«Граф в законе. Изгой. Предсказание»

Он радовался приходу весны и не любил весну. Радость осталась с детства, она вспыхивала помимо его воли — первый робкий подснежник, первая проглянувшая зелень, первая солнечная лужайка. Но, повзрослев, увидел в ранней весне какое-то неприличное самоистязание почтенной дамы, вынужденной открывать то, что за долгую зиму утратило прелесть.

Сострадание к родной земле, воспринятое от воспитавшей его тети, с годами стало угасать, и проплывающее в окне вагона бесконечно грустное однообразие вызвало глухую всепроникающую тоску без малейших оттенков сочувствия или жалости. И снова — в какой уже раз! — как роковой символ, всплывал перед глазами порыжевший от дождя железный крест отцовской могилы в тюремном поселке под Воркутой.

Поезд начал грубо, рывками притормаживать перед новой декорацией: черный от угольной пыли городок, где крепко вросли в землю одноэтажные, двухэтажные домишки, еще сохранившие свою траурную раскраску от едкого дыма когда-то одышно бегавших здесь паровозиков.

Перед окном застыло бурое здание вокзала с выцветшими, плакатного пошиба буквами «Шарья» над перекошенной дверью. Он перевел для себя это слово как «Ад» и подумал, что вряд ли кто открывает эту дверь добровольно, туда входят разве только невольники, подгоняемые нуждой или охраной.

Из тамбура донесся просительный басок:

— Студент я… Ну позарез надо быть в Москве…

Кондукторша, злая лицом и резкая в движениях, схватила что-то из протянутой руки и, быстро сунув в отвисший карман форменной куртки, сказала сурово:

— Влазь! Но в купе не суйся! Понял?

В вагон протиснулся мордастый парень, толкая перед собой коленом облезший, мятый чемодан. Взъерошенные русые волосы, голубые глаза, мощные плечи, распирающие потрепанный пиджак. Сел послушно у окошка на свой чемодан, отчего тот смялся, раздался в боках.

— Каким видом спорта занимаетесь, студент?

Парень вскинул взгляд на высокого мужчину в нейлоновой рубашке и модных расклешенных брюках, помедлил в недоумении, — видимо, вообще мыслил с известным торможением, — и ответил смущенно, чуть заискивающе:

— Бокс… ГІолутяж я… Еще самбо…