«Имя игры - смерть»

Марлоу Дэн Дж Имя игры — смерть

I

Я видел о заднего сиденья «олдсмобиля», как рука водителя в белых перчатках повернули руль и машина выехала с Ван-Бюрен на Центральную авеню. Отражающиеся в окнах банка яркие лучи осеннего солнца слепили. Здание банка казалось таким же неприступным, как отвесные утесы в пустынных каньонах.

Банни сидел рядом и равнодушно жевал резинку. Кисти его огромных рук лежали на коленях. Лицо водителя было бледным, но он четко, без колебаний подъехал к банку.

Все молчали. Я открыл дверцу и вышел на тротуар. Банни последовал за мной. Его темные зеркальные очки и яркие соломенные волосы сверкали на солнце. Под двухнедельной бородкой был почти незаметен широкий белый шрам, пересекающий горло. Огромные часы над входом в банк показывали без пяти три. Столбик ртути на термометре достиг тридцати двух градусов. На противоположной стороне улицы стоял мужчина в рубашке с короткими рукавами и лениво ковырял в зубах.

Мы вошли в банк через огромные стеклянные двери. Мой рост около шести футов, но Банни выше меня на добрых шесть дюймов. Левой рукой он держал скатанный парусиновый мешок. После уличной жарищи и духоты в фойе банка почудилось, что обдало могильным холодом и потное тело вот-вот обледенеет. Банни опередил меня и пошел налево. Я свернул направо. В зале стояли два вооруженных охранника.

Я подошел к охраннику, который объяснял пожилому мужчине, как правильно заполнить бланк, остановился и посмотрел на Банни.

Когда его рука резко опустилась вниз, я ударил по красной морщинистой шее охранника рукояткой «смит-вессона». Охранник молча опустился на пол. Сзади донёсся слабый стон второго охранника, не нарушивший тишинутишину огромного зала.

Я сунул за пояс крупнокалиберный «смит-вессон» и достал из-под мышки десятизарядный кольт 22-го калибра. Оглянулся вокруг. Если бы нам не удалось сразу избавляться от двух охранников в центральном зале банка, все сорвалось бы. У окон кассиров стояло десятка два клиентов. Я трижды выстрелил пт из кольта в стеклянные перегородки, но так, чтобы пулили прошли над головами кассиров. Грохот выстрелов и звон разбитых стёкол произвели должное впечатление. Все замерли.

— Слушайте меня внимательно, — произнёс я громко и отчетливо. — Всем стоять и не двигаться. Обещаю, что тогда никто не пострадает.

Банни перепрыгнул через низкую калитку, ведущую в служебное помещение. Я сунул кольт в карман и достал крупнокалиберный «смит-вессон». Если бы кто-нибудь попытался застать нас врасплох, тяжёлые пули «смит-вессона», сэкономленные мной, оказались бы очень кстати.

Две полные женщины прижались друг к другу, держа вввввв руках пустые сетки для денег и закрывая Банни вход в коридор, ведущий к банковскому сейфу с массивной полуоткрытой пппппа дверью.

Банни взмахнул револьвером, показывая, чтобы они отошли в сторону. Но женщины замерли, оцепенело глядя на него выпученными глазами. Он ударил одну из них — ту, что была ближе, — дулом револьвера по щеке. Она пошатнулась и сползла на пол, жалобно застонав. Кто-то изнутри сейфа открыл дверь пошире. Банни быстро вошёл туда и жестом показал, чтобы все отошли к задней стенке. Затем он принялся выдергивать ящики с наличными. Пачки сотенных и двадцатидолларовых банкнотов оп бросал в мешок, все остальное швырял на пол.

В зале слышались только рыдания женщины, лежащей на полу, и ритмичный стук отбрасываемых Банни ящиков с деньгами. Краем глаза я уловил какое-то движение. Я повернулся — все замерло, однако я успел заметить край серого мундира охранника. Почти не целясь, я выстрелил ему в грудь. Охранник рухнул на пол балкона. Банни даже не повернулся.

По моим расчетам, прошло две минуты с того момента, как мы вошли в зал банка. Может быть две с половиной. Во всех полицейских участках Феникса заливаются сейчас клаксоны тревоги, но через шестьдесят секунд нас уже здесь не будет. Я повернулся, окидывая взглядом балкон и главный зал. Все в порядке. Ни единого движения.

Банни выбежал из двери банковского сейфа, прижимая туго набитый мешок к широченной груди. Он подскочил к ограде, отделяющей служебное помещение банка от зала, и, легко перемахнув через нее, приземлился на носки подобно гимнасту. Я еще раз быстро обвел зал взглядом и бросился за ним. Банни уже протянул руку к стеклянной двери, ведущей на улицу, когда сзади прогремел выстрел и верхняя половина двери высыпалась на тротуар. В прохладное помещение банка хлынула снаружи волна горячего влажного воздуха.

Банни машинально нагнулся, когда ему на плечи посыпались осколки стекла, но тотчас выпрямился и бросился к машине, Выбежав на тротуар, я повернулся и двумя выстрелами снес оставшееся стекло огромной двери. Если кому-нибудь придет в голову преследовать нас, он должен будет броситься в ливень осколков.

Повернувшись к машине, я заметил, что мужчина в рубашке с короткими рукавами, стоявший напротив, исчез в дверях магазинчика на другой стороне улицы. Уже подбежав к автомобилю, я. увидел, что наш водитель нарушил все указания, которые мы так долго вдалбливали ему в башку. В смятении я чуть не заорал, когда увидел, что он вместо того, чтобы сидеть за рулем, не привлекая внимания к автомобилю, выскочил на мостовую, обежал машину и раскрыл дверцы с нашей стороны, Подумать только, мы объехали полстраны в поисках надежного водителя, нашли его в Сент-Луисе, и вот в решающую минуту он показал себя таким услужливым идиотом! По его бледному, как мел, лицу текли струйки пота.

Банни прыгнул на переднее сиденье «олдсмобиля». Водитель взглянул на меня и бросился обратно на свое место за рулем. И в это мгновение с другой стороны улицы грохнул выстрел охотничьей винтовки. Наш водитель вскрикнул, сделал дару шагов в сторону и упал на мостовую перед автомобилем, вытянув ноги и руки в белых перчатках на тротуар. Пуля снесла левую половину его лица.

Банни быстро перелез на водительское сиденье. Я уже наклонился, чтобы нырнуть в машину, когда услышал, что Банни слишком резко нажал на газ и двигатель заглох. Я выпрямился и повернулся в сторону банка, не забывая об охотнике с противоположной стороны улицы. К западу от Миссисипи каждый мужчина считает себя отличным стрелком и ему не дает покоя слава Уатта Эрпа. Я слышал, как жужжал стартер. Наконец, мотор взвыл, и я перевел дыхание, но в это мгновение из дверей банка выбежал жирный охранник, держа револьвер в вытянутой руке. Не останавливаясь и не целясь, он выстрелил в меня.

Я готов поклясться, что в момент выстрела он все еще бежал и его ноги едва касались земли. Шансы на то, что он попадет в цель, были ничтожны — один из шестидесяти тысяч, — но он прострелил мне левое плечо, Удар пули отбросил меня на машину, Я оперся на крышу, прицелился и всадил ему две пули — одну и другую — в пряжку его форменного ремня.

Затем я рухнул на заднее сиденье, и Банни рванул тяжелую машину вперед. Она дважды подпрыгнула — передними и задними колесами, — когда мы переехали через мертвое тело нашего бывшего водителя. Я посмотрел на мужчину в рубашке с короткими рукавами, который, проклиная все на свете, дергал рукоятку затвора, упершегося в заклинивший патрон, Я поднял «смит-вессон» и прицелился, но опустил ствол. У меня слишком мало патронов, чтобы развлекаться.

— Платки! — крикнул я Банни, когда с Центральной авеню мы свернули на красный свет на авеню Рузвельта. — Сними очки, — уже спокойнее продолжал я. — Сбавь скорость. Двигайся вместе с транспортным потоком. — Банни, не оглядываясь, бросил через плечо два носовых платка, закрывавших нижнюю часть его лица; потом схватил синий берет, лежавший рядом, и натянул его на свои соломенные волосы. Без темных очков и в берете он выглядел другим человеком.

Я скомкал его платки, добавил к ним свой и попытался закрыть сквозную рану, из которой так и хлестала кровь, Все эти басни относительно того, что, когда пуля попадает в тебя, испытываешь шок, а боль наступает позже, — чепуха. У меня было такое чувство, что в плечо всадили раскаленный напильник.

Я перезарядил револьвер, пытаясь не обращать внимания на кровь, стекающую по руке. Не хотелось только, чтобы кровь капала на брюки. Одновременно я следил за светофорами. Наш бывший водитель рассчитал путь от банка до Уайвайпай Террэс с точностью до секунд, но, к сожалению, нам пришлось оставить водителя у входа в банк. Мне отчаянно хотелось поскорей оказаться к югу от Ван-Бюрен-авеню. Казалось, я подталкиваю автомобиль силой воли.

Полицейские наверняка думают, что мы бросимся на главное шоссе. Если кто-нибудь увидит, что мы свернули на Рузвельт-авеню, то решит, что мы пытаемся улизнуть через Тусон и Ногалес на восток. Если на север — то через Прескотт и Викенбург. Можно даже предположить, что мы кинемся к Юме и побережью. Все шоссе, ведущие из города, будут блокированы. Но мы не собирались выезжать из города. Пока еще не собирались.

Пока я пытался остановить кровотечение платками, мы пересекли Седьмую улицу и Двенадцатую, где я перезарядил револьвер. Первый раз красный свет остановил нас на Шестнадцатой улице. Мы сидели, нетерпеливо ожидая зеленого света, зажатые со всех сторон автомобилями, но полицейских сирен все еще не было слышно.

Зажегся зеленый, мы снова пересекли Двенадцатую улицу и повернулся на Ван-Бюрен-авеню. Сделав еще один поворот, мы опять оказались в городе, развернулись, свернули налево, потом направо. На Уайвайпай Террэс, поблескивая на солнце, стоял черный «форд». Я поставил его под эвкалиптом рядом с китайским магазином. Банни остановился позади «форда». Банк был сейчас меньше чем в двух милях от нас.

— Поищи в чемодане что-нибудь… руку перевязать, — сказал я Банни. Он вылез из «олдсмобиля», пошел к «форду», через минуту вернулся, держа в руках мой летний костюм и белую рубашку.

— Разорви ее на полосы и перевяжи рану. — Я протянул руку. — Потуже.

Он взялся за раненую руку. От жары, пыли и слабости меня начало тошнить. Я справился с приступом тошноты и накинул на плечи пиджак, чтобы скрыть повязку.

Банни пошел обратно к «форду». Я последовал за ним, сперва оглядев пустую улицу. Мешок он держал обеими руками, и я впервые подумал о том, сколько же нам досталось. Мешок весом в пятьдесят фунтов, в котором не меньше трети сотенными купюрами и остальное — банкноты по двадцать долларов, Всего может быть четверть миллиона.

Если только удастся уйти.

«Олдсмобиль» мы оставим здесь. Банки включил двигатель «форда», развернулся и медленно поехал на юг. Названия улиц в этом районе были индейскими — Папаго, Пима, Кокопа, Мохаве, Апачи — однако жили здесь мексиканцы. Деревья, закрывавшие тротуары тенью, были пышными, ветвистыми. Дома тесно прижимались друг к другу — маленькие, выгоревшие от солнца, похожие на сараи. Дворы, выходящие на улицу, заросли пожухлыми сорняками.

Банни повернул «форд» на улицу Дюранго и остановился на противоположной от темно-синего «доджа» стороне улицы.

Он затянул ручной тормоз, и я наконец с облегчением вздохнул.

— А теперь слушай, — сказал я. — Наши планы меняются, Банни. Мне придется остаться в городе. Я не могу двигаться. Так что мы не поедем в охотничий домик в каньоне. — Теперь, когда парень погиб, а мне пуля продырявила плечо, нужно было импровизировать. Я сунул руку в мешок, лежащий на полу у моих ног, и покопался среди пачек денег. Первые три пачки оказались стодолларовыми банкнотами — пятнадцать тысяч, небрежно зажатых в ладони. Я бросил две пачки обратно в мешок, нашел две пачки двадцаток и сунул все три пачки в боковой карман пиджака. — Здесь мы расстанемся, дружище, — продолжал я. — Ты поедешь в «додже». Найди дешевый мотель и не забудь смыть желтую краску со своей шевелюры. Послезавтра отправляйся на запад. Избегай шоссе 80 и 66. Поезжай по 70-му, через Росуэлл, Плейнвью и так далее. Возьми с собой мешок. Найди небольшой город на побережье Флориды. Когда устроишься там, посылай мне по тысяче долларов сотенными бумажками, потрепанными. На имя, — я постарался вспомнить одно из моих имен, еще неизвестных полиции, — Эрла Дрейка, до востребования, почтовое отделение, Феникс, Аризона. Записал? Ну хорошо, отправляйся. Как только у меня заживет рана — сразу приеду.

Банни вышел из «форда», обошел вокруг и открыл дверцу с моей стороны. Его крупное, будто высеченное из гранита лицо было мрачным. Мы крепко пожали друг другу руки, и он достал из машины мешок с деньгами. Затем он пересек сонную улицу, поднимая облака пыли, двухдюймовым слоем покрывавшей асфальт, Открыл багажник «доджа», бросил туда мешок и хлопнул крышкой, Оглянулся, помахал рукой, сел в машину и уехал.

Не успел он повернуть за угол, как я вспомнил, что чемодан со всей моей одеждой остался в «додже». Я протянул руку к сигналу, но передумал и откинулся на спинку сиденья. Мне предстояло решить более серьезные проблемы.

Некоторое время я сидел за рулем неподвижно. Напряжение всех сил, потребовавшееся для решительных действий при ограблении банка, давало реакцию. Мое сознание энергично работало, но я не мог шевельнуть пальцами.

То, что Банни увез мешок с награбленными деньгами, не входило в наши планы, но сейчас это был оптимальный вариант. Мне придется немало потрудиться, чтобы выбраться из положения, в которое поставил меня банковский охранник своим идиотским выстрелом, а в нашей игре первым и главным правилом было: при аресте похищенные деньги не должны быть найдены у тебя. Если полицейским придется уговаривать преступника, чтобы он вернул награбленные деньги, приговор от двадцати лет до пожизненного автоматически превращался и отсидку от семи до десяти лет, причем с шансами условного освобождения через два-три года. Правда, перестрелка с охранниками сделала эту проблему чисто академической. Если хотя бы один из них отбросил ноги…

Итак, нам удалось уехать с похищенными деньгами. Но вот рана в плече и этот наш глупый парень… Если бы он остался сидеть в машине за рулем, а не начал бегать вокруг нее, все пошло бы по заранее разработанному плану. Мечты, мечты.

Я собрался с силами и пришел в себя. Предстоит сделать так много. Первое — найти врача. Это будет нелегкой проблемой, но я решу ее, когда увижу врача. Я сел поудобнее за руль «форда» и включил двигатель.

И тут же встретился с первым препятствием. Банни обладает нечеловеческой силой, и он затянул ручной тормоз так туго, что я не мог освободить его ослабевшей раненой рукой. Я ругался последними словами, по лбу струился соленый пот, кровь снова засочилась из-под грубой повязки. Наконец мне удалось снять машину с ручного тормоза.

Когда я свернул за угол, солнце ослепило меня. Медленно поехал по улице, глядя на вывески. Торговля недвижимым имуществом. Фирма сантехники. «Сантьяго Е. Санфилиппо, доктор медицины», То, что мне нужно. Я медленно проехал мимо. Гараж, примыкающий к дому, был пуст, и я загнал туда свою машину.

Перекинув пиджак через плечо, я пошел по дорожке, которая вела к дому. Через стеклянную дверь я увидел приемную, мне пришлось постучать дважды, прежде чем мужчина в белых брюках и белой куртке открыл дверь. Из кармана у него торчал стетоскоп.

Доктор Санфилиппо оказался очень молодым человеком, высоким и худым. У него было смуглое, кофейного оттенка лицо, по выражению которого я понял, что он вряд ли мечтал увидеть такого клиента.

— Ну? — спросил он, помолчав вместе со мной полминуты.

Я прислушался, Ни в приемной, ни в операционной комнате никого не было.

— Это ваша машина, — сказал он и посмотрел через мое плечо. — Немедленно уберите ее из моего гаража!

— Я — пациент, доктор, — напомнил ему я.

— Тогда войдите через вход для пациентов, — огрызнулся он. — Но сначала уберите автомобиль.

— Давайте спокойно обсудим эту проблему, — предложил я. Дуло «смит-вессона» уперлось ему в живот.

У него выкатились глаза, он попятился назад, пока не прижался спиной к стене, Я вошел в приемную и закрыл за собой дверь.

— Здесь еще есть кто-нибудь, доктор?

— Нет, я один, — промолвил он, — У меня нет наркотиков в операционной, — добавил.

— Входите, доктор, — пригласил я и дулом револьвера направил его в операционную. Она была чистой, с белыми стенами и умывальником в углу. В приемной был телефон, но в операционной телефона не было.

В операционную вела только одна дверь, и я стоял между ней и врачом. Рядом на стене висел диплом медицинского колледжа в рамке, Я приблизился и внимательно прочел. Диплом производил впечатление подлинного, поэтому я опустился на белый табурет рядом с операционным столом, Мне не очень хотелось, чтобы самозваный шарлатан принялся кромсать мою раненую руку.

Доктор Санфилиппо подозрительно смотрел на меня. Я сбросил пиджак, и его усы дрогнули при виде рваной раны, перевязанной окровавленной тряпкой.

— Мадре де Дьос! — воскликнул он. Его черные глаза повернулись в сторону старого радиоприемника в шшшшшшшкафу.

— Вы ведь знаете, что мне придется сообщить о ране, нанесенной огнестрельным оружием, в полицию, — произнес он хриплым голосом.

— Разумеется, — успокоил я его. — Ио ведь вы врач. Сначала сделайте перевязку. — Я протянул руку.

Он не двинулся с места. Тонкие черты его лица заострились.

— Охранник… — начал он и замолчал. Ио его лицу стекал пот.

— Перевяжите руку, доктор, — напомнил я ему. Значит, один из охранников умер. Еще не зная этого, доктор Сантьяго Е. Санфилиппо пересек невидимую черту, отделяющую его от смерти.

Наконец он взялся за дело. Тщательно вымыв руки, вытерев их чистым полотенцем, он развязал повязку.

— Эта рана от пули большого калибра, — констатировал он профессиональным тоном.

— Верно, большого, — согласился я.

— Половина ампулы обезболивающего… — Он повернулся к настенному шкафчику.

— Без обезболивающего, — прервал я его.

Доктор пожал плечами. По-видимому, он решил, что это мое дело и чистка раны без наркоза только ослабит меня. Чувствовалось, что к нему возвращается уверенность. Конечно, он, врач, неизмеримо умнее и выше этого потного бандита с пистолетом в руке и огромной рваной раной в плече, осмелившегося угрожать ему, доктору Санфилиппо, в его собственном кабинете. Сейчас он уже думает о том, как бы ему захватить меня и передать полиции. Мне стало казаться, что он облегчает мою задачу.

Он разложил на столе поднос со скальпелями и прочими острыми хирургическими инструментами. Я расстелил на коленях полотенце. Врач принялся резать, промывать, дезинфицировать рану и наконец забинтовал ее. Он обращался с раненым плечом грубее, чем этого требовали медицинские правила, очевидно, надеясь, что я потеряю сознание от боли.

— Не двигайтесь, пока я не сделаю висячую повязку, — резко сказал он, закончив операцию.

— Повязки не надо, — сказал я, взял сухой конец полотенца и вытер потное лицо. Затем я сунул руку в грудной карман пиджака, лежащего на столе, и достал пачку стодолларовых банкнотов, Разорвав обертку, я отсчитал пятнадцать сотенных бумажек. — Отличная работа, доктор, — похвалил я его.

Выражение его лица сразу изменилось. Он нервно облизнул губы, не спуская глаз с пачки денег, и робко протянул к ним руку. Затем пересчитал их и сунул в бумажник, который тут же убрал в карман.

Я встал и отодвинул табурет, на котором сидел, в его сторону.

— Садитесь, доктор. И не двигайтесь.

Я подошел к умывальнику, у которого он мыл руки, посмотрел в маленькое зеркало над ним. В зеркале отражалось загорелое, с жесткими чертами лицо, короткие черные волосы. Я положил револьвер на край умывальника, открыл кран и взял чистое полотенце.

Наклонившись, я видел ноги доктора. Если ему удастся прыгнуть мне на спину быстрее, чем я схвачу револьвер, значит, я здорово недооценил его. Одной рукой я смыл ламповое масло с волос и краску, сделавшую таким загорелым мое лицо. Когда я тщательно вытер полотенцем лицо, голову и шею, перед Санфилиппо предстал человек чуть ли не другой расы.

Доктор был худым, это верно, но отнести его в гараж мне все равно будет не под силу.

— Проводите меня к машине, — сказал я. — Идите впереди меня, и без фокусов. Я собираюсь связать вас и запереть в гараже.

Такая перспектива совсем ему не понравилась, Разные мысли проносились у него в голове, это было видно, и я предсказал момент, когда он поймет, что опасность ему не грозит. Действительно, если бы я собирался убить его, разве я сначала заплатил бы ему за операцию? Нет, конечно. Глупец даже не подумал о том, что если бы я хотел оставить его живым для того, чтобы он тут же бросился рассказывать всем о моем появлении, он не увидел бы меня без маскировочной окраски. Я пошел за ним через операционную и по дороге взял с подноса острый скальпель с костяной рукояткой и стальным шестидюймовым лезвием. Я сунул его за пояс.

По дороге к гаражу я достал малокалиберный кольт и сунул его под мышку, откуда можно было достать его удобнее и быстрее. Подойдя к машине, Санфилиппо обернулся и посмотрел на меня. Я старался не приближаться к нему больше чем на десять футов.

— Мне… плохо… — пробормотал я, покачиваясь. Затем наклонился и рухнул на пол, стараясь не упасть на раненое плечо. Даже сквозь почти закрытые веки я заметил, как странно некрасиво исказилось лицо Санфилиппо, когда он увидел мое падение.

Моя здоровая рука оказалась поблизости от кольта — я был готов прекратить отсчет земных часов и минут доброго доктора, если бы он бросился на меня или попытался выбежать из гаража. Но он повел себя иначе — и я дал ему возможность проявить себя.

Он бросил на меня еще один взгляд, повернулся к «форду», распахнул дверцу и стал шарить по заднему сиденью, потом по переднему, с чувством выругался по-испански и подскочил к багажнику. Я заплатил ему сотенными, поэтому он был уверен, что добыча спрятана где-то в машине.

Он получил отличное образование, этот доктор. С того места, где я лежал, не было видно, каким инструментом он пользовался — были видны лишь его ноги под «фордом», — но он открыл запертый багажник в несколько секунд. Слышались звуки лопающегося металла, когда доктор взламывал замки на ящиках с моими инструментами. Не обнаружив денег и в багажнике, он снова выругался, рысцой обежал машину и нырнул на заднее сиденье; теперь из машины торчали лишь его ноги.

Я осторожно встал и подошел поближе. В руке у Санфилиппо был нож, и он кромсал им подушки сидений, уже успев добраться до пружин. Я достал из-за пояса острый хирургический инструмент. Санфилиппо увлеченно орудовал ножом, матерясь подобно матросу, но вдруг почувствовал, что я стою совсем рядом. Он начал поворачиваться, и я всадил пять дюймов хирургической стали между вторым и третьим ребрами, повернув лезвие так, что оно легко прошло между костями.

Санфилиппо продолжал смотреть на меня через плечо, не веря своим глазам. Я вытащил лезвие и всадил еще раз, затем схватил его за пояс и потащил в сторону от машины. Когда я опустил пояс, доктор стал оседать на бетонный пол гаража, как проколотый воздушный шар, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Его нож остался у него в руке, Хирургический инструмент я не вытащил из тела, но тщательно вытер ручку, чтобы не оставить отпечатков пальцев. После этого я наклонился, выдернул бумажник из кармана его брюк, достал деньги, вытер бумажник и отшвырнул его в угол гаража. Любой следователь сразу придет к выводу: застал вора у себя в кабинете, преследовал его и был убит. К тому же в нем нет пуль, которые можно было бы сравнить с пулями, извлеченными из охранников.

Я сел за руль, подал «форд» назад, выехал на улицу и направился по Девятнадцатой улице и Ван-Бюрен-авеню к большому мотелю «Тропики». Там, не снимая пиджака, накинутого на плечи, я зарегистрировался под именем Эрла Дрейка.

— Решил воспользоваться вашим западным гостеприимством, пока из дирекции фирмы мне не пришлют новый маршрут, — сказал я пожилому портье. — Я остановился в мотеле в Ногалес, и какие-то хулиганы влезли мне в машину прошлой ночью. Украли все, что можно — одежду, образцы продукции нашей фирмы, фотоаппарат. Так что остановлюсь у вас на неделю.

Портье сочувственно кивнул головой и протянул мне сдачу.

— Всего в двух кварталах от нас отличные магазины, сэр. Примите мои сожаления. Надеюсь, у нас вам понравится.

Я взял ключ № 24, который портье вручил мне, и подогнал машину к коттеджу с этим номером. Вошел, запер дверь. Умылся. Осторожно сел в кресло, положил ноги на подставку и закрыл глаза.

Прежде всего нужно как следует отдохнуть. Последняя мысль, промелькнувшая у меня в голове перед тем, как я уснул, была о том, сколько придется заплатить ограбленному нами банку за новые стекла и двери.

Мне пришлось провести в этом кресле целую неделю, если не считать коротких визитов в ресторан, находившийся совсем рядом, Я не решался лечь в широкую двуспальную кровать, потому что боялся, что при первом же неосторожном движении рана снова откроется.

Я предпочел страдать в кресле.

Проспав почти сутки, я нашел бойкого коридорного, дал ему список одежды, которую нужно купить (рубашки только с длинными рукавами), размеры, снабдил деньгами и отправил в магазин. Он вернулся с охапкой одежды, расцветке которой позавидовала бы райская птица. Я чуть было не отказался от такого многоцветья, по потом решил, что пусть уж люди смотрят не на меня, а на одежду.

Следующий после ограбления день был для газет настоящим праздником: «Два охранника убиты во время дерзкого, среди бела дня, ограбления банка. Убийцы умчались с добычей в 178 тысяч долларов. Один бандит убит во время перестрелки в банке в центре города».

Я посмотрел на цифру 178 тысяч несколько раз и с немалым удовольствием. Даже если директора банка прибавили к этой сумме занятые ими деньги — что бывает довольно часто, — сумма все равно казалась достаточно круглой.

В газетах высказывались предположения, что один из грабителей был ранен. Описания бандитов резко отличались друг от друга. Один очевидец утверждал, что бандитов было пять. Большинство свидетелей говорило, однако, что в ограбления принимали участие двое — огромного роста швед и низенький мексиканец. Мой рост, как я уже говорил, пять футов одиннадцать дюймов, и вешу я сто семьдесят фунтов. Однако я не раз обращал внимание на то, что крупный мужчина не всегда выглядит сам по себе крупным — другие рядом с ним кажутся низкорослыми.

«Во главе расследования встало ФБР!» — гласили подзаголовки. Милое старое ФБР. Я не встречался с ним уже столько времени, Они снимут отпечатки пальцев у мертвого шофера, доберутся до Сент-Луиса, расследуют по дороге все вдоль и поперек. Но это им не поможет. Когда мы увозили парня из Сент-Луиса, он не имел ни малейшего представления, куда его везут, и один из нас — Банни или я — все время был с ним, чтобы он не рассказал кому-нибудь о своих новых партнерах. Впрочем, это не убавит рвения ФБР.

На одной из внутренних полос газеты я нашел короткую статью под заголовком «Местный врач убит ударом ножа». Дальше шло: «Тело Сантьяго Е. Санфилиппо, возраст 31 год…»

Я прочитал статью трижды, прежде чем отложить газету в сторону. Полиция занимается арестом всех известных наркоманов. Итак, мне удалось заткнуть последнюю дыру в нашем первоначальном плане, который поломал наш водитель своей неосторожностью.

Я не боялся, что Банни будет арестован. У него лучшая защитная окраска в мире. Это была одна из причин, по которым я выбрал его в помощники — разумеется, меня привлекло также его хладнокровие и его безграничная уверенность во мне. Я занимался этой профессией уже немало времени. Два человека, достаточно отчаянных, не слишком задумывающихся о возможных последствиях, имеют примерно три шанса из десяти совершить хорошо спланированное крупное ограбление банка. А если один из них умеет стрелять, как я, а второй обладает силой Банни, шансы резко увеличиваются.

На протяжении первой недели в мотеле «Тропики» я почти все время дрожал от лихорадки. Температура прыгала как сибирский шаман. Разумеется, рука нуждалась в заботе квалифицированного врача, но этого я не мог себе позволить. Я горстями глотал аспирин. Потом рука перестала болеть, но отчаянно чесалась. Через неделю температура стала нормальной, но я настолько ослаб, что ноги подгибались подо мной, как спагетти. Ночами я то и дело просыпался, весь мокрый от пота.

Было очень скучно одному сидеть в этой комнате. Когда я отправляюсь путешествовать, я всегда беру с собой собаку. Я люблю животных и уже давно привык обходиться без людей.

Первые пять дней газетные заголовки сообщали, что меня видели в половине американских городов между Гуантанамо на Кубе и Номе на Аляске. Но постепенно материалы об ограблении с первой страницы переместились на девятую, а потом исчезли с газетных страниц совсем.

Две недели спустя я начал проявлять интерес к ресторанному меню, надоело просто глотать все, что ставили стол. Уже ясно было, что на руке останется основательный шрам, но в остальном все шло хорошо. Пару раз, когда боль становилась особенно свирепой, мне приходила в голову мысль — а не стоит ли съездить в Ногалес, в Мексику, и попытаться найти там врача? Но я решил, что не следует рисковать. Если и за всем миром полиция перестала следить, разыскивая меня, то с мексиканской-то границы они глаз не спускали.

В середине третьей недели я съездил на почту. У меня в кармане была кипа документов, удостоверяющих, я — Эрл Дрейк. В окошечке до востребования меня ждали два конверта. Я предъявил документы и расписался в их получении. Вернувшись в машину, я разрезал — конверты и достал из каждого по тысяче долларов сотенными бумажками. Писем в конвертах не было. Обратный адрес: «Дик Пирс, до востребования, Гудзон, Флорида». Банни отыскал себе надежное убежище.

Через пять дней пришел еще один конверт.

А еще через семь дней вместо конверта мне передали телеграмму. Я быстро отошел от окошечка, вскрыл бланк и прочел: «Крупные неприятности никуда не уезжай ничего не предпринимай жди звонка Дик».

Я посмотрел рассеянным взглядом на плакаты на стене, которые призывали меня вступить в армию. У Банни действительно были крупные неприятности, но неприятности совсем иного рода, чем мне пытались внушить в телеграмме. Когда мы расставались с Банни, то договорились, что телеграммы от меня к нему и от него ко мне будут подписаны «Эйб».

Но даже это было не самое главное. Если бы Банни прожил до ста четырех лет, он все равно не смог бы позвонить мне, как бы важно это ни было. Удар ножа, оставивший широкий белый шрам у него на горле, перерезал ему голосовые связки. Банни стал немым, хотя слышал великолепно.

Кто-то, перехвативший конверт с тысячью долларов, адресованный Эрлу Дрейку, послал телеграмму. Я снова посмотрел на нее. Телеграмма была отправлена из Гудзона, штат Флорида.

Я вернулся в мотель, достал географический атлас и отыскал Гудзон. Это был небольшой город на перекрестке к югу от Перри на шоссе № 19, ведущем к Тампе.

Я собрал вещи, отнес их в машину и рассчитался за три недели своего пребывания в «Тропиках».

Плечо больше не болело. Рука все еще двигалась с трудом, но с этим приходилось мириться. Я решил, что смогу проезжать в день миль триста пятьдесят без чрезмерного напряжения. Через пять дней я приеду в Гудзон.

Я хорошо знал Банни и понимал, что вывести его из игры можно лишь одним способом.

Мне нужно было срочно ехать в Гудзон, штат Флорида.

II

Когда я попал в тюрьму — в первый и последний раз, — тюремный психиатр долго мной занимался и наконец был вынужден отступить.

— Для тебя нет никакой морали, — заявил он. Никакого уважения к власти. Принципы, которыми ты руководствуешься, не являются принципами цивилизованного общества.

Он сделал это заявление после того, как потерпел полную неудачу в своих попытках проникнуть через мой «оборонительный механизм», как он его назвал. Я прочитал его, как книгу, за первые шестьдесят секунд. Психиатра мало интересовало мое психическое состояние; ему хотелось узнать, как я стал таким. Я считал, что это не его дело, и постарался затруднить его попытки как можно больше.

Разумеется, я мог бы облегчить его задачу. Мог бы, например, рассказать ему про котенка. Мне было тогда одиннадцать или двенадцать лет. Я увидел котенка в витрине магазина, торговавшего домашними животными. Это был голубой персидский котенок, хотя в то время я не смог бы отличить его от бесхвостой пятнистой кошки острова Мэн. Я провел пальцем по стеклу, увидел, как его маленький розовый носик и большие бронзовые глаза следят за мной, и тут же понял, что это мой котенок. Я пошел домой и принялся уговаривать родных. Моя семья была достаточно состоятельной. Не исключаю, что цена, которую запросил за котенка хозяин магазина, смутила родителей, но я так редко о чем-либо просил их. Я был самым молодым в семье, единственным мальчиком среди целого выводка сестер и тетушек, и все дружно начали помогать мне купить котенка. И еще одно обстоятельство было в мою пользу. Вот уже несколько лет домашние пытались подружить меня с детьми, живущими по соседству. Я пробовал объяснить, что мне не нравятся соседские дети и я не хочу дружить с ними. Меня не слушали, но я был упрям. Друзей у меня не было.

Я назвал котенка Фатима, с ударением на первом слоге. Мне казалось, что это имя идет ее бронзовым глазам и дымчатой окраске. Я играл с ней часами и даже научил кое-чему. Научить котенка чему бы то ни было невозможно, если он сам этого не захочет, но с Фатимой наши желания, казалось, совпадали. Мы жили с ней очень дружно.

Мои родственники по-прежнему ругали меня за то, что я отказывался дружить и даже просто общаться с детьми моего возраста, но теперь я совсем их не слушал. У меня была Фатима, в других друзьях я не нуждался. Фатима была забавна, как маленький клоун, однако чаще она вела себя с поразительным высокомерием. Я еще никогда не видел, чтобы такое крошечное животное было таким бесстрашным. Если бы ей на пути попался лев, Фатима, не колеблясь, вцепилась бы ему в нос.

Однажды какая-то женская организация — Союз молодых христианок, Женский клуб, Детская лига, не помню точно — организовала в городе выставку домашних животных. Я купил маленький красный поводок для Фатимы и записал ее для участия в выставке.

Фатима со своим красным поводком очаровала всех. Она сидела в центре выставочного ринга и проделывала все трюки, которым я научил ее. Она мгновенно одержала победу в классе кошек и оказалась в числе трех конкурентов на звание «бест-ин-шоу». Ее соперниками было огромный боксер и черный кролик.

Боксер принадлежал парню, который учился в той же школе, что и я. Мы часто встречались с ним в коридорах и в школьном дворе. Парень был на год старше меня, жирный и прыщавый. Когда я увидел боксера, я отвел Фатиму на другую сторону ринга. Она не любила собак. Жирный мальчишка увидел это и, усмехаясь, последовал за нами. Фатима подняла шерсть и громко зашипела на боксера. Мальчишка засмеялся. Я попросил его отвести собаку в сторону. Вместо этого оп ослабил поводок. Боксер подошел, чтобы получше рассмотреть маленькое шипящее чудо, и Фатима мгновенно расцарапала ему нос. Боксер зарычал, схватил ее за спину и встряхнул. Всего один раз.

Фатима осталась лежать на траве, крошечный клубок шерсти с одной-единственной капелькой крови на дымчатой шубке. У нее была сломана шея. Боксер потыкался носом в мертвый клубок голубовато-дымчатого меха, затем взглянул на меня, словно извиняясь. Я ни в чем не винил собаку. Боксер поступил так, как поступил бы любой пес.

Я поднял холодеющее тело Фатимы, прижал его к груди и повернулся к выходу. Мне хотелось одного — поскорее уйти. Жирный мальчишка — сначала он перепугался, потом осмелел — схватил меня за руку и повернул в сторону зрителей.

— Смотрите! — восторженно закричал он. — Вы только посмотрите на него! Плачет, как маленький ребенок!

Я бережно положил тело Фатимы на траву и избил его до полусмерти.

С большим трудом женщинам удалось оттащить меня от него. Я отнес Фатиму домой и похоронил ее во дворе.

Все это произошло в субботу. Все воскресенье я не выходил из дома. В понедельник после обеда я дождался жирного парня на школьном дворе и снова избил его до полусмерти.

Тем же вечером к нам пришел отец мальчика, и начались переговоры. Никто в моей семье не знал, что Фатиму убили. Они просто не заметили ее отсутствия. Наконец переговоры закончилась. Отец жирного мальчишки купит мне другого котенка, а я извинюсь перед мальчиком.

Я отказался, очень вежливо, но отказался. Я сказал, что мне ничего ни от кого не надо. Мой отец отвел меня наверх к себе в кабинет и прочел мне лекцию. Я внимательно слушал его и молчал. Когда он увидел, что не сможет убедить меня, мы снова спустились вниз. Взрослые недоуменно смотрели друг на друга и пожимали плечами.

На другой день мне пришлось гнаться за парнем от школы почти до его дома. Но я догнал его — и он еле добрался до дома. Вечером его родители целый час говорили по телефону с моими. Отец был вне себя от ярости. Он отвел меня в кабинет и безжалостно выпорол. Он сказал, что мы пойдем домой к парню, и я извинюсь перед ним. Глаза мои были полны слез — но я отказался. Отец накричал на меня и ушел.

Было уже поздно, когда к нам пришел священник нашего прихода. Он долго разговаривал со мной — о необъяснимых вещах, которые происходят в жизни, о терпимости, понимании, сдержанности. Я внимательно выслушал его, вежливо кивая головой. Мне не хотелось, чтобы меня называли грубым или невоспитанным. Но, по-моему, священник сам понял, что не сумел добиться своей цели.

На следующий день парень не пришел в школу. Когда я вернулся домой, меня ждал подарок. Отец жирного принес корзину с голубым персидским котенком. Я ничего не сказал ни матери, ни сестрам. Я отнес корзинку во двор и, когда они перестали наблюдать за мной, вернул корзинку с котенком в магазин, где его купили. Я попросил хозяина магазина вернуть деньги за котенка отцу парня. Хозяин магазина удивленно посмотрел на меня, но взял котенка и ничего не сказал.

Когда отец вернулся вечером домой и узнал о том, что я вернул котенка, он ужасно рассердился. Он ругался, кричал, но я молчал, желая лишь одного — чтобы меня оставили в покое. Отец сказал, что, если я не принесу домой купленного для меня котенка, мне придется раскаяться. Но я знал, что котенка никогда не принесу.

На следующий вечер я был жестоко выпорот за то, что не принес котенка, и за то, что поймал парня по пути из школы и снова безжалостно избил его.

На следующий день меня вызвали к директору школы. Если я еще раз изобью парня, меня исключат из школы. Я вежливо спросил директора, какое отношение все это имеет к школе. Директор резко ответил, что мое поведение недостойно ученика его школы и что я буду кусать локти до конца своих дней. Однако на мой вопрос он так и не ответил.

Парень снова пришел в школу, но вечером меня выпороли за то, что я не принес домой котенка. Порки следовали одна за другой и стали уже чем-то обычным. Я подслушал, как мать укоряла отца за его методы воспитания, а отец в ответ кричал на нее. Мне было очень жаль. Я не хотел сочувствия. Мне вообще ничего не было нужно. Я был сильнее их и знал это. У меня была четкая и ясная цель. Я не чувствовал себя мучеником. Я знал, что мне нужно делать.

В школе мне было трудно разыскивать жирного. Он приходил и уходил через разные двери и в разное время. Прошло три дня, прежде чем мне удалось снова поймать его. На следующее утро меня вызвали к директору. Его самого не было на месте, но секретарша сказала, что я исключен из школы. Передавая мне решение директора, она смотрела на меня каким-то странным взглядом. Проболтавшись в школе до конца занятий, я вернулся домой.

Там меня ждали мать и все мои сестры. Я решил, что это из-за того, что меня исключила из школы, но оказалось, что они еще не знали об этом. Просто они купили мне нового персидского котенка. Я поблагодарил их. Нет, я не рассердился. Не сердился я и на отца. Я покормил нового котенка, потому что это было бедное беспомощное животное, нуждавшееся в моей помощи. Но я отказался играть с ним.

Отец вернулся домой раньше обычного. Он кипел от гнева. Когда он увидел нового котенка и узнал, откуда тот появился, он набросился на мать и сестер за то, что они потакают моим прихотям. Они, однако, дали ему дружный отпор, что весьма его изумило. И первый раз за неделю я отправился спать без ритуальной порки. Я постелил подстилку для маленького котенка и рано лег.

Утром на следующий день, еще до завтрака, я поймал парня и сполна расплатился с ним за пропущенные дни. Он кричал и плакал, как девчонка. В десять часов утра я вернулся домой. Скоро с работы пришел отец и отвел меня наверх. На этот раз он действительно постарался. Почти час после порки я не мог прийти в себя.

Я не пошел на обед. У меня отчаянно болел желудок, и было трудно шевелить плечом. Я лег в постель, но плечо болело все больше. В два часа ко мне в комнату пришла мама. Она посмотрела мне в глаза, положила руку на лоб и немедленно вызвала врача. Он сказал, что у меня сломана ключица, и забинтовал меня как мумию. Доктор очень заинтересовался кровоподтеками и синяками на моем теле, но я не отвечал на его вопросы. В конце концов, какое ему дело? Потом я слышал, как он разговаривал с мамой в передней, и мама плакала.

Всю вторую половину дня я старался двигаться как можно меньше. Я думал о том, как теперь с рукой, прибинтованной к телу, буду бить жирного парня, и знал, что найду выход. Я сидел внизу и листал энциклопедию, когда в дом вбежала моя старшая сестра. Не заметив меня, она побежала в кухню, и я услышал, как она взволнованно говорила матери о том, что перед домом жирного стоит огромный фургон, предназначенный для перевозки мебели.

Они уезжали.

Не знаю, почему я был так уверен в том, что они уезжают в другой город. Может быть, потому, что они знали: я найду парня, если они всего лишь переедут в другой район. Я был удовлетворен.

Но чувство удовлетворения не было вечным.

Ключица срослась за пять недель.

Через восемь мне разрешили посещать школу.

Через год мне стало казаться, что все забыли о происшедшем.

Все, кроме меня.

Я ехал по шоссе 70 через Месу, Данкэн и Саффорд в Аризоне, пересек границу штата и проехал через небольшой город Лордсберг в штате Нью-Мексико. Между Саффордом и Данкэпом по обеим сторонам машины много миль тянется настоящая пустыня: песок, мрачные многоцветные скалы, крутые холмы и глубокие овраги, кактусы, мескитовые кусты и выгоревшая редкая трава.

В Лордсберге соединяются два шоссе — шоссе 70, ведущее на запад, и шоссе 80, уходящее на север. У Лас-Крусес я повернул на шоссе 80, кончающееся в Эль-Пасо. Когда я выезжал из Феникса, температура была выше тридцати. Когда ехал вдоль железнодорожной станции в Эль-Пасо, в ярких лучах фар метались снежинки. Горы. Я остановился во дворе мотеля на восточной окраине города. Спидометр показывал 409 миль.

Мне пришлось проехать немного больше, чем я предполагал, но у меня была для этого веская причина. Необходимо было срочно заняться раной, пока повязка, сделанная покойным доктором Санфилиппо, не вросла в тело. Я знал, где позаботятся о перевязке, не задавая никаких вопросов — после того, как перейдешь международный мост в Хуаресе.

У конторы мотеля стоял щит с рекламой сказочных туристических маршрутов по сказочной древней Мексике. Я попросил, чтобы из конторы позвонили в агентство, организующее такие поездки, и через тридцать минут у мотеля появился невысокий мексиканец с круглым животиком, готовый показать мне чудеса всей Мексики, начиная со сказочного Хуареса. Ему было лет тридцать пять, и он даже не пытался скрыть взгляда отъявленного пройдохи. Я вручил ему шесть долларов, и мы отправились в путь на его автомобиле.

Он оказался отчаянным болтуном. При крещении его назвали Хаим Карлос Торреон Гарсия, сказал он, но друзья зовут его просто Джимми. Он работает в «ИанЭм» в Хуаресе, а живет в Эль-Пасо. Вечерами и в свободные дни он подрабатывает экскурсоводом по Хуаресу. Может быть, я хочу посмотреть на великолепное мексиканское чеканное серебро? Нет, ответил я, к сожалению, уже закупил огромное количество мексиканского чеканного серебра и пока не нуждаюсь в дополнительных закупках. Джимми оказался опытным человеком в делах такого рода и не показал виду, что разочарован моим отказом.

В течение двадцатиминутной поездки от мотеля к мосту Джимми говорил не переставая. Когда мы пересекали границу, он не скупился на комплименты всем, связанным с паспортным контролем и таможней, — по-английски американцам, по-испански мексиканцам. На меня никто ни разу даже не взглянул. Джимми столько раз пересекал границу и проходил по международному мосту, что можно сказать, он куда более знаком пограничникам и таможенникам, чем президент страны. Как той, так и другой.

Сказочный город Снудад-Хуарес был пыльным, грязным, застроенным трущобами. А когда шел дождь, он превращался в необъятное болото. Отцы города крайне неохотно соглашались на строительство сточных канав. Очевидно, они считали, что раз Бог посылает на землю дождь и грязь, то сам он должен и убирать за собой.

Мой гид направился прямо в бар.

— Его хозяин — мой приятель, — сказал он, показывая на небритого, со спутанными волосами мексиканца. — У него лучший бар в городе.

Я посмотрел на пустые столы, грязный потолок и засиженные мухами стены.

— Он вам не родственник? — спросил я Джимми.

— Двоюродный брат, — ответил он без тени смущения. Поскольку я превосходно знал правила обращения с американскими туристами, Джимми сел за стол и заказал «Канэдиэн Клаб» для нас обоих, даже не спросив меня, какой сорт виски я предпочитаю.

— Заказывайте сколько хотите, — ободряюще сказал я. — И не торопитесь. Я прогуляюсь на Улицу девушек.

Джимми тут же слез со стула.

— Но я должен пойти с вами, — запротестовал он. — Они обманут вас, амиго.

— Я стесняюсь, Хаим Карлос, — ответил я, — Лучше уж пойду один. Я заплачу вам те же комиссионные, которые вы получаете в публичном доме. — Он посмотрел на меня с сомнением, но вернулся к столу и стакану «Канэдиэн Клаб».

Выйдя на улицу, я несколько раз скрывался в подъездах и оглядывался. Мне хотелось убедиться, что он не следует за мной. Судя по всему, он решил остаться в — баре двоюродного брата. Я не был в Хуаресе несколько лет, но точно знал, куда идти. Я свернул в третий переулок и чуть не вывихнул ногу, ступив на восемь дюймов ниже, где кончался асфальт и начиналась утоптанная земля.

Дом старухи я нашел без труда. Я сразу узнал наполовину проржавевшую чугунную ограду вокруг переднего двора, который был размером не больше почтовой марки. Эд Моррис сопровождал меня во время предыдущего визита. Сам Эд уже давно покоится в шести футах под землей, кормя своим телом растущие на могиле маргаритки. Он так и не сумел избавиться от главного своего недостатка — болтать в незнакомом баре.

Я постучал в дверь. Старуха внимательно осмотрела меня через глазок. Не знаю, к какому выводу она пришла, но дверь открыла. Мы не разговаривали. Она рассматривала сотенную, — полученную от меня, а я снимал рубашку. Затем ее жирные пальцы шевельнулись — и с молниеносной быстротой банкнот исчез.

Занимаясь моей рукой, старуха что-то мурлыкала себе под нос. Сначала я опасался, что ей придется отпаривать бинты или смочить повязку эфиром, но старуха осторожно разрезала ее в нескольких местах и сняла, почти не причинив боли. Свое дело она знала, это уж точно. Нельзя сказать, что операция протекала безболезненно, но, учитывая срок, в течение которого повязка не снималась, все прошло намного лучше, чем я ожидал.

Пока старуха готовила новую повязку, я смотрел на рану. Судьи на конкурсе красоты вряд ли пришли бы в восторг от ее вида, но было очевидно, что рана заживает. Новая повязка, наложенная старухой, была меньше и не так выпирала из-под рубашки. Перевязывая рану, старуха молчала. Во время последнего моего к ней визита она казалась на три года старше архангела Михаила и за прошедшее время явно не пользовалась Фонтаном Молодости.

Выйдя на улицу, я направился к главной магистрали Хуареса. Поднимаясь на тротуар, я машинально оглянулся и в тусклом уличном свете увидел фигуру, очень похожую на Джимми. Я тут же вошел в подъезд, подождал, но мимо подъезда никто не прошел. Я начал беспокоиться. Достал носовой платок, вытер специфическую красную пыль переулка с ботинок и вернулся в бар.

Хаима Карлоса Торреона Гарсия там не было.

Его двоюродный брат с взлохмаченной шевелюрой удивленно посмотрел на меня. Он не ожидал, что я вернусь так быстро.

— Не понравились девушки, а? — спросил он.

— Клиент оказался неудалым, — ответил я. — Постарел, должно быть.

— С каждым из нас может случиться такое, — философски заметил он, но все-таки перекрестился, отгоняя приближение самого страшного в жизни дня.

Дверь распахнулась, и в бар ввалился Джимми. Он тоже удивился моему быстрому возвращению. Его сочуствие по поводу моей неудачи было бы более убедительным, если бы я не обратил внимание на толстый слой красной пыли на его ботинках.

Я бросил на стойку бара банкнот и вытолкнул его на улицу, прежде чём он успел заговорить. Если он знал что-то, это должно было остаться при нем. Пусть его двоюродный брат считает, что мой внезапный, уход объясняется расстройством чувств после неудачного посещения публичного дома. Джимми узнал нечто опасное для него. Смертельно опасное.

Мы сели в его машину, Он то и дело нервно поглядывал в мою сторону. Если Джимми и стал обладателем информации, я уверен, он не знал, как с ней поступить. Ему обязательно нужно было посоветоваться с кем-то, чтобы организовать финансовый налет на бумажник гринго. Хаим Карлос Торреон Гарсия имел все необходимые пиратские инстинкты, но не очень хорошо представлял себе, как их воплотить в жизнь. И вряд ли уже успеет представить.

— Пожалуй, я уже насмотрелся на сказочный город Хуарес, — сказал я, поворачиваясь к нему и вытаскивая из-под мышки кольт. Глаза его выпучились, как у лягушки, сидящей на горячем камне.

— Поезжай к пограничной зоне. Когда к тебе подойдет таможенник, скажи ему по-испански «без покупок». И ничего больше. Ну-ка, произнеси, а я послушаю.

— Но компра, — хрипло сказал он.

— Вот это и скажешь. Больше ничего. Ну, поехали.

Он с трудом произнес эти слова на мосту, но это и не имело значения. На нас не обратили внимания. Я повторил предостережение, когда мы приблизились к американской стороне. И здесь все прошло гладко. Через две минуты мы ехали по улицам Эль-Пасо, и я почувствовал себя спокойнее. Чего мне хотелось избежать в первую очередь, — неприятностей в Мексике. Мексиканские власти имеют обыкновение бросить гринго в клетку, кишащую блохами, и терять от нее ключ. Можно, конечно, подкупить тюремщиков и выбраться из тюрьмы, однако удается это не всегда.

Теперь оставалось покончить с Джимми.

— Сверни в один из темных переулков, — скомандовал я.

Он сразу понял, что его ожидает, и с перепугу отпустил руль.

— С-сеньор, не делайте этого, — пробормотал он. — Умоляю вас, не…

— Сворачивай налево, Джимми. Вот сюда. — Автомобиль дернулся, когда он конвульсивно повернул руль. Переулок не был совсем уж темным, но уличные фонари находились на порядочном расстоянии друг от друга. Я прикинул, что мы не больше чем в полумиле от мотеля — даже приятно будет пройти пешком.

— Поставь машину между фонарями, — сказал я. Он послушно остановил машину, бормоча что-то по-испански и по-английски.

— Выложи все из карманов, — скомандовал я Джимми. — Побыстрее.

В сумраке я видел вещи, которые Джимми выкладывал на сиденье. Среди них был складной нож с прочным лезвием и тяжелой рукояткой, который на границе называют «насьональ». Джимми все еще опустошал карманы, когда я взял нож и открыл его.

Не знаю, услышал ли он щелчок или заметил движение моей руки, но он тут же хрипло закричал и схватился за ручку двери. Я схватил его за воротник куртки и оттащил от двери. Оп упал на сиденье рядом со мной, жалобно бормоча. Я ударил его в живот, чтобы он замолчал.

В наступившей тишине я схватил его за потную шею и отыскал каротидную артерию. Затем открыл дверь со своей стороны. Из перерезанной каротидной артерии сразу бьет струя крови — я вовсе не хотел измазаться. Упершись ногами в пол, я нацелился, чтобы прикончить Джимми с одного удара.

И тут же заколебался.

В ночной тишине я впервые по-настоящему задумался с тех пор, как увидел красную пыль на ботинках Джимми.

Если оставить его живым, он все расскажет.

Если не сразу, то потом.

В этом я был уверен.

Но если убить его, мертвое тело будет говорить еще более красноречиво.

Его двоюродный брат ждет, что Джимми вернется в Хуарес и расскажет, почему он следил за американским туристом. Потом они вместе начнут думать, как бы повыгоднее этим воспользоваться. Если Джимми не вернется в Хуарес, двоюродный брат рано или поздно обратится в полицию. Отыскать место работы Джимми будет нетрудно — они обратятся в туристическое агентство. А я, когда остановился в мотеле, попросил вызвать мне гида из агентства. К тому же служащие мотеля дадут полиции мое описание.

И описание «форда».

После этого найти меня будет очень несложно.

Мертвый Джимми был бы камнем у меня на шее.

А живой? Опасен, но чуть менее.

Я щелкнул ножом, закрыв его.

— Сядь спокойно и слушай меня, — сказал я.

— Ради Христа, сеньор. Я умоляю… — произнес оп дрожащим голосом.

— Заткнись. Отвези меня в мотель.

Ему понадобилась целая минута, чтобы включить двигатель. Правил машиной он, как лунатик. В свете уличных ламп его лицо было желтым, как воск. Он слишком резко повернул, в уезжая во двор мотеля, машина подпрыгнула. Я думал, он отвезет меня к моему коттеджу, но он вдруг дернул за ручной тормоз, и автомобиль остановился.

Я вышел из машины и махнул рукой.

— Чего ждешь? Проваливай.

Он подозрительно глядел на меня из-за руля. Может быть, это какой-то трюк? Но быстро понял, что, даже если это трюк, все равно сейчас его положение гораздо лучше, чем несколько секунд тому назад. Он нажал на педаль газа, шины завизжали от стремительного ускорения, и в ворота он въехал со скоростью миль сорок пять в час.

Я был знаком с людьми такого рода. Приехав домой, он заберется в кровать, закроется с головой одеялом и не вылезет оттуда три дня.

Но я не мог уповать на это.

Через пять минут после того, как габаритные огни машины исчезли в темноте, я уже ехал на своем «форде» на восток.

III

В общем-то, странно было, что семья жирного парня из-за меня решила уехать из города. А через шесть лет и моя семья тоже была готова покинуть родной город.

Все произошло неожиданно, подобно удару молнии.

Мне было восемнадцать лет, я заканчивал школу. Весна подходила к концу, и после нескольких холодных, промозглых дней наступили теплые, солнечные. Выйдя из школы, я снял свитер и перекинул его через плечо. Я шел домой через площадку, где школьники и учителя ставили свои машины. В центре площадки стояло четверо полицейских.

С одним из них, Гарри Кумбсом, я был знаком и кивнул, проходя мимо. Он сказал что-то остальным, и самый здоровый из них, стоявший ко мне спиной, повернулся и посмотрел на меня.

— Ты, — сказал он, — а ну-ка подойди сюда.

Я подошел к полицейским. Мне приходилось слышать о здоровенном полицейском сержанте, хотя я не был с ним знаком. Его звали Эдвардс. Это был очень высокий широкоплечий мужчина с редеющими рыжими волосами. Он не нравился мне. Вряд ли я мог бы назвать причину. Может быть, потому, что у него был слишком громкий голос, а вышагивая по тротуару, он занимал его почти весь, заставляя встречных сходить на мостовую.

Он посмотрел на меня сверху вниз.

— Что тебе известно о краже колпаков с колес автомобилей учителей? — не спросил, а потребовал он от меня ответа. Было видно, что ему жарко и неудобно в зимней форме.

— Ничего, — ответил я. Это было правдой, хотя в последний месяц о кражах ходили слухи среди школьников.

Он вызывающе выпятил нижнюю губу.

— А вот Гарри утверждает, что ты проводишь на этой площадке столько времени, что просто не можешь не знать, — продолжал оп вызывающим тоном.

— Я не говорил этого, сержант. Просто я заметил, что этот парень, возвращаясь домой; проходит через площадку, — запротестовал Кумбс.

Эдвардс не обратил на эти слова внимания.

— Ну так что ты знаешь об этом? — спросил он, снова обращаясь ко мне.

— Вы полагаете, что вор намеренно ждет, когда я пройду мимо, чтобы я увидел его? — ответил я с издевкой. — А может быть, вы считаете, что я снимаю колпаки?

— Я задаю вопросы, а ты должен отвечать на них, — рявкнул он. — Как тебя зовут? — Я назвал свою фамилию. С каждой секундой все это нравилось мне все меньше и меньше. — Итак, ты знаешь, что происходит на стоянке, — Он продолжал, будто уговаривая меня. — Так кого ты покрываешь?

— Я… Я… Я…

Я взглянул на Кумбса, пытаясь понять, насколько серьезно нужно воспринимать Эдвардса. Кумбс смущенно отвернулся.

— Послушайте, вы это серьезно? — спросил я наконец.

— Отвечай на вопрос! — заорал сержант.

Я повернулся и пошел прочь. Эдвардс схватил меня за плечо. Я всегда не любил, когда кто-нибудь касался, а тем более хватал меня, и вырвал руку. Эдвардс весил, по крайней мере, в два раза больше меня, но я выдернул руку из его мясистой лапы, и он, потеряв равновесие, отшатнулся в сторону. Его красное лицо стало багровым от ярости.

Свитер упал с моего плеча, и я наклонился, чтобы поднять его. В это мгновение Эдвардс пнул меня, причем так сильно, что я упал на щебенку стоянки, поцарапав ладони.

Я вскочил на ноги и бросился на него. Мои глаза горели от ярости. Гарри Кумбс схватил меня сзади, пытаясь успокоить. Он бормотал что-то мне на ухо, но я сопротивлялся изо всех сил и не слышал его слов. Я кричал Кумбсу, чтобы он отпустил меня. Эдвардс подошел и сильно ударил меня по лицу.

— Что вы делаете, сержант, черт побори! — сердито крикнул Кумбс. Он отпустил меня и тут же снова схватил, когда я кинулся вперед.

— Заткнись ты! — огрызнулся Эдвардс. — Отвезем этого умника и участок и там как следует поговорим с ним.

— Тогда везите его сами, — ответил Кумбс и отпустил меня. — Я не могу уйти с места своего дежурства.

— Твое место дежурства там, куда я тебя назначу, Кумбс, — угрожающе прохрипел сержант. — Отведи его в патрульную машину и сядь с ним рядом.

Понадобилось усилие воли, чтобы убрать руку от разбитого лица. Успокойся, не психуй, говорил я себе. Я пошел к полицейской машине. Гарри Кумбс шел рядом, что-то бормоча себе под нос.

Сержант и остальные полицейские сели в машину, и мы впятером поехали в участок. И молчал. В полицейском участке один из патрульных, который до этого не принимал в стычке участия, крепко взял меня за руку и отвел в стальную клетку.

Через два года я был бы умнее и понял, что они просто хотят напугать меня. Нельзя запереть человека в камере, не предъявив ему никакого обвинения. По закону они могли меня просто допросить, Но тогда я не знал этого, я принял арест всерьез.

Когда стальная дверь за мной захлопнулась, я осмотрелся. Стальная койка была прикреплена к стенке. Без одеяла. Больше ничего. Перед тем, как полицейский вышел из камеры, я внимательно посмотрел ему в лицо и запомнил его.

Я сел на койку и попытался понять, что со мной произошло и что еще может произойти. В том, что они придут за мной, я не сомневался. Меня это не пугало, но проводило в ярость. Я знал, что рано или поздно расквитаюсь с этим сукиным сыном Эдвардсом. Если мне удастся свести счеты сегодня — еще лучше.

Когда дверь камеры открылась, я быстро вскочил. Это был Гарри Кумбс. Он закрыл дверь и встал к ней спиной.

— Слушай, парень, — поспешно заговорил он. Мне удалось наконец убедить его, что ты — не преступник. Думаю, сейчас он ругает себя за то, что произошло. Но когда придет в камеру, сделает вид, что расследует это цело, чтобы не выглядеть полным дураком. Не делай глупостей. Соглашайся с ним. Ладно? — Я молча посмотрел на него. — А-а, да у тебя такой же чугунный череп, как и у него, — проворчал Кумбс. Он вышел и захлопнул за собой дверь.

Я снял ботинки, положил их на стальную койку рядом и лег. Вытянувшись на койке, я смотрел в потолок, покрытый бесчисленным количеством трещин. Соглашаться с Эдвардсом? Да никогда! Если он попал в дурацкое положение, пусть в нем и остается. Я даже пальцем не пошевельну, чтобы помочь ему выбраться из него.

Снова распахнулась дверь, и я сел. На этот раз в камеру вошло трое полицейских с Эдвардсом во главе. Я не знал имена остальных, но хорошо запомнил их лица. Кумбса среди них не было. Я сидел и молча смотрел на них.

— А теперь ответь нам на несколько вопросов, — начал Эдвардс. Его голос звучал так же грубо, как и раньше, лицо было таким же багровым, но даже не принимая во внимание то, что сказал мне Кумбс, было видно, что его поведение изменилось. Тон его голоса не был таким уверенным, как раньше. — Мне нужно от тебя письменное объяснение того, чем ты занимался на стоянке, — угрожающе проговорил он. — Подписанное тобой и заверенное свидетелями.

Я сидел и молча смотрел на него. Его багровое лицо исказилось от ярости. Он подошел ко мне. Я сидел на койке, не делая даже малейшей попытки встать.

— Я сказал, что мне нужно от тебя письменное объяснение! — завопил Эдвардс.

Я сидел и молчал. Какое бы объяснение я ни написал, он сумеет исказить его и использовать в своих интересах — так что от меня он не получит никакого объяснения. Эдвардс сделал угрожающее движение левой рукой. Всего лишь движение. Решил проверить мою выдержку. Я продолжал сидеть на койке. Он с силой ткнул меня между ребер большим пальцем.

— Встань, когда я говорю с тобой!

Я не двинулся с места. Он ударил меня по лицу, причем с такой силой, что голова моя ударилась о стену. Один из полицейских, сопровождающих его, что-то сказал — я не понял, был это протест или знак одобрения. Я не видел их. Я видел только огромную фигуру Эдвардса, его багровое лицо с маленькими свиными глазками. Мне пришлось сжать веки, чтобы не заплакать. Щека горела, как в огне.

— Встать, черт тебя побери! — рявкнул Эдвардс.

Он снова выставил большой палец и медленно приблизил его ко мне, ожидая, что я попытаюсь уклониться. Я сжал зубы и сидел, не двигаясь, Оп ткнул меня в ребра. Еще раз. Еще раз. Каждый удар казался прикосновением раскаленной докрасна кочерги.

Наконец, я понял, что он не собирается прекращать своей жестокой игры. Тогда я протянул назад правую руку и взял один из моих ботинков за носок. Когда сержант Эдвардс снова попытался ткнуть меня в ребра, я привстал с койки и изо всех сил ударил его по переносице каблуком ботинка. Он отшатнулся назад, из носа брызнула кровь. Если бы полицейские, стоящие сзади, не подхватили его, Эдвардс вылетел бы из камеры.

Он бросился на меня, как раненый бизон. Его вес и физическая сила сразу сломили мое сопротивление, и я упал на пол. Но тут же вскочил и ударил его в живот руками, сжатыми вместе.

Камера превратилась в настоящий ад. Все орали и были меня. Кровь застилала мне глаза. Я дважды поднимался, и меня дважды сбивали с ног. Мне кажется, дважды. Я почти ничего не видел, иначе изловчился бы и ударил головой в морду Эдвардса.

Через некоторое время у меня уже не было сил, чтобы встать.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем я услышал голос своего отца. Интересно, как он попал сюда, подумал я. Его голос был разъяренным.

— …заплатит за это зверское избиение! — кричал он. — И если виноватым окажешься ты, Джон, тем хуже для тебя!

Я осторожно приоткрыл глаза. Видел я только левым глазом. Я лежал на кровати, покрытой белой простыней. У моих ног стояли мой отец и Джон Муллен, начальник полиции, и кричали друг на друга.

— Успокойся, Генри, — говорил начальник полиции. Он жил рядом с нами, на противоположной стороне улицы. Совсем недавно его младшая дочь и я вместе ходили на танцы. — Я разберусь в том, что произошло.

— Еще бы! Тебе придется в этом разобраться! Ярость моего отца не утихала. — И я требую, чтобы моего сына немедленно доставили в больницу.

— Доктор Эверхард сказал, что можно обойтись и без больницы, Генри.

— Не делай из меня дурака, Джон! Я требую, чтобы его немедленно отправили в больницу1 И не думай, что тебе удастся помешать, потому что ты попал в идиотское положение и не знаешь, как из него выбраться!

— Я ведь сказал, что лично расследую это происшествие! — В голосе Муллена прозвучала сталь. Он уже тоже кричал, как и мой отец. — Не исключено, что мальчик тоже виноват.

— Что? Мальчик тоже виноват? Боже мой, Джон, ты сошел с ума! Да если бы он даже поджег детский дом, разве имеют право твои люди так избивать его? Я слышал про этого Эдвардса. Бандит в полицейском мундире. Позор для полиции нашего…

Начальник полиции увидел, что я приоткрыл левый глаз, и быстро подошел к изголовью кровати.

— Что случилось, сынок? — спросил он тихим голосом. Отец подошел к нему, и теперь они стояли рядом, выжидательно глядя на меня.

Мне пришлось напрячься, прежде чем я смог заговорить.

— Я… я упал с лестницы, — произнес я наконец.

— Упал с лестницы? — переспросил отец, не веря своим ушам. — Упал с лестницы? — Он уставился на меня, потом на начальника полиции. — Я знаю, Джон, твои штурмовики запугали его. Предупреждаю тебя…

— Успокойся, Генри. — В голосе полицейского прозвучала предупредительная нота. Умные, проницательные глаза старого полицейского смотрели на меня. Не забудь, что мы вошли в эту комнату одновременно. Не говори мне больше о «запугивании». — Он не сводил с меня задумчивого взгляда. — Мы еще поговорим с тобой, но попозже.

— Нет, мы будем говорить с ним прямо сейчас, черт побери!

Но Муллену удалось, наконец увести моего отца.

Я так и не сказал им правды. Не знаю, что рассказал им Эдвардс, да и, откровенно говоря, мне это было безразлично. Думаю, что мой отец сначала боялся, что жестокое избиение повредило мне мозги. День за днем Муллен приходил к нам и терпеливо расспрашивал меня. Через несколько дней я перестал отвечать на его вопросы. В конце концов, и он перестал приходить.

Я пропустил три недели занятий и пришел в школу, лишь, когда лицо мое вновь стало похожим на человеческое. У меня было сломано три пальца на левой руке, с ног до головы я был покрыт синяками и кровоподтеками до такой степени, что напоминал леопарда. Во время драки я даже не заметил, как мне сломали пальцы. Кто-то, видимо, наступил на них.

Никто в школе — и за ее пределами — не знал, что на самом деле случилось. Я не рассказывал никому о происшедшем, и полиция тоже считала, что говорить об этом не стоит. Без особого труда я узнал, что двух других полицейских, которые были в камере вместе с Эдвардсом, звали Гленн Смит и Уолтер Каммингс.

Я начал пропускать уроки, затем целые дни школьных занятий. По ночам я проводил больше времени на улице, чем дома. В течение трех четвертей я был лучшим учеником в школе, но однажды меня вызвали к директору и предупредили, что если я буду продолжать пропускать занятия, то могу вовсе не окончить школу. Мне было наплевать на их предупреждения. Вряд ли они могли исключить меня так быстро после почти целого года отличных оценок, но это все мало интересовало меня. Я был занят.

Справиться с Гленном Смитом оказалось проще простого. Он каждый вечер напивался, и, наблюдая за ним, я убедился, что вечера он проходит в таверне «Попугай». Иногда он шел туда сразу после смены, даже не снимая мундира.

Однажды поздно вечером он возвращался домой по темному переулку, едва держась на ногах. Я набросился на него сзади и обработал как надо, а в заключение сломал ему пинками несколько ребер и оставил в переулке ползать, как жука с оторванными крыльями. Он так и не рассмотрел, кто бил его. В переулке было темно. По дороге домой у меня было отличное настроение.

На следующее утро в школу пришел начальник полиции Муллен и вызвал меня с урока истории. Мы вышли из школы и сели в его автомобиль. Он долго говорил со мной, хотя, признаться, разговор был несколько бестолковым. Он ни в чем не обвинял меня, да и не мог сделать этого, потому что Гленн Смит не мог рассмотреть меня в темноте.

Муллен говорил об идиотизме людей, пытающихся встать выше закона и самостоятельно расквитаться за причиненное им зло. Он рассуждал, как болван. Я встал выше закона, расквитался за причиненное мне зло и не чувствовал себя идиотом, даже наоборот. Когда начальник полиции увидел улыбку на моем лице, он замолчал и открыл дверцу машины. Я пошел обратно в школу на урок истории.

С Уолтером Каммингсом пришлось труднее. Прошло больше месяца, прежде чем я узнал о том, что два раза в неделю он навещает одну замужнюю женщину, дом которой находится в миле от города. Точно рассчитав время его визитов, я спрятался у задней двери ее дома и, когда он выходил, ловко надел на него мокрый мешок из-под картошки. Беспомощный в мешке, он не мог сопротивляться.

После того, как его обнаружили рядом с крыльцом, «Скорая помощь» доставила его в приемное отделение больницы.

На следующее утро Муллен пришел к нам еще до завтрака. На этот раз он не собирался сдерживать свои чувства. Едва войдя в дом, он тут же спросил, что я знаю об избиении Каммингса. Отец избавил меня от необходимости лгать. Он спросил у начальника полиции, есть ли основания обвинять меня в чем-то. Или выдвини обвинение, если у тебя есть доказательства, или убирайся из моего дома. Муллен заколебался, — покраснел и ушел. Отец ни о чем не расспрашивал меня.

Итак, с двумя покончено. Остался только один.

Всякий раз, встречаясь с сержантом Эдвардсом, я приветливо улыбался ему. В ответ он мрачно отворачивался. Он делал вид, что не позволит какому-то мальчишке вывести его из равновесия. Но вел себя он очень осмотрительно, настолько осмотрительно, что я никак не мог подобраться к нему.

Занятия в школе закончились. Я получил диплом об окончании средней школы. Мои отметки были чуть выше удовлетворительных. Раньше любой колледж принял бы меня к себе безо всяких разговоров. Теперь, если бы я захотел поступить в колледж, мне предстояло бы сдать вступительные экзамены. Я болтался, ничего не делая, все лето и начало осени. Отец уже дважды говорил со мной и требовал, чтобы я пошел работать, если не хочу продолжать образование. Я не слушал. У меня была работа. Работа, которую я должен был закончить перед тем, как приниматься за другую.

Однажды субботним вечером мне встретился Гарри Кумбс. Он отвел меня в сторону.

— Видимо, мне здорово повезло, что меня послали на дежурство, когда они отправились к тебе в камеру? — спросил он, тыкая меня в живот дубинкой.

Я ухмыльнулся, но ничего не ответил.

— Когда-нибудь тебя посадят в массивное квадратное кресло, парень, — сказал он. — Затем врубят электричество, покажется легкий дымок и шипение, но ты уже не услышишь его. Подумай об этом. — Он повернулся и пошел прочь.

Гарри Кумбс с его мрачными предсказаниями также мало беспокоил меня.

К октябрю я знал о сержанте Эдвардсе больше, чем его жена. Но он проявлял исключительную осторожность. Я начал уже беспокоиться. Я не знал, что буду делать после того, как покончу с ним — но мне хотелось побыстрее расквитаться, а потом уж решить, что делать дальше.

В начале ноября резко упала температура, и пошел дождь со снегом. Эдвардс вечером поднимался по ступенькам своего дома, боясь поскользнуться, спрятав подбородок в меховой воротник. Он не заметил отрезка железной трубы, которой я ударил его по голове в тот момент, когда он протянул руку с ключом к двери. Когда я устал бить его железной трубой, я скатил его с крыльца на снег, еще несколько раз ударил и пошел домой. Эдвардсу повезло. Случайный прохожий наткнулся на него еще до того, как он замерз насмерть.

Утром, еще в темноте, полицейский автомобиль приехал и отвез нас с отцом в участок. Отец спрашивал полицейских, что случилось, но они молчали. Время от времени отец искоса поглядывал на меня.

В полицейском участке Муллен взялся за меня всерьез. Он думал, что напугает меня и заставит отвечать на его вопросы. Прошло столько месяцев, а он так ничего и не понял. Я просидел перед ним, улыбаясь, двадцать минут. Наконец отец не выдержал и спросил Муллена, на чем основываются его подозрения.

Это привело начальника полиции в ярость. Он помахал пальцем перед носом отца и сказал, что в городе завелся дикий зверь и надо выбирать одно из двух: или посадить его на цепь, или увезти его из города. Лучше уезжайте, подчеркнул Муллен. Так будет спокойнее для всех.

Я чуть было не рассмеялся, но увидел отцовское лицо. Он сдался. Я не мог понять этого. Ведь начальник полиции был бессилен — никаких доказательств у него не было.

По дороге домой отец устало сказал мне, что когда-нибудь я пойму, что нужно уметь жить с людьми. Я не понимал его. Он говорил еще о чем-то. Мне стало жаль его. Он не выдержал. Он сдался.

Я не поверил своим глазам, когда перед нашим домом появилась на табличке надпись «продается». Полиция сумела заставить отца уехать из города. Мне стало ясно, что отец мой — слабый человек.

Тем же вечером я ушел из дома. Я знал, что сумею прожить, не обращая внимания на мнение окружающих. Отец не смог, а я смогу.

Я ушел, чтобы уже не вернуться.

Нужно было срочно сменить автомобиль. Как только у моего толстенького мексиканского гида пройдет испуг, язык развяжется, и у полиции появится описание «форда» и его владельца.

Шоссе 80 уходит из Эль-Пасо на восток длинной прямой полосой. Меня никто не догонял, и всего лишь несколько встречных автомобилей попались по пути. С полей по обеим сторонам шоссе начал подниматься туман. — Видимость ухудшалась. Мне нужно было отъехать от Эль-Пасо как можно дальше, но, если туман усилится, мои планы могут рухнуть.

Большинство заправочных станций было закрыто. Увидев освещенную открытую заправку, я сбавил скорость. Но, поборов искушение, снова нажал на педаль газа и промчался мимо. Если я уведу машину дежурного по станции или стоящую на ремонте, а «форд» просто оставлю, полиции будет несложно меня найти. Необходимо найти место, где можно сбросить «форд» с утеса или что-нибудь в этом роде. Но прежде всего надо свернуть с шоссе 80 на какую-нибудь другую дорогу. Сортир в женском общежитии не пользуется такой популярностью, как это шоссе, даже после того, как были построены новые автобаны между штатами.

В дюжине миль от Ван-Хорна от шоссе 80 ответвляется шоссе 90 и уходит на юг. Я решил свернуть на него. Нельзя было рассчитывать на то, что Джимми будет лежать в своей кровати, с головой накрывшись одеялом, вечно. Не исключено, что уже сейчас полиция разыскивает странного вооруженного туриста.

Я старался не заснуть и несколько раз съезжал на обочину, останавливался. Но все же через час с небольшим я свернул на шоссе 90.

Я решил, что как только мне попадется мотель с автомобилем на стоянке, я проеду мимо, выйду из своего «форда», вернусь, заворочу провода зажигания и на новом автомобиле отправлюсь дальше. Будет трудно найти какую-то связь между «фордом» и угнанным автомобилем, особенно если спрятать «форд» подальше от шоссе.

Я проехал по шоссе 90 не более двадцати миль — ночь была черной, как подмышки у негра, — и внезапно увидел в зеркале пару мощных фар. Через минуту над ними замигал красный маячок. Полицейский автомобиль ехал за мной, по-видимому, с выключенными фарами, иначе я заметил бы его раньше. Я взглянул на спидометр. Шестьдесят пять миль в час. Со скоростью все в порядке.

Полицейский автомобиль не включал сирены, просто обогнал меня, будто я стоял на месте, и прижал к обочине. Мне пришлось с силой нажать на тормоза, чтобы не врезаться. Я сразу увидел, что это не обычный патрульный автомобиль, покрашенный в два цвета.

Когда полицейский подоспел к машине, я уже опустил стекло и приготовил водительское удостоверение, в которое было вложено двадцать долларов. Я видел очертания фигуры полицейского, но лицо под техасской шляпой было в тени. Мне показалось, что он обращает гораздо больше внимания на то, что находится внутри моего автомобиля, чем на документы. Затем он обошел машину и осветил фонариком регистрационный номер.

Он снова подошел ко мне и вернул удостоверение. Двадцать долларов исчезли.

— Проедете по шоссе четверть мили, — сказал он; голос его звучал так, будто он ел металлические гайки на завтрак. — Свернете направо на первой же развилке. Сто пятьдесят футов — и перед вами будет белый забор. Там остановитесь. Я поеду за вами. — Он повернулся и пошел к своему автомобилю. Я не успел сказать ни слова.

Если этот сукин сын считает, подумал я, что может взять мою двадцатку и после этого оштрафовать меня за превышение скорости, придется поучить его правилам хорошего тона.

Он проехал немного вперед, чтобы пропустить меня, и я выехал на шоссе. Я был внимателен, но чуть не проехал мимо развилки. Повернув на грунтовую дорогу, я решил было, что ошибся, но увидел, что полицейский повернул вслед за мной. Впереди показался белый забор. Я подъехал к нему, свернул влево и остановился.

Настроение мое становилось все хуже. Я терял такое ценное для меня время. К тому же попал в тупик. Я начал было разворачиваться, но увидел, что патрульный автомобиль въезжает на поляну задним ходом, перекрывая мне выезд.

Внезапно я все понял.

Одноцветный автомобиль без знака полицейской службы на борту, отсутствие сирены, тупик, в который он меня загнал…

Я выключил двигатель и фары, достал из ящичка фонарь. Вышел из машины.

Услышав треск веток под ногами полицейского, я включил фонарь и направил на него. Он замер. В руке у него был револьвер. Костюм его отдаленно, лишь цветом, походил на полицейский мундир, Этот подлец был таким же полицейским, как я.

Он поднял револьвер и выстрелил в меня в то самое мгновение, когда прозвучал мой ответный выстрел. Он повернулся, будто собираясь бежать, поэтому я выстрелил ему в лодыжку. Он рухнул в кусты, и его револьвер отлетел далеко в сторону.

Когда я снова направил на него свет фонаря, то увидел, что даже если бы у него в руках был пулемет, это ничем бы ему не помогло. Он двигался рефлекторно, уже мертвый. Яркий свет фонаря осветил маленькое темное отверстие прямо между его глаз. У малокалиберного кольта нет такой убойной силы, как у револьвера калибра 0,38, но при точном попадании убойная сила не нужна.

После грохота выстрелов над поляной повисла тишина. Я подошел к автомобилю бандита — тоже «форд», но совсем новый. Я достал из кармана трупа ключи от машины, сел за руль. Судя по звуку, двигатель был не «фордовский».

Я включил фары обоих автомобилей и открыл багажники. Погрузил свои вещи в его багажник, а его имущество — в багажник моего бывшего «форда». Снял номерные знаки с обоих автомобилей и с помощью стамески и молотка порубил их на мелкие части. Потом снял красный маячок с крыши нового «форда»; отверстие в крыше машины я закрыл черной изоляционной лентой, цвет которой сливался с окраской.

В своих ящиках я нашел номерные знаки Флориды и поставил их на новый «форд». Я всегда вожу с собой документы на разные имена и несколько наборов разных номерных знаков.

Кто-то в Гудзоне, штат Флорида, ожидает приезда Эрла Дрейка, поэтому Эрл Дрейк должен исчезнуть. Я стал Честером Арнольдом из Голливуда, штат Флорида, садовником. Когда нужно, я становлюсь садовником, причем очень хорошим.

Я подтащил тело моего безымянного благодетеля к новому «форду» и положил в багажник поверх инструментов. Тело с трудом поместилось, но, когда я как следует надавил на него, крышка багажника закрылась.

Затем я сел за руль и отправился в путь.

Каждые пять миль я выбрасывал из окна кусок разрубленого номера. Благодаря этому мне удалось не заснуть. Пошел дождь. В западном Техасе дожди идут очень редко, но когда уж начнет лить, то небо открывает все свои краны. Я согнулся за рулем, стараясь внимательно следить за дорогой, но и не забывал выбрасывать куски номеров.

Через сорок миль начался участок дороги, где велся ремонт. В Техасе дорожное начальство настолько уверено, что не будет дождя, что им даже в голову не приходит оставить одну полосу шоссе с покрытием. Они просто убирают асфальт от одной обочины до другой и ездят по грязи до тех пор, пока не будет положено новое покрытие. Так что если вы попали под дождь, вам предстоит американское родео по шести дюймам вязкой техасской грязи.

Дождь был настолько сильным, что даже при скорости пять миль в час я не был уверен, что не застряну. Чтобы не сбиться с дороги, я следил за светящимися столбиками, установленными дорожным департаментом.

Отъехав от Эль-Пасо на двести миль, я начал искать подходящую дренажную трубу и, проезжая над глубоким оврагом, увидел то, что мне было нужно.

Открыл багажник, вытащил оттуда своего спутника и скатил его по крутому откосу. Через несколько секунд услышал я донесшийся снизу всплеск и поехал дальше.

Остались далеко позади Марфа и Алпайн, сверкающие огнями в темноте ночи, пронизанной струями дождя. Между Сандерсоном и Дель-Рио я почти заснул и чудом не врезался в дерево.

Грязное серое небо над Брэктевиллем начало светлеть. Неожиданно у меня свело правую ногу, причем так сильно, что пришлось убрать ее с педали газа, Я остановился, вышел из машины и обошел ее пару раз, но так и не избавился от судороги. Через город я ехал, нажимая левой ногой на педаль газа. Наконец я остановился у мотеля на окраине. Разбудил владельца, успокоил с помощью банкнота в двадцать долларов, взял ключи и направился, все еще хромая, в комнату, которую он мне выделил.

От Эль-Пасло я проехал 450 миль. Это был длинный, очень длинный день.

IV

Прошел год с тех пор, как я ушел из дома. Я работал с полуночи до восьми утра на заправочной станции на окраине северного города в штате Огайо. Погода была холодной, холоднее, чем сердце проститутки в декабре, но денег на жизнь мне хватало. С двух ночи до семи утра на станцию заезжало не больше полдюжины автомобилей, так что я сидел в теплом помещении станции, положив ноги на электрическую батарею, и ждал, когда наступит рассвет.

Или слушал рассказы Олли Барнса.

Это был странный парень. Мне было непонятно, почему он с его внешностью и дипломом колледжа проводит всю ночь на заправочной станции, болтая с молодым парнем. Сперва, естественно, я принял его за гомосексуалиста. Потом понял, что ошибся, но все же ничем не мог объяснить его интереса ко мне.

Он был высоким, стройным, с бледным узким лицом и высоким лбом, в очках в стальной оправе. Ему было около тридцати. Когда оп говорил необыкновенно мелодичным своим голосом, его маленькие, красивые руки нервно дергались.

Две-три ночи в неделю он работал на заправочной станции — до пяти утра. Я не мог понять, как ему удавалось не заснуть на работе — Олли был бухгалтером. Он много рассказывал о городах, в которых он побывал, о том, что ему довелось увидеть, но никогда не говорил о себе. Он рассказывал про балет, книги, картины, оперу, путешествия, архитектуру… Я попытался объяснить ему, что он говорит со мной о вещах, которые я не очень понимаю. Потом заметил, что это не имеет для него значения, перестал возражать и слушал.

Однажды утром за ним приехал полицейский автомобиль. И его увезли. Было около четырех утра, и он, как всегда, говорил о книгах, горячо и увлеченно. Но когда он увидел высокого мужчину в гражданском, идущего к входу на станцию, его лицо рассыпалось, подобно аспирину, упавшему в воду. Мне показалось, что он собирается бежать, но понял — уже не успеет.

Полицейский стоял в дверях. Сразу стало холодно.

— Ну что ж, поехали, Оливер, — сказал он. Непроницаемое лицо мужчины было широким и плоским, с высокими скулами.

— Нет, — прошептал Олли. — Нет! — Это был крик отчаяния. Он бросился к выходу, но полицейский встал на его пути, схватил за воротник рубашки и потащил к распахнутой двери. Дверь захлопнулась.

Я понимал, что по совершенно меня не касалось, но все-таки подошел к машине. За рулем сидел полицейский в форме. Я постучал по закрытому окну. Олли плакал. Полицейский опустил стекло и посмотрел на меня.

— Что все это значит? — спросил я.

Полицейский сидел, склонив голову, будто прислушиваясь к словам, доносящимся с заднего сиденья. Вдруг он резко поднял стекло, включил передачу и выехал на шоссе.

Растворились в ночи задние огни полицейской машины. Было очень холодно, небо было затянуто облаками, и только огни заправочной станции светились в темноте. Арест Олли не касался меня — официально, — и я не мог уйти и бросить станцию. Я вошел, дрожа от холода. Пальто Олли все еще лежало на стуле.

Несколько раз я звонил в полицейский участок. Никто там не слышал об Олли Барнсе. Я описал высокого мужчину, который арестовал Олли. Этот мужчина оказался им хорошо знаком. Его звали лейтенант Уинник.

В пятом часу пошел снег. Мне то и дело приходилось брать лопату и расчищать въезд на заправочную станцию. К рассвету снегопад усилился, подул сильный ветер. В восемь часов пришел мой сменщик, но мне пришлось задержаться больше чем на час, чтобы помочь ему убирать снег и заправлять все увеличивающийся поток автомашин.

Когда я освободился, автобусы уже не ходили. Я взял пальто Олли и пешком отправился в город. Намело сугробы высотой в пару футов. Ледяной ветер обжигал лицо. Но несмотря на холод, я обливался потом, входя в дверь полицейского участка.

Я не знал, что привело меня сюда. Я чувствовал, что Олли не такой уж безупречный человек. И все-таки, если бы я оказался на его месте — неужели мне не захотелось бы, чтобы кто-нибудь выяснил, в чем дело?

Я подошел к дежурному сержанту и начал расспрашивать его. А он вместо того, чтобы отвечать на мои вопросы, стал допрашивать меня. Кто я такой? Где живу? Где работаю? Почему проявляю такой интерес к Оливеру Барнсу? Наконец, посмотрев в журнал, он ответил, что никакого Оливера Барнса у них нет.

Тем не менее я не уходил. Никто не прогонял меня, просто не обращали внимания. Жара в приемной была такая, что меня стало клонить ко сну. В одиннадцать часов н оставил пальто у дежурного сержанта — когда Олли освободят, ему понадобится теплая одежда, сказал я, — и пошел домой спать.

Проснулся я в четыре часа дня. Все еще шел снег.

Я оделся, быстро поел и пошел в полицейский участок. Тот же самый дежурный сержант обратился ко мне прежде, чем я успел спросить его про Олли.

— Лейтенант Уинник хочет поговорить с тобой, парень, — сказал он. — Вторая дверь налево.

В комнате Уинника пахло сигарами и кофе. Плоское лицо лейтенанта было непроницаемым. Он откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди и посмотрел на меня.

— Стэнтон сказал, что ты хочешь видеть меня, сказал он.

— Где Олли? — спросил я.

— В камере. Там его место.

— Почему? Что он сделал?

Узкие глаза Уинника смотрели на меня, не мигая. — У твоего приятеля дурная привычка. Он заманивает маленьких девочек в переулки и дворы и снимает с них трусики. — В хриплом его голосе слышалось отвращение. — Маленьких девочек. Семи-восьми лет. Он делал это и раньше. Поэтому нетрудно было опознать преступника даже по описанию ребенка, девочки, которую мать привела в полицейский участок.

Во рту у меня пересохло.

— И это было точное описание?

— Описание Оливера Барнса. — Внезапно Уинник закричал на меня: — Он уже отбывал срок за подобное преступление! Ты плохо выбираешь себе приятелей, парень. Сколько времени ты в нашем городе?

— Шесть месяцев. Когда это произошло?

— В пять или в шесть часов вечера. Девочка не смогла определить время точнее.

Во мне блеснул луч надежды.

— Пять пли шесть часов вечера?

— Да, пять или шесть часов вечера, — повторил Уинник.

— Тогда это не мог быть Олли! — радостно воскликнул я.

— Он уже признался, — улыбнулся Уинник.

— Признался? — переспросил я. — Послушайте, но ведь вы сами сказали, что это случилось между пятью и шестью часами вечера вчера?

— Именно это я и сказал. — Лейтенант Уинник не сводил с меня пристального взгляда.

— Тогда это не мог быть Олли! — повторил я. — Он принес мне несколько книг уже в пятом часу и оставался у меня в комнате до тех пор, пока я не пошел ужинать в семь часов. Это не мог быть Олли, вы слышите? Это не Олли!

Уинник вышел из-за стола.

— Ты просто перепутал дни. С теми, кто работает по ночам, такое случается. К тому же он признался.

— Нет, черт побери, я не перепутал дни! Как он мог признаться в том, чего он не делал? Вы, наверно…

— Следи за своими словами, парень, — прервал меня Уинник. — Какое отношение ко всему этому имеешь ты? Ты что, такой уж близкий друг Барнса?

— По-моему, он нуждается сейчас именно в таком друге, как я. Я хочу поговорить с ним.

К сожалению, это невозможно, — Уинник покачал головой. — У него приступ раскаяния.

Я чувствовал, что дрожу от ярости.

— Послушайте, я готов быть свидетелем того, что Олли не мог…

— Ты слишком уж торопишься с заявлениями, парень. — Голосом Уинника можно было резать металл. — Разве ты не слышал, как я сказал, что Барнс признался? Притом со всеми отвратительными подробностями?

— Это вы заставили его признаться! Увидев подъезжающую полицейскую машину, ой перепугался до смерти. Если он совершал что-то подобное в прошлом, это не означает, что он сделал это и теперь. Вы, наверно, вынудили…

— Послушай меня. — Голос Уинника снова стал спокойным и рассудительным. — Он виновен и на этот раз. Он признался. Неужели тебе это непонятно?

— Неужели я не смогу поговорить у вас с кем-нибудь другим? — с отчаянием промолвил я. — Вы ведь даже не слушаете меня. Олли не мог…

— Это ты не слушаешь меня. — Острые, как бурава, глаза Уинника впивались в мои глаза. — Барнс на этот раз отправится в тюрьму на очень длительный срок.

— Но ведь он не виноват! На этот раз это был не он!

— Это был он. — Голос Уинника был твердым и уверенным. Он смотрел на меня полузакрытыми глазами. — Хочешь, я спрошу Барнса, был ли ты с ним?

Я сжал ладони до боли.

— Хотите, чтобы я напугался и убежал? Но я знаю, что это был не он, клянусь господом! Я буду твердить, что это был не он, кто-нибудь услышит меня!

— Похоже, ты делаешь все возможное, чтобы и тебя втянули в это грязное дело. — Он наклонился вперед. — Я знаю, на что способен Барнс.

Я ушел, едва сдерживая ярость.

Я не поверил Уиннику. На другой день меня уволили с работы, хозяин дома, в котором я снимал комнату, выгнал меня. Я оказался на улице с двадцатью тремя долларами в кармане.

Никто не хотел меня выслушать. Я сходил с ума от ненависти к этому самодовольному городу, живущим в нем людям и лейтенанту Уиннику. Особенно к Уиннику. Ночь я провел на железнодорожной станции — до четырех часов утра спал на скамейке, положив голову на чемодан. Полицейские Уинника нашли меня и выбросили на улицу. Дрожа от холода, я бродил по ледяному городу в ожидании, пока откроется первый кафетерий.

Когда наступил серый холодный рассвет, я окончательно понял, что проиграл. Прошел до окраины города, остановил автобус и попросил водителя увезти меня отсюда на расстояние в одиннадцать долларов.

Автобус пересек почти весь штат, отъехав от ненавистного города на сто восемьдесят миль.

Работать я устроился в продуктовый магазин. Три раза в неделю я покупал газету, выходящую в северном Огайо, надеясь в ней найти какие-либо новости об Оливере Барнсе.

Через три месяца я прочитал, что Олли приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения.

В тот день я разочаровался во всем человечестве.

В ломбарде я купил револьвер.

Через некоторое время местные газеты стали едко критиковать полицейские власти за то, что они не могут арестовать юнца, грабящего по ночам заправочные станции.

Меня удивило, насколько это оказалось легко. Лишь два раза я потерпел относительную неудачу. Однажды сам отказался от своего замысла, почувствовав, что обстановка не благоприятствует, и другой раз пришлось остановить служащего заправочной станции, бросившегося на меня, несколькими выстрелами — пули прошли над его головой.

Денег у меня становилось все больше. Я купил подержаный автомобиль и научился управлять им. Через десять недель после того, как Олли дали срок, я вернулся в мой бывший город.

Вернулся к Уиннику.

В десять часов вечера я позвонил в его дверь. Он сам открыл.

Я выстрелил ему в лицо четыре раза. Удары пуль отбросили его назад.

— Это тебе за Олли, сукин сын, — сказал я ему, но он вряд ли слышал меня. По-моему, он скончался еще до того, как его широкие плечи коснулись пола.

Он был первым.

Проснувшись на рассвете в мотеле Брэкетвилля, я перешел улицу, сел за столик кафетерия и позавтракал беконом, яйцами и черным кофе. Затем вернулся в отель и опять лег в постель. Проснулся я на следующее утро в половине шестого, чувствуя себя намного лучше.

Я сел за руль своего нового «форда» и выехал на шоссе. Все вокруг было свежим и чистым после ливня.

Но асфальт успел высохнуть. На первой же прямой я решил попробовать, до какой скорости смогу разгонять «форд». На скорости в сто шестнадцать миль в час у меня перехватило дух, но я чувствовал, что выжал еще далеко не все.

Я промчался через Увалде, Сан-Антонио, Хыостон, Бомонт, Орандж. Переночевал я в Лейк-Чарлзе, штат Луизиана, за день, проехав 469 миль.

На следующий день я хотел приехать в Мобил, штат Алабама, поэтому чувствовал, что нужно поднажать.

В Мобиле я мог приобрести новое оружие и документы.

Нужно было избавиться от старых пистолетов, потому что пули моего «смит-вессона» остались в трупах охранников банка в Фениксе, а пуля из кольта — в теле неизвестного бандита, плавающего где-то в двухстах милях от Эль-Пасо.

На следующее утро я снова мчался по шоссе. В десяти милях к востоку от Лейк-Чарлза свернул на север, на дорогу 168, и проехал по этой дороге до Киндера, затем повернул на дорогу 190 — кольцевое шоссе, опоясывающее Новый Орлеан.

За спиной остались Юнис, Опелусас, Хаммонд в Луизиане. Я въехал в Миссисипи. Через несколько миль дорога 190 снова соединилась с шоссе 90, и я поехал по Старому испанскому пути через Бей Сент-Луис, Пасс Кристиан, Галфпорт. Около пяти я въехал в Мобил. Остановился в. мотеле, умылся, пообедал и поехал в центр города в ресторан «Золотой павлин», где обычно работал Мэнни Себастьян. Он уже давно не видел меня, но сразу узнал, подошел, и мы пожали друг другу руки, Он пополнел, появившиеся подбородки и свисающие жирные щеки превратили лицо, которое раньше было просто безобразным, в нечто зловещее.

Зайдем ко мне в кабинет? — спросил он, вопросительно подняв бровь.

Я кивнул.

Он подошел к бару, поговорил с ранними посетителями. Выбрал ключ из множества ключей на огромном кольце и отпер незаметную дверь рядом с дверью, на которой была надпись «Директор».

Я подождал пару минут, подошел к двери и постучал. Мэнни впустил меня и запер дверь на засов. На маленьком столе в середине комнаты стояла бутылка и два стакана.

— Давно не встречались, дружище, — улыбаясь, сказал Мэнни — Все еще попадаешь в глаз белки с расстояния в сто ярдов? — Он разлил виски по стаканам и протянул один из них мне. — Итак, чем могу служить на этот раз?

— Ты слишком много болтаешь, Мэнни, — сказал я и сделал глоток. — Ты можешь найти мне регистрационные документы на автомобиль, выданные во Флориде?

Он утвердительно кивнул.

— Где твоя машина?

— Грязный «форд» на стоянке у твоего ресторана. — Я дал ему одну из визитных карточек Чета Арнольда. — Пусть твой парень оформит документы на это имя водительское удостоверение.

Мэнни подошел к двери и отодвинул засов. Подозвал кого-то, что-то ему прошептал и снова запер дверь.

— Через час все будет готово. Что еще?

— Оружие. Предпочтительно «смит-вессон» калибра 0,38 и кольт калибра 0,22.

Он снова кивнул.

— За кольтом придется послать, а «смит-вессон» лежит у меня в сейфе. — Он подошел к сейфу, достал «смит-вессон» и с поклоном вручил мне его. — Из него никто не стрелял, только во время пристрелки.

— Спасибо. Сколько я должен?

Он уставился в потолок.

— Ну, скажем, шестьсот долларов. Изготовление фальшивых документов стоит сейчас дорого.

Я достал бумажник и выложил деньги. Дорого, но оружие мне было необходимо.

— Иди, посиди у бара, — сказал Мэнни. — Выпивка бесплатна. Как только все будет готово, я приглашу тебя в контору. Ну, а как дела вообще? — На меня уставились его хитрые глазки, едва видные в складках жирного лица.

— Все тихо, Мэнни.

Он засмеялся.

— Сто семьдесят тысяч тихо?

— Я читал об этом в газетах, — сказал я. — Кто-то неплохо подработал. Похоже на Тоби Коутса. Или Джима Григлуна.

— Тоби уже давно в Джолиете и не скоро выйдет. А Джим так перепугался после Де-Мойна, что сменил специальность. Эта работа в Фениксе имеет твои отпечатки. Я бы посоветовал тебе хотя бы раз промахнуться.

Пожалуй, он прав.

— Не хочу тебя разочаровывать, — произнес я с деланной улыбкой. — Но я на отдыхе.

Мне не нравилась тема разговора. Было видно, что Мэнни заметил это.

— Ну, раз ты говоришь, что это именно так, — сказал он и отпер дверь, — значит, так. Сиди в баре и пей, сколько хочешь. Не забудь, все для тебя бесплатно.

Я сел у стойки бара и заказал коктейль. Справа было окно, через которое виднелась стоянка. Худой рыжеволосый мужчина, хромающий на одну ногу, ходил вокруг моего «форда». Он поднял капот машины, заглянул внутрь и что-то записал. Наверно номер двигателя, подумал я. Мужчина смотрел на двигатель минут пять, потом захлопнул крышку капота.

Я сидел за своим коктейлем полчаса, потом заказал другой. На табурет рядом со мной сел Мэнни. Он положил мне на колени пакет.

— Эдди говорит, что у тебя какая-то специальная машина с мощным двигателем, — тихо сказал он. Настоящая ракета на колесах. У меня есть шофер, который готов отдать за нее свои передние зубы, Ты не хочешь поменяться?

— Нет, Мэнни. Если надумаю, сообщу тебе.

Я направился к автомобилю. Там я развернул пакет, положил в бумажник новое водительское удостоверение и регистрационные документы. Перезарядил новые пистолеты, решив пристрелять их, как только представится удобный случай.

После этого я поехал обратно в мотель, делая внезапные повороты и разворачиваясь. Не то чтобы я полагал, что за мной кто-то следит, а скорее в силу многолетней привычки. И все-таки разговор с Мэнни обеспокоил меня. Он любил сплетничать. Правда, он сплетничал только с людьми нашего круга, но сплетни имеют другое свойство — они расходятся, как круги по воде. Кроме того, меня беспокоило, что пришлось ехать через всю страну сразу после крупной работы. Обычно я залегал на дно и ждал, когда утихнет поднятая мной буря.

Ночью я снова отлично выспался.

Выехал рано и примерно в тридцати милях за Семинолой, в Милтоне, свернул с шоссе 90. По дороге 90-А я проехал через Гэлливер, Крествью, Талахасси и Монтичелло. Ехать оставалось недолго.

За Кэппсом я повернул на юг на шоссе 19. Там я выбрал две неширокие быстрые реки милях в пятидесяти одна от другой и бросил «смит-вессон», больше мне не нужный, в первую из них и старый кольт во вторую.

К вечеру я увидел щит на обочине. Надпись гласила: «Вы въезжаете в Гудзон, штат Флорида». Проехав через центральную площадь небольшого городка, нашел мотель под названием «Ленивая Сюзанна» на южной окраине города. Снял бунгало, поужинал, расположился в вестибюле, почитал «Тайм» и пораньше лег спать. Мне хотелось быть свежим и отдохнувшим на следующее утро.

Позавтракал я в ресторане «Бревенчатая хижина». После завтрака вышел прогуляться. Окна магазинов сияли на солнце. Покупателей было довольно много. Судя по всему, торговцы, по крайней мере, зарабатывали на жизнь.

Па центральной площади стоял банк с окнами, закрытыми толстыми решетками. Это было старое здание, казавшееся совершенно неприступным. Оно походило на карманные часы стоимостью в два доллара, которые в начале века называли «бульдогом».

В киоске я купил местную газету, прошел с ней к маленькому скверу посредине площади и сел на скамейку, наслаждаясь ранним утренним теплом. Парк был расположен рядом с давно не ремонтировавшейся мэрией и почтой. Я внимательно посмотрел на почтовое отделение. Лишь служащие почты имели возможность вскрыть заказной конверт и послать мне телеграмму за подписью Дика. Впрочем, конверт Банни с предназначенными для меня деньгами мог быть еще не зарегистрирован, когда его перехватили.

Газета, которую я купил, выходила раз в неделю. Я прочитал ее всю от корки до корки. Такая у меня привычка. Несколько лет я подписывался на журнал «Банки», публиковавшимся Американской банковской ассоциацией. В нем был раздел «Сельские банки», и два раза я почерпнул весьма полезные для меня сведения. Регулярно публиковались фотографии перестроенных внутренних банковских помещений, но теперь с этим уже покончили. Должно быть, поняли, что фотографии оказывают грабителям помощь.

Сложив газету, я направился к тому месту, где стоял мой «форд».

Главная улица Гудзона, начиная от светофора на площади, тянется с запада на восток. Я поехал по этой улице. На окраине города повернул на север и начал пересекать боковые улицы. Постепенно город поднимался вверх, дома за каменными заборами становились все больше и роскошнее. На улице, где было всего три огромных дома, я сбавил скорость, Стал записывать адреса.

Когда накопилось с полдюжины адресов, я вернулся на площадь. Там я остановился у магазина, над которым висела вывеска торговца недвижимым имуществом. Поднялся по лестнице, держа под мышкой газету с адресами. Когда я вошел в контору, из-за стола встал молодой парень в рубашке с короткими рукавами и черным галстуком. Здесь, на юге, никто не носит пиджак, а после обеда обходятся без галстуков. И никто никуда не торопится.

— Да, сэр? Меня зовут Джед Реймонд, сэр. Чем могу помочь?

— А я — Чет Арнольд, — ответил я и вручил ему одну из визитных карточек. — Хотел бы поработать на природе, садовником, скажем, и зашел кое-что выяснить. На Сэнд-Рок-роуд и Джезебел-драйв стоит большой белый дом. — Я посмотрел на Джеда Реймонда. — Странное название для улицы, верно?

— Так назвал ее старик Ландкомб, мистер Арнольд. Говорят, у него были для этого веские причины. Мистер Ландкомб умер шесть месяцев назад, и никто не может разобраться в его завещании. Трое наследников судятся друг с другом. И это будет, наверно, тянуться годами. — У молодого мистера Реймонда был приятный мягкий голос и грустное доброе лицо. Любая женщина старше тридцати была бы рада усыновить его.

— А кого суд назначил временным распорядителем? — спросил я. — Наверное, он не хочет, чтобы усадьба выглядела запущенной.

— По-моему, судья Карберри. В любом случае он уж точно знает, кто занимается наследством.

Я записал имя судьи.

— А кто хозяин гранитного дворца на Юневерсити-плейс и Гоулден-хилллейн?

— Мистер Крейг, директор банка. Его отец занимался лесоторговлей. Да и Роджер Крейг тоже был лесоторговцем, пока не перенес инфаркт пару лет назад. Тогда он занялся банком. Насколько я помню, его семье принадлежит большинство акций.

Я решил, что двух многообещающих вилл пока достаточно. Судья и банкир. Да еще банкир, занимавшийся раньше лесоторговлей.

— Вы неплохо разбираетесь в недвижимом имуществе, — сказал я Джеду Реймонду. — Скажите, правила торговли землей не запрещают, чтобы один из возможных клиентов угостил вас когда-нибудь ужином?

— Если есть такие ограничения, мы их отменим, — улыбнулся Джед, засовывая мою визитную карточку в карман. — Если не возражаете, я возьму ее себе. Возможно, узнаю о подходящей для вас работе.

— Спасибо. Я живу в «Ленивой Сюзанне». Если перееду куда-нибудь, обязательно сообщу. Скажите, а у вас нет подробной карты окрестностей города?

Он выдвинул ящик письменного стола и дал мне толстый пакет.

— Эта карта настолько подробна, что на ней указаны даже планируемые улицы к востоку от города, где предполагается строить новый район. — Он отмахнулся, когда я попытался достать из кармана бумажник. Надеюсь, вам понравится наш город, мистер Арнольд.

— Зови меня Чет, — сказал я.

— А меня — Джед, — улыбнулся он в ответ.

Я спустился по лестнице к автомобилю. В багажнике у меня лежало два набора садовых инструментов: большой набор для работы и маленький — для показа. Я достал маленький набор и взял его с собой, предварительно сунув два топорика в петли на груди.

Когда человек, раньше занимавшийся заготовкой леса, увидит эти инструменты, будет нетрудно познакомиться с ним поближе.

Я пошел по улице к банку, который уже открылся.

V

Мне было двадцать три, когда я убил второго человека.

И вот что странно: это произошло тоже в Огайо.

Город Массиллон.

Нас было пятеро. Мы взяли банк, но один из парней поднял стрельбу. Когда мы пытались скрыться, Ниг Розен и Дьюк Нейлор были убиты на улице возле ждущего нас автомобиля. В миле от города я ухлопал полицейского в патрульной машине, пытавшегося загнать нас в кювет. Через два дня нас накрыли на ферме. Клем Пауэрс был застрелен. Барни Поуп и я — арестованы.

Барни был старым рецидивистом. Он знал, что на этот раз, когда он выйдет на свободу, у него будут уже длинные седые бакенбарды. Разумеется, если вообще выйдет.

— Постарайся выпутаться, парень, — сказал он, когда мы стояли во дворе фермы с поднятыми руками. — Я поддержу тебя, что бы ты ни говорил.

Свой револьвер я бросил рядом с телом Клема. Таким образом, убитого полицейского запишут на его счет. Я объяснил окружившим амбар полицейским, что попал сюда совершенно случайно, что я путешествую на попутных машинах и спал в амбаре, когда туда ворвались бандиты. Барни, верный своему слову, во всем поддерживал меня. Полицейские не поверили мне, но присяжные заседатели едва не встали на мою сторону. Те, кто видел меня в банке, не смогли потом опознать меня.

Судья заколебался. У меня не было уголовного прошлого. Отпечатки моих пальцев не были связаны ни с одной криминальной историей. Однако, в конце концов, меня подвели два обстоятельства. Судья отказался поверить в то, что я в свои двадцать три года свалился с неба, не имея никаких документов. А решающим было отсутствие каких бы то ни было средств на жизнь.

Судья откашлялся и зачитал приговор — до пяти лет. Мне кажется, он хотел, чтобы приговор был условным. Барни Поуп был приговорен пожизненно. Ни одного из нас не обвинили в убийстве полицейского. Его так и записали на счет Клема.

Нужно сказать, что я не сразу попал в банду грабителей. Я прошел весь курс обучения — заправочные станции, театральные кассы, магазины, продающие спиртное. До встречи с Нигом Розеном я всегда работал в одиночку. Ниг уговорил меня принять участие в налете на банк Массиллона. Приглашение мне польстило. Из пятерых я был самым молодым.

Мы готовились к налету четыре месяца. Я молчал и набирался опыта. Некоторые детали плана мне не нравились, инстинктивно не нравились. Потом оказалось, я был прав. Чем сложнее операция, тем больше вероятность, что что-нибудь сорвется. Еще до налета я решил, что в будущем все буду планировать и готовить сам.

В тюрьме у меня было много времени обдумать следующий налет. С середины второго года моим товарищем по камере был Док Эссигьян. Все звали его «Доктором», может быть, потому, что он был очень опытным, мудрым. Разумеется, он не был доктором медицины…

В течение первых трех месяцев нашего совместного пребывания в камере он ни разу не сказал мне даже «доброе утро». Затем у меня вышел небольшой конфликт с тюремщиками. Когда меня привели обратно в камеру после одиночного изолятора, Доктор улыбнулся мне:

— Не слишком расстраивайся, парень, — посоветовал он. — Ты умеешь ненавидеть даже лучше меня. А это что-нибудь да значит.

После этого он взялся за мое воспитание.

— Жизнь, парень, это огромная машина, — хрипел он каждый вечер после отбоя. — Она пережевывает тебя и выплевывает. Никогда не забывай этого.

Из всех людей, которых мне приходилось встречать, никто не знал жизнь лучше его. У него был туберкулез в открытой форме, однако тюремные власти отказывались перевести его в федеральную тюремную больницу в Спрингфилде, Миссури. Каждый день он выплевывал кусочки своих легких, ухмылялся и не унывал. Не пытайтесь убедить меня в том, что наши человечные тюремные власти не могут проявлять такую хладнокровную жестокость. Я лично видел это.

Если бы не поучения Доктора, я бы обратился с просьбой об условном освобождении. Ну что же, если ты не в силах выдержать, давай, обращайся с прошением. Только запомни: получив условное освобождение, ты будешь привязан к тюрьме прочной нитью. Как только им что-нибудь в твоем поведении не понравится, они дернут за нитку — и ты снова в камере. Если хочешь быть по-настоящему свободным, отсиди весь срок. Тогда ты выйдешь отсюда и найдешь себе настоящую работу — а не такую, когда через плечо каждую минуту смотрит инспектор по надзору.

Ты еще молод, говорил Доктор. Найди себе работу, где ты сможешь работать не постоянно, а время от времени, чтобы, если судья спросит, чем ты зарабатываешь на жизнь, убедительно объяснить. Следи за тем, чтобы к тебе не могли придраться — стоит судье, заподозрить тебя в том, что у тебя нет надежного источника дохода, тебе конец.

Я уже убедился в том, что он прав. Но у меня была еще одна важная причина прислушиваться к его советам. Барни Поуп спрятал и условленном месте огромную сумму, которую мы унесли из банка. Только мы двое знали, где эти деньги.

Полиции не удалось отыскать деньги, я уверен был в этом, потому что каждые три месяца в тюрьму являлись агенты ФБР. Они всегда приезжали парами — по-видимому, считалось, что так преступник не сумеет сговориться с одним из агентов и поделить с ним деньги.

Они приезжали, и начинался старый нудный разговор. Я продолжал настаивать, что являюсь невиновным и попал в амбар совершенно случайно, просто ночевал там. Они знали, что это не так, допытывались, где деньги, но я не раскалывался.

Подошло время моего условного освобождения. Меня измучили, спрашивая, почему я не хочу обратиться с прошением. Я твердил, что мне в тюрьме нравится. Агенты ФБР стали подозревать меня еще больше.

Как бы то ни было, я отсидел весь срок. Когда я вышел из тюрьмы, я был по-настоящему свободным человеком и не кланялся никому. И я принял решение: больше никогда не возвращаться в тюрьму.

Как только захлопнулись за мной ворота тюрьмы, началась слежка. Я делал вид, что не замечаю ее, и они решили, что перед ними простак. На второй день я проскочил через тройные двери отеля и исчез. Вернее, я думал, что мне удалось избавиться от слежки. Оказалось, что это не так просто. Как только я устроился на работу, они тут же нашли меня. Я отбыл весь срок полностью, мое освобождение не было условным, но с работы меня уволили. По-видимому, им не хотелось, чтобы я имел регулярный доход, чтобы, отчаявшись, рано или поздно я привел их к тайнику с деньгами.

Наконец мне удалось избавиться от слежки. Я поехал на северо-западное побережье и завербовался на лесоповал. Полтора года я не видел городских огней. Работа оказалась очень тяжелой, и я думал первое время, что не выдержу. Но нет, я выдержал, приспособился, и работа начала мне даже нравиться. Кроме того, я ежедневно тренировался в стрельбе из пистолета. К концу срока моего контракта я научился обращаться с пилой и топором наравне с лучшими лесорубами, а пистолетом выделывал такие штуки, что цирковые стрелки позавидуют.

Теперь я занялся садовой архитектурой. Эта работа не требовала всего времени. Кроме того, она помогала мне производить предварительную разведку особняков и банков. Если я работал, то по-настоящему и не уступал профессиональным садовникам.

Подождав еще три года, я вернулся и откопал деньги, спрятанные после налета на банк. Вообще-то деньги не были мне так уж нужны — за это время я совершил пару удачных ограблений, — но не вечно же деньгам лежать мертвым грузом.

Я заключил договор с адвокатом, который обязался пересылать Барни Поупу полсотни долларов в месяц — считалось, что он получил большое наследство. Полсотни в месяц — это максимум, который разрешают получать заключенному в Федеральной тюрьме. Однажды мне стало известно, что адвокат не посылал положенную сумму три месяца подряд. Я тут же купил билет на самолет, перелетел на другую сторону континента, и с тех пор деньги поступали регулярно.

В тюрьме я читал взахлеб. Сначала на этом настаивал Доктор. Научись хотя бы чему-нибудь, кретин, говорил он. У него было два бога — словарь и энциклопедия. Я читал ему вслух, потому что у него были катаракты на обоих глазах. Конечно, он мог потребовать, чтобы ему сделали операцию, однако, мне кажется, он боялся ослепнуть после операции совсем.

Прослушав статью из энциклопедии, он начинал рассказывать и размышлять. Доктор объездил весь мир и видел все, что только можно увидеть, причем не раз. Колледж, в котором я учился, сидя с ним в одной камере, не выдавал дипломов, но нужно было быть идиотом, чтобы не воспользоваться представившейся возможностью.

Сам Доктор работал с сейфами. Он был медвежатником старой школы, пользовавшейся для вскрытия сейфов динамитом и нитроглицерином. Он работал еще в то время, когда нитроглицерин носили во фляжках. Нужно сказать, что он не боялся честно признаться, что отстал от времени, и учил меня действовать по-другому. Забудь про банды с автоматами, настаивал он. Никогда не соглашайся принимать участие в сложных, тщательно разработанных операциях — стоит выйти из строя одному слабому звену, и все рушится. Для ограбления банка требуется всего два хороших специалиста. Не теряй ни секунды во время работы. Начав операцию, всегда иди до конца.

Я внимательно слушал его и многому научился. Работая на лесоповале и стараясь скрыться от агентов ФБР, идущих по моему следу, я разработал свою собственную технику. Я решил раз и навсегда: никаких взрывов сейфов и налетов на бронированные автомобили, перевозящие деньги. Это слишком опасно. Две минуты в банке, пока в полицейском участке заливаются сирены и полицейские с автоматами бегут к машинам, и молниеносный отход в заранее подготовленное убежище.

С западного побережья я направился в Атлантик-Сити и разыскал Боско Шерина. Ему понравилась моя техника. Я был моложе, но он был достаточно умен, чтобы понять, насколько разумно мое предложение, и не возражал против того, чтобы во главе операции стоял я. Мы совершили несколько налетов, прошедших настолько гладко, что лишь в мечтах бывает подобное. К сожалению, однажды ночью в Филадельфии муж блондинки, с которой спал Боско, вернулся домой на сутки раньше. Боско оказался в морге с ножом в животе, а мне пришлось искать нового партнера.

В течение некоторого времени я довольствовался временными помощниками, которых привлекал для работы и потом избавлялся от них. Я не люблю жить в роскоши. Обычно я провожу время в бревенчатом коттедже в Колорадо, почти у самой вершины горы Пайк. Там идет снег по утрам в июне, а в августе кое-где уже сугробы. Кроме того, я купил приличный дом на границе между Вермонтом и Нью-Хэмпширом, на берегу реки Коннектикут. Иногда в августе езжу в Саратогу и играю на скачках, Как правило, часть зимы провожу в Новом Орлеане.

Однажды я целый год не совершал налетов — после того, как Эд Моррис был убит во время пьяной драки в Санта-Фе. Мне не так уж нужны были деньги. Но в таверне в Ньюарке я встретил Банни и не спускал с него глаз месяц. Он был спокойным и хладнокровным парнем, не говоря уже о его самом большом преимуществе — он мог легко сойти за глухонемого и даже владел языком жестов. До того, как я взял его в партнеры, он занимался мелкими налетами, но я научил его мыслить масштабно. После первого ограбления его доверие ко мне стало безграничным.

Но я не мог избавиться от предчувствия, что мне придется снова искать партнера.

Я вошел в банк «Санкоуст траст компани» и подошел к седой женщине, сидящей рядом с ограждением, за которым располагалось руководство банка.

— Мне хотелось бы поговорить с мистером Крейгом, — сказал я, протягивая ей визитную карточку Чета Арнольда. — Мы с ним незнакомы. Если мистер Крейг сейчас занят, я подожду.

— Садитесь, мистер Арнольд. — Женщина встала и подошла к письменному столу, за которым сидел крупный мужчина в темном костюме. Она положила перед ним мою карточку и сказала несколько слов. Я поудобнее устроился и стал терпеливо ждать.

Внешне банк выглядел старомодным, но внутри были заметны следы недавнего косметического ремонта. Лампы дневного света, высокие стекла у касс.

Сейчас можно с уверенностью сказать, что косметический ремонт внутренней части банка приводит к установке значительно большего количества стекла за счет значительно меньшего количества стали. Но в ближайшее время маятник неизбежно качнется в противоположную сторону. Грабители, сующие записки через окошечки касс и уходящие затем с бумажными мешками, набитыми деньгами, начали раздражать строителей банков, не говоря уже о страховых компаниях.

Еще недавно налет на банк был нелегким делом и скоро, как мне кажется, станет еще более сложным. В настоящее время от кассиров требуют, чтобы они избегали насилия и стрельбы в помещениях банков. Что ни потребует грабитель, отдайте ему. Похищенное скорее всего будет возвращено, а если бандиты скроются с деньгами — деньги все равно застрахованы.

Однако указания эти не всегда выполняются. Охранники вдруг становятся героями и открывают пальбу. То же самое можно сказать о клиентах банка.

У профессионального грабителя есть лишь одно преимущество — подготовленность к ограблению банка. Дилетант скорее всего выбежит на улицу и попадет в объятия полицейского, патрулирующего район. Но если профессиональный грабитель сумел выбраться на улицу, его три шанса из десяти на успех мгновенно увеличиваются в три шанса из четырех, что он успеет скрыться.

В настоящее время в банках хранится столько наличных денег, что одного-двух налетов в год вполне достаточно, а более частые нападения на банки становятся ненужным риском. Совершая один-два налета, ты имеешь достаточно времени, чтобы обдумать и спланировать следующую операцию.

— Мистер Арнольд?

Я поднял взгляд. Крупный мужчина стоял у низкой загородки, отделяющей клиентов от служащих, и держал в руке мою карточку. Я взял ящик с инструментами и пошел вслед за ним к его столу. Вблизи было заметно, что цвет его лица серовато-бледный и в уголках рта таится боль. У него была львиная голова с лохматыми седыми волосами.

— Я мог бы привести в порядок деревья у вас в усадьбе на Гоулден-хилллейн, мистер Крейг. Вы меня извините, но она у вас изрядно запущена.

Он кивнул.

— Есть у вас рекомендации?

— Местных нет. До этого я работал в районе Беллингхема, штат Вашингтон, уехал, когда там начался период дождей. Если хотите, я приду к вам в удобное для вас время и покажу, на что способен. Вы занимались лесоторговлей. Не думаю, что сумею обмануть вас.

Он снова кивнул.

— Суточные пли обычный контракт?

— Полагаюсь на вас, мистер Крейг, — ответил я откровенно. — Я выбрал вас потому, что с вашей рекомендацией сумею найти хорошую работу в этом городе. Например, привести в порядок имение Ландкомба.

— Буду ждать вас у себя в усадьбе завтра в восемь утра, — сказал он, поднимаясь из-за стола. — Вы когда приехали в Гудзон, Арнольд?

— Вчера вечером. — Он уже звал меня просто «Арнольдом», без «мистера». Отличный знак.

— Мне нравится ваша энергия. Вы успели собрать необходимую информацию и подняться на борт корабля сегодня утром еще до того, как солнце встало из-за горизонта. У нас не принято работать так быстро. Итак, завтра в восемь утра, — повторил он.

— Буду у вас ровно в восемь, мистер Крейг. Благодарю вас.

— Рано благодарите. Если вы не справитесь с испытанием, то не получите работу. В одном вы совершенно правы: меня не обманешь. Увидимся завтра утром.

— Как только пробьют утренние склянки, — пообещал я.

Выйдя в помещение банка, предназначенное для клиентов, я подошел к кассе и открыл счет, выложив восемнадцать сотенных наличными.

По пути к двери я посмотрел на стол Крейга. Я не сомневался, что, когда мы встретимся утром у него в усадьбе, ему уже будет известно о моем вкладе. Мне хотелось, чтобы он знал об этом. Он сделает вывод, что я не просто странствующий садовник, а серьезный работник.

В Гудзоне, Флорида, хорошее отношение Роджера Крейга может оказаться таким же острым инструментом, как и те, которые я храню в своем рабочем сундучке.

Вечером того же дня я позвонил из «Ленивой Сюзанны» Джеду Реймонду, торговцу недвижимостью.

— Это Чет Арнольд, садовник, Джед, — сказал я, услышав в трубке тягучий южный акцент. — Как ты считаешь, где лучший бар в городе?

— По шоссе 19 к северу есть ресторан, Чет. Его название «Южный поросенок» — «Дикси пиг», но все называют его «У Хейзел».

— А поесть там можно?

— Если ты не вегетарианец. Хейзел проносит кусок мяса над свечкой и называет его «хорошо прожаренный бифштекс». Так что смотри, чтобы этот бифштекс не вскочил с тарелки и не укусил тебя за нос.

— Именно такую пищу я люблю. Не хочешь составить компанию?

— Только не сегодня, — в его голосе звучало сожаление. — Вынужден играть роль миссионера на диване с девушкой, отец которой планирует строительство нового квартала. Ты только подумай, как приходится зарабатывать на жизнь! Ну а твоя встреча с Роджером Крейгом?

— Завтра утром состоится испытательный полет у него в усадьбе.

— Еще одна победа для нашей команды! Передай Хейзел, что это я рекомендовал тебя. И не позволяй ей командовать. У нее характер — только держись!

— Что за характер, Джед?

— Сам увидишь, — предсказал он, засмеялся и повесил трубку.

Я принял душ, побрился и оделся. Пара коктейлей и хороший бифштекс — именно этого требовал мой организм. Я сел в машину и поехал из «Ленивой Сюзанны» на север. Начало темнеть. В пятистах ярдах от делового района я снизил скорость, когда огромная овчарка выскочила из кустов, растущих вдоль дороги, и побежала — по обочине впереди меня.

Я все еще боялся, что она побежит через дорогу, когда синяя машина стремительно подрезала меня. Ее водитель ехал со скоростью миль шестьдесят пять в час. Едва не столкнувшись со мной, он выскочил на обочину и сбил собаку. Я не сомневался, что он сделал это намеренно.

В последнее мгновение овчарка или услышала рев приближающейся машины, или инстинктивно почувствовала опасность. Она прыгнула в сторону, но все-таки не успела спастись. Бампер машины ударил ее в бок и опрокинул в канаву. Машина вильнула обратно на шоссе и помчалась дальше.

Я выжал педаль газа, «форд» стремительно рванулся вперед. Затем я сбавил скорость. Я не мог позволить себе расправиться с этим сукиным сыном. Если я загоню его в кювет, мой приезд в Гудзон может оказаться бессмысленным. Я затормозил, включил заднюю передачу и поехал назад. Может быть, я сумею еще спасти овчарку.

Выйдя из машины, я заглянул в кювет. Собака пыталась встать. На левой стороне головы виднелась длинная кровавая царапина и передняя нога беспомощно висела. Я сунул руку в окно машины, достал пиджак, обмотал его вокруг левой руки и спустился в кювет. Овчарка пыталась подняться.

— Можно, я помогу тебе, парень? — спросил я и коснулся рукой, обернутой в пиджак, морды пса. Иногда собакам так больно, что они кусают любой предмет, оказывающийся рядом.

Пес не укусил протянутую руку. Я наклонился и с трудом поднял его. Он еле слышно ворчал. Животные хорошо относятся ко мне. Чтобы собака укусила меня, она должна быть действительно серьезно ранена. Уклон кювета был крутым, а пес — тяжелым, но мне удалось выбраться на дорогу и положить его на заднее сиденье. Я развернул машину и направился обратно к центру города. Встречный прохожий объяснил мне, где находится приемная ветеринарного врача.

— Выбито плечо, — сказал ветеринар, внимательно осмотрев овчарку, которую мы положили на стол и пристегнули ремнями. — И несколько рваных ран. Будет хромать несколько дней. Л пока оставьте его у меня. Нужно сделать ему уколы и зарегистрировать.

Будто чувствуя, что я желаю ему добра, пес повернул морду и тихонько взял мою кисть в свою огромную пасть.

— Сделайте ему все, что нужно, — сказал я. — Загляну завтра.

Выйдя на улицу, я не мог вспомнить, куда собирался ехать.

Сел в машину и направился на север к «Дикси пиг».

Ресторан я нашел сразу. Это было длинное низкое здание со сверкающей неоном вывеской. Я удивился, не увидев ни одного автомобиля на стоянке, хотя она была четко размечена перед зданием. Не останавливаясь, я проехал по укатанной дороге из мелкой щебенки, повернул за угол и увидел дюжину стоящих машин. Судя по всему, клиенты Хейзел не слишком стремились рекламировать привычку посещать бар в дневные часы, и из машин, проезжающих по шоссе, их автомобилей не было видно.

Внутри ресторан ничем не отличался от тысяч других. Он был длинным, с невысоким потолком, тускло освещенным и полным табачного дыма. Было занято всего три или четыре столика за невысокими перегородками и несколько клиентов сидели у стойки бара. Никто даже не посмотрел в мою сторону, когда я подошел к бару.

Занавес, закрывающий вход в подковообразный бар, с шуршанием раздвинулся, и вошла необычайно высокого роста женщина. Мне показалось, что пол за стойкой приподнят. В — ней не меньше шести футов, подумал я, глядя на джинсы, плотно облегающие ее крутые бедра, и кожаную рубашку без рукавов. Бицепсы ее казались внушительнее моих, но кожа была нежной, как у ребенка, волосы пышные, ярко-рыжие и широкий чувственный рот.

— Что будем пить, приятель? — спросила она глубоким контральто.

— Вас зовут Хейзел? — спросил я. Она утвердительно кивнула.

— Я — Чет Арнольд. Меня прислал сюда Джед Реймонд. Налейте мне бурбона с содовой. Если у вас есть «Джим Бим».

По ее лицу промелькнула быстрая приятная улыбка.

— Джед — хороший мальчик.

Она повернулась к стоящим позади рядам бутылок, а я с удовольствием следил за игрой мышц на ее обнаженных руках. Ни унции жира — за исключением тех мест, где это необходимо женской фигуре. Хейзел была самой привлекательной из всех крупных женщин, которые мне встречались.

Поставив передо мной стакан виски, она внимательно посмотрела на меня.

— Вы у нас надолго думаете остаться?

— Это зависит от многих обстоятельств, — ответил я. — Видите ли, я ведь зарабатываю на жизнь, как Тарзан — только инструментов у меня больше. — Она посмотрела на меня вопросительным взглядом. — Лазаю по деревьям с топором и пилой за поясом, — пояснил я.

Наклонив слегка голову, сложив свои сильные руки под пышной, великолепно очерченной грудью, она смотрела на меня.

— На садовника вы не очень похожи, — заметила она. Еще ни один рентгеновский аппарат не проникал в меня так глубоко, как взгляд этой женщины.

Я перешел в наступление.

— Вы родом не с ранчо, где-то недалеко от Кингмена, Хейзел?

А вы проницательны, приятель. — В ее глубоком голосе прозвучали приветливые нотки. — Только из Аризоны, а из Невады. Родилась в Мак-Гилле, это к северу от Эли. Иногда меня охватывает такая тоска по скалам и утесам моего детства, что я готова плакать подобно только что родившемуся теленку.

— Но ведь самолеты все еще летают, — напомнил я.

— Я привязана к этому проклятому заведению. Она покачала своей красивой головой. — Когда становится уж совсем тоскливо, я выпиваю пятизвёздную бутылку бренди и старалось забыть обо всем. Что будете есть?

— Джед сказал, что у вас прекрасные бифштексы.

— И он совершенно прав. Берите свой стакан и отправляйтесь вон за тот столик. — Хейзел показала в угол зала. — А я приготовлю бифштекс.

— Я люблю не слишком прожаренный.

Через двадцать минут передо мной стоял бифштекс с горой жареной картошки и кучей помидоров. Я взял вилку и в течение пятнадцати минут не отрывался от тарелки. Это был действительно огромный бифштекс.

Когда Хейзел снова подошла к моему столику, я уже кончил есть и передо мной стояла пустая тарелка.

— Что еще? Яблочный пирог? Кофе? — спросила она.

Я потрогал ремень, натянувшийся у меня на, животе.

— В следующий раз.

Она посмотрела в сторону бара. Там все было тихо. Я перевел взгляд на ее ноги. Хейзел была в ковбойских сапогах из кожи ручной выделки, украшенных серебряными бляшками. Такие сапоги стоят недешево. По-видимому, «Дикси пиг» не угрожало банкротство.

Хейзел села за стол напротив меня и оперлась подбородком о ладонь. Ее пристальный взгляд проникал, казалось, до самого моего позвоночника.

— Вас выдают глаза, — сказала она. — Чем вы действительно занимаетесь, Чет?

Я достал сигареты, предложил ей и закурил сам.

— Неужели отец учил вас задавать подобные вопросы, Хейзел?

— Он всегда доверял мне, — ответила она, — и рассказывал обо всем, что мне хотелось знать. Итак, чем?

— Время от времени я делаю ставки — и часто выигрываю, — я решил пойти ей навстречу.

— Вот это ближе к правде, — удовлетворенно кивнула она. — На человека, зарабатывающего на жизнь физическим трудом, вы не похожи, приятель. Значит, делаете ставки. На что? На лошадей?

— Да, — согласился я.

— Неужели? — Она выпрямилась с такой быстротой, будто через стул, на котором она сидела, пропустили электрический ток. — Вы помните Утреннюю Звезду? На моих глазах она пробежала пять с половиной фарлонгов меньше, чем за…

Мы стали вспоминать прошлое.

Действительно, тесен мир. Первым мужем Хейзел был Чарли Эндрюз, знаменитый игрок, завсегдатай всех ипподромов страны. Мне не довелось с ним встречаться, но был он, однако, другом моего приятеля, который, к сожалению, встал на пути летящей пули. Я решил не говорить Хейзел об этом.

Через пять минут мы выяснили, что одновременно были в Луисвилле на дерби и в Балтиморе на розыгрыше Гран-при несколько лет назад, хотя никак не могли решить, в каком году.

— Нет, я точно помню год, — настаивала Хейзел. — Тогда я впервые начала посещать ипподромы, Мне было тогда семнадцать.

— Значит, сейчас тебе…

— Не увлекайся арифметикой, наездник.

— …меньше, чем мне, — закончил я.

Она сидела и вспоминала прошлое.

— Я не встречала более безобразного мужика, чем Чарли Эндрюз, — произнесла Хейзел с задумчивой улыбкой. — Ростом он был всего лишь метр семьдесят, зато весил за сто десять килограммов, и мускулы были у него даже на ушах. Он остановился в закусочной в Эли выпить чашку кофе. Я работала там официанткой. Чарли ехал в Санта-Аниту. Но прошло три недели, а оп все еще сидел на стуле в закусочной, стараясь уговорить меня разделить его состояние. Он ухаживал за мной с утонченностью медведя, а я была тогда совсем зеленая. Шел день за днем, он сидел напротив меня за стойкой, занимая сразу два стула, и расхваливал меня изо всех сил. «Хейзел, милая, — говорил он, — у тебя круп как у чистокровной кобылы. Вряд ли мне удастся встретить девушку с таким задом».

Она покачала головой.

— И в конце концов мы поженились. Мне было хорошо с ним, хотя были дни, когда мы едва сводили концы с концами. Он делал ставки на что угодно.

В ресторан вошли новые посетители, и Хейзел встала, чтобы обслужить их.

— Не уходи, наездник, — попросила она, взглянув через плечо на меня. — Мне редко приходится говорить на эту тему.

Я понимал ее. Это особый мир — мир скачек. Когда Джед Реймонд вошел в «Дикси пиг» в одиннадцать часов, мы с Хейзел все еще вспоминали прошлые забеги.

— Ты, должно быть, знаешь магическое слово, Чет, — заметил он. — Наша хозяйка обычно не бывает так приветлива с простым народом.

Хейзел приподнялась со стула и игриво шлепнула его по плечу. Джед рухнул на диван.

— Этот парень нравится мне, Джед, — она ткнула в меня большим пальцем. — Где ты нашел его?

— Это он нашел меня. — Ему удалось наконец оправиться от игривого шлепка. — Прекрати свои шуточки, женщина, а то я вызову полицию. — Он подвинулся ко мне поближе. — Посошок на дорожку? — спросил Джед.

— Посошок, — кивнул я. — А потом мне нужно идти. Завтра утром у меня встреча с Роджером Крейгом.

Через двадцать минут я поехал обратно в «Ленивую Сюзанну». Перед глазами у меня стояло, будто в ветровом стекле отражалось, лицо Хейзел. Я уже давно не встречал таких женщин.

Я даже забыл — на некоторое время, — зачем приехал в Гудзон.

Это никуда не годится, спохватился я.

Без пяти восемь я въехал в имение Роджера Крейга по плавно изгибающейся дороге, усыпанной гравием и ведущей прямо к дому. На мне был рабочий комбинезон, который наглядно демонстрировал, что я беден, но честен. Крейг уже стоял во дворе, давая указания юноше-негру, устанавливающему на козлы восьмифутовое сосновое бревно толщиной в полтора фута. Если Крейг приготовил это бревно, чтобы испытать меня, экзамен будет очень легким. Древесина сосны, растущей во Флориде, настолько мягка, что я мог бы перекусить ее зубами. Крейг родился и жил во Флориде и решил, по-видимому, воспользоваться родным деревом.

Я поднял крышку багажника «форда» и достал оттуда ящик с инструментами, веревку. Увидев меня, Крейг приветливо улыбнулся. Я понял, что ему уже сообщили о сделанном мной вкладе и что он поручит мне работу по очистке своего сада, если я не буду слишком уж неуклюжим.

Я затянул вокруг пояса страховочный пояс, надел на ноги монтерские когти, достал из ящика защитные очки и взял топор, что полегче. Такое снаряжение не было нужно, но придавало мне вид настоящего лесоруба.

— Можно приступать, мистер Крейг?

— Если вы готовы, Арнольд.

Я подошел к бревну и проверил, насколько прочно оно закреплено на козлах. После этого встал перед ним, упершись ногами в мягкий грунт. Для соснового бревна не понадобятся сильные удары — тем более я все еще не совсем доверял своей левой руке.

Я начал рубить бревно — легкими уверенными ударами, не поднимая топор выше плеча, обращая внимание не на силу ударов, а на их точность. Острый топор вонзался в мягкую древесину со звоном отлично отточенной стали. Крупные белые щепки летели в стороны. Через полминуты я отошел. Бревно лежало на земле, разрубленное пополам. Чернокожий юноша с уважением смотрел на меня.

— Жаль, что я не встретил вас несколько лет тому назад — мог бы посоревноваться, — произнес Роджер Крейг.

Я чуть не протянул ему топор, но вовремя спохватился. Дать топор человеку, который только что пришел в себя после инфаркта! Я сдвинул на лоб очки.

— Боюсь, мне было бы трудно составить вам конкуренцию, — сказал я. — В городе хорошо знают о ваших способностях. Джед Реймонд рассказывал мне, как вы работали.

— Джед — хороший парень, — улыбнулся Крейг. В его голосе прозвучали нотки, похожие на те, что слышались в голосе Хейзел, когда прошлым вечером она говорила о Джеде. Но улыбка быстро исчезла с его лица. — Мне до смерти надоело быть половиной человека. — И тут же произнес деловым тоном: — Испытание вы выдержали, причем касается это не только моего сада. Вчера я встретил в клубе судью Карберри. Когда кончите у меня, зайдите и нему и договоритесь об условиях. — Он протянул руку, прервав мои слова благодарности.

— Итак, что вы хотите сделать в моем саду?

— Здесь немало работы, — я махнул рукой вокруг. — Мне кажется, нужно подрезать эти кусты и выровнять восковицу, но сначала я хочу управиться с деревьями. Почти все нужно разредить, особенно дубки. Видите засохшие ветки на платане? А с другой стороны дома у вас гибнет два пальметто. Тот, что ближе к нам, придется убрать, но второй, может быть, удастся спасти. В общей сложности два с половиной или три дня работы.

Крейг кивнул.

— Я скажу судье, что вы зайдете к нему через три дня.

— Спасибо, мистер Крейг.

— Когда закончите, загляните ко мне в банк. — Оп вернулся в дом, и через пять минут его машина выехала из ворот.

Я закурил сигарету перед тем, как взяться за работу, и медленно обошел сад, прикидывая, что буду делать сегодня. Один из предков Роджера Крейга, судя по всему, понимал толк в деревьях. В саду росла самая большая магнолия, которую мне приходилось когда-либо видеть — не меньше семидесяти футов в высоту. Рядом росли каштаны, американские лавры и березы. С другой стороны дома я увидел тополя и клены. Там рос даже сапиндус.

Было ясное солнечное утро, воздух был чист и свеж. Итак, все пока удачно. Мне не только удалось закрепиться в Гудзоне, штат Флорида, но и завоевать доверие у его самых уважаемых граждан. Если после такого начала мне не удастся выяснить, кто вывел Банни из игры, винить я должен только себя самого.

Я вскарабкался на дерево и принялся за работу. Почти все утро я занимался тем, что разреживал кроны деревьев, убирал засохшие ветки. При такой работе я никогда не делаю перерыва на обед. Пища — это дополнительный вес, так что я работаю с восьми до четырех без перерыва.

Закончив с небольшими ветками, я приступил к крупным. Прицепив к поясу три разных пилы и прихватив бухту веревки, я снова поднялся вверх и взялся за более тяжелую работу. Я подпиливал ветку, привязывал ее веревкой к стволу дерева и осторожно опускал вниз, чтобы не повредить крышу дома, не поломать кусты и не оставить следов на аккуратно подстриженном газоне.

В заключение я подровнял обрубки, оставшиеся на стволах, и обмазал их садовым варом. Ровно в четыре я закончил работу. Во всем теле я ощущал приятную усталость, да и левая рука в конце концов разработалась и почти не болела. Это был мой первый настоящий рабочий день с того времени, как я начал присматриваться к банку в Окмалги, штат Оклахома. Впрочем, после тщательного изучения я решил отказаться от ограбления этого банка.

Я уложил снаряжение в багажник «форда» и поехал в мотель. При въезде на площадь я остановился перед светофором, и, пока ожидал зеленого света, улицу передо мной поспешно пересек худой рыжеволосый мужчина. Он заметно хромал.

Я повернул на Шестнадцатую улицу. Мне казалось, что я где-то видел этого хромого мужчину. Впрочем, при моей бродячей жизни я мог и ошибиться.

Но тут я вспомнил.

Я видел этого рыжего, когда он подошел, хромая, к моей машине в Мобиле и поднял капот, а я сидел в конторе Мэнни Себастьяна.

Поспешно остановив машину, я вылез из нее и пошел обратно по улице.

Сидя за столом в комнате мотеля, я рассматривал карту окрестностей Гудзона, которую дал мне Джед Реймонд, при ярком свете настольной лампы. У моих ног лежала немецкая овчарка, положив массивную голову на лапы. После того, как я напрасно потратил тридцать минут, разыскивая рыжеволосого мужчину, которого видел последний раз в трехстах пятидесяти милях отсюда, я заехал к ветеринару и забрал овчарку.

Одно то, что я увидел этого мужчину, означало, что медовый месяц подошел для меня к концу. Он мог появиться в Гудзоне только по одной причине. Мэнни Себастьян решил получить свою долю из 178 тысяч, которые мы захватили в Фениксе. С его стороны это не было слишком уж продуманным шагом. Мне придется подумать о том, как заставить его изменить свои планы. И я не сомневался, что это мне удастся. Впрочем, сначала нужно найти деньги.

Огромный пес еще не полностью выздоровел после того, как его сбила машина, но мог уже ходить. Рана на голове оказалась пустячной.

— Как поживаешь, Кайзер? — спросил я.

Его мохнатый хвост принялся бить по ковру. Он поднял морду, и металлический регистрационный номер сверкнул на его новом ошейнике. Когда хозяин мотеля начал протестовать, увидев нового жильца, я успокоил его банкнотом в двадцать долларов.

Я снова склонился над картой. Теперь мне нужно было отыскать мешок с деньгами — и как можно быстрее. Уже нельзя было напрасно тратить время — появление рыжеволосого было этому наглядным подтверждением. Я знал, что Банни расположился где-то недалеко от города, выбрал такое место для жилья, где никто ему не мешал. Это было одно из его качеств, которое мне нравилось.

Внимательно изучив карту, я пришел к выводу, что хижина Банни вряд ли находится поблизости от шоссе 79, протянувшегося с севера на юг. Слишком много машин и людей для человека, старающегося не привлекать к себе внимания. Оставался лишь район к востоку от центральной площади Гудзона и — потому что к югу раскинулось Тридцатимильное болото — район к северу.

Я взял карандаш и отметил на карте две точки на расстоянии пяти миль одна от другой. Если я объеду все дороги, ведущие к северу от центральной площади, может быть, мне не удастся найти Банни, но я могу отыскать синий «додж» с регистрационными номерами штата Аризона. Трудно вовсе избавиться от автомобиля. Даже скелет сгоревшей машины мог навести на след.

Я посмотрел на часы. Оставалось еще больше часа до наступления сумерек.

— Пошли, парень, — сказал я овчарке. Он тут же вскочил, внимательно глядя мне в лицо, Когда мы подошли к машине, он хотел было запрыгнуть на переднее сиденье, но я наклонился и поднял его.

— Придется поухаживать за тобой пару дней, — сказал я. Он лизнул мою руку и расположился на сиденье, полный достоинства.

Я обошел машину и открыл крышку багажника. Достал оттуда высокие, до колен, сапоги, мачете для рубки кустов и стальную клюшку для гольфа, чтобы обороняться от змей. Я знал, что грунтовые дороги вокруг Гудзона проложены по непроходимой чаще и придется больше ходить, чем ездить на машине. В отмеченном мной на карте пятимильном участке я собирался осмотреть каждую дорогу и каждую тропинку, по которым могла проехать машина или пройти человек. Если понадобится, я буду обшаривать этот район ярд за ярдом. Мне нужно было отыскать Банни во что бы то ни стало.

Мы проехали по Мейн-стрит. Кайзер сидел рядом со мной важно, как сержант, командующий парадом, У него была крупная голова, шерсть серая, местами коричневая и пасть, полная острых зубов. Выглядел он весьма внушительно.

Две первые дороги оказались не слишком заросшими, и я проехал по ним до самого конца без особого труда. Свернув на третью дорогу, я остановил машину и надел сапоги. Я знал, что скоро наступят сумерки, но мне хотелось осмотреть чащу. После первых ста ярдов стало ясно, что поиски не будут слишком простыми. Тучи комаров и москитов атаковали меня, как пикирующие бомбардировщики. Я пробивался сквозь кусты, прорубая себе дорогу, ругаясь, вытирая пот, который стекал по мне ручьями. Я заметил, что здесь недавно проезжал автомобиль. Следы машины исчезли у заброшенного сарая.

Выйдя из кустов, я увидел, что рядом с моей машиной стоит полицейский автомобиль, окрашенный в два цвета. Кайзер ворчал, раскрыв пасть с белыми клыками, на полицейского, пытавшегося заглянуть в салон. Треск сучьев у меня под ногами заставил его обернуться.

— Помощник шерифа Франклин, — объявил он отрывисто. — Держите своего проклятого волка на поводке. — Я промолчал. Франклин был коренастым мужчиной с багровым обветренным лицом. На нем были серые брюки с красным кантом и рубашка цвета хаки, расстегнутая у воротника.

— Что вы делаете здесь? — подозрительно спросил он.

— Я — лесной разведчик.

— Вы кто?

— Лесной разведчик. Осматриваю окрестности в поисках рощи сахарного клена. Мне сказали, что здесь можно найти вновь выросшие рощи сахарных кленов.

Сахарные клены растут на две сотни миль к северу, ― он посмотрел на меня сердитым взглядом. ― Если вы действительно разбираетесь в деревьях, то не можете не знать этого. ― Полицейский окинул взглядом хилую растительность.

― Я сидел в баре с одним стариком, ― ответил я уверенным голосом, ― и он рассказал мне, как пятьдесят лет тому назад отсюда вывезли миллион кубических футов сахарного клена. Если разработки не сгорели, то человек, которому удастся найти это место, может заработать неплохие деньги.

Франклин смотрел на меня пристальным, изучающим взглядом.

― Кроме того, я работаю у мистера Крейга и судьи Карборри, ― добавил я.

Последние слова произвели на полицейского впечатление. Правда, он не принадлежал к людям, умело выходящим из трудных положений. Он подошел к моему «форду» и сделал вид, что рассматривает номерной знак.

― Мы следим за тем, что происходит в этих заброшенных местах, ― проворчал он и направился к патрульной машине. Захлопнув дверцу, Франклин сдал назад, выехал на шоссе, нажал на педаль газа, и машина с ревом помчалась в сторону города.

Я снял сапоги, надел туфли. Положил сапоги, мачете и клюшку для гольфа в багажник, сел в машину и похлопал Кайзера по массивной голове.

― Ты славный пес, ― сказал я. Он глухо заворчал и игриво куснул меня за руку. У меня создалось впечатление, что мы с Кайзером одинаково относимся к людям в полицейской форме.

Когда я подъехал к мотелю, уже стемнело.

Постепенно ужинать в «Дикси пиг» вошло у меня в привычку. Часто сюда приезжал Джед, а когда посетителей было немного, за наш стол садилась и Хейзел. Мы разговаривали.

Джед и Хейзел знали всех в радиусе пятидесяти миль. Мне надо было всего лишь начать разговор и затем слушать, как эти двое перемывают косточки жителей Гудзона и ого окрестностей. Признаться, я не знал, что хочу услышать, но надеялся, что, когда они скажут что-нибудь полезное для меня, я пойму.

Как-то в разговоре я упомянул почтовое отделение. Джед и Хейзел тут же принялись сплетничать о Люси Граймс, заведующей почтовым отделением, вдове его умершего пять лет назад начальника. Джед сказал, что все в городе удивляются, почему она не выходит замуж ― недостатка в поклонниках у этой высокой длинноногой блондинки не было.

У Хейзел было свое мнение о том, почему прекрасная Люси Граймс не выходит замуж: у самого удачливого поклонника уже есть жена. Поскольку Хейзел, всегда такая откровенная, не назвала его имени, я пришел к выводу, что он ― один из завсегдатаев «Дикси пиг». Судя по ее тону, л решил, что Люси Граймс не пользуется особой любовью у Хейзел. Джед открыто подшучивал над ней по этому поводу.

Меня не слишком заботил моральный облик начальницы почтового отделения, но самое почтовое отделение не давало мне покоя.

Восемь дней понадобилось, чтобы привести в порядок имения Крейга и Ландскомба. По вечерам я уезжал из города и продолжал прочесывать местность к северу от Мейн-стрит. Никто не удивлялся, что я не ищу новую работу. Побережье Флориды, залитое солнцем, не место для чрезмерной активности.

Мне было приятно ужинать с Джедом Реймондом в обществе Хейзел. Время от времени она вставала и обслуживала клиентов у стойки бара, но не слишком часто. «Дикси пиг» по-настоящему оживал с половины десятого, и это оживление не прекращалось до двух часов ночи.

Джед предупредил меня, что иногда у Хейзел наступает депрессия и она борется с ней спиртным, однако до сих пор я этого не замечал. Мне казалось, что Хейзел рада возможности излить душу в разговорах со мной ― подобная возможность не представлялась ей в течение нескольких лет. Чарли Эндрюз умер от сердечного приступа. Хейзел тут же вышла замуж за некоего Луи Эспаду, который умер так же загадочно, как и жил. Эндрюз и Эспада завещали ей свои состояния, и теперь Хейзел была весьма богатой женщиной.

Она нравилась мне. Я сразу понял, что Хейзел ― не только красивая, но и волевая женщина, готовая плюнуть в лицо самому дьяволу, если тот встанет на ее пути. К тому же мне было приятно беседовать с ней, вспоминать легенды ипподромов, нравилось просто смотреть на нее…

И все-таки я приехал в Гудзон совсем не за этим.

Однажды мы сидели за столом и болтали, ожидая появления Джеда. Он вошел в ресторан, широко улыбаясь.

― Удачно продал участок, ― сообщил он. ― Выпивка за мой счет. Надо помогать стране, когда у нее финансовые затруднения ― пусть деньги оборачиваются как можно быстрее?

Хейзел вышла на кухню, чтобы приготовить бифштексы. Вдоль бара выстроилась очередь клиентов, спешащих утолить жажду перед тем, как сесть за ужин. Я обратил внимание на то, что все клиенты входили в ресторан через черный вход; Хейзел смело могла наглухо забить гвоздями парадную дверь и не потеряла бы ни единого цента.

Внезапно Джед прервал рассказ о сделке, которую так удачно провернул, и взглянул в окно, выходившее на автомобильную стоянку.

― Ты только посмотри!

Он встал и широко улыбнулся, когда в зал вошла высокая блондинка.

― А вот и Люси! ― воскликнул, надеясь, что блондинка услышит его. ― Полагаю, она не откажется выпить с нами. ― С этими словами оп решительно направился к ней.

Я слышал, как он весело уговаривал блондинку, и через несколько секунд она уже сидела за нашим столом.

― Старина Чет так восхищался нашим почтовым отделением, ― особенно тем, что оно не принадлежит почтовому ведомству, ― продолжал он, подмигнув в мою сторону. Я встал. ― Чет, позволь представить тебе Люси Граймс. Люси, познакомься с моим другом Четом Арнольдом. Он ― садовый хирург. ― Джед широко улыбнулся. ― Вряд ли нужно говорить Чету о тебе, Люси. Уже через двадцать минут после проезда в город он только и говорил о нашей прелестной начальнице почты.

― Вы не посидите с нами, миссис Граймс? ― прервал я фонтан его похвал. Блондинка пробормотала что-то и села напротив. Ее лицо под изящной прической выглядело спокойным и прекрасным. Кожа лица была настолько бледной и прозрачной, что почти светилась, а глаза были темно-карими ― что редкость у блондинок.

Джед сел рядом с ней и заказал виски. Люси сжала перед собой точеные кисти рук с тонкими пальцами и посмотрела мне в глаза.

― Я слышала, что вы искусный садовник, мистер Арнольд, ― заметила она. Голос был низким и приятным, слегка хрипловатым.

― Спасибо, миссис…

― Эй, друзья, что это вы разговариваете друг с другом так официально? ― прервал меня Джед. ― Никаких там мистеров и миссис, пожалуйста. Просто Люси и Чет. ― Оп вскочил и подошел к музыкальному автомату в углу, опустил туда несколько монет и пригласил Люси танцевать. ― Знаю, это запрещено законом, но принято во всей стране, ― ухмыльнулся он, взглянув на меня. ― Пообедаешь с нами, Люси? Я праздную крупную сделку.

― Только не сегодня, ― покачала головой блондинка с искренним сожалением. Она танцевала с Джедом, потом со мной и снова с Джедом. Я не слишком хороший танцор, но Люси следовала всем моим движениям. Тесно прижимая ее к себе, я обратил внимание, что она совсем не такая уж хрупкая, как кажется ― все было на месте. Я попытался определить, сколько ей лет. Тридцать или около этого, решил я.

Я снова пригласил ее на танец ― и в тот момент дверь распахнулась, и в ресторан вошел широкоплечий мужчина в серых брюках с красной полоской вдоль них и рубашке цвета хаки, расстегнутой у горла. Его багровое лицо, будто вытесанное из камня, было мне знакомо. Он подошел к бару и заказал кружку пива.

Когда закончился танец, Люси извинилась и взяла сумочку.

― Так приятно было провести с вами время, ― безразлично улыбнулась она и вышла из ресторана. Через пару минут мужчина в форме тоже встал и последовал за ней.

― Обычно они ведут себя не так открыто, ― заметил Джед негромко. ― Это ― Барт Франклин, один из наших помощников шерифа. Молодой и делающий стремительную карьеру. Из-за вспыльчивости получил прозвище «Молния» Франклин. Меня тоже иногда привлекают к полицейской работе ― когда требует общественность. Барт не принадлежит к числу тех, кого любят и уважают.

― Он женат?

― Я бы ответил так ― его жена замужем. А вот сам Барт живет с вдовой-блондинкой.

― Всегда полезно знать, охотится ли другая собака за той же костью, ― произнес я.

― Неужели и тебе она нравится? ― голос Джеда звучал недовольно. ― Я пригласил ее к нашему столу, потому что ты расспрашивал о ней в прошлый раз, но если бы я знал… ― Он покачал головой. ― Кому что нравится. Учти, что Барт будет твоим соперником. А вот я к ней равнодушен. Ее чары ― не для меня.

В этот момент Хейзел принесла бифштексы.

Джед попрощался в половине девятого ― его ждала девушка. Вскоре после него ушел и я.

Я вернулся в город, поставил машину ― на центральной площади и принялся за работу. Неделю назад я наметил четыре таверны, которые, по моему мнению, могли привлечь Банни. Каждый вечер я заходил в одну или две из них. Посидев некоторое время с кружкой пива, поболтав с барменом, я уходил. Завсегдатаи уже знали меня в лицо, а бармены наливали пиво, едва я входил в дверь.

Пройдет еще несколько дней, и я заброшу приманку в каждом из баров, причем начну с того бармена, который кажется мне наиболее разговорчивым.

― А где этот высокий темный парень, который все время молчит? ― спрошу я. ― Что-то давно не видел его.

Клиенты в барах часто меняются, но постоянных посетителей бармены обычно помнят.

― Ах да, этот высокий парень! ― Я надеялся получить именно такой ответ. ― Что-то действительно давно его не было видно.

Если мне удастся найти бармена, который помнит Банни, это поможет напасть на след. Даже если бармен лишь припомнит, в каком направлении уезжал Банни после выхода из таверны.

Ходить и расспрашивать о Дике Пирсе я не решался. В маленьком городке все знакомы друг с другом и рано или поздно мои расспросы станут известны тому, кому не следует о них знать. Разумеется, если уж я потерплю полную неудачу, придется прибегнуть и к такому средству ― но в самом крайнем случае.

Пока я не хотел бросать на стол свой козырный туз.

Слишком рано.

VII

Следующей ночью, когда я зашел во вторую таверну, рыжий мужчина, хромающий на одну ногу, допустил ошибку, не зная, что я приметил его еще в Мобиле.

Я только остановился у таверны и открыл дверцу своего «форда», как он проехал в черной машине мимо со скоростью восемь миль в час. Я увидел его и сразу вспомнил Мобил.

Автомобиль завернул за угол, прижался к обочине и остановился. Начало темнеть, и свет тормозных огней был отчетливо виден. Рыжий следил за мной — это стало мне настолько очевидно, будто я получил от него письмо.

Я зашел в бар, выпил кружку пива, поговорил с барменом о бейсболе. Но все время меня не оставляла мысль о рыжем. Он был роскошью, которую я не мог себе позволить. Надо было узнать, сообщил ли он обо мне Мэнни Себастьяну, и решить, как от него избавиться.

Попрощавшись с барменом, я вышел и сел в машину. Включил двигатель и свернул на улицу, где стояла черная машина. Но улица была пуста. Я дважды проехал вокруг квартала, проклиная себя за небрежность, и в это время сзади показался свет фар. Не знаю, где прятался этот сукин сын, но следил он за мной просто мастерски. Нелегко преследовать человека в машине, причем так, чтобы он не заметил этого. У рыжего все получалось блестяще.

Теперь нужно выманить его из города. Выехав на шоссе, я поехал со скоростью пятьдесят миль в час, никуда не сворачивая. Мне некуда было спешить. Где-нибудь подальше от Гудзона я найду место, чтобы избавиться от рыжего навсегда.

Мы не отъехали и пяти миль от города, а я уже понял, почему рыжему удалось преследовать меня от Мобила, оставаясь незамеченным. Он был артистом. Вместо того, чтобы сесть мне на хвост и ехать следом, он то обгонял меня, то выскакивал откуда-то сзади и ехал, несмотря на почти безлунную ночь, не включая фар.

Однажды, когда он обогнал меня на большой скорости, я посмотрел на номер его машины. Номер был весь заляпан грязью.

Проехав двадцать пять миль, я оказался в крохотном сонном городке, где даже в центре светофор был поставлен на автоматическую мигалку. По сторонам улицы виднелись темные витрины магазинов, а впереди — освещенная телефонная будка. Я повернул на перекрестке направо, снова направо и тут же еще раз направо, выскочил из машины и скрылся в подворотне. Я надеялся, что и на этот раз он поступит, как раньше.

Он проехал мимо «форда» и затормозил в нескольких футах от телефонной будки. Его машина еще катилась вперед, когда он выключил фары. Судя по всему, рыжий считал, что близок к цели. В этом он был прав — но цель была не та, что он ожидал.

Рыжий быстро вылез из машины, посмотрел на пустынный перекресток и пошел вперед. Он боялся потерять мой след.

Мой след он не потерял.

Я вышел из подворотни и встал между ним и машинами с револьвером в руке.

— Привет, рыжий! — сказал я. — Как дела в Мобиле?

У другого человека остановилось бы от неожиданности сердце, но рыжий был человеком иного склада.

— Ты меня спутал с кем-то, приятель, — хладнокровно промолвил он.

— Поворачивайся и шагай и телефонной будке. Зайди внутрь и сделай вид, что набираешь номер. И не вздумай сунуть руку в карман.

— Уверяю тебя, это какая-то…

— Перестань! Ты шофер Мэнни, которому понравился мой «форд», — прервал я. — Значит, Мэнни обещал тебе «форд», если ты согласишься следить за мной, верно?

Это, должно быть, потрясло его, однако самообладания он не утратил.

— Не знаю никакого Мэнни, — с деланным равнодушием произнес он, глядя на меня настороженным взглядом. У него было худое бледное лицо в веснушках.

— После приезда в Гудзон ты уже звонил Мэнни, рыжий?

— Мэнни сказал, что ты — опасный человек, — рыжий внезапно бросил притворяться. — Уж опасным-то тебя не назовешь!

— Последний раз, рыжий, — спросил я негромко. — Ты уже успел позвонить Мэнни после…

— В гробу я тебя видел! — выкрикнул рыжий, захлопнул дверцу и одновременно сунул правую руку под пиджак. Его рука еще не успела схватить рукоятку пистолета в кобуре под мышкой, когда первая пуля ударила его в грудь и тут же вторая — в висок. Он медленно повернулся, на лице появилось выражение крайнего изумления, и тело его опустилось на пол будки. Я выстрелил еще четыре раза — крупнокалиберные пули «смит-вессона» разбили стекло и заднюю стенку, а последняя вырубила свет. Вот теперь уж никто не будет утверждать, что стрелял опытный стрелок!

Я повернулся и быстро подошел к машине, сдал назад, развернулся и поехал по улице, но теперь уже в обратном направлении и включил фары лишь при выезде из города. В окнах вспыхивал свет, отдергивались занавески.

Жители городка не сразу обнаружат тело убитого, потому что лампа в будке разбита моей пулей. Потом они примутся обсуждать происшедшее. Я положил револьвер на сиденье рядом — на случай, если все-таки сзади появятся огни полицейской машины.

Но все было спокойно.

Кайзер радостно встретил меня у двери моего домика в мотеле. Он свернулся у моих ног и внимательно следил, как я чистил, смазывал и перезаряжал свой «смит-вессон».

Я не знал, успел рыжий поговорить с Мэнни или нет.

Если не успел, то Мэнни не найдет меня.

Я лег спать.

Во время следующей поездки в «Дикси пиг» я взял с собой Кайзера. На стоянке уже расположилось больше десятка машин и среди них спортивный автомобиль Джеда Реймонда. Я вошел в ресторан в сопровождении Кайзера. Из-за стола в углу поднялся Джед, махнул рукой, приглашая меня. Я повернулся, пошел к нему и, только подойдя к столу, заметил, что напротив сидит Люси Граймс.

— Добрый вечер, — поздоровался я, опускаясь на стул рядом с Джедом.

Люси улыбнулась, но промолчала, с опаской глядя на огромную овчарку. Джед протянул руку и похлопал Кайзера по массивной голове. Я внимательно следил за псом, но Кайзер воспринял ласку Джеда спокойно.

— Как зовут твоего спутника, Чета — спросил Джед.

— Кайзер, познакомься с моим другом Джедом, представил я их и повернулся к Люси. Ее лицо выглядело усталым и осунувшимся, под глазами синие круги. Она то и дело поглядывала на стоянку через окно. Ей не пришлось долго ждать. Желтый автомобиль с широкой синей полосой вдоль бортов и надписью «Полиция» въехал на площадку и остановился. Люси встала, взяла со стола перчатки и сумочку, равнодушно бросила:

— До свидания, джентльмены, — и направилась к выходу.

— На парня, отчаянно стремящегося овладеть телом нашей блондинки, ты что-то не очень похож — не торопишься, — заметил Джед, наблюдая, как Люси села в полицейский автомобиль.

— А ты не спеши с выводами, — посоветовал я, — Может быть, и научишься чему-нибудь у такого опытного ловеласа, как я. И вообще поспешность никогда не приводит к успеху у женщин.

— С момента окончания средней школы я этого не замечал, — ухмыльнулся Джед и тут же посерьезнел. — Ты знаешь, я начинаю жалеть, что так завел тебя в связи с этой вдовой. Брось ее, а? В местном пруду плавают куда более привлекательные рыбы. Хочешь, дам тебе пару адресов из своей черной книжки?

— Неужели лишь потому, что она села в полицейский автомобиль?

— Значит, ты тоже это заметил, — кивнул он. Видишь ли, Барт — довольно-таки примитивный мужчина. Все время на взводе. Зачем связываться с таким дерьмом?

— Значит, он ревнует ее?

— Уж в этом можешь не сомневаться. Ревнует, да еще как! — Джед начал водить пальцем по мокрой клеенке, не поднимая головы. — О нем рассказывают нехорошие истории. Некоторые из них похожи на правду. — Эй, Хейзел! — внезапно крикнул он, меняя тему разговора. — Где наши бифштексы?

Мы принялись за еду. Время от времени Джед давал небольшие куски мяса Кайзеру. Пес открывал пасть с огромными белыми клыками и неторопливо, с достоинством брал мясо с ладони Джеда.

— Смотри, избалуешь его, — предостерег я.

— Он заслуживает. Мне нравится твой новый друг. — Он взглянул на часы. — Ого, мне пора исполнять свой долг. Ей двадцать лет, голубые глаза.

Едва Джед скрылся за дверью, как Хейзел подошла к столу. Я удивился — впервые за время знакомства я увидел ее в платье, а не в джинсах. И что-то изменилось в прическе.

— Это по какому случаю? — спросил я. Хейзел опустилась на стул, где минуту тому назад сидел Джед.

— Никакого случая, — заметила она низким голосом. — Просто время от времени я даю возможность скотам, заходящим сюда, посмотреть еще на кое-что, кроме моего зада.

По ее глазам я понял, что стакан, который она принесла сюда, не был первым сегодня. Я вспомнил предупреждение Джеда. Хейзел никак не напоминала скромную тихую девственницу. Частенько какой-нибудь полупьяный клиент поддавался на вечный зов пола и пытался ущипнуть за то, что скрывалось под обтягивающими джинсами. Ответная реакция Хейзел ошеломляла всех присутствующих.

— Что с тобой, парень? — произносила она хриплым голосом. — Ты выплатил всю страховку? Неужели не знаешь, что для любителей хватать меня за зад приготовлено специальное кладбище позади дома?

Хейзел залпом осушила стакан и наклонилась к моей зажигалке, пару раз затянулась и взяла мой стакан.

— Я не блондинка, — заявила она вызывающим тоном, — но все, что есть у нее, есть и у меня — причем вдвое больше и намного лучше. Сегодня я рано закрываю. Приезжай за мной в половине первого.

Я открыл рот и снова закрыл его.

— В половине первого, — кивнул я.

Хейзел улыбнулась, погасила сигарету в пепельнице, встала и вышла на кухню. Обратно она не вернулась.

Взглянув на часы, я увидел, что до половины первого еще много времени, и решил посетить таверны, которые навещал каждый день. На этот раз я зашел в ту, где барменом работал любитель бейсбола. Он относился ко мне лучше всех остальных, и сегодня вечером я собирался задать ему несколько наводящих вопросов. Войдя в таверну, однако, я сразу понял, что с вопросами придется повременить. У бара сидел Барт «Молния» Франклин, По-видимому, свидание оказалось очень коротким. Должно быть, Барт понял, почему у блондинки измученное лицо и круги под глазами, подумал я с удовлетворением.

Он увидел меня, как только я вошел в зал, но решил сначала подумать. Наконец, плохое настроение одержало верх — он встал, подошел ко мне, покачиваясь и что-то бормоча, и сел на стул рядом.

— Что-то позабыл ваше имя, — произнес он на весь зал.

— Арнольд, — ответил я.

Он подождал, не добавлю ли я что-нибудь еще.

— Слышал, что вы любите потанцевать, — продолжал полицейский. Глядя на его багровую физиономию, я пытался определить, чем вызван этот цвет — длительным пребыванием на открытом воздухе или большим количеством спиртного. Разговоры вокруг нас стихли. Франклину не понравилось моё молчание.

— Заметил, что вы каждый день ходите по зарослям. Когда-нибудь натолкнетесь на подпольный самогонный завод, и вам снесут голову картечью из обреза.

— Ничего, у меня есть запасная.

Сначала оп не понял, затем еще больше покраснел.

— И долго собираетесь пробыть у нас, Арнольд?

— Это зависит от обстоятельств, — ответил я.

— Каких обстоятельств? — выдохнул он.

Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

— Моих личных обстоятельств, — улыбнулся я и хлебнул пива из кружки.

Франклин взял меня за руку. Я посмотрел на его руку, затем перевел взгляд на лицо. Он отдернул руку и нахмурился. Я понял, что это за человек — таких я ненавидел больше всего. Ему хотелось заставить меня признать его силу. Я почувствовал, как у меня зашевелились волосы от ненависти.

Франклин не решился сделать так, как ему хотелось. Он фыркнул, встал и вышел из таверны. Разговор в зале возобновился. Бармен бочком подошел ко мне и принялся вытирать тряпкой поверхность бара.

— Да, это наш Франклин, — заметил он извиняющимся тоном. — Он немного… вспыльчив. А что это он имел в виду, когда заговорил о танцах?

— Не имею ни малейшего представления. — Я знал, что не должен говорить о том, чьей подругой является белокурая вдова. Снаружи послышался рев мотора — автомобиль Франклина рванул с места. — Вспыльчив, да? И скольких он похоронил в приступе вспыльчивости? — Едва слова вырвались у меня, как я тут же пожалел о них. Зачем зарываться на неприятности? Это безумие.

Бармен захихикал.

— Скольких похоронил? Ха-ха! — Он посмотрел по сторонам, надеясь на самую широкую аудиторию. Может, и похоронил, но никто не подал на него жалобу. — Бармену нравилось слушать свой голос. — Может быть, пару преступников, пытавшихся скрыться, — не больше, — поспешно добавил он, затем продолжил с новым усердием: — Барт — один из лучших молодых полицейских в нашем городе… — Проявив, таким образом свою лояльность к силам правопорядка, он одарил меня широкой улыбкой.

Я допил пиво, вышел на улицу и вернулся в мотель, где провел пару часов, читая книгу. Когда часы показали двенадцать, я запер Кайзера и вышел из мотеля. Через пятнадцать минут я подъехал к «Дикси пиг». Свет в ресторане был выключен, и на площадке стоял всего один автомобиль — машина Хейзел, Она подошла к ней, увидев меня.

— Поедем в моей машине, — сказала она, садясь на место водителя. «Интересно, сколько еще она выпила?» — подумал я, но опустился на сиденье рядом. Хейзел включила мотор и резко рванула с места. Из-под задних колес вырвался фонтан гравия.

Выехав на шоссе, мы свернули на юг. За последним городским светофором Хейзел прибавила скорость. Она оказалась хорошим водителем, хотя и немилосердно газовала. Откинувшись на спинку сиденья, я смотрел, как полная луна плывет над заливом и перед нами разворачивается черная лента шоссе. Мы оба молчали.

Миль через пятнадцать Хейзел свернула налево, на узкую проселочную дорогу. Судя по всему, она хорошо знала местность, потому что рассмотреть дорогу эту с шоссе невозможно. Еще через милю она снова повернула налево, автомобиль запрыгал по ухабам и остановился. Хейзел выключила фары; мы сидели и смотрели на темный силуэт коттеджа, освещенного лунным светом.

— Я построила его сама, — сказала она, — До последнего гвоздя. Это — хорошая терапия. Пошли.

Она отперла дверь, и мы вошли.

— Ну? — раздался из темноты ее голос. — Хорошо, что у меня достаточно смелости для нас обоих. Почему ты не пригласил меня куда-нибудь?

— Отвечу на твой вопрос, как только в голову придёт подходящее объяснение, — пробормотал я. Она захлопнула входную дверь, и я слышал, как щелкнул замок. В комнате было темно, и я ничего не видел, кроме широкой кровати у окна.

Хейзел подошла сзади и обняла меня;

— Раздевайся, приятель, — пригласила она.

Я медленно разделся и подошел к кровати. Она лежала поверх одеяла совершенно голая. Ее тело могло бы стать моделью для любого художника, умеющего видеть настоящую женщину.

Я сел на краешек широченной кровати.

— Хейзел… — начал я.

— Только не пытайся сказать, что моя смелость смутила тебя, — она протянула ко мне руки. — Ты — мужчина, все будет в порядке.

Через некоторое время, когда и для нее стало очевидно, что все в порядке не будет, она села, опершись спиной о подушки.

— Дай мне сигарету, Чет, — попросила Хейзел. Ее голос звучал устало. Я встал, подошел к костюму, брошенному на кресло, и достал сигареты. В свете зажигалки она посмотрела на меня.

— Это из-за меня, Чет? — тихо спросила она.

— Нет.

— Но ведь ты не гомосексуалист. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Нет.

— Но у тебя такое случается?

— Да. Не слишком часто.

— Жаль, что это случилось именно со мной. — Хейзел выпустила облако дыма. — Извини меня, Чет. Я знаю, что я виновата. Но почему?

— У каждого свой взгляд на жизнь. — Я погасил сигарету. — Когда-то, много лет назад, я увидел забавный рисунок в журнале. Батальон в парадной форме марширует по плацу, а сзади тащится солдат — весь растрепанный, потный и грязный. Сержант ругает его, а солдат отвечает, что он тоже маршировал — но под другой барабан.

— А у тебя какой барабан? — тут же спросила Хейзел.

Я чуть было не выпалил — «оружие», но успел сдержаться и ответил: «Возбуждение». С револьвером в руке и в обстановке, когда напряженность так и потрескивает в воздухе, у меня просто несравнимые мужские достоинства.

— Да, мне приходилось слышать про тореадоров, — заметила Хейзел задумчиво. — И игроков в карты, у которых влечение то пропадало, то снова появлялось. Она встала с кровати и подошла к разбросанной на полу одежде. Ее прекрасное тело светилось в полумраке. Одевшись, Хейзел подошла к постели и больно ткнула меня в ребра.

— Давай забудем о сегодняшнем вечере и начнем сначала, — предложила она.

Но в машине, когда мы ехали обратно в «Дикси пиг», царило молчание, Впрочем, такое случалось со мной и раньше.

Придя в ресторан на следующий день, я не заметил никаких перемен в отношении Хейзел ко мне, и она пи разу не упомянула о том, что произошло накануне.

— Я слышала, что теперь ты дразнишь наших бедных молодых полицейских, — неожиданно заметила Хейзел, садясь напротив.

— Со слухом у тебя все в порядке, но кто-то ввел тебя в заблуждение, не сказав, что произошло на самом деле.

— Боюсь, ты недооцениваешь Барта Франклина.

Это разозлило меня.

— Я ни переоцениваю его, ни недооцениваю, — буркнул я. — Мне просто наплевать.

— Не сердись, Чет. Я ведь говорю это ради твоего блага. Барт действительно опасен.

— Тогда почему опасному человеку поручили обязанности полицейского?

Хейзел нахмурилась.

— Думаю, никто не знал, насколько опасным может быть Барт, пока он не стал полицейским. Психиатр, наверное, придет к выводу, что теперь Барт может вымещать свою злобу на других, вообще не опасаясь наказания.

— По-видимому, Люси Граймс нравятся агрессивные мужчины.

— В последнее время между ними что-то произошло, — тихо заметила Хейзел. — И эти перемены заметны в ней, а не в нем. Люси всегда выглядела надменной, всегда смотрела на других свысока. Было время, когда Барт по ее сигналу опрокидывался на спину, подобно щенку, и покорно скулил. А вот теперь все переменилось. Она похудела, и ее глаза походят на дыры, прожженные в одеяле. Что-то мучает нашу прекрасную блондинку. Говоря по правде, я даже подумала, а не растратила ли она казенные деньги.

«Вот оно что!» — подумал я, пытаясь скрыть волнение.

— Зачем ей это понадобилось? — поинтересовался я равнодушно.

— Давай я расскажу тебе одну историю. — Хейзел уперлась ладонями в стол и положила подбородок на руки. — Перед самой смертью Чарли играл на скачках, и ему поразительно везло. Он оставил мне крупные деньги, я выгодно их вложила в дело. После кончины Луи выяснилось, что у него немалое состояние, которое он тоже завещал мне. В небольшом городке слухи распространяются быстро. Два месяца назад, — Хейзел говорила едва слышным голосом, будто думала вслух, — ко мне пришел Барт Франклин и попытался занять три тысячи долларов. Сказал, что ему предлагают вложить деньги в фантастически прибыльное дело. Чарли говорил мне, как обращаться с такими просителями. Барт знал, что мои деловые интересы представляет Нейт Пепперман — консультант, контора которого находится на втором этаже городского банка. Я предложила Барту обратиться к Нейту и, если тот согласится, сказать ему, что у меня тоже нет возражений; — На лице Хейзел появилась хитрая улыбка — точь-в-точь, как у нашалившей девчонки. — Чарли посылал просителей к своему консультанту каждую неделю по два-три человека. Потом он закуривал свежую сигарету и говорил, что в тот момент, когда его консультант одобрит хотя бы одно из предложений о выгодном вложении его капитала, он уволит его и наймет нового. Как только просители лишались возможности уповать на дружбу, все их «выгодные» предложения оказывались такими же дырявыми, как швейцарский сыр.

Затем улыбка исчезла с ее лица.

— Через пару недель Нейт зашел, чтобы поговорить о других проблемах. Я спросила его о Барте и ничуть не удивилась, когда услышала, что Барт к нему не заходил. Даже у профессионального дельца возникнут трудности, если он попытается уговорить такого недоверчивого адвоката, как Нейт.

Хейзел достала новую сигарету из пачки и наклонилась, чтобы прикурить от зажигалки, которую я поднес.

— Примерно в то же самое время один из завсегдатаев моего бара рассказывал, что Люси Граймс обращалась в автомобильное агентство Дика Тэрнбилла и приценивалась к иностранным спортивным автомобилям. Мне сразу все стало ясно. — Хейзел махнула сигаретой перед моим лицом. — И вдруг — всем на удивление — через пару дней Люси носится по городу в новеньком красном спортивном автомобиле!

Да, меня это тоже изумило, — усмехнулась она, когда у меня поползли брови на лоб. — И тогда я решила выяснить, как это произошло. Так вот, Барт заплатил за него наличными — стодолларовыми банкнотами. Таким образом, или наш молодой полицейский отыскал себе нового щедрого благодетеля, или Люси запустила руку в почтовую кассу. А сейчас у нее такой вид, будто ждет, когда ей спустят штаны и как следует отлупят.

— Может быть, Барт накопил эти деньги, — предположил я, не переставая лихорадочно думать.

— Дней десять Люси носилась по городу в своей новенькой английской игрушке, прямо-таки сияя от радости, — продолжала Хейзел, не обращая внимания на мое замечание, — и вдруг счастья как не бывало. Не знаю, как ему это удалось, но теперь повелителем стал Франклин. Люси походит на керосиновую лампу, у которой задули пламя. Наверно, ревнивые мужчины очень действуют на нервы. Возможно, сами мужчины этого и не замечают, но женщины чувствуют все.

Рассказ Хейзел меня заинтересовал, очень заинтересовал. Неужели я напрасно бродил по зарослям западного побережья Флориды, тогда как оба были все время у меня под носом? Странный интерес Франклина к моим поискам в зарослях кустарников и эта прямая связь с почтовым отделением…

Когда бар наполнился клиентами и Хейзел пошла обслуживать их, я снова задумался об этом.

И не переставал думать, возвращаясь в мотель.

Я уже лег спать, как вдруг мне в голову пришла еще одна мысль. Я встал, надел халат и вышел к машине. На дне ящика с инструментами я нашел то, что искал: крохотный итальянский пистолет, заряженный тремя патронами калибра 4,5 мм. Он уютно лежал в своей кобуре, которая закреплялась обычно на лодыжке, и был настолько мал, что скрывался под брючиной.

Вернувшись в коттедж, я пристегнул кобуру с пистолетом. Мне не было известно, знает ли Мэнни Себастьян, где я скрываюсь, и я не исключал, что, когда узнаю об этом, времени уже не останется, Так что требовался запасной козырь — вроде крохотного пистолета в кобуре на лодыжке.

И все-таки сейчас важней для меня был Барт Франклин.

— И Люси Граймс.

На следующее утро я вошел в почтовое отделение. Ровно в девять окошечко с надписью «Выдача почтовых отправлений» открылось. Я увидел двух служащих, но они работали в дальнем углу длинной комнаты. Я подошёл к окошечку, чтобы поговорить с Люси без помех.

— Доброе утро, Люси, — сказал я.

— Доброе утро. — Синие круги все еще виднелись под глазами, а белокурые волосы были растрепаны. Тонкое бледное лицо ее портили едва заметные красноватые пятна.

— Что вам угодно — вежливо спросила она.

— Может быть, поужинаем вместе, Люси?

Удивление, которое появилось на ее лице при виде меня, превратилось в изумление.

— Вот уж не знаю, — пробормотала она. — Как-то мне…

— Люси, ты ведь не обручена с ним, — прервал я. — И на поводке он тебя тоже не водит.

— Если вы хотите сказать… — Губы презрительно сжались, а подбородок поднялся вверх.

— Именно это я и. хочу сказать — приглашаю поужинать со мной. Скажем, в среду вечером?

— Мне… мне нужно подумать. — Люси выглядела растерянной.

К окошечку подошла какая-то женщина. Мне пришлось сделать шаг в сторону.

— Ну так что — в среду вечером? — настаивал я.

— Мне нужно… позвоните вечером, — поспешно ответила она и тут же улыбнулась женщине. — Здравствуйте, миссис Ньюмэн.

Я шагнул назад, пытаясь ускользнуть от любопытного взгляда миссис Ньюмэн. Теперь уже не нужно никого оповещать о том, что я пригласил почтмейстершу на ужин. Можно положиться на миссис Ныомэн и ее подружек — Барт Франклин скоро узнает об этом. И если Хейзел права, согласие Люси поужинать со мной будет означать, что Франклин дал добро. Уже само по себе это создаст любопытную ситуацию.

Я поехал на восток по Мейн-стрит и в течение шести часов бродил по двум десяткам заросших сплошным кустарником тропинок. Некоторые из них пролегали в двадцати ярдах одна от другой. Я весь вспотел, у меня испортилось настроение. И ничего не нашел.

Вернувшись к себе в «Ленивую Сюзанну», я принял душ и вытянулся на кровати, чтобы немного отдохнуть. Заснуть не удалось, несмотря на усталость. Преследующие меня неудачи раздражали, делали взрывоопасным мой и без того вспыльчивый характер. Еще немного усталости, разочарования и неудач — и самый крохотный толчок может побудить меня к действиям, не обязательно правильным или нужным, просто действиям, потому что уже само действие будет выходом.

Встав с кровати, я все еще был в паршивом настроении. Позвал Кайзера, мы сели в машину и отправились в «Дикси пиг» ужинать. Первые три минуты в ресторане окончательно испортили настроение. За нашим столом сидел Джед Реймонд в рубашке цвета хаки и форменных брюках с красными полосами по бокам сверху донизу — форма, которая у меня ассоциировалась с Франклином.

— На маскарад собрался? — спросил я. Джед посмотрел на меня с любопытством. Откровенно говоря, звук моего голоса и мне не понравился.

— Я ведь говорил, что иногда меня привлекают в качестве помощника шерифа, — улыбнулся он, ничуть не обидевшись. — В экстренных случаях.

— И что это за экстренный случай?

— Открытие нового супермаркета, — на лице Джеда появилась сконфуженная гримаса. — Я слежу за движением транспорта.

— По-видимому, ты моложе, чем я предполагал. Я опустился на стул. — Играешь в полицейских и воров.

— Да брось ты, Чет! Неужели не понятно? У нас приходится или помогать шерифу, или заниматься политикой. Первое отнимает меньше времени и стоит дешевле.

— Вдруг тебе придется арестовывать будущего покупателя недвижимого имущества?

— Ни один из моих покупателей не попадет в положение, при котором его понадобится арестовывать.

— Ну а если?

— Если он не внес аванс, я дам ему убежать, — ухмыльнулся Джед.

Кайзер неслышно подошел к Джеду и положил массивную голову ему на колени. Джед протянул руку и почесал пса за ушами. Благодарный Кайзер, играя, сжал мощными челюстями ладонь Джеда, который зарычал на пса. Кайзер посмотрел на него и зарычал еще громче, Я решил, что псу хочется поиграть, и Джед пришел к такому же выводу.

— А, тебе не терпится попробовать силы? — с деланной суровостью спросил Джед, и в следующее мгновение огромная темно-коричневая собака и человек сошлись в схватке, такой свирепой на вид, что клиенты у бара разбежались, как куропатки. Один даже залез на стол.

Наконец Джед поднялся с пола, задыхаясь от смеха. Он отряхнул брюки и погрозил Кайзеру пальцем. Тот в знак благодарности помахал хвостом. Джед сел рядом со мной.

— Великолепный пес, — сказал оп и тут же, без перерыва и не меняя интонации, добавил: — Слышал, ты назначил свидание Люси Граймс.

— Она еще не сообщила о своем согласии.

— Но ведь ты пригласил ее поужинать, если верить одной мадам, которая якобы слышала это своими собственными ушами. Знаешь, я чувствую себя виноватым. — Может быть, ты хочешь доказать этим что-то?

— Я пригласил даму поужинать со мной. Не надо искать в этом какой-то скрытый смысл.

— Знаешь, Чет, просто хочу тебя предупредить. Веришь ли, но пару ухажеров, пригласивших пашу прекрасную вдову поужинать, постигли несчастные случаи. Насколько я помню, вот уже год никто ее не приглашал — ты первый.

— А почему с Франклином не бывает несчастных случаев?

— А кому хочется связываться с полицией?

— Хорошо, хорошо. Ты предупредил меня, и я очень тебе благодарен. Позволь заказать тебе стаканчик перед тем, как ты отправишься к новому универмагу, чтобы щеголять своей формой бойскаута.

— Прошу вас, сэр, относиться к служителю закона с соответствующим уважением. Извини, Чет, но выпьем как-нибудь в другой раз. Надо спешить. — Он погладил Кайзера по голове, встал и скрылся за дверью.

Впервые за время знакомства я был рад тому, что Джед ушел. Просто удивительное воздействие оказывает на меня форма полицейского. И все-таки я остался доволен тем, что Джед подружился с Кайзером. В случае, если мне понадобится немедленно исчезнуть, Кайзер останется с надежным другом.

Я подошел к телефону и набрал домашний номер Люси Граймс.

— Это Чет Арнольд, Люси, — сказал я, когда она сняла трубку. — Ну как, тебя устраивает среда?

— Ну-у… — последовала короткая пауза. Интересно, может быть, у нее Франклин? Впрочем, сейчас это мало интересовало меня. — Скажи, Чет, пять часов — это не слишком рано? Тогда заезжай за мной на почту. — Ее голос был каким-то нервным.

— Нет, пять часов меня устраивает. — Значит, по неизвестной мне причине ей не хотелось, чтобы я заезжал за ней домой. — Итак, в среду в пять вечера.

— Отлично, Чет. Буду очень рада.

Я положил трубку. Что-то необычное скрывалось в последних ее словах — будто они были заряжены электричеством. Люси, без сомнения, представляла собой заманчивую цель для любого мужчины — длинные ноги, белокурые волосы, красивая фигура, женственность — но во время наших встреч в «Дикси пиг» я не раз замечал, как по ее лицу проскальзывало выражение хищницы. А вот сейчас она хотела создать впечатление ласковой и доступной. Интересно, почему?

Когда я вернулся к столу, там сидела Хейзел.

— Скажи, Чет, Джед обещал вернуться после дежурства?

— Нет. У него другие планы.

— Понятно.

— Я вот подумал, Хейзел… — начал я и замолчал, стараясь подобрать нужные слова. — Подумал, может быть, нам стоит снова побывать в твоей лесной хижине?

— Ты думаешь, стоит? Почему?

— Ну, скажем, потому, что мне жалко смотреть, как попусту пропадает такое прекрасное тело.

— Ну что ж, сейчас даже такой комплимент нравится мне.

Со стороны бара донесся стук пустого стакана по стойке.

— Я сейчас.

Я смотрел на Хейзел, идущую к стойке, и чувствовал, что сегодня все будет в порядке. Не знаю почему.

Клиенты обступили бар, и Хейзел не могла отойти от него. Я подошел к бару сбоку и, когда Хейзел повернулась ко мне, сказал:

— Приеду к закрытию.

Она посмотрела на меня вопросительным взглядом и кивнула.

Еще оставалось время, и я решил съездить в центр города. Там я зашел в таверну Боба Германа — ту самую, где наткнулся на Франклина. Герману я нравился потому, что давал ему возможность демонстрировать свои энциклопедические знания в области бейсбола. Оп мог, не задумываясь, назвать составы команд «Янки» и «Пиратов», выступавших во Всемирной серии 1928 года.

Герман приветливо улыбнулся, когда я вошел в таверну, и сразу налил мне кружку пива. Я сел перед баром, сделал пару глотков, поговорил с ним о пустяках и затем спросил как бы невзначай:

— Послушай, Боб, куда это исчез такой высокий парень с грубыми чертами лица? Когда я заходил сюда, он все время стоял вон там, в углу.

Герман задумался, машинально протирая стакан.

— Высокий парень? Ах, да. У него еще был шрам поперек горла. А ведь верно, он действительно перестал заходить в бар. Должно быть, нашел местечко получше. Впрочем, он не был у меня постоянным клиентом.

Я почувствовал, как у меня натягиваются мышцы.

— Он что, работал где-то рядом? Его лицо напоминало мне старого знакомого, вот я и хотел спросить.

— Нет, в городе он не работал, — Герман снова принялся вытирать стаканы. — И я ни разу не слышал, чтобы он разговаривал с кем-нибудь. Все время молчал. Ездил в синей машине с номерными знаками из другого штата.

Все время молчал.

Мне приходилось видеть, как люди, пьющие в баре рядом с ним, спорили, глухонемой он или нет. Входя в бар, Банни поднимал палец, показывая бармену, что ему нужна кружка пива, и брал ту, которую бармен уже налил кому-нибудь другому. Если ему требовалась еще одна, он щелкал монетой по стойке бара. Он всегда старался держаться в стороне, и ему удавалось уклоняться от ответов на дурацкие вопросы — он делал вид, что смотрит куда-то в сторону, о чем-то напряженно думает.

— Может быть, он снимал комнату в «Уолтон Хаус»? Я вроде видел похожий автомобиль рядом с гостиницей.

— Нет, всякий раз, когда этот парень выходил из бара, я видел, что он садится в машину, объезжает вокруг площади и от светофора направляется к востоку. Герман поставил чистый стакан на полку. — Мне кажется, он живет где-то за городом.

— Ладно, это не имеет значения, — заметил я. Просто пришло в голову поинтересоваться. Долей-ка мне пива, Боб.

Значит, я на правильном пути. Банни действительно жил где-то к востоку от Мейн-стрит. Впрочем, заниматься дальнейшими поисками в этом районе не имело смысла. Теперь я вряд ли мог ему помочь. Прошло слишком много времени.

Я вышел из таверны, сел в свой «форд» и поехал к «Дикси пиг». Хейзел сидела в машине и курила — я сразу заметил светлячок ее сигареты.

— Иди сюда, Хейзел, поедем в моей машине! — позвал я.

Она послушно открыла дверцу и пошла ко мне. Я увидел, что вместо джинсов на ней короткая юбка.

Я управлял машиной левой рукой, а правой сжимал ее руку. В темноте я проскочил поворот. Пришлось резко затормозить и подать назад. Триста ярдов ухабистой проселочной дороги — и перед нами появился коттедж.

Хейзел дала мне ключ, и я отпер дверь. Вокруг было так тихо, что звенело в ушах. Мы решили не включать свет. Держа за руки друг друга, мы прошли через гостиную в спальню.

Я сам раздел ее. По мере того, как она освобождалась от одежды, ее тело становилось все светлее и светлее в окружающей нас темноте, и наконец обнаженная Хейзел стала светящейся, как будто стояла летом в фосфоресцирующих водах Мексиканского залива. В спешке я забыл снять ее ковбойские сапоги и услышал, как их металлические украшения с щелканьем сомкнулись у меня за спиной, когда я опрокинул ее на кровать.

На этот раз широкой кровати досталось с лихвой. Она скрипела и стонала от безумных метаний двух крупных тел. Прижимаясь губами к шее Хейзел, я чувствовал, как пульсирует кровь у нее в венах.

Хриплый голос Хейзел прервал тяжелое мое дыхание.

— Рада, что ты вернулся, приятель, — громко прошептала она. — Я не ожидала, что так все обернется.

Я молчал, крепко прижимая ее к себе. Мы все еще лежали в миссионерском положении. Я просунул руки и обхватил ее тугие ягодицы.

— Нет, Чет! — воскликнула она, ощутив новое проявление моей мужской силы, — нет, не может быть! И расхохоталась громким заразительным смехом, который долго звенел у меня в ушах.

Я лежал на спине, когда Хейзел вернулась в спальню и села на край кровати.

— Мне следовало бы подать на тебя в суд за попытку ввести женщину в заблуждение, приятель, — заметила она, и я увидел бледный овал ее улыбающегося лица. — Мне начало казаться, что у пушки совсем не осталось снарядов.

— Не беспокойся, склад с боеприпасами совсем рядом, вот только обслуживающий персонал время от времени делает перерывы на обед — и перерывы длятся иногда несколько недель.

Кровать скрипнула, когда рядом со мной вытянулось удовлетворенно-расслабленное женское тело. Сильные руки прижали меня к груди.

— Сейчас это меня мало беспокоит, — прошептала она. — Впрочем, все это странно, честно говоря…

Для меня ничего странного в этом не было. Просто я был устроен не так, как все. Акробатика на постели не являлась для меня главным делом в жизни. Правда, с этой страстной жизнерадостной красивой женщиной…

— Как прекрасно иногда все оборачивается, — еле слышно прошептала она.

— И я полностью с тобой согласен, бэби, — ответил я.

После минуты молчания я снова услышал ее голос.

— Меня никто не называл «бэби». И мне это очень приятно…

Мы еще долго не вставали. Потом отправились в душ. Крошечная душевая, когда мы выпили оттуда, выглядела так, будто в ней купались два кита. Я взялся было протирать пол и стены полотенцем, но Хейзел, уже одетая, сказала, что завтра приедет и наведет порядок.

Счастливые, мы вернулись к «Дикси пиг». Я усадил Хейзел в ее машину, и она умчалась, посылая мне воздушные поцелуи. И я поехал к себе в мотель.

Уже через полчаса после того, как я заснул, что-то заставило меня проснуться. Мое подсознание говорило: брось все и уезжай отсюда побыстрее вместе с Хейзел. Живи спокойной жизнью — вы оба богаты и еще молоды. И огляделся по сторонам. Слышалось ровное глубокое дыхание Кайзера.

Не будь дураком, прошептал кто-то в темноте.

Но я был им.

Горбатого только могила исправит.

Я закрыл глаза и снова заснул.

VIII

Я остановился у почтового отделения ровно в пять. Люси спустилась по ступенькам и села в машину.

— Поскольку у нас достаточно времени, я заказал столик в «Черном Ангусе», — сказал я. — Ты не возражаешь?

— Это хороший ресторан, — кивнула оyа, расправила юбку на коленях и положила ладони на бедра, соблазнительно вырисовывающиеся под тонкой материей. Ее глаза сияли. В тот момент, когда она села в «форд», между нами пробежало что-то вроде электрического тока.

Я выехал на шоссе, ведущее к северу от города, и машина помчалась по нему, тихо шурша покрышками по гладкому асфальту. Нужно было проехать тридцать миль. Я поглядывал в зеркало. Никаких признаков мчащейся за нами полицейской машины с ревнивым Франклином за рулем. И тем не менее я не забывал предупреждения Джеда.

Люси сидела рядом, глядя вперед. Она, казалось, была напряжена, как заведенная до предела часовая пружина-. Ничего, подумал я, у нас достаточно времени, чтобы во всем не спеша разобраться.

Но я ошибся. Едва сев за стол в огромном зале ресторана, Люси выпила один за другим три «мартини». Я заказал бифштекс, но она лишь потыкала в него вилкой. Разговора не получилось. На каждый из моих наводящих вопросов следовал сухой ответ. И все время с ее лица не сходила ослепительная улыбка. От Люси исходило почти лихорадочное ожидание. Казалось, она ждет чего-то неслыханно радостного, предвкушая неземное наслаждение.

И это от меня?

Будь осторожен, мысленно посоветовал себе я.

После десерта я предложил выпить бренди. Люси выпила два бокала, затянулась сигаретой и попросила третий. Любопытство разбирало меня. Люси начала выговаривать слова медленно, старательно, как человек, который явно выпил лишнего. Когда мы выходили из ресторана, она переступала порог, подняв ногу излишне высоко.

Мы сели в машину и поехали по шоссе. Она молчала и все время смотрела вперед.

— Вот этот, — промолвила она, показывая пальцем на щит с названием мотеля.

Я свернул на узкую дорогу, которая извивалась между деревьями и вела к коттеджам, расположенным на изрядном расстоянии от шоссе. Остановившись перед коттеджем, на котором виднелась надпись «Контора», я вышел из машины и направился к нему. Люси осталась ждать в «форде».

Под изучающим взглядом лысого толстяка я заполнил графу в журнале. Он прочитал написанное мной «Мистер и миссис Чет. Арнольд», не поворачивая журнала к себе.

— У нас несколько пустых коттеджей, мистер Арнольд, — заметил он. — Какой вам угодно?

— Где-нибудь с краю, чтобы не было шумно.

— Разумеется, сэр. — Он повернулся за ключами.

Когда толстяк протянул мне ключи, я заполнял следующую графу журнала.

— Это для моего брата с женой, — показал я на предыдущую строчку. — Я заплачу за нас обоих.

Толстяк положил на стойку ключ и повернулся за другим.

— Этот коттедж ничуть не хуже того, где остановится ваш брат, мистер Рейнольдс, — заметил он. — Оба коттеджа рядом, в последнем ряду справа.

— Отлично. — Я расплатился, взял оба ключа и подошёл к машине. Ключ № 10 для мифического брата положил в карман, ключ № 11 вручил Люси. Мы подъехали к крайнему коттеджу, скрытому в тени огромных деревьев. Я помог Люси выйти из машины, подошел к двери коттеджа, отпер и пропустил ее вперед.

— Сейчас вернусь, — сказал.

Вернувшись к «форду», я загнал его за коттеджи в тень деревьев. Мы закончили ужин так рано, что на улице было еще совсем светло, но под пологом деревьев царил полумрак.

Люси не поинтересовалась, куда я уходил. Она включила все лампы внутри коттеджа и прохаживалась, что-то напевая про себя, будто танцевала. Ее глаза расширились и казались огромными. Молча, не говоря ни единого слова, она начала раздеваться.

Я зашел в ванную комнату и запер дверь, затем снял пиджак и наплечную кобуру. Из кобуры извлек револьвер и завернул его в полотенце. После этого сунул кобуру в карман пиджака, снова надел его. Взял полотенце и вернулся в спальню.

Люси сидела на краю кровати в одних трусиках. Услышав скрип двери, она повернулась и взглянула на меня с загадочной улыбкой на губах, то и дело, облизывая их кончиком языка. Я положил револьвер, завернутый в полотенце, на ночной столик и сел рядом с ней.

Взяв Люси за поясницу, я поднял ее и поставил перед собой, между коленями. Просунул руку под резинку и начал снимать трусики. Ее бедра были загорелыми, а низ живота и ягодицы — молочно-белыми. Люси походила на животное, окрашенное в два цвета. Пышные светлые волосы покрывали ее выпуклый лобок.

Она улеглась на кровать, закинув руки за голову и наблюдая, как я раздеваюсь. Сняв с себя все — кроме ботинок, — я подошел к двери, запер ее и задвинул засов. Взгляд Люси неотрывно следовал за мной. Ее глаза будто подернулись пленкой, голова была слегка наклонена в сторону, словно она прислушивалась к чему-то.

Я тоже прислушивался.

В следующее мгновение стало ясно, что прислушиваться не было никакой необходимости. Раздался грохот, и дверь коттеджа № 10, расположенного совсем рядом, разлетелась в щепки. Барт Франклин прибыл на место точно по расписанию. Его тяжелые шаги отчетливо были слышны из нашего коттеджа.

Внезапно Люси поняла, что я сумел каким-то образом заманить Франклина в другой коттедж. Глаза у нее расширились, она вдохнула воздух, готовясь кричать — и в это мгновение я сильно ударил ее по голому животу. Вместо крика последовал еле слышный стон, и рот Люси широко открылся, судорожно хватая воздух.

Франклин не мог обыскивать все коттеджи. Не заметив спрятанного «форда», он, видимо, пришел к выводу, что мы весело провели здесь некоторое время и уехали. Револьвер, завернутый в полотенце, и ботинки на ногах были моей страховкой на случай, если он окажется умнее, чем я ожидал.

Я прижимал ладонь к губам Люси до тех пор, пока не послышался рев мотора уезжающего полицейского автомобиля. Она попыталась укусить меня, и я дал ей пощечину. Когда Люси сделала новую попытку, я молча показал ей кулак, и она успокоилась. Ее глаза пылали такой же черной ненавистью, как темнота под пологом деревьев в уже спустившихся сумерках.

— Ты что, оргазм испытываешь, следя за тем, как Франклин избивает твоих ухажеров? — спросил я.

Она облизнула губы.

— Он заставляет их ползать по полу и умолять о пощаде, — прошептала она. Оставшись наедине со мной, она не выглядела слишком уже испуганной. — Ну и что дальше?

— Сейчас покажу, — пробормотал я и повернул ее на живот.

Она зашипела, как разъяренная кошка, и попыталась вырваться. Было, однако, поздно.

Мы уехали из коттеджа в четыре утра. Не думаю, что Люси осталась довольной. Мое же удовлетворение было стопроцентным.

Я вернулся в Гудзон и высадил Люси в квартале от ее дома. На востоке уже светлело. Мне не хотелось подъезжать к самому крыльцу — Франклин мог поджидать ее у дверей. Она открыла дверцу и вышла из машины, с трудом переставляя ноги. Сделав несколько шагов, Люси повернулась, посмотрела на меня взглядом, полным ненависти, и прохрипела:

— Барт убьет тебя за это.

Мне нравятся люди, умеющие ненавидеть.

— Сомневаюсь, милая, — улыбнулся я. — Что ты собираешься рассказывать своему господину и повелителю? Ты условилась с ним о месте, куда привезешь меня, и вдруг тебя там не оказалось. Как наказывает тебя Барт, когда ты чем-нибудь провинишься? Порет своим кожаным ремнем? Ревнивец верит в то, во что ему хочется верить. Барт решит, что именно ты обманула его, причем добровольно.

Пока Люси думала, я мог бы досчитать до десяти. Ясно, что эта мысль не приходила раньше ей в голову. Затем она резко повернулась и неверными шагами пошла по тротуару.

Подведя итоги событиям прошлого вечера, я не мог похвастаться успехами в достижении той цели, ради которой я приехал сюда. Вместо разговоров мы занимались действиями. С другой стороны, мне удалось выместить часть переполнявшей меня ярости на женщине, которая действительно заслуживала этого.

Я включил мотор и поехал по пустынным улицам еще не проснувшегося города к «Ленивой Сюзанне». И здесь я вышел из машины за квартал до мотеля и пошел пешком. Мне казалось, что я правильно рассчитал реакцию Франклина, но если ошибся, мне хотелось быть наготове. Во дворе мотеля не было полицейской автомашины. Осторожно ступая по мокрой от росы траве, я обошел все здания мотеля. В окне конторы виднелась фигура ночного портье, склонившегося над стойкой.

Никаких признаков Франклина.

Люси может считать себя счастливой, подумал я с улыбкой, если ей придется оправдываться, стоя на коленях перед разъяренным любовником, не сейчас же, а завтра.

Я подошел к двери своего коттеджа, вошел, разделся, принял душ и побрился. Уже стало совсем светло, когда я вытянулся на кровати и задумался. Перед моим мысленным взором пробегали тысячи картинок, тысячи образов, связанных с событиями предыдущего дня. Наконец я выключил мысленный проектор.

Оставалось решить, как захватить «Молнию» Франклина и Люси Граймс врасплох.

— Вот уже третий раз ты смотришь, будто ищешь ползающих по мне клопов, — прервал я Хейзел, которая кормила Кайзера кусочками мяса. — В чем дело?

— Просто ищу следы бурной ночи, — ответила она. — Слышала, что ты провел ее с блондинкой.

— Боже мой, это действительно маленький городок — все всем сразу становится известным. Впрочем, ты ошибаешься. Блондинка оказалась, безобидным котенком.

— Пантера тоже кошка — в своем роде, — фыркнула Хейзел. — Откровенно говоря, я не понимаю, что происходит вокруг. Значит, честный взгляд твоих синих глаз перевоспитал ее?

— Я тоже не могу понять, почему мы говорим об этой блондинке. Давай лучше выясним, чем ты занята сегодня после того, как ресторан закроется?

— Нужно бы проверить свой ежедневник, но для тебя скажу, что вечер у меня свободен. — Хейзел посмотрела на меня с улыбкой. — Ты хочешь что-нибудь обсудить со мной?

— Да — если ты готова заниматься обсуждением на спине и с раздвинутыми ногами.

— Господи, да ты совсем изменился! Какое перерождение! — Улыбка озарила все лицо. — Ладно, но сейчас мне нужно вернуться к работе, иначе я потеряю последние остатки девического стыда. — Она помахала пальцем перед моим носом. — А ты остерегайся блондинки, слышишь? Это хитрая сука.

— Опять? А мне казалось, что я удачно перевел разговор на другую тему.

Хейзел улыбнулась и пошла к бару. Я принялся кормить Кайзера. Просто удивительно, как этот огромный пес полюбил картофельные чипсы. Я проверил, что ему больше нравится — чипсы или кусок бифштекса. Кайзер с удовольствием съел мясо — но после того, как проглотил чипсы и облизал пасть длинным языком, чтобы ни одна крошка не пропала.

За время моего пребывания в городе уже был один сюрприз — когда здесь появился рыжий Эдди из Мобила. Сейчас меня ждал другой — к моему столику шла Люси Граймс. Ее сумочка болталась на длинном ремешке.

— Садись, если можешь, — сказал я. — Какого цвета рубцы у тебя на ягодицах?

Люси попыталась улыбнуться, но в глазах блестела неутолимая ненависть. Она опустилась на стул, и я не сводил с нее глаз, пока она не повесила сумочку на спинку. Я понимал, что это, возможно, излишняя осторожность, но в мои намерения не входило пасть жертвой этой куколки, не менее опасной, чем гремучая змея. Когда она заговорила, стало очевидно, что она сдерживается из последних сил.

— Я зашла, чтобы пригласить тебя поужинать со мной завтра вечером, Чет.

— Вот как? Где?

— У меня дома.

Не зайдешь ли ко мне в гостиную, сказал паук мухе.

— У тебя дома? По какому случаю?

Люси с трудом улыбнулась.

— Просто так. Зайди и поймешь. Может быть, мне нужна помощь опытного мужчины.

— На почте?

Люси встала.

— Позвони мне утром, и мы обо всем договоримся. — Она взяла сумочку, перекинула ремешок через плечо и пошла к выходу. Я смотрел вслед. Ее движения не были плавными, как накануне. Наверно, подумал я, Барт Франклин действительно прошелся по ней кожаным ремнем. Если это так, то впервые после приезда в город я одобрил его действия.

Поскольку Люси явно не соответствовала моему представлению о прямой и откровенной натуре, приглашение поужинать означало одно из двух — или Франклин настолько обезумел, что решил прикончить меня прямо в доме своей любовницы, или он настолько ей надоел, что она решила искать помощь на стороне, чтобы избавиться от него, Ни в том, ни в другом случае я не видел какой-нибудь для себя лично выгоды.

С другой стороны, если Франклин, сговорившись с блондинкой, вышел на Банни…

Пожалуй, следует еще раз подумать о приглашении.

Вечером в коттедже Хейзел я вышел из душевой и заглянул в спальню. Со вкусом прикрытая уголком простыни, на огромной кровати распростерлась очаровательная хозяйка.

— Давай примем душ, — пригласил я.

Хейзел зевнула и роскошно потянулась. Все ее тело, каждый мускул вздрогнул и напрягся. Впечатление было потрясающим.

— У тебя в жилах течет кровь выдры, приятель, — пробормотала она, не открывая глаз. — За последние два вечера я то и дело бегала в душ. Почему бы тебе не лечь рядом и не дать отдых…

Я подкрался поближе и ущипнул ее за ягодицу. То, что последовало дальше, напугало даже меня. Хейзел с воплем прыгнула на середину комнаты, и пол едва не провалился. Я знал, что Хейзел смертельно боится щекотки, и приблизился к ней с угрожающим видом — она влетела в душевую. Я последовал за ней и включил душ. Мы принялись мылить и растирать, ласкать друг друга. Я чувствовал себя на седьмом небе. Мы целую вечность стояли под душем.

Наконец я вышел из-под теплых струй, снял полотенце и протянул его Хейзел. Чуть приоткрыв один глаз, она взяла полотенце, а моя рука, продолжая движение, переключила воду с теплой в крайнее правое положение — на «очень холодную».

— А-а-а-а! — завопила Хейзел, точно пантера, и вырвалась из крошечного помещения, подобно центральному нападающему, получившему, наконец, пас. Задыхаясь от смеха, я не успел отойти в сторону — она опрокинула меня на ковер и с яростью принялась колотить головой об пол. Я пытался вырваться, но не мог. Ничего не оставалось, как снова ткнуть пальцем в ребра — с визгом Хейзел скатилась в сторону.

Понадобилось несколько полотенец и пара сигарет, прежде чем мы успокоились и вытянулись, почти сухие, на кровати.

— Я еще не успел сказать тебе — меня пригласили на ужин.

— Блондинка? — Хейзел приподнялась на локте и посмотрела мне в лицо.

— Совершенно точно.

В темноте я видел лишь ее профиль на широкой подушке, но не мог различить выражения лица. Она затянулась сигаретой — светлячок на мгновение стал ярче.

— Чет, — произнесла Хейзел и замолчала, словно размышляя, затем продолжила: — Не думай, что я ревную тебя к блондинке, но мне кажется, что ты должен знать о том, что происходит в городе. Франклин расспрашивает всех о тебе.

Поразительная вещь — инстинкт самосохранения. Я был совершенно голым, но правая рука инстинктивно протянулась к револьверу, лежащему в наплечной кобуре под пиджаком.

— О чем же?

— Откуда ты приехал. Чем занимаешься. Где жил раньше. Что рассказываешь о себе. — Ее голос был тихим. — Не думай, что я вмешиваюсь в твои личные дела, Чет. Просто хочу, чтобы ты знал об этом.

— И очень благодарен тебе за это, бэби.

Я задумался. Барт Франклин расспрашивал обо мне совсем не из-за того, что произошло между мной и Люси. Я вышел на свежий след. Какое безумие валяться на кровати, прижимаясь к теплому бедру Хейзел, когда приближался шторм.

— И что отвечали те, кого он расспрашивал? — поинтересовался я.

— Даже Джед признался, что не знает о тебе почти ничего. — В словах Хейзел не было претензии, она просто передавала факты. Она положила руку на мое плечо. — Сейчас я скажу еще кое-что и кончу на этом. Если тебе нужна моя помощь, я готова — и меня не интересует, что думают о тебе другие. — Она опустила ноги на пол и села. — А сейчас пора домой. Завтра мне нужно открывать ресторан.

Мне стало ясно, что на этом веселье кончилось. Мы оделись, сели в «форд» и я отвез Хейзел в город. По дороге меня не покидала мысль о ее предложении. Нет, решил я наконец, мне не следует пользоваться великодушием женщины. Такой женщины. Я-то как-нибудь выкручусь, но Хейзел может серьезно пострадать, даже не зная, за что. В половине третьего колеса «форда» зашуршали по гравию площадки у «Дикси пиг», и я высадил ее. На этот раз наше прощание оказалось скоротечным.

Затем я поехал в «Ленивую Сюзанну». Мне было ясно, почему Франклин так заинтересовался мной. Он знал, что я прочесываю заросли в окрестностях города, и понял, с какой целью. Значит, я приехал в Гудзон именно из-за него.

И все-таки много вопросов оставалось без ответов. Каким образом Франклин сумел справиться с Банни, который мог переломить полицейского пополам голыми руками? И почему Франклин следит за мной совершенно открыто, тогда как ему следовало бы затаиться и не подавать признаков жизни?

Этого я не знал.

Поэтому было необходимо принять приглашение Люси Граймс и поужинать у нее дома.

Может быть, после разговора с ней у меня появятся ответы на некоторые вопросы.

Ужин оказался очень торжественным. Мы сидели друг напротив друга за широким столом, и нам прислуживала служанка. На лице Люси было написано, что она вынуждена ужинать с человеком, намного ниже ее по положению в обществе. Судя по всему, этот ужин явился результатом ее совещания с Франклином. По-видимому, полицейский решил, что я буду стремиться снова уединиться с блондинкой. Люси знала, что это не так, но ей пришлось согласиться с Франклином.

И мне пришла в голову счастливая мысль.

— Знаешь, Люси, я рад, что ты поняла наконец, какой мерзавец этот Франклин, — сказал я, когда служанка вышла из комнаты.

Блондинка не сразу поняла, о чем я говорю. Ее мысли были где-то далеко; наверно, ей виделось, как Франклин сажает меня, голого, на муравейник. Наконец до нее дошел смысл сказанного мной.

— Поняла.

— Конечно. С самого начала мне было трудно поверить, что тебе может нравиться такой болван. Одни разговоры и никакого толка. — Даже мне это казалось вполне убедительным. — Ты пригласила меня на ужин, и я понял, что с мозгами у тебя все в порядке — как и со всем остальным. Мы с тобой можем составить отличную пару. Провернем такие дела!

Сначала она не поверила мне. Но только сначала. А потом пришла к выводу, что я слишком глуп, чтобы понять ее отношение ко мне. Постепенно ее подозрения начали исчезать. Она привыкла к тому, что мужчины ложатся перед ней на спину и ждут, когда она почешет их за ухом. Если ей удастся воспользоваться моей помощью в борьбе против Франклина — отлично. В любом случае неудача ей не грозила — по крайней мере, так ей казалось. И все-таки память о событиях, произошедших накануне, не позволяла ей полностью рассеять свои подозрения.

— В ту ночь я очень рассердилась на тебя, Чет, — заметила она, — я думала, что ты — джентльмен.

Я решил, что нужно продолжать изображать, простака, но не до крайней степени.

— Меня воспитывала бабушка и учила быть джентльменом всюду, за исключением постели, — ответил я серьезно. — Кроме того, не забудь, как ты подставила меня Франклину. Не твоя вина, что он зашел по ошибке в другой коттедж.

— Мне приятно иметь дело с находчивыми мужчинами, — вывернулась Люси. — Как это тебе удалось?

— У меня природное чувство самосохранения, ухмыльнулся я. — Уверен, что у нас пойдет все на лад — только имей в виду, что мне не нравятся властные женщины. Делай, как я буду тебе говорить — и все будет в порядке.

Мне показалось, что я хватил через край и она заскрежещет зубами от ярости. Во всяком случае, у меня не было сомнений, что к следующей встрече она приготовит здоровую дубину. Вместо этого Люси сладко улыбнулась. Мне стало ясно, что ей просто не терпится увидеть, как меня — этакого говорливого простака — будут топтать ногами.

— Мне надо время, чтобы привыкнуть к такому настойчивому мужчине, — сказала она, глядя мне прямо в глаза. — Ты хочешь выпить кофе здесь или на лужайке?

Когда мы расположились в саду, Люси приступила, наконец, к делу.

— А чем ты все-таки занимаешься в Гудзоне, Чет? — спросила она напрямик. — Признайся, трудно поверить в то, что ты ищешь место, где растут сахарные клены.

— Ты ошибаешься, — доказывал я, — на таких кленах можно заработать неплохие деньги.

Но Люси зашла уже так далеко, что не захотела отступать.

— Ты не похож на труженика. Наверно, легче добыть деньги другим путем?

Я поставил чашку на стол и встал. Удивлённая Люси тоже встала.

— Слишком уж много ты болтаешь, милая, — ответил я, подошел к ней и схватил за обнаженные руки выше локтей. — Придется отучить тебя от дурной привычки. — Мои пальцы впились в кожу с такой силой, что Люси вскрикнула. — И я начну отучать тебя от нее завтра вечером — ну, скажем, в пять.

— Но я… хорошо, завтра в пять вечера, — согласилась она.

Я отпустил ее, и она тут же принялась разглаживать побелевшую кожу на предплечьях.

— До свиданья, Люси, — сказал я.

— До свиданья, — ошеломленно прошептала она.

Я вышел на улицу, не заходя в дом. Вряд ли мне удалось убедить ее отказаться от Франклина, подумал я. Она не захочет бросаться из огня да в полымя. Значит, завтра она примет все меры для того, чтобы подставить меня Франклину.

А я позабочусь о том, чтобы этого не случилось.

Завтра вечером узнаю, что случилось с Банни, решил я и направился обратно в мотель. Остановившись у своего коттеджа, я вышел из машины и осторожно открыл дверь, стараясь не ушибить Кайзера, который часто спал, привалившись спиной к ней. На этот раз, однако, он лежал в дальнем углу, неестественно вытянув лапы.

— Закрой дверь, — послышался голос откуда-то сзади. Справа появилась толстая фигура Мэнни Себастьяна. В его руках ничего не было, однако руки второго мужчины — светловолосого, низенького, с выпирающими, как у зайца, губами — сжимали револьвер, направленный мне в грудь.

Я вошел в комнату и закрыл дверь.

IX

Малыш обошел меня справа. Дуло револьвера 38-го калибра постоянно смотрело на меня.

— Не делай резких движений, — предостерег он, глядя мне в лицо красными дикими глазами. Он сунул руку мне под пиджак и достал револьвер из наплечной кобуры.

— У него где-то кольт, Малыш, — напомнил Мэнни, забирая мой револьвер из руки Малыша. По его жирному лицу стекали струйки пота.

Тот сделал пару шагов назад и, стоя у меня за спиной, обшарил под мышками, по бокам и между ногами, нашел кольт в кармане брюк, однако не совершил обычной ошибки и не попытался вытащить его.

— Брось пистолет на кровать, — скомандовал он. — И осторожно!

Двумя пальцами правой руки я вытащил пистолет из кармана и бросил его на кровать. Мэнни сразу почувствовал облегчение — это было видно по его лицу. Интересно, что подумают эти мерзавцы, если узнают, что в кобуре на лодыжке у меня хранится крохотный трехзарядный пистолет калибра 4,5 мм, — крохотный, но отнюдь не безвредный, особенно если он находится в руках такого стрелка, как я.

— Давай выведем его отсюда, — раздался голос Малыша, стоящего сзади.

— Да, мы собираемся прокатиться немного, — подтвердил Мэнни. Он вытер потное лицо огромным платком. Мой «смит-вессон» Мэнни держал в другой руке.

Я сделал несколько шагов вперед и наклонился к Кайзеру. Пес еще дышал, у него на лбу была длинная кровоточащая царапина. Я выпрямился и повернулся. Малыш сделал шаг назад.

— Это ты ударил собаку, паршивая сволочь? — прошипел я, глядя на него с ненавистью.

— Точно — и ударю тебя, если сделаешь еще одно неосторожное движение, — огрызнулся Малыш в ответ.

Я пошел прямо на него, сжав кулаки.

— Не стреляй! Не стреляй! — завопил Мэнни. Сначала он должен все нам рассказать!

Малыш повернул револьвер в руке и ударил рукояткой мне по плечу — в тот самый момент, когда мой кулак погрузился в его живот. Он согнулся от удара. Мучительная боль заставила меня сделать шаг в сторону, и в это мгновение Мэнни ударил меня по затылку моим револьвером. Колени подогнулись, и я сел на пол. — Стены как-то странно закачались.

— Не смей! — рявкнул Мэнни, когда Малыш бросился ко мне с поднятым револьвером. — Потом позабавишься! — Малыш неохотно остановился. — Вставай! — скомандовал Мэнни. — Где деньги?

— В болоте, на островке, миль пятнадцать отсюда, — с трудом пробормотал я.

— Я ведь говорил, что он скажет что-то вроде этого, — бросил Малыш.

— А разве я не ответил, что его слова не имеют значения? — огрызнулся Мэнни. — Если на том месте, куда мы придем, денег не окажется, тогда можешь снова воспользоваться рукояткой револьвера. — Он показал на дверь дулом «смит-вессона». — Пошли.

— Не смогу найти… островок с деревом… ночью, — выдавил я.

— Поедем утром. А сейчас перевезем тебя к нам. Это для того, чтобы нам не помешали. — В голосе Мэнци звучало нескрываемое удовлетворение.

— Возьмем собаку, — уперся я.

— Ты только посмотри на него! — удивился Малыш. — Он вспомнил о паршивой собаке! Она останется здесь, кретин!

— Я покажу, где ее оставить.

Малыш перевел взгляд на Мэнни.

— Не следует оставлять раненую собаку в пустой комнате, — сказал Мэнни. — Горничная найдет ее утром и заподозрит неладное. — Он повернулся ко мне, — Что ты предлагаешь?

— У меня есть друг, который позаботится о Кайзере, — ответил я. — Открой дверь, и я понесу пса.

— Не соглашайся, Мэнни! — В голосе Малыша звучала подозрительность. — Это какой-то трюк!

— Хорошо, неси собаку на руках, — кивнул Мэнни. — Если встретим кого-то, больная собака усыпит подозрения, — объяснил он своему разъяренному партнеру. — И вообще, перестань спорить. Руди Хернандес говорил мне несколько лет назад, что этот парень в собаках души не чает.

Я наклонился и с трудом поднял Кайзера. В ушах зашумело от напряжения. Дуло револьвера уперлось мне в спину.

— Скоро я спрошу тебя, что случилось с Рыжим, — послышался голос Малыша. — Надеюсь, твои объяснения меня не удовлетворят. А сейчас иди вперед и не делай резких движений. Пока я не убью тебя — нам нужны деньги, — но так изуродую, что мать родная не узнает.

Мэнни открыл дверь. Было совершенно темно. Я поднёс Кайзера к большой темной машине. Мэнни открыл правую переднюю дверцу, и я с трудом сел, положил Кайзера на колени. Вокруг не было ни души. Мэнни сел за руль, а Малыш — на заднее сиденье, позади меня. Его револьвер упирался мне в затылок.

Мэнни включил мотор и выехал на улицу.

— Куда? — спросил он.

— Направо, в город. — Я подождал, когда автомобиль въехал на улицу, где была расположена контора Джеда Реймонда. — Остановись здесь. — В окне конторы горел свет.

— Видишь освещенное окно? Я поднимусь с Кайзером на второй этаж и оставлю его у дверь торговца недвижимостью.

— Неужели ты согласишься и с этим? — спросил Малыш, не скрывая сарказма.

— Нам все равно нужно избавиться от собаки, ответил Мэнни извиняющимся тоном. — Нам придется выполнить просьбу этого сукина сына — пока деньги не окажутся у нас в руках.

— Только разреши, и я сделаю его покладистым за три минуты, — бросил Малыш, но все-таки открыл дверцу и вышел из машины. — Ну ты, выходи, — открыл он дверцу с моей стороны, — Иногда мне кажется, что весь мир сошел с ума.

Напрягая все силы, я поднялся с тяжеленным псом по лестнице и положил его у двери Джеда. Малыш все время шел за мной, держа меня под прицелом. Я знал, что, если Кайзер придет в себя, он почувствует запах Джеда и останется у двери.

Через пару минут мы вернулись в машину. На душе у меня стало немного легче. Я знал, что Джеду нравится Кайзер и он будет заботиться о нем. Теперь нужно избавиться от этих идиотов.

Мэнни выехал на шоссе № 19 и сразу за пределами города свернул к какому-то второразрядному мотелю.

— Смотри, без шума, — предостерег меня Малыш. Мы все вышли из машины. Когда Мэнни отвернулся, Малыш злобно ткнул меня в ребра стволом револьвера. Я едва устоял. Через несколько секунд боль прошла, и я вошел в комнату, лихорадочно обдумывая дальнейшую судьбу Малыша.

— Как добраться до денег? — спросил Мэнии, — закрыв дверь.

— На глиссере, — ответил я.

— Что это за глиссер? — спросил Малыш подозрительно.

— Вроде катера, — объяснил Мэнни; — Ими пользуются в болотистой местности. Что-то вроде широкой доски с мощным двигателем и пропеллером. Глиссер может двигаться даже по траве, когда выпадает обильная роса. Я видел такой в кино.

— Как мы собираемся поступить с деньгами, Мэнни? — поинтересовался я. Мне не хотелось, чтобы у них возникло подозрение, если я буду слишком уж покладистым.

Они переглянулись.

— Всем по доле, — деловито объяснил Мэнни. На троих. Если, разумеется, все деньги на месте. — Малыш отвернулся, но я успел заметить издевательскую усмешку у него на лице. Правда, я и так не сомневался в том, что они собираются со мной делать.

В комнате была всего лишь одна двуспальная кровать.

— Садись, — скомандовал Малыш, указывая на кресло. Я сел, и он надежно привязал меня к спинке, ручкам и ножкам кресла нейлоновым тросом. Мэнни проверил, насколько прочно Малыш связал меня, и затем вытянулся на кровати. Малыш лег с ним рядом, сняв только ботинки. Свет остался включенным.

Наступила тишина. Слышалось только мое дыхание. У меня болело плечо, ребра и шея. Скоро онемели ноги, Предстояла длинная ночь, но я знал, что мое время придет.

Когда я окажусь с этими клоунами в глубине огромного болота — там их и оставлю. Навсегда.

Я, должно быть, задремал. Меня разбудили их голоса. Через занавеску в комнату проникал утренний свет.

— Где мы возьмем глиссер? — спросил Мэнни, пока Малыш разматывал трос.

— Наймем. Милях в семи отсюда есть место, где его сдают всем желающим, — Руки у меня болели, но я все-таки мог шевелить пальцами, а вот стоять не смог. Прошло минут десять, прежде чем я встал и сделал первый шаг. Малыш не сводил с меня глаз.

Когда мы вышли к машине, я взглянул на небо и понял, что день будет по-настоящему жарким и влажным. Проехав пару миль, остановились в придорожном кафе позавтракать. Вернее, завтракали они, заходя в кафе по очереди, чтобы один стерег меня. Мэнни принес мне картонный стаканчик кофе. Как трогательно.

Наконец Мэнни увидел на обочине сарай с надписью «Сдается глиссер», которую я заметил в первый день после приезда в Гудзон. Он поставил машину в тени дерева недалеко от сарая.

— Когда я дам знак, веди его ко мне, — сказал он Малышу и направился к сараю. Я увидел, как он разговаривает с неряшливо одетой женщиной, и через пару минут мальчик подогнал глиссер к причалу. Мэнни махнул рукой.

— Пошли, — скомандовал Малыш, ткнув меня в спину дулом револьвера. — Не вздумай открывать пасть. — Когда мы подошли к сараю, он сунул револьвер в карман, но его рука по-прежнему сжимала рукоятку. Он недоверчиво посмотрел на глиссер. Действительно, глиссер выглядел весьма ненадежным транспортным средством — несколько толстых досок, скрепленных вместе, высокие кресла, как в самолете, двигатель и большой воздушный пропеллер в защитной сетке. Сзади торчал простейший руль с румпелем. Пара досок выглядела совсем новыми — видно, недавно глиссер натолкнулся на корягу и пробил дно.

Я спустился на глиссер и включил мотор. Он был старой модели, и увеличение оборотов двигателя осуществлялось вручную. Я несколько раз потянул за ручку, двигатель свирепо загудел. Затем проверил батарею и свечи, запас бензина и компас. У меня не было никакого желания самому остаться в болоте.

Мальчик, который привел глиссер, увидев, что я умею с ним обращаться, ушел. Женщина, получив деньги, скрылась в сарае.

— Слушай, Мэнни, а ты не можешь сам управлять глиссером? — спросил Малыш. — Мне не нравится, что мы доверяем ему управление.

— Могу, конечно, — ответил Мэнни. Я не сомневался, что он лжет. — Но ведь он должен доставить нас на то место, где спрятаны деньги. Нужно просто следить за ним, вот и все.

Он вскарабкался на одно из передних сидений. Малыш сел рядом со мной и уперся ногой в распорки пропеллера.

— Ты промокнешь, на тебя будут лететь брызги, — предупредил я Малыша.

— А ты постарайся, парень, чтобы этого не случилось, — огрызнулся он, глядя на меня с ненавистью и подозрением. Мне хотелось, чтобы они поменялись местами, у Мэнни был мой «смит-вессон» и ключи от машины.

— И долго нам добираться до твоего островка? спросил — Малыш.

— Минут тридцать, — пожал я плечами. Если все пойдет гладко, мысленно улыбнулся я, не потребуется и половины этого времени.

Я отвязал причальный трос, вернулся на место, и глиссер медленно отошел от пирса. Коричневая вода плескалась под нами. Скорость увеличилась, и я заметил, как Мэнни несколько раз вздрагивал, сжимался, когда глиссер проносился через плавучие островки, кажущиеся на первый взгляд сушей.

Солнце стояло уже высоко, и его жаркие лучи обжигали нас. Было видно, как рубашка Мэнни начала промокать от пота под мышками и на спине. Малыш тоже вспотел. От болота поднимались миазмы влажного жара.

Я несколько раз поворачивал и проносился между деревьями, стараясь окончательно запутать спутников. Вокруг проносились тучи комаров и москитов. Мэнни и Малыш то и дело отмахивались от них.

Наконец я решил, что настало время действовать.

Глиссер вырвался на достаточно широкое, свободное от деревьев пространство.

— Смотрите, аллигатор! — закричал я изо всех сил, указывая направо. Головы обоих повернулись, и в тот же момент я резко крутанул руль. Глиссер встал на ребро и проскользнул между деревьев. Толстая ветка, нависшая над водой, ударила приподнявшегося Мэнни прямо в грудь и выбросила его за борт. Он выскользнул из сиденья, подобно кубику льда из пролитого коктейля, ударился о ствол дерева, и даже сквозь рев мотора я услышал, как он шлепнулся в вязкую тину болота.

— Мы еще не закончили крутой поворот, когда я выключил двигатель. Малыш держался обеими руками за поручни. Я протянул руку вниз и достал из кобуры на лодыжке крохотный пистолет. Малыш, услышав, как затих рев двигателя, начал поворачивать голову в мою сторону. Глиссер выровнялся и замер на месте.

— Можешь посмотреть на меня, только осторожно, — сказал я. — И держи руки на поручнях.

При виде пистолета у меня в руке Малыш оцепенел. В отчаянии он оглянулся по сторонам, пытаясь найти Мэнни. Взгляд Малыша внезапно остановился на двух судорожно двигающихся ногах, все еще торчащих из болота.

— Брось револьвер в воду, — скомандовал я. Малыш достал револьвер и бросил его за борт. Уже не было необходимости смотреть ему в лицо — самообладание полностью покинуло его. Лицо Малыша было пепельного цвета, руки дрожали.

— Послушай… — начал он.

— Даю тебе возможность выбрать, — прервал я. — Можешь остаться в болоте, на одном из островков, среди москитов, змей, аллигаторов, безо всякой тени. — Он смотрел на меня безумными глазами. — Или согласись на пулю между глаз.

— Ты… ты и вправду собираешься убить меня? прохрипел он.

Я засмеялся.

— А как вы собирались поступить со мной? Слушай, у меня нет времени. Решай побыстрее. На твоем месте я выбрал бы пулю. — Малыш в отчаянии посмотрел по сторонам. — Через двенадцать часов ты сойдешь с ума. Пуля куда лучше.

— Нет! — судорожно выдавил он.

— Как хочешь, — пожал я плечами и направил глиссер к маленькому островку с деревом посредине. — Прыгай!

— Боже мой, ты ведь…

— Прыгай, сволочь, или я стреляю. — Я поднял руку с пистолетом.

Он прыгнул.

Островок, кажущийся сушей издалека, был на самом деле всего лишь большой кочкой с выступающей на поверхность воды травой. Его ноги тут же погрузились до колен в липкую грязь. Малыш схватился за ствол хилого дерева и в ужасе закричал, когда что-то склизкое проползло по его ногам. Он попытался вытянуть ноги из вязкой тины. Деревце согнулось.

Я включил мотор и направил глиссер к месту, где упал Мэнни Себастьян. К этому времени его ноги уже исчезли в болоте. Мне пришлось потратить немало времени и сил, чтобы отыскать его тело и достать из кармана пиджака мой «смит-вессон». Искать ключи я не стал и бросил труп обратно в болото.

Посмотрев на компас, я направился в сторону причала. За полмили до него выключил двигатель и подогнал глиссер к берегу длинным шестом. Вылез на сушу ярдах в трехстах от причала. Хозяева не хватятся глиссера, пока у них рядом с сараем стоит автомобиль. К тому времени, когда начнут прочесывать болото в поисках исчезнувших туристов, меня уже не будет в Гудзоне.

Выбравшись на шоссе, я пошел к городу, затем остановил машину, и меня подвезли к мотелю. В пять вечера — встреча с Люси. На нее я должен пойти. В пять все должно завершиться, но до этого мне нужно еще кое-что сделать.

В городе было за тридцать градусов, однако по сравнению с болотом здесь мне показалось прохладно. Недалеко от мотеля я нашел закусочную для водителей грузовых автомобилей, направляющихся на север, за пределы Флориды. Там я поел, попросил у кассирши лист бумаги, конверт и ручку, Принялся на бумажной салфетке сочинять текст телеграммы. Наконец, взял лист бумаги и печатными буквами переписал: скоро прибуду Гудзон тчк встречай меня Ленивой Сюзанне тчк крайне важно не подведи. Сверху я написал адрес: Дик Пирс, до востребования, Гудзон, Флорида, и подписался Эрл. Положил телеграмму в конверт вместе с двумя банкнотами по одному доллару. Затем вышел на стоянку, где стояли огромные грузовики шоферов-дальнобойщиков, направляющихся на север, и выбрал одного из них — среднего возраста, серьезного и спокойного на вид. Я вручил ему конверт и бумажку в пять долларов. Моя просьба была простой — остановиться у любого почтового отделения примерно в двенадцать часов и передать конверт для отправки телеграммы. Он пообещал сделать это.

Когда телеграмма прибудет на почту Гудзона, Люси Граймс вскроет и прочитает ее. И тогда за свои семь долларов я смогу понаблюдать, какая сумятица начнется. Телеграмма, подписанная Эрлом, заставит Люси Граймс и Барта Франклина забыть о каком-то Чете Арнольде.

Я вышел из закусочной и вернулся в мотель, снял телефонную трубку и положил ее рядом с аппаратом. Если Джед захочет позвонить и спросить, что делать с Кайзером, будет намного лучше, если он услышит короткие гудки. Пока мне было не о чем разговаривать с ним. Следующий час я провел за разборкой, чисткой и смазкой «смит-вессона». Закончив с револьвером, я принял душ.

В полдень я сел в машину и подъехал к почтовому отделению, остановившись на безопасном расстоянии от него. Через окно мне было видно, что происходит внутри. Я попросил шофера отправить телеграмму в полдень, потому что знал, что с двенадцати до двух служащие почты уходят на обед и телеграммы принимает сама Люси.

Я чувствовал, как напряжение во мне нарастает. У меня отличные нервы, но в решающие моменты я испытываю какой-то подъем. Все вокруг становится четким и ясным, зрение и слух обостряются настолько, что слышно тиканье часов и небо кажется неестественно синим.

Откинувшись на спинку сиденья, я ждал. На руле передо мной лежала раскрытая газета, и я делал вид, что читаю. В машине было жарко — даже с опущенными стеклами, — но все-таки не так жарко, как в болоте. И куда прохладнее, чем когда я бродил по зарослям кустарника недалеко от города. Больше этим заниматься не придется. Через несколько минут все станет ясно.

На моих часах было тринадцать двадцать пять, когда пожилой мужчина с оранжевым конвертом в руке — подошел к почте. Это был рассыльный из местного отделения «Вестерн Юнион». Он вошел вовнутрь, и через окно я видел, как он положил конверт с телеграммой на стойку. У окошечка появилась Люси, взяла конверт и замерла, разглядывая его. Рассыльному пришлось напомнить ей, что нужно расписаться в получении телеграммы.

Старик ушел. Люси даже не оглянулась на отделение, куда складывается корреспонденция, прибывающая до востребования. С телеграммой в руке она скрылась за дверью, ведущей в служебное помещение. Наверняка бросилась к телефону. Я сложил газету и положил ее на соседнее сиденье. Сейчас начнется, подумал я.

Через три минуты Люси выбежала из отделения и села в ярко-красный спортивный автомобиль, стоящий неподалеку. Раньше я не заметил его, потому что автомобиль был закрыт грузовиком, который привез какой-то груз в дом по соседству. Люси стремительно развернулась, и машина рванула по улице. Я поехал следом.

Ярко-красная машина промчалась через город и выехала на шоссе № 19. Я следовал за ней, стараясь не обнаружить себя. Впрочем, ехать за Люси было просто я знал, куда она направляется. Люси мчалась на встречу с Бартом Франклином, заместителем шерифа Гудзона.

Скоро я увидел, как спортивный автомобиль свернул на обочину и уткнулся в хвост стоящего там полицейского автомобиля. Очевидно, они так спешили встретиться, что даже не подумали отъехать подальше от города. Франклин вышел из машины и направился к Люси еще до того, как ярко-красный автомобиль полностью остановился.

Из-за поворота, где я поставил свой «форд», было отчетливо видно, как Франклин выхватил из рук Люси оранжевый конверт, разорвал его и застыл, не двигаясь, на добрых шестьдесят секунд. Затем он обошел спортивный автомобиль, открыл дверцу и сел рядом с Люси.

Они совещались не меньше пятнадцати минут. Когда Франклин открыл дверцу красного автомобиля, вылез и пошел к своей машине, я был наготове. Не ожидая Франклина, я развернулся, направился обратно в город и свернул к обочине у первого перекрестка. Полицейский автомобиль промчался на красный свет с ревущей сиреной. Я увидел лицо Франклина, склонившегося над рулем.

Еще через пару минут мимо промчался спортивный автомобиль. Лицо Люси было бледным и напряженным. Я поехал следом. Вот-вот поднимется занавес и начнется спектакль.

Через два часа, когда я подъехал к «Ленивой Сюзанне», Франклин сидел у стойки в конторе мотеля. На его месте я тоже сидел бы там. И все-таки его самообладание было поразительным. Когда я прошел мимо, он мельком взглянул на меня и отвел взгляд. У мистера Франклина на этот раз было более серьезное дело, и какой-то Чет Арнольд его не интересовал. По-видимому, они решили, что просто ошиблись.

Я остановился у стойки, спросил, не было ли почты для меня, и достал бутылку «Кока-колы» из автомата. Хозяин мотеля попытался заговорить с Франклином, но полицейский заставил его замолчать, произнеся несколько отрывистых грубых слов. Хозяин покраснел и отошёл в сторону.

Выйдя из конторы, я пошел к своему коттеджу. Из окна мне было видно фигуру Франклина, застывшего на стуле у стойки. Два раза он вставал, наклонялся через стойку, бесцеремонно брал телефон и куда-то звонил. Я с удовольствием наблюдал за происходящим. Чем дольше он сидит у стойки, ожидая прибытия несуществующего Эрла, тем больше у него будет времени подумать о том, что же на самом деле происходит. Я надеялся, что оба раза он звонил Люси — мне хотелось, чтобы она тоже была в растерянности.

Но больше всего мне было нужно, чтобы Франклин оставался на месте, у стойки «Ленивой Сюзанны». Я понимал, что с ним трудно бороться — полицейская форма защищала его. Убить обоих было нетрудно, но когда мне не удастся узнать, где спрятаны деньги. Если Франклин не уйдет из конторы мотеля до пяти часов, когда у меня назначена встреча с Люси, я сумею выбить из нее правду.

Франклин оставался на месте еще час. За это время он сделал пару телефонных звонков. В четверть пятого я побрился и начал готовиться к встрече с Люси. Натянув брюки и рубашку, я подошел к окну — и не увидел Франклина. Стул, где оп сидел, был пуст. Я подождал несколько минут. Франклин не вернулся, и я поспешно оделся. Сунув «смит-вессон» в наплечную кобуру, надел пиджак и поспешил в контору мотеля. Хозяин вопросительно посмотрел на меня. Я ткнул пальцем в сторону пустого стула.

— Где представитель власти?

Хозяин сделал гримасу и с трудом удержался, чтобы не плюнуть.

— Ушел. Надеюсь, что не вернется.

— Не сказал куда?

— Нет.

— Позвонил кому-нибудь?

— Звонил весь день. Последний раз позвонил, выругался, бросил трубку и выбежал к машине.

Я кивнул и пошел к своему «форду». Сев за руль, я задумался. Почему Франклин уехал? Телеграмма, — полученная в почтовом отделении, подписанная Эрлом, должна была удерживать его в мотеле как прикованного. Что произошло? Я прошел по всей задуманной операции шаг за шагом. Наконец, пришлось согласиться с единственным возможным объяснением. Я просто недооценил этого сукина сына. А что, если у него хватило ума позвонить в то отделение, откуда была послана телеграмма? Там ему сразу рассказали про обстоятельства, при которых ее приняли — пакет передал шофер, даже не пытавшийся скрыть, что его попросил сделать это человек, которого он встретил по дороге. После этого не нужно было проявлять чудеса сообразительности, чтобы понять, кто мог послать ее для того, чтобы телеграмма попала в руки Люси Граймс и вызвала переполох.

Если все так, почему Франклин не бросился ко мне в коттедж, не изрешетил меня пулями и не притащил мой труп с возгласами триумфа к ногам сообщницы?

Что-то я упустил.

Я завел мотор и поехал к почтовому отделению за Люси.

Она уже ждала меня на тротуаре, и одного взгляда мне было достаточно.

Если Франклин готовился заманить меня в ловушку и навсегда избавиться, Люси Граймс знала об этом и служила приманкой.

X

— Давай сначала заглянем в «Дикси пиг», — сказала она, располагаясь на сиденье рядом со мной. Ее голос был холодным и презрительным.

Мне не хотелось заезжать туда — хотя бы потому, что там Хейзел. И тут же я передумал. «Дикси пиг» был всего лишь одним из этапов в задуманной против меня операции — и ее не следовало нарушать.

— Хорошо, едем в «Дикси пиг», — кивнул я.

Подъехав к ресторану, я остановился, вышел из машины и открыл дверцу для Люси. — Ты иди, — сказал я, — а я вспомнил, что один приятель хотел отдать мне деньги, которые он должен. Я съезжу к нему и сейчас же вернусь.

Было видно, что ей это не понравилось, но как она могла возразить? Люси вышла из машины.

— Приезжай побыстрее, — попросила она и даже попыталась улыбнуться. Ей это удалось, хотя и с трудом.

Выехав со стоянки, я объехал ресторан. Мои ожидания оправдались. В последнем ряду среди других автомобилей я увидел полицейскую машину Франклина. Люси заехала сюда, чтобы он мог начать преследование безо всяких усилий и риска. На этот раз они твердо решили покончить со мной.

Я выехал на шоссе и медленно поехал в сторону города. Через полмили мне попался маленький магазин, торгующий всем, чем угодно. Там я купил два фунта коричневого сахара и бережно положил пакет на сиденье рядом. Вернувшись к «Дикси пиг», я поставил машину недалеко от полицейского автомобиля. Не открывая дверцы, я сидел и следил за окнами ресторана, выходящими на стоянку. Ресторан был ярко освещен внутри, но ни в одном окне я не увидел любопытных лиц. Убедившись, что за мной никто не следит, я взял пакет с сахаром, вышел из «форда», подошел к полицейской машине, отвернул крышку топливного бака и высыпал туда сахар. На это потребовалось несколько секунд. Я намеренно выбрал коричневый сахар — то, что я просыпал, было неотличимо от гравия с песком площадки. Бумажный пакет я скомкал и сунул в карман.

Затем я отряхнул руки и направился к заднему входу. Если Люси и Франклин видели, как я подъехал к ресторану, они ждали моего появления.

Франклин сидел у стойки бара, повернувшись спиной и демонстративно не замечая меня. Люси тут же вскочила и подошла ко мне.

— Я передумала, Чет. Давай сначала где-нибудь поужинаем, ладно?

— Как тебе угодно, милая, — согласился я. Когда мы направились к выходу, я заметил, что Франклин уже встал. Хейзел за стойкой бара старалась привлечь мое внимание, однако я сделал вид, что не замечаю этого.

Полицейской машины на стоянке не оказалось. Наверное, Франклин будет подстерегать меня на шоссе. Но как он узнает, поверну я на север или на юг? И тут же мои сомнения рассеяла Люси:

— Поедем на юг, Чет. Я знаю хороший ресторан. Там отлично готовят.

— Хорошо, — кивнул я и повернул налево.

Наступали сумерки.

— Это далеко? — поинтересовался я как можно небрежнее.

— Миль пятнадцать. Ресторан отлично обставлен. — Ее голос был холодным, как вода из горного ручья. Только руки, сжимающие сумочку, выдавали волнение.

Пятнадцать миль — это меня устраивало. Франклин не проедет и половины, когда сахар, растворенный в бензине, остановит двигатель полицейской машины. Преимуществом моим было то обстоятельство, что машина встанет за пределами города.

Выехав из Гудзона, я включил фары и то и дело поглядывал на обочину. Через три мили я заметил темный силуэт автомобиля, застывшего на краю дороги. Если бы я не следил за обочиной, то не увидел бы стоящего на ней автомобиля, скрытого тенью деревьев. В зеркале заднего обзора появились габаритные огни машины, которая выкатилась на шоссе следом за «фордом». Фары остались потушенными. Преследование началось.

Полицейский автомобиль следовал за нами по шоссе № 19, как нитка за иголкой. Франклин старался держаться как можно дальше, и я видел габаритные огни его машины лишь время от времени. Он знал, куда мы едем, поэтому не хотел рисковать и приближаться. Еще через несколько миль, после поворота, я посмотрел в зеркало и не увидел полицейской машины. Не думаю, чтобы Франклин рискнул войти в крутой поворот без габаритных огней. По-видимому, сейчас его машина стояла на обочине с вышедшим из строя двигателем, а сам Франклин стоял рядом, не зная, что делать, и отчаянно ругался.

Мы ехали молча. Спустя двадцать минут Люси повернулась ко мне.

— Сейчас ты увидишь белый рекламный щит, сказала она. — Через милю — поворот налево.

Ясно. Для того, чтобы разделаться со мной, им требовалось уединенное место. Мы оба — Люси и я — одновременно увидели белый щит. Когда мы проехали примерно милю, Люси показала на усыпанную гравием дорогу. Я послушно свернул и поехал по ней, глядя в зеркало. Никто не повернул следом.

Ярдах в двухстах от шоссе, по которому мы ехали, в сторону уходила едва заметная проселочная дорога, вся в рытвинах и ухабах. Я свернул на неё.

— Нам не туда! — резко бросила Люси. Не обращая на нее внимания, я проехал по проселочной дороге, затормозил и выключил двигатель. Фары погасли. В тени деревьев царила полная темнота. Я свернул сюда намеренно, опасаясь, что Франклин, потеряв самообладание от ярости, остановит первую же машину, выбросит из нее хозяина и последует за нами.

— Мы еще успеем поужинать, — сказал я и прижал Люси к себе.

Мне не хотелось, чтобы она почувствовала неладное и попыталась выскочить из машины. Люси ничего не заподозрила и послушно склонила голову мне на плечо. Она была полностью удовлетворена тем, как развивались события, и не возражала против того, чтобы подождать отставшего мстителя.

В темноте я не видел ее лица. Жаль, подумал я. Было бы интересно наблюдать за выражением лица человека, который был мертв, но еще не знал об этом. Вопрос заключался лишь в том, где оставить мертвое тело. Признаться, я немного сожалел об этом. Люси Граймс обладала немалым талантом.

В следующее мгновение она продемонстрировала, какими талантами она обладает. Совершенно неожиданно для меня она протянула руку и нажала на гудок машины — в лесной тишине послышался пронзительный сигнал. И тут же Люси попыталась включить фары, но я схватил ее за руку. Она не пыталась вырваться; сидела и ждала, полная нетерпения, когда Барт Франклин вынырнет из темноты и прикончит меня.

Шли минуты. Я чувствовал, как уверенность покидает Люси.

— Значит, ты начинаешь понимать, что Франклин не придет тебе на помощь? — насмешливо спросил я. — Он решил взять меня в долю вместо тебя. Твой приятель оказался продажным. Мы договорились, что я закопаю тебя здесь, в лесу.

Люси была потрясена, но не сразу поверила мне.

— Он убьет тебя, — прошипела она, стараясь оглянуться.

— Вот как? И где же он?

Она замолчала.

— Не рассчитывай на Франклина. Лучше покажи мне, где вы спрятали деньги. Тебе повезло, что ты нравишься мне. Покажи место, я поделюсь с тобой и избавлю тебя от Франклина.

Ее ум, четкий и холодный, подсказал ей, что, даже если Франклин не предал ее, он не выполнил своего задания. По-видимому, она решила продолжать игру и у финишной линии сделать окончательный выбор. Я не мог понять, почему она колеблется.

— Мы… мы не нашли деньги, — пробормотала она, запинаясь. — Всего лишь тысячу долларов в конверте… и несколько тысяч у него в кармане. — Люси перевела дыхание. — Я ведь только сказала Барту, что какой-то странный мужчина посылает странные письма…

Так вот почему Франклин хотел захватить меня живым!

Он знал, что я сумею найти спрятанные деньги.

Самое смешное заключалось в том, что я действительно знал, где искать их.

Теперь знал.

— Франклин убил его до того, как Банни сказал, где спрятаны деньги? — Я до боли сжал ее руку.

— Да, — прошептала она.

Совсем не удивительно, что Франклин не сумел заставить Банни говорить. Для этого требовалось вмешательство свыше. Я включил мотор «форда».

— Скажи мне, Люси, где жил Банни, — потребовал я. Она молчала. Я повернул голову и посмотрел ей в лицо. В темноте оно казалось белым пятном.

Наконец Люси заговорила.

Судя по ее слонам, Банни жил в хижине к северу от города. Я включил свет в салоне машины. Люси следила за мной и отпрянула, когда увидела выражение моего лица, Я сунул руку под мышку и достал «смит-вессон». Люси вздрогнула от страха. Левой рукой я схватил ее за плечо, повернул к себе и острой мушкой револьвера резким ударом распорол кожу плеча. Она застонала от боли, По руке потекла кровь, стекая на платье.

— Даю тебе возможность передумать, — предложил я. — Если на указанном тобой месте ничего не окажется, я буду бить револьвером по лицу до тех пор, пока не устанет рука.

Люси сразу указала другое место.

На этот раз хижина Банни находилась к востоку от города, и я поверил этому.

Я развернулся и рванул машину вперед. Люси сидела рядом, откинувшись на закрытую дверцу и сжимая раненую руку. Я не ожидал, что она сдастся так быстро.

Было как-то странно ехать мимо сарая с надписью «Сдается глиссер» — ведь всего несколько часов назад я оставил в болоте двух человек. События развивались с неожиданной быстротой.

Проселочная дорога, которую неохотно показала мне Люси, находилась всего в полумиле от того места, где я прочесывал заросли. Немудрено, что Франклин проявил такое беспокойство, увидев, что я рыскаю совсем рядом.

Это оказалась небольшая хижина на крошечной поляне в лесу. Я вышел из «форда» и осветил ее ручным фонарем. К хижине не вели никакие провода. Я обошел вокруг. В свете фонаря показалась огромная куча срезанных веток. Я подошел поближе и заглянул под них. Там стоял голубой «додж».

Из багажника «форда» я достал стамеску и молоток. Подошел к двери хижины, подталкивая перед собой Люси, и несколькими сильными ударами взломал запертую дверь. Изнутри на меня пахнуло жаром и каким-то неприятным запахом. Я вошел, — толкнул Люси на середину комнаты и осмотрелся вокруг.

К комнате было почти пусто. Лишь керосиновая печка со стоящей на ней сковородой и вешалки с одеждой Банни, висящей на вбитых в стену гвоздях. В стене справа виднелась дверь, ведущая в соседнюю комнату. Я сбил и этот замок, сделал шаг вперед и осветил комнату лучом фонаря. Свет упал на мертвое тело.

Я нашел Банни.

Он лежал лицом вниз на полу. Кисти его рук были прикованы к двум болтам, ввинченным в пол. Болты были новыми. Рядом виднелись опилки.

Несмотря на то, что внутри хижины было сухо, запах в комнате был невыносимым. Банни лежал здесь, — прикованный, длительное время. Его огромная физическая сила ничем не могла помочь ему, потому что руки были растянуты в стороны до предела. Брюки и кожа на коленях были сорваны в предсмертных конвульсиях и местами проглядывали кости. Левая рука вся изжевана в безумных попытках спастись от голодной смерти.

Банни умер, прикованный. Франклин приковал его к болтам и пытал голодом, жарой, жаждой. Потом оставил. А когда вернулся, нашел не человека, а сошедшее с ума животное. Я наклонился и осмотрел голову, изувеченную бесчисленными ударами об пол. Нигде не было следов пули, избавившей Банни от мучений.

Франклин оставил его умирать.

И Люси Граймс не остановила Франклина.

Теперь я понял, почему она не хотела идти в хижину. Она знала, что внутри.

Я повернулся к ней.

— Это не я! — завизжала она. — Это Барт! Я хотела…

Я достал револьвер и трижды выстрелил ей в горло.

— Объясни все это в аду — если кто-нибудь захочет слушать тебя. И вылечит твое лживое горло. — Люси упала на пол, обхватив руками горло. Между пальцев хлестала кровь.

Я перешагнул через нее и вышел из хижины, в благословенную темноту и чистый воздух. Небо было безоблачным. Я взглянул на звезды, чтобы сориентироваться. Мне было точно известно, где спрятаны деньги. Мы с Банни всегда устраивали тайник на местности, следуя определенным, только нам известным правилам. Выбрав направление на север, я начал отсчитывать шаги от двери хижины. Нужно было пройти сорок футов.

При дневном свете найти мешок с деньгами было бы просто, но и в темноте все оказалось не так уж сложно. Пройдя сорок футов, я почувствовал под ногами рыхлую землю. Наклонился, разрыл грунт стамеской и на глубине чуть больше фута нащупал мешок с деньгами. Я достал его, убедился, что почти все деньги из банка в Фениксе были на месте, и снова закопал мешок. Сейчас не было смысла таскать деньги с собой. Я вернусь за ними тогда, когда приволоку Франклина, прикую его рядом с трупом Банни и заставлю умереть такой же смертью.

Я вернулся в хижину. Люси лежала на полу без сознания. Кровь больше не лилась фонтаном, а струилась и капала при каждом сокращении сердца. Долго ей не протянуть. Да, Люси повезло. Если бы я не потерял самообладания при виде Банни, то придумал для неё что-нибудь другое. Она была виновна в смерти моего друга не меньше Франклина.

Я привык к смерти, но ярость при виде трупа Банки ослепила меня. Итак, где теперь Франклин? Наверно, вернулся в «Ленивую Сюзанну» и поджидает меня. Его желание исполнится — но все будет не так, как он надеется.

Я сел в машину и поехал к «Дикси пиг». Желание отомстить Франклину было настолько велико, что у меня сжималось сердце. Но все-таки сначала мне нужно выполнить другое дело. Я поставил «форд» и обошел здание ресторана. Полицейской машины нигде не было.

Хейзел была одна в пустом зале ресторана. Увидев меня, она побежала навстречу.

— Как хорошо, что ты приехал сюда, Чет. Франклин ищет тебя повсюду. Им и в голову не пришло, что ты приедешь сюда. У мотеля тебя ждет шестеро полицейских.

Все. Мое пребывание в Гудзоне, Флорида, подошло к концу.

И мне придется уехать, не отомстив Франклину.

Не отомстив? Нет, просто так я отсюда не уеду.

— Хейзел, дай мне ключи от твоей машины, — попросил я.

Она открыла сумочку и достала ключи.

— Чет, я хочу поехать с тобой…

— Если тебя будут расспрашивать, скажи, что я силой отобрал ключи. — Я не мог взять ее с собой. Даже одному мне будет трудно спастись. Я посмотрел ей в лицо, улыбнулся, поцеловал и сильно ударил ее. Хейзел рухнула на пол. Теперь синяк, который появится через несколько минут, послужит ей оправданием. Никто не сможет обвинить ее, что она помогла скрыться преступнику.

— Прощай, бэби, — произнес я и пошел к выходу. Мне не хотелось смотреть ей в лицо.

Сев в машину Хейзел, я поехал к «Ленивой Сюзанне». Они будут ждать меня в «форде», думал я, поэтому мое появление окажется неожиданным.

Едва машина въехала во двор мотеля, как мигнули фары одной из дюжины машин, уже стоявших там. В следующее мгновение вспыхнувшие фары десятка машин ослепили меня. Я увидел, что здесь выстроились полицейские автомобили, Во дворе стало светло, как днем.

Из ближней машины выскочил Барт Франклин с револьвером в руке. Стало ясно, что он хочет застрелить меня, причем именно застрелить, а не арестовать. Франклин боялся, что если меня арестуют и начнут допрашивать, всплывут опасные для него факты. Я подождал, когда он приблизится на десять ярдов и всадил пять пуль в пряжку его пояса. Франклин упал с ужасным криком. Он походил на смертельно раненного быка.

Отовсюду слышались выстрелы. Полицейские не умеют стрелять, это уж точно. Я нырнул за руль машины и рванулся к выходу через клумбу, забор из штакетника и тротуар. Чья-то пуля разбила ветровое стекло. Машина подпрыгнула при въезде на шоссе.

Я направил машину на восток, потому что знал, что на шоссе № 19 к северу и югу от города будут устроены засады и шоссе блокировано. Не успел я проехать и пары миль, как совсем рядом раздался рев полицейской сирены и из-за угла выскочила машина. У кого-то хватило ума перекрыть и это шоссе. Я нажал на педаль газа, и фары преследующей меня машины начали уменьшаться. И в это мгновение я увидел впереди освещенные силуэты автомобилей и проблесковые маячки полицейских машин.

Инстинктивно я снял ногу с педали газа, и машина сбавила скорость. Они увидели меня и включили прожектора. На дороге стояла одинокая фигура полицейского, размахивающего фонарем — сигнал остановиться.

Я мгновенно оценил обстановку.

Шоссе перегораживали два полицейских автомобиля, стоящие поперек на расстоянии половины длины машины друг от друга. Справа — глубокая канава, слева — открытое поле. И в зеркале я увидел свет фар приближающихся преследователей.

Выхода не было — нужно прорываться. Я нажал на газ и помчался к щели между двумя машинами в центре шоссе. И в этот момент я узнал полицейского, стоящего между машинами и размахивающего руками — Джед Реймонд.

Ничего не поделаешь, решил я, он или отпрыгнет в сторону, или за его жизнь нельзя будет дать ни гроша — в конце концов, кто заставил его надевать этот обезьяний костром. До машин оставалось ярдов двадцать, и тут прямо перед ним выбежал Кайзер.

Разум подсказывал мне — вперед, между машин, через человека и собаку, но руки уже повернули руль налево. Наверно, психиатры смогут объяснить эту невольную реакцию при виде собаки. Я успел направить машину в сторону, она ударилась о борт полицейского автомобиля и отлетела на сотню ярдов в поле. Внезапно передние колеса провалились в какую-то яму, машина встала на нос, дверцы распахнулись, и я выпал на землю.

Я не потерял сознание. У меня оставался револьвер и пригоршня патронов в кармане брюк. Что-то случилось с левой рукой — она отказывалась повиноваться. Я пополз к машине и понял, что правая нога сломана.

На шоссе вспыхнул прожектор, и его луч пополз в мою сторону, пробежал через меня, остановился и вернулся обратно. Тут же со стороны шоссе прогремел винтовочный выстрел, и пуля ударила в грунт рядом со мной. Я прополз под машину и высунул голову из-под задних колес. Отсюда было видно шоссе.

Я достал револьвер и перезарядил его одной рукой. Вот когда пригодились бесчисленные часы тренировок — на середине поля во Флориде. Зарядив револьвер, я посмотрел на шоссе и разбил прожектор со второго выстрела.

Чтобы взять меня, им нужно было подобраться ближе. Теперь они знали, что спешить опасно. Снова загремели выстрелы из винтовки, и пуля пробила корпус машины у меня над головой.

Мне ничего не оставалось, кроме как прихватить с собой как можно больше полицейских. Раздался еще один винтовочный выстрел, и на меня полился бензин. Пуля пробила бензобак. У меня защипало глаза, я поднял руку, чтобы протереть их, и в это мгновение бензин закапал на раскаленную выхлопную трубу.

Взрывом меня выбросило из-под машины. Меня охватило пламя. Я приподнялся и разрядил револьвер. В ушах гудело. Я бросил разряженный револьвер в сторону приближающихся полицейских.

Последнее, что я услышал, прежде чем потерять сознание, был мой собственный вопль.

XI

Я провел в больнице шесть месяцев. Не исключено, что у меня в голове что-то сдвинулось. Сначала я сопротивлялся служителям психиатрической лечебницы, куда меня поместили после выхода из больницы. Они не знают, что я не ослеп, думают, что я — беспомощный псих.

Но я еще покажу им всем.

У меня зарыта литровая банка в Хиллсборо, Нью-Хэмпшир, и еще одна в Гросмонте, Колорадо. Банки герметически запечатаны и до отказа набиты стодолларовыми банкнотами. Придет время, я сумею, найти сговорчивого служителя, и за сотню тысяч долларов он поможет мне скрыться из лечебницы.

После этого я лягу на операцию, мне восстановят лицо, и я снова буду походить на человека. И тогда мне понадобится револьвер. Вот что мне надо — револьвер. А уж с ним я сумею отомстить за себя — и за Банни. Обязательно сумею.

Оглавление

I

II

III

IV

V

VII

VIII

IX

X

XI

Реклама на сайте