на пустыре мертвым. Я правильно излагаю события?

Шнейдер вдруг заволновался. У него даже вспотела верхняя губа.

– Нет-нет, все совсем не так, товарищ полковник! – торопливо сказал он. – Вы просто не дослушали до конца. Вишневецкий пробыл в «Индиго» недолго – около часа, а потом вернулся в отдел. До вечера мы работали с документами – я еще оформлял запрос в Екатеринбург по поводу деятельности фирмы Свищева. Нам хотелось знать подробности… Вишневецкий ушел в этот день необычно рано – в пять часов. По некоторым намекам мы поняли, что он намерен расслабиться, но сделали вид, что ни о чем не догадываемся. Анатолий Викторович очень болезненно относился к этой теме. Ведь у него двое детей…

– Ну, хорошо, а знала ли жена об этом… гм… его увлечении?

– Трудно сказать, – задумался Шнейдер. – Вишневецкий об этом с нами не говорил. Но можно предполагать, что по крайней мере догадывалась. Женщины чертовски наблюдательны в этом смысле.

– Я бы сказал, что они чувствуют сердцем, – поправил Гуров, внимательно глядя на собеседника. – Вот, кстати, такая деталь – говорят, когда Любовь Николаевна узнала о смерти мужа, она сказала, что предчувствовала ее. Нет предположений, как это понимать?

– Ну! Я как раз об этом и толкую, – оживился Шнейдер. – Сам я об этих ее словах не слышал, но раз она так сказала, значит, знала!

– Простите, – не поверил Гуров. – Что знала? Что муж умрет насильственной смертью? Только потому, что у него была любовница? Довольно странно! Какая связь? Как минимум половина мужей имеют любовниц, но это редко является причиной смерти. Да, как правило, не является.

– М-м… Ну, возможно, она что-то слышала, – замялся Шнейдер. – В том смысле, что существует ревнивый муж… Впрочем, тут мне трудно судить. Я многого не знаю – могу только догадываться.

– Ладно, значит, в пять часов вечера Вишневецкий ушел из отдела, и больше вы его не видели. Так получается? – спросил Гуров.

– Пожалуй, так, – кивнул Шнейдер. – Да, именно так.

– Теперь такой вопрос – кто из вашей группы находился в этот момент на месте?

– Да все, по-моему, – Трегубов, Воробьев, Савицкий, ну и я, конечно, – перечислил Шнейдер. – Вы хотите знать, кто видел его живым в последний раз?

– Да, хотелось бы, – сказал Гуров. – Только это будет не так просто. Наверное, вы были не последними. Уходя, он сдал оружие? Оставил в сейфе? Взял с собой?

– Оставил в сейфе, – без запинки сказал Шнейдер. – И ключ от него передал Трегубову.

– Он всегда так делал? – удивился Гуров.

– Нет, я думаю, он просто не хотел идти с ключом и оружием к любовнице, – пояснил Шнейдер. – Все-таки мало ли чего…

– Вы настолько доверяли друг другу?

– Ну, конечно, – улыбнулся Шнейдер. – Мы же одна команда. Это только в кино Жеглов прячет от товарищей дело. Вы же знаете, в жизни все немного иначе.

– Да, жизнь – это не кино, – подтвердил Гуров. – А теперь расскажите мне, что произошло после ухода Вишневецкого. Вы тоже разошлись?

– Кто как, – пожал плечами Шнейдер. – Я ушел примерно через полтора часа. Первым, почти вслед за шефом убежал Савицкий. У него девушка, и он по вечерам с ней встречается. Если есть время, конечно. Воробьев ушел вместе со мной. А дольше всех задержался Трегубов. Он у нас закоренелый холостяк и никуда не спешит… Но вы расспрашиваете так, будто подозреваете нас в чем-то…

– Я расспрашиваю вас, опер, довольно поверхностно, – возразил Гуров. – Примерно так, как вы работали над делом «Индиго». Да и со Свищевым вы, насколько я понял, не слишком-то напрягались. Четвертого июля совершено покушение на заказное убийство, а пятого июля оперативная группа уже разбегается по любовницам…

– Товарищ полковник! – укоризненно воскликнул Шнейдер. – Тут вы не правы! Со Свищевым, между прочим, сработали на «пять с минусом». Предполагаемых киллеров взяли в тот же день в одной из ближайших гостиниц. Мы подключили к делу местный РОВД, прочесали район и довольно быстро обнаружили и свидетелей, и улики. Преступники даже не особенно и скрывались – видимо, были уверены в собственной безнаказанности и очень удивились, когда на них надели наручники. С этими парнями уже вовсю работает следователь. Так что вы напрасно, товарищ полковник, мы свое дело сделали.

– Ну, тогда приношу свои извинения, капитан, – сказал Гуров. – Действительно, это как будто звучит неплохо. Однако Вишневецкий погиб, и пока вопросов больше, чем ответов. Сами пытались что-нибудь сделать?

Шнейдер медленно покачал головой.

– Практически ничего, – сказал он. – Все еще в шоке. Хотя руки, можно сказать, чешутся. Но, если хотите знать мое мнение – начальство правильно рассудило, поручив это дело вам, товарищ полковник. Ребята сгоряча могут дров наломать. А тут холодный взгляд нужен – со стороны. Я потому и решил с вами переговорить. Ребята из ложной щепетильности будут покрывать покойного шефа, а кому это выгодно? Только убийце.

– Думаете, будут покрывать? – с интересом спросил Гуров. – А с какой стати? Иметь любовницу, конечно, нехорошо, но ведь это не преступление. И я вроде не репортер желтой прессы…

– Я же вам объяснял, товарищ полковник, – доверительно произнес Шнейдер. – Отношения в группе были особенные. Мы как одна семья были.

– Ну, вы-то под эту категорию не попадаете, – заметил Гуров. – Сами отказались от такой чести. И потом, допустим, Трегубова и Воробьева я немного знаю – работники со стажем, а вот Савицкого я что-то не припоминаю. Он, наверное, в МУРе еще меньше, чем вы?

– Да, второй год всего, – подтвердил Шнейдер. – Но способный парнишка, заводной. Вишневецкий его очень ценил. Савицкий за него в огонь и в воду. Вот увидите, этот до последнего будет отрицать, что у шефа женщина на стороне была.

– Правда? Очень трогательные у вас сложились отношения. Даже не верится, что такое возможно в наши меркантильные времена, – сдержанно улыбнулся Гуров. – Ну что же, вы можете быть свободны. А я буду ломать голову над информацией, которую вы мне подбросили. Орешек не из простых, надо признаться!

– Вы справитесь, – с уважением сказал Шнейдер.

– Спасибо за доверие, капитан, – усмехнулся Гуров.

Шнейдер смутился, посмотрел на часы и, кивнув на прощание, торопливо пошел в дальний конец автостоянки, где сел в желтый «Фольксваген». Гуров подождал, пока он уедет, и задумчиво оглянулся по сторонам.

– Надеюсь, больше сюрпризов не будет? – негромко спросил он сам себя. – Тогда, господин полковник, пора ехать к себе. Крячко, должно быть, заждался.

Крячко должен был встретиться с судебным медиком, который проводил вскрытие, и уточнить некоторые детали. Судя по его довольной физиономии, с которой он встретил Гурова, ему удалось узнать что-то любопытное.

– Как прошли похороны? – поинтересовался он. – Преступник поблизости не околачивался? Говорят, убийцу непременно тянет на похороны – может, для того, чтобы убедиться, что его труд не пропал даром.

– Юмор у тебя! – неодобрительно заметил Гуров. – Он не черный даже, а чумазый. Тебе когда-нибудь бывает стыдно за те шуточки, что ты отпускаешь?

– Придираешься! – сказал Крячко. – И потом, я вовсе не шутил. Убийца вполне мог появиться. Ты ничего необычного там не заметил?

– Допустим, заметил, – ответил Гуров. – Его нельзя было не заметить. Необычно вел себя капитан Шнейдер из группы Вишневецкого. Он подкараулил меня после церемонии и подарил версию гибели шефа. Все просто, как мычание. В том районе у Вишневецкого была любовница, имя которой он хранил в глубокой тайне. Однако каким-то образом всем было известно, что у красавицы страшно ревнивый муж, который в конце концов и учинил кровавую расправу. Вообще-то обычно ревнивые мужья начинают с жен… Ты случайно не встречал в сводках сообщения об убийстве женщины на Краснополянской улице или где-то около?

– Нет, не припоминаю, – покачал головой Крячко. – Но смею думать, что Краснополянская улица вообще ни при чем. Тут генерал надавил на экспертов, и они со вчерашнего дня вплотную занимались нашим делом. Есть уже кое-какие результаты.

– Выкладывай! – потребовал Гуров.

– Во-первых, четко обозначилась одна деталь, на которую вначале никто не обратил внимания, – сообщил Крячко. – Бутылка. Действительно, судебный медик не отрицает, что подобную травму черепа могли нанести бутылкой, но только вся штука в том, что пивная бутылка, найденная на пустыре, абсолютно невинна! Судя по всему, ее просто приложили к ране позднее, имитируя таким образом орудие преступления. Согласно экспертизе, удар мог быть нанесен отнюдь не пивной бутылкой, а более массивным изделием – предположительно бутылкой из-под французского шампанского. Причем удар был настолько силен, что толстостенная бутылка раскололась и на краях раны остались мельчайшие осколки стекла! Их на месте никто не заметил, но врач, молодец, обратил внимание и передал образцы тканей экспертам. Те сделали анализы и почти стопроцентно утверждают, что Вишневецкий был убит бутылкой дорогого шампанского, причем в момент убийства шампанское находилось еще в бутылке. Представляешь, какой был удар, если такая бутыль раскололась? Дождь, конечно, подгадил – если бы не он, эксперты могли бы выдать более полную информацию. Но и эта меняет все дело. Скорее всего, Вишневецкого убивали вообще не в этом районе. Его привезли туда уже мертвого.

– А это похоже на правду! – оживился Гуров. – Это очень похоже! Если бы били на месте, остались бы и осколки бутылки, а тут появляется другая, целая, только перемазанная кровью… Очень похоже на правду, Стас!

– Еще как похоже, – важно кивнул Крячко. – Тем более что на пивной бутылке ничьих пальчиков и в помине нет. Конечно, погодные условия, небрежность следствия, и, однако же, у экспертов сложилось такое впечатление, что бутылку специально протирали, прежде чем испачкать кровью и подбросить на пустырь. Странновато для бытовухи, правда?

– Как сказать, – покачал головой Гуров. – Бытовуха разная бывает. Скажем, погорячился человек, прихлопнул любовника жены, а потом остыл немного, припомнил, что в кино видел, и ночью избавился от трупа. А чтобы глаза отвести, подбросил бутылку, которая под руку попалась. Не думаю, что у него полны погреба шампанского. Как тебе такой вариант?

– Вариант сильный, – согласился Крячко. – Тогда надо понимать, что труп он на руках тащил? Недалеко ведь, да и мужик, судя по удару, не из слабаков. Мог и в одиночку справиться. Тогда вполне возможно, что кто-нибудь из жителей его за этим занятием видел. Придется весь район опрашивать.

– Это в том случае, если у Вишневецкого действительно была любовница и она действительно живет на Краснополянской улице, – подчеркнул Гуров. – А на этот счет у меня имеются очень серьезные сомнения. И опрашивать ни в чем не повинных граждан мы, пожалуй, пока не будем. Мы начнем с тех, кто каждый день был с Вишневецким рядом. Завтра же с утра пригласим всю его группу и возьмем у каждого подробные показания. Рассказ, который я сегодня слышал, показался мне несколько сентиментальным и неконкретным. А мне нужен полный хронометраж происходивших пятого июля событий. Плюс все, что известно о предполагаемой любовнице Вишневецкого. Не верю, что о существовании мужа-ревнивца точно знали, а о любовнице лишь догадывались. Есть тут какая-то недоговоренность.

– Про любовниц лучше всего спрашивать у подружек жены, – авторитетно заявил Крячко. – Которым те плачутся в жилетку. Поспрошать надо, кто у Вишневецкой подруга.

– Вот и поспрошай, – предложил Гуров. – Твоя идея – ты и реализуй. Тем более что ваш покорный слуга потерпел на этом фронте полное фиаско. Вишневецкая только что матом меня не послала.

– Неужели? – ахнул Крячко. – Самого Гурова? Образцового джентльмена, бесстрашного сыщика и любимца женщин? Не может быть! Хотя вообще-то я предупреждал, что время и место для допроса ты выбрал не совсем удачное. Можно было подождать денька два.

– Теперь я это и сам вижу, – сказал Гуров. – Только, боюсь, придется ждать гораздо больше. Вишневецкая, похоже, женщина обидчивая и с характером. Вряд ли мне удастся скоро заслужить ее доверие.

– Ну что же, раз ты не справился, придется, видно, мне браться за дело, – притворно вздохнул Крячко. – И вот так всю жизнь – один пашет, а слава достается другому…

– Не расстраивайся, потомки разберутся, кому ставить памятник, – утешил его Гуров.

Глава 3

Вызов на допрос в главк явился для оперативников из группы Вишневецкого неприятной неожиданностью. Во всяком случае, энтузиазма на их лицах Гуров не заметил. Это можно было объяснить и тем, что никому не хотелось отрываться от текущих дел, и тревогой за репутацию горячо любимого шефа, которую с их помощью собирались до некоторой степени подпортить, но эти причины не казались Гурову достаточно убедительными. Четверо взрослых и суровых мужиков, профессионалов, должны были как-то иначе реагировать на те неизбежные и необходимые мероприятия, которые проводила следственная бригада.

Впрочем, один человек из МУРа чувствовал себя, кажется, вполне удовлетворительно – это был капитан Шнейдер. В ожидании вызова на допрос он о чем-то негромко беседовал с широкоплечим сосредоточенным парнем в модном сером костюме. Как догадался Гуров, это был тот самый Савицкий, что каждую свободную минуту уделял своей девушке. Именно с него Гуров и решил начать.

Когда Крячко с невозмутимым лицом предложил Савицкому пройти в кабинет, остальные оперативники недоумевающе переглянулись. Трегубов, который хорошо знал и Крячко и Гурова, тут же высказал претензию:

– Стас, может, со мной и с Володькой разберетесь сначала? Как говорится, раньше сядешь – быстрее выйдешь… У нас ведь работы невпроворот. А с пацаном нашим потом побеседуете. Куда он денется?

Крячко на это лишь невозмутимо заметил, что здесь ни пацанов, ни Стасов временно нет, а осуществляется серьезная оперативная процедура и все решает полковник Гуров, с которым спорить бесполезно.

– Или желаешь поспорить? – поинтересовался Крячко. – Я доложу Гурову, что тебя на дискуссии потянуло.

– Вы с Гуровым совсем тут бюрократами заделались! – проворчал Трегубов. – Уже забыли, откуда вышли. Большие начальники стали! Зазнались!

После смерти Вишневецкого он был в группе за старшего. Трегубов был невысок, но широк в кости, обладал развитой мускулатурой и от этого казался громадным. Краснолицый и энергичный до бесцеремонности, он редко соблюдал субординацию и никого не боялся. Ходили слухи, что к задержанным он частенько применяет нестандартные, мягко говоря, методы дознания, но за руку Трегубова на этом пока никто не поймал.

– Ты заметку в стенгазету напиши, – посоветовал ему Крячко. – Мы объективную критику уважаем.

У Трегубова это предложение не вызвало энтузиазма, но спорить он перестал, хотя выражение его багрового лица ясно показывало, что в своей правоте он уверен на сто процентов. Заметно волнующийся Савицкий, дождавшись конца дискуссии, поднялся и, ни на кого не глядя, вошел в кабинет.

Гуров предложил ему садиться и чувствовать себя как дома.

– Ваши коллеги несколько болезненно воспринимают обычное дознание, – сказал Гуров. – Возможно, вас тоже гложут неутоленные амбиции, Савицкий, но попробуйте на время от них отвлечься. Мы делаем общее дело, и вы должны мне помочь.

– Нет, амбиции меня не гложут, – смущенно пробормотал Савицкий. – Я знаю свое место.

– Впервые вижу человека, который знает свое место, – покрутил головой Крячко. – Вы к нам не с луны свалились, юноша?

Гуров неодобрительно покосился на Крячко, а Савицкий спокойно и серьезно ответил:

– Нет, я – москвич, после юридического в уголовный розыск пошел.

– Не разочаровались еще? – поинтересовался Гуров.

– Еще нет, – сдержанно ответил Савицкий.

– Похвально. Однако к делу. Нас сейчас интересует все, что касается гибели вашего шефа. Особенно события последнего дня его жизни. Расскажите нам подробно, что происходило пятого июля. Не возражаю, если выскажете свои соображения о причинах случившегося. Наверное, вы тоже задумывались, кто мог убить Вишневецкого?

– Да, я думал об этом, – ответил Савицкий. – Но, честно говоря, никакой версии у меня нет. Все произошло так неожиданно… То есть я хочу сказать, что для меня смерть Анатолия Викторовича была чем-то из ряда вон выходящим.

– То есть вы полагаете, что накануне ничто не предвещало такого трагического исхода? – спросил Гуров.

– Именно, – сказал Савицкий. – Правда, Анатолий Викторович выглядел, я бы сказал, особенно мрачным в тот день… Хотя я, конечно, могу и ошибаться, – торопливо добавил он. – Шеф вообще-то был человеком не слишком веселым. По-моему, я даже ни разу не видел, чтобы он улыбался. Но мне показалось, что пятого июля он был как-то особенно напряжен.

– Как вы думаете, почему?

– Со мной он по этому поводу не говорил. Пятого мы опрашивали свидетелей по делу о покушении на бизнесмена Свищева. В общем, практически весь день этим заняты были.

– И Вишневецкий весь день был в отделе?

– М-м, нет, пожалуй. В середине дня он уезжал.

– Куда?

– Не знаю. Мне он не докладывался. Наверное, Трегубов должен знать или Шнейдер.

– Надолго уезжал?

– Нет, вернулся примерно через час. Пожалуй, с этого момента он выглядел особенно озабоченным. Перекусил в столовой и часов в пять ушел. Сказал, что у него дела.

– Дела? Он именно так и сказал?

Савицкий посмотрел на Гурова с удивлением.

– А что же тут странного?

– Но он именно так и сказал? – не отставал Гуров. – Ничего больше?

– Ну, я не знаю, – смешался Савицкий. – Он при мне сказал Трегубову, что у него есть кое-какие дела и сегодня в отдел он больше не вернется.

– Вы обедали вместе с Вишневецким? – вмешался Крячко. – Я имею в виду вообще вашу группу?

– Нет, – покачал головой Савицкий. – Как раз когда мы обедали, он уезжал куда-то. Вернулся – поел один. Он вообще-то не любил обедать в компании, он постоянно думал о чем-то своем и не любил, чтобы ему мешали. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

– Вернемся к тому моменту, как Вишневецкий ушел, – предложил Гуров. – Значит, он сказал, что уходит по делам. А он никак не намекал, что эти дела… скажем так, личного, интимного характера?

Савицкий нахмурился.

– Я понял, о чем вы говорите, – сказал он. – Ребята тоже думают, что у Анатолия Викторовича была любовница и что он из-за нее пострадал. Наверное, у них есть для этого основания. Но я лично от Вишневецкого ничего о его личной жизни не слышал. Мне кажется, он был не из тех людей, которые хвастаются такими вещами.

– А ребята, значит, что-то все-таки знали? От них вы что-то слышали. Когда, от кого и что именно?

Савицкий помрачнел. Чувствовалось, что подобные вопросы ему не нравятся. Но перечить Гурову он не осмеливался.

– Да так, ничего определенного, – сказал он. – Говорили, что вроде ходил он в тот день к женщине, которая в том районе живет. Но так, в общих чертах. Вроде кому-то он намекал из наших… А может, просто догадывались.

– Что-то у тебя, опер, все как-то в общих чертах! – сердито заметил Гуров. – Вроде… Может… Не крути, а говори ясно, что слышал! Речь не о сплетнях идет, а о расследовании серьезного преступления.

– Да я ничего, – страдальчески пробормотал Савицкий. – Я и в самом деле ничего не знаю. До смерти Анатолия Викторовича я вообще не догадывался, что у него любовница имеется. Да и не похоже это на него было. Я здорово удивился, когда услышал. Когда нам сообщили, Трегубов Воробьеву при мне сказал в том смысле, что Викторович, наверное, у своей был, а у нее муж-дурак или что-то в этом роде – и не он ли все это учинил… Он вполголоса говорил, как будто не хотел, чтобы я слышал, поэтому я и не стал ничего переспрашивать.

– И это все? – удивился Гуров.

– Насчет любовницы? – виновато уточнил Савицкий. – Все, товарищ полковник. Больше я, честное слово, ничего об этом не знаю. Вы лучше Трегубова об этом спросите.

– Спросим обязательно, – пообещал Гуров. – А вы пока скажите нам, что происходило утром шестого июля? Говорят, вы не сразу хватились своего шефа?

– Да, не сразу, – согласился Савицкий. – Но тут ничего странного нет. Анатолий Викторович иногда задерживался. Позвонили уже ближе к обеду.

– И какая была реакция?

– Ясно какая! – ответил Савицкий с обидой. – Все обалдели. Да нет, это не то слово – жуткое потрясение все испытали. Растерянность, шок!

– С вами беседовал следователь?

– В тот же день. Тоже расспрашивал, что происходило накануне и кто последним видел Вишневецкого. Боюсь, тогда никто ничего толком и сказать не мог – мысли у всех путались…

– Вы за всех не отвечайте, – перебил его Гуров. – Следователю вы сообщали про гипотетическую любовницу?

– Ну что вы! Я считал, что не имею никакого права говорить такое официально, – заявил Савицкий. – Понимаете, если бы я знал точно…

Гуров и Крячко переглянулись.

– Странные у вас все-таки, Савицкий, взгляды на следствие, – заметил Гуров. – Мне сразу показалось, что ваша группа какая-то… уж слишком сентиментальная. Остальные тоже ведь ничего лишнего про шефа не сказали, верно?

– Ну, в принципе, да, – кивнул Савицкий. – Да ведь особенно никто и не копался. Допрашивали скорее формально, в такие подробности не вдавались. Больше интересовались работой группы.

– Хорошо, вернемся к тому моменту, когда Вишневецкий еще был жив, – сказал Гуров. – Насколько я понял, вы были свидетелем, как Вишневецкий уходил? Постарайтесь точно припомнить – он оставил оружие в сейфе или взял с собой?

Савицкий растерянно заморгал глазами, наморщил лоб и на минуту задумался. Гуров терпеливо ждал. Наконец Савицкий поднял голову и не слишком уверенно сказал:

– Поручиться не могу, но мне кажется, что Анатолий Викторович не открывал сейфа. Мне кажется, что он сразу ушел. Обычно он постоянно носил оружие с собой. Не припомню, чтобы он оставлял его в сейфе. По-моему, такого не было и на этот раз.

– Вы не ошибаетесь? – Гуров пристально посмотрел Савицкому в глаза. – Это очень важно. На теле Вишневецкого не было обнаружено ни оружия, ни документов. Как позже выяснило следствие, пистолет все-таки находился в сейфе Вишневецкого. А ключи от его сейфа были у Трегубова. Выходит, накануне перед уходом он должен был передать ключи, так?

– Да, конечно, – пробормотал Савицкий. – Возможно, я просто не заметил… Но у меня сложилось впечатление, что Вишневецкий никому ничего не передавал. Он коротко предупредил, что уходит и… все. Он сразу ушел.

– Ну что ж, – сказал Гуров. – Мне кажется, молодой человек, у вас есть шансы стать профессионалом. Вот только память бы потренировать! А то у вас все в каком-то уклончивом тоне получается…

– Дело в том, товарищ полковник, что тут своих касается, – серьезно сказал Савицкий. – Когда о близких людях речь идет, всегда кажется, что ты все о них знаешь. А потом вдруг выясняется, что на самом деле не знаешь почти ничего. Привыкаешь, и многие вещи скользят мимо сознания – отсюда и ошибки. Это когда наружное наблюдение ведешь, то каждую черточку в объекте подмечаешь, каждый его жест. А у себя, честно скажу, расслабляешься. Кто же мог знать, что у нас такая беда случится? Но я все-таки не во все посвящен ввиду своей молодости, товарищ полковник. Я думаю, остальные вам гораздо больше расскажут.

– Может быть, – ответил Гуров. – Но они расскажут по-другому. А мне нужно составить объемную картину. Потому так важен ваш особый взгляд. А что вы скажете о деле фирмы «Индиго»? По вашему мнению, в каком состоянии оно у вас находилось и как могло повлиять на судьбу Вишневецкого? Грубо говоря, могли его убить из-за этого дела?

– Мне кажется, могли, – сказал Савицкий. – То есть утверждать я не могу, товарищ полковник, хотя вы и будете меня опять укорять за уклончивый ответ. У меня просто ощущение такое.

– У сыщиков это называется – интуиция, – подсказал Крячко.

– Да, интуиция, – продолжил Савицкий. – Хотя вообще-то дело это завязло в самом начале, но оно все равно не давало Анатолию Викторовичу покоя. Он постоянно встречался с сотрудниками фирмы и мне дважды давал задания в связи с этим. Я опрашивал водителя той машины, которую обстреляли на шоссе, и на место выезжал – искал свидетелей в окрестных населенных пунктах. Результаты плачевные.

– Что значит – плачевные? – спросил Гуров.

– Никаких следов. А сотрудники фирмы, если откровенно, вообще неохотно вступали с нами в контакт, хотя вначале именно они проявили активность – подали заявление в прокуратуру и вообще… А потом с ними будто что-то случилось. Стали избегать встреч, говорили уклончиво, потом вообще вроде заявили, что претензий не имеют. Если бы не настойчивость Анатолия Викторовича, это дело давно бы закрыли. Оно почему-то не давало ему покоя.

– Только ему? Остальные члены группы смотрели на это дело иначе?

– Да как сказать? Если честно, то особого энтузиазма, конечно, не было. Улик никаких, свидетелей нет. Тут невольно опустятся руки. Если бы Анатолий Викторович хотя бы указал какие-то перспективы… Но он почему-то предпочитал держать свои соображения при себе. Последнее время он практически один занимался этим делом и никому ничего не говорил. Все это казалось мне немного странным, но я не считал, что имею право вмешиваться.

– Это очень интересный момент, – покачал головой Гуров. – Получается, Вишневецкий будто не доверял вам?

– Я бы этого не сказал, – возразил Савицкий. – Почему бы он стал не доверять. Отношения в группе были нормальные. И за этот месяц мы два дела раскрыли – это когда на Беговой стреляли и еще одно убийство в Марьиной Роще… А что касается дела «Индиго» – мне кажется, Анатолия Викторовича задело, что эти фирмачи так легко отказались от претензий. Он вообще болезненно воспринимал такие вещи. Он любил доводить дело до конца. Говорил, что если бросать все на полпути, то завтра нас всех будут отстреливать прямо на улице – как воробьев. Конечно, это преувеличение, но своя правда в этих словах есть.

– Конечно, есть, – согласился Гуров. – Я и сам не люблю бросать начатое. Лучше уж тогда и не начинать. Но это очень неприятно, что вы ничего не знаете о планах Вишневецкого в отношении дела «Индиго». Откровенно говоря, я надеялся получить хотя бы небольшую зацепку… Ну, хорошо, давайте уточним еще один вопрос. Вы говорите, что утром шестого июля у вас особого беспокойства насчет отсутствия шефа не возникло?

– Да, такое случалось и раньше, – кивнул Савицкий.

– Однако жена Вишневецкого начала беспокоиться о муже сразу. Она звонила в отдел?

– Звонила, кажется, – сказал Савицкий. – Часов в восемь утра. По телефону разговаривал Шнейдер. Я понял, с кем он говорит, потому что слышал, как он сказал: «Не беспокойтесь, Любовь Николаевна, как только он явится, я скажу ему, чтобы перезвонил».

– Они долго разговаривали? – осведомился Гуров.

– Минуты две, наверное, – пожал плечами Савицкий. – Потом Шнейдер сказал, что ему нужно срочно уходить, и повесил трубку.

– Повесил трубку… – задумчиво повторил Гуров. – А что он сказал об этом разговоре, допустим, вам?

– Лично мне ничего. А Трегубову, я слышал, сказал – мол, супруга шефа звонила, беспокоится. Тот промолчал, и они ушли.

– И больше Любовь Николаевна не звонила?

– Больше не звонила. Это точно. Я постоянно был на месте – до того самого момента, как мы получили сообщение о смерти шефа. К тому времени жена его уже отыскала и опознала. Наши все равно ездили в морг – просто из уважения и чтобы лично убедиться.

– Меня еще интересует, в какой последовательности вы все разошлись по домам после ухода шефа. Вот вы, например, когда ушли?

После небольшой паузы Савицкий ответил:

– Я ушел сразу за Анатолием Викторовичем. Трегубов сказал, что я больше не нужен, ну, я и ушел… Позвонил девушке и договорился встретиться. Если вы сомневаетесь – она может подтвердить, что мы были вместе весь вечер… И ночь тоже. – Он немного подумал и осторожно спросил: – У вас есть какие-то подозрения на мой счет, товарищ полковник?

– Когда вы будете себя подозрительно вести, подозрения непременно возникнут, – пообещал Гуров. – Пока я только пытаюсь восстановить картину того трагического дня. И, честно говоря, пока ничего трагического не замечаю. Может быть, поэтому и задаю такие странные вопросы. Я пытаюсь понять, что спровоцировало дальнейшие события. Но я далек от того, чтобы кого-то подозревать. А тем более вас, Савицкий. С какой стати?

– Но мне показалось… Вы так подробно расспрашиваете о том, что делал каждый из нас…

– Но о ком же мне расспрашивать, если вы – единственные, кто его видел живым? – возразил Гуров. – Как только на горизонте появится еще кто-то, я тут же примусь за него. – Он обернулся в сторону Крячко и сказал: – Стас, проводи молодого человека и пригласи Трегубова.

Гуров не хотел, чтобы оперативники обсуждали между собой результаты допроса – он не хотел допускать возможных корректировок, вольных или невольных, а также взаимных упреков между членами группы. Если им захочется обменяться впечатлениями, пусть занимаются этим в МУРе. Именно поэтому Савицкий в сопровождении Крячко был сразу же препровожден на выход. Это очень не понравилось остальным. И Трегубов начал с того, что высказал Гурову свое неудовольствие.

– Что происходит, Лев Иваныч? – довольно агрессивно поинтересовался он, по-свойски разваливаясь на стуле. – Ты нас случайно не за террористов принимаешь? Я пока тут в коридоре сидел, все шеей вертел – не появятся ли вертухаи со штыками наголо… Чего этот мальчишка тут тебе наговорил, что ты его под конвоем увел? Это такая программа защиты свидетелей в действии?

– Потому и увел, – хладнокровно ответил Гуров. – Не хочу, чтобы ты знал, что этот мальчишка наговорил, Павел Семенович. Для чистоты эксперимента. А тебе грех обижаться. Столько лет служишь, а все обижаешься.

– Да вот и постыдились бы своих на допросы таскать! – фыркнул Трегубов. – Нельзя было, что ли, письменные объяснения взять? У нас и работа, между прочим, стоит…

– Работа не волк, – живо включился вернувшийся Крячко. – Пока стоит – не убежит.

– В смерти вашего шефа одни неясности, – сказал Гуров, не давая развернуться словесной дуэли. – Пока эти неясности не объяснятся, я вас в покое не оставлю.

– А какие неясности? – сердито спросил Трегубов. – Ты видел материалы дела? Вишневецкого бутылкой замочили! Это, по-твоему, неясность? Да чистейшая бытовуха! Вот отсюда и пляши.

– И на что же ты намекаешь? – с интересом спросил Гуров. – Подполковник МВД и бытовуха – это звучит несколько вызывающе.

– Намекать не буду, а факт налицо, – упрямо сказал Трегубов. – Ты часто слышал, чтобы подполковник МВД погиб от удара бутылкой по голове? Вот и я не слышал. Так что здесь, считай, не подполковник погиб, а рядовой гражданин Вишневецкий. На бытовой почве. А почва, брат, самая простая. Все мы не без греха. Вот и Викторыч слабину дал. Знали мы, что у него женщина в том районе имеется. Всего-то и делов – район прочесать. Этот типчик сам приползет на задних лапках. Небось удивляется, что за ним до сих пор не пришли.

– Ты про кого? – спросил простодушно Гуров. – Так говоришь, будто знаешь, кто убийца.

– Ясное дело, про мужа той женщины. Вишневецкий говорил, что у этой стервы мужик ревнивый, как Отелло. Я его предупреждал – не нарывайся. Да нас, мужиков, разве вразумишь? Тем более он на свое положение надеялся. Считал, что тот не рискнет на работника милиции руку поднять. А видишь, наоборот все вышло.

– Получается, ты был в курсе сердечных дел шефа, – невозмутимо сказал Гуров. – Значит, должен знать и адрес этой женщины. Или хотя бы фамилию.

– Вот и нет! – ответил Трегубов сердито. – Даже не интересовался никогда. Мне, честно говоря, вообще непонятно было, зачем Вишневецкий с ней связался. Ладно я, холостяк. А у него жена красавица, умница, детей двое. На хрена это ему надо было – не понимаю. Мы всегда с ним по этому поводу ругались.

– Ругались? – удивился Гуров. – Вы что же, часто с ним об этом говорили? По-моему, Вишневецкий был замкнутым человеком.

– Ясное дело, был, – подтвердил Трегубов. – И не особо часто мы с ним про это говорили. Но случалось. Он только мне в этом плане доверял. Жаль вот – к советам не прислушивался.

– Действительно, жаль, – согласился Гуров. – Но это тема деликатная, я бы сказал, романтическая. Давай лучше поговорим о том, что нам с тобой ближе, – о делах. Уголовных и прочих. Вот, скажем, что происходило у вас в отделе пятого июля…

– Так ты что – мне не веришь? – возмущенно спросил Трегубов.

– Если бы не верил, не задавал бы вопросов, – мирно сказал Гуров.

– В таком случае и задавать их нечего! – отрезал Трегубов. – Ничего особенного пятого не происходило. Обычная рутина. Вишневецкий ушел из отдела живой и здоровый. Ищи женщину, Гуров! Ищи женщину!

Он с негодованием прихлопнул по столу широкой ладонью и сверкнул глазами.

– Вообще-то женщина не могла нанести такой силы удар, Трегубов, – вмешался Крячко. – Тут и мужик-то не всякий осилит. Так что женщина женщиной, а мужик из головы не выходит…

– Найдете женщину, мужик сам сдастся, – упрямо повторил Трегубов. – Он здесь звено случайное. Игрушка страстей.

– Красиво сказано! – с уважением заметил Гуров. – Не знал, Трегубов, что ты поэт. И все-таки, извини, я опять возвращаюсь к прозе. Расскажи, что происходило у вас в отделе пятого июля с утра и до самого вечера.

Трегубов сердито посмотрел на Гурова, покраснел еще больше, шумно втянул носом воздух, но смирился и начал рассказывать…

Глава 4

Над служебным входом театра горели стилизованные под старину фонари. К удивлению Гурова, скопления поклонников сегодня не наблюдалось. Даже сквер возле театра был пуст и тих. В темных кронах деревьев негромко шуршал ветер. Крячко предположил, что заядлые театралы разъехались по курортам, а на спектакли ходят случайные люди, которым все равно, кто играет и что играет.

– Как версия подойдет, – заметил Гуров. – Между прочим, Мария тоже должна вот-вот отправиться на гастроли, и это меня, с одной стороны, успокаивает.

– А с другой? – поинтересовался Крячко.

– А с другой, наоборот, тревожит, – сказал Гуров. – Я боюсь оставлять ее без присмотра.

– Ты придаешь такое большое значение предупреждению человека с ластами? Возможно, это была просто неудачная шутка. Представь себе поклонника, который завидует тебе смертельной завистью и хочет основательно испортить настроение…

– Ты сам в это не веришь, – сказал Гуров. – Не ты ли предлагал мне просить охрану для Марии?

– Я погорячился, – сообщил Крячко. – Все вышло так неожиданно, что в голову полезли всякие мысли. У страха глаза велики.

– Зачем же ты поперся со мной встречать Марию после спектакля? – поинтересовался Гуров.

– Во-первых, я ее давно не видел, – сказал Крячко. – Элементарно соскучился. А кроме того, втайне я рассчитываю, что вы пригласите меня на ужин. А я, как истинный мужлан, приму это за чистую монету и не откажусь.

– А-а, вон оно что! – протянул Гуров. – Поужинать я бы и сам сейчас не отказался. Кажется, в холодильнике у нас стоит утка. С яблоками.

– Яблоки можешь оставить себе, – великодушно сказал Крячко. – А у вас в холодильнике случайно нет ничего такого, чтобы промочить горло? Что-то после всех этих разговоров у меня хрипота появилась.

– Интересно, с чего бы это? – удивился Гуров. – Вопросы задавал я, а хрипота – у тебя. Может, ты ледяной фанты глотнул в буфете?

– У меня, честно говоря, не то что на фанту, – признался Крячко, – у меня денег даже на бензин не осталось. Потому и тачку в главке оставил. Тем более это чертово зажигание… И сигареты не на что купить. Хотел, кстати, у тебя взаймы попросить.

– Это пожалуйста. Просить у нас никому не запрещается, – сказал Гуров. – Просить можешь сколько угодно.

Они перешучивались, намеренно избегая разговоров о деле Вишневецкого. Возможно, оба не хотели торопиться делать какие-то выводы, прежде чем в голове уляжется полученная информация. Собственно, дельной информации было немного. Люди Вишневецкого оказались не такими уж сентиментальными, как того можно было ожидать, но и о своем шефе рассказывали не слишком охотно, предпочитая отделываться общими словами и смутными предположениями. Слова «вроде», «кажется» и «наверное» то и дело срывались у них с языка. Самым определенным оказался Трегубов. Он до упора защищал свою версию и призывал Гурова искать женщину, с которой встречался Вишневецкий. Правда, к концу допроса он уже не настаивал на том, что найти женщину будет легко и просто, а район поиска расширил с Краснополянской улицы до всего Западного Дегунина. Так же без колебаний он прокомментировал события пятого июля, уверенно подтвердив, что Вишневецкий ушел из МУРа в пять часов, оставив пистолет и передав ему ключи от сейфа. На вопрос, зачем Вишневецкий оставил ему ключи, отвечать отказался, сказав, что даже не думал об этом – а что было у начальника в голове, теперь, мол, не узнаешь. Неведение Савицкого о личной жизни покойного объяснил просто: «А откуда мальчишка мог знать, с кем путался его шеф? Викторович с ним такие дела не обсуждал однозначно».

Получалось, что такие дела шеф обсуждал с одним Трегубовым, потому что Шнейдер в этом вопросе тоже ссылался в основном на его рассказы, а флегматичный, почти равнодушный Воробьев заявил, что о любовнице Вишневецкого узнал только задним числом и от того же Трегубова. Воробьев же подтвердил, что покинул здание МУРа вместе со Шнейдером примерно через полтора часа после ухода Вишневецкого, а Трегубов задержался позже всех, потому что собирался еще поработать.

И все как один утверждали, что никаких предпосылок для покушения на жизнь Вишневецкого по причинам, связанным с делами службы, не было. Тем более никто всерьез не принимал связь между его смертью и делом «Индиго».

– Да вы сходите в эту контору! – презрительно предложил Гурову Трегубов. – Держу пари, они от вас как черт от ладана шарахаться будут! Не нужно им никакое расследование. Я вообще думаю, что они сами себя обстреляли для рекламы. Мол, смотрите, какие мы значительные! Там вообще никаких зацепок. Вишневецкий и сам уже понял, что дело дохлое. Просто делал вид, будто ищет что-то.

– Вплоть до пятого числа делал вид, – напомнил Гуров. – Ездил же он в офис «Индиго» пятого числа? Кстати, на чем? По словам жены, его собственная машина на ремонте.

– На служебной ездил, – ответил Трегубов. – Да что толку? Приехал – я его спрашиваю: чего, мол? А он только рукой махнул. И разговаривать не стал даже. Ты же его знаешь немного – Викторович из-за каждого «висяка» переживал, как из-за родного.

В целом ничего сенсационного – информация, которую удалось выудить из всех соратников Вишневецкого, полностью укладывалась в рамки того незатейливого сообщения, что сделал на кладбище Шнейдер, но Гурова не покидало смутное ощущение, что самого главного он так и не услышал. Оно осталось, что называется, за кадром. Несколько выбивалось из общего хора признание Савицкого, и это настораживало Гурова. Однако он заставил себя до поры не сосредотачиваться на этом признании, опасаясь наломать дров. Нужно было сначала все хорошенько обдумать. Савицкий сам охарактеризовал себя как человека, который может ошибаться, и он на самом деле вряд ли мог быть так близок к Вишневецкому, как, например, Трегубов. Но их показания резко противоречили друг другу, и это вызывало тревогу.

Расхождения касались трех пунктов. Во-первых, любовница Вишневецкого – по утверждению Савицкого, он абсолютно ничего не знал о ее существовании до самого последнего момента. В это верилось с трудом. Обычно в мужском коллективе такие вещи как-то распознаются – по намекам, по разговорам сослуживцев. Неужели Трегубов ни разу ни словом не обмолвился о слабости шефа? Или молодой сотрудник был столь невнимателен? Во-вторых, отношение Вишневецкого к делу «Индиго». Савицкий утверждал, что шеф был поглощен этим делом до самой смерти. Трегубов придерживался мнения, что все было наоборот. Правда, Савицкий больше напирал на собственные ощущения, что, конечно, тоже не следовало сбрасывать со счетов, но все-таки это были еще не факты. Нужно было самому углубляться в это дело, чтобы понять что-то. И, в-третьих, вопрос с оружием. В карманах убитого Вишневецкого было пусто – можно было ожидать, что преступники похитили не только документы и деньги убитого, но и его личное оружие. Но получалось, что Вишневецкий оставил в тот день оружие в сейфе. И пистолет действительно был на месте. Но в то же время Савицкий утверждает, что Вишневецкий пистолета не оставлял. Что это – опять невнимательность молодого человека или что-то другое?

И еще этот случай с предупреждением. Гуров не собирался ставить возле жены охрану, но отнестись к предупреждению как к шутке не мог. Слишком ловко все совпало. Он был убежден, что ему сделали намек, надеясь, что он правильно поймет его и оценит. Главный смысл намека состоял не в самой угрозе, которая, собственно, была преподнесена пока весьма туманно, а в том, что никто, кроме людей в форме, о назначении Гурова в следственную бригаду знать не мог. Ему давали понять, что он каким-то образом перешел дорогу своим. Грубо говоря, его просили посторониться – пока вежливо.

Гуров не был наивным юнцом и прекрасно понимал, что изменились времена – изменилась и милиция. Плакатный дядя Степа ушел в прошлое. Многие коллеги в погонах, стараясь не отстать от века, очень широко трактовали понятие «власть». И зачастую власть становилась удобным инструментом для того, чтобы делать большие деньги. Способы могли быть самыми разными. Гуров не признавал ни одного из них, но догадывался, что в этом вопросе у него найдется немало оппонентов.

Не было ничего невозможного и в том, что, взявшись за расследование смерти Вишневецкого, Гуров задевает чьи-то коммерческие интересы. Каким образом и чьи – это был уже другой вопрос. Сейчас было важно то, что его предупредили.

– Неужели действительно может так получиться, что к гибели Вишневецкого причастен кто-то из наших? – не выдержав, выпалил вдруг Крячко. Видимо, его занимали те же самые мысли, а не одна утка с яблоками. – С какого бока, интересно? Вряд ли это его группа. Если уж они решили все валить на любовницу, то на хрена нужно было подсылать к нам человека в ластах? Они же себя этим, считай, выдали!

– Не фантазируй! – перебил его Гуров. – Все правильно. Сначала предупредили, а потом показали надежный путь для отступления. И ничего удивительного, если это организовали одни и те же люди. Собственно говоря, что мы с тобой знаем о том же Трегубове?

– Трегубов – мужик себе на уме, – немедленно сказал Крячко. – Упертый и наглый, как танк. Понаглее меня будет. С ним даже начальство старается не связываться. А, опять этот Трегубов! И все дела… Но с Вишневецким они, я знаю, давно вместе работали. Спелись, как говорится. Вот Шнейдера я действительно не знаю. И Савицкого тоже. Да и Воробьев для меня загадка.

– Воробьев, по-моему, для самого себя загадка, – проворчал Гуров. – Вот только насчет любовной версии гипнотизирует нас в основном Трегубов. Получается это у него, ничего не скажу, естественно и красочно, но не принимает у меня душа эту версию – вот что хочешь ты делай!

– Ну здесь у тебя тоже перегиб, – заметил Крячко. – Совсем этот момент со счетов тоже не сбросишь. За мужиками это водится. Я даже знаешь что сейчас подумал? А вдруг Вишневецкий кому-то из наших рога наставил, а тот отомстил? Тогда все понятно – и откуда про наше назначение знают, и почему не хотят, чтобы мы копались…

– Фантастика! – презрительно ответил Гуров. – Жюль Верн, Александр Беляев! У нас вообще какой век на дворе? Кто сейчас из-за супружеской измены убивает? Ну, попортят друг другу фотокарточки или в крайнем случае анонимку на обидчика в особый отдел накатают… Это редко когда такой неуравновешенный субъект попадется, который сразу за нож хватается. Или за бутылку.

– А вот на этот раз попался, – возразил Крячко. – И вообще ты так говоришь, потому что счастлив в супружестве. Еще неизвестно, как бы ты себя повел, если бы…

– Если бы да кабы, – перебил его Гуров. – Тебе не кажется, что ты немного удалился от темы?

– Тема должна рассматриваться всесторонне, – возразил Крячко. – Я просто строю возможные модели поведения. А чтобы это не было чистой абстракцией, беру тебя в качестве объекта…

– В качестве объекта ты бы мог взять и себя, – сказал Гуров. – По-моему, это намного удобнее.

– Это будет не совсем корректно, – задумчиво произнес Крячко. – Хотя, пожалуй, я смог бы приложить соперника бутылкой. Правда, на полную у меня бы рука не поднялась. Поэтому вряд ли последствия были бы такими ужасными.

– Это как сказать, – покачал головой Гуров. – С твоей силищей и пустой бутылкой можно натворить дел. Но, хотя и в шутку, а ты подметил главное – не по-русски это бить – полной бутылкой. Ладно бы сначала распили содержимое, а там – слово за слово, и пошла карусель. Здесь же били намеренно, расчетливо – сзади, не жалея ни жертву, ни дорогой напиток. И о совместном распитии речи идти не может – в желудке Вишневецкого экспертиза не нашла алкоголя. Я уверен, в нашем случае расчет присутствовал с самого начала, а тогда о каком аффекте и какой страсти может идти разговор?

– Между прочим, насчет содержимого желудка – не к ужину будь сказано, – неожиданно произнес Крячко. – Алкоголя в желудке Вишневецкого не было, но зато остались остатки скромного ужина. Меня это почему-то сразу заинтересовало, и мы еще с врачом подробно обговорили это дело – я думал, это наведет нас на какую-то мысль. Просто потом закрутился и забыл с тобой поделиться. Судя по всему, перед смертью Вишневецкий ел пирожки. Обыкновенные пирожки, которыми торгуют на улицах и в дешевых забегаловках. И у меня сразу возник вопрос: зачем набивать брюхо пирожками, направляясь к своей зазнобе?

– Резонный вопрос, – заинтересованно сказал Гуров. – Впрочем, могут быть варианты. Возможно, его женщина не увлекалась кулинарией. Или у них не было принято совмещать свидания с приемом пищи. Возможно, просто не хватало на это времени.

– Возможно, и так, – согласился Крячко. – Но маловероятно. Мы знаем, что Вишневецкий обедал в столовой. А потом эти пирожки. Возникает такое впечатление, что ужинать он не рассчитывал и решил перехватить что-нибудь по дороге. Но ведь тогда что получается – там, куда он направлялся, французское шампанское имелось, а пожрать было нечего? Не вяжется, Лева!

– Не вяжется, – кивнул Гуров. – И в самом деле не вяжется. Значит, он или не ждал этого шампанского, или не считал возможным к нему прикасаться. Ни к шампанскому, ни к тому, что ему сопутствовало.

– Таким образом, мы с тобой можем сделать железный вывод! – торжествующе воскликнул Крячко. – Не встречался он ни с какой любовницей!

– Ну, может быть, не железный, – улыбнулся Гуров. – Но вывод вполне вероятный. Мне и сразу казалась надуманной эта мексиканская история с кровожадным мужем, а сейчас я полагаю ее почти невозможной. Но прежде чем воплощать вывод в железе, нужно сделать еще две вещи – побеседовать с Вишневецкой и посетить офис «Индиго». Этим мы займемся завтра. Женщина – твоя, как договорились. Я на этот раз лучше познакомлюсь с дельцами.

– Да, на этот раз я покажу тебе, как следует обращаться с женщинами, – важно заявил Крячко. – Современная женщина презирает джентльменов – лощеных, но расчетливых и лицемерных, и уважает грубых решительных мужчин в спортивных шароварах, потому что у них большое сердце, а слова не расходятся с делом!

– Ты собираешься надеть спортивные шаровары? – удивился Гуров.

– Это образно, – пояснил Крячко. – Одеваться как-то специально не собираюсь. Нужно всегда оставаться самим собой.

– Но галстук я бы тебе все-таки посоветовал, – сказал Гуров. – Все-таки эта женщина – адвокат. Она может тебя не понять.

– Эта женщина – вдова оперативного работника, – парировал Крячко. – Она все прекрасно понимает. Однако, по-моему, нам пора – на крыльце появляются люди…

Действительно, возле служебного входа возникло какое-то движение. Судя по всему, спектакль уже закончился, и актеры собирались расходиться по домам. Гуров и Крячко вышли из машины и направились туда, где горели фонари.

Марию Гуров увидел сразу – она о чем-то увлеченно и сердито спорила с молодым актером, фамилию которого Гуров никак не мог запомнить. В пылу спора она даже не заметила появления мужа. Зато на это бурно отреагировал комик Вагряжский, благодушно дымивший на крыльце сигаретой. Он энергично встряхнул плешивой головой и с ироническим пафосом провозгласил:

– Сколь участь завидна девы младой и прекрасной! У порога ее непременно герои встречают, и вдаль колесница ее золотая уносит… Не то старики, их участь – метро и бутылка нагретого пива… – кажется, он уже был слегка выпивши.

Мария подняла голову и удивленно охнула.

– Гуров! Честно говоря, я тебя не ждала сегодня! – сказала она, сразу забывая о споре с молодым человеком и направляясь к мужу. – Но это здорово, что ты меня встретил – я чертовски устала сегодня. Ба, и Стасик здесь! Привет! У вас что-нибудь случилось? – Она подставила мужу щеку для поцелуя и, обернувшись, помахала оставшимся на крыльце людям. – До завтра! Потом договорим, ладно?

Молодой человек разочарованно пожал плечами. Комик Вагряжский иронически посматривал вокруг сквозь клубы табачного дыма. Гуров вспомнил его слова об участи стариков, и ему стало неудобно. Вагряжский действительно должен был чувствовать себя сейчас одиноким и никому не нужным.

– Николай Евгеньевич, – окликнул Гуров. – Может быть, вас подвезти?

– О, не беспокойтесь! – махнул рукой актер. – Это ни к чему. По правде говоря, я еще и не решил толком, куда направлю стопы свои. Душа просит огней и праздника, полковник. Значит, все опять закончится в пивной, уж не обессудьте.

Гуров усмехнулся и, взяв Марию под руку, повел к автомобилю. Крячко пристроился рядом, с надеждой сказав:

– Пока суд да дело, разреши наш спор, королева! А то мы тут с Гуровым гадаем, правда ли в вашем холодильнике завелась утка? И правда ли она с яблоками или это просто разыгралась фантазия голодного мужа?

Мария невольно рассмеялась и сказала:

– Не хочу давать опрометчивых обещаний, но еще днем утка была. Если никто за это время на нее не покушался, она должна оставаться на прежнем месте. Более того, если уж у нас сегодня вечеринка, то к утке можно будет поискать чего-нибудь крепкого…

– Волшебница! – восхитился Крячко. – Даже в самых дерзких мечтах я не смел…

– Врет! – вмешался Гуров. – Смел! Даже особенно настаивал. Иначе и в гости отказывался идти. Про утку он вообще заговорил для отвода глаз.

– Клевета! Не верь ему, Мария! – возмутился Крячко. – Если и мечтал, то самую-самую малость. Просто не у одних артистов душа просит огней и праздника.

Они уселись в машину. Гуров завел мотор.

– Тяжелый был день? – спросил он.

– Ох, не знаю, – сказала Мария. – Сегодня был Чехов, а Чехов почему-то выматывает меня до предела, ты же знаешь. Но вам со Стасом не стоит беспокоиться – я не стану вам мешать. Да, может, и сама отвлекусь.

– Если это намек, – быстро сказал Крячко, – то намеков я не понимаю. И потом, у меня дома нет утки.

– У него вообще денег нет, – сообщил Гуров. – Будет просить у нас взаймы. Представляешь, какой вечерок тебя ожидает?

– Бывали вечера и похуже, – заметила Мария. – А чего это вы сегодня примчались меня встречать? Неужели только для того, чтобы попросить взаймы? Или преступники угомонились сегодня пораньше?

– Преступность в основном уже побеждена, – заявил Крячко. – Остались только отдельные несознательные элементы, которые об этом не знают. Но с ними мы разберемся завтра. Подкрепившись уткой с яблоками…

Мария зевнула и откинулась на спинку кресла.

– А мне, между прочим, сегодня звонил один из ваших несознательных элементов, – вдруг сказала она. – Перед самым спектаклем.

– Не понял! Кто звонил? – настораживаясь, спросил Гуров.

– Маньяк какой-то, – равнодушно ответила Мария. – Такое иногда бывает. Обратная сторона популярности. Я стараюсь не обращать внимания.

– Нет, подожди, что значит – не обращать внимания? – забеспокоился Гуров. – Говори толком, что случилось?

Мария посмотрела на него с легким удивлением.

– Да ничего ровным счетом не случилось, – сказала она. – Позвонил какой-то психопат и очень вежливо поинтересовался, как мне понравится, если в мое прекрасное лицо плеснут серной кислотой. Я ответила, что мне это совсем не понравится, какая бы кислота для этого ни применялась. И еще добавила, что у меня муж – полковник милиции. Просто для справки.

– И что было дальше? – серьезно спросил Гуров.

– Дальше-дальше… – проворчала Мария. – Да ничего не было. Мне нужно было выходить на сцену. Ты понимаешь, что это значит?

– Я все понимаю, – перебил ее Гуров. – И все-таки – этот тип еще что-нибудь сказал?

– Не знаю, что-то бормотал, по-моему, – с досадой сказала Мария. – Что-то вроде того, будто он прекрасно знает, кто у меня муж, но сомневается, что муж мне в данном случае чем-то поможет… Я не стала слушать этого дебила. Ведь ты мне поможешь в данном случае?

Гуров поймал в зеркале серьезный взгляд Крячко и ответил:

– Мы оба тебе поможем. Только ты должна уяснить себе одну простую вещь. Человек, который тебе звонил, – совсем не дебил. Но, очевидно, большой негодяй.

Глава 5

Ничего удивительного в том, что на домашнем телефоне Вишневецкой стоял автоответчик, не было, но Крячко был страшно разочарован таким поворотом дела. Автоответчиков он терпеть не мог, а к людям, таковые использующим, испытывал недоверие и даже неприязнь. Это техническое новшество почему-то всегда вызывало у него ассоциации со старой детской забавой – в былое время юные остряки частенько развлекались тем, что подбрасывали на тротуар пустой кошелек на ниточке. Доверчивые прохожие с бьющимся сердцем нагибались за ценной находкой, но в самый последний момент кошелек вдруг выскальзывал у них из пальцев и вприпрыжку исчезал в подворотне, откуда доносилось жизнерадостное хихиканье.

Разговор с автоответчиком, по мнению Крячко, был таким же пустым и обидным делом, как погоня за фальшивым кошельком. Поэтому никакого сообщения для Вишневецкой он оставлять не стал, а сразу поехал в адвокатскую контору, где она работала, надеясь перехватить ее там с утра пораньше. Такой вариант показался ему в конце концов даже предпочтительнее, потому что по телефону человек всегда может придумать предлог, как уклониться от встречи.

Поехал он на метро, потому что ночевал у Гурова, у которого и в самом деле нашлась и утка в яблоках, и кое-что еще и тем для разговоров накопилось более чем достаточно, и в результате засиделись они до такой глубокой ночи, что ехать Крячко домой уже не было никакого смысла. А утром, поскольку маршруты у них с Гуровым на сегодняшний день не совпадали, Крячко для разнообразия выбрал пеший вариант передвижения, чтобы разогнать остатки тумана, образовавшиеся в голове после вчерашнего вечера. Денег он взаймы перехватил, и впереди открывалась перспектива пересесть на свой верный «Мерседес». Но прежде нужно было разобраться с Вишневецкой, которая предпочитала общаться с миром через автоответчик.

Вообще-то было немного странно, что человек с такой востребованной профессией, как адвокат, с утра прячется за автоответчик. Крячко предполагал в этом сословии большую открытость. Возможно, причиной было только что пережитое Вишневецкой горе. Не исключено, что она на какое-то время вообще удалилась от всех дел и контактов. В таком случае суетиться было бессмысленно. Однако Крячко предполагал, что Вишневецкая будет вести себя иначе и, наоборот, постарается забыть о своем горе, с головой уйдя в работу. Крячко знал, что в эти тяжелые дни Вишневецкая даже нашла в себе силы посетить прокуратуру, где отвечала на вопросы следователя – правда, судя по протоколу допроса, никакой ценной информации при этом не сообщив. Но следователь следователем, а у Крячко были свои заботы. След преступника искать ему, а не следователю.

Контора Вишневецкой располагалась на Большой Пироговской улице. Когда Крячко добрался туда, рабочий день еще не начался. Быстро выяснив это, он вышел на улицу и расположился неподалеку от входа в здание, надеясь перехватить Вишневецкую по дороге, как только она появится. Разумеется, у Вишневецкой могли быть какие-то свои планы, не совпадающие с планами Крячко, но он решил надеяться на лучшее. Вишневецкую ему доводилось видеть прежде при каких-то, теперь забытых обстоятельствах, поэтому Крячко не боялся спутать ее с кем-то из посетителей.

Крячко достал из кармана сигареты и закурил. В голове у него занозой засел единственный вопрос – кто ведет с ними эту наглую и опасную игру, в которой ставкой назначены здоровье, а может быть, и жизнь Марии Строевой? После вчерашнего рассказа Марии не оставалось никаких сомнений, что все происходящее достаточно серьезно. Им угрожал тот, кто был очень неплохо осведомлен о жизни и делах Гурова. Он бил в самое больное место и вряд ли блефовал – знающие Гурова люди не могли не знать, что на испуг его не возьмешь. Значит, к угрозам нужно было относиться хотя и без паники, но с должным вниманием.

На том они вчера и порешили. Мария, быстро сообразив, что на этот раз оперативники совсем не расположены шутить, не на шутку встревожилась и сама. Чтобы как-то успокоить ее, Гурову пришлось посвятить жену в некоторые подробности дела. Он считал, что, пока они с Крячко не вышли на конкретный след, опасность для Марии существует чисто гипотетическая. Но она должна быть очень внимательна и при малейшем подозрении сообщать о нем Гурову. Опасность, однако, могла бы становиться тем реальнее, чем удачнее действовали бы оперативники. Поэтому на будущее Гуров предполагал и такой вариант, что Марии придется на некоторое время «уйти в подполье», с чем она решительно не соглашалась. Впереди у нее были гастроли и вообще масса планов. Теорию мужа она назвала «пораженчеством», но дала слово, что будет необычайно бдительной и благоразумной.

Это обещание не слишком успокоило ни Гурова, ни Крячко – им было прекрасно известно, что никакая бдительность не защитит безоружного человека от вооруженного, любителя от профессионала. Чтобы как-то контролировать ситуацию, они договорились между собой всячески препятствовать утечке информации на сторону. Гуров считал, что осторожным следует быть даже с Балуевым, возглавлявшим следственную бригаду, – не потому, что не доверял тому, а потому, что не знал, кому доверять не следует. Это было вполне в духе Гурова – жалобы следователей на его самодеятельность и неуправляемость давно стали притчей во языцех. Уходить от щекотливых вопросов и морочить голову работникам прокуратуры Гуров научился в совершенстве. Это происходило не от того, что он испытывал неприязнь к этой категории человечества, а просто в силу его врожденной независимости и особого склада характера. В своей работе Гуров ощущал себя свободным художником, хотя, как и все, носил погоны и любил порассуждать о субординации.

Одним словом, результаты своих поисков они решили держать в секрете, насколько это будет возможно, – до тех пор, пока главные подозреваемые не окажутся в наручниках. Гуров рассчитывал, конечно же, на поддержку начальника главка – генерала Орлова, который всегда понимал его лучше, чем кто-либо, хотя далеко и не всегда одобрял его действия. Однако не было случая, чтобы Орлов отказался прикрыть их своей широкой спиной. Что приходилось генералу в такие моменты испытывать, можно было только догадываться.

Крячко докурил сигарету и призадумался, не начать ли ему вторую, как вдруг к тротуару подкатил серебристый «Опель», из которого выпорхнула женщина в элегантном сером костюме, белой блузке и в черных солнцезащитных очках. Она выглядела вполне благополучной и счастливой, и Крячко, к собственному неудовольствию, не сразу ее узнал. Это была Вишневецкая. Стекла в машине, по нынешнему обычаю, были едва ли не столь же черны, как ее очки, а поэтому Крячко не смог рассмотреть человека, сидевшего за рулем, но в какой-то момент тот на секунду передвинулся на соседнее сиденье – Вишневецкая наклонилась, и они обменялись быстрым, но отнюдь не бесстрастным поцелуем. Крячко успел заметить только здоровый румянец на щеке мужчины, борцовскую шею и аккуратно постриженные русые волосы. Затем дверца «Опеля» захлопнулась, и он сорвался с места. Крячко задумчиво посмотрел, как уносится вдаль серебристый лимузин, и пошел вслед за Вишневецкой.

Она занимала небольшой, но уютный кабинетик на втором этаже здания. Кажется, кто-то из клиентов успел опередить Крячко и уже у дверей поджидал Вишневецкую – он увидел пританцовывающую от нетерпения матрону в безвкусном алом платье с огромным, как витрина, декольте. Увядшее лицо дамы было покрыто толстым слоем косметики и напоминало маску безжалостного сфинкса. Без всякого сомнения, она не собиралась уступать свою очередь никому и ни за что.

Крячко пригладил ладонью волосы и, кашлянув, решительно оттер даму, уже взявшуюся за ручку двери, в сторону.

– Пардон, мадам! – строго сказал он. – Дела службы!

Посетительница на миг онемела от такого нахальства, и Крячко, воспользовавшись этим, быстро проник в кабинет. Стучаться у него не было времени. А объяснять обиженной даме ситуацию не было никакого желания. Ему не хотелось осложнять отношения Вишневецкой с клиентами – мало ли что могло прийти им в голову, узнай они, что их адвокатом интересуются оперативники.

Вишневецкая сидела за столом и раскладывала перед собой какие-то бумаги. Черных очков на ней уже не было. Подняв глаза на Крячко, она едва заметно поморщилась и холодно спросила:

– Вас никогда не учили стучаться? И вообще, не припоминаю, чтобы вам было сегодня назначено. Вы по какому вопросу?

Физиономия Крячко излучала полнейшее простодушие, когда он вместо ответа на вопрос сказал:

– А вы не производите впечатления женщины в трауре, Любовь Николаевна! Никогда бы не подумал, если бы не знал. Завидую вашей выдержке, от души завидую!

Лицо Вишневецкой окаменело. Она на секунду запнулась, а потом тихо, но отчетливо произнесла, сверля Крячко ненавидящим взглядом:

– А вам не кажется, что это чересчур, любезнейший? Какое право вы имеете мне хамить? И кто вы вообще такой, позвольте узнать?

Крячко без смущения уселся в кресло и посмотрел в глаза Вишневецкой.

– Моя фамилия вам ничего не скажет, – заявил он. – Крячко. Ну, вот видите, вы не слышали. А ваш муж меня знал. И я его тоже. Я оперуполномоченный из главка.

– Ах, вот оно что! – потухшим голосом проговорила Вишневецкая. – Тогда мне все понятно. Однако все-таки попрошу вас соблюдать хотя бы элементарные нормы приличия. Насколько это возможно для человека вашего рода занятий, конечно…

Крячко оставил язвительное замечание без внимания и спокойно сообщил:

– Звонил вам сегодня утром. Чертов автоответчик! Похоже, вы никогда не берете трубку?

– Стараюсь не брать, – с вызовом ответила Вишневецкая. – Сейчас столько телефонных хулиганов развелось!

– А мне сдается, вас всю ночь не было дома, – небрежно заметил Крячко.

Он и сам чувствовал, что перебарщивает, но эта женщина действительно начинала его бесить – вчера схоронила мужа, а сегодня уже целует какого-то самоуверенного румяного типа!

Вишневецкая прижала ладони к щекам, а потом каким-то автоматическим движением, точно сомнамбула, извлекла из ящика стола пачку сигарет и закурила. Входная дверь скрипнула, и в кабинет просунулась голова раздосадованной матроны.

– Любовь Николаевна! – умоляющим голосом произнесла голова. – Мне же назначено!

– Закройте дверь! – железным голосом распорядилась Вишневецкая, не поворачивая головы.

Дверь с шумом захлопнулась, но на лице Вишневецкой не дрогнул ни один мускул. Она глубоко затянулась сигаретой и ровным тоном сообщила:

– Всю жизнь терпеть не могла людей вашего круга. Порой мне кажется, что при поступлении в МВД сдают специальный экзамен по хамству. Не прошедших такой экзамен отсеивают.

– Не стоит судить обо всем МВД по моей персоне, – парировал Крячко. – Мое хамство – мое личное дело. И я не всегда его применяю. Зависит от обстоятельств. С вами по-хорошему ведь нельзя, верно? Мой коллега попытался и остался ни с чем.

– Не понимаю, о чем вы? – Вишневецкая разговаривала будто сама с собой, глядя в окно и беспрестанно затягиваясь сигаретой.

– С вами хотели поговорить на кладбище, – напомнил Крячко.

– А! Ну, конечно, ведь лучшего места для разговора не придумаешь! – саркастически сказала Вишневецкая. – А вам не кажется, что такие повадки попахивают мародерством?

– Ничуть не кажется, – покачал головой Крячко. – Дело неприятное, конечно, но такова специфика. Нам же нужно как можно скорее найти убийц вашего мужа. А время уходит, улики исчезают, свидетели забывают, что видели, ну, и так далее… Вы как супруга оперативного работника должны бы это понимать. Впрочем, ваши семейные отношения явно оставляли желать лучшего, верно? Наверное, в душе вы испытали облегчение? Теперь у вас развязаны руки…

Крячко ожидал взрыва, но Вишневецкая выдержала удар и лишь с презрительной жалостью заметила:

– Да что вы понимаете, психолог! Ваши семейные отношения образец, что ли? Вы на себя посмотрите.

– Да мне-то что! – легкомысленно сказал Крячко. – Я – холостой.

– А-а, ну тогда понятно, – отозвалась Вишневецкая. – Сапожник без сапог. Действительно, с вашими достоинствами, наверное, трудно завлечь даже самую глупую женщину.

– Наверное, – пожал плечами Крячко. – Но суть дела ведь не в этом. Давайте будем считать, что у нас с вами ничья, и поговорим все-таки о деле. Или вы боитесь?

Вишневецкая медленно обернулась к нему. Их взгляды встретились. В серых глазах женщины не было ни капли страха, и Крячко понял, что может засунуть свои скоропалительные выводы куда подальше. Все было не так просто.

– Я боюсь одного, – раздельно произнесла Вишневецкая. – Что теперь вы будете на каждом углу трепать мое имя и имена близких мне людей. Вот этого я боюсь. Все остальное – плод вашей убогой фантазии, опер!

– С фантазией у меня действительно небогато, – добродушно признался Крячко. – Меня больше интересуют голые факты. Вот, например, такой факт, что вы не слишком-то убиваетесь по трагически погибшему мужу. Это наводит меня на всякие неприятные размышления. Я читал ваши показания. Там не было ни слова о вашем друге. Похоже, вы и сейчас не расположены об этом говорить, но это не беда – я запомнил номер «Опеля».

– Не сомневаюсь, – сухо ответила Вишневецкая. – Догадываюсь, какую схему вы уже выстроили в своей бедной головушке. Неверная жена, разгневанный муж, злодей-любовник, труп в багажнике… Все это чепуха, опер! Да, у меня есть любовник. Но он порядочный человек, художник и никогда даже мухи не обидел. На убийство он не способен. Да и Вишневецкий никак не годился на роль разгневанного мужа. Если он даже и догадывался о существовании моего друга, то вряд ли это могло подвигнуть его на какие-то решительные действия. Его интересовало совсем другое. Наверняка до самой последней минуты он боролся с преступностью. Он был одержимый, понимаете? У одержимых не бывает личной жизни.

– Иногда бывает, – не согласился Крячко. – Когда жена понимает мужа…

– Теоретик! – зло усмехнулась Вишневецкая. – Когда-то мне тоже казалось, что я понимаю Анатолия. Но улетали годы, а жизнь не менялась. Вернее, менялась в худшую сторону. Молодость уходила, вырастали дети, а мой муж словно ничего этого не замечал. В нашем доме всегда было пусто, тихо и тревожно. Если муж одаривал нас своим обществом, то очень ненавязчиво. Дома он всегда молчал и тупо смотрел телевизор – отходил от своих подвигов… Наверное, я эгоистка, но его тоже вряд ли можно было назвать альтруистом. Скорее мрачным, тоскливым мизантропом, если вам известно значение этого слова.

– Я много слов знаю, – успокоил Крячко. – Хотя по моему лицу об этом никогда не догадаешься. Например, я знаю такое слово, как «долг». И еще «пафос». И как бы пафосно это ни звучало, ваш муж до конца выполнил свой долг.

– Перед кем-то – может быть, – горько сказала Вишневецкая. – Только не перед семьей.

– Это спорный вопрос, – возразил Крячко. – Его детям будет чем гордиться. Немногие отцы могут этим похвалиться.

Вишневецкая ожгла Крячко злым взглядом и бросила в раздражении:

– Вы сами не понимаете, что за чепуху вы городите! Чем гордиться его детям? Тем, что отцу проломили голову бутылкой? Бред какой-то! Да вы сами только что предполагали, что это мог сделать мой любовник. Ничего себе, смерть героя!

Она швырнула окурок в пепельницу и вытряхнула из пачки еще одну сигарету. Крячко с завистью посмотрел, как она закуривает, но решил не испытывать судьбу. Его второе «я» и без того уже испытывало раскаяние за то, что он так круто взял в оборот бедную женщину. Его первое «я» было, наоборот, довольно – Вишневецкую удалось быстро разговорить, а это было главное.

– Каюсь, Любовь Николаевна! – поднял вверх руки Крячко. – Вначале я и в самом деле представил себе нечто подобное. Но только в порядке бреда, уверяю вас! Просто мозг сыщика так устроен, что он в считаные секунды перебирает множество версий, включая и самые невероятные…

– Знаю я, как устроен мозг сыщика, – перебила его Вишневецкая. – Это мозг ненормального. Я предлагала ему перейти в адвокаты. Он не захотел. А имел бы все – деньги, уважение, покой, наконец. Но он предпочел погубить и свою жизнь, и жизнь детей… Уверяю вас, они не скоро отойдут от такой травмы! Ведь они все равно любили отца, хотя видели его реже, чем какого-нибудь Децла, или кто там у них сейчас в моде…

– А вы тоже не слишком близки своим детям, Любовь Николаевна! – укоризненно заметил Крячко. – Не знаете, чем они увлекаются. Адвокатура отнимает много времени, а?

– Да какое вы имеете право рассуждать об этом? – вспыхнула Вишневецкая. – Это мои дети! Все, что им нужно, я им даю! Пусть я не знаю их увлечений, но на все у меня не хватает времени. Приходится чем-то жертвовать.

Внезапно наступила пауза, в течение которой Вишневецкая и Крячко, не глядя друг на друга, обдумывали какие-то тайные мысли, а потом Крячко вдруг сказал:

– Я ценю вашу откровенность, Любовь Николаевна, честное слово! Вы – сильная женщина и во многом, наверное, правы. Я даже согласен принести вам свои извинения за некоторую вольность, которую допустил вначале. Признаюсь, я был очень обижен за товарища и не сразу сообразил, что в любви нет ни правых, ни виноватых. Наверное, это пресловутый мужской шовинизм, извините! В конце концов, с Анатолием Викторовичем вы были, судя по всему, квиты. Вы понимаете, о чем я?

Вишневецкая подозрительно уставилась на него.

– Нет, не понимаю, – осторожно сказала она. – А о чем вы?

Крячко озадаченно потер нос. Неужели она ничего не знала о любовнице мужа? Или этой любовницы не было? Как важно сейчас получить точный ответ!

– У меня есть информация, что Анатолий Викторович имел любовницу, Любовь Николаевна, – сказал Крячко. – Вам об этом было известно? Для меня очень важен этот вопрос, поэтому прошу ничего не скрывать – рано или поздно мы все равно доберемся до сути, вы же понимаете…

Реакция Вишневецкой его поразила. Любовь Николаевна будто растерялась. Она беспомощно захлопала ресницами и слегка покраснела. С неуверенной улыбкой она пробормотала:

– Простите, я не поняла – вы говорите, у Анатолия была любовница? Но это же невозможно!..

Теперь пришел черед растеряться Крячко. Он смущенно кашлянул и задал встречный вопрос:

– Гм, простите, но почему же невозможно, Любовь Николаевна? Вы были настолько уверены в верности своего мужа?

– Но дело не в этом, – нерешительно проговорила Вишневецкая. – Дело не в том, была ли я уверена или нет. Мне неудобно об этом говорить, но… Одним словом, последние три года у нас с Анатолием Викторовичем… В общем, видимо, сказались перегрузки и стрессы на работе. Он очень переживал по этому поводу, лечился даже у опытного сексолога, но… Наверное, эта попытка с самого начала была обречена на провал. Он все носил в себе, думал, что все на свете решается волевым усилием. Но только усугублял этим свое положение и загонял проблему все глубже и глубже. Сначала я пыталась идти ему навстречу, но всему есть предел. Можете меня осуждать – мне все равно. Но, уверяю вас, Анатолий Викторович не мог иметь любовницу. Это абсурд. В это невозможно поверить. Зачем вам понадобилась эта небылица?

Крячко почесал в затылке. Вишневецкая казалась сейчас необыкновенно серьезной и исполненной достоинства. Рядом с ней Крячко невольно ощущал себя мелким воришкой, копающимся в чемодане с чужим бельем. Но отступать было поздно – сведения, которые она сообщила, имели огромное значение.

– Постойте, – сказал Крячко. – Что же выходит – Анатолий Викторович страдал импотенцией, что ли? А вы в этом уверены?

– Уверена ли я? – с изумлением переспросила Вишневецкая. – Нет, у вас точно не все в порядке с головой, господин Крячко!

– Ну, допустим… – пробормотал Крячко. – Однако же вы сами говорили – лечился… Возможно, лечение дало эффект? Если вы были, так сказать, порознь, вы могли и не знать…

– О господи! – вздохнула Вишневецкая. – Ну что вы привязались? Неужели я должна вывернуть перед вами всю душу наизнанку? Я последний раз говорю вам – Анатолий Викторович был болен. В этом плане болен… Если не верите мне – обратитесь к доктору Розенфельду. Он занимается этими проблемами, и к нему обращался мой муж. Он даст вам исчерпывающий ответ. Могу даже позвонить ему прямо сейчас и попросить, чтобы он вас принял без очереди. Только оставьте меня в покое!

– Нас, Любовь Николаевна, и так везде принимают без очереди, – сказал Крячко, не двигаясь с места. – Достаточно будет, если вы дадите мне адрес этого доктора. А я сейчас вас покину – вот только выясню последний вопрос: когда вы последний раз видели своего мужа живым?

Вишневецкая глубоко вздохнула и, опустив глаза, сказала:

– Худшего вопроса вы не могли задать, хотя вообще-то вы на это мастер… Увы, мы с Толей очень плохо расстались. С ненавистью друг к другу. Дело в том, что четвертого июля вечером мы очень сильно поругались. Не буду говорить из-за чего – к вашим поискам это не имеет никакого отношения… И вот чем все это закончилось… Пятого числа я вообще не возвращалась домой – ночевала у своего друга. А утром меня будто кольнуло. Я побежала домой и сразу поняла, что Анатолий сюда тоже не возвращался. Меня терзала тревога, я начала звонить. Позвонила на работу, но там не знали, где он. Я начала звонить по больницам и моргам…

– Извините, перебью вас, – сказал Крячко. – Довольно необычное поведение с вашей стороны. Почему вы начали с больниц?

– Я начала с МУРа, – холодно ответила Вишневецкая. – Вам кажется странным, что я искала мужа в больницах, но почему вы не удивляетесь, что в его группе никого не беспокоило отсутствие шефа?

– Я удивляюсь, – сказал Крячко. – Но вы сказали следователю, что ваше сердце чувствовало что-то. Почему?

– Потому что я всю жизнь чувствовала это, – с надрывом сказала Вишневецкая. – А в последние дни Анатолий вообще стал на себя не похож. Он словно надломился. Он стал похож на старую клячу, которая на последних жилах тащит непосильный груз. Но помочь я ему уже ничем не могла. Мы стали чужими друг другу, а это необратимо, господин Крячко.

– Понятно, – сказал Крячко, поднимаясь с кресла. – Адресочек, пожалуйста, и я уйду…

Вишневецкая наскоро набросала на листке бумаги адрес и протянула Крячко. Тот сунул записку в карман, кивнул и пошел к двери. Вишневецкая задумчиво смотрела ему вслед. Вдруг Крячко обернулся.

– Одного не пойму, – простодушно сказал он. – Вы ни разу не сказали про детей. Может быть, они видели отца пятого числа?

– Они не могли его видеть, – покачала головой Вишневецкая. – Сейчас лето, каникулы. Дети живут за городом, у бабушки. Так что можете записать в своем досье, что у Вишневецкой развязаны руки, господин сыщик!

Глава 6

Прибыв в офис фирмы «Индиго», Гуров не стал долго раздумывать и сразу направил свои стопы в кабинет Елисеева. В офисе царила необыкновенно деловая суета, в которой постороннему совершенно не было места – стрекотали клавиатуры компьютеров, пищали мобильники, какие-то люди метались по кабинетам, размахивая бумагами и разговаривая громкими уверенными голосами. Каждый второй из них имел дело именно к Елисееву, и поэтому в «предбаннике» образовалась порядочная очередь. К счастью, заместитель оказался на месте, и, хотя уже на пороге Гурова попыталась тормознуть энергичная девушка-секретарша, он без труда сумел умерить ее служебный пыл. Показав удостоверение, Гуров с непроницаемым лицом сообщил, что прибыл с прокурорской проверкой и даже имеет с собой постановление на арест.

На чей именно арест – Гуров не уточнял, но девушка и без того напугалась до полусмерти и пообещала немедленно доложить начальнику. Громкоголосые мужики с бумагами тоже притихли и на всякий случай отодвинулись от Гурова подальше. Некоторые вообще тут же вышли в коридор, изображая отчаянное желание курить. В «предбаннике» стало просторно и тихо. Но Гуров не успел насладиться покоем, потому что тут же появилась испуганная девушка и предложила ему заходить.

Гуров шагнул через порог и едва не столкнулся с озабоченным человеком в светлом костюме и черной рубашке. В кино так одеваются гангстеры, но Гуров не стал давать волю воображению, тем более что человек, опасливо покосившись на него, тут же выскочил из кабинета, и только его и видели. Вероятно, это был посетитель, которого вспугнуло сообщение о прокурорской проверке. «Интересно, успел ли он подписать свои бумаги?» – подумал Гуров.

Хозяин кабинета с кислым лицом сидел за столом у дальней стены и без восторга ждал, когда Гуров приблизится. Особого страха он не выказывал, и Гуров понял, что перед ним крепкий орешек. Елисееву было на вид лет сорок. Он держал себя в хорошей спортивной форме, со вкусом одевался, стригся, видимо, у дорогого парикмахера и отлично знал себе цену.

– Здравствуйте, вы – Елисеев Евгений Александрович? – произнес Гуров.

– Он самый, – сдержанно ответил зам и вопросительно посмотрел на Гурова. – С кем имею честь? Алла лепетала что-то об аресте, о прокуратуре, но я так понял, что это какая-то шутка? Вы на самом деле из правоохранительных органов?

– Старший оперуполномоченный полковник Гуров. Что касается ареста – девушка, наверное, что-то не так поняла. Я пришел просто побеседовать…

– Ну, это несерьезно! – уверенно заявил повеселевший Елисеев. – Нам тут беседовать некогда. Бизнес, господин полковник! Время – деньги. Насколько я понимаю, вы явились неофициально? В таком случае, извините, ничем не могу помочь – ни одной свободной минуты…

– Не гони так лошадей, уважаемый! – перебил его Гуров. – Лучше предложи сесть. Или ты думаешь, что способен вот так запросто выставить полковника МВД? Не играй с огнем, уважаемый! У меня действительно нет официального предписания, но тем не менее можешь считать мой визит исключительно официальным мероприятием. А что касается твоего бизнеса, то он меня, признаться, мало волнует. Не вижу ничего страшного в том, что ваша контора не заработает сегодня очередного миллиона. Перебьетесь, как говорится.

Елисеев сделал мрачное лицо, подумал и сказал сквозь зубы: «Садитесь!» Гуров немедленно воспользовался «любезным» предложением и, с загадочным видом сунув руку во внутренний карман пиджака, сообщил:

– Начнем с того, что я покажу тебе сейчас фотографию одного человека, а ты попробуешь узнать его, ладно?

– Посмотрим, – неопределенно сказал Елисеев, настороженно наблюдая за рукой Гурова, словно ожидая, что тот вытащит из кармана гранату или гремучую змею.

Гуров медленно положил на стол фотографию Вишневецкого. Елисеев всмотрелся в нее, нахмурился и невольно покосился на Гурова. Взгляд у него был озабоченный, как у человека, потерявшего спутника в чужом аэропорту. Увидев, что Гуров тоже на него смотрит, Елисеев немедленно отвел взгляд.

– Но это же, по-моему, ваш коллега, – хмуро сказал он, показывая на фотографию пальцем. – Опер Вишневецкий. Он занимался нашим делом.

– Вашим делом? – живо спросил Гуров. – Что за дело?

– Да так, ерунда! – махнул рукой Елисеев. – Даже и не дело, собственно… Да вы, наверное, в курсе?

– Если я спрашиваю, значит, не в курсе, – строго сказал Гуров. – Потрудись отвечать на вопрос.

– Это уж не вопрос, а допрос получается, – проворчал Елисеев, но все-таки сказал: – В начале лета в меня стреляли. Это слегка напрягло меня тогда, и я обратился в МУР. Мне показалось, что это наезд на фирму в моем лице. Но потом мы поняли, что произошло недоразумение, и отозвали свое заявление.

Гуров наклонился над столом и постучал ногтем по фотографии.

– Вот этот человек, мой коллега, мой товарищ, трагически погиб – может быть, как раз в тот момент, когда искал тех, кто устроил вам это «недоразумение». И если ты думаешь, что после этого я позволю тебе спокойно развешивать на моих ушах лапшу, то ты сильно ошибаешься! Или ты поможешь мне докопаться до истины, или в перспективе тебя ждет плачевное будущее где-нибудь в северных широтах! И там время – совсем не деньги, могу тебя заверить. Там время напоминает холодную черную воду, которая еле движется…

– Не надо угроз, полковник! – хрипло сказал Елисеев. – Не знаю, что вы там себе вообразили, но я ничем не могу помочь в поисках этой вашей истины. Все, что было, я рассказал, а выдумывать, простите, не умею. Чего вы хотите от меня услышать?

– Да уж не ту бодягу, которую ты все время пытаешься мне подсунуть, – сказал Гуров. – Ты можешь считать себя хитрецом, но я тебя вижу насквозь. Иногда в людей стреляют просто так, чтобы посмотреть, что из этого получится, но это не тот случай. Погиб оперативник…

– Да мы-то тут при чем? – обиженно произнес Елисеев. – Говорят же, он совсем по другой причине погиб.

– По какой? – быстро спросил Гуров.

Елисеев прикусил язык и ответил с запинкой:

– Ну, не знаю… говорят, там личные дела какие-то… Короче, не знаю!

– Кто говорит? – не отставал Гуров.

– Да везде говорят, – уже увереннее заявил Елисеев. – Вообще люди говорят. Слухи ходят, понимаете?

– Не понимаю, – отрезал Гуров. – Я понимаю факты. А факты таковы, что Вишневецкий до самого последнего момента проявлял интерес к вашей фирме. Он был у вас пятого июля – как раз накануне своей гибели.

– Та-ак! – угрюмо сказал Елисеев, хлопая ладонями по столу. – Хотите искать убийцу здесь? Правильно, зачем напрягаться? Он у вас был, значит, вам и отдуваться…

– Не пыли, – посоветовал Гуров. – Отдуваться будет тот, кто заслужил. А меня пока интересует, с кем Вишневецкий встречался пятого июля. Только не говори «не знаю». Ты – мужик башковитый. Не знаешь – выясни.

– Да чего выяснять! – с неохотой произнес Елисеев. – Со мной он встречался.

– Это уже лучше, – обрадовался Гуров. – И какова была тема разговора?

Елисеев развел руками и не слишком убедительно объяснил:

– Да как обычно – Анатолий Викторович был в своем репертуаре. Все пытал меня, кто на нас наезжает и почему мы не хотим продолжения расследования. Вот вбил себе человек в голову! – Он ненатурально рассмеялся. – Да никто на нас не наезжает! Все у нас нормально! Не верит человек. То есть не верил, конечно… Жалко мужика, такая смерть!

Гуров отчетливо улавливал в его интонациях фальшивую нотку. Что-то здесь было не то, и Елисеев, скорее всего, врал о разговоре с Вишневецким. Говорили они наверняка о другом. Но и то, что сейчас врал Елисеев, выглядело парадоксально и вызывало новые вопросы.

– Вишневецкий был не из тех, кто строит воздушные замки, – сказал Гуров. – Человек он был конкретный. И вряд ли он стал бы кого-то уговаривать. Меня очень настораживает тот факт, что после встречи с тобой Вишневецкий был убит. Ты сейчас скажешь, что это – роковое совпадение, но такой ответ вызывает у меня серьезные сомнения. Слишком неприятное совпадение получилось.

– А вы такой же упертый, как и Анатолий Викторович, – с неприятной усмешкой сказал Елисеев. – Если что встрянет вам в голову, ничем уже не выбьешь! Ну что я могу поделать, если Вишневецкому приспичило меня увидеть перед самой своей смертью?

– Поделать ты можешь одно – рассказать правду, – ответил Гуров. – Но ты упорно ходишь вокруг да около, зарабатывая себе большие неприятности на будущее.

Елисеев тяжело вздохнул и прижал руки к сердцу.

– Господин полковник! – проникновенно сказал он. – Мне не надо объяснять, что наши силовые структуры – большие мастера устраивать большие неприятности. И меня, как всякого нормального человека, пугают неприятности. Но, поверьте, мне совершенно нечего вам рассказывать. Все, что я мог, уже рассказал. Не знаю! Может быть, мы просто не понимаем друг друга? Ну что вызывает у вас сомнения?

– Да все то же, – сказал Гуров. – У вас большая фирма?

– Да не маленькая, – осторожно ответил Елисеев. – Мы осуществляем доставку грузов по всей европейской части России. Более полусотни городов. Более полусотни единиц автопарк. Масса заказов. А что?

– Да ничего. И кто вас «крышует»?

Елисеев делано рассмеялся.

– Честное слово, странно слышать такое от представителя власти, – сказал он, настороженно поглядывая на Гурова. – «Крышует»! Я полагал, что это понятие ушло в прошлое. У нас все по закону. Прозрачная бухгалтерия, Трудовой кодекс, никаких незаконных сделок… Если возникают проблемы, мы решаем их официальным путем, обращаясь в соответствующие инстанции. «Крыши» у нас нет, господин полковник.

– Мне с тобой некогда в дурачка играть, – заявил Гуров. – Я тоже не первый день замужем. Сейчас ты нарисовал картинку из далекого будущего, а я спрашиваю о настоящем, в котором, к сожалению, еще много грязи и мерзости. И «крыши» встречаются на каждом шагу. Поэтому не верю я в эти сказки о соответствующих инстанциях. От вмешательства этих инстанций вы сами отказались. Ты мне только что об этом все уши прожужжал. А теперь пытаешься меня уверить, что у вас все хорошо и отлично. Когда хорошо, по заместителям не стреляют.

– Далась вам эта стрельба! – кисло сказал Елисеев. – Говорю же, это какая-то ошибка. Спутали нас с кем-то. Вот и Вишневецкий искал-искал, да так ничего и не нашел.

– А может, ты не все знаешь? – неожиданно спросил Гуров. – Кто у вас главный? Кажется, его имя – Передреев Валентин Борисович?

– Он самый, – кивнул Елисеев. – Но он скажет вам то же самое. И, кстати, его сейчас нет – он в Петербург по делам уехал. Вернется только через неделю.

– А за него кто?

– А за него – я, – с торжествующей улыбкой сказал Елисеев.

– Ну, на тебя где сядешь, там и слезешь, – недовольно заметил Гуров. – Есть же люди, у которых напрочь отсутствует инстинкт самосохранения! Думал, побеседуем по душам, разберемся… Не вышло. Теперь тебя вызовут для официального допроса. И если на бумаге будет зафиксирована такая же лабуда, я постараюсь, чтобы дальше ты перешел из категории свидетелей в категорию обвиняемых. До встречи, гражданин Елисеев, трудовых успехов!

Несмотря на грозные предупреждения Гурова, Елисеев не выглядел обескураженным. Наоборот, он, казалось, был очень доволен результатом беседы. Поднявшись с места, он лично проводил Гурова до дверей и тоже пожелал всего хорошего. Выходя из «предбанника», Гуров услышал, как, понизив голос, Елисеев предупреждает секретаршу:

– Алла, ко мне пока никого не пускать! Меня ни для кого нет! Минут двадцать-тридцать – ты поняла, да?

Затем послышался щелчок запираемого замка и разочарованный гул голосов людей с бумагами. Гуров тоже был разочарован. Елисеев неспроста заперся у себя в кабинете. Наверняка он сейчас звонит кому-то, чтобы обсудить те самые проблемы, которые ему так не хотелось обсуждать с Гуровым. Гуров дорого бы дал, чтобы послушать хотя бы кусочек этого разговора, но, к сожалению, это было невозможно. Было бы здорово, если бы телефон Елисеева находился на прослушке, но это тоже было из области фантазий. Оставалось одно – искать «крышу», которая прикрывала «Индиго». Гуров нисколько не сомневался, что таковая существовала. В разговоре с Елисеевым он нащупал эту болевую точку. Но было бы наивно думать, что такую информацию принесут ему на блюдечке сами «индиговцы». Конечно, они будут помалкивать до последнего. Ведь «крышуют» их, судя по происходящим событиям, очень серьезные люди, скорые на расправу. Гуров не мог осуждать Елисеева за то, что тот боится, но и прощать ему его трусость не собирался. Если он что-то знает о смерти Вишневецкого и скрывает это – он будет наказан.

Гуров поехал в главк с намерением немедленно предложить генералу Орлову установить наблюдение за фирмой «Индиго», и в первую очередь за Елисеевым, вокруг которого, похоже, закручивались основные события. Фирма «Индиго» не желала расставаться со своими секретами даже ввиду вероятных осложнений. Слова Елисеева о том, что его перепутал неизвестно кто неизвестно с кем, Гуров расценивал как детский лепет. Пообщавшись с этим человеком, Гуров только укрепился в своем мнении. Наверняка к тем же выводам пришел и Вишневецкий, но что-то помешало ему организовать наблюдение за Елисеевым. Насколько Гурову было известно, Вишневецкий даже не выходил с таким предложением к начальству. Что могло ему помешать? Гуров опасался, что препятствие было того же характера, что досталось им с Крячко. Препятствие пока еще имело довольно расплывчатые, хотя и угрожающие очертания, обозначив себя зловещими предупреждениями и намеком на осведомленность в делах оперативников. Судя по всему, где-то в структуре МВД имела место утечка информации, и это огорчало Гурова больше всего. Он понимал, что в семье не без урода, и милицейские работники набираются не среди ангелов, но факт измены вызывал в нем едва ли не большее отвращение, чем убийство.

По дороге Гуров не утерпел – набрал номер домашнего телефона. Мария еще не уходила. Едва Гуров услышал ее мелодичный голос, как у него отлегло от сердца. Подспудно беспокойство не отпускало его ни на минуту. То же самое, по-видимому, испытывала и Мария – это чувствовалось по ее тону. Чтобы не усугублять ситуацию, Гуров преподнес свой звонок как шутку.

– Вот опять ревность разыгралась, – пожаловался он. – Решил застать тебя врасплох. Признавайся, ведь ты не одна?

Мария, однако, совсем не была расположена шутить.

– Разумеется, я одна, Гуров! – сказала она. – И ты звонишь вовсе не потому, что соскучился, а просто хочешь снова меня напугать. Напрасный труд. Вы вчера меня со своим Крячко так напугали, что дальше уже некуда. Мне постоянно чудятся шаги за дверью и тяжелое дыхание злодеев за спиной. Не знаю, хватит ли у меня духу выйти на улицу – мне пора на репетицию.

– Может быть, за тобой заехать? – озабоченно спросил Гуров. – У меня есть время.

– Обойдусь, – решительно сказала Мария. – Нужно же привыкать к своему новому положению. Нет, серьезно, не беспокойся – я еще далека от паники. Ведь ты еще не вышел на след преступника? Значит, мне пока ничего не угрожает. Но как только выйдешь – я должна узнать об этом первой. Я запрусь в каком-нибудь стальном сейфе и буду сидеть там до суда.

– Ну, такие радикальные меры, я думаю, не понадобятся, – сказал Гуров. – Но я рад, что ты сохраняешь присутствие духа.

– Я сохраняю присутствие духа? – возмутилась Мария. – Да я вся дрожу от страха! Еще немного, и я потребую, чтобы ты сменил работу! Ты можешь пойти кондуктором или билетером в театр. Я согласна даже на это.

– Я плохо считаю, – сказал Гуров. – И не вижу мелкий текст. А главное, без меня не поймают преступника, дорогая!

– Ну, конечно, ты незаменимый! – в сердцах воскликнула Мария. – Только постарайся поймать его раньше, чем он поймает меня, ладно? И не звони больше – это меня нервирует. Мне не удается отвлечься.

– Тогда звони ты, – сказал Гуров. – Как только…

– Знаю-знаю – как только в глубине коридора промелькнут зловещие тени… Я все отлично помню! Если они промелькнут, я обязательно позвоню. Держи мобильник поближе и не отвлекайся на посторонние разговоры. А теперь все – я уже опаздываю. Целую тебя!

– Я тоже, – сказал Гуров в уже отключившийся телефон.

Он тяжело вздохнул. Это была, конечно, не размолвка, но все-таки что-то слегка похожее на размолвку. Прежде Мария ни разу не касалась профессии Гурова даже в шутку. Конечно, обещание получить порцию кислоты в лицо никого не может вдохновить, а для актрисы это вообще катастрофа, но все-таки Мария могла бы быть и более сдержанной. Гуров не помнил уже, родился ли он сыщиком, зато точно знал, что умрет только сыщиком. Наверное, это и было то, что люди называют призванием.

Гуров решил не придавать значения этому маленькому недоразумению. Главное, что с Марией все было в порядке. Волнение, конечно, никуда не исчезло – логические доводы плохо действуют в таких случаях. Но пока все шло так, как и ожидал Гуров. Из своего опыта он знал, что угроза и исполнение угрозы – явления разного порядка и далеко не всегда они совпадают. И кроме того, всякая палка о двух концах. Тот, кто угрожает, прекрасно понимает это. Преимущество до тех пор на его стороне, пока угроза не приведена в исполнение. Но лишь только это случится, у противника будут развязаны руки, и он, оскорбленный и не имеющий выбора, станет необыкновенно опасен. Вряд ли кому-то хочется по-настоящему связываться с Гуровым.

Но теория теорией, а, вернувшись в главк, Гуров первым делом позвонил в театр. Телефон, как назло, не отвечал, и к тому же Гурова почти сразу вызвали к генералу. Собственно говоря, вызывали их обоих, но Крячко еще не было на месте, и Гурову пришлось идти на ковер одному.

Генерал Орлов был не в духе. В отутюженном мундире, строгий и прямой, как палка, Орлов расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, и это означало, что генерал чем-то очень серьезно озабочен. С Гуровым он поздоровался официально, без улыбки и даже не предложил садиться. Так они и разговаривали – на ногах, стоя друг против друга едва ли не по стойке «смирно».

– Ну что, как дела, полковник? – хмуро сказал Орлов, разглядывая Гурова с головы до ног. – Может быть, посвятишь? Или генерал существует только для того, чтобы прикрывать ваши художества широкой спиной?

– Не понял, Петр! – сказал Гуров. – Что случилось? Все идет по плану. Я как раз собирался предложить тебе одну идею…

– Я тоже хочу предложить тебе одну идею, – сказал Орлов. – Не забывать, что существует руководитель следственной бригады – в данном случае Балуев Сергей Михайлович. Слышал про такого? Ну, слава богу! А то он уже начал в этом сомневаться.

– Что-то быстро, – заметил Гуров.

Генерал уничтожающе фыркнул и ожег Гурова взглядом.

– Не строй из себя дурачка! – сказал он. – Балуева каждый день теребят сверху – наметились ли сдвиги, появилась ли версия, круг подозреваемых… Министр и со мной разговор начинает с того же самого. Один ты спокоен и безмятежен, как младенец. Шукаешь что-то там себе помаленьку, чтобы в конце огорошить всех своей проницательностью… Шерлок Холмс, понимаешь! А мы, между прочим, должны командой работать, командой! Дело на особом контроле, в высоких кабинетах хай стоит, а над тобой не каплет! Почему Балуев второй день тебя ни увидеть, ни услышать не может? Есть у тебя разумные объяснения этому феномену? И где твой Крячко, кстати? Я, кажется, вас двоих вызывал? Совсем распустились!

– Зря ты, Петр, горячишься, – спокойно ответил Гуров. – Крячко делом занят. Тем самым, которое на особом контроле. И я стараюсь не отставать. И насчет спокойствия ты загнул. Спокойствия нет и в помине. Интересно, что ты скажешь, когда узнаешь, что Марии уже дважды угрожали с тех пор, как меня подключили к этому делу? Обещали кислотой в лицо плеснуть. А ты – спокойствие!

Генерал изменился в лице и, подскочив к Гурову, крепко схватил его за плечи.

– Да ты что?! – выдохнул он. – Марии? Да ты серьезно говоришь, что ли?

– Не тянет что-то на шутки, – сказал Гуров. – И командой работать тоже не хочется. Понимаешь, в чем дело – о моем назначении кто-то знал с самого начала. Первое предупреждение мы получили, едва выйдя от следователя. То есть в нашей системе точно есть человек, который в курсе всех событий и сливает информацию преступникам. Без помощи людей в погонах никто из посторонних про нас с Крячко знать не мог. А кто этот человек в погонах? В главке он, в министерстве, в прокуратуре? Нет ответа. И что прикажешь делать? Поднимать бучу, чтобы они на дно залегли? Нет уж, будем действовать потихоньку, оглядываясь на каждом шагу, а Балуев пока потерпит. А уж в высоких кабинетах – тем более.

– Там терпеть не любят, – сердито возразил Орлов.

– А твоя широкая спина на что? – парировал Гуров. – Придется изыскать возможность, Петр! Если с Марией что-то случится, ты ведь себе этого первый не простишь…

– Да Марию на время следствия под особый надзор надо! – горячо воскликнул Орлов. – Сменить квартиру, поставить охрану…

– А она пошлет тебя подальше, – спокойно сказал Гуров. – А то ты не знаешь, какой у Марии характер. Об изоляции она и слышать не хочет. У нее театр, у нее на носу гастроли, и, хотя она жутко боится, принципами поступаться не желает ни на йоту. Вот что хочешь с ней, то и делай! Но пока она, я считаю, в относительной безопасности. Вот как только мы этим подонкам на хвост наступим, тогда они зашевелятся. Но до этого пока далеко. Я не знаю, что произошло. В группе Вишневецкого некоторые упирают на бытовую подоплеку – якобы у Вишневецкого была женщина, и ревнивый муж расправился с обидчиком. Но эта версия вызывает у меня большие сомнения. И очень большие сомнения вызывает у меня фирма «Индиго», по которой Вишневецкий работал. Надо покопаться в прошлом этой фирмы, да и в настоящем тоже не помешает. Хорошо бы поставить телефоны на прослушку и организовать наблюдение кое за кем. Что-то они недоговаривают!

– Это будет не так-то просто, – сказал Орлов. – И уж во всяком случае, без прокуратуры такие вещи не проходят. Надо тебе, Лева, с Балуевым…

– Я против Балуева ничего не имею, – быстро сказал Гуров. – Но я не уверен, что кто-то не заглядывает блудливым оком в его бумаги и не приставляет ухо к его замочной скважине. Не забывай – как только мерзавцы поймут, что мы у цели, как тут же решатся на крайние меры. У них просто не будет другого выхода. Если они меня не остановят, я их достану. – Он замолчал, а потом мрачно прибавил: – Я их достану, даже если они меня остановят. Просто у них может не хватить на это воображения, и вот этого я боюсь больше всего.

Генерал Орлов на минуту задумался, а потом расстегнул китель и слегка ослабил узел галстука, словно вдруг почувствовал, как душно в комнате.

– Ну-ка, присядь! – сказал он совсем другим тоном и первым подал пример, усевшись за свой необъятный стол. – Давай разложим все по полочкам. Убили опера Вишневецкого. Он вел дело по фирме «Индиго». Насколько я помню, там стреляли в какого-то… м-м…

– В Елисеева, – подсказал Гуров.

– Вот именно. А у тебя насчет этой фирмы сомнения. А в группе считают, что Вишневецкого убили из-за бабы. Тогда получается, что твои сомнения гроша ломаного не стоят, потому что фирмой занимался не ты, а как раз группа Вишневецкого…

– Которая тоже вызывает у меня сомнения, – вмешался Гуров. – Ну, не вся, конечно, а вот Трегубов меня, если честно, смущает, и Шнейдер тоже.

– Знаю я Трегубова, – сказал Орлов. – Крепкий мужик. Я имею в виду, сильный опер. Чем он тебе не угодил?

– Да не то что не угодил, – поморщился Гуров. – А вот не нравится мне, что он изо всех сил старается меня убедить в бытовой версии убийства. Он так настаивает на существовании у Вишневецкого любовницы, будто сам ее руками трогал.

– А может, и трогал, – глубокомысленно заметил Орлов. – Мы ведь знать не можем!

– Но ведь он ни имени ее, ни адреса назвать не может! – возмущенно сказал Гуров. – Но на своем стоит твердо. И это меня смущает, Петр…

– И правильно смущает! – вдруг прозвучал от двери жизнерадостный голос Крячко. – Потому что Трегубов беспардонно врет!

Он, видимо, только что вернулся в главк, даже пот со лба не успел вытереть – и сразу помчался разыскивать Гурова. Найти того не составило труда, но вот удержать в себе сенсационную новость у Крячко никак не получалось. Поэтому он пренебрег и приветствием, и докладом, а сразу выпалил, торжествующе глядя на генерала:

– У Вишневецкого вообще не могло быть никакой любовницы! В принципе не могло. Дело, конечно, деликатное… Но, короче, жена призналась, что Викторович вот уже три года как импотент был. И даже адресок доктора дала, к которому Вишневецкий обращался. Я сейчас у того был и все выяснил. Он, правда, меня тоже сперва за импотента принял, посоветовал не отчаиваться – мол, безвыходных положений не бывает, но потом мы с ним разобрались, кто есть кто, и в порядке исключения он мне рассказал про Вишневецкого. У того действительно была импотенция, совершенно запущенный случай, да вдобавок Викторович указания врача выполнять не хотел… В общем, доктор меня уверил, что в настоящий момент никакой любовной связи у Вишневецкого быть не могло. Только ведь вряд ли он на каждом углу трубил о своем недуге – не из таких он был. Вот и получается, что Трегубов нам намеренно дезинформацию подбросил – только вот такого нюанса он, конечно, не учел.

– В жизни не знаешь, где найдешь, где потеряешь! – сказал Гуров.

Глава 7

Гуров и Крячко сидели в небольшом кафе на Ленинградском проспекте и ждали информатора. Идею подал Крячко – он вспомнил, что у него есть знакомый, неплохо знакомый с секретами московского бизнеса. Знакомый этот отсидел срок за мошенничество и должен был получить второй, но сумел избежать заключения, согласившись сотрудничать с милицией – конкретно с полковником Крячко, потому что, строго говоря, услугами этого информатора он один и пользовался.

– Чем рыться в бумагах, да выпрашивать у прокуроров бумажку на прослушивание, – сказал Крячко Гурову, – лучше послушаем сведущего человека. Он нам про «Индиго» такого порасскажет, чего они и сами не знают!

Не откладывая дела в долгий ящик, Крячко позвонил этому человеку – которого звали Роланом – и без труда договорился о встрече. На свидание решили пойти вместе, чтобы не упустить никаких нюансов. Причем Крячко настоял, чтобы они выехали пораньше – он хотел совместить приятное с полезным.

– Заодно уж и отобедаем! – заявил он Гурову.

Теперь перед ним стояли тарелка с отбивными, салат «Весенний», большой кусок пиццы и запотевшая кружка пива. Глаза Крячко светились от счастья. Гуров, у которого сегодня абсолютно не было аппетита, с юмором наблюдал за другом, отхлебывая из чашки остывший кофе. Вот-вот должен был подойти информатор.

– Ты, Стас, никудышный конспиратор, – заметил Гуров, наблюдая, с каким удовольствием Крячко поглощает пищу. – Персонал теперь наверняка тебя надолго запомнит. Держу пари, что ты первый клиент в истории этой забегаловки, попросивший повторить заказ.

– А что делать? – невозмутимо сказал Крячко. – Я страшно голоден. Если ты думаешь, что твоей худосочной утки достаточно, чтобы поддерживать мои силы в течение суток, то сильно ошибаешься. А ты совершаешь большую ошибку, что воротишь нос от здешней кухни. Готовят здесь, допустим, невкусно, но честно. Калории, во всяком случае, на месте.

– Мне что-то не хочется, – объяснил Гуров. – Нервишки пошаливают. Я все время думаю, как там Мария.

– Не волнуйся, мы пока еще не нащупали их больную точку, – деловито сказал Крячко. – Они сейчас даже вздохнуть боятся, чтобы себя не выдать.

– Тут бы надо уточнить – кто они, – сказал Гуров. – Если ты имеешь в виду наших с тобой коллег, то, скорее всего, так оно и есть. Но я думаю, звонили не они и действовать в случае чего будут не они. Наверняка у них для этого есть друзья – отчаянные ребята, не связанные с обществом никакими обязательствами. А проще говоря, бандиты. Такой симбиоз неизбежен.

– Неужели Трегубов опустился до этого? – покачал головой Крячко. – Я никак не могу поверить.

– В наше время это называется предприимчивостью, – сказал Гуров. – В крайнем случае всегда можно сказать – этим-то можно, а почему мне нельзя?

– Может, стоит взять Трегубова за шкирку и спросить его прямо? – задумчиво произнес Крячко, вытирая губы салфеткой. – Что же ты, мол, падла? По ложному следу нас пускаешь? А совесть у тебя есть?

– А он тебе так и признался! – саркастически заметил Гуров. – Да он до последнего вздоха будет утверждать, что сам Вишневецкий рассказывал ему про любовницу и ее ревнивого мужа. И ты его ничем не собьешь. Нет, когда ловят щуку, никто не бросает в заводь камни! В лобовую атаку нам идти нельзя. Лучше всего было бы сделать вид, что мы приняли сказку про любовницу за чистую монету, и устроить небольшую суету на Краснополянской улице. Может быть, я сегодня же попрошу, чтобы туда направили людей. Пусть Трегубов считает себя мудрым и ловким.

– А как ты полагаешь, – спросил Крячко, – Трегубов имеет непосредственное отношение к убийству или покрывает кого-то?

– Я тебе так скажу – тема настолько неаппетитная, что мусолить ее без конкретных фактов не считаю разумным. Может быть и так и эдак. В любом случае получается пакость.

– Это уж точно! – со вздохом сказал Крячко и, поглядев в сторону двери, негромко добавил: – А вот и наш Ролан!

Гуров неторопливо обернулся. К их столику направлялся невысокий, но очень элегантный мужчина в белом костюме. На его бритом пухловатом лице словно навеки застыло скучающее и отчасти высокомерное выражение. Однако глаза, холодные и настороженные, поглядывали по сторонам с отчетливым беспокойством и даже страхом. Он был похож на водевильного актера, исполняющего роль богатого наследника, прожигателя жизни и фанфарона – только тросточки в руках не хватало.

Следовало, однако, отдать ему должное – владел собой Ролан в совершенстве. Узрев оперативников, он тотчас расплылся в широкой и, казалось, искренней улыбке, а подойдя ближе, с достоинством раскланялся.

– Сколько лет, сколько зим! – изрек он, присаживаясь на свободное место и глядя на Крячко почти влюбленным взглядом. – Я по-настоящему волнуюсь. В сердце сразу оживают воспоминания… Как поживаете, господин полковник? Или, может быть, начальство оценило ваш талант новым званием? – с деланым беспокойством осведомился он.

– Не валяй ваньку, Ролан! – с досадой сказал Крячко. – Ты отлично знаешь, что скорее тебя выберут римским папой, чем меня сделают генералом. Еще одна такая шутка, и я поинтересуюсь, чем ты зарабатываешь себе на жизнь…

Ролан быстро вскинул вверх ладони и с раскаянием сказал:

– Все! Все, господин полковник! Честное слово, даже в мыслях не держал вас обидеть! Просто я плохо разбираюсь во всех этих регалиях и служебных лестницах… Чтобы и дальше не совершить никакой ошибки, может быть, представите мне своего коллегу? Как мне следует его называть?

– А никак не следует, – ответил Крячко. – Твое дело вообще помалкивать и отвечать на вопросы. Мы с тобой действительно слишком давно не виделись, и ты, по-моему, распустился, Ролан! Но материальчик на тебя у меня так и лежит – в сейфе лежит, в укромной папочке, ждет своего часа…

– Не будем о грустном, господин полковник! – предложил Ролан. – Я всегда готов к сотрудничеству – вы же знаете. И никогда, кстати, вас не подводил. От меня вы всегда уходили с самой свежей и самой проверенной информацией – разве не так?

– Не надо вспоминать былые заслуги, – строго сказал Крячко. – Мы с тобой как художники – каждый раз начинаем все заново.

– Я готов, – преданно сказал Ролан.

– Тебе что-нибудь известно о фирме «Индиго»? – спросил Гуров, сверля Ролана строгим взглядом. – Грузовые перевозки, автопарк, хозяин – Передреев Валентин Борисович…

Ролан бросил быстрый взгляд по сторонам, потом закатил глаза к потолку, наморщил лоб и забормотал, шевеля губами:

– Постойте-постойте, «Индиго»… Что-то знакомое… Никак не припомню… «Индиго»… Так это не у них офис в Лефортове, не к ночи оно будь помянуто?

– Именно, – сказал Гуров.

– А, ну как же! – хитро блестя глазом, воскликнул Ролан. – «Индиго»! Передреев Валентин Борисович! Отлично помню! Я его еще с тех пор помню, как он под кличкой Передок ходил. Ну, с тех пор он хорошо поднялся! Теперь к нему не подходи – олигарх почти! Ну что сказать – солидная контора, и бизнес надежный. Грузы всегда были, всегда будут. А раз грузы есть, значит, кто-то возить их должен, верно? Это как у гробовщиков – те тоже без работы не останутся. Тут одна проблема – под зеленый свет попасть. Колес-то вокруг много…

– А что – были проблемы? – спросил Гуров. – С зеленым светом?

– Это у «Индиго»-то? – уточнил Ролан. – А куда же без проблем? Сейчас без проблем никто не живет. Жизнь невероятно усложнилась! Я вот читал – Билл Гейтс, богатейший человек, монополист, капиталистическая акула, можно сказать, а тоже чуть под суд не попал! Он полмира скупить может, а его под суд – как шнифера какого-нибудь, представляете? Билл Гейтс – это который по компьютерам, чтобы вы знали. Пентиумы там всякие…

– Ты нас не просвещай тут! – сердито оборвал его Крячко. – Пентиумы вспомнил! Ты про дело говори!

– А я про что? – обиделся Ролан. – Я просто образно, чтобы суть показать. А проблемы у «Индиго» были, конечно. Они по-настоящему раскрутились года три-четыре назад. Бабки хорошие пошли, реклама, то-се… Не знаю уж как Передок до сих пор эти дела решал, а только года три назад на него наехали. И хорошо наехали!

Гуров обменялся взглядом с Крячко и спросил:

– Кто наехал?

– Можно я закурю? – попросил Ролан и, не дожидаясь согласия, зажег сигарету. Задумчиво выпустив к потолку струю дыма, он глубокомысленно сказал. – Вопрос, конечно, интересный… Но я, господа, там за углом не стоял и за достоверность информации отвечать не могу. Но мне говорили осведомленные люди, что наехала на «Индиго» банда Геры – припоминаете такого?

– Ну, допустим, припоминаем, – сказал Гуров. – Был такой отморозок. Пытался взять под контроль чуть ли не всю восточную часть столицы. Но ведь он очень недолго царствовал. Надорвался. По-моему, его даже наши в перестрелке убили?

– Совершенно верно изволили заметить! – подхватил Ролан. – Так и было. И слово очень точное нашли – именно надорвался. Договариваться Гера ни с кем не умел, оттого и погорел, бедняга. На него многие зуб имели, и там не только ваши люди поработали. Но самого Геру и штаб его – это точно менты положили. Короче, ничего от него не осталось. Если и есть еще в Москве те, кто с Герой шустрил, то они предпочитают насчет этого помалкивать. Заново биографию пишут, как говорится…

– Ну и что же получается? – иронически поинтересовался Крячко. – Говоришь – проблемы у «Индиго», а, выходит, единственную проблему и ту сразу же порешили!

Ролан развел руками.

– А я, господин полковник, говорю только что знаю! Вы спросили, кто наезжал, – я ответил. Наезжал Гера, и круто наезжал. Чуть ли не переписать на себя фирму хотел. А потом, когда его замочили, все улеглось. С кем уж там потом Передок договаривался – я не знаю. Конечно, вряд ли он без «крыши», но дальше все тихо решалось, полюбовно, напоказ никто не работал.

– Так-так, – сказал Гуров. – Это все интересно, конечно. А посвежее никаких новостей об «Индиго» у тебя нет?

– Откуда? – удивился Ролан. – Мне, если честно, от этого «Индиго» ни холодно, ни жарко, господа начальники. Моя специфика деликатная, полнейшего доверия требует, а какое же может быть доверие между мной и, допустим, Передком, когда мы друг друга как облупленных знаем?

– Ты одного Передка знаешь? Или еще кого-то? – поинтересовался Крячко. – Вот зам у него есть – Елисеев, в которого в начале лета стреляли.

– Опять началось, значит? – сделал большие глаза Ролан и сокрушенно вздохнул: – Слышал я, слышал, что снова передел собственности затевается! Неймется людям!.. Большие деньги, они голову сильно туманят – похуже «дури» всякой! Вам, государевым людям, этого, может быть, и не понять, а тот, кто понюхал большие деньги…

– Опять культпросвет разводишь! – перебил его Крячко. – Ты конкретно по списку. Елисеева знаешь?

– Этого нет, – сказал Ролан. – Я всю Москву знать не могу. Всю Москву даже Лужков не знает.

– И про новый наезд на «Индиго» ничего не слышал? – недоверчиво спросил Гуров.

– А точно был наезд? – озабоченно поинтересовался Ролан, перебрасывая сигарету из одного угла рта в другой.

– Значит, так, – ласково проговорил Крячко, протягивая руку и ловко выдергивая дымящуюся сигарету из губ Ролана. – Можешь и дальше ломать комедию – мы с удовольствием посмеемся… – Он старательно раздавил окурок в пепельнице и отряхнул пальцы. – Посмеемся, а потом все вместе поедем на Петровку…

– Стоп, господин полковник! – быстро сказал Ролан. – Комедия – не мой жанр. Вы меня не так поняли. К сожалению, люди больше всего страдают от взаимонепонимания, а, казалось бы, так просто сделать шаг навстречу друг другу… Я готов сделать этот шаг. Просто иногда меня подводит память – возраст, ничего не поделаешь… И потом, я сейчас веду не такую активную жизнь, меньше встречаюсь с людьми, многое просто проходит мимо меня. Но я постараюсь навести справки, господин полковник. Честное слово! Вы же понимаете, что про такие дела не кричат на каждом углу.

– Когда ждать звонка? – строго спросил Крячко.

– Я не стану тянуть ни одной минуты! – заверил Ролан. – Только уж вы позвольте не связывать себя жесткими сроками, господин полковник, – дело, сами понимаете, тонкое. Но, как только у меня в руках окажется достоверная информация, я тут же свяжусь с вами, клянусь горячо любимой мамой! Надеюсь, вам не приходится платить за входящие звонки? – заботливо закончил он.

– Ты слышал этого артиста? – обратился к Гурову Крячко. – Его наши денежки волнуют! Лучше бы подумал о своем будущем!

– С тех пор как мы с вами познакомились, господин полковник, – льстиво сказал Ролан, – я ни о чем другом уже и не думаю. Вы заставили меня взглянуть на жизнь другими глазами. Я нисколько не преувеличиваю. Вы открыли мне эти самые глаза!

– Я тебе их и закрою, – пообещал Крячко. – Если ты не сообщишь мне, кто положил глаз на «Индиго».

– Не сомневайтесь, – с жаром сказал Ролан. – Вам не придется брать этот грех на душу. Я приложу все силы. Через недельку… Нет, гораздо раньше! Буквально через два-три дня я дам вам знать.

– Ну, смотри! – погрозил пальцем Крячко. – Я тебя предупредил!

– Тогда, наверное, не будем терять времени, господин полковник? – деловито произнес Ролан, резво поднимаясь и отвешивая в сторону Гурова что-то похожее на светский полупоклон. – Тогда я немедленно приступаю к работе! Единственная просьба – нельзя ли немножко подъемных? Какую-нибудь чисто символическую сумму… Придется встречаться с людьми – представительские расходы, то-се, сами понимаете…

Крячко с видом глубочайшего изумления посмотрел на Гурова и возмущенно сказал:

– Ты что-нибудь слышал? Да он просто смеется над нами! Подъемных ему захотелось! Что он такое вообразил – что мы с тобой владеем золотыми копями? – Он обернулся к почтительно застывшему Ролану. – Да знаешь ли ты, что господин полковник в силу финансовых затруднений уже вторую неделю машину отремонтировать не может? И у тебя еще хватает дерзости озвучивать такие бредовые идеи?

– Беру свои слова обратно! – заявил Ролан. – Сказал безо всякой задней мысли, господин полковник. Совершенно забыл, в каком бедственном положении находится сейчас наша милиция! Просто сердце кровью обливается, когда вспоминаешь о таком, не побоюсь этого слова, беспределе! Государственная политика в этом вопросе может вызывать в лучшем случае недоумение, вы со мной согласны?

– Вот так он и морочит голову доверчивым гражданам! – со вздохом объяснил Гурову Крячко. – Может трепать языком на любые темы. А под шумок вытягивает у простаков подъемные – и далеко не символические, между прочим!

– Вы преувеличиваете, господин полковник! – укоризненно заметил Ролан. – Я просто занимаюсь бизнесом, как и все сейчас. У меня есть проекты, в которые люди вкладывают деньги – по собственному желанию, прошу обратить внимание! Я не виноват, что мои проекты не приносят ощутимых доходов. Просто инвестиционная политика в стране и засилье банков-монополистов…

– Ты нам-то свое фуфло не впаривай! – строго перебил его Крячко. – Доходов его проекты не приносят! Кое-кому они приносят их довольно регулярно. Поэтому прекрати изображать из себя лектора-международника. А то у меня в конце концов кончится терпение, и я прибегну к репрессиям. Ты, кажется, собирался уходить?

– Уже бегу, – сказал Ролан и тут же добавил интимным тоном: – Кстати, у меня есть один знакомый мастер. Великолепно разбирается в машинах. И ремонтирует почти даром. Если хотите…

– Я подожду, когда твой мастер станет ремонтировать вообще даром, – заявил Крячко. – А теперь чтобы духу твоего тут не было! На нас уже начинают обращать внимание. Не в твоих интересах, чтобы нас вместе видели.

– Совершенно не в моих, – подтвердил Ролан. – Для меня это вообще смертельно опасно, и если я иду на это, то только из огромного уважения к вам, господин полковник!

– Спасибо, слов произнесено много, – сказал Гуров, которому этот назойливый болтун уже надоел. – Хотелось бы чего-то более существенного.

– Все понял! – в очередной раз повторил Ролан. – Исчезаю!

На этот раз он действительно выполнил обещание и, быстро пройдя через зал, скрылся за входной дверью. Гуров посмотрел на Крячко.

– Ты думаешь, этот не подведет?

– Этот не должен, – помотал головой Крячко. – Настырный тип. Без мыла куда хочешь влезет. И связи у него обширные. Думаю, дня через два позвонит.

– Тогда пока нужно поднять дело Геры, – задумчиво проговорил Гуров. – Там могут обнаружиться какие-то намеки на нынешнюю ситуацию с «Индиго». Тогда на это могли и не обратить внимания. Я займусь этим немедленно. Вдруг нам повезет?

Глава 8

Изучение архивного дела трехлетней давности принесло неожиданный сюрприз. Гуров сгорал от нетерпения, дожидаясь Крячко, который «на минутку» отпросился в авторемонтную мастерскую – правда, не к знакомому мастеру, о котором говорил заботливый Ролан, а просто так, наудачу.

Крячко еще не вернулся, генерала Орлова не было на месте, и Гурову не с кем было поделиться своей новостью. Он позвонил жене и справился о ее самочувствии. На этот раз разговор получился гораздо мягче, чем в прошлый, – наверное, Мария немного отошла от тех страхов, которые они с Крячко на нее нагнали. Она иронически попеняла Гурову за нарушенный договор – звонить в случае чего должна была она, но, судя по тону, осталась довольна.

– Ты заедешь за мной после спектакля? – спросила Мария.

– Заеду, – пообещал Гуров. – На всякий случай подожди меня внутри, ладно?

Мария запнулась, а потом тяжело вздохнула.

– Это настолько серьезно? – спросила она. – Я все-таки надеялась, что ты скажешь, что это была чья-то неумная шутка.

– Наверное, это была шутка, – сказал Гуров. – Но к тебе я отношусь очень серьезно.

– Только не переусердствуй, – засмеялась Мария. – Женщины боятся слишком серьезных мужчин.

– Лучше, если ты будешь бояться меня, а не сомнительных шутников, – в тон ей ответил Гуров. – Я даже на это согласен.

Повесив трубку, он посмотрел на часы – было пятнадцать минут пятого. «Стас, похоже, пропал надолго, – подумал он. – С механиками это обычное дело – стоит им заглянуть под капот вашего автомобиля, как в нем обнаруживается такая масса неполадок, что меньше чем капитальным ремонтом не обойдешься. Как назло, он еще и мобильник здесь оставил. Хотя, возможно, как раз это он сделал намеренно. Распустились подчиненные! Надо подтягивать дисциплинку, Гуров!»

Едва он успел додумать мысль, как зазвонил телефон на столе. Гуров снял трубку и услышал сердитый голос Балуева.

– Наконец-то я тебя поймал, полковник! – с мрачным удовлетворением констатировал тот. – Ты в своем репертуаре.

– А что такое? – невинно спросил Гуров.

– Да ничего, кроме того, что ты меня без ножа режешь! – с чувством сказал Балуев. – Я тебе говорил, что у меня полтора десятка дел – одно страшней другого? Говорил! И за каждое меня чешут будь здоров! А тут еще на мою бедную голову свалился ваш Вишневецкий с этим абсолютно дохлым делом о покушении на Елисеева. Все, кто имеет отношение к этому безобразию, молчат как рыбы. Кроме начальства, которое требует видимых результатов. Ну и что прикажешь мне делать? Я надеялся на вас, мужики! А теперь мне приходится ловить еще и вас. Я уже обнаглел и прямо на генерала вашего вышел, а он тоже, понимаешь, крутит чего-то… Тут уж я совсем ничего не понимаю! Если это дело вам не по зубам или еще какие-то причины – то зачем нужно было вас включать в бригаду?

– Ты на самолюбие не дави, Сергей Михалыч, – миролюбиво сказал Гуров. – Были тут некоторые причины… То есть они и сейчас никуда не делись. Но теперь у меня хоть ясная цель начала вырисовываться. Я сейчас же к тебе подъеду и все объясню.

– Вот давай-давай, подъезжай! – сварливо сказал Балуев. – Заждался я тебя, дорогой…

Гуров и сам понимал, что без следователя им далеко не продвинуться. Если бы не Мария… Балуеву он доверял однозначно, но мало ли людей вращается в окружении Балуева? Так или иначе, Гуров собирался настаивать, чтобы вся информация, которую он собирался преподнести следователю, держалась в тайне до тех пор, пока они не перейдут к решительным действиям. Правда, было неясно, насколько такая идея понравится Балуеву. При всем его уважении к Гурову, оперативников и все с ними связанное Балуев всегда считал чем-то вспомогательным. Принимать решения, по его мнению, являлось исключительно прерогативой работников прокуратуры.

Гуров уже собирался покинуть кабинет, как вновь зазвонил телефон – на этот раз его собственный мобильник. Но этот звонок оказался совершенно необычным. Звонила женщина. Скороговоркой произнося слова и задыхаясь, словно после быстрого бега, она сказала:

– Вы – полковник Гуров? Хорошо! Вам интересно знать про фирму «Индиго»? Тогда прямо сейчас приезжайте – я кое-что вам расскажу. Кто я? Это неважно. По телефону я не хочу… И вообще у меня очень мало времени. Поэтому соображайте, пожалуйста, побыстрее!

Гуров мог соображать достаточно быстро, но предпочитал, когда его не торопили. Звонок явился для него полнейшей неожиданностью и показался ему более чем подозрительным. Но незнакомка действовала наверняка. Гурову действительно очень хотелось знать про фирму «Индиго» как можно больше. Ради этого он даже готов был сейчас рискнуть, как мальчишка.

– Хорошо, я приеду, – спокойно ответил он. – Куда?

– Слушайте меня внимательно! – строго сказала женщина. – Вы знаете железнодорожную станцию Белокаменная? Это где Лосиный остров…

– Знаю.

– Я буду ждать вас у эстакады – ближе к лесу, – торопливо сказала женщина. – Машину оставьте около станции и дальше идите пешком. И постарайтесь не привлекать ничьего внимания. Если вас заметят, все пропало! И не тяните время – я долго ждать не стану. Ну, все, действуйте! – Она отключилась.

Гуров не обольщался – вряд ли кто-то на самом деле хотел открыть ему жгучие тайны «Индиго». О его интересе к этим тайнам могли знать только посвященные. А это были или близкие друзья, или заклятые враги – просто сочувствующих не было и быть не могло. Им просто неоткуда было взяться. Значит, кто-то или собирался подбросить ему очередную дезинформацию, или готовил нехитрую, но опасную западню. Не исключено, что заинтересованные лица уже проведали, что он познакомился с архивами. Это, конечно, их огорчило, и они решили принять меры. Как действовать в такой ситуации, они наверняка обсудили заранее, а сейчас претворяют намеченный план в жизнь. Поэтому следует быть очень осторожным и ничему не верить. Противник торопится и способен сейчас натворить все, что угодно.

Правда, в глубине души у Гурова все-таки теплилась и надежда на другой, более благоприятный вариант – надежда совсем микроскопическая и, можно сказать, несерьезная, но совсем убивать ее Гурову пока не хотелось. В жизни бывают счастливые случайности, и женщина, звонившая ему, действительно могла оказаться обладательницей нужной информации. Шанс был ничтожный, но пренебречь им Гуров не мог. Но даже если шанса не было, ехать на встречу он все равно был должен. Отсутствие информации – тоже своего рода информация. А совсем ни с чем его сегодня не отпустят – Гуров был в этом уверен.

В его распоряжении тоже не было времени, поэтому никаких серьезных мер он принять не мог. Действительно, ждать его никто не станет в любом случае. Если он хочет узнать что-то новенькое, то обязан пошевеливаться.

Гуров, правда, попытался перед уходом связаться с Балуевым, чтобы предупредить того о форсмажорных обстоятельствах, но телефон следователя был занят. Решив позвонить по дороге, Гуров отправился на свидание.

Буквально минут через пять после того, как он отъехал, ему на мобильник позвонил Крячко.

– Это ты? – бодро осведомился Стас. – Хорошо, что ты не отключил телефон. Я уже вернулся.

Гуров, разумеется, не мог видеть Крячко, но без труда представил его сияющую физиономию.

– Слово «уже» здесь не к месту, – сердито сказал он. – Но лучше поздно, чем никогда. В общем, оставь свои шуточки и слушай меня внимательно. Ты станцию Белокаменная, что на Лосином острове, знаешь?

– Чисто теоретически, – ответил Крячко. – Но если нужно, я изучу ее вдоль и поперек.

– Уже некогда. Действуй по вдохновению, – распорядился Гуров. – Мне назначили свидание в тех краях – возле эстакады. Что-то по поводу «Индиго». Подозреваю, что это какая-то недобрая шутка, но проигнорировать не могу.

– Так, может, это… Вызвать ОМОН и повязать всех, кто будет на станции? – озабоченно спросил Крячко. – Так, по-моему, надежней будет. А у эстакады можно и по башке получить.

– Вариант с ОМОНом даже не хочу обсуждать, – отрезал Гуров. – Лучше слушай внимательно дальше. Машину мне предложили оставить на станции и незаметно явиться к эстакаде пешком. Намотал на ус?

– Мне-то чего мотать? – неодобрительно отозвался Крячко. – Это тебе проверка на интеллект. На станции люди, а около твоей дурацкой эстакады наверняка ни души. Ты незаметно подходишь, незаметно получаешь по башке, я подъезжаю, забираю тебя в реанимацию…

– Это как карта ляжет, – проворчал Гуров. – Мне не так уж часто дают по башке – особенно незаметно. И вообще, конечно, очень приятно обсуждать с тобой эту тему, но, боюсь, мы просто теряем время. Ты машину починил?

– Машина – зверь! – самодовольно подтвердил Крячко.

– Тогда садись за руль и по дороге соображай, что делать, – сказал Гуров. – Пока едем – будем поддерживать связь. На станции на всякий случай воздержимся.

– Вас понял! – деловито сказал Крячко. – Уже бегу.

На проспекте Мира Гуров попал в небольшую пробку и, воспользовавшись паузой, связался-таки с Балуевым. Извинившись, он обрисовал вкратце ситуацию.

– Занервничали, гады? – с удовлетворением констатировал Балуев, а потом, спохватившись, добавил: – А тебе, Лев Иванович, не следовало бы вот так, очертя голову… Это же наверняка какая-то подлянка. Они только и ждут, что ты клюнешь. Ты хотя бы подстраховался?

– Еще как, – сказал Гуров.

– Группу с собой взял? – поинтересовался Балуев.

– Не то чтобы группу, – ответил Гуров. – Но страховка обеспечена.

– Ну, смотри! – не слишком уверенно сказал Балуев. – Если будут результаты – сразу сообщай. Я буду тебя ждать, имей это в виду.

– Ждать да догонять – последнее дело, – вздохнул Гуров. – А у нас еще, прежде чем ждать, догнать нужно. Такая вот установка получается.

Когда он обогнул Сокольники и свернул к Лосиному острову, позвонил Крячко.

– Вижу твою корму, – сообщил он. – После моста предлагаю разделиться – ты налево, я направо. И далее я въеду по Лосиноостровской, а ты со стороны своей эстакады. Заодно полюбуешься на место встречи – можно там что-нибудь изменить или нельзя.

– Кончай трепаться! – посоветовал Гуров.

– Да нет, я серьезно, – сказал Крячко. – Ты притормози там немного – я хочу на станцию первым попасть. А чтобы в глаза не бросаться, подойду пешочком. Но мне нужно минут пять времени. А тебе будет полезно совершить рекогносцировку. Если свидание не туфта, я думаю, эта женщина себя обнаружит. А если нет – тогда будем ждать неприятностей. Пока ты ходишь, я присмотрю за твоей тачкой. А если что – стреляй громче.

– Договорились, – сказал Гуров.

Видимо, Стасу действительно неплохо починили его лимузин, раз он сумел развить на нем такую прыть – Гурову оставалось только порадоваться за друга. Других поводов для радости пока не было. Доехав почти до самой железной дороги, Гуров остановил машину и внимательно осмотрелся. Местечко было не из бойких. Невысокая эстакада, широкая просека под ней, справа – грязно-желтые дома, заборы, слева – покрытые железнодорожной копотью посадки. Вероятно, это и было то самое место. Гуров подождал немного, но из-за деревьев так никто и не вышел. Если там кто-то и был, то отнюдь не торопился себя обнаруживать. Возможно, женщина ждала, пока Гуров выполнит все ее инструкции. Он посмотрел на часы, прикинул, успел ли Крячко добраться до станции, неторопливо завел мотор, развернулся и поехал дальше.

На маленькой станции человек двадцать ожидали на платформе электричку. Ни Крячко, ни его видавшего виды лимузина Гуров не заметил. Не обнаружил Гуров и повышенного внимания к своей персоне – люди на платформе отнеслись к его появлению со сдержанным любопытством, которое заняло ровно столько времени, сколько ему понадобилось на то, чтобы покинуть машину и запереть дверцы. Дома напротив станции, выкрашенные все той же грязновато-желтой охрой, слепо таращились на него своими темными глазами-окнами.

Гуров неспешно пошел обратно, пытаясь по дороге хотя бы приблизительно вычислить, кто здесь может иметь какой-либо интерес к его персоне. Разумеется, ничего у него не получилось. Этот уголок Москвы выглядел совершенно мирным и даже полусонным. Верхушки деревьев в лучах клонящегося к западу солнца горели червонным золотом. Жаркий запах леса и мазута висел в воздухе. Где-то в глубине лесного массива металось нарастающее эхо приближающегося поезда.

Минут через пять Гуров оказался рядом с эстакадой. Он как бы машинально расстегнул пиджак и внимательно осмотрелся. Слева на повороте дороги из-за деревьев появился желтый автобус. Справа как черт из табакерки вдруг выскочил оглушительно тарахтящий мотоцикл с двумя стрижеными подростками. Обдав Гурова синим дымом, мотоцикл стремительно исчез в глубине зеленой аллеи. Надутые ветром черные майки на тощих мальчишечьих фигурах развевались, как пиратские флаги. Шум подъезжающей электрички становился все отчетливее и, казалось, наполнил весь воздух вокруг.

Гуров с досадой поморщился. Он совершенно отчетливо понял, что никаких приятных сюрпризов сегодня не будет. Взволнованный женский голос в телефонной трубке был, конечно же, приманкой. Нельзя сказать, что это было для Гурова неожиданностью, но некоторое разочарование он испытал. Ему стало жаль той маленькой чахоточной надежды, которая только что скончалась в его душе. Но теперь следовало срочно решать вопрос, с какой целью его сюда заманили и кто собирается подстроить ему пакость.

Гуров всмотрелся в посадки вдоль железнодорожной насыпи – в принципе злоумышленники могли скрываться в зарослях, поджидая, пока он подойдет ближе. А там уже, смотря по обстановке и возможностям – как выражается Крячко, могут и по башке дать, могут и под поезд бросить.

Однако время шло, а никакой инициативы никто проявлять не спешил. Снова затрещал мотор мотоцикла, и два отчаянных дистрофика в черных майках пронеслись мимо Гурова в обратном направлении. Он подумал, что на месте родителей этих пацанов купил бы им по компьютеру – все-таки не так опасно, и шуму меньше, хотя, возможно, именно эти качества и обеспечивали инвалиду с колесами особую привлекательность в глазах подрастающего поколения. Может быть, все дело было в том, что в отличие от Гурова жизнь казалась пацанам чересчур пресной?

Гуров попытался вспомнить, какой казалась ему жизнь, когда он был в таком же нежном возрасте. И в этот момент совсем близко свистнула электричка. И тут же словно в ответ в отдалении хлопнул выстрел. Звук шел со стороны платформы. Гуров выхватил из наплечной кобуры пистолет и побежал назад. Параллельно ему загрохотала по рельсам выскочившая из зарослей электричка.

Электричка выиграла забег, и голубые вагоны, промелькнув мимо со скоростью пули, оставили Гурова далеко позади. В голове его мелькнула мимолетная мысль, не связано ли каким-то образом появление электрички с тем, что здесь происходит, но сосредоточиться у него не получилось, потому что впереди он вдруг увидел бегущего со всех ног человека.

Это был молодой парень, лет двадцати шести, невысокий, но мускулистый, в спортивной одежде и белых кроссовках. Голубая кепка с длинным козырьком, низко надвинутая на лоб, мешала рассмотреть его лицо. Бежал он старательно, со всей энергией, на которую только было способно его молодое тренированное тело. На обычную пробежку это никак не походило.

Увидев Гурова, парень тут же свернул за угол крайнего дома и припустил к ближайшим зарослям. За ним явно кто-то гнался, и через мгновение Гуров ясно увидел кто – впереди появился Крячко собственной персоной, с выбившейся из брюк рубахой, с пистолетом в руках и злой как черт.

– Держи! – заорал он издали Гурову и исчез за домом, намереваясь обежать его с другой стороны.

Он мог бы этого и не говорить – Гуров уже и сам бежал за парнем, гадая, носит ли тот с собой оружие и какое именно. Гадать пришлось недолго. Перед тем как скрыться в роще, парень быстро обернулся и взмахнул рукой. Что-то просвистело у Гурова над головой, пошевелив волосы. В горячке он даже не остановился, но, поняв, что беглец настроен более чем серьезно, дал предупредительный выстрел в воздух и крикнул:

– Стоять!

Из-за дома выскочил Крячко и сердито прокричал на бегу:

– Бесполезно! Кончай эту пропаганду – обходи справа! В случае чего лупи по ногам!

Они помчались за парнем через рощу, перепрыгивая через кусты и то и дело попадая головой в паутину, натянутую между деревьями. Гуров слышал, как слева от него чертыхается и трещит сучьями Крячко. Впереди раздавался удаляющийся дробный стук прочных синтетических подошв – парень не жалел сил. Он явно забирал вправо, намереваясь выскочить прямо на дорогу. Возможно, его ждала там машина. Гуров опять закричал: «Стой!» – и выпалил в воздух. Беглец и на этот раз проигнорировал его усилия и только увеличил скорость.

Гуров был в неплохой форме, но состязаться с таким незаурядным спортсменом ему было явно не по силам. Он даже толком не мог видеть, за кем гонится. Хорошо еще, что они совсем не потеряли беглеца из виду. Впереди среди зелени временами мелькала какая-то смутная тень, и на этот ориентир Гуров и держал курс. Наконец парень неожиданно сбавил скорость – на пути ему попался ручей, и он немного замешкался, преодолевая препятствие. Гурову удалось чуть-чуть компенсировать отставание и выскочить на дорогу вслед за беглецом.

К счастью, сразу же выяснилось, что никто парня не ждет, – не оглядываясь, он пересек асфальт и снова нырнул в заросли. Гуров мог воспользоваться советом Крячко, но сдержался – в лесу могли находиться люди, и стрелять было слишком опасно. Пришлось продолжить погоню.

Крячко, описавший по лесу гораздо больший круг, отстал еще больше. Боковым зрением Гуров в последний момент заметил, как он продирается сквозь кусты и бежит через дорогу, ругаясь на чем свет стоит. «А ведь уйдет! – подумал Гуров про парня. – Прыткий попался кадр, просто отличник боевой и политической подготовки!»

Беглец проскочил через лесополосу и опять выбрался на шоссе, которое здесь поворачивало в обратном направлении. Приплясывая от нетерпения, он на секунду притормозил, пропуская мчащиеся автомобили. Гуров выиграл еще несколько метров. Это вдохновило его. Он прибавил шагу и еще раз прокричал, чтобы парень остановился.

Тот на мгновение обернулся и по-волчьи зыркнул в сторону Гурова из-под козырька фуражки. Но тут же опять рванул вперед, уже не обращая внимания ни на преследователя, ни на дорожное движение. Гуров в сердцах выругался, добежал до обочины, мысленно перекрестился и, встав на одно колено, выстрелил несколько раз по убегающему, целясь тому в ноги. Метрах в пятидесяти на шоссе с разгону затормозил автобус – Гуров заметил белое, как полотно, лицо водителя за стеклом. Позади автобуса требовательно загудели клаксоны. Назревало транспортное происшествие. Пришлось вставать и бежать дальше.

На противоположной стороне дороги его догнал Крячко. Красный, взъерошенный и потный, он был сейчас совершенно не похож на добродушного балагура Крячко, которого, казалось, ничто на свете не могло вывести из равновесия.

– Ушел? – прорычал он, задыхаясь.

Гуров неопределенно мотнул головой в сторону деревьев. Впереди было еще километра полтора лесного массива – не тайги, конечно, но ловкому человеку есть где затеряться. Не сговариваясь, они побежали дальше, преодолевая все усиливающееся нежелание шевелить ногами. Вдруг Гуров остановился и поднял руку.

– Что? – прохрипел Крячко, с угрожающим видом поводя перед собой дулом пистолета.

Гуров молча указал пальцем вниз. На примятой траве отчетливо виднелись вязкие красные капли.

– Кровь! – обрадовался Крячко. – Ты все-таки достал его, гада!

– Где же он в таком случае? – заметил Гуров, напряженно оглядываясь по сторонам.

Как ни странно, движение на шоссе до сих пор не восстановилось – всем было интересно, по ком стреляют и нельзя ли получить шальную пулю в собственный бензобак. Гуров сердито махнул рукой, предлагая водителям проезжать, и повернулся к Стасу.

– Ну, далеко с дыркой он не уйдет! – злорадно сказал тот. – Давай искать.

– Петру надо позвонить – пусть людей вышлет, – озабоченно сказал Гуров.

– Ага, а этот крендель ждать будет, пока ты связь будешь налаживать! – сердито возразил Крячко. – Нечего думать – трясти надо! Уйдет ведь!

– Думаешь? – спросил Гуров. – Вообще-то я по ногам целился. По идее, он сейчас хромать должен.

– Мало ли куда ты целился! Может, он курсы какие-нибудь проходил по выживанию в экстремальных условиях? Может, он на одной ноге, как кенгуру, скачет?

– Да вроде не слышно скачков-то, – сказал Гуров, прислушиваясь.

– Значит, ускакал, – сурово ответил Крячко.

Они осторожно вступили под тень деревьев, подозрительно озираясь и держа оружие наготове. И почти сразу же Крячко удовлетворенно воскликнул: «Оба-на!» На маленьких остроконечных листьях какого-то приземистого кустарника были видны следы крови. И дальше на траве тоже была кровь.

– Надеюсь, этот клубочек приведет нас куда надо! – зловеще проговорил Крячко, устремляясь вперед.

– Осторожнее! – предупредил Гуров. – Он может быть вооружен. В меня он уже что-то метал. Правда, неудачно.

– Да? Тогда, скорее всего, ничего у него больше нет, – сказал Крячко. – Будь у него пушка, он давно бы пустил ее в ход.

– Может, он бережет ее на самый крайний случай? – возразил Гуров. – Который как раз сейчас и наступает.

– Не думаю, – сказал Крячко. – Этот тип чесал с такой бешеной скоростью, что, наверное, потерял все, что у него имелось в штанах, а не только пушку.

Кажется, Крячко постепенно восстанавливал душевное равновесие. Во всяком случае, способность шутить к нему возвращалась, и Гуров поверил, что все не так плохо.

– А кого мы вообще-то ловим? – спросил он. – Надеюсь, он не стакан семечек на перроне украл?

– Этот на все способен, – с отвращением ответил Крячко. – Но тут не семечками пахнет. Только я потом тебе расскажу. Я и сам еще хорошенько не переварил, что случилось. Давай сначала поймаем этого сукина сына, пока он не истек кровью…

В словах Крячко имелся смысл – пятна крови, попадавшиеся на их пути, становились все больше, а промежутки между ними все короче – похоже, раненый действительно терял много крови. И впереди не было слышно привычного топота ног, обутых в импортные кроссовки. Беглец уже давно перешел на шаг.

Гуров и Крячко преодолели еще несколько метров и вдруг увидели его. Парень стоял совсем рядом, обеими руками держась за ствол молодой осины и бессильно опустив голову. Видимо, чувствовал он себя неважно и даже не сразу заметил оперативников.

– Спокойно, уважаемый! – сказал Крячко, направляя на парня пистолет. – Не дергайся, а то я просверлю в тебе еще одну дырку. И вообще, ты бы прилег и положил руки на голову – это было бы совсем чудесно.

Раненый обернулся и мутно посмотрел на них. Синяя кепка сбилась набок, и это придавало парню легкомысленный и не вполне трезвый вид. Он вообще сейчас был похож на сильно выпившего человека – только пропитавшаяся кровью штанина наводила на мысль, что дело гораздо серьезнее. На слова Крячко он отреагировал слабо и совсем не так, как тому хотелось, – он просто оттолкнулся от дерева, за которое держался, и сделал попытку скрыться в зарослях. Но ноги уже не слушались его. Проковыляв два шага, парень с шумом рухнул в траву. Оперативники подбежали и заломили ему руки за спину. Парень почти не сопротивлялся.

Наскоро обыскав его, Гуров понял, что у раненого ничего при себе нет и серьезной угрозы он больше ни для кого не представляет. Зато рана под правым коленом, продолжавшая кровоточить, представляла реальную угрозу для него самого.

– Наложи ему жгут! – распорядился Гуров, доставая мобильный телефон. – А я пока вызову «Скорую» и сообщу обо всем Петру…

– Почему я? – возмутился Крячко. – Кто его подстрелил?

– Но это же твой знакомый, – резонно заметил Гуров, усмехаясь. – И потом, кто из нас начальник?

– Вот так и живем, – вздохнул Крячко. – Ты начальник, я дурак…

Он немного поколебался, но, не обнаружив ничего более подходящего, уже безо всякого сожаления оторвал рукав от куртки раненого и свил из него жгут.

– Видишь ли, Лева, – сказал он, перетягивая жгутом ногу раненого. – Когда ты оставил на станции машину и пошел прогуляться, я хотел сначала пойти потихоньку за тобой, потому что ожидал, что тебе дадут по башке около эстакады… Я бы непременно так и сделал, но тут увидел, что три каких-то придурка проявляют повышенный интерес к твоему «Пежо». Да так быстро и профессионально проявляют, что душа радуется. Короче, они тебе, по-моему, растяжку под днище присобачили. Мне детали выяснять некогда было. Во-первых, тут электричка подкатывала – они могли с ней отвалить, во-вторых, их трое было, а за тремя зайцами, сам знаешь… Я человек простой и распыляться не стал. Наметил себе вот этого и приказал ему сдаваться. Кабы знать, что он такой шустрый окажется! Сдаваться я ему на Белокаменной приказал, а сдался он вон где!.. Если каждый так сдаваться будет, у меня пупок развяжется…

– А что же остальные? – спросил Гуров.

– А что остальные? – махнул рукой Крячко. – Остальные, как водится, врассыпную. Скажи спасибо, этого хоть поймали. Машину я там под присмотром какого-то железнодорожника оставил – но это чисто на бегу, как говорится. Хорошо, если он просто сбежит. А вот если захочет вдруг покататься…

– Не захотел пока, – мрачно сказал Гуров. – Взрыва не было. В общем, тащи его к шоссе, а я «Скорую» вызываю…

– Опять я! – возмутился Крячко. – Я тут что – главное действующее лицо, что ли?

– Главное действующее лицо тут, похоже, Трегубов, – сказал Гуров. – Я сегодня выяснил, что именно его группа разделалась три года назад с бандой Геры.

Глава 9

– Но я могу на него хотя бы посмотреть? – возмущенно произнес следователь Балуев, размахивая незажженной сигаретой. – Я ради этого бросил все и приехал сюда. В конце концов, вы и о нас должны подумать. Мы не игрушками тут занимаемся!

В компании Гурова и Крячко он стоял на лестничной площадке у входа в больничное отделение, где сейчас врачи боролись за жизнь подстреленного Гуровым человека. Точнее, активная борьба была уже закончена, и теперь раненый тихо отдыхал в отдельной палате, возле которой была выставлена охрана из двух милицейских сержантов. Однако ни Гурова, ни следователя в палату не пропустили. Врачи были непреклонны.

– Поймите меня правильно, – втолковывал Балуеву пожилой, седой как лунь хирург, осуждающе посматривая на сигарету в руке следователя. – Пациент потерял много крови. Состояние его до сих пор можно назвать критическим. А вы требуете свидания. Это совершенно невозможно! И я откровенно скажу: мне абсолютно все равно – следователь вы или прокурор. И меня не интересует, что там натворил этот человек. Вот поставим его на ноги, тогда делайте с ним что хотите.

– Да не требую я никакого свидания! – сердился Балуев. – Я посмотреть на этого типа хочу – и ничего более! Можно подумать, он от моего взгляда рассыплется!

– Положим, не рассыплется, – упрямо сказал хирург. – А все равно лучше не надо. Ничего это вам не даст, а повредить лечению может. Бывают такие случаи – даже одно слово вот в таком сумеречном состоянии может буквально убить больного…

– Да его и убить-то мало! – в сердцах воскликнул Балуев, но тут же раздраженно махнул рукой и отвернулся. – Да делайте как хотите! Мне, в конце концов, все равно, гори оно синим пламенем…

Он суетливым движением выхватил из кармана коробок и чиркнул спичкой, в запальчивости позабыв поберечься от ядовитого серного дыма. Доктор тоже махнул рукой и решительно ушел в отделение. Балуев затянулся сигаретой и с досадой сказал:

– Ну и чего я сюда летел, спрашивается? Как будто у меня других дел нет! У вас у самих-то имеются какие-то соображения, кто это может быть?

– Мы пока думаем, – скромно сказал Крячко. – Личность на первый взгляд незнакомая.

– Незнакомая, а растяжки вам под зад ставит, – ворчливо заметил Балуев. – Такие вещи без знакомства не делаются.

– Может, я ему как-нибудь в метро на ногу наступил? – невесело улыбнулся Гуров. – Он меня запомнил и теперь отомстил. А если серьезно, кому-то все больше не нравится, в каком направлении мы ведем расследование смерти Вишневецкого.

– А в каком направлении вы его ведете? – придирчиво спросил Балуев. – Вот интересно было бы послушать – хотя бы в больнице, раз уж у Гурова по-нормальному не получается.

– Да все у меня получается, – поморщился Гуров. – Просто обстоятельства так складываются, что возникает естественное недоверие ко всякого рода отчетам, докладам и разработкам. Пока разработка у меня в голове, я за нее спокоен.

– Я и вижу, какое у вас тут спокойствие, – саркастически заметил Балуев. – Почти как на кладбище.

– Потому что все всё знают, – пояснил Гуров. – Где я, куда пошел и зачем. В идеале я предпочел бы совершенно автономную работу. С односторонней связью – ко мне стекается вся доступная информация, а от меня – ничего, до того момента, как поиск будет завершен.

– Да вы, батенька, просто кремлевский мечтатель! – покачал головой Балуев. – Боец невидимого фронта. Только ничего из этого не получится, учти.

– Не получится, – согласился Гуров. – Поэтому прямо заявляю, что смерть Вишневецкого связана с его профессиональной деятельностью, а если конкретно, то, скорее всего, с делом «Индиго». Смешно думать, что ревнивый муж стал бы так активно препятствовать нашим усилиям.

– И что тебя смущает в этом «Индиго»?

– Они явно что-то недоговаривают. И не они одни. И в этом плане меня особенно смущает одна деталь. Сегодня я узнал, что три года назад, когда у фирмы «Индиго» были крупные неприятности с преступной группировкой Геры, в ликвидации последней принимал участие майор Трегубов. Тогда он был еще майор.

– Ну и что?

– А то, что сегодня Трегубов проявляет удивительное равнодушие к этой фирме, можно сказать, яростно проявляет. Несмотря на очевидные вещи. Ну и еще куча всяких мелочей – пока больше на уровне интуиции, к сожалению. Чертовски не хватает фактов. Но теперь появилась надежда – в лице спортсмена, которого мы сегодня поймали. Надеюсь, он оклемается и заговорит.

– Да уж, заговорить бы ему не мешало, – заметил Балуев. – Ведь, насколько я понимаю, кроме него, никаких зацепок?

– Остальные разбежались, как тараканы, – отрапортовал Крячко.

– Знаю, – вздохнул Балуев. – Была надежда, что в панике они бросили в том районе машину, но, похоже, они оказались не такими простаками, как хотелось бы.

– Во всяком случае, если машина и была, то не стала нас дожидаться, – добавил Крячко. – Вообще же, по-моему, так и было задумано – они должны были покинуть место преступления поодиночке – кто на электричке, кто на неприметной тачке, а кто и пешком, как наш приятель. Здоров, между прочим, бегать, собака! Чуть не загнал меня вконец!

– Тренироваться надо, Станислав! – укоризненно сказал Балуев. – Пробежечку по утрам делать. И не до сигаретного киоска, а мимо…

– Кто бы говорил, – проворчал Крячко, покосившись на дымящуюся «Яву» в руке следователя.

– Мне за пацанами не бегать, – резонно заявил Балуев. – У меня работа интеллектуальная, сидячая. Это вот ради таких ковбоев, как вы, приходится иной раз черт-те куда выбираться.

– И какие же выводы сделали интеллектуалы из имеющихся в наличии фактов? – с любопытством поинтересовался Крячко.

– Фактов маловато, – признался Балуев. – Или, как говорит Лев Иванович, чертовски их мало! Ну что – растяжка? Может, эксперты что и нароют, только мне кажется, все это голый номер. Граната откуда угодно к ним в руки попасть могла. На станции никто ничего толком не видел – возможно, там и были свидетели, только все они уехали с электричкой, а местные, кроме Стаса, который стрелял там из пистолета и бегал вдогонку за безоружными людьми, ничего не заметили. Местные жители вообще приняли Крячко за самого главного бандита… Ну, а если хотите знать мое мнение – кому-то вы крепко насолили, ребята! Причем насолили, еще ничего не успев толком сделать. И это меня настораживает. В сущности, вы повторяете судьбу своего предшественника – Вишневецкий, как я уже замечал, тоже ничего не успел сделать и тем не менее тоже здорово мешал кому-то…

– Типун на язык, говорят в таких случаях, – сурово сказал Гуров. – А тех, кому мы насолили, нужно искать в треугольнике: «Индиго» – наш бегун – Трегубов.

– Прямо Бермудский треугольник получается, – покачал головой Балуев. – Не слишком ли круто заворачиваете? Ну, фирма – допустим… Бегун ваш – это однозначно наш человек. Но Трегубов? Сам говоришь, пока все на уровне интуиции. Может, не стоит торопиться? Трегубов, я знаю, заслуженный опер, на хорошем счету. Чтобы он с бандитами связался?.. Как-то не верится.

– Мне самому не верится, – сказал Гуров. – Только треугольник – фигура жесткая, в ней изменить ничего не получается. Ее только сломать можно. Потому я и не тороплюсь, чтобы дров не наломать. А вот наших оппонентов такие проблемы, похоже, не волнуют. Они привыкли эти проблемы только так и решать – об колено… А про Трегубова я ничего пока говорить не хочу. Связался он с кем или нет – не знаю, но ведет он себя более чем странно.

– Так тебе у себя в главке стоит только словечко шепнуть, – сказал Балуев. – Негласное служебное расследование – и все дела. Пусть этого Трегубова проверят вдоль и поперек, если уж он так тебя смущает.

– Не хочется, – признался Гуров. – Со своими хочется в открытую. Лицом к лицу, так сказать.

– Интересно, как ты себе это представляешь? – с сомнением спросил Балуев. – Подойдешь и скажешь, выкладывай, мол, что у тебя на уме, Трегубов?

– Жизнь покажет, – неопределенно сказал Гуров.

На самом деле, такая мысль действительно приходила ему в голову. После того, как завершилась суматошная погоня, а прибывшая на место следственная группа и в самом деле обнаружила под днищем гуровского «Пежо» умело поставленную там растяжку, стало ясно, что события принимают угрожающий оборот. Кому-то очень не хотелось, чтобы Гуров совал нос в его дела. Но кому? Ясно было только одно – этот «кто-то» имел непосредственное отношение к убийству Вишневецкого.

Да, в руках следствия был один из исполнителей неудавшегося покушения, но толку от него пока было мало. И кроме того, вряд ли он испытывал к Гурову личную неприязнь. Неприязнь испытывал кто-то другой. Гуров по-прежнему мог назвать только двух людей, которые имели противоположную точку зрения на дело Вишневецкого, – Елисеев и Трегубов. Могло ли простое несовпадение точек зрения вызвать такую личную неприязнь, что хотелось отправить на тот свет противоречащего тебе человека? Именно об этом собирался спросить Гуров Трегубова.

Он понимал, что план его наивен, но в данном случае он не мог поступить иначе. Ситуация была слишком неоднозначна. В каком-то смысле он собирался бросить Трегубову спасительный конец. Если у того и в самом деле есть что-то на совести, он получит свой шанс. Хладнокровно обкладывать красными флажками своего коллегу, своего товарища Гуров не считал ни возможным, ни достойным. Он был уверен, что личная встреча с глазу на глаз поможет найти приемлемый выход из такой неоднозначной ситуации.

Поэтому из больницы Гуров сразу поехал в МУР. Созваниваться предварительно ему не хотелось, поэтому он совсем не был уверен, что застанет Трегубова. Но ему повезло – опер был на месте. Правда, судя по всему, как раз собирался куда-то уходить, и отнюдь не домой. На его столе были разложены патроны, которые он быстро и ловко вставлял в пустой магазин. В кабинете Трегубов был один, так что лучшего момента для разговора и придумать было нельзя.

– А-а, Гуров! – будничным тоном произнес Трегубов, поднимая глаза. – Привет! Какими судьбами? Я слышал, у тебя сегодня неприятности?

– У меня они каждый день, неприятности, – ответил Гуров, придвигая к столу свободный стул и усаживаясь напротив Трегубова.

Тот посмотрел на Гурова со сдержанным любопытством, но ничего не сказал и продолжил свое занятие.

– Не удивляет, что я сейчас здесь, у тебя? – спросил Гуров.

Трегубов пожал плечами.

– Где-то же ты должен быть, – заметил он. – Почему бы и не у меня? Только я сейчас ухожу. Тут поступила интересная оперативная информация. Нужно проверить.

– Что за информация?

– Я пока умолчу, ладно? – небрежно сказал Трегубов. – Боюсь сглазить. Для меня это очень важно. Хочется реабилитироваться в глазах соратников. А то и так на меня кое-кто волком смотрит. Нехорош стал Трегубов.

– А он хорош? – спросил Гуров.

Трегубов выдержал его испытующий взгляд и мрачновато усмехнулся.

– Да лично я не жалуюсь, – сказал опер.

Он сильным хлопком ладони загнал в рукоятку пистолета снаряженный магазин, с лязгом передернул затвор, повернул рычажок предохранителя и, пряча «Макаров» в кобуру, с вызовом посмотрел на Гурова.

– Трегубов – хороший парень, – небрежно добавил он. – Тот, кто в этом сомневается, совершает большую ошибку. А теперь мне пора, извини. Меня мужики ждут.

– Ну, пять минут они могут подождать, – возразил Гуров. – Мне нужно сказать тебе что-то очень важное. Завтра может быть уже поздно.

– Вот как? – равнодушно спросил Трегубов. – Ну, валяй. Пять минут я могу пожертвовать.

– Ты меня знаешь, Павел Семенович, – сказал Гуров. – Я своего добиваюсь при любых обстоятельствах. Если я решил найти убийцу Вишневецкого, то я его найду.

– А я что – против? – удивился Трегубов. – Флаг тебе в руки.

– Я его найду, – повторил Гуров. – И будет очень скверно, если окажется, что ты от меня что-то скрывал. Я не хочу сейчас произносить более резких слов, но надеюсь, что ты меня понял. Это будет очень скверно. Еще есть возможность хоть что-то исправить. Предлагаю тебе ею воспользоваться, Павел Семенович.

Трегубов издевательски расхохотался, но тут же оборвал смех и злым голосом сказал:

– Ты, Лев Иваныч, перетрудился, по-моему! Что ты несешь? Что я должен исправить? Ты с первого дня с упорством маньяка пытаешься поймать меня на чем-то нехорошем. Что за каша у тебя в голове, я не знаю. Наверное, это такой модный метод борьбы с преступностью? Бей, как говорится, своих, чтобы чужие боялись? Зарабатываешь себе репутацию бескомпромиссного борца с коррупцией в собственных рядах? А я-то тут при чем?

– При том, что с первого дня именно ты намеренно подсовываешь мне дезинформацию, – ответил Гуров. – О большем я пока не говорю – у меня еще нет доказательств. Но ты изо всех сил стараешься увести следствие по делу Вишневецкого в сторону заурядной бытовухи – это факт.

– Ты, конечно, можешь свои фантазии считать фактами, – презрительно заметил Трегубов. – Но для суда этого будет маловато, Лев Иваныч. Тебя могут поднять на смех.

– Это как сказать, – покачал головой Гуров. – Твои слова зафиксированы на пленке, и на допросе у следователя ты повторял все то же самое. Сам подписывал протокол. Это не мои фантазии. Суд вполне может усмотреть в этом намеренное искажение фактов.

– Это чего же я такое исказил? – Трегубов попытался усмехнуться, но, кроме злой гримасы, на лице у него ничего не возникло.

– Да вот версия твоя, на которой ты настаиваешь с таким жаром, – сказал Гуров. – С чего ты взял, что у Вишневецкого была любовница? Должен тебе сказать, у нас есть свидетельство, что у Вишневецкого были серьезные проблемы с интимной жизнью. Проще говоря, никакой любовницы у него быть не могло. Все это чистой воды вымысел. С какой целью ты хочешь увести следствие в этом направлении?

Трегубов медленно полез в боковой карман и вытащил сигарету. Не сводя глаз с Гурова, он сунул ее в рот и щелкнул зажигалкой.

– Ты прости меня, Лев Иваныч, – неприязненно сказал он. – Но ты точно маньяк. Ты скоро на меня растяжку повесишь, которую тебе сегодня вставили. А что – к этому все и идет! Ну а вообще, если серьезно, то я не понимаю, какого хрена тебе от меня нужно? Хочешь мне биографию изгадить? Тогда вопрос – зачем тебе это нужно? Я тебе дорогу перешел, что ли? Не припоминаю…

– Знаешь, Павел Семеныч, мне некогда с тобой дурачка играть, – с досадой заметил Гуров. – Оскорбленную невинность мы все разыгрывать умеем. Я тебе шанс даю, а ты в глухую оборону уходишь.

– Плевал я на твой шанс! – грубо сказал Трегубов. – Господь бог нашелся! Что ты мне тут фуфло толкаешь? Вишневецкий – импотент? Не знаю, кто тебе это сказал. Баба его, наверное. Так ты, Гуров, не мальчик, должен понимать, что у мужика не на каждую стоит. Со своей он не мог, а с другой – пожалуйста! Верить этому или не верить – твое дело. Меня это не касается. Я знаю, что у Викторовича любовница была. Мне он врать не стал бы. И я тоже не пальцем деланный! Если ты не хочешь настоящего убийцу искать, я сам его найду. Суну тебе его под нос, Гуров! Посмотрим, что ты тогда запоешь…

– То же самое, – отрезал Гуров. – Вишневецкий до самого последнего дня интересовался делами «Индиго», и это неспроста, Трегубов! Вот это настоящий след! Потому меня и в покое не оставляют, что я на твою удочку не клюнул. А, значит, ты в этом тоже замешан, Трегубов! Я надеялся, что у тебя еще осталась хоть капля совести и здравый смысл, но, кажется, просчитался…

– Откуда тебе знать, чем интересовался Вишневецкий? – с ненавистью сказал Трегубов. – Этот щенок Савицкий напел? Да что этот мальчишка знать может? Вишневецкий его в упор не видел. Считал его бесперспективным в нашем деле. А тот перед тобой из себя фигуру строит – чувствует, что ты все за чистую монету принимаешь и рад стараться. «Мы с Анатолием Викторовичем…» – передразнил он. – Ты, Гуров, скоро уборщицу тетю Машу будешь спрашивать, какие планы были у подполковника Вишневецкого…

– Если понадобится, и тетю Машу спрошу, – невозмутимо сказал Гуров. – А у тебя интересная картина вырисовывается. Савицкий – мальчишка, Вишневецкий – любовник, я – вообще маньяк. Ты один у нас герой без страха и упрека.

– А я тебе об этом сразу сказал, Гуров, – с насмешкой произнес Трегубов. – Я – парень хоть куда, и ты напрасно вешаешь на меня всех собак. Ничего у тебя не выгорит.

– Значит, не хочешь снять грех с души? – спросил Гуров.

– Ты не исповедник, а я, может быть, и грешник, да не такой пропащий, чтобы перед тобой каяться, – уверенно заявил Трегубов. – На том и порешим, Гуров. Пять минут давно прошло. Меня ждут.

– У тебя есть мой номер телефона, – сказал Гуров. – Если передумаешь – звони.

– У меня нет твоего номера, – отрезал Трегубов. – И звонить я тебе не стану – с какой стати? Мне с тобой разговаривать не о чем.

Они вышли в коридор. Трегубов обогнал Гурова, то ли нечаянно, то ли преднамеренно задев его плечом. Гуров посторонился, слегка усмехнувшись. Трегубов широким шагом двинулся к лестнице и вдруг обернулся. Какая-то мысль, как видно, давно не давала ему покоя, и ему очень хотелось поделиться ею с Гуровым.

– Жизнь полна сюрпризов, Гуров! – крикнул он. – И не все они неприятные. Не забывай об этом.

Глава 10

Смысл загадочной фразы Трегубова выяснился только на следующее утро, когда Гурова сразу же после его появления в главке вызвали в прокуратуру. Балуев звонил лично и был тоже достаточно уклончив.

– Приезжай, Лев Иванович, – сказал он с какой-то странной интонацией. – Тут тебя сюрприз поджидает.

По его тону чувствовалось, что он чем-то сильно смущен, и Гуров не стал вдаваться в подробности.

– Что-то многовато за последнее время сюрпризов, – проворчал он.

По дороге он попытался угадать, чем удивит его следователь. Может быть, каким-то образом удалось взять показания у раненого? Или появился какой-то неожиданный свидетель? Или что-то новенькое преподнесла экспертиза?

Но то, что ждало Гурова в кабинете Балуева, превзошло все его ожидания. Во-первых, кроме следователя, там присутствовали еще три лица, из которых два были Гурову прекрасно знакомы и даже, можно сказать, снились ему по ночам – все тот же опер Трегубов и его коллега Шнейдер, – а третье лицо было представлено неизвестным Гурову мужиком в порванной на спине ковбойке и широких синих джинсах со множеством карманчиков в самых неожиданных местах. Несмотря на непорядок в своем туалете, мужик держался довольно уверенно и даже надменно, хотя пришел сюда он явно не по своей воле – на его запястьях поблескивали стальные браслеты наручников. В коридоре Гурову на глаза попались охранники, и теперь стало ясно, ради кого они здесь присутствуют.

У арестованного было неприятное пористое лицо, толстые губы и пристальный наглый взгляд, который было не так просто выдержать. При появлении Гурова он изобразил на физиономии тошнотворную гримасу и развязно обратился к Балуеву:

– Ты, начальник, скоро тут всю контору соберешь, что ли? Я тебе все-таки не слон в цирке, чтобы на меня так просто смотреть. Я признание сделал – какого тебе еще надо?

– Помолчи! – рассеянно сказал ему на это Балуев и, разведя руками, сообщил Гурову. – Вот, полюбуйся, Лев Иваныч, какая птица! Раньше не встречались случайно?

– Бог миловал, – сухо ответил Гуров и, настороженно осмотрев бесстрастные лица оперативников, присел немного в сторонке.

И Трегубов и Шнейдер, несмотря на внешнюю сдержанность, чувствовали себя, кажется, героями положения. Это было заметно по торжествующему огоньку в их глазах, который они не слишком-то и пытались скрывать. Не нужно было долго ломать голову, чтобы догадаться – «птица» в наручниках имела к ним самое прямое отношение.

– Что же ты не спрашиваешь, в чем дело? – заботливо поинтересовался у Гурова Балуев. – Я ведь неспроста тебя с утра побеспокоил, улавливаешь мою мысль?

– А зачем я буду напрягаться – мысли ловить, спрашивать? – сказал Гуров. – Вас тут вон сколько. Уж кто-нибудь да объяснит, наверное?

– Это тоже верно, – кивнул Балуев с какой-то странноватой неловкой улыбкой на губах. – Тут вот какое дело получается, Лев Иванович… Вообще-то все это пока нуждается в тщательной проверке – следственные эксперименты, показания свидетелей… Но, если в общих чертах – перед тобой не кто иной, как убийца Вишневецкого! Гражданин Завадов Федор Сергеевич, шестьдесят четвертого года рождения, дважды судимый, ну и так далее. Вот оформили сейчас чистосердечное признание, понимаешь… Что молчишь?

Гуров внимательно посмотрел в жирное лицо арестованного. Наглые глаза этого типа вызывали у него глухое раздражение – настолько сильное, что даже кулаки зачесались. Но дело было не только в глазах. Сюрприз, конечно, получился из ряда вон выходящий. Не о нем ли намекал вчера Трегубов?

– И откуда взялся этот гражданин? – медленно спросил Гуров. – Неужели пришел с повинной?

– Нет, чего не было, того не было, – сказал Балуев. – Это вот Трегубов со своими ребятами постарался. Можно, конечно, сказать, что проявил самоволие, но, с другой стороны, его эта тема больше других касается, правда?

– Возражать не стану, – согласился Гуров. – Тема его действительно касается. Только как же это он постарался? Пояснить нельзя?

– А я тебе вчера намекал, Лев Иванович, – довольно добродушно проговорил Трегубов. – Сюрпризы бывают в жизни не только неприятные. Ты вот не верил, а мы это доказали. Вчера по своим каналам получили оперативную информацию, что вот эта мразь…

– Фильтруй базар, начальник! – прикрикнул со своего места арестованный. – Я для тебя не мразь, а гражданин Завадов. Не слышал, что ли, что следователь сказал? Или королем себя чувствуешь? Я ведь признание назад забрать могу.

– Закрой пасть, – спокойно посоветовал ему Трегубов и продолжил: – Вот эта мразь, гражданин Завадов, в ночь на шестое июля погрузил у себя во дворе на постороннюю тачку мертвое тело и отвез его в неизвестном направлении. Мы почему его на примете держали? – многозначительно понизил он голос. – Были сведения, что Вишневецкий именно его дом посещал, соображаешь?

– Его дом? – хмуро переспросил Гуров. – Зачем?

– Ну ты сегодня что-то не в форме, Лев Иваныч, – с шутливой укоризной заметил Трегубов. – Плохо спал, что ли? Я тебе неделю уже про что толкую? Связь у Вишневецкого была с женой этого гражданина.

– Не понял. До сих пор ты говорил, что тебе этот гражданин абсолютно неизвестен, – сказал Гуров. – То есть тот гражданин, к жене которого якобы ходил Вишневецкий.

– Точно не был известен, – не моргнув глазом ответил Трегубов. – Но подозрения были. Мы проверили эти подозрения – и все сошлось. Извини, конечно, что тебя не поставили в известность, – самодовольно ухмыльнулся он. – Можешь подать на меня рапорт, но мы с ребятами с самого начала считали это дело своим личным делом.

Гуров недоверчиво переводил взгляд с торжествующего лица Трегубова на тупую физиономию арестованного и никак не мог собраться с мыслями. Такого поворота событий он никак не предвидел. Все, что случилось до сих пор, категорически отрицало подобный поворот. Не этот же дебил с узким лбом угрожал по телефону Марии, и, конечно же, не он подготавливал ловушку для самого Гурова. Это было совершеннейшим абсурдом. Но просто отмахнуться от фактов было невозможно. Перед ним сидел человек, подписавший признание в убийстве подполковника Вишневецкого, а это было уже серьезно. Теоретически признание из него, конечно, могли выбить, но, во-первых, Завадов не производил впечатления человека, которого всю ночь истязали в застенках – у него была для этого слишком сытая и благополучная морда, – а, во-вторых, это было бы слишком дешевым трюком. И все-таки здесь явно было что-то не так.

– Я могу задать вопрос арестованному? – поинтересовался Гуров у Балуева.

– Разумеется, Лев Иванович, – сказал следователь. – Собственно, для этого мы все здесь и собрались. Мне самому многое еще неясно…

– А мне все ясно, начальник, – нахально сказал Завадов. – Хорош меня пытать. Всю ночь душу мотали. А по кодексу за это знаешь что бывает? Не хочу больше никаких вопросов. Отдыхать хочу.

– Отдохнешь еще, – бросил Балуев. – Тебе теперь долго отдыхать придется.

– Чего это? – удивился Завадов. – Да меня любой адвокат в два счета отмажет. Без базара. Ваш опер на моей законной супруге кувыркался. На моих глазах, в общем. Имею право защищать свою честь. И потом, это… состояние аффекта – так, что ли, это называется?

– Так вы, гражданин Завадов, действительно сознаетесь в убийстве подполковника Вишневецкого? – спросил Гуров.

Арестованный покосился на него презрительно и пожал плечами.

– Уже сознался, – сказал он. – Опоздал ты маленько.

– И как же все произошло?

– А у следователя все записано, – дернул подбородком Завадов. – Мне языком молоть в десятый раз неохота. Ты почитай, если грамотный.

– Очки дома забыл, – сказал Гуров. – А ты привыкай, тренируй язык-то. Тебе еще врать много придется…

Завадов посмотрел на него недоверчиво, не понимая, куда клонит Гуров. А Трегубов добродушно заметил:

– Да брось ты его, Лев Иванович! В протоколе действительно все расписано – можно сказать, по минутам. Ознакомишься на досуге. А этот теперь никуда от нас не сбежит.

– Не зарекайся, начальник! – лениво отозвался Завадов.

– Некуда тебе теперь бежать, – уверенно заявил Трегубов. – И закрой пасть, когда не с тобой разговаривают!

– Ну, положим, этот не сбежит, – сказал Гуров. – А где же виновница всей этой катавасии? Жена то есть?

Трегубов со вздохом развел руками.

– Вот бабу мы упустили! Она сразу же, как только ее муженек с Вишневецким расправился, куда подальше подалась. Нашкодила, и в кусты. Как говорится, прошла любовь, завяли помидоры. Но ничего, найдем! Никуда она от нас не денется. Оформим в розыск – через неделю в этом кабинете будет! И не таких разыскивали. Она-то, по правде сказать, баба непутевая, но закон до сих пор не нарушала. Во всяком случае, под судом и следствием не состояла.

Гуров ничего на это не сказал, и в кабинете повисла длинная неловкая пауза. Чтобы как-то отвлечься, Балуев взялся за сигареты и долго чиркал спичкой. Гуров задумчиво разглядывал арестованного, который, вдруг потеряв интерес к окружающему, ушел в себя, но, похоже, нисколько не переживал по поводу своего незавидного будущего. Шнейдер тоже держался как истукан и, кажется, за все время даже не повернул ни разу головы. Один Трегубов был активен и бодр – теперь он поднялся на ноги и, держась за спинку стула, с нетерпением ждал, что скажет Гуров.

Но Гуров молчал. Он был сбит с толку и не хотел делать поспешных выводов. Ему нужно было все хорошенько обдумать. И ему очень не хотелось сейчас испытывать на себе сочувственно-злорадный взгляд Трегубова. К счастью, тот вовсе не собирался задерживаться и, поняв, что Гуров не расположен к разговору, обратился к Балуеву:

– Так мы, пожалуй, с Борей пойдем, Сергей Михалыч! Еще дел полно, а мы всю ночь не спали, и вообще… Вы уж тут без нас пока разбирайтесь. Все равно нам это дело еще мусолить и мусолить… Но главное сделано! Вижу, Льву Иванычу это не в кайф, но нужно шире смотреть на вещи, правильно? Интересы у нас все-таки общие – амбиции тут ни при чем.

Он был очень доволен, но, пожалуй, чересчур суетился и слишком громко разговаривал. Такое поведение было не слишком для него характерно, и это Гурова настораживало. И еще у него вызывала недоумение реакция Завадова. Тот выглядел сейчас необыкновенно спокойным и только жмурился, точно кот, реагируя на особенно громкие пассажи Трегубова.

Он с трудом дождался момента, когда ушли оперативники, а следом увели арестованного. Едва за ним закрылась дверь, Гуров резко повернулся к Балуеву и со сдержанным возмущением спросил:

– Что это за спектакль ты мне показал, Сергей Михалыч? Что это за клоун в браслетах? Откуда они его выкопали?

– Подожди, не гони, Лев Иванович! – поморщился Балуев. – Ты меня совсем забил. Что же ты при мужиках-то молчал, а на меня обрушился?

– Потому что мы только вчера с тобой разговаривали, – сердито ответил Гуров. – Потому что ты сам на Белокаменной был и своими глазами человека видел, в котором я дырку провертел. Между прочим, я до сих пор с опаской в машину сажусь – сначала под днище ныряю и под кресла заглядываю. И после всех этих дел ты мне какого-то тихого урода показываешь! Если он убил Вишневецкого, то для чего весь этот цирк с растяжками и предупреждениями? Ну-ка, скажи мне!

Балуев развел руками.

– Не знаю! – признался он. – Сам голову ломаю. Все вообще так запуталось – черт ногу сломит. Только ведь вот оно, признание! Бумага, где черным по белому все написано. Просто так не отмахнешься.

– И не надо отмахиваться. Анализировать надо. Искать слабое звено.

– А почему ты думаешь, что будет слабое звено? В принципе в том, что этот фрукт рассказал, ничего невозможного. По его словам, Вишневецкий давно похаживал к его жене Веронике Николаевне. Ей тридцать лет, бабенка симпатичная и поведения не слишком строгого. Работала продавщицей в каком-то частном магазине – в протоколе записано. Там, в магазине, с Вишневецким и познакомилась. Ну, как это бывает – сначала хиханьки, а потом уже серьезно у них началось. Похаживать он к ней стал в Бескудниково…

– Постой, как в Бескудниково? – вмешался Гуров. – Трегубов уверял меня, что все происходило в районе Краснополянской улицы!

– Ну, значит, неверная информация. По уточненным данным получается Бескудниково. И, в общем, там недалеко ведь… Короче говоря, Завадов наконец почуял неладное. Он вообще-то давно нигде не работает, сидит на шее у жены, пьет крепко, дома частенько не ночует – чем уж он на самом деле занимается, одному богу ведомо. Но в каком-то смысле обстановка для любовников до поры до времени была благоприятной. Однако, как я уже сказал, Завадов начал о чем-то догадываться. Дважды, как он говорит, он уже подлавливал обоих, но в открытый конфликт не вступал – говорит, побаивался Вишневецкого как опера. А тут вроде не стерпел. В ту ночь его не ждали. Что-то они там отмечать собирались, на стол накрыли – шампанское там, закуска… И тут, как в анекдоте, супруг вламывается. Что там конкретно получилось, и сам Завадов якобы неважно помнит – на состояние аффекта ссылается. Ситуацию могла бы прояснить его игривая супруга, но, как ты слышал, она в бега подалась.

– Она-то почему? – не удержался от вопроса Гуров. – Ей-то, в сущности, чего бояться? Допустим, все так и было, как зафиксировано в твоем протоколе. Допустим, жена помогала взбешенному мужу избавиться от трупа собственного любовника… Это можно понять – она была напугана. Но что заставило ее бросить все и уехать, в то время как убийца преспокойно остался дома?

– Да тот же самый страх и заставил, – пожал плечами Балуев. – По какой-то причине Завадов не тронул жену в ту ночь. Возможно, ему хватило одной крови. Но потом женщина сообразила, что в любой момент муж может припомнить ей измену, и предпочла удариться в бега. Но, думаю, найти ее будет действительно нетрудно – да и где она, собственно, может прятаться? Скорее всего, у каких-нибудь родственников…

– Боюсь, что тут что-то не так, – покачал головой Гуров. – А кто, собственно, дал сигнал Трегубову насчет того, что Завадов в ту ночь грузил труп на машину? И где эта машина?

– Машина якобы была посторонняя, – объяснил Балуев. – Завадов говорит, что поймал на улице какого-то типа на «Жигулях» и столковался с ним за триста рублей. Мне в это тоже не очень верится, но пока Завадов стоит на своем, что так оно и было. А вот кто сообщил об этом Трегубову… Он утверждает, что это кто-то из окрестных жителей в том районе Бескудникова. Вроде бы прежде Трегубов осторожно наводил там справки насчет Завадова и оставлял соседям свой номер телефона, рассчитывая на помощь. Вот помощь и поступила. Звонок, как он утверждает, был анонимный. Проверить это, скорее всего, невозможно. Даже если все соседи откажутся от звонка, то это ни о чем нам не скажет. Теперь неизвестно – был звонок или не был. Возможно, Трегубову стукнул кто-то из его собственной агентуры, которую он не хочет раскрывать…

– Или вообще никто не стукнул, – скептически добавил Гуров. – Ну, хорошо, допустим, ему позвонили и сказали, что Завадов ворочал ночью труп, нанимал катафалк и так далее… Трегубов набил обойму патронами, взял своих верных товарищей и поехал брать преступника. Он нашел в квартире какие-то доказательства? Улики?

– Представь себе, – вздохнул Балуев. – Он нашел там ни много ни мало – служебное удостоверение Вишневецкого. Оно было спрятано под шкаф в прихожей. Завернуто в полиэтилен и засунуто под шкаф. Тут вот все зафиксировано и скреплено подписями понятых… Да, собственно, Завадов и не отказывался. Он сразу во всем признался и сказал, что оставил удостоверение на всякий случай – мол, неудобно было выбрасывать такую солидную вещь. Надеялся, что каким-то образом удостоверение еще сослужит ему службу.

– М-да, занятная история! – заключил Гуров. – Как это все ловко сошлось – анонимный осведомитель, который ночей не спал, следя за соседом, доверчивый водитель, развозящий по городу трупы, удостоверение, отложенное про запас… Как-то все это слишком аккуратно – тебе не кажется?

– Кажется, конечно, – сказал Балуев. – Но, с другой стороны, пока это единственные реальные факты.

– Которые ни с чем не стыкуются, – возмущенно добавил Гуров.

– Это как сказать, – возразил Балуев. – Понимаешь, я тут вот что подумал… А что, если все угрозы в твой адрес и эта растяжка – все это из другой оперы, а? А что – запросто! Просто так совпало, что ты отнес все это на счет убийства Вишневецкого. А мало ли у тебя, Лев Иванович, недоброжелателей? Ведь тебе никто не говорил, чтобы ты конкретно прекратил заниматься делом Вишневецкого?

– Ну, положим, не говорил, – хмуро ответил Гуров. – Да ведь такой вывод напрашивается тут однозначно!

– Ну, это как посмотреть, – сказал Балуев. – Я на это смотрю иначе. И тебе советую подумать над альтернативным вариантом. Может, ты и в самом деле не там ищешь причину своих бед?

– Беда – это когда она касается меня одного, – сердито сказал Гуров. – А тут дело совсем другое. Тут мы все втянуты в какой-то гнусный фарс. И я ищу того, кто все это заварил, а не причину своих бед, как ты выразился. Лично меня не убеждает этот низколобый убийца. Ничего не скажу, возможно, он кого-то и убил, но только не Вишневецкого. В обстоятельствах его ареста, признания и поведения мне видится что-то неестественное, будто он плохую пьесу играет.

– Ну а что может быть естественного в убийстве? – рассудительно заметил Балуев. – Ничего естественного в нем быть не может. Если подумать, то ни один убийца никогда не выглядел естественным. Все они чем-то похожи на страшных кукол, которым кто-то придал сходство с живым существом. Мне и раньше приходило это в голову.

– Это все философия, – отмахнулся Гуров. – Ты прекрасно понял, о чем я говорю. Тебя, наверное, радует возможность предъявить начальству хоть маленькие, но результаты?..

– Почему же маленькие? – обиженно спросил Балуев. – В принципе, если следственный эксперимент покажет…

– Да ничего он не покажет! – презрительно заметил Гуров. – И вообще, помяни мое слово, этот гусь скоро откажется от своих показаний. Или еще что-нибудь в этом роде. И будет морочить голову, пока у нас терпение не начнет лопаться. Что тогда будем предъявлять начальству?

– Что-нибудь предъявим, – хитро улыбнулся Балуев. – Тебя ведь никто от расследования пока не отстранял, кажется? Скорректируешь неувязки. Может, какие новые обстоятельства откроются. Постарайся побыстрее Клеопатру эту разыскать, из-за которой кровь пролилась. Если она подтвердит показания Завадова, то, считай, дело в суд передавать можно. Я понимаю – ты на Трегубова злой, но он по-своему тоже прав, хотя формально придраться к нему можно, конечно. Но ему себя реабилитировать хотелось. Нос нам всем утереть! Этого у него не отнимешь. Ну да мы все с гонором…

– Ладно, что выросло, то выросло, – сказал Гуров, как будто и не слушая Балуева. – Будем дышать ровно, носом и не брать ничего к сердцу. Я сейчас, пожалуй, тоже пойду, Сергей Михалыч. У меня на сегодня кое-что намечено…

– А с делом, что же, не хочешь познакомиться? – удивился Балуев.

– Это попозже, – ответил Гуров. – Мне пока только адресок и паспортные данные этого Завадова… Да за что он срока свои отсиживал.

– Хочешь с подветренной стороны зайти? – улыбнулся Балуев.

– Со всех сторон, – поправил Гуров. – Сразу со всех сторон хочу зайти, Сергей Михалыч!

Глава 11

Крячко выслушал сообщение об аресте Завадова с философским спокойствием.

– В принципе все может быть, – заключил он. – Может, врач, который Вишневецкого лечил, ошибся. А может, у них с этой дамочкой любовь платоническая была – я про это в книжке какой-то читал… Но, с другой стороны, у Трегубова вполне достаточно времени было, чтобы козла отпущения найти. Говоришь, не похоже, чтобы на Завадова давление оказывалось? Давление разное бывает, Лева! Ты в этом плане человек невинный, идеалист. Но простая логика подсказывает, что у любого можно слабое место найти. Вот у тебя, например, это Мария. А у Завадова что-нибудь другое. Может, за ним такое числится, что лет десять строгого режима для него вроде курорта покажутся? Я бы на твоем месте с этим парнишкой, с Савицким, поговорил – может, он что-то знает о Завадове?

– Мне бы с нашим раненым прежде всего побеседовать, – озабоченно сказал на это Гуров. – По горячим следам.

– Не выйдет, – покачал головой Крячко. – Я уже звонил. Состояние у него по-прежнему тяжелое. Врачи ничего даже слушать не хотят. Как за своего стоят!

– Вот черт! – в сердцах сказал Гуров. – И насчет слежки за «Индиго» теперь можно даже не заикаться. Все равно посчитают нецелесообразным. Еще бы – преступник пойман! Что же остается? Квартиры в Бескудникове обходить? Кто что видел? Вот ведь попали – на ровном месте да мордой об асфальт!

– Погоди сетовать, – остановил его Крячко. – Собственноручное признание, конечно, аргумент веский, но, сдается мне, все еще только начинается, Лева. И фирма «Индиго» никуда не делась, и дело о покушении на оперуполномоченного Гурова – объективная реальность, и смерть Вишневецкого все еще требует разъяснений. Поле деятельности еще и не пахано, можно сказать. Наведем справки о Завадове, о его жене, дождемся, когда оклемается раненый… Главное, что у этой медали есть и обратная сторона – более симпатичная. Может быть, теперь Марию оставят в покое. Какой смысл теперь-то?

– А в том-то и дело, что смысла во всем этом очень немного, Стас! – с раздражением сказал Гуров. – Порой мне кажется, что этот абсурд нагнетается кем-то намеренно. Вот и у Балуева уже голова кругом пошла, потому что все это называется – в огороде бузина, а в Киеве дядька. И я сам уже дергаться начинаю, потому что понятия не имею, что придет в их дурные головы дальше. Только у меня большие сомнения, что нас с Марией оставят в покое. Разве что я смирюсь и откажусь от расследования.

Глаза Крячко вдруг загорелись. Он шутливо пихнул Гурова в грудь.

– Слушай, а это ведь мысль! – воскликнул он. – Так и надо сделать. Прямо сейчас пойдем к генералу и все объясним. Пусть официально нас якобы отстраняют, и дальше мы делаем вид, что смерть Вишневецкого нас нисколько больше не интересует. Мы с тобой занимаемся исключительно собственными делами – растяжками и спортсменами…

– Ничего не выйдет, – покачал головой Гуров. – Когда я сказал про дурную голову того, кто все это затеял, я вовсе не имел в виду, что он законченный идиот. Меня не переубедишь – случай на Белокаменной и смерть Вишневецкого связаны между собой. Я это знаю, и преступник это знает. Наше присутствие в поле его зрения будет действовать на него, как красная тряпка на быка. И потому он не успокоится до тех пор, пока мы вообще не махнем на все рукой и не устроимся куда-нибудь в театр – билетерами…

– А ты что – уже присмотрел место? – ревниво спросил Крячко.

– А мне и присматривать не надо, – усмехнулся Гуров. – Меня жена по блату в любой момент устроит.

– Но тебе, наверное, понадобится сменщик? – с надеждой спросил Крячко. – Помни, что я всегда рядом!

– Вообще-то это называется не сменщик, а конкурент, – поправил его Гуров. – В театре плетутся страшные интриги. Так что там нет сменщиков, там одни конкуренты.

– Да, сегодня нигде нет покоя! – вздохнул Крячко. – Но я бы все-таки с удовольствием пристроился где-нибудь в гардеробе или при буфете… Ну что, мы с тобой идем к генералу писать рапорт об отставке?

– Не будем торопиться. Люди торопятся – потому и ошибаются, – сказал Гуров. – Займемся пока более насущным делом – пороемся в прошлом гражданина Завадова. Мне кажется, в нем должно открыться что-то интересное.

Однако этот прогноз не оправдался. Подняв старые дела, по которым проходил гражданин Завадов, Гуров с Крячко ничего особенного не обнаружили. Впервые Завадов сел за вульгарную драку. Помахал кулаками в ресторане и нечаянно сломал челюсть своему оппоненту. Может быть, это и сошло бы ему с рук, да, как на грех, у пострадавшего оказался родственник-депутат, и Завадова посадили. Правда, ненадолго, но ему вполне хватило времени, чтобы обзавестись в тюрьме выгодными знакомствами. Выйдя на свободу, он уже не тратил энергию куда попало, а направил ее в определенное русло. Тюремные связи помогли – его взял к себе в бригаду некий гражданин Степнов по кличке Маклер. На своем новом «рабочем» месте Завадов занимался тем, что объезжал торговые точки, автозаправки и прочие места, которые контролировал Маклер, и выколачивал дань с их владельцев. Около года продолжалась эта идиллия, но потом счастье от Завадова отвернулось. На Маклера наехали конкуренты, кто-то из предпринимателей, воспользовавшись моментом, тоже оказал сопротивление, подключилась милиция, и Завадов снова попал под суд. Его вина была доказана, но принадлежность к банде Маклера Завадов отрицал до конца – то ли боялся, то ли рассчитывал поиметь с этого молчания выгоду. В результате сам он сел на пять лет, но Маклер не появлялся на суде даже в качестве свидетеля.

Выйдя два года назад на свободу повторно, Завадов как будто успокоился, женился, регулярно отмечался в милиции и вроде бы не был замечен ни в каких противоправных действиях. Полностью доверять этим данным, конечно, не стоило. Не замечен – не значит не замешан.

Гуров втайне надеялся найти в старых делах упоминание или хотя бы какой-то намек на фирму «Индиго», но, похоже, пути гражданина Завадова с этой фирмой не пересекались. Не сталкивала его жизнь, похоже, и с опером Трегубовым – во всяком случае, такой факт не был отражен в документах. Однако Гуров отказывался верить, что до сих пор эти два человека не знали друг друга. Но для того, чтобы доказать обратное, требовалась кропотливая и, возможно, долгая работа. Гуров был разочарован, но сдаваться не собирался.

Но судьба неожиданно подбросила ему шанс. Днем позвонил осведомитель Ролан и предложил Крячко встретиться, намекнув, что кое-что выяснил. Гуров и Крячко поехали вместе.

Ролан подсел к ним в машину на Краснопресненской улице. На этот раз он был в прекрасном светло-сером костюме из тонкой шерсти и благоухал, как майская роза.

– Ты, Ролан, одеколон пьешь, что ли? – с абсолютно серьезным видом спросил его Крячко. – Вся машина теперь будет разить парикмахерской!

– Ну что вы такое говорите, господин полковник! – обиделся Ролан. – Одеколон! Напитки я пью исключительно благородные. А запах – это для шику. Парфюм такой – для мужчин. Я ведь при моей профессии должен выглядеть безупречно, как в рекламе говорят. Это вам неважно, как вы смотритесь, – и так все понятно. А со мной и разговаривать никто не станет, если я не буду на уровне.

– Ах вот оно что! – глубокомысленно воскликнул Крячко. – Ты у нас на уровне, оказывается! Слышал, Лева?.. Знаем мы твой уровень, Ролан. Тюремная роба по тебе плачет, не забывай это!

– Ну вот, господин полковник, вы опять за свое! – огорченно сказал Ролан. – Я к вам бегу со всей душой, надеюсь порадовать, с риском для жизни информацию для вас выуживаю… Я, можно сказать, подвиг разведчика совершаю, а вы робой пугаете! Несправедливо это!

– Кончайте трепаться оба! – строго прикрикнул Гуров. – Нашли время отношения выяснять, герои труда! Если информация есть – выкладывай. А то вечно сведений на копейку, зато разговоров на целый рубль.

– Вам, конечно, виднее, господа полковники, почем сегодня сведения на рынке идут, – угрюмо сказал Ролан. – Но только я, по-моему, до сих пор никого не подводил. Даже чего и не знаю, и в это старался проникнуть. Взять, например, эту вашу «Индиго». Да на кой она мне, если разобраться? Только лишняя головная боль и ничего больше. У нас ведь как – если кто сует нос в чьи-то дела, он долго не живет. Вредность такая профессиональная.

– Ты нас совсем растрогал, – перебил его Крячко. – Сейчас заедем в лавку – я тебе молока куплю…

– Опять? – грозно спросил Гуров и, положив Ролану на плечо тяжелую руку, требовательно сказал: – Давай конкретно, что узнал про «Индиго»! Узнал ведь что-то?

– Само собой, узнал, – все еще с обидой сказал Ролан. – Стал бы я с вами раскатывать тут, репутацию свою риску подвергать… Короче, сказали мне верные люди, что есть у Передка «крыша» – как у всех порядочных людей. Только, само собой, это дело не афишируется – не те времена. Наоборот, Передок ставит себя так, будто он сам по себе, никому ничего не должен, одному господу богу. Только все это фуфло, конечно. К нему каждый месяц в контору человек приезжает, и они с ним минут на пять запираются в кабинете – как бы ни был Передок занят. Лично вопрос решают.

– И что же это за человек? – спросил Гуров. – Чей он?

– А вот это самое интересное, – многозначительно сказал Ролан. – Вообще-то в этом районе другие люди заправляют. Называть их не буду – они к вашей теме отношения не имеют, а имена их, если захотите, вы и сами узнаете. Они авторитетные люди и не любят, когда им всякая шелупонь дорогу перебегает, а тут ничего! То есть я хочу сказать, «крышует» «Индиго» не самый крутой в этом районе человек – Маклер его кличка.

– Маклер? – не поверил своим ушам Гуров.

– Ну да, сведения верные, – опасливо покосился на него Ролан. – Одно время все думали, что Маклер вообще кончился. Но вот всплыл. Похоже, он сразу после Геры на «Индиго» глаз положил. Но как это ему удалось, никто не знает. Похоже, кто-то его пригревает – один бы он тут не потянул. А под ним, между прочим, не одна «Индиго» – под ним еще десяток магазинов да пяток автозаправок.

– Маклер! Надо же! – покрутил головой Крячко. – А ты не знаешь, конфликтов у него с «Индиго» не случалось? Может, не столковались в какой-то момент? Мог он на них по-серьезному наехать? Совсем недавно, в начале лета, скажем?

– Ну про эти дела я ничего не знаю, – пробормотал Ролан. – Такие дела в сторонке решают, тет на тет… Но вроде не слышно было ничего такого.

– Как же не слышно, когда в июне в зама Передреева стреляли! – напомнил Гуров. – И ты хочешь сказать, что в Москве никто, кроме нас, про это не слышал?

– Да вроде стреляли, – согласился Ролан. – Так у нас каждый день стреляют. Может, какие посторонние заморочки были, кто знает? Про то, что Передок что-то с Маклером не поделил, – про это я не слышал.

– А самого Маклера ты знаешь?

– Да как сказать, – пожал плечами Ролан. – Можно сказать, что и знаю. Но стараюсь держаться подальше, если честно. Между нами говоря, с большим он прибабахом, Маклер этот. Если на него найдет, может любого замочить – хоть женщину, хоть ребенка – это для него раз плюнуть. Он и всегда психопатом был, а в последнее время, говорят, на кокаин крепко подсел. У нас же кокаин одно время шибко был в моде. Вот он и пристрастился. После этого, говорят, у него совсем крыша поехала. Так я вам точно говорю, Маклера кто-то крепко в руках держит! – уверенно заключил он. – Не будь этого, он бы давно спекся.

– И сколько человек у него в банде? – спросил Гуров.

– Да кто знает? Человек, может, двадцать. Это постоянные которые. А точно не знаю.

– А фамилию Завадов никогда не слышал?

– Завадов? – задумался Ролан. – Завадов… Нет, не слышал! Точно не слышал.

– А ты подумай хорошенько! – посоветовал Крячко. – А то в прошлый раз ты и про «Индиго» говорил – не слышал…

– Правильно и говорил, – возразил Ролан. – Я всего знать не могу. Всего и академик Сахаров не знал, хотя и изобрел водородную бомбу. Спрашивать надо.

– Так ты поспрашивай! – предложил Крячко.

– Тут дело какое… – замялся Ролан. – Когда конкретного человека ищешь, это всегда опасно. В один прекрасный момент он может со спины зайти и сам спросит: зачем интересуешься?

– Этот не зайдет, – сказал Гуров. – Этот у нас в камере сидит. Со вчерашнего дня.

– А, ну это дело другое, – повеселел Ролан. – Таким фактом и поинтересоваться не грех. А что этот сукин сын натворил?

– Что он натворил, это пока неважно, – заметил Гуров. – Но есть один интересный момент в его биографии. Он с Маклером был связан, рэкетиром у него работал несколько лет назад. Потом, после заключения, вроде они связь не поддерживали, но ты сам понимаешь, что так только в сказках бывает.

– Согласен, – кивнул Ролан. – Старый друг лучше новых двух, как говорится. Я поспрашиваю, конечно, но многого не ждите. Раз он у вас, дело тоже не из легких получается. Значит, знает он что-то такое, чего вам знать никак не положено, правильно я говорю? А раз вам не положено, то и мне вряд ли скажут. А вот длинный язык запросто укоротить могут.

– Короткий язык лучше длинного срока, – перебил его Крячко. – Так что ты за язык свой не очень переживай.

– Когда язык укорачивают, его обычно вместе с жизнью укорачивают, – хмуро возразил Ролан. – Я ведь сказал – поспрашиваю. А чудес от меня не ждите. И зачем вам про него знать что-то, если он у вас в руках? Вот его и спросите чего нужно.

– Ишь, умный какой! – засмеялся Крячко. – Если бы нам все про себя рассказывали, мы бы, может, тоже, как ты, ходили в белых рубашечках. И одеколоном бы от нас разило, как из парикмахерской…

– Парфюм это, – негодующе сказал Ролан. – Для мужчин. Неужели трудно запомнить, господин полковник?

– Погоди! – озабоченно сказал Гуров и опять положил руку на плечо Ролана. – Скажи нам такую вещь – где можно Маклера найти и его молодцев? Не в подполье же они скрываются. Есть у них, наверное, какая-то штаб-квартира?

– Про штаб-квартиру не знаю, – сказал Ролан. – А найти их можно в магазине спорттоваров на Волочаевской. Я вам сейчас объясню, где это… Только вы учтите, что это только так называется – магазин. То есть, если сильно приспичит, какие-нибудь тапочки купить там можно, конечно. Но вообще никто из нормальных спортсменов туда и носа не показывает, надеюсь, вы меня понимаете?

– Значит, все-таки штаб-квартира, – подытожил Гуров.

– Ну, если и так, то, скорее всего, не основная, – поправил его Ролан. – Так, вроде почтового ящика что-то. Вот если вы, например, захотите с Маклером встретиться и найдете человека, который вам это пообещает, то вас скорее всего, туда, в этот магазин, и приведут. Хотя вообще-то, я слышал, сам Маклер там нечасто бывает – только если по делу.

– Это не беда, – сказал Гуров. – Он нам пока что без надобности.

– Да? – приободрился Ролан. – Это хорошо. А то я уж подумал, что вы сейчас начнете меня давить, чтобы я вам Маклера представил. А насчет этого я пас! Лучше я на пожизненный срок сяду, чем с этим бешеным связываться.

– Нам и самим с ним связываться радости мало, – улыбнулся Гуров. – Просто у меня тапочки совсем износились. Давно хотел в подходящий магазин заглянуть, да все как-то времени не было.

– Я вас понял, – сказал Ролан. – Так я вам мигом объясню, как его найти…

Глава 12

Магазин на Волочаевской носил лихое и звонкое имя «Скутер», хотя название «Старая галоша» подошло бы ему гораздо больше. Расположенный на первом этаже старого шестиэтажного дома с плохо выкрашенной дверью и мутноватой витриной, на которой красовались покрытые пылью мячи из кожзаменителя и облупленные наградные кубки, магазин производил довольно унылое впечатление. Гурову трудно было представить себе человека, который проникся бы тягой к спорту, посетив эту сомнительную лавку. Скорее уж он навсегда выкинул бы из головы мечты о спортивных победах. Гуров уже и не помнил, когда в последний раз ему приходилось видеть столь невзрачный магазин. Однако такой непрезентабельный вид эта торговая точка вряд ли приобрела в силу стечения неблагоприятных обстоятельств. Такой человек, как Маклер, вполне мог сделать из магазина конфетку, но почему-то не захотел. Ответ напрашивался самый простой – в этом заведении покупатели были совсем не главным, а, пожалуй, даже лишним элементом. Просто Маклеру действительно нужна была легальная точка, где он мог бы, во-первых, без посторонних глаз встречаться с нужными людьми, а, во-вторых, отмывать неправедно нажитые деньги. У Гурова не было никаких сомнений – если поднять бухгалтерские книги «Скутера», то выяснится, что дырявые мячи и кубки с советской символикой приносят хозяевам совсем неплохой доход.

Но, хотя этот момент и сам по себе был достаточно интригующим, Гурова интересовали сейчас совсем не доходы Маклера, тем более что магазин наверняка был оформлен на какое-то постороннее лицо. Гурову просто хотелось для начала посмотреть на лица людей, которые вместе с психопатом Маклером собирали дань с такой солидной и, казалось, достаточно крепко стоящей на ногах фирмы «Индиго». Наверное, по-своему это должны быть незаурядные люди.

Гуров и Крячко не стали заходить в магазин без разведки. Оставив машину за углом, они прошагали пешком полквартала, обошли шестиэтажный дом кругом и выяснили, что магазин имеет запасной выход во двор, откуда, в свою очередь, имеется еще два выхода на соседний двор. При необходимости было куда смыться.

Кроме того, они заметили стоящий возле черного хода синий «Форд», принадлежавший, скорее всего, кому-то из людей Маклера. Из любопытства Крячко подергал все дверцы автомобиля, а потом и входную дверь в магазин, но все было заперто.

– Ладно, оставайся здесь, раз тебе интересно, как открываются эти двери, – сказал Гуров. – А я пошел в магазин. Нужно познакомиться с людьми Маклера поближе.

– Мне уже неинтересно, – заявил Крячко. – Я здесь все уже посмотрел. Давай, я пойду в магазин, а ты останешься здесь. Если растяжку тебе Маклер ставил, то здесь ты должен быть известнее Киркорова. Только распугаешь всех.

– А ты для чего здесь останешься? – возразил Гуров. – Вот и будешь вылавливать тех, кого я распугаю. А в магазин я сам пойду. Мне все-таки тапочки присмотреть надо. Когда еще такой случай подвернется?

Посмеиваясь, он пошел к выходу на улицу. Крячко почесал в затылке, достал сигарету и пристроился в сторонке на ящике из-под бутылок. Задняя дверь магазина находилась теперь как раз напротив него.

Гуров вышел на улицу и не спеша приблизился к магазину. Изобразив на лице доброжелательно-нейтральное выражение, он толкнул дверь и вошел внутрь. Над головой у него неживым казенным звуком звякнул колокольчик.

Первое, что бросалось в глаза, – плохо настеленный и давно не мытый линолеум на полу. Дизайн внутри магазина ничуть не уступал убогости наружной витрины. Стеллажи со случайным набором второсортного товара, покрытые пылью светильники под потолком, пепельница на прилавке, полная окурков. Маленький телевизор, висевший на стене в углу, был включен, но с какой целью – было не совсем ясно. Смотреть его было некому. На экране с равномерной последовательностью возникали смуглые лица героев очередного бразильского сериала. Герои с чувством произносили какие-то фразы, которые тут же вылетали из памяти.

Но звяканье колокольчика сделало свое дело – из внутренней двери вдруг появилась плотная неторопливая фигура в белой тенниске и атласных шароварах – судя по всему, это был продавец залежалого товара. Скрестив на выпуклой груди мускулистые волосатые руки, продавец подозрительно уставился на посетителя. Трудно было сказать, является ли продавец поклонником Киркорова, но Гурова он не знал – это точно.

Сообразив это, Гуров приветливо улыбнулся продавцу и, заложив руки за спину, с огромным интересом принялся расхаживать вдоль стеллажей. Мрачноватый огонек промелькнул в глазах продавца. Так и не произнеся ни слова, он привалился плечом к дверному косяку и стал терпеливо наблюдать за Гуровым, надеясь, что тот здесь не задержится.

Гуров мог поклясться, что никогда прежде не видел этого неразговорчивого здоровяка. Однако, судя по внешности, парень был не из маменькиных сынков. Кроме внушительной мускулатуры, он обладал угрюмой физиономией, которую украшал узкий, будто по линейке сделанный шрам через левую щеку. Из-под насупленных бровей настороженно посверкивали глубоко посаженные глаза. Это лицо просто просилось на стенд «Их разыскивает милиция». И, однако же, Гуров этого человека не знал. «Новый набор, – подумал он. – Из спортсменов небось, а то и из каких-нибудь государственных структур, где не слишком заботятся о приличной оплате сотрудникам…»

Он продолжал расхаживать по торговому залу, все так же блаженно улыбаясь и дотошно рассматривая один товар за другим с таким видом, будто ничего подобного никогда в жизни не видел. Наконец продавцу это надоело, и он, не меняя позы, зычно спросил:

– Чего-то специально ищете?

– Ага, – сказал Гуров, улыбаясь. – Белые тапочки. Только не такие, в каких хоронят. Понимаете, такие легкие белые тапочки, в которых удобно бегать. Мои совсем уже развалились.

Продавец презрительно прищурился и скучным голосом посоветовал:

– Вы бы взяли кроссовки! Бегали бы в кроссовках… А тапочек я что-то давно нигде не видел. Кто их сейчас покупает, тапочки?

– Не скажите! – серьезно возразил Гуров. – Я, например, кроме тапочек, ничего не признаю. Кроссовки эти – мне их и даром не нужно. А может быть, вам тапочки привозят? Я бы попозже зашел.

Продавец, пораженный тупостью покупателя, только пожал плечами. Однако Гуров не уходил, и парень опять открыл рот.

– Я вам серьезно говорю, не бывает у нас тапочек! – уже с раздражением сказал он. – Вы в центр езжайте, типа в ГУМ, в фирменных магазинах поспрашивайте…

– В первый раз сталкиваюсь с такого рода торговлей, – шутливо заметил Гуров. – Обычно покупателей стараются заманивать, а вы меня, наоборот, подальше отсылаете. Эдак вы разоритесь, молодой человек!

Продавец на это ничего не ответил, а с видом мученика опять прилег на косяк. Гуров еще раз прошелся вдоль стеллажей, которые могли вызвать в обычное время только зевоту, и мечтательно признался:

– А я вот всегда хотел дома тренажеры поставить – мышцы качать. Чтобы вот как у вас… Я слышал, такие тренажеры сейчас продаются. У вас не бывает?

Продавец тяжело вздохнул и с болезненной гримасой сказал:

– Папаша! Тебе эти железки не по карману! Они большие тыщи стоят, понятно? Да и тебе для здоровья вредно железо тягать. Тебе сейчас в картишки, в домино – самое то…

– Молодой человек! – укоризненно покачал головой Гуров. – Я ведь у вас советов по здоровью не спрашиваю! Я в магазин пришел, значит, могу рассчитывать, что мне помогут выбрать товар, дать консультацию, а что мне нужно, я и без вас решу!

– Ну, решай! – безнадежно сказал парень. – Только поскорее, папаша, решай… – Он демонстративно посмотрел на часы. – Мы закрываемся.

– Что-то рано! – усомнился Гуров. – Я видел на двери – вы до семи работаете…

– У нас учет, – не особенно задумываясь, сказал продавец. – Санитарный час. Производственное собрание… Короче, закрываемся мы, понятно?

– А жалобная книга у вас есть? – в тон ему спросил Гуров.

Продавец посмотрел на него как на ненормального, и покрутил пальцем у виска.

– Ты, папаша, совсем тормоз, что ли? Какая тебе еще жалобная книга? Дома супруге пожалуешься. Вали, короче, – ты язык человеческий понимаешь?

– У меня такое впечатление, что не понимаю, – сказал Гуров. – Слова вроде знакомые, а смысла не улавливаю. И еще у меня такое впечатление, будто я не в магазин, а в сумасшедший дом попал. А вы, молодой человек, когда-нибудь слышали про Комитет защиты прав потребителей? Что, если я на вас туда жалобу напишу?

Продавец нахмурил брови, вздохнул и уже совсем другим – усталым и жалобным тоном произнес:

– И откуда ты свалился на мою голову? Ну что тебе – других магазинов нету? Я же тебе ясно сказал – нет у нас твоих дурацких тапочек. И тренажеров тоже нет. Какой дурак их здесь покупать будет? Алкаши из подворотни? Да и тебе они ни к чему. По твоему виду не скажешь, что ты долларами набит. А хочешь мышцу качать – запишись в какой-нибудь клуб. Сейчас их полно развелось. И дешевле выйдет, и в крайнем случае, если не понравится, не надо будет бегать и думать, кому железки сбыть…

В его голосе появились теперь даже сочувственные нотки. Однако Гуров не собирался отступать. Стерев с лица улыбку, он уже вполне официально потребовал от продавца сообщить, кто является хозяином торговой точки.

– Тут у вас делается все, чтобы отпугнуть покупателя, – заявил Гуров. – Я этого так не оставлю. Не знаю, чем вы тут занимаетесь, почему вас не интересует прибыль, да и знать не хочу. Пусть с этим разбираются компетентные органы. Посетив ваш так называемый магазин, я, как покупатель, понес моральный ущерб. И буду требовать возмещения такового ущерба. Через суд.

– Ну ты, папаша, козел! – вырвалось у продавца. Он произнес эти слова почти с восхищением, разглядывая Гурова удивленными и недоверчивыми глазами, словно какую-нибудь заморскую диковину. – Я сколько живу, а таких тупых еще не видел. С тобой даже весело. Может, ты из психушки сбежал?

– А это уже оскорбление, – спокойно заметил Гуров. – За это вы тоже ответите.

Но минутное замешательство у парня уже прошло без следа. Он снова обрел прежнюю уверенность и теперь не собирался давать Гурову спуску.

– Эх, ты, убогий! – сказал он покровительственно. – А свидетели у тебя есть? Нету? Ну и закрой тогда пасть, не порть настроение. Для суда свидетели нужны – запомни это себе на будущее.

– А мы без свидетелей обойдемся, – невозмутимо ответил Гуров, похлопывая себя по карману. – Я для таких случаев всегда диктофон с собой ношу. Так что весь наш с вами разговор, молодой человек, у меня на пленочке зафиксирован!

Парень посмотрел на Гурова с таким видом, будто раздумывал, куда ему лучше врезать, но сказал неожиданно спокойно:

– А ты не такой простой, как я сначала подумал. Ты, видать, из тех шакалов, которые за падалью охотятся? Только ты учти, эта твоя запись в суде тоже не пройдет. Там такое фуфло в упор не видят. И, знаешь, я тебе хороший совет дам – лучше бы ты не нарывался. Это ты здесь типа потребитель, а где-нибудь на улице самый обыкновенный лох, с которым вечно чего-нибудь случается. Ну, там, типа тачка наедет, или какие-нибудь отморозки по тыкве настучат…

– Угрожаешь? – с интересом спросил Гуров. – Значит, у вас тут точно не все чисто! И я буду настаивать, чтобы мне были предоставлены все реквизиты вашего заведения.

Терпение продавца уже было на исходе. Он угрожающе опустил тяжелые руки и, раздувая ноздри, с отвращением смотрел на Гурова, готовый вот-вот броситься в драку. Возможно, он так бы и поступил, но в этот момент напротив магазина с визгом затормозила легковая машина, и из нее выскочил приземистый озабоченный крепыш в черной водолазке и джинсах. Он быстро посмотрел по сторонам и вошел в магазин.

– Здорово, Гусар! – заорал он с порога, адресуясь к продавцу и не обращая внимания на Гурова. – Ты мне вот так нужен!.. Пойдем перебазарим… А это кто у тебя? – он повернулся в сторону Гурова и вдруг изменился в лице.

Лицо его вообще-то не было примечательным – самое заурядное круглое лицо, с намечающимися мешками под глазами. Ни выражение этого лица, ни беспокойные тускло-голубые глаза не выдавали наличия особого интеллекта. Таких лиц – тысячи, они попадаются на каждом шагу и не откладываются в памяти.

Впрочем, у Гурова память была профессиональным инструментом, и он старался запоминать каждого человека, хотя бы раз попадавшегося ему на жизненном пути. Однако сейчас все было наоборот – его самого узнал человек, которого Гуров прежде никогда не встречал. Это было, по меньшей мере, любопытно.

Голубоглазый тут же отвернулся и сразу же направился к двери, ведущей в соседнее помещение. На ходу он буркнул: «Короче, дело одно есть!» – и скрылся за дверью. У него даже голос изменился.

Продавец недоуменно наморщил лоб, посмотрел ему вслед, немного подумал и все-таки ушел тоже, напоследок посоветовав Гурову:

– Ты, папаша, шел бы лучше по своим делам! В натуре, так для всех лучше будет. Чтобы я, короче, пришел, а тебя уже здесь не было, договорились?

Гуров неопределенно пожал плечами. Ему уже не было смысла вести утомительные препирательства – теперь ему следовало навострить уши. Он решил во что бы то ни стало выяснить, о чем ведут разговор грубиян-продавец и странный тип, который откуда-то знал Гурова. Наверное, это выглядело не слишком благоразумно – он был сейчас на чужой территории, и все преимущество, как моральное, так и физическое, было на стороне противника. Однако упустить исключительную возможность сунуть нос в тайны этой теплой компании Гуров никак не мог. И кроме того, у него, как у хорошего полководца, была подготовлена засада. Правда, было неясно, насколько эта засада может оказаться эффективной, но уже одно то, что Крячко находится совсем рядом, успокаивало и вдохновляло Гурова.

Дверь в подсобное помещение оставалась приоткрытой, поэтому Гурову удалось проникнуть внутрь практически без шума. Он оказался в крошечном темном коридорчике, упиравшемся еще в одну дверь – тоже приоткрытую, – из-за которой доносился возбужденный сиплый шепот голубоглазого:

– Да я тебе говорю – это он!! Никакой ошибки! Я его трое суток пас, понятно?.. Как я его могу спутать?

– А чего же тогда он тут делает? – озадаченно ответил ему голос продавца.

– Это тебя надо спросить, чего он тут у тебя делает! – с паническими интонациями зашипел голубоглазый. – Надо срочно Маклеру звонить, понял? Эта сука не зря тут лазит. Навел кто-то!

– Да ты что? – неуверенно сказал продавец. – Не может быть!

– Не может! – передразнил голубоглазый. – А если Тюлень раскололся?

– Не должен, – усомнился продавец. – Скорее уж ты расколешься, Вага, или я, например, чем Тюлень… Тюлень – упертый и ментов до предела ненавидит. Он не должен расколоться.

– Много ты понимаешь! – оборвал его тот, которого назвали Вагой. – Это между нами Тюлень такой крутой, а в ментовке все по-другому, понял? Так тебя зажмут, что чего и не было скажешь! Тем более Тюлень пулю получил, крови потерял много. А такой человек как ребенок становится, понял? Из него масло давить можно. Менты – они мастера на психологию! Короче, Маклеру звонить срочно надо! Дай мобилу – я свою в тачке оставил. А сам пока посмотри, чего там эта сука делает…

Раздалось какое-то шуршание, стук, а потом Вага с досадой сказал:

– Не отвечает! Отключился он, что ли?.. А ты не стой! Иди проверь, я сказал!

Послышались тяжелые шаги, дверь открылась, и продавец по кличке Гусар неожиданно оказался нос к носу с Гуровым. От удивления у него подпрыгнули вверх брови, а правая рука тут же дернулась, едва уловимо обозначив намерение нанести удар. Это было на уровне инстинкта, выработанного годами тренировок. Но опытный глаз Гурова различил это движение даже прежде, чем его осознал сам Гусар. Он успел ударить первым – в челюсть, резко, снизу вверх, так что тяжелое тело Гусара как будто даже слегка оторвалось на миг от земли. Гуров тоже был не из легковесов, и этот удар поставил точку в их молниеносном поединке. Продавец закатил глаза и с шумом рухнул навзничь, роняя по пути какие-то коробки и ящики. Гуров, не раздумывая, бросился вперед.

Вага, увидев его, остолбенел лишь на одну секунду. Но тут же с удивительным проворством обратился в бегство, успев толкнуть в сторону преследующего его Гурова сначала стол с остатками скромного завтрака, а затем тяжеленный стальной шкаф, попавшийся ему на пути. Пока Гуров увертывался от рушащихся на него предметов, Вага прорвался к выходу и, грохоча засовами, вылетел во двор.

Гуров с разгону едва не последовал за ним, но потом опомнился и остановился. К топоту подошв убегающего Ваги вдруг будто присоединилось издевательское дразнящее эхо, превратив его в бег четвероногого, но продолжалось это совсем недолго – со двора донеслись невнятные крики, глухой удар, и вдруг все стихло. Гуров был уверен, что засада выполнила свою задачу.

Гуров покачал головой и вернулся к поверженному Гусару. Тот уже начинал приходить в себя, и Гуров, чтобы не испытывать еще раз судьбу, сразу же приковал его наручниками к батарее парового отопления. Гусар очнулся, осознал, в каком положении находится, и длинно, со вкусом выругался.

– Ты мне сразу не понравился, папаша! – сообщил он Гурову, поднимая на него злые глаза. – Не знал я, что ты мент, а то бы точно подобрал тебе белые тапочки!

– Это ты заговариваешься, дорогой, – добродушно заметил Гуров. – Слишком уж это заявление смахивает на угрозу представителю власти, находящемуся при исполнении… Но я, пожалуй, оставлю его без внимания, поскольку ты не так давно травму головы пережил и отвечать за свои слова в полной мере не можешь.

Замечание задело парня за живое.

– Да ты меня просто врасплох застал, – почти по-детски заявил он. – Можно сказать, из-за угла, по-тихому… Если бы не эта подлянка, я бы тебе так настучал!..

– Если бы да кабы, – рассудительно сказал Гуров. – Я же говорю, реакция у тебя неадекватная – тебя представитель уголовного розыска задержал, а ты угрозами так и сыплешь! Или надеешься, что свидетелей нет? Скоро будут. И свидетели, и понятые, и эксперты-криминалисты… Небось и улики найдутся, а?

– Какие улики? Что ты гонишь? – с вызовом сказал парень, однако настораживаясь.

Гуров не ответил. Он внимательно оглядел разгром, учиненный в помещении. Повсюду валялись стулья, осколки посуды, пустые бутылочки из-под фанты и окурки из опрокинутой пепельницы. Стол был перевернут вверх ножками, а стальной шкаф перегораживал выход, как баррикада.

– Погуляли! – констатировал Гуров. – А чего, собственно, вы так нервничаете, господа спортсмены? Никогда раньше мента живого не видели? Да нет, опять не сходится! Я своими ушами слышал, что твой дружок меня три дня пас… И зачем, интересно? Я вроде не звезда шоу-бизнеса…

Гусар на это ничего не ответил. С мрачным видом он тоже озирался по углам, начиная, по-видимому, осознавать, в какую неприятную историю вляпался. Слова Гурова о том, что он слышал их разговор с Вагой, тоже не добавили ему радости.

Вдруг распахнулась дверь, ведущая во двор, и на пороге возникли двое – довольный жизнерадостный Крячко и поникший, перемазанный в пыли Вага. Под его правым глазом красовался чудовищный лиловый синяк.

– Лева, ты живой? – окликнул Крячко и, убедившись, что все в порядке, громогласно объявил: – А я тут этого фрукта попортил немного, извини… С левой приложился. Уж больно шибко бегает – мне за ним не угнаться. Я уж в лесу набегался досыта. Поэтому теперь вырубил сразу, чтобы не мучиться. Он еще минуты две в себя приходил, потому задержались… И ты знаешь, кого я тебе привел, Лева?

– Наслышан я, что откликается этот человек на кличку Вага, – ответил Гуров. – И что он три дня меня «пас», понимаешь… И еще он так меня боится, что устроил целую истерику вот этому продавцу спортивного мусора и сразу же запросил инструкций у Маклера, с которым в большой дружбе… Остальное я дослушать не успел, потому что тут началась безобразная возня, но и этого, я считаю, совсем немало для биографии человека, которого и видел-то всего одну минуту…

– Я привел тебе одного из тех засранцев, которые химичили на Белокаменной! – торжествующе объявил Крячко. – Так-то я их смутно запомнил, но как только сейчас увидел, сразу понял – он! Один, значит, был тот, за которым мы бегали, другой – вот он, а третий…

– Хватит нам пока двоих, – решил Гуров. – Тем более мы теперь идентифицировали раненого. Он действительно принадлежит к банде Маклера, и кличка его – Тюлень. Еще вот этот тип утверждает, что Тюлень стальной и несгибаемый боец, а Вага, которого ты держишь в руках, в этом несколько сомневается… Не верит, говорит, в стойкость юных, не бреющих бороды… Одним словом, кажется, мы сегодня в яблочко попали, Стас!

– У меня где-то тут браслетики были… – деловито произнес Крячко, толкая своего пленника к стене. – Сейчас я этого голубчика пристрою рядом с твоим, и мы все спокойно потолкуем…

– Э, шеф, полегче! – с отчаянием проигравшегося дотла человека сказал Вага. – Это беспредел, понял! Вы не имеете права!

– Я вот сейчас поставлю тебе фонарь под другим глазом, – ласково сказал Крячко. – Тогда и будет беспредел. А сейчас у нас с тобой идет мирная беседа. Причем пока говорю один я, понятно? А тебе слово дадут чуть попозже, когда нужно будет отвечать на вопросы.

Он достал из кармана наручники и, несмотря на сопротивление, надел их на Вагу, приковав его к той же трубе отопления. По правде говоря, и сопротивление-то Вага оказывал скорее символическое – просто для того, чтобы совсем уж не потерять лицо перед своим товарищем. Однако в тот момент, когда Крячко выкручивал Ваге руку, что-то привлекло внимание опера, и он окликнул Гурова:

– Лева, полюбуйся на его руки! Он же весь в дырках, как подушечка для иголок! Поскольку тут у нас магазин спорттоваров, я ни секунды не сомневаюсь, что ни о каких наркотиках и речи не идет. Просто человеку прописали курс витаминов. Надеются, что он будет покорять новые рекорды…

– Кончай трепаться! – совсем не сердито сказал Гуров и, подойдя ближе, задрал рукав сидящего на полу Ваги. Шрамы и свежие следы от инъекций были видны совершенно отчетливо.

– Э, нет! – покачал головой Гуров. – Ты хоть и хороший сыщик, Стас, а попал сейчас пальцем в небо. Рекордами тут и не пахнет. А пахнет тут героиновой наркоманией, причем со стажем. Даже странно, что при таком стаже господин Вага умудрился не потерять своего упитанного вида! Должно быть, изначально родители наградили его превосходным здоровьем, а он вот как им распорядился!

Вага заметно занервничал. Подняв на Гурова голубые глаза, он с волнением сказал:

– Я не наркоман, начальник! Было дело – баловался, но уже год как завязал – сукой буду, начальник!

– Такие страшные клятвы! – покачал головой Гуров. – Просто невозможно им не поверить. И мы только в силу ментовской вредности проверим сейчас твою машину. Хотя там нет ни грамма никакого порошка, верно? Ну, может быть, завалялась пачка детского питания для калорий…

Вага занервничал еще больше. Он подался вперед, так что натянулась цепочка наручников, и с жарким придыханием, торопясь и заговариваясь, забормотал:

– Послушай, полковник, а может, не надо машину, а? На хрена козе баян, как говорится? Мы тут пока одни – договоримся на раз! Мы с корешем отстегнем вам, сколько скажете, и мы вас не видели – вы нас не видели! Годится? Да чего вы ломаетесь, в натуре? Никто же не узнает! Ментам все платят – все нормально. Мы сами ментов три года прикармливаем, и все довольны… А чего делить-то?

И тут впервые заговорил молчавший как рыба Гусар. Он вдруг сильно пнул Вагу ногой и, прикрыв глаза, сказал негромко, но предельно выразительно:

– Пасть закрой, козел обдолбанный! Язык вырву!

Глава 13

Оперативники многозначительно переглянулись.

– По-моему, мнения сторон разделились, – заключил Крячко. – Предлагаю заслушать каждую сторону отдельно.

– Предложение принимается, – сказал Гуров. – Отведи господина Вагу в торговый зал и закрой, кстати, входную дверь – пока у нас тут будет переучет ценностей. А я скоренько разберусь здесь, и мы обсудим мысль насчет прикармливания ментов. Она мне показалась интересной.

Крячко кивнул и быстро отстегнул Вагу от трубы.

– Как-то не получается у вас единой команды, – заметил он. – Попробуем дать вам выступить в личном зачете.

Вага с готовностью поднялся на ноги и тут же получил еще один удар в лодыжку от прикованного Гусара. Зашипев от боли, он попытался нанести ответный удар, но Крячко оттащил его в сторону.

– Не трать попусту силы, – посоветовал он. – Они тебе еще пригодятся.

Он увел Вагу в соседнюю комнату. Гуров не спеша запер дверь во двор и с немалыми усилиями поставил вертикально опрокинутый стальной шкаф. Отряхивая руки, он посмотрел на Гусара. Тот сидел, подняв колени и тупо глядя в какую-то воображаемую точку на потолке. Зубы его были плотно сжаты, а на щеках ходили злые желваки.

– Я вот чего подумал, – сказал Гуров, как бы рассуждая вслух. – А у тебя тут ничего противозаконного не содержится? Это я к тому, что у вас ведь не один Вага наркотой балуется. Так, может, ты в шкафчике тоже чего припрятал на всякий случай? Ты лучше сам скажи. Добровольное признание всегда судом учитывается.

– Пошел бы ты, мент, подальше! – сказал Гусар. – Меня твои штучки не касаются. Я тут продавец. Мячи продаю, кроссовки… А больше я ничего не знаю, понятно? Можешь меня обшмонать – я чистый. А чего ты тут найдешь – мне по хрену. Это все не мое.

– Значит, есть что-то, – удовлетворенно кивнул Гуров. – Отлично! Загремите оба – и чистый, и нечистый.

– Не надо понтов, начальник, – сказал Гусар, но голос его прозвучал не слишком оптимистично.

– Ладно, ты посиди тут, подумай, – предложил Гуров. – А мы пока с твоим корешем потолкуем. По-моему, на него как раз вдохновение нашло. Так что как бы ты со своим добровольным признанием не опоздал, дорогой!

Гусар мрачно посмотрел на него, но ничего не сказал и опять уставился в потолок. Гуров направился в торговый зал.

Здесь он застал вполне мирную картину – полковник Крячко и задержанный по-дружески курили – Вага, сидя на высоком стульчике за кассой, а Крячко – прямо на прилавке.

– Итак, о чем мы говорили? – начал Гуров. – Мне помнится, речь будто бы шла о каких-то приличных суммах? Это очень интересно. Но я все-таки боюсь прогадать. Никогда раньше не прикармливали, понимаешь? А вот вы сколько обычно ментам платите и за что, если не секрет?

– Да ладно, начальник! – добродушно сказал уже немного приободрившийся Вага. – Дело житейское. А насчет того, сколько и за что – это от обстоятельств зависит. Вот твоя сумма какая будет? Называй, не стесняйся!

– Честное слово, я даже теряюсь, – серьезно ответил Гуров. – Ну, не знаю… Может, миллион долларов?

Вага невольно открыл рот, и сигарета выпала из него на прилавок.

– Шутишь, начальник! – жалобно сказал Вага. – Откуда у меня лимон? Ты извини, но это нереальная цифра. За что миллион-то?

– Не за что, значит? – огорченно заметил Гуров и развел руками. – Ну, тогда, выходит, не столковались! Что же делать-то будем?

– Да ну ты любую реальную сумму называй, – подсказал Вага с надеждой в голосе. – Все решим.

– Сумму я уже назвал, – возразил Гуров. – Ты не согласился. А дешевле я не продаюсь. Я себе цену знаю.

– Ну-у, лимон… – упавшим голосом сказал Вага. – Где я лимон возьму… Это нереально…

Настроение у него мгновенно испортилось.

– А я знаю, что мы сделаем! – вдруг с энтузиазмом воскликнул Гуров. – Никто никому платить не будет, а ты просто ответишь на наши вопросы – откровенно и искренне. А мы обязательно отметим в протоколе, что ты пошел на добровольное сотрудничество с правоохранительными органами.

Вага, кажется, слегка опешил от такого предложения. Он уже настроился на совсем другую волну и надеялся, что с Гуровым удастся договориться полюбовно, несмотря на заявленную тем нелепую сумму. Вага все еще расценивал это как грубоватую шутку и собирался внести в переговоры свои, реальные коррективы, а тут вдруг такой афронт!

– Да ты за кого меня принимаешь, мент? – оскорбленно сказал Вага, однако голос его прозвучал не слишком впечатляюще.

– А за кого прикажешь тебя принимать? – вмешался Крячко. – За английскую королеву? Или за человека, первым ступившего на Луну? Ты же бандит! Ты ставил растяжку на станции Белокаменная, и тебе еще повезло, что ты в конце концов отделался фингалом под глазом, а не пулей, как твой приятель Тюлень.

– А вы докажите, – буркнул Вага.

– Думаешь, не докажем? – поинтересовался Гуров. – Думаешь, Тюлень ваш все на себя возьмет? Он хоть и тюлень, но не до такой же степени, верно? А потом, ты забываешь, что мы все еще не осмотрели твою машину!.. Судя по твоему волнению, нас ждет там сюрприз. Кстати, хочешь, я предскажу тебе ближайшее будущее? Я не волшебник, конечно, но кое-что могу. Иногда вот прорицаю будущее. И даже сам удивляюсь, до чего все точно выходит! Так вот… Сейчас мы кое-что обнаружим в твоей машине, и тогда уже будут протокол, понятые и прочие досадные мелочи, которые так мешают жить, а тебя ждет казенный дом, уважаемый. А часа через два в камере у тебя возникнет потребность в дозе, которой в одиночке, увы, не достать. И тогда ты начнешь жалеть, что не прислушался к советам двух умных и великодушных оперативников, которые желали тебе только добра…

– А если я прислушаюсь? К этим, к советам? – настороженно спросил Вага. – Вы меня отпустите?

– Не понимаю, за кого он нас принимает? – с деланым возмущением обратился Гуров к напарнику. – То взятку нам предлагает, то намекает, будто мы можем вот так запросто отпустить опасного бандита…

– Может, он нас за Деда Мороза принимает? – предположил Крячко.

– Как, сразу обоих? – удивился Гуров.

– У наркоманов такое бывает, – авторитетно заявил Крячко. – Называется сложные галлюцинации.

– А какой мне тогда кайф с вами по душам базарить? – обиженно спросил Вага. – Все одно на нары.

– Ну, пожалуй, мы сможем кое на что закрыть глаза, – сказал Гуров. – Скажем, особо крупный размер представить как минимальную дозу… Или, допустим, мой товарищ может забыть, что видел тебя на станции Белокаменной… А самое главное, мы, так и быть, разрешим тебе перед арестом уколоться. Чтобы тебе на первых порах не так грустно было. Ты ведь, похоже, впервые за решетку идешь?

– Ну, не так чтобы впервые, – скромно потупил глаза Вага. – Но вообще первый раз меня просто подставили.

– Ну вот видишь, – обрадовался Гуров. – Ты же почти девственник. И вдруг за решетку! Это очень тяжело с непривычки. А попадешь ты туда обязательно. Так что лучше соглашайся на наши условия, пока мы их тебе предлагаем.

– С каждой минутой твои акции падают, – важно заявил Крячко. – Представь себе, что заговорит твой Тюлень, заговорит Гусар, а ты окажешься у разбитого корыта и получишь на всю катушку.

– Да ты и сам заговоришь, – уверенно добавил Гуров. – С такими венами всегда говорят. Если метишь в герои – не балуйся наркотиками!

Вага был почти раздавлен. Облизывая сухие губы, он испуганно перебегал взглядом с Гурова на Крячко.

– Ладно, Стас, не будем тянуть кота за хвост, – решил Гуров. – Я звоню генералу и в прокуратуру. Пусть вышлют сюда надежных ребят и постараются сделать это так, чтобы информация не дошла до Трегубова. Не нужно ему этого знать.

Вага все чаще облизывал губы и нервно сжимал и разжимал потные кулаки, но никак не мог решиться. Но Гуров уже не обращал на него внимания. По мобильному телефону он связался с генералом Орловым и доложил ему о создавшейся ситуации. Орлов воспринял звонок очень серьезно.

– Ты уверен, что это те самые, что подложили тебе гранату? – строго спросил он.

– Это не я уверен, – сказал Гуров. – Я их вообще не видел. Это Крячко уверен. А у него, сам знаешь, глаз – алмаз.

– Понятно, – хмыкнул генерал. – А как вообще там у вас обстановка?

– Обстановка нормальная, даже скучновато становится, – ответил Гуров. – Но скоро, думаю, будет жарко. Мы, сами того не ожидая, вломились в осиное гнездо. Кстати, спортсмен, которого я подстрелил, носит кличку Тюлень и работает на Маклера. Так что исполнители у нас почти в полном составе. Осталось заказчика найти и спросить, за что он меня так невзлюбил.

– Обязательно спросим, – пообещал Орлов. – Только вы там будьте начеку. Я сам сейчас свяжусь с прокурором и с Балуевым тоже. Пришлем к вам группу в самое ближайшее время. Вот только насчет того, что ты просишь, не гарантирую. Я имею в виду Трегубова. Разве что изолировать его превентивно. Но пока, откровенно говоря, объективных причин для этого не вижу. Единственное, что обещаю, проволочек не будет. Все будет сделано в кратчайшие сроки.

– Спасибо, – сказал Гуров. – И вот еще что – предполагаю, что уже сегодня нам может понадобиться помощь ОМОНа. Наверняка появится новая информация.

– Понадобится – попросим, – отрезал Орлов. – Вы сначала получите ее, информацию.

Именно об этом и думал, не переставая, сам Гуров. Спрятав телефонную трубку, он посмотрел на Крячко и сказал:

– Ну вот, сейчас здесь будет следственная группа в полном составе. Тогда уже все начнется всерьез, ребята.

– Так, может, договоримся, гражданин начальник? – вдруг заискивающе сказал Вага. – Лично я вас мочить не собирался. Мне-то что – живите хоть сто лет. Мне с вами делить нечего, правильно?

– Ну, это еще вопрос, – сказал Гуров. – Но мыслишь ты интересно – продолжай. Ты меня мочить не собирался, но едва это самое не сделал. Как же это так у тебя получилось?

– Да как! Известно как – заказали вас. А у нас закон простой – хозяин сказал, ты делаешь. А нет, значит, самого в асфальт закатают.

– Сочувствую. Тяжелая у вас жизнь, – кивнул Гуров. – А кто заказал-то и по какой причине?

– Ну заказал, ясное дело, Маклер, – обстоятельно ответил Вага. – Только тут такая хреновина получается… Не мне судить, конечно, но он тоже вроде как по чьему-то заказу действовал.

– Вот-вот, это уже теплее! – подбодрил его Гуров. – И по чьему же?

– Ну этого я не знаю, начальник, – пожал плечами Вага. – Мы люди не гордые. Нам эти материи на фиг не нужны. Нам бы бабок побольше срубить, ширнуться, да с куколками в кабаке погулять. Остальное, как говорится, не наша забота.

– Ну это понятно. Жизнь дается один раз, как в школе учили… – заметил Гуров. – Жаль вот только, что кто-то по кабакам отсиживается, а кто-то на кладбище раньше времени переселяется. Во цвете лет, как говорится.

– Это как пофартит, начальник, – философски заметил Вага. – Против судьбы не попрешь. Вам вот, видно, судьбой много отпущено. Виски у вас седые, и вид солидный, а вы до сих пор живы и здоровы. А, к примеру, Тюлень хоть и вас младше, а уже в глаза смерти заглянул, хотя, по идее, наоборот должно быть… Я говорю, как кому пофартит!

– Случай – великое дело, – согласился Гуров. – Только и человек не должен как бревно по течению плыть, а то ведь уплывешь хрен знает куда! Вот взять тебя, например. Я тебе намекаю, как ближе к берегу грести, а ты знай свое рулишь в сторону Магадана…

– Да как же так, начальник? – забеспокоился Вага. – Я вроде со всей душой…

– Врешь ты, а я не люблю, когда мне врут, – сказал Гуров. – Знаешь ты, кому моя смерть нужна была, но помалкиваешь. Ну да бог с тобой, тебе виднее… Меня вообще-то больше другой вопрос интересует – ты фирму «Индиго» знаешь?

Вага заметно растерялся. Сосредоточившись мыслями на ближайшей угрозе, которая исходила от оперативников, так неожиданно вторгшихся в его жизнь, Вага совсем упустил из виду деятельность, которая стала для него такой же привычной, как пиво по утрам.

– «Индиго»… Ну, типа, знаю… – промямлил он. – Маклер какие-то дела с ними имел.

– Какие дела – и дураку ясно, – вмешался Крячко. – Твой Маклер – рэкетир, это всем известно. Он в жизни ничем больше и не занимался. А ты мозги тут туманишь – дела имел… Врежу я тебе все-таки еще разок, пока свидетелей нет!

– Ты Маклера сопровождал, когда он в «Индиго» ездил? – спросил Гуров.

Вага, внимание которого рассеивалось на обоих оперативников, ответил не сразу. Опасливо косясь в сторону Крячко, он неохотно сказал:

– Было пару раз…

– Знаешь, что, дорогой, не размазывай-ка ты кашу по тарелке! – сказал Гуров, который уже начинал терять терпение. – Или ты колешься и получаешь от этого соответствующие выгоды, или уходишь в глухую несознанку и получаешь по полной программе. Середины тут быть не может. А ты все хочешь и нашим и вашим. А такие номера у нас не проходят.

– Мы еще лучше можем сделать, – мечтательно сказал Крячко. – Всех ваших повяжем, а тебя одного, так и быть, выпустим – гуляй, пожалуйста! Посмотрим, долго ли ты гулять будешь? Сам к нам прибежишь.

– Только вот захотим ли мы тебя тогда слушать? – добавил Гуров.

– Да вы чего? – испугался Вага, вдруг сообразив, что если такой вариант воплотится в реальность, то ему будет практически невозможно оправдаться перед своими. – Вы так не должны! Вы должны, типа, защищать свидетелей!

– Да какой ты, к черту, свидетель! – сердито сказал Крячко. – Сплошная отрицаловка. Вот уж вставит тебе прокурор за покушение на представителя власти! Пойдешь как террорист, на пожизненное…

В измученной голове Ваги все помутилось. Он обессиленно привалился спиной к стене и просительно сказал:

– Господа менты, дайте, Христа ради, ширнуться – все расскажу, сука буду! Терпежу уже нет! Ломает меня, в натуре!

– А вот ты расскажи сначала, – ласково ответил Крячко. – А то знаю я таких – на ходу подметки режут! Где у тебя зелье – в бардачке небось? Ну вот ты сначала исповедуйся, а потом мы в твой бардачок вместе и заглянем. И время не тяни – приедет следователь, не до того будет.

– Да черт с вами! Лопайте! – тоскливо сказал Вага. – Маклер правда «Индиго» «крышует». А что? Все по-честному. До нас там Гера пасся – тот вообще все под себя оформить целился. А мы по-честному. Нам бабки – мы прикрываем…

– Где же по-честному, – перебил его Гуров, – если у Передка зама чуть не подстрелили. Скажешь, не ваших рук дело? А если не ваших, то кто тогда вам дорогу перебежал?

Вага замялся, но, вспомнив про убегающее время, поспешно сказал:

– Да мы это… Только никто его убивать не собирался. Попугать хотели.

– Это на кой же ляд? – удивился Крячко. – Курицу, которая золотые яйца несет, и вдруг пугать?

– Да Передок, типа, платить отказался. То есть не отказался, а не понравилось ему, что мы расценки подняли.

– Расценки! – покрутил головой Крячко. – Культурно как! А с какого рожна вы вдруг расценки подняли? Инфляция заела?

– Да вам видней, господа начальники, – уклончиво сказал Вага.

– Э, постой! – рассердился Гуров. – Что это значит – видней? Опять ты финтить начал?

– Да нет, чего финтить-то? – угрюмо ответил Вага. – Вроде вы и сами уже все просекли. Маклер для чего велел вам растяжку поставить? Чтобы вы нос свой не совали куда не надо. И так уже сунули – дальше некуда.

– Я, кажется, тебя понял, – сказал Гуров. – Маклер в компании с кем-то из МУРа работал? Так сказать, «крыша» над «крышей»?

– Можно и так сказать, – кивнул Вага. – По правде говоря, без ваших Маклер вряд ли так поднялся бы. А против муровцев мало кто решает возникать. Себе дороже выйдет. Только тут так получилось, что Маклер решил маленько ваших кинуть. Суть в том, что сами менты в фирме рисоваться не хотели. Ну и, короче, все расчеты вел Маклер. И, типа, скрывал он от ваших настоящую прибыль. Называл меньшую. Он же с ментами в процентах договаривался. А процент, значит, на самом деле меньше получался. Потом менты про это узнали и пообещали Маклеру веселую жизнь. Не знаю, чего они там насчитали, но, короче, получилось, что Маклер должен им огромные бабки.

– И он решил эти бабки опять с «Индиго» выколотить? – догадался Гуров.

– Типа того, – согласился Вага. – Ну, Передок, ясное дело, возбухнул сначала – мол, я и так плачу по полной программе, нет у меня денег, пошли вы куда подальше – ну и прочая фигня… Маклер с ним спорить не стал, а только предупредил: не будет денег – будут неприятности. Вот и пугнули их маленько. Да если бы этого Елисеева замочить хотели – разве бы он оттуда живым ушел? Он же целехонький – только в штаны наложил тогда… Правда, они и после этого повыдрючивались еще немного. Даже заявление в ментовку накатали – по поводу покушения на сотрудника. Ну и что? Те же самые менты к ним и пришли! Они потыкались-потыкались и завяли.

– Значит, заплатили? – спросил Крячко.

– А куда они денутся? Против лома нет приема. Их предупредили, что в следующий раз мимо стрелять не станут. А жить всем хочется.

– Но не у всех получается, – констатировал Гуров. – Фамилию Вишневецкий слышал? Это он расследовал покушение на Елисеева. Только он почему-то не деньги получил, а место на кладбище. Как-то не вяжется это с той благостной картинкой, которую ты нам нарисовал.

Вага поднял руки, стиснутые наручниками, неловко потер ладонями лицо.

– Я тут ни при чем, начальник, – серьезно сказал он. – Тот опер больше всего своим мешал. Вот у них и спрашивайте.

– Спросим, – пообещал Гуров. – Но я не верю, чтобы тут без вас обошлось. Где ты был вечером пятого июля?

– Спросил бы чего полегче, начальник! – промямлил Вага. – Я вчера-то не помню где был… И вообще ломает меня. Башка не работает.

– А ты напрягись, – посоветовал Гуров. – Вспомни, что делал пятого июля, и получишь дозу.

Вага принялся тереть разбитый глаз, словно надеясь таким образом освежить память.

– А, вот! – сказал он неожиданно, поднимая голову и глядя на Гурова просветленным взором. – Я же пятого вечером возил Маклера в офис «Индиго». У них там какая-то выпивка намечалась. То ли день рождения у кого-то был, то ли юбилей фирмы – я не вникал. Я Маклера отвез и уехал. Он меня больше в этот вечер не кантовал. Его вообще-то Глаз возит, просто тогда его почему-то на месте не оказалось, и пришлось мне ехать.

– Постой, в офисе «Индиго» пятого июля пьянка была? – насторожился Гуров.

– Ну, я не знаю – пьянка или фуршет, как у них это называется, – ответил Вага. – Короче, собирались они. Только самые приближенные, как я понял, потому что я не заметил, чтобы там особенное веселье было, да и Маклер, когда поехал, наряжаться не стал.

– Это он тебе про пьянку сказал?

– Он, кто же еще?

– Так, значит… В офисе «Индиго» пятого июля пили спиртные напитки – коньяк, пиво, шампанское… Собирались в узком кругу. А ментов туда не приглашали – не знаешь? Ну, самых тоже близких?

– Говорил Маклер, – неохотно признался Вага. – Обмолвился, что будет этот мент упертый – Вишневецкий. Только я ничего больше не знаю! – поспешно добавил он. – Я и так вам столько уже наговорил, что впору гроб заказывать. Я Маклера только отвез и сразу уехал! Что у них там было – не знаю!

Гуров посмотрел на Крячко и с беспокойством сказал:

– Слушай, а в этом что-то есть! Вечером в «Индиго» сабантуй с шампанским, а утром труп Вишневецкого находят на пустыре с проломленным бутылкой черепом.

– Я ничего не знаю! – с отчаянием повторил Вага.

– Говоришь, Маклера обычно этот – как его – Глаз возит? – спросил Гуров. – А в тот вечер, говоришь, его на месте не было? Может, он машину свою готовил, чтобы труп перевезти?

Вага ответил не сразу. Было видно, что разговор этот для него мучителен. Но, поколебавшись, он все-таки признался:

– Я слышал, что труп на ментовской машине перевозили. Не так опасно – никто же не остановит. А если чего и случится, так ментов никто же проверять не будет.

– Логично! – согласился Крячко. – Лева, нужно срочно в «Индиго» ехать!

– Мне бы сначала уколоться! – взмолился Вага. – Обещали же!

– Обещанного три года ждут, – назидательно сказал Крячко, но, заметив перекосившееся лицо Ваги, усмехнулся. – Ладно, не падай в обморок. Мы свое слово держим. Пойдем, покажешь свои закрома.

Вага с готовностью вскочил и тут же испуганно посмотрел на Гурова. Тот согласно махнул рукой, и Крячко с Вагой вышли из магазина. Вернулись они быстро. Лицо Ваги сияло предвкушением близкого удовольствия.

– У него там запасов лет на десять строгого режима, – сообщил Крячко. – Под креслом водителя. И ствол какой-то импортный. Обнаглели, сукины дети! Как будто в Чикаго живут!

– Начальник, ты бы браслеты с меня снял, – заискивающе сказал Вага, не обращая внимания на возмущение оперативника. – У меня же сестры милосердия тут нету – придется самообслуживанием заниматься.

– Сними, – распорядился Гуров, брезгливо отворачиваясь. – А ты давай пошевеливайся! Тошнит на тебя смотреть, спортсмен-одиночка!

Освобожденный Вага деликатно забился в угол и с профессиональной сноровкой сделал себе укол. Бросая инструменты в урну, он сдержанно засмеялся и сказал негромко:

– Эх, не знаете вы, начальники, что это такое, когда по вене доза пошла! Это все равно что на свет народиться, серьезно! Жалко, не скоро мне теперь следующую накатить! Вы теперь меня, как водится, на порошки, на растворы всякие посадите… А вот если бы я сейчас у вас без наручников в окно маханул, начальники? А что – запросто! Остались бы вы без важного свидетеля! Что тогда?

– Вряд ли, – иронически заметил Крячко. – Вряд ли ты бы запросто маханул, Вага. Просто я тогда тебе второй глаз наконец-то бы подбил. Это в лучшем случае. А в худшем – пристроился бы ты к Тюленю в пару. Там бы тебе точно порошки и растворы обеспечены были.

– Пристегни-ка его обратно, – озабоченно сказал Гуров. – Кайф и в наручниках можно ловить. Зато нам спокойней будет. Нам сейчас неожиданностей совсем не надо.

Глава 14

Прибывший на место с многочисленными помощниками Балуев был не слишком доволен планом Гурова.

– Не горит, – недовольно сказал он. – Никуда твоя «Индиго» не денется. Она на месте стоит, между прочим, в отличие от своих грузовиков. А расхлебывать кашу, которую вы тут заварили, хотелось бы вместе…

– Наше присутствие уже ничего не решает, – возразил Гуров. – Здесь вы найдете и услышите немало интересного, и отнюдь не от нас с Крячко. А в «Индиго», я считаю, надо наведаться немедленно, потому что наверняка народный беспроволочный телеграф работает и вот-вот все будут знать, что прокуратура повязала людей Маклера. А я хотел бы, чтобы в «Индиго» об этом от нас услышали. Неподготовленные люди в таких случаях обычно теряются и начинают делать неожиданные признания.

– Ты все еще надеешься, что они признаются тебе в любви? – улыбнулся Балуев. – Ну тогда дерзай. Только про меня не забывай.

На любовь Гуров совсем не надеялся. В душе он понимал, что положение владельцев «Индиго» весьма щекотливое. Запутавшись в отношениях между конкурентами, рэкетирами, честными милиционерами и не очень честными, они наделали массу непоправимых ошибок и вряд ли сумеют теперь выйти из сложившейся ситуации без потерь. Они, конечно, до последнего будут гнуть свою гибельную линию, во-первых, потому, что не доверяют милиции (и в каком-то смысле совершенно справедливо), а во-вторых, потому, что в противоположном случае им придется сознаваться в деяниях, которые иначе как преступными назвать невозможно. Такие признания просто не даются. Значит, как говаривали в прежние времена, «товарищам нужно помочь осознать свои ошибки». А помогать лучше всего врасплох, считал Гуров. Он надеялся, что слухи о происшествии на Волочаевской еще не докатились до Передреева и он будет первым, кто преподнесет дельцам эту интригующую новость.

В офисе «Индиго» царила все та же суета, что поразила Гурова еще при первом посещении фирмы. Чрезвычайно деловая атмосфера настраивала на соответствующий лад и как будто не допускала и мысли, что столь занятые люди способны отвлекаться на какие-то там противоправные действия. Но Гурову было прекрасно известно, что зачастую одно другому нисколько не мешает.

Секретарша Елисеева узнала его мгновенно, и, как показалось Гурову, это узнавание не доставило ей радости. Настолько не доставило, что она сочла возможным вознаградить себя, злорадно предупредив:

– А вы к Евгению Александровичу? Сейчас вы не сможете его увидеть – он у шефа и вернется не скоро. У Валентина Борисовича очень серьезное совещание.

– Это очень удачно, что так совпало! – удовлетворенно заметил Гуров, поворачиваясь, чтобы уйти. – Мне они как раз оба и нужны. Лучшего момента и не придумаешь. Кабинет шефа, кажется, напротив? Спасибо.

Он тут же направился в следующий кабинет, где проходило это самое совещание. Крячко с невозмутимым видом следовал за ним, украдкой поглядывая на симпатичных девушек, которых вокруг шныряло великое множество. Одна из этих девушек, в которой Гуров с удивлением узнал все ту же секретаршу, вдруг забежала вперед и, преградив ему дорогу, с величайшим волнением произнесла:

– Но вы же не собираетесь ворваться в кабинет Валентина Борисовича? Этого категорически нельзя делать! Я даже не знаю, что будет, если вы помешаете Валентину Борисовичу… Нет-нет, к нему вам нельзя! – Она была готова умереть, но не пропустить Гурова в святая святых, в кабинет начальника.

– Не волнуйся, красавица! – сказал Гуров, мягко, но настойчиво отстраняя перепуганную девушку. – Вот увидишь, все будет в порядке. Валентин Борисович нам обрадуется. Не надо так волноваться.

– И вообще непонятно, чего ты-то так переживаешь? – подмигнул ей Крячко. – У шефа небось своя секретарша имеется? Вот пускай она и трясется.

– Да что вы понимаете? – в ужасе произнесла девушка. – Тут всем попадет!

– Вряд ли, – серьезно сказал Гуров. – Держу пари, через пять минут ваш шеф забудет о вашем существовании. Можете устроить себе перерыв – попить кофе, поболтать вволю… Только больше не мешайте нам, ладно?

Он вошел в кабинет и, не обращая внимания на очередную секретаршу, сразу же открыл дверь, за которой заседал Передреев. Он даже не поздоровался, что случалось с ним крайне редко. Крячко, чтобы сгладить впечатление, приветственно помахал рукой и сказал: «Всем бонжур!», но тоже без раздумий последовал за Гуровым. Секретарша Передреева была настолько потрясена, что только примерно через минуту к ней возвратилась способность говорить и двигаться. Но за эту минуту произошло слишком многое, и уже ничего нельзя было поправить.

В кабинете Передреева заседало четыре человека. Из них только один был знаком Гурову – господин Елисеев, все такой же важный и лощеный, восседал по правую руку шефа, довольно невзрачного и даже болезненного на вид блондина в очках с толстыми стеклами. Правда, его бледное асимметричное лицо имело столь суровое выражение, что Гурову сразу же стал понятен тот почти суеверный страх, с которым секретарша предупреждала о начальственном гневе. Еще двое сидели по другую сторону стола, и по их виду без труда можно было угадать, что в иерархии «Индиго» они занимают не самые ведущие ступени.

При появлении оперативников все четверо прекратили бурное обсуждение какого-то вопроса и разом уставились на незваных гостей. В глазах Передреева за стеклами очков вспыхнул зловещий огонек, и он тут же отрывисто и грубо спросил:

– В чем дело? Куда вы претесь?

Прежде чем Гуров успел ответить, Елисеев наклонился к шефу и что-то быстро прошептал ему в ухо. Передреев дернул щекой и, почти не изменив интонации, произнес:

– Ну так что? Бросать всю работу? А созвониться нельзя было?

Он не обращался ни к кому персонально – он как бы размышлял вслух, досадуя на бестолковость и беспардонность представителей власти. Впрочем, его слова можно было понять и как косвенное согласие на короткую беседу. Во всяком случае, Гуров никак иначе их понимать и не собирался.

– Созвониться нельзя было, – ответил он на размышления Передреева. – И сейчас вы поймете почему. Мы с коллегой с вашего разрешения присядем. Дело серьезное, а в ногах, как говорится, правды нет. Вы, как я понял, Передреев? Ну, а я – полковник Гуров, будем знакомы. Евгений Александрович меня уже знает. Этот вот человек – полковник Крячко. Не знаю, имеет ли смысл знакомиться с остальными господами. Откровенно говоря, дело у нас к вам весьма щепетильное, и хотелось бы сначала обсудить его в узком кругу…

Бледное лицо Передреева медленно налилось свекольным цветом. Он снял очки и потер пальцами глаза. Может быть, таким образом он гасил зреющую в нем вспышку страшного гнева.

– Хорошо, мы прервемся на некоторое время, – сказал он неожиданно бесцветным голосом. Видимо, гнев был успешно обуздан. – Вы, мужики, далеко не уходите. Минут через пять начнем все сначала.

«Мужики», поспешно собирая свои бумаги, поднялись и направились к выходу. Передреев задумчиво смотрел им вслед, пока не закрылась дверь.

– Н-да, бывают в жизни огорченья… – пробормотал Передреев, надевая на нос очки. – Наверное, так будет всегда – милиция будет ногой распахивать дверь офиса и требовать повышенного к себе внимания… Я не жалуюсь – упаси бог, – я просто констатирую факт. Видимо, это наша национальная особенность, никуда не денешься.

– Да уж куда денешься, – согласился Гуров. – Особенно когда совесть нечиста.

Передреев бросил на него быстрый, пронзительный взгляд и откинулся на спинку кресла.

– Что вы имеете в виду? – сухо спросил он.

– Не будем ходить вокруг да около, – сказал Гуров. – Я сразу к делу. Нам только что стало известно, что пятого июля в вашем офисе был некий праздник, фуршет, вечеринка – не знаю, как это у вас называется – и на этой вечеринке присутствовал оперуполномоченный МУРа Вишневецкий. Вопрос такой – кто из вас лично присутствовал на этой вечеринке?

Если бы Гуров сделал сейчас что-то совсем невообразимое – например, выпалил бы в потолок из пистолета или заявил, что опечатывает все кабинеты фирмы или вдруг арестовал секретаршу, – и то, наверное, потрясение хозяев «Индиго» не было бы таким сильным. Оба тут же побледнели и как бы окаменели. Секунды две они смотрели в лицо Гурова, не в силах произнести ни слова и что есть силы вцепившись в край стола, точно какая-то неодолимая сила грозила сорвать обоих со своих мест. Реакция на вопрос, который в принципе казался совершенно невинным, была совершенно неадекватной, и Гуров понял, что они с Крячко движутся в правильном направлении и до цели остается совсем немного – главное сейчас, не сбавлять темп.

Но если молчание «индиговцев» было красноречивее любых слов, то их ответ не лез, как говорится, ни в какие ворота.

– Пятого июля в нашем офисе не было никакой вечеринки, – тихо сказал Передреев. – Вы, наверное, ошиблись.

Гуров поймал на себе возбужденный взгляд Елисеева и хладнокровно заметил:

– Ошибки в нашей работе случаются чаще, чем хотелось бы. Но в данном случае ошиблись не мы. Если ничего такого у вас пятого июля не было, значит, нас дезинформировали. А жаль. Сначала эта информация показалась нам достоверной. Нам ее сообщил один из членов банды Маклера – припоминаете такого?

На лбу Передреева выступили крупные капли пота. Сейчас он тупо смотрел в одну точку, бессмысленно вертя в руках карандаш. От уверенности и сознания собственной значимости не осталось и следа. Не лучше выглядел и господин Елисеев. Он кусал губы и с тоской поглядывал на дверь, должно быть, мечтая перебраться в собственный кабинет.

– Маклера? – проговорил Передреев, словно очнувшись. – Маклер… Это что же – кличка такая? Н-да, что-то не припоминаю…

– А у вас с памятью вообще все в порядке? – обеспокоенно спросил Гуров. – Я почему говорю? Вот вы сейчас все отрицаете, а потом окажется – память. Тогда мы, пожалуй, не будем рисковать. Мы лучше всех ваших сотрудников вызовем на допрос и попробуем выяснить, кто что знает о вечеринке пятого июля. Так будет вернее, я думаю. Кто-то что-то обязательно вспомнит. Столько народу!

Передреев беспомощно посмотрел на Елисеева, но в глазах у того, кроме тревоги, ничего не было.

– Ах да! – ненатурально засмеялся Передреев, хлопая себя по бледному лбу. – Ну в самом деле, какой же я дурак! Совсем заработался! Действительно, мы собирались в узком кругу пятого июля. Отметили годовщину фирмы. Дата не круглая. Поэтому все было более чем скромно – выпили по бокалу шампанского и разошлись. Вы, наверное, это имели в виду?

– И вы оба присутствовали на этом празднике? – спросил Гуров.

– Да-да, мы с Евгением Александровичем были оба, – слишком поспешно сказал Передреев, цепляясь за Елисеева точно за соломинку.

– Именно это я и хотел выяснить, – кивнул Гуров. – Значит, вы оба можете прояснить, что происходило на этой вечеринке?

– А что происходило? – заторопился Передреев. – Я же сказал – выпили по бокалу…

– Шампанского, – продолжил Гуров. – Это я слышал. Подполковник Вишневецкий тоже пил с вами шампанское?

Передреев вытер лоб рукавом пиджака.

– Не понимаю, – пробормотал он. – Подполковник? Здесь не было никакого подполковника…

– А Маклер? – жестко спросил Гуров. – Маклер здесь был?

Передреев развел руками и, ничего не ответив, посмотрел на Елисеева. Тот нервно поправил галстук и, пытаясь не сорваться на истерический тон, заявил:

– Здесь были только свои. Человек пять, не больше. Те, кто стоял у истоков фирмы.

– В каком-то смысле Маклер тоже стоял у истоков фирмы, – напомнил Гуров. – Так что я повторяю свой вопрос. Вообще, чтобы не морочить друг другу голову, постараюсь дать вам хороший совет – не суйте голову в чужую петлю. А вы пока только и занимаетесь этим совершенно неблагодарным и бесперспективным делом. Дело в том, что Маклер с минуты на минуту будет арестован, и вы окажетесь в очень незавидном положении. И еще – так, для справки, – сведения о том, что вас «крышует» именно Маклер, нам дали два совершенно разных человека, друг с другом даже незнакомые. Для выдумки это слишком удивительное совпадение.

Передреев помертвевшим взором уставился на Елисеева. Тот пожал плечами и отвернулся. В кабинете повисла звенящая тишина. Стал слышен даже легкий шорох кварцевых часов на стене.

– Ну да! Маклер! Эта мразь годами тянет из нас деньги, и мы же оказываемся виноваты! – вдруг с неожиданным жаром сказал Передреев, рубя воздух ладонью. – Интересно, а почему вы, господин Передреев, не обратились в милицию? Почему пошли на сговор с преступником? Почему виляете, изворачиваетесь, суете голову в чужую петлю?.. А ларчик-то просто открывается, господин полковник! До смешного просто! – Теперь он смотрел на Гурова почти с ненавистью. – Потому что за отморозком Маклером стоят некие темные и могущественные силы, против которых у нас нет аргументов. Вы случайно не догадываетесь, что это за силы?

– Почему же, догадываюсь, – спокойно ответил Гуров. – Только что толку от моих догадок? Мне факты нужны, господин Передреев. Иначе вся эта галиматья так и будет продолжаться, а вы будете увязать все глубже и глубже, пока не утонете совсем. Сейчас у вас еще есть шанс…

– Мне уже говорили, что у меня есть шанс, – махнул рукой Передреев. – Когда Маклер вдруг начал беспредельничать и заставил нас выплачивать в полтора раза больше, чем раньше, мы взбунтовались, пошли в милицию. И что же?

– Что? – терпеливо спросил Гуров. – Насколько я знаю, Вишневецкий действительно хотел вам помочь, но вы вдруг стали водить его за нос. Почему?

– Почему-почему, – неожиданно буркнул Елисеев. – Вы знаете про то, как меня обстреляли на шоссе, но вы не знаете, что потом, примерно через неделю, когда в милиции уже лежало наше заявление, нас навестили некие люди с красными книжечками и посоветовали замять дело. Это дело, сказали они, совершенно бесперспективно и никогда не дойдет до суда. Мол, они об этом позаботятся. У них, мол, есть все возможности для этого. Они, в общем-то, и не старались прятать от нас ни своих имен, ни своего положения. Должен предупредить, что положение действительно солидное. Возможно, вы искренний человек, но я не уверен…

– А вот это неважно, – перебил его Гуров. – Главное, что я уверен. Поскольку и в самом деле считаю себя искренним человеком. Кто же так вас напугал? Надеюсь, эти люди были не в ранге министров?

– Нет, но… Разумеется, это не были министры, – с усилием проговорил Передреев, пытаясь придать своим словам оттенок горькой иронии. – А вы будто бы меньше министра в расчет не принимаете?

– Позвольте, я отвечу на этот вопрос, – вдруг вмешался Елисеев. – Но прежде я расскажу вам, как обстояло дело, а вы потом уже сами будете решать – нужен вам ответ или нет. Должен сказать, что всю вину я беру на себя – однозначно…

Гуров понял, что Елисеев намерен выгородить шефа. Какие мотивы им руководили, было неясно, но, скорее всего, Елисеев рассудил, что обоим выкрутиться уже не удастся в любом случае. Возможно, им двигало стремление сохранить фирму. В конце концов, тюрьма – это еще не конец жизни, и возвращаться потом куда-то надо. Но сейчас для Гурова это не имело существенного значения.

– С виной разберется суд, – заметил он. – Но я готов вас выслушать.

– Все очень просто, – начал Елисеев. – Наверное, подполковник Вишневецкий был хорошим человеком, но мы оказались меж двух огней, и нужно было что-то выбирать. Времени на раздумья не было, и, наверное, мы сделали роковой выбор. Теперь ничего не поделаешь. Рад бы в рай, как говорится…

– А нельзя ли без лирических отступлений? – поинтересовался Гуров. – Я понимаю, даже убийцам хочется хорошо выглядеть на фотографиях, но у нас тут не салон красоты. Давайте ближе к фактам.

– Очень тяжело, – мотнул головой Елисеев. – Но вы правы. Чего теперь строить из себя невинность? В дерьме по уши… Ну, в общем, когда нам дали понять, что за спиной Маклера на самом деле стоят люди в погонах, мы решили не возникать и изменили показания. Грубо говоря, мы дали понять Вишневецкому, что больше не нуждаемся в его услугах и никаких претензий ни к кому не имеем. Однако подполковник не угомонился. Он продолжал, я бы сказал, бомбардировать нас своими вопросами. Надо отдать ему должное – он верно ухватил суть. Не сразу, но разобрался в ситуации, хотя в МУРе никто его за это не поощрял. Короче говоря, он каким-то образом узнал о нашей «крыше» и о причастности к этому делу своих коллег. По-моему, он не доверял людям, с которыми работал бок о бок. Практически он действовал в одиночку. Но кое-чего добился. В последние дни он просто стал настаивать, чтобы мы рассказали о наших отношениях с Маклером и милиционерами, которые стояли за спиной Маклера. То есть не просто рассказали, а самым официальным образом дали показания. Он выследил кого-то из своих, встречавшихся с Маклером, убедился, что Маклер имеет к нашей фирме самое прямое отношение, и сделал выводы. Он грозил, что отправит нас всех на скамью подсудимых, если мы будем препятствовать расследованию.

– Он как в воду смотрел, – заметил Гуров. – Ну и что же сделали вы?

– Мы прислушались к словам других людей, – сказал Елисеев. – Но у нас не было даже в мыслях, чтобы убить Вишневецкого. Мы просто попросили как-то прекратить этот фарс. Ничего приятного, когда каждый день тебе, с одной стороны, грозят пистолетом, а с другой – скамьей подсудимых. От этого чокнуться можно. Я разговаривал с Маклером и сказал, что так дальше продолжаться не может – он получает от нас деньги, обдирает нас как липку, так пусть находит выход из положения. Он и нашел… Мы должны были имитировать у себя в офисе небольшой банкет, на который пригласили Вишневецкого. Якобы для того, чтобы он лично мог пообщаться с нашей «крышей». Он, естественно, не знал, что инициатива от «крыши» и исходит. Он полагал, что мы поддались убеждению и делаем ему шаг навстречу. И еще он не знал, что на банкете, кроме меня, никого из сотрудников фирмы больше не будет. Практически он попал в ловушку. Но, клянусь, я не знал, что задумал Маклер. Я надеялся, что все ограничится серьезным разговором, возможно, угрозами… На самом деле сначала так оно и было.

– Вы присутствовали при этом разговоре? – спросил Гуров. – Кто в нем участвовал?

– Да, к сожалению, я присутствовал, – решительно сказал Елисеев. – Никогда себе этого не прощу! Разговор вел Маклер и еще два его прихвостня – не знаю, кто они такие, с нами всегда контактировал только сам Маклер. Он сразу наехал на Вишневецкого и потребовал от него «заглохнуть». В издевательской форме предлагал деньги, угрожал, намекал на связи в милиции. Дело зашло слишком далеко, и в какой-то момент Вишневецкий не выдержал. Возможно, он уже понял, что его живым не выпустят. Он выхватил пистолет. И один из бандитов ударил его по голове бутылкой. Удар был страшной силы. Подполковник упал и больше не шевелился.

– Что было потом? – мрачно спросил Гуров.

– Они осмотрели тело, Маклер сказал: «Готов!» – и стал кому-то звонить. Потом мы сидели в комнате до темноты. Уйти я никуда не мог, естественно. Меня трясло, а эти мерзавцы хлестали водку и посмеивались надо мной. Потом приехал какой-то человек – для него специально открыли черный ход. Как я понял, это был милиционер, хотя формы на нем не было. Он осмотрел труп, забрал оружие, документы… Потом они все вместе завернули тело в специальный черный мешок и унесли. Захватили с собой пустую пивную бутылку. Зачем – не знаю. Во дворе их ждала машина. На улице начинался дождь…

– Про дождь я знаю, – сказал Гуров. – А вы что делали?

– Я? Да ничего, – пожал плечами Елисеев. – Что я мог делать? Маклер приказал мне убрать все следы банкета и помалкивать. Так я и сделал. Бутылка, которой ударили Вишневецкого, была разбита вдребезги. Кругом осколки, кровь… Потом милиция нашла убийцу – какого-то козла отпущения… Вы все еще хотите знать, кто стоит за спиной Маклера?

– Ну, кто возился здесь с его телом, я, положим, догадываюсь, – сказал Гуров. – А вот о тех, кто беседовал с вами по душам, хотелось бы знать побольше.

– Ну как хотите, – тускло сказал Елисеев. – Полковник Мешков – это имя вам что-нибудь говорит?

Гуров не слишком удивился, но испытал странное ощущение, словно где-то в мозгу звякнул тревожный колокольчик.

– Мешков, – повторил он, обводя глазами всех собравшихся в комнате. – Значит, Мешков… Значит, он сейчас, скорее всего, в курсе, что происходит…

Гуров внезапно вскочил и хлопнул Крячко по плечу:

– Стас, закончи здесь, а я срочно в театр! Если Мешков знает, то…

Он, не договорив, быстрым шагом вышел из кабинета. Елисеев и его шеф посмотрели вслед Гурову с тревожным недоумением, безуспешно пытаясь понять, при чем тут театр.

Глава 15

Гуров прыгнул за руль и на опасной скорости погнал машину к театру. Как раз сейчас у Марии должно быть общее собрание, посвященное предстоящим гастролям, рассуждал он, и в случае чего она окажется совершенно беззащитной. Что такое это «в случае чего», Гуров пока и сам не знал, но полагал, что случиться может что угодно. Раз в этом деле замешан полковник Мешков, у него может быть доступ к любой свежей информации. Наверняка он одним из первых узнал о назначении Гурова на дело Вишневецкого. Не исключено, что Марии угрожал или он сам, или по его указке. Гуров просто обязан немедленно убедиться, что с ней все в порядке.

Итак, постепенно все встает на свои места, размышлял он. Три года назад, когда фирма «Индиго» осталась без «крыши», в чью-то сметливую голову пришла мысль, что свято место пусто не бывает и почему бы не заполнить его по своему разумению. Пока неизвестно, кого именно осенила эта мысль, но приблизительный круг участников уже очерчен – Мешков, Трегубов. Скорее всего, и Шнейдер тоже примкнул. Наверняка есть и еще люди. Они не стали лезть на рожон. Грязную работу они поручили профессиональным бандитам. Сами же вначале только снисходительно принимали подношения. Это потом, когда стали возникать неизбежные проблемы, им поневоле пришлось вмешиваться. Но к тому времени чувство безнаказанности основательно уже притупило их бдительность. Они стали действовать нахальнее. Вполне возможно, фирма «Индиго» являлась не единственной дойной коровой. Просто с «Индиго» они все немного переборщили. Пожадничал Маклер, встали в позу доблестные оперативники, и завертелась вся эта кровавая карусель.

Труп Вишневецкого отвозил на пустырь, конечно, Трегубов. Отсюда и пистолет Вишневецкого, который он якобы оставил в своем сейфе, но который положил туда, конечно же, Трегубов. Отсюда и удостоверение, чудесным образом очутившееся в квартире Завадова. Интересно, на какой машине приезжал в офис «Индиго» Трегубов? Эту тачку следовало бы подвергнуть самой тщательной экспертизе.

Трегубов очень старался. Действовал, конечно, грубовато, примитивно, но зато настойчиво. Надеялся, что в наше время сойдет и так. Но все-таки Трегубов со товарищи переборщил. Веди эта братия свою линию потоньше – возможно, их план и сработал бы. Но они стали много суетиться, сыпать угрозами, брать на испуг и таким образом обнаружили себя. Да, пожалуй, иначе и быть не могло, ведь каждая сторона этого конгломерата не доверяла остальным, боялась их и ненавидела. Искусственно созданная конструкция казалась устойчивой до тех пор, пока в нее не вторгся посторонний. Сначала это был Вишневецкий, потом Гуров. С первым еще церемонились. С Гуровым решили не тянуть, видимо, были уверены, что ему под силу сотворить любое чудо. Теперь им самим потребуется чудо. Банду Маклера должны взять уже сегодня. А там пойдут взаимные претензии и разборки. Чтобы выгородить себя, эти ребята будут закладывать друг друга с неподдельным энтузиазмом. Ну а уж ментов-союзников будут топить все. Вряд ли Трегубову и Мешкову стоит надеяться на признательность и верность Маклера. Им вообще теперь сложно рассчитывать на чью-либо признательность. Теперь все будут у них спрашивать, как такое могло случиться, и не получат ответа. Но, судя по поведению Трегубова, сам он не очень-то и задается подобными вопросами. Пожалуй, он еще и считает себя обиженной стороной – прекрасный работник, только в этом месяце два удачно раскрытых дела, – а тут приходит чистоплюй Гуров и все портит. За такое и гранату не грех подбросить.

Гуров спешил и даже в одном месте проскочил на красный свет, чего обычно предпочитал не делать ни при каких обстоятельствах. Он и сам не мог сказать, что гнало его вперед. Наверное, это была интуиция, которой Гуров привык доверять. Ему показалось, что именно сейчас Мария не может чувствовать себя в полной безопасности, и он обязательно должен быть рядом с ней.

По пути он дважды набирал номер ее мобильного телефона, но ответа не было. Вполне естественно, что она выключила телефон перед собранием, но Гурова это молчание взволновало еще больше. Уже подъезжая к театру, он позвонил еще раз, но опять безрезультатно.

Он представления не имел, где могут проходить собрания в театре, но предположил, что разумнее всего будет сразу направиться в зрительный зал. В гулком пустом фойе его шаги звучали сейчас как-то особенно одиноко и неуверенно, и это почему-то чрезвычайно раздражало его. Ему казалось, что он напрасно теряет время, упуская что-то важное.

Пустой зрительный зал не прибавил ему настроения. Гуров в сердцах толкнул дверь и вышел обратно в фойе. Портреты прославленных актеров, развешенные по стенам, с любопытством поглядывали на него сверху вниз, словно удивляясь, что за странный человек ворвался в храм искусства и что ему могло здесь понадобиться.

Гуров покрутил головой и вдруг услышал неясное бормотание – голоса доносились со стороны театрального буфета. Гуров направился туда. Завернув за угол, он действительно увидел двух мужчин, разочарованно прохаживающихся мимо запертых дверей буфета. В одном из них Гуров без труда узнал комика Вагряжского, для которого буфет был чем-то вроде персональной Мекки. Второй тоже был актером, но Гуров никак не мог вспомнить фамилию этого совершенно непримечательного и с виду даже унылого человека.

Вагряжский тоже увидел Гурова и сразу же оживился.

– Приветствую вас, благородный рыцарь плаща и кинжала! – провозгласил он в своей обычной шутовской манере и шагнул навстречу Гурову. – Добро пожаловать в нашу юдоль. Представляете, Лев Иванович, мы с Валентином совершенно определенно рассчитывали на то, что буфет в день общего собрания будет открыт. И что же мы зрим теперь, не веря глазам своим? Бесплодный простор нагих степей, как сказал поэт!

– Вы, как всегда, преувеличиваете, Николай Евгеньевич, – без улыбки сказал Гуров. – Во-первых, насчет плаща и кинжала – это, знаете, слишком… Во-вторых, театр, я слышал, начинается с вешалки, а насчет буфета ничего такого не говорилось. Но меня вообще-то больше интересует ваше общее собрание. Оно уже закончилось или еще не начиналось? Мне нужно срочно увидеть жену.

– О! – пораженно воскликнул Вагряжский, оборачиваясь ко второму актеру. – Валентин, ты слышал? Это судьба! Нет, в самом деле, это поразительно! Лев Иванович, вы не поверите, но мы с Валентином тоже ищем вашу жену. И как раз по поводу собрания. Но в процессе поисков, надо признаться, мы несколько отвлеклись, и если бы не ваше появление…

– Спокойно, – сказал Гуров. – Давайте без завитушек, Николай Евгеньевич! Что значит – вы тоже ищете мою жену?

– Ну-у, тут произошла некоторая неразбериха, – принялся объяснять Вагряжский. – Вы знаете, как все собираются на собрания. Тем более актеры… Одним словом, когда уже начинало казаться, что все в сборе, вдруг обнаружилось, что куда-то пропала Мария Строева. То есть только что была здесь и вдруг исчезла. Директор занервничал – я требую стопроцентного наличия труппы! Вот мы с Валентином вызвались отправиться на поиски. Говорят, Машу в последний момент кто-то вызвал…

– Кто вызвал? – Гуров невольно схватил актера за плечи и слегка встряхнул.

– Лев Иванович! Полегче, ей-богу! – укоризненно произнес Вагряжский. – Вы из меня эдак душу вытрясете. А мне еще рано умирать – я еще короля Лира не сыграл… А Машеньку, говорят, вызвал какой-то мужчина. И даже как будто говорили, что это вы и были, Лев Иванович, собственной персоной… Но это сказала Алена, а поэтому я с самого начала подозревал, что здесь что-то не так. Девочка стала жертвой своей неосведомленности. Она у нас недавно и еще не разобралась, кто есть кто…

– Постойте, Николай Евгеньевич, – перебил его Гуров. – Вы меня совсем запутали. Мужчина, Алена… Мне нужно совершенно точно знать, где сейчас моя жена. Это очень серьезно, понимаете?

Комик развел руками.

– Но что я могу поделать, Лев Иванович? Мы с товарищем сами ее бесплодно ищем вот уже… – он задрал рукав пиджака и посмотрел на часы с потрескавшимся стеклом. – Вот уже битых пятнадцать минут… А она не могла куда-то уехать?

– Уехать? – нахмурился Гуров. – Кто-нибудь видел, как она уезжала?

Вагряжский замахал руками.

– Я просто предположил! – воскликнул он. – Но, может быть, стоит начать именно с вешалки? Вместе с великим сыщиком мы мигом…

И в этот момент зазвонил мобильный телефон Гурова. Он строго сдвинул брови и достал телефон из кармана. Вагряжский сделал трагическое лицо и приложил палец к губам. Гуров поднес трубку к уху и тут же услышал голос жены.

– Гуров, у меня неприятности, – сказала она. – Но я жива и здорова. А вот подробности объяснит тебе другой человек. Мои права сейчас ограничены, – Мария была огорчена, но говорила ровно, без надрыва.

– Что такое? – воскликнул Гуров, в волнении перекладывая трубку к другому уху. – Где ты сейчас находишься?

Он услышал какой-то негромкий шум, а потом в барабанную перепонку ему ударил чей-то гулкий кашель, а вслед за тем знакомый голос с хрипотцой произнес:

– Извини, Лев Иваныч, прохватило где-то… Вот ведь глупость, а? Мне сейчас только простуды не хватало! Ну, ты, надеюсь, меня узнал? Представляться нет необходимости?

– Я тебя узнал, Трегубов, – сдержанно сказал Гуров. – Что происходит?

– Трагедия происходит, – в трубке послышался грубый смешок. – Современная трагедия. И обстановка как раз подходящая… Эх, Гуров, а я ведь тысячу лет в театре не был! И надо же, при каких обстоятельствах попал!..

– Ты не юродствуй, – требовательно сказал Гуров. – Не тот момент. Я спрашиваю, что с моей женой?

– А что? Она же сказала – жива и здорова, – ответил Трегубов. – Так оно и есть… Пока. А дальнейшее зависит от твоего поведения, Лев Иваныч! Захочешь меня додавить, придется разрушить твое семейное счастье, уж не обессудь! В моем положении, сам понимаешь, не до сантиментов. Я только сразу хочу предупредить, чтобы ты не начинал сейчас кружева плести – ОМОН там, снайпера на крышах… Только увижу хоть одного подозрительного возле театра, пристрелю и твою жену и сам застрелюсь. И останется тебе одно чувство глубокого удовлетворения…

– Значит, вы в театре? – спросил Гуров.

– Ну а где же? – ответил Трегубов. – Меня же коллеги обложили как волка. Еле ноги с Петровки унес. Они на полчаса след потеряли, и я сразу сюда. Вся надежда теперь на тебя. Ты мне эту свинью подложил – вот теперь исправляй свои ошибки.

– Ну, насчет подложить – ты тоже не промах, – хмуро заметил Гуров.

– Нашел что сравнивать, – презрительно отозвался Трегубов. – Я защищался. Каждый человек имеет право защищаться.

– Это еще вопрос – человек ли ты, – сказал Гуров. – Но не будем отвлекаться на философию. Ты хочешь предложить мне какую-то сделку?

– Скорее, хочу помочь использовать единственный шанс, который у тебя остался, – возразил Трегубов. – Надеюсь, ты понимаешь, что второго шанса уже не будет?

– Да, я понял, что ты способен на все, подонок, – ответил Гуров.

Трегубов опять хохотнул. Но смех его звучал неестественно и совсем не весело.

– Ты же сам предложил не отвлекаться на философию, – сказал он. – Давай без эмоций, как профессионалы. Мы с тобой сейчас вроде шахтеров, которые ведут тоннель с двух сторон. Чуть в сторону – и вся работа коту под хвост. Так что постарайся сосредоточиться.

– Уже сосредоточился, – сказал Гуров.

– Отлично! Тогда слушай меня внимательно. Ты сейчас где, кстати?

Гуров не раздумывал перед ответом.

– В офисе «Индиго», – сказал он. – Вот только что закончил разговор с руководством. Вспоминали подробности одного банкета. Скверные подробности.

– Да уж чего хорошего, – вздохнул Трегубов. – Ну и как, все вспомнили?

– Достаточно. Господин Елисеев, кстати, хорошо помнит человека, который приехал последним – уже ночью. Начинался дождь…

– Да, погода тоже была скверная, – подтвердил Трегубов. – Вообще денек выдался как по заказу. Бывают такие дни, которые хочется забыть и не вспоминать до самой смерти. Но мы опять отвлеклись. Значит, ты в «Индиго»? Тогда, пока не ушел, найди телефон и позвони своему генералу. У тебя авторитет, конечно, имеется, но здесь человек повесомее нужен. Короче, звони генералу и предупреди, что Трегубов взял в заложники полковника Гурова и его жену и ты категорически просишь не предпринимать по этому поводу никаких мер.

– Это я понял, – сказал Гуров. – Я не понял, для чего я должен искать телефон.

– Ну это совсем просто! Неужели не догадался? Я желаю слышать, что ты будешь говорить генералу. Кстати, свой мобильник ты вообще не отключай, понял? Я хочу следить за каждым твоим шагом, и так мне будет удобнее. А чтобы ты не вздумал отойти куда-нибудь на минуточку, я буду постоянно поддерживать с тобой беседу. Договорились? Если попробуешь финтить, останешься вдовцом.

– Хорошо, я сейчас позвоню генералу, – сказал Гуров. – А что дальше?

– А дальше ты едешь к нам сюда, – пояснил Трегубов. – Между прочим, заправься по дороге. Не хотелось бы, чтобы в самую решающую минуту заглох мотор.

– Не заглохнет, – пообещал Гуров.

Разговаривая с Трегубовым, он полез в карман и достал оттуда записную книжку и авторучку. Оба актера примолкли и с напряженным вниманием следили за его действиями. Они ничего не понимали, но чувствовали, что на их глазах происходит что-то крайне важное. Вагряжский первым догадался помочь Гурову. Он с готовностью выхватил у него записную книжку и, раскрыв на чистой странице, поднес поближе, чтобы Гурову было удобнее писать. Не отрываясь от телефона, Гуров черкнул на листке: «Полное молчание! Комната с телефоном».

Вагряжский раздумывал не дольше секунды, а потом, хлопнув себя по лбу и сделав страшные глаза, поманил Гурова куда-то в сторону. Гуров шагнул вслед за ним и на всякий случай еще и знаками показал, что нужно помалкивать. Вагряжский закатил глаза к небу, показывая этим, что все понимает, и, ухватив Гурова за рукав, потащил в боковой коридор, потом куда-то вниз по лестнице и наконец ввел в небольшую пыльную комнату, чуть ли не под потолок заваленную каким-то хламом. Там, на канцелярском столе, стоял черный телефон, уцелевший, судя по всему, еще со сталинских времен. Гуров снял трубку и набрал номер.

– Это я, Гуров, – торопливо сказал он, как бы в обе трубки сразу. – Нахожусь в офисе «Индиго», товарищ генерал. Выезжаю в театр к Марии. Ее взял в заложники Трегубов. Положение очень серьезное, и у меня единственная просьба – никто не должен предпринимать никаких действий. Буду выкручиваться сам.

– Ты бредишь, что ли? – тихо спросил Орлов. – С тобой все в порядке?

– Нет, Петр, со мной не все в порядке, – ответил Гуров. – Все так и есть, как я сказал. Малейшее подозрение со стороны Трегубова, и Мария погибнет. Надеюсь, ты уже в курсе, что наш коллега на все способен?

– Да, я уже информирован. Кое-что слышал, – осторожно сказал генерал. – Только что вернулся Крячко… Так что я в курсе, что ты сейчас вовсе не в офисе. Ты не хочешь говорить? Тебя подслушивают? Ты в театре?

– Да, – сказал Гуров. – Но это не главное. Главное – вы не должны ничего предпринимать.

– Ага, я понял, – растерянно сказал генерал. – Чего же этот подонок хочет?

– По-моему, он хочет смыться. В его положении такое желание вполне естественно, – сказал Гуров.

– Ага, ясно, – генерал озадаченно прокашлялся. – Что же, он и тебя метит в заложники?

– Да, меня он тоже метит в заложники, – подтвердил Гуров. – Как только прибуду в театр, сразу приступлю к исполнению этой должности.

– Знаешь, у меня голова сейчас что-то плохо работает, – виновато произнес Орлов. – На-ка тебе Крячко, может, он что-нибудь сообразит…

На другом конце провода произошла короткая заминка, а потом трубку взял Крячко.

– Так, конкретно, – деловито сказал он. – Ты в театре, но говоришь про офис. Тебя слушают, но не видят. У тебя мобильник включен, что ли? Понятно! Выходит, ты еще не видел этого гада… А где он засел? Не знаешь? Ладно, я мигом, постарайся не «прибыть» в театр раньше меня. И не пугайся. Я буду предельно осторожен. А на твой мобильник мы быстренько организуем прослушку. Я тоже хочу быть в курсе ваших планов. И не вешай нос!

– Я вешаю трубку, – сказал Гуров.

Вагряжский сноровисто сунул ему под нос записную книжку, и Гуров написал: «Приедет Крячко – проводите его сюда. И никому не слова!» Вагряжский, сделав значительную мину на лице, кивнул и бросился к выходу. Гуров, чтобы выдержать правдоподобие, отправился за ним, вышел из театра, сел в автомобиль и завел мотор.

– Я еду, – сказал он в мобильник.

– Отлично, – похвалил его Трегубов. – Не задерживайся и везде носи с собой телефон. Мы должны слышать друг друга. Как только я перестану тебя слышать, твоя жена перестанет дышать.

– Не повторяй одно и то же по десять раз, – сухо сказал Гуров. – Я давно тебя понял. Лучше скажи, где тебя искать в театре.

– Еще рано, – возразил Трегубов. – Вот прибудешь на место, тогда все узнаешь. Ты уже движешься?

– Да, – сказал Гуров. – Почему ты спрашиваешь?

– Надо же о чем-то говорить, – ответил Трегубов. – Не спрашивать же тебя, как здоровье жены…

– Мог бы рассказать, как дошел до жизни такой, – предложил Гуров. – Любопытно, как становятся мерзавцами.

– Да ничего тут интересного нет, Гуров, – сказал Трегубов. – Это незаметно происходит. Просто живешь-живешь, чувствуешь, что все идет не так, хочешь совершить какой-то прорыв, увидеть новые горизонты… А вместо этого оказываешься по уши в дерьме. Это что-то вроде возрастной болезни, Гуров. Ты в себе поройся – может, ты и сам не такой чистенький?

– Я сначала с тобой закончу, – ответил Гуров. – Не стану пока отвлекаться.

– Ну, со мной тебе придется быть поаккуратнее, – предупредил Трегубов. – Я сейчас нервный. Лучше отложи свои эксперименты. Еще неизвестно, кто из нас доживет до завтрашнего утра.

– Согласен, – сказал Гуров. – А вообще, что ты думаешь делать? Собираешься уехать из Москвы? Из страны?

– Честно говоря, не представляю, – признался Трегубов. – Все как-то было недосуг составить план отхода. Все надеялся, что пронесет. А теперь вот остался у разбитого корыта. Ни деньги со счета снять, ни билет на самолет купить… Но ничего, я надеюсь, что ты что-нибудь сообразишь!

– Я? – поразился Гуров.

– Ну а кто же? Ты заварил кашу, – сварливо сказал Трегубов. – Вот теперь ворочай мозгами, как ее расхлебать. У тебя должно получиться – ты мужик башковитый.

– Я должен думать, как тебе скрыться от правосудия? – все еще не верил своим ушам Гуров. – С какой стати? До сих пор я думал совсем об обратном!

– Ничего страшного. В сущности, это одно и то же. Сначала ты развешивал красные флажки, а теперь выведешь меня за них, – засмеялся Трегубов. – Выбора-то у тебя нет. Ты должен очень постараться, если хочешь иметь жену живую и здоровую.

– Это невозможно, Трегубов, – сказал Гуров. – Это абсурд. Куда ты скроешься? У меня другое предложение – явись-ка ты с повинной!.. Лучшего выхода тебе не придумать.

– Тебе придется придумать, – серьезным тоном возразил Трегубов. – А сказки про явку с повинной – это для детей, Гуров. Меня на это не купишь. Уже столько всего наворочено, что пожизненным пахнет. А как подумаешь, что мораторий на «вышку» отменят, так вообще муторно делается. И ты хочешь, чтобы я сам положил голову на плаху? Как-то не греет, Гуров.

– Ладно, я тебя понял. И все же – в общих чертах – на что ты рассчитываешь? Я должен знать, чего ты хочешь. Может, ты хочешь, чтобы я тебя на Луну отправил?

– Нет, зачем на Луну? – рассудительно заметил Трегубов. – Не надо крайностей. Во-первых, мы должны получить деньги. Зарываться не будем. Двухсот кусков мне хватит. Затем мы должны в самое ближайшее время покинуть Москву. Лучше в южном направлении. А дальше уже глядя по обстановке.

– И где же мы возьмем двести тысяч?

– Думай! Думай! – уже с раздражением сказал Трегубов. – Иначе для чего ты мне нужен? И думай быстрее. Все это мы должны сделать в ближайшие сутки, Гуров. Я тоже человек и не могу долго обходиться без сна и пищи. Как только я почувствую, что начинаю терять над собой контроль, твоей жене – конец. Затяжка времени работает против меня, но и против тебя тоже. Один я проигрывать не собираюсь. Проиграем оба.

– В таком случае я должен еще раз переговорить с генералом, – заключил Гуров. – У меня денег нет. Нужно задействовать финансовые структуры.

– Верно мыслишь, – одобрительно сказал Трегубов. – Но этим займемся, когда ты прибудешь сюда. Тебе еще долго ехать?

– Подъезжаю к заправке, – хладнокровно сказал Гуров.

Он вышел из машины, хлопнул дверцей и медленно прошелся по тротуару. Над строгим зданием театра величественно поднимались огромные облака, словно высеченные из белого сверкающего камня. Навстречу Гурову шла пожилая женщина в черных очках и зауженных канареечных брючках. Она вела на поводке крошечную собачку. Гуров посмотрел сквозь нее и сказал:

– Полный бак, пожалуйста!

Дама шарахнулась от него в сторону и ускорила шаг. Гуров, не обращая на нее никакого внимания, пошел в обратную сторону. Выдержал соответствующую паузу и сел в машину. Хлопнул дверцей, запустил мотор, сказал в трубку:

– Я скоро буду. Ты меня встретишь?

– Не думаю, – сказал Трегубов. – Но у меня условие – подъезжая к театру, остановись напротив сквера и посигналь. Я хочу посмотреть на тебя из окна.

– Я доставлю тебе это удовольствие, – пообещал Гуров.

Разговаривая, он с досадой озирался по сторонам, надеясь увидеть Крячко, но того все еще не было.

Время шло, и тянуть дальше уже не было никакой возможности, Гуров медленно тронул машину с места, аккуратно объехал театр кругом и, остановившись возле сквера, трижды просигналил. Оглядывая высокие стены театра, он безуспешно гадал, за каким из окон скрывается сейчас Трегубов. Ему показалось, что, вероятнее всего, это чердачное окно, выходящее как раз в сторону сквера. Однако уверенности в этом не было – никакой видимой реакции на его сигнал не последовало.

Он подождал еще несколько секунд и поехал дальше. Затормозив у парадного входа, он вдруг увидел неподалеку зеленый джип с никелированной отделкой и объемистым багажным отделением. Пять минут назад этого джипа здесь не было. В багажном отделении, втиснутый боком, стоял какой-то импортный холодильник в упаковке из гофрированного картона.

Едва Гуров остановился, как из джипа выскочил нарочито небритый молодой человек в голубых джинсах и легком пиджаке, надетом прямо на голое загорелое тело. На носу молодого человека торчали узкие, как лезвие ножа, солнцезащитные очки. Подбежав к Гурову, он молча сунул ему в руку записку и так же молча, ничего не объясняя, принялся возиться с гуровским «Пежо». Недолго думая, он откинул крышку капота и с локтями погрузился в мотор. Гуров ошеломленно покачал головой и поискал глазами Крячко. Крячко нигде не было. Тогда Гуров сказал в трубку: «Трегубов, я уже здесь, поднимаюсь по лестнице!» – и на ходу прочел поданную ему записку.

Торопливым и не слишком разборчивым почерком Стас писал: «Лева, мы тут кое-что организовали. Ничего не бойся. Ваня сделает что надо. Когда заглохнешь, постарайся пересесть в его тачку. Я с тобой».

«Он со мной! – мысленно произнес Гуров. – Очень трогательно. Только почему я его не вижу в таком случае? Не превратился же он в человека-невидимку? Хотя от Стаса всего можно ожидать».

Глава 16

Гуров вошел в театр и почти сразу же наткнулся на группу актеров, которые с растерянным видом прохаживались по вестибюлю. На Гурова они посмотрели с затаенным страхом, и он понял, что комик Вагряжский все-таки проболтался. «Ну, погоди у меня! – подумал Гуров. – Дай бог, все закончится, уж я с тобой поговорю!» Ни с кем не разговаривая, Гуров быстро прошел мимо и остановился, только когда в трубке послышался голос Трегубова:

– Ты где, Гуров? Почему замолк?

– Я в фойе, – сказал Гуров. – Куда идти?

– Как куда? – притворно удивился Трегубов. – К телефону, конечно. Начинай договариваться насчет денег, дорогой. Предупреди, что сумма должна быть в двадцатидолларовых купюрах и не позднее чем через сорок минут. И пусть не воображают, что им удастся пометить деньги. За это я буду карать очень строго – как за подделку казначейских билетов. – Он засмеялся.

– Куда доставить? – спросил Гуров.

– Это потом, – сказал Трегубов. – Пусть соберут сначала. Кстати, отсчет времени уже пошел. Тебе следует поторопиться.

– А ты настырный, Трегубов, – заметил Гуров.

– Так почему я всегда в лучших и ходил, – усмехнулся Трегубов. – У меня хватка бульдожья. Я сдохну, но не выпущу, в этом будь уверен!

Гуров уже самостоятельно нашел комнату с телефоном и, связавшись с Орловым, изложил ему требование Трегубова.

– Вот скотина! – с чувством сказал генерал. – Ну, ничего!.. Ты уже в курсе, наверное… Твой Стас там приготовил комбинацию – по-моему, может получиться. Ну а нет – что-нибудь обязательно придумаем. Ты, главное, держись! И передай этой мрази, что деньги будут. Откровенно говоря, я ждал, что он больше запросит. Поскромничал, гад!

– Для него сейчас время – деньги, – сказал Гуров. – Кого еще взяли?

– Маклера с его пацанами почти всех, – ответил Орлов. – Этот даже не сопротивлялся – в невменяемом состоянии нашли. Елисеев сейчас в отдельной камере сидит, как самый ценный кадр. Мешкова только что в прокуратуру увезли. Возмущался он очень. На произвол намекал. Но тебя это сейчас не должно волновать. Ты о Марии думай.

– А я ни о чем другом и не думаю, – сказал Гуров.

Он повесил тяжелую эбонитовую трубку и поднес к уху мобильник.

– Ты специально мобилу подальше убрал? – сердито поинтересовался Трегубов. – Ты эти штучки брось, Гуров! С огнем играешь!

– Случайно вышло, – сказал Гуров. – Задумался.

– Ты вроде спрашивал, кого взяли, да? – ревниво произнес Трегубов. – Ну и что тебе сказал генерал? Операция развивается успешно? Злорадствуешь, да?

– Да рано вроде злорадствовать, – миролюбиво сказал Гуров.

– Вот это правильно, – похвалил Трегубов. – Тебе рано еще победу праздновать. Что с деньгами?

– Уже пакуют, – ответил Гуров. – Ленточками обвязывают.

– Это хорошо, – удовлетворенно заметил Трегубов и после небольшой паузы спросил: – А что это ты насчет жены вопросов не задаешь? Вроде как и не волнуешься за ее драгоценное здоровье…

– А я и в самом деле не волнуюсь, – спокойно ответил Гуров. – Ты жить хочешь, Трегубов.

– Ну, в общем, верно, – подумав, согласился его собеседник. – Ладно, не будем об этом. Давай дальше работать. Машина на месте? Отлично. Значит, мы сейчас спускаемся. Я все время буду рядом с твоей женой, так что, если ты приготовил сюрприз, считай, что ей не повезло.

– Здесь нет никаких сюрпризов, – возразил Гуров. – Но предупреждаю – обращайся с Марией повежливее.

– Уж как умею! – фыркнул Трегубов. – Я, знаешь, пажеских корпусов не кончал. Из рабочего квартала вышел. Всю жизнь пахал, как папа Карло, да водку трескал. Попробовал вот на старости лет чего-то добиться, так и тут мне серпом по яйцам… Тут уж не до вежливости, Гуров! Но обижать твою половину я не обижаю. Мы сейчас с ней как сиамские близнецы – одно целое. Только вместо пуповины браслеты – куда же деваться, специфика! Короче, мы выходим, Гуров. И помни, смерть у твоей жены за плечом стоит!

Гуров провел языком по внезапно пересохшим губам и беспомощно оглянулся по сторонам. Он был рад, что никто сейчас его не видит. «Надо взять себя в руки, – мысленно приказал он себе. – Если я буду нервничать, занервничает и Трегубов, а это уже опасно. Ничего еще не кончено. Мы еще поборемся!»

Он подумал и вернулся в фойе. По идее, Трегубов должен был появиться там в любом случае. В фойе собралась уже почти вся труппа. Директор и главный режиссер тоже были здесь. Кто-то попытался заговорить с Гуровым, но он тоном, не допускающим возражений, приказал:

– Немедленно очистить помещение! Все возвращайтесь в кабинет директора!

Как ни странно, актеры подчинились без звука и быстро разошлись. Фойе опустело, и в образовавшейся пустоте вдруг послышались негромкие частые шаги. Мария вышла из дверей какого-то запасного выхода. Она была бледна и выглядела лет на пять постаревшей. Ее правая рука была заведена за спину, будто она прятала от Гурова какой-то сюрприз. Чуть позади, едва не прижимаясь к ней, шел Трегубов. В правой руке, нисколько не смущаясь, он держал пистолет. Дуло смотрело Марии в голову.

Трегубов зорко оглядел все углы и издалека кивнул Гурову.

– Пока все нормально, – сказал он. – Теперь следующий этап. Ступай первым! Назад не смотреть!

Гуров посмотрел прямо в глаза Марии и увидел в них боль и мольбу о спасении. Это длилось всего одно мгновение, но ему показалось, что этот взгляд преследует его уже целую вечность и что в жизни вообще ничего не было, кроме этой боли. Сердце в груди у него перевернулось, а разум захлестнула обжигающая волна ненависти, но Гуров заставил себя сдержаться и покорно пошел к выходу, ничем не выдав своего волнения.

Они спустились по широким ступеням на тротуар. Ни зеленого джипа, ни каких-либо других машин поблизости не было – лишь «Пежо» Гурова одиноко стоял у бордюра. Огромные белые облака закрыли уже почти все небо. Было жарко и душно, как перед грозой.

Гуров отпер дверцы. Трегубов и Мария прошли мимо него и залезли на заднее сиденье. Ствол пистолета упирался Марии в бок. Трегубов держался при этом совершенно естественно, словно сопровождал не заложницу, а опасную преступницу.

– Пошевеливайся, Гуров! – нетерпеливо прикрикнул Трегубов. – Мы не на прогулке.

Гуров сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. Мотор, к его удивлению, работал ровно и мощно, как всегда. «Интересно, что там нахимичил этот Ваня? – подумал он. – Мы должны заглохнуть, но не похоже, чтобы к этому шло. Скорее, наоборот. Впрочем, не стоит мудрствовать. Сегодня не мой день».

– Куда едем? – спросил он.

– Сначала прокатимся по Садовому кольцу, – распорядился Трегубов. – Я хочу убедиться, что за нами нет «хвоста», Гуров. Если это не так, то тут же все и закончится.

– Откуда я знаю, что может тебе примерещиться? – пожал плечами Гуров. – Ты уж будь повнимательнее, Трегубов, а то у страха глаза велики…

– Я очень внимателен, Гуров, – мрачно заметил Трегубов. – Я предельно внимателен.

Они выехали на Садовое кольцо и проехались по нему. Трегубов, сопя и шныряя глазами направо-налево, выискивал «хвост» в потоке машин. Но, кажется, результаты испытания его все-таки удовлетворили. Трегубов немного повеселел и уже другим тоном сказал:

– Ладно, кажется, ты не слажался, Лев Иваныч! Если все и дальше пойдет по плану, то, чем черт не шутит, у нас у всех может появиться шанс! Что скажешь?

– Что я хочу тебе сказать, при дамах не говорят, – сквозь зубы ответил Гуров. – Говори, куда ехать.

– Ты, как всегда, джентльмен, – засмеялся Трегубов. – Даже при жене. Это большая редкость. Хотя, конечно, какая жена… Мне-то с этим делом не везло! Но бог с ним! Поезжай-ка ты сейчас в Орехово-Борисово, а по ходу дела опять звони генералу. Хочу знать, что там с моими деньгами.

– Не проще ли было сразу начать с захвата заложников? – спросил Гуров. – Стоило ли так долго щипать предпринимателей, корешиться с бандитами, проливать кровь? А тут один раз рискнул – и такой куш!

– Скажешь тоже! – с упреком заметил Трегубов. – Я ведь по-честному хотел. Кому я на самом деле мешал? Подумаешь, предприниматели! Они деньги лопатой гребут – не то что мы с тобой. Чего ты за них так переживаешь – не понимаю. Или вот Вишневецкий… Чего он на рожон пер? Родственники они ему, что ли? Но убивать я его не хотел, Гуров, честно. Это Маклер подгадил. А мне уже выбирать не приходилось. Я уже, как говорится, перед фактом стоял. Ну и немного напортачил впопыхах. По правде говоря, понадеялся, что как-нибудь обойдется. Знал, что ты за жену дрожишь. А ты, между прочим, рисково поступил! Вдруг с твоей половиной и правда беда приключилась бы?

– Да уж, тебя джентльменом назвать трудно! – сказал Гуров.

– Не, я не джентльмен, – сразу согласился Трегубов. – И никогда им не был. Я уже объяснил. Но ты не отвлекайся, звони потихоньку!

Придерживая одной рукой руль, Гуров достал мобильник и набрал номер. Орлов ответил сразу же:

– Слушаю! Как там у тебя, все в порядке? Хотя какой тут, к черту, порядок! Так уж, вырвалось по привычке. Но ты не раскисай.

– Я в порядке, – ответил Гуров. – Меня интересует, что там с деньгами?

– Деньги в принципе готовы, – сказал генерал. – Нужно еще минут двадцать. Это укладывается в сроки. Где он хочет их получить?

– Где ты хочешь получить деньги? – спросил Гуров, поймав в зеркале настороженный взгляд Трегубова.

– Пусть их положат в прочную сумку, на «молнии», с ремнем, – быстро сказал Трегубов. – И доставят на вертолете на Каширское шоссе, к развилке на Кольцевой. Мы встанем на левой обочине метрах в четырехстах от развилки. Пускай возьмут с собой кого-нибудь, кто знает твою машину. Они должны будут нас дождаться, сбросить сумку и тут же улететь. Никаких попыток преследовать нас! Предупреди строго-настрого! И пусть не вздумают положить «куклу»!

– Ладно-ладно, не горячись, – остановил его Гуров и тут же повторил все в трубку для генерала, от себя прибавив: – Вы там, в самом деле, не поднимите пальбу ненароком. Пусть пока все будет так, как он хочет.

– А я что – против? – сказал Орлов. – Пусть радуется. Деньги настоящие. Вертолет улетит. Что ему еще надо?

– Генерал спрашивает, что тебе еще надо? – передал Гуров.

– Пусть это пока сделает, – раздраженно заметил Трегубов. – А там посмотрим.

– Он говорит, что уже достиг предела своих мечтаний, – сообщил Гуров в трубку. – Поэтому мы, наверное, едем в сторону Кольцевой. Надеюсь, недоразумений никаких не будет.

– Я сам уже десять раз перекрестился, – сердито сказал Орлов.

Гуров пытался говорить спокойно, даже с иронией, но давалось ему это страшным напряжением, от которого горела голова. Он намеренно избегал смотреть в зеркало, чтобы еще раз не встретиться взглядом с Марией – боялся, что может не выдержать и сорваться. Чтобы как-то отвлечься, Гуров вступил в разговор с Трегубовым, хотя сейчас его нисколько не интересовало прошлое этого чудовища. А иначе Гуров и не мог рассматривать это необузданное, темное, звенящее оковами существо, которое так нагло вторглось в его жизнь и похитило его жену. Это было похоже на какую-то страшную сказку, которую Гурову в детстве читали на ночь. В той сказке никто не спрашивал у чудовищ, почему они стали такими, с ними боролись и в конце концов побеждали их. Но Гуров не мог бороться, и ему оставалось спрашивать.

Они остановились на перекрестке и стали ждать, когда загорится зеленый. Гуров, не оборачиваясь, спросил:

– Гражданина Завадова ты зачем же подставил? Человек несимпатичный, но ведь он не убивал?

– Какие пустяки тебя волнуют, Гуров! – удивился Трегубов. – Ну что ж, опер всегда остается опером… Это, наверное, уже в крови. А Завадов хотя и не убивал, но убить мог запросто. Это я говорю тебе со всей ответственностью. Вот вы будете теперь искать его жену, и мне почему-то кажется, что не найдете. Я ничего не утверждаю, но уговор у нас с ним был такой – жена должна на время исчезнуть. Он его выполнил, но, по-моему, не стал ломать голову над вариантами. Говорят, они с женой каждый день собачились. Он терпеть ее не мог.

– У вас был уговор? – покачал головой Гуров. – Уговор, что он возьмет на себя убийство милиционера?

– Завадов задолжал Маклеру большие деньги, – назидательно заметил Трегубов. – Ну, может быть, и не такие большие, по меркам Центробанка, но Маклер за такие долги просто перерезает глотку. Собственно, он и собирался проделать это с Завадовым. Хорошо, я об этом узнал и уговорил его наказать Завадова иначе. Маклер – дурак, но тут он со мной согласился. Вот так появилось признание Завадова в убийстве. Конечно, свидетелей мифической связи Вишневецкого с госпожой Завадовой не было, но зато в нашем распоряжении был убийца, улики и добровольное признание. Мы вполне могли довести дело до суда. Завадов бы сел с большим удовольствием, тем более за состояние аффекта ему наверняка скостили бы срок. Вот и вся комбинация, Гуров.

– Не боялись, что в последний момент он скажет правду?

– Нет, потому что он боялся гораздо больше, – усмехнулся Трегубов. – А мы больше всего боялись тебя, Гуров. Можешь гордиться. Хотя я сразу был против покушения. Не потому, что так сильно тебя люблю, а потому, что оно было лишним. Я предвидел, что все сорвется. Но эти идиоты не стали меня слушать. Маклер вообще любит простые решения, а Мешков его поддержал. Ему хотелось поскорее избавиться от проблемы.

– От меня то есть?

– Ну! Он считал, что после твоей смерти все уже так запутается, что сам черт ничего не разберет. Балуев с удовольствием упек бы Завадова за решетку, а по поводу твоей смерти завели бы персональное дело, которое не так просто было бы раскрутить. Но все это оказалось не более чем бесплодным мудрствованием.

– Да, вашей тупости можно только удивляться, – сказал Гуров.

– Ну, Гуров, не боги горшки обжигают, – отозвался Трегубов. – Старались как могли.

– Да, что выросло, то и выросло, – добавил Гуров. – Впереди поворот. Так я сворачиваю на Каширское.

Трегубов напряженно оглянулся через плечо, потом посмотрел вперед и сказал:

– Валяй! Вроде все чисто, хотя меня не покидает ощущение, что ты задумал какой-то фокус. Ты не задумал фокус, Гуров?

– Ну что ты! – искренне сказал Гуров. – Фокусник у нас ты.

Он свернул с Варшавки на Каширское шоссе. За все это время Мария не произнесла ни одного слова, не издала даже слабого стона или восклицания, и в этом молчании было что-то особенно жуткое. В нем чувствовалось присутствие смерти. Смерть была совсем рядом, за спиной, дышала в затылок. Казалось, достаточно протянуть назад руку, и коснешься ее жесткого ледяного покрывала. Даже от одной мысли об этом у Гурова холодели пальцы.

Глава 17

Несколько раз в голове у него мелькала безумная мысль – не стоит ли рискнуть? Бросить машину в крутой вираж, рвануть из-под полы пистолет и попытаться влепить пулю в голову этого мерзавца… Но Гуров снова и снова прогонял эту мысль. Трегубов – не мальчишка. Он не растеряется и выполнит свою угрозу раньше, чем Гуров успеет достать оружие. Надеяться на обратное – просто тешить свою гордыню. Нет, сейчас он может только ждать. Но опять же, бесконечно это ожидание продолжаться не может. Время, отпущенное им с Марией, неумолимо утекает, а помощи, на которую намекал Крячко, что-то не видно. И с каждой минутой ситуация становится все более неразрешимой…

Теперь первым заговорил Трегубов. Похоже, ему сейчас тоже было не очень-то весело. Его эскапада слишком напоминала прогулку по краю пропасти, и он тоже чувствовал ледяное дыхание смерти за спиной.

– А знаешь, что больше всего напугало Мешкова? – с усмешкой обратился он к Гурову. – Когда я передал ему, что ты усек несоответствие насчет личного оружия Вишневецкого. Откуда же я знал, что Савицкий такой приметливый? Ясное дело, не оставлял он мне ни оружия, ни ключей от сейфа. Конечно, ни доказать это, ни опровергнуть сейчас невозможно, но Мешкова этот факт смутил как-то особенно. Вот тогда он задергался. Я уже был не рад, что сказал…

– Мешков-то как встрял в вашу компанию? – спросил Гуров.

– А ты еще не добрался до этого? – удивился Трегубов. – Я думал, ты уже всю подноготную раскрутил. Хотя, конечно, ты еще не всех допрашивал… Но вообще-то дело в том, что в те времена, когда я охотился за бандой Геры, Мешков руководил группой, которая разрабатывала Маклера. Тот еще не подозревал, что сидит на крючке, и после смерти Геры вздумал положить глаз на фирму «Индиго». Нам с Мешковым поневоле пришлось вступить в контакт. Вот здесь все и закрутилось. Не буду рассказывать, как пришла нам в голову эта идея. Скорее всего, она просто витала в воздухе. Мы нашли единомышленников, прижали Маклера и заставили на нас работать. Сначала все шло прекрасно, как отлаженный механизм, а потом система начала давать сбои. К сожалению, это неизбежно… как смерть, – усмехнулся он. – Просто нужно было заручиться поддержкой где-то повыше, но для этого надо было сначала расширить бизнес. Замкнутый круг.

– Я предлагал тебе разомкнуть его, – напомнил Гуров.

– Ты предлагал мне исповедаться, – возразил Трегубов. – Я тебе ответил, что об этом думаю. Я и сейчас не изменил своего мнения.

Они проскочили очередной перекресток, и вдруг напротив большого продуктового магазина мотор «Пежо» начал чихать и заглох. Машина дернулась и встала как вкопанная. Спина Гурова покрылась липкой испариной. Он выругался сквозь зубы и принялся возиться с зажиганием.

– Что за херня, Гуров? – с угрозой спросил Трегубов.

– Откуда я знаю! – зло сказал Гуров, поворачивая ключ в замке зажигания и выжимая педаль. – Машина есть машина. Сейчас заведется.

Мотор принялся чихать и хрипеть, а потом опять заглох.

– Гуров, я тебя предупреждаю! – прорычал за его спиной Трегубов.

– Сейчас! Сейчас все будет нормально! – точно в полусне произнес Гуров.

Он опять попытался запустить мотор, и в этот момент, обогнув их, к тротуару подъехал зеленый джип с холодильником в багажном отделении. Он остановился метрах в десяти, и водитель – все тот же парень в голубых джинсах и пиджаке на голое тело – выскочил из кабины и, не захлопнув дверцы, вприпрыжку побежал в магазин. У Гурова стало темно в глазах.

– Ты долго еще будешь канителиться? – спросил Трегубов.

– Не знаю, все было в порядке, – глухо ответил Гуров. – Бензина полно. Может, с карбюратором что-то?

– Может, в сервис съездим? – издевательски поинтересовался Трегубов. – Ох, не жалеешь ты жену, Гуров! – говоря так, он подозрительно осматривался по сторонам, высматривая возможную угрозу.

– Заткни пасть, Трегубов! – прорвало Гурова. – Все было в порядке, понятно? Должна завестись! Подожди одну минуту…

Но очередная попытка снова не удалась. И вокруг не было никаких намеков на спасение. Гурову показалось, что они все барахтаются сейчас в проруби, все глубже уходя в холодную черную воду…

– Так, все! – вдруг сказал Трегубов и щелкнул ручкой дверцы. – Выходим разом! Если что замечу – жене твоей конец! Пересаживаемся вон в ту тачку, пока хозяин не вернулся!

Не веря своему счастью, Гуров толкнул дверцу, сполз с сиденья и ступил на асфальт, который показался ему неустойчивым, как палуба корабля в бурю.

– За руль! – прохрипел Трегубов, вталкивая Марию на заднее сиденье джипа. – Гони, Гуров! Этот придурок возвращается!

Молодой человек в джинсах появился на крыльце магазина с блоком сигарет в руках. Увидев, что в его машину сели посторонние, он сорвался с места и побежал за джипом, что-то выкрикивая на ходу. Гуров повернул забытый в замке ключ – мотор завелся с пол-оборота, и они понеслись. Некоторое время Трегубов пристально смотрел назад. Ему мешал громоздкий холодильник, и в конце концов он переключился на зеркало.

– Вот лажа! – наконец выругался он. – Только не хватало, чтобы этот кретин на нас ГАИ напустил! Гуров, связывайся срочно с генералом, предупреди, что мы поменяли машину! Пусть организует нам зеленый свет. А этот крутой и без тачки маленько потерпит. Нам она сейчас нужнее.

У Гурова немного отлегло от сердца. Трегубов, слава богу, не посчитал еще свое дело проигранным и не пошел на крайние меры. Надежда, как всегда, умирает последней – Трегубов еще надеялся потрогать руками живые деньги и сунул голову в западню. Сработает ли она – вот какой вопрос мучил теперь Гурова.

Он связался с Орловым и, бесстрастным тоном сообщив ему о смене машины, попросил внести соответствующие коррективы. Орлов был лаконичен и деловит.

– Все будет учтено, – сказал он. – Вы там как?

– У нас все без изменений, – ответил Гуров. – Ждем, когда все это закончится.

– Ну дай бог, – вздохнул Орлов. – Никогда себе не прощу. Надо было этого гада, Трегубова, в первую голову брать!

– Не мучайся, ты же не мог знать, – возразил Гуров.

– Чего это он не мог знать? – подозрительно спросил Трегубов. – Вы о чем там базарите, Гуров?

– О тебе, только о тебе, – объяснил Гуров. – Генерал сокрушается, что не арестовал тебя первым.

– Хорошая мысля приходит опосля, – буркнул Трегубов и тут же с презрением сказал: – Он сокрушается! Ему на лесоповал не ехать. Вот посмотрел бы я, как вы оба сокрушались бы на моем месте.

– На твоем месте еще надо суметь оказаться, – возразил Гуров. – Не у каждого получится.

– Подумаешь, праведники! – скривился Трегубов. – Между прочим, я не считаю, что хуже тебя, Гуров. Не знаю, может, твое материальное положение позволяет тебе оставаться праведником. У тебя жена в кино снимается, гонорарчики, рекламка, то-се…

– Ты жену-то хоть оставь в покое! – раздраженно перебил его Гуров.

– Ну, допустим! – нахраписто сказал Трегубов. – Допустим, жена тут ни при чем. Значит, у тебя есть какие-то другие источники дохода, раз ты так доволен собой и своей жизнью…

– Меня трудно назвать довольным жизнью, Трегубов, – сухо заметил Гуров. – Это ты глупость сказал.

– Ну сейчас тебя немного прижало, – снисходительно бросил Трегубов. – А я говорю вообще… Ты благополучный человек, вот и строишь из себя святого. А если бы ты был простым опером, как я…

– У тебя, похоже, совсем крыша поехала, – сочувственно сказал Гуров. – Какой же я, по-твоему, опер – из золота сделанный? А потом, говорят же, не в богатстве счастье, Трегубов. Не зря говорят, наверное? Тебя деньги счастливее сделали?

– Да ладно политинформацию читать! – презрительно заявил Трегубов. – Я просто не успел до них добраться, до больших денег – потому и счастья нет. Будь у меня деньги, все было бы по-другому. Ну, ничего, бог даст, еще все поменяется! А на твоем месте я бы подумал, как от меня побыстрее избавиться. Что-то я в тебе такого рвения не замечаю! А время идет.

– Ума не приложу, куда тебя сплавить, – сказал Гуров. – Самое лучшее, по-моему, это тебе одному уехать. Деньги возьмешь, нас высадишь и поедешь дальше в одиночку. Как тебе такой план?

– Не нравится, – решительно сказал Трегубов. – Нужен какой-то нестандартный ход, Гуров. Эта машина уже в розыске. Меня остановит первый же гаишник. А у меня для него и аргументов не будет. Нет, вы останетесь со мной до тех пор, пока я реально не почувствую себя в безопасности. Или пока не почувствую, что всем нам пора переселяться в мир иной.

– Да, что и говорить, попутчик ты веселый – не соскучишься! – зло бросил Гуров. – Только мне, как нарочно, в голову ничего нестандартного не приходит. Давай дождемся, пока ты огребешь бабки, а там, может, само что-нибудь придумается.

– Вообще-то, я ожидал от тебя большего, Гуров. А ты даже ради самого себя постараться не хочешь, – хмыкнул Трегубов. – Ну, в принципе тебе виднее. Давай дождемся бабок. В самом деле, не будет денег – ничего не будет. Так что ты и прав, пожалуй…

Они уже проехали Орехово-Борисово и приближались к дорожной развязке. Поток машин на шоссе несколько поредел, и постоянно вертевший головой Трегубов как будто немного успокоился. Однако чем ближе они подъезжали к Кольцевой, тем больше он опять начинал нервничать.

– Ну, молись, полковник, – бормотал он над ухом у Гурова. – Ты неверующий, я знаю, но все равно молись! За успех нашего общего предприятия, как говорится… и за здоровье присутствующих…

За это бормотание Гурову хотелось придушить Трегубова, но сейчас он был просто механизмом для управления автомобилем. Он даже ощущал это – все его тело было точно заковано в металл. Он был лишен маневра, воли и выбора. Так отвратительно Гуров еще никогда себя не чувствовал.

Они наконец проскочили Кольцевую и понеслись дальше по шоссе, неотвратимо приближаясь к точке, назначенной Трегубовым. Гуров опустил стекло и посмотрел на небо. Угроза дождя, похоже, миновала. Тучи ушли к западу. Слева в густой синеве кружил крошечный бело-голубой вертолет.

– Они, кажется, уже здесь, – сказал Гуров.

Трегубов ответил не сразу. Сначала он придирчиво осмотрелся вокруг, заерзал на сиденье и каким-то странным голосом произнес:

– Съезжай на обочину! Остановись…

Гуров подчинился. Джип замер на обочине. В наступившей тишине отчетливо послышался приближающийся рокот вертолетного мотора. Гуров больше не смотрел вверх. Он сидел неподвижно, с каменным лицом и почему-то считал в уме от ста до единицы. Наверное, чтобы в голову не лезли всякие мысли.

Трегубова же, напротив, охватило лихорадочное возбуждение. Он тяжело дышал, беспрестанно озирался и что-то неразборчиво бубнил себе под нос. Это вывело из себя даже Марию.

– Перестаньте дергаться! – вдруг сказала она. – Вы можете вести себя нормально? Мне больно руке!

– Плевать на твою руку! – рассеянно сказал Трегубов. – Тоже мне принцесса на горошине. Твое дело помалкивать. Сейчас ты не кинозвезда, а вроде барашка на вертеле. Так что закрой рот и не мешай мне думать…

Гуров скрипнул зубами и мысленно произнес: «Сорок четыре… Сорок три…» Вертолет уже висел совсем низко над землей. Видимо, оттуда пытались рассмотреть, та ли машина стоит на обочине. Потом вертолет сорвался с места, сделал небольшой круг, пошел вниз, и из него вдруг выпала сумка. Кувыркаясь, она полетела вниз, с силой ударилась о землю, подпрыгнула и скатилась в поросшую травой яму. Вертолет круто пошел вверх, развернулся и в считаные секунды растаял в синеве.

– Есть! – выдохнул Трегубов, едва не подпрыгнув до потолка.

Мария негромко охнула от боли. Гуров не выдержал:

– Ты бы правда поменьше дергался, Трегубов! Хоть ты и не джентльмен, но сдерживать-то себя надо. Или ты у нас уже полный отморозок, которому вообще на все плевать?

– Угадал! – недобро ответил Трегубов. – А теперь, умник, вылезай из машины и шуруй за мешком с деньгами! Маша, естественно, здесь остается, – из его горла вырвался какой-то диковатый смешок.

Гуров открыл дверцу и впервые за всю поездку посмотрел на жену.

– Все будет хорошо, – сказал он.

– Само собой! Все будет отлично! – раздраженно воскликнул Трегубов. – Если ты сейчас принесешь деньги, а не бумажки, ну и так далее… Все будет просто роскошно! А теперь – бегом! Одна нога здесь – другая тоже здесь!

Гуров шагнул в сторону от автомобиля и оглянулся. Оба, и Трегубов, и Мария, напряженно смотрели на него. Гурову показалось, что он видит в глазах Трегубова тусклый волчий огонь. Он отвернулся. И в это время позади раздался негромкий хлопок и вслед за ним пронзительный вскрик Марии.

Гурова словно ошпарило. Он круто развернулся и буквально вломился в машину. Вряд ли он что-то сейчас соображал, но то, что Мария, кажется, жива, все-таки понял. Но что-то было не так. Вцепившись свободной рукой в подлокотник переднего кресла, Мария, бледная как смерть, с ужасом смотрела на своего мучителя, почти не реагируя на Гурова, который, схватив ее за плечи, кричал: «Ты жива?!»

Он смотрел только на жену и никак не мог понять, почему она не отвечает, пока тоже не посмотрел на Трегубова. Тот был неподвижен и будто спал, уткнувшись лицом в кресло. Еще минуту назад полный ярости и азарта, теперь он был спокоен и безразличен ко всему на свете. Обмякшая фигура чем-то напоминала чучело, набитое сеном.

– Руку! – прошептала Мария. – Руке больно!

Гуров наконец-то пришел в себя. Быстро пошарив по карманам, он нашел ключ и разомкнул наручники. И тут же почти на руках вытащил Марию из машины. Поставив жену на землю, он снова придержал ее за плечи и тревожно спросил:

– С тобой все в порядке?

Она уронила голову ему на грудь и заплакала.

– Что это было? Он мертв? – спросила она.

Гуров наконец убедился, что с Марией ничего страшного не случилось. Она была перепугана, измучена, но жива и здорова.

– Подожди немного, ладно? – сказал он и опять нырнул в машину.

Трегубов завалился теперь набок, сползая головой по дверце. На его молочно-белом, мгновенно изменившемся лице бисеринками рассыпались капли крови. Надо лбом темнела страшная клокочущая рана. До Гурова кое-что начало доходить. Он повернулся и посмотрел на упаковку холодильника в багажном отделении. Присмотревшись, он заметил наконец несколько отверстий, замаскированных под иностранные буквы.

– Ну да! Да! Здесь я! – вдруг глухо донеслось из коробки. – Помоги же, черт возьми, вылезти, а то я тут спекся к чертовой матери!

Гуров спрыгнул на землю и отвел Марию в сторону.

– Все кончено, – ласково сказал он. – Больше нечего бояться. Сейчас мы поедем домой. Не на этой машине, не волнуйся. Ты только подожди немного. Нужно сделать одно дело.

Он открыл багажное отделение и, не церемонясь, разломал упаковочную коробку. Оттуда появился красный, как рак, и мрачный, как туча, Крячко. Отдуваясь и нецензурно выражаясь, он обошел кругом машину и заглянул в салон. С минуту он рассматривал труп Трегубова, а потом сказал с тоской:

– Скотина он был, а все равно на душе погано. Он ведь теперь мне по ночам будет сниться, гад!

– Ты Марию спас, – тихо сказал Гуров. – Он ведь нас не пощадил бы. Ему свидетели совсем ни к чему были.

– Это с самого начала было ясно, – согласился Крячко. – Потому и рискнули. Хорошо тут Ваня подвернулся – он в службе собственной безопасности служит. У него эта тачка для другого дела была подготовлена, но мы решили, что можно попробовать. Он на твой «Пежо» какой-то радиоуправляемый прерыватель поставил и «жучок», по которому все ваши разговоры прослушивались. В нужный момент он твой мотор заглушил и свою тачку подставил. Мы рассчитывали, что Трегубов должен на это клюнуть. Ведь деньги совсем рядом были. Ставить точку вроде рановато было. Ну, слава богу, так и вышло. А когда он на секунду отвлекся, я ему в шею выстрелил. С такого расстояния это верная гибель.

Гуров ничего не сказал, и вдруг они оба, не сговариваясь, повернулись и посмотрели на Марию. Опустив плечи, она потерянно стояла у края дороги и бездумно смотрела на зеленую траву под ногами. Бледность еще не сошла с ее лица.

– Ты бы за сумкой все-таки сбегал! – попросил Крячко. – Бабки-то там самые настоящие! Правда, говорят, купюры не те, что этот просил… Ну да теперь неважно. Я бы и сам сбегал, да не хочу на глаза Марии попадаться. Я ведь для нее сейчас что-то вроде ангела смерти. Пусть отойдет сначала… А я сейчас потихоньку сяду и уеду на этой тачке. С глаз долой – из сердца вон, как говорится.

– А нам попутку ловить, что ли? – удивился Гуров.

– Да за вами сию минуту его превосходительство подъедет – лично, – сообщил Крячко. – А вы пока вдвоем побудьте, воздухом подышите, поговорите на отвлеченные темы… Короче, сам сообразишь что-нибудь.

Он махнул рукой и, горбясь, шагнул к машине. Запрыгнул на место водителя, хлопнул дверцей и завел мотор. Джип сорвался с места, развернулся и помчался к Москве. Гуров с нежностью посмотрел на жену и пошел к ней, мучительно придумывая слова, которые сейчас следовало сказать. Но в голове его была странная пустота и еще неостывшая тревога. В какой-то момент ему даже вдруг показалось, что весь ужас никуда не исчез, и он снова у них за спиной, и стоит обернуться…

Он резко обернулся, но за спиной ничего не было, кроме сверкающей на солнце дороги, синего неба и исчезающих за горизонтом облаков. А по дороге, отчаянно сигналя и вращая «мигалкой», мчалась в их сторону служебная «Волга» генерала Орлова, а за ней еще одна машина с синей полосой, и еще «Скорая» со включенной сиреной.

– Вот попали! – буркнул под нос себе Гуров, глядя на эту кавалькаду. – Только от одной напасти избавились, как тут свои навалились! До смерти ведь теперь перепугают!

Гуров видел, что джип, на котором ехал Крячко, по пути был остановлен, и к нему тут же подсели двое в милицейской форме. Не слишком-то уютно им будет в этой машине, подумал Гуров, но ему было еще хуже.

Между тем кавалькада продолжала движение, и вскоре машины затормозили на обочине в двух шагах от Гурова. Из ухоженной служебной «Волги» первым выскочил генерал Орлов – выскочил сломя голову, с перекошенным от суеверного ужаса лицом – и первым делом бросился к Марии.

– Жива?! – выкрикнул он, хватая ее за плечи и заглядывая в глаза. – Жива, слава богу! – Он обернулся к топтавшимся за его спиной медикам из «Скорой» и почему-то погрозил им кулаком. – В больницу немедленно! В самую лучшую! Чтобы глаз не спускали… – Голос у него сорвался, и он сердито отвернулся.

– Да вы не волнуйтесь, – рассудительно заметил врач «Скорой». – Мы все сделаем, что положено. Не бросим же мы нашу любимую актрису!

Мария обвела всех непонимающим взглядом и тихо сказала:

– Я ничего не соображаю – какая больница? Зачем? Я никуда не поеду!

Врач оттеснил генерала и осторожно взял Марию под локоть.

– Поверьте, это необходимо! – сказал он. – Вы пережили такой стресс… Это ненадолго. Успокоительные, покой, психолог с вами побеседует. Мы вас быстро отпустим. Но небольшой осмотр необходим, поверьте!

Гуров подошел ближе и наклонился к жене.

– В самом деле, – виновато сказал он. – Сейчас так будет лучше. Тебе нужна поддержка, а у меня еще куча дел. Прошу тебя, поезжай! А когда тебе будет лучше, я отвезу тебя домой.

Мария беспомощно оглянулась по сторонам.

– Да делайте что хотите! – устало произнесла она и, заботливо поддерживаемая врачом, пошла к машине.

Орлов мрачно посмотрел ей вслед и сказал, будто размышляя вслух:

– А ведь Мешков ушел! Всех взяли, а этот ушел, прощелыга! И ведь уже пришли за ним – он вид сделал, будто смирился, усыпил бдительность, а когда в машину его вели – вырвался, шофера оглушил и смылся… Потом машину в пяти кварталах нашли, а самого и след простыл.

– Еще не вечер, – сказал Гуров.

Глава 18

На самом же деле прошел и этот вечер, и следующий, а полковник Мешков как сквозь землю провалился. Дома он, естественно, не появлялся, а его жена, которая встретила оперативников в демонстративно траурном наряде, наотрез отказалась признать, что ей хоть что-либо известно о том, где ее муж и что собирается делать.

Гуров, однако, Мешковой не поверил. Жена оставалась последней ниточкой, связывающей беглого полковника с большим миром. Все остальные связи были безжалостно прерваны. Те люди, на которых Мешков привык опираться – тайно или явно, – в одну минуту сделались его врагами. Одни предали его, спасая свою шкуру, другие сами считали его предателем. Наверное, у Мешкова имелись покровители, те, кто занимал высокие должности, но и те предпочитали теперь не афишировать такой сомнительной близости. Мешков же, уверенный в собственной неуязвимости, не слишком заботился в свое время о подготовке отходных путей. Сейчас ему нужно было как-то выкручиваться, но, скрываясь, он мог действовать только вслепую, а, значит, ему позарез нужна была связь с человеком, который мог бы помочь, вмешаться в неотвратимый ход судебной машины.

Гуров был уверен, что супруга Мешкова знает, где находится ее муж, и наверняка она что-то делает, чтобы выручить его. Поэтому за Мешковой было сразу же организовано постоянное наблюдение. Причем Гуров настоял на своем личном участии в таком неблагодарном деле – потому что и счеты с Мешковым у него теперь были личные. Во всяком случае, Гуров воспринимал это именно так. Когда дело касалось Марии, беспристрастным он оставаться не мог.

Интуиция не подвела Гурова – уже на следующий день гражданка Мешкова начала проявлять активность. С утра пораньше она нанесла визит известному адвокату Леониду Шупейко, была без проволочек принята и пробыла у него не менее часа. Шупейко неоднократно принимал участие в щекотливых процессах, где в качестве обвиняемых фигурировали проштрафившиеся чиновные люди, в том числе и та их категория, что носила на плечах погоны, поэтому не было никаких сомнений: утренний визит Мешковой – не простая случайность. Мешковы надеялись, что талант Шупейко поможет ему развалить доводы обвинения. Возможно, для этого у них имелись реальные основания – Гуров знал несколько случаев, когда дошлому и не имеющему комплексов адвокату действительно удавалось совершить подобный «подвиг», и несколько отъявленных мерзавцев благодаря его стараниям сумели избежать наказания или, во всяком случае, отделаться какими-то смехотворными сроками. Это стоило им очень больших денег, но, как говорится, это того стоило.

Однако для того, чтобы выстроить четкую линию защиты, Шупейко должен был обязательно встретиться с подзащитным лично. Гуров предполагал, что Мешкова уже проинформировала адвоката, где можно найти мужа. С ее стороны это был большой риск, но, видимо, лучшего выхода у Мешковых уже не оставалось.

Гуров предполагал, что за содействие Шупейко должны были предложить неплохие деньги, и поэтому он начнет рыть землю немедленно. Вряд ли он побежит делиться информацией с правоохранительными органами – разве что те предложат ему сумму побольше. Но это было уже из области фантастики, и Гуров решил лично заняться делами Шупейко.

Контакты адвоката скрупулезно отслеживали в течение суток и немедленно проверяли все места, куда тот наведывался. Однако присутствия беглого полковника нигде не обнаружили. Но Гуров был уверен, что Шупейко непременно свяжется с Мешковым в самое ближайшее время. На следующее утро так и случилось.

Еще не рассвело, когда Гуров и Крячко заняли наблюдательный пост напротив дома Шупейко, сменив предыдущую пару оперативников. Этот день Гуров намеревался целиком посвятить адвокату. Крячко, предпочитавший активные и решительные действия, отнесся к его затее скептически.

– Шупейко тоже не дурак, – заметил он Гурову, когда они припарковали машину возле большого дерева на краю тротуара. – Может, он не захотел связываться с этим дохлым делом? Отмазать Мешкова даже ему будет нелегко.

– Попытка не пытка, – возразил Гуров. – Не припомню, чтобы Шупейко когда-нибудь отказывался от гонорара. А сложность дела его только раззадоривает. Знаю я таких деляг – он костьми ляжет, чтобы подтвердить свою репутацию. И я уверен, что он взялся за это дело. Мешкова разговаривала с ним час – в ее положении пустой болтовней не занимаются. Не сомневаюсь, что они обговорили все детали. Шупейко просто выжидает – проверяет, не следят ли за ним. Надеюсь, что наши ребята сработали чисто и у Шупейко не было повода насторожиться.

– Да, ребята сработали неплохо, – подтвердил Крячко. – Но если моя версия верна, они по-другому и не могли сработать. Шупейко просто не думает о слежке – вот и все дела.

– Люди торопятся, потому и ошибаются, – заключил Гуров. – Именно этим ты сейчас и занимаешься, Стас, – торопишься и ошибаешься. Вот увидишь – Шупейко начнет суетиться уже сегодня утром.

Шупейко начал суетиться ровно в 6.45. Именно в это время он вышел из подъезда своего дома – в сером плаще с поднятым воротником, в низко надвинутой на лоб кепке и в черных перчатках. В руке у него был плоский щеголеватый кейс, изготовленный будто из полированной стали. Подозрительно оглянувшись по сторонам, адвокат сел в белый «Форд», припаркованный прямо возле подъезда, завел мотор и поехал.

– Чистый шпион! – изумленно качая головой, сказал Крячко. – Кабы заранее не знал, в жизни не догадался бы!

– Ну вот! – удовлетворенно заметил Гуров. – А ты говоришь – версия!

Уже начинало светать, поэтому оперативникам приходилось держаться от белого «Форда» Шупейко на некотором отдалении.

– Свяжись с ребятами! – попросил Гуров Крячко. – Будем вести его попеременно. Не хочу, чтобы этот чертов адвокат что-то заподозрил.

Опасения Гурова не были напрасными – «чертов адвокат» заметно нервничал и по этой причине основательно страховался. Он довольно долго кружил по центру, несколько раз проезжая через одно и то же место, и это создавало определенные трудности. Зато Гуров окончательно убедился, что его предположения подтверждаются.

Им с Крячко на подмогу явились двое молодых муровских оперативников на служебной машине, которые и приняли на некоторое время эстафету. Адвокат, начинавший, как показалось Гурову, проявлять относительно назойливого «Пежо» некоторые подозрения, успокоился, вдруг обнаружив его полное исчезновение из поля своего зрения, и сразу же рванул по давно запланированному маршруту.

Муровцы вели Шупейко к выезду из столицы по Ленинградскому проспекту. Гуров и Крячко сопровождали их по параллельным улицам. Когда адвокат покинул пределы Москвы, Гуров пристроился в хвост «жигуленку» из МУРа, а когда стало ясно, что белый «Форд» сворачивает на Куркинское шоссе, стремительно обогнал его и ушел далеко вперед. Вряд ли Шупейко понял, что произошло, тем более что муровцы, убедившись, что он движется в направлении Куркина, приостановили наблюдение и, связавшись с Гуровым, поинтересовались, что им делать дальше.

– Подгребайте потихоньку сюда, ребята! – распорядился Гуров. – Мы его тут встречаем. Ежели что – мы вас предупредим. Но по дороге смотрите в оба, чтобы он куда-нибудь не свернул!

Гуров и Крячко уже добрались до поселка Куркино и с минуты на минуту ждали появления адвоката. Он не обманул ожиданий и появился на своем слегка запыленном белом «Форде». Задерживаться он не стал, а сразу же свернул через поселок к лесу.

Позволив ему скрыться, Гуров и Крячко отправились следом. Сверившись с картой, они убедились, что на колесах адвокату дальше особенно не разбежаться. Дорога пролегала через лес и на протяжении пары километров никуда не сворачивала. За мостом через реку Сходня был поворот на село Гаврилково. Возможно, Шупейко туда и ехал.

– Если только он не за грибами в лес собрался, – заметил Крячко. – Грибов, говорят, нынче много…

Они с превеликой осторожностью свернули на лесную дорогу и медленно поехали вдоль начинающих желтеть деревьев. Крячко связался с напарниками и объяснил им ситуацию.

– Ждите нас в Куркине! – закончил он. – Если что, мы вам свистнем.

Они увидели белый «Форд» внезапно – он был пуст и совершенно открыто стоял на обочине дороги у края леса. Видимо, адвокат был вполне уверен, что сделал все для соблюдения конспирации и больше беспокоиться не о чем.

Гуров и Крячко вышли из машины и осмотрелись. Они находились совсем рядом с рекой. Дорога шла дальше вдоль берега и скрывалась в зелени садовых участков. Местность казалась сейчас совсем безлюдной.

– Ты думаешь, адвокат пошел дальше пешком? – с сомнением в голосе спросил Крячко.

– Несомненно, – кивнул Гуров. – Не улетел же он. Только я сомневаюсь, что он отправился дальше по дороге. Судя по тому, как беззаботно он поставил машину, Шупейко в полной уверенности, что все у него идет гладко. Значит, если бы ему нужно было дальше, он преспокойно бы туда доехал. Но он бросил машину здесь, потому что туда, куда ему нужно, на машине не проехать. Думаю, его нужно искать где-то здесь, недалеко от дороги.

– Налево или направо? – поинтересовался Крячко.

– Спички тянуть не будем, – сказал Гуров. – Как стоим, так и пойдем. Я – направо, ты – налево. Если кто-то что-нибудь обнаружит, сообщит по сотовому другому. Вот и вся диспозиция. Желательно до выяснения ситуации своего присутствия не обнаруживать. Вопросы будут?

– Если вдруг обнаружится присутствие Мешкова, – деловито спросил Крячко, – принимать меры к его задержанию?

– Говорю же – сообщишь по сотовому, – недовольно ответил Гуров. – Мешков может сопротивление оказать. Здесь нельзя шашкой размахивать.

– А если просто времени не будет сообщить?

– Получите взыскание, полковник Крячко! – строго сказал Гуров.

– А если я его задержу? – не отставал Крячко.

– Ничего не получите, – ответил Гуров, поморщившись, и добавил: – Кончай трепаться! Быстро ты, я смотрю, отошел, Стас! А у меня вот не получается пока. Так что давай серьезнее.

– Да я и так серьезнее некуда, – заверил Крячко и тут же пошел через дорогу.

Гуров отправился в противоположную сторону – вдоль речного берега. Справа от него шелестел негустой лес, слева бесшумно струила свои воды река. На противоположном берегу виднелись крыши дачных строений, окруженные ухоженными деревьями. Серое неприветливое небо над ними казалось холодным и застывшим, точно камень.

Стараясь подражать следопытам из книг про индейцев, Гуров сделал попытку отыскать в траве под ногами что-либо похожее на человеческие следы, но у него ничего не получилось – то ли адвоката здесь вообще не было, то ли слухи о возможностях следопытов были слишком преувеличены.

Но, пройдя еще около полусотни метров, Гуров вдруг увидел, как за ветвями деревьев мелькнуло что-то темное, похожее на небольшое строение. Заинтригованный, он вошел в лес, раздвинул преградившие ему путь кусты и совсем рядом, на небольшой поляне, действительно увидел дом.

Дом был старый, деревянный, обшитый почерневшими от времени досками. Небольшой участок окружал покосившийся забор. Калитка была открыта. Возле калитки на траве валялась пустая пластиковая бутылка с ярко-желтой пробкой и без этикетки. И никаких признаков жизни. Гуров подумал, что больше всего это строение похоже на заброшенную избушку лесника, хотя вряд ли здесь когда-либо на самом деле проживал лесник.

Гуров достал мобильник и набрал номер Крячко.

– Что у тебя? Я нашел какой-то дом в лесу. На жилой вроде не похож, но крыша на месте.

– У меня пока пусто, – ответил Крячко. – Никаких следов. Может быть, мне сменить направление?

– Давай, – согласился Гуров. – Только предупреди ребят, чтобы заняли позицию около «Форда» – в крайнем случае Шупейко от нас никуда не денется.

– Понял, – сказал Крячко. – Немедленно иду.

Гуров снова осторожно выглянул из-за кустов. Через забор ему был виден только верхний краешек узкого непромытого окошка и засыпанная почерневшими листьями крыша. «Неужели лощеный адвокат Шупейко направлялся именно в эту дыру? – мелькнуло в голове у Гурова. – Может быть, эта развалюха является собственностью семьи Мешковых? Что-то вроде загородного дома в перспективе? Но в таком случае, боюсь, теперь у него не будет возможности осуществить перестройку. Мы ему этого не позволим».

Он хотел подобраться поближе к дому и уже сделал первый шаг, как вдруг до его слуха донесся скрип открываемой двери. Гуров быстро нырнул назад за кусты и присел. Некоторое время ничего не происходило, а потом из своего укрытия Гуров увидел, как через калитку быстро вышли два человека. Сразу возле забора они остановились и принялись настороженно оглядываться по сторонам. Гуров узнал обоих.

Мешков был небрит и мрачен. Говорили, что брали его в мундире полковника, но сейчас на нем была гражданская одежда. Возможно, благодарить за это он должен был Шупейко – Гурову показалось, что свой шикарный кейс адвокат держит теперь легко, как перышко, – наверное, содержимое его перекочевало к полковнику. Сунув руки в карманы брюк, Мешков подозрительно озирался и словно никак не мог решиться на что-то.

– Александр Александрович, – деликатно произнес адвокат, покосившись на полковника, – вы напрасно опасаетесь. Я гарантирую, что за мной нет никакой слежки. Никому и в голову не приходит, что между нами есть какая-то связь, уверяю вас. Но нам нужно спешить. Мы должны до обеда добраться до места и еще обсудить самые основные вопросы, чтобы я мог начать работать. А вот далее нам придется быть предельно осторожными и держать связь через третьих лиц. Мы не сможем видеться лично.

– А вы уверены, что это место надежное? – хмуро спросил Мешков.

– Вполне, – кивнул адвокат. – Это дача одного моего клиента. Он сейчас в отъезде и поручил мне на это время заботиться о своей недвижимости. Там, по крайней мере, комфортнее, чем в этой собачьей будке, а если соблюдать элементарную осторожность, то и достаточно безопасно.

– Да, здесь погано, – сказал Мешков. – Я замерз. Вот кашлять начал.

– Ну так пойдемте! – предложил Шупейко. – Время дорого. Машину я оставил у дороги.

– Ладно, все равно выбирать не из чего, – криво улыбнулся Мешков. – Обложили, как волка.

– Сами виноваты, Александр Александрович, – назидательно заметил Шупейко. – Заварили такую кашу, а о последствиях не подумали. Заранее нужно готовить себе нишу.

– Эх, да что бы вы понимали! – безнадежно процедил Мешков. – Когда бы я мог подумать, что вляпаюсь в такое дерьмо?

– Да, действительно… – после многозначительной паузы пробормотал адвокат. – Кто бы мог подумать?..

Мешков зло сверкнул глазами.

– А вы вообще заткнитесь, адвокатишка! – буркнул он. – Вам не за хаханьки деньги платят! За такие деньги и помолчать можно.

– Ну, это уже обидно, Александр Александрович! – скучным голосом проговорил Шупейко. – Или вы думаете, я за ваши красивые глаза рисковать должен? Я, между прочим, только из уважения к вашей супруге согласился…

– Ладно, проехали! – сказал Мешков, отворачиваясь. – Само вырвалось. Я не хотел. Извините. Сами понимаете – нервы…

– Идти надо, – строго напомнил Шупейко.

– Надо так надо, – покорно произнес Мешков.

Они зашагали прочь от избушки, пройдя в каких-нибудь пяти метрах от кустов, за которыми прятался Гуров. Видимо, им и в голову не могло прийти, что главные неприятности уже совсем рядом. Адвокат мечтал только об одном – скорее сбыть с рук беглого полковника и вернуться в привычный для себя круг общения. Мешков же, как человек с опытом, наверняка что-то предчувствовал, но его, как всякого беглеца, подстегивала безумная надежда на спасение. Тишина осеннего леса и уверенность адвоката убаюкали его.

Гуров не был уверен, что у Мешкова нет оружия, поэтому на рожон лезть не стал – от неожиданности Мешков запросто мог открыть стрельбу. Он позволил парочке удалиться и быстро набрал номер Крячко.

– Они идут тебе навстречу, – негромко сказал он в трубку. – Адвокат и Мешков. Будь наготове.

– Я всегда готов, – ответил Крячко. – Как пионер.

Гуров спрятал в карман телефон и достал взамен его свой верный «Макаров». Загнав патрон в патронник, он вышел из-за кустов и скорым шагом, но стараясь по возможности не шуметь, двинулся следом за Мешковым с Шупейко. Выйдя из-за деревьев, он увидел обоих – они шагали по открытому пространству в сторону дороги. Адвокат держался чуть впереди – даже на лоне природы стараясь выглядеть деловым и продвинутым человеком, он шел решительным, уверенным шагом, чуть помахивая кейсом и не глядя по сторонам. Мешков чувствовал себя не так хорошо. Он то и дело отставал и не очень ловко перебирал ногами – сказывались, должно быть, тяготы подпольной жизни.

Гуров пошел следом, прячась за деревьями. Расстояние между ними неумолимо сокращалось, и вдруг Гуров увидел Крячко. Тот преспокойно двигался навстречу адвокату – в расстегнутом пиджаке, вразвалочку, небрежно помахивая сухой веткой, сломанной по дороге.

Шупейко на мгновение окаменел и испытующе уставился на подходящего к нему человека. Лицо было ему незнакомо, но что-то нехорошее в душе у адвоката уже шевельнулось. Он в некоторой растерянности оглянулся на своего спутника и тут уж растерялся окончательно.

Мешков узнал Крячко с первого взгляда, и его будто кипятком ошпарили. Он преобразился на глазах.

– Да ты продал меня, сука! – завопил он и что есть силы пнул адвоката ногой в колено. – Подставил, гнида!

Шупейко упал как подкошенный. Мешков выхватил из пиджачного кармана пистолет, без колебаний выстрелил в сторону Крячко и бросился в лес.

Гуров увидел, что Крячко упал, но по характеру движений понял, что падение выполнено скорее в профилактических целях, и побежал наперерез Мешкову. Он еще успел уловить шум автомобильного мотора, донесшийся со стороны дороги, и понял, что оперативники из МУРа, услышав выстрел, спешат им на подмогу.

Мешков мчался, не разбирая дороги, врезаясь грудью в кусты и спотыкаясь о торчащие из земли корни. Ветки хлестали по его разгоряченному лицу. Он ничего, кажется, не видел и не слышал. Гурову совсем не хотелось повторять кросс по пересеченной местности, и он во все легкие гаркнул:

– Стой, Мешков! Куда бежишь? Ты окружен! Стой!

Мешков услышал, оглянулся на бегу, споткнулся об очередной корень и кубарем полетел на землю. Гуров на мгновение потерял его из виду, и это едва не стоило ему жизни. Вылетевшая из листвы пуля просвистела в двух сантиметрах от его головы. Гуров залег и, приподнявшись, крикнул:

– Глупо, Мешков! Зачем тебе лишние неприятности? Сдайся по-хорошему!

Из-за деревьев снова прогремел выстрел, а потом послышался гулкий топот – Мешков опять ударился в бега. «Не в себе человек, – подумал Гуров, поднимаясь. – Ошалел от стресса. Придется брать силой».

Он побежал дальше, но теперь старался укрываться за стволами деревьев. Справа от него тоже послышался топот и треск – там, видимо, спешил на выручку Крячко.

Мешков начинал сдавать – вряд ли он в последние годы много времени посвящал физическим упражнениям. Сейчас только страх поддерживал его силы и гнал вперед.

Крячко быстро приближался, но обнаруживать себя не спешил. Гуров понял, что он просто пытается отвлечь внимание Мешкова – тот, слыша с обеих сторон звуки погони, начал все сильнее нервничать и бестолково метаться между деревьями. Два раза он даже выстрелил назад, в гущу леса, не позаботившись посмотреть, куда стреляет.

Это разозлило Крячко, и он тоже пальнул в воздух для острастки. На Мешкова это подействовало самым неожиданным образом – он вдруг развернулся и побежал прямо на Гурова. Тот едва успел броситься ему в ноги, и они оба покатились на землю.

Мешков дрался отчаянно, словно в этой схватке решалось – жить ему или не жить. Гуров при падении неудачно подвернул руку и потерял пистолет. Мешков тоже остался без оружия, но, навалившись на Гурова и словно тисками сжимая локтем его шею, он все силился дотянуться до оброненного «Макарова», тыча вслепую ладонью и хватая подворачивающиеся под руку сучки.

Действовать в полную силу Гурову мешало поврежденное запястье – и он никак не мог сбросить с себя тушу Мешкова, лишь удерживая шаткое равновесие и напряженно следя за тем, как шарит по прелым листьям багровая короткопалая ладонь. Она все ближе подбиралась к зарывшемуся во влажный мусор «Макарову», и это совсем не нравилось Гурову – в пистолете как минимум должны были остаться еще два-три патрона.

Но в тот момент, когда рука Мешкова все-таки нащупала рифленую рукоятку и он удовлетворенно зарычал, сверху на них надвинулась какая-то тень, и на запястье Мешкова как по волшебству щелкнул стальной браслет.

– О-па! – выдохнул Крячко, выворачивая Мешкову руку и бросая его на траву.

Мешков как-то разом обмяк и прекратил сопротивляться. Крячко заковал ему вторую руку и с чувством выполненного долга отряхнул ладони. Гуров встал и нашел свой пистолет. Вдвоем они подняли Мешкова на ноги и слегка подтолкнули в спину. Понурив голову, он пошел вперед.

По лесу шли молча. Когда вышли на открытое место, навстречу им сразу бросились оба муровских оперативника.

– Все в порядке, товарищ полковник? – на два голоса спросили они.

– Тут все полковники, – проворчал Крячко. – Вас который интересует конкретно? У нас с Гуровым все отлично.

– Ясно. Прикажете сопровождать арестованного?

– Сами проводим, – строго сказал Гуров. – Вы позаботьтесь об адвокате. Чтобы, не дай бог, не сбежал. Хотя после гостинца, который ему преподнес его клиент, вряд ли он сохранил прежнюю прыть. Как ваша нога, господин адвокат?

Шупейко, который с убитым видом стоял неподалеку, вцепившись в ствол молодой березы, поднял голову.

– Я адвокат, – жалобно сказал он. – Обязан защищать интересы клиента. Вы не должны привлекать меня к ответственности.

– Клиентом он будет, когда окажется под судом, – возразил Гуров. – Только теперь уж точно не вашим. Вам теперь о себе придется подумать… Шагайте вперед, гражданин Мешков! Мы возвращаемся в Москву. Там вас с нетерпением ждут.

– Ты просто сводишь счеты, Гуров, – мрачно сказал Мешков. – Ничего за мной нет. Меня вытащат.

– Лет через десять, – ответил Гуров. – И я буду очень стараться, чтобы эта цифра по крайней мере не уменьшилась. Ты сам знаешь, как я хорошо свожу счеты.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Реклама на сайте