«Сильнее денег»

Сильнее денег (fb2) - Сильнее денег [сборник] (пер. Михаил Александрович Загот,Виктор Вячеславович Антонов,Анатолий Вениаминович Горский) (Сборники Д. Х. Чейза) 2356K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джеймс Хэдли Чейз

Джеймс Хэдли Чейз Сильнее денег

Дело о наезде

Глава первая

I

Некоторые боссы придерживаются твердого правила – никогда не смешивать работу и личную жизнь. Именно к такому типу начальников принадлежал Роджер Эйткен. Лишь после того, как он упал с лестницы перед «Плаза Грилл» и сломал себе ногу, я попал к нему домой и увидел его жену.

До этого случая он меня к себе ни разу не приглашал, и это меня нисколько не беспокоило. По-моему, нет ничего хуже, когда начальник, крупная птица, изображает из себя эдакого отца родного. Если шеф раз в месяц устраивает дома званый ужин для сотрудников, совершенно нестерпимый ужин, на котором все боятся притронуться к рюмке или повысить голос, от такого шефа надо бежать как от чумы – в этом я твердо уверен.

Роджер Эйткен являл собой совершенно противоположный тип босса – это был босс-феодал. Людей он подбирал себе очень тщательно и платил им на четверть больше, чем любое другое рекламное агентство. Примерно неделю он присматривался, подходит человек или нет, и если решал, что нет, невезучим приходилось с треском вылетать вон.

Эйткен возглавлял «Международное Тихоокеанское агентство» – самое большое и лучшее рекламное агентство на всем побережье. Прежде чем попасть туда, я работал в маленьком занюханном рекламном бюро, которое одной ногой стояло в финансовой могиле, а босс его вскоре загремел в дом для неизлечимых алкоголиков. Было это года два назад. Хорошо помню, я сидел за своим столом и ломал голову, как лучше подать рекламу посудомоечной машины – это убогое создание даже не могло счистить с тарелки остатки соуса, – как вдруг мне позвонила секретарша Роджера Эйткена. Она сказала, что Эйткен хочет видеть меня по личному делу и просит зайти к нему в шесть часов.

Я, разумеется, много слышал об Эйткене. Я знал, что он управляет агентством, принадлежащим кучке богатых бизнесменов, и делает это очень здорово. Естественно, я сразу же подумал: а не хочет ли он предложить мне работу? Естественно, я заволновался: работать в «Международном» считалось мечтой для любого рекламщика на побережье.

В шесть часов я как штык стоял в приемной агентства, а еще через пять минут – перед столом Эйткена, стараясь мужественно выдержать взгляд стальных голубых глаз, который, как нож масло – по-моему, здесь это сравнение уместно, – пронзал меня до самого затылка.

Эйткен был крупный, высокий – более шести футов[1] ростом – мужчина, ширококостный, с живым лицом. Рот его напоминал защелкнутый капкан, агрессивная челюсть – челюсть крупного чиновника. Выглядел он лет на пятьдесят семь и был полноват в талии, но если это и был жирок, то жирок тугой, плотный. Короче говоря, было ясно, что этот человек держит форму.

Секунд десять он пристально рассматривал меня, потом поднялся, протянул руку и крепко, до боли в косточках, пожал мою.

– Вы Честер Скотт? – требовательно спросил он. Голос его, безусловно, можно было услышать в приемной, не прикладывая уха к замочной скважине.

Не знаю, за кого еще он мог меня принять, поскольку, прежде чем добраться до его кабинета, я назвал свое имя по меньшей мере четырем его служащим.

Я сказал, что я – Честер Скотт.

Он открыл лежавшую на столе папку и постучал по ней пальцем:

– Ваша работа?

В папке было около двух десятков вырезок из разных газет и журналов – реклама, сделанная мной за последние четыре-пять месяцев.

Я сказал, что это моя работа.

Он закрыл папку и начал вышагивать по комнате.

– Не так уж плохо, – заметил он. – Вы могли бы мне подойти. Сколько они вам платят?

Я назвал сумму.

Он приостановился и уставился на меня, как будто не расслышал.

– Вам известно, что вы стоите больше?

Я сказал, что известно.

– Почему же вы сидите сиднем и ничего не предпринимаете?

Я сказал, что в последнее время у меня было много работы и думать о чем-то другом не приходилось.

– Может, для вас работа важнее денег?

– Я бы не сказал, – ответил я. – Просто в последнее время я действительно был занят.

Еще несколько секунд он не спускал с меня глаз, потом обошел вокруг стола и сел в свое кресло.

– У меня вы будете получать на сотню в неделю больше, чем сейчас. На работу можете выйти с понедельника.

Так я начал работать в «Международном».

С тех пор прошло два года. За это время я стал в агентстве вторым человеком после Эйткена и подчинялся только ему самому. Получал я столько, сколько два года назад мне и присниться не могло. У меня появились «кадиллак» с открывающимся верхом, бунгало с тремя спальнями и видом на океан, мальчишка-филиппинец, помогавший мне вести холостяцкое хозяйство, а также счет в банке на кругленькую сумму.

Только не думайте, что я вышел на этот уровень, посиживая в кресле и покуривая сигаретки. Если вы попадаете к Эйткену, вам приходится вкалывать до седьмого пота. Каждый день, включая субботы, я садился за свой стол ровно в девять утра и нередко просиживал до полуночи. Платили в «Международном» прилично, но Эйткен за эти деньги драл три шкуры. Я, наверное, в жизни своей так много не работал, но мне это нравилось, к тому же со мной работали хорошие ребята: каждого парня или девушку Эйткен отбирал лично, а это кое-что значило. Короче говоря, я был на вершине блаженства. Слезать с этой вершины я никак не собирался, но, к сожалению, иногда обстоятельства складываются не так, как нам хочется.

Однажды жарким июльским вечером все вдруг полетело кувырком. Я поздно засиделся на работе – был уже десятый час. Со мной оставались только моя секретарша Пэт Хэнесси и художник-график Джо Феллоуз. Остальные ушли домой. Мы работали над рекламой нового туалетного мыла. Работа была большая и ответственная, кое-что делалось специально для телевидения, и вкладывалось в это дело около двух миллионов долларов.

Феллоуз показывал мне какие-то куски рекламы для еженедельников, и тут на столе Пэт зазвонил телефон.

Она подошла к столу и сняла трубку.

Пэт – девушка очень симпатичная. Высокая, длинноногая, с рыжими волосами и большими голубыми глазами, цвет лица – как на картинке. Ей двадцать шесть лет, а язычок такой, что лучше не попадаться. Мы с ней работали в одной упряжке. Если бы не ее напоминания, я бы выходил из всех графиков и запорол половину работ, которыми меня забрасывал Эйткен.

Я не слушал, о чем она говорила, – мы с Джо исправляли один из его эскизов. Мне не нравилась девушка, которую он использовал в качестве модели.

– Слушай, Джо, – говорил ему я, – девицу с такой грудью прищемит первая же вращающаяся дверь.

– Ну и прекрасно, – с обезоруживающей простотой парировал Джо, – именно это я и хочу передать. Я как раз и хочу, чтобы мужики, увидев эту рекламку, сразу задали себе вопрос: а что будет делать такая дамочка, если ей потребуется пройти через вращающуюся дверь? Это же психологический рисунок.

Я попытался удержаться от смеха, но не смог и бросил в него эскизом, а Пэт в это время повесила трубку и своим тихим, спокойным голосом сказала:

– Мистер Эйткен сломал ногу.

– Жалко, что не шею… – сострил было Джо, но тут же осекся. – Шутишь, что ли?

Пэт взглянула на меня.

– Звонила его экономка, – сказала она. – Мистер Эйткен поскользнулся на лестнице в «Плаза Грилл». Он упал и сломал ногу.

– Это в духе нашего шефа! – довольно беспардонно воскликнул Джо. – Если уж ломать ногу, так не где-нибудь, а в «Плаза Грилл». А какую ногу, она не сказала?

– Заткнулся бы ты, Джо, – оборвал его я. Потом спросил у Пэт: – А где он? В больнице?

– Его отвезли домой. Он хочет тебя видеть. Экономка просила передать, чтобы ты приехал прямо сейчас.

Тут я вдруг сообразил, что и понятия не имею, где живет Эйткен.

– Где его найти? – спросил я, вставая.

– У него небольшая хибарка на Пальмовом бульваре, – с циничной улыбкой ответил Джо. – Такой милый домишко на двадцать четыре спальни, а гостиную можно вполне использовать под автобусный гараж. Ни дать ни взять загородная дачка из рекламного проспекта.

Его юмор был явно неуместен. Я вопросительно повернулся к Пэт.

– Это «Гейблз», на Пальмовом бульваре, – быстро сказала она. – Третий дом справа.

Она начала вытаскивать из ящиков и папок какие-то бумаги и складывать их в одну папку.

– Это еще зачем? – удивился я.

– Могут пригодиться. Ты думаешь, Р. Э. зовет тебя только для того, чтобы ты посидел с ним? Завтра заседание правления, и вести его придется тебе. Он обязательно захочет посмотреть все бумаги, вот увидишь. – И она сунула папку мне под мышку.

– Да человек же ногу сломал! Какая ему сейчас работа! Небось на стенку лезет от боли!

– Возьми бумаги, Чес, – сказала Пэт серьезно. – Вот увидишь, они понадобятся.

Она была права. Бумаги действительно понадобились.

«Гейблз» оказался огромным домом, окруженным садом акра примерно на два, с прекрасным видом на океан и далекие горы. Насчет двадцати четырех спален Джо, конечно, загнул, но за десять я мог поручиться. Дом был хороший. Во всяком случае, я бы в таком жил с удовольствием. Таким домом восхищались бы твои друзья, даже если в душе они тебя ненавидят.

Слева от дома находился приличных размеров бассейн, а также гараж на четыре машины, в котором стояли солидный «бентли» – Р. Э. ездил в нем на работу, – спортивный «кадиллак», «бьюик»-универсал и маленький «TR-2».

Залитый светом сад утопал в цветах: розы, бегонии, петунии… Пустынный в эту пору бассейн тоже был освещен. Я проехал по дорожке, посыпанной гравием. Вот это бассейн! Ну и красотища! А если еще вокруг будут нежиться красотки в бикини…

Я был слегка ошарашен всей этой роскошью. Я, конечно, знал, что Р. Э. птица высокого полета, но и подумать не мог, что у него такие доходы.

Я вышел из машины, поднялся по лестнице – к парадной двери вели двадцать мраморных ступенек – и нажал на кнопку звонка.

Через некоторое время дверь открылась. На пороге, вопросительно подняв седые брови, стоял высокий полный человек в костюме английского дворецкого. Позже я выяснил, что звали его Уоткинс и Р. Э. выписал его из Англии за приличную сумму.

– Я Честер Скотт, – отрекомендовался я. – Мистер Эйткен ждет меня.

– Да, сэр. Сюда, пожалуйста.

Я прошел за ним через большой холл, потом вниз по лестнице в комнату, видимо служившую Р. Э. кабинетом. Там стояли стол, диктофон, четыре кресла, радиоприемник. Вдоль стен – полки с книгами, тысячи две книг.

– Как он себя чувствует? – спросил я Уоткинса, когда тот зажег свет и уже собрался исчезнуть в дальних закоулках огромного дома.

– Все необходимые меры были приняты, сэр, – сказал он замогильным голосом. – Прошу вас, подождите несколько минут, я сообщу ему о вашем приходе.

Он удалился, а я подошел к полкам и стал рассматривать корешки книг.

Через некоторое время Уоткинс вернулся.

– Мистер Эйткен готов принять вас.

Прижимая к боку папку, которую мне сунула Пэт, я прошел за Уоткинсом по коридору в лифт, который поднял нас на два этажа. Через широкий вестибюль мы подошли к двери. Уоткинс легонько постучал, повернул ручку и сделал шаг в сторону.

– Мистер Скотт, сэр.

Я вошел в просторную и типично мужскую комнату. Портьеры на большом окне были раздвинуты, и за ним плескался освещенный луной океан. А на односпальной софе лежал Эйткен.

Выглядел он как всегда, если не считать того, что я привык видеть его на ногах, а не в постели. В зубах у него торчала сигара, а поверх одеяла была навалена куча бумаг. У изголовья горела лампа, остальную часть комнаты скрывала темнота.

– Входите, Скотт, – сказал Эйткен, и по тому, как скрипнул его голос, я понял, что собственное положение доставляет ему мало удовольствия. – Здорово я устроился, да? Берите стул. Ну ничего, я заставлю этих кретинов заплатить! Я послал моего адвоката полюбоваться на эти ступеньки – это же настоящая волчья яма! Прищучить я их прищучу, только нога от этого здоровей не станет.

Я поставил стул поближе к софе и сел. Потом начал было выражать соболезнования, но он отмахнулся.

– Не надо, – устало произнес он. – Это все пустые слова, какой от них толк? Если верить этому дураку-доктору, я вышел из строя по крайней мере на месяц. В моем возрасте и при моем весе ломать ноги не очень-то рекомендуется. Если не отлежать сколько положено, можно остаться хромым на всю жизнь, а такая перспектива мне никак не подходит. Поэтому я буду лежать. А завтра заседание правления. Вести его придется вам. – Он посмотрел на меня. – Справитесь?

Проявить скромность? Нет, это был явно не тот случай.

– Скажите, как я должен провести заседание, – твердо сказал я, – и я его проведу.

– У вас бумаги с собой?

Спасибо тебе, дорогая моя Пэт! Каким балбесом я бы сейчас выглядел перед шефом, если бы не ты!

Я вытащил из папки бумаги и протянул их Эйткену.

Секунд десять он смотрел на меня в упор, потом на его непроницаемом лице появилось некое подобие улыбки.

– Знаете, Скотт, – сказал он, беря бумаги, – вы очень толковый малый. Как вы догадались взять это с собой? Как догадались, что я не лежу здесь бездыханный и ни на что не годный?

– Я просто не могу представить вас в таком состоянии, мистер Эйткен, – учтиво произнес я. – Свалить такого человека, как вы, не так-то просто.

– Да уж, это точно.

Я понял, что попал в точку. Положив перед собой бумаги, он наклонился стряхнуть с сигары пепел в стоявшую на столике пепельницу.

– Ответьте мне на один вопрос, Скотт, у вас есть деньги?

Вопрос был настолько неожиданным, что какой-то миг я с удивлением смотрел на Эйткена.

– У меня есть двадцать тысяч долларов, – ответил я наконец.

На этот раз удивился он.

– Двадцать тысяч? Совсем недурно, а? – Он даже прищелкнул языком. На моей памяти он впервые выглядел таким веселым. – Похоже, я вас так перегрузил, что вам некогда было их истратить?

– Да нет, – ответил я. – Просто большая часть этих денег досталась мне по наследству.

– Я вам объясню, почему я задал этот вопрос, – сказал он. – Мне надоело гнуть спину на какого-то дядю. Я хочу перебраться в Нью-Йорк и открыть там самостоятельное дело. В ближайший месяц управлять «Международным» придется вам. Я вам буду говорить, что надо делать, но иногда решение придется принимать с ходу, консультироваться со мной будет некогда. Мне ни к чему, чтобы вы звонили сюда каждые полчаса и спрашивали, как сделать это и как сделать то. Я дам общую установку, а уж действовать будете сами. Если увижу, что вы справились, получите возможность, за которую любой занятый в нашем бизнесе отдал бы все на свете: если вы согласитесь вложить деньги в дело, будете моим компаньоном. Это значит, что Нью-Йорк будет на вас, а я буду пока продолжать заниматься «Международным». И тогда мы оба сможем зарабатывать хорошие деньги. Ну как?

– Господи, ну конечно! – Я выпрямился. Как сильно колотится сердце! – Вы можете рассчитывать на меня, мистер Эйткен.

– Ну ладно, посмотрим. Пока что ваша задача – справиться с «Международным». Справитесь – я вас беру. Не справитесь – разговора не было. Ясно?

Не успел я как следует обдумать, какая передо мной открывается возможность, мы перешли к обсуждению завтрашнего заседания. Но позже я понял: такое выпадает раз в жизни. Это запросто позволит мне подняться на порядок выше, перейти в класс Эйткена, а там, рано или поздно, – полная самостоятельность! С двадцатью тысячами долларов на кону, с возможностями, какие открывает Нью-Йорк перед молодым предприимчивым рекламщиком, и с поддержкой Эйткена это действительно был случай, за который любой в нашем бизнесе отдал бы все на свете.

Я просидел у Эйткена два с половиной часа. Мы изучали протоколы предыдущих заседаний, потом обсуждали задачи на новую неделю. Благодаря Пэт у меня с собой были все необходимые бумаги. Она не упустила ничего, и это произвело на Эйткена большое впечатление. Наконец примерно в половине двенадцатого в комнату вошла высокая худая женщина в черном шелковом платье – это, как я потом выяснил, была его экономка миссис Хэппл – и прервала наше бдение.

– Пора вам немножко и отдохнуть, мистер Роджер, – сказала она, и по глазам ее было ясно, что никаких возражений она не потерпит. – Доктор Шульберг велел вам ложиться спать не позднее одиннадцати, а вы уже пересидели лишних полчаса.

Я ожидал, что Р. Э. пошлет ее к черту, но этого не случилось.

– Ох уж мне эти лекари! – не глядя на нее, проворчал он и оттолкнул от себя бумаги. – Ладно. Забирайте эту макулатуру, Скотт.

Я начал складывать бумаги в папку. Эйткен продолжал:

– Что ж, придется целый месяц со всем этим мириться. Как только заседание правления окончится, звоните мне. Будьте осторожны с Темплменом. От него в любой момент можно ожидать пакостей. А завтра вечером снова приезжайте сюда. Я хочу знать, как вам удастся утрясти вопрос со счетом Вассермана. Это дело ни в коем случае нельзя проморгать, и «Прекрасное мыло» тоже.

Я заверил его, что все сделаю как надо, пожелал ему спокойной ночи и с облегчением вышел из комнаты.

Подойдя к лифту, я нажал на кнопку, но ответного сигнала не было. Наверное, кто-то внизу забыл захлопнуть дверцу шахты. Я пошел вниз по лестнице.

Внизу я увидел площадку, на которую выходило несколько дверей. Одна из них была широко распахнута, и лившийся из нее свет прямоугольником высвечивал бело-зеленый ковер.

Ковер на ступеньках был такой толстый, что я не слышал собственных шагов. Поэтому, наверное, их не услышала и она.

Она стояла перед большим, в полный рост, зеркалом и любовалась собой. Чуть склонив голову набок, она приподнимала с плеч длинные каштановые волосы. На ней были забавные короткие штанишки, которые кончались чуть выше колен. А ноги босые.

Более очаровательного создания я не встречал за всю свою жизнь. Ей было года двадцать два, а скорее всего, двадцать. Это была сама молодость, красота и свежесть, и все в ней, от длинных блестящих волос до маленьких босых ног, манило и будоражило.

Я увидел ее и почувствовал, как во мне вспыхнула искра, которая словно разожгла костер: меня всего обдало жаром, голова пошла кругом. Во рту вдруг пересохло, горло сдавило, а сердце рванулось в галоп.

Замерев на месте, я стоял в полутьме и смотрел на нее. Никогда еще я не встречал женщину, которую желал бы так страстно; иначе почему так громко стучит в висках кровь, почему так бешено колотится сердце?

То ли она инстинктивно почувствовала, что на нее смотрят, то ли ей просто надоело любоваться собой, во всяком случае, она шагнула в сторону, и дверь захлопнулась.

Еще секунд десять я завороженно глядел на закрытую дверь, потом машинально пошел вниз и через один пролет оказался в холле. И только там я остановился, достал платок и вытер вспотевшее лицо.

Из гостиной вышел Уоткинс.

– Сегодня теплая ночь, – сказал он, буравя меня хитрым, проницательным взглядом. – Вы без шляпы?

Я сунул платок в карман.

– Без шляпы.

– Вы на машине, сэр?

– Да.

Я сделал движение в сторону парадной двери. Он предупредительно открыл ее.

– Доброй ночи, сэр.

Я что-то буркнул в ответ и вышел в теплую тихую тьму. Как хорошо, что сейчас надо будет ехать, держаться за баранку!

Ее отделяло от Эйткена лет тридцать пять, не меньше, но что-то подсказывало мне, что она ему не дочка и не любовница. Что-то внутри говорило мне, что она ему жена, и от этой мысли меня затошнило.

II

В ту ночь я спал плохо – от разных мыслей пухла голова. Я думал о предложении Эйткена – такой случай, безусловно, выпадает раз в жизни. Я думал о предстоящем заседании правления – орешек, который необходимо разгрызть.

«Международное Тихоокеанское агентство» имело пять директоров. Четверо из них были банкирами, они полностью доверяли Эйткену и в вопросах политики фирмы всегда шли ему навстречу. Пятый же – юрист Селвин Темплмен – считал себя крупным знатоком рекламного дела и поэтому часто вмешивался в работу Эйткена. Завтра тягаться с ним придется мне, и эта мысль не доставляла никакого удовольствия.

Еще одна проблема – счет Вассермана. Джо Вассерман возглавлял крупнейшую на побережье фирму по изготовлению телевизоров. Он принадлежал к числу наиболее важных наших клиентов, платил большие деньги – и прекрасно это знал. Время от времени он грозился, что расторгнет с нами контракт и передаст всю рекламу, а вместе с ней и деньги другому агентству. Но пока нам удавалось его удержать. Он был одним из немногих, с кем всегда имел дело лично Эйткен. Теперь эта обязанность ложилась на меня, и это тоже не доставляло мне удовольствия.

Наконец, меня мучила мысль о том, что, по всей вероятности, в течение целого месяца хозяином в «Международном» буду я. Это значит, что под моим началом будут работать сто пятнадцать мужчин и женщин, а в любое время рабочего дня мне могут позвонить, написать или обратиться со своими проблемами лично двести три клиента нашего агентства, ни секунды не сомневаясь, что я мгновенно отвечу на любой их вопрос. Раньше это меня не особенно беспокоило – я знал, что, если захожу в тупик, всегда можно обратиться к Р. Э. и предоставить искать выход из лабиринта ему. Собственно, я мог поступить так и сейчас, но его мнение обо мне резко бы упало. В конце концов, человек со сломанной ногой вправе рассчитывать на то, что тревожить его будут только в самом крайнем случае.

Короче говоря, и эта мысль доставляла мне мало радости.

За окном светила луна, с легким шелестом накатывался на берег океан, а я лежал в постели, окруженный, казалось, совершенно неразрешимыми проблемами. И вдруг я понял, что лежу в темноте без сна вовсе не из-за них, – у меня перед глазами стояла любующаяся собой в зеркале жена Роджера Эйткена.

Вот почему я не мог заснуть! В сознании еще и еще раз проигрывалась виденная мною картина: она – сама свежесть и красота – поднимает с белых плеч густые каштановые волосы, тонкая рубашка обтягивает изящную грудь. Такая невыразимо желанная, но, увы, жена Роджера Эйткена. Эта картина не давала заснуть, меня знобило, словно в лихорадке.

Почему Эйткен женился на ней – ведь она годится ему в дочери? А она, она-то почему вышла за него замуж? Уж конечно не по любви, какая же девушка полюбит такого человека, как Р. Э.?

Только не думайте, что я не пытался отогнать эти мысли. Наоборот, я всячески старался не думать о ней. Она, говорил я себе, жена Р. Э. и потому должна быть для меня святыней. Она предназначена не для меня. Я сумасшедший, что вообще вот так о ней думаю. Но ничего не помогало. В эту ночь я спал плохо – никак не мог выбросить ее из головы.

Утром я приехал на работу в начале десятого. У самого лифта столкнулся с Пэт. Лифт был переполнен, и нас прижали к стенке. Мы только молча улыбались друг другу – вокруг было слишком много ушей.

Как только мы выбрались из лифта, я рассказал ей о предложении Р. Э.

– Ой, Чес, как это здорово! – воскликнула она. – Я всегда удивлялась, почему он не перебирается в Нью-Йорк. Подумать только – ты будешь там за главного!

– Еще ничего не решено. Я могу все завалить здесь, и тогда вся затея лопнет.

– Что значит «завалить»? Как ты можешь так думать? Ты прекрасно со всем справишься.

– Если я попаду в Нью-Йорк, ты мне там понадобишься, Пэт. Без тебя я просто не смогу работать.

Глаза ее блеснули.

– Нью-Йорк – это просто великолепно. Мне всегда хотелось работать в Нью-Йорке.

Через некоторое время, когда я читал почту, в комнату ввалился Джо Феллоуз.

– Привет, босс. – Он осклабился. – Как там наш старик?

– Все такой же. Единственная разница – не ходит взад-вперед, а лежит, – отшутился я. – Слушай, Джо, я сейчас занят. Через десять минут мне проводить заседание правления. У тебя какое-то дело?

Джо сел на край моего стола.

– Успокойся, малыш. Подумаешь, заседание правления. Я хотел услышать, что наш старик корчится от боли и страдает: мне бы это доставило удовольствие. Готов спорить, что от его стонов разлетелись все вороны.

– Как бы не так. Он стоик до мозга костей. Так что я вынужден тебя разочаровать, Джо, а сейчас сматывайся, мне нужно прочитать почту.

Джо не пошевелился. Он с недоумением смотрел на меня:

– Ты плохо выглядишь. В чем дело?

Мы проработали вместе два года, и он мне нравился. Среди рекламщиков второго такого графика не было. Он часто говорил, что вместо Эйткена предпочел бы иметь шефом меня, и я знал: если мне когда-нибудь выпадет возможность открыть свое дело, он пойдет ко мне работать с радостью.

Поэтому я рассказал ему о перспективе покорения Нью-Йорка.

– Потрясающе! – вскричал он, как только я кончил. – Ты, Пэт и я – это будет такая группа, какую еще не знал мир! Если ты не заграбастаешь эту работу, Чес, я тебя задушу.

– Ну, если так, придется постараться, – с улыбкой ответил я.

Он соскользнул со стола.

– А кстати, ты вчера, когда был у Р. Э., жену его не видел?

Меня бросило в жар. К счастью, я в этот момент перебирал бумаги и потому мог не смотреть на него, иначе, боюсь, я бы себя выдал.

– Жену? – Я вложил в голос все бесстрастие, каким располагал. – Нет, не видел.

– Ну так ты пропустил премьеру. Это такой блеск, доложу я тебе! Я как-то случайно видел ее, и она мне с тех пор снится.

Я уже более или менее овладел собой и поэтому поднял голову и взглянул на него:

– И что уж там такого особенного?

– Вот ты ее увидишь и поймешь, что задал глупейший вопрос года. Что особенного? Да один ее мизинец довел меня до такого экстаза, до какого не доводила ни одна девушка! Как подумаю, что такая конфетка досталась этой маринованной старой кислятине с кулаком вместо сердца, – сдохнуть хочется!

– Откуда ты знаешь, может, она с ним счастлива.

– А ты поставь себя на ее место. Разве молодая и красивая девушка может быть счастлива с таким мужем, как Р. Э.? – спросил Джо с ухмылкой. – Эта сказка стара как мир. Ее могла вдохновить на такой брак только одна вещь – его чековая книжка. Плоды налицо: она живет в доме с двенадцатью спальнями, она может украсить свою прелестную шейку брильянтовым ожерельем, даже сам Р. Э. целиком принадлежит ей. Но вот что она при этом счастлива – это уж дудки, не поверю.

– Знаешь, а я, как ни странно, никогда не слышал, что он женат. Откуда она взялась?

– Понятия не имею. Скорее всего, дрыгала ножками в каком-нибудь кабаре. Он женился на ней за год до того, как к нам пришел ты, – сказал Джо. – Это значит, когда он ее подцепил, ей было лет семнадцать – прямо, можно сказать, из колыбельки. Короче, при случае советую на нее взглянуть. Она того стоит.

– А может, все-таки кончишь трепаться и уберешься отсюда? – Я решил закончить этот разговор. – До совещания осталось десять минут.

Задуматься над словами Джо сразу мне было некогда, но позже я над ними задумался, задумался серьезно. Мысль о том, что она просто продалась Эйткену, казалась отвратительной, но я чувствовал: Джо не ошибся. Она вышла за него замуж из-за денег – никакой другой причины здесь быть не могло.

Часов около трех я позвонил Эйткену. Чувствовал я себя так, будто меня пропустили через бельевой барабан. Заседание правления только что закончилось – мне пришлось изрядно попотеть. Увидев, что Эйткена нет, Темплмен совсем было распоясался и ничего не хотел слушать, но мне удалось поставить его на место, а заодно и остальных директоров. Я получил их согласие по всем важным для Эйткена позициям, и это само по себе было полным триумфом.

Поэтому, как только кончилось заседание, я сразу набрал номер Эйткена. Трубку сняли после первого гудка, и женский голос сказал:

– Алло! Кто говорит?

Я сразу понял, что это она, и от звука ее голоса у меня захватило дух. Какую-то секунду я не мог произнести ни слова и просто сидел как околдованный, прижав трубку к уху и вслушиваясь в нежное дыхание на другом конце линии.

– Алло! Кто говорит? – повторила она.

– Это Честер Скотт, – выдавил я с трудом. – Я хотел бы поговорить с мистером Эйткеном.

– Мистер Скотт? – переспросила она. – Конечно, разумеется. Он ждет вашего звонка, одну минуточку.

– Как он себя чувствует? – спросил я, чтобы продлить удовольствие: боже, какой мягкий, волнующий голос!

– Спасибо, хорошо. – Особого энтузиазма в ее голосе не было. А может, мне просто так казалось? – Доктор им очень доволен, – добавила она, затем щелкнул какой-то рычажок, и через мгновение я разговаривал с Эйткеном.

Глава вторая

I

Около восьми часов я подъехал к «Гейблз».

В дороге меня одолевала одна мысль: увижу ли я ее сегодня? Во рту, словно после болезни, было сухо, а сердце билось глухо и неровно.

Я сразу же заметил, что сегодня освещение над садом и бассейном выключено, зато пробел отлично восполняла светившая металлическим светом луна, и вид у виллы был необычайно впечатляющий.

Я оставил машину перед парадным входом, взбежал по лестнице и нажал на кнопку звонка. После обычной паузы дверь, как и вчера, открыл Уоткинс.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он. – Сегодня чудесная погода.

– Да, – пробормотал я, проходя за ним в холл. – Как мистер Эйткен?

– Я полагаю, лучшего ожидать трудно. Правда, к вечеру он стал слегка нервничать. Если не возражаете, я попросил бы вас не засиживаться.

– Постараюсь управиться быстро.

– Это было бы очень благоразумно, сэр.

Мы поднялись в лифте. Старик тяжело дышал. Каждый вымученный вдох сопровождался похрустыванием его накрахмаленной манишки.

Эйткен полусидел в своей постели, зубы мертвой хваткой сжимали сигару. На коленях у него лежали какие-то счета, а рядом – карандаш и блокнот. Он был явно утомлен, а при свете лампы на лбу виднелись капли пота. Углы рта чуть провисли вниз, веки отяжелели. Вчера он выглядел гораздо лучше.

– Входите, Скотт, – проворчал он, словно предупреждая меня, что сегодня он не в настроении.

Я подошел к его софе и сел в кресло.

– Как ваша нога? – спросил я, сосредоточив все внимание на своем портфеле.

– Нормально. – Он смахнул счета прямо на пол. – Мне звонил Гамильтон и сказал, что заседание вы провели отменно.

– Я рад, что у него создалось такое впечатление. С Темплменом все-таки были трудности, – скромно произнес я. – Он заставил меня здорово попыхтеть.

Рот Эйткена искривился в улыбке.

– Вы с ним справились. Гамильтон мне все рассказал. Вы прикрутили хвост этому старому ослу. Протокол у вас с собой?

Я протянул ему протокол.

– Я пока почитаю, а вы возьмите что-нибудь выпить и мне налейте. – Он махнул рукой в сторону столика у стены, на котором стояли бутылки и стаканы. – Я хочу виски, да побольше.

По голосу я понял, что спорить с ним бесполезно, поэтому подошел к столику и плеснул в два стакана виски с содовой. Один из них я протянул Эйткену. Посмотрев на стакан, он нахмурился. В этот момент он был здорово похож на разгневанного гангстера.

– Я же сказал: побольше! Вы что, не слышали?

Я вернулся к столику и долил Эйткену виски. Он залпом осушил стакан, потом ткнул им мне в грудь.

– Налейте еще, потом садитесь.

Я налил ему столько же, поставил стакан рядом с софой и сел.

Наши глаза встретились, и Эйткен вдруг ухмыльнулся.

– Не сердитесь на меня, Скотт, – сказал он. – Когда человек ломает ногу, он становится совершенно беспомощным. В этом доме против меня организовали заговор – они мне всячески внушают, что я болен. Весь день я ждал, когда придете вы и дадите мне выпить.

– По-моему, это худшее, что вы могли сейчас сделать, – сказал я.

– Вы считаете? – Он усмехнулся. – Об этом позвольте судить мне. – Он взял протокол. – Можете курить, если хотите.

Я зажег сигарету и отпил немного из стакана. Минут десять Эйткен читал протокол, потом уронил его на колени, потянулся к стакану и отхлебнул изрядную дозу.

– Для начала совсем недурно, – похвалил он. – Более того: я сам не провел бы заседание лучше. Если и дальше пойдет в таком же духе, считайте, что Нью-Йорк у вас в кармане.

Услышать такое было приятно и лестно.

– Ну хорошо, – продолжал он, – им пришлось уступить, и вы должны этим воспользоваться. Есть какие-нибудь идеи?

Я знал, что он задаст этот вопрос, поэтому перед уходом с работы посоветовался со старшими в отделах.

В течение получаса я излагал свои идеи. Он спокойно лежал и слушал, потягивая виски и время от времени удовлетворенно кивая. Я говорил то, что нужно, – это было ясно. Когда я кончил, он сказал:

– Ну что же, неплохо. Совсем неплохо. Сейчас я расскажу вам, как можно сыграть лучше.

Настала моя очередь слушать – это был хороший предметный урок. Все идеи были мои, но поворачивал он их слегка по-своему, причем я сразу же видел, в чем был не прав. Мой вариант тоже был хорош, но обходился чуть дороже. Его вариант давал агентству экономию в десять процентов, а самому Эйткену – право считать себя по сравнению со мной бизнесменом более высокого класса.

Я вдруг заметил, что уже перевалило за девять, и сразу вспомнил слова Уоткинса о том, что встречу желательно не затягивать.

– Понятно, сэр, – сказал я, укладывая бумаги в портфель. – Все будет сделано. А сейчас, если не возражаете, я полечу. У меня в десять свидание.

Он ухмыльнулся:

– Не надо лгать, Скотт. Я знаю, это вас надоумил старый хитрюга Уоткинс. Ну да черт с ним. Сматывайтесь. Завтра жду вас в восемь. – Он допил виски и поставил стакан. – У вас есть девушка, Скотт?

Этот вопрос застал меня врасплох. Я даже выронил на пол несколько бумаг. Нагнувшись за ними, я ответил:

– Постоянной нет, если вы об этом.

– Я не об этом. Время от времени мужчине нужна женщина. Только ни в коем случае не идите у них на поводу, не поддавайтесь их чарам. Женщины – это благо, а блага для того и созданы, чтобы ими пользоваться. – Циничные нотки в его голосе неприятно резанули слух. – Я не хочу, чтобы вы все время работали. Отдыхать тоже надо. Вы не мальчик и должны знать, что женщина – это весьма приятная форма отдыха. Но только не позволяйте ей подцепить вас на крючок. Стоит вам поддаться, увлечься – вы пропали.

– Да, сэр, – произнес я, снова запихивая бумаги в портфель. От него я ничего подобного не ожидал, и такой цинизм задел меня за живое. – Завтра в восемь я буду у вас.

Не сводя с меня глаз, он откинулся на подушки.

– И не работайте в выходные. В пятницу вечером приходить не надо – позвоните только в понедельник утром. Давайте, Скотт, стройте планы на выходные. В гольф играете?

Я сказал, что играю.

– Лучшая в мире игра, если не относиться к ней серьезно. В этом смысле ее можно сравнить с женщиной. К ним нельзя относиться серьезно, иначе попадетесь на крючок – и поминай как звали. Сколько вы набираете?

Я сказал, что в лучшие времена набирал семьдесят два.

Он уставился на меня так, словно видел впервые.

– Так вы же почти профессионал!

– Иначе и быть не могло – я играю в гольф с пяти лет. Мой отец был помешан на гольфе. Даже мать заставлял играть.

Я пошел к двери.

– Завтра в восемь буду у вас.

– Давайте, Скотт. – Он все не сводил с меня испытующих глаз. – И договоритесь с кем-нибудь насчет гольфа. – Рот его изогнулся в скверной улыбочке. – А на вечер найдите себе хорошенькую девчонку. Гольф и женщины – это лучший в мире отдых.

Я наконец вышел из его комнаты. Цинизм Эйткена оставил неприятный осадок, я даже не мог сообразить, ехать мне в лифте или спускаться по лестнице. Но тут в мозгу возникла навязчивая картина: она перед зеркалом, и я направился к лестнице.

Там я остановился и через перила взглянул на нижнюю площадку. Свет не горел, и я почти физически ощутил боль разочарования. Потом до меня дошло, что сейчас только десять минут десятого. Конечно, еще рано, и в спальне ей делать нечего.

Поэтому я вернулся к лифту и спустился в холл.

Там меня ждал Уоткинс.

– Мистер Эйткен сегодня не совсем хорошо себя чувствует, – сказал я, направляясь вместе с ним к парадной двери.

– Его немного лихорадит, сэр. Я полагаю, в этом нет ничего удивительного.

– Вы правы. Завтра вечером я приду снова.

– Не сомневаюсь, что мистер Эйткен с радостью ждет ваших визитов, – сказал Уоткинс, открывая дверь.

Мы попрощались, и я вышел. Стоял жаркий лунный вечер.

«Кадиллак» я оставил на площадке у лестницы и сейчас медленно пошел вниз. Спустившись, оглянулся на дом. Светилась только комната Эйткена, остальные смотрели на меня поблескивающими черными окнами. Где же она: уехала или, может быть, где-то в задней части дома?

Весь день я сгорал от желания увидеть ее снова. Стоять и глазеть на огромный дом в надежде, что в одном из окон загорится свет и я увижу ее? Нет, это неразумно. Ведь из какого-нибудь темного окна за мной могли наблюдать миссис Хэппл или даже Уоткинс. Вздохнув, я подошел к машине, открыл дверцу, кинул папку на заднее сиденье, а сам скользнул за руль.

Рядом, сложив руки на коленях, сидела она. В машине было темно, но я различил очертания ее головы; глядя на меня, она чуть склонила ее набок. Я знал, что это она. Будь это другая женщина, меня бы не бил такой озноб, а сердце не стучало бы так гулко.

Секунд, наверное, пять я завороженно смотрел на нее, ощущая легкий запах духов и слыша ее нежное прерывистое дыхание. Пять секунд – мир словно поплыл у меня перед глазами.

Этот миг я буду помнить всю свою жизнь.

II

– Здравствуйте, – сказала она. – Испугались? Я думала, вы еще не скоро придете.

– Пожалуй, есть немного. – Мой голос предательски скрипел. – Я не ожидал…

Она засмеялась.

– Это ваша машина?

– Моя.

– Какая замечательная! У меня это просто болезнь – машины. Когда я ее увидела, не смогла удержаться и забралась внутрь. Она мне нравится даже больше роджеровского «бентли». Могу спорить, ходит она быстро.

– Да, достаточно быстро.

Она откинулась на спинку сиденья и стала разглядывать обивку потолка. Луна, проникшая через окно, высветила ее профиль. Она была поразительно красива – у меня даже захватило дух.

– Роджер мне рассказывал о вас, – сообщила она. – Он говорил, вы будете его новым партнером.

– Это дело еще не решенное.

Я сидел вытянувшись как струна, руки на коленях сжались в кулаки. Я не мог прийти в себя от изумления: она рядом, она разговаривает со мной, словно мы знакомы всю жизнь.

– Я бы хотела жить в Нью-Йорке. – Она подняла руки и сцепила их на затылке. Под тонкой шерстяной кофточкой чуть приподнялись груди. – Здесь, в Палм-Сити, разве жизнь? Скучища. А вы как думаете?

– Наверное, в вашем возрасте это действительно скучно.

Повернув голову, она окинула меня оценивающим взглядом.

– Вы говорите так, словно вы уже старый, а вам, наверное, и тридцати-то нет?

– Мне тридцать один.

– Вы, должно быть, ужасно умный. Роджер мне сказал, что вы вкладываете в дело двадцать тысяч. Как это вам удалось в тридцать один год обзавестись такими деньгами?

– В основном это наследство от отца. Ну и кое-что я сумел отложить.

– И вы хотите вложить все эти деньги в дело Роджера?

Меня слегка покоробило от бесхитростной прямоты ее вопросов.

– Можно подумать, для вас это очень важно, – сказал я.

– А для меня это и правда важно. – Она снова повернула голову и улыбнулась. – Мне всегда было интересно знать, как мужчины делают деньги. У девушки ведь только один способ разбогатеть – выйти замуж. А мужчины могут делать деньги самостоятельно. Конечно, так получаешь больше удовлетворения. Вам еще повезло, что отец кое-что оставил.

– Пожалуй, повезло.

Она чуть наклонилась вперед и провела рукой по панели приборов.

– Как мне нравится ваша машина! Научите меня водить, а?

– Здесь нечему учить. – Голос мой звучал неровно. – Почти полная автоматика. Нажимаете на стартер, и все – машина поехала.

Она взглянула на меня:

– Хотите верьте, хотите нет, но я ни разу в жизни не водила машину. У Роджера их четыре, а мне он ни к одной даже притронуться не дает.

– Почему?

– Он ужасный собственник. Если мне нужно куда-то ехать, я еду на велосипеде. С ума сойти! У него одна отговорка: «Ты не умеешь водить!» Вот если бы я научилась, ему бы некуда было деться и он дал бы мне машину. Научите меня?

Я не стал колебаться:

– Ради бога, если уж вы так хотите.

Она сцепила руки вокруг коленей и подтянула их к подбородку. На ней были светлые брюки.

– Я хочу этого больше всего на свете. Вы будете меня учить сейчас или у вас на вечер другие планы?

– Прямо сейчас?

– Если у вас есть время.

– Ну хорошо. Давайте поменяемся местами. – Я начал было вылезать из машины, но она потянула меня за рукав. От прикосновения ее пальцев кровь горячей волной прилила к позвоночнику.

– Не здесь. Они увидят и расскажут Роджеру. Лучше уедем куда-нибудь, чтобы нас никто не видел.

– Они? Кто это – они?

– Миссис Хэппл и Уоткинс. Вы видели миссис Хэппл?

– Видел.

– Не нравится она мне. Какая-то она скользкая. Вам не кажется?

– Откуда мне знать? Я вчера ее в первый раз увидел и ни словом с ней не обмолвился.

– Она меня не любит. Только и ищет, на чем меня зацепить. А Роджер ее слушается.

Мне вдруг открылась вся опасность происходящего.

– Если мистер Эйткен не хочет, чтобы вы учились водить…

Ее рука легла мне на запястье, и слова застряли у меня в горле.

– Неужели вы такой же, как остальные, и тоже боитесь его? Если так, я найду себе другого учителя.

– Я его не боюсь, но поступать против его желания мне бы не хотелось.

Снова – склоненная набок голова, снова – оценивающий взгляд.

– Ну а мои желания – они ничего не значат, да?

Наши глаза встретились. Я отвел взгляд и включил зажигание.

– Если хотите научиться водить, я вас научу, – произнес я. Сердце учащенно забилось где-то под ребрами.

Я включил скорость и нажал на педаль газа. Машина пулей скользнула вдоль длинной подъездной дорожки. У ворот я притормозил, потом выехал на шоссе и снова как следует газанул.

Минут пять я гнал машину миль под девяносто, потом сбавил скорость, свернул на боковую дорогу и остановился.

– Вот это да! – восхищенно воскликнула она. – Вы настоящий ас! Никогда в жизни с такой скоростью не ездила.

Я вылез из машины и обошел ее.

– Перебирайтесь на мое место, – сказал я, открывая дверцу. – Место шофера – за баранкой.

Она скользнула по сиденью, а я сел рядом. Кожа еще хранила тепло ее тела, и в висках у меня застучало.

– Ничего сложного тут нет. Вот это – переключение передач. Этот рычаг чуть двигаете вниз, вот так, а потом правой ногой нажимаете на педаль газа. Если хотите остановиться, убираете ногу с этой педали и нажимаете на другую педаль, побольше, слева. Это тормоз. Поняли?

– Так это же совсем просто! – И не успел я глазом моргнуть, как она хлопнула по переключателю передач и лихо нажала на газ.

Словно обезумевший зверь, машина кинулась вперед. О вождении жена Эйткена не имела никакого понятия. Она, кажется, даже не смотрела, куда едет.

Я был настолько ошарашен, что несколько секунд сидел как истукан. За эти секунды машина вырвалась с дороги, взлетела на заросший травой склон, скатилась с него на противоположную сторону, отчаянно при этом буксуя правыми колесами, потом снова выскочила на дорогу. По другую сторону дороги находилась живая изгородь, и мы уже были готовы врезаться в нее, но тут я сграбастал руль и вывернул машину.

– Ногу с газа! – заорал я и тут же сбросил ее ногу с педали. Не отпуская руль, я нажал на тормоз, и машина резко остановилась.

Это были веселенькие секунды! Еще чуть-чуть – и мы бы разбились ко всем чертям.

Я выключил зажигание и повернулся к ней.

Мне было хорошо ее видно, потому что в открытое окно машины светила луна.

На ее лице я не прочел и тени испуга – она улыбалась. Она была так хороша собой, что у меня комок подкатил к горлу.

– Она, оказывается, вон какая сильная, – протянула она. – А я тоже хороша – нажимала изо всех сил. Надо было полегче. Давайте еще разок.

– Погодите, – остановил ее я. – Это совсем не лучший способ покончить жизнь самоубийством. Ногой нужно не топать, а…

– Я знаю, – нетерпеливо перебила она. – Можете не говорить. Я слишком сильно нажала на газ. Давайте попробуем еще разок.

– Только смотрите, пожалуйста, на дорогу, когда едете. Главное – ехать прямо.

Она быстро взглянула на меня и засмеялась:

– Эта машина застала меня врасплох. Я и не думала, что она такая мощная.

– А меня застали врасплох вы, – попытался пошутить я, включая зажигание. – Только не спешите. На газ жмите плавно.

– Да-да, знаю.

Она поставила в нужное положение переключатель передач и поехала со скоростью миль двадцать в час. Рулем она совсем не владела – это было ясно. Машина сразу завихляла, то заезжая на траву, то снова выбираясь на дорогу, но сейчас мы ехали с небольшой скоростью, к тому же я был начеку и положил руки на руль. Метров пятьдесят мы проехали прямо.

– Если вы все будете делать сами, я ничему не научусь. – И она оттолкнула мои руки.

Машину тотчас понесло к изгороди. В последний момент я успел нажать на тормоз.

– Что-то туго у нас идет дело, – озабоченно сказал я. – Неужели мистер Эйткен ни разу не пробовал научить вас водить?

– Роджер? – Она засмеялась. – Что вы, у него бы терпения не хватило.

– Вы пытаетесь ехать быстро, а за дорогой не смотрите. Давайте попробуем еще раз, только совсем медленно.

На этот раз ей удалось на скорости миль пятнадцать проехать сотню метров точно по центру дороги.

– Ну вот, – похвалил ее я, – это совсем другое дело. Так и езжайте дальше, потихоньку разберетесь, что к чему.

Тут я заметил, что навстречу нам, сверкая фарами, быстро движется машина.

– Возьмите вправо, – велел я, – и двигайтесь тихонько. Смотрите за дорогой.

Она забрала вправо слишком круто и слишком далеко, и правыми колесами машина заехала на травяной бордюр. Встречная машина, переключив дальний свет на ближний, приближалась. Я был уверен, что в следующий миг моя ученица захочет съехать с травы и повернет руль чуть влево – вполне достаточно, чтобы врезаться во встречную машину, – поэтому я нажал на тормоз, и «кадиллак» с легким толчком остановился. Машина с ревом пронеслась мимо нас и умчалась в темноту.

– Почему вы не дали мне разъехаться с ним самой? – чуть капризным тоном произнесла она. – Я бы справилась.

– Не сомневаюсь, но все-таки это моя единственная машина.

Она посмотрела на меня и рассмеялась:

– А как здорово! Мне все больше и больше нравится. Скоро я смогу водить, я чувствую. Надо спросить у Роджера: может, он хоть одну из своих машин даст мне покататься. А если нет, вы будете иногда давать мне вашу?

– Прежде чем выступать соло, вам нужно еще как следует поучиться.

– Но когда я все-таки научусь, дадите?

– Хорошо, только будет трудно увязать со временем. Я ведь каждый день езжу на ней на работу.

– Ну, может быть, когда она мне разок понадобится, вы съездите на работу автобусом?

– Это, конечно, мысль, но, честно говоря, ездить автобусом мне не особенно улыбается. К тому же мне и во время работы приходится много ездить.

– Ну, хоть иногда вы могли бы взять такси, разве нет?

– Пожалуй, мог бы.

Она чуть прищурилась.

– Короче говоря, давать мне свою машину вам неохота, – мягко произнесла она. – Правильно?

Конечно же, я уступлю и дам ей машину, потому что я уже обожал ее, до дрожи в коленях. Кажется, она, слава богу, этого еще не заметила.

– Дело не в этом, – сказал я. – Я просто боюсь, что вы кого-нибудь стукнете либо кто-то стукнет вас. У вас же нет никакой практики, как же вы поедете одна? А куда вы, кстати говоря, собираетесь ехать?

– А мне все равно – куда. Главное – вести машину и ехать быстро, чтобы в ушах свистел ветер. Это моя давняя мечта.

– Хорошо, когда я увижу, что вы ездите достаточно уверенно, я дам вам машину.

Она взяла меня за руку. От прикосновения этих холодных пальчиков можно было сойти с ума.

– Вы серьезно?

– Серьезно.

– И я смогу брать машину, когда захочу? Стоит только позвонить и сказать, когда она мне будет нужна, и вы разрешите?

– Разрешу.

– Честно?

– Да, честно.

Несколько мгновений она не сводила с меня глаз, потом мягко пожала мою руку.

– Вы ужасно милый и добрый.

– Я бы этого не сказал. – Голос мой почему-то звучал хрипло. – В общем, если машина вам понадобится, вы ее получите. А теперь давайте попробуем еще разок. Посмотрим, может, дело пойдет лучше.

– Давайте, – согласилась она и повернула ключ зажигания.

Мы поехали по дороге. На этот раз она вела машину вполне сносно, и, когда мимо с ревом пронеслись две машины, ей удалось разъехаться с ними, даже не шарахнувшись в сторону.

– Кажется, теперь лучше, – довольно произнесла она. – Я начинаю ее чувствовать. – И она увеличила скорость.

Я чуть придвинулся к ней, чтобы успеть в случае чего схватить руль. Ногу я поставил поближе к тормозу, но она вела машину прямо и через несколько мгновений дала такой газ, что стрелка спидометра взлетела к восьмидесяти.

– Давайте-ка потише, – предупредил я. – Это для вас слишком быстро.

– Вот это ощущение! – воскликнула она. – Мне всегда хотелось ездить с такой скоростью. Вот это машина! Просто чудо!

– Сбросьте газ! – резко перебил ее я и потихоньку поставил ногу на педаль тормоза.

Из ночи, сверкая фарами, навстречу нам неслась машина. Мы же ехали прямо по центру дороги. Я нажал на тормоз.

– Прижмитесь вправо!

Она крутанула руль вправо, но перестаралась. Я вовремя как следует прижал тормоз, иначе мы выскочили бы на траву и вполне могли перевернуться. Схватив руль, я вывернул машину, и как раз в эту минуту мимо нас на всех парах пролетела машина, разрывая тишину громким гудком сигнала.

Я остановил «кадиллак».

– Зачем вы это сделали? – укоризненно сказала она. – Я так хорошо ехала.

– Ехали-то вы хорошо. – Для одного вечера этого было вполне достаточно. Казалось, еще чуть-чуть – и нервы мои не выдержат. – Но пока у вас мало практики. Поэтому на сегодня хватит. Теперь поведу я.

– Ну ладно. – Она взглянула на часы, встроенные в панель приборов. – Ничего себе! Мне пора возвращаться, а то он, чего доброго, начнет меня искать.

Эти слова как бы сделали нас заговорщиками, и во рту я ощутил какой-то странный сладковато-горьковатый привкус.

– Пожалуйста, поезжайте побыстрее, – попросила она, когда мы поменялись местами. – Быстро-быстро, ладно?

Я нажал на газ. Через несколько секунд машина понеслась сквозь ночь со скоростью девяносто миль в час.

Обхватив руками колени, она во все глаза смотрела вперед сквозь ветровое стекло, где по дороге впереди нас, как взнузданные кони, скакали два пучка света. Казалось, она на вершине блаженства – скорость дурманила ее, словно наркотик.

Без двадцати одиннадцать мы были у ворот «Гейблз».

– Как здорово вы водите! – В голосе ее слышался восторг. – Мне ужасно понравилось. Вот так бы и мчалась всю жизнь! Когда у меня будет второй урок?

Секунду я колебался. В глубине души я сознавал, что эта авантюра может принести массу неприятностей.

– Послушайте, – сказал я. – Я совсем не собираюсь портить вам жизнь. И если ваш муж не хочет, чтобы вы учились водить…

Ее холодные пальчики обхватили мое запястье.

– Так он же ничего не будет знать. Ну как он узнает?

Это прикосновение убило во мне последние капли рассудка.

– Завтра я приеду сюда в восемь, – сказал я. – Где-то после девяти мы, наверное, покончим с делами.

– Я буду ждать вас в машине. – Она открыла дверцу и выскользнула наружу. – Вы даже не представляете, какое удовольствие вы мне доставили. Кругом такая скука, я уж и не помню, когда мне выпадало столько радости и наслаждения. Я просто счастлива.

При свете луны я увидел, что жена Эйткена была в лимонного цвета брюках и бутылочном свитере. Под свитером угадывались такие формы, что у меня захватило дыхание.

– Меня зовут Люсиль, – сказала она. – Запомните?

Я сказал, что запомню.

Она взглянула на меня и улыбнулась.

– Ну тогда до завтра. Спокойной ночи.

Помахав мне на прощание, она пошла по длинной подъездной дорожке в сторону дома.

Я смотрел ей вслед, сжав баранку до боли в пальцах, пока Люсиль не скрылась из виду.

Она проникла в мою кровь, как вирус, да-да, таящий смертельную опасность вирус.

Не помню, как я доехал до дома. Не помню, как разделся и лег.

Знаю только, что эту ночь я провел без сна.

Разве я мог спать, если душа моя сгорала в ожидании следующей встречи? Неужели я увижу ее не через год, не через десять лет? Неужели это случится завтра?

Глава третья

I

Следующие три дня жизнь моя текла по установленному распорядку. Каждое утро в девять часов я приходил на работу, уходил в семь, в итальянском ресторанчике у обочины ведущего к «Гейблз» шоссе проглатывал легкий ужин и ровно в восемь звонил в дверь большого дома. Часа полтора мы с Эйткеном обсуждали все текущие дела, потом я уходил и садился в «кадиллак», где меня ждала Люсиль.

Ради этого момента я и жил все последние дни. Все остальное превратилось в вынужденную обязанность, от которой я хотел отделаться как можно быстрее. И лишь когда я говорил Уоткинсу: «Спокойной ночи» – и слышал, как за мной закрывалась парадная дверь, тогда, и только тогда, я действительно начинал жить.

С половины десятого до одиннадцати мы с Люсиль колесили по пустым улицам, избегая оживленных главных магистралей. Говорили мало: во время разговора она никак не могла сосредоточиться на вождении, и машина начинала вилять из стороны в сторону. Кроме того, ощущение власти над «кадиллаком» приводило ее в неописуемый восторг, и прерывать это упоение мне не хотелось. И только когда машина подкатывала к железным решетчатым воротам «Гейблз», несколько минут мы разговаривали.

За эти три вечера я влюбился в нее до такой степени, что мне стоило огромных усилий не выказывать своих чувств.

Никаких признаков поощрения с ее стороны я не замечал. Она обращалась со мной как с другом, общество которого ей приятно, и не более того.

Гораздо больше меня беспокоило мое собственное к ней отношение. Я был уверен, что при малейшем поощрении с ее стороны я не смогу удержать себя в руках.

Я прекрасно сознавал, что играю с огнем. Узнай Эйткен о том, что происходит за его спиной, он тут же выбросит меня вон. В первый вечер она сказала, что он ярый собственник. Я сам знал его достаточно хорошо и не сомневался: он и секунды не потерпит, чтобы я развлекался с его женой, пусть даже наши отношения будут десять раз платоническими. Нужно прекратить эти встречи, пока не поздно, говорил я себе, но потом убеждал себя: раз Люсиль в меня не влюбляется, никакого вреда наши занятия принести не могут.

Когда мы прощались в конце третьего вечера, я напомнил ей, что завтра вечером не приеду.

– Мистер Эйткен отпускает меня на выходные, – объяснил я. – Так что завтра меня не будет.

– Что же, значит, завтра я останусь без урока? – спросила она, круто повернувшись ко мне на сиденье.

– Да, теперь только в понедельник вечером.

– Вы куда-нибудь уезжаете?

– Нет, никуда.

– Так почему вы не можете приехать, как всегда? В дом не входите, встретимся прямо здесь. Или вам не хочется?

– Дело не в том, что мне не хочется. Просто временами меня это беспокоит, – ответил я, глядя на нее. – Ведь, если о наших уроках узнает ваш муж, он придет в бешенство.

Она засмеялась – смех у нее был на редкость заразительный, – положила обе руки мне на запястье и легонько его качнула.

– Он просто лопнет от злости. Ну и пусть лопается, правда? Да все равно он ничего не узнает.

– Но вас могут увидеть Уоткинс или миссис Хэппл…

– Они никогда не выходят по вечерам, но давайте знаете что сделаем? Встретимся у вас. Я приеду на велосипеде. Можно? Я очень хочу посмотреть, как вы живете.

Сердце мое неистово заколотилось.

– Лучше не надо. Нет, приезжать ко мне вы не должны. Если вы хотите получить завтра урок, я приеду сюда ровно в девять, но только если вы очень этого хотите.

Она открыла дверцу и выскользнула из машины, потом повернулась и посмотрела на меня через открытое окно.

– Вы ужасно милый, Чес, – произнесла она. – Скажите, я ведь делаю успехи, а? Скоро уже смогу сдавать на права?

– Да, успех налицо, – хрипло произнес я. Ну почему я не могу обнять ее и прижаться губами к ее губам, таким манящим? – Ладно. Увидимся завтра.

Дома я приготовил себе двойной виски с содовой, сел в кресло и принялся обдумывать положение.

С нашей первой встречи прошло пять дней, но в жизни своей я не влюблялся так сильно. Понимала ли она это? Или вполне искренне верила, будто я готов рисковать расположением Эйткена только ради того, чтобы поучить ее водить машину? Неужели она настолько наивна? В этом надо разобраться.

Меня сильно обеспокоило ее предложение приехать ко мне. Я как-то говорил ей, что мой филиппинец уходит в семь и что живу я один. Что же это – намек, что она готова ответить мне взаимностью?

Это маловероятно, с неохотой признался я себе. Я был для нее услужливым другом, который любезно согласился научить ее водить машину и который доставлял ей массу удовольствия, не ожидая ничего получить взамен. Во всяком случае, предполагать что-то другое у меня не было никаких оснований.

Далее, говорил я себе, надо выяснить еще одно: понимает ли она, как я рискую? Я ведь ставлю на карту свое будущее. Если Эйткен узнает о наших встречах, моя предстоящая нью-йоркская одиссея рассеется как дым.

Я долго не мог заснуть. Естественно, на работу я пришел невыспавшийся и злой и был счастлив, когда рабочий день окончился. Я захватил с собой кое-какие бумаги, решив посмотреть их в выходные.

В эту минуту вошла Пэт – она с ангельским терпением сносила мою раздражительность – и дала мне на подпись еще несколько писем.

– Черт подери! – рявкнул я. – Неужели я еще не все подписал?

– Здесь всего шесть писем, – миролюбиво ответила она.

Вытащив ручку, я поспешно нацарапал на письмах свою подпись, затем выпрямился и сказал:

– В понедельник приду пораньше. А сейчас смываюсь. Уже больше шести?

– Почти половина седьмого. Куда-нибудь уезжаешь?

Я исподлобья взглянул на нее:

– Не знаю. Возможно. Может, поиграю в гольф.

– Надеюсь, хоть немножко отдохнешь. Не переживай, Чес, у тебя все идет отлично.

В любое другое время я обязательно воспрянул бы духом после такой похвалы, но сейчас только разозлился.

– И не думаю переживать, – бросил я. – В понедельник увидимся. – И, кивнув, вышел, читая в ее удивленных глазах обиду.

Когда я проходил по коридору, из своего кабинета вышел Джо:

– До вокзала подвезешь?

– Давай.

Сейчас его общество было мне совсем ни к чему, но отказать я не мог – он знал, что по дороге домой я еду мимо вокзала.

В лифте Джо спросил:

– Сегодня ты к Р. Э. едешь?

– Нет. На выходные он меня отпустил. Хочу почитать вассермановский телевизионный сценарий. Мельком я его уже проглядел, вроде бы неплохо.

– Что ты все работаешь и работаешь, надо и отдыхать немножко, – неодобрительно произнес Джо. – У тебя уже нервы не выдерживают. Что-нибудь не в порядке?

– Да все в порядке, – отрезал я, пробираясь через толпу к стоянке.

Мы сели в машину.

– А чего же ты последние два дня на людей бросаешься? Сегодня днем Паолу до слез довел.

– Кретинка твоя Паола! Три раза я ее просил соединить меня с Вассерманом – и все без толку.

– Так он же куда-то уезжал! А волшебной палочки у нее нет.

Я завел двигатель.

– Какого черта, Джо? Мне твоя критика совершенно не нужна.

– Ну вот, пожалуйста, – хмыкнул Джо, устраиваясь поудобнее на сиденье. – Теперь, стало быть, моя очередь. Если ты, друг любезный, считаешь, что ты у нас теперь крупная птица и держать себя надо соответственно, я тебя одергивать не собираюсь. Просто советую чуть сбросить обороты. Уж слишком ты весь окунулся в работу.

Конечно же, он был прав, и мне вдруг стало стыдно.

– Извини, старик. В понедельник я буду в норме.

– Да брось ты, – великодушно заявил Джо. – Ясно, на твоей шее сейчас висит много собак. – Он сменил тему разговора: – Машинка у тебя на зависть – такая красавица!

– Я всегда мечтал о «кадиллаке». Кошельком, правда, пришлось здорово потрясти, но она того стоит. Она у меня уже полтора года, а я все не нарадуюсь.

– Понятно. Если нью-йоркское дело выгорит и если Р. Э. поднимет мне зарплату, куплю себе такую же. Уж как-нибудь поднатужусь.

– Если мы получим эту работу в Нью-Йорке, Джо, повышение тебе будет – это я беру на себя.

– А никаких новых разговоров не было насчет Нью-Йорка? Р. Э. про это не вспоминал?

– Говорил вчера вечером. По-моему, дело в шляпе. Он спрашивал, когда я смогу внести деньги.

– А ты уверен, Чес, что ничем не рискуешь, вкладывая деньги в одно с ним дело?

– Абсолютно. Открыть агентство в Нью-Йорке – что может быть лучше! Вложив долю, я, помимо зарплаты, буду получать пять процентов от общего дохода. Надо быть идиотом, чтобы упустить такую возможность. Вести дела я буду более или менее самостоятельно, так что свою долю в обиду не дам.

– Эх, если бы у меня были сейчас деньги! – вздохнул Джо. – Пять процентов от общего дохода! Так ты быстро сколотишь капитальчик, Чес.

Руки мои крепче сжали руль. Сколочу капитальчик, подумал я, если Эйткен не разнюхает про мои амурные дела. А капитальчика этого может хватить и на то, чтобы увести Люсиль от Эйткена.

– Многое будет зависеть от нас самих, Джо, как поставим дело.

– И когда у тебя будут денежки?

– Я сказал своим маклерам, чтобы продавали акции. Деньги будут через несколько дней. На рынке ветер как раз дует в мою сторону, так что и здесь повезло, никакой задержки не будет.

У вокзала я сбавил скорость.

– Ну, спасибо, Чес, – сказал Джо, вылезая из машины. – Может, когда-нибудь я откуплю у тебя эту тележку. – И он похлопал «кадиллак» по крылу. – Ты-то, когда переберешься в Нью-Йорк, замахнешься небось на «эльдорадо»? Ну что, продашь мне эту красотку?

– Ты сначала деньги скопи, потом поговорим, – отшутился я. – Но в принципе все возможно. Ну, пока. Счастливо отдохнуть.

И я поехал к своему бунгало.

II

Без одной минуты девять я подкатил к высоким железным воротам, охранявшим вход в «Гейблз».

В тени деревьев меня ждала Люсиль.

Быстрыми шагами она пошла мне навстречу, и я распахнул дверцу водителя. На Люсиль было светло-голубое платье с расклешенной юбкой, а волосы перехвачены узкой лентой. Едва ли нашелся бы мужчина, который устоял бы перед таким очарованием.

Я подвинулся на сиденье, и она скользнула под баранку.

– Привет, – с улыбкой произнесла она. – Какая точность! Как вам нравится мое платье? Я его надела специально для вас.

– Оно сногсшибательно, – не удержался я. – Как и вы сами.

Она счастливо засмеялась.

– Вы так думаете? Честно?

– Честно.

Наверное, что-то в моем голосе насторожило ее, потому что она быстро взглянула на меня. Однако я сидел спиной к луне, и видеть выражение моего лица она не могла.

– Ну, куда поедем? – спросила она. – Давайте к океану.

– Согласен.

В этот вечер жажды скорости у нее не было. Она ровно держала двадцать миль в час и на этой скорости вела машину вполне прилично.

Свернув с шоссе, мы проехали немного по боковой дороге, а потом выбрались на узкую грунтовую, ведшую прямо к океану.

Она вела машину расслабленно, что-то мурлыкая себе под нос, руки лежали на руле спокойно, не сжимая его мертвой хваткой. Я с горечью подумал, что скоро она будет готова сдать на права и нашим урокам придет конец.

Мы медленно ехали по грунтовой дороге. После крутого поворота мы увидели перед собой широкую полосу песка, пальмы и океан, светившийся зеркалом в лунном свете.

– Какая красота! – восхищенно произнесла она. Это были ее первые слова после того, как мы отъехали от «Гейблз». – Вы даже не представляете, Чес, сколько удовольствия я получаю от вождения. А вожу я уже неплохо, верно? Нет, правда, сейчас уже ничего?

– Кое-чем похвастаться можно. Но сдавать на права еще рановато. К примеру, вы не пробовали подавать машину назад. Может, хотите рискнуть сейчас?

Она покачала головой:

– Не сейчас.

Пустынной дорогой мы съехали к пляжу. Люсиль притормозила, чуть повернула руль, и машина свернула с дороги на твердый песок. Люсиль выключила зажигание.

Сжав вспотевшие руки, я сидел не двигаясь, сердце мое замерло. Нас окружали песок и пальмы, дальше простирался океан. Стальной свет луны освещал пляж на мили. Пляж был абсолютно пустынным: ни людей, ни машин – ничего. Можно было подумать, что, кроме нас двоих, во всем мире никого нет.

– Я буду купаться, – заявила Люсиль. – А вы?

Такого предложения я не ожидал, и оно застало меня врасплох.

– Кажется, вы собирались учиться водить. У нас не так уж много времени. Сейчас без двадцати десять.

– Я сказала Роджеру, что иду в кино, так что он меня ждет не раньше двенадцати. – Она открыла дверцу и выпрыгнула на песок. – Здесь совсем никого нет. Весь пляж принадлежит нам. Если не хотите купаться, подождите меня в машине.

И она побежала по песку к раскидистым пальмам.

Почти целую минуту я смотрел ей вслед. Что ж, наверное, это ответ на вопрос, который мучил меня всю ночь. Разве она привезла бы меня в такое уединенное место, если бы не хотела сблизиться со мной?

Я не обратил внимания на колокольчик, отчаянно зазвеневший у меня в мозгу. «Это жена Эйткена, – вызванивал он. – Сделай еще один шаг – и будешь жалеть об этом всю жизнь».

Но я отмахнулся от колокольчика. Тяжело дыша, с колотящимся сердцем, я вылез из машины.

Я хорошо видел Люсиль. Она уже добежала до пальм. Там она остановилась, сбросила туфли, потом расстегнула молнию на платье и, дернув плечами, высвободилась из него. Под платьем оказался купальник.

Я обошел машину, открыл багажник и вытащил оттуда пару полотенец и плавки – на всякий случай я всегда возил их с собой. Переодевшись, я оставил одежду на песке и побежал за Люсиль – она медленно шла к воде.

Я догнал ее, и она с улыбкой обернулась:

– Я была уверена, что вы придете. Знаете, я всегда мечтала искупаться при луне, но Роджер мне никогда этого не позволял. Ему все какие-то опасности мерещатся.

– Похоже, вы только тем и занимаетесь, что нарушаете запреты мужа, – и все это при моем участии, – заметил я, шагая с ней рядом по горячему песку.

– Вот поэтому вы мне и нравитесь, – хитро улыбнулась она.

Когда до воды осталось несколько метров, она вдруг побежала и с легким всплеском упала на океанские волны.

Если ее успехи в вождении были пока невелики, то в плавании она знала толк – это было сразу видно. Я понял, что пытаться догнать ее – дело бесполезное. Проплыв метров сто, она развернулась и почти так же быстро поплыла обратно.

Она сделала несколько кругов вокруг меня.

– Ну как, довольны, что согласились?

– Как будто да.

Я лег на спину. Вода была теплая, но оценить всю прелесть природы я просто не мог. Я думал лишь об одном: скорей бы она наплавалась и вышла из воды.

Она отплыла в сторону, потом снова приблизилась и некоторое время плавала вокруг меня.

Так мы молча плавали несколько минут, и это были самые длинные минуты в моей жизни. В конце концов нервы у меня не выдержали.

– Давайте возвращаться.

Я поплыл к берегу, она – рядом.

Мы вышли из воды и зашагали к тому месту, где она оставила платье. Вдруг она спросила:

– А что вы делаете завтра, Чес?

– Не знаю… Ничего особенного. Может, поиграю в гольф.

– А что, если нам с вами завтра встретиться? Вообще-то, меня завтра приглашала подруга, но я легко могу отговориться. Мы с вами укатили бы куда-нибудь за город.

Мы стояли в тени пальм. Я поднял полотенца и одно бросил ей, а вторым стал вытирать голову.

– Нас могут увидеть, – возразил я, опускаясь на песок.

Она обтирала плечи. За ее спиной блестела луна.

– Мы будем осторожны. Я могу приехать к вам на велосипеде, а там будем держаться подальше от главной дороги.

– Думаю, встречаться средь бела дня неразумно, Люсиль. Нас может увидеть кто угодно.

Она бросила полотенце на песок, села рядом со мной, обхватила руками колени и подтянула их к подбородку.

– Это ужасно, да?

– Вот именно.

– А как было бы здорово укатить куда-нибудь на весь день! Мы бы с вами устроили пикник. Может, рискнем?

– Вы действительно хотите рискнуть? – спросил я внезапно охрипшим голосом.

– Просто я думаю, что никто нас не увидит. Я надену большую шляпу, темные очки, изменю прическу. Могу спорить, никто меня не узнает.

– Но вы бы не хотели, Люсиль, чтобы вашему мужу стало об этом известно?

Она уперла подбородок в колени.

– Нет, конечно.

– А что он сделает, если узнает?

– Ясно, он будет метать громы и молнии, но к чему говорить об этом? А что, если я просто приеду к вам? Мы бы провели вместе целый день. У вас там, кажется, безлюдное местечко? Мы бы поплавали, устроили бы пикничок. И никто бы нас не видел.

– Вы это серьезно?

На какой-то момент она задумалась, потом поднялась с песка.

– Да нет, наверное; нет. – Она поежилась. – Что-то холодно стало. Пойду оденусь.

Она подхватила платье и туфли и побежала к машине. Я словно окаменел, руки крепко сжимали полотенце. Прошло, наверное, минут десять. Вдруг я услышал, что она зовет меня:

– Чес…

Я не пошевелился. Даже не обернулся.

– Вы не идете, Чес?

Я продолжал сидеть не двигаясь.

Раздались шаги ее босых ног по песку, и через мгновение она была рядом.

– Вы не слышали, как я вас звала?

Ее стройные красивые ноги находились на уровне моих глаз. Я поднял голову. Она была в платье, но я сразу увидел – надето оно на голое тело.

– Сядьте. Мне нужно с вами поговорить.

Она села чуть поодаль, подобрав под себя ноги.

– Да, Чес?

– Вы действительно хотите, чтобы завтра мы куда-нибудь поехали вдвоем и устроили пикник?

Луна ярко освещала ее лицо. На нем было написано удивление.

– Но вы же сказали…

– Не важно, что я сказал. Так вы хотите?

– Ну да, конечно хочу.

– Прекрасно. Скажите своему мужу, что вы хотите провести день со мной, и, если он согласится, я к вашим услугам.

Она вздрогнула:

– Но я не могу этого сделать. Вы же знаете. Он и понятия не имеет, что мы знакомы.

– Ну так скажите ему, что мы познакомились.

– Я не понимаю… – Она чуть наклонилась вперед и взглянула мне в лицо. – У вас такой сердитый голос, Чес. Что случилось?

– Скажите ему, что мы познакомились, – повторил я, не глядя на нее.

– Но я же не могу. Ему это не понравится.

– Интересно, почему?

– Чес, давайте прекратим этот разговор. Вы не хуже меня знаете – почему.

– Я не знаю, объясните мне.

– Он всегда меня так глупо ревнует. Он просто не поймет.

– Чего не поймет?

– Чес, не будьте таким злым. Что случилось?

– Я спрашиваю: чего он не поймет? – с нажимом произнес я и, повернув голову, посмотрел ей в глаза. – Объясните мне, чего именно он не поймет.

– Он не любит, чтобы я общалась с другими мужчинами.

– А это почему? Он что, вам не доверяет?

Напрягшись, она молчала, только во все глаза глядела на меня.

– Может быть, он боится, что, если вы будете общаться с другими мужчинами, у него вырастут рога? – зло спросил я.

– Чес! Ну что случилось? Почему вы вдруг так рассердились? Почему вы говорите со мной в таком тоне?

– Может, он боится, что у него вырастут рога, если вы будете общаться со мной?

– Я не знаю… Чес, ну пожалуйста, зачем вы так… Если вы не перестанете, я уйду.

– Зачем я так? – с трудом сдерживаясь, переспросил я. – Вам не нравится? Но вы же не целомудренное дитя, а замужняя женщина и должны хорошо понимать, какие мысли бродят в голове у мужчины, когда очаровательная молодая женщина привозит его в уединенное место, где нет ни души, к тому же далеко не в детское время. Или вы настолько глупы, что не понимаете этого?

Она дернулась назад, как от удара. На лице ее застыли потрясение и гнев.

Я подался вперед и заглянул ей в глаза.

– Вы влюблены в меня, Люсиль?

Она вздрогнула.

– Влюблена в вас? Нет, откуда вы взяли? Что вы такое говорите, Чес?

Черная желчь разочарования затуманила мне рассудок.

– Так какого черта вы притащили меня сюда? Какого черта вы навязываетесь? – Мой голос зазвенел. – За кого вы меня принимаете? Или вы думаете, что я каменный?

– Я уйду…

Она начала подниматься. Я схватил ее за руку и потянул к себе. Она упала мне на колени, спина выгнулась. Наши лица оказались рядом.

– Чес! Отпустите меня!

– Я не каменный, – пробормотал я, чувствуя, как стучит кровь в висках, и впился в ее губы. Она стала сопротивляться, причем, к моему удивлению, в этом хрупком теле оказалось довольно много силы. С трудом понимая, что происходит, я пытался подмять ее под себя. Но тут ей удалось высвободить одну руку, и она со всего маху хлестнула меня по лицу.

Удар сразу же привел меня в чувство.

Я отпустил ее, она вскочила на ноги и побежала к машине.

Я сидел не двигаясь и смотрел в сторону океана. Вдруг в тишине затарахтел двигатель моего «кадиллака».

Я вскочил на ноги.

«Кадиллак» уже двигался.

– Люсиль! Остановитесь! Люсиль!

Мотор взревел, машина, прыгая по кочкам, сделала немыслимый разворот и помчалась по дороге.

– Люсиль!

Я бросился вдогонку, но тут же остановился.

Сжав кулаки, я стоял и слушал ровный гул двигателя моего «кадиллака». Постепенно гул затих.

Глава четвертая

I

Мне потребовалось сорок минут, чтобы добраться до дома пешком.

Все это время я мрачно размышлял над сценой, которая произошла у меня с Люсиль. Как я мог позволить себе такое? Это было какое-то затмение. Вот ты и получишь по заслугам, говорил я себе, если Люсиль возьмет и расскажет все Эйткену. Очень возможно, что в эту самую минуту она ему и рассказывает. Я был настолько себе противен, что даже не думал о последствиях. Думал я только об одном: о ее реакции на вопрос, любит ли она меня. Снова и снова перед моими глазами вставало ее испуганно-удивленное лицо, снова и снова звучал в ушах ее ответ: горькие слова отдавались в мозгу безжалостным эхом.

Мое бунгало стояло в небольшом саду, метрах в пятидесяти от океана. Ближайший дом, принадлежавший богатому маклеру Джеку Сиборну, находился в четверти мили дальше по дороге. Он был почти всегда пуст – Сиборн обычно проводил здесь один из летних месяцев.

Я поднялся к бунгало со стороны пляжа и увидел, что у ворот стоит какая-то машина. Подойдя вплотную, я узнал собственный «кадиллак».

Тут же из темноты вышла Люсиль.

– Чес…

Я остановился. Потом уставился на нее.

– Я пригнала вашу машину, – сказала она слабым голосом.

– Извините меня, Люсиль. Я потерял голову…

Она тоже остановилась. Нас разделяло метра два.

– Не надо об этом.

– Я отвезу вас.

– Давайте сначала зайдем в дом. Я должна вам что-то сказать.

– Лучше не надо. Поехали, я отвезу вас домой. В машине вы мне все скажете.

Она подняла с плеч свои густые волосы – я смутно уловил в этом жесте отчаяние.

– Ну пожалуйста, зайдемте на минуту в дом.

Светила полная луна, и я хорошо видел Люсиль. Она вся дрожала, а в глазах застыл ужас. Мне стало не по себе.

– Поговорим по дороге. Вам надо возвращаться… – Я смолк, потому что она вдруг качнулась. Я бросился вперед и успел вовремя подхватить ее – она уже падала. – Люсиль! Ах, черт! Что с вами?

Она вся обмякла, и я осторожно положил ее на землю. Опустившись рядом на колени, я приподнял ее голову – голова бессильно откинулась назад. Люсиль была белая как полотно и выглядела так плохо, что я совсем растерялся.

Веки ее шевельнулись и поднялись. Бессмысленным взглядом она посмотрела на меня, потом попыталась сесть.

– Сейчас пройдет, – сказал я. – Не надо двигаться.

Она ткнулась головой мне в плечо и снова закрыла глаза. Я просунул руку ей под колени и поднял ее. Она оказалась на удивление легкой, и я без особого труда донес ее до входа в бунгало.

– Опустите меня, – выговорила она. – И пожалуйста, простите. Со мной никогда такого не случалось.

Я осторожно поставил ее на ноги и, придерживая одной рукой, стал шарить по карманам в поисках ключа. Наконец я нашел его, открыл дверь, снова поднял Люсиль, внес ее в гостиную и положил на кушетку около окна.

– Лежите спокойно, – сказал я, вышел в холл и запер входную дверь. Потом вернулся в гостиную и включил свет.

Она лежала, глядя в потолок. Глаза напоминали две дырки в листе белой бумаги.

– Сейчас я вам приготовлю чего-нибудь выпить, – сказал я. – Вы не представляете, как я кляну себя за несдержанность. Сейчас выпьете и сразу почувствуете себя лучше.

– Я не хочу, – прошептала она и, закрыв лицо руками, начала плакать.

Я подошел к бару, налил в стакан немного бренди и отнес его Люсиль.

– Выпейте, вам сразу станет лучше.

– Пожалуйста, не надо. – Она отвернулась. – Чес, мне страшно признаться, но я… повредила вашу машину…

– Повредили машину? Неужели из-за этого стоит падать в обморок? Перестаньте плакать, незачем из-за этого так убиваться.

Она повернулась на бок и посмотрела на меня. Ее мертвенная бледность могла испугать кого угодно. Кожу лица словно натянули, и глаза казались немыслимо огромными.

– Я совсем этого не хотела. – Она вдруг затараторила, и я сразу даже не понял, о чем она говорит. – Он появился рядом и закричал на меня. Я не знала, что он был сзади, растерялась и не справилась с машиной. Толчок был ужасный. Вдоль всей дверцы большущая царапина, а крыло смято.

Я вдруг почувствовал, как по спине растекается холодок.

– Что-то я вас плохо понимаю. Вы что, сбили кого-то?

Она отвела взгляд и уставилась в потолок. Руки ее сжались в кулаки.

– Я не виновата, клянусь вам. Он выскочил откуда-то сзади и закричал на меня. Я его и не видела вовсе, пока он не закричал.

– Кого не видели? Кто закричал?

– Ну этот полицейский. На мотоцикле. Он появился сбоку и закричал…

Я осторожно поставил стакан с бренди, подошел к кушетке и сел рядом с Люсиль.

– Что вы так испугались? Расскажите все по порядку.

Она нервно застучала стиснутыми кулачками.

– Когда он начал кричать, машина у меня вильнула и боком ударила его… – Оборвав фразу, она снова заплакала.

Я сжал руками колени – так, что побелели костяшки пальцев.

– Слезами горю не поможешь, – резко сказал я. – Что было дальше? После того, как вы его ударили?

Она, вся дрожа, глубоко вдохнула воздух.

– Не знаю. Я поехала дальше. Не посмотрела…

На какое-то мгновение я окаменел, чувствуя, что сердце стучит тяжело и как-то заторможенно. Наконец я проговорил:

– Так вы что же, не остановились?

– Нет. Я ужасно испугалась. И сразу приехала сюда.

– Он ранен?

– Не знаю.

– Где это случилось?

– На дороге от пляжа, не доезжая до шоссе.

– А вслед вам он не кричал?

– Нет. Был только ужасный толчок, а больше ничего. Я поехала прямо сюда. Вас жду уже почти полчаса.

– Вы ехали быстро?

– Да.

Я долго смотрел на нее, потом поднялся.

– Сейчас вернусь. Пойду посмотрю машину.

Я выдвинул один из ящиков стола и вынул оттуда фонарь.

Я уже выходил из комнаты, когда Люсиль издала слабый мучительный стон.

По дорожке я подошел к машине и при свете луны сразу же увидел, что переднее левое крыло повреждено. Я включил фонарь – повреждение было основательное.

Передняя левая фара разбилась вдребезги, крыло помято. На дверце – глубокая вмятина, а во всю ширину рваной линией тянется рубец. Краска вокруг содрана.

Всю эту картину я охватил в одну секунду, потом обошел вокруг машины. На правом крыле около заднего колеса фонарь мой высветил густое красное пятно. Красным был забрызган и белый колпак на правом заднем колесе. Не требовалось особых знаний, чтобы понять: это кровь, и я смотрел на нее, чувствуя озноб и тошноту.

Судя по всему, она сшибла мотоцикл, мотоциклист вылетел из седла, и она переехала его задним колесом. И после этого не остановилась!

По лицу моему заструился холодный липкий пот. Ведь он, может быть, сейчас истекает кровью на дороге!

Я быстро вернулся в гостиную.

Она лежала в той же безжизненной позе и глядела в потолок. Дыхание ее было неровным и прерывистым, кулаки сжаты. Выглядела она ужасно.

Взяв свой стакан с бренди, я подошел к ней.

– Вот, выпейте, – предложил я. – И успокойтесь, от слез толку не будет.

Я приподнял ей голову и заставил немного выпить. Она отпила глоток, содрогнулась и оттолкнула стакан.

– Я поеду посмотреть, что случилось, – сказал я. – Ждите меня здесь. Постараюсь вернуться побыстрее.

Не глядя на меня, она кивнула.

Я взглянул на часы, стоящие на каминной полке. Было без двадцати одиннадцать.

– Ждите меня здесь. Долго я не задержусь.

Она снова кивнула.

Я подошел к «кадиллаку» и еще раз осмотрел разбитую фару и помятое крыло. Было бы безумием выводить машину на дорогу в таком состоянии. Стоит кому-нибудь меня увидеть, завтра он, прочитав сообщение в газетах, сразу об этом вспомнит. А газеты напишут, можно не сомневаться.

Но что же делать, ведь мне срочно нужна машина. Сиборн! Сиборн, владелец ближайшего дома, держит в гараже машину – он ею пользуется во время отпуска. Когда он бывал здесь, я к нему частенько захаживал и знал, что ключ от гаража он всегда хранит на карнизе над дверьми гаража. Надо взять его машину.

Я сел в «кадиллак» и быстро поехал к его дому. Там я оставил машину у ворот, подошел к гаражу, нашел ключ и открыл двойные двери.

Там стоял старенький, видавший виды «понтиак». Я вывел его на дорогу, потом, оставив двигатель включенным, сел в свой «кадиллак» и загнал его в гараж, захлопнул и запер двери, а ключ положил в карман.

Сев в «понтиак», я помчался по шоссе. Через десять минут я подъезжал к ответвлению на пляжную дорогу.

У развилки я сбросил скорость. На обочине стояло штук шесть машин. Приглушенные фары бросали на дорогу пучки света. У машин, глядя в сторону пляжной дороги, стояла группа мужчин и женщин. Въезд туда был перекрыт двумя мотоциклами, возле которых расхаживали двое полицейских.

Я поставил машину в конце колонны и ступил на асфальт.

Впереди меня поодаль от остальных стоял какой-то толстяк в сдвинутой на затылок шляпе. Он, как и все, глядел на полицейских.

Я подошел к нему.

– В чем дело? – спросил я, стараясь не выдать волнения. – Случилось что-нибудь?

Он обернулся. Было уже темно, а свет фар освещал только асфальт. Он мог хорошо видеть разве что мои ноги и едва ли узнал бы меня при следующей встрече.

– Несчастный случай, – ответил он. – Насмерть задавили полицейского. Больно лихая публика, сами так и лезут, так и прыгают под колеса, я всегда это говорил. Вот этот малый и допрыгался – перестарался.

На лице у меня выступил холодный пот.

– Насмерть?

– Да. А водитель даже не остановился. Впрочем, я его хорошо понимаю. Если бы мне выпало такое счастье – задавить полицейского без свидетелей, – черта с два я стал бы тут ошиваться с извинениями. Ведь, если этого парня поймают, они его четвертуют. Полицейские в нашем городе самые настоящие фашисты, я всегда это говорил.

– Задавили насмерть, вы говорите? – Я едва узнал собственный голос.

– Да, бедняга головой попал прямо под колесо. Он, наверное, стукнулся о бок машины и угодил под заднее колесо. – Он указал на высокого худощавого мужчину, деловито объяснявшего что-то остальным. – Вот он первый на него наткнулся. У этого несчастного было, говорит, не лицо, а кровяная губка.

Неожиданно один из полицейских решительно направился в сторону стоявших у обочины машин.

– Эй, вы, шайка стервятников! – зарычал он полным ненависти и злобы голосом. – С меня довольно! Убирайтесь отсюда! Поняли? Из-за таких скотов, как вы, все аварии и происходят! Чтоб вы сгорели вместе с вашими железными ящиками! Убирайтесь живо! Все убирайтесь!

Толстяк процедил сквозь зубы:

– Я же говорю – настоящие фашисты, – и зашагал к своей машине.

Я вернулся к «понтиаку», завел двигатель, развернулся и быстро поехал домой.

В гостиной, в большом кресле, съежившись, сидела Люсиль. Вид у нее был несчастный, беззащитный и затравленный, а цвет лица напоминал старый пергамент.

Когда я вошел, она замерла, пожирая меня испуганными глазами:

– Ну как, Чес, все в порядке?

Я подошел к бару, налил себе двойное виски, чуть разбавил водой и жадно выпил.

– Я бы этого не сказал, – произнес я, садясь в кресло.

Посмотреть ей в глаза – это было выше моих сил.

– О боже!..

Наступила долгая пауза. Потом она пробормотала:

– Ну а вы хоть… вам удалось увидеть?..

– Там была полиция… – Как сказать ей, что он убит? – Я его не видел.

Снова наступила пауза. Потом снова вопрос:

– Что будем делать, Чес?

Я взглянул на часы над камином. Двадцать минут двенадцатого.

– Думаю, мы едва ли что можем сделать.

Она вздрогнула:

– Как? Мы ничего не будем делать?

– Да, ничего. Уже поздно, и сейчас я отвезу вас домой.

Она всем телом подалась вперед, стиснула руками колени.

– Но, Чес, хоть что-то надо предпринять? Ведь я должна была остановиться. Это, конечно, несчастный случай, но я должна была остановиться. – Она стала бить кулачками по коленям. – Ведь он может меня узнать, если увидит. А может быть, он даже записал номер. Нет, что-то обязательно нужно предпринять.

Я допил виски, поставил стакан, потом поднялся.

– Вставайте. Я отвезу вас домой.

Широко раскрыв удивленные глаза, она продолжала сидеть.

– Вы что-то от меня скрываете, да? Что?

– Дело плохо, Люсиль, – выдавил я из себя. – Так плохо, что хуже некуда. Но пугаться не надо.

– Что значит «хуже некуда»? – Голос ее вдруг сорвался на фальцет.

– Вы задавили его.

Она стиснула кулачки.

– Господи! Что, он тяжело ранен?

– Да.

– Отвезите меня домой, Чес. Надо рассказать Роджеру.

– Не нужно ему ничего говорить, – устало произнес я. – Он ничем не сможет помочь.

– Как – не сможет? Капитан полиции – его хороший друг. Роджер ему все объяснит.

– Что объяснит?

– Ну, что я только учусь водить. Что это был несчастный случай.

– Боюсь, это не произведет должного впечатления.

Она выпрямилась, в широко открытых глазах застыл ужас.

– Неужели он так тяжело ранен? Подождите… он что – мертв?

– Да. Все равно вы бы об этом узнали. Он мертв, Люсиль.

Она закрыла глаза и прижала руки к груди.

– О боже, Чес…

– Только без паники. – Я постарался, чтобы голос мой звучал решительно. – Мы с вами ничего не можем предпринять, по крайней мере сейчас. Мы, конечно, здорово влипли, но если не терять головы…

Она уставилась на меня. Губы ее дрожали.

– Но вас-то в машине не было. При чем тут вы? Я одна виновата.

– Нет, Люсиль, виноваты мы оба. Ведь это я вел себя как скот, иначе вам бы и в голову не пришло срываться и убегать. Так что моей вины здесь не меньше.

– О-о, Чес…

Уронив голову на спинку кресла, она зарыдала.

Минуту я смотрел на нее, потом обнял и притянул к себе.

– Что они с нами сделают? – всхлипнула она, вцепившись в мои плечи.

– Вы не должны об этом беспокоиться, – попытался утешить ее я. – Пока не прочтем завтрашних газет, делать ничего не будем. А завтра все решим.

– А если кто-нибудь видел, что его сбила я?

– Никто не видел. На пляже никого не было. – Я крепко обнял ее. – После того как вы его сбили, вам какие-нибудь машины попадались?

Оттолкнув меня, она с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, подошла к окну.

– Кажется, нет. Точно не помню.

– Это очень важно, Люсиль. Постарайтесь вспомнить.

Она вернулась к кушетке и села.

– Кажется, нет.

– Ну хорошо. Значит, мы все обсудим завтра, когда увидим газеты. Вы сможете приехать сюда? Я просто не знаю, где еще нам удастся спокойно поговорить. Часам к десяти сможете приехать?

Она во все глаза смотрела на меня.

– Меня посадят в тюрьму? – спросила она.

Внутри у меня все оборвалось. Ведь если ее поймают, то посадят в тюрьму. Убить полицейского и выйти сухим из воды – так не бывает. В принципе если вы нечаянно кого-то убьете, то, наняв первоклассного адвоката, еще можно выкарабкаться. Но когда жертва полицейский – ни в коем случае.

– Прекратите сейчас же! От таких разговоров ничего не изменится. Когда вы приедете сюда? К десяти сможете?

– Вы уверены, что не нужно ничего предпринимать? – Она снова неистово заколотила кулачками. – Ведь если они узнают…

– Не узнают. Вы можете выслушать меня, Люсиль? Паниковать – последнее дело. Прежде всего нужно узнать, что напишут газеты. Пока не узнаем всех фактов, ничего предпринимать не будем. А факты будут завтра утром. Если вы приедете сюда, мы вместе что-нибудь решим.

Она сжала пальцами виски.

– А может, все-таки лучше сказать Роджеру? Может, он что-то сумеет сделать?

Если бы я думал, что Эйткен в состоянии что-то сделать, я без колебаний пошел бы к нему вместе с ней и рассказал все, как было, во всей красе. Но Эйткен ничем не мог ей помочь – это было ясно как божий день. Стало быть, расскажи она Эйткену о происшествии, выйдет наружу и то, что мы вместе были на пляже. Естественно, он захочет знать, почему это она вдруг сорвалась и убежала. Зная Эйткена, можно было не сомневаться, что он клещами вытащит из нее всю правду, и тогда мне несдобровать.

– Вы не должны ничего ему говорить, Люсиль. Ведь иначе вам придется объяснять, что вы делали на пляже. Почему вы были на пляже наедине со мной, почему мы вместе купались. Если бы я думал, что ваш муж может чем-то помочь, я бы пошел к нему вместе с вами и обо всем рассказал. Но он ничего не сможет сделать. Поэтому не теряйте головы и ничего ему не говорите – вы просто лишитесь мужа, а я лишусь работы.

Глядя на меня в упор, она на грани истерики закричала:

– Пусть я лишусь мужа, но это лучше тюрьмы! Роджер не позволит посадить меня в тюрьму! У него такие связи! Нет, он ни за что не позволит посадить меня в тюрьму!

Я взял Люсиль за руки и легонько встряхнул ее.

– Не будьте ребенком. Стоит ему узнать, что мы поздно вечером были вдвоем на уединенном пляже, он сразу же умоет руки. Вы перестанете для него существовать. Неужели вы этого не понимаете?

– Это неправда! – в отчаянии воскликнула она. – Может, он и разведется со мной, но посадить в тюрьму не позволит. Уж я-то его знаю. Он не допустит, чтобы люди говорили, что жену Эйткена посадили в тюрьму.

– Вы не понимаете, насколько серьезно наше положение. – Я старался говорить тихо и спокойно. – Вы убили полицейского. Я знаю, это был несчастный случай, но ведь вы не остановились, к тому же у вас нет водительских прав. Если бы вы сбили не полицейского, а кого-нибудь другого, возможно, ваш муж и вытащил бы вас из пропасти, но тут он ничего не сможет сделать, будь он хоть самим президентом.

– Что же, мне придется идти в тюрьму?

Ее лицо как-то сморщилось, глаза увеличились и округлились.

– Нет. Они ведь не знают, что это сделали вы, и, скорее всего, не узнают. Мы будем дураками, если сами пойдем и сдадимся им. Нужно сначала выяснить, что им известно. А когда мы это выясним, тогда и будем решать, как быть дальше.

– Что же, мы ничего не будем делать?

– По крайней мере сегодня. А завтра будет видно. Так вы меня поняли? Приедете к десяти часам. Тогда все и решим.

Она кивнула.

– Ну и прекрасно. А сейчас я отвезу вас домой.

Она поднялась и пошла впереди меня к выходу из гостиной, потом через холл к входной двери. Тут она остановилась.

– Нам придется ехать в вашей машине, Чес? Мне будет жутко в нее садиться.

– Есть другая машина. Я одолжил ее у соседа. – Взяв Люсиль за руку, я вывел ее на крыльцо. – В «кадиллаке» не поедем.

Пока я выключал свет в холле и запирал входную дверь, она ждала меня на крыльце. Я уже поворачивал ключ в замке, как вдруг раздался мужской голос:

– Эй, это ваша машина?

Ощущение было такое, словно я в темноте коснулся рукой оголенного провода. Может, меня тряхнуло и не так сильно, но, во всяком случае, очень чувствительно. Люсиль ахнула, однако у нее, по крайней мере, хватило разума шагнуть в тень, где ее не было видно.

Я посмотрел на дорожку. У ворот стоял человек. Как следует разглядеть его я не мог – было слишком темно – и видел только, что он высок и широкоплеч. Рядом с «понтиаком» Сиборна стоял «бьюик» с откидным верхом, капот которого слегка подсвечивали задние огни «понтиака».

– Не двигайтесь, – шепнул я Люсиль, спустился по ступенькам и зашагал по дорожке к воротам.

– Извините, если напугал вас, – сказал человек. Это был крепкий мужчина лет сорока пяти, с густыми усами и красноватым приветливым лицом. – Я думал, вы меня видите. Это ведь машина Джека Сиборна, верно?

– Да, – ответил я, чувствуя, что дышу слишком быстро и неровно. – Я одолжил ее, пока моя в ремонте.

– Вы Честер Скотт?

– Да.

– Рад познакомиться. – Он протянул руку. – Меня зовут Том Хэкетт. Джек, наверное, рассказывал обо мне. Во всяком случае, мне о вас он рассказывал довольно часто. Я ехал мимо, увидел машину и решил узнать: неужели этот старый черт уже приехал?

Меня сверлила одна мысль: видел ли он Люсиль? Ведь мы вышли из освещенного холла. Сколько он стоял у ворот?

Мы пожали друг другу руки. Его рука была куда теплей моей.

– Нет, Джек раньше августа не появится. Он всегда приезжает в августе, – сказал я.

– В общем, я решил заглянуть: а вдруг? Я ехал в Пальмовую бухту. Живу сейчас в отеле «Парадизо», думаю пробыть здесь недели две. А жена приезжает только завтра. Поездом. В машине ездить не любит: говорит – кружится голова. – Он засмеялся. – Мне это даже немного на руку: хоть какое-то время могу пожить один. Вот я и думал: если Джек здесь, можно будет посидеть за бутылочкой и поболтать.

– До августа его не будет.

– Да, вы уже сказали. – Он взглянул на меня. – Если у вас нет особых дел, поедемте куда-нибудь, а? Посидим, выпьем. Время еще детское.

– С удовольствием, но у меня свидание.

Он посмотрел мимо меня в сторону темного бунгало и хмыкнул.

– Ну что ж, нет так нет. Просто мне вдруг пришло в голову, что мы с вами могли бы куда-нибудь съездить и немного отдохнуть. Двое – уже компания, верно? – Он подошел к «понтиаку». – Старая добрая телега. Еще бегает?

– Более или менее.

– Ну, если выпадет свободный вечерок, заезжайте к нам, – предложил он, – в «Парадизо». Ничего местечко: поразвлечься можно. Берите с собой вашу девушку, если она не очень стеснительная. Ну, не буду вас задерживать. До встречи.

Он махнул рукой, подошел к «бьюику», хлопнул дверцей и, как следует газанув, укатил.

Я стоял, вцепившись в решетку ворот, и глядел вслед удаляющимся огонькам машины. Сердце выстукивало дробь где-то под ребрами.

– Он меня видел, – дрожащим голосом произнесла Люсиль. Она незаметно подошла и стояла рядом.

– Видел, что со мной была девушка, – сказал я как можно спокойнее, – а кто именно – он видеть не мог. Так что беспокоиться не о чем.

Я взял ее за руку и повел к «понтиаку». Мы сели в машину.

– Вы все-таки думаете, что не стоит говорить Роджеру? – спросила она еле слышным, но напряженным голосом.

Мои разгулявшиеся нервы уже не могли выдержать этого. Я круто повернулся к ней и, схватив за плечи, как следует ее встряхнул:

– Поймите же раз и навсегда! Я сказал: нет, и это значит: нет! Он ничем не сможет помочь! – Я просто кричал на нее. – Если вы ему скажете, вы сделаете его соучастником! Неужели это не ясно? И если он не выдаст вас полиции, он сам может схлопотать срок! Вы должны положиться на меня. Завтра я скажу вам, что нужно делать.

Она отшатнулась от меня, вытащила платок и заплакала.

Я быстро повел машину в направлении Пальмового бульвара.

II

Выезжая на шоссе, я вдруг увидел вереницу автомобилей, медленно ползущих в город. Таких пробок у нас никогда не бывало, и я сразу понял, что вызвана она наездом на полицейского.

С боковой дороги мне с трудом удалось влиться в общий поток. Пришлось подождать, пока какая-то машина не дала мне проехать и встроиться в длинный ряд.

Люсиль, увидев это, сразу перестала плакать.

– Что тут такое?

– Не знаю. Но беспокоиться нечего. – Как бы я хотел верить своим словам!

Мы медленно ползли вперед. Время от времени я посматривал на часы в панели приборов. Было уже без десяти двенадцать, а до ее дома оставалось не меньше двух миль. Вдруг идущие впереди машины остановились. Вцепившись в баранку, я сверлил глазами темноту, но видел только красные огоньки длинной вереницы машин. Их было, наверное, штук сто.

И тут я увидел полицейских. Человек десять. Они шли вдоль колонны с мощными фонарями и направляли их на каждую машину.

Меня прошиб холодный пот.

– Они ищут меня! – голосом, полным страха, воскликнула Люсиль и дернулась к дверце, словно собираясь выскочить из машины.

Я схватил ее за руку.

– Сидите! – Сердце мое готово было вырваться из груди. Хорош бы я был, если бы не взял машину Сиборна! – Они ищут не вас, а машину. Сидите спокойно и не дрожите!

Ее всю трясло, но, когда в нашу сторону направился один из полицейских, ей удалось взять себя в руки.

Из машины, стоящей перед нами, вылез крупный широкоплечий мужчина. Когда к нему подошел полицейский, мужчина дал волю гневу:

– Какого черта нас тут держат? У меня дела в Пальмовой бухте. Неужели вы, работнички, не можете освободить дорогу?

Полицейский неторопливым движением осветил его фонарем с головы до ног.

– Можете заехать в участок и написать жалобу, если считаете нужным. – Таким голосом можно было счистить ржавчину с днища корабля. – Только поедете не раньше, чем мы закончим и позволим вам ехать.

Мужчина сразу стал словно ниже ростом.

– В чем все-таки дело, скажите? – спросил он куда менее агрессивным тоном. – Нам придется пробыть здесь долго?

– Кто-то совершил наезд и скрылся. Мы проверяем все машины, идущие из города, – процедил полицейский, – но надолго вы не задержитесь.

Он осмотрел его машину и подошел к моей. Когда он начал шарить лучом фонаря по крыльям, дверцам и бамперам, я стиснул руль до боли в пальцах.

Полицейский, крепко сбитый здоровяк с вырубленным из камня лицом, заглянул в машину и оглядел сначала меня, а потом Люсиль, которая съежилась и затаила дыхание. Он, однако, ничего подозрительного не заметил и пошел дальше.

Я положил руку на ее плечо:

– Вот видите! И совсем ничего страшного.

Ничего страшного? Я обливался холодным потом.

Она не ответила. Зажав руки между коленей, она прерывисто дышала, будто семидесятилетняя старуха, которой пришлось взбираться по лестнице.

Передняя машина поехала, и мы двинулись следом. С полкилометра мы ползли как черепахи, потом скорость увеличилась.

– Они искали меня, скажите, Чес? – Голос ее дрожал.

– Они искали машину и не нашли ее.

– А где она?

– Там, где они не найдут. Только, ради бога, не сходите с ума, сидите тихо и спокойно!

Мы подъехали к развилке, которая вела к Пальмовому бульвару. Выбравшись из общей колонны, я сразу прибавил скорость и в десять минут первого уже подъезжал к воротам «Гейблз».

– Завтра в десять я вас жду, – напомнил я.

Медленно, словно ноги ее были налиты свинцом, она вылезла из машины.

– Чес, мне так страшно! Ведь они искали меня!

– Да нет же, они искали машину. Ложитесь спать и постарайтесь обо всем забыть. Ни вы, ни я до утра ничего сделать не сможем.

– Но они проверяют все машины! Полицейский же сказал! – Она совсем растерялась, в глазах застыл ужас. – Они же найдут нас, Чес! Найдут! Может, все-таки лучше сказать Роджеру? Он обязательно что-то придумает.

Я глубоко, натужно вздохнул.

– Нет, – сказал я, стараясь не повышать голос. – Он ничем не сможет помочь. Я справлюсь с этим делом сам. И вы должны на меня положиться.

– Если меня посадят в тюрьму, я этого не переживу.

– Никакой тюрьмы не будет. Не надо паниковать. Обо всем поговорим завтра.

Она попыталась взять себя в руки.

– Что ж, подождем до завтра, если вы так считаете, – сказала она. – Но, Чес, если вы не уверены, что справитесь сами, я лучше скажу Роджеру.

– Справлюсь! А теперь отправляйтесь спать и предоставьте все мне.

Мгновение она смотрела на меня, потом повернулась и неверной походкой зашагала к дому.

Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, потом сел в «понтиак» и поехал домой.

На плече у меня скрюченным гномом сидел страх.

Глава пятая

I

Наступило утро. К десяти часам нервы мои настолько расходились, что я выпил подряд два двойных виски, пытаясь успокоиться и подавить гнетущее ощущение опасности, которое не оставляло меня всю ночь.

Спал я скверно, уже в семь утра поднялся и принялся вышагивать по дому, с нетерпением ожидая, когда мальчишка-почтальон принесет газеты. Черт знает почему он пришел только после восьми. Наконец, когда я уже вышел на крыльцо подобрать оставленные им газеты, появился мой слуга – филиппинец Тоти.

Раскрывать газеты в его присутствии я не решился, велел ему вымыть посуду и уходить домой.

– Я сегодня на работу не иду, Тоти.

Он озабоченно посмотрел на меня:

– Вы заболели, мистер Скотт?

– Нет, просто намерен в выходные как следует отдохнуть, – объяснил я, направляясь к террасе. Газеты огнем жгли руки.

– У вас такой вид, будто вы заболели, – объявил Тоти, все так же серьезно глядя на меня.

– При чем тут мой вид? – буркнул я. – Убери все после завтрака – и можешь быть свободен.

Скорее, скорее раскрыть газеты! Ни о чем другом я уже не мог думать. Все же я с трудом сделал над собой усилие. Тоти парень с головой, нельзя допустить, чтобы он что-то заподозрил.

– Я сегодня собирался сделать на кухне генеральную уборку, мистер Скотт, – сказал он. – Уже давно пора. Я вам мешать не буду.

Следя за своим голосом, я медленно произнес:

– Уборка подождет до понедельника. Я не так часто отдыхаю в выходные, а сегодня хочу как следует побездельничать, чтобы никто не мозолил мне глаза.

Он пожал плечами:

– Ладно, мистер Скотт, дело хозяйское.

Я снова пошел к террасе.

– И знаете еще что…

– Что там еще?

– Ключи от гаража вы мне не дадите?

Сердце мое екнуло. Естественно, он захочет знать, что делает в моем гараже «понтиак» и куда девался «кадиллак». «Кадиллак» был его любимой игрушкой, он постоянно его чистил и холил, и именно благодаря ему машина после полутора лет бурной езды все еще выглядела как новенькая.

– Зачем они тебе?

– Там у меня лежит кое-какая ветошь, мистер Скотт. Я отнесу тряпки домой, и сестра их постирает.

– Черт возьми, неужели это такая важная проблема! – окрысился я. – Оставь меня в покое, ради бога. Я хочу почитать газеты.

Я добрался наконец до террасы и бухнулся в кресло. Услышав, что Тоти пошел на кухню и начал там возиться, я дрожащими руками развернул газеты.

На разные голоса и заголовки все без исключения газеты кричали об одном и том же: совершенное вчера вечером преступление на дороге положит преступлениям на дороге конец. Первые страницы во всю типографскую мочь вопили о том, что такого подлого и зверского дорожного убийства история еще не знала.

Из статьи в «Палм-Сити инкуайерер» следовало, что погибший полицейский Гарри О’Брайен был гордостью полиции. Все три газеты поместили фотографию О’Брайена. Судя по внешнему виду, это был типичный для нашей полиции безжалостный зверюга лет тридцати, с маленькими, колючими как иголки глазками, безгубым ртом и тяжелыми, грубыми чертами лица.

«Палм-Сити инкуайерер» сообщала, что он был хорошим католиком, любящим сыном и добросовестным, честным полицейским.

«Всего за два дня до гибели О’Брайен рассказал друзьям, что в конце месяца они будут гулять у него на свадьбе, – читал я дальше. – Нам известно, что его бывшая невеста – это мисс Долорес Лэйн, известная эстрадная певица из ночного клуба „Маленькая таверна“».

В один голос газеты настоятельно требовали, чтобы городские власти во что бы то ни стало нашли водителя-убийцу и наказали его по заслугам.

Но испугали меня вовсе не галдеж и болтовня газетчиков. Куда большую опасность таил в себе настрой полиции.

Капитан полиции Джон Салливан вчера поздно вечером дал газетчикам интервью, в котором сказал, что в поисках убийцы О’Брайена примут участие все до одного городские полицейские и они будут искать его, не зная отдыха, пока не найдут.

«Можете не сомневаться, – так закончил Салливан десятиминутную речь, в которой возносил О’Брайена до небес, – мы найдем этого человека. Это не просто несчастный случай. И раньше случалось, что полицейские гибли в результате автомобильных катастроф, но водители держали ответ перед судом присяжных. Они не убегали, поджав хвост. Этот же человек сбежал. Тем самым он расписался в том, что он убийца, а убийцу в нашем городе я не потерплю. Я его достану из-под земли! Нам известно, что его машина сильно повреждена, и мы проверим все машины в городе. Все до единой. Владелец каждой машины получит справку о том, что его машина к этому делу непричастна. И если кто-то повредит машину позже происшествия, он обязан немедленно заявить об этом в полицию, иначе он окажется под подозрением. Ему придется объяснить моим ребятам, как именно случилось повреждение, а если он их не убедит, его ждет встреча со мной, и, если ему не удастся убедить меня, я ему не завидую. Все дороги уже перекрыты. Ни одна машина не выедет из города без проверки. Машина убийцы в ловушке, в этом нет сомнения. Ее куда-нибудь спрятали, но мы ее найдем. А когда найдем, я растолкую ее владельцу, что убивать моих парней да еще рвать после этого когти – это очень вредно для здоровья».

Неудивительно, что к десяти часам, когда я избавился от Тоти и более или менее переварил прочитанное, я успел влить в себя два двойных виски.

Неужели полиция в состоянии проверить все машины в городе? Казалось, это невозможно – слишком много работы, но вдруг я вспомнил, что однажды читал, как полицейские перерыли буквально все мусорные ящики в городе в поисках орудия убийства и после четырех дней безумной работы они его нашли. Нет, ни в коем случае нельзя недооценивать Салливана. Если он не рисовался перед газетчиками, если действительно считал это делом чести, наверное, проверить все машины в городе можно – если не за три дня, то за месяц.

В десять часов я вышел к воротам и стал высматривать Люсиль.

У меня было слишком мало времени, чтобы составить четкий план ближайших действий, но два важных решения я принял. Во-первых, я твердо решил, что и речи не может быть о том, чтобы идти в полицию с повинной, во-вторых, если «кадиллак» все-таки найдут, мне придется взять вину на себя.

Я принял это второе решение вовсе не потому, что пылал страстью к Люсиль. Просто я понял, что у меня нет выбора. Гибнуть обоим – в этом не было никакого смысла, к тому же я действительно чувствовал себя виноватым. Не сорвись я вчера, веди себя как человек, она бы не убежала, не села бы одна за руль.

Но если выяснится, что наезд совершила она, выяснится и все остальное, и я не только потеряю работу, но еще могу загреметь в тюрьму как соучастник. Взяв же всю вину на себя и вообще скрыв роль Люсиль, я мог в случае удачи отделаться легким приговором и рассчитывать на то, что Эйткен снова возьмет меня к себе, когда я выйду из тюрьмы.

Я все еще размышлял над этим, когда подъехала Люсиль.

Поставив велосипед в гараж, я провел ее в гостиную.

– Читали газеты? – спросил я ее.

– Читала. Да и по радио все утро об этом говорят. Вы слушали радио?

– Радио? Нет, мне как-то не пришло это в голову. И что они говорят?

– Они просят помощи у населения. – Голос ее дрожал. – Они просят любого, кто вчера вечером видел на дороге поврежденную машину, прийти и заявить об этом. Они просят всех владельцев гаражей немедленно звонить в полицию, если к ним кто-то обратится с просьбой отремонтировать поврежденную машину. – Бледная, с вытянувшимся лицом, она стояла и смотрела на меня. – О боже, Чес… – Она уткнулась носом мне в плечо и вдруг оказалась в моих объятиях. – Что же будет? Ведь они меня найдут. Что мне делать?

Я крепче обнял ее.

– Все будет хорошо, – успокоил я ее. – Я все обдумал. Вам нечего бояться. Давайте-ка лучше все обговорим.

Она оттолкнула мои руки и хмуро уставилась на меня.

– Как вы можете так говорить! Что значит «нечего бояться»?

Момент был далеко не лирический, но я вдруг поймал себя на мысли о том, до чего она ослепительно хороша в этой кофточке с открытым воротом и облегающих бледно-зеленых брюках.

– Садитесь, – сказал я и подвел ее к кушетке.

Она села. Я поставил кресло напротив.

– Тонуть обоим нет смысла, – решительно заговорил я. – Если машину найдут, я беру всю вину на себя.

Она ошарашенно смотрела на меня:

– Нет, вы не можете этого сделать. Ведь во всем виновата я…

– Это был несчастный случай. Остановись вы, позови на помощь, вам, скорее всего, все сошло бы с рук. Но это только с точки зрения закона; вам пришлось бы рассказать суду всю правду. Вам пришлось бы рассказать, почему вы очутились в машине. От тюрьмы вы бы избавились, но скандал был бы огромный. Можете представить, что сделали бы с нами газеты. И что в результате? Вы теряете мужа, я теряю работу. И если вы сейчас пойдете в полицию и обо всем заявите, нам обоим придется очень и очень несладко. Вы это понимаете?

Она кивнула.

– Я не собираюсь облегчать жизнь полиции, – продолжал я. – Возможно, «кадиллак» они не найдут, и, коли такая вероятность существует, надо рискнуть. Если они все-таки его найдут, я скажу им, что вел машину я и полицейского сбил я. Мы оба одинаково заинтересованы, чтобы вас в это дело не вмешивать. Если мне повезет, я отделаюсь легким приговором. Ваш муж как будто обо мне неплохого мнения и, может быть, захочет взять меня обратно, когда я выйду. Но если по делу пойдете вы, он раз и навсегда внесет меня в черный список и работы в рекламе мне уже не видать как своих ушей. Так что, когда я говорю, что возьму вину на себя, я думаю не только о вас, но и о себе тоже.

Целую минуту она сидела неподвижно, потом руки ее разжались.

– Это правда, Чес? Вы правда им скажете, что это вы?

– Да, правда.

Она глубоко вздохнула:

– Если вы уверены, что…

– Абсолютно уверен.

Чуть нахмурившись, она легким движением приподняла к затылку волосы. Я ожидал, что после моих слов у нее гора упадет с плеч. Что-то непохоже.

– Ну как, Люсиль, настроение бодрее?

– Конечно бодрее. – Она опустила голову и стала рассматривать свои руки. Потом вдруг сказала: – Одна вещь меня беспокоит. Я оставила в вашей машине купальник.

Я ощутил боль разочарования – все-таки рассчитывал, что она хотя бы поблагодарит меня за такое великодушие.

– Это не страшно. Когда вы уйдете, я осмотрю машину, а в следующий приезд к Роджеру захвачу купальник с собой.

Она облизнула губы.

– А мы можем поехать и забрать его сейчас?

– Я заберу его, когда осмотрю машину.

– Но я бы хотела сейчас.

Если полиция найдет машину, а в ней – купальник, то они смогут докопаться и до Люсиль. Вот почему она настаивает.

– Хорошо. Ждите меня здесь. Я привезу его сейчас.

– А можно я поеду с вами?

– Лучше не надо. Нельзя, чтобы нас видели вместе.

– Я бы хотела поехать с вами.

Я пристально посмотрел на нее:

– В чем дело, Люсиль? Вы что, мне не доверяете?

Она отвела взгляд:

– Просто для меня это очень важно.

– Разумеется, но еще важнее, чтобы нас никто не видел вместе. Я привезу его сам.

Она поднялась:

– Я хочу поехать с вами.

Я с трудом сдержался. Повернувшись, я вышел в холл. Люсиль пошла за мной.

– Подождите здесь, – буркнул я. – Сейчас выгоню машину.

Она осталась на верхней ступеньке, а я открыл гараж и вывел «понтиак». Выйдя на дорогу, я посмотрел налево и направо. Кругом не было ни души.

– Идемте. – Я махнул ей рукой.

Люсиль пробежала по дорожке и забралась в машину. Я уселся рядом, и мы быстро поехали к дому Сиборна – три четверти мили.

Мы вышли из машины.

Я шел впереди, Люсиль – следом. До гаража оставалось полтора десятка метров. Но что это? Я застыл как вкопанный. Рядом замерла Люсиль.

Дверь в гараж была приоткрыта.

Вчера вечером, поставив «кадиллак» в гараж, я тщательно запер двери – в этом не могло быть никакого сомнения. Я не просто запер гараж, а еще как следует проверил надежность замка.

– Что случилось, Чес? – испуганно спросила Люсиль.

– Подождите здесь, – бросил я и, пробежав оставшиеся до гаража метров пятнадцать, распахнул дверь и глянул внутрь.

«Кадиллак» стоял на месте. В лучах яркого солнца погнутое крыло и разбитая фара представляли собой еще более катастрофическое зрелище, чем вчера при свете фонаря.

Я взглянул на замок и похолодел: он был взломан. В дереве виднелись следы ломика.

Подошла Люсиль.

– Что случилось?

– Здесь кто-то был.

У нее захватило дыхание.

– Кто?

– Откуда я знаю?

Она вцепилась в мою руку:

– Вы думаете, это полиция?

– Нет. Будь это полиция, они бы пришли за мной. Там на бирке моя фамилия.

– А мой купальник, Чес!

– Где вы его оставили?

– Бросила на пол у заднего сиденья.

Я прошел в гараж, открыл заднюю дверцу машины и заглянул внутрь.

Если Люсиль и оставила купальник в машине, то сейчас его там не было.

II

В небе гулко пророкотал самолет; все остальные звуки растворились и исчезли. Долгое время в воздухе висела тишина. Я стоял у машины и бессмысленным взглядом взирал на пустое заднее сиденье, а сердце мое колотилось.

Тишину нарушил слабый голос Люсиль:

– Ну что там?

Я повернул голову:

– Его здесь нет.

Глаза ее широко распахнулись.

– Не может быть! Пустите, я посмотрю сама!

Я посторонился, и она сунулась в машину.

– Он должен быть здесь, – бормотала она, шаря руками под сиденьем.

– Может, вы оставили его на пляже?

– Да нет же, не оставила! – раздраженно крикнула она. – Я бросила его на пол!

Она вылезла из машины. В глазах ее был панический страх.

– Может, вы положили его в багажник, – предположил я и, обойдя машину сзади, поднял крышку и заглянул внутрь. Купальника не было.

– Куда вы его дели? – взвизгнула она.

Я оторопело уставился на нее:

– Что-что? Куда я его дел? Да я понятия не имел, что вы оставили его в машине.

Она шагнула в сторону:

– Вы лжете! Это вы его взяли и спрятали!

– Да вы что, в самом-то деле! Говорю же – я и понятия не имел, что вы оставили его в машине!

Лицо ее напряглось, глаза метали молнии. Красота, свежесть и молодость вмиг исчезли. Я еле узнавал ее.

– Не лгите! – в бешенстве воскликнула она. – Я знаю, купальник взяли вы! Куда вы его дели?

– Да вы с ума сошли! Здесь же кто-то был! Неужели вы не видите? Посмотрите на дверь! Не знаю, кто сюда приходил, но он нашел ваш купальник и забрал его.

– Рассказывайте! Никого здесь не было. Это вы сами взломали дверь! Теперь ясно, что значит это ваше «взять вину на себя»! – Голос ее звучал яростно и зловеще. – Вы, наверное, думали, что я в знак благодарности брошусь на колени и буду целовать вам ноги? Что уж теперь-то вам удастся переспать со мной? Вы рассчитывали именно на это, не так ли? А сами только и думали о том, как после всего меня выдать! Вы хотели подбросить в машину мой купальник, и тогда полиция узнала бы, что в машине была я!

Я чуть не ударил ее по лицу, но вовремя сдержался.

– Ну и на здоровье, Люсиль. Не хотите мне верить – не надо. Только я ваш купальник не брал. Надо же такое вообразить! Да, здесь кто-то был и забрал его, но я тут ни при чем.

Она стояла не шевелясь, глядя на меня. Потом закрыла лицо руками.

– Да, – сказала она. – Конечно.

Я еле расслышал ее голос.

– Что все это значит? – спросил я, не сводя с нее глаз.

Она сжала пальцами виски, потом вдруг одарила меня еле заметной улыбкой.

– Извините, Чес. Мне очень стыдно. Я совсем не хотела разговаривать с вами в таком тоне. Просто я не спала всю ночь. Что творится с моими нервами… вы даже представить не можете. Простите меня, пожалуйста.

– Ладно, о чем тут говорить.

– Но кто же мог взять купальник, Чес? Вы думаете, это могла быть полиция?

– Нет. Только не полиция.

Она отвернулась. Я вдруг почувствовал, что больше для нее не существую, что мысли увлекли ее куда-то далеко-далеко.

– Вам незачем оставаться здесь, Люсиль, – произнес я. – Это опасно.

Она чуть вздрогнула и посмотрела на меня невидящим взглядом. Потом в глазах появилось осмысленное выражение – она наконец меня увидела.

– Вы правы. У вас есть сигареты?

Я с удивлением вытащил из кармана пачку «Кэмел» и протянул ей. Она взяла сигарету и прикурила от моей зажигалки. Глубоко затянувшись, выпустила клуб дыма. Все это время она смотрела в какую-то точку на заляпанном маслом бетонном полу гаража.

Я наблюдал за ней. Интересное ощущение – так бывает, когда не видишь маленькую девочку несколько лет и вот выясняешь, что она за это время уже превратилась во взрослую женщину.

Люсиль подняла голову и увидела, что я за ней наблюдаю. Улыбнулась. Улыбка была натужная, но Люсиль сразу стала милой и желанной.

– Значит, Чес, теперь держать ответ придется нам обоим?

– Необязательно. Это мог быть просто мелкий воришка.

– Вы думаете? А мог быть и шантажист.

– С чего это вам взбрело в голову?

– Какое-то шестое чувство, – чуть поколебавшись, произнесла она. – Ведь мы с вами – идеальный объект для шантажа. Я – потому что задавила полицейского, вы – потому что пытались меня соблазнить.

Я помолчал. Такая мысль не приходила мне в голову, но сейчас, когда Люсиль высказала ее вслух, я понял, что она может быть права.

– Ну, из этого вовсе не следует…

– Не следует. Придется подождать, что будет дальше. – Люсиль пошла к выходу. – Я, наверное, поеду домой.

– Поезжайте.

На улице палило солнце. Люсиль подождала, пока я закрывал двери гаража.

– Потом вернусь и починю, – сказал я, после того как мои попытки защелкнуть замок окончились неудачей.

– Конечно.

Она зашагала по дорожке. Волосы ее блестели на солнце. Я смотрел ей вслед: сколько в ней все-таки женственности! Желтая кофточка и брючки изящно облегали эту прелестную фигурку – хоть сейчас на обложку молодежного журнала.

Она забралась в «понтиак», села прямо, как примерная школьница, положив руки на колени.

Я завел двигатель, развернулся и поехал к своему бунгало.

За короткий отрезок пути до моего бунгало мы не сказали ни слова.

Машина подъехала к воротам.

– Сейчас я выведу ваш велосипед.

– Я войду, Чес. Мне нужно с вами поговорить.

– Если нужно, пойдемте.

Мы направились к дому. Я задержался, чтобы запереть входную дверь, а она сразу прошла в гостиную.

Когда я вошел, Люсиль сидела в кресле и задумчиво глядела сквозь большое окно на песок и океан.

Я взглянул на каминные часы. Без четверти одиннадцать. Казалось, с того момента, когда Люсиль потеряла сознание у меня в объятиях, прошла целая вечность. А было это только вчера вечером. Я сел напротив и посмотрел на нее. Куда девалась очаровательная девочка, любовавшаяся собой в зеркало? Девочка, увидев которую я сразу потерял голову? Она словно нарастила новую кожу, твердую оболочку. Она была все так же хороша и желанна, но очарование молодости исчезло.

Медленно повернув голову, она взглянула на меня. Наши глаза встретились.

– Ох, какую же я кашу заварила! – вздохнула она. – Благодаря вам мне, может, и удалось бы выкрутиться, так нет же, оставила в машине этот дурацкий купальник. Значит, я теперь снова в опасности?

– Трудно сказать. – Я тщательно взвешивал слова. – Все зависит от того, кто взял купальник. Может, гараж взломал какой-нибудь воришка: а вдруг найдется что-нибудь ценное? Но в машине, кроме купальника, ничего не было. Вот он и взял его, все лучше, чем ничего.

Она покачала головой:

– Не думаю. На купальнике вышито мое имя.

Я пристально посмотрел на нее. Сердце мое учащенно забилось.

– Роджера у нас знают почти все. И все знают, как он богат…

У меня вспотели ладони. Я действительно считал, что сломанный замок – дело рук какого-нибудь воришки, но сейчас, когда Люсиль так бесстрастно и деловито выдала свою версию, я сразу насторожился.

– В конце концов, – продолжала она спокойно, не глядя на меня, – какой смысл вору уносить купальник? Кому его продашь? Нет, Чес, нас хотят шантажировать.

– По-моему, вы торопитесь с выводами…

Она нетерпеливо махнула рукой:

– Поживем – увидим. – Она медленно повернула голову и взглянула мне прямо в глаза. – Вы бы заплатили шантажисту, Чес?

– Откупаться от шантажистов – бесполезное занятие. – Я старался говорить спокойно, под стать ей, но голос звучал непривычно глухо. – Стоит один раз заплатить – и все, считайте, что вы на себя надели хомут.

– Просто мне было интересно знать. – Она принялась разглядывать свои руки, повернула их, посмотрела на ярко-красные ногти. – Я думаю, надо сказать Роджеру.

– Он ничем не сможет помочь, – отрезал я.

Она продолжала разглядывать свои руки.

– Я знаю его лучше, чем вы. Он очень дорожит своим положением, мнением окружающих. И если я расскажу ему все, как было, и что вы хотели взять всю вину на себя, я думаю, он заплатит шантажисту.

Воцарилась ледяная тишина.

– Денег у него, слава богу, хватает, – продолжала она после бесконечно долгой паузы. – Да и торговаться он умеет. Так что, думаю, дорого ему это не станет. Скорее всего, он заплатит.

– А после этого разведется с вами, – напомнил я.

– Пусть разведется, это лучше, чем идти в тюрьму.

Я вытащил пачку «Кэмел» и закурил, заметив при этом, что руки у меня совсем не дрожат.

– Может, нас и шантажировать-то еще никто не будет.

Хорошо знакомым мне жестом она приподняла волосы с плеч.

– Вы считаете, что этот человек взял мой купальник себе на память? – с преувеличенной вежливостью спросила она.

– К чему этот сарказм? Я же хочу вам помочь.

– Просто нужно реально смотреть на вещи.

– Пока ни о каком шантаже речи нет. – Меня поразила неестественная громкость собственного голоса. – Я же сказал, что вмешивать в это дело вас я не буду, а отступаться от своих слов я не привык.

Она окинула меня задумчивым взглядом:

– Значит, вы готовы заплатить за молчание?

– Кому заплатить?

– Человеку, который унес мой купальник.

– Пока это лишь плод вашего воображения, – не удержался я. – Может, никакого человека вообще нет.

– Что значит «нет»? А мой купальник, по-вашему, ушел из машины на своих ножках?

– Не исключено, что вы забыли его на пляже.

– Да нет же! – выкрикнула она, и глаза ее заблестели. – Я оставила купальник в машине – и кто-то его взял!

– Ну, пусть так. Не надо кипятиться. Это мог быть случайный воришка.

Она в упор посмотрела на меня:

– Чес, поклянитесь, что купальник взяли не вы!

– О господи! Опять вы за свое!

– Поклянитесь, прошу вас!

– Ну конечно не я!

Она силилась прочитать по моим глазам, говорю ли я правду. Я метнул на нее сердитый взгляд.

Рука ее плетью повисла вдоль спинки кресла, глаза закрылись.

– Я думала, это вы звонили утром. Думала, хотели попугать. Голос был очень похож на ваш.

Я замер.

– Что такое? Кто вам звонил?

– Сегодня около девяти зазвонил телефон. Трубку взяла я. Мужской голос попросил Люсиль Эйткен. Мне показалось, что это были вы, и я сказала, что я слушаю. Тогда он сказал: «Надеюсь, вы хорошо поплавали вчера вечером» – и повесил трубку.

Я раздавил в пепельнице сигарету. Мне вдруг стало зябко.

– Почему вы мне сразу об этом не рассказали?

– Я думала, это звонили вы. Потому я так и рвалась поехать с вами за купальником.

– Я не звонил.

Она подняла широко раскрытые глаза к потолку:

– Теперь вам ясно, что нас хотят шантажировать?

– Но на всем пляже не было ни души. Нас никто не мог видеть, – возразил я.

– Знает же он откуда-то, что я вечером купалась.

– И вы считаете, что этот самый человек и забрал ваш купальник?

– Да.

Медленно поднявшись, я подошел к бару.

– Выпьете чего-нибудь?

– Давайте.

– Виски, джин?

– Какая разница? Ну, виски.

Я налил в два стакана по хорошей порции виски, бросил в них лед и уже собрался отнести к креслам, но тут зазвонил телефон.

Почувствовав, как напрягаются мускулы, я поставил стаканы на место.

Люсиль выпрямилась в кресле и так вцепилась руками в колени, что побелели пальцы.

Мы смотрели друг на друга, а телефон рвал на части тишину гостиной.

– Вы не будете подходить? – хрипло прошептала она.

Я медленно пересек комнату и поднял трубку.

– Алло, – сказал я и не узнал своего голоса.

– Это мистер Честер Скотт?

Мужской голос. В нем слышались какие-то покровительственные нотки, будто человек знает какой-то пикантный секрет и не хочет делить его с окружающими.

– Кто это говорит?

– Вы должны были настоять на своем, мистер Скотт. Зря вы ее отпустили. Ведь женщины для того и созданы, чтобы доставлять наслаждение мужчинам, разве нет?

Все слова были произнесены ясно и отчетливо. Ошибиться я не мог.

– Что это значит? – глупо спросил я, чувствуя, как лоб покрывается холодным потом. – Кто это говорит?

Но в ответ я услышал ровное гудение – на том конце линии уже положили трубку.

Глава шестая

I

С легким щелчком я положил трубку на рычаг, и в гнетущей тишине гостиной этот щелчок прозвучал взрывом средней мощности.

Я медленно повернулся и взглянул на Люсиль.

Она сидела в напряженной, неудобной позе, на лице застыл испуг, руки цепко стиснули колени.

– Кто это был? – еле слышно прошептала она.

– Не знаю, – ответил я, направляясь к своему креслу. – Но могу догадываться. По-моему, это тот самый тип, который звонил вам утром.

Я повторил ей все, что он сказал, слово в слово.

Она закрыла лицо руками.

Мне и самому, скажем прямо, было не по себе. Такого поворота событий я не ожидал. Чтобы совладать с собой, я сделал несколько шагов и стал смотреть в окно.

Наконец она не выдержала:

– Чес, боже мой! Что теперь делать?

– Не знаю, – честно признался я. – Положение осложняется.

– Видите, я была права! Он хочет нас шантажировать.

– О шантаже не было сказано ни слова. Нечего раньше времени выдумывать себе проблемы. Может, у него и в мыслях нет нас шантажировать.

– Ну как же нет, Чес! У него в руках мой купальник, он знает, что вчера мы вместе были на пляже, что по моей вине был убит полицейский! Дурак он будет, если не станет нас шантажировать!

– Погодите! С чего вы взяли, что купальник у него? И откуда он знает, что в смерти полицейского виновны вы? Это нам совсем неизвестно. Нам известно только, что он видел нас на пляже.

– Ясное дело, купальник взял он! А раз так, значит видел вашу побитую машину.

– Но, Люсиль, мы же ничего этого не знаем! – резко перебил я. – Согласен: возможно, эти два звонка – артподготовка. Но очень вероятно, что он знает лишь одно: мы вместе были на пляже, этим и думает нас напугать. А о полицейском ему, может быть, ничего не известно.

Она нетерпеливо отмахнулась:

– Ну какая разница? Пусть он даже не знает про полицейского, все равно нам придется ему платить, иначе вам не видать вашей работы, а мне – Роджера.

– В этом я не уверен, – сказал я, глядя на нее. – Между прочим, мы можем заявить в полицию. Они знают, что делать с шантажистами, и избавят нас от этого красавца.

– О какой полиции вы говорите! – сердито воскликнула она. – Ведь он же видел машину!

– Если и видел, то в темноте мог не заметить, что она побита. Может, он просто залез внутрь, нашел там ваш купальник – и был таков.

– Вы сами не верите в то, что говорите! Конечно, он знает про аварию.

– Тогда почему он ничего не сказал? Ведь это куда более серьезное основание для шантажа.

Она вдруг в полном изнеможении откинулась на спинку кресла, бессильно уронила руки на колени.

– Думайте, что хотите. Я чувствую, что права, но думайте, что хотите. И что же вы собираетесь делать?

– Пока ничего. Согласен, этот звонок осложняет положение, но это не главная опасность. Основная опасность – это полиция. Если этот тип действительно знает о наезде, если он действительно будет нас шантажировать, что ж, возможно, нам удастся от него откупиться. А вот откупиться от полиции нам не удастся. Поэтому она наиболее опасна.

– Вы обещали взять всю вину на себя, – угрюмо произнесла она. – Поэтому мне нужно бояться не полиции, а этого человека.

– Я действительно обещал не вмешивать вас в это дело, но гарантировать этого я не могу, – спокойно сказал я. – Вы по собственному легкомыслию оставили в машине купальник, и, если кто-то его взял и отнес в полицию, я ничего не смогу сделать. Я могу поклясться, что за рулем сидел я, но вы все равно будете соучастницей.

Она сердито смотрела на меня:

– Конечно же, мой купальник у него! Неужели это не ясно? Неужели не ясно, что он будет нас шантажировать? Я хочу знать одно: вы ему заплатите или я должна идти к Роджеру?

– Вы, кажется, угрожаете мне, Люсиль? – спокойно спросил я. – Это тоже смахивает на шантаж.

Застучав стиснутыми кулачками по коленям, она воскликнула:

– А мне не важно, на что это смахивает! Я просто хочу знать, что вы будете делать, когда он предъявит свои требования!

– Подождем, пока он их предъявит.

Она откинулась назад, в прищуренных глазах мерцало пламя.

– Вы, наверное, уже сами не рады, что согласились взять вину на себя. Уже небось жалеете, что пообещали. Только слово не воробей, теперь уже поздно.

– Интересно, вы о ком-нибудь, кроме себя, хоть иногда думаете? Ведь с той секунды, как началась вся эта канитель, вы обо мне даже ни разу не вспомнили, – отчеканил я, не скрывая неприязни. – Вас беспокоит одно: как вывернетесь из этой заварухи вы.

– Если бы не вы, я не попала бы ни в какую заваруху, – сказала она холодным, бесстрастным голосом. – Почему же теперь я должна думать о вас? – Она отвела глаза и добавила: – Это вы во всем виноваты. С самого начала.

Внутри у меня все закипело, я едва сдержался.

– Вы так считаете, Люсиль? Значит, во всем виноват я, а вы просто невинная овечка? Вы ведь с самого начала знали, что поступаете нехорошо, когда уговаривали меня научить вас водить машину. А на уединенный пляж разве я предложил ехать? Нет, вы. Да на моем месте любой мужчина решил бы, что перед ним самая обычная похотливая кошечка и долго уговаривать ее не надо.

Лицо ее пошло пятнами.

– Как вы смеете!

– A-а, бросьте, – махнул рукой я. – Не будем ссориться. Я обещал не вмешивать вас в это дело, и, если это будет в моих силах, я обещание сдержу.

Она подалась вперед, лицо злое, побелевшее.

– Да уж будьте любезны, сдержите! Я не желаю терять Роджера, не желаю идти в тюрьму только потому, что вы вели себя как животное.

Поднявшись, я прошел к окну и остановился к ней спиной. Меня охватила такая злость, что лучше было не выражать ее словами.

– Я уезжаю, – сказала она после долгой паузы. – Не желаю больше об этом думать, оставляю все целиком на вас. Дали слово – вот и держите его!

Я повернулся.

– Советую выбросить эти дурацкие воздушные замки из головы, – твердо сказал я. – Потому что это уже слишком. Вы просто-напросто эгоистичная, расчетливая, вздорная сучка. Мы с вами связаны одной веревочкой, поймите это, иначе прозрение может оказаться слишком тяжелым.

Она вскочила на ноги.

– Дура я, что вчера ничего не сказала Роджеру. Но еще не поздно, я ему все расскажу сейчас!

Я уже переступил черту, и мне было все равно. Я улыбнулся:

– Ого! Это интересно! Какой реакции вы от меня ждете? Что я буду ползать перед вами на коленях и умолять этого не делать? Ну нет, если вы уж так хотите взять в соучастники вашего драгоценного влиятельного Роджера, я согласен, только я поеду с вами и сам расскажу ему, как все было. Я расскажу, как вы навязали мне знакомство, как просили меня научить вас водить машину, как предложили поплавать при луне, как пытались напроситься ко мне в гости и надеть для маскировки темные очки и шляпу с большими полями. А когда я предложил, чтобы вы попросили у него разрешения провести день со мной, вы сказали, что он ревнивый и глупый. Так что я не против, поехали. Расскажем вашему муженьку все как было, уверен, ему это понравится.

Она хотела что-то возразить, но не сказала ни слова. Взбешенная, сжав кулаки, она смотрела на меня горящими глазами.

– Если вы раздумали, оставайтесь здесь, – сказал я. – Я поеду один. С меня довольно. Уж кому-кому, а вам я себя шантажировать не позволю – это точно! И если вы вздумали поблефовать, я готов, только учтите, в проигрыше останетесь вы!

Она растерялась. Я пересек гостиную, вышел в холл и открыл парадную дверь.

– Чес… подождите…

Она бросилась за мной и в дверях схватила меня за руку:

– Не надо… прошу вас…

– Каким же я был кретином, – сухо произнес я, – что позволил себе влюбиться в вас. Пустите меня! По-хорошему вы не захотели, что ж, значит, будет по-плохому!

– Я сама не знаю, что говорю, – дрожащим от слез голосом проговорила она. – Простите меня, Чес. Вы даже не представляете, как я испугалась. Я ничего не скажу Роджеру, положусь во всем на вас. Я вам доверяю, честное слово. Я просто совсем голову потеряла, ничего не понимаю, что говорю.

Я пристально посмотрел на нее:

– Не понимаете? А по-моему, отлично понимаете, что говорите сначала одно, а потом совершенно другое. Сначала доверяете это дело мне, потом вдруг начинаете угрожать, потом собираетесь выложить все мужу, а потом снова доверяетесь мне. Давайте решим этот вопрос раз и навсегда: хотите вы вовлекать в это дело своего мужа или не хотите?

Она отрицательно покачала головой:

– Не хочу, Чес.

– Уверены? Или через полчаса снова будете махать им у меня перед носом?

– Не буду, Чес.

– И вы не против, чтобы я сам все уладил?

– Не против, разумеется.

– Разумеется? Легко же вы меняете решения! Пять минут назад это совсем не разумелось!

– Чес, пожалуйста, не сердитесь на меня. – Голос ее звучал умоляюще. – Честное слово, я так испугалась, что не понимаю, что говорю или делаю.

– Вы много говорите и ничего не делаете. Давайте вернемся в гостиную. Пора уже поговорить серьезно.

В гостиной она села в кресло, уперла локти в колени, а подбородок – в ладони. Она была само воплощение отчаяния, но сейчас мне было не до сюсюканья.

Я уселся напротив и закурил.

– Вы не задумывались над тем, как все произошло, Люсиль? – спросил я внезапно. – Вам не приходило в голову, что кое-что в этом деле выглядит странным?

Она вздрогнула:

– Что вы имеете в виду?

– Во-первых, не могу понять, какого черта полицейский забыл на этой дороге. Ведь по ней почти никто не ездит, только что травой не заросла. Что, спрашивается, он там потерял?

– Не знаю.

– Значит, была какая-то причина. Вряд ли он рассчитывал застукать там какого-нибудь лихача. Может, у вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?

– Никаких. Да зачем нам это знать?

– Вы считаете незачем? А мне было бы очень интересно это знать. Ну ладно, давайте прокрутим с самого начала, как все было. Значит, после купанья вы вернулись к машине, переоделись и бросили купальник на пол машины. Так?

– Так.

– И все это время вы никого не видели?

– Конечно нет. Там никого и не было.

– Что значит «не было»? Ведь этот тип, который звонил, он же, наверное, наблюдал за нами. Иначе откуда ему известно, что мы с вами вместе купались? Насколько я помню, спрятаться там было совершенно негде, кроме разве что пятачка под пальмами, но там были мы сами. И тем не менее он нас видел.

– Я никого не заметила.

– И все же он там был. Я, пожалуй, съезжу туда и осмотрю место днем. Где-то ведь он прятался. Но где? Убейте меня, не могу себе представить. – Я помолчал. – А вам не приходило в голову, что этот человек мог вытащить ваш купальник, когда вы, переодевшись, вернулись ко мне?

Она уставилась на меня:

– Не приходило.

– Ведь если он стащил купальник, пока мы с вами выясняли отношения, значит он и понятия не имеет, что вы стукнули машину.

– Зачем же он гараж взламывал? Вот тогда он и забрал купальник.

– Да, я упустил это из виду. Ну хорошо, пошли дальше: что было потом? Когда вы сели в машину и уехали?

– Я совсем себя не помнила, так была расстроена. Ну, поехала по дороге. Примерно милю проехала, вдруг слышу, кто-то окликает меня…

– Так. Давайте по порядку, Люсиль. Вы ехали быстро?

– Быстро. На спидометр не смотрела, но помню, что быстро.

– Ну а все-таки? Семьдесят миль? Восемьдесят? Это очень важно.

– Ну, наверное, семьдесят. Точно не знаю.

– И вы этого О’Брайена не видели? Вы его не обгоняли?

– Нет.

– Вы проехали милю, а потом услышали, как он закричал?

– Да.

– Значит, вы проехали мимо него. Он, скорее всего, стоял где-нибудь с потушенными фарами, а когда вы проехали, дунул за вами.

– Может быть.

– И что было дальше?

Она поежилась:

– Я ведь уже вам рассказывала. Услышала окрик и крутанула руль. Потом что-то стукнулось о бок машины.

– А мотор мотоцикла вы не слышали?

– Кажется, слышала.

– Но скорость не сбросили?

– Я с перепугу совсем растерялась. Боюсь, даже нажала на газ.

– А с какой стороны он к вам подъехал: с левой или с правой?

Она заколебалась, чуть нахмурилась.

– Точно не помню.

– Но вы видели его, какой-то миг он ехал рядом с вами?

– Я увидела свет от фары, испугалась и крутанула руль.

– Попробуйте вспомнить: свет от фары вы увидели справа?

Она снова замялась, потом сказала:

– Да. Он подъехал справа и прокричал что-то в окошко. Теперь я вспомнила.

Я внимательно смотрел на нее. Она склонилась вперед, но взгляд отвела. Руки были крепко зажаты между коленями.

– Вы в этом уверены?

– Конечно уверена.

– Секунду назад вы сомневались.

– А сейчас уверена. Он подъехал справа. Я точно помню.

Что это было: сознательная ложь или искреннее заблуждение? Ведь машина была искорежена с левой стороны. О’Брайен никак не мог подъехать справа.

– Боюсь, вы все же ошибаетесь, Люсиль. Ведь разбита левая фара. Стало быть, и он должен был находиться слева. Кроме того, он никогда не стал бы подъезжать справа – это же верная катастрофа.

Кровь бросилась ей в лицо, но тут же отхлынула, и оно снова стало бледным и неестественно напряженным.

– Так зачем вы спрашиваете, если сами все знаете? – со злостью выкрикнула она. – Откуда я помню, с какой стороны он подъехал?

Я изучающе посмотрел на нее. Потом пожал плечами:

– Ну ладно, оставим это. Главное – вы его задели. И услышали удар. Что было потом?

Она угрюмо отвернулась:

– Я поехала дальше.

– Но столкновение было сильным?

– Да.

– И вы сразу поняли, что здорово задели мотоцикл?

– Конечно поняла.

– И вы потеряли голову, прибавили газ и поехали дальше. У вас и в мыслях не было остановиться и посмотреть, что с ним?

Полным отчаяния жестом она подняла волосы с плеч.

– Зачем вы меня мучаете? Ведь я вам уже все рассказала.

– Я хочу все точно выяснить, Люсиль. Значит, вы поехали дальше и выехали на главное шоссе. Что было потом?

– Ну, я поняла, что здорово стукнула мотоцикл, а заодно и вашу машину. Ужасно испугалась. Решила, что прежде всего нужно рассказать вам. Но ехать обратно я не могла, боялась встретить этого полицейского, поэтому я поехала к вам домой, чтобы подождать вас там.

Не сводя с нее глаз, я закурил новую сигарету. Она опустила глаза к полу, но я видел: она сжалась как пружина.

– А откуда вы знали, где я живу? – спросил я.

Она вздрогнула.

– Я… я нашла ваш адрес в телефонной книге, – сказала она медленно и очень размеренно, словно стараясь выиграть время. – Я… как-то раз я проезжала мимо вашего дома на велосипеде. Ну и запомнила.

У меня возникло неприятное чувство, что она лжет.

– До ответвления на дорогу к моему бунгало вы проехали по шоссе полторы мили. Встречные машины попадались?

– Кажется, нет.

– Уверены?

– Вроде бы встречных машин не было.

– А ведь, наверное, были, Люсиль. Все-таки это шоссе. Время было примерно пол-одиннадцатого. На дороге должно было быть много машин.

– Не заметила.

– Ни одной?

– А если они там и были? – Голос ее зазвенел. – Говорю вам, не заметила, но хоть даже и были? Что с того?

– Вы ехали с одной фарой: другая была разбита. Водитель встречной машины подумал бы, что это мотоцикл, и, только приблизившись, понял бы: машина. И он бы это запомнил.

Она нетерпеливо махнула рукой:

– Ну и что?

– А то, что если машину видели и запомнили, значит полиции будет известно, в каком она шла направлении. Машина шла в сторону города, и для полиции это самое главное, ведь они не знают, вдруг машина, задавившая О’Брайена, успела выскочить из города до того, как дороги были перекрыты. И если вас видели, полиции станет ясно, где искать машину. Им станет ясно, что не нужно обшаривать весь город, надо искать на прибрежных дорогах, то есть здесь!

Лицо ее, если это возможно, стало еще бледнее.

– О господи! Я об этом не подумала.

– Поэтому я и задаю все эти вопросы, понимаете? Попробуйте сосредоточиться. Это очень, очень важно. Так попадались вам встречные машины или нет?

Она беспомощно покачала головой:

– Не помню. Я думала только об одном: поскорее добраться до вашего дома.

– Ну ладно, черт с ним, с шоссе. А на дороге к моему бунгало? Это-то вы должны помнить.

– Нет, здесь точно машин не было.

Я вздохнул. Положение было серьезным, серьезнее некуда. Наверняка на шоссе ей попалось несколько встречных машин. Кто-нибудь наверняка заметил, что она ехала с одной фарой. Рано или поздно этот кто-то заявит в полицию, и поиски тут же сосредоточат на районе, в котором жил я.

– Ладно, на первый раз хватит, – подытожил я. – Вам лучше ехать домой. Помочь вы сейчас ничем не сможете, так что предоставьте все мне.

Она неуверенно поднялась.

– Что вы собираетесь делать, Чес?

– Честно говоря, пока не знаю. Я должен как следует все обдумать. Мое обещание не вмешивать вас в это дело остается в силе; если смогу, я его выполню. Если увижу, что возникают сложности, дам вам знать. Ничего другого пока сказать не могу.

Снова напрягшись, она испытующе посмотрела на меня:

– А с машиной что вы собираетесь делать?

– Об этом тоже надо подумать. Пока еще не решил.

– А этот человек? Который звонил?

– Подожду, пока он появится. Если он позвонит вам, немедленно сообщите мне.

– А если он будет требовать у меня деньги? Ведь будет, сердцем чувствую.

– Вот потребует, тогда и подумаем, – отмахнулся я. – Если что, скажите ему, что сначала должны поговорить со мной.

– Обещать ему деньги я могу? – взволнованно спросила Люсиль.

Наши глаза встретились, и она поспешно отвела взгляд.

– Нет, вы ничего не должны ему обещать. Если он будет требовать денег, скажите ему, чтобы обращался ко мне. Я сам с ним поговорю. Знаете, Люсиль, у меня такое впечатление, что вы горите желанием отдать ему деньги – ваши или мои.

– Что за глупости! Просто хочу знать, на каком я свете! – Она почти визжала. – Я же знаю, он будет меня шантажировать! А денег у меня нет! Как бы вы себя чувствовали на моем месте? Представьте себе, что вас собираются шантажировать и вы можете потерять все, что для вас дорого и к чему вы привыкли, а у вас даже нет денег откупиться.

– Да хватит уже, черт возьми! – раздраженно воскликнул я. – Он еще ничего не просил, а вы уже с ума сходите! Если он будет просить деньги, сообщите мне. А сейчас поезжайте домой. Мне нужно как следует подумать, а как я могу думать, если вы устраиваете истерику?

Она поднялась. Вдруг она снова стала очень юной, несчастной и желанной.

– Значит, я должна просто ждать, Чес?

– Позвоните часов в десять вечера. Возможно, у меня будет что вам сказать.

Она вдруг очутилась в моих объятиях, ртом я ощутил ее нежный, трепещущий рот, она обняла меня, прижавшись всем телом.

– О-о, Чес! – прошептала она, ласково поглаживая мой затылок. – Я так боюсь. Вы поможете мне? Все обойдется?

Сделав над собой усилие, я отстранил ее, потом повернулся и, с трудом сдерживая себя, отошел к окну. Прикосновение ее губ могло свести с ума кого угодно.

– Я надеюсь на вас, Чес, – сказала она. – Вечером позвоню.

– Позвоните, – ответил я, не оборачиваясь.

Я слышал, как удаляются ее шаги, и снова мне стоило немалых усилий не обернуться, не остановить ее.

Щелкнул замок – и она ушла, но я еще долго стоял и смотрел в окно.

II

Часы показывали без двадцати одиннадцать.

Я сидел в кресле и думал. Пищи для размышлений, слава богу, хватало.

Вся эта история как-то попахивала липой. Нет, Люсиль, конечно, сбила полицейского, и он умер, тут сомневаться не приходилось, но в ее изложении все произошло как-то не так, как должно было быть на самом деле. Что-то тут не стыковалось. Стало быть, она мне морочила голову. Почему? Зачем ей, например, надо было настаивать, что О’Брайен появился справа? Что на оживленном шоссе она не встретила ни одной машины? Я все больше убеждался, что ее версии доверять нельзя. Понятно, она до смерти напугана, вот и думает, как заяц в капкане, только об одном: как бы вырваться, вырваться любыми средствами.

Надо действовать, ведь уходит драгоценное время. Почти наверняка вчера кто-то видел ее на шоссе, а это значит, что полиция может быть уже где-нибудь поблизости.

Стоп. Ведь на колесе моего «кадиллака» пятна крови! Меня бросило в жар. Если их найдет полиция, мне действительно будет кисло.

Я запер бунгало, пошел в гараж и взял там ведро с губкой. В ящике с разным барахлом я нашел крепкий висячий замок и крюк. Взяв все это с собой, я сел в «понтиак» и поехал к дому Сиборна.

При ярком солнечном свете я еще раз осмотрел «кадиллак». Что же повреждено? Левая фара была совершенно разбита, а металлическая окантовка помята так, что любителю здесь делать нечего. На крыле – два глубоких рубца, естественно, поправить это можно только в ремонтной мастерской. Я был абсолютно бессилен.

Я подошел к заднему колесу, чтобы осмотреть пятна крови, но здесь меня ждало потрясение. Пятен не было. Наверное, целую минуту я тупо смотрел на колесо, не веря своим глазам. Потом опустился рядом с ним на колени, но это ничего не изменило – пятен не было. Я выпрямился и на негнущихся ногах подошел к правому заднему колесу. И вот на нем увидел пятна крови.

Я снова опустился на колени и долго-долго словно зачарованный смотрел на липковатую красную массу, растекшуюся по белому ободу колеса. Такого я никак не ожидал, и в мозгу моем заворошилось подозрение.

Поднявшись наконец, я обошел вокруг машины и снова осмотрел левую фару. Тут я сделал еще одно открытие. Люсиль соврала мне, что полицейский подъехал сзади и она, испугавшись, сбила его боком машины: это было невозможно. Как я не понял этого раньше? Ведь так разбить фару можно только при лобовом столкновении, а это значит, что полицейский вовсе не обгонял Люсиль. Нет. Он ехал ей навстречу. Стало быть, я уличил ее еще в одной лжи, на сей раз куда более серьезной. Она-то говорила, что не видела полицейского, только услышала окрик, а поэтому перепугалась и вывернула руль, в результате – авария. Сейчас я четко понял, что все произошло совсем не так. Он ехал навстречу, и она должна была видеть свет его фары. Неслась она быстро, сама сказала. Дорога узкая. Ей не удалось справиться с машиной, полицейский не успел увернуться, и она шибанула его почти прямехонько в лоб. А потом выдумала историю с выездом сзади и шараханьем в сторону – мол, в столкновении она ни при чем.

Неужели она надеялась, что суд присяжных поверит хоть одному ее слову? Достаточно взглянуть на машину, и все становится ясно. Тут я вспомнил, что обещал взять вину на себя. Если я скажу, что за рулем сидел я, присяжные сразу решат, что я был пьян; это первое, что придет им в голову. Дорога прямая. Не видеть приближающегося света фары я не мог. Значит, имел время спокойно остановиться или хотя бы притормозить. Во рту у меня пересохло, – похоже, я сам загнал себя в угол.

Потом эта кровь на правом заднем колесе. Это еще что такое? Откуда она там взялась? Ведь Люсиль сбила мотоциклиста левым боком. Переехать его правым задним колесом она никак не могла.

Я еще раз подошел к этому колесу и еще раз осмотрел поблекшие липкие красноватые пятна на ободе. Конечно, это кровь – вне всякого сомнения. Н-да, головоломка. Пожалуй, не стоит стирать эти пятна: такая улика, займись ею толковый адвокат, может сбить с толку присяжных и уничтожать ее будет только себе во вред.

Я занялся дверями гаража: ввернул крюк, нацепил висячий замок. В такой гараж полиция не полезет, можно не сомневаться. Они наверняка свяжутся с Сиборном и попросят ключ, так что на этом я смогу выиграть хоть какое-то время.

Теперь, пожалуй, пора поехать на место нашего вчерашнего купанья и тщательно осмотреть пляж днем. Я вернулся к «понтиаку».

Было уже чуть больше двенадцати, и движение на шоссе было довольно плотным – люди ехали на выходные за город. Только минут через двадцать я подъехал к повороту на грунтовую дорогу, ведущую к пляжу.

Я медленно вел «понтиак» по узкой дороге. Слева и справа тянулись невысокие песчаные дюны. У меня снова возник вопрос: какого черта О’Брайена принесло на эту дорогу? Укрыться здесь нет никакой возможности – ни деревьев, ни кустов, ничего.

Я тихонько ехал вперед и наконец заметил, что справа от дороги равномерная монотонность дюн как-то нарушена. Большой песчаный холм был слегка примят. Наверное, здесь. Я вылез из машины.

Хотя до берега было еще добрых две мили, впереди ясно виднелась желтая полоса песка и синяя гладь океана. Вся прилегающая территория была совершенно плоской, если не считать невысоких песчаных холмиков да горстки пальм вдалеке, где были вчера мы с Люсиль.

Некоторое время я продолжал смотреть по сторонам, но добавить к первому впечатлению ничего не смог, поэтому сел в «понтиак» и поехал к пляжу. Метрах в двадцати от нашей вчерашней стоянки я остановил машину.

Первое, что бросилось в глаза, – следы шин «кадиллака», впечатавшиеся в песок. Я отер пот со лба. Тут же я увидел мои с Люсиль следы, ведущие в сторону пальм. Я совершенно упустил это из виду. А что, если тут уже побывала полиция и все видела?

Но если на песке остались отпечатки наших ног, стало быть, надо искать и следы нашего телефонного приятеля, если только он действительно был здесь.

Словно овчарка, я начал рыскать вокруг, но, прочесав изрядный участок, я никаких следов, кроме моих и Люсиль, не обнаружил.

Из этих поисков я вынес следующее: во-первых, полиция здесь не появлялась и они, естественно, следов «кадиллака» видеть не могли; во-вторых, что было уже совсем интересно, на месте событий наш телефонный собеседник не присутствовал. Это уж никак не поддавалось объяснению. Откуда ему стало известно, что мы с Люсиль купались вместе, а потом поссорились? Я решил, что существует только один вариант: он наблюдал за нами издалека с помощью мощной ночной оптики. Тогда становилось понятно, почему Люсиль его не видела.

Несколько минут я ползал по песку и стирал следы шин. Затем, ступая по своим вчерашним следам, дошел до пальм, после чего повернул обратно и принялся уничтожать следы, свои и Люсиль.

К концу этой в какой-то степени ювелирной работы я изрядно вспотел, но все же почувствовал себя в большей безопасности – теперь, если полиции вздумается искать ключи к разгадке здесь, компрометирующих нас следов они не найдут.

Довольный, что предпринял хоть какие-то меры предосторожности, я подошел к «понтиаку» и открыл дверцу. В этот миг я услышал сзади шум машины и, обернувшись, увидел, как из-за поворота дороги вынырнул желто-красный «олдсмобиль» и медленно двинулся в мою сторону.

Сердце чуть подпрыгнуло под ребрами. Я стоял и смотрел на подъезжающую машину. Появись она здесь минуты на три раньше, водитель застукал бы меня за уничтожением важных для суда улик.

За рулем сидела женщина. Остановившись метрах в десяти от меня, она пристально оглядела меня в открытое окно. Потом вышла из машины.

Она была в ярко-красном платье, белой маленькой шляпке и белых перчатках в сетку. Рост – выше среднего, брюнетка. Она являла собой довольно распространенный тип латино-американской красотки. Таких каждый день можно встретить на пляжах Флориды, где они показывают свои прелести – всем, кто готов обратить на них свой взор.

Она вышла из машины, сверкнув длинными точеными ногами в нейлоновых чулках, разгладила платье на внушительных аппетитных бедрах и вперилась в меня черными глазами.

– Здесь был убит полицейский? – спросила она, медленно подходя ко мне.

– Насколько мне известно, это произошло ближе к шоссе, – ответил я. Это еще кто такая? И что ей здесь нужно? – Место катастрофы вы, скорее всего, проехали.

– Проехала? – Она остановилась недалеко от меня. – Вы думаете, ближе к шоссе?

– Так написано в газетах.

Открыв сумочку, она вытащила оттуда смятую пачку сигарет, воткнула одну меж своих полных губ и посмотрела на меня.

Я вытащил зажигалку и шагнул к ней. Она наклонилась навстречу огоньку, и меня обдало запахом какого-то лака для волос.

– Спасибо.

Она чуть откинула голову назад и заглянула прямо мне в глаза. Вблизи я разглядел, что лицо ее покрыто густым слоем пудры, однако грим был положен умелой рукой. Над губой виднелась тоненькая линия усиков, и эти усики придавали ее лицу ту чувственность, которой всегда славились латиноамериканки.

– Вы газетчик? – спросила она.

– Газетчик? Нет, вовсе нет. Просто я приехал окунуться.

Она отвела взгляд и посмотрела вдаль, на полосу песка. Свои и Люсиль следы я уничтожил, но общее единообразие было все же нарушено, и она сразу это заметила.

– Это вы так примяли песок?

– Вы об этих линиях? – Я постарался придать голосу самые непринужденные нотки. – Нет, они здесь были до меня.

– Выглядят они так, словно кто-то хотел стереть следы.

Я повернулся и посмотрел на песок.

– Вы думаете? Скорее всего, это ветер. Ветер всегда рисует на песке странные узоры.

– Ветер? – (Я снова почувствовал, как глаза ее обшаривают мое лицо.) – Милях в двух отсюда я проехала мимо придавленной дюны. По-вашему, его убили там?

– Возможно. Точно не знаю.

– Не думайте, что я это из любопытства. Я собиралась за него замуж.

Я резко вскинул голову. Сразу вспомнилось: где-то в газете я читал, что О’Брайен собирался жениться на певичке из ночного клуба.

– Ах да. Я сегодня читал об этом.

– В самом деле? – Она улыбнулась. Улыбка была холодная, горькая. – До сегодняшнего утра вы и понятия не имели о моем существовании, верно? А ведь я пою уже лет десять. Да, для артистки мало радости, если ее имя попало в газеты лишь благодаря смерти жениха, который к тому же приказал долго жить по собственной глупости.

Она села в машину, развернулась и быстро умчалась, оставив после себя облако из песка и пыли.

Глава седьмая

I

Перекусив по дороге бутербродами, я поехал домой. Я все больше и больше убеждался в том, что с аварией что-то нечисто. Люсиль мне лгала – на этот счет у меня не оставалось никаких сомнений. Но что же произошло на самом деле? Ясно было одно: Люсиль не могла не видеть О’Брайена, потому что он ехал ей навстречу. Она не смогла остановиться, и произошло лобовое столкновение. В такой ситуации рассчитывать на милосердие суда присяжных никак не приходилось, и я начал понимать, почему она буквально заставляла меня взять вину на себя.

Но главное – что делать с «кадиллаком»? Ведь, если полицейские будут вести розыски с обещанным рвением, рано или поздно они найдут «кадиллак» в гараже Сиборна.

Я вспомнил слова капитана полиции: каждый повредивший свою машину после происшествия должен немедленно заявить об этом и объяснить, как было получено повреждение.

А что, если это дает мне возможность выкрутиться? Допустим, я сейчас как следует шмякну «кадиллак» о дверь гаража, а потом позвоню в полицию. Поверят они, что я разбил машину именно таким манером? Если бы повреждения были только на передней части машины, пожалуй, можно было бы рискнуть, но два рубца на крыле… нет, полиция сразу навострит ушки.

Во всяком случае, тут уже было над чем подумать, и я решил не выбрасывать эту идею из головы. Я продолжал вертеть ее так и сяк, когда вышел из машины и стал отпирать входную дверь, но вдруг мысли мои разлетелись – в доме зазвонил телефон.

Я вбежал в гостиную и поднял трубку.

– Мистер Скотт?

Я узнал голос Уоткинса и похолодел. Какого черта ему может быть нужно?

– Я слушаю.

– Я звоню по поручению мистера Эйткена. Он надеялся, что, возможно, вы еще дома, – сказал Уоткинс. – Если вы располагаете временем, мистер Эйткен был бы рад видеть вас у себя.

– Но я дома совершенно случайно. Меня ждут на площадке для гольфа, – с досадой произнес я. – Передайте ему, что не застали меня.

Уоткинс кашлянул.

– Я с удовольствием передал бы, сэр, но мистер Эйткен дал мне понять, что дело весьма срочное. Если вы считаете, что…

– Да нет, ладно. Я приеду. Он, конечно, хочет, чтобы я выезжал сию секунду?

– Насколько мне известно, он ждет вас, сэр.

– Хорошо, еду, – буркнул я и повесил трубку.

Я остановился перед камином и минуту бессмысленно смотрел на свое отражение в зеркале. Лицо слегка побледнело, в глазах – испуг.

Неужели Люсиль набралась храбрости и все ему рассказала? В выгодном для себя свете, разумеется, и мой вариант пойдет вторым номером. Ведь Эйткен сам выгонял меня на выходные отдохнуть, а теперь вдруг вызывает. Конечно, это неприятности.

Я запер дверь, вышел к воротам, сел в «понтиак» и поехал к дому Эйткена. Я вел машину, охваченный паникой, какая охватывает старуху, услышавшую шорох под кроватью.

На асфальтовой площадке около мраморных ступеней, ведущих к террасе Эйткена, стоял серый «бьюик» с открытым верхом. Я поставил «понтиак» рядом и начал подниматься по лестнице.

На верхней ступеньке я окинул взглядом широкую террасу. В кресле-качалке сидел Эйткен. Он был в пижамных брюках и халате, ноги прикрывал плед. Рядом с ним спиной ко мне в соломенном кресле сидел крепкий широкоплечий человек.

Эйткен повернул голову в мою сторону, и сердце мое замерло, а нервы превратились в готовые лопнуть струны. Что сейчас будет? Увидев меня, Эйткен помахал рукой. Его красноватое лицо размягчилось в приветственной улыбке, и от внезапного облегчения у меня даже засосало под ложечкой, словно кто-то стукнул под дых. Если бы он собирался меня четвертовать, я бы не удостоился такой шикарной улыбки.

– А вот и вы, Скотт, – поприветствовал меня он. – Я поломал вам партию в гольф?

Его гость обернулся, и я вдруг почувствовал спазмы в желудке – я сразу его узнал. Это был Том Хэкетт, который вчера вечером видел, как я и Люсиль выходили из моего дома. Том Хэкетт, приятель Сиборна.

– Здравствуйте, здравствуйте. – Он протянул руку. – Вот мы и снова встретились. Р. Э. рассказал мне, что прочит вас в боссы своей нью-йоркской конторы.

Я пожал его руку, причем с тем же неприятным ощущением, что и вчера: по сравнению с его теплой жесткой ладонью моя рука была куда холоднее.

– Садитесь. – Голос Эйткена обрел прежнюю раздражительность. – Вы действительно собирались побаловаться гольфом?

– Когда Уоткинс позвонил, я только начал переодеваться, – сказал я, подтаскивая кресло поближе к ложу Эйткена и усаживаясь рядом с Хэкеттом.

– Жаль, что я нарушил ваши планы. Я же сам предложил вам слегка размяться и действительно этого хотел. – Он провел пальцами по редеющим волосам. – Но тут вдруг объявился Хэкетт, и я решил, что вас надо познакомить.

Я вежливо посмотрел на Хэкетта, потом снова на Эйткена. Я понятия не имел, о чем пойдет речь, но вроде бы не о неприятностях, и то слава богу.

Эйткен улыбнулся Хэкетту своей змеиной улыбочкой.

– Этот молодой человек слишком много работает, – пояснил он. – И я предложил ему как следует отдохнуть в выходной: поиграть в гольф и развлечься с хорошенькой женщиной. А тут подвернулись вы и все ему испортили.

Хэкетт рассмеялся:

– Не слишком ему верьте. С гольфом он, может, и погорел, а вот насчет остального – не думаю. – Он всем корпусом повернулся ко мне и широко улыбнулся. – Я прав, дружище?

Я выдавил из себя улыбку, каким-то чудом она получилась вполне естественной.

Эйткен бросил быстрый взгляд на меня, потом на Хэкетта.

– Вот даже как? Стало быть, вы его застукали? И на чем же?

Я почувствовал, как руки сжимаются в кулаки, и поспешно засунул их в карманы.

– Зачем вам знать, Эйткен? У каждого есть личная жизнь, что тут удивительного? – Хэкетт подмигнул мне. – Перехожу к делу, Скотт. Я решил принять участие в вашей нью-йоркской авантюре. Я вкладываю в это дело деньги. И когда Р. Э. сказал, что главным в агентстве будете вы, я захотел встретиться с вами и поговорить. Правильно, Р. Э.?

Эйткен сидел чуть насупившись – он терпеть не мог, когда разговором завладевал кто-нибудь другой. Тем не менее достаточно приветливым тоном он ответил:

– Да, все верно. Вот он перед тобой, разговаривай сколько душе угодно. – Он повернулся ко мне. – Хэкетт вкладывает сто тысяч и, понятное дело, хочет убедиться, что отдает их в надежные руки.

– Рекомендация Р. Э. для меня значит много, так что, думаю, сомневаться в вас нечего, – начал Хэкетт, откидываясь в кресле. – Но кое-что я хотел бы выяснить лично у вас. Вы не возражаете, если я задам несколько вопросов?

– Отчего же? – с облегчением произнес я. – Отвечу с удовольствием.

– Вашу личную жизнь они затрагивать не будут, – сказал он с улыбкой. – Меня совершенно не касается, чем живет человек после работы, если только он не попадает в какую-нибудь скандальную историю. – На лице все те же безмятежность и веселье, но глаза чуть прищурились и ищут встречи с моими. Чтобы отгородиться от его взгляда, я полез за сигаретами и начал закуривать. – Надеюсь, в ваши планы не входит участие в какой-нибудь скандальной истории?

Эйткен нетерпеливо заерзал в кресле.

– Скотт совсем не из таких, – сердито проворчал он. – Ты же прекрасно знаешь, что у меня не работают люди со скандальной репутацией.

– Знаю, знаю, – примирительно произнес Хэкетт и, подавшись вперед, похлопал меня по колену. – Просто я великий шутник, так что не обращайте внимания. Ну хорошо, расскажите мне теперь, что у вас за образование и стаж работы.

Может, он действительно был великим шутником, но было ясно, что за этой шуткой что-то стоит. Он что-то знает или по крайней мере подозревает. Неужели он догадался, что девушка, которую он видел у меня, – это Люсиль?

Я рассказал ему о своем образовании, потом о работе после колледжа. Дальше он спрашивал о том, как я собираюсь ставить дело в Нью-Йорке, сколько потребуется персонала, где будет размещено агентство и тому подобное. Наконец, полностью удовлетворившись, он выпрямился в кресле и согласно кивнул.

– Я думаю, вы справитесь. Вижу, Р. Э. кое-чему вас научил, и для меня этого достаточно. – Он взглянул на Эйткена. – Он вкладывает в дело двадцать тысяч?

Эйткен кивнул.

– И получает, помимо зарплаты, пять процентов от общего дохода?

– Да.

Хэкетт на мгновение задумался, и я даже решил, что он выскажется против такого процента. Но я ошибся.

– Хорошо. Условия, черт возьми, недурны, а, Скотт? Ничего, я уверен, свое вы отработаете. Когда вы внесете деньги?

– В четверг.

– Прекрасно. Я тоже пришлю чек в четверг. Подходит, Р. Э.?

– Вполне. Всеми финансовыми делами займется Вебстер. Ты ведь его знаешь?

– Ну как же – парень что надо. – Хэкетт поднялся. – Ладно, Скотт, не будем вас задерживать, гольф – дело серьезное. – Он протянул руку. – Уверен, что с новой работой вы справитесь, сделаете хорошую карьеру. Желаю успеха.

– Спасибо. – Я пожал ему руку. Потом повернулся к Эйткену. – Если это все…

Я не договорил. Эйткен смотрел мимо меня, вниз, в направлении длинной извилистой подъездной дорожки.

– Это еще что за чертовщина? – зарычал он.

Я посмотрел в ту же сторону.

По дорожке быстро двигалась темно-синяя машина с красной мигалкой и сиреной на крыше.

Я окаменел.

В машине было четверо мужчин – все полицейские.

II

Из машины вышел широкоплечий человек в сером, чуть помятом костюме и сбитой на затылок шляпе. Его мясистое загорелое лицо хранило полную непроницаемость. Короткий приплюснутый нос облепили веснушки. Весь его облик символизировал типичные для полицейского черты: жестокость, цинизм, подозрительность.

Он поднял голову, увидел меня и Хэкетта – мы перегнулись через балюстраду террасы – и неторопливыми, размеренными шагами начал подниматься по лестнице. Можно было подумать, что он на прогулке и времени у него – вагон.

За ним из машины вывалились двое полицейских в форме и принялись бесцельно, как это часто делают полицейские, слоняться вокруг. Водитель остался за рулем.

Мужчина в штатском наконец-то добрался до верхней ступеньки и медленно, неторопливо направился к нам.

У всех правонарушителей при виде полицейского возникает, наверное, один и тот же вопрос: «Не за мной ли он пришел?» Я не был исключением.

Он пересек террасу – шаги, словно выстрелы, гулко стучали по горячим плиткам – и остановился перед Эйткеном.

– Лейтенант Уэст, городская полиция, – отрекомендовался он. – Капитан просил передать вам привет. Нам нужна ваша помощь.

Эйткен, слегка озадаченный, пристально смотрел на него.

– В чем дело? Что понадобилось капитану?

– Это связано со вчерашним убийством на дороге. Вы, наверное, читали в утренних газетах. – Голос у него был густой и усталый. – Капитан хочет проверить все машины в городе и убедиться, нет ли на них повреждений. Если вы не возражаете, мистер Эйткен, мы бы хотели взглянуть на ваши машины.

На лице Эйткена выступил легкий румянец.

– Взглянуть на мои машины? Это еще зачем? Уж не думаете ли вы, что я имею к этому какое-то отношение?

Я быстро взглянул на Хэкетта. Он стоял, прислонившись к балюстраде, и с видимым интересом наблюдал за происходящим.

Уэст сдвинул шляпу еще дальше на затылок. Лоб его блестел от пота.

– Нет, сэр, мы этого не думаем. Но мы проверяем все машины в городе. У вас есть шофер. Вполне возможно, что вчера вечером он воспользовался одной из ваших машин. А может, и не пользовался, но хорошо бы это проверить, для его же пользы. Капитан велел мне не беспокоить вас, если вы будете против.

Эйткен побагровел еще сильнее.

– Вчера вечером мой шофер моими машинами не пользовался, – процедил он.

Лицо Уэста стало совершенно непроницаемым.

– Хорошо, сэр, капитан не велел мне настаивать, но, даже если ваш шофер и не пользовался вчера машинами, это мог сделать кто-нибудь другой.

– После того как я сломал ногу, к моим машинам никто не притрагивался. – Эйткен с трудом сдерживал гнев. – Вы просто зря тратите время.

Тяжелые плечи Уэста приподнялись.

– За это мне платят деньги. Что ж, если вы не хотите дать мне взглянуть на ваши машины, мне остается только подчиниться и сообщить об этом капитану.

– Вы только послушайте его! – взорвался Эйткен и повернулся к Хэкетту. – Вот вам прекрасный пример того, как полиция обращается с нашими деньгами! Приезжают вчетвером проверить четыре машины! Я напишу об этом безобразии Салливану! Какой-то идиот полез под машину и сломал себе шею, а они поднимают из-за этого такой шум!

– Но ведь водитель не остановился, – мягко напомнил Хэкетт. – Мне кажется, Р. Э., ты напрасно набросился на стража порядка. Он всего лишь выполняет свой долг.

Эйткен с шумом втянул в себя воздух.

– Ну что ж, идите смотрите мои машины! Смотрите; мне, в конце концов, наплевать! Тратьте деньги, которыми я оплачиваю налоги! Давайте, только побыстрее освободите террасу!

– Благодарю вас. – Лицо Уэста было все так же непроницаемо. – Где, подскажите, пожалуйста, ваш гараж?

Эйткен повернулся ко мне:

– Вы знаете, где у меня гараж?

Я сказал, что знаю.

– Проводите, если не трудно. И побудьте с ним. Посмотрите, чтобы никто из его людей не пнул ногой по крылу. Я эту публику знаю – с радостью упекут моего шофера за здорово живешь.

Я направился к лестнице. Уэст тяжело ступал следом. Он кивнул полицейским, и они так и остались застывшими статуями стоять на солнце.

Когда терраса скрылась из виду, Уэст негромко спросил:

– Вы у него работаете?

– Да.

– Не стал бы я с вами меняться. – Он снял шляпу и вытер рукавом пот со лба. – Я думал, хуже моего шефа нет никого на свете, но сейчас вижу – вашему громиле Эйткену он и в подметки не годится.

Мы подошли к «понтиаку» и «бьюику». Уэст остановился и окинул взглядом обе машины.

– Знаете, чьи это?

Взяв машину Сиборна, я благоразумно убрал с лобового стекла карточку с его фамилией и поставил туда свою, но было ясно, что, если Уэст захочет проверить номер машины и попросит мои права, он немедленно меня разоблачит. Сказать, что машина чужая? Нет, это еще опаснее. Я колебался какую-то долю секунды.

– «Понтиак» мой. А «бьюик» – мистера Хэкетта, вы видели его на террасе.

Неторопливым, размеренным шагом Уэст обошел вокруг машин. Крепко сцепив руки за спиной, я просил бога быть ко мне милостивым.

– Обе в полном порядке, верно? – дружелюбно произнес он. – Ваш, говорите, «понтиак»?

– Да.

– Давайте выпишу вам справку: моим ребятам не нужно будет лишний раз к вам ехать. Ваша фамилия? Адрес?

Я сказал.

Он обошел машину сзади, написал что-то еще, потом вырвал листок из блокнота.

– Это идея капитана, – сказал он. – И не скажу, что дерьмовая. Эта справка значит, что на сегодняшний день ваша машина в полном порядке. Если вы теперь помнете бампер или стукнете машину, вам нет нужды сообщать об этом нам. Если наши ребята вас остановят, покажите эту справку – и все в порядке. Хорошенькая работка – проверить все машины в городе. Черт знает что! – Он передал мне бумажку. – Не потеряйте. Она может избавить вас от головной боли.

– Не потеряю, – заверил я, убирая справку в бумажник с такой тщательностью, словно это был чек на миллион долларов.

– У капитана что ни день, то новая идея, – продолжал Уэст. – Ясное дело, просто так в капитаны не выбьешься, только идеи идеями, а работу делать приходится нам. А капитану что? Загонит свою толстую задницу в кресло и целый день его полирует. Думаете, я его обвиняю? Нет, будь я капитаном, я бы себя вел точно так же. Так вот, сейчас этого шутника – убийцу на колесах – ловит вся городская полиция. Можете себе представить? Все до одного полицейские города заняты тем, что ходят по домам, переворачивают вверх дном гаражи, перекрывают дороги, патрулируют до тех пор, пока у них в глазах не начинают прыгать подфарники и им уже все равно, где зоосад, а где, извините, жирный зад. – Осмысленности в его взгляде не было, он смотрел сквозь меня и говорил словно сам с собой. – У нашего капитана есть одна страстишка. Знаете какая? Он обожает, когда о нем пишут в газетах. Его всего распирает от удовольствия. Читали, что он вчера вечером наплел газетчикам? Насчет О’Брайена? – Взгляд его вдруг стал осмысленным и сосредоточился на мне. – Между нами говоря, во всем городе хуже О’Брайена полицейского не было, можете мне поверить, хотя у нас такие экземплярчики работают, что о-го-го! Так вот, О’Брайен был потерявший совесть бездельник, который только и думал о том, как бы сачкануть. Это во-первых. А во-вторых, он брал взятки и мог пойти даже на небольшой шантаж, если был уверен, что это сойдет ему с рук. Короче говоря, он был последней скотиной, и капитан это знал. Всего неделю назад он мне сказал, что намерен избавиться от О’Брайена. Теперь же этому мерзавцу проехали по голове, и мы должны с высунутыми языками носиться за парнем, который его раздавил. Знаете, сколько я спал с момента убийства? Ровно час десять минут, и то прикорнул в машине, а если сегодня удастся поспать больше, буду считать, что мне повезло.

Стоя под горячим солнцем, я слушал этот монолог. Я был ошарашен и удивлен – редко кому удается услышать от полицейского такие речи.

Уэст неожиданно оскалился в белозубой улыбке.

– Не придавайте моим словам особого значения, мистер Скотт, – сказал он. – Время от времени, когда на душе накипает, мне надо выговориться. После этого я сразу чувствую себя лучше. А что касается О’Брайена, так, хоть он и был порядочной скотиной, хоть и можно поблагодарить бога за такой несчастный случай, я все равно собираюсь поймать его убийцу. Потому что убийство своего человека полиция прощать не должна. Может, это займет много времени и сил, но мы найдем убийцу, и тогда я снова смогу слегка расслабиться. – Он бросил на землю сигарету и растер ее каблуком. – Ну ладно, теперь давайте взглянем на машины вашего босса. Ясно, что он тут ни при чем, но справку-то я ему должен выписать? Где они?

– Вон там, около бассейна.

– Около бассейна, говорите? Да, сильные мира сего живут недурно! – Уэст покачал головой и двинулся по дорожке. Я потащился следом. – Вам нравится работать у богатого человека, мистер Скотт?

– Я могу от него уйти в любое время, – сказал я.

– Да, к такой работе так, наверное, и надо относиться. Чувствую, он порядочный самодур, по глазам видно – точь-в-точь как у нашего комиссара. У человека с деньгами вырабатывается чувство могущества, ему кажется, что он может все. А я не люблю всемогущих, не люблю людей, у которых много денег, потому что они начинают давить на окружающих. Держу пари, мистер Эйткен иногда очень даже здорово облокачивается на окружающих.

Мне не пришлось придумывать подходящий ответ на эту тираду, потому что мы повернули за угол и увидели прямо перед собой гараж на четыре машины и бассейн.

На вышке, изготовившись к прыжку, застыла Люсиль. Нас она не видела – стояла к нам боком. На ней было белое бикини, лишь слегка прикрывавшее части тела, не предназначенные для посторонних глаз. Все тело ее ровным слоем покрывал шоколадно-золотистый загар, а густые каштановые волосы свисали почти до талии. Это было такое божественное зрелище, что мы с Уэстом застыли как вкопанные.

Она поднялась на цыпочки, взмахнула руками и бросилась вниз.

Прыжок был мастерский – грациозный и изящный. Она вошла в воду почти без всплеска. Затем вынырнула и тряхнула головой, перевернулась на спину и медленно поплыла к лесенке, а волосы черным нимбом плыли вокруг нее.

– Вот это да! – переводя дыхание, только и сказал Уэст.

Он снял шляпу, вынул платок и протер вспотевшую полоску материи изнутри. При этом он не сводил глаз с Люсиль, которая выбралась из воды и неторопливо зашагала вдоль кромки бассейна. На ее шоколадной коже блестели капельки воды, а белое бикини прилипло к телу точно вторая кожа.

Мы стояли как два истукана, пока она не скрылась в одной из кабинок.

Уэст повернулся ко мне. В его маленьких серых глазках появилась поволока.

– Это его дочь?

– Это миссис Эйткен.

– Миссис Эйткен?

– Да.

– Вы хотите сказать, что она жена этого старого тетерева?

– Это миссис Эйткен.

Он присвистнул – почти беззвучно.

– Но ей же не больше двадцати.

Я почувствовал, что его монологи и ремарки начинают действовать мне на нервы.

– Надеюсь, моей вины здесь нет?

Он уставился на меня с легким изумлением, потом кивнул:

– Вы правы, вашей вины здесь нет. Да, ничего не скажешь, ваш Эйткен берет за свои деньги хороший товар.

Он подошел к гаражу, откинул замки открывающихся снизу вверх дверей и занялся осмотром машин.

Поджариваясь на солнышке, я ждал.

Из кабинки вышла Люсиль. Теперь на ней был ярко-красный лифчик от купальника, белые шорты и сандалии. В руках она держала две мокрые тряпки – ее бикини. Быстрым шагом она направилась в мою сторону.

Я представил себе, какова будет ее реакция при виде полицейского. Нужно обязательно ее предупредить, пока она не нарвалась на него. Я пошел ей навстречу.

Подняв голову, она увидела меня.

Уголком глаза я заметил, что Уэст уже вышел из гаража.

Я ускорил шаг и поравнялся с ней – Уэст еще закрывал двери.

– Этот полицейский, – быстро заговорил я, – ищет не вас. Он просто проверяет машины. Все в порядке, волноваться не надо.

Наверное, я обрушился на нее слишком неожиданно, но времени на церемонии у меня не было. Во всяком случае, она побелела как снег, и какое-то ужасное мгновение я думал, что сейчас она упадет в обморок.

За спиной я услышал мягкие хлюпающие шаги – к нам шел Уэст. Он явно не торопился, но через одну-две секунды каким-то чудом оказался рядом.

Он остановился около меня. Я знал, что он во все глаза пялится на Люсиль. Я обернулся и увидел, что не ошибся.

Она тоже уставилась на него – примерно так кролик смотрит на змею.

Охрипшим голосом я сказал:

– Это лейтенант Уэст. Лейтенант, это миссис Эйткен.

Как обычно растягивая слова, Уэст начал:

– Добрый день, мадам. Я только что проверил ваши машины. Вы, наверное, читали… – Закончить фразу ему не удалось.

Люсиль круто повернулась и пошла прочь. Она не бежала, но стройные загорелые ножки несли ее с достаточной скоростью. Мы не проронили ни слова, пока она не скрылась из виду.

– Это как же понять? – удивленно произнес Уэст, чуть склонив голову набок. – Пренебрегает, что ли? Очень важная персона?

– А что для нее полицейский? – Я старался не выдавать волнения. – В конце концов, она жена богатого человека.

– Это верно. – Он снял шляпу и протер платком вспотевшую ленту. – Интересно, что такое пришло ей на ум? Видели, она вроде изменилась в лице?

– Разве?

Я пошел к террасе, сердце неровно тукало где-то под ребрами.

Уэст зашагал рядом.

– Да. Изменилась в лице. Но какова куколка? А формы какие! Да, выйдя замуж за старого петуха Эйткена, она просто выбросила их на ветер!

– Если вас это так беспокоит, почему бы не обсудить этот вопрос с ним? – поддел я его.

Он взглянул на меня и устало улыбнулся:

– Я, конечно, не в восторге от своей работы, но терять ее тоже не хотелось бы. А любовник у нее есть, как считаете?

– Спросите ее, если вас это касается, – разозлился я, окинув его далеко не дружелюбным взглядом.

Он потер большой рукой потное лицо и подавил зевок.

– Спросить-то я могу, да, боюсь, она не ответит. А машинами Эйткена она когда-нибудь пользуется?

Сердце мое подскочило.

– Вы что, нашли на одной из них повреждения?

– Нет. Шофер держит их в прекрасном состоянии. А что ему остается делать?

– Тогда какое вам дело, пользуется она ими или нет? Но если это успокоит вашу душу, могу сказать, что у нее нет водительских прав, стало быть, и машинами она не пользуется.

Он покосился на меня.

– Прав у нее может и не быть, – медленно проговорил он, – но это еще не значит, что она не берет время от времени машину. Некоторые идут на такой риск. Интересно, почему это вдруг у нее нет прав?

Я понял, что сболтнул лишнее.

– Спросите об этом ее, – сказал я. – Но какая, вообще-то, вам разница?

– Слушайте, приятель, – спокойно сказал он. – Напрасно вы ерепенитесь. Задавать вопросы – это моя работа. И задаю я их только по обязанности, удовольствия в этом мало. Я полицейский, и, когда происходит что-то необычное, я спрашиваю: почему? Вот я и спрашиваю себя: почему это она, увидев меня, побледнела как призрак? Обычно женщина с такой внешностью, с такими формами чувствует себя очень уверенно. И никакой полицейский ее не смутит, цвета лица не испортит. А у нее был подпорченный цвет лица. Почему? Что у нее на уме? При виде полицейского цвет лица портится только в одном случае: когда у тебя нечистая совесть. Вот мне и интересно, что там у нее с совестью?

– Мне откуда знать? – проскрипел я сквозь губы.

Он рассеянно похлопал меня по руке:

– Конечно, конечно. Вам откуда знать?

Уэст направился к террасе.

Я пошел за ним, но держался на некотором расстоянии, чтобы он не завязал новую беседу.

Он выписал Эйткену четыре справки на четыре машины.

Взяв справки, Эйткен небрежно кинул их на стол. Уэст дал справку и Хэкетту.

– Пожалуй, это все, – сказал он, глядя на нас. – Благодарю вас за помощь, сэр, – сказал он Эйткену. – И вас тоже. – Его маленькие глазки повернулись ко мне. Затем он протопал через террасу и спустился по ступенькам к машине.

– Прекрасный способ выбрасывать на ветер деньги налогоплательщиков, – проворчал Эйткен.

– Ты это в самом деле? – спросил Хэкетт, поднимая густые брови. – Ведь они хотят найти человека, который убил полицейского. Они знают, что машина убийцы повреждена. И с этими штуками, – он помахал справкой, – они наверняка его найдут. Рано или поздно они наткнутся на поврежденную машину без справки – вот вам и убийца. Лично я считаю, это кто-то здорово придумал. – Он повернулся ко мне. – Никак вам не удается добраться до своего гольфа. Я тоже буду двигаться. – Он взглянул на Эйткена. – Жена небось уже паникует, куда я девался. Будь здоров, Р. Э., надеюсь, эта нью-йоркская авантюра доставит нам немало приятных минут. – Он пожал руку Эйткену.

– Надеюсь, – ответил Эйткен. – Многое зависит от Скотта.

Хэкетт хлопнул меня по плечу:

– Ничего, справится. Ну, мне пора сниматься. Давай быстрее чини ногу, Р. Э. Чем раньше вернешься в строй, тем лучше.

Мы с Хэкеттом пересекли террасу и спустились вниз к нашим машинам.

– Не забудьте навестить меня в отеле, – напомнил Хэкетт. – Буду рад познакомить вас с женой.

– Спасибо за приглашение, – поблагодарил я. – Правда, у меня сейчас времени в обрез: Р. Э. каждый вечер ждет меня здесь со всеми новостями.

– Да-да, он мне говорил. Все-таки попробуйте выбраться. – У своего «бьюика» он остановился и посмотрел на «понтиак». – Я вижу, вы все еще на машине Джека?

Сделав усилие, я придал лицу безразличное выражение.

– Пока да, но это ненадолго. Моя машина скоро вернется из ремонта.

Проницательные глаза ощупали мое лицо.

– А что с ней, вы говорили?

– Масло подтекает.

Он кивнул:

– От этих машин хлопот не оберешься. Когда я ехал сюда, в дороге лопнула прокладка. Сколько ни плати за машину, все равно рано или поздно что-нибудь сломается, треснет или лопнет.

Я знал, был уверен, что говорит он не ради того, чтобы слышать свой голос. Я чувствовал: сейчас он выйдет на линию огня – и напрягся, приготовился.

– А с женой Р. Э. вы знакомы? – неожиданно спросил он, обшаривая мое лицо глазами-прожекторами.

Я никак не ожидал, что удар будет таким прямым и жестким. Я вздрогнул – Хэкетт ударил слишком коварно и пробил мою оборону.

– Д-да, я ее видел.

Он кивнул.

– Я тоже. – Он открыл дверцу своего «бьюика». – Девушка что надо. Меня всегда удивляло, зачем Р. Э. на ней женился. Она не для него, она – для молодого. Когда девушка выходит замуж за человека, который на сорок лет ее старше, она становится ядовитой приманкой для любого молодого мужчины, который оказывается рядом. – Он лукаво подмигнул мне. – Хотя зачем я все это говорю вам – убей бог, не знаю. Такой разумный человек, как вы, вряд ли клюнет на ядовитую приманку, верно? – Он похлопал меня по локтю и сел в машину. – Буду ждать вас, приезжайте, когда найдется время. – Он высунул свое добродушное лицо из окна машины. – Ну пока, до скорой встречи.

Я стоял словно манекен и смотрел, как удаляется его машина.

Совершенно ясно: вчера вечером он узнал Люсиль, когда она выходила из моего дома, и вот теперь на свой хитрый добрый манер ткнул мне в нос красным фонарем.

Я забрался в «понтиак», чувствуя, что дышу быстро и неровно. Несколько долгих секунд я сидел и смотрел перед собой сквозь лобовое стекло, потом наклонился вперед, нажал на стартер и быстро повел машину к своему бунгало.

Глава восьмая

I

После полудня я провел со своими мыслями продолжительное заседание. Намек Хэкетта меня встревожил, но реальной угрозы с этой стороны как будто не было, и я чувствовал, что основная проблема – это «кадиллак», нужно вывернуться наизнанку, но решить ее. Если придумаю, как его отремонтировать, все остальное уладится само собой.

Только где-то под вечер я сообразил, что выход есть: можно отремонтировать машину, не подвергаясь при этом почти никакой опасности. Я случайно вытащил из бумажника справку, которую выписал Уэст, и, разглядывая ее, вдруг понял, что он сам дал мне в руки решение.

Он указал в бланке только номер машины, а марку не упомянул. Это значило, что если я переставлю номера с «понтиака» на свой «кадиллак», то смогу спокойно отвести «кадиллак» на ремонт в гараж.

Несколько секунд я, не веря своим глазам, глядел на справку: неужели все так просто? Риск, конечно, был: если меня остановит полицейский, он запросто может выяснить, под каким номером в действительности зарегистрирован мой «кадиллак». Сделай он это – и я погиб, но я решил пойти на этот риск.

Пожалуй, переставлять номера до наступления темноты было бы опасно.

До захода солнца оставалось еще часа два, и мне пришло в голову, что можно позвонить Люсиль и сказать ей, что выход из положения найден. Неожиданное появление Уэста здорово выбило ее из колеи. Не дай бог, в самый последний момент, когда я вот-вот замету все следы, она сорвется и наделает каких-нибудь глупостей.

Трубку сняла Люсиль.

– Говорит Чес, – сказал я. – Рядом с вами никого нет?

У нее перехватило дыхание.

– Никого. Что случилось?

– Хочу сообщить вам, что я нашел выход. Мне кажется, все должно выгореть. Все должно быть в порядке.

Наступила пауза. Я слышал ее прерывистое дыхание.

– Это вы серьезно? – произнесла она наконец.

– Вполне. Все должно быть в порядке. Мы оба будем вне подозрений.

– Что вы придумали?

– Это не телефонный разговор. Просто я хотел вам сообщить, что все улажу и вам больше не о чем беспокоиться.

– Понятно. – В голосе, как ни странно, не было никакой радости. – Что ж, очень хорошо.

– Так что постарайтесь обо всем забыть и отвлечься.

– Хорошо, – сказала она и повесила трубку.

Я хмуро слушал гудки. Ее реакция меня озадачила. Я-то ожидал, что она обрадуется, свободно вздохнет. А тут можно подумать, что я своим звонком ее только разочаровал.

Ехать к дому Сиборна пока было рискованно, поэтому я сел в кресло на террасе и стал под аккомпанемент невеселых мыслей наблюдать за заходящим солнцем. Только к половине восьмого наступила желанная темнота.

Я вышел из дома, сел в «понтиак» и поехал к дому Сиборна.

Первым делом я снял номера с «понтиака». Приходилось подсвечивать фонарем, к тому же проржавели гайки, но в конце концов я их снял. Потом прошел к гаражу Сиборна, открыл двери, захлопнул их изнутри и включил верхний свет.

С задним номером «кадиллака» проблем не было, и на его место я закрепил номер с «понтиака». Потом я обошел машину и стал возиться с передним номером. Тут дело было сложнее – все гайки здорово проржавели, – и мне пришлось повозиться.

Я лежал на спине, наполовину под машиной, и старался справиться с гайками, как вдруг услышал за дверьми какой-то легкий шорох.

Вдоль спины пробежал холодок. Зажав в руке гаечный ключ, я смотрел прямо перед собой, в черноту двигателя «кадиллака». До моего слуха доносился лишь слабый шелест накатывающегося на берег океана и вздохи ветра в листве. Я лежал не двигаясь, весь превратившись в слух, сердце гулко стучало в тишине. Ошибиться я не мог: звук был снаружи. Или просто разгулялось воображение?

Звук не повторялся, и я в конце концов решил, что мне показалось, поэтому снова занялся упрямыми гайками.

Я уже снял последнюю гайку, как вдруг услышал скрип: это скрипели двери!

Сердце мое подпрыгнуло до потолка: со своего места я видел одну дверь, и сейчас она открывалась! Это не мог быть ветер, я ведь, когда вошел, захлопнул двери. Это могло значить только одно: кто-то потихоньку пытался войти в гараж.

Я начал ужом выползать из-под машины, я уже почти выкарабкался и схватился за бампер, чтобы встать, как вдруг верхний свет в гараже погас и тут же широко распахнулись двери.

Луны еще не было. Я увидел чернильно-черное небо и десяток звезд. Ничего не соображая, охваченный паникой, я вскочил на ноги, держа в руке передний номер «понтиака».

В этот самый момент прямо перед глазами у меня что-то ярко вспыхнуло, и тут же снова воцарилась полная темнота.

На какую-то секунду я словно прирос к земле, мозг отказывался переварить происходящее, но тут я услышал, как кто-то убегает, и рассудок мгновенно вернулся ко мне – я понял, что произошло.

Кто-то специально подкрался сюда с фотоаппаратом и вспышкой и щелкнул меня около побитого «кадиллака» с номером от чужого «понтиака» в руках.

Во мне поднялась волна страха, смешанного с яростью. Я выскочил из гаража.

Мой фотограф уже бежал по дороге. Звук шагов раздавался довольно четко, и было ясно, что бежит мужчина. Я бросился за ним. Ярость мощным мотором гнала меня вперед, но путь преграждала темнота безлунного вечера.

Зато я отлично знал дорогу. Я знал, что в двух сотнях метров от моего дома есть густой, раскидистый кустарник вперемешку с пальмами. За этим кустарником начинается открытая дорога, и она так и остается открытой до пересечения с шоссе. И если этот человек пробежит мимо кустарника, я его поймаю, – не может быть, чтобы он бегал быстрее меня.

Я словно заяц несся по дороге. Добежав до кустарника с пальмами, я приостановился и, тяжело дыша, стал слушать. Вокруг стояла полная тишина, – значит, фотограф сбежал с дороги, надеясь укрыться от меня в кустарнике.

Конечно, это он звонил сегодня утром Люсиль, а потом и мне. Он собирается меня шантажировать. Теперь у него в руках фотография, которой вполне достаточно, чтобы упечь меня на десять лет, только он ее никому не покажет. Не сможет показать, потому что я против. Нет, я его не упущу, чего бы это ни стоило.

Черт меня дернул оставить в гараже фонарь! Ищи в такой темноте, только и видно что макушки пальм на фоне черного неба. А где-то впереди прячется этот тип. Я потихоньку сошел с дороги и, стараясь не шуметь, подошел к кустарнику. Тут только я понял, что найти его будет не так просто. Он, конечно, где-то здесь, но попробуй найти его без фонаря – пройдешь мимо и не заметишь.

Я начал раздвигать кусты. Конечно, он меня уже услышал и затаился.

Я прошел чуть вперед, остановился. Ни звука. Он наверняка где-то рядом: может, протяни руку – и коснешься. Скрючился небось в темноте и дрожит не меньше меня, думает: хоть бы я прошел мимо.

Без света у меня никаких шансов. Вернее, один – если набреду прямо на него. Я шел вперед, сухие листья хлопали по лицу. Я шарил руками во тьме и напряженно вслушивался: вдруг он пошевелится, выдаст себя.

Неожиданно под ногой что-то шевельнулось, и я услышал какой-то быстрый присвист – такой звук может издать только человек от неожиданности или от испуга. Я подался вперед, в темноту, и руки коснулись чьего-то лица. Тут только я увидел, что прямо передо мной маячит темная фигура. Стиснув кулак, я отвел руку для удара, но на долю секунды опоздал.

На меня, со свистом рассекая воздух, летел какой-то предмет. Я качнулся в сторону и выбросил вверх руки – только бы голову защитить! Что-то твердое ударило меня в плечо, и я свалился на колени. Встать, скорее встать! Но нет, что-то снова рассекло воздух, и на голову мне обрушился сокрушительный удар.

Я только почувствовал, что проваливаюсь куда-то в вакуум, в темноту.

II

Вдалеке часы пробили девять. Их мягкий музыкальный перезвон донесся откуда-то из глубины, но звук казался знакомым. Со смутным удивлением я сообразил, что слушаю перезвон моих собственных часов, стоящих на каминной полке в гостиной.

Я открыл глаза. На меня навалился яркий белый потолок, потом так же внезапно отступил. В голове что-то булькало и стучало, будто там работал отбойный молоток.

Я закрыл глаза и подождал, пока перестанут звонить часы, потом, очень осторожно, приоткрыл их снова.

Я лежал на своей кушетке. На затылке я нащупал здоровенную шишку и ком запекшейся крови. Я медленно сел. Боль была адская, я издал какой-то хрюкающий стон и снова закрыл глаза. Отбойный молоток в голове стрекотал уже потише, и скоро я смог сесть и оглядеться.

Весь свет в гостиной был включен. На передвижном столике стояла бутылка моего лучшего виски и жестянка со льдом. Эту бутылку я хранил для особого случая и сейчас увидел, что четверти ее содержимого как не бывало.

Я слегка повернул голову влево и увидел в кресле человека. В общем-то, я даже не удивился. Я инстинктивно почувствовал, что это он – человек, который утром звонил Люсиль и мне, который снял меня с номером в руках на фоне разбитого «кадиллака» и который треснул меня по голове, когда я наткнулся на него в темном кустарнике.

Я снова закрыл глаза и обхватил руками голову. Несколько минут я сидел не двигаясь, потом с усилием поднял голову и уставился на человека, сидящего чуть слева от меня.

Он медленно выплыл из тумана.

Физически сильный, года двадцать три – двадцать четыре, блондин, лицо загорелое. Зеленые глаза, греческий профиль, ниточка усов. Аккуратно уложенные волосы не мешало бы постричь, хотя, возможно, женщины считают, что и так очень хорошо.

Дальше. Бутылочно-зеленый, спортивного типа костюм, туфли из оленьей кожи. На запястье – массивный золотой браслет с массивными золотыми часами. В правой руке – стакан, на три четверти заполненный виски со льдом, а сам он смотрит на меня с терпеливой улыбочкой, да такой, что мне сразу захотелось перепрыгнуть через всю комнату и разбить кулак об его лицо.

– Очухался, голубь! – весело окликнул он. – Я уже забеспокоился, не слишком ли я тебя обидел.

Я осторожно ощупал шишку на затылке и поморщился, потому что снова заработал отбойный молоток.

– Болит, да? – паясничал он, растягивая рот в улыбке. – Может, выпьешь?

– Кто вы такой? Что вы здесь делаете? – зарычал я.

– Я решил, что самое лучшее – притащить тебя домой, – объяснил он, вытягивая длинные ноги. – Нам пора поговорить. Я рассчитываю на самую нежную дружбу. Моя фамилия Росс, а для друзей – просто Оскар. Ну как, голубь, ты в настроении для приятной беседы?

– Я в настроении запихнуть твои белые зубы тебе в глотку, – раздельно произнес я, понемногу распрямляя спину.

Он засмеялся:

– Желание резонное, но на твоем месте я бы воздержался. И не такие геркулесы считали, что отвернуть мне голову – плевое дело, а потом выясняли, что не тут-то было. Лучше не будем ссориться. Зачем? У нас с тобой деловая встреча. У меня есть товар, который ты будешь рад купить. Все очень просто.

Значит, Люсиль была права. Нас хотят шантажировать. Я смотрел на человека, назвавшегося Россом, и пытался определить, насколько он опасен. Прежде всего надо выяснить, что он знает и за сколько согласен держать язык за зубами, а дальше будет видно.

– И что же это, интересно, за товар?

– Неподалеку отсюда есть чудесный пляж, – с ухмылкой начал он. – Туда часто приезжают развлечься молодые люди и девушки. А у меня там есть укромное местечко, и, когда я хочу немного подзаработать, я еду туда и смиренно жду. Конечно, везет далеко не всегда, но вот вчера вечером как раз повезло. Я засек жену одного рекламного магната вместе с его сотрудником. Они резвились в дюнах. И мне пришло в голову, что этому гуляке будет куда приятнее выделить мне несколько долларов, чем рисковать своей шкурой, ведь я могу позвонить боссу и рассказать, что делается у него за спиной. Ты даже не представляешь, сколько простофиль я ловлю в свои сети за сезон. Это порядком увеличивает мой годовой доход.

Я достал сигарету и закурил.

– Товар-то сомнительный, – заметил я. – Это всего лишь твое слово против моего.

Он кивнул:

– Ты прав. Обычно они с радостью расстаются с полсотней зелененьких, лишь бы я не поднимал шума, я и от тебя не ожидал большего, но тут – вот незадача – еще эта авария. Жена рекламного магната отвергла твои притязания и сбежала, да еще в твоей машине. А потом взяла и задавила полицейского – ты, случайно, не читал об этом в газетах? А я был там через две минуты после того, как она его сбила. Во-первых, она не остановилась, во-вторых, изрядно помяла твою машину. Конечно, это ты здорово придумал – поменять номера, но ведь и я не лыком шит – ты даже не представляешь, сколько часов я проторчал возле твоего дома с фотоаппаратом и вспышкой. И теперь у меня есть прекрасная фотография, которая тебе вместе с дамочкой запросто может стоить десяти лет свободы. А если не повезет и тебе попадется зловредный судья, можешь схлопотать и пятнадцать. Так что я считаю, что могу здесь неплохо поживиться, если ты, конечно, желаешь избежать тюрьмы и чтобы туда не попала она.

Я сидел и смотрел на него. Да-а, кажется, я вляпался здорово.

– Не надо так грустить, голубь. – Он ухмыльнулся. – В конце концов, деньги – это всего лишь деньги. В жизни есть куда более важные вещи, чем доллар. Да пусть у тебя их хоть миллион, в тюрьме-то не больно развлечешься, верно? Так что переходим к делу. Мне нужны деньги. Мне надо уезжать из города, поэтому предлагаю систему разовой оплаты. Деньги на бочку, и твой босс не знает, что ты играл в бирюльки с его женой, а полиция не знает, что у меня есть шикарная фотография. Как тебе такой вариант?

– Потом ты придешь снова.

Он потянул виски, ухмылка его стала еще шире.

– Что ж, ты, конечно, рискуешь, но, если мы сговоримся на кругленькой сумме, я постараюсь о тебе забыть.

Я собрался с духом:

– Сколько?

– Вас двое, – сказал он, удобнее устраиваясь в кресле. – У нее должны быть бриллиантики, а их можно заложить, да и у тебя наверняка на черный день кое-что припрятано. Так что давайте сойдемся на тридцати тысячах. За мои сведения цена более чем скромная.

Ощущение неотвратимой беды змеей поползло вдоль позвоночника.

– Да ты спятил! Откуда у меня такие деньги? Я согласен купить фотографию за пять тысяч – и ни гроша больше.

Он допил виски и медленно опустил стакан.

– А виски у тебя что надо. На сбор наличности я даю неделю. В конце той недели я звоню и говорю тебе, куда привезти хрустяшки. Тридцать тысяч наличными.

– Говорю тебе, таких денег у меня нет! Пять тысяч – это предел.

Он наклонился вперед и взял сигарету из коробки на передвижном столике.

– Что значит «нет»? Ты же не ребенок, голубь. Продай этот дом – вот тебе уже пятнадцать тысяч. Кое-какие деньжата сможет раскопать она. Главное – как следует взяться за дело, к тому же, как я уже сказал, плата за услуги разовая. Приходить и требовать к тебе еще я не собираюсь. – Он вдруг ухмыльнулся. – Не собираюсь, потому что намерен убедиться: требовать больше нечего, стало быть, незачем и приходить. Так вот, голубь, если уж я вылавливаю лопуха и всаживаю в него крючок, крючок этот входит глубоко и вытащить его невозможно. Вариантов у тебя только два: либо ты вместе с ней отправляешься на пятнадцать лет в тюрьму, либо выкладываешь тридцать тысяч зелененьких. Даю тебе шесть дней. Можешь хорошенько подумать. В четверг я позвоню, и ты скажешь мне, как идут дела. В общем, выбор у тебя невелик, нужно только решить, что для тебя лучше: заплатить тридцать тысяч или провести пятнадцать лет в тюрьме. Ни больше ни меньше. – Он поднялся. – Только не советую уж слишком ломать голову, голубь. Ну что такое, в конце концов, деньги? – Он зашагал по комнате, покачивая плечами. – Извини, что пришлось тебя утихомирить, но тут ты сам виноват. Скоро увидимся, так что сильно без меня не томись. Счастливо оставаться, и спасибо за виски.

Он подошел к двери и, остановившись, повернулся ко мне. Я буравил его колючим взглядом. Голова снова заболела, и самочувствие было совсем никуда.

– И чтоб никаких фокусов, голубь, – сказал он. – Ты, конечно, можешь побрыкаться, это естественно, но ты должен четко понять одно: ты у меня на крючке. Скоро ты убедишься, что крючок сидит глубоко и прочно и освободиться от него нет никакой возможности.

С этими словами он вышел, а еще через минуту я услышал рев мотора и шум отъезжающей машины.

Я с трудом поднялся на ноги, налил себе хорошую порцию виски и залпом выпил. Потом поплелся в ванную, налил полную раковину холодной воды и сунул туда голову. Полегчало. Я вернулся в гостиную, сел в кресло и зажег сигарету.

Вот, значит, как выглядит шантаж на самом деле. Этот Росс сказал, что крючок сидит крепко и отцепиться не удастся. Немного поразмыслив, я понял, что сидит он действительно крепко.

Получалось, что, какой бы ход я ни сделал, все равно проигрываю. Допустим, я иду к Эйткену и рассказываю ему всю правду – он тут же выгоняет меня вон. Другой ход: я иду в полицию и рассказываю всю правду им – они хватают Люсиль, и Эйткен стирает меня с лица земли за то, что я выдал его жену. Ход номер три: я неизвестно каким образом наскребаю тридцать тысяч – в этом варианте мне просто не видать новой работы как своих ушей.

Да, Росс прав: крючок сидит глубоко.

Что же делать?

Я раздавил сигарету и взял другую.

Существует только один выход. Вытащить крючок – дело непростое, но ведь этого мало. Нужно вместо себя поставить на край ямы самого Оскара Росса. Выбора у меня нет. Либо я его, либо он меня.

Ну что ж, по крайней мере, у меня есть шесть дней, – может, я сумею под него подкопаться. Но первым делом надо заняться «кадиллаком».

Часы показывали половину десятого. Я снял трубку и набрал номер Сэма Лаутера, хозяина гаража, где я всегда ремонтировал машину.

– Сэм, – сказал я, когда он подошел к телефону, – извините, что звоню так поздно, но у меня неприятности: мой «кадиллак» крепко поцеловался с деревом. Я бы хотел в темпе его отремонтировать. Как у вас со временем?

– Если вам удобно, – ответил он, – привозите машину хоть сейчас. Двое моих парней как раз болтаются без дела, так что, если приедете, они сразу ею займутся. Если работы не очень много, в среду получите машину обратно, но, прежде чем обещать, я хотел бы взглянуть на нее сам.

– Ну, спасибо, Сэм, – поблагодарил я. Хотя в голове у меня жужжал улей, я был полон решимости сбыть «кадиллак» с рук сегодня. – Через полчаса буду у вас.

– Хорошо, мистер Скотт. Только вот какое дело: вы должны сначала заявить об аварии в полицию. Это из-за вчерашнего наезда на полицейского. Полиция запретила ремонтировать поврежденные машины без специальной справки. Вы, наверное, сами читали об этом в газетах. Можете получить такую справку?

– Уже получил. Как только поцеловался с деревом, сразу сообщил полиции, и они все зарегистрировали.

– Тогда отлично, мистер Скотт, приезжайте, и ребята займутся вашей машиной.

Конечно, он может заметить, что на моей машине стоят чужие номера, но придется пойти на этот риск. Слава богу, за неделю через его руки проходит не один десяток машин, и вряд ли он обратит внимание на номера. И уж конечно, лучше идти к нему, чем в гараж, где меня не знают, – там бы на меня обрушилась лавина неприятных вопросов.

Заперев бунгало, я направился пешком – три четверти мили – к дому Сиборна. «Понтиак» стоял на месте, там, где я его оставил. Я прошел дальше к гаражу.

С момента моего отсутствия, когда я бросился в погоню за Россом, здесь ничего не изменилось. Я заперся изнутри и закрепил наконец переднюю табличку с номером. Потом обошел машину сзади и принялся внимательно разглядывать засохшие пятна крови на колпаке и шине. Надо их стереть. Не могу же я надеяться на то, что Сэм не заметит. Я понимал, что хочу уничтожить улику, которая на суде могла бы сыграть мне на руку, но оставить кровь я просто не мог. И я взял ведро воды и смыл пятна. Потом вывел «кадиллак» на дорогу, поставил «понтиак» в гараж и поехал в сторону шоссе.

Выбора у меня не было, приходилось ехать с одной фарой. По счастью, на шоссе практически совсем не было машин, буквально две-три, но на мою одинокую фару никто вроде бы внимания не обратил.

Я въехал под большой, слабо освещенный навес и вдалеке увидел Сэма, который разговаривал с двумя механиками, они сидели в застекленной комнатке.

Сэм, высокий крепкий мужчина с мясистым загорелым лицом и веселыми искрящимися глазами, вышел и пожал мне руку.

– Добрый вечер, мистер Скотт, – поприветствовал он меня и взглянул на «кадиллак». – Ого! Вашей машинке пришлось несладко!

– Да. Это хороший урок для тех, кто одной рукой обнимает девушку и при этом вовсю жмет на газ, – беззаботно сказал я, уверенный, что его такое объяснение вполне удовлетворит.

Он ухмыльнулся:

– Да знаю такие дела, можете не рассказывать. С самим случалось. Через женщин иногда такого натерпишься! В общем, ничего непоправимого я здесь не вижу, но машину получите не раньше конца недели.

Подошли два механика и хмуро уставились на машину.

– Царапины довольно глубокие, – продолжал Сэм, осматривая боковую панель. – Давайте, ребята, не будем терять времени. Снимайте дверь, с нее и начнем. – Потом повернулся ко мне. – Справка из полиции у вас с собой, мистер Скотт?

Я сунул руку в карман за бумажником, но в этот момент раздался звук подъезжающего мотоцикла. Я обернулся: к гаражу подруливал полицейский.

Сердце мое на какую-то секунду остановилось, потом рванулось в бешеном галопе. Все же мне удалось сохранить на лице равнодушное выражение. Широко ступая, полицейский вошел в гараж.

– Минуточку, – прервал себя Сэм и пошел навстречу полицейскому, которого он, как видно, знал. – Привет, Тим. Ты что-нибудь хотел?

– У тебя тут что, побитая машина?

– Да, мистер Скотт только что пригнал свой «кадиллак». Поцеловался с деревом.

Полицейский окинул меня недобрым взглядом, затем прошествовал к «кадиллаку» и уставился на разбитую фару.

К этому времени я взял себя в руки и вытащил из бумажника справку.

– У меня есть справка, вот она, – сказал я. – Ее выписал лейтенант Уэст.

Полицейский повернулся нарочито медленно и протянул руку. Маленькие жесткие глазки обшаривали мое лицо. Выдержать взгляд этих глаз-локаторов было совсем непросто, но я выдержал.

Он стал изучать справку.

Вздумай он сверить номера и попросить документы на машину, мне бы пришел конец. Я ничего не мог сделать – просто стоял и ждал.

Он взглянул на номера, снова посмотрел в справку, потом сбил фуражку на затылок.

– Когда вы видели лейтенанта? – повелительно спросил он.

– Он приезжал к мистеру Эйткену, у которого я работаю, – объяснил я. – Лейтенант дал справку мистеру Эйткену и мне. – Неплохо, если бы голос мой звучал потверже. – Сэм хорошо меня знает, с моей машиной ему приходится возиться частенько.

– Как это произошло?

– Я врезался в дерево.

К нам подошел Сэм.

– Мистер Скотт ехал с девушкой, ну и… – Он широко улыбнулся. – В его возрасте я тоже один раз так увлекся, но мне повезло – я въехал в витрину магазина.

Полицейский, однако, не оценил шутки. Он сунул мне справку.

– Надо бы забрать вас с собой, – прорычал он, злобно сверкая глазами. – Ведь вы могли кого-нибудь задавить.

– Знаю, мне лейтенант сказал то же самое. – В моем голосе появились смиренные нотки. – Я обещал ему, что это не повторится.

Полицейский колебался. Было ясно, что ему страшно хочется извлечь какую-нибудь выгоду из этой истории, но моя ссылка на Уэста портила ему все планы.

– Да, лучше не повторяйте такого, – закончил он со мной и повернулся к Сэму. – Я уж думал, что нарвался на шутника, который убил О’Брайена. Только что один водитель сообщил мне, что видел, как в эту сторону поехала побитая машина. Ну ладно, будь здоров. – И он неторопливой, полной достоинства походкой вышел из гаража.

Когда он отъехал, Сэм заговорщицки мне подмигнул:

– Хорошо, что вы вовремя сообразили всунуть лейтенанта Уэста, иначе этот дубинноголовый уволок бы вас с собой.

Я протянул ему справку:

– Это вам может понадобиться.

– Да, верно. – Сэм сунул справку в карман. – Я могу одолжить вам машину.

– Буду очень благодарен.

– Тогда берите вон тот «бьюик». Ваш «кадиллак» будет готов в пятницу. По дороге домой заедете сюда на «бьюике», а уедете на своем «кадиллаке».

Еще раз поблагодарив его, я сел в «бьюик» и выехал на шоссе.

Ехать домой не хотелось. Было не очень поздно – без двадцати одиннадцать. После встречи с полицейским я еще не совсем пришел в себя, и мысль о том, что сейчас я приеду домой, сяду в кресло в гостиной и на меня опять обрушится лавина проблем… нет, только не это. И я повернул в сторону города.

Я поставил машину неподалеку от бара, куда мы с Джо иногда заглядывали в надежде, что после легкой выпивки появятся свежие идеи, и подошел к стойке. Бармен, пожилой, слегка оплывший весельчак по имени Слим, приветственно кивнул.

– Двойной «скотч», – заказал я, взбираясь на стул.

Народу в баре было немного – в дальнем углу четверо мужчин резались в кости, вот и все.

– Сию минуту, мистер Скотт, – согласно закивал Слим. – Что-то вы поздновато сегодня.

– Да, – сказал я, – но это не страшно, ведь завтра воскресенье.

– Точно-точно, – обрадовался Слим. – Мой любимый день. – Он налил в стакан виски, бросил туда два кубика льда и поставил передо мной. – Последние новости насчет наезда на полицейского слышали?

Я вдруг почувствовал спазмы в желудке.

– Нет. А что там за новости?

– Десять минут назад передавали по радио. Кто-то видел, как примерно в то же время, когда задавили полицейского, с шоссе на пляжную дорогу съехала машина. В ней сидели мужчина и женщина. Полиция просит их явиться в участок – надеется, что эти двое могли видеть машину, которая сбила О’Брайена. А может, они сами его и сбили.

Я отхлебнул из стакана порядочную порцию виски.

– Вот как? – сказал я, не глядя на него.

– Ясное дело, они и не подумают являться. Если мужчина и женщина оказываются на такой дороге, так не для того, чтобы наслаждаться видами. – Он подмигнул. – Могу поспорить, этим двоим совсем не улыбается очутиться вместе на первых страницах всех городских газет.

– Это точно. Но полиция, я вижу, старается вовсю, хочет этого парня изловить, – заметил я, стараясь не выдавать волнения.

– Да. По-моему, слишком большую шумиху они вокруг этого подняли. Людей убивают в день десятками – и все ничего, но когда жертвой оказывается полицейский, тут они трубят во все трубы.

Он еще несколько минут распространялся насчет того, что за сволочная публика эти полицейские, а я сидел и слушал. Потом неожиданно спросил:

– А вы, случайно, не знаете такого Оскара Росса?

Слим удивился:

– Знаю, конечно. Это бармен в ночном клубе «Маленькая таверна» в Маунт-Кресте. Вы с ним знакомы, мистер Скотт?

– Нет, но кто-то мне говорил, что это лучший бармен в городе. – Я старался сохранить на лице безучастное выражение, хотя чуть не подпрыгнул от такого неожиданного подарка. – А сейчас я вдруг об этом вспомнил. И чем же он так хорош?

– Лучший бармен в городе? – На лице Слима я прочитал нечто вроде насмешливого презрения. – Это кто-то его, мягко говоря, перехвалил. От его мартини даже кошку блевать тянет. А вот по женщинам он действительно специалист, тут ничего не скажешь. Красивый малый, дамочки так и падают. Ох, он им дает прикурить, когда они приходят к нему в бар. Ну, вы знаете: пристально смотрит им в глаза, потом раздевает глазами сверху донизу, а когда подсаживает на стул, гладит по задочку. Естественно, им это нравится, но бармен он никудышный. Я бы его к себе, во всяком случае, ни за что не взял, даже если бы он согласился работать бесплатно.

– «Маленькая таверна»? Это не там, где поет Долорес Лэйн?

– Именно там. – Слим взял тряпку и начал полировать поверхность стойки. – Если вы ее не слышали, то ничего не потеряли.

– Кажется, она была обручена с этим полицейским, которого задавили?

Слим почесал в затылке, потом с сомнением посмотрел на меня.

– Что-то такое вроде было, но, возможно, это все газетная брехня. С чего бы вдруг певице из ночного клуба выходить замуж за полицейского?

Я допил свое виски.

– Да, вы правы. Я и сам тому, что пишут газеты, верю только наполовину, – сказал я, соскальзывая со стула. – Ну ладно, Слим, пора и на боковую. Поеду домой. Пока.

– Всегда рад вам, мистер Скотт. Желаю весело провести воскресенье.

Я вышел на улицу и сел в «бьюик». Зажег сигарету.

По чистой случайности я, кажется, наткнулся на очень важные сведения. Значит, Росс и Долорес Лэйн работают в одном кабаке. Долорес говорила мне, что собиралась замуж за О’Брайена. Да, Слим прав: какого черта певичке связываться с полицейским? Это совсем непонятно. Пожалуй, следует этим заняться.

Недолго думая, я решил поехать поглядеть на эту «Маленькую таверну». Нажал на стартер, влился в вечерний поток машин и поехал в сторону Маунт-Креста.

Глава девятая

I

Ночной клуб «Маленькая таверна» оказался типичным придорожным заведением с подъездом по кругу, яркими неоновыми огнями, расфранченным швейцаром и большой стоянкой, заставленной относительно недорогими машинами.

Пристроившись в одной из шеренг, я остановил двигатель и выключил фары, потом, прошествовав сквозь строй машин, вернулся к главному входу.

Швейцар любезно приложил руку к козырьку, одновременно толкая для меня вращающиеся двери.

Я вошел в большой аляповатый вестибюль. От гардероба навстречу мне, покачивая бедрами и радушно улыбаясь, выплыла девица в легком платьице, кончавшемся гораздо выше колен. Но когда она увидела, что оставить у нее мне нечего – ни шляпы, ни чего-то еще – и, стало быть, рассчитывать на чаевые не приходится, улыбка ее сразу поблекла.

Я одарил ее одной из своих апробированных «молодежных» улыбок, но с тем же успехом я мог бы предложить нищему наслаждаться свежим воздухом. Все так же покачивая бедрами, она отплыла на свое место. У нее было много общего с Мэрилин Монро – в смысле фигуры, разумеется.

Поднявшись по покрытой ковром лестнице, я очутился в ярко освещенном коридоре. Впереди призывно сверкала неоновая надпись «Бар», и я направился туда.

В дверях я остановился и окинул помещение внимательным взглядом.

Большой зал, в дальнем конце – подковообразный бар, почти вся площадь заставлена столами, за которыми наливались субботней порцией радости человек сто.

Публика была не очень изысканная. Ни одного мужчины в смокинге. Женщины – довольно пестрая смесь: одни похожи на секретарш, которых вывели в свет их боссы в благодарность за оказанные услуги; другие, еще молодые, но изрядно потасканные дамы, – на танцовщиц кордебалета второразрядных мюзиклов; третьи – явные профессионалки, в одиночестве сидевшие на почтительном расстоянии друг от друга. Попадались и женщины постарше, нетерпеливо ждущие молодых кавалеров. Короче говоря, это была обычная для Палм-Сити публика, которую в любой день недели увидишь в любом ночном клубе средней руки.

Я взглянул в сторону бара. Гостей обслуживали два бармена, но Росса среди них не было. Судя по волнистым черным волосам, темной, чуть блестящей коже, подобострастным яркозубым улыбкам, а также маленькому росту, это были мексиканцы.

Я и не надеялся увидеть Росса за стойкой, – скорее всего, у него сегодня выходной.

Оглядывая зал, я натолкнулся как минимум на десять пар женских глаз, жадно смотрящих на меня. Я неторопливо прошел к бару, стараясь избегать призывных взглядов этих жаждущих одиночек.

Я занял очередь у стойки за толстяком в чуть помятом белом костюме. Он заказывал ром с лимонным соком и выглядел изрядно пьяным.

Очередь подошла, и я заказал «скотч» со льдом. Пока бармен готовил напиток, я спросил его, в котором часу начинается представление в кабаре.

– В полдвенадцатого, сэр, – ответил он, подталкивая ко мне стакан. – Это в ресторане, второй поворот налево по коридору.

Он отошел обслужить высокую худосочную блондинку в вечернем платье цвета морской волны, которая пыталась расколоть на коктейль из шампанского своего пожилого кавалера, а тот слабо упирался.

Я взглянул на часы – двадцать минут двенадцатого.

Сидевший рядом спивающийся толстяк повернулся ко мне и застенчиво улыбнулся, словно извиняясь за беспокойство. Распространяя вокруг запах рома, он сказал:

– Не советую выбрасывать деньги на это кабаре, приятель. Надувательство чистой воды, и это еще слабо сказано.

– Что, без девочек?

Он скорчил гримасу:

– Да нет, с девочками, если их можно назвать девочками.

Я повертел стакан в руках:

– А мне говорили, что эту птичку Лэйн стоит подцепить.

Он потянул из своего стакана и прикрыл отяжелевшие веки.

– Если ее подцепить, это было бы очень даже ничего, да только подцепить ее трудно. Я как-то попробовал, и что, вы думаете, из этого вышло? Два вечера подряд она пела мне свои песенки, а делает она это не лучше меня.

– Стало быть, это заведение ничем особенным не блещет?

Он обернулся через плечо посмотреть, не слушает ли нас кто-нибудь, потом наклонился ко мне и, понизив голос, сказал:

– Как другу, могу вам сказать: у них тут наверху рулетка. Ставочки такие, что будь здоров. А вся остальная мишура здесь – это так, фасад, для прикрытия. Только держите это у себя под шляпой, приятель. Я вам это говорю исключительно по дружбе.

– Может, стоит подняться и проверить, есть ли у меня лишние деньги?

Он поднял оплывшие плечи:

– Насчет входа у них очень строго. Это же совершенно нелегально. Попробуйте поговорить с Клодом: он здесь всем заправляет. Если хотите, можете сослаться на меня. Я – Фил Уэлливер.

– Спасибо. А где его найти?

Он кивнул на дверь рядом с баром:

– Там. – Он оттолкнулся от стойки. – Надо двигаться. Обещал жене куда-нибудь сегодня с ней сходить. Представляете, только что вспомнил об этом. Надо ехать, пока не поздно.

Я смотрел, как его несет мимо столиков. Когда он вышел, я поднялся и тоже пошел к выходу из бара, и снова меня сопровождали два десятка зовущих женских глаз.

Слева по коридору находился ресторан. Это был овальной формы зал с неярким освещением, зеркалами в розовой оправе и голубой драпировкой. За столиками человек шестьдесят заканчивали ужин, а в воздухе плавал гул голосов и табачный дым.

Ко мне подошел метрдотель, задерганный молодой человек с изжелта-рыжими волнистыми волосами, на лице – профессиональная улыбка.

– Я хочу посмотреть кабаре, – сказал я. – А ужина не надо.

– Как вам будет угодно, сэр. Может, что-нибудь выпить? – Он, словно извиняясь, махнул рукой.

– Конечно, – согласился я. – Принесите мне виски и бутерброд с цыпленком.

Он провел меня к небольшому столику возле оркестра, но возражать я не стал.

Он удалился, и я сел за столик.

Оркестр состоял из четырех человек, четырех крепких негров: труба, ударные, контрабас и саксофон. Играли они так, словно давно созрели для отпуска и готовы забастовать в любую минуту, если им этот отпуск не дадут.

Скоро официант принес бутерброд с цыпленком и виски. Хлеб слегка зачерствел, а цыпленок… наверное, перед тем как распрощаться с белым светом, он переболел желтухой в острой форме. Я оставил бутерброд на тарелке. Виски же мне приходилось пить и похуже, но это было давно.

Примерно без четверти двенадцать на площадку перед оркестром, цокая каблуками, вывалились четыре девицы в набедренных повязках, лифчиках и гвардейских киверах. Это были еще те красотки – ни к одной из них я не подошел бы на пушечный выстрел. У одной были просто грязные колени. Польститься на таких могли разве что мертвецки пьяные. Попрыгав немножко по сцене и сделав глазки постоянным посетителям, девицы с огромным энтузиазмом прогарцевали со сцены. Да, для кабаре это было чистой воды надувательством.

Вскоре после полуночи на сцене появилась Долорес Лэйн. За микрофон она держалась так, как утопающий держится за спасательный пояс.

На ней было платье из желтой парчи, плотно ее облегавшее, и в свете прожектора она выглядела совсем неплохо. Она спела две латиноамериканские песенки. Голосочек слабый, но, по крайней мере, пела она без фальши. Спасал микрофон – без него ее просто никто бы не услышал. Пела она невыразительно, словно вся эта канитель надоела ей до черта, и аплодисменты, которые она получила в награду, легко уместились бы в маленький наперсток.

Она ушла с площадки, и посетители снова принялись танцевать.

Я порылся в бумажнике, нашел клочок бумаги и написал такую записку:

«Не хотите ли выпить со мной? Надеюсь, сегодня утром вы не набрали в туфли песку».

Рискованная, конечно, записочка. Но ничего, может, как раз на такую она и клюнет. Схватив за руку проходящего официанта, я сунул ему записку вместе с пятидолларовой бумажкой и попросил отдать записку певице.

Вскоре он появился – я допивал вторую порцию виски.

– Она ждет вас в своей комнате. – Он оглядел меня с любопытством. – Пройдите через эту дверь, дальше налево, а там увидите дверь с нарисованной звездой.

Я поблагодарил его.

Он чуть замешкался на случай, если мне придет в голову еще раз слазить в карман за бумажником, но ничего такого мне в голову не пришло, и он смылся.

Допив виски и заплатив по счету, который, кстати говоря, тоже оказался крупным надувательством – раза эдак в три, – я направился к указанной двери и очутился в проходе за сценой.

Прямо передо мной находилась довольно обшарпанная дверь с выцветшей звездой. Я постучал, и женский голос ответил:

– Войдите.

Я повернул ручку двери и шагнул в маленькую комнату. Зеркало, туалетный столик, шкаф, два стула, в углу – ширма, на полу – вытершийся ковер.

Перед зеркалом, колдуя над своим лицом, сидела Долорес. На ней был халат из красного шелка, чуть распахнувшийся, и я имел возможность созерцать ее холеные ноги в нейлоновых чулках.

На столе стояла наполовину пустая бутылка джина, а рядом – стакан, наполненный либо джином с водой, либо чистым джином.

Она не обернулась, но посмотрела на мое отражение в зеркале.

– Я так и подумала, что это вы, – сказала она. – Хотите джина? Где-то здесь должен быть стакан.

Я сел.

– Нет, спасибо. Я сегодня пью виски. В общем-то, я хотел угостить вас.

Она наклонилась вперед – получше рассмотреть себя в зеркале. Потом взяла кроличью лапку и смахнула пудру с темных бровей.

– Почему?

Мне показалось, что она немного пьяна.

– Понравилось, как вы пели, и я решил, что бутылки шампанского это стоит, – сказал я, наблюдая за ней. – Ну и хотел поговорить с вами.

Она отпила из стакана. По тому, как она поморщилась и даже содрогнулась, я понял: в стакане чистый джин.

– А кто вы такой?

Глаза ее чуть подернулись дымкой и слегка осоловели. Она была почти пьяна, но все-таки еще соображала, что говорит или делает.

– Меня зовут Честер Скотт. Живу и работаю в этом городе.

– Скотт? – Она слегка нахмурила брови. – Честер Скотт? Где-то я это имя слышала.

– В самом деле?

Она сощурилась, наморщила лоб, потом пожала плечами.

– Где-то слышала… Значит, вам понравилось, как я пела? – Она протянула руку. – Дайте сигарету.

Я протянул ей сигарету, достал зажигалку, дал прикурить ей, потом прикурил сам.

– Пели вы хорошо, только оформление никуда не годится.

– Знаю. – Она выпустила дым к потолку, потом отхлебнула еще джина. – Вы слышали, какие были аплодисменты? Можно подумать, у них волдыри на руках.

– Эта публика совсем не для вас.

Она поморщилась.

– Если артист чего-нибудь стоит, он справится с любой публикой, – отрезала она и снова повернулась к зеркалу, чтобы заняться своим лицом. – А что вы делали на пляже утром? Только не говорите, что купались, все равно не поверю.

– Просто осматривал место. А с чего вы вдруг собрались замуж за полицейского?

Она медленно повернула голову. Ее блестящие глаза совсем подернулись дымкой.

– А вам-то что, за кого я собиралась замуж?

– Да ничего. Просто показалось странным, что такая женщина, как вы, польстилась на полицейского.

Губы ее скривились в улыбку.

– А он был не простой полицейский.

– Не простой? – Я наклонился вперед, чтобы стряхнуть пепел в стоявшую на туалетном столике пепельницу. – В каком смысле не простой?

Прикрыв рот рукой, она легонько икнула.

– У него были деньги. – Она поднялась и неверной походкой прошла за ширму. – А у вас есть деньги, мистер Скотт?

Я чуть развернул кресло, чтобы лучше видеть ширму. За ней Долорес – над ширмой маячила ее голова – сняла халат и бросила его прямо на пол.

– Кое-какие есть, – ответил я. – Не очень большие.

– Единственная вещь, которая что-то значит в жизни, от которой зависит все, – это деньги. И если кто-то говорит, что это не так, не верьте. Они говорят, что самое главное в жизни – это здоровье и религия. Какая чепуха! Деньги – вот что самое главное! – разглагольствовала она из-за ширмы. – И если у вас их нет, можете смело идти в магазин, покупать бритву и резать себе горло. Без денег вы полное дерьмо. Вы не можете найти приличную работу. Не можете ходить туда, куда стоит ходить. Жить там, где стоит жить. Общаться с людьми, с которыми стоит общаться. Без денег вы человек из толпы, а быть человеком из толпы – это низшая форма существования, так я считаю.

Она появилась из-за ширмы. Красное шелковое платье выгодно подчеркивало ее формы. Нетвердой походкой она подошла к туалетному столику и занялась своими темными волосами.

– Я уже десять лет «процветаю» на этом поприще, – продолжала она, расчесывая волосы. – Кое-какие способности у меня есть. Не думайте, я это не сама придумала. Мои способности – это фантазия моего пьянчуги-импресарио, который присосался ко мне, потому что ему не из кого было вытягивать деньги. Но способности, увы, всего лишь кое-какие, то есть о моих заработках не стоит говорить серьезно. И когда вдруг появился красномордый полицейский и стал приударять за мной, возражать я не стала, потому что у него были деньги. Наверное, на этом вонючем побережье нет ни одного кабака, где бы я не работала за эти десять лет, и предложения переспать или стать постоянной любовницей сыпались на меня как из рога изобилия, но никто ни разу не предложил мне руку и сердце. Тут на сцене появляется этот полицейский. Он груб, жесток и до ужаса страшен, но, по крайней мере, он хотел на мне жениться. – Она помолчала, допила свой джин. – И у него были деньги. Он делал мне дорогие подарки. – Выдвинув ящик туалетного столика, она выудила оттуда золотую пудреницу и протянула руку вперед, чтобы я мог видеть. Было ясно, что вещица дорогая, с внушающим уважение орнаментом. – Эту штуку подарил мне он – и, между прочим, совсем не ждал, что я в тот же миг сброшу с себя юбку и прыгну в постель. После этого он подарил мне беличью шубку, а моя юбка все еще оставалась на мне. Он обещал, что, если мы поженимся, его свадебным подарком будет норковое манто. – Она умолкла, чтобы налить себе еще джина. Я внимательно слушал ее; ясно, она не стала бы пускаться на такую откровенность, если бы не была под хорошей мухой. Поэтому я ловил каждое ее слово. – У него был дом в Пальмовой бухте, да еще какой! Терраса с видом на океан, а комнаты непростые, с фокусом; в одной, к примеру, был стеклянный пол и подсветка снизу. Да, если бы этот человек спокойно жил на свете, я бы вышла за него замуж – пусть он был груб, как медведь, пусть приходил сюда прямо в фуражке, клал ноги на стол и называл меня «куклой»… Но он оказался глуп, и с белым светом ему пришлось расстаться. – Она допила джин и, содрогнувшись, поставила стакан на стол. – Он оказался слишком глуп, и даже когда он и Арт Галгано… – Она вдруг замолкла и покосилась на меня. – Я, наверное, пьяна, – сказала она. – Чего это вдруг я с вами разболталась?

– Не знаю, – пожал плечами я. – Иногда людям нужно выговориться, сбросить груз с души. Но мне с вами не скучно. Что ж, все мы ходим под богом. Вам должно быть жаль его.

– Жаль его? – Она смяла в пепельнице сигарету. – Вы хотите сказать, что мне должно быть жаль себя. – Она плеснула в стакан еще джина. – А вы что, мистер Скотт, ищете жену?

– Да вроде нет.

– А что вы ищете?

– Я бы хотел выяснить, как погиб О’Брайен.

Она поднесла стакан к носу и понюхала.

– Ужасная дрянь. Я пью это редко, только когда собираю после выступления столько аплодисментов, сколько сегодня. – Прищурившись, она посмотрела на меня. – А какое вам дело до О’Брайена?

– Никакого. Просто любопытно, как он погиб.

– Без всякой причины – просто любопытно?

– Да.

Она окинула меня изучающим взглядом:

– Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Скотт.

– И вы хотите знать, как задавили Гарри?

– Совершенно верно.

– Я могу вам рассказать. – Она потянула из стакана, затем с отвращением поднялась и вылила джин в маленькую засаленную раковину. – Во сколько вы оцениваете такие сведения, мистер Скотт?

Я бросил сигарету в пепельницу.

– Вы имеете в виду, во сколько в деньгах?

Опершись массивными бедрами на раковину, она смотрела на меня с улыбкой, однако улыбкой отнюдь не доброжелательной, и лицо ее выглядело от этого так, словно его высекли из камня.

– Да, в деньгах. Честер Скотт. Ну разумеется. Я вспомнила, откуда я знаю ваше имя. Вас шантажирует Оскар.

– С чего вы взяли? – спросил я, сохраняя спокойствие.

– Слышу, что говорят люди, – неопределенно ответила она. – Лично я шантаж не одобряю. Мне нужны деньги, мистер Скотт. Я могу дать вам сведения, которые позволят вам освободиться от крючка Оскара, но это будет вам кое-чего стоить. Грабить вас я не буду. Всего пять сотенных – и дело сделано. Это почти даром. Я знаю, сколько просит Оскар. Пять сотен – это все равно что бесплатно.

– О каких сведениях вы говорите?

– А пять сотен долларов у вас есть, мистер Скотт?

– С собой нет.

– Но сегодня они у вас могут быть?

– Не исключено. – Я знал, что на работе в сейфе лежат восемьсот долларов. Я могу их взять, а в понедельник, когда откроется банк, положить обратно. – А с чего вы взяли, что ваши сведения будут для меня настолько ценными?

– Дайте-ка сигарету.

Я подошел к ней, дал сигарету и чиркнул зажигалкой. Утопив кончик сигареты в огне, она положила руку поверх моей. Рука была горячая и сухая.

Я смотрел, как она втягивает дым, а потом медленно выпускает его через ноздри.

– Я могу снять вас с крючка Оскара, – сказала она. – Потому что знаю весь сценарий. Хотите узнать – выкладывайте пять сотен. Я уезжаю из города, и мне нужны разгонные.

– Как это вы снимете меня с крючка Оскара? – спросил я. Уж не издевается ли она надо мной?

– Я скажу вам не раньше, чем вы выложите денежки. Когда человека кусает змея, он применяет противоядие. Я дам вам противоядие против укуса Оскара. И если вы пожалеете пятьсот долларов для спасения тридцати тысяч, значит вы просто глупец. Можете заплатить сегодня?

Если она не врет и действительно знает, как я могу прижать Оскара, пять сотен – это не деньги.

– Да, могу.

– Я буду дома после двух, – сказала она. – Живу я в «Мэддокс-Армз», квартира десять. Приносите деньги, мистер Скотт, и вы получите противоядие. Приходите ровно в два. Мне нужно будет успеть на поезд. – Она подошла к двери и открыла ее. – А сейчас мне еще петь для этой осточертевшей пьяни. До встречи.

Я прошел мимо нее и очутился в коридоре. Потом обернулся. Прямо у нее над головой излучала жесткий свет голая лампочка, и я увидел, что лицо ее напряженно, а глаза неестественно блестят. Кажется, она была здорово напугана.

Долгую минуту мы смотрели в глаза друг другу, потом она осторожно закрыла дверь у меня перед носом.

II

Отъехав со стоянки, я заметил, как из второго ряда машин вырулил черный «клиппер» и поехал следом за мной.

Я не придал этому никакого значения, хотя он держался сзади всю дорогу до города и обогнал меня, только когда я подъехал к зданию нашего агентства. Однако он всплыл в моем сознании позже.

Времени было без пятнадцати час.

Ключ от главных дверей лежал у меня в кармане, но, открой я их, сработала бы сигнализация, поэтому я позвонил сторожу, в надежде, что он еще не улегся спать.

Через некоторое время он вышел и принялся разглядывать меня через стеклянную дверь. Узнав меня, он отключил сигнализацию и впустил меня.

– Надеюсь, я не вытащил вас из постели, – сказал я. – Я забыл кое-какие бумаги, а мне нужно поработать в воскресенье.

– Ничего страшного, мистер Скотт, – сказал сторож. – Вы долго пробудете?

– Пять минут.

– Тогда я подожду вас здесь, а потом запру за вами. Уж слишком много вы работаете, мистер Скотт.

Отделавшись пустячной фразой, я направился к лифту.

На то, чтобы открыть свой кабинет и отпереть сейф, ушло всего несколько минут. Взяв из кассы пятьсот долларов, я положил на их место расписку.

По дороге из Маунт-Креста я попробовал оценить складывающуюся ситуацию. Долорес сказала, что даст мне противоядие от укуса Росса. Это могло значить только одно: она собирается продать мне сведения, с помощью которых я смогу его запугать, и он не осмелится использовать свои сведения против меня.

Я засунул пятьсот долларов в задний карман брюк. Что она мне скажет? Насколько я могу доверять Долорес? В лифте я вдруг вспомнил слова Росса, что он собирается уезжать из города. А Долорес? И ей деньги нужны, чтобы уехать из города. А если оба они замешаны в какой-то афере, которая со смертью О’Брайена почему-то лопнула?

Да, О’Брайен, безусловно, личность, заслуживающая внимания. Если полицейский обещает подарить будущей жене норковое манто, если он живет в доме со стеклянными полами, стало быть, где-то на стороне у него бьет мощный финансовый фонтан. Но тогда какого черта он оставался полицейским?

В вестибюле меня терпеливо ждал сторож. Я попрощался с ним и вышел на улицу.

Подходя к своей машине, я обратил внимание, что на противоположной стороне улицы в дверях магазина стоит какой-то человек. Я окинул его мимолетным взглядом – что это он здесь делает? – и тот шагнул в тень.

Я поехал в сторону жилых кварталов Палм-Сити и вскоре об этом человеке забыл, но, как и черный «клиппер», он всплыл в моем сознании позже.

«Мэддокс-Армз» находился на Мэддокс-авеню. Это был жилой дом гостиничного типа, довольно невысокого пошиба: выцветшее каменное здание, построенное лет пятьдесят назад и выглядевшее так, словно с той поры оно не знало ремонта.

Я поднялся по ступенькам и очутился в тускло освещенном вестибюле. Справа на стене висели почтовые ящики, передо мной – древнего вида лифт, а слева – дверь с надписью «Швейцар». Квартира 10 находилась на третьем этаже. В лифте я взглянул на часы. Было без трех минут два.

Лифт потащился наверх, кряхтя и поскрипывая. Казалось, клеть вот-вот сорвется с кабеля и вместе со мной шмякнется о фундамент. У меня отлегло от сердца, когда лифт, напоследок скрипнув, остановился на третьем этаже.

Я вышел. Передо мной был узкий коридор; справа и слева двери. На первой же двери слева стоял номер 10.

Я остановился перед ней. К дверной панели кнопкой была прикреплена табличка с надписью: «Мисс Долорес Лэйн».

Я позвонил и услышал, как где-то в глубине квартиры зазвенел звонок.

Наступила тишина. Я стоял и ждал. Неужели через десять минут я стану обладателем ценных сведений и смогу поставить Оскара Росса на место?

За дверью раздалось какое-то движение, и она приоткрылась на несколько сантиметров – дальше не пускала цепочка.

– Кто там? – спросила Долорес из-за двери.

– Скотт, – ответил я. – Вы ждете кого-то еще?

Дверь на секунду закрылась – Долорес сбросила цепочку – и тут же открылась.

На Долорес поверх серого платья было накинуто легкое дорожное пальто. На лице явное волнение, но она все же пересилила себя и улыбнулась мне еле заметной, ничего не значащей улыбкой.

– Входите. Когда живешь одна в таком притоне, в два часа ночи будешь открывать дверь с опаской.

Я шагнул мимо нее и оказался в довольно большой комнате, скудно обставленной, причем такую мебель можно увидеть только в меблированных комнатах, больше нигде: для себя такой хлам ни один здравомыслящий человек не купит. Видимо, живется ей несладко, и, наверное, уже давно.

– Не обращайте на это внимания, – сказала она. – Слава богу, я уезжаю из этого болота. Единственное его достоинство – дешевизна.

Рядом находилась приоткрытая дверь – похоже, это была спальня. Около кровати стоял внушительных размеров чемодан. Кажется, она действительно собиралась сматываться.

– Деньги принесли? – спросила она, и я уловил волнение в ее голосе.

– Принес, – сухо ответил я. – Но расстанусь с ними не раньше, чем увижу, что ваши сведения стоит покупать.

Губы ее скривились в горькой улыбке.

– Стоит. Покажите деньги.

Я вытащил из кармана пачку банкнот и показал ей.

Она окинула их жадным взглядом.

– Здесь пять сотен?

– Да.

– Хорошо, теперь я покажу вам, что у меня есть, – сказала она, подходя к обшарпанному трельяжу в углу комнаты. Она выдвинула ящик.

С самого начала меня не оставляла мысль, что я не должен полностью доверять Долорес, но – человеческая глупость и наивность беспредельны! – я отгонял эту мысль, так как считал, что с женщиной уж как-нибудь справлюсь.

Она сунула руку в ящик и вдруг повернулась ко мне. В руке ее, уставившись прямо мне в грудь, блестел пистолет тридцать восьмого калибра.

– Не двигайтесь, – негромко приказала она. – Положите деньги на стол.

Я не мог оторвать глаз от дула пистолета. Он, словно дрель, буравил мне грудь.

Я в жизни не был под дулом пистолета, и это ощущение мне не понравилось. В нем скрывалась страшная опасность, непрошеная смерть.

В детективных романах я часто читал о том, как героя берут на мушку, и всегда верил утверждениям авторов, что герой встречал такую ситуацию не моргнув глазом. Оказалось, до детективного героя мне далеко – во рту пересохло, в желудке я ощутил предательские холод и пустоту.

– Лучше опустите эту штуку, – хрипло выговорил я. – Она ведь и выстрелить может.

– Выстрелит, если не положите деньги на стол.

На лице ее застыло мрачное, колючее выражение, глаза блестели. Не опуская пистолета, она чуть подалась влево, нашарила левой рукой кнопки включения старомодного радиоприемника и включила его.

– На этом этаже никого нет, – быстро сказала она, – и выстрел никто не услышит. Под нами живет старик, он глух как тетерев. Он решит, что это выхлоп машины, а скорее всего, и вообще ничего не услышит.

В комнату внезапно ворвался трескучий вихрь джаза.

– Деньги на стол, или я стреляю, – зловеще прошипела она.

Я не отрываясь смотрел на нее. По выражению лица я понял: она не шутит. Я также увидел, что пальцы ее судорожно, так, что побелели костяшки, сжимают спусковой крючок. Господи, да ведь она может в любую секунду выстрелить!

Я положил деньги на стол. Она с облегчением перевела дыхание и немного опустила пистолет. Сквозь слой пудры проступили капли пота.

– К стене!

Я прижался к стене. Она сграбастала банкноты и сунула их в карман пальто.

– Далеко вы не уйдете, – сказал я как можно тверже, хотя думать о производимом впечатлении было уже поздно. – Вас задержит полиция.

Она улыбнулась:

– Не надо себя обманывать. Вы скажете им обо мне, а я – о вас. Вы думаете, кроме Оскара, о вас никто ничего не знает? Ошибаетесь. Я тоже знаю. Грабить вас мне не особенно приятно – я не воровка и не шантажистка, – но мне надо выбираться из города, и это для меня единственный путь. Только не рыпайтесь: если попробуете задержать меня, я вас просто застрелю. А теперь повернитесь лицом к стене и не двигайтесь.

В ее горящих глазах я прочитал решимость и испуг. Ведь действительно выстрелит, стоит мне ослушаться. И я покорно повернулся лицом к стене.

Я слышал, как она забежала в спальню и тут же вышла обратно. Шаги стали тяжелее, – наверное, она несла чемодан.

– Счастливо оставаться, мистер Скотт, – сказала она. – Вы оказались мне полезны. Извините, что надула вас, но вы сами виноваты – на такие приманки клюют только простофили.

Хлопнула дверь, в замке повернулся ключ.

Я отошел от стены и, достав платок, вытер вспотевшее лицо. Потом подошел к радио и выдернул шнур из сети. Тишина ворвалась в комнату таким же вихрем, каким пять минут назад ворвался трескучий джаз.

Я шагнул было к двери, как вдруг по ту сторону ее услышал крик:

– Не подходите ко мне! Не подходите! Нет! Не надо!

Я стоял и слушал, чувствуя, как леденеет сердце. В голосе ее звенел смертельный ужас.

Вдруг она пронзительно вскрикнула. Я дернулся, как от удара. Послышалась непродолжительная возня, потом – глухой стук.

Она снова вскрикнула; этот вскрик до сих пор иногда слышится мне по ночам.

Наступила тишина.

Я услышал, как хлопнула дверь развалюхи-лифта. Заскрипел кабель – лифт пошел вниз.

Прошла бесконечная, напряженная минута, и скрип прекратился. Где-то далеко, на три этажа ниже, дверь лифта едва слышно хлопнула снова. На улице зашумел двигатель и быстро отъехала машина. По лицу моему струился пот. Вдруг я обмер: по ту сторону двери раздался звук, от которого похолодела кровь в жилах. Это был слабый, выворачивающий душу стон.

Глава десятая

I

Я стоял и в смятении глядел на запертую дверь. Вдруг через меня словно пропустили электрический ток: в комнате зазвонил телефон.

Я быстро обернулся. Телефон стоял на столике и продолжал терзать тишину. Что делать? Я схватился за ручку двери, но дверь была надежно заперта снаружи. Высадить ее, не наделав шума, – на это рассчитывать не приходилось.

Я подбежал к окну и чуть отодвинул занавеску. Окно выходило на улицу, но до мостовой – три этажа. Этот вариант отпадал.

Еще одно окно в спальне: то же самое.

Я вернулся в гостиную. Назойливый трескучий телефон расстреливал меня очередями. В другом конце комнаты я увидел еще одну дверь и заглянул туда: кухня и туалет. Высоко под потолком оконце, через которое пролезет разве что кошка.

Телефон продолжал трезвонить, и я не мог больше этого выдержать. Я снял трубку и осторожно положил ее на стол. Из нее донесся мужской голос:

– Долли! Это ты, Долли! Говорит Эд. Этот чертов поезд уходит через пять минут…

Я побежал на кухню и открыл шкаф – найти что-нибудь, чем взломать дверь, но, конечно же, ничего не нашел.

Вернувшись к двери, я нагнулся и заглянул в замочную скважину. Ключ был там.

В трубке слабо бубнил мужской голос.

Я оглядел комнату. На одном из кресел лежала газета. Я сунул ее под дверь – между полом и низом двери была изрядная щель.

Я снова побежал в кухню и начал панически шарить в ящиках шкафа. В четвертом ящике я обнаружил пару тонких плоскогубцев. Схватив их, я вернулся в гостиную. Мне без особого труда удалось вытолкнуть ключ, и он выпал на газету.

Я осторожно потянул ее к себе. Сверху лежал ключ.

Услышал в телефоне щелчок и следом длинный гудок. Подошел к столу, положил трубку на место, вернулся к двери и дрожащими руками повернул ключ в замке.

Рядом с лифтом лицом вниз лежала Долорес: пальто скомкалось и сбилось на бедрах, стройные длинные ноги нелепо раскинуты.

При виде ее я похолодел – так мог лежать только труп.

Минуту я стоял в дверях и смотрел на нее, потом вернулся в комнату, погасил свет и снова вышел в коридор.

Что-то заклокотало у меня в горле. Я осторожно сделал несколько шагов в сторону лифта и наклонился над Долорес. Лицо ее было повернуто в другую сторону, но в волосах я увидел кровь.

Я перевернул ее на спину.

Кто-то нанес ей зверский удар в правый висок и проломил череп. Удар был страшный – наверное, убил ее наповал.

Меня едва не вырвало, я закрыл глаза. Несколько секунд боролся с кошмарной тошнотой, потом пересилил себя и открыл глаза.

Сунул руку в карман ее пальто, но моих пяти сотен там, разумеется, не было. Не было видно и ее чемодана.

Я выпрямился. Вытащил платок, вытер лицо и руки. Меня охватила паника: ведь, если кто-то увидит меня здесь, это убийство без долгого раздумья навесят на меня.

Скорее вырваться отсюда, скорее, пока ее не нашли! Я быстро зашагал вниз по ступенькам.

Два пролета остались позади. Вдруг я увидел, что навстречу мне снизу поднимается девушка.

На какую-то секунду я оцепенел, мелькнула мысль: наверх, на самый верх, бегом! Но я удержался и пошел дальше вниз.

На лестнице было темно, но я вполне смог бы узнать эту девушку при следующей встрече. Значит, и она меня тоже!

Это была молодая блондинка с усталым, бледным и невыразительным лицом, с размалеванными глазами. Под черным распахнутым пальто я увидел цветастое вечернее платье, какое можно купить в самом заштатном магазине одежды на Аркейд-стрит. В волосах торчала завядшая красная гвоздика.

Она безучастно посмотрела на меня и пошла дальше.

Пошел дальше и я.

Если она свернет в коридор третьего этажа, то прямиком уткнется в тело Долорес. Поднимется страшный крик, и полиция будет здесь раньше, чем я успею выбраться за пределы квартала.

Я дошел до поворота лестницы, но большего мои нервы выдержать не могли – я побежал.

Вот я уже в вестибюле и схватился за ручку парадной двери. Тут я остановился и, затаив дыхание, прислушался.

Где-то наверху хлопнула дверь, но никаких криков не было. Значит, девушка жила на втором этаже. Я осторожно открыл парадную дверь и оглядел длинную пустынную улицу, быстро спустился по ступенькам и зашагал к своему «бьюику».

Только сейчас я осознал весь ужас происшедшего. Я сел в машину и несколько секунд сидел с закрытыми глазами, ощущая прилив тошноты.

Вдруг до меня донесся шум машины. Этот звук сразу привел меня в чувство – я лихорадочно всадил ключ в щель зажигания.

Мимо проехало такси и затормозило прямо перед входом в «Мэддокс-Армз». Из него вышел человек с чемоданом. Расплатившись с шофером, он взбежал по ступенькам и вошел в дом.

Такси отъехало. Я заколебался.

А если это тот самый Эд, который звонил по телефону?

Я отъехал от тротуара, слегка нажал на газ, но у первого же поворота затормозил и повернул в боковую улочку, где стояло много машин. Если это действительно Эд, было бы глупо его упустить.

Я запер «бьюик» и бросился к перекрестку. Выбравшись на Мэддокс-авеню, я медленно пошел в сторону «Мэддокс-Армз».

Когда до входа в дом осталось метров пятьдесят, я отошел в тень и принялся ждать.

Прошло минут пять или шесть – мне они показались вечностью, – и человек с чемоданом торопливо вышел из дверей дома.

Я покинул тень и направился в его сторону быстрой походкой человека, возвращающегося с затянувшейся вечеринки и желающего скорее попасть домой.

Человек оглянулся по сторонам и увидел меня. Вздрогнув от неожиданности, он круто повернулся и быстро пошел в противоположную сторону.

Я чуть прибавил шагу, чтобы не потерять его из виду. Плохо, если он поймет, что я иду за ним.

Как только он скрылся за углом, я побежал и в самую последнюю секунду успел заметить его – он сворачивал с главной улицы в темный переулок.

Он направлялся к стоянке такси, где стояли три машины. Он сел в первую из них и уехал.

Я бросился через улицу, открыл дверцу второго такси и плюхнулся на сиденье.

– Езжайте за этой машиной, – велел я шоферу. – Если сумеете продержаться за ней – пять долларов ваши. Только держите дистанцию: пассажир не должен знать, что мы едем сзади.

Машина сорвалась с места, не успел я как следует захлопнуть дверцу.

– Знаете, босс, – сказал шофер, – машин сейчас мало, прятаться не за чем. Но он сказал моему дружку, что ему надо в отель «Вашингтон».

– А если он передумает? – возразил я. – Терять его нельзя.

– В случае чего, спрошу у Элфа, куда он его отвез, – сказал шофер. – Лучше ехать прямо в «Вашингтон», иначе они нас засекут.

Пожалуй, он прав.

– Хорошо. Едем прямо туда.

– Вот и отлично, – одобрил шофер, тут же свернул в переулок и прибавил скорость. – Вы небось частный детектив?

– Да, – не стал спорить я. Иначе пришлось бы объяснить ему, зачем мне нужен этот человек. – Если я его потеряю, я потеряю работу.

– Не потеряешь, дружище, – пробормотал шофер, бросая машину в такой крутой вираж, что в знак протеста завизжали шины. – Только сиди крепко. Сейчас приедем.

Мы домчались до отеля за пять минут. Остановив машину в полусотне метров от входа, шофер повернулся и лихо мне подмигнул.

– Еще не приехал, но сейчас будет здесь. Мне подождать?

– Да.

Я достал сигареты и предложил ему закурить. Мы оба с наслаждением затянулись.

Через окно я смотрел на вход в отель «Вашингтон».

Это был третьеразрядный отель, в котором останавливались заезжие коммивояжеры. Единственное его достоинство заключалось в том, что находился он около вокзала.

Минут пять или шесть мы сидели и ждали, потом, когда я уже стал было думать, что человек с чемоданом безвозвратно потерян, ко входу в отель подкатило такси.

Из него вышел человек с чемоданом и быстро вошел в отель.

– Ну вот, – радостно улыбаясь, объявил шофер. – Что я вам говорил?

Я протянул ему пять долларов.

– Ну спасибо, – поблагодарил я. – Пойду побеседую с этим шутником.

– Может, могу чем помочь?

– Нет, еще раз спасибо.

Я вылез из такси, махнул на прощание рукой и зашагал ко входу в отель. Перед двойными дверями, ведшими в вестибюль, я остановился.

Человек с чемоданом обращался к дежурному, пожилому лысому человеку, который слушал с выражением полнейшего безразличия на лице.

Они стояли по обе стороны конторки дежурного. Прямо над их головами висела лампа, свет от которой падал на лицо человека с чемоданом.

Я внимательно вгляделся в него.

Это был совершенно не тот типаж, который подошел бы Долорес для совместного путешествия. Маленького роста, коренастый, он выглядел лет на шестьдесят. Мясистое лицо избороздили тонкие маленькие вены запойного пьяницы. При свете я смог разглядеть, что одежда на нем была довольно поношенная и старая. Синий костюм светился на рукавах. Серая фетровая шляпа выцвела и засалилась. На нем была только одна новая вещь – бледно-голубой вычурный галстук с желтыми лошадиными головами.

Разговаривая с дежурным, он беспрерывно вытирал лицо грязным платком, и даже со своего места я мог видеть, что он сильно нервничает и волнуется.

Наконец он подал дежурному какие-то деньги, и тот подтолкнул ему книгу записи посетителей. Человек что-то там написал, взял ключ от комнаты, который дежурный бросил на стойку, потом, подхватив чемодан, пересек вестибюль и исчез на едва освещенной лестнице.

Я поколебался мгновение, потом толкнул двойные двери и вошел в вестибюль отеля.

II

Старый, издерганный жизнью дежурный окинул меня безучастным взглядом.

Я подошел и оперся на стойку. Увидев этого человека вблизи, я понял, что, если хочу от него что-то получить, нужно действовать самым примитивным методом. Протертый до дыр костюм и обтрепавшиеся манжеты вопили о его бедности.

– Сейчас наверх поднялся человек. Мне нужно знать, кто он такой, – сказал я веско.

Вытащив бумажник, я достал десятидолларовую банкноту, дал дежурному возможность ей полюбоваться и стал аккуратно складывать ее. Получился маленький комочек, и я сунул его между костяшками указательного и среднего пальца левой руки, откуда он торчал словно флаг. Я положил левую руку на стойку в метре от него.

Глаза дежурного соскользнули с моего лица и стали ощупывать сложенную банкноту. Я увидел, как раздуваются его сплющенные ноздри, а лицо принимает осмысленное выражение.

– Мы не даем сведений о наших клиентах. – Голос его звучал неуверенно. – Кто вы такой, мистер?

– Человек, который покупает сведения за десять долларов, – ответил я.

Он втянул голову в плечи и прикрыл глаза – видимо, думал. Так он был похож на тощую нахохлившуюся курицу. Наконец он открыл глаза и снова уставился на банкноту.

– Вы не полицейский, – сказал он, как бы обращаясь к самому себе. – И не частный детектив.

Его усталые глаза снова переместились с банкноты на мое лицо в тщетных поисках разгадки.

– Какая разница, кто я? – нетерпеливо бросил я. – Как его имя?

Рука его – похоже, он не мыл ее неделю – робко потянулась к банкноте. Я позволил ей приблизиться, но, когда она была почти у цели, отодвинул свою.

– Как его имя? – повторил я.

Он вздохнул:

– Не знаю. То, что он написал в книге, наверняка липа. – И он подтолкнул книгу ко мне.

Я прочитал: «Джон Тернер, Сан-Франциско». Почерк был неровный и мелкий.

– Тернер, – произнес дежурный задумчиво. – Если бы я получал по доллару за каждого Джона Тернера в этой книге, я бы давно разбогател и бросил эту поганую работу.

– Он не сказал, почему прибыл так поздно? И как долго пробудет?

Дежурный снова втянул голову в плечи.

– Если я буду держать деньги в руках, мистер, моя память будет работать гораздо лучше. Когда вам будет столько, сколько мне, вы увидите, что в голове уже ничего не держится.

Я выронил банкноту на стойку.

– Пусть она лежит здесь, – сказал я. – Смотрите на нее.

Наклонившись над банкнотой, он затаил дыхание, потом поднял глаза и спросил:

– Так что вы хотели узнать, мистер?

Я повторил вопрос.

– Он сказал, что опоздал на последний поезд и уедет первым же утренним. Просил разбудить в семь утра.

– Куда идет поезд?

Он огорченно покачал головой:

– Этого он не сказал. Но только не в Сан-Франциско. Завтра с утра туда поездов нет. Может, в Сан-Диего. Последний поезд в Сан-Диего ушел в половине третьего ночи, а первый завтрашний уходит в половине восьмого.

Подумав секунду, я спросил:

– В каком он номере?

Дежурный положил палец на банкноту и начал медленно двигать ее к себе.

– В двадцать восьмом, – ответил он. – Но наверх я вас пропустить не могу – нужно снять комнату.

– Двадцать девятый или двадцать седьмой свободны?

Он посмотрел через плечо на висящие за стеклянной дверцей ключи, затем, не убирая палец с банкноты, левой рукой снял с крючка ключ от двадцать девятого номера.

Положив его передо мной, он быстрым движением, как ящерица муху, слизнул десятидолларовую банкноту со стойки.

– Два доллара за ночь, – сказал он. – Не самая плохая комната. У него, во всяком случае, хуже.

Я выудил из бумажника еще два доллара и взял ключ.

– Если я не встану сам, – велел я, – разбудите меня в половине седьмого.

– Ладно, – кивнул он. – Поднимитесь по лестнице на второй этаж и поверните налево.

В коридоре тускло мерцала лампочка. Ковер на лестнице был чуть толще бумаги, двери щеголяли сбитыми косяками и выцветшей краской. Над лестницей висел слабый запах капустного супа, туалета и немытых тел. Да, отель «Вашингтон» нельзя было отнести к лучшим отелям Палм-Сити.

Пройдя номер двадцать семь, я приостановился у номера двадцать восемь и стал слушать. Все, однако, было тихо, и я прошел дальше, к номеру двадцать девять, сунул ключ в замочную скважину, осторожно его повернул и открыл дверь. Нащупав на стене выключатель, я зажег свет и, стараясь ступать без шума, вошел в комнату. Скорее, это была кроличья клетка. Я закрыл дверь и огляделся.

Я увидел кровать, раковину, ковровую дорожку, два стула.

Над кроватью висела гравюра – женщина с крыльями и куском тюля над толстым задом. Стиснутыми кулаками она колотила в обитую железом дверь. Возможно, она изображала любовь, которую не хотели впускать в дом. Если любовь похожа на эту женщину, вполне понятно, почему двери обиты кованым железом.

Я опустился на кровать.

На моих часах было без десяти три, и я вдруг почувствовал себя совершенно изможденным. Это, безусловно, была самая насыщенная и тревожная ночь в моей жизни, и еще неизвестно, чем она кончится.

Меня так и подмывало вытянуть ноги и, не раздеваясь, завалиться спать. Я уже готов был поддаться соблазну, но вдруг услышал легкий звонок: так звякает телефон, когда вы поднимаете трубку. Звук этот раздался в соседней комнате.

Сон как рукой сняло. Я сел на кровати и прислушался.

Человек, поставивший в книге фамилию Тернер, говорил:

– Принесите мне бутылку виски со льдом, и побыстрее.

Пауза. Потом он проворчал:

– Мне плевать. Несите и не рассуждайте, – и повесил трубку.

Несколько секунд я сидел, уставившись в пыльный ковер, потом с усилием поднялся с кровати, на цыпочках подошел к двери, слегка приоткрыл ее и выключил свет в своей комнате. Опершись о дверной косяк, я стал ждать.

Прошло минут десять – мне они показались часом. Потом я услышал, как кто-то шаркает ногами по лестнице. Порывшись в бумажнике, я вытащил пять долларов. Эта ночь стоила мне немалых денег, черт возьми, но я все же рассчитывал получить кое-что взамен.

В конце коридора показался дежурный. Он нес поднос с бутылкой виски и жестянкой со льдом. Шел он так, будто вместо ног у него были протезы.

Когда он дотащился до номера двадцать пятого, я вышел в коридор и преградил ему дорогу. Я показал ему пять долларов, потом протянул их ему. А сам взял у него из рук поднос.

Он схватил банкноту так, как голодный тигр хватает кусок мяса, потом тупо посмотрел на меня, перевел взгляд на дверь с табличкой «28» и поплелся назад.

Я смотрел ему вслед. У поворота на лестницу он оглянулся и скрылся из виду.

Я поставил поднос на пол около двадцать восьмого номера и постучал в дверь.

– Кто там? – громко спросил человек, назвавшийся Тернером.

– Ваш заказ, – ответил я, собираясь с духом. Потом оперся о дверной косяк.

Я услышал, как он встает, идет по комнате. Потом повернулся ключ, и дверь приоткрылась.

Я навалился на нее всем телом.

Дверь широко распахнулась, и я оказался в комнате.

Для человека на грани шестидесяти у Тернера оказалась превосходная реакция. Он тут же сориентировался и кинулся к кровати, где лежал кольт.

Я обхватил его и прижал к кровати.

Его рука сжала пистолет, моя рука сжала его руку. Какой-то момент мы выясняли, кто же из нас сильнее, но возраст склонил чашу весов в мою сторону.

Вытащив пистолет из его руки, я оттолкнулся от кровати и вскочил на ноги.

Когда он наконец сел прямо, в лицо ему смотрело дуло пистолета; ничего, пусть испытает то, что испытал сегодня я.

Он смотрел на меня, и его красное, посеченное венами лицо приобретало пыльно-фиолетовый оттенок.

– Успокойтесь, – сказал я, безуспешно стараясь отдышаться. – Я хочу с вами поговорить.

Языком, похожим на кусок покрашенной в фиолетовый цвет кожи, он облизнул пересохшие губы.

– Кто вы такой? – спросил он глухим неровным голосом.

– Не важно, кто я такой, – сказал я. – Там, за дверью, вам принесли выпить. Тащите выпивку сюда, и мы с вами побеседуем за стаканом виски.

Видимо, ему позарез нужно было сейчас выпить, потому что он пулей сорвался с кровати и схватил поднос так, словно от этого зависела его жизнь.

Пока он наливал виски в стакан, я поднялся, закрыл дверь и запер ее на ключ.

Он осушил стакан с виски одним глотком и налил вторую порцию.

– Мне налейте со льдом, – заметил я.

– Кто вы такой? Что вам надо? – Он был явно озадачен – ума не мог приложить, откуда и зачем я на него свалился.

– Вопросы буду задавать я, а вы будьте любезны отвечать, – жестко сказал я. – Почему вы не позвонили в полицию, когда нашли ее?

Кровь отхлынула от его лица, оставив лишь разломанные вены на желтоватом фоне.

– Вы знаете про нее? – проскрипел он.

– Знаю. Кроме этого, я видел, как вы вошли и как вышли. Почему не позвонили в полицию?

– А что бы это дало? – спросил он, отводя взгляд.

– Как ваше имя?

Снова появился фиолетовый язык и облизнул сухие губы.

– Тернер. Джон Тернер.

– Что ж, хорошо, хотите подурачиться – давайте, – сказал я и поднял пистолет. Он оттягивал руку и вообще мне мешал. В детективных романах я читал про кольты сорок пятого калибра, но в руках я его держал первый раз. Никогда не думал, что он такой большой и тяжелый. – Поднимитесь и встаньте к стене. Я вызову полицию.

Виски из стакана выплеснулось прямо ему на колени.

– Подождите, – прохрипел он. – Что вы от меня хотите? Я же ничего не знаю. Я наткнулся на тело. Кто-то стукнул ее по голове.

– Как вас зовут?

– Эд Натли. Я ее импресарио.

Это было похоже на правду. Долорес говорила о каком-то импресарио.

– Почему вы не позвонили в полицию?

Он отпил немного виски. Похоже, это подействовало на него успокоительно. Он бросил на меня злой взгляд.

– А вам какое дело? – зарычал он. – Кто вы, собственно, такой? Не полицейский, не газетчик, на стукача вы, черт возьми, тоже не похожи. Так кто же вы?

– Слушайте, если не хотите отвечать на мои вопросы, мы позвоним в полицию, может, с ними вы не будете таким скрытным.

Он сразу сник.

– Я и хотел позвонить им, – пробормотал он. – Как только оправился от шока, хотел им позвонить.

– Так позвоните им сейчас, – подзуживал я, надеясь, что он выпил не слишком много виски, для того чтобы пойти на такое безрассудство.

Он опустил стакан, и какой-то неприятный момент я даже думал, что сейчас он подойдет к телефону, но вместо этого он вытащил смятую пачку сигарет, прилепил сигарету к нижней губе и чиркнул спичкой.

– Я знаю, кто вы такой, – сказал он вдруг. – Как это я сразу не догадался? Должно быть, теряю хватку. Вы собирались оплатить ей отъезд, не так ли?

Положив кольт на туалетный столик, я обошел вокруг Натли, взял с подноса второй стакан и плеснул туда немного виски – мне вдруг страшно захотелось выпить. Я прошел в конец комнаты и сел на стул около окна.

– А что, если так? – спросил я.

Он уставился на меня:

– Бог ты мой! Неужели вы дали ей деньги?

– Мы уходим от темы, – перебил его я. – Я хочу знать, почему вы не позвонили в полицию, когда нашли ее труп. Либо вы ответите на этот вопрос мне, либо мы идем в полицию.

Он поколебался, потом пожал плечами.

– Просто не хотел ввязываться, – сказал наконец он и вытер грязным платком потное лицо. – Они могли бы подумать, что ее треснул я. – Он аккуратно сложил платок и убрал его. – Будто я ее не предупреждал… – Он вдруг замолчал и нахмурился. – Просто не хотел ввязываться, вот и все, – неуклюже заключил он.

– О чем вы ее предупреждали? – спросил я.

Он снова заколебался, взял стакан и допил свой виски. Потом налил еще и только тогда сказал:

– Не знаю, зачем я вам это говорю. Может, потому, что я выпил, но, если уж вам так интересно, я предупреждал ее, что выходить замуж за этого полицейского – безумие.

– Почему?

Он потянул виски, потом посмотрел на меня помутневшими глазами.

– Потому что его деньги плохо пахли. Только она не хотела меня слушать. – Он осклабился, стал вертеть в рыхлых грязных руках стакан. – Я предупреждал, что ее втянут в какую-нибудь грязную аферу. Куда там, она только смеялась надо мной. Если полицейский живет так, как жил этот тип, можно сделать один вывод: денежки плывут к нему из грязного болотца. Но ей было плевать. Она думала только об одном: вот она выйдет за него замуж и уйдет со сцены. Больше она ничего знать не желала. – Он еще отхлебнул из стакана. – Вот и доигралась – проломили глупую голову.

– А на чем О’Брайен делал деньги? – спросил я.

Он хитро посмотрел на меня:

– Этого я не знаю.

– А почему она хотела уехать из города?

Он надул щеки, потом выпустил воздух.

– Здесь ей больше нечего было делать. Она хотела посмотреть Мексику.

– Но она не просто хотела уехать, она рвалась из города. Почему?

Он плеснул в стакан еще виски.

– Так вы дали ей деньжат?

– Дал, но их унес ее убийца, – сказал я.

Он потер рукой потное лицо, словно стараясь стереть с глаз пелену.

– Кажется, я перебрал сегодня. Сейчас, дайте как следует подумать. – Он еще раз потер лицо рукой и после небольшого раздумья сказал: – Если вы знаете, что с ней произошло, значит вы видели ее раньше меня. Стало быть, и о ее смерти вы знали раньше меня. Она хотела вас расколоть на пять сотенных, и вы сами только что сказали, что принесли их ей на блюдечке. – Он легонько икнул, закрыв рот рукой. – Я, конечно, перебрал, но еще соображаю. Может, это вы ее и убили. – Откинувшись назад, он пристально посмотрел на меня. – А что? Вполне возможно. Пожалуй, стоит сходить в полицию. Может, вашей персоной они заинтересуются больше, чем моей. Мне-то убивать ее никакой корысти, а у вас мотив вполне подходящий.

Я постарался не выдать себя, но сердце гулко застучало.

– Я ее не убивал, – ответил я, выдерживая его взгляд, – и не думаю также, что это ваших рук дело, но, если вам очень хочется, мы можем пойти в полицию, и пусть решают они.

Он слабо усмехнулся.

– Ладно, приятель, я вам верю, – миролюбиво произнес он. – Мне неприятности ни к чему. Между нами говоря, я и знать не желаю, кто ее убил. – Он подался вперед, потер тыльными сторонами ладоней глаза. – Знаю я, как связываться с полицией. Если они не повесят это убийство на вас, то повесят на меня. Так что лучше к ним не соваться. Ну а теперь, может, вы уберетесь отсюда и дадите мне поспать? Мне нужно успеть на первый поезд, а я устал как черт.

Я решил попробовать взять его на пушку.

– А вы такого Росса не знаете? – внезапно спросил я.

Меня ждало разочарование: ничуть не изменившись в лице, он продолжал пристально смотреть на меня.

– Никого я не знаю, – ответил он, тщательно подбирая слова. – Могу посоветовать вам одно: если хотите остаться в живых, лучше тоже никого не знайте в этом паскудном городе. Ну а теперь, может, все-таки дадите мне поспать?

– Как вы думаете, это он убил ее?

Его дряблый рот изогнулся в ухмылке.

– Росс? Да вы смеетесь! Для него и муху-то убить проблема.

Тогда я выстрелил из пушки другого калибра:

– А может быть, ее убил Арт Галгано?

Я попал в цель.

Он вздрогнул, побледнел, руки сжались в кулаки. Целую минуту он сидел и смотрел на меня, потом наконец хрипло выдавил из себя:

– Я не знаю, кто ее убил. А теперь убирайтесь!

Я почувствовал, что больше ничего от него не добьюсь. Да я и сам еле стоял на ногах. Ладно, подкараулю его завтра утром и еще немного потрясу; может, что и высыплется. А сейчас спать.

– Увидимся утром, – обрадовал я его и побрел к двери. – Наш разговор не окончен, продолжение следует.

– Не морочьте вы себе голову, – пробубнил он и выронил стакан с остатками виски на ковер. – Я этим паскудным городом сыт по горло. Слава богу, завтра меня здесь уже не будет.

Выходя, я обернулся и посмотрел на него. Картина была малопривлекательная: лицо блестит от пота, под глазами синие круги, а в руке зажата бутылка виски.

Я выбрался в тусклый коридор и закрыл за собой дверь. У меня не было никакого желания проводить остаток ночи в этом гнусном затхлом притоне, но ехать сейчас домой, в такую даль, – это было выше моих сил.

В двадцать девятом номере я зажег свет и побрел к кровати. Я скинул пиджак и туфли и плюхнулся на кровать, чувствуя, как сладко ноют кости.

Я хотел было обдумать события прошедшего дня и проанализировать все, что узнал от Натли, но куда там, через минуту я уже забылся в тяжелом сне.

Хлопок выстрела прозвучал настолько неожиданно, что я чуть не вылетел из кровати.

В комнате стояла полная темнота, я ничего не видел, но был абсолютно уверен: где-то рядом секунду назад прозвучал пистолетный выстрел.

Потом я услышал мягкий звук быстрых шагов – кто-то убегал по коридору.

Я соскользнул с кровати и, не включая свет, подкрался к двери, потом приоткрыл ее.

Коридор был пуст.

Дверь в комнату Натли была приоткрыта. Там горел свет, и оттуда сильно пахло порохом.

Я подошел к двери и заглянул в комнату.

В углу, скрючившись, сидел Натли. Он был в грязной пижаме, босиком. Чуть ниже нагрудного кармана блестело багровое пятно.

На моих глазах пятно крови медленно начало разрастаться.

Я ничем не мог ему помочь. Ему уже никто не мог помочь.

Теперь он был раз и навсегда предоставлен самому себе.

Где-то в коридоре закричала женщина.

Мне тоже хотелось кричать.

Глава одиннадцатая

I

Казалось, я стал действующим лицом какой-то кошмарной фантасмагории и роль моя состояла в том, чтобы убегать от мертвецов.

Я стоял в дверном проеме и смотрел на Натли. Надо быстрее уносить ноги, ведь через минуту здесь будет полиция!

В коридоре продолжала кричать женщина, потом этажом выше заголосила другая.

Лицо Натли было серым, отсутствующим, безучастным – такое лицо могло быть только у покойника. Я чувствовал себя совершенно разбитым, но все же через силу повернулся и, стараясь не шуметь, заспешил по коридору к лестнице.

Женщина уже не кричала, она вопила, видимо высунувшись в окно: «Полиция! Убили! Полиция!» Меня охватила паника. Я побежал по лестнице, чувствуя, как тяжело дышать и как ползут мурашки по телу. Но в вестибюле меня ждало еще одно потрясение.

За конторкой в луже крови лицом вниз лежал дежурный. Кто-то нанес ему страшный удар в правый висок – так же была убита Долорес Лэйн.

К этому времени вид насильственной смерти уже не вызывал у меня неописуемого ужаса – наверное, стал привыкать, – и я остановился посмотреть на тело. В эту самую секунду где-то вдалеке послышался вой полицейской сирены, и я замер на месте.

Чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди, я бросился к двойным стеклянным дверям на улицу, но тут же понял, что таким путем я попаду прямо под свет фар приближающейся полицейской машины.

За стойкой дежурного я увидел дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещен».

Я бросился за конторку, открыл дверь и очутился в тускло освещенном коридоре. Впереди были ступеньки, ведущие, по-видимому, в подвал. Я сбежал вниз и оказался в другом коридоре, который вел в кухню, потом быстро проскочил к двери с надписью: «Запасный выход».

Пришлось немного повозиться с засовами, но в конце концов я их отодвинул, толкнул дверь и увидел перед собой темную аллею.

Я быстро зашагал по аллее к главной улице. На углу остановился и осторожно выглянул.

Перед входом в отель стояла полицейская машина, но самих полицейских видно не было.

Держась в тени домов, я побежал в противоположном направлении. Это было мало похоже на бег – я еле волочил ноги.

Я пробежал таким образом пару кварталов, и тут показалось такси. Я совершенно ясно себе представил, что, если сейчас остановлю это такси, шофер обязательно обо мне потом вспомнит и даст полиции мое описание. Но я настолько устал, что мне было все равно.

Я поднял руку, и такси остановилось. Я попросил шофера отвезти меня на Мэддокс-авеню, и побыстрее.

Он окинул меня подозрительным взглядом, потом открыл дверцу машины. Через десять минут мы были на Мэддокс-авеню. Когда машина проезжала мимо «Мэддокс-Армз», я осторожно выглянул в окно.

У входа стояли три полицейские машины. Рядом с машинами я увидел пятерых полицейских и одного мужчину в штатском. Мне показалось, что это лейтенант Уэст; но он стоял в тени, и я вполне мог ошибиться. У следующего перекрестка я попросил шофера остановиться и расплатился с ним. Когда он уехал, я свернул в боковую улицу, туда, где оставил свой «бьюик».

Когда я отъехал от тротуара, часы пробили половину четвертого. Ну и ночка мне выпала! И я теперь замешан не только в случайной гибели полицейского, но и в трех вполне преднамеренных убийствах. Это было как раз такое положение, в какое человек может попасть только в кошмарном сне.

Я мог осмысленно думать только об одном: как бы скорей добраться до своей кровати.

Наконец я доехал-таки до дома – часы показывали без пяти четыре.

На ватных ногах я пошел по дорожке, отпер дверь и вошел в темный холл. Свет включать не стал – зачем? Я пересек холл и пошел на ощупь к двери в спальню. Открыв ее, шагнул в еще более густую темноту.

Вдруг я остановился. По спине пробежал холодок. В застоявшемся воздухе комнаты явственно чувствовался запах духов – запах, который моей спальне был совершенно несвойствен.

Я вытянул руку и включил свет. Сердце мое резко ударило по ребрам.

Лицо закрыто каштановыми волосами, обнаженные руки поверх простыни – в моей постели, спящая или мертвая, лежала Люсиль.

Я оперся о стену. Она лежала не двигаясь и, как мне казалось, не дыша. Меня охватил страх: а что, если она мертва?

Сегодня ночью трое уже отдали богу душу, она могла быть четвертой. От трех трупов мне пока что удалось отделаться и оторваться, но Люсиль – это совсем другое дело. Она лежит в моем доме и в моей постели.

Сделав над собой усилие, я оттолкнулся от стены и нетвердым шагом подошел к кровати. Трясущейся рукой я осторожно дотронулся до руки Люсиль.

Она пошевелилась, легонько вздохнула, чуть повернулась на бок и зарыла лицо в подушку.

Я отошел назад со вздохом облегчения. Потом огляделся и увидел, что на полу разбросана ее одежда: лимонные брючки, белая блузка. На стуле висели белые трусики и лифчик.

Я не стал ломать голову над тем, каким образом она оказалась в моей постели и что будет, если ее найдут здесь. Главное – она жива, все остальное меня сейчас не беспокоило.

Мне хотелось только одного: спать.

Я пошел в гостевую спальню, сбросил одежду и нырнул под простыни.

Голова моя коснулась подушки, и комната начала плыть перед глазами. Мертвые тела, Люсиль в моей постели, покореженный «кадиллак», боязнь полиции и угроза Оскара Росса – все это растворилось в тяжелом сне. Я спал, а все мои проблемы и страхи сидели у изголовья кровати и ждали моего пробуждения.

II

Когда я открыл глаза, часы на столике у кровати показывали пять минут двенадцатого. Через прорези в деревянных ставнях пробивалось жаркое солнце и чертило на ковре остроугольные фигуры.

Некоторое время я лежал не шевелясь и смотрел в потолок – не мог сразу сообразить, приснился ли мне кошмарный сон, или же события, ворвавшиеся с пробуждением в мой мозг, произошли на самом деле. Но как только я окончательно проснулся, то сразу понял, что кошмар, увы, имел место наяву. Сбросив одеяло, я выпрыгнул из кровати, надел висевший в шкафу запасной халат и отправился в ванную.

Я побрился и сразу почувствовал себя увереннее. Выйдя из ванной, услышал какое-то движение в спальне. Дверь открылась, и на пороге появилась Люсиль.

Мы стояли и смотрели друг на друга.

– Привет, – сказал я наконец. – Чего это вы вдруг забрались в мою постель? Или у вас на меня какие-нибудь виды?

Она вспыхнула.

– Извините. Я ждала и ждала, а вас все не было, – виновато пробормотала она. – Я ужасно устала и прилегла на вашу постель. Ну и, наверное, заснула.

– А потом во сне разбросали по всей комнате свою одежду и забрались под одеяло, – улыбаясь, сказал я. – Ладно, надеюсь, спалось вам не хуже, чем мне. Я действительно пришел поздновато и решил, что будить вас негуманно. Кстати, интересно, почему вы здесь: вас привело какое-то неотложное дело – или вы просто решили, что смена кроватей слегка разнообразит вашу скучную жизнь в «Гейблз»?

Она захлопала глазами:

– Вы же сказали, что нашли выход. Только не сказали – какой. Вот я и приехала и стала вас ждать – я же не знала, что вы придете так поздно.

– Понятно. А как вы проникли внутрь?

Она отвела глаза:

– А я… нашла открытое окно.

– Довольно легкомысленно с моей стороны. – Я провел рукой по волосам и поморщился: шишка на затылке здорово болела. – Знаете, я сегодня что-то плохо себя чувствую. Будьте хорошей девочкой, садитесь на свой велосипед и уезжайте, а? Я хотел бы немного покоя и тишины.

– Чес, ну пожалуйста… – Она сжала кулачки и застучала ими по коленям. Я уже знал: это признак того, что она взволнована. – Я должна поговорить с вами. Этот человек… который звонил… он приходил ко мне. Он хочет нас шантажировать.

– Да, я все знаю. Что ж, хорошо, давайте поговорим, только сначала я выпью кофе. А вы пока можете пройти в ванную и принять присущий вам королевский облик – вы меня чрезвычайно этим обяжете. А то сейчас у вас такой вид, будто вы провели ночь в кустах. Я сварю кофе, а потом мы с вами устроим заседание за круглым столом.

С этими словами я повернулся, пошел в кухню и поставил на огонь кофейник. Потом услышал, как через минуту в ванной зажурчал душ.

К тому времени, когда я накрыл на стол – кофе, сок, румяные тосты, – она как раз вышла из ванной. Ее шелковистые волосы были аккуратно причесаны, а кожа сияла свежестью. Она высоко закатала рукава моего халата. Каким-то чудесным образом даже в этом не очень подходящем туалете, который к тому же был ей на несколько размеров велик, ей удавалось выглядеть очаровательной и милой. Впрочем, этот секрет, кажется, известен всему женскому полу.

– Садитесь и пейте кофе, – сказал я. – Только говорить пока не будем. Времени у нас достаточно.

– Но, Чес…

– Говорить пока не будем, ясно? Я хочу выпить свой кофе в тишине и спокойствии. И вам советую расслабиться.

Она села напротив меня и с угрюмым видом стала наливать кофе.

Ситуация даже доставляла мне удовольствие. Если бы сейчас все было нормально, и Эйткен вдруг сыграл бы в ящик, и Люсиль вышла бы за меня замуж… что ж, каждое утро в течение лет этак двадцати я созерцал бы именно такую картину: она, очаровательная и слегка угрюмая, сидит напротив меня и пьет кофе. Неужели еще недавно я об этом мечтал? Да, увы, в жизни все гораздо обыденнее.

Мы допили кофе в полном молчании. Иногда поднимали друг на друга глаза, но и только. Это был довольно странный завтрак, но я твердо решил: пока не закурю первую сигарету, никаких разговоров.

Наконец с кофе было покончено. Пододвинув Люсиль пачку сигарет, я прошел к кушетке и улегся на нее. Закурил, поднял глаза к потолку. Я явно чувствовал себя лучше и был более или менее готов ко всему, что расскажет мне Люсиль.

– Ну хорошо, – сказал я, не глядя на нее. – Начнем. Значит, нас шантажируют – я правильно понял?

Она сидела прямо, стиснутые кулачки на столе, глаза широко раскрыты.

– Да. Он пришел вчера вечером. Я как раз купалась. Он появился откуда ни возьмись, когда я выходила из бассейна.

Я выпустил струю дыма.

– Если вы были в том же бикини, в каком вас видел я, то просто не понимаю, как у него хватило духа вас шантажировать. – Я чуть приподнялся и взглянул на нее. – Любой другой на его месте забыл бы, зачем пришел. И как он вам понравился? Насколько я понимаю, девушки именно по таким сходят с ума, а?

– А мне он показался мерзким типом, – ответила она холодно.

– Неужели? Ну, это, наверное, потому, что он хочет вытянуть из вас деньги. Я думаю, если бы он пригласил вас в ресторан, вы бы нашли его просто неотразимым.

– Чес! Ну прекратите, в самом деле! Он требует тридцать тысяч долларов! Он сказал, что мы с вами должны достать эти деньги!

– Я знаю. Он почему-то с детской убежденностью считает, что нам с вами достать такие деньги – все равно что раз плюнуть. Мне он дал срок до конца той недели. Вы можете достать тридцать тысяч?

– Конечно нет!

Я стряхнул пепел в пепельницу.

– Ну а сколько вы…

– Не знаю. У меня есть бриллиантовое кольцо. Это все, что действительно принадлежит мне. Роджер подарил мне его еще до замужества. Я думаю, оно кое-чего стоит. – Она покрутила кольцо на среднем пальце правой руки. – Может, вы сумеете его продать?

Я протянул руку:

– Давайте посмотрим.

Она с сомнением взглянула на меня, потом сняла кольцо с пальца, поднялась и протянула его мне.

Я взял кольцо.

– Садитесь сюда, – сказал я, хлопнув ладонью по кушетке.

Она села и сложила руки на коленях. В глазах были удивление и беспокойство.

Я внимательно осмотрел кольцо.

Кольцо было неплохое, но не более того. Во всяком случае, ни один ювелир не потерял бы из-за него покой и сон.

– Может, сотен пять за него в ломбарде и дадут, – сказал я. – Если вы им расскажете, что ваша мать умирает с голоду, а у вас самой чахотка. Ну и конечно, если они вам поверят. – Я бросил кольцо ей на колени. – Что ж, это уже кое-что. Теперь нам осталось достать всего лишь двадцать девять тысяч пятьсот долларов.

– Чес! Ну почему вы со мной так разговариваете? – в сердцах воскликнула она. – Что я такого сделала? Я же говорила вам, что нас будут шантажировать, а вы мне не верили. А теперь я же еще и виновата. Вот здорово!

– У меня сегодня была очень трудная ночь, – терпеливо объяснил я. – И ваши проблемы, Люсиль, честно говоря, ушли на второй план. Мне нужно подумать о более важных делах.

– Что значит «мои проблемы»? – вспыхнула Люсиль. – Они и ваши тоже! Где мы достанем деньги?

– Вот в чем вопрос, как сказал когда-то Гамлет. У вас есть предложения?

– Ну, я… наверное, основную сумму внесете вы? Вы же говорили, что у вас есть двадцать тысяч?

Она наклонилась вперед, в глазах – волнение и испуг. Маленький очаровательный ребенок.

– Эти деньги я должен отдать вашему мужу. Ему может не понравиться, если я ни с того ни с сего отдам их нашему другу Оскару.

– Чес! Вы что, не понимаете, насколько это серьезно? Этот человек говорит, что он расскажет Роджеру, как мы с вами занимались на пляже любовью, а полиции – что я убила полицейского! Он говорит, у него есть фотография, где вы заменяете номер на вашей машине! – Она стала бить кулачком мне по колену. – И вы, и я – мы замешаны оба! Что же делать, Чес?

Я оттолкнул ее руку.

– Только без паники, – сказал я. – Это во-первых. Во-вторых, мистер Оскар Росс будет долго ждать, пока мы ему заплатим. А в-третьих, вы сейчас оденетесь и поедете домой, потому что сюда в любой момент может кто-нибудь прийти и застать нас в явно компрометирующем положении.

Она вся вытянулась и сцепила руки где-то под коленками.

– Вы не собираетесь ему платить? – Глаза ее округлились. – Ведь он же пойдет в полицию! Ведь он расскажет Роджеру… вы должны заплатить!

– Ничего я не должен. Пока у нас есть шесть дней. Я рассчитываю узнать что-нибудь насчет Оскара, и тогда, мне кажется, он уже не будет таким назойливым. Такой человек, как он, не может не иметь прошлого. Например, он зачем-то рвется из города. Вот я покопаюсь в его прошлом и выясню, чего это он так торопится уехать. Я заплачу ему, лишь если буду уверен: другого выхода нет. А сейчас я в этом совершенно не уверен.

Она оторопело смотрела на меня:

– Но если он узнает, что вы суете нос в его дела, ему это не понравится. Он может пойти в полицию.

– Не пойдет. А теперь будьте хорошей девочкой, одевайтесь и уезжайте домой. У меня очень много дел, и вы просто мешаете.

– Неужели вы все это серьезно? Да вы его только разозлите. Еще, чего доброго, он цену поднимет.

– Не поднимет, – заверил я. – Потому что не дурак. Он понимает, что больше тридцати тысяч ему из нас не выжать. А теперь, пожалуйста, уезжайте.

Медленно, нехотя она поднялась.

– Может, лучше все-таки отдать ему деньги, Чес? Эта ваша хитрость… может обернуться для нас тюрьмой.

Я улыбнулся:

– Успокойтесь и положитесь на меня. Время еще есть, будем надеяться, что нам повезет.

– Не нравится мне это, – сказала она, глядя на меня сверху вниз. – Лучше бы заплатить ему и избавиться раз и навсегда.

– Вам-то, конечно, так было бы лучше, потому что деньги не ваши. Если вам так хочется отдать ему деньги, попросите мужа одолжить вам тридцать тысяч. Вдруг он согласится?

Она гневно взмахнула руками, потом повернулась и быстро вышла из комнаты.

Я взял телефонный справочник и открыл его на букву «Р». Оказалось, что Оскар Росс живет в доме под названием «Бельвю» на Прибрежном бульваре. Не самый фешенебельный район города, но ничем не хуже моего.

Любопытства ради я посмотрел, зарегистрирован ли в справочнике Арт Галгано. Как я и полагал, его там не было.

Отложив справочник, я поднялся налить себе еще кофе. Снова начала болеть голова, и я пошел в ванную, взял там три таблетки аспирина и запил их чуть тепловатым кофе.

Я вернулся в комнату, сел на кушетку и принялся обдумывать положение. Минут через десять из спальни вышла Люсиль. В своих желтых брючках и белой блузке она выглядела великолепно. В правой руке она держала белую сумку.

Люсиль остановилась в дверях, явно рассчитывая произвести впечатление. На лице ее было выражение, какое бывает у заблудившейся девочки. Такая конфетка, прямо хотелось положить в рот и съесть.

Эх, подумал я, не была бы ты женой Эйткена, да к тому же такой бессовестной лгуньей и авантюристкой!

– Чес, – начала она своим тихим детским голосом, – мы должны отнестись к этому серьезно. Я сейчас думала…

– Можете не продолжать, – перебил я. – Я знаю ваши мысли наизусть. Вы решили – разумеется, за нас обоих, – что я должен выложить все свои сбережения, до последнего цента, но вы забываете об одном: если вы платите шантажисту, он обязательно приходит еще. Росс сейчас с радостью заберет денежки, и, возможно, год или даже два мы о нем ничего не услышим и будем думать, что все в порядке, как вдруг он заявится и расскажет нам, что попал в очень сложное положение и что ему позарез нужны деньги. Это мои деньги, Люсиль. Может быть, мне и придется с ними расстаться, но расстанусь я с ними лишь тогда, когда увижу, что другого способа вырваться из этой переделки нет.

Она стала беспокойно шагать по комнате.

Наконец остановилась и сказала, не глядя на меня:

– Тогда, наверное, я обо всем расскажу Роджеру. Уверена, он скорее заплатит этому человеку, чем позволит засадить меня в тюрьму.

– Эту сцену мы уже один раз проигрывали, к чему повторять заезженные номера? – с улыбкой спросил я. – Уезжайте, пока я не рассердился.

Она вцепилась в свою сумочку и, бешено сверкая глазами, подошла ко мне:

– Мы должны заплатить! Если вы отказываетесь, я все расскажу Роджеру! Я не шучу!

– Помните, чем закончилась эта сцена в прошлый раз? Вы сказали, что не хотите ничего говорить Роджеру и не будете бросаться его именем мне в лицо. Похоже, у вас короткая память. Хорошо, если уж вам так хочется ему обо всем рассказать – давайте, только мы поедем вместе, и я позабочусь о том, чтобы все факты были изложены верно.

Она побелела от гнева.

– Ненавижу вас! – крикнула она и замахнулась своей сумочкой, норовя съездить мне по лицу.

Я вовремя успел поднять руку, и удар пришелся по кисти. Столкновение было таким стремительным, что сумочка вырвалась у нее из руки, пролетела через всю комнату, шмякнулась о стену и от удара раскрылась. Все ее содержимое вывалилось на пол.

Мне бросился в глаза один предмет.

– Вот это интересно! – воскликнул я.

Люсиль бросилась к сумочке, схватила предмет и сунула его под блузку. Потом с глазами, полными невыразимого страха, попятилась назад.

Какую-то секунду я стоял словно пригвожденный к полу и только таращил глаза, но, когда она кинулась к двери, я пришел в себя и рванулся ей наперерез.

Я схватил ее за руку уже в холле. Она вывернулась, вырвала руку и хотела уже открыть парадную дверь. Я снова схватил ее и дернул на себя. Она вырывалась, пинала меня ногами, толкала руками и даже пыталась укусить. Неожиданно она оказалась довольно сильной, и, прежде чем я успел крепко схватить ее за руки, ей удалось угостить меня тремя-четырьмя достаточно болезненными ударами в лицо, после чего я, естественно, здорово разъярился.

Наконец мне удалось вывернуть ей руку и повернуть спиной к себе. Я нажал чуть крепче – она взвизгнула и упала на колени, но тут же бросилась на пол, откатилась от меня, вскочила на ноги и нырнула к двери. Я снова схватил ее. Тяжело дыша, она извивалась и пыталась лягнуть меня ногой, но на сей раз я был готов и успешно увертывался.

Она попробовала разбить мне лицо головой – ничего не вышло, но тут ей удалось высвободить одну руку, и она что было силы вонзила мне в шею длинные ногти.

Я словно сражался с дикой кошкой. Каким-то образом ей удалось ударить меня коленом в грудь, да так сильно, что я выпустил ее руки. Она кинулась на меня, но в этот момент из-под блузки на пол выпал предмет.

Я поднял его.

Это было водительское удостоверение.

Выписано на ее имя два года назад.

Тогда я повернулся к ней.

Она забилась в угол комнаты и сидела там не двигаясь, закрыв лицо руками.

Потом начала плакать.

Глава двенадцатая

Я положил удостоверение в карман и пошел в ванную. Там обмыл царапины на шее. Царапины были довольно глубокие и саднили. Наконец мне удалось остановить кровотечение. Но следы на лице были достаточно красноречивы. Даже ребенку будет ясно, что я с кем-то дрался.

Я вышел в гостиную, сел к окошку и стал смотреть на прибрежную полосу песка и на далекие пальмы.

Некоторое время я сидел и курил. Потом за спиной раздалось какое-то движение.

В дверях стояла Люсиль.

– Чес… – Голос ее дрожал. – Я все объясню… Я сейчас все объясню…

– Давайте объясняйте, – согласился я. – Кажется, будет что послушать. Вы уже доказали мне, что вы довольно находчивая лгунья, но то было так, семечки. А вот если вам удастся успешно выкрутиться и сейчас, вы вполне можете рассчитывать на мировое признание.

Она подошла и села в кресло напротив.

– Прошу вас, Чес… Я знаю, вы на меня сердиты, но я вам совсем не лгала. Правда. Совсем. – На лице у нее появилось такое ангельское выражение, что у меня руки зачесались: с каким удовольствием я сейчас положил бы ее на диван и хорошенько бы выпорол. – Если бы вы попросили у меня удостоверение, я бы вам его сама дала. Вам незачем было так глупо себя вести.

– Слушайте, моему терпению может прийти конец.

Она облизнула губы, и ангельская невинность на лице сменилась настороженной сосредоточенностью.

– Извините меня, Чес. Я вовсе не хотела злить вас, – мягко проворковала она. – Но если вы не верите, что я никогда вам не лгала…

– Бросьте вы это, – перебил я нетерпеливо. – Выкладывайте ваше объяснение. Значит, вся история насчет желания научиться водить была выдумкой?

Большим и указательным пальцами левой руки она провела по ноге от бедра к колену. Это должно было изображать смущение маленькой девочки, но на эту удочку я уже не ловился.

– Видите ли, Чес, я влюбилась в вас с первого взгляда, – сказала она, потом вдруг вскинула голову и посмотрела на меня огромными горящими глазами.

И на эту удочку я не попался.

– И когда же вы бросили на меня этот первый взгляд?

– Когда вы в первый раз пришли в наш дом – я увидела, как вы смотрите на меня.

Я мысленно вернулся к тому вечеру. Кажется, это было очень-очень давно.

– Когда вы любовались собой в зеркало? Это вы имеете в виду?

– Да. – Она провела пальцами от колена к бедру, потом внимательно оглядела их, словно проверяя, не пострадали ли они во время путешествия. – Я ведь ужасно одинока, Чес. Вы не представляете себе, что это такое – быть замужем за стариком. Роджер – ужасный зануда. И мне захотелось познакомиться с вами. Я знала, что с вами будет весело и интересно. Вот я и решила попросить вас научить меня водить машину – это будет хороший предлог. Ничего другого мне в голову не пришло.

Зажав окурок между средним и большим пальцами, я выстрелил им в сад.

– Ну, ничего не скажешь, лихо, – восхищенно произнес я. – Значит, это был предлог для того, чтобы познакомиться со мной?

Она взглянула на меня, потом застенчиво отвела глаза.

– Я бы никогда вам об этом не сказала, Чес, но сейчас я просто обязана все объяснить. Ведь в таких вещах девушки признаются очень неохотно.

– Ну, это мне понятно. Значит, вы влюбились в меня с первого взгляда?

Она закусила губу, отвернулась.

– Да.

– Но вот почему-то, когда я на пляже спросил вас, влюблены ли вы в меня, вы были не просто удивлены, нет, вы даже слегка рассердились от такой крамольной мысли.

Она поерзала в кресле.

– Ну… я боялась, что, признайся я вам в любви, это… может быть опасным. Ведь я не хотела… – Голос ее стих.

– Ладно, Люсиль, я не хочу вас смущать. Но одно хочу выяснить четко. Значит, вы притворились, что не умеете водить, только потому, что хотели немного поразвлечься со мной? Правильно я вас понял?

Она снова поерзала.

– Ну, не совсем так. Я хотела познакомиться с вами поближе. Я думала, что мне с вами будет интересно.

– Ну вот вы со мной знакомы. И что, это очень интересно?

Она чуть вспыхнула:

– Конечно. Всегда приятно сознавать, что в тебя кто-то влюблен. В жизни девушки любовь знаете как важна? А Роджер меня не любит.

– Вы это выяснили еще до замужества или уже после?

Она взглянула на меня, и на какой-то миг в ее глазах засветился нехороший огонек, но она тут же вспомнила роль, которую играла, и на ее лице появилось выражение оскорбленной добродетели.

– После. Он потерял ко мне всякий интерес.

– Интересно – почему?

Она откинулась на спинку кресла, нахмурилась.

– Он уже старый. Мне нужно одно, ему – другое, – сказала она, не глядя на меня.

– Допустим. И вы, естественно, решили найти кого-нибудь, кому будет с вами интересно, и выбрали меня.

Она гневно вспыхнула.

– Я знаю, вам все это неприятно, Чес, – сказала она по возможности мягче. – Может быть, на вашем месте и я бы чувствовала себя так же. Так что я вас не обвиняю. Даже наоборот – прошу меня простить. Конечно, в основном это моя вина. Я чувствовала себя такой одинокой. А благодаря вам я словно заново родилась.

– Что ж, могу только сказать, что моя жизнь благодаря вам тоже вышла из обычной колеи, – сказал я. – Ну ладно, итак, я получил ваше объяснение, нравится оно мне или нет, теперь давайте разберемся в деталях. Значит, вы водите машину два года?

Руки ее сжались в кулаки.

– Нет-нет. Что вы! Удостоверение я действительно получила два года назад, но машину почти не водила. Роджер мне не давал пользоваться своими машинами. Я ездила, может, неделю, потом он сказал, что я езжу слишком быстро, и больше мне свои машины не доверял.

Я улыбнулся. Она сразу сообразила, в какую ловушку я ее веду, и избежала ее.

– Значит, когда вы попросили меня поучить вас, вы фактически начинали все сначала?

Руки ее разжались.

– Да.

Я бросил водительское удостоверение ей на колени.

– Надеюсь, вам удастся это доказать. Надеюсь, что шофер вашего мужа весьма охотно совершит клятвопреступление, если его под присягой спросят, пользовались ли вы машинами мужа. Одно дело – когда полицейского сбивает насмерть новичок, и совсем другое – когда опытный водитель. Если судья увидит ваше удостоверение, придется приложить много усилий, чтобы убедить его в вашей неопытности.

Она окаменела.

– Не смейте так говорить! Вы просто пугаете меня!

Я пристально посмотрел на нее:

– Увы, Люсиль, я не могу вас испугать. Вы ведь абсолютно уверены, что вам это сойдет с рук, а?

Кажется, впервые ее уверенность в себе пошатнулась – в глазах мелькнуло какое-то раздражение.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – бросила она резко.

– Не понимаете? Знаете что, сделайте мне одно одолжение. Освободите меня от всех ваших личных драм, интересов и проблем. Уберите с глаз моих вашу игру в маленькую девочку, ваше роскошное тело – они меня больше не прельщают. Да, не скрою, сердчишко мое застучало, когда я увидел, как вы глядитесь в зеркало в своем соблазнительном домашнем наряде. Да, оно стучало еще громче, когда я застал вас в своей машине. А уж когда вы лежали на песочке и, как мне казалось, предлагали себя, оно, несчастное, прямо из груди вырывалось. Только с тех пор я слегка поумнел! И вы меня больше не интересуете. Потому что я точно знаю, что вы лгунья, и подозреваю, что еще и авантюристка. Еще я знаю, что вам зачем-то позарез нужны деньги, и я знаю, что от меня вы их не получите. Поэтому уходите. Ищите простофилю в другом месте. Найдутся тысячи мужчин, которые проглотят вашу наживку вместе с крючком и даже с удочкой. Так что вы еще попробуйте, только выберите кого-нибудь поглупее. А обо мне советую забыть. Если не будете терять времени, найдете мне замену без особых проблем, могу вам только пожелать удачи.

Лицо ее внезапно побелело, глаза засветились жестоким огнем.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – произнесла она наконец. Голос ее звучал глухо и прерывисто. – Как вы можете так со мной разговаривать? Ведь нас же шантажируют! Я объяснила вам, откуда у меня водительское удостоверение, но сути это не меняет. Этот человек требует тридцать тысяч, иначе он расскажет о нас Роджеру, а полиции – о наезде! Почему вы со мной разговариваете в таком тоне?

Я поднялся.

– Ответьте мне на один вопрос, Люсиль. – Я пересек комнату и, присев рядом с Люсиль на корточки, посмотрел ей прямо в глаза. – Сколько времени вы работаете вместе с Оскаром? Сколько простофиль вы обвели вокруг пальца? Отвечайте, а потом я возьму вас за нежную лживую шейку и выброшу отсюда!

Лицо ее исказилось – на нем появилась ярость дикого зверя. Рука ее, приняв форму когтистой лапы, метнулась мне в лицо, но на этот раз ей не удалось застать меня врасплох. Я поймал ее за кисть, выдернул из кресла и завел руку за спину.

Она взвизгнула от боли. Выпустив кисть, я схватил ее за локти и заглянул в горящие бешенством глаза.

– Итак, что вы мне ответите? – Я легонько встряхнул ее. – Сколько времени вы работаете вместе?

Она попыталась высвободиться, но я только крепче сжал ее кисти.

– Вы ошибаетесь, – тяжело выдохнула она. – Я не работаю с этим человеком. Как вы могли такое подумать?

Я отпустил ее.

– Это вы ошибаетесь, когда думаете, что вас не видно насквозь. Все ясно как божий день. Вы заманили меня на уединенный пляж. Там, кроме нас, никого не было, никого – вчера я специально ездил туда, чтобы осмотреть местность. Там следы только ваших и моих ног. А это значит, что Росса там не было. Откуда же, спрашивается, ему стало обо всем известно? Очень просто: ему рассказали вы. Вы вдвоем хотите заполучить двадцать тысяч, которые я собираюсь вложить в дело вашего мужа. Он ведь сказал вам об этом, правда? То-то вы в первый же вечер знакомства так этим интересовались! Вы рассказали Россу, а потом вдвоем решили выудить у меня эти денежки путем шантажа. Когда я позвонил вам и сказал, что нашел выход из положения, вас это нисколько не обрадовало, даже огорчило, я понял по вашему голосу. Как только я положил трубку, вы позвонили Россу и сказали ему, что я могу сорваться с крючка. Тогда он сразу же приезжает сюда разобраться, что я надумал, и даже захватывает с собой фотоаппарат со вспышкой. А теперь вы докажите мне, что это не так, полгите еще немного, у вас это так здорово получается!

Она опустилась в кресло и, закрыв лицо руками, принялась плакать.

Я подошел к бару и налил себе виски, бросив в стакан довольно много льда. Потом вернулся со стаканом к своему креслу. Она перестала плакать и теперь сидела и вытирала глаза руками, словно беспризорный ребенок, который только что получил хорошую взбучку и теперь ему очень жаль себя.

– Чес…

– Давайте, давайте, – скептически сказал я, откинувшись в кресле и глядя на нее. – Какую басню вы еще сочинили?

– Чес, не будьте ко мне так безжалостны! – в отчаянии воскликнула она, ломая руки. Это было уже что-то новое; возможно, если бы я не был сыт по горло ее штучками и ею самой, ее отчаяние и могло бы меня немножко тронуть – не очень, но все-таки немножко. – Я ничего не могла поделать. Он… он шантажирует меня почти целый год.

Я отпил немного виски. Виски был в самый раз: достаточно крепкий и холодный.

– Кто вас шантажирует целый год? Оскар?

– Да.

– И вы решили, что будет совсем неплохо, если он заодно пошантажирует и меня?

– Я ничего не могла поделать. – Она снова стала ломать руки. Второй раз это уже выглядело не так убедительно. – Он узнал, что у вас есть эти деньги…

– То есть это вы ему сказали?

– Нет! Клянусь, что нет! – Она посмотрела на меня. По бледному лицу текли слезы, в широко раскрытых глазах застыло страдание. – Он сам узнал.

– Слушайте, перестаньте кормить меня баснями, – сердито сказал я. – Если уж врете, так делайте это так, чтобы хоть чуть-чуть походило на правду. Откуда это, интересно, он мог узнать? Только вам и Эйткену было известно, сколько именно я собирался вложить в дело. Вряд ли Россу сказал об этом Эйткен. Стало быть – вы.

Сжавшись комочком в кресле, она отчаянно пыталась вывернуться:

– Я… я совсем не хотела говорить ему, Чес. Поверьте мне. Просто мы с ним разговаривали, и я сказала, что знаю одного человека, у которого много денег, и как было бы здорово, если бы такие деньги были у меня. У меня даже и в мыслях не было… просто так получилось… сорвалось с языка. Я и не думала ему ничего говорить.

– Но все-таки сказали?

Она снова применила старый трюк – сцепила руки между коленками.

– Да, но не нарочно.

– И почему же он вас целый год шантажирует?

Она замялась, отвернулась, поерзала в кресле.

– Я не могу вам сказать этого, Чес. Это… ну, очень личное… Я как-то раз сделала одну вещь…

– Наверное, пригласили одного интересного мужчину на уединенный пляж?

– Ну что вы! Я… никогда раньше этого не делала.

– Ну хорошо, хорошо, оставим пока это. Значит, он вас шантажировал, и, несмотря на это, вы иногда мило с ним беседовали, рассказывали ему о сотрудниках вашего мужа и о том, сколько у них денег.

– Все было совсем не так…

– Я в этом ни секунды не сомневаюсь. Во всяком случае, это его идея: чтобы я поучил вас водить машину, а потом отвез на уединенный пляж?

– Да.

Она приподняла волосы на плечах. Этот трюк давно не был в ходу.

– И вы не имели понятия, зачем это нужно – ехать со мной на уединенный пляж?

– Нет.

– А вы, раз он вас шантажирует, делаете все, что он скажет?

Кровь бросилась ей в лицо, руки нервно дернулись.

– Мне приходится делать то, что он скажет.

– Вы платите ему?

Ее всю передернуло.

– Нет… у меня нет денег.

– Какая же ему выгода вас шантажировать? Или ему выгодно заставлять вас делать то, что он скажет?

– Да.

– После того как вы разыграли маленький спектакль на пляже, – сказал я, не сводя с нее глаз, – вы уехали и по дороге ухитрились сбить полицейского. Вы быстро подъехали к ближайшему телефону-автомату, позвонили Россу и рассказали ему о случившемся. Он сразу понял, что это куда более грозное оружие для шантажа, и велел вам ехать ко мне домой и разыграть там еще один спектакль, чтобы убедить меня взять всю вину на себя, а уж потом в игру вступит он и вытянет у меня деньги.

Она застучала стиснутыми кулачками – еще один расхожий трюк.

– Все было совсем не так, Чес! Я ему не звонила, я приехала прямо сюда.

– Я не верю вам, Люсиль. Я не верю, что Росс вас шантажирует. Мне кажется, что вы работаете вместе.

– Это неправда, Чес! Клянусь вам! Все было так, как я вам рассказала.

Я внимательно посмотрел на нее, – конечно, она лгала.

– Хорошо. Знаете, что мы с вами сейчас сделаем? Поедем к Россу и поговорим с ним. Очень интересно, как он себя поведет, если наш визит будет для него неожиданностью. Подождите меня здесь. Я сейчас переоденусь, и мы поедем к нему.

Я вышел из гостиной и захлопнул за собой дверь – Люсиль и слова не успела сказать, – подошел к двери в свою спальню, открыл ее, но внутрь не вошел. Сильно хлопнув дверью, я быстро прошел в гостевую спальню и оставил дверь приоткрытой. Потом стал слушать.

Дверь из гостиной тихонько приоткрылась. Я осторожно выглянул и увидел, что Люсиль вошла в холл и смотрит на закрытую дверь в мою спальню. Потом она вернулась в гостиную и закрыла за собой дверь. Через секунду до моего слуха донеслись слабые звоночки – она набирала номер телефона.

Я поставил простейший капкан, и он вот-вот должен был захлопнуться.

Подкравшись к двери в гостиную, я прижался ухом к скважине.

Она говорила:

– Что мне делать? Боюсь, он ничего не заплатит. Нет… он мне больше не верит. Ты должен сделать что-нибудь…

Я вошел в комнату.

Люсиль быстро повесила трубку и отошла от телефона.

– Ладно, ладно, – сказал я. – Виноватый вид, смущение – не нужно, это лишнее. Я все слышал. Значит, вы все-таки работаете вместе. Или я не прав?

Лицо ее побелело, глаза были полны ненависти. Молодость, свежесть и красота куда-то исчезли. Теперь это была повидавшая виды, загнанная в угол женщина.

– Вы думаете, умней вас никого нет, да? – закричала она, задыхаясь от ненависти. – Да, вы умный, согласна. Но только деньги вы нам все равно выложите, не отвертитесь! Вы не сможете доказать, что я была с вами! Что я сидела за рулем! У нас есть ваша фотография около машины. Если не заплатите, мы отсылаем ее в полицию. А если вы будете пытаться впутать в это дело меня, так у вас нет никаких доказательств, и это всего лишь ваше слово против моего. У меня будет алиби. Найдутся люди, которые подтвердят, что в момент убийства я была с ними. Так что у вас один выход – платить, и именно это вы и сделаете!

Я стоял и разглядывал ее искаженное злобой лицо, и вдруг мне вспомнились пятна крови на правом заднем колесе машины. Вдоль позвоночника холодной скользкой змеей пополз озноб.

Мне сразу показалось, что с этими пятнами что-то не так, но только сейчас я понял, что они значили. Это не был несчастный случай. О’Брайен был убит, как были убиты Долорес и Натли.

– Вы с Россом убили его, – сказал я. – А потом инсценировали случайный наезд. Вы стукнули его по голове, а потом переехали задним колесом «кадиллака». Только вы в спешке сделали серьезную ошибку. Вы переехали его не тем колесом. Нужно было левым, Люсиль, не правым, а левым. Одной такой ошибки достаточно, чтобы попасть в газовую камеру.

Она попятилась, лицо ее внезапно стало серым.

– Я не убивала его!

– Убивали, вместе с Россом. Вы хотели убить двух зайцев одним выстрелом, не так ли? Избавиться от О’Брайена, а заодно расколоть меня на двадцать тысяч!

– Это неправда! – закричала она. – Вы ничего не сможете доказать! Я не убивала его! И если вы не заплатите нам…

– И не подумаю, – сказал я, подходя к широкому, от пола до потолка, окну, выходящему на веранду. Я развязал оба шнура для занавесок и вытащил их. – У меня сегодня днем будет много работы, – продолжал я. – Я хочу выяснить, зачем это вам вдруг понадобилось убивать О’Брайена. Боюсь, вы мне будете мешать, Люсиль. И поэтому я сейчас вас свяжу и оставлю здесь, пока не выясню все, что мне нужно.

Глаза ее совсем округлились, и она начала пятиться.

– Не смейте прикасаться ко мне! – воскликнула она. – Я здесь не останусь!

– Лучше соглашайтесь по доброй воле, иначе мне придется сделать вам больно, – сказал я, приближаясь к ней. – Только не думайте, что мы с вами выступаем в одной весовой категории, наша последняя семейная ссора ни о чем не говорит. И если вы опять вздумаете грубить, мне придется ответить вам тем же.

Она кинулась к открытому окну, но я схватил ее за руку и как следует дернул. Мне было не до рыцарства. Когда она попыталась вцепиться мне в лицо ногтями, я оттолкнул ее руки в сторону, а потом довольно безжалостно ударил правой в челюсть. Она сразу осела, закатив глаза к потолку.

Зная, что без сознания она пробудет недолго, я быстро связал ее, потом отнес в спальню и положил на свою кровать. Потом подошел к шкафу – переодеться. Оделся я по-серьезному – галстук, пиджак, темные туфли. Как раз когда я кончил одеваться, она зашевелилась.

Я сходил в кухню, достал из ящика бельевую веревку, вернулся в спальню и аккуратно привязал Люсиль к кровати.

Через несколько секунд она открыла глаза и изумленно уставилась на меня.

– Извините, но вы сами виноваты, – сказал я. – Мне жаль, что я вынужден оставить вас здесь в таком неудобном положении, но у меня нет другого выхода. Во всяком случае, постараюсь обернуться как можно быстрее. Лежите спокойно, и все будет в порядке.

– Развяжите меня! – взвизгнула она, бешено пытаясь высвободить руки. – Вы за это ответите! Развяжите меня!

Я минуту-другую наблюдал за ней, потом, убедившись, что без посторонней помощи ей не освободиться, направился к выходу.

– Не уходите! – выкрикнула она, ужом извиваясь на кровати. – Вернитесь!

– Не огорчайтесь так сильно, – успокоил ее я. – Постараюсь не задерживаться.

С этими словами я вышел из спальни и захлопнул за собой дверь.

Уже в холле я слышал, как она кричала мне вслед:

– Чес! Не уходите! Пожалуйста, не уходите!

Но я был безжалостен. Заперев дом, я побежал по дорожке к стоявшему у ворот «бьюику».

Глава тринадцатая

I

В городе я первым делом купил несколько воскресных газет и бегло просмотрел заголовки. Я ожидал, что убийству Долорес и Эда Натли уделено почетное место на первых страницах, но о них вообще не было сказано ни слова.

Я решил поехать в бар к Слиму, где за бутербродом и бокалом пива смогу спокойно прочитать все газеты и определить план дальнейших действий.

В баре почти никого не было, но в одной из кабинок я увидел Джо Феллоуза. Он сидел с незнакомым мне человеком. Я хотел тут же смыться, но Джо меня уже заметил:

– Эй, Чес! Давай к нам!

Мне ничего не оставалось, как присоединиться к ним.

– А я думал, ты сегодня играешь в гольф, – сказал Джо. – Садись. Познакомься, это Джим Бакли, лучший журналист «Инкуайерера».

– Жаль, что редакторы «Инкуайерера» этого не знают, – сказал Бакли, широко улыбаясь. Он был невысок, толстоват, средних лет. Глаза внимательные, кристально-голубые.

Сейчас он пристально рассматривал царапины у меня на шее.

– Вот это да! – восхищенно воскликнул он. – Чувствую, свою честь она продала за высокую цену.

Джо тоже смотрел на меня с удивлением.

– Если бы! – махнул я рукой. – Мне, как всегда, повезло. Парень приставал к девушке, а я, как последний идиот, вмешался. Оказалось, его приставания ее вполне устраивали, а мое вмешательство – нет. Хорошо, что я вообще цел остался.

Они засмеялись, но Джо продолжал смотреть на меня с любопытством, и по глазам его я понял, что его не удовлетворило мое объяснение.

– Что ты здесь торчишь в воскресенье? – спросил я его, чтобы уйти от опасной темы.

– Я договорился с этим пошлым человеком поехать поваляться на пляже, – объяснил Джо, ткнув большим пальцем в Бакли, – а сейчас он мне заявляет, что ему надо работать. Поэтому мы сидим и пьем пиво, а на пляж я поеду один, если ты не жаждешь разделить мое одиночество.

– Я бы с удовольствием, Джо, – сказал я. – Но у меня сегодня столько дел – никак не развязаться.

– Знаем мы эти дела. Ей-то, наверное, тоже не развязаться? – сострил Бакли и загоготал.

Я сразу вспомнил о лежащей на моей кровати Люсиль. Он, сам того не ведая, попал прямо в точку.

– Это у вас там «Инкуайерер»? – спросил он, указывая на газеты, которые я положил рядом с собой.

– Да. Хотите посмотреть?

– Вчера вечером я дал материал, а что с ним сделали, еще не видел. – Он стал просматривать первую страницу. Потом хмыкнул, перелистал несколько страниц и на одной остановился. Наконец вернул газету мне. – Три тысячи слов, написанных кровью и виски, а после этого какой-то лишенный фантазии злодей сокращает их до двухсот слов. Убейте меня, если я знаю, почему до сих пор работаю на эту низкопробную газетенку.

Джо объяснил:

– Джим дает материал по расследованию дела о наезде на полицейского.

Я надкусил бутерброд и принялся сосредоточенно жевать.

– Вот как? – спросил я. – А я сегодня утром не успел почитать газеты. Есть какие-нибудь новости?

Глотнув как следует из своего бокала, Бакли откинулся на спинку стула и закурил.

– Новости? Скажу вам по секрету, приятель, это будет главная сенсация года. Наша зажравшаяся и обнаглевшая администрация сядет в огромную галошу.

– Вот даже как? – удивился Джо. – Так ты уж не темни, выкладывай. И вообще, что это за грандиозное событие, если о нем ничего нет в газетах?

– Потому что мы еще не готовы, – объяснил Бакли. – Подожди до завтра. Если нам повезет, завтра мы взорвем редкой силы бомбу.

– Какую бомбу? О чем вообще речь? – продолжал выпытывать Джо.

– Ну хорошо, слушайте, – смилостивился Бакли. – Если бы О’Брайена не убили, до него еще десять лет никто бы не докопался. Помните, что натрепал Салливан насчет того, какой прекрасный полицейский был О’Брайен и тому подобное? Так вот, едва мы его колупнули, сразу стало ясно, что рыльце у него было в изрядном пушку. Представляете, у него на банковском счету лежало сто двадцать пять тысяч красавчиков, а домишко был такой, что любая кинозвезда могла бы сдохнуть от зависти. А если полицейский живет как губернатор, есть только одно простое объяснение: значит, он берет. Об источнике его доходов могли бы рассказать два человека: певица из кабаре, на которой он собирался жениться, и ее агент, некто Натли. Знаете, что случилось с ними этой ночью?

Джо смотрел на него разинув рот:

– И что же?

– Оба отправились к праотцам. Натли нашли в отеле «Вашингтон» с простреленным сердцем. Ночному дежурному размозжили череп. Убийца, видимо, заставил дежурного сказать, в каком номере Натли, потом тяпнул его по голове, а уж после поднялся наверх и застрелил Натли. А певичка была убита прямо у дверей своей квартиры.

– И об этом нет ни слова в газетах! – негодующе воскликнул Джо.

– Почему нет? Есть десять строк в отделе хроники. Но завтра… ты даже не представляешь, старина, что произойдет завтра. Сейчас мы готовим материал. Надо только докопаться до бизнеса этого О’Брайена – пока не ясно, на чем он делал такие деньги. Комиссар полиции считает, что он наверняка был связан с какой-то шайкой. А Салливан говорит, что, скорее всего, он был просто вымогатель.

– Ну а задавил-то его кто? – спросил я. – Нашли его?

Бакли пожал плечами:

– Полицейские нашли уже двадцать три поврежденные машины, и сейчас они проверяют алиби водителей. Надеются, что один из двадцати трех – это он и есть. На их месте я бы выдал ему медаль. Ведь, если бы О’Брайен не умер, все это дерьмо никогда бы не выплыло наружу.

– А певичка эта пела, случайно, не в «Маленькой таверне»? – небрежно спросил я.

– Она самая. Довольно симпатичный воробушек, только голос у нее был тоже воробьиный.

– А кто стоит за этой «Маленькой таверной»? – спросил я напрямик.

Бакли пожал плечами:

– Представьте себе, от нечего делать я это выяснил. Официальный ее владелец – Арт Галгано, но кто это такой – никому не известно. А фактически все дела в этом кабаке ведет Джек Клод. А почему вы спрашиваете?

– Вчера вечером я слышал, что там наверху есть рулетка и ставки очень высокие.

Бакли внимательно посмотрел на меня, потом покачал головой:

– Это болтовня. Игорных домов в нашем городе нет. Попыток-то было много, авантюристов, слава богу, везде хватает, но комиссар каждый раз успевал прищемить им хвосты, прежде чем им удавалось снять сливки. «Маленькая таверна» открылась три года назад. Будь там рулетка, об этом давно было бы известно.

– Вы так считаете? А я был там только вчера, и один знакомый сказал мне, что наверху есть рулетка.

Бакли провел пальцами по мясистому носу. В глазах мелькнул интерес.

– Минуточку, минуточку. – Он задумчиво глядел на меня. – Ведь эта «Маленькая таверна» находилась на участке О’Брайена. А если он знал про рулетку, но помалкивал? Может, отсюда и денежки? А вы там часто бываете?

– Не скажу, чтобы часто, – ответил я. – Иногда.

– А вы могли бы выяснить наверняка, есть там наверху рулетка или нет? – Бакли всем телом подался вперед.

– Эй! – вмешался Джо. – Ну ты и нахал, приятель! С какой это стати Чес должен делать за тебя твою грязную работу?

Бакли с досадой отмахнулся:

– Да я же ничего не смогу узнать! Мне скажут ровно столько, сколько полицейскому. А он там, наверное, примелькался. Так почему бы ему мне не помочь, если он в принципе не против?

Пока они таким образом препирались, я быстро прикинул варианты.

– Если смогу, я это для вас выясню, – сказал я. – Я собирался ехать туда сегодня после обеда и, если что-то узнаю, сразу же вам позвоню.

Джо посмотрел на меня так, как смотрят на сумасшедшего, Бакли же радостно похлопал меня по руке:

– Вот это парень! Могу сказать только, что «Инкуайерер» этой услуги не забудет. Когда в следующий раз ваши агенты придут просить место в газете, я позабочусь о том, чтобы ваша просьба была удовлетворена. – Он вытащил из бумажника визитную карточку и протянул ее мне. – Если меня не будет, спросите Джека Леммингса – он сделает все, что нужно. Если там действительно идет игра, мы поднимем страшный шум. Слушайте, а что, если мы заедем в редакцию и я дам вам фотоаппарат? Если бы вам удалось сфотографировать стол с рулеткой, их песенка была бы спета.

– Честно говоря, не представляю, как это можно сделать.

Он хитро прищурил глаз:

– Увидите этот аппарат – сразу представите. Он уместится у вас в петлице. Нужно только нажать на спусковую кнопку у вас в кармане, все остальное сделают объектив с пленкой. Если вы, Скотт, принесете нам фотографию стола с рулеткой, можете считать, что газета переходит в ваше владение.

– Будет за что.

Он похлопал меня по руке:

– Это я вам обещаю. Ну, раз решили, давайте сматываться отсюда. Поедем поговорим с моим боссом.

Я поднялся, но тут Джо схватил меня за руку.

– Постой, Чес, – взволнованно затараторил он. – Боюсь, как бы тебе там не надрали уши. Давай поедем вместе, а?

– Нельзя, Джо, – покачал я головой. – Двое – это уже целая толпа. Ты не беспокойся. Ничего там со мной не случится. Справлюсь.

– Конечно справится, – поддержал меня Бакли. – Я, правда, готов держать пари, что никакой рулетки в этом кабаке нет, но уж если она там есть!.. Тогда кое из кого полетят перья, а уж комиссара мы как пить дать вытряхнем из мундира.

– Все равно, – стоял на своем Джо. – Я поеду с тобой. Может, двое – это и толпа, но, когда случается авария, в толпе как-то уютнее.

– Нет, Джо, – категорически отрезал я. – Скорее всего, мне не удастся попасть наверх. А уж если нас будет двое, все сразу станет ясно. – Я выскользнул из кабинки. – К тому же, возможно, днем там никто и не играет.

Джо упрямо пошел за мной.

– Я еду с тобой, Чес. Пусть даже мне придется подождать на улице.

Если я хочу добиться успеха, надо действовать в одиночку – тут двух мнений не было.

– Не нужно, чтобы ты там болтался, Джо, только будешь мне мешать. Я просто совмещу приятное с полезным.

– Так что, Джо, можешь пойти и утопиться, – поддакнул Бакли. – А у нас с коллегой работа. Иди, иди, поплещись в океанчике. – Он хлопнул Джо по плечу, потом взял меня под руку и быстро повел из бара к стоянке.

По дороге в «Инкуайерер» я спросил:

– А кто убил эту певичку Лэйн, полиции известно?

– Фамилии они еще не знают, – ответил Бакли. – Но вообще-то, этот парень уже у них в кармане. У них есть его описание и отпечатки пальцев. Одно из двух: либо это псих, либо полнейший дилетант. Он оставил отпечатки везде, где только было можно. Его видели, когда он выходил от певички, видели около отеля «Вашингтон». Отпечатки в комнате Натли и в комнате девицы одни и те же. Судя по описанию, это высокий темноволосый малый, примерно вашего возраста. Достаточно видный. Лейтенант Уэст говорит, что они возьмут его в течение суток.

Внутри у меня все оборвалось.

– Вот даже как? – пробормотал я, сосредоточенно глядя сквозь ветровое стекло. В который уже раз за эти дни у меня учащенно забилось сердце.

– Да. Они сейчас возят по городу девушку, которая его видела, надеются, что она узнает его на улице. А дальше совсем просто: они снимают отпечатки его пальцев, и не успеет этот несчастный понять, что к чему, как песенка его будет спета.

II

В «Маленькую таверну» я приехал чуть-чуть после двух. Стоянка была запружена машинами – мне с трудом удалось найти место.

Стоял типичный для Палм-Сити жаркий полдень, когда воздух словно застыл и ты мечтаешь хотя бы о легком ветерке, когда под рубашку набивается пыль и кожа начинает гореть, да и сам ты готов воспламениться по любому пустяку.

На большой террасе, заставленной множеством столиков, по-воскресному расфранченная публика занималась поглощением довольно обширного меню.

Я поднялся по ступеням. Мое появление привлекло внимание разве что швейцара. Вчера при свете луны он показался мне достаточно импозантным, а сегодня в ярком сиянии солнца впечатление было совсем другое – уставший от жизни человек. Узнав меня, он поднес руку к козырьку и подтолкнул вращающуюся дверь.

Узнала меня и гардеробная девушка. На этот раз она даже не сдвинулась с места. Слегка шевельнув губами в улыбке, она тут же отвернулась. Мужчина без шляпы интересовал ее не больше, чем мужчина без рук или без ног.

Я подошел ко входу в бар и остановился. Там было полно народу. Мужчины наливались алкоголем, просаживали честно заработанные деньги, говорили нарочито громкими голосами. Все это делалось с одной целью: произвести как можно более благоприятное впечатление на блондинок, брюнеток и рыжеволосых, которых они привезли с собой.

За стойкой я увидел Оскара Росса. Там же – двоих вчерашних мексиканцев. Работы у них было по горло. Росс, судя по всему, специализировался на посетительницах. Сейчас он обслуживал сразу трех дам, тянувших коктейли из шампанского, и делал это, насколько я мог судить, весьма успешно.

Не стоит пока попадаться ему на глаза. Я немного отступил и огляделся – ведь вполне возможно, что где-то здесь обретается мой вчерашний приятель по рому с лимонным соком.

Он действительно оказался в баре – я обнаружил его, когда он отделился от какой-то компании в дальнем углу и направился в мою сторону.

– Привет, – окликнул я его, когда он подошел поближе. – Помните меня?

Он был слегка на взводе, и ему пришлось прищуриться, чтобы поймать меня в фокусе, но по дружелюбной улыбке я понял, что он меня узнал.

– Привет, приятель, – откликнулся он. – Приехали утопить в алкоголе свои печали?

– Я приехал посмотреть, не удастся ли здесь выиграть немного денег, – сказал я, увлекая его в вестибюль. – Как вы думаете, могу я подняться наверх и поиграть?

– Почему же нет? Я сейчас иду туда. Пойдемте со мной.

– Я думал, могут возникнуть какие-то осложнения.

– Никаких. Меня тут все знают. Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Скотт.

– Что ж, пойдемте посмотрим, как вы сейчас просадите ваши денежки.

Он провел меня через холл к какой-то двери и открыл ее. Мы вошли в небольшой, человека на четыре, лифт. Не говоря ни слова, он нажал на кнопку, и лифт начал подниматься очень медленно и очень плавно. На третьем этаже он остановился.

Уэлливер, в изрядном подпитии, благодушно поглядывал на меня, словно священник, благословляющий свою паству.

Неужели все будет так неправдоподобно просто?

Миниатюрный фотоаппарат, которым снабдил меня Бакли, был прикреплен под лацканом моего пиджака. Объектив смотрел через петлицу лацкана. Обнаружить его мог только человек с глазами Шерлока Холмса. Я нащупал в кармане спусковую кнопку. Только один снимок, несколько раз напомнил мне Бакли, только один. Перезаряжать микропленку у меня возможности не будет, поэтому он умолял меня не торопиться.

– Такая возможность выпадает один раз в жизни, – убеждал он меня. – Если вы сфотографируете стол с рулеткой – хоть я и сомневаюсь, что она там есть, – мы разорвем этот город на части.

Он, кажется, не придавал значения одной мелочи: если меня застукают во время фотографирования, на части разорвут не город, а как раз меня.

Лифт плавно остановился. С нежным шорохом открылись двери.

Мы вышли в маленький холл. Почти все пространство в нем занимали двое вышибал. Они стояли и поигрывали мускулами. Выглядели они внушительно; казалось, наставить тумаков Джо Луису и Роки Марчиано[2] для них абсолютно плевое дело – ну разве пришлось бы слегка вспотеть.

Они окинули Уэлливера колючим взглядом. Потом посмотрели на меня.

Никогда не забуду выражения, которое появилось на их лицах. Примерно так могли быть ошарашены масоны, если бы в разгар одного из их самых мистических ритуалов на голову им вдруг свалился балаганный шут.

Уэлливер быстрым шагом направился к двойным дверям в противоположной стене маленького холла, я зашагал рядом. На лице я постарался изобразить беззаботность воскресного гуляки.

Вышибалы были настолько ошарашены такой наглостью, что мы почти дошли до двойных дверей. Почти, но не совсем.

Голосом, которым вполне можно было скрутить ржавую гайку с пароходного винта, один из них пророкотал:

– Эй! Эй, вы! Куда это вы собрались?

Звук этого голоса рубанул нас по затылкам и пригвоздил к месту.

Нахмурив брови, Уэлливер обернулся. Окрик его слегка отрезвил, но все-таки он был членом клуба и имел право на более вежливое обращение.

– Это вы мне? – Он постарался зарядить свой голос хорошей порцией грома, но это не помогло: рядом с вышибалой он выглядел безвреднее котенка.

– Нет, ему! – Тот, что был покрупнее, шагнул ко мне. Казалось, на меня надвигается бульдозер. – Куда это вы собрались?

– Это мой друг, – вмешался Уэлливер, демонстрируя максимум собственного достоинства, на которое был в данный момент способен. – Он со мной. У вас есть возражения?

– Мистер Клод в курсе? – спросил вышибала.

– Разумеется, – гордо ответил Уэлливер и, взяв меня под руку, подтолкнул к двойным дверям, не обращая внимания на подозрительные взгляды вышибал.

Мы вошли в большую комнату, заполненную мужчинами и женщинами, мягким светом, табачным дымом и гулом возбужденных голосов.

В середине комнаты стоял стол с рулеткой. Вокруг него сгрудились люди, в которых я без труда узнал верхушку общественной лестницы Палм-Сити. Я вспомнил слова Уэлливера о высоких ставках. Что ж, это было сказано не для красного словца – достаточно было взглянуть на горки разложенных по столу фишек. Наверное, за один этот поворот рулетки разыгрывалось тысяч сорок или пятьдесят.

– Подождем пока, – прогудел себе под нос Уэлливер, окинув стол взглядом профессионала. – С этими сумасшедшими лучше не связываться.

Всеобщее внимание было приковано к пожилому толстяку, перед которым стояла огромная горка фишек. Я протиснулся поближе и увидел, как он передвигает внушительный рядок фишек на черную пятерку.

Кое-кто из играющих, чьи ставки были гораздо меньше, последовали его примеру. Потом колесо рулетки завертелось, и вылетел шарик. После недолгого раздумья он остановился на черной пятерке.

Вокруг стола прошелестел мягкий вздох. Крупье, темнолицый мексиканец с лицом мумии, сгреб лопаточкой фишки проигравших, и горка перед толстяком стала еще больше.

Я оказался за блондинкой, атмосфера вокруг которой была заражена «Шанелью № 5», и прижался к спинке ее кресла. Весь стол был передо мной как на ладони. Сильные лампы над столом высвечивали столбики фишек перед теми, кто играл по-крупному. Лучший ракурс для фотографирования не найти.

Бакли сказал, что нужно стать лицом к столу и нажать в кармане спусковую кнопку, больше ничего. Объектив срабатывал так быстро, а пленка была настолько чувствительной, что никакой промашки быть не могло.

Уэлливер стал рыскать в поисках места и оставил меня одного. Встав поудобнее, я сунул руку в карман и нащупал там кнопку. Я затаил дыхание – Бакли говорил и об этом – и мягко нажал ее. До слуха моего донесся еле слышный щелчок, и я понял, что снимок сделан.

И тут…

Я так до сих пор и не знаю, что меня выдало: то ли меня засекли следившие за игрой и порядком ставок здоровенные детины, то ли всему виной было мое застывшее от напряжения лицо. А может быть, крупье заметил, как в петлице у меня что-то блеснуло. Да какая теперь разница? Короче говоря, вокруг меня сомкнулись два очень неуютных жестких тела. Чьи-то руки, словно стальные наручники, впились в мои кисти.

С сердцем, отплясывавшим рок-н-ролл, я посмотрел сначала направо, потом налево.

По бокам стояли два здоровенных детины. Это были не просто вышибалы, нет. Это были профессионалы. Их можно было принять за близнецов – оба тонколицые, от обоих так и веет холодным, бесстрастным профессионализмом. Кое-какая разница все же была: один чуть выше другого, у одного светлые волосы, у другого – темные. Но не больше. Во всем остальном это были близнецы: у каждого – вытянутое лицо, настоящее кувшинное рыло, равнодушный взгляд, ни признака мысли на лице, безгубый рот и квадратная челюсть.

– Спокойно, приятель, – негромко произнес светловолосый. – Без шума. С тобой хочет поговорить босс.

Они незаметно извлекли меня из толпы, и это тоже было сделано профессионально. Руки мои были зажаты мертвой хваткой. В принципе я мог кричать и брыкаться, но это как-то не пришло мне в голову.

Уэлливер как раз нашел себе место за столом и обернулся ко мне. На лице его отразилось удивление, но терять только что захваченное место он не собирался, поэтому лишь пьяно улыбнулся и проверещал что-то типа: «Встретимся позже».

Двое выводили меня из толпы, а в душе моей нарастало неприятное ощущение: мне здорово повезет, если я еще кого-нибудь увижу на этом свете.

Светловолосый сказал:

– Дальше иди сам, приятель. Только без фокусов, иначе будет больно.

С этими словами «наручники» на моих кистях разжались, однако детины, словно две обученные овчарки, продолжали плотно конвоировать меня, подталкивая вперед плечами.

Никто в переполненной комнате не обратил на нас внимания.

Я, наверное, смог бы раз-другой взмахнуть кулаками и закричать: «Караул!» – но чего бы я добился? Мне бы как следует врезали по затылку, а потом один из этих типов объяснил бы публике, что я нализался сверх нормы и меня надо вывести.

Поэтому я не стал искушать судьбу и пошел вперед. Они провели меня через дверь так, словно я был миллионер-инвалид, которому осталось жить четыре дня и который еще не оплатил счет своему доктору.

Мы прошли к двери на другом конце короткого коридорчика. Светловолосый постучал.

Мы услышали: «Войдите», и светловолосый открыл дверь.

Темноволосый ткнул меня локтем в бок, и я вошел в комнату. Что за комната – то ли кабинет, то ли гостиная? Большое окно с густо-малиновыми занавесками, у окна – стол. У стола – директорское кресло, а справа в углу – стальной картотечный шкаф. Это от кабинета. Остальную часть комнаты занимали кресла для отдыха, радиоприемник с мощной акустикой, небольшой бар и диван, покрытый испанской шалью.

За столом в директорском кресле сидел полнотелый крупный мужчина в смокинге. Волосы – смесь рыжины и седины. На мясистом лице застыло ничего не значащее выражение. Маленькие серые глазки смотрели прямо перед собой.

На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять – шестьдесят. Ему удалось сохранить неплохую форму, несмотря на лишний жирок. На белоснежном блокноте спокойно лежали веснушчатые, поросшие легкими рыжими волосами руки.

Темноволосый продвинулся к столу, а его коллега закрыл за ним дверь. Кажется, я слышал, как в замке повернулся ключ.

Положение было серьезное. Найди они сейчас у меня фотоаппарат… даже страшно подумать, что может быть дальше.

Человек за столом взглянул на меня, потом, вопросительно подняв брови, перевел взгляд на темноволосого.

– Посторонний, – с легкой растяжкой произнес тот.

Серые глаза полнотелого мужчины – наверное, это и был Джек Клод – снова обратились на меня.

– Прошу прощения, дружище, – начал он обманчиво мягким тоном, – но, как вы можете догадаться, мы не очень любим, когда к нам вламываются без спроса. Можно узнать ваше имя?

– Меня зовут Честер Скотт, – сказал я. – Но в чем, собственно говоря, дело? Меня привел сюда Фил Уэлливер, он мой друг.

Это сообщение не произвело на Клода большого впечатления.

– Где вы живете, мистер Скотт? – спросил он.

Я назвал адрес.

Он наклонился вперед, взял телефонную книгу, лежавшую на углу стола, и проверил мой адрес.

– Мистеру Уэлливеру давно пора знать, что он имеет право приводить сюда друзей только с моего согласия, а также после того, как они уплатят вступительный взнос.

У меня немного отлегло от сердца.

– Этого я не знал, – сказал я. – О взносе Уэлливер ничего не говорил. Я готов заплатить. Сколько?

– Двадцать пять долларов, – ответил Клод и перевел глаза на темноволосого. Тот все еще стоял рядом со мной.

– Нам что-нибудь известно о мистере Скотте?

– Вчера он был в ресторане, – ответил темноволосый. – Ходил за сцену и разговаривал с мисс Лэйн.

Меня бросило в пот.

В глазах Клода мелькнул слабый огонек. Чуть передвинувшись в кресле, он с вежливостью зубного врача, предлагающего пациенту пошире открыть рот, спросил:

– Вы знакомы с мисс Лэйн, мистер Скотт?

– Нет. Я слышал, как она поет, – ответил я. – Мне понравилось, и я пригласил ее выпить.

– И она согласилась?

– Нет.

– Но вы заходили в ее комнату за сценой?

– Да, заходил и разговаривал. К чему все эти вопросы?

– О чем вы разговаривали?

– О том о сем, – уклончиво ответил я. – Почему вас это интересует?

Клод взглянул на темноволосого:

– Что-нибудь еще?

– Больше ничего.

Наступила пауза. Наконец Клод сказал:

– Извините за беспокойство, мистер Скотт. С вас двадцать пять долларов.

Я достал бумажник, вытащил две десятки и пятерку и положил их на стол. Он выписал квитанцию и передал мне.

– Приходится быть осторожным, мистер Скотт, – сказал Клод. – Впрочем, я могу вам этого не объяснять. Надеюсь, вы станете нашим постоянным гостем.

– Скорее всего, так и будет. – Неужели все сошло так гладко? Невероятно!

Конвоиры, как по команде, отошли в сторону. Они сразу потеряли ко мне всякий интерес, на их лицах появилась смертельная скука.

Я положил квитанцию в бумажник, а бумажник – в карман.

– Ну что ж, спасибо, – попрощался я и повернулся к выходу, собираясь уходить.

В этот момент где-то за моей спиной открылась другая дверь, и я оглянулся.

Вошел Оскар Росс.

На нем был костюм бармена. В руках он держал поднос, на котором стояли бутылка шотландского виски, стакан и жестянка со льдом.

Он заметил меня, только когда дошел до середины комнаты, но все равно сразу не узнал. И, только поставив поднос на стол Клода, он вдруг обернулся и уставился на меня, уставился так, словно не мог поверить собственным глазам.

Я зашагал к выходу, стараясь не бежать, но все же двигаясь достаточно быстро.

Росс явно лишился дара речи.

Я повернул ручку на двери – дверь действительно была заперта.

Светловолосый шагнул ко мне, чтобы отпереть дверь, но тут Росс выдавил из себя:

– Эй! Не выпускайте его!

Светловолосый остановился.

Ключ торчал в замке. Недолго думая, я повернул его и уже начал открывать дверь, но светловолосый тенью метнулся ко мне и зажал дверь ногой.

– Как он сюда попал? – справившись с голосом, крикнул Росс.

Светловолосый был явно озадачен. Он повернул голову к Клоду, ожидая инструкций.

Собравшись, я резко двинул его правой в челюсть. Удар получился, и боль отдалась до самого плеча. Светловолосый полетел на пол и стукнулся головой о стену.

Я распахнул дверь.

– Стой!

Это скомандовал темноволосый.

Я быстро обернулся. Из его правого кулака торчал пистолет. Конечно, он смотрел прямо на меня.

С отчаяния я решил, что он не осмелится устраивать пальбу здесь, прямо в клубе, поэтому кинулся за дверь.

За мной рванулся Оскар. Я чудом увернулся от его рук, но в коридоре замешкался, и вот он уже рядом. Он промахнулся, и я со всего маху врезал ему по зубам. Он отлетел назад, а я, как заяц, понесся по коридору к двери в комнату с рулеткой.

Но тут что-то сзади ударило мне под колени – что-то похожее на танк, – и я повалился на землю. Это был темноволосый. Я успел чуть отвернуть голову, но спасение было слабое – ударил он здорово. Я застонал, потом отпихнул его ногой, поднялся, но на меня из конца коридора уже несся Росс.

Кажется, больше всего на свете мне хотелось как следует его долбануть. Я увернулся от его удара, шагнул навстречу и, вложив в удар весь свой вес и всю свою силу, поразил его страшным крюком правой.

Но на этом мои успехи кончились.

Я смутно понял, что темноволосый поднялся с пола и приближается ко мне со скоростью и грацией балетного премьера.

Я только услышал, как рука, словно кнут, со свистом рассекает воздух. Голову в сторону, в сторону!

Я на секунду запоздал – слабо освещенный коридор вдруг сверкнул тысячами огней.

В конце концов, он был профессионалом, получал за это деньги. И если он тебя вырубал, ты действительно вырубался.

Глава четырнадцатая

I

Очнувшись, я почувствовал на лице жаркое солнце. Сквозь сомкнутые веки пробивался слепящий свет.

Кроме этого, было ощущение движения. Через несколько секунд я понял, что нахожусь в машине и меня куда-то везут на большой скорости.

Я сдержал стон и продолжал трястись в такт движению. Наконец мне стало немного лучше. Тогда я приоткрыл глаза.

Я находился на заднем сиденье взятого мной напрокат «бьюика». Рядом сидел человек. В поле моего зрения находилась брючина серо-стального цвета, и я понял, кто это был: темноволосый головорез, тот, что меня вырубил.

На переднем сиденье за рулем сидел светловолосый.

Глядя сквозь полузакрытые веки, я попытался определить, где мы находимся.

Мы ехали по одной из окраинных улиц Палм-Сити. В этот жаркий воскресный полдень они были совершенно пусты.

Я не шевелился. Куда же меня везут? Ответ на этот вопрос я получил довольно быстро.

Минут через пять мы выехали из Палм-Сити на шоссе, от которого отходила дорога к океану. Эта дорога шла мимо моего бунгало. Стало быть, они собираются сгрузить меня, так сказать, с доставкой на дом.

На коленях у меня, прикрывая кисти рук, лежал легкий дорожный коврик. Кисти моих рук были скрещены и схвачены в таком положении чем-то вроде клейкой ленты, причем схвачены так крепко, что я чувствовал, как пульсирует кровь в венах. Я попытался незаметно высвободить их, но ничего не вышло – руки были плотно прижаты друг к другу, словно их скрючила какая-то болезнь.

– Сейчас на развилке повернешь направо, Лью, – сказал вдруг темноволосый. – Его хижина метров через триста по правую руку. Симпатичное уединенное гнездышко. Я бы не отказался жить в таком.

Лью, светловолосый, невесело засмеялся.

– Попроси, чтобы он тебе его завещал, – предложил он. – Ему-то оно все равно уже не понадобится.

– Черт возьми! Лучше без этого, – сказал другой.

У меня вдруг захватило дыхание, но я не успел толком понять, что они имели в виду, – машина замедлила ход и остановилась.

– Приехали, – сообщил темноволосый.

– Давай вытащим его.

Я не стал открывать глаза – пусть возятся с моим обмякшим телом сами. Под ребрами неистово колотилось сердце.

Крепкие руки подхватили меня и вытащили из машины.

Я соскользнул на землю. Лью озабоченно спросил:

– Ты, случайно, не перестарался, Ник? Ему пора бы очухаться.

– Не бойся, я ему отвесил точно, сколько положено, – заверил его темноволосый, Ник. – Через несколько минут будет как штык.

Меня поволокли по дорожке и наконец положили на ступеньки.

– Его ключи у тебя? – спросил Ник.

– Да. Вот они.

Я услышал, как в двери повернулся ключ, потом меня протащили через холл в гостиную и бросили там на кушетку.

– Уверен, что он очухается? – с беспокойством спросил Лью.

На шею мне легла рука. Привычным движением пальцы нащупали пульс.

– Полный порядок. Через пять минут будет в норме.

– Ну смотри. – Лью явно волновался. – Ведь, если этот тип подохнет и Галгано не успеет с ним поговорить, он с нас три шкуры спустит.

– Успокойся ты, философ. Я ж тебе говорю, он в порядке. Когда я выписываю рецепт, ошибок не бывает. Через пять минут он сможет танцевать канкан.

Я испустил слабый стон и пошевелился.

– Вот видишь? Что я говорил? Дай-ка веревку.

Вокруг груди, плотно припечатывая меня к кушетке, натянулась веревка. Я открыл глаза – Лью привязывал ее к ножкам кушетки. Он оглядел меня ничего не выражающим взглядом, потом шагнул в сторону.

– Ну вот и хорошо, – удовлетворенно произнес он и, наклонившись, потрепал меня по щеке. – Отдыхай, приятель. С тобой хочет говорить босс. Через несколько минут он будет здесь.

– Пошли, пошли, – заторопился Ник. – Надо сматываться отсюда побыстрее. Ты что, забыл, что придется идти пешком?

Лью выругался:

– Неужели этот подонок Клод не мог прислать машину?

– Спросишь у него сам, – ответил Ник.

Он подошел ко мне и окинул критическим взглядом веревку у меня на груди, подергал ее, потом проверил, хорошо ли держит мои кисти клейкая лента. Удовлетворенно хмыкнув, он отошел назад, и на губах его закачалась тяжелая непонятная улыбка.

– Ну, пока, лопух, – сказал он.

И они вышли из гостиной в холл, чуть прикрыв за собой дверь. Потом я услышал, как открылась и закрылась за ними входная дверь.

В доме установилась гробовая тишина. Ни единого звука, только неестественно громкое тиканье часов на каминной полке.

С минуту я предпринимал отчаянные попытки освободить руки, но лента держала крепко. Я перестал дергаться и распластался на кушетке.

И тут я вспомнил о Люсиль. Ведь она лежит в спальне, привязанная к кровати! Может быть, ей удалось освободиться? Тогда она сейчас развяжет меня.

– Люсиль! – позвал я. – Люсиль! Вы меня слышите?

Я прислушался. Ответа не было. Не было вообще никаких звуков, разве что равномерно продолжали тикать часы да еще занавески легонько хлопали, когда их тревожил ветер.

– Люсиль! – Я уже кричал. – Отвечайте, Люсиль!

Полная тишина. На лице у меня вдруг выступил холодный пот. А если с ней что-нибудь случилось? Или ей удалось освободиться и она сбежала?

– Люсиль!

На этот раз до моего слуха донесся какой-то звук: где-то в коридоре тихо открылась дверь. Возможно, дверь моей спальни!

Я приподнял голову.

Дверь чуть скрипнула – значит, это и правда была дверь моей спальни! Уже больше месяца я собирался смазать петли, но мешала лень.

– Это вы, Люсиль? – громко крикнул я.

Я услышал, как кто-то идет по коридору. Это были медленные, тяжелые шаги, и меня вдруг охватил страх, какого я не испытывал ни разу в жизни.

Это не Люсиль. Медленные, спокойные шаги – женщина не может ступать так тяжело. По коридору шел мужчина, и вышел этот мужчина из спальни, где я оставил Люсиль, связанную и беспомощную.

– Кто там? – Я не узнал своего голоса, сердце молотом стучало в груди.

Звук медленных, тяжелых шагов приблизился и замер около входа в гостиную. Наступила тишина.

Я весь покрылся потом. По ту сторону двери кто-то дышал спокойно и размеренно.

– Ну давайте же входите, черт вас дери! – воскликнул я, потому что этого не могли выдержать никакие нервы. – Что вы там играете в прятки? Входите, покажитесь!

Дверь медленно начала открываться.

Этот человек явно намеревался испугать меня, и ему это полностью удалось.

Дверь открылась. Не будь я привязан к кушетке, я, наверное, от неожиданности подскочил бы до потолка.

В дверях стоял высокий крепкий человек. Он был одет в голубой спортивный пиджак, серые фланелевые брюки и неброские коричневые полуботинки. Он стоял, засунув руки в карманы, а большие пальцы торчали наружу и целились в меня.

Я смотрел на него, не веря своим глазам. Сердце вдруг сковал холод.

В дверях стоял Роджер Эйткен.

II

При виде выражения его лица меня охватил немыслимый, почти религиозный страх. Ступая тяжело, неторопливо и размеренно, он вошел в комнату.

Мне сразу бросилось в глаза, что он не хромал, а шел так, как ходил всегда, но тем не менее несколько дней назад он упал на ступеньках перед «Плаза Грилл» и сломал себе ногу.

Такое бывает в кошмарном сне. Это был Эйткен, и в то же время это был не Эйткен. Злобное лицо, блестящие глаза – нет, это какой-то другой человек принял облик Эйткена. Этого человека я не знаю, и он пугает меня до смерти. Но тут много раз слышанный знакомый голос сказал:

– Кажется, я немного испугал вас, Скотт.

Да, это был Эйткен. Ему, и только ему, принадлежали этот голос и эта улыбка.

– Да. – Я говорил хрипло и нетвердо. – Испугали, и здорово. Вижу, вам удалось очень быстро вылечить ногу.

– А с ней ничего и не было, – сказал он, останавливаясь около меня. Его блестящие глаза неторопливо обшаривали мое лицо. – Вся эта история была подстроена специально для того, чтобы вы смогли познакомиться с моей женой.

Во рту у меня стало так сухо, что я не мог выговорить и слова. Я просто лежал и смотрел на него.

Он огляделся, затем сделал шаг к креслу и сел.

– Хорошо вы здесь устроились, Скотт, – сказал он. – Немножко, правда, удаленное местечко, но зато очень уютное. И часто вы развлекаетесь с чужими женами?

– Это продолжалось совсем недолго, к тому же я не тронул ее и пальцем, – ответил я. – Вы должны меня извинить. Если бы вы развязали мне руки, мне было бы легче все как следует объяснить. А объяснить нужно многое.

Я снова вспомнил Люсиль.

Удалось ей освободиться? Или она все еще здесь, в доме? Если она все еще лежит привязанная к кровати, Эйткену должно быть об этом известно – ведь он вышел из моей спальни.

Достав свой золотой портсигар, Эйткен закурил.

– Пожалуй, я оставлю вас так, – сказал он. – По крайней мере, пока.

Тут у меня в голове мелькнула одна мысль. Безумная мысль, но меня словно всего парализовало. Я приподнял голову и по-новому посмотрел на него. Лью сказал, что кто-то должен прийти говорить со мной. Вот этот кто-то и пришел. Человек, который для меня был Роджером Эйткеном, для Лью и его коллег был не кто иной, как Арт Галгано. Безумная мысль, но, кажется, ее подтверждали факты.

– Сработала машинка? – спросил Эйткен, наблюдая за моим лицом. – Вы правы. Галгано – это я.

Я в ужасе смотрел на него. Слов не было.

Он закинул ногу на ногу.

– Вы видели, как я живу, Скотт? Неужели вы думаете, что я могу себе такое позволить только на доходы от «Международного»? Три года назад у меня появилась возможность купить «Маленькую таверну», и я воспользовался ею. Мы с вами живем в богатом городе. Здесь полно богатых дегенератов, для которых вся жизнь заключается в том, чтобы сосать виски и таскаться за чужими женами. Я знал, что эта толпа бездельников с радостью станет играть, только предоставь им такую возможность. И я им ее предоставил. Вот уже три года в «Маленькой таверне» крутится рулетка и накручивает мне хороший капиталец. Но закон запрещает азартные игры. Предприимчивых людей здесь хватало и до меня, многие пытались завести рулетку – все они так или иначе плохо кончали. Я был более удачлив. Дороги, которые ведут к «Маленькой таверне», да и вообще весь этот участок контролировал О’Брайен. И сообщать о подозрительном скоплении людей – возможных игроков – было его прямой обязанностью. Я обещал ему хороший процент, если он станет глухонемым, и он согласился. Однако я сразу понял, что у этого человека вскоре разгорятся глаза, так оно и вышло. Основной доход от рулетки стал оседать не в моих карманах, а в его. Это был настоящий кровопийца. Совершенно уникальный шантажист. Прошло какое-то время, и я увидел, что даже остаюсь в убытке. А ему все было мало, он тянул и тянул, и мне даже пришлось воспользоваться фондами своего «Международного», чтобы насытить этого зверя. Продолжаться дальше так не могло.

Часы на каминной полке ударили четыре раза. С каким-то зловещим оттенком гудел океан.

Я лежал и слушал этого человека, моего босса, которого я считал королем рекламного бизнеса. Он, как всегда, выглядел достаточно внушительно: мощный торс, одежда от хорошего портного, массивное красноватое лицо. Но он уже не внушал мне уважения.

Он погасил о дно пепельницы сигарету, достал из портсигара другую и улыбнулся мне.

– Есть только один способ освободиться от шантажиста, подобного О’Брайену, – убить его. – Его блестящие глаза встретились с моими, тонкие губы сжались. – А убийство полицейского чрезвычайно опасно, Скотт. Вы бросаете вызов всей полиции, и они лезут из кожи вон, чтобы найти убийцу. Перед тем как строить конкретные планы, я, как всегда, тщательнейшим образом оценил все «за» и «против», подумал о последствиях. Я решил, что если уж я должен убить человека, то сделать это нужно так, чтобы ко мне не вел ни один след. Это во-первых. А во-вторых, мне были очень нужны деньги. Из кассы «Международного» я взял пятнадцать тысяч, и было ясно, что в ближайшее время эту сумму необходимо вернуть. И даже если я избавлюсь от О’Брайена, пройдет не меньше двух месяцев, прежде чем я смогу рассчитаться со всеми долгами. А ведь вполне возможно, что преемник О’Брайена пронюхает о рулетке в «Маленькой таверне» и дело придется прикрыть. Короче говоря, деньги нужны были сейчас, быстро. И тут я подумал о вас. Когда-то я слышал, что у вас есть деньги. Все сразу встало на свои места. Я приготовил наживку в виде работы в Нью-Йорке, и вы ее с радостью заглотнули.

Я лежал и слушал этот спокойный, таящий в себе столько опасности голос, а мысли мои все время возвращались к Люсиль. Неужели она все еще лежит у меня в спальне? Спросить его об этом я не решался: а вдруг ей удалось освободиться и убежать до его приезда? Могло ведь быть и так.

– На всякий случай я позаботился об алиби. Только миссис Хэппл и Люсиль знали, что я и не думал ломать ногу. Миссис Хэппл работает у меня много лет, я ей полностью доверяю. Люсиль… – Он умолк и пожал плечами. – О Люсиль надо рассказать особо. Она была танцовщицей в «Маленькой таверне». Когда я стал хозяином этого заведения, я позаботился о том, чтобы никто, кроме Клода, не знал, кто я такой. Время от времени я появлялся там, но только в качестве посетителя. Там и увидел Люсиль, она мне понравилась. Конечно, это была ошибка. Она была веселая, молодая, красивая, но, как вскоре выяснилось, в голове у нее совершенно пусто. А от таких женщин мужчины очень быстро устают. У нее, впрочем, был один плюс: она беспрекословно выполняла все мои приказы, так же как и ее придурковатый брат, Росс, – когда я купил «Маленькую таверну», он тоже работал там. Я посвятил эту парочку в свои планы. Я объяснил им, что, если О’Брайен будет и дальше меня шантажировать, «Маленькую таверну» придется закрыть, тогда Росс потеряет работу, а Люсиль тоже придется несладко, потому что доходы ее мужа резко упадут. Я предложил Люсиль, чтобы она попросила вас обучить ее вождению; мне кажется, это была хорошая идея. – Губы его снова приподнялись в ухмылке. – Когда у меня все было готово, я велел ей предложить вам прокатиться на уединенный пляж. Недалеко от того места я назначил встречу О’Брайену – как раз подошло время платить ему месячное жалованье. Он приехал. Пока мы разговаривали, сзади подкрался Росс и стукнул его дубинкой по голове. А тем временем вы с Люсиль разыгрывали на пляже свой маленький спектакль. Я проинструктировал ее подробнейшим образом. Было очень важно, чтобы вы попытались соблазнить ее, у вас сразу возник бы комплекс вины. Было также очень важно, чтобы она уехала в вашей машине. В мужской психологии я разбираюсь неплохо и ни секунды не сомневался, что вы будете вести себя именно так, как я задумал. – Он подался вперед и стряхнул пепел с сигареты. – Потом Люсиль привела машину. Изобразить аварию было совсем не трудно. Я положил О’Брайена на дорогу и проехал по нему. Потом, поставив мотоцикл О’Брайена посреди дороги, я врезался в него на машине. Удар получился приличный. А потом я вернул машину Люсиль и Россу и велел им ехать к вашему дому.

– Вы допустили одну ошибку, – сказал я. – Все убийцы делают ошибки. О’Брайена вы переехали правым колесом, а в мотоцикл врезались левым передним крылом. Я сразу заподозрил, что с этим наездом что-то нечисто: О’Брайен никак не мог погибнуть в результате случайного наезда.

Он поднял брови:

– Это не важно. Вы любезно исправили нашу ошибку, отдав машину в ремонт. Должен признать, Скотт, это был очень умный ход – поменять номера на машинах. Но это дало Россу возможность получить компрометирующий снимок, и, когда он мне его показал, я сразу понял, что из вас теперь можно свить любую веревочку. – Он вытянул ноги и поднял глаза к потолку. – К большому сожалению, вы оказались слишком умны и расторопны. К большому сожалению, вы наткнулись на эту певичку Лэйн, это усложнило мою задачу. Я знал, что рано или поздно мне придется избавиться и от нее, ведь она наверняка знала, что О’Брайен меня шантажировал, и могла догадаться, что смерть О’Брайена вовсе не несчастный случай. Мои люди постоянно за ней наблюдали, и ей это было известно. И она, и Натли дрожали от страха. Они собирались бежать из города, подальше от меня, но у них совсем не было денег. Тут появились вы, и она сообразила, что вы оплатите ее отъезд из города. Мне сказали, что вы поехали к ней на квартиру. Я немножко опоздал, но все-таки услышал, что она ничего вам не рассказала – просто ограбила. Когда она вышла из своей квартиры, я убил ее. Я чуть не потерял след Натли, но один из моих людей наблюдал за ним и сообщил, что Натли, а следом за ним и вы поехали в отель «Вашингтон». Я приехал туда и застрелил его. Пришлось убрать также и дежурного – он опознал бы меня. – Не сводя с меня блестящих глаз, он потер свое красное мясистое лицо. – Трудно совершить первое убийство, Скотт, дальше дело идет легче. Легче и одновременно сложнее. Вы совершаете убийство, а потом совершаете второе, чтобы скрыть первое, а потом приходится снова убивать, чтобы скрыть второе.

– Вы, наверное, не в своем уме, – хрипло сказал я. – Неужели вы рассчитываете, что вам все это сойдет с рук?

– Разумеется. Сейчас я лежу у себя дома со сломанной ногой. Лучшее алиби трудно придумать. Никому и в голову не придет, что я могу иметь какое-то отношение к этой истории. Кроме того, я намерен сделать козлом отпущения вас. Я вижу, у вас тут есть пишущая машинка. Я отпечатаю на ней начало признания, из которого полиции станет ясно, что вы случайно сбили О’Брайена, а Росс и Люсиль стали вас шантажировать. – Улыбнувшись, он чуть склонил голову набок. – Я забыл вам сказать, что, пока мои люди везли вас сюда, я отвез Росса к нему домой и там выстрелил ему в голову. Из того же пистолета, из которого был убит Натли. Я не оставляю никаких свидетелей, Скотт. Мне надоел этот Росс, и мне до смерти надоела Люсиль. – Он снова улыбнулся. – Что касается вашего признания, Скотт, то дальше будет написано, что Лэйн и ее агент Натли тоже пытались вас шантажировать, поэтому вам пришлось их убить. Вы оставили на месте этих убийств достаточно улик – полиция поверит, что это дело ваших рук. А дальше они прочитают, что вы поехали к Россу домой и застрелили его, а когда вернулись сюда, привязали к кровати Люсиль и задушили ее одним из своих галстуков.

Меня вдруг затошнило. На лбу выступил холодный пот.

– Вы что, убили ее? – прохрипел я, подняв голову и глядя ему в глаза.

– Разумеется. – Эйткен кивнул. – Было бы глупо не воспользоваться такой возможностью. Когда я нашел ее в вашей спальне, связанную и беспомощную, я понял, что вы мне подбросили прекрасный способ избавиться от нее – завязать вокруг ее шейки один из ваших модных галстуков. Я не оставляю свидетелей, Скотт. Я избавился от Росса и от Люсиль: они только мешали. Я избавился от кровопийцы-шантажиста. К счастью, с неба со своей сотней тысяч свалился Хэкетт, поэтому ваши деньги мне больше не нужны. Я могу начать все сначала. Даже если колесо в «Маленькой таверне» вдруг перестанет крутиться, с таким подспорьем, как сто тысяч, и с моими способностями я могу начать все сначала.

– Вам не отвертеться, – сказал я, пристально глядя на него. – Слишком много людей знают всю правду. Например, Клод, его головорезы…

На лице его снова появилась легкая ухмылка.

– Клод и его, как вы называете, головорезы связаны со мной одной веревочкой. Если я пойду на дно, пойдут на дно и они – они это прекрасно знают. Нам осталось разыграть финал – вы, Скотт, становитесь жертвой собственной совести и стреляетесь. Полиция нисколько не удивится, что после стольких убийств жизнь стала для вас невыносимой и вы решили с ней расстаться.

Он достал из кармана кожаную перчатку, натянул ее на правую руку, потом из заднего кармана брюк вытащил кольт.

– Это пистолет Натли, – продолжал он. – Из него были убиты Натли и Росс, а сейчас будете убиты вы. – Он поднялся. – В каком-то смысле мне вас жаль, Скотт. Вы хороший работник, но что поделаешь, другого выхода у меня нет. Уверяю вас, больно не будет: выстрел в ухо убивает мгновенно.

Нервы мои вышли на последний рубеж, страх застлал глаза туманом. С пистолетом в руке Эйткен медленно шел на меня.

И вдруг раздался звонок в дверь.

Я никогда в жизни не забуду этой минуты.

Эйткен замер и обернулся в сторону двери. Большим пальцем он толкнул предохранитель пистолета вперед.

Он словно окаменел, весь превратившись в слух.

– Они поймут, что я дома, – прохрипел я. – У ворот стоит машина.

Он обернулся через плечо, скривив рот в зверином оскале.

– Только пикните – и первая пуля ваша.

В дверь снова зазвонили – настойчиво и нетерпеливо.

Эйткен тихонько подошел к двери гостиной и осторожно выглянул в холл. Он сейчас стоял спиной ко мне и к моему огромному, во всю стену, окну. Мелькнула какая-то тень, и прямо через окно в комнату шагнул высокий крепкий мужчина. Это был лейтенант Уэст. В правой руке он держал пистолет.

На меня он даже не взглянул – глаза его сверлили широкую спину Эйткена.

Он поднял пистолет и вдруг зарычал:

– Руки вверх, Эйткен, бросьте оружие!

Мощный торс Эйткена словно прошило током. Он круто обернулся и вскинул пистолет. Лицо исказили ярость и страх.

Уэст выстрелил.

Тут же громыхнул пистолет Эйткена, но он уже падал, и пуля пропахала борозду в моем паркете. Между глаз Эйткена появилось красное пятнышко, и он, качнувшись вперед, с ужасающим грохотом рухнул – затряслось все, что было в комнате. Он еще дернулся – видимо, чисто рефлекторно – и умер. Пистолет вывалился из его обессиленных пальцев. Уэст, словно большой медведь, увесисто протопал по комнате и подобрал оружие.

Тут же раздался звук бегущих шагов, и в комнату ворвались трое вооруженных полицейских.

– Ладно, ладно, все в порядке, – махнул рукой Уэст. – С ним все кончено.

Он запихнул пистолет в задний карман, подошел ко мне и ухмыльнулся.

– Вижу, вы здорово струхнули, – сказал он.

Я так струхнул, что никак не мог прийти в себя – только молча смотрел на него.

Он начал разматывать клейкую ленту у меня на кистях. В этот момент в комнату вбежал Джо Феллоуз. Глаза его вылезали из орбит, лицо блестело от пота.

– Привет, Чес, – бросил он. Я сел и начал растирать кисти, стараясь побыстрее их оживить. – Все у тебя цело?

– Вроде бы все, – отозвался я. – А как ты сюда попал, хотел бы я знать?

– Так это же я позвал полицию, – начал было он, но вдруг остановился, увидев распластанное на полу тело Эйткена. Лицо его стало серо-зеленым, он отшатнулся. – Дева Мария! Он мертв?

– Ну ладно, вы двое, – сказал нам Уэст. – Выйдите пока отсюда. – Я с трудом поднялся на ноги, и он похлопал меня по плечу. – Пойдите посидите на крылечке, подождите, пока я освобожусь. Тогда поговорим. Особенно не беспокойтесь. Я слышал все, что он говорил, так что вы вне подозрений. Идите на улицу и ждите меня там.

– Он убил ее? – спросил я.

– Да, – ответил Уэст. – Он, наверное, совсем спятил. Это правда, что «Маленькая таверна» принадлежала ему? И что там рулетка?

Я пощупал лацкан пиджака. Фотоаппарат был на месте. Я отцепил его и передал Уэсту.

– Здесь сфотографирован стол с рулеткой. Эту штучку мне дали в «Инкуайерере».

– Похоже, мне сегодня предстоит здорово поработать. Ну, идите на крыльцо и ждите меня там. – И он пошел к телефону.

Полицейский выпроводил меня и Джо на веранду.

– Я увидел, как эти два головореза выволокли тебя через заднюю дверь клуба, – сказал Джо. – Я же как чувствовал, что ты собрался сунуть голову в пасть льву, вот и поехал за тобой. А потом приехал следом за вами сюда. Один я с ними бы не справился – больно здоровы, вот я и позвал полицию.

– Спасибо, Джо, – только и сказал я, откидываясь назад в плетеном кресле. Чувствовал я себя хуже некуда.

Медленно поползли минуты. Вдруг Джо сказал:

– Похоже, мы остались без работы.

– Это еще неизвестно. Кому-то ведь придется управлять нашим «Международным». Возможно, Джо, нам даже очень здорово повезло, – ответил я, задумчиво глядя на полосу прибрежного песка.

– Да? А мне это как-то не пришло в голову. – Он поежился. – Он, должно быть, сошел с ума. Я всегда подозревал, что с ним что-то нечисто.

– Ты слышал, что он говорил?

– Я все время был за дверьми веранды. Ужасно боялся, что он меня заметит, весь дрожал. Хорошо, что со мной был этот верзила-сыщик, иначе не знаю, что бы я делал.

– Вот и я тоже дрожал, – признался я.

Мы замолчали и потом, может быть, целый час просто сидели и ждали. Наконец на веранду вышел лейтенант Уэст.

– Только что арестовали Клода и ваших двух приятелей, – сказал он, и его широкое лицо расплылось в улыбке. – А заодно – на четыре машины нашей городской знати. Завтра газетам будет о чем писать. – Он сел рядом с нами и посмотрел на меня. – Ну а теперь рассказывайте все с самого начала. Кое-что мне пока неясно. А потом поедем в управление и там все запишем. Давайте, начинайте рассказывать.

И я начал рассказывать.

Уходя, не оглядывайся

Глава первая

I

Звонок раздался без пяти одиннадцать, как раз когда я собирался уходить. Пять минут спустя я спокойно мог бы его проигнорировать, но до официального закрытия оставалось еще пять минут, и деваться было некуда.

Ночной телефон был подключен к магнитофону, который автоматически регистрировал время поступления звонков. Это было частью системы тотальной слежки за сотрудниками. Я снял трубку.

– Корпорация «Сейфы Лоренса» – ночная служба, – сказал я.

– Говорит Генри Купер. – Это был один из тех сытых, уверенных в себе голосов, какие принадлежат обычно обладателям крупных состояний и сверхдорогих особняков. – Как быстро вы можете прислать кого-нибудь? У меня проблема с сейфом.

Плакал мой вечер с Джейни, подумал я. Это будет наша третья несостоявшаяся встреча за месяц.

– Где вы находитесь, сэр? – спросил я, стараясь придать голосу любезную интонацию. Разговор записывался на пленку, а у меня уже были неприятности за грубое обращение с клиентами.

– «Эшли-Армз». Ваш человек нужен немедленно.

Я взглянул на часы. Без двух минут одиннадцать. Если я отвечу, что ночная служба уже закрыта, то на работе можно поставить крест. Учитывая мои затруднения с финансами, это было бы непозволительной роскошью.

– Не могли бы вы сказать, что случилось с вашим сейфом, сэр?

– Я куда-то засунул ключ. Немедленно пришлите кого-нибудь.

Он бросил трубку своего телефона, а я – своего. Я обещал Джейни, что заеду за ней в одиннадцать пятнадцать. Мы собирались сходить в танцевальный клуб, который недавно открылся. Она оденется и будет ждать. «Эшли-Армз» был на другом конце города. Пока я туда доберусь, открою этот чертов сейф, вернусь назад, поставлю фургон и приеду к Джейни на троллейбусе, будет уже половина первого. Вряд ли она будет ждать так долго. Джейни предупредила, что если опять что-нибудь сорвется, другого шанса не будет.

Я не мог позвонить ей из конторы. Частные разговоры по служебному телефону были запрещены. Придется звонить из телефона-автомата, который находился в конце улицы. Я собрал чемодан с инструментом и вышел к фургону. Начинал моросить дождь, а я не захватил плаща. На улице было полно машин, и, когда я добрался до автомата, места для парковки не нашлось. Мне пришлось минут десять кружить, пока не освободилось место, где я смог оставить фургон.

Когда я набирал номер Джейни, на часах было двадцать минут двенадцатого. Едва я начал объяснять, в чем дело, она сразу полезла в бутылку.

– Если ты не можешь прийти, то я знаю, кто может, – сказала она. – Я тебя предупреждала, Чет! Мое терпение лопнуло! Мне надоело, что с тобой всегда все срывается. Хватит!

– Но послушай, Джейни, я же не виноват, что…

Она не захотела даже выслушать. Я еще раз набрал ее номер, но Джейни не поднимала трубку. Я подождал пару минут, затем повесил трубку и вернулся к фургону. В довершение ко всему дождь превратился в такой сильный ливень, что даже водоплавающим хватило бы воды, чтобы утонуть. До «Эшли-Армз» я добрался чернее тучи. Я проклинал «Сейфы Лоренса». Я проклинал мистера Генри Купера. Я проклинал себя за то, что не захватил плаща, зная, что после конторы мне придется идти домой пешком и дождь окончательно испортит мой выходной костюм, в котором, правда, от выходного было только название.

«Эшли-Армз» был крупным жилым кварталом в лучшем районе города. Я вошел в подъезд и подошел к стойке швейцара. Он сказал мне, что квартира мистера Купера находится на третьем этаже. Генри Купер оказался высоким, грузным человеком с непомерным самомнением. У него было багровое лицо пьяницы и брюхо обжоры. Дверь он открыл сам и, как только я переступил порог, стал орать, на чем свет стоит ругая меня за задержку.

Я сказал, что дороги забиты и что я очень сожалею. От моих объяснений он отмахнулся и, продолжая недовольно ворчать, провел меня в роскошно обставленную гостиную. Он подошел к картине в богатой раме, изображавшей толстую обнаженную женщину, возможно работы Рубенса, но может, и нет, и повернул ее на утопленных в стене петлях. За картиной находился один из наших самых дорогих встроенных сейфов.

Раскладывая инструмент, я вдруг заметил девушку, лежавшую на кушетке. Она была одета в белое вечернее платье с таким большим вырезом, что было непонятно, что, собственно, оно должно прикрывать. Зажав в пальцах сигарету, которую изредка подносила к ярко накрашенным губам, девушка листала журнал. Вдруг она подняла глаза и с любопытством посмотрела на меня. Девушка немного напоминала Джейни. У нее были того же цвета волосы, такие же длинные изящные ноги, но на этом сходство заканчивалось. У этой подруги был шик, которого у Джейни не было вовсе. У Джейни – соблазнительная фигурка, обаяние и походка, заставляющая мужчин оборачиваться, но во всем какая-то вульгарность. Здесь же вульгарностью и не пахло.

– Сколько надо времени, чтобы открыть сейф? – спросил Купер. – Я тороплюсь.

С трудом я отвел взгляд от девушки и подошел к сейфу.

– Немного, сэр, если вы сообщите номер кода.

На клочке бумаги он нацарапал номер и передал его мне, затем подошел к низкому столику с напитками и стал смешивать себе коктейль. Едва я принялся за работу, как где-то в глубине квартиры раздался телефонный звонок.

– Это, должно быть, Джек, – сказал Купер девушке и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Вдруг девушка тихо сказала:

– Давай пошустрей, парень. Старый балбес обещал мне жемчужное ожерелье. Боюсь, как бы он не передумал.

Я опешил. Девушка смотрела прямо на меня, и у нее в глазах был холодный блеск. Точно такой же блеск появлялся в глазах у Джейни, когда ей что-нибудь от меня было нужно и она считала, что добиться этого непросто.

– Это займет не больше трех минут, – сказал я. – Не волнуйся.

Времени, чтобы открыть сейф, понадобилось еще меньше.

– Ну и сейф! – сказала она. – Его даже ребенок откроет.

Я заглянул в него. На трех полках рядами лежали пачки стодолларовых банкнот. Столько денег сразу я еще никогда не видел. Трудно было даже прикинуть, сколько же их там было, – может, полмиллиона. Девушка соскользнула с кушетки и подошла ко мне. Я почувствовал запах духов, и ее рука коснулась моей – так близко мы стояли.

– Пещера Аладдина! – сказала она, затаив дыхание. – Боже мой! Вот куда бы запустить руки!

Я услышал, как тренькнул телефон, предупредив, что Купер закончил разговаривать. Девушка услышала тоже и быстро вернулась на свое место. Я захлопнул дверцу сейфа в тот момент, когда в комнату вошел Купер.

– Неужели еще не все? – раздраженно спросил он.

– Сейчас, сэр, – сказал я и щелкнул замком. – Теперь готово.

Он попробовал дверцу сейфа, приоткрыл ее на несколько дюймов и сказал:

– Мне нужен дубликат ключа.

Я ответил, что сделаю его, и, собрав инструменты, двинулся к двери. Я пожелал спокойной ночи девушке на кушетке. В ответ она только кивнула. У входной двери Купер дал мне пару долларов. Сунул он их без всякого энтузиазма, пробурчав, что, если впредь ему что-нибудь от меня понадобится, чтобы я не заставлял себя ждать. И опять напомнил про дубликат ключа.

По дороге в гараж я думал о деньгах в сейфе Купера. Уже не первый год меня не устраивала моя зарплата. Уже не первый год я был вынужден мириться с тем, что моя работа не дает возможности разбогатеть. Я размышлял о том, что бы стал делать, окажись эти деньги у меня. Я подумал, как просто проникнуть в квартиру, вскрыть эту консервную банку, что стояла у Купера под видом сейфа, и завладеть деньгами. Я говорил себе, что не собираюсь ничего подобного делать, но мысль об этом так и вертелась у меня в голове. Не избавился я от нее и на следующий день, когда сменить меня пришел Рой. Роя я знал всю жизнь. Мы вместе ходили в школу, и папаша Роя пристроил его на работу в корпорацию «Сейфы Лоренса» в тот же день, когда эта замечательная идея пришла в голову и моему отцу. Внешне мы с Роем очень похожи: он тоже смуглый, высокий и крепко сложенный, носит тонкие усики, которые делают его похожим на итальянца. К деньгам у него такая же тяга, что и у меня. Чем мы с Роем отличались, так это тем, что в его жизни женщины не играли никакой роли. Он женился в девятнадцать лет, но из этого брака ничего не вышло. Год спустя жена от него ушла, и на этом женщины перестали для него существовать. Единственной его страстью были бега и ставки на них. Он всегда сидел без денег и всегда пытался перехватить немного у меня.

Я рассказал ему о деньгах Купера. Мы были одни. Шел сильный дождь, и потоки воды струились по окнам. Домой я не спешил. Я рассказал ему о девушке в квартире Купера и о том, как открыл сейф.

– Похоже, там полмиллиона долларов в стодолларовых бумажках, – сказал я, расхаживая по конторе, а Рой сидел за столом и курил. – Ты только представь себе, сколько там денег!

– Одним все, другим ничего.

– Да уж. – Я подошел к окну и выглянул в дождливую темноту.

– Ладно, мне, наверное, пора. Спокойной ночи.

– Погоди, не убегай, – сказал Рой. – Полмиллиона? Так много?

– Меньше быть никак не может. Там было три полных полки.

– Сядь-ка. Давай обсудим. – Мы посмотрели друг на друга. Его глаза выдавали внутреннее напряжение. – Такие деньги мне бы не помешали, Чет.

Я сел и тут же почувствовал, как застучало сердце в груди.

– Мне бы тоже не помешали.

– На мне сейчас висит пятьсот долларов, – сказал он. – Мне кровь из носу нужно достать денег. Слушай, а если мы этот сейф очистим? – Он откинулся на стуле и не сводил с меня взгляда. – Кажется, дело-то простое.

– Похоже.

Мы оба замолчали, глядя, как капли дождя разбиваются об оконное стекло.

Наконец Рой сказал:

– Я уже давно жду случая вроде этого. Мне до чертиков надоела такая жизнь. Ты ведь так же думаешь, разве нет?

– Да.

– Ну и что дальше? Возьмемся?

– Мне бы не хотелось, но деваться некуда. Уж слишком все просто.

Он улыбнулся:

– Не надо бояться. Если за это дело взяться с головой, все пройдет гладко.

Я присел на край стола.

– Согласен.

– Давай сядем и все обмозгуем.

Весь следующий час мы обсуждали план ограбления. Чем больше мы обсуждали, тем легче, казалось, было его осуществить.

– Надо выяснить, когда этот парень уходит из квартиры. Это единственное, что нам нужно знать, – сказал Рой. – Выясняем, что его нет, пробираемся в квартиру, вскрываем сейф и очищаем его. Вот что тебе надо сделать. Ты берешь дубликат ключа, который он просил тебя привезти, и разговариваешь со швейцаром. От него узнаешь, когда Купера не бывает дома. Швейцары любят поговорить. Он тебе все выложит, если повести себя правильно. Когда будем знать, что его нет, мы придем и заберем деньги.

Тогда нам казалось, что на свете нет ничего проще.

II

На следующий день я отправился в «Эшли-Армз». На мне была форма корпорации «Сейфы Лоренса»: куртка, бутылочного цвета брюки и фуражка с кокардой. Рой сказал, что подъедет за мной в фургоне, как только закончится его дежурство. Я приехал в «Эшли-Армз» чуть позднее половины одиннадцатого. Швейцар сидел за своей стойкой и со скучающим выражением лица листал какую-то книгу. Едва я вошел, он тут же меня узнал и кивнул:

– А, это снова вы? Если опять к мистеру Куперу, то вам не повезло. Его нет дома.

– А когда он вернется? – спросил я, облокачиваясь о стойку и доставая пачку сигарет.

Швейцар взглянул на стенные часы:

– Через полчаса.

– Я подожду. Мне надо ему кое-что передать лично.

– Оставьте мне. Я ему передам.

Я покачал головой:

– Не могу. Это ключ от его сейфа. Мне нужно отдать его только из рук в руки и получить расписку.

Он пожал плечами и взял предложенную мной сигарету.

– Как хотите.

– А вы уверены, что он вернется через полчаса?

– Еще бы! Он всегда точен. Он уезжает в восемь и возвращается в одиннадцать.

– Да, есть такие люди, – сказал я. – По ним можно часы проверять.

– Во-во, он как раз такой. У него три ночных клуба. Он объезжает их каждую ночь. Включая воскресенья. Возвращается сюда поужинать в одиннадцать, а потом опять уезжает около часу – посмотреть, как клубы будут закрываться, и подсчитать выручку. У него так заведено.

– А вы что, всю ночь дежурите? – спросил я как бы между прочим.

– Я заканчиваю в час. После часа мы здесь все запираем. У каждого жильца есть свой ключ. – Он скорчил гримасу. – Вы представить себе не можете, сколько раз меня вытаскивали из постели из-за того, что какой-нибудь ротозей забыл ключ.

Все это было мне очень на руку.

– Прошлой ночью Купер потерял ключ от своего сейфа, – сказал я. – Испортил мне весь вечер.

– Это на него похоже. – Швейцар покачал головой. – Всего неделю назад он потерял ключ от входной двери. Вытащил меня из постели в пять утра, будь он неладен!

– Он что, возвращается так поздно?

– Ну да, а потом спит целый день… Ну и жизнь!

Теперь я знал все, что мне было нужно, и незаметно перевел разговор на другую тему. Я тянул резину, болтая о том о сем, пока не появился Купер. Он вошел без минуты одиннадцать. Я двинулся навстречу и встретил его на полпути.

– Я привез вам ключ от сейфа, сэр, – сказал я.

Сперва он меня не признал.

– А, это ты, – скривился он. – Ну, давай его.

– Хотелось бы убедиться, что он подходит. Не разрешите мне подняться?..

– Что ж, пошли.

Когда мы поднялись на третий этаж, он открыл дверь, и я прошел за ним в гостиную.

Я вставил ключ в дверцу сейфа, он все время стоял у меня за спиной. Когда я поворачивал ключ в замке, у меня мелькнула дикая мысль обернуться, трахнуть его по голове, взять деньги и смыться, но я не стал этого делать. Вместо этого я опять запер сейф и отдал ему ключ.

– Все в порядке, сэр.

– Ладно. – Он сунул ключ в карман. – Спасибо.

Он сказал это неохотно, и его рука потянулась было в карман, но дальше этого дело не пошло. Я видел его насквозь. Он уже дал мне два доллара и убеждал себя, что этого более чем достаточно. Это проявление жадности, пусть даже такое мелкое, помогло мне решиться. Последние сутки я никак не мог определиться, брать или не брать деньги, и ждал предлога, чтобы принять окончательное решение. Этот предлог он мне предоставил.

Я вышел из квартиры, спустился на лифте на первый этаж, махнул рукой швейцару и вышел на улицу. Рой ждал меня в фургоне.

– Это был Купер? Жирный боров с красной рожей?

– Он самый. – Я влез в фургон и устроился рядом с Роем. – Все очень просто. Мы можем его обчистить в воскресенье.

Мы решили провернуть наше дельце в выходной. Рой взял машину, и мы были готовы. Ночь выдалась очень дождливая, но это нам было только на руку. Дождь разогнал людей с улицы, правда в нашем забытом Богом городке не так много народа гуляет в час ночи. Рой заехал за мной, и мы направились в «Эшли-Армз», добравшись туда, как и предполагали, без пяти минут час. Рой припарковался на платной стоянке, где, кроме нашей, было еще машин сорок, мокнущих под дождем.

Мы сидели плечом к плечу, наблюдая за парадным подъездом, и оба нервничали. Я слышал, как Рой часто дышит своим коротким толстым носом, и думал о том, слышит ли он, как стучит мое сердце. Когда стрелки часов на приборном щитке показали час, мы увидели выходящего из дома Купера, который направился к белому «ягуару», стоявшему в десяти ярдах от нас. Наклонив голову навстречу струям дождя, он добежал до машины, даже не взглянув в нашу сторону. Мы видели, как он втискивал свое грузное тело в автомобиль и как, взревев двигателем, машина скрылась в темноте.

– Одним на нашем пути меньше, – сказал Рой. Голос у него был хриплый и срывающийся. Несколько минут спустя мы увидели, как швейцар закрыл стеклянную дверь главного входа и повернул ключ. Через стекло было видно, как он прошел через холл и спустился по лестнице к себе.

– Пошли, – сказал Рой и открыл дверцу машины.

Сердце у меня билось так сильно, что перехватывало дыхание. Схватив свой ящик с инструментом, я вылез из машины. Пока я бежал до стеклянной двери, в лицо мне били холодные струи дождя. Роли у нас были распределены заранее. Я должен был открыть двери, а Рой стоял на стреме. Замок никак не хотел поддаваться. В обычных условиях я бы с ним справился за три-четыре секунды, но сейчас руки у меня тряслись. Когда Рой, не выдержав, начал меня проклинать, дверь наконец поддалась.

Мы тихо прошли к лестнице, решив не пользоваться лифтом: а вдруг швейцар еще не лег спать и захочет посмотреть, кто это разъезжает на лифте в такой час.

Поднявшись по лестнице и никого не встретив, мы остановились перевести дух только у двери Купера. На этот раз с замком я справился быстро. Первый же ключ, который я вставил в замок, подошел. Я толкнул дверь и вошел в темную прихожую. Следом за мной вошел Рой. Несколько мгновений мы стояли не двигаясь и прислушивались. Тишину нарушало только тиканье часов где-то в глубине квартиры и урчание холодильника на кухне.

– Ну давай, – сказал Рой. – Чего мы ждем?

Я вошел в гостиную и включил свет. Рой, войдя за мной, закрыл дверь.

– Да, жить он умеет, – сказал он, оглядываясь. – А где же сейф?

Я подошел к картине с обнаженной женщиной и повернул раму. Набрав номер кода, я вставил ключ, который изготовил для себя вместе с дубликатом для Купера, замок щелкнул, и дверца распахнулась.

– Гляди!

Мы стояли бок о бок, уставившись на аккуратно уложенные пачки стодолларовых купюр.

– Вот это да! – Пальцы Роя впились в мою руку. – Этого нам с тобой за глаза хватит на всю оставшуюся жизнь!

И вдруг раздался звук, от которого мы оба похолодели: кто-то вставил ключ в замок входной двери. Парализованный страхом, я застыл на месте. Единственное, что мне удалось сделать, – обернуться.

Другое дело Рой. Какую-то долю секунды он оставался неподвижным, а затем с быстротой ящерицы метнулся в сторону и выключил свет в тот момент, когда дверь начала открываться. Свет из прихожей упал в темную комнату, образовав яркий белый треугольник, в центре которого стоял я. В дверном проеме показалась та самая длинноногая блондинка, что я видел лежащей на кушетке в свой первый визит к Куперу. Секунду мы смотрели друг на друга. Затем она отшатнулась назад и испустила крик, пронизавший мой мозг, как раскаленный докрасна железный прут.

– Сюда! – закричала она. – Грабитель!

За ней показалась тучная фигура Купера. Он оттолкнул ее в сторону и ворвался в темную гостиную. Все это случилось очень быстро, я по-прежнему стоял перед открытым сейфом, перепуганный насмерть и не в состоянии тронуться с места. Девчонка выскочила из квартиры и бросилась вниз по лестнице, визжа как поросенок.

Я видел смутные очертания фигуры Роя, прижавшегося к стене у двери. Влетевший в комнату Купер его не заметил. Уставившись на меня, он тянул ко мне руки так, будто хотел схватить за горло. Движения Роя были бесшумны. Я видел, как он взмахнул ломиком, который мы прихватили на случай, если замок не удастся открыть. И в тот момент, когда Купер действительно попытался меня схватить, Рой с силой опустил лом ему на голову. Купер упал как подкошенный.

– Быстрее! – выдохнул Рой. – Бежим!

Мы слышали, как где-то внизу продолжала кричать девчонка. Я бросился к двери.

– Чет! – Голос Роя позади меня выдавал его страх. – Вниз нельзя! Бежим наверх!

Но я уже был на лестнице и бежал вниз. Мой мозг был парализован паникой. Мной владела лишь одна мысль – выбраться на улицу и бежать! Добравшись до второго этажа, я бросился к лестничному пролету, ведущему на первый этаж. Вдруг прямо передо мной открылась дверь в квартиру, и из-за нее выглянул испуганный худой старик со взъерошенными седыми волосами. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, пока он с силой не захлопнул дверь. Следующий лестничный марш я одолел в три прыжка и, не рассчитав, потерял равновесие и растянулся на площадке. Вскочив на ноги, я совершил последнее усилие и оказался в холле.

Длинноногая блондинка сидела, скорчившись, у стойки швейцара. Она в ужасе смотрела на меня, полуоткрыв накрашенные губы и продолжая издавать леденящий душу визг. Швейцар, одетый в рубашку и брюки, со всклокоченными на затылке волосами, выскочил из своего подвала и бросился на меня. Мы покатились по полу как ком, в котором крепко переплелись руки и ноги.

Я ударил его по голове, по корпусу и сам получил пару ударов в лицо, прежде чем мне удалось освободиться. Затем вскочил на ноги и бросился к двери. Как только я ее распахнул, швейцар начал свистеть в полицейский свисток. Этот свисток и крик девчонки превратили тишину в кромешный ад, который выбросил меня под дождь.

Я бежал вдоль дорожки, по которой машины подъезжают к парадному входу, и в ушах моих все еще звенел крик блондинки, пока его не заглушил пронзительный звук полицейской сирены. Я бежал, сердце колотилось все громче, глаза заливал пот. Услышав сзади окрик, я обернулся и увидел бегущего за мной человека в полицейской фуражке. Я продолжал бежать, и вдруг раздался звук выстрела. Мимо моего лица что-то просвистело. Я сделал резкий рывок в сторону и бросился туда, где было темнее.

Раздался еще выстрел. Я почувствовал, как необычайной силы рука схватила меня за спину и бросила лицом вниз на асфальт. Белая горячая боль пронизала все тело. Я попытался перевернуться, но боль лишила меня силы. Последнее, что я запомнил, прежде чем потерять сознание, был звук приближающихся шагов…

Глава вторая

I

Я услышал голоса, доносившиеся издалека и как бы ниоткуда, будто кто-то шептал мне из конца туннеля длиной в целую милю. Затем я почувствовал тупую боль в груди, все усиливающуюся по мере того, как я выбирался из темной ямы, в которой оказался. Я приоткрыл глаза.

Меня окружали белые стены. Я различил фигуру человека, склонившегося надо мной. Разглядеть его получше никак не удавалось, и при новом приступе боли я закрыл глаза. Мой мозг, однако, уже работал. Я помнил, как бежал по лестнице, пытаясь спастись, помнил свою схватку с швейцаром, дикий исступленный крик длинноногой блондинки и свое бессмысленное бегство наугад по ночной улице. Как наяву, я вновь услышал грохот двух выстрелов полицейского пистолета.

Значит, меня поймали. Неудачная попытка разбогатеть обернулась пока больничной койкой и стоящим у изголовья полицейским.

– Если его не так сильно задело, – вдруг раздался голос, – почему мне нельзя встряхнуть его как следует и поговорить по душам?

Грубый, суровый голос полицейского, такой часто слышишь в фильмах, совершенно не задумываясь о том, что когда-нибудь таким тоном кто-то обратится к тебе.

– Он еще не пришел в себя, – сказал другой голос. – Тут нет никакой спешки, сержант. Парню повезло: еще дюйм вправо – и его бы уже не было.

– Да? Бьюсь об заклад, когда я им займусь, он пожалеет, что остался в живых.

Слова полицейского окончательно привели меня в чувство. Сквозь полуприкрытые веки удалось разглядеть двух человек, стоявших у кровати. Один из них, большой и толстый, был одет в белый халат – судя по всему, доктор. Другой – тоже крупный мужчина с одутловатым красным лицом, маленькими жесткими глазками и тонкими, как разрез бритвы, губами. Его потрепанный темный плащ и то, как на нем сидела шляпа, безошибочно указывали на его ремесло: это был полицейский, и грубый голос принадлежал именно ему.

Я лежал тихо, стараясь справиться с болью в груди, и вдруг вспомнил о Рое. Он не запаниковал, как я, побежал вверх по лестнице, в то время как я бросился вниз прямо в руки легавых. Удалось ли ему спастись? Если его не видели выходящим из здания, он в порядке. Поймали только меня. Именно я видел деньги в сейфе Купера. Именно я разговаривал со швейцаром и расспрашивал его о Купере. Только меня видели бегущим вниз по лестнице. Все это время Роя около меня не было.

Затем я вспомнил звук, с которым железный прут в руке Роя опустился на голову Купера. Это был ужасный удар: Рой стукнул с такой яростью, которой я никак от него не ожидал. Внезапно мне стало нехорошо от страха. Что случилось с Купером? Неужели Рой убил его?

Потом я почувствовал застарелый запах пота и табака так близко, что открыл глаза и совсем рядом увидел склонившееся надо мной красное лицо полицейского. Мы были одни. Я не слышал, как ушел доктор, но он, наверное, действительно ушел, потому что в комнате его не было. Полицейский ухмыльнулся, показав свои пожелтевшие от табака зубы. Точно так же ухмыльнулся бы волк, глядя на свою жертву.

– Ну что, подонок, выкладывай, – сказал он. – И побыстрей. Я ждал два дня и две ночи, пока ты оклемаешься. Валяй!

Это только начало. У полицейских были смутные подозрения, что в этом деле я участвовал не один, но им не за что было зацепиться, и поэтому они всячески пытались выпытать, был ли со мной еще кто-нибудь. Я отвечал, что никого со мной не было, и продолжал держаться этой линии. Мне сказали, что Купер при смерти, а мне предъявлено обвинение в покушении на убийство и что, если я был не один, самое время об этом рассказать. Я стоял на своем, что провернул все в одиночку.

Наконец им надоело вытягивать из меня признание насчет соучастников. К тому же, как оказалось, рана на голове Купера была не такой уж серьезной и он быстро поправлялся. Судя по выражению лиц полицейских, эта новость их очень огорчала.

– Но ты запросто мог его убить, – сказал сержант с желтыми от табака зубами, – а для судьи этого более чем достаточно. Тебе влепят десять лет, и о каждом годе ты горько пожалеешь.

Из больницы меня перевели в тюрьму. Я просидел там три месяца, пока Купер не окреп достаточно, чтобы дать против меня показания.

Я запомню этот суд на всю жизнь. Когда меня ввели в зал, я огляделся. Первой, кого я увидел на местах, отведенных для публики, была Джейни. Это меня удивило. Она махнула мне рукой, и мне удалось выдавить в ответ улыбку. Уж кого-кого, а ее-то я никак не ожидал здесь увидеть. Там же сидели Франклин, мой босс из корпорации «Сейфы Лоренса», и рядом с ним – Рой. Мы с Роем обменялись взглядами. Он выглядел бледным и похудевшим. Представляю, что ему пришлось пережить за эти три месяца, не зная, заложу я его или нет. Судья был щуплым человеком с узким неприятным лицом и стальными глазами. Я понял, что выпутаться мне не удастся.

Купер, похудевший и с забинтованной головой, рассказал, как я приходил к нему открывать сейф и как он попросил меня сделать дубликат ключа. Затем показания давала длинноногая блондинка. Она была одета в голубое платье, которое так подчеркивало ее округлости, что на нее уставились все мужчины в зале, включая и судью. Блондинка сообщила, что работает певицей в одном из клубов Купера и время от времени приходит к нему на квартиру обсудить свой репертуар. Каждому из присутствующих в зале суда было ясно, какой репертуар она являлась обсуждать в час ночи, и взгляды, устремленные на Купера, выражали неприкрытую зависть. Певичка сказала, что, когда я открывал сейф, Купера в комнате не было и она видела, как я заглянул в сейф, а затем закрыл дверцу и сделал вид, что ничего не открывал.

Купер сообщил судье, как увидел меня перед открытым сейфом и, когда он ко мне приблизился, я ударил его железным прутом. Удивил меня Франклин, вышедший для дачи показаний в мою защиту. Он сказал, что я был их лучшим сотрудником и до этого инцидента пользовался абсолютно полным доверием руководства фирмы. Но говорил он впустую. Было видно, что его речь произвела на судью такой же эффект, как горсть гравия, брошенная в броню танка. Мой адвокат, упитанный господин средних лет, все заседание боролся со сном. После того как были заслушаны все свидетели обвинения, он посмотрел на меня, скривился, медленно встал и заявил, что его клиент, то есть я, признает себя виновным и просит у суда снисхождения. Может, ничего другого он и не мог сделать, но мне казалось, что, по крайней мере, адвокат мог бы сказать это так, будто ему действительно жаль. А так у меня, да и у всех в зале, создалось впечатление, что он уже поглощен следующим процессом.

Судья несколько мгновений рассматривал меня с садистским удовольствием. Наконец он изрек, что я воспользовался оказанным мне доверием в корыстных целях и поставил под удар репутацию старинной солидной фирмы, в которой достойно трудились мои отец и дед. Поскольку это мое первое правонарушение, он хотел бы отнестись ко мне снисходительно. Я не верил ни одному его слову, ибо видел по его маленьким холодным глазкам, что он говорит все это исключительно ради удовольствия слышать свой собственный голос. Однако, по его словам, мое дикое и жестокое нападение на Купера, которое могло стать убийством, не позволяет суду проявить снисходительность. Затем он приговорил меня к десяти годам, отбывать которые мне предстояло в тюрьме Фарнуорт, где умеют обращаться с такими опасными преступниками, как я.

Наступил момент, когда я мог выдать Роя, и он почувствовал это. Я обернулся на него, и наши глаза встретились. Он сидел очень прямо и явно был напряжен, как натянутая тетива. Он знал, о чем я думаю. Стоит мне только показать на него судье и сказать, что удар Куперу нанес Рой, как я получу отсрочку еще на пару месяцев до нового суда, и если мои слова подтвердятся, то в Фарнуорте мне не бывать…

Фарнуорт был печально известным тюремным комплексом для особо опасных преступников и располагался за две сотни миль от города. Последние три года о порядках Фарнуорта постоянно кричали газеты, а наиболее совестливые журналисты требовали у властей закрыть его, поскольку он, по их словам, мало отличался от нацистских концлагерей. Я читал эти статьи и, как многие другие, был шокирован прочитанным. Если газетчики писали правду, то условия содержания там настолько ужасны, что существование Фарнуорта недостойно цивилизованного общества. От одной мысли о том, что в этом аду мне предстоит провести десять лет, во мне что-то оборвалось.

…Мы с Роем смотрели друг на друга. Глядя на него, я вспомнил о тех мелочах, которые он для меня делал, когда мы вместе ходили в школу, а потом вместе работали. Вспомнил его искреннее дружеское сочувствие, когда знакомые девчонки динамили меня. Вспомнил наши долгие беседы, когда мы строили планы на случай, если удастся разбогатеть. Все это, вместе взятое, не позволяло мне предать Роя. Я улыбнулся ему. Улыбка получилась жалкой, но, по крайней мере, я дал ему понять, что он в безопасности.

Я почувствовал на своем плече тяжелую руку одного из полицейских, стоявших около меня во время суда.

– Шагай, – процедил он сквозь зубы.

Я посмотрел на Джейни, которая вытирала платком слезы, взглянул еще раз на Роя и пошел вниз по ступенькам из зала суда, из мира свободы в будущее, где не было места даже надежде. Единственное, что меня утешало, пока я ждал отправки в Фарнуорт, так это то, что я не выдал Роя. Эта мысль помогла мне сохранить уважение к себе, а учитывая, куда мне предстояло отправиться, это было не так уж мало.

II

Фарнуорт не был тюрьмой с высокими стенами и надежно запертыми камерами. Это была тюрьма цепей, метких стрелков-охранников и свирепых собак. Если дни, проведенные там, были ужасны, то о ночах вообще говорить нечего. В конце каждого дня семьдесят семь вонючих, немытых мужчин загоняли, как стадо скота, в барак длиной в пятьдесят и шириной в десять футов, в котором было одно маленькое, забранное решеткой окно и обитая железом дверь. Каждого заключенного приковывали на ночь к цепи, которая опоясывала весь барак. Секрет заключался в том, что стоило кому-то шевельнуться во сне, как цепь натягивалась и будила остальных.

После проведенного на работах под палящим солнцем дня, когда от изнурительного труда ныла каждая клеточка тела, малейшее раздражение становилось невыносимым. Стоило кому-то в неспокойном сне дернуть цепь, его сосед тут же отвечал на это ударом кулака, и в душной темноте постоянно вспыхивали жестокие драки. После того как нас запирали в бараке, охранники уходили до утра. Их не волновало, что в очередной ночной драке кого-то могут убить. Для них эта смерть означала лишь: одним злодеем меньше.

На ночь заключенные оставались под присмотром всего одного человека, по имени Байфлит. Он отвечал за собак. В нем самом было нечто дикое и примитивное, чего боялись даже его подопечные псы, которые содержались в большом железном сарае. По свирепости они не уступали тиграм. Каждый день в семь часов вечера заключенных приковывали к двухъярусным койкам, охранники уходили, и тогда наступало царство гиганта с заплывшим лицом поросенка – Байфлита. Держа в руках бейсбольную биту, он входил в сарай и выпускал собак. Никто, за исключением Байфлита, не отваживался появляться на территории до половины пятого утра, когда он загонял собак в сарай и на службу заступали охранники.

Ночь за ночью я лежал без сна на своей койке, прислушиваясь к рычанию собак, рыскавших вокруг барака. Чтобы сбежать отсюда, нужно было придумать, как их нейтрализовать. С того момента, когда я оказался в Фарнуорте, для меня не было сомнений, что нужно бежать. Я десять дней провел в этой тюрьме и считал, что уже задержался там слишком надолго. Если бы не собаки, я бы выбрался в первую же ночь, невзирая на риск быть подстреленным. Ни замок, на который цепь запиралась на моей лодыжке, ни запор на входной двери в барак не представляли для меня никакой трудности.

Во время первой ужасной ночи в бараке мне удалось расплести проволочную сетку койки, и после неимоверных усилий и ценой окровавленных пальцев я исхитрился отломить кусок толстой проволоки около трех дюймов длиной. При наличии этой проволоки и определенного терпения я мог справиться с любым замком в Фарнуорте. Меня сводила с ума мысль о том, что я мог бы выбраться из этого вонючего сарая, если бы не свирепые псы, рыскающие в темноте. Нужно было что-то придумать, чтобы их одурачить.

В следующие дни я пришел к выводу, что о бегстве в дневное время не могло быть и речи. Каждое утро нас выводили в поле под охраной шести вооруженных автоматическими винтовками тюремщиков. Кроме того, все они были верхом на лошадях. Местность, совершенно лишенная растительности, была гладкой, как ладонь. Задолго до того, как мне удалось бы достичь протекавшей вдалеке реки или шоссе, меня непременно подстрелил бы кто-нибудь из охранников, бросившись за мной вдогонку на лошади.

Если отсюда и можно сбежать, то только ночью, но сначала надо придумать, как быть с собаками. Поэтому все дни, пока я надрывался в поле, как и большинство ночей, проведенных в зловонном бараке, я не переставал ломать голову над тем, как обмануть собак.

Каждое утро, когда нас выстраивали на перекличку, я проходил мимо их загона. В железном сарае их было десять: огромные свирепые животные – восточноевропейские овчарки и волкодавы. Против этих десяти монстров у человека не было никаких шансов. Они его окружат и разорвут на части прежде, чем он успеет отбежать от барака на двадцать ярдов. Это был тупик.

Только после месячного пребывания в Фарнуорте я смог найти выход. Меня направили на дежурство по кухне: занятие, которого все боялись как огня. Дело в том, что пища, которую давали заключенным, была практически несъедобной. Неизменное меню включало картофельный суп, в котором плавали ошметки гнилого мяса. Работа на кухне в жару при сильнейшей вони гниющего мяса оказывала рвотное действие даже на самых неприхотливых. Чтобы хоть как-то отбить запах тухлятины, повар не жалел перца, и именно перец натолкнул меня на идею, как обмануть собак.

В течение следующих трех дней я возвращался в барак, набив карманы перцем, который прятал в соломенном матраце на своей койке. Я уже существенно продвинулся в подготовке побега. У меня был кусок проволоки, чтобы открыть дверь барака, и достаточно перца, чтобы сбить со следа собак, когда я доберусь до реки. Но если собаки заметят меня раньше, никакой перец мне не поможет. Перец пригодится только в том случае, если мне удастся выбраться, не попавшись им на глаза, и преследование начнется только потом, когда их пустят по следу. Если мне удастся придумать, как это сделать, для побега все будет готово.

Несколько следующих дней я внимательно прислушивался к звукам, доносившимся из железного сарая. Эти звуки позволили мне составить представление о том, что там происходит.

Байфлит заступал на дежурство в семь часов вечера, когда еще было светло. Заключенные пересчитывались и загонялись в барак, где один из охранников сажал их на цепь под наблюдением Байфлита. Затем барак запирался, а Байфлит отправлялся к сараю с собаками и выпускал их. После этого он уходил в хижину, где была кровать, и ложился, может быть – даже спал. Когда вокруг бегали десять псов, ему не было нужды бодрствовать.

Без пятнадцати четыре утра Байфлит выходил из хижины и шел на кухню забрать пару ведер с обрезками мяса для животных. Он относил их в загон, а собаки бежали за ним. Судя по доносившемуся то и дело визгу – так собаки визжат от боли, – он, должно быть, стоял рядом и наводил порядок. Все это занимало некоторое время. В двадцать минут пятого он закрывал загон, шел к паровой сирене и давал два длинных пронзительных гудка, которые будили заключенных и сообщали охранникам, что собаки заперты в сарае. Заведенный порядок никогда не нарушался. Я пришел к выводу, что единственный шанс спастись – попытаться бежать, как только собаки начнут есть.

Времени, чтобы добраться до реки, у меня будет в обрез: до нее примерно миля по абсолютно открытой местности. Короче, жаловаться было не на что, ведь бегал я всегда быстро. До реки я могу добежать минут за шесть, но для этого надо выложиться. Только у реки я мог бы воспользоваться перцем, чтобы сбить собак со следа. Мой план был прост: двигаться, пока не начнется погоня, а потом где-нибудь спрятаться и переждать, пока они не устанут меня искать. Мои дальнейшие передвижения должны происходить только по ночам. Мне предстояло добраться до железнодорожной станции, что милях в двадцати от Фарнуорта. Я намеревался доехать на местном поезде до Окленда, самого большого города округи, и там затеряться.

Была еще одна проблема, смущавшая меня. Чтобы открыть замок, защелкивающий цепь на моей лодыжке, мне нужно от силы пару секунд, но с дверью барака возни явно больше. Пока я буду с ней копаться, не поднимет ли кто-нибудь тревогу? Стоит лишь одному из заключенных закричать, как его может услышать Байфлит, и тогда – пиши пропало. Разработав план с тщательностью, которая гарантировала почти стопроцентный успех, я решил ни в чем не полагаться на случай, если есть хоть какая-то возможность себя обезопасить.

В любой тюрьме есть человек, которого боятся больше других. В Фарнуорте этим человеком был Джо Бойд. Он не отличался высоким ростом – в нем было не больше пяти футов, но шириной он был как два нормальных человека. Его грубое лицо представляло собой маску, испещренную шрамами – следами жестоких драк. Расплющенный нос был растянут на пол-лица, маленькие, недобро поблескивающие глаза прикрывали густые брови. С виду он был вылитый орангутан и вел себя соответственно.

Его койка находилась как раз под моей. Если бы мне удалось убедить его присоединиться ко мне, то никто в бараке не осмелился бы поднять тревогу, пока я буду возиться с дверью. Мог ли я положиться на него, не опасаясь, что он меня выдаст?

Я ничего о нем не знал. Он никогда ни с кем не разговаривал и держался особняком, но стоило кому-то подойти слишком близко, его огромный кулак тут же обрушивался на голову ротозея. Рассказать ему о своем плане, не рискуя быть подслушанным, не представляло труда. Нужно было лишь отогнуть грязный матрац, прикрывавший проволочную сетку моей койки, и вот я уже сверху вниз смотрю ему прямо в лицо.

Полночи я лежал, прислушиваясь к его мощному храпу, и размышлял. Его ненавидели не только заключенные, но и охранники. Трудно было поверить, что он просто так даст мне сбежать. В конце концов, около двух часов ночи я решился предложить ему бежать вместе.

Прежде всего я освободился от цепи на своей лодыжке и отогнул матрац. В темноте мне было его не видно, но я чувствовал его запах и слышал тяжелое, со всхрапываниями дыхание.

– Бойд! – сказал я тихо, но требовательно.

Внезапно его тяжелое дыхание прекратилось. Бойд проснулся так, как просыпаются животные, и я представил, как он вглядывается в темноту своими маленькими, подозрительными обезьяньими глазками.

– Бойд! Ты меня слышишь?

– А? – Он ответил тихо и настороженно.

– Через пару часов я сматываюсь, – сказал я шепотом. – Хочешь со мной?

– Сматываешься?!

– Когда Байфлит будет кормить собак, я выберусь отсюда. Ты идешь со мной?

– Ты псих! Как ты отсюда выберешься?

– Свою цепь я уже снял – могу снять и твою. Дверь я тоже могу открыть. Так ты идешь?

– А собаки?

– Я уже тебе сказал: мы пойдем, когда Байфлит будет их кормить.

– Пойдем – куда?

– К реке. Если повезет, доберемся до железки. Попытка не пытка. Так что? Да или нет?

– Ты можешь снять эту чертову цепь?

– Да.

– Так снимай!

Я соскользнул со своей койки вниз и оказался рядом с ним, ощупал его массивную ногу, пока не наткнулся на цепь. Возиться с замком в темноте было нелегко, но через несколько минут он открылся, и цепь упала на одеяло.

Когда я выпрямлялся, две горячие потные руки выхватили меня из темноты, и, прежде чем я смог отпрянуть, его пальцы сжались вокруг моего горла. Хватка у него была как тиски. Я стал задыхаться. Я даже не пытался сопротивляться. Я так и остался стоять на коленях возле него, моля бога, чтобы он меня не убил. Вдруг он отпустил мое горло и, схватив спереди за рубашку, притянул меня к себе.

– Слушай, подонок, – прохрипел он, – если ты хочешь заманить меня в ловушку…

Несколько мгновений я приходил в себя, стараясь восстановить дыхание, затем мне удалось прошипеть в ответ:

– Иди ты к черту, обезьяна! Не хочешь идти – не ходи!

Кто-то неподалеку от нас простонал во сне. Кто-то тихо выругался. Мы оба говорили шепотом. Я чувствовал его зловонное дыхание. Похоже, я выбрал правильный тон. Его рука отпустила рубашку.

– Ладно. Я иду!

– Как только мы выберемся, сразу бежим к реке, – сказал я. – У реки мы разойдемся. Они пустят собак по следу, но если мы будем у реки, то сможем их обмануть. Ты умеешь плавать?

– Не твое дело, что я умею, чего – нет, – огрызнулся он. – Открывай дверь! О себе я позабочусь сам.

Я залез обратно на свою койку и улегся, массируя себе горло. В окно пробивались первые лучи солнца. Через час наступит время побега. Я вытащил из тайника кулек с перцем и переложил его в карман рубашки. Я не собирался делиться перцем с Бойдом: чтобы сбить собак со следа, мне самому пригодится каждая крупинка.

Лежа, я наблюдал за тем, как свет за окошком становится все ярче, и слушал дыхание Бойда. Внезапно я услышал его шепот:

– А ты уверен, что сможешь открыть дверь?

Я повернулся, чтобы было удобнее разговаривать.

– Уверен.

– А почему ты решил бежать?

– Хуже, чем здесь, все равно не будет.

– Да.

Наступило долгое молчание. Затем мы услышали, как две собаки сцепились друг с другом. От этого звука у меня застыла в жилах кровь.

– Эти собаки… – пробормотал Бойд.

– Когда их начнут кормить, им будет не до нас, – сказал я.

– Кто их знает… – ответил Бойд, и я уловил страх в его голосе. Даже такой свирепый зверь, как Бойд, боялся этих собак.

Прошло еще сорок полных напряжения минут. Тонкий кинжал солнечного света начал движение по полу барака, предупреждая меня, что до побега остались считаные минуты. Мое сердце гулко стучало, а руки стали липкими от пота. Некоторые заключенные зашевелились, дергая друг друга общей цепью и обмениваясь проклятиями.

Глянув вниз, я смог различить лицо Бойда.

– Ты это что, серьезно? – спросил он. – Не шутишь?

– Я не шучу, – ответил я.

Рычание собак внезапно перешло в возбужденный лай. Это был сигнал того, что Байфлит направился на кухню.

– Последи, чтобы здесь никто не поднял шум, пока я открываю дверь, – сказал я Бойду.

– Я послежу, – ответил Бойд и, сев на кровати, опустил свои массивные ноги на пол. Я соскользнул с койки вниз и направился к двери.

Один из заключенных, лысый сморчок с крысиным лицом, приподнялся со своего места.

– Эй, вы что это там? – крикнул он.

Бойд встал на ноги, подошел к лысому и, не говоря ни слова, ударил его в лицо кулаком. Тот упал навзничь, из его разбитого носа потоком хлынула кровь. Бойд встал посередине барака и, уперевшись кулаками в мощные бедра, обвел его взглядом.

– У кого еще есть вопросы? – прорычал он.

Никто не шелохнулся. Сейчас весь барак проснулся, и заключенные сидели на своих койках, беззвучно уставившись на меня. Замок оказался проще, чем я предполагал. Я открыл дверь в тот момент, когда послышался голос Байфлита, осыпающего собак проклятиями.

– Пора! – сказал я и почувствовал, как у меня сел голос.

По спине катились капли холодного пота. Я осторожно вышел на улицу навстречу освежающему утреннему ветерку. Справа от меня, не дальше чем в пятидесяти ярдах, был загон для собак. Я увидел Байфлита, стоявшего спиной ко мне и переливавшего месиво с мясом в большое корыто. Собаки сгрудились вокруг него и напирали друг на друга, стараясь подобраться поближе. Бойд подошел ко мне. Он тоже оглянулся и посмотрел на загон.

– Пора! – сказал я и бросился бежать.

Я был очень испуган и чувствовал себя голым, стараясь как можно быстрее преодолеть полосу ровной местности, отделявшей меня от протекавшей так далеко реки. Я слышал топанье Бойда за собой. Он тоже бежал изо всех сил, но в беге мне уступал, и я быстро вырвался вперед.

Никогда в жизни я не бегал так быстро. Я мчался, видя перед собой только длинную полосу кустарника, растущего вдоль реки и постепенно увеличивавшегося в размерах. Затем я услышал звук выстрела. Сбавив темп, я обернулся.

Байфлит, пригнувшись около загона, держал в руке револьвер сорок пятого калибра. Он выстрелил еще раз, и я увидел столбик пыли, взметнувшийся футах в пяти слева от Бойда, который упрямо бежал вперед, но не особо быстро. Стрельба становилась опасной.

Я слышал визг и лай собак – они были слишком заняты борьбой за еду, и это меня приободрило. Я вновь ускорил бег и, когда до кустов оставалось не более ста ярдов, обернулся еще раз. Бойд отстал от меня ярдов на двести, но продолжал бежать.

Вой сирены не умолкал, и я понимал, что через несколько минут охранники бросятся в погоню. Я врезался в кусты, опоясывающие берег реки, и, пробежав еще около ста ярдов, бросился на землю, укрывшись в самой гуще. Через несколько секунд я услышал, как сквозь кусты продирается Бойд. Он был всего в двадцати ярдах от меня, но густые ветки меня надежно скрывали.

– Эй! Черт тебя побери! Ты где? – задыхаясь, спросил он, оглядываясь по сторонам.

Я сидел тихо как мышь. Его компания была мне ни к чему. Мне было нужно, чтобы погоня разделилась. Он вошел в реку, еще раз оглянулся, а потом поплыл на другой берег сильными гребками.

Я достал мешочек с перцем и насыпал его в отвороты штанов, затем быстро пошел между кустами и высоким берегом реки. Теперь я был уверен, что плывущий Бойд не сможет меня услышать, и побежал снова. Мне удалось отбежать довольно далеко, когда я услышал топот лошадей. Пришло время прятаться, и я осмотрелся в поисках подходящего убежища. Мне удалось его найти в густых зарослях кустарника в нескольких ярдах от берега. Я вполз в кусты и распластался на земле. Пот с меня катился градом, а сердце стучало как барабан.

Топот копыт лошадей, продиравшихся сквозь кусты, раздался совсем близко. Вдруг послышался крик и плеск воды. Я сообразил, что один из охранников плыл через реку на своей лошади. Затем я услышал голос:

– Вон он!

Прозвучал выстрел. Еще одна лошадь бросилась в реку. Раздался еще один выстрел. Я подался немного вперед и слегка раздвинул молодую поросль, чтобы было лучше видно. Я увидел охранника с винтовкой в руках, плывущего на лошади через реку.

Понукая лошадь плыть на другой берег, он выстрелил еще раз, уже точнее. Затем я увидел, как Бойд, пытаясь скрыться, нырнул и быстро поплыл к тому месту, где прятался я. Я видел, как он приближается. Охранник, выбравшись из воды, слез с лошади и, опустившись на одно колено, поднял винтовку.

Бойд, должно быть, почувствовал опасность. Он нырнул в тот самый момент, когда раздался выстрел. Пуля подняла фонтанчик воды как раз в том месте, где за мгновение до этого была голова Бойда. Другой охранник, продираясь на лошади сквозь мелкий кустарник, появился на берегу.

– Он плывет назад! – закричал первый охранник. – Давай за ним! А я постерегу его здесь!

Тот, что был верхом, вновь повернул лошадь в реку. На мгновение показалась голова Бойда. Он уже добрался почти до середины реки, но охранник на лошади успел его заметить. Он направил лошадь в сторону Бойда, но тот опять нырнул. Мне было видно, что гонка была неравной.

Бойд не мог добраться до другого берега прежде, чем охранник успеет его настичь. Видимо, он это и сам понял. Безусловно, он был опытным ныряльщиком и, судя по всему, развернулся под водой и поплыл в сторону преследователя, потому что его голова вынырнула уже за спиной лошади. Охранник его не видел, но его напарник на берегу криком предупредил его. Однако Бойд был уже слишком близко к лошади, и находившийся на берегу не решился выстрелить. Встревоженный верховой развернулся в седле и, увидев голову Бойда, попытался нанести удар прикладом ружья, но промахнулся.

С быстротой атакующей змеи Бойд схватил охранника за запястье и сдернул с лошади в воду. В железных объятиях Бойда охранник был беспомощен. Они оба скрылись из виду, и на месте борьбы забурлила вода. Всплыл один Бойд. Он держался так, чтобы между ним и охранником на берегу находилась лошадь. Держа ее под уздцы, он плыл вниз по течению.

Охранник немного помедлил, потом, видя, что у Бойда появился шанс на спасение, кинулся к своей лошади, вскочил в седло и направил ее в воду. Он бросился вдогонку за Бойдом, которому едва удавалось справляться с лошадью. Бойд проплыл совсем близко от меня: его обезьянье лицо было белым от напряжения, и я видел, как он подгоняет лошадь, стремясь заставить ее плыть быстрее.

Охранник быстро настигал его, но был все еще слишком далеко, чтобы стрелять.

Я увидел, как Бойд вдруг отпустил поводья и нырнул. Видимо, он намеревался проделать тот же трюк, что и с первым охранником, но на этот раз он перемудрил. Преследователь был начеку, а Бойд самую малость не рассчитал расстояние. Он вынырнул справа и замотал головой, полуослепший от воды, и тут охранник со всего размаха обрушил ему на затылок приклад винтовки. Голова Бойда исчезла с поверхности, а вода вокруг окрасилась в красный цвет.

Охранник решил не испытывать судьбу. Он развернул свою лошадь назад и выбрался на берег недалеко от того места, где лежал я. Теперь я его узнал. Его звали Гири, и он был жестоким садистом, превратившим мое пребывание в Фарнуорте в сущий ад. Будь у меня оружие, я бы им точно воспользовался, но у меня его не было, и я продолжал лежать, наблюдая за тем, как он ждет, когда тело Бойда всплывет на поверхность. Оно вскоре показалось и, дрейфуя лицом вниз, прибилось к нашему берегу. Наконец из воды выбралась и оставшаяся без седока лошадь; подъехав к ней, Гири взял ее под уздцы. Он еще раз оглядел поверхность реки в поисках тела своего напарника. Я заметил его чуть раньше, чем Гири, – оно находилось на отмели у другого берега. Гири выругался и, держа под уздцы вторую лошадь, развернулся и поскакал в Фарнуорт. Я подождал, пока не наступила тишина, а затем осторожно выбрался из своего убежища.

Они разберутся с телами, а потом Байфлит и другие охранники вернутся на лошадях, пустят собак по следу и бросятся за мной в погоню. Тем временем о случившемся оповестят весь штат. Каждый полицейский будет высматривать меня на улицах. Мои приметы сообщат по радио. Предстоит еще долгий путь, прежде чем я окажусь в безопасности, если мне вообще суждено в ней когда-нибудь оказаться. С мешочком перца в руках я вновь пустился в путь. Утреннее солнце уже взошло, становилось жарко. Во время бега перец высыпался из отворотов штанов, перебивая мой запах. Пробежав пару миль, я остановился перевести дыхание – наступила пора перебраться на другой берег. Именно там, в шестнадцати милях от места, где я находился, проходила железная дорога.

Я снял брюки и свернул их в узел, в который засунул мешок с перцем. Прикрепив узел к голове ремнем, я вошел в воду и поплыл на другой берег.

Глава третья

I

Было без десяти четыре пополудни. Я лежал в тени дерева, растущего на склоне холма, упиравшегося в автостраду. Передвигаясь только лесом, росшим вдоль реки, я забрался довольно далеко. Никаких звуков погони я не слышал. Затея с перцем полностью себя оправдала: собакам не удалось взять след. До железной дороги было еще пять миль, а местность стала уже открытой и ровной. Я не рискнул выйти из леса до темноты.

Подо мной, у самой автострады, стояла небольшая ферма. Она не представляла собой ничего особенного и состояла из жилого дома, трех хозяйственных построек, амбара и разбросанного вокруг хлама. Сначала я не обратил на нее никакого внимания, но потом заметил девушку, вышедшую из дома и направившуюся к одному из сараев. Она несла две большие корзины мускусных дынь. Издалека я не мог разобрать, как она выглядела, да это было и не важно. Мои глаза были прикованы к дыням, от одного вида которых у меня потекли слюнки. Я решил, что, как только стемнеет, я туда проберусь и устрою себе пир.

Движение на автостраде было напряженное – в основном грузовики, доставлявшие дыни в Окленд. Время от времени сверкающий «кадиллак» или «олдсмобиль», издав нетерпеливый гудок, проносились мимо грузовиков. Иногда я замечал патрулировавших дорогу полицейских на мотоциклах, а один раз видел радиофицированную полицейскую машину. Часы тянулись очень медленно.

В шесть часов на проселочную дорогу, ведущую к ферме, свернул разбитый грузовик, нагруженный дынями, и подрулил к одному из сараев. Девушка вышла из дома. Из грузовика вылезли двое мужчин – один молодой, другой постарше. Все трое направились в дом, и я представил себе, как они садятся за ужин. Сама мысль об этом казалась мучительной. Я был настолько голоден, что с вожделением вспоминал помои, которыми нас кормили в Фарнуорте.

Прошло еще два часа. Солнце скрылось, и на небе показались звезды. Движение на дороге практически замерло, уже довольно давно я не видел ни одного полицейского. Пожалуй, пора пускаться в путь.

Я добрался до автострады, не заметив ни одной машины. В одном из окон дома горел свет. Перебежав через шоссе, я оказался на дороге, ведущей на ферму. Ворота были закрыты, и мне пришлось перелезть через забор. Миновав жилой дом, я остановился у распахнутой двери одного из сараев. Было темно. Из двери доносился сильный аромат дынь. Я вошел. Ножа у меня не было, и дыни пришлось разрывать руками. Теплый сладкий сок и нежная мякоть утолили жажду и притупили чувство голода.

Я так устал, что глаза закрывались сами собой, и я решил немного передохнуть, прежде чем отправиться в пятимильный переход до железной дороги. Перебравшись через гору дынь, я растянулся на земле. Из дома доносилась танцевальная музыка, передававшаяся по радио. Я закрыл глаза – насколько здесь было лучше, чем в зловонном бараке Фарнуорта! Интересно, удастся ли мне попасть на поезд?.. пока мне везло… пока…

Я проснулся так неожиданно, что сердце в испуге чуть не выскочило из груди. Через открытую дверь сарая были видны очертания далеких холмов. На кроваво-красном небе всходило солнце, и его бледный свет скудно освещал сарай, проникая в него сквозь щели. Охваченный тревогой, я попытался встать и тут сообразил, что проспал больше восьми часов. Уже был слышен рев мчавшихся по автостраде грузовиков. Я не мог рисковать, пытаясь пробраться незамеченным целых пять миль, которые отделяли меня от железной дороги. В своей черно-серой полосатой тюремной одежде я попадусь на глаза водителю первого же проезжающего грузовика.

Из дома послышались шаги и голоса. До меня донесся запах жареной ветчины. Я наблюдал за домом, и примерно через полчаса из него вышли оба мужчины в сопровождении девушки. На вид ей было лет семнадцать, у нее была почти черная от загара кожа. Ее вряд ли можно было назвать красивой, но у нее была хорошая фигурка, а улыбка делала ее привлекательной. Они о чем-то поговорили, затем мужчины сели в грузовик и уехали, а девушка вернулась в дом. Я отведал дынь еще раз и устроился за грудой ящиков.

Теперь до заката солнца я оказался в плену на этой ферме. Размышляя о своем положении, я пришел к выводу, что, может быть, это не так уж и плохо. Пока я сижу здесь в относительной безопасности, погоня, возможно, закончится. Я положил голову на свернутый мешок и закрыл глаза. В сарае было жарко, и я задремал.

Проснулся я опять неожиданно примерно час спустя. В сарае кто-то был, я слышал шорох движений. Соблюдая максимальную осторожность, я выглянул из-за ящиков, за которыми скрывался. Девушка сортировала дыни по размерам, раскладывая их на три кучи. Она работала быстро и ловко, повернувшись ко мне спиной и то и дело встряхивая черными волосами, рассыпавшимися каждый раз, когда она наклоняла голову.

Я смотрел на нее, спрашивая себя, стоит ли обнаруживать свое присутствие, как вдруг понял, что она заметила, что находится в сарае не одна. Она прекратила работу, потом вновь принялась за нее, но уже не в том ритме, что прежде. Я понял, что девушка испугалась: это было видно по тому, как она раскладывала дыни. Мне было ясно, что, если я ничего не предприму, и притом достаточно быстро, она бросится из сарая и, возможно, поднимет крик. Я видел, что она нервничает все больше и больше.

– Не бойся, – сказал я очень тихо и встал так, чтобы она могла меня увидеть.

Девушка резко повернулась. Мне было ее очень жаль. Ее кожа побелела даже сквозь загар; она попыталась закричать, но из этого ничего не вышло.

Вид у меня действительно был ужасный: я не брился два дня, грязная одежда висела клочьями, росту я был немаленького, да и вид был разбойничий. Я видел, какой ее обуял ужас, и от этого мне самому стало нехорошо.

– Я не сделаю тебе ничего плохого, – сказал я, наблюдая, как она медленно пятится назад, пока не уперлась в стену сарая. Одета она была в джинсы и красную с белым ковбойку. Было видно, как под рубашкой поднимались и опускались ее маленькие груди.

– Не подходи ко мне! – прошептала она сдавленным голосом.

– Я не хотел тебя испугать. Ты меня сама напугала, – сказал я. – За мной охотятся – эти, из Фарнуорта. Ты поможешь мне? Я голоден, и мне нужна одежда. Ведь ты меня не выдашь?

Девушка выходила из состояния оцепенения и потихоньку успокаивалась.

– Что тебе здесь нужно? – спросила она.

– Я был голоден и пробрался сюда прошлой ночью за дынями. А затем имел глупость заснуть. Я собирался добраться до железной дороги, пока не рассвело.

– Но они следят за дорогой, – сказала она тихо, и я понял, что она на моей стороне. – Вчера вечером об этом говорили по радио. Именно там тебя и ждут.

– Тогда мне придется придумать что-нибудь другое. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за меня, но ведь ты мне поможешь? Если нет – я пропал.

Она долго смотрела на меня.

– Я читала о Фарнуорте, – сказала она и отошла от стены. – Да, я помогу тебе. Не могу взять грех на душу и отправить туда человека обратно. Ты голоден?

– Ветчина пахла исключительно.

На ее лице появилось подобие улыбки.

– Подожди здесь.

Она направилась к выходу. Я смотрел ей вслед – уверенности, что на нее можно положиться, у меня не было, как, впрочем, и другого выхода тоже. Если она позвонит в полицию, то такая уж, видно, у меня судьба. Когда она ушла, я стал слоняться по сараю. Мне казалось, что ее нет слишком долго, и я уже собирался пойти в дом и посмотреть, чем она занята, когда она вернулась с миской горячей воды, полотенцем, мылом, бритвой и ворохом одежды в руках.

– Сейчас я принесу тебе что-нибудь поесть.

Через десять минут девушка опять была в сарае, на этот раз с подносом в руках. Она приготовила яичницу из шести яиц с четырьмя толстыми ломтями ветчины и принесла целый кофейник с дымящимся кофе. К этому времени я успел умыться, побриться и переодеться в костюм, который, как я понял, принадлежал ее брату. Он был немного узковат и довольно потрепан, но это было не важно. Трудно описать, какое облегчение я испытал, сбросив ненавистную тюремную робу. Я видел, что девушка с любопытством наблюдает, как я уничтожаю завтрак. Затем она пересела на ящик около меня.

– А как тебе удалось спастись? – спросила она. – Я думала, что из Фарнуорта сбежать невозможно.

Я рассказал ей все без утайки: как всегда мечтал разбогатеть, как мы с Роем спланировали ограбление и как я его не выдал. Я рассказал о Фарнуорте, о собаках и о том, как мне удалось бежать. Она слушала, широко раскрыв глаза. Я был рад, что рассказал ей все. Впервые мне удалось облегчить душу.

– Если меня поймают, – сказал я, – жизни мне не будет. Меня посадят в камеру, которую они держат для наказаний. Придут три охранника с ремнями и будут бить до тех пор, пока у них хватит сил. И так будет каждый божий день. Я видел, какими выходят из этого карцера. У одного был выбит глаз, у другого – сломана рука.

В ее глазах стоял ужас.

– Но меня не поймают, – продолжал я. – Я скорее умру, чем опять вернусь в Фарнуорт.

К этому времени я уже покончил с завтраком и курил сигарету из пачки, которую она принесла на подносе. Мне было хорошо.

– Тебе нельзя на железную дорогу, – сказала она. – Но я могу помочь тебе добраться до Окленда, если ты пробираешься именно туда.

– Да, мне надо попасть в Окленд. Оттуда я двинусь дальше. А как ты можешь мне помочь?

– Через час приедет грузовик за дынями, – сказала она. – За рулем будет парень, его зовут Вильямс. Он приезжает каждый день и задерживается, чтобы перекусить. Пока он ест, ты можешь спрятаться в кузове. Он отвозит дыни на оклендский рынок, оставляет грузовик на площади и идет за деньгами. Тогда ты сможешь выбраться и окажешься в Окленде.

Именно так я и очутился в Окленде. Проще простого. Еще до приезда грузовика девчушка дала мне пять долларов – все, что у нее было. Кроме того, она принесла две пачки сигарет и предупредила, что в моем распоряжении всего несколько часов. Когда вернется ее брат и хватится своей одежды, ей придется признаться, что она отдала ее мне. В Окленде мне задерживаться нельзя, но, во всяком случае, мне не о чем беспокоиться до семи-восьми вечера, когда вернутся ее отец и брат. Я хотел поблагодарить ее, но моя благодарность была ей не нужна. Она повторила, что не смогла бы отправить человека обратно в Фарнуорт, добавив, что, по ее мнению, мне просто сильно не повезло с моим делом.

Когда грузовик тронулся по грязной дороге, я выглянул из-за ящиков с дынями. Она стояла у дома и смотрела вслед грузовику в своей красной с белым ковбойке и синих джинсах. Когда грузовик поворачивал на шоссе, она подняла руку и помахала вслед. Эта картина так и стоит у меня перед глазами – я запомнил ее на всю жизнь.

II

На пятый день бегства я добрался до Литтл-Крик, что примерно в тысяче миль от Фарнуорта. Эта тысяча миль далась нелегко. Мне посчастливилось вскочить в товарный поезд на окраине Окленда, но после двадцати часов езды через пустыню без воды и пищи я стал испытывать сомнение, удастся ли доехать куда-нибудь живым.

Наконец поезд остановился в Литтл-Крик, и мне удалось выбраться из него незамеченным. Был самый разгар дня, и жара стояла невыносимая. Вокруг никого не было видно – даже на главной улице не было ни души. У меня еще оставалось полтора доллара от тех денег, что дала мне девчушка на ферме. Я зашел в закусочную, заказал сэндвич, кофе и кварту воды со льдом.

После путешествия на поезде вид у меня был жалкий: я зарос щетиной, а одежда потеряла всякий вид. Однако в этом городке на меня никто не обращал внимания. Сам городок был грязный и непривлекательный – одна из тех захолустных дыр, которые постоянно пребывают в запустении.

Я ел и думал, что мне делать дальше. Если бы мне удалось перебраться через горы и оказаться в Тропика-Спрингс, я чувствовал бы себя в достаточном удалении от Фарнуорта и в относительной безопасности. От пустынного городка, где я находился, до Тропика-Спрингс было около двухсот миль. Моей единственной возможностью добраться туда был попутный грузовик или легковушка. Рассчитывать, однако, мне можно было только на грузовик – ни один владелец легковой автомашины не согласится меня подбросить, стоит только ему взглянуть на мою физиономию.

У человека за стойкой в закусочной было открытое, доброжелательное лицо. Я спросил его, есть ли возможность договориться с каким-нибудь шофером грузовика, чтобы тот взял меня с собой через горы. Он с сомнением покачал головой.

– Грузовики здесь проезжают десятками, – сказал он, – но я не помню, чтобы кто-нибудь из них хоть раз здесь остановился. Может, тебе и повезет, но я бы не стал на это особо рассчитывать. – Он налил себе чашку кофе и облокотился на стойку. – Лучше всего было бы добраться до «Последней черты». Там останавливаются все грузовики, чтобы заправиться перед горным перевалом. Там можно поговорить с ребятами. Может, кто и возьмет тебя.

– Последняя черта? Что это?

– Это бензоколонка и закусочная Карла Йенсена. Он прожил там всю жизнь. Получил их в наследство от своего отца. За «Последней чертой» нет ни одной заправки на сто шестьдесят миль, а следующая заправка уже за перевалом.

– А далеко отсюда до «Последней черты»?

– Пятьдесят миль.

– А как мне туда попасть – пешком?

Он улыбнулся:

– Зачем же пешком. Тебе повезло. Скоро здесь будет сам мистер Йенсен. Он приезжает сюда каждые три месяца купить металлический хлам – в этом забытом богом городке его полно. Поговори с ним. Он хороший человек и подбросит тебя до своей бензоколонки, если скажешь ему, что тебе надо перебраться через перевал. Он всегда помогает людям, попавшим в затруднение.

– А когда же он появится?

Он посмотрел через плечо на засиженные мухами часы.

– Минут через двадцать. Ты побудь неподалеку – я дам знать, когда он войдет. Может, еще кофейку?

– Нет, спасибо. Если вы не возражаете, я бы еще посидел здесь…

Он налил чашку кофе и пододвинул ее мне.

– За мой счет. Похоже, ты прибыл издалека.

– Точно… – Я потрогал щетину на своем подбородке. – Еду к приятелю в Тропика-Спрингс. Дорога тут не из приятных. Мы собираемся открыть вместе одно дело, а чтобы сэкономить, я решил добираться туда автостопом.

– Деньги… – Бармен понимающе кивнул. – У меня их никогда толком не было. Я бы не торчал в этом несчастном городишке, если бы у меня были деньги… Забрать бы жену и детишек и уехать куда-нибудь, где бы я мог прилично зарабатывать. Без денег далеко не уедешь… – Он посмотрел в распахнутое окно, где, поднимая облако пыли, проезжал черный «кадиллак». – Эти люди… никогда здесь не останавливаются. Они набиты долларами, но никогда не тратят их здесь. Вот мистеру Йенсену повезло. Хочешь не хочешь, а вынуждены там остановиться. Можно сказать, у него там золотая жила.

Пока он говорил, в открытую дверь вошел крупный мужчина и подошел к стойке.

– Ты не сообразишь побыстрее кофейку, Майк? – сказал он. – Хочу сегодня уехать пораньше.

Он взглянул на меня и отвернулся. Пока бармен готовил кофе, тот продолжал:

– А как твоя жена? Что-то ее не видно.

– Она после обеда уехала в Вентуорт, мистер Йенсен, – ответил бармен, взглянув на меня. – Ей будет жаль, что вы разминулись.

Убедившись, что это тот, кто мне нужен, я посмотрел на него повнимательнее. Это был скандинав ростом почти в шесть с половиной футов, с широким торсом, загорелым и мясистым лицом – открытым, добрым и с искрой юмора. На вид примерно пятьдесят с небольшим. Мужчина крупный, но без капли жира. Он вообще выглядел очень крепким – куда крепче большинства мужчин в его возрасте.

Бармен сказал:

– Извините меня, мистер Йенсен, этот парень ищет попутку через горы. Я сказал ему, что «У последней черты» – лучшее место, чтобы договориться с каким-нибудь шофером.

Йенсен повернулся, оглядел меня и улыбнулся.

– Привет, – сказал он. – Майк прав – на дороге ни один грузовик не остановится. Но они все тормозят у меня. Буду рад помочь. Я подброшу тебя до «Черты», ну а там тебе придется договариваться самому. Большинству водителей запрещено брать попутчиков через горы: что-то там связано со страховкой.

– Спасибо, – сказал я. – Если я вам не помешаю.

Он засмеялся:

– Я рад, что поеду обратно не один. Дорога из рук вон плохая. Меня зовут Карл Йенсен.

Он протянул свою огромную руку. Я пожал ее.

– Меня зовут Джек Пэтмор, – сказал я, назвавшись первым пришедшим на ум именем.

– Ты направляешься в Тропика-Спрингс?

– Именно.

Он допил кофе и бросил монету на прилавок, пожал руку бармену:

– Будь здоров, Майк. До встречи. Ну что ж, Джек, если ты готов…

Я тоже обменялся рукопожатием с барменом, еще раз поблагодарил его и вышел вслед за Йенсеном под нещадно палящее солнце. Мы подошли к десятитонному грузовику, стоявшему в тени. Кузов был завален металлоломом, разными ржавыми железками, болтами, гайками, мотками проволоки. Йенсен полез в кабину, я – вслед за ним. Кабина была раскалена как печка, и мы оба разделись до пояса. Йенсен достал пачку сигарет, вытащил себе сигарету и предложил мне. Когда мы закурили, он сказал:

– Надо устраиваться поудобнее. Прогулка будет долгой и жаркой.

Затем он завел мотор и выехал на пыльную главную улицу. Пока мы выбирались из города, никто не проронил ни слова. Первым нарушил молчание Йенсен, спросив:

– Ты здесь первый раз?

– Да, – сказал я.

– А я здесь родился и вырос. Место тут уединенное, но мне нравится. А ты издалека?

– Окленд.

– Прилично. Я там никогда не был. Как там?

– Нормально.

Он взглянул на меня:

– Я так и подумал, что ты городской. А чем занимаешься, извини за назойливость?

– Мое ремесло – замки. Идет еще от деда. Вроде наследственности.

– Замки, говоришь? Значит, ты разбираешься в железках?

– Само собой. Если я не чиню замки, то делаю сейфы, а без металла сейфов не бывает.

– Да, это верно.

Он поскреб пальцами затылок, нахмурившись. Мы ехали по пыльной дороге, пролегавшей через пустыню. Колеса грузовика поднимали клубы пыли, проникавшей в кабину через открытые окна и оседавшей на нас.

– А в двигателях ты что-нибудь петришь? – спросил он после долгого молчания.

– Кое-что, – ответил я, недоумевая, к чему он клонит. – Я могу разобрать двигатель, если вы про это. Однажды я сделал новую головку блока цилиндров для старого отцовского «форда». Пришлось повозиться, но я сделал.

Он опять посмотрел на меня, и я почувствовал на себе изучающий взгляд его проницательных глаз.

– Если ты смог это сделать, то в машинах разбираешься, – сказал он. – А в Тропика-Спрингс ты собираешься остаться надолго?

Поток вопросов начинал меня раздражать.

– Да, – сказал я и отвернулся, уставившись в окно. Вдалеке я видел парящего сокола, резко выделявшегося на фоне белого неба.

– У тебя там есть работа? – спросил он. – Я это к чему: если ты ищешь работу, то я могу ее предложить.

– Работу? Какую работу?

– Мне нужен человек, который понимает в железках и машинах. Последние два года нам с Лолой – это моя жена – пришлось нелегко. Я давно собираюсь взять себе помощника. Мне кажется, мы с тобой поладим. Правда, место у нас пустынное, и тебе придется дежурить ночью по очереди с нами. Ближайший город – Вентуорт – в двадцати милях по дороге через пустыню, но зато у нас отличная кухня. Уж что-что, а готовить Лола умеет. Она – итальянка. Тебе нравится итальянская кухня?

– Еще бы!

– Что-то ты скажешь, когда попробуешь ее спагетти, – тебе в жизни не приходилось есть ничего подобного! У тебя будет свой флигель. Там есть радиоприемник. У меня лишний телевизор, можешь взять и его. – Он с надеждой посмотрел на меня. – Платить я буду сорок долларов в неделю, будешь на всем готовом. Тратить там не на что, так что можно поднакопить.

Долго я не раздумывал: это был мой шанс затеряться. Во всяком случае я мог бы поработать там несколько месяцев, поднакопить деньжат и двинуться дальше.

– Звучит заманчиво, – сказал я. – Ладно. Я согласен попробовать.

Он улыбнулся мне.

– Тогда считай, что работа у тебя есть, сынок, – сказал он и, протянув свою огромную руку, похлопал меня по колену.

Глава четвертая

I

В первый раз я увидел постройки «У последней черты», когда грузовик объехал высокую гору и стал спускаться в долину – плоскую, как тарелка, со слепящим от солнца белым песком и черными точками ржавого металла.

– Приехали, – сказал Йенсен, указывая рукой. – Это и есть мои владения.

Там стоял небольшой дом, пара сараев, еще какая-то постройка, бензоколонка и по другую сторону шоссе – флигель. Все строения были выкрашены в небесно-голубой цвет и резко выделялись на фоне белого песка.

– Флигель по ту сторону – твой, – сказал Йенсен. – Я в нем родился. Мой отец построил его своими собственными руками. Дом я выстроил позже, когда он умер. Да, жить здесь сможет не каждый. Здесь трудно и мало веселья, но мне повезло, что я нашел женщину, которая делит со мной все тяготы, – без нее я бы пропал. Мы дежурим поочередно каждую божью ночь. Просто удивительно, как часто приходится работать среди ночи. Водители едут через горы ночью – так прохладнее, и они всегда останавливаются здесь, чтобы заправиться. Вот почему я думаю, ты мне здорово поможешь. Если дежурить троим поочередно, то ночная смена будет куда легче.

Мы спустились в долину. Жара обрушилась на нас, и я моментально покрылся липким потом.

– Чувствуешь? – В его голосе звучали нотки гордости. – Ночью полегче. Ночью бывает даже чересчур прохладно.

Он положил огромную руку на клаксон и дал два длинных оглушительных гудка.

– Это чтобы предупредить Лолу, что я вернулся. Она удивится, когда тебя увидит. Она всегда твердила мне, что помощников нам не нужно. По правде говоря, Джек, у нас их никогда и не было, потому что я слишком долго шел у нее на поводу. Ты же знаешь этих итальянок: прижимистые – дальше некуда. Так уж они устроены. Я и сам деньгами не разбрасываюсь, но моей жене – упаси господь! – я и в подметки не гожусь. «Зачем нам нужен лишний человек? – говорит она. – Если я не против ночных дежурств, то тебе-то тем более грех жаловаться». Вот такие разговоры. – Он покачал головой. – В моем возрасте нужна передышка. Я уж не могу припомнить, сколько лет тяну лямку по семнадцать часов в сутки. Верно – деньги у меня завелись, но я никогда не тратил их в свое удовольствие. Вот зачем тебе деньги, Джек? Скажи – зачем?

– Ну, во-первых, чтобы прокормиться, а если останется – хочу тратить в свое удовольствие, – сказал я, чтобы поддержать разговор.

– Точно! – Он хлопнул меня по колену. – Сначала прокормиться. Что ж, эту проблему я решил. А сейчас, когда мне пятьдесят пять, хочу пожить в свое удовольствие. Теперь мы с Лолой сможем время от времени ездить в Вентуорт, а ты присмотришь здесь. С тобой станет гораздо легче.

Однако в его голосе сквозило сомнение, и я с удивлением посмотрел на него. Он не был похож на человека, который верит во все, что говорит.

Наш грузовик уже мчался по ровной раскаленной дороге, и мы проехали мимо большого щита, на котором было написано:

У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ!

ВАС ПРЕДУПРЕЖДАЮТ!

СЛЕДУЮЩАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ЗАПРАВИТЬСЯ

ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ 165 МИЛЬ!

ЗАКУСКИ!

РЕМОНТ!

СМАЗКА!

СТАНЦИЯ ОБСЛУЖИВАНИЯ!

Я взглянул на бензоколонку и гараж, к которым мы подъезжали. Станция обслуживания выглядела яркой и веселой. К дому и флигелю через шоссе были проложены дорожки, обрамленные камнями, выкрашенными в белый цвет. Вокруг бензоколонки посажены цветы, оживлявшие пейзаж. Позади нее стояла длинная приземистая постройка, в которой находилась закусочная. А уже за этой постройкой был флигель с яркими голубыми занавесками и выкрашенной в кремовый цвет дверью.

– Красивое место, – сказал я.

Он расцвел от удовольствия:

– Я рад, что тебе здесь нравится. Труда я вложил сюда немало. А теперь, когда нас двое, мы можем горы свернуть. А до сих пор все приходилось делать одному.

Он открыл дверцу и спустился на белый раскаленный песок. Я вылез вслед за ним.

Если бы у меня было такое местечко, да еще жена в придачу, и, нажав на клаксон, как это только что сделал Йенсен, я бы ожидал, что она выйдет и встретит меня! Но ни из одной постройки никто не вышел, чтобы встретить вернувшегося домой Йенсена. Судя по оживлению, которое вызвал его приезд, данное место вполне можно было бы перепутать с моргом, и это бросилось мне в глаза, хотя сам Йенсен, похоже, не удивился. Он махнул рукой в сторону флигеля.

– Ступай прямо к себе, не смущайся. Тебе нужно умыться и побриться. – Он пихнул меня в бок, и от этого дружеского знака внимания я едва удержался на ногах.

– Есть хочешь? Я чего-нибудь раздобуду, а ты пока приведи себя в порядок.

– Когда я буду готов – куда мне идти?

Йенсен показал на закусочную:

– Прямо туда.

Я дошел до флигеля, толкнул дверь и вошел в гостиную. Она была уютно обставлена, а в одном из углов стоял телевизор. За гостиной находилась крошечная спальня. Раздевшись, я прошел в ванную, побрился, но отмыться мне удалось не сразу. К этому времени у меня уже отросли приличные усы, и я решил их оставить. Вернувшись в спальню, надел рубашку и брюки и взглянул на себя в зеркало, висевшее на стене. С усами я выглядел иначе, но ведь меня все еще ищут. Разглядывая себя в зеркало, я почувствовал облегчение. Если в газетах и были мои фотографии, то с усами узнать меня было почти невозможно.

Я открыл дверь флигеля и постоял некоторое время, разглядывая постройки напротив и уходящую в горы дорогу. По обе стороны от меня простиралась пустыня – горячая, белая и лишенная всего живого. Это меня успокоило. Полиция будет искать меня в Окленде или других больших городах. Уверен, что ей не придет в голову искать меня здесь.

Выйдя на солнце, я направился в закусочную. Там вдоль стойки стояло десять вращающихся стульев, а для желающих поесть поосновательней возле стены было пять столов. Стойку украшали краны для пива и содовой, а позади располагался стеклянный шкаф, на полках которого была разложена выпечка с табличками: вишня, яблоко, ананас, клюква. В отдельной секции находились бумажные салфетки, специи, соусы, стаканы, ножи и вилки. Все блестело безукоризненной чистотой. На стене висело меню, напечатанное крупными четкими буквами:

ПРЕДЛАГАЕМ СЕГОДНЯ:

ЖАРЕНЫЕ ЦЫПЛЯТА

ТЕЛЯЧЬИ ОТБИВНЫЕ

ПРЯНАЯ ГОВЯДИНА

ПИРОЖНЫЕ, ФРУКТЫ И НАПИТКИ

Через полуоткрытую дверь позади стойки просачивался запах жареного лука, от которого у меня потекли слюнки. Я уже собирался постучать по стойке и дать о себе знать, как услышал голос Йенсена:

– Послушай, Лола, не нужно так заводиться. Я знаю, что делаю. Этот парень присмотрит за станцией, а мы вдвоем сможем пару раз в неделю ездить в Вентуорт. Мне не нравится, что ты ездишь туда одна. Нехорошо, когда женщина одна ходит в кино в таком городе, как Вентуорт.

– А почему это нехорошо?

Она говорила с сильным итальянским акцентом и на повышенных тонах.

– Просто нехорошо. Ты – уважаемая замужняя женщина. А в Вентуорте такие парни…

– Ты хочешь сказать, что я езжу в Вентуорт развлекаться с мужчинами? Ты это хочешь сказать?

– Конечно нет. Я просто говорю, что это нехорошо. Поладив с Джеком, мы сможем ездить туда вместе. Ведь мы оба этого хотим, разве не так?

– Я знаю одно – посторонние мне здесь не нужны. Я говорила тебе тысячу раз!

– Знаю, что ты мне говорила, но ты не права. Помощь нам нужна. Сколько раз ты вставала прошлой ночью? Шесть, а может, и семь. Сон тебе нужен. С помощью этого парня мы сможем и отоспаться, и развяжем себе немного руки. Когда будет его очередь дежурить, мы сможем ездить в кино. Разве ты этого не хочешь?

– Сколько раз можно говорить одно и то же! – Ее голос был злым и визгливым. – Мне не нужны посторонние. Кроме того, работать ведь он будет не бесплатно? С каких это пор ты стал швыряться деньгами?

Истеричные нотки в голосе женщины встревожили меня. В ее словах звучала неприкрытая злость.

– Перестань на меня кричать! Пусть парень попробует. Если он тебе не понравится, что ж, мы от него избавимся. Но ты сама будешь рада, если мы его возьмем. Давай закончим на этом. Как насчет чего-нибудь поесть?

– Откуда ты знаешь, что ему можно доверять? Ты что, собираешься дать ему возможность обчистить нас и сбежать, пока мы будем смотреть кино в Вентуорте? Ты сошел с ума!

Я решил, что пора дать знать о своем присутствии. На цыпочках я вернулся к двери, открыл ее и с силой захлопнул. Затем, тяжело ступая, подошел к стойке.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросил я.

Возбужденные голоса сразу стихли. Наступила тишина, а потом из кухни вышел Йенсен. Его полное добродушное лицо было красным, глаза выдавали смущение.

– А-а, пришел, – сказал он, окинув меня взглядом. Выражение его лица слегка изменилось. Было видно, что он остался доволен моим внешним видом и испытал облегчение.

– Ну как тебе флигель? Нашел там все, что нужно?

– Мне понравилось, – сказал я. Запах жареного лука сводил меня с ума. – Здесь тоже хорошо. Вам можно только позавидовать, мистер Йенсен.

Он кивнул, но уже без былого энтузиазма, явно расстроенный недавним скандалом с женой.

– Да, здесь неплохо.

Он потер подбородок, пряча от меня глаза.

– Ты, наверное, голоден. Сейчас соображу что-нибудь поесть.

– Не надо беспокоиться, мистер Йенсен. Вы только скажите, что приготовить, – я все сделаю сам.

– Побудь здесь, я поговорю с женой.

Ему было так неловко, что мне стало его жаль. Он пошел было на кухню, но в это время к бензоколонке подъехал запыленный «паккард», и водитель нажал на клаксон.

– Я займусь им? – спросил я.

– Не надо, я сам. Ты поешь, а уж потом приступишь к работе.

Он вышел, и я видел сквозь открытое окно, как он занялся «клиентом».

Услышав за спиной шорох, я обернулся. В дверях стояла женщина и с любопытством разглядывала меня. Ее густые каштановые волосы были собраны в пучок и довольно небрежно заколоты. Это была настоящая красавица, хотя рот у нее великоват, а губы – слишком полные. В ней была чувственность, которая привлекает любого мужчину, – и я не стал исключением.

Женщина – лет тридцати, с зелеными глазами и кожей цвета слоновой кости – была одета в хрустящий белый халат, плотно облегавший фигуру, и, глядя на нее, стоявшую в дверном проеме, я понял, что под халатом у нее больше ничего нет. Она не произнесла ни слова. Мы так и стояли, рассматривая друг друга, пока не вошел Йенсен и, смущенно улыбаясь, не представил меня.

– Мне кажется, он не против перекусить. Во всяком случае, я – точно, – сказал он. – Как насчет поесть, Лола?

С непроницаемым лицом она сказала:

– Сейчас что-нибудь принесу.

Я видел ее тяжелые бедра, обтянутые халатом. При каждом шаге они оживали, еще больше подчеркивая чувственность. Я взял бумажную салфетку и вытер лицо. Пот с меня катился градом.

– Жарковато, а? – спросил Йенсен, расплываясь в улыбке.

– Печет как в аду, – ответил я.

Я постарался улыбнуться в ответ, но губы не хотели слушаться.

II

Когда мы с Йенсеном стали разгружать металлолом с грузовика, он заговорил о своей жене.

До этого я съел один из лучших обедов в своей жизни. Она вернулась из кухни с двумя тарелками, в которых лежали спагетти и большие телячьи отбивные, поставила их с грохотом на стойку и вернулась на кухню, не проронив ни слова. Пока мы ели, я спросил у Йенсена, в чем будут заключаться мои обязанности.

Он ответил, что хотел бы поручить мне гараж и бензоколонку, с тем чтобы он сам и Лола целиком переключились на закусочную. Он хотел, чтобы у меня было три ночных дежурства в одну неделю и два – в следующую. От меня требовалось взять на себя ремонт машин, если в этом будет необходимость, и содержать станцию в чистоте.

– Без дела ты не останешься, Джек, – сказал он. – Но при отсутствии других занятий будешь рад любой работе.

Я сказал, что мне это подходит и работать я готов столько, сколько потребуется. Это была правда. Я знал: если мне здесь нечем будет заняться, все мои мысли окажутся на кухне, где работала Лола. Любой мужчина на моем месте чувствовал бы то же самое.

Покончив с едой, мы вышли на улицу, и он показал мне, как работает бензоколонка, объяснил, что делать, когда появляется клиент, и что сколько стоит. Затем он попросил меня помочь с разгрузкой. Солнце уже садилось за горы, и стало прохладнее. Я был рад возможности размяться после вынужденного безделья в товарняке. Пока мы работали, он говорил:

– Ты не переживай из-за Лолы. Она терпеть не может, когда ей перечат. Я же рассказывал тебе – она всегда была против того, чтобы здесь работал еще кто-то. Не пойму почему. Какая-то блажь, которую женщины вбивают себе в голову. – Он взглянул на меня с тревогой. – Ведь ты не обижаешься? Пару дней она еще подуется, а потом все встанет на свои места.

Я ничего не ответил, да и говорить было нечего. Мы подтащили к краю кузова и спустили на землю ржавый культиватор. Я еще раз поразился силе Йенсена. Он обращался с тяжелой машиной, как будто это была игрушка. Когда мы тащили культиватор в тень, он спросил:

– А правда она красивая женщина?

– Правда.

Он достал сигареты и угостил меня. Закурив, он продолжал:

– А познакомились мы необычно. Два года назад она вышла из остановившегося здесь туристского автобуса и прошла в закусочную. В то время я был совсем никуда. Недели за две до этого умерла моя жена, и я крутился вообще один. Даже готовка была на мне, и, должен признаться, стряпня моя была ужасной. Она попросила сэндвич. Странно, как люди запоминают такие мелочи, а? Я помню, на ней было зеленое платье. Стоянка автобуса была двадцать минут: он забирал почту, а пассажиры могли что-то перехватить из еды. Они все набились в закусочную и требовали: кто – сэндвич, кто – гамбургер, кто – пирог – и так далее; я не знал, что делать. Я уж не помню, был ли я на ногах или уже стоял на голове, как вдруг она оказалась не перед стойкой, а за ней и начала обслуживать посетителей. Я видел, что это дело ей знакомо, и не стал вмешиваться. Я ей просто показал, где что лежит. К отходу автобуса все были накормлены. Мне это было не под силу, а она с этим справилась. Получилось так же, как с тобой. Я сказал: если ей нужна работа, то она у нее есть.

Он присел у культиватора и начал перебирать какие-то железки, а затем продолжил:

– Как и ты, она не раздумывала. Автобус ушел без нее. Как и тебе, я отдал ей флигель. Ну, она проработала у меня пару недель, а потом я стал думать. Я знал, что находиться здесь женщине одной не дело. В Вентуорте уже пошли разговоры. Когда парни останавливались здесь заправиться или перекусить, они эдак понимающе переглядывались. Они думали, что между нами что-то есть, а ничего такого не было. И вот однажды вечером я с ней поговорил. Я спросил ее, нравится ли ей здесь и не слишком ли ей здесь скучно. Она ответила, что нравится, и тогда я предложил ей выйти за меня замуж. Это положит конец пересудам, она будет обеспечена и, если со мной что-нибудь случится, станция останется ей. Так мы поженились.

Он размотал проволоку и снял кожух. Я стоял рядом, курил и слушал.

– Причем, заметь, она на двадцать три года моложе меня, – продолжал Йенсен. – Я все сомневался, правильно ли поступаю, но она хотела остаться, а оставить ее, не поженившись, я не мог. Когда человек моего возраста берет в жены такую, от него требуется большая выдержка. Теперь пару дней она еще будет дуться, но дела не бросит. Что меня в ней восхищает, так это то, как она работает, – я еще не встречал никого, кто бы так трудился.

Со стороны пустыни подъехала машина и, подняв клубы пыли, затормозила у колонки. Это помешало нашей беседе. Я подошел и обслужил своего первого клиента. Ему требовались бензин и смазка. Я проверил колеса, вымыл лобовое стекло и, пока работал, успел заметить, что Йенсен вышел из сарая и наблюдает за мной.

За рулем был пожилой толстяк. Пока я возился с машиной, он сидел, ковыряя в зубах спичкой. Я подумал, что неплохо было бы слегка заняться рекламой.

– Вы направляетесь в Тропика-Спрингс, мистер? – спросил я, протирая стекло.

– Туда.

– Это займет почти три часа. Раньше десяти не доберетесь. А вы не голодны? У нас лучшая пряная говядина в округе.

– Пряная говядина? – Человек посмотрел на часы. – Нет, у меня нет времени, я тороплюсь.

– Да она готова, – сказал я. – Это займет не больше десяти минут, и потом у нас есть фруктовый пирог – пальчики оближешь. Я только что съел кусок – в жизни не пробовал вкуснее.

– В самом деле? – В нем проснулся интерес. – Что ж, ладно. Попробую, если все готово. Куда идти?

Я показал ему на закусочную.

– Вы в курсе насчет толкателя клапана? – спросил я, когда он вылез из машины. – Надо бы подправить. Если вы не против, я могу этим заняться, пока будете есть.

– Конечно! Уж сколько недель я про него забываю. Спасибо.

Он вошел в закусочную, и ко мне подошел Йенсен с улыбкой до ушей.

– Хорошая работа, Джек. Вот это реклама! Я помогу тебе с толкателем.

Пока мы возились с машиной, к колонке подъехал черный «кадиллак». Я оставил Йенсена заканчивать с толкателем клапана и подошел заправить «кадиллак». В машине сидели мужчина и женщина. Они были покрыты пылью и изнывали от жары.

– Здесь есть где сполоснуться? – спросил мужчина, вылезая из машины.

– Конечно. Вон там – сзади и налево. Если вы голодны, мы можем предложить телячьи отбивные и спагетти. Все готово – ждать не придется. Итальянская кухня – даже в Тропика-Спрингс такого не найдете.

Мужчина понимающе поднял брови:

– Небось старая конина с веревками.

– Я только что сам пробовал. Никаких веревок в спагетти мне не попалось, – сказал я жизнерадостно. – Я спросил на всякий случай. До Тропика-Спрингс вы доберетесь только в одиннадцатом часу. Я подумал, что, может быть, вы голодны.

– Я умираю от голода, – сказала женщина, вылезая из машины. – Почему бы нам не поесть здесь, дорогой? Ведь не отравимся же мы!

– Ладно, если хочешь. Я и сам не прочь чего-нибудь перехватить.

Через десять минут подъехали два больших «бьюика», которые привезли десять человек. Занимаясь машинами, я спросил, не хотят ли они поесть, и лирически описал жареных цыплят. Они клюнули. К этому времени Йенсен закончил с толкателем клапана и отправился в закусочную помочь Лоле. Подъехали два грузовика. Оба водителя отправились в закусочную за яичницей с ветчиной. Затем подкатил «ягуар» с парнем и девушкой. Я рассказал им о спагетти с телятиной и напомнил, как долго им еще придется терпеть, если они не перекусят здесь. Они тоже согласились. Из закусочной вышел озабоченный Йенсен.

– Джек, телятина кончилась, остался только один цыпленок, – сказал он. – Надо сбавить обороты с рекламой.

Я в недоумении уставился на него:

– У нас что, кончились запасы?

– Именно. Обычно ужинать хотят три-четыре человека. И обычно это сэндвич или гамбургер или что-то в этом роде, но с твоей рекламой мы сегодня накормили четырнадцать человек.

– Разве это плохо?

– Еще как хорошо! Только я никак не рассчитывал, что кто-то вроде тебя сумеет подсобить нам. Завтра уж я подготовлюсь. Мы с Лолой поедем в Вентуорт и сделаем запасы. – Он довольно улыбнулся. – У нас еще полно яиц и ветчины. Подумай, как с ними быть.

Он вернулся в закусочную.

На заправку начали подъезжать грузовики, а легковых машин становилось все меньше и меньше. Водителей грузовиков не надо было уговаривать: они сами знали, что им нужно. Наконец около десяти часов движение стихло и, прождав минут двадцать, так и не увидев зажженных фар со стороны пустыни, я пошел в закусочную. За стойкой два шофера доедали сэндвичи. Йенсен прибирался и складывал в стопки грязную посуду. Кто-то бросил монету в музыкальный автомат, и на всю закусочную ревел блюз. Лолы нигде не было видно, но я слышал, как она гремела посудой на кухне.

– Вам помочь?

Йенсен покачал головой:

– Все в порядке. Мы сами справимся. Отправляйся спать. Сегодня мое дежурство, твоя очередь – завтра. – Он кивнул в сторону кухни и скривился. – Она все никак не может успокоиться, но это пройдет. Завтра начинаем в восемь часов. Договорились?

– Конечно, – сказал я.

– Приходи сюда завтракать. И послушай, Джек, надеюсь, тебе работа так же по душе, как я доволен тобой.

– Мне все очень нравится, – сказал я. – И я рад, что вы довольны. Ну ладно, если я не нужен, пойду-ка я спать.

Я прошел в свой флигель, разделся и забрался в постель. Я здорово устал, но голова была слишком ясной для сна. Невольно я продолжал думать о жене Йенсена – знал, что это плохо, но ничего не мог с собой поделать. Кровать стояла прямо у окна, и мне был хорошо виден весь жилой дом. Прошел еще час, заснуть все не удавалось, и тут я заметил, что в одном из окон дома зажегся свет.

Я увидел Лолу, стоявшую посредине комнаты. Она курила сигарету, затем, лениво двигаясь, потушила ее в пепельнице. Она вытащила заколку из волос, и густая темная копна упала ей на плечи. Я уже сидел на кровати, подавшись вперед и вглядываясь, – сердце вновь застучало, а дыхание участилось. От меня до нее было не больше тридцати ярдов. Она села на стул перед трюмо и начала расчесывать волосы. Лола занималась этим не меньше пяти минут, тщательно и не торопясь, а потом повернулась к кровати и сдернула покрывало. Она подошла к окну и стала расстегивать халат. Когда он распахнулся, Лола подняла руку и опустила жалюзи. Поскольку свет горел позади, ее силуэт был хорошо виден. Она сняла халат, бросила его на пол, и при виде очертаний ее обнаженного тела у меня перехватило дыхание.

Еще долго после того, как она погасила свет, я сидел у окна и смотрел на дом. Только когда у колонки остановился грузовик и из дома вышел Йенсен, я улегся в постель.

Этой ночью я так и не выспался.

Глава пятая

I

Когда без четверти семь утра я зашел в закусочную, Лола, одетая в короткую желтую майку на голое тело и ярко-красные шорты, скребла щеткой стойку. В таком наряде на нее стоило посмотреть! Сочетание каштановых волос, зеленых глаз, смуглой кожи, да вдобавок ко всему ее формы, которые майка и шорты только подчеркивали, представляли собой зрелище, от которого было трудно оторваться.

Она замерла, взглянула на меня исподлобья и вновь принялась за работу.

– Доброе утро, миссис Йенсен, – сказал я. – Не могу ли я чем-нибудь помочь?

Она опять прервала работу, ее зеленые глаза сверкнули недобрым огнем.

– Если мне понадобится твоя помощь, я тебе об этом скажу.

– Конечно, конечно, – сказал я. – Я не имел в виду ничего обидного.

– Если тебе нужен завтрак, то он на кухне.

Она наклонилась над стойкой и взяла в руку щетку. Мне была хорошо видна глубокая ложбинка, разделявшая ее груди. Она подняла глаза.

– На что это ты уставился?

– Ни на что, – солгал я и, обогнув стойку, направился на кухню.

Йенсен сидел за столом, на котором грудой лежали доллары и высились стопки монет. Рядом была чашка с кофе, грязная тарелка, нож и вилка. Увидев меня, он кивнул:

– Проходи, Джек. Будешь ветчину с яйцами?

– Нет, только кофе, – ответил я и взял кофейник, стоявший на плите.

– Мы сейчас приберемся, а потом с Лолой съездим в Вентуорт. Вчера был самый удачный день за последние годы. Эти пятнадцать ужинов пришлись очень кстати. Если так пойдет и дальше, то скоро я смогу уйти на покой. Чтобы тебя тоже заинтересовать, Джек, я буду платить тебе пять процентов от всех счетов за еду. Как ты на это смотришь?

– Это здорово, мистер Йенсен. Спасибо.

– Из Вентуорта я привезу тебе какую-нибудь одежду для работы. Может, еще что посмотреть?

– Мне нужна одежда, но я лучше куплю ее сам.

– Верно. Ты можешь взять машину завтра, съездить в Вентуорт и купить все, что нужно. Я дам тебе аванс в счет твоей доли. Ста долларов хватит?

– Вполне. Большое спасибо.

Швед отсчитал мне пять двадцатидолларовых бумажек.

– Значит, завтра ты съездишь в Вентуорт. – Он откинулся на стуле. – Как думаешь, можно наладить культиватор? Он мне достался практически задаром, но я чувствую, что, если повозиться, его можно наладить.

– Я займусь им.

– Мы уезжаем через час и вернемся около полудня. Ты справишься один?

– Думаю, да.

Я вымыл свою чашку и, закурив сигарету, вышел в зал. Лола расставляла по полкам выпечку и раскладывала таблички с названиями. Она стояла ко мне спиной, и я на секунду замер: вид ее покатых плеч, тонкой талии и тяжелых бедер заставил кровь в моих жилах бежать быстрее. Она наверняка почувствовала мой взгляд, но не обернулась. Я вышел на улицу, взял метлу и начал приводить в порядок территорию у бензоколонок.

Два грузовика остановились заправиться. Я попытался уговорить водителей позавтракать, но они торопились. Закончив с уборкой, я пошел под навес, где стоял культиватор, и занялся его осмотром. На полке я нашел, чем можно было снять ржавчину, и принялся за работу.

Через час заглянул Йенсен:

– Мы уезжаем, Джек. Ты уверен, что справишься?

– Конечно, мистер Йенсен.

– Как с культиватором?

– Придется повозиться, но исправить можно.

Он взглянул на культиватор и положил руку мне на плечо.

– Сними ржавчину. Я им займусь. Увидимся в полдень.

Я проводил его до машины. Из дома вышла Лола. Она была очень хороша в зеленом платье, которое, правда, было немного узковато в груди. Благодаря кино такие бюсты, как у нее, считаются сейчас вполне обычной вещью, но я воспитывался не на фильмах. Я не мог не задержать взгляда на ее груди.

Йенсен пихнул меня в бок.

– Хороша, правда? Выглядит – будь здоров!

– Вы правы.

– Да, выглядит – будь здоров… Ну ладно, до встречи.

Я закурил и огляделся. Хотел бы я иметь такое местечко. Мне вдруг пришло в голову, что иметь это местечко мне бы хотелось с такой женщиной, как Лола. Я вернулся под навес и занялся культиватором. Я никак не мог выбросить из головы Лолу в майке и шортах, и эта картина, стоявшая у меня перед глазами, мешала мне сосредоточиться.

Я уже около часа возился с культиватором, когда прямо к навесу подрулил старый, покрытый пылью «шевроле». Из машины вылез высокий худой человек лет сорока пяти, и вслед за ним – собака неопределенной породы, худая и желтая, которая тут же пристроилась у ног хозяина, глядя на меня большими печальными глазами с красными прожилками.

На мужчине был выцветший голубой комбинезон с заплатками на коленях. Вокруг тощей шеи болтался засаленный красный платок, завязанный на узел у самого горла. На затылке сидела соломенная шляпа, давно потерявшая первоначальный вид. Его лицо цвета тикового дерева, худое и клинообразное, украшал длинный тонкий нос и узкие губы. Глаза под тронутыми сединой мохнатыми бровями смотрели неотрывно и пристально.

В нем было то, что сразу мне не понравилось. Глядя на него, я подумал о полиции. Взгляд его маленьких глаз был подозрительным и недоверчивым. Мы довольно долго смотрели друг на друга, затем я выпрямился.

– Могу ли я что-нибудь для вас сделать? – спросил я, с усилием заставив себя посмотреть ему в глаза. Он облокотился на опору навеса, зацепив большими пальцами лямки комбинезона. Собака сидела рядом, не сводя с меня глаз.

– Может быть, – сказал он. – Может быть, ты скажешь, кто ты такой и что здесь делаешь? И где Карл Йенсен? А может быть, ты скажешь, что это не мое дело?

– Мистер Йенсен вместе с миссис Йенсен уехали в Вентуорт. Меня зовут Джек Пэтмор, и я работаю по найму.

– Вот так новости! – Он переступил с ноги на ногу. – Ты хочешь сказать, что Карл нанял тебя в помощники?

– Именно так.

– Ну и дела… Я думал, он никогда на это не решится. – Человек покачал головой. Все это время он ощупывал меня взглядом своих маленьких жестких глаз, выхватывая запятнанные, мятые брюки, грязную рубашку и стоптанные башмаки.

– Никогда не думал, что он кого-нибудь наймет, тем более что его жена так против… – Он поскреб подбородок, продолжая качать головой. – Я его шурин. Меня зовут Рикс – Джордж Рикс.

Я сообразил, что он не может быть братом Лолы; должно быть, он был братом покойной жены Йенсена. Стараясь избегать взгляда этих маленьких, полных подозрительности глазок, я присел у культиватора, повернувшись к человеку спиной.

– Ты сказал, что жена отправилась с ним в Вентуорт? – спросил Рикс.

– Да.

– И ты здесь один?

– Один.

По шороху я определил, что он подошел ко мне, и почувствовал, как он дышит мне в затылок. Я занялся разборкой механизма.

– Держу пари, Карл купил это как лом. Наверняка почти задаром. Не удивлюсь, если кто-нибудь скажет, что ему еще приплатили, лишь бы он утащил эту штуку с глаз долой.

Я промолчал. Этот человек начинал действовать мне на нервы.

– Да, Карл – парень сообразительный, – продолжал Рикс. – Он посмотрит на кучу ржавого железа и увидит выгоду там, где другой ничего, кроме груды ржавчины, не увидит. Держу пари, он наладит этот культиватор и заработает на нем приличные деньги. Да, в железках он соображает, но ни черта не смыслит в людях.

Я крякнул, вытаскивая шестеренки, и положил их в таз с маслом.

– А как тебе его жена?

– В порядке.

– В порядке? Ты так думаешь? Держу пари, ты ей здесь не нужен. Даже я здесь лишний – шурин ее мужа. Никогда не думал, что Карл окажется таким болваном, чтобы жениться на этой девке. Она появилась неизвестно откуда и осталась здесь. Верно, с головой у нее в порядке: она увидела свой шанс и не упустила его. Все, что от нее требовалось, так это вильнуть у него перед носом одним местом, и он – на крючке! Будь осторожен. Не рассчитывай здесь задержаться – тебе это не удастся. Она уговорит Карла избавиться от тебя, и знаешь почему?

Я сделал каменное лицо и повернулся к нему.

– Не понимаю, о чем это вы, – сказал я. – Меня просто наняли на работу.

– Да-да, ты мне говорил. – Он опять облокотился о стойку навеса. – Она боится, что кто-то может повлиять на Карла. Я знаю. Я к ней давно присматриваюсь. Ты еще слишком мало времени провел здесь, чтобы узнать все ее уловки. Ей нужны его деньги – она думает только о них! Он долгие годы зарабатывал потом и кровью. Он всегда был осторожным человеком, никогда не тратил лишнего цента, но иногда мог себе позволить быть щедрым, если подвернется подходящий случай. Теперь же, когда эта девка следит за каждым его шагом, он себе не хозяин. До ее появления мне здесь были рады. Для меня всегда был накрыт стол, но теперь все изменилось. Стоит мне появиться, как она рвет и мечет. Ты знаешь, что она делает? Запирает дверь в свою спальню. Если ты такой старый дурак, как Карл, и годы уходят, то каждый день становится на счету, и он переживает, если не может забраться к ней в постель. Вот рукавицы, в которых она его намертво держит! Если он что-нибудь сделает поперек ее воли – дверь в спальню на замок! Будь осторожен. Ты здесь долго не продержишься. Я ее знаю, она решит, что ты хочешь наложить лапу на ее деньги!

Я опять присел на корточки и осмотрел шестерни. Одна из них была с трещиной, и я положил ее обратно в масло. Затем поднялся и пошел к верстаку за ветошью, чтобы вытереть руки. Он наблюдал за мной, но я сохранял прежнее выражение лица, и было видно, что мое явное безразличие раздражает его.

– А откуда ты появился, дружище? – неожиданно спросил он. – Ты ведь не из этих мест?

– Нет.

– А откуда ты знаешь Карла?

– Мы познакомились в Литтл-Крик.

– Вот как? Ты искал работу?

– Да.

– Ну что ж… – Он отошел от стойки. Собака, сидевшая до этого неподвижно, встала и выжидательно посмотрела на Рикса. – Не буду тебя отвлекать. Я заглянул, чтобы занять кой-какой инструмент, – мне надо кое-что починить дома. Я всегда беру у Карла, что мне нужно. – Он бросил взгляд на полки с инструментом. – Посмотрим, что же мне нужно.

Он взял две отвертки, молоток и потянулся было за дрелью, но я сказал:

– Мне очень жаль, мистер Рикс, но я не могу вам отдать эти инструменты.

Он замер и взглянул на меня исподлобья:

– Что ты сказал, дружище?

– У меня нет разрешения от мистера Йенсена отдавать инструменты, – сказал я. – Пока его нет, вся ответственность лежит на мне. Если вы дождетесь, когда он вернется, и он даст добро, то так оно и будет, но без его согласия я не могу ничего отдать.

Он снял дрель с полки и потянулся за слесарной пилой.

– Успокойся, дружище. Я его шурин. Ты прав: никому, кроме меня, ничего давать отсюда нельзя, но я – другое дело.

Это уже было слишком. Я подошел к нему:

– Мне очень жаль, мистер Рикс, но без разрешения мистера Йенсена ни один инструмент никто не возьмет.

Он посмотрел на меня. Я увидел, как его глаза начали наливаться кровью. Собака, будто почуяв неладное, попятилась назад.

– Послушай, дружище, – сказал Рикс. – Ведь ты не хочешь остаться без работы? Стоит мне сказать Карлу…

– Валяйте, говорите, – ответил я. – Инструменты останутся здесь! Мне очень жаль, но по-другому не получится. Если они вам так сильно нужны, дождитесь, пока вернется мистер Йенсен и разрешит их забрать.

– Понятно. – На его лице выступили капельки пота, и оно исказилось от злобы. – Так, значит, вас теперь здесь двое! Может, ты тоже положил глаз на его деньги, как и эта девка? А может, она просто пускает тебя в свою постель, так, что ли?

Я почувствовал, как кровь бросилась мне в голову. Схватив этого типа за лямки, я его так встряхнул, что голова у него чуть не оторвалась. С силой оттолкнув его, я сказал:

– Убирайтесь! Слышали? Вон отсюда!

Отлетев назад, он едва удержался на ногах. Его лицо приобрело желтовато-зеленый оттенок, а глаза на худом, злобном лице чуть не выкатились из орбит.

– Тебе это даром не пройдет, – прошипел он. – Я скажу Карлу…

– Вон!

Он повернулся и быстро пошел к машине. Собака уже забралась в нее и ждала хозяина. Рикс сел за руль, с силой захлопнул дверь и, подняв клубы пыли, отъехал.

Мне было не по себе. Я не знал, как отреагирует Карл, если Рикс пожалуется. Во всяком случае, я первым расскажу ему о случившемся, но передавать ему то, что Рикс наговорил о его жене, я не собирался. Я был уверен, что Йенсену не понравится подобный пересказ из моих уст.

Когда они вернулись около полудня и я помогал Йенсену разгрузить фургон, я рассказал ему о том, что приезжал Рикс и пытался взять инструменты.

– Мне пришлось поговорить с ним по-мужски, мистер Йенсен. Он ничего не хотел слышать, и я его прогнал. Если я что-то сделал не так, то мне очень жаль.

Йенсен улыбнулся:

– Ты все сделал правильно. Мне следовало тебя предупредить. От него можно с ума сойти, и я ему ничего не даю. Одно время я разрешал ему брать инструменты, но он никогда ничего не возвращал. Он самый большой вымогатель в округе. Когда была жива моя первая жена, он здесь торчал постоянно: он приезжал три раза в день, чтобы поесть, заправлялся моим бензином, брал мои инструменты, выклянчивал деньги у жены – я с ума сходил. После того как мы с Лолой поженились, она с ним разобралась. Его не было видно уже два месяца, но вот он опять появился. Ничего ему без меня не давай.

Я испытал облегчение, узнав, что поступил правильно в отношении Йенсена, но у меня было чувство, что я совершил ошибку в отношении Рикса. Я решил, что впредь буду с ним настороже. От него можно ждать чего угодно.

II

Три недели могут показаться большим сроком.

Из-за гор вдалеке поднималось солнце, заливая безжизненную пустыню красноватым светом. Я лежал на своей кровати, глядя в окно и вспоминая последние три недели, проведенные «У последней черты».

У меня появилось чувство безопасности. Фарнуорт, его зловонный барак и жестокие охранники казались давнишним кошмаром – чем-то, чего никогда не было. Я уже не испытывал приступов страха каждый раз, когда из раскаленной дымки пустыни появлялась машина и тормозила у бензоколонки. Я был почти уверен, что полиция махнула рукой на мои поиски и что если я останусь в этом уединенном месте, то буду в безопасности.

Хотя Лола по-прежнему не разговаривала со мной и обращалась ко мне только в случае необходимости, она вроде бы примирилась с моим присутствием. Она все еще волновала меня, и я находил ее физически привлекательной, но это не означало, что я собирался дать волю своим чувствам.

Я слишком уважал Йенсена. Я с самого начала понял, что мы с ним поладим, но с течением дней, когда мы поработали бок о бок, я узнал его ближе, и мы подружились. Его нельзя было не любить – простой человек с добрым сердцем не мог не вызвать симпатии у любого, кто не был сукиным сыном вроде Джорджа Рикса.

Мы с Йенсеном хорошо ладили, и я понимал, что, хотя он был без ума от Лолы, ему не хватало мужской компании. Ему нравилось играть вечерами в карты в ожидании запоздалых клиентов. Он любил рассказывать о своей жизни и планах, а насколько я мог судить, все это Лолу не интересовало. В карты я играл прилично, и мне было интересно слушать его.

Вскоре я выяснил, что у Йенсена цепкий и практичный ум. Он обладал поразительным талантом превращать ржавый металлолом в нечто, способное приносить доход. Он наладил культиватор, продал его фермеру за сто пятьдесят долларов и радовался как ребенок.

– Сто тридцать долларов чистой прибыли, Джек, – сказал он с улыбкой до ушей. – Вот это я называю работой!

Как-то вечером, когда мы закончили партию и Лола ушла спать, мы сидели на веранде в ожидании клиентов и он вдруг разоткровенничался.

– Знаешь, что я собираюсь сделать через пару лет, Джек? – спросил он, вытянув ноги и доставая трубку. – Я собираюсь объехать земной шар. Мне нужно три года, чтобы подготовиться как следует. Когда все будет готово, я продам станцию и мы с Лолой уедем. Кругосветное путешествие, со всеми остановками. Всюду первым классом, лучшие гостиницы, никаких забот!

Я взглянул на него.

– Это влетит в копеечку, – сказал я.

– Да. – Он помолчал, раскуривая трубку, затем продолжал: – Я уже интересовался, сколько это стоит. Обойдется в шестьдесят тысяч долларов. Кроме этого – одежда, напитки, мелкие расходы. В общем, я полагаю, меньше чем в сто тысяч не уложиться. Что ж, они у меня есть, Джек. Я экономил последние тридцать лет, и я их накопил. Я хочу немного отложить, чтобы, вернувшись, начать новое дело. Через пару лет у меня будет нужная сумма, и тогда мы отправимся.

– Вы хотите сказать, что у вас есть сто тысяч долларов, мистер Йенсен?

– Да. – Он подмигнул мне. – У меня есть своя система, Джек. Я никому о ней не говорил, но ведь мы с тобой друзья, и я знаю, что дальше тебя это не пойдет. Тридцать лет я неплохо зарабатывал на железках. Видно, у меня есть на них талант. Деньги за это я получал только наличными, поэтому налоговому инспектору о них невдомек. У меня всегда была двойная бухгалтерия. В одной книге я аккуратно записывал, сколько продал бензина и сколько людей накормил, – это для налогового инспектора. В другой книге я вел учет, сколько я выручил за ремонт, – это для меня. По этой книге получается, что сто тысяч у меня есть.

– Из металлолома?

– Ага. Такой суммы и близко бы не было, если б эти доходы облагались налогом, но я так все обставил, что комар носа не подточит. Это для меня и Лолы, для нашего путешествия.

Я почему-то вспомнил, как Рикс говорил, что Лола вышла замуж за Йенсена из-за денег.

– А она знает об этом? – спросил я.

– Конечно знает, но не догадывается, что я собираюсь с этими деньгами сделать. Через год, когда все будет готово, я скажу ей. Вот она удивится! Представь себе! Кругосветное путешествие!

В то утро, два дня спустя после нашей беседы и через три недели после моего появления «У последней черты», я лежал в постели, размышляя о Лоле. Ночью была ее очередь дежурить, и время от времени, услышав, как подъезжает грузовик, я выглядывал в окно и видел, как она, одетая в джинсы и рубашку, заливает бензин и разговаривает с водителем.

Йенсен хотел освободить ее от ночных дежурств, но она не согласилась. Она сказала, что ей это нравится. Большинство водителей ее знали и были рады перекинуться с ней словом. Йенсен нехотя уступил, и она дежурила один раз в неделю. Сам он дежурил два, а я – четыре раза. После часу ночи движение замирало, и можно было пойти вздремнуть. Редко кто появлялся позже, и потом, если что, у нас был ночной звонок для вызова.

Я наблюдал за Лолой, сидевшей в плетеном кресле и готовившей бобы для обеда. Время было чуть больше шести. Я увидел, как подъехал грузовик бакалейщика. Он приезжал каждое утро и привозил из Вентуорта всякую всячину, которую мы заказывали. Когда водитель притормозил у закусочной, я сбросил простыню и встал.

Водитель взял большую коробку с продуктами и понес в закусочную, Лола пошла за ним. Я потянулся, зевнул и прошел в ванную. Чувствовал я себя отлично. Стоя под струями холодного душа, я подумал о Фарнуорте, и настроение мое еще больше поднялось. Мне, безусловно, повезло, но и сам я очень даже неглупо организовал свой побег.

Однако везение мое кончалось, хотя тогда я об этом не подозревал. В коробке с продуктами, которую привез бакалейщик, было нечто, от чего все мое самодовольство и ощущение безопасности исчезли без следа.

Одна из шуток судьбы.

В тот день была зарплата. Йенсен с пачкой денег в большой потной руке вошел в сарай, где я работал, пытаясь наладить подвесной лодочный мотор, за который ему заплатили, лишь бы он увез его с глаз долой.

– Как дела, Джек? – спросил он. – Думаешь, починишь?

Я посмотрел на него и улыбнулся:

– Еще бы, конечно! Он точно заработает, но сколько протянет – сказать не могу. Трудный случай, он свое отработал, но я заставлю его крутиться.

– Правильно. – Он наклонился ко мне. – Мы и на нем заработаем, а? Я тебе принес деньги, сорок долларов за работу, так?

– Так.

– И доля от счетов за еду – сто десять.

– Так много?

Он засмеялся:

– Вы только его послушайте! Ты продал больше обедов и ужинов, чем мы с Лолой за все время. Ты просто чудо! В знак признательности я даю тебе еще сотню за железки, с которыми ты возился.

Я взглянул на него:

– Я на эти деньги не рассчитывал, мистер Йенсен. Ведь это моя работа.

– Послушай, Джек, мне виднее. У тебя все идет как по писаному. Тот день, когда ты появился, был для меня счастливым. С тех пор как ты здесь, я прилично заработал. Так что бери, что дают, и не возражай.

– Если вы так считаете, что ж, спасибо. – Я взял пачку купюр, которую он держал в руке. – Теперь у меня проблема. Я практически ничего не трачу. Все мои деньги во флигеле. С тем, что вы только что дали, у меня больше пятисот долларов. И что мне с ними делать? Вы не могли бы дать мне рекомендацию в свой банк?

– В мой банк? – Он засмеялся, мотая головой. – Кто держит деньги в банке? Три года назад банк в Вентуорте лопнул, и все, кто там держал деньги, оказались на мели. Я не доверяю банкам. Я никогда не помещал в банк ни цента своих денег. Мне нравятся наличные. Мне приятно думать, что, если со мной что случится, Лола получит деньги без всяких проволочек со стороны банка. Хорошо, у тебя есть пятьсот долларов. Я позабочусь о них. У меня есть сейф – деньги я храню там. Я положу твои деньги вместе со своими, и если тебе понадобится что-нибудь купить – ты придешь ко мне и получишь свои деньги наличными. Наличные куда лучше всех приманок банка. Не верь болтовне о банковских процентах. Будешь думать о процентах – потеряешь то, что имеешь. Проценты то растут, то падают, а понадобись тебе сразу твои накопления – с ума сойдешь, пока получишь. Ты пометь где-нибудь, сколько у тебя денег. Я их сохраню, а понадобятся – тут же получишь.

Я встал, ошеломленно уставившись на него.

– Не хотите же вы сказать, что держите сто тысяч здесь, в сейфе? – спросил я.

– Вот именно – здесь! А почему нет? Не думаешь же ты, что я доверю свои сто тысяч какому-то банку? У меня очень надежный сейф – самый лучший! Корпорации «Сейфы Лоренса» – за деньги лучше не достать. Да что я тебе рассказываю, ты же знаешь сейфы лучше меня! Разве не так? Разве сейфы Лоренса – не лучшие?

– Так у вас сейф Лоренса?

– Конечно! Лет пять назад здесь останавливался коммивояжер. Самый честный из всех, что мне встречались. «Лучшее помещение капитала – довериться Лоренсу!» – вот лозунг корпорации, и, по-моему, точнее не скажешь! Верно, как ты думаешь, Джек?

«Эта консервная банка? Этот ящик из дерьмовой стали, который я мог вскрыть за три минуты?»

– Да, конечно, я знаком с ними. Лучше не бывает.

Он протянул руку и похлопал меня по плечу. Я уже начал привыкать к его дружеским похлопываниям, но каждый раз, когда его рука опускалась мне на плечо, колени у меня подгибались. Он просто не осознавал своей силы.

– Ладно, я позабочусь о твоих деньгах. Когда они тебе понадобятся – просто скажи.

– Хорошо, спасибо, мистер Йенсен.

– Давай сходи и принеси их. Я дам тебе расписку. Чего тянуть – во флигеле им не место. Кто знает, а вдруг там случится пожар.

Как идиот, я отправился во флигель, достал из-под матраса деньги и отдал их ему. Он вручил мне расписку на пятьсот десять долларов.

– Я тут же запру их в сейф, Джек, – сказал он, и я видел, как он был доволен. – Как только они тебе понадобятся…

– Конечно, – ответил я.

Он посмотрел на часы:

– Скоро двенадцать. Через полчаса подойдет автобус с туристами – около тридцати пассажиров. Может, ты поможешь Лоле? Я присмотрю за бензоколонкой. Через полчаса здесь будет полно работы.

– Хорошо, – ответил я и пошел в закусочную навстречу неприятностям.

Когда я вошел, Лола раскладывала свежеиспеченные пироги на застекленных полках. Она обернулась и посмотрела на меня через плечо. По выражению ее глаз я сразу понял: что-то произошло.

– Чем я могу помочь? – спросил я.

Она улыбнулась. Это был первый раз, когда Лола мне улыбнулась, и я сразу насторожился.

– Ты можешь многим помочь, Пэтмор, – сказала она. То, как она произнесла мое вымышленное имя, еще больше усилило мою тревогу.

– Я разобрала продукты – их нужно убрать.

Я прошел на кухню. На столах были разложены банки с консервами, две дюжины цыплят в пластиковых упаковках и другая снедь. На банках лежала мятая газета, которую, видимо, использовали, чтобы что-то завернуть. Я взял ее, и сердце чуть не выскочило у меня из груди.

Понятия не имею, как в бакалейной лавке Вентуорта могла оказаться местная оклендская газета. Одна из тех случайностей, что подбрасывает нам судьба, но, как бы то ни было, передо мной была первая страница «Окленд инкуайерер» с моей фотографией и заголовком через всю страницу:

БЫВШИЙ ВЗЛОМЩИК СЕЙФОВ ЕЩЕ НЕ ПОЙМАН!

Я стоял, не в силах пошевелиться, чувствуя, как по спине побежали холодные мурашки. Фотография была неважная, но Лола все-таки меня узнала и подрисовала карандашом усы, чтобы я это понял. Перед моими глазами вдруг возник Фарнуорт, зловонный барак и грубые охранники. В тишине чистой, уютной кухни я вдруг отчетливо услышал крики истязаемого заключенного и свист ремней охранников, избивающих его в карцере. Я вновь увидел парня, лишившегося глаза: как он брел по коридору, закрыв лицо руками, в окровавленной рубашке, прилипшей к телу.

Мое ощущение безопасности улетучилось так же быстро, как кулак превращается в ладонь, когда разжимаешь пальцы. Рассказала ли она Йенсену? Я был уверен, что нет. Если бы она рассказала, я бы это почувствовал по его поведению. Но она наверняка расскажет. Предлога, чтобы избавиться от меня, лучше не придумать. От нее требовалось всего лишь взять трубку телефона, и через час я уже буду на пути в Фарнуорт.

Я отлично представлял себе прием, который меня там ждет: заключенные при моем появлении начнут злорадно, по-садистски ухмыляться, а потом будут прислушиваться, с нетерпением ожидая моих первых криков боли. Я скомкал газету, подошел к печке и бросил ее в огонь.

Итак, мне опять нужно было спасаться бегством – и прежде всего немедленно выбираться отсюда. Но как? До Тропика-Спрингс сто шестьдесят пять миль. Как только она сообщит в полицию, Тропика-Спрингс будет первым местом, где меня будут искать. О том, чтобы бежать назад, в Окленд, я не хотел даже думать. Сначала – Тропика-Спрингс, а потом – дальше. Во всяком случае, у меня было пятьсот долларов. С такими деньгами я могу добраться до Нью-Йорка… Пятьсот долларов? Я почувствовал, как ледяные пальцы сдавили мне грудь. Я отдал Йенсену свои деньги, на которые мог бы бежать, всего полчаса назад. Что же, мне их сразу просить обратно? Что он подумает? И как я смогу средь бела дня уехать отсюда, чтобы он не решил, что я спятил? Я был охвачен такой паникой, что едва мог дышать. Дверь в кухню отворилась, и вошла Лола. Она испытующе посмотрела на меня своими зелеными глазами.

– Ты еще не убрал продукты? – спросила она.

– Убираю.

Я начал укладывать консервные банки. «Мерзавка, – думал я. – Уже позвонила? Или только собираешься?» Она начала убирать цыплят в морозильник, напевая себе под нос. И только когда я убрал все продукты, а она засунула в холодильник последнего цыпленка, я вдруг услышал:

– Нам надо поговорить. Ты ночью дежуришь?

Я взглянул на нее:

– Да.

– Когда он уснет, мы поговорим.

Из сказанного я сделал вывод, что в полицию Лола еще не звонила. Она решила выдвинуть какие-то условия. Дышать стало чуть полегче.

– Как скажете.

– Ступайте, мистер Чет Карсон, – сказала она. – Я прекрасно управлюсь одна!

Она держала меня на крючке, но, по крайней мере, у меня было немного времени, чтобы прийти в себя.

– Как скажете.

Она улыбнулась:

– Точно, Карсон. С этого момента будет так, как я скажу.

Я вернулся в закусочную, и как раз прибыл автобус с тридцатью голодными пассажирами. Мы бегали втроем как заведенные. Йенсен и я – в закусочной, Лола – на кухне. Все тридцать пассажиров решили пообедать. Я разносил еду и мотался на заправку, чтобы обслужить подъезжавшие машины. Нужно отдать Лоле должное – она работала в поразительном темпе. Никому не пришлось ждать, и каждый получил то, что заказывал.

Наконец, когда автобус ушел, мы смогли перевести дух. Йенсен улыбнулся мне, вытирая пот со лба.

– Мы поставили рекорд, Джек, – сказал он. – Такого еще не было. Без тебя мы бы не справились. Тридцать обедов! Раньше им приходилось довольствоваться только бутербродами.

– Все зависит от повара, – ответил я.

– Да. Ну и жена! В любом случае мы все трое потрудились на славу. Послушай, мы с Лолой займемся посудой, а ты посиди здесь и подежурь у заправки. Сегодня ночью – твоя смена, и надрываться в мастерской нет смысла.

При обычных обстоятельствах я бы обязательно помог им, но сейчас я не мог себя заставить находиться рядом с Лолой. Мне нужно было время подумать. Когда закончилась эта запарка с обедом, я опять ощутил во рту привкус страха.

Выйдя на веранду, я сел и закурил. Едва я начал приходить в себя, как почувствовал чей-то пристальный взгляд. Я обернулся. На веранду вышла Лола и смотрела на меня: ее зеленые глаза метали молнии. К открытому окну подошел Йенсен со стопкой грязных тарелок в руках. Вид у него был встревоженный.

– Чего эта мямля здесь расселась? – В ее крике звучали истеричные нотки. – Он что, больше здесь не работает? Я должна все делать одна?

– Послушай, дорогая, – сказал Йенсен примирительно. – Сегодня его очередь дежурить ночью…

– А мне на это наплевать! – Она повернулась ко мне. – Ступай и вымой посуду. Если кто и будет отдыхать в кресле, так это я! Ступай и отрабатывай то, что тебе платят!

– Лола! – Голос Йенсена прозвучал резко.

Я уже вскочил на ноги и шел на кухню.

– Прошу прощения, миссис Йенсен, как скажете.

– Лола! Прекрати немедленно! Что за тон! Это я сказал ему присмотреть за колонкой, – крикнул Йенсен, наполовину всунувшись в окно.

– Неужели здесь некому меня пожалеть? – закричала она в ответ. – Похоже, я здесь нужна только для вонючей кухни и ради постели.

Она выбежала с веранды и бросилась в дом, хлопнув за собой дверью.

– Она просто замоталась, – сказал я, – и устала. У женщин это бывает. Для них нужна разрядка. Это пройдет, и завтра все будет в порядке.

Йенсен потер подбородок, качая головой и хмурясь.

– Ты так думаешь, Джек? Она раньше никогда себе такого не позволяла. Как считаешь, может, мне пойти успокоить ее?

Я не мог ему сказать, что все это было устроено нарочно, чтобы остаться ночью одной, а когда он уснет – прийти ко мне для разговора.

– Я бы не стал ее беспокоить, мистер Йенсен. Держу пари, завтра все наладится. Она просто устала. Может, займемся посудой?

Он положил мне руку на плечо:

– Ты хороший парень, Джек. Многие бы вышли из себя, если бы с ними разговаривали в таком тоне. Мне было очень стыдно за Лолу. Но ты ведь сам сказал – она устала. Я поговорю с ней об этом завтра. Она, похоже, не понимает, какую помощь ты нам оказываешь.

– Забудем об этом, – сказал я. – Займемся лучше делом.

Затишье для нас наступило лишь в восьмом часу. До этого мы убирались в закусочной, заправляли машины, устранили пару поломок. Лолы не было видно, но где-то после четырех я услышал звук мотора, выглянул в окно и увидел Лолу в зеленом платье, отъезжающей на «меркьюри» в сторону Вентуорта. Это испугало меня. Неужели она поехала в полицию? Я сказал Йенсену, что Лола уехала. Он скривился.

– Она и раньше уезжала, если мы ссорились. Она всегда ездит в кино. Она по нему с ума сходит. Вернется теперь только после одиннадцати. Что ж, управимся одни. Ты умеешь готовить, Джек?

– Да вроде, – ответил я. – Уж с цыплятами-то справлюсь.

Когда я готовил цыплят, а Йенсен – сэндвичи, он дал понять, что с Лолой у них не все гладко.

– Конечно, она молодая женщина, – сказал он, нарезая хлеб. – Первая моя жена была совсем другой. Мы вместе ходили в школу и вместе росли. Когда она умерла, ей было столько же лет, сколько и мне. У Лолы – трудный характер. Я не говорю, что она не работает, – она работает как заведенная, но Эмми – это моя первая жена – никогда бы не позволила себе разговаривать так, как Лола – с тобой. Иногда я себя спрашиваю: может, мне быть с ней построже? Бывает, мне хочется наподдать ей по одному месту, чтобы успокоить. Может, так и следует поступить?

«Это все равно что шлепнуть гремучую змею», – подумал я, но ничего не сказал.

– Я часто задумывался, откуда она появилась. Она мне никогда не рассказывала. Характер у нее – не дай бог. Ей, должно быть, досталось в жизни. И меня беспокоят ее самостоятельные поездки в Вентуорт. Когда ты появился, я рассчитывал, что раз или два в неделю мы вместе будем ездить в кино, но она отказывается! Стоит мне предложить, как у нее то болит голова, то она устала. Я иногда спрашиваю себя…

Он замолчал, качая головой.

– О чем спрашиваете? – спросил я, испытывая к нему жалость.

– Так, ни о чем. – Он начал намазывать бутерброды. – Я и так слишком разболтался.

Я промолчал, но догадывался, о чем Йенсен себя спрашивает. Он спрашивает, не нашла ли она себе кого-нибудь помоложе и не изменяет ли ему.

Около одиннадцати движение замерло. До этого мы с Йенсеном носились по закусочной как угорелые. Мои цыплята прошли на ура, и мы продали десять ужинов, что было совсем неплохо. В четверть двенадцатого у дома затормозил «меркьюри», и из него вышла Лола. Она сразу прошла в дом, и мы услышали, как хлопнула дверь спальни.

Йенсен покачал головой:

– Может, я все же поговорю с ней?

– Я бы не стал этого делать сейчас, – сказал я. – Утро вечера мудренее.

– Что ж, ладно. Может, ты и прав. – Было видно, что ему все еще не по себе. – Пойду, наверное, лягу. Мы вроде бы здесь закончили.

– Все в порядке, – сказал я. – Спокойной ночи, мистер Йенсен.

– Спокойной ночи, Джек.

Я наблюдал, как он шел к дому. В ее окне горел свет, но стоило ему открыть входную дверь, он тут же погас. Зато зажегся свет в его комнате, находившейся рядом. Я вышел на веранду закусочной и устроился в одном из плетеных кресел. Я устал, был напуган и нервничал. Закурив, я приготовился ждать: было ясно, что сразу она не выйдет. Я представил, как она сидит в своей темной спальне и ждет, пока Йенсен уснет. И все-таки – что же у нее на уме, что она замышляет?

Если бы у меня были деньги, которые я отдал Йенсену, я уже был бы в пути. Я бы уговорил первого же водителя, который остановится заправиться, довезти меня до Тропика-Спрингс. Но без денег это было невозможно. Поэтому-то я и сидел в темноте, наблюдая за домом и ожидая ее прихода.

Глава шестая

I

Стрелки моих наручных часов показывали час сорок. За последние полчаса не было ни одного грузовика. Я ждал ее уже больше двух часов.

И вдруг я ее увидел. Лола вышла из дома и неторопливо направилась к веранде. На ней была белая кофта и нарядная светлая юбка. Она явно принарядилась по такому случаю. Я сидел в плетеном кресле в тени веранды, глядя на нее и пытаясь справиться с сердцебиением. У меня во рту торчала сигарета, и я затянулся, чтобы она могла меня заметить по маленькому вспыхнувшему огоньку. Лола медленно поднялась по ступенькам и опустилась в соседнее кресло.

– Дай мне сигарету, – сказала она.

Я протянул ей пачку и зажигалку. Я не мог заставить себя дать ей прикурить – этого она от меня не дождется. Лола закурила, затем вернула мне пачку и зажигалку. Ее пальцы скользнули по моим: они были сухие и горячие.

– Ты удивил меня, – сказала она. – Я была уверена, что ты не тот, за кого себя выдаешь, но никак не ожидала, что ты – бежавший взломщик сейфов. Прямо знаменитость!

– Кому какое дело до того, кто я, если я выполняю свою работу и приношу доход твоему мужу? В чем проблема?

– Мне надо позаботиться о себе, – сказала она, вытягивая свои длинные ноги и устраиваясь поудобнее в кресле. – У меня могут быть неприятности с полицией, если я не сообщу, что ты находишься здесь.

– И ты сообщишь?

– Я еще не решила. – Она затянулась. И после долгого молчания добавила: – Это зависит от тебя. В газете написано, что ты работал на «Сейфы Лоренса».

Я посмотрел в ее сторону. Лица Лолы не было видно – оно было в тени.

– Какое это имеет значение?

– Для меня – очень большое. У Карла – сейф Лоренса. Я хочу, чтобы ты его открыл.

Значит, Рикс был прав. Ей нужны деньги Йенсена.

– И что тебе там нужно? – спросил я. – Почему бы не попросить у него самого?

– Не говори ерунды. – В ее голосе звучало раздражение. – Не забывай, что я тебе сегодня сказала, – теперь ты будешь делать то, что я велю, иначе…

– Разве он дает тебе мало денег? Зачем красть?

– Если ты не откроешь сейф, то отправишься в Фарнуорт. – Она скрестила ноги и одернула юбку. – Я слышала об этой тюрьме: там не церемонятся и знают, как поступать с такими, как ты. Итак, выбирай: сейф или Фарнуорт.

– Значит, Рикс был прав. Ты действительно стерва и тебе нужны деньги мужа.

– Наплевать на Рикса. Так ты откроешь сейф?

– Предположим, открою. Что дальше?

– Я дам тебе тысячу долларов и двадцать четыре часа, чтобы исчезнуть.

У нее в самом деле было все продумано. Я открываю сейф, она забирает сто тысяч, тысячу дает мне, и я пускаюсь в бега. Йенсен обнаруживает пустой сейф, а меня нету. Естественно, подозрение падает на меня. Сама она будет вне подозрений. Все, что от нее требуется, так это спрятать деньги и переждать. Если меня поймают и я расскажу, что это она заставила меня взломать сейф и забрала деньги, то этому никто не поверит. Йенсен слишком ее любит, чтобы поверить мне. Когда все успокоится, она забирает деньги и исчезает. Да, у нее было все продумано, и ее план вполне мог бы увенчаться успехом.

– А ты знаешь, что он собирается сделать с деньгами, которые ты хочешь украсть? – спросил я, глядя на нее. – Он хочет отправиться в кругосветное путешествие. Он копил деньги для этого тридцать лет и хочет взять тебя с собой – все путешествие первым классом. Разве ты не хочешь посмотреть мир?

– С ним? С этим старым толстым болваном? – Ее голос был полон злобы. – Я даже в Вентуорт не хочу с ним ехать!

– Но он любит тебя. Неужели ты вышла замуж только затем, чтобы обчистить его?

– Не твое дело. Сколько надо времени, чтобы открыть сейф?

– Не знаю. Может, я вообще не смогу его открыть. Эти сейфы надежные. Не зная номера кода, открыть их практически невозможно.

– Тебе придется постараться, Карсон!

Я говорил, чтобы выиграть время. Я был у нее на крючке. Не было такого сейфа Лоренса, который я не смог бы открыть, но я не мог смириться с тем, что Йенсен лишится своих денег. Я не мог смириться с тем, что до конца своих дней он будет считать, что я обокрал его. Он был моим другом. Он был моим единственным другом. Я не мог с ним так поступить после всего, что он для меня сделал, но если я откажусь, то меня отправят в Фарнуорт, а этого я никак не мог допустить. Мне нужно было найти выход – он наверняка был. Мой мозг напряженно работал, и я спросил:

– А где находится сейф?

– В гостиной дома.

– И как же я его открою, чтобы он меня не услышал?

– В субботу он едет на встречу ветеранской организации. Тогда и откроешь.

Я выбросил окурок в душную темноту. Закурив новую сигарету, я спросил:

– А ты что будешь делать, пока я вожусь с сейфом, стоять за спиной?

– В субботу моя очередь дежурить ночью. Я буду на кухне готовить еду на следующий день, а дел там невпроворот, так что я даже не услышу, как ты уедешь. Я даже не буду знать, что тебя нет, пока он не вернется.

Я понял, как могу ее перехитрить. Проще простого. Правда, мне придется опять пуститься в бега, и я лишусь хорошей работы, но во всяком случае я не подведу Йенсена, а это было для меня очень важно.

– Во сколько он уедет?

– В семь, а вернется около двух ночи.

«Ладно, зараза, – сказал я себе, – теперь у меня есть план. Тебя ждет сюрприз. Хорошо, сейф я открою, а когда ты придешь за деньгами, получишь удар по голове. Пока ты будешь приходить в себя, я уже буду на полпути через горы. Я позабочусь о том, чтобы ты не смогла воспользоваться телефоном, да и вообще поднять тревогу до возвращения Йенсена. А когда я буду в безопасности, я напишу Йенсену письмо, в котором расскажу, как все было, и отправлю ему все деньги до последнего цента». Если я так сделаю, он мне поверит. Ему придется поверить, если все пройдет по-моему, и он будет знать, на какой стерве женат.

Чтобы у нее не возникло подозрений, я сказал:

– Я не могу с ним так поступить. Он так много для меня сделал.

– Не будь размазней, – сказала она нетерпеливо. – Так ты согласен или предпочитаешь Фарнуорт?

– Ну… – я помедлил, – в Фарнуорт я не поеду.

– Тогда – в субботу?

Я сделал вид, что раздумываю, затем, пожав плечами, сказал:

– Ладно, я это сделаю.

Она поднялась с кресла и бросила на землю окурок.

– И не думай, что я шучу, мистер Чет Карсон. Если ты не откроешь сейф, то окажешься в Фарнуорте.

– Заладила одно и то же, – отрезал я, глядя на нее. – Я же сказал, что сделаю, чего еще надо?

– Смотри! – Она спустилась со ступенек и направилась к дому. Что ж, карты раскрыты – теперь все зависело от того, кто окажется хитрее. Я был уверен, что против ее четырех королей у меня – четыре туза.

II

На следующий день, когда я прибирался в закусочной, а Йенсен был у бензоколонок, я сказал Лоле:

– Достань мне регистрационный номер сейфа. Без него ничего не выйдет.

Взгляд исподлобья ее зеленых глаз был жестким.

– Хорошо.

В тот же день, когда Йенсена не было видно поблизости, она передала мне клочок бумаги. По номеру сейфа я понял, что Йенсену всучили устаревшую модель, давно снятую с производства. Эта модель не пошла, потому что дверца захлопывалась автоматически, а клиенты предпочитали запирать ее ключом. Кроме того, как выяснилось, сейфы именно этой модели было легче всего взломать.

Это меня устраивало. Чтобы взломать сейф, мне не потребуется больше десяти минут, а в моем плане время было решающим фактором.

В четверг, когда мы с Йенсеном работали в гараже, он сказал:

– В субботу вечером я поеду в Вентуорт – у нас там встреча Легиона. Лола дежурит ночью. Хочу попросить тебя присмотреть, если какой-нибудь шофер забудет, как себя следует вести.

Мое сердце сжалось. Йенсен доверял мне. Он оставлял меня вдвоем со своей женой и просил помощи, если кто-нибудь начнет распускать руки. Ему и в голову не приходило, что, оставшись с ней наедине, я тоже могу позволить себе нечто в этом роде.

– Я присмотрю, мистер Йенсен, – сказал я. – Вам не о чем беспокоиться.

Он улыбнулся мне:

– Я знаю, Джек. С мужиками я никогда не ошибаюсь. Ты прав.

Пятница была моим выходным. Я спросил у Йенсена, можно ли взять «меркьюри».

– Я хотел бы съездить в Тропика-Спрингс.

– Конечно бери, о чем разговор!

– Наверное, мне понадобятся деньги. Не мог бы я взять сто долларов?

– Сейчас принесу, – сказал он. Я видел, что Йенсен слегка удивлен размером суммы, и еще раз обругал себя за то, что отдал ему свои накопления.

Он пошел в дом и скоро вернулся с деньгами.

Я спросил, не нужно ли ему что посмотреть в Тропика-Спрингс. Он сказал, что нет, и пихнул меня в бок.

– Держись подальше от веселых домов, Джек, и не возвращайся пьяным.

Когда я уезжал, я видел, что Лола наблюдает за мной из окна кухни. «Если бы ты знала, зачем я еду, – подумал я, – ты бы не так смотрела».

Дорога через горы вилась серпантином и была очень трудной. Хотя я старался выжать из машины все, что можно, до города я добрался почти за четыре часа. Это огорчило меня, поскольку времени, чтобы скрыться, оставалось меньше, чем я рассчитывал. Мой план был тщательно продуман. Я решил отказаться от самолетов: поиски начнутся прежде всего с аэропорта, и, кроме того, было маловероятно, что в такой поздний час есть рейс до Нью-Йорка.

Приехав в город, я отправился в бюро путешествий и узнал расписание поездов. Оказалось, что до Нью-Йорка есть поезд, уходящий в половине первого ночи. Йенсен должен был уехать в семь, а к семи сорока пяти я мог бы открыть сейф, взять деньги и отправиться в Тропика-Спрингс. Чтобы разобраться с Лолой нужно было всего несколько минут. При таком раскладе у меня до отхода поезда был запас в три четверти часа.

Выйдя из бюро путешествий, я прошел в ближайший универсальный магазин и купил пару светло-коричневых брюк и серый пиджак с большими накладными карманами зеленого цвета – в таком пиджаке человека было видно за полмили. Кроме того, я купил соломенную шляпу с красной лентой, мокасины и большой чемодан, в который уложил покупки. Засунув чемодан в багажник «меркьюри», я отправился в аптеку, где приобрел очки от солнца и осветлитель для волос. Все это я тоже запер в багажнике.

Лола даст полиции мое описание, расскажет, во что я был одет, поэтому важно было появиться в Тропика-Спрингс одетым совсем не так, как в момент отъезда из «Последней черты». Выполнив все задуманное, я выехал из Тропика-Спрингс, держа путь к «Последней черте».

По пути я остановил машину возле зарослей кактусов, вытащил из багажника чемодан и спрятал его в самой гуще. Я легко мог его найти, а шансов, что на него наткнутся посторонние, было так мало, что их не стоило принимать во внимание. Я вернулся обратно сразу после семи и успел помочь подготовиться к ужину. В тот вечер мы продали восемнадцать ужинов и освободились только в одиннадцать.

Была моя очередь дежурить ночью, и Йенсен отправился спать, оставив меня присматривать за бензоколонкой и помочь Лоле убираться. Около половины двенадцатого, когда я с сигаретой в руке расположился в плетеном кресле у бензоколонки и листал вечернюю газету, ко мне подошла Лола.

– Зачем ты ездил в Тропика-Спрингс? – спросила она, остановившись рядом.

– А ты как думаешь? – ответил я, взглянув на нее. – Я забронировал место на рейс до Сан-Франциско.

– Так ты туда собираешься?

– А какое тебе дело до того, куда я собираюсь?

Она пожала плечами:

– Никакого, лишь бы ты открыл сейф.

– Я открою.

– Само собой, – сказала она и, повернувшись, направилась в дом.

Я откинулся в кресле и посмотрел вокруг. Еще один день – и я больше никогда не увижу этого места. Я успел полюбить его, я гордился им точно так же, как Йенсен, и мне будет его не хватать.

Меня мучила бессонница, и остаток ночи я провел в кресле. На душе было тошно. Интересно, где я буду через неделю? Забавно было думать о том, что у меня будет чемодан чужих денег, которые я собирался вернуть. С такими деньгами я мог устроить свою жизнь где угодно. Я мог купить такую же станцию обслуживания где-нибудь во Флориде, жениться и жить там припеваючи до конца своих дней. Но поступить так с Йенсеном я не мог – он слишком много для меня сделал. Деньги я верну обязательно; если я так не поступлю, меня замучает совесть.

В субботу вечером, около шести часов, Йенсен вышел из закусочной и вошел в гараж, где я трудился над подвесным мотором.

– Пойду приму душ, Джек. У тебя все в порядке?

– Все в порядке, мистер Йенсен.

– Думаю, что раньше двух ночи я вряд ли вернусь, – сказал он. – Эти головорезы из Легиона после официальной части любят немного расслабиться. Смотри не проболтайся об этом Лоле.

– Желаю хорошо провести время.

Я не мог выдавить из себя улыбки, мне было очень не по себе. Через час он исчезнет из моей жизни, и я больше никогда его не увижу. Когда он ушел, я подошел к фургону, который мы использовали для перевозки грузов слишком больших для «меркьюри» и слишком маленьких для грузовика. Я убедился, что бак заправлен полностью, и проверил масло. Бежать я намеревался именно на этом фургоне.

В течение следующих двадцати минут у нас было полно машин, направляющихся в Тропика-Спрингс, и я был очень занят. Никому из сидевших за рулем я не стал предлагать перекусить – я хотел заняться сейфом сразу после отъезда Йенсена. Лолы не было видно, но я слышал, как она гремела посудой на кухне. Без пяти семь Йенсен вышел из дома. На нем был его лучший костюм, и изо рта торчала сигара. Выглядел он очень недурно. Он прошел в закусочную попрощаться с Лолой.

Мое напряжение достигло предела. Я не мог дождаться, когда он уедет, чтобы заняться сейфом. Это ожидание сводило меня с ума. Наконец, едва часы пробили семь, он вышел, и мы вместе подошли к «меркьюри».

– Счастливо повеселиться, – сказал я, глядя на него и думая, что вижу его в последний раз.

– Присмотри здесь, Джек. Я не очень-то хочу ехать, но ты знаешь, как оно бывает.

– Конечно. Не волнуйтесь – мы с миссис Йенсен прекрасно со всем справимся.

– Я знаю.

Он забрался в машину.

Мне очень хотелось пожать ему руку, но я ограничился тем, что просто махнул на прощание. Солнце начинало садиться за горы, через полчаса должна была наступить темнота.

– Пока, Джек.

– Счастливо, мистер Йенсен.

«Меркьюри» отъехал, подняв облако пыли, и я наблюдал за ним, пока он не скрылся в горах, затем пошел к дому.

Лола была уже там и поджидала меня у входа. Она выглядела бледной, но глаза ее горели.

– Где сейф? – спросил я, подходя к ней.

– В гостиной за тахтой.

– Подежурь у колонок, – сказал я. – Это займет пару часов.

В ее глазах промелькнуло недоверие.

– Так долго?

– Я же говорил, что эти сейфы – надежные. У меня нет номера кода. Это займет по меньшей мере два часа. Ступай и займись колонкой.

Я вошел в гостиную и осмотрел сейф. Он открывался только набором цифр, без ключа. Она стояла в дверях и следила за мной.

– Я пойду за инструментом. Не лучше ли закрыть закусочную? Нам не нужны голодные клиенты, требующие еды.

– Я уже закрыла ее, – сказала она.

Я прошел мимо нее и направился в гараж, где взял кой-какой инструмент и сложил его в большую холщовую сумку. Сумка пригодится, чтобы положить туда деньги. При выходе из гаража я увидел приближающийся по дороге «паккард». Лола тоже его заметила и пошла к колонке. Когда я был уже около дома, «паккард» остановился. Я взглянул на двух мужчин, сидевших в машине, и у меня похолодело внутри.

Это были полицейские. Хотя одеты они были в гражданское, но ошибиться было невозможно: двое крупных мужчин с жесткими лицами, квадратными челюстями и холодными, недоверчивыми глазами.

Я продолжал идти, чувствуя, как по спине текут струйки пота.

– Эй, стой! – окликнул меня чей-то голос.

Я остановился и обернулся. Оба полицейских вылезли из машины и смотрели на меня. Лола стояла рядом, она отлично понимала, кто были эти люди, и была взволнована не меньше моего. Я медленно подошел к ним, стараясь справиться с охватившей меня паникой.

– У нас прокол колеса, – сказал тот, что был покрупнее. – Оно в багажнике. Займись ремонтом – я не хочу ехать через горы без запаски.

– Будет сделано, – ответил я и, взяв ключ, который он мне протянул, пошел к багажнику и открыл его.

Второй полицейский повернулся к Лоле:

– Заправь полный бак, и как насчет чего-нибудь пожевать, пока этот парень чинит колесо?

Я видел, как Лола помедлила, у нее не хватило духу отказать им.

– Сэндвичи подойдут? – спросила она.

– Подойдут. И побыстрее. Мы и так опаздываем.

Я вытащил колесо из багажника и откатил его в мастерскую. Покрышку еще ни разу не снимали с диска, и я провозился с этим целых двадцать минут. Пот с меня катил градом. Времени в моем распоряжении оставалось совсем мало. Еще двадцать минут я возился с ремонтом. Пока я работал, полицейские ели сэндвичи и запивали их пивом.

Когда я все закончил и положил колесо в багажник, часы показывали десять минут девятого. В это время я предполагал находиться в горах по дороге в Тропика-Спрингс. Сейчас, похоже, я уже не успевал на нью-йоркский поезд.

Когда полицейские уехали, у колонок остановились две машины с целой кучей голодных пассажиров, которые требовали еду, несмотря ни на какие возражения.

Я сказал Лоле:

– Ничего не выйдет. Придется отложить до другого раза. Мне эта идея с самого начала не нравилась: время выбрано неудачно.

Она бросила на меня ледяной взгляд и направилась к закусочной. Время действительно было выбрано неудачно. В течение следующих двух часов мы трудились как рабы на галерах. Машины подъезжали одна за другой, и все пассажиры хотели есть. Только в десять часов движение замерло. Мы оба были мокрыми от пота и валились с ног от усталости. Ночь была на редкость душная – самая жаркая из всех, проведенных мной здесь. Мы стояли посредине закусочной, глядя на стопки грязных тарелок, подносы со стаканами, пепельницы, переполненные окурками.

– Иди и открой сейф, – неожиданно сказала Лола.

– Не сегодня, – ответил я. – Слишком поздно. Придется это дело перенести.

Она не сводила с меня взгляда:

– Ты слышал, что я сказала, – открой сейф!

– Но он вернется через четыре часа. У меня не остается времени, чтобы скрыться.

Она обогнула стойку и подошла к телефону, висевшему на стене.

– Или ты открываешь сейф, или я звоню в полицию. Выбирай!

– Но ты сама говорила, что дашь мне двадцать четыре часа.

– Он не узнает, что тебя нет, до восьми утра. Сейф ему не понадобится еще день или около того. Времени у тебя больше чем достаточно. Открывай сейф или я звоню в полицию!

Я видел, что она не шутит. Я вернулся в гараж и взял сумку с инструментом. Время было десять минут одиннадцатого. Теперь я смогу добраться до Тропика-Спрингс не раньше трех часов ночи. Поезд уже уйдет. Фургон придется бросить при въезде в город. Йенсену достаточно будет дозвониться до полиции, сообщить, что я уехал на фургоне и дать его описание, чтобы они набросились на меня, как рой пчел. Мне придется укрыться где-нибудь в Тропика-Спрингс до наступления утра. С осветлителем для волос и полной сменой одежды у меня еще был шанс.

Когда я шел к дому, у колонки притормозил грузовик. Лола вышла из закусочной и направилась к нему. Войдя в гостиную, я включил свет, отодвинул кушетку, загораживавшую сейф, и опустился на колени подле него. Я покрутил диск – он двигался легко, и это был хороший признак. Наклонившись вперед, я прижался ухом к холодной стали дверцы и начал очень осторожно вращать диск по часовой стрелке.

Через несколько секунд я услышал то, что хотел. Первый легкий щелчок. Я вернул диск назад и начал сначала. Ничего сложного. Просто надо было по опыту знать тот еле различимый звук, который указывал на совпадение цифр. Из всех сейфов этот был самый примитивный и ненадежный.

Шесть раз я повторил эту операцию, а затем потянул дверцу и открыл сейф. Если мои часы не врали, все это заняло одиннадцать минут. Деньги были на месте. Аккуратно уложенные пачки стодолларовых банкнот – сто пачек, любовно отложенные на кругосветное путешествие. Я потянулся за сумкой, взял первую стопку пачек и вдруг услышал позади себя шорох.

– Какого черта ты здесь делаешь, Джек?

Голос Йенсена.

Наверное, не меньше двух секунд я был в шоке: так и сидел перед раскрытым сейфом, зажав в руке пачку денег, потом медленно повернулся и посмотрел через плечо.

Он стоял в дверях и смотрел на меня. Выражение его лица было озадаченным.

Я услышал звук отъезжающего грузовика. Стоя на коленях, я был не в силах пошевелиться и только смотрел на Йенсена.

Он втиснул свое грузное тело в гостиную.

– Джек! Что ты здесь делаешь?

Я медленно поднялся.

– Мне очень жаль, мистер Йенсен, – сказал я. – Наверное, вы думаете, что я хотел украсть ваши деньги, но это не так. Даю слово. Я знаю, что вы думаете именно это, но вы должны мне поверить.

Затем в дверях появилась Лола. Она была бледной как полотно, ее трясло.

– Что здесь происходит? – истерично закричала она. – Он что, открыл сейф? Я так и знала! Я предупреждала тебя, Карл! Я знала, что ему нельзя доверять. Он проник сюда, пока я была на кухне!

Йенсен, похоже, не слышал ее. Он по-прежнему не сводил с меня взгляда.

– Что ты здесь делаешь, Джек? – повторил он. В его голосе звучала такая боль, что мне самому стало невыносимо больно. – Ты можешь объяснить?

– Да, я могу объяснить. Первое: я не Джек Пэтмор. Это не мое имя. Меня зовут Чет Карсон, и я бежал из Фарнуорта полтора месяца назад.

Я видел, как напряглось его лицо. Медленно двигаясь, он подошел к кушетке и опустился на нее.

– Я читал об этом. Значит, ты – Карсон…

– Да. Лола увидела мою фотографию в старой газете, которая оказалась в коробке бакалейщика, приезжавшего во вторник. Она меня узнала и сказала, что если я не открою сейф, чтобы она могла украсть деньги, то она выдаст меня полиции.

– Ты врешь! – закричала Лола. – Карл! Не слушай его, он все врет! Он просто хочет спасти свою шкуру. Я иду звонить в полицию!

Йенсен медленно повернулся к ней:

– Я сам позвоню в полицию, когда сочту нужным. Не вмешивайся.

– Говорю тебе – он все врет! Ведь ты ему не веришь?

– Помолчи.

Она прислонилась к стене. У нее перехватило дыхание, и она старалась взять себя в руки.

Повернувшись ко мне, Йенсен спросил:

– Что еще, Джек? Или это все?

– Я собирался забрать деньги, – ответил я. – Я хотел оглушить ее и податься в Тропика-Спрингс. Деньги я хотел отправить обратно вместе с письмом, где написал бы всю правду. Так вы поверили бы мне и были бы застрахованы от неприятностей в будущем.

Он пристально смотрел на меня не меньше пяти секунд. Я тоже смотрел ему прямо в глаза. Потом он повернулся к Лоле и устремил взгляд на нее. Она отвела глаза.

– Ты говоришь, что он лжет, Лола?

– Конечно, все это вранье!

– Тогда посмотри мне в глаза.

Но она не могла. Она пыталась, но каждый раз, когда их взгляды встречались, она отводила глаза. Йенсен медленно поднялся на ноги. Он как-то сразу постарел, и его могучие плечи обвисли.

– Ступай спать, Лола. Мы поговорим завтра. Дежурить сегодня ночью не надо – я займусь этим сам. Ступай спать.

– А что делать с ним? – спросила она. – Я иду звонить в полицию.

Он пересек комнату, взял ее за плечи своими сильными руками и встряхнул:

– Иди спать! В полицию никто звонить не будет!

Он вытолкнул ее из комнаты, затем вернулся к кушетке и сел. Я все еще стоял у раскрытого сейфа.

– Я не рассчитываю на то, что вы мне поверите, – сказал я. – Просто опять оказаться в Фарнуорте было выше моих сил, и я поддался на ее шантаж.

– Странно как все получилось, правда? – спросил он низким, бесцветным голосом. – У президента Легиона случился сердечный приступ как раз перед тем, как ехать на встречу, и ее отменили. Из-за того, что у одного отказывает сердце и он умирает, другой узнает, что женат на стерве.

Я замер.

– Вы что, верите мне? Вы верите, что я говорю правду?

Он взглянул на меня, потирая ладонями колени.

– Я же говорил тебе – с мужиками я не ошибаюсь, но с женщинами, похоже, все наоборот.

Я глубоко вздохнул.

– Спасибо, – сказал я. – Вы получили бы назад свои деньги. Другого способа спасти их просто не было.

Он взглянул на открытый сейф и пожал плечами.

– Тебе придется уехать, Джек. Оставаться здесь опасно. Она тебя выдаст – можешь не сомневаться.

– Да.

– Я дам тебе денег и можешь забрать фургон. А куда ты собирался бежать?

– В Нью-Йорк. Там я могу затеряться.

– Я дам тебе тридцать тысяч долларов, – сказал Йенсен. – С такими деньгами ты сможешь начать свое дело.

У меня отвисла челюсть.

– Что вы, не надо. Я не могу взять так много. Не думайте, что я неблагодарный, я просто не могу взять эти деньги.

– Ты можешь и возьмешь, – сказал он, глядя мне в глаза. – Один в это путешествие я не поеду. Теперь эти деньги нужнее не мне, а тебе. Я ни к кому в жизни так хорошо не относился, как к тебе, Джек. Ты должен взять деньги. – Он отвернулся. – Мне будет тебя не хватать.

Затем я увидел ее. Она не теряла времени даром: успела переодеться, на ней было уже зеленое платье. Глаза на ее бледном лице лихорадочно блестели. В правой руке она держала револьвер сорок пятого калибра, черное дуло которого смотрело прямо на нас.

Глава седьмая

I

Какое-то время в комнате стояла тишина, которую нарушало только тиканье часов на камине и частое прерывистое дыхание Лолы. Йенсен переводил взгляд с нее на револьвер и снова на нее и не мог поверить своим глазам.

– Ты что, Лола…

– Не двигайся! – Ее голос звучал резко. – Деньги забираю я! Он не получит ни цента!

– Лола! Ты сошла с ума! Убери револьвер – он заряжен!

– Не двигайся и слушай внимательно. Мне надоела такая жизнь. Я сыта по горло и тобой, и твоим уголовником! Я уезжаю и забираю деньги с собой. И не думайте, что вам удастся мне помешать.

Лицо Йенсена окаменело.

– Постыдись, что ты говоришь! Эти деньги были для нас обоих. Я надрывался тридцать пять лет, откладывая по центу, и не тебе их забирать! Убери револьвер и перестань дурить!

– Я забираю деньги! Если ты мне помешаешь, я сообщу полиции, что ты укрывал беглого преступника, и еще скажу, что ты не платил с этих денег налогов. Уйди с дороги или тебе же будет хуже!

Йенсен с багровым от ярости лицом вскочил на ноги.

Я стоял возле открытого сейфа. Мне не нравилось, как она размахивала револьвером во время разговора.

– Пора поставить тебя на место, женщина, – сказал Йенсен. – Я слишком много тебе позволял. Тебя надо просто запереть, и я это сделаю!

– Осторожно! – крикнул я, толкнув дверцу сейфа коленом. Она захлопнулась с громким щелчком. Ее лицо перекосилось от бессильной ярости. Она достаточно знала о сейфе, чтобы сообразить, что он закрывается автоматически.

Йенсен уже почти дотянулся до нее, когда прогремел выстрел, от грохота которого зазвенели стекла. Я в ужасе посмотрел на него.

Какое-то мгновение Йенсен стоял неподвижно, затем его огромное тело начало оседать. Он падал медленно, опрокидывая стулья, и под тяжестью его тела пол вздрогнул. Лола закричала и выронила револьвер. Она закрыла лицо руками и отвернулась.

Меня била нервная дрожь. Я наклонился над Йенсеном. На левом боку расплывалось красное пятно. Выстрел был роковым – смерть наступила мгновенно. Я не мог в это поверить. Я взял его руку в свою, глядя в стекленеющие глаза.

– Ты убила его!

Она всхлипнула и выбежала из комнаты. Дверь ее спальни с грохотом захлопнулась. Я стоял на коленях перед Йенсеном, не зная, что предпринять. Звонить в полицию я не мог. А если Лола заявит, что это я убил его? Она это запросто может сделать, чтобы спасти свою шкуру. Она может им рассказать, кто я такой, и им не надо будет никаких других доказательств, раз уж я бежавший из Фарнуорта преступник.

Неожиданно я услышал скрип тормозов и нетерпеливый гудок. Жалюзи в гостиной были опущены, и снаружи свет в комнате заметить было нельзя. Если я не появлюсь, причем достаточно быстро, они могут отправиться на поиски, заглянуть сюда и увидеть мертвого Йенсена на полу. При выходе моя нога зацепила револьвер. Я поднял его и сунул в карман. Распахнув дверь, я вышел к колонке.

Около нее стоял большой «крайслер» – роскошная машина ручной сборки. На переднем сиденье была белокурая женщина, а водитель – немолодой, плотный мужчина – вылезал из машины.

– Заправь бак, – сказал он, когда я подошел. – И мы голодны.

Я был как в тумане. До меня не доходило, что он говорил, и я начал машинально заправлять бак.

– Эй, ты что – оглох? – сказал мужчина, повышая голос. – Мы голодны!

– Прошу прощения, закусочная закрыта.

Я хотел поскорее их выпроводить, но это был один из тех бесцеремонных богатеев, что поступают только по-своему.

– Так открой ее, черт побери! Мы хотим есть, а твоя работа – кормить людей!

– Мне очень жаль, сэр, но закусочная закрыта, – ответил я, завинчивая крышку бака.

– Эта забегаловка принадлежит тебе?

– Нет.

– А где хозяин? Я поговорю с ним, чтобы он открыл эту чертову закусочную!

– Гарри, дорогой… – неуверенно начала белокурая женщина.

Он повернулся к ней:

– Не вмешивайся! Я сам разберусь. Я поговорю с хозяином. Я никогда не теряю времени на разговоры с работающим по найму персоналом.

Увидев, что он направился к дому, я встревожился.

– Хорошо, хорошо, – сказал я, нагоняя его. – Я что-нибудь приготовлю. Хозяин спит.

Он остановился, разглядывая меня:

– Я хочу пожаловаться на тебя!

– Я что-нибудь приготовлю, – повторил я и, открыв дверь закусочной, зажег свет. Я услышал, как он выговаривает жене:

– Пошли же, что ты расселась? Ведь ты сама говорила, что хочешь есть!

Они вошли вслед за мной и расположились за одним из столов.

– Что у вас есть?

– Сэндвичи с курицей или холодный ростбиф, – ответил я. Одна мысль о еде вызывала у меня тошноту.

– Курицу, и побыстрей! И вымой руки, прежде чем брать хлеб.

Я вошел на кухню. На столе стояла бутылка виски. Я взял ее и отпил большой глоток, затем достал из холодильника курицу и нарезал хлеб. Подогрев кофе, я поставил все на поднос и вышел с ним в зал.

Мужчина недовольно буркнул что-то и принялся за сэндвичи. Вдруг меня прошиб холодный пот, и тошнота подступила к самому горлу. Мне не следовало пить виски. Я почувствовал, что если не выйду на воздух, то могу потерять сознание, так мне было плохо. Я пробормотал что-то насчет машины и быстро вышел. Горячий ночной воздух меня не освежил. Едва я зашел за угол закусочной, как меня вырвало. Через несколько минут я начал приходить в себя. Сев на землю и облокотившись о стену, я обхватил голову руками и начал думать.

Я влип в нехорошую историю. Как только Лола придет в себя после шока, вызванного смертью мужа, – а я подозревал, что это не займет у нее много времени, – она тоже сообразит, что попала в переделку.

Я не сомневался в том, что смерть Йенсена была случайностью. Она в запальчивости размахивала револьвером, и он выстрелил. Но она не сможет доказать полиции, что это была случайность. Они захотят узнать, как револьвер оказался у нее в руке. Ей придется признаться, что она собиралась украсть сбережения своего мужа. Как только она в этом сознается, ей тут же предъявят обвинение в преднамеренном убийстве.

Сколько ей потребуется времени, чтобы сообразить навесить это дело на меня? Я прекрасно подходил для роли грабителя и убийцы. Она могла заявить полиции, что Йенсен, уезжая на встречу легионеров, оставил ее одну со мной. Она была занята на кухне, а я проник в дом и открыл сейф. Йенсен неожиданно вернулся, застал меня на месте преступления, и я его убил. И что бы я ни говорил, этим показаниям наверняка поверят, раз уж я беглый преступник из Фарнуорта.

Моей первой безумной мыслью было взять фургон и рвануть в Тропика-Спрингс, но я знал, что не смогу опередить телефонный звонок. Как только она узнает, что я уехал, она сразу позвонит в полицию, и они будут ждать меня за перевалом. Даже если я выведу из строя телефон и свяжу Лолу, все равно шансы, что кто-нибудь остановится на заправку и обнаружит ее, были слишком велики.

Потом меня внезапно осенило, что если я в ее в руках, то и она – в моих. Я понимал, что все зависит от того, насколько она нуждается в деньгах, а у меня были основания полагать, что они ей нужны больше всего на свете. Если она выдаст меня полиции, то мне оставалось только сообщить, что с этих денег не платили налогов, и она их больше никогда не увидит. Именно этим она угрожала Йенсену – этим я мог припугнуть и ее. Стоит мне сказать полиции правду – денег ей не видать. Если я все сделаю правильно, то у меня был шанс.

Я подумал о теле Йенсена, лежавшем в доме. Мне придется его закопать. Кроме того, мне нужно будет придумать причину его отсутствия.

Больше времени на размышления у меня не было.

Мужчина и его белокурая жена вышли из закусочной и направились к своей машине. Я поднялся на ноги и последовал за ними. Он заплатил мне точно по счету и сказал, что ему очень все не понравилось и он обязательно расскажет об этом своим знакомым.

Едва они отъехали, я бросился в дом.

Я поспел как раз вовремя. Когда я толкнул входную дверь, я услышал, как тренькнул телефон.

Она звонила в полицию.

II

Телефон находился в прихожей.

Она взглянула на меня, накручивая пальцем диск. Выглядела она ужасно: лицо бледное, испуганные глаза ввалились, губы побелели как мел. Мы смотрели друг на друга. У нее в руке была трубка, у меня – револьвер.

– Повесь трубку, – сказал я. – Быстро!

Когда Лола увидела револьвер, ее лицо из бледного стало серым. Она наверняка решила, что я собираюсь ее убить. Дрожащей рукой она повесила трубку.

– Иди в свою спальню. Нам надо поговорить.

Она вошла в свою спальню, я – вслед за ней. Закрыв дверь, я встал подле нее.

– Ты звонила в полицию? – спросил я.

Она опустилась на кровать, зажав ладони между колен и не сводя с меня взгляда.

– Ты решила спихнуть его смерть на меня? – продолжал я. – Я скажу тебе, почему эта мысль не такая уж удачная. Если ты хочешь получить деньги из сейфа, то об этом лучше забыть. Стоит полиции меня арестовать, я скажу, что твой муж не платил с них никаких налогов. Это очень их заинтересует. К тому времени как налоговые инспекторы подсчитают и вычтут штрафы, тебе там останется очень немного, если вообще что-то останется. Подумай об этом, прежде чем звонить.

По изменившемуся выражению ее лица я понял, что мои слова достигли цели.

– Я не могу все время следить, чтобы ты не воспользовалась телефоном, но предупреждаю: если ты выдашь меня полиции, я сделаю все, чтобы эти деньги тебе не достались. Решай сама. Я предлагаю поступить по-другому: закопать его, придумать причину его отсутствия, затем через некоторое время, когда я решу, что уже можно, ты получишь свои деньги, а я куда-нибудь уеду.

– Это была случайность, – сказала она хриплым шепотом. – Если ты спрячешь его тело, а они найдут его, это уже будет убийство!

Что ж, по крайней мере, она, судя по всему, была готова обсуждать ситуацию. Дышать мне стало легче.

– А ты можешь доказать, что это была случайность? Если бы ты была одна, то, возможно, это и удалось бы, но со мной – совсем другое дело! Тебе нужно определиться: если деньги тебе не нужны – звони в полицию, я не буду мешать. Если же деньги тебе нужны – мы должны его закопать.

Пять или шесть секунд она смотрела на меня, не зная, как поступить, – это был неприятный момент. В общем-то, я не сомневался, что в полицию она звонить не станет, но если бы она потянулась к трубке, мне пришлось бы ее остановить. Наконец она сказала:

– Дай мне деньги сейчас. Я уеду и обещаю, что никому не скажу о тебе.

– Нет. Ты получишь деньги только тогда, когда я решу, что это безопасно, и ни минутой раньше. Если ты не можешь ждать – звони в полицию и распрощайся с ними навсегда.

Теперь до Лолы дошло, в каком тупике она сама оказалась. На ее лице попеременно отразились разочарование, огорчение и, наконец, ярость.

– Вон отсюда! – закричала она. – Вон!

Она упала на кровать лицом вниз и разрыдалась. Я понял, что выиграл, и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Я решил дать ей немного времени, чтобы прийти в себя, а потом ей придется помочь мне закопать Йенсена. Я взглянул на часы. Чуть больше половины двенадцатого – слишком рано, чтобы приступать к задуманному. Нужна была полная уверенность в том, что, когда мы начнем копать могилу, нас никто не потревожит.

Я вернулся в закусочную и, чтобы убить время, занялся уборкой. Я не спешил и старался ни о чем не думать, но время от времени перед моим мысленным взором возникало большое, сильное тело, лежавшее на полу гостиной.

Между половиной двенадцатого и часом ночи остановились заправиться пять грузовиков, но после часа движение замерло, и я решил посмотреть, как там Лола. В окне спальни все еще горел свет, но, когда я нажал ручку двери, оказалось, что она заперта изнутри.

– Лола! Перестань! Мне нужна твоя помощь!

– Уходи! – закричала она через дверь. – Я не хочу тебе помогать! Ты ни за что меня не заставишь! Уходи!

В ее голосе звучала истерика. У меня не было времени разбираться с ней в таком состоянии. Видно, придется все сделать самому. Я уже думал о том, где его похоронить. Сначала я хотел закопать его в пустыне, но существовала опасность, что, пока я буду рыть могилу, кто-нибудь приедет. Я решил похоронить его в одном из сараев – там, где был земляной пол.

Захватив кирку и лопату, я направился в сарай и начал копать в дальнем углу около груды металлолома. Ночь была душная, и, когда я углубился в землю всего лишь на один фут, пот с меня уже лил градом. Выкопав яму глубиной четыре фута, я решил, что, пожалуй, хватит. Было половина четвертого. Я вылез из ямы и направился в свой флигель. Приняв душ, смыв с себя грязь и пот, я переоделся в чистый комбинезон и пошел в дом.

Свет в комнате Лолы продолжал гореть. Войдя в прихожую, я остановился и прислушался. Кругом стояла тишина. Я толкнул дверь в гостиную, ощупью нашел выключатель и включил свет. Большое тело Йенсена лежало там, где он упал. Крови было немного – пятно на ковре казалось совсем маленьким.

Я дотронулся до него – оно уже начинало коченеть. Через час, да еще с таким весом, я с ним уже не справлюсь. Да и так, я был уверен, у меня не хватит сил взвалить его на плечи и отнести в сарай. Он весил не меньше двухсот тридцати фунтов.

Я стоял и смотрел на него сверху. Странная штука – но для меня он был всего лишь мертвой плотью. К этому моменту потрясение от его смерти уже прошло, и вместе с жизнью из тела ушла душа. Это большое стынущее тело для меня ничего не значило. Карл Йенсен – человек, которого я любил и которым восхищался, – покинул его. Теперь это тело представляло для меня угрозу, и избавиться от него надо было как можно быстрее.

Вернувшись в сарай, я взял тачку, которой мы пользовались для перевозки тяжелого лома, подкатил ее к дому и втащил наверх по ступенькам. Шуму я наделал много, но мне было все равно, а Лола так и не вышла посмотреть, в чем дело. Наверняка она догадалась, и меня злило, что она никак не хотела мне помочь. Я взвалил тело Йенсена на тачку и вышел на крыльцо дома посмотреть, нет ли на дороге машин.

Горящих фар я не увидел. Над горами висела лишь большая желтая луна, как круглое лицо раскормленного китайского мандарина.

Вернувшись в гостиную, я взялся за ручки тачки и покатил ее к выходу. Я разворачивал ее уже у самой двери, когда зазвонил телефон.

От резкого, неожиданного звонка у меня екнуло сердце. Я посмотрел на телефон, стоявший на маленьком столике. Помедлив, подошел и снял трубку:

– Алло?

Кто это мог звонить в такой час? На часах было без двадцати четыре.

– Это ты, Йенсен?

Голос был громкий и напористый, с легким скандинавским акцентом.

– Нет. А кто его просит?

– Мне нужен мистер Йенсен. Скажи ему, что это Хэл Лэш. Я хочу поговорить с ним.

– Мистер Йенсен спит, – ответил я. – Мне бы не хотелось его беспокоить.

– Скажи ему, что это Хэл Лэш. Он возьмет трубку. Я хочу с ним посоветоваться насчет похорон нашего президента. Мне надо узнать, сможет ли Карл выступить с речью на панихиде. Он не будет в претензии, если ты его разбудишь. Просто передай ему, что звонит Хэл Лэш.

– Я передам ему утром. Он позвонит вам. Я не буду его беспокоить сейчас.

– А кто ты такой? – Он задохнулся от возмущения. – Делай, как тебе говорят! Я знаю Карла, он поговорит со мной!

Я сделал глубокий вдох.

– Не важно, кто я такой, – ответил я в том же тоне. – Ни вы, ни какой другой чертов швед не будет беспокоить мистера Йенсена в такой час! Он в постели, и его жена спит вместе с ним! Вы что, хотите, чтобы я разбудил их, потому что кому-то надо в четыре утра обсудить с ним организацию похорон? Звоните завтра!

И я бросил трубку. Я решил подождать – на случай, если он позвонят опять, но он не позвонил. Я постоял у телефона минуты три, которые тянулись как три часа, затем опять вышел на крыльцо и удостоверился, что никто не едет. Спустив тачку по ступенькам, я покатил ее в сарай и остановил у края выкопанной мной могилы. Опрокинув тело в яму, я стал закидывать его землей.

Почти час ушел у меня на то, чтобы забросать землей, заровнять и утоптать могилу. Конечно, это были недостойные похороны для такого славного человека, как Йенсен, но что я мог поделать – ведь мне грозил электрический стул.

Я подумал, что надо хотя бы прочитать молитву над ним, но если я когда и знал молитвы, то все их перезабыл и решил на этом поставить точку, но все равно мне было не по себе.

Я передвинул на место погребения тяжелый верстак, подмел, убрал кирку и лопату и окинул все взглядом. Я хорошо потрудился – никому и в голову не придет, что под верстаком на глубине четырех футов зарыт мертвый человек. Я выключил свет и вернулся во флигель. Раздевшись, я еще раз принял душ, подошел к кровати и лег.

Призрачный свет зари уже обозначил верхушки гор на фоне темного неба. Через час взойдет солнце.

Я слишком много пережил в эту ночь, чтобы думать о сне. Закурив, я уставился в потолок. Наступило время придумать причину долгого отсутствия Йенсена. Этот швед, Хэл Лэш, будет звонить утром. Надо его как-то отвадить. Я почувствовал, как меня охватывает паника. Если то, что я придумаю, будет звучать недостаточно убедительно и у кого-нибудь, пусть даже не у Лэша, возникнут подозрения, то непременно нагрянет полиция. Стоит ей проверить мою личность – и моя песенка спета. Вымысел должен быть очень правдоподобным.

К шести тридцати, когда к бензоколонке подрулил первый грузовик, направлявшийся через горы, моя история была готова. Она не была на сто процентов надежной, но во всяком случае, получилась достаточно правдоподобной.

Разбитый и мокрый от пота, я вылез из постели и пошел к колонке. Водитель кивнул мне. Это был толстый и пожилой человек, по его грязному, небритому лицу было видно, что он провел за баранкой всю ночь.

– Как насчет кофейку, а, парень? – сказал он. – Вы уже открылись?

– Конечно. Подожди, сейчас приготовлю.

Я заправил бак грузовика, затем прошел в закусочную, открыл ее и поставил на огонь кофе. Он вошел, сел на стул, потирая глаза и зевая.

– Есть будешь? – спросил я. – Яичница с ветчиной?

– Да, яичница с ветчиной годится.

Пока я готовил завтрак, он закурил, положил локти на стойку и затеял беседу:

– Наверное, через год или около того мне придется оставить это занятие. Такая работа уже не для моего возраста… А где Большой швед? Еще спит?

Теперь этот вопрос будет звучать постоянно: где Большой швед? Невозможно, чтобы исчезновение такой личности, как Карл Йенсен, прошло незамеченным.

– Он уехал, – ответил я. – Отправился в Паркер, штат Аризона. Он собирается открыть там новую заправочную станцию.

Это была та самая моя выдумка, и теперь предоставлялся шанс обкатать ее. Я видел, как в шофере проснулся интерес.

– Вот как? – Он затянулся сигаретой и выпустил дым через широкие ноздри. – Этот швед – парень не промах! Я проезжаю через «Последнюю черту» уже пятнадцать лет – каждые два месяца. Я видел, как он работает. Рано или поздно, сказал я себе, этот швед либо забросит все, либо расширит дело. Говоришь, Аризона? Да ведь это черт знает где!

– Далеко… Там есть заправка, которая продается почти задаром. Ему надо только успеть ее купить, и, по его расчетам, через три месяца она будет стоить в два раза дороже.

– Неплохо. – Водитель покачал головой. – А что будет здесь? Ты здесь за главного?

– Да… – Я помедлил, понимая, что это было самое слабое место в придуманной мной истории. – Мы с миссис Йенсен.

Он нахмурился и внимательно посмотрел на меня:

– Так миссис Йенсен осталась здесь?

– Да, всего на пару месяцев, пока мистер Йенсен не найдет хорошего парня присмотреть за станцией в Паркере. Я не смогу здесь справиться один.

– Это точно…

Я видел в его глазах удивление и немой вопрос: это что же здесь делается?

– Миссис Йенсен – очень привлекательная женщина.

«Валяй, старый сукин сын, – подумал я. – Думай что хочешь. Доказать тебе ничего не удастся».

– Верно, очень привлекательная, – сказал я и перевернул ветчину, разбил три яйца, поджарил и поставил перед ним сковородку.

– Значит, теперь ты на колонке за старшего, так?

– За старшего здесь она, а я работаю по найму. Но все это лишь на пару месяцев, пока мистер Йенсен не вернется.

Он хмыкнул и принялся за еду.

Я вышел на кухню, оставив дверь открытой, и начал закладывать картофель в картофелечистку. Когда машина заработала, я подошел к холодильнику и осмотрел запасы. Затем сел и написал меню на обед – этим всегда занимался Йенсен, но теперь его место занял я.

Я вынес дощечку с меню в зал и повесил ее на стене. Водитель закончил есть и расплатился со мной. Мы вместе пошли к грузовику, болтая о пустяках. Когда он садился в кабину, из дома вышла Лола.

На ней были ярко-красные шорты и белая короткая футболка. В этом облегающем наряде она производила сногсшибательное впечатление. Водитель на секунду замер, резко выдохнул воздух, взглянул на меня и ухмыльнулся:

– Я был бы не против махнуться с тобой работой, парень. Сдается мне, местечко у тебя очень теплое!

Он захлопнул дверцу, подмигнул, завел мотор и тронулся. Проезжая мимо Лолы, он дал длинный, пронзительный гудок.

Глава восьмая

I

Я нашел Лолу на кухне. Когда я вошел, она обернулась и посмотрела на меня. Выглядела она очень неважно: под глазами виднелись круги, лицо было бледным и осунувшимся. Наверное, как и я, она так и не смогла уснуть. Я был вне себя от злости, что у нее хватило ума так вырядиться.

– Тебе обязательно надо выставлять свое тело напоказ? – начал я с места в карьер. – Ты что, хочешь, чтобы о нас болтали все, кому не лень?

Лола смотрела на меня, ничего не понимая:

– Ты это о чем?

– Подумай своей головой! – Я схватил ее халат и бросил ей. – Тот шофер только что тебя видел. Он сказал, что у меня теплое местечко. Он знает, что мы здесь одни. Мы и глазом не успеем моргнуть, как нагрянет полиция.

Она молча надела халат.

– Что ты с ним сделал? – спросила она, глядя в сторону.

– Я закопал его. Теперь слушай внимательно: мы будем здесь управляться вдвоем. Я не буду мешать тебе, ты – мне. Когда я решу, что можно уехать, я открою сейф и отдам тебе деньги.

Она взглянула на меня, глаза ее сверкнули.

– А когда это будет?

– Не знаю. Но я не тронусь с места, пока не удостоверюсь, что меня больше не ищут. Тебе придется подождать!

Ее лицо опять вытянулось.

– У Карла есть друзья. Они будут спрашивать, где он.

– Ты что, думаешь, я совсем идиот? – сказал я нетерпеливо. – Ты скажешь им, что он уехал в Аризону посмотреть другую станцию. Мы ждем его не раньше чем через два месяца. А пока он оставил «У последней черты» на тебя, а я тебе помогаю.

– А потом? Что будет потом? Они же будут все время спрашивать.

– Через пару месяцев ты получишь от него письмо, из которого узнаешь, что он нашел себе другую женщину и решил остаться. Этому поверят, потому что людям нравится в это верить. Поскольку он чувствует себя виноватым перед тобой, он оставляет тебе «У последней черты». Ты будешь по-прежнему содержать станцию вместе со мной, пока я не решу, что можно уехать. Я открываю сейф, отдаю тебе деньги, а со станцией можешь делать все, что хочешь.

– У меня есть другое предложение, – сказала она, упираясь бедром в край стола. – Открой сейф сейчас, и я дам тебе тридцать тысяч долларов, которые тебе обещал Карл. С такими деньгами ты не пропадешь.

– Нет. Я не притронусь к этим деньгам. Здесь я в безопасности и никуда отсюда не поеду. Когда я буду готов уехать, ты получишь свои деньги, но не раньше.

На ее щеках проступили два красных пятна, и она собиралась что-то возразить, но звук затормозившей машины помешал ей. Оставив ее, я вышел в зал в тот момент, когда входная дверь распахнулась и вошел крупный мужчина лет сорока, высокий и плотный, с соломенными волосами и голубыми глазами.

Он пристально посмотрел на меня и спросил:

– Где Йенсен?

Я понял, кто он такой. Я узнал его голос – это был тот самый швед, что звонил ночью.

– Он уехал, – ответил я. – Чем могу служить?

– Уехал? В такую рань? Куда это?

– Чем могу служить? – повторил я. – Или вы хотите переговорить с миссис Йенсен?

Услышав голоса, Лола вышла из кухни. Едва она увидела шведа, кислое выражение ее лица тут же сменилось на улыбку.

– Здравствуйте, мистер Лэш. Вы сегодня рано.

Он немного расслабился и притронулся к шляпе:

– Доброе утро, миссис Йенсен. Я приехал поговорить с Карлом насчет похорон Уоллеса. Карл, наверное, сказал вам, что он умер прошлой ночью. Легион хочет организовать все как следует. Поскольку Карл в Легионе человек видный и был другом Уоллеса, мы подумали, что лучше его не найти человека, чтобы сказать несколько слов о покойном. А этот парень утверждает, что Карл уехал.

Я взглянул на Лолу. Она была совершенно спокойна. При упоминании о смерти Уоллеса улыбка на ее лице угасла, и на нем появилось выражение скорби. Актриса она была отменная.

– Это правда. Вы с ним разминулись. Он уехал в Тропика-Спрингс с полчаса назад.

На лице Лэша отразилось недоумение.

– В самом деле? Но его машина стоит под навесом – я ее только что видел!

Я замер, но, оказывается, можно было не волноваться. Она врала без запинки, и запудрить мозги этому туповатому шведу для нее не составляло труда.

– А он уехал не на машине. Его не будет несколько недель, и он решил добраться до Тропика-Спрингс на попутном грузовике. Я не могу оставаться здесь без машины так долго. Он расстроится, когда узнает, что разминулся с вами.

Я видел, что Лэш озадачен услышанным. Он снял шляпу, почесал затылок и спросил:

– Вы думаете, что он не вернется до похорон, миссис Йенсен?

– Думаю, нет. Я даже не знаю, когда он вернется. Может, через несколько недель… Вчера ему подвернулась возможность купить еще одну станцию. После того как отменили встречу, он вернулся, и кто-то ему позвонил с этим предложением. Мы обсудили его, и он решил съездить туда и посмотреть.

– Съездить куда? – Лэш удивился еще больше.

– Куда-то в Аризону, – ответила Лола. – Предложение было очень заманчивое, и он решил не откладывать, чтобы кто-нибудь его не опередил.

Я сам не сумел бы ответить лучше. Что-что, а рассказывать сказки она умела.

– Аризона? Так ведь это же далеко! – сказал расстроенный Лэш. – Ведь он не собирается туда переезжать?

– Мы это еще не обсуждали. Я думаю, что он хочет найти кого-нибудь на месте и поручить ему станцию. Я уверена, когда он вернется, он сам все вам расскажет.

Это остановило его расспросы. Он даже смешался.

– Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я сую нос в чужие дела. Я просто очень удивился, что его нет. Что ж, если его нет, придется мне произнести речь самому.

Он взглянул на меня.

– А кто этот парень?

– Джек Пэтмор, – ответила Лола. – Карл нанял его в помощники, пока его не будет.

– Это ты обозвал меня «чертовым шведом» вчера по телефону?

Я ответил ему прямым взглядом:

– В четыре часа утра я могу обозвать кого угодно кем угодно.

Он помедлил, пробурчал что-то и отвернулся.

– Вы не хотите позавтракать, мистер Лэш? Все готово, – сказала Лола.

– Нет, спасибо. Мне еще надо многое успеть. Когда вернется Карл, попросите его мне позвонить.

Она пообещала, и он вышел, не взглянув в мою сторону. Лола вернулась на кухню.

Что ж, по крайней мере, придуманное мной объяснение сошло. Конечно, разговоров о том, что мы с Лолой остались одни, не избежать. Я помнил, как Карл рассказывал мне, сколько было сплетен, когда на станции появилась Лола. Ему пришлось жениться, чтобы прекратить эти пересуды.

Было воскресенье, а по выходным через горы всегда проезжает много машин, и передохнуть нам было просто некогда. Мы продали тридцать обедов и двадцать три ужина. Кроме того, помимо беготни к колонке, мне пришлось еще устранять большую поломку. Движение стихло лишь к полуночи.

За весь день Лола не сказала мне ни слова. Я вошел в кухню, когда она заканчивала уборку. Она не обернулась и ничем не показала, что заметила мое присутствие.

– Неплохой денек, – сказал я, облокачиваясь на косяк двери. – По моим прикидкам – долларов на четыреста.

Лола поставила сковородку, которую мыла, на полку. Судя по эффекту, который произвели мои слова, я мог бы вообще не открывать рта. Она сняла покрытый пятнами халат, свернула его и бросила в кучу грязных скатертей.

Опять увидев ее в шортах и майке, я почувствовал, как меня охватило такое сильное желание, что мне стоило немалых усилий остаться там, где я стоял. Она вышла через заднюю дверь, оставив меня одного.

Итак, она будет показывать характер, думал я, шагая в свой флигель. Что ж, посмотрим, кому первому это надоест. Я прошел в спальню, подошел к окну опустить жалюзи и остановился.

В ее спальне горел свет. Жалюзи она опускать не стала, и я хорошо видел ее комнату. Футболку Лола уже сняла, и я видел, как она, переступив, оставила шорты на полу. При виде ее совершенно обнаженного тела мое сердце стало биться так, будто хотело выскочить из груди. Она медленно повернулась, прошла в ванную и закрыла дверь.

Усилием воли я заставил себя опустить жалюзи.

II

Следующие четыре дня прошли в том же духе.

Лола со мной не разговаривала. На кухне она управлялась в одиночку, и дверь на кухню была заперта. Между кухней и залом имелось окно, через него я кричал ей о сделанных заказах и забирал готовые блюда. Увидеть ее можно было, только просунувшись в это окно. На мне было обслуживание в зале, на бензоколонке и продажа приготовленных заранее бутербродов и сэндвичей.

Ночи проходили по заведенному графику. Все дежурства были на мне. Вечером около семи часов она открывала дверь кухни и уходила в дом, оставляя на меня одного все хозяйство. Когда Лола ложилась спать, она по-прежнему не опускала жалюзи, и, хотя искушение было велико, я держался подальше от своего флигеля, пока в доме не гас свет.

Перед моими глазами по-прежнему стояла ее обнаженная фигура, и эта картина превратилась в настоящую пытку, усугублявшуюся жарой. На четвертый день задул сильный ветер, поднявший тучи пыли и песка. Нервы мои были напряжены до предела. Я стал плохо спать.

Жара была совершенно невыносимой, и движение заметно стихло. Фермеры предпочитали отправлять выращенные дыни поездом, поскольку они портились за восемнадцать часов пути в Тропика-Спрингс на грузовиках. Туристов, проезжающих по выжженной солнцем дороге, тоже заметно поубавилось. Меньше людей останавливались перекусить и что-то отремонтировать. У меня появилось свободное время, которое мысли о Лоле превратили в настоящую пытку. Это был тяжелый для меня период.

Через восемь дней после смерти Йенсена Лола съездила первый раз в Вентуорт пополнить запасы. Чтобы как-то убить время, я решил разобрать генератор фургона. Услышав звук отъезжающего «меркьюри», я выглянул из мастерской и увидел за рулем Лолу. Меня разозлило, что она уехала, не сказав, когда вернется, и не поинтересовавшись, справлюсь ли я в одиночку.

Около одиннадцати часов, когда я собирал генератор, подъехала какая-то машина. Я выругался про себя, потому что не мог бросить сборку, и решил все-таки ее закончить, даже если клиенту придется подождать. Минуты через три я закончил, выпрямился и, потянувшись за ветошью вытереть руки, заметил тень человека, стоявшего у входа в сарай. Мое сердце сжалось: это был Джордж Рикс в своем грязном комбинезоне и соломенной шляпе, сдвинутой на затылок. Его собака держалась позади, глядя на меня своими жалобными глазами.

Рикс напрочь выскочил у меня из головы. Он был опасен. При виде этого высокого сутулого мерзавца у меня по спине побежали мурашки.

– Доброе утро, – сказал он. – А где Карл?

– Мистер Йенсен уехал. Что вам нужно?

– Уехал? – Он вошел в сарай и сделал несколько шагов. – Что значит – уехал?

– Что вам нужно?

– Послушай, парень, это мое дело, что мне нужно, а не твое. Тебя здесь наняли, не так ли, или ты уже стал хозяином?

– Я не стал хозяином. Я спрашиваю, что вам нужно?

– А где эта?

– Я не знаю, о ком вы говорите. Какая «эта»?

Он ухмыльнулся:

– Его жена, кто же еще? Где она?

– Если вас это интересует, она в Вентуорте.

– Так, значит, хозяйство на тебе?

– Выходит, так.

Рикс наклонился и почесал собаку за ухом. Собака сжалась, как бы ожидая удара.

– А куда уехал мистер Йенсен?

– Он уехал по делам.

Неожиданно он пнул собаку ногой и спросил:

– По каким делам?

– Спросите его самого.

Рикс подошел поближе.

– А когда он вернется?

– Не знаю. Может, через пару месяцев, а может, и раньше.

– Через пару месяцев? – Его гнусное лицо выразило удивление. – Ну и дела! И не взял с собой жену?

– Послушайте, я занят, – резко сказал я. – Мистера Йенсена не будет два месяца. Что вам нужно?

– Мне надо повидаться с ним. Это важно. Где он?

– Где-то в Аризоне. Он покупает еще одну бензоколонку, если уж вам так надо знать.

– В самом деле? – Он склонил голову набок. – Еще одну станцию? Видно, денег у него больше, чем мозгов. И ты говоришь, что жену с собой он не взял?

– Нет.

– И она – здесь, пока он – там?

– Да.

Я видел, как его грязный ум заработал на полных оборотах.

– Черт меня побери! Я всегда думал, что он старый болван, но никогда не предполагал, что настолько.

– Кого волнует то, что вы думаете?

Он уставился на меня, и его узкое злое лицо расплылось в хамской ухмылке.

– Ну, тебя-то я не считаю болваном. Ты, похоже, знаешь, что для тебя хорошо, и мимо не пройдешь.

– Мистер Йенсен говорил мне о вас, – сказал я, не скрывая своей неприязни, – что вы самый большой вымогатель в округе, и если вы еще раз появитесь здесь, чтобы что-нибудь взять, я должен вас вышвырнуть вон. Уберетесь сами или помочь?

– Он так сказал? – Ухмылка сползла с его лица. – Он так сказал о своем шурине? Не волнуйся, парень: если Карл настолько глуп, чтобы оставить тебя наедине со своей женой, то мне от этого ни холодно ни жарко. Пусть пеняет на себя, вот мое мнение. Мне надо с ним связаться. Дай его адрес.

– Я его не знаю.

Рикс снял соломенную шляпу и поскреб свой грязный скальп, его маленькие глазки продолжали сверлить меня.

– Мне надо с ним связаться. Я хочу, чтобы он подписал мои пенсионные бумаги. Он всегда подписывает их. Ты должен знать адрес!

– Я не знаю. Он где-то в Аризоне и не сидит на одном месте. Он предупредил, что его трудно будет найти.

Прежде чем водрузить шляпу на голову, Рикс опять неожиданно пнул собаку. На его лице были написаны подозрительность и недоверие.

– Она должна знать, как связаться с ним.

– Я же говорю, что никто из нас адреса не знает.

– А как же мне быть с пенсионными бумагами? Если я их не подпишу, то не получу пенсии.

– Пусть еще кто-нибудь подпишет.

Он покачал головой:

– Я не могу. Бумаги всегда подписывал Карл. Если вместо него подпишет кто-то другой, то у этих бюрократов возникнет вопрос – почему? Они могут задержать выплату пенсии, и на что тогда мне жить?

– Ничем не могу помочь. У меня нет его адреса. Если бы был, я бы его дал. Придется подождать, пока он вернется.

Рикс продолжал смотреть на меня, склонив голову набок. Собака тоже смотрела на меня.

– Ты говоришь – два месяца? А на что я буду жить эти два месяца?

– Не знаю, мне наплевать! – Я понял, что уже кричу на него, и сбавил тон. – Почему бы вам для разнообразия не поработать?

Это ему не понравилось. Его лицо опять стало злобным.

– Не говори со мной в таком тоне, молодой человек. Я болен, и мой врач не разрешает мне работать. У меня больное сердце. Так ты уверен, что не знаешь, где он?

– Сколько раз можно повторять одно и то же: ни я, ни она этого не знаем.

Наступила пауза, и Рикс опять начал ласкать собаку. Затем он спросил:

– А если что-нибудь случится? Вдруг она заболеет? Вдруг здесь будет пожар? Вам же придется сообщить ему, разве не так? Как вы его разыщете, если что?

– Она не заболеет, и никакого пожара не будет. А теперь – уходите! У меня много работы.

– Если он не подпишет мои бумаги, я не получу денег.

В его голосе появились просительные нотки. У меня было желание дать ему несколько долларов, чтобы выпроводить его, но я понимал, как это опасно. Стоит ему уступить один раз, и он вцепится мертвой хваткой.

– Убирайтесь! – закричал я. – Мне некогда!

Я подошел к фургону и начал прилаживать генератор.

– А когда она вернется? – спросил Рикс.

– Я не знаю…

Он помолчал, а потом спросил с той же просительной интонацией:

– Ты не мог бы одолжить мне двадцать долларов?

– Я не могу давать взаймы чужие деньги.

Я уже работал, повернувшись к нему спиной. Когда я с силой нажал на ключ, чтобы затянуть болт, он сказал:

– Придется, видно, обратиться в полицию в Аризоне, чтобы его поскорее нашли.

Он сказал это самым обычным тоном, но для меня это был удар ниже пояса. Ключ сорвался, и я содрал кожу на руке. Я старался убедить себя, что полиция штата и не подумает этим заниматься, но риск все-таки был. Если Рикс сумеет все преподнести так, как ему надо, и вызвать подозрение, то аризонские полицейские могут на всякий случай связаться с полицией в Вентуорте и какой-нибудь дотошный блюститель порядка может заявиться и начать задавать вопросы. Он может даже меня узнать.

– Мистер Йенсен будет в восторге, если его начнет разыскивать полиция, – сказал я, стараясь не выдавать своей тревоги. Я поднес кровоточащий палец к губам. – Думайте, что говорите! Он будет так зол, что никогда не подпишет эти бумаги!

– Но мне нужно его найти! – Рикс перешел в наступление. – Если вы не можете мне сказать, где он, то полицейские смогут! Поговори с ней. Я не удивлюсь, если он сказал ей, как с ним связаться, а она тебе об этом не говорит. Я вернусь завтра. Передай ей это! Если она тоже не знает – я обращаюсь в аризонскую полицию!

Я уже справился с собой и повернулся:

– Ладно, я передам. Я уверен, что она не знает, но я ей скажу.

Это была уступка, а в глазах человека, подобного Риксу, – признак слабости, но сама мысль о том, что сюда может явиться полицейский с расспросами, казалась ужасной.

Он кивнул, наглая ухмылка вернулась на место.

– Передай, что я приеду завтра вечером. Ну ладно, мне пора. Да, кстати, у меня почти не осталось бензина. Раз уж я здесь, то, пожалуй, заправлюсь в долг. Карл бы не возражал.

Моей единственной мыслью было избавиться от него. Мне не следовало давать ему бензин, но я был уверен, что он будет клянчить до тех пор, пока не добьется своего.

– Черт с вами, заправляйтесь, только не мешайте мне работать!

– Вот и хорошо! – Он широко улыбнулся. – Передай ей, что мне нужно подписать бумаги. Я вернусь завтра вечером к ужину.

Рикс пошел к своей машине, собака бежала рядом. Я смотрел, как он залил бак и наполнил две канистры по пять галлонов каждая. Он был одним из тех, кому дай палец – откусит всю руку. Наконец он сел в машину и уехал.

Когда он скрылся из виду, я прошел в закусочную. Мне просто необходимо было выпить. Налив большую порцию виски, я выпил залпом, закурил сигарету и стал расхаживать взад-вперед, стараясь оценить степень опасности, которую представлял этот хмырь.

Займется ли полиция Аризоны этим делом, если он туда напишет? Все зависело от того, что именно он сообщит. Если он скажет, что Йенсен исчез, а его жена спит с работником, то полиция может заинтересоваться. Я достаточно часто читал в газетах, как раскрывались убийства, когда соседи сообщали полиции различные слухи. Если полиция в Аризоне наведет справки и выяснит, что Йенсена там не видели, она может дать знать полицейским в Вентуорте, у которых никогда не было особой запарки, и те явятся сюда. Они, без сомнения, захотят узнать, кто я такой и откуда здесь взялся.

Как же заткнуть Риксу рот? Самым простым способом было дать ему денег – это отвадит его на пару месяцев. Но поверит ли он потом, что Йенсен нашел другую женщину и оставляет Лоле «У последней черты»? Пока мы не покажем ему письмо, якобы пришедшее от Йенсена, он ни за что не поверит. Знает ли он почерк Йенсена? Я решил, что, скорее всего, да. Он наверняка знал его подпись, поэтому подделать письмо было слишком рискованно. Чем больше я думал, тем сложнее представлялась ситуация. При общении с Риксом, которому было нечем заняться и у которого был собачий нюх, мне нужно следить за каждым своим шагом.

Наконец, когда появились клиенты, остановившиеся на обед, мне пришлось отказаться от дальнейших раздумий. Нужно было поговорить с Лолой. Теперь у нас был общий враг, и, может быть, вдвоем нам удастся придумать, как нейтрализовать Рикса.

Лола вернулась только после десяти часов. К этому времени я уже порядком измотался, но так и не придумал, как быть с Риксом. Я как раз закончил уборку и раскладывал тарелки, когда услышал звук подъехавшей машины и, выглянув в окно, увидел Лолу, ставившую «меркьюри» в гараж.

Я вышел и перехватил ее на пути к дому.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказал я.

Она ускорила шаг, не обращая на меня внимания. Я пошел с ней рядом, дождался, пока она откроет дверь, и вошел. Она повернулась ко мне, полная злости:

– Выйди отсюда!

– Нам надо поговорить, – повторил я. – Сегодня утром здесь был твой приятель Джордж Рикс.

Лола осеклась и замерла. Вместо злости у нее в глазах появилась настороженность.

– Мне это не интересно! Убирайся!

– Будет интересно.

Я прошел через прихожую в гостиную и обратил внимание на то, что она смыла пятно крови, которое было на ковре. Подойдя к креслу, я сел. Лола стояла в дверях и ждала, что будет дальше. Она сняла шляпу, ее каштановые волосы хорошо сочетались с зеленым платьем. Выглядела она очень привлекательно.

– Он хотел, чтобы твой муж подписал его пенсионные бумаги. Он собирается поднять шум. Он хочет знать, как связаться с Йенсеном.

Она ничего не ответила, ее лицо оставалось бесстрастным.

– Я ему сказал, что Йенсен где-то в Аризоне. Он ответил, что ему необходимо подписать бумаги, иначе он останется без пенсии. Когда я сказал ему, что придется обождать, он пообещал, что обратится в полицию Аризоны с просьбой его найти.

Ее безразличие сняло как рукой. Она прошла в комнату, закрыв за собой дверь, подошла к креслу и села. Подол ее платья задрался, обнажив колени, но она даже не сделала попытки одернуть его. Да и меня сейчас это не очень интересовало. Голова у меня была занята совсем другим, чтобы отвлекаться на пару хорошеньких коленок.

– Та-ак… – Она глубоко вздохнула. – Вот чего стоит твоя блистательная идея! Что ж, придется тебе на этот раз выдумать что-нибудь получше.

– Перестань ко мне цепляться, – ответил я. – Рикс может выйти боком нам обоим. Он вернется сюда завтра вечером, чтобы поговорить с тобой. За оставшееся время надо придумать, что с ним делать. Оставь свои выкрутасы и начни думать! Мы с тобой попали в одну заварушку, даже если ты этого сейчас не осознаешь. Стоит сюда явиться полиции, как у меня начнутся неприятности, и тогда я позабочусь о том, чтобы они были не у меня одного. Как нам быть с Риксом?

Лола взяла сигарету и закурила. Выпустив дым через ноздри, она сказала:

– А чего там думать? Открой сейф, возьми свою долю и уезжай! Я тоже уеду. А когда он вернется, нас здесь уже не будет.

– И это все, что ты можешь придумать? – спросил я, теряя терпение. – У тебя все мысли только о деньгах. Как мы можем уехать и все здесь бросить? Подумай! Представь себе, если кто-нибудь остановится заправиться, а здесь все заперто и никого нет! Представь себе, что приедет Рикс! Уж он-то заявит в полицию, и начнется следствие.

– Мы можем продать станцию.

– Разве? Она что – твоя?

Лола нахмурилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Единственный способ продать станцию – это доказать, что Йенсен мертв и завещал ее тебе. Ты сможешь доказать, что он мертв, и чтобы полиция при этом не узнала, что он убит?

– Он не был убит! Это случайность!

– Расскажи об этом полиции – и увидишь, что будет.

Ее пальцы сжались в кулак. Я видел по ее лицу, что до нее только сейчас стало доходить, в какой мы оказались ловушке.

– Дай мне мою долю, и я уеду, – сказала она. – Ты можешь остаться. Почему это не годится? Ты скажешь, что я уехала к Карлу в Аризону, оставив тебя здесь.

– И ты думаешь, Рикс поверит? Сначала исчезает Йенсен, потом ты, и я – хозяин станции! Он заявит полиции, что я убил вас обоих, чтобы завладеть станцией. Они, возможно, и не поверят ему, но уж сюда-то наверняка приедут разобраться. Они выяснят, кто я такой, и, может, даже найдут Йенсена.

Это потрясло ее.

– Ты что, хочешь сказать, что похоронил его здесь?

– А где же ты думаешь? Ты ведь мне не помогала. Как я мог дотащить его до фургона? Он весил больше двухсот фунтов. Я похоронил его в сарае, и если у них возникнет подозрение, что я убил вас обоих, они начнут копать. Если полиция что и умеет делать хорошо, так это копать! Они могут найти его.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, срываясь на крик. – Что мы здесь останемся навсегда?

– Мы здесь останемся. На сколько – я не знаю. Если уедем сейчас, мы пропали. Они перероют всю станцию, найдут его и объявят, что мы в розыске. Наш единственный шанс – это остаться здесь и держаться моей версии, что он нашел другую женщину.

– Я не останусь! – Она стукнула кулаком по ручке кресла. – Мне все это осточертело! Я хочу забрать деньги. И я их заберу!

Я махнул рукой в сторону сейфа.

– Давай, забирай, – сказал я, вставая. – Деньги там, если сможешь открыть сейф. Лучше подумай, и ты поймешь, что я говорю дело. Подумай!

Я вышел из дома, оставив ее бледной, с глазами, горящими страхом и яростью.

До полуночи я просидел у колонки в ожидании клиентов. Дул сильный горячий ветер, носивший тучи песка и пыли, еще больше действуя мне на нервы, которые и так были не в порядке. Вглядываясь в темноту, я продолжал думать, но так и не находил выхода. По крайней мере, сейчас я уже не чувствовал себя одиноким: свет в доме по-прежнему горел. Мне было трудно, но и ей было не легче.

В половине первого я решил пойти к себе и постараться заснуть. За последние два часа не появилось ни одного грузовика или машины, смысла сидеть дальше в этой душной жаре не было. Когда я направился во флигель, свет в гостиной погас и тут же зажегся в спальне Лолы. Она, похоже, тоже решила лечь.

Я принял душ. Он немного освежил, но большого облегчения не принес. Я лег в постель и увидел, как в ее спальне стало темно. Я постарался выкинуть из головы все проблемы, но мне это никак не удавалось.

От невеселых размышлений меня отвлек звук открывающейся двери. Я присел на кровати, вглядываясь туда, где находилась дверь, скудно освещавшаяся лунным светом, проникавшим через окно.

В дверях возникла смутно различимая фигура. Когда она приблизилась, я узнал Лолу. Она остановилась у пятна лунного света, лежавшего на полу. На ней был зеленый шелковый халат, плотно облегавший фигуру. Мы долго смотрели друг на друга, потом она подошла к кровати и села рядом со мной.

– Если нам суждено быть здесь вместе, – сказала она шепотом, – то к чему нам быть врагами?

Она наклонилась надо мной, ее губы жадно искали мои…

Глава девятая

I

Меня разбудила полоска солнечного света, просочившегося сквозь жалюзи. Я потянулся, зевнул и, приподняв голову, посмотрел на часы: они показывали двадцать минут седьмого. Лолы не было. Только через несколько минут я до конца осознал, что она провела ночь со мной.

«К чему нам быть врагами?» – сказала она, но ей не удалось одурачить меня, и не удастся. Я был уверен, что она думает лишь о том, как заставить меня открыть сейф. Сейчас она подключила тело, надеясь с его помощью добиться своего. Этот номер у нее не пройдет. Сейф останется закрытым.

Я вылез из постели, побрился, принял душ и оделся. Мне было любопытно, как она будет себя вести сегодня утром. Я вошел в закусочную. Там вкусно пахло жареной ветчиной. Обойдя стойку, я толкнул дверь на кухню, не зная, открыта она или нет. Дверь распахнулась. Я вошел внутрь.

Лола в чистом белом халате разбивала яйцо над сковородкой. Она обернулась:

– Привет! Я уже думала, что ты будешь валяться целый день.

Я подошел к ней сзади, обнял, прижал к себе и поцеловал в шею.

– Эй, эй! Твоя яичница сгорит! – Она повернулась и прильнула ко мне.

– Это завтрак для меня?

– Для кого же еще? – Лола высвободилась из моих объятий и улыбнулась. – Здравствуй, милый! О чем-нибудь жалеешь?

– Ни о чем.

– Удивлен?

– Еще как!

Она подошла и обвила мою шею руками. Ее глаза светились. Целовать Лолу было не просто удовольствием – она прижималась ко мне всем телом, ее пальцы перебирали мои волосы. Потом положила яичницу и ветчину на тарелку и пододвинула ее ко мне.

– Налей себе кофе.

Мы сидели друг против друга. Она достала сигарету и закурила.

– Я не очень-то с тобой хорошо обходилась с тех пор, как ты здесь появился, – сказала она, глядя на меня. – Но сейчас все будет по-другому. Я поняла: жить так, как мы жили раньше, больше нельзя. Кроме того, ты мне нравишься, а я давно уже не жила с мужчиной, который мне нравится. Хочешь переехать в дом?

Я секунду помедлил, но только секунду. В эту секунду перед моим мысленным взором возник образ Йенсена, но, взглянув на нее, я отогнал его.

– Да, – ответил я. – Знаешь, ты мне тоже очень нравишься.

Она улыбнулась:

– Я не такая плохая, как тебе могло показаться. Обещаешь забыть, как я тебя мучила?

– Да. Как только я тебя увидел, меня сразу к тебе потянуло.

К колонке подъехал грузовик и дал длинный гудок.

– Я займусь им, – сказала она, – а ты доедай свой завтрак.

Проходя мимо, она коснулась моего плеча с той неуловимой нежностью, которая появляется у влюбленных женщин, и вышла на улицу к поджидавшему заправки водителю.

Я закончил завтрак. Голова у меня шла кругом. Я сказал себе, что нельзя терять бдительность. Все это лишь спектакль, но мне уже хотелось, чтобы это было чем-то другим. Я мыл горячей водой свою тарелку, когда она вернулась на кухню.

– Оставь, я помою, – сказала она.

– Уже вымыл.

Я сунул тарелку в сушилку и повернулся к ней. Она подошла ближе. Я положил руки ей на бедра, чувствуя под своими пальцами ее живую упругую плоть.

– Есть идеи насчет Рикса? Он вернется вечером.

– Он меня не беспокоит. Я дам ему немного денег, десяти долларов будет вполне достаточно. Он не будет возникать, если ему дать денег, а мы можем себе это позволить.

– Не стоит обольщаться – он опасен. Если ты дашь ему денег, он вцепится как клещ.

Она покачала головой:

– Я уже с ним разбиралась – разберусь и сейчас. Предоставь это мне.

– Будь осторожна. От него можно ждать неприятностей.

– Я буду осторожна.

Горячий ветер стих; стало прохладнее. К десяти часам появились клиенты, и мы были заняты весь день.

Мне нравилось работать с Лолой. Стоило мне зайти с подносом на кухню, чтобы забрать готовый заказ, как мы начинали целоваться и ласкать друг друга. Мне это очень нравилось, но я еще не настолько потерял голову, чтобы не сознавать, что все эти перемены – всего лишь спектакль.

Около семи часов машин не стало, и у нас появилась возможность передохнуть. Я вошел на кухню и стал наблюдать, как Лола готовит дюжину телячьих отбивных на ужин.

– Ты не можешь почистить картошку, вместо того чтобы есть меня глазами? – спросила она.

– Наплевать на картошку!

Я обнял ее и прижал к себе. Она постаралась освободиться, но я держал ее крепко. Мы возились как влюбленные, и вдруг я услышал скрип кухонной двери. Я отпустил ее и быстро отпрянул в сторону, но все-таки недостаточно быстро.

Мы оба посмотрели на дверь.

В проеме стоял Рикс и наблюдал за нами. На его лице была гнусная ухмылка, свидетельствовавшая о том, что он все видел. Я обругал себя за несдержанность и неосторожность, тем более что знал: он приедет вечером.

Я взглянул на Лолу. Она была абсолютно спокойна: лицо безучастно, а брови слегка приподняты. Я понимал, что выдаю себя и Лолу с головой, но никак не мог согнать с лица выражение вины и страха.

– Не хотел бы вам мешать, – сказал Рикс и обнажил свои желтые зубы, – но я предупреждал, что приеду. Разве не так?

Я стоял совершенно растерянный. Все слова вылетели у меня из головы.

– Привет, Джордж, – равнодушно сказала Лола. – Что тебе нужно?

Его маленькие хитрые глазки перебегали с меня на нее и обратно.

– Разве этот парень не сказал, что я загляну? Есть новости от Карла?

Она покачала головой. Выражение ее лица было по-прежнему безучастным.

– Я не жду от него вестей, пока он не вернется. Он очень занят.

– Тебе сказали о моих пенсионных бумагах?

– Что с ними?

– Я хочу, чтобы Карл подписал их.

– Это может сделать любой адвокат или управляющий банком.

На его лице появилось кислое выражение.

– Здесь ты ошибаешься. Если я обращусь к кому-нибудь другому, то мою пенсию могут задержать. И на что мне тогда жить? Карл всегда это для меня делал.

Лола равнодушно пожала плечами:

– Я не знаю, где он. Он не сидит на месте. Тебе придется подождать.

Рикс переступил с ноги на ногу. Я видел, что рядом с Лолой ему было не по себе. Ее непроницаемое безразличие сбивало его с толку.

– Может, мне все же лучше обратиться в полицию Аризоны, – сказал он. – Эти бумаги для меня очень важны.

Он внимательно наблюдал за ней, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.

– Не думаю, чтобы полиция тоже так считала. Поступай, как знаешь. Насколько мне известно, Карл может быть и не в Аризоне. Он говорил, что, возможно, съездит еще в Колорадо, чтобы окончательно определиться.

Она оперлась бедром о край стола и начала взбивать волосы, как это часто делают женщины. Ее груди прыгали в такт движениям поднятых рук, и выглядела она на редкость соблазнительно.

– Ради бога, Джордж, не делай из мухи слона. Обратись с бумагами в банк. Если уж тебе так невтерпеж, я могу тебе дать взаймы.

Сделано это было просто великолепно. Жаль, что ее не было в его предыдущий приезд. Мне стало ясно, что своим неуклюжим поведением я только укрепил его подозрения.

– Сколько? – с готовностью отозвался он. – Сколько ты можешь одолжить?

– Не стоит так волноваться, – ответила она презрительно. – Я дам тебе десять долларов.

У него вытянулось лицо.

– Этого мне ненадолго хватит. Как и у всех, у меня есть расходы. Как насчет двадцати?

– Тебе сколько ни дай – все мало, Джордж, – ответила она. – Своего шанса ты не упустишь, а?

Лола прошла мимо него к кассе, и я услышал, как она ее открыла. Услышав треньканье выдвигающегося ящика, он, как гончая, сделал стойку.

Она вернулась с тремя пятидолларовыми купюрами.

– Держи. – Она отдала ему деньги. – Больше ты здесь ничего не получишь, поэтому не утруждай себя новыми визитами. Карлу ты здесь не нужен, и ты это знаешь.

Он схватил деньги и торопливо засунул их в карман.

– У тебя тяжелый характер, Лола, и я благодарен Господу, что ты не моя жена. Думаю, что Карл скоро пожалеет, что женился на тебе.

– А кого волнует то, что ты думаешь? – Она язвительно рассмеялась. – Уезжай и избавь меня от своего присутствия.

– Двое вместе, третий – лишний, а? – Он перевел взгляд на меня. – Берегитесь! Карлу не понравится, что здесь происходит.

Лола взглянула на меня:

– Выставь этого негодяя. Он мне надоел.

Я сделал движение в сторону Рикса, и он выкатился из кухни. Мы не шевельнулись, пока не услышали звук отъезжающей машины. Затем, презрительно скривившись, Лола принялась за отбивные.

– Он видел нас, – сказал я.

– Ну и что? Я же говорила тебе, что поставлю его на место.

– Он опять приедет за деньгами.

Она начала перекладывать мясо на тарелку.

– Не нужно волноваться. Я с ним разберусь.

II

Следующие две недели о Риксе не было ни слуху ни духу. Работы было полно, многие справлялись о Карле, но все они довольствовались объяснениями, что он покупает новую заправку в Аризоне. Двое или трое с любопытством поглядывали на меня и Лолу, и я понимал, что у них на уме. Лолу это не волновало, а меня – еще как!

У нас уже выработался определенный порядок. Мы оба работали в закусочной и на колонке до часу ночи, а потом вместе уходили спать в дом.

Мне не нравилось, что я делю с ней ложе Йенсена, но физически она была так соблазнительна, что я не мог устоять перед искушением. Были моменты, когда, лежа в изнеможении после занятий любовью, я вдруг вспоминал Йенсена, лежавшего в наспех вырытой могиле, и покрывался холодным потом. Лолу никогда не мучили угрызения совести. Йенсен был мертв, для нее – его никогда не было.

За эти две недели до меня стало доходить, что я, наверное, влюбился в нее. Может, это было неизбежно притом, что мы жили вместе, – меня тянуло к ней с самой первой встречи. Теперь, когда новизна первых ощущений близости была позади, между нами установились узы, которые бывают у мужа и жены. Эти узы крепли изо дня в день, а вместе с ними улетучивались мои подозрения.

Время от времени мне приходило в голову, что я играю предписанную мне роль, и тогда я встряхивался, но она больше не поднимала вопроса о деньгах или о том, чтобы открыть сейф, и скоро я с головой окунулся в комфорт и радость, которую она дарила мне. Наконец мне стало казаться, что моя любовь оказывает влияние и на нее и что она влюблена не меньше, чем я. Я даже начал надеяться, что мы сможем остаться здесь вдвоем, вести дела, как она с Йенсеном, и забыть прошлое.

Больше всего я любил полчаса, которые предшествовали нашему подъему. Мы лежали бок о бок, наблюдая за тем, как над горами встает солнце, и обсуждали предстоящий день, меню и какие продукты нам нужны.

Однажды в один из таких моментов она неожиданно спросила:

– Тебе не кажется, что нам здесь нужен помощник, Чет? Неплохо было бы иметь вечер-другой свободным, а? Тебе нравится танцевать? Мы могли бы съездить в Вентуорт и где-нибудь потанцевать. Давай кого-нибудь наймем.

Я лениво потянулся. Идея была заманчивой, но я понимал, что это слишком опасно.

– Мы не можем, Лола. Пока не можем. Если мы вместе появимся в Вентуорте, начнутся сплетни. Кроме того, нам не нужны лишние глаза, которые бы видели, как мы с тобой здесь живем. Надо подождать пару месяцев, пока мы не сообщим всем, что он не вернется. Тогда – другое дело.

Она вытянула длинную голую ногу из-под одеяла.

– Я ужасно устала оттого, что мы привязаны к этому месту.

– Потерпи немного. Что-нибудь придумаем.

Она выбралась из постели. Я смотрел, как она идет через комнату за халатом. Мне особенно нравилось наблюдать за ней в момент, когда она, совершенно нагая, шла через комнату, показывая свое великолепное тело с той неуловимой грацией, которая присуща итальянкам: тяжелой, чувственной и возбуждающей.

– Ладно, я подожду. – Она накинула халат. – Ты не съездишь за продуктами? Мне нужно испечь пироги, и совсем нет времени съездить в Вентуорт пополнить запасы. Я могу присмотреть за колонкой, пока стоят пироги.

Я почти согласился, но вдруг у меня зародилось подозрение: не было ли это предлогом услать меня подальше на время? Она вполне могла пригласить специалиста по сейфам из Тропика-Спрингс, а когда я вернусь из Вентуорта, она с деньгами будет уже далеко. Я посмотрел на Лолу. Она расчесывала волосы, тихонько что-то напевая, и выглядела вполне обычно, но, помня, как она разделалась с Риксом, я понимал, что это ничего не значит.

– Вряд ли мне стоит ехать, – ответил я. – Чем меньше меня видят в Вентуорте, тем для меня безопаснее. Нельзя ли поставить тесто, а я за ним пригляжу?

Я следил за выражением ее лица, ища подтверждения своим подозрениям. Она положила расческу и пожала плечами.

– Ладно, если ты поклянешься, что не прозеваешь его. – Она встала и подошла к кровати, вопросительно глядя на меня. – Ты в самом деле считаешь, что тебе опасно появляться в Вентуорте?

– Не хочу рисковать.

– Ты прав, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Приятно слышать.

– Я серьезно, Чет. – Она улыбнулась. – Я люблю тебя!

Я вылез из кровати и обнял ее:

– Я ждал, когда ты мне это скажешь. Я сам по тебе с ума схожу.

Она прижалась ко мне:

– Я счастлива с тобой, Чет, а думала, что никогда не смогу быть счастлива с мужчиной. Я просто устала от всего этого. Здесь нужно только работать – пойти некуда! Мне здесь все осточертело.

– Потерпи еще чуть-чуть, и мы сможем уехать. Я тоже хочу уехать, но нам нельзя просто взять и все здесь бросить, а о продаже вести речь еще рано.

– Что ж, ладно. – Она отстранилась. – Пойду ставить пироги.

Одеваясь, я думал о том, как она сказала, что любит меня. Во мне все пело, и я был уверен, что могу доверять ей. Я вошел в закусочную и сварил кофе, пока она занималась пирогами.

– Чет… – Она повернулась и посмотрела мне в глаза. – А какие у тебя планы? Я не про сейчас – про будущее. Ты об этом уже думал?

– Я об этом думал. Как насчет того, чтобы, для начала, выйти за меня замуж?

Она улыбнулась:

– Я бы с радостью, но разве не надо сначала доказать, что его нет в живых?

– Этого мы не можем сделать. Надо придумать, как отсюда вырваться и не нажить при этом неприятностей. Я все время ищу выход, но пока его не нахожу. Стоит нам вырваться, мы сможем затеряться и уже тогда – жениться. Как тебе идея о том, чтобы заиметь подобную станцию где-нибудь во Флориде?

– Звучит заманчиво. Ты хочешь использовать деньги из сейфа, чтобы открыть наше общее дело?

Впервые она упомянула о деньгах в сейфе. Сказано это было обычным тоном, и я внимательно посмотрел на нее, но она встретила мой взгляд не моргнув.

– Именно так.

– С такими деньгами у нас могло бы быть замечательное местечко, правда, Чет? – Ее глаза загорелись. – Давай не будем с этим затягивать!

– Сначала надо придумать, что делать с этой станцией, Лола.

– Должен же быть выход!

К колонке подъехал грузовик, и я пошел заправить его. Когда я закончил, водитель сказал, что останется завтракать. Начали подъезжать другие машины, и у меня уже не было возможности переговорить с Лолой. Поставив тесто в печь, она переоделась и пришла сказать, что уезжает.

– Я вернусь к обеду. Не забудь про пироги.

Я проводил ее взглядом и вернулся на кухню вымыть посуду после завтрака. Мне было хорошо. Теперь, когда вопрос о деньгах был вновь поднят, мои последние сомнения относительно ее искренности улетучились. Мне предстояло всерьез задуматься над тем, как поскорее уехать из «Последней черты», не вызывая подозрений.

Чем больше я об этом думал, тем сложнее это представлялось. Мы не могли продать станцию, так как она была записана на имя Йенсена, а заявить о его смерти тоже было нельзя. Мы не могли улизнуть, бросив станцию на произвол судьбы: тут же явится полиция, и ей потребуется немного времени, чтобы найти тело Йенсена. Тогда на нас будет висеть обвинение в убийстве со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Чем больше я размышлял, тем запутаннее становилась проблема. И вдруг я понял, что решения нет. Мы были в западне, и все выходы перекрыты. Если мы хотим быть в безопасности, мы должны остаться здесь навсегда. Мы просто не можем позволить себе отсюда уехать.

Размышляя, я расхаживал взад-вперед по закусочной, пока не услышал звук мотора и не выглянул в окно. Я посмотрел как раз вовремя, чтобы увидеть Рикса, который вылез из машины и в сопровождении собаки направился в сарай. Мое сердце екнуло, и я бросился вслед за ними. Рикс расхаживал по сараю, разглядывая инструменты. Собака держалась около хозяина и при моем появлении сжалась, глядя своими печальными, с красными прожилками глазами.

– Что тебе здесь нужно? – спросил я резким тоном.

Рикс взглянул на меня и, отпихнув собаку ногой, скривился.

– Есть вести от Карла?

– Нет.

– А она – здесь?

– Если ты имеешь в виду миссис Йенсен, то она утром уехала в Вентуорт. В чем дело?

Вдруг собака повернула голову и уставилась на верстак, который стоял на могиле Йенсена. Она подошла поближе и начала принюхиваться. Я почувствовал, как у меня похолодела спина.

– Я все еще сижу без пенсии, – сказал Рикс, – и у меня кончаются деньги.

– Ничем не могу помочь.

Собака осторожно начала царапать землю и, найдя мягкий грунт, принялась рыть всерьез. Рикс повернулся и уставился на собаку.

– Черт меня побери! Я никогда не видел, чтобы Цезарь делал что-нибудь подобное.

Он подошел к собаке и пинком отбросил ее ко входу.

– У меня остался всего один доллар. Ты не мог бы одолжить мне немного? Я получу пенсию и рассчитаюсь.

Пока он говорил, собака крадучись подошла и, посмотрев на хозяина, вновь принялась рыть землю.

– Убери свою чертову собаку! – закричал я и, схватив полено, бросил в нее. Собака опять отлетела к двери. Рикс ошеломленно посмотрел на меня.

– Разве можно так обращаться с бессловесным животным? Тебе должно быть стыдно!

– Вон отсюда! И ты, и твоя чертова собака!

Рикс озадаченно смотрел на яму, вырытую собакой:

– Вы что-нибудь здесь закапывали?

Я чувствовал, как пот заливает мне глаза.

– Нет… Ну же! Я жду!

Вместо этого он согнулся над ямой и присел на корточки, разглядывая ее.

– Здесь кто-то копал.

Он запустил в яму свои клещеобразные руки и стал разгребать рыхлую землю. Будто почуяв поддержку, собака опять подошла. Рикс нетерпеливо отпихнул ее.

– Может, Карл закопал здесь свои деньги? – пробормотал он. – У него достанет ума! Давай посмотрим? Кирка есть?

Меня уже охватила паника. Я двинулся вперед и по выражению моих глаз Рикс понял, что шутить я не собираюсь. Он быстро поднялся и подался назад.

– Ладно, ладно, парень, не нужно нервничать, – заюлил он, пятясь вместе с собакой. – Я сказал просто так, не обращай внимания.

– Убирайся! И чтобы больше я тебя здесь не видел! – закричал я. – Ну? Вон отсюда!

– А как насчет пяти долларов взаймы? – продолжал скулить он, но уже за пределами сарая.

– От меня ты ничего не получишь, – ответил я, выходя вслед за ним. – Я жду!

Он уже был у своей разбитой машины. Взявшись за ручку двери, он остановился и погрозил кулаком.

– Ладно, пусть будет по-твоему, парень, – сказал он, и в его голосе слышалось злорадство. – Я еду в полицию! Я попрошу их поискать Карла! Вы с этой проституткой нежились и целовались…

Я рванулся вперед, и он покатился по земле от удара в челюсть. Я был настолько вне себя, что даже не заметил, как к колонке подрулил грузовик. Собака, увидев хозяина распростертым на земле, спряталась в машине. Шофер вылез из грузовика и с решительным видом бросился ко мне.

– Эй, если тебе приспичило драться, выбирай противника по своему возрасту и весу!

У меня было искушение уложить и его, но я знал, что для дела это плохо – водители обмениваются информацией. Я подавил ярость и отступил назад. Рикс, шатаясь, поднимался с земли.

– Хорошо, хорошо, – сказал я шоферу. – Вы правы. Я просто вспылил и жалею об этом, но этот подонок изо дня в день является сюда вымогать что-нибудь и сводит меня с ума.

Шофер начал успокаиваться.

– А-а, что ж… но ударить пожилого человека… – Он посмотрел на Рикса. – Вымогатель, говоришь?

– Он самый. Причем с мертвой хваткой.

Шофер совсем успокоился.

– Извини, что я вмешался. У меня самого тесть точно такой же. Заправиться можно?

– Конечно. Сейчас иду.

Он вернулся к грузовику. Рикс медленно, корчась от боли, залез в машину. Он держался за челюсть и что-то бормотал.

Я вытащил десять долларов и протянул ему.

– Держи… И на этом – все! – сказал я.

Он завел мотор. Трясущейся рукой взял купюру, скомкал ее и бросил мне в лицо.

– Тебе это даром не пройдет, – прошипел он. Его злобное лицо было искажено бешенством. – Я еду в полицию!

Он нажал на газ, и машина рванулась с места. Я понял, что совершил серьезную ошибку, ударив его. Он казался мне таким бесхребетным попрошайкой, что я надеялся рассчитаться за удар десятью долларами. Не тут-то было!

Я поднял купюру, разгладил ее и положил в бумажник. Сердце сжималось от страха. Подойдя к грузовику, я заправил бак. Шофер с любопытством посмотрел на меня. Он видел, как Рикс швырнул мне деньги, но ничего не сказал.

Когда грузовик уехал, я вернулся в сарай и отодвинул верстак с могилы Йенсена. Заровняв яму, вырытую собакой Рикса, я навалил на это место металлолом, лежавший у стены. Над могилой появилась солидная груда металла. Работая, я думал о Риксе. Обратится ли он в полицию? В том настроении, в каком он уехал, пожалуй, обратится, но станут ли там его слушать? Если полицейские заявятся сюда, я пропал. Может, мне лучше собраться и уехать, пока есть такая возможность?

Не придя ни к какому решению, я вышел из сарая и пошел к закусочной. Около колонки стоял покрытый пылью «линкольн». Я был так занят своими мыслями, что даже не слышал, как он подъехал. За рулем сидел мужчина, в лице которого было что-то знакомое. Он вылез из машины и направился ко мне. На нем был потрепанный, мятый костюм, а на затылке сидела видавшая виды шляпа. Я узнал его: мое сердце сначала замерло, а потом учащенно забилось.

Человек, шагавший мне навстречу, был Рой Трэйси.

Глава десятая

I

Рой узнал меня в тот же миг. Он резко остановился, побледнел. Мы стояли, не сводя друг с друга глаз.

Он первым пришел в себя, его лицо обрело прежний цвет, а рот скривился в циничной и такой знакомой усмешке. Он бросился мне навстречу.

– Чет! Это в самом деле ты? Как же я рад тебя видеть!

Мы трясли друг другу руки и хлопали по плечам. Только сейчас я понял, как сильно мне его недоставало.

– Черт тебя побери! – сказал я и пихнул его. – Я тоже очень рад!

Он взял меня за плечи и, отодвинув на расстояние вытянутых рук, окинул внимательным взглядом.

– Что ты здесь делаешь? Я думал, ты уехал из страны.

– Надеюсь, что полиция тоже так думает. – Я был так рад его видеть, что на глаза навернулись слезы. – Пойдем выпьем. Откуда ты свалился?

– Из Литтл-Крик – ну и дыра! – Он сел на стул около стойки и огляделся. – А ты-то что здесь делаешь?

Я начал сбивать два коктейля.

– Я здесь отсиживаюсь, Рой. И работаю.

– Место неплохое, но разве где-нибудь в Мексике или Канаде не спокойнее?

Я протянул ему один из стаканов.

– Легко сказать. Денег у меня не было. Еще повезло, что я обосновался здесь.

– Ты правда считаешь, что здесь безопасно?

– В моем положении вообще трудно чувствовать себя в безопасности.

– Я читал о побеге – ты настоящий смельчак! Я все время о тебе думал, но встретить тебя и не надеялся.

– Я тоже.

Он посмотрел на меня, и его рука скользнула вниз, ухватив мою кисть.

– Это первая возможность, Чет, поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Я никогда этого не забуду! Как ты меня прикрыл…

– Брось. Ты бы то же самое сделал для меня.

– Это так, сделал бы, но я никогда этого не забуду. Когда тебя поймали… Ну и попотел же я! Я был уверен, что меня обязательно схватят. Ты – друг, настоящий друг!

– Ты оказался куда умнее меня. Зачем же залетать нам обоим? Если бы я не поддался панике и последовал за тобой…

Он отхлебнул из стакана.

– Ты не один запаниковал, Чет! Я чуть с ума не сошел! С нашей стороны было глупостью браться за это дело. Я все время об этом жалел.

– Я тоже. А как ты здесь очутился? Что тебе здесь понадобилось?

Он допил коктейль и вернул мне пустой стакан. Пока я сбивал новые коктейли, он стал рассказывать:

– Я сейчас живу на колесах. Смешно, правда? Таким образом меня пытаются выжить из фирмы. Они подозревают, что я был замешан в том деле вместе с тобой. Франклин намекнул, что большие боссы считают именно так. Они знают, как мы дружили. Меня перестали допускать к обслуживанию сейфов и сказали, что для повышения квалификации мне нужно научиться продавать эти чертовы сейфы, вместо того чтобы их ремонтировать. Мне дали список клиентов, имеющих старые модели, и я должен убеждать их поменять свои сейфы на новые. – Он достал из записной книжки листок бумаги и прочитал: – «У последней черты», Карл Йенсен, владелец. Все правильно? У него старый «Лоренс», и я должен продать ему новый. Это он твой босс?

В это время у колонок остановился «кадиллак», и водитель нетерпеливо нажал на гудок.

– Сейчас вернусь, – сказал я, радуясь предоставленной возможности подумать, о чем ему можно рассказать, а о чем – нет. Пока я заливал бак, мой мозг напряженно работал. Пожалуй, не стоит рассказывать Рою о смерти Йенсена – это был секрет Лолы, а не мой. Я решил сказать ему то же, что мы говорили всем остальным: Йенсен уехал посмотреть другую бензоколонку и его не будет два месяца.

Я вернулся в закусочную. Рой курил и расхаживал вокруг, внимательно все разглядывая.

– Тут просто здорово, Чет! Завидую. Здесь, должно быть, золотая жила!

– Здесь неплохо, – ответил я. – Карл Йенсен уехал. Не думаю, чтобы он скоро вернулся.

У Роя вытянулось лицо.

– Ты что, хочешь сказать, что я забрался в такую глухомань зазря? А его жена? Может, она купит сейф?

– Никаких шансов. Здесь все решает Йенсен. Тебе не повезло.

Он допил коктейль и, наклонившись, аккуратно стряхнул пепел в пепельницу.

– Должен тебе признаться, что продавец из меня никудышный. Я занимаюсь этим уже целых семь недель и не продал ни одного сейфа. – Он нахмурился и посмотрел на меня. – В конце месяца мой отчет будет выглядеть как сплошной ноль, и тогда топор упадет. Я себя не обманываю: очень скоро я останусь без работы.

– Тут есть отчего забеспокоиться. Я только не понимаю, почему ты позволяешь им так с собой обращаться? Отчего не перейдешь в фирму «Каррингтонз» или «Хейвордз»? Их сейфы куда лучше лоренсовских, и они с радостью тебя возьмут.

Он покачал головой:

– Здесь ты ошибаешься. Они захотят узнать, почему я ухожу, и Франклин им просто намекнет. Он не скажет напрямую, что я замешан в ограблении, он просто намекнет, что мне не доверяют, и этого будет вполне достаточно.

Я посмотрел на него:

– Но они не могут ничего доказать!

– А им и не надо. Намека вполне достаточно.

– И что ты собираешься делать?

Он пожал плечами:

– Не знаю. Я хорошо разбираюсь в сейфах, могу чинить замки, а больше, пожалуй, ничего не умею. Кроме того, в моем возрасте менять профессию – штука сложная. – Он посмотрел на часы. – Дело движется к обеду, и я не прочь перекусить. Есть что-нибудь поесть?

Я дал ему меню. В закусочную вошли два шофера. Они сели у стойки и заказали гамбургеры. Пока я их готовил, Рой спросил, как у нас жареные цыплята.

– Нормально, – ответил я. – Мы их подаем с зеленым салатом и выпечкой. Во всяком случае, ты поймешь, что ешь цыпленка, а не что-то другое.

– Годится.

На спортивной машине подкатили парень с девушкой и тоже решили пообедать. Я предложил им цыплят, и они согласились. Я все время посматривал в окно в ожидании Лолы. Наконец из-за холма показался «меркьюри». Я поставил тарелку с цыпленком перед Роем.

– Подъезжает миссис Йенсен, – сказал я, понизив голос. – Здесь меня знают как Пэтмора, Рой. Не забудь.

Он кивнул мне и подмигнул. Лола подрулила ко входу на кухню и вошла.

– Я немного задержалась, – сказала она. – Все в порядке? Кто-нибудь ждет, когда обслужат?

– Все в порядке, Лола. – Я обнял ее за талию и поцеловал. – Кое-что случилось. К нам заехал парень, которого я знаю очень давно. Причин для волнения нет – я могу ему доверять. Он приехал по делам к твоему мужу. Я сказал ему, что его не будет два месяца.

Лола встревожилась:

– А ты уверен, что можешь ему доверять, Чет?

– Да, он был моим лучшим другом. Все в порядке.

Кто-то нетерпеливо постучал по стойке монетой.

– Мне лучше вернуться в закусочную. Разгрузкой я займусь попозже.

У стойки стоял невысокий полный мужчина в хорошем сером костюме.

– У меня в автобусе двадцать человек, – сказал он. – Вы можете их накормить?

– Конечно, – ответил я. – Присылайте их сюда.

Выглянув в окно, я увидел шикарный автобус с туристами. Я предупредил Лолу, что скоро будет запарка. Она кивнула – никакая запарка ее не пугала. Закусочная быстро заполнилась людьми, и, хотя мы с Лолой крутились на полных оборотах, все-таки небольших заминок нам избежать не удалось. Затем подкатили два грузовика и гудками потребовали заправки.

Рой закончил есть и наблюдал, как я стараюсь везде поспеть. Он встал со стула и подошел ко мне.

– Не против, если я помогу? – спросил он. – Я займусь колонкой, хорошо?

– Давай. – Я нагнулся и достал из-под стойки сумку с мелочью для сдачи. – Сколько брать – узнаешь по счетчику на колонке: сумма там выскакивает автоматически.

Он взял сумку и пошел к колонке.

Наша беготня продолжалась еще полтора часа. Наконец туристы уехали, и закусочная опустела. Я был так занят, что у меня даже не было времени посмотреть, как там справляется Рой. Я подошел к окну, а Лола вышла из кухни.

Рой был занят. У колонок в ожидании заправки стояли три машины. Он работал быстро и, пока заливался бензин, успевал протереть ветровое стекло. Лола подошла ко мне.

– Что здесь происходит? Кто это? – спросила она, наблюдая за Роем.

– Это Рой Трэйси, тот самый, о котором я тебе говорил. Он вызвался помочь и, похоже, справляется.

– И даже очень неплохо.

В ее голосе прозвучало что-то, заставившее меня взглянуть на нее. Она изучала Роя – ее зеленые глаза были слегка прищурены.

– А он не согласится остаться у нас, а, Чет? – спросила она. – Нам нужен помощник, и если ты ему доверяешь…

Я обнял ее за талию и слегка ущипнул.

– Я и сам хотел тебе это предложить. Мы с этим парнем как братья. Ты можешь ему доверять. Я сказал Рою, что Йенсен уехал. Теперь мы можем ему сказать, что тот сбежал с женщиной и мы живем вместе. Он поймет. Но он может и не захотеть здесь остаться – он не домосед. Здесь ему может показаться слишком скучно. – Я улыбнулся ей. – По крайней мере, он не будет к тебе приставать. С тех пор как из его брака ничего не вышло, он потерял интерес к женщинам.

Она взглянула на меня:

– Он идет сюда. Спроси у него, Чет.

Дверь распахнулась, и вошел Рой. Увидев Лолу, он приостановился, в его глазах мелькнуло удивление. Даже в запятнанном халате она оставалась женщиной, на которую стоило посмотреть, и в этом не было ничего удивительного.

– Рой, это миссис Йенсен, – сказал я. – Лола, это Рой Трэйси.

– Я видела, как вы нам помогали, мистер Трэйси, – сказала Лола, улыбаясь. – Спасибо. У нас тут было жарко.

Рой улыбнулся в ответ:

– Да, я видел! Мне понравилось помогать. У вас здесь просто замечательно, миссис Йенсен.

– Вам здесь нравится?

– Еще бы!

– А как насчет того, чтобы остаться, Рой? – спросил я. – Здесь через дорогу – флигель. Ты мог бы его занять. За работу ты будешь получать сорок долларов в неделю на всем готовом. Ну как?

Рой перевел взгляд с меня на Лолу, и его улыбка стала еще шире.

– А вы уверены, что я вам нужен? – Он обращался к Лоле. – Если да, то мне раздумывать нечего!

– Мы как раз говорили на днях, что нам нужен помощник, – сказала Лола.

Из тучи пыли вынырнул «форд» и остановился у колонки.

– Хотите, чтобы я им занялся, хозяин? – спросил Рой, с улыбкой повернувшись ко мне.

– Я займусь им сам, а вы пока познакомьтесь… – Я посмотрел на Лолу. – Мы с ним вместе ходили в школу. Не обижай его: мы как братья.

Рой слегка пихнул меня.

– Это правда. – Он смотрел прямо на Лолу. – Как братья!

II

После десяти часов, когда все успокоилось, мы втроем сели ужинать. Было странно сидеть рядом с Лолой и видеть Роя напротив.

Рой с увлечением делился впечатлениями:

– Здесь просто здорово! Надо же! Доволен ли я, что здесь остался? Да это куда лучше, чем продавать сейфы!

Мы ели знаменитые Лолины спагетти с телячьими отбивными. Лола, аккуратно намотав спагетти на вилку, помедлила.

– Так ваша работа была связана с сейфами? – спросила она.

– Вот что я вам скажу, миссис Йенсен. – Рой улыбнулся мне. – Мы с Четом – лучшие специалисты по сейфам в этой стране. Разве не так, Чет?

– Не хуже других, а может, и получше.

– Мы с Четом занялись этим в один и тот же день, – сказал Рой, обращаясь к Лоле. – Чет разбирается в сейфах лучше меня, зато я больше него смыслю в замках. У него есть один недостаток – отзывчивость. Сколько я себя помню, он всегда выручал меня из какой-нибудь неприятности. Обычно я его втягивал в историю, а он меня оттуда вытаскивал.

– Жизнь здесь довольно спокойная, Рой, – сказал я.

– За исключением работы делать здесь особо нечего.

– Это меня устраивает, – ответил он и вдруг стал серьезным. – Но что скажет мистер Йенсен, когда вернется и обнаружит еще один рот, который надо кормить? – Он взглянул на Лолу. – Мне бы хотелось рассчитывать на постоянную работу, миссис Йенсен.

– Не думаю, чтобы он вернулся, – сказала Лола, используя предоставившуюся возможность.

Рой моргнул.

– Нет? – Он бросил на меня быстрый взгляд и перевел его на Лолу. – Какие-нибудь неприятности?

– Обычное дело. – Ее голос звучал ровно. – Я еще никому не говорила, но он вряд ли вернется. Он нашел женщину, которая нравится ему больше меня.

Рой смутился:

– Прошу прощения…

– Извиняться тут не за что. – Она протянула руку и положила ее поверх моей. – Видите ли, мы с Четом… Во всяком случае, муж оставил мне эту станцию… и Чета!

Рой покачал головой, глядя на меня с восхищением:

– Да… Бывают же счастливчики!

– Бывают. – Я отодвинул стул. – Пойдем, я покажу тебе флигель.

Рой поднялся:

– Спасибо за чудесный ужин, миссис Йенсен.

Она улыбнулась:

– Зовите меня просто Лола. У нас здесь без церемоний.

– Хорошо. Помочь помыть посуду?

– Я сама. Ступайте с Четом.

Мы вышли на залитую лунным светом дорогу и пошли к флигелю.

– Вот это женщина! Я рад за тебя, Чет! А ты уверен, что я не помешаю?

– Конечно нет. Единственное, чего мне здесь недоставало, – это мужской компании.

Я открыл дверь и пропустил Роя вперед.

– Здесь уютно… Даже телевизор есть. – Он подошел к окну и посмотрел на дом. – А ты живешь там?

– Где же еще?

– Да… Везет тебе с женщинами. – Он закурил сигарету и начал вытряхивать из сумки свои вещи. – У этого Йенсена, должно быть, не все дома, раз он уехал отсюда из-за женщины. Не понимаю, ведь у его жены все на месте! Чего ему еще надо?

– Я думаю, что он предпочел хозяйственную толстушку своего возраста, – ответил я. – Лола на двадцать лет моложе его, и ладить с ней непросто.

Рой затянулся и выпустил дым длинной тонкой струей.

– Тогда почему он от нее просто не избавился и не сохранил за собой эту станцию?

Рой был не дурак. Я видел, что он озадачен услышанным. Мне надо было его убедить, иначе он начнет подозревать нас.

– Легче сказать, чем сделать. От жены не так-то легко избавиться при таких обстоятельствах.

Его темные глаза испытующе взглянули на меня:

– И давно его нет?

– Четыре или пять недель.

– И от него не было никаких вестей?

– Нет.

– И она не знает наверняка насчет другой женщины?

– Она уверена.

Рой покачал головой:

– Но он может появиться в любой момент и застать тебя в постели со своей женой!

– Он не появится, Рой.

Он опять взглянул на меня и отвернулся.

– А она знает, в какой ты переделке, Чет?

– Да, я ей все рассказал…

Он уже опорожнил свою сумку, и вещи были разбросаны по кровати.

– Это место, наверное, просто золотая жила! Сколько оно приносит дохода в неделю?

Доход был меньше, чем я ожидал. В том, что Йенсен заработал свои деньги на металлоломе, я убедился в первую же неделю после его смерти. Ни я, ни Лола ничего в этом не смыслили и после смерти Йенсена лишились важного источника дохода. Мы могли рассчитывать только на закусочную, бензоколонку и мелкий авторемонт. Все это далеко не так прибыльно, как я предполагал. Чистый доход за неделю составлял двести долларов, и мы его делили поровну: половина – ей, половина – мне.

Поскольку тратить мне свою долю было не на что, я клал эти деньги в сейф вместе с остальными своими сбережениями. Что делала Лола со своей частью – я не спрашивал.

– Не так много, как ты думаешь. Около двух сотен в неделю.

У Роя вытянулось лицо.

– Ты меня удивляешь. Я думал, гораздо больше. – Он пересек комнату и выглянул в окно. – Здесь должна быть возможность сделать большие деньги, Чет!

– Ты ошибаешься. Мы в стороне от больших магистралей.

– Но в этом-то все и дело! – Он не мигая смотрел на меня. – Это место просто создано для какого-нибудь дельца! Ты ведь это понимаешь?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не собираешься, надеюсь, запереть себя здесь до конца своих дней? Мы же оба всегда мечтали о больших деньгах! Мы можем придумать что-нибудь и действительно превратить это место в золотую жилу.

Я сел на кровать и нахмурился:

– Что придумать?

– Ну, к примеру, как насчет перевалочного пункта для мексиканских эмигрантов? Ты мог бы их здесь устраивать по сотне долларов за человека. Ты об этом не думал?

– Если бы ты провел в Фарнуорте пару месяцев, Рой, – тихо сказал я, – ты бы так не говорил.

– Да, я понимаю, что ты чувствуешь. Но мы все сделали неправильно и вели себя как два идиота. Нам нужно было последить за ним хотя бы в течение недели, тогда бы мы знали его распорядок дня. Нам это просто не пришло в голову!

– Нам вообще не следовало за это браться. Мы сами искали приключений и нарвались на неприятности, во всяком случае – я. Давай напрямик – я с этими делами покончил.

– Понимаю, но у меня-то денежная лихорадка еще не прошла! Рано или поздно я доберусь до больших денег! Но если не найду способ, как это сделать в ближайшем будущем, то не найду его вообще!

– Здесь больших денег ты не сделаешь – имей это в виду с самого начала.

Он пожал плечами и улыбнулся:

– Что ж, ладно, с этим покончили.

Он подошел к комоду, выдвинул ящик, сложил туда рубашки и взглянул на меня.

– А у тебя что, совсем пропала охота разбогатеть?

– Пропала. Меня вылечил Фарнуорт. Если бы ты там побывал, то вылечился бы тоже.

– Там не сладко, а? – Он выдвинул второй ящик и, взяв несколько пар носков и носовых платков, начал их туда укладывать и вдруг вскрикнул: – Черт! Что это?

Он залез поглубже в ящик и вытащил револьвер, из которого был убит Йенсен. Я и забыл, что после того злополучного выстрела засунул его в ящик. Я вообще о нем напрочь забыл. При виде револьвера я похолодел и хотел сразу же выхватить его из рук Роя, но сдержался.

– Это хозяйский, – сказал я, стараясь, чтобы голос меня не выдал. – Я нашел его после отъезда Йенсена.

Рой разглядывал револьвер. Он покрутил барабан и понюхал ствол.

– Из него недавно стреляли, – сказал Рой и, вытащив стреляную гильзу, бросил ее на кровать. Он не сводил с меня глаз. – Ты знаешь об этом? Кто был убит, Чет?

Мне было трудно выдержать его взгляд, но все же удалось.

– Никто не был убит. Йенсен часто стрелял по ястребам. Он, должно быть, просто забыл почистить револьвер.

– По ястребам из сорок пятого калибра? – Рой положил револьвер в ящик. – Он, видно, был на редкость метким стрелком.

– Он никогда не попадал. – Я подошел к шкафу, взял револьвер и сунул его в карман. – Уже поздно, мне пора. У тебя все есть?

– Все, что надо. – В его голосе слышались нотки, которые мне не понравились. – А как насчет ночной работы? Есть такая?

– Мы меняемся по очереди. Сегодня мое дежурство. Ты можешь взять завтрашнее.

– Отлично. Я рад, что мы поговорили. И очень рад, что мы опять встретились. Не могу поверить, что мне так повезло!

Я хлопнул его по плечу:

– Я тоже. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи… Чет…

Я остановился.

– Что?

Он потер подбородок и взглянул на меня:

– Почисти револьвер. Опасно держать в доме нечищенное оружие.

Я не мог заставить себя встретиться с ним взглядом.

– Ты прав. Что ж… До завтра.

– До завтра, друг.

Я вышел из флигеля. В закусочной все окна были темные, зато в спальне Лолы горел свет. Я пошел к дому.

Лола, полураздетая, сидела на кровати. Когда я вошел, она начала снимать чулки.

– Боже, как я сегодня устала! – сказала она, зевая. – Мне понравился твой друг, Чет.

– Да, он настоящий друг.

Я достал револьвер и положил его в верхний ящик шкафа; она сидела ко мне спиной и не видела, что я делаю. Я пообещал себе завтра же почистить револьвер.

– Мы втроем прекрасно поладим. Знаешь, это странно, но Роя женщины не интересуют. Я этого не могу понять, но после своей неудачной женитьбы он ни разу не взглянул ни на одну женщину.

Лола потянулась за ночной рубашкой и, надевая ее, сказала:

– Каждый мужчина интересуется женщинами – просто женщины бывают разные.

– Я знаю его тридцать лет, – ответил я. – В его жизни была только одна женщина, на которой он в конце концов и женился, но через два года их брак распался.

Лола забралась в постель.

– Судя по всему, она просто ничего собой не представляла… – Лола закинула руки за голову, потягиваясь и зевая. – Ты к часу вернешься, Чет?

– Да. – Я подошел и поцеловал ее. – Спи спокойно, я постараюсь не разбудить тебя.

– Не разбудишь – я еле жива от усталости. – Она натянула покрывало до подбородка и улыбнулась мне. – Я ведь так толком и не спросила: пока меня не было, ничего не случилось?

Боже! Я совсем позабыл о Риксе. Радость от встречи с Роем полностью вытеснила мысли об этом негодяе. Увидев, как изменилось мое лицо, Лола села.

– Что случилось, Чет?

– Сегодня утром опять приезжал Рикс. Мне пришлось его ударить.

– Ты его ударил?

Судя по голосу, она не на шутку встревожилась.

– Да. Не мог не ударить.

Она схватила меня за руку:

– Рассказывай! Что произошло?

Я рассказал ей. Она слушала, сидя на кровати совершенно неподвижно, прижимая к себе покрывало и не сводя с меня широко открытых зеленых глаз.

– Я предложил ему десять долларов, – закончил я, – и он бросил их мне в лицо. Он сказал, что едет в полицию.

Она откинулась на подушки.

– Он не заявит. Даже если он обратится в полицию, там знают, какая он крыса. Они его не послушают.

– Хорошо, если так.

– Но ударить его – просто безумие, Чет!

– Знаю. Так уж получилось.

– Уверена, что они его не послушают.

Я наклонился и поцеловал ее.

– Спи. Я буду около часа.

– Завтра вечером мы ляжем пораньше, и пусть за колонкой присмотрит Рой.

– Договорились, – ответил я.

Глава одиннадцатая

I

Во время завтрака я рассказал Рою о Риксе.

– С ним надо ухо держать востро, – сказал я. – Он всегда появляется неожиданно. Он приезжал вчера, и я был вынужден его ударить. Конечно, это было глупо с моей стороны, но так уж вышло. Он обещал обратиться в полицию.

Рой внимательно посмотрел на меня:

– В полицию? А почему?

– Он застал нас с Лолой, когда мы целовались. Он не знает, что Йенсен уехал с другой женщиной. Он хочет его разыскать и устроить скандал.

Рой допил кофе и закурил. Мы завтракали одни – Лола еще не выходила.

– А почему Лола не скажет ему, что Йенсен не вернется?

– Во-первых, потому, что это не его дело, а во-вторых, он не поверит.

– Ничего удивительного. – Рой покачал головой. – Я и сам не могу взять в толк, как можно быть таким идиотом, чтобы бросить это место и жену. Ради чего?

– Короче, Рой, если он появится, когда нас нет, присмотри за ним. Не позволяй Риксу ничего брать и ничего ему не говори.

– Он обратится в полицию?

– Не думаю. Даже если и обратится, там все равно не станут его слушать. – Я поднялся. – Ты мне поможешь? Здесь надо убираться каждое утро, а Лола, видно, решила воспользоваться тем, что у нас теперь есть помощник. Она все еще спит.

Когда мы начали уборку, Рой попросил:

– Расскажи мне о Фарнуорте, Чет. Как тебе удалось бежать? В газетах писали, что ты был первый, кому это удалось.

Я рассказал. Он был настолько захвачен рассказом, что остановился, опираясь на черенок метлы, и лишь качал головой в изумлении.

– Вот это да! Смелости у тебя… – сказал он, когда я закончил. – Будь я проклят, но ни за что не решился бы на побег при этих собаках!

– Ты бы решился на что угодно, лишь бы вырваться оттуда. Я туда не вернусь – уж лучше умереть!

Рой скорчил гримасу:

– Здесь ты в безопасности: Фарнуорт – далеко. Кому придет в голову искать тебя здесь?

– Только на это я и надеюсь.

Через окно я увидел, как из дома вышла Лола. На ней была короткая майка и шорты. Длинные каштановые волосы были собраны на затылке и перехвачены зеленой лентой. Мне вдруг стало не по себе. Она так не одевалась уже несколько недель. Теперь, когда появился другой мужчина, ей вдруг вздумалось выставлять напоказ свое тело. Я быстро перевел взгляд на Роя, который протирал стойку.

Лола вошла с улыбкой на устах. Это было целое представление.

– Привет, – сказала она. – Эта картина мне нравится – два моих раба усердно трудятся.

Я наблюдал за Роем. Он замер и взглянул на нее. Она стояла, прислонившись к косяку двери, и смотрела прямо на него. Я еще никогда не видел, чтобы она выглядела так соблазнительно. Выражение лица Роя не изменилось. Он равнодушно скользнул по ней взглядом и вновь принялся за работу.

– Привет! – ответил он. – Похоже, что все хозяйство здесь держится на нас двоих.

Ее лицо застыло – она ожидала совсем другого приема, рассчитывая, что Рой обязательно отреагирует на появление красивого женского тела. Я вздохнул с облегчением и отвернулся, чтобы Лола не заметила моей удовлетворенной улыбки. Рой не изменился: женщины по-прежнему его не интересовали.

Она направилась к кухне. У двери она замедлила шаг и обернулась, чтобы снова посмотреть на Роя. Он стоял к ней спиной и тихонько насвистывал. Она прошла на кухню и захлопнула дверь. Рой подмигнул мне:

– Эти женщины… Кто их поймет? Сами не знают, чего хотят.

– Я сам виноват: сказал ей, что женщины тебя не интересуют, а она не поверила. Может, сейчас поверит.

Около колонки остановился грузовик и громко засигналил.

– Я им займусь, – сказал Рой и вышел.

Я направился на кухню. Лола выглядела недовольной. Она надела халат и готовила цыплят.

– Давай сегодня съездим в кино, Чет, а Рой здесь присмотрит. Мы можем успеть на ночной сеанс и вернуться к трем.

Я помедлил. Я не был уверен, что нам стоило появляться в Вентуорте вместе.

– Может, лучше подождать, Лола…

Она быстро обернулась. Было видно, что она злилась.

– Подождать чего?

– Еще никто не знает, что мы придумали. Рано или поздно нам придется пустить слух, что Йенсен тебя бросил, но до тех пор не стоит дразнить гусей.

– Мне надоело развлекаться в одиночку! Сегодня я хочу пойти в кино, и я хочу, чтобы ты пошел вместе со мной.

– Ладно, будь по-твоему… На улице будет темно, и вряд ли нас кто заметит.

– Но, Чет, ведь это не важно – заметят нас или нет, – сказала она нетерпеливо. – Это наше дело, а не их.

– Ты что, забыла, что он закопан здесь? Если полиция явится и начнет искать…

– Если бы да кабы! Ты думаешь, я собираюсь всю жизнь трястись при слове «полиция»?

– Ты можешь себе позволить так говорить. Ты не была в Фарнуорте!

В этот момент вошел Рой.

– Мы с Четом идем сегодня в кино, – сказала ему Лола. – Ты справишься один? Мы уедем после ужина. На тебе останутся лишь заправка да сэндвичи.

Рой с удивлением посмотрел на меня:

– Конечно, я прекрасно со всем справлюсь.

Лола отвернулась и начала перекладывать цыплят на противень.

– Если у тебя есть минутка, Чет, может, взглянешь на мою машину? – попросил Рой. – Там все время барахлит зажигание. С моторами я всегда был не в ладах.

– Я посмотрю, а вообще-то, тебе надо заняться машинами. Что, если мы с Лолой уедем в кино, а к тебе обратятся с поломкой?

Он улыбнулся.

– Тогда у меня будет проблема, – ответил он, пошел к двери, толкнул ее и вдруг остановился так неожиданно, что я чуть не налетел на него.

– Посмотри, кто приехал!

Я взглянул через его плечо в открытое окно.

В машине, которая только что подъехала, сидели двое мужчин. На обоих были ковбойские шляпы и темные костюмы. Один из них – крупный и толстый, с животом, нависавшим над ремнем, – вылез из машины, оставив другого за рулем. На лацкане его пиджака сверкнул полицейский жетон. Пока он выбирался из машины, пиджак распахнулся, и я увидел кобуру и рукоятку револьвера сорок пятого калибра.

– Полиция, – выдохнул Рой.

Меня вдруг прошиб озноб. Я повернулся к Лоле. Странная штука, но в эту минуту я обратился именно к ней, чувствуя, что спасти меня может только она.

– Это шериф, – сказал я. – Он идет сюда.

Лола взяла тряпку и вытерла руки.

– Я возьму его на себя, – сказала она невозмутимым тоном священника на чаепитии. – Все будет в порядке, Чет.

Ей легко было сохранять спокойствие: перед ней не маячил призрак Фарнуорта. При виде этого толстого шерифа у меня в жилах застыла кровь. Мы с Роем остались на кухне, а она прошла в зал. Когда за ней закрылась дверь, мы услышали ее голос:

– Здравствуйте, шериф. Вы у нас редкий гость.

Прислонившись к стене, я напряженно вслушивался, вытирая пот, заливавший глаза. Рой стоял рядом, тоже слушая и наблюдая за мной.

– Здравствуйте, миссис Йенсен, рад вас видеть. – Зычный голос шерифа был хорошо слышен. – Мистер Йенсен дома? Мне надо с ним поговорить.

– Нет. Карл уехал.

Голос Лолы звучал ровно. Я представил себе, как она стоит перед шерифом, безмятежно глядя на него своими зелеными глазами. Чтобы вывести ее из равновесия, одного шерифа было мало, но зато для меня – больше чем достаточно.

– Мистер Йенсен уехал? – В его голосе было неподдельное удивление. – Вот так новости! Он никогда раньше не уезжал. А где его можно найти?

– Не знаю. – По голосу Лолы было ясно, что это ее не волновало. – Он где-то в Аризоне. Во всяком случае, он так сказал. В Аризоне или Колорадо. Со времени отъезда он не давал о себе знать.

– А когда, по-вашему, он вернется?

Молчание, после которого она бесстрастно произнесла:

– Не думаю, чтобы он вернулся.

Шериф удивленно крякнул:

– Нет? Что вы хотите этим сказать?

– Он меня бросил…

Наступила долгая пауза. Я представил, как он смотрит на нее, безуспешно пытаясь прочесть что-нибудь на ее лице.

– Вот это неожиданность! А с чего вы это взяли, миссис Йенсен?

– Разве это первый случай, когда муж находит себе женщину, которая ему нравится больше жены? – Теперь в ее голосе звучала злость. – А вам-то какое дело до этого, шериф? Если Карл решил из себя сделать болвана из-за какой-то юбки, то это моя проблема, а не ваша!

Было слышно, как он переступил с ноги на ногу.

– Да, миссис Йенсен, но мне жаль это слышать. Значит, из-за женщины?

– Наверное, здесь есть и моя вина. Мне не следовало выходить за него замуж – он для меня слишком стар. С самого начала мы перестали ладить. По крайней мере, он поступил как мужчина – оставил мне станцию, так что с голоду я не умру! А зачем он вам был нужен, шериф? Может, я чем могу помочь?

Шериф громко прочистил горло.

– Насколько мне известно, у вас тут работает парень – Джек Пэтмор. Это так?

Мое сердце было готово выскочить из груди. Я быстро огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь оружия. На столе лежал большой тесак, которым мы разделывали мясо. Я взял его – что угодно, только не Фарнуорт! Если этот жирный шериф воображал, что меня так просто взять, он узнает, что ошибался.

Рой, следя за моими движениями, покачал головой. С его лица сошла краска. Может, он понял, что без борьбы я не сдамся. Может, его испугал вид револьвера в кобуре у шерифа, но меня-то он мало волновал: лучше пусть меня застрелят – только не Фарнуорт!

Затем послышался голос Лолы:

– Пэтмор? Да, он здесь работает. Его нанял Карл еще до своего отъезда – одна бы я здесь не управилась.

– Я понимаю, миссис Йенсен. Я хотел бы поговорить с ним.

– Пожалуйста. – Ее голос не изменился. – Он где-то здесь.

Рой бесшумно подошел ко мне.

– Предоставь это мне, – шепнул он. – Я справлюсь.

Он выскользнул на улицу через заднюю дверь кухни, двигаясь быстро и бесшумно.

Лола продолжала:

– Он, наверное, в сарае, в мастерской. Поищите его там.

– Я так и сделаю, миссис Йенсен.

Шериф был уже у выхода, когда Лола спросила:

– Про Джека Пэтмора вы узнали от Джорджа Рикса, шериф?

– Да… от него.

– Он пожаловался, что Пэтмор ударил его?

Наступила пауза, затем шериф неохотно сказал:

– Да.

Лола продолжала, повысив голос:

– А он сказал, за что Пэтмор ударил его?

– Этот Пэтмор, похоже, любит давать волю рукам. Рикс сказал…

– Он не сказал, что Пэтмор ударил его потому, что тот обозвал меня проституткой? – Негодование в ее голосе звучало очень искренне. – Мне бы хотелось думать, шериф, что вы поступили бы так же, если бы услышали такие слова обо мне.

Шериф откашлялся.

– Да, конечно. Вообще-то, у меня были сомнения…

Я услышал скрип входной двери и голос Роя:

– Доброе утро, шериф.

Тишина, затем голос шерифа:

– Тебя зовут Джек Пэтмор?

– Точно, – ответил Рой.

Я прижался к двери, ловя каждое слово. Рой был одного роста со мной, тоже темноволосый, у нас были усы одинаковой формы. Если Рикс и дал шерифу мое описание, Роя вполне можно было принять за меня. Шериф сказал низким, властным голосом:

– Джордж Рикс заявил, что ты вчера его ударил. Это правда?

Лола быстро сообразила, что к чему.

– Я сказала шерифу, что ты ударил Рикса потому, что он грязно обозвал меня.

– Я точно его стукнул, – сказал Рой жизнерадостно. – И вот что я добавлю, шериф: если Рикс еще раз сунет сюда свой вонючий нос, я не только стукну его, но и добавлю пинка!

После паузы шериф спросил:

– А откуда ты родом, Пэтмор?

Мое сердце опять забилось, и я сжал рукоятку тесака.

– Оквиль, штат Калифорния. И кстати, шериф, в моем родном городе не принято позволять подонкам вроде Рикса обзывать женщин. Если вам нужны мои отпечатки пальцев – скажите, я готов.

– Ладно, парень, не лезь в бутылку! – В голосе шерифа звучало раздражение. – Это моя работа – знать, кто живет в округе.

– Карл познакомился с Пэтмором, когда ездил покупать сломанное оборудование, – быстро сказала Лола. – Тогда он и нанял его.

Помолчав, шериф сказал:

– Ладно. Послушайся моего совета, Пэтмор, и попридержи свои кулаки в будущем.

– Скажите Риксу, чтобы он прикусил свой грязный язык, а я послежу за своими кулаками. Договорились?

После некоторого колебания шериф сказал:

– Я поговорю с ним.

– И раз уж вы будете разговаривать с ним, – вмешалась Лола, – я буду признательна, если вы скажете ему, чтобы он сюда не приезжал. Он является клянчить деньги и не дает никому проходу.

– Могу себе представить, миссис Йенсен. Ваш муж жаловался мне на него…

Опять наступила долгая пауза, после которой шериф продолжал:

– Мне жаль, что у вас так вышло с мистером Йенсеном… – Он кашлянул. – Надеюсь, все уладится.

– Спасибо, – равнодушно сказала Лола, – но вы не переживайте из-за Карла или меня: Карл счастлив, я – тоже.

– Рад это слышать. – В его голосе было что угодно, только не радость. – Нам будет не хватать мистера Йенсена. Я бы никогда не поверил, что он уедет отсюда, – ведь он здесь родился!

– Похоже, есть женщины, от которых мужчины глупеют. – В ее голосе опять послышалась злость. – Это место далеко от моего представления о рае. Не думаю, чтобы я здесь задержалась дольше, чем необходимо. Как только я накоплю немного денег, я уеду. Если Карл соизволит сообщить, где его искать, то пусть или возвращается сам, или разрешит мне продать станцию. Одно я знаю наверняка: на всю жизнь я здесь не останусь!

– Я вас понимаю, миссис Йенсен. Если ваш муж не вернется, я понимаю ваше желание уехать. Одинокой женщине здесь не место.

– Да. Была рада повидать вас, шериф.

– Прошу прощения, что у меня нет времени заезжать сюда почаще. Путь сюда неблизкий, но, если вам что-нибудь понадобится, звоните без стеснения.

– Я запомню это. Спасибо.

Я услышал его тяжелые удаляющиеся шаги.

– Пока, Пэтмор.

– Всего хорошего, шериф.

Дверь захлопнулась, взревел двигатель машины, и она отъехала. Я положил тесак на место и вытер со лба пот. Вошли Рой и Лола.

– Все прошло как по нотам, – сказал я Рою. – Я думал, что на этот раз мне уже не выбраться.

– Я же сказала тебе, что все будет нормально, – в голосе Лолы послышалось нетерпение. – Было из-за чего переживать!

– Не знаю, – вмешался Рой. – На месте Чета я бы тоже не был спокоен.

– Тоже мне – мужчины! – Она вновь принялась за цыплят. – Из всего делаете проблему.

Рой пошел к двери, улыбаясь мне.

– Спасибо, Рой. Ты меня выручил.

– Долг платежом красен, – отозвался он и вышел.

Наступило молчание, и я смотрел, как Лола раскладывает цыплят на жаровне.

– Сегодняшний вечер отменяется, Лола, – сказал я.

Она резко повернулась и нахмурилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Я не поеду в Вентуорт.

– Это еще почему?

– Неужели не ясно? – Я начинал злиться. – А если мы наткнемся на шерифа? Он думает, что Пэтмор – это Рой. А кто же тогда я?

– А если мы на него не наткнемся?

– Я не могу рисковать, и ты это знаешь.

– Это как понимать? Теперь из страха столкнуться с этим толстым дураком ты вообще не покажешься в Вентуорте?

– Если у него зародятся сомнения, что здесь не все чисто, – сказал я, стараясь говорить спокойно, – он может вернуться и приглядеться повнимательнее. Он может даже откопать Йенсена. Тогда ты уже не будешь такой спокойной. В конце концов, это ты застрелила его!

– В самом деле? А как он это докажет?

Я долго смотрел на нее, обескураженный и растерянный.

– Ладно, оставим это. Мы с тобой оба влипли в одну историю. Я не могу поехать в Вентуорт сегодня вечером. Я не могу так рисковать, даже если об этом просишь ты.

Она повернулась ко мне спиной, пожимая плечами:

– Пусть будет так, ты не поедешь в Вентуорт. Но я из-за этого не останусь!

Я подошел и обнял ее.

– Не злись, любимая. Ты должна понять…

Она резко высвободилась.

– Я занята, ты что, не видишь? Тебе нечего делать?

– Ладно, если ты так настроена…

Она повернула голову и взглянула на меня через плечо. Ее зеленые глаза вдруг стали холодными как камень.

– Я настроена именно так! И тебе лучше переехать к твоему дружку. В доме я хочу жить одна!

– Послушай, Лола…

– Ты слышал, что я сказала? Может, ты этого не понимаешь, но теперь эта станция принадлежит мне! Вы двое – такие друзья! Что ж, тогда иди и спи с ним!

Я оторопел от ненависти, сверкавшей в ее глазах.

– Раз ты так говоришь…

– Убирайся! Я хочу спать с мужчиной, а не с жалким насекомым! Иди и разговаривай со своим дружком!

Я вышел, хлопнув дверью.

II

На этом закончилась наша близость с Лолой. Странно, но теперь, когда появился Рой, я воспринял это спокойно. Рой помог мне перетащить одноместную кровать во флигель.

– Значит, опять в конуру! – прокомментировал он, смеясь. – Женщины! Их сексуальность висит над тобой как дамоклов меч. Я уже через это прошел. Теперь я, кажется, начинаю понимать, почему Йенсен удрал от нее.

Весь тот день Лола со мной не разговаривала. Около десяти часов она села в «меркьюри» и уехала в Вентуорт. Пока ее не было, я решил перенести свои вещи во флигель.

– Она успокоится, – сказал я Рою. – В любом случае пожить для разнообразия в мужской компании совсем неплохо.

Рой заправлял подъехавшую машину, а я упаковывал вещи в чемодан. Открыв ящик шкафа, в котором мы с Лолой хранили вещи и куда я спрятал револьвер, я его не нашел. Это по-настоящему озадачило меня: взять его могла только Лола. Я обыскал все ящики, но револьвера нигде не было. Я перерыл все комнаты в доме, но мои поиски остались безрезультатными.

Зачем она его взяла?

Вечер был испорчен. Я нервничал и все время думал о револьвере. Перед моими глазами все время стояло выражение ненависти у нее на лице. Я не переставал себя спрашивать: неужели наши отношения в последнее время были с ее стороны только мастерски разыгранным спектаклем?

Я просидел с Роем до часу ночи, и мы вместе пошли спать. Около трех часов я услышал, как затормозил «меркьюри». Моя кровать стояла у окна, и при лунном свете мне было видно, как она вошла в дом. Меня так и подмывало спросить у нее о револьвере, не откладывая до утра, но я все-таки сдержался. Этой ночью я спал плохо.

На следующий день она вышла только в двенадцатом часу. Рой чистил картошку, а я мыл посуду, оставшуюся с ночи.

Выражение лица у нее было недовольное, но она все же поздоровалась с Роем достаточно приветливо. Меня она просто не замечала. Рой подмигнул мне и кивнул в сторону двери. Он включил картофелечистку и вышел, оставив нас одних.

– Где револьвер? – напрямик спросил я.

Она взглянула на меня:

– Я от него избавилась.

– Как?

– Закопала его по дороге в Вентуорт. Тебя это устраивает?

Я не знал, говорит она правду или врет.

– Зачем ты это сделала?

– Они могли доказать, что Йенсен убит из этого револьвера, разве не так? Лучше от него избавиться.

В ее словах был резон, но я все-таки не был уверен, что она говорит правду.

– Чет, я здесь думала…

– О чем же?

– Теперь, когда вас здесь двое с твоим другом, вы можете управиться без меня. Я уезжаю.

– Ты думаешь, это хорошая мысль?

– Конечно. Я всегда хотела уехать – я говорила тебе об этом тысячу раз! Теперь, когда появился Рой, это возможно.

– А что скажет шериф, когда узнает, что ты уехала?

– Ты можешь сказать ему, что я уехала к Карлу и оставила станцию на вас двоих.

– Ты забываешь, что в каждом полицейском участке есть мое описание и фотография. Мне жаль, но этот номер не пройдет.

Ее глаза сверкнули.

– Ты откроешь сейф, Чет, и отдашь мне деньги! Я уезжаю в конце недели. Тебе ясно?

– Так не пойдет, Лола, есть три очень веские причины. Первая: я не могу светиться. Если ты уедешь, получится, что станция осталась на Рое, и шериф может проявить любопытство. Если он меня увидит, я пропал. Вторая: Йенсен закопан здесь, и если полиция его когда-нибудь найдет, то ты должна быть здесь, чтобы держать ответ. Застрелила его все-таки ты! И третья: я не открою сейф и ты не получишь деньги, потому что, как только они будут в твоих руках, я окажусь в западне. Тебе уже ничто не помешает заявить полиции, что Йенсена убил я, а именно этого я никогда не допущу.

Я ожидал, что она взорвется, но ничего такого не произошло. Лола только слегка побледнела, и под глазами у нее обозначились темные круги, а в остальном она оставалась спокойной.

– Это твое последнее слово, Чет?

– Да.

– Ну тогда послушай. Я ждала целых четыре года, чтобы вырваться из этой забытой богом дыры, и я научилась быть терпеливой. Я выберусь отсюда, но, когда это случится, ты пожалеешь, что я не уехала раньше.

– Раз мы говорим начистоту, Лола, я тоже хочу тебя предупредить. Рой может открыть этот сейф, но не обольщайся. Если он откроет его и увидит, что там внутри, он заберет все деньги себе. Я тебя предупреждаю. И не рассчитывай, что тебе удастся соблазнить его. Я бы не допустил, чтобы он здесь остался, если бы у меня были хоть малейшие сомнения. Я знаю его всю свою жизнь. Женщины для него – ноль. Ты уже пыталась произвести на него впечатление – не вышло. Его единственная страсть в жизни – это деньги. Он их заберет и оставит тебя на бобах – этих денег ты больше никогда не увидишь. Не обманывай себя: если хочешь лишиться денег, попроси его вскрыть сейф!

Я вышел под немигающим взглядом ее прищуренных глаз. Рой подметал у бензоколонки. Увидев меня, он улыбнулся:

– Я решил оставить вас вдвоем. Ну что, поцеловались и помирились?

– Пока нет, – ответил я. А в самом деле, можно ли ему доверять и не поддастся ли он влиянию Лолы? Глядя на его смуглое, циничное лицо, я старался себя уверить, что на него можно положиться.

– С ними надо пожестче, Чет. Нет такой женщины, из-за которой стоило бы переживать. Я понял это много лет назад. Расслабься, а то на тебе лица нет. Если она сошла с колеи, то на ней ведь свет клином не сошелся.

– Да, ты прав. Знаешь, мне кажется, чтобы досадить мне, она собирается затеять с тобой флирт. Просто имей в виду.

Он засмеялся:

– Смешно. Ладно, пусть попробует. Ты знаешь меня, приятель. Со мной она каши не сварит. Чего же она добивается, чтобы ты ревновал?

Я подумал, стоит ли рассказать ему о сейфе, и решил, что нет. Если Рой узнает о деньгах в сейфе, он потеряет покой. Он приложит все свои силы, чтобы убедить меня открыть сейф, а делать этого я никак не хотел.

– Видимо, так.

Он покачал головой:

– Женщины!

Следующие три дня были для Лолы нелегкими. Меня она по-прежнему сторонилась. Мы с Роем не разлучались, вместе дежурили ночью и проводили время за картами. Как только движение стихало, мы выносили на веранду стол и начинали игру. Результаты мы записывали, но никогда не расплачивались: выигрыши и проигрыши оставались только на бумаге.

Рою шла карта, и вдобавок он играл лучше меня. На четвертую ночь он сказал с улыбкой:

– Ты мне должен пять сотен. Лучше остановись, иначе я тебя разорю.

– Тебе не стоит переживать насчет того, что ты меня разоришь, – ответил я тоже с улыбкой. – Ты лучше переживай, как с меня эти деньги получить.

Он стал тасовать колоду.

– Пятьсот долларов были бы кстати. На следующей неделе начинаются бега: там есть лошадка, которая придет первой. Если бы я мог поставить на нее пятьсот долларов, я бы взял пять тысяч. – Он присвистнул. – А это уже деньги, которые бы меня устроили.

Я подумал о ста тысячах в сейфе.

– Даже если бы они у тебя были, ты бы все равно не знал, что с ними делать. Ты лучше думай об игре, а то сам задолжаешь.

Он откинулся на стуле:

– Я бы знал, что с ними делать. За пять тысяч долларов я бы купил себе долю в компании, которая прокладывает кабели. Я знаю одного человека, который хочет привлечь небольшой капитал. А будь у меня в три раз больше, я бы вообще выкупил эту компанию и тогда… Вот тогда бы я разбогател!

– Ты совсем чокнулся. Кто и когда смог разбогатеть на прокладке кабелей?

– Я серьезно, Чет. Если бы у меня был небольшой капитал, уж я бы разбогател! Ладно, пять тысяч – погоды не сделают, а пятьдесят – еще как!

Я заерзал в своем кресле.

– Ты что? Где это ты возьмешь пятьдесят тысяч?

– Мы можем их заработать за шесть месяцев, Чет. – Он наклонился и заглянул мне в лицо. – Я уже все продумал. Послушай, здесь неподалеку есть пара акров хорошего твердого грунта, там мог бы запросто приземлиться легкий самолет. Я знаю одного человека в Мексике, который будет платить по сто долларов за каждого принятого мексиканца. Мы могли бы их переправлять в Вентуорт или Тропика-Спрингс, а там они затеряются. Это место просто создано для такого дела.

– Нет, это не для меня. Если тебе здесь не нравится, Рой, так и скажи. Я хочу, чтобы ты остался, но если ты собираешься затеять нечто подобное – поищи для этого другое место.

Рой начал сдавать карты.

– Хорошо, – ответил он, глядя в сторону. – Думаю, ты упускаешь хороший шанс, но здесь музыку заказываешь ты, а не я. Мне нужно – и скоро! – достать денег, причем много денег. Я бы не хотел уезжать и немного побуду, но я не могу оставаться здесь бесконечно. Я должен, понимаешь, должен придумать, как разбогатеть!

– Не будь дураком, Рой, – сказал я резко. – Такие мысли до добра не доведут. Здесь ты делаешь то, что хочешь, сам себе хозяин и можешь жить совсем неплохо. Эта тяга к деньгам – штука опасная. Если бы ты побывал в Фарнуорте…

– Я знаю, но так вышло, Чет, что я там не был. И ты бы там не оказался, если бы послушался меня и не рванул на улицу.

– Ладно, замнем. Давай играть дальше, раз уж мы сели за карты.

Рой играл невнимательно, и я знал, что он продолжает обдумывать свою мечту. Он бросил карты на стол.

– Давай закончим на этом, – сказал он. – Я устал. Пойду-ка я лучше спать.

Была моя очередь дежурить ночью, и в первый раз за пять дней Рой отказался дежурить вместе со мной.

– Конечно иди, раз так.

Он встал, нарочито потянулся и зевнул:

– Утром увидимся. До завтра.

Я проводил его взглядом и видел, как во флигеле зажегся свет. Через дорогу, в спальне Лолы, тоже еще горел свет. Я переводил взгляд с одного окна на другое. У меня было чувство, что Рой на меня разозлился.

Их стало двое против меня одного.

Глава двенадцатая

I

Я волновался напрасно.

На следующее утро Рой вел себя как ни в чем не бывало. Я понял, что он расстроился из-за того, что я не поддержал его идею с эмигрантами из Мексики, но за ночь он смирился и, похоже, выкинул эту идею из головы.

Вечером мы опять играли в карты, шутили насчет его выигрыша, болтали о том о сем, но к разговору о самолетах и легких деньгах больше не возвращались. Я чувствовал облегчение, и не только потому, что Рой опять стал прежним, но и потому, что Лола начала потихоньку отходить. Она со мной раз или два заговорила, правда только по делам, но все-таки заговорила.

Около десяти часов вечера она вышла на веранду и смотрела, как мы играем.

– Не хочешь присоединиться? – спросил я. – Я принесу еще одно кресло.

– Карты – пустая трата времени, – ответила она. – Я иду спать – мне рано вставать. Завтра из Вентуорта надо много чего привезти. Кто из вас поедет со мной, чтобы помочь?

До сих пор с покупками в Вентуорте она всегда управлялась сама. Ее просьба насторожила меня. Пока я медлил с ответом, Рой сказал:

– Если ты не хочешь ехать, Чет, я бы с удовольствием съездил. Я не был там со дня приезда, и мне тоже надо кое-что себе купить. Хорошо?

Во мне проснулась подозрительность. Я взглянул на него: он закуривал сигарету, и его лицо, освещенное пламенем зажигалки, было спокойным.

– Конечно поезжай, – ответил я. – К обеду вы вернетесь, а до этого времени я управлюсь один.

– Я уезжаю в восемь, – сказала Лола. – Спокойной ночи.

– Мне надо купить рубашек и пару обуви, – сказал Рой, беря в руки карты.

Мои подозрения улеглись. Действительно, с момента приезда он ни разу не уезжал из «Последней черты», и ему вполне могли понадобиться рубашки, но я бы все-таки предпочел, чтобы он поехал без Лолы. Это меня тревожило. Я был уверен, что она попытается обработать его. Двадцать миль до Вентуорта и еще двадцать обратно – слишком долгий путь, чтобы оставлять их наедине.

– Расслабься и не бери в голову! – Рой хлопнул меня по колену. – Я знаю, о чем ты думаешь. Пусть она попробует. Со мной этот номер не пройдет!

– Я и не волнуюсь, – ответил я.

Но когда на следующее утро я увидел их уезжающими вместе, мне стало одиноко и неуютно. Чтобы отвлечься, я начал перебирать двигатель фургона, но даже занятие, которое мне нравилось, не избавило меня от беспокойства.

К колонке подрулил большой грузовик, нагруженный тесом. За рулем сидел плотный пожилой мужчина с волосами, тронутыми сединой, и красным одутловатым лицом под ковбойской шляпой. Пока я заправлял баки, он вылез из кабины, вытирая лицо грязным платком.

– Ты здесь новенький? – спросил он, с любопытством разглядывая меня. – А где Карл Йенсен?

Я распознал в нем шведа и понял, что он может быть другом Йенсена. Я рассказал ему нашу историю про покупку станции в Аризоне. Мужчину это почему-то насторожило – его лицо напряглось, а глаза смотрели тревожно.

– Он никогда раньше не уезжал. Я сюда наведываюсь уже двадцать лет, и он всегда здесь. Говоришь, Аризона? Собирается открыть новую станцию? Значит, сюда он не вернется?

– Он вернется, чтобы закончить здесь дела.

– А жену он взял с собой?

– Она присматривает за станцией в его отсутствие. Я здесь работаю по найму.

– Ты с ней ладишь? – спросил он, когда я завинчивал крышку бака.

– Меня просто наняли. А что вы имеете в виду?

– Она приносит несчастье. Когда я увидел ее здесь, да еще замужем за Йенсеном, меня чуть удар не хватил. Я знал ее еще по Карсон-Сити. Это было пять лет назад. Она была замужем за парнем, которого звали Фрэнк Финни. У него была ремонтная мастерская и при ней – закусочная, а она ему помогала. Он не был владельцем, просто там работал, и знаешь, что с ним случилось?

Я слушал затаив дыхание, стараясь не пропустить ни слова.

– Однажды утром его нашли мертвым в закусочной. В руке был револьвер, а мозги разбрызганы по всему полу. По ее словам, она услышала выстрел, когда была наверху, и, спустившись, увидела его на полу. Тут же сняли кассу и обнаружили недостачу в две тысячи долларов. Получалось, что Финни месяцами запускал туда руку. Деньги так и не нашли. Полиция подозревала, что деньги взяла она, но доказать ничего не смогла. Один полицейский даже считал, что это она убила Финни, – они постоянно ссорились, но тоже ничего не смог доказать. Вскоре после этого она уехала из города, и представь мое удивление, когда я увидел ее здесь, замужем за таким хорошим человеком, как Йенсен.

– В первый раз об этом слышу, – отозвался я, стараясь, чтобы мой голос звучал безучастно.

– Она не будет об этом кричать на каждом углу. С Йенсеном все в порядке? Он в самом деле в Аризоне?

Мне стало не по себе. Этот швед мог оказаться куда опаснее Рикса.

– С ним все в порядке. – Я заставил себя выдержать его испытующий взгляд. – На днях я получил от него письмо – он очень доволен своей новой бензоколонкой. В свой следующий приезд вы наверняка его застанете.

Он вздохнул с облегчением:

– Я рад это слышать. Знаешь, когда ты мне сказал, что его здесь нет, я вдруг подумал, честное слово, что его нет в живых!

Мне стало совсем плохо.

– В той истории… ну насчет того, что она застрелила мужа, – спросил я, – ведь так ничего и не доказали?

Он смутился:

– Нет, но разговоров было много…

– Насколько мне известно, мистер Йенсен очень счастлив с миссис Йенсен. Ему не понравится, если о ней пойдут разговоры. Мне кажется, он бы здорово разозлился, если бы услышал ваш рассказ.

– Ты правда считаешь, что он с ней счастлив?

– Об этом я и говорю!

– Что ж… Возможно, я сболтнул лишнее. Забудь об этом, ладно? И не говори мистеру Йенсену.

– Вы тоже забудьте. – Я взял у него деньги. – Такие разговоры могут вызвать всякие кривотолки.

Он забрался в кабину, хлопнул дверью и отъехал. По его лицу было видно, что я его здорово напугал. На самом деле это он напугал меня. Я стоял и смотрел ему вслед. Мой мозг напряженно работал. Значит, Лола была раньше замужем. Ее муж умер не своей смертью, и, кроме того, пропали деньги. В груди у меня что-то сжалось. Йенсен тоже умер насильственной смертью, и если бы я не захлопнул дверцу сейфа – деньги тоже пропали бы. Я прошел на веранду, сел в кресло и закурил, мои руки тряслись.

Если верить шведу, полиция в Карсон-Сити считала, что Лола не только взяла деньги, но и застрелила своего мужа.

Была ли смерть Йенсена случайностью, или она его убила?

Я восстановил в памяти события той ночи, и картина, возникшая перед моими глазами, была такой яркой, будто это случилось только что. Я видел, как она входит в гостиную. Я почти слышал ее частое прерывистое дыхание. В руке у нее револьвер. Я увидел взгляд Лолы, брошенный на меня, когда я захлопнул дверцу сейфа, и услышал выстрел. Я считал, что когда лязгнула захлопывающаяся дверца, она непроизвольно нажала на спусковой крючок, револьвер выстрелил – и Йенсен был убит.

Случайно?

Я выбросил сигарету, не докурив ее, и вытер пот со лба тыльной стороной ладони. Лолу подозревали в убийстве ее первого мужа, тогда тоже пропали деньги. Но было ли убийство Йенсена преднамеренным?

Оно выглядело случайным, но так ли это было на самом деле? Она вполне могла повесить это убийство на меня. А затем мне пришла в голову мысль, от которой я похолодел.

Когда она вошла в комнату, сейф был открыт. Может, она собиралась убить сначала Йенсена, а потом меня и забрать деньги? Она могла перепрятать деньги и позвонить в полицию. Полиции она сказала бы, что Йенсен застал меня открывающим сейф и я застрелил его. Ей хитростью удалось завладеть револьвером, и она выстрелила в целях самообороны. Я бежал из Фарнуорта – моя биография была очень кстати. Толстый шериф из Вентуорта мог запросто заглотить этот крючок.

Но она меня не убила, потому что я захлопнул дверь в тот момент, когда она выстрелила в Йенсена. Она была достаточно сообразительна и быстро смекнула, что без меня ей сейф не открыть. Когда она поняла, что шантажом добиться своего не сможет, она сразу переменила тактику и притворилась, будто влюблена в меня. Как только оказалось, что на станции я не единственный, кто может открыть сейф, ее истинное отношение тут же проявилось. Сейф мог открыть и Рой!

Револьвер был у нее. Теперь у меня не было сомнений, что ее объяснения насчет револьвера были ложью от начала до конца. Это означало, что наши с Роем жизни находились в опасности. Она могла уговорить Роя открыть сейф, а затем убить его. Потом настанет моя очередь. Ее объяснения полиции могут быть примерно такими же, как и в случае с Йенсеном. Впрочем, все это были домыслы, порожденные рассказом шофера. Вполне вероятно, что Финни сам покончил с собой, а смерть Йенсена была случайностью, но я не собирался ставить свою жизнь в зависимость от этой вероятности.

Был только один способ остановить ее: забрать деньги из сейфа и оставить дверцу открытой, чтобы она поняла бессмысленность своих усилий обработать Роя или убить меня. Мне надо было найти надежное место, куда спрятать деньги, но это было нетрудно. Я взглянул на часы – десять минут одиннадцатого. До полудня они не вернутся. Деньги я зарою в могиле Йенсена. Если она захочет их забрать, ей придется откопать и его. Идея была хорошая, но осуществить ее не удалось.

Когда я шел к дому, подъехал грузовик, притащивший на буксире «паккард» пятьдесят пятого года выпуска с серьезной поломкой. Водитель «паккарда» очень спешил в Тропика-Спрингс и буквально стоял над душой. Я все еще возился с «паккардом», когда Лола и Рой вернулись из Вентуорта.

II

В течение следующих трех дней и ночей у меня не было возможности подобраться к сейфу. Лола всегда была неподалеку. Она перестала дежурить ночами, а когда мы с Роем садились за карты, уходила спать. Она со мной уже разговаривала, но в ее поведении появилась сдержанность, говорившая мне, что наши отношения больше не будут такими, как до появления Роя. Я не только не пытался до нее дотронуться, но даже не хотел этого. Я подозревал ее и все время искал подтверждения своим подозрениям, но ничего такого не находил.

Я присматривался и к Рою – не было ли в нем каких перемен после поездки с Лолой в Вентуорт, но ничего особенного не заметил. Были моменты, когда мне хотелось поделиться с ним и быть откровенным до конца, но я всегда себя сдерживал. Я инстинктивно чувствовал, что, знай Рой о содержимом сейфа, он не сможет справиться с искушением и попытается завладеть деньгами.

Случай представился примерно через неделю. Мы убирались после ужина, когда Лола сказала:

– В Вентуорте идет хороший фильм с французской звездой Брижит Бардо. Я хочу посмотреть его. Кто-нибудь поедет со мной?

Рой покачал головой:

– Я – пас. Я смотрю только про гангстеров.

Это был шанс, которого я ждал. Они вернулись бы самое раннее в три часа утра. До их возвращения у меня было бы сколько угодно времени, чтобы забрать деньги и закопать их.

– Я никуда не могу уехать отсюда, даже в Вентуорт, Рой, – сказал я. – Кроме того, сегодня мое дежурство. Рискни, вдруг тебе понравится эта французская звезда.

Он посмотрел на меня озадаченно:

– Я лучше сыграю в карты.

– Не очень-то здорово, что Лоле придется одной ехать двадцать миль.

Я испугался, что переборщил, потому что Лола внимательно на меня посмотрела, но приходилось рисковать.

– Разбирайтесь между собой, – сказала она, – но одолжений мне не надо. Я прекрасно доберусь одна.

Неожиданно Рой улыбнулся.

– Ладно, сговорились, – сказал он. – Поехали.

Около десяти Лола вышла из дома. На ней был белый костюм, которого я раньше никогда не видел. Он плотно облегал грудь и свободными складками ложился на бедра. Она тщательно подкрасилась, и при ее появлении у меня защемило сердце, за что я тут же себя обругал.

Я смотрел, как она села в «меркьюри» около Роя, который завел мотор и ухмыльнулся:

– Это была твоя идея, друг, а не моя!

Я не ожидал от него таких слов, но мне было все равно. Закопав деньги, я получу власть над ними обоими.

– Счастливо развлечься.

Лола смотрела на меня, в ее глазах явно читалась насмешка.

– Мы постараемся. Не проспи клиентов.

Рой нажал на газ, и «меркьюри» отъехал.

Я еще немного постоял, наблюдая, как два красных огонька удалялись в сторону Вентуорта, но оказалось, что я предусмотрел не все.

Дверь в дом была заперта. Замок был ерундовый, но мне пришлось пойти в мастерскую, найти подходящий кусок проволоки и сделать из него отмычку. Через несколько секунд замок щелкнул и дверь открылась. Я вошел в гостиную и присел возле сейфа. Я его часто открывал до этого, но сейчас, видно, нервничал, поэтому сразу открыть не удалось. Когда дверца распахнулась, я услышал гудок автомобиля.

Около колонки стоял серый «кадиллак».

Я опять захлопнул дверцу и, чертыхаясь про себя, пошел заправлять машину. Водитель, его жена и четыре кошмарных ребенка хотели есть. Я приготовил им сэндвичи, которые они ели тридцать минут. Едва они уехали, как подъехал грузовик, и шофер заказал яичницу с ветчиной.

Так было примерно до полуночи. В этом не было ничего удивительного: движение замирает в полночь, и у меня останется еще три часа – более чем достаточно. Сидя на веранде, я минут десять следил за пустынной извилистой дорогой, залитой лунным светом, после чего поднялся и решил пойти в дом. Я опять взглянул на дорогу и на этот раз почувствовал досаду, заметив фары быстро приближающейся машины. То, что машина остановится, уж во всяком случае для заправки, не вызывало сомнений, и, чтобы сэкономить время, я сразу пошел к колонке.

Подъехавшая машина была старым запыленным «бьюиком», в котором сидели два человека. Водитель, высунувшись из окна, смотрел на меня. Он был примерно одного возраста со мной, в черной шляпе, черной рубашке и белом галстуке. На его загорелом узком лице с ястребиным профилем сидели маленькие черные глазки, лишенные всякого выражения и напоминавшие кусочки стекла. Его компаньон – толстый, лоснящийся, с большими висячими усами и черными оливковыми глазками мексиканца – был одет в потертый, засаленный костюм и сомбреро, шнурок от которого болтался под его жирным подбородком.

Эта пара мне не понравилась с самого начала. Я инстинктивно чувствовал, что они опасны. В первый раз за все время моего пребывания здесь я вдруг пожалел, что это место на отшибе и что я остался совсем один. Мексиканец оглядел меня с ног до головы, а водитель внимательно разглядывал станцию, задерживая взгляд своих маленьких безжизненных глазок там, куда падала тень.

– Заправляться будете? – спросил я, снимая шланг.

– Будем, – ответил мексиканец.

Человек в белом галстуке вылез из машины, все еще оглядываясь по сторонам. Наливая бензин, я наблюдал за ним. Он снял шляпу и стал ею обмахиваться. Его редеющие черные волосы были мокрыми от пота.

– Сегодня жарко, – сказал я. – Одна из самых жарких ночей на моей памяти.

Я говорил лишь для того, чтобы что-нибудь сказать. Эти двое запросто могли меня оглушить и забрать выручку. Потом я вдруг сообразил, что они могли найти сейф в доме и тогда… Я похолодел.

Человек в белом галстуке вытащил булавку из лацкана пиджака и начал ковырять ею в зубах. Он смотрел уже на меня, но не в лицо, а в распахнутый ворот рубашки.

– Ты здесь хозяин, паренек? – вдруг спросил он. Голос у него был мягкий и вкрадчивый. – У тебя здесь жена и дети?

Вопрос был самый обычный, и задать его мог любой, но из его уст он прозвучал как-то зловеще.

– Я здесь по найму, – ответил я, следя за показаниями счетчика на колонке. – Мой хозяин и другой работник должны появиться с минуты на минуту.

Я решил: лучше, если они будут считать, что один я пробуду недолго. Он еще раз ковырнул в зубах и сунул булавку обратно в лацкан. Выключив колонку, я начал протирать ветровое стекло. Я следил за ними так, как следил бы за змеей, заползшей в ванную, когда принимаешь душ.

– Давай перекусим, Сол, – сказал человек в белом галстуке мексиканцу. – Что у вас есть, паренек?

– В это время – только сэндвичи.

– Нет, нам надо что-нибудь посущественнее. Придется тряхнуть мошной – я голоден.

Я украдкой посмотрел на часы: они показывали двенадцать двадцать. Лола с Роем вернутся минимум через два с половиной часа. Похоже, я с этой парой застрял надолго. Я вошел в закусочную. Оба они вошли за мной и остановились при входе, оглядываясь.

– Здесь еще кто-нибудь есть? – спросил тот, что был в белом галстуке.

Он легко мог проверить, говорю ли я правду, поэтому я ответил, что нет.

– Давай закусим. Так что у вас есть?

– Можно приготовить жареных цыплят, но придется ждать, или есть готовые сэндвичи и гамбургеры.

Сол обошел меня, толкнул дверь на кухню и заглянул в нее. Вернувшись, он отрицательно покачал головой человеку в белом галстуке. Тогда я понял, что неприятностей не миновать. Человек в белом галстуке спросил:

– Это ваш единственный телефон? – и постучал по аппарату, висевшему на стене.

– Да, – ответил я, держа руки внизу. Я очень следил за собой, чтобы не делать резких движений.

Он снял с телефона трубку и выдернул шнур вместе с клеммами. Его змеиные глазки следили за мной.

– Приготовь цыплят. Сол, проследи за ним.

Я вошел на кухню вместе с Солом, тяжело дышавшим мне прямо в затылок.

– В чем дело? – спросил я, разогревая цыплят.

– Не суетись, парень, – ответил Сол, присаживаясь на край стола. Его рука играла рукояткой револьвера. – Не задавай лишних вопросов.

Наступило молчание, потом он спросил:

– Тебе здесь нравится, парень? Тебе не кажется, что здесь одиноко?

– Я привык, – ответил я, чувствуя, что губы меня плохо слушаются, а сердце вот-вот выскочит из груди.

– Ты женат?

– Нет.

– А как же ты здесь без женщин?

– Да так…

Вошел человек в белом галстуке, держа в руках тарелку с сэндвичами, которая стояла в закусочной.

– Угощайся, Сол, – есть можно. – Он говорил с набитым едой ртом. – Присмотри за пареньком и развлеки его, а я пойду прогуляюсь.

Сол выбрал два сэндвича и начал есть. Человек в белом галстуке вышел.

– Эдди – смышленый парень. С ним надо обращаться бережно. Он, правда, скор на руку, но, если его не волновать, он вполне разумный.

Я ничего не ответил, да и говорить было нечего: я напряженно думал. Вывести из игры толстого мексиканца казалось делом несложным. Если бы мне это удалось, то можно было бы заняться и Эдди, но справиться с ними двумя было нереально.

Сол спросил:

– Сколько у вас денег в этой дыре?

– Немного. Сегодня отвезли выручку в банк.

– Да? Жаль. Нам нужны бабки, и даже очень. – Он взял еще два сэндвича и начал запихивать их в рот. – Мы решили, что в такой дыре наверняка полно запрятанных денег.

– В кассе есть около ста долларов.

– Лучше, если денег окажется намного больше, а то ты можешь оказаться со свернутой шеей.

Я поставил две тарелки на стол. Дыхание мое участилось: если убирать с дороги этого жирного борова, то лучшего момента не найти. Я взял сковородку с цыплятами и кипящим жиром.

– Есть еще деньги на колонке, – сказал я и пошел к столу. – Может, долларов пятьдесят, но не больше.

Он подвинул свое тучное тело и встал, наблюдая за тем, как я подношу сковородку к тарелкам.

– Нужно поискать еще, парень. Эд не любит, когда выходит не так, как он хочет.

Быстрым движением кисти я швырнул содержимое сковородки ему в лицо. Он закричал и отпрянул назад. Его рука судорожно потянулась к револьверу, и в это время я ударил его сковородкой по лицу. Он отшатнулся, а я, прыгнув вперед, со всей силы нанес ему удар в челюсть. Он упал, и его глаза закатились.

У меня был его револьвер.

Когда я выпрямлялся, скрипнула дверь закусочной. Я метнулся к стене и выключил свет. Я не переоценивал Эдди – это был профессиональный убийца. Но во всяком случае, у меня был револьвер.

Глава тринадцатая

I

– Сол?.. – позвал человек в белом галстуке тревожным шепотом.

Я сделал два бесшумных шага в сторону задней двери. Стрелок я был никакой, но ощущение тяжести сорок пятого калибра было хоть и непривычным, зато внушало уверенность. Свет в закусочной тоже погас. Я услышал скрип половицы.

– Ты здесь, Сол?

Я взялся за ручку двери и тихо открыл ее. На улице шансов у меня будет больше, решил я.

Сол вдруг зашевелился и застонал. Голова у него, видно, была из бетона. Я рассчитывал, что он очнется еще не скоро и я успею разобраться с Эдди, но выходило, что мне надо поторопиться, если я не хочу оказаться один против двоих.

Дверь была открыта. Лишь за два дня до этого я смазал петли, и они не скрипели. Я почувствовал дуновение жаркого ветра и, пятясь, стал выходить, направив револьвер на дверь из кухни в закусочную. Вдруг прогремел выстрел, и горячая пуля просвистела так близко, что обожгла мне щеку. Я скатился со ступенек и скорчился в темноте. Для пристрелки этот выстрел был слишком хорош.

Я лежал, прислушиваясь, но слышал лишь громкие удары своего сердца. Я бросил быстрый взгляд на дорогу, но на ней не было никаких машин. Я был один. Чтобы выбраться из этой заварушки живым, рассчитывать приходилось только на свои силы.

Около колонки большой участок местности был залит лунным светом. Вокруг закусочной и мастерской было темно, дом тоже стоял в темноте, но, чтобы добраться до него, нужно было пересечь освещенный участок. Двигаясь шаг за шагом и прижимаясь к стене закусочной, я огибал ее сзади. Вдруг из темноты раздался мягкий голос:

– Эй, паренек, бросай пушку и выходи, подняв руки. Давай, не заставляй себя ждать!

Этот наглый, уверенный голос почти сумел спровоцировать меня на выстрел, но я вовремя остановился: понял, что вспышка выстрела выдаст меня, а он хотел именно этого. Я промахнусь, а уж он-то – ни за что!

Согнувшись в темноте, я оставался неподвижным, напряженно всматриваясь туда, откуда раздался голос, но ничего не было видно.

– Что ж ты, паренек? – продолжал голос. – Выходи и брось ствол. Тебе ничего не будет, если ты выйдешь с поднятыми руками. Мне нужны только деньги. Выходи.

Стал ли голос ближе? Пожалуй, да. Распластавшись на земле, я нащупал камень и бросил его в темноту, подальше от себя. Он со стуком упал у стены по другую сторону ступенек.

Раздался оглушительный выстрел, и меня ослепила вспышка. Пуля просвистела прямо у меня над головой. Если бы я не лежал, распластавшись, со мной было бы кончено. Он стрелял не в сторону упавшего камня – он стрелял в меня! Сомнений, что я имею дело с профессионалом, не оставалось никаких.

Вспышка сверкнула у ступенек, но по раздавшимся звукам я определил, что он прыгнул в сторону и теперь прятался за ними лицом ко мне. Я стал осторожно отползать назад, ожидая каждую секунду, что раздастся еще один выстрел и в меня ударит пуля.

Затем я увидел его.

Ярдах в пятнадцати от меня двигалось что-то белое. Это мог быть только его галстук. Для профессионального убийцы носить белый галстук было непростительным промахом. Это была цель, в которую даже новичок вроде меня вряд ли мог промазать.

Очень медленно я поднял револьвер и прицелился в белое пятно. Мой палец уже начал нажимать на спусковой крючок, как вдруг я подумал: а что будет, если я его убью?

Просто удивительно, как быстро может работать мозг в такие минуты. Если я его убью, то у меня на руках будет труп. А как быть с мексиканцем? Что с ним делать? Придется его тоже убить?

Я не мог обратиться в полицию и сообщить о попытке ограбления, точно так же как не мог заявить о том, что убил их обоих. На этот раз Рой уже не сможет меня заменить: каким бы тупым ни был шериф, он все-таки сообразит, что эта парочка была убита, когда Рой с Лолой возвращались из кино. Полиция захочет выяснить, кто же на самом деле их убил. Если она узнает, что это сделал я, то возвращение в Фарнуорт обеспечено. Обуреваемый сомнениями, я опустил револьвер. Это была ошибка.

Легкое движение привлекло внимание Эдди. Я почувствовал удар в грудь, одновременно услышал выстрел и увидел вспышку.

Я не почувствовал боли.

Ощущение было такое, будто кто-то повернул во мне выключатель и перекрыл доступ энергии, как с электричеством. Я еще успел ощутить жар песка, в который уткнулся лицом, и, хотя я пытался не выпустить револьвер из руки, он вдруг налился огромной тяжестью. Я выронил его от удара острым носком ботинка по ребрам.

От этого удара вдруг возникла белая горячая боль в груди. Я, казалось, летел с большой высоты в пылающий кратер вулкана. Я напряг все свои силы и хотел позвать на помощь, но не смог издать ни единого звука. Время начало свой стремительный бег назад.

Я бежал вниз по лестнице из роскошной квартиры Генри Купера. Я опять боролся со швейцаром и бежал по улице, слыша за собой топот полицейского. Я вновь услышал выстрел и почувствовал ослепляющую боль в груди…

Рой рассказал мне потом, что меня нашли возле двери на кухню. Они сразу догадались, что что-то не так, потому что вся станция была погружена в темноту. Рой отправился на поиски и, наткнувшись на меня через несколько минут, решил, что я умер.

Они с Лолой отнесли меня во флигель и положили на кровать. Рой стал расстегивать на мне рубашку, и в этот момент я очнулся. Я увидел склонившегося надо мной Роя. Он был бледен как полотно, руки его тряслись. Позади него стояла Лола, тоже бледная и встревоженная.

– Что произошло? – спросила она, подойдя к Рою и склонившись надо мной.

– Кто это сделал?

Я попытался ответить, но не смог произнести ни слова.

Послышался голос Роя:

– Оставь его. Я сам им займусь.

Я опять проваливался в темноту. Интересно, думал я, неужели это смерть? Я был рад, что теряю сознание, – вместе с ним в небытие уходила и боль.

Я опять пришел в себя, когда в окно светило солнце. Рой находился рядом и смотрел на меня, но Лолы не было видно.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Рой, наклоняясь.

– Нормально.

Чтобы произнести одно это слово, потребовались все мои силы. Я чувствовал себя удивительно слабым, и где-то внутри шевелилось странное плывущее чувство.

– Послушай, Чет. – Рой говорил медленно и отчетливо, как с иностранцем. – Тебя здорово зацепило. Я хочу, чтобы на тебя взглянул доктор, но Лола не позволяет. Она говорит, что ты был бы против.

– Мне не нужен доктор.

– Лучше пригласить его, Чет! – На лице Роя была тревога. – Ты совсем плох. Я сделал, что мог, но этого недостаточно.

Как бы я себя плохо ни чувствовал, голова у меня работала. Обнаружив огнестрельную рану, доктор был обязан заявить в полицию, а это означало одно: Фарнуорт.

Через раскрытое окно донесся нетерпеливый гудок грузовика. Выругавшись, Рой поднялся на ноги:

– Эти шоферы сведут меня с ума! Я вернусь.

Я закрыл глаза и задремал. Солнце уже садилось за крышу закусочной, когда меня разбудил раздавшийся рядом шорох. Надо мной склонилась Лола:

– Кто в тебя стрелял?

– Два бандита.

Она наклонилась еще ниже, чтобы лучше слышать.

– Я их раньше никогда не видел.

– Они открывали сейф?

Я взглянул на нее и едва узнал. Ее лицо осунулось, она выглядела старше своих лет. Над верхней губой блестели маленькие капельки пота. Лицо было белым как мел.

– Я не знаю.

– Они что-нибудь говорили о сейфе? – Ее голос дрожал.

– Нет.

– Он заперт. Непохоже, чтобы его пытались взломать.

Я видел, как под халатом в волнении поднималась и опускалась ее грудь. Я подумал об Эдди. Он был профессионалом. Если он обнаружил сейф, то он его открыл. Эту консервную банку мог вскрыть любой мало-мальски знакомый с сейфами.

– Они могли забрать деньги, – сказал я. Говорить было очень трудно. Мне опять стало хуже, и я начал потихоньку проваливаться в темноту.

– Я должна знать! Скажи, как открыть сейф!

Ее белое, напряженное лицо почти касалось моего. Я же погрузился в темноту. Издалека до меня доносилось:

– Я должна знать! Возьми себя в руки! Как открыть сейф?

И голос, и комната, и солнечный свет, проникавший сквозь окно, вдруг перестали существовать.

II

Еще целых три дня я висел между жизнью и смертью. Я понимал это, но почему-то меня это не трогало. Я не протянул бы и дня, если бы не Рой. Он почти не отходил от меня и каждый раз, когда у меня начинался жар, сидел возле меня с пузырем со льдом, пока температура не падала.

Один раз, когда температура поднялась особенно высоко, в комнату вдруг вошел Карл Йенсен. У него было такое же озадаченное выражение лица, как и в момент, когда он застал меня у открытого сейфа. Я хотел заговорить с ним, но слова застревали у меня в горле. Он немного постоял и ушел – больше я его не видел. В тот день я был на волосок от смерти. Рой потом рассказывал, что у него уже опустились руки. Затем вдруг жар спал и мне стало лучше.

Лишь на седьмой день я смог рассказать об Эдди и мексиканце.

– Они забрали всю выручку в закусочной и на бензоколонке, а также очистили наши запасы в холодильнике, – сообщил Рой.

Я подумал о сейфе, нашел ли его Эдди, но Рою ничего не сказал.

– Теперь, похоже, ты выкарабкаешься, – продолжал Рой. Он похудел и выглядел усталым, круги под глазами говорили о постоянном недосыпании. – Ты уже стоял одной ногой в могиле, но тебе повезло.

– Ты спас мне жизнь, Рой. Теперь мы в расчете. Спасибо.

– А ты думал, я позволю тебе отдать концы? – Он улыбнулся. – Конечно, пришлось попотеть, выхаживая тебя и работая, зато уж теперь я отосплюсь!

Я был выключен из жизни на восемь дней и ночей. За все это время Лола ни разу не пришла. Удалось ли ей чего-нибудь добиться с Роем?

– А как у тебя дела с Лолой?

Он пожал плечами:

– Я ее почти не вижу. Я же все время был возле тебя.

Ответ был уклончивым, и он смотрел в сторону. Я знал, что он говорит неправду.

– Я предупреждал тебя, Рой. Она опасна!

– Со мной у нее ничего не вышло и не выйдет, – ответил он.

Мы долго молчали, глядя друг на друга, и вдруг он спросил:

– А что на самом деле случилось с Йенсеном?

Я не стал бы ему ничего говорить, если бы не видел, что ее усилия были ненапрасны. У меня не было выхода, кроме как испугать его, сказав правду.

– Она убила его, и я был настолько глуп, что закопал тело.

Его глаза вдруг стали пустыми, как с ним всегда бывало, когда ему говорили то, что он не хотел слышать.

– Своего первого мужа она тоже убила, – продолжал я. – Она убийца, Рой. Будь осторожен!

– Ты соображаешь, что говоришь? – Он подался вперед. Его лицо стало белым как мел и исказилось.

– Я знаю, что говорю. Я тебя предупреждаю.

Он встал.

– Я не хочу об этом ничего слышать. Ты что, не понимаешь, в какое ставишь меня положение?

– Я хочу, чтобы ты был в курсе, Рой. Ты не знаешь ее так, как я.

Он пошел к двери.

– Мне пора заняться делами. Я вернусь. Лежи спокойно.

Он вышел, так и не взглянув на меня. Что ж, теперь он все знал. Во всяком случае, он будет настороже. Ей не удастся обвести его вокруг пальца с такой же легкостью, как Йенсена и меня. Но я даже не представлял, что мое предупреждение запоздало. Узнал я об этом на следующую ночь.

Рой переехал в другую комнату, чтобы у меня было больше воздуха. Он велел мне позвать его, если что-нибудь понадобится, и добавил, что хотел бы поспать, если в нем не будет острой необходимости. Это было естественно. Я ответил, что со мной все в порядке и ему не надо беспокоиться. Я знал, что с того момента, как я сказал ему про смерть Йенсена, между нами уже не будет прежней дружбы. Проявлялось это скорее в атмосфере отношений между нами, чем в поступках. На его лице всегда было трудно что-то прочитать, теперь оно стало еще более бесстрастным. Про Лолу мы больше не говорили. Изредка я видел из окна, как она проходила из закусочной в дом.

Около полуночи Рой запер закусочную и выключил свет. Я видел, как Лола ушла в дом чуть позже одиннадцати. Когда Рой пришел во флигель, свет в доме уже погас. Он тихо открыл дверь моей комнаты и остановился, прислушиваясь. Свет у изголовья я давно выключил и лежал не шевелясь.

– Ты спишь, Чет?

Его шепот был таким тихим, что его едва было слышно. Я ничего не ответил и услышал, как дверь тихо закрылась. Я ждал, надеясь, что мои опасения не оправдаются, но они, конечно, оправдались. Несколько минут я смотрел в окно, вглядываясь в темноту, и наконец увидел Роя. Он подошел к дому, оглянулся на флигель, затем открыл дверь и вошел.

Я должен был предвидеть, что за эти восемь дней и ночей он не сможет устоять перед ней, тем более что ей никто не мешал. Я не осуждал его, я знал, на что она способна. А я-то тешил себя надеждой, что Рой равнодушен к женщинам, да и сам Рой тоже обманывался на свой счет. Мне было плохо, и я чувствовал себя беспомощным. Это была не ревность – это был страх!

Если Рой окажется в ее власти, она заставит его открыть сейф, а затем убьет. У меня не было в этом сомнений. Я сам предупредил ее, что он не отдаст деньги, если они окажутся в его руках. Лола убьет сначала его, а потом меня. Затем она спрячет деньги и обратится к шерифу. Как она сможет объяснить мою смерть, я не знал, но у нее было восемь дней и ночей, чтобы что-нибудь придумать, и у нее уже наверняка продумана версия. Я рассказал Рою, как выглядели Эдди и мексиканец, и он, без сомнения, передал это Лоле. Она запросто могла сказать, что это они убили Роя и меня, пока она была в Вентуорте. Объяснений могло быть сколько угодно. Я лежал, чувствуя ноющую боль в груди, и старался предугадать, что будет дальше.

Чуть позже двух часов Рой вышел из дома, закрыл дверь и вернулся во флигель. Он вошел бесшумно. Я потянулся к выключателю и, когда он открыл дверь в комнату, включил свет. Он стоял у двери в одних брюках и без обуви.

– Я не хотел тебя будить. Я только заглянул посмотреть, как ты.

– Войди. Мне надо с тобой поговорить.

Его глаза бегали.

– Уже третий час. Я хочу спать.

– Нам надо поговорить.

Он вошел и сел, но не рядом со мной, а в углу – и закурил.

– О чем?

– Ей все-таки удалось тебя подцепить?

Он выпустил облако дыма, наполовину скрывшее его лицо, и сказал хриплым голосом:

– Ты очень болен, Чет, и тебе нельзя волноваться. Давай отложим до завтра? Тебе надо поспать, мне тоже.

– Может, я и болен, но если ты не будешь осторожен, то с тобой будет куда хуже – ты умрешь. Ты не ответил на мой вопрос.

– Еще ни одной женщине не удалось меня подцепить, – сказал он, бледный как полотно.

– Кого ты хочешь обмануть – меня или себя?

Ему это не понравилось.

– Ладно, если уж ты настаиваешь. Я взял то, что она сама мне предложила, но при этом ни на что не подписывался – будь спокоен.

– Она просила тебя открыть сейф?

Его глаза сузились.

– Сейф? Какой сейф?

– Сейф Йенсена.

Он провел руками по волосам и посмотрел на меня:

– И что с этим сейфом?

– Она просила тебя его открыть?

По его озадаченному лицу я видел, что еще нет. Дышать мне стало легче. Может, хоть на этот раз мое предупреждение окажется своевременным.

– Она никогда не говорила ни о каком сейфе.

– Она еще заговорит и попросит тебя его открыть.

Он в отчаянии всплеснул руками:

– О чем ты, черт возьми, говоришь? К чему ты клонишь?

– В этом сейфе ей кое-что нужно, а когда ей что-нибудь нужно так сильно, как содержимое этого сейфа, она ни перед чем не остановится, буквально ни перед чем. Чтобы заполучить это, она застрелила мужа. Она пыталась шантажом заставить меня открыть сейф, но это ей не удалось. И в этот момент появляешься ты – человек, который тоже может открыть сейф. Она переключается на тебя, и как только ты его откроешь – она тебя убьет. Звучит дико, не так ли? Но это правда! Она убьет тебя, как убила своего первого мужа, как убила Йенсена и как чуть не убила меня. Говорю тебе на полном серьезе – не открывай сейф!

Этот монолог потребовал от меня слишком много сил – я обливался потом, а боль в груди не давала дышать. Я в отчаянии смотрел на него, но выражение его лица не изменилось – черты лица лишь заострились, а глаза потемнели.

– Ты, должно быть, совсем рехнулся! Что же ей так нужно в сейфе?

Не надо ему рассказывать про сто тысяч долларов наличными. Я был не такой дурак.

– Я говорил тебе, что полиция подозревала ее в убийстве первого мужа. Она действительно его убила. Йенсен заставил ее подписать признание, и оно хранится в сейфе. Я его видел. Пока сейф заперт и она не может уничтожить признание, над ней висит тюрьма, и она это знает!

Он почесал затылок и нахмурился:

– Ты все это придумал или это правда?

– Она застрелила Йенсена и застрелила бы меня, если бы я не захлопнул дверцу сейфа до того, как она нажала курок. Она сообразила, что открыть сейф смогу только я, и это спасло мне жизнь. Теперь она возлагает надежды на тебя. Не открывай сейф, Рой!

– Что-то здесь не сходится. Если она собиралась тебя убить, как же получилось, что ты стал с ней спать?

К этому вопросу я был готов. Он не мог его не задать.

– Она ничего не могла со мной поделать, пока сейф оставался закрытым. Мы жили здесь одни целых пять недель, прежде чем я до нее дотронулся. Я пошел на это, как и ты, потому что она сама себя предложила. Однажды ночью она пришла в эту комнату, и с этого все началось.

Я лежал, обливаясь потом, мне было трудно дышать. Рой, заметив мое состояние, подошел ближе.

– Эй! Тебе надо успокоиться. Ты что, не понимаешь, насколько еще слаб? Перестань нервничать, расслабься!

Я ухватился за его руку:

– Если ты откроешь этот сейф, Рой, она убьет нас обоих. Я тебя предупреждаю. Стоит тебе открыть сейф – нам обоим крышка.

– Да ты что, в самом деле! Она даже не просила меня об этом.

Я сделал свое дело и упал на подушки. Силы оставили меня. Я предупредил его, и оставалось только надеяться, что на этот раз мне удалось опередить ее.

На следующее утро, когда я проснулся, часы показывали без двадцати десять. Я выспался и чувствовал себя лучше, но все же был еще слишком слаб, чтобы встать. Потом пришел Рой и побрил меня. Ни один из нас не заговаривал о сейфе, но я знал, что мы оба о нем думаем.

День прошел своим чередом. Я довольствовался тем, что лежал у окна и наблюдал за происходящим. Лола и Рой работали не покладая рук. В закусочной было полно клиентов и во время обеда, и во время ужина. Наконец около десяти часов движение стихло, и Рой принес мне тарелку супа.

– Ну и денек выдался, – сказал он, прислоняясь к стенке. – Скорей бы ты выздоравливал.

– Я постараюсь.

– Да… – Он почесал нос, глядя на меня своими черными глазами. – Когда мы сегодня ужинали, она спросила, могу ли я открыть сейф Лоренса.

Я поперхнулся:

– Все-таки спросила?

– Да. Я сказал, что не знаю и должен сначала на него взглянуть.

Мое сердце было готово выскочить из груди.

– А она что?

– Подъехал грузовик, и разговор прервался. Больше мы к этому не возвращались.

– Пока сейф заперт, ни тебе, ни мне ничего не грозит. Я не шучу, Рой.

– Понятно, что не шутишь. Раз уж все так плохо, как насчет того, чтобы дать мне револьвер Йенсена – тот, из которого он стрелял по птицам.

– Он у нее.

Этого Рой не ожидал. Его глаза сузились, а губы сжались.

– Она забрала его, – продолжал я, – и сказала, что выкинула, но я знаю, что это неправда.

На этом разговор прекратился. Еще четыре дня прошли без происшествий. По словам Роя, Лола больше не заговаривала о сейфе. Я потихоньку выздоравливал, но все еще был слишком слаб, чтобы вставать. Мне стало гораздо легче от того, что Рой перестал ходить в дом. По крайней мере, мне, похоже, удалось его напугать.

На пятую ночь я проснулся около трех часов и, посмотрев в окно, увидел в гостиной свет. Сон у меня улетучился. Я позвал Роя, но никто не отозвался – они были в комнате с сейфом! Я хотел вылезти из постели и отправиться туда, но понял, что добраться до дома у меня не хватит сил. Оставалось лежать и ждать.

Только в пятом часу свет погас, и я увидел, как из дома вышел Рой и направился во флигель. Когда он вошел, я его окликнул.

– Не включай свет, – сказал он у двери. – Она заметит.

Я посмотрел в его сторону, но ничего не увидел – было слишком темно.

– Что случилось?

– Она показала мне сейф и попросила его открыть. Я сказал ей, что он старого образца и открыть я его не смогу.

Я вздохнул с облегчением:

– А что было потом?

– Она сказала, что должен быть способ его взломать, и даже предложила динамит. Я ответил, что это было бы слишком опасно и что с динамитом я никогда не имел дела.

– Она тебе поверила?

– А почему бы нет? Я говорил очень убедительно.

– А она сказала, зачем хочет его открыть?

– Да. – Он помолчал. – Она сказала, что в сейфе много денег, и если я его открою, то мы их поделим.

Он опять помолчал, потом спросил:

– В сейфе есть деньги, Чет?

Я понимал, что сказать ему правду нельзя ни в коем случае.

– Триста долларов. Йенсен держал их на непредвиденный случай. Ей нужны не деньги, ей нужно признание.

– Но она сказала, что там очень много денег.

– Она врет… Это приманка, чтобы заставить тебя его взломать.

– Понятно… Что ж, она будет разочарована.

На следующее утро, когда я смотрел, как Рой занимается перекачкой бензина из автоцистерны в резервуар колонки, я услышал скрип двери.

Вошла Лола. Она закрыла за собой дверь и оперлась о косяк. Я поразился, увидев, как она изменилась: сильно похудела, лицо осунулось и приобрело землистый оттенок, под глазами темнели круги, и выглядела она постаревшей лет на десять. Она смотрела на меня.

– Скажи, как открыть сейф. – Ее голос был хриплым и срывающимся. – Если ты не скажешь, я позвоню в полицию и ты отправишься в Фарнуорт.

Теперь мне уже были не страшны ее угрозы. У меня на руках были все тузы.

– Валяй, зови полицию. Денег ты не получишь, а я им скажу, где найти твоего мужа. Только не думай, что они поверят тебе, а не мне. Когда же я им расскажу о Фрэнке Финни, тебе не выпутаться.

Если бы я ударил ее по лицу, пожалуй, эффект был бы меньшим. Она отпрянула, и ее дыхание сквозь сжатые зубы стало свистящим. Лицо еще больше осунулось и исказилось страхом.

– Что ты знаешь о Фрэнке? – Ее голос дрожал.

– Я знаю, что ты убила его. Ты в западне – в такой же, как и я. Мы оба вынуждены здесь оставаться, нравится тебе это или нет. Это единственный выход. Рой тоже сейф не откроет – я рассказал ему о тебе. Даже если бы он захотел, он не смог бы его открыть – Рой просто не знает, как это сделать. Ты напрасно тратила свое время и свои чары.

Она долго с ненавистью смотрела на меня, потом вышла, оставив дверь открытой.

Этот раунд остался за мной, но я не обольщался. Так легко она не сдастся. Следующий раунд, если я не буду настороже, может выиграть она.

Еще два дня прошли без особых происшествий, но напряжение висело в воздухе. На третий день после ее визита ко мне Рой сообщил, что она собирается в кино в Вентуорт. Я сразу насторожился.

– Она оставляет тебя здесь?

– Лола без ума от кино, – ответил он, пожимая плечами. – Она предложила мне съездить с ней, но я сказал, что не могу оставить тебя одного. К тому же кто-то должен присмотреть за станцией.

– А ты себя не обманываешь? Она не поедет в кино. Она готовит тебе западню.

– Мне иногда кажется, Чет, будто ты и вправду помешался. Чего ты сейчас придумал? – спросил Рой раздраженно.

– Она сказала тебе, что в сейфе есть деньги. Сейчас она уже хорошо знает, что деньги для тебя – все! Она и рассчитывает на твою слабость, что, как только она не будет болтаться под ногами, ты сейф откроешь. Но далеко она не уедет. Она должна вернуться в тот момент, когда ты будешь открывать сейф, – это ее единственный шанс.

– Я же сказал тебе, что не буду открывать!

– Ладно, лишь бы ты сам об этом помнил, когда она уедет.

Чуть позже десяти я увидел, как она садится в «меркьюри», – Рой ее провожал. Он стоял, залитый лунным светом, засунув руки в карманы, и смотрел вслед удаляющимся красным огонькам. Он стоял долго, а потом пошел в закусочную и скрылся из виду.

Я по-прежнему лежал, глядя в окно и ожидая дальнейших событий. Что-то должно произойти, это не вызывало у меня сомнений, и у меня было предчувствие, что это конец моего пути.

Я представлял, как Рой шагал взад-вперед по кухне, не переставая спрашивать себя, кто из нас говорит правду – Лола или я. Что же было в сейфе – большие деньги или признание Лолы? Было ли это уловкой, чтобы заставить его открыть сейф?

Целый час все было тихо. Это был самый длинный час моей жизни, потом на дороге показался грузовик, который, подъехав, остановился заправиться. Рой вышел из закусочной, залил бензин, поболтал с водителем, и тот уехал. Наступал решающий момент. Я это понял по тому, как сильно забилось сердце.

Рой долго стоял у колонок, минуты три или четыре, всматриваясь в дорогу, ведущую в Вентуорт. Дорога была пустынна, кругом стояла тишина. Он быстро пошел к дому. Безумная жажда денег оказалась сильнее его – он собирался открыть сейф!

Около входа Рой задержался. Как видно, он уже подготовился, и ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы открыть входную дверь. Он толкнул ее и вошел внутрь. Рой был очень осторожен. Почти сразу же он появился опять, еще раз внимательно посмотрел на дорогу и, убедившись, что на ней никого нет, вернулся в дом. В гостиной зажегся свет. Чтобы открыть сейф и взять деньги, ему потребуется всего несколько минут. Я не мог помешать ему. Я сыграл, как умел, но карты выпали слишком слабые.

Затем я увидел ее. Она, должно быть, оставила машину за холмом и вернулась, пока он был в закусочной. Она проделала все мастерски: хотя я и не спускал с дороги глаз, я не видел ни машины, ни того, как она вернулась.

Но она была здесь, быстро и бесшумно двигаясь к дому. Лунный свет осветил ее зеленое платье, когда она пересекала полоску белого песка. Затем она скрылась в темноте. Капкан захлопнулся, и Рой в него попался.

Я представил себе, как он сидит перед сейфом. С его опытом он откроет его очень быстро. Вид таких денег заворожит его – он будет настолько ошарашен, что не услышит, как откроется дверь. Она убьет его, я был в этом уверен.

Я сбросил одеяло и опустил ноги на землю. Шатаясь, добрался до двери и ухватился за ручку, чтобы не потерять равновесия. Мою грудь раздирала боль, но я не обращал на нее внимания, думая лишь о том, как добраться до дома и спасти Роя. Мне удалось открыть дверь и выбраться на улицу. Грудь стала теплой и влажной, и я понял, что открылось кровотечение. Я ожидал этого и не обратил на него никакого внимания.

Лолы нигде не было видно.

Медленно переставляя ноги и шатаясь, я продвигался к дому. Рана в груди открылась, и кровь текла по животу и ногам, но я упрямо шел вперед. Я был уже у самой входной двери, когда прозвучал оглушительный выстрел. Мое сердце прыгнуло, и я услышал глухой звук упавшего тела. Уже ни о чем не думая, я толкнул дверь и вошел в гостиную.

У стены стоял Рой, сжимая в руках револьвер. Дверца сейфа была распахнута, открывая его содержимое – аккуратно сложенные пачки денег на обеих полках. У ног Роя лежала Лола. Сине-черное отверстие у нее на лбу указывало, куда попала пуля. После такого выстрела невозможно было остаться живым. Бросив на нее мимолетный взгляд, я понял, что она мертва. Мы с Роем смотрели друг на друга. Его охваченное ужасом лицо было бледно-желтым и блестело капельками пота.

– Ты был прав, – хриплым шепотом сказал он. – Если бы ты меня не предупредил, она бы убила меня.

Я чувствовал, как меня покидают последние силы. Усилием воли я добрался до кресла и упал в него. На пижамных брюках проступили пятна крови.

Рой не двигался и, отвернувшись от меня, смотрел на Лолу.

– Нужно выбираться отсюда, – сказал я, положив руку на влажную повязку на груди и прижимая ее к ране. – Заводи машину. Мы не сможем оправдаться. Бери деньги – мы еще можем спастись.

Он повернул голову и посмотрел на аккуратно сложенные пачки денег.

– Я выбил у нее револьвер из рук, когда она вошла. Я не хотел ее убивать!

– Заводи машину. Быстрее! Нужно бежать отсюда! – Даже я сам едва себя слышал, а сила кровотечения пугала меня.

– Хорошо.

Он подошел к сейфу и стал вынимать деньги. Потом он расстелил на полу скатерть, переложил туда деньги и завязал ее в большой узел.

– У меня сильное кровотечение, Рой, – сказал я. – Перевяжи меня и дай мне пиджак. Я выдержу.

Он повернулся и взглянул на меня. На его лице было выражение, которого я раньше никогда не видел. Передо мной стоял незнакомый человек.

– Сколько, по-твоему, ты протянешь? Для тебя все кончено! – Его голос дрожал от возбуждения. – С такими деньгами я могу начать новую жизнь – такую, о какой всегда мечтал. В машине для тебя нет места! И не смотри на меня так. Ты думаешь, что ты дороже ста тысяч долларов? Ошибаешься! – Он потряс передо мной узлом с деньгами. – Ты сам сказал, что мы с тобой в расчете! Сам! Я уезжаю!

Мне вдруг стало все равно – я отпустил его. Через минуту я услышал, как завелся мотор, и сквозь открытое окно увидел, как фургон с Роем быстро помчался по дороге в Тропика-Спрингс.

Я взглянул на Лолу, лежавшую у моих ног. На ее лице, залитом кровью, застыла гримаса ужаса. Вид был настолько отталкивающим, что я невольно подумал: как я мог в нее влюбиться и как мог полюбить ее такой человек, как Йенсен?

Чтобы не упасть, я изо всех сил вцепился в подлокотники кресла. Рано или поздно кто-нибудь остановится «У последней черты». Увидев свет в окне, заглянет в гостиную и обнаружит нас.

Если я к тому времени отдам концы, мне будет все равно, но если я еще буду жив и им удастся спасти меня, то для меня все кончено. Когда найдут тело Йенсена, никто не поверит, что его убил не я. Мне оставалось лишь ждать и надеяться, что долго я не протяну.

Больше надеяться было не на что.

Сильнее денег

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

До встречи с Риммой Маршалл я месяца четыре бренчал на пианино в баре Расти.

Она появилась в нашем заведении однажды вечером; по железной крыше стучал дождь, издалека доносились раскаты грома.

Посетителей в баре почти не было – только двое забулдыг. Расти за стойкой от нечего делать протирал стаканы. Негр Сэм, официант, забрался в кабинку в противоположном углу помещения и старательно изучал программу скачек. Я, как всегда, сидел у пианино.

Помню, в ту минуту я играл ноктюрн Шопена. Я сидел спиной к двери и поэтому не видел и не слышал, как вошла Римма.

Позднее Расти рассказывал мне, что было примерно без двадцати девять, когда распахнулась дверь и девушка словно вынырнула из-под проливного дождя. Оставляя на полу мокрые следы, она проскользнула в одну из кабинок.

Обычно Расти, едва завидев в своем заведении женщину без спутника, немедленно выставлял ее за порог. Но в тот вечер, то ли потому, что бар все равно пустовал, то ли потому, что дождь лил как из ведра, он лишь покосился на посетительницу.

Заказав кока-колу, она закурила, облокотилась на стол и отсутствующим взглядом уставилась на двух пьяниц у стойки.

События начали разворачиваться минут десять спустя.

Снова с шумом распахнулась дверь, и в бар вошел человек. Он сделал несколько неуверенных шагов, словно ступал по палубе судна, застигнутого сильной качкой, и внезапно остановился.

Римма вдруг пронзительно закричала.

Дикий вопль заставил меня резко обернуться.

Никогда не забуду своего первого впечатления при взгляде на девушку. Римме было лет восемнадцать. Ее волосы отливали полированным серебром, а большие, широко расставленные глаза казались темно-голубыми. На ней был вишневый свитер, плотно облегавший грудь, и узкие черные брюки. Она показалась мне какой-то неряшливой, неопрятной, по всему было видно, что жилось ей нелегко. На стуле рядом с ней лежал заношенный и продранный на рукаве дешевенький плащ.

Девушку, пожалуй, можно было бы назвать хорошенькой, как и многих других девушек ее возраста из тех, что толпами бродят по тротуарам Голливуда в надежде, что двери киностудий когда-нибудь распахнутся перед ними. Но в тот момент ужас, написанный на ее лице, делал ее отталкивающей. Широко открытый рот, из которого несся беспрерывный крик, казался безобразной дырой. Она жалась к стене, словно животное, пытающееся укрыться в своей норе; обезумев от страха, в тщетных поисках спасения, она скребла ногтями деревянную обшивку стены, и этот звук действовал еще тяжелее, чем ее крик.

Только что вошедший человек показался мне порождением кошмара – невысокий, худой, лет двадцати четырех, с тонкими чертами белого, как полотно, заострившегося лица. Его черные, свисавшие прядями волосы намокли от дождя и казались приклеенными к голове. Особенно страшными были глаза. При виде этих глаз с расширенными до предела зрачками у меня даже мелькнула мысль, что я вижу перед собой слепого. Но это было не так. Это были, безусловно, глаза наркомана. Человек смотрел на кричавшую девушку, и выражение его лица напугало меня.

Несколько секунд он стоял неподвижно, не сводя с Риммы глаз, затем с его тонких порочных губ сорвался долгий свистящий звук.

Расти, оба пьяницы и я уставились на него. Он опустил руку в задний карман брюк и достал нож. Блеснуло длинное лезвие.

– Эй, эй! – заорал Расти. – Брось сейчас же нож! – Но сам даже не вышел из-за стойки. Посеревший от страха Сэм нырнул под стол.

Что может быть страшнее наркомана с ножом? Но я не мог сидеть сложа руки и наблюдать, как он набросится на девушку.

Ударом ноги я оттолкнул стул и бросился к незнакомцу.

Я ударил его в то мгновение, когда сверкнул занесенный над Риммой нож. Я постарался вложить в удар всю свою силу, но бил в сущности наугад. Удар пришелся где-то за ухом, и, хотя заставил человека покачнуться, все же чуть запоздал.

Лезвие ножа скользнуло по руке девушки. Я увидел, как начал темнеть рукав ее свитера, она привалилась к стенке и соскользнула под стол.

Второй удар я нанес ему, когда он добрался до стола, которым отгородилась от него Римма. На этот раз я целился в подбородок и не промахнулся. Человек дернулся и растянулся на полу.

Ошеломленный, он лежал на полу, не выпуская из руки окровавленный нож, и я поспешил наступить ему на кисть. Постепенно его пальцы разжались, и я швырнул нож в дальний угол комнаты.

С шипением, похожим на змеиное, человек вскочил на ноги и кинулся на меня.

Я снова ударил его, на этот раз с такой силой, что заныла рука, а незнакомец, словно подкошенный, пролетел через всю комнату, опрокинул уставленный стаканами стол и распластался у стены. Тут он и остался лежать, задрав подбородок и с шумом переводя дыхание.

Вытаскивая из кабины столик, я слышал, как Расти вызывал по телефону полицию.

Римма сидела в неловкой позе, сбоку от нее виднелась кровь, с побелевшего лица девушки на меня пристально смотрели большие глаза.

– Что, сильно он вас полоснул? – спросил я, опускаясь рядом с ней на корточки.

– Нет, – покачала она головой.

Ее голос звучал поразительно спокойно, с лица исчезло выражение ужаса. Она смотрела на наркомана, который все еще без сознания лежал у стены. Она смотрела на него так, как вы смотрели бы на паука с мохнатыми ногами, если бы внезапно обнаружили его в своей кровати.

– Не думайте о нем, – сказал я. – Несколько часов он будет тихоней. Вы можете стоять?

– У вас идет кровь…

– Обо мне не беспокойтесь.

Я протянул ей руку и почувствовал, как холодны пальцы девушки. С моей помощью она поднялась на ноги и оперлась на меня.

В помещение вбежали двое полицейских.

Они посмотрели на мое окровавленное лицо, на прижавшуюся ко мне Римму, на мокрый от крови рукав ее свитера, и один из них, подняв дубинку, направился ко мне.

– Эй! – поспешно крикнул я. – Вам нужен вон тот, на полу.

Полицейский остановился, взглянул на распростертого на полу наркомана, потом снова перевел взгляд на меня.

– Ладно, ладно, – заговорил второй полицейский, – не торопись, Том. Давай сперва разберемся.

Римма глубоко вздохнула и потеряла сознание. Я едва успел подхватить ее и осторожно положить на стол. Я и сам чувствовал себя настолько неважно, что вынужден был опуститься возле нее на колени.

– Что вы стоите? – крикнул я полицейским. – Она же изойдет кровью!

Полицейский, тот, что выглядел более флегматичным, подошел к девушке и перочинным ножом распорол рукав ее свитера. Он осмотрел длинный и глубокий порез на руке Риммы, достал из кармана пакет первой помощи, быстро остановил кровотечение и перевязал рану.

К тому времени второй полицейский уже успел обо всем расспросить Расти. Подойдя к наркоману, он ткнул его носком башмака.

Неизвестный внезапно вскочил на ноги, схватил со стойки графин с водой и изо всей силы ударил полицейского по голове: графин разлетелся вдребезги, а полицейский упал.

Наркоман обвел взглядом комнату. Его глаза отыскали очнувшуюся Римму. Он выставил перед собой зазубренное горлышко разбитого графина и бросился на девушку.

Если бы не хладнокровие второго блюстителя порядка, то нам пришлось бы плохо. Полицейский спокойно пропустил наркомана перед собой и ударил его дубинкой по голове. Неизвестный упал, горлышко графина откатилось в сторону, а в следующую секунду щелкнули наручники.

Я помог Римме встать и усадил ее на стул, подальше от того места, где лежал наркоман. Она вся дрожала, и я понял, что только сейчас до нее начинает доходить смысл всего, что произошло. Одной рукой я поддерживал девушку, и другой – прижимал носовой платок к своему расцарапанному лицу.

Минут через пять прибыли «Скорая помощь» и полицейская машина. В бар вошли двое санитаров в белых халатах. Они привязали наркомана к носилкам и унесли его, но один из них тут же вернулся и занялся моим лицом.

Пока санитары делали свое дело, краснолицый верзила в штатском – он назвался сержантом Хеммондом – допросил Расти, а затем подошел к Римме.

Она сидела, безучастно уставившись в пол, и тихонько раскачивалась, баюкая раненую руку.

– Ну, девица, рассказывай, – обратился к ней Хеммонд. – Как твоя фамилия?

Девушка ответила, что ее зовут Риммой Маршалл.

– Где живешь?

– Отель «Саймондс». – Она назвала третьеразрядную гостиницу в портовом районе.

– Занятие?

Римма быстро взглянула на полицейского и тут же отвела взгляд.

– Статистка в киностудии «Пасифик», – с мрачным выражением ответила она.

– Кто этот тип?

– Он называет себя Уилбором. Я знаю его только под этим именем.

– Почему он бросился на тебя с ножом?

Девушка заколебалась, но все же ответила:

– Я когда-то с ним жила, а потом ушла.

– Почему?

Девушка удивленно посмотрела на Хеммонда.

– Вы же его видели! Вы бы согласились с ним жить?

– Ну, не знаю, не знаю. – Хеммонд нахмурился и сдвинул шляпу на затылок. – Что ж, ладно. Завтра тебе надо будет явиться в суд.

Девушка, покачиваясь, встала.

– Это все?

– Угу. – Хеммонд повернулся к стоявшему в дверях полицейскому. – Джек, отвези ее в отель «Саймондс».

– А вы порасспросите-ка детективов в Нью-Йорке об Уилборе, – внезапно сказала Римма. – Они разыскивают его.

Хеммонд сощурился и пристально посмотрел на девушку.

– Это за какие же делишки?

– Не знаю. Знаю только, что разыскивают.

Хеммонд помолчал, потом пожал плечами и, махнув тому же полицейскому, повторил:

– Отвези ее в гостиницу.

В сопровождении полицейского Римма ушла. Я провожал ее взглядом. Меня несколько удивило, что она даже не посмотрела на меня. Ведь я же спас ей жизнь.

Хеммонд жестом велел мне сесть.

– Фамилия?

– Джефф Гордон.

Я носил другую фамилию, но в Голливуде был известен как Гордон.

– Адрес?

Я назвал меблированные комнаты, расположенные сразу же позади бара Расти.

– Ну, выкладывай, что тут произошло.

Я рассказал.

– По-твоему, он хотел ее убить?

– По-моему, хотел.

– Ну, что ж, порядок, – произнес Хеммонд, шумно отдуваясь. – Ты потребуешься нам завтра в суде ровно в одиннадцать. – Он внимательно посмотрел на меня. – И позаботься-ка о своем лице… А раньше ты встречал эту девицу?

– Нет.

– Не понимаю, как такая интересная девушка могла жить с таким гнусным типом. – Он сделал гримасу, кивком головы подозвал второго полицейского, и они ушли.

2

Все, что я вам рассказываю, произошло незадолго до конца второй мировой войны. А за три года до этого я еще старательно «грыз гранит науки» в университете своего родного родительского города Голланд-Сити, мечтая стать инженером-строителем. До получения диплома оставались считанные месяцы, когда в 1944 году военная обстановка осложнилась, я больше не мог сопротивляться желанию уйти добровольцем в армию. Отец чуть не сошел с ума от ярости, узнав о моем решении. Он убеждал меня сначала защитить диплом, а уже потом думать об армии, однако сама мысль о том, что я должен еще торчать в университете в то время, как люди умирают в окопах, была для меня просто невыносима.

Уже через несколько месяцев я в числе первых американских солдат высадился на одном из японских островов. Заметив под раскачивающимися пальмами вражеские орудия, я бросился к ним, но в лицо мне врезался раскаленный осколок шрапнели. Так кончилась для меня война.

Шесть месяцев я валялся на госпитальных койках, а тем временем врачи переделывали мою физиономию.

В общем-то они неплохо с этим справились, но все же правое веко на всю жизнь оказалось у меня слегка опущенным, а вдоль правой челюсти, словно серебряная ниточка, обозначился тоненький шов. Врачи говорили, что устранят и эти дефекты, если я соглашусь пробыть в госпитале еще месяца три, однако я уже достаточно намучился. Я постарался побыстрее выписаться и уехал домой.

Отец служил управляющим местного отделения банка. Деньги у него не водились, но он согласился помогать мне, лишь бы я закончил университет и стал инженером.

Я и в самом деле собирался сделать отцу приятное, однако пребывание на фронте и особенно в госпиталях выбило меня из колеи. Я обнаружил, что потерял всякий интерес к наукам и не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Помучившись неделю, я ушел из университета и откровенно рассказал обо всем отцу. Он понял мое состояние и только спросил:

– Что же ты собираешься делать?

Этого я и сам не знал. Однако мне было ясно: в университет я вернуться не смогу, во всяком случае некоторое время.

– Ну, хорошо, Джефф, – сказал отец. – Ты еще молод, почему бы тебе куда-нибудь не поехать и не познакомиться с жизнью? Сотни две долларов я для тебя наскребу. Отдохни, а потом возвращайся и берись за дело.

Деньги я взял. Не скажу, что без угрызений совести, – отцу жилось нелегко. Но иного выхода у меня не было, так отвратительно я себя чувствовал, так необходимо мне было поскорее сменить обстановку.

И вот я оказался в Лос-Анджелесе, питая смутную надежду, что найду какую-нибудь работу в кино. Увы, очень скоро мне пришлось расстаться с этой надеждой.

Впрочем, я не чувствовал себя слишком уж обескураженным, не очень-то меня тянуло работать. Целый месяц я без дела околачивался около порта и много пил. Мне приходилось часто встречаться с теми, кто был освобожден от призыва в армию. Совесть мучила этих людей, и они не скупились на выпивку для бывших фронтовиков. Однако любителей послушать болтовню о героических делах на фронте становилось все меньше и меньше, а вместе с тем таяли и мои деньги, мне все чаще приходилось задумываться, на что поесть в следующий раз.

По установившейся привычке я каждый вечер заходил в бар некоего Расти Макгована. Из окон бара открывался вид на бухту, где покачивались на якорях плавучие притоны азартных игр. Расти постарался придать своему заведению подобие пароходной каюты: окна в виде иллюминаторов, многочисленные медные украшения – их каждодневная чистка доводила официанта Сэма до умопомрачения.

В чине старшего сержанта Расти участвовал в войне с Японией. Он понимал мое состояние и благоволил ко мне. Хоть он и прошел огонь, воду и медные трубы, это не помешало ему остаться хорошим человеком, который сделал для меня все, что можно. Узнав, что я не могу найти подходящего занятия, он как бы вскользь заметил, что собирается приобрести пианино, да вот не знает, найдет ли тапера.

Расти попал, что называется, в точку: единственное, что я умел делать более или менее сносно, это играть на пианино. Разумеется, я не стал отговаривать Расти, и вскоре пианино было куплено.

За тридцать долларов в неделю я играл в баре с восьми часов вечера до двенадцати часов ночи, что вполне меня устраивало, поскольку позволяло платить за комнату, сигареты и еду. Что касается выпивки, то Расти не жалел ее для меня.

Такова была обстановка, или, лучше сказать, фон, в тот момент, когда, вынырнув из-под завесы дождя, на сцене появилась Римма. Мне исполнилось двадцать три года, и никому на свете не было до меня дела. Появление Риммы доставило мне кучу неприятностей. Тогда я еще не знал об этом, но вскоре убедился.

На следующее утро, в начале одиннадцатого, миссис Майлред, хозяйка меблирашек, где я снимал комнату, крикнула из своей конторки при входе, что меня зовут к телефону.

Я как раз орудовал бритвой вокруг царапин на своей физиономии; за ночь они распухли и побагровели. Ругнувшись, я вытер с лица мыло, спустился к телефону и взял трубку.

Говорил сержант Хеммонд.

– Гордон, ты нам не потребуешься, – сказал он. – Мы не намерены возбуждать дело против Уилбора.

Я удивился.

– Не намерены?

– Да. На свою беду повстречал он эту девицу в серебряном парике. Двадцать лет тюрьмы она ему обеспечила.

– Как так?

– А так. Мы сообщили в полицию Нью-Йорка, что задержали некоего Уилбора, а там обрадовались, как, наверно, обрадовалась бы мать, когда узнала, что нашелся давным-давно потерявшийся сынок. Материалов на Уилбора в нью-йоркской полиции столько, что двадцать лет ему гарантированы.

Я присвистнул.

– Основательно!

– Еще бы. – Хеммонд помолчал, и до меня донеслось его медленное, тяжелое дыхание. – Она спрашивала твой адрес.

– Да? Ну, я не делаю из него секрета. Вы ей сказали?

– Нет, хотя она уверяла, что хочет поблагодарить тебя. Знаешь, Гордон, послушайся моего совета: держись от нее подальше. По-моему, она способна отравить жизнь кому угодно.

Мне не понравились его слова, я не любил, когда меня пытались поучать.

– Разберусь как-нибудь и без посторонней помощи.

– Что ж, желаю успеха, – и Хеммонд повесил трубку.

В тот же вечер, часов около девяти, Римма пришла в бар. На ней была серая юбка и черный свитер, на фоне которого ее серебристые волосы выглядели довольно эффектно. В баре было людно, и Расти, занятый посетителями, не заметил ее прихода.

Римма села за столик поблизости от меня. Я играл этюд Шопена – скорее для собственного удовольствия, поскольку все равно меня никто не слушал.

– Хэлло! – сказал я. – Как рука?

– Ничего. – Она открыла потрепанную сумочку и достала пачку сигарет. – Спасибо за вчерашнее. Вы вели себя геройски.

– Пустяки. Мне нравится вести себя геройски. – Я снял руки с клавиатуры и повернулся к девушке. – Уилбор, как я слыхал, выбывает на двадцать лет.

– Туда ему и дорога! – Римма сделала гримаску. – Надеюсь, теперь-то мы расстанемся с ним навсегда. Он ткнул ножом двух полицейских в Нью-Йорке. Ему еще повезло, что они выжили. Он большой мастер на такие дела.

– Что верно, то верно.

Подошел официант Сэм и вопросительно посмотрел на нее.

– Закажите что-нибудь, – посоветовал я. – Иначе вас выгонят отсюда.

Она удивленно подняла брови.

– Это должна сделать я?

– Для себя. Если вы не в состоянии что-нибудь заказать, вам лучше сюда не приходить.

Римма велела Сэму принести бутылку кока-колы.

Я начал наигрывать мелодию песенки «Тело и душа».

С того дня, как осколок шрапнели врезался мне в физиономию, я утратил всякий интерес не только к своей работе, но и к женщинам. В прежние времена, как и другие студенты, я не прочь был поволочиться за девушками. Но шесть месяцев, проведенных в хирургических палатах, отняли у меня и желание, и способность.

Внезапно я услышал, как Римма тихонько подпевает под мой аккомпанемент, а еще через пять-шесть тактов почувствовал, как у меня по спине побежали мурашки.

Она обладала необыкновенным, хотя и не вполне поставленным голосом. Он был чист, как звонок серебряного колокольчика. До сих пор мне доводилось слышать только хриплые, завывающие голоса эстрадных певичек, да и то в грамзаписи.

Я играл и слушал Римму. Но тут Сэм принес кока-колу, и девушка замолчала. Дождавшись, когда Сэм уйдет, я повернулся и внимательно посмотрел на Римму.

– Кто вас учил петь?

– Петь? Никто. Вы считаете, что это значит петь?

– По-моему, да. Представляю, как зазвучит ваш голос, если вы запоете в полную силу!

– Вы хотите сказать – громко?

– Именно.

Она опустила голову.

– Могу и громко.

– Так спойте! Спойте «Тело и душа», и как можно громче, черт побери!

Девушка удивленно взглянула на меня.

– Меня же мигом вышвырнут!

– А вы пойте, да погромче. Если получится хорошо – беру все на себя. Если плохо – пусть вас вышвырнут, я и пальцем не шевельну.

Я снова заиграл мелодию песенки.

То, что я услышал, потрясло меня. Я сам велел Римме петь как можно громче, готовился услышать нечто особенное, и все же серебряный голос необыкновенного звучания захватил меня врасплох, он прорезал многоголосый шум бара, как бритва, распарывающая шелк.

Уже после первых трех тактов шум утих, даже пьяницы перестали бормотать и уставились на девушку. Расти с выпученными глазами наклонился над стойкой, и пальцы его толстенных, словно окорока, ручищ сжались в кулаки. Девушке даже не понадобилось вставать. Она лишь слегка откинулась назад и чуть напрягла грудь. Песня лилась свободно, как вода из крана. Звуки заполняли комнату, зачаровывали и увлекали. Одним словом, это было великолепно.

Римма пропела куплет и припев под мой аккомпанемент, потом я знаком велел ей остановиться. Последние ноты мелодии некоторое время еще звучали в баре, заставляя тонким звоном отзываться стаканы на полках.

Я сидел неподвижно, положив руки на клавиши, и ждал.

Все шло, как я и предполагал. Все были ошеломлены. Никто не аплодировал, не кричал. Никто даже не взглянул на Римму. Расти со смущенным выражением схватил стакан и принялся ожесточенно его протирать. Постепенно снова послышались разговоры, но теперь приглушенные, сдержанные. Посетители никак не могли прийти в себя.

Я взглянул на Римму и она, не спуская с меня глаз, сморщила нос. Я уже начал привыкать к ее гримасам и понял, что на сей раз это означало: «Ну, и что ж? Думаешь, меня это трогает?»

– Бисер перед свиньями, – заметил я. – С вашим голосом вы можете стать крупнейшей сенсацией, заработать целое состояние.

– Ой ли? – Римма передернула плечами. – Лучше скажите, где снять комнату подешевле. Я почти без денег.

– Вам ли беспокоиться о деньгах? – Я засмеялся. – Да у вас не голос, а чистейшее золото!

– Ну, не все сразу. Пока мне нужна комната и подешевле.

– Переезжайте в мой пансион. Дешевле и гнуснее меблирашек не сыщешь. Лексон-авеню, 25. Отсюда первый поворот направо.

Римма загасила сигарету и поднялась.

– Спасибо. Сейчас же пойду договариваться.

Она вышла, чуть покачивая бедрами и высоко держа серебристую голову.

Пьяные посетители провожали ее взглядами, пока она не закрыла за собой дверь.

Только после того, как Сэм толкнул меня локтем, я сообразил, что она ушла, не заплатив за кока-колу.

Пришлось платить мне. Выкладывая деньги, я утешал себя тем, что послушал чудесное пение Риммы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Я вернулся домой вскоре после полуночи. Не успел я открыть свою комнату, как дверь напротив распахнулась и выглянула Римма.

– Вот видите, переехала, – сказала она. – Вы серьезно говорили о моем голосе?

Я вошел в комнату, оставив дверь открытой, зажег свет и сел на кровать.

– Совершенно серьезно. С таким голосом вы можете разбогатеть.

– Здесь, в Лос-Анджелесе, голодают тысячи певцов и певиц, – Римма пересекла коридор и прислонилась к косяку двери. – Нечего и думать конкурировать с ними. По-моему, легче заработать на жизнь, если устроиться статисткой на киносъемку.

После пережитого на фронте меня ничто не интересовало и не волновало, но голос Риммы вызвал во мне настоящий энтузиазм.

Я уже разговаривал о девушке с Расти и сказал, что она могла бы петь в баре, но он и слышать не хотел о Римме. Правда, он тоже восхищался ее голосом, однако категорически заявил, что ни одна женщина никогда не будет петь в его заведении. Рано или поздно, заявил Расти, это приведет к большим неприятностям, а их у него и сейчас предостаточно.

– У меня есть один знакомый, – сказал я Римме. – Он, возможно, сможет что-нибудь сделать для вас. Завтра я с ним переговорю. Он владелец ночного клуба на Десятой улице. Ничего особенного, но для начала годится.

– Что ж, благодарю…

В ответе Риммы звучало столько равнодушия, что я раздраженно взглянул на нее.

– Вы не хотите стать профессиональной певицей?

– Я готова стать кем угодно, лишь бы заработать себе на хлеб.

– Вот и хорошо. Завтра же я поговорю с ним.

Я сбросил башмаки, намекая Римме, что ей пора уходить, но она все еще неподвижно стояла в дверях, не спуская с меня больших темно-голубых глаз.

– Я хочу завалиться спать, – сказал я. – Завтра встретимся, я переговорю с этим человеком.

– Спасибо. – Она не шевельнулась. – Большое спасибо. – Римма помолчала. – Мне очень неприятно просить, но не могли бы вы одолжить мне пять долларов? Я совсем на мели.

Я снял пиджак и швырнул его на стул.

– И я тоже. Перебиваюсь кое-как уже полгода. Не надо ломать голову. Со временем вы привыкнете.

– Да, но я целый день ничего не ела.

Я начал развязывать галстук.

– Извините. Я тоже без денег, и поделиться с вами мне просто нечем. Отправляйтесь-ка лучше спать. Когда человек спит, он забывает о голоде.

Римма внезапно повернулась и встала ко мне так, чтобы я видел ее грудь сбоку. Лицо ее совершенно ничего не выражало.

– Мне нужны деньги, – заявила она. – Если вы одолжите мне пять долларов, я проведу с вами ночь. Деньги я потом верну.

Я повесил пиджак в гардероб и, стоя к девушке спиной, крикнул:

– Довольно! Я уже сказал тебе: романы заводить я не намерен. Убирайся!

Я слышал, как хлопнула дверь моей комнаты, и поморщился. Повернув ключ, я умылся в жестяном тазу на туалетном столике, заменил пластырь на лице и улегся в кровать.

Римма не выходила у меня из головы. Впервые за последние месяцы я думал о женщине. Почему она до сих пор не стала певицей? Почему с ее голосом, внешностью и постоянной готовностью переспать с кем угодно она до сих пор не сделала карьеры? Возможно, мой знакомый, владелец ночного клуба «Голубая роза» Уилли Флойд, заинтересуется ею.

Лежа в темноте, я размышлял, смогу ли что-нибудь заработать в роли антрепренера Риммы. Под умелым руководством она вскоре могла бы зарабатывать большие деньги и даже составить состояние, если бы какая-нибудь фирма согласилась выпустить пластинку с записью ее голоса. Десять процентов с гонорара Риммы помогут мне осуществить любые мои желания.

Внезапно из ее комнаты донеслось чиханье. Я вспомнил, как она промокла в тот вечер, когда появилась в баре Расти. Не хватало только, чтобы она простудилась и потеряла голос.

Засыпая, я услышал, как она все еще продолжает чихать.

На следующее утро я вышел из своей комнаты вскоре после одиннадцати. Римма стояла в дверях напротив и поджидала меня. Я поздоровался.

– Ну и расчихалась же ты вчера! Простудилась?

– Нет.

В ярких лучах солнца, светившего в окно коридора, Римма выглядела ужасно. Слезившиеся глаза запали, нос покраснел, побледневшее и покрытое красными пятнами лицо заострилось.

– Я сейчас иду к Уилли Флойду, – сказал я. – Может, тебе лучше полежать? Вид у тебя отвратительный. Если Уилли увидит тебя такой, то нечего и рассчитывать на успех.

– Со мной все в порядке. – Девушка устало провела рукой по лицу. – Не одолжишь ли мне полдоллара на кофе?

– Бог ты мой! Я же сказал, что у меня у самого ничего нет.

Ее лицо у меня на глазах начало как-то раскисать и стало еще более отталкивающим.

– Но я же два дня ничего не ела! Не знаю, что мне и делать. Ну, дай хоть немного… Ну хоть что-нибудь…

– Я на мели, как и ты! – крикнул я, теряя самообладание. – Я же пытаюсь устроить тебя на работу! Что же тебе еще нужно?

– Я голодаю. – Римма бессильно прислонилась к косяку и заломила руки. – Пожалуйста, одолжи мне что-нибудь.

– Черт возьми! Ну, хорошо. Я дам тебе полдоллара, только, чур, с возвратом.

Мне внезапно пришло в голову, что уж если я хочу, чтобы она произвела впечатление на Флойда, получила у него работу и дала мне возможность зарабатывать мои десять процентов, то я должен позаботиться о ней.

Вернувшись к себе, я открыл ящик туалетного столика и достал монету в полдоллара. Ящик содержал в себе всю мою недельную получку – тридцать долларов. Доставая деньги, я загородил собой ящик, тут же задвинул его и закрыл на замок.

От меня не укрылось, как дрожала рука девушки, когда она брала монету.

– Спасибо, я верну. Честное слово!

– Надеюсь. Я и сам еле-еле свожу концы с концами и не намерен заниматься благотворительностью.

Я вышел из комнаты и, повернув ключ в двери, положил его в карман.

– Я буду ждать у себя, – сказала Римма. – Только выпью в кафе напротив чашечку кофе и сразу же вернусь.

– Приведи себя в порядок. Если Уилли захочет увидеть тебя сегодня же, надо, чтобы ты выглядела не так, как сейчас. А петь-то ты сможешь сегодня, ты уверена?

Она кивнула.

– Сколько угодно и когда угодно.

– В таком случае, пока. – Я спустился по лестнице и вышел на солнце.

Уилли я застал в его кабинете. Он пересчитывал кучу двадцатидолларовых банкнот и для ускорения процесса время от времени слюнявил грязный палец.

Он закончил подсчет, спрятал деньги в ящик стола и вопросительно взглянул на меня.

– Ну, Джефф, чем мы недовольны? – поинтересовался он. – Чего мы хотим?

– Я нашел девушку с чудесным голосом. Ты обалдеешь, Уилли. Именно то, что ты искал.

Его розовое одутловатое лицо выражало лишь скуку.

– А я и не ищу дамочек с чудесными голосами. Их тут – сколько твоя душа пожелает… На пяток дюжина… Когда ты перейдешь в мой клуб? Пора бы уже поумнеть, Джефф. Живешь, не знаю как.

– Обо мне не беспокойся. Живу неплохо, Уилли. Но ты должен послушать девушку. Ты будешь платить ей гроши, а она вызовет сенсацию. У нее сносная внешность и голос, какой твоим паршивым посетителям и не снился.

Уилли достал из кармана сигару, откусил кончик и выплюнул в противоположный угол комнаты.

– Вот уж не думал, что ты интересуешься бабами.

– А я и не интересуюсь. Речь идет о деле. Я выступаю в качестве ее антрепренера. Разреши привести ее сюда вечером. Тебя не убудет. Послушай ее, а потом мы обсудим деловую сторону.

Уилли пожал жирными плечами.

– Значит, до вечера.

Я почти не сомневался, что Уилли, прослушав Римму, сразу же пригласит ее. Возможно, он согласится платить девушке долларов семьдесят пять в неделю. Тогда на мою долю придется семь с половиной долларов. Да тридцать у Расти. Не сомневался я и в том, что после первых выступлений Риммы в клубе Уилли о ней заговорят, и тогда я смогу устроить ее в какой-нибудь шикарный ночной клуб, где ей станут платить куда больше.

От этих мыслей у меня чуть не закружилась голова. Я уже представлял себя знаменитым антрепренером, роскошный кабинет, переговоры с крупными звездами, выгодные контракты.

От Уилли я поехал прямо домой, считая, что сейчас самое время сообщить Римме о своем решении. Уилли я не представлю ее до тех пор, пока она не заключит со мной соответствующий договор. Не хватало еще, чтобы ее перехватил какой-нибудь другой жучок!

Прыгая сразу через несколько ступенек, я взбежал по лестнице и влетел в комнату Риммы.

Служанка Кэрри, представлявшая в своем лице весь технический персонал в меблированных комнатах, меняла на кровати белье. Риммы в комнате не оказалось.

Кэрри уставилась на меня. Это была рослая, полная женщина, содержавшая вечно пьяного бездельника мужа.

У нас с Кэрри сложились хорошие отношения. Часто, когда она убирала мою комнату, мы делились своими горестями и неприятностями. И того, и другого у нее было гораздо больше, чем у меня, и все же она никогда не теряла жизнерадостности и постоянно уговаривала меня вернуться домой.

– А где мисс Маршалл? – спросил я, останавливаясь в дверях.

– Уехала полчаса назад.

– Уехала? Совсем?

– Да, совсем.

Меня охватило жесточайшее разочарование.

– Она ничего не поручала мне передать? Может, она сказала, куда уезжает?

– Нет, не сказала и никаких поручений не оставляла.

– А за комнату заплатила?

Кэрри ухмыльнулась, обнажив большие желтые зубы. Ее позабавило предположение, что из меблирашек миссис Майлред можно уехать, не заплатив.

– Конечно, заплатила.

– Сколько?

– Два доллара.

Я медленно и глубоко вздохнул. Похоже, что меня надули на полдоллара. Видимо, деньги у Риммы все же были. Она просто-напросто придумала всю эту историю с голоданием, а я и уши развесил.

Я подошел к своей комнате, вставил ключ в замочную скважину и пытался открыть замок, но ключ не повернулся. Тогда я нажал на ручку, и дверь распахнулась. Она оказалась не на замке, хотя я хорошо помнил, что запер ее, отправляясь к Уилли.

Беспокойство овладело мной, когда я направлялся к туалетному столику. И действительно, его ящик оказался открытым, а тридцать долларов, на которые мне предстояло жить целую неделю, исчезли.

Римма бессовестно обманула меня.

2

Следующая неделя выдалась для меня довольно трудной. Правда, Расти дважды в день кормил меня в кредит, но на сигареты денег не давал. Миссис Майлред, после того, как я пообещал ей выплатить двойную сумму за следующую неделю, согласилась подождать плату за комнату. Кое-как я перебился эти семь дней, и все это время Римма не выходила у меня из головы. Я обещал себе, что если когда-нибудь вновь увижу ее, она навсегда запомнит нашу встречу. Некоторое время еще мучило сожаление, что мне так и не удалось стать ее антрепренером, но недели через две я уже не вспоминал о Римме и повел прежнюю никчемную жизнь.

Однажды, примерно через месяц после описанных событий, Расти попросил меня съездить в Голливуд за неоновой вывеской для бара. Он добавил, что я могу воспользоваться его машиной, а за хлопоты обещал заплатить два доллара.

Делать мне все равно было нечего, и я согласился. Получив вывеску, я положил ее на заднее сиденье старенького «олдсмобиля» и решил проехать через район киностудий.

У входа в «Парамаунт» я увидел Римму. Она о чем-то спорила с вахтером. Я с первого взгляда узнал ее по ее серебристой голове.

На ней был черный, плотно облегавший фигуру комбинезон, красная блузка и такие же красные туфельки, вроде балетных. Как и всегда, она выглядела замызганной и неряшливой.

Поставив машину на свободное место между «бьюиком» и «кадиллаком», я направился к Римме.

Вахтер тем временем скрылся в своей каморке и с силой захлопнул дверь. Римма повернулась и пошла в мою сторону. Меня она узнала, когда мы чуть не столкнулись. Девушка остановилась как вкопанная и уставилась на меня. Ее лицо покрылось густым румянцем. Она исподтишка посмотрела по сторонам, но бежать было некуда, и она решила действовать нагло.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

– Наконец-то мы встретились.

Я подошел еще ближе, готовый схватить ее, если она вздумает улизнуть.

– Ты должна мне тридцать долларов, – сказал я и улыбнулся.

– Ты, кажется, шутишь? – Темно-голубые глаза Риммы смотрели куда-то мимо меня. – Какие тридцать долларов?

– Тридцать долларов. Те, что ты украла у меня. Давай-ка деньги, или нам придется прогуляться в участок.

– Ничего я у тебя не крала! Я должна тебе полдоллара, и все.

Я схватил ее за тонкую руку.

– Пошли. И не вздумай устраивать сцену. Я ведь сильнее тебя. Идем в участок, и пусть полицейские разберутся, что к чему.

Римма сделала попытку вырваться, но, признав свое бессилие, пожала плечами и покорно пошла за мной. Я толкнул ее в машину и сел рядом.

– Это твоя машина? – с внезапным интересом спросила Римма, когда я заводил мотор.

– Нет, крошка, не моя. Я по-прежнему без средств и по-прежнему намерен заставить тебя вернуть деньги. Как ты жила все это время?

– Неважно. Сижу на мели.

– Ну, что ж. А теперь посидишь немного в тюрьме, может, это пойдет тебе на пользу. По крайней мере, бесплатное питание.

– Ты не отправишь меня в тюрьму!

– Конечно, если ты вернешь мне деньги.

– Извини, пожалуйста, – Римма выставила грудь, повернулась ко мне и положила свою руку на мою. – Мне тогда до зарезу нужны были деньги. Я верну. Клянусь тебе!

– Не клянись. Просто верни, и дело с концом.

– Но у меня нет сейчас ни цента.

– Дай-ка сумочку.

Она прижала к себе потрепанную маленькую сумочку.

– Нет!

Я повернул машину к тротуару и резко затормозил.

– Ты слышала? Дай сумочку, или я отвезу тебя в ближайший полицейский участок.

Римма сверкнула глазами.

– Оставь меня в покое. Нет у меня денег. Я их истратила.

– Знаешь, крошка, мне это совсем-совсем безразлично. Дай мне твою сумку, иначе будешь разговаривать с полицейскими.

– Ты пожалеешь об этом! Я говорю серьезно. Я не скоро забываю.

– А меня не интересует, скоро или не скоро. Дай сюда!

Римма бросила мне на колени потрепанную сумку.

Я открыл ее. В ней оказалось пять долларов и восемь центов, пачка сигарет, ключ от комнаты и грязный носовой платок.

Я взял деньги, положил их в карман и швырнул сумку обратно.

– Вот уж чего я тебе никогда не забуду, – тихо заметила Римма.

– И чудесно. Во всяком случае, это тебе наука на будущее. Где ты живешь?

Римма с мрачным выражением лица назвала адрес пансиона недалеко от того места, где мы находились.

– Вот туда мы и поедем.

Следуя сердитым, отрывочным указаниям девушки, я привез ее к еще более грязному и запущенному дому, чем мой. Из машины мы вышли вместе.

– Придется тебе перебраться в мой пансион, крошка, – заявил я. – Будешь петь, зарабатывать деньги и вернешь мне украденное. Твоим антрепренером буду я, и тебе придется платить мне десять процентов со всех заработков. Мы составим письменный договор, но прежде всего ты соберешь свои вещи, и я увезу тебя из этой дыры.

– Ничего я пением не заработаю.

– Это уж моя забота. Ты сделаешь то, что я тебе велю, а иначе отправишься в тюрьму. Давай решай, да побыстрее!

– Ты можешь оставить меня в покое? Я же говорю, что ничего не заработаю пением.

– Ты поедешь со мной, или предпочитаешь отправиться в тюрьму?

Римма молча смотрела на меня. В ее глазах я видел ненависть, но это меня не беспокоило. Она была в моих руках и могла ненавидеть сколько угодно. Так или иначе, но ей придется вернуть деньги.

– Хорошо, я еду с тобой, – сказала она наконец.

Сборы не заняли у Риммы много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за квартиру, потом я привез ее в свой пансион.

Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она раскладывала вещи, я написал договор, составленный в громких, но юридически совершенно несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и получал право на десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я отправился к Римме.

– Распишись вот здесь, – потребовал я, показывая на бумагу.

– И не подумаю, – мрачно ответила Римма.

– Тогда отправляемся в участок.

В глазах Риммы снова вспыхнула ненависть. Помедлив, она нехотя поставила свою подпись.

– Так-то лучше, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу». Ты будешь петь, как еще не пела никогда, получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю. Из этих денег я возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В дальнейшем, крошка, тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а уж потом ты будешь зарабатывать и на себя.

– А я говорю, что не смогу зарабатывать пением, вот увидишь.

– А я спрашиваю: почему? С таким голосом будешь грести деньги лопатой.

Римма закурила и жадно втянула дым. Я заметил, что она как-то сразу раскисла и обмякла, словно у нее вынули позвоночник.

– Хорошо. Я сделаю по-твоему.

– А что ты наденешь?

С явным усилием она поднялась со стула и открыла гардероб. У нее оказалось только одно платье, да и то не из блестящих. Впрочем, я знал, что в «Голубой розе» предпочитают не слишком яркое освещение; платье сойдет, тем более, что другого не было.

– Мне бы поесть, – сказала Римма, вновь тяжело опускаясь на стул. – Весь день я ничего не ела.

– У тебя одно на уме. Поешь, когда получишь работу. Что ты сделала с деньгами, которые украла у меня?

Римма молча смотрела на меня некоторое время.

– Прожила. На что-то же я должна была жить!

– Разве ты нигде не работаешь?

– Иногда.

– Что ты намерена спеть сегодня? Пожалуй, «Тело и душа» лучше всего подойдет для начала. А на бис?

– Ты уверен, что мне придется петь на бис? – спросила Римма с кислым выражением.

Я с трудом удерживал себя, чтобы не ударить ее.

– Мы исполним старые мелодии. Ты знаешь «Не могу забыть того парня»?

– Знаю.

«Ну и чудесно. Все обалдеют, когда услышат эту песню в исполнении певицы с голосом, похожим на серебряный колокольчик».

– Ну и чудесно! – повторил я вслух и взглянул на часы. Было около четверти восьмого. – Я скоро вернусь, а ты переодевайся. Встретимся через час.

Я подошел к двери и вынул ключ.

– Вот что, крошка. Чтобы тебя не соблазняла мысль о бегстве, я тебя закрою.

– Я и так никуда не убегу.

– Вот об этом я и забочусь.

Я вышел из комнаты и закрыл дверь на ключ.

Вручив Расти неоновую вывеску, я предупредил его, что сегодня вечером не приду в бар.

Расти как-то чересчур уж пристально посмотрел на меня.

– Знаешь, Джефф, – сказал он, смущенно почесывая затылок, – пора нам поговорить с тобой. Мои постоянные посетители не очень-то разбираются в твоих музыкальных способностях. Я не могу платить тебе тридцать долларов в неделю. Пора бы тебе взяться за ум и отправиться домой. Все-таки ты ведешь здесь бесполезную жизнь. Одним словом, я больше не могу держать тебя. Приобретаю радиолу-автомат. Ты работаешь последнюю неделю.

Я широко улыбнулся.

– Ну что ж, Расти, договорились. Я знаю, ты хочешь мне добра, но домой я не поеду. Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду ездить в «кадиллаке».

Потеря тридцати долларов в неделю меня не беспокоила. Я не сомневался, что Римма вскоре начнет зарабатывать большие деньги.

Позвонив Уилли Флойду, я сообщил, что привезу Римму примерно в половине десятого. Он согласился, хотя и без особого энтузиазма. Потом я вернулся в наш пансион и по пути в свою комнату заглянул к Римме. Она спала.

Времени до половины десятого оставалось еще много, и я не стал будить девушку. Я прошел к себе, побрился, надел чистую сорочку, потом вынул из шкафа смокинг, почистил его и погладил. Вообще-то смокинг выглядел далеко не блестяще, но другого у меня не было, а о покупке нового я не смел и мечтать.

Без четверти девять я снова зашел к Римме и разбудил ее.

– Ну, звезда, вставай. В твоем распоряжении всего полчаса.

Римма выглядела довольно апатичной. От меня не укрылось, что ей стоило немалых усилий подняться.

Может, она в самом деле была голодна. Во всяком случае, я понял, что она не сможет петь в таком состоянии.

– Вот что. Я пошлю Кэрри за бутербродами, а ты пока одевайся.

– Как хочешь.

Равнодушие Риммы обеспокоило меня. Она начала переодеваться, и я ушел. Кэрри я нашел внизу, на крыльце.

По моей просьбе она сходила в лавку за бутербродами. С кульком в руках я поднялся в комнату Риммы.

Девушка уже переоделась и теперь сидела перед засиженным мухами зеркалом. Я положил кулек ей на колени, но она с гримасой его отбросила.

– Я ничего не хочу.

– Черт возьми…

Я схватил Римму за руки, заставил встать и с силой встряхнул ее.

– Да приди же ты в себя, слышишь? Ты будешь сегодня петь! Другой такой возможности не представится. Ешь этот проклятый бутерброд – ты же вечно жалуешься на голод! Ешь, говорю!

Римма вынула из кулька бутерброд и, отщипывая маленькие кусочки, принялась есть, но почти сразу же перестала.

– Меня стошнит, если я съем еще хоть капельку.

Бутерброд пришлось доедать мне.

– Просто противно смотреть на тебя, – заметил я с набитым ртом. – Иногда я вообще жалею, что познакомился с тобой. Ну, что ж, пошли. Я обещал Уилли приехать в половине десятого.

Все еще продолжая жевать, я немножко отступил и оглядел Римму. Бледная как полотно, с синяками под глазами, девушка казалась выходцем с того света. И все же было в ней что-то пикантное и зазывающее.

Мы спустились по ступенькам и вышли на улицу.

Вечер выдался душный, но когда Римма случайно прикоснулась ко мне, я почувствовал, что она вся дрожит.

– Что с тобой? – резко спросил я. – Ты мерзнешь?

– Нет. Ничего.

Вдруг она громко чихнула.

– Перестань! – крикнул я. – Тебе же надо сейчас петь.

Она, без сомнения, действовала мне на нервы, но я сдерживался, думая о ее голосе. Каково будет, если она расчихается перед Уилли Флойдом?

Мы сели в трамвай и доехали до Десятой улицы. Вагон был переполнен, и Римму прижали ко мне. Время от времени я чувствовал, как ее начинает трясти. Это серьезно беспокоило меня.

– Ты здорова? Ты сможешь петь, правда?

– Я здорова. Отстань.

В клубе «Голубая роза», как всегда, собрались видавшие виды почти преуспевающие и почти честные бизнесмены, почти красивые девицы легкого поведения, время от времени получавшие крошечные роли в кино, и гангстеры, устроившие себе выходной вечер.

Подталкивая перед собой Римму, я довел ее до кабинета Уилли, постучал и, открыв дверь, втолкнул девушку в комнату.

Уилли сидел, положив ноги на стол, и чистил ногти. Он взглянул на нас и нахмурился.

– Хэлло, Уилли, – сказал я. – Вот и мы. Познакомься с Риммой Маршалл.

Уилли еще раз внимательно осмотрел нас и кивнул. Взгляд его маленьких глаз задержался на Римме, и он поморщился.

– Когда мы начнем? – спросил я.

Уилли пожал плечами.

– Мне безразлично. Хоть сейчас. – Он снял ноги со стола. – Ты уверен, она действительно хорошо поет? Что-то не похоже, если судить по ее виду.

– Я не напрашивалась сюда! – с внезапной вспышкой негодования заявила Римма.

– Замолчи! – прикрикнул я. – Не лезь не в свои дела. Цыплят по осени считают, – снова обратился я к Уилли. – Это замечание обойдется тебе в сто долларов в неделю.

Уилли рассмеялся.

– Да ну? Она действительно должна оказаться чудом, чтобы заставить меня расстаться с такими деньгами. Что ж, пойдем послушаем.

Мы вышли в ресторан и постояли в полумраке, пока не умолк оркестр. Потом Уилли поднялся на сцену, велел музыкантам отдохнуть и объявил о предстоящем выступлении Риммы.

Его объявление было кратким. Он сказал только, что одна маленькая девочка хочет спеть одну-две песенки. Потом он махнул нам, и мы предстали перед публикой.

– Как можно громче! – шепнул я Римме, усаживаясь за пианино.

Болтовня в ресторане не смолкла, в зале не раздалось ни единого хлопка.

Меня это не обеспокоило, я знал, что как только Римма запоет и послышится ее серебристый голос, все немедленно онемеют.

Уилли, хмурясь, стоял около меня и не спускал глаз с Риммы. Его явно что-то тревожило.

Стоя около пианино, девушка равнодушно смотрела в наполненный дымом мрак. Она казалась совершенно спокойной.

Я начал играть.

Первые пять или семь тактов Римма спела как профессиональная певица. Ее чистый, звенящий голос наполнил зал, тон и ритм его были идеальными. Я внимательно следил за девушкой. И вдруг с ней что-то произошло. Ее лицо начало вытягиваться, она сбилась с такта, голос изменился. Она перестала петь и расчихалась. Поминутно содрогаясь, она наклонилась вперед и закрыла лицо руками.

В зале стояла могильная тишина, нарушаемая лишь ее чиханьем, потом послышался гул голосов.

Я перестал играть.

– Уведи эту наркоманку! – донесся до меня крик Уилли. – За каким чертом ты привел ее ко мне? Уведи ее сейчас же, слышишь?!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Римма лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и время от времени чихала. Ее трясло.

Я молча стоял у нее в ногах.

«Так мне и надо! – мысленно корил я себя. – Все симптомы были налицо, а мне и в голову не приходило, что она наркоманка, хотя я должен был догадаться еще в тот вечер, когда она расчихалась и долго не могла остановиться».

Уилли Флойд пришел в ярость. Прежде чем выгнать нас, он сказал, что, если я когда-нибудь осмелюсь показать нос в его клубе, он велит своему вышибале как следует вздуть меня. И он не шутил.

Я с трудом довел Римму до дому. Она настолько расклеилась, что я не решился войти с ней в трамвай. По временам мне приходилось почти нести девушку. Кое-как я дотащил ее переулками до пансиона.

Постепенно она стала успокаиваться.

Наблюдая за Риммой, я чувствовал себя довольно-таки неважно. Потерять работу у Расти, поссориться с Уилли Флойдом и вдобавок посадить себе на шею наркоманку!

Следовало бы побросать свои вещи в чемодан и бежать. Я так бы, наверное, и поступил, но в ушах у меня начинал звучать удивительный голос Риммы, и я снова принимался думать о больших деньгах, которые она могла бы зарабатывать, о заключенном с ней контракте и о своей доле гонорара.

Внезапно Римма повернулась и взглянула на меня.

– Я же предупреждала, – сказала она задыхаясь. – А теперь убирайся и оставь меня в покое!

– Да, ты предупреждала, – согласился я, облокачиваясь на спинку кровати и не сводя с нее глаз. – Но ты так и не сказала, что с тобой. Давно ты употребляешь эту гадость?

– Три года. Теперь я не могу без этого жить. – Римма села, вынула носовой платок и протерла глаза.

– Три года? Сколько же тебе лет?

– Восемнадцать. Да тебе-то что?

– Значит, ты употребляешь наркотики с пятнадцати лет? – ужаснулся я.

– Замолчи!

– Это Уилбор снабжал тебя ими?

– Ну, а если и он? – Римма высморкалась. – Ты хочешь, чтобы я пела? Ты хочешь, чтобы я произвела сенсацию? Тогда дай мне денег. У меня все получится чудесно, когда я сделаю укол. Ты еще не слышал, как я могу петь! Дай мне денег, и больше мне ничего не надо.

Я присел на край кровати.

– Не говори глупостей. Денег у меня нет, а если бы и были, я бы все равно не дал. С таким голосом, как у тебя, ты можешь прославиться, я уверен. Мы тебя вылечим, а потом, когда ты отвыкнешь от наркотика, все будет в порядке, и у тебя появятся деньги, много денег.

– Старо. Ничего не получится. Лучше дай-ка мне сейчас немного, ну, хоть пять долларов. Я знаю тут одного человечка…

– Ты отправишься в больницу.

Римма насмешливо посмотрела на меня.

– В больницу? Больницы переполнены такими, как я, и врачи ничего не могут сделать с ними. Я уже побывала в больнице. Дай мне пять долларов! Я буду петь для тебя. Я буду прямо-таки потрясающей. Всего пять долларов!

Больше я не мог слушать. Меня мутило от одного ее взгляда. Я был по горло сыт событиями этого вечера и направился к двери.

– Куда ты?

– Спать. Продолжим завтра. На сегодня с меня хватит.

Я ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь.

Мне долго не удавалось заснуть, и вскоре после двух часов ночи я услышал, как ее дверь открылась, и Римма на цыпочках прошла по коридору. Но в ту минуту я был бы, пожалуй, рад, если бы она собрала свои вещи и сбежала.

На следующее утро я встал часов в десять, оделся, подошел к ее комнате и приоткрыл дверь.

Римма спала. Судя по мягкому, спокойному выражению ее лица, она все же достала где-то наркотик. Ее серебристые волосы рассыпались по подушке, она даже казалась хорошенькой. Видимо, ей удалось найти какого-нибудь простака, а вместе с ним и денег.

Я закрыл дверь, спустился по лестнице и, оказавшись на залитой солнцем улице, зашагал к бару.

Увидев меня, Расти удивился.

– Я хочу с тобой переговорить, – сказал я. – По-серьезному, Расти.

– Ну, так говори.

– Эта девушка может петь. У нее не голос, а целое состояние. У нас с ней договор. Возможно, я получаю шанс выбиться в люди. Честное слово, Расти, девушка может зарабатывать большие деньги.

Бармен озадаченно посмотрел на меня.

– Хорошо, но что же ей мешает? Если она может зарабатывать большие деньги, то почему она не зарабатывает?

– Потому, что она наркоманка.

На лице Расти появилась гримаса отвращения.

– Вот оно что!

– Я должен ее вылечить. Что мне делать?

– Что делать, говоришь? Хорошо, отвечу, если спрашиваешь. – Он ткнул мне в грудь пальцем, размером с банан. – Отделайся от нее, и как можно скорее. С наркоманией, Джефф, ничего сделать нельзя. Уж я-то знаю, можешь мне поверить. Шарлатаны утверждают, что они излечивают наркоманов. Но на сколько? На месяц-другой, от силы на три. А потом продавцы наркотиков снова находят их, и все начинается сначала. Послушай, сынок, ты мне нравишься, и я хочу помочь тебе. Ты не глупый парень, и получил образование. Не путайся с этой дрянью! О такой девчонке не стоит беспокоиться. Она может петь – ну и пусть. Отделайся от нее. Кроме неприятностей, ничего тебя не ждет.

Как было бы хорошо, если бы я послушался Расти! Он говорил правду, но тогда его доводы не подействовали на меня. Я не сомневался, что голос Риммы принесет мне состояние. Надо только вылечить ее, и она начнет загребать деньги. В этом меня никто не мог разубедить.

– Кому мне ее показать, Расти? Ты знаешь, может быть, кого-нибудь, кто мог бы ее вылечить?

– Вылечить? Никто не сможет ее вылечить! Что с тобой? Ты сошел с ума?

– У тебя большой жизненный опыт, Расти. Ты, конечно, что-нибудь слышал. Кто по-настоящему излечивает этих наркоманов? Должен же быть такой человек. Ведь среди киноартистов много наркоманов, кто-то же их вылечивает. Кто же?

Расти нахмурился и поскреб затылок.

– Конечно. Но артисты – люди с деньгами. Лечение стоит денег. Есть здесь один человек, но, судя по тому, что я слышал, он запросит кучу денег.

– Хорошо, хорошо! Может, я займу у кого-нибудь. Я должен во что бы то ни стало вылечить ее. Кто этот человек?

– Доктор Клинци. Он совсем из другого общества, но именно тот, кто тебе нужен. Клинци вылечил Мону Гайсинг и Фрэнки Леддера, – добавил Расти, называя фамилии двух крупнейших звезд киностудии «Пасифик». – Они курили марихуану, но он их вылечил.

– Где его найти?

– Адрес есть в телефонном справочнике… Послушай, Джефф, не ставь себя в глупое положение. Этот тип потребует кучу денег.

– Сколько бы ни потребовал, лишь бы вылечил. Я уговорю его вылечить Римму в счет ее будущих заработков. Она будет получать огромные деньги. Я это чувствую. Иначе и быть не может с таким голосом, как у нее.

– Да… Ты и вправду сошел, видно, с ума.

– Пусть будет по-твоему.

Я выписал из телефонного справочника адрес доктора Клинци. Он жил на бульваре Беверли-глин.

Расставшись с Расти, я сел в трамвай, вернулся в меблированные комнаты и зашел к Римме. Она сидела на кровати в черной пижаме. Сочетание черного с волосами серебряного цвета и темно-голубыми глазами делало ее привлекательной.

– Я хочу есть.

– Я высеку эти слова на твоем надгробии. Однако речь сейчас не об этом… Кто тебе дал денег на укол вчера вечером?

Римма отвела глаза в сторону.

– Не понимаю, о чем ты. Я очень голодна. Ты можешь дать мне…

– Замолчи! Ты согласна пройти курс лечения, если мне удастся договориться с врачом?

Лицо Риммы помрачнело.

– Мне уже поздно лечиться. Я знаю. Бесполезно говорить о врачах.

– Есть человек, который может тебя вылечить. Если мы с ним договоримся, ты согласишься пройти курс лечения?

– Кто это?

– Доктор Клинци. Он лечит всех знаменитых киноартистов. Может, мне удастся уговорить его.

– Держи карман шире. Проще всего дать мне денег. Много не надо, всего каких-нибудь…

Я с силой встряхнул ее. Мне едва не стало дурно, когда она дохнула на меня.

– Ты согласишься лечиться у него, если мы с ним договоримся? – крикнул я.

Римма вырвалась у меня из рук.

– Как хочешь.

– Ладно. Я переговорю с ним. Никуда не выходи из комнаты. Я скажу Кэрри, чтобы она принесла тебе чашку кофе и что-нибудь поесть.

Подойдя к лестничной площадке, я окликнул Кэрри и попросил ее принести Римме шницель и кофе, потом зашел к себе и надел свой лучший костюм. Костюм был неважный, местами лоснился, но когда я причесался, начистил ботинки и вообще привел себя в порядок, вид у меня стал вполне приличный.

Затем я снова зашел к Римме. Она сидела на кровати, отпивая кофе, и, увидев меня, по привычке сморщила нос.

– О! Ты здорово выглядишь!

– Неважно, как я выгляжу. Давай, пой. Все, что угодно.

Римма уставилась на меня.

– Все, что угодно?

– Да. Пой.

Римма запела «Дым ест тебе глаза».

Она пела без всякого усилия. И снова при звуках ее чистого, сильного голоса я чувствовал озноб.

Я стоял и молча слушал, а когда она исполнила припев, остановил ее.

– Хорошо, хорошо, – сказал я с бьющимся сердцем. – Никуда не уходи. Я скоро вернусь.

Прыгая сразу через несколько ступенек, я сбежал по лестнице.

2

Особняк доктора Клинци стоял посреди большого красивого сада, обнесенного высокой стеной с острыми железными шипами.

Я пошел по длинной аллее. Мне потребовалось три-четыре минуты быстрой ходьбы, прежде чем я увидел дом, показавшийся мне голливудским вариантом дворца Медичи во Флоренции.

Около пятидесяти ступенек вели к большой террасе. В окнах верхнего этажа виднелись решетки.

И от самого особняка, и от сада веяло какой-то холодностью и отчужденностью. Казалось, даже розы и бегонии источают не аромат, а уныние.

Недалеко от аллеи, под тенью вязов сидели в креслах-колясках несколько человек, рядом хлопотали три или четыре сиделки в ослепительно белых халатах.

Я поднялся по ступенькам парадного и позвонил.

Через несколько секунд дверь открыл какой-то серый человек: у него были серые волосы, серые глаза, серый костюм и медлительные старческие манеры.

Я назвал себя.

Он молча провел меня по сверкающему паркету в небольшую комнату, где за письменным столом сидела и что-то писала карандашом изящная блондинка-медсестра.

– Мистер Гордон, – доложил серый человек.

Стоя позади, он с такой силой пододвинул стул, что мне волей-неволей пришлось сесть. Уходя, он осторожно, словно она была из хрупкого стекла, прикрыл за собой дверь.

Медсестра отложила в сторону карандаш и, печально улыбаясь одними глазами, мягко спросила:

– Да, мистер Гордон? Чем мы можем вам помочь?

– Я хочу переговорить с доктором Клинци об одном пациенте.

Медсестра взглянула на мой костюм.

– А кто ваш пациент, мистер Гордон?

– Я все расскажу доктору Клинци.

– Боюсь, доктор сейчас занят. Вы можете довериться мне. Решение о приеме зависит от меня.

– Очень мило с вашей стороны, но в данном случае речь идет об особом случае. Я хочу поговорить лично с доктором Клинци.

– Что за особый случай, мистер Гордон?

Чувствовалось, что мое объяснение никакого впечатления на нее не произвело. В ее глазах уже не было печали, они выражали просто скуку.

– Я антрепренер, а мой клиент – певица, и стоит очень дорого. Мне придется обратиться еще куда-нибудь, если я не смогу переговорить непосредственно с доктором Клинци.

Кажется, мои слова произвели впечатление. Медсестра задумалась.

– Если вы минуточку подождете, мистер Гордон, – сказала она, поднимаясь, – я выясню…

Она вышла из комнаты, но почти тут же вернулась и остановилась в открытых дверях.

– Прошу вас.

Я прошел в огромную комнату, заставленную современной мебелью. Здесь же стоял операционный стол, а за письменным столом у окна сидел человек в белом халате.

– Мистер Гордон?

Он произнес мою фамилию так, словно мое посещение доставило ему необыкновенную радость.

Человек поднялся. Это был мужчина лет тридцати, небольшого роста. У него были светлые курчавые волосы, серо-голубые глаза и мягкие, вкрадчивые манеры.

– Да, правильно. Доктор Клинци?

– Конечно. – Он жестом показал на стул. – Чем могу служить, мистер Гордон?

Я сел и подождал, пока уйдет сестра.

– У меня есть певица, которая вот уже три года принимает морфий, – начал я. – Мне нужно ее вылечить. Во сколько это обойдется?

Взгляд его серо-голубых глаз не был обнадеживающим.

– Мы берем пять тысяч долларов за курс лечения, мистер Гордон, гарантируя положительный исход. У нас есть все основания для такой гарантии.

Я глубоко вздохнул.

– За такие деньги вполне естественно ожидать положительного исхода.

Он печально улыбнулся. В этом заведении, видимо, все специализировались на чисто печальных улыбках.

– Вам, мистер Гордон, возможно, сумма покажется значительной, но наши пациенты принадлежат к высшим слоям общества.

– Сколько времени длится лечение?

– Все зависит от пациента. Примерно недель пять, а если мы имеем дело с очень трудным случаем – недель восемь, не больше.

– И результат гарантирован?

– Разумеется.

Я знал, что не найдется сумасшедшего, который одолжил бы мне пять тысяч долларов. У меня не было никакой возможности раздобыть такую сумму.

Я решил испытать, не клюнет ли он на мою приманку.

– Видите ли, доктор, это несколько больше того, что я в состоянии заплатить. Девушка обладает изумительным голосом. Если я смогу вылечить ее, она будет зарабатывать огромные деньги. А что, если вы согласитесь войти со мной в пай и получать процентов двадцать со всех ее гонораров впредь до выплаты пяти тысяч долларов? Затем вы получите еще три тысячи в качестве процентов.

Едва договорив, я понял, что допустил ошибку. Лицо Клинци стало равнодушным, в глазах появилось отсутствующее выражение.

– Мы не занимаемся такими делами, мистер Гордон. Моя лечебница переполнена. Плату за лечение мы всегда принимаем только наличными: три тысячи при поступлении больного и две – перед выходом из больницы.

– Но тут же совершенно особый случай…

Его палец с наманикюренным ногтем потянулся к кнопке звонка на письменном столе.

– Извините, но таковы наши условия.

Он с удовольствием нажал кнопку.

– Но если я все же достану денег, вы действительно гарантируете результаты?

– Результаты лечения? Конечно.

Он уже стоял. Открылась дверь, вплыла медсестра. Оба они опять печально улыбнулись мне.

– Если ваша клиентка, мистер Гордон, все же захочет лечиться, пожалуйста, поскорее известите нас. Желающих много, и не исключено, что нам будет трудно или даже невозможно принять ее.

– Спасибо. Буду иметь в виду.

Доктор Клинци подал мне холодную белую руку, словно оказывал величайшую милость, а затем медсестра проводила меня до двери.

По дороге в меблированные комнаты я обдумывал все сказанное доктором и впервые в жизни пожалел, что не располагаю хотя бы некоторой суммой денег. Но была ли у меня хоть тень надежды раздобыть где-нибудь нужные пять тысяч? Если бы я с помощью чуда достал их и заплатил за лечение Риммы, она, а вместе с ней и я вскоре оказались бы на вершине славы.

Размышляя, я медленно шел по улице, пока не поравнялся с большим магазином патефонов и радиоприемников. Я остановился у витрины и стал рассматривать яркие конверты с долгоиграющими пластинками, представляя, как выглядела бы Римма на одном из них. В глаза мне бросилось висевшее за стеклом объявление: «Запишите свой голос на ленту! Трехминутная запись – 2 доллара 50 центов. Носите свой голос в кармане, чтобы удивлять друзей!»

У меня тут же возникла идея.

Если записать голос Риммы на пленку, можно будет не опасаться повторения того, что случилось в «Голубой розе». Мне останется лишь прокручивать ленту, и, может, кто-нибудь все же заинтересуется и одолжит мне деньги для лечения Риммы.

Я поспешно направился в пансион.

Римму я застал уже одетой. Она сидела у окна и курила. Девушка повернулась ко мне и ожидающе взглянула на меня.

– Доктор Клинци утверждает, что он может излечить тебя, – сказал я, усаживаясь на кровать. – Но нужны деньги. Пять тысяч.

Римма сморщила нос, пожала плечами и снова уставилась в окно.

– Ничего невозможного нет, – продолжал я. – У меня появилась идея. Мы запишем твой голос на ленту. Не исключено, что кто-нибудь из тех, кто выпускает пластинки, послушав твой голос, даст денег. Пошли.

– Ты совсем сошел с ума. Никто тебе таких денег не даст.

– Предоставь это решать мне. Пошли. Мы исполним «Некоторые дни», – сказал я по пути в магазин. – Ты знаешь эту вещь?

Римма ответила, что знает.

– Петь надо как можно громче и быстрее.

Продавец магазина, проведший нас в студию звукозаписи, выглядел неприветливым и скучающим. Он, несомненно, видел в нас чету бездельников, которые от нечего делать решили выбросить на ветер два доллара пятьдесят центов и только зря отнимали у него время.

– Мы вначале прорепетируем, – заметил я, усаживаясь за пианино. – Громко и быстро.

Продавец включил звукозаписывающий аппарат.

– Никаких репетиций. У нас не полагается, – ответил продавец. – Я буду регулировать исполнение в процессе записи.

– Нет, вначале мы прорепетируем. Вам, может быть, это и безразлично, а нам нет.

Я заиграл мелодию в несколько более быстром темпе, чем обычно. Римма запела. Я взглянул на продавца. Голос девушки, видимо, ошеломил его: раскрыв рот, он словно в оцепенении смотрел на нас.

Никогда еще Римма не пела так хорошо. Это действительно было пение!

После первого куплета я остановил девушку.

– Боже милосердный! – приглушенным шепотом воскликнул продавец. – В жизни не слышал ничего подобного!

Римма молча скользнула по нему равнодушным взглядом.

– Ну, а сейчас начнем записывать. Запись звука включена?

– Давайте, – ответил продавец. – Включу, как только вы начнете.

На этот раз Римма пела еще лучше, если это вообще было возможно.

Когда Римма кончила, продавец предложил прослушать запись через стереофонический проигрыватель.

Слушали мы сидя.

При правильной регулировке проигрывателя и применении фильтров, устраняющих шипение радиоламп, голос девушки звучал громче, чем естественный, и производил потрясающее впечатление. Мне не доводилось слушать ничего более поразительного.

– Ну и ну! – воскликнул продавец, выключая аппарат. – Вот это да! Эл Ширли должен обязательно это прослушать. Он с ума сойдет.

– Эл Ширли? Кто это? – спросил я.

– Ширли? – удивился продавец. – Владелец фирмы по производству пластинок. «Калифорнийская компания звукозаписи». Он открыл Джой Миллер. В прошлом году она напела пять пластинок. Знаете, сколько она заработала? Полмиллиона! И разрешите добавить, что она полное ничтожество по сравнению с этой девочкой. Можете мне поверить. Я много лет торгую пластинками и еще не слышал ничего похожего. Поговорите с Ширли. Он ухватится за нее обеими руками.

Я поблагодарил продавца и хотел заплатить ему два доллара пятьдесят центов, но он отмахнулся.

– Оставьте! Я получил и хороший урок, и удовольствие. Переговорите с Ширли. Буду рад, если она его заинтересует. – Он пожал мне руку. – Желаю удачи. Впрочем, ничего иного и быть не может.

Возвращаясь с Риммой по набережной в меблированные комнаты, я сильно волновался. Если она и в самом деле пела лучше Джой Миллер, – а продавец знал, что говорил, – значит, она сможет зарабатывать огромные деньги. Предположим, за первый же год полмиллиончика! Десять процентов этой суммы должны выглядеть совсем неплохо.

Я искоса взглянул на Римму. Засунув руки глубоко в карманы комбинезона, она шла рядом со мной, безучастная ко всему на свете.

– Сегодня же переговорю с Ширли, – сказал я. – Может, он одолжит мне пять тысяч на твое лечение. Слышала, что сказал этот деятель в магазине? Ты можешь высоко взлететь.

– Я хочу есть, – мрачно заявила Римма. – Могу я что-нибудь поесть?

– Ты слушаешь меня или не слушаешь? – Я остановился и резко повернул ее к себе. – Ты можешь заработать своим голосом целое состояние. Только сначала надо вылечиться.

– Напрасно ты морочишь себе голову, – ответила Римма, вырываясь. – Я уже лечилась. Все бесполезно… Как же насчет еды?

– Доктор Клинци вылечит тебя. А Ширли, прослушав запись, может, не откажется одолжить денег.

– Может, может… Может, у меня вырастут крылья, и я улечу. Никто не одолжит нам столько денег.

В тот же день, взяв у Расти машину, я поехал в Голливуд. Лента с записью лежала у меня в кармане, и я опять сильно волновался. Было бы неосторожно открывать Ширли, что Римма наркоманка. Он, конечно, и слышать ничего не захочет, когда узнает тайну девушки. Мне предстояло как-то убедить его расстаться с пятью тысячами долларов, но как именно, я себе не представлял. Все зависело от того, какое впечатление произведет на него запись. Если он ухватится за нее, тогда я смогу заставить его раскошелиться.

Фирма Ширли находилась почти рядом с киностудией «Метро-Голдвин-Мейер». Это было двухэтажное здание, расположенное на участке примерно в четверть гектара. Пройти на территорию фирмы можно было только через проходную у ворот, где дежурили два свирепых на вид вахтера.

Только здесь, убедившись, с каким солидным предприятием мне предстоит иметь дело, я понял всю трудность своей задачи. Все тут было поставлено на широкую ногу. У меня внезапно пропала всякая вера в собственные силы.

Едва я вошел в проходную, как один из вахтеров направился ко мне. Он окинул меня критическим взглядом и, решив, что церемониться нечего, резким тоном спросил, зачем я пожаловал. Я ответил, что хотел бы переговорить с мистером Ширли. Нечто вроде растерянности промелькнуло в глазах охранника, но в следующую секунду он рассердился.

– Вас таких двадцать миллионов. Вы договаривались о приеме?

– Нет.

– В таком случае и не надейтесь.

Наступил момент, когда не оставалось ничего иного, как идти ва-банк.

– Да? Ну и чудесно. При первой же встрече с ним я обязательно упомяну, какая у него образцовая охрана. Он как-то приглашал меня заглянуть, если я окажусь рядом, но коль скоро вы этого не хотите, то разбирайтесь с ним сами.

Охранник смутился.

– Он в самом деле вас приглашал?

– А почему бы и нет? Они с моим отцом учились вместе в университете.

Агрессивное выражение совсем исчезло с лица охранника.

– Как вы назвали себя?

– Джефф Гордон.

– Подождите минуточку.

Он скрылся в помещении, позвонил куда-то по телефону, потом снова вышел и жестом пригласил меня пройти.

– Обратитесь к мисс Уиссин.

Это уже был шаг вперед.

С пересохшим ртом и отчаянно бьющимся сердцем я миновал аллею и оказался во внушительном вестибюле. В сопровождении мальчика в форме небесно-голубого цвета с пуговицами, сверкающими, как бриллианты, я прошел по коридору, в который с обеих сторон выходили отполированные двери из красного дерева, и остановился перед одной из них, с медной табличкой, гласившей: «Мистер Гарри Найт и мисс Генриетта Уиссин».

Мальчик открыл дверь и знаком предложил мне войти.

Я оказался в большой с темно-серыми стенами комнате; в мягких креслах сидели какие-то люди – человек пятнадцать. При виде их мне почему-то вспомнилось выражение: стадо заблудших овец.

Впрочем, я не успел как следует рассмотреть присутствующих, потому что обнаружил, что меня внимательно разглядывают чьи-то изумрудно-зеленые глаза, твердые, словно стекло, и такие же равнодушные. Глаза принадлежали рыжеволосой девушке лет двадцати четырех, с красивой фигурой и очень холодным выражением лица.

– Я вас слушаю.

– К мистеру Ширли, пожалуйста.

Девица пригладила волосы и вновь взглянула на меня так, словно я только что сбежал из зверинца.

– Мистер Ширли не принимает посетителей, а мистер Найт сейчас занят. – Ленивым взмахом руки она показала на стадо заблудших. – Если вы сообщите мне вашу фамилию и причины вашего посещения, я, возможно, смогу записать вас на прием в конце недели.

Я понимал, что ложь, на которую клюнул вахтер, на нее не подействует. Эта особа была хитра и обучена никому и ничему не верить. Если мне не удастся обмануть ее, то моя песенка спета.

– В конце недели? – небрежно бросил я. – Слишком поздно. Если Найт не примет меня сейчас же, ему не избежать убытков, а это вряд ли понравится мистеру Ширли.

Слабовато, но ничего сильнее я придумать не мог.

По крайней мере, все в комнате стали прислушиваться, подавшись вперед и вытянув шеи, как собаки, учуявшие добычу.

Но если мои слова и произвели на них впечатление, то мисс Уиссин они оставили совершенно равнодушной, она лишь небрежно и скучающе улыбнулась.

– Возможно, вы не откажетесь написать нам? Если мистер Найт заинтересуется, он даст вам знать.

Позади девушки открылась дверь, и из нее выглянул лысеющий толстяк лет сорока в желтовато-коричневом костюме в полоску. Он окинул комнату враждебным взглядом.

– Следующий! – Именно таким тоном медицинская сестра в кабинете зубного врача вызывает очередного страдальца.

В то же мгновение я оказался рядом с ним. Уголком глаза я заметил, что высокий юноша с бакенбардами, как у Элвиса Пресли, судорожно сжав гитару, извлек ее из кресла. Но он опоздал.

Наступая на толстяка, широко и обаятельно улыбаясь, я оттеснил его в кабинет.

– Здравствуйте, дорогой мистер Найт, – сказал я. – У меня есть нечто такое, что доставит вам истинное наслаждение. Не сомневаюсь, что вы сразу же захотите обрадовать и мистера Ширли.

К этому времени я уже оказался в кабинете и ногой захлопнул дверь.

На письменном столе Найта стоял магнитофон. Обойдя вокруг толстяка, я вставил ленту в аппарат и приготовился его включить.

– Сейчас вы будете себя благодарить за проявленное благоразумие, – тараторил я. – Конечно, на таком аппарате вы не получите полного представления, но вы подпрыгнете до потолка, если воспроизведете запись на стереофоническом проигрывателе.

Найт, с лица которого не сходило выражение крайнего изумления, молча наблюдал за мной.

Я включил магнитофон, и из динамика полился голос Риммы.

Не спуская глаз с Найта, я заметил, как после первых же тактов напряглось его лицо.

Он прослушал всю запись и только тогда сказал:

– Кто это?

– Моя клиентка. Вы согласны, чтобы ее послушал мистер Ширли?

Найт осмотрел меня с головы до ног.

– А вы кто?

– Моя фамилия Джефф Гордон. Я тороплюсь. Или мистер Ширли, или «Радио корпорейшн оф Америка». Выбирайте. Я пришел к вам потому, что «Радио корпорейшн» дальше от меня.

Однако этот стреляный воробей не попался на удочку. Он ухмыльнулся и уселся за письменный стол.

– Не надо горячиться, мистер Гордон. Я же не сказал, что она плохо поет. Нет, она поет хорошо, но я слышал певиц и получше. Возможно, она заинтересует нас. Приводите ее в конце недели, послушаем.

– Это невозможно. Кроме того, я уже заключил с ней договор.

– Дело ваше. Приводите ее, когда найдете нужным.

– Советую заключить с ней договор сейчас же. Если не хотите, то мне придется обратиться в «Радио корпорейшн».

– Я не сказал, что не хотим, однако нам надо послушать ее.

– Извините, но ничего не выйдет. – Я пытался разговаривать, как опытный, прожженный делец, но понимал, что это получается у меня из рук вон плохо. – Дело в том, что она не вполне хорошо себя чувствует, ей нужно войти в форму. Если она вас не интересует, то скажите, и я уйду.

В дальнем углу комнаты распахнулась дверь, и из нее не спеша вышел маленький седой человек.

Найт торопливо встал.

– Я сию минуту, мистер Ширли…

Сам мистер Ширли!.. Я воспринял его появление, как сигнал. Решив не упускать предоставившейся возможности, я моментально включил магнитофон, несколько усилив громкость звучания.

Голос Риммы наполнил комнату.

Найт бросился к аппарату, но Ширли жестом остановил его. Он слушал, склонив голову набок, время от времени переводя взгляд маленьких черных глаз с меня на Найта и с Найта на аппарат.

– Замечательно! – воскликнул он, как только кончилась лента. – Кто она?

– А никто. Ее имя ничего вам не скажет. Мне нужен ваш контракт с ней.

– Вы его получите. Пусть она придет завтра утром.

Он направился было к выходу, но я бросился к нему.

– Мистер Ширли…

Он остановился и взглянул на меня через плечо.

– Девушка не вполне здорова, – заговорил я, изо всех сил пытаясь скрыть свое отчаяние. – На лечение нужны пять тысяч долларов. Потом она будет петь еще лучше, я уверяю вас. Она может произвести самую большую сенсацию в нынешнем сезоне, но ее нужно поставить на ноги. Разве даже сейчас ее голос не заслуживает того, чтобы рискнуть пятью тысячами долларов?

Ширли уставился на меня, и я заметил, каким равнодушным становится его взгляд.

– А что с ней?

– Ничего такого, что не мог бы вылечить хороший врач.

– Вы сказали, что это обойдется в пять тысяч долларов?

– Ей нужно пройти специальный курс лечения, – ответил я, чувствуя, как у меня по лицу струится пот.

– У доктора Клинци?

Не было смысла лгать человеку, которого все равно не обманешь.

– Да.

– В таком случае ваша клиентка меня не интересует. Она могла бы меня заинтересовать, если бы была здорова и готова начать работу немедленно. Я заключил бы с вами очень выгодный для обеих сторон контракт. Но мне совершенно безразличны люди, которые, прежде чем запеть, должны лечиться у доктора Клинци.

Он вышел из кабинета и захлопнул за собой дверь.

Я вынул пленку из магнитофона, положил ее в коробочку и опустил в карман.

– Вот так-то, – смущенно заметил Найт. – Плохи ваши дела. Старик до смерти боится наркоманок. У него дочь наркоманка.

– Но он заинтересуется, если моя клиентка вылечится?

– Безусловно. Но он обязательно захочет получить доказательства. – Найт распахнул дверь и вежливо выпроводил меня.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Когда я наконец попал домой, Риммы в ее комнате не оказалось. Я пошел к себе и бросился на кровать. И надо заметить, что такого подавленного состояния я не испытывал уже много лет. После студии «Калифорнийской компании звукозаписи» я побывал в тот же день в «Радио корпорейшн оф Америка». Служащие фирмы пришли в восторг от голоса Риммы, но едва я заговорил о задатке в пять тысяч долларов, меня молниеносно выставили за дверь.

Отсутствие Риммы усиливало мое и без того отвратительное настроение. Она знала, что я пошел на встречу с мистером Ширли, и тем не менее не захотела дождаться и узнать, как обстоят дела. На основании длительного опыта она знала, что все мои попытки пристроить ее кончаются ничем. Вот что особенно меня угнетало.

Передо мной встал вопрос: что делать дальше? Ни работы, ни денег – их едва-едва хватит, чтобы дотянуть до конца недели. Мне даже не на что было купить билет на дорогу домой. А возвращаться приходилось, как это ни претило мне. Предстояло еще выклянчить у Расти денег на железнодорожный билет, а потом уговорить отца вернуть долг.

От разочарования и подавленности мне хотелось биться головой о стенку.

Пять тысяч долларов!

Я надеялся, что Римма произвела бы сенсацию, если бы мне удалось ее вылечить. За год она заработала бы, наверно, полмиллиона. Моя доля составила бы тысяч пятьдесят. Это куда лучше, чем возвращаться домой и признаваться отцу в крахе всех своих надежд.

Погруженный в эти размышления, я провалялся в кровати до самой темноты, а когда совсем уже решил подняться и отправиться к Расти за деньгами, услышал на лестнице шаги Риммы.

Я стал ждать.

Вскоре она не спеша вошла в мою комнату, остановилась в ногах кровати и уставилась на меня.

– Хэлло, – сказала она.

Я промолчал.

– Поесть бы. Как насчет денег?

– Тебя не интересует, что мне сказал Ширли?

Римма зевнула и потерла глаза.

– Ширли?

– Да. Хозяин «Калифорнийской компании звукозаписи». Сегодня днем я разговаривал с ним о тебе.

Римма равнодушно пожала плечами.

– Ничего я не хочу знать, все они говорят одно и то же. Пойдем куда-нибудь поедим.

– А он сказал, что если ты вылечишься, то заработаешь целое состояние.

– Ну и что? А деньги на лечение у тебя есть?

Я встал, подошел к висевшему на столе зеркалу и стал причесываться, опасаясь, что ударю Римму, если не займу чем-нибудь руки.

– Денег у меня нет, и в кафе мы не пойдем. Убирайся! Мне противно смотреть на тебя.

Римма присела на краешек кровати, запустила руку под блузку и почесалась.

– А у меня есть деньги! Сегодня я угощаю тебя ужином. Я не такая жадная, как ты. Мы закажем телятину со спагетти.

Я повернулся и посмотрел на нее.

– У тебя есть деньги? Откуда?

– Получила в киностудии «Пасифик». Мне позвонили оттуда сразу же после твоего ухода. Я три часа работала статисткой на массовых съемках.

– Спорю, что лжешь! Тебя отблагодарил в темном переулке какой-нибудь старик.

Римма хихикнула.

– Нет, я участвовала в массовых съемках. Могу сообщить еще кое-что. Я знаю, где мы можем достать пять тысяч долларов, о которых ты так беспокоишься.

Я отложил расческу и снова взглянул на Римму.

– О чем ты говоришь, черт возьми?!

Римма принялась рассматривать свои руки. Они были грязные, с трауром под ногтями.

– Всего только о пяти тысячах на лечение.

– Ну и что?

– Я знаю, где их можно достать.

Я глубоко перевел дыхание.

– Бывают минуты, когда мне хочется поколотить тебя, – сказал я. – И ты доведешь меня до этого.

Римма снова хихикнула.

– И все же я знаю, где достать деньги.

– Превосходно. Где же?

– Ларри Ловенштейн мне сказал.

Я засунул руки глубоко в карманы брюк.

– Перестань говорить загадками. Кто этот Ларри Ловенштейн?

– Мой приятель. – Римма откинулась на кровати и оперлась на локти. Вид у нее был ничуть не соблазнительней, чем у тарелки остывшего супа. – Он работает в отделе кадров киностудии и сообщил мне, что в кассе у него иногда хранится по десяти и даже больше тысяч долларов для расплаты со статистами. Замок в кассе – сущий пустяк.

Я закурил, чувствуя, как у меня затряслись руки.

– Какое мне дело до того, сколько денег в кассе киностудии?

– Я думала, мы тихонько проберемся туда и хапнем денежки.

– Нечего сказать, блестящая идея! А ты подумала, как отнесется к этому киностудия? Может, тебе приходилось слышать, что бывает за «хапнем»?

Римма по обыкновению наморщила нос и передернула плечами.

– Просто у меня мелькнула такая мысль. Но если тебя не устраивает, то давай забудем.

– Спасибо за добрый совет. Я так и сделаю.

– Пожалуйста. Поступай, как знаешь. Я-то думала, что ты очень хочешь достать деньги!

– Очень. Только не таким путем.

Римма встала.

– Пойдем куда-нибудь поедим.

– Отправляйся одна. Мне нужно кое-что сделать.

Римма медленно подошла к двери.

– А то пойдем? Я не скупая, угощу. Или, может, тебе гордыня не позволяет поесть за мой счет?

– Моя гордыня тут ни при чем. У меня есть более важное дело, мне надо переговорить с Расти и одолжить у него денег на билет домой. Я уезжаю.

На лице Риммы промелькнуло удивление.

– Это почему же?

– Потому что я без работы. Питаться воздухом я еще не научился и поэтому возвращаюсь домой.

– Ты можешь получить работу в киностудии «Пасифик». Завтра там большие массовые съемки, им нужны статисты.

– Да? Как же это сделать?

– Я тебе помогу. Завтра отправимся туда вместе. Тебе дадут работу. А сейчас пойдем поедим. Я просто умираю от голода.

Я согласился, потому что был голоден и потому, что у меня не хватало сил продолжать спор.

Мы пришли в маленький итальянский ресторан и заказали спагетти, оказавшиеся очень вкусными, и телятину в масле, нарезанную тонкими ломтиками.

– Ширли действительно сказал, что я умею петь? – спросила Римма в середине обеда.

– Сказал. По его словам, он заключит с тобой контракт, как только ты вылечишься.

Она отставила тарелку и закурила.

– Взять деньги в киностудии – проще простого.

– Ни ради тебя, ни ради кого другого я на это не пойду.

– Я думала, что ты в самом деле хочешь помочь мне вылечиться.

– Довольно! Мне осточертело говорить о твоем лечении, и сама ты осточертела.

Кто-то опустил монету в радиолу-автомат. Джой Миллер запела «Некоторые дни». Мы оба внимательно слушали. Миллер пела слишком громко, в ее голосе слышался какой-то металлический оттенок, к тому же она часто фальшивила. Пленка со звукозаписью, лежавшая у меня в кармане, не шла ни в какое сравнение с этой пластинкой.

– Полмиллиона в год! – задумчиво проговорила Римма. – А ведь певица-то она совсем неважная, правда?

– Правда-то правда, и все же гораздо лучше тебя, хотя бы уже потому, что ей не нужно лечиться. Пошли. Я хочу спать.

Мы возвратились в пансион, и Римма остановилась на пороге моей комнаты.

– Если хочешь, можешь ночевать у меня. Я в настроении.

– Чего не могу сказать о себе, – ответил я и захлопнул дверь у нее перед носом.

Я лежал в темноте и думал над словами Риммы: «Взять деньги в киностудии проще простого…» Надо забыть об этом, твердил я себе. Да, мне приходится трудно, но я еще не настолько пал. И все же мысль о деньгах не выходила у меня из головы. Если бы только мне удалось помочь Римме вылечиться…

Размышляя так, я незаметно уснул.

На следующий день, около восьми утра, мы на автобусе поехали в Голливуд. Через главные ворота киностудии «Пасифик» двигался непрерывный поток людей, и мы замешались в толпе.

– Время у нас еще есть, – сказала Римма. – Съемка начнется не раньше десяти. Пойдем, я попрошу Ларри устроить тебя на работу.

Я последовал за ней.

В стороне от главного здания находилось несколько низких одноэтажных домиков. Около одного из них стоял высокий худой человек в вельветовых брюках и в голубой рубашке.

Я возненавидел его с первого взгляда. Плохо выбритый, с бледным одутловатым лицом и близко посаженными, бегающими глазками, он напоминал сутенера, ищущего заработка.

Человек глумливо бросил Римме:

– Хэлло, милашка! Пришла поработать? – Он посмотрел на меня. – А это что за фрукт?

– Мой приятель. Ларри, ты не сможешь его пристроить статистом?

– А почему бы и нет? Чем вас больше, тем веселее. Как зовут?

– Джефф Гордон, – ответила Римма за меня.

– Хорошо, я его беру. – Ларри обратился ко мне: – Отправляйся в студию номер три, дружище. Прямо по аллее, затем второй поворот направо.

– Иди пока один, – сказала Римма. – Мне нужно переговорить с Ларри.

Ловенштейн подмигнул мне:

– Все они хотят переговорить минуточку со мной!

Я пошел по аллее, но на полпути оглянулся. Римма и Ловенштейн направлялись в контору. Он обнял ее за плечи и, склонившись над ней, что-то говорил. Я остановился.

Через несколько минут Римма вышла из конторы и присоединилась ко мне.

– Я взглянула на двери. Ничего хитрого. Замок ящика стола, где хранятся деньги, посложнее, но я сумею его открыть, если хватит времени.

Я промолчал.

– Мы успеем все обделать за сегодняшнюю ночь, – продолжала Римма. – Здесь ведь легко «заблудиться». Кстати, я знаю тут местечко, где можно пересидеть до утра. Видишь, все очень просто.

Мои колебания были недолгими. Я говорил себе, что, если не пойду сейчас на риск, мне придется вернуться домой и вести жалкую жизнь неудачника. Если же я вылечу девушку, то мы оба будем обеспечены.

В ту минуту я думал только о том, какие возможности откроют передо мной десять процентов с полмиллиона долларов.

– Хорошо, – сказал я. – Если ты решилась, я с тобой.

2

Мы лежали бок о бок в темноте под большой сценой в студии номер три. Уже несколько часов мы провели в этом положении, прислушиваясь к топоту ног над нами, крикам рабочих, готовивших декорации к завтрашней съемке, и к брани чем-то недовольного режиссера.

С утра и до темноты я и Римма работали под жаркими лучами юпитера вместе с другими статистами – толпой никому не нужных людей, цеплявшихся за Голливуд в надежде, что когда-нибудь кто-нибудь их заметит и они засверкают в созвездии других кинозвезд. Пока же они трудились в поте лица своего, и мы, ненавидя их, делали то же самое.

Одну сцену мы повторяли бессчетное количество раз с одиннадцати утра до семи вечера, и, должен признаться, такого трудного дня у меня еще никогда не было.

В конце концов режиссер объявил перерыв.

– Ну, хорошо, ребята! – крикнул он в микрофон. – Приходите завтра ровно в девять в той же одежде, что и сегодня.

Римма взяла меня за руку.

– Держись ко мне поближе и пошевеливайся, когда я дам тебе знать.

Мы тащились в самом конце вереницы усталых, покрытых потом статистов. У меня колотилось сердце, но я не позволял себе задумываться над тем, что мне предстояло сделать.

– Сюда! – шепнула Римма и подтолкнула меня.

Мы незаметно свернули в аллею, ведущую к боковому входу в третью студию, и без всяких осложнений пробрались под сцену. Первые три часа мы лежали тихо, как мыши, опасаясь, что кто-нибудь нас обнаружит, но часам к десяти рабочие разошлись, и мы остались одни.

Нам очень хотелось курить, и мы достали по сигарете. Слабый огонек спички отразился в глазах Риммы, и она, взглянув на меня, сморщила нос.

– Все обойдется как нельзя лучше. Через полчаса мы сможем приступить.

Именно в эту минуту я почувствовал страх.

Должно быть, я совсем сошел с ума, позволив впутать себя в это грязное дело. Если нас поймают…

– Какие у тебя отношения с Ловенштейном? – спросил я.

Римма зашевелилась, и мне показалось, что я задел ее за живое.

– Никаких.

– Так я и поверил! Где ты могла познакомиться с этой скотиной? Он точная копия твоего дружка Уилбора.

– Тебе с твоим изуродованным лицом лучше бы помалкивать. Кого ты из себя корчишь?

Я изо всех сил ущипнул ее за ногу.

– Не смей говорить обо мне!

– А ты не смей обзывать моих друзей.

Тут я понял, кто такой Ловенштейн.

– Теперь я знаю: он снабжает тебя наркотиком.

– Ну, если и снабжает? Должна же я его где-то добывать?

– Кажется, я совсем выжил из ума. И зачем только связался я с тобой!

– Ты ненавидишь меня?

– Ненависть тут ни при чем.

– Да, ты не первый, кто не захотел лечь со мной в постель, – обиженно ответила она.

– Девушки и женщины меня сейчас не интересуют.

– Ты в таком же отчаянном положении, как и я, только не даешь себе отчета.

– Да замолчи же ты наконец, – чуть не крикнул я, окончательно выходя из себя.

– Теперь и я кое-что тебе скажу, – как ни в чем не бывало продолжала Римма. – Я тоже ненавижу тебя. Понимаю, ты человек хороший и хочешь мне добра, и все равно ненавижу. Никогда не забуду, как ты грозился обратиться в полицию. Берегись, Джефф! Я с тобой расплачусь за все, если даже мы будем работать вместе.

– Если ты только выкинешь какой-нибудь номер, – сердито ответил я, поворачивая голову в ее сторону, – я тебя вздую. Да, да! Тебе нужна хорошая взбучка.

Римма хихикнула.

– Сколько времени? – спросила она.

Я посмотрел на светящиеся стрелки часов.

– Половина одиннадцатого.

– Пора.

У меня снова екнуло сердце.

– А охранники тут есть?

– Охранники? Зачем они тут?

Римма поползла вперед, и я последовал за ней. Через несколько секунд мы оказались около выхода из студии и прислушались.

Вокруг царила мертвая тишина.

– Я пойду первая, – шепнула Римма. – Держись поближе.

Мы выбрались в темноту душной ночи. Светили звезды, но луна еще не взошла. Я заметил, что Римма остановилась и стала вглядываться в том же направлении, что и я.

– Трусишь? – спросила она, приближаясь ко мне. Чувство отвращения от ее близости охватило меня, но отступить я не мог, за моей спиной возвышалась стена студии. – А я ни капельки. Меня не пугает такая работа. А вот ты трусишь.

– Ну, хорошо, трушу, – ответил я, отталкивая ее. – Теперь ты довольна?

– А бояться нечего. Никто не может причинить человеку столько вреда, сколько он причиняет себе сам.

– Да ты совсем спятила! Это еще что за разговор?

– Пошли за монетой. Мигом все обделаем.

Римма нырнула в темноту, и я последовал за ней.

Мы остановились у двери отдела кадров, и я услышал, как девушка расстегнула застежку-»молнию» у сумочки, которую весь день носила через плечо.

Стоя почти вплотную к Римме, я чувствовал, как кровь стучит у меня в висках и как меня все больше и больше охватывает ужас. Затем я услышал, как она стала открывать замок. Видимо, Римма и в самом деле была настоящим специалистом, потому что замок сразу щелкнул и открылся.

В контору мы вошли вместе и некоторое время стояли у двери, привыкая к темноте. Минуту спустя при слабом свете звезд, проникавшем через незакрытое шторами окно, мы различили у противоположной стены комнаты контуры стола.

Римма подошла к нему и опустилась на колени.

– Посторожи, – бросила она. – Я мигом.

Меня начала бить дрожь.

– Я передумал. Давай уйдем отсюда.

– Перестань хныкать! – зашипела Римма. – Зато я не передумала.

В комнате на мгновение посветлело. Римма включила фонарик и направила луч света на замок. Потом она уселась на пол и начала что-то тихонько напевать.

Я ждал, прислушиваясь к звуку собственного сердца и к легкому скрежету металла о металл.

– Сложная штучка, – проговорила наконец Римма. – Но ничего, справлюсь.

Однако она проявила излишнюю самоуверенность. Минута тянулась за минутой, а она все еще возилась с замком, и металлический скрежет начал действовать мне на нервы.

– Ну что, не ладится? – спросил я, подходя к ней. – Давай лучше уйдем.

– Замолчи!

Я снова повернулся к окну, и сердце у меня упало.

В свете звезд я увидел очертания головы и плеч человека, смотревшего в окно.

Не знаю, разглядел ли он меня, – в конторе было темно, – но мне казалось, что человек смотрит прямо мне в глаза. Я заметил, что у него широкие плечи, и что он носит плоскую фуражку с козырьком, – при виде ее мне стало совсем страшно.

– Там кто-то есть! – прошептал я.

– Я открыла замок! – воскликнула Римма.

– Ты слышишь? Кто-то смотрит в окно.

– Прячься! Чего же ты стоишь?

Я беспомощно огляделся по сторонам и бросился было в дальний угол комнаты, но дверь распахнулась и кто-то включил свет. Холодный и яркий, он подействовал на меня, как удар по голове.

– Одно движение, и я стреляю!

Этот суровый, решительный, спокойный голос принадлежал охраннику. Высокий и широкоплечий, он стоял на пороге и целился в меня из револьвера.

– Что ты здесь делаешь?

Я медленно поднял трясущиеся руки, испытывая отвратительное ощущение, что он вот-вот выстрелит.

– Я…

– Не опускать руки!

Охранник пока не замечал скорчившуюся за столом Римму. Я хотел теперь только одного: выбраться из конторы прежде, чем он обнаружит ее.

Не знаю, как, но мне удалось немного овладеть собой.

– Я заблудился и хотел переночевать здесь.

– Да ну? В таком случае тебе придется переночевать в еще более безопасном месте. Не опускай руки и медленно подойди сюда… Стой! – крикнул он, едва я сделал первый шаг. Он пристально смотрел на ящик письменного стола. – Ты что, пытался сломать замок?

– Нет… говорю же вам…

– Встань лицом к стене. Живо.

Я повернулся.

Наступило молчание, показавшееся мне бесконечным. Некоторое время я слышал только удары своего сердца, потом раздался оглушительный выстрел. Он прозвучал, как удар грома, и заставил меня съежиться. В первую минуту я подумал, что охранник обнаружил Римму и застрелил ее, и осторожно посмотрел через плечо.

Он стоял, согнувшись, у стола. Щегольская фуражка свалилась с головы. Руками в перчатках с широкими раструбами он держался за живот. Его револьвер валялся на полу. Перчатки постепенно окрашивались кровью. В следующее мгновение прогремел еще один выстрел. Судя по вспышке, стреляли из-за стола.

Охранник глухо застонал, стал медленно клониться и упал.

Я все так же неподвижно стоял у стены с поднятыми руками и не спускал глаз с охранника, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Из-за стола поднялась Римма. В руке у нее был револьвер. Девушка взглянула на охранника, и ничто не изменилось в ее лице.

– Денег я не нашла, – сердито бросила она. – Ящик пустой.

До меня вряд ли дошел смысл ее слов. Я смотрел на тоненькую струйку крови, змеившуюся по начищенному до блеска паркету.

– Бежим!

Нотка тревоги, прозвучавшая в голосе Риммы, вернула меня к действительности.

– Ты же убила его!

– Да, иначе он убил бы меня. – Римма остановила на мне холодный взгляд. – Пошевеливайся, болван. Выстрелы могли услышать.

Она направилась к двери, но я схватил ее за руку и рывком повернул к себе.

– Откуда у тебя револьвер?

Римма вырвалась.

– Говорят тебе, пойдем! Сюда вот-вот придут.

Ее ничего не выражающий взгляд пугал меня.

Где-то вдалеке завыла сирена, и я похолодел от этого звука.

– Пошли!

Мы выбежали в темноту.

Во всех зданиях студии зажигали огни, слышались возбужденные голоса.

Римма схватила меня за руку, толкнула в темную аллею, и мы побежали под завывание сирены.

– Сюда!

Она втащила меня в неосвещенный проем двери и, на мгновение включив фонарик, увлекла за огромный деревянный ящик.

Мы услышали, как кто-то тяжело пробежал мимо. Затем послышались крики людей и пронзительный свист.

– Идем!

Если бы не Римма, мне бы никогда не выбраться с территории киностудии. Ни на одну секунду она не теряла самообладания и вела меня по каким-то темным аллеям с такой уверенностью, словно знала, где нас подстерегает опасность, а где опасности нет.

По мере того, как мы пробегали мимо бесчисленных зданий студии и огромных съемочных павильонов, свистки и крики становились все глуше и глуше, и мы, наконец, остановились, задыхаясь, в тени здания.

По-прежнему выла сирена, но другие звуки сюда уже не доносились.

– Нам нужно выбраться до появления фараонов, – шепнула Римма.

– Ты убила его!

– Помолчи-ка лучше… В конце этой аллеи мы можем перебраться через стену.

Я последовал за девушкой, и вскоре мы подбежали к стене высотой в десять футов. Здесь мы остановились и взглянули наверх.

– Ну-ка, помоги мне!

Обеими руками я взял ее за ногу и поднял на стену. Римма уселась на гребне стены, перегнулась и некоторое время всматривалась в темноту.

– Все в порядке. Ты сможешь забраться сам?

Я разбежался, ухватился в прыжке за гребень стены и кое-как вскарабкался на нее. В следующую минуту мы спрыгнули уже вниз и оказались на немощеной дороге, шедшей вдоль территории студии.

Отсюда мы бегом направились к шоссе, по обочине которого стояло несколько машин, принадлежавших посетителям расположенного поблизости ночного клуба.

– Минут через пять подойдет автобус, – сказала Римма.

Издалека донеслось завывание полицейской сирены.

Римма потянула меня к стоявшему на шоссе «форду».

– Живо!

Мы проскользнули в машину. Едва Римма захлопнула дверцу, как мимо нас промчались два полицейских автомобиля; они направлялись к главному входу киностудии.

– Подождем здесь, – шепнула Римма. – Сейчас должны пройти еще несколько машин с полицейскими. Нельзя, чтобы нас заметили.

Это было резонно, и все же мне хотелось сломя голову бежать отсюда.

– Каков тип, этот Ларри! – негодующе продолжала Римма. – Я должна была знать, что он обязательно все перепутает. Видимо, перед концом работы деньги сдаются в банк или закрываются в сейф.

– Да, но ты понимаешь, что убила человека?! Нас теперь могут посадить на электрический стул. Ты сумасшедшая! И зачем я спутался с тобой!

– Но я же действовала в порядке самозащиты! – возмущенно ответила Римма. – У меня не было иного выхода.

– При чем тут самозащита? Ты застрелила его совершенно хладнокровно. Выстрелила в него дважды.

– Я оказалась бы круглой идиоткой, если бы позволила застрелить себя. Он держал в руке револьвер. Это была самозащита.

– Это было самое настоящее убийство!

– Заткнись!

– Мы расстаемся. Видеть тебя больше не могу!

– Жалкий трус! Деньги тебе нужны так же, как и мне. Ты хотел заработать на мне. А сейчас, как только положение немножко осложнилось…

– По-твоему, убийство – это «небольшое» осложнение?

– Хватит. Перестань.

Я сидел неподвижно, крепко вцепившись в рулевое колесо, до смерти перепуганный, и твердил себе, что, если мне удастся благополучно выбраться отсюда, я уеду домой, начну учиться и больше никогда в жизни не сделаю ничего дурного.

Снова послышались завывания сирены. Мимо нас промчалась еще одна машина, набитая полицейскими в штатском, а вслед за ней – карета «Скорой помощи».

– Процессия закончилась, – усмехнулась Римма. – Пошли.

Я выбрался вслед за ней из машины, и мы быстро направились к остановке. Через две-три минуты подошел очередной автобус.

Мы сели на заднее сиденье. Никто не обращал на нас внимания. Римма курила и смотрела в окно. Автобус свернул с шоссе на набережную. Римма начала чихать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

В ту ночь я спал всего часа три или четыре. Перед моими глазами неотступно стоял убитый охранник и Римма с дымящимся револьвером в руке. Часов в семь утра я проснулся окончательно и, уставившись в потолок, снова, в который раз, стал перебирать в памяти недавние события. Сказать, что я чувствовал себя отвратительно, – значит, почти ничего не сказать.

Я валялся в кровати и обдумывал, как мне поступить. Следовало немедленно убираться из города, оставаться здесь дальше было опасно. Я решил повидать Расти, занять у него денег на билет и утром же уехать. Мой поезд уходил часов в одиннадцать.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнате появилась Римма. На ней была все та же красная кофточка и плотно облегавший фигуру комбинезон. Бледное лицо, неестественно поблескивающие глаза. На наркотик, конечно, она деньги раздобыла.

Римма остановилась в ногах кровати и взглянула на меня.

– Что тебе? – спросил я. – Убирайся!

– Я иду в студию. А ты?

– Ты с ума сошла! Ни за что.

Римма сморщила нос и смерила меня презрительным взглядом.

– А я не могу отказаться от работы в студии. Если не приду сегодня, меня больше никогда не возьмут. Что же ты намерен делать?

– Уезжаю. Между прочим, вчера ты убила человека. Или для тебя это такой пустяк, что можно и не вспоминать о нем?

Римма улыбнулась.

– А говорят, это твоих рук дело.

Меня словно подбросило на кровати.

– Моих?! Ты думаешь, что говоришь?

– Не волнуйся. Никто никого не убивал. Он жив.

Я сбросил с себя простыню и сел.

– Откуда ты знаешь?

– Из газеты.

– Где она?

– Лежала на полу около одной из комнат.

– Что же ты стоишь? Принеси.

– Ее уже кто-то взял.

Я готов был задушить ее.

– И там говорится, что он жив?

Римма со скучающим видом кивнула.

Трясущейся рукой я взял сигарету и закурил. От нахлынувшего чувства облегчения я чуть не задохнулся.

– Откуда ты взяла, будто это я его убил?

– Он сообщил полицейским твои приметы, и они ищут человека со шрамом на лице.

– Не морочь мне голову. Стреляла в него ты!

– Он меня не видел. Он видел тебя.

– Он знает, что я в него не стрелял. Я стоял лицом к стене, когда ты в него выстрелила. Он должен это помнить.

Римма равнодушно пожала плечами.

– Я знаю только, что полиция разыскивает человека со шрамом на лице. Остерегайся.

Мне с трудом удавалось сдерживать себя.

– Достань газету! Слышишь? Сейчас же достань мне газету!

– Не ори! Или ты хочешь, чтобы тебя слышали все, кому не лень? Я не могу опаздывать в студию. А тебе лучше побыть здесь и не показываться на улице.

Я схватил ее за руку.

– Где ты взяла револьвер?

– Уилбор дал. Пусти! – Римма с силой вырвала руку. – Не будь слюнтяем. Мне доводилось попадать в переделки почище этой. Посидишь в укрытии денька два, потом уедешь. А пока и не пытайся.

– Как только полицейские заподозрят меня, они первым делом явятся сюда.

– Хватит хныкать! – презрение, звучавшее в ее голосе, бесило меня. – Ну и трус же ты! Говорю тебе: не распускай слюней, и все будет в порядке. До чего же ты мне надоел!

Я схватил Римму за горло, прижал к стене и несколько раз ударил по лицу. Я понимал, что поступаю гадко, но не мог сдержаться. Потом я выпустил девушку и, тяжело дыша, отступил на шаг в сторону.

– Да, я боюсь. Боюсь, потому что еще сохранил какую-то порядочность. А ты? Ни чести, ни совести. Совершенно развращенная тварь. Совершенно! Слышишь? Убирайся!

Римма стояла, прислонившись к двери. На лице у нее пламенели следы моих ударов, глаза горели ненавистью.

– Я тебе никогда этого не забуду, подлец, – сказала она. – У меня много причин помнить тебя. Наступит время, и я с тобой рассчитаюсь за все, за все! Полицейский, надеюсь, умрет, и я еще порадуюсь, когда тебя посадят на электрический стул.

Я распахнул дверь комнаты:

– Вон!

Римма ушла, и я с силой захлопнул дверь.

Некоторое время я стоял неподвижно, пытаясь успокоиться. Потом подошел к зеркалу и взглянул на свое бледное, искаженное страхом лицо. Вот он, тоненький шрам по краю челюсти… Если полицейский сообщил эту примету своим коллегам – моя песенка спета.

Чувство панического страха все сильнее охватывало меня. Теперь я уже думал только о том, чтобы побыстрее выбраться отсюда, уехать домой. Вместе с тем я понимал, что если полиция уже разыскивает меня, то появляться днем в городе – чистое безумие. На лестнице послышались тяжелые шаги Кэрри. Я открыл дверь.

– Кэрри, сделай, пожалуйста, одолжение. Я сегодня не хочу никуда выходить. Ты не добудешь мне газету?

Кэрри бросила на меня быстрый, удивленный взгляд.

– У меня много работы, мистер Джефф. И я не могу разгуливать.

– Это очень важно. Возьми у кого-нибудь на несколько минут, – продолжал настаивать я, стараясь говорить как можно естественнее. – Пожалуйста, Кэрри, прошу тебя.

– Попробую. Вы что, заболели?

– Да вроде. Постарайся достать газету.

Кэрри кивнула и ушла.

Я снова лег на кровать, закурил и стал ждать. Прошло не меньше получаса, прежде чем я услышал, как Кэрри поднимается по лестнице. Я соскочил с кровати и подбежал к лестнице.

Кэрри сунула мне газету и подала чашку кофе.

– Большое спасибо, Кэрри.

– Мэм все читала и читала…

– Хорошо, хорошо. Спасибо.

Я захлопнул дверь, поставил кофе и стал нетерпеливо пробегать глазами газету.

В заметке на последней странице сообщалось, что охранник киностудии «Пасифик» обнаружил в одном из зданий грабителя, и тот стрелял в него. Сейчас пострадавший находится в государственной больнице в Лос-Анджелесе. Перед тем, как охранник потерял сознание, он сообщил полицейским приметы грабителя. Полиция уже разыскивает человека со шрамом на лице. Не исключено, что охранник умрет.

Это было все, но большего и не требовалось.

У меня подкосились ноги, и я без сил присел на кровать.

Спустя некоторое время я встал и оделся. Скорее всего, мне придется бежать, и нужно было подготовиться. Сложив вещи в чемодан, я пересчитал деньги и обнаружил, что у меня всего лишь десять долларов пятьдесят центов.

Потом я уселся у окна и стал наблюдать.

Вскоре после полудня в дальнем конце улицы остановилась полицейская машина, и из нее вышли четверо в штатском. У меня перехватило дыхание.

На нашей улице находилось четыре пансиона. Детективы наметили себе каждый по пансиону и разошлись. Наш пансион облюбовал высокий детина в сдвинутой на затылок шляпе с плоской тульей и загнутыми краями. В зубах у него торчал окурок потухшей сигареты.

Я видел, как он поднялся на крыльцо, и слышал, как прозвенел звонок.

Я отошел от окна, проскользнул на лестничную площадку и посмотрел в холл, куда тремя пролетами спускалась лестница.

Через холл прошла Кэрри, и тут же послышался звук открываемой двери.

– Я из полиции, – отрывисто и резко бросил детектив. – Мы разыскиваем молодого человека со шрамом на лице. Живет здесь такой?

Я так крепко вцепился в перила лестницы, что лак на них стал липким под моими пальцами.

– Со шрамом? – недоуменно, как мне показалось, переспросила Кэрри. – Нет, сэр. У нас тут нет никого со шрамом.

Мысленно благословляя Кэрри, я в изнеможении прислонился к перилам.

– Ты уверена?

– Да, сэр, уверена. Я знала бы, если бы тут проживал кто-нибудь со шрамом. Нет у нас такого человека.

– Этот человек – убийца.

– Никого у нас нет со шрамом, сэр.

«Этот человек – убийца…» Значит, охранник все же умер.

Я вернулся в свою комнату и бросился на постель. Меня бросало то в жар, то в холод. Казалось, время остановилось.

Не знаю, сколько я пролежал в таком состоянии. Потом в дверь кто-то нерешительно постучал.

– Можно.

Кэрри открыла дверь и уставилась на меня. Ее полное морщинистое лицо выражало озабоченность.

– Приходил полицейский…

– Я слышал. Зайди, Кэрри, и закрой дверь.

Кэрри вошла в комнату и прикрыла дверь.

Я сел на кровать.

– Спасибо. Правда, я никого не убивал, но все равно ты избавила меня от большой неприятности.

Я встал, подошел к туалетному столику и взял бумажник.

– Полицейский мог доставить мне массу хлопот, – продолжал я, вынимая пятидолларовую бумажку. – Вот, Кэрри, возьми.

Кэрри от денег отказалась.

– Не нужно, мистер Джефф. Я обманула сыщика, потому что мы с вами друзья.

Внезапно меня охватило такое волнение, что я чуть не расплакался.

– Значит, у вас большая неприятность? – спросила Кэрри, испытующе глядя на меня.

– Да, но к убийству я никакого отношения не имею. Я не способен убить.

– Я знаю. Не волнуйтесь. Хотите чашку кофе?

– Спасибо, ничего не хочу.

– Не нужно волноваться. Позже я принесу вам газету. – Кэрри открыла дверь, но остановилась и, кивком показав на комнату Риммы, сказала: – Ушла.

– Она говорила мне, что уйдет.

– Скатертью дорога. Вы не волнуйтесь, – повторила Кэрри.

Вскоре после пяти она вновь заглянула ко мне и бросила на кровать вечернюю газету. Бледная и встревоженная, Кэрри долго с беспокойством смотрела на меня, прежде чем уйти.

Как только за ней закрылась дверь, я схватил газету.

Охранник скончался, не приходя в сознание. Полиция продолжает разыскивать молодого человека со шрамом. Его арест ожидается с минуты на минуту.

Как только стемнеет, надо немедленно бежать, твердил я себе. Мне стоило больших трудов удержаться и не покинуть эту мышеловку сейчас же, но я понимал, как опасно появляться на улице средь бела дня.

Побыв некоторое время в комнате, я спустился в холл и из телефона-автомата позвонил Расти. Я с удовольствием услышал его резкий, грубый голос.

– Расти, у меня большие неприятности. Ты не смог бы заехать ко мне, когда стемнеет?

– А кто же, по-твоему, останется за меня в баре? – ворчливо спросил он.

Признаться, об этом я не подумал.

– Тогда, пожалуй, мне самому придется приехать к тебе.

– Говоришь, большие неприятности?

– Хуже быть не может.

Расти, видимо, уловил нотки панического страха в моем голосе.

– Ну, ладно, – успокаивающе сказал он. – Я оставлю за себя Сэма. Значит, когда стемнеет?

– Не раньше.

– Договорились.

Я вернулся к себе и стал ждать. Ожидание показалось мне бесконечным, и я основательно изнервничался к тому времени. Когда солнце село за бухтой, в дешевых барах и плавучих игорных домах зажглись огни. И все же наступающая ночь несколько поубавила мои страхи.

Вскоре после девяти из-за угла вынырнул старенький «олдсмобиль» Расти. Я спустился к парадной двери и держал ее открытой, пока он не вошел.

Мы молча поднялись по лестнице. Закрыв за Расти дверь комнаты, я с облегчением вздохнул.

– Спасибо, что пришел.

Расти сидел на кровати. Его полное, до синевы выбритое лицо покрывал пот, во взгляде читалась озабоченность.

– Так что за неприятность? Из-за этой особы?

– Да.

Я подал ему газету и указал на заметку. Расти, поджав губы, с безразличным видом прочел ее, потом перевел взгляд на меня.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Но ты-то тут при чем?

– Я-то ни при чем, а вот она… На меня, должно быть, нашло какое-то затмение. Мне нужны были пять тысяч долларов на ее лечение. Она сказала, что мы можем найти деньги в кабинете начальника отдела кадров киностудии. Клянусь тебе, Расти, я не убивал!

Расти положил газету, вытащил смятую пачку сигарет и, вытряхнув одну из них на ладонь огромной ручищи, закурил.

– Так. Значит, влип. А ведь я предупреждал. Не я ли говорил, что ты с ней хватишь горя?

– Говорил.

– Ну и что же? Что ты намерен делать?

– Хочу убраться отсюда. Хочу уехать домой.

– Первый раз за все время слышу от тебя умные слова. – Расти запустил руку во внутренний карман пиджака и достал потрепанный бумажник. – Вот. Как только услышал твой сигнал о бедствии, так сразу же очистил свою кассу.

Расти протянул мне пять двадцатидолларовых бумажек.

– Что ты, Расти! Мне столько не нужно.

– Бери и не разговаривай.

– Мне нужны деньги только на обратный билет домой. Больше я не возьму.

Расти поднялся и затолкал деньги в мой бумажник.

– Тебе лучше не появляться на вокзале в Лос-Анджелесе. Возможно, полицейские уже установили там наблюдение. Я отвезу тебя во Фриско. Там ты сядешь на поезд.

– Да, но если по дороге нас остановят полицейские и задержат меня с тобой…

– Это уже моя забота. Пошли.

Расти вышел из комнаты и начал спускаться по лестнице. Я шел за ним с чемоданом в руке.

В вестибюле мы встретили Кэрри.

– Я еду домой, Кэрри.

Расти вышел на улицу, оставив нас вдвоем. Я протянул старушке две пятидолларовые бумажки.

– Будь добра, возьми.

Кэрри взяла одну из них.

– Плата за комнату, мистер Джефф. Остальное вам самому пригодится. Счастливого пути.

– Я не виноват, Кэрри. Что бы обо мне ни говорили, я не виноват.

Кэрри устало улыбнулась и похлопала меня по плечу.

– Желаю вам успеха, мистер Джефф.

Я вышел в темноту, сел в «олдсмобиль» и захлопнул дверцу. Машина, как подстегнутая, рванулась вперед.

2

Минут десять мы ехали молча, потом я сказал:

– Странно, Расти, но сейчас я только и думаю о том, как бы поскорее попасть домой. Я получил хороший урок. Если мне удастся благополучно выпутаться из этого дела, я возобновлю учение. С жизнью, которую я вел последнее время, покончено раз и навсегда.

– Давно пора, – проворчал Расти.

– Ты слышал, как она поет? У нее редчайший голос. Если бы только она не была наркоманкой…

– Если бы она не была наркоманкой, ты бы никогда с ней не встретился. Так уж устроена жизнь. Если ты когда-нибудь увидишь ее снова, бросай все и беги, куда глаза глядят.

– Так и сделаю. Только я надеюсь, что больше никогда ее не увижу.

В Сан-Франциско мы приехали часа в три ночи. Расти пошел узнавать время отхода поезда, а я ждал в машине около вокзала.

Вскоре он вернулся, и я сразу заметил, что он чем-то обеспокоен.

– Поезд в Голланд-Сити отправляется сразу же после восьми. В восемь десять. В кассе сидят двое полицейских. Возможно, они ждут кого-то другого, но факт остается фактом. Однако ты можешь от них улизнуть. Я купил тебе билет. Держи.

– Спасибо, Расти. Деньги я тебе верну. Ты настоящий друг.

– Поезжай домой и устраивайся на работу. Деньги можешь не возвращать. Не вздумай и носа показывать в Лос-Анджелесе. Расплатишься со мной, когда устроишься на работу и займешься настоящим делом.

Время шло медленно. Несколько часов мы сидели в машине, курили и дремали.

– Ну, а теперь выпьем по чашечке кофе и отправляйся, – сказал Расти вскоре после семи часов.

Мы взяли в киоске кофе и пончиков.

Наступило время расставаться. Я крепко пожал Расти руку.

– Еще раз спасибо.

– Ладно, ладно. Сообщи, как у тебя пойдут дела.

Он хлопнул меня по плечу и быстро вернулся к машине.

Я вошел в вокзал, поминутно обтирая лицо носовым платком, чтобы скрыть шрам.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

За одиннадцать лет многое может произойти.

Оглядываясь сейчас назад, должен сказать, что эти годы были самыми яркими и волнующими в моей жизни.

Единственным событием, омрачившим мое существование спустя два года после того, как я окончил университет, явилась смерть отца. Он умер от инфаркта за своим рабочим столом в банке. Именно так он и хотел бы умереть, если бы ему представилась возможность выбора. Отец оставил мне пять тысяч долларов и дом, который я вскоре продал. Располагая этим капиталом и дипломом инженера, я открыл совместно с Джеком Осборном строительную фирму.

В свое время мы служили с Джеком в одной воинской части на Филиппинских островах, вместе высаживались на Окинаве. Коренастый толстяк с рыжеватыми редеющими волосами и кирпично-красным лицом, Джек был на пять лет старше меня и получил диплом инженера еще до призыва на военную службу.

До чего же неуемный человек! Проработав часов двадцать подряд и соснув часа четыре, он с прежней энергией брался за дело. Просто счастье, что он приехал в Голланд-Сити навестить меня как раз в то время, когда я стал обладателем наследства.

Прежде чем заглянуть ко мне, Джек провел в Голланд-Сити три дня, потолкался среди людей, осмотрелся, прозондировал почву и пришел к выводу, что в нашем городе инженер-строитель может обеспечить себе приличное существование.

Потом он примчался ко мне, протянул жесткую, грубую руку и широко ухмыльнулся.

– Джефф, – сказал он, – я облазил сей благословенный град вдоль и поперек и решил обосноваться тут. Как насчет того, чтобы совместно начать какое-нибудь дельце?

Так возникла фирма «Осборн и Холлидей».

Моя настоящая фамилия Холлидей. В Лос-Анджелесе я жил под фамилией Гордон – девичьей фамилией матери, поскольку, будучи не очень уверенным в себе, боялся, что влипну в какую-нибудь историю и скомпрометирую отца. Инстинктивная и нередко себя оправдывающая осторожность!

Целых три года я и Джек торчали в комнатушке, называя ее не иначе, как «наша контора», надеялись и ждали. Если бы не маленькие сбережения, нам пришлось бы жить впроголодь, но все же мы кое-как перебивались. Снимали комнату в дешевом пансионе, сами готовили себе еду, сами печатали свои бумаги на машинке, сами убирали контору.

И вот, совершенно неожиданно, мы получили предложение построить на набережной многоквартирный дом. Несмотря на отчаянный натиск конкурентов, нам удалось заполучить подряд, правда, пришлось потратиться и до предела урезать все наши расходы. Особых барышей подряд нам не принес, зато мы доказали кому следует, на что мы способны.

Постепенно наша фирма начала получать и другие заказы, но тоже не очень-то выгодные. Прошло еще два года, пока нам удалось более или менее твердо встать на ноги. Трудное это было время. Мы боролись, стиснув зубы, и в конце концов все же выстояли.

Совместная работа с Джеком у нас ладилась. Он носился по городу, вел переговоры и прочее, а я занимался делами в самой конторе. Пришло время, когда у нас появилась возможность взять помощника – им стала некая Клара Коллинс, тощая старая дева в годах. Она считала нас несолидными и даже не совсем нормальными людьми, но выполняла свои обязанности старательно и добросовестно, так что расходы на ее содержание более чем окупались.

Лишь на седьмом году существования наша фирма начала получать много частных заказов на строительство домов, дач, бензозаправочных станций и даже небольшого кинотеатра, однако в муниципальное строительство нам проникнуть не удавалось, хотя именно здесь нас ожидал бы хороший заработок.

Я решил поближе сойтись с мэром нашего города Генри Мэттисоном. Я уже не раз с ним встречался и пришел к выводу, что нам нетрудно будет подружиться. Его сын погиб на Филиппинах. Узнав, что мы с Джеком тоже немало там пережили, Мэттисон почувствовал к нам расположение, хотя и не такое, чтобы добиваться для нас каких-нибудь подрядов.

Время от времени к нам в руки попадали проекты различных муниципальных строений, мы составляли сметы и отсылали в муниципалитет. На том все и кончалось. Все подряды доставались трем фирмам, подвизавшимся в городе уже лет по двадцать.

Пытаясь найти какой-то путь для сближения с мэром, я случайно познакомился с Саритой Флеминг.

Сарита заведовала городской библиотекой в Голланд-Сити. Ее родители жили в Нью-Йорке. У нее был диплом о литературном образовании, и она с радостью приняла предложение стать заведующей библиотекой, поскольку не могла ужиться с матерью. В поисках каких-нибудь сведений о Мэттисоне я забрел в библиотеку, где вот уже два года работала Сарита.

Я объяснил девушке цель своего прихода, и оказалось, что она может помочь мне, как никто другой. Она многое знала о мэре. По словам Сариты, он был заядлым охотником, не менее заядлым кинооператором-любителем и увлекался классической музыкой. Я ничего не понимал ни в охоте на уток, ни в кинокамере, зато неплохо разбирался в музыке. Как рассказывала Сарита, мэр особенно любил фортепианные произведения Шопена.

Моя новая знакомая упомянула, что у нее есть четыре билета на концерт из произведений этого композитора с участием Стефана Ашкенази – одного из наиболее талантливых исполнителей Шопена во всем мире. Она продавала в библиотеке билеты и на всякий случай оставила себе несколько. Девушка знала, что у Мэттисона билета нет, и посоветовала мне пригласить его на концерт.

Предложение показалось мне настолько дельным, что я только теперь внимательно посмотрел на Сариту. Моя собеседница была высокой стройной девушкой в простом, ладно сидевшем сером костюме. Милые карие глаза, каштановые волосы, разделенные пробором и зачесанные назад, шелковистым потоком сбегали на плечи.

Я бы не назвал ее очень красивой, но было в ней что-то такое, что заставило меня встрепенуться. Вот та единственная женщина, подумал я, с которой мне бы никогда не стало скучно, и которая могла бы сделать меня счастливым. Мысль об этом молнией промелькнула у меня в голове, и в тот же момент я понял, что если забрезжившее мне счастье не погаснет, то эта девушка скоро станет моей женой.

Я спросил у Сариты, не согласится ли она стать четвертым участником нашей компании: Мэттисон с женой, она и я. Сарита согласилась.

Джек, узнав о моих планах, пришел в восторг.

– Слава Богу! – воскликнул он. – Слава Богу, что мой партнер оказался не таким уж некультурным человеком! Тащи старика на Шопена и постарайся произвести на него впечатление. Может, он подбросит нам какой-нибудь заказ, если увидит, что ваши вкусы сходятся.

Я позвонил Мэттисону, и он охотно принял мое предложение побывать вместе с женой на шопеновском концерте.

Однако получилось так, что наибольшее впечатление на Мэттисона произвела не музыка прославленного композитора, и, тем более, не я сам, а Сарита. Она сразу завоевала расположение мэра и его жены.

Вечер прошел очень мило.

– Пора бы вам, молодой человек, почаще наведываться к нам в муниципалитет, – заметил Мэттисон, пожимая мне руку на прощание. – Загляните-ка завтра. Я хочу познакомить вас с Мэрилом Уэббом.

Уэбб заведовал плановым отделом муниципалитета. Именно он выдавал заказы – без него вы не могли сделать и шагу. До сих пор я с ним ни разу не встречался.

Провожая Сариту домой, я чувствовал себя на седьмом небе. Именно ей, одной ей, я был обязан успехом сегодняшнего вечера, и, в порыве благодарности, тут же пригласил ее пообедать со мной в один из ближайших вечеров. Она не возражала.

Утром на следующий день я побывал в муниципалитете и познакомился с Уэббом. Это был высокий, худой, сутулый человек лет шестидесяти. Он разговаривал со мной довольно небрежным тоном, поинтересовался моим и Джека образованием, расспросил о наших прежних делах и все такое прочее. Особого интереса к моей особе он не проявил, но пообещал поставить нас в известность, если появится что-нибудь подходящее, с его точки зрения.

Такой прием несколько поубавил мой пыл: я-то надеялся сразу же получить какой-нибудь заказ.

Однако Джек ничуть не удивился.

– Держись за Мэттисона. Уэббом командует он, и никто другой. Держись за Мэттисона, и рано или поздно мы урвем кусок пирога.

После того вечера сам я стал часто встречаться с Саритой. Почти через день мы бывали где-нибудь вместе, и через две недели я понял, что влюблен в нее и хочу на ней жениться.

К тому времени я уже не мог жаловаться на свой заработок. Не так уж много, но для жизни с женой хватило бы. Я не видел причин откладывать женитьбу, если, конечно, Сарита согласится связать свою судьбу с моей, и сделал предложение.

Сарита без колебаний приняла его.

Джек, выслушав меня, откинулся в кресле с довольным видом и улыбнулся.

– Молодец! Очень рад. Одному из нас уже давно пора стать солидным человеком. А какая девушка! Прямо скажу: если бы ты не опередил меня, я бы сам попытал счастья. Прекрасная девушка, Джефф! Я не шучу. Настоящее сокровище. Поверь мне, я знаю толк в людях.

Вы ошибаетесь, если думаете, что все эти годы я не вспоминал Римму или убитого охранника. По ночам меня иногда мучили кошмары, и я просыпался с ощущением, что Римма была здесь, в комнате, и смотрела на меня. Но время шло, события той ночи все дальше уходили в прошлое, и мне стало казаться, что прошлое никогда о себе не напомнит.

Я много передумал, прежде чем попросить Сариту стать моей женой, и в конце концов решил, что могу пойти на риск. Под фамилией Гордон меня никто не знает. После Лос-Анджелеса я возмужал, изменился внешне, хотя и не избавился от шрама на подбородке и чуть приопущенного века. Мне так хотелось верить, что Римма и все связанное с ней осталось в далеком-далеком прошлом!

В конце года мы поженились. В числе свадебных подарков фигурировал и подряд на строительство нового крыла городской больницы. Дельце было выгодное и принесло хороший заработок. Главную роль тут сыграл, конечно, Мэттисон.

После выполнения этого заказа Джек получил возможность переехать в трехкомнатную мансарду, а мы с Саритой в четырехкомнатную квартиру в респектабельном районе города. Оба мы с Джеком смогли приобрести более приличные машины и чаще принимать гостей.

Казалось, наконец-то мы выходим в люди, наконец-то жизнь стала улыбаться нам.

Однажды утром раздался телефонный звонок. Звонил Мэттисон.

– Джефф, приезжай-ка сейчас же ко мне, – сказал он. – Брось все. Мне нужно кое-что обсудить с тобой.

Такая срочность крайне меня удивила, но все же я отложил дела, предупредил Клару, что ухожу на неопределенное время, наказал ей передать Джеку, где меня можно найти (он находился на стройке), и помчался в муниципалитет.

В кабинете Мэттисона, кроме него самого, сидел Уэбб.

– Ну-ка, парень, садись! – Мэттисон показал на стул. – Ты что-нибудь слышал о проекте постройки моста?

– Разумеется.

– Сегодня вопрос решен окончательно. Мы получили соответствующие ассигнования и можем хоть сейчас начинать строительство.

Об этом подряде мечтали не только местные инженеры-строители, но и многие из других городов. Речь шла о постройке моста, который соединил бы деловую часть Голланд-Сити с противоположным берегом реки и тем самым уменьшил бы поток транспорта и пешеходов в центре города. Подряд был солидным, даже ориентировочная стоимость работ составляла почти шесть миллионов долларов.

Сердце у меня заколотилось. Мэттисон не стал бы меня вызывать только ради того, чтобы сообщить такую новость. Я ждал, посматривая то на Мэттисона, то на Уэбба.

Мэттисон взглянул на меня и широко улыбнулся.

– Как ты считаешь, сможете вы с Осборном построить этот мост?

– Сможем!

– Я уже говорил с Уэббом. Конечно, вопрос о том, кому отдать подряд, еще не решен и окончательно будет решаться комитетом, но если ваша смета окажется подходящей и вы сумеете убедить наших твердолобов, что в состоянии построить мост в течение года, они, надеюсь, согласятся с моим мнением и передадут заказ вам. Правда, возражений не избежать, однако я немного помогу вам, заранее просмотрю проект сметы и подскажу, как привести его в соответствие с ассигнованиями, а уж тогда подряд наверняка ваш.

Следующие тридцать дней я работал так, что почти не виделся с Саритой. Мы с Джеком корпели у себя в конторе с восьми утра до трех ночи. Нам представлялась возможность прочно встать на ноги, и мы не хотели ее упустить. Работы оказалось так много, что мне пришлось обратиться за помощью к Сарите; она приходила в контору и печатала на машинке, а Клара уселась за счетную машину. Так мы и трудились вчетвером.

К концу месяца проект сметы и план работ были готовы. Я отправился к Мэттисону и передал ему документы. Он пообещал своевременно поставить меня в известность о результатах, на том наш разговор и закончился.

Прошло три месяца мучительного ожидания, прежде чем он позвонил и пригласил меня зайти в муниципалитет.

– Все в порядке, парень! – Мэттисон пожал мне руку. – Подряд ваш. Это вовсе не значит, что мне удалось легко убедить кое-кого из членов комитета, однако ваша смета оказалась самой подходящей, да к тому же почти половина членов комитета с самого начала была на вашей стороне. Можете немедленно приступать к работе. Переговорите с Уэббом. Завтра состоится еще одно заседание, и я хочу, чтобы вы с Осборном на нем присутствовали.

Все это произошло ровно через десять лет одиннадцать месяцев и две недели после того, как я в последний раз видел Римму.

2

Признаться, я и не представлял, насколько это знаменательное событие – строительство моста стоимостью в шесть миллионов долларов, пока в контору не примчался заведующий пресс-бюро муниципалитета Джо Криди и не открыл нам глаза.

Разумеется, мы соответствующим образом отметили получение подряда, но это было, так сказать, наше внутреннее празднование. В нем участвовали лишь я с Саритой, Джек и Клара. Мы устроили себе шикарный ужин с шампанским в лучшем ресторане Голланд-Сити. Я считал, что всякие празднования на этом и закончились и надо браться за дело, однако Криди придерживался иной точки зрения.

Криди был крупным, широкоплечим человеком с грубыми чертами лица и мягкими манерами. Мы сидели за своими письменными столами, а он расхаживал по конторе из угла в угол и говорил.

– В субботу муниципалитет устраивает банкет, – сообщил он. – Вы оба будете почетными гостями. Один из вас должен выступить с речью.

Джек расплылся в улыбке и большим пальцем показал на меня.

– Это по твоей части, Джефф: я не мастер произносить речи.

– Речь я напишу заранее, – вмешался Криди. – Ее нужно обязательно произнести, а кто из вас выступит в качестве оратора – мне совершенно безразлично. В воскресенье, в три часа дня, вам предстоит выступить по телевидению, со студией уже достигнута договоренность. Я заеду сюда за вами и отвезу вас.

– По телевидению? – переспросил я и на мгновение ощутил какое-то тревожное чувство. – Зачем это еще?

Криди терпеливо улыбнулся.

– Муниципалитет намерен израсходовать на строительство шесть миллионов, и публика имеет право посмотреть на двух молодцов, которые будут тратить эти денежки. Ничего сложного. Я буду задавать вам обычные шаблонные вопросы, а вы так же шаблонно отвечать. Телезрителям будет показан макет моста, и вы объясните, как собираетесь его строить.

Теперь уже я определенно почувствовал серьезное беспокойство. В моем сознании все более отчетливо стали возникать картины прошлого. Но я старался внушить себе, что, собственно, нет никаких оснований для паники, программы телевидения транслируются лишь в пределах нашего штата, а Лос-Анджелес далеко.

– Да, вот еще что, – продолжал Криди. – Я пытаюсь уговорить журнал «Лайф» поместить статью о строительстве моста, и там, видимо, согласятся. Представляете, как будет здорово, если в журнале «Лайф» появится материал о нашем городе!

Мое беспокойство переросло в дикий страх. Журнал «Лайф» расходится по всему миру! Нужно сделать все, чтобы моя фотография не появилась на его страницах.

– Похоже, Джефф, что мы с тобой станем знаменитостями! – с крайне довольным видом сказал Джек. – Пора, давно пора. Мы заслужили такую честь, ты-то знаешь, сколько нам пришлось поработать.

Криди вынул записную книжку.

– Вы и так уже знаменитости. Давайте-ка побеседуем, мне нужно заранее подготовиться к интервью с вами по телевидению. Некоторые биографические данные: где родились, кто родители, где проходили военную службу, чем занимались после войны, и планы и все такое прочее.

Джек рассказывал Криди о себе, а я тем временем лихорадочно обдумывал, как мне скрыть лос-анджелесский период моей жизни. Наступила моя очередь, и все шло довольно гладко, пока речь не зашла о возвращении домой из госпиталя.

– Вы вернулись в университет, а потом внезапно бросили занятия, да? – переспросил Криди.

– Да. – Я опасался запутаться в собственной лжи и потому осторожно выбирал слова. – Видите ли, я не мог заставить себя по-настоящему взяться за учение, и, промучившись месяца три, ушел из университета и некоторое время просто бездельничал.

– Да? – с явным интересом спросил Криди. – Где же вы были потом?

– Везде. Шатался по белу свету и бездельничал.

Криди внимательно посмотрел на меня.

– На какие же средства вы существовали?

– На заработки от случайной работы.

Теперь заинтересовался и Джек.

– Ты никогда мне не говорил об этом, – сказал он. – Я думал, ты все время работал по строительству.

– Да нет, примерно с год я просто-напросто лодырничал.

– А знаете, ведь это совсем неплохо для колорита! – воскликнул Криди. – Где же вы побывали? И что это за случайная работа?

Разговор становился опасным.

– Предпочел бы не вдаваться в такие детали, – сказал я. – Если не возражаете, то давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Криди некоторое время не сводил с меня пристального взгляда, потом пожал плечами.

– Пожалуйста. Как вы намерены истратить свой гонорар за постройку моста?

Я вздохнул с облегчением.

– Наверно, куплю дом, а может, построю сам.

Криди закрыл блокнот.

– Ну, что ж. Пожалуй, пока все. Не забудьте про банкет в субботу.

После его ухода мы вновь погрузились в работу. Дел навалилось столько, что лишь по пути домой я смог подумать об этой неожиданной рекламе.

И меня вновь охватило беспокойство. Римма уже не казалась мне далеким прошлым, нет, она снова могла вернуться в мою жизнь, в мое настоящее и будущее.

Предположим, Римма увидит мою фотографию в газетах и узнает. Как она поступит? Все зависит от того, в каком состоянии окажется девушка. Может, она вылечилась и ведет тихую, нормальную жизнь. Может, ее уже нет в живых. Я настойчиво уговаривал себя не беспокоиться. Она была частью далекого прошлого и, если мне хоть немного повезет, там, в прошлом, и останется.

Сарита уже приготовила обед и поджидала меня. Она сидела у пылающего камина, на столе стоял графин с сухим мартини, и эта обстановка, говорившая о присутствии любящей, заботливой женщины, подействовала на меня успокаивающе.

Я крепко обнял Сариту, она прижалась ко мне щекой, и я ощутил глубокую радость при мысли, что эта женщина моя.

– Ты выглядишь таким усталым, Джефф. Ну, как дела?

– Бурлят. Работы по горло. – Я поцеловал Сариту и опустился в кресло. – До чего же хорошо дома! В субботу вечером банкет в нашу честь, а в воскресенье мы с Джеком выступаем по телевидению.

Сарита налила две рюмки вина.

– Кажется, я вышла замуж за знаменитость.

– Пожалуй. И благодарить за это нужно только тебя. – Я поднял в знак приветствия рюмку. – Подряд на мост – твоих рук дело.

– Моих? Нет, Шопена.

После ужина мы снова перешли к камину. Я сел в кресло, а Сарита устроилась на полу, положив голову мне на колени.

– Пройдет еще немного времени, – сказал я, – и мы станем состоятельными людьми. Криди интересовался, что я намереваюсь сделать с деньгами. Я ответил, что, может, построю дом. Ты как на это смотришь?

– Вряд ли в этом есть необходимость, Джефф. Я уже видела домик – как раз то, что нам нужно.

– Видела? Где же?

– Маленький коттеджик мистера Тирелла на Саймеон-хилл. В прошлом году они с женой приглашали меня к себе на ужин. О, Джефф! Домик небольшой, но в нем есть все, что нужно.

– Но почему ты думаешь, что он продается?

– Вчера я встретила мистера Тирелла, и он сказал, что врачи порекомендовали ему переехать в Майами, его жена нуждается в более теплом климате. Конечно, решать должен ты, но, прошу тебя, осмотри прежде домик. Он тебе понравится, я уверена.

– Если понравился тебе, значит, понравится и мне. Я уверен. Сколько же просят за него?

– Завтра позвоню и спрошу.

Я оказался не единственным человеком в нашей фирме, размышлявшим, как истратить деньги.

На следующее утро, когда я пришел в контору, Джек сообщил, что он заказал себе дорогую автомашину.

– Фасонить так фасонить! – воскликнул он. – Да и зачем тогда деньги, если их не тратить?.. Кстати, мне уже давно пора обновить мебель. Ты не можешь попросить Сариту оказать мне такую любезность? У меня нет времени позаботиться о самом себе.

– Приходи сегодня вечером ужинать и сам уговаривай жену. Мы собираемся купить у Тирелла коттедж на Саймеон-хилл. Сарита сейчас наводит нужные справки.

Джек ухмыльнулся.

– Ну, вот мы и переходим в класс собственников, дружище! Мне нравится. – Он собрал разбросанные бумаги и затолкал их в портфель. – Дела, дела призывают. До вечера.

Утро я провел за уточнением сметы и в разговорах с субподрядчиками. Несколько позже, когда я наскоро закусывал бутербродами, в кабинет влетел Криди в сопровождении каких-то двух людей. У одного из них был фотоаппарат «Роллейфлес» и лампа-вспышка. При виде фотоаппарата я снова забеспокоился.

– Это ребята из журнала «Лайф», – объявил Криди. – Я уже сообщил им все нужные данные. Им осталось только сфотографировать вас, так сказать, в рабочей обстановке, за письменным столом. Где Осборн?

Я ответил, что Джека в конторе нет.

Пока я разговаривал с Криди, фотокорреспондент навел на меня аппарат, и в комнате сверкнула вспышка его лампы.

– Послушайте, я вовсе не хочу, чтобы моя фотография появилась в вашем журнале, – запротестовал я. – Мне…

– Уж больно он у нас робок! – смеясь, перебил меня Криди. – Не верьте, ничего он не возражает. Какой сумасшедший станет возражать против появления его фотографии в журнале «Лайф»?

Снова несколько раз сверкнули вспышки лампы. Я понял свое бессилие и попытался лишь прикрыть шрам на лице, но привлек внимание человека, явившегося вместе с фотокорреспондентом.

– Получили на войне, мистер Холлидей?

– Да.

– Отлично. Мы сфотографируем вас со шрамом. Повернитесь немного влево.

– Я не хочу использовать свой шрам для саморекламы, – резко ответил я. – Извините, мне очень некогда.

Криди удивленно взглянул на меня и нахмурился, но я сделал вид, что ничего не заметил.

Пришедшие обменялись взглядами, и фотокорреспондент направился к двери, а его спутник спросил у меня:

– Если не ошибаюсь, мистер Холлидей, вы некоторое время лежали в клинике пластической хирургии в Голланд-Сити?

– Лежал.

– Помучились, наверно?

– Не больше, чем другие.

Он сочувственно улыбнулся.

– Говорят, вы играете на пианино?

– Когда есть время.

Я совсем забыл о фотокорреспонденте и машинально отвел руку от лица. В ту же секунду сверкнула вспышка, и я понял, что фотокорреспондент обо мне не забыл. Он сфотографировал меня и тут же смылся. Его коллега пожал мне руку, сказал, что больше ему ничего не требуется, и ушел вместе с Криди.

Этот визит на весь день испортил мне настроение. Из головы не выходила мысль о фотоснимках, которые появятся в журнале «Лайф». Я усиленно пытался представить себе, кто из моих знакомых в Лос-Анджелесе узнает в Джеффе Холлидее Джеффа Гордона.

Как бы то ни было, но к тому времени, когда мы с Джеком пришли к нам ужинать, мне отчасти удалось забыть неприятное происшествие.

Сариту мы застали взволнованной. Она разговаривала с мистером Тиреллом, и тот сказал, что уезжает через два месяца и готов продать коттедж, если он нам нравится. Они договорились, что сегодня вечером мы заедем осмотреть наше будущее приобретение.

За ужином Джек рассказал Сарите о своем намерении обновить обстановку квартиры, и Сарита обещала помочь ему.

Затем мы все втроем поехали на Саймеон-хилл. Домик, окруженный большим садом и расположенный на самой вершине холма, откуда открывался чудесный вид на реку, понравился мне с первого взгляда. Но в глубине души я почувствовал все нарастающую тревогу и, возможно, поэтому не выразил особого восторга.

В доме все было так, как описывала Сарита, – все, что нам требовалось: три спальни, большая гостиная, кабинет, кухня со всеми современными удобствами, вделанный в стену бар на террасе и большой кирпичный очаг, в котором можно было зажарить целого барана.

Мистер Тирелл запросил вполне божескую цену – тридцать тысяч долларов.

– Вот это да! – воскликнул Джек. – Как раз то, что вам нужно. Лучшего и не найдете.

Джек был прав, но какое-то предчувствие заставляло меня соблюдать осторожность. Я попросил мистера Тирелла дать мне время на размышление, и он согласился ждать неделю.

После ухода Джека, когда мы уже собирались ложиться спать, Сарита спросила, понравился ли мне коттедж.

– Безусловно. Но я не хочу спешить. А что, если ты побываешь завтра в посредническом агентстве Херкоурта и узнаешь – не смогут ли они предложить нам что-нибудь в том же роде? Не мешает ознакомиться с ценами, прежде чем дать Тиреллу окончательное согласие. У нас же впереди целая неделя.

Следующие два дня прошли почти незаметно. Я с головой ушел в дела, а Сарита занималась поисками подходящего дома. Ничего заслуживающего внимания она не нашла, и я понимал, с каким недоумением она отнеслась к моей просьбе поискать что-нибудь другое. Домик Тирелла ей очень понравился, и она просто не верила в возможность найти что-то лучшее.

А потом Сарита принесла домой очередной журнал «Лайф». В нем была помещена довольно большая фотография: мой кабинет в конторе, письменный стол и я, сидящий за столом. На снимке можно было без труда рассмотреть и мой шрам, и мое приопущенное веко. В подписи под фотографией говорилось: «Ветеран войны Джефф Холлидей после возведения в Голланд-Сити моста стоимостью в шесть миллионов долларов намерен построить себе домик. Хороший пианист-любитель, он после шестнадцатичасового трудового дня с удовольствием отдыхает над ноктюрнами Шопена».

И снова – уже в который раз – меня охватила тревога: любой, кто знал когда-то Джеффа Гордона, пробежав глазами заметку и едва взглянув на фотографию, сразу узнал бы меня.

Вечером на следующий день состоялся банкет. Он был для меня тяжким испытанием, но я благополучно прошел через него.

Мэттисон наговорил нам с Джеком массу комплиментов. Муниципалитет-де полностью верит в нас, он, Мэттисон, давно к нам присматривается и уверен, что мы далеко пойдем, построим прекрасный мост, и прочее, и прочее.

Слушая, как разливается Мэттисон, я искоса взглянул на Сариту. Она сидела очень довольная, с повлажневшими глазами. Мы улыбнулись друг другу. Это был один из счастливейших моментов в моей жизни.

Выступление по телевидению предполагалось в воскресенье.

Сарита в студию не поехала. «Предпочитаю, – сказала она, – посмотреть твое выступление дома, по телевизору».

Наше интервью прошло без сучка и задоринки. Предложение Криди насчет модели моста оказалось удачным. Мы просто и доходчиво объяснили телезрителям, как намерены строить мост и почему налогоплательщикам есть резон, как говорится, тряхнуть мошной.

– Не секрет, – обратился к нам Криди в ходе интервью, – что гонорар составляет сто двадцать тысяч долларов. Как вы намерены распорядиться этими деньгами?

– Куплю себе автомобиль, после того, как налоговые органы заберут себе большую часть гонорара, – ответил Джек.

Криди перевел взгляд на меня.

– А вы, мистер Холлидей, насколько я понимаю, собираетесь обзавестись собственным домом, не так ли?

– Так.

– Сами будете его строить?

– Еще не решил.

– Ему хватит работы и с мостом, какой уж тут дом, – пошутил Джек. Все рассмеялись, и на этом интервью кончилось.

Как только телеоператор выключил камеру, Криди открыл бутылку шампанского, и мы ее распили. Мне очень хотелось поскорее увидеть Сариту, но уходить было неудобно.

– Ну, что ж, ребята, – заметил Криди, – по-моему, закладка моста состоялась. Остается только построить его.

Мы пожали ему руку.

Ко мне подошел один из рабочих студии.

– Вас просят к телефону, мистер Холлидей.

– Супруга, готов поспорить! – заметил Джек. – Ждет не дождется минутки, чтобы сказать ему, каким красавцем он выглядел на экране телевизора. Я подожду тебя внизу, Джефф. – Криди и он вышли из студии.

Я заколебался, но, заметив, с каким недоумением смотрит на меня рабочий, подошел к телефону и взял трубку.

Я уже инстинктивно чувствовал, кто звонит, и, конечно, оказался прав.

– Алло, – сказала Римма. – Я видела твое выступление. Поздравляю.

Мне показалось, что на меня обрушился потолок.

А вокруг сновали люди, следовало соблюдать в разговоре максимальную осторожность, и я взял себя в руки.

– Спасибо.

– Значит, ты теперь богатый человек?

– Сейчас я не могу разговаривать.

– Знаю. Буду ждать тебя в десять вечера в вестибюле гостиницы «Келлоуэй-отель». Не придешь – пожалеешь.

Римма положила трубку. То же самое, словно во сне, сделал и я.

Потом я вынул носовой платок и вытер лоб. Меня трясло, я был, наверно, бледен, как полотно.

– Что-нибудь случилось, мистер Холлидей?

– Нет, нет, все в порядке.

– Это, скорее всего, от юпитеров, они, как солнце. На вас лица нет.

– На свежем воздухе все пройдет.

– Вас проводить?

– Благодарю. Сейчас мне станет лучше. Это от духоты.

Я вышел из студии и спустился в вестибюль, где меня ожидали Джек и Криди.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Я едва отыскал «Келлоуэй-отель». Он оказался одним из тех сомнительных заведений с почасовой сдачей номеров, что в изобилии разбросаны вдоль набережной в Ист-сайде и регулярно прикрываются полицией, чтобы так же регулярно возникать вновь – с «новой администрацией».

После того, как я завез Криди в ресторан, где его поджидала жена, а Джека – к нему на квартиру, было уже поздно ехать домой, чтобы затем снова пересекать весь город и в десять часов встретиться с Риммой.

Я позвонил Сарите и сказал ей, что заеду в контору, так как Криди нужны некоторые цифровые данные для статьи, которую он сейчас пишет. Я добавил, что где-нибудь перекушу вместе с Криди и не знаю, когда вернусь домой. Мне казалась омерзительной эта ложь, но иного выхода у меня не было, я не мог сказать жене правду.

В вестибюль гостиницы «Келлоуэй-отель» я вошел в самом начале одиннадцатого.

За конторкой дежурного администратора сидел старик-негр. У дверей торчала пропылившаяся пальма, здесь же стояли пять бамбуковых стульев – они выглядели так, словно на них никто никогда не садился. Все дышало убожеством и запустением.

Я остановился и осмотрелся.

В углу, в единственном кожаном кресле, сидела плохо одетая женщина. Она не сводила с меня глаз, из уголка густо накрашенных губ свисала сигарета.

Это была Римма, но я не сразу узнал ее. Коротко подстриженные волосы были уже не серебристого, а кирпично-красного оттенка. На ней был поношенный черный костюм и застиранная и вылинявшая зеленая блузка.

Чувствуя на себе пристальный взгляд старика-негра, я пересек вестибюль и подошел к Римме. Мы смотрели друг на друга. Ее отекшее лицо покрывала нездоровая бледность, она выглядела старше своих тридцати лет. Пятна дешевых румян если и могли кого-то обмануть, так, вероятно, только ее самое. Выражение глаз – равнодушных, выцветших глаз уличной женщины – было мрачным, они напоминали камешки, брошенные в черно-синие чернила. Я с содроганием отметил про себя, как сильно она изменилась за это время. Разговаривая с ней по телефону, я мысленно представлял ее такой, какой видел в последний раз.

Я заметил, что ее глаза быстро пробежали по моему костюму, ботинкам, потом остановились на лице.

– Хэлло, Джефф! Давненько мы не виделись.

– Давай-ка лучше пойдем куда-нибудь, где можно поговорить, – сказал я внезапно охрипшим голосом.

Римма удивленно подняла брови.

– Я не хочу тебя ставить в неудобное положение, ты теперь большой человек. Если твои богатые дружки встретят тебя в моем обществе, они черт знает что подумают.

– Да, но тут невозможно разговаривать. Пойдем посидим в машине.

Римма отрицательно покачала головой.

– Будем говорить здесь. Не обращай внимания на Джо. Он глухой, как столб. Ты не закажешь мне что-нибудь выпить?

– Можешь заказывать себе все, что твоей душе угодно.

Она встала, подошла к конторке администратора (негр, хмурясь, отодвинулся от нее) и нажала кнопку звонка.

Откуда-то появился рослый полный итальянец с жирными черными волосами и густой щетиной на подбородке. На нем была грязная ковбойка и еще более грязные фланелевые брюки.

– Тонни, бутылку виски, два стакана и графин содовой, – распорядилась Римма. – Да поживее.

Итальянец мрачно взглянул на Римму.

– А кто будет платить?

Римма кивком указала на меня.

– Он… Поторапливайся.

Черные, налитые кровью глаза итальянца на мгновение задержались на мне. Он кивнул и скрылся в глубине холла.

Я пододвинул к креслу Риммы бамбуковый стул и сел так, чтобы видеть вход в вестибюль.

Римма вернулась на свое место. Пока она шла, я успел заметить и ее порванные чулки, и донельзя изношенные, чудом державшиеся на ногах туфли.

– Ну, прямо-таки как старые добрые времена, правда? – заметила она, усаживаясь. – Только ты теперь женатый человек. – Римма вынула сигареты, снова закурила и выпустила дым через нос. – Ты не потерял времени даром, особенно если учесть, что мог бы все эти годы торчать за тюремной решеткой, а то и гнить в земле где-нибудь в уголке тюремного двора.

Итальянец принес виски. Я уплатил, и он, бросив на меня пристальный взгляд, снова исчез на кухне.

Римма трясущейся рукой налила себе почти полный стакан виски и пододвинула бутылку мне. Я даже не притронулся к ней. Римма жадно проглотила половину того, что было в стакане, и лишь после этого разбавила оставшееся в стакане виски содовой водой.

– А тебе, видно, и говорить-то не о чем, да? – спросила она, не сводя с меня глаз. – Как ты жил все эти годы? Вспоминал хоть иногда обо мне?

– Вспоминал.

– Задумывался, как я живу, что со мной?

Я промолчал.

– У тебя сохранилась пленка с записью моего голоса?

От пленки я отделался еще в Лос-Анджелесе, до возвращения домой, желая уничтожить все, что могло напомнить мне Римму.

– Нет, она где-то затерялась, – безучастно ответил я.

– Жаль. Хорошая была пленка. – Римма отхлебнула виски. – Ей цены нет. А я-то надеялась, что она у тебя, и я смогу ее продать.

Дело шло к развязке. Я ждал.

Римма пожала плечами.

– Ну, раз уж ты потерял пленку, а деньги у тебя теперь водятся, ты, конечно, не откажешься заплатить мне за нее.

– И не подумаю.

Римма допила виски и снова наполнила стакан.

– Так. Значит, ты женился. Выходит, изменил свою точку зрения на женщин? А я думала, что женщины тебя вообще не интересуют.

– Знаешь, Римма, давай прекратим этот бессмысленный разговор. Каждый из нас живет, как ему нравится. Ты упустила возможность жить иначе, а я не упустил.

Римма подняла голову и взглянула мне прямо в глаза.

– Твоя жена знает, что ты убил человека? – спросила она.

– Никого я не убивал, – твердо ответил я. – И не впутывай мою жену.

– Хорошо, хорошо. Если ты так уверен, что никого не убивал, то, надо думать, не станешь возражать, если я отправлюсь к фараонам и скажу им, что ты убийца.

– Послушай, Римма, ты же отлично знаешь, что охранника застрелила ты сама. Неужели поверят тебе, а не мне? Давай прекратим этот разговор.

– Я глазам своим от радости не поверила, когда увидела в журнале «Лайф» твою фотографию. Кстати, какой у тебя роскошный кабинет! Так вот. Я едва-едва успела попасть вовремя в Голланд-Сити, чтобы не пропустить телепередачу. Выходит, ты отхватишь шестьдесят тысяч долларов чистоганом? Уйма денег. Сколько ты отвалишь мне?

– Ни цента. Ясно?

Римма рассмеялась.

– Ясно, что отвалишь. В виде компенсации за утерянную пленку. По моим подсчетам она стоит шестьдесят тысяч долларов, а может, и больше.

– Если ты попытаешься меня шантажировать, я сообщу о тебе в полицию.

Она допила виски и некоторое время вертела в пальцах пустой стакан, посматривая на меня равнодушными глазами.

– Вот что, Джефф. Я ведь сохранила тот револьвер. Полиция в Лос-Анджелесе знает твои приметы. Она разыскивает по подозрению в убийстве человека с полуопущенным веком и шрамом на подбородке. Мне остается только зайти в ближайший участок и заявить, что ты и я – вот те двое, с кем жаждет познакомиться полиция. А если к тому же я преподнесу полицейским револьвер, можешь уже сейчас собираться в камеру для смертников. Нет ничего легче и проще.

– Ну, как сказать. Если даже полиция поверит тебе, а не мне, ты все равно окажешься сообщницей и тоже отправишься в тюрьму. Не забывай об этом.

Римма откинула голову и снова засмеялась резким, неприятным смехом.

– Какой же ты наивный! Ты думаешь, тюрьма меня пугает? Взгляни получше. Что я теряю? Я – конченый человек. Если я и могла когда-то привлечь чье-нибудь внимание, так это было и быльем поросло. Голос? Сейчас я не могу спеть и одной ноты. Я наркоманка, вечно нуждающаяся в деньгах на укол. Что же мне страшиться тюрьмы? Да мне там будет лучше, чем на свободе! – Она наклонилась ко мне, и на ее лице внезапно появилось отвратительное, жестокое выражение. – А вот тебе в тюрьму никак не хочется идти. Ты же потеряешь все, все! Ведь ты же хочешь построить мост, не так ли? Ты по-прежнему хочешь баловаться в постели со своей женушкой, не так ли? Ты хочешь упрочить свое положение в жизни, не так ли? У тебя – все. У меня – ничего. Откажешься выполнить мое требование, Джефф, мы оба сядем в тюрьму. Это не пустая угроза. Не думай, что я пытаюсь тебя запугать. Что в мире лучше денег? Мне они нужны, и я их добуду. Деньги дашь ты, или мы отправляемся в тюрьму.

Я не сводил с нее глаз. Она говорила правду. Терять ей нечего. Она в полном смысле слова находилась на дне. В тюрьме ей и в самом деле будет лучше.

Мне оставалось лишь попытаться запугать ее, хоть я и понимал, что это бесполезно.

– Тебя тоже осудят, и не меньше, чем на десять лет. Каково будет тебе просидеть десять лет в тюрьме без наркотиков?

Римма усмехнулась мне в лицо.

– А каково тебе будет в камере лет двадцать без твоей очаровательной женушки? Говорю тебе, меня тюрьма нисколько не пугает. Может, меня там вылечат. Как, по-твоему, я жила все эти годы? Где, по-твоему, ухитрялась добывать деньги на наркотики? Продавала себя. Представь на минуту, что это значит. Представь, что твоя милая жена каждую ночь проводит с разными людьми, подцепленными на улице. И ты хочешь запугать меня тюрьмой? Да она будет мне лучше дома родного! Ну, ладно. Или денежки на стол, или отправляемся в полицию.

Я смотрел на отталкивающее, искаженное отчаянием и решимостью лицо Риммы и понимал, что она прижала меня к стенке. Полиция имела все основания интересоваться мною. Возможно, обвинение в убийстве доказать не удастся, но за решетку я все равно попаду. При мысли об этом мой страх превратился в ярость, и я с трудом сдерживал себя. Моя жизнь была такой напряженной, прежде чем я завоевал свое место под солнцем. До телефонного звонка Риммы будущее казалось мне светлым и радостным. Теперь я был в ее руках.

– Ну, что ж. Я дам тебе денег. Пять тысяч долларов. Это все, что я могу дать. Можешь считать себя счастливицей.

– Э, нет, дорогой Джефф! Мне нужно свести с тобой кое-какие счеты. Я ведь не забыла, как ты обращался со мной. – Она провела рукой по лицу. – Еще ни один мерзавец безнаказанно не бил меня. Условия диктую я. Потерянная пленка обойдется тебе в шестьдесят тысяч долларов. Десять тысяч ты выплатишь мне на этой неделе, десять тысяч – первого числа будущего месяца, тридцать тысяч – через месяц после этого и последние десять тысяч – еще через месяц.

Я с трудом удержался, чтобы не броситься на нее.

– Нет, нет и нет!

– Да ну? Как хочешь. Только сначала подумай хорошенько, Джефф. Я не запугиваю тебя. Или ты платишь, или тюрьма. Другого выбора нет. Поступай, как находишь нужным.

Я лихорадочно размышлял. Выбора нет… Она права. Но на этом дело не кончится: истратив шестьдесят тысяч, она потребует еще. Она будет меня шантажировать, пока смерть не уберет ее с моего пути. Да, это так: только смерть Риммы позволит мне зажить тихо и спокойно.

Мысль поднять на нее руку не привела меня в ужас. Я не испытывал к ней ни малейшей жалости. Она стала развращенным, грязным животным, которое просто необходимо уничтожить, как уничтожают отвратительное и опасное насекомое.

Я достал портсигар, вынул сигарету и закурил. Руки у меня совсем не дрожали.

– Кажется, твоя взяла. Так и быть. Я достану десять тысяч долларов и завтра передам их тебе. Встретимся в это же время на улице, вот тут, около гостиницы, и ты получишь свои деньги.

От улыбки Риммы у меня дрогнуло сердце.

– Я догадываюсь, Джефф, о твоих планах, но я все предусмотрела. У меня же было сколько угодно времени для размышлений, пока ты зарабатывал денежки. Я вообразила себя на твоем месте и задала вопрос: как бы поступила я, если бы попала в такое положение? – Римма помолчала, неторопливо выпустила струю дыма и продолжала: – Прежде всего, разумеется, я попыталась бы найти какой-нибудь выход. А выход только один. – Она подалась вперед и уставилась на меня. – Та же самая мысль пришла в голову и тебе, не правда ли? Единственный выход – моя смерть, и ты уже обдумываешь, как меня убить.

Я сидел, не шевелясь и не сводя с нее глаз. Кровь отхлынула у меня с лица, и я чувствовал бесконечную усталость.

– На этот случай я приняла соответствующие меры, – продолжала Римма. Она открыла потрепанную сумочку, достала какой-то клочок бумаги и швырнула мне. – Свои чеки ты будешь посылать по этому адресу. Отделение банка «Пасифик и Юнион» в Лос-Анджелесе. Его управляющий получил от меня распоряжение перечислять твои переводы на счет другого банка. Все сделано так, что мне не будет грозить никакой опасности с твоей стороны. Ты никогда не сможешь узнать, где находится мой банк и где я живу. Отбрось надежду, что тебе удастся меня уничтожить: после сегодняшней встречи мы никогда больше не увидимся.

И снова я едва удержался, чтобы не схватить ее за горло.

– Действительно, ты все предусмотрела.

– А как же? – Римма протянула руку. – Давай-ка бумажник. Мне нужны деньги.

– Как бы не так.

Римма усмехнулась.

– Помнишь, как много лет назад ты чуть не силой отобрал у меня сумку и взял оттуда все, до цента? Давай бумажник, или мы отправимся в участок.

Наши взгляды встретились, а потом… потом я медленно достал бумажник и бросил ей на колени.

Утром в тот день я заезжал в банк, и в общей сложности у меня было с собой долларов двести. Римма очистила бумажник и швырнула его на столик. Потом она встала, положила деньги в сумочку, прошла по холлу к конторке дежурного администратора и нажала на кнопку звонка.

Откуда-то из внутренних помещений появился все тот же полный итальянец, и Римма о чем-то заговорила с ним. Я сидел слишком далеко и не слышал слов. Она дала ему денег, он кивнул и ушел.

Римма вернулась к нашему столику.

– Сейчас я уйду. Ты никогда меня не увидишь, если, конечно, не придумаешь чего-нибудь сверхъестественного. Повторяю: на этой неделе ты пошлешь чек на десять тысяч долларов в банк в Лос-Анджелесе. Первого числа отправишь еще один чек на такую же сумму. В следующем месяце – на тридцать тысяч, а еще через месяц – на остальные десять. Понял?

– Понял, – ответил я, но в действительности понял только то, что должен обязательно проследить за ней. Если я не сделаю этого сейчас, то она исчезнет, как брошенный в воду камень. – Понял. Только не думай, что все это так просто.

– Что ты имеешь в виду?

Из двери, ведущей в глубь гостиницы, вышел итальянец, с которым только что разговаривала Римма, – на этот раз в сопровождении двух типов, судя по всему, гангстеров. Все втроем пересекли вестибюль и встали около выхода на улицу.

Я поднялся из-за столика.

– Я попросила этих ребят подержать тебя здесь, пока я не скроюсь. На твоем месте я бы не рискнула с ними шутить. Они не понимают шуток.

Оба гангстера, стоявшие рядом с итальянцем, были здоровенными молодыми парнями. Один – блондин, с копной курчавых волос, другой – бывший боксер, если судить по свирепому, изуродованному лицу.

– Ну, пока, – обратилась ко мне Римма. – Не забудь о нашей полюбовной договоренности, в противном случае мы встретимся там, где тебе не очень-то понравится.

Она взяла потрепанный чемоданчик, стоявший позади ее кресла, и направилась к выходу. Я продолжал стоять, словно прикованный к месту. Трое у выхода не спускали с меня глаз.

Римма вышла из гостиницы, и я видел, как она быстро сбежала с крыльца и скрылась в темноте.

Прошло еще несколько минут.

– Послушай, Беттлер, – заговорил блондин, – а что, если нам немного разукрасить ему морду, а? Ну, вздуть его самую малость.

– А почему бы и нет? – фыркнув, отозвался другой. – Я не разминался уже несколько недель.

– Ни в коем случае! – резко оборвал их итальянец. – Продержим его минут пять, потом выпустим.

Блондин сплюнул.

– Тебе виднее.

Все четверо мы постояли еще некоторое время, как мне показалось, гораздо больше пяти минут.

– Ну, хватит, – сказал наконец итальянец. – Пошли.

Они не спеша зашагали к той же двери, из которой появились, и я остался наедине со стариком-негром. Он долго смотрел на меня, почесывая затылок.

– А вы, господин хороший, должно быть, родились в сорочке, – заметил он. – Этим молодчикам свернуть кому-нибудь голову – все равно, что плюнуть.

Я вышел в темноту ночи и направился к машине.

2

Проезжая по городу, я мучительно размышлял.

Казалось, ловушка захлопнулась раз и навсегда. Мне никогда не отыскать Римму. Из безопасного далека она будет продолжать шантажировать меня. Если даже я отдам ей весь гонорар за постройку моста, дело этим не закончится. Коттедж Тирелла ускользал, как мираж в пустыне.

Да, но что я скажу Сарите?

Мысль о жене придала мне твердости. Я притормозил машину, свернул к тротуару и остановился.

«Ты не уступишь без борьбы, – сказал я самому себе. – Не может быть, чтобы не было какого-нибудь выхода!»

В течение нескольких минут я сидел, рассматривая в ветровое стекло поток двигавшихся мимо машин и пытаясь взять себя в руки. Мне удалось несколько успокоиться, мысли мои потекли более ровно.

Римма дала мне адрес банка в Лос-Анджелесе. Значит ли это, что она приезжала в Голланд-Сити именно из Лос-Анджелеса, или она просто пыталась запутать следы?

Найти ее во что бы то ни стало – вот в чем заключалось мое спасение. Найти и заставить замолчать.

Я завел мотор, быстро доехал до гостиницы «Ритц-Плаза» и зашел в расположенное здесь туристское бюро.

Сидевшая за конторкой девица любезно мне улыбнулась.

– Да, сэр?

– Можно ли улететь сегодня вечером в Лос-Анджелес?

– Нет, сэр. Первый самолет отправится только завтра утром, в десять двадцать пять.

– А поездом?

Девица взяла расписание, перебросила несколько страниц и кивнула.

– Есть поезд в одиннадцать сорок вечера. Если поспешите, то можете успеть на него.

Я поблагодарил, вернулся к машине и помчался на вокзал. Было уже около одиннадцати тридцати. В справочном бюро мне сообщили, что лос-анджелесский поезд останавливается у платформы номер три.

Стараясь держаться как можно незаметнее и внимательно осматриваясь по сторонам, я прошел на третью платформу и занял пост недалеко от входа, у газетного киоска. Поезд еще не пришел, и среди тех, кто толкался на платформе, Риммы не было. Так я простоял в своем укрытии до прихода поезда. После десятиминутной стоянки состав отошел от платформы. Я не сомневался, что среди тех, кто сел в поезд, Риммы не было.

Итак, первая попытка напасть на ее след закончилась ничем. Повторять ее завтра не имело смысла: я не мог быть одновременно в аэропорту и на вокзале. Мне начала казаться безнадежной моя затея найти Римму.

Я сел в машину и поехал домой. Выходя из лифта, взглянул на часы. Было пять минут первого. Если мне хоть немного повезет, то Сарита будет уже спать. Мне не хотелось разговаривать с ней, таким подавленным и раздраженным я чувствовал себя.

Но сегодня счастье, видимо, окончательно отвернулось от меня: открыв дверь, я увидел, что в гостиной горит свет.

– Джефф?

Я еще не успел снять плащ, как Сарита оказалась около меня.

– Добрый вечер, родная. Я думал, что ты уже спишь.

– Я ждала тебя и уже начала думать, что ты сегодня не приедешь. – Какие-то нотки в голосе жены заставили меня внимательно взглянуть на нее: она была явно чем-то взволнована. – Хочешь есть?

Я не ужинал, но одна мысль о еде вызывала у меня отвращение.

– Спасибо, не хочется. Ты чем-то обеспокоена?

Сарита взяла меня под руку и повела в гостиную.

– Часа два назад звонил мистер Тирелл. Он просит завтра же решить вопрос о коттедже. Кто-то предложил ему на десять тысяч долларов больше, чем он запросил с нас. Но он очень милый и порядочный человек и хочет продать свой домик именно нам. Единственная его просьба – не затягивать ответ.

Я отошел от Сариты и сел.

Не успел я оправиться от первого неожиданного удара, как мое положение осложнилось еще больше.

– Но он же обещал нам неделю на размышление.

– Правильно, дорогой, обещал, – согласилась Сарита, усаживаясь напротив меня. – Но до того, как получил более выгодное предложение. Не может же он терять десять тысяч только потому, что мы будем тянуть с ответом еще два дня. Да и зачем тянуть? Все равно же мы купим этот домик. И его цена сходная, и в продаже ничего лучшего нет.

– Видишь, Сарита… – я старался на нее не смотреть. – Видишь ли, мы не купим у Тирелла коттедж. Человек не каждый день покупает себе крышу над головой. Я намерен прожить в Голланд-Сити всю свою жизнь. Что и говорить, домик Тирелла очень мил, но, по-моему, год-другой мы можем обойтись и вот этой квартирой. Ну, а позже построим свой дом. К тому времени, кстати, и мое финансовое положение упрочится. Если ничего не стрясется, мы станем обеспеченными людьми и сможем построить что-нибудь даже лучше коттеджа Тирелла. Разве сравнишь купленный дом, каким бы хорошим он ни был, с построенным по собственному плану, в собственном вкусе? Вот закончу мост, и составлю проект. Вместе с тобой составим. Построим то, что нам нужно.

Сарита помрачнела.

– Джефф, дорогой! Но ведь коттедж продается за бесценок. Зачем целый год торчать в этой унылой квартире, если мы можем купить домик Тирелла, не спеша построить жилье по вкусу, а коттедж с выгодой перепродать?

– Так-то оно так. – Я едва сдерживал себя. – Но все же лучше выждать. И давай не будем больше об этом говорить.

– Джефф, прошу тебя! – Я страдал, видя, как расстроена Сарита. – Мне очень нравится дом Тирелла. Прошу тебя, измени свое решение! Если мы купим коттедж, нам не придется платить квартирную плату, и мы сэкономим на этом. Более разумного вложения средств и не придумаешь. Наконец, я не хочу жить в этой квартире еще год!

– Извини, но я остаюсь при своем мнении. Прекратим разговор. Я устал и хочу спать.

– Джефф, Джефф! У нас же есть деньги. Коттедж Тирелла нас вполне устраивает, что же тебе еще нужно? Теперь мы обязаны часто принимать гостей, а где? Твое положение обязывает тебя обзавестись домом.

– Довольно, Сарита. Я знаю, что делаю.

Она молча смотрела на меня.

– Что ж, раз ты так настроен… Я вижу, наш разговор действительно ни к чему не приведет. Значит, ты считаешь, что мы должны пока жить в этой квартире?

– Да. Пока не построим свой дом.

– Тогда давай хотя бы купим новую мебель, получше обставим квартиру.

– Об этом поговорим потом. А сейчас давай ложиться спать. Скоро час ночи.

– Хорошо, Джефф. Но мистер Тирелл ждет ответа.

Мои нервы не выдержали.

– Черт возьми! Ну, так дай ему ответ! Скажи, что мы передумали.

Хлопнув дверью, я ушел в спальню.

Злой и расстроенный, я слышал, как Сарита разговаривает по телефону. Я уже принимал душ, когда она пришла в спальню. Наспех окатившись водой, я надел пижаму, вышел из ванной, лег в постель и закурил. Сарита тотчас же прошла в ванную и закрыла за собой дверь. Раньше она никогда этого не делала.

Внезапно мне захотелось узнать, сколько, собственно, денег лежит у меня в банке. Я поднялся, прошел в гостиную, разыскал среди бумаг последнюю справку о состоянии текущего счета и убедился, что весь мой капитал состоит из двух тысяч долларов наличными и десяти тысяч в облигациях. Первая доля моего гонорара за постройку моста должна была поступить только через восемь дней.

В последнее время, когда решался вопрос с подрядом, мы с Саритой не очень бережно относились к моим скромным сбережениям. Нам обоим нужно было приодеться, а к тому же я вздумал подарить жене бриллиантовую брошь. И вот теперь, по милости Риммы, мне предстояло расстаться с облигациями и жить до получения гонорара на две тысячи долларов, что было бы терпимо, если бы не куча неоплаченных счетов.

Я вернулся в спальню. Сарита уже лежала в своей кровати. Я тоже улегся и выключил свет.

– Спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи, – сухо ответила Сарита.

– Прости, но поверь, я знаю, что делаю. Со временем ты все поймешь, а пока, прошу тебя, не расстраивайся.

– Я не хочу больше говорить на эту тему. Спокойной ночи.

Наступило молчание.

Удрученный и подавленный, я лежал и смотрел в темноту, пытаясь хладнокровно обдумать план дальнейших действий. Нужно было спасать свое будущее. Свое и Сариты. Три задачи вставали передо мной: отыскать Римму, завладеть револьвером и отделаться от него, заставить Римму молчать.

Но как найти Римму?

Завтра я должен был послать в банк в Лос-Анджелесе чек на десять тысяч долларов. Только через этот банк можно напасть на след Риммы. Нечего и надеяться, что служащие банка согласятся сообщить мне ее адрес. А если пустить в ход какую-нибудь хитрость? Но какую? Где-то в делах лос-анджелесского банка должен храниться адрес того банка, через который Римма намеревалась получать деньги, и ее распоряжение. Если бы мне удалось взглянуть на этот документ!

Поразмыслив, я признался самому себе, что не в состоянии придумать сейчас приемлемый план действий. Одно было мне ясно: сначала надо узнать, что представляет собой банк в Лос-Анджелесе, а это означало, что нужно побывать в нем.

При мысли о предстоящей поездке, о том, сколько накопилось у меня разных дел, сколько назначено деловых встреч, во мне с новой силой вспыхнула злоба, и я осыпал Римму проклятиями. Но время не ждало. Мне надо было действовать немедленно.

Самолет улетал в Лос-Анджелес завтра, в 10.25 утра. Наиболее важные встречи возьмет на себя Джек. Я представлял, что придется мне от него выслушать, но мне нельзя терять ни секунды. Возможно, именно в Лос-Анджелес и отправилась Римма, и я найду ее там, хотя, откровенно говоря, шансы на это равнялись почти нулю. Пусть она получит свои первые десять тысяч. Потом у меня будет трехнедельная передышка, и за это время мне, возможно, удастся отыскать Римму.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Еще не было восьми, когда я пришел в контору. Настроение у меня не улучшалось. Во время завтрака Сарита почти не разговаривала со мной. Ни я, ни она уже не упоминали о коттедже, но он разъединил нас, как высокая стена.

Взглянув на свой письменный стол, заваленный срочными бумагами, я лишь горестно вздохнул. До поры до времени Джеку придется одному нести непосильную ношу, и причина всему – моя вынужденная поездка в Лос-Анджелес. Вот и в это время, в это утро, Джек чуть свет умчался на стройку.

Я поработал около часу, пытаясь разделаться хотя бы с некоторыми из наиболее важных бумаг, когда дверь распахнулась и в контору влетел Джек.

– Привет! – крикнул он. – Четыре бульдозера приступили к работе, начали расчищать строительную площадку. Я дал бульдозеристам задание, а сейчас хочу повидаться с Купером по поводу бетономешалок. Почта уже поступала?

– Пока нет. – После некоторого колебания я вдруг выпалил: – Послушай, Джек, мне нужно взять два выходных дня.

Джек рылся в бумагах и что-то бормотал под нос. Видимо, до него не сразу дошел смысл моих слов. Лишь спустя некоторое время он поднял голову и ошеломленно уставился на меня.

– Что… что ты сказал?

Я с небрежным видом откинулся на спинку стула.

– Мне нужно два выходных дня. Покомандуй тут один.

Джек смотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Да ты что? Ты думаешь, о чем говоришь? Бросать сейчас дела… Нет, я, конечно, ослышался. У тебя же назначены на сегодня встречи с Коби, Максом Стоуном, Кромби, Каузинсом. Сегодня нужно закончить смету на стальные фермы. Ну, можно ли так просто отмахнуться от всего?

– Извини, Джек, но меня вынуждают обстоятельства. Срочное личное дело.

Всегда приветливое лицо Джека внезапно посуровело, на щеках выступил румянец.

– Мне плевать на срочность! Мы строим мост и должны закончить его в срок. К черту личные дела! Ты останешься и будешь работать, как и я.

– Нет, Джек. Я должен уехать.

Не спуская с меня взгляда, Джек провел ладонью по своей лысеющей макушке. Румянец медленно сошел с его лица.

– В чем, собственно, дело?

– Личные неприятности, – безжизненно ответил я. – Крайне важное для нас с Саритой дело.

Джек, хмурясь, переложил на столе бумаги.

– Извини, Джефф, – сказал он, – я погорячился. Поверь, Джефф, я искренне тебе сочувствую. Но давай говорить откровенно. Мы с тобой совладельцы фирмы, в которую вложили все свои сбережения. Наша фирма получила самый крупный заказ, какой только в состоянии дать муниципалитет. Если мы его не выполним, то наша песенка спета. Не строй на сей счет никаких иллюзий. Я не знаю, в чем заключаются твои неприятности, но я хочу напомнить, что этот заказ важен не только для моего, но и для твоего будущего. Если назначенные на сегодня встречи не состоятся, мы потеряем целых пять рабочих дней. Вдруг Мэттисону придет в голову позвонить тебе? Представляю, какой разразится скандал, когда выяснится, что ты куда-то исчез. Я вынужден, Джефф, говорить так резко потому, что в ближайшие два месяца ни ты, ни я не можем позволить себе роскошь потерять и минуту. – Джек передернул плечами. – А теперь решай. Если ты отлучишься, стройка будет закончена на пять дней позже установленного срока. Следовательно, мы не выполним контракт, и больше нам не видать таких подрядов, как своих ушей. Мне это абсолютно ясно, и никакие твои доводы не изменят положения.

Доводы… У меня их и не было, я ничего не мог возразить Джеку. Меня охватила ярость, я догадывался, что Римма явно рассчитывала на мою занятость, на то, что я не смогу броситься за ней в погоню и она успеет скрыться.

Я долго колебался, но в конце концов уступил. Нужно прежде всего было подумать о мосте. Конечно, всякое промедление осложняло поиски Риммы и грозило мне потерей еще десяти тысяч долларов, но выбора не оставалось.

– Ну, хорошо, давай забудем о нашем разговоре. Извини, что я вообще об этом заговорил.

– Дело не в извинениях. Ты не должен никуда отлучаться, Джефф, или мы с тобой конченые люди. Ну, а сейчас… что у тебя за неприятности? Ведь мы же, надеюсь, друзья? Ведь я не слепой, я сразу заметил, что с тобой произошло что-то нехорошее. Друзья должны делиться и хорошим и плохим, вот и поделись со мной.

Я с трудом удержался, чтобы не рассказать ему все.

– Видишь ли, дело такое, что только я сам могу им заняться, – ответил я, избегая смотреть на Джека. – И все же спасибо тебе.

– Как знаешь, – пожал плечами Джек, и по его тону я, к своему огорчению, понял, что он обиделся. – Настаивать не стану. Но если тебе потребуется помощь – денежная или какая другая, – всегда к твоим услугам.

– Еще раз спасибо, Джек.

Мы смущенно посмотрели друг на друга, потом Джек спохватился и принялся торопливо собирать бумаги.

– Ну, хорошо, мне нужно бежать. Меня уже ждут!

Как только за Джеком закрылась дверь, я вынул чековую книжку и выписал на имя Риммы Маршалл чек на десять тысяч долларов. Вложив документ в конверт, написал адрес банка в Лос-Анджелесе и положил его на поднос, вместе с другими исходящими бумагами. Потом позвонил в свой банк и распорядился продать облигации.

Я оказался в ловушке, но был полон решимости найти Римму еще до того, как придется платить ей очередную сумму. Если я основательно возьмусь за работу и откажусь от отдыха, мне, возможно, удастся выкроить несколько свободных дней в течение тех трех недель, что оставались до следующего назначенного ею срока.

И я действительно с головой ушел в дела. В следующие две недели вряд ли кто-нибудь работал усерднее меня. В половине шестого утра я уже сидел за письменным столом и до глубокой ночи корпел над бумагами. За все это время мы с Саритой не обменялись и дюжиной слов. Из дому я уходил, когда она еще не вставала, а приходил, когда она уже спала. Субподрядчики чуть не плакали от меня, а бедная Клара превратилась в худого, как щепка, робота с глубоко запавшими глазами. В конце концов не выдержал даже Джек.

– Черт побери! – вспылил он на двенадцатый день. – Ну, куда ты гонишь? Ведь не на следующей же неделе нам сдавать этот проклятый мост! Нет уж, Джефф, давай полегче, иначе люди совсем из сил выбьются.

– Ну и пусть. У меня все дела в ажуре, и, начиная с завтрашнего дня, я беру три дня выходных. К моему возвращению ты догонишь меня. Надеюсь, теперь-то ты не станешь возражать, если я уеду на три дня?

В знак капитуляции Джек поднял руки.

– Безусловно. Честное слово, ты их заслужил. Можешь ехать, куда тебе нужно, и запомни еще раз: если ты оказался в трудном положении, – а это так, я же вижу, – можешь полностью располагать мною.

– Большое спасибо, Джек. Но… попытаюсь справиться сам.

В тот вечер, впервые за последние две недели, я вернулся домой сравнительно рано – в одиннадцать часов. Сарита собиралась ложиться спать. Теперь она уже не так остро переживала историю с коттеджем, и между нами установились прежние отношения. Сарита явно тревожилась, видя, как я изнуряю себя работой.

Самочувствие у меня оставалось скверным, но мысль о том, что наконец-то я отправлюсь на поиски Риммы, придавала мне сил.

– Завтра рано утром я уезжаю по делам в Нью-Йорк. Пробуду там дня три-четыре. Хочу разузнать, нельзя ли приобрести по сходной цене некоторые материалы для моста.

Сарита подошла ко мне и обняла.

– Джефф, ты убиваешь себя. Ну, зачем же работать так много? – Она с беспокойством посмотрела на меня своими карими глазами.

– Зато потом станет легче. Мне и правда пришлось трудно, но надо было разделаться перед поездкой с некоторыми неотложными делами.

– Дорогой, а мне нельзя поехать с тобой? Я уж, кажется, забыла, какой он, Нью-Йорк, и мне бы очень хотелось побывать там. Вечера, после всех твоих деловых встреч, мы проводили бы вместе, а днем, пока ты будешь занят, я походила бы по магазинам.

Вот о чем я не подумал: о том, что Сарита захочет поехать со мной. А ведь этого следовало ожидать. В течение нескольких мучительно долгих минут я беспомощно смотрел на жену, не в силах придумать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отказать ей. Вероятно, мой взгляд сказал ей все, потому что Сарита вдруг помрачнела и притихла.

Она отвернулась и стала машинально поправлять подушки на софе.

– Извини, пожалуйста, – заговорила она. – Какая же я! Ведь я буду тебе только обузой.

Я медленно перевел дыхание. Как ненавидел я себя за то, что причинял ей такую боль.

– К сожалению, Сарита, я буду занят в Нью-Йорке и днем и вечером. Извини меня, но, по-моему, тебе лучше остаться дома. Вот уж в следующую поездку…

– Да, да, разумеется. – Сарита прошлась по комнате. – Ну, что ж, пожалуй, пора ложиться спать.

Мы уже лежали в темноте в своих кроватях, когда она заговорила снова.

– Джефф, а как мы поступим с нашими деньгами?

«Отдадим Римме, – подумал я. – Если только я не найду ее и не обезврежу». Разумеется, вслух я этого не сказал.

– Построим дом, – ответил я без всякой уверенности. – Ну, а до этого, как только немного разгружусь, начнем развлекаться.

– Джек купил новую машину. Да на ремонт квартиры и новую обстановку истратил двенадцать тысяч. А что мы сделали на свою долю гонорара?

– Джек нам не указ. Он холостяк, ему нечего беспокоиться о своем будущем. У меня другая забота: обеспечить тебя на тот случай, если со мной что-нибудь произойдет.

– Выходит, прежде чем истратить хотя бы несколько центов из гонорара, мне надо ждать твоей смерти или пока мы оба не состаримся?

– Ну, знаешь… – Даже мне самому мой тон показался излишне резким.

– Извини, я ведь только спрашиваю. Мне просто странно, что ты получаешь шестьдесят тысяч долларов, а мы живем, как и раньше: носим ту же одежду, нигде не бываем, и я даже не могу поехать с тобой в Нью-Йорк. Наверное, я говорю глупости, но мне непонятно, почему ты работаешь день и ночь, а все остается по-прежнему.

Кровь ударила мне в голову.

– Перестань сейчас же! Я строю мост и не получил еще этих денег. Вот когда получу, тогда и поговорим, как их истратить.

– Прости, я не хотела тебя сердить, – после долгой паузы холодно сказала Сарита.

Наступило молчание. Каждый из нас знал, что другой не спит и долго не сможет уснуть, затаив обиду и боль.

Между нами незримо стояла Римма, разъединяя нас и угрожая нашему счастью.

Я должен найти ее. Я должен отделаться от нее.

2

В Лос-Анджелес поезд пришел во втором часу дня, и я прямо с вокзала поехал на такси в отделение банка «Пасифик и Юнион».

В течение последних двух недель каждую свободную минуту (хотя они выдавались редко) я ломал голову над тем, как узнать адрес другого банка Риммы. В «Пасифик и Юнион» адрес, несомненно, есть, но как добраться до него?

Расплатившись с шофером, я окинул взглядом здание банка и с удовольствием отметил, что это весьма солидное заведение. Мне почему-то казалось, что раз это отделение банка, то работает в нем всего лишь несколько служащих, и они легко могут запомнить каждого посетителя, в том числе и меня. И вот я увидел огромное здание, швейцара у подъезда и два непрерывных встречных потока людей в дверях.

Присоединившись к одному из них, я через минуту оказался в большом холле – приемной. По обеим сторонам находились окошечки кассиров, и около каждого толпились клиенты. Над кассами вокруг холла шла галерея, где целый штат клерков обслуживал счетные машины и множительные аппараты. В дальнем конце холла за стеклянными перегородками были видны кабинеты старших служащих.

Я подошел к одному из окошек, где стояла небольшая очередь, пробормотав извинение, взял с высокого прилавка бланк приходного ордера и достал из бумажника деньги. Вверху ордера я крупными буквами написал: «На счет Риты Мархал», а внизу приписал «Внесено Джоном Гамильтоном».

Выждав, когда подошла моя очередь, я протянул в окошечко заполненный мною ордер и деньги. Кассир взял бланк и уже поднял было резиновый штамп, но остановился и с недоумением посмотрел на меня. Я стоял, прислонившись спиной к прилавку, и с равнодушным видом смотрел в сторону.

– Тут что-то не так, сэр, – произнес кассир.

– А именно?

Кассир заколебался и снова перевел взгляд на ордер.

– Не откажите в любезности минуточку подождать.

Все получилось так, как я надеялся. Кассир взял ордер и вдоль длинного белого барьера быстро направился к лестнице, ведущей на галерею. Я наблюдал за ним. Он поднялся на галерею, прошел к девушке, сидевшей у большой машины, и что-то сказал. Девушка повернулась к висевшей на стене таблице. Я видел, как она провела по ней пальцем, словно отыскивая чью-то фамилию, потом снова повернулась к машине, нажала несколько клавишей и передала кассиру выданную машиной карточку.

Сердце у меня бешено заколотилось.

Я уже сообразил, что девушка работает оператором электронно-вычислительной машины, располагающей информацией о каждом клиенте банка. Все данные о нем машина печатала на карточке, которую можно было получить, если нажимать в определенном порядке занумерованные клавиши. Комбинация цифр соответствовала личному номеру клиента.

Кассир внимательно сравнил карточку с приходным ордером, отдал ее девушке и поспешно вернулся ко мне.

– Сэр, здесь какое-то недоразумение, – заявил он. – У нас нет счета на это имя. Вы уверены, что правильно написали фамилию?

Я нетерпеливо пожал плечами.

– Не стану утверждать категорически. Это карточный долг. Я играл с мисс Мархал в бридж и проиграл. Чековой книжки у меня с собой не оказалось, и я обещал ей уплатить проигрыш через ваш банк. Возможно, у нее здесь нет своего счета, но вы распоряжаетесь деньгами, поступающими на ее имя?

Во взгляде кассира по-прежнему читалось удивление.

– Правильно, сэр, если только речь идет о нашем клиенте. Но ее имя не Мархал. Может быть, Римма Маршалл?

– Возможно, возможно, – небрежно ответил я. – Надо, очевидно, проверить, но у меня нет ее адреса. Вы не дадите его мне?

– Адресуйте письмо на банк, а мы с удовольствием перешлем его дальше, – не моргнув глазом, отозвался кассир.

Я не сомневался, что он так и ответит, но все же был разочарован.

– Что ж, придется так и сделать. Благодарю вас.

– Пожалуйста, сэр.

Я кивнул, положил деньги обратно в бумажник и ушел.

Так я сделал первый ход и теперь точно знал, где находится адрес Риммы. Предстояло его заполучить.

Такси доставило меня в один из тихих районов Лос-Анджелеса, где я снял в недорогой гостинице номер, и я сейчас же позвонил в «Пасифик и Юнион» управляющему. Назвавшись Эдвардом Мастерсом, я попросил принять меня на следующий день, часов в десять утра.

Мы условились встретиться в 10.15.

Меня бесило, что весь день, до следующего утра, придется бездействовать, но и проявлять торопливость было опасно. Одиннадцать лет назад полиция Лос-Анджелеса объявила розыск человека с полуопущенным веком и шрамом на подбородке. Кто может поручиться, что не найдется какой-нибудь сверхбдительный ветеран-полицейский и не опознает меня даже сейчас, спустя столько лет? Вот почему всю оставшуюся часть дня я провел в гостинице и рано лег спать.

На следующее утро я приехал в банк за минуту до назначенного времени, и меня немедленно провели в кабинет управляющего. Это оказался полный пожилой человек с вкрадчивыми манерами. Он с обворожительной улыбкой долго тряс мне руку, но в то же время всем своим видом давал понять, что крайне занят и будет благодарен, если я без лишних слов перейду к делу.

Я назвался представителем фирмы строительных подрядчиков с главной конторой в Нью-Йорке и сообщил, что мы намереваемся создать филиал в Лос-Анджелесе и открыть в отделении «Пасифик и Юнион» текущий счет. Фирма довольно солидная, разглагольствовал я. Десять руководящих работников и свыше двухсот служащих. Не окажется ли господин управляющий столь любезным и не поможет ли мне подыскать соответствующее помещение?

Мои слова произвели на управляющего впечатление. Он тут же назвал мне одно из агентств, которое, по его словам, сможет предложить как раз то, что нужно. Как бы мимоходом я упомянул, что для начала операций фирма намерена перевести из нашего нью-йоркского банка миллиона два долларов, что, разумеется, еще больше расположило ко мне управляющего. Банк, заявил он, окажет фирме любое содействие – стоит мне только сказать, в чем именно оно должно выразиться.

– Видите ли… Собственно, пока нам ничего не нужно… Хотя, нет, позвольте. Мне нужна одна справочка. Я заметил, тут у вас вполне современное конторское оборудование. Вот если бы установить такое же в нашей конторе. К кому, по вашему мнению, следует обратиться?

– Ну конечно же, к фирме «Чендлер и Керрингтон»!

– А знаете, ведь наши операции несколько напоминают банковские, – продолжал я, осторожно подходя к тому главному, ради чего и пришел. – Наши клиенты разбросаны по всей стране, а мы должны поддерживать с ними постоянный контакт и хранить записи всех деловых переговоров и вообще всех операций. Я видел у вас электронно-вычислительную машину, она меня крайне заинтересовала. Вы довольны ее работой?

Мне повезло. Видимо, машина представляла предмет его особой гордости.

– Что вы! Более, чем довольны. Конечно, это дорогая вещь, но в конечном итоге она себя полностью окупает.

– Я видел ее только мельком, когда шел к вам.

– Дело поправимое, мистер Мастерс. Хотите, я покажу вам, как она работает?

– С удовольствием, но беспокоить вас… – Я старался говорить как можно более небрежным тоном.

– Какое там беспокойство! Наоборот. – Он нажал кнопку. – Сейчас мистер Флемминг покажет вам машину.

– Как только мы найдем подходящее помещение, я сейчас же свяжусь с вами. Нам очень приятно ваше содействие.

На пороге кабинета вырос и застыл в ожидании клерк – вышколенный серьезный молодой человек.

– Флемминг, это мистер Мастерс. Он открывает у нас текущий счет. Мистера Мастерса заинтересовала наша электронно-вычислительная машина. Покажите ему, как она работает.

– Слушаю, сэр. – Молодой человек поклонился мне. – С удовольствием.

Я встал и почувствовал, как у меня подгибаются ноги. Пока мне удалось осилить лишь половину пути к поставленной цели, оставалось еще столько же. Пожав управляющему руку и поблагодарив его за помощь, я вышел вслед за Флеммингом из кабинета. Мы поднялись на галерею и остановились рядом с машиной.

Сидевшая перед ней девушка повернулась на своем стуле и вопросительно взглянула на меня.

Флемминг познакомил нас и принялся объяснять принцип действия машины.

– У нас свыше трех с половиной тысяч клиентов, каждый из них обозначен номером. Список фамилий с указанием присвоенных номеров вы можете видеть вот здесь.

Он показал на висевшую на стене огромную таблицу. Я подошел к ней и принялся быстро, но внимательно пробегать ее глазами. Среди других фамилий я нашел то, что искал: «Римма Маршалл, 2997». Этот номер я запомнил так, как ничего и никогда в жизни не запоминал.

– Установив номер клиента, – продолжал между тем Флемминг, – нам остается лишь нажать клавиши в соответствующей комбинации, составляющей этот номер, и карточка с записями немедленно появится вот на этом подносе.

Девушка-оператор, слушавшая наш разговор, взглянула на меня и снисходительно улыбнулась.

– Машина работает безошибочно, – сказала она.

– Да? И вы можете это доказать? – спросил я все с той же улыбкой.

– Хорошо, – вновь заговорил Флемминг. – Возьмем первый номер из нашего списка. Итак, Р.Айткен, номер 0001. Мисс Лейкер, дайте мне карточку мистера Айткена.

Девушка повернулась к машине и нажала несколько клавиш. Почти в то же мгновение на поднос выпала карточка.

– Вот и все! – воскликнул Флемминг, расплываясь в широкой улыбке.

Я протянул руку.

– Вы знаете, я большой скептик. А вдруг эта карточка не имеет никакого отношения к мистеру Айткену?

Флемминг с торжествующим видом вручил мне карточку.

Я сразу увидел в ее верхней части фамилию «Айткен», напечатанную крупными буквами.

– Поразительно! Видимо, придется купить такую же игрушку… А можно мне попробовать?

– Конечно, мистер Мастерс.

Я склонился над клавишами и быстро набрал номер 2997. Сердце у меня колотилось так отчаянно, что я боялся, как бы девушка и Флемминг не услышали его стук.

Машина загудела, в металлическом контейнере быстро замелькали карточки. Я стоял в ожидании, пока на поднос не выпала белая карточка.

Флемминг и девушка улыбнулись.

– Выбранный вами номер принадлежит мисс Римме Маршалл, – объявил Флемминг. – Можете проверить сами.

Я взял карточку и прочитал:

«Римма Маршалл. Счет. Санта-Барбара. Кредитовать 10000 дол.».

– Превосходный аппарат, – заметил я, стараясь говорить спокойно. – Именно то, что мне нужно. Спасибо.

Спустя полчаса арендованная машина мчала меня в Санта-Барбару.

Я уговаривал себя не впадать в излишний оптимизм. Район моих поисков значительно сузился, не оставалось сомнений, что Римма живет где-то в окрестностях Санта-Барбары, однако мне еще предстояло найти ее, а времени было в обрез.

В Санта-Барбару я приехал около половины шестого и у первого же регулировщика движения узнал, где находится отделение банка «Пасифик и Юнион». Оно занимало довольно маленькое помещение и уже было закрыто. Оставив машину, я обошел вокруг здания.

Напротив банка была гостиница, и я решил, что удобнее всего остановиться в ней. Это было довольно жалкое заведение – видимо, излюбленная обитель коммивояжеров.

Полная женщина, сидевшая за конторкой администратора, приветствовала меня унылой улыбкой и передала ручку, молча приглашая заполнить регистрационную карточку.

Я спросил, может ли она предоставить мне комнату с окнами на улицу. Женщина ответила утвердительно, но сказала, что на моем бы месте предпочла одну из комнат, выходящих во двор, чтобы не мешал уличный шум.

Я ответил, что шум меня не беспокоит, после чего она вручила мне ключ и объяснила, как найти комнату. Обед, добавила она, начинается с семи часов.

Номер оказался чистым, довольно просто обставленным и в общем-то неуютным, однако это не имело значения. Взгляд, брошенный в окно, убедил меня, что банк находится как раз напротив.

Я пододвинул стул к окну и принялся рассматривать решетку, закрывавшую вход в банк.

Когда же Римма придет сюда?

Я понимал, что здесь мне не удастся повторить трюк, проделанный в Лос-Анджелесе, и получить более подробные сведения о Римме. К тому же, стоит ей только заподозрить, что я напал на ее след, как она тут же исчезнет, и мне придется начинать все сызнова. Возможно, если я буду дежурить у окна, мне повезет, и я увижу ее? Тогда мне можно будет проследить за ней и узнать, где она живет. Появляться же на улице было бы чистейшим безумием: Римма может увидеть меня, и тогда все мои планы лопнут, как мыльный пузырь.

На следующее утро во время завтрака я сообщил женщине-администратору, что у меня много работы и что я намерен целый день заниматься у себя в номере.

Женщина заверила, что меня никто беспокоить не будет.

Я вернулся в номер и уселся у окна.

Банк открывался в девять часов. Местное отделение «Пасифик и Юнион» явно не могло похвалиться широким размахом операций: в течение первых двух часов в нем побывало всего лишь пять человек. Правда, чуть позже приток клиентов усилился, но ненамного.

Я сидел и наблюдал. Весь день меня не оставляла надежда, но когда двери банка закрылись последний раз, я почувствовал такое уныние и безысходность, что готов был наложить на себя руки.

На следующее утро мне надо было уезжать, а это означало, что я лишился всякой надежды отыскать Римму до уплаты второго взноса.

Я уже готов был отказаться от всяких попыток придумать что-нибудь подходящее, как вдруг меня осенило: а что, если поручить поиски Риммы какому-нибудь детективу? Эта мысль так взволновала меня, что я чуть было не помчался в вестибюль, чтобы найти в справочной книге адрес соответствующего агентства, но в последний момент сообразил, что все это глупости. Ведь я намеревался устранить Римму. И когда я это сделаю, напав на ее след с помощью детективов, они сообщат в полицию, опишут мои приметы, и полиция пойдет по моему следу.

Нет, свои счеты с Риммой я должен свести без чьей-либо помощи. Вот тогда-то, валяясь в кровати, я впервые подумал, что найти Римму – это еще полдела: не менее важно выполнить задуманное так, чтобы остаться вне всяких подозрений. Одна трудность порождала другую.

Утром на следующий день я вылетел в Голланд-Сити и вскоре после одиннадцати пришел в контору.

Джек разговаривал с кем-то по телефону, но, увидев меня, торопливо сказал:

– Я вам позвоню. Да, да, минут через десять… – и положил трубку.

Он взглянул на меня, и я сразу понял, что стряслась какая-то беда. Джек был бледен и удручен.

– Ты уже был дома, Джефф?

– Нет. Только что с самолета.

Я поставил на пол саквояж и бросил плащ на стул.

– Я пытался найти тебя, – хрипло произнес Джек. – И где только тебя черти носят?

– В чем дело? Говори.

Джек помолчал, потом медленно встал со стула и сказал:

– Сарита…

Я похолодел.

– Что?! Что ты хочешь сказать?

– Плохо, Джефф. Авария… Я искал тебя всюду…

– Она… жива?

– Жива, но в очень тяжелом состоянии. Пьяный шофер налетел на ее машину. Боюсь, Джефф, что она…

– Когда это случилось?

– Утром в день твоего отъезда. Она отправилась за покупками, и вот…

– Джек, я хочу знать правду! Она безнадежна?

Он обошел вокруг стола и положил руку мне на плечо:

– Врачи делают все от них зависящее. Нам остается только ждать.

– Где она?

– В городской больнице… Но…

Я выбежал из кабинета мимо бледной, как полотно, Клары и бросился к лифту.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Доктор Вейнборг был высоким сутулым человеком с крючковатым носом, чувственным ртом и черными глазами еврея, хорошо понимающего, что такое страдания.

Я назвал медицинской сестре свое имя, и она сразу повела меня в кабинет доктора. И вот я сидел перед ним и вслушивался в его гортанный голос.

– Это вопрос времени, мистер Холлидей, я сделал все возможное, во всяком случае – все самое неотложное. Жаль, вас не было, когда вашу супругу доставили в больницу. Почти двенадцать часов она находилась в сознании и все время спрашивала о вас. Потом она впала в беспамятство и все еще не пришла в себя. Давайте обсудим вот какой вопрос. У вашей жены тяжелое ранение головы, затронут мозг. Я знаю отличного хирурга, специализирующегося на подобных операциях – очень опасных и трудных. Но пока ему сопутствовал успех. Обычный гонорар доктора Гудиера – я имею в виду этого специалиста – три тысячи долларов. Разумеется, не избежать и других расходов, так что общая сумма составит примерно пять тысяч, причем, без всякой гарантии на успех.

– Договаривайтесь с Гудиером. Расходы значения не имеют.

Вейнборг снял трубку телефона и позвонил хирургу на квартиру. Ему пришлось в течение нескольких минут объяснять секретарше врача, насколько необходимо экстренное вмешательство Гудиера.

Я со страхом прислушивался, как он описывал характер полученных Саритой повреждений, хотя и не все понял.

В конце концов, секретарша обещала позвонить несколько позже.

– Не волнуйтесь, мистер Холлидей, – положив трубку, обратился ко мне Вейнборг. – Доктор Гудиер никогда не отказывается в подобных случаях.

– Можно мне повидать ее?

– Не вижу смысла. Она без сознания.

– И все же мне хотелось бы.

Некоторое время он внимательно смотрел на меня, потом кивнул.

– Что ж, пойдемте.

Сарита неподвижно лежала на кровати, прикрытая простыней до самого подбородка. Голова у нее была забинтована. Она показалась мне маленькой и до того бледной, что ее можно было принять за труп.

Около кровати сидела медицинская сестра. При нашем появлении она молча поднялась, взглянула на Вейнборга и покачала головой.

Это были самые тяжелые минуты моей жизни. Я стоял в ногах кровати, смотрел на Сариту и чувствовал, как где-то в глубине души у меня растет убеждение, что она никогда вновь не заговорит со мной, никогда не взглянет на меня, никогда не обнимет.

Дома, едва успев войти в квартиру, я услышал настойчивый телефонный звонок. Говорил мэр Мэттисон.

– Джефф? Я искал тебя. Джек сказал, что ты был у жены. Как она?

– Все так же. Пригласили опытного специалиста. Очевидно, будет оперировать.

– Мы с Элен все время думаем о тебе. Чем бы мы могли тебе помочь?

Я сухо поблагодарил и ответил, что мне ничем нельзя помочь. Сейчас все зависит от этой знаменитости Гудиера.

– Джефф, тебе потребуются деньги. Я уже переговорил с членами комитета, они согласились выплатить тебе половину гонорара. Завтра у тебя в банке будет тридцать тысяч долларов. Мы обязаны спасти Сариту. Нашу милую, очаровательную…

Я не выдержал.

– Благодарю, – буркнул я и бросил трубку на рычаг.

Закурив, я тут же сунул сигарету в пепельницу.

Деньги… До уплаты Римме второго взноса – десяти тысяч долларов – оставалось десять дней, а еще через месяц мне предстояло выплатить тридцать тысяч. Но на этом Римма, конечно, не остановится. Но не платить Римме я не мог. Ей ничего не стоит сообщить обо мне в полицию, и я окажусь в тюрьме как раз в то время, когда Сарита так во мне нуждается.

Я бродил взад и вперед по комнате и мучительно размышлял. Снова поехать в Санта-Барбару? Но нельзя же оставлять Сариту в таком состоянии.

В конце концов я решил написать Римме и попросить ее об отсрочке. Я сообщил, что с женой произошло несчастье, что лечение требует больших расходов, и потому я пока не могу платить ей, но позже…

Видимо, я действительно был слишком расстроен, если думал, будто Римма способна на проявление жалости. Но как бы то ни было, я разыскал дворника и попросил его как можно скорее отправить письмо.

Часов в восемь вечера мне позвонили из больницы и сообщили, что доктор Гудиер уже там и просит меня сейчас же приехать.

Гудиер, маленький, полный и лысый человечек с резкими манерами, заявил мне, что намерен оперировать немедленно.

Следующие три часа были долгими и страшными. Часов в десять пришел Джек. Мы молча сидели в приемной, некоторое время спустя появился Мэттисон с женой. Проходя мимо меня, миссис Мэттисон ободряюще дотронулась до моего плеча.

В двенадцать тридцать пять из операционной вышла сестра и кивком пригласила меня следовать за собой. Мы прошли в кабинет Вейнборга. Доктор Гудиер, выглядевший постаревшим и утомленным, сидел на краешке письменного стола и курил. Вейнборг стоял у окна.

– Ну-с, мистер Холлидей, – заговорил Гудиер, – операция прошла успешно. Теперь только бы избежать послеоперационных осложнений. Во всяком случае, могу сказать, что ваша жена будет жить.

Что-то в его тоне и во всей гнетущей атмосфере комнаты помешало мне выразить свою радость.

– Продолжайте.

Мой хриплый голос мне самому показался чужим.

– Будет жить, – тихо повторил Гудиер. – Но… но повреждение мозга оказалось слишком тяжелым. Сожалею, но ваша жена навсегда останется инвалидом… – Он помолчал. – В лучшем случае она сможет передвигаться в кресле-каталке. По всей вероятности, она с трудом сможет говорить, а память у нее будет нарушена.

Он взглянул на меня, и я прочел в его глазах печаль и признание своего поражения.

– И вы считаете операцию успешной? – спросил я. – Она не сможет ходить, почти не сможет говорить, не сможет узнавать меня. Это и есть успех?

– Доктор Гудиер чудом спас ей жизнь, – проговорил Вейнборг.

– Жизнь?! Это вы называете жизнью? Не лучше ли ей было умереть?

Я выбежал из кабинета и быстро пошел по коридору.

Джек стоял у порога приемной. Он схватил меня за руку, но я вырвался и бросился в темноту, ничего не слыша и не замечая.

2

Все следующие три дня я жил в какой-то пустоте. Я сидел дома и ждал телефонного звонка.

Сарита все еще не приходила в себя и временами находилась на грани смерти.

Я был один в квартире, часами просиживал в кресле, почти ничего не ел и непрерывно курил. Иногда заглядывал Джек, но, побыв несколько минут, исчезал, чувствуя мое нежелание видеть людей. Никто мне не звонил, все знали, что я жду звонка из больницы.

На третьи сутки, часов в девять вечера, телефон, наконец, зазвонил. Я схватил трубку.

– Да?

– Мне с тобой нужно поговорить.

Это была Римма. Я сразу узнал ее голос. Сердце у меня упало.

– Где ты?

– В баре гостиницы «Астер». Я жду. Когда ты сможешь приехать?

– Сейчас же. – Я положил трубку, но тут же позвонил в больницу и сообщил дежурной сестре, что она сможет найти меня в баре «Астер-отеля», если я понадоблюсь.

На улице моросил дождь.

Гостиница «Астер» считалась лучшей в нашем городе. Следовательно, Римма уже начала менять свой образ жизни, используя мои деньги. Я не сомневался, что она примчалась за очередным взносом. Она, конечно, догадывалась, что я прикован к месту, что меня в любую минуту могут вызвать в больницу, и потому решилась пойти на риск новой встречи.

Я вошел в бар «Астер», почти пустой в это время. У стойки стояло трое мужчин. Они пили виски и вполголоса разговаривали между собой. За столиком в углу две женщины средних лет оживленно болтали за бокалами шампанского. В другом углу сидел молодой парень атлетического сложения. На нем был спортивный пиджак кремового цвета, красно-белое кашне, завязанное у горла большим узлом, узенькие брюки бутылочно-зеленого цвета и модные темно-коричневые ботинки. Он выглядел как внезапно разбогатевший шофер грузовой машины и явно чувствовал себя не в своей тарелке. В большой смуглой руке он держал стакан виски, а с его лица, еще тонкого, но уже отмеченного печатью грубой чувственности, не сходило выражение растерянности.

Я отвел от него взгляд и осмотрелся. Римма сидела в центре бара в окружении незанятых столиков и стульев. Поверх зеленого платья она надела черный жакет, ее волосы были выкрашены в ультрамодный серо-соболиный цвет. Она выглядела как картинка и казалась холодной и твердой, словно отполированный гранит.

Несомненно, она не находила нужным экономить мои деньги.

Я подошел к Римме, придвинул к ее столику стул и сел. Сидевший в углу рослый тип в спортивном пиджаке чуть повернулся и уставился на меня. Я сразу сообразил, что это ее телохранитель.

– Привет, – проговорила Римма. Открыв сумочку из крокодиловой кожи, она вынула мое письмо и небрежно бросила на столик. – Это еще что такое?

Я скомкал письмо и сунул его в карман.

– Ты получила первые десять тысяч. Пока с тебя довольно, некоторое время я не смогу давать тебе ни цента. Деньги нужны на лечение жены.

Римма достала из сумочки плоский золотой портсигар, взяла из него сигарету и щелкнула золотой зажигалкой «Данхилл».

– Похоже, ты совсем забыл наш последний разговор. Насколько я понимаю, ты хочешь быть поближе к жене, и тебе вовсе не улыбается мысль оказаться в тюрьме. А ведь придется.

– Пойми, сейчас мне нужен буквально каждый доллар. Ты что-нибудь получишь от меня в конце месяца.

Римма рассмеялась.

– Не слишком умно придумано, Джефф. Ты даешь мне чек на десять тысяч сейчас же, а первого числа следующего месяца еще на тридцать тысяч. Вот мои условия.

Я уставился на Римму. Должно быть, мой взгляд был красноречивее всяких слов, потому что она вдруг хихикнула.

– Знаю, знаю! Ты бы хотел убить меня, не так ли? Но оставь это. Не такая уж я дурочка. Взгляни: видишь вон того разодетого здоровенного детину? Влюблен в меня, не задает никаких вопросов и выполняет любое мое желание. Глуп и слеп, как бык, но силен, он силен. Не отходит от меня ни на шаг, и расправится с тобой одним мизинцем. Нет, убить ты меня не убьешь, даже если и отыщешь. Да ты и не отыщешь. Так что выбрось это из головы.

– Ты просто не хочешь войти в мое положение. – Я старался говорить хладнокровно. – Моя жена попала в серьезную аварию и находится в очень тяжелом состоянии. Мне предстоит масса непредвиденных расходов, и я прошу у тебя лишь отсрочки. Сейчас я не могу дать тебе денег, иначе мне нечем будет оплачивать счета врачей.

– Не можешь? – Римма откинулась на стуле и подняла брови. – Ну что ж, тогда пойдем в полицию.

Всматриваясь в искаженное злобой лицо Риммы, я понял, что она, не задумываясь, осуществит свою угрозу, и самое большее через несколько часов я окажусь в тюрьме. Она загнала меня в угол.

Я выписал чек и через стол протянул ей.

– Вот, возьми, – сказал я и сам удивился тому, как спокойно прозвучал мой голос. – А сейчас хочу предупредить. Ты права, я действительно решил убить тебя. Рано или поздно ты окажешься в моих руках, и все будет кончено.

Римма снова захихикала.

– Рассуждаешь, как в кинофильме. Запомни-ка лучше вот что: первого числа следующего месяца мне нужны тридцать тысяч. Если ты не переведешь деньги, я больше не стану к тебе обращаться, а сразу пойду в полицию.

Я встал и уголком глаза заметил, что приятель Риммы тоже поднялся.

– Не пеняй только потом, что я не предупреждал тебя, – произнес я, повернулся и направился через бар к ряду кабинок с телефонами-автоматами. Позвонив в больницу, я сообщил дежурной сестре, что еду домой.

– Одну минуточку, мистер Холлидей…

Какая-то нотка в голосе дежурной заставила меня настроиться на худшее и насторожиться. Вполголоса переговорив с кем-то, она снова обратилась ко мне:

– Мистер Холлидей, доктор Вейнборг просит вас приехать. Никаких оснований для беспокойства нет, но он хочет вас видеть как можно скорее.

– Хорошо, я сейчас приеду.

Я вышел из бара, остановил проезжавшее такси и назвал водителю адрес больницы. Когда такси уже трогалось с места, я увидел Римму и ее дружка, направляющихся к месту стоянки машин. Она смотрела на него и улыбалась. Он тоже не спускал с нее жадного взгляда.

В больнице меня сразу же провели в кабинет доктора Вейнборга. Он вышел из-за стола и подал мне руку.

– Видите ли, – доктор начал говорить, – мистер Холлидей, я не удовлетворен течением болезни вашей супруги. Пора бы уже наступить улучшению, но улучшения пока не наблюдается, хотя в подобных случаях оно обычно наступает дня через три-четыре. Поймите меня правильно: состояние вашей жены не ухудшилось, но и не улучшилось.

Во рту у меня пересохло, я лишь молча смотрел на врача.

– Я разговаривал с Гудиером, он советует показать вашу супругу доктору Циммерману. Доктор Циммерман – самый известный специалист по нервам мозга. Он…

– Кто же тогда Гудиер?

– Доктор Гудиер – блестящий хирург, – терпеливо разъяснил Вейнборг. – Он не занимается послеоперационными больными. В сложных случаях ими обычно занимается доктор Циммерман.

– Иными словами, исправляет ошибки коллег.

Вейнборг нахмурился.

– Я, конечно, понимаю ваше состояние, но вы несправедливы.

– Возможно. – Чувствуя страшную усталость, я обессиленно опустился на стул. – Ну хорошо, давайте пригласим доктора Циммермана.

– Не так-то это просто, мистер Холлидей. Доктор Циммерман лечит больных только в своем санатории на Голланд-хейтс. Боюсь, что стоить это будет дорого, но я уверен, что в санатории ваша супруга быстро пойдет на поправку.

– Значит, здесь, в больнице, она вряд ли поправится?

– К сожалению. Доктор Циммерман…

– Во сколько это обойдется?

– Поговорите с доктором Циммерманом. Лечащим врачом будет он сам.

Я беспомощно развел руками.

– Ну, хорошо. Пусть он посмотрит ее, а потом я переговорю с ним.

На следующий день утром я встретился с Циммерманом. Это был человек средних лет с худым лицом, острыми внимательными глазами и спокойными уверенными манерами. Он мне сразу понравился.

– Я обследовал вашу жену, мистер Холлидей, – сообщил он. – Ее, безусловно, необходимо поместить в мой санаторий. Я уверен, что смогу ее вылечить. Операция прошла успешно, но вызвала некоторые осложнения. Месяца через три-четыре, когда миссис Холлидей окрепнет, я проконсультируюсь с доктором Гудиером и, видимо, порекомендую сделать еще одну операцию. Полагаю, что вдвоем мы сможем вернуть ей способность двигаться и сохранить память. Но, повторяю, необходимо немедленно поместить ее в санаторий.

– Во сколько это обойдется?

– Триста долларов в неделю за отдельную палату. Кроме того, оплата сиделки. Всего, вероятно, долларов триста семьдесят в неделю.

– А вторичная операция?

– Точно не скажу, мистер Холлидей, но полагаю, тысячи три-четыре.

Я находился в таком состоянии, что на меня уже ничего не действовало.

– Пусть так, – кивнул я и, помолчав, спросил: – Обстоятельства вынуждают меня дня на три-четыре уехать из города. Когда, по-вашему, состояние жены позволит мне отлучиться?

– Сейчас пока преждевременно об этом говорить, – чуть удивленно ответил Циммерман. – Полагаю, что ваша жена будет вне опасности недели через две, не раньше.

Я возвратился в нашу контору и засел за работу, надеясь создать кое-какой задел к тому времени, когда состояние Сариты позволит мне отправиться на розыски Риммы. Джек подыскал мне помощника. Некоего Теда Уэстона. Он оказался надежным, трудолюбивым работником.

Мой банковский счет быстро таял, но я не жалел об этом, я уже верил, что Циммерман поставит Сариту на ноги.

Однажды Циммерман позвонил мне.

– Вы, кажется, собирались поехать по делам, мистер Холлидей? Полагаю, что теперь я могу вас отпустить. Вашей жене стало определенно лучше. Она еще не пришла в себя, но заметно окрепла, так что, думаю, вы можете спокойно отправляться. Но было бы желательно знать, на всякий случай, где и как вас найти.

Я пообещал поставить его в известность и, поговорив с ним еще несколько минут, повесил трубку.

Некоторое время я сидел, уставившись прямо перед собой и испытывая радость при мысли о том, что наконец-то после этих ужасных, показавшихся мне бесконечными недель я могу отправиться на розыски Риммы. До уплаты следующих тридцати тысяч в моем распоряжении оставалось тринадцать дней. Тринадцать дней, которые должны были решить все.

Утром я вылетел в Санта-Барбару.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Полная женщина в гостинице, расположенной напротив отделения банка «Пасифик и Юнион», сразу меня узнала.

– Рада вас видеть, мистер Мастерс, – сказала она, печально улыбаясь в знак приветствия. – Ваш номер свободен, можете снова занять его, если хотите.

Я согласился. Мы поговорили о погоде, потом я, как бы между прочим, упомянул, что у меня масса дел и что все эти три дня мне придется почти безвыходно просидеть в номере. Захватив саквояж, я поднялся к себе.

Было двадцать минут второго. Я предусмотрительно запасся бутербродами, а также полбутылкой виски и теперь, разложив свои запасы на подоконнике, занял наблюдательную позицию у окна.

Это были, очевидно, часы пик в работе банка. Однако среди тех, кто входил и выходил из помещения, Риммы не было. Впрочем, я понимал, что могу рассчитывать лишь на случай. Возможно, она приходила сюда раз в неделю, а возможно, и раз в месяц, но иного способа увидеть ее у меня не было.

После закрытия банка я спустился в вестибюль, позвонил через междугородную в санаторий доктора Циммермана и сообщил дежурной сестре номер телефона гостиницы. Если меня не окажется, пояснил я, то пусть она попросит к телефону моего приятеля Мастерса – он немедленно передаст мне все, что она найдет нужным сообщить.

Вечер выдался холодный и ветреный, вот-вот должен был начаться дождь. Я надел плащ, поднял воротник, надвинул на глаза шляпу и вышел на улицу. Я предпринял рискованный шаг, но мне была невыносима мысль провести весь вечер в этой унылой дыре в полном одиночестве.

Едва я отошел от гостиницы, как зарядил дождь. Я завернул в кинотеатр и заставил себя посмотреть скучнейший ковбойский фильм.

Следующий день прошел точно так же. До закрытия банка я просидел у окна, а вечер провел в кино.

В тот вечер, возвращаясь в гостиницу, я почувствовал острое беспокойство. А что, если и эта моя поездка окажется неудачной? Время шло. В моем распоряжении оставалось одиннадцать дней. Не окажутся ли они такими же безрезультатными, как первые дни?

Я лег и пытался уснуть, но сон не шел. Около часу ночи, чувствуя себя не в силах оставаться в своей клетушке, я встал, оделся и спустился в полуосвещенный вестибюль. Ночной сторож, старый негр, сонно взглянул на меня, и когда я сказал, что хочу прогуляться, с недовольным ворчанием выпустил меня на улицу.

Несколько кафе-баров и дансингов еще не успели закрыться, и красно-синий свет неоновых вывесок причудливо отражался на мокрых тротуарах.

Засунув руки глубоко в карманы плаща и чувствуя, как успокаивающе действует холодный дождь с ветром, я направился к морю.

Улица вывела меня к одному из многочисленных ресторанов, построенных на сваях близ самого берега и специализирующихся на блюдах из продуктов моря. Около ресторана длинной линией выстроились машины, доносились звуки танцевальной музыки.

Я уже намеревался пойти дальше, когда из ресторана выскочил рослый человек и, нагнув от дождя голову, по деревянным мосткам побежал в мою сторону. В свете уличного фонаря мне бросился в глаза спортивный пиджак кремового цвета и бутылочно-зеленые брюки.

Это был приятель Риммы.

Быстро повернувшись к нему спиной, я достал из кармана пачку сигарет и сделал вид, что пытаюсь закурить на ветру. Исподволь я наблюдал за ним. Он подбежал к машине «понтиак», открыл ее и начал рыться в ящике для перчаток, не переставая вполголоса ругаться. Наконец он, видимо, нашел то, что искал, повернулся и снова побежал по пирсу и скрылся в ресторане.

Некоторое время я смотрел ему вслед, потом не спеша подошел к «понтиаку». Машина выпуска 1957 года, не в очень хорошем состоянии. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, я торопливо схватил ярлык с фамилией владельца, висевший, как и предписывалось правилами, на рулевом колесе, и взглянул на него.

«Эд Вассари, – прочитал я при свете зажигалки. – „Бунгало“. Восточный берег. Санта-Барбара».

Я отошел от машины и направился в кафе, находившееся на противоположной от ресторана стороне набережной. Его единственными посетителями оказались четверо подростков, сидевших в углу за бутылками кока-колы. Я выбрал столик у окна, откуда мне хорошо был виден «понтиак», и заказал усталой официантке чашку кофе.

Один он здесь, этот человек, или вместе с Риммой? Не с ним ли она живет по адресу, указанному на ярлыке?

Я сидел, покуривая и помешивая кофе, и не спускал глаз с «понтиака». Дождь усилился, подхваченные порывами ветра капли забарабанили в стекло.

В это мгновение я увидел их.

Они выбежали из ресторана. Вассари держал над Риммой зонтик. Они нырнули в «понтиак» и исчезли в темноте.

Так и не дотронувшись до кофе, я расплатился с официанткой и вышел на набережную. Не сказал бы, что я совсем не волновался, но прежде всего я испытывал твердую решимость не тратить больше времени понапрасну.

Еще по дороге к морю я заметил ночной гараж и теперь торопливо направился к нему и взял напрокат «студебеккер». Пока один из рабочих заправлял машину бензином, я небрежно спросил, как проехать на Восточный берег.

– Отсюда направо, – ответил рабочий. – А затем все время вдоль моря. Мили три, не больше.

Восточный берег оказался полоской побережья протяженностью примерно около мили; вдоль дороги стояло три или четыре десятка деревянных домиков. Большинство из них было погружено в темноту, лишь кое-где за сеткой дождя тускло светилось окно.

Я медленно ехал по дороге, всматриваясь в каждый домик. Один из них привлек мое внимание. Не знаю, что тут сыграло роль – инстинкт или тот факт, что коттедж стоял как-то уединенно, но я сразу заключил, что это именно то, что я ищу.

Я выключил фары и вышел из машины. Поток дождевых капель, гонимых сильным ветром с моря, обрушился на меня, но я ничего не замечал. Рядом с домиком стоял «понтиак». Внимательно осмотревшись вокруг, я приоткрыл ворота и проскользнул во двор. С сильно бьющимся сердцем я подкрался к освещенному окну. Передо мной открылась большая, не без вкуса обставленная комната. Несколько удобных, хотя и пообтрепавшихся мягких кресел, современные яркие эстампы на стенах, телевизор в одном углу и портативный бар со множеством бутылок в другом. Все это я охватил одним взглядом, а потом увидел Римму.

Она сидела в низком мягком кресле; во рту у нее торчала сигарета, в руке она держала стакан с вином. Зеленый халат не закрывал ее длинных стройных ног. Посматривая в потолок, Римма нервно покачивала ногой.

Дверь распахнулась, и на пороге показался Вассари. Он был в одних пижамных брюках; его широкая грудь заросла густыми черными волосами, а под загорелой кожей, когда он вытирал полотенцем затылок, перекатывались мощные мускулы.

Вассари что-то сказал Римме, и она зло взглянула на него. Потом допила вино, поставила стакан на пол, потянулась и вышла из комнаты. Вассари выключил свет, и я отпрянул от окна.

Почти тут же зажегся свет в другом окне, задернутом шторой.

Я ждал.

Через несколько минут свет погас, и весь дом погрузился в темноту. По-прежнему соблюдая осторожность, я вернулся к машине, завел мотор и направился к гостинице.

На обратном пути я много размышлял. Да, я нашел Римму. Но передо мной вставали новые трудности. Знал ли Вассари, что она меня шантажирует? Не произойдет ли так, что, когда я отделаюсь от Риммы, мне придется иметь дело с Вассари?

В ту темную дождливую ночь я впервые осознал весь ужас того, что задумал. Я собирался убить человека. В мыслях все выглядело просто: найти Римму и заставить ее замолчать. Но сейчас, когда пришло время действовать, одна мысль о задуманном бросала меня в жар.

Но иного пути не было. Сначала надо отделаться от Вассари – сторожевого пса Риммы, а уж потом заняться ею. Два дня придется понаблюдать за «Бунгало», узнать, чем они занимаются, как живут, остается ли Римма одна.

В ту ночь я почти не спал. Меня душили кошмары, в которых я словно воочию видел, как свершаю то, к чему меня неумолимо толкали обстоятельства.

2

На следующее утро, около половины восьмого, я снова отправился на Восточный берег. Мне казалось, что можно будет без особого риска приблизиться к «Бунгало», вряд ли его обитатели пробуждались так рано.

Я быстро проехал мимо коттеджа. Шторы на окнах были еще опущены, «понтиак» по-прежнему стоял на подъездной дорожке. Под яркими лучами утреннего солнца «Бунгало» показалось мне жалким и унылым; типичный для приморских городов домик. Очевидно, владелец ежегодно сдавал его внаем, никогда не приезжал сюда и не хотел тратить ни доллара, чтобы подновить его хотя бы снаружи.

Проехав еще несколько сот ярдов по прибрежной полосе, я поставил машину за кустами и пошел обратно. Ярдах в ста от домика проходила гряда дюн. Отсюда я мог спокойно наблюдать, оставаясь незамеченным. У меня был сильный полевой бинокль, который я одолжил у хозяйки гостиницы. Более часа наблюдал я за «Бунгало», но не заметил никаких признаков жизни.

Около девяти часов утра у коттеджа остановилась старенькая машина. Из нее вышла женщина и направилась к дому. В бинокль я мог рассмотреть даже пятна пудры у нее на лице, там, где она положила их слишком густо. Женщина запустила два пальца в отверстие почтового ящика, извлекла привязанный к бечевке ключ, открыла дверь и вошла в коттедж. Это была, как я решил, приходящая прислуга. Что ж, мое терпение было вознаграждено. Теперь я знал, как попасть в «Бунгало».

Вскоре после половины двенадцатого открылась передняя дверь и появился Вассари. Некоторое время он стоял на пороге и вдыхал свежий утренний воздух, потом подошел к «понтиаку», проверил масло и воду и снова скрылся в домике.

Римму я увидел только в полдень. Она подошла к двери и взглянула на небо. Я навел на нее бинокль и вздрогнул. Необыкновенно близко перед собой я увидел ее лицо – бледное, с синяками под глазами и густыми румянами на щеках; не лицо, а грубо размалеванная маска. Римма выглядела мрачной. Она села в «понтиак» и со злобой захлопнула дверцу.

Затем из дома снова вышел Вассари с купальными халатами и полотенцами. Следом за ним на пороге показалась служанка. Вассари что-то сказал ей, и она кивнула. Вассари сел в «понтиак», машина тронулась с места и направилась к западной части города, где находились фешенебельные купальные клубы.

Я продолжал наблюдать. Вскоре из «Бунгало» вышла прислуга. Закрыв дверь на замок и опустив ключ в отверстие почтового ящика, она села в свою машину и уехала.

Я ни секунды не колебался. Было бы непростительно упустить такую возможность. Кто знает, не в коттедже ли хранит Римма револьвер, из которого убила охранника. Доказательств моей мнимой виновности значительно бы поубавилось, если бы он оказался у меня.

Прежде чем выйти из своего убежища, я внимательно осмотрел дорогу и берег. Они были пустынны. Я выбрался из-за песчаной гряды и быстро направился к «Бунгало». На мой звонок (маленькая хитрость: и без того я знал, что в доме никого нет) никто не ответил. Подождав несколько минут, я достал ключ и открыл дверь. В домике царила глубокая тишина. Откуда-то доносились лишь деловитое тиканье часов да звуки капающей из крана воды.

Я прошел по коридору и открыл одну из дверей. Очевидно, это была комната Вассари. На спинке стула висели брюки, на туалетном столике лежала электрическая бритва. В соседней комнате стояли двухспальная кровать и трельяж, заставленный косметическими принадлежностями. За дверью висел зеленый шелковый халат.

Именно эту комнату я и искал. Оставив дверь полуоткрытой, я подошел к комоду и принялся быстро осматривать содержимое ящиков, стараясь укладывать вещи так, как они лежали.

Получив от меня деньги, Римма, видимо, развернулась вовсю – ящики буквально ломились от нейлонового белья, шарфов, носовых платков, чулок и прочего. Однако револьвера в комоде я не нашел.

Затем я занялся гардеробом. В нем висело на плечиках не меньше дюжины платьев, внизу стояло несколько пар обуви. На верхней полке я нашел картонную коробку, перевязанную бечевкой. Открыв ее, я обнаружил пачку писем и фотографии Риммы, снятые, очевидно, в различных киностудиях. Мое внимание привлекло письмо, лежавшее сверху. Оно было отправлено три дня назад и гласило:

«234 Кастл-армс, Эшби-авеню, Сан-Франциско.

Дорогая Римма!

Вчера вечером я случайно встретила Уилбора. Он освобожден под честное слово и разыскивает тебя. Как и прежде, он не может жить без наркотиков и очень опасен. Грозится убить тебя. Я сказала ему, что ты теперь живешь в Нью-Йорке. Он пока еще здесь, но, надеюсь, скоро уедет в Нью-Йорк, о чем обязательно напишу тебе. Пока же соблюдай осторожность и не появляйся в наших краях. Когда я вижу Уилбора, меня мороз по коже пробирает. Он действительно хочет разделаться с тобой.

Тороплюсь поскорее отправить письмо.

Клэр».

Я совершенно забыл о существовании Уилбора, и это письмо сразу напомнило мне бар Расти. Опасен? Слишком мягко сказано. Я представил себе, как он приближается к сжавшейся от страха Римме с раскрытым ножом, напоминая готовую метнуться на свою жертву гремучую змею.

Итак, Уилбор вышел из тюрьмы и теперь разыскивает Римму. Возможно, это и есть решение моей проблемы. Я записал адрес Клэр, положил письмо обратно в коробку и поставил ее на место.

Занятый мыслями о неожиданном повороте событий, я продолжал поиски револьвера.

Нашел я его совершенно случайно. Нетерпеливо отодвинув в сторону несколько висевших в гардеробе платьев, чтобы посмотреть, что за ними, я ощутил под рукой что-то твердое. Это был револьвер. Он висел на бечевке внутри одного из платьев Риммы.

Положив оружие в задний карман брюк, я закрыл шкаф и осмотрелся, проверяя, не оставил ли каких-нибудь следов своего пребывания в комнате. Убедившись, что все в порядке, я направился к двери и уже протянул руку, чтобы открыть ее, когда услышал шум подъезжающей машины.

С забившимся сердцем я прокрался к окну и увидел Римму. Она вылезла из «понтиака» и побежала к входной двери, на ходу доставая из сумочки ключ. Неслышно ступая, я вышел из спальни, постоял секунду в коридоре и юркнул в комнату Вассари.

Минуту спустя в спальню вбежала Римма. А еще через несколько минут в гостиной послышались тяжелые шаги Вассари. Вскоре к нему присоединилась Римма.

– Послушай, крошка, – недовольно проговорил он, – когда ты перестанешь употреблять эту дрянь? Стоит нам куда-нибудь поехать, как тебе тут же нужно мчаться обратно домой и делать этот проклятый укол.

– Заткнись! – грубо оборвала Римма. – Не забудь, я здесь хозяйка и делаю то, что считаю нужным.

– Да, да, черт возьми, но почему ты не носишь наркотик с собой, если не можешь вытерпеть? Опять испортила нам целый день.

– Ты слышал, что я сказала? Заткнись.

– Слышал. И не первый раз. Уже начинает надоедать.

Римма рассмеялась.

– Да ты, оказывается, шутник! И что же ты намерен предпринять?

Наступило долгое молчание, потом Вассари спросил:

– А что это за фрукт, от которого ты берешь деньги? Он определенно вызывает у меня беспокойство. В каких ты с ним отношениях?

– Ни в каких. Он выплачивает мне долг. И перестань расспрашивать.

– За что же он тебе должен, крошка?

– Знаешь что, дорогой? Если ты не прекратишь свои расспросы, можешь убираться. Слышишь?

– Минуточку. – В голосе Вассари появились жесткие нотки. – У меня и без того достаточно неприятностей. Говорю тебе, этот тип меня беспокоит. Не иначе, ты шантажируешь его, и это мне не нравится.

– Да что ты говоришь? – насмешливо осведомилась Римма. – Ну, а воровать тебе нравится? А оглушить какого-нибудь старика в укромном местечке и отобрать у него бумажник тебе нравится?

– Замолчи! За это мне дадут год, не больше, если сцапают. А вот за шантаж… Черт побери! За шантаж ты получишь самое меньшее десятку.

– Затвердил – шантаж, шантаж… Я же сказала, он выплачивает мне долг.

– Если бы я знал, что ты его шантажируешь, я бы ушел от тебя.

– Ты? Ушел бы? Не смеши меня, Эд! Лучше подумай о себе. Кто помешает мне позвонить в полицию и сообщить, где тебя можно найти? Никуда ты от меня не уйдешь.

Снова наступило молчание. Слышалось лишь равнодушное тиканье часов.

– После укола ты всегда начинаешь говорить какие-то дикие вещи, – примирительно заговорил Вассари после паузы. – Извини, пожалуйста. Если ты утверждаешь… Но ведь ты не будешь заниматься шантажом, правда, крошка?

– Никаких диких вещей я не говорю! – резко ответила Римма. – Если тебе не нравится, как я живу, можешь убираться. Я-то проживу и одна, а вот сможешь ли ты прожить без меня…

– Не дает мне покоя этот парень, – все больше угасая, проговорил Вассари. – За что он задолжал тебе столько денег?

– Ты перестанешь, наконец? Или замолчи, или уходи.

– Никуда я не уйду. Я же люблю тебя. Если ты обещаешь мне не навлечь на нас неприятностей… Что ж, поступай, как знаешь.

– Никаких неприятностей не будет. Иди сюда и поцелуй меня.

– Ты уверена? Этот парень не…

– Иди сюда и поцелуй меня!

Я тихонько проскользнул в коридор, пересек кухню и через дверь веранды вышел на улицу. Через несколько минут я снова оказался на своем наблюдательном пункте за дюной.

Итак, этот день оказался удачным. Револьвер лежал у меня в кармане. Я установил, что Вассари не осведомлен о том, что Римма шантажирует меня, и, следовательно, вообще ничего обо мне не знает. Я установил также, что Уилбор вышел из тюрьмы и хочет найти Римму.

Правда, впереди еще оставалось немало трудностей. Не испугается ли Римма, обнаружив исчезновение револьвера, и не постарается ли как можно скорее куда-нибудь исчезнуть? А если, скорее всего, и не обнаружит пропажи, то сколько времени она вообще намерена проживать в «Бунгало»? Успеет ли Уилбор напасть на ее след?

Я вернулся в гостиницу, позвонил в местное агентство по сдаче внаем и продаже имущества и выразил желание арендовать летний дом под названием «Бунгало», расположенный на Восточном берегу. Представитель агентства ответил, что дом этот недавно сдан сроком на шесть месяцев. Мне осталось только поблагодарить и повесить трубку.

Потом я позвонил в санаторий и справился о Сарите. Дежурная сестра ответила, что Сарита поправляется, основания для беспокойства нет. Сообщив, что дела требуют моего присутствия в Сан-Франциско, я сказал, что сразу же дам знать, как меня найти в случае необходимости. Расплатившись в гостинице и возвратив «студебеккер» в гараж, я поездом уехал в Сан-Франциско. Здесь я попросил водителя такси отвезти меня в одну из гостиниц около Эшни-авеню. Водитель ответил, что на самой Эшни-авеню есть три гостиницы, и лично он порекомендовал бы отель «Рузвельта». А я попросил его туда и отвезти меня.

Зарегистрировавшись в гостинице и распорядившись отнести саквояж в номер, я вышел на улицу и медленно прошелся около «Кастл-армс». Это был большой многоквартирный дом, видевший на своем веку лучшие времена. Сейчас же замысловатые металлические украшения на дверях покрылись ржавчиной, краска, покрывавшая фасад, облупилась.

Неторопливо прохаживаясь перед домом, я заметил швейцара, вышедшего из главного подъезда подышать свежим воздухом. Маленький, давно небритый человечек, в потрепанной форме, он явно принадлежал к числу людей, которые охотно возьмут доллар, не вдаваясь в расспросы.

Я бродил по улицам еще с полчаса, пока не нашел маленькую частную типографию, выполнявшую срочные заказы, и попросил напечатать визитные карточки следующего содержания:

Г.МАСТЕРС,

Страховой и финансовый инспектор.

Сити-Эйдженси, Сан-Франциско.

Клерк пообещал выполнить заказ в течение получаса, а я тем временем зашел в ближайшее кафе посмотреть вечернюю газету и выпить кофе.

Около девяти часов вечера я входил в холл «Кастл-армс». Ни за столиком швейцара, ни у лифта никого не оказалось, но небольшая стрелка, указывающая на лестницу в подвальный этаж, подсказывала мне, где я смогу найти швейцара.

Я спустился и постучал. Дверь мне открыл тот самый маленький человек, которого я уже видел несколько часов назад. Он настороженно взглянул на меня.

Я сунул ему свою визитную карточку.

– Могу я купить несколько минут вашего внимания?

Он взял карточку, бегло взглянул на нее и вернул мне.

– Что, что?

– Мне нужна кое-какая информация. Могу я купить ее у вас?

Говоря это, я повертел в руке пятидолларовую бумажку и спрятал ее в бумажник. Настороженность, написанная на лице швейцара, таяла с каждой секундой, пока не сменилась выражением полнейшей доброжелательности.

– Заходите, заходите! – заторопился он. – Что бы вы хотели узнать?

Я вошел в комнатушку, заменявшую ему контору. Человечек уселся на единственный стул, а я опустился на пустой деревянный ящик, предварительно убрав с него ведро.

– Кое-какие сведения об одной из ваших жиличек. Она живет в квартире номер двести тридцать четыре.

– Вы имеете в виду Клэр Саймс?

– Вот именно. Кто она? На какие средства существует?

– Саймс танцует в «Гэйтсби-клуб», на бульваре Мак-Артура. У нас с ней одни неприятности. Наркоманка, готов биться об заклад. И вообще псих. Управляющий домами предупредил ее, что, если она не изменит свое поведение, он вышвырнет ее из нашего дома.

– Следовательно, человек она не платежеспособный?

– Уж куда там? – Швейцар пожал плечами. – Если собираетесь поговорить с ней, то будьте осторожны. Тяжелый человек.

– Все ясно. Если так, я не хочу иметь с ней ничего общего.

Поблагодарив швейцара и распрощавшись, я ушел. В гостинице я быстро переменил костюм и на такси поехал в «Гэйтсби-клуб».

Ничего особенного это заведение собой не представляло. Такой клуб можно найти в любом большом городе. Обычно он находится где-нибудь в подвале, а роль швейцара и одновременно вышибалы выполняет в нем бывший боксер. Здесь всегда царит полумрак, а в вестибюле оборудован небольшой бар, около которого постоянно толкутся девицы с пышными бюстами и каменными лицами, ждущие приглашения выпить рюмку вина и готовые переспать с вами за рюмку вина или за три доллара, если не удастся содрать побольше.

Я заплатил пять долларов за вход, расписался в книге регистрации гостей как Мастерс и зашел в ресторан, который меня интересовал. Ужин оказался скверным, ревю – и того хуже. Наконец на возвышении, заменявшем сцену, появилась Клэр Саймс – крупная, полная блондинка с феноменальным бюстом. Вся соль ее номера заключалась в том, что она медленно раздевалась под взглядами зрителей.

Вскоре после полуночи, когда я уже почти решил, что напрасно трачу время, в дверях произошла какая-то суматоха и в ресторан вошел небольшой черноволосый человек. На нем был поношенный смокинг и очки в массивной роговой оправе. Он остановился в дверях, пощелкивая пальцами в такт музыке. При одном взгляде на него становилось не по себе.

Мне не нужно было смотреть на него дважды.

Это был Уилбор.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Вглядываясь в холодное, порочное лицо Уилбора, я вспомнил его первое появление в баре Расти, выражение животного ужаса на лице Риммы, снова услышал ее нечеловеческий вопль. И заколебался. Начиная розыски Риммы, я отдавал себе отчет, что мне придется устранить ее, но упорно не хотел думать о том, каким образом сделаю это. Потом, напав на ее след, я понял, что не смогу поднять на нее руку, даже если застану в «Бунгало» ее одну. Поэтому-то я и стал искать Уилбора. Я знал, что он, не задумываясь, убьет ее, и смерть ее будет мучительной и ужасной. Сообщив ему, где найти Римму, я подпишу ей смертный приговор.

Но если я этого не сделаю, то она будет шантажировать меня до конца моих дней или пока не умрет сама.

«Нет ничего лучше денег», – сказала она однажды. В этом заключалась ее философия. Она не испытывала ни малейшей жалости ни ко мне, ни к Сарите. Почему же я должен щадить ее?

Я взял себя в руки. Надо довести дело до конца.

Но прежде чем сообщить Уилбору о Римме, предстояло убрать с дороги Вассари. Правда, Уилбор мог бы расправиться, и весьма просто, и с этим медведем, если бы тот попытался защитить Римму. Однако я не хотел испытывать угрызения совести еще и за Вассари, человека, не причинившего мне никакого вреда.

Прежде всего надо продумать, как установить контакт с Уилбором, не встречаясь с ним. Самое лучшее, пожалуй, сообщить ему адрес Риммы по телефону, не называя себя. Что же касается Вассари… Судя по подслушанному разговору между ним и Риммой, полиция проявляет к Вассари несомненный интерес. Можно позвонить по телефону и опять-таки, не называя себя, предупредить, что полиция напала на его след. Он, видимо, попытается скрыться. Но не последует ли за ним и Римма?

Все получалось сложно и запутанно, но ничего проще и лучше придумать я не мог. Да и время подходило к концу. До уплаты тридцати тысяч долларов оставалось всего лишь девять дней.

Продолжая размышлять, я не спускал глаз с Уилбора и девушки, с которой он только что танцевал. Уилбор наклонился над столом и вполголоса уговаривал ее. В конце концов она с досадой пожала плечами, встала и скрылась в гардеробной. Уилбор подошел к бару, выпил рюмку виски и направился к выходу.

Я получил свою шляпу и плащ, когда на пороге гардеробной показалась девушка. На ней был плащ из пластмассы, надетый поверх вечернего платья.

Она вышла в темноту улицы, я последовал за ней и остановился на краю тротуара, словно поджидая такси. Неподалеку виднелась фигура Уилбора. Девушка подошла к нему, и они быстро зашагали по одной из боковых улочек.

Стараясь держаться в тени, я последовал за ними. Парочка дошла до большого многоквартирного дома, поднялась на крыльцо и скрылась за дверью.

Разумеется, я не знал, как долго намеревается Уилбор пробыть у девушки, но на всякий случай вошел в полуосвещенный подъезд дома напротив и стал ждать.

Не прошло и получаса, как дверь распахнулась и появился Уилбор. Он не спеша спустился с крыльца и так же не спеша последовал по тротуару. Я пошел за ним. Мне почти не приходилось прятаться. Уилбор ни разу не оглянулся. Он шел, то насвистывая, то принимаясь выделывать какие-то замысловатые па.

Так мы добрались до одной из дешевых гостиниц близ набережной. Через стеклянную входную дверь я видел, как Уилбор снял с доски ключ и поднялся по крутой лестнице на второй этаж.

Висевшая над дверью вывеска свидетельствовала, что это заведение именуется гостиницей «Андерсон».

Вернувшись на главную улицу, я взял такси и поехал к себе. Уилбор мог остановиться в гостинице «Андерсон» только на ночь. Следовательно, надо было действовать немедленно. Иначе он мог уехать, скрыться. И вновь меня охватили сомнения, и вновь лишь мысль о Сарите – о больной Сарите, о нашем будущем – помогла мне действовать решительно.

Я зашел в кабину телефона-автомата, установленного в холле, отыскал в справочной книге номер телефона гостиницы «Андерсон» и позвонил.

– Слушаю? – послышался сонный женский голос.

У меня перехватило дыхание, я с трудом удержался, чтобы не повесить трубку.

– У вас остановился маленький человек в очках? – спросил я, стараясь говорить как можно резче.

– Ну и что? – уже с некоторым интересом спросила телефонистка. – Кто это говорит?

– Его приятель. Позовите его к телефону, сестренка, да поживее.

– Почему вы не называете его фамилию, раз он ваш приятель?

– Прекратите разговоры и позовите его к телефону.

– Хорошо, подождите минутку, – ответила она поскучневшим голосом.

Ждать пришлось долго. Я стоял в душной кабине, крепко прижимая к уху трубку и прислушиваясь.

Минут через пять я услышал какие-то звуки, потом сердитый голос женщины:

– Откуда мне знать, кто спрашивает? Я же раз десять сказала: – Не знаю, не знаю и не знаю! Сами и узнавайте. – Тут женщина пронзительно взвизгнула. – Негодяй! Не смейте прикасаться ко мне своими грязными лапами.

Наконец трубку взяли.

– Ну, кто это?

Я представил себе Уилбора – как он стоит с выражением ожидания на бледном, жестком лице и с поблескивающими за стеклами очков глазами.

– Уилбор?

– Допустим. Кто это?

– Вчера вечером я видел Римму Маршалл, – медленно и отчетливо произнес я.

До меня донеслось быстрое, свистящее дыхание.

– Кто говорит?

– Не имеет значения. Вы хотите знать, где она?

– Да. Где?

– Через два дня, в пятницу утром, вы получите ее адрес и деньги на проезд. Никуда не отлучайтесь до этого времени.

– Черт возьми, но кто вы такой? Вы что, ее дружок?

– Разве ее дружок поступил бы так? – спросил я и повесил трубку.

2

На следующий день, рано утром я позвонил из своего номера в санаторий доктора Циммермана. Дежурная сестра ответила, что доктор хочет поговорить со мной, и попросила подождать. Вскоре я услышал в трубке его бодрый голос.

– Хорошие новости, мистер Холлидей! Состояние вашей супруги, безусловно, улучшилось. Она пришла в сознание и, по-моему, денька через два вы сможете ее повидать. Давайте теперь думать о повторной операции. Когда вы возвращаетесь?

– Видимо, я приеду в пятницу. Я позвоню вам, как только приеду. Так вы полагаете, что худшее уже позади?

– Уверен. Если вы приедете в санаторий в субботу утром, возможно, сможете повидать жену.

Известие о том, что Сарите стало значительно лучше, словно помогло мне сбросить с плеч огромную тяжесть. И вместе с тем вновь начала слабеть моя решимость избавиться от Риммы.

В субботу, по всей вероятности, я увижу Сариту. Стоя у ее кровати, я уже буду знать, что убил человека. Что мне придется испытать, когда Сарита посмотрит мне в глаза и все прочитает в моем взгляде? По какому, собственно, праву я намеревался отнять у человека жизнь? Только во имя того, чтобы спастись самому? Но как же я смогу жить потом – жить, зная, что по моей вине погиб человек?

Хорошо. Предположим, я окажусь смелым и откажусь платить Римме деньги. Что тогда? Она, конечно, сообщит обо мне в полицию, и тогда меня арестуют. А Сарита? Что станет с ней, когда меня не будет около нее? Да, у нее останутся деньги, но сможет ли она, калека, беспомощное существо, жить одна?

Пытаясь отвлечься от этих мрачных мыслей, я спустился в ресторан и попросил официантку принести кофе и тост. Ожидая заказанное, я безучастно посматривал по сторонам. В ресторане, кроме меня, завтракало еще несколько человек – судя по всему, бизнесменов, всецело поглощенных едой и своими бумагами.

Но вот я заметил, что один из посетителей – он устроился в самом дальнем углу ресторана – рассматривает меня весьма заинтересованно. Это был человек примерно моего возраста, с круглым полным лицом, показавшимся мне знакомым. Заметив, что я смотрю на него, он решительно встал и, улыбаясь, подошел ко мне. Лишь теперь я его узнал. Мы вместе учились в университете и жили в одной комнате. Биль Стовелл.

– Бог мой! – воскликнул он. – Да вы же Джефф Холлидей, правда?

Я встал и пожал ему руку. Он поинтересовался, каким ветром меня занесло в Сан-Франциско, и я ответил, что приехал по делам. Стовелл сообщил, что видел «Лайф» и читал о постройке моста.

– Да, Джефф, тебе повезло! Каждый инженер в штате с радостью ухватился бы за такой заказ!

В свою очередь я спросил, чем занимается он сам.

– Работаю в фирме «Фрезер и Грант», поставка стали. Да, Джефф, вероятно, мы могли бы помочь вам. Вам же понадобится сталь, а цены у нас, можно сказать, – мечта потребителя!

У меня мелькнула мысль, что если я решусь осуществить план устранения Риммы, и нити следствия приведут ко мне, то смогу вполне правдоподобно объяснить причины моего приезда в Сан-Франциско. Вот почему я сказал, что очень интересуюсь ценами и хотел бы знать их.

– Может, ты снова заглянешь сюда в половине одиннадцатого? – обрадованно сказал Биль. – Я познакомлю тебя с представителем нашей фирмы. Согласен? – Он вручил мне свою визитную карточку.

Я согласился и большую часть дня провел со специалистом из фирмы, где работал Стовелл. Цены на сталь оказались примерно на два процента ниже тех, что назначили наши поставщики. Я пообещал переговорить с Джеком и сообщить наше решение.

Вскоре после пяти я вернулся в гостиницу и поднялся к себе в номер. Принял душ, сменил костюм, потом сел за письменный стол и на листе бумаги большими печатными буквами написал фамилию и адрес Риммы. Вложил листок и три десятидолларовых бумажки в конверт и написал на нем имя Уилбора и адрес гостиницы «Андерсон».

По моей просьбе швейцар, дежуривший в вестибюле, навел соответствующие справки и сообщил, что ближайший поезд в Голланд-Сити отходит в 8.20 вечера.

Я купил у швейцара марку, наклеил на конверт и, с трудом заставив себя подойти к почтовому ящику, опустил письмо. Потом прошел в бар и выпил рюмку вина. Уилбор получит письмо на следующий день, часов в восемь утра. Что он предпримет? Если он действительно намерен убить Римму, то уже в половине третьего в тот же день будет в Санта-Барбаре.

Однако Уилбор – наркоман. Трудно предугадать его поступки, ему ничего не стоит потратить деньги на наркотик, послать ко всем чертям Санта-Барбару и остаться в Сан-Франциско.

Впрочем, я лишь заставлял себя так думать, чтобы приглушить угрызения совести. Я расплатился за номер и, ожидая, пока мне принесут из кладовой саквояж, зашел в кабину телефона-автомата, позвонил в справочную и узнал номер телефона «Бунгало» по адресу: Восточный берег, Санта-Барбара.

В Голланд-Сити я приехал вскоре после полуночи. Открыв дверь квартиры и войдя в пустую, молчаливую гостиную, я почувствовал, как мною овладевает уныние. Я долго стоял на пороге, ожидая – и понимая тщетность своего ожидания, – что вот сейчас навстречу мне выйдет Сарита. Обводя взглядом знакомую мебель, неподвижные часы на камине, покрытый пылью телевизор, я почувствовал себя страшно одиноким.

Пройдя в спальню, я разделся, принял душ и надел пижаму. Потом вернулся в гостиную, налил стакан виски, слегка разбавил его содовой, уселся около телефона и закурил сигарету.

Спустя некоторое время, допив вино и притушив окурок, я взглянул на часы. Без двадцати два ночи. Я мысленно перенесся в маленький домишко на Восточном берегу в Санта-Барбаре. Римма и Вассари, наверно, собирались ложиться спать, а может, уже легли.

Пора было приступать к выполнению второй части плана. Я проверил в записной книжке номер телефона «Бунгало», позвонил на междугородную и назвал номер, предупредив, что буду ждать соединения. Неподвижно уставившись в потолок, я прислушивался к гудению проводов и невнятному бормотанию голосов, доносившихся откуда-то из неведомого далека.

Спустя некоторое время в аппарате что-то щелкнуло и сердитый голос Риммы произнес:

– Ист шесть тысяч шестьсот восемьдесят четыре. Кто это?

При звуке этого знакомого голоса у меня сжалось сердце.

– Эд там? – грубо спросил я.

– Кто говорит?

Слышимость была настолько хорошей, что до меня доносилось быстрое, неровное дыхание Риммы.

– Его приятель, а кто именно – неважно. Я хочу с ним поговорить.

– Вы не будете с ним говорить, пока не назоветесь, – ответила Римма, и в ее голосе прозвучало беспокойство.

До меня донеслись звуки какой-то возни, потом Римма воскликнула:

– Да не будь же таким болваном, Эд!

– Замолчи! – огрызнулся Вассари. – Я сам разберусь, в чем тут дело… Кто говорит? – отрывисто спросил он в трубку.

– Приятель, – отчетливо произнес я. – Тебе нужно смываться, Эд, да поживее. Сегодня утром ты ухитрился попасть на глаза фараонам. Они уже знают, где ты живешь, и вот-вот нагрянут к тебе.

Я слышал, как он взволнованно задышал и начал было что-то спрашивать, но я повесил трубку.

Некоторое время я продолжал неподвижно сидеть, глядя прямо перед собой невидящими глазами и не снимая руки с трубки телефона. Наконец я поднялся, выключил свет и пошел в спальню. Пустая кровать рядом с моей напомнила мне о Сарите.

Я лег, но свет выключать не стал. Темнота обладает свойством усиливать муки совести.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

На следующий день, вскоре после часов шести, я поехал на стройку. Рабочий день уже начался, и я накоротке переговорил с десятником. За мое отсутствие работы под руководством Джека заметно продвинулись. На обоих берегах ясно обозначились расчищенные участки, в дно было забито много свай.

Осматривая строительную площадку, я увидел черно-белую машину Джека, быстро спускавшуюся по склону холма. Через несколько минут он остановился около меня и с широкой улыбкой на добродушном лице подошел ко мне.

– Привет, Джефф! Рад тебя видеть. Все в порядке?

Мы обменялись рукопожатиями.

– Разумеется. Кстати, у меня для тебя есть сюрприз. Всю нужную нам сталь мы можем получить по цене на два процента ниже той, которую нам до сих пор предлагали.

Джек удивленно посмотрел на меня.

– Ты хочешь сказать, что в отъезде занимался делами? А мне-то казалось, что тебя сорвали с места какие-то сугубо личные проблемы.

– Я всегда занимаюсь делами. Ну, так что ты скажешь? Ведь мы получаем возможность сэкономить тысяч двадцать пять.

– Уж куда лучше! Расскажи-ка подробнее.

Минут двадцать мы разговаривали о делах, потом Джек заметил:

– Надо обязательно поговорить с заказчиком. Новость превосходная. Послушай, я сейчас проверну кое-какие неотложные дела и вернусь в контору. Там и встретимся.

Мы направились к его машине.

– Ну, а как Сарита? – поинтересовался он.

– Все идет хорошо. Завтра встречусь с Циммерманом. Циммерман, – пояснил я, – предлагает повторную операцию.

Джек сочувственно выслушал меня, но я видел, что он весь поглощен мостом, и совсем не обижался на друга.

– Ну что ж, рад, очень рад, Джефф. Я, пожалуй…

– Да, да! Встретимся давай в конторе. Как Уэстон?

– Хороший работник. Но ты вернулся вовремя. Ему нужно помогать, а у меня не хватает времени.

– Ну, я займусь этим.

– Вот и чудесно. В таком случае, часов до одиннадцати. – Джек подозвал десятника и ушел с ним.

Возвращаясь на машине в контору, я взглянул на часы, вмонтированные в щиток с приборами. Было семь часов сорок пять минут утра. Минут через пятнадцать Уилбор получит мое письмо. Что он предпримет? Ладони у меня внезапно вспотели.

Клару и Теда я застал уже в конторе. Клара тут же передала мне кипу писем, счетов и документов.

Я уселся за стол и принялся за работу.

Часов в десять, когда я устроил себе маленький перерыв и закурил, мысль об Уилборе снова пришла мне в голову. Поезд отходил в Санта-Барбару в 10.10 утра. Уехал ли он? Я не мог преодолеть желания узнать это.

Собрав несколько записей, подготовленных для Джека, я положил их Теду на стол.

– Будь другом, отвези их Джеку. Они ему нужны. Я пока побуду здесь.

– Пожалуйста, мистер Холлидей.

Симпатичный молодой человек, трудолюбивый и добросовестный. Я с завистью смотрел на него, пока он собирал со стола свои бумаги. Как хотелось мне быть в свое время таким же, как он! Если Теду хоть немного повезет, он не получит в физиономию раскаленный кусок шрапнели, ему не придется месяцами валяться на госпитальной койке, выслушивать стоны и проклятия тех, кому нельзя сотворить новое лицо, не придется возиться с наркоманкой, обладающей серебристыми волосами и бесценным голосом и способной, не дрогнув, убить человека. Он не станет жертвой отвратительного шантажа и никогда не замыслит сам убийства…

Как только Уэстон вышел, я позвонил на междугородную станцию и попросил соединить меня с гостиницей «Андерсон» в Сан-Франциско. Ждать пришлось минут десять, не больше, но они показались мне бесконечными.

– Ну? В чем дело? Что нужно? – равнодушно спросила та же самая девушка в гостинице.

– Я хочу поговорить с Уилбором.

– Ничего не выйдет. Он выписался.

У меня внезапно пересохло в горле.

– Вы хотите сказать, что он уехал?

– А что же еще я хочу сказать?

– Вы не знаете, куда?

– Не знаю и знать не хочу, – девушка повесила трубку.

Я вынул из кармана носовой платок и вытер лицо и руки.

Итак, Уилбор уехал. Но куда? В Санта-Барбару? Если да, то он приедет туда не раньше двух часов дня, и я еще успею предупредить Римму. Надо только поднять трубку… Я уже протянул руку к телефону, но дверь распахнулась: в комнату вошли Джек, Уэстон и два субподрядчика. Здороваясь с ними, я взглянул на часы. Было пятнадцать минут двенадцатого. Я еще мог позвонить Римме в перерыве.

Совещание затянулось, и Джек предложил закончить обсуждение бесчисленных вопросов за ленчем.

– Вы пока идите без меня, – сказал я. – Мне нужно позвонить, а потом я присоединюсь к вам.

Но я не сразу позвонил Римме. Я сидел в одиночестве, курил сигарету за сигаретой и думал. Услышав об Уилборе, Римма, конечно, немедленно скроется, и мне, вероятно, уже никогда не удастся найти ее. И она по-прежнему будет меня шантажировать, и угроза тюрьмы постоянно будет висеть надо мной. Но тут я снова вспомнил бар Расти и все, что произошло в нем в тот дождливый черный вечер, снял телефонную трубку и назвал телефонистке междугородной станции номер Риммы. В трубке долго звучали протяжные монотонные гудки.

– Номер не отвечает, – послышался, наконец, голос телефонистки. – Возможно, никого нет дома.

– Позвоните еще раз, пожалуйста.

Снова последовало длительное ожидание, затем телефонистка сказала:

– Извините, но ваш номер не отвечает.

Я поблагодарил ее и положил трубку.

Видимо, произошло то, что и следовало ожидать. Вассари скрылся, а вместе с ним скрылась и Римма.

2

И все же еще трижды, пользуясь отлучками Уэстона, я звонил в «Бунгало», и каждый раз безрезультатно. Теперь у меня почти не оставалось сомнений, что мой чудовищный план устранить Римму чужими руками не удался. Я испытывал одновременно и радость, и вместе с тем готовился к новым неприятностям.

Через шесть дней я должен перевести Римме тридцать тысяч долларов, но не переведу ни цента. Римма обратится в полицию. Следовательно, мне уже сейчас нужно подумать, как обеспечить будущее Сариты. Я позвонил Мэттисону и спросил, не смогу ли я заехать к нему. Он любезно пригласил меня к обеду, но я под благовидным предлогом отказался: для этого у меня было совсем неподходящее настроение.

Чета Мэттисон встретила меня приветливо. Я сообщил им, что Сарите предстоит перенести еще одну операцию.

– А как у тебя с деньгами, Джефф? Операция обойдется дорого.

– Не в деньгах дело. Деньги пока есть. Дело в том, что Сарита будет нуждаться в постоянной заботе и внимании. Ей не на кого надеяться, кроме меня. Если со мной что-нибудь случится, то она останется совсем одна.

– Не совсем так, – возразил Мэттисон. – Она для нас как дочь. Если с тобой что-нибудь произойдет, то она перейдет жить к нам… Но, постой, к чему ты затеял этот разговор?

– А вот я прекрасно его понимаю, – вмешалась Элен Мэттисон. – Всякое может случиться, и мне понятна озабоченность Джеффа. – Она улыбнулась мне: – Не беспокойся, Джефф, мы обещаем тебе позаботиться о ней.

Возвращаясь домой, я впервые с того дня, как Римма начала меня шантажировать, почувствовал на душе какую-то легкость.

На следующее утро я приехал в санаторий, и доктор Циммерман сообщил мне, что Сарита продолжает поправляться.

– Не будем строить иллюзий, мистер Холлидей, но есть какая-то вероятность – повторяю, какая-то, – что мы вернем нашей больной способность двигаться.

Он проводил меня к Сарите. Как и в прошлый раз, она показалась мне очень бледной и маленькой. Она была в сознании и узнала меня, но из-за крайней слабости говорить не могла.

Мне разрешили минуты две постоять возле нее. Я смотрел на жену и с болью в сердце сознавал, что нет для меня на свете ничего дороже ее.

Все воскресенье и понедельник мы с Джеком провели на строительной площадке. Рабочие наткнулись на плывуны, и нам с большим трудом удалось справиться с ними только во вторник к вечеру. В среду и четверг мы трудились в конторе – накопилось много канцелярской работы. Каждый вечер я ездил в санаторий, чтобы обменяться с Саритой улыбками. Она по-прежнему не могла разговаривать, хотя и узнавала меня.

В пятницу часов в десять утра (в тот день я должен был перевести Римме деньги) мне позвонил Циммерман. В санаторий приехал Гудиер, и они только что осмотрели Сариту.

– Тянуть нет смысла, мистер Холлидей. Завтра операция.

Вечером я, по обыкновению, приехал навестить Сариту, к моей радости, она впервые смогла произнести несколько слов.

– Завтра тебя полностью отремонтируют, любимая, – пошутил я. – Скоро ты поправишься совсем.

– Да, Джефф… Я так хочу домой.

На обратном пути мне пришло в голову, что теперь-то Римма уже знает, что я не перевел ей деньги. Скорее всего, она переждет день-другой, а потом начнет действовать. Впрочем, в те минуты меня заботило совсем другое, мне было не до Риммы.

Операция началась на следующий день в одиннадцать утра и продолжалась четыре часа. Мы с Элен Мэттисон молча сидели в приемной. Время от времени она ободряюще улыбалась мне и тихонько гладила по руке.

Вскоре после двух часов в приемную вошла няня и сказала, что мне звонят из конторы. Операция, добавила она, заканчивается, все станет известно примерно через полчаса.

Телефон находился в конце коридора. Звонила Клара.

– Пожалуйста, извините, мистер Холлидей, но тут пришел инспектор уголовной полиции сержант Кэйри. Он хочет видеть вас.

Вряд ли нужно описывать, что я почувствовал, выслушав это известие.

– Пусть он подождет, – собравшись с силами, ответил я. – Операция закончится через полчаса. Я не смогу приехать в контору раньше пяти. Что ему нужно?

Я хорошо знал, что ему нужно. Значит, Римма уже побывала в полиции.

– Подождите, пожалуйста, у телефона, мистер Холлидей. Я сейчас спрошу у него…

В голосе Клары звучала растерянность.

Прошло несколько минут, затем чей-то мужской голос сказал:

– Говорит инспектор Кэйри из полиции города Санта-Барбара. Мне нужно как можно скорее увидеться с вами.

– В чем, собственно, дело?

– Это не телефонный разговор.

– Тогда вам придется подождать до пяти, – сухо ответил и повесил трубку.

В коридоре появился Циммерман. Он улыбался.

– Доктор Гудиер сейчас выйдет. Хорошие новости, мистер Холлидей! Операция, по нашему мнению, прошла успешно. Если не произойдет ничего из ряда вон выходящего, через несколько месяцев ваша жена снова будет ходить.

Еще с полчаса Циммерман и Гудиер обсуждали всякого рода медицинские детали, а я, слушая врачей и обращаясь к ним с кое-какими вопросами, не переставал думать о визите сержанта Кэйри. По словам Гудиера, я смогу увидеть Сариту только дня через два, не раньше. Через два дня… За это время, по всей вероятности, я окажусь в тюрьме!

Из санатория мы ехали вместе с Элен.

– Вчера вы с мужем говорили, что, если со мной что-нибудь случится, вы позаботитесь о Сарите, – угрюмо произнес я. – Надеюсь, это не просто слова?

– Джефф! Как ты можешь…

– Я влип в одну историю, – перебил я, глядя в сторону. – Не стану вдаваться в подробности, но не исключено, что меня на некоторое время, так сказать, изымут из обращения. Не оставляйте Сариту.

– А почему ты не хочешь вдаваться в детали, Джефф? – тихо спросила Элен. – Ты же знаешь, как мы с мужем относимся к вам обоим. Если мы чем-нибудь можем помочь…

– Только тем, что не оставите Сариту одну.

– Ну, хорошо. О Сарите не беспокойся.

Я высадил ее у муниципалитета – она хотела как можно скорее сообщить мужу новости о Сарите. На прощание она взглянула на меня из-за стекла автомобиля и улыбнулась.

– Не тревожься. Мы сделаем все, что в наших силах.

Через десять минут я входил в контору.

Клара, усердно стучавшая на машинке, замерла и вопросительно взглянула на меня.

– Новости обнадеживающие, – сообщил я, сбрасывая плащ. – По мнению докторов, Сарита сможет ходить. Потребуется какое-то время, но врачи в общем-то уверены.

– Я так рада, мистер Холлидей!

– Где этот полицейский?

– В вашем кабинете. Мистеру Уэстону пришлось выехать на строительную площадку.

Я пересек канцелярию, повернул ручку двери кабинета и вошел. В одном из кожаных кресел, приобретенных нами для особо почетных клиентов, развалясь, сидел высокий, плотный человек. У него было типичное лицо полицейского: красное, полное, обветренное, с маленькими колючими глазками и похожим на отверстие крысоловки ртом. Солидный живот, мощные плечи и редкие, начавшие седеть волосы.

– Мистер Холлидей? – Он тяжело поднялся.

– Правильно, – ответил я, закрывая за собой дверь. Немалых усилий стоило мне казаться спокойным.

– Сержант Кэйри, инспектор уголовной полиции из Санта-Барбары, – представился он.

Я обошел письменный стол и сел.

– Извините, что заставил вас ждать. Прошу садиться. Чем моя особа заинтересовала уголовную полицию Санта-Барбары?

Полицейский снова опустился в кресло. Маленькие зеленоватые глазки в упор смотрели на меня.

– Довольно заурядное дело. Надеюсь, вы сможете помочь расследованию.

Начало оказалось столь неожиданным, что я на какое-то время растерялся. А я-то думал, что он сейчас предъявит ордер на мой арест!

– Разумеется. Чем именно?

– Мы разыскиваем человека по имени Джинкс Мендон. Вам что-нибудь говорит это имя?

Я испытывал все большее облегчение.

– Джинкс Мендон? Абсолютно ничего.

Маленькие глазки по-прежнему изучали меня.

– И вы никогда не слышали о нем?

– Никогда.

Кэйри вытащил пачку жевательной резинки, сорвал обертку и засунул веризу в рот. Его движения были медленными, неторопливыми. Бумажку он скатал в маленький шарик и бросил в пепельницу. Все это время он не спускал с меня пристального взгляда.

– Назовите ваш домашний адрес, мистер Холлидей.

Я назвал улицу и номер дома, удивляясь тому, зачем ему это понадобилось.

– Но в чем все-таки дело? – поинтересовался я.

– Мендон разыскивается по подозрению в вооруженном ограблении. – Массивные скулы Кэйри пришли в движение, трудясь над резинкой. – Вчера на вокзале в Санта-Барбаре мы наткнулись на брошенный автомобиль. На рулевом колесе обнаружены отпечатки пальцев Мендона. Машина похищена в Лос-Анджелесе. В ящике для перчаток мы нашли клочок бумаги с вашим именем и адресом.

Я чуть не вздрогнул. Может, Джинкс Мендон и Эд Вассари – одно лицо? Пытаясь скрыть замешательство, я открыл коробку с сигарами и закурил.

– С моим именем и адресом? – переспросил я с небрежным видом. – Странно.

– Действительно, странно, – не без иронии заметил Кэйри. – В машине разыскиваемого преступника, в отделении для перчаток вдруг оказались ваше имя и адрес. Как вы это объясните?

Я уже успел взять себя в руки.

– А никак. Я никогда не слышал об этом человеке.

– Но, возможно, видели его?

Он достал из кармана конверт, вынул из него средних размеров глянцевитую фотографию и небрежно бросил мне через стол.

Я сразу же узнал Вассари.

– Нет, – ответил я. – Этот человек мне неизвестен.

Кэйри наклонился над столом, взял фотографию, вложил ее в конверт и сунул в карман.

– Тогда почему у него в машине оказались ваше имя и адрес?

– Не понимаю. Может, меня знает владелец машины? Кто он?

– Не знает он вас. Мы уже справлялись у него.

– В таком случае, я ничем не могу вам помочь, инспектор.

Кэйри скрестил толстые ноги, продолжая медленно и ритмично жевать.

– Вы строите мост, так? – неожиданно спросил он. – Вашу фотографию опубликовал «Лайф»?

– Ну и что же?

– Не мог ли Мендон взять ваше имя из журнала? Там не указывался ваш адрес?

– Нет.

Кэйри зашевелился в кресле и нахмурился.

– Загадка. Не люблю загадок. Они только портят рапорт. Стало быть, вы не имеете понятия, как у Мендона оказались ваше имя и адрес?

– Ни малейшего.

Некоторое время инспектор раздумчиво двигал челюстями, затем пожал плечами и поднялся.

– Какое-то объяснение все же должно существовать, мистер Холлидей! Подумайте. Может, что-нибудь припомните. Позвоните мне тогда. Нам нужен этот тип, и мы его найдем. Между ним и вами должна быть какая-то точка соприкосновения, только вы забыли о ней.

– Совершенно исключено, – ответил я и тоже встал.

– Что ж, спасибо хотя бы за то, что вы не пожалели для меня своего времени. – Он направился к двери, но остановился. – Настоящую громадину вы тут сооружаете.

– Да.

– Это верно, что мост обойдется в шесть миллионов долларов?

– Да.

Он вновь уставился на меня своими колючими глазками.

– Большущее дело. Если только вам удастся довести его до конца.

Он кивнул и ушел.

Лишь когда за ним без стука закрылась дверь, я почувствовал, что мои нервы напряжены до предела.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Следующие два дня мне пришлось много поработать, хотя я все время жил в решительном ожидании звонка Риммы или появления полицейских из Лос-Анджелеса. Единственным утешением для меня в эти мучительные дни служило постепенно улучшавшееся состояние Сариты.

Утром в четверг, когда мы с Уэстоном собирались отправиться на строительную площадку, Клара доложила, что меня хочет видеть инспектор Кэйри. Я сказал Уэстону, чтобы он ехал один, пообещав присоединиться к нему попозже, и попросил Клару пригласить Кэйри в кабинет. Он еще не успел закрыть за собой дверь, как я сказал ему:

– На этот раз я не могу уделить вам много времени, инспектор, меня ожидают на строительной площадке. Что у вас?

Но Кэйри был, видимо, не из тех, кто ценит чужое время. Он расселся в мягком кресле, сдвинул на затылок шляпу, достал пачку жевательной резинки и начал ее разворачивать.

– Я все о том же типе, о Мендоне. Как нам удалось выяснить, он скрывается под другим именем – Эд Вассари. А это имя вам что-нибудь говорит, мистер Холлидей?

Я покачал головой.

– Ровным счетом ничего.

– Но он, по всей вероятности, знал вас. Нам удалось установить, где он скрывался: в маленьком коттедже в Санта-Барбаре. Мы нашли там экземпляр газеты «Лайф» с вашей фотографией. Она отчеркнута карандашом. Это обстоятельство, а также тот факт, что ваше имя и адрес оказались в его машине, дают основания предполагать, что либо он знал вас, либо кто-то интересуется вами. И тогда напрашивается вопрос: почему? – Кэйри перестал жевать и уставился на меня. – Что вы скажете?

– Удивлен не меньше вас.

– И продолжаете утверждать, что никогда не видели этого человека? Хотите еще разок взглянуть на фото?

– Не нужно. Я уже говорил вам: никогда не видел.

Кэйри почесал за ухом.

– Ну, чем не загадка? Не люблю загадок, мистер Холлидей.

Я промолчал.

– А о женщине, называющей себя Римма Маршалл, вы когда-нибудь слышали?

«Вот оно!» – промелькнуло у меня в голове. Я ждал этого вопроса и все же похолодел.

– Нет, не слышал. Кто она?

– Любовница Мендона. Они вместе жили в коттедже.

Кэйри надолго замолчал, уставившись в потолок.

– Я уже говорил вам, инспектор, что очень занят, – прерывая затянувшуюся паузу, раздраженно заметил я. – Что еще требуется от меня?

Кэйри повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза.

– Эта женщина убита.

На секунду я почти потерял сознание. Я знал, что изменился в лице.

– Убита? – я с трудом заставил себя говорить. – Кто убита?

Кэйри сверлил меня холодным, изучающим взглядом.

– Римма Маршалл. Вчера мы разыскали женщину, которая производила уборку в коттедже. Подумать только! Бандит Мендон держал служанку… Она узнала его по фото, рассказала о Римме Маршалл и дала адрес коттеджа, где скрывался Мендон. Мы побывали там. Мендон, конечно, смылся, но женщину мы застали. Мертвую. – Кэйри передвинул во рту жвачку. – Несколько ножевых ран. На столе лежал «Лайф» с вашей фотографией, обведенной карандашом.

Я сидел не шевелясь, до боли сжав в кулаки укрытые столом руки. Значит, Уилбор нашел Римму. Значит, я все-таки стал ее косвенным убийцей.

– Сенсационное дело, – продолжал Кэйри. – Нас интересует, не она ли оставила в машине бумажку с вашим именем и адресом. Возможно, она когда-нибудь вас знала?

– Нет.

Он достал из кармана конверт, извлек из него фотографию и подал мне.

– Посмотрите.

Я взглянул на снимок и тут же отвернулся. На нем была запечатлена Римма – мертвая Римма.

– Так-таки не узнаете?

– Нет! Я ее не знаю! Я не знаю Мендона! Вам понятно? – Мой голос срывался на крик. – Ничем не могу вам помочь. А теперь уходите и дайте мне возможность работать.

Однако Кэйри словно и не слышал меня, он лишь поудобнее устроился в кресле.

– Речь идет об убийстве, мистер Холлидей. Прямо скажем – вам не повезло, в какой-то мере вы оказались причастны к делу… Вы когда-нибудь бывали в Санта-Барбаре?

Я хотел ответить отрицательно, но вовремя спохватился. Ведь меня мог видеть там кто-нибудь из знакомых, и тогда ложь только бы осложнила мое положение.

– Был. Что из этого следует?

Кэйри насторожился.

– Если нетрудно ответить, когда именно?

– Недели две назад.

– Точнее.

– Двадцать первого мая и пятнадцатого июня.

Видимо, мой ответ несколько его разочаровал.

– Правильно. И останавливались в гостинице «Шоа-отель».

Я промолчал, мысленно похвалив себя за предусмотрительность.

– Вы не объясните, мистер Холлидей, почему человек с таким положением предпочел такую дыру, как «Шоа-отель»? Какие-нибудь особые причины?

– Мне совершенно безразлично, где останавливаться. Гостиница «Шоа-отель» первой попалась мне на глаза.

– Зачем вы ездили в Санта-Барбару?

– Послушайте, что означают эти расспросы? Какое вам дело до того, где я останавливался и почему?

– Речь, повторяю, идет об убийстве. Вопросы задаю я, ваша обязанность – отвечать на них.

Я пожал плечами.

– Мне предстояло подготовить массу цифрового материала. Здесь меня все время отвлекали телефонные звонки и визиты субподрядчиков. Именно поэтому я и решил на время укрыться в Санта-Барбаре. Перемена климата всегда полезна.

Кэйри потер свой мясистый нос.

– Почему вы зарегистрировались там под фамилией Мастерс?

На этот вопрос у меня уже был готов ответ, сейчас я соображал несколько быстрее инспектора.

– Видите ли, когда ваша фотография появляется в таком журнале, как «Лайф», вам обеспечена определенная известность. Я не хотел, чтобы ко мне приставали журналисты, и поэтому остановился в гостинице под вымышленным именем.

Кэйри не спускал с меня взгляда.

– И по этой причине вы целыми днями не выходили из номера?

– Я работал.

– Когда вы вернулись?

– Сначала я поехал по делам в Сан-Франциско.

Кэйри вынул записную книжку.

– Где вы останавливались?

Я назвал ему гостиницу.

– Из Сан-Франциско я выехал в четверг вечером и вернулся в Голланд-Сити в полночь. Это может подтвердить билетный контролер на вокзале – он хорошо меня знает, и водитель такси Соул Уайт, который привез меня домой.

Кэйри что-то записал в свою книжку и встал.

– Хорошо, мистер Холлидей. Пожалуй, теперь все. Пожалуй, больше я не стану вас беспокоить. Я лишь хотел уточнить некоторые неясности. В конце концов, мы ведь знаем, кто ее убил.

Я изумленно взглянул на него.

– Знаете, кто ее убил? Кто же?

– Джинкс Мендон. Кто же еще, по-вашему?

– Это мог сделать кто угодно. – Я заметил, что мой голос внезапно стал хриплым. – Почему вы считаете убийцей Мендона?

– Мендон – уголовник, рецидивист. Уборщица утверждает, что он и его возлюбленная вечно ссорились. И вот он неожиданно исчезает, а ее находят мертвой. Кто же еще мог ее убить? Мы его, конечно, схватим. Небольшой допрос с пристрастием, и он расколется. А потом – электрический стул.

– Сомнительные доказательства.

– Да? – Инспектор равнодушно пожал плечами. – Ничего сомнительного. Уверен, что присяжные найдут его виновным.

Он попрощался и направился к двери.

2

Итак, Римма мертва. Но я не испытывал облегчения. Совсем нет. Меня ни на минуту не оставляло сознание собственной вины. Вместе с Риммой умерло мое прошлое. Мне теперь ничего не нужно было предпринимать, чтобы избежать ареста, только помалкивать.

Но так ли это? Предположим, полиция арестует Вассари. Предположим, его посадят на электрический стул за убийство, которого он не совершал. Я-то знал, что не Вассари убил Римму. Ее убил Уилбор, и я мог это доказать, но после этого должен все рассказать полиции, после чего меня отдадут под суд за убийство охранника киностудии.

Выходит, этому кошмару не будет конца?

Я внимательно следил за сообщениями газет о деле Вассари. Вначале они занимали чуть ли не все первые полосы, потом сократились до маленьких заметок и перекочевали на последние страницы. Газеты информировали читателей, что полиция продолжает разыскивать Вассари, но пока безрезультатно.

Дни шли за днями, и постепенно я начал успокаиваться. Возможно, Вассари бежал из страны, возможно, его никогда не найдут. Иногда я задумывался, что произошло с Уилбором. Порой мне хотелось позвонить в гостиницу «Андерсон» в Сан-Франциско и узнать, не вернулся ли он, но каждый раз что-то удерживало меня.

Сарита поправлялась. Каждый вечер я бывал в санатории и рассказывал ей о строительстве моста, о том, чем я занимался и как живу без нее.

Циммерман теперь уже без всяких отговорок уверял, что со временем Сарита начнет ходить. Он считал, что недели через две я смогу взять ее домой, хотя ей и потребуется постоянная сиделка. Дома, по его мнению, Сарита поправится быстрее, чем в санатории.

Однажды вечером, вернувшись из санатория, я заметил около дома высокого, полного человека. Он стоял, прислонившись к стене, словно ожидая кого-то. Я сразу узнал сержанта Кэйри. После нашей последней встречи прошло три недели, и я надеялся, что мы больше не увидимся. И вот он появился.

Я вышел из машины и не спеша направился к нему.

– Привет, инспектор. Сколько лет, сколько зим. Что вы тут делаете?

– Поджидаю вас.

– Зачем? Что вам еще нужно от меня? – сам того не желая, я повысил голос.

– Не на улице же нам разговаривать, мистер Холлидей! Пройдемте в дом.

Мы поднялись по лестнице, и я впустил его в квартиру.

– Говорят, ваша жена находится в очень тяжелом состоянии? – спросил Кэйри, когда мы вошли в гостиную. – Надеюсь, теперь ей лучше?

Я швырнул шляпу и плащ на стул, подошел к камину и пс вернулся к Кэйри.

– Теперь ей лучше.

Кэйри выбрал самое большое и самое удобное кресло и сел. Шляпу он положил на пол рядом с собой. Затем последов процедура развертывания жевательной резинки.

– Во время нашей последней встречи, мистер Холлидей, – заговорил он, глядя куда-то в сторону, – вы утверждали, что не знаете Римму Маршалл и никогда не слышали о ней.

Я засунул поглубже в карманы брюк сжатые в кулаки руки.

– Да, утверждал.

Кэйри поднял на меня глаза.

– У меня есть все основания считать, мистер Холлидей, что вы солгали.

– Что это за основания?

– Фото Маршалл было опубликовано в газетах, и некий Джо Массини, владелец гостиницы «Кэллоуэй-отель», явился в полицию и сообщил некоторые сведения о пострадавшей. Он близко знал Маршалл. По его словам, она встречалась в гостинице с каким-то человеком с полуопущенным веком и шрамом на подбородке. Она, видимо, опасалась этого человека и, уходя из гостиницы, просила Массини задержать его на некоторое время и дать ей возможность скрыться. Этот человек вы, мистер Холлидей.

Я промолчал.

Медленно двигая челюстями, Кэйри долго смотрел на меня.

– В отделении банка в Санта-Барбаре у Маршалл оказался свой счет. Вчера я его проверил. За последние шесть недель с вашего счета дважды переведено ей по десять тысяч долларов. Вы все еще утверждаете, что не знали Римму Маршалл?

Я пододвинул стул и уселся на него.

– Нет. Теперь не утверждаю.

– За что вы платили ей деньги?

– Она меня шантажировала.

– Я так и думал. Причины?

– К чему вам это? Я не убивал Римму, и вы это знаете.

– Да, вы ее не убивали, хотя предлог был. Вы не могли ее убить, потому что в момент убийства находились здесь. Я проверил.

Я снова промолчал, не в силах произнести ни слова.

– Вы избавили бы меня от лишних хлопот, мистер Холлидей, когда бы сказали мне правду во время нашей первой беседы. Вы ездили в Санта-Барбару, чтобы встретиться с ней?

– Чтобы разыскать ее. Собирался попросить отсрочку следующего платежа. Операция жены требовала больших расходов. Но из-за отсутствия времени не смог ее найти. Я дважды пытался, и оба раза безрезультатно.

– И что же дальше? В конце концов вы уплатили ей?

– Не успел. Ее убили.

– Счастливый финал для вас, не правда ли? Однако почему же она вас все-таки шантажировала?

Вот об этом мне меньше всего хотелось ему рассказывать.

– Обычная история… Мы встретились, вступили в связь. Потом она узнала, что я женат, пригрозила рассказать все жене…

Кэйри по привычке потер кончик мясистого носа.

– Уж больно жирный куш она хотела сорвать с вас в таком случае.

– Пользовалась моим безвыходным положением. Жена находилась в крайне тяжелом положении. Всякое потрясение могло оказаться для нее роковым.

– Мистер Холлидей, вы понимаете, какую тяжкую ответственность берет на себя человек, если дает ложные показания во время следствия по делу об убийстве?

– Понимаю.

– Если бы вы сразу признались в своем знакомстве с этой женщиной, мне, вероятно, не пришлось бы делать столько ненужной работы.

– Ну, знаете… Кому приятно признаваться в такой связи.

– Так-то оно так… – Он поскреб полную щеку. – Пожалуй, все ясно. Можете не беспокоиться. Я не стану упоминать вас в своем рапорте.

Наступила моя очередь уставиться на него.

– Не станете упоминать в рапорте?!

– Разумеется. – Кэйри вытянул длинные ноги. – Ну, побаловался человек с бабенкой. Так что же, доставлять ему неприятности из-за такого пустяка? – Полное лицо Кэйри расплылось в улыбке, похожей скорее на злобную ухмылку. – Мне важно, что вы не имеете никакого отношения к ее смерти, в чем я теперь абсолютно убежден. – Ухмылка на его лице стала еще шире. – А вы счастливчик, мистер Холлидей! Ведь в конце этого месяца я ухожу в отставку. Так сказать, на подножный корм. Иначе я не проявил бы к вам такую снисходительность. Кстати, взгляните на меня, можно ли поверить, что мне скоро стукнет шестьдесят?

Что-то в нем определенно мне не нравилось. Не знаю почему, но с каждой минутой он становился все неприятнее.

– Вы правы, инспектор, поверить трудно. Ну что ж, большое вам спасибо.

– В таких делах, когда речь идет о шантаже, мы действуем очень деликатно, – он снова заулыбался. – А таких дел у нас великое множество. Вы и не представляете, сколько идиотов наживают себе неприятности, когда путаются со шлюхами. Вам повезло, мистер Холлидей, что Мендон заткнул ей рот.

– Она шантажистка, ее мог убить каждый, у кого она вымогала деньги.

– Ее убил Мендон. И не спорьте со мной.

Я чуть было не рассказал ему об Уилборе, но удержался. Достаточно было упомянуть о нем, чтобы всплыла история ограбления киностудии и убийства охранника, и все было бы кончено.

– Еще раз благодарю, инспектор.

Кэйри грузно поднялся.

– Все в порядке, мистер Холлидей! На этом поставим точку. Но если уж вы так признательны, небольшое пожертвование в полицейский спортивный фонд было бы вполне уместным… Нет, нет, мистер Холлидей, я ничего не предлагаю, я просто размышляю вслух.

– Понимаю. – Я вынул бумажник. – Сумма?

– На ваше усмотрение. – Маленькие глазки Кэйри загорелись. – Скажем, сотняжку, а?

Я вручил ему двадцать пятидолларовых бумажек.

– Квитанцию пришлю. Ребята останутся довольны. – Деньги исчезли у него в кармане. – Спасибо, мистер Холлидей.

Но я не был совсем уж идиотом.

– Зачем же квитанцию? Можно и без квитанции.

Физиономия Кэйри снова расплылась в улыбке.

– Как угодно, мистер Холлидей. Всего доброго.

Я посмотрел ему вслед.

Мне повезло и, пожалуй, даже чересчур. Ну, а что, если полицейские все-таки найдут Вассари?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

На другой день, когда я работал в конторе, Клара доложила, что меня хочет видеть мистер Тирелл.

Я не сразу сообразил, о ком идет речь. И лишь после некоторых усилий вспомнил, что так зовут владельца коттеджа из Саймеон-хилл, того самого домика, о котором так мечтала Сарита.

Отодвинув в сторону бумаги, я попросил Клару пригласить его.

– Мистер Холлидей, – заговорил Тирелл, пожимая мне руку, – я слышал, что на будущей неделе Сарита выписывается из больницы. У меня есть предложение, возможно, оно вас заинтересует.

Я предложил ему сесть.

– Слушаю вас, мистер Тирелл.

– Мне не удалось продать дом, покупатель нашел что-то поближе к месту своей работы, а в конце недели мы с женой уезжаем в Майами. Сарите очень нравился наш коттедж. Если хотите, то можете арендовать его у меня за самую невысокую плату, ну, предположим, за двадцать долларов в неделю. Позже, возможно, вы захотите его купить, но это уже ваше дело. Признаюсь, мы с женой просто неравнодушны к вашей Сарите. Уверены, что ей будет очень приятно приехать из больницы прямо в наш коттедж. Что вы скажете?

Я не верил своим ушам. Вскочив со стула, я принялся энергично трясти Тиреллу руку.

– Но это же превосходно! Не знаю, как и благодарить вас. Разумеется, я принимаю ваше предложение. И знаете, что я сделаю? Я немедленно выпишу вам чек на десять тысяч долларов, а потом, когда расплачусь с врачами и за операцию, вы получите остальное. По рукам?

Так я стал владельцем коттеджа.

Сарите я ничего заранее не сообщил, мне хотелось увидеть ее лицо, когда санитарная машина остановится у дома Тирелла.

Элен Мэттисон помогла мне перебраться в новое жилище. До приезда Сариты оставалось полных шесть дней, в течение которых надо было привести дом в полный порядок. Я допоздна засиживался на работе, а ночью трудился над оборудованием коттеджа; но что бы я ни делал, мысль о Вассари нет-нет да и приходила мне в голову. Каждое утро я внимательно просматривал газеты, но в последние дни они перестали писать о деле Риммы Маршалл.

Из санатория Сариту вынесли на носилках. Вместе с ней вышла санитарка, которой предстояло некоторое время жить с нами. Сарита взволнованно улыбалась.

– Наконец-то, – сказал я, как только машина тронулась, и взял Сариту за руку. – Теперь, дорогая, ты обязательно поправишься. Ты даже не представляешь себе, с каким нетерпением я ждал вот этой минуты.

– Я быстро поправлюсь, Джефф, – проговорила Сарита, слабо пожимая мне руку. – И снова постараюсь сделать тебя счастливым. – Она посмотрела в окно. – Как приятно опять видеть улицы, людей… Послушай, Джефф, куда мы едем? Это не та дорога.

– Нет, милая, та самая. В наш новый дом: догадываешься?

И вот тогда-то я был вознагражден за все. Не берусь описывать выражение глаз Сариты, когда машина начала подниматься на Саймеон-хилл.

– Джефф, любимый! – срывающимся слабым голосом воскликнула она, и все, что мне пришлось пережить за последнее время, исчезло из моей памяти.

Следующие несколько дней были самыми счастливыми в моей жизни. В контору я не ходил и работал дома, связываясь в нужных случаях по телефону с Уэстоном и Кларой.

Кровать мы поставили в гостиной, чтобы Сарита могла все время проводить со мной. Пока я работал, она читала или вязала. Иногда я откладывал дела в сторону, и мы болтали.

С каждым днем Сарита чувствовала себя лучше, и вскоре доктор Циммерман, навестивший жену, разрешил мне перенести ее в кресло-коляску.

– Ну, теперь меня ничто не удержит, – заявила Сарита. – Такое событие нельзя не отпраздновать. Давай устроим обед и пригласим Мэттисонов и Джека.

Мы устроили настоящий банкет – с индейкой и шампанским.

После обеда Сарита по настоянию сиделки прилегла отдохнуть, а когда ушла и чета Мэттисон, мы с Джеком решили выкурить по сигаре на террасе, выходившей на реку.

Оба мы чувствовали себя превосходно, поговорили о том, о сем, потом Джек, лениво поднимаясь со стула, заметил:

– Наконец-то полицейские поймали убийцу из Санта-Барбары. А я уже думал, что так это дело и кончится ничем.

Меня словно ударило под сердце кулаком в железной перчатке. Прошло не меньше минуты, пока я пришел в себя и мог спросить:

– О чем ты говоришь?

Позевывая и потягиваясь под лучами горячего солнца, Джек равнодушно пояснил:

– Да о том типе, что пристукнул какую-то потаскушку в Санта-Барбаре. Полицейские застали его в ночном клубе в Нью-Йорке. Началась перестрелка, он был ранен и, говорят, не выживет. Я услышал это в машине, по радио, в последних известиях, когда ехал к вам.

– Вот оно что! – заметил я, сам не узнавая своего голоса. – Ну, пожалуй, пора и за работу. Очень рад, Джек, что ты навестил нас.

– Спасибо за обед. – Он положил руку мне на плечо. – Я очень рад, что Сарита выкарабкалась. Совершенно чудесный она человек, тебе дьявольски повезло.

Я долго смотрел вслед черно-белой машине Джека, спускавшейся с Саймеон-хилла. «Тебе дьявольски повезло».

Я все еще не мог унять дрожь. Выходит, Вассари все же схватили. «Был ранен и, говорят, не выживет…» Вот тогда мне повезет, даже слишком.

Мне не терпелось узнать подробности. Я сказал сиделке, что должен съездить в город. Остановившись у первого же киоска, я купил газету, но об аресте Вассари в ней ничего не сообщалось. Очевидно, соответствующие материалы появятся только в ночном выпуске.

Я приехал в контору в состоянии полнейшего смятения. Выживет ли Вассари? Если выживет, то его будут судить за убийство, которое – я знал это – он не совершал. Я не мог сосредоточиться на работе, а в беседе с субподрядчиком вел себя так странно, что он в недоумении посмотрел на меня.

Позже со строительной площадки вернулся Уэстон. Он принес с собой вечернюю газету и небрежно бросил ее на письменный стол. Как только мой клиент ушел, я повернулся к Уэстону и спросил:

– Тед, могу я воспользоваться вашей газетой?

– Конечно, мистер Холлидей.

На первой полосе была помещена фотография Вассари и хорошенькой брюнетки лет восемнадцати на вид. Вассари обнимал девушку и, глядя на нее, улыбался. Подпись гласила: «Джинкс Мендон в день ареста женится на певичке из ночного клуба». Далее шло краткое изложение событий.

«В клубе „Корнет-клуб“ Вассари праздновал свою женитьбу на Паулине Терри. Случайно оказавшийся здесь детектив опознал его. Когда он подошел к столику, за которым вместе с женой ужинал Вассари, последний выхватил револьвер, но детектив успел выстрелить первым. Тяжело раненного Вассари срочно доставили в больницу, и сейчас врачи отчаянно борются за его жизнь».

Работа совершенно не шла мне на ум. Я сказал Уэстону, что поеду домой, но не смог этого сделать, зашел в ближайший бар и выпил одну за другой две порции виски.

«Врачи отчаянно борются за его жизнь…»

Какая ирония! Борются за его жизнь, чтобы отправить на электрический стул.

Но что же мне предпринять? Если Вассари выживет, я должен явиться в полицию. Теперь у меня не было оснований избегать заслуженной кары. Сарита уже не беспомощна, она скоро снова начнет ходить.

Но, может, Вассари не выживет? И тут же передо мной вставал другой вопрос: а если выживет?

2

Я прожил трудную, мучительную неделю. Газеты скоро поняли, что за столь энергичными попытками врачей спасти Вассари кроется нечто необычное. Сообщения о состоянии его здоровья печатались ежедневно. «Гангстер при смерти», – гласили заголовки сегодня. «Состояние Джинкса Мендона улучшилось», – кричали они назавтра. На шестой день мне бросился в глаза заголовок: «Операция для спасения гангстера. Один шанс из ста тысяч на успех».

В газетах сообщалось, что последней попыткой спасти жизнь Мендона явится операция, которую взялся сделать один из известнейших хирургов Нью-Йорка. Сам хирург, отвечая на вопросы журналистов, подтвердил, что шансы Мендона выжить действительно очень невелики. Операция предстоит настолько сложная и необычная, что, несомненно, привлечет внимание специалистов со всего мира. Я как раз читал эту заметку, когда до меня донеслись слова Сариты:

– Джефф! Я уже дважды к тебе обращаюсь. В чем дело?

– Прости, дорогая, я читал. Что ты говоришь?

Мне было трудно заставить себя посмотреть в ее недоумевающие глаза.

– Произошло что-нибудь нехорошее, Джефф?

Мы только что позавтракали, и она сидела за столом напротив меня в кресле-коляске. Кроме нас в комнате никого не было. Сарита выглядела неплохо и уже порывалась начать ходить.

– Нехорошее? Что ты! Ничего нехорошего не произошло.

Карие глаза Сариты внимательно изучали мое лицо.

– Правда? В последние дни ты так нервничаешь, Джефф, и это меня беспокоит.

– Прости, родная. Мост! Все мост виноват. Столько всяких проблем – голова идет кругом. – Я встал из-за стола. – Мне пора в контору. Вернусь часов в семь.

Еще накануне мы с Джеком договорились встретиться на строительной площадке. В тот день мне предстояло поставить первую ферму.

В ожидании этого момента Джек взглянул на меня и сказал:

– Что-то тебя угнетает, Джефф. Вид у тебя отвратительный.

– Мост совершенно выбивает меня из колеи.

– И напрасно. Все идет как по маслу!

«Надо следить за собой, – с тревогой подумал я. – Постоянное нервное напряжение рано или поздно подведет меня».

Спустя два дня грянул гром.

Газеты сообщили, что сделанная Мендону операция прошла успешно, его жизнь находится вне опасности. Через неделю преступника самолетом доставят в Санта-Барбару (в тюрьму), и через некоторое время, нужное для того, чтобы он окреп, состоится суд. То, чего я ждал и боялся, произошло. Вассари выжил и теперь, если я не скажу правду, будет казнен.

Сарита сидела за книгой. Меня подмывало открыться ей во всем, но в последнее мгновение инстинкт подсказал мне, что этого не стоит делать.

Больше я не должен медлить. Надо завтра же поехать в Санта-Барбару, рассказать все Кэйри, и пусть он немедленно начнет разыскивать Уилбора.

– Забыл предупредить тебя, Сарита, – сказал я небрежным тоном. – Завтра мне придется дня на два выехать в Сан-Франциско. Нужно встретиться с поставщиком стали.

Сарита удивленно посмотрела на меня.

– Завтра? Поезжай, Джефф, только что-то слишком уж неожиданно.

– Мы не удовлетворены темпами поступления стали. Джек просил меня повидаться с представителями фирмы.

Как только Сарита легла спать, я позвонил Джеку домой.

– Хочу завтра поехать в Сан-Франциско и поговорить со Стовеллом. Сталь поступает плохо.

– Вот как? – весьма удивился Джек. – А мне-то казалось, что фирма отлично выполняет соглашение. Во всяком случае, никаких перебоев с поставкой стали я не наблюдал.

– Мне все равно нужно поговорить со Стовеллом.

– Пожалуйста. – В голосе Джека слышалась все та же недоумевающая нотка. – Поступай, как находишь нужным.

На следующий день после четырех часов дня я появился в полицейском управлении Санта-Барбары.

Дежурный – долговязый, раскормленный сержант – сидел за столом и грыз кончик пера. Бросив на меня равнодушный взгляд, он спросил меня, что мне нужно.

– Вызовите, пожалуйста, инспектора Кэйри.

Дежурный вытащил перо изо рта, с подозрением посмотрел на меня и спросил:

– Что ему сказать?

– Скажите, что его хочет видеть Джефф Холлидей.

Он протянул свою ручищу к телефону, но затем, решив, видимо, что не стоит себя утруждать, показал на коридор:

– Третья дверь налево.

Я прошел по коридору, остановился около третьей двери и постучал.

– Войдите! – рявкнул Кэйри.

Инспектор сидел, развалившись на стуле, и читал газету. Увидев меня, он отбросил газету и так откинулся на стуле, что тот затрещал. Глазки Кэйри расширились.

– Ну и ну! Мистер Холлидей! Вот сюрприз! Приветствую вас в Санта-Барбаре.

Я сел лицом к нему.

– Вам повезло, мистер Холлидей, что вы застали меня здесь, – продолжал Кэйри, вынимая пачку жевательной резинки. – Рад сообщить вам, что сегодня я работаю в последний день. Я прослужил в полиции тридцать пять лет и, думаю, заслужил отдых. Не скажу, правда, что меня ждет сладкая жизнь. Какая уж тут сладкая жизнь на паршивую пенсию, которую мне обещают? Ну, ладно. Как мост?

– Нормально.

– Как жена?

– Поправляется.

Кэйри положил в рот плитку резинки и заработал челюстями.

– Отлично. – Он оперся жирной спиной на спинку стула. – Вас привело сюда какое-нибудь дело, мистер Холлидей?

– Да. Я пришел сказать, что Мендон не убивал Римму Маршалл.

Маленькие глазки Кэйри расширились.

– На каком основании вы утверждаете это, мистер Холлидей?

– Ее убил человек, называющий себя Уилбором. Он наркоман и недавно освобожден из тюрьмы под честное слово.

– Почему вы думаете, что именно он убил Римму Маршалл?

Я глубоко вздохнул.

– Я это знаю. По ее показаниям его осудили на двадцать лет тюрьмы. Как только его выпустили на свободу, он стал разыскивать свою бывшую сожительницу, чтобы убить ее, но не нашел. Тогда я сообщил ему ее адрес. А несколько раньше по телефону предупредил Вассари, что полиция напала на его след. Когда Уилбор появился в «Бунгало», Вассари уже исчез.

Кэйри взял карандаш и принялся постукивать им по столу. Его полное лицо ничего не выражало.

– Вообще-то интересно, но не совсем понятно. Откуда вы знали Уилбора?

– Это длинная история. Может, лучше начать с самого начала?

Кэйри долго не сводил с меня взгляда.

– Как хотите, – сказал он наконец. – Мне некуда торопиться.

– Я хочу дать компрометирующие меня показания. Не следует ли позвать кого-нибудь и запротоколировать их, чтобы не тратить потом время на повторение?

Кэйри нахмурился и почесал подбородок.

– Вы серьезно намерены сделать такое заявление?

– Да.

– Дело ваше.

Он выдвинул ящик стола, достал портативный магнитофон, поставил его рядом со мной и нажал кнопку.

– Начинайте, мистер Холлидей.

Я заговорил в маленький микрофон и рассказал, как впервые встретился с Риммой Маршалл и спас ее от руки Уилбора, как она сообщила о нем в полицию, после чего он был осужден на двадцать лет тюремного заключения. Рассказал о ее необыкновенном голосе и о моей попытке стать ее антрепренером, и о том, как хотел вылечить ее, и как мы проникли на киностудию «Пасифик», чтобы добыть денег на ее лечение.

Кэйри молчал. Тяжело дыша, он уставился на покрытый пылью письменный стол и лишь время от времени посматривал на медленно вращающиеся кассеты магнитофона. Только когда я перешел к обстоятельствам убийства охранника, он взглянул на меня, но тут же снова отвел глаза.

Далее я рассказал, как вернулся в родной город, закончил университет и взял в партнеры Джека Осборна, и о получении заказа на постройку моста, о появлении моего фото в журнале «Лайф» и о том, как Римма приехала в Голланд-Сити и начала меня шантажировать. Упомянул я и о несчастном случае с Саритой, и о том, как нуждался в деньгах, чтобы спасти ее.

– Вот почему я решил убить Римму Маршалл. Однако вскоре понял, что не в состоянии этого сделать. Мне удалось найти в «Бунгало» револьвер, из которого Римма застрелила охранника киностудии. – Я вынул из кармана оружие и положил его на стол. – Вот он.

Кэйри наклонился над столом, взглянул на револьвер, что-то промычал и вновь откинулся на спинку стула.

– Разыскивая в «Бунгало» револьвер, я наткнулся на коробку с письмами. Одно из них было послано некоей Клэр Саймс…

– Знаю, знаю, – прервал меня Кэйри. – Я тоже нашел его и прочитал.

Я удивленно посмотрел на полицейского.

– Почему в таком случае вы не начали поиски Уилбора?

– Продолжайте показания, мистер Холлидей. Что вы сделали, когда прочли письмо?

– Приехал в Сан-Франциско, отыскал Уилбора и послал ему адрес Риммы с тридцатью долларами на поездку в Санта-Барбару. Уилбор, как я потом проверил, действительно исчез из Сан-Франциско. Это было в день смерти Риммы. Он приехал в Санта-Барбару и убил ее.

Кэйри протянул толстый палец и остановил магнитофон. Затем он вынул объемистую папку и начал быстро перебирать ее содержимое. Отыскав какое-то письмо, он протянул его мне.

– Не та ли это записка, которую вы ему писали?

Я сразу узнал свой почерк и сердце у меня упало.

– Как оно оказалось у вас?

– Найдено в гостинице «Андерсон» в Сан-Франциско. Уилбор так и не получил его.

Я почувствовал, как пол уходит у меня из-под ног.

– Не получил? Вздор! Получил и убил Римму Маршалл. Не понимаю, о чем вы толкуете.

– Не получил, – твердо повторил Кэйри. – Письмо доставили в гостиницу утром семнадцатого, а Уилбор был арестован ночью, шестнадцатого. Его арестовали за торговлю наркотиками и отправили в тюрьму отбывать оставшийся срок заключения. Он сидит в тюрьме. – Кэйри снова взял отложенный карандаш и принялся постукивать им по столу. – Обнаружив письмо Клэр Саймс, я немедленно связался с полицией Сан-Франциско, и мне сообщили, что Уилбор уже арестован. Утром на следующий день администрация гостиницы передала ваше письмо местной полиции, а та передала его нам. Мы не стали ничего предпринимать, поскольку Уилбор не только не убивал Маршалл, но даже не получил письма с ее адресом.

Я молча смотрел на Кэйри, не в силах заставить себя поверить услышанному.

– Так кто же тогда убил ее? – хрипло спросил я.

– Фома неверующий – вот вы кто, – со скучающим видом отозвался Кэйри. – Я же говорил вам: ее убил Джинкс Мендон. У нас достаточно оснований, чтобы посадить его на электрический стул, что мы и сделаем. Мендон обманывал Римму Маршалл. В Санта-Барбаре он встретил певичку Паулину Терри и влюбился в нее. Римма каким-то образом узнала об этом и пригрозила, что выдаст его полиции, если он не прекратит свои шашни с Терри. Мендон и так уже готовился смыться, а тут еще ваш звонок. Вполне удобный предлог для бегства. Но Маршалл не сомневалась, что он просто-напросто хочет отделаться от нее, и бросилась на него с ножом. Произошла схватка, и Мендон ее убил. У нас есть нож, которым было совершено преступление, есть испачканный кровью костюм Мендона. Наконец, у нас есть его собственное признание.

Я не сводил глаз с Кэйри, слишком ошеломленный, чтобы что-то сказать. Мы оба долго молчали. Кэйри рассеянно постукивал карандашом по столу.

– Похоже, мистер Холлидей, – произнес он после паузы, – что своим рассказом вы поставили себя в крайне невыгодное положение, а?

– Я ни секунды не сомневался, что Римму Маршалл убил Уилбор, и не хотел пострадавшим за это видеть Мендона.

Кэйри нажал кнопку, с помощью которой перематывалась лента магнитофона.

– А почему, собственно, вас должна беспокоить судьба такого мерзавца, как Мендон?

Он снял с магнитофона ленту, спокойно положил ее на стол.

– Ни один человек, если он не хочет оказаться подлецом в собственных глазах, не мог бы на моем месте поступить иначе, – ответил я.

– Ну, ну… Обвинить вас в умышленном убийстве, пожалуй, не удастся, но лет пятнадцать тюрьмы вам обеспечено. Как отнесется к этому ваша жена? Она не возражала против того, чтобы вы пришли сюда и сознались в преступлении, за которое полагается пятнадцать лет тюрьмы?

– Она ничего не знает.

– А когда узнает, это явится для нее непоправимым ударом. Да?

Я нетерпеливо пошевелился на стуле. Садистская ухмылка Кэйри раздражала меня.

– Вас это не касается.

Кэйри наклонился, взял со стола револьвер, осмотрел его и положил обратно.

– А кто будет достраивать мост, когда вас упрячут за решетку?

– Найдут кого-нибудь. Незаменимых людей нет.

– Что верно, то верно. – Стул под Кэйри заскрипел. – Вот и вместо меня с сегодняшнего вечера будет работать другой. Я и домой-то не успею дойти, как все здешние умники забудут о моем существовании… Ну, а как же ваша жена? Останется, бедняжка, одна-одинешенька?

– Вам-то что, в конце концов? Что сделано, то сделано, и я должен расплачиваться. А вы поступайте, как положено в таких случаях.

Кэйри закрыл лежавшую перед ним папку, положил ее в стол и взглянул на часы.

– Подождите минуток пять, мистер Холлидей. – Он взял со стола револьвер и кассету с лентой, с трудом протиснулся мимо меня к двери и вышел.

Я ждал.

Пятнадцать лет!

Я думал о Сарите и проклинал себя за то, что не сказал ей правду. Это были самые мрачные и самые длинные полчаса во всей моей жизни.

Когда дверь распахнулась и на пороге вновь появился Кэйри, стрелки часов на стене показывали половину шестого. Он курил сигару и усмехался.

– Пришлось попотеть, мистер Холлидей? Наверное, представляли себя за решеткой, а?

Я промолчал.

– А я тут прощался с ребятами. В пять часов сдал свой полицейский значок, и теперь меня уже нет, я в отставке. За вас возьмется сержант уголовной полиции Карноу. Между прочим, другого такого мерзавца и сыскать невозможно. – Кэйри вынул из кармана кассету с пленкой. – Подпрыгнет от радости, когда услышит ваши похождения в вашем же собственном изложении. – Кэйри не сводил с меня испытующего взгляда. – Но мыто с вами можем сделать так, что он ничего не услышит.

Я с изумлением посмотрел на него.

– То есть?

Гнусная улыбка Кэйри стала еще шире.

– Небольшая сделка, мистер Холлидей. В сущности, что лучше денег? Если хотите, я могу продать вам эту ленту. И точка. Вы сможете вернуться к своей женушке и к мосту, и вам не о чем будет беспокоиться.

«Что лучше денег?»

Кэйри употребил те же самые слова, что и Римма. Выходит, все начнется сначала? Мне внезапно захотелось наклониться над столом и ударить его по лицу, но вместо этого я спросил:

– Сколько?

Физиономия Кэйри расплылась в улыбке.

– Она хотела содрать с вас еще сорок тысяч, если я не ошибаюсь? Я согласен на двадцать.

– А потом? Сколько вы потребуете потом? – спросил я, не спуская с него глаз.

– Меня устроят двадцать тысяч. За это вы получите обратно револьвер и ленту. Справедливо?

– Да, устроят, пока вы их не истратите. Потом явитесь ко мне и начнете жаловаться, как не повезло вам в жизни.

– Ну уж, дружище, придется вам рискнуть. А впрочем, выбирайте. Можете отправляться в тюрьму.

– Ну, хорошо, по рукам.

– Отлично. Деньги мне нужны наличными. Вы отдаете деньги, я вам – револьвер и кассету с пленкой. Когда вы сможете набрать нужную сумму?

– Послезавтра. Придется реализовать облигации займов. Заходите в четверг утром в контору.

Кэйри хитро подмигнул.

– Нет, уж, дружище, только не в контору. Я позвоню вам в четверг утром, и мы договоримся, где встретиться.

– Ясно.

Я встал и, не взглянув на Кэйри, вышел. На поезд, уходивший в Голланд-Сити в шесть вечера, я поспел в последнюю минуту. Я смотрел в окно и размышлял. Мне не удалось бы отделаться от Риммы, потому что ей нечем было рисковать. Иное дело Кэйри. Он рисковал многим. Конечно, надо соблюдать осторожность, но я не сомневался, что сумею перехитрить его. Во всяком случае, он не получит от меня ни цента. Уж скорее я соглашусь нести ответственность за преступление, которого не совершал, чем всю жизнь подвергаться шантажу со стороны этого жирного, продажного полицейского.

В четверг утром я сказал Кларе, что мне должен позвонить инспектор Кэйри.

– Не соединяйте его со мной. Скажите, что меня нет в конторе, и вы не знаете, когда я вернусь. Спросите его, что он хочет мне передать.

Вскоре после одиннадцати Клара сообщила, что Кэйри звонил.

– Он будет ждать вас в час дня в «Теверенс-армс».

«Теверенс-армс» – небольшой придорожный ресторан – находился в нескольких милях от Голланд-Сити. Я приехал туда около часу дня и с объемистым портфелем в руках под мышкой вошел в ресторан.

Кэйри сидел в углу. На столике перед ним стоял стакан виски с содовой. В ресторанчике, в стороне от Кэйри, закусывало еще двое посетителей.

Направляясь к полицейскому, я заметил, что он внимательно посмотрел на мой портфель.

– Хэлло, дружище! – поздоровался он. – Присаживайтесь. Какую отраву вам заказать?

– Никакой. – Я сел на скамью рядом с Кэйри и поставил портфель между нами.

– Вижу, вижу! Денежки привезли?

– Нет.

Усмешка исчезла с его лица, выражение глаз внезапно стало жестким.

– Что значит «нет»? – со злобой спросил он. – Ты что, хочешь отправиться в тюрьму?

– Облигации удалось продать только сегодня утром, а деньги я не успел положить из банка в свой портфель. Если хотите, можем сейчас поехать вместе. Мне выдадут деньги, и я вручу их вам.

На лице Кэйри выступили пятна.

– Что еще за чертовщина? Ты пытаешься надуть меня? Попробуй только! И пикнуть не успеешь, как окажешься за решеткой.

– Не так-то просто, инспектор, пересчитать двадцать тысяч долларов, – спокойно ответил я. – Вы же сами, надеюсь, заинтересованы, чтобы не произошло ошибки. Но если вам так не терпится, я сейчас же отправлюсь в банк и привезу деньги сюда. Кроме того, у меня и в мыслях не было вас обманывать.

Во взгляде Кэйри все еще читалось подозрение.

– Не такой я дурак, чтобы вместе с тобой появляться в банке. Возьми деньги в двадцатидолларовых купюрах. Я сам пересчитаю. Отправляйся сейчас же.

– А что получу я?

– Как и договаривались: револьвер и ленту.

– Вы вернете мне кассету с лентой, на которой записаны те самые показания, что я дал в вашем кабинете – о моей причастности к убийству охранника в киностудии «Пасифик»?

– Ты что-то разговорился… Именно это ты и получишь.

– А где гарантия, что вы не станете меня шантажировать и дальше?

Я подумал, что Кэйри вот-вот ударит меня.

– Не смей, мерзавец, употреблять это слово в разговоре со мной. Радуйся, что можешь отделаться так легко. Я мог бы потребовать с тебя тридцать тысяч. Избавиться от пятнадцати лет тюрьмы за двадцать тысяч… Уж куда дешевле!

– Ждите меня через час. – Я взял портфель, вышел из ресторана и на машине вернулся в Голланд-Сити.

Клары в конторе не было – был обеденный перерыв. Тед Уэстон собирался уходить.

– Вы со мной, мистер Холлидей? – спросил он, увидев меня.

На ленч мы обычно ходили вместе.

– Нет, я уже поел. Мне нужно кое-что сделать, а потом я должен снова уехать.

После ухода Уэстона я открыл портфель, вынул из него две пустые коробки из-под сигар и сверток газет и выбросил в корзину для мусора.

Закуривая сигарету, я даже несколько удивился своему спокойствию. Мне представилось, как Кэйри сидит один в «Теверенс-армс» и поджидает меня.

«Что ж, посиди, – подумал я. – Ты заставил меня пережить ужасные полчаса, прежде чем начать шантажировать. Теперь наступил твой черед». Я не сомневался в том, что Кэйри в моих руках. Да, мы оба рисковали потерять все. Но я уже смирился с этой мыслью, а для него эта перспектива будет как гром среди ясного неба.

В два часа я вышел из конторы и снова приехал в «Теверенс-армс».

Кэйри все еще сидел там. Его полной фигуре явно было неуютно, лицо покрывал пот, маленькие глазки злобно посверкивали. Я с удовлетворением подумал, что сейчас он переживал и мучился так же, как переживал и мучился я в его кабинете.

Обнаружив, что я пришел с пустыми руками, Кэйри побагровел. В ресторане теперь собралось человек двадцать, но все они сидели чуть поодаль.

Пока я шел к нему, Кэйри злобно наблюдал за мной и шевелил губами.

Я пододвинул стул и сел.

– Где деньги? – еле сдерживая себя, спросил он.

– Я передумал. Ни шиша вы не получите, можете меня арестовать.

Кэйри сжал красные кулачищи.

– Хорошо, мразь. Ты дорого поплатишься за это. Я добьюсь, что тебя упекут на пятнадцать лет.

– За компанию с вами, – ответил я, не сводя с Кэйри пристального взгляда. – Судьи рассматривают шантаж так же, как причастность к убийству.

– Да ну? Кому ты пытаешься морочить голову? Уж я-то знаю, кому сперва поверят – тебе или мне. Пытаешься запугать меня, негодяй? Либо плати, либо садись в тюрьму.

– Я все думал, почему за тридцать пять лет вашей службы в полиции вам удалось дослужиться только до инспектора. Теперь я знаю. Потому, что вы дурак. Не с вашим умом шантажировать кого-либо. Хотите знать, почему? Я с удовольствием объясню. Я дал вам показания до того, как вы ушли в отставку, – дежурный подтвердит, что я пришел к вам в четыре пятнадцать. От вас я ушел один, вы еще оставались у себя. Если я не давал показания, то чем я занимался у вас, если не разговаривал с вами? Почему вы сразу не арестовали меня? Почему перед последним уходом со службы вы не передали мои показания полицейскому, который принял от вас дела? Что вы делаете в Голланд-Сити и какие разговоры вы тут ведете со мной? – Я жестом указал на бармена. – Он подтвердит, что мы здесь встречались и разговаривали. Подумайте над всем этим и добавьте еще одно обстоятельство. Кассета с пленкой есть не только у вас. Вы помните портфель, с которым я приходил сюда? Помните, что он стоял между нами? В портфеле был портативный магнитофон. Сейчас у меня есть превосходная запись нашего с вами разговора. Отсюда я сразу же поехал в свой банк, передал служащим магнитофон и пленку и попросил позаботиться о них. Если воспроизвести записанное на судебном заседании, вы сейчас же окажетесь вместе со мной на скамье подсудимых, получите лет пятнадцать, а уж пенсии, конечно, вам не видать, как своих ушей.

– Вы лжете! – хрипло сказал Кэйри. – Никакого магнитофона в портфеле не было. Тебе не удастся взять меня на пушку.

Я встал.

– Возможно. Но где у вас доказательства? Попробуйте меня арестовать, а потом посмотрим, что из этого выйдет. Лишайтесь своей пенсии и получайте пятнадцать лет тюрьмы. Мне-то что? Если меня арестуют, то готов поспорить, что через день-другой и вы окажетесь в тюрьме. Я поручил банку в случае моего ареста передать прокурору Лос-Анджелеса пленку с записью и мое заявление о вашей попытке шантажировать меня. Вот я и загнал вас в тупик, продажная вы душа и мелкий жулик! Теперь попробуйте что-нибудь предпринять.

Я вышел из ресторана и направился к машине.

На безоблачном небе ярко светило солнце.

Я сел в машину и помчался в Голланд-Сити – к своему любимому делу, к своей Сарите.

1

1 фут равен примерно 30,5 см.

(обратно)

2

Джо Луис, Роки Марчиано – знаменитые американские боксеры.

(обратно)

Оглавление

Дело о наезде

  Глава первая

    I

    II

  Глава вторая

    I

    II

  Глава третья

    I

    II

  Глава четвертая

    I

    II

  Глава пятая

    I

    II

  Глава шестая

    I

    II

  Глава седьмая

    I

    II

  Глава восьмая

    I

    II

  Глава девятая

    I

    II

  Глава десятая

    I

    II

  Глава одиннадцатая

    I

    II

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

    I

    II

  Глава четырнадцатая

    I

    II

Уходя, не оглядывайся

  Глава первая

    I

    II

  Глава вторая

    I

    II

  Глава третья

    I

    II

  Глава четвертая

    I

    II

  Глава пятая

    I

    II

  Глава шестая

    I

    II

  Глава седьмая

    I

    II

  Глава восьмая

    I

    II

  Глава девятая

    I

    II

  Глава десятая

    I

    II

  Глава одиннадцатая

    I

    II

  Глава двенадцатая

    I

    II

  Глава тринадцатая

    I

    II

Сильнее денег

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ПЯТАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ПЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТАЯ

    ГЛАВА СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg