«Блудная дочь»

Лиза Джексон Блудная дочь

Глава 1

Бэд-Лак, штат Техас, 1999 год

Вот уж который день в округе Бланке царил палящий зной – зной, от которого нет спасения. Жухлая трава обреченно никла к земле, и в воздухе висело мутное марево.

Невада Смит у себя во дворе был занят привычным делом. Вскидывал к плечу старенький «винчестер», прищуривал больной глаз, прицеливался... Бах!

Приклад тяжело отдавал в голое плечо. Мишень – ржавая консервная банка на заборе – взлетала в воздух, несколько раз перекувырнувшись, падала и катилась по растрескавшейся земле. Истомленные жарой быки на соседнем поле даже не поворачивали длиннорогих голов. Удовлетворенно хмыкнув, Нейв перевел прицел на следующую мишень – пивную бутылку, которая сейчас взорвется фонтаном сверкающих осколков. Взвел курок, прищурился, сжав зубы. Но почему-то медлит.

Он еще ничего не видит и не слышит, но чует приближение чужака. Обернувшись, он заметил столб пыли на дороге; а в следующий миг до него донеслось далекое урчание мотора. Подняв к глазам исцарапанный бинокль, Нейв различает модель и марку машины. Красный «Додж» Шепа Марсона.

Какого черта этому ублюдку здесь понадобилось?

Шеп Марсон – племянник окружного судьи, женатый на дочке разорившегося скотовода, – работает под началом у шерифа округа. На носу выборы, и Шеп из кожи вон лезет, чтобы самому сделаться шерифом. Он из тех, к кому лучше не поворачиваться спиной. Но не только поэтому Нейв подобрался и напрягся, словно зверь, готовящийся к прыжку. Шеп Марсон подонок, это уж точно, сукин сын, не ведающий ни совести, ни жалости. И на земле Нейва ему делать нечего. Только не в этом суть.

Суть в том, что этот подонок приходится родней Шелби Коул. И еще в том, что когда-то Шеп Марсон и Невада Смит служили плечом к плечу. Правда, очень недолго. А потом Шеп едва его не пристрелил. Так что расстались они, прямо скажем, не по-дружески.

Не выпуская из рук винтовку, Нейв подошел к забору, что огораживает садик с одичавшими кустами роз. Цветов давно нет – одни колючки. Нейв снял с забора выцветшую старую футболку и перекинул через плечо.

Под карнизом лачуги, которую Нейв называет домом, копошатся осы – строят гнездо. Старый хромой пес – полукровка, лабрадор с примесью колли – растянулся в тени у покосившегося крыльца. Когда хозяин проходил мимо, пес приветствовал его звучным ударом хвоста оземь. Заслышав «Додж», он поднял голову и недовольно зарычал.

– Тихо. Все хорошо, – успокоил пса Нейв, прекрасно зная, что лжет.

С самого полудня ему не давало покоя дурное предчувствие. И теперь, когда солнце клонилось к западу, в воздухе дрожало вязкое марево жары, и все слышнее становился рокот автомобильного мотора, Нейв ясно понимал: что-то должно случиться. Внутри у него что-то сжалось, и поврежденный глаз откликнулся ноющей болью.

Глупый слепень сел на загорелое плечо, должно быть, приняв его за лошадь; Нейв с размаху припечатал его ладонью. Грузовичок Марсона затормозил у старого сарая.

Нейв почувствовал, как напрягаются мускулы – как всегда, когда стоишь лицом к лицу с врагом. Только прежде Невада Смит сражался на стороне закона. А теперь стал изгоем.

Из машины выбрался Шеп – кряжистый, как медведь, детина с вечными пятнами табачной жижи на нижней губе. Ботинки из змеиной кожи, линялые джинсы; ковбойская рубашка туго обтягивает внушительное брюхо. В жирной пятерне – упаковка с двумя банками «Курз».

– Смит! – Сплюнув сквозь зубы черную табачную струю, он подошел к воротам. – Найдется минутка?

– Смотря для чего. Ты с официальным визитом?

– Да нет. – Отдуваясь, Шеп вытер губы тыльной стороной ладони. На веснушчатых щеках явственно проступила седоватая щетина. – Просто заехал поболтать со старым приятелем.

«Степной койот тебе приятель!» – подумал Нейв, но придержал свои мысли при себе. Ясно, Марсон сюда без причины не явится. У него к Нейву Смиту какое-то дело – и дело серьезное. Шеп бросил Нейву банку пива, и тот ловко поймал ее.

– Ну и жарища, черт ее дери! – проворчал Шеп, открывая свое пиво и поднося банку к губам.

– В Техасе летом всегда жарко, – ответил Нейв.

– Думаешь, я не в курсе? – усмехнулся Шеп. – Давай-ка присядем.

Он кивнул в сторону двух пластмассовых стульев, терпеливо собирающих пыль у крыльца. Капли пота блестели у него на лбу, стекали по вискам, путались в седеющих бачках.

– Слыхал про старину Калеба Сваггерта? – поинтересовался он, устремив взгляд к далекому горизонту, где клубятся облака и тает в вышине след самолета.

Шеп тяжело опустился на стул, купленный на распродаже, но Нейв не спешил занимать место рядом.

– А что? – спросил он, прислонившись к перилам крыльца.

Шеп не торопился с ответом – молчал, вертел в руках пиво, задумчиво оглядывал жалкий клочок земли, полученный Нейвом в наследство.

– Старина Калеб вот-вот отдаст концы, – произнес он наконец. – Загнется от рака. Доктора в Куперсвилле больше месяца ему не дают. – Долгая пауза. Еще глоток пива. – А теперь слушай внимательно. Калеб, понимаешь ли, обрел веру. Не хочет умирать грешником. Вот почему он признался, что дал на суде ложные показания.

– То есть? – едва шевеля губами, спросил Нейв. Каждый мускул в его теле застыл от напряжения.

– Росс Маккаллум выходит на свободу. Ведь это показания Калеба отправили его в тюрьму. Калеба и еще Руби Ди. Ну, кто такая Руби Ди, все мы знаем. Этой шлюхе соврать – что стакан воды выпить. Думаю, теперь и она сознается, что подставила Росса.

Порыв ветра, раскаленный, словно дыхание сатаны, налетел сзади, взъерошил Нейву волосы. К горлу подступила тошнота. Шеп снова поднес к губам свою банку.

– Ты арестовал этого парня, Смит. Ты отправил его вверх по реке. Хочу, чтобы ты знал: через пару дней, может, чуть больше – зависит от того, кто будет пересматривать дело, – он выйдет на свободу. Не мне тебе объяснять, что Маккаллум – опасный тип. В молодости не вылезал из разных переделок – еще похуже тебя! Кстати, тебя он и раньше терпеть не мог. Верно?

Нейв ничего не ответил. Шеп удовлетворенно кивнул и прикончил свой «Курз».

– Выйдет он злой, словно раненый гризли. И я не я буду, если не отправится прямиком к тебе! – Он ткнул в Нейва мясистым пальцем и, смяв пустую банку, добавил: – Предупрежден – значит, вооружен. Понял?

– Понял.

– Вот и славно. – Отшвырнув банку в сторону полусгнивших ступенек крыльца, он встал. – Знаешь, Нейв, никогда я этого не понимал. Ведь когда-то вы с ним друзьями были – водой не разольешь. Вместе в футбол играли, и все такое. А потом он словно с цепи сорвался. Что за черная кошка между вами пробежала?

– Люди меняются, – дернув плечом, ответил Нейв.

– Вот как? – Шеп растянул губы в улыбке. – Да, случается. Особенно коли повздорят из-за бабенки.

– Бывает и такое.

Шеп сделал два шага к машине – и вдруг обернулся, словно внезапно что-то вспомнив.

– Еще одна новость, сынок, – сказал он, и тон его был убийственно серьезен.

– Что за новость?

– Говорят, к нам возвращается Шелби Коул. Каким-то чудом Нейву удалось сохранить на лице безразличное, даже скучающее выражение.

– В самом деле, – продолжил Шеп. – Я слышал от сестры. Шелби утром ей позвонила. Так вот, если она здесь появится, я не хочу неприятностей, тебе ясно? Довольно вы с Россом за нее друг другу глотки рвали. Помню, как я вас растаскивал. Неслабо он тебя порезал, верно? В больницу везти пришлось. Но и ты был не промах – сломал ему руку и пару ребер. После этого он и поклялся тебя убить.

– Как видишь, не вышло.

– Пока не вышло, сынок.

Шеп вытащил из заднего кармана носовой платок и старательно вытер пот с лица.

– Так помни, что я сказал, – произнес он, и в углах рта его вдруг прорезались жесткие складки, – мне не нужны неприятности. Я в будущем году собираюсь в шерифы. И не хочу, чтобы мое имя связывали со всяким дерьмом.

– Не понимаю, о чем ты, Шеп.

– Не понимаешь? Вот и молодец. Так и держись.

Он повернулся, собираясь уйти, и Нейв сказал себе, что не спросит, ни за что не будет спрашивать, не станет будить спящих собак, притворится, что ему все равно... но эти слова уже слетели с его губ:

– Зачем возвращается Шелби?

– Хороший вопрос.– Шеп помедлил, задумчиво по-скребывая щетину на подбородке. Рубаха на нем промокла от пота насквозь. – Чертовски хороший вопрос. Я уж подумывал спросить у тебя, но вижу, ты тоже не в курсе.

Он сплюнул под забор длинную вязкую табачную струю.

– Может быть, знает Росс.

Его слова отдались в мозгу Нейва гулким болезненным эхом.

– Правда, странно, что они с Шелби возвращаются в город едва ли не в один день? Ну и совпадение!

«Совпадение, как же!» – подумал Нейв, но на сей раз удержал язык за зубами.

Что за дела в Техасе у Шелби Коул – красивой, избалованной Шелби, единственной дочери Рыжего Джерома Коула, окружного судьи?

На взгляд Нейва, ей здесь делать нечего.

Шелби Коул мчалась по шоссе, до предела выжимая акселератор. За окнами взятого напрокат «Кадиллака» проносились редкие пожухлые кусты, заросли карликового дуба, колючие кактусы. Порой на обочине мелькали останки животных – безвинных жертв дорожного движения: по большей части броненосцы, изредка зайцы.

Шелби возвращалась домой. В городок к западу от Остина с выразительным названием Бэд-Лак[1]. В город, куда поклялась никогда не возвращаться. Верх машины был опущен, и солнце нещадно пекло макушку; ветер трепал светлые с рыжиной пряди, выбившиеся из тяжелого узла на затылке. Но Шелби не замечала ни солнца, ни ветра.

Туфли на каблуках она скинула еще в аэропорту и вела машину босиком, сдвинув брови и не отрывая сумрачного взгляда от дороги. Голос Бетт Мидлер, доносящийся из приемника, едва достигал сознания.

Протестующе взвизгнули шины на повороте, но Шелби только сильнее нажала на газ.

Десять лет она провела в Сиэтле.Жила своей жизнью, о прошлом старалась забыть. И почти добилась своего – город с многозначительным именем перестал являться ей даже в кошмарных снах. А теперь она не могла дождаться, когда вновь ступит на порог столетнего особняка, где прошло ее детство.

Задерживаться в родных краях она не станет. Выполнит свою задачу и уберется. Теперь – уже навсегда.

Вдруг нахлынули воспоминания, так долго запертые в тайниках памяти, – воспоминания из иного мира: любовь в весеннюю грозу, клятвы верности, а потом – потрясение, ужас и нежелание, невозможность поверить в предательство.Шелби тряхнула головой и крепче сжала руль. Она не хотела пускаться в путь по опасным тропам памяти.

Солнце палило нещадно. Шелби достала из бардачка темные очки, а заодно выключила радио. Прежде она любила романтические мелодии, но вкус к романтике тоже остался в прошлом. Быть может, навсегда.

Шелби бросила взгляд на соседнее сиденье, где лежал ее портфель. Из бокового кармана выглядывал уголок коричневого конверта. На конверте – марка Сан-Антонио, внутри – послание из прошлого. Едва бросив взгляд на содержимое конверта, Шелби взяла в своей фирме отпуск, собрала сумку, отправилась в аэропорт Си-Тек и взяла билет на первый же рейс до Остина.

И суток не прошло, а она уже петляет по узким улочкам городка, который первые восемнадцать лет жизни называла своей родиной. Здесь мало что изменилось. Аптека все такая же, и все так же стоит у задней двери покосившаяся скамья. Шелби вспомнила, как когда-то вырезала на сиденье любовное признание. Сохранилось ли оно – сердечко с инициалами, дурацкий символ, нацарапанный наивной девчонкой, простодушное свидетельство любви к тому, кто потом разбил ей сердце?

– Дура! – пробормотала Шелби и затормозила у перекрестка, пропуская беременную женщину с хнычущим ребенком в коляске.

От мостовой поднимались волны жара: похоже, вот-вот начнет плавиться асфальт. Господи, она уже и забыла, как здесь жарко. Капли пота щекотали кожу под волосами, густой вязкий воздух, казалось, застревал в легких. Шелковая блузка и юбка цвета хаки промокли насквозь. Надо бы поднять эту чертову крышу, закрыть окна, включить кондиционер. Но Шелби не желала щадить себя. Перед тем, как навсегда покинуть родные места, ей хотелось запомнить Бэд-Лак, штат Техас, таким, какой он есть.

Этот город вполне оправдывал свое название. Удача обходила местных жителей стороной. Многие покидали родные места в поисках лучшей доли, а те, кто оставались, по большей части влачили жалкое существование. Процветали здесь немногие – и в том числе ее отец.

Много лет назад, отряхнув с ног прах родного города, Шелби поклялась, что никогда сюда не вернется. Но вот нарушила слово – приехала домой.

Чтобы вернуть то, что у нее отняли.

Десять лет прошло, но Шелби не забыла дорогу. Мимо серой коробки мотеля, предлагающего постояльцам низкие цены, кондиционирование и кабельное ТВ. Мимо бакалейной лавки Эстеванов, куда весь город ходит за спичками, сахаром и сплетнями. Мимо автостоянки, где блестят на солнце потрепанные машины покупателей. Мимо одноэтажных домишек – во многих окнах белеют таблички «Продается».

Мимо городского парка – несколько чахлых деревьев, посредине статуя Сэма Хаустона. Еще поворот – и вперед по тихой широкой улице, где деревья отбрасывают на тротуары кружевную тень, а старые дома еще хранят обаяние легендарного ковбойского Техаса.

Вдали от центра города, ближе к холмам, начинаются привольно разбросанные дома местных богачей. Самый внушительный – по масштабам Бэд-Лака почти дворец – особняк отца Шелби. В миле от города, на пяти акрах земли, над ручьем, вьющимся меж зарослей пеканов, гордо высятся три этажа из камня и кирпича. Высокие окна и перила крыльца (всех четырех крылец, если быть точной) украшены корзинами с разноцветной фуксией. Трава всегда зелена и аккуратно подстрижена, клумбы пестреют цветами, и, должно быть, по-прежнему ласкает взор чистой аквамариновой глубиной овальный бассейн на заднем дворе – свидетельство богатства судьи Коула.

Шелби поморщилась – на память пришли шепотки и пересуды, благоговейно-восторженные, завистливые, а порой и откровенно злобные, каких пришлось вдоволь наслушаться в юности.

– Говорят, ее папаша – самый богатый человек к западу от Сан-Антонио.

– Покупает ей все, что она попросит. Стоит нашей принцессе только захотеть.

– Да, не всем так везет!

Даже сейчас, много лет спустя, Шелби чувствовала, как заливает щеки горячая краска стыда. Как тогда, когда ей запрещали играть с Марией, племянницей экономки. Когда предупреждали, что с Руби Ди водиться не стоит – не та у нее репутация. Когда Шелби узнала, что ее новая кобыла аппалузской породы стоит больше, чем Нейв Смит зарабатывает на ранчо ее отца за целый год.

Неудивительно, что она сбежала.

Шелби нажала на тормоза, сунула ноги в туфли, заглушила мотор и бросила ключи от машины в портфель. Пробормотав: «Боже, дай мне силы!», вышла из машины, одернула прилипшую к спине блузку и зашагала по кирпичной дорожке к дому. В дверь постучала кулаком, не трудясь поднимать дверной молоток с выгравированным именем «Коул» – это имя давно стало ей ненавистно.

Дверь беззвучно распахнулась, и ноздри Шелби уловили знакомый запах полировочного состава для мебели. Итальянский мрамор пола блестел в солнечном свете, щедро льющемся сквозь высокие, безупречно чистые окна.

– Hola![2] Кто здесь? – донесся из кухни знакомый голос с сильным испанским акцентом.

Послышались мягкие шаги, и Шелби, повернув за угол, едва не врезалась в Лидию, экономку отца. Темные глаза мексиканки расширились от удивления, а в следующий миг лицо ее озарилось широкой улыбкой.

– Сеньорита Шелби!

Одним взглядом окинув экономку, Шелби заметила, что в густых черных волосах ее, стянутых тугим узлом, блестят серебряные нити, что ушла былая стройность, но на смуглом лице с высокими скулами – наследие индейских предков – не видно ни одной морщины.

– Dios! – Лидия крепко обняла бывшую воспитанницу. – Почему ты никого не предупредила, что приезжаешь?

– Это был внезапный порыв.

Непрошеные слезы обожгли Шелби глаза. Наряд Лидии остался прежним – все то же черное платье, белый воротничок, белый передник и босоножки на плоской подошве. И все тот же аромат ванили и сигаретного дыма.

– Я... я так рада тебя видеть!

– И я тебя, nina.– Она огорченно поцокала языком. – Если бы я знала, что ты приезжаешь, приготовила бы все твои любимые лакомства – ветчину со сладким картофелем, а на десерт – пирог с орехами. Уж я бы расстаралась! Скажи, ты еще не разлюбила ореховый пирог?

Шелби рассмеялась:

– Нет, но, пожалуйста, Лидия, не беспокойся. Я не знаю, надолго ли останусь.

– Хорошо, хорошо. Не будем об этом. И о твоем отъезде я ни слова не скажу. Ах, nina – На глазах пожилой мексиканки заблестели слезы, она часто заморгала. – Ничего... ничего... просто ты словно fantasma – вылитая мать! – Вздохнув, Лидия отступила на шаг и оглядела Шелби с ног до головы. – Dios, какая же ты худенькая! Неужели на севере совсем не умеют готовить?

– Абсолютно, – улыбнулась Шелби. – Поэтому в Сиэтле все тощие. И питаются только кофе и бутербродами. А еще там холодно и все время идет дождь.

Лидия рассмеялась:

– Ну, здесь мы тебя откормим!

– Позже. Сейчас я хочу поговорить с судьей.

Шелби высвободилась из объятий Лидии. «Несколько добрых слов – и ты размякла! – упрекнула она себя. – Не поддавайся дурацкой сентиментальности. Помни о своей цели».

– Судья дома?

– Si, на веранде. Но он не один. Я скажу ему, что ты... Но было поздно: Шелби уже рванулась к раздвижным дверям, ведущим на задний двор.

– Спасибо, Лидия, я сама.

Она пересекла столовую – сияющий стол красного дерева, двенадцать резных стульев, букет «райских птиц» – любимых цветов матери.

Цветы на столе сменялись каждую неделю уже двадцать лет – со дня смерти Жасмин Коул. В стеклянных дверцах массивного серванта отражался фарфор и хрусталь. «Ничто не изменилось», – подумала Шелби, распахивая дверь и выходя на веранду с видом на бассейн. Под потолком лениво взмахивают лопастями вентиляторы. Зеленовато-голубая вода сверкает на солнце так, что больно смотреть, но тень дубов и пеканов спасает от жары.

Отец сидит за столиком. Черный костюм, белая рубашка. Привычная стетсоновская шляпа небрежно брошена на стол, резная трость с ручкой из слоновой кости лежит на коленях. Перед ним – двое в джинсах и рубахах с закатанными рукавами: один усатый, с редеющими на макушке волосами, другой – с седеющей козлиной бородкой и в темных очках. Верные слуги выслушивают распоряжения хозяина. Все трое оборачиваются на звук шагов – и недоумение на лицах холуев медленно сменяется узнаванием... изумлением... нескрываемым любопытством.

– Шелби!

Лицо отца осветилось искренней радостью – и Шелби содрогнулась от внезапной боли. Как он постарел! Тело, когда-то мускулистое и подтянутое, стало рыхлым, глаза запали, на лбу и в углах рта пролегли глубокие морщины. Густые рыжие волосы обильно подернулись сединой. Но отец все еще производил впечатление, и, когда он встал, выпрямившись во все свои шесть футов и три дюйма, Шелби вспомнилось, как внушительно он смотрелся в зале суда.

– Боже мой! Девочка моя, как я рад тебя видеть! Он попытался ее обнять, но Шелби отстранилась.

– Нам нужно поговорить.

– Милая, что это значит?

Синие глаза отца затуманились разочарованием. Шелби вздрогнула, чувствуя, что готова поддаться минутной слабости. Как хотелось ей броситься к отцу, с размаху упасть в его объятия, повиснуть на шее, плача и смеясь! «Папа, милый папа, как же я по тебе скучала!» Но Шелби вовремя остановила себя. Она уже не девочка, ее не улестить и не запугать.

– Наедине, судья. Нам нужно поговорить наедине. – Она выразительно взглянула в сторону его приспешников.

Повинуясь кивку судьи, оба бесшумно исчезли. Наступила тишина – лишь гудели пчелы, да где-то вдали без устали долбил дерево дятел. Шелби не стала терять времени: открыв свою сумку и достав коричневый конверт, она молча выложила на столик, рядом с тремя недопитыми стаканами виски, его содержимое.

С черно-белой фотографии смотрела на судью Коула девочка лет девяти-десяти.

Отец шумно вздохнул и медленно опустился на свое место. В этот миг Шелби заметила, что он снял обручальное кольцо. Только тонкий светлый след на загорелом пальце напоминал о символе верности, который судья Коул проносил больше тридцати лет. Зато на правой руке его сверкал бриллиант, которому позавидовали бы все голливудские женихи.

Шелби склонилась над столом.

– Это моя дочь, – произнесла она дрожащим голосом. – Твоя внучка.

– В самом деле, сходство есть, – после долгого молчания ответил судья. Лицо его оставалось непроницаемо.

– Не просто сходство, судья. Она как две капли воды похожа на меня в детстве. Вот это, – она указала на бумагу, лежащую рядом с фотографией, – ее свидетельство о рождении. А это – свидетельство о смерти. Видишь: Элизабет Жасмин Коул. Умерла через несколько минут после рождения. Причина – тяжелейший порок сердца. Так здесь написано. Ты принес мне эту весть. Ты сказал, что она не выжила. А пепел... прах, что я развеяла в холмах... господи, чей он?

Судья хотел заговорить, но Шелби затрясла головой, не желая больше выслушивать ложь.

– Нет, не надо! О боже... – Слезы мешали ей говорить, к горлу подступала тошнота. – Ты обманул меня, отец. Зачем?

– Я не...

– Хватит! Я по горло сыта враньем!

Шелби отступила на шаг, протянув руки перед собой, словно защищаясь. Она вся дрожала, лицо исказила гримаса гнева и скорби.

– Эти бумаги я получила вчера по почте. Кто их прислал – не знаю. Я вернулась, чтобы выяснить, что происходит. Где моя дочь? – прорычала она сквозь стиснутые до боли зубы. – Что ты с ней сделал, черт побери?

– Послушай, милая...

– Хватит! С меня довольно! Никаких больше «милых» и «родных», никаких «ласточек», «заинек» и «солнышек»! Может быть, вы не заметили, судья, но я выросла. Я больше не наивная девчонка, готовая довериться любому подлецу. И ни одному твоему слову я больше не верю. Я вернулась, чтобы забрать свою дочь!

– Твою – и чью еще? – Улыбка его исчезла без следа, и в голосе послышались знакомые жесткие нотки.

– Неважно.

Вот как? – Прищурив глаза за стеклами очков в круглой оправе, судья опустил взгляд на разбросанные перед ним бумаги. – Странно, правда? Тебе сообщают, что твой ребенок жив, в те же самые дни, когда из тюрьмы выходит Росс Маккаллум.

Что?!

У Шелби едва не подогнулись колени. Жар ярости сменился ледяным холодом страха. Росс Маккаллум – на свободе? Нет! Только не это!

– Так ты не знала? – Судья откинулся в кресле, вертя в руках трость и глядя на дочь поверх очков. – Да, он скоро выйдет. И, кстати... Нейв Смит все еще здесь.

Глупое сердце пропустило такт, но усилием воли Шелби сохранила внешнее спокойствие. С Нейвом Смитом покончено. Он для нее больше не существует. Так решено, и ничто не изменит ее решения.

– Да, – продолжал судья, поглаживая отполированную рукоятку трости, – получил в наследство клочок земли и пытается там хозяйствовать. Интересно, что с ним будет, когда Росс выйдет на свободу? Ведь у этих двоих старые счеты друг с другом. – Он задумчиво прикусил губу и нахмурился, словно в суде, когда выслушивал путаные показания свидетелей. – Кто-то тебя одурачил, девочка моя. Бросил наживку, чтобы заманить тебя в город, куда ты поклялась не возвращаться. Именно теперь, когда выходит Росс. Кто-то ведет грязную игру. – пробормотал он, словно обращаясь к самому себе. – Но не я.

И на сей раз Шелби ему поверила.

Она мчалась домой в праведном негодовании, полная решимости отыскать свое дитя. Это не изменилось. Но теперь Шелби чувствовала себя одураченной. Отец прав: кто-то ведет с ней грязную игру. Неведомый противник, преследующий собственные темные цели, поманил ее приманкой – и она шагнула прямиком в заботливо расставленные силки. Ну ладно же!

Шелби расправила плечи. Что ж, если так – она не сдастся без боя. Она вступит в игру и будет бороться, пока не вырвется из западни.

И не увезет из этого проклятого богом города свою дочь.

Глава 2

– Nina, неужели ты так и уйдешь? Ты же только что приехала!

Лидия едва поспевала за быстрым шагом Шелби. Годы посеребрили волосы экономки, ссутулили ее плечи, но не изменили характер: сколько Шелби ее помнила, Лидия никогда не сдавалась без боя.

– Подумай о судье! Ты нужна ему!

– Судье никто не нужен.

– Я думала, ты приехала погостить.

– Нет, по делу, – отрезала Шелби.

Она ни за что останется в этом доме! В роскошном мавзолее, где рассталась с жизнью мать. Где – под надзором сурового и властного отца – прошло ее собственное безрадостное детство. В доме, полном мрачных тайн и воспоминаний о темных делах. В доме, где днем и ночью шныряли безликие слуги судьи, не подозревая, что девочка с не по-детски серьезными глазами следит за ними из-за пальмы в холле или из-за кружевных штор уютной девичьей спаленки.

– Но, Шелби...

Голос Лидии дрогнул, и Шелби, замерев на пороге, обернулась. Обернулась, чтобы прочесть в темных глазах мексиканки непритворную печаль.

– Мне не хватало тебя, nina. С тех пор, как ты уехала, дом стал таким холодным, таким пустым...

По ледяной броне, сковавшей сердце Шелби, поползли первые трещины. С тех пор, как ушла из жизни Жасмин Коул, Лидия Васкес взяла заботу об осиротевшей девочке на себя. Она смазывала йодом разбитые коленки, на забавном англо-испанском жаргоне журила малышку за детские проказы, а лет семь-восемь спустя – закрывала глаза, когда Шелби брала ключи от отцовского «Понтиака». Растерянная и испуганная, Шелби пряталась от жестокого мира в объятиях Лидии; когда плакала – на необъятной груди мексиканки, в размеренном биении ее честного сердца находила успокоение. Лидия никогда не унижала ее, не высмеивала, не ругала за неудачи. У нее Шелби училась мужеству, искренности и прямому, открытому взгляду на мир.

Вот и теперь, обернувшись и положив руки на пухлые плечи Лидии, она ответила честно и прямо:

– Я не могу здесь оставаться.

– Не навсегда, милая, хотя бы на несколько дней! Ему... – мексиканка кивнула в сторону внутреннего дворика, – ему ты принесешь такую радость, такое утешение! Да и мне тоже. Porfavor. Хотя бы на несколько дней – на semana[8]

—На неделю? – почти с ужасом повторила Шелби. – Нет, не могу!

– Почему нет? Кому это повредит? Твой отец только обрадуется, а я... Уж я тебя откормлю, худышка моя! —Она поджала губы; в уголках рта появились печальные морщинки. – С тех пор, как ты уехала, все переменилось. Он больше не... не... как ты его называла? Monstruo?

Шелби невольно улыбнулась.

– Нет, Лидия. Не чудовище. Людоед.

– Si, si, людоед.

– Я... Ну хорошо. Я подумаю.

– Прошу тебя, nina. Я буду молиться пресвятой владычице и...

– Не надо призывать всех святых. Мадонна и одна справится.

От такого богохульства экономка испуганно округлила глаза. Рассмеявшись, Шелби поцеловала Лидию в мягкую смуглую щеку.

– Я сама решу, что мне делать, договорились? И никто не будет мне указывать. Ни ты, ни пресвятая дева, ни сам господь бог.

И она повернулась к дверям. Лидия истово перекрестилась и пробормотала себе под нос по-испански что-то не слишком ласковое.Шелби не разобрала и половины: но, кажется, речь шла о твердолобых упрямицах, которым хоть кол на голове теши, а все равно настоят на своем.

Решительно захлопнув за собой дверь, Шелби двинулась по мощеной дорожке к «Кадиллаку». Ноги дрожали, но каким-то чудом ей удавалось идти твердо, едва ли не чеканя шаг. Нет, никакие силы не заставят ее остаться в доме, один вид которого пробуждает в ней болезненно-яркие воспоминания, в воздухе которого, словно сладковато-затхлый аромат могилы, витает память о надеждах, мечтах и разочарованиях ее первых восемнадцати лет жизни. Рядом с человеком, хладнокровно разрушившим ее жизнь.

Скользнув за руль и повернув ключ зажигания, Шелби взглянула на отчий дом в последний раз – и заметила, что в одном из окон первого этажа шевельнулась занавеска. Отец? Лидия? Кто-то еще?

Какая разница! Надвинув на нос темные очки, она вырулила из гаража на подъездную аллею и понеслась к воротам. От искушения подальше. Ее сверлила мысль: что, если остаться, попробовать разговорить отца, выяснить, какова его роль в этом заговоре десятилетней давности?

«А он, разумеется, размякнет и все тебе выложит. Как же, держи карман. Или ты забыла, что за человек судья Коул?»

Черт бы его побрал! – пробормотала Шелби и, выехав из ворот и развернувшись, нажала на газ. Путь ее лежал обратно в центр города – к старому кирпичному зданию, где когда-то принимал пациентов доктор Причарт.

По дороге в памяти всплыла еще одна новость, которую она как-то не сразу осознала, – Росс Маккаллум выходит на свободу. И вмиг отчаянно заколотилось сердце, руль сделался скользким во вспотевших ладонях, а к горлу со дна желудка подступила едкая желчь. Сжав зубы, Шелби заставила себя сосредоточиться на дороге. И на своей цели – клинике в самом сердце Бэд-Лак, где когда-то она лечилась от всех своих недугов, начиная с простуды и кончая растяжением связок.

Снаружи здание не изменилось: все те же четыре этажа неприветливо смотрят на мир подслеповатыми зарешеченными оконцами, и у крыльца возвышается тот же громоздкий ящик с песком. Внутри Шелби заметила кое-какие перемены: появился кондиционер, и линолеум на полу сменился коричневым ковролином. А на стеклянной двери, за которой когда-то помещался кабинет доктора Причарта, теперь красовалась эмблема страховой компании.

Шелби толкнула дверь и вошла в приемную, выдержанную в серебристо-голубых тонах. Из-за компьютера подняла на нее взгляд пухлая дама с волосами такого же серебристо-голубого оттенка и пятиярусными бусами на короткой шее. Бросив взгляд на именную табличку на столе, Шелби уяснила, что видит перед собой Роберту Флетчер.

– Я ищу доктора Неда Причарта, – заговорила она, не давая секретарше открыть рот. – Много лет назад, когда он здесь работал, я была его пациенткой.

Роберта улыбнулась, но глаза, неестественно блестящие от контактных линз, оставались холодными.

– Док Причарт? Да он уж лет десять как бросил практику. Наша компания здесь уже шесть лет, а до нас этот офис занимал мистер Блеквелл, адвокат. Артур Блеквелл.

– Вы не знаете, кто перенял практику Причарта? Или где я могу его найти?

Мисс Флетчер картинно развела руками:

– Понятия не имею! Слышала только, что он уехал из города, а куда – не знаю. Я его и не знала совсем, я хочу сказать, разговаривать с ним не приходилось. В лицо-то, конечно, знала. Бывает, иной раз на улице встретишь, поздороваешься. – Она вдруг осеклась, расширенными глазами вглядываясь в Шелби. – Ой, а вы не дочка судьи Коула будете? Шелби? Я вас помню... господи помилуй, да вы – вылитая ваша матушка, упокой господь ее душу!

– Д-да... спасибо.

Этого еще не хватало, чтобы добрые граждане Бэд-Лака узнавали ее в лицо!

– Такое несчастье! Знаете, дорогая, – она заговорщически наклонилась к Шелби, вдруг проникшись к ней симпатией, – матушка ваша была чудесная женщина.

– Да, знаю. Помню.

– А как ваш отец поживает? Что-то давно я его не видела.

– Прекрасно. Он... у него все хорошо, – ответила Шелби.

– И надолго вы к нам?

– Посмотрим, – пожала плечами Шелби, прекрасно понимая, что каждое ее слово завтра же разлетится по городу. Одна из маленьких радостей жизни в глуши: здешним кумушкам до всего есть дело. – Еще не решила.

Распрощавшись со словоохотливой секретаршей, Шелби вышла на улицу, в удушливый зной техасского лета. Через улицу от бывшей клиники находилась единственная в городе аптека – она же кафе. Страшно вспомнить, сколько времени проводила здесь Шелби подростком, на тонкой грани между детством и юностью – протирала джинсами высокие пыльно-красные табуреты, прихлебывала вишневую колу, закусывала картофельными ломтиками, макая их в кетчуп с лимонным соком или в соус табаско, грезила наяву о каком-нибудь телегерое или ином кумире юных дев, чьего имени сейчас даже не вспомнит. Счастливое, беззаботное время! Как давно это было – словно целую вечность назад.

Перейдя улицу и зайдя за угол аптеки, Шелби обнаружила и старую знакомую – скамью. Тяжеловесное сооружение из цельных бревен стояло гордо, словно неподвластное времени; темное, отполированное годами дерево испещряли сигаретные отметины. А вот и сердечко с инициалами. Шелби задумчиво обвела его пальцем. Десять лет прошло – и не стерлась память.

Господи, как же она по нему сохла! Тогда она училась в десятом классе, а он только что вернулся из армии – стройный, ладный, с грацией сильного молодого зверя. Классическая любовь с первого взгляда.

– Да, гордиться мне нечем, – пробормотала она, выпрямляясь и отряхивая руки.

Шелби не собиралась предаваться сентиментальным воспоминаниям. Такие развлечения хороши, когда времени навалом. Но ее время поджимает. Каждые двадцать четыре часа – еще один день, проведенный вдали от дочери.

Упрямо сжав губы, она вошла в одинокую телефонную будку и принялась листать потрепанный справочник, отыскивая фамилию доктора Причарта.

Не повезло. Скользя пальцем по столбикам имен, Шелби искала его родственников, коллег – хоть кого-нибудь, кто сможет нанести ее на след. Напрасно: ни одно имя не вызывало воспоминаний.

Раскаленный, словно из топки, порыв ветра взъерошил ей полосы, зашуршал страницами телефонной книги, взметнул с асфальта сухие почерневшие листья. Крапчато-серая кошка, отрывисто и резко мяукнув, забилась под днище припаркованного у тротуара «Шевроле»; автомобиль этот, судя по его виду, не трогался с места уже лет двадцать.

Пустынные кривые улочки, равнодушные окна обшарпанных домов. Угрюмые лица, опущенные головы, взгляды исподлобья. Как не похожа ее родина на Сиэтл, где улицы запружены автомобилями, где на тротуарах тесно от пешеходов, где в гавани теснятся, взрезая свинцовую воду залива, грузовые и рыболовецкие суда, а в стальном небе над толпами туристов без устали кружатся и кричат чайки. Этот северный город, чьи улицы бегут по крутым склонам к морю, а небоскребы вспарывают небеса, полон жизни и энергии. По дорогам его, омытым холодным дождем, с утра до вечера спешит по своим делам разноцветный и разнокалиберный люд – спешит, глядя прямо вперед и не пряча лицо от непогоды.

На обратном пути к аптеке Шелби вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась – и увидела в дальнем конце улицы потрепанный пикап. Мужчина загружал в кузов мешок сена, а сам не отрывал от Шелби глаз, скрытых за темными очками.

Могла ли она его не узнать? Дыхание ее на миг пресеклось, и сердце наполнилось едкой горечью воспоминаний.

Нейв. Невада Смит.

Он не потрудился даже улыбнуться – просто бросил в кузов свой груз и направился к ней легким, бесшумным, обманчиво неторопливым шагом, так хорошо памятным Шелби. Ношеные, выцветшие на солнце «ливайсы», футболка, когда-то зеленая, а теперь выгоревшая до неопределенного оттенка, пыльные ковбойские сапоги, блестящие от пота черные волосы. Все как тогда.

– Шелби Коул! – насмешливо протянул он, скользнув по ней цепким взглядом. – Так-так... Слышал о твоем приезде.

– Вот как?

«Это еще что за ерунда? Почему так колотится сердце? Все кончено, слышишь, кончено и забыто! Этот потрепанный жизнью ковбой для тебя никто!»

– Новости в нашем городе быстро распространяются. Особенно дурные.

Он непринужденно прислонился к спинке скамьи, и у Шелби вдруг снова перехватило дыхание. За десять лет она успела забыть, что Нейвом Смитом можно любоваться бесконечно, словно творением художника, – в каждом движении, в каждой позе он гибок, естествен и неотразимо сексуален.

– Это везде так.

– Да, наверное.

Сдвинув темные очки на нос, он беззастенчиво ее разглядывал. Да и сама Шелби не могла оторвать от него глаз. Все тот же упрямый подбородок, затененный трехдневной щетиной, все те же мускулистые руки, покрытые бронзовым загаром, озорная усмешка в углах рта. Смоляные волосы – наследство матери-индианки – в беспорядке падают на лоб.

Что привело тебя в наши Палестины?

Признаться? Промолчать? Солгать? Но кому же и знать правду, как не Нейву? Где-то на белом свете живет его дочь – девятилетняя девочка, о существовании которой он не подозревает, которую не может ни принять, ни отвергнуть.

С годами Шелби убедила себя, что ее дочь – дитя Нейва. Если же нет... Внутри у нее все сжалось, и Шелби поспешила отогнать мысль об этой ужасной возможности.

Мимо протарахтел универсал с настежь распахнутыми окнами. В салоне машины мамаша орала на своих отпрысков, и крикам ее вторило карканье одинокой вороны в дальнем конце улицы.

Нейв молча смотрел на Шелби. Ждал. Она откашлялась.

– Я приехала... м-м... по нескольким причинам… Что ж, теперь или никогда!

– ...и одна из них прямо касается тебя. Нам надо поговорить. У тебя найдется минутка?

– Минутка? И только?

Как ей хотелось сорвать с него эти чертовы темные очки!

– Десять минут, самое большее – двадцать.

– Почему бы не сейчас?

Долгими бессонными ночами Шелби спрашивала себя, найдет ли она в себе силы встретиться с Нейвом лицом к лицу. Открыть тайну, надежно похороненную в груди. Спрашивала – и так и не находила ответа. Но вот настал момент истины. Что ж, она не привыкла останавливаться на полпути.

– Ты прав. Почему бы и не сейчас?

– Пойдем, я угощаю. Теперь-то тебе уже можно пить, верно?

– Конечно, можно, – растянув непослушные губы в улыбке, откликнулась она.

Он кивнул в сторону салуна «Белая лошадь», и Шелби, призвав на помощь все свое мужество, двинулась за ним.

Нейв вошел первым и придержал дверь, мучительно заскрипевшую на несмазанных петлях. Вслед за ним Шелби вошла в полутемный зал, чем-то напоминающий гробницу, с черными от копоти потолочными балками. Ветхий кондиционер надсадно пыхтел и повизгивал, ведя проигрышную битву с жарой. Несколько вентиляторов над головой лениво разгоняли застоявшийся теплый воздух. Стук бильярдных шаров из дальнего угла перекрывал жестяное звяканье музыкального автомата. Звенели кубики льда в стаканах, и воздух наполнял ядреный дух табачного дыма и крепкой выпивки.

Шелби подошла к стойке, кожей ощущая любопытные взгляды посетителей.

Тебе пива? – спросил Нейв.

Угу.

«Как будто важно, что они будут пить», – подумала она, убирая в карман сумки солнечные очки.

Нейв подошел к стойке и щелкнул пальцами. Из ниоткуда вынырнула барменша – сухопарая женщина с вытравленными перекисью волосами, неряшливо наложенной помадой и острым любопытным взглядом.

– Два пива, Люси.

– Сейчас! – пропела она.

Нейв сел на табурет напротив Шелби и положил на стол темные очки. Она заметила, что у него разные зрачки, один больше другого – и вспомнила, что Нейв повредил глаз в давней схватке с Россом Маккаллумом.

– Сейчас принесут, – сказал он. – Так в чем же дело, Шелби? Что тебе понадобилось в наших краях?

Шелби тревожно оглянулась через плечо. Больше тянуть нельзя. Надо собраться с духом – и покончить с обманом десятилетней давности.

– Десять лет назад я кое-что от тебя скрыла, – заговорила она – и осеклась, заметив, как мгновенно вздулись жилы у него на шее при напоминании о прошлом. – Кое-что... очень важное.

– И что же?

Подошла Люси, положила на стол пару бумажных салфеток с картой Техаса, поставила две длинногорлые бутылки и пару стаканов, затем, словно вспомнив в последний момент, вернулась с полдороги и бросила на исцарапанную стойку закуску – пакетик арахиса в скорлупе.

– Еще что-нибудь? – поинтересовалась она.

– Да нет, вряд ли, – ответил Нейв.

– Если что, вы только скажите!

– Непременно. – Нейв наполнил свой стакан и снова впился взглядом в Шелби: – Продолжай.

Ледяной холод сжал ее сердце.

– У нас... – полушепотом произнесла она, – у нас с тобой... был ребенок. Дочь.

«Ну вот и все. Слово сказано».

Широкая ладонь Нейва застыла в воздухе, глаза сощурились, словно он смотрел сквозь прицел.

– Что?! – хрипло выдохнул он.

– Это правда.

Наступило молчание – тяжелое, оглушительное.

– И ты ничего мне не сказала? – едва шевеля губами, произнес он наконец. Глаза его потемнели, словно небо перед грозой; на враз осунувшемся лице резко обрисовались высокие скулы.

– Не сказала.

– Где она?

– Не знаю.

– Не знаешь?! – рявкнул он, но тут же, спохватившись, понизил голос до шепота: – Как так не знаешь, черт побери?

– Я... я верила, что она умерла сразу после рождения, – пробормотала Шелби, чувствуя, как стремительно покидают ее последние силы.

– Что значит «ты верила»? А сама-то ты где была в это время?

Слова Нейва звучали горькой насмешкой. Он молчаливо обвинял ее во лжи – и Шелби его понимала.

– Роды были очень тяжелыми, – принялась объяснять она, сама понимая, как жалко звучат ее оправдания. – Мне давали какие-то лекарства. Я почти не осознавала, что происходит вокруг. А потом, когда пришла в себя, все вокруг твердили, что малышка умерла и я поверила. Но теперь думаю, что меня обманули. Ее отняли у меня. И где она теперь – не знаю. Должно быть, ее кто-то удочерил.

– Постой!

Нейв поднял ладонь, бросив на Шелби предостерегающий взгляд. Проследив за направлением его взгляда, она заметила, что барменша Люси навострила уши и, протирая стойку, незаметно придвигается к ним все ближе.

Нейв вытащил из кармана потрепанный бумажник и швырнул на стойку пару банкнот.

– Пошли, – приказал он, сдергивая Шелби с табурета. – Здесь не место для откровений. Сдачу оставь себе! – бросил он барменше, обернувшись через плечо, и потащил Шелби за собой по узкому коридорчику между кухней и туалетом к задней двери заведения.

Он толкнул дверь плечом, и Шелби ошеломленно заморгала. Непривычно яркий солнечный свет ударил ей в лицо, раскаленный воздух обжег легкие. Над мусорным баком, привалившимся к стене салуна, гудел мушиный рой; с улицы доносилось ленивое урчание моторов.

Подхватив Шелби под локоть, Нейв повлек ее по выщербленному асфальту к автостоянке.

– Куда ты меня тащишь? – поинтересовалась она, тщетно пытаясь выдернуть руку.

– Ко мне.

– К тебе – это куда?

– На ранчо. В нескольких милях от города.

– Ни за что! – Она уперлась каблуками в асфальт.

– Предпочитаешь вести разговор здесь? – И он выразительно кивнул в сторону дороги.

Шелби и сама уже заметила, что, проезжая мимо стоянки, водители все как один замедляют ход. Какой-то тип в авиационных очках-«консервах» и бейсболке с надписью «Техасские нефтяники» аж шею вывернул, чтобы получше разглядеть интересную парочку.

– Как видишь, тебя здесь узнают, – без особой нужды уточнил Нейв.

– Вижу. – Секунду поколебавшись, она решилась на компромисс: – Только я поеду на своей машине, хорошо?

Он кивнул и отпустил ее руку:

– Поезжай за мной.

«Нефтяник» в бейсболке откровенно затормозил и впился в Шелби плотоядным взглядом. Поморщившись, она распахнула дверь «Кадиллака». Нагревшиеся кожаные сиденья едва не дымились; Шелби поспешно включила кондиционер на полную мощность, закрыла окна и вслед за грузовичком Нейва вырулила на дорогу.

«С ума сошла! – твердила она себе, торопливо нацепляя на нос солнечные очки. – Поздороваться не успела – и уже едешь к нему домой! О чем ты вообще думаешь?»

Город остался позади, и дышать стало чуточку легче. С полчаса дорога петляла по холмам; мимо проносились поля, огороженные колючей проволокой, где устало щипали скудную иссохшую траву коровы и овцы. Порой на обочине мелькали высокие дубы или колючие заросли сумаха. Наконец за пересохшим ручьем Нейв свернул в дубовую рощицу; здесь от шоссе ответвлялся разбитый проселок, что вел к его наследственным землям.

«Кадиллак» тяжело переваливался на выбоинах; торчащие из земли корни деревьев хватали его за колеса. Шелби чертыхалась сквозь зубы, крепче сжимая скользкий от пота руль. Наконец дубы расступились, и взору ее открылись владения Нейва.

Так вот что щедрая судьба даровала в удел Неваде Смиту! Несколько сот акров бесплодной каменистой земли, лачуга, которую домом не назовешь даже из вежливости, десяток коров да пяток лошадей – изможденных клячонок, с безнадежной покорностью пригибающих головы к серо-желтой траве.

Прямо скажем, не рай на земле. Совсем не рай.

Шелби припарковала «Кадиллак» у полуразвалившегося амбара. Не дожидаясь, пока уляжется пыль и испарится смелость, решительно вышла из машины.

Нейв ждал ее на крыльце.

И не он один. Пес-полукровка, завидев на хозяйской земле чужого, разразился отчаянным лаем.

– Тихо, Крокетт! Все в порядке! – прикрикнул на него Нейв.

Пес пригнул голову, ощерив зубы; шерсть на холке поднялась дыбом, из горла вырывалось низкое глухое рычание.

– Хватит!

Рычание замолкло, но блестящие подозрительные глаза пса не отрывались от Шелби. Пес ждал только кивка от хозяина, чтобы прыгнуть и вцепиться пришелице в горло.

– Хватит, я сказал!

Нейв нагнулся и потрепал пса по холке.

– Входи, – пригласил он Шелби, распахнув выгоревшую на солнце дверь.

В доме оказалось ненамного прохладнее, чем снаружи. Пол застелен истрепанным ковром.От сборной разнокалиберной мебели так и несло дешевыми распродажами; если у Нейва Смита и водились деньжонки, к удобству и комфорту он явно был равнодушен. На журнальном столике, знававшем лучшие времена, валялось в беспорядке несколько журналов.

Нейв провел Шелби через кухню – размером немного больше почтовой марки – и вывел на задний двор. Здесь, в тени деревьев, было почти прохладно; она с облегчением вдохнула полной грудью.

– Садись, – коротко предложил он, указывая на пыльный пластиковый стул у столика. – Чаю со льдом хочешь?

– А у тебя есть? – с невольным удивлением откликнулась Шелби.

Рассиживаться за чаем в доме у Нейва Смита ей вовсе не хотелось, однако в горле пересохло, а внутри все тряслось, словно у мухи, попавшей в клюв к мухолову.

– Если хочешь, могу приготовить. Прямо сейчас.

– Отлично.

И он исчез в доме.

Шелби с любопытством окинула взором задний двор. Пятна выгоревшей травы чередовались здесь с голой растрескавшейся землей. Очаг для барбекю, сложенный из тяжелых камней, выглядел неуклюжим и древним, словно строение каменного века. От угла дома к столбу забора наискось натянута бельевая веревка. За забором пьют из цементной поилки две лошади; шкуры их блестят под безжалостным солнцем, вокруг вьются тучи слепней, и лошади размеренно бьют себя хвостами по бокам.

Скрипнула дверь, и пес, басовито рыкнув, заколотил хвостом по земле. На крыльце вновь появился Нейв; в руках – две разнокалиберные чашки со льдом и дымчато-бурой жидкостью, отдаленно напоминающей чай.

– А теперь продолжай. – Он протянул ей чашку и опустился на соседний стул. – Так на чем мы остановились? Ах да, ты рассказывала, что у меня есть дочь.

Шелби упрямо распрямила плечи. Каяться ей не в чем, и стыдить и запугивать себя она не позволит!

– Верно. Я уже сказала, что считала ее умершей.

– Ты что же, не помнишь, как рожала?

Я же сказала, Нейв, – устало откликнулась она. – Роды были очень тяжелые.

Мне делали какие-то уколы. К концу я уже почти ничего не видела и не соображала.

Черт!

Он бросил на нее острый взгляд, затем кивнул, молчаливо приказав ей продолжать.

Шелби откашлялась – у нее вдруг запершило в горле.

– У меня с собой свидетельства о ее рождении и о смерти.

– Кто выдал?

– Оба подписаны доктором Причартом.

– Тот еще деляга, – хмыкнул Нейв.

– А теперь выясняется, что он куда-то исчез, – добавила Шелби, с наслаждением глотая горьковатый ледяной напиток.

– Уехал из города сразу после тебя. Куда – никто не знает.

– Иными словами, скрылся? Что ж, неудивительно. Шелби порылась в сумке и достала конверт – послание из прошлого, что перевернуло вверх тормашками ее спокойную налаженную жизнь.

– Посмотри!

Сама не понимая, зачем это делает, она протянула ему фотографию Элизабет Жасмин Коул – своей дочери, которую девять лет считала мертвой.

Значит, ты ее так и не видела? – Голос его звучал сухо, бесстрастно – лишь в углу рта дергался мускул.

Нет.

– Почему?

– Да говорю тебе, я была без сознания! Меня накачали какой-то дрянью!

Слезы обожгли ей глаза, но Шелби подавила подступающие к горлу рыдания. Нареветься она еще успеет. Нейв прищурился:

– Хочешь сказать, док Причарт усыпил тебя, чтобы украсть ребенка?

—Да нет... не знаю... вряд ли... – Шелби судорожно вздохнула. – Я сама виновата. Приспичило покататься верхом – это на восьмом-то месяце! Лошадь споткнулась... и Элизабет появилась на свет раньше срока.

Шелби умолкла и запрокинула голову к выцветшим небесам, где кружил в поисках добычи одинокий ястреб. Незачем рассказывать о боли, об ужасе, охватившем ее, когда она поняла, что темное пятно на джинсах – кровь. О том, как отец орал в телефонную трубку, приказывая «Скорой» поторапливаться. О том, что вот уже девять лет Шелби живет с неизбывным чувством вины.

– Когда я очнулась, все в один голос говорили, что ребенок умер. И что по распоряжению отца – я ведь была несовершеннолетней, а он моим опекуном – уже произвели вскрытие и кремировали труп.

– И у тебя не возникло никаких вопросов?

– Мне было семнадцать лет! – Она смерила его сердитым взглядом. – Как я могла догадаться, что все они в сговоре?

– Это и была твоя главная ошибка.

– Не главная, – ледяным тоном ответила она, со злорадным удовлетворением отметив, как заходили желваки у него на скулах. – К тому времени я натворила целую кучу непростительных глупостей!

– Не ты одна.

Шелби плотно сжала губы. Нейв всегда умел выводить ее из себя, но больше она на его провокации не поддастся. Свой долг она выполнила, открыла Нейву правду, и больше им говорить не о чем.

Нейв задумчиво вглядывался в детскую фотографию – словно искал в лице девочки подтверждение своего отцовства.

– Судью ты уже спрашивала?

– Еще бы!

– И что?

Все отрицает.

Но ты ему не веришь?

– Ни на миг.

– А ты поумнела!

– Будем надеяться. – Одним глотком покончив с чаем, Шелби встала. – Я, знаешь ли, стала старше на десять лет.

– Кто тебе это прислал? – Бросив последний взгляд на улыбающуюся девочку, он сунул фотографию и документы обратно в конверт.

– Для этого я и приехала. Чтобы выяснить, кто это сделал. Задумчиво сдвинув брови, он перевернул конверт:

– Штемпель Сан-Антонио.

– Верно. Совсем неподалеку отсюда. Конверт скользнул ей в ладонь.

– Не могу отделаться от мысли, что она здесь, рядом. Может быть, в соседнем городке. Или на каком-нибудь ранчо по соседству. А быть может, штемпель Сан-Антонио – просто приманка, чтобы навести меня на ложный след, а на самом деле Элизабет где-нибудь в Калифорнии, или в Мехико, или в Квебеке, или еще бог знает где.

Она осеклась – знакомая боль сжала горло – и, дрожащими руками расстегнув боковой карман сумки, поспешно сунула туда конверт.

– И что теперь? Пойдешь в полицию? – сухо, даже равнодушно поинтересовался Нейв. Но Шелби чувствовала, что бесстрастие его – лишь маска. Он напряжен, точно зверь, готовый к прыжку.

– В полицию? Не знаю, – призналась она. – Фотографию я получила только вчера и еще ни о чем толком не думала. Но куда идти? В полицию Сан-Антонио? К шерифу? К рейнджерам? – При одной мысли об этом в висках запульсировала тупая боль. – Нет, сначала попробую что-то выяснить сама. Не хочу, чтобы фамилию Коулв склоняли на страницах газет – по крайней мере до тех пор, пока хоть что-нибудь не прояснится. Я и тебе-то рассказала только потому, что случайно с тобой столкнулась, – добавила она.

– Честно сказать, не ожидал.

– Почему?

Он насмешливо приподнял бровь:

– Думал, у тебя смелости не хватит.

– Значит, ты меня совсем не знаешь.

Скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула, он смерил ее пристальным взглядом – от макушки до пят – и снова взглянул в глаза.

– Я тебя прекрасно знаю, Шелби.

– Когда-то знал, Смит, – уточнила она. – Девять лет назад. Я тогда была зеленой девчонкой.

– Очень хорошенькой, сколько мне помнится.

– И наивной дурехой, – отрезала она.

– В то время ты не колебалась, когда я приглашал тебя к себе. – проговорил он, поднимаясь.

– Правда? Я уж и забыла.

Она взяла портфель, ясно дав понять, что готова идти.

– Ты остановилась у отца? – сменил он тему. Шелби ответила не сразу:

– Пока не знаю.

– Когда решишь, позвони мне.

– Это еще зачем? – воинственно поинтересовалась она.

– Не хочу терять с тобой связь.

– Знаешь, Смит, не думаю, что это хорошая мысль.

– Но нам так или иначе придется еще встретиться. И не раз.

– Не такой уж крохотный городишко Бэд-Лак, чтобы двоим нельзя было разминуться!

– Ты прекрасно знаешь, что я не об этом. Ты ворвалась в город и швырнула к моим ногам бомбу – объявила, что где-то у меня растет дочь. Если это правда...

– Правда! – твердо ответила Шелби, чувствуя, как пылает на щеках румянец.

– Если это правда, согласись, это прямо касается меня. – Стальные глаза уперлись ей в лицо. – Я хочу увидеть свою дочь.

– Сначала надо ее найти!

Правильно. И искать мы будем вместе.

Но...

– И найдем, – спокойно заключил он. – Мне нужны копии этих твоих бумаг и фотографии.

Шелби не знала, что ответить ему на это. Искать дочь вместе с Нейвом Смитом? Ну нет, второй раз она в эту ловушку не попадется! Они с Нейвом из разных миров, и ей – жительнице большого города, предприимчивой и удачливой деловой женщине – нечего делать рядом с неотесанным ковбоем. Какой бы он там ни был обаятельный.

Но Нейв стоял перед ней – непоколебимый, словно гранитная стена, и она чувствовала, что он умрет, но от своего не отступит.

– Ну хорошо, я посмотрю, что смогу сделать...

Нет, Шелби. Смотреть не надо. Просто сделай.

Шелби сжала губы. Что за невероятная наглость! Впрочем, от Нейва Смита ничего другого ожидать не приходится.

– Так, Нейв, давай кое-что проясним раз и навсегда. Ты больше не армейский сержант, а я – не новобранец, так что командный тон прибереги для кого-нибудь другого!

Он усмехнулся краем губ.

– Надо быть последним идиотом, чтобы пытаться тобой командовать. Так как же, получу я копии документов? – Выдержав паузу, он добавил: – Пожалуйста!

Да он просто над ней издевается! Вот, пожалуйста: уже ослепил ее своей неотразимой улыбкой в тысячу ватт, и глаза вспыхнули веселыми огоньками!

– Я подумаю.

– Хорошо, подумай.

Уже взявшись за дверную ручку, Шелби вновь обернулась к нему. Остался еще один немаловажный вопрос.

Судья сказал мне, что Росса Маккаллума выпускают на свободу, – поморщившись, заметила она.

Нейв шевельнул ноздрями, словно волк, почуявший запах врага.

– Да, и очень скоро. Старый Калеб Сваггерт отказался от своих показаний, а это значит, что Рамона Эстевана убил вовсе не Росс Маккаллум.

– Кто же тогда?

– А это, милая моя Шелби, и есть вопрос на миллион долларов.

– Не единственный вопрос.

– Верно, не единственный. И знаешь, какой вопрос меня сильнее всего тревожит? Зачем кому-то понадобилось заманивать тебя в город именно теперь, когда Росс Маккаллум со дня на день выходит из тюрьмы?

– Не знаю, – вздохнула она.

– Значит, нам надо это выяснить.

– Нам? – с внезапной подозрительностью уточнила Шелби.

– Ну да.

Нейв подошел к ней вплотную и оперся рукой о косяк, преградив ей путь к отступлению. Теперь он был так близко, что Шелби ощущала его запах – земной, прозаический и все же колдовской запах мужского тела. Она видела все – и глаза с разными зрачками, придающими Нейву что-то дьявольское, и темные волоски на тыльной стороне ладони, и губы, подвижные, четко очерченные, такие суровые и такие чувственные. Дыхание, теплое и легкое, словно птичье перышко, щекотало ей щеку.

Боже правый, зачем она вообще сюда поехала?!

– Если девочка на снимке – моя дочь, – проговорил Нейв, придвинувшись к ней вплотную, – ты прекрасно понимаешь, Шелби, что я не могу махнуть рукой и продолжать жить так, словно ничего не знаю.

– Но ты не обязан...

– Не в обязанностях дело, – твердо ответил он, глядя ей в глаза. – Дело в том, что это моя дочь. Моя плоть и кровь.

Глава 3

Шеп Марсон припарковал свой «Додж» под одиноким деревом и утер пот со лба. Жилище в три комнаты, которое он вот уже двадцать с лишним лет звал своим домом, в безжалостных солнечных лучах выглядело мрачно и убого. Зеленая краска на двери облупилась, телевизионная антенна на крыше покосилась на сторону, сама крыша вся в заплатах. Но у кого сейчас есть лишние деньги – особенно если приходится в одиночку кормить шесть ртов?

До последнего времени Шепа выручали тесть с тещей – регулярно подкидывали деньжонок. Но теперь отец Пегги Сью разорен, и помощи ждать от него не приходится.

Потирая загривок, Шеп обошел вокруг дома и вышел на задний двор, откуда доносился отчаянный лай его охотничьего пса.

– Тихо! – прикрикнул на него Шеп.

Соседская кошка, заметив приближение чужого, метнулась к щели в заборе и исчезла, рыжей молнией промелькнув в неподвижном жарком воздухе. Теперь понятно, отчего проклятый пес едва с цепи не сорвался! Шеп ослабил узел галстука, расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, повесил шляпу на крюк возле задней двери и, распахнув дверь, вошел на кухню, откуда плыли аппетитные запахи корицы и мускатного ореха.

– Ботинки оставь на пороге! Слышишь, Шеп?

Голос Пегги Сью перекрыл бормотание телевизора и возню детей. А в следующий миг по выцветшему линолеуму затопали две пары быстрых босых ножонок.

– Папа, папа пришел! – кричала Кендис, и соломенные косички ее забавно подпрыгивали на плечах. Донни, как всегда, тащился позади.

– Ну, здравствуй, лапочка! – Шеп подхватил дочь на руки. В этот миг Донни выстрелил в сестру из водяного пистолета, окатив водой форменную рубаху отца.

– Тебе сколько раз сказано, в доме этим не баловаться! – одернул сына Шеп.

Из коридора показалась Пегги Сью: выцветшие джинсы, клетчатый передник, волосы, зачесанные назад и собранные в хвост, открывают высокие скулы, которым лет пятнадцать назад завидовали немало женщин в округе. На лице, когда-то красивом и свежем, словно навек застыла устало-брюзгливая гримаса.

– Я что сказала насчет ботинок?

Она подошла к плите и склонилась над духовкой. Уже не в первый раз Шеп заметил, что в каштановых волосах жены мелькают седые пряди, да и джинсы сидят на ней не так ладно, как прежде. Его жена, его Пегги Сью, самая горячая девчонка в округе, красавица, по которой когда-то сходил с ума молодой и беззаботный Шеп, медленно, но верно превращалась в старуху.

Шеп поставил Кендис на пол, отобрал у Донни водяной пистолет и сбросил ботинки.

– А где Тимми и Робби?

Натянув кухонные рукавицы, Пегги Сью вытащила из духовки противень с яблочным пирогом и водрузила его на плиту.

– Тимми, должно быть, развозит почту, – проговорила она, снимая с пирога фольгу. – А Робби вроде говорил, что пойдет купаться с Билли Рэем и Питом Доубером.

– Не по душе мне, что он водится с мальчишками Доубера. – Шеп извлек из холодильника банку пива. – Темные ребята – травку покуривают, и вообще...

– Позже об этом поговорим, – остановила его Пегги Сью, бросив предостерегающий взгляд на детей.

– Лучше бы нашел себе работу на лето! – проворчал Шеп.

– В прошлом месяце он сгребал сено, – вступилась за сына Пегги Сью.

– И сейчас бы сгребал, не повздорь он со стариком Крамером.

Поморщившись, Шеп открыл банку – и невольно расплылся в улыбке, услышав вкрадчивое шипение пивной пены.

– Что толку поминать, чего не исправишь?

– Пирога хочу! – объявил Донни.

– После обеда. А теперь иди собери детали от своего конструктора, а Кендис пусть тебе поможет. – И, повернувшись к мужу, Пегги Сью добавила: – Будь добр, наполни им бассейн.

– Ладно.

Вообще-то Шеп собирался устроиться в кресле с банкой пива в руках и посмотреть новости, но взгляд Пегги Сью подсказал ему, что жена готова взорваться, а Шеп не хотел ссоры. По крайней мере не сейчас. Ругаться он предпочитал перед сном, чтобы потом мириться в постели.

Надо отдать ей должное, в постели Пегги Сью была настоящей тигрицей, когда хотела, конечно. Второй такой горячей бабы Шеп во всем округе не знал. И гордился тем, что эта крошка – его жена. Непривычное чувство нежности и гордости охватывало его, когда, стоя воскресным утром в церкви, он видел, как Пегги Сью – в нарядном выходном платье, со строгой прической, ангел, да и только! – чистым сильным голосом выводит верхние ноты в церковном хоре. Знали бы наши прихожане, думал он, как эта куколка вопила и извивалась под ним всего каких-нибудь восемь часов назад!

Проходя мимо жены, Шеп игриво шлепнул ее по заду. Пегги Сью обернулась.

– Прекрати, Шеп, – сердито сказала она. – И иди наполни бассейн.

– Сейчас, сейчас! – протянул он и, швырнув в мусорное ведро опустевшую банку, схватил жену за талию и прижал к себе. Полная, все еще крепкая грудь послушно легла ему в руку, аппетитная попка прижалась к разгоряченным чреслам.

– Да прекрати же! Времени нет на твои глупости!

Жена вывернулась из медвежьих объятий Шепа и обернунась к нему лицом – губы плотно сжаты, карие глаза мечут молнии.

– Ладно, ладно! – проворчал он. – Уж и пошутить нельзя.

Пегги Сью пробормотала себе под нос что-то нелестное. «Неандерталец» – так, кажется, она его назвала. Насупившись, Шеп сунул ноги в старые кроссовки и, не трудясь завязывать шнурки, вышел во двор.

Старина Скип, завидев хозяина, снова принялся с громким лаем рваться с поводка.

– Да заткнись ты! – рявкнул Шеп. Затем, ощутив укол совести, со вздохом подошел к псу и нагнулся, чтобы потрепать его по голове. – Что, приятель, по охоте стосковался? Скоро пойдем на охоту. Непременно пойдем. Совсем скоро.

Выпрямившись, он зашагал к поливному шлангу, толстой змеей свернувшемуся возле умывальника с текущим краном. Он давно собирался починить его, да все руки не доходили. Отмахиваясь от надоедливых мух, Шеп подсоединил шланг к крану, взял за другой конец и потащил к бассейну. Воду не меняли уже неделю; она застоялась, в ней плавала дохлая мошкара и жухлые стебли травы. Шеп спустил старую воду и наполнил бассейн заново, полагая, что теперь-то заработал право на тихий вечер в кресле с баночкой пивка.

Детишки сбросили с себя одежонку и с громким радостным визгом плюхнулись в воду. Кендис уже в шесть лет была красавицей – в мать пошла, думал Шеп, а вот Донни, хилый мальчуган с большими жалобными глазами и вечно хлюпающим носом, его разочаровывал. Сказать по совести – нехорошо это, конечно, но что ж делать, коли так и есть? – Шеп не питал к младшему сыну особой любви. Донни его раздражал: вечно он ныл и канючил, а Пегги Сью, на взгляд Шепа, его баловала – не давала отцу даже выпороть мальчишку, когда надо.

Завернув кран на шланге, Шеп выпрямился и глянул за забор на улицу. Мимо дома неторопливо скользил ветхий «Эль Камино»; за рулем – сигарета во влажных алых губах, черные волосы развеваются на жарком ветру – сидела Вианка Эстеван, дочь того самого человека, которого, по общему убеждению, отправил к праотцам Росс Маккаллум. Роскошные груди ее едва не выпадают из низкого выреза футболки, а глаза за темными очками – он это знал – сияют, словно два черных опала.

В штанах вдруг стало тесно и жарко. Стиснув зубы, Шеп развернулся и зашагал к дому. На плите, подрумяниваясь, шипело жаркое; Пегги Сью сноровисто резала лук.

– Вкусно пахнет!

Пегги Сью не ответила. Что-то в последнее время она постоянно не в духе, думал Шеп, вытаскивая из холодильника следующую банку пива. Глядя на жену, он снова ощутил прилив возбуждения. Сколько же они этим делом не занимались – неделю, две? Да порядочно будет. Каждую ночь он пытался ее приласкать, но она отвечала что-нибудь вроде: «Извини, нет настроения» – и поворачивалась к нему спиной, свернувшись клубкой на самом краешке просторной двуспальной кровати.

– Ты, значит, в шерифы метишь? – спросила она вдруг, высыпая порцию нарезанного лука на сковороду.

– Точно.

Уже подал заявку?

Не-а.

А по-моему, пора.

Угу...

– Чего ж ты тянешь?

По-прежнему не глядя на него, она принялась соскребать ножом с доски ошметки луковицы.

– Времени нет, – проворчал он.

– Это из-за того, что Росса Маккаллума оправдали? – спросила она.

Шеп удивленно раскрыл глаза; он не ожидал от Пегги Сью такой проницатель-ности. За двадцать лет, что они прожили вместе, жена не переставала удивлять Шепа: чаще всего она казалась обыкновенной глупой бабенкой, которую ничего, кроме дома и детей, не интересует, но порой каким-нибудь случайным замечанием обнаруживала, что она не глупее мужа.

– Должно быть, теперь будет пересмотр дела. Латиносы – или как там их теперь называть положено – не успокоятся, пока власти не назовут настоящего убийцу.

Ну, в общем, да... Знаешь, заезжал я сегодня к Смиту.

К Нейву?

Плечи ее чуть напряглись. Шеп это заметил и не удивился. Он догадывался, что Пегги Сью в тайне неравнодушна к этому полукровке – как и добрая половина женщин в округе.

Вот чего Шеп не понимал и понять не мог: что приличную женщину в здравом уме может интересовать в этом безнадежном неудачнике, нищем ковбое с дурной славой, который – если только Шеп не совсем потерял нюх – знает о грехах Росса Маккаллума гораздо больше, чем рассказал на суде.

– Ну да. Ведь это Смит упрятал Маккаллума за решетку – как раз перед тем, как его самого вышибли из департамента.

– Подставили, ты хочешь сказать?

– Мы дали ему возможность обелить свое имя. Не захотел – его дело. Знаешь, люди поговаривают, что о смерти Эстевана он знает куда больше, чем говорит.

– Вот как?

– Быть может, он расколется, если надавить посильнее.

– Не расколется, – проговорила Пегги Сью, снова берясь за нож.

Откуда это, черт возьми, у нее такая уверенность?

– Да, знаешь, Шелби Коул вернулась.

На этот раз она повернулась к нему лицом – белым, словно старый «Мерседес» Этты Парсоне.

– Что ты говоришь?!

Жаркое на сковороде шипело, покрываясь румяной корочкой.

– Я сам видел ее в городе. И, как думаешь, с кем она первым делом встретилась? – В ее глазах он прочел ответ. – Точно, с Невадой Смитом собственной персоной. Они вдвоем заходили в «Белую лошадь».

– Кто тебе сказал?

– Люси, барменша. И еще человек с полдюжины видели, как они вошли туда вместе, а потом, не выпив ни глотка, сорвались с места и куда-то умчались, словно за ними гнались черти. Люси говорит, она и моргнуть не успела, как Бэджер Коллинз присуседился к их нетронутому пиву и выхлестал обе порции!

Он расхохотался, но Пегги Сью даже не улыбнулась.

– Как будто мало тебе забот! – тяжело выдохнула она, подняв на него измученные запавшие глаза – глаза старухи.

– Пегги Сью, что стряслось? Вот уже который день ты сама не своя!

– Еще бы! – с тяжелым вздохом проговорила она.

– Да что случилось?

Она часто заморгала и шмыгнула носом.

– Шеп, я... я опять беременна.

– Вот черт!

Шеп обалдело потряс головой. Вот так история! Как же он прокормит пятерых ребятишек? Его заработка и на четверых-то еле хватает...

Прикончив пиво и швырнув в мусорное ведро пустую банку, он двинулся к жене, намереваясь ее обнять, но Пегги Сью отскочила и выставила перед собой нож. Лезвие тускло блеснуло в продымленном воздухе.

И больше не подходи ко мне, слышишь?!

Да я...

– Я серьезно. Ты ляжешь в больницу и сделаешь операцию. А до этого – не смей ко мне близко подходить, или узнаешь у меня! – Шеп понял, что она и вправду не шутит. – Мы оба знаем, что еще одного ребенка нам не осилить.

– Может быть, избавиться от него? – неуверенно произнес он.

– Не пойдет. Ты же знаешь, что я об этом думаю.

Конечно, знает. Шеп помнил их споры перед тем, как появились на свет Кендис и Донни. Пегги Сью ни в какую не соглашалась на аборт. А сам Шеп оба раза обещал сделать вазэктомию, но выполнять обещание, разумеется, не собирался. Будь он проклят, если подпустит к своим яйцам какого-то коновала со скальпелем!

– Ничего, как-нибудь образуется.

– Ты знаешь, что делать. – Пегги Сью решительно взмахнула ножом. – Сделай операцию, Шеп. А потом добудь себе место шерифа. Я устала жить впроголодь. Пока этого не сделаешь, я тебя близко к себе не подпущу!

– Но послушай, детка...

– Хватит с меня твоих «деток»! – отрезала она. – Посмей только распустить руки! И имей в виду: я не передумаю. Так что, если не хочешь остаток жизни проходить на взводе, словно призовой бык судьи Коула, лучше тебе получить это место.

В этот миг со двора послышался вой, способный разбудить даже мертвецов на городском кладбище. На пороге появилась красная, зареванная Кендис; по пятам за ней тащился Донни.

– Ее оса укусила! – сообщил он.

Пегги Сью подхватила дочь на руки и подняла на мужа измученный взгляд.

– Я серьезно, Щеп, – повторила она и повернулась к плите, где уже подгорало жаркое, наполняя убогий домишко дымом молчаливых обвинений и несбывшихся надежд.

«Господи помилуй, во что я ввязался? – думал Нейв, бросая на пол в конюшне мешок сена. В воздух взвилось облачко пыли, в соломе по углам зашуршало – перепуганный мышиный народец спешил по своим тайным убежищам. Нейв вспорол мешок армейским ножом и принялся раскладывать по кормушкам ежедневные порции, отмеряя их старой кофейной банкой.

Первыми в конюшню вошли две кобылы – лучшие в табуне, точнее сказать, единственные, за которых можно было хоть что-то выручить. Навострив уши и радостно блестя глазами, трепещущими от возбуждения ноздрями принюхивались они к пахучему угощению. Следом, нетерпеливо стуча копытами по дощатому полу, показались и другие.

В углу конюшни басовито гавкнул старина Крокетт. Нейв вздрогнул, но тут же выругал себя. Что-то нервы у него нынче на взводе. Так бывало и раньше: стоило подумать о Шелби – и он становился сам не свой. Скривив губы, Нейв вспоминал, как лунными ночами описывал на своем грузовичке круги вокруг дома судьи: сердце стучало, как молоток, вспотевшие руки соскальзывали с руля, а уж что творилось в штанах при одной мысли о Шелби Коул...

Воспоминания о былой любви неотступно преследовали его.

Маленькие груди ее нежно белели в лунном свете, рыжие кудряшки между ног отливали золотом. Как же он хотел ее тогда. . . и хочет теперь.

– Черт побери!

Ощутив, как твердеют чресла, Нейв тряхнул головой и приказал себе забыть ту давнюю любовь. Лучше вспомнить, чем все это для него кончилось, и больше не делать глупостей.

Закончив с сеном и разлив воду по поилкам, он потрепал но холке Крокетта и вернулся в дом. Нет, о Шелби он думать не станет. И без нее хватает забот. Сбросив джинсы, Нейв принял холодный душ – если, конечно, можно так назвать тоненькую струйку воды, лениво льющуюся из душевой насадки. Колодец иссякал, и Нейв понимал, что скоро придется бурить новый.

Двадцать минут спустя, переодевшись в чистое, Нейв нышел из дому и направился к своему пикапу. Воспоминания о Шелби Коул все еще витали в мозгу, словно аромат ее духов – в кабине грузовика, но Нейв сказал себе, что не будет сейчас о ней задумываться. У него есть дела поважнее. Хочет он того или нет, но надо вернуться к прежней работе – провести небольшое расследование. Выяснить, жива ли девочка, в самом ли деле она его дочь. И кто и зачем, черт возьми, заманил Шелби в город. А ведь есть еще Росс Маккаллум – о нем тоже забывать не стоит...

«Грязное это дело», – сказал себе Нейв, заводя мотор. Пока он не понимал, что к чему, но вонь чуял за милю.

– Не строй из себя дуру! – сердито приказала себе Шелби, когда единственная в городе гостиница под названием «Добро пожаловать» осталась позади.

Грязно-желтый одноэтажный домишко с полуразбитой неоновой вывеской, обещающей свободные места и цветное телевидение, не удивил ее своим видом и уж, конечно, не напугал. Повернуть назад Шелби заставила простая мысль: чтобы узнать правду, ей придется еще не раз вести «задушевные беседы» с отцом. А это делать куда удобнее, когда живешь с ним в одном доме.

– А, будь оно все проклято! – пробормотала она, с силой поворачивая неподатливый руль.

Солнце уже клонилось в западным холмам, но по-прежнему жара стояла несусветная. Однако Шелби знала: скоро сгустятся сумерки, ртутный столбик упадет, подует прохладный ветерок, и сверчки заведут свою заунывную колыбельную. Как ни странно, эта мысль ее немного успокоила.

Петляя по узким улочкам – руки, лежащие на руле, сами вспоминали давно забытый маршрут, – Шелби уговаривала себя крепиться. В конце концов, тесное общение с судьей – не самое худшее, что ожидает ее в ближайшие дни. Далеко не самое худшее. Будущее было покрыто туманом, но в одном Шелби не сомневалась: главные неприятности еще впереди.

«Кадиллак» затормозил в тени деревьев у приземистого кирпичного строения. Двери гаража распахнуты настежь, и отцовского «Мерседеса» внутри не видно. Значит, Шелби получила отсрочку.

Подхватив сумки и портативный компьютер, она взошла на крыльцо и, не потрудившись позвонить, распахнула дверь. С кухни пахло чем-то вкусным; там звучал голос Лидии – экономка напевала за работой мексиканскую песню, – и странное, непрошеное чувство охватило Шелби. На миг показалось, что она и вправду вернулась домой.

Но Шелби снова приказала себе не глупить. Этот мраморный мавзолей никогда не был ей домом. По крайней мере с тех пор, как ушла из жизни мать, не выдержав тирании отца.

– Nina, это ты? – послышался с кухни звучный голос Лидии.

– Да, Лидия, блудная дочь вернулась!

– Я знала, знала, что ты вернешься! – С широкой улыбкой и сияющими глазами экономка появилась в холле.

– Ладно, ладно, признаю, ты победила, – смеясь, покачала головой Шелби. – Я и забыла, что с тобой спорить бесполезно!

– Верно, милая, верно. Входи же! Судья вернется через час или два, и мы все вместе поужинаем.

– Замечательно, – протянула Шелби, не в силах скрыть сарказма.

– Конечно! Fabuloso!Ладно, иди освежись, приведи себя в порядок, а мне надо еще кое-что доделать.

И, подмигнув любимице, Лидия скрылась на кухне.

На лестнице Шелби окатила горячая волна воспоминаний. Припомнилось, как девчонкой она лежала без сна, распахнув дверь черного хода и чутко прислушиваясь к звукам за окном. Ждала, что вот-вот под окнами раздастся знакомое тарахтение грузовичка; надеялась, что Нейв войдет в дом, прокрадется через холл, ежась под неодобрительными взглядами предков Коулов в позолоченных рамах, бесшумной тенью проскользнет мимо благоухающих цветов на столе в гостиной, неслышно взлетит по истертым ступеням и войдет к ней в спальню...

Мечта ее так и не сбылась. Да оно и к лучшему.

В спальне Шелби ожидала увидеть толстый слой пыли и ощутить затхлый запах запустения – однако Лидия постаралась на славу: застелила постель, отполировала до блеска стол, кровать и гардероб, подняла ставни и распахнула окно. Легкий ветерок, подхваченный вентилятором у постели, колыхал кружевные занавески. Шелби бросила сумки у кровати, подошла к окну и облокотилась о подоконник, невидящим взглядом уставившись в аквамариновую гладь бассейна. В мозгу безостановочно крутились вопросы, за ответами на которые она приехала в Бэд-Лак.

«Кто прислал мне фотографию Элизабет? – в тысячный раз спрашивала она себя. – Кто знает правду? И, если уж на то пошло, какова она – правда?»

Шелби закусила губу, когда в голове всплыл самый неприятный вопрос: что, если все это – погоня за миражами, обман, жестокий розыгрыш? Врагов и завистников у нее в городе предостаточно.

А у отца и того больше – не сосчитать! Джером Коул всегда слыл крутым, безжалостным человеком, а надев судейскую мантию, стал просто страшен. Должно быть, не одну сотню людей он отправил вверх по реке.

Шелби поморщилась. Нет, об отце думать не стоит. Сейчас у нее одна задача: найти Элизабет. А все прочее – побоку.

«Даже Невада Смит?» – ехидно поинтересовался внутренний голос.

«Даже Невада Смит», – твердо ответила себе Шелби. Старая любовь осталась в прошлом, и теперь Нейв ничего для нее не значит. Он – отец ее дочери, и, значит, судьбы их связаны. Но все прочее неважно. Совершенно неважно.

Болезнь изъела и источила Калеба Сваггерта. Когда-то здоровенный детина, бабник и пройдоха, не дурак выпить и подраться, теперь он превратился в скелет. Волосы повыпадали, кожа на исхудалом лице обвисла рыхлыми безжизненными складками.

Ровный свет флюоресцентных ламп придавал его бледности неживой синеватый оттенок. По левую руку от Калеба доживал свои дни на тумбочке увядающий букетик цветов; по правую покоилась Библия, рядом – стакан и стопка бумажных салфеток.

Голое, строгое, стерильное преддверие ада.

– Смит? – удивленно моргая голыми веками, прохрипел Калеб.

– Здравствуй, Калеб.

Осторожно, чтобы не задеть капельницу, Нейв приблизился к кровати.

– Что тебе нужно?

Слова у Калеба выходили нечетко – то ли из-за действия лекарств, то ли оттого, что вставная челюсть его теперь лежала в стакане на тумбочке.

– Я слышал, ты изменил свои показания. – Скрестив руки, Нейв внимательно вглядывался в лицо больного.

– Да. Поздненько, правда, а все же свой долг исполнил.

– Но мне ты говорил, что видел Росса Маккаллума в лавке Эстевана.

– Никого я там не видел, – отрезал Калеб. На мгновение голос его обрел прежнюю силу.

– Значит, соврал?

Калеб открыл было рот, но снова сжал губы. В прежние времена он был гордецом, и теперь, как видно, нелегко ему было признать свою ошибку.

– Да.

– Почему?

– Потому что ты сел мне на шею и не слезал, – проворчал Калеб, уставившись в одну точку. – А я был грешником. Но теперь принял в свое сердце Иисуса, и...

– Кончай, Калеб, – поморщился Нейв. – Преподобный Уайтекер, может быть, тебе и верит, но я – нет. Я помню, как ты свою первую жену, беременную, выгнал из дому. Так что рассказывай сказки кому-нибудь другому.

– Да, я был большим грешником. Но теперь, богом клянусь, я изменился. Я встретил господа...

– Как же!

– Ты тоже изменишься, если впустишь Иисуса в свое сердце, Смит, – просипел Калеб. – Сейчас душа твоя черна, как смоль, но господь преобразит ее.

– Непременно об этом подумаю. Как-нибудь в другой раз.

– Зачем ты сюда явился? Издеваться надо мной?

– Узнать правду. – Нейв задумчиво почесал подбородок. – Знаешь, Калеб, в Писании сказано: «Истина сделает вас свободными».

– Верно. Вот я и говорю святую истину. Не знаю, кто прикончил Района Эстевана. Может, Росс и был в лавке тем вечером, только я его там не видал.

Нейв шагнул к кровати.

– Однако десять лет назад ты сказал другое, солгал и отправил его в тюрьму. Почему?

Калеб заморгал, и на морщинистой щеке его задергался мускул.

– Почему?

Глаза старика вспыхнули прежним огнем, губы искривились в злорадной усмешке.

– Да потому что подонок он, этот Маккаллум! Он убил или нет, не знаю, но в тюряге ему самое место!

– Значит, ты солгал?

– И теперь в этом раскаиваюсь, – упрямо подтвердил больной.

Нейв покачал головой:

– Знаешь, Калеб, чтобы дать ложные показания в суде, солгать под присягой, нужна очень веская причина. И я знаю только две такие причины. Можно лгать, спасая собственную шею...

– Сам знаешь, я этого мексикашку не убивал! – На бледном лице Калеба выступил слабый румянец.

– ...или если тебе хорошо заплатили за ложь, – спокойно закончил Нейв. – До меня дошли кое-какие слухи. Говорят, ты продал свою историю какому-то репортеру – то ли из Сан-Антонио, то ли из Далласа.

Калеб побелел.

– И где гарантия, что под присягой ты соврал, а журналисту за кругленькую сумму рассказал правду?

– Ах ты, ублюдок!

– Это уж точно.

– Убирайся, Смит! – трясясь, просипел старик. – Я умираю и хочу очистить свою совесть, прежде чем встречусь с Создателем. Вот и вся правда, другой нет. А теперь выметайся, пока я не позвал людей и тебя отсюда не вышвырнули!

Что ж, добавить было нечего. Если на душе у Калеба Сваггерта и оставались какие-то тайны, он явно намеревался унести их с собой в могилу.

– Если еще что-нибудь припомнишь, дай мне знать.

– Пошел вон!

Нейв неторопливо направился к дверям.

– Смит!

Обернувшись, Нейв увидел, что иссохшие губы Калеба кривятся в страшной и жалкой усмешке.

– Храни тебя господь, Смит. Бог свидетель, без его помощи тебе не обойтись!

Глава 4

Тяжелая тюремная дверь захлопнулась за его спиной.

Росс Маккаллум вышел на свободу.

Наконец-то!

Десять лет жизни – за решеткой всего восемь, но десять лет непрерывного кошмара – потеряны для него навеки.

Больше всего ему сейчас хотелось закатиться в первый же попавшийся бар и устроить грандиозную пьянку. Бутылка «Хосе Куэрво», горячая девчонка, дешевый мотель – что еще нужно для счастья?

Но еще сильнее Росс Маккаллум хотел отомстить.

Он вдохнул полной грудью свежий воздух. Господи, хорошо-то как! Помахал рукой часовому на вышке. «Катитесь вы все! – произнес мысленно. – Жалкие сокамерники, тупоголовые охранники, начальник тюрьмы – болван, строящий из себя господа бога, – катитесь вы все куда подальше, мне до вас больше дела нет!»

– Ладно, хватит, – пробормотал он сквозь зубы и сплюнул на выщербленный асфальт.

Он на свободе – это главное. И обратно не вернется. Ни за что. Каждое утро, просыпаясь в камере, снова и снова видя над собой один и тот же осточертевший потолок и вдыхая мерзкую тюремную вонь, он клялся себе, что никогда больше сюда не попадет. Пусть его лучше пристрелят.

Закинув на плечо сумку со скудными пожитками, Росс зашагал к потрепанному фургончику, притулившемуся у тюремной стены. За рулем, покуривая сигаретку и рассеянно прислушиваясь к какой-то слащавой песенке по радио, сидел единственный в целом мире человек, на которого Росс мог положиться, – Мэри Бет Луни, его дважды разведенная младшая сестра. Одной рукой она придерживала сигарету, другой машинально отстукивала ритм на руле. Обручального кольца на руке Росс не заметил – что, учитывая вкусы Мэри Бет в выборе мужей, было, пожалуй, к лучшему.

– Я тебя заждалась, братишка! – окликнула она его через открытое окно.

Соломенные волосы ее сальными прядями свисали вдоль щек, но изможденное, до времени постаревшее лицо сияло искренней радостью.

– Да бюрократия, черт бы ее... Как живешь, Мэри Бет? Она махнула рукой:

– Знал бы ты, как все достало!

– А выглядишь неплохо.

Тень улыбки тронула губы, густо намазанные абрикосовой помадой.

– Хотела бы я то же самое сказать о тебе.

Росс бросил сумку на заднее сиденье, заваленное пакетами из «Макдонапдса» и «Тако Белл». Виднелись там и пакетики от соусов, и окаменевшие ломтики жареной картошки.

– А ребятишки где? – поинтересовался он, садясь рядом с сестрой.

– У отцов.

– Не знал, что ты общаешься со своими бывшими.

– А я с ними и не общаюсь.

Шумно выдохнув дым, она нажала на акселератор, и машина тронулась, обдав тюремную стену фонтаном гравия из-под колес.

Росс открыл окно, жадно вдохнул знойный воздух свободы. Мысли о мести жгли ему мозг. Десять лет, изо дня в день, он жил мечтами о возмездии – и наконец пришло его время. В голове, словно назойливый припев детской песенки, крутились имена – имена тех, за кем остался должок. Руби Ди. Калеб Сваггерт. Шелби Коул. Судья Коул. Невада Смит. Особенно Нейв Смит.

До боли сжав кулаки, Росс новыми глазами вглядывался в открывающиеся ему просторы Техаса. Пологие холмы, заросли колючего сумаха, кактусы – все таило в себе новую, неведомую ранее прелесть. А небо, бесконечное синее небо – боже правый, что за красота!

Усилием воли Росс оборвал ребяческие восторги. Хватит об этом. Отныне он – свободный человек. И никогда больше не попадет за бетонные стены, увенчанные колючей проволокой, под надзор угрюмых молчаливых типов, которые только и мечтают, как бы пустить в ход свои дубинки... Ни за что!

– Куда теперь? —спросила Мэри Бет, когда они пересекли тихую реку Гвадалупе.

– В Бэд-Лак.

Мэри Бет искоса взглянула на брата:

– Не хочешь начать новую жизнь на новом месте?

– Обойдусь.

– А где жить будешь?

– Там же, где и прежде.

Она покачала головой, сжав руль так, словно хотела выдернуть его из стойки.

– Совсем рехнулся, Росс? Дедова лачуга наполовину развалилась, а то, что осталось, все сгнило и изъедено термитами.

– А как насчет трейлера? Мэри Бэт вздохнула:

– Пока стоит. Я там немного прибралась к твоему приезду, как ты просил, но, поверь мне, жить там нельзя.

– Хуже, чем в тюрьме, не будет.

«Прибралась, как же!» – усмехнулся Росс, покосившись на заднее сиденье. Мэри Бет всегда была неряхой: если верно говорят, что грязнули не попадают в рай, не видать ей царствия небесного как своих ушей. А впрочем, никогда он не верил в эти бабьи сказки.

– Для начала и это сойдет, – проговорил он.

Мэри Бет бросила докуренную сигарету в пепельницу, уже переполненную окурками со следами губной помады.

– Ясно. Но тебе лучше бы сейчас держаться от Бэд-Лака подальше. – Она откинула волосы за плечо и украдкой покосилась на брата. – Шелби Коул вернулась.

Росс ощутил, как губы сами собой растягиваются в усмешке. Шелби Коул? В Бэд-Лаке? Так-так...

– Правда? Кто б мог подумать!

– Только не воображай, что это как-то связано с тобой.

– Конечно, нет. Я вообще-то в тюрьме сидел, если ты не забыла.

– Вот и держись от нее подальше.

Сочтя, что разговор окончен, Мэри Бет повернула ручку громкости приемника, и тесную кабину заполнили звуки песни, которую Росс ни разу не слышал. Певица страдала по ушедшей любви, и Мэри Бет громко ей подпевала. А сестренка неплохо поет, подумалось Россу. Пожалуй, голос чуть резковат, но что за важность? Для него – никакой. Ему сейчас важно только одно. Сквитаться.

Откинувшись на сиденье, Росс прикрыл глаза. Перед мысленным взором его одно за другим всплывали лица из прошлого, и на одном из них он задержал взгляд. Шелби Коул. Свежее личико, упрямо вздернутый носик, пара веснушек на переносице, широко распахнутые голубые глаза – воплощенная невинность! Да, Шелби Коул – это что-то! Что ж, он с ней еще встретится. У него к ней есть одно дельце.

То дельце, что он не успел закончить десять лет назад.

Только когда позади осталось с полдюжины мелких городков, Мэри Бет отпустила акселератор и полезла в пачку «Мальборо лайте» за следующей сигаретой.

– А где ты собираешься искать работу?

Росс развернул к себе зеркальце заднего вида и поскреб щетину на щеках. Даже в молодости он отнюдь не считался красавцем, а годы, проведенные в тюрьме, оказались к нему поистине безжалостны. Волосы поредели и потускнели, кожа приобрела нездоровый серый оттенок, на лбу и в углах глаз залегли глубокие борозды морщин. Шрамы от кулаков и ножей напоминали о тюремных драках, в которых он не всегда выходил победителем. Он прихрамывал, а когда случалось поднимать правую руку, боль в боку напоминала о ребрах, которые сломал ему Нейв Смит при последней встрече.

Но сильнее всего изменились глаза. Сделались какими-то мутными, свинцовыми, и взгляд... Росс поспешно отвел взгляд от зеркала; сам не понимая, в чем дело, он смутился, даже испугался собственного взгляда.

Щелкнув зажигалкой, Мэри Бет закурила и дала прикурить брату. Кабину наполнил пряный запашок табачного дыма.

– А у тебя выпить нет? – поинтересовался Росс. – Черт, не припомню, когда я в последний раз пил пиво – не говоря уж о виски или текиле!

– Ты от выпивки лучше держись подальше, – предупредила Мэри Бет, поворачивая зеркальце к себе. – Правда, Росс, береги себя. Не хочу и следующие десять лет навещать тебя в тюрьме.

– И не придется, – с уверенностью пообещал он. Колеса прогрохотали по дощатому мосту над рекой – в это время года она обычно пересыхала, превращаясь в хилый ручеек. Справа открылось городское кладбище: обветшалые могильные камни стояли, словно часовые, в кружевной тени чахлых деревьев. «Интересно, – подумалось Россу, – кто из горожан упокоился здесь с тех пор, как Рамон Эстеван встретился с создателем?» Но спрашивать об этом он не стал.

Последний поворот – и впереди показался Бэд-Лак.

Вот черт! – воскликнула вдруг Мэри Бет, взглянув в зеркальце заднего вида.

Что?

– Похоже, ты уже привлек к себе внимание. За нами тащатся копы.

– Будь они прокляты!

Росс обернулся. Точно – за ними, мигая фарами, ехал полицейский пикап.

– Я туда не вернусь, Мэри Бет! Слышишь – не вернусь! Пусть лучше меня пристрелят! – Сердце его билось, как сумасшедшее, злость и страх туманили голову.

– Успокойся! – приказала она и, свернув к обочине, резко затормозила.

– Какого черта ты делаешь?!

– Помолчи, Росс. Я все делаю как надо. Смотри-ка, да это Шеп Марсон!

У Росса засосало под ложечкой. Сквозь пыльное заднее окно он и сам различил мрачную физиономию Шепа Марсона, затененную полями форменной шляпы. За прошедшие десять лет Марсон постарел и отяжелел, но повадки у него явно остались прежние.

– Что ему нужно?

– Сейчас узнаем. – Она сунула в пепельницу недокуренную сигарету, нервно пригладила волосы и, открыв окно, крикнула: – Что такое, Шеп?

Росс слышал, как хрустят по гравию ковбойские ботинки. Ручейки пота щекотали кожу под волосами, сбегали по шее вниз. Почему у него нет ствола, господи боже, почему нет с собой ствола?! Он бы показал этому самодовольному ублюдку что почем! Разнес бы ему череп одним выстрелом.

«Нет, черт возьми! Так нельзя. Успокойся, Росс. Возьми себя в руки».

На лицо Мэри Бет упала тень. Подняв глаза, Росс увидел в окне широченную грудь Шепа, обтянутую пропотевшей форменной рубашкой.

– Ты знаешь, что у тебя номер забрызган грязью? – Хриплый бас Шепа громом отдался у Росса в ушах. Помощник шерифа наклонился к окну; поля его шляпы почти щекотали щеку Мэри Бет.

– Да нет, что-то не замечала, – пожала она плечами. Россу захотелось придушить сестру. Идиотка! Почему она не проверила, все ли в порядке с машиной?

– Что ж, думаю, на сей раз обойдемся устным предупреждением, – проговорил Шеп и перевел взгляд с Мэри Бет на ее пассажира. Глаза его скрывались за темными очками, но все равно Россу понадобилась вся сила воли, чтобы не отвести взгляд.

– Смотрите-ка, кто к нам катит! – ухмыльнулся Шеп. – Хотел бы я сказать, что рад тебя видеть, Маккаллум, но, сам понимаешь, врать не люблю.

Росс молчал.

– Мне не нужны неприятности, – продолжал Шеп. – Так что считай, что я не только твою сестру предупредил. – Улыбка его превратилась в волчий оскал. – Тебя тоже, Росс Маккаллум. Не забывай, что хозяин в этом округе я. А ты, сынок, ходишь по тонкому льду.

– Я помню, – сдавленным голосом произнес Росс.

– Молодец. Вот и не забывай. – Повернувшись к сестре Росса, Шеп приподнял шляпу: – А ты, Мэри Бет, не забудь помыть машину.

– Обязательно, – покорно отозвалась она. Дождавшись, пока Шеп загрузится к себе в пикап, Мэри Бет выжала сцепление, и старенький «Форд» рванулся вперед.

– Видишь, Росс, – пробормотала она. – Началось. – Загорелое лицо ее побледнело, губы сжались в тонкую линию. – Мы и в город еще не въехали, а они уже начали, черт бы их всех побрал!

«Это уж точно», – подумал он, отправив за окно окурок. Значит, и ему не стоит тратить время попусту.

Шелби выключила портативный компьютер и откинулась в кресле. Несколько часов она провела в Интернете – просматривала поисковые сайты и рассылала запросы в поисках доктора Неда Чарльза Причарта. Болела спина, ныла шея, раскалывалась голова – и все без толку. Похоже, удача от нее отвернулась.

И еще Нейв... Словно надоедливая мошка, образ его снова и снова всплывал перед глазами. Хуже всего, что он был по-прежнему привлекателен – красив классической красотой техасского ковбоя, наделен каким-то мрачноватым обаянием. А ведь Шелби уже не раз твердила себе, что моложе не становится, что пора бы обзавестись семьей, найти достойного мужчину – какого-нибудь бизнесмена-интеллектуала, покладистого в мелочах, надежного в делах серьезных, как и она, мечтающего о детях и домике в пригороде.

А вовсе не какого-то ковбоя-неудачника, отставного служителя порядка, которому случалось не только защищать, но и преступать закон!

Да, когда-то они были любовниками, да, у них был ребенок, да, Нейв до сих пор потрясающе сексуален – ну и что с того?

– Хватит о нем думать! – пробормотала она, потягиваясь и закидывая ноги на оттоманку.

Шелби здесь по делу. И не позволит себе отвлекаться. Ни на кого. Даже на отца своего ребенка.

Беда в том, что со дня получения фотографии дочери прошло уже двое суток, а она ни на шаг не продвинулась вперед.

– Не дергайся, легко и просто ничего не бывает, – посоветовала она своему бледному отражению в оконном стекле.

И все же Шелби не могла отделаться от мысли, что время утекает меж пальцев. Она уже потеряла девять лет – можно ли смириться с новыми потерями?

В сети Шелби нашла немало сайтов частных детективных агентств, но не знала, на кого из них можно положиться. А своими силами она разыскала несметное множество Причартов, но доктора Неда Причарта, когда-то принимавшего у нее роды, среди них не было. Возможно, он скрылся за границей – где-нибудь в Европе или в Южной Америке. Если вообще не умер.

Она выглянула во двор – там призывно блестела под лучами солнца бирюзовая гладь бассейна. Может, окунуться? Купальника Шелби с собой не взяла, но в доме что-нибудь подходящее наверняка найдется.

Она уже двинулась к гардеробу, когда снаружи послышался рокот мотора – отец возвращался домой. Шелби взглянула на часы. Три с четвертью. Какой, однако, занятой человек наш судья! Вчера вернулся за полночь и в спальню к дочери не заглянул – хотя она часов до двух ворочалась в постели без сна, ожидая, что он постучит в дверь. А сегодня уехал куда-то на рассвете.

Для Шелби это было только к лучшему; но, с другой стороны, она не хотела и не могла откладывать тяжелый разговор до бесконечности. У нее в Бэд-Лаке серьезное дело, и, пока отец что-то от нее скрывает, она не продвинется вперед.

Сунув ноги в шлепанцы и перехватив волосы резинкой, она поспешила по задней лестнице на кухню.

– Nina! – встретил ее радостный возглас Лидии. – Я как раз готовлю твоему отцу выпить. – Она широко улыбнулась, продемонстрировав золотые коронки. – А ты что предпочитаешь?

– Я бы выпила чаю со льдом, – ответила Шелби, шлепая по терракотовому полу к холодильнику.

– Если хочешь, отрежу тебе лимон.

– Спасибо, Лидия. Большое спасибо, но с лимоном я и сама справлюсь.

Шелби любила Лидию и была благодарна за все, что та для нее сделала, но, сказать по правде, ее очень раздражало, что мексиканка обращается с ней, словно с маленьким ребенком. Нет, и того хуже – словно с капризной принцессой, избалованной дочкой богатенького папочки. Шелби десять лет прожила одна и привыкла сама о себе заботиться. Вот и теперь, не обращая внимания на обиженный взгляд Лидии, она бросила в высокий бокал несколько кубиков льда, налила себе чаю из охлажденного кувшина, отрезала ломтик лимона и последовала за Лидией на заднюю веранду, где отец уже потягивал мартини.

– Значит, ты решила остаться у нас, – удовлетворенно заметил он, когда она села напротив него за прозрачный пластиковый столик под сенью кружевного полога.

– Решила, что так будет легче вызвать тебя на разговор, – сухо ответила Шелби.

Лидия, проворчав что-то насчет нерадивого садовника, достала из кармашка фартука ножницы и принялась было подстригать непомерно разросшийся куст петуний у задней двери, но в это время на кухне зазвонил таймер, и она поспешила в дом.

– Мне показалось, ты не хочешь со мной разговаривать.

– Прежде не хотела. – Она отхлебнула чая – ароматного, крепкого чая, совсем непохожего на то мутное пойло, каким угощал ее Нейв. – Но теперь передумала.

Сделав еще глоток, она взглянула на него поверх бокала. Никогда, даже в детстве, Шелби не была робкой, но рядом с отцом ей всегда становилось не по себе. И теперь, глядя на него, она понимала: некоторые вещи никогда не меняются.

– Я надеюсь, ты мне поможешь.

– Сделаю все, что в моих силах. – Он подцепил в своем коктейле оливку и отправил ее в рот.

—Хорошо. Тогда расскажи все, что знаешь об Элизабет, – решительно потребовала Шелби.

– Я о твоем ребенке ничего не знаю.

– Не лги мне, отец. Я ведь могу пойти в полицию. Судья тщательно разжевал оливку и проглотил.

С чем? С анонимным посланием? С фотографией девочки, которая похожа на тебя в детстве?

Да.

– И разворошишь осиное гнездо.

– Может быть.

Он склонил голову набок, сверля Шелби взглядом.

– Полицейские начнут задавать вопросы. Кое-какие вопросы тебе не понравятся.

– И черт с ними! Послушай, я больше не наивная семнадцатилетняя девчонка, для которой нет ничего страшнее незапланированной беременности. Я выросла.

– Городок у нас маленький. Это тебе не Сиэтл – здесь не спрячешься от пересудов и любопытных глаз.

– А я не собираюсь прятаться. Мне нужна правда, судья. Нужно знать, что случилось в тот день, когда родилась моя дочь. Я знаю, это ты все устроил. Ни док Причарт, ни кто-либо другой в больнице не пошел бы на такое по собственной инициативе. Это ты подкупил их, запугал, или уж не знаю, что сделал.

– Подкуп, шантаж... Серьезные обвинения!

– Значит, так, отец, – твердо заговорила Шелби, не давая ему себя смутить и запутать. – Либо ты рассказываешь мне все, что знаешь, и экономишь кучу времени – либо я иду в полицию, и все скелеты, какие хранятся в шкафах у семейства Коул, выставляются на всеобщее обозрение.

– Подумай хорошенько, принцесса. Дважды подумай.

– Уже думала. И дважды, и трижды, и сотню раз. Он невозмутимо отправил в рот вторую оливку.

– Я слышал, ты виделась с Нейвом Смитом.

– Столкнулась с ним на улице.

Судья недоверчиво вздернул кустистые седые брови.

– Забавно. Первым делом встречаешься именно с тем, от кого тебе лучше держаться подальше.

– С отцом моего ребенка.

– Может быть.

Шелби отвернулась и уставилась на цветущий куст петуньи, с отвращением чувствуя, как лицо и шея заливаются краской стыда.

– Вот в чем загвоздка, девочка моя. Что, если ребенок у тебя вовсе не от Нейва? Тогда все окажется еще хуже, чем сейчас.

Ну нет, она не позволит отцу себя унижать! Шелби встала и оперлась обеими руками о стол:

– Это мой ребенок. И я вернулась сюда, чтобы выяснить, что с ним. Все остальное неважно. А теперь выбор за тобой: хочешь – помоги мне, не хочешь – не помогай, но, так или иначе, я найду свою дочь!

– А дальше что? – Судья устремил на нее взгляд, какой обычно приберегал в суде для несговорчивых свидетелей. – Если девочка жива, если она и вправду твоя дочь и если ты ее найдешь – что дальше? Вырвешь ее из семьи, где она прожила девять лет? Оторвешь от приемной матери, от отца, от братьев и сестер? Ты уверена, что для нее это будет к лучшему? – Он с хлюпаньем втянул в себя очередную оливку – и Шелби ощутила, как к горлу подступает тошнота. – О ком ты заботишься: о ней или о себе?

Она сама все время думала об этом, но не собиралась обсуждать этот мучительный вопрос с отцом.

– Все по порядку, – ответила Шелби. – Сначала надо ее найти. А потом я буду решать, что делать дальше.

– Ты играешь с огнем, Шелби.

– Ты тоже. Но тебя это никогда не останавливало, верно? – Усилием воли она заставила себя не повышать голос. – Короче: или ты помогаешь мне, или я докапываюсь до разгадки сама. Но, поверь, я этого дела так не оставлю. – Она допила чай и отставила бокал. – Кто прислал мне фотографию?

– Понятия не имею, – ответил он, не отрывая от нее холодного, жесткого взгляда.

Седые волосы судьи лежали волосок к волоску; строгий костюм его, несмотря на удушающую жару, от которой на футболке у самой Шелби давно выступили пятна пота, казался безукоризненно свежим. На коленях лежала трость с набалдашником слоновой кости – никто никогда не видел, чтобы судья опирался на нее при ходьбе.

– Хорошо. Кто удочерил моего ребенка? – настаивала Шелби.

– Тоже не имею понятия.

– Да как ты смеешь лгать мне в лицо? Ты не можешь не знать!

Медленно, слог за слогом роняя слова, он ответил:

– Не знаю, что сталось с твоей дочерью. Я не спрашивал.

– Значит, знал, что она не умерла!

– Нет. Я знаю одно: родилась она живой и здоровой. Что с ней стало дальше – не интересовался.

Шелби с самого начала подозревала правду, но признание судьи поразило ее, словно удар в лицо.

– Она же твоя внучка!

– А ты – моя дочь. Я заботился о тебе.

Шелби не верила своим ушам. Какого черта она вообще с ним разговаривает? Перед ней человек, который всю жизнь играл по собственным правилам, и даже закон, который он поклялся защищать, никогда не был ему помехой.

– Господи, поверить не могу! – простонала она. – Ты просто сумасшедший!

– Нет. Я поступил разумно.

– Обманул меня, обманул всех... о господи!

Схватив бокал с тающим льдом, она прижала его к разгоряченному лбу. Боже правый, и этот самодовольный людоед – ее отец!

– Ты рассказала о ребенке Смиту? – спокойно спросил он.

– У меня не было выбора.

– Выбор всегда есть.

– Не все умеют врать в лицо, как ты, – отрезала она. Губы судьи шевельнулись, и в холодных глазах блеснуло что-то, напоминающее печаль.

– Ах, Шелби! – вздохнул он, проведя узловатыми пальцами по волосам. На лбу и в углах рта резко обозначились морщины: сейчас судья Коул выглядел стариком. – Ты сама не понимаешь, что наделала.

– Только то, что должна была сделать, – твердо ответила она.

– Нашла что-нибудь сегодня?

– Пока нет. Но непременно найду, – пообещала Шелби. Теперь ей стало ясно, с чего начать.

Глава 5

Закончив с клеймением двухлеток и сдернув рабочие рукавицы, Нейв задумался, невидящим взором уставившись на пыльно-красный, низко висящий над горизонтом диск солнца. В который раз он спрашивал себя, почему не хочет уехать куда-нибудь и начать жизнь заново. Что держит его на этом клочке каменистой земли, дохода от которого еле-еле хватает на хлеб, в городишке, где даже в нынешние политкорректные времена люди не стесняются в лицо называть его «полукровкой»?

Не то чтобы его это задевало. На то, что его мать наполовину чероки, Нейву было плевать. Куда важнее то, что она сбежала из города, бросив трехлетнего мальчишку на попечение никчемного пьянчуги-отца, и даже ради спасения жизни он не смог бы вспомнить ее лицо. Что с ней стало – он не знал, да и не особенно интересовался.

Нейв знал, что ему в Бэд-Лаке не место. А если бы и не знал – немало найдется в городе доброхотов, готовых при каждой встрече попрекать его происхождением, воспитанием и темным прошлым. Но он все не трогался с места – как будто ждал, сам не зная чего.

И потом, как-никак здесь его дом. Нейв перевел взгляд на северный участок своего ранчо, который приобрел два года назад у старика Адамса. Медленно, трудно, но ранчо начинало приносить доход, и красные чернила в счетах Нейва постепенно сменялись черными.

У сточного желоба он остановился, отвернул кран и сунул голову под тепловатую воду. Брызги воды приятно охладили шею и плечи; набрав пригоршню, Нейв сделал большой глоток. Да, как бы там ни было, здесь его дом.

По-собачьи отряхнувшись, он зашагал к сараю, где отдыхал трактор четырьмя годами старше самого Нейва. Шины его потрескались, фары давно уже не горели, краска выгорела под безжалостным техасским солнцем, но старичок был еще на ходу и служил Нейву верой и правдой.

Отряхивая руки, Нейв снова задумался о том, что теперь – если верить Шелби Коул – он отец девятилетней девочки. Никогда Нейв не предполагал, что у него будут дети. Должно быть, потому, что ни разу не встречал женщины, с которой хотел бы прожить жизнь. И не хотел обрекать ребенка на слишком хорошо знакомую ему участь сироты при живых родителях.

Итак, у него есть дочь. Ребенок Шелби. Целый день понадобился Нейву, чтобы переварить эту новость; он даже позвонил старому армейскому приятелю – теперь хозяину сыскной конторы в Хьюстоне.

О самой Шелби Нейв старался не думать. От нее ничего, кроме неприятностей, не жди – так и прежде было, и теперь не изменилось. Но прежде Нейв Смит от неприятностей не бегал. Было время, когда он сам искал приключений на свою шею...

Было, да прошло.

Он думал, что давно от нее избавился. Что вырвал из сердца эту занозу. Но ошибся.

Один взгляд ей в лицо – и снова тот же старый жар в чреслах, тот же тугой комок в горле... Нейв сжал челюсти и зашагал к дому. Ну нет, ни одной женщине на свете – даже соблазнительной дочке судьи Коула – он не позволит снова заманить себя в силки!

Свистнув Крокетту, Нейв вошел в дом через заднюю дверь, скинул на пороге башмаки, стянул потную рубаху, обтерся ею и хотел шагнуть под душ, когда внимание его привлекло фырчание автомобильного мотора и столб пыли на дороге. В тени дубов блеснуло что-то длинное, белое. Нейв узнал «Кадиллак», на котором разъезжала Шелби.

– Черт! – пробормотал он, почувствовав, как вдруг перехватило дыхание.

Секунду спустя Нейв стоял на крыльце.

Диск солнца уже коснулся западных холмов, когда автомобиль въехал в ворота ранчо. Крокетт залился отчаянным лаем, но один взгляд хозяина заставил пса замолчать.

Из машины появилась Шелби. В шортах цвета хаки и белой блузке без рукавов, с зачесанными назад и собранными в узел золотисто-рыжими волосами, она казалась сказочной красавицей. Стройные загорелые ноги, тонкая талия, полная грудь, словно созданная для мужских ладоней... черт, всей силы воли не хватало ему, чтобы удержать свои мысли в узде!

Прислонившись плечом к столбу, Нейв ждал, пока она подойдет ближе.

– Что, соскучилась? – протянул он.

– Нужно с тобой поговорить.

Шелби не потрудилась улыбнуться. Губы ее были решительно сжаты, из-под вздернутых на лоб темных очков сверкали глаза.

– А-а. А я-то думал, ты просто проезжала мимо и решила заглянуть.

– Я сюда не шутки шутить приехала, – отрезала она, поднимаясь на крыльцо и становясь к нему лицом. В ее глазах цвета моря отражались последние лучи уходящего солнца.

– Почему-то я так и понял.

– Мне нужна твоя помощь.

Он недоверчиво поднял бровь, но промолчал.

– Без тебя я не смогу найти Элизабет.

Да неужто? – усмехнулся он, стараясь не замечать, как темнеет в глубоком вырезе ее блузки ложбинка меж грудей.

Да.

– Забавно. Значит, теперь тебе без меня не обойтись.

– Ничего забавного не вижу!

– Знаешь, я тоже, – ответил он резче, чем собирался.

– Тогда, может быть, перейдем к делу и...

– Почему ты не сказала мне, что беременна?

Вопрос, как видно, застал ее врасплох; она заморгала, щеки, шея и даже местечко меж грудей залились румянцем.

– Ч-что?

– Тогда, десять лет назад. Почему ты промолчала?

Она кашлянула и на миг отвела глаза. Сейчас соврет, понял Нейв. Угостит его ложью, которую десять лет хранила про запас.

– Ну... не видела смысла тебя беспокоить.

– Беспокоить? Ты не сообщила, что у меня есть дочь, потому что боялась меня обеспокоить? – И она еще смеет смотреть ему в глаза?! – Если, конечно, отец действительно я.

– Да. Отец – ты.

– Тогда что ты скрываешь, Шелби? – требовательно спросил он.

—Ничего, – ответила она, воинственно уперев руки в бедра. – Мне нечего больше скрывать. И сюда я приехала не для того, чтобы ругаться с тобой.

– Я просто хочу знать, почему ты ничего мне не сказала? Нет, черт побери, он не позволит ей отделаться пустыми отговорками! Ведь речь идет о его ребенке!

– Я думала, что ребенок умер.

– А перед этим? Предыдущие семь или восемь месяцев?

– Боялась, – коротко ответила она. Глаза ее сверкали, словно два драгоценных камня, выбившиеся из прически рыжие пряди трепал ветер.

– Чего? – настаивал он. Шелби молчала.

– Не припомню, чтобы ты чего-то боялась в то время. Конечно, ты была богатая и избалованная, но не из пугливых. Характер у тебя был ого-го, да и язычок – острее некуда.

– Не в этом дело.

Он молча ждал, склонив голову набок. Шелби молчала; на щеках ее пылали алые пятна.

– Выкладывай, Шелби.

– Черт возьми! – выкрикнула она. – Я с тобой это обсуждать не собираюсь!

– Что обсуждать? – не отставал он.

– А, будь оно все проклято! – Она гордо расправила плечи. – Хорошо, я боялась тебя. И отца. И того, что скажут люди.

– Почему?

– Потому что была глупой девчонкой.

– А еще?

Шелби на миг отвела взгляд, и Нейв заметил, что на лбу ее выступили капельки пота.

– Я боялась тебя, потому что... – Она взглянула ему в глаза. – Потому что любила тебя, Невада Смит.

Он молчал, не понимая, что ответить, жалея, что вырвал у нее это признание, запоздавшее на десять лет.

– Да, верно. Я была дурой. Просто идиоткой. И даже мои семнадцать лет – не оправдание. Но это правда: я тебя любила. Теперь ты знаешь, и... боже мой, как же я тебя любила – и как боялась потерять! На тебя ведь нельзя было положиться, верно? Я легла с тобой в постель, я сходила по тебе с ума, ради тебя готова была на все, но так и не знала, как ты ко мне относишься. А потом я забеременела и... и...

Она закусила губу, словно борясь с собой, и, вздрогнув, обхватила себя руками – как будто озябла в тридцатипятиградусную жару.

– Не успела я толком сообразить, что же произошло и что теперь делать, – закончила она тихо, словно почерпнув сил из какого-то невидимого источника, – как случилось это убийство. Вот тогда-то я перепугалась по-настоящему.

Но Нейв интуитивно догадывался: это еще не вся правда.

– Однажды я поехала к тебе, чтобы все рассказать, – помолчав, заговорила Шелби. – Но когда остановилась у твоего дома, увидела, что ты... ты был... с Вианкой Эстеван.

– У нее накануне убили отца.

– Знаю, но...

– Мы с ней были друзьями.

– Не только друзьями, и оба мы это знаем! – Шелби метнула в него взгляд, способный заморозить адское пламя. – Теперь-то незачем кормить меня баснями! Вы с Вианкой спали вместе!

– Давным-давно, – согласился он.

– А я для тебя была всего-навсего развлечением!

Гнев Нейва вырвался наружу: не понимая, что делает, он шагнул вперед и прижал Шелби спиной к бревенчатой стене. Крокетт встревоженно гавкнул.

– Верно, Шелби, ты чертовски здорово меня развлекала. А кем для тебя был я? Зачем ты со мной связалась? Пожалела нищего полукровку? Решила позлить папочку? Или тебя обуяла тяга к приключениям?

– Неправда!

– Врешь.

– Ты служил в полиции...

– И долго там не задержался. – Тщетно Нейв старался не замечать, как горят у него под ладонями ее обнаженные плечи. – Я был изгоем от рождения – и до смерти останусь изгоем. А ты связалась со мной, чтобы побеситься перед отъездом в колледж и насолить судье.

– Нет! Будь ты проклят...

И в этот миг Нейв совершил, должно быть, один из самых дурацких поступков за целую свою жизнь.

Он поцеловал ее. Впился губами в губы, вжался всем телом в жаркое, податливое тело. Ноги его, обтянутые пропыленными джинсами, сплелись с голыми ногами Шелби. Бедра ощутили мягкость ее бедер. Мужское орудие уперлось в нежный холмик ее лона. Нейв чувствовал, как горит ее кожа под тонкой хлопковой тканью блузки, – чувствовал и проклинал себя за слабость.

Он провел языком по ее губам, но Шелби не открылась ему навстречу. Не противилась, но и не отвечала на поцелуй. Пот ручьями стекал по его спине. По жилам вместо крови струился кипяток. Мужское естество твердело и властно рвалось на свободу. Но сверхъестественным усилием воли Нейв оторвался от ее губ и взглянул в немигающие потемневшие глаза.

– Хватит, Нейв, – произнесла она голосом, леденящим не хуже полярных ветров. – Не знаю, что ты хочешь мне доказать, но считай, что у тебя ничего не вышло.

– Черта с два!

Он уперся руками в стену, зажав ее в ловушку, но Шелби оттолкнула его.

– Неандертальские приемы на меня не действуют. Кроманьонские тоже. Так что давай сменим тему.

Он почти ей поверил. Выглядела она холодной и бесстрастной, но руки сжимались в кулаки, и в ямке между ключицами, которую он когда-то так любил целовать, судорожно трепетал пульс.

– Даже и не думай! – предупредила Шелби, заметив, куда устремлен его взгляд. – У меня нет времени на всякие глупости вроде... вроде...

– Вроде чего?

– Вроде того, чтобы снова с тобой связываться.

– Да неужели? – Он скрестил руки на обнаженной груди и изогнул губы в насмешливой полуулыбке.

– Точно, – твердо ответила она. – Я приехала, потому что думала, что ты захочешь мне помочь.

Грудь ее часто вздымалась и опускалась; он отступил на шаг, чтобы дать ей успокоиться.

– А теперь послушай, что я скажу, – чуть задыхаясь, заговорила Шелби. – Все очень просто. Или ты со мной, или я одна. Элизабет я найду – с тобой или без тебя. Хочешь мне помогать – отлично, не хочешь – обойдусь. Ну, что скажешь?

Он смерил ее задумчивым взглядом. Шелби повзрослела на десять лет, но осталась все такой же упрямой и твердолобой. Совсем как ее старик.

– Я уже в деле. И опередил тебя, Шелби.

– Сомневаюсь.

– Я нанял частного детектива.

– Не посоветовавшись со мной?

«И у нее еще хватает наглости оскорбляться!» – подумалось ему.

– Вот именно.

– Но я думала, ты... – Шелби осеклась и отвернулась, уставившись в пылающий багрец заката. – Да, понимаю.

– Неприятно, когда тебя не ставят в известность, правда? А теперь... – Он шагнул вперед и прислонился к перилам. – А теперь давай кое о чем договоримся. Мы работаем вместе и помогаем друг другу. Вместе ищем Элизабет. Это значит, что мы делимся любой информацией. Понимаешь – любой. Никто не отправляется на охоту в одиночку.

– Что ж, это честно, – мгновение поколебавшись, ответила она.

– Вот и хорошо. Где ты остановилась? У своего старика?

– Пока да.

Это известие неприятно царапнуло Нейва, но он решил пока на этом не останавливаться.

– Постарайся вытянуть из судьи все, что сможешь.

– Думаешь, я не пробовала?

Устало вздохнув, Шелби окинула взглядом поле, где паслись, блестя гладкими темными шкурами в догорающих закатных лучах, три лучшие кобылы Нейва.

– И?..

– Да скорее ад замерзнет, чем мой отец расколется!

– Что ж, попробуем размотать клубок с другого конца.

– Я на все готова.

Он обвел ее пристальным взглядом.

– Помню. Ты всегда была готова... На все.

Шелби снова вспыхнула. Какого черта он вытворяет – то целуется с ней, то отпускает двусмысленные шуточки.

– Тогда перейдем к делу, – сухо предложила она, притворяясь, что не замечает ни широких плеч Нейва, ни мускулистой загорелой груди, ни подтянутого живота, ни черной дорожки волос, бегущей по груди вниз и исчезающей за поясом джинсов, так низко – слишком низко! – сидящих на бедрах. – И... может, накинешь что-нибудь?

– Я тебя смущаю? – поинтересовался он, сверкнув белозубой улыбкой.

– Мечтай-мечтай, Невада Смит!

– Вот я и мечтаю. О тебе.

Взгляды их встретились. Краски заката меркли, и на Техас стремительно опускалась тьма; сверчки уже завели свою ночную песню, а в глазах Нейва Шелби читала желание, жаркое, словно лето в прерии, мощное и реальное, как сама жизнь.

– Ладно, хватит шутить, – отрезала она, чувствуя, что голос ее звучит чересчур резко, а в горле сухо, словно в пересохшем колодце.

Он молчал, глядя на нее со странной кривой усмешкой. На миг Шелби почудилось, что сейчас он снова ее поцелует – она напряглась в ожидании, не в силах даже дышать. Но Нейв шагнул к порогу и распахнул исцарапанную дверь:

– Входи, Шелби. Я угощу тебя пивом, и мы спокойно все обсудим.

– Пива не надо. Просто поговорим о том, как будем искать дочь.

– Как скажешь.

Шелби ему не слишком поверила. Невада Смит – не из тех людей, что подчиняются чужим желаниям; из-за этого-то он десять лет назад и лишился полицейского значка. Она вошла; следом, вывалив язык, заковылял Крокетт. Невада вошел последним, бесшумно прикрыв за собой дверь.

– Если не хочешь пива, у меня есть «Блэк Велвет» и «Джек Дэниелс», – предложил он, играя роль гостеприимного хозяина.

– Я сказала, не надо.

Он плеснул себе полстакана виски.

– Может быть, «Перье»? «Шардонне»?

– Очень смешно. Хватит, Нейв.

– Ладно, ладно.

Пока Нейв убирал бутылку, Шелби украдкой оглядывалась кругом. Еще в прошлый раз она заметила, что Нейв содержит свой дом в безукоризненной чистоте, но вся мебель у него старая, по меньшей мере двадцатилетней давности. Кофейный столик завален газетами и журналами со следами собачьих зубов.

Нейв закрыл бар и двинулся к выцветшей до белизны кушетке, как вдруг из-за кухонной двери послышался трезвон телефона. Нейв вышел на кухню и снял трубку древнего настенного аппарата.

– Смит, – коротко бросил он.

Устроившись на кожаной оттоманке у дверей, Шелби наблюдала за ним – и видела, как он вдруг напрягся, словно зверь, готовый к прыжку.

– На каком острове? – переспросил он.

Взгляды их встретились, и по спине у Шелби пробежал холодок дурного предчувствия.

– И больше не практикует? – спрашивал Нейв.

У Шелби заколотилось сердце. О ком он говорит – о докторе Причарте? Вскочив с места, она бросилась к нему.

– Уверен? Ага, понятно... – На лице его отразилось раздражение. – Да уж, догадался. Спасибо. Ладно, бывай.

– Кто это звонил? Есть новости? – подбежала с вопросами Шелби, едва он повесил трубку.

– У меня для тебя две новости – хорошая и плохая.

– Начни с хорошей.

– Звонил мой друг-детектив. Я уже говорил, что попросил его кое-что разузнать. Он полагает, что врач, принимавший у тебя роды, сейчас живет на одном из Карибских островов.

– Полагает? Значит, не уверен? – уточнила Шелби.

– Сейчас проверяет информацию.

– А откуда он узнал?

– Не задавай глупых вопросов. Узнал, и все.

– Послушай, Нейв, я хочу быть уверена, что в нашем деле все чисто.

– Что значит «чисто»?

– Ну... что все законно.

– Тебе это так важно?

– Конечно!

– Какая тебе разница?

– И кто из нас теперь задает глупые вопросы? Представь, что нам придется доказывать в суде, что Элизабет – наша дочь! Если выяснится, что мы вели расследование незаконными методами, это может все испортить!

– Не переживай раньше времени. Это мой старый армейский приятель. Раньше служил в полиции, теперь сам себе хозяин. Он знает, что делает. Если найти Причарта и Элизабет в силах человеческих – он их найдет. Разве ты не этого хочешь?

– Этого, но...

– Вот и успокойся.

– Хорошо, кто он такой? Имя-то у него есть? Большие натруженные руки Нейва легли ей на плечи.

– Я еще не все сказал. Ты забыла о дурной новости.

– Какой? – прошептала она, со страхом глядя в его суровое, напряженное лицо.

– Росс Маккаллум вышел из тюрьмы.

Шелби вздрогнула, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

– Он уже здесь.

Шелби, наверно, пошатнулась бы, если бы не сильные руки Нейва. Но она приказала себе держаться, не раскисать. Росс Маккаллум ничего ей не сделает – не посмеет.

– Это тебе тоже твой друг по телефону сказал?

– Нет. Сам узнал сегодня утром. Шеп Марсон был так добр, что поставил меня в известность.

– Шеп Марсон добрым не бывает, – проговорила Шелби, отстраняясь от Нейва.

Маккаллум и Марсон – один другого стоит!

– Согласен. Кстати, поговаривают, что на будущий год он намерен избираться в шерифы. И теперь из кожи вон лезет, чтобы сделать себе имя.

– Этого еще не хватало! – пробормотала Шелби и, вернувшись в комнату, почти рухнула на оттоманку. – Знаешь, я передумала. Плесни-ка мне виски.

«Так вот он какой – Бэд-Лак, штат Техас!»

Притормозив на холме перед спуском в долину, Катрина Неделески скептически озирала открывшийся ее взору городишко. Бог свидетель, окрестили его удачно: с первого взгляда видно, что жизнь в городке еле теплится и на чудесное исцеление надеяться не стоит.

Две-три лавчонки, единственная бензоколонка, пара забегаловок, набор одинаковых безликих церквушек – и все такое убогое, скособоченное, облупившееся! Мерзость запустения, да и только. Кажется, что от Далласа этот городок отделяют не несколько сот миль, а пара сотен световых лет. Или пять десятилетий.

– Ладно, хватит философии! – проворчала Катрина себе под нос и, смотрясь в зеркальце заднего вида, подкрасила губы тающей от жары помадой.

Кондиционер в дряхлом «Эскорте» работал на пределе, а радиатор натужно шипел. Ничего, если повезет, уже через несколько месяцев Катрина сменит «Форд» на новенький «Порше», или «БМВ», или, быть может, даже «Мустанг» – словом, на шикарную машину, из тех, что всем своим видом кричат о больших деньгах. «А еще, – мечтала Катрина, – непременно куплю фарфоровый сервиз с пейзажами!» Что будет на пейзажах, она пока не знала, но уж точно не Бэд-Лак. Хотя именно Бэд-Лак станет ее счастливым билетом в мир богатства и славы. Именно здесь, в этой богом забытой точке на карте, Катрина надеялась раскрыть кровавую тайну десятилетней давности, обрести заслуженную известность, выбраться из долгов и заплатить по кое-каким старым счетам. Словом, убить трех зайцев одним выстрелом.

Поскорее бы!

Потная блузка липла к телу, в горле пересохло; после нескольких часов, проведенных за рулем, ломило спину и раскалывалась голова. Катрина молила бога об одном: чтобы в этой распроклятой дыре нашелся хоть какой-нибудь мотель. Откинув волосы с лица, она вышла из машины.

Вечер стремительно сменялся ночью; кое-где на улице уже зажглись тусклые голубые фонари, и мошкара всех сортов обреченно билась о стекло в поисках света. Но и в неверном искусственном освещении город выглядел ненамного краше, чем при свете солнца, – словно перезрелая красотка, помочь которой может разве что пластическая операция. Все вокруг буквально кричало о дряхлости и умирании – не благородной и романтичной старине, нет, скорее уж о старческом маразме. Напротив аптеки Катрина заметила проржавевший почтовый ящик. Господи боже, они здесь что, понятия не имеют об электронной почте?

Катрина перешла улицу и поднялась на крыльцо продуктового магазина. Ветер, неведомо откуда взявшийся, трепал ей юбку. Мимо проехал запыленный грузовик; следом промчались двое мальчишек на велосипедах. На тротуаре подпирали стену трое подростков – из тех, у кого на физиономиях написано, что кончат они в тюрьме или под забором; когда Катрина проходила мимо, все трое замолчали и окинули ее нагло-оценивающими взглядами.

Она толкнула дверь и вошла в магазин. Здесь, разгоняя по тесному помещению потоки раскаленного воздуха, натужно гудел вентилятор; из приемника на прилавке сквозь треск помех прорывались обрывки латиноамериканской музыки. Несколько покупателей разглядывали полки, уставленные консервами.

Катрина отошла в глубь торгового зала, к холодильнику с напитками, и достала себе банку «Доктор Пеппер». Холодный воздух, повеявший на нее из холодильника, взбодрил и поднял настроение.

Женщина за прилавком была мексиканкой – как, впрочем, и добрая половина покупателей. И вдруг неожиданная мысль поразила Катрину. Как же она сразу не заметила? Правду говорят, дуракам везет! Заплатив за банку содовой и пакетик «М&М», она подошла к дверям и выглянула за порог. Точно, в витрине красуется нарисованная от руки вывеска: «Лавка Эстевана». Рамон Эстеван!

Тот самый, которого убили десять лет назад. И убийца которого недавно отпущен на свободу.

– Господи, спасибо тебе! – прошептала Катрина и с чувством отхлебнула содовой.

Отлично. Теперь главное – не сорваться и не испортить все дело. Торопиться ей некуда. Никто не знает, кто она такая и зачем приехала. Вот и хорошо, пусть пока не знают.

Она снова вошла в магазин, словно что-то забыла, подошла к прилавку с газетами и журналами возле кассы и принялась неторопливо перелистывать глянцевые страницы, а сама чутко прислушивалась ко всему, что творилось вокруг.

Грузный мужчина с длинными полуседыми лохмами и явной нехваткой зубов во рту расплатился за сигареты и упаковку пива. Ничего особенного он при этом не сказал, но назвал продавщицу Вианкой.

Катрина сглотнула улыбку. Отлично. Вианка Эстеван, дочь Района. Черноволосая, полногрудая, с выразительными темными глазами и открытой улыбкой. Шутит и кокетничает с покупателями, не забывая сноровисто отсчитывать мелочь. Сразу видно: дамочка не промах.

Так, а где же ее мать – вдова Рамона? Как там ее звали? Ага, точно: Алоис. Катрина украдкой огляделась – ни в зале, ни в приоткрытой подсобке старухи не видать. Быть может, молится в местной католической церквушке или оплакивает свое горе дома. Ходят слухи, что десять лет назад Алоис повредилась в уме – не перенесла гибели мужа. А вот о Вианке такого не скажешь: сообразительная и упорная, она взяла семейное дело в свои руки. Но где, спрашивается, остальные родственники? Если Катрине не изменяет память, у Рамона был еще сын, Роберто, – он-то куда делся?

Просматривая «Космополитен» месячной давности, Катрина – ушки на макушке – прислушивалась к разговорам покупателей. К сожалению, клиенты Вианки предпочитали сплетничать на родном языке; не один раз Катрина беззвучно прокляла «сеньора» Уолтерса, своего школьного учителя испанского. Она не понимала и половины. Однако, судя по всему, понимать было особенно нечего: по отдельным знакомым словам Катрина угадывала, что рыба в местном озере совсем не ловится, что чья-то carаедва не сгорела во время степного пожара, а какого-то Хорхе жена осчастливила двойней. Негусто.

Катрина уже готова была плюнуть и уйти, как вдруг ее внимание привлекло произнесенное кем-то имя Росса Маккаллума. Катрина осторожно взглянула через плечо – и убедилась, что не ошиблась; выразительные глаза Вианки засверкали, ноздри затрепетали от сдерживаемого гнева.

Катрина обратилась в слух. К несчастью, быстро произносимых слов она совсем не понимала, но интонации ясно давали понять, о чем идет речь. Вианка негодовала, посетители выражали ей сочувствие.

Так-так, думала Катрина, расплачиваясь за ненужные журналы и выходя из магазина. Кое-что уже есть. Теперь ей предстоит встретиться и поговорить по душам кое с кем в этом чертовом городишке. И не только ради работы. О нет! Сногсшибательный репортаж в «Лон стар» – ее давняя мечта; но это еще не все.

У Катрины есть свои причины искать разгадку этой тайны. Личные причины.

Глава 6

– Чтоб ты провалился, Нейв Смит! – простонала Шелби, скатываясь с кровати.

От недосыпа раскалывалась голова. Полночи Шелби проворочалась без сна, а когда наконец сомкнула веки, и во сне ее преследовали лица Нейва, отца, давно потерянной дочери—и иные картины прошлого, безобразные и страшные, которые она много лет старалась забыть.

Ныли мускулы, ломило челюсти – должно быть, во сне она до боли стискивала зубы. Потирая лоб, Шелби сдернула с крючка банный халат. Тревога и тоска по дочери, страх перед Маккаллумом – все это понятно; но своим неожиданным и нежеланным чувствам к Нейву Смиту она не могла найти объяснения.

Да, десять лет назад она его любила. И что с того?

Господи помилуй, ей было семнадцать лет! Кто в этом возрасте не влюбляется по уши – и обычно в самых неподходящих людей? С тех пор много воды утекло. Давно пора забыть о детских глупостях и жить дальше.

Шелби накинула халат, затянула его на поясе, сунула ноги в шлепанцы и подошла к окну. Образ Нейва – бронзовая кожа, тугие мышцы, суровый недоверчивый взгляд – стоял перед глазами как живой, и Шелби досадливо тряхнула головой, прогоняя призрак.

– Забудь о нем!

Внизу расстилалась чистая гладь бассейна; лучи солнца, ветвями пекана расколотые на тысячи солнечных зайчиков, плясали и подмигивали в бирюзовой воде.

Шелби вдруг вспомнилось, как они с Нейвом любили друг друга перед грозой: хрупкое девичье тело сплеталось с сильным телом мужчины, а в воздухе витал тревожный запах надвигающейся грозы. Наивная девчонка, отважная беззаветной отвагой юности, она любила Нейва, не зная – и не желая знать, – куда приведет ее эта любовь.

– Дура великовозрастная! Кретинка! – обругала себя Шелби, повернувшись к зеркалу и заметив, что на щеках выступил румянец, а зрачки подозрительно расширились. – Забудь о нем наконец! – Она погрозила своему отражению щеткой для волос. – Имей в виду: второй раз ты в такую историю не вляпаешься. Я не позволю.

Еще чего не хватало – связаться с мужчиной из Бэд-Лака! В особенности – с нищим ковбоем, не вылезающим из седла. Да ни за что на свете! Шелби давно уже решила, чего хочет от жизни и какой спутник ей нужен: скотовод-неудачник в заскорузлых от грязи джинсах и выцветшей футболке в ее планы на будущее не входил. Это она уже проходила – спасибо, с нее хватит.

Когда (и если) Шелби решит завести семью, ее мужем станет солидный образованный мужчина. Бизнесмен, лучше всего – владелец собственного дела. Элегантный, галантный, утонченный, хорошо воспитанный, если уж на то пошло!

И с чего ей вообще лезут в голову такие мысли? Шелби принялась расчесывать волосы, сердито дергая щеткой рыжеватые пряди. Подумаешь, плохо спала ночью! Подумаешь, всего-навсего поцелуй! Другие каждый день с кем-то целуются—и ничего.

Шелби снова бросила взгляд за окно. Надо встряхнуться, развеяться, прочистить мозги. В былые времена, когда она жила дома, помогало купание или прогулка верхом. В Сиэтле Шелби приучилась бегать по утрам – и в ветер, и в дождь, а, набегавшись до упаду, вознаграждала себя в маленькой кофейне по пути на работу чашечкой эспрессо. Но в такую жару, как сейчас, не побегаешь. А бассейн, чистый и прозрачный, манил прохладной глубиной. Решено.

Порывшись в шкафу, Шелби обнаружила старый цельный купальник, который, как ни странно, и десять лет спустя пришелся ей впору. Она натянула купальник, закрутила волосы в хвост и, набросив сверху халат и повесив на шею полотенце, поспешила по задней лестнице вниз. У дверей на кухню ее встретил аппетитный аромат кофе и звон тарелок.

– Nina! – заулыбалась своей питомице Лидия. – Решила поплавать?

– Да, хочу взбодриться. – Шелби плеснула себе кофе из стеклянного кофейника.

– А потом завтракать. У нас сегодня вафли с персиками и земляникой. Твой отец с утра уехал на работу, но говорил, что к завтраку вернется, так что я и на него готовлю.

– Я обычно не завтракаю, – покачала головой Шелби. Заметив, как вытянулось лицо у экономки, она добавила извиняющимся тоном: – Да нет, с удовольствием отведаю твоей стряпни. Просто в Сиэтле я приучилась обходиться с утра чашечкой кофе. На северо-западе все так делают.

– Но теперь ты дома.

– Это ненадолго.

Шелби шагнула через порог – и попала в объятия раскаленного техасского воздуха. Оставив кофе на стеклянном столике у бассейна, она подошла к бортику, сбросила халат и прыгнула в воду. От холодной воды у нее захватило дух. Шелби вынырнула и поплыла ровными размашистыми гребками, чувствуя, как проясняется в голове, как кровь быстрее бежит по жилам. Небеса сияли бездонной синевой, и все выше поднимался над верхушками пеканов чистый бриллиант солнца.

Вдох – гребок – выдох. Вдох – гребок – выдох. Шелби нашла свой ритм и теперь спокойно обдумывала предстоящий день. Для начала она позвонит Нейву и выяснит, как зовут его приятеля-детектива. Посмотрим, сумеют ли они имеете разыскать доктора Причарта. Он, как видно, спрятался на славу – и неудивительно. За такое дело ему светит не только потеря лицензии, но, возможно, и тюрьма. Однако Шелби не стремилась отомстить. Она хотела одного – узнать правду.

«Значит, тебе придется снова встречаться с Нейвом».

Что ж делать, это неизбежно. Он ведь – отец ее ребенка.

«Полно, так ли?»

Шелби мысленно дала себе пинка. Об этом она думать не станет. Не позволит себе об этом вспоминать.

Вдох – гребок – выдох. Вдох – гребок – выдох.

«И все же отцом Элизабет может быть и Росс Маккаллум. Такая возможность существует».

Шелби сбилась с ритма; к горлу подкатила тошнота. Нет, нет! Такого быть не может. Просто невозможно. Немыслимо.

«Не лги себе, Шелби. От других ты требуешь честности – так не обманывай сама себя!»

Вдох – гребок – выдох. Думай о хорошем. Вдох. Гребок.

« Росс Маккаллум может быть...»

– Нет, черт побери! – воскликнула она вслух. Шелби доплыла до мелкого края бассейна, встала на ноги и встряхнула мокрой головой.

– Что «нет»? – словно громом поразил ее голос Нейва.На миг Шелби вообразила, что грезит наяву. Но нет, Нейв Смит – самый настоящий, из плоти и крови – сидел за столиком у борта бассейна, и рядом с ее чашкой кофе дымилась еще одна. Сегодня Нейв нарядился в чистые джинсы и отглаженную рубашку; глаза надежно прячутся за темными очками, на щеках – ни следа щетины, темные волосы аккуратно зачесаны назад, хоть Шелби и подозревала, что долго они в таком виде не останутся – сколько она помнила Нейва, волосы всегда падали ему на лоб и лезли в глаза.

– Что ты здесь делаешь?

– Ты вчера как-то быстро распрощалась.

Что верно, то верно. Услышав, что Росс Маккаллум вернулся в Бэд-Лак, Шелби пробормотала какие-то извинения, выскочила из лачуги Нейва, прыгнула за руль «Кадиллака» и бросилась назад, в город, так, словно за ней черти гнались. Разговоры с Нейвом – одно дело, а вот встреча лицом к лицу с Россом Маккаллумом – совсем иное. Хоть Шелби и знала, что он должен освободиться, при известии, что Росс уже в городе, все внутренности ее превратились в студень.

– Меня расстроила твоя новость, – объяснила Шелби. Схватившись за бортик, она подтянулась, ловким движением выбралась из воды и поднялась на ноги с полотенцем в руках. – Так ты не ответил на вопрос: что ты здесь делаешь?

– Я-то думал, мы с тобой партнеры.

– Партнеры? – с внезапной подозрительностью повторила она, но тут же сообразила, что он не имеет в виду ничего дурного. – А-а... – протянула Шелби, торопливо вытираясь под пристальным взглядом Нейва.

– Ну да. Вместе ищем нашу дочь.

– Ты сам так захотел.

– Знаю.

Шелби вытерла лицо, отбросила полотенце и потянулась за халатом.

– Узнал еще что-нибудь? – Вопрос об отцовстве она решила пока оставить в стороне. – И, кстати, как зовут твоего детектива? Имя-то у него есть?

– Билл Левинсон. Нет, пока ничего нового. Но вчера мы с тобой так и не разработали план.

Шелби сунула руки в рукава халата и босиком подошла к столу. Немало усилий воли требовалось ей, чтобы не замечать, какие у Нейва длинные ноги, как стройна талия, как широки плечи. Вдруг снова вспомнилось, как он вчера прижал ее к стене, словно ягуар – ошеломленную добычу.

Снова перехватило дыхание, и Шелби сердито приказала себе не думать об этом. Не глупо ли – сходить с ума из-за какого-то несчастного поцелуя!

– Значит, у тебя есть план? – кашлянув, поинтересовалась она.

– Думаю, да.

В этот миг задняя дверь отворилась, и во дворик вышла Лидия с полным подносом.

– Я вам завтрак принесла, – сообщила она, сияя улыбкой. – На двоих.

Нейв собирался было возразить, но Шелби его остановила:

Даже не спорь. Лидия смысл своей жизни видит в том, чтобы откармливать на убой всех, кто появляется в доме.

Но...

– Совершенно верно! – гордо сверкая золотыми коронками, подтвердила экономка.

– Так что ешь и радуйся, – закончила Шелби.

Она помогла Лидии накрыть на стол; минуту спустя на стеклянном столике уже стояли вафли, посыпанные сахарной пудрой, фрукты, ломтики бекона, кувшин апельсинового сока, вода и сверкающий кофейник.

– Лидия, выглядит все просто потрясающе! – заметила Шелби, пока экономка раскладывала салфетки и устанавливала посреди стола одинокую желтую розу в высокой вазе.

– В самом деле, это что-то! – подтвердил Нейв.

– Gracias. – Зардевшись от комплиментов, Лидия повернулась, чтобы идти на кухню, но в этот миг внимание ее привлек садовник, подрезавший в дальнем углу сада разросшиеся кусты ломоноса с пурпурными цветами. – Прошу прощения.

И, грозно нахмурившись, она поспешила туда – как видно, углядела в действиях садовника какой-то непорядок. Ясно было, что бедняге сейчас достанется.

– По вопросам питания с Лидией лучше не спорить, – улыбнулась Шелби, принимаясь за завтрак. – Знаешь, я удивлена, что ты пришел сюда. – Посерьезнев, она подняла взгляд на Нейва. – Из-за отца.

– Хочешь сказать, меня здесь не ждут с распростертыми объятиями?

– И это разбивает тебе сердце? – поддразнила она. Секунду поколебавшись, он ответил:

– У меня нет сердца. – Темные глаза его встретились с ее взглядом. – По крайней мере так мне говорили.

Он придвинулся ближе и перед мысленным взором Шелби явственно встала их последняя встреча – ожесточенная ссора, жестокие слова, брошенные в лицо.

– Ладно, неважно. С судьей мы и вправду кое в чем расходимся. Но это не причина, чтобы нам с тобой не вести дело начистоту.

– О чем ты? – У нее вдруг пропал аппетит.

– Предположим, мы найдем Элизабет.

– Найдем. Я найду.

– Хорошо, и что потом? Что ты намерена делать дальше? – спросил Нейв, пристально глядя ей в лицо сощуренными глазами.

– Встретиться с ней.

– То есть с ее родителями.

– С приемными родителями, – уточнила Шелби, отправляя в рот кусочек вафли.

– А потом? – не отставал он. – Что, если они не захотят делить дочь с тобой? Если отправятся в суд, чтобы защитить свои права? Что, если твое появление повредит девочке или ее семье? Об этом ты подумала?

Еще бы не думать! Что же, если не это, полночи не давало ей заснуть?

– Конечно, – ответила она, с трудом заставив себя проглотить разжеванный кусок. Вафли казались безвкусными, словно пригоршни пыли.

– Но все равно ты хочешь сделать по-своему.

– Да. – Шелби положила вилку. – Не хочешь в этом участвовать – не надо. Тебе никто руки не выкручивает.

– Я не об этом. Просто хотел, чтобы ты взглянула на дело и под другим углом.

– Поверь мне, уже смотрела. Со всех возможных углов. Днем и ночью только об этом и думаю. Но я должна это сделать!

На слове «я» она ткнула себя в грудь – и осеклась, заметив, что халатик ее распахнулся, а купальник почти ничего не прикрывает. Господи, что за театр абсурда: сидит полуголая за завтраком с бывшим любовником и говорит о дочери, которую десять лет считала умершей! Она поспешно запахнула халат.

– Настало время узнать правду. Я должна по крайней мере ее увидеть. – Что-то сжало ей горло, и голос дрогнул. – Взглянуть в глаза.

– Обнять? – тихо подсказал он, и внутри у нее что-то задрожало.

«Да, господи, да! Обнять мою маленькую девочку, обнять и никогда не отпускать!»

– Если... если получится.

Нейв скептически вздернул темную бровь, но ничего не ответил.

Несколько долгих минут прошли в молчании; оба ели (Шелби – через силу), и тишину нарушало только звяканье вилок да щебетание птичек в зарослях пекана.

– Что говорит твой отец? – наконец прервал молчание Нейв.

– Почти ничего. Начал с того, что знать ничего не знает и ведать не ведает, а теперь просто избегает этой темы.

– Хочешь, я с ним поговорю?

– Не надо! – воскликнула Шелби и прикусила язык, заметив, как вздулись жилы у него на шее. – Я... я сама с ним справлюсь.

– Хорошо, но я могу помочь.

– Спасибо, – без особого энтузиазма откликнулась Шелби. Если от судьи вообще можно чего-то добиться, думала она, у его любимой дочери это получится лучше, чем у человека, которому Джером Коул навеки присвоил клеймо «наглого полукровки». У человека, который когда-то работал у судьи по найму – сгребал сено и загонял скот, – а потом с треском вылетел с работы за драку со старшиной присяжных, на которого Коул возлагал большие надежды в суде.

– Я справлюсь, – повторила она.

– Если передумаешь, дай мне знать. – Нейв развалился на стуле, засунув большой палец за пояс джинсов, и окинул дворик медленным ленивым взглядом. – И если выяснишь что-нибудь, держи меня в курсе.

– Непременно. И ты тоже.

Сунув ноги в шлепанцы, она пошла вместе с ним к воротам. По дороге Шелби старалась припомнить, когда на ее памяти Нейв приходил к судье домой. Полно, да было ли такое?

У ворот, возле дряхлого проржавевшего пикапа – живого напоминания о его неудавшейся жизни, – Нейв остановился.

– Вот еще что, Шелби. – Он потянулся к ней, словно хотел погладить по щеке, но тут же отдернул руку. – Если Росс Маккаллум начнет тебе докучать...

– Не осмелится! – прервала она его.

– Может быть. Но если все-таки начнет, дай мне знать. – Челюсть его словно окаменела, губы сжались в тонкую безжалостную линию.

– С Россом я справлюсь.

– Вот как?

Глаза его, полускрытые темными очками, встретились с ее взглядом, и Шелби ощутила, как заливает щеки непрошеный румянец. На миг ей показалось, что Нейв догадался, что он сейчас скажет что-то ужасное, что вдребезги разобьет ее уважение к себе, но он заметил только:

– Помнится, десять лет назад ты его побаивалась.

– За десять лет многое изменилось. И ты, Нейв. И я.

– Верно, но Маккаллум эти годы провел в тюрьме. И, боюсь, заключение не пошло ему на пользу. Если он изменился, то к худшему.

– Да неужели? – Она заставила себя улыбнуться самой беззаботной улыбкой. – Тогда у меня для тебя новость: я тоже!

Нейв рассмеялся коротким безрадостным смехом.

– Это уж точно, – с иронией заметил он, садясь в машину. – Ты сейчас напоминаешь разъяренную медведицу, у которой отняли медвежонка.

Улыбка ее угасла.

– Так оно и есть, Нейв. Так оно и есть.

– Прости, я не хотел.

– Ладно, забудь.

В дальнем конце аллеи послышалось мягкое урчание мотора, а секунду спустя показался и «Мерседес» судьи. Внутри у Шелби все перевернулось; заметив, с каким выражением она смотрит на подъезжающий автомобиль, Нейв выглянул в окно.

– О, как раз тот, с кем я хотел повидаться! – недобро усмехнувшись, он заглушил мотор.

– Не надо! – затрясла головой Шелби.

Только схватки между двумя старыми врагами ей сейчас не хватало! Но Нейв уже распахнул дверь своего «Форда» и выпрыгнул на асфальт, а судья уже притормозил и заглушил двигатель.

– Доброе утро, судья, – поздоровался Нейв, скрестив руки на груди.

– Меня ищешь?

Рыжий Коул извлек из портсигара толстую черную сигару, сунул ее в рот, и к аромату роз и жимолости из сада присоединился знакомый запах табачного дыма. Судья улыбался самой своей покровительственной и благожелательной улыбкой.

– Вообще-то я приехал повидать Шелби, но подумал, что и нам с вами стоит поговорить.

– Поздновато спохватился, Смит. – Судья повернулся к дочери, и улыбка его слегка померкла – должно быть, оттого, что Шелби стояла совсем рядом с Нейвом в одном халате поверх купальника. – Этот разговор стоило завести десять лет назад – когда ты начал увиваться за моей дочерью!

– Я сама этого хотела! – вмешалась Шелби.

Но судья не отрывал глаз от Нейва, и губы его, сжимающие сигару, еле шевелились.

– Мне нечего тебе сказать, Смит. И нечего слушать. Об одном жалею: что был к тебе слишком снисходителен, когда ты поколотил присяжного. Надо, надо было вспомнить, что говорит о таких подвигах свод законов, и отправить тебя вверх по реке. Но я тебя, щенка, пожалел – не стал заводить дело, даже взял тебя на работу к себе на ранчо.

– В самом деле, совсем забыл вас поблагодарить! – протянул Нейв. На загорелом лице судьи проступили красные пятна.

– Вот именно. Если бы не моя доброта, ты никогда не попал бы на службу к шерифу. Никогда не опозорился бы и не получил отставку. Никогда не связался бы с Шелби. – Он метнул в сторону дочери уничтожающий взгляд. – И не было бы всей этой истории!

– Эта история закончилась бы десять лет назад, если бы вы сказали Шелби правду. Но вы солгали, судья. Солгали о судьбе своей собственной внучки. – Лицо Нейва заострилось, туго натянулась кожа на скулах. – Интересно, зачем?

– Потому что заботился о дочери.

– А теперь заботитесь о своей шкуре? Сдается мне, что сейчас неприятности у вас, судья. Большие неприятности. Подделка официальных документов – это ведь уголовное дело, так? А что такое свидетельство о смерти, если не официальный документ? Как же быть с профессиональной этикой, судья?

– Я больше не судья. Я ушел на покой. – Глаза Коула были тверды, словно два кремня.

– Случается, что и пенсионеры попадают в тюрьму, – ударом хлыста прозвучал голос Нейва. – Маккаллума выпустили, так что там как раз освободилась камера.

– Так ничему и не научился, Смит? Как тебя жизнь ни трепала, а ты так и не понял, что стену лбом не прошибешь, что порой лучше помолчать да послушать, что умные люди говорят, что...

– Хватит! – прервала его Шелби. – Нейв приехал ко мне, потому что... потому что хочет помочь мне найти Элизабет.

Ее отец дернул носом, словно почуял дурной запах, перекинул сигару в другой угол рта.

– Что ж, вы оба совершаете большую ошибку.

– Может быть, – кивнул Нейв. – Но попробовать стоит. Если у меня и в самом деле есть дочь, хотелось бы знать, где она и что с ней.

Цепкий взгляд судьи скользнул на дочь и снова на Нейва. «Не надо! – мысленно взмолилась Шелби. – Не смей заводить разговор об отце Элизабет! Только не здесь! Не сейчас!»

– Значит, ты ему ничего не сказала? – На миг каменное лицо старика обмякло, глаза блеснули печалью. – Как же все запуталось, черт возьми!

Шелби застыла на месте. Она не привыкла бегать с поля боя, но подозревала, что из этой схватки живой не выйдет.

– Чего ты мне не сказала? – повернулся к ней Нейв.

– Господи помилуй, Смит! – Судья вынул изо рта сигару. – Десять лет назад следователь из тебя был никудышный, да и сейчас не лучше. Сколько раз тебе говорили: нельзя работать с недостоверной информацией и ненадежными свидетелями!

– Вы о Калебе Сваггерте?

– В том числе и о нем, сынок.

– Он солгал.

– А теперь обрел Иисуса, а вместе с ним и истину. Или то, что воображает истиной, потому что теперь ему так удобнее. Ты слышал, что он продал свою историю в журнал?

– О чем вы говорите? – вмешалась в разговор Шелби.

– Старина Калеб обещал эксклюзивное интервью или что-то в этом роде далласской «Лон стар». Об этом говорили сегодня утром в кафе.

– Но зачем? – воскликнул Нейв.

– Не зачем, а за что. За кругленькую сумму.

– Он же умирает! – Глаза Нейва сузились.

– Какая разница! Еще ведь не умер. Врать он всегда был мастак, а по нынешним временам за вранье неплохо платят. – Судья нахмурился. – И это не единствен – ная твоя ошибка, Смит.

– Моя?

– Ты засадил Маккаллума в тюрьму. А теперь дело развалилось. Вот что бывает, когда полагаешься на показания шлюх и отпетых мошенников. Право, удивительно, что его вообще признали виновным. Орудия убийства так и не нашли, а машина у него была твоя.

– Краденая.

– Это ты так говоришь.

– Я подавал заявление о пропаже автомобиля. Оно есть в деле.

– Разумеется. Для парня, который служит у шерифа, это не проблема.

– Значит, вы думаете, что Росс Маккаллум невиновен? – тихо спросил Нейв.

– Невиновен? Еще чего! Виновен, как сам дьявол, разумеется! Но кому до этого дело? Старина Калеб запел другую песню – надеется, что с этой песенкой его пропустят в рай. И Росса признали невиновным. А если я еще не совсем забыл законы, человека нельзя судить за одно и то же преступление дважды. Закону плевать, убивал Росс или не убивал, – он на свободе, значит, на свободе и останется. Вот такую кашу ты заварил, Нейв Смит.

Судья поднял окно и тронулся с места; навстречу ему, повинуясь дистанционному управлению, гостеприимно распахнулись серебристые двери гаража.

Нейв молча провожал его взглядом; вокруг рта его на загорелой коже четко обозначились морщинки.

– О чем он говорил? – повернулся он наконец к Шелби. – Что это за намеки на ненадежных свидетелей?

– О Россе Маккаллуме, должно быть, – пожала плечами она. – Судья страшно зол из-за того, что его выпустили.

– Не води меня за нос.

– И не думаю.

– Твой отец считает, что ты что-то от меня скрываешь.

– Мало ли что он считает.

Нейв, кажется, хотел возразить, но вместо этого взглянул на часы, и озабоченность на его лице стала еще заметнее.

– Ладно, поговорим об этом позже. А пока давай составим список людей, которые могли послать тебе анонимку.

– Уже об этом думаю, – с облегчением откликнулась Шелби.

Именно над этим она ломала голову в самолете. Кто? И почему именно теперь – в те самые дни, когда Росс Маккаллум вышел из тюрьмы?

– Я хотела бы поговорить с твоим другом-детективом.

– Я скажу, чтобы он тебе позвонил.

– Может быть, лучше мне самой ему позвонить? – возразила она.

Нейв заколебался.

– Лучше я ему скажу.

– Ты мне не доверяешь? – с обидой спросила она.

Верно, Шелби. Не доверяю. И не вижу причин, почему должно быть иначе. Он тебе позвонит, обещаю.

Но...

– Как ты сама мне предложила полчаса назад, «ешь и радуйся».

– Да ты настоящий мерзавец! – сердито тряхнув головой, воскликнула Шелби.

– Это уж точно.

– Самый отъявленный негодяй во всем штате!

– Очень может быть. – Нейв сел в машину и завел стартер. – Если тебя это утешит, скажу, что много лет добивался этого титула.

– Иди к черту!

– А я уже там был. – И он сверкнул белозубой улыбкой, от которой весь ее гнев растаял, словно льдинка под лучами техасского солнца. – И не один раз.

Он рванул с места и исчез за поворотом.

Сжимая кулаки, Шелби беспомощно смотрела, как набирает скорость и скрывается за деревьями его старенький «Форд». «Не думай о нем, – говорила она себе. – Просто не думай, не обращай внимания. Смотри на него только как на делового партнера. Ты сильная. Ты сможешь».

Когда Нейв скрылся из виду, Шелби поспешила в дом – в кабинет отца. Много лет назад судья приучил ее не входить сюда без спросу, но теперь ей было наплевать на прежние правила.

Судья Коул сидел за столом, развалившись в кресле и закинув на край стола ноги в ковбойских сапогах; он разговаривал по телефону.

– Неважно! Продай остальных двухлеток, если понадобится, но... – Заметив, что в дверях стоит дочь, он буркнул: – Я перезвоню, – и бросил трубку. —Присаживайся. – Судья указал Шелби на мягкую, обитую кожей кушетку по ту сторону стола и, скрестив руки на груди, сухо поинтересовался: – Хочешь что-то сказать?

– Я понимаю, что бьюсь головой о стену, – заговорила Шелби, – но все-таки хочу дать тебе еще один шанс. Пожалуйста, облегчи жизнь себе и мне. Расскажи все, что знаешь об Элизабет.

– Я все рассказал.

– Где доктор Причарт?

– Ушел на пенсию. Последнее, что я о нем слышал, – удил рыбу где-то во Флориде и подыскивал местечко, чтобы обосноваться там насовсем. Сама знаешь, он всегда мечтал жить в тропиках.

– И он не сказал тебе, кому передал Элизабет?

– Нет, – твердо ответил судья.

– Но ты и не спрашивал, верно?

– По-моему, все это мы уже обсуждали, – вздохнув, произнес судья. – Пора забыть о прошлом, Шелби, и жить дальше. Ты слышала, я разговаривал с управляющим о продаже скота? Так вот, это прямо тебя касается. Я составляю завещание, и, раз уж ты здесь, ты должна знать, о чем там говорится.

– Что? Не говори глупостей, отец! Ты еще сто лет проживешь! И думать не хочу о завещании!

– Но подумать придется, детка, – тихо ответил судья, – я ведь не вечен. – Он открыл ящик стола. – Где-то у меня была копия.

– Не надо! Даже смотреть не хочу!

– Черт, куда же она запропастилась? Ладно, неважно. Знаешь, я хочу позаботиться о некоторых людях – одни на меня работали, другие помогали мне победить на выборах. Еще есть несколько благотворительных фондов в память твоей матери. Черт возьми, да где же она? – Вздохнув, он захлопнул ящик. – Короче говоря, все остальное получаешь ты. Думаю, ты ожидала чего-то подобного – как бы там ни было, ты моя единственная дочь; так вот, теперь ты знаешь точно.

– Мне это неважно, я не хочу об этом слушать.

– Просто выслушай меня, хорошо? – Ей все-таки удалось его зацепить: загорелое лицо и шея побагровели, наливаясь гневом. – Я не хочу, чтобы ты продавала дом, или земли, или... – Холодный взгляд его встретился с ее взглядом. – В завещании сказано, что ты должна жить здесь.

– Что? Папа, что на тебя нашло? – воскликнула Шелби и осеклась, увидев, как просияло его лицо оттого, что впервые за десять лет она назвала его папой.

– Просто полагаю, что ты должна об этом знать.

– Но в Сиэтле у меня своя жизнь.

– Муж?

– Нет, мужа нет.

– Приятель?

– М-м... сейчас нет.

Эти десять лет она, конечно, не прожила монахиней; было и несколько серьезных романов, но последний ее друг переехал в Сан-Франциско, и вот уже несколько месяцев она была свободна.

– Вот видишь. Даже собаки или кошки нет?

– Но у меня там работа, друзья...

– Работать ты можешь и здесь, коли хочешь. У меня денег довольно, чтобы ты могла заниматься всем, что тебе нравится. Друзья у тебя есть и здесь, а захочешь, сможешь завести новых. Не обязательно в Бэд-Лаке – в Сан-Антонио или в Далласе. – Холодные глаза его чуть потеплели. – Знаешь, Шелби, меня тут приглашают на благотворительный банкет в Галвестоне – так вот, мне хотелось бы, чтобы ты поехала со мной. Я представлю тебя своим знакомым. Знаешь, там будет немало мужчин твоего возраста – все вполне приличные люди, и многие из них богаты.

Шелби почувствовала, как во рту собирается горечь.

– Я здесь долго не задержусь, – отрезала она. – Найду Элизабет и уеду.

Судья вздохнул и устремил взгляд в стену.

– Не говори так, девочка моя. Знаю, я совершил немало ошибок. Думаешь, легко мужчине растить ребенка в одиночку? Но я скучал по тебе, милая. Господи, как же я по тебе скучал!

Он моргнул и поспешно отвел глаза. «Что такое, – подумала Шелби. – Неужели собирается заплакать?»

– Знаешь, Шелби, ты – вылитая мать. Видит бог, как мне ее не хватает. Конечно, я был не лучшим на свете мужем, и уж точно не лучшим отцом, но бог мне свидетель, твою мать я любил, как ни одну женщину на свете. А ты знаешь, Шелби, ты всегда была мне бесконечно дорога. Даже тогда, когда бунтовала и твердила, что меня ненавидишь. Можешь верить или не верить, но это так.

Шелби готова была смягчиться, но потом спохватилась и напомнила себе о том, сколько раз отец ей лгал – и продолжает лгать. О том, сколько темных секретов хранится в четырех стенах особняка Коулов. Сколько грязных сплетен ходит по городу о ее семье – и сколько из них вполне могут быть правдой.

Она подошла к столу вплотную, положила руку на сжатый кулак судьи с выступающими костяшками.

– Я приехала, чтобы найти дочь. И надеялась, что ты мне поможешь. Вот и все.

Сдерживая волнение, она поспешно вышла в холл. Проходя мимо зеркала в лакированной раме, не удержалась, чтобы не покоситься на свое отражение, и заметила, что глаза у нее покраснели, а веки набухли от непролитых слез.

«Нельзя раскисать», – приказала себе Шелби. Отцу только этого и надо – чтобы она размякла, расчувствовалась и бросила свои поиски. Ну нет, не дождется!

Она взбежала по лестнице к себе наверх, рассчитывая позвонить в Сиэтл, а затем поискать в Интернете сыщика, с которым связался Нейв; но на верхней площадке взор ее упал на семейный портрет, написанный за несколько месяцев до смерти матери, когда Шелби было всего четыре года – и броня ее треснула.

Господи боже, она почти не помнит женщину, которая подарила ей жизнь!

Нет, сейчас ее преследовали воспоминания из иного времени. С самого возвращения домой они не давали ей покоя – живые, яркие, накрепко сплетенные с болью.

Не в силах больше сдерживать слезы, Шелби вбежала в спальню и рухнула на широкую кровать под королевским балдахином. На этой кровати она плакала в минуты одиночества, горюя о матери. На ней мечтала о мятежном парне с индейской кровью в жилах, сладко растревожившем ее душу и тело. На ней лежала, обхватив себя руками и проливая беззвучные слезы боли, страха и унижения. Ей было семнадцать лет, и казалось, что жизнь кончена.

– Не надо, Шелби! Пожалуйста, не надо! – молила она себя, сама толком не понимая, о чем просит.

Но было поздно. Воспоминания хлынули потоком – не удержать! Она снова видела себя такой, какой была десять лет назад – наивной, безрассудно отважной, не знающей и не желающей знать, как жестока и несправедлива бывает жизнь.

Шелби опустила голову на вышитую подушку и, невидящим взором глядя в потолок, погрузилась в воспоминания, полные жгучего счастья и невыносимого горя. Подумать только – десять лет!

Порой ей казалось, что прошла целая жизнь, а порой – что все это случилось только вчера...

Глава 7

Десять лет назад.

– Говорю тебе, Шелби, ему верить нельзя! Невада Смит – из тех парней, от которых одни неприятности. Рос он, как дичок, – дикарем и вырос. – Судья Коул бросил пиджак на спинку дивана в гостиной и, подойдя к бару, достал оттуда бутылку скотча. – И потом, он даже и по возрасту тебе не подходит.

– Мне семнадцать, папа. Я уже не ребенок.

Шелби скинула сапоги для верховой езды и стянула с волос резинку. Бросив взгляд на свое отражение в зеркальной дверце бара, поморщилась: вид у нее и вправду совсем ребячий. Веснушки, раскрасневшиеся щеки, волосы растрепаны, косметика давно стерлась – неудивительно, что отец обращается с ней как с маленькой.

– А ему сколько? Двадцать четыре?

– Ты был старше мамы на двенадцать лет.

– Это совсем другое дело. – Судья выудил из ведерка, которое Лидия всегда держала наготове, несколько кубиков льда и бросил в бокал. – Ты знаешь, что Нейв Смит работал у меня на ранчо и я смотрел сквозь пальцы на все его выходки. И когда он подрался со старшиной присяжных, и потом, когда они с приятелями напились, стащили ключи от морга и отправились кататься по городу на катафалке. Что ж тут такого, думал я. Все мы когда-то были молодыми. Потом их с Россом Маккаллумом поймали за стрельбой по почтовым ящикам. И это дело я спустил на тормозах. Но вот что я тебе скажу, детка: доверять ему нельзя.

Он откупорил бутылку и налил себе на три пальца виски.

– Но теперь Нейв служит у шерифа!

– Да, слышал. – Отец задумчиво поскреб подбородок и убрал бутылку на место. – Долго он там не задержится.

– Откуда ты знаешь?

– Да уж знаю.

Он кивнул, словно разговаривал с самим собой, – и в этот миг Шелби впервые в жизни поняла: быть может, отец не такой уж честный и неподкупный служитель закона, каким представляется. Быть может, он и посторонними людьми манипулирует так же, как своей дочерью.

—Он был в армии, – добавила она. – Дослужился до сержанта.

– Да, да, слышал. Знаю, что тебе сейчас трудно в это поверить, но пойми, девочка: люди не меняются. Какой ты в двадцать лет, таким и сойдешь в могилу. Не хочу сказать, что Нейв дурной человек от природы – нет, просто так уж воспитан, что совесть и ответственность для него пустой звук.

Он опрокинул бокал; глухо звякнули кубики льда. Шелби хотелось стать на защиту Нейва, но она понимала, что спорить с отцом бесполезно. Когда речь заходила о приятелях дочери, судья Коул становился настоящим тираном.

– Ну что, договорились? – спросил он, опускаясь в свое любимое кресло – глубокое «вольтеровское» кресло у камина, обтянутое потертой и выцветшей от времени коричневой кожей.

Судья клялся, что только в этом кресле ему удобно и покойно. Он вообще любил эту комнату – просторную, с рядом высоких окон, откуда открывался с высоты птичьего полета вид на сад и бассейн.

Сквозь притворенные застекленные двери, выходящие на площадку задней лестницы, Шелби видела дверь в другую любимую комнату отца – бильярдную. Почетное место в ней, как легко было догадаться, занимал громоздкий бильярдный стол, обтянутый зеленым сукном. Раз в неделю узкий круг друзей судьи собирался здесь распить бутылочку и погонять шары. В такие дни Шелби запрещалось выходить из своей комнаты наверху, однако порой она подслушивала у вентиляционного отверстия и слышала много такого, что не предназчалось для девичьих ушей.

– Шелби! – окликнул ее отец.

Шелби моргнула, возвращаясь к реальности. Отец встал и выпрямился во весь свой немалый рост, не сводя с нее испытующих глаз.

– Детка, мы поняли друг друга? С Нейвом Смитом ты больше не встречаешься.

– Вот когда мне будет восемнадцать...

– Тогда и продолжим разговор. А пока что держись от него подальше. – Он стоял спиной к неразожженному камину, и Шелби казалось, что отполированные оленьи рога над каминной полкой растут у него из головы. – В самом деле, ты уже большая девочка. Мне не хотелось бы запирать тебя дома или отбирать у тебя машину.

– И не придется, – солгала Шелби.

Свой новенький лимонно-желтый «Порше» она обожала – почти так же, как Дилайлу, кобылу аппалузской породы. Но, разумеется, чувства к машине (или к кобыле) не шли ни в какое сравнение с ее любовью к Нейву Смиту. В глубине души Шелби порой признавалась себе, что «любовь» – сильно сказано, что Нейв и вправду ей не пара, и встречается она с ним прежде всего из желания позлить отца. Но дух мятежа в ней был сильнее гласа рассудка. Шелби смертельно устала от роли «принцессы», образцовой юной леди, любимой дочурки самого богатого человека в городе; ей хотелось забыть об отцовском надзоре и пожить немного по своим правилам.

И потом, говорила она себе, взбегая по лестнице наверх, Нейв на самом деле не так уж плох. Да, когда-то он был юным хулиганом, грозой всего города, но с тех пор много воды утекло. Теперь он служит у шерифа – защищает закон. И, кажется (тут она суеверно скрестила пальцы), шериф им доволен.

У портрета матери Шелби остановилась, вглядываясь в царственно прекрасное лицо. Ослепительная блондинка с чудными зелеными глазами, единственная и обожаемая дочь нефтяного магната, Жасмин Алисия Фолконер Коул по собственной воле ушла из жизни за несколько дней до своего двадцать восьмого дня рождения.

– Будь ты жива, мама, все было бы по-другому, – прошептала Шелби и вошла к себе в спальню.

Шелби хотела бы думать, что ненавидит притворство, но истина заключалась в том, что одна мысль о тайных свиданиях приводила ее в восторг. Вот и сейчас у нее дух захватывало при мысли, что сегодня она снова увидит Нейва. А на отцовские наставления и запреты ей наплевать!

Ночь выдалась жаркой; воздух, казалось, потрескивал от напряжения. Откинув верх своего желтого «Порше», то и дело косясь на часы, Шелби мчалась по улицам Бэд-Лака со скоростью бури, которую предсказывали сегодня в прогнозе погоды.

– Смотри, Шелби, не пропусти поворот! – крикнула с заднего сиденья, где она устроилась со своим дружком Тоддом, ее приятельница Лили Инглс – подруга на вес золота, единственный человек в классе, которому Шелби могла доверять. – Сюда, направо!

Шелби вывернула руль, и машина, визжа тормозами, обернулась вокруг своей оси и остановилась перед домом подруги.

– Господи, Шелби, ты что, прикончить нас решила? – воскликнул Тодд.

Волосы у парня растрепались и торчали под самыми странными углами; от него пахло дешевым вином, сигаретами и марихуаной. Сегодня он повеселился на славу и собирался продолжить веселье в постели со своей подружкой.

– С этим вы, ребята, и без меня справитесь!

Лили захихикала. Парочка вывалилась из машины; у калитки Тодд попытался облапить подружку, но Лили отступила на шаг, и он врезался в ограду.

– Точно не хочешь зайти? – спросила Лили. Ее белое платье в свете фонарей отливало голубизной, волосы падали на лицо, закрывая один глаз.

Нет, – твердо ответила Шелби. В другое время она не отказалась бы посидеть с друзьями, но сегодня... – Я же говорила, у меня свои планы на вечер.

Но...

– Ладно, идите в дом, пока мы всех соседей не перебудили! Тодд наконец поднялся на ноги и обхватил Лили за плечи. Та едва не рухнула под такой тяжестью. Шелби взглянула на часы – без двадцати пяти двенадцать.

– Ну, если ты уверена...

– Идите!

– Хорошо, хорошо.

Тодд повис на Лили, и парочка, шатаясь, словно два матроса в десятибалльный шторм, с хохотом побрела к задней двери. Когда они скрылись в доме, Шелби времени терять не стала; скинула короткую юбку, натянула вместо нее обрезанные джинсовые шорты, валявшиеся на пассажирском сиденье, а босоножки сменила на любимую пару сапог для верховой езды.

Затем дала задний ход и в тот миг, когда в доме Лили зажглись огни, уже выезжала на улицу.

На первой скорости Шелби мчалась прочь из города. И старалась не замечать угрызений совести, твердящих, что она совершает большую ошибку. Причем уже не первую в списке. Сегодня она соврала трижды – отцу, родителям Лили и Нейву. Воспоминание об этой последней лжи заставило ее закусить губу. Шелби прекрасно знала, почему Нейв не хочет встречаться с ней наедине – понимает, что не стоит нищему безродному ковбою связываться с дочкой судьи.Но сделанного не воротишь. Они уже связаны. По крайней мере Шелби уже не мыслит жизни без этого угрюмого несговорчивого парня. Весь сегодняшний день она ходила как в тумане, в ожидании мига, когда наконец, раскинув руки, бросится ему на шею и прильнет к его губам в страстном, беззаветно жарком поцелуе. Нейву не нравится, что они прячутся от судьи, – тем хуже для него! Сама Шелби презирала осторожность.

Когда город превратился в размытую картинку в зеркале заднего вида, Шелби включила радио, но едва ли расслышала хоть слово из сменяющих одна другую популярных песен.

А ведь начинался вечер – тоскливее некуда. Вдвоем с Лили они отправились на школьную вечеринку – то еще развлечение! Местные таланты разучили пять-шесть песен в стиле кантри и долдонили их снова и снова, раз за разом, пока Шелби не захотелось перебить к чертовой матери всю их несчастную аппаратуру. Как она ни старалась наслаждаться танцами, но ничего даже отдаленно романтичного не могла найти в физкультурном зале, где на веки вечные устоялся спертый дух перепрелых гимнастических матов. Одноклассники казались ей совсем детьми, неумелые щенячьи заигрывания парней безумно раздражали.

Школа ей надоела до смерти. Скороспелые влюбленности и размолвки, клятвы в вечной дружбе и ссоры на пустом месте, тусовки, соперничество, сплетни – словом, «общественная жизнь», которой почему-то живо интересовались ее однокашники, казалась Шелби не намного увлекательнее соревнований в плевках на дальность.

Днем, когда отец собирал сумку для поездки в Даллас, она объявила ему, что будет ночевать у Лили. А Лили наврала предкам – они тоже на день уехали из города, – что останется у Шелби. Так что все устроилось как нельзя лучше: теперь Лили проведет ночь с Тоддом в родительской спальне, а Шелби увидится с Невадой Смитом.

Уже несколько месяцев они с Нейвом встречались тайком. Шелби знала Неваду Смита всю жизнь, но до недавних пор была слишком мала, чтобы всерьез им интересоваться. Она постоянно слышала, что по Нейву тюрьма плачет, что «этот ублюдок-полукровка» ищет неприятностей на свою шею и рано или поздно непременно попадет в беду; помнила, как пошутил отец, когда Нейв завербовался в армию: «Нашему городу повезло, а вот Дяде Сэму не слишком!» – но сама едва ли заметила исчезновение Нейва, и жизнь ее продолжала течь обычным чередом.

А потом Нейв вернулся, а она как раз вошла в возраст, когда девочки становятся взрослыми.

Они встретились на улице. Был вечер, и Шелби со скоростью света мчалась домой – отец запрещал ей болтаться на улице после одиннадцати. Нейв, совсем взрослый и очень серьезный, остановил ее, попросил водительские права и регистрационную карточку, проверил их при свете фонарика и, возвращая, сверкнул улыбкой.

– Эй, приглуши свет! – пошутила она.

– Какая ирония судьбы, – медленно проговорил он. – Ты ведь дочка судьи Коула, верно?

– И что с того?

Уголок рта его дернулся в усмешке.

– Скажем так: мы с ним старые друзья.

– Не верю.

– А ты что об этом знаешь?

– У судьи нет друзей.

Он улыбнулся шире, и Шелби подумалось, что этот парень – хоть он и в форме – очень хорош собой. Красив какой-то особой грубоватой красотой.

– Ладно, на первый раз я тебя отпущу, – проговорил он, – но больше так не гоняй, договорились? Любовь к быстрой езде может довести до беды.

Тогда-то, бросив взгляд на нагрудный жетон с именем, она сообразила, кто перед ней. Невада Смит. Тот самый изгой-полукровка, которого за что-то терпеть не может ее отец.

– Ты-то знаешь, что значит попасть в беду, верно?

– Знал когда-то.

– А теперь ты коп?

– Точно. – И он рассмеялся глубоким хрипловатым смехом. – А что, кто-то еще помнит о моих старых грехах?

– Мой отец помнит.

– Я тоже не забыл, – посерьезнев, заметил Нейв. Затем похлопал ее «Порше» по капоту: – Езжай, девочка. Не гони и береги себя.

«Беречь себя? – думала Шелби, с сильно бьющимся сердцем глядя в зеркало заднего вида, как он садится в припаркованный у обочины джип. – Ну нет, это не по мне!»

Вот так она и попала на крючок.

В следующие несколько недель Шелби то и дело сталкивалась с Нейвом. Он попадался ей на глаза в самых безобидных местах: в аптеке, в кафе, на площади у фонтана. Часами она грезила о нем, а потом, очнувшись, ругала себя идиоткой. Но весна была в полном цвету, мальчишки в школе ее раздражали, а Невада – взрослый, статный, с бесшумной походкой хищника и неотразимой улыбкой, когда-то враг общества, а теперь верный рыцарь закона – возбуждал в ней новые, никогда прежде не испытанные чувства. Обаяние «взрослости», клеймо изгоя, беспечная и неотразимая сексуальность в каждом движении, а может, дух противоречия, заставлявший Шелби грезить о том, что ненавистно ее отцу, – что бы ни было тому причиной, она думала только о Нейве, вырезала на скамейке у аптеки его инициалы, а однажды, столкнувшись с ним в кафе, куда заглянула с подругами после похода в кино, сказала себе: она его завоюет – во что бы то ни стало!

– Привет! – поздоровалась она, подойдя к его столику. Нейв сидел один, потягивая пиво; он был в выцветших джинсах, туго облегающих мускулистые ноги, и в белой футболке.

Он поднял глаза:

– Здравствуй. Больше не превышаешь скорость? А как поживает твой отец?

– Как всегда, – отрезала она, чувствуя, что даже шея у нее заливается краской.

Он ее дразнит! Но, может, это добрый знак?

– Понятно. – Нейв окинул ее взглядом с ног до головы – от пальчиков в босоножках до джинсовых шорт, блузки и распущенных золотисто-рыжих волос. – И по-прежнему привечает у себя на ранчо малолетних бродяжек?

– С тех пор, как ты оставил кривую дорожку, на ранчо царит скука смертная, – парировала она.

Нейв расхохотался, сверкнув улыбкой, от которой у нее перехватило дыхание, а сердце принялось выстукивать безумный джазовый ритм.

– Догадываюсь. – Допив пиво, он взглянул на часы. – Тебе разве не пора домой, к папочке?

Взгляд ее скрестился со взглядом стальных мужских глаз.

– Да пошел он к черту, мой папочка!

– О, да ты крутая штучка! Настал ее черед улыбнуться.

– Не от тебя первого слышу. Он вздернул смоляную бровь:

– Осторожнее, Шелби. Смотри, чтобы такие разговоры не довели тебя до беды.

– А может, этого я и добиваюсь. – протянула Шелби, не веря собственной отваге. Господи, она и вправду с ним заигрывает!

– Тогда ты свое получишь. Обещаю.

– Вот и хорошо!

На миг во взгляде его сверкнуло желание – грубое, дерзкое, ненасытное. Только на миг, но Шелби его распознала, и в ушах ее гулким эхом отдалось биение сердца.

– Будь осторожна со своими желаниями, милочка. Иногда они исполняются.

Он отодвинул стул и вышел из кафе, оставив ее одну – и в дураках.

Выглянув в окно, чтобы проводить его взглядом, Шелби окончательно поняла, какой дурой себя выставила. У кафе припарковался пикап Района Эстевана; из кабины выпорхнула дочка Рамона Вианка, бросилась к Нейву с распростертыми объятиями, повисла у него на шее и, нимало не стесняясь возможных зрителей, звучно присосалась к губам. Нейв не ответил на поцелуй – просто посадил ее к себе в машину и дал газу. Шелби смотрела им вслед, проклиная свою наивность всеми словами, какие только узнала в школе и от приятелей отца. Однако решение ее осталось неизменным. Ей нужен Нейв – и она его получит.

Это оказалось не так уж сложно. Не прошло и недели, как они начали встречаться тайком. С Вианкой Нейв порвал – по крайней мере так он говорил. Ходили слухи, что Вианка зла как черт, а вот ее отец доволен: Рамон предпочитал, чтобы дочь встречалась с мексиканцем, а не с копом-полукровкой, который ее «просто использует». Впрочем, в городе поговаривали, что еще ни один приятель Вианки не добился его одобрения.

Итак, Шелби влюбилась. Да и что удивляться? Ароматы весны, очарование тайных встреч после захода солнца – все разжигало в ней любовь. Дни напролет Шелби мечтала о Нейве, а засыпая, только его видела во сне.

Однажды вечером, когда они сидели на своем обычном месте – на берегу речной заводи и высоко в небесах горделиво плыла полная луна, Нейв наконец ее поцеловал. Сильной рукой обвил ее плечи, усадил к себе на колени и впился в губы так жадно, что у Шелби захватило дух. Огонь разлился по ее жилам; отчаянное желание сопротивляться мелькнуло на миг – и исчезло без следа. В этот миг она поняла, что готова ему отдаться. И чем скорее, тем лучше! Однако Шелби не удалось воспользоваться моментом: Нейв уже начал, целуя чувствительное местечко за ухом, расстегивать на ней блузку – и вдруг остановился, словно окаменел.

– Нет, – проговорил он.

– Почему?

Она сидела у него на коленях, пьяная от поцелуев, и то твердое, что выпирало у Нейва из-под ширинки и упиралось ей в бедра, казалось, властно опровергало его слова.

– Шелби, ты слишком молода. Мы прячемся от всех, и это неправильно. Черт, да тут дюжина причин! Ты ведь девственница, верно?

– А это здесь при чем? – изумилась она.

– Ты девственница?

– Э-э... нет, я...

– Врешь.

– А что, у меня это на лице написано? – обиженно поинтересовалась Шелби.

Он мягко рассмеялся.

– Конечно. И не только на лице. Послушай... – Он бережно ссадил ее с колен и замолчал на несколько секунд, глядя в черную воду, где плавала луна. – Может быть, в один прекрасный день... да нет, ничего не выйдет! Лучше нам больше не встречаться.

– Но почему?!

– По тысяче причин.

– Если из-за моего отца...

– Да, это еще одна причина. И очень серьезная. Нейв поднялся и отряхнул пыль с джинсов.

– Отец мне не хозяин!

– Ошибаешься. Он хозяин нам всем. Всему городу.

– Но я ему не позволю...

– Поверь, у тебя нет выбора.

Он протянул Шелби руку, но она мотнула головой и, упрямо выпятив подбородок, поднялась без его помощи.

– У меня выбор есть. И у тебя тоже.

– Послушай, Шелби...

– С каких пор тебе стало небезразлично, что думает судья?

– С тех пор, как мне небезразлична ты. – Улыбка его угасла, стальные глаза затуманились печалью. – Пойдем, я отвезу тебя домой.

– Нет! – Она припала к нему, страстно прижалась к губам. – Не говори так! Я... я не могу...

– Так будет лучше.

Нейв крепко прижал ее к себе и поцеловал в макушку. Слезы брызнули у Шелби из глаз, но она не позволила себе разрыдаться. Ни за что на свете! Еще не все потеряно – хоть Невада Смит об этом и не знает.

Сегодня она позвонила ему. Он не хотел с ней встречаться – Шелби ясно слышала в его голосе недоверие. Но она настояла, выдумав какой-то важный-преважный и очень срочный разговор, – и теперь, сбежав с унылой вечеринки, мчится навстречу своей любви. Она заставит его передумать! У нее все получится. В конце концов, она дочь своего отца, а судья Коул всегда заставляет других делать то, что ему нужно.

Встретиться они договорились в час ночи на отцовском ранчо. Взвизгнув шинами на последнем повороте, Шелби взглянула на часы. Немногим больше полуночи.

Похоже, ей придется подождать.

Разбитый проселок, петляя, привел ее к ранчо. Ветер развевал волосы Шелби, холодил лицо, но ладони ее, лежащие на руле, вспотели. Начинался опасный участок: здесь ее могли заметить.

Шелби свернула на подъездную дорожку, моля о том, чтобы никто не попался навстречу. Ей повезло: ни один встречный автомобиль не пригвоздил ее к дороге светом фар.

За старым, полуразвалившимся сараем у подножия холма Шелби остановилась и вышла из машины. Дорога, извиваясь меж холмов, уходила вперед – в самое сердце отцовских владений. Ветерок шелестел листвой, и с высоких небес на землю равнодушно взирала полная луна. Где-то вдалеке завыл койот; от этого тоскливого звука мурашки побежали у Шелби по коже, и вдруг к сердцу подкатило дурное предчувствие. Но она приказала себе не поддаваться глупым ребячьим страхам.

Нервы разгулялись – только и всего. Что ж тут удивительного? Она встречается с Нейвом тайком, прячась от отца. Всякий бы занервничал на ее месте!

Луна затянулась полупрозрачной вуалью облаков. Радуясь сумраку, Шелби пустилась бежать по склону холма. Лошади в ночном поднимали головы и тихо фыркали, когда она неслышной тенью пролетала мимо. Где-то вдалеке простучали колеса поезда; в небе, мигая огнями, пролетел самолет. Полной грудью вдыхая свежий запах молодой травы, Шелби сбежала по холму, пересекла вброд ручей, перелезла через забор и спрыгнула на кучу сена.

Впереди показались жилые строения. Здесь надо было быть осторожнее; с сильно бьющимся сердцем она прижалась к стене, напряженно прислушиваясь. Залаяла собака, и Шелби прикусила губу. Со скрипом отворилась дверь приземистой сторожки.

– Кто там? – прогромыхал мужской бас.

Шелби почувствовала, что еще секунда – и она рухнет замертво. Глупая собака снова залилась лаем. Шелби едва осмеливалась дышать.

– Заткнись! – приказал мужчина. – Вот чертов пес!

– Что там такое? – послышался второй голос, пронзительный и нетерпеливый.

– Не знаю, не видно ни хрена.

– Черт бы побрал эту псину!

– Суку хочет, – проговорил третий голос, низкий и сиплый, и зашелся тихим, почти неслышным смехом, перешедшим в прокуренный кашель. – Нам бы тоже не помешали горячие девочки, верно, ребята?

Шелби вздрогнула – она узнала голос. Росс Маккаллум. Этого дюжего парня с несоразмерно длинными руками она знала много лет, никогда им не интересовалась, но в последнее время начала его опасаться. Не раз уже она ловила на себе цепкий, липкий взгляд его тускло-серых глаз – взгляд, от которого внутри у нее холодело и к горлу подступал комок.

– Ладно, Джеб, играем. Ты бьешь?

– Сказал же, бью, – глубоким басом отозвался Джеб. – Ты положил пятерку, а у меня десятка.

– Так клади карту, мать твою! – взорвался вдруг Маккаллум. – Что нам, всю ночь тут торчать? Не валяй дурака – играй или убирайся!

– Что за муха тебя укусила, Маккаллум? – поинтересовался Джеб.

– Хм... это уж мое дело. Дверь со стуком захлопнулась.

– Ты в последнее время ходишь злой, словно гризли с занозой в лапе. Уж не оттого ли, что Нейв Смит пошел в гору?

Шелби застыла, сердце ее замерло в груди. Что за дело Россу Маккаллуму до Нейва Смита?

– Он, похоже, встал на честный путь, – визгливо прозвучал в пустынном дворе второй, пронзительный голос. – На приличную работу устроился, денежки откладывает. А теперь того гляди заполучит главный приз! Он ведь за дочкой судьи увивается, слыхали? Лакомый кусочек! Таких сисек, как у...

– Заткнись, Фрэнк! – рявкнул Маккаллум.

Шелби ощутила, как горячая кровь приливает к щекам. Что эта нищая голытьба о себе воображает? Как они смеют так о ней говорить?!

– Выходит, одной Руби Ди тебе мало? Это снова Джеб.

– Брось! И говорить не хочу об этой шлюхе! Из открытого окна донесся визгливый смешок.

– Понимаю, понимаю твои чувства, приятель. – Мужчина с визгливым голосом, Фрэнк, снова рассмеялся, и смех его показался Шелби мерзким, словно хихиканье дьяволов в аду. – Черт, я бы сам правую руку отдал, лишь бы попробовать, какова на вкус дочка Рыжего Коула!

– Да и я непрочь, – согласился Джеб.

Бежать, стремглав бежать отсюда! Но что-то удерживало ее на месте.

– Она себя бережет для Смита. – Опять Фрэнк. Теперь Шелби его вспомнила: тонкий, как хлыст, с сонной угреватой физиономией – мимо такого десять раз пройдешь и не заметишь. – А судья-то как бесится!

– Хватит, – жестко оборвал его Маккаллум. – Играем.

– Ладно, ладно! – хихикая, ответил Фрэнк. – А все-таки признайся, Маккаллум, стоит у тебя на нашу принцессу! Как камень стоит!

Бам! Что-то тяжело ударило по столу – кулак, должно быть.

– Заткни пасть, Фрэнк, или я тебе зубы в глотку вобью так, что через задницу вылетят! Понял?

– Да ладно тебе, Маккаллум, дай человеку подурачиться. – Джеб взял на себя роль миротворца. – Остынь, приятель. И давайте в самом деле играть. «Джека Дэниелса» мы сегодня хлебнули по полной, так что, кто выиграет, ставит всем по бутылке в «Белой лошади». Ну что, по рукам?

Несколько секунд длилось напряженное молчание. Шелби замерла, затаив дыхание, вонзив ногти в потные ладони.

– Идет, – хрипло ответил наконец Маккаллум. – По рукам.

Шелби дрожала, страшась тронуться с места. Почему, ну почему они с Нейвом не договорились встретиться где-нибудь еще? Грязные слова звенели у нее в ушах, и по спине стекал холодок страха. Будь у нее хоть капля мозгов, она повернулась бы и стремглав бросилась назад, к машине. И как она могла забыть, что сегодня пятница, а по пятницам наемные рабочие на отцовском ранчо допоздна выпивают и играют в карты, а затем отправляются в город на поиски развлечений?

«Если сбежишь – не увидишь Нейва».

Ну нет, ни за что!

Решительно расправив плечи, она скользнула вперед. Держась в тени – подальше от мертвенно-голубого света фонаря, – Шелби прокралась к конюшне, где ждала ее верная Дилайла.

Никогда, ни за что на свете она не повернет назад!

Глухо, тревожно зарычала собака. Шелби застыла, пригнувшись у забора; стук сердца громом отдавался в ушах, нервы натянулись, точно струны рояля. Она боязливо оглянулась через плечо, но дверь сторожки не открывалась, а пес... так, где же этот чертов пес? Быть может, лежит под крыльцом, в глубокой, беспросветной тени? Или бродит где-то поблизости, готовый в любую секунду выскочить из тьмы с отчаянным надрывным лаем? Да вон он, у забора, где припаркованы несколько пикапов и джипов. Шерсть на холке встала дыбом, желтые глаза в мертвенном свете фонаря горят каким-то дьявольским огнем. Он следит за каждым ее движением, но не трогается с места, не лает, даже не рычит. Страх стиснул ей горло.

«Вперед, Шелби! Давай. Не трусь, – подбодрила она себя. – Ты слишком далеко зашла – нет пути назад. Иди, Нейв ждет».

Прикусив губу, она отворила плечом дверь конюшни. Дверь громко заскрипела, и предостерегающе гавкнул пес. Дрожа, с сильно бьющимся сердцем Шелби проскользнула внутрь. Включать свет она не рискнула, но и так знала, что сбруя и седла висят на стене у окна. Нащупав кожаные поводья, Шелби сняла с гвоздя узду, ощупью проскользнула вдоль стены к стойлам и побежала на цыпочках по цементному полу к дальнему деннику, где ожидала ее любимая кобыла.

– Здравствуй, милая! Это я, – прошептала Шелби, отпирая стойло.

Глаза ее постепенно привыкали к темноте; она уже различала белые пятна на крупе Дилайлы. Знакомый запах лошадей, сена и пыли наполнял воздух.

Шелби осторожно погладила кобылу по вытянутой морде—и Дилайла, нервная и пугливая по натуре, фыркнула и вздернула голову. Даже в темноте Шелби видела, как блестят белки ее глаз.

– Тише, тише. Это я. – Шелби успокаивающе похлопала кобылу по стройной шее. – Пойдем.

Она отвязала Дилайлу, накинула узду и осторожно повела ее по темному коридору к задней двери. При каждом шаге стальные подковы звякали по бетонному полу, и звук этот казался Шелби громче грома, но ни человек, ни пес не появлялись. Проходя мимо сторожки, Шелби заметила, что сквозь приоткрытую дверь и окна по-прежнему сочится мирный свет.

Пока все хорошо.

Моля бога, чтобы старые петли не скрипнули, Шелби распахнула задние двери и потянула Дилайлу за узду. Ощутив запах приближающейся грозы, кобыла раздула ноздри и затанцевала на месте – словно тоже чувствовала напряжение этой ночи и боялась отправляться в путь по темному полю, сулящему неведомые опасности.

– Спокойно, спокойно. Вот хорошая девочка, – бормотала Шелби, успокаивая лошадь.

Шелби уже не раз случалось скакать без седла; используя вместо стремени невысокий столбик ограды, она села Дилайле на спину и подтолкнула ее коленями:

– Вперед!

Дилайла тронулась с места и пошла легкой размашистой рысью, с каждым шагом ускоряя бег. Замелькала изгородь, деревья, хозяйственные постройки; минута, две – и они уже летят сквозь ночь, и сердце Шелби бьется, замирая от радостного предчувствия.

Злобный пес, Росс Маккаллум – все осталось позади.

А впереди ее ждет Нейв. От одной мысли о том, что скоро они увидятся, у нее захватило дух и кровь быстрее побежала по жилам.

Ветер трепал ей волосы. Далеко в холмах глухо прокатывался гром – словно кто-то идет босиком по железной крыше. Луна совсем исчезла за пеленой облаков. Близилась буря.

– Скорее, скорее! – молила Шелби, склонившись к бархатному уху Дилайлы.

Она боялась потерять хотя бы секунду. Скоро, скоро она увидит Нейва, обхватит его руками, прижмется к нему. В горле пересыхает при одной мысли о том, что обещают ей грядущие часы!

Только бы он пришел на свидание! Она больше не сомневается в своих чувствах. Все сомнения остались позади: это любовь, та самая, о которой пишут в книгах и слагают стихи. В «прошлой жизни» Шелби уже случалось влюбляться – точнее, воображать, что влюблена; но страсть к кинозвездам, рок-певцам или к мальчику из старшего класса через несколько недель испарялась, не оставив и следа. А Нейв – совсем другое. Это настоящее.

И плевать ей на то, что у него ни кола ни двора, что в жилах у него течет индейская кровь, что отец его терпеть не может! Плевать на то, что городские сплетники связывают его имя с самыми разными девушками – в том числе с Вианкой Эстеван, соблазнительной мексиканочкой, на чьей репутации больше пятен, чем на проржавевшем трейлере пьяницы Калеба Сваггерта. Плевать! То было в прошлом, а теперь у Нейва нет никого, кроме нее.

А у нее – никого и ничего, кроме Нейва.

Шелби отпустила поводья, и Дилайла, словно угадав бессловную мольбу хозяйки, вихрем помчалась по ночной степи. Через поля, мимо дубовых рощ, мимо равнодушных коровьих стад, мимо полуразвалившейся лачуги, в которой уж лет пятьдесят никто не живет, мимо зубчатых молний и далеких отзвуков грома – вперед, навстречу судьбе!

Вот и ручей, что отделяет земли судьи Коула от жалкого клочка земли, доставшегося в наследство Нейву Смиту.

Здесь, у излучины, под сенью дубов, где воздух напоен ароматами диких цветов и в темных небесах бесшумными тенями проносятся летучие мыши, Шелби с Нейвом уговорились встретиться.

– Только бы он был здесь! – шептала Шелби, до боли в глазах вглядываясь во тьму. Но он здесь. Она различает во мраке красноватый огонек сигареты и едва не лишается чувств от радости и волнения.

– Приехала все-таки, – прорезал тьму его голос.

– Конечно. – Перекинув ногу через седло, она легко соскочила на землю. – Я же обещала!

Он затянулся в последний раз, бросил сигарету и загасил огонек носком ботинка.

– И напрасно.

– Ты так думаешь?

Шелби обмотала поводья вокруг молодого дубка и легким шагом приблизилась к Нейву. Темнота не скрывала от нее его стройного стана и гордо расправленных плеч. Он был в джинсах и футболке, и этот наряд казался Шелби куда привлекательнее строгой полицейской формы.

– А вот я думаю иначе!

– Какая тебе разница? Что я ни скажу, ты все равно сделаешь по-своему.

– Да брось, что в этом дурного? – Подойдя вплотную, она смело закинула руки ему на шею и притянула к себе.

– Осторожнее, Шелби. Смотри, накличешь беду.

– А может, мне того и нужно! – выпалила она, мимолетно изумившись собственной отваге.

– Нет, принцесса. Поверь мне, на самом деле тебе нужно совсем другое. – Но его сильные, надежные руки уже лежали у нее на талии, и Шелби таяла от их прикосновения.

– Тебе-то откуда знать?

– Да уж знаю.

– Ну и что же, по-твоему, мне нужно?

Неумолчно журчал ручей, позвякивала уздечка Дилайлы, сверчки пели свою ночную песню, и порыв ветра задернул лик луны плотной облачной вуалью.

– То же, что и всем женщинам, – сказал наконец Нейв склонившись над ней; теплое дыхание его касалось ее волос, шепот щекотал ухо. – Надежный муж, спокойная безбедная жизнь и куча ребятишек.

– Только не мне! – тряхнула головой она.

– Чем же ты такая особенная?

– Сам скажи. – И, запрокинув голову, Шелби посмотрела на свое отражение в полночных глазах Нейва.

Он улыбнулся, блеснув в темноте белоснежными зубами.

– Ладно. Во-первых, ты богатенькая принцесса.

– Ах ты...

Во-вторых, дочка Рыжего Коула.

Да я...

– А в-третьих, избалованная, упрямая и хитрющая, как сам дьявол!

– Эй, подожди-ка... – Шелби не знает, злиться ей или чувствовать себя польщенной.

– Ты учишься лучше всех в школе. Отчаянно флиртуешь с парнями, на которых тебе наплевать. Гоняешь по городу, как бешеная, на своем желтом «Порше». Порой ведешь себя, словно тебе десять лет, а порой кажешься гораздо взрослее и умнее своих семнадцати. – Сильные пальцы Нейва зарылись ей в волосы, откинули голову назад; темные, как ночь, глаза пронзили ее взглядом. – Ты сказала, что хочешь поговорить со мной о чем-то очень важном. Но будь я проклят, если оба мы с самого начала не понимали, что это вранье!

– Я сказала правду. Разве не важно, чтобы мы с тобой были вместе?

– Проклятье, Шелби, я так старался вести себя разумно.

– Да неужели?

– Черт побери, что же мне с тобой делать, Шелби Коул? – прошептал он, и впервые за все краткое время знакомства Шелби услышала в его голосе отчаяние.

– Как будто сам не знаешь! – поддразнила она.

– Я серьезно, Шелби.

На миг она задыхается от восторга. «Правда?! Возможно ли такое счастье? Люби меня, Нейв, пожалуйста, люби меня...» Но нет! Быть может, Шелби и была глупым ребенком, но не настолько, чтобы выпалить эти безумные слова вслух.

– Я тоже серьезно, Нейв.

– Это-то меня и пугает.

– Но почему?

– Черт возьми, Шелби, потому что я не должен с тобой связываться!

– Мы уже связаны, Нейв.

Где-то в вышине захлопала крыльями ночная птица; ветерок зашелестел дубовой листвой. Нейв поцеловал Шелби в лоб; она почувствовала, что он весь дрожит.

– Ты и я...

– Не надо, Нейв. – Она прижала палец к его губам. – Не говори, что мы с тобой из разных миров и все такое прочее. Это я уже тысячу раз слышала. И все это неважно.

– Как так неважно... О, черт!

Губы его приоткрылись, язык коснулся нежной кожи – и по телу Шелби пробежала горячая дрожь. Она осторожно провела пальчиком по его губам. В глубине груди его зародился едва слышный стон; он охватил ее палец губами, втянул в рот, обвил языком.

Шелби вздрогнула. Кровь ее, кажется, обратилась в жидкий огонь; бурным потоком мчалась она по жилам, грозя испепелить все на своем пути, в безумной жажде поцелуя... прикосновения... чуда страсти.

Но Нейв отдернул голову.

– Не надо, – тихо предупредил он.

– Почему не надо?

– С меня хватит. Не начинай снова.

Выругавшись сквозь зубы, он повернулся к ней спиной и торопливо зашагал к ручью, под развесистую сень высокого дуба. Отойдя шагов на двадцать, остановился; даже со своего места и даже в темноте Шелби видит, как напряженно опущены его плечи.

– Нейв!

Он устало провел ладонями по взъерошенным волосам.

– Ты не знаешь, на что напрашиваешься!

– А вот и знаю.

– Что-о?!

– Ну, я... я примерно представляю, что происходит, когда мужчина и женщина... – Тут она осекается, не в силах договорить: «Любят друг друга».

– Да откуда тебе знать, глупышка?

– Я же выросла на ранчо! – с достоинством ответила Шелби, до глубины души обиженная на «глупышку». – И не раз видела, как быки спариваются с коровами, а жеребцы с кобылами. Разумеется, специально мне этого не показывали, – добавила она, подходя к нему ближе. – Если бы папа узнал, что я наблюдала такие сцены, его бы удар хватил!

Нейв еще сильнее напрягся, когда она обвила его руками за пояс.

– Знаешь, у людей все немного иначе, – хмыкнул он. Шелби положила голову ему на плечо, прислушалась к неровному жаркому дыханию. Стук сердца громом отдавался в ушах. Чье сердце так бьется – его или ее собственное? А не все ли равно! Тугие мускулы Нейва окаменели под ее прикосновением; от него исходил пряный, мускусный запах сигаретного дыма и разгоряченного мужского тела.

– А в чем разница?

– Шелби, не строй из себя дурочку. Тебе не идет.

– Нейв! Неужели ты совсем меня не хочешь?

С глухим стоном он сжал ее ладонь, лежащую у него на животе, и направил ее ниже, ниже... к ширинке. В первый миг Шелби хотела отдернуть руку, но он не дал, властно прижал ее ладонь к тому месту, где уже вздулся мощный бугор.

– Знаешь, что это такое?

Он отпустил ее руку, и она могла бы убрать ладонь. Но не убрала.

– Это... это... естественная реакция.

– Не шути со мной, принцесса, – тихо попросил он. – Может, это и естественно, но для тебя чертовски опасно!

– Знаешь, Нейв, мне кажется, я тебя люблю. – Эти слова вырвались у нее прежде, чем она успела спохватиться.

– Этого еще не хватало! Да что ты знаешь о любви?

Он резко обернулся. Теперь лицо его было искажено не только гневом – в глазах темной тучей залегла какая-то давняя, застарелая боль.

– Я знаю, что чувствую!

– Ты еще ребенок.

– В следующем году мне будет восемнадцать!

– Вот я и говорю, ребенок. – Он прижался пылающим лбом к ее лбу и вздохнул. – Уходи, Шелби. Пожалуйста, уходи.

– Ни за что на свете!

Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его. Сперва осторожно, почти робко, но в следующий миг, ощутив его молчаливое сопротивление, страстно впилась губами в неподатливые губы. И Нейв ответил ей; вот уже рот его приоткрылся, вот и язык скользнул за преграду ее зубов, вот и сильные руки обвились вокруг нее... О боже, она добилась своего! Он ее целует – целует по-настоящему!

Мир вокруг померк; луна, облака, столетние дубы – все пустилось в пляс. В жилах Шелби бушевало жидкое пламя, стон рвался из груди. А Нейв уже оторвался от ее рта и теперь покрывал поцелуями щеки, подбородок, изгиб шеи. Вот губы его коснулись ямки над ключицей – и неведомый прежде пожар охватил Шелби. Ей мало одних поцелуев, ей нужно больше, гораздо больше. Он приник к ней всем телом, и она подалась навстречу в страстной жажде слиться с ним воедино.

Нейв прижал ее спиной к стволу дуба, принялся целовать, целовать до изнеможения, до полного самозабвения. Осталась только сила, властно влекущая их друг к другу.

Ты этого хочешь, Шелби? – шепнул он.

Да.

И снова их языки сплелись. Шелби обвила его ногами, с восторгом и ужасом чувствуя, как сильные пальцы его вытаскивают блузку из-за пояса шорт, нежно гладят плоский живот, скользят к лифчику в нетерпеливом желании обхватить полную, налитую весенними соками девичью грудь.

Уверена?

Да.

«О господи, конечно!» Шелби застонала, конвульсивно сжимая бедра. Блузка ее уже распахнута, лифчик сполз к талии; Нейв приподнял ее грудь на ладони, склонился к ней и принялся неторопливо, мучительно-сладко дразнить зубами и языком набухший сосок.

В глубине ее существа зародилась тупая, ноющая боль. Неведомая прежде боль неудовлетворенного желания. Шелби знала: сейчас еще можно остановиться, но еще несколько мгновений – и назад дороги не будет. Эта мысль наполнила ее сладким ужасом, но она не собиралась поворачивать назад. Она выгнулась, вжимаясь в него бедрами, всем существом своим ощущая жар его тела, его нетерпение, его страсть, так похожую и так не похожую на ее собственную.

Он прикасался к ее соску языком, нежно прикусывал зубами. Шелби запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе, требуя большего... еще большего.

– Мы оба сошли с ума! – прошептал Нейв, на миг оторвавшись от нее, и снова приник к ее груди.

Прильнув друг к другу, они упали на траву. Мощная фигура Нейва закрыла он жадно приник к ее губам. Блузка и лифчик полетели в темноту; Шелби оказалась обнаженной до пояса, разгоряченная грудь ее подставлена свежему ветру, и нет больше ничего – только Нейв, Нейв над ней, рядом с ней, вокруг нее, и жаркие руки, и губы его.

Стук сердца скорым поездом грохотал в ушах. На миг Нейв приподнялся, чтобы стянуть через голову футболку. Он обнял Шелби и привлек к себе; полуобнаженные тела их встретились на полпути, ее – нежное, гладкое, его – тугое, мускулистое, напряженное, как струна, с курчавой порослью на груди и плоскими, едва заметными сосками. Шалея от собственной дерзости, Шелби провела по ним пальцами. Крохотные узелки плоти мгновенно затвердели; с быстротой молнии Нейв перехватил ее руку.

– Осторожнее, Шелби!

– Чего мне бояться?

– Меня.

– Неужели ты такой страшный? – улыбнулась она в темноте.

– Еще какой! Ты не знаешь...

Вместо ответа Шелби скользнула рукой по его груди, по плоскому мускулистому животу, все ниже, ниже – к ремню на джинсах. Нейв шумно втянул воздух; Шелби почувствовала, что естество его стало еще тверже – хоть и кажется, что тверже просто не бывает.

– Шелби!.. – выдохнул он, когда ее нежные пальчики нащупали пряжку ремня.

Шумное дыхание, еле слышное звяканье пряжки, шорох расстегиваемой «молнии». Шелби была уже готова стащить с него джинсы, но стальными пальцами он остановил ее руку.

– Послушай, Шелби. Сейчас я еще могу совладать с собой. Пока – могу. Но если ты не остановишься...

Медленно, очень медленно, неотрывно глядя в его затуманенные желанием глаза, она положила руку туда, где бугрится воплощение его мужественности. Какой-то странный звук – не то вздох, не то всхлип – издал Нейв, когда пальчики Шелби крепко обхватили мощное орудие.

– Шелби, не надо! – взмолился он. – Я не знаю, что... я не смогу... о господи!

А в следующий миг, молниеносно сбросив джинсы и ботинки, уже расстегивал на ней шорты. Шорох «молнии» эхом отдается в холмах. Шорты и трусики отлетают прочь, за ними отправляются и ковбойские сапоги; миг – и Шелби лежит рядом с ним обнаженная: свежий ветер холодит ей кожу, в ушах отдается неумолчное журчание ручья и далекие раскаты грома.

Грудью к груди, губами к губам. Ветер, и предгрозовая ночь, и поцелуи, поцелуи. Под неуемными пальцами Шелби – гладкая кожа, стальные мускулы. Нет пути назад – и не надо! Ничего не надо, только бы эта ночь длилась вечно!

– Боже, какая же ты красавица! – шепнул он, нежно раздвигая ей колени. – Как ты прекрасна!

В воздухе пахнуло грозой, и желание пронзило ее огненными стрелами.

– Я люблю тебя, Нейв! – Неужели она осмелилась сказать это вслух?

Он прикрыл глаза. Застыл на миг. Неужели остановится?! Только не сейчас! Она притянула его к себе и торопливо, горячо зашептала на ухо:

– Нейв, я хочу тебя, пожалуйста... пожалуйста... люби меня...

Сильные руки обняли ее, привлекли к мощному мужскому телу. А в следующий миг чресла взорвались ослепительной болью – Нейв вонзился в нее, одним движением преодолев хрупкий барьер девственности. Раздался крик – кажется, кричит сама Шелби. От боли, от счастья, от потрясения, от всего сразу – какая, к черту, разница?

Она переступила порог нового мира. Теперь ничто, никогда уже не будет для нее прежним.

Глава 8

– Знаешь что? Я вырезала на скамейке у аптеки твои инициалы и сердечко.

Голова Шелби покоилась у Нейва на плече; она слушала, как успокаивается его дыхание, как все размереннее бьется сердце.

В вышине пугливо мерцали звезды; клочья тумана путались в дубовых ветвях. Приближалась гроза: небосклон заволакивали тучи, все ближе слышался рокот грома, все чаще вспарывали небо огненные зубцы молний.

– Не верю!

– Точно.

Шелби прижималась к нему еще теснее. Так вот что такое любовь, думала она, вот что это значит – любить мужчину, стать с ним одним целым, стать женщиной.

Поначалу это было больно. Но мгновение спустя на смену боли пришел невероятный, неописуемый восторг. Восторг, от которого сердце замирает в груди и на глазах выступают слезы. И хочется умереть – потому что знаешь: большего счастья уже не испытаешь, проживи хоть сто лет!

– На скамейке в самом центре города?

– Ну да. Только с нижней стороны, чтобы никто не увидел.

– Что это тебе в голову взбрело?

Шелби пожала плечами, вдруг ощутив себя маленькой и глупой.

– Не знаю. В тот момент мне казалось, что это хорошая мысль.

– Боюсь даже предположить, какую мысль ты сочтешь плохой! – усмехнулся он.

«А я ведь люблю его, – удивляясь сама себе, подумала Шелби. – По-настоящему люблю!»

Нейв чмокнул ее в макушку.

– Между прочим, я обязан наказать тебя. Вандализм, порча общественного имущества...

Она перекатилась ему на грудь и поцелуем заставила его умолкнуть. Внизу живота у нее еще ныло, но все тело уже содрогалось от нового прилива жажды: она хотела, страстно хотела снова принять Нейва в себя и насладиться его мужественностью.

– Шелби, ты – нечто особенное! – Смеясь, Нейв приподнял ее над собой и поцеловал в обнаженную грудь.

– Да? И что же я такое?

– Не знаю. Не могу определить.

– А ты попробуй.

– Думаешь, не пробовал уже тысячу раз?

Он жадно впился ей в губы; и Шелби не противилась ему. Грубые, мозолистые ладони легли на нежную плоть ягодиц. Порыв ветра принес с собой влажное дыхание дождя; где-то вдалеке звучно ухала сова.

Нейв снова приник к ее обнаженной груди и целовал, целовал нежно и страстно, подолгу задерживаясь на каждом соске. Кровь вскипела у Шелби в жилах, помчалась по венам клокочущей лавой. Она прикрыла глаза – и почувствовала, как стремительно твердеет под ней его мужское естество.

– Как, опять? – с притворным ужасом прошептала она. А в следующий миг Нейв уже подался вперед, выгнув спину и приподняв бедра, и вошел в нее – на этот раз легко, без боли, словно нож в масло. От восторга Шелби едва не скатилась с него, но сильные руки удержали ее в нужной позе. Забыв обо всем, отдавшись полночной магии, она подстроилась под его ритм. Чувственные образы наполняли ее душу, остатки разума плавились в огне желания. Сейчас Невада Смит – ее бог и дьявол, начало и конец ее существования; он порождал в ней боль, которой нет ни имени, ни облегчения, и он же, только он обладал властью ее утолить.

– Нейв! – хрипло простонала она, не узнавая собственного голоса. – Господи боже мой... Нейв...

Он все убыстрял темп, и она радостно подчинялась его ритму. На лбу ее выступил пот, дыхание вырывалось из легких короткими, резкими толчками, сердце отчаянно колотилось, перед глазами вспыхивали разноцветные фейерверки. Сейчас для нее все было забыто, не существовало ничего, кроме Нейва и волшебства предгрозовой ночи.

– Я люблю тебя!

Кто выкрикнул эти слова? Она? Или он? Первые тяжелые капли дождя упали с небес, охлаждая разгоряченную плоть, но влюбленные их не заметили.

– Нейв! Нейв!.. – стонала она, впиваясь ему в плечи.

Он зарычал, словно хищник, почуявший добычу, и снова и снова вонзился в нее.

Острое, ни с чем не сравнимое наслаждение пронзило ее. Она вскрикнула, а в следующий миг, хрипло застонав, он извергся в нее потоком огня. Кипящая лава обожгла ее изнутри, а снаружи на раскаленную кожу едва ли не с шипением падал дождь.

Нейв хватал ртом воздух так, словно каждый вздох – последний в его жизни. Истомленная, в полузабытьи, Шелби упала ему на грудь и услышала бешеный африканский тамтам сердца. И в этот миг разверзглись хляби небесные, и на них обрушился настоящий ливень.

Нейв открыл глаза и улыбнулся.

– Ну вот, теперь мы промокнем насквозь, – сказал он.

– Неважно.

Капли дождя стекали у нее по носу и падали ему на лицо. Шелби смеялась. Нейв поцеловал ее в макушку, сильными руками взъерошил ей волосы.

– Поверь мне, принцесса. Ты изменишься. И очень скоро.

– Ты совсем меня не знаешь!

– Знаю с головы до пят. Особенно теперь. – Он шутливо шлепнул ее по ягодицам. – А теперь вставай, и побежали. Укроемся от дождя в моем грузовичке – я припарковал его у изгороди в полумиле отсюда.

– В полумиле?!

– Не хотел, чтобы нас засекли.

Шелби громко засмеялась: сейчас все опасности на свете казались ей милыми и нестрашными, словно чудища из давно забытых детских сказок.

– Пошли. Я отвезу тебя, куда захочешь.

Эти слова ласкали ей слух, словно пение ангелов; но Шелби понимала, что не стоит испытывать судьбу. Она и так рискует. Что, если отец позвонил Лили и выяснил, что дочка его обманула? Насколько Шелби знакома с нравом судьи, он не задумываясь позвонит в полицию или, того хуже, поднимет на ноги собственную «сыскную бригаду» из числа наемных рабочих!

Поеживаясь под холодным дождем, она озабоченно посмотрела в темное небо и нахмурилась. Забыть бы обо всем и навеки остаться с Нейвом!

– Мне нужно отвести Дилайлу обратно на ранчо, – объяснила она. – И поскорее, чтобы она успела высохнуть и остыть до утра.

Дождь уже лил стеной, и за пеленой его Шелби едва различила лицо Нейва.

– Мне будет спокойнее, если мы поедем вместе, – сказал он и положил ей руку на мокрое обнаженное бедро.

– Нет, не могу. Правда, не могу.

С усилием оторвавшись от него, она натянула мокрые трусики и шорты, нашарила в грязи ковбойские сапоги. Привычное белье на теле ощущалось теперь как-то по-иному. За каких-то полчаса Шелби изменилась – изменилась разительно и непоправимо.

– Шелби...

– До ранчо доеду верхом, а там пересяду на свой «Порше». Все будет нормально.

Нейв хотел возразить, но вместо этого молча помог ей найти сапоги, протянул лифчик и блузку.

– Не по душе мне это.

– Да чего мне бояться? – успокоила она его, хотя у самой на душе скребли кошки.

– Лучше бы мне поехать с тобой, – настаивал он, поднимая с земли джинсы.

– Нейв, не глупи!

Шелби ни за что бы не призналась, что его предложение согревает ей душу. Нейв заботился о ее безопасности, предлагал довезти ее домой – видно, он не только истинный ковбой, но и истинный джентльмен!

– Прекрасно доберусь одна. Ничего со мной не случится.

– И все же лучше... – заупрямился он.

– Чтобы никто не видел нас вместе, – закончила она, застегнула лифчик и, дрожа, сунула руки в короткие рукава мокрой от дождя блузки. – Ну что, договорились?

Чертыхнувшись сквозь зубы, Нейв притянул ее к себе и впился в губы последним, отчаянным поцелуем. Струйки дождя стекали по его обнаженной груди, волосы трепал холодный ветер.

– Позвони, когда доберешься домой – или куда ты там сейчас едешь, – отрывисто сказал он. – Чтобы я знал, что с тобой все в порядке.

– Непременно позвоню, – пообещала Шелби, тронутая его заботой.

Он натянул джинсы. Непослушными пальцами возясь с пуговками блузки, Шелби часто моргала и говорила себе, что вовсе не намерена реветь. И в мыслях этого не было! Это все дождь! Капли дождя бежали по щекам, стекали с носа, соленой влагой оседали на губах.

– Давай я.

Нейв – босиком, в расстегнутых джинсах – подошел к ней по грязи, ласково отвел в сторону ее непослушные руки, быстро и ловко продел каждую крохотную пуговку в предназначенную для нее петлю.

– Вот так.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста.

Белозубая улыбка его краткой вспышкой озарила непроглядную тьму.

– Береги себя, Шелби, – сказал он хрипло и, сжав ее лицо в ладонях, поцеловал ее в самый последний раз. А потом поднял голову – и она кивнула ему, словно обещая: «Да, я буду себя беречь – для тебя», и сердце ее билось так, словно хотело выскочить из груди.

Все слова сказаны. Он подсадил ее в седло и молча смотрел, широко расставив босые ноги и скрестив руки на обнаженной груди, как она подбирает тяжелые намокшие поводья и сжимает коленями конские бока. Дилайла в понуканиях не нуждалась: один знак – и она пустилась рысью вверх по склону, надеясь поскорее вернуться в родную конюшню.

Бросив последний взгляд через плечо, Шелби увидела Нейва – на темном фоне ночного неба расплывался такой же темный силуэт. А миг спустя и эта картина скрылась за пеленой дождя, и образ Нейва остался лишь в ее памяти.

Волшебство рассеялось. Пора возвращаться домой.

– Быстрее, Дилайла! – скомандовала Шелби, пришпоривая кобылу.

Вокруг бушевала буря. Ливень прибивал к земле траву, деревья в ужасе заламывали костлявые ветви. Оглушительно грохотал гром, эхом отдаваясь в далеких холмах. Молнии тянули к Шелби скрюченные пальцы, освещая землю призрачным, неживым светом.

Дрожа всем телом, Шелби понукала кобылу, и Дилайла мчалась вперед, размеренно выбрасывая длинные ноги, ритмично чмокая копытами по раскисшей земле. Ноющая боль в промежности напоминала Шелби о недавнем свидании – и она улыбалась во весь рот. Пусть ливень хлещет ей в лицо, пусть ветер пытается скинуть с седла, пусть мокрые лошадиные бока натирают голые ноги, пусть дома ее (вполне возможно) ждет взбучка от отца – дело того стоило! Ей открылся новый мир! Спасибо, тысячу раз спасибо тебе, Невада Смит!

Когда мостик через ручей остался позади, Дилайла перешла на галоп. Все быстрее и быстрее мчалась она по блеклым, почти неразличимым во мгле полям. Крепко сжимая узду одной рукой, другой Шелби смахивала с ресниц капли дождя и до боли в глазах вглядывалась во тьму. Но тщетно: луна скрылась за тучами, а пытаться что-то разглядеть безлунной техасской ночью – напрасный труд! Оставалось лишь довериться инстинкту кобылы и везению.

Интересно, сколько сейчас времени? Не звонил ли отец? Что – и кто – встретит ее на ранчо? Что, если кто-нибудь – например, тот же Росс Маккаллум – заметил ее машину? Страхи, от которых всего несколько минут назад она беззаботно отмахивалась, теперь росли в мозгу, словно призрачные темные башни. Что ей сказать? Как объяснить свое ночное приключение? Солгать? Но отец в два счета распознает ложь. Сказать правду? Но правда убьет его на месте.

Блузка уже промокла насквозь и липла к телу, ветер пробирал до костей, с мокрых волос ручьями текла вода.

– Скорее, Дилайла! – стуча зубами, приказала Шелби. – Скорее!

Копыта взлетали в воздух и ритмично опускались, разбрызгивая грязь. Позади осталась старая ковбойская хижина, огороженное поле, где пугливо сбились в кучу длиннорогие коровы.

Страшный раскат грома взорвал небеса. Тучу вспороли зазубренные вилы молнии. Дилайла, испуганно храпя, поднялась на дыбы; всадницу бросило вперед, но каким-то чудом ей удалось удержаться в седле. Тяжело дыша, с гулко бьющимся сердцем Шелби вцепилась в поводья и выпрямилась.

– Господи, пожалуйста! – шептала она, сама толком не понимая, о чем молит всевышнего.

Следующая вспышка молнии осветила ранчо. В мертвенном свете дом и хозяйственные постройки казались сумрачными и зловещими – словно заброшенный поселок, где обитают привидения.

Шелби, пригляделась, дрожа от волнения. Ярко горели фонари по периметру ограды, но в сторожке было темно. И, слава богу, никаких огней в конюшне. Значит, исчезновение Дилайлы осталось незамеченным. И все же рисковать Шелби не собиралась, она остановила кобылу и спешилась вдалеке от опасных огней. Крадучись, настороженно прислушиваясь к каждому шороху (люди, может, и разъехались, но вот собака, скорее всего, где-то рядом), ввела Дилайлу в теплую уютную конюшню, сняла уздечку и заперла в стойле. Руки у Шелби дрожали от волнения и усталости, больше всего ей хотелось поскорее выскользнуть отсюда и скрыться во тьме, где ее не найдут, но она нашла в себе силы обтереть мокрую спину кобылы пучком сена, потрепать Дилайлу по холке и прошептать какие-то ласковые слова. До рассвета осталось всего несколько часов. О том, что будет, если утром ковбои обнаружат на лошадиной шкуре или на сбруе следы влаги, она и думать боялась.

«Господи, – молила она, вешая уздечку на вбитый в стену колышек, -пожалуйста, пусть они ничего не заметят!»

Боязливо приотворив скрипучую дверь, Шелби выскользнула наружу. Грузовиков, что с вечера были припаркованы у сторожки, сейчас не было видно, да и пес не показывался, но ей показалось, что она чувствует на себе чей-то недобрый внимательный взгляд.

«Хватит выдумывать!» – строго сказала себе Шелби и пустилась бегом через поля туда, где оставила свой «Порше». Только бы он стоял на прежнем месте! Ее по-прежнему не оставляло ощущение, что за ней следят; воспоминание о тревогах Нейва заставляло вздрагивать, да и грохот грома и трепещущие зубцы молний над головой отваги не прибавляли. Поскорее бы добраться до машины, прыгнуть за руль и убраться отсюда подальше!

Она пересекла ручей, взобралась, скользя по грязи и влажной траве, на другой берег и помчалась к зарослям мескитовых деревьев, где оставила автомобиль. По голым плечам ее ледяной плетью хлестал дождь.

Вот и заветное место.Слава тебе, господи, машина на месте, целая и невредимая! Правда, в салоне мокро – Шелби оставила окно открытым, но кого волнуют такие мелочи?

– Спасибо! – с чувством шепчет Шелби, на случай, если господь ее слышит.

Она распахнула дверцу и почти упала за руль. Смахнув с ресниц капли дождя, посмотрела на себя в зеркало заднего вида и увидела, что зрачки у нее расширены, губы подозрительно припухли, а с мокрых растрепанных волос течет ручьем. Пугало, да и только! Ничего страшного, улыбнулась Шелби своему отражению. Еще несколько минут – и она будет дома. Прокрадется черным ходом в особняк, скинет мокрую одежду, примет душ и остаток ночи проведет в грезах оНейве.

Шелби завела мотор и подала машину назад. Ей удалось проехать задним ходом фута два; затем колеса начали прокручиваться, и малютка «Порше» накренился набок.

– Ну давай же, давай! – понукала его Шелби, снова выжимая акселератор.

Но колеса опять крутились вхолостую, Шелби переключила мотор на первую скорость и попробовала еще раз. Мотор урчал, колеса отчаянно вертелись, но машина не тронулась с места.

– Только не это! – в отчаянии простонала Шелби.

Снова и снова она пыталась завести мотор – пока не затуманились стекла, и влажные от дождя и пота руки не начали скользить на руле. Наконец Шелби поняла, что с каждой попыткой увязает все глубже. Распахнув дверцу, она выскочила на дорогу – и сразу по щиколотку утонула в грязи.

«Просто замечательно! – с бессильной злостью думала она. – Этого только не хватало!»

Ощупью, цепляясь за кусты, она стала пробираться к дороге. Здесь творилось нечто невообразимое – по глубоким колеям разбитого проселка мчался поток мутной воды, превращая и без того раскисшую землю в вязкое болото. Как видно, рано она обрадовалась.

Добравшись до багажника, Шелби присела на корточки, ощупала колесо – и, к собственному ужасу, обнаружила, что задние колеса увязли по самые оси. Даже и того хуже – машина накренилась и с левой стороны лежит в грязи всем корпусом.

Без буксира никак не обойтись.

– И что теперь? – спросила она вслух, вглядываясь сквозь пелену дождя в смутные очертания хозяйского дома, которой остался примерно в четверти мили позади.

Шелби знала, как попасть внутрь. Знала, где искать запасную связку ключей – от всего на свете, в том числе и от отцовского пикапа. Знала, что в гараже можно найти цепь. Если она постарается (и если очень повезет), цепь удастся обмотать вокруг передней оси «Порше», другой ее конец закрепить на пикапе и (опять-таки, если небеса будут к ней благосклонны) вытащить автомобиль из грязи.

Может, и получится.

Да, она совсем забыла главное условие: чтобы на ранчо не оказалось ни единой живой души!

Строго говоря, на это рассчитывать не стоило. Отец доплачивал ковбоям, чтобы кто-нибудь из них (кто именно – пусть решают сами) дежурил здесь по ночам. Обычно так и делалось; но вечером в пятницу погулять хочется всем, и, насколько знала Шелби, ранчо зачастую оставалось без присмотра. Так что надежда есть.

Слабенькая надежда, надо сказать. В лучшем случае – большой риск, в худшем – полный провал. Но что ей еще остается?

– Ладно, надо идти, – приказала она себе и трусцой припустила к дому.

Шелби давно промокла насквозь и продрогла до костей, а уж была грязна, точно поросенок, долго валявшийся в луже, но внимания на это не обращала. Адреналин в крови помогал ей бороться с усталостью. В сотне футов от сторожки она замедлила шаг, прислушалась, опасаясь привлечь внимание двуногого или четвероногого сторожа. Но все было тихо. Шелби, крадучись, продвигалась вперед; ровный шум дождя, порывы ветра и неумолчное журчание воды в канавах заглушали ее шаги.

Собака по-прежнему не появлялась – хоть в этом повезло. Добравшись до задней двери ранчо, Шелби скинула у порога облепленные грязью сапоги, прокралась на кухню, пошарила рукой по правой стене. Только бы они были здесь! Наконец ее пальцы нащупали на гвозде кольцо с ключами. Ключи оглушительно зазвенели в темноте. Снаружи раздался собачий лай, и внутри у Шелби все сжалось от страха. Нельзя терять ни минуты! Она сорвала с гвоздя ключи, сунула их в карман шорт, выбежала на крыльцо, каким-то чудом с первого раза попала ногами в сапоги и кинулась прочь.

Пока все шло хорошо.

В несколько секунд Шелби обогнула приземистое здание и оказалась в ярко освещенном дворе. Пригибаясь, словно под обстрелом, побежала прямиком к отцовскому пикапу. Добежав, оглянулась – не видит ли ее кто? Но во дворе тихо, ни души.

Шелби распахнула дверь, и ярчайший свет залил кабину. Проклиная про себя автоматическое освещение, она юркнула за руль и поспешно захлопнула дверцу. Свет мгновенно погас; но еще несколько секунд Шелби не могла унять дрожь, уверенная, что сейчас поднимется тревога и ее схватят. Наконец дрожащей рукой она сунула в зажигание первый ключ. Не подходит. Секунда потеряна даром. Стиснув зубы, Шелби попробовала второй – с тем же успехом. На третьем ключе ее охватил ужас. Что, если не подойдет ни один? Что, если это не та связка ключей? А нужная осталась в доме? Что, если...

– Что за черт? – вдруг оглушил ее громовой голос. – Сдается мне, у нас гости!

Шелби с испуганным возгласом подскочила и почти упала на руль, нечаянно нажав на гудок.

Пикап отчаянно засигналил, и откуда-то из-за дома ему начал вторить собачий лай. Дверь машины распахнулась, и во вспыхнувшем безжалостном свете Шелби увидела мрачную физиономию Росса Маккаллума: мокрые пряди волос пластырем прилипли ко лбу, глаза холодны и пусты, словно два ружейных дула, удивление на лице медленно сменяется злобным торжеством. В правой руке у него – блестящий револьвер. Шелби, словно загипнотизированная, смотрела на этот револьвер и не могла оторвать глаз; кажется, еще миг – и она намочит штаны от ужаса.

– С ума сойти! Гляньте, кто к нам пришел! Провалиться мне на месте, это же наша крошка-принцесса! Интересно, что ей понадобилось в машине старины Коула?

Кабину наполнил мерзкий запах перегара. К горлу Шелби подступила тошнота.

– Что, малышка Шелби, решила угнать папочкину машину?

– Не угнать, а взять на время, – едва шевеля губами, ответила она.

Главное – держаться уверенно, не показывать ему своего страха.

– Зачем, интересно знать?

– А это не твое дело.

Он просто наемный работник у отца, напомнила она себе. Для нее он – никто, грязь под ногами! Но в мозгу крутились обрывки скабрезного разговора в сторожке, который она подслушала несколько часов назад. И Шелби испугалась, как никогда в жизни.

– Хочешь вытащить свой «Порше», что застрял в грязи? Он кивнул в сторону проселка, не сводя глаз с Шелби.

Острый взгляд подмечает все – растрепанные волосы, голые грязные коленки, насквозь мокрую, почти прозрачную блузку. У Шелби замерло сердце.

– Увидел ее, когда возвращался из города, – неторопливо, явно наслаждаясь ее смятением, объяснил Росс. – Знаешь, этот желтенький бампер чертовски хорошо заметен при свете фар. – Он поднял брови, словно ожидая, что она кивнет в ответ. – Ну, вылез я, осмотрел машину, понял, что она без посторонней помощи никуда не поедет, и сообразил, что рано или поздно ты здесь появишься.

Значит, чужой недобрый взгляд ей не почудился! Росс действительно за ней следил. И как, должно быть, над ней потешался!

– Так куда же нашу принцессу носило в такую погодку, а? – глумливо поинтересовался он, потирая щетинистый подбородок. – Нет-нет, не говори, сам догадаюсь. Небось развлекалась, лежа на спинке, с моим старым приятелем, с Нейвом Смитом!

– Все, что мне нужно, – это папин пикап, – сказала Шелби. И голос у нее почти не дрожал. – Вытащу свою машину, поставлю пикап на место и уеду. И я не обязана тебе объяснять, куда ездила и зачем!

– А ведь в самом деле. – задумчиво произнес Росс, и ноздри его раздулись, словно у зверя, почуявшего добычу. – В самом деле, ты мне ничем не обязана.

На миг ее охватила идиотская безумная надежда.

– Кто я такой, если посудить? – медленно продолжал Росс, и робкие надежды Шелби погасили. – Надрываюсь за гроши на твоего папочку. А ты у нас принцесса.

Шелби ждала, не сводя глаз с блестящего револьвера.

– Вот что мы сделаем, лапочка, – сказал он наконец, словно на что-то решившись. – Попала ты в передрягу, верно? Застряла посреди дороги, ни взад, ни вперед. Сама не выберешься. И больше всего боишься, как бы папаша не пронюхал, что его драгоценная дочурка ночами шляется черт знает где и черт знает с кем.

Будь проклят этот ублюдок – ему просто нравится над ней издеваться!

– Так вот, детка, я тебе помогу. Вытащу тебя из западни. И рот буду держать на замке, коли хочешь.

Неужели ждет, что она ему поверит?!

– Точно тебе говорю! – И он забрался в кабину.

– Обойдусь без твоей помощи.

– Ошибаешься, детка, не обойдешься! Грязный заскорузлый палец коснулся ее щеки.

– Убирайся из машины!

– Черта с два, лапочка.

– Маккаллум, я серьезно!

– Да ну? И что ты со мной сделаешь?

Он придвинулся к ней вплотную. Шелби бросилась к противоположной дверце, но не так быстро, как следовало бы; своей огромной лапищей Маккаллум схватил ее за шиворот и подтащил к себе.

Господи боже, как же от него воняло!

Мокрыми губами он прижался к ее губам, и Шелби едва не вывернуло наизнанку.

– Отпусти меня!

—Ну нет, золотце, слишком многого просишь! Погоди чуток!

Кровь застыла у нее в жилах. Бросив револьвер на приборную доску, Маккаллум снова впился ей в губы. Шелби потянулась к оружию, но он отбросил ее руку и глумливо засмеялся, словно ее бессильное сопротивление и вправду его забавляло.

– Черт тебя побери, Росс!.. – крикнула Шелби, извиваясь у него в руках.

– Я тебе ничего дурного не сделаю, – ухмыльнулся он. – Только то же самое, что сделал с тобой этот задавала-полукровка, чтоб его...

Она вопила, визжала, царапала ему лицо, но Росс только громче смеялся и все сильнее вдавливал ее в сиденье отцовской машины. В какой-то миг Шелби удалось с размаху ударить его по лицу; от ответного удара голова ее стукнулась о дверную ручку, и в глазах потемнело.

– Ну ты даешь, принцесса! Дикая кошка, да и только! – Огромной ручищей Маккаллум схватил ее за запястья, завел их над головой и снова потянулся к ее губам. – Вот и отлично! Мне по нраву бабы с огоньком!

Шелби плюнула ему в лицо. К ее ужасу и отвращению, Маккаллум слизнул плевок. Свободной рукой он грубо мял ее груди. Бессильно трепыхаясь под его тяжестью, Шелби с ужасом почувствовала, как растет бугор у него под ширинкой, услышала отвратительный звук расстегиваемой «молнии» и звяканье ременной пряжки. Боже правый, сейчас он ее изнасилует!

И она ничего не может сделать. Совсем ничего.

– Не надо! – простонала Шелби. Собственный дрожащий голос был ей отвратителен. – Пожалуйста, Росс... умоляю тебя... не надо...

Маккаллум навалился на нее всей своей тушей. Шелби отчаянно и бесполезно билась под ним; по щекам ее текли слезы, из горла рвались унизительные звуки – не то стоны, не то рыдания; в голове билось одно: «Нет, нет, нет!»

– Тебе понравится, – мерзко усмехаясь, пообещал он. – Всем вам, шлюхам долбаным, это нравится!

Он приподнялся над ней. Шелби хотела ударить его коленом в пах, но Маккаллум не дал ей такой возможности. С удивительным для такой туши проворством он грубо раздвинул ей ляжки и вклинился между ними.

– Ну давай, детка, расслабься и получай удовольствие! Сейчас мы с тобой прокатимся на папочкиной машине!

Трехдневная щетина колола и царапала ей щеки. Грубые руки блуждали по телу. Из пасти, полной гнилых зубов, обдавая Шелби вонью перегара, вырывалось неровное дыхание. И, уже теряя сознание, она слышала:

– Знаешь, лапочка, я ведь всю свою распроклятую жизнь этого ждал!

Жизнь кончилась; начался кошмар.

Ужасные картины той ночи вновь и вновь прокручивались в мозгу, ни днем, ни ночью не давая ей покоя. Днем Шелби ходила как в тумане; ночью, стоило забыться тяжелым сном, просыпалась с криком, преследуемая все теми же видениями. По многу часов проводила она в ванной, мылась, терлась и скреблась до одури – и все равно чувствовала себя грязной. Запах Маккаллума въелся в кожу, тошнотворный вкус крепко держался на губах. Люди сделались чуждыми и опасными; словно невидимая стена выросла вокруг Шелби и отделила от близких и друзей. Она перестала ездить в город, при любой возможности пропускала школу под предлогом «головной боли», а по ночам, когда никого не было рядом, рыдала в подушку, свернувшись клубком и кусая губы, чтобы удержать рвущийся из груди крик.

Лидия беспокоилась о ней и проявляла тревогу привычным ей способом – старалась накормить Шелби до отвала, хотя той кусок не лез в горло. Судья, когда ему говорили, что с дочерью что-то неладно, просто отмахивался.

Все с нашей малышкой в порядке, – говорил он встревоженной экономке. —

Обычная лихорадка перед экзаменами. Сама знаешь, в этом году она кончает школу – как тут не волноваться!

Но...

– Послушай, Лидия, незачем поднимать шум из-за пустяков. Говорю тебе, с ней все в порядке. Ценю твою заботу, ты же знаешь, я всегда был тебе благодарен за то, что ты возишься с Шелби, но не надо ее слишком опекать и баловать. Вот увидишь, все будет хорошо. Подожди немного.

На этом, разумеется, все споры кончались – хотя в темных глазах Лидии и не рассеивалась тревога.

Несколько раз звонил Нейв. Шелби не подходила к телефону и не перезванивала ему – сама мысль о том, чтобы увидеть его или услышать его голос, была для нее невыносима. Бывая в городе, она старательно избегала мест, где могла с ним столкнуться. Однако встретиться все-таки пришлось – несколько недель спустя.

Она ехала домой из школы; в памяти вновь и вновь прокручивалась та грозовая ночь. Нейв догнал ее на служебной машине и посигналил, приказывая остановиться.

Шелби припарковалась у обочины; Нейв – стройный, красивый, в ладно сидящей форме – распахнул дверцу ее «Порше» и задал вопрос, на который у Шелби не было ответа:

– Что случилось?

Господи, что же сказать? Как объяснить? Шелби молча смотрела на него, не в силах найти слова.

Нейв протянул руку и вытащил ее из машины. Под безжалостные лучи солнца. Под такой же безжалостный, пронизывающий взгляд. На миг Шелби показалось, что сейчас она лишится сознания.

Медленно, едва ли не по слогам, словно имел дело со слабоумной, он повторил:

– Шелби, что случилось?

– Ничего, – выдавила из себя она.

– Черта с два!

– Оставь меня в покое!

Господи, как хотела она рассказать ему все! Но нет, нельзя. Он не поймет. Никто не должен знать о ее позоре. Ни одна душа.

– Ты обещала позвонить той ночью. Я с ума сходил от беспокойства!

– Я забыла, – каким-то чужим, сиплым голосом ответила Шелби.

– Забыла?! Знаешь, Шелби, на допросах часто приходится слушать сказки, так что, когда мне врут, я распознаю вранье с первого взгляда.

– Ты, кажется, хотел меня оштрафовать? – Все силы потребовались ей, чтобы произнести эти слова ровным, даже безразличным тоном. – Так оштрафуй и отпусти. А если у тебя нет ко мне дел, не вижу, почему бы каждому из нас не поехать своей дорогой.

– Черт побери, не затыкай мне рот!

Шелби молча смотрела на дорогу. Мимо под грохот и дребезг «тяжелого металла» проехал автомобиль, под завязку набитый подростками. Все они, разумеется, знали Шелби в лицо; парни хихикали и подталкивали друг друга локтями, полагая, что наблюдают на редкость прикольную сцену: дочку судьи Коула штрафуют за нарушение правил!

– Я тебе звонил.

– А я была очень занята. – Сама она прекрасно понимала, какой смехотворной нелепостью звучит эта отговорка.

– Это из-за твоего отца? Шелби молчала.

Сильные руки легли ей на плечи.

Если все кончено, так тому и быть, – проговорил Нейв, и ей захотелось провалиться сквозь горячий асфальт. – Но по крайней мере ты обязана объясниться.

– Я тебе ничем не обязана, – ответила она, изо всех сил стараясь сдержать дрожь в голосе.

Прикосновение Нейва пробило ее броню; впервые за эти страшные недели она смогла ощутить что-то, кроме тупой боли и отвращения ко всему на свете. Омертвевшие чувства ее пробудились и робко потянулись навстречу прежней страсти. Нейв плотно сжал губы.

– Тогда что все это значило – то, что случилось между нами у ручья полтора месяца тому назад?

– А почему это должно что-то значить?

Сглотнув, она уставилась в землю. На земле валялась смятая жестяная банка из-под пепси-колы; Шелби разглядывала ее так пристально, словно от этой банки зависела ее жизнь.

– Шелби!

Господи, что за новая нота звучит в его голосе – неужели отчаяние? Как хотелось ей с рыданием броситься ему на грудь, попросить прощения за свою глупость, рассказать обо всем, что случилось в ту страшную ночь! Разумом Шелби понимала: глупо так стыдиться того, в чем она не виновата. Но сердце, измученное стыдом и омерзением, кричало: нельзя допустить, чтобы Нейв узнал правду! Ни за что! Никогда!

– Интересные вопросы ты задаешь, Шелби. Да, знаешь ли, для меня это значило очень много. А для тебя, выходит, нет?

– Я... я не могу тебе объяснить.

– А ты попробуй. – Нейв быстро овладел собой: теперь в голосе не слышалось боли – только холодный гнев.

Шелби глубоко вздохнула. Открыла рот – и снова закрыла, не в силах подобрать нужные слова. Над головой ее черная ворона, устало хлопая крыльями, села на телефонный провод, и тот провис под ее тяжестью.

– Шелби, посмотри на меня!

Собрав все силы, она подняла глаза и встретилась с его вопросительным взглядом.

– Шелби, я обидел тебя той ночью? Сделал тебе больно? Ей хотелось умереть. Правда стучала в ушах кузнечным молотом, но стыд не давал ей вырваться из груди.

– Нет.

– В чем же тогда дело?

Что она могла ответить? Ничего. Вот и молчала. Губы Нейва сжались в тонкую суровую линию, серые глаза потемнели грозовыми тучами.

– Послушай, это все неправда, – заговорил он. Каким-то чудом его словам удалось пробиться сквозь окутавшую Шелби пелену отчаяния.

– Что неправда? – непонимающе переспросила она.

– Что я опять начал встречаться с Вианкой.

Шелби думала, что сердце ее окаменело навеки. Нет, оказывается, оно еще умело чувствовать боль.

– Н-не понимаю...

– Шелби, это просто сплетня! – настаивал Нейв. В углах рта его обозначились резкие складки.

В служебной машине затрещала рация.

– Неважно.

– Черта с два неважно! – Он рывком притянул Шелби к себе и прямо посреди улицы, под лучами всевидящего солнца, страстно впился в ее губы.

Когда он наконец оторвался от нее, Шелби смотрела на него сквозь пелену слез.

– Мне никто, кроме тебя, не нужен. Черт меня побери, Шелби, сам не знаю почему, но это так и есть!

Снова затрещала рация, и сквозь разряды помех прорвался голос: «...вызываю офицера...»

– Черт! – Нейв скинул шляпу, устало пригладил ладонью волосы. – Ты мне не веришь.

– Я не знаю, чему верить, – пробормотала она, сама не понимая, что говорит.

– Шелби, послушай меня. – Стальной взгляд его, прямой и жаркий, скрестился с ее затуманенным взором. – Что бы ни случилось, помни: ты для меня – одна. Одна-единственная.

Нейв метнулся в машину, что-то проговорил в микрофон, завел мотор и рванулся с места в визге сирены и сверкании мигалок, с фонтаном гравия из-под колес.

По дороге домой Шелби убеждала себя, что должна верить Нейву. Что должна найти путь назад – в надежное прибежище его объятий. Вернуть себя, свою прежнюю энергию и радость жизни.

– Неужели ты позволишь, чтобы Росс Маккаллум победил? – спрашивала она у своего отражения в зеркале заднего вида, и слезы текли у нее по щекам, оставляя черные потеки туши. – Чтобы этот подонок разрушил твою жизнь?

Припарковавшись возле гаража, Шелби вошла в дом, как обычно, черным ходом и взбежала по задней лестнице. С каждой ступенькой тело и душа ее наполнялись новой энергией. Верно, ее гордость получила серьезный удар, но все же она не сломлена. Нейв ее любит – да, любит, ведь сегодня он, по сути, признался ей в любви! А тот ужас, что случился с ней шесть недель назад, давно позади. И больше не повторится. Никогда, никогда больше она не позволит какому-то вонючему ублюдку вроде Росса Маккаллума так с собой обойтись!

На верхней ступеньке лестницы у Шелби вдруг закружилась голова. Уже в комнате наплыла первая волна тошноты. Шелби бросилась в ванную, но добежала только до туалета и успела рухнуть на колени перед унитазом. Здесь она и рассталась с сегодняшним скромным завтраком.

Отдышавшись, Шелби поднялась, пошатываясь, подошла к раковине, смочила холодной водой лицо, сполоснула рот. Что с ней происходит? В глубине души она догадывалась и эта подспудная догадка уже недели две не давала ей покоя.

– Господи, только не это! – отчаянно замотав головой, простонала Шелби.

Мир ее, с таким трудом собранный воедино, вновь разлетелся на тысячу осколков: страшная мысль, от которой до сих пор удавалось отмахиваться, темной тучей заклубилась перед внутренним взором.

Шелби бросилась к себе в спальню, начала рыться в ящике стола в поисках календаря. Ага, вот он! Она взглянула на календарик – и застыла в ужасе, не веря своим глазам.

– Не может быть... пожалуйста... нет... У нее была задержка. И не на каких-то несколько дней – нет, с начала последней менструации прошло почти два месяца.

– Боже, помоги мне! – простонала Шелби и в тысячный раз пожалела о том, что рядом с ней нет матери.

Может быть, это просто случайность, уговаривала она себя. Мало ли причин, из-за которых может сбиться цикл! Волнение по случаю предстоящих экзаменов, начало половой жизни, потрясение и переживания из-за изнасилования, а может, просто простуда – сколько раз Лидия ей твердила, что беганье под проливным дождем в тоненьких шортиках даром не проходит.

Шелби тяжело сглотнула и взглянула на себя в зеркало. Собственное лицо – осунувшееся, белое как мел, с глубоко запавшими глазами – сказало ей правду, и жалкие объяснения, за которые цеплялась она последние несколько недель, растаяли как дым.

Сомнений нет – Шелби Коул беременна!

Глава 9

Наше время.

И вот теперь, десять лет спустя, Росс Маккаллум вышел из-за решетки. И вернулся в Бэд-Лак.

Шелби лежала на кровати, закинув руки за голову, невидящим взором следя за размашистыми лопастями старинного вентилятора на потолке. Снова и снова повторяла она себе, что бояться нечего. Она больше не зеленая девчонка, которую может запугать любой негодяй. Десять лет вдали от родных мест, неоднократные беседы с психологами и психотерапевтами, упорная учеба, а затем напряженная и увлекательная работа помогли ей избавиться от проклятия юности и восстановить уважение к себе. За эти годы она окончила колледж в Калифорнии, затем переехала в Сиэтл и устроилась на работу в престижной и процветающей фирме по продаже недвижимости. Правда, студенческая мечта – ученая степень по экономике – так и осталась неисполненной; но, в общем, можно сказать, что нынешняя Шелби Коул – женщина вполне зрелая, уверенная в себе, твердым шагом идущая по жизни.

И голыми руками ее не возьмешь.

Глубоко вздохнув, Шелби спрыгнула с кровати, щелкнула выключателем портативного компьютера и мысленно перебрала в уме первоочередные дела. Прежде всего – поискать в сети что-нибудь об этом частном сыщике, Билле Левинсоне, армейском приятеле Нейва. Не бог весть что за начало, но надо же с чего-то начинать! За десять лет свободы Шелби привыкла к самостоятельности и терпеть не могла, когда кто-то за нее решал, что ей делать и с кем сотрудничать. Кроме того, надо продолжить поиски доктора Причарта и всех, кто с ним связан, – родных, коллег-врачей, медсестер. А еще ведь есть адвокат отца – как там его звали? Оррин Филкинс, кажется. Или Филмор?

Шелби вспомнилось, как отец шелестел бумагами в ящиках письменного стола, разыскивая свое завещание. С быстротой молнии она вылетела из спальни и бросилась в отцовский кабинет, где еще витал дымок утренней сигары. Судьи поблизости не было – вот и отлично. Хотя, по совести сказать, Шелби не видела причин стыдиться. Отец десять лет ее обманывал, отнял у нее целую жизнь – жизнь ее дочери! – а она не вправе даже заглянуть к нему в комнату? Нет, если судья застанет Шелби у себя в кабинете, она краснеть не станет. Что заслужил, то и получил.

Вот почему без всяких угрызений совести она открыла один за другим все ящики стола и обшарила их в поисках документов. Но тщетно. Шелби огляделась в поисках картотеки, или записной книжки, или еще каких-нибудь бумаг, где можно найти имя или название адвокатской конторы. Взгляд ее упал на изящное бюро вишневого дерева. Шелби подергала верхний ящик – заперто. Снова оглянулась вокруг. Ага! На хрустальном подносике рядом с ящиком для сигар лежит кольцо с ключами. На этот раз Шелби ощутила легкий укол совести, но, отмахнувшись от него, принялась подбирать ключи.

Подошел только четвертый. Взору Шелби открылся ряд коричневых кожаных папок: некоторые, судя по виду, были старше ее самой.

Из-за приоткрытой двери доносилось звяканье тарелок; Лидия готовила обед, напевая себе под нос песенку – старую испанскую колыбельную, которую Шелби много раз слышала в детстве. За окном Шелби почудилось какое-то движение; она встрепенулась, но тут же успокоилась – это всего лишь Пабло Рамирес, пожилой садовник, подстригает клумбы. Судьи по-прежнему не видать.

С гулко бьющимся сердцем, стараясь унять дрожь в руках, Шелби взялась за первую папку.

– Здесь должно быть что-то важное, – – сказала она себе... и вдруг замерла, не веря своим глазам.

На папке стояло имя ее матери.

– Господи, это еще что такое?

Дрожащими руками Шелби перебирала папки, одну за другой. Во рту у нее вдруг стало сухо и горько: она поняла, что это такое. Досье на всех родных и друзей судьи, на всех, кто когда-либо на него работал – и не только.

Коул, Элизабет. Ее дочь!

Все папки были надписаны:

Жасмин Коул

Руби Ди

Роман Эстеван

Нелл Харт

Росс Маккаллум

Мария Рамирес

Пабло Рамирес

Нед Причарт

Невада Смит

Педро Васкес

Словно поголовная перепись населения Бэд-Лака.

Шелби вдруг ощутила себя в родном доме незваной пришелицей. Казалось, она стоит на пороге какой-то темной бездны: шаг-другой – и сорвется в неведомую, опасную глубину. А в следующий миг на одной из папок в глаза ей бросилось собственное имя.

Значит, отец и на нее завел досье?

– Папа, как ты мог! – в отчаянии прошептала она.

Послышался звук отворяемой задней двери, а вслед за тем – голос отца. Что-то негромко сказав Лидии, судья неторопливо зашагал к своему кабинету. Его размеренные неровные шаги и постукивание трости вывели Шелби из столбняка: она выхватила из ящика три папки (больше нельзя, он может заметить, что папок не хватает!), бесшумно закрыла и заперла бюро, положила ключи на прежнее место и, крадучись, выскользнула из кабинета. Да, она готова встретиться с отцом лицом к лицу, но вовсе незачем без нужды дразнить гусей. Ни к чему судье раньше времени узнавать о том, как настойчиво Шелби рвется к цели. О том, что она готова без устали копаться в грязном семейном белье, шарить в личных бумагах отца, весь дом перевернуть вверх дном, лишь бы узнать, что сталось с ее дочерью.

Неровные шаги приближались.

Вот черт!

Сунув папки под мышку, Шелби бросилась наутек. Чтобы избежать встречи с судьей, она метнулась в кладовку, пробежала через столовую и гостиную в холл и пулей взлетела по парадной лестнице. Здесь ее застиг голос отца; Шелби замерла, боясь шевельнуться, боясь даже вздохнуть. Сквозь высокие окна над двойными парадными дверями ей виден был сад – тенистые деревья, пышная пестрота клумб, яркая зелень, удивительная для такой жары. Поливальные автоматические устройства мерно вертелись, щедро разбрызгивая алмазные капли драгоценной влаги. Все как обычно. Только ее жизнь летит кувырком.

– Знаешь, я о ней беспокоюсь, – послышался снизу голос судьи. – Шелби сейчас поглощена своей идеей и убеждена, что никому не может доверять.

– А разве она не права? – мягкий грудной голос Лидии.

– Разумеется, нет! – досадливо фыркнул судья. – Хочу тебя попросить: присматривай за ней, когда меня нет рядом.

– Она уже не девочка.

– Знаю, знаю! Но Росс Маккаллум вернулся.

– Dios! – выдохнула Лидия. – Этот человек... он... elDiablo![12]

– Вот именно. Дьявол во плоти.

Он помолчал. Шелби напряженно прислушивалась, боясь упустить хоть слово.

– Да уж, выбрала дочка время, чтобы наведаться в родные места! – проворчал наконец судья.

– А мне думается, оно и к лучшему, – мягко возразила Лидия. – Да и вам, судья, пора бы рассказать ей правду.

– Ты так считаешь?

Шелби крепче сжала папки. Сердце ее билось отчаянно, мешая вслушиваться в разговор. Что это значит? О какой такой «правде» говорит Лидия? Выходит, экономка тоже в сговоре? Прислонившись к перилам, Шелби разглядела внизу серебристые носки ковбойских сапог отца.

– Si'. Так будет лучше. Слишком уж много тайн в доме Коулов.

«Это уж точно!» – заключила Шелби и сделала мысленную зарубку: поговорить с Лидией.

– Поверьте моему слову, судья. Лучше, чтобы девочка узнала правду.

Итак, экономка – женщина, заменившая Шелби мать, – знает о ее семье куда больше, чем сама Шелби. Острая боль пронзила сердце. Отцу Шелби не доверяла никогда; но от Лидии – женщины, которая пела ей колыбельные, утешала в детских печалях, смазывала йодом разбитые коленки и утомляла бесконечными советами и нравоучениями, – она не ждала предательства. Но, выходит, и экономке доверять нельзя. Как и судье. Кбму же тогда верить? На кого положиться?

Суровое лицо Нейва Смита встало у нее перед глазами.

«Думаешь, на него полагаться можно? Последние мозги потеряла, Шелби Коул?»

– Послушай, Лидия, – проговорил судья, – я хочу, чтобы моей дочери ничто не угрожало, и для этого делаю все, что могу. Безопасность Шелби – вот что главное.

Должно быть, Лидия скептически подняла брови или еще как-то дала понять, что сомневается в его словах, потому что судья повторил:

– Да, это главное! Черт возьми, думаешь, я сам не знаю, что настало время повести дело начистоту? Но, знаешь, не так-то легко своими руками открывать старые шкафы и вытаскивать на свет божий те скелеты, что там хранятся. Я это сделаю, даю слово. Рано или поздно сделаю. Только не торопи меня.

Лидия только недоверчиво хмыкнула в ответ. «О каких скелетах он говорит?» – в смятении подумала Шелби.

– Ладно, я уезжаю на ранчо. К обеду меня не жди.

– Значит, там и обедать будете? – уточнила Лидия, и в голосе ее Шелби расслышала непонятную интонацию – что-то вроде ласкового и чуть печального упрека.

– Перехвачу что-нибудь по дороге.

– Но доктор сказал...

«Доктор? Какой доктор? Не Причарт, это ясно. Но что это значит – неужели судья болен?» Здоровье у Джерома Коула было железное; сколько Шелби помнила отца, он никогда и ничем не болел.

– Да ладно тебе, Лидия, – с раздражением откликнулся судья. – В конце концов, что это изменит?

«Господи, а это еще что значит? Чем он болен – и насколько серьезно?»

Неровные шаги отца послышались на лестнице. Сообразив, что стоит посреди дома с уликой в руках, Шелби бесшумно взбежала на второй этаж и проскользнула к себе в спальню. Здесь она сунула папки под матрас, бросилась на кровать и закрыла глаза – на случай, если отцу вздумается заглянуть к ней перед уходом.

Он не заглянул.

С сильно бьющимся сердцем Шелби слушала, как тяжелые мужские шаги удаляются в сторону хозяйской спальни, как хлопает дверь. Наступила тишина; только мягко гудел, вращая лопастями, вентилятор, да жужжала под потолком одинокая муха. Шелби ждала: от нетерпения сводило мышцы, в голове роились тысячи вопросов, на которые только предстояло найти ответ. Наконец она услышала, как открывается и закрывается дверь, как неровные шаги отца удаляются в сторону задней лестницы и стихают.

Внизу хлопнула дверь. Подождав еще немного и убедившись, что отец не вернется, Шелби вскочила, вытащила из-под матраса свою добычу и устроилась на любимом месте – в огромном мягком кресле у окна, где когда-то Жасмин Коул, держа на руках маленькую дочь, пела ей колыбельные песни.

Нет, о матери она сейчас думать не станет. Ни о жизни ее, ни о смерти. Еще будет время оплакать женщину, которая подарила ей жизнь, но сама ушла из мира, не позволив дочери узнать ее и полюбить. Сейчас у Шелби есть более неотложные дела.

Она открыла первую папку – с надписью «Элизабет Коул». Досье на ее дочь оказалось на удивление тоненьким: свидетельство о рождении да свидетельство о смерти – вот и все.

Шелби шумно вздохнула, подавляя нахлынувшее разочарование. Слезы защипали глаза. Черт побери, копии этих двух документов она перечитывала столько раз, что и вспоминать не хочется!

«А что ты надеялась здесь найти? – язвительно отозвался внутренний голос. – Фотографии? Детские рисунки? Школьные табели? Или, может, фамилию и адрес приемных родителей?»

Шелби больно прикусила губу и приказала себе продолжать. Легко и просто ничего не бывает. Попытка – не пытка. Не удалось прорвать паутину лжи прямым ударом – значит, зайдем с другой стороны.

С этой мыслью она открыла вторую папку, озаглавленную «Невада Смит». Эта, разумеется, была куда толще. Чувствуя себя незваной гостьей на чужой территории, Шелби перелистывала документы один за другим. Свидетельство о рождении Невады Эванса Смита. Скудные сведения о родителях: горький пьяница отец, беглая мать. Медицинская карточка. Школьные отчеты об успеваемости (ниже среднего, мальчик умный и способный, но не проявляет интереса к учебе). В старших классах – несколько приводов в полицию за хулиганство. Характеристика от армейского начальства: сообразителен, инициативен, ответствен, в опасных ситуациях проявляет выдержку и хладнокровие, но отмечены проблемы с соблюдением дисциплины, имеет взыскания.

Вся история трудного взросления одинокого, озлобленного, никому не нужного мальчишки проходила у Шелби перед глазами.

Ей вдруг стало не по себе – показалось, что Нейв стоит у нее за плечом и смотрит, как она роется в его прошлом. Шелби невольно оглянулась, но тут же упрекнула себя за глупость. Разумеется, никого здесь нет – если не считать мухи на стене. Откинувшись в удобном кресле, под бесшумное вращение вентилятора Шелби вчитывалась в невеселую биографию человека, которого когда-то любила, но совсем не успела узнать. Человека, от которого, возможно, она зачала Элизабет.

«Что еще за «возможно»?» – тут же одернула себя Шелби. Разумеется, Элизабет – дочь Нейва. Иначе и быть не может. Иная возможность так ужасна, что нет сил произнести эту мысль вслух – даже наедине с собой.

Шелби вздохнула и потянулась за третьей папкой – со своим собственным именем на обложке. Этот миг она оттягивала, сколько могла; но наконец пришло время ознакомиться с досье на самое себя.

Вообще-то ей здесь находиться не полагалось.

Но Катрина с юных лет усвоила, что наглость – второе счастье, а посему стучала каблучками по гулким коридорам так бойко, словно больница Заступницы Скорбящих – ее; дом родной. Ей повезло: никто из персонала не попался навстречу, и в палату Калеба Сваггерта она проникла беспрепятственно.

«Господи, ну и вид у бедолаги!» – мысленно охнула она, остановившись на пороге. Калеб лежал, немигающим взглядом уставившись в телевизор, с экрана которого какой-то проповедник распинался на тему возмездия за грехи. Высокие боковины кровати были забраны блестящими стальными прутьями – видимо, чтобы пациент не упал и не поранился; но выглядело это так, словно умирающего держат в клетке. Старик был худ, как скелет, мертвенно-бледная плоть обвисла рыхлыми складками; волос на голове почти не осталось, глубоко запавшие карие глаза казались совсем черными.

Бренное тело Сваггерта обвивали десятки трубок и проводков. Казалось, до могилы бедняге осталось каких-то полшага – да так оно, по всей видимости, и было. Но не жуткий вид Калеба заставил Катрину остановиться в дверях – она ожидала чего-то подобного и была к этому готова. Поразило ее обилие религиозных символов в палате. На столе – три новехонькие Библии, на стенах – множество иконок Иисуса и Девы Марии, на подоконнике – не меньше десятка статуэток спасителя. Даже на прикроватной тумбочке, помимо обычного больничного набора – стакана с водой, упаковки салфеток, расчески, электробритвы и нераспечатанных хирургических перчаток, – красовался миниатюрный вертеп, хотя до Рождества оставалось не меньше полугода.

Словом, к смерти Калеб Сваггерт подготовился на совесть.

«Если у дьявола есть хоть капля мозгов, он в эту палату и носа не сунет!» – пошутила про себя Катрина, но тут же обнаружила, что улыбаться, даже мысленно, ей совсем не хочется.

Выглядит этот парень так, словно готов отдать концы в любую минуту. Если она хочет взять интервью, – а Катрина, собственно, за этим сюда и явилась, – лучше поторапливаться, пока Калеба не посетила иная, куда менее приятная собеседница.

– Мистер Сваггерт! – окликнула журналистка.

Калеб резко обернулся. На мониторе над его головой вспыхнули и запрыгали высокие зубчатые волны.

– Я Катрина Неделески.

Осторожно, мелкими шажками, словно приручая пугливого жеребенка, она двинулась к постели больного. «Смешно, право! Думаешь, этот убогий сейчас вскочит и убежит?» – спросила она себя. Катрина глубоко вздохнула и выдавила улыбку, от всей души надеясь, что Калеб не разглядит в ней неискренности.

– Из журнала «Лон стар». Помните меня?

Калеб наморщил голый, испещренный пигментными пятнами лоб; затем на лице его отразилось узнавание.

– Вы получили договор, который я вам посылала? Стараясь не выказывать отвращения, Катрина подошла к кровати вплотную. Честно говоря, на многое она не надеялась. Старина Калеб подошел к смертному порогу вплотную – неудивительно, если дела мира сего изгладились из его памяти. И едва ли ему удастся вспомнить, что произошло одной ветреной ночью десять лет назад.

– Так это вы та журналистка? Голос его даже голосом не назовешь – какое-то сиплое карканье.

– Ну да, – энергично кивнула она. «Слава богу, хоть что-то помнит!» – Вы обещали мне эксклюзивное интервью. По поводу ваших свидетельских показаний на процессе Росса Маккаллума.

– Помню. – Глаза его неожиданно блеснули острым огоньком, и Катрине подумалось, что старик, пожалуй, не так слаб, как кажется. – Мы с вами заключили сделку, верно?

– Совершенно верно.

– Мне-то деньги уже не понадобятся. Хочу помочь дочке. Селестой ее зовут. Селеста Эрнандес. Я вам посылал ее адрес.

– Да-да, мы это уже обговорили. – «Не меньше двадцати раз». – У меня записаны имя и адрес Селесты.

Пожалуй, не такой уж он пропащий, этот Калеб Сваггерт. Не может быть до конца испорчен человек, который на смертном одре так заботится о дочери. Повезло Селесте с отцом, невольно отметила Катрина. Не всем так везет.

– Я с ней, бедняжкой, за всю жизнь и словечком не перемолвился. – В голосе больного появились плаксивые нотки. – Ведь мы с ее матерью расплевались, когда Селеста и на свет еще не появилась.

Значит, старик просто заглаживает старые грехи. «Что ж, – подумалось Катрине, – и такая родительская любовь лучше, чем ничего. Как говорится, лучше поздно, чем никогда».

– Половина пусть Селесте отойдет, а вторая половина – церкви. Здешней церкви, Заступницы Скорбящих, при больнице этой. – Он рассмеялся сухим, кашляющим смешком. – Только сперва не забудьте за похороны заплатить!

– Да, уже все устроено. Я привезла вам все документы. – Катрина расстегнула портфель и достала оттуда пухлый коричневый конверт из плотной бумаги. – Это ваши копии. Я их оставлю здесь.

Она хотела положить конверт на тумбочку рядом с младенцем Иисусом, но Калеб замотал головой:

– Не оставляйте на виду, в шкаф уберите! А то оглянуться не успеешь – живо сопрут!

– Кто же здесь может... э-э... спереть?

– Уж не знаю кто, – проворчал больной, – но я никому не доверяю, кроме господа и спасителя нашего.

– Что ж, возможно, вы и правы, – с невольным сарказмом в голосе ответила Катрина и, распахнув шкаф, где покоились истрепанный халат и рваные шлепанцы, положила бумаги на полку. – У меня с собой диктофон, – проговорила она, закрыв шкаф и возвращаясь к кровати, – так что можем начать прямо сейчас.

– Что это вы собираетесь начинать? – послышался требовательный голос с порога.

В комнату решительным шагом вошла грузная седая медсестра в очках с толстыми стеклами. Внешностью и повадками она чрезвычайно напоминала бульдога. Именная табличка на халате гласила: «Линда Рафкин». С первого взгляда на нее Катрина заподозрила, что в выборе профессии мисс Рафкин ошиблась: ей бы надзирательницей работать. В тюрьме строгого режима.

– Я эту леди сам пригласил. Нам с ней кой о чем потолковать надо, – объяснил Калеб.

Печатая шаг, медсестра подошла к кровати, проверила капельницу и показания монитора, привычным движением поправила покрывало.

– Меня зовут Катрина Неделески. Мы с мистером Сваггертом договорились об интервью.

– Только не у нас в больнице!

– Оставьте девушку в покое, – проскрипел Калеб. – Говорю вам, я сам ее сюда пригласил.

– Я не стану расстраивать мистера Сваггерта, – лучезарно улыбаясь, заверила Катрина. Медсестра нахмурилась:

– Мистеру Сваггерту вредно любое напряжение сил. Калеб снова рассмеялся сухим безрадостным смешком; смех перешел в приступ кашля.

– Что мне вредно, я уж сам буду решать. Я ведь умираю, – спокойно продолжал он, пока медсестра привычно мерила температуру, считала больному пульс, – и никакими распроклятыми градусниками делу не поможешь. Так что дайте мне остатние деньки прожить, как я хочу. – Он слабо махнул рукой в сторону двери и усмехнулся, показав прокуренные желтые пеньки зубов. – Идите по своим делам, сестричка. Мне с этой красавицей охота поболтать наедине.

Рафкин смерила Катрину откровенно презрительным взглядом, поколебалась немного.

– Полчаса, – отрезала она наконец. И, постучав мясистым пальцем по циферблату своего «Таймекса», добавила: – Я буду следить за временем.

И удалилась, негодующе шелестя накрахмаленным халатом.

– Вы на эту стерву внимания не обращайте, – ободрил Катрину Калеб, когда они остались наедине, под строгими взглядами бесчисленных Иисусов на стенах. – Лучше прикройте-ка дверь да посмотрите, не толчется ли кто в коридоре. Нам чужие уши ни к чему. – И он дрожащим пальцем нажал на кнопку пульта, убрав звук в телевизоре.

Катрина спорить не стала. Выглянула в коридор, цепким взглядом окинула окрестности, убедилась, что поблизости никого, и плотно прикрыла дверь. Потом пододвинула к постели больного единственный и на редкость неудобный стул, включила портативный диктофон и поставила его на стол, между двумя Иисусами; затем вооружилась карандашом и блокнотом, чтобы записывать попутные наблюдения, и начала интервью.

– У меня к вам много вопросов, – начала она. – По большей части они касаются той ночи, когда погиб Рамон Эстеван.

– По большей части? А еще о чем спрашивать будете?

– В основном меня интересует тот вечер. Когда вы пришли в лавку, что там делали, что видели и слышали – словом, все, что там произошло. Но прежде я хотела бы задать несколько общих вопросов.

– Это каких же? – подозрительно осведомился Калеб.

– Ну, прежде всего мне хотелось бы составить общее впечатление о городе. Так что хорошо будет, если вы расскажете что-нибудь о Бэд-Лаке, о его выдающихся гражданах – ну; например... – Она сделала вид, что раздумывает. – Хотя бы о судье Джероме Коуле и его дочери Шелби.

– Что-то я вас не пойму, – заморгал Калеб. – При чем тут Рыжий Коул? Его на том процессе и близко не было. А дочка его к тому времени и вовсе свалила из города.

– Возможно, но, поверьте, я спрашиваю не просто так. Это мой репортаж, у меня есть свои соображения, так что просто поверьте мне. Судья ведь, кажется, был женат?

– Да нет, в то время – уже нет. Женился-то он давным-давно. На Жасмин Фолконер. Ох и штучка была эта Жасмин! Теперь таких днем с огнем не сыщешь!

– Она скоро умерла, правильно?

Калеб замотал головой, и голый пергаментный затылок его сухо зашелестел по накрахмаленной подушке.

– Не просто умерла – руки на себя наложила! Наглоталась таблеток и легла в ванну, у судьи ванна огромадная, мраморная, не нашим чета! Судья зашел зубы почистить, а она уже мертвая.

Катрина поморщилась. Не то чтобы ей было жаль Жасмин – к семейству Коул она не питала никакой симпатии, – просто от картины, которую с таким смаком описывал Калеб, тошнота подступила к горлу.

– Почему же она покончила с собой? – кашлянув, поинтересовалась она.

Калеб хмыкнул.

– Вы судью Коула видели?

– Не имела счастья.

– Увидите – поймете, – коротко и емко объяснил он. – Жасмин была женщина порядочная, нашим городским шлюхам не чета. А Рыжий Коул... да что он мог смыслить в порядочных женщинах?

– А вы что в них смыслите? – не удержалась Катрина. Калеб дернул иссохшим плечом и промолчал.

– Расскажите мне о детях судьи, – сменила она тему.

– Дети? Всего одна дочка-то и есть – вот эта самая Шелби. Ей, мне сдается, еще и тридцати нет. А вам она зачем?

– Я ведь объяснила, мне нужна общая картина происшедшего. Насколько я понимаю, у Шелби был роман с Невадой Смитом, офицером из департамента шерифа, который вел расследование по делу Маккаллума. Мне рассказывали, что эти двое – Смит и Маккаллум – были давними врагами и за несколько недель до убийства между ними произошла крупная драка.

Старик прикрыл глаза, и Катрине на миг показалось, что он сейчас погрузится в дремоту. Но нет – он просто вспоминал.

– А ведь верно! Про драку-то я совсем позабыл. Точно, было дело. Ну уж и отмутузили они друг дружку – оба в больницу загремели! Говорили, Смит Маккаллуму все ребра поломал. Но и тот оказался не промах – выхватил нож да так Смиту заехал, что тот чуть не окривел на один глаз. А все из-за того, что Маккаллум неровно дышал к Шелби Коул.

– А она была девушкой Невады.

– Помнится, да.

Старик задумался. Из коридора донеслось глухое позвякивание – должно быть, медсестра катила мимо палаты столик на колесах.

– Не знаю, много ли правды в этом было, – проговорил он наконец, – а люди в городе болтали, что они спят вместе. Сами понимаете, Рыжий Коул – человек заметный. В то время у наших сплетников и разговоров-то иных не было, как только судья да судейская дочка.

Катрина кивнула. Она понимала.

– Перейдем к убийству. Если я правильно помню, в ту же ночь под утро Росса Маккаллума обнаружили на дороге к югу от города. Он попал в аварию и чудом остался жив. Причем ехал он на угнанной машине Нейва Смита. Это правда?

– Точно, так и было. В ту же ночь и машину спер. Нейв, помню, даже заявил о пропаже. Парни еще смеялись – как же так, у шерифа работает, а у самого из-под носа грузовик угоняют? Ну а наутро нашелся грузовик вместе с угонщиком. Росс Маккаллум ехал из города и по пьяни вмазался в дерево. Чудо, что вообще жив остался. Говорят, дуракам счастье, а пьяным везет.

– Рамон Эстеван к этому времени был уже мертв. Застрелен из револьвера тридцать восьмого калибра.

– Точно.

Калеб поднял руку, чтобы почесать подбородок. При виде иссохшей, исколотой старческой руки, из которой торчала игла капельницы, Катрина поморщилась, но не забыла черкнуть несколько строк в блокноте.

– А у Росса при себе оружия не было.

– Отчего же, было. Только не то.Охотничья винтовка Нейва, старый «винчестер».

Катрина напряглась – об этом она еще не слышала.

– Но это не орудие убийства?

– Да нет, конечно. Вы же сами сказали – Району башку продырявили из револьвера. Тридцать восьмой калибр.

Катрина черкнула еще несколько слов, покосилась на часы и сменила тему расспросов. Еще немного, и эта сторожевая медсестра здесь появится – если, конечно, она и вправду следит за временем. Но у Катрины сложилось впечатление, что мисс Линда Рафкин слов на ветер не бросает.

– Теперь поговорим о ваших показаниях.

– Валяйте, спрашивайте. – И Калеб плотно сжал губы.

– Тогда, на суде, вы солгали. Поколебавшись, он коротко кивнул:

– Верно.

– По телефону вы сказали мне, что вам заплатили за ложь. Вы сказали, что видели той ночью в лавке Росса Маккаллума, потому что кто-то вас подкупил, так?

– Точно. Только не спрашивайте кто – я и сам не знаю. Просто сказал, что видел Маккаллума в лавке и что подъехал он на грузовике Нейва Смита, и получил за это пять штук баксов.

– А на самом деле вы его не видели?

– Да ни черта... гм... ничего я не видал.

– Кто вам заплатил?

– Говорю же, не спрашивайте – самому невдомек. Деньги мне оставили в мусорном баке, что позади «Белой лошади», в коричневом пакете. Я их достал, пересчитал и сказал на суде то, что велено. Вот и сказке конец.

– Почему же теперь в этом признаетесь? Ведь солгать под присягой – уголовное преступление!

– Знаю, только мне теперь без разницы, – усмехнулся Калеб.

С этим спорить не приходилось. Шестеренки земного правосудия движутся медленно, и похоже было, что на сей раз правосудие небесное его опередит.

Калеб зевнул и прикрыл глаза. Катрина поняла, что лучше поторапливаться.

– Как вы думаете, кто же убил Рамона Эстевана?

– Чего не знаю, того не знаю. Да кто угодно мог его прикончить. Сукин сын был этот Эстеван, у всех в городе был словно бельмо на глазу. Пил запоями, жену и детей колотил, сколько раз по пьяни стекла вышибал у себя в лавке. Ну, до этого-то чужим дела нет – главное, всех доставало, что дела у него идут на лад. Выскочка он был, вот кто. Своего места не знал. У нас в Бэд-Лаке таких не любят.

– Это оттого, что он был латиноамериканцем?

– А что, этих мокроспинников теперь так называть положено? – усмехнулся Калеб. – Ну да, мексикашка он был. Да даже не в этом дело – просто чересчур высоко нос задирал.

– Враги у него были?

– А у кого в Бэд-Лаке их нет?

– Я о таких врагах, которые могут убить, – настаивала она.

Ну, один-то точно был!

Кто?

– Да тот, кто его и прикончил!

Катрине захотелось схватить старика за костлявые плечи и встряхнуть как следует.

– Но вы не знаете, кто это мог быть?

– Понятия не имею.

– Что же вы вообще знаете? – из последних сил сдерживаясь, спросила она.

– Все, что знал, рассказал.

Он снова зевнул. Дверь отворилась, и на пороге, выразительно вздымая брови, появилась сестра-надзирательница Рафкин.

– Благодарю вас, – произнесла Катрина, поднимаясь и выключая диктофон. – Завтра я еще к вам загляну.

– До скорой встречи, – усмехнулся Калеб.

Убирая диктофон в портфель, Катрина заметила, что больной не сводит с нее плотоядных глаз. Вот старый козел: сам еле дышит, а пялится на женщин! Даже думать об этом было противно; но жалость взяла верх над отвращением, и Катрина наклонилась, чтобы Калеб полюбовался, как обтягивает стройные бедра короткая юбка. Пусть старикашка порадуется напоследок, сказала она себе. Вреда от этого не будет.

Бам!

Нейв Смит вогнал в изгородь последний гвоздь. Взялся за верхнюю, только что прибитую перекладину, потряс изо всех сил. Перекладина не шелохнулась. Вот и отлично.

Жалкий клочок земли, подаренный Неваде судьбой, постепенно становился ему домом.

Нейв смахнул пот со лба и перевел взгляд на южный выгон, где пасся его табун. Как обычно, прежде всего в глаза бросилась единственная аппалузская кобыла. В одиночку она стоила больше, чем все прочие его лошади, вместе взятые, – и, казалось, об этом догадывалась и гордилась собой: не столько щипала траву, сколько прохаживалась по лугу, осторожно переставляя тонкие ноги в гнедых «чулках», встряхивала пышной гривой – тем же кокетливым движением, каким хорошенькая девушка откидывает волосы с лица.

Среди прочих было два или три добрых коня – хоть аппалузке они и в подметки не годились. Но в основном это были беспородные техасские лошадки: выносливые, неприхотливые, но годные разве лишь на то, чтобы тащить плуг.

Нейв сунул молоток за пояс и прошелся вдоль изгороди, оценивая свою работу.

За южным выгоном начиналась земля старика Адамса, которую Нейв купил несколько лет назад. Повезло ему с этим участком. Да и с самим стариком, коль уж на то пошло. Когда-то, в незапамятные времена, Оскар Адамс дружил с отцом Нейва – и двадцать лет назад, когда Смит-старший сгорел от пьянства, в память о старом приятеле взял заботу о мальчишке на себя. Для Нейва и его двоюродного брата, Джо Хоука, он был кем-то вроде доброго дядюшки – единственный в городе, кому было дело до сирот-полукровок. А много лет спустя, когда повзрослевший Невада уволился из полиции и принялся хозяйствовать у себя на ранчо, старина Адамс предложил ему сделку, которая стала для Нейва настоящим подарком судьбы – хоть поначалу он и не соглашался покупать землю и дом за бесценок.

– Сам подумай, – уговаривал его старик, – детей у меня нет, оставить ранчо некому. Умру – кому оно достанется? Не хочу, чтобы на моей земле хозяйничал чужой человек. А ты мне хоть и не родной, а все же кем-то вроде сына приходишься.

Так Нейв подписал договор – и за сущие гроши сделался владельцем обширного выпаса, заброшенной шахты, небольшого садика, кедровой рощицы и озерца, не пересыхающего в самые жаркие дни, а также двухэтажного дома. Дом, правда, был не в лучшем состоянии – после смерти жены Оскар там не жил – и настоятельно требовал ремонта; но Нейв тяжелой работы не боялся. Он не мог дождаться дня, когда же наконец приведет дом Адамса в порядок и покинет свою осточертевшую лачугу!

«Спокойно, приятель, – посоветовал себе Нейв, чувствуя, как вновь охватывает его знакомое нетерпение. – Не гони коней. Всему свой срок».

Свистнув Крокетту, он направился к заднему крыльцу. Надо бы еще раз позвонить Левинсону.

Три дня назад Нейв столкнулся на улице с Шелби и узнал, что у него, возможно, где-то есть дочь. Все эти дни Шелби рылась в Интернете, а он сам поддерживал постоянную связь с Левинсоном – однако за семьдесят два часа расследование не продвинулось ни на шаг: И это в наш электронно-информационный век – ну не смешно ли?

У них нет ответа даже на главный вопрос – есть ли на свете девятилетняя девочка по имени Элизабет Жасмин Коул? Шелби уверена, что ребенок на фотографии – их дочь и все, что от них требуется, – ее найти. Но Нейв, прирожденный скептик, понимал, что анонимное послание может оказаться плодом чьей-то больной фантазии. Жестоким розыгрышем. Или приманкой, призванной заманить Шелби в родные края.

Но зачем? И кто за этим стоит?

Отряхнув руки, Нейв перешагнул порог. В комнате было темно, но стояла та же удушливая жара. Он распахнул окно – без толку: на улице не было ни ветерка.

Кто бы ни прислал Шелби фотографию – ясно, что теперь этот человек затаился и не желает напоминать о себе. Вот еще вопрос: почему именно сейчас? Какого дьявола он выжидал девять лет? Что изменилось? Что случилось такого, что кому-то в Бэд-Лаке срочно понадобилась Шелби Коул?

За последние несколько недель в городе произошло лишь одно заметное событие – вышел на свободу Росс Маккаллум. Никаких иных связей Нейв не видел.

Хорошо, что знает об этом деле Росс? Пожалуй, настала пора выяснить. Нейв потянулся к телефонной трубке – как вдруг старенький аппарат оглушил его дребезжащим звонком. Не раздумывая ни секунды, Нейв схватил трубку:

– Смит слушает.

На том конце провода – молчание.

– Алло!

Тишина. Только откуда-то издалека доносится музыка.

– Вы меня слышите?

Молчание. Несмотря на адскую жару, Нейв почувствовал, как по спине пробегает неприятный холодок.

– Кто это? – резко спросил он. Раздались короткие гудки.

Нейв не сразу повесил трубку. Должно быть, кто-то ошибся номером, сказал он себе. Такое случается сплошь и рядом, и нет нужды раздувать историю из пустяка.

И все же он не мог отделаться от странного чувства, почти забытого чувства – и потому еще более неприятного.

Того, что зовется страхом.

Бросив трубку на рычаг, Нейв взял со стола связку ключей и вышел на крыльцо. Слепящие лучи солнца ударили в лицо, и поврежденный глаз откликнулся ноющей болью, напоминая, что у Невады Смита есть смертельный враг – враг, жаждущий мести.

Как будто Нейв мог об этом забыть.

Из коричневых папок Шелби ничего интересного не почерпнула – если не считать нового представления о характере и привычках ее отца. Точнее, любопытных сведений было хоть отбавляй, да все не о том. Она узнала, как звали родителей Нейва, какими болезнями он болел в детстве, за какие грехи попадал в полицейский участок в ранней юности; выяснила, что учителя не знали с ним сладу, а вот армейское начальство осталось им довольно. Но, хоть убей, не понимала, чем это все может помочь в ее изысканиях.

Документы последнего периода – когда Нейв служил под началом у шерифа – остановили на себе ее внимание. В сухих отчетах и рапортах Шелби нашла и драку с Маккаллумом, и историю с угнанным грузовиком, и расследование убийства Эстевана. А вот и заявление об увольнении – «по собственному желанию». Как же! Никаких официальных обвинений против Нейва выдвинуто не было, но по недоговоренностям и случайным обмолвкам в документах Шелби чувствовала – он ушел не по своей воле. Не зря отец говорил, что его «вышвырнули».

Шелби открыла собственное досье. И здесь не было ничего особенного – свидетельство о рождении, медицинская карточка, школьные табели, несколько грамот за хорошую учебу, заявления о приеме в колледж. О беременности или ребенке – ни слова. В медицинской карте значилось, что в три года Шелби переболела ветрянкой, а в семь– сломала ключицу; но ни словечка о том, что в семнадцать она забеременела и родила.

Как будто отец старался об этом забыть.

– Ох, папа... – покачав головой, прошептала Шелби.

Как бы там ни было, она нашла что искала. На нескольких документах стояла подпись отцовского адвоката – Оррина Финдли. Шелби переписала его адрес и телефон на листок бумаги. Пожалуй, стоит съездить в Сан-Антонио и нанести ему визит.

Звонить и заранее договариваться о встрече Шелби не стала. Не стоит давать ему возможность предупредить отца. Она просто переоделась в легкое хлопчатобумажное платье, сунула ноги в босоножки, уложила смену белья в старую спортивную сумку, которую разыскала в шкафу, и сбежала по лестнице вниз. Отца дома не было. Шелби спокойно прошла к нему в кабинет, отперла бюро и положила досье на место. Она уже собиралась закрыть ящик, как вдруг внимание ее привлекла папка с надписью: «Больница Заступницы Скорбящих».

Та самая, где появилась на свет ее дочь!

Не раздумывая, Шелби вытащила папку. Досье оказалось тоненьким – всего два письма, одно от больничного администратора, другое от совета директоров. Оба благодарили Джерома Коула за щедрый благотворительный взнос, сделанный в память о его покойной жене. Сумма взноса в письмах не упоминалась, зато упоминалась дата – два месяца спустя после рождения Элизабет.

– Так-так... – протянула Шелби.

Все интереснее и интереснее. За что заплатил им отец? За молчание? За подделку медицинских документов? Почему он так боялся, что правда о ребенке выйдет наружу? А может, это просто совпадение? Чего на свете не бывает? Может быть, судье понадобилось отмыть деньги или он просто решил сделать доброе дело.

Ну нет! Кому, как не ей, знать, что Джером Коул добрых дел не делает!

Нахмурившись, Шелби записала фамилию администратора на тот же клочок бумаги, что и адрес и телефон адвокатской конторы, убрала листок в сумочку, затем, потирая лоб (кажется, начиналась головная боль), заперла бюро и выскользнула из кабинета.

Из кухни доносилось мягкое воркование музыки; его перекрывала взволнованная испанская скороговорка. Заглянув на кухню, Шелби обнаружила, что Лидия, стоя у окна, говорит по телефону. Не спуская глаз с садовника, подстригающего кусты, мексиканка сердито тараторила что-то на родном языке. На такой скорости Шелби не понимала ни слова, но нетрудно было сообразить, что у Лидии какие-то неприятности, и, не желая подслушивать, Шелби громко откашлялась с порога.

Лидия резко обернулась – и Шелби поняла, что она и впрямь расстроена; добродушное лицо экономки раскраснелось, темные глаза горели, улыбчивые губы сжались в тонкую линию. Казалось, она едва сдерживает слезы.

– Dios!– охнула Лидия. – Ой, nina, как ты меня напугала! Прости...

И, бросив несколько слов в телефон, повесила трубку, словно смутившись от того, что ее застали на работе за личной беседой. Растерянно оглянулась, явно не зная, что сказать... и тут взгляд ее упал на садовника за окном. Лидия постучала по стеклу, чтобы привлечь внимание старика, погрозила ему пальцем:

– Пресвятая Дева, этот дуралей сам не понимает, что делает! Прости, nina.

И Лидия вылетела за дверь. В следующую секунду она уже костерила садовника на все лады, а тот, затягиваясь сигаретой, терпеливо пережидал поток ее испанских проклятий. Через несколько минут, отведя душу и немного успокоившись, Лидия вернулась на кухню.

Для Шелби эта сцена осталась непонятной. Почему Лидия, всегда спокойная и выдержанная, так вышла из себя? И за что набросилась на беднягу садовника? Сколько Шелби могла разглядеть, он ничего дурного не делал. А впрочем, не стоит поднимать шум из-за пустяков. Она взволнована открытиями в кабинете отца – неудивительно, что теперь ей повсюду мерещатся тайны и заговоры!

– Hombres! – вздохнула Лидия, остановившись на пороге и выразительно закатывая шоколадные глаза.

– Жить с ними нельзя, а пристрелить жалко, – машинально откликнулась Шелби, чтобы поднять экономке настроение. Лидия от души рассмеялась; кажется, ей и вправду стало легче.

– Si, si. Хорошо сказано! Я запомню. Ох уж эти мужчины!

– Что случилось? – немного помявшись, решилась спросить Шелби. – Ты, кажется, расстроена?

– Расстроена? – подняла брови Лидия.

– Да, телефонным разговором.

– Ах, это... Да ничего страшного. Семейные неприятности. У Марии, моей племянницы, что живет в Галвестоне, с дочкой проблемы.

Она достала из холодильника блюдо, прикрытое фольгой, развернула обертку, и по кухне поплыл аппетитный запах маринада.

– Точно ничего серьезного?

– Si, – глядя в сторону, ответила Лидия. Шелби решила не настаивать. Обычно экономка охотно болтала о своих многочисленных родственниках, но порой словно вспоминала, что хозяев ее семейная жизнь не касается, – вот и сейчас, как видно, был как раз такой момент.

– Куда-то собралась? – Лидия указала вилкой на сумку Шелби.

– В Сан-Антонио. Может быть, вернусь только завтра.

– По делам? – поинтересовалась Лидия.

– Да нет, на свидание, – через силу улыбнулась Шелби.

– С сеньором Смитом? Улыбка Шелби померкла.

– Вот ты меня и поймала. Я пошутила, Лидия, никакого свидания. Просто хочу пройтись по магазинам. – Она взяла с блюда на столе виноградинку и отправила ее в рот. – И кстати, для сведения: я с сеньором Смитом на свидания не хожу!

Лидия недоверчиво вскинула бровь – она хорошо изучила свою воспитанницу.

– И что же, будешь весь день ходить по магазинам?

– А что такого? Я не взяла с собой почти никакой одежды, а как с этим в Бэд-Лаке, сама знаешь.

Лидия вяло усмехнулась в ответ.

– Если позвонят с моей работы из Сиэтла, скажи, что я завтра перезвоню. Если позвонит мистер Левинсон, запиши его номер, и я перезвоню сегодня же. Если куда-нибудь уйдешь, включи автоответчик.

– Хорошо. – Стуча ножом по деревянной доске, Лидия принялась нарезать мелкими ломтиками мясо. Каждый ломтик она окунала в маринад, а затем аккуратно клала на политую жиром сковороду. – Знаешь, твой отец этому не поверит. Ведь ты приехала, чтобы найти дочь, – разве не так?

– Так.

– И ты всегда была такой... especifico.

– Особенной, – перевела Шелби.

– Si. Особенной. – Она сполоснула руки и вытерла их бумажным полотенцем. – Он не поверит, что ты уехала на целый день в город за парой туфель.

Шелби отправила в рот еще одну виноградинку.

– Знаешь, Лидия, меня совершенно не волнует, чему поверит судья Коул. Пусть думает что хочет.

Она пошла было прочь из кухни, но остановилась в дверях, вдруг сообразив, что лучшего времени для откровенного разговора может и не представиться:

– Послушай, вчера я случайно услышала твой разговор с отцом.

– Si, si, – рассеянно откликнулась Лидия; она натирала сыр на терке.

– Вы говорили обо мне и о каких-то семейных тайнах. Я стояла на лестничной площадке и все слышала.

Руки Лидии на мгновение замерли.

– Si... – повторила она.

– О чем шла речь? Что у вас за секреты?

Не прекращая работу, Лидия пожала плечами:

– Много секретов.

– Например?

– Не спрашивай, nina. Я тебе ничего не скажу. – Лидия обернулась к ней – и Шелби отшатнулась: такая бездонная печаль плескалась в карих глазах мексиканки. – Спроси своего отца.

– Если это меня касается, я должна знать!

– Спроси отца. – И Лидия отвернулась.

– Лидия...

– От меня ты ничего не услышишь. Поговори с судьей. – Она взглянула на часы. – Он скоро вернется.

– Но он ничего мне не ска...

Шелби осеклась, по упрямо сжатым губам экономки поняв, что ничего от нее не добьется. Лидия была непоколебимо верна хозяину – почему, Шелби никогда не могла понять. Конечно, он хорошо ей платил, и в доме она была полной хозяйкой, но неужели этого достаточно, чтобы хранить верность такому негодяю, как Джером Коул?

Еще в детстве Шелби подозревала, что ее отец – дурной человек. Что он играет людьми, словно куклами, кого – обманом, кого – насилием подчиняя своей воле. Тогда она почти не задумывалась над этим, а теперь все отчетливее понимала, насколько верны были ее детские подозрения.

– Послушай, Лидия, – решительно заговорила она. – У меня есть право знать, где моя дочь. Если у тебя есть хоть какие-то предположения...

В этот момент зазвонил телефон, и Лидия схватила трубку.

– Алло! – проговорила она, вытирая свободную руку о передник. – Алло! – Брови ее сдвинулись, губы тревожно сжались. – Алло! Кто это?

Она повесила трубку.

– Diosmio!

– Что такое?

– Уже второй раз за день. Звонят и молчат.

– Должно быть, кто-то ошибся номером, – предположила Шелби.

– Тогда бы он хоть что-нибудь сказал! Idiota!

– Слушай, Лидия... – не давая увести себя от интересующей ее темы, снова начала Шелби. Но экономка уже прильнула к окну, нетерпеливо барабаня костяшками пальцев по стеклу.

– Ох уж этот Пабло – лентяй, да и только! Не понимаю, что моя сестра в нем нашла? Хоть он и приходится мне сиnado, но я всему свету скажу, что он бездельник! – И она отчаянно замахала, стараясь привлечь внимание садовника.

– Значит, Пабло Рамирес – твой деверь? – спросила Шелби. Это для нее было новостью.

– Si, si, муж моей сестры Карлы. – Лидия досадливо прищелкнула языком. – Не понимаю, как судья до сих пор его не уволил!

– Подожди минутку, – твердо прервала ее Шелби. – Мне кажется, ты просто стараешься уйти от разговора. Мы говорили о моей дочери.

– Nina, прошу тебя! О твоей дочери я ничего не знаю. Тот разговор, который ты слышала, был о твоей матери, упокой господь ее душу. – Она торопливо осенила себя крестом. – И об этом тебе лучше поговорить с отцом.

За окном раздался рокот автомобильного мотора – должно быть, вернулся судья. Поговорить с отцом? Отлично! Сейчас она выложит ему все, что думает. Однако, выглянув в окно, Шелби не увидела там серебристого отцовского «Мерседеса» – нет, к заднему крыльцу подруливал облупившийся зеленый пикап Нейва Смита.

– Ладно, Лидия, – вздохнула она. – Сейчас я с тобой спорить не собираюсь. Но наш разговор не окончен. Если отец не скажет мне правду – прежде всего о моей дочери, но и обо всем остальном тоже, – я вцеплюсь в тебя и не отстану, пока ты не выложишь все, что знаешь! И это будет справедливо, тебе не кажется?

– Девочка моя, – вздохнула Лидия, – жизнь не всегда к нам справедлива.

– Но она должна быть справедливой, черт побери, должна! Даже в Бэд-Лаке!

С этими словами Шелби вылетела на крыльцо.

Нейв припарковал грузовик у гаража и заглушил мотор. Напрасно Шелби твердила себе, что не хочет, не должна задерживаться, что у нее куча дел, – стоило ему распахнуть дверцу и легко спрыгнуть с подножки, как глупое сердце ее забилось, словно безумное. Что толку обманывать себя? Да, сама фигура этого ковбоя излучает какую-то неведомую силу, властно влекущую Шелби к нему. Да, ей не хватает сил противостоять его грубому, терпкому обаянию.

«Ну и что?» – возразила себе Шелби. Пусть ее влечет к нему – это ровно ничего не значит. Обыкновенная физиология, буйство гормонов. При чем тут вообще какие-то чувства?

Он – отец ее ребенка. И не более того. Все, что когда-то их связывало, давно в прошлом. Положим, она имела глупость ответить на его поцелуй, но ведь и это ничего не значит! Нормальная, естественная реакция одинокой женщины на близость привлекательного мужчины. И все же...

Взгляды их встретились: ее – смятенный, его – суровый и жесткий, словно каменистая земля Техаса. Неторопливо, плавной бесшумной походкой хищника он двинулся к ней. Суровое, безжалостное лицо, плотно сжатые губы. Потертые джинсы. Запыленные сапоги. Широкий пояс. Рубашка, знававшая лучшие времена. Настоящий ковбой двадцать первого столетия – неукротимее мустанга, опаснее степного пожара.

Шелби твердила себе, что его не хочет, но сама понимала, что лжет. Глупо и бессмысленно обманывать самое себя. Как бы она ни убеждала себя в обратном, правда, огромная, словно далекие горы, и пугающая, словно грозовые тучи, стояла у нее перед глазами.

Десять лет вдали от родины ее не излечили – единственным мужчиной на белом свете для Шелби остался Невада Смит.

Глава 10

– Куда-то собралась? – поинтересовался Нейв, кивнув на ее сумку. Шелби подобралась, чувствуя, что близка очередная ссора.

– В Сан-Антонио. Надоело сидеть и ждать новостей от твоего друга Левинсона. Хочу взять за грудки адвоката отца – возможно, он что-то знает.

– Я с тобой.

– Э-э... не думаю, что это так необходимо, – осторожно отозвалась Шелби.

– А может мне просто хочется с тобой прокатиться.

– А что здесь тебе нечем заняться?

Нейв поколебался; в глазах его Шелби заметила сомнение.

– Тут... кое-что произошло, – проговорил он наконец. Сердце Шелби пропустило такт. Что такое? Может быть, он нашел Элизабет? Да нет, тогда сказал бы сразу.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, она обернулась и обнаружила, что садовник замер, уставившись на них. Заметив это Нейв молча подхватил Шелби под локоть и повел к скамье возле бассейна, в тени акаций, рядом с огненно-алой клумбой буйно цветущих петуний.

– Что такое? – спросила она, когда они сели рядом, плечо к плечу. Бедром Шелби касалась его бедра, обтянутого линялыми джинсами; кожей ощущала сухой жар его тела.

– Может быть, и ничего особенного. Сегодня мне кто-то позвонил. И молчал в трубку. На заднем плане играла музыка но звонивший не сказал ни слова. Скорее всего, это ничего не значит, но...

– Нам сегодня тоже звонили, – перебила его Шелби. – Дважды. Лидия брала трубку, а на том конце – молчание.

Нейв вскинул голову:

– Когда?

– Второй звонок был минут пять назад. Первый – не знаю.

– Черт возьми! – На шее его туго натянулись жилы. – Не нравится мне это. Совсем не нравится.

– Мне тоже, – призналась она. – Как ты думаешь, кто это?

– Маккаллум, – проговорил он, словно выплюнул.

– Но почему он молчит?

– Понятия не имею. Да и в том, что это он, я не так уж уверен, – признался Нейв. – Просто первое, что пришло в голову. Черт возьми, – протянул он, сощуренными глазами уставившись на сверкающую гладь бассейна, – похоже, я ничем не лучше прочих добрых горожан Бэд-Лака.

– То есть? – не поняла она.

– Маккаллум десять лет провел в тюрьме, и теперь от него ждут любой пакости. По городу ходят слухи, что он что-то затевает.

– Неудивительно, – усмехнулась Шелби.

– Но если он вздумал изводить тебя звонками...

– Погоди-ка минутку. Откуда ты знаешь, что звонили мне – а не судье, не Лидии, не кому-нибудь еще? И это может быть вовсе не Маккаллум.

– Это еще не все, – угрюмо заметил Нейв.

– А что еще?

– По городу бродит журналистка по имени Катрина Неделески и пристает к людям с расспросами. Пишет для далласского «Лон стар». В городе говорят, она готовит серию статей об убийстве Эстевана.

– Значит, теперь всплывет вся старая грязь, – заметила Шелби.

– Но и это еще не все. – В углу рта его дернулся мускул. – У меня остались друзья в департаменте – так вот, один из них мне шепнул, что шериф начинает новое расследование.

– Чтобы найти настоящего убийцу?

В углах губ Нейва прорезались глубокие складки, правая рука сжалась в кулак.

– Настоящего убийцу, Шелби, мы нашли десять лет назад. Беда в том, что теперь он на свободе.

– Это ты так думаешь. Но если Калеб солгал, быть может, вовсе не Росс убил Рамона Эстевана?

Лицо Нейва затвердело, словно высеченное из гранита.

– Шелби, это сделал Маккаллум. Жизнью готов поручиться, что это так.

Он поднялся и подошел к краю бассейна. Тесная рубашка туго обтянула мощные плечи; вытертые до белизны джинсы не скрывали очертаний мускулистых бедер; а мускулистая спина... Шелби вдруг вспомнилось, как она впивалась в эту спину ногтями – тогда, десять лет назад, в предгрозовую ночь.

Она поспешно отвела взгляд от Нейва. Что за глупость – предаваться фантазиям о Неваде Смите! Особенно сейчас, когда все мысли ее должны быть заняты дочерью.

– От Левинсона что-нибудь слышно? – спросила она.

– Ничего нового. Этого Шелби и боялась.

Она поднялась и, подойдя к Нейву, встала с ним рядом в тени старого пекана. Легкий ветерок шелестел листвой; рыжая белка метнулась с одной ветки на другую и пропала в раскидистых ветвях.

– Твоя беременность не могла остаться в полной тайне, – размышлял вслух Нейв. – Прежде всего – адвокат... как его зовут?

– Финдли. Оррин Финдли.

– Хорошо, начнем с него. Но он – не единственная ниточка. Кто еще мог знать о ребенке?

Этот вопрос Шелби уже не раз задавала себе.

– Большую часть тех девяти месяцев я провела в Остине, у тетки отца. В городе все считали, что я уехала в колледж. Мы с отцом все время спорили: он требовал, чтобы я отдала ребенка на усыновление, но я настаивала на том, чтобы оставить его у себя и растить самой. Моя двоюродная бабушка, разумеется, обо всем знала, но она умерла три года назад.

– Кто еще? – настаивал Нейв.

– Любой, кто работал в доме, мог подслушать мои ссоры с отцом. Лидия, разумеется, знала все – она вообще всегда все знает.

«Даже то, чего не знаешь ты», – напомнил ей внутренний голос.

– А твои друзья?

Она встряхнула головой, отбросив волосы с лица.

– Насколько я знаю, нет. Я никому не поверяла свою тайну. И из города уехала прежде, чем беременность стала заметна, – так что они не могли ничего заподозрить. Все считали, что я досрочно сдала экзамены и уехала в колледж. Возможно, позже кто-то что-то узнал из других источников, но мне об этом ничего не известно.

Нейв молча слушал ее, и на лице его угрюмость сменялась гневом, гнев – печалью. Теперь Шелби стыдилась того, что не доверилась ему, лишила возможности узнать, что он стал отцом. Все из-за ее страхов, гордости и ревности к Вианке! И, конечно, из-за изнасилования. Об этом она никогда ему не расскажет. Просто не сможет.

– Нейв... прости, что я ничего тебе не сказала.

– Теперь-то что об этом вспоминать, – пробормотал он, не поднимая глаз.

– Я была не права...

– Верно, Шелби. – Взгляды их скрестились, и в который раз она прокляла его удивительные гранитно-серые глаза. – Чертовски верно. Но со своими извинениями ты запоздала на десять лет. Так что хватит об этом. Что скажешь о других свидетелях? Медсестре доктора Причарта? Врачах в больнице?

– Я звонила в больницу, – борясь с непрошеной краской стыда, ответила Шелби, – запрашивала документы. Но у них ничего нет. Только свидетельство о рождении и свидетельство о смерти. По документам Элизабет умерла.

– Но должны были остаться свидетели! Акушерки, медсестры из родильного отделения.

– Знаю. – Рука ее взлетела в воздух и бессильно упала. – Пока что я не нашла никого.

– Где ты рожала?

Она знала, что дойдет и до этого.

– Больница Заступницы Скорбящих в Куперсвилле.

– Там же, где лежит Калеб Сваггерт? – приподнял брови Нейв.

– Да, только это было девять лет назад. Срок не маленький. За это время из захудалой провинциальной больнички Заступница Скорбящих разрослась в целый медицинский комплекс. И очень может быть, что начало ее расцвету положило щедрое пожертвование моего отца.

Он вскинул голову:

– Когда?

– Сразу после родов. Я об этом не знала до сегодняшнего дня, но сегодня заглянула в его документы.

В кухонном окне маячил темный силуэт Лидии. Почему она не отходит от окна – приглядывает за непутевым садовником или украдкой следит за Шелби?

– И сколько он им отвалил?

– Понятия не имею. Я нашла только благодарственные письма от совета директоров и администратора. Отца не спрашивала – я его сегодня еще не видела.

Нейв разжал и снова сжал кулак.

– Значит, ты думаешь, он заплатил им за молчание?

– Вот именно, – кивнула Шелби.

– Черт! – Он нетерпеливо взъерошил пятерней волосы. – Но почему твой отец так старательно прятал от тебя дочь?

– Оберегал меня, – со вздохом ответила она. – Ему казалось, что я лечу в пропасть.

– А на самом деле?

Она взглянула в глаза человеку, которого когда-то любила со всей пылкостью первой любви. За которым, не раздумывая, готова была ринуться в ад.

– Кто знает? Возможно, он был прав. Я сама была еще ребенком, совсем не знала жизни. Но все равно – как он смел решать за меня мою судьбу?

– Не только твою. – В голосе Нейва звучало явное обвинение. – Еще и судьбу нашей дочери.

– Послушай, Нейв, – горячо заговорила она, – если ты думаешь, что я способна была причинить ей хоть какой-то вред...

– Например, оставить без отца.

Шелби отшатнулась, словно от пощечины.

– Ты, кажется, сам сказал, что теперь об этом вспоминать бессмысленно!

Для нее разговор был окончен: она повернулась и зашагала к машине. Нейв догнал ее, схватил за руку.

– Хорошо, прости. Напрасно я это сказал. Давай договоримся: теперь мы на равных. Больше никаких секретов: каждый рассказывает другому все, что знает. Полная откровенность. Идет?

– Договорились, – вынуждена была пообещать Шелби и мысленно скрестила пальцы.

«Полная откровенность, за одним исключением. Об изнасиловании ты никогда не узнаешь, Нейв».

– Вот и хорошо.

На миг они замерли, глядя друг другу в глаза. Горячие пальцы Нейва жгли ей руку, сердце отчаянно билось, и Шелби страстно хотелось куда-нибудь исчезнуть – хоть провалиться сквозь землю, только бы не видеть этих жарких серых глаз, не чувствовать аромата зелени и напоенной солнцем земли, смешанного с легким терпким запахом мужчины.

– Я... мне пора.

– Мне тоже, – кивнул Нейв, но он не двинулся с места. Где-то, за десять тысяч миль, щелкал ножницами садовник, и птицы перекликались в неизмеримой вышине над их головами, но Шелби ничего не слышала. На миг, равный вечности, она снова стала семнадцатилетней – юной мятежницей, наивной и бесстыдной в своей невинности. Как давно это было – словно тысячу жизней назад. Она сглотнула, и взгляд его опустился ниже, уперся в ее точеную шею.

– Береги себя, Шелби.

– Непременно.

– Если снова начнутся звонки или еще что-нибудь... Черт, может, мне все-таки поехать с тобой?

– Со мной все будет в порядке. А ты лучше займись своими делами. Держи связь с Левинсоном. Ищи доктора Причарта.

– Шелби...

Неужели он снова ее поцелует? Шелби потянула руку – и Нейв без сопротивления отпустил ее.

– Я серьезно, Шелби. Не рискуй.

«И ты еще беспокоишься о моей безопасности? – в смятении подумала она. – Да для меня на всем свете нет человека опаснее тебя, Невада Смит!»

– Я же сказала, буду осторожна. И ты береги себя, Нейв. И, не оборачиваясь, зашагала к машине. Не сказала «до свиданья» – одна мысль о следующей встрече с Нейвом страшила ее до головокружения. Не помахала на прощание рукой – боялась, что еще одного поединка взглядов не выдержит. Почти упав за руль «Кадиллака», она слушала, как взревел мотор и завизжали шины грузовичка, – и только когда шум его затих вдали, отважилась открыть глаза и взглянуть в зеркало заднего вида на свое отражение.

– Ну и идиотка же ты, Шелби Коул! – Щеки ее раскраснелись, глаза горели. – Полная, абсолютная, законченная идиотка!

Господи, неужели она готова снова в него влюбиться? Да ни за что на свете! Скорее замерзнет ад!

В последние дни Шепа Марсона преследовало неприятное чувство. Не тревога, не страх или, боже упаси, чувство вины – нет, просто было как-то не по себе. Когда же это началось? Кажется, в тот день, когда он остановил развалюху «Форд» Мэри Бет Луни, чтобы сделать внушение ее непутевому братцу. Или еще раньше?

Так или иначе, странное, смутное беспокойство преследовало его по пятам, будто дурной запах. Вот и сейчас, подъезжая к дому Эстеванов, Шеп морщился и крутил головой, словно пытался избавиться от вони.

Рабочий день закончился, но домой Шеп не спешил. Пегги Сью, когда он задерживается, рычит на него голодным волком, но что же делать? Придется ей подождать. Он здесь не в игрушки играет: к Вианке Эстеван у него дело – и дело серьезное.

Дом Эстеванов – маленькое чистенькое бунгало с черепичной крышей – выглядел милым и уютным. На иссохшей и растрескавшейся земле не росло ни травинки; однако в горшках у порога буйно цвели петуньи и бархатцы, а у ограды сочно розовела фуксия. Возле сарая Шеп заметил трехколесный детский велосипедик. Здоровенный пятнистый кот на подоконнике зевал всласть и чесал задней лапой за ухом; заметив Шепа, он мяукнул, соскочил с окна и метнулся за угол.

Поднявшись на крыльцо, Шеп услышал в доме шум воды и женский голос, распевающий какую-то испанскую песню. Дверь была открыта; сквозь прозрачную сетку, защищающую дом от мошкары, до него донесся аппетитный запах соуса чили и каких-то пряностей. В желудке заурчало; Шеп вытащил банку «Копенгагена» и, прежде чем постучать, как следует к ней приложился.

Пение оборвалось, утих шум воды. Шеп толкнул дверь и заглянул внутрь. В гостиной было пусто, в углу мерцал экран телевизора с приглушенным звуком.

А вот и Вианка – в блузке-безрукавке и шортах, волосы замотаны полотенцем, на голых смуглых плечах влажно блестят капельки воды.

– Добрый день.

Представлений не требовалось – в семействе Эстеван Шепа знали все, хоть и не скажешь, что знакомство это было для них приятным. Шеп приподнял шляпу.

– Проезжал мимо и решил заглянуть, узнать, как тут вы с матерью, – с извиняющейся улыбкой объяснил он и прибавил: – Это не официальный визит, вовсе нет – просто хочу поговорить по-дружески. Небось тяжело вам приходится теперь, когда Маккаллум вышел на свободу?

Черные глаза Вианки полыхнули гневом.

– Cabron!– словно выплюнула она.

Шеп спорить не стал. На его взгляд, «ублюдок» – это для Росса было еще слишком мягко сказано. Вместо того чтобы впустить его в дом, Вианка вышла на крыльцо, бесшумно прикрыла за собой дверь и указала помощнику шерифа на пару пластиковых стульев за столиком во дворе.

– Madreплохо себя чувствует, – коротко объяснила она.

– Представляю, – проворчал Шеп.

Опустившись на предложенный стул, Шеп снял шляпу и, положив ее на колени, принялся смущенно мять в руках поля. Шеппарда Марсона никто не назвал бы застенчивым; но что-то во внешности и повадках Вианки выбивало его из колеи. Откровенная чувственность сочеталась в ней с какой-то трогательной беззащитностью – это сочетание и смущало, и привлекало Шепа. В городе поговаривали, что с дочкой покойного Рамона легко сладить – и не раз он ловил себя на желании проверить эту сплетню на деле.

– На madreсильно подействовала вся эта история, – продолжала Вианка.

Шеп кивнул. Как и все в городе, он слыхал, что после гибели мужа Алоис Эстеван повредилась в уме, да так с тех пор и не оправилась. Дважды в день она ходила к мессе; поговаривали, что дома у нее устроен целый алтарь в память о Рамоне, что целыми днями она сидит перед фотографией покойного мужа и разговаривает с ним, мертвым, словно с живым.

Вианка скрестила стройные ноги, и взгляд Шепа невольно устремился на ее белые шортики, едва прикрывающие аппетитную попку. «Интересно, – подумалось ему, – а трусы на ней есть?» Но он взял себя в руки и, сглотнув, снова взглянул ей в лицо.

– Мне очень жаль. Догадываюсь, как все это для вас тяжело, – и в ближайшие несколько недель легче не будет. Шериф решил возобновить расследование убийства, так что вам снова придется иметь дело со следователями, а возможно, и с репортерами.

– Mierda![14] – Полночные глаза Вианки вспыхнули обжигающим огнем. – Мой отец мертв, сеньор... офицер Марсон. Muerto. Да, все мы хотим, чтобы того ублюдка, который его прикончил, наказали, но ведь это... – она повела плечами, и полотенце сползло с головы, обнажив блестящую корону угольно-черных волос, – ...все это не вернет его к жизни.

– Что ж делать, работа у нас такая, – вздохнул он. – Просто подумал, что стоит тебя предупредить.

Вианка кивнула, поправляя полотенце: она подняла обе руки, и блузка на ней распахнулась, открыв солнцу ложбинку меж грудей – чудное медово-смуглое местечко, обрамленное красными кружевами. Красный лифчик – да что там, огненно-алый! Давненько Шеп не видывал таких вещичек! Пегги Сью в последнее время предпочитала несексуальные бюстгальтеры, что закрывают грудь со всех сторон, а после нескольких стирок меняют белый цвет на тускло-серый. Но это... от этого зрелища у Шепа пересохло во рту.

– Gracias, – холодно ответила Вианка.

С трудом оторвав взгляд от ее груди, Шеп встретился с прямым испытующим взором темных глаз. Значит, заметила, куда он пялится. Что ж, Вианка – красивая женщина и прекрасно сама это знает. Он не собирается скрывать, что она ему нравится. Но каково самообладание – хоть бы покраснела!

– Насколько я помню, – заговорил он, возвращаясь к делу, – в тот вечер, когда убили твоего отца, ты работала в лавке.

– Si, – кивнула она, вдруг насторожившись.

– И видела там Росса Маккаллума. Еще один кивок.

– А еще кого?

– Я об этом тысячу раз рассказывала, – устало вздохнула Вианка. – Тогда, десять лет назад.

В конце улицы надрывно залаяла собака.

– Знаю. Просто освежи мою память. Вианка наморщила лоб, вспоминая.

– Там была его сестра, Мэри Бет, – заговорила она, – и, конечно, эта шлюха.

– Руби Ди?

– Si, – недобро усмехнулась Вианка. – Руби. Еще Джо Хоук. Но он заходил гораздо раньше, вместе с Нейвом Смитом, – закончила она, глядя в сторону.

В точку! Шеп подозревал, что Нейв с двоюродным братом тоже там были, но десять лет назад так и не услышал об этом ни от одного свидетеля.

– Еще Бэджер Коллинз, Этта Парсонс, Селеста... как бишь ее – ну, дочка пьяницы Калеба. – Она нетерпеливо прищелкнула пальцами, стараясь припомнить фамилию.

– Сваггерт, а по мужу Эрнандес, – подсказал Шеп.

– Вот-вот, и она там была, и еще Мэнни Доубер, и Люси... ну, как ее – та, что сейчас работает в «Белой лошади». – И Вианка полушепотом добавила что-то по-испански, словно надеясь таким способом освежить память.

– Люси Прайд, – подсказал Шеп.

Он прекрасно знал, что фамилия не настоящая – должно быть, барменше из «Белой лошади» прежде случалось преступать закон. Но в Бэд-Лаке она прожила уже лет двенадцать и вела себя вполне прилично, так что полиция ее не трогала.

– Si, Прайд. – Вианка закусила губу; картины десятилетней давности вставали у нее перед глазами. – Да вообще было полно народу. Карла Рамирес там была, Хуан Падилья, кстати, и ваша жена тоже была.

Шеп встрепенулся, готовый защищать Пегги Сью. Он не хотел, чтобы даже имя его жены звучало в грязном уголовном деле.

– Покупала тайленол для сына, – быстро объяснил он. – Тимми в то время гриппом болел.

Вианка только отмахнулась. А ведь верно, подумалось Шепу; похоже, половина города собралась в тот вечер в распроклятой лавчонке Эстеванов! Без мотива, без орудия убийства ему не продвинуться ни на шаг. Однако ему не давало покоя одно имя, упомянутое Вианкой, – имя Нейва Смита. Тогда, десять лет назад, Нейв из кожи вон лез, чтобы раскрыть это дело. Он настаивал, что Рамона пристрелил Росс, потому что не желал отдавать карточный долг – И вроде бы это подтверждалось: несколько свидетелей рассказали, что слышали между Россом и Районом горячий спор и речь шла ни больше ни меньше как о двух тысячах баксов. Но даже тогда чутье подсказывало Шепу, что Нейв слишком уж старается повесить убийство на Маккаллума. Что у него с Россом какие-то личные счеты. Может быть, в этом все дело – понять, что за черная кошка пробежала между Смитом и Маккаллумом?

Шеп подозревал, что это из-за женщины. Из-за Принцессы.

Она-то и есть ключ к разгадке – в этом Шеп готов был головой поручиться. А раз он приходится Шелби родней – троюродным или четвероюродным кузеном, он сам точно не помнил – выходит, что ее проблемы прямо его касаются.

– TiaВианка! – прервал его размышления пронзительный детский голосок.

Где-то в доме хлопнула дверь, послышался топот быстрых ножек – и мальчик лет четырех, блестя на солнце взъерошенной черной головенкой, бросился в объятия к тете. Вианка подхватила его на руки и закружила, смеясь еще громче мальчугана; полотенце соскользнуло на стул, и буйный водопад черных кудрей рассыпался по плечам.

– Ах ты, мой красавчик! – приговаривала она, целуя малыша в смуглые щечки. – Ах ты, мой ненаглядный! Это малыш Рамон, – объяснила она, обернувшись к Шепу. – Сын Роберто, моего брата, – и радость моей жизни!

Мальчуган заливисто смеялся, дрыгая ногами. Дверь снова отворилась, и на крыльце показалась старуха – ссутуленные плечи, серое морщинистое лицо, потухший, безжизненный взгляд. Она смотрела прямо на Шепа, но едва ли его узнавала, он подозревал, что Алоис Эстеван вообще мало кого узнает.

– Madre, – обратилась к ней Вианка, – это офицер Марсон из департамента шерифа. Ты помнишь сеньора Марсона?

Старуха перевела равнодушный взгляд на дочь и что-то пробормотала по-испански. Детская радость на лице Вианки погасла, сменившись отчаянием.

– Нет, madre, его здесь нет. Неужели ты не помнишь? Padre... его больше нет с нами.

Она бросила на Шепа выразительный взгляд, и тот понял намек.

– Ладно, я пошел, – проговорил он, вдруг ощутив острую нужду в глотке пива.

Из-за угла выскользнул кот, и малыш Рамон с визгом погнался за ним. Старуха молчала, глядя сквозь Шепа мертвыми глазами. Шеп приподнял шляпу:

– Я к вам еще загляну, как-нибудь в другой раз.

– Si, – почти застенчиво улыбнулась Вианка. Воспоминания об этой улыбке провожали Шеппарда Марсона до самого дома – дома, где ждала его холодная постель и упреки Пегги Сью.

В Сан-Антонио можно было и не ездить.

Оррин Финдли явно избегал встречи с дочерью своего клиента. Вымуштрованная секретарша не пропускала Шелби дальше приемной: за два дня ей так и не удалось ни увидеть адвоката, ни даже услышать его голос в телефонной трубке. И теперь, сидя в открытом кафе на набережной и рассеянно наблюдая, как по реке Сан-Антонио проплывают баржи, под завязку набитые туристами, Шелби припоминала все отговорки, услышанные ею за двое суток:

– Мистера Финдли сейчас нет в городе.

– Мистер Финдли в суде.

– Мистер Финдли вышел.

– Мистер Финдли на совещании.

Ветерок ласково шелестел ветвями над головой; откинувшись на спинку стула, Шелби потягивала лимонад и уговаривала себя набраться терпения. Как видно, элемент внезапности не сработал – мистер Финдли был готов к ее появлению и теперь делает все, чтобы избежать встречи.

Конечно, Шелби даром времени не теряла. Прежде всего позвонила в Сиэтл – убедиться, что клиенты не страдают от ее отсутствия. Агент, которого она оставила себе на замену, заверил, что все в порядке, и Шелби вздохнула с облегчением. Одной заботой меньше.

Затем позвонила Лидии и узнала, что неуловимый Билл Левинсон наконец-то вышел на связь. Перезвонила ему по телефону, продиктованному экономкой, но, к большому своему разочарованию, попала на автоответчик. Почувствовав, что не в силах больше сидеть в четырех стенах, Шелби отправилась в библиотеку и несколько часов просматривала сохраненные на микропленках подшивки старых газет, выискивая подробности о суде над Россом Маккаллумом. Ее не оставляла мысль, что анонимное послание как-то связано с Россом, что именно его освобождение подтолкнуло неизвестного. Но кто этот неизвестный? Зачем Шелби ему понадобилась? И самое главное – где, черт побери, Элизабет? Тугой узел сжался в груди – так бывало всякий раз, когда Шелби вспоминала, что все еще не знает, где искать дочь.

В отчаянии она даже набрала номер Нейва – вдруг он разговаривал с Левинсоном или что-то выяснил сам, но его тоже не было дома. Оставлять ему сообщение Шелби не стала – смысла нет, все равно не сегодня-завтра она вернется в Бэд-Лак.

Сегодня утром в приемной адвоката Шелби услышала, как секретарша заказывает для него столик в ресторане на набережной. «Что ж, не хочет по-хорошему – будем по-плохому», – сказала себе Шелби и заняла сторожевой пост в уютном кафе напротив. Потягивая лимонад, она не отводила глаз от входа в ресторан.

Если верить секретарше, Финдли должен был встретиться с клиентом в час дня. А сейчас уже почти три. Шелби взглянула на часы, поболтала соломинкой лимонад и снова устремила взгляд на вожделенную дверь.

Лениво протекли еще десять минут; она чувствовала, что теряет терпение. Голуби и вороны, шумно хлопая крыльями, сновали между столиками в поисках крошек. За соседний столик, до сих пор пустовавший, уселась влюбленная парочка и наполовину загородила Шелби обзор.

«Спокойно, спокойно», – сказала себе Шелби и оглянулась через плечо. Рассказ Нейва о телефонном звонке не на шутку ее встревожил; хоть она и понимала, что ведет себя глупо, но то и дело оглядывалась кругом, опасаясь слежки.

Наконец из ресторана показался человек, чья фотография украшала приемную адвокатской конторы, – Оррин Финдли. Высокий, гибкий, как хлыст, с загорелым лицом и аккуратными седыми усиками, в костюме, со вкусом сочетающем деловую строгость и ковбойский шик – типичный, словно с картинки сошедший, законник с Дикого Запада! Погруженный в беседу с клиентом, рука об руку с ним он прошел по набережной и поднялся по широкой каменной лестнице на улицу, где были припаркованы их машины. Торопливо, но не бегом, чтобы не привлекать к себе внимания, Шелби устремилась за своей добычей. У сверкающего черного «Ягуара» мистера Финдли собеседники пожали друг другу руки и распрощались.

Шелби не стала терять ни секунды.

– Мистер Финдли!

Лицо его озарилось широкой улыбкой.

– Могу вам чем-нибудь помочь, мисс?

– Надеюсь, что да. Я...

– Шелби Коул! – Улыбка его погасла. – Я бы везде вас узнал. Вы так похожи на Жасмин.

– Вы избегаете меня! – бросила она ему в лицо. Финдли хватило такта не оспаривать ее слов.

– Я хочу поговорить с вами о моей дочери.

– Ничего о ней не знаю.

– Разумеется, знаете! Вы же поверенный моего отца! И ваша фирма занимается вопросами усыновления.

– Легального усыновления.

– Что стало с моим ребенком?

– Понятия не имею. Даже не знал, что у вас вообще был ребенок.

На светофоре вспыхнул красный свет, и рокот автомобилей за спиной на мгновение затих.

– Как вы могли не знать? Никогда не поверю, что отец обстряпал это дело без вашей помощи!

– Если бы он и доверился мне, это была бы тайна клиента, которую я не вправе раскрыть никому. Даже вам.

– Но она – моя дочь! И мне сказали, что она умерла при рождении!

Красный свет сменился зеленым, и автомобили с ревом рванулись с места. Поток пешеходов обтекал их – Шелби его не замечала. Глаза ее сверлили взглядом адвоката в дорогих ботинках змеиной кожи и с такой же змеиной усмешкой на губах.

– Я имею право знать, что с ней сталось! Оглянувшись через плечо, Финдли проговорил сквозь зубы:

– Позвольте кое-что вам заметить, мисс Коул. Я не собираюсь обсуждать деловые проблемы посреди улицы.

– У себя в конторе вы со мной говорить не пожелали.

– Потому что мне нечего сказать, – ответил он и повторил по слогам для пущей убедительности: – Не-че-го.

Но Шелби была не из тех, кто позволяет затыкать себе рот.

– Я вам не верю, – возразила она. – Вы знали о ребенке. Знали о деньгах, которые мой отец передал больнице Заступницы Скорбящих. Может быть, знаете даже, почему он считает себя вправе распоряжаться моей жизнью!

– Нет. Я знаю одно: лучше вам прекратить эти поиски. Ваша дочь – если у вас действительно есть дочь – сейчас живет с приемными родителями, которых любит и которые о ней заботятся. Она спокойна и счастлива.

– А вам откуда это знать? – вцепилась в его слова Шелби.

– Прошу прощения?

– По вашим уверениям, вы только что узнали, что у меня вообще был ребенок. Откуда же вам известно, где и с кем она живет? Либо вы все знаете и дурачите меня, либо просто болтаете чушь, чтобы от меня отвязаться! Черт побери, у меня обманом отняли дочь! Я имею право... нет, я должна знать, где Элизабет и что с ней, и ваши уловки меня не остановят!

– Что ж, мисс Коул, – ледяным тоном произнес адвокат, – полагаю, вам лучше побеседовать об этом со своим отцом.

– Думаете, я не пробовала? Он молчит. И вы, я вижу, с ним в сговоре. Мне осталось одно – нанять собственного адвоката и подать иск в суд. И на отца, и на вас. Едва ли вы захотите лишиться лицензии, мистер Финдли!

Лицо адвоката окаменело.

– Трудновато вам будет отнять у меня лицензию, мисс Коул. Все эти годы я искренне полагал, что ваша дочь умерла при родах. Помнится, ваш отец даже показывал мне свидетельство о смерти.

«Врет в лицо – и хоть бы глазом моргнул!» – возмущенно подумала Шелби.

– Так что всего вам доброго, мисс Коул.

Он распахнул сверкающую дверцу «Ягуара», сел за руль и тронулся с места. Шелби проводила его злым и беспомощным взглядом. Эти два дня она потеряла попусту.

– Ты уверена? – подозрительно переспросил Росс, поднося к губам бутылку «Будвайзера».

Близился вечер, и «Белая лошадь» постепенно заполнялась посетителями. Завсегдатаи заглядывали сюда после рабочего дня, чтобы опрокинуть бутылочку-другую. Глоток доброго пива – и отступает усталость, забывается вечная нехватка денег, ворчливые жены кажутся юными красавицами, сопливые ребятишки – ангелочками. Росс Маккаллум не завидовал этим работягам: на его взгляд, каждый из них жил в своей собственной тюрьме.

Белобрысая барменша ответила не сразу – откупорила очередную длинногорлую бутыль, бросила на себя взгляд в зеркало над стойкой, поправила смазавшуюся тушь в уголке глаза и лишь затем снова повернулась к Маккаллуму:

– Сама слышала, как она рассказывала Нейву. Они сюда заходили несколько дней назад. Сидели за стойкой, вон там. – Она кивнула в угол, который сейчас оккупировали две развязные девицы в джинсах, с длинными блестящими серьгами и сигаретами в зубах. – И я своими ушами слышала, как Шелби ему говорит вот так, прямым текстом: «У меня от тебя ребенок!» А он-то... – Люси доверительно склонилась к клиенту, опершись на локоть. – Побелел весь, подхватил ее под ручку, и оба – шасть из бара! Так что больше я ничего не слыхала.

Она пододвинула Россу пакетик поп-корна.

– По мне, и этого довольно.

– Я просто подумала, тебе будет интересно об этом узнать, – скромно заключила Люси и, опустив глаза, принялась протирать стойку.

Она не ошиблась: Россу Маккаллуму интересно все, что как-то связано с этим сукиным сыном Смитом и Шелби Коул! Спасибо Люси: она – единственный его друг в этом чертовом городишке, единственная, не считая Мэри Бет, на кого Росс может положиться. Все прочие шарахаются от него, словно от прокаженного.

Одним глотком прикончив пиво, он бросил на стойку скудные чаевые и вразвалку вышел из бара. Кулаки чесались ввязаться в драку; нутро требовало женщины. Любой женщины. Хотя, по правде сказать, имя Шелби Коул навеяло на него вполне определенные воспоминания и желания.

Да, им с Шелби есть что вспомнить! Правда, он о ней вспоминает с удовольствием, а она о нем с ужасом – но что за беда? С каким наслаждением он снова услышал бы ее вопли, ощутил бессильное сопротивление.

Черт, да это была лучшая ночка в его жизни! Пригвоздив надменную судейскую дочку к сиденью папочкиного пикапа, Росс ощутил себя всемогущим. Напрасно Рыжий Коул задирает нос – во власти Росса превратить его принцессу, его обожаемую дочурку в жалкое зареванное существо, напрасно молящее о пощаде! Жаль только, сам судья никогда об этом не узнает.

Правда, наутро, когда опьянение силой и властью осталось позади, Росс себя не помнил от страха. Несколько месяцев он пугался каждого шороха. Однако волшебное ощущение собственного могущества осталось в глубине его души на долгие-долгие годы. И никогда он не жалел о свершившемся. Даже когда Нейв Смит отправил его в больницу. В конце концов, Смит тоже свое получил – метким стрелком ему больше не бывать.

Росс сел за руль дедовского «Доджа» с лысыми шинами и треснутым ветровым стеклом. Мотор завелся с пятого раза; на ходу во чреве дряхлого автомобиля что-то гремело и звякало, казалось, в любую минуту он может развалиться на части. Но Россу выбирать не приходилось. Как-то ездит – и на том спасибо.

Он взглянул на часы. Согласно сведениям, полученным от местных, Руби Ди кончает работу в восемь вечера. От одного из старинных приятелей он узнал, что теперь эта шлюха переехала в соседний город и трудится в тамошнем супермаркете «Сейфвей». Росс не пожалел времени, чтобы наведаться в эту лавчонку (разумеется, предварительно выяснив, когда у Руби выходной) и ознакомиться с местностью. Так что времени у него было навалом.

Путь его лежал в Куперсвилл – город в двадцати пяти милях к югу и в четыре-пять раз побольше Бэд-Лака.

Затягиваясь сигаретой и поглядывая в зеркало заднего вида – не едут ли за ним копы или кто-нибудь еще, – Росс выехал из города. Ни разу за весь путь он не превысил скорость, на всех перекрестках послушно притормаживал перед светофорами, не желая привлекать к своей четырехколесной развалюхе внимание служителей закона.

Меньше часа спустя он уже парковался на стоянке у дверей супермаркета. Здесь было оживленно: на стоянке, кроме него, отдыхало с полдюжины машин, от магазина и обратно сновали покупатели с гремящими тележками. Вороны метались по двору в поисках объедков. Бездомный пес, вынырнув из-за угла, несколько минут бродил между машинами, словно не знал, на что решиться, и наконец поднял ногу над колесом стильного спортивного автомобиля. Росс мысленно пожелал ему удачи.

На третьей сигарете он заметил сквозь стеклянные двери Руби Ди. Она явно собиралась уходить – снимала форменный халатик, о чем-то пересмеивалась с другими продавщицами. Наконец, помахав тем бедолагам, чей рабочий день еще продолжался, распахнула дверь и вышла в душный вечер.

Медленная усмешка скривила губы Росса; он бросил недокуренную сигарету на асфальт и затушил каблуком.

«А она все еще хороша!» – подумалось ему. Аппетитная пухленькая фигурка, невинно-лукавое личико в рамке коротких темно-рыжих кудрей, огромные карие глаза. В городе говорили, что Руби похожа на молодую Одри Хепберн: конечно, Одри выше и куда стройнее, но все равно доля истины в этом сравнении была.

А какие штуки она вытворяла в постели – тогда, много лет назад. Ведь когда-то они с Россом были большими друзьями. Он хорошо помнил, какова была тогда Руби – дикая кошка, да и только! Интересно, не утратила ли она свой темперамент за десять лет?

Десять лет. Черт побери! Все верно: десять лет он не был с женщиной! И с самого дня освобождения изнывал от желания переспать – все равно, с кем. Один вид женщины – любой женщины – сводил его с ума: он постоянно был на взводе и уже всерьез боялся рехнуться от неудовлетворенного желания. Вот и теперь при одном взгляде на Руби тело его напряглось, а член затвердел, как камень.

Росс подождал, пока она достанет из сумочки ключи от своего «Форда Эскорт», – и, огибая машины и разбросанные по стоянке магазинные тележки, широким шагом двинулся к ней. Тень его упала ей на лицо.

– Ну, здравствуй, Руби.

Она обернулась – и отшатнулась, инстинктивно выставив перед собой ключи, словно оружие. Что-то прошептала едва слышно – кажется: «Ой, мамочки!» или что-то в этом роде. Затем, кашлянув, заговорила громче:

– 3-здравствуй... Росс. Я слышала, что тебя... что ты освободился.

– Точно, освободился. А ты на это не рассчитывала, верно?

– Н-не понимаю, о чем ты. – В огромных карих глазах ее плескался страх.

Росс прислонился бедром к дверце «Эскорта», чтобы Руби не могла нырнуть в машину и укатить.

– Все ты понимаешь, лапочка. Ведь это ты своими показаниями отправила меня в казенный дом.

– Нет, Росс, все было не так! Я просто... просто рассказала на суде, что видела. Вот и все.

– Да неужели?

Росс наслаждался ее страхом. Придвинувшись ближе, он пропустил между пальцев рыжую прядку – и Руби отшатнулась, словно ее коснулась рука мертвеца.

– Да, именно так! – Страх ее на миг уступил место решимости. – Я выходила из «Белой лошади» и видела, как ты паркуешь грузовик Нейва Смита на стоянке у лавки Эстевана. И еще видела, что ты пьян как свинья. Послушай, Росс, – оборвав себя, умоляюще заговорила она, – к чему ворошить прошлое? Зачем тебе новые неприятности? Теперь ты на свободе, все позади.

– Все позади? – медленно повторил он. – Позади, говоришь? – Медленная, темная злоба растекалась по жилам. – Из-за твоего вранья, Руби, я потерял десять лет жизни. Десять лет! Два года – пока разбиралось это чертово дело, и восемь – в тюрьме. Ты хоть понимаешь, что это такое – десять лет?!

Руби молчала.

– Так что ты права: у меня в самом деле все позади!

– Росс, я... я говорю правду.

– Может быть, ты и видела грузовик Смита, но меня за рулем не было. Знаешь, я думаю, как было дело? У Смита с Эстеваном вышла разборка из-за того, что Смит бросил дочку Рамона ради Шелби Коул. Рамон был мужик буйный – это все в городе знают. Должно быть, пригрозил ему ножом, или стволом, или еще чем-нибудь – ну, Смит его и пристрелил.

– Ты с ума сошел! – расправив плечи, проговорила Руби. – Нейв никого не убивал.

– Я тоже. Но тянуть срок пришлось мне, верно?

Он шагнул к ней – и Руби отпрянула. Росс едва не расхохотался. Господи боже, как же ему нравилось, что от одного его движения глаза ее испуганно расширяются и с нежных щек исчезает румянец! Какой же это кайф – чувствовать свою силу!

– Послушай, если старик Калеб изменил показания, чтобы продать свою историю в журнал и огрести гору денег, это его дело. Но я говорю правду. Я тебя видела. И не смей меня трогать, а то позову полицию!

Не слушая угроз Руби, Росс схватил ее за руку – за хрупкое запястье, которое мог бы сломать легким движением руки.

– Какой еще журнал? О чем ты?

– «Лон стар». Он дал им интервью и заработал на этом кучу баксов.

– Так этот лживый сукин сын еще на мне деньги делает? – в ярости прорычал Маккаллум. – Сначала отправил меня в тюрягу, а теперь на мне же и зарабатывает! На кой хрен ему деньги, он же не сегодня-завтра помрет?

– Н-не знаю, – пролепетала Руби, тщетно стараясь освободить руку.

– Ну, я до него доберусь! Все вы у меня еще попляшете! Он встряхнул ее, и Руби вскрикнула.

– Росс, клянусь, я позову полицию!

– Зови, детка, зови. – Придвинувшись ближе, он ощутил чудесный возбуждающий запах – запах ее страха. – Только не полицию, а сразу адвоката. Он тебе понадобится. Ложь под присягой – да это, лапочка, тюрьмой пахнет!

– Я не лгала. Что видела, то и рассказала.

С неожиданной силой вырвав руку, она поспешно вставила ключ в замок своего «Форда», но Росс прислонился к двери, не давая открыть машину. Руби сглотнула.

– Уйди с дороги, Росс, – нетвердым голосом потребовала она. – И больше ко мне не приставай!

– «Не приставай»? Да разве я пристаю? Прелесть моя, когда мне вздумается пристать к тебе по-настоящему...

Руби побелела. Росс чувствовал: хоть она и храбрится, но готова в обморок рухнуть от страха. И, господи боже, до чего же ему это нравилось! Просто голова кружилась от мысли, что один его вид вселяет в эту несчастную потаскушку такой запредельный ужас. А ведь вокруг – ни души: что, если затащить ее к себе в машину и...

Мимо, светя мигалкой, проехала полицейская машина, и Росс поспешно отпрянул. Нет, здесь не место – и не время. Надо набраться терпения. Он не готов к столкновению с законом – пока не готов. Так что Руби Ди придется подождать.

Тем более что на примете у него есть рыбка пожирнее.

Глава 11

– Ну вот, разыскал я твоего доктора. – Голос Билла Левинсона доносился из трубки так ясно, словно их с Нейвом разделяли несколько метров, а не добрая тысяча миль.

– Где? – Нейв швырнул зубочистку в пепельницу.

– В земле сырой. «Вот черт!»

– Что с ним стряслось?

– Судя по всему, упился до смерти. Жил на Ямайке и вовсю налегал на местный ром. Вот уже года два, как отправился к праотцам.

Снова тупик!

– Ты уверен, что это тот самый человек?

– Все проверил и перепроверил. Если хочешь, могу сделать копии со всех бумаг и переслать тебе по факсу.

Нейв не сомневался в старом друге: в прошлом Левинсон не раз доказывал, что ему можно доверять. Однако информация лишней не бывает.

– Пришли, – ответил он. – Спасибо. – Жаль, нечем тебя обрадовать.

Мне тоже жаль.

Кстати, я тут звонил Шелби Коул – не дозвонился.

– Ее сейчас нет в городе, – объяснил Нейв, а затем попросил Билла проверить еще одного человека – Росса Маккаллума.

– А, твой старый приятель! – усмехнулся Билл. – Ладно, посмотрим, что смогу сделать, но сдается мне, за последние восемь-девять лет он чист, как первый снег.

– Пожалуй, даже за десять, – хмыкнул Нейв. – Проверь предыдущие годы – не найдется ли чего любопытного.

– Я думал, ты уже сам все про этого типа знаешь!

– Кое-что знаю. Но мне тут намекнули, что я необъективен, и, пожалуй, в этом есть здравое зерно. И, кстати, есть кое-кто еще...

– Дай угадаю. Судья Джером Коул?

– Да. Его тоже проверь. Не помешает.

– Осторожность никогда не мешает! – Судя по голосу, Билл самодовольно ухмыльнулся. – Будет сделано. Ладно, пока.

Нейв повесил трубку и прошел в спальню: здесь, на столике, у него стоял переносной компьютер и принтер. Минут десять спустя принтер выплюнул доклад детектива и свидетельство о смерти Неда Чарльза Причарта, доктора медицины, умершего, по мнению ямайского врача, от естественных причин в возрасте семидесяти одного года. Вместе с докладом Левинсон прислал и счет.

– Замечательно! – пробормотал Нейв. – А дальше что? За воротами послышался рокот мотора и скрежет шин по гравию, и Крокетт залаял во всю мочь.

– Тихо! – прикрикнул на него Нейв.

Он выключил компьютер и поднялся, в глубине души надеясь, что это Шелби. С самого ее отъезда у Нейва сердце было не на месте; он корил себя за то, что не узнал, где она остановится, и даже раздумывал, не отправиться ли за ней следом. Не странно ли – десять лет Шелби провела вдали отсюда, и ему в голову не приходило о ней беспокоиться, а теперь он сходит с ума, стоит ей уехать на денек в соседний город?

«Теперь – совсем другое дело, – напомнил себе Нейв. – Анонимное послание. Странные телефонные звонки. Маккаллум, что бродит по городу, словно зверь, подстерегающий добычу.»

Но что толку обманывать себя? С того самого дня неделю назад, когда Шелби впервые переступила порог его дома, он не может думать ни о чем, кроме нее.

И не только потому, что Шелби – мать его ребенка. Нет, его чувства к ней глубже, гораздо глубже.Так глубоки, что и думать об этом не хочется.

Нейв вышел на крыльцо, однако вместо белого «Кадиллака» Шелби увидел, как у сарая паркуется маленький голубой автомобиль. За рулем сидела незнакомая женщина. Крокетт глухо зарычал, вздыбив шерсть на холке и обнажив клыки.

– Спокойно, парень, – приказал Нейв.

Скрестив руки на груди, он смотрел, как незнакомка – стильно, по-городскому одетая, с элегантной сумкой на плече – выходит из машины. Миниатюрная, рыжеволосая, с упрямо вздернутым подбородком, она казалась совсем юной, но это впечатление рассеивалось, стоило взглянуть ей в глаза.

Нейв подобрался, инстинктивно ощущая опасность. Он не любил непрошеных гостей, а за последние дни их здесь перебывало больше чем достаточно.

– Добрый день, мистер Смит!

Незнакомка сверкнула ослепительной улыбкой – сияющей, словно снежная вершина в солнечный зимний день, и такой же холодной. Кто же она такая? – гадал Нейв.

– Да?

Она протянула руку:

– Я Катрина Неделески. Сотрудница журнала «Лон стар». Крепкое, уверенное рукопожатие. Однако Нейва не оставляло чувство, что этой репортерше доверять не стоит. Словно догадавшись о его сомнениях, она достала из бокового кармашка сумки и протянула ему визитную карточку:

– Можете убедиться, я – это я.

– Что вы, не стоит. – Однако Нейв внимательно изучил карточку, прежде чем вернуть Катрине. – Чем могу служить? – Он прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.

– Я хотела бы задать вам несколько вопросов о вечере, когда был убит Рамон Эстеван.

Нейв этому совершенно не удивился.

– Послушайте, я писал рапорт, потом давал показания в суде. Думаю, все эти материалы легко доступны.

– Знаю, знаю, но мне хотелось встретиться с вами лицом к лицу, выслушать вашу версию этой истории.

– Версию?

– Ну... ваш взгляд на происшедшее. Ведь вы там были. Вы видели все своими глазами.

Нейв не привык общаться с журналистами, да, по совести сказать, и недолюбливал эту братию – репортеры представлялись ему стервятниками, циничными и жадными до чужого горя. И эта дамочка, кажется, ничуть не лучше прочих. Однако было в ней – то ли в лице, то ли в манерах – что-то такое, что останавливало на себе взгляд. Нечто, не укладывающееся в расхожий образ бойкой и хваткой журналистки.

Может быть, он где-то ее видел? Да нет: внешность у нее яркая, запоминающаяся, а у Нейва хорошая память на лица. И все же в Катрине Неделески ему чудилось что-то смутно знакомое.

Он молча указал на пару пластиковых стульев во дворе. Крокетт, убедившись, что хватать незваную гостью за горло не требуется, звучно фыркнул и вернулся на свое любимое место под крыльцом. За оградой бродили по полю тонконогие жеребята, и на блестящих шкурах их играл свет заходящего солнца.

Нейв откинулся на стуле и скрестил ноги. Репортерша осторожно присела на самый краешек, словно боялась запачкать юбку.

– У меня с собой диктофон. – заговорила она, расстегивая сумку.

Записывать не надо.

Но...

– Послушайте, по правде сказать, не знаю, чем вообще могу вам помочь. Я слышал, вы брали интервью у Калеба. Он всем хвастался, какую выгодную сделку заключил с вашим журналом и как выручил за свой рассказ кучу денег. Думаю, он рассказал достаточно, и не уверен, что смогу что-то добавить.

– Но ведь вы вели расследование! – возразила она, нагнувшись к Нейву и обдавая его дразнящим запахом духов.

«Дорогих духов», – с некоторым удивлением заметил он. Да и одежда ее скорее куплена в «Неймане Маркусе», чем в «Кей-Марте»[19]. Нейв готов был поспорить на свою аппалузскую кобылу, что на всех вещах Катрины – и на облегающем топике, и на пиджаке, и на короткой черной юбке, и даже, черт возьми, на флакончике с духами – стоят имена известных дизайнеров. Это при том, что голубенький «Эскорт» ее явно на ладан дышит. Такая забота о своем имидже подсказала Нейву кое-что о характере леди из журнала – и еще раз подтвердила, что доверять ей не стоит.

– Вы с Россом Маккаллумом были заклятыми врагами, – все с той же рекламной улыбкой заговорила она. – А в тот вечер вы заявили, что он угнал ваш пикап.

– Я не знал, кто его угнал. Росса нашли в нем позже.

– Да, еле живого. Врезался в дерево, правильно?

– В рапорте все есть, – сухо ответил Нейв. Дамочка-репортер не нравилась ему все сильнее и сильнее.

– Однако в старших классах вы были друзьями.

– Нет, друзьями мы не были. Просто играли в одной футбольной команде.

Он вперил в нее свой самый суровый взгляд, но Катрина как-ее-там и бровью не повела.

– Насколько я понимаю, вы оба были увлечены одной девушкой. – Только тут Нейв сообразил, к чему она клонит. – Шелби Коул. Дочерью судьи Джерома Коула, которого, кажется, в здешних краях принято именовать Рыжим. И что же, вы оба с ней встречались?

«Спокойно, – сказал себе Нейв. – Спокойно».

– Я встречался с Шелби, – подтвердил он, – некоторое время.

– А Росс? – не отставала она.

– Об этом вам лучше спросить у него самого. – И ответил собеседнице такой же ослепительной и пустой ухмылкой. – Впрочем, не советую, мисс... – он заглянул в ее визитку, – мисс Неделески. У него, знаете ли, дурная репутация. Да и характер скверный. На вашем месте я бы не напрашивался на неприятности.

Катрину передернуло, но она мгновенно овладела собой.

– Что еще вы можете рассказать о своих отношениях с Россом Маккаллумом?

– Не сказал бы, что у нас были какие-то отношения, – хмыкнул Нейв.

– Вы ненавидели друг друга. Об этом знает весь город. Начали цепляться друг к другу еще в школе, а за несколько недель до убийства Эстевана подрались так, что оба попали в больницу. Вы почти потеряли зрение в одном глазу, он отделался сломанной рукой и несколькими ребрами. Из-за чего была драка?

– Мы поспорили. Слово за слово... Я вам уже говорил, характер у Росса скверный.

– А у вас?

– Я умею держать себя в руках. Ладно, думаю, хватит. Все подробности дела вы найдете в репортажах из зала суда. – Нейв поднялся, давая понять, что интервью окончено.

Катрина предпочла этого намека не заметить.

– Где находились вы, когда произошло убийство?

– Читайте мой рапорт. Объезжал город на патрульной машине.

– Один?

– Напарника в тот момент со мной не было, – подтвердил Нейв.

– Так-так... – Катрина выразительно вскинула брови. – А орудие убийства так и не нашли?

– Насколько я знаю, нет.

– И у вас пропал служебный револьвер – такого же калибра, как тот, из которого застрелили Рамона?

– Верно. – Он переступил с ноги на ногу.

– Вы его так и не нашли?

– Револьвер? Нет, не нашел.

– А ваша охотничья винтовка была обнаружена в пикапе вместе с Маккаллумом.

– Эстевана убили не из охотничьей винтовки.

– Вскоре после окончания расследования вы уволились из департамента. Почему?

Нейв почувствовал, что терпение его на исходе.

– По личным обстоятельствам.

– Каким?

Похоже, намеков эта женщина не понимает. Придется говорить прямым текстом.

– Интервью окончено, мисс Неделески.

– Это правда, что вы обвинили Маккаллума из мести?

– Обвинял его прокурор. А приговорил суд.

– Но свидетелей-то представили вы! И, как теперь выясняется, эти свидетели были ненадежны.

– Я сказал, интервью окончено. Катрина неохотно поднялась с места.

– Знаете, мистер Смит, в этой истории много белых пятен и загадок.

– Вот как?

– Именно так. – Она значительно кивнула. – И я их раскрою!

– Желаю удачи.

В последний раз одарив его ледяной улыбкой, Катрина повернулась и зашагала к машине. На ходу она соблазнительно покачивала бедрами, но Нейв отвел глаза. Скорее уж он переспит с гадюкой.

Солнце уже ушло за дальние холмы; закат догорал, в небесах мерцали первые робкие звездочки, и на полях лежали долгие пурпурные тени. Где-то вдали затянул свою тоскливую песню койот.

Широко расставив ноги в тяжелых ботинках и скрестив руки на груди, Нейв наблюдал, как дряхлый «Эскорт» Катрины Неделески трогается в путь. «Волноваться не о чем, – убеждал он себя. – Пусть рыщет по городу и пристает с расспросами к старожилам – ничего по-настоящему опасного ей не раскопать».

И все же Катрина всерьез его беспокоила. Прежде всего потому, что Нейв чувствовал: у этой проныры-журналистки есть какие-то серьезные причины интересоваться делом Маккаллума. Личные причины.

Задние фары «Эскорта» в последний раз мигнули между деревьями и исчезли за поворотом. «Забудь о ней», – приказал себе Нейв и вошел в темный дом, чтобы позвонить Шелби.

Однако дома у Коулов никто не отвечал. Не потрудившись оставить сообщение, Нейв повесил трубку и в раздумье опустился в скрипучее кресло. Дурные чувства не давали ему покоя – беспокойство о том, что может выкопать в своем репортерском рвении мисс Неделески, тревога за Шелби, досада от того, что доктор Причарт унес все, что знал об Элизабет, с собой в могилу. Причарт был стариком, и смерть его можно было предвидеть. Но глухая досада грызла Нейва оттого, что тупиком окончился и этот путь. Путь к дочери – его и Шелби.

Странно, как легко он сжился с мыслью, что где-то у него растет дочь. Как быстро стал принимать это как должное.

И еще одна задача не давала Нейву покоя. Хорошо, он найдет Элизабет... они с Шелби найдут. Что дальше?

Впервые в жизни он столкнулся с вопросом, на который не мог найти ответа.

Солнце скрылось. Месяц поднялся над холмами, и на черном бархате неба высыпали мириады звезд.

Подъезжая к Бэд-Лаку, Шелби опустила крышу «Кадиллака» и открыла окна. Жаркий техасский ветер ворвался в машину, взъерошил Шелби волосы. Впереди мерцали городские огни. Шелби не замечала красоты летней ночи, не слышала мелодии, доносящейся из приемника, – мысли ее были заняты бесполезной поездкой в Сан-Антонио, и в висках ломило от горького разочарования.

Два дня потеряны попусту. И теперь она знает об Элизабет не больше, чем неделю назад, когда, снедаемая нетерпением и жаждой восстановить справедливость, вернулась на давно покинутую родину.

Кажется, целая вечность отделяет Шелби от того утра, когда почтальон опустил в ее почтовый ящик плотный конверт из коричневой бумаги.

А ведь прошла всего неделя. Почему же с каждым днем все туже затягивается в груди узел отчаяния? Почему бесконечными кажутся каждые сутки, проведенные вдали от дочери?

«Где же ты?» – прошептала она. И, конечно, не получила ответа.

Но Шелби не собиралась поддаваться отчаянию. Рано или поздно, она найдет Элизабет. Жить не сможет, пока не найдет!

У обочины призывно замигала вывеска мотеля «Добро пожаловать», по странной ассоциации напомнив Шелби о доме. Еще несколько минут – и она взбежит по знакомой лестнице на второй этаж, наполнит ванну, и два дня тревог и мучительных раздумий останутся позади.

Но у самого въезда в город что-то словно подтолкнуло Шелби повернуть руль. Она направлялась на запад – к ранчо Нейва Смита. Вдруг ему удалось узнать что-то новое?

«Хоть сама-то себе не ври, Шелби!»

От этой мысли пальцы ее крепче стиснули руль, и Шелби снова машинально взглянула в зеркало заднего вида. Каждые десять-пятнадцать минут она проверяла, не едет ли кто за ней следом, – хоть и сама понимала, что это глупость. С какой стати кому-то за ней следить? Правда, перед самым отъездом кто-то позвонил ей в отель и молчал в трубку, но это, конечно, просто совпадение. Мало ли людей ошибаются номером!

Проезжая через дубовую рощу, она вновь и вновь повторяла себе, что едет к Нейву с одной-единственной целью – «отчитаться» о своей безуспешной поездке и услышать новости. В конце концов, они связаны общим делом и обещали делиться друг с другом всем, что удастся узнать. «Ты прекрасно знаешь, что это еще не все».

Шелби приказала внутреннему голосу заткнуться и прибавила скорость. Узловатые корни, вылезающие из почвы, царапали днище «Кадиллака». Возбуждение и страх туманили Шелби голову, вспотевшие руки соскальзывали с руля, и за каких-то пять минут она успела сто раз пожалеть, что свернула со своего пути.

Она снова взглянула в зеркало – проверить, не размазалась ли губная помада, – и тут же выругала себя: «Смешно, честное слово!»

И в самом деле, смешно – словно школьница на первом свидании! Она-то думала, что подобные волнения остались в прошлом.

Роща осталась позади; потянулись поля. В призрачном лунном свете паслись коровы, печально пригибая к земле длиннорогие головы. А в конце дороги стоял дом, в окнах горел свет, и приоткрытая дверь приглашала войти.

Во рту у Шелби пересохло, словно в пустыне. Она подъехала к дому и быстро, не давая себе времени передумать, вышла из машины. Откуда-то из темноты залаял Крокетт; дверь распахнулась, и огромная тень закрыла от Шелби свет.

Почему раньше она не замечала, какой Нейв огромный? Настоящий великан, вскормленный суровой техасской землей, – сильный, неукротимый, словно ветер над холмами.

– Шелби! – радостно воскликнул он, осветив темную ночь белозубой улыбкой. – Вот так сюрприз! Что, соскучилась?

– Ночь не спала, – усмехнулась она.

– Я тоже. – Глаза его засветились весельем, на небритых щеках нежданно-негаданно родились забавные ямочки – и Шелби поняла, что боялась напрасно. – Вот не ожидал, что признаешься!

Шелби твердила себе, что не должна поддаваться на его издевки, не должна вступать в обмен фривольными любезностями – и все же какой-то бесенок подтолкнул ее сказать:

– Но я упорно боролась со своими чувствами. И победила.

– Черта с два!

Сильные руки обвили ее, прижали к могучей груди.

– Леди, вы совершенно не умеете врать! Поверьте специалисту – я в своей жизни встречал немало лгунов.

– Охотно верю.

Шелби выпрямилась и попыталась отстраниться, упорно не желая замечать, как жар медленно, но верно разгорается во всем ее существе.

– И что дальше, Смит? – не удержалась она. Он снова сверкнул улыбкой.

– Хочешь знать, что дальше?

– М-м... может быть.

Господи боже, что это она такое несет? Неужели, о ужас, с ним заигрывает?! Нейв вскинул бровь:

– Сейчас узнаешь.

И медленно-медленно, нежно-нежно повел загрубевшим от работы пальцем по нежному изгибу шеи. О боже! Она поняла, что сейчас растает. Если раньше не взорвется сердце. Или кровь не вскипит в жилах. Одного только Шелби не понимала: откуда эта дрожь во всем теле, если изнутри ее сжигает опаляющий жар?

Рука его легла ей на плечо, большой палец нежно погладил ямочку над ключицей. К основанию шеи ее, где пульсировала жилка, прижались его теплые губы – и Шелби застонала.

«Прекрати, идиотка! Он хладнокровно тебя соблазняет, а ты и рада! Остановись, пока еще можешь!» Оторвавшись от нее, Нейв взглянул ей в глаза. «Я хочу тебя.»

Кто это сказал – она или он? Или эти слова сами родились в напоенном страстью летнем воздухе?

Вспыхнули угли костра, тлевшего десять лет. Шелби знала, что бросается в пропасть, что совершает ошибку, о которой будет горько жалеть, но остановиться уже не могла.

Нейв прижал ее спиной к стене и склонил голову. Шелби знала: самое опрометчивое, самое безумное, что можно сейчас сделать, – поцеловать его. Знала – и не могла удержаться: губы их встретились.

– Ты самая непредсказуемая, упрямая и самая сексуальная женщина на свете! – прошептал он, на секунду отрываясь от нее.

– А ты... ты – страшнейший из моих кошмаров!

– Знаю.

Шелби сама не понимала, как ухитряется разговаривать. Думать, например, она уже не могла. Угли разгорались все ярче, и у Шелби осталось только одно желание – обнять Нейва крепче и никогда-никогда не отпускать!

А в следующий миг он ее поцеловал. Так, словно хотел продлить этот поцелуй на целую вечность. Губы его, жаркие, как лето в Восточном Техасе, впились в ее губы – и Шелби забыла обо всем. Рот ее сам собой приоткрылся, и дерзкий язык Нейва проскользнул внутрь. Какое там сопротивление – она даже вздохнуть не могла! В голове проносились невероятные, неописуемые образы, тело содрогалось от яростного, судорожного желания. Как будто она перенеслась на десять лет назад.

Только это уже не прошлое. Это настоящее.

Языки их сплелись в древнем как мир танце, губы ласкали друг дружку. Сильные руки Нейва блуждали по телу Шелби, и тяжелое неровное дыхание его сливалось с ее таким же взволнованным дыханием.

Десять лет назад она любила его в весеннюю грозу, и дождь охлаждал их пылающие тела, сплетенные воедино. Но даже тогда она не желала его так, как сейчас!

Нейв оторвался от нее, и она тут же прильнула к нему.

– Что, ни секунды без меня прожить не можешь? – усмехнулся он, запрокидывая ее голову, чтобы взглянуть в глаза.

– Вот еще выдумал! Нейв тихо рассмеялся.

– Ты и в самом деле совсем не умеешь врать. Не знаешь, когда остановиться.

– Остановиться? – задыхаясь, повторила она. – Когда все только начинается?

– Милая, ты играешь в опасную игру.

– Да неужели? – усомнилась Шелби. – И что же в ней такого опасного?

– Сейчас увидишь.

И он снова поцеловал ее – жадно, яростно, страстно. Требовательные губы впились в ее губы, мозолистые, но ловкие пальцы принялись расстегивать пуговички на платье. Вот обнажились груди, лишь слегка прикрытые черным кружевным лифчиком. Шелби чувствовала, как напряжены ее соски, жаждущие его прикосновения.

Он зарылся лицом в ложбинку меж грудями, и у Шелби сладко замерло сердце. Как давно она не знала прикосновений Нейва – и, боже, как жаждала еще и еще!

– Какая же ты красавица! – прошептал он и легко коснулся сперва одной груди, потом другой, обводя языком кружевной контур лифчика. Шелби стонала и трепетала в его объятиях, дрожащими пальцами зарывшись ему в волосы. Глухо застонав, он легонько прикусил ее сосок, и Шелби почувствовала, что сейчас умрет от наслаждения.

– Нейв! – вскрикнула она – и сама не узнала своего голоса.

Что, милая? – прошептал он, лаская ей кожу горячим дыханием.

Я...я...

– Знаю. – Он подхватил ее на руки и понес в дом – через гостиную, в маленькую темную спальню. – Знаю, милая. Я тоже.

Они упали на кровать, прогнувшуюся под их тяжестью. И снова, как когда-то давно, Шелби забыла обо всем, кроме бешеного, неутолимого желания. Она знала, что это безумие, что она должна остановиться, но тот же неукротимый мятежный дух, что десять лет назад пробудил в ней Невада Смит, снова взял верх над разумом. На какой-то сладкий миг – или, быть может, на целую вечность – Шелби позволила себе забыть и о жизни, оставшейся в Сиэтле, и о всезнающем отце, и даже о потерянной дочери.

Он стащил с нее платье и лифчик; она торопливо расстегнула на нем рубашку, наслаждаясь прикосновениями к гладкой коже и тугим мускулам. Сомнения, сожаления – все это придет позже: сейчас она не знала и не хотела знать ничего, кроме Нейва и его страсти.

Скомканное платье слетело на пол, и Шелби осталась в одних трусиках. Горячее дыхание Нейва обжигало ей грудь, спускаясь все ниже, ниже... Вот язык его нырнул ей в пупок, а сильные руки приподняли ягодицы – и Шелби вскрикнула, задыхаясь от неописуемого наслаждения.

Когда Нейв сбросил джинсы и ботинки, она не видела – только в какой-то миг заметила, что он обнажен, и на долю секунды ее охватил прежний ужас.

«Опомнись, Шелби! Не делай этого!»

– Скажи мне «нет», – хрипло взмолился он.

«Вот именно! Скажи ему «нет»! А потом вставай и убирайся отсюда, и больше не приходи!»

– Не... не могу!

– Шелби, это опасно! – прошептал он.

Но Шелби уже не понимала, что он говорит, – чувствовала лишь, что горячее дыхание его щекочет кожу в самом интимном месте. Как может она остановиться, если разум ее сгорел в огне желания, если «вчера» и «завтра» превратились в пустой звук и теперь для нее существует лишь этот миг – сладчайший миг, растянувшийся на целую вечность?

Он прильнул губами к нежной коже на внутренней стороне бедра – и Шелби ахнула, наслаждаясь и страстно желая большего.

Он целовал ее так, как позволено целовать лишь любимому, и Шелби радостно открывалась ему навстречу, всю себя, без остатка доверяя этому человеку.

Как могла она хоть на миг вообразить, что любовь ее позади! Как могла назвать это блаженство простым сексуальным желанием, игрой гормонов? Между игрой гормонов и тем, что творится с ней сейчас, такая же разница, как между небом и землей.

Где-то в глубинах тела властно рождался могучий отклик на его ласки. Миг – и Шелби забилась в объятиях Нейва, исступленно выкрикивая его имя:

– Нейв!

– Сейчас, милая, сейчас!

Он приподнялся над ней, приблизил лицо к лицу, щекоча щетиной нежную кожу ее щеки.

– Шелби, радость моя, как же я мог жить без тебя!

Он вошел в нее одним мощным толчком – и жгучая радость пронзила Шелби, и легко и без усилий, словно Нейв был для нее давним и постоянным любовником, она ответила на его ритм.

– Шелби... прекрасная моя Шелби... – шептал он, словно в бреду.

Они двигались слаженно, без слов понимая друг друга. «Я люблю тебя, Нейв, как же я тебя люблю!» – думала Шелби и хотела прокричать о своей любви на весь белый свет, но голос ей не повиновался.

Они достигли кульминации одновременно и замерли, тяжело дыша, совершенно обессиленные.

Что-то влажное смочило Шелби щеки, и с удивлением она поняла, что это слезы.

– Прости... что я плачу... я не потому...

– Тише, милая. Не надо извиняться. Все хорошо.

Он приложил ее руку к своей груди, и, замерев в сладком блаженстве, Шелби слушала, как постепенно успокаивается и умеряет ход размеренное биение его сердца.

Позже, когда они лежали обнявшись в сгущающихся сумерках, а за окном щебет дневных птиц сменялся воркованием ночных, Нейв сказал:

– Знаешь, я о тебе беспокоился.

– Почему?

– Сам не знаю. Но в городе происходят какие-то странные вещи, и мне это не нравится.

Он перекатился на бок и зажег настольную лампу. При слабом электрическом свете Шелби с любопытством оглядывала его тесную, скромно обставленную, но безупречно чистую спальню.

– Ты просто нервничаешь оттого, что Росс Маккаллум на свободе. Все здесь его опасаются.

– А ты – нет?

Шелби поколебалась. Может быть, пора признаться? Ведь рано или поздно Нейв должен узнать, что отец Элизабет, быть может, вовсе и не он! Но нет, ни за что на свете она не расскажет ужасной правды – тем более в такую минуту!

– Я больше всех его боюсь, – призналась она, облизнув пересохшие губы. Господи, что почувствует Нейв? Какими глазами на нее посмотрит, когда узнает, что ее касались грязные лапы насильника? – Но стараюсь бороться со своим страхом.

Нейв пристально и серьезно взглянул ей в лицо.

– Шелби, – сказал он тихо, – я знаю, что случилось.

– Да нет, едва ли, – принужденно усмехнувшись, ответила она. Но глаза Нейва не отрывались от ее лица, и сейчас она читала в их стальной глубине лишь любовь и понимание.

– Маккаллум изнасиловал тебя, Шелби. Поэтому ты и уехала из города.

Сердце ее болезненно сжалось, и на глазах вновь заблестели слезы.

– Раньше я не знал, что ты была беременна, – продолжал Нейв вполголоса. – Но теперь все понимаю. Ты боялась рассказать мне о ребенке, потому что не знала, кто его отец – я или Маккаллум.

– Нет, только не он! – вскрикнула Шелби. Слезы потекли у нее по щекам. – Это не он! Это... этого просто не может случиться!

– Шелби, не все ли равно?

Конечно, нет! – Только вообразить, что ее дочь, ее драгоценное дитя, могла быть зачата в этом кошмаре... Шелби зарыдала, не в силах больше сдерживаться. Нейв привлек ее к себе и нежно поцеловал в лоб.

Ты не знаешь, кто отец твоей дочери, и это тебя мучает.

Нет-слабо запротестовала она.

Он приподнял ее голову за подбородок, заставив смотреть себе в глаза.

Шелби, милая, ты ни в чем не виновата.

Но...

– Ты меня слышишь? – настаивал он, не давая ей отвернуться. – Ты не виновата. Ни в чем.

– Но я... я... – Рыдания мешали ей договорить.

– Не надо, милая! Все позади.

Он снова прижал ее к себе – и Шелби рыдая, уткнулась ему в грудь. Те чувства, что она десять лет носила в себе и скрывала от себя самой, наконец-то пролились очистительными слезами.

До сих пор ее тайны не знал никто, исключая разве отца – узнав, что дочь беременна, он заставил ее поведать обо всех событиях той ужасной ночи. Но отец не мог утешить ее, не мог стать ей опорой, и даже в самом смелой фантазии Шелби не пришло бы в голову рыдать у него на плече. А Нейв... Нейв – совсем другое дело.

– Все позади, Шелби. Теперь все будет хорошо.

«Если бы!» – мысленно ответила Шелби. Как хотелось ей поверить его утешениям, уцепиться за них, словно за соломинку! Но Шелби знала: ее испытания еще не окончены. Не найдена дочь, не раскрыты семейные тайны, а где-то во тьме, словно хищник, подстерегающий добычу, бродит Маккаллум и ждет своего часа.

Но она выдержит все. Она будет сильной. Ради Элизабет.

Когда Шелби немного успокоилась, она осмелилась спросить:

– Откуда ты узнал?

– О Маккаллуме? – скривив губы, уточнил Нейв. – От Бэджера Коллинза.

Сквозь пелену невысохших слез Шелби видела его упрямо выдвинутый, словно из гранита высеченный, подбородок, плотно сжатые губы, трепещущие от гнева ноздри.

– Маккаллум не сумел держать рот на замке. Разболтал все своему приятелю Коллинзу, а тот – мне.

Так, значит, об этом шептались по всему городу! И не только по городу – быть может, ее грязная тайна достигла баров и закоулков Куперсвилла, Остина и даже Сан-Антонио. Шелби поморщилась, вспомнив тот ночной разговор с отцом. Это случилось уже после того, как он узнал, что дочь беременна. Даже судья, хоть чуткостью он и не отличался, понимал, что уныние и подавленность Шелби одной беременностью не объяснишь – и однажды ночью, когда он, зайдя перед сном к ней в спальню, услышал ее глухие рыдания, Шелби во всем ему призналась. Она умоляла его не обращаться в полицию, чтобы никто не узнал о ее позоре. И судья, белый как мел, за эти минуты постаревший на десять лет, охотно дал обещание. Кому же было понять чувства Шелби, как не ему, человеку, который всю жизнь превыше всего ставил незапятнанную репутацию?

Шелби вспомнилось, как отец неуклюже топтался у ее кровати, бормотал какие-то бессмысленные утешения, пытался погладить по голове и тут же, словно обжегшись, отдергивал руку, а у самого дрожали и как-то странно кривились губы. Судья никогда не умел быть нежным. Не умел утешать плачущих. Теперь, вспоминая об этом, Шелби испытывала непривычное чувство – жалость к отцу.

– Я подумал, что Бэджер Коллинз и соврет – недорого возьмет, и спросил у самого Маккаллума, – глядя ей в глаза, бесстрастно рассказывал Нейв. – Он все отрицал, но при этом так гнусно ухмылялся, так лучился самодовольством, что, право, не нужно было быть гением, чтобы понять, кто прав.

Тогда вы и подрались?

Да.

– За несколько недель до убийства Рамона Эстевана?

– Где-то так.

Следующий вопрос дался ей с трудом.

– В городе говорили, что ты специально направлял следствие так, чтобы обвинить Маккаллума. Значит, ты...

– Подтасовал улики? Подкупил свидетелей? Отправил в тюрьму невиновного? – резко ответил Нейв. – Нет, Шелби, я не мошенничал и никого не подкупал. Но ты права, я сделал все, чтобы этот негодяй оказался за решеткой. Пусть не за изнасилование, а за убийство – но, так или иначе, он это заслужил!

Несколько минут оба молчали. Слезы на щеках Шелби высохли; потрясение и горе ее медленно сменялись душевным покоем.

– Что рассказал тебе Финдли? – спросил вдруг Нейв, видимо, чувствуя, что пора перевести разговор на другую тему.

– Ничего. Молчал как рыба. А ты узнал что-нибудь?

– У меня дурные новости, – вздохнул Нейв. – Док Причарт мертв.

– Что?!

– Пару часов назад позвонил Левинсон. Он выяснил, что последние годы жизни старик провел на Ямайке – и там же два года назад упился до смерти. На столе, возле компьютера, лежит отчет Билла – можешь почитать.

Накинув платье, Шелби поднялась с постели и принялась просматривать распечатанный на принтере отчет.

– Два года назад. – пробормотала она, ежась, словно от холода. – А я-то надеялась.

Но тут же, распрямив плечи, приказала себе не раскисать. Поревела – и хватит. Она должна быть сильной. Ради Элизабет.

– Мы ее найдем. – Неслышно поднявшись с кровати, Нейв подошел к ней сзади, обнял за плечи. – Непременно найдем. Не забывай, где-то в городе у нас есть союзник – или, по крайней мере, человек, который хотел, чтобы ты узнала о дочери.

– Но кто это? И почему он просто не скажет мне, где она?

– Хороший вопрос, – нахмурился Нейв. И в этот миг за дверью, на кухне задребезжал телефон.

– Смит слушает, – произнес Нейв, взяв трубку. Шелби вышла на кухню следом и вдруг увидела, что лицо его потемнело, словно темная ночь.

– Когда? – коротко спросил он. И потом, после паузы: – Как? – Еще несколько минут он молча слушал. Наконец бросил: – Хорошо, буду здесь, – и повесил трубку.

– Это Шеп Марсон. Едет сюда.

– Зачем? – По спине у нее пробежал холодок – словно кто-то коснулся позвоночника ледяными пальцами.

– Умер Калеб Сваггерт. – Нейв сел на кровать и принялся натягивать джинсы.

– Но он... врачи же обещали ему еще несколько недель. – растерянно пробормотала Шелби.

– В том-то и дело. – Нейв натянул через голову рубашку, пригладил ладонью волосы. – Похоже, кто-то не стал дожидаться, пока костлявая сделает свою работу, и решил ей помочь.

– Ты хочешь сказать...

– То, что ты слышала, Шелби, – мрачно ответил он. – Полиция подозревает, что Калеб Сваггерт убит.

Глава 12

– Убит? Но подожди, Нейв... При чем здесь ты? – взволнованно воскликнула Шелби.

Звонок Марсона подействовал на нее отрезвляюще, словно холодный душ, заставив моментально забыть о том, что только что произошло между ней и Нейвом.

– Не знаю, – проговорил Нейв, застегивая ширинку. – Но, видно, это важно, раз Шеп первым делом бросился ко мне.

Шелби все это не нравилось. Шеп Марсон приходился ей дальним родственником – каким-то двоюродным или троюродным кузеном; она знала его с детства – и не любила.

– Ладно, посмотрим, что он расскажет.

Отойдя от стола, она застегнула платье, встала перед зеркалом и принялась приглаживать растрепавшиеся волосы. Но они не слушались; тогда Шелби схватила щетку и стала нервными, резкими движениями расчесывать спутанные пряди.

– Можешь уйти, если хочешь.

– Зачем? – спросила она. Взгляды их в зеркале встретились. – Не вижу причин убегать.

– Возможно, предстоит нелегкий разговор, – угрюмо объяснил Нейв.

Шелби опустила щетку.

– Для кого нелегкий? Для тебя?

– Для всех.

– Разговора начистоту я не боюсь. Нейв! – Она обернулась и ткнула щеткой ему в грудь. – Ты что-то от меня скрываешь? Если так, лучше расскажи сейчас!

– Просто не хочу подвергать тебя испытанию, к которому ты не готова.

– Опять ты ходишь вокруг да около. Может, ты забыл, Смит, но мы с тобой только что занимались любовью. – И она махнула щеткой в сторону неубранной кровати. – Хорошо, оставим это, – но оба мы ищем дочь. Оба мы понимаем, что это совпадение – Росса Маккаллума выпускают на свободу, и в те же дни я получаю известие, что моя... наша дочь жива, – оба мы знаем, что это не случайность. Освобождение Маккаллума, убийство Эстевана, анонимное послание – все это как-то связано. А теперь умирает свидетель преступления, человек, чьи показания сперва отправили Маккаллума в тюрьму, а теперь дали ему свободу. Умирает – и, может быть, убит! И ты еще спрашиваешь, не лучше ли мне уйти?!

Нейв и не думал возражать:

– Ладно, Шелби. Оставайся.

– Ну, спасибо, – с иронией отозвалась она и, положив щетку, снова принялась оправлять на себе платье.

На самом деле ей хотелось бежать отсюда. Бежать без оглядки. Шепу Марсону она не доверяла, знала, что ничего хорошего от него ждать не стоит, и одна мысль о разговоре с ним наполняла ее смутным, но тяжелым и неприятным чувством – не страхом, но чем-то очень сродни страху. Шелби надеялась только, что Нейв не догадается о ее малодушии.

Не прошло и десяти минут, как среди деревьев замелькали огни фар. Залаял Крокетт, но Нейв, прикрикнув, заставил его умолкнуть. Рука об руку Нейв и Шелби вышли на крыльцо.

Шеп неуклюже вылез из пикапа. Шелби облегченно перевела дух, заметив, что он не в форме и не на служебной машине; однако в слабом свете лампочки под козырьком крыльца видно было, что лицо его, обросшее колючей рыжеватой щетиной, угрюмо, а маленькие глазки смотрят жестко и подозрительно. Заметив Шелби, он еще плотнее сжал губы.

– Вечер добрый, – протянул он, приподнимая шляпу. – Здравствуй, Шелби. Слыхал, что ты вернулась – сдается мне, уже неделя тому будет?

Острым взглядом своим Шеп, несомненно, подметил, что платье на Шелби измято, что Нейв стоит босиком и в незастегнутой рубашке, однако ему хватило такта воздержаться от комментариев.

– Еще не прошло недели, – сухо ответила Шелби. Предчувствие подсказывало ей: от этого человека жди беды.

– Слышал, ты живешь у отца.

– Верно.

– Что там с Калебом? – вмешался Нейв. Он стоял рядом с Шелби, почти касаясь ее плечом, напряженный, словно боксер в ожидании первого удара.

– Помер, бедняга. За полчаса перед этим попивал сок и шутил с медсестрами, хвастался, какую кучу денег заработал на интервью, а потом вдруг раз – и все. Сдается, кто-то ему помог добраться до райских врат.

Но он уже умирал, – возразил Нейв. – К чему было его поторапливать?

Хороший вопрос. Вот и я о том же. Конечно, врагов у Калеба было куда больше, чем друзей.

– Но почему ты так уверен, что его убили? – спросила Шелби.

– Доктора удивлены такой внезапной кончиной. Говорят, он должен был протянуть еще несколько недель. А впрочем, посмотрим. Может, старина Калеб просто поторопился встретиться с господом, а мы поднимаем шум из ничего. Однако шериф распорядился проверить капельницу – не найдется ли там чего лишнего, – произвести вскрытие и просмотреть больничные записи, узнать, кто навещал его в последние дни. Хотя на это надежды мало – охрана там, в больнице, ни хрена не делает. – И Шеп выпустил сквозь зубы вязкую табачную струю.

– Но зачем?.. – спросил Нейв.

– А мне-то откуда знать? Должно быть, кому-то не по вкусу пришлась болтовня старика. – Шеп впился в Нейва острым внимательным взглядом. – Сам знаешь, перед этой репортершей из Далласа он соловьем разливался.

– И кто же?..

– А это мне и самому интересно. Кто бы это мог быть? Маккаллум отпадает: к чему ему убивать человека, который его же из тюрьмы выпустил? Дочка старика? Селесту мы проверили: она уже месяц не выезжала из Эль-Пасо. – Нагнувшись, он почесал Крокетта за ухом. – Тогда мы просмотрели больничный журнал посещений – и что же? Оказывается, ты заглядывал к Калебу неделю или две назад. – И острые медвежьи глазки его снова впились Нейву в лицо.

– Да, я ездил к нему в больницу.

– Зачем?

– Хотел спросить, почему он изменил показания. – Голос Нейва звучал резко, каждый мускул в теле был напряжен. – Как выяснилось, из-за денег. Решил обеспечить дочь. – Он ответил Шепу прямым и твердым взглядом. – Ты здесь с официальным визитом?

– Черт возьми, нет, конечно! Просто заехал потолковать по-дружески со старым товарищем. – Ложь текла из его уст легко и плавно, но Нейв и Шелби ни на секунду ей не поверили, да и сам Шеп очень удивился бы, если бы ему удалось их обмануть. – А ты как считаешь, кто прикончил старика?

– Я бы поставил на Маккаллума.

– Ну, у тебя Маккаллум за все в ответе. – Шеп снова сплюнул наземь и задумчиво пожевал губу. – С какой стати ему убивать? Да он должен землю целовать, по которой старик ходит! Если бы не Калеб с его благочестием, сидеть бы Россу в тюряге еще лет пятнадцать.

– Но ведь Калеб его туда и отправил!

– А ты ему подсказал, что для этого говорить, – неожиданно резко ответил Шеп, и медвежьи глазки его блеснули подозрением. – Ладно, если что вспомнишь или надумаешь, позвони. – Он взялся за край шляпы: – Рад был тебя повидать, Шелби. Судье всего наилучшего.

Он враскачку сошел с крыльца, сел за руль и завел мотор. Пикап сорвался с места и исчез за деревьями, оставив за собой едкую бензиновую вонь. В поле фыркнула и снова затихла лошадь.

– Он думает, что это ты убил Калеба, – прервала молчание Шелби.

– С чего бы вдруг?

– Не знаю. Но мне кажется, Шеп в этом убежден.

– Просто не знает, за что ухватиться. – Нейв повернулся к дверям: – Пошли, выпьем чего-нибудь.

– Я лучше пойду, – покачала головой Шелби. Вечер принес ей слишком много волнений; она чувствовала, что должна остаться одна, вдали от Нейва, чтобы вздохнуть спокойно и привести в порядок мысли и чувства.

– Если хочешь, оставайся.

Эти слова повисли в воздухе, словно на невидимых нитях.

– Я... нет, лучше не надо.

Боже, какое искушение снова ощутить на себе сильные руки Нейва, лечь с ним в постель, а наутро проснуться и любоваться тем, как на любимом лице играют блики солнца. В горле у нее вдруг стало сухо, словно в пустыне.

– Я не кусаюсь.

– Еще как кусаешься! – улыбнулась она. – Я уж помню!

– Ах ты, распутница!

– Это я-то?

Она не успела сделать шаг назад – Нейв обхватил ее, крепко прижал к себе.

– Конечно, ты.

И губы их слились в жарком поцелуе – поцелуе, обещающем новый день и новую страсть.

– Конечно, – повторил он, поднимая голову и глядя на нее темными, как полночное небо, глазами.

– Мне надо взять сумочку, – смущенно пробормотала она.

Уголки рта Нейва приподнялись в озорной мальчишеской улыбке, столь памятной ей с юности.

– Я принесу.

Он отпустил ее, и она, едва переставляя ноги от нахлынувшей внезапно слабости, медленно направилась к машине. Отъезжая, Шелби неотрывно смотрела в зеркало заднего вида на Нейва, стоящего на крыльце, и сердце ее переполнялось любовью и нежностью.

Господи, что же с ней произошло? Забыв доводы рассудка, свои цели и обещания, данные самой себе, она заново влюбилась в человека, которого... Шелби до боли в руках сжала руль. Что за идиотская мысль! Разумеется, она его больше не любит. Просто поддалась влиянию минуты, позволила чувствам взять верх над разумом. Да, она легла с ним в постель, но при чем тут любовь? Да, он сжимал ее в объятиях, целовал, твердил, что все будет хорошо – и прочее, что обычно говорят в таких случаях, – ну и что с того? Такое случается сплошь и рядом.

«Но не со мной. Со мной это в первый раз».

Сжав губы, она сказала себе, что в другой раз так не сделает. Больше не позволит увлечь себя с избранного пути. У нее одна цель – найти Элизабет.

Во что бы то ни стало.

Подъезжая к Бэд-Лаку, Шелби заметила в зеркале заднего вида сдвоенные огни фар. Кто-то ехал за ней след в след. Нажимала ли она на акселератор или сбрасывала скорость – неизвестный преследователь держался на одном расстоянии.

«Не выдумывай глупостей, – сказала себе Шелби, стараясь припомнить, когда впервые заметила эту машину – сразу ли после того, как выехала на шоссе, или преследователь поджидал ее на одном из поворотов. – Это ничего не значит».

Однако взгляд ее не отрывался от зеркала. Перед самым въездом в город она притормозила, надеясь разглядеть своего преследователя – однако тот, словно сообразив, что в свете фонарей цвет и марка автомобиля станут приметны, свернул на первом же повороте и скрылся во тьме.

Шелби вцепилась в руль и тихо выругалась.

Прежде она никогда так не нервничала. И не выдумывала всяких мелодраматических ужасов.

Это свидание с Нейвом так взвинтило ее. И еще весть о смерти Калеба. И бесплодные поиски Элизабет. И сам Бэд-Лак – душный пыльный городок, переполненный тайнами и ложью, среда обитания хмурых, озлобленных людей, связанных друг с другом узами темного товарищества и такой же темной вражды.

Мимо мелькали знакомые здания – аптека, продуктовый магазин. Лавка Эстеванов была открыта; из распахнутых дверей доносилась зажигательная национальная мелодия, и Вианка, стоя на пороге и затягиваясь сигаретой, проводила Шелби пристальным недобрым взглядом.

За прошедшие десять лет лавка совсем не переменилась, и Шелби попыталась представить, что произошло здесь в ночь убийства. Насколько она понимала, Рамон дежурил в лавке один. К полуночи его должен был сменить сын Роберто. Вианка работала в тот же день раньше; но незадолго до полуночи она забежала к отцу, чтобы о чем-то поговорить с ним. Когда она уходила, отец сказал ей, что пойдет в подсобку, выкурит сигарету. Больше живым его не видели; а три часа спустя тело его с дырой во лбу было обнаружено в мусорном ящике на другой стороне улицы. Орудие убийства – револьвер тридцать восьмого калибра – так и не нашли.

Судья рассказывал Шелби, что расследование шло очень туго. Были опрошены десятки свидетелей и подозреваемых. Врагов у Рамона Эстевана было куда больше, чем друзей, – и из-за тяжелого, неуживчивого характера, и прежде всего потому, что он трудился не покладая рук и преуспевал. Соотечественники-мексиканцы завидовали ему; англоязычные жители Бэд-Лака считали выскочкой. Для них была оскорбительна сама мысль, что лавка какого-то мокроспинника-мексикашки процветает, когда сами они перебиваются с хлеба на воду. Эти люди не хотели понять, что семейство Эстеван добилось успеха неустанным тяжелым трудом, а может быть, в глубине души все понимали и еще сильнее ненавидели Рамона, превосходившего их не только благосостоянием, но и упорством и трудолюбием.

Росс Маккаллум не раз громогласно выражал неприязнь к «этому черномазому, который нос задирает перед порядочными людьми». Бэджер Коллинз однажды разбил камнем окно в лавке. А когда Нелл Харт, официантку из местной забегаловки, кто-то заметил с Эстеваном в автомобиле, ей пришлось уехать из города. И не потому, что Рамон был женат, а потому, что он «черномазый», а она «белая».

Этот предрассудок был в Бэд-Лаке всеобщим: даже отец Шелби, судья, который по самой своей должности обязан быть справедливым и беспристрастным к любому, независимо от цвета кожи, национальности или религии, – даже он не скрывал, что не одобряет поведения Нелл.

Конечно, это было давным-давно – больше двадцати лет назад, еще при жизни матери Шелби. Однако старые предрассудки живучи; Шелби догадывалась, что и теперь, под внешним глянцем политкорректности, в городке процветает нетерпимость и вражда.

На следующем перекрестке она свернула направо, проехала мимо магазина сельскохозяйственной техники и остановилась перед внушительным двухэтажным зданием на Либерти-стрит. Здесь располагался офис отца, куда Шелби очень хотелось попасть. Не заглушая мотор, она вышла из машины и без особой надежды на успех подошла к дверям. Разумеется, и парадный, и черный ход были наглухо заперты, а на окна наклеено предупреждение взломщикам, гласящее, что в доме включена сигнализация.

Однако Шелби не хотелось сейчас возвращаться домой. В такое время работала только лавка Эстеванов, поэтому Шелби вернулась туда и, войдя, попросила у Вианки стаканчик кофе.

– Еще что-нибудь? – сухо поинтересовалась из-за кассы Вианка, почти не разжимая ярко накрашенных губ. Если бы взгляд ее мог убивать, Шелби уже лежала бы в гробу.

– Нет, спасибо... хотя подождите.

Она с утра ничего не ела; до сих пор волнение мешало ей ощутить голод, но сейчас при взгляде на прилавок со сладостями Шелби почувствовала, как голодна.

– Вот это, пожалуйста, – она указала на пакетик конфет «М&М».

– Si. – Вианка пробила покупки в кассе. – С вас доллар восемьдесят пять центов. – Руки ее с алым лаком нервно порхали над кассой, выразительные глаза смотрели в сторону. Шелби протянула ей бумажку в пять долларов, получила сдачу и отошла в сторонку, туда, где мерцали хромом несколько столиков и высокие табуреты. Бросив в бумажный стакан пакетик растворимого кофе и забелив его сливками, она поднесла стакан к губам. Дверь распахнулась, вошел кто-то еще, но Шелби даже не оглянулась. С наслаждением прихлебывая горячую жидкость, она размышляла о том, как же попасть в офис к отцу. Может, стащить ключи? Или зайти туда, как бы случайно, в рабочее время, а потом спрятаться в туалете? Или...

– Вы Шелби Коул!

Шелби подпрыгнула от неожиданности; кофе выплеснулся из стакана и обжег ей пальцы. Обернувшись, она увидела перед собой незнакомую женщину – миниатюрную, стройную, с холодным и острым взглядом голубых глаз.

– Катрина Неделески, – представилась женщина, протянув руку.

– А, вы та журналистка...

– Да, из «Лон стар». – Пожатие ее оказалось удивительно крепким и энергичным для такой маленькой ручки. – Мне хотелось бы с вами поговорить.

В волнистом зеркале под потолком Шелби заметила искаженное отражение Вианки – та внимательно наблюдала за ними из-за кассы.

– О чем?

– Ну... обо всем, что здесь происходит. Вы, должно быть, слышали, что я брала у Калеба Сваггерта эксклюзивное интервью. А теперь узнаю, что он умер!

Что-то в этой женщине – то ли холодные голубые глаза, то ли манеры, резкие и самоуверенные, – казалось Шелби знакомым. Словно она похожа на кого-то... но на кого – Шелби, хоть убей, не могла понять. Знала только, что Катрина Неделески ей совсем не нравится.

– Не знаю, чем я могу вам помочь, – неловко ответила она, чувствуя, как сверлит ей спину взгляд Вианки.

Видимо, сообразив, что здесь не место обсуждать убийство Рамона, Катрина сказала:

– Я вам позвоню. Вы ведь живете с отцом?

– Пока да.

– И надолго вы сюда?

– Не знаю. – Она отхлебнула кофе.

– Так я вам позвоню.

С грохотом распахнулась дверь, и в лавку ворвался Роберто, брат Вианки. Бестолково размахивая руками, что-то затараторил по-испански: Шелби почти ничего не понимала, но различила слово madre, а также часто повторяемые имена Маккаллума и Сваггерта. Когда он сказал что-то насчет carbon, Вианка сердито прикрикнула на него, бросив предостерегающий взгляд на посетительниц. Но Роберто не внял предупреждению и продолжал свой взволнованный монолог: Шелби то и дело слышались слова «Маккаллум», «Сваггерт» и «Смит», сопровождаемые витиеватыми испанскими проклятиями. Вся кровь отхлынула от лица Вианки; она начала что-то говорить в ответ на тираду брата, но, оборвав себя, схватила сумочку и бросилась вон из лавки. Роберто, что-то бормоча себе под нос, поспешил за ней.

Катрина, подняв брови, наблюдала за этой сценой.

– Интересно, что у них стряслось, – заметила она, провожая глазами Вианку.

Через окно Шелби увидела, что Вианка с братом садятся в машину.

– Понятия не имею, – сухо ответила она.

– А я, кажется, догадываюсь. Скажите, это правда, что их мать... гм... немного не в себе?

– Не в своем уме, вы хотите сказать?

– Именно.

– Я с ней никогда не встречалась.

Я тут поговорила кое с кем, и все в один голос твердят, что у, Алоис в голове винтиков не хватает.

Говорю вам, я с ней незнакома, – с намеренной резкостью ответила Шелби.

И снова в нее уперся холодный взгляд странно знакомых голубых глаз.

– Как насчет завтрашнего дня? – поинтересовалась Катрина. – Я могла бы вам позвонить после обеда.

– Право, не знаю, чем могу быть для вас интересна. Катрина усмехнулась неприятной злорадной усмешкой – словно знала какой-то секрет, неизвестный ее собеседнице.

– Быть может, я вас удивлю. До завтра.

– Только сперва позвоните.

– Непременно.

Она развернулась и энергичной деловой походкой направилась к дверям. Шелби проводила ее глазами, не в силах избавиться от завладевшего ею дурного предчувствия.

Перед домом Эстеванов, мигая огнями, стояла красно-белая, небрежно припаркованная у тротуара машина «Скорой помощи». Поодаль Шеп Марсон заметил полицейский автомобиль: в нем сидел только один офицер, другой, как видно, находился в доме. Оттуда доносился разноголосый шум и детский плач.

Рабочий день Шепа давно окончился. Он ехал из «Белой лошади», где просидел часа два – потягивал пиво, слушал, как Люси перекидывается шутками с посетителями, и искал предлог, чтобы еще хоть ненадолго оттянуть возвращение домой.

Пегги Сью день ото дня становилась все угрюмее и раздражительнее – на нее дурно влияла беременность. К тому же она упорно не подпускала мужа к себе. Не позволяла даже обнять или похлопать по заду! «Сначала получи место шерифа, – твердила она, – и съезди в город, сделай операцию. Да и Скипа с собой прихвати! У Фентонов сука снова в течке, и с твоим псом никакого сладу нет – день-деньской лает и рвется с цепи!»

Никакие уговоры и убеждения не помогали: во всех особях мужского рода, не исключая даже пса, Пегги Сью видела своих личных врагов. И Шеп покорно обещал сделать вазэктомию – и откладывал со дня на день, твердо зная, что никогда на это не пойдет. Стать кем-то вроде кастрата? Ну нет, это не для Шеппарда Марсона!

Вот почему, услышав по радио, , что по адресу, который он знал наизусть, вызвана «Скорая помощь» и полиция, он, не раздумывая, свернул к дому Эстеванов.

Протиснувшись сквозь толпу любопытных соседей, Шеп увидел Вианку. По щекам у нее ручьем текли слезы, за шею цеплялся рыдающий племянник.

– Что случилось? – спросил Шеп.

– Madre... бедная madre... Dios... – Больше она ничего не могла сказать.

На крыльце показались двое парамедиков; они несли на носилках мать Вианки. Восковые пальцы Алоис сжимали четки. Бледное лицо было бесстрастно, как у мертвой, только губы шевелились, словно в беззвучной молитве. Вианка с малышом на руках бросилась за матерью; громко, по-детски всхлипывая, она все пригибалась, ловя ее безжизненную руку.

– Madre! Madre!

Шеп отвел глаза – его охватило тяжелое и непривычное чувство острой жалости.

Двери захлопнулись, парамедики сели в кабину, и «Скорая помощь» в визге сирены и блеске мигалок сорвалась с места.

– Я отвезу тебя в больницу, – предложил Шеп, успокаивающе кладя руку Вианке на плечо. Кожа у нее была теплая, гладкая – одно удовольствие ее касаться! – Найдется, на кого оставить ребенка?

– Нет.

– Я за ним присмотрю, – предложила пожилая женщина в халате и шлепанцах. – Я тут рядом живу, за три дома.

– Не надо, – резко ответила Вианка, и лицо ее затвердело, как каменное. – Рамон поедет со мной.

– А если вам придется долго там просидеть?

Роберто его заберет. Он закроет магазин и приедет прямо в больницу.

Но...

– Мы должны быть вместе. Мы все – одна семья. Может быть, вы не понимаете.

Малыш Рамон все цеплялся за тетю, уткнувшись заплаканной чумазой мордашкой ей в плечо.

– Понимаю, – вздохнув, ответил Шеп и повернулся к толпе: – Все, ребята, расходитесь. Спектакль окончен.

Не дожидаясь, пока рассосется толпа, он подвел Вианку к своему грузовичку и помог ей забраться внутрь. Она молча села на пассажирское сиденье, а Рамона усадила между собой и местом водителя.

Укол совести напомнил Шепу, что ему давно пора домой, к своей собственной семье. Во время беременности Пегги Сью всегда нездоровится; она быстро устает, и теперь, после целого дня возни с ребятней, должно быть, просто с ног валится. А ведь есть еще старшие сыновья – от них тоже одни неприятности. Тимми Шеп недавно застукал, когда тот с приятелями курил травку, хорошо хоть Пегги Сью об этом не узнала. А Робби вечно где-то пропадает с мальчишками Мэнни Доубера, у которых на лбу написано, что они плохо кончат.

Думая о своих детях, Шеп не чувствовал родительской гордости, которую, как говорят, должен испытывать каждый отец. Разумеется, он никогда и никому бы в этом не признался, но Робби его разочаровывал. С самой колыбели у парня винтиков в голове не хватает, и чем он старше, тем меньше надежды, что он выправится. Кендис – красавица и умница, но слишком тиранит младшего брата; Донни – слюнтяй, плакса, мужика из него не выйдет. А теперь еще один на подходе – подумать страшно! Нет, хватит о детях! Лучше подумать о чем-нибудь приятном – например, о том, как от Вианки пахнет духами и на щеке ее блестит одинокая слеза, которую было бы так сладко стереть поцелуем.

– Что стряслось-то? – поинтересовалась он, трогаясь с места.

– Madre... она приняла слишком много таблеток.

– Каких таблеток?

– Снотворных.

– Нарочно? – невольно понизив голос, спросил Шеп.

– Нет. – Вианка плотно сжала пухлые губы. – Она... у нее с памятью неладно. Когда меня нет, она иногда принимает таблетку, а потом об этом забывает и пьет еще одну.

Голос у нее дрогнул, и она быстро перекрестилась. Шеп с трудом отвел взгляд от высокой полной груди под черной футболкой. Как он ни старался, не мог не думать о том, что за лифчик на ней сегодня – тоже черный? Или снова красный?

Старый друг в штанах напомнил о себе, и Шеп упрямо уставился в окно, на мелькающие на обочинах фонари. До Куперсвилла он доедет за полчаса, а потом настанет время вернуться к жене.

Ибо Пегги Сью – беременная, подурневшая, усталая и раздражительная – все-таки, как ни крути, его жена.

Глава 13

– Нам нужно поговорить, – сказала Шелби, сбегая по лестнице. Она выскочила из спальни, как была, в пижаме и непричесанная, чтобы не упустить отца.

Судья рассмеялся сухим, безрадостным смешком.

– С каких это пор ты удостаиваешь меня беседой?

– С тех пор, как у меня не осталось выбора.

– А подождать нельзя? – на ходу бросил он. – Мне сейчас надо ехать в офис, потом на ранчо, а после этого завтракать с инвесторами в Куперсвилле.

– Ты знаешь, где Элизабет!

Судья одернул на себе пиджак и потянулся за тростью.

– Этот вопрос мы уже обсуждали.

– И ты солгал. Она жива, и ты знаешь, где она.

– Оставь, Шелби!

– Не могу. – Она схватила его за рукав; пальцы скользнули по гладкой дорогой материи. – Папа, как ты не понимаешь? Для меня это самое важное, важнее всего! Я должна найти Элизабет – и все сделаю, чтобы ее разыскать! Прошу тебя. – воскликнула она уже с отчаянием в голосе, – пожалуйста, папа... пожалуйста!

Он вздохнул.

– Послушай, Шелби... – Плечи его устало ссутулились; сейчас Джером Коул казался совсем стариком. – Ты молода, у тебя все впереди. Ты встретишь хорошего человека. У тебя будут еще дети. Я ведь уже говорил тебе, я тут кое-кого знаю. Вот, скажем, в Сан-Антонио есть один адвокат. Тридцать два года. Женат никогда не был. Красивый, обаятельный, умный. Хочет пойти в политику и...

– Хватит! – Она уронила руку и отшатнулась, ударившись спиной о выступ стены. – Не смей! Ты не представляешь, что это такое – знать, что у тебя где-то есть дочь, и не иметь понятия, где она и что с ней!

– Я знаю, что такое дети. И знаю, что значит любить свою дочь и желать ей только добра.

– Даже против ее воли?

– Даже зная, что заслужу от нее лишь ненависть и презрение, – спокойно и твердо ответил судья. – Скажи Лидии, что к обеду я не вернусь. Не знаю, когда буду, но, должно быть, поздно.

Он вышел – и Шелби бессильно привалилась к стене. Отец не поможет – глупо было и надеяться на это. Оборвались все нити; она осталась одна. Нет, не совсем одна. Есть еще Нейв. Он на ее стороне.

«Вот как? И ты уверена, что ему можно доверять?»

Шелби потерла лоб; в голове зарождалась надоедливая тупая боль. Большую часть ночи Шелби проворочалась в постели, не в силах заснуть – то перебирала в памяти события минувшего вечера, то осыпала себя запоздалыми упреками. Как могла она заигрывать с Нейвом? Целоваться? И наконец – что ее дернуло заняться с ним любовью? Все, что между ними было, давно позади, оба они это знают – и все же она не нашла в себе сил остановиться.

Шелби прошла в кухню и налила себе сока. «Да, – думала она, – сейчас Нейв помогает мне искать дочь, а дальше что? Что будет, когда мы ее найдем? Не он ли мне говорил, что разумнее и гуманнее не вмешиваться в ее жизнь?»

Шелби старалась гнать от себя эти мысли. Она не желала так далеко загадывать. И все же мозг ее сверлил неотступный вопрос: вот найдет она Элизабет – и что дальше? Телефонный звонок оглушил ее; вздрогнув, она сняла трубку.

– Nina! – послышался приглушенный голос Лидии. – Я надеялась застать твоего отца.

– Он уже ушел. На какую-то деловую встречу. Сказал, что будет поздно.

– Слишком уж он много работает. Совсем себя не жалеет. А ведь... – Но тут Лидия оборвала себя и, кашлянув, сменила тему: – Я хотела предупредить, что сегодня приду попозже. Алоис в больницу попала.

– Алоис Эстеван? – с удивлением переспросила Шелби. Ей казалось, что для того, чтобы заставить Лидию пренебречь своими обязанностями, нужен как минимум конец света. Да и господу придется потрудиться.

– Si, si.

– Как она?

– Пока не знаю. Она приняла какие-то таблетки.

– Какие таблетки?

– Говорю же, я пока ничего не знаю. Мне позвонила Вианка, попросила присмотреть за малышом Рамоном. Они с Роберто в больнице, хотят увидеть мать и поговорить с доктором.

– Да, конечно, – откликнулась Шелби.

– Но если я тебе нужна, я могу взять мальчика с собой.

– Нет-нет, не торопись, – откликнулась Шелби, выглядывая в окно. Прозрачная гладь бассейна так и манила к себе. – У меня все хорошо.

Попрощавшись с Лидией, Шелби допила сок, поспешила на улицу, скинула пижаму (она ведь осталась в доме одна-одинешенька, и стесняться было некого) и прыгнула в бассейн. Он принял ее в ледяные объятия.

Шелби задохнулась и вынырнула, жадно ловя ртом воздух. Потом поплыла к дальнему бортику. Разрезая воду сильными размашистыми гребками, она думала о том, как круто и непоправимо изменилась ее жизнь. Где-то у нее растет дочь. Но где? В дальних краях или где-то неподалеку? А что, если все это обман? Но кто мог сыграть с ней такую жестокую шутку – и зачем?

Она добралась до бортика, оттолкнулась от него и поплыла обратно. Мозг, больше не затуманенный сном, работал четко и ясно. Перед мысленным взором всплыла фотография Элизабет.

«Думай, Шелби, думай. Где искать дочь? Должен быть какой-то выход – надо только его найти.»

Снова оттолкнувшись от бортика, она перевернулась и поплыла на спине, глядя в небеса.

Судья знает, где она. Определенно знает. Но как...

В доме пронзительно зазвонил телефон. Что, если это новости об Элизабет?

Шелби торопливо подплыла к бортику, выбралась из бассейна и, голая, как была, оставляя за собой мокрые следы, побежала на кухню.

– Алло!

Молчание.

– Алло! – повторила она.

Щелчок – и короткие гудки.

Шелби вздрогнула – в памяти ее еще свежи были звонки загадочного молчальника. Но, передернув плечами, она сказала себе, что звонивший попросту ошибся номером и не подумал извиниться. Бывает.

Шелби поднялась к себе, приняла душ, оделась, привычно подкрасила глаза и губы. Затем спустилась в кухню и вытерла мокрые следы на полу. Сообразив, что другой возможности может и не представиться, приготовила себе чашечку кофе и отправилась в отцовский кабинет. Сегодня она не спеша просмотрит все досье, одно за другим, и, быть может, найдет в них хоть какое-нибудь указание, где искать дочь.

«Идиот!» – обругал себя Нейв. Что на него нашло? Какого дьявола он лег в постель с Шелби Коул? «Кретин! Вот и получай, что заслужил!»

Он подхватил на вилы охапку сена и бросил в кормушку. Лошади столпились кругом, зарылись мордами в пахучий корм.

Что в ней, в этой Шелби, такого, что он не в силах перед ней устоять? Много лет назад Нейв убедил себя, что все дело в ее отце. Она – дочь судьи Коула. Принцесса. Запретный плод. Это – тогда. А теперь что?

Нейв свистнул Крокетту и вышел на воздух.

Господи, опять эта жара! Казалось, от земли волнами поднимается раскаленный воздух; жужжали слепни, и в горле першило от висящей в воздухе пыли. Но Нейв любил эту суровую, безжалостную землю. Говорят, кто родился в Техасе – до самой смерти техасцем останется. Для него эта поговорка оказалась верна, хотя, бог свидетель, Нейв не мог понять почему. Должно быть, родину, как женщину, любят не «за что», а «вопреки».

Как женщину...

Всю ночь ему не давали заснуть мысли о Шелби. О сочных податливых губах, о сильном и гибком теле, трепещущем в ее объятиях. О том, как они сливались воедино – на этой самой узкой койке, всего несколько часов назад.

Он вытер пот со лба и неторопливо зашагал к сараю, где стоял его старенький трактор. Из осиных гнезд под крышей доносилось ровное низкое гудение, запах машинного масла в нагретом воздухе мешался с вездесущим запахом пыли. Кобыла, щипавшая траву за изгородью, подняла голову и проводила хозяина взглядом, а затем вернулась к прежнему занятию.

Одна из облысевших шин трактора спустилась; Нейв принялся менять шину, а мысли его, двигаясь по кругу, все возвращались к Шелби и его дочери. Или дочери Росса Маккаллума.

Внутри у него что-то сжалось, к горлу подступила желчь. Рука сжала отвертку так, что побелели костяшки пальцев. Будь его воля, Маккаллум остался бы в тюрьме на веки вечные.

Открутив один винт и зажав его в левой руке, Нейв принялся за второй. Что-то странное творится в Бэд-Лаке, думал он. Маккаллум на свободе. Вернулась Шелби – кто-то поманил ее призраком дочери, которую она десять лет считала умершей. Умер – или, возможно, убит – Калеб Сваггерт. А теперь Алоис Эстеван попала в больницу, отравившись снотворным – по крайней мере так ему рассказали сегодня утром в скобяной лавке.

Нейв нутром чуял, что все это не случайно. В маленьких городках вроде Бэд-Лака подобные происшествия – редкость; трудно поверить, что все эти события никак друг с другом не связаны!

Нейв снял шину и уложил ее в багажник своего пикапа. Затем вернулся в дом за ключами и бумажником Кто прислал Шелби фотографию девочки? Кто? Эта мысль не давала ему покоя. Нейв знал: в этом вопросе ключ к разгадке. Стоит найти на него ответ – и все прояснится.

Он вымыл руки на кухне, а затем вошел в спальню, чтобы забрать бумажник и ключи. Бросив взгляд на застеленную постель, в который раз за день ощутил, как твердеют чресла и джинсы становятся тесны. Черт побери! В воздухе еще витал запах ее духов, и стоило закрыть глаза, как перед мысленным взором вставала Шелби – обнаженная, распростертая под ним, с глазами голубыми, как небо над Техасом, кожей чистой и белой, словно снег на вершинах гор, в сияющем венце золотисто-рыжих волос.

Нейв не мог отделаться от ощущения, что ей грозит опасность. Что неизвестный, приславший ей фотографию-приманку, сделал это с недобрыми целями. Но кто он и зачем это затеял? На ум ему вновь пришел Росс Маккаллум, и Нейв почувствовал, как по спине пробегает холодок. Будь он волком, вздыбилась бы шерсть на холке. Он не мог смириться с тем, что этот мерзавец на свободе. Выродок, изнасиловавший Шелби, не имел права жить, а он ходит с ней по одной земле и дышит одним воздухом!

Нейв сменил рубашку и сунул бумажник в задний карман джинсов. Он ехал в город сменить шину, но сам понимал, что это всего лишь предлог. Истинная причина куда важнее. Речь идет о Шелби – дочери судьи Коула, матери его ребенка.

Росс Маккаллум швырнул окурок в консервную банку, служившую ему пепельницей, и с отвращением огляделся кругом. Мэри Бет была права: жить в старом дедовом трейлере нельзя, но ни на что другое Росс рассчитывать не мог.

Сестренка сразу объявила, что больше ему помогать не собирается. Своих дел хватает. Росс догадывался, что у нее за дела– не иначе, старается захомутать очередного мужа, который наверняка окажется ничем не лучше первых двух.

Так что приводить в порядок эту конуру Россу пришлось самому. Он вымыл и вычистил все, что смог, однако трейлер по-прежнему мало чем отличался от тюремной камеры. А если и отличался, то не в лучшую сторону. Краска на стенах совершенно облупилась, окна покрылись грязью и паутиной, раковина заржавела, а скудная мебель – стол, две табуретки и кровать – едва не рассыпалась от ветхости. Электричество, как ни странно, работало, а вот наладить кондиционер Россу так и не удалось. Металлические стенки трейлера нагревались на солнце, и днем здесь стояла жарища, словно в аду, да и ночью было не многим лучше. В тюрьме Росс мечтал только о свободе – теперь же убедился, что одной свободы, как она ни хороша, для счастья недостаточно.

Что ж, он знал, где искать счастливый билет.

Калеб Свагтерт отдал концы, не успев рассказать этой репортерше все, что знал об убийстве старины Рамона. Так почему бы не занять его место? Чем плохо? «История несправедливо осужденного.» Нет, не так: «Безвинно осужденный рассказывает свою историю». Да эта баба умрет от счастья!

Решено: он найдет ее и договорился об интервью. Это первое дело. Второе – кое с кем расплатиться, но с этим можно не спешить. Росс чувствовал: свое от него не уйдет. Нейву Смиту недолго осталось гулять под солнышком. Да и Шелби Коул еще не выплатила должек.

Усмехнувшись, Росс распахнул дверъ и вышел на порог своего жалкого жилища. Мусор, который он выкинул из трейлера вчера вечером, теперь оказался разбросан по всему двору. Койоты потрудились, должно быть. Надо бы купить ствол и отстреливать этих тварей. Да и вообще, приятно будет снова взять в руки винтовку. Мужчина без оружия – не мужчина.

Оглянувшись кругом, Росс задумчиво поскреб щетину на подбородке. Несколько акров сухой и жесткой, как камень, земли, пересохший ручей да пара искривленных деревьев. Как, интересно, дед умудрялся тут хозяйствовать да еще и кормить жену и пятерых детей?

В самом деле, надо купить винтовку – и поскорее. И еще хорошо бы собаку завести. Питбуля или ротвейлера. Может случиться, что ему придется защищать себя. Что-то странное творится в Бэд-Лаке, и, будь он проклят, Росс не может отделаться от чувства, что эти непонятные и тревожные странности прямо его касаются.

Что-то защекотало ему шею сзади. Росс провел по шее ладонью и, ощутив укус, прихлопнул осу ладонью. Оса, сердито жужжа, упала к его ногам. Быстро, пока она не успела оправиться и взлететь, Росс раздавил ее носком ботинка и ощутил немалое удовлетворение.

В самом деле, думал он, потирая зудящую шею, что-то странное творится в городе. И, если чутье его не обманывает, это только начало.

Шелби убрала в ящик последнюю папку и вполголоса чертыхнулась. Еще несколько часов потеряны зря. Она просмотрела все до одного досье, некоторые, самые пухлые, даже уносила к себе в спальню, чтобы изучить как следует – и все без толку! Ни одного намека, где искать дочь! Да, судья умеет хранить свои тайны!

Лидия пришла после полудня: коротко объяснила, что Алоис приняла слишком большую дозу снотворного, спросила, готовить ли обед, и уединилась на кухне. Шелби заметила, что глаза у экономки покраснели и с губ сошла обычная ласковая улыбка; а минут десять спустя ей показалось, что из кухни слышатся приглушенные рыдания.

Словом, утро выдалось невеселое, хлопотливое и совершенно бесполезное.

Было уже почти половина третьего, когда Шелби убрала папки на место, заперла бюро и сунула связку ключей в карман. Какой-нибудь из них наверняка подходит к двери отцовского офиса – может быть, там ее поиски будут успешнее? После обеда она съездит в Куперсвилл, найдет там мастерскую металлоремонта и сделает дубликаты всех ключей, а затем незаметно вернет оригиналы в кабинет судьи. И доступ ко всем отцовским секретам окажется у нее в руках.

Очень надеясь, что ее преступные замыслы не отражаются на лице, Шелби вышла на кухню. Ключи тихо позвякивали в кармане.

Лидия опять плакала, утирая глаза уголком передника и что-то приговаривая по-испански; перед ней стоял пластиковый бачок для мусора с целой горой скомканных бумажных салфеток.

– Лидия, что случилось? – спросила Шелби, подходя к столу, чтобы налить себе кофе.

– Что? Ах, это ты, nina. Нет-нет, ничего.

Она поднялась и, словно вспомнив что-то, поспешно пошла в гостиную. Шелби последовала за ней.

– Лидия, я же вижу, что ты плачешь! Прости, не хочу лезть к тебе в душу, но я ведь не слепая и не глухая. Я вижу, тебя что-то расстроило. Что-то серьезное.

Экономка слабо улыбнулась. Шелби заметила, что роскошные цветы в высокой вазе на столе начинают вянуть должно быть, простояли здесь уже не один день. А вот хрусталь на полках за стеклом блестит, словно его каждый, протирают.

– Ничего страшного, милая. Просто беспокоюсь об Алоис. Она моя подруга и... да и родственница.

Об этом Шелби слышала впервые.

– Эстеваны – твоя родня?

– Si. To есть нет, не Эстеваны. Рамон мне не родня. Дурной он был человек, упокой господь его душу, – она размашисто перекрестилась, – настоящий тиран!

– Тиран?

– Si. И еще того хуже. Вечно командовал, хотел, чтобы все всегда было, как он хочет. А если кто-то ему противоречил, он... – как это по-английски? – взрывался. Начинал вопить, кулаками размахивать. – И Лидия сделала энергичный жест, показывая, как покойный Рамон размахивал кулаками. – Да, дурной человек был Рамон. Но как бы там ни было... – Она склонила голову, и солнечные лучи безжалостно высветили седину в густых темных волосах. – Как бы там ни было, он женился на Алоис, а она двоюродная сестра Пабло, моего деверя.

Садовника Пабло? – уточнила Шелби, прислонившись к стене и отхлебывая кофе. Странно, почему раньше она ничего об этом не знала?

Si.

Лидия вынула из вазы увядающие цветы, и головки их бессильно повисли у нее в руке. «Зачем эти цветы?» – подумалось вдруг Шелби. К чему обожествлять умершую жену, которой, когда она была жива, отец даже не считал нужным хранить верность? Что это – запоздалая любовь или чувство вины?

Мы с Алоис росли вместе, – продолжала Лидия. – В одной деревушке в Мексике, неподалеку от Мацатлана. Слышала о Мацатлане? Это курорт у моря.

– Да.

– Потом обе наши семьи переехали ближе к границе, – рассказывала экономка. – Давно это было, мы были еще девчонками.

– А оттуда приехали в Бэд-Лак? Лидия кивнула, вдруг помрачнев:

– Si. Приехали сюда.

Она побрызгала на темную полированную поверхность стола лимонным соком и принялась сосредоточенно тереть его губкой.

– Значит, Пабло – отец Марии, твоей племянницы? – уточнила Шелби.

Все-таки странно, почему она раньше этого не знала? Лидия кивнула, не поднимая глаз:

– Верно. Еще у него три сына – Энрике, Хуан и Диего.

– Лидия, объясни мне, что происходит? Вчера ты расстраивалась из-за того, что у Марии проблемы с дочерью. Сегодня плачешь оттого, что Алоис Эстеван едва не покончила с собой, а ведь до сих пор я даже не знала, что вы в родстве! – Лидия открыла рот, чтобы ответить, но Шелби торопливо продолжала: – И еще этот твой разговор с судьей – о каких-то тайнах, которые мне пора узнать!

– Я тебе сказала, поговори с отцом, – отрезала Лидия, по-прежнему не глядя ей в глаза.

– Пробовала. И не раз. – Шелби со стуком поставила на стол опустевшую чашку кофе. – Он молчит!

– Заговорит. Всему свое время.

– Ты так говоришь, словно у меня в запасе целая вечность!

– Девочка моя, ни у кого из нас нет в запасе вечности, – ответила Лидия и вдруг часто-часто заморгала.

Шелби почувствовала, что оборона экономки почти пробита. Острая жалость пронзила ее, но она твердо решила довести дело до конца.

– Послушай, Лидия, – заговорила она, нежно касаясь плеча женщины, заменившей ей мать, – что бы ни скрывал от меня отец, я должна об этом знать. Все мы живем в этом доме, и его секреты касаются нас всех!

– О, ninа – простонала Лидия. Темные измученные глаза ее наполнились слезами. – Ради бога, девочка моя милая, не расспрашивай, я все равно ничего не могу тебе сказать!

– Не можешь или не хочешь?

– Это одно и то же.

Лидия стиснула зубы и вновь принялась полировать стол – с таким усердием, словно от этого зависела ее жизнь.

– Но судья никогда мне ничего не расскажет!

Шелби хотелось схватить экономку за плечи и как следует встряхнуть, но в темных глазах Лидии, в горестной складке рта она прочла такую муку... нет, не одну только муку – страх.

– Лидия, прошу тебя! – взмолилась она. – Если ты что-нибудь знаешь об Элизабет – скажи! Ты сама мать. Можешь ты понять, каково это – не знать, где твой ребенок и что с ним?

– Прости меня, nina. Я ничего не скажу.

– Ради бога, Лидия, она моя дочь! Единственная дочь! Прошу тебя.

В этот миг послышался звонок в дверь – приятный мелодичный звон, но для Шелби он прозвучал словно выстрел из ружья.

– Прости, – с явным облегчением проговорила Лидия, положила губку и, вытирая руки о передник, поспешила к дверям.

– И не смей уходить от разговора! – воскликнула Шелби, устремляясь за ней, словно охотничий пес, почуявший добычу.

Экономка открыла дверь – и у Шелби упало сердце. На пороге, как и обещала, стояла Катрина Неделески – с аккуратно приклеенной улыбкой и солнечными очками в руках. Увидев ее, Лидия ахнула и схватилась за сердце; от смуглого лица ее отхлынула кровь.

– EspirituSanto! – выдохнула она и перекрестилась.

– Что такое? – непонимающе спросила Шелби, смутно чувствуя, что ей вовсе не хочется это знать. Слишком ясно чувствовался страх в голосе Лидии, слишком давило на сердце дурное предчувствие. – Вы знакомы?

– Нет. – Лидия глубоко, прерывисто вздохнула, дрожащей рукой провела по волосам и повторила: – Нет.

Катрина прищурилась. Улыбка ее сделалась еще фальшивее – хоть и казалось, что фальшивее просто не бывает.

– Меня зовут Катрина Неделески, – представилась она, протягивая руку. – В самом деле, мы никогда не встречались.

– Это Лидия Васкес. Мы, кажется, договорились, что вы позвоните перед тем, как прийти.

– Ах да, действительно. – Катрина скорчила гримаску. – Извините. Совсем из головы вылетело.

Шелби ни на секунду ей не поверила. Ей не верилось, что Катрина способна вообще что-то забыть.

– Рада познакомиться, – пробормотала Лидия, неохотно коснулась руки Катрины и тут же, словно обжегшись, отпустила. Не снимая с лица улыбки, Катрина обернулась к Шелби:

– Знаете, здесь, в Восточном Техасе, все мне твердят, что я им кого-то напоминаю.

– Вот как? – Сердце Шелби вдруг тяжело и гулко забилось. – И кого же?

– Не слушай ее, все это глупости, – беспомощно пробормотала Лидия.

– А вы не догадываетесь? – Катрина уперлась в Шелби жестким взглядом голубых глаз. Шелби вздрогнула. Она ничего еще не понимала, но чувствовала, что разгадка совсем близко. Еще мгновение – и она поймет.

– Ну что, ничего в голову не приходит? – Катрина закатила глаза и театрально вздохнула. – Ладно, терпеть не могу мелодрамы, так что давайте сразу перейдем к развязке. Я ваша сестра, Шелби. Сводная. Судья Коул – мой отец.

Глава 14

– Думаю, вам лучше войти в дом и все объяснить, – проговорила наконец Шелби, не в силах скрыть недоверия.

Она всматривалась в стоящую перед ней женщину, ища сходства между ней и судьей. Сходство и вправду было: у обоих ярко-голубые глаза, но ведь этого явно недостаточно! Да, Катрина рыжая, но кто знает, природе или краске для волос она обязана огненным оттенком коротких прядей, уложенных в безупречную прическу? Пока что Шелби знала одно: этой женщине она не доверяет. Ни на йоту.

– Лицом и фигурой я пошла в мать, – объяснила Катрина, словно угадав ее сомнения.

– Удобно.

– Совершенно верно. – И она снова сверкнула холодной, самоуверенной улыбкой, уже начинающей действовать Шелби на нервы.

– Почему я ничего о вас не знаю?

– Потому что я – секрет судьи Коула. Его страшная тайна.

Внезапно вспомнив, что Лидия все еще здесь, Шелби оглянулась. Экономка смотрела на Неделески, словно на привидение; убитое лицо ее лучше всяких слов подтверждало, что женщина в дверях не лжет.

– Почему же вы прежде не давали о себе знать?

– Ждала подходящего времени.

– И теперь настало такое время?

– Вот именно.

«Что ж, почему бы ее и не выслушать», – решила про себя Шелби. Только лучше не тянуть. У нее на сегодня есть еще одно дело – съездить в Куперсвилл, сделать дубликаты ключей и возвратить оригиналы на место, пока судья не обнаружил пропажу.

– Входите, – предложила она, распахнув дверь. Сказать по правде, Шелби отнеслась к заявлению Катрины с большим недоверием. Не потому, что считала отца образцом целомудрия – разумеется, в прошедшие двадцать с чем-то лет судья Коул не жил монахом. И, конечно, немало женщин сочли бы за честь разделить с ним ложе. Но, сколько Шелби знала отца, он никогда бы не допустил рождения незаконного ребенка! Осторожность была для него превыше всего. И потом, сколько, интересно, лет этой Катрине? Жасмин Крул умерла двадцать три года назад, а Катрина явно старше.

Нет, с этой дамочкой надо быть поосторожнее. Может быть, репортер из нее и недурной; но с первого взгляда ясно, что Катрина Неделески способна на любую пакость. И этим, с горечью призналась себе Шелби, она тоже напоминает отца.

– Мы можем поговорить в гостиной.

– Что ж, показывайте дорогу.

Лидия, пепельно-бледная, с дрожащей улыбкой, пробормотала что-то о прохладительных напитках и скрылась за дверью.

– Очень мило, – заметила Катрина, поправляя сумочку.

С самоуверенностью человека, пришедшего в собственный дом, она разглядывала блестящие мраморные полы, широкую лестницу и картины на стенах. Наконец взгляд ее устремился на столик розового дерева, уставленный фотографиями Шелби и ее отца.

– Очень, очень мило!

Она подошла к столику и дотронулась до снимка в серебряной рамке. Взгляды двух женщин встретились в зеркале, и на миг в холодных голубых глазах Катрины отразились чувства, которые она предпочитала скрывать, – жгучая зависть, гнев и отчаяние.

«Она страстно хочет быть на моем месте». Эта мысль поразила Шелби, словно удар под дых. Возможно ли? Неужели Катрина говорит правду? И они в самом деле сестры?

– Сюда, – проговорила Шелби и двинулась к дверям гостиной, стараясь изгнать из памяти тревожную картину – две женщины в зеркале, обе рыжеволосые и голубоглазые, словно у них и в самом деле один отец.

В гостиной, выдержанной в благородных винно-красных тонах, с высокими окнами, выходящими в сад, и огромным, никогда не разжигавшимся мраморным камином – еще одним алтарем в память о Жасмин Коул, – Шелби закрыла за Катриной двери и, остановившись напротив, взглянула ей прямо в глаза.

– Давайте-ка договоримся с самого начала, – произнесла она. – Ничто из того, что будет здесь сказано, за пределы этого дома не выйдет. Если вы посмеете хоть слово напечатать без моего письменного разрешения, я вас затаскаю по судам и вашей журналистской карьере придет конец.

– Послушайте, Шелби, – хладнокровно ответила Катри-на, – моего редактора интересует только убийство Эстевана и свидетельские показания Калеба Сваггерта. Мне поручено выяснить одно – кто же на самом деле его убил. Эстевана то есть. Если подтвердится, что и Калеб убит, я, конечно, и об этом напишу.

– Ну, здесь я ничем не могу вам помочь: об убийстве Эстевана мне ничего не известно.

– А я к вам пришла и не за этим, – усмехнулась Катрина, беззастенчиво разглядывая белый рояль.

– Вот мы и подошли к сути дела. – Шелби пересекла комнату и села на мягкий пуфик. – Что вам нужно?

Несколько секунд Катрина молчала, глядя через окно в сад, где розы клонили к земле тяжелые полураскрывшиеся бутоны.

– Видите ли, – заговорила она наконец, отходя от окна и присаживаясь на антикварную кушетку, – я не просто репортер. Я пишу книгу.

У Шелби упало сердце. Так она и знала!

– О чем?

– О загадочном убийстве Эстевана, разумеется. Это основной сюжет: но вообще в книге будет описан Бэд-Лак и все его мрачные тайны! – блестя глазами, рассказывала Катрина.

– И в том числе ваша история?

– Ну конечно!

– Для начала, пожалуйста, объяснитесь, – устало попросила Шелби. Она хотела бы думать, что перед ней притворщица, ловкая шантажистка – однако, к ужасу своему, убеждалась в том, что сходство между отцом и Катриной с каждой минутой становится для нее все очевиднее. – Почему вы считаете, что судья – ваш отец?

Уголком глаза Шелби заметила под окном какой-то серебристый блеск. К дому, ослепительно сверкая на солнце, подъезжал «Мерседес» ее отца.

– Подождите-ка. Кажется, у вас появилась возможность все рассказать самому судье! Похоже, у него изменились планы – он вернулся домой!

Украденные ключи в кармане жгли ей бедро. Может, вернуть их на место, пока отец не вошел в дом?

– Отлично. Так будет даже легче, – с недрогнувшей улыбкой отвечала Катрина.

В этом Шелби очень сомневалась. Самой ей никогда не было легко с отцом.

– Я попрошу Лидию послать его прямо сюда, – сказала она и вышла в фойе, откуда уже доносились торопливые тяжелые шаги экономки. Лидия с двумя высокими бокалами холодного чая на подносе уже подошла к дверям гостиной, когда заметила через окно подъезжающий к крыльцу «Мерседес» судьи.

– Dios!– прошептала она. Поднос в ее руках задрожал. Шелби кинулась на помощь. Она успела схватить накренившийся поднос за край, но было поздно. Бокалы полетели на пол; ломтики лимона и кубики льда рассыпались по мрамору, холодный чай выплеснулся Шелби в лицо и на блузку. Входная дверь распахнулась, и в дом, тяжело опираясь на трость, вошел судья Коул – раскрасневшийся, с бисеринками пота на лбу.

– Что здесь творится? – прорычал он.

– Ох, судья. – Испуганно сглотнув, Лидия присела и принялась подбирать быстро тающие кубики льда. – Простите... простите... я не ожидала, что вы так рано вернетесь.

– Встречу в Сан-Антонио пришлось отложить.

– Сейчас... сейчас вытру. – как потерянная, бормотала Лидия.

– Да что происходит? – требовательно спросил Рыжий Коул.

– Здесь человек, с которым, думаю, тебе стоит встретиться, – ответила Шелби, вытирая носовым платком забрызганное лицо.

– Кто там еще? Что за...

Взгляд его метнулся от Шелби к дверям гостиной – и сквозь стеклянные двери судья разглядел Катрину.

– Господи Иисусе! – прошептал судья. За миг он постарел лет на пятнадцать.

И в этот самый миг Шелби убедилась: Катрина говорит правду. Нагловатая репортерша из Далласа – действительно ее сводная сестра. В горле у Шелби пересохло, накатило головокружение, и ей показалось, что сейчас она рухнет без чувств. Отец лгал ей. Все эти годы лгал.

– Думаю, нам нужно поговорить, – выдавила она наконец. – И на этот раз будем говорить правду.

Судья ответил не сразу. Бледный, потерявший свой обычный апломб, он неотрывно смотрел на свою младшую дочь.

– Верно, девочка моя, – проговорил он наконец, не отрывая взгляда от Катрины. – Мне давно надо было повести дело начистоту. И, думаю, сейчас самое время.

Итак, Калеб Сваггерт убит.

Кому-то помешал умирающий старик. Кто-то не захотел дожидаться, пока природа сделает свое дело. Но кто? С этой мыслью Шел Марсон подъехал к дому. Еще издали он заметил, что тарелка антенны на крыше снова покосилась – надо будет поправить. Пегги Сью, должно быть, уже внесла ее в список домашних дел, который пишет на листочках из тетрадок Тимми и прикрепляет магнитом к холодильнику. Дел много: покрасить дверь, починить умывальник на дворе, а теперь еще и на крышу лезть. Придется ей подождать. Сейчас у Шепа других дел по горло.

На руках у него – уже второе убийство. Шериф и прокурор ждут результатов расследования. Чем не повод сделать себе имя и пройти в шерифы на следующих выборах?

Доктора из больницы уверены, что Калебу помогли сойти в могилу раньше срока, так что вскрытие будет чистой формальностью. Синяки на худой морщинистой шее ясно показывают, что Калеба сперва схватили за горло, а потом, по всей видимости, придушили подушкой. Но кто это сделал? Кто так боялся откровений умирающего, что не захотел подождать неделю или две – пока естественный ход болезни не отправит Сваггерта стучаться в райские врата?

Шеп остановил пикап перед гаражом и вылез из машины, отдуваясь и вытирая пот. Рубашка на спине и под мышками была совершенно мокрой. Что-то лето в Техасе с годами становится все жарче или, может, просто он стареет и набирает лишние фунты? Машина Пегги Сью стояла в гараже – значит, она с ребятишками дома. Мысль о том, что семейство в сборе и ждет его, почему-то – Шеп сам не понимал почему – наводила на него глухую тоску.

На провисшей веревке болталось мокрое белье, и вид его наполнил Шепа таким отвращением – аж тошно стало. Ничто в этом доме его не радовало, ничто не возбуждало сентиментальных чувств, какие, если верить книгам и телесериалам, испытывает человек к родному гнезду, где прожил лет двадцать с лишним. Облезший, покосившийся домишко все чаще представлялся Шепу не убежищем, а западней. Поговорка: «Мой дом – моя крепость» казалась ему злобной насмешкой.

Мысли Шепа уже в который раз обратились к Вианке Эстеван. Вот горячая девчонка – в ней женственности в десять раз больше, чем было в Пегги Сью в лучшие ее годы! Шеп готов был спорить на что угодно, что и в постели эта мексиканочка – настоящая тигрица.

Он передвинул табачную жвачку из-за щеки под язык и наклонился, чтобы почесать за ушами Скипа. Пес рванулся с цепи, попытался прыгнуть Шепу на грудь.

– Лежать, приятель, лежать! – пробормотал Шеп.

Он чувствовал себя виноватым за то, что держит пса на привязи. Скип ничем не провинился; и хочет-то он всего-навсего сделать подкоп под соседский забор и обслужить суку Фентонов. Что в этом дурного? Так уж природа устроила.

Черт возьми, ему ли этого не знать? Полтора часа, проведенные с Вианкой в больнице, стали для него настоящим испытанием на стойкость. Бедняжка рыдала у него на плече: сквозь рубашку он чувствовал, как дрожат ее губы, упругие молодые груди прижимались к его груди, и вся сила воли понадобилась Шепу, чтобы не обнять девушку, не поцеловать, не начать шептать на ушко какие-нибудь дурацкие, ничего не значащие утешения. Но он оставался холоден и невозмутим – по крайней мере, выше пояса. О том, что творилось в штанах, и вспоминать не хочется. Одно радует – малышка была так расстроена, что, скорее всего, ничего не заметила.

Старуху отправили прямиком в психиатрическое отделение. Через полчаса к Вианке вышел врач и заговорил о том, что в Остине, мол, есть прекрасная клиника для пожилых людей, у которых проблемы с психикой. Вианка отказалась. Когда же он спросил, не лучше ли будет ее матери в комфортабельном доме престарелых, она едва не плюнула ему в лицо.

– Только не madrel– воскликнула она, решительно замотав головой, а затем объявила, что хотела бы как можно скорее вернуть мать домой. Наконец подъехал Роберто, и у Шепа появился благовидный предлог смыться.

– Благодарю вас, офицер, – сказала на прощание Вианка, поднимая на него огромные заплаканные глаза. – Не знаю, что бы я делала, если бы не вы.

Шеп прохрипел, что просит называть себя по имени, и, не чуя под собой ног от восторга, поплыл к выходу.

– Шеп!

Пронзительный голос Пегги Сью разорвал его мечты в клочья. Шеп выпрямился, рядом напрягся и глухо гавкнул Скип. Обернувшись, Шеп увидел на пороге жену.

– Ты купил гамбургеры и лук, как я тебя просила?

– Ты понимаешь, какое дело... совсем забыл! – с сокрушенным видом признался Шеп.

Вокруг рта и над бровями Пегги Сью прорезались глубокие морщины. Шеп постарался придать лицу кроткое и виноватое выражение.

– Сейчас съезжу на рынок, все куплю.

– Так поторопись! Не могу же я все сразу делать – и готовить, и за детьми смотреть, и в магазин бегать!

Измученная, издерганная, преждевременно постаревшая женщина. В глазах – тоска и отвращение ко всему на свете. Думала ли юная Пегги Сью, когда выходила замуж за молодцеватого парня Шепа Марсона, что ей выпадет такая судьба?

– Я мигом обернусь.

И Шеп зашагал к своему пикапу с таким облегчением, что сам себе удивился. Когда же, черт возьми, он успел так возненавидеть родной кров? А ведь когда-то любил возвращаться домой после трудного дня – опуститься в любимое кресло, посмотреть новости, проглядеть газету, а потом развалиться на диване и позвать сыновей: «Ну, идите сюда, пострелята!»

Сколько шуму и возни, сколько смеха и визга! А Пегги Сью на кухне гремит кастрюлями, и чистый сильный голос ее, распевающий какую-нибудь добрую старую песню, разносится по всему дому. Когда он в последний раз слышал ее пение? Год, два, десять лет назад? Как ни старался, Шеп не мог припомнить.

Он уже садился в машину, когда из-за угла, громко топоча ботинками, вылетели Кендис и Донни. Завидев их, Скип принялся рваться с цепи и поднял отчаянный лай.

– Папа, я с тобой! – кричал Донни.

– Нет, я, нет, я!

Кендис оттолкнула брата с дороги, и Шеп в который раз подумал, что дочурка у него молодчина. А вот от Донни толку не будет – слабак и слюнтяй. Вот и теперь, вместо того чтобы дать сдачи, разревелся! В кого он такой? Старшие сыновья такими не были. Шеп открыл пассажирскую дверцу, и ребятишки залезли в машину.

– Помните, что надо сделать, когда садитесь в машину? – спросил он.

Они, разумеется, не помнили, и Шеп велел им пристегнуться. Всю дорогу дети болтали без умолку: то обсуждали какие-то свои ребячьи дела, то шпыняли друг друга – точнее, шпыняла брата Кендис, а тот только огрызался да шмыгал носом. В конце концов Шеп, не выдержав, протянул ему свой носовой платок.

Добравшись до лавки Эстеванов, Шеп пообещал обоим по мороженому, если будут сидеть смирно, и вошел в магазин. Он надеялся хоть одним глазком взглянуть на Вианку – однако ее здесь не было. Рябоватый парнишка-мексиканец лет двадцати, которого Шеп, кажется, уже видел, но не мог припомнить имя, явно занервничал, заметив на покупателе полицейскую форму; он не поднимал глаз и отсчитал сдачу, не произнося ни слова. «Должно быть, нелегал», – подумал Шеп. Впрочем, сейчас ему до этого дела не было.

– Вианка здесь? – спросил он, забирая пакет с покупками. Парень покачал головой, и черные блестящие, словно маслом смазанные, волосы его мотнулись влево-вправо.

– Нет? А не знаешь, когда она вернется? Снова короткий взмах волосами и пожатие плеч.

– Она еще в больнице?

Парень, чуть замешкавшись, кивнул.

– Si, в больнице, – ответил он, показав дырку между передними зубами.

– А тебя как зовут?

Парень испуганно вскинул на него глаза:

– Энрике.

Ах да, Энрике! Теперь Шеп его вспомнил. Один из сыновей Пабло Рамиреса. Они, кажись, приходятся Эстеванам сродни.

– Спасибо, Энрике.

Шеп вышел. Увидеть Вианку так и не удалось, и это огорчило его. Глупо, конечно, да и не в том он возрасте, чтобы влюбляться, но вот уже несколько дней он не может выбросить эту мексиканочку из головы.

Может быть, из-за жары в голову лезут странные мысли. Или все дело в возрасте – говорят, после сорока пяти у мужчин наступает какой-то там кризис, черт бы его побрал. Никогда прежде Шеп не обманывал Пегги Сью – и впредь не собирался. Но, черт возьми, нельзя же так жить, как он живет! Ни один нормальный мужик такого не выдержит!

Вернувшись к пропеченному солнцем пикапу и шумливым детям, Шеп вручил каждому по мороженому, строго-настрого велел не напачкать в салоне и съесть все до капельки прежде, чем они воротятся домой.

– Матери не говорите, что я вам купил мороженое до ужина, – предупредил он. – А то больше покупать не стану! И смотрите, чтобы ужинали как следует, не капризничали, а то она догадается. Мне иногда сдается, что у нее глаза на затылке.

– Я все-все съем! – испуганно пообещал Донни. Кендис метнула на него взгляд, лучше слов говорящий, что она думает о своем братце. Шеп завел мотор, и старенький «Додж» его покатил по выщербленному, растрескавшемуся асфальту.

Проезжая мимо «Белой лошади», Шеп заметил, как Росс Маккаллум – огромный, неуклюжий, мрачный – вразвалку выходит из бара и останавливается, привалившись к пластмассовому жеребцу в натуральную величину, что служил салуну чем-то вроде вывески. Он проводил машину тяжелым взглядом, и Шеп ощутил, как по коже пробегает холодок.

– Вот сукин сын! – пробормотал он вполголоса.

– Мама не любит, когда ты ругаешься, – сообщила Кендис (тоже, новость нашла!), облизывая перепачканные шоколадом губы.

А ты ей не говори, – рассеянно отозвался Шеп.

Но...

– Я сказал, Кенди, молчи и ешь свое чертово мороженое!

– Ага, опять ты выругался! – радостно завизжал Донни. Шепу захотелось схватить сынка и задать ему хорошую трепку. Но здесь было не место и не время. Медленно проезжая мимо бара, он не сводил глаз с Росса – и тот, широко расставив ноги и затягиваясь сигаретой, не отрывал угрюмого взгляда от пикапа, знававшего лучшие дни.

– Этот паршивец недоброе задумал, – пробормотал Шеп. – С места мне не сойти, у него на уме какая-то пакость!

– Опять ругаешься! – и Кендис скорчила уныло-недовольную рожицу – выражение, слишком хорошо знакомое Шепу по лицу Пегги Сью.

Росс распахнул проржавевшую дверцу своего грузовичка, сел и, заведя мотор, направился на север, прочь из города. Не будь с Шепом детей, а в раскаленном багажнике – гамбургеров, которые того и гляди там спекутся, Шеп, пожалуй, попробовал бы проследить за этим ублюдком. Он свернул за угол и притормозил на светофоре, все еще размышляя о Маккаллуме. Какого черта Росс вернулся? Почему не начал жизнь на новом месте, где его репутация никому не известна, где ни одна душа не знает, что он отсидел восемь лет за убийство? Что привело его назад, в Бэд-Лак?

Шеп размышлял, задумчиво барабаня пальцами по рулю. Красный свет сменился зеленым, он тронулся с места – и в тот же миг навстречу ему из-за угла вынырнул грузовик Невады Смита. Нейв вел машину, а на пассажирском месте, высунув в окно кудлатую голову и вывалив язык, сидел его пес. На заднем сиденье Шеп заметил винтовку. Глаза Нейва скрывались за темными очками; губы плотно сжаты, на скулах вздулись желваки, словно у воина перед смертельной битвой.

Он что-то задумал, это ясно. И, как будто ведомый каким-то инстинктом, грузовичок его свернул на север – в ту же сторону, куда направлялся Росс Маккаллум.

Несколько минут Шеп не отрывал взгляда от зеркала заднего вида. Конечно, это могло быть просто совпадение. Бэд-Лак – город маленький, и нет ничего удивительного, когда за какие-то пять минут встречаешь двух смертельных врагов, едущих в одну и ту же сторону.

Случайность? Быть может. Но эта «случайность» врезалась ему в память. Если Маккаллум и Смит встретятся на узкой дорожке – жди беды. Так было десять лет назад, и едва ли с тех пор многое изменилось. По дороге домой Шеп жалел о том, что не мог рвануть за ними следом. Ребятишки подрались, и он заметил это, лишь когда остановил машину и увидел их зареванные мордашки.

Шеп хотел вытереть их своим платком, но дети уже выскочили из машины и с визгом и топотом побежали в дом.

Завидев хозяина, Скип принялся рваться с цепи и лаять, но на этот раз Шеп не обратил на него внимания. В доме стояла невыносимая духота. Вентиляторы не помогали – лишь разгоняли кругом горячий воздух.

– Ну наконец-то! – проговорила Пегги Сью, когда он вошел на кухню. Мясо уже стояло на плите, на доске лежали нарезанные помидоры и салат-латук, кукурузные лепешки были готовы отправиться на сковородку. – И в следующий раз не покупай детям мороженого. Ты же знаешь, теперь они ужинать не будут.

Ну вот! И откуда узнала, спрашивается? Прожив с женой двадцать лет, Шеп уже и не задавался подобными вопросами: знал, что на такие вещи у Пегги Сью сверхъестественный нюх.

– Буду помнить, – сухо ответил он. Пегги Сью метнула на мужа взгляд, ясно показавший, что она заметила его сарказм – заметила и не одобрила. Он выложил на стол покупки, и Пегги Сью принялась нарезать мясо тонкими ломтиками, а репчатый лук – кольцами.

Шеп полез в холодильник за пивом. «Что я тогда в ней нашел?» – с горечью спрашивал он себя, и сам себе отвечал, что двадцать лет назад Пегги Сью была совсем другой. Веселой, бойкой, ласковой. Не ныла, не приставала с нравоучениями, ничего от него не требовала.

Сунув под мышку упаковку «Курз», он направился в гостиную, где старшие сыновья, Робби и Тимми, резались в видеоигру. «Здоровенные лбы, а ведут себя как дети», – с раздражением подумал Шеп. То целыми днями играют в какие-то дурацкие игры, то прячут у себя в шкафу, под старыми коробками и журналами, «Плейбой» или «Пентхауз» и перелистывают тайком. Порой не поймешь, по восемнадцать лет им или всего по восемь.

– Заканчивайте, ребята, – приказал Шеп. – Будем смотреть новости.

– Сейчас, сейчас, я только вот этого гада убью.

– Хватит! Выключай игрушку.

В этот момент затрезвонил телефон, и Пегги Сью закричала с кухни:

– Управы на них нет, на хулиганов этих! С самого полудня кто-то звонит, а когда подхожу, вешает трубку!

Мальчишки даже не оторвались от экрана. Шеп взял трубку.

– Марсон слушает, – произнес он.

В трубке молчали. За спиной послышался победный вопль – Робби наконец-то прикончил своего «гада».

– Кто это? – спросил Шеп. Приглушенный мужской голос произнес:

– Ствол, из которого застрелили Рамона Эстевана, спрятан на земле старика Адамса. В старой шахте, в скале.

Кровь застыла у Шепа в жилах.

– Что? – переспросил он, чувствуя, как отчаянно заколотилось сердце, – Кто это?

Молчание.

– Алло!

Щелчок – и короткие гудки.

– Алло! Черт!

Несколько секунд Шеп непонимающе смотрел на телефон, затем повесил трубку. Ладони вспотели, сердце билось, словно какой-нибудь чертов тамтам. Шеп прошел в чулан, нашел свой любимый фонарь – большой, неуклюжий, но мощный и удобно лежащий в руке, – затем заглянул на кухню и сказал Пегги Сью, что уезжает.

– Но ужин почти готов! – Отставив с огня сковороду, она обернулась и прищуренным взором окинула мужа – лицо взволнованное и решительное, в руках фонарь. – Куда это ты собрался? И кто звонил?

– Анонимное сообщение.

– О чем? – со внезапным интересом спросила Пегги Сью.

– Я пока еще не уверен... – пожал плечами Шеп. Ему не хотелось ни с кем об этом распространяться – даже с женой, пока он не убедится, что это не глупая шутка. – Может быть, просто ерунда.

– Но ты думаешь, что дело серьезное.

– Не знаю, что и думать. Скоро вернусь, – бросил он через плечо и вышел во двор.

Тяжелая дверь захлопнулась за ним, и, как всегда в последнее время, на душе у Шепа сразу стало легче. Кровь, напоенная адреналином, энергичнее струилась по жилам. До заката еще несколько часов – и Шеп собирается провести их с пользой. Заедет в участок, возьмет детектор металла и отыщет пистолет сам. Получить ордер на обыск – хотя бы задним числом – труда не составит. В округе Бланко немало судей, которые ему доверяют и не откажутся ради дела подписать нужную бумагу. Шеп уже представлял, как с торжеством несет найденное орудие убийства в лабораторию. Черт побери! Это будет его успех – и только его!

К машине Шеп бежал так, как уже лет десять не бегал. Возможно, конечно, что он зря теряет время, но о такой вероятности сейчас и думать не хотелось. Если повезет, он в одиночку раскроет убийство десятилетней давности и сполна насладится заслуженной славой!

Шериф Шеппард Белъмонт Марсон.

А ведь недурно звучит, черт побери! Совсем недурно!

– Это правда. Катрина – моя дочь.

Судья стоял перед камином, выпрямившись во весь рост и тяжело опершись на трость. Вдруг ощутив, что не в силах больше стоять на ногах, Шелби тяжело опустилась в кресло с нежно-абрикосовой обивкой. Жизнь ее рассыпалась на глазах; детство, юность – все летело кувырком в какую-то темную бездну.

– Но почему... почему я ничего об этом не знала?

– Я хотел рассказать, – тихо ответил судья, – но все откладывал. Поначалу ты была слишком мала. Потом все не мог выбрать подходящего времени. Боялся, что ты станешь меня презирать, что это разрушит твою жизнь. Да что там! – Он махнул рукой. – Сам понимаю, это все пустые отговорки.

– А как же я? – подала голос из глубокого кресла Катрина. Она сидела, напряженно выпрямившись. Рядом с судьей ее театральная самоуверенность куда-то испарилась, сейчас она выглядела хрупкой, юной и очень усталой.

– Много лет я думала, что мой отец – какой-нибудь ковбой или водитель-дальнобойщик, который уложил мою мать в постель, сделал ей ребенка и смылся!

– Я думал, так будет лучше.

– Для кого? – тихо спросила Катрина.

– Для всех нас.

– Лучше, чтобы до шестнадцати лет я не знала правды?

– Так в чем же правда? – собравшись с силами, заговорила Шелби. – Кто ваша мать?

Вместо ответа Катрина перевела выразительный взгляд на судью.

– Господи Иисусе! – Он вздохнул, затем расправил плечи: – У меня была связь с одной женщиной, официанткой. Ее звали Нелл Харт.

Нелл Харт! Шелби помнила это имя – помнила по документам, найденным в отцовском бюро. Отец и на свою любовницу завел досье. Только там ни слова не было о том, что Нелл – мать его ребенка.

Уголком глаза Шелби заметила, как Лидия, протирая пол в холле, придвигается все ближе к дверям гостиной.

– Но мне казалось... я слышала, она уехала из города, потому что ее заметили с Рамоном Эстеваном!

– Не думал, что ты вообще ее знаешь.

– Город у нас маленький, судья.

– Так или иначе, ты в то время была совсем ребенком.

У него вдруг задрожали губы, и в первый раз в жизни Шелби стало жаль отца.

– Мама была еще жива? – собственный, шепотом заданный вопрос отдался у нее в ушах раскатом грома.

– Да. И я еще был судьей.

Шелби заморгала. Перевела взгляд на Катрину, неловко сидящую на самом краю любимого кресла Жасмин. Шелби не верила, не могла поверить.

– Ты хочешь сказать... мама все узнала... и... и...

Она тяжело сглотнула. «Пожалуйста, папа, скажи, что я ошибаюсь!»

– Жасмин была очень расстроена, – медленно ответил судья. Глаза его странно блестели – неужели от слез? – Сначала хотела развода – я отказался. Развод мог погубить мою карьеру. Тогда она потребовала, чтобы я порвал с Нелл, дал ей денег и выслал из города.

– Но она была беременна, – с горечью закончила Катрина. – Беременна мною. Моя девичья фамилия – Харт. Неделески – фамилия мужа, я сохранила ее после развода.

– Когда твоя мать узнала, что Нелл беременна, – продолжал судья, – эта весть ее подкосила. Одно дело – знать, что муж один раз тебе изменил; но постоянно сознавать, что где-то у него растет ребенок от другой женщины... Я должен был понять, что с ней происходит! Должен был отправить ее к психотерапевту – хоть силой, если бы потребовалось, – или дать ей этот чертов развод! Но я предпочитал обманывать себя. Делал вид, что с Жасмин все в порядке. Пока однажды она не...

– Не убила себя, – дрожащим голосом закончила Шелби. Ей вспомнилась юность, отравленная тоской по матери, вспомнились мерзкие слухи, ходившие в городке о самоубийстве Жасмин, и к горлу подступила тошнота.

– Несчастный случай, говорил ты. И док Причарт повторял то же самое. Мне рассказывали, что вы принимали гостей, она выпила больше обычного, почувствовала себя дурно и вместо аспирина по ошибке приняла снотворное. Целую пригоршню. Я еще ребенком подозревала, что здесь что-то неладно!

– Это не было самоубийство, – прервал ее судья.

В слепой ярости Шелби вскочила и бросилась к нему. Он был на голову выше ее, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Твоя мать не покончила с собой, – твердо повторил судья. – Она ни с кем не попрощалась, не оставила записки. Это был несчастный случай. Она просто совершила ошибку.

Он выпрямился, расправляя плечи. В одно мгновение исчез старик, убитый горем и чувством вины, – место его занял слишком хорошо знакомый Шелби судья, безжалостный, бесчувственный и бесчестный.

– Ошибку совершил ты, – сквозь зубы процедила Шелби. Страшная, оглушительная боль нахлынула на нее, словно она вновь переживала потерю матери. – И почему я должна тебе верить? Все эти годы ты мне врал! – Она понимала, что не стоит выяснять отношений при Катрине, но уже не могла остановиться. – Ладно, с одной тайной дома Коулов покончено. Но за тобой еще одна!

– Сейчас не время! – предупредил судья, метнув выразительный взгляд на Катрину, которая, казалось, вся обратилась в слух.

– Хватит с меня отговорок! Я хочу найти Элизабет – и найду, даже если для этого придется печатать объявления в «Куперсвилл газетт» или... – Шелби торжествующе указала на Катрину, – ...или статью в «Лон стар»!

– Кто такая Элизабет? – поинтересовалась журналистка.

– Элизабет Жасмин Коул. Моя дочь. Девять лет я была уверена, что она умерла сразу после рождения, но теперь выяснилось, что все это время ее от меня прятали.

– Ни хрена себе! – вырвалось у Катрины.

Шелби смерила непрошеную пришелицу – свою сестру – суровым взглядом.

Слушайте внимательно и запомните хорошенько: вы не напечатаете ни единого слова, пока я вам не разрешу. Мы договорились, помните?

– Но...

– Ни слова, пока я не скажу «можно» – иначе будете всю жизнь на адвокатов работать! – рявкнула Шелби и повернулась к отцу: – Видишь, папа, у тебя есть выбор. Либо ты все мне рассказываешь, либо в популярном далласском журнале появляется сериал о мрачных тайнах семьи Коул!

С этими словами она вылетела за дверь, чувствуя, что ни секунды больше не может оставаться в одной комнате с отцом. У дверей Шелби едва не столкнулась с Лидией.

– Ох, прости, – машинально проговорила она.

– Нет, нет, это не твоя вина. – Подхватив грязную тряпку и ведро, экономка торопливо засеменила на кухню.

Глядя ей вслед, Шелби сообразила, что Лидия подслушивала у дверей. Зачем? Из любопытства? Или она как-то замешана в этих секретах?

Господи боже, что же он за человек – ее отец? Судья. Служитель закона. Воплощение беспристрастия и справедливости. Человек, который всю жизнь пер напролом как танк, не считаясь ни с чьими чувствами и желаниями, кроме своих собственных; который бросил собственного ребенка – и теперь того же ждет от нее. Черта с два!

– Я ухожу.

– Куда ты? – испуганно спросила из кухни Лидия.

– Неважно. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Шелби распахнула дверь и выбежала в залитый солнцем сад. Все здесь было так тихо, так безмятежно, что решимость ее угасла, сменившись болью и горечью. Да, она всегда знала, что отец ей лжет, что ему не раз случалось преступать закон, что в жизни он следует лишь собственным правилам – правилам, весьма далеким от чести и совести в обычном их понимании. И все же такого она не ожидала. Не думала, что он способен отречься от своего ребенка. Покинуть на произвол судьбы собственную плоть и кровь. Довести жену до самоубийства – лишь для того, чтобы спасти свою замаранную репутацию. Ей и сейчас не верилось. Однако так оно и было.

Шелби пробежала несколько шагов и остановилась, глотая горячий воздух. Так нельзя. Надо прийти в себя и спокойно все обдумать.

– Не гони коней, – посоветовала она себе, садясь в «Кадиллак» и заводя мотор.

Решено: она поедет к Нейву. Перед ним ей не стыдно быть слабой, не стыдно плакать. Она упадет к нему в объятия и все-все расскажет, а он прижмет ее к себе и шепнет, что все будет хорошо, что они непременно найдут дочь.

Нет. Так нельзя. Это ее война. Да, сейчас ей очень тяжело. Но если она, словно истеричная клуша, кинется к Нейву и начнет плакаться ему в жилетку – никогда больше не сможет себя уважать.

И Шелби повернула «Кадиллак» на север, к ранчо и семейному кладбищу Коулов. Когда-то ранчо было для нее убежищем от всех тревог, но в последний год жизни в Бэд-Лаке она избегала его, словно чумы. Все из-за Росса Маккаллума – и того, что он с ней сделал.

Но теперь все изменилось. Солнце пекло нещадно: Шелби надвинула на нос темные очки и крепче сжала горячий руль.

Она тоже стала другой. И ни одному мужчине – ни отцу, ни этому мерзавцу Маккаллуму – не позволит больше обманывать, запугивать и унижать себя.

Скорее умрет.

Глава 15

Невада Смит мчался по северной дороге на старое ранчо Адамсов. Над восточными холмами громоздились грозовые тучи, а в сердце Нейва росло предчувствие беды.

Час назад в городе он видел Шепа Марсона, и тут же, не успев дух перевести, – Росса Маккаллума, и эти две встречи выбили его из колеи. Сколько он ни твердил себе, что Бэд-Лак – город маленький, в этом столкновении с двумя врагами разом было что-то неестественное и зловещее.

Дорога раздвоилась: направо – земля Адамсов, налево – окольный путь к дому. Сегодня Нейв свернул направо.

А вот и голая белесая скала и черная щель в ее основании – словно приоткрытая в зевке пасть уродливого великана. Эту шахту в скале выдолбил лет восемьдесят назад дед Оскара Адамса – неисправимый прожектер, вздумавший искать на своей никчемной землишке золото, серебро или иной неведомо какой драгоценный металл. Сотни раз Нейв проезжал мимо, не обращая на нее внимания, но сейчас ему вдруг показалось, что у самого входа в пещеру оседает пыль, словно здесь только что прошел человек. Нейв пригляделся – нет, все спокойно. Почудилось.

Неудивительно – он взмок, устал как собака, да к тому же весь день боролся с желанием позвонить Шелби Коул.

Когда Нейв припарковал машину под сенью дряхлой акации у конюшни, солнце уже клонилось к западу. Дятел в роще звонко выстукивал свою морзянку. С ветки сорвалась ворона, тяжело хлопая крыльями, словно и летать в такую жару ей было тяжко, уселась на конек крыши. Выходя из машины, Нейв посвистел Крокетту; тот неуклюже вылез из машины и вразвалочку потрусил к конюшне. Нейв разгрузил кузов – в городе он купил несколько мешков сена – и, подхватив одну разлапистую охапку, понес ее в конюшню. Крокетт был уже здесь – за любимым делом; обнюхивал углы в поисках мышей и, как обычно, настолько увлекся, что даже хозяина заметил не сразу. Заметив, басовито гавкнул: «Виноват, мол, не признал» – и захромал к нему.

Привычными движениями Нейв разделил сено на равные порции и разложил по кормушкам. Кобылы поспешили к нему, шумно вздыхая и толкая друг друга влажными носами. Нейв рассеянно гладил лошадей по изящным вытянутым мордам; он все пытался понять, откуда у него чувство, что вот-вот неведомо откуда нагрянет беда?

Выйдя на улицу, он наполнил поилки и облегченно вздохнул. Все необходимое сделано – и ничего страшного не случилось. Пока. Невада вздрогнул: до сих пор он сам не осознавал, насколько напряжены его нервы.

Надо бы заглянуть в дом. Поднявшись по трем покосившимся ступенькам, Нейв отпер дверь, и пыльный застоявшийся воздух приветствовал его на ранчо покойного Оскара Адамса. Собственно, «ранчо» оно называлось только из вежливости: в сущности, это была хижина, немногим больше лачуги самого Нейва – только двухэтажная. Замызганные розовенькие обои в крошечной гостиной, должно быть, помнили президентство Трумэна; плита и раковина в кухне проржавели насквозь, а ванная пришла в такое состояние, что мыться в ней отважился бы только сумасшедший.

Однако Нейв надеялся постепенно привести в порядок заброшенный дом. Отремонтировать кухню, отгородить наверху, где спальни, закуток для новой ванной. Глядишь, через год-два можно будет переезжать. Но всему свой черед. Сперва надо найти дочь.

И снова, в который уже раз, при одной мысли об Элизабет в висках застучал назойливый вопрос: «А дальше что? Предположим, ты ее нашел – и что дальше? Что с ней делать? И коль уж на то пошло – что, черт побери, делать с Шелби?»

Нейв распахнул окна, впуская в комнаты дуновение свежего ветра. В мыслях своих он уже видел их здесь: Шелби сидит с книгой в кресле-качалке у окна, малышка Элизабет играет со стариной Крокеттом. Стоп! Что это за фантазии лезут ему в голову?

Нейв тряхнул головой. Нельзя забывать: они с Шелби – из разных миров и с каждым днем расходятся все дальше. Она росла, ни в чем не зная отказа, отец исполнял любые ее прихоти; испытав первые удары судьбы, она попросту уехала на другой конец страны и начала жизнь заново. А он? Мальчишка, не знавший материнской ласки, от пьянчуги-отца он встречал только попреки и колотушки, от чужих людей – лишь насмешки и презрительное равнодушие. В детстве он ненавидел людей, когда подрос, сделался настоящим «врагом общества» – и, пожалуй, никогда бы не выправился, если бы не суровая армейская школа.

У них с Шелби общее прошлое, но будущее разное. А в настоящем их не связывает ничего, кроме дочери. И об этом забывать не стоит.

Он вышел на крыльцо и свистом подозвал Крокетта. Тучи на востоке сгущались, росли темными башнями; воздух напряженно замер, как всегда бывает перед грозой. Все еще досадуя на свою непривычную нервозность и дурацкие фантазии, Нейв быстро доехал до дома, достал из холодильника банку пива, сбросил пропотевшие шмотки и встал под душ. Холодная вода освежила его и вернула ясность мысли; Нейв допил пиво, вытерся и уже надевал джинсы, когда на кухне задребезжал телефон. Прыгая на одной ноге, а другой стараясь попасть в штанину, Нейв добрался до телефона и прижал к уху трубку:

– Алло! Молчание.

– Кто это? Щелчок – и гудки.

– Сукин сын! – с чувством произнес Нейв и хлопнул трубку на рычаг. Знать бы, кто так развлекается, – уж он бы ему...

«Если это просто развлечение, не более чем глупая и злая шутка – значит, нам с Шелби очень повезло».

Что за странная мысль? Разумеется, это глупая шутка – что же еще? Кто-то хочет заставить его и Шелби понервничать. А вот кто и зачем – другой вопрос.

«Может быть, тот же, кто заманил ее в Бэд-Лак. В те самые дни, когда вышел на свободу Росс Маккаллум».

Только сейчас Нейв заметил, что до боли сжимает зубы. Усилием воли разжав челюсти, он подошел к задней двери и выглянул на улицу. Тучи уже висели над самым домом – свинцово-серые, безжалостные, словно глаза убийцы.

Надвигается беда. Что-то злое нависло над городом и готово обрушиться, погребая под собой виновных и невинных.

Никогда прежде Нейв не испытывал никаких предчувствий, не слышал внутренних голосов и, сказать по правде, всю эту сверхъестественную муть и в грош не ставил. Но своей интуиции он привык доверять. И сейчас интуиция подсказывала ему: медлить нельзя. Он бросился к телефону и набрал номер, который знал наизусть.

– Дом Коулов, – откликнулся грудной голос с сильным мексиканским акцентом.

– Это Невада Смит. – Бродить вокруг да около смысла не было: он чувствовал, что не вправе терять ни секунды. – Я ищу Шелби.

– Простите, сеньор Смит, но Шелби... ее нет.

– Где она?

Я и сама не знаю. Она ушла около часа назад. Может быть, и больше. Куда —

не знаю. Она... – Лидия конспиративно понизила голос: – Она, видите ли, была очень расстроена.

Чем?

– Не знаю, – поколебавшись, ответила Лидия.

Да знаете, конечно! – Нейву захотелось схватить мексиканку за накрахмаленный фартук и хорошенько встряхнуть. Лидия то ли кашлянула, то ли всхлипнула, но промолчала.

– Где она?

Лидия что-то пробормотала по-испански.

– MadredeDios, я сама хотела бы знать! Сказала: «Все равно куда, лишь бы подальше отсюда!» И не появляется. Я очень за нее беспокоюсь, сеньор Смит.

«Я тоже», – мысленно ответил Нейв и дал отбой.

– Черт побери!

На этот раз он швырнул трубку с такой силой, что Крокетт в углу кухни вскочил, ощетинив шерсть на холке, и залился отчаянным лаем.

– Тихо! – рявкнул Нейв.

Он вышел на крыльцо, полной грудью вдохнул наэлектризованный воздух. Кобылы за оградой одна за другой поднимали головы и прислушивались к отдаленным раскатам грома; ноздри их тревожно трепетали, словно лошади тоже чуяли беду.

Солнце еще боролось с подступающей тьмой, но свинцовые туши облаков наваливались на него со всех сторон, преграждали путь его лучам, раньше срока погружая землю во мрак. Далеко на востоке сверкнул и пропал в холмах изломанный трезубец молнии. Близится буря. И остановить ее – не в силах человеческих.

А Нейв Смит, увы, всего лишь человек.

Согнувшись в три погибели и матерясь сквозь зубы, Шеп Марсон бродил по рукотворной пещере и светил под ноги фонариком. Под потолком, сцепившись гроздьями, висели летучие мыши. Пол был густо усеян их испражнениями и побелевшими от времени костями – остатками трапез койотов. Вонь стояла неимоверная. Снаружи быстро темнело, и мыши, всегда беспокойные в такое время суток, уже начали поднимать головы и расправлять перепончатые крылья; а когда Шеп, споткнувшись о какой-то камень, выругался во весь голос, над головой у него раздался такой писк, шорох и хлопанье, что у офицера даже мурашки по спине побежали. Он этих тварей с детства терпеть не мог.

«Что за бессмыслица?» – размышлял он. Почему десять лет спустя после убийства кому-то позарез понадобилось рассказать, где спрятано оружие? Откуда, спрашивается, это известно самому анонимному доносчику? И почему он позвонил не в офис шерифа, а Шепу домой? Что-то здесь неладно.

А может, зря он копается в мышином дерьме? Что, если это всего-навсего шутка, дурацкий розыгрыш? Мало ли в Бэд-Лаке бездельников, которым охота полюбоваться, как офицер шерифа бегает кругами, словно глупая псина в погоне за собственным хвостом?

Шеп направил луч фонарика в угол, полный летучих мышей. Проклятые твари суматошно заметались по пещере, задевая его крыльями. И в этот миг в призрачном свете фонарика Шеп заметил полиэтиленовый пакет, а в пакете – что-то черное. Тяжело отдуваясь от волнения, он обмотал руку носовым платком, нагнулся и осторожно подцепил пакет. Так и есть – тридцать восьмой калибр! Злорадная усмешка выдавилась на губах Шепа. Даже не разворачивая пакета, он мог присягнуть, что перед ним – пропавший служебный револьвер Нейва Смита. И, вполне возможно, оружие, отправившее к праотцам Рамона Эстевана.

«Кто же его сюда подбросил? И кто рассказал о нем десять лет спустя? Что, черт побери, все это значит?»

Мозг Шепа раскалывался от вопросов и сомнений, но он чувствовал: в руках у него – ключ к разгадке. Еще немного – и самое громкое дело в округе будет раскрыто! Так ли уж важно, в конце концов, кто навел его на след? Доказательството – вот оно!

Шеп положил револьвер на прежнее место, вернулся в машину и позвонил по сотовому судье. Нынешний судья приходился дядюшкой Пегги Сью; лишних вопросов задавать не стал, а сразу дал добро. Ухмыляясь во весь рот, Шеп звякнул напарнику: велел собрать группу и ехать к шахте старика Адамса. Напарник заикнулся было об ордере на обыск, но Шеп заверил его, что все делает по закону, ну, почти по закону. Он себя не помнил от радости: в голове у него стоял приятный туман, сердце билось так, словно в грязном загаженном углу старой шахты ему явилась Вианка Эстеван.

Теперь дело за экспертами, думал он. Проведут баллистическую экспертизу, исследуют отпечатки пальцев – и станет ясно, кто отправил на тот свет Рамона Эстевана!

Ранчо отца почти не изменилось. Только крыша сверкает новенькой черепицей, да ставни выкрашены в веселый зеленый цвет, а десять лет назад, если Шелби не изменяет память, они были желтыми. Но приземистая сторожка, гараж и прочие хозяйственные строения остались такими же, как и много лет назад.

Из дому Шелби поехала прямиком в Куперсвилл. Угрюмый мастер с самокруткой в зубах осмотрел ее ключи, быстро и умело сделал дубликаты, принял плату наличными – все это не поднимая на нее глаз и не произнося почти ни слова. Шелби от всей души надеялась, что он ее не узнал.

Дело было сделано. Однако при одной мысли о возвращении домой Шелби охватывал холодный ужас. Нет, взглянуть в глаза отцу она пока не готова.

Вот почему теперь она стояла у машины и, приложив руку козырьком ко лбу, оглядывала знакомые места, где когда-то испытала величайшее счастье – и величайший позор.

Во рту у нее стало сухо и горько и к горлу подкатила тошнота, когда вспомнилось искаженное похотью лицо Маккаллума, едкая вонь пота и перегара, огромное жаркое мужское тело, она сама, распятая на сиденье отцовской машины.

– Будь он проклят! – пробормотала Шелби.

Этот подонок отнял у нее радость, обратил в тлен первую любовь, едва не убил ее душу. Боже правый, как же она его ненавидит!

Приближался вечер, и тени на асфальте удлинялись. Как-то вдруг потемнело; подняв глаза, Шелби увидела, что солнце спрятало свой лик за тяжелыми грозовыми тучами. Все как тогда.

Она захлопнула дверцу машины и пошла по асфальтированной дорожке к конюшне. На сей раз собачий лай не приветствовал ее появление – да и людей поблизости видно не было, только возле амбара стояли, словно забытые хозяевами, два или три автомобиля. Если бы не пестрые точки в холмах за оградой – острый глаз Шелби различал в них коров и лошадей, – ранчо казалось бы вымершим.

Шелби вошла в конюшню, сняла со стены седло и уздечку и вывела из денника первого же попавшегося коня – жеребца гнедой масти, которого никогда прежде не видела. Никто ее не остановил, да она и не видела нужды перед кем-то отчитываться или спрашивать разрешения. Это ранчо ее отца, и все здесь принадлежит ему – акры сухой земли, мили изгородей, пропеченные солнцем постройки, скот, лошади да, пожалуй, и люди, что здесь работают.

Шелби уже много лет не ездила верхом. Но старые навыки не забываются: привычными движениями оседлав коня, она растворила ворота, легко вскочила в седло и поскакала в поля.

Жеребец шел легкой иноходью, едва касаясь земли. Вспугнутые фазаны и куропатки суматошно выпархивали из-под самых копыт. Коровы, пасущиеся в поле, даже не поднимали тяжелых длиннорогих голов. Один раз Шелби заметила слева группу рабочих – они клеймили телят; ковбои молча проводили ее взглядами и вернулись к своему делу.

Шелби мчалась, как ветер, словно старалась убежать от самой себя. В голове ее билась одна мысль: «У меня есть сестра. Дочь, от которой отец отрекся. И все эти годы скрывал от меня ее существование». Шелби не сомневалась: это не единственный его секрет.

Путь ее лежал к семейному кладбищу, где нашли свой последний приют многие поколения Коулов. Могилы за ржавеющей оградой поразили Шелби своей неухоженностью; одни могильные камни потрескались, другие были повалены и густо оплетены травой. Шелби спешилась, привязала поводья к ограде и, отворив скрипучую калитку, вошла на кладбище. Буйная трава хватала ее за ноги, какие-то колючки царапали бедра и впивались в шорты, словно стражи, бдительно охраняющие покой мертвецов. В новой части кладбища Шелби нашла могилу матери. За ней, казалось, ухаживали – наглый плющ не смел оплетать гранитный памятник с высеченной на нем розой и простыми словами: «Любимая жена и мать».

– Мама, – прошептала Шелби, коснувшись рукой холодного камня.

Много лет она не бывала у Жасмин. И вот наконец пришла – да и то с пустыми руками: ни цветов, ни венка, ни фотографии на память. У нее ничего не осталось от матери. Даже воспоминания о ней были смутны, перемешаны и перепутаны с семейными фотографиями, рассказами, слышанными от Лидии или от отца.

Как же, должно быть, она страдала! Быть женой судьи Коула – тяжкое испытание, но любить его – проклятие.

А где-то в вышине, в густых ветвях, не ведая ни о любви, ни о смерти, заливалась щебетом какая-то птичка.

—Мама, мама, – воскликнула Шелби, – если бы ты знала, как мне тебя не хватает!

Могильного камня Элизабет здесь не было – Шелби развеяла ее прах (точнее, как теперь понимала, неизвестно чей прах) в холмах. Судья Коул отказался увековечить память внучки на семейном кладбище. Тогда Шелби полагала, что он стыдится ее позора; теперь понимала – он не хотел ставить памятник мертвой девочке, ибо знал, что она жива. Слава богу, она жива!

– Я найду тебя, Элизабет! – Что-то сжало Шелби горло, и она повторила дрогнувшим голосом: – Непременно найду.

Распрямив плечи, она твердым шагом вышла из ограды, отвязала жеребца, вскочила в седло и понеслась вверх по склону холма на запад. Прежде чем возвращаться домой, ей хотелось посетить еще одно памятное место. Тучи уже затянули весь небосклон; ветер бил Шелби в лицо, принося с собой запах дождя. Близилась гроза.

Вот и старая хижина. За прошедшие годы она совсем развалилась: из четырех стен осталось две, от крыши – одни воспоминания. Только столетний очаг с трубой стоял гордо и недвижимо, словно не желая сдаваться времени. Шелби пришпорила коня и помчалась дальше, дальше – к тому ручью, на берегу которого они с Нейвом когда-то любили друг друга.

Сильные, мозолистые и удивительно нежные руки. Жаркие поцелуи – и холодные капли дождя. В ту ночь Шелби сказала, что любит его. Правда или нет – она сама не ведала: знала только, что никогда больше ни к одному мужчине не испытывала ничего подобного.

Как она надеялась, господи, как молилась, чтобы Элизабет была дочерью Нейва! Памятью их любви, живым свидетельством краткого счастья. И вдруг Шелби поняла: ей больше неважно, чья дочь Элизабет. Не страшно думать, что она может оказаться ребенком Маккаллума. Это ее дочь, ее плоть и кровь – вот что главное.

У ручья она остановила коня. Иноходец тяжело дышал, на гладких боках его выступили темные пятна пота.

– Молодец, хороший мальчик, – пробормотала Шелби, похлопала коня по холке и, соскользнув с седла, подошла к самому ручью. Быстрый и полноводный весною, летом он пересыхал, оставляя по себе лишь сухое русло. Но душа Шелби не иссохла; и теперь она струилась той же любовью, что и десять лет назад.

– Дура ты, дура! – прошептала она и, присев на камень, невидящим взором уставилась в высохшее русло ручья.

Кролик выскочил из кустов на том берегу, дернул ушами, заметив незнакомку, и поспешно нырнул обратно в заросли. Над головой медленно описывал круги коршун. Что-то укололо Шелби в бедро: сунув руку в карман, она вытащила обе связки ключей – старую и новую, завернутую в промасленную бумагу, взвесила их на ладони. Сегодня она попробует пробраться в офис отца. И что там найдет? Какие новые тайны ей откроются? Быть может, она наконец узнает, где ее дочь?

Или, возможно, наткнется на иные тайны, которые заставят ее содрогнуться? Узнает, почему Лидия так предана судье – вернее, так боится его ослушаться. Узнает, почему вышел на свободу Росс Маккаллум. А может быть, даже – чем черт не шутит – кто на самом деле убил Рамона Эстевана.

Но что ей за дело до грязных секретов Бэд-Лака? Все, что ей нужно, – найти свою дочь и убраться из этого богом проклятого города. Шелби провела здесь уже почти неделю – и все это время она гоняется за призраками, ни на шаг не приближаясь к цели! Есть от чего прийти в отчаяние!

Шелби сунула ключи обратно в карман и встала, собираясь уйти, но в этот миг что-то привлекло ее внимание. Какой-то шорох... нет, не слух, а чутье подсказало ей, что кто-то приближается к ручью. Не от ранчо, а с другой стороны – оттуда, где обширные земли судьи Коула граничат с жалким клочком земли, принадлежащим Неваде Смиту. А мгновение спустя и сам он, бесшумно раздвинув заросли, вышел на открытое место – высокий, прямой, со звериной грацией в легкой бесшумной походке. Брови сдвинуты, губы сурово сжаты, подбородок затенен двухдневной щетиной. Казалось, выйди ему навстречу медведь – и Нейв задушит его голыми руками.

– Я искал тебя, – просто сказал он.

– Пешком? – удивилась Шелби.

– Машину оставил неподалеку. – И он мотнул головой в сторону своего ранчо.

«Все как тогда», – мелькнуло в ее мозгу.

– Ты решил, что найдешь меня здесь?

– Нет. Я не знал, где тебя искать. – Он пожал плечами. – Право, сам не знаю, что меня подтолкнуло приехать сюда.

– Да еще и кружным путем.

– Естественно. Не хватало, чтобы судья оказался на ранчо и вышвырнул меня отсюда!

Он положил ей руки на плечи и притянул к себе.

– Я позвонил тебе домой, и Лидия сказала, что ты очень расстроена. Что решила уехать «куда угодно, лишь бы подальше оттуда». Я вспомнил, что прежде, когда тебя что-то расстраивало, ты плавала или скакала верхом до изнеможения. Вот почему мне пришло в голову, что ты могла отправиться на ранчо, оседлать коня и поехать куда глаза глядят. Но почему именно сюда... – Нейв пожал плечами. – Должно быть, интуиция подсказала.

Шумно вздохнув, он прижался горячим лбом к ее лбу.

– Господи, Шелби, как я рад, что тебя нашел!

– Вот как?

Она взглянула ему в глаза – серые, словно грозовое небо, глаза, один зрачок больше, другой меньше, – и уже не могла понять, за что упрекала себя и ругала дурой.

—Почему же ты так обрадовался? Что, была какая-то особая причина? – Сама не понимая почему, она не могла удержаться, чтобы его не поддразнить.

– Не издевайся! – предупредил Нейв.

– Что ты, и не думала!

– Черта с два! – В воздухе ощутимо похолодало, но от Нейва исходил такой жар, что Шелби почувствовала, как в теле ее разгорается ответный огонь. – Ты только и думаешь, как бы меня подколоть.

– По-твоему, у меня ни о чем другом и мыслей нет, как только о тебе? Нейв, милый, не тяжело таскать с собой такое самомнение?

– Ну вот опять! – воскликнул он.

– Прости, – ангельски улыбнулась она.– Никак не могу удержаться.

– Я тоже, – хрипло прошептал он.

А в следующий миг губы их слились, язык его ворвался в нежное пространство ее рта – и Шелби, блаженно затрепетав, открылась ему навстречу. Так было прежде, думала она, и так будет всегда. Нейв Смит – ее благословение и проклятие, и любить его для нее так же естественно, как дышать, а не любить – все равно что не жить на свете.

Словно и не было этих десяти лет: прикрыв глаза, она отвечала на его поцелуй страстно и жарко, с самозабвением первой любви. Не размыкая объятий, они опустились на ковер сухой травы и полевых цветов. Шелби схватилась за край футболки и потянула ее кверху, с наслаждением ощущая, как широка грудь Нейва, покрытая курчавой темной порослью, как ходят под бронзовой кожей тугие мускулы. Руками и губами она вновь и вновь познавала его тело и все не могла насытиться. Когда губы ее коснулись крошечного тугого соска, Нейв схватил ее за рыжие кудри и, откинув ее голову назад, взглянул в глаза. Волосы его трепал ветер.

– Что в тебе такое? – требовательно спросил он. – Почему я не могу остановиться?!

– Я тоже.

– Я серьезно, Шелби. Это какое-то безумие!

– Совершенно верно.

– Это самоубийство!

– Ага.

Он отпустил ее волосы.

– И тебе все равно!

– Вот тут ты ошибаешься, – вздохнула Шелби. Словно отвечая ее вздоху, ветер зашелестел листвой над их головами, и в стороне мягко фыркнул, переступая с ноги на ногу, гнедой иноходец. – Мне не все равно, Нейв. Совсем не все равно. В том-то и беда.

– Похоже, у нас с тобой одна беда на двоих.

Она не смела ему верить, не смела снова очертя голову бросаться в пропасть, на дне которой таятся горечь и боль, но и не могла остановиться. Вот он снова прильнул к ее губам; вот сильные, натруженные руки его принялись снимать с нее блузку и шорты, и каждое их прикосновение возбуждало и горячило кровь.

Шелби могла бы назвать тысячу причин, по которым должна его оттолкнуть. Тысяча причин, но ни одной достаточно веской. Что значат все доводы разума, когда смуглое мускулистое тело любимого сплетается с твоим телом, когда руки и губы его путешествуют по самым потаенным уголкам твоего естества, рождая сладкую дрожь предвкушения и возжигая огонь на алтаре желаний?

Ботинки Нейв снял сам, к «молнии» на ширинке потянулась Шелби.

– Ты напрашиваешься на неприятности! – предупредил он.

– Правда? А они будут?

Нейв расхохотался, отдаленный гром в западных холмах вторил его смеху. Одним движением сбросив джинсы, он встал перед Шелби во весь рост – воплощение красоты и силы, нагой античный бог, чье литое тело рождено не в мастерской скульптора, а выковано годами тяжкого труда.

– Да, Шелби. Будут у тебя неприятности – и еще какие!

Сплетясь телами, задыхаясь от смеха и страсти, они очутились на земле. Губы Нейва искали в сумраке ее губы, а умелые руки расстегивали застежку лифчика. От Нейва пахло свежестью, мылом и слегка виски, но сейчас этот запах был ей приятен. Вот уже и лифчик отлетел в сторону; полная грудь Шелби покорно легла ему в руку, и палец коснулся соска.

Мир вокруг померк. Холмы, поля, сухое русло ручья – все закружилось в безумном хороводе. Забыв обо всем, Шелби целовала Нейва в губы, в подбородок, в изгибы шеи – целовала и все никак не могла насытиться солоноватым вкусом его тела. Она желала его – боже, как желала! Навсегда или на миг – не все ли равно?

– Сейчас, Шелби, сейчас! – жарко шептал он. Язык его коснулся набухшего соска – и Шелби, отчаянно вскрикнув, выгнулась ему навстречу. Она не помнила, как соскользнули на землю трусики, не помнила, как оказалась перед ним нагой, что делали с ней его опытные руки и губы, помнила лишь, как тело ее пронзила вспышка острого, почти болезненного наслаждения.

О, как хорошо! Но это еще не то, чего она хочет. Ей нужно больше, гораздо больше.

– Нейв! – умоляюще прошептала Шелби. Весь мир исчез, исчезла она сама – все чувства и желания сосредоточились в потаенном местечке меж бедер.

– Потерпи, милая!

– Не могу, больше не могу!

Она зажмурилась и почувствовала, как сильные руки поднимают ее переворачивают, сажают на себя. Мощное естество мужчины заполнило ее на всю глубину; Шелби вскрикнула, вцепившись Нейву в плечи. Он начал двигаться, легкими толчками рук побуждая ее двигаться вместе с ним. Но Шелби в поощрениях не нуждалась: мощное желание сжигало ее изнутри. Согласные движения мужчины и женщины все ускорялись, на телах выступали жемчужные капли пота, а в небесах над их головами грохотал гром и молнии вспарывали небо, возвещая, что близится гроза.

– Так, девочка моя! Так! Так! – хрипло шептал Нейв. Он рванулся ей навстречу, и она выпрямилась, огласив холмы гортанным стоном, а в следующий миг, обессиленная, пала ему на грудь.

– Боже мой!

Кто произнес эти слова – она или он? Не все ли равно? Они лежали, сплетясь в объятиях так, словно срослись навеки; порывистый ветер ерошил их волосы, но ни он, ни она не чувствовали холода. Первой очнулась Шелби. Подождав, пока успокоится дыхание и сердце вернется к привычному ритму, она приподнялась на локте и, откинув с лица растрепанные волосы, взглянула Нейву в лицо.

– Ну что, ковбой, добился своего? – улыбнулась она. – Соблазнил бедную девушку?

Он светло улыбнулся в ответ.

– Что-то я не заметил, чтобы бедная девушка сопротивлялась.

– Вот я и говорю – коварный соблазнитель! Нейв вздохнул и поцеловал ее в висок.

– Знаешь, я тут подумал... – начал он.

– Подумал? Ну, теперь меня и вправду ждут неприятности! Он от души расхохотался.

– Неужели тебе мало?

– Конечно, мало!

Она игриво коснулась кончика его носа, но он перехватил ее руку:

– Шелби, я серьезно. Хочу, чтобы ты переехала ко мне.

– Что? – Сердце ее отчаянно забилось; она вгляделась ему в лицо, ища ответа. – Зачем?

– Так будет безопаснее. Поживешь у меня, пока все не кончится. Пока мы не найдем Элизабет и не решим, что делать дальше.

Ей, настроенной на любовь, трудно было возвращаться к реальности.

– Безопаснее? – тупо повторила она.

– Сегодня мне опять звонили. Все как в предыдущие разы – молчат и вешают трубку. И еще я видел в городе Маккаллума. Он куда-то направлялся, и вид у него был очень решительный. Так что нам лучше поберечься.

– Хочешь сказать, мне лучше поберечься! – сердито заключила Шелби и потянулась за одеждой. – Ты, кажется, считаешь меня какой-то беспомощной клушей!

Нейв схватил ее за руку, резко дернул к себе.

– Один раз тебя уже изнасиловали, – отчеканил он, глядя ей в глаза. – Я хочу быть уверенным, что история не повторится.

– Не повторится, будь уверен! – заверила его Шелби. – Но в твоей помощи я не нуждаюсь. Времена рыцарей миновали, я не прекрасная дама в беде и не хочу, чтобы кто-то меня спасал!

– Чего же ты хочешь, Шелби? – спросил он тихо и очень серьезно.

– Найти свою дочь. А потом – не знаю. – Она подняла глаза. – Если уж на то пошло – чего ты хочешь, Нейв?

– Хотел бы я знать!

– Вот и я о том же.

Шелби вырвала руку и принялась торопливо одеваться, кипя от досады и злости на себя. О чем только думала – стоило ему протянуть руку, и снова она, как перезрелое яблоко, свалилась ему в объятия! Шелби привыкла гордиться своим умом и хладнокровием; невыносимо было думать, что она, словно какая-нибудь дуреха из дамского романа, теряет голову от одного взгляда на красивого мускулистого самца.

Когда она подняла и встряхнула шорты, из кармана, глухо звякнув, вывалились обе связки ключей.

– Эй, у тебя упали…

Шелби поспешно подхватила проклятые железяки и сунула обратно в карман.

– Не хотелось бы остаться без ключей, – нервно улыбнулась она, ежась под его суровым взглядом.

– Шелби! – Нейв снова потянулся к ней, но она увернулась.

– Послушай, у меня был тяжелый день, и на сегодня с меня хватит переживаний.

Она вскочила на ноги и почти бегом помчалась к лошади. Чем скорее Нейв Смит останется позади, тем лучше.

– Шелби, что случилось?

Он прыгал за ней на одной ноге, другой нацеливаясь в штанину; в другой раз Шелби непременно рассмеялась бы, увидев такое зрелище. Но сейчас ей было не до смеха. Догнав ее, Нейв схватил Шелби за руку и развернул лицом к себе. На лице его отражалось искреннее беспокойство; будь Шелби одной из тех дурочек, которых она так презирала, непременно вообразила бы, что он ее любит. Но она не была дурой и хорошо понимала, что забота – одно, а любовь – совсем другое. Едва ли Нейв Смит вообще способен любить. И уж ее-то он точно никогда не полюбит. И все же, бог знает почему, она почувствовала, что не может уехать, не поделившись с ним своим горем.

– Я узнала, что журналистка, которая бродит по городу и пристает ко всем с расспросами...

– Катрина Неделески?

Она самая. – Шелби взглянула на темнеющее небо. Гроза приближалась; им стоило поторопиться. – Так вот, она не просто репортер из журнала «Лон стар». И не просто начинающая писательница, решившая сделать себе имя на документальной книге о секретах нашего городка.

Что?!

– Так вот, – горько усмехнувшись, продолжала Шелби, – сегодня выяснилось, что эта самая Катрина – моя сводная сестра. Дочь Нелл Харт, официантки. У судьи был с ней роман, а когда она забеременела, он сунул ей деньги и заставил уехать из города.

– Подожди секунду...

– Нет, это ты подожди! – Шелби говорила торопливо, захлебываясь словами, словно боялась разрыдаться, если хоть на секунду запнется. – Это еще не все! Самое худшее впереди. Мама узнала, что у отца есть внебрачный ребенок, и покончила с собой. Всю жизнь меня уверяли, что это был несчастный случай, и всю жизнь я гадала, что произошло на самом деле! И не только я – все в городе об этом сплетничали, верно? Но судью ничем не проймешь – даже сегодня, когда все открылось, он продолжал твердить, что она, мол, совершенно случайно выпила целую горсть снотворного, запила коктейлем, легла в ванну и уснула навсегда! Он предал ее, понимаешь, и она убила себя, потому что любила его и не могла пережить предательства. А он, этот проклятый... – Она судорожно вздохнула и заговорила спокойнее: – А он только об одном заботился – как бы не испортить скандалом свою карьеру. Поэтому все скрыл. И самоубийство жены, и то, что в Далласе у него есть еще одна дочь. Он отрекся от Катрины, все эти годы он обманывал меня, обманывал всех.

Нейв потянулся к ней.

– Не надо! – вскрикнула она, словно ужаленная. – Не трогай меня, не говори, что все будет хорошо, что мне надо успокоиться, никогда, никогда больше не смей обращаться со мной, словно с маленькой девочкой!

Нейв все-таки ее обнял – и она все-таки разрыдалась, уткнувшись в его широкую грудь.

– Господи боже, – шмыгнув носом, простонала Шелби минут пять спустя, – я так надеялась, что этого не случится!

И вот пожалуйста – разревелась! Точно какая-нибудь истеричная идиотка! Ну почему всегда так: хочешь, как лучше, а получается...

– Не знаю, Шелби. – Он крепче прижал ее к себе. – Одно тебе скажу: что бы я о тебе ни думал, назвать тебя «истеричной идиоткой» мне никогда и в голову не приходило.

– Хотя бы это радует. – Тыльной стороной ладони она смахнула слезы и встряхнула головой, чтобы вернуть себе ясность мысли. Небо стремительно темнело; где-то вдалеке завыл койот. – Но еще несколько подобных сцен – и ты, пожалуй, изменишь свое мнение!

– Не думаю. – Откинув голову, Нейв взглянул ей в глаза. – И все же меня тревожит Маккаллум.

– Не тревожься, Нейв.

– Но, Шелби...

– Он меня не тронет, – храбро пообещала она и чмокнула его в щеку. – Не такой же он дурак, чтобы самому лезть в петлю!

– Не припомню, чтобы Росс получал призы за интеллект. Он из тех ребят, что сперва действуют, а потом думают.

– Я буду осторожна.

Она высвободилась из его объятий и зашагала туда, где оставила иноходца.

Улыбка Нейва погасла.

– Пожалуйста, Шелби, не лезь на рожон! Береги себя.

– Непременно.

Прыгнув в седло, она обернулась к нему. Несколько долгих мгновений оба смотрели друг на друга.

– Ты тоже, Нейв.

Комнатушка в мотеле «Добро пожаловать» была крохотной и облезлой, низкий потолок, казалось, готов был вот-вот обрушиться Катрине на голову.

Легкий ветерок колыхал выгоревшие, когда-то бежевые шторы. Низкая кровать с комковатым матрасом нелепо раскорячилась посреди комнаты, словно лошадь со сломанной спиной. В углу тускло мерцал телеэкран. Несколько часов назад, чтобы отвлечься, Катрина включила телевизор, но почти сразу выключила звук, так что шутки комика на экране до нее не доходили. Впрочем, судя по его идиотской физиономии и нелепым жестам, она ничего не потеряла.

Катрина лежала на застеленной кровати, глядя в потолок; на коленях у нее поблескивал экран портативного компьютера. Вот уже час с лишним она старалась привести в систему свои заметки, но работа не двигалась. Рядом на тумбочке стоял полный стакан текилы. Катрина сделала всего один глоток, но любимый огненный напиток показался ей пресным и безвкусным, словно пепел. Что за дрянной городишко, даже выпивки приличной не достать!

А может, дело не в текиле. А в свидании с подонком, которого судьба определила ей в отцы. При одной мысли о нем Катрине становилось тошно. Она уже всерьез подумывала о том, чтобы выбраться из мотеля и приняться за старое – не может же быть, чтобы даже в такой дыре не нашлось дилера, торгующего из-под полы травкой или порошком?

– Даже и думать не смей! – оборвала она собственные грешные мысли.

С наркотиками Катрина покончила раз и навсегда – вскоре после развода. И больше ничто не затянет ее на кривую дорожку. Ничто – даже встреча со всевластным судьей!

Глотнув еще теплой и безвкусной текилы, Катрина снова повернулась к компьютеру. Надо бы записать стишок, который она услыхала сегодня утром в «Белой лошади» – переделку детской песенки, направленную против самого могущественного человека в городе. Как там начиналось? «Рыжий дедушка Коул был суровый король.» А дальше что-то вроде: «Громко кликнул своих холуев...» Народ в салуне хохотал от души, и самой Катрине тогда показалось, что стишок очень забавный. Теперь она ничего смешного в нем не видела.

Из соседней комнаты послышался шум ссоры. Женщина крикливо причитала по-испански, мужчина отвечал резко и сердито. После одной, видимо, особенно ядовитой тирады раздался грохот и женский визг.

«Замечательно! – мрачно сказала себе Катрина. – Дерутся. Интересно, стрелять будут?» И ей представился некролог: «Молодая, подающая надежды журналистка гибнет от случайной пули мексиканского бандита.»

На телеэкране комедийный сериал сменился рекламой средства для похудания. Катрина вздохнула и переменила позу; пальцы ее снова забегали по клавиатуре. Сантименты сантиментами, а статью писать надо. Редактор ей уже два раза звонил по сотовому. В первый раз она сказала, что отделывает стиль, во второй отговорилась внезапной смертью Калеба Сваггерта – мол, это происшествие придает всему делу новую окраску. Что, если его убили, чтобы заставить замолчать? Кстати, вполне возможно, что так оно и есть. Конечно, Калеб – не идеальный свидетель. Очень вероятно, что он врал напропалую, мешал в кучу что было и чего не было – лишь бы поднять шум, привлечь к себе внимание журналистов и обеспечить дочку. Но возможно и другое: он рассказал чистую правду, и кому-то это очень не понравилось. Этот кто-то решил взять судьбу старика в собственные руки и заставил его замолчать навсегда.

А это значит, что и Катрина в опасности.

«Этого еще не хватало!»

Уже несколько дней ей не давала покоя мысль, что кто-то в городе вполне может желать ей смерти, и отделаться от этой мысли никак не удавалось. Вот и сейчас, устремив невидящий взор на облезлую стену, Катрина невольно вздрогнула. «Ничего, кто не рискует, тот не выигрывает», – напомнила она себе. Журналистика – профессия опасная. Чего только не вытворяют иные ее коллеги! Одни делают репортажи из воюющих стран, другие снимают вблизи смерчи и извержения вулканов, третьи берут интервью у Саддама Хусейна – и все ради славы!

Но, должно быть, Катрина не из таких. Журналистика – ее призвание, все верно, но умирать ради статьи в журнале она не собирается. Слава – замечательно, деньги – еще лучше, но безвременная смерть – благодарим покорно! Даже месть не стоит того, чтобы ради нее рисковать своей шкурой. Как ни мечталось Катрине ославить Рыжего Коула на все Соединенные Штаты, класть голову на плаху ради этого подонка она не станет.

Вот почему Катрина купила пистолет. Изящную смертоносную игрушку с посеребренной рукоятью. И от души надеялась, что ей не придется пускать его в ход.

Грохот и визг за стеной сменились женскими всхлипываниями, а реклама на телеэкране – комедией. Катрина вздохнула и снова повернулась к компьютеру. Мысли ее обратились к Шелби Коул – сестричке-принцессе. Так, значит, у Шелби где-то есть внебрачная дочь! Это интересно. И еще интереснее, что судья – чего еще ждать от этого мерзавца? – обманом отнял ребенка у собственной дочери! История повторяется: чтобы соблюсти репутацию своего семейства, этот сукин сын готов отречься от внучки, как двадцать пять лет назад отрекся от дочери.

Интересно знать, кто отец ребенка?

Катрина сделала пометку в блокноте. Шелби, судя по всему, полна решимости найти свою дочь. Но что, если она, Катрина, найдет ее первой? Катрина самодовольно усмехнулась и едва не подпрыгнула, когда раздался громкий стук в дверь.

– Кто там?

Она вскочила на ноги, невольно потянувшись к сумочке, где лежал пистолет.

– Это вы та репортерша из Далласа? – послышался за дверью сиплый мужской голос. Незнакомый голос.

– Да. – Она расстегнула сумочку.

Вот и славно. А я – Росс Маккаллум. У Катрины замерло сердце.

Эй, вы меня слышите?

Да.

Господи боже, что ему нужно? Или судьба распахивает ей свои объятия, или сбывается ее худший кошмар! Прикусив губу, с отчаянно бьющимся сердцем Катрина нащупала в сумочке пистолет.

– Что вам нужно?

– А вы откройте, и поговорим по-хорошему.

«Кто не рискует – тот не выигрывает», – напомнила себе Катрина. Бормоча эту поговорку себе под нос, словно молитву, дрожащей рукой она отодвинула запор и распахнула дверь.

Огромная бесформенная тень заслонила от нее тусклый свет уличных фонарей.

По фотографиям времен судебного процесса Катрина уже знала, что Маккаллум – далеко не красавец, но в жизни он был просто страшен.

– Добрый вечер, мистер Маккаллум, – бодро заговорила Катрина, страшась одного – только бы не дрогнул голос. – Какое совпадение! Я как раз собиралась позвонить вам и договориться о встрече!

Маккаллум недоверчиво хмыкнул. Холодные свинцовые глаза его, глубоко запрятанные в грубых складках кожи, бесцеремонно ощупывали Катрину, словно молчаливо обвиняли во лжи.

– Ну, раз так, перейдем сразу к делу. – Он обшарил взглядом жалкую комнатку; на бутылке текилы его взгляд задержался. – Я так понимаю, Калеб Сваггерт ничего больше вам не расскажет. Вот я и подумал, не захотите ли вы вместо него со мной потолковать?

Так вот какую игру он ведет!

– Возможно, – протянула Катрина.

Свинцовые глазки Маккаллума снова обратились к ней – и, как в первый раз, она вздрогнула под его взглядом.

– Я вам предлагаю ту же сделку, что и старина Калеб. Вы мне платите – я вам рассказываю все как было.

– Видите ли, мистер Маккаллум, Сваггерт изменил свои показания, рискуя попасть под суд, – этим он и заинтересовал наш журнал. А ваши показания доступны любому, кто изучит материалы дела. Я не заплачу вам ни гроша, пока вы не докажете, что можете добавить к уже сказанному нечто совершенно новое – да и в этом случае мне нужно будет сперва поговорить с редактором.

Топорная физиономия Маккаллума начала медленно наливаться гневом.

– Детка, я ждать не стану. И так уж восемь лет прождал неизвестно чего. Так что ты со мной не шути!

– И вы со мной не шутите, – невозмутимо парировала Катрина. – Сделаем так: сейчас вы вкратце, без записи объясните мне, что можете добавить к своим показаниям. Если я сочту, что это заслуживает публикации и оплаты, то позвоню в журнал и договорюсь с редактором.

«Только бы не заметил, как я его боюсь! Только бы не заметил!» – повторяла она про себя, словно заклинание.

Маккаллум удивленно поднял бровь – привык, видимо, что от одного взгляда на него у женщин трясутся поджилки.

– Ладно, детка.

– Катрина, – поправила она. – Или мисс Неделески. Как вам удобнее.

– Ладно, Катрина. Идет. Выпивкой угостите? – Он кивнул в сторону текилы.

– С удовольствием. – Не давая ему опомниться, она вышла из номера и захлопнула за собой дверь. – В «Белой лошади».

Как ни жаждала Катрина поговорить с патентованным негодяем, она еще не настолько потеряла рассудок, чтобы уединяться с ним в мотеле. А «Белая лошадь» через дорогу отсюда, и свидетелей там хватает, так что едва ли Россу придет в голову проявлять там свою зверскую натуру.

– В «Белой лошади» могут подслушать.

– Я готова рискнуть.

Крепко сжимая в руке сумочку с пистолетом, рука об руку с Маккаллумом она пересекла улицу и подошла к бару. Входя, Росс придержал перед ней дверь. Надо же, удивилась Катрина, а он, оказывается, обучен хорошим манерам!

«Белая лошадь» приветствовала ее густым сигаретным дымом, нестройным шумом музыки и гулом разговоров. Сердце Катрины сильно билось, нервы были натянуты как струны. Предстоящее интервью может изменить всю ее жизнь.

Кое-кого из завсегдатаев она уже знала. В углу с бильярдом гоняли шары Мэнни Доубер и Бэджер Коллинз. В другом углу, перед телевизором, сгрудилось с полдюжины мексиканцев – шумно обмениваясь впечатлениями, они смотрели бейсбольный матч. Не ускользнули от внимания Катрины и женщины, каких хватает во всех барах на свете: эти дамы приходят в одиночку, разодетые, словно на бал, курят, смеются и всячески стараются привлечь к себе мужское внимание. Среди них Катрина заметила и Руби Ди: женщина, которую в городе иначе как «этой шлюхой» не называли, скользнула по журналистке равнодушным взглядом, но, заметив рядом с ней Росса, вздрогнула и поспешно отвела глаза.

За стойкой протирала стаканы Люси Прайд. Заметив пришедших, она приветливо кивнула Россу и знаком пригласила его со спутницей за стойку, в тихий уголок, подальше от расшумевшихся болельщиков.

Катрина видела, что их приход не остался незамеченным. Она поймала на себе несколько любопытных взглядов; шумные разговоры стихли, словно кто-то повернул ручку громкости, и во всем баре чувствовалось какое-то напряженное ожидание.

– Что будете пить? – поинтересовалась Люси, проворно подлетая к новым посетителям.

– Мне как обычно, – заказал Росс.

– Стакан кока-колы. – Катрина не хотела терять трезвость мысли.

– Сейчас принесу. – И Люси исчезла.

– Что, не употребляете? – поинтересовался Росс, откидываясь на табурете и беззастенчиво разглядывая свою собеседницу.

– Я на работе.

– Да ладно, выпейте стаканчик! За мой счет.

– Спасибо, обойдусь. – Она наклонилась к нему: – А теперь объясните, почему вы считаете, что ваша история может представлять интерес для журнала.

По топорной роже Маккаллума расплылась широкая злорадная ухмылка.

– Потому что я знаю, кто убил Рамона Эстевана.

– И с этим знанием восемь лет просидели за решеткой?

– А что мне оставалось? Я же попал в ловушку! Этот Калеб, чтоб его. Он ведь вам сказал, что ему заплатили за показания?

В этот момент появилась Люси с заказом.

– Посчитай, – приказал Росс. – Платит леди.

– Я плачу, – подтвердила Катрина.

Этот Маккаллум, как видно, себе на уме – понял, чем ее поддеть! Хоть Катрина и не готова была ему верить, но слушала уже с большим интересом.

– Ваш счет.

На стол перед Катриной легла измятая бумажка. По радио зазвучал старый хит Пэтси Клайн, а Люси, углядев новых клиентов, помчалась обратно за стойку.

Катрина отхлебнула колы, задумчиво разглядывая одинокую вишенку, затерянную среди кубиков льда. Сделал глоток и Росс.

– Ладно, сдаюсь, – наконец прервала она молчание. – Так кто же убил Рамона Эстевана?

– Невада Смит, – не моргнув глазом, ответил Росс.

– Подождите-ка. Он работал в департаменте шерифа. Вас нашли в его грузовике. А мотив? Зачем ему убивать Эстевана?

– Да они друг друга терпеть не могли. У старины Рамона характер был хуже некуда. Этот старый козел у всех в городе был словно бельмо на глазу.

Он умолк. Но Катрину не так-то легко было выбить из колеи: она молча попивала колу, ожидая продолжения.

– А Смит до того, как связался с Шелби Коул, крутил с Рамоновой дочкой.

– С Вианкой?

– Точно.

– И... – подбодрила его Катрина.

Пэтси Клайн ворковала что-то о любви; от сигаретного дыма щипало глаза и першило в глотке.

– Короче, бросил он Вианку ради прекрасных глазок нашей принцессы. А старикану это сильно не понравилось. – Росс сделал большой глоток и поморщился. – Рамон был тот еще тип: как ему вожжа под хвост попала – все, туши свет. Мне не верите, у кого угодно в городе спросите.

Для Катрины это не стало откровением. О скверном характере покойника упоминал еще Калеб, и прочие жители города, с которыми Катрине удалось побеседовать, были, кажется, вполне с ним согласны.

– Значит, Нейв Смит и Шелби Коул встречались примерно в то время, когда убили Рамона.

– Ну... – Росс подозрительно сощурился.

Быстро подсчитав в уме, Катрина сообразила: отцом ребенка Шелби может быть только Нейв Смит. Вот так удача!

Следователь, сыгравший главную роль в осуждении Росса, которого сам Росс теперь обвиняет в убийстве, – и он же соблазнитель Шелби Коул! Ах, что за книга у нее получится!

– Все чудесатее и чудесатее, – улыбнулась она, слишком поздно сообразив, что Маккаллум едва ли читал «Алису в стране чудес». – А доказательства у вас есть?

– Не больше, чем у него, когда он меня подставил.

– «Подставил»? Хотите сказать, он подтасовал улики?

– Называйте как хотите. – Росс прикончил свое пиво и жестом подозвал Люси. – Так что, по рукам? – Он наклонился к ней, опершись о стол своими мясистыми лапищами. – Я вам забесплатно душу выворачивать не стану. И меньше, чем Калеб, не возьму.

«На самом деле он не такой уж урод», – подумалось вдруг Катрине. Да, огромный, неуклюжий, с грубыми чертами лица, но разве мало мужчин, которые при таких же внешних данных выглядят этакими добродушными великанами? Да и линялая рубаха и выцветшие джинсы сами по себе человека не портят. Нет, не фигура и черты лица делали Росса Маккаллума настоящим страшилищем, а то, как он ходит, как стоит, по-обезьяньи сгорбившись и свесив огромные руки, как говорит. Как шевелятся его мясистые губы. Как двумя тусклыми подслеповатыми оконцами смотрят на мир свинцовые глаза.

– Посмотрим, что я смогу сделать, – пообещала она. – Продиктуйте ваш номер. Я вам позвоню.

Медленная недобрая усмешка выдавилась на губах Росса.

– У меня, детка, с телефоном пока туго. Но ты не беспокойся, я тебя сам найду.

Он подмигнул – и кровь похолодела у нее в жилах.

Отлично, – бодро откликнулась Катрина, выкладывая на стол двадцатидолларовую бумажку. Пальцы наткнулись на пистолет – хватит ли ей духу пустить его в ход, если придется? – Тогда пока.

Она сверкнула своей фирменной улыбкой и подчеркнуто твердым шагом вышла из бара. Он или не он убил Эстевана, Катрина пока сказать не могла. Но в одном у нее сомнений не было: за решеткой Россу Маккаллуму самое место!

Глава 16

– Мне плевать, что тебе придется сделать и сколько это будет стоить – только найди мою дочь! – рявкнул в трубку Нейв Смит.

В последнее время все шло наперекосяк, и теперь он вымещал свою досаду на Билле Левинсоне.

Гроза прошла стороной, так и не напоив исстрадавшуюся землю дождем. У аппалузской кобылы загноилось копыто. На южном пастбище вышел из строя трактор. А в довершение всего вчера вечером, возвращаясь домой, Нейв заметил на своей земле чужака. Чей-то пикап, подозрительно напоминающий «Додж» Шепа Марсона, тарахтел по дороге, ведущей в город от ранчо Адамсов. К несчастью, тучи рассеялись, и заходящее солнце, залившее землю багровым светом, так и не дало Нейву разглядеть водителя или хотя бы определить цвет его машины. Нейв рванул за ним – но, пока переключал скорость, непрошеный гость прибавил ходу и скоро превратился в точку на горизонте, а потом и вовсе исчез – лишь пыльный шлейф его еще долго оседал на дорогу. Тучи рассеялись, так и не пролившись дождем, однако не рассеялось тошнотворное предчувствие беды. Больше всего Нейва беспокоила Шелби. Как и он сам, она была на взводе: горячая, нетерпеливая, раздраженная постоянными неудачами, она могла сорваться и наделать глупостей.

– Что хочешь делай, но найди! – уже спокойнее заключил он.

—И так делаю все, что могу, – бесстрастно отозвался Билл.

– Я тоже.

Нейв не терял времени даром. Весь вчерашний и половину сегодняшнего дня он провел в Куперсвилле, в больнице, где десять лет назад появилась на свет малышка Элизабет. Сперва, вручив церберше в белом халате половину своего месячного дохода, получил доступ в архив и выяснил, кто из персонала в то время работал в родильном отделении. Остаток дня потратил на разговоры с врачами, медсестрами и сиделками. Увы, никто из них не дежурил в ту ночь, когда рожала Шелби Коул. Или же не хотел признаваться.

– Ладно, буду работать дальше.

– Хорошо. Заодно проверь этих людей.

И Нейв продиктовал сыщику список сотрудников больницы, встретиться с которыми ему сегодня не удалось.

– Ладно.

– И не забудь про Росса Маккаллума.

– Ты мне каждый день о нем напоминаешь! – По голосу чувствовалось, что Левинсон улыбается. – Будь спокоен, раскопаю все, что смогу.

– Хорошо.

– Кстати, я тут подумал, – помолчав, заметил детектив. – Я ведь мог бы заодно отыскать твою мать.

– Не трудись, – коротко ответил Нейв.

– Просто подумалось, раз уж ты ищешь дочь, самое время воссоединить семью.

– Забудь об этом.

Нейв сжал зубы. Он не помнил своей матери и не желал вспоминать о женщине, которая бросила трехлетнего мальчугана на произвол судьбы и пьяницы-отца.

Когда-то, еще мальчишкой, он не раз задавался вопросом, почему мать не взяла его с собой. Говорят, брошенные дети часто воображают, что чем-то обидели или разочаровали своих родителей – поэтому, мол, те их и оставили. Нет, такие мысли Нейву в голову не приходили. Даже будучи малышом, он прекрасно понимал, почему сбежала мать, – достаточно было взглянуть на отца, и все становилось ясно. Ее выдали замуж за никчемного нищего пьянчугу, который, если верить городским сплетням, изменял ей направо и налево. А она была молода и хотела жить. И начала новую жизнь – без Нейва.

Она ушла, не оглянувшись, не пожелав даже узнать, что сталось с ее брошенным сыном. И Нейву не интересно знать, чем она кончила. Быть может, мертва; быть может, угасает в каком-нибудь благотворительном заведении; а может быть, прожигает жизнь где-нибудь на Лазурном берегу – какая ему разница? У него нет матери. И никогда не было.

Страшно было подумать, что его дочь когда-нибудь скажет о нем то же самое. Вот почему Нейв так настойчиво искал Элизабет. Но пока что все поиски были бесполезны – и, когда он думал об этом, руки его сами сжимались в кулаки.

– Дай мне знать, если передумаешь.

– Не передумаю.

Нейв попрощался и повесил трубку. Остановился посреди кухни, беспокойно приглаживая ладонью волосы. Ему не сиделось на месте, словно зверю, чующему приближение врага. Сколько Нейв ни убеждал себя, что воображение играет с ним злые шутки, не мог стряхнуть предчувствие беды. Не мог даже понять, откуда она надвигается.

– А, черт побери все! – прорычал он и от души пожалел, что в доме нет сигарет, хоть он и бросил курить много лет назад.

Жить в одном округе с Шелби Коул – одного этого достаточно, чтобы свести человека с ума. Но чувствовать, что ей угрожает опасность, знать, что Росс Маккаллум замышляет что-то недоброе, постоянно помнить о дочери, которую хочешь и не можешь найти. Нет, это уж слишком!

Зазвонил телефон. Нейв напрягся. Кто это может быть? Опять тот «шутник»? Ну, он ему покажет.

Алло! – рявкнул он в трубку.

Смит?

Нейв узнал голос, и все тело его напряглось, а по спине пробежал холодок.

– Судья Коул?

– Мне нужно с тобой поговорить, – без предисловий объявил судья.

– Зачем?

Объясню, когда приедешь.

Куда?

Судья на секунду запнулся, и Нейв спросил себя, что за карты прячет в рукаве этот хитроумный мерзавец?

– В моем офисе в центре города, – ответил наконец Рыжий Коул. – Сегодня в десять.

Нейв покосился на часы. Не было еще и восьми.

– Почему бы нам не поговорить по телефону?

– Не задавай лишних вопросов. Встретимся – все объясню.

– Тогда почему бы мне просто не послать вас ко всем чертям?

– Это касается Шелби. Шелби и Росса Маккаллума.

На миг Нейву показалось, что чье-то холодное дыхание ерошит ему волосы на затылке. Но тут же он напомнил себе, что имеет дело с Джеромом Коулом, а этот человек не поленится разыграть мелодраматическую сцену, чтобы добиться своего.

– А по телефону сказать вы никак не можете?

– Не могу.

– Послушайте, судья, я на эти голливудские штучки не куплюсь. Если у вас есть что сказать, выкладывайте.

– Непременно. Сегодня в десять. И повесил трубку.

Нейв снова взглянул на часы. До свидания с дьяволом оставалось чуть больше двух часов.

– Мне нужно с вами поговорить.

При звуках грудного голоса Вианки у Шепа запылали уши; крепче прижав трубку к уху, он воровато оглянулся – не слышит ли кто? Но в шумном офисе шерифа, разгороженном полупрозрачными перегородками, все были заняты своими делами, и никого не интересовало, с кем офицер Марсон болтает по телефону.

– Это... это касается убийства, – чуть поколебавшись, добавила Вианка.

– Хорошо, сейчас выезжаю!

Одна мысль о свидании с прекрасной мексиканкой окрылила его. Шеп мгновенно забыл и о бумагах, ждущих его подписи, и о недописанном отчете.

– Нет, нет, я еще в больнице. Приезжайте позже, вечером. Ко мне домой.

Домой?! Шеп чувствовал, что еще немного – и взлетит к небесам.

– Сейчас я должна ехать в магазин, а вечером буду дома присматривать за madre. Ее сегодня выписывают.

С восторгом Шепа случилось то же, что бывает с воздушным шариком, если проткнуть его иголкой. Старуха возвращается домой? Эх, значит, не удастся им поболтать наедине! И все же Шеп рад будет увидеться с Вианкой. А уж если она даст какие-то полезные сведения о деле, что занимает сейчас весь округ…

Так или иначе, ему повезло. И несколько часов спустя, направляясь на своем «Додже» к дому Эстеванов, Шеп ощущал такой душевный подъем, какого за последние несколько лет и не помнил.

Он нашел время побриться, переоделся в чистое, даже зубы почистил, и теперь тщетно убеждал свою совесть, что едет к Эстеванам исключительно со служебными целями. Да, верно, у него к Вианке дело. Она обещала рассказать что-то об убийстве – да и в любом случае, раз следствие возобновлено, ему придется заново допросить всю семью убитого. Однако никакой служебной надобностью не объяснишь, что ботинки у него блестят, от чистой рубахи исходит запах дезодоранта, а изо рта – аромат мятной жвачки, освежающей дыхание. Нет, что толку обманывать себя! Шеп хочет, чтобы Вианка увидела в нем привлекательного мужчину.

Взглянув на себя в зеркало заднего вида, он пригладил усы и вздохнул. Черт возьми! Седина в усах все заметнее, волосы на голове редеют, брюхо угрожающе нависает над форменным ремнем. Что ж удивляться – как-никак скоро пятьдесят стукнет! Двадцать из них он женат – и, бог свидетель, никогда еще не обманывал Пегги Сью. А теперь летит на всех парах к какой-то девице, и глупое сердце его колотится, словно у мальчишки-школьника на первом свидании.

И все из-за нее. Из-за Вианки.

Что ж, Пегги Сью сама виновата, возразил он своей совести. Лет пятнадцать назад ему бы такое и в голову не пришло. Только дурак станет бегать на сторону от молодой, веселой, ласковой красавицы жены! Но Пегги Сью опустилась, перестала следить за собой и интересоваться сексом, совсем разучилась смеяться. Уж и не припомнишь, когда они с ней в последний раз резвились в постели.

Говорят, есть такая пакостная штука – кризис среднего возраста. Года подходят к пятидесяти, и вдруг начинает казаться, что жизнь не удалась, что все хорошее прошло мимо.

Конечно, Шепу на жизнь грех жаловаться. Пусть в семье не все ладно, зато работой своей он вполне доволен. Шеп знал, что его считают настоящим ублюдком, крутым и безжалостным, знал и не возражал против такой репутации. Когда-то даже ею гордился. Немало он разбил носов и наставил синяков, немало погуляла его дубинка по спинам разных пьянчуг и хулиганов! А как же иначе? Чтобы порядок был, иначе никак нельзя. Случалось ему и проводить обыски, не утруждая себя добыванием ордера. И подтасовывать улики, чтобы отправить какого-нибудь мерзавца вверх по реке. А что еще остается, когда и слепому ясно, что сукин сын виновен, а улик нет? И даже закрывать глаза, когда кто-нибудь из его друзей преступал закон.

Шеп не стыдился выручать приятелей и не видел ничего дурного в том, что они потом отблагодарят его долларом-другим. Серьезного преступника он, конечно, покрывать не стал бы, но ведь не о серьезных делах речь! Взять хотя бы тот давний случай, когда парнишка Джонсонов, напившись по случаю окончания школы, заехал на землю старика Коуэна и сбил грузовиком его лучшего призового быка. Ох, как разозлился старый склочник! Как клялся, что жив не будет, коли не засадит мерзавца за решетку! А Шеп вызвал парня к себе, поговорил с ним по-хорошему, врезал пару раз, предупредил, что в следующий раз ему не сдобровать – на том дело и кончилось.

И, спрашивается, кому от этого хуже? Молодой Джонсон попал вместо тюрьмы в колледж, выучился на бухгалтера, женился на методистке и стал жить-поживать да Шепа добром поминать. Теперь у них уже двойня подрастает. И закон с тех пор не нарушал ни разу – видно, тяжелая рука офицера Марсона пошла ему на пользу. Старик Коуэн получил за быка обадденную страховку – и если пострадал, так только в том, что на поминках по своему чемпиону объелся бифштексами и потом неделю маялся животом. А на «благодарность», полученную от Джонсонов-старших, Шеп вылечил зубы старшему сыну Тимми.

Так что Шеп язык в глотку вобьет тому, кто посмеет назвать его продажным. Нет, офицер Марсон не продается! Он просто трезво смотрит на жизнь. А это совсем другое дело.

Однако Пегги Сью он никогда не обманывал. И не потому, что возможности не было. В Бэд-Лаке Шеп Марсон считался интересным мужчиной, и немало женщин не отказались бы провести с ним вечерок. Но он не рисковал – не хотел потерять жену и ребятишек. До сегодняшнего дня.

Остановившись перед аккуратным бунгало Эстеванов, Шеп заглушил мотор и распахнул дверцу. Тихий мексиканский квартал изнемогал от жары; было пустынно – лишь бездомный пес, спрятав хвост между ног, трусил вниз по улице. Шеп вышел и потянулся, расправив плечи. Интересно, что-то расскажет ему Вианка?

Весь сегодняшний день Шеп не давал покоя экспертам – ему не терпелось узнать результаты исследования револьвера, найденного в пещере на земле Адамсов. И ребята из лаборатории его не подвели. Перед ними действительно было табельное оружие Нейва Смита, утерянное десять лет назад; баллистическая экспертиза показала, что именно из этого револьвера тридцать восьмого калибра был застрелен Рамон Эстеван. На стволе и рукояти красовались во множестве отпечатки пальцев самого Нейва – и никаких иных.

Криминалисты исследовали и пакет, в котором лежало оружие – но не нашли на нем ни отпечатков пальцев, ни волосков, ни иных следов, которые бы позволили выйти на след. Так что вопрос о том, кто подбросил револьвер и кто о нем сообщил, по-прежнему оставался нерешенным. Однако подозреваемым номер один стал Невада Смит.

И это, сказать по правде, Шепа беспокоило. Он знал, что Нейв на многое способен. Знал, что с Маккаллумом у него какие-то старые счеты. Мог даже предположить, что Нейв подкупил Калеба и Руби Ди, чтобы засадить Росса за решетку. Но убийство? Едва ли Нейв на такое способен. Хоть Шеп и любил поворчать в адрес «этого наглого полукровки, от которого бабы невесть почему с ума сходят» – в глубине души этот колючий, несговорчивый парень был ему чем-то симпатичен.

Что будет дальше – поглядим, думал Шеп; но пока что улики складываются не в пользу Невады Смита.

Хорошо, но кто же еще знал о револьвере? И откуда? Неужели Нейв проболтался? По пьянке рассказал кому-то об убийстве, признался, куда спрятал оружие.

Нет, это ни в какие ворота не лезет. Шеп все-таки двадцать пять лет прослужил в департаменте шерифа и в людях разбирался. От Бэджера Коллинза он мог бы ожидать такой глупости. От Мэнни Доубера – сколько угодно. От Росса Маккаллума – пожалуй, тоже. А вот от Нейва Смита...

Расправив плечи и стараясь не слишком шумно отдуваться, Шеп подошел к беленым дверям дома. Знакомый пестрый кот, гревшийся на подоконнике, заметив чужого, испуганно мяукнул и скрылся в пышных зарослях бугенвиллеи.

Дверь была приоткрыта – как и в прошлый раз. Шеп заглянул внутрь, но не увидел ничего, кроме мерцающего в углу телевизора. На экране какой-то мексиканец беззвучно терзал гитару. Шеп деликатно кашлянул и постучал.

– Momenta! – послышался откуда-то голос Вианки, и от звуков ее грудного приглушенного голоса сердце его заколотилось.

– Спасибо, что пришли, – проговорила она, бесшумно появляясь на пороге – смуглое лицо строго и печально, глаза опущены, словно у монашки.

– Да не за что!

Шеп торопливо сдернул шляпу и скользкими от волнения пальцами принялся мять поля. Манящий запах пряностей, духов и сигаретного дыма щекотал ему ноздри.

– Позвольте мне.

Она взяла у него шляпу. Руки их соприкоснулись, и словно электрический разряд пронзил руку Шепа до самого плеча и даже дальше, до того места, где плечевая кость сочленяется с позвоночником.

– Не хотите ли выпить? У нас есть содовая, или кофе, и...

– Спасибо, не надо, – ответил Шеп.

Это была ложь: во рту у него пересохло, но он забыл обо всем, кроме Вианки. Он застыл и смотрел, как блестят в свете заходящего солнца ее волнистые волосы, как мягкие кудри обрамляют сердцевидное личико, как сияют темными звездами глаза, как полны губы, как чудно облегают стройную фигурку белые джинсы с широким черным поясом, как круглится под розовой маечкой грудь.

– Ты сказала, что хочешь что-то рассказать об убийстве, – наконец опомнился Шеп.

Да... одну секунду. Мне надо сходить проверить, как там madre. Присаживайтесь, пожалуйста.

Она указала на диван рядом с телевизором. Чувствуя себя страшно старым и неуклюжим, Шеп протиснулся между гардеробом и столиком, где у Эстеванов был устроен небольшой алтарь: кружевные салфетки, мерцающие свечи, раскрашенное от руки изображение Иисуса с пронзенным сердцем и несколько фотографий улыбающегося Рамона.

Шепу от этой выставки стало как-то не по себе. Воспитанный в строгих методистских правилах, на католиков он смотрел с подозрением: идолопок-лонники, не идолопоклонники, а что-то вроде того. Впрочем, лютеране у него тоже симпатии не вызывали. О мормонах и говорить нечего. Даже к баптистам он не питал никаких теплых чувств, но старался этого не показывать, ибо в баптистскую церковь ходили старики Пегги Сью.

Присев на диван, знававший лучшие дни, Шеп проводил глазами Вианку. Белые джинсы обтягивали ее, словно вторая кожа: когда она повернулась к Шепу спиной, он ясно разглядел под грубой тканью два нежных полушария ягодиц – полушария, которые так славно было бы обхватить ладонью или даже попробовать на вкус.

Вианка распахнула дверь в крохотную спаленку. Шеп увидел краешек массивной кровати, покрытой афганским покрывалом ручной вязки, и под покрывалом два холмика – старухины ноги, догадался он. Судя по всему, мать Вианки спала. Через несколько секунд Вианка вышла в гостиную, мягко улыбнулась Шепу и прикрыла за собой дверь.

– А теперь... – проговорила она, садясь напротив и, словно примерная ученица, сложив руки на коленях. – Теперь я должна кое-что вам рассказать.

Улыбка ее померкла, смуглое лицо немного побледнело.

– О чем?

– О Нейве Смите.

Шеп напрягся, мгновенно вспомнив, что в свое время Нейв с Вианкой гуляли вместе. Говорят, она так и не простила, что он бросил ее ради Шелби Коул.

Вианка судорожно вздохнула.

– Я... я вам солгала. И тогда, десять лет назад, и совсем недавно. Не хотела, чтобы Нейв попал в беду. Я...

Она нервно облизнула губы, и Шеп мысленно выругался. И пяти минут не прошло, а у него уже стоит, как скала!

– Я видела его в тот вечер, когда убили отца. Он был у нас в лавке.

– Да, ты говорила, что он был – только раньше. Вместе с Джо Хоуком, своим двоюродным братом.

– Нет, позже он пришел еще раз. Один.

Она говорила едва слышно, с усилием шевеля пухлыми алыми губами, и на огромных глазах ее блистали слезы.

– Я... понимаете, я его любила. И боялась, что у него будут неприятности. Я не могла поверить, что он... – Она осеклась, словно от подступающих рыданий, и поднесла ко рту маленькую изящную руку.

– Хорошо. Расскажи просто, что ты видела.

– Мы были в лавке одни. Мы трое: padre, Нейв и я. У отца с Нейвом началась ссора. Они говорили друг другу ужасные вещи. А потом Нейв ушел.

Ушел из лавки?

Si.

Дрожащими руками она вынула из пачки сигарету и начала нервно щелкать зажигалкой.

– Он был на своем грузовике?

– Я не видела, я была слишком расстроена.

Вианка обхватила себя руками за плечи, словно замерзла, и часто-часто заморгала, смахивая слезы.

– А потом?

Вианка сглотнула, уронила незажженную сигарету в пепельницу и устремила полные слез глаза на раскрашенного Иисуса.

– Через несколько минут отец вышел на задний двор и не вернулся. Никогда больше. никогда…

Голос ее сорвался, и она разрыдалась. Шеп больше не мог бороться с собой. Он обнял ее за плечи – сперва без всяких дурных мыслей, лишь для того, чтобы: утешить; но она подняла лицо, подставив ему приоткрытые влажные губы, и Шеп не смог отказаться от приглашения. Первый поцелуй его был очень скромным, можно сказать, отцовским; но она открыла рот ему навстречу, язычок ее торопливо скользнул ему за зубы, груди – боже, что за груди! – недвусмысленно прижались к его груди и Шеп пропал. Языки их сплелись в древнем как мир брачном танце. Вианка целовалась восторженно, самозабвенно, словно старалась стереть из памяти свое горе. Шеп потянул кверху ее розовую маечку – и Вианка его не остановила, только тихо ахнула, когда огромная ладонь его легла на застежку ее лифчика. На секунду ему показалось, что она его оттолкнет, но вместо этого Вианка потянулась к его ширинке. Черт побери, еще мгновение – и он бы кончил, не успев расстегнуть штаны!

– А как же твоя мать? – задыхаясь, спросил он.

– Она спит.

– А если проснется?

Боже, как он хотел Вианку! Никогда еще Шепу Марсону не случалось так желать женщину! Но даже огонь, бегущий по жилам, не мог заставить его забыть об осторожности.

– Нет. Не проснется.

Вианка смело взглянула ему в глаза, и во взгляде ее за пеленой желания на миг мелькнул какой-то холодный расчет. Мелькнул – и погас, и Шеп сказал себе, что это ему просто почудилось.

– Она ведь принимает снотворное.

Быстрые умелые пальчики ее расстегнули ширинку и устремились внутрь. У Шепа перехватило дыхание; на миг он подумал, что еще может остановить это безумие, но в следующий миг Вианка уже грациозным движением опустилась на колени, и нежные губки ее обхватили его напряженный ствол. О, что она с ним делала! Марсон бросил бесполезную борьбу с собой: откинувшись назад и вцепившись руками ей в волосы, он наслаждался магией мексиканской колдуньи и мечтал об одном – чтобы это блаженство никогда не кончалось. Даже в тумане страсти он чувствовал, что будущее таит в себе опасность. Еще немного – и он пересечет барьер, к которому никогда прежде даже не приближался. Он станет неверным мужем. Предаст Пегги Сью. Нарушит свой кодекс чести. Угрызения совести, презрение к себе, мучительный стыд перед женой – все это в будущем. А сейчас офицер Шеппард Марсон летел в пропасть и никакие восторги мира не променял бы на это головокружительное падение!

Шелби тряхнула головой, рассыпая кругом мелкие водяные брызги, завернулась в полотенце и подняла голову к небесам, где уже поднимался на свой пост молодой месяц. Стемнело – пора в путь. Садовник ушел несколько часов назад; Лидия отпросилась с работы еще раньше, предварительно заверив Шелби, что судья до утра не вернется домой – у него какая-то встреча в Сан-Антонио. Оставшись одна, Шелби залезла в бассейн и там убивала время до сумерек – ибо всем известно, что темные дела куда удобнее вершить во мраке ночи.

Вытерев лицо, она взбежала по черной лестнице к себе в спальню, стащила с себя и бросила в раковину мокрый купальник, натянула лифчик и трусики, закрутила мокрые волосы в хвост и перехватила резинкой. Затем надела любимые черные джинсы, такую же футболку и кроссовки, в которых в Сиэтле бегала по утрам. Надела часы, рассовала по карманам бумажник, маленький фонарик, дубликаты ключей, сделанные в Куперсвилле, и побежала по лестнице вниз.

Задняя дверь, мощеная дорожка, «Кадиллак». Еще несколько секунд – и вот она уже мчится в город. Нетерпение подгоняло Шелби: казалось, другой возможности заглянуть в офис к отцу уже не представится.

Прошедшие два дня стали для нее сущей мукой. Назойливыми мухами лезли в мозг неприятные мысли. Как пробраться в отцовский офис? Как вести себя? Наконец, главный и самый сложный вопрос: как она ухитрилась снова влюбиться в Неваду Смита?

– Нет, все-таки ты идиотка, – объявила она вслух и включила радио.

Кабину наполнил нежный голос Лайлы Лаветт: «Знаю, ты не из Техаса, знаю, ты не из Техаса.»

– Вот именно! – подтвердила Шелби. – Я больше не из Техаса!

Но сама она понимала: это ложь. Как бы ни любила она холодное море и свежий солоноватый воздух Сиэтла, родина ее здесь, и часть души всегда останется в этих холмах, опаленных безжалостным солнцем, среди людей, которые умеют так жарко любить и так бескомпромиссно ненавидеть.

Нахмурившись, Шелби выключила радио. Нервы у нее и так натянуты, а тут еще и слова в песне словно специально подобраны так, чтобы посмеяться над ней и над ее с таким трудом завоеванной независимостью!

Она сама удивлялась, почему еще не сошла с ума. Почти две недели в Бэд-Лаке прошли напрасно: за десять дней Шелби ни на шаг не приблизилась к своей цели. Как она ни бьется, за какие ниточки ни хватается в тщетной надежде отыскать Элизабет – все впустую. Может быть, пора осуществить угрозу, сгоряча выкрикнутую отцу и Катрине, – отправиться прямиком в газеты, на телевидение, на радиостанции, нанять частных детективов – да не одного, а целую дюжину.

Куда угодно. Как угодно. Лишь бы найти Элизабет – и поскорее!

Она нажала кнопку, опускающую стекло. Стекло плавно поехало вниз, и в лицо ей дохнуло теплым вечерним ветром. Впереди замерцали призрачные голубоватые огни – приближался центр города.

Как ни снедало Шелби нетерпение, в эти два дня она не сидела без дела: позвонила агенту в Сиэтл и получила от него по факсу информацию о заключенных в ее отсутствие сделках, снова попыталась (и снова безрезультатно) связаться с Оррином Финдли. А главное – ждала, напряженно ждала, когда же отец уедет из города надолго.

Он долго испытывал ее терпение. Словно нарочно, проводил в офисе больше времени, чем прежде. Несколько раз (в том числе и поздним вечером) Шелби, как бы невзначай, проезжала мимо, конторы судьи Коула – и всякий раз видела свет за плотно задернутыми шторами и отцовский «Мерседес», припаркованный на стоянке неподалеку. Один раз заметила даже самого судью: он стоял на крыльце, покуривал сигару и отдавал распоряжения тем двоим, которых она видела в доме в день своего приезда.

Шелби прибавила скорость и скрылась за углом, молясь, чтобы отец ее не заметил. Но он, разумеется, заметил и, разумеется, в тот же день за ужином об этом упомянул. Шелби сказала, что была у Катрины: едва ли он поверил, но, слава богу, не стал уточнять подробности или обвинять ее во лжи.

Шелби приближалась к своей цели, и сердце ее билось все сильнее. Мимо проехали несколько автомобилей: водители их были Шелби незнакомы, да и они, кажется, ее не узнавали.

Вот и «Белая лошадь»: изнутри доносится визгливая музыка, а у дверей, подпирая плечом столбик крыльца, стоит Росс Маккаллум – огромный, неуклюжий, мрачный, как сама смерть. Кровь заледенела у нее в жилах. Росс закуривал, мясистой ладонью прикрывая сигарету от ветра. Шелби отвернулась, чтобы он не видел ее лица, и поспешила проехать мимо. Еще была надежда, что он ее не заметил, не узнал машину. Но когда Шелби взглянула в зеркало заднего вида, надежды ее рассеялись: Росс провожал «Кадиллак» взглядом, полным такой холодной решимости, что Шелби вздрогнула. Воспоминания об ужасе, боли и унижении десятилетней давности вихрем пронеслись в мозгу.

– Не позволяй ему тебя запугать! – приказала она себе.

Прошло десять лет. Она изменилась. И Росс ничего больше ей не сделает.

На случай, если этот мерзавец вздумает потащиться за ней следом, Шелби проехала через весь город, дождалась, пока огни фонарей пропадут вдалеке, пересекла реку, затем свернула на проселок и вернулась в Бэд-Лак кружным путем.

Теперь Шелби не выезжала на широкие улицы: до боли в руках сжимая руль, она петляла по проулкам, пока наконец не подъехала к приземистому двухэтажному зданию, где проводил большую часть жизни ее отец.

Стоянка была пуста – ни серебристого «Мерседеса» судьи, ни белоснежного автомобиля Этты Парсонс, бессменной отцовской секретарши. В окнах темно. Вокруг – ни души, ни звука. Вот и отлично.

На всякий случай Шелби объехала здание кругом. Никого и ничего.

– Ладно, вперед! – проговорила она.

Из осторожности Шелби отъехала подальше и припарковалась в четырех кварталах от офиса, между прачечной самообслуживания и бывшей клиникой доктора Причарта. Разумеется, оставалась опасность, что кто-нибудь заметит здесь ее машину, а на следующее утро ляпнет об этом в магазине или в «Белой лошади». В Бэд-Лаке сплетни разносятся быстро: уже через два дня весь город будет знать, что дочка судьи Коула зачем-то бродила по городу темной ночью. Что ж, придется рискнуть.

Шелби заперла машину и пустилась трусцой через темную душную ночь. Тяжелый, пропитанный пылью воздух, так непохожий на свежее дыхание моря в Сиэтле, давил ей на грудь, мешал идти. Странно, неужели и двух недель не прошло с ее приезда в Бэд-Лак? А кажется, словно она живет здесь уже целую жизнь.

«В радости и в горести время летит незаметно», – напомнила себе Шелби старинную поговорку и двинулась дальше, избегая освещенных тротуаров и стараясь не привлекать к себе ничьего внимания. Никогда до сих пор ей не случалось сознательно нарушать закон. «Все у меня получится, – уговаривала она себя. – Все получится». В конце концов, грабители-профессионалы каждую ночь куда-нибудь вламываются! Неужели она окажется глупее каких-то бандитов?

Наконец перед ней выросла задняя стена офиса. Шелби остановилась, пригнувшись за кустом, – проверяла, все ли в порядке, не появился ли кто-нибудь за те десять минут, что она петляла по переулкам. Нет, все тихо. «Теперь или никогда».

Пригибаясь, как под обстрелом, и избегая пятен света под фонарями, Шелби пересекла улицу и остановилась у задней двери. Скользкими от пота пальцами принялась подбирать ключи. Два не подошли, зато третий легко и бесшумно повернулся. За дверью с грохотом отодвинулся тяжелый засов. Шелби перешла ко второй замочной скважине. Щелк! – и дверь распахнулась.

А в следующую секунду приглушенно загудела сигнализация. Шелби знала: за несколько секунд она должна отключить чертово устройство – иначе оно заверещит на весь квартал или, того хуже, поднимет тревогу в ближайшем полицейском участке. И пяти минут не пройдет, как город огласится воем сирен и замерцает полицейскими мигалками.

«Боже мой, да где же эта штука?» Шелби пробежала два шага, ударилась обо что-то бедром и выругалась сквозь зубы.

Би-и-и-п! Би-и-и-п! Би-и-и-п!

Обливаясь холодным потом, она включила фонарик. Луч света зашарил по стенам небольшой приемной. Стол секретарши, стена, настенный календарь... Ага, вот и контрольная панель – совсем рядом со стенным шкафом! Пробормотав краткую молитву, Шелби обогнула стол и бросилась туда.

Код! Сигнализация отключается цифровым кодом. Шелби набрала день рождения отца.

Сигнализация не отключилась.

«Черт побери! А что теперь?» – лихорадочно соображала она.

Может быть, день рождения матери? Почему бы и нет? Ведь судья меняет цветы на столе, ухаживает за могилой.

Би-и-и-п! Би-и-и-п!

Вот черт! Не сработало. Что же остается? В полном отчаянии Шелби набрала свой собственный день рождения. Писк внезапно смолк, и в пустом здании воцарилась тишина, прерываемая лишь гулким биением ее сердца.

Слава богу! От облегчения у Шелби едва не подогнулись колени; она приказала себе успокоиться и нетвердыми шагами подошла к двери отцовского кабинета, сделанной из волнистого стекла.

Очутившись в кабинете, она опустила жалюзи. В кабинете стоял слабый запах сигарного дыма. На вешалке в виде ветвистого дерева покоился один из знаменитых черных «стетсонов» судьи и забытый свитер. Письменный стол оказался неожиданно современным – пластик и металл. С одной стороны – под-носик с сигарами, пепельница и телефон, с другой – три фотографии в рамках. Свадебный фотоснимок судьи и Жасмин, маленькая Шелби и Шелби взрослая, на выпускном вечере.

Выходит, отец и вправду ее любит? Фотографии на столе, ее день рождения в качестве кода. Кто б мог подумать! Несколько секунд Шелби стояла, тупо глядя на фотографии; затем напомнила себе, что от сентиментальности один вред, да и времени нет на бессмысленные сожаления о прошлом, и принялась за работу.

Ящики письменного стола была заперты – но в своей связке Шелби обнаружила маленький ключик, который прекрасно к ним подходил. Первый ящик – карандаши, ручки, маркеры, скрепки и тому подобная канцелярская мелочовка. Ничего интересного. Второй – недавние документы, в основном касающиеся дел на ранчо; бегло просмотрев их, Шелби ничего любопытного для себя не нашла. Третий – ящик сигар и початая упаковка «Джека Дэниелса».

Итого – десять минут потрачены впустую. Смахнув пот со лба, Шелби перешла к бюро. Открылось оно без труда, и в первом же ящике Щелби обнаружила знакомую картину – папки, папки, папки с именами, расставленные в строгом алфавитном порядке. Безо всякого удивления она обнаружила, что многие досье из дома здесь дублируются.

Наконец-то!

Прежде всего она нашла и торопливо открыла досье доктора Неда Ч. Причарта. Глянцевая коричневая папка содержала в себе всего несколько документов, но, в частности, был там последний адрес доктора и записанная от руки дата смерти. Значит, судья все это время знал, что Причарт мертв, и спокойно смотрел, как дочь идет по ложному пути, тратя драгоценное время!

– Вот гад! – в бессильной ярости воскликнула Шелби. Но сама она понимала, что возмущаться глупо. Отец таков, какой он есть, всегда таким был и в шестьдесят с лишним лет едва ли исправится. По каким-то ему одному ведомым причинам он не хочет, чтобы Шелби нашла свою дочь, и делает все, чтобы затруднить ей поиски. Если уж он от собственного незаконного ребенка отказался, что мешает ему отказаться от внучки?

– Будь ты проклят, отец, – прошептала Шелби и заставила себя снова приняться за дело.

Следующей шла папка Нейва Смита. Шелби просмотрела ее на коленях, при свете фонарика. Здесь не было почти ничего нового: только бурная юность Нейва представлена несколько подробнее, да в конце Шелби нашла несколько страниц, исписанных аккуратным мелким почерком судьи – его личные заметки. Надо сказать, наедине с собой Джером Коул был весьма язвителен и в выражениях не стеснялся – Шелби прочла немало горьких слов об «индейском ублюдке», который не дает жить всему городу и, по всей видимости, кончит тюрьмой. В одной заметке судья прибавлял, что его дочь беременна – и, по всей видимости, именно от «этого ничтожества». Чего еще ждать, добавлял он, от сына горького пьяницы и индейской сучки, которая сбежала, бросив мужа с ребенком на руках?

– Чтоб ты сдох! – в сердцах бросила Шелби и, захлопнув папку, поставила ее на место.

Взглянула на часы – без четверти десять. Она здесь уже двадцать минут – и пока не нашла того, что искала. Часы на книжной полке равнодушно тикали, отсчитывая время; порой за окном проезжала машина, но в здании было пустынно и тихо, словно в гробнице. Шелби стало не по себе. Какие темные дела вершились в этих стенах? Сколько жизней здесь изменилось навсегда?

Подавив волнение, она вытащила толстую папку со своим собственным именем – и со страниц хлынула ее жизнь. Медицинская карточка, табели успеваемости, школьные характеристики – копии всех этих документов она видела и дома. Но здесь было кое-что еще. В конце папки Шелби обнаружила рукописный дневник – отец записывал важнейшие события жизни дочери. С сильно бьющимся сердцем Шелби читала скупые строчки о первом зубе и первых словах, о том, когда пошла и когда научилась читать, о смерти матери, об учебе в школе, о беременности. Было здесь упомянуто и изнасилование – несколько коротких, сухих слов, за внешней бесстрастностью которых чувствовался гнев и горечь. По записи Шелби поняла, что отец узнал об этом только от нее самой.

Слезы обожгли глаза, но Шелби не дала им воли и продолжала читать дальше. На беременности записи не кончались. Дочь не желала иметь с судьей ничего общего, но отец не терял ее из виду: Шелби нашла здесь названия своего калифорнийского колледжа, фирм, в которых работала после учебы, домашний адрес в Сиэтле. Но больше всего ее заинтересовала одна короткая запись. Сразу после сухого рассказа о родах стояла ссылка: «См. Лидия Васкес». При чем тут Лидия?

Действительно, экономка была для Шелби второй матерью. Она научила ее шить, готовить и садовничать; она посвятила девочку в тайны взросления; она бинтовала содранные коленки, давала советы, к которым Шелби редко прислушивалась, наполняла холодный дом смехом и веселыми историями о своих многочисленных родственниках.

Да, они с Лидией связаны накрепко – и такая связь не рвется с годами. Но едва ли судья это имел в виду, когда торопливым косым почерком указывал, что для более полных сведений о Шелби надо обратиться к досье Лидии. Нет, здесь кроется что-то еще. И она должна выяснить что.

Шелби отложила свое досье и принялась перебирать папки в поисках сведений о Лидии. Ее досье оказалось толще всех прочих – и неудивительно, ведь Лидия работала у судьи с незапамятных времен. Здесь Шелби нашла копии ее паспорта, вида на жительство и других документов, а также много страниц, посвященных ее родным – сестре Карле, ее мужу Пабло Рамиресу, каждому из их четверых детей. Была и ссылка на Эстеванов – они, как вспомнила Шелби, тоже приходились Лидии сродни.

Шелби задумчиво листала страницы досье. Зачем, спрашивала она себя, отец так старательно собирает сведения обо всех этих людях? Ведь никто из них, кроме Лидии и Пабло, на него не работает. В чем же дело? Что-то странное чудилось ей в таком пристальном внимании всесильного судьи к обычной мексиканской семье – странное и подозрительное.

Шелби повторила про себя имена племянников Лидии, выписанные в столбик аккуратным мелким почерком судьи. Энрике, Хуан, Диего, Мария. Четверо. Трое мальчиков и девочка. Мария – старшая, за ней с интервалом в два-три года идут мальчики. Шелби помнила их всех. Мария – ее ровесница, и в детстве отец запрещал Шелби с ней играть. Он ничего не имел против того, чтобы экономка из Мексики растила его дочь; но позволить принцессе из рода Коулов дружить с «черномазыми»... Однако Шелби не слушалась его и часто тайком играла со своей смуглой подружкой. Уже тогда она начала понимать, что отец не всегда прав.

Да, она хорошо помнила Марию – тихую круглолицую девочку с толстыми косами и милой застенчивой улыбкой. Мария хорошо училась, но ушла из школы, не закончив десятый класс, – почему, Шелби не помнила.

Она хотела уже перевернуть страницу, но вдруг замерла, пораженная догадкой. Лидия говорила, что у Марии есть дочь. И с этой дочерью что-то неладно. Лидия плакала, когда разговаривала с Марией по телефону – и страшно смутилась и перепугалась, заметив, что Шелби стоит в дверях.

«Спокойно, спокойно, – уговаривала себя Шелби. Не надо торопиться с выводами. Это просто совпадение».

Повернувшись на вращающемся кресле отца и зажав фонарик в зубах, она принялась двумя руками копаться в бюро. Вот и досье на Марию! Какое пухлое – гораздо толще, чем на ее братьев! Затаив дыхание, Шелби раскрыла папку – и тихо ахнула. Папка раскрылась посредине: с глянцевой фотографии, блестящей в тусклом свете фонарика, на Шелби смотрела... она сама в детстве. Ее дочь.

– Элизабет! – воскликнула Шелби. Глаза ее наполнились слезами; сердце билось так, словно готово было разорваться.

Девочка в нарядном платьице, с голубой лентой в золотисто-рыжих кудряшках, широко распахнутыми зелено-голубыми глазами смотрела прямо в объектив и улыбалась во весь рот. На снимке ей было лет семь-восемь.

– Боже, благодарю тебя! – прошептала Шелби, улыбаясь сквозь слезы.

Сколько лет потеряно безвозвратно! Она никогда не услышит младенческого лепета Элизабет, не расскажет ей первую в жизни сказку, не проводит в первый класс. И все же не время плакать.

Ведь после десяти лет неведения и лжи Шелби Коул наконец нашла свою дочь.

Глава 17

Шелби выпрямилась, сунула досье под мышку, выключила фонарик, собираясь уходить, – и в этот миг на пустынной улице послышалось одинокое тарахтение грузовика.

Этого еще не хватало! Неужели ее выследил Росс Маккаллум? При мысли о Маккаллуме сердце ее замерло, а потом забилось часто-часто, словно птичка, которой сейчас свернут шею.

«Не паникуй, Шелби. Маккаллуму здесь делать нечего. Мало ли кто и по каким делам может проезжать мимо? Выходи на улицу, иди прямиком к Лидии и потребуй, чтобы она рассказала тебе правду».

Она убрала на место свое собственное досье, затем тщательно заперла ящики бюро и письменного стола. Незачем давать отцу понять, что она знает его тайну. С ним она поговорит начистоту позже – когда выяснит, что случилось, увидит Элизабет и поймет, что же делать дальше. Почуяв неладное, отец может ей помешать.

Где-то снаружи хлопнула дверца машины. Так. А ведь Шелби не ошиблась – это за ней!

Она хотела бежать. Выскользнуть через заднюю дверь и бесшумно раствориться во тьме. Но окна осветились ярким светом фар, и Шелби сообразила, что путь к бегству отрезан. Осторожно подкравшись к окну, она выглянула сквозь жалюзи – и тихонько ахнула: под окном стоял «Мерседес» отца.

Быть не может! Какой черт его сюда принес? Ведь Лидия говорила, что он вернется в город только утром!

Что делать? Остаться и встретить отца лицом к лицу? Или бежать через парадное? Но тут же Шелби поняла, что и эта возможность для нее потеряна: кто-то стучал в парадную дверь, и резкий, решительный стук гулко отдавался во всем здании.

Так, значит, судья заехал в офис не для того, чтобы сделать звонок или подписать пару бумаг! Он с кем-то здесь встречается. И Шелби в ловушке.

Недолго думая, она на цыпочках пробежала в приемную и спряталась в стенном шкафу, прижимая к груди заветную папку. Здесь было чертовски тесно, в спину ей упирался какой-то острый выступ, а температура была, кажется, градусов на двадцать выше, чем снаружи.

Задняя дверь отворилась – и Шелби замерла, не осмеливаясь даже дышать.

– Что за черт! – прогремел в тишине голос ее отца. – Опять эта идиотка, чтоб ее...

«О ком это он?» – в ужасе спрашивала себя Шелби.

Снова раздался стук в парадную дверь, затем – тяжелые, неровные шаги отца. Звук отпираемого замка. Сквозь щелку в дверцах шкафа пробился лучик света – судья включил электричество.

– Ты уже здесь? – проговорил он, впуская гостя.

– Вас дожидался.

«Нейв? Что это значит? Нейв встречается с отцом? О господи!» Шелби не верила этому, не хотела верить!

– Так о чем же вы хотели со мной поговорить? – требовательно спросил Нейв.

– Ты внутрь не входил? – поинтересовался судья вместо ответа. Недоуменное молчание.

– Дверь была заперта, судья. Вы сами меня впустили. Снова пауза.

– И не видел, чтобы кто-то входил или выходил отсюда?

– Я только что приехал.

Шелби показалось, что сейчас она потеряет сознание. Она сильно, до крови прикусила губу – и боль придала ей сил.

– Должно быть, Этта, моя секретарша, – проворчал судья. – Вот старая дура – и дверь забыла запереть, и сигнализацию не включила. И такое уже не в первый раз. Что толку от всей этой электроники, если ее не включать?

– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – повторил Нейв. – Вы сказали что-то о Шелби и Маккаллуме.

«О господи!» Шелби до боли стиснула зубы.

– Пойдем ко мне в кабинет, присядем.

Не надо! Ведь тогда она ничего не услышит! Но звук шагов подсказал ей, что поздние визитеры именно туда и направляются. Быть может, ей удастся сбежать? Шелби чуть-чуть приотворила дверцу и выглянула наружу. Приемная была ярко освещена: Шелби видела письменный стол Этты, украшенный букетом маргариток и фотографиями внуков. Приоткрыв дверцу еще на миллиметр, она разглядела за стеклянной дверью широкие плечи и спину Нейва. Он стоял: судья сидел за столом напротив, и взгляд его был устремлен прямо в освещенную приемную.

Шелби оказалась в ловушке. Если, конечно, у нее не достанет духу выйти из шкафа и со всем разом покончить.

– Я думаю, ты давил на свидетелей, чтобы добиться осуждения Маккаллума. – Голос судьи доносился из соседней комнаты на удивление ясно. Шелби затаила дыхание.

– Все указывало на него.

– Вот как? Ладно, не так уж это важно. Оба мы знаем, что этому парню в тюрьме самое место.

– Он убил Эстевана.

– Ты так уверен?

Наступило долгое молчание. Нейв не двигался, но Шелби видела, как он напряжен.

– Кто убил Эстевана, мы не знаем. Зато знаем, что Маккаллум изнасиловал Шелби, а значит, заслужил все, что ему причиталось за убийство, и даже более того.

«К чему он клонит?» – в смятении спрашивала себя Шелби, прижимая к груди заветную папку.

– Вот почему ты отправил его за решетку. Узнав, что он сделал с Шелби, ты затеял с ним драку. По силе вы были равны, но у него был нож. Оба вы оказались в больнице: ему это приключение стоило нескольких сломанных ребер, тебе – левого глаза. Но этого, понятно, тебе показалось мало. Ты хотел отомстить по-настоящему. И вот в ту ночь, когда убили Эстевана, ты каким-то образом подсунул Россу свою машину, а потом заявил, что машина угнана. Твой табельный пистолет пропал. А Эстевана застрелили из пистолета той же марки и того же калибра.

– Вы хотите сказать, я это сделал?

– Все может быть.

– Но зачем?

– Чтобы свалить вину на Росса, разумеется. Да и Рамон Эстеван сам по себе вполне заслуживал, чтобы ему преподали урок. Выскочка, грубиян, зверски избивал жену и дочь. А у тебя ведь когда-то был роман с Вианкой.

Шелби не верила своим ушам. Возможно ли? Возможно ли, чтобы Нейв Смит был хладнокровным преступником – таким же, как ее отец?

– Чушь собачья! – гневно ответил Нейв.

– Возможно.

– Эстевана убил Росс Маккаллум, – тихо и размеренно, явно сдерживая себя, произнес Нейв. – Я его не убивал, судья. Не знаю, что за игру вы ведете, но это ваша игра, а не моя!

– Что ж, посмотрим. Знаешь, у меня есть свой человек в департаменте шерифа, и он на днях рассказал, что найдено орудие убийства.

– Револьвер тридцать восьмого калибра? – спокойно спросил Нейв.

– Твой револьвер. Зарегистрированный на твое имя. Найден в старой шахте на земле Адамсов, которая теперь принадлежит тебе.

– Подождите минутку. – Теперь в голосе Нейва явственно звучало удивление. – Мой револьвер лежал в пещере?

– Да, в пещере или в шахте – называй как хочешь. Это твой револьвер, Нейв, он найден на твоей земле, на нем отпечатки твоих пальцев, и уже установлено, что именно из него застрелен Рамон Эстеван.

– Вот как?

– Прокурор настаивает на аресте. А алиби у тебя нет.

– Но нет и мотива. – Нейв держался хладнокровно. – Говорю вам, судья, я Эстевана не убивал. Это сделал Маккаллум. А потом вышел на свободу, потому что кто-то подкупил Калеба Сваггерта, и это всплыло наружу.

«Неужели отец? Отец подкупил свидетеля?» – в смятении спрашивала себя Шелби.

– Старине Калебу отвалили пять тысяч баксов. Кто это сделал? Предполагаю, что вы, судья.

– Предполагать можешь хоть до второго пришествия! – отрезал Коул.

– Тот судья, что отправил Маккаллума вверх по реке, был ваш старинный приятель и партнер по гольфу, верно? – Нейв оперся обеими руками о стол и склонился к Рыжему Коулу. – Вы дергаете за ниточки, судья, и воображаете, что можете управлять всем городом, словно кукольным театром: но смотрите, как бы ваши марионетки не взбунтовались! Я не убивал Рамона Эстевана, и вы, – он ткнул пальцем в грудь старика, – вы это знаете не хуже меня самого!

– Кто-то же его убил.

– А может быть, вы? – парировал Нейв. – Ладно, перейдем к делу. Вы назначили мне встречу, чтобы сказать что-то очень важное. Я слушаю.

– Я хочу, чтобы ты оставил в покое мою дочь. Вся кровь Шелби вскипела от гнева.

– Почему? – с видимым усилием сохраняя спокойствие, спросил Нейв.

– У нее и так жизнь нелегкая. Ни к чему усложнять ее еще больше.

Несколько секунд длилось молчание, нарушаемое лишь мерным тиканьем часов.

—Знаете, судья, – проговорил наконец Нейв, садясь в кресло, – думаю, нам пора поговорить начистоту. Вы всегда меня недолюбливали. По вашим словам, это из-за того, что в юности у меня были неприятности с полицией. Но у меня такое чувство, что здесь кроется что-то еще. Может быть, что-то такое, в чем вы не признаетесь даже самому себе.

– Я просто забочусь о дочери, – угрюмо возразил судья.

– Это вы так говорите. – Нейв закинул ногу на ногу. – Но, мне кажется, дело не только в этом.

Судья молчал, глядя в сторону.

– В чем дело? За что вы так меня ненавидите, судья? Шелби стало трудно дышать. Нервы ее были натянуты до предела, словно гитарные струны, готовые лопнуть.

– И откуда у меня странное ощущение, что эта ненависть как-то связана с моими родителями?

Кровь отхлынула от лица судьи.

Может быть, у вас был роман с моей матерью?

Нет!

Судья с размаху ударил кулаком по столу. Шелби вздрогнула от неожиданности, а вот Нейв не шелохнулся.

– Тогда в чем же, черт побери, дело?

Долгую, бесконечно долгую минуту судья тупо смотрел на разбитые в кровь костяшки своего кулака. Потом поднял взгляд на Нейва:

– Если я расскажу, ты дашь слово оставить Шелби в покое?

– Не могу.

– Сможешь, полукровка проклятый! Что бы ты о себе не воображал, но я знаю, что нужно моей дочери. Кто ты такой? Метис чертов, сын индейской шлюхи и пьянчуги, который собственную жену удержать не сумел, а распускал руки на чужих жен – даже на таких, чьего и мизинца не стоил!

– О чем... о ком вы говорите?

– О своей жене, ублюдок! – прорычал судья. – Почему, ты думаешь, она покончила с собой? Потому что я завел интрижку с Нелл Харт? Потому что у меня родился внебрачный ребенок? Нет, узнав об этом, она решила отплатить мне тем же самым. И, чтобы унизить меня, выбрала самого нищего и никчемного мужика в городе. Твоего отца!

Мир вокруг Шелби завертелся колесом, ноги подогнулись. Она пыталась и не могла понять, что все это значит. «Внебрачный ребенок»... «отплатить тем же»...

Боже, какая грязь! Какая мерзость! К горлу подступила тошнота, и Шелби закусила губы, страшась, что ее вырвет.

– Но потом, когда Жасмин опомнилась и поняла, что натворила, она... она не смогла больше жить.

– Покончила с собой, – заключил Нейв. Судья молчал.

– Какой же вы... какой же ты... слизняк!

Во мгновение ока Нейв навис над стариком, протянул руки к его горлу, но, опомнившись, сжал кулаки и потряс ими в воздухе:

– Ты лжешь! Лжешь, проклятый...

– Хотел бы я, чтобы все это было ложью, – с глубокой печалью в голосе ответил судья. Открыв нижний ящик стола, он вытащил бутылку «Джека Дэниелса». – Но я вызвал тебя сюда не для того, чтобы делиться семейными тайнами. Просто хотел предупредить, что над тобой сгущаются тучи. Если я не совсем утратил нюх, тебя вот-вот обвинят в убийстве Эстевана.

– А вам-то что за дело?

– До тебя – никакого. Тебе я и корки хлеба в голодный год не брошу. Просто хочу, чтобы Маккаллум вернулся за решетку и остался там навсегда.

– И ждете, что я стану вам помогать? – словно не веря своим ушам, произнес Нейв.

– Однажды он уже изнасиловал Шелби. Если захочет повторить, что его остановит?

– Я, – твердо ответил Нейв. – Пусть посмеет, только взглянуть на нее – и я сверну ему шею!

– Такие-то разговоры и доведут тебя до тюрьмы. И судья откупорил бутылку виски. Нейв наклонился к своему старому врагу:

– Значит, так тому и быть. Я сюда пришел по одной-единственной причине – хочу знать правду о своей дочери.

– Твоей или Маккаллума? – с сарказмом уточнил Коул.

– Неважно. Где она, судья? Вы это знаете. Вы заплатили доктору Причарту и проследили, чтобы он уехал отсюда подальше. Каким-то образом – не знаю уж как – вы заставили молчать всех врачей и медсестер, что работали в ту ночь в родильном отделении. А в довершение всего, отвалили больнице Заступницы Скорбящих огромный куш, чтобы никто и пикнуть не вздумал! Но теперь, судья, настало время для разговора начистоту. Где девочка?

– Не знаю.

– Черта с два! – прорычал Нейв, сжимая кулаки.

– Я нашла ее! – вырвалось из уст Шелби.

На подгибающихся ногах она пересекла ярко освещенную приемную и очутилась в отцовском кабинете.

– Шелби! Какого дьявола ты здесь делаешь? – взревел судья.

– Ищу правду.

Судья побелел и опустил глаза под ее беспощадным взглядом.

– Какого дьявола ты здесь делаешь, Шелби? – словно эхо, повторил Нейв.

– Ищу информацию. – Она протянула перед собой папку, словно меч, и с размаху хлопнула ее на стол, рядом с отцовской бутылкой виски. – Элизабет растет в семье Марии Рамирес.

Судья молчал, все ниже склоняя голову.

– Знаешь Марию? Племянницу Лидии?

– Да, знаю Марию Рамирес. – потрясенно пробормотал Нейв.

– Оставь, Шелби! – взмолился ее отец. – Пусть все остается, как есть!

– Не могу. – Она протянула ему телефонную трубку: – Хочешь сам исправить свою ошибку или это сделать мне?

– Шелби, ты об этом пожалеешь!

– Пускай. – И она начала набирать знакомый номер – домашний номер Лидии. – Прямо сейчас со всем и покончим. Я позвоню Лидии, скажу, что все знаю и хочу увидеть свою дочь. Не хочу больше терять ни минуты – довольно я ждала! – Она обернулась к Нейву: – С грязными семейными тайнами разберемся позже. И моя мать, и твой отец мертвы, так что, как бы болезненно это ни было, все уже позади. А насчет Росса Маккаллума не беспокойся – поверь, я с ним справлюсь!

– Ты вломилась в мой кабинет! – воскликнул судья, словно до него только сейчас дошло, что происходит. На другом конце провода послышались длинные гудки.

– Совершенно верно. И благодарю судьбу, что мне это удалось! Я прошла через ад, чтобы увидеть свою дочь, – и увижу, чего бы мне это ни стоило!

– Рамон! Dios! He надо! Дети.

Шеп подскочил и сел на кровати, протирая глаза и гадая, где это, черт возьми, он оказался и почему лежит в постели голый.

– Не надо, Рамон, не надо, умоляю тебя, не надо!

Это Алоис, сообразил Шеп. Сумасшедшая старуха, мать Вианки. Она в соседней комнате. И только несколько секунд спустя до него дошло, что он уснул в постели Вианки после нескольких часов упоительного, неописуемого секса, аромат которого и теперь витал над простынями.

Шеп поспешно вскочил с кровати, мысленно обзывая себя идиотом. Светящиеся часы на тумбочке показывали без четверти два. Что на него нашло, черт побери? Почему он остался здесь на ночь? Пегги Сью небось не спит, его дожидается. И как, спрашивается, он ей объяснит? Ох, ну и влип!

Из соседней спальни послышался мягкий грудной голос Вианки. Она успокаивала мать, но безумная не желала успокаиваться, из уст ее снова и снова рвалось имя убитого мужа вперемешку с бессвязными обрывками просьб и молитв.

Торопливо натягивая трусы, брюки и измятую рубашку, Шеп ругал себя последними словами. О чем он только думал? Оставил машину возле дома, на всеобщее обозрение, сам лег в постель с какой-то мексиканской шлюшкой – и обо всем на свете позабыл!

Какой же он идиот! Кретин – другого слова не придумаешь. Выборы на носу, вот-вот будет раскрыто дело Эстевана, а он готов все свои планы пустить коту под хвост ради какой-то смазливой девчонки, ловко работающей ртом! Он уже застегивал рубашку, когда рыдания за стенкой смолкли и в комнату впорхнула Вианка в легкомысленном алом халатике. Заметив, что он уже одет и возится с пуговицами, она застыла в удивлении:

– Уже уходишь?

– Да... пора.

– Но ведь еще совсем рано!

– Нет, Вианка. Уже поздно.

Вианка надула губы, словно капризный ребенок:

– Неужели ты меня не обнимешь?

– Ну, если только на секундочку.

Шеп обнял Вианку, прижал к себе, уткнувшись в роскошную корону ее волос, страстно желая, чтобы все было иначе. Будь он лет на двадцать моложе, не виси на нем целый выводок детворы, не будь он женат на хорошей женщине, которая ему доверяет, не избирайся он в шерифы... Шеп поцеловал Вианку в лоб.

– Мне пора идти.

– Но ты вернешься?

Он поколебался – и огромные глаза ее заблистали слезами.

– Конечно, вернусь! – поспешил успокоить ее Шеп. Но Вианка не улыбнулась в ответ, и взгляд ее, темный и жгучий, казалось, проникал ему в самую душу.

Нашарив на пороге свои ботинки, Шеп вышел в ночь, жаркую и напоенную тысячами ароматов. Позади послышался мягкий звук закрывающейся двери и щелканье замка. Настало время выкинуть из головы все мысли о Вианке – если не считать ее показания о том, что незадолго до убийства между Эстеваном и Нейвом Смитом произошла шумная ссора. Одного этого – да еще того, что Нейв был у Калеба в больнице за несколько дней до его убийства, – довольно, чтобы припереть Смита к стенке.

Конечно, надо проверить еще кое-какие детали, написать рапорт. Пожалуй, стоит лично поговорить с прокурором. Но потом можно арестовывать Смита по обвинению в убийстве Рамона Эстевана.

Шеп задумчиво почесал затылок. Ему не давала покоя назойливая мысль: что-то здесь не так. Слишком уж хорошо все складывается, слишком смахивает на инсценировку. Десять лет дело, в сущности, оставалось нераскрытым – и вдруг на тебе! Так не бывает.

Шеп покачал головой и открыл дверцу своего пикапа. Конечно, Смит ему не сват и не брат. Да и любить его особо не за что. Слишком уж он гордый, этот полукровка, чересчур задирает нос. Сыну индейской потаскухи и никчемного пьяницы стоило бы быть поскромнее. Но все же на хладнокровного убийцу он не похож.

«Бывают на свете и более странные вещи», – сказал себе Шеп и завел мотор. Не его это дело, в конце концов. Его задача – свою работу выполнить. А если Смит невиновен, пусть его адвокат на суде потрудится.

В презумпцию невиновности и прочую либеральную чушь Шеп не верил. «Человек невиновен, пока не доказано обратное» – черта с два! Поставить бы этих мягкосердечных моралистов лицом к лицу с настоящим бандитом – иное бы запели! Ну нет, если уж человек невиновен, пусть сам это докажет. Так, на взгляд Шепа, получалось и справедливее, и полиции работать легче.

Он откупорил банку «Копенгагена», сунул за щеку ломоть табачной жвачки и, проезжая мимо дома Эстеванов, в последний раз бросил на него взгляд. То, что Шеп увидел, ему понравилось: Вианка стояла у окна и смотрела на него, словно не могла наглядеться.

Радость и гордость мгновенно вытеснили из головы все мысли о Пегги Сью и ребятишках. О том, какой он подлец, Шеп подумает как-нибудь потом. Не раньше, чем вволю натешится с прекрасной мексиканкой.

Катрина протерла глаза. Господи, как же она устала! Болела спина, болела шея, болело все, а главное, не удавалось заснуть. Вот уже битых два часа она ворочалась на комковатом матрасе, словно какая-нибудь чертова принцесса на горошине! И подумать только, что за этот матрас с нее содрали лишних четверть доллара!

– Господи, когда же я выберусь из этой дыры? – простонала Катрина.

Ей вспомнился особняк судьи. Отцовский дом. Безупречно подстриженные лужайки, мраморные полы, сверкающий бассейн, роскошная мебель, картины на стенах. Что за ирония судьбы! Ее сестра росла в роскоши, а Катрина – в жалкой двухкомнатной квартирке на границе с Оклахомой. Нет, они с матерью не бедствовали, на жизнь худо-бедно хватало, но по сравнению с роскошным образом жизни судьи, «жизнью» это можно назвать разве что из вежливости.

Катрина не зря расспрашивала старожилов. Она узнала, что Шелби Коул росла, ни в чем не зная себе отказа. Что ее любимая аппалузская кобыла (черт возьми, как звучит-то – «ее любимая кобыла»!) по кличке Дилайла стоила больше, чем «Шевроле» матери Катрины. Но, разумеется, принцесса Шелби не только верхом ездила – еще и каталась на «Порше»! И так далее, и тому подобное. Что за несправедливость!

Катрина встала, потянулась, по-кошачьи выгнув спину, и подошла к окну. Над вывеской «Добро пожаловать» занимались первые серые лучи рассвета.

«Жизнь вообще несправедлива, – сказала себе Катрина. – Ну ничего, будет и на моей улице праздник!»

Статья для «Лон стар» – только верхушка айсберга. Катрина напишет книгу – толстенную книгу о Рыжем Коуле и его грязных тайнах, которую все важные шишки в Техасе будут читать, затаив дыхание! У старика в шкафу найдется достаточно скелетов, чтобы придать повествованию сочность и сенсационность.

Она взяла эксклюзивное интервью у Калеба Сваггерта. А теперь на контакт с ней вышел Росс Маккаллум – главное действующее лицо скандальной уголовной истории. Росс клянется, что его подставили. А кто подставил? Нейв Смит? Мелко плаваете, мистер Маккаллум; а вот Катрина готова держать пари, что это сделал сам судья. Осталось только выяснить зачем. Кого-то выгораживал? Или за что-то мстил?

– Ну, погоди, папочка, – пробормотала она, потирая затекшую шею.

Может быть, сомкнуть глаза минут на двадцать, а потом приниматься за работу? Прошлой ночью Катрина проспала всего несколько часов – и выпила десять чашек кофе. Работа шла бойко. За последние дни Катрина немало узнала о местных жителях – и, что еще важнее, стала в городишке своей. Люди к ней привыкли: когда она входила в кафе или в «Белую лошадь», никто уже не оборачивался и не пялил изумленные глаза на ее дорогой костюм и стильную прическу. Стремясь расположить к себе граждан Бэд-Лака, Катрина даже вспомнила тягучий южный выговор, от которого с таким трудом избавлялась в колледже. В Далласе «техасский акцент» превращал ее в безнадежную деревенщину, но здесь он был уместен, как уместен черный «стетсон» на многодумной голове судьи Коула.

– Черт бы его побрал! – привычно выругалась Катрина, вспомнив об отце.

От отца она поспешила перейти к более насущным мыслям – о Россе Маккаллуме. Интересно, когда он позвонит? Этот человек – настоящая гадюка, и, кажется, очень ядовитая. Но делать нечего, придется с ним сотрудничать: ведь вполне возможно, что ключ к разгадке убийства Эстевана у него в руках. Так что, если в ближайшее время Росс не появится, придется сунуть в сумочку пистолет и самой отправиться на поиски.

Катрина включила портативный компьютер, установленный на обшарпанном столе, и снова принялась тасовать свои заметки. Главным героем ее книги станет судья – чудовищный эгоист, готовый на все, лишь бы сохранить свою репутацию. На втором плане – Шелби, избалованная принцесса. Впрочем, к Шелби Катрина никакой злобы не чувствовала и выставлять ее чудовищем не собиралась. Не виновата же она, в самом деле, что ее холили и лелеяли! Решено: свою сестрицу она изобразит в виде этакой романтической дурочки, симпатичной, но ничего не понимающей в жизни. Что довольно близко к истине. Это ж надо, в самом деле, – ей сказали, что ребенок умер, сунули под нос какую-то бумажку, а она и поверила! Нельзя в наше время быть такой наивной. А потом – ни с того ни с сего бросила дом и отца, работает не покладая рук где-то на северо-западе. Зачем? Ведь у нее все есть! Все, чего только можно желать, – здесь, под боком! Богатство, роскошь, тысячи возможностей, да еще и любящий отец.

Катрина сглотнула и сердито заморгала. Ну нет, реветь из-за этого подлеца она не станет! Не заслужил. Человек, который сперва, не моргнув глазом, отрекается от собственного ребенка, а потом вырывает дитя из рук родной дочери, – такой человек не заслуживает ничего, кроме презрения. И самого сурового возмездия.

Катрина от души надеялась, что возмездие судьба поручит ей.

Росс допил свое пиво и хлопнул опустевший стакан на стойку.

Время было позднее, и народ расходился по домам – лишь немногие завсегдатаи еще протирали штаны в «Белой лошади». Но Росс, погрузившись в раздумья, ничего кругом не замечал.

Его занимала услышанная в городе сплетня. Сплетня о том, что эта репортерша, Катрина, будто бы незаконная дочь судьи Коула. И приехала в город, чтобы отомстить отцу, который ее знать не хочет.

Странно, что вчера она об этом не упомянула. Может быть, пора нанести ей визит? Но сперва надо обделать еще одно дельце, сыграть кое с кем в одну игру.

Росс жестом подозвал Люси, и та, устало улыбаясь и привычно покачивая бедрами, двинулась к нему. Выглядела она сегодня не ах – тушь размазалась, помады давно и следа нет, – но Россу все равно нравилась. После восьми лет тюряги он сделался неприхотлив на этот счет. Люси протянула ему счет, и Росс заплатил за четыре бутылки пива двадцать долларов, а из сдачи дал Люси щедрые чаевые, но мелочь оставил себе.

– Передавай привет сестре, когда ее увидишь, – попросила Люси.

Росс пробормотал что-то вроде «непременно передам» – хотя оба знали, что это неправда. Едва ли он с сестрой скоро увидится. Их с Мэри Бет, в сущности, ничто не связывало, и держались друг за друга они по привычке, оставшейся с детских лет. Росс и Мэри Бет росли сиротами; воспитывал их дед, мерзкий старый ханжа – беспрерывно цитировал Писание и чуть что хватался за ремень. В целом свете у Росса не было никого, кроме сестры, у Мэри Бет – никого, кроме брата.

Но однажды между ними пролегла трещина. Россу было тринадцать, Мэри Бет – двенадцать: тогда у нее начала расти грудь. Однажды Росс попробовал ее поцеловать и сунул ей руку в трусики. Мэри Бет подняла визг, словно ее режут, и дед избил Росса до полусмерти, а потом едва не утопил в дренажной канаве, под равнодушным взглядом дворового пса. Взяв Росса за шиворот, дед окунал его голову под воду и держал, пока мальчик не начинал задыхаться и перед глазами у него не вспыхивали искры. И при этом, не переставая, вопил:

– Изыди, сатана! Убирайся вон из моего внука! И всякую такую чушь.

Росс задыхался, отплевывался, кашлял, глотал теплую застоявшуюся воду. На секунду перед глазами его появлялись высокие небеса, пустые и равнодушные, – но, дав провинившемуся внуку вздохнуть, дед снова окунал его в воду, и все начиналось сначала.

В конце концов Росс вырубился – и очнулся в лихорадке у себя в кровати. Бабушка – унылая, молчаливая, с темными кругами вокруг запавших глаз – ухаживала за ним, не говоря ни слова. А позже, намазывая тонким слоем масла хлеб, испеченный в собственной печи, Джеральд Маккаллум говорил скучным скрипучим голосом:

– Если ты не оставишь в покое сестру, я тебя догола раздену и посажу на муравейник. Понял? Я не шучу.

Джеральд давно облысел, ничего не видел без очков, да и зубов во рту у него недоставало, однако жена и дети боялись его как огня, и слово его для них было законом. Росс понял, что дед и вправду не шутит. И больше сестру не трогал.

С тех пор он стал осторожен и перенес свои сексуальные фантазии с Мэри Бет на других знакомых девушек. В первый раз он лег с женщиной в пятнадцать лет, но ничего особенного не почувствовал. Девица была уже взрослой, она сама по пьяни затащила его в постель и все это время глупо хихикала. В ней не было вызова. А Россу нравился вызов.

Чем тверже женщина говорила: «Нет», тем сильнее он настаивал. Улещивал, уламывал, осыпал обещаниями, угрожал, на худой конец. До поры до времени осечек не было. Неприятностей – тоже. Пока не появилась Шелби.

Она стала первой и единственной, кого Росс взял силой. И, поразмыслив над происшедшим, заподозрил, что ей это понравилось. Конечно, понравилось – иначе она бы рассказала папочке, а тот заставил бы Росса дорого за это заплатить. Может быть, правда, что все принцессы в глубине души обожают грубых мужиков?

Росс толкнул плечом дверь и вышел в сонную душную ночь. Вокруг было темно, тихо и угрюмо – совсем как у него на душе. Снова вспомнилась Шелби: эх, застать бы ее где-нибудь наедине! Изнасилование запечатлелось у него в памяти так ярко, словно все произошло вчера: не зря долгими бессонными ночами в камере он снова и снова прокручивал в мозгу эти воспоминания. И чем больше об этом думал, тем больше уверял себя, что она сама этого хотела, а сопротивлялась из-за какого-то глупого предрассудка; что в следующий раз, повзрослев и став умнее, она сама будет умолять его об этом.

Отворив дверцу своей развалюхи, припаркованной на углу, Росс сел за руль и нахмурился. Как только получит деньги за интервью, первым делом купит себе новую машину и винтовку. Правда, может статься, что покупать ствол придется на черном рынке – Росс слышал что-то насчет законов, не позволяющих осужденному владеть оружием. Правда, его выпустили за недостатком улик, но все же черт их знает.

Однако без винтовки ему не обойтись. Хоть плохонькой, да своей. Для безопасности. И собаку стоит завести – с той же целью. Автомобиль – дело другое: за свои деньги Росс собирался купить шикарные колеса.

И еще Шелби Коул. Будь они оба прокляты, если она снова не станет его женщиной! Она – его судьба, его заветное желание, и, пока оно не исполнится, он не будет спокоен.

Росс повернул ключ в зажигании и включил радио. Но радио молчало.

– А, чтоб тебя!

Он саданул по приемнику кулаком. Капризный динамик вернулся к жизни, и в кабине зазвучала песенка в исполнении Мелленкампа: «.Родился я в маленьком городе...»

– Не ты один, приятель.

По левую руку аптека, по правую бакалейная лавка – вот тебе и весь Бэд-Лак. «Маленький город» – это еще слабо сказано! Росс сделал музыку погромче и распахнул окно. Он направлялся на окраину: там, в бывшем антикварном магазине, разорившемся из-за полного отсутствия клиентов, недавно открылось что-то вроде подпольного ночного клуба. Травка, девочки и всякое такое. Росс там еще не бывал, но много чего слышал об этом местечке от Бэджера Коллинза и других приятелей. Расположен «клуб» на отшибе, так что можно не бояться, что Росса засекут не в меру любопытные копы.

Певец все жаловался на то, как ужасно рождаться в маленьком городке, здесь познавать страх божий и здесь же, в маленьком городке, умирать. Россу этот скулеж надоел, и он выключил радио.

«Вот и старина Калеб тем же кончил», – подумалось ему. Сперва обрел веру, а потом умер. Только едва ли старый хрыч попал в рай. Нет, небось его черти сейчас на сковородке поджаривают! Так ему, сукину сыну, и надо – будет знать, как врать под присягой да в тюрьму отправлять честных людей!

А как легко оказалось его убить! Проскользнуть в палату, когда сам он будет спать, а дежурная медсестра отвернется, опустить подушку на лицо и смотреть, как бедолага, словно жук на булавке, дергает иссохшими руками и ногами, тщетно пытаясь вдохнуть.

Если рассудить здраво, Росс оказал ему благодеяние. Помог избавиться от боли и страданий. Ни операция, ни радиация, ни всякая там химия спасти старика уже не могли – вот Росс и помог ему умереть.

И ему это понравилось. Чертовски понравилось. Так что теперь он не мог дождаться, когда сделает то же самое с Руби Ди и с Нейвом Смитом. Оба они заслужили смерть – кто же, как не эти двое, упек его за решетку?

Насвистывая припев «Маленького городка», Росс свернул с дороги и, припарковав машину в стороне от фонарей, направился к телефонной будке. В карманах у него позвякивала мелочь. Повернувшись к улице спиной, набрал знакомый номер и стал ждать, ухмыляясь во тьме. Посмотрим, думал он, каким голосом теперь станет чертыхаться Нейв Смит?

Гудок.

Второй гудок.

Третий.

Да где же этот сукин сын? Заснул, что ли, или умер? Или развлекается с Шелби Коул. От этой мысли Росс перестал улыбаться и потерял счет гудкам. Включился автоответчик: Росс не стал его слушать, бросил трубку и пошел прочь, жалея, что понапрасну истратил тридцать пять центов.

От одной мысли, что Смит и Шелби сейчас могут быть вместе, внутри у него что-то сжималось и перед глазами вставали красные круги. Ну нет, больше он не будет ходить вокруг да около! Не станет играть с этой парочкой и донимать их звонками!

Пришла пора встретиться с Шелби лицом к лицу. На этот раз – на его условиях.

Глава 18

– Так это ты прислала мне фотографию?!

Втроем – Шелби, Лидия и судья – они сидели за столиком у края бассейна. Позади стола, прислонившись к стене дома, молчаливой тенью стоял Нейв; лицо его было сурово и угрюмо, глаза ни на миг не отрывались от осунувшегося, вмиг постаревшего лица судьи Коула.

– Si, nina.

Лидия шумно выдохнула, и к небесам поплыло облачко сигаретного дыма. Близился рассвет. Птицы в ветвях уже запевали дневные песни, и небо на востоке заметно розовело: вот-вот вынырнут из-за горизонта первые солнечные лучи и окрасят синюю гладь бассейна яркими, теплыми красками наступающего утра.

– Si, я послала. А потом обманывала тебя.

На секунду Лидия опустила глаза, – затем гордо вздернула подбородок и устремила на судью взгляд, полный решимости.

– Я не жалею о том, что сделала. Доведись – повторила бы еще раз. Не следовало вам все скрывать от Шелби – ведь Изабелла... Элизабет ее дочь!

– Но почему ты прежде ничего мне не сказала? – воскликнула Шелби, потрясенная тем, сколько тайн, умолчаний и обманов, подобно ядовитому плющу, обвивают дом, который она привыкла считать своим.

– Потому что я просил Лидию молчать, – объяснил судья. Но, дрогнув под гневным взором экономки, добавил: – Ну хорошо. Я ей угрожал.

– Угрожал? – недоумевающе повторила Шелби, заметив, как сверкнули черные глаза Лидии.

– Депортацией? – догадался Нейв. Лидия плотно сжала губы и сильно затянулась сигаретой.

– За себя я не боялась, но Карла, и Пабло, и... и Изабелла... – Плечи ее дрогнули. – Я заботилась о них.

– И ты смог бы выслать из страны собственную внучку?!

Шелби оттолкнулась от стола и развернула свой стул к бассейну, не желая больше видеть лживое и безжалостное лицо отца. Внутри у нее все кипело. Как он мог?!

– Да что ты за чудовище, черт побери?

– Он не чудовище. – Лидия тяжело поднялась на ноги. – Он твой отец, Шелби. И сейчас ты нужна ему, как никогда.

Она взяла полную до краев пепельницу и тяжело – куда делась ее плавная походка! – зашагала к двери.

– Расскажите ей сами, судья, – проговорила она, обернувшись на пороге кухни. – Она ваша дочь, она имеет право знать. Расскажите ей все. Хватит с нас тайн, хватит секретов, я так больше не могу!

Последние слова она произнесла дрогнувшим голосом – и дверь за ней захлопнулась.

– О чем она? Что я должна знать?

Но Шелби, кажется, уже догадывалась, о каком секрете говорила экономка. Густая седина в знаменитых рыжих волосах, запавшие глаза, болезненная бледность, тяжелая и неровная походка. С самого приезда ей казалось, что отец как-то уж очень сдал за прошедшие годы. И с каждым днем словно стареет на глазах. И еще тот разговор, подслушанный на лестнице. Только сейчас она поняла, что все это время гнала от себя мысли о болезни отца.

– Да, Шелби. У меня рак.

Она открыла рот, сама не зная, что скажет, но движением руки отец заставил ее замолчать.

– Рак простаты, но это неважно. Надежды нет. Еще год, от силы полтора – и я стану таким же, как бедняга Калеб Сваггерт.

Шелби сжала руками виски. Мир вокруг нее рушился.

– Нет... не может быть... рак же лечат! Сейчас столько новых средств.

Словно ища защиты, она обернулась к Нейву – тот только пожал плечами. Отец умирает? Что за нелепость! Разумеется, умом Шелби понимала, что даже судья Коул не избавлен от общего людского удела, но в глубине души не верила, что смерть посмеет поднять на него руку. Для нее отец был бессмертен, словно выжженные солнцем просторы Техаса, словно безжалостная жара, словно ее обида и гнев.

– Смирись с этим, Шелби, – медленно проговорил Джером Коул. – Я ведь смирился. Если бы не Лидия и ее послание, я сам бы рано или поздно вызвал тебя сюда. Ведь ты унаследуешь все. Ранчо, нефтяные скважины, дом..

– Не надо! – протестующе воскликнула Шелби. – Я не хочу, не могу сейчас об этом слышать! Только что нашла дочь – и вдруг узнаю, что вот-вот потеряю отца! Пожалуйста, не сейчас! Подожди немного, дай мне...дай мне привыкнуть, понять.

Слезы обожгли ей глаза, и несказанные слова застряли в горле.

– Тебя ждут нелегкие дни.

Судья медленно поднялся, опираясь на трость, и перевел усталый взгляд на Нейва. На щеках старика явственно обозначилась утренняя щетина – сплошь серебристо-седая.

– Как и тебя, Смит. Я слышал, прокурор уже подготовил все бумаги. Вот-вот тебя арестуют за убийство Района Эстевана. – Он сощурил глаза – глаза столетнего старика. – Ты к этому готов?

– Я уже говорил – я к этому делу непричастен.

– Что ж, может быть. А может быть, ты врешь. – Какой-то глупый жучок подполз к судье слишком близко, и Рыжий Коул раздавил его концом трости. – Так или иначе, лучше готовиться к худшему. Тебе нужен хороший адвокат. Есть у меня одна женщина в Сан-Антонио, Оррин Финдли ее рекомендовал. У нее своя фирма. Стаханчик – так ее фамилия. Крупная личность, без малого шести футов росту, а язычок такой, что только держись. Свое дело знает и ничего на свете не боится. Прокурор перед ней дрожит, как перед самим чертом. Так вот, она со своим партнером – как бишь его зовут... – Судья нахмурился и пощелкал пальцами, вспоминая имя. – То ли Джо, то ли Джон Кроуфорд. Та еще парочка: она здоровенная, как бык, он – коротышка и все время этак сладко улыбается. С виду безобидный, но на деле настоящий бульдог: вцепится – не оторвешь! Отличная команда, должен тебе сказать. Я мог бы замолвить за тебя словечко.

– Не трудитесь, – с каменным лицом ответил Нейв.

– Запомни: Стаханчик и Кроуфорд. В своем деле они лучшие.

– Хватит об этом. Сейчас я хочу одного – увидеть свою дочь.

– Хм! – Судья зашагал к дому. – Скажи лучше: неизвестно чью дочь!

Не дожидаясь ответа, он пересек двор, громко стуча тростью по мощеной дорожке, и скрылся на кухне. Из-за двери послышался его голос:

– Ну что, Лидия, заслужил я сегодня чашечку кофе?

И у него еще хватает духу шутить! Сердце Шелби разрывалось от боли и жалости. Она понимала: только что отец предложил Нейву оливковую ветвь мира. За сухой рекомендацией «лучших в своем деле» адвокатов стоит и признание своих ошибок, и просьба о прощении. Виноват ли Рыжий Коул, что по-другому просить прощения не умеет?

Только адвокаты Нейву не понадобятся. В этом Шелби не сомневалась ни секунды. Он не виновен.

Дверь за отцом захлопнулась, и Шелби со стоном закрыла лицо руками. Господи боже, неужели она нашла дочь лишь для того, чтобы тут же потерять отца? Неверного мужа, дурного родителя, лжеца, интригана, мерзавца без сердца, чести и совести. Человека, для которого – теперь она ясно это понимала – в целом свете не было никого дороже ее. Отца, которого она проклинала, которому всего несколько часов назад желала смерти. Которого так яростно ненавидела. И так любила.

Шелби выпрямилась и тряхнула головой, сглатывая слезы. Оплакать отца она еще успеет. Через каких-нибудь полчаса на ранчо отца прилетает самолет из Галвестона. На самолете – ее дочь. Шелби должна быть там и встретить Элизабет.

– Пошли, – коротко сказала она Нейву.

Рука об руку они прошли по мощеной дорожке – мимо бассейна, сияющего всеми красками новорожденного утра, мимо буйно цветущей зелени в керамических горшках, мимо розовых кустов и пышных разноцветных клумб.

– Я поведу машину.

Нейв возражать не стал – молча скользнул на пассажирское сиденье ее «Кадиллака» и надел солнечные очки. Шелби завела мотор, и автомобиль, взметнув позади себя клубы пыли, помчался в самое главное в ее жизни путешествие.

Шелби неслась по сонному городку на предельной скорости, срезая углы в опасной близости от тротуаров.

– Вижу, ты по-прежнему любишь быструю езду, – заметил Нейв, когда они въехали на холм перед самым поворотом на северные выселки.

– Ты не боишься? – покосившись на него, спросила Шелби.

– Когда ты за рулем? – усмехнулся он краем рта.

– Нет. Я обо всей этой истории с убийством.

– Мне бояться нечего. – И он бросил на нее долгий серьезный взгляд поверх очков.

– Что? Обо мне беспокоишься? – фыркнула Шелби. – Ну, за меня можешь не волноваться! Я не маленькая, прекрасно сама о себе позабочусь.

Он промолчал и отвернулся к окну. За стеклами машины проносился знакомый загородный пейзаж: мили и мили изгородей, растрескавшейся земли, сухой травы, кое-где – дубовые и сосновые рощицы, позолоченные восходящим солнцем, оросительные канавы, задумчивые кони и быки за утренней трапезой. «Кадиллак» свернул на проселок, ведущий к ранчо. Внутри у Шелби все сжималось, в мозгу мелькали самые дикие мысли. Что, если Элизабет возненавидит ее с первого взгляда? Что, если Мария решит, что Шелби хочет отнять у нее дочь, и затаит зло? Что, если Нейв...

Ладно, хватит себя накручивать. Все будет хорошо. Все образуется. А о Нейве вообще думать не стоит. «Но что, если он – не отец Элизабет? Что, если в невинной девятилетней девочке ты заметишь черты Маккаллума?»

Шелби крепче сжала руль. Нет, этого не будет! Просто не может быть. Не для того она прошла через ад, чтобы в конце пути бог сыграл с ней такую жестокую шутку.

Машина въехала в ворота ранчо. Мимо ограды с фонарями, мимо сторожки, мимо главного здания. Вот и то место, где когда-то застиг ее Маккаллум.

– Значит, все это время она была в Галвестоне? – спросил вдруг Нейв.

– Да, – кивнула Шелби и сбросила газ. – Так говорит Лидия.

– А твой отец заставил Лидию молчать. Пригрозил, что отправит их обратно в Мексику, – и этим купил молчание всей семьи.

– Точно.

– Да он просто душка, наш судья!

– За двадцать семь лет он совсем не изменился, – горько усмехнулась Шелби.

Она остановила машину у гаража и, распахнув дверь прогретого солнцем салона, зашагала по бетонной дорожке к дому, где много лет назад в грозовую ночь искала ключи от отцовского пикапа. Легкий ветерок играл ее волосами; вдали, на склонах холмов, черными точками чернели коровы и лошади.

На пороге Шелби встречал Джеб Уилкинз, теперь – управляющий ранчо. Шелби этот грузный ковбой никогда не нравился: она не могла забыть, как десять лет назад, еще простым рабочим, он сплетничал о ней и смачно обсуждал ее женские стати вместе с Россом Маккаллумом. В ту ночь они играли в карты втроем – Росс, Джеб и еще один парень по имени Фрэнк. Почему, почему она тогда не повернула назад?! Но как могла Шелби повернуть назад, если у ручья ее ждал Нейв?

Шелби плотно сжала губы, готовясь в случае чего дать наглецу отпор. Но на сей раз Джеб был безупречно вежлив.

– Доброе утро, Шелби, – поздоровался он, обнажив в улыбке желтеющие зубы. – Ежели желаете, могу подвезти вас до взлетной полосы.

– Спасибо, не нужно, – коротко ответила она и молча указала на грузовик с просторной кабиной.

– Точно не нужно?

– Совершенно точно.

– Я просто думал, может, помочь.

– Леди сама справится, – отрезал Нейв.

Под его твердым взглядом ковбой сразу как-то увял и засуетился:

– Гм... ну хорошо, коли так. Пойду открою ворота. Шелби приняла из его протянутой руки ключи и зашагала к грузовику, в кабине которого свободно могла поместиться целая семья. Она села за руль; Нейв молча скользнул на длинную скамью для пассажиров, поправил солнечные очки и устремил взгляд вперед, на две глубокие колеи, уходящие к воротам, возле которых, как и обещал, возился Джеб. Когда ранчо осталось позади, Нейв заговорил:

– Может случиться, что ты ей поначалу не понравишься. Не расстраивайся.

– И не собираюсь.

– Не надо, Шелби. Конечно, ты расстроишься.

Над машиной, описывая круги в светлом утреннем небе, парил одинокий ястреб. Шелби проводила его глазами.

– Разумеется, обеим нам потребуется время, чтобы привыкнуть друг к другу.

Грузовик тряхнуло – колесо попало в выбоину.

– Тебе нелегко придется.

– Спасибо за консультацию, доктор! – отрезала Шелби. Нервы у нее были на пределе.

– Всегда пожалуйста, – протянул Нейв, сверкнув своей неотразимой улыбкой, а в следующий миг уже отвернулся и с самым непритворным вниманием вглядывался в стадо с молодняком, что паслось на обочине. Когда впереди показался узкий серый язык взлетной полосы, Шелби заговорила о том, что не давало ей покоя:

– Знаешь, для человека, которого вот-вот обвинят в убийстве, ты удивительно спокоен.

– Это тебе только кажется.

– Но...

– Послушай, я этого не делал! – Он обернулся к ней – губы сжаты в линию тонкую, словно лезвие бритвы, глаза холодны и остры, как сталь. – Не знаю, как попал на мою землю этот пистолет. В тот вечер Маккаллум угнал у меня машину. Пистолет лежал в бардачке. Когда Маккаллума нашли без сознания в разбитой машине, оружия на обычном месте не было. Кто его взял, куда спрятал, произошло это до аварии или после – неизвестно. Но у меня его не было, и я Эстевана не убивал!

– Я верю, – тихо откликнулась Шелби – что-то сжало ей горло.

– Вот и хорошо. Всему свое время. Об убийстве мы еще успеем подумать, а сейчас надо встретить твою дочь.

– И твою.

Подъезжая к краю взлетной полосы, она замедлила ход.

– Быть может. – Несколько мгновений, долгих, как сама вечность, стальной взгляд его не отрывался от ее смятенных глаз. – Все может быть, Шелби. Помни одно: чья бы кровь ни текла в ее жилах, она – твоя дочь.

– Знаю, – почти шепотом ответила Шелби, судорожно вцепившись в руль.

Казалось, чья-то ледяная рука сжимает ей сердце. Господи, пожалуйста, пусть Элизабет будет дочерью Нейва Смита!

– Я просто не могу об этом думать.

– Помни: ребенок ни в чем не виноват.

Сильная мозолистая рука его сжала ее руку, и Шелби поняла – Нейв говорит не только об Элизабет, но и о себе самом. Это он, нищий полукровка, сын блудного отца и беглой матери, сполна испытал на себе горечь родительской нелюбви. Это он мучился, стыдясь того, чего не мог изменить. Сердце ее сжалось при мысли о том, сколько ему пришлось выстрадать, и Шелби мысленно поклялась, что никогда, никогда не причинит своей дочери такой боли!

– Пора, – вывел ее из задумчивости голос Нейва. – Вот и она. Идем встречать дочь.

Шелби подняла голову и увидела в небе черную точку самолета. Сердце ее отчаянно заколотилось, сомнения обрушились с новой силой. Что, если Элизабет ее не примет? Если они друг другу не понравятся? Если...

И в этот миг Нейв обнял ее за плечи, привлек к себе и жарко, страстно поцеловал. Все страхи и тревоги мгновенно вылетели у Шелби из головы; когда он наконец оторвался от нее, она могла только смотреть на него широко распахнутыми, потрясенными и счастливыми глазами.

– Это на счастье, – вдруг охрипшим голосом произнес он. – У тебя все получится, Шелби. Я знаю. Черт побери, да ты будешь лучшей матерью на свете!

– Надеюсь, – прошептала Шелби. Слезы жгли ей глаза. – Господи, Нейв, как я надеюсь, что хоть раз в жизни ты окажешься прав!

– Как? Я-то думал, я всегда прав!

– И ошибался.

Нервно рассмеявшись, она выбралась из машины. Самолет стремительно рос: приложив руку козырьком ко лбу, Шелби различала уже и закрылки, и выпущенные шасси. Все громче гудели моторы. Нейв вышел из машины и, став рядом с Шелби, тоже смотрел, как самолет заходит на посадку, как снижается, как шасси его касаются бетона.

Еще несколько секунд – и Шелби увидит свою дочь. Волнение охватило ее, на глазах, туманя зрение, выступили слезы. Шелби прикусила губу, борясь с непрошеной слабостью.

Самолет остановился в конце полосы. Через несколько минут показались люди: пилот помог выйти Марии, а вслед за ней по трапу нерешительно спустилась худенькая девочка в джинсовой рубашке и шортах. Легкий ветерок, пахнущий пылью и свежескошенной травой, ерошил ее короткие золотисто-рыжие волосы – такие же, как у Шелби.

Шелби держалась из последних сил, и Нейв, словно почувствовав это, обнял ее за плечи. Шелби не возражала. «Я не расклеюсь, – повторяла она про себя. – Я не зареву».

Элизабет приближалась неохотно, испуганно льнула к Марии. На милом детском личике отражался страх. Нейв был прав: поначалу им обеим придется нелегко.

Приблизившись к Шелби и Нейву, Мария застенчиво улыбнулась и подтолкнула девочку вперед.

– Здравствуй... здравствуйте, – с трудом выговорила Шелби.

– Здравствуйте, Шелби. Я вас хорошо помню. – Мария покосилась на Нейва. – И вас тоже.

– У вас все в порядке? – поинтересовался пилот – долговязый молодой парень. Он поставил на бетонную полосу два чемодана. – Вот ваш багаж. Если это все, то я полетел, мне сегодня еще два рейса надо сделать.

– Все отлично, – ответил за женщин Нейв и пожал летчику руку: – Спасибо.

Но, разговаривая с пилотом, он не отрывал глаз от перепуганной девочки, которая, быть может, приходилась ему дочерью.

– Изабелла, – нарушила неловкое молчание Мария, – это сеньора Коул, та самая, о которой я тебе рассказывала.

Элизабет попятилась и затрясла головой.

– Не хочу! – прошептала она.

– Но ведь ты всегда хотела узнать, кто твоя настоящая мама!

Элизабет скривила рот и отчаянно зарыдала, приговаривая что-то по-испански.

– Нет, нет, твоя настоящая madre – сеньора Коул, а я только...

Но Элизабет рыдала все громче. Мария присела на корточки и прижала девочку к себе, бормоча что-то успокаивающее. Сердце Шелби рвалось на части; наверно, она рухнула бы на бетон, если бы не сильные руки Нейва. Но вот, овладев собой, она высвободилась из его объятий и присела перед дочерью.

– Знаю, тебе сейчас очень больно, – заговорила она, глядя девочке в глаза. – Как и всем нам. Но, поверь, я не хочу разлучать тебя с Марией. Она всегда останется твоей милой madre. И все будет так, как ты хочешь. Ведь я люблю тебя, Элизабет, и...

– Я Изабелла! – глотая слезы, воскликнула девочка.

– Прости. Изабелла. Я буду звать тебя так, как ты привыкла.

Осторожно, чтобы не отпугнуть девочку, Шелби протянула руки и обняла ее – и почувствовала, как напряжено худенькое тельце дочери.

– Хочу, чтобы ты знала одно: я тебя очень люблю. Мне сильно тебя не хватало, и я так рада, что мы наконец встретились! Если бы я раньше знала, где ты, давным-давно приехала бы за тобой и забрала тебя… – Она хотела докончить «домой», но осеклась, ибо город Бэд-Лак, штат Техас, и для нее-то не был домом, а уж для Элизабет – и подавно.

– Ты сама всегда говорила, что хотела бы увидеть свою настоящую маму! – подбодрила девочку Мария. Выпрямившись и откинув волосы с лица, она взглянула на Шелби: – Изабелла давно уже знает, что она... что я ей не родная мать.

– А папа у меня есть? – всхлипнув в последний раз, поинтересовалась Элизабет. Робко-любопытный взгляд ее остановился на Нейве. – Где мой папа?

«О господи! А теперь что?»

– Он... скоро ты и с ним познакомишься, – выдавив улыбку, проговорила Шелби.

Нейв шагнул вперед, присев, осторожно сжал ручку Элизабет в своей огромной ладони и улыбнулся самой неотразимой улыбкой:

– Точно. Очень скоро познакомишься. Надеюсь, твой папаша тебе понравится!

Малышка несмело улыбнулась в ответ.

– Да, все образуется, – пробормотала Шелби.

Едва Элизабет выскользнула из ее рук, как она ощутила себя одинокой и обделенной. Ничего ей так не хотелось, как обнять дочь, прижать ее к себе и никогда-никогда не отпускать! Но Шелби понимала, что не стоит торопить Элизабет и давить на нее: девочке предстоит еще сжиться с мыслью, что у нее две мамы.

– Идемте. Сейчас мы поедем на ранчо, там пересядем на легковую машину и вернемся в город. – Нейв подхватил чемоданы; Шелби принужденно улыбнулась, не зная, что еще сказать: – В городе тебя ждет дедушка!

На сей раз Элизабет не улыбнулась – должно быть, почувствовала в словах матери фальшь. И Шелби это не удивило – хотя откуда девочке было знать, что дедушка вовсе ее не ждет, что он вообще не хотел внучки, не признавал ее существования, прятал ее от родной матери и уверял, что она умерла при рождении?

Невыплаканные слезы душили Шелби; но она напомнила себе, что в жизни не бывает легких путей и простых решений. Безоблачный конец возможен разве что в мелодраме: в жизни конец всегда еще и начало. Начало новых горестей, трудов и испытаний, но и нового счастья. И Шелби выдержит все – ведь теперь у нее есть дочь! А это главное.

Нейв сел с Шелби рядом; в зеркало заднего вида она украдкой следила, как Мария помогает Элизабет устроиться на заднем сиденье. Девочка все еще дичилась: шмыгала носом, старательно смотрела в сторону и лишь изредка бросала на мать быстрые любопытные взгляды. «Не торопи ее, – уговаривала себя Шелби. – Она привыкнет. Должна привыкнуть». И она продолжала улыбаться, притворяясь, что сердце ее не ноет, словно от тысячи щипков и уколов.

Наконец все погрузились в машину, и Шелби тронулась с места. Развернувшись на выбеленном солнцем бетоне, грузовик помчался назад, в сердце владений Рыжего Коула.

На обратном пути Нейв молчал, выставив локоть в окно; лицо его было угрюмо, губы плотно сжаты, вокруг глаз ясно обозначились птичьи лапки морщинок. О чем он думает? Пытается понять, чья дочь Элизабет – его или Маккаллума? При этой мысли к горлу Шелби подступила едкая желчь.

«Подожди немного, – говорила она себе. – Все уладится. Время – лучший лекарь. Оно на твоей стороне.» Но тут же замечала в зеркале взгляд Элизабет – недоверчивый, подозрительный, – и расхожие утешения, гладкие, словно пляжная галька, обкатанные тысячами уст, казались ей донельзя мелкими и пошлыми. Что ей до времени, которое лучший лекарь, если ее время ушло безвозвратно? Сколько можно ждать, если она потеряла девять лет – и продолжает терять минуту за минутой?

«Господи, дай мне силы!» – мысленно взмолилась Шелби. И в тот же миг Нейв резко выпрямился на сиденье и еле слышно выругался. Шелби хотела спросить, что случилось, но, когда проследила за его взглядом, слова застыли у нее на языке.

У конюшни стоял автомобиль, и на боку его сверкала пятиконечная звезда шерифа. А рядом прислонился к ограде Шеп Марсон в полном обмундировании, и глаза его не отрывались от приближающегося грузовика.

В первый миг Шелби охватило безумное желание развернуться и нажать на газ. В горле у нее пересохло, внутри все окаменело. Никто не произнес ни слова, но она понимала: сейчас произойдет то, чего она так страшится и что не в силах предотвратить. Шеп приехал арестовать Нейва за убийство Района Эстевана.

Глава 19

– Что за сумасшествие! – восклицала Шелби, беспокойно расхаживая взад-вперед по отцовской бильярдной. – У меня на глазах Шеп надел на Нейва наручники и куда-то его увез!

При воспоминании о самодовольной ухмылке Шепа вся кровь вскипала у нее в жилах. С каким торжеством он застегивал на Нейве наручники! А как пригнул ему голову, впихивая в «клетку» для арестованных! Боже, как хотелось Шелби пощечиной стереть с его бычьей рожи эту наглую усмешку!

– Шелби, пора бы тебе понять, – устало проговорил судья. – Я много раз тебя предупреждал, что от Смита ты ничего, кроме неприятностей, не дождешься.

– Неужели ты ничего не можешь сделать? Судья сухо, безрадостно рассмеялся.

– Так. Теперь ты просишь, чтобы я пустил в ход свои связи?

– Да, черт возьми! – воскликнула Шелби, но тут же понизила голос, вспомнив, что наверху отдыхают после неловкого и формального знакомства с судьей Мария и Элизабет.

– Я предложил ему адвокатов.

– Но Нейв не убивал Района Эстевана! И ты это знаешь не хуже моего!

– А улики? Все указывает на Смита.

– Но как же свидетели? В ту ночь никто не видел его с Районом.

– Вианка видела. Она изменила показания.

– Значит, она лжет, черт побери! А как же Руби Ди? Она видела, как Рамон ссорился с Маккаллумом!

По коридору мимо приоткрытой двери бесшумно прошла Лидия с подносом в руках. Она выглядела усталой и постаревшей лет на пять, глаза ее покраснели, но передник, как всегда, был безукоризненно накрахмален и выглажен, волосы стянуты в строгий узел, и, как всегда, от нее исходило сдержанное достоинство и спокойная, непоказная уверенность в себе.

– Нет, я этого не выдержу! – простонала Шелби.

Душа ее разрывалась надвое: всем сердцем Шелби жаждала остаться с едва найденной дочерью – и так же, всем сердцем рвалась на помощь Нейву. И неважно, отец он Элизабет или нет! Важно одно: она его любит. Быть может, это глупость, быть может, потом она об этом пожалеет, но только теперь, когда его арестовали, она поняла, что не может без него жить.

– Хватит! Я не собираюсь сидеть сложа руки, пока Нейва обвиняют в том, чего он не совершал! – Вихрем вылетев из комнаты, она бросила Лидии: – Позаботься о Марии и Элизабет, проследи, чтобы им здесь было хорошо и удобно. А я скоро вернусь.

– Не беспокойся, – с улыбкой ответила Лидия.

– А что мне еще остается?! – воскликнула Шелби. И, обернувшись к бильярдной, добавила громко: – А ты, папа, постарайся пока получше узнать свою внучку!

Катрина, в одном лифчике и черных трусиках, выключила телевизор и, удовлетворенно хмыкнув, прошлась взад-вперед по убогой комнатке. А дело-то становится все горячее, думала она. Сейчас в новостях сообщили, что за убийство Эстевана арестован Невада Смит. Неожиданный сюжетный поворот. Здорово он будет смотреться в статье!

Катрина помнила, что именно к этому клонил свою историю Росс Маккаллум. Знала и то, что орудие убийства – служебный пистолет тридцать восьмого калибра, принадлежавший Нейву, – было обнаружено на его земле. Слышала и о том, что местным копам помог анонимный звонок. Без «неизвестного доброжелателя» они бы ни в жизнь ни до чего не докопались. В самом деле, какие могут быть Шерлоки Холмсы в таком захудалом городишке?

Сама Катрина в виновность Нейва Смита не верила ни на грош. Было у нее твердое убеждение: если ситуация выглядит, как подстава, и воняет, как подстава, скорее всего, это подстава и есть. Но кто подставил Смита и зачем? Кто выиграет оттого, что Нейва Смита посадят за решетку? И что он с этого будет иметь? Деньги? Повышение в должности? Моральное удовлетворение? Может, этот таинственный «кто-то» за что-то ему мстит?

Катрина хлопнулась на кровать, которая жалобно заскрипела под ее тяжестью, хотя весила Катрина всего ничего, и, барабаня пальцами по ночному столику, принялась снова просматривать свои заметки. Когда случается убийство, первыми под подозрение попадают родственники. Значит, Эстеваны – Вианка, Роберто, Алоис. Роберто, говорят, часто ссорился с отцом – это стоит запомнить. Следующий номер – Маккаллум. Клянется, что не убивал, однако возможность у него была, был и мотив. Нейв Смит. Возможность? Есть. Мотив? Одно время крутил с Вианкой, но вряд ли у них было что-то серьезное. Однако при скверном характере Эстевана-старшего...

Судья Коул – «бесценный папочка», как называла его про себя Катрина. Не любил «мексиканского выскочку» – и в этом был не одинок. Многие коренные жители Бэд-Лака Рамона терпеть не могли. Но кто настолько его ненавидел (или настолько выигрывал от его смерти), что решился спустить курок? Кто убил его, а десять лет спустя, когда осужденного за убийство освободили, подбросил пистолет на землю Нейва Смита и любезно сообщил об этом офицеру Марсону?

Что ж, это ей предстоит выяснить. Потянувшись, как кошка, Катрина соскочила с кровати, надела тенниску и шорты, сунула ноги в туфли без задников. Затем спрыснула волосы гелем и слегка их взъерошила, чтобы получился модный растрепанный силуэт. «Для кого стараюсь, спрашивается? В эту дыру даже модные журналы доходят с опозданием лет на пятьдесят». Ух, ну и жарища – когда же она кончится? Катрина сбрызнула лицо и шею холодной водой. Вытираться не стала – само высохнет. Подхватила сумочку, направилась к дверям, но на полпути, кое-что вспомнив, оглянулась, открыла сумку и пошарила в ней.

В руку ей послушно лег пистолет. Вот и отлично.

Захлопнув сумочку, она вышла из мотеля. Приближался вечер – жаркий, душный, с грозовыми тучами на горизонте и изнуряющей жарой в неподвижном воздухе. Все как будто засыпало: даже машины ползли по улице, словно умирающие мухи по липкой бумаге. Катрина захлопнула за собой дверь и с надеждой посмотрела на тучи, что быстро надвигались на солнце, раньше срока погружая мир во тьму. Быть может, дождь освежит землю и подарит измученному городу успокоение?

Первые капли дождя застучали по ветровому стеклу, прочерчивая в пыли грязные дорожки. Шелби включила дворники, но они только размазывали грязь, и в несколько секунд стекло совсем утратило прозрачность. Шелби опустила стекло и включила на полную мощность кондиционер. Но, несмотря на это, она задыхалась – от духоты, от гнева и страха за Нейва, от противоречивых стремлений, разрывающих ее на части. Одна часть ее души требовала вернуться к дочери, другая – спешить Нейву на выручку.

– Несколько минут погоды не сделают, – пробормотала вслух Шелби.

Два или три раза ей казалось, что кто-то едет за ней следом, но Шелби отбрасывала эту мысль. Только паранойи ей сейчас не хватало!

Нет, она одна на дороге. Все добрые граждане в такую погоду сидят по домам, и пара фар за спиной ей просто примерещилась от усталости и тревоги. И все же... Все же Шелби то и дело поглядывала в зеркало заднего вида.

Уже два часа она носилась по городу, пытаясь разыскать Шепа и Нейва. Что делать дальше – не знала, но чувствовала – сделает все, лишь бы остановить топор правосудия, занесенный над головой невинного. Она побывала в окружной тюрьме, в департаменте шерифа, звонила Шепу домой, даже разыскала Руби Ди – и все без толку.

– Я, как и вы, не верю, что Нейв убийца, – проговорила Руби, нервно теребя пояс халатика на пороге своего дома в Куперсвилле, – но подтвердить или доказать это ничем не могу. – Она робко коснулась плеча Шелби. – Будьте осторожны, хорошо? По городу бродит Маккаллум, и... – В огромных карих глазах ее плескался страх. – Он задумал что-то недоброе. Сказать честно, Шелби, он меня пугает до смерти. Держитесь от него подальше.

– Постараюсь, – ответила Шелби.

Однако мысленно добавила: «Если встреча с Маккаллумом поможет мне доказать невиновность Нейва – так тому и быть». При одной мысли об этом внутри у нее все обратилось в лед, и руки до боли, до побелевших костяшек, сжали руль, но отступать она не собиралась.

Надпись на скамейке, вырезанная наивной девочкой десять лет назад, оказалась правдой. Шелби любит Нейва – всем сердцем и душой. И ради него она на все готова.

Она мчалась по городу. Мимо лавки Эстеванов – на крыльце она разглядела Энрике. Мимо «Белой лошади», откуда, как всегда, доносилась музыка и шум пьяных голосов. Мимо отцовского офиса, где меньше суток назад узнала правду об Элизабет и о своей матери.

– Не думай об этом. Еще успеешь, – посоветовала себе Шелби.

Сзади снова мелькнули фары грузовика. Сжав зубы, Шелби свернула за угол. Грузовик последовал за ней. Дрожа – сама не зная, от гнева на себя или от страха, – Шелби сделала еще несколько поворотов, взглянула в зеркало. Преследователь исчез.

– Ну, вот видишь! – упрекнула она себя и, чтобы хоть немного расслабиться, включила радио. Звуки тягучей баллады в стиле кантри наполнили дождливый вечер. Кто-то снова ехал за ней следом, но теперь Шелби твердо решила не поддаваться беспочвенным страхам. Мало ли кому и по каким делам понадобилось заглянуть в мексиканский квартал! Она открыла окно и выставила наружу локоть, и капли дождя охладили разгоряченную кожу. Впереди показался аккуратный домик Эстеванов. Шелби не хотелось иметь дело с Вианкой, но иных путей она не видела. Может быть, дочь Рамона сумеет пролить свет на его гибель?

– Посмотрим, – сказала себе Шелби и, припарковав машину у дома, вышла под дождь. Капли часто стучали по черепичной крыше домика; бугенвиллеи в горшках уныло поникли. Где-то в конце улицы залаяла собака; молнией метнулся через дорогу и исчез под крыльцом пестрый кот.

Шелби постучала – и дверь распахнулась сразу, словно Вианка стояла по ту сторону, ожидая гостей. Однако открывать вторую дверь – прозрачную сетку, защищающую дом от мух, – она не спешила.

– Что тебе нужно? – неприветливо спросила она.

– Хочу с тобой поговорить. О Нейве.

– Он арестован. О чем тут говорить?

– О том, что он невиновен, черт побери! – взорвалась Шелби. Вианка – она была почти на голову ее ниже, – привстав на цыпочки, заглянула ей через плечо, и глаза ее округлились.

– Ты привезла с собой дьявола! – проговорила она. Шелби обернулась – и кровь похолодела у нее в жилах. Из-за поворота показался проржавевший грузовик Росса Маккаллума.

– Боже, нет!

– Заходи в дом, быстро!

Вианка поспешно отперла экран. Шелби в поторапливании не нуждалась: она уже слышала, как Маккаллум заглушает мотор.

– Dios! – пробормотала Вианка, поспешно запирая за гостьей обе двери.

Шелби вошла в гостиную. Здесь, на кушетке, лежала Алоис, безумная вдова Рамона; ноги ее были укутаны афганским покрывалом, невидящие глаза перебегали с экрана телевизора на «алтарь» с фотографиями мужа и обратно.

– Господи, когда же все это кончится? – устало проговорила Вианка и что-то сердито добавила по-испански. Глаза Алоис вспыхнули.

– Не бранись! – упрекнула она дочь. – Не поминай нечистую силу. Рамон поминал дьявола – и что с ним стало?

– Я не бранюсь, madre, – покорно ответила Вианка. Алоис уронила голову и снова устремила взгляд на тускло мерцающий телеэкран.

– Что тебе от меня нужно? – понизив голос, спросила Вианка у Шелби.

– Мне нужна помощь.

– Помощь? Моя?! – Вианка потянулась за сигаретой.

– Нейв не убивал твоего отца.

Бам! Бам! Бам! Звучные удары в дверь сотрясли весь дом.

– Это Маккаллум! – Вианка уронила сигарету. – Что ему нужно?

– Не знаю. Я не подозревала, что он едет за мной следом.

– Убирайся отсюда! – повернувшись к двери, крикнула Вианка.

– Не бойся, детка. – Маккаллуму даже не приходилось повышать голос; мощный рык его звучал так, словно его и не отделяли от женщин две двери. – Тебе я ничего не сделаю. Я приехал за Шелби. Мы с ней старые друзья.

Шелби подошла к двери:

– Оставь меня в покое, Маккаллум! Нам с тобой говорить не о чем.

В мыслях у нее вновь проносились ужасные сцены той ночи – вот он прижимает ее к сиденью, вот хватает за руки, вот расплющивает тяжестью своего тела... Но Шелби запретила себе об этом думать.

– Я позвоню в полицию! – пригрозила Вианка.

– Да на здоровье! Только знаешь что? Я твоего старика и пальцем не тронул.

– Рамон! – слабо простонала Алоис, повернувшись к алтарю со снимками, раскрашенным Иисусом и ярко горящими свечами. Вианка зажгла новую сигарету.

– Шелби, тебе лучше уйти. Madreбольна, а я ничем не могу...

– Просто расскажи, что случилось в ночь убийства. Все, что вспомнишь.

– Да ничего я не помню! Это же было десять лет назад!

– Рамон! – Алоис устремила на Шелби темные глаза, в которых стояла неизбывная мука. – Рамон, не надо!

– Madre, его здесь нет, помнишь? – Вианка нервно затянулась сигаретой. – У нее в голове иногда все путается.

– Шелби, выходи! – рявкнул Маккаллум, обрушивая на дверь новый град ударов. – Выходи, потолкуем, как старые друзья!

– Пьяный как свинья, – пробормотала Вианка, затем, обернувшись к двери, крикнула: – Я не шучу, Маккаллум! Уходи немедленно, иначе вызываю полицию!

– Все в свой срок, детка, – отозвался Росс. – Послушай, ты-то что против меня имеешь? Я твоего отца не убивал, помнишь? Меня оправдали.

– Так осудят еще раз за то, что пристаешь к честным людям!

Росс добился своего: в гневе Вианка шагнула к двери и распахнула ее. Шелби увидела ухмыляющуюся рожу Маккаллума. Теперь от женщин его отделяла только хрупкая прозрачная сетка. Шелби обхватила себя руками; ей казалось, что стены тесного домика смыкаются вокруг нее, что потолок вот-вот обрушится ей на голову.

– Уходи, Росс! – потребовала она, шагнув вперед. – Запомни раз и навсегда: ты мне не друг, я не хочу с тобой разговаривать, не хочу тебя видеть, не хочу иметь с тобой никакого дела! Убирайся!

– С чего бы вдруг? Знаешь, лапочка, я ведь много лет тебя ждал!

Внутри у Шелби все сжалось, но каким-то чудом она умудрилась не выказать страха.

– Разговор окончен, – холодно и твердо ответила она. – Уходи и не беспокой больше ни меня, ни этих людей.

– Этих людей? Ха! Что, думаешь, «эти люди» на твоей стороне? – злобно усмехнулся Маккаллум. – Да они только друг за дружку держатся, эти мексикашки! А тебе, Вианка, еще придется кое-что объяснить. Почему ты не сказала на суде, что была со мной в машине?

Вианка вдруг побелела, словно фарфоровая кукла.

– Попросилась покататься, помнишь? Я-то и забыл. Даже на суде не рассказал – не думал, что это важно, это ведь было за несколько часов до убийства. А вот теперь думаю, не ты ли стащила из бардачка ствол? А потом пристукнула папашу, чтобы не мешал тебе жить в свое удовольствие да по парням шляться? Верно, Вианка? Так дело было?

– Хватит!

– Нет, дорогуша. – Росс больше не кричал – он говорил тихо, как бы сам с собой, но это было страшнее любого крика. – Не позвонишь ты в полицию. Я ведь могу такое рассказать, что тебя на всю жизнь за решетку упрячут.

– Это правда? – потрясение воскликнула Шелби. Голова у нее шла кругом.

На кушетке застонала и монотонно запричитала по-испански безумная старуха.

– Ерунда. Врет он все, – отрезала Вианка.

– Да неужто? – Росс расплылся в ухмылке. – А ты, Шелби? Ты чему веришь? Скажи, лапочка, ты меня ждала?

– Убирайся к дьяволу, Маккаллум! – хриплым от гнева голосом потребовала она.

– Все в свое время, детка, все в свое время, – расхохотался он. – А впрочем, я уже там был. А теперь черед полукровки – пусть расплатится за свои грехи!

– Будь ты проклят! – Шелби шагнула к двери. Теперь лишь хрупкая прозрачная преграда отделяла ее от человека, который однажды разрушил ее жизнь – и готов был сделать то же во второй раз. – Слушай внимательно, Маккаллум. Мне плевать, кто убил Рамона Эстевана. Но я знаю точно, что Нейв его не убивал. И если это ты подкинул ему пистолет, если ты оговорил его, клянусь, я тебя из-под земли достану! Ты получишь все, что заслужил!

– Господи, да уйди же наконец! – взмолилась Вианка.

– Ну вот! – Росс скорчил комически-обиженную гримасу. – Вечеринка в самом разгаре, а ты – «уйди»! Веселье только начинается. Я еще столько интересного могу рассказать! Например, о том, кто из вас лучше в постели. Ты, Вианка, хороша, спору нет, но ты, Шелби, пожалуй, ее переплюнешь! Кстати, это правда, что у тебя вдруг дочка нарисовалась? Уж не от меня ли?

– Оставь в покое мою дочь! – рявкнула Шелби. Сердце ее похолодело от страха, равного которому она никогда не испытывала.

Вианка, словно что-то вдруг сообразив, побелела как полотно и торопливо осенила себя знаком креста. Алоис, ничего не замечая, ворочалась на кушетке и что-то приговаривала по-испански – то ли молила Рамона не умирать, то ли просила прощения у мертвеца.

– Чего же ты ждешь, принцесса? Все цепляешься за своего полукровку? Так я тебя просвещу, милая, – он не вернется. Забудь о нем.

– Убирайся отсюда! – простонала Вианка.

Дождь сильнее забарабанил по крыше, и экран телевизора замигал.

– Рамон! – громко воскликнула Алоис. – Рамон, это ты? Но никто не обращал на нее внимания.

– Он за все заплатит, детка, – твердил Росс. – Ох, и прищучат его за то, что выпустил пулю в башку старику Эстевану!

– Он не убивал Рамона!

– Ну, кто-то же его пришил, верно? Оставил Алоис безутешной вдовой, а Вианку – свободной как ветер. Никто больше не угощает ее оплеухами и не обзывает потаскухой, хотя она такая и есть!

– Не надо! – вскрикнула вдруг Алоис. – Рамон, что ты делаешь? Не надо! Не трогай ее!

– Замолчи! – с перекошенным от страха лицом завопила Вианка. Завопила не Россу – матери.

Шелби схватилась за голову. Она уже ничего не понимала. Почему так напугана Вианка? За кого она боится – за себя или за мать? И что знает об этом деле сумасшедшая?

– Я же говорил, мы славно повеселимся! – оскалил гнилые зубы в ухмылке Росс.

– Ах ты, ублюдок! – Уголком глаза Шелби заметила, что Алоис приподнимается с кушетки. – Лучше бы ты сгнил в тюрьме!

– Madre, не надо!

– Рамон! – душераздирающим голосом закричала Алоис, словно ее глазам открылось нечто ужасное. – Рамон, что с тобой? Вставай, Рамон, не надо так шутить, умоляю тебя. Что это? Кровь?!

– Madre, замолчи, ради всего святого! – простонала Вианка и бросилась к телефону, чтобы выполнить свою угрозу – позвонить в полицию.

– Что я наделала! Dios, что я наделала! – причитала Алоис, в ужасе глядя на что-то, видимое только ей.

Торопливо пробормотав в трубку свой адрес и бросив: «Приезжайте скорее!», Вианка повернулась к матери:

Madre, умоляю тебя, молчи! Не говори больше ничего! На долю секунды Шелби отвела глаза от Маккаллума – и в этот миг он с размаху ударил кулаком в сетку. Хрупкая преграда затрещала; в мгновение ока Росс просунул руку в образовавшуюся дыру и отпер дверь.

– Убирайся! – закричала Шелби. Но опоздала – он был уже внутри.

– Убирайся отсюда ко всем чертям!

– А ты меня заставь, лапочка! – оскалился он.

Он шагнул вперед, и в ноздри Шелби ударил тошнотворный запах виски. Маккаллум схватил ее за руку, рывком развернул к себе.

– Оставь меня в покое!

– Не выйдет, детка. Слишком долго я тебя ждал. А ты... – он пригвоздил Вианку к месту ледяным взглядом, – не делай глупостей, иначе окажешься за решеткой вместе со своей мамочкой!

– Прекрати! – воскликнула Шелби, тщетно вырываясь из его мертвой хватки.

Свободной рукой она попыталась его ударить, но Росс поймал ее за запястье и, смеясь, как безумный, сжал обе ее руки в своей огромной лапище.

– А вот этого, лапочка, делать не стоило!

– Уходи! – взмолилась Вианка. – Рог favor, оставь нас в покое!

– А ты, шлюха, заткнись! – рявкнул Росс. – Придет и твой черед! Все, кто отправил меня вверх по реке, – все вы за это заплатите!

Шелби отчаянно боролась, но он был сильнее. Даже когда она со всей силы ударила его коленом в пах, Росс согнулся пополам, но ее не выпустил.

– Ax ты, сука!

Где-то вдали завыли сирены полицейских машин. Но они безнадежно опаздывали: Росс уже схватил Шелби обеими руками и, несмотря на яростное сопротивление, потащил к дверям. Алоис рухнула на пол. Вианка, рыдая, упала перед ней на колени:

– Madre, madre!

– Опомнись, Маккаллум! – кричала Шелби. – Вианка все расскажет, и ты отправишься в тюрьму на всю жизнь!

– Знаешь, лапочка, дело того стоит. И потом, неужели ты закатаешь за решетку отца собственной дочери?

– Ты ей не отец!

Отчаянным рывком Шелби удалось высвободиться, но она не удержала равновесия и упала, стукнувшись обо что-то боком. Плечо пронзила острая боль; что-то с грохотом рухнуло. Она поняла, что повалила алтарь. Моментально пламя свечей побежало по кружевной салфетке. Не обращая внимания на огонь, Росс бросился на Шелби, с силой ударил ее головой об пол. Дикая боль взорвалась в голове, и перед глазами все потемнело. Сквозь черную пелену Шелби видела, как огонь бежит вверх по занавескам, как Алоис ползает на коленях вокруг горящего алтаря и со слезами умоляет мертвого мужа о прощении, а Вианка, рыдая, пытается поднять ее и вывести из дома.

И, в довершение всего, откуда-то сбоку послышался испуганный детский голосок:

– TiaВианка!

В дверном проеме спальни показался круглолицый маленький мальчик.

– Рамон! О господи! Уходи отсюда!

Давясь слезами, Вианка подхватила плачущего малыша на руки и бросилась на улицу. Огонь уже подползал к кушетке. Шелби закашлялась от дыма, на глазах у нее выступили слезы.

– Ладно, Шелби, – протянул Росс. – Видно, пора нам поискать местечко поукромнее!

Несмотря на отчаянное сопротивление, он поднял ее и взвалил себе на плечо.

– Нет! Нет!

Шелби вцепилась зубами ему в руку, но страшный удар обрушился ей на голову, и она лишилась сознания.

– Этого еще не хватало! – пробормотал Шеп, выслушав сообщение по рации.

Включив сирены и мигалку, он резко развернулся и погнал полицейский автомобиль обратно в город. Нейва в его «клетке» швыряло из стороны в сторону, когда машину Шепа заносило на поворотах.

– Придется тебе подождать! – прокричал ему Шеп, когда впереди снова показались огни Бэд-Лака. – В городе чрезвычайная ситуация. Пожар.

Подробнее объяснять он не стал, но Нейв был благодарен судьбе за любую отсрочку. Несколько часов его допрашивали в департаменте шерифа, а впереди ждала его только окружная тюрьма – и новые испытания.

Со всех сторон доносился вой сирен. Пожарные, полиция, «Скорая помощь» – все неслись в восточную часть города.

Сердце Нейва тревожно сжалось, когда он ощутил запах дыма и увидел языки пламени, вздымающиеся в небеса над мексиканским кварталом. Судя по всему, там творился настоящий ад.

Шеп гнал машину по узким улочкам. В какой-то миг Нейв сообразил что горит – и предчувствие беды сжало ему горло.

– Что там случилось? – спросил он.

– Черт меня побери, если я знаю! – проворчал Шеп. – Но, говорят, там видели твоего дружка Маккаллума.

У дома Эстеванов Шеп ударил по тормозам, и взгляду Нейва предстало жуткое зрелище. Дом пылал как свечка; даже проливной дождь не в силах был справиться с огнем. На лужайке перед домом, как потерянная, стояла Вианка с плачущим малышом на руках. Рядом парамедики укладывали на носилки Алоис; та испуганно вертела головой, бормотала что-то по-испански и, кажется, не понимала, что с ней делают.

Пожарные, громко выкрикивая команды, разворачивали шланги; полицейские с собаками теснили прочь от дома толпу зевак. Эта апокалиптическая картина, освещенная адским пламенем, потом не раз виделась Нейву в кошмарных снах. Но ничто не могло сравниться с тем ужасом, что испытал он, когда заметил возле дома белый «Кадиллак» Шелби, а рядом – потрепанный грузовик Маккаллума.

– Выпусти меня! – закричал он Шепу.

– Ну уж нет! Я за тебя головой отвечаю.

Нейв бросился к двери, вцепился в нее скованными руками:

– Выпусти меня, Шеп! Я должен найти Шелби!

– Извини, приятель, – покачал головой Шеп. – Рад бы, да не могу. Дружба дружбой, а служба службой.

Нейв замер у окна, до боли в глазах вглядываясь во тьму. Призрачный свет пожара выхватывал из толпы лица и фигуры: пожарные, парамедики, досужие зеваки. Но Шелби среди них не было. Что, если Маккаллум... Господи, только не это!

– Марсон, выпусти меня!

– Забудь об этом, сынок.

Шеп грузно вылез из машины и зашагал к горящему дому.

– Хочешь получить признание? Офицер остановился:

– Что?

– Выпусти меня и сними наручники. И я признаюсь во всем, в чем хочешь.

Сейчас Нейв готов был на все, лишь бы найти Шелби. Шеп поколебался. Бросил взгляд на Вианку – та, прижав к себе племянника, молча ответила ему измученным и покорным взглядом. А позади нее слышался рев огня, крики пожарных, и беспрерывно причитала на чужом языке безумная старуха.

– Марсон!

– Ладно, идет. Я тебя выпущу. Но наручники снимать не стану. И если ты меня надуешь, Смит, клянусь, сперва буду стрелять, а потом задавать вопросы. Понял?

– Понял.

Нейв не колебался ни секунды. Едва Щеп отворил дверь, Нейв оттолкнул его плечом и бросился в толпу. Люди шарахались, провожая его испуганными взглядами; завизжала какая-то женщина. Ничего не замечая, ни о чем не помня, кроме одного – он должен найти Шелби! – Нейв обогнул пылающий дом и побежал вдоль забора на задний двор. «Держите его!» – слышалось сзади. А впереди, за забором, мелькнула и исчезла какая-то огромная, бесформенная тень – чернее всех ночных теней. С быстротой, рожденной страхом, Нейв бросился за ней.

В этот миг рухнула крыша дома, и высоко в небеса взметнулись языки пламени. При свете адского огня Нейв разглядел чудовищную картину. Он не ошибся, это был Росс Маккаллум – огромный, сгорбленный, с несоразмерно длинными руками, похожий на гигантскую уродливую обезьяну. И на плече он тащил женщину. Шелби!

Открыв глаза, Шелби не сразу вспомнила, что произошло. Она чувствовала, что почему-то висит вниз головой; ее тошнило, голова разламывалась от боли, ноздри раздражал запах дыма, все вокруг было освещено каким-то странным багровым светом. С ночного неба лились потоки дождя. А в следующий миг Шелби вспомнила все – и пронзительный крик ее слился с многоголосым воем сирен.

– Заткнись! – Маккаллум сильно встряхнул ее и принялся перебираться через забор. Пьяному, да еще и с женщиной на плечах, это было не так-то легко. Тем более что его «добыча» пришла в себя и начала отчаянно сопротивляться.

– Я убью тебя! – кричала она, извиваясь всем телом и пытаясь вырваться из его мертвой хватки.

Ветка дерева тяжело хлестнула ее по лицу, и мир вокруг снова завертелся колесом, но Шелби усилием воли удалось не потерять сознание. Нет, только не сейчас! Она не станет сдаваться без борьбы! Ей есть ради чего жить: у нее есть Элизабет, есть Нейв – господи, Нейв, которому так нужна ее помощь!

Изловчившись, Шелби со всей силы ударила его коленом в бок. Росс потерял равновесие, и оба рухнули на раскисшую землю.

– Ах ты, стерва! – Росс навалился на нее всей тяжестью, приблизил лицо к ее лицу. Из пасти его исходила невыносимая вонь. – А теперь слушай внимательно, сучка: если хочешь жить и хочешь, чтобы дочка твоя спокойно выросла, будешь делать то, что я скажу!

– Оставь в покое Элизабет!

– Если будешь слушаться, Шелби. А иначе я сделаю ей больно.

Росс широко ухмыльнулся. В глазах его отражались багровые отблески пожара. В этот миг Шелби поняла: он способен на все.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я сделал ей больно, правда? А помнишь, как мы с тобой славно развлеклись десять лет назад? Не захочешь же ты, чтобы я с твоей дочуркой сделал то же самое? Или, может, тебе это понравится?

Страх сковал мышцы Шелби, но, сверхъестественным усилием воли разжав губы, она проговорила:

– Клянусь богом, Маккаллум, если ты посмеешь тронуть хоть волосок у нее на голове, я убью тебя, как собаку!

– Попробуй, лапочка, – протянул Росс. В углах рта его показалась слюна. – Попробуй, черт побери!

Шелби подняла глаза – и увидела в свинцовом взгляде Маккаллума пустоту и безумие. И еще увидела, как за спиной у него бесшумно выросла фигура Нейва. Придерживая наручники, чтобы не звякнула цепь, двумя прыжками Нейв приблизился к своему врагу, поднял обе руки – и опустил.

– Что за!.. – взревел Маккаллум, когда стальная цепочка наручников впилась ему в горло. Шелби откатилась в сторону. Маккаллум стоял на коленях, вцепившись руками в цепочку и пытаясь ее порвать, но перед сталью бессильна была даже его чудовищная сила.

– Отпусти меня! – заорал он.

– Ни за что! – ответил Нейв и еще сильнее сжал противнику горло.

Маккаллум взвыл от ужаса и боли. Нейв дернул сильнее.

Глаза Росса закатились, обнажив белки. Вопя и брызгая слюной, он отчаянно боролся за свою жизнь. Наконец ему удалось упасть, увлекая за собой противника; враги рухнули и покатились по земле, сцепившись в смертельной схватке.

Шелби вскочила на ноги, озираясь в поисках оружия. Она слышала вопли Росса и тяжелое дыхание Нейва. Держись Нейв! Только держись! Не дай этому ублюдку себя одолеть! И вдруг над оградой выросла новая тень – широкая, темная, с тускло блестящим револьвером в руках. Перекрывая вой Маккаллума, раздался басовитый медвежий рык, и рык этот сложился в слова, которыми техасские герои издавна провожали своих врагов в последний путь: – Прощайся с жизнью, подонок!

– Не надо! – крикнула Шелби. Она была уверена, что Шеп Марсон выстрелит в Нейва.

Эхо выстрела раскатилось по двору. Противники рухнули на землю и застыли неподвижно.

Испустив отчаянный вопль, Шелби бросилась к недвижным телам. Росс Маккаллум лежал на спине, свинцовым взглядом уставившись в пустые небеса; на лбу его чернела аккуратная круглая дырочка.

Звякнула сталь – это Нейв снимал скованные руки с шеи мертвого врага. Шелби прижалась к нему и разревелась, словно какая-нибудь жалкая дуреха из дамского романа – все рыдала и не могла остановиться.

– Не надо, милая. – Подняв скованные руки, Нейв погладил ее по плечу. – Не надо. Все позади. Теперь все будет хорошо.

Шеп как-то странно хмыкнул и деликатно отвернулся.

– Обещаешь? – улыбнулась она сквозь слезы.

– Обещаю.

– И, как обычно, врешь, Нейв Смит. – Она прижалась к его плечу. – Ты самый отъявленный негодяй во всем Техасе, от тебя одни неприятности и я люблю тебя больше всего на свете!

– Да ну? – протянул он. – Вот так совпадение! Похоже, у умных людей мысли сходятся: направляясь сюда, я как раз думал о том, что тоже тебя люблю. И что же нам теперь делать?

Несмотря на пережитые потрясения, на страшную усталость и головную боль, Шелби невольно расплылась в улыбке.

– Знаешь, ковбой, у меня найдется пара-тройка интересных предложений!

– Знаю я твои предложения! – Нейв обнял ее скованными руками и привлек к себе. – Но, – и тут он покосился на свои наручники, – боюсь, не скоро нам удастся воплотить их в жизнь!

– Я буду ждать, – пообещала Шелби.

– Знаю, милая, – вмиг посерьезнев, ответил он. – И я готов тебя ждать – хоть целую вечность!

Эпилог

Жаркие лучи августовского солнца отражались в сверкающей глади бассейна. Шелби сидела на бортике, болтая ногами в воде. Элизабет помахала ей рукой с противоположного края бассейна, и Шелби улыбнулась в ответ. Как могла она хоть на миг вообразить, что эта чудная девочка, подаренная ей судьбой, – дочь Маккаллума? С каждым днем она замечала в дочери все больше характерных черточек Нейва. Отцовство его подтвердила и генетическая экспертиза – хотя теперь все ее прежние страхи казались Шелби глупыми и смешными.

– Эй, плыви ко мне! – позвала она свою дочь.

– Нет, Шелби, сама ко мне плыви! – смеясь, откликнулась девочка.

Она еще не решалась назвать Шелби «мамой», но та не торопила дочь, понимая, что всему свое время.Хотя, по правде сказать, порой, когда дочь звала ее по имени, у Шелби горько сжималось сердце.

– Ну ладно. – Шелби соскользнула с бортика и нырнула в прогретую солнцем воду.

Все ее испытания остались позади. Шелби с Нейвом поженились. Теперь она жила в семейном особняке Коулов, а Нейв делил свое время между особняком и ранчо. Судьи здесь не было – он отправился в длительный круиз. «Хочу побаловать себя напоследок», – объяснял он. Но Шелби от всей души надеялась, что отец проживет еще долго, и все вместе они сумеют залечить старые раны.

На следующий день после пожара и убийства Маккаллума потрясенная Вианка пришла в участок и сама во всем призналась Шепу. После этого, разумеется, Нейв был совершенно оправдан. Теперь он хозяйствовал на своем ранчо, ремонтировал дом Адамсов и мечтал вскоре переехать туда вместе с молодой женой и дочерью.

Для него планы на будущее были ясны и просты, но Шелби подозревала, что впереди их ждет еще немало сложностей. Да, она уволилась из своей фирмы и объявила друзьям, что не вернется в Сиэтл, но в душе по-прежнему оставалась городской жительницей, и идиллические картины жизни на ранчо мало ее привлекали. Впрочем, если после десяти лет разлуки с родиной она сумела вновь полюбить суровую техасскую землю – быть может, полюбит и сельскую жизнь?

Оставалась еще одна проблема – Мария. По просьбе Шелби она переехала в Бэд-Лак и жила вместе с ними, чтобы помочь Элизабет привыкнуть к новому месту. Однако так не могло продолжаться вечно. Дом Марии оставался в Галвестоне, там ждали ее работа и жених. Предстояло расставание – и Шелби понимала, что для дочери оно станет нелегким испытанием.

Да, не все в жизни складывается гладко, но Шелби больше не страшилась будущего. Они вместе – она, Нейв, Элизабет, а значит, преодолеют все!

Переплыв бассейн, Шелби нырнула и схватила дочь за ноги. Та завизжала и принялась брызгать на мать водой. Скоро бассейн наполнился беззаботным смехом, визгом и плеском. На шум вышел из кухни Нейв – и, как всегда, при виде его сердце Шелби сладко затрепетало.

– У меня новости, – объявил он. – Шеп выставил свою кандидатуру на место шерифа. И думаю, победа ему обеспечена – он ведь раскрыл убийство Эстевана.

– Что ж, на месте шерифа он будет не хуже любого другого, – улыбнулась Шелби. После того страшного вечера, когда Шеп спас жизнь ей и Нейву, ее неприязнь к Матерсону испарилась без следа.

Шелби вспомнилось, как поражен был город, узнав о признании Вианки. Кто бы мог подумать, что Рамона застрелила его собственная жена?

Вот как это случилось. В тот вечер Вианка действительно каталась с Маккаллумом на украденной машине. Заметив в бардачке револьвер, она решила его «позаимствовать» – как сама объясняла, без всяких дурных намерений, хотела лишь припугнуть отца, который не давал ей покоя бранью и придирками, а в последнее время все чаще пускал в ход кулаки. Случай «припугнуть» представился в тот же вечер, незадолго до полуночи: Вианка ошиблась, отсчитывая сдачу, и Рамон отвесил ей оплеуху. Вне себя от гнева, она выхватила револьвер и закричала, что убьет отца, если он еще хоть пальцем ее тронет. Но Вианка переоценила свои силы. Рамон бросился на нее, выхватил револьвер и отшвырнул его в сторону, а затем принялся избивать дочь. К несчастью, Алоис в тот вечер была рядом – перебирала товары в подсобке. Выбежав на крики, она увидела, что муж повалил ее любимицу на пол и пинает ногами.

За двадцать лет, прожитых с тираном-мужем, Алоис ко всему притерпелась и уже не пыталась защищать ни себя, ни детей. Но при виде этой безобразной картины в душе несчастной забитой женщины что-то надломилось. Заметив, что рядом на полу валяется револьвер, она схватила его и...

Вианка уверяла, что мать нажала на курок случайно. Так ли было – кто знает? Рамон рухнул как подкошенный; осознав, что натворила, Алоис потеряла рассудок. К полуночи, как и обещал, явился Роберто. Вместе с Вианкой они обсудили, что делать, и решили, что должны любой ценой защитить мать. Вдвоем они вынесли тело отца на улицу и спрятали в мусорный бак напротив лавки, а несколько часов спустя отправились к шерифу и заявили, что Рамон вышел на улицу покурить и не вернулся. Револьвер Вианка спрятала на заброшенном складе в другом конце города, где никому не пришло бы в голову его искать.

Десять лет семья Эстеван прожила спокойно. Но вот Маккаллума освободили – и Вианку охватил ужас: она понимала, что теперь расследование начнется заново и полиция не успокоится, пока не найдет настоящего убийцу. После разговора с Шепом, почувствовав, что офицер в чем-то подозревает Нейва Смита, Вианка решила оговорить того: подбросила ему револьвер и изменила показания, заявив, что видела его в лавке и что у него вышла ссора с ее отцом. А Роберто по ее просьбе позвонил Шепу домой и рассказал, где искать орудие убийства. В отчаянном страхе за мать Вианка не остановилась даже перед тем, чтобы соблазнить Шепа. «Чтобы он был на моей стороне», – объяснила она на суде.

Алоис была признана невменяемой. Вианке грозила тюрьма: но искреннее раскаяние обвиняемой, ее самоотверженная любовь к матери (а быть может, и молодость, и красота) смягчили присяжных, и суд приговорил ее лишь к нескольким годам условно.

– Не знаю, не знаю... – покачал головой Нейв. – Шеп не слишком-то уважает закон – но, с другой стороны, чутье у него есть, и в серьезных делах он честен.

Подойдя к бортику, он потрепал дочь по мокрым волосам, и Элизабет засмеялась. Если перед Шелби девочка еще немного робела, то отца просто обожала.

– К тому же у него сейчас своих проблем по горло. Ты знаешь, что Пегги Сью его на порог не пускает?

– Да, но я слышала, что вчера они вместе ужинали.

– Что ж, – улыбнулся Нейв, – посмотрим, сумеет ли она простить ему измену.

– По крайней мере, чары Вианки ему больше не грозят. После суда Эстеваны уехали из города, куда – никто не знал. Вернулась в Даллас и Катрина Неделески. После серии ее репортажей тираж «Лон стар» взлетел до небес; сейчас Катрина писала об убийстве Эстевана книгу и с присущей ей скромностью уверяла, что это будет бестселлер века.

Шелби несколько раз звонила ей, не желая терять из виду новообретенную сестру – хотя, по совести сказать, чувствовала себя неловко и не очень понимала, о чем с ней говорить. Она чувствовала, что Катрину снедает глубокая, непреходящая обида на судью, и, будь ее воля, она сделала бы все, чтобы примирить отца и дочь, но пока что ни Джером Коул, ни Катрина не желали сделать первый шаг. А ведь оба они знали, что дни судьи Коула сочтены. Что ж, видно, в жизни не все складывается как в книгах – время лечит не все раны, и не всякая история завершается счастливым концом.

– Нейв, иди к нам! – позвала отца Элизабет. – Поплавай с нами!

– Точно, присоединяйся! – улыбнулась Шелби и, не в силах удержаться от детской шалости, плеснула в него водой.

– Милая моя, – протянул Нейв, и уголки рта его поползли вверх, – ты, кажется, напрашиваешься на неприятности!

– Хочешь меня наказать? – рассмеялась Шелби. – Попробуй, если ты настоящий мужчина!

Лицо Нейва осветилось улыбкой – такой знакомой, такой родной.

– Решила проверить, что я за мужчина? Что ж, сейчас узнаешь!

И как был, в футболке и джинсах, он прыгнул в воду, подняв столб сверкающих брызг. Шелби с визгом бросилась наутек, а Нейв – за ней: под радостный смех Элизабет он догнал жену, схватил за плечо и окунул в воду.

– Будешь еще брызгаться? Будешь?

– Ну погоди, ты мне за это ответишь! – задыхаясь от смеха, пригрозила Шелби.

– Непременно отвечу, – внезапно охрипшим голосом произнес Нейв. – Только не здесь. И не сейчас.

Она провела пальцем по его губам:

– Вечером. В спальне.

– Сегодня – и всегда. До самой смерти. А если этого срока тебе мало, – усмехнулся он, – поищи себе кого-нибудь другого.

– Мне никто не нужен, кроме тебя, – тихо ответила Шелби. Так оно и было.

Примечания

1

BadLuck – «неудача» (англ.). – Здесь и далее примеч. перев.

(обратно)

2

Эй! (исп.)

(обратно)

3

Боже! (исп.)

(обратно)

4

Милая (исп.).

(обратно)

5

Призрак (исп.).

(обратно)

6

Да (исп.).

(обратно)

7

Пожалуйста (исп.).

(обратно)

8

Неделя (исп.).

(обратно)

9

Сказочно (исп.).

(обратно)

10

Дом (исп.).

(обратно)

11

Боже! (исп.)

(обратно)

12

Дьявол(исп.).

(обратно)

13

Мать (исп.).

(обратно)

14

Испанское ругательство.

(обратно)

15

Мертв (исп.).

(обратно)

16

Спасибо (исп.)

(обратно)

17

Тетя (исп.).

(обратно)

18

Отец (исп.).

(обратно)

19

«Нейман Маркус» – сеть дорогих и престижных универмагов, «Кей-Март» – сеть магазинов со скидками.

(обратно)

20

Ублюдок (исп.).

(обратно)

21

Святый боже!(исп.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Эпилог

Реклама на сайте