«Империя Ч»

— …я умираю…

да что это, Боже?!..

— Это любовь. Это ВСЕ. Это — то же,

что и молитва.

— Да, Господи, да!..

— Это тебе — от Меня — навсегда.

Меднозеленый Будда спокойно и внимательно глядел на меня узкими медными глазами, и выпуклые веки и брови медно поблескивали в свете лампад и плошек с бараньим жиром. Я протянула к нему руки, стоя перед ним на коленях на каменных плитах дацана, сгорбившись в моленьи, уткнувшись лбом в истертый тысячью ног гранит.

— Великий Будда, нежный царевич Гаутама, мудрый Сиддхартха, принц Шакьямуни, — забормотала я сбивчиво, горячо, не сознавая, что лепечу, называя медного человека разными, забытыми мною именами, — помоги мне… верни мне!..

Медный бог глядел на меня равнодушно и гордо. Его узкие глаза летели надо мной, как тень стрелы отца.

— Что тебе вернуть? Молодость?

Я не поднимала головы от гранитной плиты.

— Любовь?

Он видел, как дрогнула кожа на моей обнаженной спине, как покрылись испариной выступы хребта.

— Зачем тебе любовь? Счастье человека в том, чтобы освободиться от страстей. Твой Христос говорит…

Я резко подняла голову. Кулаки мои сжались. Наши глаза скрестились — его, медные, бесстрастные, и мои, горящие. Голая женщина на полу храма со сжатыми бессильно кулаками перед медной статуей — это, право, смешно. Кому ни рассказать.

— Не трогай Христа! Бог есть любовь — это правда!

— Тебя спасла эта правда? Тебя она сделала счастливой?

Я молчала.

— Ты живешь на Востоке, и твое дело — познать обычаи и мудрости Востока, полюбить их и подчиниться им. Ты же сама меня просишь. Ты первый раз на празднике Цам, ты многого не знаешь. Тебе вернуть человека, которого ты потеряла? Ты знаешь, что ты вернешь его лишь в будущем перевоплощенье?

— Будущего перевоплощенья нет! Есть будущая жизнь! — крикнула я, стоя на коленях. Масляные светильники горели ровно и тихо, пламя чуть отклонилось от моего дыханья. Из темных ниш дацана мрачно и холодно, улыбчиво и хитро глядели восточные божества, скрещивали руки, ноги, подмигивали мне. Белая скуластая Тара, с лицом широким, как тарелка, полная плодов любви, глядела на меня нежно и страстно, с медовой полуулыбкой, уголки губ ее приподнимались смешливо. Ее рот был похож на изогнутый монгольский лук.